Небесная птаха Диана Рейно

        Одиночество Мирабель, живущей на ферме настоящей отшельницей, в один прекрасный день было нарушено странствующим авиатором. Попав в ее дом под безобидным предлогом, он задержался надолго.
        От фермы давно осталось одно название, а муж Мирабель умер пару лет назад. Авиатор Дик пытается помочь ей, вытаскивая из депрессии, в которой она прочно застряла. Но каковы истинные причины его внимания к ней? Свет на это проливает неожиданно найденное Мирабель в вещах Дика завещание, в котором ее ждет весьма неприятный сюрприз…
        Диана Рейно
        Небесная птаха
        1


        Вздрогнув от неожиданности, Мирабель подняла голову и осмотрелась. Ей послышался какой-то шум в небе, нарушивший ее безмятежный покой.
        Нет, ничего… Небо было чистым. Практически ни единого облачка не виднелось на залитом блестящей синевой небосводе.
        Мирабель улыбнулась, наблюдая за небом. В последнее время это была одна из немногих радостей, которые остались у нее в жизни. Вид чистого и ясного, словно умытого неба очищал что-то и в душе у Мирабель. Впрочем, этого было недостаточно, чтобы по-настоящему вернуть ей радость…
        Мирабель подтянула коленки к груди, попыталась отряхнуть штанину, но махнула рукой ввиду бесполезности этого занятия. Земля хоть и высохла из-за жаркого лета так же, как пересохло в горле у Мирабель, однако пыль прочно въедалась в ткань. «Сразу в стирку»,  — лениво подумала Мирабель, перебирая пальцами травинки, торчащие из почвы.
        Время близилось к обеду. Но Мирабель не спешила. Она давно уже никуда не торопилась. Спешить ей было некуда и не к кому…
        — Время остановилось,  — подумала вслух Мирабель.
        Да, наверное, так оно и было…
        А раз так — то куда торопиться?
        Вдали от шумных магистралей и торговых центров мегаполисов и впрямь кажется, что жизнь замерла. Но для Мирабель это вряд ли было иллюзией.
        Облаченная в клетчатую рубашку (внимательный наблюдатель отметил бы, что та широка девушке в плечах) и вытертые джинсы, Мирабель восседала на небольшом пригорке. Пригорок отделял фермерские угодья от поля, которое никому не принадлежало, давно не возделывалось и заросло сорняками, дикими цветами и вольной травой.
        Мирабель обгорала легко и быстро. Послеполуденной дозы солнца уже было для нее более чем достаточно. Но распространяющий свет диск так пригревал, а лучи так мягко и нежно обволакивали, что Мирабель хотелось длить и длить эти мгновения.
        Наконец она поднялась, сделала еще одну, впрочем, довольно безуспешную попытку отряхнуть штаны, надвинула козырек бейсболки на самый нос и зашагала к дому.
        До дома было несколько минут ходьбы. Вскоре он показался на горизонте, приземистый, стоящий почти на отшибе от прочих домов. Мирабель этот дом всегда напоминал о прочитанной в далеком детстве книжке «Принц и нищий». Он был выкрашен в белый цвет, но пыльные бурунчики тут и там оставляли на нем едва заметные, непримечательные следы. В целом же эти следы выглядели как заплатки на смокинге от известного кутюрье.
        Мирабель усмехнулась и зашагала к дому. Отворив калитку (она была немного перекошена, ровно настолько, чтобы еще не время было звать на помощь соседа для ее починки), издавшую жалобный звук, Мирабель взбежала по ступенькам и вошла в дом.
        Пройдя на кухню, она с ходу налила себе из стеклянного кувшина стакан домашнего лимонада и жадно выпила его залпом. Снова усмехнулась: если бы кто-то рассказал ей, что она будет заниматься изготовлением домашнего лимонада, вместо того чтобы приобретать его в супермаркете…
        — Однако режим дня — не самое плохое изобретение человечества…  — вслух подумала Мирабель.
        А с кем еще ей было делиться своими мыслями?
        Она принялась готовить нехитрый обед.
        К счастью, солнечные ванны и символическая прогулка (разве можно долгое сидение на краю нескошенного поля называть моционом?!) немного подогрели ее аппетит. Мирабель порадовалась этому факту. Собственно говоря, с каждым днем ей все меньше хотелось готовить. Готовить с энтузиазмом и вдохновением для самой себя Мирабель никогда не умела.
        Ей нужна была компания. Но она упорно и отчаянно отказывалась замечать и признавать этот факт, маячащий у нее перед самым носом, словно вредная оса, заметившая каплю вишневого варенья на щеке…
        Быстро и ловко орудуя картофелечисткой, Мирабель очистила несколько крупных картошин, сложила в кастрюльку, поставила ее на плиту, залила кипятком из электрического чайника. Разобравшись с гарниром, она пальцами разделала куриное филе, отделяя мясо от костей, выкладывая ломтики на сковородку с раскаленным маслом.
        — Ой!
        Крохотная капелька масла обожгла нежное запястье девушки. Мирабель машинально облизнула кожу. Но красное пятнышко все равно не замедлило проявиться на коже.
        Надо бы промыть холодной водой… Но тут Мирабель услышала кое-что, что заставило ее позабыть и об ожоге, и о холодной воде, и о курице, немилосердно поджаривающейся на нагретой плите.
        Ей показалось или во дворе хлопнула калитка?
        Да кто же это может быть?
        В том-то все и дело, что быть было некому…
        Но шаги уверенно прохрустели по гравиевой дорожке, ведущей от калитки к крыльцу. Потом скрипнуло и крыльцо. Потом раздался стук в дверь…
        Бац-бац-бац…
        Это не был деликатный стук почтальона. Впрочем, писем Мирабель ни от кого и не ждала. В свое время она не получила даже писем или открыток с соболезнованиями, приличествующими случаю.
        Так кто же это может быть?
        Мирабель секунду помедлила, хотя был единственно верный способ узнать ответ — открыть входную дверь.
        — Кто там?  — поинтересовалась она громко.
        — Откройте, пожалуйста…
        «Удивительная наглость,  — подумала Мирабель.  — Кто и зачем — не говорят, однако открыть просят».
        Впрочем, уверенный мужской голос не вызвал у Мирабель особых подозрений. Она решила открыть, положившись на свою интуицию.
        О да, сестра обязательно сказала бы ей что-нибудь вроде: «Как можно быть такой беспечной? Ты в доме одна-одинешенька, никто даже не узнает, если с тобой что-нибудь произойдет! И под рукой ни газового баллончика, ни электрошокера, ни примитивного топора».
        Словно отвечая на упрек младшей сестры, Мирабель слегка пожала плечами: что ж, веди она энергичную жизнь в мегаполисе, может быть, вынуждена была бы проявлять излишнюю осмотрительность и осторожность. А так… Жизнь в маленьком городке протекает совсем иначе. Здесь иные нравы, обычаи и привычки. Мирабель, конечно, до такого не доходила, но некоторые из ее соседей не запирали дверей. Ни днем, ни на ночь.
        Она повернула ключ в замке. С некоторой долей осторожности потянула на себя дверную ручку. Запоздало сообразила, что следовало бы накинуть дверную цепочку — какая-никакая, а гарантия безопасности…
        Но улыбка мужчины, который стоял на пороге, была такой открытой и обезоруживающей, что Мирабель ненадолго позабыла обо всех соображениях безопасности.
        Улыбались и его теплые карие глаза, и весь он, казалось, излучал легкое сияние.
        Впрочем, это было неудивительно. «Солнце ведь светит ему в спину,  — сообразила Мирабель.  — Сейчас бы приписала ему нимб…»
        Одновременно они произнесли:
        — Простите, а что вы хотели?
        — Простите, что так бесцеремонно вламываюсь к вам…
        И снова хором:
        — Ничего страшного.
        — Я просто хотел попросить стакан воды…
        Мирабель только открыла рот, чтобы произнести: «Какая же хозяйка откажет прохожему в стакане воды?», как гость воскликнул:
        — Дым?! Откуда?.. Кажется, у вас что-то горит!
        Мирабель ахнула и помчалась на кухню.
        Там ее взору открылась душераздирающая картина: ее обед, ее курица планомерно и упорно превращалась в груду тлеющих угольков. Мирабель схватила чугунную сковородку за ручку, позабыв о прихватке, снова вскрикнула и отшвырнула посудину. Отчаянно замахав в воздухе обожженной рукой, она прикусила губу от боли.
        — Подвиньтесь,  — коротко прозвучало за спиной.
        Нежданный гость выключил плиту, отыскал прихватку в виде рукавицы, отправил содержимое сковородки в мусорный бак, открыл кран с холодной водой и заставил Мирабель подержать под ней руку.
        — Оливковое масло есть?  — деловито спросил он.
        — Зачем?  — удивилась она.
        — Не задавайте глупых вопросов. Нужно смазать ожог… Быстрее, пока не появился волдырь.
        Мирабель выключила холодную воду, промокнула руку чистым полотенцем и задумчиво посмотрела на кожу ладони.
        — Думаю, волдыря не будет. Смотрите, ожога почти нет… Я очень быстро отбросила сковородку.
        — Что ж,  — усмехнулся визитер,  — честь вам и хвала, отменная реакция.
        — А вам спасибо за помощь…
        — Что вы, не за что. Собственно говоря, это меня нужно благодарить за то, что ваш обед сгорел. Думается, ваша семья меня не похвалит… А я всего лишь хотел попросить стакан воды.
        — Кстати, вы ведь могли зайти в ближайший супермаркет,  — сообразила Мирабель,  — и купить себе воды.
        Гость нахмурился:
        — На что вы намекаете?
        Мирабель пожала плечами:
        — Разве так принято — заходить в ближайший дом и просить напиться?
        Теперь мужчина выглядел смущенным:
        — Простите еще раз… Мне как-то в голову не пришло. Это не большой город, но… Понимаю, все сильно изменилось. Конечно, мне следовало бы поискать магазин… Но…
        — Но что?  — спросила Мирабель, заинтересовавшись.
        — Понимаете, я ведь даже не знаю, где я оказался. Карты местности у меня нет. Не представляю, в какую сторону нужно двигаться, чтобы обнаружить магазины… Собственно говоря, я даже не представляю, где я сейчас.

        2


        — Это штат Висконсин, если вас интересует именно это,  — медленно произнесла Мирабель.  — Но…
        — Да?
        — Звучит довольно странно, простите. Вы что, вражеский лазутчик? Вас выкинули с парашютом, он, к счастью, раскрылся, и теперь вы осматриваетесь на местности?
        Мужчина улыбнулся одними карими глазами:
        — А если и так? Что тогда?
        Его невозмутимость понравилась Мирабель. Она развеселилась:
        — В таком случае должна сообщить вам, что ваш разведывательный центр не справился с подготовкой своего лазутчика…
        — Почему?  — серьезно спросил гость.
        Мирабель ответила с таким же серьезным видом:
        — Вам никак не удастся сойти за своего, за местного.
        — Потому что я не ориентируюсь в пространстве?  — засмеялся он.
        — Само собой. И еще вы говорите без местного акцента…
        — Вот черт. Это ж надо было так проколоться…
        — Учтите на будущее. А теперь… Теперь держите свой стакан воды. И возвращайтесь в свой центр для переподготовки.
        — Может, я все-таки попробую справиться как есть?
        Мирабель покачала головой:
        — Как же так, вы приехали сюда, даже не зная, в какой город направляетесь? А как же указатели? Дорожные карты? В конце концов, у вас может не быть карты всех возможных штатов и городов, но карта дорог у вас должна быть?
        — Согласен. И карты у меня есть, но…
        — Что?
        — Знаете, с воздуха мне не были видны указатели.
        — С воздуха?
        — Я сюда прилетел.
        Мирабель ошеломленно уставилась на своего удивительного посетителя. Час от часу не легче…
        — Вы купили билет на самолет и при этом не знали, куда именно летите?
        — К счастью, мне не нужно покупать билет, чтобы летать на своем собственном самолете,  — улыбнулся гость.
        — Так вы…
        — Я пилот.
        — И прилетели сюда на своем собственном самолете.
        — Точно.
        — И где же вы припарковались… хм… приземлились? В местном аэропорту?
        Гость покачал головой:
        — О нет… Горючее было на исходе. Я облюбовал поле посимпатичнее. Знаете, без коров, тракторов и прочего.
        — Иначе фермеры спустили бы с вас шкуру?  — засмеялась Мирабель.
        — Знаете, я и сам не большой любитель портить пшеницу и губить фермерские угодья. У меня с фермерами нет личных счетов. А то поле… Оно показалось мне довольно диким. Заброшенным. Тут до него рукой подать… Во всяком случае, пешком до него дойти не затруднительно.
        — Да, здесь неподалеку есть заброшенное поле,  — медленно проговорила Мирабель.
        — Вот видите. Значит, я не вру.
        — А я и не подозревала вас во вранье,  — пожала плечами Мирабель.
        Наступило неловкое молчание. Мужчина допил последний глоток воды, который еще оставался в стакане. Ополоснул его в раковине, поставил на стойку.
        — Что ж… Спасибо.
        Мирабель кивнула.
        — Я пойду, пожалуй, обратно к своему самолету.
        — Ну да…
        — Еще раз спасибо за воду.
        — Что вы, не за что…
        Он повернулся и направился к двери. Мирабель последовала за ним.
        На пороге он задержался:
        — Не подскажете… где тут у вас расположена ближайшая лавка с продуктами? Не хочется больше побираться у добросердечных жителей городка вроде вас.
        «Ах, скажите пожалуйста!» — мысленно возмутилась Мирабель, а вслух произнесла:
        — Что вы, что вы. У нас все только рады помочь ближнему. Ну а ближайший магазин… Знаете, пройдите триста метров по дороге, потом сверните налево. Там есть лавка со всякими напитками, выпечкой и прочим. Думаю, сможете купить там все необходимое.
        — Спасибо,  — повторил незнакомец, наверное, уже в десятый раз.
        Дверь за ним наконец-то закрылась.
        Мирабель со вздохом облегчения привалилась к дверному косяку. Нельзя сказать, что ноги у нее подкашивались, но присутствие этого мужчины странным образом напрягало ее.
        Напрягало то, что в доме находится чужой человек.
        Напрягало то, что она не знала, как себя вести и что лучше говорить под пристальным взглядом карих глаз этого непрошеного гостя, взглядом внимательным, словно объектив профессионального фотографа.
        — Подумаешь,  — вслух сказала она. Круто развернулась на носках и прошествовала обратно на кухню.
        Кухню пришлось проветривать тщательно и на совесть.
        Картошка конечно же разварилась…
        Мирабель размяла ее в пюре и задумалась — гарнир есть, ну а что бы такое сделать к пюре взамен безвозвратно утерянной курицы?
        В дверь позвонили.
        — Сегодня что, день визитов?
        Мирабель развела руками и вновь отправилась в прихожую.
        На этот раз она предусмотрительно накинула цепочку на дверь. Она больше не собиралась рисковать своей автономностью и позволять разрушать свое одиночество. Накинув цепочку, она отперла дверь и вопросительно посмотрела за порог.
        Что ж… Мирабель и сама не смогла бы ответить на свой вопрос — удивлена она или же нет? Но это был недавний кареглазый визитер.
        — Значит, это опять вы?
        — Да,  — весело подтвердил он,  — это опять я.
        Мирабель нахмурилась:
        — Так, и что вам нужно на этот раз?
        — Дайте-ка подумать… Пить я уже не хочу.
        — Да неужели?
        — Точно. А, вот, вспомнил!
        — И что же вы вспомнили?
        — Вы оказались ко мне так добры, что дали напиться и объяснили, куда меня занесло. А я,  — тут он сокрушенно вздохнул, правда, лукавые искорки из глаз при этом никуда не делись,  — лишил вас обеда, да еще вы и обожглись из-за меня.
        — Да, это печально. Но что же дальше?
        — А дальше,  — торжествующе объявил назойливый гость; — я счел необходимым компенсировать вам потерянный по моей вине обед.
        Он ловко скинул цепочку с крючка и в расширившуюся дверную щель протянул Мирабель пакет, из которого довольно аппетитно пахло.
        — Что это?
        — Ну как что? Компенсация. Можете открыть его.
        — Даже не знаю, стоит ли…
        — А вот кокетничать точно не стоит. Я загубил обед — я принес замену. Все по-честному.
        Мирабель осторожно заглянула в пакет. Там были сосиски, ветчина, упаковка полуфабрикатов — Мирабель показалось, что это куриные наггетсы…
        Гость похвастался:
        — Сосиски должны быть вкусными. Наверняка ведь делает кто-то из местных. Настоящее мясо вместо всякой ерунды…
        — Да,  — машинально кивнула Мирабель,  — еда тут вкуснее и натуральнее, чем в мегаполисах…  — И тут же спохватилась: — Вообще-то тут очень много на одного человека. Вообще-то… Куда мне столько?
        Он молчал и выжидательно улыбался, глядя на нее.
        Мирабель решила не церемониться и сразу расставить точки над «i». Пусть лучше она будет грубой вначале, зато потом ей не придется говорить человеку какие-то неприятные вещи. Разумеется, в том случае, если дело зайдет слишком далеко…
        — Значит,  — спросила она,  — в благодарность за то, что я поила вас водой, теперь я заслужила почетную обязанность кормить вас ужином?
        — Обедом,  — поправил «разносчик» наггетсов.
        — Не важно.
        — Действительно не важно… Я все-таки, получается, излишне навязчив. Каков негодяй: вместо того чтобы просто компенсировать сгоревшую курицу, напрашиваюсь за стол. Наверное, это потому, что мне лень разыскивать в вашем городке какую-нибудь пиццерию или закусочную? И хочется домашнего уюта и тепла вместо бумажных скатертей, заляпанных кетчупом?
        Вопреки собственным ожиданиям, Мирабель рассмеялась.
        — Ну что с вами делать…  — начала она.
        — Для начала хотя бы стребовать с меня, чтобы я назвал свое имя.
        — Прекрасно. И как же вас зовут, незнакомый странник?
        — Меня зовут Дик. Дик Бернингтон.
        — А я — Мирабель…
        — Мне действительно очень приятно.
        На какое-то мгновение Мирабель показалось, что его глаза наконец-то посерьезнели, из них улетучились искорки смеха. Но ощущение мелькнуло и пропало, и ей стало казаться, что серьезность ей просто померещилась.
        Она стояла и изучала Дика. Теперь ей казалось важным более пристально рассмотреть того, с кем ей все-таки предстояло разделить сегодняшнюю трапезу.
        Дик оказался довольно симпатичным мужчиной лет тридцати — тридцати двух. Русые, небрежно взъерошенные волосы, тонкий, почти что орлиный нос. Постоянно улыбающиеся губы. Он был выше Мирабель на голову. На запыленной рубашке цвета хаки не хватало одной пуговицы.
        Он поймал взгляд Мирабель и тут же пояснил:
        — Зацепился, когда вылезал из самолета. Пришить было, сама понимаешь, некогда.
        — И негде?
        — И нечем…
        — Я дам тебе иголку с ниткой,  — сообщила Мирабель.  — Пришьешь. Надеюсь, пуговица не потерялась?
        — Нет, с собой, в кармане…
        — Прекрасно.
        — Я тоже так думаю,  — удовлетворенно кивнул Дик.
        Мирабель поднялась на второй этаж дома и спустилась с иголкой, воткнутой в катушку ниток. Она протянула нитки Дику. В следующую минуту он потянулся к пуговицам своей рубашки с явным намерением расстегнуть ее. Мирабель воскликнула:
        — Что ты делаешь?!
        — Как что?  — удивился Дик.  — Собираюсь пришить пуговицу к рубашке.
        — Как, прямо здесь?
        — А это тебя смущает? Прости, я не подумал. Исправлюсь.
        Это действительно смущало Мирабель. В последний раз она видела мужчину с обнаженным торсом года полтора назад, когда… Впрочем, не стоило сейчас об этом. Да и вообще об этом не стоило.
        Но она не могла показать Дику, что это смущает ее. В конце концов, кем он будет ее считать? Закомплексованной провинциалкой? Девочкой из глубинки? Этого еще не хватало, ведь она…
        А правда, неужели она действительно в последний раз видела обнаженного мужчину именно полтора года назад? А как же купание в местном озере? Гам ведь полно загорелой молодежи по выходным.
        Не может быть… Значит, в свете последних событий она даже на озеро перестала выбираться? Что касается загара, то воздушные ванны Мирабель в изобилии принимала, либо с комфортом располагаясь в шезлонге неподалеку от крыльца, либо выбираясь на крышу своего дома. Что в одном, что в другом случае она была надежно укрыта от любопытных глаз. Могла загорать даже голышом.
        Дик направился к выходу из кухни, подбрасывая и ловя катушку с нитками непринужденными движениями. Мирабель остановила его:
        — Ладно, куда ты? Пришивай пуговицу здесь.
        Он усмехнулся:
        — Я точно не задену твоего чувства приличия или… чувства прекрасного?
        — Не заденешь,  — сердито ответила Мирабель.
        Она даже покраснела слегка и стремительно отвернулась: не хватало еще, чтобы Дик заметил этот румянец. И только потом до нее дошло, на что он намекал, говоря о чувстве прекрасного.

        3


        Жара нарастала. Мирабель уже пожалела, что затеяла этот обед. Как ни крути, она подставила сама себя. Если бы ей не вздумалось готовить курицу, то она сейчас выбралась бы в город, купила бы огромную порцию шоколадного мороженого и стеклянную бутылочку кока-колы, уселась бы на скамейку в тени развесистых деревьев и наслаждалась бы беззаботным отдыхом в свое удовольствие.
        Если бы ей не вздумалось готовить курицу, то Дику бы не взбрело в голову приносить ей наггетсы, ветчину и сосиски, он не смог бы напроситься на обед, и ей не пришлось бы ни готовить сейчас, в жаркую погоду, это мясо, ни делить еду и личное пространство с едва знакомым мужчиной…
        Мирабель обжаривала сосиски на отмытой от гари сковороде и морщилась от запаха — у нее совсем было пропал аппетит. Стоило ей неосторожно повернуться или кинуть взгляд назад, как она натыкалась на видение полуголого Дика, сосредоточенно пыхтящего над своей рубашкой с иголкой в руках. Судя по стежкам, которые он делал, операция по спасению пуговицы близилась к завершению.
        Мирабель невольно отметила, что телосложению Дика — по крайней мере, его верхней части,  — многие мужчины могли бы только позавидовать. Вряд ли он загорает в полете, но и его загар впечатлял… Не бронзовый, не смуглый, а ровный, словно нанесенный лучшими визажистами на весь торс Дика, золотистый, как и его глаза…
        Тому, что за столом царило почти что вынужденное молчание, Мирабель даже не удивлялась. И думала: Дик наверняка уже жалеет, что напросился на обед.
        Она удивлялась другому. Столько времени она пробыла в этих четырех стенах, живя тут практически в добровольном заточении. Оказывается, даже спустя месяцы она не соскучилась по живому общению, по другим людям? В конце концов, она уже не способна даже на легкий, ни к чему не обязывающий флирт с мужчиной, к тому же симпатичным?
        — Знаешь что, Дик,  — решительно сказала она.
        — Да?  — отозвался он, поглощавший пищу с видимым удовольствием.
        — А расскажи… Расскажи о себе немного.
        — О себе? И что же ты хочешь, чтобы я тебе о себе рассказал?
        Мирабель смутилась:
        — Ну… что хочешь, то и расскажи. В конце концов, я ведь впервые в жизни вижу живого летчика. Какой у тебя самолет?
        — Маленький,  — засмеялся Дик,  — но, знаешь, мне хватает. У меня двухместный биплан. Можно сказать, что я путешествую чуть ли не на старинном самолетике… Их ведь не так много в мире осталось.
        — Где же ты его взял?
        — Где-где… Купил. Приобрел у бывшего владельца по относительно невысокой цене. Конечно, многое пришлось подкрасить, починить, доделать, прежде чем я смог подняться на нем в воздух. Но это мне было только на пользу. Пилот должен знать, как устроен его самолет. И быть в состоянии произвести минимальный ремонт.  — Дик засмеялся.  — Станции техобслуживания самолетов попадаются нечасто.
        — Серьезные бывают поломки?  — сочувственно спросила Мирабель.
        — Когда как. Чаще всего случаются мелкие неприятности. Хороший пилот не отправится в неизвестность на заведомо неисправной машине. За наличием топлива нужно следить как можно бдительнее. Занесет тебя в дебри, закончится топливо — и что ты будешь делать? Самолет никто не дотащит до города на тросе…
        — Почему?
        — Нет, до города, может, и дотащат… Это если пилоту крупно повезет. И если у водителя окажется трейлер и специальная сцепка… А так… Все, что сможет сделать летчик,  — это своим ходом добраться до ближайшего шоссе.
        — И, несмотря на все эти побочные явления, ты не боишься путешествовать на самолете?
        — Нет, не боюсь. Знаешь, Мирабель, именно те знания, которые пилоты получают во время полетов, именно этот опыт и говорит мне о том, что в этой жизни мало чего следует бояться. И что для человека по-настоящему важно, а что — так, мелочи, шелуха…
        — Понятно,  — протянула Мирабель.
        За столом вновь воцарилось молчание.
        Доев куриные полуфабрикаты, Дик без лишних слов собрал тарелки и отнес их в мойку.
        — Я сама. Не нужно.
        — Нужно. Я сам. Должен же я…
        — …Хоть как-то компенсировать,  — закончила за него Мирабель.  — Не нужно. Ты же накормил меня обедом. Значит, мы в расчете. Верно?
        Дик улыбнулся:
        — Звучит довольно зловеще.
        — Это почему?  — удивилась Мирабель.
        — Потому что это значит: можешь сматывать удочки из моего дома. В принципе, я понял намек. Действительно, с моей стороны было бы бестактно и дальше задерживаться у тебя. Пора и честь знать…
        По сути, Дик был прав. Но что-то заставило Мирабель спросить у него:
        — И что же ты собираешься делать дальше?..
        — Ну, мне нужно для начала заправить самолет,  — улыбнулся он.
        — Как же ты это сделаешь?
        — У меня есть канистра для бензина. Мне нужно всего лишь добраться с этой канистрой до какой-нибудь бензозаправки, а потом дотащить канистру до самолета.
        — И потом ты улетишь?
        — Может быть. А может быть, и нет… Мне ведь нужно немного отдохнуть. В кои-то веки подвернулась возможность провести ночь не в поле, у стога сена, и не в палатке, и даже не в кабине самолета, и не под крылом, а в нормальном человеческом жилище. Как у вас тут с гостиницами?
        — Нормально,  — пожала плечами Мирабель.

