Тебе желаю счастья Олли Ро
        - СТАНИСЛАВ, Я ХОТЕЛА ПОПРОСИТЬ ТЕБЯ… ПОМНИШЬ ФЕВРОНИЮ? ВНУЧКУ МАРИИ АФАНАСЬЕВНЫ, СОСЕДКИ НАШЕЙ.
        - ДА ВРОДЕ… МЕЛКАЯ ТАКАЯ, БЛЕДНАЯ, ЕЩЕ ЗАИКАЕТСЯ…
        - ОЙ, МИЛЫЙ, НУ КОГДА ЭТО БЫЛО!
        - ТАК В ЧЕМ ПРОСЬБА, БАБУЛЬ?
        - ВСТРЕТЬ ДЕВОЧКУ НА ВОКЗАЛЕ И ПРОВОДИ В МОЮ СТАРУЮ КВАРТИРКУ. ОНА ПОСТУПАТЬ В ИНСТИТУТ ЕДЕТ, ПУСТЬ ПОЖИВЕТ ТАМ. БУДЬ ДОБР, ДОРОГОЙ, ПРИСМОТРИ ЗА ДЕТОЧКОЙ, ЧТОБЫ ОНА, КАК ОБЫЧНО, НИ ВО ЧТО НЕ ВЛИПЛА!
        Я ВСПОМИНАЛ НАШ ДИАЛОГ, ГЛЯДЯ НА ФЕВРОНИЮ, И В ГОЛОВЕ ПУЛЬСИРОВАЛА ОДНА ЕДИНСТВЕННАЯ МЫСЛЬ - А ДЕТОЧКА-ТО ВЫРОСЛА!
        В ТЕКСТЕ ЕСТЬ: ИЗМЕНА, СТРАСТЬ И РОМАНТИКА, ВЫНУЖДЕННОЕ СОСЕДСТВО
        ОГРАНИЧЕНИЕ: 18+
        ТЕБЕ ЖЕЛАЮ СЧАСТЬЯ
        ОЛЛИ РО
        ПРОЛОГ
        Я бежала, и комнатные тапочки застревали в сырых сугробах.
        Прочь!
        Господи, какой позор!
        Какая же я идиотка!
        Зачем?! Ну вот зачем я туда пошла?! Знала же, что не поздоровится, если поймает. Но, положа руку на сердце, честна сама перед собой - я в любом случае поступила бы точно также. Отказаться - выше моих сил.
        Недаром любопытной Варваре оторвали нос. Если он меня поймает - оторвет еще и уши! И ноги! И язык, чтоб не болтала!
        Да он вообще порвет меня на части!
        Слышу шорох шагов позади себя, и адреналин врывается толчками в закипающую от страха кровь.
        - Стой, зараза мелкая! Поймаю - ноги вырву!
        Пульс грохочет в ушах, сердце колотится где-то в горле, мешая кислороду поступать в легкие. Чувствую, как пылают щеки адским пламенем. Снежинки, танцующие в январском сумеречном воздухе тают, даже не долетая до моего лица, хотя мороз крепчает, и на белоснежном покрове образовалась жесткая корка, больно царапающая голые щиколотки.
        Дура! Какая же я дура!
        - Стой, дура! - кричит он, будто читая мои мысли.
        Но слушаться его я не намерена. Глупо, конечно, далеко мне не убежать, но можно попытаться хотя бы спрятаться и пересидеть, пока схлынет первая волна его праведного гнева, а иначе Стас просто закопает меня в ближайшем сугробе, и найдусь я только к весне вместе с первыми оттаявшими какашками и погребенными под снегом окурками.
        Вроде бы все знакомо в окружающей меня местности, каждый кустик, каждое деревце, любая тропинка. Я выросла здесь. С закрытыми глазами могу ходить. Но страх и эмоции ослепляют, дезориентируют, сбивают с толку. Под ровным снежным покрывалом все пути сливаются в бесконечную равнину.
        Бегу, петляя будто заяц. Я и ощущаю себя глупым зайцем, удирающим от разъяренного голодного волка. Поймает - загрызет! Слишком зол. И не сказать, что я с ним не согласна или не понимаю причин подобной ярости. Все правильно. Абсолютно заслуженная реакция на мои действия.
        Но умирать не хочется.
        И злости его не хочется.
        Все правильно - бежать, затаиться, переждать!
        А потом все как-нибудь образуется!
        Утро оно ж вечера-то мудренее. Ведь так?
        - Стой, коза! Куда?!
        Что-то определенно изменилось в его интонации, но понять, что именно, я не смогла. Не успела. Под ногами все скрипело, хрустело и трещало, а затем в один миг земля разверзлась, и я с головой ушла под обжигающе холодную воду, замечая лишь, как над поверхностью разлома вновь сошлись ледяные глыбы, а пучина все стремительнее утягивает меня на самое дно.
        Барахтаюсь руками и ногами, стремясь к поверхности, чувствую, как остатки кислорода тают, а легкие судорожно сжимаются, буквально вынуждая открыть рот для долгожданного вдоха. Но мне нельзя. Стоит лишь на секунду поддаться искушению - и колючая ледяная вода ворвется внутрь, вытесняя из тела саму жизнь.
        А я не хочу умирать!
        Я хочу жить!
        А потому, стиснув зубы, плыву вверх. Возможно, будь на улице светло, шансов у меня было бы больше. А так… я лишь интуитивно стремлюсь к поверхности, и все мои надежды разбиваются о толщу льда, в который упирается моя макушка. Я бью по нему с невероятной силой. На самом деле, мне просто так кажется, потому что вода смягчает каждый удар, делая его бесполезным.
        В груди печет и будто разрывает. Перед глазами заплясали частые светящиеся пылинки - предвестники скорого обморока. А потом я сдаюсь, открываю рот и горький, мутный поток врывается в меня, заполняет каждый миллиметр, убивает…
        Я тону…
        ГЛАВА 1
        Утро выдалось пасмурным, хмурым, даже унылым. Впрочем, совершенно обычным. В наших краях солнце и безоблачное небо скорее приятная неожиданность, нежели закономерное явление.
        Горький кофе обжигал губы, из форточки доносился аромат свежих французских багетов и круассанов из пекарни, обосновавшейся на первом этаже этой старенькой пятиэтажки, окруженной высоченными тополями, пух которых пушистыми комками оседает на серые лужи асфальта. Вперемежку с аппетитным запахом выпечки воздух наполнен сыростью густого осязаемого кончиками пальцев тумана, впитывающегося в серый бетон городских джунглей, и теплом северного лета.
        Наслаждаясь тишиной, царившей внутри уютной квартиры со стареньким ремонтом, массивным чешским гарнитуром времен советского союза и кружевными салфетками, разбросанными по всем, каким только можно, поверхностям, включая телевизор, вслушиваясь в шорох шин, рассекающих пенные лужи на широком проспекте, а также в зарождающуюся суету июньского будничного утра, я размышлял о том, как в скором времени изменится моя жизнь, и в нее ворвется хаос, сумбур и неудобство, которое может приносить только совершенно посторонний человек, общение с которым тебе навязано. Похожие чувства вызывают визиты дальних родственников, с которыми ты годами не общаешься, но при необходимости обязан приютить по-семейному. В то утро я даже представить себе не мог, насколько окажусь прав в своих опасениях.
        Феврония.
        Как же не вовремя возникла эта девочка. Сколько ей сейчас лет вообще? Бабушка сказала, что она в институт едет поступать, значит, школу окончила. А во сколько нынче школу оканчивают? В семнадцать?
        Нянчиться со вчерашней школьницей в мои планы не входило. Да и вообще, сам факт того, что на мне теперь ответственность за несовершеннолетнего ребенка угнетал.
        Я помню ее. Маленькая, худенькая, невзрачная мышка, живущая с бабушкой по соседству. Тихая и неприметная. Вежливая. Кроткая. Слегка заикается. Последний раз я ее видел лет семь назад, когда еще сам приезжал на лето к бабушке.
        Невольно улыбнувшись далеким воспоминаниям, допил бодрящую мозг и дерущую глотку арабику, сполоснул чашку и, схватив ключи от машины, вышел за дверь.
        Время.
        Пора.
        Надо встретить ребенка на вокзале. Проводить в бабушкину квартиру и разместить. Надеюсь, она приехала ненадолго. Сдаст необходимые экзамены (или что там теперь сдают?) и уедет обратно в свою деревню. Как-нибудь пару дней перекантуемся.
        Но я сам себе не верил.
        Стоя на перроне и глядя на длинные ряды вагонов поездов дальнего следования, с ужасом ожидал появления маленькой амебы. Да, именно такой я ее и запомнил. Слабой, бесхарактерной, заикающейся амебой. Насколько я помню, у Февронии даже подружек не было. Сверстники считали ее скучной, странной, неинтересной и называли дохлой рыбой.
        И теперь это чудо свалилась на мою голову.
        Но я обещал бабушке присмотреть за «несмышленой деточкой, чтобы та, как обычно, ни во что не влипла». Уже тогда эта бабулина фраза должна была меня насторожить, но я пребывал в плену иллюзий и смазанных обрывочных воспоминаний, где тихая соседская девочка с черными глазами никогда не доставляла проблем.
        По пути на вокзал, получил сообщение от бабули. Эта неугомонная заботливая и добродушная женщина напомнила, в котором часу и на какой перрон прибудет «деточка», и если вдруг мы разминемся, Феврония будет ждать меня у входа в метро.
        Поезд порадовал и пришел четко по расписанию. Если деточка быстро найдется, я успею заехать к себе на квартиру и переговорить с прорабом.
        Народ плотным косяком стремительно вываливался из вагонов, волоча свои тяжелые чемоданы, сумки, множественные пакеты и запах дешевого растворимого кофе, разбавленный вонью доширака. Отовсюду слышалась то ругань, то звонкий смех, то усталое кряхтение.
        Я вглядывался в обезумевшую от долгой дороги толпу, спешащую в сторону подземки, то и дело спотыкающуюся и наступающую друг другу на ноги, и пытался отыскать среди людей кого-то похожего на некогда знакомую мне амебу, с досадой понимая, что совершенно не помню ее лица. Время шло, физиономии мелькали подобно скучным титрам непонятного артхаусного кино, а Февронии все не было.
        Надеюсь, никуда не влипла.
        На тот случай, если мы так и не встретимся на перроне или у метро, у меня был номер телефона девчонки, присланный заботливой бабулей. Как будто она уже заранее предугадывала события, в которых я не узнаю «ее милую деточку». Но звонить мне пока не хотелось. Слушать заикающиеся звуки под оглушающий гвалт приезжих не лучшая затея.
        Совсем близко от меня на землю с грохотом опустился чей-то рюкзак. Огромный. Походный. В таком и спать можно. Глаза невольно зацепились за пару черно-белых конверсов с высоким голенищем. От ярко-розовых шнурков, замысловато переплетенных узлами, рябило в глазах. Что за жуткий цвет!
        Отвернулся, чувствуя нарастающее раздражение. Похоже, звонить заике все же придется.
        Перрон практически опустел, поезд, шипя и гудя, словно старый электрочайник, медленно уполз по гладким рельсам. Вдалеке еще шло несколько человек. Решил дождаться их и тогда уже направляться к метро. Показался молодой, но уже довольно потасканный охранник в черной форме. Он шел вразвалочку, от движения натянутые до предела пуговицы его форменной рубашки казалось вот-вот треснут, вываливая наружу рыхлую требуху. На рыжем лице его, покрытом рябью и неряшливой щетиной, зависла гримаса скуки и желания доколебаться хотя бы до кого-нибудь.
        Мерзкий тип.
        Он мазнул по мне взглядом, не удостоив вниманием, но уже через секунду мутные его глаза вспыхнули азартом. Наверняка заприметил какого-нибудь бомжа.
        Охранник скрылся у меня за спиной и тут же послышался его противный, хоть и прокуренный, но весьма визгливый голос.
        - Добрый день. Служба безопасности вокзала. Старший смены Пузик Юрий Иванович. Предъявите ваши документы!
        Услышав фамилию охранника, я невольно усмехнулся. Пузик. Ему подходит. А затем, все там же, за моей спиной, раздался и другой голосок. Звонкий. Дерзкий. Немного насмешливый.
        - А в чем собственно дело, товарищ Пузик? Я что-то нарушила? - девчонка. Ответила бесстрашно. Мне понравилось.
        - Цель вашего прибытия?
        - А вы с какой целью интересуетесь?
        - Ты мне не дерзи, крошка!
        - Я бы попросила без фамильярностей, товарищ старший смены, а то моим подписчикам совершенно не нравится ваш тон.
        - Что ты там делаешь? - возмутился Пузик, - Телефон убрАла! - потребовал охранник, растягивая слова, а его «убрАла» резануло по уху.
        - А что вы так нервничаете? Расслабьтесь. Это ваш первый стрим? Поздравляю, это почти как девственности лишиться. А теперь давайте еще раз, для всех - я что-то нарушила?
        - Нет, - осекся охранник, явно по достоинству оценивший находчивость девчонки, - Почему здесь стоите? Вам некуда идти? - попытался сгладить он обстановку. - На вокзале находиться запрещено! Если только у вас нет обоснованной причины в виде билета.
        - Что вы, что вы! Мне есть, куда идти! - защебетал голосок, - Остановилась передохнуть. Видите, какой рюкзак у меня огромный?! А ручки видите мои тоненькие? Вот остановилась дыхание перевести. Это ведь не запрещено?
        - Не запрещено, - буркнул Пузик, понимая, что ловить ему здесь нечего. По интонации даже я догадался, что охранник признал поражение и готов ретироваться, но наглая девчонка предотвратила план его побега всего одной фразой.
        - Товарищ Пузик, сейчас в прямом эфире на нас смотрят три с половиной тысячи человек, давайте вместе им докажем, что не перевелись еще настоящие богатыри на земле русской! Не откажите слабой девушке - помогите донести рюкзак до метро.
        Пять баллов, крошка!
        Я обернулся, чтобы внимательнее рассмотреть участников незамысловатой сценки, и из глаз моих едва не хлынули фонтаны крови - настолько сильно разъедали глаза неоновые цвета, окутывающие с ног до головы наглую стрекозу, ехидно ухмыляющуюся во фронтальную камеру новенького айфона.
        Стройные ножки с узкими щиколотками обтягивали черные легинсы с салатовыми геометрическими узорами. Мой взгляд плавно скользил по лодыжками вверх, огладил коленки, оценил приятную округлость бедер… А затем зрительные нервы задрожали, натыкаясь на неоново-желтую футболку, виднеющуюся в расстегнутой кожаной курточке, усыпанной нашивками, металлическими шипами и клепками. Однако, и это было не самое страшное. На меня насмешливо смотрели черные, как два колодца, глаза, на дне которых в ярких огненных брызгах плясали бесенята. Белки же, напротив, казались неестественными, сияющими словно снежные альпийские шапки. Такими же пугающе белыми были и ровные зубы, виднеющиеся в растянутой широкой улыбке малиновых пухлых губ. Но более всего шокировало облако волос, развевающихся в гонимых поездами потоках душного воздуха и слегка завивающихся от высокой влажности. Совершенно неестественное, невозможно раздражающее розовое облако.
        И на фоне этого серого города, состоящего из сырого бетона, свинцовых туч и темных луж, отражающих похожих друг на друга одинаково невзрачных прохожих, Стрекоза смотрелась ярко, живо и завораживающе, как маленький волнистый попугайчик среди стрижей, ворон, и галок.
        Стрекоза улыбалась открыто и прямо посмотрела мне в глаза, а затем подмигнула и бодро зашагала в сторону метро. Пузик, груженый рюкзаком необъятных размеров, словно навьюченный ишак из старой советской комедии поплелся следом, кряхтя и приобретая красный окрас на своих покрытых рыжей рябью щеках. Я даже забыл, что вообще здесь делаю тупо залипая на то, как чертовка, щебеча в камеру комплименты в сторону мужественности и благородства охранника, удалялась прочь, а еще на то, как выразительные скулы ласкают нежные розовые локоны.
        Отвернувшись от девчонки, я нехотя достал смартфон. Перрон опустел, а мышка так и не появилась. Промелькнула шальная мысль, что Феврония не приехала, но логика тут же осадила - видимо, все же упустил ее в толпе. Надо идти к метро. Если и там не найду, буду звонить.
        У самого входа в подземку, будто закадычные друзья, делали селфи Стрекоза и Пузик, после чего охранник без какой-либо досады во взгляде попрощался с девчонкой и отправился на поиски новой жертвы.
        Больше никого у входа в метро не наблюдалось. Мысленно чертыхнулся и достал смартфон. Надо звонить амебе.
        - Дедуля, закурить не найдется? - нахалка явно обращалась ко мне. Я оглянулся - кроме нас никого.
        - Не курю, - жестко ответил Стрекозе, всем своим видом показывая, что не намерен участвовать в диалоге, но затем почему-то добавил, - И я не дед.
        - Не знаю, не знаю, - протянула чертовка, - Под этой мочалкой и не разберешь.
        Это она про мою бороду. Вот же зараза. Я слежу за собой. Все со мной в порядке. И с бородой тоже. На деда точно не похож. Решил промолчать, набирая номер Февронии. Однако, сухой голос на том конце провода любезно сообщил, что абонент временно не доступен.
        Черт!
        - Я тоже не курю, - донеслось в спину. - Ждешь кого-то? - совершенно дерзко Стрекоза перешла на ты.
        Я даже охренел.
        - Мы уже перешли на ты?
        - Ну ты ж не дед, - ухмыльнулась девчонка, убирая непослушные розовые пряди за ухо, а я вдруг поймал себя на мысли, что тоже хотел бы дотронуться до ее волос. Интересно стало, какие они - мягкие, шелковые или вытравленные и жесткие, будто пакля.
        Даже руки зачесались, так захотелось к ним прикоснуться.
        А Стрекоза будто мысли мои прочла, смело шагнула навстречу, совершенно обыденно взяла меня за запястье и положила ладонь к себе на макушку.
        Я даже не успел возмутиться, как ощутил подушечками пальцев гладкость и нежность густых локонов. Всегда любил тактильные ощущения. Я - кинестетик, ощущаю острую потребность познавать окружающий мир посредством прикосновений. И всего за одну секунду эта розовая грива принесла мне настоящее блаженство, заставляя забыть обо всем, что еще минуту назад меня раздражало.
        Как и любой человек с подобным психотипом я окружил себя всевозможными приблудами, гордо носящими приставку антистресс, но ни один из них сейчас не шел ни в какое сравнение с волосами, в которые уже совершенно по-хозяйски зарывались мои пальцы.
        От удовольствия автоматически прикрыл глаза, и очнулся лишь когда услышал тихий стон хозяйки розового шелкового чуда.
        - Классно, да? - выдохнула она.
        - Классно, - согласился я, а затем одернул руку, - Извини.
        - Да брось, мне понравилось, - отмахнулась Стрекоза.
        - Так, ладно, - резюмировал я, отворачиваясь от девчонки. - Приятно было пообщаться, но время поджимает, надо идти, - говорил как будто бы сам с собой, но громко, чтобы и Стрекоза слышала.
        Я достал из кармана телефон, собираясь вновь набрать мышку Февронию, как вдруг в спину донесся все тот же голос с отчетливыми насмешливыми нотками.
        - Согласна, приятно пообщались. А теперь, вези меня домой, Стас.
        ГЛАВА 2
        - Феврония? - не поверил собственным глазам, заново осматривая девушку с ног до головы и не находя ни одного соответствия с мышкой из воспоминаний.
        - Просто Рони, - улыбнулась Стрекоза, и я осознал, что имя Рони ей исключительно подходит, такое же необычное, как и она сама. - Что такое, Станислав Игоревич? Не узнал?
        - А у меня был шанс?
        В ответ Стрекоза лишь пожала плечами.
        - Ну я же тебя узнала под всей этой мишурой, - хмыкнула девчонка, кивая на мое лицо, - Ты мерзнешь? Или просто пытаешься выглядеть постарше? Знаешь, как моя бабуля говорит - борода лопатой, а ума кот наплакал.
        - А ты точно Феврония? - засомневался вполне искренне, - Лично я помню маленького серого заикающегося мышонка в сером платье и белых гольфиках. И ты на нее совершенно не похожа.
        - Хочешь, я надену гольфики, сравнишь? - лукаво улыбнулась Рони, а я против воли нарисовал в голове картинку, где она в этих самых гольфиках и почувствовал возбуждение.
        Серьезно?
        У меня встает на гольфики?
        - Поехали, Стрекоза! - неожиданно для самого себя рявкнул на девчонку. По жизни я сдержан и спокоен, эмоции в любой ситуации держу под контролем, так почему ж сейчас меня раздражает каждая мелочь с ее стороны?
        - Почему Стрекоза? - удивленно спросила Рони, наблюдая за тем, как я подхватываю ее необъятный рюкзак, набитый по всей видимости кирпичами.
        - Почти коза, но ласково, - буркнул ей в ответ.
        - О! - воодушевилась пигалица, - Ласковые прозвища - это круто! Тогда я буду звать тебя Стасян!
        - Не будешь!
        - Стасик?
        - Нет!
        - Стасямба?
        - Не вздумай!
        - Бородач?
        - Феврония!
        - Фу, ты че такой трудный?!
        - Я Станислав. Точка.
        - Зануда.
        Так мы добрались до парковки. Сигнализация пикнула, раздались щелчки центрального замка. Убрав тяжеленную ношу в багажник, заметил, как скептически оглядывает мой автомобиль Феврония.
        - Это твоя машина?
        - А что не так?
        - Она же черная… И скучная.
        - Это BMW X5.
        - Я помню, у тебя был мот.
        - Был.
        - И он был желтым!
        - Феврония, садись в машину. У меня нет времени на дурацкие разговоры.
        Стрекоза демонстративно закатила глаза и, буркнув себе под нос что-то типа «ну и зануда», послушно юркнула на переднее сидение, мельтеша яркой рябью перед глазами. На фоне моего темного кожаного салона она смотрелась странно, но вместе с тем завораживающе, экзотично. Мягкие волны ее волос на контрасте с черной обивкой сидения выглядели ярче, насыщеннее, притягательнее. Вблизи Стрекоза оказалась еще симпатичнее, чем показалась мне на улице. Ровная кожа как будто мерцала, малиновые губы казались нежными, и захотелось провести по ним большими пальцами, чтобы понять - это помада или естественный цвет.
        А еще воздух мгновенно наполнился сладковатым запахом ягод - то ли лесной малины, то ли ежевики. Что-то далекое, из детства, из времен шумных чаепитий в саду под раскидистой черешней, когда я носил белые рубашечки с коротким рукавом, шорты на подтяжках и читал стихи, стоя на табуретке.
        Поняв, что меня заносит, я отвернулся, приоткрыл окно, разбавляя заполнившую пространство автомобиля ностальгию привычными выхлопными газами улиц, завел мотор, и мы плавно выехали с территории вокзала. Девчонка совсем по-хозяйски тыкала тонкими пальцами с яркими короткими ноготками по кнопкам аудиосистемы, ища что-то ей одной известное. Ни одна композиция, начинавшая звучать из динамиков, ее не устраивала.
        - Что за фигня попсятская?! - возмутилась она, продолжая шерстить загруженный плей-лист.
        Фигня. Согласен. Это музыка Анжелики.
        - Есть нормальная музыка? - подняла она на меня возмущенный взгляд. - Это же не ты!
        Я удивился, но постарался скрыть это от Рони, пожав плечами и сосредоточенно вглядываясь в дорогу. Как так с ходу Стрекоза определила, что я не слушаю подобные хиты без смысла?
        А потом Феврония победно взвизгнула, вынуждая обратить на себя внимание. Глаза ее просияли, на лице возникла шальная улыбка, а тонкие пальчики выкрутили мощность на максимум. От знакомых аккордов и мощности стереосистемы внутренности слегка завибрировали, приятно щекоча нервную систему. Стрекоза скинула кеды с жуткими шнурками, уселась в позу лотоса, едва не подпирая коленкой рычаг коробки передач, и запела вместе с бессмертным исполнителем.
        Вместо тепла - зелень стекла,
        Вместо огня - дым,
        Из сетки календаря выхвачен день.
        Красное солнце сгорает дотла,
        День догорает с ним,
        На пылающий город падает тень.
        Перемен! - требуют наши сердца.
        Перемен! - требуют наши глаза.
        В нашем смехе и в наших слезах,
        И в пульсации вен: "Перемен! Мы ждем перемен!"
        (В. Цой - «Перемен» прим. автора)
        И странным образом я заразился ее эйфорией и хорошим настроением. Не стал возмущаться самоуправству и делать музыку тише, хоть никогда и не позволял себе ездить по городу, оглушенный динамиками. А еще почему-то не мог припомнить, когда вообще в последний раз слушал в машине любимые песни. Анжелика не разделяла моих вкусов, а создать для нее комфортные условия для меня оказалось важнее собственных предпочтений.
        Впрочем, это не удивительно. Ее комфорт и ее желания всегда стояли выше моих собственных. И так казалось правильно. Нет, так и есть правильно.
        Вот только заряжаясь бодростью и какой-то иррациональной радостью от любимой музыки, впитывая бушующую энергию девчонки, звонко поющей на соседнем кресле, не смотря на отсутствие каких-либо вокальных данных, в сознание просочилась какая-то предательская эгоистичная мысль - мне хорошо, мне нравится.
        Подъезжая к своему дому, я вдруг обнаружил, что и сам подпеваю себе под нос, постукивая пальцами по рулю и смело толкаю коленку Рони, переключая скорость. Все-таки музыка объединяет даже самых противоположных людей. Припарковавшись, убавил громкость и обратился к девчонке.
        - Мне надо в квартиру подняться, с прорабом поговорить. Ты в машине посидишь? Это недолго. Или со мной пойдешь?
        - Я с тобой пойду.
        - Тогда выходим.
        Пару недель назад я приобрел трехкомнатную квартиру в новостройке. Хороший район, отличная планировка. Дорого, конечно, но с перспективой на семью - отличное вложение. Продал свою первую кровную двушку, добавил сбережения и вот, голые стены, серый бетон и перспектива мозгодробительного ремонта.
        - Ты здесь живешь?
        - Планирую. Надо сначала ремонт сделать.
        - Ясно…
        Мы вошли в многоэтажку, где отовсюду слышался грохот перфораторов, а в воздухе висел запах строительной пыли. Лифт гостеприимно распахнул свои объятия, приглашая внутрь, однако, Стрекоза, схватила меня за руку и притормозила.
        - Как-то он не внушает мне доверия, Стас.
        - Станислав, - поправил я ее. Стасом меня никто не звал. Никто и никогда. Даже родители. Даже в детстве. - Не выдумывай, это новый лифт, не застрянем.
        Возможно, именно в этот момент я сам себя и сглазил, потому что, ровно через пять этажей, неожиданно погас свет, кабина дернулась, и мы оказались в темноте тесного замкнутого пространства.
        - Блин, Стас! Я как чувствовала! - нервно возмутилась Рони, бесцеремонно хватая меня за что придется. Так одна ее рука скользнув по животу, нырнула под полу пиджака, а вторая, едва не ткнув мне в глаз, обхватила за затылок.
        Хрупкое тело, источающее летний ягодный аромат, прижалось ко мне так, будто там ему и место, а затем острый нос, уткнулся в грудь, и уже оттуда послышались отчаянные звуки.
        - А если мы упадем!?
        Она боялась. Действительно испугалась, причем так сильно, что даже я каждой клеточкой своего тела улавливал панику Рони. Можно было бы посмеяться над глупым предположением деревенской девчонки, но следующая ее фраза меня насторожила.
        - Знаешь, как это страшно, падать в лифте?! Хоть и говорят, что молния дважды в одно место не бьет, но я, знаешь ли, исключение из всех правил. Мне везет, как утопленнику.
        - Ты падала в лифте?
        - В прошлом году. Тоже вот так в гости зашла. Правда мы всего пол-этажа проехали и рухнули в подвал. И знаешь, предугадывая твой скептицизм, отвечу сразу - не сработали ни ограничители скорости, ни ловители. Спасибо хоть буфера оказались на месте. Подружка руку сломала, я два пальца на ноге и один на руке. Средний, прикинь! Две недели потом еще с гипсом проходила, как герой тупой комедии.
        Я почему-то не нашелся, что ей ответить. И оттолкнуть не смог. Руки кажется сами обхватили хрупкую фигурку и одна из них зарылась в шелковом каскаде, ласково играясь с локонами.
        - Не бойся, Стрекоза. У меня иммунитет на неприятности.
        После этого достал телефон и набрал номер прораба. Извлекли нас из лифта довольно быстро. Оказалось, кто-то очень умный повредил кабель, вырубив во всем доме электричество. Феврония отпустила меня, только когда раскрылись злосчастные двери лифта.
        Странно, но я почувствовал холод и какое-то неуместное опустошение. Дальнейший путь в два этажа проделали по лестнице.
        Пока мы с прорабом обсуждали подробности чернового ремонта и все необходимые по смете стройматериалы, Стрекоза подобно любопытной кошке носилась из комнаты в комнату, восторженно вздыхала, гремела какими-то ведрами, завалила стремянку, споткнулась о мешок с цементом, едва не пропахав носом по бетону, а затем подозрительно стало тихо.
        Сей факт насторожил не только меня, но и прораба, нервно вздрагивавшего на каждый грохот Стрекозы. Переглянувшись, мы, не сговариваясь, пошли искать горе-гостью.
        Рони нашлась на балконе. Она завороженно прилипла к окну и наслаждалась воистину прекрасным видом на старую часть города, расположенную за рекой. Даже не смотря на отсутствие солнца купола на храме, обосновавшемся на побережье, сияли золотом, а белокаменные стены величественно выглядывали из-за крон цветущих яблонь. Рядом парк, где в любую погоду гуляет народ, а позади - каскад малоэтажных строений, сохранивших самобытность и уникальную архитектуру.
        - Так красиво, - еле слышно пробормотала Стрекоза, а я улыбнулся умилившись ее детской непосредственности. Несмышленыш еще, хоть и очень даже неплохо сформировавшийся к своим… сколько ей там? … надо бы как-нибудь спросить.
        - Красиво, да. Пора ехать. Завезу тебя на квартиру, и мне надо будет еще сегодня отъехать в офис. К сожалению, сегодня не получится показать тебе город и местные достопримечательности. Но ты пока обоснуйся, отдохни с дороги, а завтра обещаю со всем помочь.
        - Хорошо. Поехали. Крутая квартира! Сам заработал?
        - Сам.
        - Офигенный ты мужик, Станислав Игоревич! Зря Жанна Аркадиевна на тебя наговаривала!
        Даже не стал уточнять, что именно наговаривала Жанна Аркадиевна. Мама из тех людей, что считают, будто существует только два мнения - их собственное и неправильное. И вот когда я наотрез отказался подчиниться родителям в выборе профессии, то сразу стал безнадежным глупцом, неблагодарным сыном и разрушителем материнской гордости.
        - Здесь туалет, здесь ванная комната, это кухня, бери все, что захочешь, холодильник полный. Здесь - пароль от вай-фая, вот пульт от телевизора. Я вернусь вечером, после семи и тогда освобожу тебе место в шкафу. Извини, заранее не успел. Так, что еще… А! Вот ключи от квартиры. Район тут тихий, за углом есть супермаркет. Вроде все. Если что - звони!
        - Стас! - недоуменно воскликнула Стрекоза, округлив свои черные глазища, - В смысле вернешься вечером? Мы что, будем жить вместе?
        - Вместе, - кивнул я.
        - Ты, я и твоя жена в однокомнатной квартире?!
        ГЛАВА 3
        Казалось, ее черные, будто две капли нефти в молоке, глаза сейчас вылезут из своих орбит. Пухлый малиновый рот приоткрылся, и все мои мысли ворвались в него вместе с потоком воздуха, который Стрекоза судорожно вдыхала в себя.
        Нестерпимо захотелось туда же, внутрь, нагло раздвинуть губы шире и ворваться языком в тепло и влажность, ощущая вкус гребаных лесных ягод, воруя дыхание и глотая ее стоны.
        Мысли мои были стремительны, словно стрелы арбалета, неподвластны здравому смыслу и глухи к голосу разума. Мне все это очень не понравилось. Прежде ничего подобного я за собой не замечал. Не хватало еще возбудиться на эту школьницу!
        Но я снова врал самому себе, потому что я возбудился еще тогда, когда Стрекоза упомянула гольфики. И сейчас. Как только она вскрикнула свое раздражающее «Стас!»
        Наверное, я слишком глубоко погрузился в собственные размышления, потому что прошло некоторое время, прежде чем я оторвал взгляд от ее рта и услышал, что Рони по-прежнему меня зовет.
        - Калинин, блин! Что за фигня? Я не буду жить вместе с тобой и твоей женой в одной комнате.
        - Я не женат, - сухо бросил в ответ, стараясь больше не смотреть на ее губы, которые девчонка теперь еще кусала и облизывала, метая злобные молнии.
        - Но Жанна Аркадиевна сказала, что у тебя свадьба!
        - Да. Свадьба. В сентябре. Но пока еще я не женат.
        - И что это, скажи мне на милость, меняет? Я не хочу вас стеснять. Не хочу быть пятым колесом в телеге, третьим лишним в вашей паре, путаться под ногами и раздражать своим присутствием…
        - Так, Стрекоза! - рявкнул я, - Уймись! Анжела сейчас в отъезде. Я домой прихожу только ночевать. Как-нибудь перекантуемся пару недель, пока ты будешь сдавать свои экзамены, а к сентябрю я уже съеду из этой квартиры.
        - Но…
        - Все, мне некогда! Вечером поговорим.
        И я сбежал. Как-то позорно и по-детски. Все дело в том, что рядом с Февронией отчего-то было сложно контролировать собственные эмоции. То ли внешность ее необычная всему виной, то ли отсутствие Анжелы. В любом случае, все это мне очень не нравилось.
        Чувствую, сложно мне будет в ближайшие две недели.
        Очень. Очень. Сложно.
        Но на работе я напрочь забыл обо всех этих глупостях, потому что на мою голову внезапно обрушилась самая настоящая задница.
        У одного нашего крупного клиента произошло хищение данных. Буквально пару минут назад было зафиксировано несанкционированное извлечение информации из мест ее хранения, а все ноутбуки, компьютеры, внешние диски и серверы, подключенные к одной сети, оказались заражены вирусом.
        А еще не вышел на работу наш тестировщик программного обеспечения, и до него с самого утра никто не может дозвониться.
        В совокупности с вышеупомянутым событием, в голове возникали неприятные выводы. Неужели Борисов оказался крысой? Верить не хотелось, но факты налицо.
        И теперь даже если клиент не подаст на нас в суд, нам предстоит выплатить огромную неустойку, но, что хуже всего, данная история существенно испортит репутацию, на которую мы работали годами.
        В девять лет я увлекся компьютерными играми. В двенадцать - программированием. В пятнадцать разработал свой собственный антивирус. А в семнадцать, еще до окончания школы, стал победителем конкурса «Будущее информационных систем» и был досрочно зачислен в Государственный технический университет на кафедру кибербезопасности. И уже на четвертом курсе вместе с двумя своими лучшими друзьями - Орловым и Тарасовым - основал собственную компанию, предоставляющую услуги по обеспечению безопасности данных - «ОКТА-Лаб».
        Наш совокупный талант и одержимость профессией позволили в скором времени занять устойчивое положение на рынке. Сейчас мы начали выходить на международный уровень, набирая популярность, а потому репутация благонадежности как ничто другое находилась в приоритете.
        И история со сливом паролей, а я был уверен, что информация была украдена именно этим способом, потому что взломать нашу систему невозможно, могла в одночасье разрушить все, к чему ОКТА стремилась долгие годы.
        День пролетел в невероятном нервном напряжении и суматохе. В срочном порядке менялись пароли, переписывались коды доступа, велись переговоры с пострадавшей стороной, оценивались масштабы катастрофы, путем установления, какие именно данные подверглись краже.
        Параллельно этому мы разыскивали Борисова. Этого неприметного худосочного очкарика проверили вдоль и поперек, прежде чем допустить к работе, но видимо в чем-то все же просчитались. Дома не появлялся, с соседями не общался, из страны не выезжал. Телефон не отвечает. Со вчерашнего вечера, когда Борисов покинул офис «ОКТА-Лаб», проследовав на остановку, и сел в рейсовый автобус на маршрут в сторону снимаемой им однушки, что в свою очередь четко зафиксировали камеры наружного наблюдения, о парне ничего не известно.
        Как в воду канул.
        К концу рабочего дня я был похож на выжатый и высушенный лимон. Ни на какие эмоции сил не оставалось. Голова была забита насущными проблемами, а мысли развивались лишь в одном направлении. Поэтому, когда переступив порог квартиры, я уловил тягучие ароматы восточных эфирных масел, то не сразу понял, что происходит.
        И не сразу вспомнил, что отныне живу не один.
        В доме царил полумрак. По стенам плясали тени, отбрасываемые маленькими огоньками свечей, расставленными повсюду. Феврония находилась посреди комнаты, застыв в какой-то нереальной позе. Она стояла на руках, глядя на пол перед собой. Маленький сиреневый спортивный топ туго обтягивал девичью грудь, оставляя ничтожно мало простора для фантазий. На изящных руках и узких плечах очертились рельефы напряженных мышц, в аккуратной ямке пупка едва заметно поблескивал розовый камушек. Ноги девушки, укутанные в бесформенные светлые штаны, были закинуты вперед таким образом, что маленькие аккуратные пальчики с ноготками пресловутого перламутрово-розового цвета покоились на девичьей макушке.
        Я завороженно смотрел на Стрекозу, не смея даже пошевелиться, чтобы не нарушить ее покой. Да, именно покой излучало все ее существо в данный момент, не смотря на каждую напряженную в хрупком на первый взгляд теле мышцу. Это было красиво, гипнотически зачарованно, магнетически притягательно.
        Не знаю, сколько прошло минут, прежде чем Рони стала медленно выпрямлять ноги, вытягиваясь в тонкую линию, а затем также плавно опустила их на пол. По-прежнему не замечая меня, девчонка улеглась на светло-зеленый спортивный коврик, которого раньше тут точно не было, и вновь замерла. А я наконец заметил в ее маленьких ушах наушники. Вот почему Рони не слышала моего появления.
        Тогда, чуть осмелев, я все же разулся, повесил на место ключи и прошел мимо комнаты в ванную, намереваясь смыть с себя весь накопившийся за день негатив.
        Когда вышел с полотенцем на голых плечах, намереваясь взять из шкафа чистую футболку, девчонка все еще лежала на полу. От ровного дыхания медленно вздымалась ее аккуратная небольшая грудь, живот же выглядел расслабленным и нежным, отчего я ощутил практически непреодолимое желание коснуться его губами.
        В моей голове возникла твердая уверенность, что там под кожей не жесткий пресс, как у Анжелы, с тугим каркасом мышц, накаченных бесконечными тренировками в фитнес-зале, а податливая мягкость, которую можно жадно покусывать и пощипывать губами. А еще мне вдруг подумалось, что через такой мягкий животик можно пальцами ощутить движение собственного члена внутри маленького лона Стрекозы, которое наверняка такое же нежно-розовое, как и эти гладкие пяточки, слегка разведенные в стороны.
        В паху прострелило острым желанием, и член начал стремительно набухать от притока разгоряченной фантазией и видом молоденькой нимфетки крови.
        Плохо!
        Это все очень-очень плохо!
        Резко выдохнул и ушел на кухню, надеясь там успокоиться и справиться с возбуждением. Как пацан какой-то, ей богу! Она девочка же еще совсем! Школу вчера окончила, а я тут со своими грязными мыслями порчу ее невинную розовую ауру!
        Это все сказывается отсутствие Анжелы. Мужчине необходим регулярный секс! Иначе у него едет крыша даже от малолеток!
        Возникло неприятное чувство гадливости от самого себя. Будто педофил какой-то. В свое оправдание засчитывал лишь то, что Стрекоза на ребенка мало походила. Как успел заметить - сформировалась она во всех местах очень даже неплохо. Хорошо сформировалась.
        И все-таки, сколько ей лет?
        Хотя, какая разница! У меня скоро свадьба. С девушкой, которую я люблю всю свою сознательную жизнь. Которую я добивался и завоевывал. Которая делает меня счастливым. С которой очень скоро у меня будет настоящая семья.
        А все эти неуместные эмоции - от недостатка секса. Не более!
        Скорей бы вернулась Анжела!
        ГЛАВА 4
        В кухне, как обычно, пахло свежей выпечкой. Все-таки жить над пекарней - испытание не из легких, особенно когда стараешься следить за собственным питанием, исключая вредные продукты.
        Несколько раз открыл и закрыл холодильник, так и не позарившись на сырые овощи и фрукты. Заприметил на плите кастрюльку и с робкой надеждой заглянул внутрь. Мелькнула шальная мысль - откуда в моем доме кастрюля, но я вовремя вспомнил, что нахожусь в бабушкиной квартире, а та всегда была известным кулинаром в их семье.
        От вида свежего красного борща желудок свело в предвкушении. Я и не помню, когда ел его в последний раз. Наверное, у бабушки в деревне, когда заезжал в гости в прошлом году. Стало стыдно, что так давно не проведывал любимую родственницу.
        С Анжелой домашней едой мы не питались. Моя девушка в основном заказывала какие-то миксы правильных блюд от супер-популярной инстаграм-дивы, пропагандирующей здоровый образ жизни, но при этом не брезгующей силиконом, гиалуроном и наращиванием волос, ресниц и бог знает чего еще. Я питался доставкой из ближайшего ресторана. Анжела строго следит за собственным пищевым режимом, содержанием в продуктах БЖУ, количеством потребленных в сутки килокалорий, и уже второй год подряд пытается и меня вовлечь в эту эпопею. Обычно на завтрак у меня был черный кофе. Обед проходил в кафешке на первом этаже бизнес-центра, где мы арендовали помещения под офис, а после работы я заезжал за своей девушкой в спорт-комплекс, где она наблюдала (строго следила) уже за моими тренировками, затем мы ужинали в фуд-баре какой-то архи-полезной и мега сбалансированной едой из пластиковых контейнеров, после чего ехали домой.
        Я даже не могу припомнить, чтобы на плите в моей старой квартире хотя бы раз что-то готовилось. И в принципе меня все устраивало. Я не считаю, что девушка обязана проводить за готовкой и уборкой все свое время. В конце концов, мы живем в век технологий и гендерного равенства.
        Ну почти.
        Только вот, с отъездом Анжелики, я как-то резко расслабился и забросил как изматывающие двухчасовые занятия, так и надоевшее меню спортивного центра. Вместо вечерних тренировок я возобновил утренние пробежки и, честно признаться, они приносили куда большее удовольствие.
        Пряный аромат через нос бил в самый мозг, отключая любые чувства, кроме голода. Позабыв обо всем, что еще минуту назад меня волновало и безмерно огорчало, достал глубокую тарелку и наполнил ее до краев дымящимся наваристым борщом.
        Спустя минуту на столе уже красовалась и невесть откуда взявшаяся в моем холодильнике сметана, а еще хлеб - запрещенка по всем правилам Анжелики Кукушкиной. Я и не думал, что настолько соскучился по обыкновенной пище.
        С первой ложкой горячего ужина в голове вспыхнула крамольная мысль - а все не так уж и плохо! Если Стрекоза будет каждый день мне готовить, я готов к совместному проживанию на одной территории.
        Но практически мгновенно потушил эту мысль, ни к чему допускать подобное даже в голове! В кухню вошла Феврония. Она предусмотрительно натянула на свой маленький топ широкую футболку, однако, и она не прикрывала ее притягивающий плавными линиями животик с лукаво поблескивающей розовой каплей в пупке.
        - Привет, Стас! - улыбнулась она, не замечая, как я поморщился на фривольное сокращение собственного имени, но ароматная еда в моей тарелке заставила проглотить недовольство, - Приятного аппетита. Как знала, что голодный придешь. Как борщ? Не пересолила?
        - Отличный, спасибо.
        - Ты ешь, ешь, - отмахнулась она, нагло усаживаясь с ногами на подоконник. - Не обращай на меня внимание, я тихонько посижу тут, подожду, пока ты поужинаешь, а потом надо бы поговорить.
        Я согласно кивнул, а Стрекоза уткнулась в телефон. Не обращать на нее внимание было сложно. Каждым своим плавным движением, едва заметной мимикой на чистом выразительном лице, неслышным дыханием, улавливаемым неспешно поднимающейся грудью, и сумасшедшим ягодным ароматом Рони будоражила мою нервную систему, заставляя неотрывно наблюдать за девушкой, как диковинным существом из самых тайных уголков нашей планеты.
        И я, черт возьми, снова возбуждался.
        И начинал злиться.
        На себя.
        На Февронию.
        И даже на несчастный борщ, который неумолимо заканчивался в моей тарелке. И будь я один, непременно подлил бы еще, но теперь встать из-за стола не представлялось возможным. Мягкие спортивные штаны совершенно не способны скрыть мой голод, который не утолить даже целой кастрюлей отменного борща.
        Я прикрыл глаза и стал медленно отсчитывать секунды, пытаясь утихомирить взбудораженный предательский орган, а потому совершенно не заметил, как Стрекоза соскользнула с подоконника и опасно приблизилась ко мне, выхватывая из-под носа опустевшую тарелку.
        - Давай-ка я тебе добавку организую!
        - Спасибо, - выдавил я, наблюдая, как проворно девчонка за мной ухаживает. Это было приятно, но я разозлился еще сильнее, потому что взгляд зацепился за две ямочки на ее пояснице, а член болезненно дернулся под натянувшейся тканью, требуя немедленно выпустить его наружу.
        Спасло ситуацию лишь то, что у Рони зазвенел мобильник и она, спешно извинившись, выбежала куда-то на балкон, чтобы поговорить в уединении.
        Говорила она долго. Я успокоился, доел и вымыл за собой посуду. Чувствуя адскую моральную усталость, прошел в комнату и буквально рухнул на кровать.
          - Слушай, Стас, - раздался звонкий голос, и я почувствовал, как Стрекоза, словно кошка, нерешительно присела на противоположный край постели, - Я немножко не поняла, мы как спать-то будем? Здесь всего одна кровать, дивана нет, раскладушки нет, и даже ни одно кресло не раскладывается.
        Черт!
        - Блин, прости, Стрекоза, - устало выдохнул я, чувствуя за собой серьезный косяк. Я об этом даже не подумал. - Сейчас что-нибудь решим, честно. Можно я только пять минут полежу?
        Наверное, я казался жалким и уставшим, потому что Рони вмиг насторожилась и пристально всмотрелась в мое лицо. Я не видел, а скорее чувствовал ее пытливый взгляд, выписывающий восьмерки.
        - У тебя какие-то проблемы, Стас? Может, я могу чем-то помочь?
        - Спасибо за ужин. Ты этим уже помогла, правда.
        - На работе проблемы?
        - Да, проблемы, - не стал отпираться и скрывать. Такой искренний интерес и участие импонировали, но грузить девочку своими заботами и неурядицами не было смыла, а плакаться в жилетку я не привык. В этом нет никакого конструктива, лишь расход энергии и трата времени впустую. - Разберемся.
        - Если что, я могла бы помочь. Я не только борщи варить умею. Правда…
        - Стрекоза, ты своими делами лучше займись. Какие у тебя там вступительные экзамены? Может, связи нужны, чтобы на бюджет пробиться? Ты сколько планируешь здесь жить?
        - А тебе бабушка не говорила? - ответила вопросом на вопрос.
        - Так, Рони, давай договоримся сразу, если я о чем-то спрашиваю, значит, хочу получить четкий ответ. Конкретный. Правдивый. А еще я терпеть не могу повторять свои вопросы.
        Получилось намного резче, чем я планировал, но обусловлен данный тон был невыносимым раздражением из-за кучи проблем, разом свалившимся на мою голову от работы до личной жизни.
        - Окей, - бодро согласилась девчонка, - С Ульяной Андреевной мы договорились, что жить я буду здесь все лето, а потом и на протяжении учебы. Твои связи, как и вступительные экзамены мне ни к чему, я уже зачислена на факультет, мне надо только отнести оригиналы документов и пройти чисто формальное собеседование. В ближайшее время я планировала продуктивно поработать, а для этого мне необходимо уединение и хороший интернет. Вообще, когда твоя бабушка настоятельно рекомендовала мне здесь поселиться, то не упоминала, что квартира уже занята тобой и Анжелой. Так что, я постараюсь накопить средств в ближайшее время и снять себе жилье. Ты не волнуйся, я что-нибудь придумаю. У меня на самом деле уже есть работа, но возможно рассмотрю и дополнительное трудоустройство. Тебе, кстати, программист не нужен?
        Она говорила, говорила, говорила… Нежный голосок ласкал слух, и я на самом деле пытался вникнуть в каждое ее слово, что-то ответить, на что-то даже возразить, но…
        Проснулся я посреди ночи, чувствуя, как затекли мышцы от неудобной позы. Повернулся на бок и уткнулся лицом в шелковистую макушку. Мгновенно подскочив, испытал всепоглощающее чувство стыда - я уснул прямо во время нашего разговора с Февронией. Нормальный я человек, да? Палец о палец не ударил, чтобы разместить гостью и позаботиться об ее удобстве и комфорте.
        Я даже место в шкафу не освободил, хотя и обещал.
        Но греметь сейчас дверцами доисторического шифоньера, перекладывая собственные вещи, было верхом идиотизма. Да и Стрекоза не растерялась - вполне себе удобно разместилась на половине кровати. Даже нашла запасное одеяло.
        Слегка поморщился, представляя, какой разнос она наверняка устроит мне утром, а потом вдруг удивленно подметил, что даже если Рони и разозлилась, виду не подала, будить меня не стала, заботливо укрыла покрывалом, поверх которого я и отключился.
        Может, и не будет скандалить.
        Я не стал раздеваться от греха подальше и вновь улегся в постель, нарочно приблизившись к Стрекозе. Меня манили ее волосы. Слишком отчетливыми были воспоминания их шелковой гладкости, податливой мягкости и нежного аромата, который и теперь забивался мне в ноздри, лишая сна.
        Девчонка ровно сопела, лежа на животе ко мне спиной, а густые локоны разметались по подушке. Осмелев, я запустил в них пальцы и закрыл глаза от удовольствия.
        Когда-то в далекой юности я мечтал, что вот также запущу пальцы в белокурые кудри Анжелики Кукушкиной, самой красивой девочки в школе. Они всегда притягивали взгляд золотым отливом в лучах солнца и идеальным плавным изгибом. Всегда причесаны, волосок к волоску, аккуратные, блестящие, кукольные.
        Анжелика и сама была похожа на куколку. Точеная фигурка, голубые глаза, вздернутый носик. Я влюбился в нее с первого взгляда, когда в восьмом классе наш директор привел на урок физики новую ученицу. Я попал в плен ее прозрачных ясных глаз, потеряв в них самого себя.
        И когда-то меня настигло некоторое разочарование, ведь ее волосы оказались на ощупь совершенно не такими, как я себе представлял. Жесткие. Тяжелые. Плотные. Но ведь это такая мелочь для влюбленного. Ведь мы любим кого-то не за какие-либо конкретные качества, а скорее даже вопреки неоправдавшимся ожиданиям.
        А Анжелу я любил.
        В смысле люблю.
        Возможно, это прозвучит смешно, но Кукушкина моя первая и единственная женщина. Не то чтобы я никогда и никого, кроме нее не хотел, или не предоставлялось возможности испробовать чужое тело, просто вопрос верности для меня стоял всегда превыше всего.
        Все можно пережить. Все можно простить. И долгое воздержание, и несносные особенности характера, и различие взглядов на многие аспекты жизни. Все. Но только не предательство. Не измену.
        Я никогда не изменю любимой женщине.
        Но и простить измену не смогу.
        А то, что сейчас под одеялом мой член стоит, как часовой на Красной площади, так это временные трудности.
        Вполне преодолимые.
        И ничего не значимые.
        Вот так, перебирая пальцами нежные локоны, которые даже лунный серебряный свет, струящийся из окна над изголовьем кровати, отражали матовым розовым блеском, я, блокировал всяческие эротические мысли, навязчиво возникающие в моей голове картинкой розовой головки члена, опутанного розовым шелком волос.
        Я начинал ненавидеть этот цвет.
        Цвет моей похоти.
        Цвет неправильной, запретной жажды.
        Цвет предательства.
        Наверное, уже тогда я шестым чувством понимал, что тесное общение с Февронией способно разрушить до основания всю мою прежнюю, казалось бы незыблемую, жизнь, потому что слишком бурно реагировало на нее мое тело и мозг.
        Но я упорно отрицал это, даже осознавая, что не в состоянии убрать подальше руки от головы Февронии.
        Не девчонка - а чертов магнит!
        Однако, незаметно для самого себя все же уснул.
        ГЛАВА 5
        Я проснулась от того, что кожа на моей голове болела. Что-то тяжелое навалилось на волосы, беспощадно придавливая их к подушке. Сквозь пелену сна почувствовала теплое дыхание на своей шее и что-то мягкое, щекочущее. Ощущение, будто Бармалей нагло примостился на моей макушке, но проблема в том, что я не дома, и бесцеремонному коту здесь взяться неоткуда.
        Но кое-кто бесцеремонный тут все же был.
        И он совершенно бесцеремонным образом сопел мне в шею, вызывая мурашки своей густой, ухоженной, как шевелюра первой леди, бородой. Тяжелая рука его обхватила меня за талию и буквально жгла в точке соприкосновения, но еще более бесцеремонно Стас упирался в мою задницу своим твердым достоинством, о размерах которого я предпочитала даже не фантазировать.
        Нет, ну каков наглец, а?!
        И это внук своей бабушки?!
        Сын своей матери?!
        Жених своей невесты, в конце концов?!
        Глядя сейчас на своего самого любимого мужчину три эти женщины, как минимум, побледнели, испытывая вселенский ужас. Ну ладно, побледнела бы Ульяна Андреевна.
        Жанна Аркадиевна принялась бы пить корвалол, причитая, какой позор она испытывает по вине собственного сына, на воспитание которого самоотверженная она положила всю жизнь.
        А Анжела… Анжела, наверняка бы вцепилась в волосы.
        Мне.
        Я моментально вспотела, охваченная волной испепеляющего жара, возникшего то ли от возмущения, то ли от возбуждения и зашкаливающей горячности стройного мужского тела. Почувствовала, как под пижамой напряглись соски, и инстинктивно стиснула бедра.
        Еще чего не хватало, Феврония!
        Ты здесь не для этого!
        Очнись!
        И давай уже, как-то выпутываться из объятий без-пяти-минут-женатого и глубоко-влюбленного-в-свою-невесту Калинина!
        - Кхм-кхм! Станислав Игоревич! А вы не охренели?
        Стас и ухом не повел, лишь крепче стиснул объятия, плотнее упираясь бедрами в мою вмиг сжавшуюся пятую точку и от такого вероломного движения где-то там, под моими пижамными шортами и старомодными трусиками, между плотно стиснутыми бедрами коварно запульсировала маленькая предательская точка.
        Словно включился какой-то неподдающийся голосу разума генитальный коннект. Гребанный MagSafe приблизившихся друг к другу тел. (MagSafe - тип беспроводной индукционной зарядки от компании Apple - прим. автора).
        - Стас! - завопила я, ощутив дикий ужас, и отчаянно начала брыкаться.
        Калинин подскочил, как от удара током. На щеке его виднелась пара отпечатавшихся полосок, а взгляд был по-прежнему затуманен. Да и в целом мужчина выглядел сонным, взъерошенным, помятым и… довольно ошарашенным.
        Но в тот момент меня уже понесло.
        - Я не знаю, что вы там себе думаете, Станислав Игоревич, но я против подобных фамильярностей! - орала я, выставив между нами зажатую нервными пальцами подушку, - Я - приличная девушка! Я вообще девственница! И если я и легла с вами в одну постель, то только потому, что спать в этом доме больше негде! Так что выбросьте из своей головы все, что вы там придумали и вообще… Уберите его! Или прикройтесь!
        И что есть силы, швырнула маленькую подушку в то самое мужское место, где гордо восставший орган угрожающе целился прямо в меня, словно штык в руках белогвардейца. Я честно старалась не пялиться, но глаза предательски выхватывали из поля зрения лишь одну точку, мешая мыслить рационально, ибо мозг ошалело сигнализировал - «О, Господи! Что за огромная штуковина! Вот бы без трусов на нее посмотреть!»
        Я по жизни импульсивная.
        Нервная.
        Да что уж там - я истеричка!
        Именно поэтому много лет практикую занятия йогой. Учусь контролировать собственные эмоции, особенно в стрессовых ситуациях. Учусь расслабляться, спокойно реагировать на раздражающие факторы, сдерживать гнев, бурные реакции и тональность голоса. Но контролировать выброс адреналина в кровь не научилась! Я ощущала покалывание буквально в каждой клеточке своего тела. Меня как будто подбрасывало на волнах, создаваемых собственными нервными клетками. Вообще с помощью медитативных практик я многого достигла и обычно вполне справлялась в моменты неожиданных эмоциональных потрясений.
        Но не сегодня.
        Сегодня не вышло.
        Как оказалось, Стас Калинин с эрегированным членом в одной постели со мной - это чересчур, чтобы оставался хоть малейший шанс сохранять невозмутимость и спокойствие, аки Будда!
        Как последняя психопатка, наорав на Калинина, выскочила из постели, будто ошпаренная. Не то чтобы я очень дорожила девственностью, боялась физической близости, или хранила себя до брака, следуя старомодным традициям, нет. Просто как-то пока не сложилось романтических отношений с противоположным полом. А Калинин для этого дела был наихудшим вариантом!
        Только не он!
        Наяривая зубы щеткой, дрожащей рукой пару раз заехала по десне. Больно. До крови. Умылась и, не вытирая лицо, согнулась пополам, закрыла глаза, уткнувшись лицом в колени, а руками обхватила щиколотки.
        Поза вытяжения. Всегда помогает мне успокоиться.
        Медленный вдох. Задержать дыхание. Выдох.
        И так раз за разом, пока не почувствую расслабление задеревеневших мышц.
        От бурлящей в венах крови покраснели щеки, и заложило уши. Зато мозги стремительно прочищались. Боже, какая я идиотка! Наверняка, он просто во сне перепутал меня со своей девушкой. А то, что у него встал - так это вроде бы нормально. Нет?
        Я, конечно, не специалист, но кое-что тоже знаю о мужской физиологии.
        Надо было по-тихому встать и уйти, нет же, разоралась, будто меня насилуют.
        Стыдно-то как!
        Еще про девственность ляпнула.
        К чему было вообще ее упоминать?!
        Дура! Дура! Дура!
        Боже, я не выйду отсюда, пока Стас не свалит на работу!
        И, словно назло, дверь в ванную комнату распахнулась, а я мысленно дала себе подзатыльник и захныкала, ведь не догадалась закрыться на замок.
        - Слушай, Стрекоза… - нерешительно начал Калинин свою вступительную речь, но я его перебила, резко выпрямившись, потому что разговаривать с моей пятой точкой, как минимум неприлично.
        - Стас, прости! Я что-то психанула. Со мной бывает, ты привыкнешь. В смысле, не то чтобы ты обязан ко мне привыкать, но раз уж мы попали в такую ситуацию вынужденного сожительства, надо же как-то подстраиваться, да?
        - Рони…
        - Только надо решить что-то с дополнительным спальным местом. Спасть вместе - это перебор, согласен? Тем более у тебя есть невеста… Не то чтобы, если б ее не было, то я без проблем бы с тобой спала, нет, я не такая! Да и Анжеле узнать о ночевках со мной в одной постели было бы очень неприятно. По крайней мере, если бы ты был моим женихом, я бы точно сочла подобное за измену. Не то чтобы я представляла тебя в роли своего жениха, это скорее гипотетическое понятие, но смысл ты, думаю, уловил.
        - Тщщщ… - Стас поднял руки и в ответ на мое нервное многословие шепотом заговорил, - Тихо, малыш. Испугалась? Прости. Смотри - я оделся.
        Калинин действительно стоял в джинсах и футболке, и даже ширинка была застегнута.
        - Тебе ничего не угрожает. Я виноват. Я не хотел ничего с тобой сделать. Это просто утренний стояк. Такая мужская особенность. Непроизвольная. Стрекоза, ну расслабься. Я не возбуждаюсь на детей.
        Это, несомненно, прекрасная новость, но в данном контексте прозвучало обидно.
        Как и в целом его манера общения со мной вкрадчивым голосом с поднятыми вверх руками.
        - Стас, я не психопатка. Не стану тыкать зубной щеткой в твои прекрасные глаза или биться головой о стену. Я просто перенервничала.
        - Понял. Прости. Мир? - он улыбнулся и протянул ладонь для рукопожатия, при этом отчего-то странно меня разглядывая.
        Ладонь Калинина оказалась такой же горячей, как и все его тело. Он часом не заболел? А то помирающий от лихорадки сожитель мне сейчас вообще не в тему, дел по горло и роль сестры милосердия примерять на себя не входило в мои планы.
        - Необычный выбор пижамы, - кивнул Стас и улыбнулся, - как для девственницы, так уж точно.
        Я плавно опустила взгляд на собственное тело уже догадываясь, что именно там увижу.
        Черт!
        Черт! Черт! Черт!
        Ну почему из всех пижам в потемках мне попалась именно эта?!
        Не подумайте, она не была чересчур откровенная или какая-то супер-прозрачная, она даже не была обтягивающей. Необычной ее делал принт. На голубом фоне среди пушистых облачков на белых крылышках летали розовые члены.
        - Это подарок, - выдохнула я, - От бабушки.
        - Серьезно?
        Я вздохнула, опустив плечи. Какой-то бесконечно долгий треш для одного маленького утра.
        - Ванная в твоем распоряжении, Станислав Игоревич. Пойду, приготовлю нам завтрак. Приходи на кухню, и так уж и быть поведаю тебе эту увлекательную историю.
        ГЛАВА 6
        Холодные капли стучали по плечам, стекая вниз на поясницу, в контрасте с горячим телом выходило вполне терпимо, вот только ничуть не помогало. Вздыбленный член никак не опадал, а из головы не выходила картинка аппетитной упругой попки в коротких шортиках с забавным рисунком.
        Черт возьми, и где эта Анжела, когда она так нужна?!
        Кстати, да - где?
        Я вдруг осознал, что любимая не выходит на связь уже третий день, хотя обычно мы созванивались постоянно. Видеозвонки очень помогают скрасить тоскливое одиночество и горечь разлуки. Мне бы сейчас очень пригодился утренний вирт, но телефон с собой в ванную я взять не догадался.
        Рука сама скользнула вниз, пальцы привычно обхватили член, а в мозгу в очередной раз прозвенел звоночек негодования. Когда мне было пятнадцать, и я каждый день, а то и чаще, дрочил на фотку Кукушкиной, то сам себе давал зарок, что когда Анжела наконец станет моей - навсегда покончу с позорной мастурбацией. И что? Она вроде как моя, а мне по-прежнему приходится заниматься самоудовлетворением.
        В каком месте я, блядь, ошибся и что делаю не так?
        Закрыл глаза, вспоминая идеальное тело любимой девушки. Холеное, ухоженное, тренированное, с проработанными рельефами мышц, с бесконечно длинными гладкими загорелыми ногами, круглой задницей и пышной грудью. Но проклятая Стрекоза штурмом прорывалась в мои мысли со своим мягким животиком, черными, как сама преисподняя глазами и приоткрытым малиновым ртом, манящим, как сам порок.
        Бестия!
        Вон из моей головы!
        А рука, знай, делает свое дело, быстро и жестко скользит вверх-вниз, сильно сжимая налившуюся кровью головку. Стрекоза - зараза - триумфально победила, став в моих мыслях на колени, принимая в горячую глубину мою изнывающую от воздержания плоть, всю - до самого основания набухшей мошонки.
        Кончил быстро, остро, обильно, едва сдерживая компрометирующие стоны и тяжелое дыхание. Дом старый, и слышимость здесь отменная. Даже сквозь шум воды отчетливо доносится стук вилок и гудение чайника на кухне.
        Решил не предаваться самобичеванию и не размышлять на тему собственной извращенности. Даже если Стрекозе и нет восемнадцати, выглядит она на все двадцать!
        Маленькая розовая девственница!
        Мне понравилось, что она невинна. Даже какая-то гордость что ли возникла за нее. И все же от мыслей о непрочности Рони противно скребло на душе. Нам с Анжелой было по шестнадцать, когда дело дошло до секса. И девственницей она не была, хотя упорно утверждала, что я у нее первый мужчина.
        Не стану врать, мне было не очень приятно. Точнее очень неприятно. Но я был отчаянно влюблен в свою белокурую мечту, и готов раз и навсегда простить Анжелу и закрыть эту тему. Выяснять, с кем она спала до меня и сколько раз не стал. Слишком это все унизительно.
        И сейчас этот давно забытый факт из наших отношений с Кукушкиной едкой горечью вновь всплыл на поверхность. Вот передо мной девочка Рони, ей явно больше шестнадцати, она девственница и, судя по тому, как отчаянно истерила, глядя на мою эрекцию, не очень-то торопилась расставаться с невинностью. Она учится, работает, живет самостоятельной жизнью, у нее нет строгих родителей, которые бы радели над благочестием дочери, лишь старенькая бабушка, которая вряд ли может помочь чем-либо кроме совета. Феврония яркая, необычная. Красивая. Она давно могла бы найти себе богатенького спонсора и жить в свое удовольствие. Однако все еще не делает этого.
        Чем вызывает мое уважение.
        И даже восхищение.
        Интересно, чем она вообще занимается? На кого собралась учиться, кем подрабатывает и где? Что ей интересно?
        Может, она в кого-нибудь влюблена и хранит себя для одного-единственного?
        Размышляя о соседке, я шел на аромат еды, доносящийся из кухни, чувствуя, как просыпается голод.
        На столе дымился в тарелках омлет, приправленный зеленью, рядом тосты с авокадо и помидорами, гудела кофеварка, выпуская тонкой струйкой ароматный терпкий кофе. Голос Анжелы в голове автоматически высчитал калории. Я мысленно чертыхнулся и решительно прогнал свою девушку из головы.
        Стрекоза, накинувшая халат на свою милую пижамку, пыталась дотянуться до верхней полки холодильника за сливками.
        Взял себе на заметку больше не ставить их так высоко. Подошел со спины и помог девчонке, подав заветную упаковку. Рони развернулась, и я заметил, как от холода под мягким трикотажем сжались маленькие сосочки.
        Боги, за что мне такое испытание?!
        Отступил назад, выпуская из плена девчонку. Рони пискнула «Спасибо» и вроде даже не заметила, куда я пялился.
        Кажется, пронесло.
        Иначе сливки сейчас красовались бы на моей роже, а маленькая девственница снова включила свою голосовую сирену.
        Вообще очень забавно она реагирует на стресс. Я бы еще посмотрел. Это как ураган в стакане с водой. Завораживающе. Восхитительно. Эмоционально. Глаза сверкают, как у кошки, щеки пылают в тон к волосам, а изо рта льется бесконечный поток милой ерунды.
        Кофеварка издала сигнал о готовности напитка, возвращая меня из мыслей в реальность.
        - Садимся! - бодро скомандовала новоиспеченная хозяйка кухни. Желания сопротивляться не возникло совсем.
        Мне было вкусно, сытно и легко. Утренний инцидент оказался полностью исчерпан. Рони вела непринужденно и с энтузиазмом делилась историей появления в своем гардеробе пижамы с изображениями сомнительной смысловой нагрузки.
        - Я скажу тебе всего два слова - Толик-кутюрье.
        - Толик-кутюрье? - что-то отдаленно знакомое вспыхнуло, но также стремительно угасло, и я лишь вопросительно развел руками.
        - Господи, да все знают Толика, Стас! Агаповский законодатель мод!
        - Это тот педик, что живет у остановки?
        - Фи, Станислав! - возразила Феврония голосом, напоминающим мою бабулю, - Где ваши манеры, сударь? Где ваша толерантность, в конце концов! И вообще, здесь присутствуют дамы!
        - Прости, - хмыкнул я, ожидая продолжения истории.
        - Короче, этот дизайнерский гондон развел мою бабулю без всяких угрызений совести! Поймал ее как-то вечером, идущую из хлебного магазина, и говорит «Мария Афанасьевна, голубушка! У Февронии завтра именины! Передавайте ей мои искренние поздравления! Вы уже выбрали подарок своей единственной любимой внучке? Нет? Боже-Боже! Это же день ангела! А знаете, у меня есть замечательная пижамка с Херувимчиками! Только вчера пошил! Отдам недорого, за тысячу, как своим и в честь именин Февронии нашей. Вы без очков? Ой, я вам и так расскажу - на ткани небо голубое, облачка белоснежные и розовые Херувимчики с крылышками! Загляденье просто! Вы потрогайте, какой трикотаж! Турция! Натуральный хлопок! Не вытягивается, не линяет, не садится! Сам такое ношу!»
        - С Херувимчиками?
        - Знаешь, ведь и придраться-то не к чему! Крылья есть? - Есть. Хер есть? - Есть! Вот тебе и Херувимчики в буквальном смысле. По небушку парят.
        Я вспомнил этого Толика, Марию Афанасьевну и не забывал никогда, так что теперь в мельчайших подробностях представлял всю ситуацию, вплоть до интонации горе-кютюрье, которого выперли с третьего курса техникума, так и не выдав диплом швеи (или швея - как правильно?).
        - В общем, он еще и упаковал пижамку в подарочный пакет. Правда, утром ему все же досталось от бабули пиздюлей. Лупила она его уличным веником, как нашего Бармалея, когда тот передушил всех цыплят в клетке. В защиту Толика могу только сказать, что ткань на самом деле качественная и очень приятная к телу.
        Феврония и дальше воодушевленно травила байки про Толика, активно жестикулируя, меняя голоса участников событий, причем так, что каждого из них я легко узнавал и вспоминал.
        И я смеялся. Искренне. От души.
        Стрекоза очень милая. И очень девочка.
        Она ни разу не боялась показаться смешной или нелепой, легко швыряла бранные словечки, а еще постоянно нарушала мое личное пространство, даже не задумываясь об этом. Касалась рук, хлопала по плечам, вспомнив что-то интересное, могла постучать в макушку, привлекая к себе внимание, пока мы вместе доедали, убирали со стола, мыли за собой посуду. И мне странным образом нравились прикосновения ее нежных прохладных пальчиков. Кожа к коже.
        Это было… не знаю… интимно что ли…
        Вспомнились слова Февронии «Если бы ты был моим женихом, я бы точно сочла подобное за измену». Я задумался, действительно ли я изменил любимой девушке? И если да, то когда именно? В тот момент, когда лег с Февронией в одну постель? Или когда кончил с мыслями о ее малиновых губах? Или сейчас, когда не пресекаю ее прикосновения, а даже в некотором роде поощряю?
        Я же люблю Анжелу. Почему тогда все это со мной происходит?
        Такой ли уж я верный, как сам о себе думаю?
        А затем зазвонил мой телефон.
        Спокойствию и умиротворению, ненадолго воцарившемуся в душе, наступил конец.
        ГЛАВА 7
        - Привет, дружище! - послышался голос Виталика Орлова в трубке, - Борисова нашли.
        - Где? - коротко уточнил я, забыв даже поздороваться.
        - В больнице…
        Узнав у друга подробности местонахождения Борисова и договорившись встретиться с ним на месте, спешно распрощался с Рони, пообещав приехать с работы пораньше, чтобы решить вопрос со спальным местом путем совместного посещения мебельного магазина, я выскочил из квартиры и помчался во вторую городскую, в хирургическое отделение.
        Оказалось, что нашему щуплому программисту в автобусе стало плохо. Пареньку вызвали скорую помощь сердобольные старушки, убедившись сначала, что их попутчик не пьяница и не наркоман обдолбанный.
        Острый приступ аппендицита. Борисова прооперировали в тот же вечер. Он очень трудно и долго отходил от наркоза. В городе нашем паренек приезжий. Весьма одинокий. Настолько, что даже не нашел, кому сообщить о случившемся и попросить привезти необходимые каждому пациенту вещи, включая зарядное устройство для своего умершего без питания мобильника.
        Благо хоть паспорт и медицинский полис оказались при нем. Именно благодаря этому удалось оперативно разыскать горе-сотрудника.
        В отделение реанимации нас с Орловым пускать не хотели, но Хабаровский пропуск безотказно работал во всех бюджетных организациях. За пять минут нам организовали халаты, бахилы и проход в палату к бледному, словно смерть, но пока еще нашему сотруднику.
        Борисов, узнав о хакерской атаке и хищении данных у клиента, недоуменно округлил глаза, а затем, сложил два плюс два и принялся самоотверженно оправдываться, морщась от боли, слегка заикаясь и сливаясь цветом с белоснежной больничной койкой.
        На самом деле, я уже глубоко сомневался, что он причастен к данному инциденту, слишком неожиданной и ошеломительной оказалась для него информация. А еще, судя по желанию оправдаться, работой Борисов дорожил. Еще бы, условия отличные, зарплата достойная, все по-белому прозрачно. В их хоть и довольно крупном городе подобных мест раз-два и обчелся, а если в досье на программиста будет фигурировать хотя бы намек на разглашение коммерческой тайны, даже пусть и не доказанное официально, работать он сможет разве что консультантом в магазине бытовой техники, и то не факт.
        От страха Иван выдал одну разумную мысль, что «Стройдеталь», фирма у которой и произошло хищение данных, не банк и не военная организация, а всего лишь застройщик, причем в последнее время дела у них не очень-то и ладились. Что такое сверхсекретное могли умыкнуть хакеры у вполне заурядной строительной конторы? В прошлом они много работали с госзаказами, но в настоящее время им перешел дорогу «ИнвестСтрой».
        Эта информация заставила нас с Орловым задуматься. Там же, у койки больного, мы уже набросали примерный план дальнейших действий. В первую очередь необходимо проверить, какую именно информацию украли злоумышленники. Если ничего серьезного, то, существует вероятность, что сам «Стройдеталь» решил поправить собственное шаткое положение за счет огромной компенсации от «ОКТА-Лаб».
        Во-вторых, надо навести справки об «ИнвестСтрой» и выяснить, могут ли они являться заказчиками данного преступления, если все же украденная информация несет ценность.
        В-третьих, не мешало бы покопаться в прошлом и самой «Стройдетали», ведь если ранее фирма работала с госзаказами, то вполне могла служить нечистым на руку чиновникам для отмывания бабла из государственной казны. И если в украденной информации будут свидетельства этого, то велика вероятность, что в ближайшее время собственники начнут процедуру закрытия компании, и свернут ее, как только на счета упадет многомиллионная неустойка от «ОКТА-Лаб».
        Еще существовала вероятность, что подобная диверсия направлена исключительно против нас самих конкурентами, не желающими оставаться позади. Но этот вариант был ничтожно маловероятен. Данные похитили лишь в одной конкретной организации, наша система чиста, да и следы взлома по-прежнему не обнаружены.
        Знающие люди все, как один, подтвердят, что такое возможно только если злоумышленник действовал изнутри системы, уже имея некоторый допуск.
        Подрядив секретаршу доставить все необходимое в больницу Борисову, включая зарядное устройство и ноутбук, мы с Орловым отправились прямиком в офис, четко разделив план по пунктам.
        Там, к нам присоединился третий наш соучредитель - Артем Тарасов. Под совместными усилиями дело пошло быстрее и продуктивнее. Параллельно нашей деятельности «Стройдеталь» развернул свою. Счета Окты арестовали, курьер доставил повестку в суд. Оперативно сработала потерпевшая сторона, если, конечно, она таковой являлась.
        «Стройдеталь» требовал выплатить компенсацию в размере десяти миллионов рублей. Именно во столько оценили ущерб их юристы. Но и мы не лохи деревенские. Тоже юристов имеем, а потому привлекли независимую экспертную комиссию. Платить им, правда, пришлось из собственных карманов.
        Залез в отложенные на ремонт деньги. В конце концов, с ним точно можно повременить, если что, а компанию надо спасать. И дело не в том, что десять миллионов неподъемная сумма для «ОКТА-Лаб», а в том, что факт выплаты компенсации - это подтверждение несостоятельности нас, как службы безопасности. Это крах репутации. Пожизненное клеймо, с которым существовать на прежнем уровне уже будет невозможно.
        После такого уж точно ни одна уважающая себя компания не воспользуется нашими услугами. Нас ждет позор и разорение.
        Возможно, я нагнетаю, преувеличиваю, гиперболизирую… Но иначе не получалось.
        Погрузившись с головой в работу, я остервенело стучал по клавиатуре, забыв обо всем. В частности, о том, что собирался связаться с Анжелой. Понял это, лишь когда вынырнул от настойчивого звонка. Слава богу, Кукушкина объявилась сама.
        - Привет, зая! - защебетал голос, а на фоне раздавались басы зажигательной музыки, - Как дела? Как ремонт? Долго мне тут еще маяться?
        - Привет, Анжела. Ты куда пропала?
        - Неужели заметил? А я все жду, жду, когда это жених вспомнит обо мне, наберет, поинтересуется, не сожрали ли меня в море акулы, не обгорела ли до костей моя нежная кожа, не отравилась ли я местными крабами, не утащили ли меня в рабство волосатые аборегины, в конце-то концов? Нет, третий день - ни звоночка, ни сообщения. И за этого человека я собралась замуж! Станислав, ты просто бессердечный! Я тут загибаюсь, все ноги истоптала, ища идеальное свадебное платье, а спрашивается - зачем? Ты же даже не интересуешься собственной невестой!
        - Милая, я на работе, у нас тут…
        - Станислав! Ну о чем ты говоришь?! Ты вечно на своей работе! Может и женишься тогда на ней?! Признайся, ты специально меня сплавил на этот чертов тропический остров, чтобы с утра до ночи портить зрение за своими мониторами! Ты даже на занятия с тренером ходить перестал! Страшно подумать, чем ты там питаешься!
        - Анжел, в Окте сейчас проблемы…
        - Это в нашей жизни сейчас проблемы, Станислав! Ты совсем не любишь меня!
        - Я люблю тебя, Анжела. Прекрати. Ты завелась на ровном месте. Прости, что не звонил. Столько всего сейчас навалилось. Наши счета арестовали, клиент требует неустойку в десять миллионов, фирме грозит крах, еще и бабуля попросила присмотреть за…
        - Станислав, ну так может самое время уже прекратить все эти игры в суперпрограммистов? Помириться с папой, влиться в семейный инвестиционный бизнес, подхватить, так сказать, руль у стареющего капитана. Там такие деньга вращаются, что твои десять миллионов покажутся тебе сущими пустяками. А ты у папы единственный наследник и он очень переживает вашу размолвку! Продай Орлову и Тарасову свою долю акций в ОКТЕ и забудь о ней, как о страшном сне!
        Уже не первый раз Анжела заводит этот разговор. Удивительное дело, но с моим отцом, моя невеста общается чаще меня самого. Впрочем, я не общаюсь с ним вовсе. Он не простил мне отказа учиться экономике и инвестиционному бизнесу в частности, я не простил ему брошенной фразы «не сын ты мне больше».
        Так и живем.
        - Анжела! - рыкнул я, - Даже не поднимай эту тему.
        - Но почему, Станислав? Ты ведешь себя очень глупо. Не будь ты таким упрямцем, мы бы сейчас купили не пустую квартирку без ремонта, а нормальный дом со всеми удобствами где-нибудь в Ясных Зорях, рядом с твоими родителями. Ты, наверное, позабыл о моем интересном положении и о том, что мне совершенно нежелательно дышать всякой строительной химией и пылью.
        - Родная, именно поэтому я и отправил тебя к морю, чтобы все вокруг было комфортно.
        - Комфортно?! - взвизгнула она, - Да у меня соль уже под кожу въелась, как у сушеной воблы, волосы выгорели и превратились в мочалку!
        - Я предлагал тебе пожить со мной…
        - Где? В этом дореволюционном клоповнике? Да там, небось и краска со свинцом! Хочешь, чтобы я облысела?
        - Ну что ты такое говоришь?!
        - А то и говорю! Станислав Калинин, у меня фигура уже портится! Тошнит от всего. И все это я терплю только ради тебя! Пришло время усмирить свою гордость и подумать о своей семье! Или ты уже передумал и не хочешь ничего?
        - Анжел, ну какая муха тебя укусила?! Прекрати выдумывать ерунду! Конечно же я хочу, я люблю…
        - Так любишь, что даже не вспомнил перевести деньги! Конечно, с глаз долой - из сердца вон! Пусть она там выживает, как хочет! Может, мне еще с протянутой рукой на набережной стоять, а, Калинин?
        Черт!
        - А разве деньги не пришли? - решил выкрутиться я, - Я еще утром отправил платеж.
        - Представь себе, нет! Мне необходимы витамины, назначен визит в клинику, а я даже такси не могу вызвать.
        - Прости, родная, надо было сразу сказать, я сейчас же уточню, что там с платежом! - бессовестно врал я, заходя в мобильный банк и переводя на счет Анжелы сто тысяч. - Не нервничай, Анжел, это вредно…
        - А ты не веди себя, как бесчувственный мужлан, - уже примирительно капризничала Кукушкина. - Станислав, я секса хочу. Прилетай ко мне, милый.
        - Знала бы ты, как я тебя хочу, птичка моя, - и совесть ехидно уколола в ребро воспоминанием, как мастурбировал утром с мыслями о Стрекозе. - Я не могу сейчас прилететь, ты же знаешь. Потерпи еще немного. Если быстро уладим дела на работе, прилечу в августе и вместе уже вернемся к нашей свадьбе. Такой вот нестандартный медовый месяц.
        - Угу… - недовольно протянула она, - Что-то у нас с тобой все нестандартное. И все вперед свадьбы…
        - Это ты много лет мне отказывала. Я звал тебя замуж, еще когда школу окончил.
        - Ну да, ну да… Это когда поскандалил со всей своей родней и в чем был ушел из дома. Хорош жених, нечего сказать… И я должна была радостно согласиться и побежать в ЗАГС в выпускном платье, как последняя нищенка? Или потом, когда жил впроголодь, отдавая все на развитие бизнеса? Извини, конечно, дорогой, но ты тогда не казался мне достаточно надежным для семейной жизни.
        Так оно и было. Я с достоинством принимал ее отказы узаконивать наши отношения. Конечно, было обидно, но в целом отлично мотивировало. Да и понять Анжелу не сложно. Любой благоразумной девушке хочется чувствовать уверенность, стабильность, достаток. Также как и хочется сыграть свадьбу своей мечты.
        Решающую точку поставила случайность, после которой Кукушкина уже сама потребовала жениться на ней.
        Я и не был против.
        В смысле я и сейчас не против.
        В смысле очень даже за.
        Я еще немного поговорил со своей невестой, стараясь сгладить острые углы и закончить беседу на приятной ноте, а затем вновь погрузился в цифровой мир.
        Работа была проделана колоссальная. Из офиса вышел уже ближе к полуночи. На улице каким-то таинственным желтым светом горели старые фонари, воздух слегка душил испариной и сладким запахом цветов, по тротуарам, держась за руки, прогуливались влюбленные парочки и целовались, ныряя в длинные тени деревьев.
        Лишь проворачивая ключ в замочной скважине и открывая входную дверь, я вспомнил, что в очередной раз не сдержал данное Февронии обещание.
        Хотел было трусливо развернуться и поехать обратно. Переночевать можно и в офисе. Однако, аппетитный аромат, сквозивший из темноты квартиры, буквально пленил, заставляя сделать очередной роковой шаг.
        ГЛАВА 8
        Приготовившись к очередному линчеванию, я вошел в полумрак погруженной в тишину квартиры, молча разулся, заприметив у шкафа ярко-желтый самокат, глубоко вдохнул, выдохнул и отправился сдаваться на суд Рони, как смертник на плаху.
        Раньше начнем, раньше закончим!
        И можно будет уже поесть. Я надеюсь, хоть что-нибудь из того, чем так вкусно пахнет из кухни, мне все-таки достанется, и за оплошность Стрекоза не станет наказывать меня едой, как нерадивого пса.
        Удивительное дело, Рони всего второй день в квартире и в любом случае совершенно не обязана меня кормить, но уверенность в том, что девчонка, может и не ждала меня с работы, но точно приготовила ужин на двоих, плотно засела в подкорке.
        Еще бы, она же росла в окружении двух бабушек! Закадычные подруги хоть и отличались между собой, как небо и земля, в одном уж мнении сходились совершенно однозначно - никогда никого не оставлять голодным, холодным и грустным.
        С замиранием сердца ступил через порог довольно просторной, но, к сожалению, единственной комнаты.
        Своей вины отрицать не собирался. Гостеприимство мое оставляло желать много лучшего, и будь здесь бабуля, непременно проехалась бы по мне многотонным катком из нотаций и претензий.
        И была бы, несомненно права.
        Однако, в комнате меня ждало потрясение иного рода.
        Перестановка.
        Единственная кровать оказалась сдвинута в угол, вплотную к стене. На окне появилась полупрозрачная белая занавеска, струящаяся ровными складками и слегка покачивающаяся от легкого сквозняка, влетающего в приоткрытую форточку. В противоположном углу от кровати уютно расположилась моя каркасная палатка, внутри которой мягким желтым светом горела старая новогодняя гирлянда. Гостеприимно распахнутые полы открывали вид на упругий надувной матрас, застеленный нежно-лавандовым постельным бельем, кучу маленьких подушек, что прежде бесконечно надоедали мне необходимостью каждый божий день убирать их с кровати на ночь и укладывать обратно по утрам, и переносной деревянный столик.
        Мягко шумел включенный ноутбук, на заставке которого красовался арт из недавно выпущенной и очень популярной компьютерной игры «Хроникер». Все мои шалопаи-программисты плотно на ней сидели и частенько во время обеда обсуждали собственные победы и поражения, стратегии и захватывающий сюжет. Считалось, что «Хроникер» - революционный прорыв в мире отечественной игровой индустрии. Она переведена на десять разных языков и разошлась огромным тиражом едва ли не по всему миру. В прошлом, я очень увлекался подобным, но тогда и графика, и детализация, и сам сюжет были в разы примитивнее. Хотел бы и сам засесть в «Хроникер» на денек-другой, но все как-то нет свободного времени.
        Тут же поблизости нашлась и навороченная игровая гарнитура, и крутой графический планшет. Похоже, Рони не на шутку увлечена стратегией.
        Еще с интересом подметил, что у главной героини такой же цвет волос, как и у Стрекозы, похожее телосложение и даже губы. Чертовы малиновые губы. Все-таки какой она еще ребенок! Что ж, кто из нас не хотел в свое время походить на любимого супер-героя?
        Однако, самой Февронии нигде не было видно.
        Я прошел дальше, открыл шкаф, чтобы просто подтвердить очевидный факт - Стрекоза самостоятельно разделила шкаф, ведь именно там она и нашла мое спортивное снаряжение, которым, честно признаться, не пользовались уже несколько лет.
        Сказать, что я был возмущен вторжением в мое личное пространство, не могу. Меня нисколько не задевало, что Рони копалась в вещах. Стыдиться совершенно не чему. Так уж воспитан, в шкафу всегда порядок, одежда чистая. И теперь она была аккуратно перенесена и разложена на верхние полки, кое-что переместилось на вешалки. А вещи Стрекозы занимали нижние ярусы и в сравнении с моей собственной монохромной цветовой гаммой походили скорее на акварельную палитру.
        Будто кто-то чихнул на радугу и разноцветные пятна разлетелись брызгами, оседая повсюду в хаотичном порядке.
        Поймал себя на мысли, что пялюсь в шкаф и улыбаюсь. Девчонка проявила самостоятельность - не стала дожидаться, пока я порешаю все проблемы, как золотая рыбка, а по-хозяйски навела свой порядок и даже без поездки в мебельный сумела организовать себе отдельное спальное место.
        Я и не против.
        Очень даже за.
        Вот только где носит маленькую хозяюшку в полночь в городе, в котором кроме меня у нее нет знакомых?!
        Набрал номер чертовки, испытывая тревогу. Все же меня просили за ней присматривать, ведь девчонка якобы магнит для неприятностей. Хотя, я ничего такого не заметил.
        Из глубины палатки раздалась трель.
        Ее телефон был дома. Где же тогда сама Стрекоза?
        Чувствуя, как госпожа Паника подбирается своей мерзкой костлявой рукой к моему горлу, услышал возню в прихожей. Рони ворвалась в комнату, как ураган, метая убийственные молнии из бездонных черных глаз, завораживающе поблескивающих отражающимися огнями гирлянды.
        Волосы ее, будто змеи на голове Медузы Горгоны, извивались и только что не шипели на узких плечиках. Свободная белая футболка с алым сердцем на груди заправлена в пышную воздушную черную юбочку, открывающую изящные ножки с острыми коленками.
        Злая. Взъерошенная, как попавший под ливень голубь, она бормотала ругательства себе под нос. Не замечая меня, притаившегося в тени шкафа, Стрекоза протопала босыми ногами к кровати и, встав на четвереньки, нырнула под нее, чем-то шурша.
        От открывшегося вида, мой мозг впал в ступор, а член стал проворно укреплять свои позиции.
        Юбочка неприлично высоко задралась, открывая крышесносный вид на нежную попку, затянутую в тугие черные трусики. Плотные, непрозрачные, довольно закрытые, но по их краешку располагалось соблазнительное тонкое кружево.
        Скромное целомудренное белье Стрекозы отчего-то возбудило сильнее самых откровенных стрингов Анжелы.
        Интересно, все девственницы носят такие трусики?
        Возникло непреодолимое желание запустить под тонкое кружево пальцы, ощутить бархатистость кожи, уловить на ней мурашки, почувствовать, как увлажняется ткань, скрывающая нетронутый розовый цветок, и вдохнуть его аромат прямо так, пока она стоит на четвереньках.
        В горле мгновенно пересохло, и я нервно закашлялся.
        Стрекоза от неожиданности дернулась, ударилась головой о деревянное дно, а спиной о металлическую боковую рейку. Злобно зашипела, выбираясь из-под кровати и выгибая спину, словно дикая кошка.
        Вытащив, наконец, свою прелестную головку наружу и опустив притягательную попку на прикроватный коврик, Рони подняла на меня прищуренный взгляд.
        - Станислав! - грозно шикнула Стрекоза, а я собрал всю свою волю в кулак и направил силы на то, чтобы сохранить невозмутимость и не покраснеть, будто школьник, впервые заглянувший под юбку одноклассницы. - Ты знал, что в твоем подъезде живет Михаил Георгиевич Марков?! Между прочим, ветеран войны! И между прочим, не живет, а выживает!
        - Ээээ…. Нет, - честно признаться, я растерялся и не совсем понимал, о чем вообще идет речь.
        - Позор, Станислав Игоревич! Это великий позор, так наплевательски относиться к героям нашей страны! Я была о тебе лучшего мнения, Калинин!
        После этого Стрекоза вынула из-под кровати деревянную биту, решительно вскочила на ноги и понеслась обратно из квартиры, выскочив за порог, предусмотрительно нацепив шипованные ботинки прям на босу ногу.
        Ошалев от происходящего, я хоть и малодушно обрадовался, избежав в очередной раз неловких объяснений и оправданий, все же чувствовал, что дело пахнет жареным.
        И это вовсе не котлетки с кухни.
        Уже даже не пытаясь сложить детали паззла, торопливо обувал кроссовки. Не закрывая двери на замок, боясь потерять время, побежал вниз по лестнице, доверившись чутью, и не прогадал.
        Увидел, как мелькнула за закрывающейся подъездной дверью пушистая юбка, услышал, как лязгнула о каркас бита, а затем уже последовал и воинственный голос Февронии.
        - Слыш, ты, лысый! А ну-ка тормози, поговорим!
        Какой дьявол живет в этой красной девице?
        Задавался этим риторическим вопросом, выскакивая во двор и наблюдая, как маленькая фигурка с розовыми волосами, в пышной юбочке, похожей на балетную пачку и тяжелых шипованных ботинках в стиле Мерлина Менсона, угрожающе размахивая битой, решительно приближается к довольно рослому пареньку потасканного вида, на окрик Рони притормозившему под одиноким ржавым фонарем.
        Со стороны сцена выглядела довольно эпично.
        Слон и Моська.
        - А ну стой, урод! - вопила бунтарка, а тип с сияющей в тусклом свете фонаря лысой макушкой, нагло ухмыльнулся, сплевывая вязкую слюну себе под ноги.
        - А ты еще кто такая? - гундосо протянул тот, держа руки в карманах черного спортивного костюма с характерными белыми полосками. Ну чисто гопник, ни дать ни взять!
        - Совесть твоя! Не узнал? Давно потерял меня, так вот я нашлась! Мучить теперь тебя буду!
        Гопник мерзко расхохотался, задирая кверху лысую башку так, что острый кадык на тонкой шее судорожно задергался вверх-вниз, подобно маятнику.
        - Сука, верни деду деньги!
        - Тебя кто таким словам научил, Принцесса Розочка? Еще одно - и мне придется отшлепать тебя по губам, - осклабился лысый. - Вали домой, малявка, пока я добрый. И чтобы больше не видел у своего деда!
        Гопник развернулся на пятках поношенных грязных кроссовок и уже собирался удалиться в темноту, но Феврония не дала.
        Удивительно легким взмахом тонкой руки тяжелая бита с силой опустилась на спину гопника. Я мысленно перекрестился, благодаря Господа, что Стрекоза не попала по лысой башке, и, предчувствуя беду, устремился к парочке.
        - Ты куда собрался, лысый?! - злобно прошипела Рони, вновь ударяя противника.
        - Слышь, овца! - взревел тот, - Ты совсем берега попутала?! Да я тебя… - и договорить не успел, на лысую голову опустилась бита, в коленную чашечку прилетел шипованный носок ботинка, острая коленка устремилась четко в пах.
        Одновременно я взбесился и восхитился Стрекозой.
        Сработал эффект неожиданности. Гопник явно не рассчитывал на яростную атаку, как он выразился, Принцессы Розочки.
        - Сучка драная! Да я тебя порву, курица малолетняя! И в полусогнутом состоянии двинулся на Февронию.
        На одних голых инстинктах я вскочил между ними, пряча за спиной свою Стрекозу.
        - Руки поганые убрал от нее!
        - А ты еще что за хрен?!
        - А это Станислав Калинин, тупая твоя башка! Он боксер и сейчас наваляет тебе пиздюлей, будешь кровью неделю плеваться! Может, хоть тогда запомнишь, что отбирать пенсию у стариков нельзя!
        Боксер!
        Я вам расскажу, какой я боксер.
        В глубоком детстве и вплоть до окончания школы я посещал спортивную секцию по смешанным единоборствам. Победы на соревнованиях, спортивные разряды, медали - все это было. Но я, к глубочайшему своему стыду, никогда не участвовал в уличных драках. Всевозможные разборки, стрелки, махачи всегда обходили меня стороной.
        Еще бы… В то время самые главные баталии проходили по сети онлайн.
        Нет, я не испугался. Навалять этому гопнику не представлялось такой уж большой сложностью. Однако, настрой изменился, когда из темноты далеких от фонаря кустов навстречу нам выбежали еще трое едва ли совершеннолетних, но очень даже рослых парней…
        ГЛАВА 9
        Я не очкую!
        Мне не страшно!
        Я за справедливость!
        Зло должно быть наказано!
        Стас боксер!
        Он сильный!
        Он нас защитит!
        И вообще, мечты должны сбываться! Не ради этого ли я здесь?!
        И потом, не факт, что будет махач. Цивилизованные люди любую проблему могут решить словами!
        Сказала та, что вышла вести диалог с битой в руках. Мда, что-то я больше обычного психованная стала. Травок что ли каких попить?
        Пока я вела мысленный диалог сама с собой за широкой надежной спиной Станислава-боксера, коей он меня по-рыцарски без раздумий загородил от лысого недоумка, краем глаза заметила, что из ближайших кустов выскочило еще трое явно агрессивно настроенных гопника.
        Их глаза буквально горели маньячным азартом, видимо от желания почесать кулаки, и, судя по направлению их взгляда, чесать они их будут об нас с Калининым.
        Выдержит ли Стас побоище?
        Сомневаюсь.
        Он хоть и боксер в прошлом, но все ж домашний мальчик.
        Спасибо папе с мамой!
        Еще, как назло, телефон остался дома.
        Стас отвлекся на троицу, выскочившую из кустов, и совершенно бестолковым образом пропустил удар под дых от лысого и согнулся пополам.
        Ах ты тварь убогая!
        Подумала? Или сказала вслух?
        Не важно. Потому как в тот же миг крепче сжала биту и с размаху врезала по осточертевшей черепушке нерадивого внука Михаила Григорьевича.
        О да!
        Именно об этом я и мечтала с тех самых пор, когда стала свидетелем того, как Коленька, а именно так называл его несчастный ветеран, отжал у деда едва ли не последние кровные!
        Злости моей не было предела.
        Я бы еще там, в соседской квартире, куда попала с целью познакомиться с окружающими меня жильцами, да засиделась заслушавшись фронтовых рассказов, с удовольствием обрушила на эту лысую башку что-нибудь тяжелое. Вот только жаль было и без того скудное имущество Михаила Григорьевича, но еще больше было жаль его нервов.
        Сука этот Коленька.
        Да его убить мало!
        Это я образно, говоря…
        Как только моя бита - подарок от подписчиков - столкнулась с лысиной гопника, издав сопутствующий «хрясь», Стас, вмиг забыв о собственной боли, разогнулся и побледнел теперь уже от ужаса.
        - Бежим, Калинин! - взвизгнула я и, схватив Стаса за руку, понеслась во весь опор, подгоняемая адреналином и подоспевшей на разборки троицей из кустов.
        Те, недолго думая, понеслись за нами, даже не взглянув на Коленьку, к слову, вполне нормально стоявшему на ногах, почесывая репу. По всей видимости, серьезных увечий его башка не получила.
        Чугунная она у него что ли?
        Очень скоро роль ведущего звена в нашей цепи взял на себя Стас, безусловно, лучше знающий здешние закоулки и лихо петляющий между дырами в заборах.
        Но и троица оказалась явно из местных, ибо преследовали они нас буквально по пятам, постоянно о чем-то негромко переговариваясь.
        Не знаю, сколько длились наши догонялки, но в скором времени мой организм выдохся. Это вам не в позе журавля стоять! Это, блин, кросс по пересеченной местности.
        А я вот не спортсмен!
        Зато Калинин огурцом, даже дыхание не сбилось!
        Чувствовала себя никчемным балластом. Тормозила. Дышала, как бешеная собака, едва ли пена изо рта не капала на ботинки, которые, к слову, натерли мои босые ноги.
        - Стас, стой… я больше не могу… пусть лучше бьют…
        Белые точки кружились в вальсе перед глазами, а в бок по ощущениям кто-то вогнал нож. Там нещадно резало при малейшем вдохе.
        Мы остановились посреди какой-то полуразвалившейся детской площадки времен Советского Союза, аккурат под сваренной из арматуры толщиной в мою руку ракеты.
        И как по щучьему веленью возникли трое из ларца, окружив нас, словно гончие псы на охоте за зайцами.
        Шальные выражения их лиц не сулили ничего хорошего.
        - Залезай в ракету, оттуда они тебя не достанут.
        Я взглянула на сомнительную конструкцию, рассчитанную на детей не самой крупной комплекции. Стас прав - кроме меня между стальными прутьями никто из троицы не пролезет. Но кем я буду, если в самый страшный момент брошу того, кто без раздумий кинулся на мою защиту?
        Трусихой?
        Предательницей?
        Последней сволочью?
        Да! Да! И да!
        Так что, нет.
        - Нет! - твердо сказала я в голос, стойко выдержав разгневанный взгляд Калинина.
        Впрочем, спорить и дальше не было времени, троица окружила нас, и кое-кто даже достал телефон, подсвечивая наши лица фонариком и, как я догадывалась, включив видеокамеру.
        - Твою мать, - выругался Стас, вновь загораживая меня своей широкой спиной, - Ребят, девочку не трогайте. Это мужские разборки.
        Троица странно переглянулась, будто решая, стоит ли согласиться с Калининым. Тоже мне, джентельменский клуб.
        - Уж лучше терпеть несправедливость, чем ее совершать, Калинин, - тихо сказала я, становясь плечом к плечу к своему защитнику. - Венец справедливости есть смелость духа и неустрашимость мысли, предел же несправедливости - в страхе перед угрожающим несчастьем. (Демокрит прим. автора)
        - Охренеть! - восхитился гопник с видеокамерой.
        - Я ж тебе говорил! Это она!
        - Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой! (Гёте прим. автора), - гордо продекламировал третий, приложив к груди левую руку, пальцы которой были сложены в жесте, используемом главной героиней игры «Хроникер». Приветствую тебя, Хранительница правды, беспристрастный воин в борьбе за истину и справедливость, Предводительница Северного Альянса и Хозяйка Красного Омута Памяти! Перед тобой Озарок-20-02, генерал Шестого Легиона и твой верный слуга!
        Вот она - слава! Я просияла!
        Фанаты!
        Мои!
        Родимые!
        Я гордо и величественно вышла вперед, по-прежнему крепко сжимая биту, и мысленно водрузив на голову Венец Предводительницы Северного Альянса, глядя в глаза своему генералу, отдала короткий приказ. На Стаса не оборачивалась, хотя очень мне было интересно взглянуть на перекошенное от недоумения лицо Калинина.
        - Произнеси клятву, Озарок-20-02. Присягни на верность Хранительнице правды.
        Поочередно вся троица, включая оператора, опустилась на одно колено и тишину летней ночи, нарушаемую лишь стрекотом сверчков и слабым шумом редко проезжающих машин, доносившимся с проспекта, озарили басы славных рыцарей Северного Альянса.
        - Я - Озарок-20-02…
        - Я - Хищник-Без-Имени…
        - Я - Красная-Точка-17…
        И дальше последовал общий гул их совместной клятвы.
        Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой могущественной, царственной, сильной.
        Словно Матерь Драконов, объединившая в единый кхаласар всех дотракийцев. (отсылка к главной героине сериала «Игра престолов» - прим. автора).
        Торжественно приняла всех троих в ряды Северного Альянса, сфотографировалась с каждым новоиспеченным воином, позволила поделиться видео-записью в соцсетях и даже отметить на ней себя, строго-настрого запретила указывать текущую геопозицию и вообще распространяться на счет моего местонахождения кому бы то ни было.
        На том и распрощались.
        Станислав Калинин, молча дожидавшийся меня, облокотившись на ракету, буркнув что-то вроде «Пора баиньки, Хранительница Правды», по-хозяйски схватил за руку и потащил в сторону дома.
        Теперь, когда нам не нужно было ни от кого убегать, а стопы нещадно горели от натертых ботинками мозолей, передвигались мы медленно, словно прогуливающаяся в ночи влюбленная парочка.
        Моя ладошка утонула в его горячей и крепкой руке, теплый ночной ветер с ароматом жасмина ласково играл в волосах и мягких складках юбки, из-за высоток выкатилась полная луна, улыбаясь серыми кратерами сквозь бледный желтый свет.
        Сердце мое отчаянно заколотилось.
        Не смотря на боль в ногах, хотелось, чтобы путь до дома не кончался никогда.
        Я думала, Стас будет злиться и ругаться, возможно, кричать… Но Калинин спокойно шел рядом, погруженный в собственные мысли, не произнося ни слова.
        И это пугало.
        Фиг знает, как он реагирует на стресс…
        Когда мы, наконец, вернулись в свой двор, и до подъезда осталось лишь пересечь поросшую некошеной травкой площадку, я притормозила, вынула руку из ладони Калинина и, зажав подмышкой биту, спешно сбросила ботинки.
        Пылающие адским огнем искалеченные ноги опустились на мягкую, слегка прохладную травку, пушистые одуванчики защекотали лодыжки, и я, не сдержавшись, застонала в голос. Воистину, это наивысшее наслаждение в жизни женщины! По крайнее мере, ничего лучшего я не испытывала.
        Стас закашлялся.
        - Разувайся, Калинин! Ты просто обязан ощутить этот восторг в награду за выпавшие на твою долюшку сегодняшние испытания.
        - Рони, здесь мужик с третьего подъезда и толстая тетка с пятого выгуливают собак.
        - Стас, ты че такой трудный?! - возмутилась я, воззрившись в ночное небо, затем побросала вещички и принялась стягивать кроссовки с этого упрямца.
        - Стрекоза, угомонись, - все, что я услышала в его голосе - это неуверенность. Ага! Вот ему точно хотелось, но Калинин сдерживал себя какими-то придуманными факторами и условиями. А значит, сопротивляться сильно не будет.
        - Что ты за неженка такая, Калинин?! - решила я сыграть на мужском эго. - Боишься испачкать свои пяточки? Ты ж даже не представляешь, от чего отказываешься! Где тот Стас, что гонял по канавам на мотоцикле? Что это за принцесса передо мной?!
        И это возымело действие!
        Калинин, еле слышно выругался, но порывисто сбросил кроссовки, а вслед за ними и свои белые, как у первоклассницы, носочки. Решительно ступил в траву и…
        Застонал!
        А я победно улыбнулась. Эх ты, мистер «Не хочу, не буду».
        И мы медленно поползли в сторону подъезда.
        На другом конце площадки Калинин обулся. Я же, представив, как грубая подкладка вновь прикоснется к растертой коже ног, решительно отказалась от этой идеи.
        Босиком пойду.
        Тут недалеко.
        - Ты куда босиком? Тут камни, стекло и куча всякой дряни! - поучительно застращал меня Стас.
        - Я не могу обуться. Ноги натерла.
        - Угу… А теперь еще решила их исколоть и изрезать?
        Не нашлась, что ему ответить и лишь пожала плечами.
        - Иди сюда, Предводительница Северного Альянса, - выдохнул Калинин и подхватил меня на руки.
        Обняла его торс ногами, уткнувшись промежностью прямиком в металлическую пуговку на поясе джинс. От необычного острого ощущения волна дрожи непроизвольно прокатилась по телу, вынуждая поежиться.
        - Ты только попец мой прикрой, чтоб я трусами не светила, - попросила я Стаса, имея в виду, чтоб он одернул мою юбочку. Однако, мужчина воспринял информацию по-своему и горячие ладони по-хозяйски ухватили меня за задницу.
        В животе закрутились тугие спирали, отчего я едва не выронила ботинки и биту. Дернувшись, в попытке удержать вещички, я нечаянно поерзала о треклятую пуговицу и буквально ощутила, что намокла.
        Там!
        Божечки, какой конфуз!
        Только бы Стас ничего не заметил!
        Калинин, шумно дыша, поднимался на второй этаж, продолжая невозмутимо прижимать к себе мою попку, а его ладони горячие, немного шершавые и сильные буквально жгли нежную, покрывшуюся мурашками кожу. В голову без конца лезли навязчивые мысли, как Стас держит меня вот точно также, но при этом мы с ним без одежды, и его налитой упругий член упирается массивной головкой в мою влажную припухшую киску, а затем стремительно врывается вовнутрь, сливая наши тела воедино.
        Еле дождавшись, пока мужчина опустит меня на пол прихожей, я быстро скрываюсь за дверью ванной, в надежде принять душ и успокоить не на шутку разбушевавшиеся гормоны.
        Все намного сложнее, чем я думала.
        Может, зря я сюда приехала?
        Когда вышла из душа, Стаса дома не было. Обошла квартиру, нашла его телефон и ключи от машины, но не самого Калинина. Догадалась выглянуть в окно.
        В лунном свете четко проглядывалась темная фигура на площадке перед домом. Калинин босиком гулял по траве.
        Я глупо улыбалась, наблюдая за ним. А затем отправилась в свою палатку. Это уютное гнездышко нравилось мне исключительно.
        Уснула я, так и не дождавшись возвращения Стаса.
        Оно и к лучшему.
        Утро вечера мудренее.
        ГЛАВА 10
        Я не знаю, какое из открытий этого вечера произвело на меня наибольшее впечатление. Кажется, за последние…. да даже не скажу, сколько лет, мне не случалось испытывать подобный калейдоскоп эмоций.
        Все началось с чувства вины за невыполненное обещание.
        Затем произошла его трансформация в благодарность за самостоятельность Стрекозы.
        Умиление от вида уютного гнездышка с теплыми желтыми огоньками гирлянды.
        Возбуждение при взгляде на черные трусики, обхватившие круглую попку, торчащую из-под моей кровати.
        Недоумение из-за обрушившихся нелогичных обвинений и укора в черных глазах Стрекозы.
        Волнение и предчувствие надвигающейся катастрофы.
        Страх за здоровье несносной девчонки.
        Ужас от возросшего числа противников.
        Боль от пропущенного удара под дых.
        Шок от столкновения биты с лысой головой и жуткого звонкого звука удара.
        Адреналиновый взрыв и первобытные инстинкты от погони.
        Ощущение полного фиаско и начала конца.
        Снова страх за несносную девчонку.
        Припадок злости за ее глупое непослушание.
        И еще более глубокий шок идиотизма, эпичности и одновременно несуразности развернувшейся сцены с коленопреклонением, клятвами и совместными селфи.
        Спокойствие и умиротворение от прогулки по тихому ночному городу и нежелание отпускать маленькую нежную ладошку.
        Изумление от вида тонких щиколоток, утопающих в пушистых одуванчиках.
        Досада на самого себя, когда ведусь на дешевый понт мелкой заразы.
        Кайф.
        Раздражение от нежелания девчонки обуть свои чертовы ботинки.
        И вновь возбуждение. Дрожь в пальцах, вынуждающая сжать их сильнее на нежной коже упругой попки в черных трусиках. Девичья нетронутая промежность, прильнувшая к моему паху, волна ее мурашек в моих ладонях и ерзание на стремительно деревенеющем члене.
        Я еле дошел до квартиры.
        Вернее не так.
        Я еле заставил себя опустить Рони на пол, а не прижать к стене и прямо так, не снимая штанов и кроссовок, овладеть этой маленькой Предводительницей Северного, мать их, Альянса!
        И клянусь, я чувствовал запах ее возбуждения! Я это не придумал! Не нафантазировал под влиянием отхлынувшей от мозга крови. Я, словно животное, носом втянул готовность своей самки к соитию.
        Своей? Самки?
        Вот тут-то я и охренел от собственных выводов и стремглав выскочил за дверь.
        Два часа ходил по мягкой травке, нежно щекочущей уставшие за долгий день ноги. Всматривался в землю, боясь наступить на мину от любителей собак, проживающих в нашем доме. Дышал прохладой летней ночи с цветочным ароматом. Кормил тощих городских комаров собственной бурлящей по венам кровью.
        И думал.
        Думал о том, что со мной произошло.
        В эмоциональном плане.
        За каких-то сорок минут, проведенных в компании Стрекозы, я испытал столько диаметрально противоположных чувств, столько неподдельных ярких впечатлений, искренних переживаний, диких инстинктов и желаний, сколько не испытывал, пожалуй, никогда.
        Разве что только в детстве.
        В то время, когда удивлял кружащий в небе тополиный пух, радовали сердце воздушные шары, стремящиеся ввысь, мечталось о собственном мотоцикле, непременно желтом, и непременно с горящими фарами, когда целое лето в деревне проносилось калейдоскопом счастливых мгновений, вдали от педантичной матери, оберегающей мои новые светлые брючки, как коршун гнездо, и чересчур серьезного отца, отрицающего полезность игр и совместного времяпрепровождения.
        Я был убежден, что вместе с детством утратил и способность испытывать подобные эмоции, и смирился с тем, что стал бесчувственным сухарем. Но нет! Нет! Все эти чувства до сих пор живут внутри меня. Просто самостоятельно вытянуть их наружу не получается. Зато это с легкостью выходит у Февронии.
        Когда ноги стали понемногу замерзать, а мятежное восстание в собственных брюках оказалось безжалостно подавлено, взглянув на темные окна нашей квартиры, я отправился домой.
        За порогом старенькой однушки встретила тишина и полумрак городских ночей, которые никогда не бывают наполнены мглой, питаясь светом фонарей, рекламных щитов, машин и неспящих окон.
        Принял душ. Вспомнил, что ужасно голоден. Нашел на кухне ужин и с удовольствием его съел, делая в памяти заметку, посетить супермаркет и наполнить продуктами холодильник. Старался не шуметь, но пару раз уронил ложку, ощутив себя неуклюжим слоном.
        К кровати пробирался на цыпочках, ступая на половицы, которые совершенно точно не скрипели, безошибочно вспомнив их расположение. Нырнул под одеяло и провалился в глубокий сон.
        Утро встретило проливным дождем, капли которого неистово молотили в окна, приоткрытые створки впускали холодный сырой ветер в квартиру.
        Я изумился тому, как резко произошла смена погоды. Еще каких-то четыре часа назад мы с Февронией наслаждались теплом летней ночи, а теперь за окном развернулась настоящая осень.
        Стрекоза спала в своей палатке, укутавшись в одеяло как в кокон, только нос торчал наружу.
        Замерзла.
        Встал и плотно закрыл окна. Достал из шкафа шерстяное одеяло и укрыл девчонку. Выбираться из постели было откровенно лень, да и погода располагала остаться в ней как можно дольше.
        Минут через пять, видимо согревшись, Феврония раскрылась, откинув край одеяла. Моему взору предстала гладкая кожа ее рук, обнимавших подушку, острые и в то же время хрупкие лопатки и слегка растрепанная розовая коса экзотической змеей пригревшаяся между ними.
        Я смотрел на девчонку и думал, что, наверное, было бы охрененно, если бы Стрекоза вот так лежала на мне. Уткнулась холодным носом в живот, обняла руками за талию и сладко сопела, видя свои, несомненно, розовые сны, а я бы гладил ее по голове, зарывался пальцами в мягкие волосы и упирался эрекцией в упругую грудь с твердыми сосками.
        Член, проснувшийся вместе со мной уже в обычном приподнятом настроении, воодушевленно занял боевое положение и до боли уперся в плотную ткань белья.
        А затем волной накатились воспоминания о том, как ладно, как удобно и, главное, как возбуждающе пикантно сидела Стрекоза у меня на руках. Как дурманил аромат лесной малины, исходивший от ее волос. И как до одури будоражил примешиваемый к нему тонкий, едва уловимый, практически мифический запах женщины.
        Рука сама потянулась.
        Приспустив белье, я сжал изнывающий член, давно не знавший женской ласки. Блядь, что за жизнь у меня такая?
        Оставив самобичевание и угрызения совести от собственной моральной деградации на потом, не сводя глаз со Стрекозы, я остервенело мастурбировал под одеялом.
        Это было для меня слегка за гранью.
        Адреналин в крови подскакивал то от страха, что Феврония проснется и поймет, чем я тут занимаюсь, то от горячего желания, чтобы именно так все и произошло. В голове тут же разбушевались фантазии, как раскроется в недоумении ее пухлый рот, расширятся и абсолютно почернеют и без того темные глаза, как она будет часто дышать, глядя на скользящую по гладкому блестящему стволу крепкую руку.
        И возбуждаться.
        До влажных трусиков.
        До откровенной похоти.
        До безудержного желания и неистовой решительности.
        В том, что она на это способна, я нисколько не сомневался. Эпизод с битой наглядно продемонстрировал страстность ее девичей натуры. Ее бы направить в нужное русло, чтобы не гопников гоняла по закоулкам, а скакала на мне верхом резвой козочкой.
        Именно с этой фантазией я и кончил. Прямо на собственный живот.
        Стрекоза даже не пошевелилась.
        Достал из прикроватной тумбочки салфетки, привел себя в порядок и вновь открыл окно, впуская прохладу дождливого утра обратно в дом. Запах моего семени компрометирующе витал в воздухе, заставляя мучиться от чувства стыда. Теперь, когда напряжение было немного сброшено, оно навалилось тяжким грузом, прихватив с собой муки совести и раздражение на себя.
        Нового себя.
        Извращенца и изменника.
        Как так получилось, что Стрекоза всего за пару дней испортила меня, как неумелый повар окрошку. Весь я вдруг стал острый, соленый, наполненный лишними ингредиентами, кипящий и бурлящий. Как харчо.
        Смешно.
        Вот только мне нравится быть харчо. А холодной окрошкой нет.
        Больше нет.
        С такими идиотскими мыслями я принимал контрастный душ, а после забросил стирку.
        Когда возвращался в комнату, Стрекоза уже не спала, разговаривала с кем-то по телефону.
        Она стояла у окна спиной ко мне и в чем-то убеждала собеседника. Вновь минуя скрипящие половицы, прошел в комнату, невольно подслушивая чужой разговор.
        - Опять? Все поймут, что это не случайность, таких совпадений не бывает… Да они же попросту разорятся… Быстро не получится… Сложная система… Я смотрела! Вы же знаете, это не мой профиль. Если даже он сам не нашел лазейку, значит, ее не существует… Мне, конечно, приятны ваши слова, но… Не хочется все это делать за спиной… Понимаю… Не примет…Он нас убьет, помяните мое слово… Ладно, сделаю, что смогу, до свидания, Игорь Сергеич.
        Она обернулась и наткнулась взглядом на мою фигуру, отчего на хорошеньком личике отпечатался испуг, а тело вздрогнуло.
        - Привет, Стас. Подслушиваешь?
        - Привет, Стрекоза, - прищурился я, - Нет, случайно получилось.
        - Не слышала, как ты вошел…
        В ответ на это я ничего не ответил, и тогда она продолжила.
        - Завтракать будешь?
        - Завтракать буду.
        - Омлет?
        - Омлет.
        - И кофе?
        - И кофе.
        Позже, сидя за одним столом и в звенящей тишине поедая завтрак, я без конца прокручивал подслушанный разговор, пытаясь убедить самого себя, что все не так, как кажется.
        Однако, когда Феврония попросила подвезти ее до площади Ленина, чтобы якобы отвезти документы в институт, внутри что-то окончательно оборвалось.
        На площади Ленина нет ни одного учебного заведения. Зато там есть офис моего отца.
        Калинина Игоря Сергеевича…
        ГЛАВА 11
        Телефон взорвался шквалом звонков, оповещениями о входящих сообщениях во все возможные мессенджеры, электронными письмами и записями на автоответчик.
        Что еще могло случиться в восемь утра?
        Только полный звездец.
        Еще трое наших клиентов подверглись хакерской атаке. Орлов и Тарасов пока держат оборону, но это ненадолго. Скоро всем вокруг станет известно, что «ОКТА-Лаб» облажалась по-крупному.
        Феврония встревоженно и виновато смотрела на то, как я сражаюсь со смартфоном, не умолкающим буквально ни на минуту, и параллельно укладываю ноутбук в сумку. При этом со стола на пол покатились ручки-карандаши из опрокинутого стакана. Я наклонился поднять их с пола и заметил маленькую игрушку. Это был сувенир из киндера. Голубой дельфин в красной шапочке воинственно держал в плавниках меч.
        Откуда он мог здесь взяться?
        - Давай я поведу машину, Стас? Ты сейчас слегка не в состоянии, - робко предложила она, пытаясь выдавить улыбку. Кажется, она уже была в курсе происходящего, потому что не задала ни единого вопроса, это меня, мягко говоря, напрягало. Совершенно не хотелось думать, что во всей этой истории с хакерскими атаками принимали непосредственное участие Феврония и мой собственный отец.
        Неужели таким образом он хочет вернуть меня в семейный бизнес? Хочет, чтобы я на коленях приполз в «К-Глобал-Инвест», признавая собственные ошибки и его правоту? Хочет разорить меня, чтобы снисходительно вручить свои собственные миллионы?
        Черта с два!
        - А у тебя есть права? - поинтересовался, поставив на стол игрушку, понимая, что мне на самом деле сейчас лучше не садиться за руль.
        Вместо ответа девчонка протянула мне розовую (ну кто бы сомневался) книжицу с комплектом документов.
        Паспорт, медицинский полис, водительское удостоверение - все на месте. Что ж, отчего не воспользоваться предложением Стрекозы?!
        - А водительский стаж хоть есть?
        - Два года.
        - А где твоя машина?
        - У меня был корпоративный автомобиль, но его пока не перегнали из Москвы.
        - А почему он в Москве?
        - Э…. потому что я там жила… пока училась… и работала…
        - Где училась?
        - В институте.
        - В институте? Не в школе?
        - Стас, блин, ну в какой школе? Сколько мне лет по-твоему?
        - Семнадцать, - уверенно выдал я, а девчонка демонстративно закатила глаза, открыла паспорт и ткнула им в мое лицо.
        - Год рождения видишь? Надеюсь, сам сосчитаешь, сколько мне лет, Станислав?! - она всегда переходила на мое полное имя, когда раздражалась.
        Двадцать.
        Двадцать?
        Двадцать!!!!
        У меня даже от сердца отлегло!
        Не успев никак прокомментировать полученную информацию, вновь переключился на оглушающий своей трелью мобильник.
        - Поехали, Стас, - и девчонка, забрав с тумбочки ключи, вышла за дверь.
        Стрекоза, как водитель, меня удовлетворила. Вела она аккуратно, внимательно, правил не нарушала, но и не плелась позади всех. Где надо - увеличивала скорость, где надо притормаживала, ловко управляясь с механической коробкой передач. Через пятнадцать минут пути я даже расслабился и позволил себе, включив ноутбук, погрузиться в рабочие процессы прямо в пути.
        Оказывается, это очень удобно, иметь водителя, тем более, что Стрекоза не трещала без умолку, а лишь сосредоточенно рулила, слушая тихие, древние, как динозавры, баллады русского рока, как нельзя лучше подходящие под проливную серость за лобовым стеклом.
        - Стас, ты же до вечера пробудешь в офисе? - спросила Феврония и я вдруг осознал, что мы уже минут пять стоим у дверей бизнес-центра, где снимает свои офисы «ОКТА-Лаб».
        - Думаю, да, - я захлопнул крышку ноутбука и принялся укладывать технику в сумку, дабы избежать ее порчи от косого частого дождя, наплакавшего в кривом асфальте пузырящиеся лужи.
        - Можно одолжить твою машину? Боюсь, поездки на общественном транспорте сейчас могут вылиться в неприятную простуду.
        - Хорошо, - согласился я, - Только будь осторожна, Стрекоза, я не люблю, когда портят мои вещи, - сощурившись, пояснил я, а затем добавил, - И я не прощаю, когда портят мою жизнь.
        - Ясно… - как робко ответила девчонка и отвела взгляд в сторону. Она явно что-то скрывает. И я это непременно выясню.
        А на работе меня ждал апокалипсис.
        - Это конец! - вопил Орлов, нервно бегая из угла в угол.
        - Зря мы списали со счетов Борисова! Это его клиенты! Он слил нас! - безапелляционно утверждал Тарасов, молотя пальцами по клавиатуре.
        - Мы просто обязаны оповестить всех клиентов об угрозе, - сокрушался Орлов, - Так, мы хотя бы избежим еще парочки неустоек.
        - Надо закрывать всем доступ, а не истерить, как девчонкам, - на удивление спокойно рассуждал я. - Согласен, это слив. Нас не взломали, у хакера просто был пароль. Вчера мы уже выяснили, что цель - не данные наших клиентов, а наша репутация. Кто-то решил уничтожить «ОКТА-Лаб». Поэтому прямо сейчас садимся и закрываем доступ всем сотрудникам.
        - И как программисты будут работать? - изумленно округлил глаза Тарасов.
        - Никак, - спокойно ответил я, - Отправляй всех по домам.
        - И что я им скажу?
        - Что у них отпуск.
        - Мы не можем отправить сотрудников в отпуск хотя бы потому, что счета наши арестованы, и мы не сможем сделать соответствующие выплаты. Бухгалтерия не пойдет на это. А народ не согласится идти в отпуск за свой счет. У многих семьи и дети.
        Орлов говорил резонные вещи.
        - Значит так, Виталик, - обратился я к Орлову, - Сейчас едешь в банк, что в прошлом месяце предлагал нам свои услуги и открываешь там счет. Вместе с бухгалтерией делаете рассылку всем клиентам о смене реквизитов фирмы. Для оплаты текущих счетов и выполнения своих обязательств перед сотрудниками делаем взносы в уставный капитал. Кто сколько может. Юристам дать соответствующие на этот счет указания. Всех программистов отправляем в очередной оплачиваемый отпуск на две недели.
        Орлов кивнул и спешно отправился исполнять указания.
        - Артем, - обратился теперь я к Тарасову, сурово хмурившему свои кустистые брови, - Берешь юристов и вместе с ними разбираетесь по делу «Стройдетали». Попытайтесь ускорить получение решения независимой экспертизы о несостоятельности претензии в виду того, что похищенные данные не несут в себе коммерческой тайны, а следовательно выплачивать неустойку мы не обязаны. С этим решением и нашими собственными заключениями идите в суд. Ищите знакомых… я не знаю… предлагайте взятки, но сделайте все возможное, чтобы ускорить процесс. Нам необходимо, чтобы сняли ограничения со счета.
        - Хорошо. Что будешь делать ты?
        - Работать, - буркнул я, - Закрою всем доступ и перепишу алгоритмы. Оставлю весь текущий мониторинг за собой. Попытаюсь также выяснить, что скопировали у двух других пострадавших, чтоб была возможность предупредить появление новых исков.
        - Тут одному работы на месяц, если считать тестирование новых алгоритмов и исправление багов. Давай я тебе помогу.
        - Артем, лучше разберись со «Стройдеталью». Нам нужен наш основной счет, скоро надо платить налоги, аренду, коммуналку, а нам тупо нечем. У меня есть свободных миллиона три, но на сколько этого хватит?
        - Ты прав, - согласился Артем, - Ладно, я пошел. На связи.
        Я остался один. Работы предстояла такая уйма, что оторвать голову от монитора будет весьма сложно в ближайшие трое суток.
        Первым делом заблокировал доступ. Это я начал делать еще в машине по пути на работу, поэтому пришедшие в девять утра сотрудники не смогли войти в систему, а на телефон обрушились вопросительные звонки, но вскоре стало тихо, потому как офис опустел. Лишь девочки из бухгалтерии, словно маленькие пчелки, трудились на своих рабочих местах, да щебетала Алена, наш секретарь, отважно взявшая на себя телефонные атаки, терпеливо и дружелюбно отвечая на звонки.
        Работая над новыми алгоритмами, вспомнил, что Анжела сегодня должна была посетить врача. Глянул на часы. Учитывая разницу во времени, можно звонить. После пяти гудков в трубке послышался веселый тонкий голосок, сопровождаемый ритмичной музыкой на заднем фоне.
        - Милый привет! Я так скучала, зая!
        От этого ее «зая» я в очередной раз поморщился. Сто раз просил не называть меня всеми этими банально убогими прозвищами.
        - Привет, милая. Как дела? У врача была?
        - У врача? - переспросила она - А у врача! У врача была. Все в порядке. Не волнуйся. Выписал витамины, взял анализы. Когда результаты придут, вышлю тебе на почту.
        - Хорошо. Чем занимаешься?
        - Страдаю, конечно! - хмыкнула она, - Врач запретил тренировки и прописал собственную диету. Как будто до этого я питалась неправильно! Мало жиров, видите ли! А что я потом буду делать с этими жирами на своих боках и заднице? Это его, конечно, не волнует!
        - Анжел, но ведь сейчас главное, чтобы ребенок развивался нормально. Поверь, даже если ты наберешь десять-пятнадцать килограмм, я не перестану тебя любить. Даже наоборот.
        - Вот еще! - фыркнула любимая, - Никто не любит жирух! И ты в том числе, Станислав. Я не собираюсь превращаться в колобка, чтобы потом с ребенком на руках смотреть, как ты заглядываешься на чужие стройные ножки!
        - Глупости, родная. Ты такая целеустремленная, что очень быстро восстановишься после родов. Да и вообще, я люблю не твое тело, а тебя саму.
        - Я и есть мое тело, Станислав. Ты же знаешь, как трепетно я к нему отношусь. Как ты мог вообще заделать мне ребенка тайком?!
        - Анжел… я не знаю, как так получилось. Я действительно не планировал и предохранялся. Но раз уж получилось, значит, пришло время. Не злись, малыш, дети это прекрасно. Это наше с тобой продолжение. Пройдет совсем немного времени, и ты захочешь еще одного малыша, вот увидишь.
        - Вот уж нет, Станислав. Никаких еще малышей. Если бы вас, мужчин, во время нашей беременности точно также выворачивало от запахов, вам все время хотелось спать, писать и плакать, вы бы так не рассуждали!
        - Потерпи, малыш. К новому году мы станем самыми счастливыми на свете родителями.
        - Потерплю… - снисходительно согласилась Анжела.
        Совсем не такой я себе представлял беременную девушку. Мне казалось, что в таком положении, представительницы прекрасного пола буквально превращаются в фей. Порхают счастливые по магазинам, скупая милые детские вещички, развешивают повсюду снимки УЗИ, каждый день говорят папашам о стадиях развития эмбриона, придумывают имена созвучные фамилиям и отчествам, разговаривают с животом, трескают вкусности, блаженно жмурясь, и осыпают добротой каждого, кто встречается на их пути.
        Анжела же без конца капризничала, жаловалась, страдала. Зачастую на ровном месте. И не сказать, чтобы она уж как-то особенно мучилась, просто, очевидно, не хотела быть беременной, не хотела становиться матерью, менять свой прежний уклад жизни, перестраиваться, в чем-то себя ограничивать и так далее и тому подобное.
        Все это каждый раз неприятно полосовало меня по сердцу. Ведь если любишь мужчину, разве можешь не хотеть родить от него ребенка? Да, пусть не вовремя, незапланированно, спонтанно, но ведь зачастую именно так и бывает. У нас давние, проверенные временем стабильные отношения. Мы не ссоримся по пустякам, а серьезных поводов для размолвок и вовсе не возникает. Финансовое положение позволяет растить маленького человека. Но главное - любовь. Она у нас есть. Ее не может не быть!
        Мы столько лет вместе.
        Это навсегда.
        В нашей семье все мужчины однолюбы.
        Дед выбрал бабушку еще в начальной школе. Они поженились, едва им стукнуло восемнадцать, и прожили вместе всю жизнь. Даже после его смерти бабушка продолжает его любить.
        Отец влюбился в мать, когда они встретились на школьном выпускном. До этого дня он и не замечал скромную девчонку из параллели. Встречая на набережной взрослый рассвет, мои родители впервые поцеловались и больше никогда не расставались.
        Это у нас семейное.
        Любить свою женщину всю жизнь.
        Дед всегда говорил - «Любящая, дружная и преданная семья - это не только высшая награда в жизни, но и величайший труд. Не бывает любви, что сама по себе вечно горит ярким пламенем, в ее костер непременно нужно подбрасывать дрова, укрывать от проливных дождей и никогда не сжигать в нем мусор».
        И теперь, когда я так близок к созданию собственной семьи, не время по-детски обижаться на Анжелу.
        В конце концов, у нее бушуют гормоны.
        Поговорил еще с любимой, успокаивая ее расшатанные нервы. Плохо, что она в дурном настроении. Наверняка, наш малыш внутри нее тоже грустит.
        В кропотливой работе и размышлениях незаметно пролетел еще один рабочий день. В шесть позвонила Феврония, сообщив, что ждет меня у бизнес-центра.
        Черт! Совсем забыл, что она собиралась за мной заехать. Я планировал поработать подольше. Но, вместе с тем, вспомнил, что дома опустел холодильник. Что ж, сделаю перерыв час-другой-третий и продолжу работу по удаленке.
        У центрального входа меня поджидал собственный автомобиль и Стрекоза, которая подозрительно и еще более виновато стреляла своими жгучими глазами.
        - Стас… Ты только не волнуйся… - начала было она, но добилась лишь обратного эффекта, сердце ёкнуло, предчувствуя новые неприятности.
        Подойдя ближе, я увидел, что через всю левую сторону, от водительской двери до задней фары проходит жирная царапина.
        Похоже, этот мир испытывает меня на прочность…
        ГЛАВА 12
        - Ты только не волнуйся, Стас, - повторила Стрекоза, загораживая своим тщедушным тельцем мое порченое имущество. - Это всего лишь машина, а на ней все лишь царапина!
        - Ключи, - протянул вперед руку, - Давай.
        - Ты уверен? Ты какой-то заторможенный, и взгляд уставший, щеки ввалились, синяки под глазами… Давай лучше я поведу.
        - Ты уже доводилась, - процедил сквозь зубы, туша гнев глубоко внутри себя.
        - Это не то, что ты подумал, Станислав! Не я поцарапала твой автомобиль.
        - А кто? Конь в пальто?
        - Коленька.
        - Кто??
        - Лысая башка, что у деда деньги вымогает.
        Это просто какое-то сказочное невезение! Я не веря качал головой, пытаясь понять, когда успел настолько испортить собственную карму. Стрекоза же не унималась, словно поставила перед собой целью довести меня до белого каления.
        - Что, даже кричать не будешь? - удивленно спросила она.
        - А смысл? Это как-то уберет царапину?
        - Это уберет стресс, - деловито объяснила девчонка.
        - От тебя одни проблемы, Стрекоза, - задумчиво произнес я, - С той самой минуты, как ты появилась, все пошло кувырком!
        - Ой, Стас, не надо мне так откровенно льстить, - безразлично отмахнулась Рони, - У тебя и без меня не жизнь, а лажа какая-то.
        - Чего? - возмутился я от такой наглости, - Ты еще мне о моей жизни будешь рассказывать?!
        - Буду! - дерзко заявила девица, убирая с лица растрепавшиеся прохладным ветром волосы, - И вот тебе мнение со стороны! Выглядишь ты, как унылый дровосек без сердца! Ты че такой тухлый?! Безразличный ко всему робот, не способный на чувства и эмоции! Во что ты превратился? С родителями практически не общаешься, бабушке не звонишь, полгода уже не приезжаешь, а она, между прочим, в больнице лежала недавно! У нее сегодня вообще-то день рождения, ты хоть вспомнил?!
        Черт!
        - Вот именно! - ответила Стрекоза, будто прочла мои мысли, - Собрался жениться, а никого из близких не пригласил до сих пор. Разгребаешь кучу проблем, но ни за что не просишь их о помощи. За что ты так с родными? Они о тебе искренне беспокоятся, Стас! Любят и ждут! Ты вспоминай хоть иногда о том, что ты единственный их сын и внук!
        - Ключи дала!
        Стрекоза швырнула в меня брелок с такой силой, что на груди, куда они влетели, наверняка, останется синяк. Еле удалось поймать его.
        Злючка мелкая!
        - В машину села.
        - Анжеле своей приказывать будешь, Стас! Ах, да! Ее ж нет. Кстати, где она? Отдыхает? От чего ж бедняжка так устала, если не работает нигде?
        - Феврония! А не много ли ты на себя берешь?
        - О, - явно проигнорировала меня девчонка, - Я поняла, видимо, от тебя!
        Дверь автомобиля грохнула, шины взвизгнули, стрелка спидометра стремительно валилась вправо.
        Мною завладело чистое, абсолютное бешенство. Слова Стрекозы на повторе звучали в голове. Они злили меня, жгли изнутри, терзали и кололи. Но мне решительно было нечего им противопоставить.
        Доехав до кольца, метрах в трехстах от офиса, повернул обратно. На лобовое стекло вновь падали пока еще редкие капли дождя, а Стрекоза осталась там одна посреди улицы, без зонта и без сумки. Последняя лежала на пассажирском сидении и где-то внутри звенела трель мобильного телефона.
        Подъезжая к парковке бизнес-центра, заметил, что мелкая зараза стояла на том же самом месте, не сдвинувшись ни на миллиметр. Она воинственно сложила на груди руки и ритмично притопывала носком кроссовка, слегка отставив ногу в сторону, не обращая ни малейшего внимания на усиливающиеся дождевые капли. В этот момент она, как ни странно, была очень похожа на мою бабушку. Ульяна Андреевна часто использовала подобную позу, чтобы дать понять - разборок не избежать. Очередной болезненный укол совести добавил к ансамблю негативных эмоций всеобъемлющий стыд.
        Как мог забыть?
        Что со мной происходит?
        Я ли это?
        - Садись в машину, Феврония, - как можно дружелюбнее сказал я, выбираясь наружу, но откровенно говоря, сфальшивил. Бровь мелкой чертовки скептически поползла вверх.
        - Психовать будешь? - поинтересовалась она как бы между прочим.
        - Нет, - заверил ее.
        - Почему?
        Я даже растерялся от такого вопроса. Не понял суть претензии - Стрекоза не довольна тем, что я буду на нее орать, или тем, что не буду?
        - Стас, - продолжила она, видя мое замешательство, - Ты все делаешь не правильно! Не надо молчать! Не надо благородно жертвовать своими нервными клетками! Я виновата! Я признаю! Из-за меня пострадала твоя машина. Ты пострадал! Не надо держать в себе негатив! Ты имеешь полное право злиться! И кричать!
        - Может, мне тебя еще и ударить?
        - Ох, Калинин, ты даже лысую башку не ударил вчера, что уж говорить обо мне, - как будто с сожалением сказала Стрекоза. - Мы живем вместе, считай, три дня, и за это время мне не посчастливилось увидеть от тебя ни одной живой эмоции! Ты словно киборг! Или даже ходячий труп! Вечно невозмутим, как скала.
        От каждого ее слова во мне поднималась волна протеста. Уж когда-когда, а за последние три дня я только и делал, что испытывал эмоции, с трудом их сдерживая. Они и теперь рвались наружу, словно кипящая лава из жерла вулкана, и чтобы предотвратить фатальное извержение необходимо срочно успокоиться, а для этого как минимум надо заставить умолкнуть один дерзкий рот.
        От способа, пришедшего на ум, прострелило пах.
        Да что ж это за наказание!
        - Ты должен меня наругать, Стас! - не унималась Стрекоза, - Покричи хорошенько, я не обижусь! Это не сложно, поверь! Главное - начать!
        - Я не хочу кричать, Феврония.
        - Тебе так только кажется!
        - Я устал. Поехали домой.
        - Дома ты тем более не будешь кричать.
        - Я и сейчас не буду.
        - Что ж, посмотрим, - загадочно улыбнулась Стрекоза и наклонилась к асфальту.
        Наверное, шнурок развязался, подумал я, но тут же заметил, как из тонких ее ручек в меня коварно летит комок грязи. Увернуться не было ни единого шанса, влажное пятно коричневыми разводами уже впитывалось в хлопок светлой рубашки.
        От неожиданности, недоумения и сомнения в реальности происходящего я оторопел. Она действительно это сделала? Бросила в меня грязью? И этой дурехе двадцать лет?
        Оторвав ошеломленный взгляд от пятна, перевел его на Стрекозу. Та победно улыбалась, лукаво сощурив свои темные глаза. Затем рука ее вновь взметнулась вверх, и в меня полетел новый грязевой снаряд.
        - Ах, ты… - не договорил я и бросился за обидчицей.
        Феврония громко и весело взвизгнув, тотчас же метнулась прочь. Она пряталась за автомобилем, за кустами и деревьями, хватала с клумбы свежие влажные комья, ничуть не страшась испортить собственный маникюр, и исподтишка бросала в меня ими.
        - Ты! Ты невыносима! Ведешь себя, как маленький ребенок! У меня проблем выше крыши! Дело жизни псу под хвост летит! И вместо того, чтобы исправлять ситуацию, я тут с тобой в снежки из грязи играю!
        - Стасик, нужно уметь переключаться! - ничуть не проникнувшись моим криком, посмеивалась Стрекоза из-за широких кустов, следя за каждым движением, - И нужно давать волю эмоциям! Тебе это любой психолог скажет! Еще и денег попросит! А я с тобой делюсь информацией совершенно бесплатно, - и бросила новую порцию грязи.
        - Все, Стрекоза, садись в машину!
        - А ты заставь!
        - Вот поймаю, в рот грязи напихаю, чтобы потом сто раз подумала, прежде чем делиться информацией! - пригрозил я, чувствуя, как окончательно сдают нервы.
        - А ты поймай сначала! - откровенно захохотала чертовка.
        Даже не знаю, в какой момент я закипел и, в конце концов, взорвался. Наверное, когда ошметки земли попали за шиворот и в бороду.
        Первые минуты я ругался, кричал, бесился, бегал по кустам за несносной заразой, ловя себя на мысли, что не очень-то стараюсь все это прекратить. Слова сами собой рвались изнутри потоком смеси злости и нытья. И напряжение постепенно отпускало, уступая место азарту и в каком-то роде охотничьему инстинкту. В конце концов, я и сам зачерпнул ладонью мягкую, приятную на ощупь, влажную, податливую землю с размокшей от дождя цветочной клумбы и принялся бросаться ею в ответ.
        Рони звонко визжала, бегая от дерева к дереву, прячась за стволами и кустами, ловко уворачиваясь от летящих в нее комков. Я бегал за ней, делая вид, что не могу поймать, понимая, что мне даже начала нравиться эта игра. Однако, в один прекрасный момент, Стрекоза зазевалась. Просчитав наперед все ее шаги, я все же поймал девчонку за запястье.
        Оглушив меня звонким вскриком, Рони поскользнулась на мокрой земле и мгновенно оказалась в горизонтальном положении, хорошенько прокатившись по грязи.
        Удержаться от смеха было совершенно невозможно. Буквально согнувшись пополам от хохота, я пытался поучительно донести до Стрекозы поговорку на тему того, что не стоит рыть другому яму. Девчонка обманчиво смеялась вместе со мной, а потом вдруг дернула за щиколотку. От неожиданной подлости я моментально оказался в той же грязной луже.
        Постепенно прекращая смеяться, смотрел на перепачканное милое личико, довольно вглядывающееся в меня ответным взором, и чувствовал лишь одно единственное непреодолимое желание.
        - Ты стал другим, Стас. Неужели ты теперь совсем не делаешь безрассудных вещей? - тихо спросила Феврония, принимая сидячее положение.
        Вместо ответа я обхватил промокший розовый затылок ладонью и, притянув малышку к себе, решительно, жадно и глубоко принялся целовать не дающий мне покоя пухлый малиновый рот.
        ГЛАВА 13
        Что чувствует человек, когда исполняется его маленькая, но все же заветная мечта? Мечта наивная, глупая, банальная, порожденная первой девчачьей влюбленностью. Мечта, в реальность которой давно отчаялся верить. Желание давнее, намертво вросшее в костный мозг, но меж тем далекое, как созвездие Гончих Псов.
        Или что чувствует человек, если кто-то неожиданно исполняет свое обещание? Давно забытое, растворившееся в тумане прошедшего времени. Обещание спонтанное, иллюзорное, утопичное… Из тех, которые даются к слову, и которые никто никогда не собирается исполнять.
        Мне было семь, когда Вася с соседней улицы, одноклассник и вечный задира, выдумавший мне первого сентября обидное прозвище Хавронья, заявил, что теперь я его слуга. Уже на следующий день после уроков мальчишка отобрал мой новенький розово-сиреневый рюкзак и приказал проводить его до дома, угрожая в противном случае сбросить все мои вещи с моста в речку.
        Никто не вступился за девчонку со странным именем и, понурив голову, я поплелась вслед за Васей, довольным собственной силой и властью. Так и началась моя нелегкая школьная жизнь. Одноклассник постоянно обзывался, называл меня исключительно Хавроньей и при этом мерзко хрюкал вслед, дергал за косички, прятал сменку, отбирал в столовой пирожки. Очень скоро эту эстафету подхватили и остальные мальчишки, а за ними и самые бойкие девчонки. В классе я была самой мелкой, самой тихой, а потом еще и самой забитой. Не удивительно, что друзей среди одноклассников я так и не нашла.
        К концу первого года я люто ненавидела собственное имя, искренне жалея, что я не какая-нибудь Ира или Таня, коими полнилась школа.
        Дома я не жаловалась. К тому времени бабушка уже сильно сдала и часто болела. Прекрасно понимая, что мои слезы могут расстроить любимую старушку, никогда не показывала даже вида. А потом, под конец учебного года в пятом классе появилась Нина Сорокина. Настоящая голубоглазая фея. И Вася вдруг полностью переключил все свое внимание на нее. Вот только Нину он не обижал, не обзывал жуткими прозвищами, не донимал извечными тычками, а наоборот, носил конфеты и яблоки, сам стал провожать девчонку домой и таскать на себе ее рюкзак. Всего один раз при ней Вася назвал меня Хавроньей, сопровождая обидным хрюканьем, но Нина Сорокина так убийственно на него посмотрела, что задира мигом заткнулся.
        Нет, конечно, это не избавило меня ни от прозвища, ни от досадных похрюкиваний, но, по крайней мере, при ней в классе так откровенно меня больше не травили.
        Сколько же во мне было благодарности Ниночке Сорокиной.
        Рядом с ней я по всем фронтам проигрывала, выглядела серым незаметным пятном, но как же мне все это нравилось! Нравилось, что меня в упор не замечают. Не разговаривают. Не трогают. Словно я невидимка.
        Поэтому и стала незаметно всюду таскаться хвостом за Сорокиной, стараясь быть всегда где-то поблизости от моего талисмана удачи. Нина оказалась очень неглупой и вскоре разгадала мой элементарный план, но ничего на это не возразила, великодушно позволив прикрываться от обидчиков ее надежной тенью.
        Взамен я тоже стала таскать ей конфеты и яблоки, только тайком подкладывала их в ее рюкзак.
        Время шло.
        Учебный год неизменно кончался, и наступало долгожданное лето, несущее аромат свободы и спелых ягод. Я собирала ароматную малину в палисаднике, когда за забором послышался знакомый бас.
        - Хавронья! - хрюкнул Вася, вглядываясь в меня поверх штакетника, - Сюда иди, дело есть!
        - Какое еще дело? - опасливо взглянула я на сердитого мальчишку.
        Бабушка с утра уехала на рынок, где продавала козье молоко, сметану, молодые огурчики из теплицы, редис и свежую зелень. Появится дома она не раньше обеда, так что обидные слова Васи не услышит. Но ведь есть еще бдительные соседи - Ульяна Андреевна и Сергей Тихонович Калинины. Да и внук их уже наверняка проснулся и бродит по двору, подставляя солнцу широкие плечи, пахнет бензином и ковыряется в своих железках.
        Если кто-то из соседей услышит, как Вася меня обзывает, то непременно расскажет бабушке. Она расстроится. В доме снова будет пахнуть микстурами, а фельдшер Ирина Никаноровна вновь станет втыкать в тонкие руки моей Марии Афанасьевны свои толстые иглы с лекарствами, от которых во весь локоть остаются синяки.
        - Сюда иди, сказал! - начинал злиться на мое непослушание Вася, бросая в меня снятой с забора гусеницей.
        Гусениц я боялась.
        Взвизгнув, отскочила, уронив ведерко с собранными спелыми ягодами. Вася уже демонстрировал мне еще одну снятую с забора мерзкую тварь. И откуда только берутся эти жуткие создания?! Зачем природа так поиздевалась над бабочками, что прежде, чем стать прекрасными и обрести крылья, они вынуждены пресмыкаться безобразными гусеницами, вызывающими собой лишь отвращение и гадливость?
        - Не выйдешь, поймаю и на нос тебе ее посажу!
        И ведь поймает. Бегает Вася лучше всех в классе. Может, я успею юркнуть в дом и закрыться? Не знаю. Ноги от страха уже не слушались.
        - Ну так что, маленькая хрюшка, хочешь гусеницу на нос?
        - Нет, - замотала я головой и осторожно попятилась назад.
        Вася, заметив мое отступление, мигом перепрыгнул забор и уже через пару секунд держал меня за предплечье одной рукой, а второй угрожал извивающейся в тонких мальчишечьих пальцах зеленой гадостью.
        Наверняка, я побелела от страха, потому как даже душа у меня похолодела. Но Вася был милостив. Зашвырнув гусеницу подальше в траву, мальчика вдруг выдвинул ошеломительное требование.
        - Хавронья, завтра мы с Ниной пойдем на речку, и там я хочу ее поцеловать, поэтому сейчас потренируюсь на тебе. Радуйся, вряд ли тебя еще хоть кто-то когда-нибудь поцелует. Хрюшкам такое и во сне не привидится. Так что будь благодарна.
        Что?
        Поцеловать Васю?!
        Такое действительно и в страшном сне не привидится.
        - Но я не хочу, - пролепетала ему в ответ, на что мой мучитель лишь усмехнулся.
        - Тебя никто не спрашивает, Хавронья. Если тебя теперь не трогают в школе, это еще не значит, что ты перестала быть моей слугой. Складывай бантиком свои малиновые губки и не хрюкай мне тут.
        Мальчишка крепко вцепился острыми пальцами в мои плечи, его неясно очерченные губехи, слегка потрескавшиеся, пахнущие чесночными гренками со шпротами, вытянулись вперед дудочкой, серо-зеленые глаза со светлыми ресницами, закрылись в предвкушении, мои же, напротив распахнулись так широко, что от обилия солнечного света на них навернулись слезы, прикрывая реальность влажной соленой пеленой.
        Я часто заморгала, возвращая четкость зрения, и тут случилось неожиданное. Чья-то загорелая рука осторожно обхватила меня за плечи и мягко прижала спиной к чьему-то горячему торсу. На лицо Васи с вытянутыми губами вторая рука моего спасителя опустила несколько свитых живым клубком противных гусениц.
        Это был Станислав. Запах бензина, исходивший от его рук, вселял уверенность и спокойствие. Даже мерзкие насекомые больше не казались такими пугающими.
        Почувствовав неладное, Вася тут же открыл глаза и, резко замотав головой, сбросил на землю насекомых, а затем в страхе уставился вверх, на защитника позади меня, который по-прежнему прижимал меня к себе за плечи, даря ощущение безграничного покровительства.
        Взрослый высокий парень не тот, с кем можно было бы вести себя также нагло, дерзко и безнаказанно, как с тощей девчонкой, не способной ответить на обиды. И Вася это понимал.
        А потому молчал, боясь пошевелиться.
        - Еще раз ее обидишь - заставлю ведро гусениц сожрать, - ледяным, как арктический ветер тоном произнес Станислав, - Это понятно?
        - Ддд-да, - проблеял покрасневший, будто рак в кипятке, Вася.
        - Вон пошел отсюда. И что б на этой улице, а уж тем более рядом с этой девочкой, я тебя не видел. Одна ее жалоба - тебе крышка. Выбью зубы так, что будешь хрюкать до конца своих дней. Усек?
        Вася незамедлительно закивал.
        - Не слышу! - прикрикнул Станислав.
        - Усек!
        - Теперь вали.
        И мой недавний обидчик со всех ног бросился наутек, сверкая пятками, когда в спешке с них слетали черные шлепки.
        После этого Станислав развернул меня к себе и согнулся пополам так, что его глаза оказались на одном уровне с моими.
        - Ты как, Стрекоза?
        - С-спасибо, - отчего-то заикаясь, прошептала я, глядя на своего спасителя, как на инопланетное существо.
        - Запомни, ты не должна позволять целовать себя без разрешения. Никому. И никогда. В следующий раз бей коленом прямо в пах.
        - К-куда?
        - Сюда, ниже живота, - и он указал на свои светлые джинсовые шорты, вызывая во мне смущение.
        - П-прямо… т-туда? - все также шепотом уточнила я.
        - Прямо туда! Коленки у тебя острые, будет больно. Поэтому, что есть силы бьешь и убегаешь. А потом жалуешься мне. Ну или Сергею Тихоновичу. Поняла?
        - П-поняла, - согласно кивнула я.
        - Никого не бойся, Стрекоза. Страх делает нас слабыми.
        Потом он помог собрать с земли рассыпавшуюся малину. Когда Стас уже собирался уходить, я вдруг выпалила неожиданно для себя самой.
        - У меня самое дурацкое имя на свете. Что если меня больше никто и никогда не захочет поцеловать?
        - Глупости, Стрекоза, - невозмутимо ответил Станислав, - Вырастешь, я сам тебя поцелую.
        И ушел.
        А в голове засела мысль, которая с годами трансформировалась в глупую надежду, в свою очередь породившую мечту.
        ГЛАВА 14
        Язык беспрепятственно ворвался в рот Стрекозы, явно опешившей от моего напора. Да я, черт возьми, и сам опешил. Никогда прежде не вел себя подобно дикарю. Не принуждал к поцелуям маленьких розовых девственниц даже в самых потаенных мыслях. Я в принципе слишком уважительно относился к особам женского пола, чтобы проявлять подобную настойчивость, граничащую в моем понимании едва ли не с насилием.
        Никогда раньше мне не приходилось проигрывать собственному телу, тем более рядом с совершенно посторонней мне женщиной. Да что там женщиной, девчонкой! Анжелу я целовал нежно, аккуратно, бережно, боясь причинить невольно дискомфорт. Со Стрекозой же мне на части рвало планку.
        Покорность и податливость невыносимой, дерзкой девчонки, так глупо и по-детски закидавшей меня грязью, словно нам обоим было по пять лет, и мы не поделили лопатку в песочнице, буквально взрывали сознание. Здравый смысл капитулировал под напором ошалевших чувств, оперативно выбросил белый флаг и покинул пункт управления моим телом, сдавая все пароли, и в голове воцарилась анархия первобытных инстинктов и сумасбродных желаний.
        Я безжалостно сминал пухлые малиновые губы, чувствуя их невероятную мягкость, нежность и легкую влажность. Они и в самом деле источали едва заметный ягодный аромат, не давая никак насытиться их сладостью и горячностью. Словно обезумевший психопат кусал, лизал, всасывал, жадно глотая кроткие стоны-выдохи изо рта в рот, и не обращал никакого внимания на упершиеся в грудь маленькие кулачки. В момент слияния наших губ, даже если бы Феврония упиралась в мою грудь ногами, это не изменило бы ровным счетом ничего. Разве что еще больше взбудоражило голодную мужскую пошлую в своей природе фантазию.
        От этого простого и в то же время необыкновенного взаимодействия двух тел вся скопившаяся внутри меня энергия неожиданно нашла выход, а если быть точнее, то попросту сменила вектор, трансформировавшись в чистый сексуальный эфир, мягким бальзамом окутывавший действительность, скрывая реальность за пеленой эйфории и наслаждения.
        Кровь стремительно отхлынувшая от головы судорожно пульсировала в штанах, заставляя ощущать весьма отчетливую, но ничуть не отрезвляющую боль. Напротив, мучительная эрекция лишь способствовала моему безумию.
        Я не могу достоверно сказать, насколько умело отвечала на поцелуй Стрекоза. Да и отвечала ли вообще? Просто в какой-то момент она, словно бездомная дикая кошка, недальновидно и безжалостно кусающая гладящую ее руку, точно также цапнула острыми зубами мою нижнюю губу, вынуждая прерваться.
        Прерваться и отрезветь.
        Отрезветь и вернуться в реальность.
        Вернуться в реальность и осознать весь ужас случившегося.
        Осознать весь ужас случившегося и почувствовать, как стыд и вина с головой накрывают грешного Станислава Калинина.
        Мы оба продолжали сидеть на мокрой земле, грязные, ошеломленные, молчаливые. Глаза Стрекозы, как две черных дыры поглощали свет, а сами при этом не отражали ни единого блика. Пока мелкая морось, плавно опускающаяся с темного неба, сверкала волшебной пылью в желтом сиянии городских фонарей и медленно охлаждала наш пыл, разряжая в сгустившемся вокруг нас воздухе опасное напряжение, мы тяжело дышали, стараясь восполнить нехватку кислорода. Это ведь именно из-за отсутствия достаточного количества воздуха сейчас ощущается легкость в теле, головокружение и ощущение полета.
        Точно из-за него.
        И никак иначе.
        Стрекоза больше не хохотала. Отнюдь. Она даже не улыбалась, а лишь нервно покусывала губы, будто стараясь зубами стереть с них следы моего поцелуя. Хотелось ее остановить, но удалось сдержать очередной порыв. Невольно засмотревшись, про себя отметил, что за пару мгновений девчонка как будто повзрослела и теперь уже вовсе не выглядела школьницей. А может, это просто ночные тени, отбрасываемые заострившимися, будто палаши в руках сарацинов, ветвями деревьев, таким образом ложились на милое личико, делая его выражение чересчур серьезным и умудренным.
        - Когда я предлагала тебе избавиться от стресса, Станислав, то вовсе не это имела ввиду, - совершенно твердым голосом, в котором сквозили нотки обиды и оскорбленного достоинства, произнесла Феврония.
        - Да, - кивнул глядящей куда-то в темноту кустов девчонке, - Я знаю… Прости…
        И не найдя, что добавить, просто замолчал.
        Неожиданно осознал, что не раскаиваюсь. Словно наконец свершилось то, чему всегда было суждено сбыться. Словно закрыл гештальт. Странное ощущение.
        - Не делай так больше, иначе мне придется воспользоваться твоим же советом. Не думай, что я забыла твои уроки у кустов малины в палисаднике Марии Афанасьевны.
        Я не совсем понял, о чем именно идет речь, но, судя по настрою Стрекозы, ничего хорошего данное предупреждение мне не сулит, поэтому снова лишь согласно кивнул в ответ.
        - Я съеду в ближайшее время, - заключила девчонка, ловко подскакивая с земли, бесполезно пытаясь отряхнуть впитавшуюся в ткань грязь, - Боюсь, в противном случае, просто разрушу твою жизнь, а мне бы этого не хотелось.
        - Рони, прости, это… это просто случайность… такого больше не повторится… тебе не надо съезжать, я… я съеду сам, - торопливо принялся возражать, поднимаясь вслед за девчонкой.
        Еще чего не хватало.
        Вот же кретин. Запугал бедную малышку. Набросился на нее, будто маньяк. Сам не понимал, как скатился до подобных выходок. Словно перемкнуло. Конечно, после такого она захочет бежать прочь со всех ног.
          - Стас, у тебя и так хреналион проблем, не хочу становиться еще одной в этом списке.
        - Раз не хочешь, значит, должна остаться. Вот как ты себе представляешь свой уход? Это бабушкина квартира. И она поселила в ней тебя. А теперь получается, что я просто оккупировал чужую территорию и выгнал бедную девочку на улицу?! Куда ты пойдешь? Три шага за порог и уже в следующее мгновение я буду плавиться на костре, дрова в который будет яростно подкидывать Ульяна Андреевна. Как будто ты не знаешь мою бабушку.
        - Но, Стас…
        - Ты правильно сказала, это у меня хреналион проблем, и они вовсе не должны становиться еще и твоими.
        - В этом твоя главная ошибка, Стас, - с укором протянула Рони, - У тебя замечательная семья, а ты живешь, будто сирота. Не делишься с ними ни радостью, ни горестями. Я просто не понимаю, почему так? Почему ты готов довериться совершенно посторонним людям, которых знаешь от силы лет пять, но не тем, кого знаешь всю свою жизнь?
        - Может, как раз потому, что знаю их всю жизнь, - устало выдохнул я.
        Силы стремительно покидали тело, уступая место усталости и какой-то отрешенной апатии. И голоду. Казалось, я бы съел слона.
        - Ты не справедлив. Они не сделали тебе ничего плохого. Даже твой отец.
        - Что ты вообще знаешь о моем отце?! - рассердился я в ответ на ее нравоучения. - Кто ты такая, чтоб просто приезжать сюда и учить меня жизни?!
        - Я просто желаю тебе счастья, Стас.
        - С чего бы это?
        - Возможно, ты не придал большого смысла совершенному тобою однажды поступку, но я помню. Никогда не забуду. И до конца своих дней буду благодарна.
        Я прекрасно понял, что имеет в виду Феврония, но решил не поднимать данную тему.
        - А ты не думала, что у нас могут быть слишком разные понятия о счастье!
        - Разве это возможно? Мы, можно сказать, выросли в одной семье, Стас. И твои родители гораздо больше сделали для меня, чем мои собственные. Взять хотя бы все те письма, что они писали от их лица на протяжении многих лет.
        - Как ты узнала? Они рассказали тебе?
        - О нет! Ты что! Уверена, Жанна Аркадиевна и Игорь Сергеевич до сих пор бы их писали, - Стрекоза задумчиво улыбнулась, - Но я покончила с этим фарсом, отправив однажды ответ, где четко дала понять, что не нуждаюсь в подобного рода общении и прошу не писать мне больше ни единого слова.
        - Кто тебе рассказал?
        - Это не важно. Уверена, этот человек не желал мне зла.
        - Он просто сволочь! И ему следовало бы набить морду.
        Стрекоза лишь снисходительно усмехнулась и направилась в сторону автомобиля.
        - Поехали домой, Стас. Холодно. Утро вечера мудренее.
        Салон стремительно наполнялся теплом, проникающим мне под кожу и грязью, впитывавшуюся в кожу салона. Стараясь не думать о том, во что превращается любимое авто, я спокойно выруливал со стоянки бизнес-центра в сторону дома.
        О том, чтобы ехать в магазин за продуктами теперь не было и речи. Я позвонил в любимый ресторан и заказал доставку, сделав выбор в том числе и за Стрекозу.
        - Что за дела у тебя с моим отцом? - спустя пятнадцать минут молчаливой дороги, задал я мучивший меня вопрос и обернулся, чтобы внимательнее рассмотреть при этом лицо Февронии.
        На нем не мелькнул ни страх, ни стыд, ни смущение. Словом, Стрекоза не отрицала, что у нее общие с Калининым Игорем Сергеевичем интересы и ничуть не страшилась в этом признаться.
        Однако…
        - Бизнес, - коротко пояснила девчонка, вынуждая меня вновь обернуться и скептически вновь окинуть ее взглядом, - Удивлен?
        - Надеюсь, он не заключается в промышленном шпионаже, чтобы разрушив «ОКТА-Лаб», вынудить меня, прижав хвост, прибежать за помощью в «К-Глобал-Инвест»?
        - Ох… - тяжело вздохнула Феврония, посмотрев на меня как-то сочувствующе и терпимо, - Станислав, ну почему ты о людях, которые тебя любят, думаешь всегда только плохое?
        - На самом деле эта мысль даже не возникла бы в моей голове, если бы я случайно не услышал твой утренний телефонный разговор. Значит, вы говорили о своих делах?
        - Нет, Стас, мы говорили о тебе.
        ГЛАВА 15
        Руки так сильно сжали руль, что кожа оплетки под пальцами жалостно заскрипела. Непроизвольно стиснул челюсти, чувствуя, как начинают гореть щеки. Хорошо, что под бородой это свойство, присущее романтичным барышням, надежно скрыто.
        Стрекоза четко уловила остроту моего настроя, поэтому практически сразу продолжила говорить, не дожидаясь расспросов.
        - На прошлой неделе некто под ником taker-best-hacker предложил твоему отцу купить коды доступа к системе «OKTA-security», с которыми можно без труда получить данные клиентов, пользующихся вашими услугами кибербезопасности. Игорь Сергеевич естественно на предложение откликнулся, не смотря на то, что сумма, требуемая такером-хакером, оказалась весьма и весьма внушительная. Злоумышленник, безусловно, рассчитывал либо на значимость семейных уз в данном вопросе, либо на существующий между вами конфликт. В любом случае, это кто-то приближенный. Тогда твой отец рассказал обо всем мне. Вовлекать посторонних в это дело было опасно, любая утечка информации на этот счет существенно бы навредила ОКТА-Лаб. Перед тем, как выкупить ключи, запросили проверку. Игорь Сергеевич знал, что «Стройдеталь» ваш клиент, поэтому было решено заполучить информацию именно о них, но при этом он запросил такие данные, чтобы в случае чего вы с легкостью избежали уплаты неустойки. Все должно было произойти тихо и незаметно, как для «Стройдетали», так и для вас, но говнюк-такер оставил после себя гребаного червя. Сделка состоялась
вчера. Перед тем, как заплатить, мы проверили ключи еще на двух ваших клиентах. Там мы тоже украли лишь незначительный мусор, на этот счет можешь не беспокоиться. Но дело в другом, Стас, я смотрела коды… Они дают полный доступ, все права на любые действия в системе «OKTA-security». Ты ведь понимаешь, что это значит? Тебя предали. И сделал это кто-то из тех, кому ты безоговорочно доверяешь.
        По мере ее рассказа что-то внутри меня безвозвратно угасало. Словно умирала часть души. Я считал, что живу обычной размеренной жизнью, и все у меня прекрасно, но на деле оказалось, мир вокруг давно перевернулся с ног на голову. Среди друзей есть предатель. Отец, с которым мы на ножах более шести лет, тайком прикрывает мою задницу. А соседская девчонка, которую я толком-то и не знаю, кажется, ориентируется в моей жизни лучше меня самого.
        - И почему все это надо было делать за моей спиной?
        - А я говорила Игорю Сергеевичу, что тебе это не понравится.
        - Почему нельзя было просто прийти ко мне? Почему отец обратился к тебе? - сказал это и понял, что прозвучало как будто с обидой. Нахмурился. Совсем не об этом я сейчас.
        - Ну как же, Станислав Игоревич, вы же запретили папеньке вам звонить, писать, приезжать. А он, знаете ли, злопамятен ровно настолько же, как и вы, - саркастично ответила Феврония,
        - Сколько?
        - Что сколько?
        - Сколько отец заплатил?
        - Не знаю.
        - Врешь. Сколько?
        - Я правда не знаю, Стас. Много. До хрена!
        Наверное, даже сквозь гул автомобиля было слышно, как скрипнула моя челюсть. Стрекоза смягчила тон и, практически умоляя, заговорила вновь.
        - Вам надо помириться, Стас. Забыть уже тот идиотский разговор, где каждый нес полнейшую ерунду, которую на самом деле не думал. Это так глупо цепляться за слова, сказанные в порыве гнева. Подумай над этим, Стас. Хорошо подумай. И позвони бабушке. Не спит она. Ждет.
        И отвернулась к окну, четко давая понять, что она все сказала и дальше продолжать наш диалог не намерена.
        А я собственно воспользовался последним ее советом и позвонил поздравить нашу дорогую Ульяну Андреевну с днем рождения. Стрекоза оказалась права, бабуля вовсе не спала. Она радостно и бодро благодарила нерадивого внука за теплые слова, а затем в ультимативной форме пригласила в выходные на праздничное чаепитие, не забыв при этом поинтересоваться, как устроилась в ее квартире деточка, хорошо ли я за ней приглядываю, и не вляпалась ли она в очередную историю.
        Не очень устроилась.
        Но решил об этом пока не рассказывать.
        Весь дальнейший путь до дома мы проделали в абсолютном молчании.
        Также молча вернулись домой. Стоило отметить, что, даже совершенно не разговаривая друг с другом, нам оставалось весьма комфортно рядом, в том числе и в быту. И как-то по-своему уютно. Поочередно, не толкаясь в коридоре, сходили в душ. Стрекоза забросила вещи в стирку, пока я раскладывал из пакетов еду из ресторана. Не проронив ни слова, поужинали, вымыли посуду, а затем каждый из нас проследовал на свое спальное место, надел свои наушники и уткнулся в свой ноутбук.
        По возможности отгородились друг от друга, потому как на данный момент каждому из нас было необходимо личное пространство и уединение. Но при всем при этом напрочь отсутствовало чувство одиночества, внутреннего холода или тоски. По крайней мере, у меня. Достоверно говорить о чувствах Стрекозы я бы не рискнул, ибо, копной розового шелка, словно противотанковой броней, надежно скрыты все ее мысли.
        А сейчас мне бы очень хотелось их узнать.
        Потому что слишком тревожно пульсировала не ее тонкой шее жилка, слишком нервно поджимались до сих пор слегка припухшие и еще более малиновые губки, предательски подрагивали тонкие пальчики.
        Не знаю, чем занималась Феврония. Не похоже, чтоб играла, о чем свидетельствовал графический планшет, но выглядела при этом девчонка очень сосредоточенной, даже сердитой, щурясь, вглядывалась в монитор, не смотря на смешные круглые очки в тонкой золотистой оправе. Кажется, что-то рисовала.
        Я же старательно разгребал собственные проблемы, тщательно обдумывая полученную информацию, но мысли то и дело спотыкались о воспоминания прошедшего вечера.
        Зачем?
        Или не так.
        Почему?
        Почему я поцеловал Стрекозу?
        Чем она цепляет моего внутреннего зверя, в существовании которого ранее не было и доказательств? Меня постоянно окружают женщины абсолютно разных возрастов, типажей и темпераментов, они все в той или иной степени проявляют ко мне интерес, порой даже чересчур настойчиво, но ни одна не вызывала во мне даже желания познакомиться.
        Я всецело многие годы принадлежал лишь Анжеле. И … это было легко. Меня попросту никто не цеплял.
        А теперь…
        А теперь совершенно точно надо искать себе квартиру.
        Понимая, что на сегодня работоспособность исчерпана, запустил пакетный анализ данных на выявление системных ошибок, прикрыл крышку ноутбука, чтобы свет не мешал спать, и отправился в кровать.
        Отворачивался, как мог. С силой жмурил уставшие глаза, но они против воли раз за разом возвращались к губам Стрекозы, будоража память и фантазию.
        Завтра же съеду.
        С таким решением и уснул.
        Проснулся от сигнала программы окончившей анализ. Нехотя разлепил ресницы и, конечно же, взгляд сразу упал на Стрекозу. Она спала. Прямо в очках, наушниках и со стилусом в руках.
        Тихо приблизился, осторожно снял гарнитуру с головы Февронии, зачем-то примерил ее очки, вытащил графический планшет. Ноутбук ожил и подтвердил мои догадки. Девчонка рисовала. И с монитора на меня глядел настоящий огромный монстр с густой синей бородой и желтыми глазами, в объемных металлических доспехах, на нагрудной пластине которых витиеватыми буквами значилось GLORК, с огромным топором в руках. На голове его серой сталью блестела корона, острыми зубьями стремящаяся ввысь, которые отчего-то напоминали мне рога. Но, надо сказать, в целом вид существа был благороден и… добр. Ну, может, и не добр, конечно, но тем не менее персонаж точно был положительным. Это качество четко угадывалось, как смысл между строк витиеватой метафоры.
        Я восхитился талантом Стрекозы. Надо сказать, персонаж вышел очень фактурным, детализированным, впечатляющим. И вновь задумался, какой такой бизнес может быть у нее с моим отцом? Зная хватку Игоря Калинина и отсутствие склонности к благотворительности, то, как минимум, самоокупаемый.
        Отодвинул технику, отключать не стал, мало ли… Укрыл девчонку краем одеяла и вернулся обратно с вою постель.
        Уснул быстро, а когда проснулся, то обнаружил, что в квартире нахожусь один. На столе обнаружилась записка и из нее следовало, что Стрекоза отправилась исправлять то, чего вчера накуролесила, а именно избавляться от царапины на кузове авто и грязи в ее салоне, извиняясь и предлагая воспользоваться услугами такси.
        Так и поступил. Только отправился не в офис. Вернее, не в свой офис, а в «К-Глобал-Инвест». Пора навестить родителя, поблагодарить за помощь, хоть и не прошенную, и узнать величину своего долга за ключи от системы «OKTA-security». Да и самому заполучить эти самые ключи, чтобы понять, откуда растут ноги моего предателя. На самом деле, у каждого пользователя в доступе прописаны маленькие идентификаторы. Точнее, это объемные ответвления от основной цепи, кажущиеся на первый взгляд частью исходного кода, но в реальности они лишь служат для отличия пользователей друг от друга.
        Если такер-хакер на деле не такой уж и бест, то вполне вероятно, что часть кода с идентификатором осталась нетронутой, и тогда вычислить предателя не составит большого труда.
        Как ни странно в офис империи Калинина меня пропустили без каких-либо вопросов. Более того, все вежливо здоровались по имени отчеству, будто являться сюда в девять утра было для меня чем-то само собой разумеющимся. Лишь значительно задерживающиеся изучающие и внимательные взгляды встречающихся в прохладных коридорах девушек свидетельствовали о необычности визита сына их шефа, чья нога столько лет не ступала на ковры «К-Глобал-Инвест».
        Регина Родионовна, бессменная помощница отца, выскочила ко мне навстречу с объятиями. Как оказалось, я тоже был рад видеть эту обычно строгую, исполнительную, но очень добродушную женщину.
        Стало неловко.
        Как будто с войны вернулся.
        Блудный, черт бы его побрал, сын.
        - Станислав Игоревич! Здравствуйте! Какое чудесное утро, - женщина приобняла меня за плечи, лишь на секунду позволив себе такую вольность, сразу отстранилась, оглядывая меня с головы до ног и обдавая ненавязчивым ароматом сирени, напомнившем о детстве, проведенном в компании отца. Офисы сменились, наше совместное с ней времяпрепровождение кануло в Лету, но вот этот слабый аромат сирени, будто машина времени, отбрасывал прошедшее время назад.
        - Доброе утро, Регина Родионовна, - улыбнулся в ответ, - Надо же, а вы ничуть не изменились. Время не властно над вами.
        - Ой, Станислав Игоревич! - смущаясь отмахнулась она, - Скажете тоже. Вы вот очень изменились! И все только в лучшую сторону. Даже ваша борода очень вам к лицу. Боже, вы так похожи на своего отца…
        Ее речь прервал звук резко открывшейся двери. Мы обернулись, замечая в проеме фигуру Калинина Игоря Сергеевича…
        ГЛАВА 16
        - Ты уверена, что ему понравится? - осторожно поинтересовался Дэн, - Как бы сюрприз для твоего парня не обратился шоковой терапией. Дело твое, конечно, но ты подумай, может, лучше все же просто избавиться от царапины?
        - Фу, ты че такой трус?! Во-первых, он не мой парень. Во-вторых, шоковая терапия ему в некотором роде полезней всяких там сюрпризов. В-третьих, он будет в восторге… Хотя, допускаю, что не сразу. Сколько?
        - Тридцать тысяч и три поста в твоем акке со всеми ссылками на нас и все такое. Меньше никак не могу, прости. Надо бизнес развивать, сама понимаешь, и материала немало уйдет.
        - Грабеж, однако… Ты же понимаешь, что мне нельзя палиться. Я только из Москвы свалила, не хотелось бы еще и отсюда ныкаться.
        - А ты не пались, конфетка, - подмигнул Ден, широко улыбаясь. - Скажешь, мол так и так, другу сделала сюрприз и все такое. Номера на фотках светить не будем. А после твоих постов как минимум в десяти городах нашей страны у этой тачки появятся клоны.
        - Ок, но мне надо быстро.
        - Даже если начнем прямо сейчас, за день не успеем. До понедельника жди.
        - Ладно. Как-нибудь протянет без машины выходные. Держи ключи, Дэн. Заберу в понедельник.
        Мы уладили вопрос с оплатой, и я побрела на троллейбусную остановку. Погода была теплой, даже душной, но пасмурной. Впрочем, тоже самое царило и в моей душе. Такое настроение не могло не отражаться на череде возникающих в голове философских вопросов, обращенных к самой себе, и бесконечно бередивших душу.
        Зачем?
        Вот зачем он меня поцеловал?!
        Ведь этим незначительным для самого себя поступком Стас всколыхнул внутри давно смирённые чувства. Он легко и непринужденно швырнул в меня свой сумасшедший поцелуй, словно камень в маленькое неприметное озерцо, затронул дно, и теперь в пучине стремительно поднимались маленькие невесомые частички, нарушая прозрачность воды, а по поверхности во все стороны неизбежно разбегались круги, нарушая спокойствие годами незыблемого умиротворения.
        Глупое-глупое-глупое сердце абсолютно глухо к рациональным доводам разума. Оно не внемлет очевидной мимолетности и незначительности недолгой ласки, а упрямо стучит все быстрее и быстрее, выпуская каждым импульсом в кровь, заточённые под ребрами в недрах красных мышц наивные мечты. А те и рады. Словно бесполезные сорняки на благодатной почве, они пускают в меня свои корни, готовясь вновь расцвести буйными розовыми шапками.
        Когда Стас меня целовал, я совершенно ни о чем не могла думать. Это было настолько ошеломительно, нереально, захватывающе… Настолько волшебно, волнующе, пьяняще… Настолько долгожданно, что мозг мгновенно испарился, оставив в черепе лишь туман и неоновую вывеску, радостно сияющую в ритме моего пульса «ДА!», «ДА!», «ДА!».
        И Стас, весь такой сильный, хмурый, нервный, но целующий при этом так жадно, страстно, порывисто и даже отчаянно, вмиг превратился в огромный электромагнит. Мне захотелось раствориться в нем до скончания веков. Вжаться в широкую грудь, обхватить руками и ногами, до боли в уголках разомкнуть губы и позволить ему быть во мне так глубоко, насколько это только возможно. Позволить быть вот таким - властным, страстным, грубым, быть психопатом, быть эгоистом, и вообще позволить ему взять от меня все, что только может понадобиться.
        Но проблема всегда заключалась в том, что Стасу от меня ничего не надо. Ему вообще ничего ни от кого никогда не было надо.
        Лишь Анжела.
        Она и только она всегда являлась, является и будет являться объектом всех его желаний, стремлений и смыслов.
        И я с этим смирилась.
        Приняла. Научилась жить.
        А теперь…
        Теперь глупое-глупое-глупое сердце решило, что и ему в жизни Стаса Калинина может найтись достойное место. Что и у него есть шанс получить частичку станиславской любви.
        Такой преданной, честной, открытой.
        Я была согласна, даже если эта частичка будет лишь дружеской. Не смела ни на что иное рассчитывать и надеяться.
        И как теперь прикажете жить?
        Как примириться со всем этим знанием о захватывающей тело эйфории во время ЕГО поцелуев? Как не хотеть их снова? Как не хотеть большего?
        Как не мечтать, даже зная, что Стас ничего подобного не испытывает?
        Я взрослая, хоть и девочка. Знаю, как устроены мужчины. Анжела, по непонятной лично для меня причине, уехала, и Стасу, естественно, тяжело. Он и сам говорил, мужская физиология - не то, с чем можно бороться. На нервной почве затянувшегося стресса мозг Калинина выдал совершенно логичную реакцию и дал приказ на разрядку в положительном для него ключе.
        Безусловно, я сама виновата, но в свое оправдание хочется заявить, что подобный исход просто и в голову мою не приходил. Однако, что случилось, то случилось.
        Теперь главное найти в себе силы и окончательно заставить успокоиться глупое-глупое-глупое сердце.
        Я вернулась в квартиру, навестила живущего по соседству ветерана, сгоняла за продуктами для него, а потом и для себя. Поболтала со старушками у подъезда, уверяя в том, что мы со Стасом всего лишь родственники, а невеста его занимается приготовлениями к свадьбе, потому ее здесь никто и не видел. Но она непременно скоро объявится.
        Подобные разговоры отрезвляли.
        Но глупое сердце по-прежнему было пьяно. Как оказалось, оно способно оставаться таковым, даже если у разума сухой закон.
        После обеда засела за работу. Четырнадцать раз вчера я принималась заново рисовать нового персонажа, но все время в его чертах неизменно угадывался Калинин. Это злило. Раздражало. Выбивало из колеи. А глупое сердце лишь пьяно ликовало.
        Вот и сейчас, глядя на своего вчерашнесозданного Глорка, я снова отмечала в нем прямоту Калининского носа, суровость межбровной вертикальной складки, янтарность задумчивого взгляда и… бороду. Принимая поражение от самой себя, отправила картинку директору на утверждение вместе с короткой характеристикой, ролью героя и основной идеей его внедрения.
        А потом занялась монотонной текущей работой по тестированию бета-версии нового уровня, погрузившись в виртуальный мир, что однако не мешало Стасу по-прежнему заседать в моих мыслях, вызывая то ли раздражение, то ли щемящее томление.
        Наравне с работой в борьбе против чувств и мыслей не помогала ни готовка, ни уборка, ни оглушающая в наушниках музыка.
        Зато вполне отвлек звонок Ульяны Андреевны.
        - Феврония, деточка, ты просто чудо! - бодро щебетала женщина, - Какая же ты умница, дорогая! Столько лет! Столько лет потрачено! Надо было сразу тебя привлечь для помощи в этом вопросе! И как же тебе удалось, милая?
        Я слегка опешила. Несомненно, очень приятно получать похвалу и слушать восторженные дифирамбы, тем более, когда ты и сама знаешь, что умница, но все же хотелось бы некоторой конкретики.
        - Добрый день, Ульяна Андреевна! А о чем речь? Я не совсем поняла сейчас.
        - Да как же! Станислав и Игорь помирились!
        - О… - только и смогла ответить, медленно кивая головой. Да я и в самом деле умница!
        - О-О-О! - воскликнула Ульяна Андреевна. Уверена, при этом она, по своему обыкновению, выставила вверх указательный палец.
        - Вот прям взяли и помирились? - решила отчего-то уточнить.
        - Они по-го-во-ри-ли, - восторгалась женщина, - Я боялась, что уж не доживу до этого! А сегодня утром Станислав сам - ты слышишь, деточка, - САМ - приехал к Игорю на разговор!
        Я обрадовалась и в некотором роде возгордилась. Ведь если Стас первым пошел навстречу, значит, что-то из вчерашнего вечера все же было правильным. Несомненно, теперь в семействе Калининых намечается большой праздник. Давным-давно пора было уже перерубить этот гордиев узел между отцом и сыном. Теперь Стас, наверняка, станет еще счастливее.
        - Очень рада, Ульяна Андреевна! - не скрывая улыбки в голосе, ответила я.
        - Я всех подробностей не знаю, но надеюсь уже в выходные лицезреть воссоединение семейства. Это лучший подарок ко дню рождения, деточка! Как, кстати, ты устроилась? С институтом своим проблемы решила? Станислав говорил, что квартира тебе в целом понравилась, а еще что ты подружилась с соседями. Я в общем-то и не сомневалась.
        - Устроилась хорошо, да. В институт документы отнесла, проблем не возникло. Квартира ваша замечательная. Следую вашему совету, со всеми здороваюсь и говорю, что ваша родственница. Вас здесь, кстати, отлично помнят. Особенно Татьяна Сергеевна из тридцать шестой.
        - Молодец, деточка. Готовься, будешь теперь, по ее мнению, самой вежливой проституткой в доме. Эта сморщенная сплетница брызжет ядом, как новая поливалка у твоей бабушки. Слушай, Феврония, - быстро переключилась на новую тему Ульяна Андреевна, - Вот бы ты еще уговорила Станислава завести страничку в Инстаграм.
        - Ха-ха… - не удержавшись захихикала я над столь абсурдной просьбой. Ну в самом деле, где Стас и где Инстаграм! - Это нереально, Ульяна Андреевна. Даже Анжела с этим не справилась, хотя Станислав много лет исполняет все ее капризы.
        - Пффф - отмахнулась она, - Эта вертихвостка за столько лет и палец о палец не ударила ради Станислава, что уж говорить о нас! А я старая женщина! Мне может жить осталось всего ничего, а я Ельцина помню лучше, чем собственного внука! Я, может, хочу хотя бы в Инстаграме видеть, хорошо ли кушает мой мальчик! Да вы вообще знаете, сколько мне лет!
        - Сколько бы вам не стукнуло, Ульяна Андреевна, уверена, вы отлично отобьетесь! И вряд ли Станислав станет выкладывать посты о своих завтраках, даже не надейтесь. Тут вам вернее всего действовать через Анжелу. Пусть она для вас выкладывает меню внука.
        - Видела я ее завтраки, - с ужасом припомнила заботливая бабушка, - Даже страшно становится, как представлю, что она и в Станислава эту дрянь запихивает! Один сплошной силос, прессованные опилки, да комбикорм. Ответь мне, деточка, мой внук еще не заблеял на таком рационе?
        - Да… вроде, нет. Станислав взрослый мужчина, может добыть себе мамонта, не волнуйтесь понапрасну.
        - Как же, может он. К сожалению, деточка, из ваших мониторов живой еды не вытащишь! Ты уж как-нибудь замани его к себе, покорми хоть едой нормальной. Курицу запеки, борща со сметанкой свари, пирог с мясом по рецепту Марии Афанасьевны сваргань. Порадуй мое бедное сердце! - с присущим ей пафосом закончила проникновенную речь Ульяна Андреевна.
        Невольно покосилась на кухню, где остывала запеченная с овощами курица.
        - Обещаю, Ульяна Андреевна. Как-нибудь при случае обязательно порадую, - смело пообещала старушке, намереваясь закончить разговор, предупреждая в случае его продолжения необходимость врать.
        Отчего-то было очень неловко и страшно признаваться бабулям, как своей, так и Станислава, что мы с ним живем вместе. Это могло дать повод для ненужных переживаний и возникновению некоторых двусмысленностей. А уж зная двух этих женщин с самого детства, лучше не давать им подобных предлогов.
        Да и со Стасом мы этот момент вскользь обговаривали и решили не распространяться.
        - Не сомневаюсь в тебе, деточка.
        - Ульяна Андреевна, мне пора бежать. Привет бабушке. Целую и обнимаю вас обеих. Берегите здоровье, скоро увидимся.
        - Беги-беги, милая. Не буду надоедать тебе своим старческим брюзжанием.
        И, не давая мне возможности возразить и признать, что беседы с ней доставляют мне лишь исключительное удовольствие и никогда не надоедают, отключилась.
        Фух! Хорошо, что не пришлось врать.
        ГЛАВА 17
        Покидал головной офис «К-Глобал-Инвест» я в некотором смятении, которое было даже ближе к удивлению и разочарованию.
        Разочарованию в себе.
        Как-то не так я жил последние годы.
        Как-то глупо вел себя, питаясь обидой. Совсем по-детски. Неразумно. Инфантильно. Самое смешное, что пытался доказать обратное. И если шесть лет назад подобное поведение еще можно было списать на незрелый возраст, буйство гормонов и желание во что бы то ни стало отстоять собственную правоту, самостоятельность и состоятельность вне зависимости от родителей, то теперь уже для подобных реакций совершенно не находилось оправданий.
        Я просто продолжал следовать по накатанной дорожке, совершенно не отдавая отчета в том, что время это слишком непостоянная константа, рассчитывать на которую еще большее проявление глупости и инфантилизма. Да и той же несостоятельности.
        Увидеть вдруг Игоря Сергеевича Калинина не бравым гусаром, коим помнился, а седовласым, знатно похудевшим и осунувшимся мужчиной оказалось испытанием, пошатнувшим мою нервную систему гораздо больше, нежели события последних дней.
        Рот помимо воли распахнулся и выдал самые правильные слова.
        - Прости меня, пап.
        Дальнейшие скупые объятия и торопливые признания, достойные слезливых мелодрам, тоже были совершенно правильными и вместе с тем такими запоздалыми, что внутри отчаянно скребло наружу чувство вины.
        Так много потеряно времени.
        Невосполнимого ресурса.
        Осознание этого элементарного факта, и без того давно известного, в моем личном внутреннем мире стало открытием, перевернувшим взгляды в корне.
        Они все были правы.
        И мама, и бабушка, и Анжела. И даже эта малышка Стрекоза. Все в один голос твердили, что так жить нельзя, а я всегда находил им в ответ какие-то доводы.
        Какие?
        Сам бы не смог ответить теперь.
        Отец, видимо, тоже все это прекрасно осознал, ведь он уже шел вслед за мной. Не потому, что преследовал, в ожидании, когда же его сын оступится или споткнется, а потому что прикрывал спину, готовый в любой момент подставить плечо.
        Приглашение поужинать у родителей в Ясных Зорях принял безоговорочно. В очередной раз с раздражением вспомнил о том, что на некоторое время благодаря стараниям одного «воина в борьбе за истину и справедливость» превратился в пешехода. «И где же тут справедливость?» мысленно воскликнул я пока, скрипя зубами, вызывал такси.
        В собственный офис попал уже ближе к одиннадцати. Озадачил секретаря поиском авто на прокат и заперся в своем кабинете. Мне предстояло выяснить, кто же из моих друзей на самом деле мне вовсе не друг.
        Пренеприятнейшее, скажу вам, занятие.
        Рабочий день на удивление вышел спокойным, хоть и не столь плодотворным, как ожидалось. Все же такер-хакер постарался-таки замести следы, удалив идентификаторы из исходного кода доступа к «OKTA-security».
        Полупустой офис с тихо переговаривающимися девочками из бухгалтерии, вежливый, но монотонно ровный голос секретаря из приемной, отвечающей заученными общими фразами на входящие телефонные звонки, шелест клавиатуры и отсутствие Орлова с Тарасовым навевали сонливость. Не спасал ни кофе, ни прохладный воздух кондиционера.
        Около семи вечера забрал арендованный автомобиль и направился в сторону Ясных Зорь. Поскольку дорога неблизкая, да и в свете последних взаимодействий с Февронией, решил остаться на ночь в родительском доме. Подумав, сообщил об этом Стрекозе, отправив короткое сообщение. С нее станется разыскивать меня по всем моргам и городским больницам. Почему-то это нисколько не вызывало сомнений. Знал бы, что пожалею об этом в ближайший час, не стал бы действовать столь опрометчиво.
        Ужин с родителями напоминал больше встречу президента в какой-нибудь крайней точке нашей необъятной родины. Там, где народ точно знает о существовании своего верховного главнокомандующего, и вроде даже представляют, как выглядит, но визит его в эту богом забытую кляксу на карте сопоставим едва ли не с явлением Христа народу.
        Мать, наряженная в самое свое лучшее свое платье, с жемчужным гарнитуром, подаренным мною на тридцать пятую годовщину их свадьбы, на которую сам я не соизволил явиться, чуть ли не со свадебным караваем на подносе с рушником встречала меня на пороге. Рядом с ней переминался с ноги на ногу отец, даже не ослабивший узел своего галстука и лишь расстегнувший пуговицы на пиджаке, а я в очередной раз почувствовал себя абсолютным засранцем.
        За что и принялся извиняться, позабыв, что когда-то вообще мог на них за что-то обижаться. Это же мои родители. Не идеальные, да, но мои. И по большому счету абсолютно ничего плохого мне не сделавшие. Да, во многом они были слишком бескомпромиссны, категоричны и глухи. Да, часто перегибали палку воспитания. Да, не умеющие открыто проявлять нежность, любовь и ласку, зато чересчур рьяно демонстрирующие дисциплину, хорошие манеры и высокое умственное развитие.
        Но при всем этом мне совершенно нельзя упрекнуть их в пренебрежении, разве что в какой-то излишней холодности и, наверное, диктатуре. И нет, я совершенно не жалею, что выбрал именно тот путь, по которому прошел все эти годы, это-то как раз самое верное из всех решений. Я жалею лишь о режиме холодной войны, введенном всего одним чересчур эмоциональным разговором.
        А еще как-то невзначай подумалось, что судить о родительском воспитании, отношении и любви, наверное, мы получаем право, лишь когда у нас самих появляются дети. Теперь, когда впереди маячит скорая перспектива отцовства, я на многие вещи начинаю смотреть под другим углом.
        Неловкая встреча у парадной двери под девизом «хлеб-соль для блудного попугая», кивающего болванчиком и повторяющего нелепое «извините», продолжалась бесконечно долгие, абсолютно нескончаемые, мучительно длительные две минуты, после чего все прошли внутрь с широкими улыбками, от которых лично мне захотелось напиться вхлам.
        Столько боли, надежд, облегчения, радости и неприкрытого счастья попеременно читалось на лицах родителей, что первоначальное желание остаться здесь на ночь, стало стремительно отползать, уступая место трусливому и паническому стремлению убежать. Еще ни разу в жизни я не замечал подобной эмоциональной откровенности у матери и отца. Возможно, проявляй они подобные реакции раньше, ситуации со скандалом вселенского масштаба вполне можно было избежать. И, видит бог, отцовские советы в вопросах бизнеса мне очень и очень часто были необходимы, просто выпрашивать их, словно бездомный блохастый щенок ласки у прохожего, оказалось выше всяких сил.
        Шутка ли, но до момента утренней встречи с отцом я и не подозревал, что настолько значим в его жизни.
        Атмосфера претенциозной торжественности и значимости давила на всех присутствующих. Мы не разучились есть или пить, но совершенно точно утратили навыки совместного общения. Разговор не клеился, вилки громко звякали о фарфор, голоса звучали неестественно.
        Пожалуй, с ночевкой я весьма и весьма погорячился.
        Нам действительно придется заново выстраивать мосты и нормальные диалоги, однако, искренняя радость от положенного начала не могла не воодушевлять.
        Через час я рванул обратно, решив, что смотреть в глаза Стрекозе, мне уже вообще не страшно. Страшно захлебываться мыслями, глядя на родителей, да и они явно не в своей тарелке. После бурного приветствия на крыльце мы все явно впали в эмоциональную кому.
        По дороге, решив немного прийти в себя, набрал Анжелу.
        - Привет, зая! - электрическим разрядом в мозг поразили меня динамики, - Соскучился?
        - Привет, милая, - устало ответил ей, - Как вы себя чувствуете?
        - Кто мы? А… Мы! Да. Мы нормально. Собираемся в бассейн.
        - Бассейн это хорошо. Видел твои анализы, не понял ничего. Вы в порядке?
        - Конечно, не понял. Ты же не интересуешься нами вообще. Анализы в норме, никаких отклонений. Ты скоро приедешь?
        - Я с отцом помирился…
        - Что??? - не веря воскликнула Анжела, - Ты не шутишь? Ты помирился с Игорем Сергеевичем?!
        - Еду из Ясных Зорь. Ужинали вместе.
        - Милый, как же это здорово, - замурлыкала она, и тональность ее голоса изменилась кардинально. Слышно, что улыбается от того, испытывая облегчение и радость за меня. Она всегда была такой. Очень переживала за наши отношения с отцом, потому что со своим всегда оставалась близка.
        - Здорово, - подтвердил я все тем же ровным голосом, так как последние силы ушли на прощание с родителями.
        Обычно разговор как-то сам собой завязывался, и мне уже даже можно было обходиться без длинных предложений, а достаточно лишь в правильных местах вставлять «конечно, милая» и задавать короткие уточняющие вопросы, вычленяя из потока слов крупицы действительно наполненной смыслом информации.
        Болтовня всегда успокаивала Анжелу, а мне всегда нравился ее бархатный грудной голос. Не важно, что она говорит и сколько в ее речи полезных фактов, главное - это приносит удовольствие и ей, и мне.
        Но не сегодня.
        Диалог не клеился. Анжела раздражалась, не получая ответы на свои возникшие многочисленные вопросы, а я в принципе не мог на них сконцентрироваться. Я просто хотел молчать. И слушать ее голос.
        Предчувствуя вероятность ссоры, выбрал меньшее из зол, сослался на затрудненную ситуацию на дороге и отключился.
        Снова возникло желание выпить.
        Припарковался во дворе, окутанным мутно-желтым светом редких фонарей, когда стрелка часов перевалила за одиннадцать. Взглянул с надеждой на окна - не спит.
        Жаль.
        Поплелся в супермаркет за коньяком.
        Похоже, граммов сто мне сегодня точно не помешают.
        В довесок к коньяку собрал два пакета с продуктами, среди которых как-то затесался даже торт и арбуз.
        Загруженный во всех смыслах, поплелся в сторону прибежища, именуемого на данном жизненном этапе домом.
        Дверь в квартиру оказалась не заперта, что вызвало легкое чувство тревоги. Стоптанные кроссовки посреди дверного коврика свидетельствовали о наличии в квартире гостя. Сам же я, не разуваясь, мигом встал, как вкопанный, стараясь не шуршать пакетами, дабы расслышать происходящее за стеной. Мерзкое предчувствие ползучими змеями спускалось вниз по позвоночнику.
        Я сказал ей, что не приду ночевать, а теперь на коврике чужие кроссовки!
        - Блин, мне так не нравится, - послышался раздраженный голос Стрекозы, - Повернись что ли…
        - Да ты задолбала, принцесса! - смутно знакомый голос порывисто гундосил, - Какой-то гемор один с тобой. Обещала же, что понравится, а пока только одно моральное изнасилование! Давай уже переходи к активным действиям!
        - Посмотрите на него! - фыркнула Стрекоза, - О морали вспомнил! Я не могу так сразу, мне подготовиться надо. С мыслями собраться. Думаешь, это просто так все?! Гордись лучше, что я для этих целей тебя выбрала! Это все яйцо твое лысое! Кстати, дай-ка потрогать! Колется?
        Глаза мои медленно поползли наверх, сердце заколотилось, челюсти сжались. Между тем приглушенный диалог продолжался.
        - Осторожно, принцесса! Только сегодня с утра побрил! У тебя руки хоть чистые?
        - Слышь! Вот сейчас биту возьму! Она у меня точно чистая!
        - Остынь, психичка! Ты это… поласковей что ли, вижу же, что у тебя это в первый раз, - тихо посмеивался собеседник.
        - Много ты понимаешь! Но да, такое гладенькое яйцо я еще не жамкала… Слушай, прикольно! Ты прям ходячий антистресс.
        - Осторожно, принцесса, у меня там эрогенная зона! Очень чувствительная к женским пальчикам, - хмыкнул хозяин яйца, - Я, между прочим, мед туда втираю. Очень полезно для кожи. Понюхай, как пахнет - луговые травы и липа!
        Послышался звук втягиваемого носом воздуха, вызвавший во мне приступ тахикардии от подкинутой фантазией картинки, а разочарованный шумный выдох Стрекозы способствовал усилению дрожи пакетов в моих руках.
        - Слушай, говном каким-то пахнет. Ты б почаще свой мед втирал что ли.
        - Так все! - обиделся мужской голос, - Нос свой убрала! Не нравится, разбежимся сразу!
        - Тихо-тихо! Ты че такой нервный?! Я просто первый раз так мужика нюхаю, неопытная, все дела. Давай-ка снимай теперь уж футболку. Поражай мои глазоньки и остальными анатомическими ужасами своего тела.
        - Слышь, принцесс, - вкрадчиво пробормотало лысое яйцо, - А может, мы это? Того?
        - Кого того?! - возмутилась Стрекоза, - Я что-то не поняла, дорогой, тебя что, дохрена снимали? Я тут тебе работенку непыльную предлагаю провернуть, с перспективой на дальнейшее сотрудничество, между прочим, а ты…
        - Да ладно, Розочка, - ухмыльнулся парень, - Меня бабы постоянно снимают. Конечно, не для таких грязных целей, как ты…
        - Все, завали. Не беси меня! Резинку поправь! Теперь замри. Так яйцо твое блестит, - хихикала Стрекоза, приближая меня к инсульту. - Сейчас повыше приподнимусь…
        - Бля, неудобно…
        - Неудобно, когда дети на соседа похожи. Расслабься, что ты как девственница в БДСМ-клубе!
        - О, принцесс, да ты в теме!
        - Все, замри, начинаю!
        И стало тихо.
        Пальцы сами собой разжались, пакеты с грохотом и шелестом рухнули на пол. Не снимая обувь, я сделал несколько гигантских шагов и ворвался в залитую ярким светом комнату, готовый убивать…
        ГЛАВА 18
        Сначала был слабый проблеск сознания. Едва уловимый. Пограничный. Где-то между сном и явью, когда в полном мраке и невесомости, словно искра возникает первое самоощущение. Вслед за ним разрывной пулей в висок ворвалась боль.
        Тошнота.
        И желание сдохнуть.
        Справившись с резью в глазах от солнечного света, пробивающегося сквозь полузакрытые жалюзи, огляделся и не сразу догадался, где нахожусь.
        Нет.
        Не так.
        Оглядевшись, я не то чтобы вообще не понял, где нахожусь, у меня даже никаких предположений не возникло.
        Еще практически не шевелясь, ощутил ломоту во всех мышцах, даже в тех, о существовании которых до этого момента и не догадывался.
        Где я?
        Что со мной?
        Как я сюда попал?
        Вздрогнул от неожиданного оглушающего храпа, раздавшегося поблизости. Своей внезапностью и природой явления этот звук вызвал ощутимую волну ледяного озноба. Медленно оборачиваясь, я с ужасом разглядывал огромное тело, осторожно примостившееся на краешке незнакомой кровати, в коей мне и довелось себя обнаружить.
        В пятидесяти сантиметрах от меня, обняв химически зеленого то ли кота, то ли зайца и заложив ладони под щеку, исторгая достойный зависти тиранозавра рык, дремал здоровенный волосатый мужик, мощные руки которого покрывали плотные вытатуированные геометрические орнаменты.
        Шумно сглотнул.
        Оглядел себя на случай провокационных признаков бурной ночи, стараясь не анализировать происходящее во избежание психологической травмы.
        Обнаружил под колючим шерстяным одеялом на собственных ногах штаны, однако, рубашка все же отсутствовала, а руки от запястий до локтей оказались перемотаны бинтами, как у суицидника, из-под которых выглядывали куски полиэтиленовой пленки.
        Это ведь не то, о чем я думаю?!
        В кармане джинс задребезжал мобильник. Пока удалось выудить гаджет наружу, звонок прекратился. На экране высветилось уведомление о восемнадцати пропущенных звонках, куче сообщений и каких-то уведомлений.
        Через секунду вызов повторился.
        Абонент «Бабуля» настойчиво требовал ответа.
        - Алло, - удивительно хриплым голосом, вовсе не похожим на мой, ответил Ульяне Андреевне.
        - Станислав! - громыхнула трубка, - Слава богу! Вы где? Почему до сих пор не приехали?
        - Куда не приехали?
        - Так как же! В гости, конечно. Ко мне на день рождения! - возмущалась бабуля, чем вызывала лишь усиление боли в висках.
        - Так э… в субботу же договаривались…
        - Так суббота же, Станислав!
        Бросил трубку.
        Вглядевшись основательнее в экран мобильника удостоверился - суббота!
        Суббота!
        Двенадцать тридцать!
        И вновь телефон взорвался настойчивой и премерзкой трелью.
        Откашлялся.
        Принял вызов.
        - Будем вечером. Дела возникли срочные. Я в порядке, - постарался как можно быстрее отчеканить.
        - А Феврония?
        Феврония? Стрекоза?
        - Нормально все. До встречи.
        И сбросил вызов, не пытаясь даже расслышать возмущенные возгласы моей дорогой Ульяны Андреевны.
        Попытался оперативно привести мысли в порядок. Получалось не очень.
        Что последнее я помню?
        Как в четверг вечером возвращался домой от родителей. В магазин потом пошел…
        Коньяк покупал…
        И торт…
        Усиливающийся сбоку храп резонировал с головной болью, усиливая последнюю во сто крат.
        Мне срочно необходим аспирин и кофе.
        Было бы неплохо еще и Стрекозу найти.
        Да и вообще хоть что-то вспомнить.
        К слову, Стрекоза отыскалась практически мгновенно, стоило только покинуть царство храпящего волосатого тиранозавра.
        Звонкий смех и неразборчивые возгласы доносились этажом ниже. Отбросив сомнения, пошел на звук и аромат кофе.
        Стрекоза сидела на огромном дубовом столе, поджав к груди колени, на которые была натянута совершенно безразмерная желтая толстовка. Розовые волосы, концы которых теперь отчего-то были выкрашены в синий, выглядели жутко взлохмаченными и торчали во все стороны, свидетельствуя о бурно прошедшей ночи.
        Паре ночей, если уж на то пошло.
        И одного дня.
        Пока я судорожно подсчитывал количество часов собственного беспамятства, замерев в дверном проходе, Рони добродушно хохотала. Маленькие пальчики, выглядывающие из-под длинных рукавов, обхватывали пузатую дымящуюся кружку, а на лбу девчонки, словно вот-вот проклюнувшийся рог, синела довольно внушительная шишка.
        Красивая.
        Даже такая.
        Напротив Стрекозы сидела худая, как шпала, лысая девчонка, у которой буквально каждый оголенный участок светлой кожи был покрыт яркими веснушками, в том числе и на лице, где с трудом угадывались светлые брови и ресницы. Она мало походила на реального человека, особенно в лучах полуденного солнца матовыми лучами проникающего сквозь занавеску.
        Такое ощущение, будто из комы вышел, но теперь жуть как захотелось обратно.
        - Э… день добрый?! - то ли спросил, то ли все-таки утвердил я, и две пары глаз уставились на меня изумленным взглядом, после чего разразились новой волной дружного хохота.
        Не могу сказать, что разделял всеобщее веселье.
        - Стас, блин, - ухохатывалась Феврония, - Я теперь только с тобой пить буду!
        Я, медленно переставляя ноги, ибо каждый шаг пульсировал в висках, прошел к столу, сел на табурет и отобрал у Стрекозы кружку. Обжигающий, насыщенный кофеином напиток, живительным эликсиром стремительно впитывался в меня, возвращая ясность в сознание.
        - Серьезно, Калинин, ты - огонь! Если я когда-то называла тебя занудой, беру свои слова обратно. Ты ж просто неудержимый тусовщик, бунтарь и провокатор!
        - Вряд ли, - поморщился, сильно сомневаясь в правдивости выданной мне характеристики. - Мы где вообще? Бабушка трубку оборвала, на чай ждет. Ты знала, что сегодня суббота?
        - Ты что же, ничего не помнишь? - сощурилась наглая девчонка.
        Из коридора послышался стук входной двери, и через пару секунд на пороге возник щуплый паренек, в тонких руках своих волочивший огромные пакеты из супермаркета. Всем своим видом он излучал высокую степень родства с лысой девчонкой, хоть и на голове его была пышная курчавая рыжая шевелюра, яркие многочисленные веснушки на белой коже не оставляли сомнений.
        Увидев меня, он восхищенно ухмыльнулся.
        - Здоров, Синяя Борода, - протянул мне руку рыжик, я пожал. - Народ, банька готова, можно идти. Поэтому соскребаем свои премилые кости и трясем ими в сторону выхода.
        И, наверное, уже в тот момент стоило заострить внимание на Синей Бороде, но, честно признаться, волшебное слово «банька» неожиданно вытеснило всю прочую озвученную информацию.
        Поэтому, когда толкаясь в темном коридоре, лишь на миг задержавшись у огромного шкафа, я поймал собственное отражение в зеркале, то ужаснувшись, отшатнулся, не веря собственным глазам.
        Там, из тусклого мрака зазеркалья, на меня и впрямь смотрело чудовище. Жутко лохматое, с ввалившимися глазами на бледном лице, с рассеченной бровью, но, что самое ужасное, это борода.
        Синяя борода.
        Я и не знал, что могу там много, долго и без повторов ругаться матом. Еще никогда не замечал за собой подобного уровня импульсивности, чтобы орать на всех без исключения, даже на тех, кого вижу впервые, а таковыми были все, кроме согнувшейся пополам от смеха Февронии.
        Уверен, без этой мелкой козы здесь не обошлось! Нахалка в безразмерном желтом мешке хохотала так, что из глаз ее лились слезы, которые она даже не успевала смахивать. Да и остальные явно не перешли в благоговейный трепет от моих угроз, ругательств и возмущений.
        Громко хлопнув дверью, я выскочил наружу и … замер, потеряв дар речи.
        Просторная терраса с дощатыми половицами плавно переходила в неширокий пирс, ступеньки которого уходили в воду. Бескрайнее синее небо отражалось в слегка покрытой рябью глади такой же бескрайней синей воды, вдоль скалистых, поросших пушистым зеленым мхом, берегов рвались ввысь огромные, покачивающиеся с безмятежным скрипом величественные сосны и белоствольные березы.
        Вокруг царила чарующая атмосфера полной гармонии и покоя, немного сонная и ленивая, но вместе с тем торжественно великолепная.
        Воды раскинувшегося передо мной необъятного озера стремительно тушили бушующий внутри меня пожар, вызванный недавним взрывом эмоций. Кричать больше не хотелось.
        И вообще, все становилось каким-то неважным на фоне несокрушимых скалистых гор, отражающих солнечные лучи.
        Шумная толпа позади, вывалившаяся вслед за мной из дома, быстро удалилась. По всей видимости, в баню.
        Рядом встала притихшая Стрекоза, неловко прижавшись виском к моему плечу. В голове моей уже вспышками мелькали воспоминания, но до полного восстановления хронологии событий еще слишком далеко.
        Мы молчали, и теперь вместо безудержного веселья из хрупкого тельца маленькой розовой девственницы буквально сочилось чувство вины, смущение, смятение, даже неловкость.
        - Сегодня уже не успеем на чай к Ульяне Андреевне…
        - Не успеем… Красиво так…
        - Неудивительно… Мы же в Карелии…
        ГЛАВА 19
        - Нам в баню нельзя, - тихо констатировала Стрекоза.
        - Почему? - возмутился я.
        Феврония уцепилась в мою ладонь своими прохладными пальчиками (почему, кстати, они у нее никогда не бывают теплыми?) и подняла вверх мою руку, кивая на бинты.
        - Пойдем, надо сменить повязку и обработать.
        - Там татуировки, да? - как-то уж совсем обреченно выдохнул я, продолжая созерцать умиротворяющее великолепие окружающей нас природы.
        - Татуировки… - постаралась ответить она таким же обреченным голосом, но я все равно услышал улыбку и не смог не улыбнуться в ответ.
        - Думаешь, мы обо всем вспомним? - с затаенной надеждой поинтересовался и сам не понял, на что именно надеялся. На то, что мы непременно восстановим каждый фрагмент тридцатичасовой пропасти, или кое-что все же останется темными пятнами в сознании, дав возможность предположениям еще больших свершившихся безумств, либо их отрицанию.
        До настоящего времени мне не доводилось выпадать из жизни, распрощавшись с адекватностью. Более того, всего неделю назад я бы рассмеялся в лицо любому, кто посмел бы предположить подобное. Это ведь не про меня. Я не такой.
        Какой не такой?
        Не скажу, что чувство приятное, но оно щекочет изнутри совершенно по-новому. И совершенно глупым образом сейчас я испытывал вовсе не стыд, а что-то вроде гордости. Повторять подобный опыт мне вряд ли когда-нибудь захочется, но зато в голове по случившемуся факту не возникало никаких особых противоречий. Как будто в плане необходимых жизненных безумств наконец-то встала на свое место жирная галочка.
        Такие вот загулы наверняка случаются в жизни каждого… подростка. Я же в подростковом возрасте к алкоголю не притрагивался и вообще вел себя, как примерная отличница, посещающая сто пятьсот кружков, все свободное время занимая компьютером.
        Студенчество мое было целиком направлено на достижение успехов в учебе и получение достойного заработка. Тут уж не до гулянок. И потом, ведь рядом всегда была правильная Анжела, которая в любой момент времени могла прочитать не одну часовую лекцию о вреде алкоголя на организм человека.
        В общем, не было возможности, но, что куда более важно, не было и желания. Анализируя теперь предысторию, я должен признать, что подобный срыв рано или поздно так или иначе непременно бы грянул. Хотя, не стану отрицать, что Стрекоза послужила хорошим таким катализатором. Ну, это как раз-таки и понятно. В ее возрасте подобные выкидоны естественны и являются частью нормы.
        На мой вопрос Феврония задумчиво пожала плечами, а когда телефон мой в очередной раз булькнул каким-то неведомым до сегодняшнего утра звуком, вдруг восторженно затараторила.
        - Точно, Стас! Сториз! - нервно мотыляла она в воздухе руками, причем лицо ее отражало такую степень восторга, будто она только что решила десятую проблему Гильберта.
        - Что?
        - Мы ж тебя в Инстаграм зарегистрировали! Слышишь, как уведомления сыпятся?! Доставай телефон, будем память восстанавливать!
        Инстаграм?!
        Я. Зарегистрировался. В. Инстаграм.
        -
        Дрожащей от высшей степени неверия рукой вытащил из заднего кармана смартфон, на экране которого то и дело всплывали сообщения. Стрекоза по-хозяйски выхватила гаджет и смело вошла в приложение.
        С этого момента и началось наше путешествие в прошлое.
        Первая же опубликованная фотография вызвала яркие вспышки воспоминаний и короткий смешок Февронии. Со снимка на нас смотрела слегка перекошенная троица и пустая бутылка коньяка…
        - О! Лысое яйцо!