        …И кто ее тянул за длинный болтливый язык?
        Нашла, называется, на свою голову приключения.
        Ну кто заставлял ее ни с того ни с сего предлагать Дику отвезти его с пустой канистрой к ближайшей заправочной станции, где найдется подходящее для него топливо?
        То-то и оно, что ни одна живая душа не заставляла. Все было добровольно, на подвижническом энтузиазме. И во что это все вылилось?..
        Прочихавшись, старенький «Субару Форрестер», который остался Мирабель от мужа, все-таки завелся. Они с Диком сначала доехали почти до самого поля, где тот оставил свой биплан, захватили канистру, а потом отправились на поиски топлива.
        Но, пока они искали заправочную станцию и ездили туда-сюда, уже стемнело. Еще бы — ведь Дик начисто забыл о том, что у него имеется канистра соответствующего объема, чтобы доставить к биплану достаточное количество топлива. И в первый раз он взял канистру, которую потом сам же и обозвал «дурацким жестяным бидоном». Ездить к самолету пришлось не один раз.
        Когда биплан был заправлен, Дик предложил немного раздосадованной Мирабель устроить чаепитие, чтобы восстановить силы после трудов. Конечно, она согласилась… На этот раз за руль сел Дик. Они доехали до первого же попавшегося магазинчика, где купили кукурузные хлопья, овсяное печенье и шоколадные конфеты.
        Добравшись до дома, вскипятили чайник и от души выпили по несколько кружек душистого чая с мятой. Мирабель то ли от усталости, то ли от благотворного воздействия травок окончательно расслабилась — она совсем перестала стесняться Дика. Закинув ноги на краешек стола (правда, предварительно отодвинув печенье подальше), она лениво наблюдала, как стекающие по стеклу огненные блики заходящего солнца постепенно гаснут и теряются в подкрадывающейся темноте.
        — Думаю, самое время мне отправляться на поиски гостиницы,  — нарушил умиротворенное молчание Дик.
        Мирабель согласно кивнула, а потом встрепенулась:
        — Зачем же идти, когда можно позвонить?
        — Я-то надеялся, что ты меня подвезешь,  — поддразнил Дик.
        — Вот еще!
        — А что так?  — Он сделал вид, будто обиделся.
        — Впрочем, конечно, можно и подвезти. Но все равно лучше предварительно обзвонить гостиницы. Зачем греметь старыми шинами понапрасну?
        — Так шины ведь не гремят…
        — Много ты понимаешь. Давай звони, вот телефонный справочник.
        — А мне неоткуда звонить,  — признался Дик.
        Мирабель изумленно посмотрела на него:
        — А мобильный телефон на что?
        — У меня его нет.  — Дик пожал плечами.
        — Да откуда ты взялся такой? Из прошлого века? Как в наше время можно жить без мобильного? Даже здесь, в маленьком городишке, мобильные у детей чуть ли не с пеленок. Разве тебе не звонят родные и близкие? Или тебе вдруг понадобится вызвать техпомощь?
        — Я привык обходиться своими силами,  — коротко ответил Дик.
        — Сомневаюсь я что-то…
        — Ладно-ладно, не бурчи. Мобильный у меня, в принципе, был, да я его потерял. К тому же и подключен он у меня был нечасто. Летая через всю страну, на роуминге можно просто разориться.
        Мирабель фыркнула. Она поднялась с места и насмешливо сказала:
        — Ладно, принесу я тебе мобильный, не плачь.
        — Как,  — заинтересовался Дик,  — разве он не при тебе?
        — Нет,  — ровно ответила Мирабель,  — я нечасто им пользуюсь.
        — Интересный поворот. Разве тебе не звонят друзья? Кто только что упрекал меня и обвинял в безответственности?
        — Это совсем другое,  — поспешно ответила Мирабель.  — Если ты не будешь меня отвлекать, то я все-таки схожу за мобильным для тебя.
        Внезапно она почувствовала приступ глухого раздражения. Ей захотелось, чтобы этот незваный пилот покинул ее дом. В конце концов, он нарушил ее уединение. А ведь она сюда никого не приглашала! И будет лучше, если он уберется как можно скорее.
        Мирабель вихрем взлетела на второй этаж, зашла в спальню и взяла свой маленький мобильный с прикроватной тумбочки. Но она так торопилась вернуться на кухню, что, спускаясь по лестнице, оступилась и пересчитала попой последние несколько ступенек.
        На шум и недовольный вопль Мирабель из кухни появился Дик.
        — Ну ты даешь!  — прокомментировал он.  — У тебя перед сном скачки с препятствиями?
        — Это не смешно!..  — простонала Мирабель.
        Дик протянул ей руки и помог подняться.
        — Ай!  — Мирабель наступила на ногу и поняла, что ей больно идти.
        — Какая, правая или левая?  — Дик присел на корточки, одну за другой ощупывая лодыжки девушки.
        — Правая,  — простонала она.
        — Да ты сядь, не стой…
        — Как я сяду, если ты стоишь передо мной на коленях?  — огрызнулась Мирабель. Ей и впрямь было очень больно.
        Без прочих лишних слов Дик легко, как пушинку или пустую канистру для бензина, подхватил Мирабель на руки и прошел с ней в гостиную. Там царил полумрак, едва рассеиваемый уличным фонарем. Дик опустил Мирабель на ближайшее к нему кресло.
        «Ну вот,  — подумала она,  — он уже шляется по всему дому! Никакого уважения к частной собственности. Кто позволил ему покинуть пределы кухни?..»
        Дик тем временем бережно ощупал ее ногу.
        — Перелома нет,  — констатировал он.
        — Это радует,  — отозвалась Мирабель.  — А что есть?
        — Вывих или растяжение, думаю. Это можно легко выяснить.
        — Как?
        — Давай я отвезу тебя к врачу.
        — Нет, к врачу я не поеду!
        — Как хочешь. Что же, будешь мучиться?
        — Не буду. Пару дней полежу, если не пройдет — может, тогда и съезжу,  — нехотя сказала Мирабель.
        — Значит, пара дней постельного режима,  — заключил Дик.  — С тобой есть кому посидеть?
        Мирабель пожала плечами.
        — А все-таки?
        — Как-нибудь справлюсь сама.
        — Нет, так не годится,  — решительно заявил Дик.
        — Это почему?
        — Спальня у тебя наверху, ведь так?
        — Да, наверху.
        — И что же ты, будешь прыгать туда-сюда, когда тебе нужно будет поспать или поесть?
        — Значит, буду,  — согласилась Мирабель.
        — Придется мне остаться здесь.
        — Ой, что ты, не нужно.
        — А я думаю, что очень даже нужно.
        — Нет!
        — Да.
        — Но…
        — Мирабель, сама посуди. Ты мне помогла сегодня, а я брошу тебя в неприятной ситуации, когда тебе требуется помощь?
        — Никакая помощь мне не требуется,  — уперлась Мирабель.
        — Вот что,  — заявил Дик,  — я останусь здесь, пока не будет понятно, что с твоей ногой. Тебя не стоит оставлять одну.
        — И как ты себе это представляешь? Будешь помогать мне спускаться-подниматься?
        — И многое другое,  — серьезно сказал Дик.
        — Например?
        — Ну…
        — Скажем, принимать душ,  — прищурилась Мирабель.
        — Не перегибай. Конечно нет. Буду помогать с необходимым.
        — Это неудобно! Мы едва знакомы!
        — Тогда, пока я еще здесь, позови какого-нибудь мужчину, с которым ты больше знакома. Или женщину, мне все равно. Только тогда я уйду.
        Мирабель взглянула на лицо Дика и поняла, что, кажется, в этом вопросе он останется непоколебим…

        4


        Мирабель открыла глаза и блаженно потянулась.
        Впервые за столько дней она наконец-то почувствовала себя лучше…
        Боль в ноге перестала беспокоить ее уже наутро, особенно после того, как Дик натер ее щиколотку разогревающей мазью и замотал старым шерстяным шарфом. Мирабель радостно вскочила с постели, ощутила, что твердо стоит на обеих — здоровых!  — ногах, но тут же пошатнулась. На нее навалилась страшная слабость, спросонья оставшаяся незамеченной. Немного погодя начало ломить виски, шуметь в ушах.
        Когда ко всем вышеперечисленным симптомам добавилась и головная боль, и жар вперемежку с ознобом, Мирабель решила, что теперь ни за что не покинет свою теплую постель.
        Собственно говоря, это ей уже и не удалось бы без посторонней помощи. Когда Мирабель захотела предпринять попытку спуститься на кухню и нацедить себе стакан воды из-под крана, она поняла, что ноги ее не держат — и это не было красивым книжным преувеличением.
        После полудня к ней зашел Дик.
        Вместо Мирабель он обнаружил лишь ее нос, сиротливо торчащий из одеяльного кокона и груды подушек.
        — Ну, как мы чувствуем себя сегодня утром? Как нога? Надеюсь, прошла? Гарантирую, что никакого перелома там и в помине нет…
        — Перелома нет,  — жалобно простонала Мирабель,  — но, кажется, я немного заболела…
        Дик нахмурился. Он подошел к постели, наклонился и губами коснулся ее лба — Мирабель даже увернуться не успела.
        — И не кажется, а точно заболела,  — констатировал он.  — У тебя высокая температура. Как ты умудрилась? Сейчас, если мне не изменяет память, разгар лета…
        — Я очень рада, что ты это заметил,  — огрызнулась Мирабель,  — но болезнь не спрашивала меня, какое сейчас время года, перед тем как свалить с ног!
        — Тихо, тихо, не злись. Это тебе сейчас вредно. Принести тебе что-нибудь? Воду, чай, сок?
        — Сока в доме нет, а чай… Нет, пожалуй, я ничего не хочу.  — Мирабель поморщилась от очередного приступа головной боли.
        — Как ты думаешь, что у тебя?
        — Кажется, грипп. Или простуда, хотя я точно не уверена…
        — Тело ломает?  — деловито осведомился Дик.
        — Ты что, не просто авиатор, но еще и доктор? Нет, сэр, не ломает.
        — Не важно. Этот симптом может проявиться и позже.
        — Вчера я долго сидела на земле,  — вспомнила Мирабель,  — но вообще-то земля была совсем не холодная.
        — Может, ты понервничала, вот иммунитет и дал сбой. Так, тебя можно оставить одну?
        — Не припомню, чтобы тебя тут кто-то держал насильно!  — У Мирабель все-таки хватило сил на возмущенный тон и соответствующее выражение лица.
        Дик вздохнул. Весь его вид выражал: угораздило же связаться с капризным и невыдержанным ребенком…
        — Я ненадолго оставлю тебя одну и съезжу в магазин.
        — Вызовешь такси?  — осведомилась Мирабель.
        — О черт. Хорошо, если тебе так угодно, я возьму такси. Если ты считаешь, что мне нельзя доверить «субару».
        Мирабель хотела было ответить фразой наподобие: «А почему я должна тебе доверять, уедешь на машине, и поминай как звали», но взглянула на Дика и передумала.
        К тому же она вовремя вспомнила о его биплане, одиноко стоящем на заброшенном поле. Зачем ему машина — разве он сможет бросить свой самолет?
        С этим парнем определенно что-то было не так (а может, что-то не так было с самой Мирабель), но вряд ли ему понадобилось бы угонять старенький, хоть и безотказный автомобиль.
        — Бери,  — выдавила из себя Мирабель,  — ключи на гвоздике у входной двери. Только постарайся не попасться на глаза дорожной полиции.
        — Не беспокойся. Какой сок ты хочешь?
        — Апельсиновый, грейпфрутовый, яблочный… Какой-нибудь.
        Выходя, Дик помедлил и обернулся:
        — Так как, Мирабель? Может быть, мы позвоним кому-нибудь из твоих родственников? Тебе сейчас нужно, чтобы рядом был кто-то, кто может позаботиться о тебе.
        С видом маленького упрямого осленка она отрицательно покачала головой.
        — Тогда я останусь здесь,  — резюмировал Дик и вышел, пока Мирабель не успела что-либо возразить.
        Позже она уже ничего не могла ему возразить, поскольку впала в забытье. Дик вернулся, поставил на тумбочку несколько стаканов — с чистой водой, с минеральной, с соком,  — а сам устроился с книгой в кресле у окна.
        Когда Мирабель в очередной раз разлепила глаза, уже стемнело.
        — Ну как, пришла в себя?
        Она осторожно пошевелила рукой, ногой. В теле была свинцовая тяжесть…
        — Не очень,  — честно ответила она.
        — Давай все-таки вызовем тебе врача.  — Я не хочу.
        — Но почему?
        — Это мое личное дело…
        — Все-таки ты девушка со странностями,  — заявил Дик, вздыхая.  — Ладно, тогда придется тебе выпить горячего чаю с малиновым джемом…
        — Фу-у-у, косточки…
        — И выпьешь лекарство.
        — Ладно.
        — Ты мне не возражаешь? Я удивлен. С твоего позволения, я принесу тебе чай, а потом соображу что-нибудь поесть.
        — Есть я не хочу.
        — Зато я хочу. С утра во рту крошки не было…
        — Ты не ел?
        — Нет. Как пришел тебя проведать, так и забыл про завтрак. Я скоро вернусь, ты еще не успеешь про меня забыть.

        Мирабель пролежала с высокой температурой и сильной слабостью около шести дней. Все это время Дик изображал заботливую сиделку — приносил и уносил стаканы с минералкой, протирал ей лоб влажным полотенцем, проветривал спальню и заваривал в термосе всякие лечебные травки.
        — У тебя что, нет других дел, кроме как за мной ухаживать?
        — А я еще и не начинал.  — Дик широко улыбнулся.
        — Ты же понимаешь, о чем я.
        — Ага, понимаю.
        — Неужели тебе так интересно бесконечно читать Сэлинджера у постели тяжелобольной?
        — Ничего, ты уже пошла на поправку. Скорее всего, это было что-то вроде гриппа.
        — Я серьезно… Ты же вроде как собирался заправиться и лететь дальше, путешествовать по стране. А вместо этого застрял тут надолго.
        — Полеты могут немного подождать,  — спокойно ответил Дик.  — Кроме того, разве я могу оставить человека в бедственном положении?
        — Но я не при смерти и не бедствую.
        Дик подтащил тяжелое кресло поближе к постели девушки, уселся в него и внимательно посмотрел на Мирабель.
        — У меня тоже есть к тебе вопросы,  — неожиданно заявил он.
        — Может, не стоит?  — осторожно поинтересовалась Мирабель.
        — Стоит… Когда окончательно поправишься, первое, что сделай, подойди к зеркалу и внимательно посмотри на себя.
        — Зачем? Я прекрасно знаю, как я выгляжу.
        — Точно?
        Дик прищурился.
        — Ага,  — кивнула Мирабель.  — Зеленая… ну или во всяком случае бледнющая после болезни, волосы спутанные, под глазами темные тени.
        — Брось, ты ведь и сама прекрасно знаешь, какое впечатление производишь на мужчин.
        Мирабель не собиралась смущаться, но все-таки смутилась. Дик продолжил:
        — Юная, красивая, одинокая… У тебя должна быть уйма друзей и целый штат поклонников. Я пробыл здесь неделю и за это время не увидел ни одного человека, не считая, разумеется, себя самого. Ни звонка, ни стука в дверь… А ведь у тебя в отличие от меня даже есть мобильный.
        Мирабель вздохнула:
        — Не мог бы ты сварить для меня пасту? Что-то аппетит вдруг проснулся…
        — Ничего удивительного,  — спокойно ответил Дик и поднялся.  — Ты столько времени ничего не ела. Я понял, ты не хочешь об этом говорить. Что ж… твое право. Но все это выглядит очень странно… Слушай, а может, ты просто-напросто колдунья?
        Мирабель дотянулась до подушки и изо всех сил — сколько нашлись — запустила ею в Дика. Одного шага, незаметно сделанного им, было достаточно, чтобы она промазала мимо своей насмешливой цели…
        Дик вышел из комнаты, а Мирабель уселась среди подушек, натянула на себя длинную футболку, откинула одеяло и босиком прошлепала в ванную. Там она уставилась на себя в зеркало, словно и вправду увидела впервые… Черные волосы были спутанными, но все такими же шелковистыми. Синие глаза смотрели недоверчиво и хмуро, нежный ротик был слегка приоткрыт, словно его хозяйка пыталась выговорить: «Не верю»…
        Может быть, Бернингтон прав и в его словах есть свой резон?
        Превратилась в живую мумию, добровольно поставила на себе крест и вот уже год не движется ни взад ни вперед.
        Вперед — чтобы начать новую жизнь. Назад — хотя бы для того, чтобы разобраться с прошлым. Должно же оно когда-нибудь отпустить ее? Или же это она сама его не желает отпускать?
        Каким образом она, цветущая и юная, когда-то жизнерадостная и веселая девушка, оказалась в полной изоляции от мира и близких людей? Почему не пытается хоть немного изменить ситуацию к лучшему?
        Она осталась одна, совсем одна… Если бы за кружкой воды на днях к ней не занесло пилота, у которого закончился бензин, лежала бы тут без возможности поесть-попить и сказать хоть кому-нибудь, как она себя чувствует…
        Заслышав на лестнице легкие шаги, Мирабель стремглав помчалась в постель и даже успела принять прежнее лежачее положение, прежде чем он появился в комнате.
        — Садись,  — велел он,  — и осторожно: горячее.
        И вот теперь наконец-то она проснулась, ощущая себя относительно здоровой — относительно всех прочих дней, разумеется. Голова больше не болела, за окном было ясное утро, слабость в теле прошла, и даже как будто прилив сил появился.
        Мирабель осторожно села на кровати. Не почувствовав привычного головокружения, она улыбнулась и поднялась. Сейчас, сейчас она наконец-то примет душ, а еще, конечно, вымоет голову. Сколько дней она ждала этого момента! Можно, в принципе, даже ванну принять. Но это дело небыстрое, а если Дик проснется и заявится проведать ее прежде, чем она вынырнет из душистой пены, то велик риск нарваться на очередные нотации.
        Мирабель захватила нарядный шелковый халатик и отправилась в душ.

        5


        В честь своего выздоровления Мирабель испекла целую гору золотистых и ароматных блинчиков. Из недр кухонного шкафа был извлечен земляничный конфитюр, и забавная парочка с двойным энтузиазмом принялась за поедание лакомства.
        Когда первый голод был утолен, Мирабель спросила сидящего на противоположном конце стола Дика:
        — Скажи, а когда ты планируешь улетать?
        Дик едва не подавился блинчиком:
        — Да как сказать… Сперва я должен убедиться, что с тобой все будет в порядке. По правде говоря, мне почему-то кажется, что с тобой ничего никогда не будет в окончательном порядке.
        Мирабель замерла. Слишком уж это было похоже на… на своего рода признание. Но в чем? И… зачем?
        — Хотя, конечно, пора бы мне и честь знать,  — продолжил Дик,  — я в самом деле подзадержался в вашем городке, хотя меня никто и не приглашал. Мирабель промолчала.
        — Скажи, какие у тебя планы на завтрашний день?  — Дик щедро намазывал маслом очередной блинчик, а у Мирабель, казалось, подчистую пропал аппетит.
        — А почему ты спрашиваешь?
        — Ну я не знаю. Может быть, у тебя запланированы какие-нибудь сверхважные и неотложные дела. Там, копать картошку, доить коров, гладить белье.  — Дик шутливо подмигнул.
        — У меня нет коров,  — сердито ответила Мирабель,  — и привычки копать картошку тоже нет.
        — Как же ты выживаешь здесь, в этом городке, где добрая половина населения занимается фермерским хозяйством?
        — Представь себе, как-то выживаю.
        — Ладно, это твое дело, чем ты тут занимаешься. Моей целью было выяснить, не занята ли ты завтра.
        — А в чем дело-то?
        — Мирабель,  — торжественно произнес Дик,  — я хочу пригласить тебя полетать со мной.
        — Что?! Полетать? Зачем?
        — Знаешь, море положительных эмоций, которое ты получишь в полете, наверняка поможет тебе выздороветь окончательно.
        — Но я и так хорошо себя чувствую,  — воспротивилась Мирабель.  — Кроме того, я… мм… не уверена, что получу от полета положительные эмоции.
        — Вот как?  — Дик внимательно и с легкой улыбкой посмотрел на нее.  — Ты боишься летать?
        — А если и так? Что с того?
        — Просто возмутительно. Девушка, которую я хочу прокатить на своем самолетике, оказывается, боится летать.
        — Тем лучше,  — пожала плечами Мирабель.  — Значит, тем быстрее ты сможешь отправиться, куда ты там собирался лететь дальше…
        Дик не слушал ее.
        — Я решил поделиться с ней самым бесценным, самым дорогим из того, что я знаю, одним из счастливейших переживаний в этой жизни, а она, оказывается, боится летать!
        — Да, боюсь!  — взорвалась Мирабель.  — Когда мы ехали сюда из Нью-Йорка, я села в самолет, по уши накачавшись успокоительным, а если бы мне позволили, то накачалась бы и алкоголем! Я боюсь, боюсь, боюсь летать, и единственное, ради чего я села в самолет тогда,  — это близкий человек. При этом я не собиралась проделывать обратный путь, учти. Я знала, что мне не придется подвергнуть себя пытке обратной дорогой. А теперь ты предлагаешь мне сесть в твой биплан! Не в комфортный пассажирский самолет, где стюардессы разносят чай и кофе, а в продуваемый всеми ветрами биплан, который, очень может быть, скоро развалится на ходу!
        Улыбка, с которой Дик выслушал гневную тираду Мирабель, была для нее неожиданной. Он поднялся со своего места, обошел стол, присел перед девушкой на корточки и, взяв ее руки в свои, заглянул в глаза.
        — Вот поэтому я и хочу, чтобы ты полетела со мной… Пойми, бояться — глупо. С каждым из нас может случиться что угодно, и не в воздухе, не в полете, а на дороге, на лестнице, в магазине… Если ты полетаешь со мной, ты почувствуешь, что это такое — настоящий полет. Разве в громадных пассажирских самолетах чувствуешь, как поет ветер? Разве там можно ощутить движение? Сел и сидишь, а железная птица «везет» тебя… С таким же успехом, Мирабель, можно прокатиться и на поезде. По уровню комфорта — то же самое. А вот по уровню свободы, радости и ощущения подлинного полета — ничего похожего ты не найдешь, если попробуешь полететь со мной.
        — А стихи ты случайно не пишешь?..

        Дрожа от предрассветного холодка, еще не уползшего восвояси под первыми солнечными лучами, Мирабель куталась в замшевую курточку. Она прикидывала так и этак, подходящим ли образом она вырядилась для полета на биплане, но лучшего варианта, чем оставшийся после ремонта комбинезон в пятнах краски, не нашла.
        К тому же Мирабель, как выяснилось, изрядно похудела… Комбинезон, когда-то плотно сидящий на ней, теперь чуть ли не болтался, как на вешалке. А Дик проехался относительно «боевой» расцветки комбинезона:
        — Какая бодрая раскраска. Зачем ты собрала на этой несчастной вещи все цвета радуги? Надеешься выманить настоящую радугу из ее берлоги? Если это так, то знай, что я против! Я дождь на наш сегодняшний полет не заказывал.
        — Будешь бурчать, я откажусь лететь,  — кротко улыбнулась Мирабель.
        — Откажешься лететь — я останусь в Висконсине навсегда. И ты будешь обречена регулярно видеть мою унылую персону.
        Мирабель не выдержала и звонко рассмеялась. Уж кого-кого, а назвать Дика «унылой персоной» пришло бы в голову в самую последнюю очередь.
        Биплан, вольготно раскинувший свои крылья на диком, заросшем хвощом и сорной травой поле, выглядел как подбитая птица. Во всяком случае, Мирабель он показался довольно заброшенным. Даже сиротливым.
        Впрочем, когда Дик протер ветровое стекло своего самолетика и завел мотор, биплан словно оживился. Фыркая и чуть подрагивая, он замер в ожидании команды на взлет.
        — Садись, Мирабель,  — гостеприимно пригласил Дик.
        Он помог ей забраться в кабину, пристегнуть ремни. Подмигнув, он с легкостью запрыгнул на место пилота рядом с Мирабель.
        — Уверена, что не замерзнешь?  — с сомнением спросил он.
        — Уверена.
        — Может, дать тебе мою летную куртку?
        — Нет, спасибо. Сам-то смотри не замерзни. Свитер у тебя довольно тонкий,  — заметила Мирабель.
        — Ерунда. Давно не припомню такого теплого утра. Ну что, старина, соскучился?!  — крикнул Дик, перекрывая шум мотора.
        Мирабель улыбнулась.
        Он бросил ей на колени очки.
        — Зачем это?  — удивилась девушка.
        — Надень. Это специальные летные очки. Я буду спокоен за твои глаза. Кроме того, я хочу, чтобы ты видела те места, над которыми мы будем пролетать, а не щурилась от ветра.
        — Спасибо,  — поблагодарила Мирабель.  — Куда же мы полетим?
        — Куда глаза глядят. Куда захочешь. Сегодня ты — мой штурман. Выбирай, Мирабель! Куда лететь?
        — Куда-нибудь, чтобы мы потом не слишком долго возвращались домой. Я ведь не умею читать все эти летные карты… Поэтому придется полностью на тебя положиться.
        Биплан поднялся в воздух.

        6


        Мирабель упивалась зрелищем: отсюда, сверху, все выглядело совсем иначе, нежели когда она твердо стояла на земле.
        Дик управлял самолетом так же непринужденно, как и вел машину. Казалось, что рожден он был именно летать. Его лицо было невозмутимым, глаза улыбались, а уши словно ловили малейший звук со стороны Мирабель.
        Сначала девушка была нема как рыба, но потом ее прорвало. Вслух она комментировала все, на что падал ее взгляд, она без остановки сыпала впечатлениями и восторгами.
        — Просто дух захватывает!
        — И ведь это мы пока только ровно летим,  — засмеялся Дик,  — я еще не сделал ни одного воздушного пируэта.
        — Даже не вздумай! Что, если меня стошнит?
        — А тебя что, укачивает?
        — Не знаю.
        Дик усмехнулся. Биплан заскользил выше.
        Мирабель не узнавала мест, над которыми они пролетали, из-за набранной самолетом высоты. Вроде как это бензоколонка? Да, а может, и нет… Внизу стадо коров? Эти крохотные пятнышки? А вон там золотистым полем разлилась поверхность местного озерца… Минуточку, почему же поверхность золотистая?
        Они пролетели над зеленым лесным массивом.
        — Хочешь, мы заставим качаться макушки деревьев?
        — Шутишь? Конечно, не хочу! А если мы разобьемся?! Не надо, не надо!
        — Успокойся, я пошутил.
        — Шутник.
        Безукоризненно спокойным и темным зеркалом под ними проплыло еще одно озеро, крупнее предыдущего.
        Мирабель мимолетно подумала о том, что можно было бы в кои-то веки и искупаться… правда, для этого им придется приземлиться, а тут не видно подходящих стоянок для бипланов… правда, у нее с собой нет купальника… правда, она совсем не уверена, что хочет остаться наедине с мужчиной в опасной дали от людей… правда…
        Мысли мелькнули и пронеслись, а биплан летел дальше.
        И наконец солнце окончательно поднялось, и тогда Мирабель показалось, что мир окутало золотое солнечное сияние, что оно окружило их и проникло внутрь, в самую душу, в глубину сердца…
        — Я и не знала, что так бывает…
        Мирабель прошептала это или ей показалось, что она прошептала? Может быть, это были лишь ее ощущения?
        Дик покосился на нее и усмехнулся:
        — Одно дело, когда ты находишься на земле… или, допустим, распахиваешь окно, а в него проникают солнечные лучи, которые гладят и согревают тебя… и совсем другое дело — когда ты влетаешь в самый центр этого залитого золотом пространства.
        — Тебе хорошо, для тебя это пройденный этап, а я вижу восход солнца подобным образом впервые…
        — Вот поэтому я и позвал тебя с собой. Не разочарована?
        — Нет.
        — У вас тут хорошо, есть где разгуляться. Широкая река, озера, лесные поляны и дикие поля… Красота радует глаз. Но вот летать над городами и населенными пунктами не так интересно, поверь.
        — Почему же?
        — Ну ты представь себе: те же самые дома-коробочки, заборы и ограды, банки и магазины — только вид сверху. Рисунки из учебника по черчению! Скучно…
        — Тогда давай не полетим в город.
        — Что, совсем не возвращаться?
        — Я не это хотела сказать… Давай еще полетаем над каким-нибудь лесом. Вдруг увидим диких животных?
        — А какие тебе нужны животные? Дикобраза или медведя мы все равно толком и не разглядим с такой высоты.
        — А если удастся увидеть белого оленя? У индейцев, живущих в местных резервациях, это считается добрым знаком: обязательно к счастью!
        Дик снова усмехнулся, но очень по-доброму:
        — Разве что ради белого оленя. Только не заставляй меня на него охотиться!
        — Обязательно! То есть ни в коем случае,  — поклялась Мирабель.
        Зажмурившись, она попыталась представить, что летит самостоятельно — без самолетных крыльев, без мотора и жесткого сиденья под попой. Сама выбирает, куда двигаться дальше, и наслаждается ощущением невесомости и виражами…
        — А как насчет мертвой петли?
        — Ты с ума сошел!  — Мирабель тут же очнулась.
        — Должен же я продемонстрировать тебе все, на что способен пилот моего уровня.
        — В следующий раз покажешь!  — не думая, выпалила Мирабель, но, впрочем, тут же прикусила язык. Какой еще следующий раз, о чем она думает?
        Неужели он начал всерьез ей нравиться, этот заезжий бродячий пилот? Да она же ничегошеньки о нем не знает, хотя его вроде бы нельзя подозревать ни в чем таком…
        Как бы то ни было, нужно держать себя в руках. И голову — тоже, пока не заработала себе новую головную боль…
        Белого оленя они так и не обнаружили, хотя Дик довольно долго кружил над перелеском и лесными полянами. Предположили, что зверей может отпугивать шум мотора. Хотя, конечно, это и не шум вовсе по сравнению с современными авиалайнерами… Во всяком случае, так Мирабель казалось.
        Изо всех сил она старалась запомнить растертую вокруг них небесную краску. Едва видневшиеся поодаль облака напоминали гигантскую кружевную слоновой кости шаль, сильно продырявленную во многих местах. Синева слепила глаза и наполняла душу, Мирабель дышала ею и не могла надышаться. Столько неба сразу она никогда раньше не видела. Даже когда ей случалось залечь в высокой траве посреди заброшенного поля, раскинуть руки и представлять, что она падает в небо, у нее не возникало таких феерических и пьянящих ощущений.
        Это было невероятно. Это было волшебно. Мирабель уже позабыла обо всех своих страхах, связанных с полетами… «Наверное, теперь я могла бы вернуться в Нью-Йорк»,  — подумала она, но тут же одернула себя: еще чего не хватало! И отогнала от себя эту мысль.
        Мысль о том, что потрясающую картину небесной синевы, изумрудных полей зелени и тонкой облачной пены она могла бы нарисовать, воспроизведя все это на холсте ничуть не хуже, а, возможно, даже и лучше, она вовсе не подпустила к собственному сознанию.

        7


        После того как полет был завершен и они приземлились, Мирабель была даже рада вновь ощутить твердую и надежную почву под ногами.
        Дик коротко спросил:
        — Понравилось?
        И она кивнула.
        Он не стал спрашивать ее, полетит ли она с ним еще. Он извлек откуда-то тряпку и вновь принялся протирать лобовое стекло. Мирабель отошла на несколько шагов, присела прямо на траву, стянула с себя курточку и подставила лицо солнечным лучам.
        — Осторожно, обгоришь,  — предостерег Дик.  — Ты ведь белокожая…
        — Вот еще,  — фыркнула она.  — Я греюсь…
        — Тогда не сиди на земле, простудишься,  — рассмеялся он.
        Мирабель пожала плечами.
        Дик почти закончил протирать лобовое стекло, когда неподалеку от них послышались голоса. Мирабель обернулась с ленивым любопытством. И поморщилась от досады.
        Пит, сын бакалейщика. Все бы ничего, но вместе с ним к самолету вразвалочку подходил Рон. На треть пьяница, на треть бездельник, а в минуты просветления — механик в городской автомастерской под строгим руководством своей сестрички… Вот его Мирабель хотелось видеть меньше всего. Она не любила людей, которые по поводу и без повода лезли не в свое дело, делали выводы, о чем их никто не просил, и без надобности трепали языком. Короче говоря — сплетничали. Особенно если эти сплетни распускались без повода.
        Но деваться было некуда. Покусывая травинку, она постаралась принять как можно более безмятежный вид. Что, собственно говоря, им тут нужно?
        — Мирабель? Неужели это ты? Собственной персоной! Глазам своим не верю!  — Это был Рон.
        — Привет,  — поздоровался Пит.  — Как жизнь?
        — Все о'кей.  — Мирабель с досадой отвернулась. Мысленно она надвинула воображаемую шляпу на глаза и представила, что их тут нет…
        — А мы с дороги увидели — самолет! В нашей глуши, а не на аэродроме. Думали, может, случилось что. Решили подойти разузнать.
        — Все в порядке, спасибо,  — весело отозвался Дик.
        — Это твой самолет, приятель?
        — Ага. Мой.
        — Ты сам-то откуда?
        — Издалека.
        — И как тебя сюда занесло?
        — Да вот, путешествую.
        — А как же тебя занесло в компанию к нашей Мирабель?  — Рон оглушительно заржал.
        Дик едва заметно нахмурился. Впрочем, горизонтальная морщина на его лбу тут же разгладилась.
        — Она мне помогла, и в благодарность я устроил для нее полет.
        Рон почесал в затылке.
        — Ну а теперь двинешься дальше?
        — Двину,  — согласился Дик.  — Когда придет время.
        — А, так ты решил погостить в нашем городе? Дело хорошее. Да где ж ты остановишься?
        — Меня приютила Мирабель,  — ответил Дик сдержанно.  — Она была столь добра…
        Мирабель мысленно застонала. По ее мнению, эта информация была уже абсолютно лишней. Но поделать ничего было нельзя.
        — Слушай, приятель,  — неожиданно вступил Пит,  — а нас ты можешь прокатить? Сколько это будет стоить?
        — Могу,  — прикинув что-то в уме, ответил Дик,  — только денег мне не надо.
        — Брось, как это не надо? Возьми хотя бы на керосин.  — Пит уже неловко вкладывал в руку Дика десятидолларовую купюру.
        Дик попытался отказаться, но Пит уже полез в кабину.
        — Эй, приятель, осторожнее… Я покажу как. А ты тоже хочешь лететь?  — обратился он к Рону.
        — Почему бы и нет?  — кивнул тот.  — Когда еще выдастся случай прокатиться на подобном агрегате? Ты, парень, мог бы деньги на этом зарабатывать…
        — Спасибо, не нуждаюсь. Тогда придется подождать: двух пассажиров одновременно я взять не могу.
        — Что ж, значит, подожду.
        Мирабель мысленно ойкнула: замечательно, теперь ей придется сидеть тут уйму времени с неприятным для нее человеком. Скорее бы Дик вернулся!.. Если еще Рон начнет задавать свои вопросы с подковыркой… Что ж, пусть полезет — наедине, без свидетелей, она найдет чем ему ответить и как поставить на место.
        Впрочем, кажется, Рон и не собирался лезть в бутылку. Он отошел на пару шагов от Мирабель, долго смотрел вслед улетающему биплану, потом плюхнулся на примятую траву и жадно закурил.
        Дик вернулся через двадцать минут. Он помог выбраться из кабины Питу, вид у которого был совершенно обалдевший.
        — Bay! Круто! Приятель, да ты просто монстр! Рон, залезай! Не забудь только дать ему десятку.
        Дик засмеялся, когда Рон с обреченным видом полез в карман. Впрочем, он не стал его останавливать, не исключено, что из воспитательных соображений…
        — Как поживаешь, Мирабель?  — вежливо спросил Пит, когда Дик улетел с очередным пассажиром.
        — Все отлично,  — так же вежливо ответила она.  — Живу потихоньку.
        — Оправилась?
        Мирабель вздрогнула. Она не ожидала, что подобные, вполне невинные вопросы по-прежнему доставляют ей столь же неприятные ощущения, как и раньше.
        — Да, вполне,  — сказала она.
        Пит тоже словно размышлял вслух:
        — Кажется, неплохой он парень, этот Дик.
        — О чем ты?
        — Да так… Ни о чем. Ты его уже успела пригласить, да?
        — Никого я не приглашала. И что тут такого?
        — Ничего,  — поспешно согласился Пит.  — Ты не обращай внимания, я ж ничего такого не имел в виду.
        — Будем надеяться,  — рассеянно сказала Мирабель. Она устала переживать из-за стороннего мнения, бояться, что кто-то что-то скажет не так и тем самым обидит ее, задаст скользкий вопрос, подпустит неприятных шуточек…
        Полет с Роном оказался быстрее. То ли Дику надоело оставлять Мирабель наедине с незнакомыми ему персонажами, то ли ему был не слишком-то приятен сам пассажир. Парни еще раз поблагодарили, попрощались и собирались уже покидать гостеприимное поле, превратившееся в площадку для взлетов и посадок биплана.
        И тут Рон повернулся к Дику, который уже подходил было к Мирабель, чтобы осведомиться об ее самочувствии:
        — Слушай, приятель, а вы ведь придете на сегодняшнюю вечеринку?
        — Конечно нет,  — ответила за него Мирабель.
        — А что за вечеринка?  — улыбаясь, поинтересовался Дик.
        — Сегодня на городской площади праздник пива,  — сообщил Пит.  — Особых приглашений не нужно, прийти может любой желающий. Хоть белый, хоть индеец, хоть немец…
        Дик поднял брови.
        — Только праздников пива мне не хватало,  — тихо посетовала Мирабель.
        — Давай приходи. И девушку свою прихвати. Там весело. У нас в городе на таких гулянках всегда весело. Тир, танцы, угощение.
        — Отличный праздник — пиво плюс тир,  — едко заметила Мирабель.
        — Приходите, будет весело!
        — Обязательно придем,  — заверил Дик.
        — Вот как, ты хочешь пойти?  — осведомилась Мирабель, когда Рон и Пит отошли довольно далеко.
        — Обязательно,  — отозвался Дик.
        — Зачем тебе это?
        — С удовольствием поприсутствую на вашем городском празднике. Это же один из способов поближе познакомиться с жизнью города, с местными обычаями. Что там, кстати, парни имели в виду, говоря о немцах?
        — Ах это… Знаешь, тут селилось довольно много немцев. И занимались они тут пивоварением. Население в городке довольно смешанное. Даже шведы есть. Впрочем, живут все дружно… А те немцы, которые тут осели, и устраивают периодически праздники пива. Для них же это — излюбленный напиток, впрочем, и часть немецкой культуры тоже.
        — А как на ваших праздниках обстоят дела с колбасой?
        Мирабель в удивлении воззрилась на Дика:
        — При чем тут колбаса?..
        — А чем ваши немцы предлагают закусывать пиво?
        — В ларьках и павильонах на площади наверняка будут продаваться сосиски. Ты действительно хочешь пойти?
        — Да, и тебя с собой возьму.
        — Тоже мне любитель пива…
        — Я пойду туда не столько за пивом, сколько…
        — За колбасками?
        — Главное все-таки это общение.
        — Новые впечатления.
        — Именно. Это ведь моя страна.

        8


        «И что я должна надевать на этот дурацкий праздник пива?»
        Мирабель в огорчении стояла перед платяным шкафом, перебирая дрожащими пальцами одежки.
        «И, черт подери, почему у меня дрожат руки? Я действительно так боюсь снова встретиться со всеми ними лицом к лицу?»
        Прошло ведь уже столько времени… Наверняка все забылось.
        Особенно если учесть, что она, Мирабель, ни в чем не виновата.
        Гордость и уверенность в себе — вопросы, конечно, важные, но что же ей делать с первостепенным? Кажется, на подобную вечеринку ей надеть нечего.
        Канингем ни разу не говорил Мирабель о том, что любит подобные вечеринки и хочет их посещать. Она так и не обзавелась соответствующим нарядом. В его родном городе они так и не ходили ни на один из пивных или еще каких-то общественных праздников. Собственно говоря, Мирабель не слишком-то и рвалась на городскую площадь в эти дни.
        Как она одевалась, переехав сюда?
        Просто, без претензий, без особых выкрутасов.
        Джинсы, штаны из саржи или хлопка, футболки, даже рубашки ковбойского вида. Иногда — шортики или в меру короткие юбки.
        Но была еще и одежда, которую Мирабель привезла из Нью-Йорка. Выбросить не доходили руки… Впрочем, нет, если быть честной, то рука не поднималась выкинуть всю эту красоту.
        Дизайнерские маечки и яркие колготки, полупрозрачные блузки и корсеты, декольтированные кофточки… Джинсы с вышивкой или нарочито грубые, легинсы с едва заметным блеском.
        И каблуки, каблуки… Каблуки, которые так подходят к платьям-футлярам, платьям-чулкам и платьям в пол…
        Разве могла она носить в этом городке всю свою любимую одежду? Это было бы попросту неуместно. Глупо водить «субару» в сапожках на длинном и тонком каблуке. Глупо намывать в доме полы и печь яблочные оладьи в футболках от именитых дизайнеров, фамилии которых скажут столь многое любому жителю Нью-Йорка… Причем скажут как о самих дизайнерах, так и об обладателях этих ценных вещичек.
        «Ты просто боишься быть самой собой»,  — прошелестел в голове вкрадчивый голос.
        Кто боится? Она боится? Да разве это правда?
        Очень может быть, что и правда… Да, что правда, то правда — иногда правду признавать тяжело. Получился целый каламбур, словно Мирабель была известным телевизионным комиком.
        Ты боялась показывать и напоминать Канингему о своей прежней жизни. Тебе, Мирабель, казалось, что если ты будешь выглядеть и одеваться в своей излюбленной манере, то тем самым станешь подчеркивать свою обособленность от этого места, от этого мира… Дело ведь не в одежде, совсем нет… А она до сих пор даже на вечеринку боится одеться иначе, чем привыкли здешние старожилы. И кому от этого было хорошо? Ей? Канингему? Местным жителям вообще не должно быть никакого дела до ее манеры одеваться! И точка!
        В результате споров с самой собой Мирабель прокопалась куда дольше, чем планировала. Зато Дик, перед которым она предстала спустя пятьдесят минут, даже ахнул от удивления.
        Все свои выражения или возражения он сдержал при себе. Однако он мог бы много чего сказать Мирабель: что она выглядит как настоящая городская штучка, что такую фигурку, как у нее, непростительно укутывать в серые балахоны с вышитыми карманами (какие Мирабель предпочитала дома) или в широкие мужские рубашки…
        На Мирабель была тонкая блузка серебристого оттенка, закрывающая шею и доходящая чуть ли не до кончиков пальцев. Причем до уровня декольте серебристая ткань была практически прозрачной, и лишь грудь, талия и живот были обтянуты более плотной, не просвечивающей тканью.
        Сама по себе блузка уже была выдающимся явлением. Но, кажется, этого оказалось мало для Мирабель. Начиная от линии талии, она была затянута в длинную и узкую юбку с высоким поясом, застегнутым на блестящие пуговички, несведущему человеку кажущиеся рубинами. Юбка была винного цвета, ее ткань намекала на возможную прозрачность при определенных движениях и поворотах ее обладательницы, а разрез доходил до середины бедра. Юбка была одновременно и пристойной, и провокационной. Дик покачал головой, глядя на всю эту роскошь.
        Он сделал Мирабель лишь одно-единственное замечание:
        — Послушай, тебе не кажется, что такое украшение для народного гулянья — это все-таки немножко чересчур?
        Мирабель подошла к зеркалу, висящему в прихожей, посмотрелась в него, хотя прекрасно помнила, как выглядит кулон, висящий на ее шее.
        Золотая цепь не баснословной стоимости, но изысканная по форме; висящий на этой цепи рубиновый кулон, своими очертаниями напоминающий сердце, довольно крупный, с хищным огоньком глубоко внутри камня…
        — В конце концов, кого это касается, кроме меня?  — повторила Мирабель свою недавнюю мысль.  — Как хочу, так и одеваюсь, праздник это или нет?..
        — Конечно, праздник.  — Дик рассмеялся.  — Праздник, на котором добропорядочные бюргеры… то есть, пардон, фермеры будут поедать сосиски и запивать их темным пивом. Мирабель, я не хочу сказать ничего плохого, но ты выглядишь так, словно собралась на светский раут.
        — Ты действительно не сказал мне ничего плохого,  — кивнула Мирабель, поправляя выбившуюся из прически прядь черных волос.  — Мы идем?
        Дик продолжал с сомнением смотреть на нее:
        — Ты же не хочешь сказать, что это настоящий рубин? Кулон у тебя на шее?
        — А если и так, то что?  — Она с вызовом прищурилась.
        — Собственно говоря, ничего.
        — Боишься, что нас ограбят?
        — О, этого я стал бы бояться в последнюю очередь.
        — Ты что же, ничего не боишься?
        — Мирабель… мы с тобой уже разговаривали на тему всяческих страхов.
        — Ах да… Я и забыла! Ну что, мы едем?
        — Да, в любую минуту, если ты сочтешь, что мой скромный вид хотя бы немного соответствует твоему парадному одеянию.
        Дик в отличие от Мирабель оделся очень просто — черные джинсы, даже не слишком истрепанные летной жизнью, и черная же рубашка с короткими рукавами и отложным воротником. А на ногах кроссовки.
        — Еще бы галстук сюда, черную шляпу и черные ботинки — и был бы законченный франт,  — смилостивилась Мирабель.
        — Польщен. Тогда поехали.
        — Поехали.
        — Надеюсь, нам удастся приятно провести этот вечер.