***
        Пальцы сами собой разжались, пакеты с грохотом и шелестом рухнули на пол. Не снимая обувь, я сделал несколько гигантских шагов и ворвался в залитую ярким светом комнату, готовый убивать…
        Открывшаяся перед взором картина вынудила притормозить в немом изумлении.
        Посреди комнаты стоял… Коленька.
        Лысый гопник, которому не далее, как прошлой ночью, Стрекоза зарядила битой по голове. Паренек, оголенный по пояс, дикой зверюгой скалился на мою девственницу, которая в свою очередь с невинным видом фотографировала его на телефон.
        Зрелище, честно признаться, было впечатляющим.
        Довольно внушительный торс, с позволения скажу, Николая оказался плотно забит странными татуировками. Жуткое неведомое существо на груди паренька, удивительно реалистичное и злобное, примерно так же, как и сам Коленька, скалилось, обнажая острые зубы.
        - Стас? - конечно, мое фееричное и шумное появление не могло остаться незамеченным, - Ты чего тут? Сказал же, что не приедешь!
        - О, здоров, мужик! Мы тут с принцессой твоей фотки фоткаем, ты не подумай че! - стушевался лысый гость.
        - Ты кого в дом притащила, Стрекоза?
        - Стас, ты чего? Психованный какой-то… случилось что? А! Ульяна Андреевна сказала, ты с папой помирился! Ну и как все прошло? - елейным голосочком пригодным для бесед с психами, вооруженными топорами, щебетала девчонка мне, между делом гаркнув на Коленьку, - Ты, лысое яйцо, оденься! Что надо, я уже сфоткала. Сейчас отправим Вольдемару, так что молись, чтоб ты прошел модерацию!
          - А долго ждать, принцесс?
        - А ты куда-то торопишься? Уж не дедушку ли проведать?
        - Да харэ, малая, сколько ты меня гнобить еще будешь?! Сказал же, верну я все деду!
        - Вот я и проконтролирую!
        Я продолжал наблюдать за их незлобным переругиванием в состоянии немой отрешенности. Адреналин, вскипевший в крови чуть ранее, стремительно падал, вызывая упадок сил.
        Даже не знаю, в какой момент обнаружил себя за кухонным столом со стаканом коньяка в руках.
        - Это ты молодец, братан, что коньячину взял! У меня капец неделька напряженная вышла! Ну, за встречу! - бодро выдвинул тост Коленька, после чего две рюмки звонко дренькнули хрустальным переливом о мою.
        Речь начала ко мне возвращаться уже после третьей, когда Стрекоза с видом заботливой мамаши впихивала в мой рот едкий лимон.
        - Они так радовались… - тихо, почти шепотом промямлили мои губы.
        Однако, все услышали и притаились.
        - Отец, постарел так… И вообще, как будто уменьшился… А мать стояла на пороге… бусы пальцами теребила… жемчужные… знаете, я сам их выбирал… как трус последний курьером передал… И стоит она на пороге, нервная такая… а сама то на меня, то на калитку… то на меня, то на калитку… и страх в глазах… будто я на полпути развернусь и уйду… Надо было ей цветы купить… Почему я ей цветы не купил? … И отец… Седой… Лет шесть всего прошло, а он седой…
        - Че эт с ним?
        - С отцом помирился. Много лет не общались, и вот… помирились.
        - Так за это выпить надо!
        - Наливай, че.
        - За родителей!
        - За родителей!