        Пока Дик заводил мотор, выводил машину со двора и выезжал на главную дорогу, Мирабель размышляла. Надо же, как странно… Когда она в последний раз отправлялась вот так куда-то с мужчиной? С мужчиной здоровым, симпатичным, уверенным в себе и в том, что он делает…
        Все те же полтора года назад? Или меньше? Или…
        Нет, сегодняшний полет на биплане считаться не может. Почему? Да потому, что… Это не было запланированным событием. Это было неожиданно. Это была не банальная вечеринка. Это… Да, пожалуй, это было самое настоящее приключение! Пусть мирное, пусть безопасное, но приключение. Таких чудес наподобие полетов на самолетике, словно сошедшем со старинной глянцевой открытки, с Мирабель, наверное, никогда и не случалось. Разве что во сне ей доводилось летать без крыльев… Конечно, это не может идти ни в какое сравнение с упоительным полетом наяву.
        Городская площадь была полна народу. День клонился к закату, а небо многообещающе нахмурилось — не иначе как польет или заморосит, переговаривались в толпе.
        Тут и там стояли киоски, где торговали дымящимися сосисками, сардельками, колбасками всех видов. Пиво, отпускаемое по сходной цене, тоже лилось рекой.
        Кажется, Дик и Мирабель опоздали на торжественную часть. Мэр города зачитал с трибуны свою краткую, но бодрую речь и уже давно растворился в кругу приятелей — только его и видели. Окруженный друзьями, он покуривал трубку, то и дело опуская усы в желтоватую пену на огромной кружке с пивом…
        Уже играл на нехитрых инструментах местный ансамбль, уже кое-кто плясал, но в основном люди бродили от киоска к киоску, пробовали сосиски, здоровались и перебрасывались шутками. Кое-кто пытался набросить кольца на мишень, изображающую рог единорога. По мнению Мирабель, единорог был нарисован слишком уж недостоверно. Однако у этого павильончика толпились ребята и девчонки, которых даже дармовым пивом невозможно было подкупить, чтобы они отказались от попытки угодить кольцом на рог. Уж больно приз был хорош — огромный лохматый плюшевый медведь в клетчатой жилетке и с черным галстуком-бабочкой на коричневой шее. Понятно, что ребятам эта плюшевая живность и даром не сдалась, но так хотелось сделать приятное спутнице, с веселой улыбкой повисшей на руке…
        — Интересует?  — спросил Дик у Мирабель.
        — Что? Медведь?! Да зачем он мне? Кажется, я давно вышла из того возраста, когда спят с плюшевыми зайчатами или ярко раскрашенными клоунами.
        — Вот и хорошо. Тогда пойдем туда, я хочу наконец-то попробовать знаменитые белые сосиски.
        — Если они еще остались,  — заметила Мирабель.
        — Тогда давай поторопимся. Иначе всю досаду из-за лишения сосисок мне придется выместить на тебе.
        Мирабель оторопела:
        — В каком смысле — выместить? Ты…
        — Я шучу,  — засмеялся Дик.  — Знаешь, у тебя такой напряженный вид, что любой ценой хочется разрядить обстановку.
        Мирабель пожала плечами и отвернулась, пытаясь разглядеть в пестрой толпе что-нибудь, достойное внимания.
        Но на горизонте неожиданно нарисовалось нечто полностью противоположное…
        Рон. Уже порядком подвыпивший. Кажется, он не пожалел на себя денег, вернее денег на пиво для себя. Его желтый шейный платок, наспех повязанный, сбился, а синяя рубаха была расстегнута на несколько пуговиц. Мирабель было неприятно лицезреть часть его обнаженной груди. Она отвернулась…
        Как-то незаметно они с Диком, держа в руках бумажные тарелочки с сосисками (ветчинные и заветные белые), отошли к живой изгороди. Дик принялся с аппетитом уплетать свою порцию, а Мирабель уныло взирала на содержимое тарелки. У нее почему-то вдруг начисто пропал аппетит.
        — Развлекаетесь?
        На этот раз Рон нарисовался прямо перед ними.
        — Да, спасибо,  — дружелюбно кивнул Дик.
        — Отлично! А что это, детка, мы что, попали к королеве на прием?
        — Рон, что тебе нужно?  — печально спросила Мирабель.
        Она уже догадывалась, что, дорвавшись до общения с ней, Рон наверняка захочет отвести душу. То есть поболтать. То есть высказать все, что, по обычаю сплетников, Рону не дает покоя уже столько времени.
        — Что мне нужно?  — Рон засмеялся.  — Да мне ничего не нужно. Вот, подошел полюбоваться. Не каждый вечер в нашей глуши увидишь такое зрелище.
        — Во-первых, не в такой уж и глуши…
        — Слушай, а ты точно не подрабатываешь?  — перебил ее Рон.  — Сколько ты берешь?
        — За… за что?
        — Ну… за это самое.
        Рон вроде и соображал, что несет какую-то нелепицу, но, вместо того чтобы остыть, извиниться и отойти, накручивал себя. Мирабель даже пожалела, что Рон выпил все-таки недостаточно. Тогда бы он начал напрямую оскорблять ее. И тут уж у нее было бы два варианта на выбор: дать кулачком по его неприятной, плохо выбритой роже или же призвать на помощь шерифа…
        Если, конечно, шериф присутствовал на этом празднике жизни.
        Дик с недоумением смотрел на обоих… Кажется, он никак не мог взять в толк, почему парень, которого еще утром он катал на биплане, сейчас проявляет враждебность и настроен по отношению к его спутнице столь недружелюбно.
        — Рон, отойди, а?  — тихо сказала Мирабель.
        — Почему? Кажется, я пришел как раз по адресу. Да ты посмотри на себя. Никто тут не вырядился так, как ты. Может, это и сгодится для мест, откуда ты родом, но здесь ты похожа на развратную девку.
        — Полегче на поворотах, приятель,  — нахмурился Дик.
        — А, так ты за нее вступаешься? Еще бы! Кому охота делить свою подружку с другими? Но она легка на подъем, за ней не заржавеет… Земля на могиле мужа не успела остыть, а Мирабель уже перед другим хвостом крутит.
        — Заткнись!  — закричала Мирабель, которая уже не в силах была это выслушивать.
        Ей совсем не хотелось привлекать внимание, но то, что говорил Рон, было немыслимо. Невыносимо.
        — Приятель, у тебя что, наболело?  — тихо спросил Дик.  — Хочешь выговориться?
        И Мирабель, и Рон с удивлением уставились на него. Мирабель не понимала, куда клонит Дик. Ее оскорбляли у него на глазах, и, хотя он вроде бы не набивался ей в спутники, все-таки они пришли на эту вечеринку вместе. Можно было ожидать от него хоть какой-то поддержки…
        Не ожидал такого поворота и Рон. Немного поразмыслив, он выдавил из себя:
        — Да я только предостеречь тебя хочу. Ты знаешь, какая она? Какая… Ты не знаешь, какая она! Да ты посмотри: все в платьицах с бусами или в джинсах, а она выглядит, как голливудская красотка!
        — И чем же так плохи красотки из Голливуда?  — все еще тихо спросил Дик.
        — Да они там через одну шлюхи, ты что, приятель, как с Луны свалился… Если вышла в таком виде на улицу, так вешала бы сразу на себя ценник. И сразу отпадали бы ненужные вопросы!  — Довольный шуткой, Рон радостно и широко улыбнулся.
        — Еще что-нибудь?
        — Еще? Да сколько угодно! Ты вот к ней относишься хорошо, на самолете катаешь, а она, может, уже планы давно на тебя состроила.
        — И чем это плохо?
        — Чем?  — переспросил Рон.  — Чем? Ты бы у ее покойного муженька поинтересовался.
        Дик побледнел так сильно, что Мирабель даже испугалась: как бы его не хватил удар. Рон же, ни на что вокруг не обращая внимания, распинался:
        — Подобрал ее в какой-то богемной компании, вырвал из лап э-э-э… порока… из гнезда… короче, из гнезда порока, вот! Привез сюда, тут у нас природа, благодать, все друг друга знают! Думал сделать из нее человека, а не прошло и года, как она его в могилу свела! Чужая она тут, и выглядит иначе, и дружбы ни с кем не водит. Как есть, чужая…
        — Ты закончил?
        Рон с недоумением посмотрел на него.
        — Э-э-э… да, пожалуй…
        — Точно?
        — Ну да.
        — Ты уверен?  — уточнил Дик.
        — Что-то я не пойму, к чему ты клонишь, дружище.
        — Я тебе не дружище, запомни. А клоню я к следующему: если у тебя есть что добавить к вышесказанному, добавляй сейчас. Потом тебя выслушивать никто не будет.
        — Что-то я ничего не понимаю.  — Рон озадаченно почесал в затылке.
        — Ты высказался?  — Угу.
        — Тогда свободен. Вали отсюда, и еще одно слово — я отыщу для тебя самую симпатичную… самую мокрую канаву. И запомни хорошенько: с тем, что ты наговорил, жить тебе. Мирабель к этому отношения не имеет. Твоя злость — это твоя проблема, и когда-нибудь она приведет тебя к поножовщине. Но вряд ли много людей будут оплакивать подобную утрату. Иди, я сказал…
        К тому моменту, как Рон с озадаченным видом удалился, Мирабель уже обрела дар речи:
        — Дик, это слишком сложно для него.
        — О чем ты?
        — Рон этого не поймет,  — покачала головой она.
        — Думаю, что поймет,  — спокойно ответил Дик.  — А теперь… с твоего разрешения, я пойду и попробую накинуть кольца на хвост единорогу.
        — Там не хвост, а рог…
        — Неважно. Ты ведь улыбнулась?
        — Дик…  — Она коснулась его руки, пытаясь задержать.
        — Да?
        — Что это было?
        — Ты о чем?
        — О том, как ты разговаривал с этим выродком.
        — Я сказал что-то не так? Или тебе понравилось бы больше, если бы я впечатал его в эту дурацкую колючую изгородь?
        — Нет, но…
        — Мирабель, можно было размазать его, ну и что с того? Он все равно бы ничего не понял. Он не из тех людей, которые уважают абсолютную силу.
        — Ты так быстро раскусил его?
        — Это несложно… Ему куда интереснее твое замешательство, твой испуг и смущение. Если он дорвется до власти, то будет наслаждаться, унижая тех, кто ниже и слабее его. Думаешь, ему действительно не понравилось, как ты одета? Ты решила, что он и впрямь считает тебя проституткой?
        — Я в самом деле вырядилась не к месту… Такие вещи я надевала на презентации в Нью-Йорке, но на пивную вечеринку в штате Висконсин… Я погорячилась, решив, что могу вести себя, как мне вздумается.
        — Ты и правда можешь вести себя, как тебе вздумается, Мирабель. Ты ведь не совершала ничего противозаконного. Ты не делала ничего плохого. Вдумайся — в этом парне всего лишь говорят его комплексы. Он прекрасно знает, что ему от тебя ничего не обломится. И бьет по самому больному. Он рассуждал с тобой именно на ту тему, которая сильнее всего беспокоила его самого… а не тебя… милая.
        Мирабель озадаченно помолчала.
        — Впрочем… Может быть, ты и прав,  — сказала она наконец.  — Уйдем отсюда?
        — Позволишь ему испортить нам праздник?
        — Да какой это праздник? Музыка слишком громкая, сосиски — переперчены, а пиво я никогда не любила.
        — Что же ты любишь, Мирабель?
        — Шампанское,  — призналась она.
        — Что ж… пусть будет шампанское. Давай тогда отыщем нашу машину. Ты не помнишь, где мы с тобой припарковались?

        9


        Быстро стемнело. Казалось, что на гулянке собрался чуть ли не весь городок. Поэтому Мирабель сочла большой удачей то, что им удалось натолкнуться на лавочку с относительно сносным ассортиментом и приобрести несколько бутылок шампанского.
        Галантный Дик добавил к этой покупке еще и шоколад, и клубнику… Мирабель, которая уже порядком развеселилась после стычки с Роном на площади, предложила захватить чипсы. К ее удивлению, Дик не отказался.
        Они приехали домой и расставили покупки на кухонном столе. Мирабель пришлось порядком попотеть, прежде чем она нашла пару высоких стеклянных стаканов, пригодных для употребления искристого напитка. Дик не на шутку удивился:
        — Как? Это для шампанского?
        — Да. А ты что же, предпочитаешь пить из кружек?
        — Нет, но… А бокалов у вас тут не водится?
        — Не у вас. У меня,  — тихо поправила Мирабель.  — Да и как-то все недосуг было озадачиться их приобретением. Да и шампанское здесь пилось нечасто…
        — Знаешь, подожди меня здесь.
        Дик решительно поднялся с места.
        — Да куда я денусь,  — удивленно протянула Мирабель.  — А куда это ты?
        — Я сейчас. Я возьму машину?
        Она пожала плечами:
        — Возьми.
        — Спасибо! Я мигом.
        — Ключи на гвоздике…
        — …У двери. Я знаю, спасибо.
        Негромко хлопнула входная дверь, и все стихло.
        Поразмыслив, Мирабель достала грубую деревянную миску и высыпала в нее купленные чипсы. Для отборной, спелой клубники она выбрала более хрупкое и красивое блюдо из старинного фарфора. С коробкой шоколада ничего не пришлось делать — эта коробка сама по себе была украшением и одновременно практичной емкостью.
        Закончив все необходимые приготовления, девушка подтащила стул поближе к подоконнику. Из окна едва были видны мерцающие крапинки звезд на темном полотне неба. Мирабель задумалась: «Просто удивительно — сегодня, когда мы летали, воздух был таким светлым и таким прозрачным… А теперь темнота, ничего не видно. Но утром снова взойдет солнце и наполнит мир сиянием… Может, в этом и есть смысл жизни? В том, чтобы каждое новое утро солнце поднималось? И тогда еще есть надежда. Надежда на то, что все может быть хорошо. А есть ли она у меня? Может быть, Дик появился затем, чтобы сообщить мне об этой самой надежде?»
        Хлопнула дверь.
        С торжествующим видом Дик поставил перед Мирабель пару высоких, словно удлиненных, стеклянных бокалов с длинными ножками.
        — Что это?
        — А ты не видишь? Ты хотела шампанского, и это — бокалы для шампанского.
        — Невероятно. Ты что, учился на волшебника?
        — Почему?  — удивился Дик.
        — Где ты нашел бокалы в такое время? Все посудные магазины давным-давно закрыты. А их владельцы, кстати, наливаются под завязку дешевым пивом на той самой городской площади…
        — Мирабель…  — Дик вздохнул и покачал головой.  — Ты наивна, как школьница. Неужели ты не знаешь, где можно раздобыть бокалы?
        — Заглянуть к соседям? Найти круглосуточный супермаркет? Ограбить кого-нибудь?  — Исчерпав все возможные для нее варианты, Мирабель с сожалением вздохнула и покачала головой.
        — Все предельно просто. Я зашел в бар и убедил бармена продать мне пару бокалов.
        Она посмотрела на Дика с восхищением.
        — Тогда наливай, чего же ты ждешь? Я и так ждала слишком долго…

        Первый бокал пенистого напитка прошел у Мирабель на ура, хотя она и отвыкла от шампанского. В голове зашумело, но почти сразу же прояснилось. А вот то, что ноги стали ватными, она поняла, лишь когда отправилась к стенному шкафчику — сварить кофе. Почему-то очень захотелось кофе.
        — Да ты ведь не уснешь после кофе,  — серьезно сказал Дик.
        — Может быть… А может быть, и нет…
        Мирабель протанцевала несколько па из аргентинского танго, возвращаясь от шкафчика к кухонному столу. На этот раз она решила присесть прямо на стол.
        Дик подал ей второй бокал шампанского, наполненный почти до краев.
        — Спасибо.
        — На здоровье.
        — Я не слишком быстро пью?
        — Пожалуй, нет, если в твои планы не входит надраться еще до наступления полуночи.
        — Хм…
        — Ты не думай, в мои планы вовсе не входит тебя напоить.
        — А что же входит в твои планы?  — поинтересовалась Мирабель.
        — Скорее — развеселить и успокоить.
        — Ну, наверное, я уже успокоилась.
        — Отлично! Тогда дело за малым. Ешь клубнику, пока она не начала портиться прямо у тебя на глазах.
        — На глазах?!  — поразилась Мирабель.
        Кажется, с полуночным опьянением выйдет быстрее, чем она предполагала.
        Соскочив со стола и присев все-таки на табурет, она набила рот клубникой в надежде, что на полный и сытый желудок алкоголь будет меньше действовать на нее. Потом подумала, что сегодняшним вечером она на удивление нелогична. Не мешало бы отправиться в постель и хорошенько выспаться… А кстати, зачем ей высыпаться?
        «Высыпаются для того, чтобы набраться сил. Но к чему мне набираться сил? Завтра мне не предстоит тяжелая работа… Завтра я ничем не занята… И послезавтра тоже. И всю следующую неделю. И…»
        Кому она нужна? Зачем? Для чего живет?
        — Ненавижу свою жизнь,  — вслух сказала Мирабель и громко икнула.
        — А ведь даже первая бутылка шампанского тобой не допита,  — засмеялся Дик.
        Мирабель приняла обиженный вид.
        — Серьезно… что это с тобой?
        — Сама не знаю… Все так запутанно… И сложно. Я должна бы радоваться хотя бы тому, что просто жива… Что вижу, слышу, чувствую. Что хожу по этой земле и дышу этим воздухом.
        — Что жива?  — удивленно переспросил Дик.
        — Да. По крайней мере, мне так казалось. Достаточно быть живой, жить для того, чтобы радоваться, чтобы чувствовать себя счастливой. Но, оказывается, этого ой как недостаточно…
        — Мирабель, ты говоришь загадками. Как я могу отвечать тебе, если не понимаю, о чем ты говоришь?
        Она пожала плечами.
        — Знаешь… налей мне еще.
        Дик кивнул:
        — Я налью… если бы еще я был убежден в том, что это действительно полезно для тебя.
        — Не знаю… может быть.
        Дик зажег настенную лампу, чтобы добавить освещения, и внимательно вгляделся в бледное лицо Мирабель:
        — Послушай, да что с тобой?
        — Не знаю.  — Она уже почти всхлипывала.
        — Зато я догадываюсь… Это слова Рона так задели тебя, да? Это он сегодня так накрутил тебя?
        Мирабель молчала.
        — Вот что,  — решительно сказал Дик,  — этот ваш деревенский дурачок — полный идиот. Я наблюдал за ним во время полета. Было такое ощущение, что он даже не понимает, где очутился и что происходит. Ни радости, ни восторга… ни ощущения, что он наконец-то оторвался от земли. Да забей ты на него! Он пытался уязвить тебя лишь потому, что не может обладать тобой. Мирабель, тебе не в чем винить себя… Ты юная и прелестная молодая женщина. Ты очаровательна — ты знаешь это? Ты очень добра… Почему ты мучаешься из-за его слов? Брось! Все это чушь, ты и сама прекрасно это понимаешь. Ты заслуживаешь того, чтобы радоваться этой жизни и хорошим событиям в ней. Мирабель?..
        — Если я действительно так хороша,  — медленно проговорила она,  — почему ты до сих пор меня не поцелуешь?
        — Потому что всему свое время…
        Дик повернулся и выключил лампу, включенную им несколько минут назад.
        Кончиками пальцев он Нежно провел по волосам Мирабель, скользнул по прохладному виску, очертил линию скул и подбородка, прикоснулся к ее губам.
        Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Чуть приоткрылись нежно-розовые губы, из груди вырвался легкий вздох. Она судорожно сглотнула. Дик приблизил к ней свое лицо и бережно, едва ощущая ее губы, коснулся их поцелуем.
        Мирабель закрыла глаза. Она подалась навстречу ему, и поцелуй стал более жарким. От Дика пахло одновременно и свежестью, и чуть ли не полынной горечью. Словно сотни вопросов танцевали на кончике его языка — он целовал Мирабель уверенно и вместе с тем был готов остановиться в любой момент. Головокружение Мирабель, начавшееся от шампанского, грозило перерасти в глобальную катастрофу — у нее было ощущение, что мир пляшет вокруг, что она лишилась тела, что все, что у нее осталось,  — это губы Дика, и если она будет их чувствовать, то сумеет сохранить контроль, не потерять себя в этой пустоте, не раствориться до полного исчезновения в темной бездне.
        Уверенные и сильные пальцы Дика сжали ее плечи — он ощутил холодную прозрачную ткань блузки, большим пальцем провел по линии декольте. Наткнувшись на более плотную ткань, он негромко засмеялся:
        — Легендарное платье…
        — Блузка,  — поправила Мирабель.
        — Пусть будет блузка…
        Он поднял ее с табурета и усадил на стол, придвинувшись вплотную. Пробежался пальцами по прическе, вынув из нее шпильки.
        — Ой, больно, осторожнее!
        — Извини.
        Последовал новый поцелуй.
        Мирабель обратила внимание, что дело почему-то не заходит дальше чувственных и пылких поцелуев и объятий. Ладони Дика гладили ее спину, сходились на тонкой талии, но почему-то не делали ни малейших попыток освободить ее тело от тонкой и жесткой ткани блузки, не обнажали колени из-под тяжелой юбки…
        Может быть, все дело в стеснении? Что, если сделать шаг ему навстречу? Мирабель запустила руку в немного растрепанные волосы Дика, потянулась к пуговицам рубашки…
        На третьей расстегнутой пуговице он решительно накрыл ее руку своей.
        — Не надо… не стоит.
        — Но… почему?
        — Мирабель… Не все в этой жизни можно так просто объяснить.
        — Но ты ведь начал!
        — Да. Я не смог сдержаться. И я виноват. Но ты ни при чем, дело не в тебе…
        — Объясни же наконец — что такое? Что тебя сдерживает? Я… я совсем не нравлюсь тебе, да? Рон был прав… со мной нельзя связываться.
        — Ох, да оставь ты повторять эти глупости,  — с досадой оборвал ее Дик.
        — Тогда объясни! Не заставляй меня теряться в догадках!
        — Мирабель… Давай договоримся так. Я все объясню тебе. Обязательно. В свое время.
        Она остолбенела.
        — В свое время? О чем ты говоришь? И что ты задумал? О каком времени идет речь? Дик, теперь ты говоришь загадками, и непонятно, почему ты решил, что мне это понравится! О каком времени идет речь, скажи мне! Нет, ты что, вообразил, что сможешь остаться тут надолго? Думаешь, у тебя будет время играть тут в какие-то свои игры? В конце концов, это нечестно! Нечестно по отношению ко мне! Я ведь не сделала тебе ничего плохого!
        — Мирабель…
        — Что?!
        — Бога ради! Успокойся. Дело не в тебе.  — Дик в умоляющем и одновременно успокаивающем жесте вскинул руки.
        Однако на Мирабель это не возымело ровным счетом никакого действия. Она расплакалась и, заливаясь слезами, выбежала из кухни. От ее неосторожного движения стол покачнулся, бокал упал, зазвенев. Дик едва успел подхватить его.
        — Не бережет тебя хозяйка?  — задумчиво проговорил он, ставя пустой бокал на место.
        Погасив свет, он вышел из кухни и отправился в гостиную — в очередной раз устраиваться на ночлег на старенькой скрипящей тахте…
        Как ни странно, мимолетное опьянение от шампанского совсем не усыпило его. Спалось Дику плохо, он ворочался, несколько раз просыпался… Под утро ему почудилось, будто он слышит осторожные шаги. Он слегка протер глаза, приподнялся на локте, осмотрелся — в полутемной гостиной никого не было.
        Когда лучи солнца окончательно взяли верх над предрассветным сумраком и затопили гостиную золотым теплом, Дик поднялся и быстро оделся. Он хотел проведать Мирабель — как она там, после вчерашнего?
        Умывшись и причесавшись, он вышел на кухню. Там все оставалось так же, как и вчера. Поморщившись, Дик ополоснул бокалы, убрал их к чашкам-кружкам, спрятал клубнику в холодильник, а коробку с шоколадными огрызками закрыл и отодвинул подальше от солнечных пятен на столе. Завершив нехитрую уборку, он прошелся по первому этажу и поднялся наверх.
        Постель Мирабель была смята, скомкана, подушки были разбросаны и по одеялу, и по полу. Дик обратил внимание, что ее ночной халатик висит возле двери в ванную. Неужели она не ложилась? Где она вообще?
        Дик осторожно заглянул в ванную, предварительно постучавшись. Никто не отозвался.
        — Мирабель, ты где?  — громко спросил Дик.
        Повторяя это на разные лады, он зашел в другую комнату, служившую, по всей видимости, импровизированной библиотекой и кабинетом одновременно. Он обратил внимание, что камин в этой комнате недавно горел. Дик подержал руку над потухшими углями и золой — все это было еще теплым…
        Но самой Мирабель не было в доме. Дик уже начал тревожиться по-настоящему. У него из головы вылетели все мысли о плотном и вкусном завтраке с ржаными тостами, яйцами всмятку и домашней ветчиной. Он бросился из дома.
        Да, «субару» стоял на своем привычном месте. Черт побери, где же его маленькая хозяйка?

        10


        К счастью, Дик угадал…
        Мирабель сидела под крылом биплана, уткнувшись лицом в колени. Он с удивлением увидел, что девушка одета так же, как и накануне, когда они вернулись с пивного праздника. Неужели она не ложилась спать?
        — Мирабель?  — осторожно позвал ее Дик.
        Она вздрогнула, но осталась на месте.
        — Что тебе нужно?  — грустно спросила она.
        — Поднимайся,  — он подошел вплотную к ней и попытался поднять ее за руку,  — земля холодная, а ты недавно болела. Ты простудишься, Мирабель.
        — Во-первых, я не хочу,  — грустный вид Мирабель был в то же время и невыносимо трогательным для Дика,  — а во-вторых, земля вовсе не холодная.
        — Какая же она?
        — Теплая. Садись рядом, убедишься в этом сам.
        Дик послушно присел рядом с объектом своей опеки на выгоревшую траву.
        — Действительно, сидеть совсем не холодно,  — согласился он.
        — И вообще солнце стоит уже довольно высоко… тут жарко, неужели не чувствуешь? Спасает только тень от крыла самолета.
        — Мирабель, не нужно заговаривать мне зубы.
        — Вот как?
        — Что ты тут делаешь? Я обыскался тебя с утра…
        — Я просто хотела побыть одна.
        — Разве ты не могла побыть одна в собственной спальне, у себя дома?
        — Разве я там одна? Там теперь есть гость.
        — Тебя так смущает мое присутствие?
        — Может быть, и смущает. Что, если так?
        — Хорошо, Мирабель, одно твое слово — и я сегодня же улечу.
        — Куда, интересно знать, ты собрался?  — Она с любопытством посмотрела на точеный профиль Дика.
        — Продолжу свой маршрут.
        — И куда же ты направлялся? Напомни, я что-то подзабыла…
        Он пожал плечами:
        — Не знаю… куда-нибудь. Какая разница? Если меня уже не хотят видеть в этом доме…
        Наступило молчание.
        Мирабель боялась нарушить хрупкую тишину, которую перемежало лишь пение сверчков, еле различимый шелест крылышек стрекоз и шуршание дикой травы. Она боялась ляпнуть что-то не то, после чего Дик поднялся бы, завел мотор и навсегда исчез с горизонта, а также из ее жизни.
        Она боялась признаться себе, что наверняка станет скучать по нему. Дик пробыл в ее доме недолго, но она успела к нему привязаться. С ним было легко, интересно. Рядом с ним она чувствовала себя комфортно. И еще она давно не чувствовала себя под чьей-то надежной защитой — а с Диком она не побоялась бы снова оказаться на городской ярмарке или вечеринке с немцами, сосисками и темным пивом.
        Было и раздражение, и досада от каких-то его замечаний и слов. Но не потому ли это вызывало у нее раздражение, что она боялась признаться самой себе в непрошеной симпатии к незваному гостю? Мирабель не знала. Не то чтобы она не хотела этого знать — скорее боялась.
        Боялась, что новая привязанность вызовет новую боль, что придется менять свою жизнь, что надо будет выкарабкиваться из того болота, в которое ее загнала судьба, что придется через слезы тащить себя за волосы, подобно легендарному Мюнхгаузену, преодолевая препятствия… Всего этого Мирабель боялась куда больше, чем привычного для нее одиночества.
        — Так как, Мирабель, мне улетать?
        Она вздрогнула, услышав этот вопрос.
        Сейчас ей уже казалось, что она была с ним малодушной. Она не проявила настоящего гостеприимства. Надо же, он до сих пор коротает ночи на короткой тахте в гостиной под старым шерстяным пледом. Дик сам определил это место для своего ночлега, когда она растянула ногу и вынуждена была отлеживаться в спальне. Он так трогательно заботился о ней, настоял на том, чтобы прокатить на самолете… Ведь Мирабель забыла подчистую о своем страхе полетов после знакомства с маленьким чудесным бипланом Дика, не имеющим названия.
        — Не надо…
        — Не надо что?
        — Не надо улетать.
        — Это приглашение?  — поинтересовался Дик.
        — Я не знаю…
        — Но ты хочешь, чтобы я остался?
        Мирабель слегка пожала плечами:
        — Я не хочу, чтобы ты улетал, если лететь тебе особо некуда. Но я не уверена, что для тебя будет лучше, если ты останешься…
        — В каком смысле?
        — В прямом. Может, я приношу людям зло? Наверное, Рон был прав… Я действительно вырядилась вчера, как последняя шлюха. Я и сейчас так выгляжу. Что я сделала вчера, услышав эти оскорбления? Не расцарапала ему лицо. Позволила ему унижать себя.
        — Я не позволил.
        Мирабель не слушала:
        — Может, я не могла ничего ему возразить потому, что в его словах есть правда? Может, я недостаточно старалась и не смогла спасти своего мужа? Вчера… вчера я вешалась тебе на шею. Мне так стыдно, Дик. Прошло так мало времени…
        — Сколько бы времени ни прошло, Мирабель, если у тебя возникают новые чувства, это не значит, что ты отказываешься от старых, как будто их никогда и не было. Каждый человек имеет право идти вперед. Ты еще очень юна, у тебя вся жизнь впереди. Почему ты решила, что у тебя не может появиться новый спутник?
        — Рон был прав, был прав…
        Дик окончательно потерял терпение:
        — Мирабель, если ты не расскажешь мне, что именно у тебя приключилось, то я ничем не смогу тебе помочь, увы. Пока я вынужден довольствоваться обрывками твоих сожалений и пошловатыми рассуждениями Рона о твоем внешнем виде! Пожалей хотя бы меня, если себя не жалеешь.
        — Почему ты хочешь это знать?
        — О боже, да ничего я не хочу. Тебе нужно, чтобы тебя кто-то выслушал. Тебе нужно выговориться. Я хочу тебе помочь, Мирабель. Не нужно бояться.
        Она вновь закрыла лицо ладонями:
        — Это все так ужасно… Ты бы никогда не подумал… Я и сама не понимаю, как оказалась в этой ситуации. Но…
        — Убери руки от лица, пожалуйста,  — мягко попросил он.  — Я хочу видеть твои глаза.
        Мирабель начала свой рассказ, пытаясь быть неторопливой, но выходило лишь быть сбивчивой.
        — Все это было… около двух лет назад. Или больше… Или меньше? Я точно не помню. Я не вела ни дневников, ни ежедневников, ни блогов в Интернете… Да мне это было и не нужно. Я живу здесь одна… уже больше года.
        — И что, весь этот год ты прожила подобным образом?  — спросил Дик, который слушал ее с живым интересом.
        — Да… Но, кажется, я начала не с того.
        — Продолжай.
        — Я родилась и выросла в Нью-Йорке. Родителей своих я не знаю… и не помню. Вернее очень смутные воспоминания… Мы с сестрой попали в приют. Одно время я расспрашивала о маме, но мне отвечали уклончиво. Наверное, можно было бы позже запросить какие-то документы, добиться более обстоятельных ответов… Но позже мне уже стало не до этого. Нужно было выживать… Нужно было как-то учиться, вставать на ноги. Я очень старалась. Я заработала стипендию. Сестра тоже занималась чем-то… Подрабатывала официанткой или кем-то еще.
        — Мирабель, а что за стипендия? Это была стипендия в колледже или в университете?
        — В университете.  — Мирабель шмыгнула носом, стараясь сделать это по возможности незаметно.
        — Специальность?
        Ответа не последовало.
        — Мирабель, так на кого ты училась?
        — Мне бы не хотелось обсуждать это…
        — Так. Ясно. Еще одна скользкая тема. Мне показалось, что мы с тобой договорились быть откровенными.
        — Да, но… Я расскажу об этом. Попозже. Не обижайся, ладно?
        — Что с тобой делать,  — вздохнул Дик.  — Не обижаюсь. Продолжай, я, как всегда, перебил тебя.
        Мирабель улыбнулась. Дик был верен себе.
        — Я доучилась до конца, мне очень нравилось, у меня получалось… Это даже должно было принести неплохие результаты. Параллельно с учебой я подрабатывала в дизайнерских студиях, начала получать нормальные деньги. То есть тогда они казались мне нормальными. Из кампуса переехала в квартиру, которую мне удалось снять…
        — А сестра? Что стало с ней?
        — Ну… Она жила в кампусе,  — нехотя ответила Мирабель.
        — Ты не захотела позвать ее к себе?
        — К тому времени мы уже мало общались. Мне все было интересно — новые знакомства, компании, тусовки, творческая сторона жизни… Мне казалось, что я стала популярной и стильной. Когда стала позволять учеба, мы гуляли и тусовались ночи напролет.
        Дик поднял брови:
        — Наркотики?
        — Мохито, дайкири, «Маргарита»,  — засмеялась Мирабель.  — Странно, что ты говоришь о наркотиках. Неужели я похожа на человека, у которого нет мозгов?
        — Иногда ты выглядишь достаточно болезненной,  — заметил Дик.  — Я просто спросил. Продолжай.
        — Ничего опасного мы не делали… Просто отрывались. Получали удовольствие от жизни. Наши с сестрой дороги как-то разошлись… Нет, иногда мы встречались. Время от времени я подбрасывала ей денег. Но разговоров по душам и прочего у нас давненько не было. Впрочем, мой рассказ не о ней.
        — Да. Ты хотела рассказать о муже. Что там с ним вышло не так?
        — Он спас мне жизнь, а я не смогла спасти жизнь ему,  — тихо проговорила Мирабель.
        — Ясно. Да, невесело. Он что, вытащил тебя из-под колес грузовика или заплатил выкуп бандитам?
        Мирабель сверкнула на него неожиданно грозным взглядом:
        — Вовсе нет! Не шути так. Просто я заболела. Начала чувствовать себя все хуже и хуже. В один прекрасный день я загремела в госпиталь.
        — И каков же был диагноз?
        — Пневмония. Она началась как-то сразу и остро. Я не видела к этому никаких предпосылок. Не простужалась, не пила коктейли со льдом в большом количестве, не спала на холоде. Сначала мне показалось, что это грипп. Но температура все повышалась, мне становилось все хуже…
        — И что? Разве медики не смогли тебе помочь?
        — Я пережила криз, но лучше мне почему-то не становилось. Я словно зависла в одной точке — ни выздоровления, ни существенного ухудшения. К тому же…
        — Да?
        Мирабель глубоко вздохнула:
        — Никто из моих так называемых друзей не стремился навещать меня, как-то помочь или хотя бы поддержать. Один раз вся компания завалилась ко мне в палату. Они принесли апельсины и содовую.
        — И больше не появлялись?  — Дик не поверил своим ушам.
        Мирабель с горечью усмехнулась. Казалось, она уже не удивляется этому факту, скорее он ее забавляет.
        — Да. Я много размышляла над этим…
        — Ты не должна винить себя,  — прервал ее Дик.  — Я их не оправдываю. Но это можно понять. Мало кто любит докторов, капельницы и таблетки. Мало кто хочет по доброй воле сталкиваться с этим, пока это не заденет его самого… или же его близких.
        — Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но тогда я не сразу поняла одну вещь: если ты тусуешься с кем-то, если заезжаешь за ним или к нему в час ночи, если вы выпили вместе больше сотни мохито, это еще не означает, что вы стали близкими людьми или добрыми приятелями…
        Дик подбадривающе улыбнулся и коснулся холодной руки Мирабель. Она продолжала:
        — Оказывается, если ты красивая, веселая, забавная, можешь поддержать беседу, обладаешь вкусом и имеешь свой стиль — совсем не обязательно тебя хотят видеть своим другом. Я была… да, кажется, я была одним из атрибутов тусовки. И вот это действительно горько. Вся жизнь словно осталась за стерильными стенами больницы. Она как будто остановилась. Может, я потому и не поправлялась, что мне не к кому было возвращаться. Тогда-то и появился мой будущий муж…
        — Ты хочешь сказать, что это Канингем вытащил тебя из больницы?
        — Разве я называла тебе его имя?  — удивилась Мирабель.
        Дик смутился:
        — Я… Я не помню. Может быть, Рон говорил?
        — Может, и говорил,  — согласилась Мирабель.  — От него чего угодно можно ожидать. Так вот, появился Канингем. Он был врачом в больнице… Ой, не врачом — стажером! Приносил лекарства, проверял мое состояние. Потом я поняла, что для дежурных посещений врача он слишком часто заглядывает ко мне. Начались символические букетики цветов, незаметные для окружающих. Я пожаловалась ему, что до смерти хочу шоколада — и он принес его мне. После своих дежурств он стал оставаться со мной. Он даже читал мне вслух… А потом стал рассказывать о себе. О том, что происходит за стенами больницы. Только потом я поняла, что он на самом деле рассказывал не о себе… Он рассказывал о том, как интересно и весело жить. Своего рода терапия… День за днем — хорошие новости, забавные детали. Он пересказывал мне фильмы, выходящие на экран. Говорил, на каких был концертах, какие видел спектакли. Постепенно — я даже не заметила, когда именно — я захотела все это прочесть, увидеть и попробовать сама.
        — Одним словом…
        — Одним словом, я поправилась. И меня выписали. Но при этом очень рекомендовали мне как можно больше бывать на свежем воздухе, на природе. Загазованный воздух Нью-Йорка и даже нью-йоркских скверов, говорили врачи, это профанация. Это не то, что мне нужно. Хотели направить в какой-нибудь пансионат для дальнейшего восстановления…
        — И что же произошло дальше?  — спросил Дик, видя, что Мирабель призадумалась, все глубже погружаясь в волны собственных воспоминаний.
        Она невесело улыбнулась:
        — Дальше все было неожиданно… Канингем сказал, что не нужны никакие курорты и пансионаты. Он взял и увез меня сюда, в этот городок…
        — Что правда, то правда — воздух тут и впрямь хороший. И природа не так загрязнена, как в других штатах… Но откуда у стажера было столько денег на этот дом?
        — Их у него и не было,  — пожала плечами Мирабель.  — У него был этот дом. Раньше он принадлежал их семье… а потом Канингем унаследовал его. Он был поздним ребенком. И, соответственно, родителей похоронил рано. Обоих. Ему достался дом, он купил машину… Машину приобрели, уже когда мы переехали сюда. Он просто забрал меня из Нью-Йорка, и все. Ко мне никто и никогда не относился так… трепетно. Так бережно.
        — И ты бросила все, что у тебя было в Нью-Йорке?  — не поверил своим ушам Дик.  — И без оглядки перебралась сюда?
        Мирабель дернулась, как от удара.
        — Я же говорила, что не в восторге от воспоминаний о Нью-Йорке… К тому же на кону были две важные ставки.
        — Какие же?
        — Мое здоровье и… любовь.
        — И вы поженились.
        — Нет,  — тихо сказала Мирабель,  — мы не были женаты. То есть, конечно, друг для друга мы были мужем и женой. И окружающие считали нас женатой счастливой парой. Но пожениться мы не успели. Канингем умер.
        — Что же было у Канингема?
        — Лейкемия. Все произошло так быстро… Ну может, и не очень быстро, но мне так показалось. Я старалась делать все, как в свое время делал Канингем. Но, видимо, мне не удалось стать для него тем, кем он стал для меня. Он просто ушел и оставил меня одну…
        — Мирабель, а откуда же тогда сплетни? Ты поэтому не любишь выходить из дома, общаться с местными жителями?
        Она неохотно ответила:
        — Тут для меня все было чужим, не то что в Нью-Йорке. Канингем это понимал, но не успел меня ввести «в круг» здешних людей. И дело даже не в том, что кому-то казалась подозрительной смерть Канингема. Было официальное заключение врача… говоря языком детективов, «все чисто». Просто есть недоумки, которые болтают, сами не зная что. Во всем видят заговор и мыльные оперы. Адская смесь, я тебе доложу… И сами не понимают, какой вред причиняют своей болтовней и обвинениями.
        — Я примерно понял.  — Дик покачал головой.  — Возвращаться обратно ты не могла или не хотела, осталась здесь, но, можно сказать, на птичьих правах и без налаженных связей и отношений в городке…
        — Да, именно так.
        — На что же ты жила все это время?
        — Канингем успел сделать для меня еще кое-что. Отец оставил ему скопленные деньги. Канингем перевел их на депозитный счет на мое имя. Раз в месяц я езжу в банк, снимаю проценты…
        — …И живешь на них,  — закончил Дик.  — Понятная схема.
        — Да. Мне хватает. Я одна, и мне много не нужно… Да и особых занятий или интересов у меня в этом городе нет.
        — Ну, а участок какой-то у вас тут был?
        — Не ферма, так, одно название.  — Мирабель махнула рукой.  — Поле, на котором ты приземлился… Да и Канингему было не до этого. Он ведь учился в Нью-Йорке, потом начал работать… Может быть, если бы мы пожили тут подольше… Если бы он…
        У нее на глазах все-таки показались слезы. Дик вздохнул. Бедная девочка…
        — Пойдем в дом.  — Он поднялся и обхватил Мирабель за плечи, вынуждая встать.  — Хватит тебе тут сидеть. Тебе нужно срочно выпить крепкого кофе. И еще — принять душ. Хватит душещипательных разговоров. Нужно…  — он глубоко вздохнул,  — нужно жить дальше.

        11


        Когда Дик помогал Мирабель подняться, он задержал руку на ее талии, при этом было очевидно, что он сделал это намеренно, а не невзначай.
        Мирабель руку не скинула и вообще никак не отреагировала.
        Дик задал себе вопрос: может быть, именно сейчас подходящий момент для того, о чем он хотел с ней поговорить?
        Или…
        Пожалуй, нет, не стоит. Хрупкое равновесие, атмосфера доверия, которая наконец-то воцарилась между ними, в любой момент могла быть изломана на тысячи кусочков и выброшена, фигурально выражаясь, в форточку… Этого ему очень не хотелось. Когда-нибудь обязательно… Но только не сегодня. Не сейчас. Ведь еще может произойти что-то, что покажется ему самым удивительным из всего, когда-либо случавшегося с ним…
        Поэтому, как ни велико его желание поговорить с ней, как ни стремится он к честности, пожалуй, пока еще не время.
        У Мирабель были совсем другие соображения.
        — Дик…
        — А?  — отозвался он.
        — У тебя здесь, в самолете, есть какие-нибудь вещи?
        — Вещи? Ах да… Ну конечно же есть. Одежда и всякое такое… А что?
        — Может быть, стоит отнести их в дом?
        — Зачем?
        — Чтобы каждый раз не бегать сюда за бритвой и пеной для бритья,  — засмеялась Мирабель.  — Серьезно, наверняка тебе нужно что-нибудь выстирать… У тебя есть сумка?
        — Да,  — кивнул Дик,  — все… ну или почти все мои вещи находятся в кабине, в сумке.
        — Тогда бери их с собой. Я как раз запланировала сегодня загрузить стиральную машину по полной программе.
        — Похвальное намерение. Раз уж мы окончательно перешли на путь обсуждения домашнего хозяйства, то спрошу: а как насчет оладий на ужин?
        Мирабель хитро прищурилась:
        — Идея, конечно, прекрасная, вот только кто должен испечь эти самые оладьи?
        — Я могу,  — серьезно ответил Дик.  — Знаешь, когда летаешь по всей стране на крошечном биплане и очень хочется оладий, они прекрасно пекутся на костерке, на захваченной из дома чугунной сковородочке. А что касается теста, то оно с легкостью взбивается в походном котелке с помощью простой вилки…
        — О!
        — Да. Я знал, что смогу тебя удивить.
        — А где же ты брал муку, яйца, воду или молоко?
        — Когда как.  — Дик пожал плечами.  — Иногда добрые фермеры разрешали мне приземлиться на их поле, и тогда я покупал у них и яйца, и муку… Жаль, что долго в биплане провизию хранить нельзя.
        — И ты хочешь сказать, что добрые фермеры разрешали тебе жечь костры на их драгоценных полях?
        — Ну, во-первых, они возделывают далеко не все поля… Во-вторых, я мог сделать привал на какой-нибудь лесной полянке, где мне уже никакой фермер не указ.
        — Как это, должно быть, захватывающе и романтично.
        — Захватывающе — да, а романтично… Боюсь, что далеко не всегда,  — покачал головой Дик.
        — Почему?  — весело спросила Мирабель.
        — Когда светит солнце, погода стоит сухая и ясная, то и наступление ночи не доставляет неудобств. Почва пригодна и для того, чтобы на ней сидеть, и для того, чтобы спать… Ну, а если дождь льет как из ведра? Приходится скорчиться на сиденье пилота и коротать ночь, слушая, как ливень барабанит по обшивке.
        — Но ты ведь можешь переночевать в гостинице.
        — Они не всегда оказываются в пределах досягаемости, когда уже нужно устраиваться где-то на ночевку.
        — И все-таки, наверное, это здорово,  — мечтательно сказала Мирабель.  — Хотела бы я как-нибудь прокатиться по стране подобным образом. Разумеется, лучше всего было бы делать это в летнее время…
        — Так в чем проблема? Сейчас как раз лето,  — подмигнул Дик.
        — На что это ты намекаешь?
        — Ты знаешь на что.
        — Хм, посмотрим… я должна подумать. А пока вернемся к нашим оладьям.
        — У тебя дома достаточно муки и яиц?
        — Боюсь, что нет… В последний раз я покупала провизию…  — Мирабель засмеялась,  — вместе с тобой, и это были отнюдь не полезные продукты.
        — Клубника — очень даже полезный продукт,  — возразил Дик.
        Пока они препирались, он успел извлечь из кабины самолета необходимые вещи, сложить их в потертую сумку и пристроить на плече.
        — Да, наверное. Как бы то ни было, наверное, нам стоит взять машину и съездить в город — купить продукты.
        — Согласен. Но я, чур, за рулем!
        Мирно болтая, они направились к дому. Мирабель, с удовольствием пиная носками туфель комочки слипшегося песка, в изобилии валяющиеся на пыльной дороге, взрывала их, превращая в сухие фонтанчики. Оба не знали, что будет с ними дальше. Но обоим хотелось длить этот миг — просто быть здесь и сейчас, жить настоящим, наслаждаться обществом друг друга. Не думать, не анализировать, не строить планов. Тем более что у каждого из них было очень бедно с планами на будущее хотя бы относительно самих себя…
        — А давай сегодня делать все, что хочется,  — неожиданно предложил Дик.
        — Давай. Почему бы и нет?
        — Мало ли, может, у тебя и на это нашлись бы возражения…
        — Ты всегда делаешь то, что хочешь?
        — Разве это так заметно?
        — Да,  — призналась Мирабель,  — ты кажешься очень свободным человеком. Это небо так на тебя действует?
        — Небо, самолет… Девушка.
        — Какая?
        — Мирабель, сделай одолжение, не задавай глупых вопросов.
        — Ладно.
        — Ты лучше подумай: как тебе хотелось бы провести сегодняшний вечер?
        Мирабель задумалась и честно думала, наконец она смущенно призналась:
        — Похоже, все сводится к гастрономическим радостям…
        — Как? Опять?  — засмеялся Дик.
        — А ты сам посуди: ну какие могут быть развлечения в этом городишке?
        — Да, для такой столичной штучки, как ты…
        — И вовсе не столичной.
        — Мы могли бы пойти в бар,  — предложил Дик.  — Выпить там по коктейлю…
        — Да. И снова нарваться на какого-нибудь «доброжелательного» молодчика вроде Рона. И затеять драку. Предупреждаю, на этот раз я не буду ждать самых обидных слов — предпочту сразу дать по роже…
        — Блестящая перспектива!
        — А если даже все пройдет тихо-мирно, то домой нам придется топать пешком, потому что за руль после коктейлей садиться нельзя…
        — Тоже вариант. Что ж, иных развлечений у нас здесь нет и не предвидится?
        — Для меня, думаю, нет…
        — Тогда давай устроим себе маленькое пиршество,  — сказал Дик.
        — С чего я и начала свои предложения.
        Забавная и странная парочка добралась до дома, закинула вещи Дика в прихожую, уселась в машину и покатила по направлению к месту, где в городе кучковались продуктовые магазины.
        Вернулись они с двумя полными пакетами. Дик настоял на том, чтобы за все заплатить самому.
        Мирабель считала, что ни в чем не привыкла себе отказывать. Однако, наблюдая за тем, как Дик раскладывает продукты, распределяя их между холодильником, стенными шкафами и корзиной для овощей-фруктов, она поняла, что на самом деле все это время мало прислушивалась к своим потребностям и вкусовым ощущениям…
        Там были и ветчина, и лесные грибы, и сметана от местных фермеров, и четыре различных вида сыра, и фетучини в больших цветастых и хрустящих целлофановых пачках, и дорогой сорт кофе, и нежные груши, и хлеб с кунжутными семечками, и песочный пирог со свежей малиной, и две бутылки красного вина, и оливки без косточек, зато с анчоусами.
        — Да, все это мало похоже на мой комбикорм,  — заметила Мирабель.
        — Погоди, сейчас посмотрим, как ты запоешь, когда попробуешь мой «Цезарь».
        — «Цезарь»? А как ты его делаешь?
        — Если хочешь, записывай,  — засмеялся Дик,  — но делай это шустро, поскольку готовлю я быстро.
        — Ничего, я запомню.
        Дик ловко промыл и разделал руками куриное филе, поставил вариться на плиту добрый десяток отборных яиц, стряхнул капли воды с листьев салата, настругал половинку кочана китайской капусты. Мирабель было поручено тереть сыр на крупной терке, чем она и занялась, обдирая свой символический маникюр.
        — И еще нужны сухарики… Вот что: нарежь белый хлеб небольшими кубиками.
        — Готово. А теперь что?
        — Теперь на небольшом количестве оливкового масла обжарь их на сильном огне. Следи только, чтобы не подгорели.
        — А чем ты займешься?
        — А я пытаюсь сообразить, куда подевал помидоры…
        Через полчаса огромная миска салата была готова. Выглядел он так, что у Мирабель потекли слюнки.
        — Куда?  — угрожающе нахмурился Дик, видя, как она тянется за ложкой.
        — Попробовать хочу.
        — Эй, а оладьи? Обед еще не готов.
        — К тому времени, когда испекутся оладьи, я уже расхочу ужинать,  — проворчала Мирабель.
        — Что за бунт на корабле?!  — возмутился Дик.

        Ужин был съеден неспешно и со смакованием каждого кусочка. Под отменный салат и оладьи с пылу с жару Дик и Мирабель почти опустошили бутылку красного вина. От еды они не разомлели, но захотели подышать свежим воздухом.
        — Заодно можно будет полюбоваться звездами.
        — Да, звезды у вас тут красивые…
        Они выбрались на крыльцо, сели на ступеньки, на которых Мирабель расстелила соломенную циновку. Мирабель запрокинула голову вверх:
        — Ночью в Висконсине всегда такое ощущение, будто падаешь в небо. А вокруг — тьма бриллиантов…
        — Вот видишь, и здесь есть что-то хорошее…
        — Да, наверное,  — согласилась она.
        — Послушай, в твоем тоне так и чувствуется недовольство этим городком. Скажи мне, а что бы ты стала делать, если прямо сейчас оказалась бы в своем любимом Нью-Йорке?
        Мирабель задумалась.
        — Знаешь, наверное, больше всего я соскучилась по музыке.
        — По музыке?  — удивился Дик.
        — По выходным я любила отправиться в музыкальный магазин. Некоторые без ума от видеопрокатов, например, моя сестра. Они приходят в такое место и набирают диски с фильмами, иногда даже не глядя на обложку. Потом устраивают себе киномарафон под пиво, чипсы и снеки. Я люблю посмотреть премьеру какого-нибудь хорошего фильма в модном кинотеатре… вернее любила,  — поправилась она,  — но к музыке меня тянет больше. Я проходила по отделам рок-музыка, блюз, кантри, поп-баллады. Иногда классика. Мне нравилось точно так же, почти не глядя, складывать в корзинку диски с разными исполнителями, и как же я радовалась, когда открывала для себя что-то по-настоящему хорошее! Я тогда могла приобрести в следующем походе по магазинам все альбомы этого исполнителя, мой мир обогащался новыми композициями, звуками, радостью.
        — А ты, случайно, стихи не пишешь?..