***
        - Стааас! Ну Стааас! - вопила мне в ухо Стрекоза, дергаясь на месте, словно от электрошокера, - Поехали в клуууб!
        - Ну какой клуб, давайте лучше спать!?
        - Спааать? - взвизгнула девчонка. - Спааать?! - протянула она еще с большим надрывом, огорченная моей скудной реакцией. - Ты че такой тухлый?! Полжизни, значит, уже проспал, как амеба бз… бз… бзинициативная и что?! Дальше будешь спать?! Яйцооо! - крикнула она куда-то в сторону балкона, тащи мою волшебную биту. Будем теперь из Стаса человека делать!
        - Братан, че ты ломаешься, как целка?! Уже вон даже целки не ломаются, а ты ломаешься! Может, у тебя ломка? Кстааати! Можем намутить!
        - Наркотики? - вылупившись на Коленьку прошептала пьяная Стрекоза.
        - Да какие там наркотики, принцесса! Так, косячок, для улыбашек. А то атмосфера какая-то…удручающая…
        Коленька, он же гопник, он же Лысое яйцо или просто яйцо, явно оставался самым трезвым из всей нашей троицы, а потому и самым неадекватным. Понимая, что не дотягивает своим слегка опьяненным состоянием ни до готовности заразиться весельем Стрекозы, ни до смиренного впадения в мою унылую кому, требовал продолжения банкета.
        - Никаких наркотиков! - немного устало заключил я. - Едем в клуб.
        - Ураааа!!! - возликовала Феврония, и унеслась в другую комнату!
        - Надо только бухнуть заранее, - подал свои поправки в намеченный план Коленька.
        Уточнять, а чем же мы до этого здесь занимались, я не стал. Мы с моим новым приятелем молча последовали вслед за Стрекозой.
        Девчонка обнаружилась наполовину торчащей из шкафа. Рядом с ее босыми ногами валялась кучка скомканной одежды.
        Ее одежды.
        В смысле той, что еще пару секунд назад была на ней.
        Естественно, первым, за что зацепился взор, была круглая попка, затянутая в очередные девственно-непорочные трусы. Девственно-непорочного розового, мать его, цвета. С шелковым, мать его, бантиком. И столько много ее кожи…
        Оголенные ноги, привставшие на цыпочки, сужающаяся талия, спина, с торчащими позвонками и острые лопатки.
        - Встречаемся у подъезда через пятнадцать минут, - буркнул Коленька, о присутствии которого я позабыл, и поспешно ретировался, оставив недвижимого меня запоминать каждый изгиб и каждую гребаную клеточку моей такой невинной и такой порочной единственной на всем белом свете розовой девственницы.
        Я хотел развернуться вслед за ним. Хотел выйти и позволить Стрекозе спокойно одеться. Или раздеться. До конца.
        Но еще больше я хотел, чтобы она развернулась. Хотел снова увидеть ее мягкий животик, и еще сильнее хотел узнать, какого цвета ее соски.
        Для почти трезвого человека я слишком плохо себя контролировал.
        А стрекоза, издав победный вопль, вынырнула из шкафа, зажав в руках серебристую ткань, упакованную в чехол, и развернулась.
        Я не помню выражение лица Февронии не потому, что в отформатированной алкоголем памяти это и есть то самое темное пятно, не подлежащее восстановлению. Все гораздо проще. Невозможно вспомнить то, чего не видел.
        Все, что я видел в тот момент, это мягкий животик и темно-вишневые горошины.

***
        - Коленька! Яичко ты наше лысенькое! А что ты там принес? Смотри, а Стасик, опять грустненький!
        Стрекоза, не смотря на шаткое состояние собственного тельца, нацепила на ноги жуткие, совершенно уродливые, на мой взгляд, высокие каблуки. Ничуть не женственные. Напоминающие скорее два копыта.
        Ни дать, ни взять - коза!
        И теперь она жаловалась такому же невеселому, как и я, гопнику, так странно превратившемуся в нашего друга, что я не смог не задать соответствующий вопрос с удивительно детской интонацией.
        - А почему мы теперь дружим с Коленькой? Он же дедушку обижает!
        - Ты злой, потому что трезвый. Ты все время злой. Потому что все время трезвый, - выдала свою логическую цепочку Феврония.
        - Почему это я злой?
        - Потому что трезвый! - хохотнув, вставил свои пять копеек лысый.
        - Да! - кивнула Стрекоза, продолжая балансировать на копытах, - А у Коли знаешь, какая трудная жизненная сис… систуация?!
        Мы переместились на лавочку у покосившейся детской площадки. Ночь была тепла и на самом деле располагала к подобным посиделкам. Коленька расставил в ряд прозрачные пластиковые стаканчики, открыл бутылку без каких-либо опознавательных этикеток и разлил коричневато-янтарную жидкость.
        - Это че за бадяга? - поинтересовалась любознательная коза, забавно морща нос, принюхиваясь к пробке.
        - Принцесса, тебе три капли. Больше не налью, - строго предупредил лысый.
        - Чёйта? - закономерно возмутилась она.
        - Тощая, - заключил наш бармен.
        Стрекоза, оглядев свои тонкие коленки, согласно кивнула и выдавила лаконичное - «ОК».
        Взяв в руки наполненный наполовину стаканчик, решил уточнить маленькую деталь.
        - Надеюсь, мы не помрем? Или хотя бы не ослепнем?
        - Не ссы, братан. Это дедова. На зверобое. Все, кто не фашист, еще не помирали. Ты ж не фашист?
        - Не фашист.
        - Ну и не ссы.
        - За дедушку?
        - За дедушку!
        - И в клууб!

***
        Ее волосы в лучах стробоскопов светились неоном, а лицо озаряла почти блаженная улыбка. Я снимал на телефон, как танцует Стрекоза в опустевшем клубе под рваный электронный ритм, обволакиваемая густым дымом. Серебристый комбинезон с короткими шортами, какими-то невероятными пышными рукавами, эполетами и открытой спиной, весьма гармонично дополнял ее образ, делая похожей на инопланетянку.
        Однако, все, о чем я думал, глядя на Февронию, это маленькие вишневые горошины, которые так легко ухватить пальцами, если нырнуть под эластичную ткань в вырез со спины.
        Маленькая розовая девственница, в розовых трусах с бантиком на попке и розовыми яркими сосками прочно засела в голове навязчивой повторяющейся зацикленным кругом идеей. Я вспоминал, как вспыхнули девичьи щеки, когда обернувшись от шкафа, Стрекоза обнаружила меня. Как сначала пульнула в меня вешалкой с одеждой, а уже только потом догадалась прикрыться. Как громко на меня кричала, и как быстро позабыла об этой неловкой ситуации.
        - Твоя? - поинтересовался скучающий бармен, полирующий бокалы.
        - Со мной, - удрученно выдохнул я.
        - Понимаю… Выпьешь?
        - А есть что-нибудь бодрящее?
        - Смерть после полудня.
        - То, что надо…
        (Смерть после полудня - коктейль на основе шампанского и абсента - прим. автора)
        ГЛАВА 20
        - О! Коооозочка мояяя, - с совершенно дурной улыбкой на сияющем глуповатой радостью лице протянул Стас, резко впечатывая меня в свою грудь и бесцеремонно забираясь пальцами в прическу, принимаясь ласково, но весьма настойчиво гладить меня по голове.
        Почувствовала себя домашним котом, которому против воли приходится вынужденно терпеть неожиданные нежности от своего хозяина. Хотя, конечно, стоит признать, что терпеть - это громко сказано. Прям очень громко. Ибо приятно. И хочется мурлыкать, зажмурившись. И никакой вопль благоразумия не способен унять толпу разбегающихся по телу восторженно-блаженных мурашек.
        Затем Стас принялся то ли чмокать, то ли нюхать макушку, бормоча что-то нечленораздельное.
        Поймала самодовольную ухмылку бармена и вмиг просекла, откуда растут ноги у неконтролируемых Калининым нежностей.
        - Ты что ему дал? - сдавленно пискнула я улыбчивому парнишке, натирающему белой салфеткой очередной бокал.
        - Лекарство от грусти, - подмигнул мне этот наглец, и его улыбка стала еще шире, когда продолжающий меня беспощадно тискать Стас хрипло рассмеялся.
        - Ты так вкусно пахнешь, Стрекоза! Как ягодка-малинка. Дай, я тебя попробую! - И слегка прикусил за шею.
        О МОЙ БОГ!
        Что ж ты со мной делаешь-то, чужой мужчина!
        От неожиданно отрой ласки подогнулись колени. От следующего укуса и моего позорного падения под барную стойку спас Коленька. Он бесцеремонно, буркнув недовольное «Бесите!», легко разлепил нас со Стасом и в тысячный раз за сегодняшний вечер обхватил голову двумя руками, с сокрушенным видом плюхнувшись на высокий стул.
        - Мне то же, что и ему! - безапелляционно потребовал у бармена Коля, кивая головой на продолжавшего загадочно улыбаться Стаса. Честно говоря, вечно серьезный Калинин в этот момент меня пугал.
        - Так, стоп! Коля, я вас двоих не вывезу! Хватит пить!
        - Ты не понимаешь, принцесса! Я тоже хочу улыбаться. Хотя бы недолго…
        Бармен вопросительно стрельнул взглядом, как бы спрашивая разрешения. За это внутри меня даже мелькнуло чувство благодарности. Знала бы, как этот хитрый проныра умеет ненавязчиво спаивать наивных гопников, ни на секунду бы не повелась на простодушное выражение его серых глаз. Стас тем временем не терялся, обошел унылого Коленьку и вновь прилепился ко мне, теперь уже со спины, обхватив горячими ручищами за талию.
        Стараясь абстрагироваться от жара упругого тела и щекочущей шею бороды, я продолжала беседу с Коленькой.
        - Николай, у тебя совершенно другая ситуация! Тебе не надо пить, чтобы тупо улыбаться, тебе надо уже принять ситуацию и то самое, четкое решение, которое сложилось в твоей голове, и тогда любые глупые сомнения сразу уйдут прочь. Тебе надо немножко волшебства… Как льву требовалось немножко смелости в «Волшебнике изумрудного города».
        Из всей моей проникновенной речи Коленька выделил для себя самое глупое, на мой взгляд, и вновь обратился к бармену.
        - Что-нибудь волшебное есть?
        - Конечно, - просиял тот, и принялся виртуозно смешивать неизвестно что в высоком бокале со льдом.
        Мы все немного залипли на эффектных движениях мастера коктейльных дел.
        - Зеленая фея, - с подозрительно ослепительной улыбкой пододвинул к Коленьке свое творение изумрудного цвета бармен, - Волшебство гарантировано.
        Наверное, не пробудись в каждом из нашей троицы острая жажда волшебства, наутро мы наверняка проснулись бы в своей квартирке со старенькой, но добротной мебелью, скрипучими полами и кружевными салфетками. Однако, зеленый змий не оставил на это ни единого шанса.
        Даже в моей голове дальнейшие события сохранились лишь короткими вспышками. Уверена, в головах Калинина и Коленьки они не сохранились вовсе, оставшись за гранью запоминающейся реальности.
        Вместо доброй зеленой волшебницы в эту ночь нас посетила пьяная ведьма.
        - Женюсь! - в какой-то момент хлопнул по столу Коленька.
        - Давайте сделаем селфи! - поддержал его Стас.

***
        Вспышка!
        - Скрипка нужна! Скрипка… Скрипка… Скрипка… - как заведенный повторял Стас, хлопая то меня, то Коленьку по плечу.
        - Да я же ее люблю!.. Любушку свою! … А она! - лысый широко развел руки в стороны, изображая колобка, - Она вот! И не сказала! Я думаю, ну поправилась и поправилась, пышечка моя, пирожочек сладенький, булочка сахарная. А она! А она - яйцо с яйцененком! Восемь месяцев! Восемь! Да я случайно узнал ваще от бабки левой, когда сиги в ларьке покупал!
        - Коля, ты - козел! - одаривала я лысого нелицеприятными комплиментами. - Куда глаза твои вообще смотрели? Как такое можно было не заметить?
        Я закатывала глаза к потолку, поражаясь его вселенской тупости.
        Бармен внимал истории и улыбался.
        Стас требовал скрипку.
        Паганини, мать его!
        - Так как куда? - разводил руками Коля, - Она ж у меня со всех сторон красивая! Кругленькая, румяная! Откуда мне было знать?!
        - Неужто она тебе даже не намекнула? - саркастично поинтересовалась я.
        - Да хрен знает… - задумался будущий отец.

***
        Вспышка.
        - Всего доброго, молодые люди, - улыбнулся, обходя нашу толпу, бармен, спеша нырнуть в пискнувший сигналом припаркованный неподалеку автомобиль.
        Светало. Клуб закрылся пятнадцать минут назад, а наша троица продолжала толпиться на его крыльце, словно лебедь, рак и щука, которые не в состоянии договориться.
        Я изо всех очень нетрезвых сил пыталась воззвать к разуму остальных своих собратьев по алкогольному опьянению, и увлечь парней по домам, дабы прийти в себя. Коленька метался взад-перед, охваченный какой-то необъяснимой решимостью срочно жениться. Стас уверенно требовал скрипку.
        Таксисты, пасущиеся на стоянке клуба, не стеснялись проявлять отсутствие лояльности, открыто показывая, что нас таких красивых и активных, в своих навороченных логанах не повезут.
        - Эй, ты, Гудвин! А ну-ка стой! - возмутилась я, отмахиваясь от требований Стаса, доставшего со своей скрипкой всех и каждого, как от назойливой мухи. - Гони сюда свою карету!
        - Стойте! Давайте сделаем селфи!

***
        Вспышка.
        - Орел! Орееел! - орали мы в три глотки, стоя во дворе новенькой высотки, устремив взгляды на балкон пятого этажа. Как жаль, что вертолеты в голове не способны поднять нас ввысь, ведь тогда бы можно было поберечь связки.
        Заспанная мордаха белобрысого парня удивленно воззрилась на странную компашку, пьяно покачивающуюся на утреннем ветерке.
        - Калинин, ты что ли? - не поверил он своим глазам.
        - Орел! Бери скрипку и бегом сюда! Свататься пойдем! - орал Стас приказным, как ему наверняка казалось, тоном. На деле же слегка охрипший голос звучал скорее капризно.
        Орлов не стал выяснять подробности, а оперативно нырнул обратно в квартиру. Меня же вновь одолел наболевший вопрос, который тут же озвучил нервный Коленька.
        - Стасян! Нахера нам скрипка?
        - А как же Любовь?
        - Так а причем тут любовь?
        - Ты что?! После всего, что было собрался признаваться Любви в любви без скрипки? Совсем дурак? Теперь без скрипки никак!
        Хлопнула входная дверь, и у подъезда появилась уже знакомая белобрысая мордаха, отчего-то улыбающаяся во все свои тридцать два зуба. И о чудо! В его руках наблюдалась изящная скрипка.
        - Отличный кадр!

***
        Вспышка.
        - Нужны цветы! - шипела я подобно гадюке, боясь раньше времени всполошить объект Коленькиной любви, - Это позорно, без цветов признаваться Любви в любви!
        - Принцесса, бля, ну нет в нашем районе круглосуточных цветочных!
        - Нужны цветы! Я - девочка, я лучше знаю! - ввернула нерушимый аргумент, притопнув копытцем, и насладилась победой.
        Вся троица передо мной в лице нервного, покрывшегося красными пятнами и изрядно шатающегося Коленьки, сияющего неизменной блаженной улыбкой Стаса и ржущего в кулак белобрысого скрипача, приняли серьезные выражения лиц и огляделись. Три пары глаз дружно сошлись в единой точке.
        Через три минуты клумба у соседнего дома была изрядно помята, зато в руках Коленьки появился внушительный букет ромашек.
        - Дай-ка я тебя сфотографирую, пижон!

***
        Вспышка.
        Звуки скрипки мелодично и звонко разливались в тишине раннего утра, наполненного бледными золотистыми лучами восходящего над серыми джунглями города солнца, прохладными каплями росы и басовитым голосом Коленьки, проникновенно оравшем неизвестную мне до этого момента песню, цепляясь одной рукой за кирпичи незастекленного балкона на первом этаже, а другой удерживая норовящие рассыпаться под ногами пестрым ковром ромашки. Стас мужественно подставивший свою спину, чтобы наш Ромео имел больше шансов попасть к своей Джульете, пытался при этом не шататься, ибо от малейшего покачивания его ног, амплитуда наверху значительно увеличивалась, грозя всей операции плачевным исходом.
        Прости, за то, что долго шел к тебе.
        Прости, за то, что я не мог тебя найти
        В огромных многолюдных городах.
        Теперь мы связаны навек одной судьбой.
        И время, проведенное с тобой,
        Давно уж исчисляется года.
        Больше не могу молчать,
        На весь мир готов кричать,
        Ты одна мне нужна.
        Без тебя ветра и метель.
        Лучшая на свете жена
        Мамочка моих детей
        (Стас Михайлов - «Лучшая на свете», прим. автора)
        Когда на балконе, наконец, появилась Джульетта, усилия Ромео утроились. По крайней мере, от его баса мне захотелось зажать уши ладонями, дабы из них не полилась кровь.
        - Коля? - удивилась милая булочка, о беременности которой мог не догадаться только непроходимый Николай. - Ты что тут делаешь?
        - Любушка моя любимая, я так люблю тебя. Выходи за меня, колобочек мой, ненаглядный! Будем вместе растить нашу изюминку! Вот! Это тебе! - совсем неизящно перевалил букет ромашек через кирпичную кладку Ромео, при этом чудом удержался от падения сам. - У меня и кольцо есь. И работа у меня будет! Ты только не прогоняй меня, Любочка.
        А Любочка и не думала.
        Сгребла непутевого папашку и утащила в норку.
        - Это так мило… О! Стойте так, я вас сфоткаю.

***
        Вспышка.
        - Стас, да я тя никогда в жизни таким не видел! - выкатив шары то ли от удивления, то ли от крепости потребляемой настойки на зверобое, что мы не осилили и припрятали в кустах у дома, признавался сильно захмелевший белобрысый орел, которому после героической сюиты мы не посмели отказать в горячительном бонусе. - Розочка, ты кто вообще такая и что сделала с моим другом?
        - Это Стрекоза моя!
        - Феврония Савельева. Гейм-дизайнер «K-Game Production» проект «Хроникер».
        - Да ладно! - в один голос повторили Орлов и Калинин, теперь уже глядя на меня совсем иначе.
        Я лишь неопределенно пожала плечами.
        - Ты не говорила, - возмутился Стас.
        - Ты не спрашивал, - отмахнулась я.
        Орлов, шумно выдохнул и махнул еще стопочку.
        - Я хочу с тобой сфоткаться!

***
        Вспышка.
        - Вольдемар, не кричи! - мне казалось, что голос мой никак не выдает состояние алкогольного опьянения, но мой директор, не верил в это ни секунды, продолжая орать благим матом.
        - Так, рыба моя! Собирай все свои розовые мозги в кучу и греби сюда! Чтоб через полчаса была в студии! Адрес выслал смской.
        Директор, ёпта.
        И через полчаса я была в студии. Причем не одна, а в сопровождении двух тел.
        - Это что еще за балаган на выезде, рыба моя? Ты не охренела часом?
        Вольдемар не успевал протирать запотевающие очки, и был готов казнить меня на месте.
        - Ян Цаплин здесь проездом! Мне чудом удалось уговорить его сделать нам промо-фото, а ты что учудила?!
        - Ну я ж не знала! Мы с другом свататься ходили, Вольдемар!
        - А это что за женихи? - кивнул начальник в сторону Орлова с Калининым, которые, к слову, вели себя будто дети в цирке, и со счастливыми рожами осматривали реквизит в виде боевых топоров, мечей и прочего брутального металла, - Неликвид?! Хотя, постой-постой… знакомая борода…

***
        Вспышка.
        - Кайф, - блаженно выдохнул Стас, поражая меня своей невозмутимостью. Зеленая фея ему явно напрочь затуманила припудренный зверобоем мозг. Представляю, что будет, когда он протрезвеет!
        Я тоже трезвой отнюдь не была, но за прошедшую ночь с гораздо меньшим отчаяньем опрокидывала бокалы, и хоть тело мое слушалось плохо, мозг вполне оставался вменяем.
        Петечка, наш стилист, старательно расчесывал и без того аккуратную бороду Стаса, которая теперь была выкрашена в цвет берлинской лазури. Облаченный в какие-то наспех подобранные доспехи Калинин явно наслаждался процессом, даже не обращая внимания, как капают слюни Петечки на его оголенный пресс.
        Орлов, с маниакальной одержимостью, снимал сториз, заливая их и все сделанные ранее фотографии в аккаунт новоиспеченного Инстраграм-пользователя с ником Синяя Борода - да!
        (Зеленая фея - коктейль, в состав которого входят ликер блю кюрасао, дынный ликер, белый ром, водка, серебряная текила, абсент, лимонный сок и энергетик. Обладает сильным опьяняющим эффектом за счет коллаборации алкоголя и энергетика. - прим. автора)
        ГЛАВА 21
        СТАС
        Ян гребаный Цаплин оказался двухметровым амбалом с невыносимо жутким характером. Он выставлял нас в каких-то неимоверных позах в жуткой зеленой комнате и постоянно злился на то, что ни я, ни Стрекоза не понимаем какой-то там концепции и художественного замысла, оттого не стеснялся орать матом и награждать нас такими эпитетами, что хотелось достать блокнот и начать их записывать себе на заметку.
        Признаться честно, я и не понимал концепции.
        Если уж совсем откровенно, я вообще мало что понимал, в том числе, кто я, где я и почему мне нельзя улыбаться в кадре.
        Улыбаться-то хотелось.
        Оттого и улыбалось.
        Само.
        И я не мог с этим что-либо сделать.
        И когда бедный фото-художник уже готов был сдаться и плюнуть в наши хмельные, прыскающие от смеха физиономии, ему на помощь, как маленькому хоббиту, прилетел орел.
        Виталя достал свой инструмент (конечно, скрипку, а не то, о чем вы подумали) и принялся исполнять такую печальную мутотень, что улыбки, подобно оплавленному воску, стекали с наших лиц.
        В голове закопошились мерзкие мыслишки о смысле жизни, дружбе, предательстве и любви. Вспомнились лица родителей на семейном ужине. К ним пристроились почему-то мысли об Анжеле, нашем будущем ребенке и предстоящей свадьбе. И даже источающий чистый сексуальный экстракт наряд Стрекозы теперь лишь дополнял горечи в мою бочку дегтя.
        Такая она настоящая…
        Другая. Живая.
        Я бы даже сказал живительная, источающая заразную жажду жизни, приключений, зашкаливающих чувств и эмоций, голод к другому человеку. Патологическое влечение и стремление познать абсолютно все, даже мельчайшие детали, составляющие его суть.
        И я уже был болен ею.
        Как в тех стихах, строчки которых услышал лишь однажды, но отчего-то они навсегда засели в памяти.
        Эта женщина проникает в него, словно вирус гриппа,
        Располагается в нем, как в своих хоромах.
        Эта женщина в его мыслях, кошмарах и криках,
        В его клетках, бактериях, хромосомах.
        Эта женщина в нем звучит как удары гонга,
        Как мелодия бури не умолкает…
        Эта женщина в нем растёт быстрее ребёнка…
        Набирается сил. Поднимается. Расцветает.
        Эта женщина больше любого предмета в мире.
        Ближе матери, папы, сестры и брата.
        Эта женщина не помещается в его квартире,
        Но теряется в складках его халата.
        Эта женщина плачет, скандалит, не разбирается в спорте,
        Тратит деньги, ужасно готовит.
        Эта женщина просто течёт по его аорте.
        Упаси её боже когда-нибудь остановиться…
        (Официальный саундтрек к фильму Кирилла Плетнева «Без меня», исполняет Артем Михаенкин - прим. автора)
        РОНИ
        - Вы всегда такие бухие, ребятки? - толкает меня локтем раздобревший после плодотворной работы Ян.
        Нормальный мужик, вообще-то, когда не работает.
        Мы вышли из студии полчаса назад и обедаем в ближайшей к студии кафешке. Вольдемар, страстно желающий отблагодарить дорогого фотографа за отзывчивость, организовал целый пир.
        И если Ян, с порога заявивший, что он за рулем, а потому пить не будет, избежал дегустации какой-то коллекционной хрени, то я, заметно погрустневший Стас, белобрысый орел и расслабившийся мой директор не отказывали себе в сомнительном алкогольном удовольствии, даже не думая, что сорокоградусные напитки в полдень это, мягко говоря, моветон.
        - Нет, ты что! - возмутилась я, - Так получилось. Стас вон, вообще первый раз напился.
        - Первый раз? Серьезно?
        - У него слишком много внутренних барьеров и рамок, - пожала я плечами, говоря действительно то, что думаю. А потом вкратце принялась пересказывать наши недавние приключения.
        В разговор быстро включились и другие участники застолья, добавляя собственные мысли и едкие комментарии.
        Вскоре посыпались бесконечные звонки на телефон Стаса и Виталика, не выдержав давления, последний в обнимку со скрипкой вызвал такси и отправился на работу, твердо уверив Калинина, что сам со всем разберется, при этом отчего-то усиленно подмигивая мне.
        Вольдемар, налакавшись коллекционного, бодренько подскочил на ножки и, как ни в чем не бывало, расплатившись по счету, сивым мерином поскакал по своим делам.
        Стас же, как-то невзначай, глядя на разрисованные руки Цаплина вдруг заявил, что всегда мечтал сделать себе татуировку.
        Стоит ли говорить, что уже спустя полчаса мы мчались в роскошной цаплинской ауди с откидным верхом на встречу с лучшим тату-мастером.
        