        Трам-парарам-там-тира-ти-ти-бумс!
        Мирабель вздрогнула и вынырнула из своего сладкого полуденного сна.
        Что это?
        Казалось, на весь дом грохочет музыка.
        Она вскочила с постели, натянула халатик и вышла из комнаты.
        Почти сразу же она натолкнулась на Дика с чрезвычайно довольным лицом, который держал в руках маленькую магнитолу.
        — Где ты ее взял? И что это такое вообще?
        — Доброе утро!
        — Доброе,  — сбавила обороты Мирабель.  — Ты ведь напугал меня.
        Дик поставил магнитолу на пол поближе к двери в спальню (насколько хватило шнура), взял Мирабель за руку, отвел обратно к кровати и усадил.
        — Слушай! По-моему, музыка замечательная!
        — Да, неплохая. Но где ты ее взял? Во всем этом доме нет ни одного завалящего диска. А здешние магазины не блещут новинками музыкальной индустрии… Что это?
        — Какая-то ирландская группа.
        Мелодичная и одновременно бравурная инструментальная часть сопровождала высокий, необычайно живой женский голос, полный теплых ноток и причудливых модуляций.
        — Красиво,  — признала Мирабель.
        — Я последовал твоему методу: взял то, что под руку подвернулось.
        — Но где ты это взял, Дик? Местные магазины тут слишком отстали для подобных альбомов…
        — Я слетал прямиком в Мадисон.
        — Что? Но зачем?
        — Очень хотелось тебя порадовать.
        Внезапно Мирабель посмотрела на него новыми глазами…
        Кто же все это время был рядом с ней?
        Мужчина, который не отходил от нее ни на шаг, пока она валялась с тяжелым гриппом.
        Мужчина, который виртуозно готовил для нее свои (и теперь и ее тоже) любимые блюда.
        Мужчина, который пропустил мимо ушей грязные намеки и обвинения в ее адрес, не придав им никакого значения, и в то же время мужчина, который спокойно поставил на место здешнего балбеса, не дав ему торжествовать победу в словесной пикировке.
        Мужчина, который открыл для нее радость полета и подарил упоительную прогулку на самолете.
        Мужчина, которому оказалось не лень слетать в другой город, лишь бы к завтраку порадовать ее новыми мелодиями; мужчина, который выслушал всю ее душещипательную историю и при этом ни разу не зевнул; мужчина, который, казалось, с самого начала пребывания в ее доме делал так, чтобы Мирабель было хорошо.
        Чтобы ей стало хоть чуточку лучше.
        Чтобы она вышла из своей болезненной летаргии.
        Чтобы…
        Может быть, она заслужила небольшой кусочек банального женского счастья?
        И, если так, тогда к чему откладывать?
        — Знаешь, что может стать лучшим дополнением к этой замечательной песне?  — улыбаясь, спросил Дик.
        Мирабель порывисто прижалась губами к его губам, притянув его к себе за воротник свежевыстиранной рубашки.
        Поцелуй длился несколько минут, Мирабель вложила в него все свои растрепанные чувства, судорожно дыша и прикасаясь к губам Дика то сильно, то ослабляя натиск, то нежно проводя языком по его языку. Когда она наконец выпустила его из своих объятий, то спросила:
        — Это может стать дополнением?
        Дик перевел дух:
        — Это может стать замечательным дополнением, но вообще-то я имел в виду горячий кофе, круассаны с клубничной начинкой и сырный пирог. Привез из Мадисона… Конечно, они уже остыли, но ведь всегда можно подогреть…
        — Пирог может подождать,  — отмахнулась Мирабель.
        — Подожди…
        — Чего ждать?
        — Мирабель, погоди…  — Дик попытался слегка отстраниться.
        — Но я не хочу ничего ждать! Я…
        — Мирабель, ты ведь многого не знаешь, и…
        — Я и не хочу ничего знать,  — заверила его девушка.  — Вернее так: того, что я знаю, мне вполне достаточно…
        Вряд ли нашелся бы мужчина, который сумел бы устоять перед бурным постельным натиском Мирабель, которая в этот момент была необычайно похожа на лесную фею и восточную танцовщицу одновременно. Черные шелковые волосы были растрепаны, синие глаза лучились задором и лукавством, зеленый халатик распахнулся, а ночная рубашка съехала с плеча, более чем фривольно обнажив кусочек нежной кожи и ключицу. Грудь Мирабель высоко вздымалась, на щеках горели пятна лихорадочного румянца.
        Она принялась расстегивать пуговицы на рубашке Дика. На этот раз он не пытался ее остановить. За это он поплатился оторванной пуговицей — нетерпеливая Мирабель дернула за ткань, и пуговица, которая держалась буквально на одной ниточке, отскочила и закатилась под кровать.
        — Ерунда, мы купим тебе новую…
        — Проще найти пуговицу и пришить…
        Горячие ладони Мирабель заскользили по загорелой и гладкой коже Дика: шея, плечи, грудь; она провела кончиками ногтей по его спине и с удовольствием почувствовала, как он напрягся.
        — Ты снимешь джинсы сам или тебе помочь?
        — Ах, внезапно я стал так беспомощен…
        — Неужели тебе хочется, чтобы тебя соблазнили?
        — Ты не представляешь, как давно меня не соблазняли подобные красавицы.
        — Вот как!
        — Да, обычно приходится соблазнять самому… Так что я предпочту отдаться во власть ощущений и насладиться каждым мгновением.
        — Вот это наглость!
        — Я думал, тебе нравится.
        — Я думала, ты ответишь мне взаимностью,  — поддела его Мирабель.
        — Что ж… Раз ты так хочешь…
        — Очень.
        В мгновение ока Дик с ногами очутился на постели, крепко схватив подол ночной рубашки, разом стащил его через голову Мирабель. Она осталась абсолютно обнаженной.
        — Ты невероятно прекрасна, тебе кто-нибудь говорил об этом?
        — Говорили, но мне их не понять. Я каждый день вижу себя в зеркале и не нахожу ничего особенного.
        — Давай я расскажу тебе, что я нахожу особенным.
        — Расскажи,  — мечтательно промурлыкала Мирабель.
        Неспешный рассказ Дика сопровождался медленными, но обжигающими прикосновениями его уверенных пальцев к той части тела, о которой он упоминал.
        — Твои волосы подобны шелку… Они так же черны, как у японских гейш… Но сияют живым блеском.
        Твоя кожа подобна бархату… нет, скорее атласным лепесткам крупных роз самых изысканных сортов… а по цвету она напоминает белоснежный туман, который иногда становится гибельным для летчиков вроде меня… Если в тумане они заблудятся и у них не выйдет совершить аварийную посадку на какой-нибудь местности, они гибнут…
        Твои ресницы напоминают крылья махаонов… Каждый их взмах — как взмах бабочкиного крыла, их трепет — трепет усиков бабочек… Как махаоны, перелетающие с цветка на цветок, твои глаза перепрыгивают с предмета на предмет, тебя все забавляет или интригует… А твои глаза по цвету напоминают самые глубокие лесные озера…
        Твои ноготки — как розовый жемчуг, блестящие и вместе с тем перламутровые…
        Твои ноги такие же стройные и длинные, как самые юные деревца кедров… Твои пальцы изящны, как стебли дикой травы… Если на твоих глазах появляются слезы, то они подобны росе, которую в своих чашечках собирают дикие лилии, плавающие по темной озерной воде твоих глаз…
        Твоя грудь — как два дивных плода, персики или апельсины, созревшие на ветке дерева где-нибудь в Италии, позолоченные утренним солнцем и ждущие лишь прикосновения ласковой руки садовника…
        Очертания твоей шеи, плеч и талии так же совершенны, как очертания бутонов, нельзя ни прибавить, ни убавить…
        Твой живот — он такой же плоский, как равнина в безводной пустыне, такой же бархатистый и горячий, словно песок, устилающий эту равнину…
        Губы Дика прикоснулись к животу Мирабель, проложили дорожку из поцелуев ниже, ниже, еще ниже… Она тихонько застонала.
        — Если ты не возражаешь, я ненадолго прервусь с эпитетами, но зато сделаю так, что ты будешь стонать еще громче и сильнее…
        — Да,  — прошептала она,  — да… Я так давно не слышала этих стонов…
        Дик окончательно освободился от остатков одежды.
        Старенькая кровать трещала и скрипела, но они не слышали и не замечали этого. Если бы за окном начала вдруг буйствовать буря, оглушительно загремел бы гром, вспышки молний озарили бы окрестность — может быть, и тогда Дик с Мирабель ни на секунду не отвлеклись бы от своего занятия.
        Если бы сейчас кто-нибудь сказал Мирабель о том, что за порогом ее спальни, за стенами этого дома еще осталась какая-то другая, иная жизнь, непохожая на происходящее на ее хлопчатобумажных простынях, она ни за что не поверила бы. Слишком яркими были ощущения, слишком полными были переживания, слишком невероятными казались прикосновения.
        Пальцы и губы Дика были повсюду. Во рту у Мирабель пересохло, и уже совсем не помогали долгие упоительные поцелуи. Она то и дело кусала губы, чтобы не вскрикивать совсем уж громко. Напряжение росло, сладкие и одновременно тревожащие ощущения подступали к сердцу, к животу, к самым потаенным глубинам, не оставляя другого выхода, кроме как… кроме как наконец изогнуться в немыслимом изгибе, с немыслимо долгим стоном — и после этого обмякнуть, затихнуть, успокоенно вытянуться на сбитых, смятых, скомканных простынях…
        — И от этого ты хотел отказаться…
        — Вот как, ты еще можешь говорить?  — удивился Дик.
        Впрочем, сейчас и его голос срывался, был не вполне твердым, предательская хрипотца выдавала волнение и возбуждение.
        — Могу.
        — Нет, я не хотел отказаться,  — открестился он.
        — То-то же…
        — Но раз ты еще можешь говорить, то…
        — То что?
        — Придется преподать тебе очередной урок.
        — Урок?
        — Надеюсь, после него у тебя уже не останется сил на мелкие уколы и вредные замечания…
        — Эй, что еще ты задумал?
        — Как насчет твоего шаткого, громоздкого, неустойчивого и жесткого кухонного стола? Я всегда мечтал заняться любовью на огромном дубовом кухонном столе.
        — Есть что-нибудь, на что даже у тебя не найдется ответа?..
        — Потом поищем. Поднимайся. Кухонный стол ждет нас.
        — Нет, не пойду, не хочу — он же жесткий!
        — Мы что-нибудь придумаем,  — поклялся Дик, с трудом пряча усмешку.

        12


        В активе минувшей недели у Дика и Мирабель были безудержные ласки, поездка на лесное озеро, купание в котором запомнилось им обоим изрядным эротизмом, а также полет в Мадисон — там они семь часов играли в боулинг и три часа на бильярде.
        Разумеется, они не успели вернуться домой до темноты. Пришлось заночевать в мотеле. Ночь они провели в беседах и других приятных занятиях, а на рассвете прилетели домой.
        Дик все-таки вытащил Мирабель на посиделки в один из городских баров.
        — Там так темно, что тебя никто и не узнает,  — заверил он.
        Мирабель предпочла перестраховаться, упаковавшись в грубые потрепанные джинсы, клетчатое шерстяное пончо и дырявую соломенную шляпу.
        — В бар с таким чучелом не пустят,  — развел руками Дик.
        Мирабель задохнулась от возмущения:
        — Что?!
        — Боюсь, владелец бара потребует, чтобы я немедленно вернул тебя туда, где и подобрал — на ближайший огород, отпугивать ворон. Это чтобы ты не распугала остальных посетителей заведения,  — пояснил Дик и еле успел увернуться от летящей в него подушки.
        В баре Мирабель выпила несколько клубничных «Маргарит». Дик предположил, что добром это не кончится. Так и оказалось: Мирабель возжелала спеть в караоке. Поскольку желающих солировать в тот вечер в баре было немного, Мирабель охотно предоставили микрофон и право выбора песен.
        Дик уже приготовился было зажать уши. Он знал немало прелестных девиц, кого в караоке нельзя было слушать без слез и смеха. Но Мирабель удивила его: у нее оказался высокий и чистый голос, к тому же она довольно точно попадала в ноты, не давала петуха и не фальшивила. Она сорвала аплодисменты, спев пять или шесть лирических баллад, пару песенок кантри и бессмертную песню из «Титаника». Дик особенно оценил последний хит.
        — Ну все, пойдем,  — сказал он, вытаскивая из цепких рук Мирабель микрофон, горячий от ее дыхания.
        — А если я не пойду? Мне тут понравилось.
        — Надо же. Еще в обед тебя было не вытащить из дому, а тут такой успех. Поехали, детка, мне еще нужно успеть накормить тебя картофельным салатом.
        — А это что за зверь?  — заинтересовалась Мирабель.
        Дик пожал плечами:
        — Просто вкусный салат. Но он полагается лишь тем девочкам, которые хорошо вели себя в течение дня и вернулись домой до полуночи. С первым ты уже промахнулась… вот если справишься со второй задачей, то, так и быть, угощу тебя порцией-другой.
        — Ты за рулем,  — заявила Мирабель,  — я ведь пила.
        — Знаю.
        — А почему же ты не пил?
        — Может, потому, что я и без вина уже пьян?
        — Как это? Хочешь сказать, что пьян от любви?
        Мирабель действительно прилично выпила, поэтому и ляпнула эту фразу, о которой, впрочем, сразу начала жалеть.
        Дик промолчал.
        «Так мне и надо,  — решила Мирабель,  — буду знать, как вымогать признания. Пусть все идет так, как идет… своим чередом».
        Они приехали домой, поужинали картофельным салатом, который оказался на редкость вкусным. Мирабель даже вылизала свою тарелку, чем изрядно насмешила Дика.
        — Поросенок,  — заметил он, перед тем как отправиться мыть посуду.  — Я так понимаю, твою тарелку можно уже не мыть?