        СТАС
        Теплый ветер настырно путал ее волосы, розовым флагом развевающиеся на высокой скорости. Тонкие руки рвались ввысь к пушистым облакам, плавно стекающим белой пеной по небесному куполу. Тонкие кисти изящно и плавно двигались в замысловатом танце, что совершенно не соответствовало бешеным ритмам заводной электронной музыки, оглушающей попеременно каждое из пяти чувств.
        Биты щекотали сердце пронзительными вибрациями.
        Я улыбался, словно идиот, отчего-то чувствуя себя в этот момент очень счастливым. Где-то на подкорке еще трепыхалось уменьшившееся в миллион раз чувство неправильности происходящего, неуместности возникшего внезапно юношеского максимализма, беспечности, безбашенности, легкомысленной беззаботности, но бескрайнее ощущение полета в своей личной неограниченной ничем свободе давило на корню любые попытки разума взять над телом контроль.
        Вся моя сущность сопротивлялась возвращению обратно, туда, где мой друг - предатель, где родители страдают по моей вине, где день проходит по заданному годами одному и тому же распорядку, и где мне буквально через месяц необходимо жениться, а я, кажется, больше этого не хочу…
        И я обязательно туда вернусь.
        И обязательно все обдумаю.
        Но не сейчас.
        Сейчас я наслаждаюсь ее смехом, легкой щекоткой в сердце и мелькающими вдоль серого полотна асфальта зелеными рядами деревьев.
        РОНИ
        Я никогда не смогу забыть эту поездку. Я никогда не смогу посмотреть на Стаса прежними глазами. Если раньше у меня были лишь мечты, фантазии, предположения и утопические вымыслы, с которыми я худо-бедно, но научилась справляться, то теперь…
        Теперь я знаю, как страстно и глубоко Стас умеет целовать. Знаю, каково это - чувствовать на себе его настырные руки, ощущать, как мягкая борода щекочет шею, а рваное горячее дыхание обжигает ушко. Шепот нежных губ, сводящий с ума. Тепло упругого тела, будоражащего постыдные желания.
        Пошлые мысли.
        Развратные и беспринципные.
        И навязчивый посыл, что у нас есть только эта поездка, застрял острой занозой в голове. Только здесь и сейчас у меня впервые есть возможность побороться за собственное счастье. Только здесь и сейчас Анжела отошла на задний план и не стоит между мной и Стасом.
        Так почему же мне не попытаться подвинуть этот годами нерушимый столп? Почему бы не постараться показать Стасу и другие варианты в жизни?
        Да, он ее любит.
        Да, у них скоро свадьба.
        Но, пока еще они не семья.
        У них нет ни штампа в паспорте, ни детей, ни совместного имущества.
        Еще есть время передумать, стоит лишь дать понять это самому Стасу.
        Почему же я должна упускать свой единственный шанс и без боя складывать оружие у ног Кукушкиной? Ей и так досталось слишком много.
        Пусть даже в конечном итоге он все равно выберет ее, пусть я останусь ошибкой, секретом и смутным воспоминанием - все равно!
        Здесь и сейчас я буду жить.
        Буду любить.
        Буду бороться.
        Бессонная ночь кутежа и веселья дает о себе знать. Спустя три часа пути, когда Стас уснул, да и я практически провалилась в дрему, Ян сделал остановку.
        Свернув на неприметную грунтовую дорогу, уходящую от трассы прямиком в густую растительность, наш бодрый водитель, отчего-то пребывающий в отличном настроении, заглушил мотор у небольшого, скрытого за деревьями озера.
        Объявив пятнадцатиминутную разминку, мужчина подхватил телефон и квадратную сумку, а затем, отойдя на приличное расстояние, скрылся в кустах.
        Может, не желал, чтобы был слышен его разговор.
        А может, просто хотел уединиться для более интимных дел.
        Вода манила.
        Наперебой квакали лягушки. Сразу за небольшим песчаным берегом густо росли камыши, покачиваясь на ветру черными пиками. Желтыми брызгами на воде цвели кувшинки.
        А еще, блестя в лучах бензиновыми пятнами, шелестели полупрозрачными крыльями крупные стрекозы.
        Завораживающе.
        - С родственницами общаешься, Стрекоза? - прохрипел на ухо Стас, оплетая мою талию руками.
        Отпустив на волю разум и тело, я поддалась искушению и, слегка прогнувшись в пояснице, прижалась попкой к его паху, тут же поймав резкий выдох.
        Мне так понравилась реакция Калинина, что, не раздумывая, я потерлась о его ширинку, ощущая возбуждающую твердость.
        Руки крепче сжали мое тело, а острые, как у дикого хищника, зубы сомкнулись на шее, посылая электрические импульсы прямиком в мои трусики. Соски мгновенно затвердели до боли, однако их тут же нашли пальцы Стаса и попытались захватить прямо сквозь плотную ткань.
        Не вышло.
        Но это не остановило мужчину.
        Беззастенчиво, как будто уже делал со мной это сотню раз, Стас стащил с плеч комбинезон до талии, а затем и вовсе серебристая ткань легла блестящей лужицей у босых ног.
        Оставшись в одних трусиках, я даже охнуть не успела, как горячие ладони накрыли грудь, а слегка грубоватые пальцы завладели ноющими вершинками.
        Стас кусался, лизал, царапал бородой шею, наверняка оставляя отметки. Покручивал, вытягивал, оглаживал соски. Блуждал по животу, играя с сережкой в пупке. А затем решительно стянул трусики, предательски легко соскользнувшие с бедер.
        В какой-то момент все пропало. Он пропал, заставив ощутить дикий холод, не смотря на тридцатиградусную жару.
        Но не успела я запаниковать, как настойчивые руки вновь оплели меня тугими канатами.
        Он разделся. Почувствовала это каждым миллиметром кожи, прикоснувшейся к его разгоряченному телу. И вздрогнула. Не то чтобы испугалась, просто не так себе представляла свой первый раз. Хоть и с Калининым, но точно не на травке под ярким солнышком, пока где-то поблизости делает свои дела веселенький фотограф.
        А потому дернулась.
        - Тише, маленькая, - удержал меня Стас. - Не бойся… Я только потрогаю тебя… Можно? Пожалуйста… Иначе с ума сойду…
        И я затихла, откидывая на его плечо голову, тем самым дав свое молчаливое согласие потрогать.
        Потрогать так, как ему захочется.
        Одна его рука играла с грудью, вторая скользнула вниз на живот, сжала бок, царапнула поясницу. Скользнув между ягодицами большим пальцем, Стас коленом раздвинул мои ноги.
        Я утопала в собственной порочности, выгибаясь навстречу ласковым рукам, бережно и осторожно опускающимся все ниже и ниже. Мимолетно скользнув по тугому колечку, они, наконец, достигли мягкой и бесстыдно влажной плоти, вынуждая застонать и податься навстречу пальцам.
        Кажется, Стас выругался.
        Левая рука его отпустила сосок, теплым питоном проползла между грудей, а затем обхватила шею, поймав большим пальцем зашкаливающий пульс. Спина моя оказалась властно и плотно прижата к твердой мужской груди. Правая же рука его, самая непристойная, самая наглая, самая властная и самая нежная бережно растирала по набухшим складочкам вязкую влагу.
        Дразнила.
        Распаляла.
        Не зная, куда деть собственные руки, одной я вцепилась в его запястье, а второй скользнула между собственных бедер, чтобы там встретиться с ним пальцами к пальцам.
        Чтобы заставить его дать больше.
        Гладить сильнее.
        Давить и оттягивать смелее.
        Большой палец его скользнул внутрь меня, а четыре остальных вместе с тремя моими баловались с изнывающим клитором.
        Еще немного…
        Еще совсем чуть-чуть…
        - Что ж ты делаешь со мной, коза ты мелкая?! - как-то обреченно стонал Стас, давя упругим членом в мое бедро, - Я ж рядом с тобой с катушек слечу окончательно…
        - Ну так слетай уже! Сильнее, Стас! Ну еще! - хныкал мой рот в предоргазменном бреду.
        Он зарычал, резко разворачивая меня на сто восемьдесят градусов, и жадно, голодно, властно впился своей мифически синей бородой в мой рот.
        Легко подхватил под попу, вынуждая обхватить его торс ногами, а затем совершенно безжалостно усадил на горячий капот автомобиля.
        Пока Калинин беспощадно лишал меня воздуха самым прекрасным из всех способов, моя рука инстинктивно нашла возбужденный до предела член и сжала его у самого основания, выбивая ответный стон, и начала ритмичное скольжение вверх-вниз. Безостановочное. Такое властное, будто весь Стас давно принадлежит мне одной.
        О да, родной.
        В эту игру играют двое.
        Его губы все еще хранили отпечаток коньяка Remy Martin, за дубовыми нотками которого раскрываются тонкие цветочные оттенки ириса и жасмина, приятный запах сочных слив и инжира и легкое прикосновение корицы.
        Он и сам пьянил меня не хуже коньяка, превращая в распутную голую девицу, отдающую девственность на капоте автомобиля.
        Такой я и была.
        Однако, взаимные ласки так и не переросли ни во что большее, ибо фейерверки порочного наслаждения нас настигли практически одновременно. Я кончала на его пальцы, он кончал на мой живот. Мы целовались.
        И не было никого счастливее.
        А потом мы купались голышом, вытирались его футболкой и пьянели от близости, подставляя улыбки солнцу.
        ГЛАВА 22
        СТАС
        Любые мои воспоминания - внятные и не очень, остановились на ласкающих синее небо пальцах Стрекозы, в момент, когда мы мчались в далекие дали на заднем сидении автомобиля.
        Кажется, я уснул.
        Проспал всю долгую, шестичасовую дорогу.
        И проснулся уже здесь. В Карелии. В чудесном доме на берегу Ладожского озера. В одной постели с самим Цаплиным.
        Вот только судя по фотографиям в телефоне, это не так. Где-то в этом покрытом плотным мраком промежутке мы успели нырнуть за ультражелтыми кувшинками, наломать пушистых камышей, съесть весьма сомнительный шашлык в придорожном кафе, доехать до пункта назначения и познакомиться с радушными, но странными хозяевами и набить мне на руки татуировки. Жаль, что ни одна публикация фрагментов этого отрезка жизненного пути теперь ничуть не помогала восстанавливать события в памяти.
        Сплошной мрак и чернота.
        Пожалуй, пить я больше не буду никогда.
        И вроде все ровно… Лица наши на фотографиях, конечно, жутко дурные, карикатурные, смеющиеся, но в целом все в рамках приличия. Нет никаких компрометирующих снимков, вроде переплетенных голых ног, французских поцелуев, хотя, видит бог, я помню, как сильно их хотел, и даже руки мои на Стрекозе всегда в благопристойных местах - вот за плечо прижал, вот на макушку примостил, вот за нос ее держу… Нигде не хватаю за задницу, нигде не тискаю, словно плюшевую игрушку, нигде не прижимаюсь пахом к ее круглой попке.
        Однако, несмотря на это, какое-то зудящее чувство внутри тревожно нашептывало о том, что в этот оставшийся за гранью реальности отрезок времени, длинною часов в двадцать, случилось нечто важное. То, о чем следовало бы помнить, но оно неуловимо маячило на задворках памяти, ускользало подобно водяному пару, вырвавшемуся в прохладный воздух, таяло, как кусочек льда, не оставляя ни цвета, ни запаха.
        Стрекоза вела себя непринужденно.
        Это подкупало.
        Успокаивало.
        Ничего не свидетельствовало о вдруг возникшей неловкости или смущения. Девчонка не вглядывалась в мои глаза с какой-либо затаенной надеждой и тайным смыслом. Не искала ответов на не озвученные вслух вопросы. Не предъявляла никаких претензий за исключением шишки на лбу, происхождение которой (как, к слову, и моей собственной) удивительным образом не было зафиксировано на камеру, а потому оставалось для меня загадкой.
        Впрочем, ворчание ее было беззлобным.
        И все же… что-то было не так…
        Сняв бинты и пищевую пленку с моих предплечий, мы вдвоем встали перед зеркалом и воззрились на свежие татуировки, пытаясь понять, в чем же тут смысл.
        - Хрень какая-то…. - задумчиво констатировал я, глядя на непонятные закорючки, тянущиеся от локтей к запястьям.
        Крючок, крючок, крючок, завитушка…
        Татуировка была ровной, четкой, сдержанной, даже лаконичной, но мне не понравилась от слова совсем. Я был готов увидеть абсолютно любую ерунду, типа банального скорпиона, воодушевляющей надписи или на крайний случай хаотичного орнамента, но никак не лишенные смысла загогулины.
        - Что это, Стрекоза?
        - Ты меня спрашиваешь?! - хихикнула лохматая вредина, ничуть не пытаясь меня поддержать.
        Рисунки, конечно, уродливыми не были, но мало того, что их смысл совершенно неочевиден, так они еще и не совпадали ни по размеру, ни по загогулинам. Татуировка на левой руке была длиннее, и все крючки ее заворачивались как бы вверх от невидимой линии. Тату на правой руке, хоть и выглядела как будто отзеркаленной, но была короче, и вместе они никак не стыковались.
        - Интересно, я сам этот рисунок выбрал? Ты не помнишь? Что вообще ты последнее помнишь?
        - Почти все, - нагло заявила она, - И даже вот это, - указала она сначала на свою шику, а потом на мою, после чего, хихикая, поведала идиотскую историю, в которой мы полезли на дерево, чтобы увидеть бурого ушана, обитающего в здешних лесах.
        С чего вдруг у нас возникла непреодолимая тяга к мерзкой летучей мыши, я даже не стал задумываться. В конце концов, не самое худшее, что могло выкинуть пьяное тело с уснувшим в коматозном сне мозгом.
        Стрекоза обработала рисунки мазью, припечатала сверху новую пленку и зафиксировала ее пластырем.
        Ладно…
        Татуировки могли быть и хуже. Ну, да, непонятные, бессмысленные, так, оно, скорее всего и к лучшему. Вот если бы там, наоборот, было что-то чересчур очевидное и тупое, стоило бы немедленно задуматься о том, как исправить весь этот бред.
        А так…
        Что-то в этом даже есть…
        Если не вглядываться, кажется, что это надпись на неведомом языке, похожем на арабскую вязь.
        Хотелось, конечно, уточнить у мастера и так бы я непременно и поступил, если бы его нашел.
        Стрекоза видела, как татуировщик дезертировал под утро, не оставив контактов.
        Ладно…
        К этому вопросу можно вернуться позже.
        Принимая душ и облачаясь в свежую одежду, предоставленную добродушными хозяевами, которыми оказались рыжие Мэрит и Томас Хансен, я, наконец, начинал чувствовать себя вменяемым человеком.
        Оттого непонятный зуд внутри усиливался. И когда через некоторое время мы вновь собрались за накрытым столом, чтобы пообедать, я еще более внимательно вглядывался в Февронию, словно пытался отыскать улики на месте преступления или вывести самого преступника на чистую воду.
        - Ты чего? - не выдержав пристального внимания, шепнула Стрекоза, дожевывая сладкую черешню.
        - Пойдем-ка поговорим, - серьезно предложил я и, не дожидаясь ответа, но отметив легкий испуг в глазах, потащил девчонку из-за стола на улицу.
        РОНИ
        Проснувшись утром, больше всего на свете я боялась увидеть в глазах Стаса стыд, разочарование, раскаяние, сожаление… Однако, в его немного заспанном синебородом лице не нашла ничего подобного. Там были лишь ошеломление, легкое неверие и растерянность.
        Посчитала это хорошим знаком.
        Значит, не будет всех этих душевных терзаний, самобичеваний и тирад о неверности с ритмичным постукиванием головой о стену.
        Значит, живет!
        Значит, любим!
        Значит, все еще есть надежда!
        Вот только от сухого «пойдем-ка поговорим» что-то ухнуло вниз, уступая место отвратительному предчувствию.
        Мы вышли на террасу, уселись на широкие качели, на которых еще вчера счастливо покачивались в обнимку, и замолчали.
        Ощущение надвигающейся лавины не отпускало, вынуждало затаиться, и даже сердце стучало медленно-медленно, как будто через раз.
        - Слушай, Рони, - начал Стас, - Может, тебе покажется мой вопрос странным….
        Господи, только не это!
        - Я… Мы… Между нами ничего не было?
        Надежда в его голосе острым лезвием полоснула сердце. Вот он - страх, которого я так опасалась.
        Конечно, Стас ни о чем не жалеет.
        Потому что ни о чем не помнит.
        Не найдясь с ответом, я промолчала.
        - Ты извини, - продолжил он, - Я… Я не знаю… Просто…
        Было видно, как тяжело ему даются слова. Но еще тяжелее мысли, что жирными мерзкими опарышами копошатся внутри, отравляя существование. Ему страшно. До жути страшно. И вовсе не от того, что он не помнит всего, что между нами было. Ему страшно от самой мысли, что что-то вообще могло быть.
        - Стас, ты чего?
        - Знаешь, я отрицаю любые измены. Для меня предательство - это худшее, что может быть в отношениях. И предателю нет прощения.
        - Расслабься, Калинин.
        - Нет, серьезно. Даже не знаю, как смог бы пережить, если бы вдруг Анжела мне изменила. Я же… Мы вместе столько лет, у нас в сентябре свадьба, а к новому году родится ребенок…
        ЧТО?
        - Что?
        - У нас же ничего не было? Правда?
        Осознание безнадежности своего положения в очередной раз многотонной плитой размазало меня розовым пятном по асфальту. У них будет ребенок! Черт бы тебя побрал, Калинин! Какого хрена ты молчал о самом главном?
        Мысли дикими блохами поскакали чехардой.
        Он сожрет сам себя живьем. Измена беременной невесте по его личной шкале беспринципности возведет его в ранг последнего мерзавца, иуды и недостойного счастья ублюдка. Даже если его простит навеки любимая Анжела, сам себя Калинин будет винить до конца своих дней.
        Я спрятала под сжатые бедра дрожащие ладони, пытаясь не выдать волнение голосом. И не затягивая драматических пауз, немного фальшиво хихикнула.
        - Между нами двухдневный запой и пьяный тур в Карелию. Расслабься, Калинин! Чего ты так напрягся?! Никто не посягал на твою честь, а сам ты вел себя, как примерный муж. Не о чем страдать и убиваться!
        - А ты точно все помнишь?
        - Я - да, - улыбаясь во весь рот, уверила Стаса, искренне жалея, что мне тоже не отшибло оперативную память, хотя, учитывая шишку на лбу, на это были отличные шансы.
        Но наверное, так даже лучше. Пусть у меня останутся наши волшебные воспоминания о безудержной страсти, нежных объятиях и долгих поцелуях, а у Стаса черный провал и чистая совесть, оставляющие надежду на счастье.
        - Так что, расслабься, Калинин. И давай уже собираться домой. Нас отвезут на вокзал, через полтора часа поезд.
        После этого встала и ушла, попутно отметив, насколько расслабилось его лицо. Что ж, кажется, я сняла с его души тяжелый камень.
        Пусть так.
        Это хорошо.
        Я должна ему.
        И сделаю все, что угодно, лишь бы он был счастливым.
        Я тоже буду счастлива, если будет счастлив Стас. Не знаю ни одного человека, что отличался бы таким же постоянством, как Калинин. Я всегда это знала. Именно поэтому счастье его, даже спустя семь лет, ничуть не изменилось. Глупо было даже предполагать, что в его сердце остался хотя бы клочок, не занятый Анжелой.
        А если он и был, то в скором времени его займет их маленькое совместное чудо.
        Тепло распрощавшись с новыми знакомыми, мы покинули прекрасную Карелию. Мерный стук колес уносил нас все дальше и дальше, оставляя позади его тревоги и мои надежды…
        ГЛАВА 23
        Анжелика Кукушкина всегда считала себя безмерно удачливой. Ей повезло родиться хоть и поздним, зато очень желанным, а потому горячо любимым единственным ребенком в замечательной семье декана экономического факультета и врача. Еще в утробе матери она сорвала джек-пот в виде отличного сочетания генов, обеспечивших ей, во-первых, превосходное здоровье, во-вторых, восхитительную внешность эльфийской принцессы, в-третьих, отцовский аналитический ум.
        А уж умение манипулировать необходимыми людьми, талант очаровывать окружающих независимо от пола и возраста (было бы на то ее желание), способность добиваться поставленных целей, не замарав при этом ни единого пальчика, девушка с годами развила в себе сама, чем очень гордилась.
        В восьмом классе Анжелике повезло получить место в элитной гимназии, благодаря папиным знакомствам. В то же время, благосклонная к ней вселенная ниспослала новый поцелуй удачи, когда неулыбчивый и немного хмурый подрастающий мажорчик в лице Станислава Калинина слетел с катушек от неземной любви к ней.
        Поначалу Анжела в силу инфантильной юности такой подарок судьбы не распознала, а потому по достоинству не оценила. Ей-то понравился совершенно другой мальчик. Из параллельного класса. Веселый, шумный, привлекательный. Всегда в центре внимания. Всегда в окружении толпы сверстников и старшеклассников. Балагур и оболтус. Яркий, солнечный, зеленоглазый.
        А потому Станислав очень долгое время воспринимался ею как помеха на пути к собственному счастью. Он вечно путался под ногами, смотря щенячьими преданными глазами, провожал до дома, таскал швейцарский шоколад, цветы, дурацкие открыточки и всячески добивался ее расположения.
        Женское начало, также по счастливому стечению обстоятельств рано проснувшееся в Анжеле, позволило умело разыграть собственные карты. Звезда школы из параллельного класса тоже обратил на нее свое внимание, однако, дальше неумелого трехразового перепиха, а иначе суетливую возню на диване в промежутке между школой и возвращением родителей с работы не назовешь, дело не зашло. Как оказалось, зеленоглазый и не рассматривал Анжелу, в каких-либо романтических отношениях. Так и сказал, мол, опыта набирался…
        Вот тогда-то Станислав со своей любовью пришелся очень кстати, ибо за счет его безусловного обожания склеивать разбитое сердечко и поправлять пошатнувшуюся корону собственной самооценке получалось весьма эффективно. Зеленоглазый же, на счастье, оказался не болтун. Горделиво верещать на каждом школьном углу о сексуальной победе не стал. Да и это понять не сложно. Откровенно говоря, в пятнадцать лет совершенно нечем хвастаться в постели, даже если у партнерши ты первый.
        Тем более, если ты у партнерши первый.
        Вообще этот опрометчивый, импульсивный поступок Анжела посчитала самым глупым в своей жизни. Но что поделать, если пубертатные гормоны затопили мозг розовым сиропом, разжижая его до состояния фарша. Сожалеть о чем-либо Кукушкина не привыкла, но урок усвоила. Любить кого-то больше, чем саму себя прекрасную, - самая большая глупость во вселенной. Дурой она и раньше не была, а посему случай с зеленоглазым охламоном послужил своего рода прививкой, раз и навсегда выработавшей в ее организме иммунитет к влюбленности.
        Быть объектом обожания - это всегда пожалуйста, но напороться на эти грабли самой - увольте!
        В виду новой жизненной философии Калинин предстал в новом свете.
        Станислава Анжела никогда не любила. Зато она смирилась и очень быстро привыкла к его любви. А между делом принялась умело дрессировать неискушенного на тот момент принца, достоинства которого, лишенный романтической лихорадки острый ум наконец-то оценил со всей серьезностью.
        Так, к выпускному классу их пара стала образцом для всех школьников от пятого класса до одиннадцатого. И чего греха таить, Анжела с нетерпением ждала собственного восемнадцатилетия, чтобы примерить фату и белоснежное платье, обменяться с Калининым изящными кольцами от известного ювелирного дома и получить в подарок от его родителей трехэтажный домик по соседству в элитном поселке Ясные Зори.
        Однако же девушку накрыла кипящая волна негодования, когда покладистый и здравомыслящий Станислав вдруг ни с того, ни с сего взбрыкнул и разругался в пух и прах с собственными родителями. Да это было похоже на лавину цунами, беспощадно сносящую на своем пути все планы на безбедное и необременительное существование будущей молодой семьи.
        Вообще-то Анжела планировала жить в свое удовольствие! Заниматься собой любимой. Тратить драгоценное время на посещение фитнес-залов, спа-салонов, ресторанов и элитных курортов, а не на выяснение еженедельных акций в ближайших супермаркетах, прозябание у плиты и угасание на какой-нибудь низкооплачиваемой работенке.
        Естественно, она отказала Калинину в его предложении руки и сердца, причем весьма откровенно указала на причины, надеясь, что этот идиот одумается.
        Идиот не одумывался никак.
        Анжела включила режим заморозки, поступила в институт к папе на экономический факультет и крепко задумалась.
        Станислав, конечно, обиделся на ее отказ, но рвать отношения не стал, а это говорило о многом.
        Он действительно любит ее. До одури. Так, как пишут в дешевых бульварных романах. И пусть сейчас парню захотелось взбрыкнуть и показать характер, но в перспективе он остается единственным наследником нехилого такого инвестиционного бизнеса.
        Так пусть поиграется.
        Она подождет.
        Все равно пока никого лучшего на горизонте не маячит.
        Время шло. В детали работы своего благоверного Анжела не вникала, своих забот по горло. И в бизнес-идею его особо не верила. Но на первый корпоратив «ОКТА-Лаб» по случаю вывода компании на новый уровень прибыли все же пошла.
        Можно даже сказать, снизошла.
        Нарядилась в лучшее дизайнерское платье, посетила салон и гордо вошла в ресторан под руку с Калининым.
        И уж никак не ожидала встретить здесь того самого зеленоглазого оболтуса из параллели. Возмужавшего. Раздавшегося в плечах. Красивого и по-прежнему притягательно веселого.
        И как-то не сговариваясь, они оба делали вид, что незнакомы друг с другом. В один прекрасный момент Анжела даже сама начала в это верить, пока зеленоглазый, выгадав наиболее удачный момент, не зажал ее в темном углу ресторанчика, показав, что очень даже хорошо ее помнит, и как на самом деле рад встрече.
        А вот это Анжеле, несомненно, польстило.
        И уж очень захотелось отомстить распрекрасному обидчику за разбитое некогда сердце.
        Так и начались их странные и до конца непонятные ей самой отношения. Тонкий флирт на грани фола, тайные свидания в безлюдных местах, шпионские переписки, удаляемые из телефонов, порывистые ласки без продолжения, но с надеждой на большее.
        В постели Анжела Станиславу не изменяла. Но не потому, что не хотела, отнюдь. Зеленоглазый, как и тогда в школе, сводил ее с ума, превращая мозг в розовый фарш. Но с тех пор Анжела достаточно эволюционировала, чтобы держать недолюбовника на коротком поводке. Мучила. Наслаждалась агонией. Впитывала кожей его страсть, желание, долгожданную влюбленность и… мстила.
        Безжалостно.
        Бескомпромиссно.
        Резала его сердце по больному.
        Вырывала его надежды с мясом.
        Но сколько веревочке не виться…
        Неминуемо Анжела подступила к черте, после которой оставалось лишь два варианта. Первый - отпустить зеленоглазого. Разорвать порочный круг. Простить. И жить дальше. Закрыть гештальт по разбитому сердцу.
        И второй. Сдаться. Не столько ему, сколько самой себе. Поддаться вновь глупым взбесившимся чувствам. Забыть о боли и израненном самолюбии в объятиях зеленоглазого. Удовлетворить не поверхностные, а внутренние, затаенные, дикие желания.
        Одни только мысли о сексе с этим мужчиной высвобождали килотонны адреналина. Рядом со спокойным и всегда заботливо-нежным Станиславом, относящимся к ней, как к хрупкой китайской вазе, зеленоглазый напоминал вихрь смешавшийся из разврата, жестких жадных прикосновений и боли, переплетенной с наслаждением.
        Когда-то и Калинин был таким же порывистым, нетерпеливым, алчным, готовым любить ее всегда и везде. В какой же момент все скатилось в трехразовый банальный секс в постели? Понедельник, среда, суббота… их близость превратилась в пункты расписания, причем не самые для нее приятные. Возможно, не будь Анжела так зациклена на самой себе, могла бы допустить, что в том была и ее ошибка.
        Ведь нельзя всегда снисходить до мужчины. Как бы оказывать милость, соглашаясь на интимную близость. Словно делая одолжение. А именно так оно и было. Станислав, как, впрочем, и любой другой мужчина, по ее мнению, всегда должен быть инициатором во всем. Это ли не доказательство его любви и серьезных намерений?
        Это он ее хочет. Это ему она нужна. Это она - смысл его жизни. Это ему интересна каждая минута, проведенная вдали от него.
        Так и должно быть.
        Так оно и было.
        Вот только почему-то на зеленоглазого хотелось набрасываться самой. Рвать в клочья на нем одежду. Позволять брать себя в самых непредсказуемых местах, в самых оскорбительных позах, даже стоя на четвереньках! Анжела даже не раз ловила себя на совсем уж крамольной мысли о том, что с зеленоглазым она могла бы попробовать такое несусветное унижение, как минет.
        Но Анжела - не какая-нибудь дешевая шлюшка из третьесортной порнушки!
        Более того, Анжела - не какая-нибудь восторженная влюбленная идиотка!
        А потому, в момент подведения черты в отношениях с зеленоглазым, просто отважно обрубила все концы.
        И была очень собой горда. Объясняла себе, что Станислав более выгодная партия, он столько лет ее любит и никогда не сделал больно. Даже рассорившись с родителями, Калинин добился-таки того, что Анжела, как и мечтала, живет в свое удовольствие, не зная ни в чем отказа. Конечно, не так шикарно, как могла бы, но и Москва не сразу строилась.
        На деле же, и Анжела глубоко внутри это знала, девушка просто до смерти боялась.
        Боялась повторения школьной истории. Боялась, что новый виток в отношениях с зеленоглазым вновь окончится трехразовым перепихом где-нибудь на заднем сидении его тонированного сарая и разбитым окончательно ее сердцем.
        А потому предпочла остановить саму себя от опрометчивых ошибок, способных разрушить до основания всю ее жизнь.
        Анжела попыталась выбросить школьную любовь из мыслей и сердца. Но треклятый зеленоглазый наглец, будто назло, лишь укреплял свои позиции.
        Он являлся Анжеле во снах. Закрывая глаза, девушка представляла, что это он, а не Станислав, сейчас ее целует, обнимает, ласкает. И от этих представлений тело ее вибрировало, стонало, кончало…
        Вот только надолго фантазийного суррогата не хватило. Притворяйся сколь угодно, но в постели рядом с Анжелой был именно Станислав. А он и пах по-другому, и борода эта его проклятая сбивала с настроя, и голос, голос совершенно убивал в ней возбуждение.
        А зеленоглазый затаился, как хищник.
        Выжидал, наблюдая издалека.
        Охотился.
        Затаился, чтобы в самый уязвимый момент наброситься.
        И так оно и было.
        Их бешеный, страстный, необузданный секс на заднем сидении его тонированного сарая взорвал внутри Анжелы невидимый спусковой крючок, распахнув двери в некогда собранное по частичкам сердце. И оно, словно отведав молодильных яблочек, взращенных на живой воде, возрождалось, накрепко срасталось, избавлялось от шрамов. Сердце, полное похороненной некогда в нем безответной любви, вырывалось из-под контроля разума, стремилось к власти.
        После этого изменилось все. Они с зеленоглазым словно рванули в пропасть с кипящей лавой похоти и страсти. Он разрушил все барьеры и предрассудки. Он брал ее, как последнюю шлюху, но Анжела чувствовала себя при этом все той же королевой. Оттраханной до полубессознательного состояния королевой.
        Ложиться в одну постель с Калининым становилось с каждым разом все сложнее. Но Анжела трудностей не боялась. Знала, что зеленоглазое наваждение в скором времени пройдет, а Станислав надежен, верен, бесповоротно влюблен в нее.
        Пока ее все устраивало, и девушка не спешила что-либо изменять.
        А потом Анжела залетела.
        Тупо.
        Глупо.
        Случайно.
        Хотя… Случайно ли?
        И кто бы из двух ее любовников не оказался в этом виновен, в отцы будущему ребенку Анжела без особых раздумий определила Станислава.
        Зеленоглазому и вовсе не стала сообщать таких новостей. Ясное дело, рано или поздно он все узнает. Что-то сопоставит, посчитает, захочет выяснить. Но к тому времени Анжела планировала уже быть счастливой супругой Калинина. Потому что в любви его не сомневалась. Потому что надежен он и проверен годами.
        А зеленоглазый так ни разу и не сказал ей этих банальных, но таких необходимых слов. Между ними страсть, химия, может даже ядерная физика. Но не любовь. Вернее, невзаимная любовь.
        Второй раз разрывать порочную связь было еще сложнее. Но тут уж здравомыслие взяло верх, и чтобы исключить предательство собственного тела, Анжела умотала на острова, прикрыв бегство так кстати подвернувшимся ремонтом в их новенькой квартире.
        Зеленоглазый, ожидаемо, узнал о предстоящей свадьбе (но не о беременности), однако реакция его оказалась бурно протестующей. По правде говоря, он был в бешенстве.
        Сердце Анжелы ёкнуло.
        Кольнуло то ли радостью, то ли страхом.
        Она и сама уже не была уверена в том, чего хочет на самом деле.
        И если бы ей не было настолько плохо физически (ох уж этот мерзкий токсикоз), Анжела наверняка нашла бы время разобраться в себе.
        Но все, чего ей сейчас хотелось - смотреть на безмятежные волны, слушать радио-хиты и жрать мясо!
        Именно так.
        Именно жрать. И именно мясо.
        Сочные стейки, томленые ребрышки с клюквенным соусом, тушеная с травами говядина, каре ягненка и даже жирные баварские колбаски. Все поглощалось в неимоверных количествах. Анжела чувствовала себя голодной анакондой, способной проглотить целого кабанчика. Любимое долгие годы правильное меню вызывало тошноту. Овощи попросту не способны были утолить ее зверский аппетит. А от малейшего чувства голода в Анжеле просыпалась такая безудержная и невыносимая стерва, что ей опасно было находиться среди людей.
        Это утро ничем не было примечательным. Волны ласково лизали ее загорелые стопы, шум прибоя успокаивал нервозность, бекон спокойно переваривался в желудке.
        Жизнь была безмятежна и прекрасна.
        Ровно до той минуты, пока в Инстаграм ей не написал зеленоглазый. Нет, в его сообщении не было ни приветствий, ни признаний, ни угроз. Там была лишь ссылка на профиль.
        Профиль человека с ником Синяя Борода - да!
        ГЛАВА 24
        Мудак обыкновенный.
        Уверен, именно это вытатуировано на моих руках.
        Кошусь взглядом на соседнее сидение, где безотрывно уткнувшись в окно, будто там транслируется захватывающий блокбастер, а не рябят стволы деревьев, сидит Стрекоза.
        С того самого разговора на качелях девчонка словно выложила между нами стену, отгородившись ею от общения, хотя продолжает усиленно делать вид, что все в порядке. Думает, я верю в ее усталость и головную боль.
        Нет, в них я, конечно, верю.
        Но не они послужили причиной ее отстранения.
        Язык тела Февронии говорит об обратном. Задумчивая мордашка отвернута, чтобы ни в коем случае не соприкоснуться со мной взглядом. Ноги скрещены. Руки переплетены под грудью. Даже волосы заплетены в косу. Более закрытой позы и выдумать невозможно.
        И глядя на ее фигурку, хрупкость которой лишь подчеркивается нелепой безразмерной желтой толстовкой, я ощущаю ее бремя из одиночества, растерянности, стыда и угрызений совести.
        И каждой клеткой чувствую, что эмоции эти должен испытывать я.
        Не она.
        В усиленные заверения Стрекозы о том, что между нами ничего не было, не поверил. Хотел, не скрою. Но не смог. Ложь сочилась из каждой наигранно беспечной фразы, которые щедро развешивала Рони на моих ушах. И слишком уж хорошо я помню, как мне хотелось ее касаться, прижиматься, целовать…
        И это могло означать только одно.
        Все у нас было.
        Нет, не все, конечно.
        Но что-то глубоко интимное точно.
        А Стрекоза решила скрыть это от меня.
        Почему? Ответ очевиден.
        Потому что я - мудак. Последний трус, вываливший собственные страхи на девчонку, обнаживший перед ней желание выйти сухим из этого беспамятного омута, да еще и в качестве аргумента приплел беременную Анжелу.
        Будущую мою жену.
        Мать моего ребенка.
        Стрекоза ведь в считанные секунды распознала каждого моего таракана, уважительно поприветствовала и прикормила сладкой ложью. Позволила мне дышать свободно, успокоить совесть, не чувствовать вину ни перед ней, ни перед Анжелой.
        Это одновременно восхищало меня и дико злило.
        Какого хрена эта девчонка отгораживает меня от реальности, словно несмышленого младенца?! Почему не ткнула носом в нелицеприятную истину?
        Хотелось хорошенько встряхнуть девчонку, чтоб вытрясти из нее никому не нужный пафосный героизм, и тут же усадить на колени, объясняя, кто здесь папочка.
        Папочка…
        Сволочь я.
        Стрекоза, принимая решение скрыть нашу близость, ошиблась лишь в одном. В том, в чем и сам я ошибался.
        Только тут ее, конечно, сложно винить, потому что подобного исхода предсказать было невозможно.
        Вопреки всем событиям совесть меня не грызла взбесившимся питбулем, а жалко и еле слышно поскуливала маленьким трясущимся чихуахуа. И это, действительно было сложно объяснить самому себе.
        Я же ненавижу предателей. Презираю измены и изменников. Твердо уверен, что там, где в отношениях настоящая любовь, подобной грязи быть не может. Разум руководит телом, но никак не иначе. Секс - это составляющая часть жизни, а не основополагающая. Я не животное. Я способен контролировать свои действия и в любой ситуации думаю о любимой женщине. Никогда не предам ее. Не разрушу бессмысленной связью наш союз.
        Так я думал.
        Что же вышло на деле?!
        А на деле оказалось, что я и есть предатель и изменник. Воспользовался несмышленой девочкой (вот уж где проснется моя совесть, если я все же вспомню, как лишил ее невинности в каких-нибудь кустах!). А теперь никак не могу отыскать в душе бетонную плиту из ненависти, разочарования и стыда, чтобы принакрыться ею и упиваться собственной ничтожностью.
        Напротив. Штиль. Как принятие неизбежного. Стоит уже посмотреть прямо в глаза своему мудачеству и признать - я хотел Стрекозу с первой минуты нашего общения. И все это наше сожительство вело лишь к тому, что рано или поздно мы оказались бы в одной постели.
        И я мог это предотвратить.
        Но не хотел.
        Все остальное - отговорки.
        Оставив тщетные попытки завести беседу со Стрекозой, закрыл глаза, откинувшись на сидение. Пристальное внимание к нашей странной парочке со стороны окружающих, честно признаюсь, напрягало. Жутко трещала голова, и неприятно зудела татуированная кожа.
        Под мерный стук колес я провалился в тягучее марево, наполненное яркими вспышками воспоминаний, сорвавшими плотину и, наконец, хлынувшими в мое сознание бурлящим потоком.
        Как вообще можно было забыть такое?!
        Стройное гибкое обнаженное тело, распластанное на капоте автомобиля. Сочная, нежная, податливая, охерительно розовая плоть под моими пальцами, исследующими ее, ласкающими, бесстыдно ныряющими внутрь. Гладкая. Влажная. С твердой горошинкой под аккуратными припухшими лепестками.
        Соски. Затвердевшие вишневые бусинки, маленькие упругие ягодки, просящиеся на язык. Мелкие мурашки, рассыпавшиеся по ровной матовой коже.
        Ее рот. Сводящий с ума малиновый рот. Глубокие бесконечные поцелуи. Юркие движения язычка. Вдох-выдох рот в рот. Стон в стон.
        Тонкие пальчики плотно обхватившие мой ствол, требовательно и настойчиво сжимающие его основание, ритмично скользящие по всей длине…
        Ослепляющий оргазм один на двоих, запущенный электрическим током в ней и излитый на мягкий животик уже из меня.
        Как такое вообще можно было забыть?!
        Потом я вспомнил, как мы долго качались на установленных на террасе качелях в обнимку в ожидании приезда татуировщика. Как тщательно выбирали рисунок, но так и не смогли ни на чем остановиться. Как именитый мастер долго отказывался нам, пьяным дуралеям, вообще что-либо набивать, но потом его осенила какая-то гениальная идея. И как я уснул в процессе.
        Выйдя из поезда, перед тем как сесть в такси, я осторожно взял Стрекозу за руку и настойчиво отвел в сторонку.
        - Больше никогда так не делай, - сказал со всей строгостью, глядя в ее расширившиеся и недоумевающие глаза.
        - Никогда больше не пить с тобой? - нервно и слегка заикаясь, уточнила Стрекоза, напомнив вновь ту маленькую девчушку, что с трудом выговаривала слова, когда здоровалась со мной через забор. Отчего-то сжалось сердце.
        Я плотно стиснул челюсти едва ли не до хруста, потому что хотелось вот также стиснуть в руках девчонку, чтобы не смела больше продолжать этот фарс. Метнул в Февронию гневный внушительный взгляд, и она моментально прониклась, осознав, что память, вышедшая ненадолго погулять, ко мне вернулась. Мгновенно вспыхнули румянцем ее щеки.
        Розовая макушка медленно втянулась куда-то в желтую безразмерную толстовку, а из-под опущенной головы донесся кошачий писк.
        - Прости…
        - Нет, Стрекоза. Это ты меня прости. Я повел себя, как мудак. Ты не заслужила всего этого и ты ни в чем не виновата. Единственное, о чем я хотел бы тебя попросить…
        Немного запнулся, пытаясь как можно точнее сформулировать мысль, а девчонка, наконец, осмелилась оторвать глаза от асфальта.
        - Рони, если я веду себя, как последний урод, пожалуйста, не прикрывай меня хотя бы перед самим собой. Позволь уж как-нибудь принять собственные ошибки и… не знаю… эволюционировать что-ли… Я, правда, понимаю, почему ты так поступила и не злюсь, но… Никогда больше так не делай. Не скрывай от меня правду, касающуюся нас обоих. Пожалуйста.
        Она замерла, как будто раздумывала о том, вступать ли ей в колхоз. Зависла, а потом, мысленно смирившись с чем-то внутри себя, прямо посмотрела в мои глаза и задала вопрос.
        - Ты любишь ее?
        Три простых слова, а у меня внутри все как-то обмерло. Какой же я все-таки мудак! Наверняка, после произошедшего эта девочка, маленькая розовая девственница, нафантазировала себе небылиц со мной в главной роли.
        Черт!
        - Конечно, люблю, - ответил я, не отводя глаз, не дрогнувшим голосом, полным твердой уверенности.
        - Тогда давай все забудем. Не будем ни вспоминать, ни обсуждать ни поцелуи, ни тем более то, что случилось на озере. Прямо вот с этой секунды у нас обоих отшибает память.
        - Хорошо.
        - Хорошо.

***
        По пути к дому Стрекоза вызвонила Петечку, чтобы убрать синий ужас с моего лица. Щуплый стилист явился на порог квартиры буквально вместе с нами, волоча огромный чемодан. Пока Рони чистила свои перышки перед предстоящей поездкой к бабушке, мне вернули натуральный цвет в бороду.
        Разговаривали мы мало.
        Однако, угнетенное состояние быстро растаяло, превратившись в уютное молчание. Мы слушали музыку, изредка перебрасывались словами, бурча на пробки, жару и боль в почках, словно престарелые родственники. Зато заметно оживились, въезжая в знакомый с детства поселок.
        Между домами Калининых и Савельевых некогда стоял забор. Выкрашенный в зеленый цвет штакетник с заостренными вершинами. Но никогда этот забор не являлся преградой для добрых друзей-соседей. Здесь входили друг к другу без стука. Здесь устраивали чаепитие в саду. Совместно отмечали все праздники и важные события. А в последние годы две женщины и вовсе вместе и обедали, и ужинали.
        Ульяна Андреевна и Мария Афанасьевна были очень разными. Они познакомились уже в зрелом возрасте, когда обрести настоящего друга также сложно, как и навсегда расстаться с уже имеющимся. И практически все, кто их знал, недоумевали, что именно нашли друг в друге две эти женщины.
        Но дружба их тем не менее длилась уже многие-многие годы.
        Мы с Февронией вошли в одну калитку, уже догадываясь, где сейчас наши бабушки. Из сада за домом доносились звуки гитарных переливов. По мере приближения к деревянной беседке в груди разливалась волна смутного сомнения. Предчувствия…
        Стрекоза резко затормозила, звякнув фарфоровым сервизом, купленным в подарок Ульяне Андреевне, а я едва не снес ее фигурку на полном ходу, уронив букет любимых бабушкой гортензий. А когда поднял его и выпрямился, то в таком же онемении, как и девчонка, уставился вперед.
        Картина, надо сказать, открылась довольно удивительная, потому что уж слишком много в саду оказалось народу.
        Ульяна Андреевна и Мария Афанасьевна сидели бок о бок, держа в руках хрустальные рюмочки, в которых, судя по насыщенному бордовому цвету, была налита домашняя наливочка. Напротив них сидела незнакомая мне пара. Мужчина и женщина. У дымящегося мангала жарил мясо здоровенный детина. Рядом с ним что-то воодушевленно рассказывал еще один, очень похожий на первого.
        Третий детина, выскочивший явно из того же ларца, что двое первых, со скучающим видом перебирал струны на акустической гитаре, сидя прямо на траве, привалившись к стволу антоновки.
        Завидев нас, музыкант играть прекратил. Голоса враз стихли. Ульяна Андреевна, не чокаясь, махнула рюмочку.
        - Феврония, деточка, - спохватилась Мария Афанасьевна, вскакивая из-за стола, - Наконец-то вы приехали! А у нас тут гости.
        Женщина бодро подлетела к Стрекозе, на лице которой возникло нечитаемое выражение, от которого по моей спине почему-то прошел озноб, и торопливо обняла и расцеловала.
        Семейная пара, грякнув вилками о тарелки, тоже неловко встали из-за стола. Трое из ларца медленно подтянулись поближе и выстроились перед нами, словно туристы перед Мавзолеем. На лицах первых читалось смущение и волнение, как у пристыженных директором двоечников, лица веселой троицы бравых парней сияли любопытством и заинтересованностью.
        Не нравится мне это все.
        Очень как не нравится.
        Наконец, незнакомая женщина отмерла и слова, слетевшие с ее губ, даже у меня выбили почву из-под ног.
        - Здравствуй, дочка…
        ГЛАВА 25
        Я помню, как впервые увидел Стрекозу. Этот момент очень отчетливо прописался в памяти, ведь до нее младенцы на моем недолгом жизненном пути не попадались. Она была до ужаса маленькая, желтая, с темным пухом на макушке, костлявыми пальчиками и сморщенными пяточками.
        К Марии Афанасьевне приехала дочь Ирина. Еще в институте она вышла замуж за преподавателя, а после выпуска укатила с ним в неведомые дали проводить невероятные геологические исследования для его научной диссертации. Ирина была на сносях. Примерно через неделю она родила девочку, а еще через пару дней вновь укатила к мужу.
        Молодая женщина убедила мать, что покидает дочь ненадолго, всего на год. Они с мужем закончат важный проект, получат отличную должность и заберут малышку к себе.
        У младенца с первых дней развилась сильная желтушка, поэтому ее выписали не сразу. За это время Мария Афанасьевна оформила необходимые документы по опеке. Не обошлось и без помощи Калининых. Помимо положительной характеристики учительнице требовался соответствующий уровень дохода. Тут посодействовал отец. На имя Марии Афанасьевны был открыт вклад, проценты по которому выводили уровень дохода женщины на должный уровень.
        Мария Афанасьевна была безмерно благодарна такой помощи, но, насколько я знаю, деньгами никогда не пользовалась и вернула все до копейки вместе с накопившимися процентами. По этому поводу не раз разгорались споры между подругами, но учительница оставалась непреклонна.
        Так на плечи Марии Афанасьевны легла забота о воспитании внучки, пока ее родители преодолевают ступени, продвигаясь вверх по карьерной лестнице.
        Однако, ни Ирина, ни Сергей так и не вернулись за Стрекозой ни через год, ни через пять.
        Двадцать лет им понадобилось для того, чтобы вновь увидеть собственного ребенка.
        И я вдруг очень испугался за Февронию. Как это должно быть волнительно, тревожно, долгожданно и … больно, наконец, с ними увидеться. Ведь наверняка девчонка представляла себе эту встречу миллионы раз.
        Когда задувала свечи на очередном именинном торте.
        Когда слушала бой курантов в новогоднюю ночь.
        Когда смотрела на падающие с августовского неба звезды.
        Когда болела.
        Когда добивалась каких-либо успехов.
        Когда ее обижали.
        Когда она влюблялась.
        Когда первого сентября шагала в новый класс, глядя на счастливые улыбающиеся лица одноклассников и их родителей.
        Когда звенел ее последний звонок, возвещающий об окончании детства.
        И сотни тысяч других раз.
        Рука машинально легла на хрупкое плечико, притягивая девичью фигурку к себе. Мне хотелось защитить ее от обрушающейся на голову лавины боли, укрыть, спасти, дать почувствовать опору и поддержку, ведь счастливый вид Марии Афанасьевны, с затаенной надеждой глядящей то на внучку, то на дочку, сейчас говорил о том, что бабуля уже все им простила. А мне до безумия хотелось запретить этим людям так открыто и бесстыдно смотреть на Стрекозу, запретить этой женщине называть ее дочкой. Нет у нее такого права и быть не может.
        Даже кузнечики замолчали в ожидании реакции Февронии. Семь пар глаз острыми кинжалами впились в малышку, и я почувствовал, как напряглось ее хрупкое тело. Мысленно приготовился к тому, что секунд через пятнадцать мы, хлопнув шумно дверцами, заберемся в автомобиль и помчим назад в город.
        Но Стрекоза удивила.
        Она явно была не настроена бежать.
        Тряхнув плечиком, сбрасывая мою тяжелую руку, она совершенно равнодушным и невозмутимым тоном, будто видела абсолютно посторонних и незнакомых ей людей, ответила.
        - Салют.
        С лиц бравой троицы парней, словно пивная пена по запотевшему бокалу, сползали и веселье, и улыбки, сменяясь удивлением, неверием, настороженностью. Шоком. Похоже, ребята до настоящего момента и не знали о существовании сестренки.
        Охереть.
        Как же это мерзко.
        Мой позвоночник вытягивался, будто на дыбе, посылая короткие болезненные импульсы в каждую часть тела. Стоя позади девчонки, я сожалел о том, что не вижу ее глаз. И молил бога, чтобы в них не было слез.
        - Смотрю, предохраняться вы так и не научились, - Феврония тихонько покачала головой из стороны в сторону и под всеобщее молчание, прерванное лишь охом Марии Афанасьевны, уцепившейся дрожащими пальцами в брошь на нарядной праздничной блузке, спокойно прошла в беседку и села за стол рядом с моей бабушкой, на каменном лице которой не отражалось ни одной эмоции, предварительно вручив той подарочный пакет.
        Ульяна Андреевна, кивнув с должной благодарностью, забрала свой подарок и молча пододвинула к ней рюмочку домашней наливки, но Стрекоза лишь небрежно отмахнулась, слегка поморщившись, и вновь обратилась к опешившим членам своего семейства, неловко перетаптывающимся на одном месте.
        - Зато обошлись без брака, да, Сергей?! - лучезарно улыбнулась нервно сглотнувшему сильно лысеющему мужчине.
        От ее шутки у меня перевернулись внутренности. Стрекоза иронично посмеялась над ситуацией, сославшись на блуждающую в народе прибаутку о том, что девочки - это недоделанные мальчики. Брак в производстве детей, который впоследствии был исправлен, раз Ирина и Сергей нарожали и воспитали троих мальчишек, тогда как от нее, от девочки, предпочли избавиться, как от ненадлежащим образом изготовленной детали, годной разве что в утиль.
          Не дождавшись от мужчины ответа, Стрекоза закончила мысль.
        - Что ж прогресс на лицо. На все три лица, если быть точнее.
        Она помахала в воздухе вилкой в сторону внимательно наблюдавших за ней парней и принялась накладывать в тарелку оливье.
        - Ой, - взвизгнула женщина, - Познакомься, дочка, это твои братья. Дмитрий, Денис и Данила. Мальчики, это ваша сестра… Фев… Феврония.
        От ее нарочитого «дочка» хотелось сплюнуть. Гораздо уместней со стороны Ирины называть Стрекозу по имени и никак иначе.
        - А что такие имена скучные? - удивленно распахнула глаза Феврония, - Где Авдей? Евсей? Кузьма?
        - Ну что ты милая! - возмущенно взвизгнула женщина, - Это не мы назвали тебя Февронией, разве ты не знала?
        Она точно знала. Не могла не знать. Но сделала акцент на этом неспроста.
        - Точно! - улыбнулась Стрекоза, проглотив салат, - Забыла, - она пожала плечами, как бы давая понять - ну что же тут такого? - и добавила все с той же улыбкой, - Забывать - это у нас семейное.
        Еще одна шпилька достигла цели.
        - Феврония, - огорченно выдохнула Мария Афанасьевна.
        - Мария! - осадила ее Ульяна Андреевна.
        - Дима! Мясо горит, - обратилась она к одному из братьев и эта фраза будто запустила цепную реакцию.
        Возникла суета и шум. Все стали вновь рассаживаться по местам, наполнять рюмки, вести оживленные беседы.
        Мне от сюрреалистичности происходящего и кусок не лез в горло. Впрочем, разговаривать тоже не было никакого желания. Молча сунул в руки бабушки букет, сел напротив Стрекозы, внимательно ловя каждую ее реакцию. Зато в глотки Ирины и Сергея все проваливалось с огромным аппетитом, а назад вываливались многочисленные истории об их насыщенной жизни.
        Господи, разве они не понимают?
        Неужели действительно не осознают, как невыносимо больно, как душераздирающе обидно слушать об их распрекрасной семье?! Многодетной семье, в которой для нее места не нашлось! Эти люди не прекращают бахвалиться своей блестящей карьерой в научном сообществе, своим неоценимым вкладом в развитие современной геологии, фонтанируют историями о Димочке, о Данечке, о Дениске (слава богу, хоть они молчат!). И ни слова! Ни слова не спрашивают о ней!
        И это отсутствие интереса к ней так заметно, так очевидно и отчетливо, что вызывает у всех окружающих неловкое чувство всепоглощающего стыда. У всех, кроме Ирины и Сергея. У всех, кроме Стрекозы.
        Она спокойно грызет корочку подсушенного на воздухе хлеба, растягивает в улыбке губы, охает и ахает, поощряя раззадорившихся родителей. Кажется такой спокойной и невозмутимой, словно Будда.
        Только я не верю, потому что глаза ее лихорадочно поблескивают, потому что жилка на тонкой шее бьется часто-часто, потому что пальчики так отчаянно вцепились в заветренную краюху хлеба, что скоро посинеют.
        Это был самый долгий на моей памяти ужин.
        Троица вышла из-за стола довольно быстро. Уединилась на другом конце сада, предпочитая общаться друг с другом, нежели по десятому кругу слушать рассказы родителей.
        Затем, бабушка, ссылаясь на усталость попросила сопроводить ее домой. Мне не хотелось оставлять здесь Стрекозу в одиночестве, Но упрямая Ульяна Андреевна настаивала на своем, шепнув на ухо, что здесь дела семейные и посторонние глаза им сейчас ни к чему.
        Я был не согласен.
        Хотя бы потому, что мы-то с ней уж точно не посторонние и гораздо больше семья, нежели эти… гости.
        Глядя на Стрекозу, подпирающую рукой щеку, ловил ее глаза своими и, когда у меня это получилось, то увидел в них - НИЧЕГО. Безразличие. Отчужденность. Холодность. Мне прилетела от нее такая же бездушная, ненастоящая, пустая улыбка и пара взмахов пальчиками в прощальном жесте.
        И я осознал, что стал ей чужим. Таким же чужим, каким был на перроне, когда приехал встречать Стрекозу.
        А может даже и больше.
        Как и обещала, девчонка забыла обо всем, что случилось между нами. И то молчание, казавшееся ранее уютным, теперь окрасилось в иные цвета. Это мне было комфортно и хорошо. Мне было спокойно и удобно. Черт! Она словно знала, как поступать, чтобы утихомирить меня. Поэтому и только поэтому и предложила обо всем забыть. Потому что это был наилучший исход для меня. Не для нее.
        Это стало очевидно теперь, когда со стороны я наблюдал за тем, как точно также ради счастья Марии Афанасьевны, с щемящей душу нежностью слушающую свою дочку, с глазами, полными света и любви, взирающую на внуков, с надеждой и немой просьбой поглядывающую на Февронию.
        Так Стрекоза защищает любимых ею людей.
        Подумал и сердце дрогнуло.
        Означает ли это то, что я тоже любим этой маленькой сильной девочкой?! Ведь слишком похожи ее реакции, чтобы не проводить параллели. Эта улыбка. Нарочито расслабленная поза. Желаемые окружающими эмоции.
        Такие правдоподобные, что засомневаться в их искренности никому и не придет в голову.
        И, наверное, и мне бы не пришло…
        Если бы не проведенное вместе с ней время.
        Если бы не зажатая в тонких пальцах хлебная корочка…
        ГЛАВА 26
        Нет.
        Здесь она не останется.
        Я молча подхожу к Стрекозе, хватаю за руку и решительно выдергиваю из-за стола. Она растеряна и смотрит ошалевшим непонимающим взглядом.
        - Мы уезжаем, Феврония.
        Если вдруг девчонка начнет сопротивляться, клянусь, унесу силком. Но Стрекоза, в глазах которой субтитрами на черном экране проносится немая благодарность и облегчение, лишь торопливо переставляет ноги, поспевая за моим широким шагом.
        Кто-то что-то кричит нам вслед, удивленно охает и театрально вздыхает. Плевать. Я открываю дверцу и помогаю девчонке занять пассажирское сидение. Спешно обхожу машину и сажусь за руль. Рев мотора заглушает разговоры снаружи. Рони невозмутимо смотрит вперед, не обращая внимания на стук в стекло с ее стороны.
        Мы срываемся с места, и огни домов тают в сгущающихся сумерках.
        - Блядь, лучше б мы бухали в Карелии! Согласен даже еще на парочку бессмысленных татуировок.
        Она молчит, никак не реагируя на происходящее, словно окончательно наглухо замкнулась в себе, и мне это совершенно не нравится. Через двадцать минут сворачиваю с дороги, углубляясь в лесополосу. Но и тогда Стрекоза не реагирует, словно вообще не понимает, что происходит вокруг. Как улитка заползла в свою раковину.
        Отмерла лишь когда мы затормозили у моста через реку. Я вышел наружу и вытащил Стрекозу. От воды тянет прохладой и тиной. Противно звенят над ухом комары.
        - Ну и куда ты меня притащил? - без особого интереса осмотрелась девчонка.
        Я выдохнул и затараторил так быстро, словно боясь не успеть.
        - Ты все делаешь не правильно! Не надо молчать! Не надо благородно жертвовать своими нервными клетками! Не надо держать в себе негатив! Ты имеешь полное право злиться! И кричать! - вернул ее же слова, некогда сказанные мне.
        - Чушь какая, - поморщилась она.
        - Вовсе нет! Один человек совсем недавно преподнес мне отличный совет - нужно давать волю эмоциям!
        - Не слушал бы ты этих доморощенных психологов, - поморщилась она, - От их советов одни беды, тебе ли не знать.
        - Стрекоза, - мной овладевало чувство беспомощности и собственного бессилия в попытках что-либо поделать с ее апатией, но от внутреннего протеста сдаваться меня буквально разрывало.
        Я дернулся к реке, ступил в прохладную воду, промочив ноги, схватил со дна горсть песка, влажной массой утекающего сквозь пальцы и, словно чертов псих, сунул его в маленькую ладошку Февронии, равнодушно наблюдающей за моими трепыханиями.
        - Ну же, давай, забросай меня грязью! Хочешь, в воду толкни, ударь, накричи! Только отомри, пожалуйста! Не замыкайся внутри себя!
        Она разжала ладошку, песчаный комочек выпал на землю, а Феврония продолжала пялиться на свою руку, будто впервые ее видела.
        Маленькая. Потерянная. Несчастная.
        Стойкая. Сильная. Независимая.
        - Я устала, Стас… Я так устала, что мне стоять тяжело… дышать тяжело… думать…
        - Значит, я буду держать тебя. Дышать за тебя. И думать.
        И, поддавшись порыву, притягиваю к себе ее тело и, пользуясь эффектом неожиданности, настойчиво, даже вероломно целую. Как только мой рот находит ее губы, из груди рвется наружу мой едва сдерживаемый стон. Как же сладко! Вкусная! Нежная! Пьянящая, как южная ночь. Нагло вторгаюсь в нее, буквально вгрызаюсь, покусываю нижнюю губу, толкаюсь языком, ощущая внутри себя бешеный прилив энергии и дикое, неистовое возбуждение.
        Одуревший от собственных эмоций, не сразу замечаю, что Стрекоза не отвечает на поцелуй. Более того, ее маленькие кулачки отчаянно упираются в мою грудь в попытке отстраниться.
        Разжимаю стальные объятия, с трудом припоминая, в какой момент крепко стиснул девчонку. Отскочив на несколько шагов, Феврония смотрит на меня с откровенной злостью. Гнев, ярость, негодование - настоящий коктейль Молотова в бездонно-черных глазах.
        - Не трогай меня, Калинин! - Стрекоза гневно задрала подбородок, метая молнии из глаз, - И жалость свою оставь при себе, мне она совершенно без надобности! Думаешь, приласкал меня всю такую несчастную, и я начну радостно вилять хвостом и тыкаться мокрым носом в твои ладони, словно псина бездомная?! Так вот, иди ты на хрен! Весь этот гребаный мир может меня не любить, может забыть, как самую позорную страницу в истории собственной жизни, но это не значит, что я сама себя не люблю! Во мне достаточно самоуважения и гордости, чтобы не выпрашивать ничье внимание, словно нищенка на паперти! И я лучше сдохну в одиночестве, чем стану довольствоваться выклянченными ласками или вот этой твоей унизительной жалостью, которую ты милостиво швыряешь в меня ради поддержания чувства собственного величия, успокоения совести или что-там у тебя еще зудит?! Ты можешь любить кого угодно! Вы все можете любить кого угодно - похер! Любите! Изменяйте! Женитесь! Рожайте детей! Мне до лампочки! У меня есть я! И я сама себе и любовь, и верность, и семья!
        Она развернулась и твердым шагом направилась обратно к машине.
        - Домой меня вези, раз уж заделался спасителем, - бросила, глядя в темноту и закрыла дверцу.
        Дорогой молчали. Не смогу с точностью описать свои мысли, опутавшие вязкой тягучей субстанцией мозг, вынуждая тормозить любые процессы. Из всего сказанного Стрекозой я четко уловил, наверное, лишь то, что она очень одинока. И ей очень хочется, чтобы ее любили.
        В квартиру вернулись к полуночи. На этаж поднимались медленно, едва переставляя ноги. Усталость бетонной плитой наваливалась на мои плечи. Да и Стрекоза выглядела, откровенно говоря, разбитой. Оно и не удивительно.
        Открыв замок, тяну на себя дверь, пропуская девушку вперед и не сразу соображаю, что происходит. Словно нечистая сила Стрекозу затягивает внутрь квартиры, дверь захлопывается, а затем оттуда слышится совершенно дикий вопль.
        Проклинаю автоматический замок, пока подрагивающей от волнения рукой вновь попадаю ключом в замочную скважину и повторно отпираю двери. Ворвавшись внутрь, прямо скажем охреневаю от происходящего.
        Анжела, словно дикая обезьяна, вцепилась в волосы Февронии, вынуждая ее согнуться пополам, при этом еще моя взбесившаяся невеста умудряется пинать девчонку ногами.
        - Сучка! Шалава! Я тебе все розовые космы твои повыдергиваю! Тварь! Решила мужа у меня увести! Проститутка безродная!
        - Отпусти меня, истеричка! - рычит Феврония, но в ответ ничего не предпринимает. Боится. Беременная ведь.
        - Анжела! - рявкаю на Кукушкину, - Прекрати немедленно этот цирк! Отпусти Февронию!
        - Ты еще смеешь защищать эту тварь?! - и вновь дернула Стрекозу за волосы вниз, та замычав от боли, присела на корточки и ухватила Анжелу за запястья.
        - Отпусти ее, Анжела!
        - Ну уж нет! Эта сучка запомнит, как пускать слюни на чужих мужиков! - и замахивается ногой.
        Это какой-то кошмар.
        Я пытаюсь оттащить Анжелу, но та настолько яростно тянет Стрекозу за волосы, что я всерьез начинаю опасаться, что они останутся в цепких руках Кукушкиной. Делаю мягкую подножку и Анжела, потеряв равновесие, оказывается в моих руках. Ногами блокирую ее ноги и вместе с ней аккуратно усаживаюсь на пол рядом с Февронией.
        - Думала, я ничего не узнаю, сучка?! Думала, уведешь его у меня, пока меня нет рядом?! Я беременна, слышишь, ты, наглая шлюшка! У нас будет ребенок! У нас скоро свадьба, а ты - никто! Просто постельное приключение перед долгой и счастливой семейной жизнью! Да в былые времена двери твоего дома вымазали бы дерьмом, потаскуха!
        - Анжела! Угомонись!
        - А ты не защищай ее! Что, уже объездила тебя, да? Вот такая у тебя любовь и верность?! Жена за дверь, а ты в дом любовницу притащил?! Где ты вообще эту уродину откапал?! Она же наркоманка натуральная?! И вот на это ты решил променять меня и нашего ребенка?! На это дерьмо, да, Станислав?!
        - Ну-ка рот прикрыла! Ты все не так поняла!
        - Да неужели?!
        Абсурдная до идиотизма ситуация выбивала почву из-под ног. Взбесившаяся, словно дикая кошка, Кукушкина сыпала мерзкими оскорбительными ругательствами и причиняла боль Февронии, а я, как полный кретин, не знал, как утихомирить собственную невесту и что нужно сделать, чтобы та, наконец, разжала руки. Мне было до безумия стыдно перед Рони, она-то уж точно всего этого не заслужила!
        Стрекозе, по всей видимости, надоело молча терпеть этот аттракцион унижений и боли. Одним ловким движением она как-то хитро выгнула Анжеле большие пальцы, и та, взвизгнув, выпустила из рук изрядно потрепанные розовые волосы. Несколько вырванных прядей сиротливо упали на пол.
        - Дура бешенная, - спокойно бросила Феврония, поднимаясь с пола.
        Анжела, понимая, что теряет ведущие позиции, принялась брыкаться, но я лишь крепче стиснул ее в руках, продолжая сидеть на полу. Один черт, не знаю, что делать.
        - Пошла вон из этого дома, овца! Ненавижу тебя, тварь! Еще раз увижу рядом со Станиславом - так просто не отделаешься! Удавлю сучку!
        Поморщившись, Стрекоза отряхнулась и скрылась в комнате, я зажал грязный рот своей невесты, потому что не придумал, как еще можно заставить ее замолчать. Через пару мгновений Рони, как ошпаренная, выскочила обратно, сверкая увлажнившимися глазами и сжимая в руках ноутбук. Вернее то, что от него осталось. Верхняя и нижняя часть едва сходились, открывая взору отвратительную трещину, расползшуюся паутиной по экрану. Я в очередной раз потерял дар речи. Рони, бурча себе что-то под нос, подняв голову к потолку, словно боясь, что из глаз покатятся слезы, гордо переступила через наши с Анжелой переплетенные ноги.
        - Совет да любовь! - и вышла из квартиры, хлопнув металлической дверью.
        Я мгновенно разжал руки и вскочил на ноги, повинуясь порыву побежать следом, но тут же услышал шипение Анжелы.
        - Только дернись в ее сторону и ребенка ты не увидишь!
        Не веря собственным ушам, перевел взбешенный взгляд на Анжелу.
        - У тебя там на островах все мозги расплавились на солнце? Какого хрена ты тут устроила?!
        - Не кричи на меня… - ее нижняя губа задрожала, а голос сорвался. Голубые глаза наполнились слезами. Кажется, антракт окончен, и меня ждет продолжение феерического театра одного актера.
        Не желая ни принимать в этой абсурдной постановке участия, ни становиться ее благодарным зрителем, отвернулся и прошел в комнату. Открывшаяся картина в очередной раз подвергла мою психику проверке на стрессоустойчивость.
        Все вещи, принадлежащие Стрекозе, были вывалены из шкафа и буквально разодраны в лоскуты, а если верить глазам - изрезаны ножницами, моя палатка, служившая уютным гнездышком для маленькой розовой птички, была буквально вывернута наизнанку, дорогая гарнитура сломана, косметичка выпотрошена, постельное белье на кровати представляет из себя растерзанный ком…
        Мне действительно стало страшно и холодный пот выступил на висках. Впервые я всерьез усомнился в адекватности Анжелики. Впервые с глаз спала пелена всепрощающего обожания и любви.
        - Я прощаю тебе эту идиотскую интрижку лишь потому, что у нас будет ребенок, Станислав, - услышал я за спиной ледяной голос, вызвавший неприятные мурашки, - И лишь потому, что у нас за спиной больше десяти лет идеальных отношений. Каждый может оступиться. Я понимаю это. И я прощаю тебя. Не смотря на то, что такое благородство стоит мне огромных усилий и нервов, уже не говорю, как данный факт отразиться на нашем малыше. Мы забываем этот позорный и унизительный твой поступок и продолжаем готовиться к свадьбе. Все будет так, как мы планировали. Ни одна дрянь не встанет у нас на пути. Пообещай мне, что больше не увидишься с этой шлюшкой, я в свою очередь никогда не стану напоминать тебе о твоем предательстве, Станислав. Мы поженимся и будем растить нашего ребенка в мире и согласии. А сейчас мы уедем из этой дыры в нормальный отель и ты, как уже полагается, постараешься заслужить заново мое расположение.
        - Анжела… У меня на фирме сейчас серьезные проблемы. Все свободные деньги, даже те, что были отложены на свадьбу и ремонт в новой квартире, запущены в дело. Поэтому торжество нам придется перенести на неопределенный срок. Не исключаю, что мы сделаем это уже после рождения ребенка. И ты права, я действительно тебе изменил. Поэтому будет лучше, если мы пока дадим друг другу время на то, чтобы все осознать и остыть. Будет лучше, если ты поживешь это время у своих родителей.
        - Что? - она натурально опешила, словно я говорил на китайском, и она ни слова не поняла, - Станислав, ты что… ты бросаешь меня? Бросаешь нас? Из-за нее?
        - Анжела. Я никогда не брошу своего ребенка. В этом ты можешь не сомневаться.
        - А меня, значит, бросишь?! - взвизгнула она, вызывая болезненную пульсацию в моих висках.
        - Это квартира моей бабушки, - предпочел я не отвечать на ее вопрос, потому что сам испугался промелькнувшей в голове совершенно четкой мысли о том, что - да, брошу. - А Феврония ее гостья. Ты ввалилась в чужое жилище, испортила чужие вещи и оттаскала за волосы ни в чем не повинную девушку.
        - Ну, конечно! Ни в чем не повинную! Прямо агнец божий! Скажи еще, что девственница!
        - Я сейчас уйду, а когда вернусь, то хочу видеть здесь полный порядок.
        - Что? - ее глаза и рот распахнулись так широко, что совершенно изуродовали прекрасное кукольное личико. - Я еще за подстилками твоими не убирала! Я - мать твоего ребенка! Я - потратившая на тебя всю молодость! Я - сделавшая из тебя того, кто ты есть! Знаешь что, Калинин! Это уже чересчур! Только попробуй сделать хоть шаг за эту дверь!
        - Прекрати истерику. Это вредно для ребенка. Ладно. Вызову тебе такси.
        Мне хотелось поскорее избавиться от орущей Анжелы, которая уже наверняка своими визгами перебудила весь дом. Только мой палец завис над кнопкой «заказать машину», как отвратительный вечер, плавно перетекший в отвратительную ночь, стал еще отвратительнее.
        - Ой! - Анжела согнулась пополам, ухватившись за живот! - Ой-ой-ой! Как больно! Станислав, срочно звони в скорую!
        ГЛАВА 27
        К подъезду припарковалась машина скорой помощи. Из нее выскочили двое медиков, а спустя несколько минут показались обратно вместе со Стасом, несущим на руках Анжелу.
        Сердце сжалось от стыда и страха.
        Я чувствовала себя виноватой. Так не должно было случиться. Если бы я только знала о существовании этого малыша, то никогда бы не показалась на горизонте Калинина. Наверное, мне и самой было бы проще никогда не знать требовательных и удивительно мягких его губ, сильных и уверенных объятий, головокружительного и порочного удовольствия.
        Да. Так было бы проще. Так было бы лучше.
        Не чувствовать этой всеобъемлющей тоски. Неразделенной любви и страсти. По-детски наивной. До глупости романтичной. До бесконечности невозможной.
        Я всего лишь хотела сделать его счастливее. Показать, что могу любить его безгранично, что я уже не та глупая соседская девчонка, которая не могла без заикания выговорить и слова в его присутствии. Чтобы он убедился, что не зря рискнул собственной жизнью, не зря беспокоился обо мне, не зря делился самым сокровенным. А на деле… На деле я та, кто пришла и попыталась все разрушить. Подвергла опасности самое дорогое, что только может быть у человека - его ребенка. Ни в чем не повинное существо.
        И что теперь?
        Как мне продолжать жить, если с малышом что-то будет не так? Анжеле ведь нельзя нервничать и волноваться, а сегодняшний вечер спокойным не назовешь. И я сыграла в этом главную роль, пусть и не совсем такую, как она думает. Но в одном она права - я хотела. Хотела забрать у нее Стаса. Хотела сама его любить. Сама с ним быть. Эгоистично заграбастать себе и ни с кем никогда не делиться. Да если бы не малыш, я сочла бы за счастье даже быть оттасканной ею за волосы, потому что это означало бы, что несравненная любовь всей жизни Стаса видит во мне соперницу.
        Мою дурную голову заселили даже такие абсурдные мысли, что к Анжеле у Калинина не любовь, а привычка, что Кукушкина, словно Снежная Королева, околдовала моего Кая, исказила восприятие мира осколками льда, плотно засевшими в его глазах. Мечтала, что как только Стас узнает меня, почувствует, соприкоснется кожей к коже, то пелена спадет с любимых глаз, а наш поцелуй и вовсе разрушит злые чары. И он влюбится в меня. По-настоящему. До потери пульса. До болезненной тяги ко мне на уровне подсознания. Не захочет отпускать от себя ни на шаг, отменит свадьбу, забудет Кукушкину…
        Идиотка.
        Глупая и наивная.
        Лишь услышав гневные слова Анжелы, я вдруг осознала, как все обстоит на самом деле. Это с моих глаз упала розовая пелена. Я, действительно, всего лишь мимолетное предсвадебное увлечение, сродни стриптизерше на мальчишнике. Сейчас молодые помирятся и навсегда вычеркнут из памяти этот позорный эпизод в виде меня. И будут правы. Ведь между ними долгие годы любви и ребенок.
        Видимо, быть чьим-то позором - это моя судьба.
        Наверное, родители тоже были правы, когда не стали за мной возвращаться. Диме и Денису - почти девятнадцать, а это значит, что прошло чуть больше года, как Ирина и Сергей вновь стали родителями, а еще через год у них появился Даня. Наверняка, это было тем еще испытанием - воспитывать столько малышей одновременно. Совершенно естественно, что для меня места не нашлось.
        Наверное, им было стыдно. Стыдно и страшно. Ведь они так и не смогли рассказать сыновьям обо мне, о своей ошибке, о своем позоре. Скорее всего боялись увидеть в их глазах осуждение, презрение и разочарование… А это на самом деле очень страшно, видеть подобные чувства у самых родных и самых любимых людей. Ирина и Сергей любили своих сыновей, это было видно и с расстояния в километр. Вот только, несмотря на все, мне по-прежнему нет места рядом с ними. Не знаю, зачем они приехали… Думаю, все дело в бабушке… Я совершенно не злюсь на нее, разве можно осуждать человека за беззаветную любовь к собственному ребенку… Но… Но мне все же больно…
        Предательские жгучие слезы, что держались внутри на чистом упрямстве, соленой рекой хлынули на щеки, грозя утопить меня едким потоком. Я стояла на крыше, глядя в уснувший город, и плакала. Плакала так, будто от этого зависела моя жизнь, а рисковать ею я права не имела, ведь ради моей жизни Стас однажды рискнул своей.
        Не знаю, сколько прошло времени - пять минут, полчаса, час… Но постепенно тело перестало сотрясаться от рыданий, нос утратил способность дышать, а глаза и губы опухли до жжения.
        Я вернулась в квартиру Калининых. Принялась собирать свои вещи, надеясь, что не все они безвозвратно испорчены. Это было глупо. Потому что ничего целого не нашлось.
        Собирая в косметичку баночки и тюбики, подбирала разбросанные повсюду мелкие игрушки некогда мною любимых киндер-сюрпризов. Эти были особенными. Эти навсегда останутся со мной.
        Собирая в мусорный пакет разодранные тряпки, все глубже и глубже погружалась в воспоминания. Далекие, но навсегда впитавшиеся в хромосомы, оставив след в генетической памяти.

***
        - Милая, отнеси Ульяне Андреевне свежего молочка. Станислав приехал, а он его любит.
        - Хорошо, бабуль, - ответила я, прижимая к груди литровую банку и чувствуя, как увлажняются ладошки, а к горлу подбирается ком.
        Стас давно не приезжал, с самого лета. Он стал таким высоким, взрослым, сильным. И еще более красивым. Совсем скоро окончит школу. Поступит в институт. Наверняка, у него уже есть любимая девушка.
        Одновременно хочу и боюсь его встретить. При виде соседского внука у меня пропадает дар речи, немеют конечности, и кружится голова. Я влюблена в него до мурашек. И до ужаса боюсь, что он догадается об этом. Кому нужна заикающаяся малявка?! В его глазах я надоедливый соседский ребенок. У нас ничего общего. Разве что кроме сада за домами наших бабушек.
        Передаю молоко Ульяне Андреевне, Стаса нигде на пути не встречаю. Выдыхаю от облегчения и вместе с тем чувствую разочарование. Взглянуть бы хоть одним глазком, издалека, хотя бы одну секундочку, чтобы потом, перед сном, долго-долго представлять его улыбку, глаза, руки… И мечтать… Мечтать, что однажды, когда я вырасту, он непременно в меня влюбится. Перебирать в голове сотни сценариев… Воображать десятки свиданий… Обязательно с поцелуями и крепкими объятиями…
        - Спасибо, деточка. Возьми пирожки, это вам с бабушкой. Будешь идти домой, загляни в гараж, поторопи Станислава. Опять окопался в своих железках.
        - Хорошо. Спасибо, - пропищала, хватая плетеную вазочку с румяными сочниками, и пошла на улицу. Волнуясь и почти задыхаясь от того, что всего через несколько мгновений я увижу ЕГО.
        Гаражом обозвать пристанище Стаса кощунственно. Это скорее небольшой отдельно стоящий домик, на первом этаже которого обустроена целая мастерская, а на мансарде - жилая комната. Летом, когда Стас еще приезжал к бабушке на все каникулы, он непременно жил здесь. Я ни разу не была в той комнате, даже не представляю, как может выглядеть жилище, обустроенное самим Калининым. А сейчас у меня появился шанс, появился повод узнать.
        Осторожно вхожу внутрь. Как мышка. На первом этаже горит лишь тусклая подсветка на деревянной лестнице, уходящей наверх. Оттуда, из комнаты, слышится голос Стаса. Наверное, разговаривает по телефону.
        Не могу отказать себе в удовольствии полюбоваться им украдкой, тайно… Как за хищником в условиях дикой природы. На цыпочках пробираюсь к лестнице. Осторожно делаю шаг за шагом, моля небесные силы, чтобы ступени не скрипнули. И они не скрипят.
        Осторожно, одним глазком, оглушенная гулом бьющегося набатом сердца, заглядываю в комнату.
        Вижу профиль Стаса. Парень сидит в старомодном глубоком кресле, в левой руке его, удобно расположенной на высоком подлокотнике, зажат смартфон. Что-то происходит на экране, но мне отсюда не понять, не разглядеть. Однако, это что-то очень интересное и увлекательное, потому что Стас, наблюдает внимательно, не отводя чуть сощуренных глаз. На его лице столько эмоций… Брови слегка нахмурены, на лбу образовалась напряженная складка, на скулах туда-сюда играют желваки… Все его тело как-то ритмично и нервно подрагивает.
        Сквозь гул в ушах доносятся странные стоны и звуки, от которых я почему-то краснею. Мурашки разбегаются по позвоночнику. Коленки дрожат. Но все мое внимание сосредоточенно лишь на лице Стаса. Ловлю каждую эмоцию, каждое мимическое движение и не могу понять… Ему как будто очень плохо и очень хорошо одновременно. Красивый рот его приоткрывается, из него вырывается такой же бесстыдный стон… Стас зажмуривается и морщится, словно от пронзительной боли, закидывает голову назад, открывая вид на свою шею с острым кадыком, плавно дернувшимся вверх-вниз. По виску парня стекает прозрачная капелька пота. Он затихает и лицо его расслабляется. И теперь он совсем похож на мальчишку. Беззаботного, спокойного, умиротворенного. Мне даже кажется, что он просто спит.
        Сейчас Стас безумно красивый, притягательный, манящий. Если бы у меня была шапка-невидимка, я бы непременно уселась прямо перед ним, чтобы еще раз увидеть на его лице подобные эмоции. Если бы у меня была шапка-невидимка, я бы непременно поцеловала эти расслабленные губы. Легко. Невесомо. Мимолетно. Словно ворвавшийся в окно сквознячок.
        Это наваждение длится недолго и если бы не моя тупость, то все в этот вечер могло бы закончиться иначе. Но я оказалась слишком ослеплена его красотой, и слишком туго соображала. Совершенно залюбовалась парнем и без задней мысли упустила момент, когда Стас отключил телефон, взял салфетки с тумбочки и вытер ими руки.
        А потом он встал.
        И у меня оборвалось дыхание, потому что я увидела… увидела… увидела ЕГО. Да.
        Розовый. Упругий. Большой.
        Перед тем, как заправить его в штаны, Стас как-то слегка небрежно оттянул свой… свой…орган вниз, словно усмиряя, принуждая подчиниться.
        И все бы ничего, но из дрожащих моих рук с грохотом выпала корзинка, и румяные сочники рассыпались по деревянным ступеням.
        Наши глаза встретились мгновенно. И наверное со стороны выражение наших лиц было абсолютно идентичным. Зеркальным. Два человека, пойманные с поличным за чем-то неприличным. Один из них мастурбировал (о чем я догадалась лишь несколько лет спустя), а другой тайно и жадно за этим подглядывал.
        Первая мысль, мелькнувшая в голове, пока ошарашенные глаза и раскрытые от шока рты еще не разморозились, была - «я сейчас умру».
        Когда через наносекунду я поняла, что все еще жива, посетила вторая мысль - «он меня убьет» и следом за ней сразу третья - «бежать!»
        Бежать!
        Бежать отсюда!
        Спрятаться!
        Затаиться!
        И я рванула, краем глаза напоследок зацепив, как Стас судорожно пытается справиться со штанами.
        Я бежала, и комнатные тапочки застревали в сырых сугробах.
        Прочь!
        Господи, какой позор!
        Какая же я идиотка!
        Зачем?! Ну вот зачем я туда пошла?! Знала же, что не поздоровится, если поймает. Но, положа руку на сердце, честна сама перед собой - я в любом случае поступила бы точно также. Отказаться - выше моих сил.
        Недаром любопытной Варваре оторвали нос. Если он меня поймает - оторвет еще и уши! И ноги! И язык, чтоб не болтала!
        Да он вообще порвет меня на части!
        Слышу шорох шагов позади себя, и адреналин врывается толчками в закипающую от страха кровь.
        - Стой, зараза мелкая! Поймаю - ноги вырву!
        Пульс грохочет в ушах, сердце колотится где-то в горле, мешая кислороду поступать в легкие. Чувствую, как пылают щеки адским пламенем. Снежинки, танцующие в январском сумеречном воздухе тают, даже не долетая до моего лица, хотя мороз крепчает, и на белоснежном покрове образовалась жесткая корка, больно царапающая голые щиколотки.
        Дура! Какая же я дура!
        - Стой, дура! - кричит он, будто читая мои мысли.
        Но слушаться его я не намерена. Глупо, конечно, далеко мне не убежать, но можно попытаться хотя бы спрятаться и пересидеть, пока схлынет первая волна его праведного гнева, а иначе Стас просто закопает меня в ближайшем сугробе, и найдусь я только к весне вместе с первыми оттаявшими какашками и погребенными под снегом окурками.
        Вроде бы все знакомо в окружающей меня местности, каждый кустик, каждое деревце, любая тропинка. Я выросла здесь. С закрытыми глазами могу ходить. Но страх и эмоции ослепляют, дезориентируют, сбивают с толку. Под ровным снежным покрывалом все пути сливаются в бесконечную равнину.
        Бегу, петляя будто заяц. Я и ощущаю себя глупым зайцем, удирающим от разъяренного голодного волка. Поймает - загрызет! Слишком зол. И не сказать, что я с ним не согласна или не понимаю причин подобной ярости. Все правильно. Абсолютно заслуженная реакция на мои действия.
        Но умирать не хочется.
        И злости его не хочется.
        Все правильно - бежать, затаиться, переждать!
        А потом все как-нибудь образуется!
        Утро оно ж вечера-то мудренее. Ведь так?
        - Стой, коза! Куда?!
        Что-то определенно изменилось в его интонации, но понять, что именно, я не смогла. Не успела. Под ногами все скрипело, хрустело и трещало, а затем в один миг земля разверзлась, и я с головой ушла под обжигающе холодную воду, замечая лишь, как над поверхностью разлома вновь сошлись ледяные глыбы, а пучина все стремительнее утягивает меня на самое дно.
        Барахтаюсь руками и ногами, стремясь к поверхности, чувствую, как остатки кислорода тают, а легкие судорожно сжимаются, буквально вынуждая открыть рот для долгожданного вдоха. Но мне нельзя. Стоит лишь на секунду поддаться искушению - и колючая ледяная вода ворвется внутрь, вытесняя из тела саму жизнь.
        А я не хочу умирать!
        Я хочу жить!
        А потому, стиснув зубы, плыву вверх. Возможно, будь на улице светло, шансов у меня было бы больше. А так… я лишь интуитивно стремлюсь к поверхности, и все мои надежды разбиваются о толщу льда, в который упирается моя макушка. Я бью по нему с невероятной силой. На самом деле, мне просто так кажется, потому что вода смягчает каждый удар, делая его бесполезным.
        В груди печет и будто разрывает. Перед глазами заплясали частые светящиеся пылинки - предвестники скорого обморока. А потом я сдаюсь, открываю рот и горький, мутный поток врывается в меня, заполняет каждый миллиметр, убивает…
        Я тону…
        ГЛАВА 28
        Воистину, это была самая долгая дорога в моей жизни, каждая из двенадцати минут которой были наполнены тягучим липким страхом, сковывающим затылок, частыми всхлипами Анжелы и серьезными, хмурыми лицами медиков, задающими тысячу и один вопрос, ни одного из которых я не разбираю. Впрочем, как и Анжелиных ответов. Все окутано плотной давящей на уши завесой и пульсирующим нутром.
        Еще никогда мне не было так страшно. Отчего-то ребенок, который воспринимался мною, как кто-то эфемерный, призрачный, практически не реальный, существующий словно лишь теоретически, и который станет настоящим только после непосредственного рождения, вмиг превратился в такую же живую и осязаемую часть меня, как собственная рука, нога или сердце.
        Кажется, все на свете перестало иметь хоть какое-либо значение, кроме крошечной жизни внутри Анжелы. Жизни, которая вот-вот может оборваться. Оборваться по моей вине.
        Анжеле становилось хуже на глазах. Бледная и испуганная, она корчилась от боли, прижимая ладошки к животу. По совету самих сотрудников скорой помощи, госпитализировать Кукушкину решили в новый перинатальный центр, где после предварительного звонка врача скорой помощи, нас уже встречала бригада с каталкой у самого порога, дальше которого меня даже не пропустили.
        - Кем вы приходитесь пациентке?
        - Я… Жених.
        - То есть не родственник, - утверждает, не спрашивает женщина, по одному лицу которой можно распознать премерзкий характер, не обязательно даже слышать тембр стального голоса с непреклонными нотками.
        - Я отец ребенка!
        - Есть ли какой-либо документ, свидетельствующий об этом? - издевается пышущая лишними килограммами тетка.
        - Нет, но…
        - Молодой человек, посторонним вход запрещен.
        - Послушайте, мне надо знать, что с ними все в порядке, как вы не понимаете?
        - Не шумите! Ночь на дворе. Я все прекрасно понимаю. Утром приходите. Сейчас вашей девушке все равно не до вас. Осмотр, УЗИ, анализы… Как только появится возможность, она сама с вами свяжется, телефон у нее никто не отберет. Ни один врач вам все равно ничего не скажет. Вы не являетесь ни близким родственником, ни доверенным лицом, поэтому диагноз вам скажет либо сама пациентка, либо доктор с ее письменного согласия, но это будет не ранее, чем завтра. Вот вам список того, что необходимо привезти утром. Прочтите внимательно. Ничего сверх тащить не надо.
        - Пожалуйста, можете проследить, чтобы у нее было все самое лучшее? - я достал из заднего кармана бумажник, вынул несколько пятитысячных купюр и осторожно протянул их сотруднице приемного отделения. - Ну, чтоб палата отдельная, медсёстры воды поднесли, если что… Помогли… Я… я не знаю… Я все оплачу, сколько скажете. Лишь бы… лишь бы… они… в порядке…
        Наверное, голос мой и весь внешний вид был настолько жалок, что стерва в белом халате устало, но беззлобно выдохнула, сочувственно поджав губы, а затем, осмотревшись, все же взяла протянутые ей деньги.
        - Ладно. Ты это… Не волнуйся, присмотрим. Утром приходи. Часам к восьми, пока дежурный врач не сменился, попробую провести тебя. Но ничего не обещаю.
        - Спасибо.
        - Иди, иди… Не кисни, здесь лучшие врачи работают, оборудование все новенькое, самое современное. Акушеры наши, знаешь, какие специалисты! Такие беременности спасают, что впору научную фантастику писать.
        Я нервно кивнул, но успокоиться так и не получилось. Держа в дрожащих руках список из пятнадцати пунктов, никак не мог сосредоточиться и понять, что же делать. Часы показывали второй час ночи. К семи утра необходимо вернуться обратно вот к этому порогу вооруженным до зубов комнатными тапочками, халатом, принадлежностями для душа и далее по списку.
        Вызвал такси и, превозмогая усталость, с удвоенной силой накинувшуюся на меня после схлынувшего адреналина, назвал адрес круглосуточного торгового центра. Удивительно, но всего за час с лишним я наполнил пакеты необходимыми товарами.
        «Я очень надеюсь, что вы оба в порядке. Напиши сразу, как только станет известно хоть что-то, места себе не нахожу. Буду в клинике к восьми утра, привезу для тебя вещи. Напиши, если что-то понадобится.»
        Отправил сообщение Анжеле еще как только вышел из больницы, но ответа нет до сих пор. Успокаиваю себя лишь тем, что сейчас она и малыш в руках лучших специалистов и от того, что я буду биться в истериках и посыпать голову пеплом, ничего ровным счетом не изменится, и мое самобичевание им никак не поможет.
        Стараюсь не развивать мысли в направлении того, что малыша может не стать. Просто запрещаю себе об этом думать, чтобы Великий Космос не подслушал и не воплотил в реальность худший из всех кошмаров. Мысли, мать их, материализуются! А потому исключаю эти варианты из головы. И целенаправленно думаю о том, что все будет хорошо.
        Все будет хорошо!
        Все будет хорошо.
        Все будет…
        Хорошо…
        Войдя в квартиру, встретившую меня темнотой, сквозняком и пустотой, безвольно опустил набитые под завязку пакеты на пол, ощущая тяжесть целого неба своих плечах, словно гребаный Атлант.
        Боже правый, в последнее время события в жизни так стремительно сменяют друг друга, швыряя меня из крайности в крайность, что нет даже ни единой минуты на то, чтобы осознать происходящее. Черт возьми, я уже реально тоскую по своей скучной и размеренной жизни, где не случалось долбанных сюрпризов и форс-мажоров, где день был расписан по минутам и я всегда знал, чего ожидать. И плевать, что жизнь эта была пресной, как сухая прошлогодняя солома.
        Или не плевать?
        Мне охренеть как нужно обо всем хорошенько подумать, разобраться с проблемами на фирме, разобраться в самом себе, разложить по полкам события прошедшей недели, проанализировать, сделать какие-то выводы, наметить дальнейший жизненный план. Блядь, да именно от моих решений сейчас так много зависит, что права на ошибку я попросту не имею. За нее придется слишком дорого заплатить, причем не только мне.
        Вот только сил у меня хватает лишь на то, чтобы, не включая свет, добрести до постели, скидывая по пути одежду, и рухнуть на мягкий матрас, с зажатым в руке телефоном, на котором по-прежнему нет никаких известий от Анжелы.
        Легкий аромат лесной малины нежно окутал сладковатой дымкой, отчего я подорвался с постели, как ошпаренный.
        Да еб…
        Блядь!
        Щелкнул клавишей и сощурился от яркого света ламп. В комнате царил идеальный порядок за исключением разбросанной мною одежды. Ничего не свидетельствовало о том кошмарном хаосе, что устроила Анжелика здесь еще несколько часов назад.
        Даже гребанная кровать стояла на прежнем месте!
        Там, где была всегда до появления в этом доме маленькой розовой девочки.
        В коленях колотилась нервная дрожь.
        В горле тревожно колотилось сердце.
        А в висках бешено колотилась простая истина.
        Она ушла.
        Совсем.
        Смотрю по сторонам. Не знаю, что хочу заметить. Наверное, хоть что-то, что напоминало бы о Стрекозе. Заколка… Оторванная пуговица… Фантик от ее любимого бон-пари со вкусом ананаса. В детстве она их обожала.
        Однако, внутри расползается черным кратером размером с Сахалин пустота, рожденная твердой уверенностью, что даже если я обползу каждый сантиметр квартиры, вооружившись лупой, - не найду и крошечного розового волоска.
        Она ушла и всю себя забрала с собой.
        И беспросветная тоска этой проклятой ночи окончательно лишает меня сил.
        ГЛАВА 29
        - То есть, как это я не беременна? - совсем не тонким милым голоском, а вполне себе резким басом, содержащим тонкий намек на крупную претензию, возмутилась Анжела.
        - Анжелика Викторовна, мне очень жаль вас расстраивать, но задержка в цикле обусловлена отнюдь не беременностью, а развитием образования в структуре левого яичника. Исходя из симптомов и данных ультразвукового исследования, можно сделать вывод, что мы имеем дело с гормонально активной кистой. Конечно, было бы неплохо провести всестороннее обследование до оперативного вмешательства, но острая боль свидетельствует о возникших осложнениях, поэтому проверка на онко-маркеры будет произведена уже после операции.
        - Но я делала тест на беременность! Четыре раза! Он был положительным! У меня увеличился живот, меня тошнило, да я начала есть мясо, как невменяемая гиена! - шокировано перечисляла девушка очевидные для своего «беременного» положения симптомы, словно они давали стопроцентную уверенность в правильности поставленного ею самодиагноза.
        - Вам следовало сразу после задержки обратиться к гинекологу, и уже при первом УЗИ и более тщательном анализе крови он поставил бы правильный диагноз, можно было бы избежать сложившейся ситуации с осложнениями. В ближайшие двадцать минут вас подготовят к операции. Времени на то, чтобы медлить, больше нет. Существует высокая доля вероятности разрыва кисты, а это уже может нанести непоправимый вред вашему здоровью.
        - Но у меня вырос живот! - не сдавалась Кукушкина.
        - Анжелика Викторовна, ваш вес находится в нижнем пороговом значении нормы, - врач сделал акцент на этой фразе, словно ее идеальный вес являлся не достоинством, а недостатком. - При такой худобе вполне естественно, что живот увеличился, ведь киста уже достигла диаметра восемь сантиметров.
        - А как же то, что я стала есть мясо?! Я! Я - вегетарианка, доктор! Уже много лет! И потом, меня же постоянно тошнило!
        - Возможно, Анжелика Викторовна, вам просто хотелось есть мясо? - осторожно произнес доктор, стараясь не волновать лишний раз и без того буйную пациентку. - И предполагаемая беременность стала лишь вашей личной отговоркой против вегетарианства. А тошнило-то вас наверняка как раз из-за резкой смены рациона питания.
        - То есть ребенка во мне точно нет?!
        - Ребенка точно нет. Но есть большое образование - киста. Но и от нее мы избавим вас в самое ближайшее время. Операция длится от получаса до двух с половиной часов в зависимости от сложности.
        - Но у меня же останутся шрамы!
        - Мы проведем лапароскопию, шрамы будут минимальны, всего три прокола. Сейчас сюда придет Людмила. Она задаст вам еще несколько вопросов и поможет заполнить необходимые бумаги на согласие. Не переживайте, с таким диагнозом крайне высок процент благоприятного исхода операции. И конечно, при должном лечении, в последующем вы сможете благополучно забеременеть и родить здорового малыша. Однако, я бы советовал подходить к данному вопросу ответственно и заранее осуществлять обследования. Теперь я подробнее расскажу о самой процедуре оперативного вмешательства…
        Надменный хлыщ в белом халате еще что-то повторял и повторял по десятому кругу, отчего Анжела все сильнее раздражалась. Она не была идиоткой и с первого раза поняла все устрашающие медицинские термины. Мама Анжелы - медик! Девушка не впервые слышит про лапароскопию.
        Гораздо гораздо ошеломительнее прозвучала новость о том, что Анжела не беременна! Ни от жениха, ни от зеленоглазого любовника.
        Выдохнула.
        Это, конечно, хорошо. Рожать маленького спиногрыза ей не очень-то и хотелось. Девушка считала, что еще слишком молода и не готова посвятить себя прекрасную смене подгузников и молочной отрыжке.
        Вот только как эта новость отразиться на отношениях с Калининым?! Как вообще получилось, что в жизнь с будущим мужем встряла какая-то непонятная девка?! Кукушкина искренне недоумевала.
        Станислав изменил ей!
        Станислав!
        Изменил!
        Эта новость взорвала девичий мозг и нервную систему. Калинин же всегда был ее и только ее! Ничей больше! Да он с восьмого класса ни на одну бабу не взглянул, все внимание только на нее, на Анжелу!
        Он же боготворил ее! С рук ел! Станислав олицетворял собою настолько непоколебимый тыл, что подобного рода сомнения даже в кошмарах не являлись девушке, убежденной в его абсолютной верности так же, как во вреде трансжиров.
        А тут!
        Напился!
        Вел себя, как какой-то подросток из неблагополучной семьи в период весеннего обострения пубертата!
        Изменил (да как же такое вообще возможно?)!
        А еще отменил свадьбу! Более того, поставил под сомнение сам факт их бракосочетания, словно это не он, а сама Анжела была влюбленной долгие годы дурочкой! А это, заметьте, очень больно ударило по самолюбию Кукушкиной.
        И вся эта вакханалия происходила пока Анжела, на минуточку, была беременна его на пятьдесят процентов собственным ребенком!
        Да как он мог?!
        Что не так с этим гребанным миром?!
        Воистину, беременность портит жизнь, - сделала вывод Анжела! Пока девушка не залетела, Станислав пушистым ковриком стелился под ноги, а теперь ему, видите ли, даже жениться перехотелось! Ему! Перехотелось! Ему! Тому, кто с выпускного класса только и говорил, что об их совместном будущем, перехотелось!
        А если еще добавить теперешнее отсутствие вообще какой-либо беременности, то вуа-ля! Тварь с розовыми волосами заграбастает себе ее, Анжелину, выгодную партию, воспитанную годами! Приберет цепкими пальчиками выстроенную золотыми кирпичиками жизнь! И именно тогда, когда все, наконец, сложилось, будто паззл, и Станислав помирился с папашей-миллионером, а с зеленоглазым дороги будущего мужа разойдутся в разные стороны. Нет никаких сомнений, что друзья на почве предательства одного и недоверия со стороны другого даже через третьего своего приятеля не смогут взаимодействовать. ОКТА распадется на чудесные по своей отдельности О, К и Т, что исключит тем самым любую возможность обнародования порочной связи между невестой и близким другом.
        И развал этот, опять же, только в плюс. Станислав прекратит уже маяться блаженной дурью и, сломя голову, рванет в четкий, налаженный, требующий его внимания, как младенец мамкину титьку, отцовский бизнес. А подстегнет это его стремление чувство долга за помощь, оказанную папашей, во имя сохранения репутации «ОКТА-Лаб». Сам же Игорь Сергеевич, одурев от счастья, уйдет на заслуженный покой, выращивать огурцы и перцы, а Анжела, в конце-то концов, займет полагающееся ее красоте и достоинству статусное место, окунется в мир больших денег, роскоши, знаменитостей, селебретис и важных политиков. Тут можно и родить, пусть бабуля с дедом занимаются и радуются, да навсегда отстанут от нее со своим потомством. Игорь Сергеевич сам не раз намекал на свою помощь в воспитании нового поколения Калининых.
        Да что там намекал! Откровенно убеждал поторопиться!
        А Анжела, исполнив их всеобщую волю к размножению, откроет собственный элитный фитнес-клуб, запустит уникальную линейку диетического и правильного питания, будет рекламировать одежду именитых брендов, которые станут заваливать ее новейшими эксклюзивными коллекциями. Будет летать в самые роскошные отели мира, постить в Инстаграм лучшие фотографии с мотивирующими текстами под ними, и наслаждаться жизнью, полной счастья, успеха и красоты.
        Анжела ведь продумала все до мелочей. Просчитала каждый ход гениального в своей простоте плана. Не отвлекайся Станислав на эту розоволосую сучку, выскочившую из ниоткуда в самый неподходящий момент, уже бы давно понял, кто из друзей его «предал». После такого Калинин разорвал бы любые связи с зеленоглазым, потому что именно на него указывают все улики, специально оставленные нанятым ею человеком с ником такер-бест-хакер. Неочевидные. Тонкие. Такие, какие сможет понять лишь профессионал. Такой как Станислав. И не глупые. Такие, которые мог допустить только чуть меньший профессионал. Такой, как зеленоглазый.
        Мысли обгоняли друг друга в голове Анжелики, пока Людмила готовила девушку к операции.
        - Надо ли с кем-то связаться из ваших родственников? Предупредить? Оповестить?
        Анжелу вопрос буквально выдернул из раздражающе неутешительных размышлений. Но это был важный вопрос. Вопрос, от которого теперь, вполне вероятно, зависит ее дальнейшая жизнь.
        - Послушайте, Людмила, кажется? - обратилась она к медработнику, - Вот сейчас четко зафиксируйте и исполните в точности мою волю. Не надо звонить никаким родственникам. Никому не смейте сообщать мой диагноз. Я уже прописала это в ваших документах, но на всякий случай проговариваю вслух. Если хоть какая-то информация просочится из стен этой клиники, будьте уверены, я затаскаю вас по судам, лишу всех лицензий, а моральную компенсацию вы будете выплачивать мне до конца своих дней! И еще. У меня мать - главврач во второй инфекционной, так что среди своих тоже не распространяйтесь!
        Не хватало еще, чтобы Калинин узнал, что Анжела не беременна. «Интересное положение» теперь единственный козырь, по мнению Кукушкиной, с которым у нее все еще есть реальный шанс на победу.
        Людмила скептически поджала губы, но спорить с больной женщиной не стала. Кивнула, соглашаясь с выдвинутыми требованиями, и продолжила свою работу. В конце концов, что ни говори, а пациентка в своем праве настаивать на конфиденциальности. Да и она далеко не первая, кто по тем или иным причинам не желает распространяться о собственных заболеваниях. Мало ли.
        Обдумывая детали нового, скорректированного на текущие условия, плана, Анжела отсчитывала от десяти обратно, погружаясь в наркоз. На цифре семь ее мир погрузился во тьму.
        В себя Анжела пришла уже в палате интенсивной терапии, где ей сообщили, что операция прошла успешно, гладко и стандартно, словно по учебнику.
        Вставать ей категорически запретили (да не очень-то и хотелось), зато разрешили воспользоваться мобильным телефоном. Часы показывали пять тридцать пять утра. Среди непрочитанных сообщений она увидела СМС от Станислава.
        «Я очень надеюсь, что вы оба в порядке. Напиши сразу, как только станет известно хоть что-то, места себе не нахожу. Буду в клинике к восьми утра, привезу для тебя вещи. Напиши, если что-то понадобится.»
        Анжела хмыкнула. Места он там себе не находит! Страдалец!
        Мало тебе! Решила девушка и быстренько напечатала ответ.
        «Ждешь не дождешься, что я потеряю нашего ребенка? Ну конечно, ведь тогда можно будет окончательно меня бросить и предаваться разврату! Радуйся! Все очень-очень плохо! Видеть тебя не хочу!»
        Отправила. Немного подумала и написала продолжение.
        «И да. Мне кое-что надо. Будь уж так любезен, сам сообщи всем друзьям и родственникам, что отменяешь свадьбу. Боюсь, нам с малышом такого позора не вынести.»
        Вообще, это был надежный, действенный и много раз опробованный прием. Если Станислав настаивает на чем-то, что идет в разрез с интересами Анжелы, то поступать нужно именно так - давать ему желаемое. Хочет отменить свадьбу - пожалуйста! Пусть сам и отменяет. А еще пусть заодно и объяснит, почему Анжела находится в клинике, кто ее до этого довел, и кому из них перехотелось жениться!
        А завтра Анжела «потеряет ребенка» и впадет в депрессию. Может, даже попытается что-то с собой сделать. Подобного чувства вины Станислав не выдержит и сделает все, что угодно, лишь бы утешить Анжелу. Любимую и единственную! Ведь не разлюбил же Калинин ее из-за этой потаскухи, в конце-то концов! Ну замутил интрижку, с кем не бывает?! При должных каратах любая супружеская неверность может быть прощена.
        Анжела поборола недомогание и тошноту от наркоза, полистала журнал о моде, принесенный дежурной медсестрой, а вскоре снова задремала, предчувствуя грядущий триумф.
        ГЛАВА 30
        - Марта Антоновна, - обратился я к суровой женщине в приемном отделении, которая хоть и была ко мне немного более снисходительна после демонстрации приступа отчаяния и нелепой дачи взятки, усугубленной моим теперешним путанным рассказом, по-прежнему оставалась заметно недовольной.
        - Антониевна, - поправила меня она.
        - Простите. Марта Антониевна, - господи боже, что за отчество! - Но можно же хоть что-то сделать?
        - Ох, Стасик, Стасик, карасик… никого покоя от тебя, - зевнула она во весь рот, поправляя при этом съехавшее в сторону декольте халата на пышной груди, - Дурень ты, конечно, но не подлец, сразу видно.
        - Я - изменник, - повинно склонил голову, устроившись на жесткой кушетке в коридоре приемного отделения, погруженного в утреннюю тишину.
        - Это да…
        Совсем скоро окончится ночная смена и помещение наполнится людьми, пациентами, новыми историями… А сейчас лишь наши негромкие голоса отскакивают от выкрашенных в бледно-голубой цвет стен, и с гулким эхом умирают, поглощенные гипсом натяжного потолка.
        Да, я приперся в клинику немного пораньше…
        Хорошо. Намного раньше.
        Однако после того, что я прочел от Анжелы, вряд ли оставался хоть один шанс, вытерпеть дома даже лишних пять минут. Я пробовал дозвониться до Кукушкиной, но трубка безжизненным голосом монотонно и механически отрешенно повторяла, что абонент временно не доступен, и призывала попробовать позвонить позднее.
        Поэтому, двадцать минут спустя, в пять пятьдесят пять утра, я снова колотился в двери перинатального центра. И как-то так получилось, что буквально за пятнадцать последующих минут выложил сонной и слегка помятой Марте Антоновне, тьфу ты, Антониевне, все подноготную, без утайки и не оправдывая собственные отвратительные поступки.
        Не знаю, как так получилось.
        Я не ожидал от этой конкретной женщины никакого понимания или сочувствия, но Марта Антониевна, на удивление, прониклась. И отнюдь не ненавистью или злостью. Она почему-то даже не стала осуждать, хотя именно этого я и ожидал от нее, как от представительницы женского пола, да еще и работающей в роддоме. Уж где-где, а здесь, наверняка, можно услышать о самых отвратительных мужских поступках. Таких, после которых можно возненавидеть весь мужской род.
        Наверное, я не был на вершине этого сомнительного хит-парада, раз уж до сих пор меня не выгнали взашей. Стоило бы, конечно, порадоваться, но сам факт включения моего имени в анти-рейтинг бесконечно удручал.
        - Ладно, - она протерла руками полноватое лицо с четко обозначенными морщинками, словно сбрасывая остатки сна, - попробую кое-что узнать.
        После этого подняла трубку так редко теперь встречающегося телефонного аппарата и набрала несколько цифр. Видимо, для внутренней связи.
        - Алло, Людочка, Не спишь, дорогая? Это Марта Антониевна из приемной… Угу… Людочка, тут такое дело, забыла у ночной нашей пациентки, что по скорой ночью поступила, прописку заполнить, а скоро смену сдавать…. А, уже внесла в базу… Просто перепечатать бланк? … Ага… Ну спасибо, спасибо, дорогая. А я так перепугалася за нее, что перенервничала. Бедная девочка… Как же ж она там?… Да ты что?! … А-а… Ну понятно, понятно… Ладно, Людочка… Отдыхай… Ты забегай на чаек. Девочкам привет.
        Женщина положила трубку, и в воздухе повисло угнетающее напряжение. Каждый мой нерв натянулся до вибрирующе-звенящего состояния, и казалось, что от малейшего дуновения лопнет с противным лязгом полного краха.
        - Ну что там? Что сказала Людочка? - неожиданно громко рявкнул я и подскочил с обтянутой белым дерматином кушетки.
        - Спокойнее, Стасик, - Марта Антониевна степенно подошла к стеклянному шкафчику, достала какой-то пузырек, а затем принялась капать неимоверно вонючую микстуру в пластиковый мерный стаканчик, похожий на рюмку.
        Остановилась. Окинула меня оценивающе-задумчивым взглядом, и накапала еще. Также неторопливо вынула из шкафчика стакан и наполнила водой из графина.
        - Пей, - приказала женщина, и я почувствовал, как подкашиваются мои ноги, а разум уплывает куда-то во мрак.
        Это конец, подумал я…
        - Хоспади, и откуда только взялся такой придурок на мою голову, - хрипло приговаривала Марта Антониевна, тщательно приводя меня в чувства нашатырным спиртом и хлесткими ударами довольно тяжелой руки по щекам.
        - Что с ними? - вцепился я в руку женщины, вынуждая остановить избиение себя и ответить на мой вопрос.
        - Пей, сказала, а то уколю!
        Оценив серьезность намерений этой суровой женщины, я покорно принял из ее рук мерный стаканчик, залпом опрокинул в себя микстуру и запил мерзкую жидкость целым стаканом воды.
        - Кукушкиной твоей операцию ночью сделали.
        Сердце забарахлило, будто старый мотор отечественной шестерки, неровно стуча вхолостую, ибо кровь застыла в жилах. Мне вдруг показалось, что затылком я ощутил дыхание самой смерти.
        Даже не знал, что настолько мнительный.
        - Что почем, не знаю, - добавила Марта Антониевна, обеспокоенно следя за моим лицом, - Но вроде как операция прошла успешно. Сейчас она в интенсивной терапии. Тебя туда не пустят. Если все будет хорошо, завтра ее переведут в обычную палату, а там уже и посетители разрешены. Сейчас она отходит от наркоза. Не волнуйся, уверена, за ней хорошо приглядывают. Завтра я в день работаю, постараюсь что-нибудь выведать для тебя. Но, может, к тому времени ты и сам все узнаешь, чай не чужой человек. Отец как-никак. Пакеты свои оставляй, я все передам. В восемь утра откроется центральный вход, там у охранника попросишь, чтобы вызвали Белкина Матвея Григорьевича. Это врач ее. Поговори с ним. Может, что и выяснишь. Больше, карасик, ничем пока помочь не могу.
        Но Матвей Григорьевич ко мне так и не спустился. Охранник попросту не смог дозвониться до него, врач был чрезвычайно занят. Похоже, у него выдалась не самая легкая смена. Сначала привезли еще кого-то на скорой, потом у кого-то возникли какие-то осложнения, а потом мужчина и вовсе, словно Элвис, покинул здание.
        Врач, заступивший на смену, с которым мне все же удалось поговорить, изъяснялся очень пространно. Все, что я понял, это то, что жизни Анжелы ничего не угрожает. Подтвердил, что ночью ей сделали операцию, но какую именно не уточнил, потому как пациентка настояла на полной конфиденциальности. Посоветовал связаться с ней напрямую для получения каких-либо подробностей.
        И только я открыл рот, чтобы спросить о ребенке, как в коридор, где мы общались, влетела медсестра и словно вихрь смела врача на срочные роды.
        И тогда я решил задействовать тяжелую артиллерию. Позвонил Анжелиной матери.
        Как оказалось, женщина тоже была не в курсе. Причем вообще не подозревала ни о беременности своей дочери, ни о ночной операции. Было неудобно и совестно сообщать ей о таком по телефону, но я был близок к отчаянию. Пожаловался на то, что мне ничего не говорят и никуда не пускают, поскольку я не родственник, выслушал порицание за то, что не позвонил ночью и получил приказ оставаться на месте и ждать ее прибытия.
        С матерью Анжелы у меня сложились хорошие отношения. Это добропорядочная и милая женщина всегда относилась ко мне с теплом и любовью. Часто в самых разных спорах (даже мелких и незначительных) вставала на мою сторону и вообще в сердцах сетовала, что не очень хорошо воспитала дочь. Я, конечно, был с ней не согласен. Как в том, что из нее получился плохой воспитатель, так и в том, что Анжела вообще имела какие-либо изъяны. Об этом не стеснялся говорить вслух. Тогда женщина начинала сетовать на меня и предупреждать, чтобы я потом не жаловался, потому как сам избаловал их дочь своим слепым обожанием.
        И мы смеялись.
        Я всегда считал эти наши разговоры просто шуткой. А теперь вдруг задумался, насколько серьезно говорила женщина.
        Сидел на первом этаже у поста охраны, ожидал Кукушкину-старшую и пролистывал страницы наших с Анжелой отношений, оценивая их трезво, как бы со стороны, а не через призму влюбленности. Слепой и необъективной, как всегда говорила мать Анжелы.
        И как-то не нравилось мне то, что я видел.
        Могло ли все оказаться в действительности так, что в наших с Анжелой отношениях я не видел ничего дальше собственного носа, которым уткнулся в тонкую шею предмету своего обожания, в то время как она лишь позволяла себя любить.
        Честно говоря, было неприятно. И верить не хотелось. Скорее всего, я просто подсознательно ищу себе оправдания. Делаю Анжелу соучастницей, равно виновной в моей измене.
        От этого стало еще хуже.
        Почувствовал себя последним уродом.
        В широкие двери, словно ледокол «Арктика» стремительно ворвалась Татьяна Викторовна Кукушкина, решительно рассекая преграды из снующих туда-сюда людей на своем пути.
        - Станислав!
        Я подскочил к ней навстречу, и все вокруг этой женщины закружилось в водовороте лиц и голосов. Для Татьяны Викторовны не существовало преград на пути к собственной дочери. Уже через полчаса мы стояли у порога палаты интенсивной терапии, за дверью которой находилась Анжела.
        Меня не пустили. Со мной даже не говорили. Кукушкина-старшая, знающая всю медицинскую систему изнутри, умела давить в правильные точки и получать желаемое.
        Именно поэтому я сижу и гипнотизирую дверь палаты номер десять, пока за нею скрывается мой самый большой страх. Жду и боюсь, когда несостоявшаяся теща выйдет. Мне кажется, по одному только взгляду я все пойму.
        До меня доносятся странные звуки. Кукушкины как будто ругаются. Спорят. Однако, слов не разобрать. Зато это будит во мне надежду. Ведь если бы с Анжелой или ребенком случилось что-то поистине страшное, ее мать не стала бы так с ней разговаривать. Точно нет.
        Татьяна Викторовна вышла спустя полчаса.
        И по ее взгляду я не понял ничего.
        - Езжай домой, Станислав, - спокойно проговорила Кукушкина-старшая, поражая меня своим чересчур сухим и отстраненным тоном. - Анжеле надо отдохнуть. Тебе тоже. Выглядишь ужасно. Она сама тебе перезвонит.
        - Как она? Как ребенок?
        - Анжела вроде нормально. Ребенок… Честно говоря, я не знаю. Не знаю конкретного диагноза, она запретила врачам обсуждать его с кем бы то ни было. Я останусь здесь. Если узнаю что-то конкретнее, сообщу. Уезжай. Анжела не хочет тебя видеть.
        Было видно, что женщина находится в смятении и искренне не понимает, что происходит между нами, о чем и подтвердили следующие ее слова.
        - Что у вас случилось, Станислав?
        Значит ли это, что Анжела не стала рассказывать ни об измене, ни об отмене свадьбы.
        - Я отменил свадьбу.
        - Что? Но почему?
        Глядя в ее распахнутые глаза я понимал. Она знает. Знает почему. Ибо сама не раз предрекала своей дочери подобный исход, предостерегая от ошибок.
        «Анжелика, перестань пилить Станислава, не то он сбежит от тебя к другой женщине».
        «Анжела, нужно быть мягче, ласковее. Мужчина должен получать все самое лучшее от своей женщины, чтобы не заглядываться на чужих».
        «Дочка, ну уступи ты Станиславу, право дело. Если ты каждый раз будешь силком тащить его на юг, в один прекрасный день он сбежит с другой на север».
        «Ты должна научиться варить борщ! Что ты за жена такая будешь, если даже готовить не умеешь! Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, не боишься, что кто-то другой его проложит, пока ты грызешь свой, прости господи, сельдерей?!»
        Так и не сумев ей что-либо ответить, я тяжело вздохнул.
        - У тебя другая женщина?
        - Не то чтобы…
        - У тебя другая женщина. Есть. Или была. Впрочем, не так уж и важно. Теперь ты знаешь разницу…
        Она устало опустилась на кушетку рядом с палатой.
        - А как же ребенок, Станислав?
        - Я никогда не брошу своего ребенка.
        - Хорошо. Аборт ей нельзя. Она не рожала ни разу. Могут быть необратимые последствия.
        - Я никогда бы не предложил такой вариант, Татьяна Викторовна.
        - Ох, дети… Может, все еще как-то образуется?
        - Я не знаю. Честно. Нам необходимо время. Мне необходимо время.
        - Что ж… Ладно, Станислав. Тебе, действительно лучше уйти. Лишние нервы сейчас ни к чему. Созвонимся.
        - Хорошо. И… спасибо.
        - За что?
        - За понимание.
        ГЛАВА 31
        Остаток воскресенья прошел в полубреду воспоминаний, размышлений, рассуждений и попыток разложить на одночлены уравнение собственной жизни, в стремлении прийти к одному конкретному решению.
        Анжела на связь не выходила. Я пробовал набирать ее номер, но трубка по-прежнему была отключена. Однако, меня успокаивало, что с ней находится ее мать, и в случае чего, она обязательно сообщит мне важные новости.
        А еще мне казалось, что Анжела пытается мной манипулировать, избегая общения. Давит на чувство вины, хотя прекрасно знает, что я и сам им упиваюсь. И я уверен, что она непременно продолжит делать подобные вещи в дальнейшем, только уже используя нашего ребенка.
        К своему стыду, чем больше я думал о нашем будущем, тем меньше видел его совместным. И даже факт того, что я стану отцом, а Анжела матерью не казался мне достаточным для создания семьи, хотя подобный эгоизм не свойственен моему характеру. Мне попросту не хотелось быть несчастным, а видит бог, рядом с Анжелой я больше не чувствовал ни эйфории, ни притяжения, ни покоя, ни взрыва эмоций. Какая-то черная бездна, высасывающая энергию из души и тела.
        Я искренне беспокоился за ее здоровье, очень переживал за нашего ребенка, но с трудом мог представить, как снова ее поцелую, как мы будем вместе жить, есть в ресторанах ее любимые зеленые ужины, каждый вечер ложиться в одну постель…
        Чтобы хоть как-то отвлечься погрузился в работу. В последнее время я чересчур расслабился и, откровенно говоря, задвинул на дело собственной жизни. Надеюсь, Виталик и Артем, в отличие от меня, справлялись со своими обязанностями.
        Вот только через несколько часов результат трудов меня едва не убил. Я вычислил предателя, и просто не мог поверить, что им все же оказался один из моих близких друзей.
        Пожалуй, еще паршивее этот день стать не мог.
        Завтра понедельник.
        Во всех смыслах будет тяжелый день.
        И что-то подсказывает, что судьбоносный.
        Забросил все и лег спать, так и не дождавшись никаких вестей из больницы. Что ж, думаю, отсутствие плохих новостей уже хорошо.
        Утро понедельника выдалось солнечным и жарким, словно в противовес моему хмурому настроению. Сама природа, кажется, насмехалась над развалом моей жизни, осеняя руины яркими горячими лучами на голубом безоблачном небе.
        В восемь утра я уже парковался у входа в офис, намереваясь вытрясти все дерьмо из Тарасова. Возможно, даже кулаками, ибо они чесались. До последнего не хотел верить в то, что к сливу информации может быть причастен кто-то из моих друзей. Черт возьми, Артем - мой партнер! Чего он хотел добиться развалом «ОКТА-Лаб»? Ну, кроме полученных денег от моего отца? Причастен ли к этому Виталик Орлов? В какой момент мы превратились во врагов, и что послужило тому причиной? Тарасову придется ответить на каждый из моих вопросов, потому что сам я не могу даже придумать адекватных вариантов.
        Сразу после разборок с друзьями, планировал отправиться в больницу к Анжеле. Вроде как сегодня ее должны были перевести в обычную палату, куда допускаются посетители.
        Но все по порядку.
        Удивительно, но тойота Тарасова и инфинити Орлова уже были на своих местах. Тоже с утра пораньше приехали в офис. Интересно, для чего. Уж не строить ли заговор по разорению нашего детища?
        Когда я вхожу в свой кабинет, то по коммутатору рявкаю партнерам, чтобы они срочно зашли ко мне.
        Кулаки самопроизвольно сжимаются до хруста в суставах. Стараясь сохранить самообладание, приваливаюсь бедром на стол и жду появления друзей, если их еще можно так назвать.
        Орлов и Тарасов вваливаются в кабинет, громко приветствуя меня, но уже после первого взгляда в глаза ошарашенно замолкают. Повисает киношная драматическая пауза. Что ж, выгляжу я так себе, сам с утра смотрелся в зеркало. Под глазами залегли синяки, губы отчего-то потрескались, а волосы надо бы подстричь, потому что выдавали наличие проблем непокорной прядью, упрямо торчащей вверх.
        - Что с тобой, брат? - и это говорит мне Тарасов? Серьезно? Брат?!
        - Кроме того, что беременная Анжела лежит в больнице после операции, а мой лучший друг оказался иудой, предавшим дело всей нашей жизни?
        - Что?
        - Ты о чем это говоришь, брат?
        - Брат? Серьезно? Артем, как язык только поворачивается называть меня братом после того, что ты сделал!? - практически кричал на него я, замечая, как в зеленых глазах Тарасова мелькнул стыд и вина.
        Произошло это так быстро, что в любой другой ситуации я подумал бы, что мне показалось. Но не теперь. Артем открыл было рот, но тут же его захлопнул, так и не произнеся ни слова, нахмурил брови.
        - Это же ты продал коды доступа, признай уже! И главное кому?! Моему же отцу? Да уж, стряс с него по максимуму! Молодец! Как смеешь ты называть меня братом после того, как благодаря твоей находчивости весь «ОКТА-Лаб» на волоске от полного краха?
        Вот теперь уже он выкатил на лоб свои глаза и выглядел таким удивленным, будто я объявил о вторжении инопланетных существ на нашу землю.
        - Блядь что?
        - Станислав, ты не в себе? - ошарашенно встрял Орлов.
        (Зеленая фея - коктейль, в состав которого входят ликер блю кюрасао, дынный ликер, белый ром, водка, серебряная текила, абсент, лимонный сок и энергетик. Обладает сильным опьяняющим эффектом за счет коллаборации алкоголя и энергетика. - прим. автора)А ты, Виталя? Ты с ним заодно?
        - Это ты сейчас обвинил меня в наших проблемах? - дошло, наконец, до Тарасова.
        Отлично отыгрывает. Я почти поверил. Вот только его вина и страх уже были мною зафиксированы. Первая реакция - самая чистая. Самая искренняя.
        - Ты по-прежнему отвратителен в рефакторинге, как и пять лет назад. Лови, изучи внимательно - расписал все твои ошибки.
        Я швырнул в сторону Тарасова флешку, где содержались доказательства его вины. Он ловко подхватил ее левой рукой и прошел к ноутбуку.
        Видимо, до последнего не хотел верить в то, что раскрыт.
        - Я только не пойму, почему? Тебе чем-то не угодила ОКТА? Или, может быть, лично я?
        - Калинин, не горячись! Надо во всем разобраться, - рассуждал Орлов, нависая над Тарасовым. Оба моих партнера теперь внимательно пялились в монитор.
        - Давайте разбираться…

***
        Через два часа мы охрипли. Эмоции били через край и на данном этапе о цивилизованном общении и речи быть не могло. Пожалуй, таких криков стены «ОКТА-Лаб» еще никогда не слышали. Даже девочки из бухгалтерии, бросив свои шоколадки и платежки, прилетели на помощь дрожащей секретарше, пытающейся напоить нас то кофе, то коньяком, то валидолом.
        Главбух широкой грудью бросалась растаскивать по углам кабинета своих директоров. Ее помощница без конца понижала температуру на кондиционере, пытаясь заморозить пылающую в нас агрессию, секретарша носила в стаканах воду и причитала о вреде стресса на организм. И ни одна из этих упрямых баб не желала подчиняться приказу и покидать помещение, даже под угрозой увольнения по статье.
        Крик, скажу я вам, неконструктивен и нефункционален. Им невозможно решить проблему, выяснить истину или договориться.
        Основная задача благого мата - выброс негативной энергии в окружающую среду, минуя драку или любой другой физический контакт.
        Только хорошенько прооравшись, припомнив друг другу все прошлые претензии, вплоть до третьего курса института, и сбросив внушительную часть внутреннего напряжения, к десяти утра мы оказались достаточно уставшими, чтобы относительно спокойно разговаривать.
        Тарасов с пеной у рта доказывал, что не причастен к подставе. Орлов очень странно на него поглядывал, но верил. Хотя сомнение и читалось в его голубом взгляде. Я же, в общем-то, согласился, что однозначные выводы делать рано. Но и оправдание Тарасову оглашать не торопился.
        Во-первых, налицо отсутствие мотива. Я искренне не понимал, что вообще могло бы сподвигнуть Артема на подобного рода диверсию. Но. Гребанное чувство вины и позже проскальзывало на его лице, вынуждая раз за разом сомневаться в его невиновности.
        К обеду разошлись по кабинетам.
        Уже собирался уезжать, как на телефон поступил звонок с неизвестного номера, при взгляде на который внутренности сжались.
        Неизвестность пугала.
        Пугала своей возможностью принести ужасные новости.
        Но я все же нашел в себе силы ответить на звонок.
        - Слушаю.
        - Калинин Станислав Игоревич?
        - Да, это я.
        - День добрый.
        - Здравствуйте.
        - Это Дэн. Я звоню сообщить, что мы закончили с вашим автомобилем. Можно забирать.
        Это была хорошая новость. Вернуть наконец-то свою машину, сесть в любимый салон, вдохнуть хвойный запах ароматизатора…
        Дэн назвал адрес, и я на такси поехал забирать свой БМВ едва ли не на другой конец города.
        - Что это?
        - Ваш автомобиль. Мы полностью удалили царапину. Загрунтовали ее и покрасили.
        - А заодно перекрасили и всю машину?
        - Это был спецзаказ. Рони сказала, ты будешь в восторге.
        Я подошел ближе, чтобы внимательнее рассмотреть рисунок, покрывавший кузов БМВ. На блестящей черной поверхности графитные элементы складывались в общую картину.
        Поразительная детализация и филигранная точность завораживали, притягивали взгляд, лишали способности оторваться, вынуждая внимательнее и внимательнее разглядывать арт.
        Обходя по кругу автомобиль, я глубоко погружался в любимую историю, некогда зачитанную мною до дыр и сотню раз пересмотренную в экранизации.
        Здесь было все. Великая битва. Люди, эльфы, гномы, орки и урук-хаи, осененные белой дланью Сарумана. Черные всадники и их насгулы, боевые элефанты с огромными бивнями, древний демон Балрог, волшебник в остроконечной шляпе, недремлющее око Саурона. Эовин и Ангмарский Король Колдун. Тонущий в кипящей лаве Роковой Горы Мордора голлум, и, конечно же, орланы, несущие в лапах маленьких хоббитов… (персонажи романа Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец» - прим. автора)
        - Охренительно, - единственное, что я смог выдать и с трудом оторвав взгляд от рисунка, посмотрел на Дэна, довольно улыбающегося, глядя на меня.
        И только после этого заметил, что я и сам улыбаюсь, как ребенок. Мне нравилось. На самом деле нравилось. И сам бы я до такого никогда не додумался. Мне доводилось ранее видеть различную аэрографию на автомобилях, но все эти тигры, волки, доберманы, драконы, языки пламени… все это было бесконечно далеко от меня. Чего не скажешь о битве народов Средиземья за свободу от гнета Единого Кольца Всевластия, заключившему в себе всю злобу и мощь Саурона.
        Я и забыл, когда в последний раз перечитывал любимую историю.
        Но мне было приятно.
        Так приятно, что кто-то мог знать меня настолько хорошо, чтобы решиться на подобную авантюру.
        Стрекоза.
        Когда ты успела проникнуть так глубоко внутрь меня?
        - Сколько я тебе должен, Дэн?
        - Что? А, нет, нисколько. Все оплачено.
        - То есть как оплачено?
        - Рони сказала, это ее подарок.
        - И во сколько он ей обошелся?
        - Извини, друг, коммерческая тайна, все дела, - улыбнулся Дэн.

***
        На парковке у перинатального центра едва не въехал в бордюр, заметив тойоту Тарасова. Какого черта он тут забыл? Где-то в желудке неприятно засосало. Мерзкое предчувствие, вспыхнувшее на задворках сознания, пульсировало очевидным ответом, но я старательно отгонял подобный вариант развития событий.
        Артем приехал к Анжеле?!
        Да ну на фиг!
        Гадать не было смысла. Взяв купленный заранее букет любимых Анжелиных белых роз, решительно направился к центральному входу.
        На посту охраны заметил знакомый костюм, державший в руках точно такой же букет, как и у меня.
        Артем Тарасов собственной персоной.
        Остановившись позади уже точно бывшего друга, решил немного понаблюдать.
        - Извините, - говорил ему невозмутимый охранник, - Вынужден попросить Вас уйти. Пациент, к которому Вы пришли, не желает видеть посетителей.
        - Что значит, не желает?! Сообщите ей, что пришел Артем Тарасов, отец ее ребенка!
        Охренеть поворот!
        Мое тело одновременно прошило несколько тысяч игл.
        Отец ее ребенка.
        Артем Тарасов.
        Охранник терпеливо поднял трубку и набрал какой-то номер. Как я понял, он звонил на сестринский пост. После непродолжительной беседы, мужчина все также невозмутимо взглянул на Артема и повторил.
        - Кукушкина Анжела Викторовна не желает видеть посетителей. Уходите.
        Тарасов тихо выругался и обернулся. В этот самый момент его лицо неожиданно и очень резко налетело на мой кулак. Из аристократически прямого носа на белые лепестки нежных роз хлынули алые капли.
        ГЛАВА 32
        - Ублюдок!
        - Так, ну-ка цыц мне! - Марта Антониевна ткнула в меня своим пухлым указательным пальцем, грозя в случае неповиновения, как минимум, проткнуть им мой глаз. - Скажите спасибо, что Михалыч ментам звонить не стал.
        - Нет уже ментов, милая женщина. Кругом давно одни полицейские, - опухшими губами поправил женщину Тарасов, и от звука его голоса у меня вновь возникло непреодолимое желание выбить из его рта белоснежные зубы.
        Непроизвольно стиснул челюсти и кулаки.
        Предвидя новый виток развития конфликта, Марта Антониевна самостоятельно, как родному сынку, прописала парню подзатыльник, тем самым слегка успокоив мои нервы.
        - Менты они и в Африке менты, умник! С тем же успехом можно задницу головой обозвать и надеяться, что она начнет думать, - осадила Артема женщина, - Уж поверь мне, опытной женщине. У меня три зятя! И все - менты!
        Я невольно ухмыльнулся. Тарасов тоже.
        Сука!
        Мы с Артемом сидели в коридоре приемного отделения на кушетках друг напротив друга. Марта Антониевна поочередно весьма грубо и болезненно оказывала нам первую помощь. У меня даже возникло предположение, что она намеренно чересчур сильно надавливает на ссадины и ушибы, обрабатывая их антисептиком.
        - Ишь что удумали, поганцы! Драку в роддоме учинили! Да из-за вас у двоих воды отошли, а еще двоих стошнило! И главное-то из-за чего? Из-за одной, прости Господи, прос… гхм!.. профурсетки!
        - Это мой ребенок! - глядя в мои глаза, утверждал Артем. - Я люблю Анжелу. И она меня любит.
        - Так любит, что замуж за меня собралась. А тебя хранила, как маленький грязный секретик. Видимо, большего ты и не достоин.
        - Это мой ребенок! Анжела мне все рассказала о том, что вы не спите вместе уже больше трех месяцев! Так что носи рога с гордостью, а нас оставь в покое. Как можно быть таким идиотом и поверить в свое отцовство, если ты не спишь с собственной женой?
        Я громко и немного истерично захохотал!
        Вот же сучка!
        И идиот!
        И два идиота!
        - А ответ прост, Артемка! Никак! Таких идиотов в природе не существует! И, поверь, я не единственный из нас двоих рогоносец! Смекаешь, о чем говорю? Если вдруг нет, то скажу откровенно - она трахалась все это время на оба фронта. Так что с одинаковой вероятностью ребенок может быть и моим. Скажу сразу - на мамашу его отныне не претендую. Но если отцом окажусь я - ребенка никогда не брошу.
        - Что-то многовато папаш на одного несуществующего ребенка. Нет, если вам, ребятки, так хочется детишек, я вам прям тут парочку свободных мамочек подберу! Глубоко одиноких. И по-настоящему беременных.
        - Что значит, по-настоящему беременных? - шокировано уточнил я у женщины, замечая, что и Артема при этом знатно перекосило.
        - А то и значит. За нос вас водит ваша краля.
        - А разве вы сейчас не нарушаете закон о врачебной тайне, разглашая нам чужой диагноз? - прищурился Тарасов.
        Мария Антониевна, как заправский гестаповец, прищурилась в ответ.
        - Я бы нарушила врачебную тайну, если бы действительно сообщила вам диагноз вашей дамочки, но разве я это сделала? - вкрадчиво спросила она, глядя на Артема.
        Что ж, я охотно верю, что это скромная с виду женщина, похожая на божий одуванчик, не так уж проста, как кажется на первый взгляд. Охотно верю, что она регулярно имеет дело с ментами.
        - Я лишь успокоила вас, сказав какого диагноза у нее нет. Не переживайте, у вашей крали не сломаны руки, она не страдает лишаем, педикулезом и диареей. У нее нет краснухи и дифтерии. А еще она не беременна. Так что хватить бодаться, как олени в брачный период. Подбирайте свои челюсти и идите кусаться в другое место! А еще лучше, идите по домам! Или на работу! Нечего рожами своими разбитыми мамочек мне пугать!
        Я задумался, до конца не понимая, стоит ли верить Марте Антониевне. Она ведь могла и ошибиться. Ведь могла же? Могла.
        - Информация точная, ребятки, - ответила женщина, будто читая мои мысли. Возможно, все они до единой были огромными печатными буквами выбиты у меня на лбу. - Мне жаль… И врать мне вам незачем. Вы мне никто.
        Я поверил.
        И Артем поверил.
        Однако, если Анжела не беременна, означает ли это, что она потеряла ребенка? И поэтому не хочет никого видеть?
        И словно в ответ на мои раздумья дренькнул телефон. Смс от Кукушкиной.
        «Может, если мы придумаем нашему ребенку имя, у него будет больше шансов выжить? Мне нравится Слава. Подходит и мальчику, и девочке».
        Я почувствовал, как вновь ускоряется мой пульс. Может, Марта Антониевна все же ошиблась? Перепутала?
        Видимо, мой недоверчивый взгляд слишком очевидно истолковывался. Женщина подошла ближе, бесцеремонно взяла из моих рук телефон, прочла сама, показала Тарасову.
        - Я сейчас пойду к старшей медсестре, получу перекись и вату, а то что-то закончились. А вы сидите тут! И ничего не трогайте! И друг друга в том числе! А самое главное - не приближайтесь к компьютеру!
        Естественно, как только женщина вышла, мы прильнули к монитору. Нам не пришлось даже ничего взламывать. Карта необходимого пациента уже была развернута на весь экран.

***
        Минуты текли, отмеряя часы. Солнце осторожно ползло по дуге, выходя из зенита. Я же по-прежнему стоял на парковке перинатального центра, не в силах совладать с трясущимися руками и абсолютным разочарованием в любви всей своей жизни.
        «Станислав, мне страшно. Куда ты пропал? Тебя совсем не интересует судьба меня и нашего малыша?»

***
        «Почему ты не берешь трубку? Мне нельзя нервничать!»

***
        «Ты решил избавиться от нашего ребенка, доведя меня до истерики?»

***
        Сообщения продолжали сыпаться на телефон, раздражающе гулко вибрирующий в подстаканнике справа от меня. Я же сидел, откинув голову на сидение, крепко сжимая руль, и старался абстрагироваться от данной ситуации, боясь взорваться в любую секунду.
        Взгляд мой скользил по приборной панели, пока не зацепился за яркую деталь, чужеродно смотрящуюся в монохромном окружающем спектре.
        Маленькая фигурка из киндер-сюрприза выглядывала из-за диффузора с ароматизатором. Потянулся за игрушкой, желая рассмотреть поближе.
        Эта вещица уже была мне знакома. Сжав ее в кулаке, я поднял голову вверх и широко заулыбался, ощущая в душе тепло и розовый свет, излучаемый одной волшебной девочкой.
        Картинки вспышками мелькали перед глазами, а я продолжал улыбаться и улыбаться. Даже для маленьких розовых девственниц все оказалось слишком мило и нереально трогательно.
        Серые глыбы льда сомкнулись над темной макушкой. Не мороз, а именно ледяной ужас ворвался внутрь меня, заставляя коченеть от страха за жизнь глупой девчонки, решившей сначала поиграть в шпиона, а затем в моржа.
        Не раздумывая, бросился за ней. Ползком по льду. Быстрее.
        Очутившись у разлома, лишь успел заметить, как макушка, стремившаяся на поверхность, ударилась о сомкнувшиеся вновь льдины, и обратно пошла ко дну, выпуская бурлящий поток воздуха.
        Не чувствуя пальцев от обжигающего холода, вытаскиваю сломанную льдину, чтобы образовался прорубь. Жду несколько секунд, вглядываясь в темную поверхность озера и ныряю.
        Там было неглубоко. Для меня. Течение практически отсутствовало. Ногами уперся в противное илистое дно и, нашарив под водой девчонку, довольно быстро вытащил ее на поверхность. Сложнее оказалось выбраться на берег. Лед обламывался. И тогда я решил просто проложить себе путь до берега подобно ледоколу. Но прежде, боясь упустить время, постарался вернуть мелкой дыхание. Я все делал неправильно. Не так, как нас учили в школе и на сборах. Но, в конце концов, добился, чтобы Стрекоза выплюнула скопившуюся в легких мутную воду, закашлялась и посиневшими от холода губами сделала самостоятельный вдох. Только после этого, перехватив ее покрепче, пошел напролом к берегу.
        К тому моменту, когда мы достигли суши, к нам навстречу бежал взволнованный народ. Оказывается, кто-то из соседей заметил, как Феврония провалилась под лед, а я ринулся спасать девчонку.
        Мне казалось, что холода я уже не чувствую. Напротив, все тело горело огнем. Мелкая Стрекоза и вовсе как будто спала, посинев от холода. Ее белые тонкие пальцы мертвой хваткой вцепились в расстегнутые полы куртки, а губы часто дрожали, и это дарило в своем роде некоторое облегчение - дышит, не утонула, успел.