        А вот утро следующего дня началось совсем неожиданно как для Мирабель, так и для Дика.
        — Подъем, соня!
        Этот высокий, немножечко резкий голос прозвучал в спальне, как гром среди ясного неба над чистым полем.
        Мирабель встрепенулась, подпрыгнула в постели.
        Она не была готова к незапланированным визитам.
        По всей комнате были раскиданы вещи Дика, ее одежки, сам Дик мирно продолжал спать, одной рукой обнимая ее за талию, вторую закинув за голову.
        И кроме того…
        — Черт тебя дери! Ты меня напугала!  — едва смогла выговорить она.  — Как ты сюда попала, черт побери?!
        — Ну, сестренка, не следует так уж волноваться. Ты что же, совсем не рада меня видеть?
        Мирабель потянула на себя одеяло, чтобы полностью прикрыть грудь.
        — Я думаю, что это скорее ты не рада видеть меня живой и здоровой,  — холодно сказала она.
        — Отнюдь. Мы с тобой все-таки не чужие люди,  — парировала сестра.  — Я приехала, чтобы повидаться… и поговорить с тобой.
        Мирабель молчала.
        — Может… оденешься?
        — Может… оденусь,  — передразнила ее Мирабель,  — а может, и нет. Знаешь, это у меня к тебе ряд вопросов. А уж от того, как ты на них ответишь, будет зависеть, захочу ли я с тобой… поговорить. Если честно, то желания нет никакого.
        — Ну же, не дуйся.
        — Не дуйся?!
        От беседы на повышенных тонах все-таки очнулся Дик. Он потер глаза рукой, словно сомневаясь в их способности адекватно отражать окружающую действительность.
        — Доброе утро,  — сказал он.  — Не помешал?
        Сестра Мирабель немного оторопела.
        — Мм… нет.
        — Ну и прекрасно. Не хотел бы быть помехой вашей дружеской беседе. Так, может быть, вы выйдете, а я тем временем оденусь?
        Это не было вопросом.
        — Что ж… Хорошо… Мирабель, мы ждем тебя внизу.
        — Мы? Кто это мы?  — поинтересовалась Мирабель.  — И вообще, Мардж, как ты сюда попала? Будь так любезна, объяснись.
        Мардж пожала плечами:
        — Дорогуша, дверь была открыта, только и всего.
        — Открыта?  — поразилась Мирабель.  — Что, нараспашку? Или ты это только что сочинила, чтобы оправдать свое новое умение пользоваться отмычками?
        — Мирабель, я пришла с миром,  — предостерегла Мардж.  — Мы приехали утром, стучали, стучали… Дверь подалась и открылась.
        — Видимо, это я вчера ее не запер,  — подал голос Дик.
        — Вероятно.
        — Иногда и мне свойственна рассеянность…
        — Ладно, с дверью мы разобрались. Но как ты меня нашла? Разве ты знала, где я сейчас живу?
        — Окстись, милая. Разве не ты оставляла мне свой адрес в этом городишке на тот случай, если произойдет нечто экстраординарное?
        — Будем надеяться, что тебя сюда привел как раз из ряда вон выходящий случай. За все прошедшие месяцы это первый раз, когда ты сюда заявилась. Это характеризует степень твоего беспокойства обо мне.
        — Но, милая, ведь ты же была здорова, когда уезжала из Нью-Йорка…
        — Хватит,  — оборвала ее Мирабель.  — Остался последний вопрос… пока последний: кого ты сюда притащила?
        Мардж пожала плечами:
        — Мой гражданский муж… мой бойфренд Гомер. Он поехал со мной, чтобы мне не было скучно… Ну и путешествовать в одиночку менее безопасно, чем в сопровождении парня. Нужно ведь беречь национальное достояние…
        — С каких это пор ты — достояние?  — сквозь зубы процедила Мирабель.  — Да ты…
        — Я жду вас внизу,  — поспешно сказала Мардж — Поставлю пока чайник… и вообще сориентируюсь.
        Если бы она не вышла из спальни так же проворно, как и появилась в ней, Мирабель запустила бы в сестру чем-нибудь тяжелым.
        — Кто это?  — с удивлением спросил Дик, нашаривая трусы рядом с кроватью.
        — Моя сестра,  — подавленно ответила Мирабель.  — Мардж. Я рассказывала тебе о ней.
        — Мардж — твоя сестра?
        — Угу.
        — Которая бросила тебя в больнице?
        — Ну… она не то что бросила…
        — Понятно,  — решительно сказал Дик.  — Хорошо, но тогда какого рожна ей тут вдруг понадобилось?
        — Не имею ни малейшего представления,  — уныло ответила Мирабель.  — Пару лет ей вообще не было до меня никакого дела. Дик, пожалуйста, оденься, а? Хочу побыстрее спуститься вниз и выяснить, какого черта ей тут надо. Вернее — что ей от меня надо… Хочу побыстрее разделаться с этим. Черт, я только начала верить, что жизнь налаживается… Пойдем вниз побыстрее, а?
        Дик взял ее за руку и пристально посмотрел на Мирабель.
        — Мирабель…
        — А?
        Она запрокинула голову, чтобы слезы не скатывались по щекам.
        — Мы никуда не пойдем.
        — Почему?
        — Вернее не пойдем до тех пор,  — поправился он,  — пока ты не скажешь мне, почему так подавлена.
        — Дик…
        — Тебе ведь нет до нее никакого дела, так?
        — Да, так.
        — Ты рассказывала, что еще до больницы отношения между вами стали чуть ли не формальными.
        — Да, так и было. Впрочем, это не повод бросать свою единственную близкую… нет, единственную родственницу при смерти.
        — А ты была при смерти?
        — Иногда мне так казалось. Врачам — чуть реже, но тоже казалось время от времени…
        — И что же, она ни разу не навестила тебя?
        — Было пару раз,  — неохотно призналась Мирабель.
        — Но ты все-таки злишься на нее.
        — Если бы ты знал, что она сделала… Ты оделся? Отлично. Идем вниз.
        — Нет, вниз мы не идем,  — возразил Дик.
        Он подошел к двери и плотно закрыл ее, накинув при этом дверной крючок на петлю.
        — Почему?
        — Во-первых, ты едва одета.
        — А во-вторых?  — Мирабель слегка улыбнулась.
        — Расскажи мне, что она натворила такого страшного.
        — Но зачем?
        — Мирабель, как я смогу помочь тебе, если не знаю, какая кошка пробежала между вами? Я даже не смогу поддержать тебя при разговоре. Ну разве что своим присутствием…
        — Мне слишком больно об этом вспоминать.
        — А мне больно видеть, что ты мучаешься.
        — Дик… нас ждут внизу.
        — Они подождут,  — решительно сказал он.  — А если посмеют вести себя бесцеремонно, то легче легкого будет выставить их за дверь. Если же ты беспокоишься за сохранность картофельного салата, то гарантирую, что они не сбегут с ним — если твоя сестра заявилась к тебе в такую глушь, да еще и бойфренда прихватила для пущей уверенности, то беседы с тобой она не может не дождаться.
        — Хорошо, уговорил.
        Вместо того чтобы начать изливать душу, Мирабель подошла к книжной полке. Порывшись в лежащих там папках и журналах, она извлекла картонную папку с завязочками. Подойдя к Дику, она бросила папку ему на колени.
        — Что это?  — удивленно спросил он.
        — Не спрашивай. Открой.
        — Хорошо.
        Он дернул за тряпичные завязки, и папка распахнулась.
        — Мирабель, что это?  — повторил он.
        — Это? Это мои картины.
        Около двух дюжин рисунков красовалось на бумажных листах стандартного офисного формата для писем и бланков, распечатанных на цветном принтере.
        — Кажется, это распечатки,  — пробормотал Дик, перебирая листы.
        — Да, ты верно заметил. Это распечатки, Дик. Это все, что у меня осталось от моих картин, потому что они мне больше не принадлежат.
        Дик открыл было рот, чтобы задать вопрос, но Мирабель приложила палец к губам. Опустившись прямо на пол, скрестив по-турецки ноги, наклонив голову так, что черные волосы почти заслонили лицо шелковистым занавесом, она начала сбивчивый рассказ.
        За минуты, пронесшиеся вихрем, но показавшиеся Дику вечностью, он узнал от Мирабель то, что даже и предполагать о ней не мог.
        Оказывается, еще в школе она подавала большие надежды по части рисования. Преподаватели отмечали у нее необычную колористику, смелость в смешивании и сочетании красок и приемов… Ей одинаково удавались и карандашные портреты, и яркие пейзажи акварелью или маслом. Но больше всего Мирабель тяготела к своеобразным графическим сюжетам, которые могли быть как классическими, так и вольными. Она с одинаковым удовольствием рисовала этюды на заданную тему, иллюстрации к сказкам, натюрморты с «одушевленными» фруктами и овощами, рекламные плакаты…
        Так она и получила стипендию в университете.
        Ей прочили блестящее будущее, но Мирабель как-то не задумывалась об этом. Дик предположил, что она слишком распылялась на псевдобогемный круг общения, различные тусовки и прожигание жизни в барах.
        О нет, ничего подобного… Она так отдыхала, но учебе и работе уделяла более чем достаточное время. И между делом умудрялась начинать и заканчивать полноценные картины. В них она вкладывала всю душу, все своеобразие своего вкуса, фантазию и свои представления о стиле.
        Картины она никому не показывала. Почему? Бог его знает… Может быть, в ней напрочь отсутствовало тщеславие? Может, потому, что считала — в мире искусства и богемы и так полным-полно желающих продвинуться, заявить о себе, явить миру весьма средние произведения и при любой возможности пиариться?
        Как бы то ни было, картины эти никто не видел… А их уже набралось изрядное количество. И тут Мирабель загремела в больницу.
        — Дальше я тебе рассказывала.
        — Рассказывала, да не все, моя милая. Выкладывай теперь то, о чем умолчала раньше…
        Мардж навещала ее в больнице. В отличие от Мирабель она не слишком-то преуспела. Стипендию она не получила, а таких денег, чтобы самой оплатить свое обучение, не заработала. Так и подрабатывала то в одной закусочной, то в другой. Снимала комнату вместе с еще двумя приятельницами. Ходила в кино на утренние сеансы, а по вечерам раскручивала завсегдатаев баров на стакан имбирного пива.
        — Ты сама сообщила ей, что тяжело больна?
        — Нет.  — Пауза.  — Это сделал мой… приятель. Да, тогда я встречалась с Томми, начинающим продавцом в бутике. Томми навестил меня в больнице один раз, принес маленькую орхидею. Услышал, что пока нет ясности насчет моего здоровья. А в следующий раз он заглянул уже с намерением попрощаться. «Ты же понимаешь… э-э-э… Мирабель… ты хорошая девушка… и талантливая… но… э-э-э… я же не могу ждать столько времени… ты должна меня понять… а в данный момент со мной хочет встречаться Сара… помнишь, такая, с африканскими косичками… Ну вот, собственно говоря, и все… Не переживай, старушка, наверняка ведь выкарабкаешься… Будешь снова на Манхэттене — позванивай, выпьем в баре… э-э-э…»
        — Вот подлец!  — с чувством произнес Дик.
        Дальше история приняла неожиданный оборот. Мардж, навещая сестру, попросила у нее ключи от квартиры. Цветы поливать и всякое такое… И вообще, квартира ведь простаивает пустая. Мало ли что. Мардж бы пока пожила в ней, заплатила квартирной хозяйке… Мирабель согласилась с этими доводами и дала ключи.
        — Что было дальше?
        — Ты не поверишь.
        — Поверю. Продолжай.
        В один прекрасный день Мардж появилась в палате, где лежала Мирабель, с какими-то бумагами. Состояние Мирабель было не из легких. Все плыло перед глазами, словно туман окружал ее.
        — Мардж сказала, что положение тяжелое. Это я знала от лечащего врача и без нее. Она сказала, что надежда все равно есть. Опять же это не слишком сильно расходилось со словами врачей. Можно, сказала она, попробовать новую терапию. Но полной гарантии врачи не дают, поэтому мне следует подписать бумагу, где я даю согласие на данный вид лечения и заверяю, что не буду иметь впоследствии претензий к врачам, так как они сделают все возможное.
        — Какая глупость!  — с досадой сказал Дик.  — Стали бы они подсылать к тебе с этими бумагами сестру.
        — Тогда это не было для меня столь очевидным. К тому же учитывая мое состояние… Я все подписала. Как в тумане, поставила подпись там, куда Мардж ткнула пальцем. «Надо бороться за свое место под солнцем»,  — сказала она и ушла. Откуда мне было знать, что она имела в виду себя?..
        — Продолжай.
        — Среди тех бумаг была совершенно особая бумага. Если верить моей подписи на ней, я передала Мардж исключительные авторские права на все те картины, которые она обнаружила в моей квартире…
        — Неслыханно!
        — Да, это так,  — с видом грустного маленького эльфа произнесла Мирабель.  — Тогда я еще не знала, какие будут последствия… Вернее тогда я не знала и о бумаге.
        — А когда узнала?
        — Когда окончательно поправилась. Канингем настоял на том, чтобы я заехала на свою квартиру, взяла те вещи, которые мне понадобятся, и немедленно отправлялась в аэропорт. Он считал — чем раньше я окажусь тут, тем лучше. Сам он тоже оперативно свернул всю свою медицинскую деятельность. Я приехала домой… Я надеялась решить вопрос с квартирой мирно — пусть Мардж живет там, пока я не вернусь… Я еще не знала, вернусь ли я, но у меня в голове бродили мысли — восстановиться и вновь побывать в Нью-Йорке. А там будет видно, где нам с Канингемом лучше жить…
        — Понимаю,  — кивнул Дик.
        — В своей квартире я увидела то, что никак не ожидала увидеть… Картины, вытащенные и разложенные по всей гостиной. «Что это?  — спросила я.  — Кто позволил тебе их трогать? Как ты их нашла? Ты что, рылась в моих вещах, проводила обыск в моей квартире?» — «Ну, дорогуша, должна же я знать, что лежит в квартире, где я поселилась».  — «Ты поселилась тут временно. Так зачем ты вытащила картины?» — Мирабель сжала голову руками; эта ситуация до сих пор стояла у нее перед глазами.  — И тут… И тут я услышала от нее то, что повергло меня в шок. Она сказала, что часть картин уже увезли.
        — Куда?
        — На выставку! Представляешь?! Она решила выставлять мои картины под своим собственным именем!
        — Вот это да,  — тихо присвистнул Дик.
        — Пока я захлебывалась кашлем в больнице, моя дорогая сестричка не теряла времени даром. Она связалась с несколькими художественными галереями, с агентами, искусствоведами. Все они сказали, что это очень и очень неплохо… И что можно бы устроить персональную выставку. И многое на этой выставке наверняка продастся, если автор картин пожелает их продать…
        — Невероятно. Так ты талант?
        — Послушай, о чем я толкую вот уже полчаса? Да, оказывается, кое-какой талант имеется. Вот только лавры пожинаю не я, а Мардж.
        — И что, она устроила выставку?
        — Важнее другое. Знаешь, как она объяснила мне свой поступок?
        — Горю желанием услышать.
        — Она сказала — мол, Мирабель, все были уверены, что ты при смерти, должен же был хоть кто-то из нашей семьи сделать что-нибудь для того, чтобы прославить фамилию. Я была совсем не при смерти, но кого это волнует? Может быть, она и впрямь не ожидала, что я выкарабкаюсь. Но знаешь, что еще заявила мне сестра? Мол, я сама виновата, что так долго тянула, никому не показывала свои работы…
        — И что ты сделала, Мирабель?
        — Ничего.  — Она пожала плечами.  — Я была в шоке, была еще слаба после болезни, у меня в сумочке был билет, а в аэропорту ждал Канингем. Мне хотелось как следует вымыться, словно я извалялась в грязи, я ушла из той квартиры с намерением больше не возвращаться.
        — Ты ведь могла доказать свое авторство.
        — Может быть, но были ли гарантии? Мне не хотелось бегать по всем этим людям, уверять, что это мое, умолять поверить, к тому же… что это мне дало бы? Если бы я хотела сказать свое слово в искусстве, неужели можно начинать путь с такого скандала? Я просто улетела в Висконсин.
        — Выставка состоялась?
        — Да. Она прошла с большим успехом. Газеты писали про блестящий дебют молодой художницы Мардж Уоллес. Несколько раз я начинала поиск в Интернете соответствующих публикаций — кто какие писал рецензии, кто приобрел картины… Но мне становилось слишком больно, и я в конце концов оставила это занятие:
        — Так картины разошлись?
        — Да, Мардж неплохо заработала. Какая-то часть картин осталась, но совсем немного. Это было около полутора лет назад…
        — И ты собиралась все это так оставить?  — поразился Дик.
        — Нет. Я думала написать новые картины, еще более прекрасные. И пробиться уже с новыми картинами. Но…
        — Но тебе стало не до этого,  — подхватил он.
        — Да… Вся эта история…
        — Знаешь, Мирабель, Канингем желал тебе добра, когда обеспечил средствами к существованию, но лучше бы он этого не делал,  — с досадой проговорил Дик.
        — О чем ты?
        — Если бы у тебя не было денег, ты бы принялась шевелиться, стала бы бороться… Вместо этого погрязла в пучине своих страданий. Я ожидал от Канингема большей предусмотрительности…
        — Ожидал? Что это значит?
        — То есть конечно же я хотел сказать, что он мог быть более предусмотрительным,  — быстро поправился Дик.  — Ладно, общий сюжет я понял. Тебе не кажется, что нам стоит пойти вниз и спустить Мардж с лестницы?
        — Пойдем,  — согласилась Мирабель.
        Дик вздохнул с облегчением: ему удалось вовремя сменить опасную тему.
        Мирабель натянула джинсики и легкую майку, собрала волосы в хвост, и они отправились вниз.
        Мардж и ее бойфренд сидели за столом. Мирабель с удовольствием отметила, что сестра все-таки не решилась хозяйничать на ее кухне. Быстрым взглядом она окинула бойфренда — нет, она его не знала. Парень ей не понравился — поджарый, немного смуглый, но почему-то похожий на хорька. Очки без оправы его не украшали, да и уверенности облику тоже не придавали.
        Дик же тем временем смотрел на Мардж. Похоже, природа наградила ее теми же темными волосами, что и сестру. Но Мардж додумалась красить их в светлый цвет. Похоже, этот цвет она давно не обновляла: темные корни красовались на ее макушке. Одета она была довольно дорого, но без особого вкуса. Похоже, она куда больше внимания уделяла тому, какой бренд значился на вещи, чем тому, как эти вещи сочетаются между собой.
        Мардж заметно нервничала, но пыжилась и вскидывала голову, пытаясь ощущать себя хозяйкой положения.
        Мирабель не стала предлагать «дорогим гостям» ни кофе, ни чай, ни воду. Она спокойно спросила, не садясь за стол:
        — Итак, что тебе здесь надо?
        — Ну…  — Мардж замялась.  — Для начала хочу сказать, что очень рада видеть тебя в добром здравии…
        «Надо же! Она наконец решила вспомнить о правилах приличия…»
        Мирабель коротко кивнула в ответ.
        — Я приехала, чтобы предложить тебе сделку!  — выпалила Мардж.
        — Никаких сделок!  — не сдержалась Мирабель.
        — Да ты погоди, послушай, глупая.
        Мирабель пропустила «глупую» мимо ушей. Но ответила:
        — Однажды я тебя уже послушала. Это мне слишком дорого обошлось.
        — Ну, милая, это все потому, что ты сама не амбициозна и не энергична… Я, по сути, оказала тебе услугу. Твоих картин и по сей день никто не увидел бы, если бы не я.
        — Да что ты говоришь?  — скептически осведомилась Мирабель.  — Знаешь, Мардж, у меня мало времени. Я проголодалась и хотела бы позавтракать. А ты мне тут мешаешь, на моей кухне.
        — Ты что же, не пригласишь нас к завтраку?
        — Нет.
        — Какая, однако, у тебя неприветливая родственница,  — наконец подал голос спутник Мардж. Голос у него оказался напоминающим зычное воззвание осла ко всему честному народу.
        — Эй, приятель, как тебя там?..  — поинтересовался Дик.
        — Гомер.
        — Замечательно. Так вот, Гомер, придержи-ка язык. Тебя сюда никто не звал. А барышни разберутся сами, без твоего участия.
        — Мирабель, а это, собственно говоря, кто?  — недовольно надув губы, поинтересовалась Мардж.  — Почему он тут распоряжается? Это что, твой муж?
        Дик поймал быстрый взгляд Мирабель. Чтобы опередить ее, он тут же ответил:
        — Да. Муж.
        — Тот самый, который забрал тебя сюда из больницы?
        — Мм… нет. Другой,  — выдавила из себя Мирабель.
        — Однако ты быстра и легка на подъем,  — удовлетворенно заметила Мардж.  — Так мы друг друга стоим. Рада, что не одной мне не с руки рассуждать о порядочности…
        — Брось устраивать показное негодование. Нечего осуждать, если не знаешь ситуации. И не нужно пытаться поставить меня на одну доску с собой. Выкладывай, Мардж, зачем ты приехала сюда, и побыстрее. Я не шучу.
        Мардж глубоко вздохнула, словно собираясь с мыслями.
        — Дай выпить, а?  — попросила она.
        — Что? Выпить? Да еще слишком рано даже для обеда. Впрочем, черт с тобой…
        Мирабель налила в высокий стакан мартини на три пальца и протянула сестре. Та залпом выпила и снова глубоко вздохнула.
        — Слушай, а когда ты давала интервью, рассказывая о моих картинах, ты так же нервничала?  — поинтересовалась Мирабель.
        — Тогда — нет,  — призналась Мардж.  — Тогда это все казалось увлекательной игрой. Было словно понарошку. Но потом я поняла, что, оказывается, это может приносить реальный доход…
        — Еще бы,  — едко заметила Мирабель.
        — Вот о доходах я и приехала поговорить.
        — Неужели?
        Дик проговорил вполголоса:
        — Удивительная наглость.
        Мардж сделала вид, что ничего не слышала.
        — Слушай, Мирабель, ты ведь продолжаешь рисовать?
        — Какое это имеет значение?
        — Имеет, и очень большое. Мы… Я могла бы продать твои новые картины.
        — Ты что, берешься быть моим агентом?  — не поверила своим ушам Мирабель.
        — Да нет же, дурочка. Смотри: меня уже знают как интересного художника, как автора замечательных картин. Я могла бы устроить еще несколько выставок под своим именем. Картины, само собой, твои. Ну а деньги… Деньги мы можем поделить пополам. Я думаю, что это будет справедливо.
        — Справедливо?!  — Мирабель задохнулась от возмущения.
        — Не кипятись. Согласись, ведь я кое-что сделала для продвижения твоих работ. Под лежачий камень вода не течет, а ты была настоящим лежачим камнем, милая…
        — Ну вот что, хватит!  — оборвала ее Мирабель.  — Не пытайся оправдать свое воровство. Что мне делать с результатами своей работы — это только мое дело. Я рисовала, мне и решать, как распорядиться картинами. Странно, что для тебя это не является очевидным.
        — Ты пожалеешь, Мирабель.
        — Вот как? Интересно почему?
        — Ну напишешь ты новые картины… Будешь тыкаться с ними повсюду. А тебе скажут: знаете, мэм, у нас уже выставлялась художница с очень похожими картинами. Это плагиат? Попытка примазаться к чужому успеху? Идите-ка вы подальше… И все. Твой почерк слишком узнаваем. Парадокс, да, дорогуша? Тебя нигде не примут с твоими же картинами потому, что первые уже имели большой успех…
        — Думаешь, что обскакала меня? Сломала мне жизнь? Мардж, о тебе забудут в течение года. Ты сможешь поддерживать имидж художницы лишь в том случае, если представишь на суд общественности новые картины, не хуже прежних. И что? Сможешь нарисовать что-то подобное? Да ты даже не знаешь, как правильно держать кисть!
        — Значит, ты отказываешься?
        — Неужели ты всерьез думала, что я соглашусь на этот абсурд?  — Мирабель неожиданно расхохоталась, громко и задорно.  — Бедная, прилетела сюда из Нью-Йорка, да еще и группу поддержки с собой привезла. Кажется, она не очень-то окупилась…
        — Не понимаю. Я ведь предлагаю тебе верное дело…
        — Мардж, ты думаешь, в этом есть твоя заслуга?  — Мирабель неожиданно устало покачала головой.  — Я понимаю, если бы ты работала агентом… Договаривалась бы с галереями, с клубами или кофейнями, искала бы покупателей… получала бы свой процент — восемь там или десять… Но ты хочешь выдавать результаты чужого труда за свои. И получать при этом половину?! Удивительно, что я с тобой еще разговариваю…
        — Всегда знала, что каши с тобой не сваришь.
        — Ну извини, что разочаровала в очередной раз.
        — Гомер, пойдем.  — Мардж принялась выбираться из-за стола.  — Нас тут даже чаем угостить не собираются.
        — Чай выпьешь в самолете,  — сообщила добрая Мирабель.
        — Ты хотя бы подкинешь нас до аэропорта?
        — Еще чего! С какой это радости? Возьмешь такси. Я полагаю, что у тебя немало денег, которые ты получила за мои картины. Или уже все спустила? Судя по твоей одежде, могла и спустить. Но это не значит, что можно будет стрельнуть у меня денег на такси…
        — Ну и змея же ты,  — с чувством произнесла Мардж.
        — Всего хорошего. Передавай привет Нью-Йорку.
        — Я вас подброшу,  — неожиданно подал голос Дик.
        — Дик…
        — Все в порядке, Мирабель.
        — Но…
        — Я возьму «субару»?  — И тихонько, наклоняясь к ней: — Хочу убедиться, что они убрались из города.
        — Что ж… Тогда конечно. Бери машину.
        — Вот и чудно.  — Он слегка коснулся губами ее виска.  — Поехали,  — бросил Дик через плечо Мардж и Гомеру, выходя из кухни.
        Покидая дом, Гомер и Мардж не выдавили из себя ни звука прощания.
        Мирабель было уже не до завтрака, о котором она так долго рассуждала при непрошеных гостях. Стоя на крыльце, она наблюдала, как Мардж и Гомер усаживаются на заднем сиденье машины, как Дик выруливает со двора. Потом она вернулась в дом.
        Ей очень сильно хотелось выпить. Хотя бы бокал красного вина, чтобы снять напряжение, чтобы избавиться от неприятного ощущения после всех этих разговоров. Спокойствие и уверенность дались ей куда тяжелее, чем могло показаться со стороны.
        Однако она это сделала. Она справилась. Она не поддалась на дешевые уговоры. Не скатилась до оскорблений и пощечин сестре. Однако была тверда и непреклонна, заняв свою позицию. Мардж ничего не смогла от нее добиться, она покинет Висконсин ни с чем.
        Но внутри Мирабель всю трясло. Очень сильно хотелось сделать хотя бы пару глотков мартини, чтобы сладко-обжигающее ароматное тепло разлилось по горлу, разошлось дальше, по пищеводу. Однако следовало держать себя в руках. Нужно хотя бы дождаться возвращения Дика. Только бы он поскорее возвращался…

        13


        Дик уверенно вел машину по шоссе. Справа и слева мелькали то подлески, то поля, заросшие какими-то мелкими голубыми цветочками. Мардж и Гомер негромко шушукались на заднем сиденье. Очевидно, обсуждали: а не прикончит ли их этот дружок Мирабель, он ведь явно со странностями, и не завершат ли они свои жизни в ближайшей канаве?..
        — Как насчет выпить чего-нибудь?  — неожиданно предложил Дик, взглянув на наручные часы.
        — Выпить? Что ж, можно и выпить,  — ответила Мардж,  — хотя я с большим удовольствием съела бы что-нибудь. А ты, Гомер?
        Тот кивнул:
        — Да, я порядком проголодался…
        — Отлично,  — подытожил Дик,  — тогда тормозим у ближайшей закусочной.
        Закусочная показалась через пятнадцать минут. Дик припарковался на небольшой заасфальтированной стоянке, где уже стояло семь машин.
        — Идем?
        Мардж с Гомером последовали за ним.
        — Я угощаю.
        — Какой мужчина!  — восхитилась Мардж. Ее взгляд стал заискивающим незаметно для нее и против ее воли.
        Гомер хмыкнул.
        Они сели за столик у окна. Тут же к ним подошла официантка в белоснежном фартучке, неожиданно накрахмаленном для заведения такого уровня.
        — Что будете заказывать?  — весело спросила она.
        — Мне, пожалуйста, омлет из четырех яиц с беконом и апельсиновый сок,  — попросил Дик,  — я ведь не успел сегодня позавтракать.
        — Рады накормить вас завтраком. А что для вас, мэм?
        Мардж что-то прикидывала в уме, глядя на Дика, потом скороговоркой произнесла:
        — «Кровавую Мэри», бифштекс, двойную порцию жареной картошки, грибной жюльен, пирожное с ягодами, если есть, и минеральную воду.
        — «Бонаква», «Перье», «Эвиан»?
        — «Перье».
        — Что для вас?
        — Гамбургер,  — заявил Гомер,  — сандвич с тунцом и кока-колу. И не забудьте кетчуп!
        — Хорошо.
        — И побольше льда в колу!
        — Хорошо.
        — Еще что-нибудь?  — поинтересовался Дик у своих спутников.
        — Э-э-э… пожалуй, нет.
        — Тогда я предлагаю кое-что обсудить в ожидании нашего заказа.
        — Будет бить на жалость,  — пробормотал Гомер.
        — Нет, не буду. В этой ситуации жалеть нужно не меня… Впрочем, речь сейчас не об этом. Мардж, как вы смотрите на то, чтобы продать мне бумагу, которую в свое время подписала для вас Мирабель?
        Мардж вытаращила глаза:
        — На что это вы намекаете?
        — Ни на что,  — терпеливо сказал Дик,  — я ни на что не намекаю, я говорю прямым текстом. Сколько вы хотите за эту бумагу?
        — А вы уверены, что у вас хватит денег?
        — Бросьте. Вы прекрасно знаете, что кормушка для вас закончилась. Никакого будущего для вас в качестве самозваной художницы нет. Мирабель не напишет для вас ни картины. Ваши жалкие попытки сделать и продать что-то свое тут же превратят в прах тот имидж, тот ореол, который в свое время создался вокруг вас. Рассказать, что будет дальше?
        — Что?  — послушно произнесла Мардж. Ее рот приоткрылся, лицо приобрело глуповатое выражение.
        Дик машинально отметил, что к этому лицу очень подошли бы глаза навыкате… это сделало бы Мардж похожей на смешную рыбу… но чего нет, того нет, к сожалению. Если бы Мардж как следует ухаживала за собой и не была столь тщеславной, то, возможно, она выглядела бы не хуже Мирабель…
        — Чем вы займетесь, когда у вас закончатся деньги? Он,  — Дик кивнул на Гомера,  — содержит вас?
        — Н-нет…
        — Я так и думал. Вы уже привыкли ни в чем себе не отказывать. Вернетесь на прежнее место официантки? Бьюсь об заклад, за время своего существования в качестве фальшивой богемной персоны вы разучились нормально общаться с людьми. Придется долго и трудно переучиваться обратно… А когда вы не сможете платить арендную плату, вас попрут из бывшей квартиры Мирабель, если, конечно, вы еще там…
        — Пока что там…
        — Видите, я еще ни в чем не ошибся. У вас нет ни рычагов влияния на мою жену, ни существенных источников дохода. Если вы продадите мне бумагу, то небольшая пенсия вам гарантирована.
        — Но я хочу большую,  — шмыгнув носом, заявила Мардж.
        — Что ж, я был бы рад устроить вам это. Но для большой пенсии надо побольше постараться.
        — И что я должна делать?
        — Мардж, он обводит тебя вокруг пальца,  — прошипел Гомер.
        — А, помолчи!  — отмахнулась та от любовника.  — Итак, что вы хотите?
        — У вас еще остались картины Мирабель?
        — Да, штуки три или даже пять…
        — Продайте мне их.
        — По какой же это цене? По себестоимости?  — хитро прищурилась Мардж.
        — О, вам знакомо такое понятие, как себестоимость… Отлично. Значит, мы договоримся быстрее, чем я думал. Какова была средняя стоимость продаваемых на выставке картин Мирабель?
        Мардж кашлянула:
        — Ну… около… я думаю…
        — Учтите, я могу проверить это,  — предупредил Дик.
        — Около двух — двух с половиной тысяч долларов,  — решительно заявила Мардж.  — Средняя цена. Да.
        — Я дам вам по пять тысяч долларов за каждую.
        — Что ж… Я согласна!
        — И еще мне нужен список тех людей, которые приобрели картины Мирабель.
        — Вы с ума сошли?  — удивилась Мардж.  — Где же я возьму эту информацию?
        — Наверняка покупатели расплачивались кредитками,  — спокойно ответил Дик.  — И в галерее, где проходила выставка, осталась эта информация. Уверен, что вам ничего не стоит получить ее. А если это и будет стоить каких-то денег, то я заплачу.
        — А мне? Мне вы заплатите за эту информацию?
        — Только когда она будет лежать передо мной.
        — И… сколько?
        — А сколько вы хотели бы за нее?
        — Десять тысяч долларов,  — запинаясь, выпалила Мардж.
        Дик запрокинул голову и долго, с удовольствием смеялся.
        Даже Гомер не выдержал и хмыкнул.
        — Две тысячи долларов,  — отсмеявшись, сообщил Дик.  — Мардж, не стоит так уж зарываться… Никто другой не заплатит вам за эту информацию и сотни баксов. А все потому, что она больше никому не нужна…
        — Но вам-то нужна!  — возразила Мардж.
        — Я спокойно могу обойтись и без нее. Просто сейчас отвезу вас в аэропорт, помашу рукой на прощание, и мы дружно забудем об этом разговоре.
        — Семь тысяч долларов.
        — Нет.
        — Ну пять,  — сбавила Мардж,  — как за картины…
        — Нет,  — улыбнулся Дик,  — не торгуйтесь.
        — Три с половиной тысячи долларов.
        — Две.
        — Согласна!
        — Отлично. Теперь я расскажу вам, что надо будет сделать, Мардж. Первым делом, вернувшись домой, вы упакуете оставшиеся картины Мирабель и отправите их в Висконсин, по тому адресу, который я укажу.
        — А деньги?
        — Деньги я переведу на ваш счет после получения картин.
        — А доставка за чей счет?
        — Можете оформить доставку за счет получателя,  — устало произнес Дик.
        — Ладно.
        — Следующий ваш ход — это посещение художественной галереи или выставочного центра, не знаю, где вы там организовывали выставку, и запрос необходимых мне контактов.
        — Как же я вам их передам?
        — Я сам приеду за списком.
        — А оплата?
        — Наличными в день получения.
        Узнав все, что ей хотелось (главным образом, конечно, про деньги), Мардж с облегчением выдохнула и наконец-то расслабилась.