***
        Она была плоха.
        Подхватила пневмонию, легкое обморожение, ангину.
        Практически не приходила в себя.
        Я же всего лишь получил переохлаждение и тем самым заработал простуду. В качестве мер предосторожности меня также оставили в больнице.
        Моя палата находилась в противоположном конце коридора от ее. Но каждый из пяти дней, проведенных мною в стационаре, я совершал один и тот же ритуал. Спускался на первый этаж, покупал в местном ларьке киндер-сюрприз и приходил к ней.
        Сначала было страшно слышать ее хрипы и жуткий грудной кашель, видеть нездоровый румянец от жара, образовавшиеся под глазами синяки и ввалившиеся щеки.
        От высокой концентрации антибиотиков и прочих лекарств Стрекоза постоянно спала. Ее врач утверждал, что это нормально, что сон лечит. Медсестры одобряюще подмигивали. Для всех я был героем, спасшим младшую сестренку, и я не спешил кого-либо переубеждать.
        Первые два дня просто сидел у кровати и смотрел на нее. На третий принес книгу и принялся читать вслух свой любимый «Властелин колец». В четвертый день, едва устроившись на кушетке, открыл роман, как в палату вошла целая делегация с местным участковым во главе. Тощий, словно жердь, Иван Иванович, произнес пафосную речь и вручил мне бутафорскую медаль «За спасение утопающих». Бутафорскую, потому что с 1994 года такая медаль отсутствует в системе государственных наград России, вместо нее введена медаль «За спасение погибавших» и, конечно же, ее никто мне вручать не собирался. Впрочем, я и не претендовал ни в коем случае. Позднее бабушка рассказывала, что в местной газете про наш случай вышла целая статья с картинками.
        А на пятый день мне до жути захотелось поговорить. Я знал, что это мой последний визит к малышке Февронии. Меня выписывают. Предстоит возвращаться в город.
        Медсестра, вошедшая, чтобы сделать очередной укол, на мой вопрос, услышит ли меня девчонка, если я ей кое-что скажу, прищурилась и, улыбнувшись, сказала, что нет, в ее состоянии такое маловероятно.
        Наверное, именно это и подстегнуло мою откровенность.
        - Знаешь, Феврония, - начал я свой монолог, - Ты уж сильно-то не будь мне благодарна, когда оттаешь. Ни к чему. Это вообще моя вина, что ты оказалась на том озере. Напугал до ужаса. Ты прости, мелкая…
        Помнишь, летом ты сказала, что у тебя дурацкое имя. Так вот… это как бы тоже моя вина. Уверен, ты сто раз слышала историю о большом семейном совете, где шли горячие споры, как назвать новоиспеченную Савельеву. И выбор сделала судьба. Но история эта лишь отчасти правдива.
        В то время напротив нас жила бабка Сима. На вид ей было лет сто, пятьдесят из которых она каждую ночь собиралась помирать, а каждое утро выгоняла в поле корову и шла на огород. Бабка Сима была жутко набожной и при каждом удобном случае вливала в мои уши гигабайты информации о всех церковных праздниках, великих мучениках и читала наизусть Старый Завет, а я улыбался, словно деревенский дурачок, и старательно делал вид, что понимал хотя бы слово.
        В тот день бабка Сима рассказала мне о Петре и Февронии Муромских. Я не услышал или не понял практически ничего, одно только имя Феврония полностью завладело моим сознанием. Оно показалось очень необычным, редким, интересным. Запоминающимся.
        Поэтому, когда вечером наши предки собрались на ужин, я возмутился. Они хотели назвать тебя Таней, Светой, Настей, Дашей, Олей или Леной.
        Мне было всего семь. И я уже знал с десяток людей с такими именами. С любым из этих вариантов ты теряла уникальность. А я искренне считал тебя особенной. Девочка, у которой нет ни папы, ни мамы. Таких в моем окружении еще не было.
        Тогда кто-то предложил написать имена на бумажках, чтобы с легкой детской руки Судьба определила тебе имя. Я воспротивился всей своей детской сущностью и не мог допустить ничего подобного.
        Нацарапал и от себя несколько бумажек. Одну показательно опустил в шапку с именами, вторую спрятал между пальцами. Вряд ли кто-то ожидал от ребенка подобного коварства, и ничего не заподозрили, прочтя имя на клочке тетрадного листа в клетку, хотя и удивились.
        - Кто это написал? - спрашивали они.
        - Я! - не стал скрываться, - Бабка Сима сказала, это хорошее имя.
        - Внучок, это очень необычное имя. Девочке может быть с ним сложно, - вкрадчиво поясняла Ульяна Андреевна.
        - Почему? - не понимал я.
        - Некоторым оно может показаться смешным.
        - Значит, они дураки. Это особенное имя. И оно не смешное.
        - И все же, - вздохнула Мария Афанасьевна, - Попробуй еще раз.
        Почему-то в этот момент женщина смотрела на меня с мольбой, и я не смог отказать в просьбе. Тоже вздохнул. Сунул ладошку в шапку, старательно перемешал записочки, вынул следующий вариант с самого дна и протянул Марии Афанасьевне.
        Она улыбнулась мне, развернула записочку, и нервно хихикнула.
        - Феврония.
        - Ты сколько туда записок положил, Станислав? - Сердито поинтересовался дед, Сергей Тихонович.
        - Только две.
        - Это Судьба, - выдала свой вердикт Ульяна Андреевна.
        - С таким именем она никогда не выйдет замуж, - сникла Мария Афанасьевна.
        - Чушь, Мария! Не неси ерунды.
        - Мария Афанасьевна, - подошел я женщине, опечаленно опустившей руки на колени, - Не переживайте так. Если Феврония до старости не выйдет замуж, я сам на ней женюсь.
        Наверное, мои слова успокоили твою бабушку, раз тебя все же назвали выбранным мною именем.
        Принесенный мною киндер-сюрприз растаял в руках и превратился в бесформенную фигню. Я развернул его и вытащил капсулу. Внутри нее лежала пестрая фигурка бегемота. Повертев ее немного в пальцах, я осторожно поставил ее на тумбочку рядом с четырьмя шоколадными сюрпризами, принесенными мною ранее.
        Реснички девчонки едва заметно подрагивали. Щеки горели румянцем, наверное, от жара.
        - Знаешь, Феврония, я ведь в некотором роде тебе завидую. Твоя бабушка искренне тебя любит, но при этом не душит. В отличие от моих родителей. Они решают за меня практически все на свете! Куда мне поступать, какие места посещать, каким спортом заниматься, какие языки учить, с кем дружить, где гулять, во что одеваться. Давят на меня. И при этом утверждают, что это все только ради моего счастья.
        А знают ли они вообще, что мне нужно для счастья?
        Хочешь, скажу?
        Совсем немного.
        Мне хочется быть обычным подростком. Хочется самостоятельно делать выбор. Прошататься вечер под дождем, вымокнув до нитки. Подраться с гопниками в темном переулке. Напиться какой-нибудь дряни с друзьями во дворе так, чтобы проснуться в незнакомом месте. Совершить, какой-нибудь безрассудный поступок. Например, волосы в синий покрасить. Вместо юга махнуть на север. Татуху набить. Такую, чтоб с тайным смыслом. Чтоб только я понимал значение.
        На Кукушкиной жениться.
        Такое вот оно, мое счастье…
        ГЛАВА 33
        LUCKY-MAN: Ну же, детка, я уже написал письмо Деду Морозу! Ты же не станешь разбивать мне сердце!
        DRAGONFLY:Причем здесь я? Известно всем, что ответственность за несбывшееся новогоднее чудо лежит на бородатом дедуле, при условии, что весь год ты был хорошим мальчиком)))
        LUCKY-MAN:О, в этом и есть загвоздка! Боюсь, что весь год я был очень-очень-очень плохим мальчиком!
        DRAGONFLY:Серьезное заявление. Докажи! Сделай прямо сейчас что-нибудь плохое!
        LUCKY-MAN:Ты ведешь себя словно маленький дьявол, детка! Разве ты не должна взывать к моей светлой стороне? Убеждать быть хорошим?
        DRAGONFLY:Хорошие мальчики - это скучно. Хорошие мальчики - это альтер-эго плохих девочек. Результат женского коварства, власти и манипуляций.
        LUCKY-MAN:А ты кто? Плохая девочка с армией хороших мальчиков? Или хорошая девочка, ищущая своего плохиша?
        DRAGONFLY:Ты мне скажи.
        LUCKY-MAN: Конечно же, хорошая девочка.
        DRAGONFLY: Вот как? И откуда такой вывод?
        LUCKY-MAN:Ты до сих пор не исполнила мое желание.
        DRAGONFLY:Может, именно потому и не исполнила, что плохая? Хочу видеть твою боль и печаль)))
        LUCKY-MAN: Ха-Ха! На самом деле, тебе просто страшно. На самом деле ты очень неопытна. Я даже уверен, что ты девственница. Именно поэтому я так жажду свою картину. Потому что когда я, наконец, вдохну полной грудью аромат твоего возбуждения, когда ворвусь в твое узкое, горячее, истекающее вязким соком лоно, когда буду жадно и властно брать тебя сзади прямо в твоей мягкой постельке, уткнув головой в розовые подушки, когда попробую на вкус каждый миллиметр твоего тела и смогу ощутить языком вкус твоего оргазма, ты не останешься прежней. Не сможешь больше быть хорошей девочкой. Ты заразишься жадностью к моему телу, подсядешь на тугие ощущения наполненности моим упругим членом, выбивающим из твоего горла стоны наслаждения до хрипоты, до помутнения сознания, до блаженного экстаза. Ты будешь желать испытать его снова и снова. И знаешь что, моя маленькая девочка, ты никогда не будешь знать отказа. Я буду трахать тебя всегда и везде! И буду кончать. В тебя! А все, что попробует только выскользнуть из тебя обратно - вотру в твою нежную кожу, чтобы ты не только изнутри, но и снаружи навсегда пропиталась
мною. Моим запахом. Моим восторгом. Я думаю об этом каждый день. Представляю в мельчайших деталях. И мастурбирую.
        DRAGONFLY:О, да ты и в самом деле плохой мальчик!
        LUCKY-MAN:Честно говоря, я только учусь. И если уж совсем откровенно, я из бывших хороших мальчиков.
        DRAGONFLY:Хорошо. Допустим, я исполню твое желание. Что же я получу в ответ?
        LUCKY-MAN:Я взамен исполню твое.
        DRAGONFLY:Что ж, справедливо. Мне озвучить список?
        LUCKY-MAN:Нет. Я сам. Пусть будет для тебя сюрприз.
        DRAGONFLY:Откуда же ты узнаешь мое желание, если я не напишу о нем? Учти, я не стану тебе подыгрывать и делать вид, что ты справился, если на самом деле это окажется не так.
        LUCKY-MAN:Но ведь ты и не станешь скрывать, если мой сюрприз тебя осчастливит?
        DRAGONFLY:Не стану. Я же все еще хорошая девочка))
        LUCKY-MAN: Все еще да. Но, это ненадолго. Пиши картину, малыш. А я временно обращусь Джинном из волшебной лампы.
        С легкой улыбкой я закрыла чат и подошла к зеркалу. У девушки в отражении впервые за долгое время ярко блестели глаза, а щеки пылали румянцем. Все потому, что переписка с Лаки-меном затягивала меня все глубже и глубже в свой водоворот.
        Прошло уже около пяти месяцев с тех пор, как я решила идти дальше. Оставила позади людей, причиняющих боль и страдание, исключила из жизни разрушающие душу факторы, поставила себя в приоритет и уехала в Москву.
        Я запретила сама себе узнавать что-либо о Станиславе, Кукушкиной, их ребенке и свадьбе. В конце концов, это их взаимоотношения и их зона ответственности. Не моя.
        Закрыла для себя тему приезда Ирины и Сергея. Родителями называть их не могла даже мысленно. Это чужие для меня люди. Незнакомые. Посторонние. Они сумели игнорировать меня на протяжении двадцати лет. Имею право и я о них не думать.
        Отказала в общении своим братьям, честно сознавшись в том, что они одним своим существованием вызывают во мне не проходящее чувство неполноценности и ущербности. Я ни в чем их не виню и обид не держу, но собственное душевное равновесие мне дороже их любопытства, выражающегося в стремлении сблизиться.
        Пресекала все эти темы в разговорах с бабушкой, которые теперь и так стали редкими. Что-то надломилось и в наших с нею отношениях. В родной поселок не приезжала и не собиралась. Поэтому к известию, что моя дорогая Мария Афанасьевна собирается погостить некоторое время у Ирины и Сергея отнеслась спокойно.
        Пожалуй, так даже лучше.
        Мне требовалось больше личного пространства. Больше свободы. Мне требовалось как можно больше километров между настоящим и прошлым.
        Все родственные связи в одночасье превратились в острую загнивающую занозу. Как могла, старалась не накручивать себя, не размышлять о каком-то невероятном тотальном предательстве, бережно сохраняя внутри чувство собственного достоинства и себялюбия.
        У меня есть я.
        И меня любит сильный, талантливый и успешный человек.
        Меня люблю я.
        Месяц собирала себя по осколкам.
        В ночь, когда собрала в квартире Калининых все свои вещи и ушла, я взяла билет на поезд и уже на следующий день вновь оказалась в Москве. Вольдемар рвал, метал и орал, что не такой уж я и уникальный специалист, чтобы срывать всю нашу команду с места на место всякий раз, когда меня бьет по голове ПМС.
        Прооравшись, в течение часа директор нашел мне квартиру и организовал доставку моего автомобиля из гаража его кума, где она хранилась по-братски. Но возвращать весь офис в столицу отказался. Дорого. И куча времени уходит на пробки. Почти не скрипя зубами, согласился на мою удаленку.
        Хороший человек.
        Душевный.
        Я вернулась в свой ВУЗ и с сентября продолжила обучение, все свободное время посвящая разработке второй части игры, презентация которой намечена на 30 декабря.
        Пару месяцев назад на одном из форумов, где тусовалась основная масса фанатов игры «Хроникер», а я маскировалась под юзера начального уровня, чтобы получше разведать народные, так сказать волнения, послушать теории развития сюжета, предположения о судьбах героев, проникнуться настроем игроков и узнать их ожидания или, наоборот, выявить слабые стороны своего детища, я и познакомилась с Лаки-меном.
        Это довольно талантливый игрок. За короткое время новичок достиг прокачанного уровня и получил высший военный статус. Мне нравилось, как он рассуждал о концепции игры, четко формулируя основную мысль, которая в точности соответствовала моему замыслу.
        Слово за слово, мы сблизились, и очень скоро общение вышло за рамки форума и игры в целом. Парень оказался очень раскрепощенным, дерзким, наглым. Гнул свою линию, словно танк тонкую березку. Выводил на эмоции. А еще, как-то очень тонко понимал меня, чувствовал внутренний мир.
        Мы общаемся без лиц и имен. Никакой личной информацией я делиться не собираюсь, он же, будто знает это и ни о чем таком не спрашивает. Да и о себе не распространяется. О встрече в реале мы не заговариваем. С ним легко. С ним весело. С ним остро. Парень явно не страдает комплексами и четко формулирует свои предпочтения и желания. Часто говорит о нашем предполагаемом сексе, как о чем-то само собой разумеющимся, хотя мы давно выяснили, что находимся на разных континентах. И все таки, его уверенность будоражит. Возбуждает. Собеседник прекрасно отвлекает меня от тягостных страданий, высасывающих жизненные силы, словно дементоры, возникающие из зияющей пустоты в сердце, оставленной моей первой и до сих пор единственной любовью.
        Уже неделю мой Лаки-мен просит написать ему картину. Телом. Моим голым телом. Безумец. Озабоченный балбес. Иногда есть ощущение, что общаюсь с четырнадцатилетним подростком с переизбытком тестостерона в организме. Но я уверена, что в реальности мой собеседник раза в два старше.
        Так что уже неделю я препираюсь с Лаки-меном и противлюсь исполнению его пожелания, хотя на самом деле идея мне показалась интересной, а у стены рядом с кроватью давно подготовлены и холст, и краски.
        Сбрасываю немногочисленную одежду. Критически разглядываю себя в напольном зеркале.
        Я красивая.
        Не идеальная. Но красивая.
        Для картины телом выбрала самые жизнерадостные цвета - маджента, тосканское солнце, влюбленная жаба. Звучит многообещающе, согласитесь. На деле же за замысловатыми названиями скрываются оттенки розового, желтого и зеленого.
        Прохладная бархатистая консистенция красок позволяет пальцам гладко скользить по поверхности кожи. Я неотрывно слежу за движением собственных рук в зеркальном отражении, пока окрашиввю свое голое тело. Соски сжались в тугие комочки, мелкая дрожь россыпью мурашек опустилась вниз до коленей, а потом влажным жаром сконцентрировалась между ног. Следуя за волной, на пульсирующую точку опустились влажные пальцы.
        Я думаю о том, что написал Лаки-мен. Тоже представляю описанный им секс, допуская собственные маленькие вольности. Мне нравится картинка, где я стою на четвереньках, закусив зубами подушку, пока горячий и твердый член остервенело толкается внутрь меня. Нравится воображать, как невесомый, нежный, настойчивый язык заставляет корчиться от удовольствия, как под мягкими губами пульсирует и сокращается плоть, как припухшая разгоряченная кожа опаляется дыханием и мужскими стонами. А еще мне нравится представлять, как я в это же время пробую на вкус тугую головку члена. Эта мысль будоражит особенно. Единственная серьезная погрешность, допускаемая мною в своих фантазиях это то, что на месте безликого парня из сети неизменно предстает Калинин.
        Черт бы его побрал!
        Я злюсь сама на себя, но отпустить подобные фантазии не получается. Оргазм не заставляет долго ждать, тело вибрирует, рот раскрывается, выпуская в тишину прохладной комнаты полурык-полустон. Однако, до сих пор удовольствие от пальцев Стаса, пережитое на капоте чужой машины, остается самым ярким сексуальным опытом.
        Единственным моим сексуальным опытом, в котором участвовали два реальных человека.
        Умом я понимаю, что пора двигаться дальше. Мне двадцать лет и я гребанная девственница. Как-то надоело целомудрие. И раз уж с реальными мужчинами совершенно не складывается ни романтических, ни эротических отношений, пусть хоть виртуальный секс станет регулярным.
        Будет ему эта чертова картина.
        Пусть мастурбирует на нее.
        Тело мое в отличной форме, стесняться нечего.
        Кожа пылает яркими пятнами. Я осторожно прижалась телом к белоснежному холсту и практически сразу отстранилась. Отпечаток вышел немного смазанным, нечетким и на первый взгляд не очень-то напоминал женское тело.
        Но что-то в этом было.
        Особенно, если знать, каким образом получены разноцветные пятна на холсте, то вполне можно разглядеть и округлые очертания груди, и намек на пупочную впадинку, и плавный изгиб бедер, что стали немного пышнее, пока я топила в сахаре одиночество.
        Принимаю горячую ванную и отправляюсь в кровать. Завтра утром тяжелый экзамен у самого вредного во всем университете преподавателя. День будет трудным.
        Сдам экзамен - отправлю Лаки-мену фотку картины.
        ГЛАВА 34
        С трудом разлепляю глаза, морщась от противной мелодии будильника. Вы замечали, что любая музыка, даже самая приятная и ненавязчивая, становится ненавистной и раздражающей, если она будит вас по утрам? Вырывает из безмятежного забытья, окутывающего разум розовой дымкой, где нет ни тревог, ни забот, ни предателей.
        Я о себе давно поняла одну истину. Я - не ранняя пташка.
        Особенно зимой.
        Замой я вообще не пташка. Я - сурок.
        Мне бы спать до обеда, пока хотя бы какие-нибудь солнечные лучи не соизволят разогнать окружающий пустынный мрак, а не выползать на собачий холод, где можно довольствоваться лишь фальшиво приветливыми светодиодами. Ночи в Москве темными особо не назовешь, но искусственный свет фонарей и праздничной иллюминации меня, к сожалению, не бодрит, а бесконечно угнетает.
        Хотя народу очень даже нравится окружающая предновогодняя мишура, сказочный антураж на центральных улицах, переливающиеся всеми цветами радуги пластиковые ели, надувные снеговики… Люди ждут чуда и готовят подарки для близких. Я же чуда не жду. И одаривать никого не собираюсь. Мне хочется забраться под одеяло и очнуться глубокой весной.
        Ворчу и собираюсь на экзамен по единственному предмету, который вызывает у меня настоящий психоз. Сама дисциплина кошмарна в равной степени, как и ее преподаватель.
        Впрочем, нас таких целый поток.
        Философия.
        И Ипполит Григорьевич.
        Они и по отдельности невыносимы, а в убийственном тандеме друг с другом обещают все муки студенческого ада.
        Вот вам философский вопрос.
        Есть ли на всем белом свете более бесполезная и непонятная наука?
        Философия - это любовь к мудрости, сообщил нам Пифагор. Пожалуй, на этом великому математику стоило остановиться.
        Общая онтология. Онтология материального мира. Онтология идеального мира. Диалектика. Гносеология. Философская антропология. Социальная философия. Аксиология.
        Господи!
        Этими словами пытать можно!
        Философия мировой скорби Шопенгауэра. Философия жизни Ницше. Теория отчуждения Маркса. Критическая теория познания Канта. Теория предустановленной гармонии Лейбница. Пантеизм Спинозы. Дуализм Декарта. Релятивизм. Гилозоизм. Эпифеноменализм. Экзистенциализм.
        Даже просто перечисляя названия философских учений можно свернуть язык, что-то безвозвратно сломать в собственной голове или случайно вызвать Дьявола.
        Но сам курс - лишь половина проблемы.
        Его еще можно попытаться понять, вникнуть, разобраться, запомнить, выучить, списать на худой конец. А вот с Ипполитом Григорьевичем дела обстоят куда хуже.
        Убежденный фанатик самого себя, он культивирует чувство собственного превосходства через пытки студентов философией.
        Более того, у мужчины имеется собственная теория, хоть и официально не признанная в мировом научно-философском сообществе, но довольно популярная среди абсолютно любых преподавателей абсолютно любых вузов, абсолютно любых городов нашей необъятной родины.
        И вот основные аксиомы в философии Ипполита Григорьевича.
        Первое. Философия - основа всех наук. Это самая важная и жизненно необходимая дисциплина. Без знаний философии ты - никто!
        Второе. На «отлично» философию не знает даже Ипполит Григорьевич. А женщина априори не способна ни распознать смысл, ни постигнуть тонкости этой великой науки в силу своего природного несовершенства и отсутствия адекватной логики.
        Третье. Если Ипполит Григорьевич говорит, все молча слушают и кивают, ибо он, словно пророк, вещает истину.
        В общем, еще ни один студент не сдал философию с легкостью. В институте давно существует поверье, что даже экватор не считается настоящим, если ты не сдал экзамен Ипполиту.
        Затолкала в рюкзак конспекты, учебник, зачетку. Выскочила за дверь и юркнула в свою малышку. Меня слегка потряхивало. Я честно все учила. Загвоздка в том, что если Ипполит Григорьевич в своих личных убеждениях и ошибался на счет философских способностей женщин в целом, то на счет одной конкретной все же был прав. Я и философия несовместимы на клеточном уровне. Мой романтический мозг и богатая фантазия не в состоянии постигнуть мудрость великих умов, имевших в свое время слишком много свободного времени, чтобы глобально размышлять о каждой мелочи.
        Вы никогда не задумывались, почему на свете так мало женщин-философов? А те, кто есть, в своих трудах рассуждали в основном о неравенстве полов, феминизме и роли женщины в целом.
        А я вам отвечу.
        Как там было у Ницше?
        «Ты идёшь к женщинам? Не забудь плётку!»
        Содержательно, не находите?
        По мне, так у женщин всегда было слишком много забот и слишком мало свобод. Да и какая мать станет рассуждать о том, что первично - материя или сознание, если ее ребенок плачет от голода? И всю эту нудную науку философию, как нельзя лучше объясняет древний анекдот. «Плывут по реке двое, мужчина и женщина. Мужчина курит, а женщина гребёт. Вдруг мужчина говорит: «Хорошо тебе, бабе: греби себе да греби, а мне вот о жизни думать надо».
        Ну вы поняли, да?
        Пожалуй, это все, что я вынесла из полугодового курса философии.
        Я безумно нервничаю от того, что в голове вместо четких знаний склизкая каша из отрицающих друг друга понятий, формулировки которых даже читать сложно, не то что выуживать из памяти, кисель из немецких и греческих фамилий мужчин, имевших свое персональное мнение едва ли не каждому вопросу, и суть которых они, убивая время, расписали в толстых книгах, салат из десятка притч, как бы заключающих в себе мудрость целого мира и на десерт коктейль из множества цитат.
        Я никогда не сдам философию!
        Парковка у университета забита автомобилями, и я еле втискиваюсь между двумя огромными внедорожниками. Черными, блестящими, такими чистыми, что хочется на них плюнуть.
        Но я не стану портить карму в такой день.
        Сегодня мне необходима удача и помощь Космоса, ибо на собственные способности рассчитывать приходится в последнюю очередь.
        Пока иду к центральному входу замечаю на себе внимательные взгляды и перешептывания. Но я не напрягаюсь. Мне плевать на чужие сплетни. Толкаю тяжелую дверь и получаю сокрушительный удар, сбивающий меня с ног.
        Тощий очкарик выпучил глаза, изумленно распахнув рот. Засуетился, нервно затараторил извинения, принимаясь поднимать меня с пола и отряхивать несуществующую пыль с плеч и лацканов классического жакета, приобретенного мною по столь важному случаю, как экзамен по философии.
        Великодушно прощаю задохлика, по-прежнему боясь испортить карму.
        У дверей аудитории толпится народ, судорожно листая конспекты, разъясняя друг другу непонятные вопросы, нервно дергая себя за волосы. Что ж, я органично вписываюсь в эту компанию.
        После звонка, словно из-под земли у дверей в поточную аудиторию возникает Ипполит Григорьевич. Напомаженный, с уложенными назад редкими волосами, сдобренными порцией геля, в отглаженном сером костюме с претензией на бренд и белоснежной рубашке с хрустящим воротничком. Прям заправский лондонский денди.
        Коварно улыбнувшись тонкими бледными губами, преподаватель распахивает двери и приглашает во внутрь всех до единого.
        Наш доблестный философ проводит экзамен по трехступенчатой системе.
        Всем экзаменующимся, и в частности тем, кто претендует на «удовлетворительно» достаточно успешно пройти тест на общее знание предмета. Сто вопросов, на которые необходимо ответить в течение часа.
        Тем, кто считает, что достоин «хорошей» отметки, надо будет вытянуть один из тридцати шести билетов. Три вопроса. Двадцать минут подготовки. И устный ответ преподавателю.
        Если кто-то из счастливчиков, сумевших пройти две первых ступени, замахнется на «отлично», Ипполит Григорьевич задаст несколько цитат, авторство которых нам предстоит определить без всякой подготовки.
        Уж не знаю, будут ли среди нас те, кто рискнет взойти на третью ступень, но четверки однозначно нужны очень многим. Результат пойдет в диплом, да и стипендия студентам необходима.
        Мы расселись в аудитории. Прохладной, темной, мрачной.
        После щелчка выключателем загудели люминесцентные лампы под потолком, вынуждая нас щуриться.
        Ипполит Григорьевич включил рабочий ноутбук, автоматически позади него мягким белым светом засиял экран проектора. Мужчина водрузил огромный пластиковый ящик на длинный стол рядом с трибуной и стал по одному подзывать студентов в соответствие с пофамильным списком в журнале.
        Мы все покорно складывали телефоны в коробку, а сумки относили на самую заднюю парту. Преподаватель требовал нас закатывать рукава, отворачивать горловины свитеров, выворачивать карманы.
        Что ж, вполне резонно. На факультете программистов современная техника всегда поражала своим количеством. Беспроводные наушники, супер-умные часы, минималистичные аудиоплееры с записанными в памяти ответами на билеты и прочие чудеса научно-технического прогресса, позволяющие списывать прямо под носом у преподавателей.
        После проверки философ забирал зачетку и выдавал экземпляр теста, с собственноручно подписанными фамилиями студентов на каждой странице.
        Параноик.
        Затем он долго рассаживал нас по какой-то одному ему известной схеме экзаменационного фен-шуя.
        И объявил начало.
        Развернув вопросник, я едва не застонала вслух. Сто вопросов. Шестьдесят минут. Тридцать шесть секунд на один ответ. Ничтожно мало, чтобы вникнуть в суть и выудить из недр памяти верную информацию.
        И если судить по остекленевшим глазам моих одногруппников, нас таких - целая аудитория.
        Пожалуй, даже прохождение первой ступени экзамена нам покажется восхождением на Эверест.
        Мне так точно.
        Господи, я никогда не сдам философию!
        Довольный собой Ипполит Григорьевич вальяжно прохаживался по рядам, бросая косые взгляды в работы студентов. Затем, видимо, удовлетворился витающим в воздухе всеобщим унынием и опустился на свое место, расположенное на возвышенности, словно театральные подмостки. Оттуда было достаточно легко следить за нами, упиваясь видом нахмуренных лбов, стиснутых на колпачках пишущих ручек зубов и безнадегой во взглядах.
        Спустя пятнадцать минут я ответила лишь на пять вопросов.
        Это крах!
        Внезапно, проектор дважды моргнул, чем привлек внимание нескольких студентов. В том числе меня. Ипполит Григорьевич сосредоточенно что-то изучал в своем ноутбуке.
        Я уже практически отвела взгляд, как вдруг заметила, как на огромном белом экране замигал курсор. Звенящую тишину взорвал оглушающе громкий звонок мобильного телефона, от резкого звука каждый из студентов дернулся и устремил взгляд на преподавателя. Тот уже собрался возмутиться, но оказалось, что звенит его собственный гаджет. Пока Ипполит Григорьевич пытался выключить назойливую трель (что у него никак не выходило), на экране позади него одна за другой стали появляться буквы, складывающиеся в слова.
        «У хороших девочек руки должны дрожать от цветов, а не от нервов».
        ГЛАВА 35
        Сердце ёкнуло в груди.
        Разум отрицал и сомневался, а оно, сердце, знало. Знало - это ОН.
        И все, что сейчас здесь начнет происходить, - только ради МЕНЯ.
        И словно в подтверждение экран выдал готовые ответы на вопросы теста. По рядам пронеслась взбудораженная волна шепотков, и если бы Ипполит Григорьевич не был столь увлечен собственным взбесившимся аппаратом, непременно обратил бы свое внимание на встрепенувшихся в эйфории студентов и вспыхнувший огонек восторга в их глазах, еще таких печальных всего несколько секунд назад.
        Листки зашелестели, ручки студентов заскрипели, выводя галочки в маленьких квадратах. Никто не знал, сколько еще осталось времени, поэтому торопились списать ответы.
        Наконец, преподаватель справился с телефоном, хоть и покрылся крупной испариной. Внезапная активность всех без исключения студентов мгновенно вызвала подозрительное внимание его внутреннего полицая. Когда мужчина поймал несколько взглядов, направленных куда-то за его спину, то и сам обернулся, пытаясь понять, в чем подвох. Философ, кажется, чувствовал кожей, как вокруг него плетется хитрая паутина, но в упор ее не замечал.
        Когда неповоротливый Ипполит Григорьевич повернулся и осмотрелся, экран был чист и бел, словно выпавший сегодня с утра пушистый снег.
        Он опять взглянул на своих студентов, все мы широко улыбались, глядя ему в глаза.
        Атмосфера в аудитории кардинально изменилась.
        Прищурившись, Ипполит Григорьевич прошелся по рядам, заглядывая в работы. Результаты мужчину не воодушевили, судя по поджатому двойному подбородку. Вывернув по второму кругу парочку студенческих карманов, осмотрев уши, скрытые под пышными прическами нескольких девчонок, в том числе и мои, он, ничего не обнаружив, недовольно уселся на свое место и снова уставился в ноутбук.
        Тотчас на экране вновь возникли ответы.
        Честно признаться, я бездумно выполняла тест. Просто списывала, не вникая в суть вопросов. На это больше не было времени. А еще в голове пульсировал навязчивый вопрос.
        Неужели это он?
        Но как?
        Лаки-мен, конечно же, был в курсе моих отношений с наукой философией, знал о том, что сегодня у меня экзамен, что я нервничаю и переживаю. А еще, что мне необходима минимум четверка, иначе меня не допустят на форум в Сколково.
        Но не более.
        Или более?
        Я ведь не говорила о себе никакой конкретной личной информации. Ни имени. Ни фамилии. Ни университета. На сколько сама знаю, Лаки-Мен сейчас находится где-то в Америке, на каких-то крутых курсах, изучает мировые индексы или что-то вроде того. И у него сейчас ночь.
        Поэтому…
        Скорее всего, это чей-то парень помогает своей любимой. Вон, Ленке, например. Она красотка, каких поискать. Ноги от ушей, грива рыжая, кожа фарфоровая, еще и умная. У нее полунивера в женихи набивается. Уж среди них точно найдется как минимум парочка отличных программистов, способных подключиться к казенному проектору.
        Оглядываюсь вокруг и понимаю, что все успели справиться с заданием. Довольные ухмылки студентов, улыбки и удивленно-довольные взгляды, а еще раздраженное лицо Ипполита Григорьевича свидетельствовали об успешном восхождении на первую ступень экзаменационного олимпа.
        Около половины ребят, сдав листки с тестами, удалились в коридор, ожидать свои «удовлетворительные» результаты. Те, кто хотел «хорошо» остался тянуть билеты.
        И я тоже рискнула.
        Билет № 7. Счастливый, подумаете вы. Такое в принципе невозможно, отвечу вам я.
        Три вопроса. Первый - «Теория относительности о времени и пространстве». Что-то вроде бы припоминаю. Кажется, в целом вопрос перекликается с теорией относительности Эйнштейна.
        Второй вопрос - «Свобода воли. Детерминизм. Волюнтаризм. Теория С.А. Левицкого». Знания вроде и плавали на поверхности подобно вязкому нечеткому нефтяному пятну в кристально чистой водице разума, не замутненного глубокой философией, но все они уместились не более чем в пять предложений.
        Позор мне позор!
        Третий вопрос - «Классификация ценностей по М. Шелеру» - вовсе не вызывал никаких ассоциаций.
        Это трындец!
        По одному к Ипполиту Григорьевичу стали выходить наши отличники, готовые отвечать.
        Дверь аудитории заскрипела, и внутрь помещения шагнул замдекана факультета информационных технологий. Высокий голубоглазый брюнет в стильном пиджаке был слишком молод и слишком красив, чтобы занимать столь важную должность, но весь университет знал, что Иван Александрович Забелин - гений программирования. Почти вся мужская половина нашего факультета мечтала быть таким же, как он. Без исключения вся женская половина томно вздыхала, глядя в гениальные, но холодные, словно арктический лед, глаза.
        У меня же от этого мужчины возникало ощущение, будто кто-то ползает по затылку.
        - Добрый день, Ипполит Григорьевич, - улыбнулся молодой профессор, обнажая идеально ровные белоснежные зубы.
        - Иван Александрович? Здравствуйте. Чем обязан?
        - Да вот, шел мимо, решил заглянуть и поинтересоваться лично, как обстоят дела с экзаменом у моих студентов? - вежливо ответил молодой мужчина, сжимая в руках пачку каких-то документов и лениво оглядывая ничего не понимающих студентов. - Вы не отвлекайтесь, я слегка поприсутствую.
        Напряжение, возникшее в воздухе, приподнимало тонкие волоски к потолку. Еще немного, и статическое электричество затрещит и заискрит, высвобождая энергию, скопившуюся на кончиках подрагивающих пальцев, горящих ушей и ледяного носа.
        Ипполит Григорьевич вполуха слушал ответ, пристально следя за каждым движением замдекана. Тот же в свою очередь вальяжно и непринужденно расхаживая по рядам, бесцеремонно заглядывал в исписанные листки. Рядом с некоторыми задерживался дольше. Кого-то вовсе обделял вниманием.
        Когда высокая фигура с умопомрачительным ароматом остановилась рядом со мной, я забыла, как дышать. Было одновременно волнительно, страшно и стыдно, потому что ничего вразумительного в моих ответах не отыскал бы даже самый лояльный философ.
        Мужчина своими тонкими пальцами с аккуратными короткими ногтями, слегка задев мою руку, осторожно взял листок, основную часть которого занимали хаотичные рисунки на полях, и стал вчитываться в содержимое. Мое лицо, наверное, по цвету выровнялось с тоном волос, потому как я ощутила жар на щеках, шее и глазах.
        Лучезарно улыбаясь, Иван Александрович, вернул листы и, наклонившись ко мне, негромко произнес:
        - Ты очень хорошая девочка, да? Возбуждаешь серьезных мальчиков на подвиги.
        После чего, не дожидаясь реакции, вышел из аудитории.
        А я, проводив взглядом широкую спину, уставилась на листки, где почерком очень похожим на мой собственный подробно расписывались ответы на вопросы билета номер семь.
        Воистину от страха мозг студентов способен активироваться в считанные секунды, потому что за пятнадцать минут до своей очереди я выучила до буквы все, что было написано в ответах.
        Отчеканила Ипполиту Григорьевичу пулеметной очередью и Теорию Левицкого, и классификацию Шелера, и философские учения о времени и пространстве.
        Сердце трепыхалось от осознания, что четверка уже у меня в дипломе, моя попка на пути в Сколково, а учебник по философии можно выбросить в окно.
        - Я задам вам три цитаты, Феврония Савельева. Правильно назовете их авторов, получите «отлично».
        - Мне достаточно четверки, Ипполит Григорьевич.
        - Мне недостаточно, - недружелюбно рявкнул преподаватель. - Кому-то надо поставить пятерки, - сощурился он. Вы вроде бы достойный кандидат. Тест на отлично. Билет прекрасно. Если вы не списали, то сумеете справиться и с третьим экзаменационным этапом. Вот и проверим.
        Сердце ушло в пятки.
        Он не верит.
        Конечно же, он не верит.
        Особенно в то, что я достойный кандидат в «отличники».
        Сглотнув вязкую слюну, натужно улыбнулась.
        Несмотря на то, что я сидела спиной к аудитории и лицом к преподавателю, в полной мере ощутила сочувственные взгляды в спину. Но в самом углу экрана, словно луч надежды, вновь моргнул курсор.
        НИЧЕГО
        НЕ БОЙСЯ
        ДЕТКА
        - «Если женщина даже захочет прослыть умной - как она ни бейся, окажется вдвойне дурой, словно бык, которого, рассудку вопреки, ведут на ристалище, - ибо всякий врожденный порок лишь усугубляется от попыток скрыть его под личиною добродетели. Правильно говорит греческая пословица: обезьяна всегда остается обезьяной, если даже облечется в пурпур; так и женщина вечно будет женщиной, иначе говоря - дурой, какую бы маску она на себя ни нацепила».
        Ну еще бы. От закоренелого сексиста ничего другого нельзя было ожидать, кроме унижающих цитат о женщинах.
        Ипполит Григорьевич, победоносно вздернул бровь, но на его беду, в уголке проектора я уже прочла ответ.
        - Эразм Роттердамский, - сказала я, и тонкие губы преподавателя сжались в куриную попку. Улыбнулась. Это приятно.
        - Женщины не имеют ни восприимчивости, ни истинной склонности ни к музыке, ни к поэзии, ни к образовательным искусствам; и если они предаются им и носятся с ними, то это не более как простое обезьянство для целей кокетства и желания нравиться.
        - Артур Шопенгауэр.
        - Одинаковые природные свойства встречаются у живых существ того и другого пола, и по своей природе как женщина, так и мужчина могут принимать участие во всех делах, однако женщина во всем немощнее мужчины.
        - Платон.
        Широкая размашистая подпись легла в зачетку напротив «отлично». Я не верила в происходящее. Забрав вещи, быстрым шагом направилась к выходу, но на эйфории в голове всплыли еще парочка цитат.
        - Знаете, Ипполит Григорьевич, у меня тоже припасено несколько цитат, скажете, кому принадлежит их авторство?
        Преподаватель сощурился и сверкнул в мою сторону непонятным взглядом. Откинувшись на спинку стула, мужчина кивнул мне, дав молчаливое разрешение.
        - «Каждый человек принимает пределы своего поля зрения за пределы мира». «Все уникальны. Но если вы будете судить рыбу по ее способности лазить по дереву, она будет всю жизнь думать, что она дура». И третья. «Некоторые люди считают себя мужчинами только потому, что они не женщины».
        - Шопенгауэр. Эйнштейн. Третьего, милочка, при всем уважении к мировому року и кинематографу, отнести к великим философам не могу.
        На круглом лице преподавателя на долю секунды появился намек на улыбку. И я вдруг подумала, что этот мужчина не так прост и поверхностен, каким хочет казаться.
        Но размышлять о нем больше не было никакого желания. Я вылетела из аудитории прочь, чтобы кое-кто не передумал об отличной оценке.
        Окрыленная эйфорией, не замечала ничего вокруг, пока передо мной не возник странный паренек. Он протянул мне в руки маленький букет из моих любимых розовых тюльпанов и произнес фразу, от которой по спине поползли мурашки.
        - Тебе привет от плохого мальчика.
        После чего развернулся и удалился. С этого мгновения события вокруг меня разворачивались с фантастическим безумием.
        К моменту, когда я покидала институт, в моих руках насчитывалось около трех десятков приветов от плохого мальчика. Они все уже не помещались у меня в руках.
        Едва я погрузила нежные цветы на заднее сидение авто, как передо мной возник курьер в яркой желтой куртке с логотипом известной флористической лавки.
        Он вручил мне целую корзину с любимыми цветами, сверкнул белоснежной улыбкой и удалился.
        На пути к дому автомобиль дважды тормозили. Первый раз это сделали сотрудники ГИБДД. Розовощекий дядька с пышными усами поздравил меня с успешной сдачей идиотского экзамена (клянусь, так сказал) и вручил очередной привет.
        Второй раз это сделала группа барабанщиков, решивших устроить концерт прямо на пешеходном переходе в двухстах метрах от моего дома. С раскрытым ртом я наблюдала, как перед моим капотом мальчишки в кителях и странных шляпах отбивали ритм, а затем откуда-то из-за спины тоже повытаскивали букеты и по очереди протягивали их мне в раскрытое окно, не забывая при этом широко улыбаться.
        Похоже, что у моего плохого мальчика очень хорошие связи.
        У двери моего подъезда стояли трое. Два паренька и девчонка. На всех них были те же желтые курточки, что и на курьере возле университета. Вежливо поздоровавшись, ребята объявили, что прибыли сюда выполнить заказ, а затем помогли поднять огромные охапки цветов в квартиру.
        Мои руки заметно потряхивало.
        «У хороших девочек руки должны дрожать от цветов, а не от нервов» вспомнила цитату плохого мальчика и истерично хихикнула.
        Сотрудники флористической лавки разулись, с моего позволения прошли в комнату, а затем в считанные мгновения выудили из объемных рюкзаков, которые поначалу я даже не заметила, непонятные мне детали, ловко собирая конструкцию, чем-то напоминающую пирамиду.
        На моих глазах из живых тюльпанов создавалась новогодняя елка, такая красивая, что можно было ослепнуть от ее нежного великолепия. Невысокая, переливающаяся теплыми огоньками, живая и прекрасная. Ничего красивее в своей жизни не видела. Никогда не слышала о подобных букетах, хотя, что я могла об этом знать, если мне еще ни разу в жизни не дарили цветов.
        С каждой секундой мое сердце все сильнее стучало в груди.
        Едва закрыв двери за сотрудниками флористической лавки, ринулась в комнату. Нервными пальцами запустила ноутбук, собираясь немедленно войти в чат. События, произошедшие сегодня, свидетельствовали об одном.
        Лаки-мен знает обо мне все!
        Ну как все… Знает мое имя, знает мой адрес, знает, какие я люблю цветы (или это все же совпадение?).
        И может ли это означать, что и я с ним знакома?
        В чате уже горел значок непрочитанного сообщения, и я точно знала, от кого оно.
        LUCKY-MAN:Привет, детка! Надеюсь, тебе понравился мой сюрприз))) Помни, ты обещала не лгать!
        DRAGONFLY:Кто ты?
        LUCKY-MAN:Ты и сама знаешь.
        ГЛАВА 36
        Я вышла из чата, закрыла браузер, а потом и вовсе захлопнула крышку ноутбука. Наверное, стоило сразу атаковать Лаки-мена вопросами-допросами, вывести на чистую воду, выяснив личность загадочного друга по переписке и мотивы сегодняшнего философского представления.
        Но мне вдруг стало до безумия страшно.
        Страшно, что это может быть не ОН.
        И страшно разрешить себе поверить в чудо, что все же ОН.
        Вот такая глупость. Взаимоисключающие друг друга страхи. Однако, разобраться, какой из них более ужасен, не получалось. Поэтому я призвала на помощь статистику собственной жизни.
        Чудес не бывает.
        Уж не со мной так точно!
        Нервно шлепая холодными босыми пятками по ламинату, пыталась заставить успокоиться проклятое сердце, возомнившее себя чертовой барабанной установкой Роба Бурдона (Роберт Бурдон - американский музыкант, барабанщик рок-группы Linkin Park - прим. автора). Душила внутри себя проклятую надежду, прорастающую острыми болезненными шипами прямо сквозь меня.
        Это ведь не может быть Стас. Никак! Он уже окольцован своей Кукушкиной и в нетерпении готовится к рождению наследника. Бегает по детским мирам, скупая крошечные розовые распашонки и пестрые погремушки.
        От представленной в голове картины, где взлохмаченный Калинин прижимает к груди маленькое розовое платьице, защемило в груди. Такой сильный, бородатый брутал в черно-белой одежде непременно стал бы восхитительным отцом для маленькой принцессы, разодетой в розовые блестки. Хотя, даже если Кукушкина родит Стасу дочь, вряд ли малышку станут наряжать в розовое. Скорее уж ей выберут спортивный костюм от кутюр и будут кормить исключительно брокколи и вареной морковью.
        Вот если бы у меня родилась дочь… О! Я бы словно сумасшедшая наряжала ее в восхитительные нежные платьица, бантики, цветочки, веночки всех оттенков розового (да-да! Я помешана на этом цвете!).
        Позвонить Ульяне Андреевне?
        Или Игорю Сергеевичу?
        С Калининым старшим мы всегда общаемся только по рабочим вопросам, было бы странно спрашивать его о личном. Тем более, что я уверена - Лак-мен - НЕ Стас!
        Это ж бред!
        Просто влюбленность внутри меня неубиваемая, словно Кенни Маккормик! (Кенни Маккормик - герой мультфильма для взрослых «Южный парк». В каждой серии звучит легендарная фраза: «Они убили Кенни. Сволочи!», и каждый раз герой оказывается живым и вечно влипающим во всякие приключения. - прим. автора). Поэтому она и сейчас здравствует и жаждет получить разрешение на очередную светлую мечту о Калинине.
        Несбыточную мечту.
        Вот только, когда в очередной раз наивные грезы канут в небытие, погребенные под многотонной железобетонной реальностью, я снова буду рыдать белугой в пустой квартире.
        В пустой жизни.
        В жизни, где есть уже почти десять тысяч подписчиков и ни одной живой души, в чью жилетку можно было бы сбросить пару пудов соли. Хотя, на что обижаться, если я сама так и не сумела никому стать другом.
        Надо думать логически. Нет никаких доказательств, что Лаки-мен - это Стас, кроме идиотского предчувствия, основанного на обычном желании выдать желаемое за действительное.
        Если не он, то кто тогда? И как в моей личной жизни оказался замешан наш замдекана Забелин? Где это видано, чтобы одни преподаватели помогали списывать на экзаменах у других?! Разве среди кафедр нет какого-то там преподавательского кодекса чести или что-то вроде того?
        Конечно, Иван Александрович не похож на других профессоров, он молод и совсем не так давно и сам являлся студентом, но какая связь между мной и им?
        А может, это он Лаки-мен?
        - ???
        Да нет, бред.
        Бродила из угла в угол до самой полночи.
        Думала.
        Пила чай и думала.
        Принимала душ и думала.
        Натыкалась на нарисованную картину и думала.
        И таки придумала.
        Гениальную, на мой взгляд, мысль.
        А какого это хрена я так много думаю? Все! Отключаю мозг.
        Запустила ноутбук, вошла в чат и сбросила Лаки-мену фотку картины.
        Ну а что? Заслужил. Все по-честному.
        DRAGONFLY:Не знаю, кто ты, но картина твоя. Забирать будешь?
        Лаки-мен был не в сети. Минут пять погипнотизировав неисчезающую синюю точку напротив своего сообщения, успокоилась и отправилась спать. Отключилась мгновенно и снов не видела вовсе.

***
        Сегодня одногруппниками только и обсуждался экзамен по философии. Кстати, помощь замдекана лично мне осталась незамеченной, а с цитатами неизвестный Робин Гуд помог и другим студентам, которым Ипполит Григорьевич возжелал поставить «отлично». Поэтому никто не выделял меня из толпы и не счел виновницей глобальной аферы.
        Прекрасно.
        Не представляю, как бы оправдывалась, если бы меня прижали к стенке.
        Отсидев положенные пары и сдав зачет по иностранному языку, выползла на мороз. Уже стемнело, и парковку ярко заливал желтый свет фонарей, красиво подсвечивая пушистый снег, стремительно превращающийся из романтично кружащего снегопада в злобную метель, норовящую ледяными каплями размазать по щекам тушь, обращая даже самую прекрасную девушку в панду.
        Эвакуатор, загружающий мой красный мини-купер, я заметила сразу и, раскрыв от возмущения и неожиданности рот, ускорила шаг.
        - О, Савельева, добрый вечер. Наконец-то вы явились. - Сиял обворожительной улыбкой Иван Александрович, приподнимая воротник элегантного укороченного черного пальто, купленного явно за очень солидные деньги. Густые черные волосы мужчины слегка вились от таявшего на макушке снега, и капли воды завораживающе бликовали в нарочито небрежной стрижке, а глаза хищно сверкали в свете фар огромного черного внедорожника.
        Замдекана в этот момент напомнил дьявола во плоти.
        Не помню, чтобы парковалась рядом с таким зверем. Это я о внедорожнике, если что, хотя и стоящий рядом с ним мужчина выглядел не менее опасно.
        - А что тут происходит, Иван Александрович? - Бросила я ему и, оторвав приклеенные к его красивому лицу собственные глаза, рванула к водителю эвакуатора, - Вы куда мою машину увозите? На каком основании?
        А потом я заметила ее.
        Сердце сжалось, а веко задергалось в нервном тике.
        По всей длине кузова от фары до фары уродливо поблескивала жуткая царапина.
        - Что это? Что вы сделали с моей машиной? Иван Александрович, вы видели? Видели, да? Ее не было! Царапины этой не было!
        - Савельева, успокойтесь. В случившемся всецело моя вина. Это сотрудник автомастерской. Дайте ему комплект ключей, ваш эм… транспорт отремонтируют и вернут обратно.
        - Что значит сотрудник автомастерской? А кто его вызвал?
        - Я.
        - Зачем?
        - Ну как же… Я поцарапал ваш автомобиль. С меня ремонт.
        - Вы поцарапали мой автомобиль?
        - Да.
        - Зачем?
        Разговор получался идиотским, но я ничего не могла с собой поделать. Какого хрена?
        - Я случайно. Не заметил этого малыша, пока парковался.
        - Вы не заметили на белом снегу красный автомобиль?! - получилось слегка громковато. По-честному, последний вопрос я выкрикнула.
        - Уверен, вам стоит задуматься о смене этой коробчонки на какой-нибудь кроссовер.
        - А может, это вам стоит купить себе очки и научиться парковаться? - С каждой секундой воспринимать нагло ухмыляющегося Ивана Александровича, как замдекана становилось все сложнее. Более того, внутри меня росло желание стереть снежком надменно-ироничное выражение с его холеной рожи.
        Тоже мне сноб!
        - У вас шок, Савельева.
        Забелин подошел и бесцеремонно забрал из моей руки ключи от мини-купера, которыми я, оказывается, тыкала в его сторону пока орала, снова ухмыльнулся, глядя на пушистый розовый шарик-брелок.
        - Вам нужно что-то забрать из автомобиля? Документы? Личные вещи? Ключи от дома?
        - В бардачке голубая папка.
        Иван Александрович ловко забрался внутрь салона и выудил необходимый кожаный конвертик, после этого водитель эвакуатора облегченно вздохнул, заполнил свои бумаги и укатил.
        - Садитесь, Савельева. Отвезу вас домой.
        ГЛАВА 37
        - Конечно, отвезете, - отказываться я и не собиралась. Нагло уселась на переднее сидение черной зверюги. Неловко и неграциозно. Пожалуй, красиво усаживаться в такие огромные машины можно только если твои ноги длинной с километр.
        Мне же и пытаться не стоило. Впрочем, я и не стремилась выглядеть красивой в глазах Забелина. Этот тип меня начал раздражать. Ведет себя, как типичный мажор, а не профессор.
        Едва мы отъехали от университетской парковки до ближайшего светофора, горящего красным, телефон Забелина разразился трелью. Взглянув на экран, мужчина выдал очередную, начавшую раздражать меня, ухмылочку, а затем перевел невыносимые синие глаза на меня и, продолжая улыбаться, ответил.
        - Слушаю… А что происходит? … Разве мы о чем-то договаривались? Я был должен тебе услугу, не более. Теперь мы в расчете… Не переживай, мое воспитание не позволит мне ничего лишнего. Хотя… Хотя нет, переживай.
        И отключился.
        Загорелся зеленый, и мы тронулись. Довольно долго ехали молча под заунывный инструментал, льющийся из стереосистемы. Когда тишина стала невыносимо гнетущей, я была готова на конструктивный диалог.
        - Зачем вы это сделали?
        - Я уже ответил вам, Савельева, это произошло случайно. Я не заметил вашу машину.
        - Если бы это действительно было так, то и на вашем зверюге, как минимум тоже была бы царапина. Но я не об этом. Зачем вы помогли мне на философии?
        - Узнал, какая оказывается талантливая студентка учится на моем факультете и не мог допустить, чтобы какая-то философия портила ее табель успеваемости или хуже того - испортила диплом.
        - Я обычная. Таких на факультете сотни.
        - Да что вы говорите, Савельева? Неужели кто-то еще из третьекурсников является создателем одной из популярнейших компьютерных игр в нашей стране?
        - Это не только моя заслуга, - потупилась я.
        На самом деле мне было сложно принимать похвалу. Хвалили меня мало. Редко. И только за что-то действительно выдающееся. Считалось, что комплименты в принципе портят характер, развивают в человеке гордыню и тщеславие. А эти качества бабуля относила к смертным грехам. Поэтому всегда, когда кто-то восхищался моими достижениями, я испытывала в некотором роде чувство стыда, неловкости и незаслуженности. Словно украла чужую славу. Чувствовала себя кем-то вроде капризного чумазого ребенка, слепившего кривой куличик в песочнице, а мамаши вокруг восхваляют сие творение, аки пирамиды египетские.
        Работа над игрой приносила мне много удовольствия, хоть и была подчас изнуряющей. Бабушка называла это баловством, не достойным серьезного внимания. Детской забавой. И в чем-то отчасти я была с ней согласна.
        Так за что же меня тут хвалит Забелин?
        За то, что получилось совместить развлечение и заработок?
        Сомнительное достижение.
        - Согласен, с вами работает сильная команда, но насколько я знаю, ее собирали уже под вас после победы в конкурсе.
        Боже, надо просто поблагодарить его за похвалу, иначе получится еще хуже! Забелин может решить, что я набиваюсь на дальнейшие комплименты. Черт, почему же мне так сложно сказать простое «спасибо».
        - Да… наверное, это так… спасибо, - нескладно выдавила я из себя, чувствуя, как щеки заливает румянец.
        - Скажите, Феврония, гейм-дизайн - это ваш выбор будущей профессии? Планируете и дальше развиваться в данном направлении? У вас уже есть идеи помимо «Хроникера»?
        Иван Александрович прищурился, ожидая ответ, которого я и сама не знала. В «Хроникер» я вложила душу. А если честно, то в нем я просто выплеснула все, что скопилось внутри. Это был мой вымышленный мир, где я точно знала, какие законы в нем действуют, кто друг, кто враг, в чем смысл существования каждого из героев. В нем было все, что я люблю и все, что ненавижу. Он спасал меня от одиночества внутри себя самой.
        В некотором роде работа над созданием игры стала для меня психотерапией. Способом борьбы с внутренними демонами, обретающими с помощью компьютерной графики плоть и кровь. Способом получить любовь…
        Если в реальной жизни это чувство в мою сторону направлено не было, то моя героиня в любви купалась. Может, и стоило сходить к настоящему психотерапевту, но меня и так все устраивало.
        Был ли внутри меня еще один мир?
        Такой, который мог бы стать прототипом новой игры?
        Думаю, нет.
        Сейчас, когда работа над «Хроникером» завершена, я чувствую, будто и внутри меня завершился какой-то очень важный этап. Это и опустошение, и облегчение. И радость, и печаль. И восторг, и разочарование.
        Как будто я прочла эпилог долгой истории. С одной стороны наступил долгожданный хэппи энд, с другой - прощание с героями, терпкое послевкусие и утрата…
        - Не знаю, Иван Александрович, - ответила после затянувшейся паузы. - Вряд ли. Вымышленный мир и так глубоко меня затянул, кажется, настало время социализироваться.
        - Прекрасно. В таком случае, возможно, у меня есть гораздо больше шансов вас заинтересовать своим предложением, чем я предполагал.
        - Заинтересовать меня предложением?
        - О, да, Феврония Савельева. У меня для вас есть кое-что интересное, кое-что значимое и важное не только для геймеров-бездельников, но и для страны в целом.
        - Что именно вы имеете ввиду?
        - Я предлагаю вам перевестись в другой ВУЗ. Военный. Пройти программу целевого обучения с дальнейшим трудоустройством в ФСБ, ФСО, СВР, МВД или даже в Роскомнадзоре, полным соцпакетом и возможностью получения доступа к новейшим разработкам в области кибербезопасности страны, программному обеспечению военно-оборонной промышленности, возможность участвовать в создании инновационных способов связи в службе внешней разведки и многое-многое другое, где ваш выдающийся талант может максимально раскрыться и служить на благо отечеству.
        - А разве для этого не надо иметь кристально-чистую семейную историю до пятого колена? Окончить какую-нибудь школу милиции или кадетский корпус? Быть в конце концов мужского пола?
        - Мы можем долго обсуждать все нюансы и аспекты ваших вопросов, но если их свести к одному слову, то я вам отвечу - нет. Подумайте, Феврония. Целевое обучение предполагает контракт минимум на пять лет работы после окончания ВУЗа, но это работа на ведущих площадках среди специалистов экстра-класса.
        - И о каком ВУЗе вообще идет речь? Тайная школа чародейства и волшебства где-нибудь на Колыме?
        - Военно-Космическая Академия в Питере.
        - Там учатся одни кадеты!
        - Значит, разбавишь их стройные ряды.
        - Я не умею маршировать и носить форму! Посмотрите на меня, Иван Александрович - у меня волосы розовые!
        - У нас есть несколько факультетов, где нет столь жестких требований к внешнему виду. Мы умеем ценить в первую очередь ум и создавать комфортные условия для продуктивной работы. При желании трудоустройство можно получить уже на третьем курсе. Да, придется подписать кучу бумаг, пройти всевозможные проверки и тестирования, но взамен вы получите уверенность в будущем, возможность для самореализации, стабильный доход, знания и … да, погоны.
        - Вы так говорите, словно и не являетесь замдекана абсолютно другого ВУЗа. Прямо шпион в тылу врага, вербующий в союзники стратегически важных объектов.
        Забелин ухмыльнулся, но отрицать не стал. Как-то по-мальчишечьи сверкнул синими глазами, после чего затормозил.
        - Подумайте, Феврония Савельева. Встретьте Новый год. Закройте сессию. И найдите меня в деканате, чтобы сообщить свой положительный ответ.
        - А если я не захочу?
        - Я огорчусь. И есть большая вероятность, что через некоторое время снова сделаю вам предложение. А пока будьте готовы в понедельник к поездке в Сколково. Возможно, эта экскурсия поможет вам в принятии решения. Мы приехали. Кажется, вас ожидают.
        Всмотревшись за темное стекло, я заметила, что Забелин припарковался у моего подъезда. Вспомнила, что не называла ему свой адрес и мужчина, будто прочел мысли и ответил.
        - Я вас немного изучил, не обессудьте.
        Открыла было рот, чтобы съязвить, но мой взгляд уперся в стоящий неподалеку БМВ. Черный, блестящий, с узнаваемой графитной аэрографией. Его дверца распахнулась, выпуская наружу фигуру, от вида которой сердце зашлось в приступе тахикардии.
        Стас!
        - Я подумаю над вашим предложением, Иван Александрович, спасибо, что подбросили, - не глядя на мужчину, на ватных ногах выскочила из салона, едва не угодив под огромные колеса.
        Раздраженно цокнул и тяжело вздохнул за моей спиной Забелин, но я даже не оглянулась. Захлопнула дверцу и услышала, как автомобиль замдекана уехал прочь. Именно услышала. Не увидела. Взгляд был прикован к знакомой фигуре, до боли родной и желанной.
        Через дорогу от меня, метая из глаз яростные искры вслед отъехавшего Ивана Александровича, быстро обходил свою машину Килинин, вынуждая мое тело забывать, как необходимо правильно работать.
        К горлу подскочил ком, размером с теннисный мячик, мешающий дышать, при этом легкие расширялись в полную мощь, заставляя грудь часто вздыматься и опадать. Голова вспыхнула жаром, руки заледенели. Во рту пересохло, но при этом между ног я ощутила неконтролируемую влагу и короткие волнообразные спазмы.
        Стас открыл заднюю дверцу и не без труда вытащил из салона какую-то нереально огромную нежно-розовую козу. С выпученными фантастически реалистичными глазами, в пышном платьице белого цвета и лаковых серебристых ботах.
        Он приближался то ли со скоростью света, то ли с медлительностью улитки. Я не могла понять. Время застыло вязкой густой массой, обволакивая тело и проникая в мозг, мешая думать.
        - Привет, Стрекоза! Ждала?
        ГЛАВА 38
        - Это что? - кивнула на плюшевую игрушку в руках Стаса.
        - Это? Подруга моя. Зовут Коза. Обнимемся? Я соскучился!
        И, не дожидаясь ответа, нагло сгреб меня в охапку и стиснул с такой силой, что глаза повылезали из орбит, как у его розовой козы, с которой мы нос к носу столкнулись где-то в калининской подмышке. По рецепторам ударил знакомый терпкий, обволакивающий аромат его парфюма с прохладными нотками океанского бриза, запуская цепочку мурашек вдоль позвоночника. Я невольно зажмурилась, вдыхая в себя свежесть, смешанную с цитрусом и сандалом, позволяя восхитительному моменту навсегда запечатлеться в памяти.
        Неужели это и правда он?! Здесь! Обнимает меня и … целует в висок!
        Святые угодники!
        Но все это так неправильно!
        Пытаясь следовать голосу пока еще трезвого разума, резко и настойчиво принялась брыкаться, освобождаясь от собственнических объятий Калинина, мысленно при этом умирая от потери тепла его упругого сильного тела.
        - Какое-то неоригинальное имя у твоей подруги, Калинин. Сам придумал? Никак растерял весь креатив?
        - О, знаешь ли, Феврония, существует мнение, что я своей буйной фантазией и страстью к необычным именам могу испортить человеку жизнь, - хмыкнул в ответ и бесцеремонно подмигнул невыносимым карим глазом.
        Я прикусила губу, вспоминая, как жаловалась Стасу на свое дурацкое имя, которое по иронии судьбы выбрал для меня именно он.
        - Так что наших будущих детей назовешь сама, если не хочешь воспитывать Федору, Филимона, Фаину и Фому.
        - Что?
        - Кстати, дашь нам с Козой воды попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде?
        - Что?
        - Погостить, говорю, пустишь? Ты какая-то заторможенная, детка. Замерзла что ли? Или это у тебя шок от счастья? - поиграл бровями этот наглец, обескураживающе сияя неприлично белыми ровными зубами.
        Я даже слегка позавидовала, глядя ему в рот. И тут же разозлилась.
        - Шок от счастья?! Стас! Ты как вообще здесь появился? Да еще и… с Козой своей! - да уж, ничего умнее придумать не смогла.
        - К тебе приехал. Это же очевидно.
        - Ко мне? Зачем?
        - Жить без тебя не могу, - ответил Стас с таким серьезным лицом без всякого намека на былую усмешку, что внутри меня, кажется, что-то безвозвратно взорвалось.
        Наверное, здравый смысл.
        Если бы на тротуаре, где я стояла, по-прежнему выпучив глаза наравне с Козой, чью шею безжалостно передавила мощная рука Калинина, не было приличного слоя свежевыпавшего пушистого снега, звон моей челюсти, вывалившейся на асфальт, распугал бы не только ворон на соседней улице, но и алкашей возле государственной аптеки в конце квартала, что из худых карманов выскребают последние копейки на покупку бальзама для души со вкусом боярышника.
        Мне бы такой бутылек сейчас точно пригодился!
        Есть вероятность, что я впала в кому.
        Или у меня галлюцинации.
        А, может, я случайно приняла наркотики и поймала приход?
        Иначе как объяснить происходящее вокруг чудо?
        Вот так, предаваясь сомнениям, я и стояла, словно громом пораженная, хлопала ресницами, потяжелевшими от влажных снежинок, норовящих протаранить вытаращенные глаза, и с раскрытым ртом, не способным издать ни единого звука, кроме невразумительного стона умственно отсталой чайки.
        Я даже сама испугалась вырвавшегося из груди то ли всхлипа, то ли вскрика, то ли призывного блеяния овечки, некстати захворавшей в разгар брачного периода.
        Стас замер, удивленно вскинув бровь и с недоверием вглядываясь мне в лицо.
        - Какая-то ты негостеприимная, Стрекоза, - укоризненным тоном своей бабушки произнес Калинин, поджав до невозможности красивые губы, манящие ярким пятном из аккуратной густой щетины, но затем ободряюще улыбнулся, - Тебе повезло, что мы с Козой не обидчивые.
        И его горячая сухая, жесткая ладонь крепко и уверенно обхватила мою руку, уволакивая окоченевшее от шока тело в сторону подъезда.
        - Пойдем, родная. Расскажешь, куда вербовал тебя этот упырь Забелин!
        Калинин уверенно тащил меня в квартиру, но уже у самого ее порога в проветренную сквозняком опустевшую голову вернулся разум и способность членораздельно выражаться.
        - Так, стоп! Козе переночевать можно. Она женщина свободная, - сказала я, гордясь собственной благоразумностью и забирая плюшевое животное с очаровательным бархатным носом из рук позднего гостя, - А вот женатых папаш я к себе на ночлег не пускаю!
        После чего отвернулась и принялась вставлять ключ в замочную скважину. Но, что-то пошло не так. Руки дрожали, как у наркомана в ломке, к тому же я не сразу поняла, что пытаюсь открыть дверь не тем ключом. Беззвучно выругалась на собственную глупость, а тем временем аккурат у моего лица с двух сторон в дверь уперлись руки Калинина, заключая в ловушку.
        - Отлично! Обожаю жесткие моральные принципы, - низкий хриплый полушепот у самого уха опалил горячим дыханием тонкую кожу. Вместо истинного смысла его фраза привела меня к выводу, что Стас любит жестко и аморально трахаться. Щеки запылали. Дурацкие коленки вмиг растеряли твердость, продолжая удерживать тело лишь по инерции. А мягкие нежные мужские губы под грубоватой щетиной будто невзначай скользнули по скуле. - И часто к тебе на ночлег просятся женатые папаши?
          - Калинин, - жалко пропищала я и тут же прочистила горло, пытаясь придать голосу уверенности, - Не паясничай. Ты прекрасно меня понял.
        Развернулась и тут же поняла, насколько плохой оказалась это идея. Наши лица практически соприкасались, и было совершенно некуда деться от его глаз, ставших в полумраке подъезда демонически черными.
        - Стрекоза, мне даже обидно, - возмутился Стас. - Сбежала. Телефон сменила. Возглавила мною все свои черные списки. Совсем не интересуешься моей жизнью. Ты меня не любишь! - упрекнул меня Калинин и вместо отчего-то ожидаемого мною поцелуя капризно скривился, оттолкнулся от двери, отобрал ключи, открыл квартиру и вошел внутрь, бурча на ходу что-то типа «безжалостно разбиваешь мое бедное сердце, коварная женщина».
        Как к себе домой вернулся.
        А мне по-идиотски захотелось бежать следом и очень громко опровергать его обвинения.
        Люблю! Очень-очень люблю!
        Вот только второстепенных ролей в своей жизни я уже отыграла достаточно и теперь согласна только на главную.
        Поэтому лишь недоуменно вползла следом, спотыкаясь о белоснежные мужские кроссовки, стоявшие теперь аккурат посреди придверного коврика. Из глубины квартиры сквозь металлический грохот кастрюль послышался обиженно-грустный, даже можно сказать удрученный, голос, и из кухни выглянула обнаглевшая в край любовь всей моей жизни.
        - Слушай, а что, борща нет? Мы с Козой такие голодные!
        Нет, вы посмотрите на него!
        Ну не охренел ли?
        - А что, жена совсем не кормит?! - таки вспомнила я о ненавистной Кукушкиной.
        Стас, лицо которого я испепеляла собственным праведным негодованием, осклабился, взметнул брови вверх и обернулся, словно выискивая кого-то за своей спиной и, никого там не обнаружив, уточнил.
        - Ты у меня спрашиваешь?
        - Уж точно не у Козы. А больше здесь никто не присутствует.
        - Меня жена не кормит, нет. Наверное, кормила бы… Если бы была.
        - В роддоме лежит?
        Стас тяжело вздохнул.
        - Нам, несомненно, нужно многое обсудить, Стрекоза, и мы обязательно этим займемся, но сейчас я сведу все к односложным ответам, если позволишь. Холост. Детей нет. И пока не предвидится.
        Глаза мои испуганно округлились, и Стас, выставив руки перед собой, словно останавливая чехарду воображаемых мною бредовых ужасов, где Кукушкина умирает вместе с не рожденным младенцем, поспешил дополнить свои чересчур скупые односложные ответы.
        - Никаких драм, Стрекоза! Всего лишь комбинация из рогатого меня, меркантильной Анжелы и беременности, которой никогда не существовало.
        Улыбнулся, как ни в чем не бывало. Подмигнул. И двинулся навстречу. А у меня от признаний Калинина внутренности сжались и затряслись поджилки. Глаза метнулись к правой руке, где на безымянном пальце не обнаружилось ни кольца, ни намека на него.
        Стас приближался, не отрывая от меня взгляд, гипнотизируя и двигаясь плавно, словно хищник перед броском. Сначала в мое личное пространство ворвался умопомрачительный мужской запах, а потом и сам его обладатель, остановившийся в нескольких миллиметрах от меня, в той самой опасной близости, когда тела, словно намагниченные, притягиваются и спаиваются друг с другом кожа к коже. Мне даже показалось, что я слышу размеренные глухие удары его сердца. Точно его, потому как мое сейчас трепыхается в ритме автоматной очереди.
        - Никто меня не кормит, малыш, вот уж сто пятьдесят четыре дня, - едва слышно, в самые губы говорит Стас, и еда - это последнее, о чем возникают мысли, когда в мозг врывается его бархатный шепот. Отощавшим любовь всей моей жизни не выглядит, а вот возбужденным очень даже!
        Нервно сглатываю, а Калинин, словно читая мысли, продолжает говорить.
        - Я такой голодный, Рони!
        Божечки!
        Это все, о чем успела подумать я перед тем, как мой рот был молниеносно атакован горячим, страстным и да - голодным - поцелуем!
        Одна мужская рука, путаясь в волосах, крепко держала затылок, не позволяя отстраниться, даже чтобы глотнуть хотя бы немного отрезвляющего воздуха, напрочь украденного Стасом из моих легких. Другая, нырнула под расстегнутый пуховик, который я так и не успела снять, и нагло, жадно, бесстыдно и восхитительно приятно поглаживала и стискивала талию, то и дело соскальзывая ниже, сжимая попку и, как я подозреваю, искала подол, чтобы непременно забраться под платье, надетое мною в мороз по случаю сдачи зачета по английскому,
        Злорадно мысленно хохотнула, вспомнив, что на мне теплые колготки в сто двадцать ден, а под ними целомудренные слипы с завышенной талией, надежно оберегающие мои придатки в основном от переохлаждения, а теперь еще и от легкого доступа не в меру наглых мужских пальцев к порочно разгоряченной плоти. О да, Станислав Игоревич, так легко этот бастион сегодня не падет!
        И как бы страсть не захватывала меня все сильнее с каждой секундой, как бы не пульсировали взбудораженные нервы, охваченные желанием отдать этому мужчине все, что захочет прямо здесь на коврике, не утрудившись стянуть не очень удобные, но такие красивые замшевые сапожки, дотошный мозг блокировал телесные позывы и настырно высчитывал, сто пятьдесят четыре дня назад - это какое число?
        С арифметикой, хвала небесам, у меня отношения гораздо более близкие, нежели с философией, поэтому даже такие суровые условия, как ласкающий горячий язык внутри моего рта, вызывающий неконтролируемое возбуждение в совершенно другой эрогенной точке организма, не помешали высчитать необходимую дату.
        Божечки!
        Сто пятьдесят четыре дня назад мы ехали в Карелию. Двадцать четвертое июля. Озеро. Капот. Его пальцы во мне, а я вся на нем…
        От облегчения, возникшего после решения несложной, но такой важной задачки, застонала прямо в рот Калинина и, почувствовав ответный рык, складывающийся в едва разборчивое «посчитала, наконец!», выронила сумку и позволила себе взаимность. Обхватила руками мужскую талию, забираясь холодными пальцами под толстовку, согревая их о гладкие косые мышцы, упруго перекатывающиеся под пылающей кожей, привстала на носочки и ответила на поцелуй.
        Так же голодно, так же жадно, так же горячо.
        ГЛАВА 39
        Пуховик слетел на пол вслед за сумкой, к ним присоединилась толстовка и футболка Стаса, оставив неприкрытым крепкий мужской торс. Получив доступ к широкой мускулистой груди, я нетерпеливо оглаживала ее ладонями, то и дело цепляясь за бусинки его твердых коричневатых сосков, отчего мои собственные заныли от напряжения и нехватки ласки, ведь руки Калинина вовсю тискали мою задницу, затянутую в гладкую, плотную микрофибру.
        Удивительно, каким правильным теперь кажется происходящее вокруг.
        Как же невыносимо жарко. В этих дурацких колготках, вмиг ставших неудобными сапогах и в шерстяном платье с длинными рукавами я чувствовала себя, как морж в бане - адски горячо и душно!
        Стас, впрочем, явно был озадачен той же проблемой.
        Покусывая меня за подбородок, шею, ушко, он между тем начинал злиться от того, что посадка на тугих колготках слишком высокая, талия на платье слишком занижена, вместо удобного декольте белый воротничок под горло, а потайная молния, расположенная не на спине, а где-то сбоку никак не находилась под нетерпеливыми пальцами. В общем, упакована я была, словно леденец на палочке, обертка которого склеена прочнее, чем подошва на китайских кроссовках.
        Так и не подобравшись к моей груди ни сверху, ни снизу, Стас рыкнул, подхватил меня на руки и в несколько шагов достиг дивана, усадив на себя сверху.
        Божечки!
        Никакие колготки не могли помешать мне почувствовать его устойчивые мужские намерения! Даже сквозь плотные джинсы вздыбленный орган недвусмысленно намекал на свой внушительный размер и титановую твердость.
        Он прямо таки молил об освобождении, а добро внутри меня против насильного заточения, поэтому руки самопроизвольно соскользнули с груди на ширинку.
        Однако в самый неподходящий момент градус сексуального моего напряжения значительно понизили превратившиеся в настоящие орудия пыток сапоги. Их узкие голенища в столь нестандартной для обутой женщины позе туго сжимали мои икры, нарушая циркуляцию крови.
        Что за наказание!
        И если сначала я решила продолжить вызволение из плена джинс естества Калинина, плюнув на неудобство в расчете, что можно и потерпеть во имя благого дела, то уже через минуту ни поцелуи, ни страстные ласки, ни мысли о возбужденном члене оказались не способны затмить дискомфорт в ногах.
        И я заныла.
        - Стас… Стас… - но Калинин не отвечал, посчитав, что стоны мои от удовольствия и наслаждения, и лишь активнее шарил руками по телу. - Стас… Ну Стас… Подожди…
        - Ничего не бойся, маленькая, тебе будет хорошо, обещаю… О, вот она!
        После чего Калинин, наконец, нашел потайную молнию на платье и дернул змейку вниз, я слова не успела вставить, как он бесцеремонно задрал подол к верху, вынуждая поднять руки. Мой писк о том, что сначала надо бы расстегнуть пуговки на воротнике и манжетах, потонул под слоем шерстяной клетчатой ткани.
        - Да блин, что за адское платье! - злился Стас, наблюдая за результатом своих поспешных действий.
        Я сидела у него на коленях полуголая, голова и кисти рук по-прежнему в платье, задница уже начинает потеть в теплых колготках, ноги отнимаются в сапогах, грозящих вот-вот передавить все артерии и вены, вызвав кислородное голодание в конечностях.
        Что ж, одним я могла гордиться в данном положении - на мне был красивый лифчик, но и от него избавиться не представляется никакой возможности.
        - Потерпи, Стрекоза, сейчас сниму с тебя эту чертову тряпку, - и Калинин принялся тянуть наряд в разные стороны. Безрезультатно. Но смешно.
        Я слышала, как он хрипло посмеивается, и расхохоталась в ответ.
        - Стас, пожалуйста, сначала сапоги! - отчаянно завопила, не в силах терпеть эту муку и дальше.
        Попыталась встать, но потерявшие чувствительность ноги подвели. Фееричная я плюхнулась задницей на пушистый ковер. Калинин тактично сдержал смех, чем-то попутно заткнув свой рот. Сочтя любые комментарии к происходящему излишними, легла поудобнее и вытянула вперед ногу.
        Надо отдать должное Стасу, тот не растерялся. Наносекунду спустя он дал мне почувствовать нечто настолько приятное, что вполне может составить конкуренцию оргазму, - избавление от неудобной обуви.
        Естественно, я застонала в голос.
        - Эй, детка! - возмутился мой любовник, неожиданно для самого себя доставив мне волшебное удовольствие, - Я сейчас сниму с тебя трусы и только попробуй стонать чуть тише!
        - А как же платье? - уточнила я, не скрывая в голосе улыбку.
        - Да хрен с ним! Мне и так нормально.
        - Калинин, ты с ума сошел?! - хихикнула, и в ту же секунду, Стас разом стянул с меня колготки и трусы.
        Божечки!
        Вообще-то я даже оказалась рада, что мое лицо осталось скрыто под одеждой, а руки не способны оказать сопротивление или оттолкнуть мужчину. Щеки горели от вселенского стыда, ведь Стас сейчас видит мою… ну вы поняли, ее самую, голую в совсем пошлой и откровенной позе. И вроде как я уже сверкала перед ним обнаженными прелестями, но сейчас данный факт казался затянутым пеленой времени фрагментом из другой жизни, сном, фантазией. Да и алкоголь, что бушевал в крови в прошлый раз, давным-давно испарился. Сейчас мне страшно. А вдруг… вдруг я ему не понравлюсь… там?
        И хотя я точно знала, что там у меня все в порядке, мне непременно захотелось убедиться в своих суждениях, увидев лицо Стаса. Поэтому, отбросив сомнения, закопошилась в попытке натянуть обратно треклятое платье.
        Дернул же черт надеть сегодня именно его!
        Божечки, как это все неловко!
        Однако, горячему любовнику по ту сторону несчастного творения дизайнера, в чьей жизни явно прогрессирует целибат, неловко не было ничуть. Освободив нижнюю часть меня гораздо успешнее, чем верхнюю, он решительно развел колени в сторону прежде, чем мое лицо оказалось на свободе, жадно глотая сквозняк, стелющийся по полу. Так вот ты какая, половая жизнь!
        Опустив взгляд к своим торчащим в разные стороны коленкам, я смогла лицезреть лишь темную взъерошенную макушку между моих ног. Он же не собирается…
        Божечки!
        Я и не знала, что становлюсь такой набожной во время секса! Это ведь секс сейчас между нами?! Он же сейчас случиться?! Да?!
        - Охренительная, - выдохнул Стас, даря прохладу распаленной плоти рваным дуновением, и нежную кожу бедра оцарапала жесткая щетина.
        А затем просто взял и лизнул.
        Лизнул меня!
        Там!
        - Бо… О-о-о-о!
        Нужны ли комментарии?
        Стоит ли вам рассказывать, как нежно и ласково скользил его язык…
        Как аккуратно, но настойчиво проникал в меня…
        Как восхитительно мягко его губы посасывали, причмокивали, прищипывали и что-то неразборчиво шептали…
        Как любимые наглые пальцы гладко вошли внутрь, задевая точки, которые самой мне не удалось найти ни разу, и задвигались ритмично, глубоко, безжалостно, буквально выколачивая стоны, всхлипы и угрозы телесных повреждений, если вдруг кое-кто решит остановиться.
        Я совру, если скажу, что никогда не фантазировала на тему орального секса со Стасом. В своей голове я вообще весьма изобретательна и свободна от комплексов и предрассудков. Но действительность и мечты не идут ни в какое сравнение! Это как представлять себе прыжок с парашютом - да - волнительно, да - крышесносно, да - не сравнимо ни с чем… Но… понимать головой и ощущать нервными клетками - абсолютно разные вещи.
        Так и сейчас.
        Меня лихорадочно потряхивало, руки вцепились в длинный ворс ковра, легкие сокращались часто и рвано, сердце горячо выталкивало по венам вскипевшую кровь, пальцы на ногах поджимались в такт пульсирующему в кульминационном экстазе лону, позвоночник выгнулся дугой, а глаза закрылись и под веками вспыхнули радужные пятна.
        Со стороны, скорее всего, было похоже не на оргазм, а на изгнание дьявола, но внешняя моя оболочка утратила важность, оставляя на первом месте лишь волны наслаждения, заставляющие парить в невесомости.
        - Ты само совершенство, Стрекоза, - тихо произнес Стас.
        Прямо надо мной на дне черных колодцев бушевало неистовое пламя. Калинин не улыбался. Он с серьезным видом впитывал каждую мою эмоцию, плещущуюся через края. Такой красивый. Такой родной. Такой мой.
        Обхватила руками мужскую шею и жадно прильнула к губам, целуя неспешно, нежно, ласково, рассыпаясь на миллиарды искр от ощущения своего вкуса на нем и в нем.
        Кажется, он не ожидал, потому что напрягся, дернулся, словно пытаясь отстраниться. Почти как я в начале. Это странно, ведь подобный жест присущ скорее таким неопытным девственницам, как я, нежели мужчинам, состоявшим в отношениях с одним и тем же человеком практически половину собственной жизни.
        Так дело не пойдет, решила я, и обхватила Стаса еще и ногами, целуя глубже и настойчивее, клеймя, присваивая, заявляя свои права. Пусть знает, как нужен мне. Пусть чувствует. Срастается с этим навечно.
        Не пущу.
        Мой.
        И Стас расслабляется, перехватывает инициативу, делится пожаром внутри себя, посыпая угли моей страсти хрустящим хворостом свежих ласк.
        - Я люблю тебя, - выпаливаю без раздумий, едва мужские губы соскальзывают на шею.
        Не могу больше держать это в себе. Пусть не догадывается, а слышит! Пусть точно будет уверен, что ему не показалось. И пусть… Пусть делает с этим, что хочет.
        Я люблю.
        Точка.
        Калинин отстраняется, но лишь настолько, чтобы взглянуть в мои глаза. Мне страшно. Мне до боли в сердце хочется, чтобы и он меня любил. Хоть чуточку.
        - Я ничем не заслужил этого, маленькая. Это несправедливо.
        - Я знаю. Прости.
        - Но я заслужу. Обещаю.
        - Стас…
        - Я тоже люблю тебя, Феврония Савельева. Но ты не верь мне на слово, верь поступкам. И однажды в твоем сердце не останется места для сомнений.
        - Поцелуй меня…
        - Я всю тебя зацелую. Залижу. Залюблю. Затрахаю. Ты только будь собой. И будь моей. И ничьей больше.
        - Я уже я. И я твоя. И ничья больше. А ты? Ты будешь моим и только моим?
        - Вот он я. Бери.
        - И возьму.
        И взяла.
        Толкнула на лопатки, взобралась сверху, бесстыдно скользнув влажной промежностью по упругому прессу. От остроты ощущений мы оба зашипели. Глядя сверху вниз на завороженное лицо Калинина, неспешно расстегнула пуговки на манжетах и воротнике, плавно стянула переставшее сопротивляться платье, отбросила в сторону лифчик. Он, конечно, красивый, но…
        Вот она я.
        Как есть.
        - Нравится? - едва слышно шепчу пересохшими губами.
        - Самое прекрасное, что я видел в жизни.
        Каждой клеткой тону в восхищенном темном взгляде, ловлю судорожное движение кадыка на шее, позволяю горячим, слегка шершавым ладоням накрыть грудь, найти ноющие соски и проверить на ощупь их упругость.
        Я беру его всего.
        Покрываю невесомыми поцелуями глаза, скулы, губы, ровную переносицу, ароматную шею. Царапаюсь о жесткие волосы короткой аккуратной бороды, спускаюсь на упругую грудь.
        Мне нравится пропитываться смешанным запахом его тела и дорогого парфюма. Нравится ощущать под языком горошины маленьких сосков. Нравится слышать учащающееся и срывающееся дыхание от того, что мои поцелуи опускаются все ниже и ниже.
        Во мне нет больше страха. Нет сомнений. Я точно знаю, что хочу его. Руки не дрожат, когда расстегивают ширинку. Нам легко удается избавить Стаса от брюк и плавок, пусть и не за один взмах руками.
        Он прекрасен.
        Смотрю на ровный вздыбленный член, на аккуратно подстриженную вокруг него поросль темных волос, на розовую головку, украшенную перламутровой капелькой, и ощущаю, как во рту скапливается слюна.
        Я не медлю, когда приближаюсь к нему, намереваясь попробовать на вкус, но Стас снова подозрительно замирает. Он что, боится, что я его укушу?
        - Стас, ты, наверное, догадываешься, что я в жизни не делала минет, и вряд ли смогу взять твой прекрасный член по самое горло, но дай мне шанс. Возможно, получится не так феерично, как ты привык, но я постараюсь, чтобы было приятно. Я слегка волнуюсь, а твое напряжение меня нервирует еще больше. Не мог бы ты расслабиться и попытаться довериться?
        Калинин как-то нервно сглотнул, поглядывая на меня с каким-то странным недоверием.
        - Боже, Стрекоза… - похоже, не я одна становлюсь набожной во время секса, - Ты действительно сделаешь это?
        - В смысле? Ты про минет?
        - Да.
        - Конечно сделаю.
        - Ох, детка, ты же понимаешь, что не обязана.
        - Но я хочу.
        - Хочешь?
        - Да, хочу. А что тебя так удивляет? У тебя безумно красивый член, уверена, сделать тебе минет мечтала каждая.
        - Вообще-то нет.
        - Да неужели? - не поверила я, но лицо Стаса было слишком серьезным, чтобы допустить возможность шутки.
        - Наверное, я должен признаться тебе кое в чем, каким бы позорным оно ни было.
        - В чем? Тебе что, ни разу минет не делали? - улыбнулась я, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку.
        - Ты очень проницательна.
        - Да ты гонишь!
        В ответ Стас лишь развел руками. Я же, возвела свои к небесам и воскликнула.
        - Я обязательно отправлю благодарственную открытку этой идиотке!
        Почувствовав себя в миллион раз увереннее, словно защитила ученую степень по оральным ласкам, оставила пустую болтовню и вобрала в себя неискушенный член Калинина.
        Солоноватый терпкий вкус вязко растекался по нёбу, гладкая головка плавно скользила внутри рта, упираясь то в щеки, то в зубы, то ныряя глубоко до горла. Язык порхал по бархатистой коже, губы целовали и посасывали, вынуждая сильного мужчину откровенно и порочно стонать и просить еще.
        Я сама положила его руки себе на затылок. Сама попросила держать в кулаке волосы. Сама предложила взять мой рот так, как ему хочется.
        Поза сменилась. Стас больше не намеревался лежать бревном. Он хотел быть властелином меня, обнаженной и распутной, сидящей на коленях у его ног.
        От того, как алчно пожирал его взгляд мой распахнутый рот, наполненный его упругой плотью, жестко и грубо толкающейся внутрь, как трепетали ноздри на его искаженном в предчувствие экстаза лице, как сходились брови и приоткрывались губы, я дико возбуждалась сама.
        - Я сейчас кончу, малыш, - прохрипел Стас и попытался отстраниться, но я лишь крепче сжала его ягодицы, не позволяя лишить меня удовольствия ощутить терпкий вкус оргазма любимого мужчины.
        Я пропиталась им насквозь,
        Пустила героином в вену.
        Я ДНК смешала в генах,
        Чтоб расставаться не пришлось.
        ГЛАВА 40
        Черные блестящие колодцы пожирают меня, давя сверху восхищением, обожанием, преклонением, смешанным со щенячьим восторгом и неожиданной для меня благодарностью, которая заставляет чувствовать смущение, пока я слизываю остатки терпкого семени с горячей, лоснящейся от моих ласк по-прежнему упругой мужской плоти и с собственных саднящих, распухших губ.
        Стас молча опускается передо мной на колени. Его грудь часто вздымается и опадает, взгляд полубезумный, шальной скользит по лицу, задерживаясь на губах и четко отслеживая движение языка, брови кажутся нахмуренными, отчего в голове мерзко начинают копошиться мысли о том, что я все же сделала что-то не то.
        Может, надо было позволить ему вытащить член, а не упоенно сжимать губами и торопливо сглатывать?
        Может, это для него чересчур порочно, грязно, развратно, неприемлемо?
        Фу?
        И теперь он больше никогда не поцелует рот, в который кончал? И хотя брезгливости или отвращения в глазах Калинина распознать не получается, все равно становится стыдно и страшно. Прямо чувствую, как в моей голове зарождаются новые комплексы, а от них отпочковываются мадагаскарские жирные тараканы.
        У Стаса никогда не было орального секса. Он сам сказал. А что если теперь, он не знает, как признаться в том, что ему не понравилось, гадко, мерзко и противно? Хотя, это же не логично, вроде как, он же тоже самое делал со мной…
        Уверена, надумала бы еще и не такого бреда, если бы Калинин не пресек на корню бурлящие в мяслях глупости. Он медленно поднял ладонь к моему лицу и также неторопливо провел большим пальцем по влажному подбородку, растирая к самым щекам густые, вязкие капли, вырвавшиеся в самом начале его оргазма, втирая их в меня, клеймя, пропитывая личным запахом и давая почувствовать, как липнет кожа к коже. А затем этой же рукой обхватил меня за шею и поцеловал так глубоко и страстно, что выдуманные неопытной головушкой, наполненной разжиженными похотью в кашу мозгами, сомнения развеялись, словно их никогда и не было.
        Бред это!
        Теперь же, я точно уверилась, - у нас все отлично, так, как надо. Потому что у Стаса тоже нет предрассудков, нет предубеждений и ограничений. А от его бормотания в мои губы нежных «фантастическая», «сумасшедшая», «охрененная» и «моя», я и вовсе потеряла всякий стыд, прижимаясь всем существом к его горячему телу и чувствуя, как собственные волосы щекочут голую спину.
        - Женюсь на тебе, - выдохнул Стас, отрываясь от поцелуя, на что я лишь звонко рассмеялась.
        - Если бы я знала, что неприступного Станислава Игоревича Калинина так легко покорить одним неопытным минетом, заявилась бы к тебе сразу после выпускного.
        - Я серьезно. Замуж за меня пойдешь?
        - Конечно. Сейчас борща только наварю и сразу туда. Ты давай, вставай и в магазин дуй. Пока дойдешь, я тебе список продуктов по смс кину. Привыкай к суровому семейному быту.
        - Смотри, ты пообещала.
        - Да будет тебе борщ, не ворчи. Давай шевелись, холодно.
        Сплетенные в объятиях тела наши в состоянии безмятежности и покоя стремительно остывали, сквозняк кусал за пятки, ребра, плечи, а кожа покрывалась мурашками уже не от возбуждения, а от переохлаждения. Калинин дотянулся до дивана, которым мы так и не воспользовались, стянул со спинки вязаный плед и укутал им мое тельце.
        Так намного лучше.
        Не ползать же сейчас по полу, выковыривая труселя из свернувшихся в трубочку колготок. Вокруг нас творился настоящий хаос, вызывающий во мне неподдельный восторг. Сапоги, платье, лифчик, джинсы Стаса, его белье - все в радиусе двух метров контрастными пятнами расстелено по светлому ковру, напоминая одну из лирических абстракций Хелен Франкенталер. (Хелен Франкентайлер - американская художница-абстракционистка - прим. автора).
        Вот это страсть!
        Усадив меня на диван, Стас бодрым тушканчиком скакал вокруг, собираясь в путь-дорогу к ближайшему супермаркету, и демонстративно щеголял передо мной голым телом.
        Красивый. Мощный.
        Мой.
        Эйфория затопила мозг эндорфинами. Я глупо и счастливо улыбаюсь, пока строчу в смс список продуктов, пока собираю шмотки, пока принимаю горячий душ.
        Мы вместе готовим, вместе ужинаем, вместе моем посуду. Время течет размеренно, никуда нас не торопит, будто даже притормаживает и дает возможность насладиться обществом друг друга, спокойной беседой, ласковыми прикосновениями, короткими и долгими поцелуями. Разговоры льются рекой. Стас охотно делится событиями своей жизни, а я шокировано качаю головой.
        Калинин уничтожил «ОКТА-Лаб». Собственноручно. После того, как выяснилось, что Кукушкина изменяла ему с Тарасовым и устраивала козни фирме, чтобы поближе подобраться к семейным капиталам, а Орлов все знал и молчал, покрывая любовников, дружбе пришел конец. Совместному делу, которое и так было на грани банкротства, тоже. Программное обеспечение, разработанное Стасом, в свое время было им запатентовано и все авторские права принадлежали только ему, что дало некоторые преимущества при ликвидации ОКТА. Бывшим друзьям по большому счету делить пришлось одни долги. Фирма перестала существовать, и каждый из троицы пошел своей дорогой.
        С Анжелой, до последнего пытающейся манипулировать Стасом через несуществующего ребенка, он разорвал все контакты. Впрочем, как и с ее матерью, решившей помочь дочери в обмане. Он не поленился и собственноручно сделал массовую рассылку всем приглашенным на свадьбу гостям, оповещая об отмене бракосочетания, и в красках описал причины.
        Он понимал, каким рогатым идиотом выглядел перед множеством людей, однако, желание разрушить ангельскую репутацию Кукушкиной пересилило гордость. В конце концов, ему стыдиться нечего! Он был порядочным, верным, любящим и заботливым. Да, слепым. Но разве отношения не строятся на взаимном доверии партнеров?! Если ты вынужден постоянно жить, ожидая подвоха и предательства от самого близкого человека, то что же это за любовь? О какой семье может идти речь?
        И, как ни удивительно, большинство с ним согласились. Стаса поздравляли с отменой свадьбы и освобождением от острого каблука Анжелы, которую, как оказалось, весьма недолюбливали многие, в том числе и ее собственные родственники. Они же и поражались, как мог Стас так долго выносить ее скверный характер.
        После такого ополчения друзей и близких несостоявшаяся жена приволоклась к нему на квартиру, скандаля так громко и безобразно, что ее вопли были слышны и на соседней улице. Имела же наглость белобрысая ведьма обвинять Калинина в собственном позоре!
        Неисправимая стерва!
        Еще Стас поделился, что стал намного больше общаться с родителями, чему, как ни странно, способствовал его взгляд со стороны на мое семейство. Да уж, равнодушные ко мне Ирина и Сергей произвели на Калинина неизгладимое впечатление, заставив больше ценить пусть и чрезмерную, но зато настоящую, искреннюю любовь и заботу матери и отца.
        В свете радикальной переоценки внутренней системы ценностей даже поддался на уговоры Игоря Сергеевича слетать на какие-то супер-курсы по инвестиционному бизнесу в Штаты, которые вел наш соотечественник, доктор экономических наук и один из успешнейших инвесторов современности, а по совместительству хороший знакомый и партнер, временно проживающий в Америке с супругой и дочерью.
        Профессор, к слову, оказался довольно молодым. Они со Стасом быстро нашли общий язык, отличный от экономического, и вскоре подружились. Кстати, жена профессора - его бывшая студентка. Вот это романтика!
        Мягкий, теплый, желтый свет гирлянды, плавно переливающейся, выглядывая из-за розовых головок тюльпанов, создавал волшебную атмосферу. За окном бушевала метель, бросая в окна зерном замороженных кристаллов, а в постели, в нежных, но крепких объятиях Стаса, тепло и уютно, спокойно и вместе с тем фантастически волнительно.
        Меня обволакивает мужской аромат, оседает на коже, чувствуется на языке. Горячие ладони по-хозяйски залезли под пижаму и ненавязчиво поглаживают живот у самой кромки белья. В бедро упирается упругая плоть, но Калинин не позволяет себе ничего большего. Мы молчим, размышляя каждый о своем, но слова и не должны сейчас звучать. Они лишние.
        - Интересный букетик, - нарушают тишину слова Стаса, - Кто это тебе цветочки дарит?
        На секунду сердце остановилось. Неужели ошиблась, и Лаки-мен кто-то другой? А как же все эти оговорочки, вроде «детка», присущие моему дружку по переписке? Я насчитала, как минимум, десяток фраз, подтверждающих мою теорию.
        Сощурила глаза и поймала резвящихся во взгляде напротив бесенят.
        - Да так… - небрежно бросила в ответ, - Есть тут один… поклонник.
        - Видать, здорово накосячил, раз ограбил пару цветочных, - хмыкнул тот, лукаво улыбаясь.
        - Да нет. Просто хочет меня. Предложения всякие делает.
        - И ты согласилась на его предложения?
        - Ну… Все пока не официально, но я склоняюсь дать положительный ответ…
        - И кто же такой этот твой поклонник?
        - А ты не догадался?
        Лицо Калинина выглядело слишком самодовольным, чтобы я смогла отказать себе в радости осадить наглеца. Поэтому, прежде чем он ответил, развернулась лицом и произнесла три убийственных слова, наблюдая, как преображается лицо напротив.
        - Иван Александрович Забелин.
        В аккуратной поросли на лице громко скрипнула челюсть. На лбу вздулась вена. Глаза едва ли не налились кровью.
        О да, милый! Ревность тебе к лицу!
        Я уже догадалась, что между Стасом и Забелиным какие-то свои счеты, еще когда на парковке возле дома первый провожал колючим взглядом автомобиль второго. И не надо быть Пуаро, чтобы сложить два и два и понять, кто вынудил замдекана помочь мне с экзаменом. Стас. И он же звонил, когда Иван Александрович вез меня к дому.
        Надо бы выяснить подробности их связи.
        - Чего? Какой еще Забелин, Стрекоза?! С ума сошла?! Это я твой поклонник! Это со мной ты переписывалась в сети!
        - Да?
        - Да!
        - Ну, не знаю… Иван Александрович помог мне с экзаменом. Сказал, я ему нравлюсь. Предлагал всякое. Перспективное. А еще он настоящий гуру программирования и может столькому научить…
        Кажется, после такой характеристики у Калинина пару раз дрогнуло веко на правом глазу. А еще он опешил. Улыбка окончательно сошла на нет.
        - Малыш, ты чего? Не веришь мне? Я могу доказать! - и потянулся за телефоном, но я остановила этот жест, удержав руку за широкое запястье.
        - Верю, Калинин. Но предупреждаю. Еще раз попробуешь водить меня за нос, приму предложение Забелина. У него там, хоть и сурово, зато честно и открыто. Хватит с меня всех этих тайн Мадридского двора. Спасибо. Наелась. Фальшивые письма от родителей. Скрытые беременности. Секретные братья. Мнимые знакомства в интернете. Тайные поклонники с хакерскими замашками. Уже тошнит от окружающего меня двуличия.
        - Прости, Феврония. Никогда не думал в таком ключе.
        - Стас, я была бы намного счастливее, если бы точно знала, что за всем этим - ты, а не какой-то абстрактный безликий человек. Я мечтала, чтобы это был ты, и в то же время запрещала себе подобные мысли. Тогда новость о беременности Анжелы буквально раздавила меня. Я была готова бороться за тебя с ней, но не с ребенком. С ребенком - никогда. Поэтому просто ушла. Уехала. Вычеркнула вас всех из жизни, чтобы не сломаться окончательно.
        - Маленькая моя… - шептал Стас, вытирая мне слезы. А я ведь даже не заметила, что расплакалась. - Обещаю, больше никаких тайн. Вот он я. Весь перед тобой. Я много думал. Обо всем. Три дня мы с мы с Яйцом бухали. Коля, кстати, папашей стал. Любаша его девочку родила. Схватки прямо во время свадьбы начались.
        - Ты был на их свадьбе?
        - Ага. Тебя тоже звали, но не нашли… Потом я на месяц уехал в Карелию. Снял домик на берегу. Много рыбачил. Читал… Спасибо тебе за машину. Да и вообще, за все.
        - Я просто хотела приложить руку к твоему счастью… Тем более, ты сам мне дал в руки козыри.
        - Маленькая артистка. Так ты не спала от лекарств тогда в больнице?!
        - Нет, - смущенно улыбнулась я. - Ты когда первый раз пришел, я зажмурилась от страха. Думала, ругать будешь.
        - Но я же говорил с медсестрой, она уверила, что ты чуть ли не в коме…
        - Боже, Стас! Она сделала это специально.
        - Зачем?
        - Чтобы маленькой влюбленной девочке хотя бы чуть-чуть перепало внимания взрослого красивого парня.
        Он вздохнул, качая головой.
        - Дурочка. Я так испугался за тебя. А еще мне было безумно стыдно. Да мне и сейчас стыдно. Ты маленькая совсем была.
        - Да я и не поняла ничего тогда. Года через три только догадалась.
        - А убежала почему?
        - Интуитивно почувствовала, что надо валить. Я же подглядывала. А ты заметил. Паника. Смятение. Страх. Твои бешеные глаза…
        - Да уж… Натерпелась ты от меня, Стрекоза…
        Его руки крепче стиснули меня, и влажная от слез щека прижалась к крепкой горячей груди. Мы молчали. Беззвучно проникали друг другу под кожу, сливались мыслями, дыханием, энергией.
        - Я скучал по тебе. Безумно, - произнес Стас, поцеловав меня в макушку. - Вокруг до основания рушилась жизнь. Дружба, карьера, многолетние отношения - все летело в бездонную пропасть, а я не мог перестать думать об отчаянной розоволосой девчонке, вихрем ворвавшейся в мою квартиру и сердце. Не мог прекратить вспоминать каждую связанную с тобой мелочь. Знаешь, от предательства Анжелы я испытал злость, обиду, разочарование и… колоссальное облегчение. К этому времени я окончательно осознал, что не хочу жениться на Кукушкиной, не хочу целовать ее, да и вообще видеть. Словно шоры с глаз упали, обнажая уродливость наших взаимоотношений, где давно не осталось ни капли любви. Да и была ли она? Нет. Скорее уж односторонняя больная зависимость. Мы расстались и внутри не возникло ни боли, ни сожаления, ни чувства утраты. Единственное, чего было жаль - это время. Годы жизни, потраченные впустую. На человека, которому ты был просто удобен и выгоден. А вот от того, что ушла ты, внутри поселилась пустота. Сквозная черная дыра.
        - А теперь? - робко спросила, чувствуя, как от восторга немеют кончики пальцев.
        - А теперь я счастлив, потому что ты моя.
        - И я…
        ГЛАВА 41
        Сон настиг меня как-то совсем внезапно. Вроде бы только что думала о свалившемся внезапном счастье, тонула в тепле и аромате любимого человека, ласково баюкающего звуками своего немного хриплого голоса, сыплющего признаниями, о которых до этого момента могла только мечтать, а тут - хлоп - и резко подрываюсь на кровати. Одна среди смятых подушек, хранящих следы Калинина.
        Сердце перестало биться прежде, чем до слуха донеслись звуки льющейся воды, а затем галопом пустилось вскачь.
        Фух!
        Похоже, кое-кто просто решил поплескаться на сон грядущий. Еще раз.
        Когда только испачкаться успел?!
        Заподозрив неладное, встала и на цыпочках прокралась в ванную.
        Не заперто.
        Хмыкнув про себя, без зазрения совести юркнула в ванную комнату. Быстро, чтобы сквозняк не дал Стасу почувствовать мое появление. Не знаю, почему, но мне хотелось немного понаблюдать за ним украдкой.
        В принципе, я догадывалась, зачем ему понадобились очередные водные процедуры, и даже была готова к повторению гаражного опыта многолетней давности. Лежа в постели, невозможно было не заметить степень возбуждения прижавшегося ко мне мужчины и игнорировать подобный комплимент я, честно-честно, не собиралась.
        И засыпать, не получив обещанный разврат на розовых подушках, тоже не планировала. Сколько можно уже быть девственницей! Я хочу владеть этим мужчиной полностью, безраздельно, бесконтрольно. Хочу видеть и ощущать каждое его похотливое желание, хочу слышать о том, как, где и сколько раз меня вожделеют.
        И без зазрения совести и каких-то глупых приступов нелепой скромности хочу заявлять о своих собственных желаниях, фантазиях и предпочтениях.
        Пришло время почувствовать и еще одну сторону любви. Узнать, каково это - ощущать его внутри себя в прямом смысле.
        Пусть Стас не сомневается - я вся его, каждой клеточкой, каждой хромосомой. И пусть также знает, что взамен я заберу себе каждую частичку его самого.
        Не особо просторное помещение и современный дизайн интерьера исключали наличие ванной чаши, здесь лишь отделанная голубой мозаикой зона душевой с прозрачными стеклянными шторками.
        Неспешный поток из лейки тропического душа не выпускал в воздух ни единой частички пара, что говорило о том, что вода холодная. По всей видимости, она призвана утихомирить моего мужчину.
        Стас стоял спиной ко мне, упершись руками в кафельную стену. Голова повинно и как-то тоскливо опущена вниз. Рельефное тело сплошь покрывают прозрачные струйки. От вида их движения с мускулистых плеч до самых поясничных ямочек над упругими ягодицами мои мышцы внизу живота скрутило в тугую пружину, словно взведенный в пистолете курок.
        Да сколько можно!
        Что мы, в самом деле, как маленькие!
        Открыла дверцы, шагнула внутрь. Кожу опалили противные холодные капли. Одним движением перекрыла воду. Стас едва заметно вздрогнул, слегка повернув в мою сторону голову.
        Я прижалась к мужской спине, мгновенно затвердевшие соски под стремительно намокающей от влаги на его теле пижамой, уперлись в него чуть ниже лопаток. Калинин шумно выдохнул, а я, скользнув руками по узкой талии, завела их вперед, положив одну на грудь, а другой безошибочно обхватила ладошкой упругий, твердый член.
        Сильная мужская ладонь мгновенно легла сверху на мою и сжала сильнее, заставляя немного грубо двигаться вверх-вниз.
        - Почему ты здесь? - прошептала, целуя гладкую кожу вдоль позвоночника, собирая губами потеплевшие от жара его тела прозрачные капли.
        - Я не хотел тебя будить…
        - Врешь…
        - Я не хотел тебя испугать. Или обидеть своим напором. Но мне сложно контролировать свое тело рядом с тобой.
        - Я не хочу, чтобы ты себя контролировал рядом со мной. И я не боюсь тебя. А обиделась я, когда проснулась в кровати одна.
        Наши сплетенные на его члене руки не прекращали движения, отчего дыхание у обоих участилось.
        - Стас… Мне надоели эти детские игры. Хочу по-настоящему, по-взрослому. Хочу получить все, что ты мне обещал в своих дурацких сообщениях. Я так долго тебя ждала.
        Руки остановились.
        Просить дважды мне не пришлось, чему я оказалась несказанно рада. Все же, это как-то унизительно для девушки. Напрашиваться на секс. Разве может что-то еще больше ранить ее самооценку?
        Разве что отказ партнера…
        Однако, долго развивать эту противную мысль в голове, к счастью, не получилось.
        Умелые пальцы ловко стянули сырую пижаму и, наверняка, влажное белье. Руки подхватили, понуждая обвить мужской торс своими ногами, и прижали к стене. Зажатая между холодным кафелем и горячим телом, я забыла, как дышать.
        Одновременно почувствовала его слегка прохладную плоть в адском жаре между своих ног, обжигающе горячий рот вокруг вытянувшегося в острую пику соска и осторожные, но настойчивые поглаживания влажных пальцев между ягодиц. Не выдерживая накала эмоций, громко застонала куда-то в потолок. Запустила пальцы в темные волосы и непроизвольно смяла их, вторя каждой волне дикого, неистового возбуждения, захлестнувшего нас подобно цунами. Я стискивала сильнее ноги, чтобы теснее прижаться плотью к плоти, усилить давление, трение, скольжение. Чтобы спровоцировать долгожданное проникновение. Все мои желания и ласки Стаса в конечном итоге концентрировались в одной единственной точке. Она пульсировала, ныла, горела и бесстыдно текла, требуя заполнения.
        Борода царапала нежную кожу груди, язык же напротив ласково скользил, играл, дразнил. Когда зубы Стаса осторожно прикусили сосок, крышу снесло окончательно.
        В моей голове исчезли абсолютно любые мысли, кроме одной. Той, где вздыбленный упругий член Калинина раз за разом толкается внутрь. Сильно, быстро, страстно, властно.
        Я заерзала, отчаянно скуля и пытаясь насадиться самостоятельно, за что получила звонкий, но ничуть не болезненный шлепок по заднице.
        - Ты что творишь, Стрекоза?! - прорычал Калинин, целуя меня в губы. - Я же сейчас сорвусь!
        - Ну, так сорвись уже! Пусть и трезвый Стас совершит что-то безумное! - с вызовом ответила ему я и с победным стоном скользнула ниже, ощутив, наконец, что поймала нужное положение, и крепкий каменный ствол неглубоко и туго вошел в меня, растягивая, наполняя, сводя с ума.
        Калинин взревел, но меня удержал. Что-то там себе подумал, взвесил и, как я поняла, - решился.
        - Ты готова?
        - Давно…
        Стас резко вошел на все длину. Вспышка яркой, но короткой боли пронеслась по телу и, кольнув, стихла в районе поясницы. Калинин замер, позволяя привыкнуть к себе, и неспешно поцеловал, а я не могла скрыть ни улыбку, ни пару скользнувших по щеке слезинок.
        Мой.
        Весь.
        - Прости за боль, малыш, - шептал мой любимый, сцеловывая соленую влагу, - Хочешь, все прекратим.
        - Хочу, чтобы ты заткнулся и продолжил, - улыбаясь, шепнула в ответ и сама двинулась вверх-вниз.
        В очередной раз Стас шумно выдохнул, покрепче ухватил за задницу, оторвал от стены и понес на кровать, не выходя из меня. Присел на край смятой постели, заставив охнуть от новых ощущений и осознания, насколько сейчас его прекрасный член глубоко вошел, он впился в мои губы пошлым, совершенно развратным поцелуем и одной рукой шарил по подушкам, сооружая из них нечто похожее на пьедестал.
        «Фантазер, однако!» мысленно хихикнула я и в то же мгновение оказалась спиной на этих самых подушках. Голова при этом находилась ощутимо ниже, нежели место нашего с ним соединения.
        Красивый, с черными, слегка безумными глазами, он возвышался надо мной, будто хищник, загнавший жертву в угол. Сжав руками подставленные кверху бедра, Стас вышел и, ничуть не смущаясь, посмотрел вниз.
        Могу лишь догадываться, какая картина открылась подернутому поволокой взору. Твердо решила не смущаться, размышляя о том, что в данный момент на перевитом венами стволе красными, слова знамя СССР, разводами, пылают следы утраченной невинности, но щеки против воли предательски вспыхнули.
        Его сжатые в тонкую линию губы, приоткрылись, выпуская наружу стон, а затем явили улыбку. Сразу за ней мощным толчком мой любимый мужчина вновь наполнил собой, туго, но беспрепятственно скользя по вязкой влаге, издающей пошлые звуки и наполняющей воздух невыносимым возбуждающим запахом секса.
        Толчок за толчком. Ритмично, жестко, беспощадно. Хорошо.
        Нет, великолепно!
        Фантастически!
        И вовсе нет ничего ужасного в первом разе. Никакой великой адской боли. Уколы витамина В6 и то сильнее ноют. Слегка саднящие ощущения быстро прошли, оставляя вместо себя необычное, но такое правильное чувство наполненности, целостности, единения.
        Бесконечное стремление друг к другу. Необходимость и жажда. Выворачивающее наружу удовольствие от тесноты, ведь он такой большой, такой неукротимый, яростный, и при этом все же весь мой, весь внутри меня, созданный для меня и под меня, словно идеальный пазл.
        А еще от мысли, что между нами нет никакой защиты, у меня по-настоящему взрывался мозг какой-то мощной тротиловой смесью, начиненной мурашками-осколками. Видимо секс без презерватива - мой личный фетиш.
        Упираюсь руками в мягкое изголовье кровати, ловлю дикий взгляд на мою колышущуюся в такт толчкам грудь. Горячая мужская рука очертила ее по кругу легким движением и опустилась на живот, слегка надавливая.
        Я готова поклясться, что Стас, также как и я, ощутил ладонью собственное движение внутри под кожей. Почувствовал, как толкается во мне член, и как сокращаются обхватывающие его мышцы.
        - Еще, Стас, еще! - взмолилась я, когда неизвестный мне ранее огненный шар стал нарастать, будто вращаясь.
        - Конечно, еще, девочка, - подтвердил Калинин, - Не сомневайся, моя маленькая Стрекоза, я буду трахать тебя, пока ты не кончишь на моем члене. Пока твоя нежная розовая дырочка не сожмется от удовольствия, а из твоего прелестного ротика, куда я сам намереваюсь кончать бесчисленное число раз, не будет рваться наружу ничего, кроме моего имени.
        - Да! Стас, да! Еще! Ну, сильнее!
        Он взревел, говоря еще какие-то несусветные пошлости, разобрать которые я уже больше не могла. От накрывающей с головой эйфории закрывались глаза, а руки отталкивались от спинки кровати, чтобы сильнее столкнуться, чтобы проникновение его было еще более неистовым, глубоким, чувственным. Зафиксировав меня руками на подушках, Стас яростно и жестко вдалбливался внутрь. Толчок за толчком. Стон за стоном.
        На его лбу выступили капельки пота, периодически срывающиеся вниз, между бровей залегла уже знакомая складка. Потянулась рукой и разгладила ее, скользнула по щеке. Стас, резко повернув голову, обхватил губами мой большой палец и пососал, лаская подушечку языком. Внутри его рта тепло, влажно, скользко. Наверное, внутри меня точно также.
        Это стало последней каплей.
        Отправной точкой на скоростном пути в нирвану.
        Огненный шар внутри меня взорвался на тысячу осколков, затопил, вырвал из реальности и вознес на вершину блаженства.
        Оргазм - это маленькая смерть.
        И я готова умирать в его объятиях до конца своих дней.
        Вслед за мной кончил и Стас. Может, он и хотел это сделать в мой рот, как и говорил, только не получилось. Может, не успел. А может, просто неудобно было пристроиться.
        Впрочем, ни он, ни я, этому факту не огорчились.
        Горячая сперма толчками орошала живот, стекая к груди, а я счастливо улыбалась и втирала ее в кожу.
        Весь мой.
        До последней капли.
        - Вся моя, - хрипел довольный Стас, вторя мом мыслям и торжественно обтирая о кожу блестящую головку.
        Слегка отодвинулся, вытащил подушки, скидывая их на пол, крепко обнял, устраивая на своей груди, и укрыл одеялом.
        - Спи, Стрекоза. Завтра я не буду таким галантным.
        Я хихикнула, но не стала отрицать его эпитетов.
        - А мы мыться не пойдем?
        - Конечно, нет. Мне слишком нравится, как ты пахнешь мной.
        - Мне тоже.
        Забросила на него ногу, лизнула сосок, получила нежный чмок в макушку, дождалась хриплого «люблю тебя, Козочка моя» и блаженно уснула с улыбкой на припухших губах.
        ЭПИЛОГ
        Предательство, измена, пренебрежение и даже безразличие навсегда оставляют невидимые, труднозаживающие раны, нанося удары по твоей самооценке, уверенности, вере в себя, навсегда нарушая адекватность восприятия действительности и искажая направленные на тебя чужие эмоции.
        Другими словами, порождают комплексы и страхи.
        А страхи в конечном итоге приводят к одиночеству. Как в той песне - если у вас нету дома, пожары ему не страшны, и жена не уйдет к другому, если у вас нет жены. Если у вас нет собаки, ее не отравит сосед. И с другом не будет драки, если у вас друга нет.
        Если однажды тебе отказали в предложении о замужестве, сделать повторный шаг с той же легкостью и уверенностью не получится, ведь опытным путем заложен негатив, и подспудно ты ожидаешь отрицательный ответ, считая себя недостойным.
        Если однажды человек, которого ты считал другом, подло предал, то сомневаться начинаешь во всех и каждом.
        Если некогда любимая женщина совершила измену, поверить в верность и порядочность снова и вовсе почти невозможно. И что уж греха таить, если ты и сам дал себе право на лево, то есть ли хоть одно основание считать себя достойным чьей-то чистой, искренней и преданной любви. Разве может ее быть достоин тот, кто снаружи и изнутри измазан в грязи лжи и предательства?!
        Наверное, нет.
        К несчастью, таких, как я вокруг великое множество. Надломленных, обиженных, разочарованных. Не побоюсь предположить, что нас и вовсе преобладающее большинство.
        К счастью, в этой жизни каждому выпадает как минимум второй шанс. Шанс, где мы можем использовать весь свой накопленный опыт, чтобы не допустить повторения ошибок. Или где мы можем наплевать на былые неурядицы и с головой нырнуть в омут новых отношений.
        Вторым шансам во сто крат сложнее, чем первым. Нет былой наивности. Нет безоговорочного доверия. Как нет и былой самоуверенности. Наши вторые шансы, лишь по нелепой случайности оказавшиеся вторыми, вынуждены терпеть закидоны, постоянно что-то доказывать, подтверждать, убеждать, прощать ревность и недоверие, подбирать слова, продумывать каждое действие.
        И вроде бы понятно, что один человек совершенно не обязан отдуваться за другого и доказывать свою порядочность, искренность и любовь. Но презумпция невиновности в делах сердечных работает до абсурда неправильно, действуя лишь наполовину. Это когда улик нет, а приговор уже озвучен.
        Кажется, Стрекоза понимала все эти принципы лучше меня. Не обижалась на приступы ревности, не раздражалась на просьбы повторить признание в любви, всегда отвечала на звонки, спокойно докладывая, где она и с кем.
        Только и она была сломлена. И ей самой нужны были бесконечные подтверждения моей любви, вспыхнувшей, как она считала, внезапно, а потому являющейся ненадежной.
        Мы проговорили об этом ее страхе всю третью нашу совместную ночь. Как, оказывается, много Стрекоза имела на этот счет предубеждений. Ей казалось, что чувства мои в равной степени основываются на жалости к ней и желании быть хоть кем-то любимым.
        В корне был с ней не согласен.
        Во-первых, я не жалел Стрекозу, а был возмущен несправедливостью ее семьи. В особенности Ирины и Сергея.
        Во-вторых, я, не отрицаю, любимым быть хотел (а кто нет?!), но не хоть кем, а ЕЮ! Восхитительной девчушкой с розовыми волосами, губами со вкусом лесной малины и мягким, податливым животиком, сквозь который я могу чувствовать, как наполняю ее изнутри.
        Теперь, я точно это знал.
        Я влюбился. Безбашенно. Безрассудно. По-мальчишески.
        И это было так непохоже на мою первую любовь к Анжеле. Методичную. Степенную. И спокойную. Мне нравится сравнивать, потому что результат всегда в пользу Февронии.
        Заставил бы меня сейчас хоть кто-нибудь сидеть над учебниками по программированию или неотрывно писать код к программе, когда где-то поблизости ходит Стрекоза, облизывая свои пухлые губки, становится в позу собаки мордой вниз, пахнет этими своими дикими ягодами.
        Удивляюсь, как прожил все эти месяцы без нее. Сейчас это кажется нереальным, сном. А жизнь она здесь - рядом с Рони.
        Вы когда-нибудь чувствовали, что полностью совпадаете с человеком? У вас разные вкусы на напитки и десерты, разный стиль одежды, разные предпочтения в кино. Один из вас жаждет постоянных прикосновений, а другой хочет слышать слова признаний.
        Между вами миллион несостыковок.
        Но при этом вы все равно полностью совпадаете. Закрываете глаза в объятиях друг друга, и все вокруг становится неважным. Важен только этот момент. Момент, в котором вы вдвоем. Момент, в котором вы вместе.
        Так вот, когда ты находишь свое совпадение, свой идеальный пазл, то желания растут в геометрической прогрессии. Ты хочешь всего и сразу. Видеть ее. Слышать ее. Брать. Быть рядом. Все о ней знать. Заклеймить. Заменить ей всех и подарить целый мир. Хочешь, чтобы каждый встречный знал, чья это женщина и не смел приближаться. Хочешь, чтобы она улыбалась и сияла счастьем. чтобы всегда ее взгляд был направлен в твою сторону. Туда, где она будет чувствовать силу, поддержку, уверенность и любовь.
        И я захотел.
        Поэтому на пятый день, тридцатого декабря, на презентации сделал еще одно, теперь уже официальное, предложение Февронии.
        Сразу после ее благодарственной речи, завершающей торжественную часть презентации, во всем зале потух свет. Не посвященному в детали происходящего вполне могло показаться, что возникли неполадки с электроэнергией.
        Первый луч прожектора упал на небольшую сцену, где Дима, Денис и Даня, вооруженные музыкальными инструментами, принялись исполнять медленный кавер на известный хит Стинга. В ярком свете особенно четко читались надписи на их белоснежных футболках.
        «Всю жизнь мечтал о сестренке». «Меняю двух братьев на одну сестру». «Я твой брат навсегда».
        Следующий луч мягко подсветил опешившую Стрекозу, удивленно смотрящую на братьев, сквозь наворачивающиеся слезы.
        Приглашенные гости, основную часть которых составляли фанаты с форумов и инстаграма, уже помогавшие мне с тюльпанным сюрпризом и заранее оповещенные о предстоящем событии, зажигали на своих гаджетах фонарики, создавая иллюзию звезд в далеком космосе.
        На огромном полукруглом экране позади Февронии из темноты начали всплывать фотографии, о существовании которых и сам не знал до недавнего времени.
        Вот, картинка, где семилетний мальчик настороженно всматривается в лицо младенца. Малолетние фанатки Стрекозы, помогавшие с оцифровкой и монтированием клипа, восторженно трещали, что на этой фотографии сразу видно, что я на Февронии запечатлелся. Не знаю, чтобы это могло значить, но спорить предусмотрительно не стал. Как позднее выяснилось, юные романтические особы, взращенные «Сумерками» сравнили меня с оборотнем, встретившим свою истинную пару. И не спрашивайте, откуда порядочный гетеросексуальный мужчина знает о таких интимных подробностях вампирской саги.
        На самом деле, я помню этот день. Я не запечетлевался на Стрекозе. Я поражался тому, какой маленький у нее нос и мутные глаза. Мне казалось, что она точно либо ослепнет, либо задохнется. А мелкая взяла и… улыбнулась, блестя розовыми беззубыми деснами.
        На второй фотографии мне уже восемь. Как сейчас помню, это был конец мая. Только окончив первый класс, я был прямиком отправлен на лето к бабушке с дедом. И все бы ничего, если бы не годовалая Феврония, на протяжении трех месяцев оравшая благим матом всякий раз, как только я от нее отдалялся. Мне приходилось постоянно находиться в поле ее зрения. Худшее лето в жизни любого мальчишки.
        На следующей фотографии мне лет двенадцать. И я даже не помню этот момент. Погруженный в экран компьютера, кажется, ничего и никого вокруг не вижу. Рядом мелкая Рони с перепачканным лицом точно таким же неотрывным, увлеченным и слегка безумным взглядом пялится в монитор. В ее руке, протянутой к моему лицу, зажат шоколадный батончик Твикс, одну из палочек которого я, не глядя, откусываю.
        Как сказала моя дорогая Ульяна Андреевна, предоставившая сии чудеснейшие снимки, фотографировать любил дед. Сергей Тихонович. Он умудрился заснять даже момент, когда я защитил Стрекозу от нападок ее одноклассника Васи. Собственно, это и было изображено на четвертом снимке. Испуганный и покрасневший мальчик, удивленная и какая-то всклокоченная Феврония. И по-юношески угловатый, но уже тогда высокий и жилистый я, покровительственно прижимающий к животу хрупкие девчачьи плечи с хмурым выражением лица.
        На следующем фото мне пятнадцать. Я сижу на траве, вокруг блестят запчасти собираемого мною мопеда. Помню, как копил на него, а дед помог купить. В деревне на таком транспорте легко можно передвигаться без прав, не боясь нарваться на сотрудников ДПС. А участковый закрывал глаза на забавы молодежи. По крайней мере, пока они не угрожали ничьей безопасности и уж тем более жизни.
        Этот кадр быстро сменяет следующий, где уже Стрекозе лет пятнадцать. Меня рядом нет, в те годы в деревню я уже не приезжал. Зато присутствует тот самый желтый мот. Нескладная девчонка тощими ручонками тянет вперед мопед, оглядываясь назад и улыбаясь. На переднем плане снимка видны размытые зеленые листья, что наводит на мысль о том, что дед ради этого кадра сидел в засаде, словно шпион.
        Оказывается, мопед вовсе не украли, как было сказано мне. Его утопила в речке Стрекоза. И именно это мы и можем наблюдать на следующем снимке. Недалеко уехала, раз деду удалось стать свидетелем потопления моего имущества. Беспощадно, словно океан Титаник, мой мопед поглотило то же озеро, в котором когда-то тонула и сама Стрекоза.
        Я неотрывно следил за выражением лица Февронии и получил огромный кайф, когда она виновато оглянулась, напомнив саму себя со снимка пятилетней давности, а в темноте среди сияющих огоньков, мягко оттеняя гитарные аккорды, пронеслась волна смешков.
        Затем были фотографии из нашего путешествия в Карелию.
        Стрекоза улыбалась, глядя на снимки, хотя даже не представляла, что будет дальше.
        А дальше уже был фоторепортаж слаженной работы целой команды.
        Вот, на фото Рони застряла в пробке. Ее автомобиль, номера которого отчетливо видны в кадре. Вытянутая в открытое окно тонкая рука. А в соседней полосе я. На желтом мопеде. Обернулся к снимающему и улыбаюсь. В руке шлем, а позади табличка - «В этой машине едет моя будущая жена» и ниже указатель в сторону красного мини-купера Февронии.
        Кадр сменяется видео. На нем Стрекоза в одном из интернет-кафе сидит, уткнувшись мордашкой в ноутбук. Работает. Ничего вокруг не видит. К ней приближаюсь я. В фартуке официанта. С подносом в руках. На подносе отчетливо видны Открытка с надписью «Мarry me», стаканчик, на котором бариста написал «Скажи ДА» и киндер. Феврония, не глядя берет кофе и кивает спасибо. Я же, поднимаю взгляд в кадр и второй рукой из-за спины вынимаю табличку с надписью «Видимо, не сегодня».
        Очередная волна смеха прокатилась по рядам.
        Но видео не останавливается. Оно сменяется другим. Институт. Стрекоза сидит за круглым столом в буфете. Ее лица практически не видно, его закрывает книга, в чтение которой она углублена до невозможности. «Философия для чайников!».
        Позади я, киндер-яйцо и закатывающий в небо глаза Забелин. Сидим за соседним столиком. Оператор, если можно так назвать паренька, исподтишка снимающего нас на мобильник, подает сигнал, после чего я поднимаю очередную табличку. «Как только сдаст философию - сразу женюсь». В этот же момент, Стрекоза эпично стонет, захлопывает ненавистный учебник и обреченно выдает - «Я никогда не сдам философию!». Клянусь, выражение моего лица достойно Оскара! Как и оскал Забелина.
        Следующее видео смонтировано из коротких отрезков, которые мы, кстати, сперли с сервера института, потому что они сняты на камеры, установленные в целях безопасности студентов.
        Вот видно, как тощий паренек налетает в проходе на Стрекозу и незаметно для нее сует что-то в карман пиджака. Это верный подданный ее величества, а по совместительству лучший ботаник с кафедры философии. Старается специально для своего кумира. Всем форумом собирали простейший подслушивающий жучок онлайн. А потом этот чудик и помогал нам с его помощью отвечать на вопросы режиме реального времени.
        Вот кадры, где Стрекоза тянет билет. Вот, она же отвечает преподавателю. Вот, Ипполит Григорьевич расписывается в зачетке.
        А вот и я. В цветочном. Милый усатый Гамлет на ломаном русском спрашивает, «кхакой любимый цвэты у моя дэвущка». А я, смотрю в камеру и отвечаю - «Конечно, тюльпаны. Спросишь, откуда я знаю, Стрекоза? Все просто - я очень внимательно играл в твою игру».
        Это на самом деле было несложно. В ее детище нет ни одной локации, где так или иначе не обозначился тюльпан. Это мог быть живой цветок. Картина на стене. Граффити на здании. Татуировка на герое. Облако в форме цветка. Название улицы. Трещинки на камнях, складывающиеся в схематичный тюльпан. Мох на деревьях. Витражи на окнах. Надписи на магазинах. И прочее, прочее, прочее. Когда я однажды написал об этом на форуме, фанаты загорелись и сами для себя выдумали новый квест - отыщи тюльпан.
        А вот уже и кадры после экзамена. Стрекоза идет вперед, ей в руки то и дело суют букеты цветов. Она озадаченно улыбается, но продолжает идти в заданном направлении, не оборачиваясь. А позади плетусь я. С яйцом. И с табличкой «Остановись, я люблю тебя и хочу жениться!».
        Кадры с барабанщиками на пешеходном переходе. Видео снимают из автомобиля в соседнем ряду. Спереди и немного сбоку. Хорошо видно улыбку Февронии, смущенную и слегка отрешенную. Она смотрит в раскрытое водительское окно и принимает цветы из рук барабанщиков. А у другого окна стою я. С неизменным яйцом. И табличкой «Заметит меня сегодня - женюсь!».
        Не заметила. Закрыла окно и поехала себе дальше.
        Все смеются, но на то и был расчет. Я хотел вызвать у нее улыбку. И мне не страшно показаться нелепым, смешным или даже глупым. На самом деле я волновался, что будет наоборот - Феврония сразу заметит меня, нарушив тем самым наполеоновские планы.
        Дальше кадры со стоянки. Вот моя спина. Впереди Стрекоза, позади нее автомобиль Забелина, в руках которого табличка «Будешь тормозить, я сам на ней женюсь!».
        Вот видео из ее квартиры. Стрекоза в пижаме спит, положив руку под щеку. Я же пытаюсь измерить ее безымянный палец сантиметровой лентой, приговаривая шепотом - «Я больше не буду тормозить!»
        Экран погас. Музыка стихла.
        Очередной луч прожектора осветил меня. Конечно, с букетом тюльпанов. И все с тем же яйцом. Я готовился, заучил пафосную речь, где описывал все ее достоинства и безграничность собственных чувств, но, как это обычно и бывает, позабыл. Отчего разволновался еще сильнее.
        - Я очень люблю тебя, Феврония Савельева. И безумно хочу на тебе жениться.
        - Это хорошо, - выдохнула она дрожащим голосом. - В смысле, я тоже тебя люблю, Станислав Калинин. И да. Я выйду за тебя замуж. Примерно завтра вечером. Просто ты так активно намекал, что я случайно уже заказала нам свадебный тур на Мальдивы.
        Почувствовав, как горло сдавили тиски нахлынувших счастливых эмоций, я протянул ей цветы. Открыл яйцо, которое являлось маленькой шкатулкой. Вынул и надел на пальчик золотое колечко с розовым сапфиром. Как утверждали многочисленные источники гугла - этот камень считается символом любви. Но выбрал я его потому, что просто ни один другой и наполовину так не подходил Стрекозе.
        Это было два дня назад.
        Сегодня первое января. Мои ноги утопают в белоснежном песке поистине райского места. Над головой безоблачное небо. А рядом моя жена.
        - Я счастлив до безумия, - прошептал я Февронии, когда мы вчера вдвоем стояли у огромного зеркала перед церемонией бракосочетания. - Но в одном, ты просчиталась, Стрекоза.
        - Неужели? - сияя искренней улыбкой, уточнила она, - И в чем же?
        Я обнял ее, поймав в отражении наши татуированные предплечья, поморщился.
        - Татуировки. В них нет никакого смысла.
        Стрекоза расхохоталась. Кажется, ее непонятные символы на руках не волновали ничуть. Мне же хотелось, чтобы они имели смысл, а не просто украшали кожу странным орнаментом.
        Она же, не прекращая улыбаться, положила свою руку поверх моей, совместив рисунки. И словно по волшебству витиеватые символы сложились в отчетливое слово «счастливы», разделенное по горизонтали на две наши руки.
        Я сменил руку. Она тоже. И символы на них сложились в другое слово. Слово «вместе».
        «Счастливы вместе».
        - Все имеет смысл, если я рядом, Стас, - сказала Феврония, и наши губы слились в сладком поцелуе.
        Конец