        Мирабель стояла босиком на теплой земле и водила ладонью по пыльному боку биплана.
        Дик подошел к ней сзади и обхватил за талию. Покружив и с удовольствием послушав ее испуганный визг, он опустил Мирабель обратно на землю и поинтересовался:
        — Это что, входит у тебя в привычку — сбегать сюда, к биплану, где тебя не может найти никто, кроме меня?
        — Просто мне было одиноко.
        — Понимаю. Не хотелось сидеть дома? Готовить мне завтрак?  — поддразнил он.
        — Вообще-то уже скоро ужин… Ты голодный, да?
        — Не особенно.
        Мирабель с удивлением посмотрела на него:
        — Что, уже успел где-то перекусить?
        — Со всеми этими разборками аппетит пропал на время,  — выкрутился он.
        — Отвез эту парочку в аэропорт?
        — Да. Они взяли билеты на ближайший рейс до Нью-Йорка.
        — Вот и прекрасно.  — Мирабель вздохнула, закрыла глаза и прижалась к теплой груди Дика.  — Теперь я могу быть спокойна…
        — А я рад, что тебе спокойнее,  — засмеялся Дик.  — Ну что, пойдем домой?
        — Давай еще чуточку побудем здесь.
        — Тебе здесь нравится? На этом поле?
        — Да. Раньше я все время приходила сюда, когда мне было особенно тоскливо. Если не шел дождь, если не дул сильный ветер, если было сухо, я садилась на траву и смотрела…
        — Куда?
        — На траву, на птиц, на облака. На землю. На цветы, которые растут из нее. Чаще всего я смотрела на небо… Оно такое красивое. Такое… воздушное. А теперь на этом поле что-то изменилось, оно словно стало еще уютнее.
        — Да? Только не говори, что это из-за моего самолета.
        — Почему ты думаешь, что нет?
        — Груда металла и краски, стекло, мотор, горючее… Разве он может сделать это поле уютнее?
        — Ты и впрямь так воспринимаешь собственный самолет?  — Мирабель оторвалась от груди Дика и с удивлением посмотрела на него.
        — Я воспринимаю его иначе,  — улыбнулся он.
        — Как?
        — Как друга.
        — Странно… У меня было такое же чувство. Словно… Словно это не просто машина. Словно это товарищ, который понимает то, что ты сейчас чувствуешь. И мысленно поддерживает тебя. Он как будто говорит: «Все будет хорошо! Эй, смотри, отсюда эти проблемы кажутся совсем маленькими, незаметными! Полетели вместе!»
        — Очень может быть, что именно так он и говорит. Однако не всегда полезно сбегать от проблем.
        — А я и не сбегаю. Просто хотела побыть одна.
        — Ты и так была одна, Мирабель.
        — В доме я наверняка начала бы плакать, напилась бы или даже разбила бы что-нибудь из посуды. А придя сюда, я успокоилась…
        — Но теперь-то мы можем пойти домой?
        — А ты не хочешь полетать?
        — Нет, Мирабель, сегодня нет. День был тяжелый и неприятный. Может, на днях…
        — Дик…  — Она приподнялась на цыпочки и коснулась губами его губ.
        — Что?
        — А почему у него нет названия?
        — Названия? У чего? У самолета?  — удивился он.
        — Ну да.
        — Знаешь, это как-то не приходило мне в голову.
        — Жаль… Я слышала, что некоторые дают имена своим машинам, даже как-то ухитряются различать их пол. Либо мальчик, либо девочка. А своему самолету, если бы он у меня был, я бы обязательно дала какое-нибудь красивое имя.
        — Например?
        — Ну я не знаю…
        — Если бы это был твой самолет, то как бы ты его назвала?
        — А ты?
        — У него уже есть название. Он называется биплан.
        — Скучно и неинтересно,  — разочарованно протянула Мирабель.  — Бипланов сотни, а твой — один-единственный. Он обязательно должен как-то выделяться…
        — И как бы ты назвала свой самолет?
        — Ну… подобрала бы что-нибудь подходящее по смыслу.
        — Например?
        — Знаешь, этот самолет… Он такой маленький, компактный и кажется слегка взъерошенным. Как воробушек. Не нахохлившийся, нет. Веселый, бодрый. Птаха, которая прыгает и чирикает.
        — И доставляет меня туда, куда мне нужно.
        — Точно. Он у тебя настоящая птаха.
        Дик засмеялся:
        — Да, наверное… Птаха небесная…
        — Ну вот,  — удовлетворенно произнесла Мирабель,  — я бы назвала хотя бы так. А ты вообще не предложил ни одного варианта!
        — Зато я могу предложить целых четыре варианта изысканных блюд на ужин.
        — Сразу четыре?
        — Четыре на выбор. И еще могу предложить четыре разных занятия на вечер…
        — Например?  — промурлыкала Мирабель, которая уже догадалась, куда Дик клонит:
        — Просто секс, секс с клубникой, секс с шоколадом, секс с парой бокалов белого вина и французским сыром…
        — Это изысканные блюда на ужин?
        — Возможны любые сочетания.
        — Тогда я предлагаю обсудить их по дороге домой.
        — Мне эта идея нравится,  — улыбнулся Дик.  — Я так соскучился по тебе за целый день…

        14


        После легкого ужина Мирабель с Диком провели вечер на крыльце, обнимаясь и наблюдая за краснеющим на закате небом.
        — А каково это — улетать в закат?  — спросила Мирабель, сонно прикорнувшая на плече у Дика.
        — Я не летал по вечерам, так что не знаю. Вернее не летал поздним вечером…
        — Обидно,  — пробормотала Мирабель.  — Наверное, очень красиво, когда вокруг все словно загорается. Такая богатая палитра красок на закатном небе, это что-то… Розовый, лиловый, малиновый…
        — Ага,  — подхватил Дик,  — а еще оранжевый, желтый, медный… Вот вместо того, чтобы сожалеть о не улетающих в закат пилотах, вернулась бы к своему делу.
        — Это к какому?
        — Ты вообще планируешь снова начать рисовать?
        — Ну не знаю… Все это так запутано, да и вообще…
        — По-моему, ты просто не хочешь этого делать,  — сухо сказал Дик.
        — Поживем — увидим.
        Дик не был настроен на философский лад:
        — Еще немного, и я вспомню про то, как кто-то зарывал свой большой талант в землю, за что уже получил от жизни щелчок по носу.
        — Как, разве ты на ее стороне?  — удивилась Мирабель.
        — Не склонен вставать на чью бы то ни было сторону. Но согласись, что своим образом жизни и поведением ты сама создала определенные предпосылки для дикой выходки Мардж.
        — Может быть,  — сонно пробормотала Мирабель.  — Знаешь… Давай поговорим об этом завтра. Я не хочу думать об этом сейчас. Я подумаю об этом позже…
        — Мирабель, я хотел поговорить с тобой…
        — О чем?
        — О важных вещах.
        — Боже мой, только не это… Дик, пожалуйста! В последние дни мы с тобой только и делали, что говорили о важных вещах. Сначала о моем муже, Канингеме.
        — Вот о нем…
        Мирабель, не слушая, продолжала:
        — О больнице. О моей пневмонии. О богемном образе жизни и стипендии в Нью-Йорке. Сегодня мы уйму времени обсуждали подлый поступок моей сестры, сначала с тобой, потом с ней. Еще и она захотела «серьезно» со мной поговорить. Дик, если я пройду еще через один такой разговор, я закричу. У меня уже голова лопается. Ни о чем не хочу думать. Может быть, когда-нибудь… Через день. На следующей неделе. Через месяц. А может быть, и в следующем году… Но только не сегодня, прошу, не сегодня… У меня от умных мыслей начинает чесаться голова и дым идет из ушей. Может, хоть ты меня пожалеешь?
        — Можно подумать, тебя надо жалеть,  — снисходительно проворчал Дик, но решил отложить тягостные разговоры на потом.
        Может, Мирабель права. Может, и впрямь стоит отложить на потом темы, которые не имеют отношения к сегодняшнему ужину, бипланам и упоительным краскам вечернего неба. Несколько дней вряд ли что-то изменят…

        Наутро Мирабель, проснувшись после крепкого долгого сна и открыв глаза, ощутила рядом с собой непривычную пустоту. Еще раньше, чем она повернула голову, она коснулась рукой соседней подушки и поняла, что Дика в постели нет.
        Она нашла его в ванной. Он методично брился, соскабливая остатки щетины, при этом даже напевал какой-то веселенький мотивчик, но имел какой-то собранный, серьезный вид.
        — Привет,  — сказала Мирабель.
        — Привет.  — Он не повернулся к ней, лишь слегка кивнул.
        Мирабель насторожилась:
        — Дик, что-то случилось?
        — Нет. С чего ты взяла?
        — Знаешь… Ты не такой, как обычно,  — медленно проговорила она.
        Он пожал плечами:
        — Глупости… Ничего не случилось. По крайней мере, плохого.
        — А хорошего?
        — Тоже пока не случилось. Просто мне надо улетать, Мирабель.
        — Улетать или улететь?  — Она прищурилась.
        Дик поправился:
        — Ну конечно же улететь.
        — И…
        — И вернуться.
        — Когда?
        — В ближайшие дни. Я не знаю точно.
        — Что ж… Раз ты так решил…
        — Мирабель, я ничего не решал. Да не переживай ты так — это всего лишь необходимость. Я слетаю по делам и вернусь. А ты пока займись чем-нибудь полезным.  — Он хотел добавить «займись своими картинами», но передумал и просто улыбнулся. Пожалуй, не стоит давить на нее. Всему свое время…  — Малыш, сделай доброе дело.
        — Какое?
        — Пожалуйста, приготовь завтрак. Я уже не успеваю. А лететь голодным не хотелось бы.
        — Разве тебе не надо заправиться?  — машинально уточнила Мирабель.
        — Я уже заправился. Пока ты спала, я взял машину и прокатился до бензоколонки и до биплана. Кстати, машину я тоже заправил.
        — Спасибо.
        — На здоровье.
        Мирабель натянула полотняное летнее платье и отправилась на кухню. В голове надоедливой мухой жужжала липкая мысль: он улетает, он улетает, он тоже бросает ее, ее все бросают…
        В расстроенных чувствах она принялась тереть морковку и сыр для салата, резать огурцы с помидорами, и едва не порезала палец. В холодильнике со вчерашнего вечера оставались кусочки жареной курицы, их требовалось лишь слегка разогреть.
        На кухню вошел Дик, поймал ее сумрачный взгляд и подмигнул, пытаясь приободрить.
        — Какая ты молодец, стол уже накрыт,  — заметил он.
        Мирабель только кивнула в ответ.
        Позавтракав (завтрак проходил в молчании, которое Дик тщетно пытался развеять, время от времени бросая в пространство добродушные шуточки), они поднялись из-за стола. Мирабель подошла к раковине и принялась сосредоточенно мыть посуду.
        — А ты не хочешь со мной попрощаться?  — поинтересовался Дик.
        — Пока.
        — Мирабель, посуда может и подождать,  — заметил он.
        — У меня правило: всегда сразу после еды мой посуду.
        Дик подошел к ней, решительно закрутил кран с водой, взял из ее рук губку, отложил в сторону и, подняв Мирабель на руки, посадил на подоконник.
        — Посмотри на меня, пожалуйста. Не нужно обижаться. Зачем ты на меня обижаешься?
        — Я не обижаюсь,  — пробормотала Мирабель.
        Дик засмеялся:
        — Да, ты не обижаешься. Ты дуешься. Наверняка ты решила, что тебя все бросают, что ты мне до смерти надоела и я жду не дождусь, когда смогу удрать от тебя на другой конец страны на своем быстром самолетике. Угадал?
        — Нет.
        — Да. Я уже успел немного изучить тебя, Мирабель. Ты ведешь себя, как капризный маленький ребенок. Тебя никто не оставляет. Просто есть дела, которые необходимо сделать для общего же блага.
        — Понимаю,  — тихо пробормотала Мирабель.  — Прости меня. Просто…
        — Не нужно ничего говорить. Ты просто привыкла к тому, что тебя все бросают.
        — Кто меня бросал?
        — Все, Мирабель… Тебя всю твою жизнь оставляли и покидали.
        — Только не нужно проводить здесь сеанс доморощенного психоанализа.
        — Ты права, здесь действительно не стоит. Лучше наверху: там есть кушетка, точь-в-точь как в кабинетах у специалистов.
        — Прекрати надо мной издеваться.
        — Ты сама над собой издеваешься, Мирабель. Ты думаешь, что недостойна хорошего отношения сама по себе? Да, в детстве вы с сестрой оказались в приюте. Потом жизнь развела вас, ты осталась практически одна — без поддержки, без жилетки, без по-настоящему близкого человека.
        — Я…
        — Дальше ты принялась искать друзей и партнеров совсем не там, где следовало бы. Мир богемы и псевдотворческих людей оказался для тебя фальшивым. О тебе очень быстро забыли, стоило тебе попасть в больницу. Ну а сестра сделала попытку поживиться за твой счет, надеясь, что ты не выкарабкаешься.
        На глазах у Мирабель заблестели непрошеные слезы, но Дик говорил и говорил, словно не замечал этого, словно уже не мог остановиться:
        — Наконец появился человек, который помог тебе поверить в то, что ты можешь быть нужной и важной для кого-то сама по себе, без приложений, без связей и без антуража. Такой заботой тебя еще никогда не окружали, таких поступков для тебя еще не совершал никто. Но и этот человек предал тебя… сам того не желая. Он попросту ушел, умер, оставив тебя одну в отнюдь не дружественной атмосфере. И ты не знала, куда идти, что делать. Ведь все, что ты делала до этого, приводило тебя только к разочарованиям. К одиночеству…
        — Прекрати, прекрати!  — Мирабель, соскочив с подоконника, замолотила кулаками по крепкой груди Дика, из ее глаз теперь уже настоящим дождем полились слезы.
        Он поймал ее, сильно прижал к себе, не давая двигаться; начал нашептывать на ухо слова утешения. Постепенно Мирабель затихла, убаюканная его ласковым тоном и согретая надежными объятиями. Слезы еще бежали тонким ручейком по ее щекам, но это были скорее уже слезы облегчения, очищения.
        — Малыш, просто нужно было, чтобы тебе кто-нибудь об этом сказал.
        — Я понимаю.
        — Ты не сказала бы сама себе ничего подобного. А все остальные сделали бы это либо с неприязнью, либо из жажды разоблачения, либо просто из желания самоутвердиться. Но я же тебе не враг. Я твой друг.
        — Да, я знаю.
        — Но, несмотря на то что твоя личная история не слишком-то складывалась в прошлом, ты должна понимать — это не отменяет твоего права на счастье. Ты хороша вне зависимости от того, что с тобой произошло. Не вини себя ни в чем. Ты ведь очень старалась.
        Дик взял Мирабель за подбородок и слегка приподнял ее голову, чтобы посмотреть девушке в глаза:
        — Ты понимаешь?
        — Да. Я понимаю. Спасибо тебе. Наверняка когда-нибудь все будет хорошо.
        — Думаю, раньше, чем тебе кажется.
        — Ты ведь вернешься?
        — Разве я смогу бросить девушку, которая стала так дорога мне?
        — А она действительно стала?
        — Разве я лгал тебе когда-нибудь, Мирабель?
        — Пожалуй, нет,  — удовлетворенно признала она.
        — То-то и оно. А сейчас, пожалуйста, отпусти меня. А то с каждой минутой мне становится все труднее уехать отсюда.
        — Ничего, я помогу тебе.
        — Каким образом?
        — Давай подброшу до самолета. Еще несколько минут пробудем вместе.
        На это у Дика не нашлось возражений.

        15


        Сначала Мирабель не знала, как с толком использовать вновь свалившееся на нее одиночество.
        Она съездила в банк, сняла накопившиеся за месяц проценты. Потом завернула в супермаркет и так набила тележку разными вкусностями, что еле докатила ее до автомобиля. Она хотела порадовать Дика новыми блюдами в своем исполнении. Но поскольку в изысканной кулинарии Мирабель была не слишком сильна, она заехала еще и в книжный магазинчик. Там она приобрела книжку, посвященную итальянской кухне, и книжку, где рассказывалось о приготовлении национальной японской еды — суши и роллов.
        — Теперь будет чем заняться долгими утомительными вечерами,  — вслух прокомментировала свои действия Мирабель и направилась к кассе.
        Но с готовкой срослось как-то не сразу. Набив живот мороженым с хот-фаджем, кукурузными хлопьями и маленькими маринованными помидорчиками черри, Мирабель завалилась спать. Спать она решила по диагонали. Так она занимала в постели куда больше места, чем обычно. И не было ощущения одиночества, тихо подкрадывающегося к сердцу.
        Прошел день, другой. С блокнотом и карандашом Мирабель выбралась на крышу, чтобы немного позагорать — в последнее время ей было не до загара и кожа стала совсем бледной.
        Расстелив покрывало на облюбованном участке крыши, Мирабель скинула с себя все, кроме купальника. Она открыла блокнот, планируя записать туда кое-какие эпизоды из недавних событий — так, на всякий случай, чтобы не забыть. На память. Но в памяти всплыло лицо Дика.
        Мирабель глубоко задумалась. А карандаш в ее руке заработал — непроизвольно, словно сам по себе. Он жил отдельной от Мирабель жизнью. Скользя по чуть шероховатой белой бумаге блокнота, он оставлял на ней темно-серые штрихи, испещрял ее следами, проводил тонкие или размашистые линии.
        Когда Мирабель очнулась, она увидела перед собой на листе блокнота лицо Дика. Ощущение присутствия было полным. Сходство было нереальным.
        — Когда я успела настолько детально изучить его лицо?  — вслух подумала она.
        Взяла ластик, выпавший с другого конца карандаша, подправила пару штрихов. Нарисованный Дик улыбался ей с бумаги ласково и уверенно. Да, пожалуй, главным в этом мужчине была его уверенность. Уверенность в завтрашнем дне, уверенность в своем штурвале, уверенность в праве действовать и принимать решения, защищать ее или не вмешиваться, давая ей проявить себя, уверенность в своих кулинарных способностях, уверенность даже в своем стареньком бритвенном приборе. Уверенность и юмор…
        Интересно, был ли Дик уверен в том, какие чувства испытывает к ней, к Мирабель?
        И почему она так уверена, что он должен испытывать к ней какие-то чувства?
        Ей кажется или все зашло слишком далеко? Многие пары с такой отправной точки, как у них, катятся прямиком к свадьбе.
        Может ли Дик расценивать их союз как мимолетное приключение, пусть и весьма романтическое?
        Мирабель надеялась, что нет: все-таки он принял большое участие в ее судьбе… Для мимолетного приключения он слишком близко к сердцу принял все ее передряги.
        Но он ни разу не говорил о том, что их отношения являются для него чем-то действительно серьезным.
        Мирабель отогнала от себя пасмурные мысли, перевернулась на спину и посмотрела в небо, заслонившись от солнца ладонью.
        Небо было чистым, сияющим, без крохотного пятнышка или облачка.
        Мирабель с удовольствием увидела бы на этом небе хотя бы одно пятнышко. Ей вполне хватило бы одного… Если бы это пятно начало разрастаться, приближаться и в конце концов превратилось бы в славный серый самолетик.
        Она уже начала отчаянно скучать по Дику. Он вдохнул новый смысл в ее жизнь, вернул вкус к ней, ко многим замечательным вещам, о которых она уже практически забыла. Наслаждение сном, отдыхом, поездками, новой музыкой, изысканной едой, полетами, небом, хорошим настроением, прикосновениями и ласками другого…
        Карандаш продолжал скользить по страницам блокнота. Из небытия на бумаге появлялись наброски и этюды. Высокая трава, крыло биплана, летные очки, профиль Дика, очертания его фигуры, бредущей по дикому полю, крыши домов, автомобильный капот, ветровое стекло, юркий и озорной воробей, сильно смахивающий на самолет…
        Чтобы не обгореть окончательно, Мирабель собрала покрывало, блокнот и карандаш, бутылку с водой и спустилась с крыши в дом. Проходя через гостиную, она вдруг заметила, насколько в ней пусто, насколько в ней безликие, безжизненные стены. Уже почти механически Мирабель подошла к той стене, возле которой было меньше всего мебели, и подняла было руку с зажатым в ней карандашом… но вовремя опомнилась:
        — Нет, тут нужно что-то другое,  — вслух объявила она.
        Из закромов были извлечены большие малярные кисти.
        — Ну, за неимением ничего другого…
        Обнаружились также краски — красная (видимо оставшаяся после покраски ставен), синяя, коричневая, бежевая, зеленая и немного оранжевой.
        — Так-с,  — вслух произнесла Мирабель,  — посмотрим, что тут можно сделать.
        Прямо поверх уже имеющейся на стене краски она принялась размашистыми движениями наносить бежевую.
        — Это будет основа. Как тончик набросать,  — рассмеялась она.
        Сколько хватило длины рук, она покрыла стену слоем бежевой краски. Сделала перерыв, напившись чаю и съев двухэтажный сандвич. Потом поверх бежевой краски стала наносить пятнами и четкими линиями другие краски.
        Спустя несколько часов работы Мирабель отошла от стены подальше и внимательно осмотрела результат.
        Рисунок вышел одновременно и в излюбленной для художницы графической манере, и в то же время Мирабель словно вдохнула в него что-то новое. На дерево, крепко и уверенно растущее из темной почвы, наползала нежно-зеленая дымка кудрявой листвы. Солнце будто просвечивало сквозь зелень, подмигивало и обещало радостное будущее. Это было словно сюрреалистический пейзаж, в котором одни мазки не всегда завершали или дополняли другие, но при этом манера исполнения поражала вдохновением и энергией. Мирабель и сама от себя не ожидала подобного, но факт оставался фактом — за сегодняшний день она нарисовала столько рисунков, сколько ей за целый год не довелось сделать. Определенно, этот мужчина очень положительно влиял на нее… Жаль только, что он куда-то запропастился.
        Гостиная самой Мирабель теперь напоминала отчасти приют умалишенных, отчасти комнату, отданную на растерзание чересчур активным детишкам. Она позабавилась от души, но все-таки в рисунке неизменно угадывался ее фирменный стиль и почерк.
        Мирабель улыбнулась и отправилась отдыхать.
        Весь следующий день она отдыхала, принимала ванну с душистой морской солью, занималась собой. Маникюр и педикюр, до которого у нее давно не доходили руки. Натирание тела ароматным скрабом, после которого кожа словно засветилась. Освежающая маска для лица с ароматом мяты… Посмотрев в зеркало на великолепие, которое получилось в результате этих процедур, Мирабель внезапно поняла, чего ей больше всего не хватает.
        Ей повезло — парикмахерская еще работала, а клиентов почти не было.
        — Как вас подстричь?  — Мастер с собранными в аккуратный пучок льняными волосами, облаченная в фирменный передник, взяла в руки расческу и тяжелые ножницы. Она выжидательно посмотрела на Мирабель.  — Хотите что-нибудь конкретное?
        Та отрицательно помотала головой:
        — Я просто очень давно не была в парикмахерской. Слишком давно. Пожалуй, нужно просто подстричь кончики, освежить прическу.
        — Укладку делать будем?  — уточнила мастер.
        — Да, обязательно.
        — Может быть, хотите отрезать челку?
        — Ой нет, ни в коем случае. Иначе я стану похожа на готического подростка. Придется идти в скобяную лавку и продевать себе в нос гвоздь или кольцо.
        Мастер слегка улыбнулась и принялась за работу. А Мирабель запоздало удивилась себе: раньше за ней не замечалось подобных вспышек остроумия.
        Выйдя из парикмахерской, Мирабель почувствовала в себе совершенно логичное для всякой женщины желание соответствующим образом завершить процесс обновления.
        А именно: требовалось пойти и купить красивое платье.
        Мирабель не стала сокрушаться о том, что все самые знаменитые бутики находятся далеко отсюда, в Нью-Йорке. Она просто вспомнила о том, что дома у нее в гардеробе преобладают клетчатые ковбойки, мешковатые джинсы и растянутые свитера. «Но ведь так больше продолжаться не может»,  — подумала она и отправилась в магазин.
        Магазин женской одежды смог предложить четыре варианта нарядов, по размеру подходящих Мирабель. Это было лимонное платье-футляр, свободное платье цвета лаванды, талия у которого начиналась под грудью, нечто алое, блестящее, как латекс, и столь же вызывающее («Не иначе в наш городок попало по ошибке или в качестве шутки»,  — подумала Мирабель), и зеленое платье ниже колена. Примерив по очереди все четыре платья, Мирабель поняла, что двух мнений тут быть не может: платье цвета лаванды делало ее глаза загадочными, кожу — изысканно бледной, а фигуру — на редкость женственной; заканчивалось же оно на несколько пальцев выше колен, что отвечало интересам Мирабель.
        — Я беру его,  — решительно сказала она.
        Продавец назвал ей смешную цену.
        — Вам повезло,  — сказал он,  — у нас как раз распродажа. Носите, пусть оно принесет вам счастье.
        — Спасибо.
        — А может, хотите примерить подвенечное платье? У нас и такие есть.
        — Почему вы предлагаете мне свадебное платье?  — засмеялась Мирабель.
        Продавец почесал в затылке.
        — Да бог его знает, мисс,  — сказал он,  — может, потому, что вид у вас такой — светитесь от счастья и вот-вот взлетите. Повезло же вашему суженому.
        Испытав необыкновенный прилив радости и нежности, Мирабель, складывая покупки в багажник «субару», похлопала машину по глянцевому боку, словно была наездником и одобрительно хлопала по шее своего коня.
        — Ну что, старина,  — сказала она,  — двинули домой? Или вначале нужно задать тебе корма?

        Вместо того чтобы отправиться домой, Мирабель вначале поехала к заброшенному полю, тому самому, которое так долго служило импровизированным аэродромом для маленького биплана Дика.
        Она остановила «субару», не доезжая до своего излюбленного пригорка, где было так сладко греться под летним солнцем, обняв руками колени и уткнувшись в них носом.
        Мирабель сидела в машине и смотрела, как солнце медленно, неотвратимо опускается за горизонт.
        У нее было такое ощущение, что сегодняшний день провел черту между ее прошлым и настоящим. Груз, словно сброшенный с плеч, остался далеко позади, этот ненужный рюкзак, набитый тяжелыми булыжниками, это никчемное чувство вины и осознания собственной ничтожности.
        Не модная, стильная нью-йоркская штучка, не обремененная серьезными отношениями, но и не домашняя клуша, застрявшая в этом Богом забытом городке без сил, желаний и целей.
        Просто юная влюбленная женщина, просто свободный человек, которому отныне никто не сможет диктовать, как лучше действовать и как поступать, какие платья носить, с кем разговаривать, а от кого держаться подальше.
        Солнце садилось, окрашивая верхушки деревьев на кромке леса в медный цвет с багряными отблесками; стволы деревьев, казалось, превратились в струи жидкого золота, уходящие в землю. Мирабель смотрела и смотрела, и чем ближе оказывалось солнце к линии горизонта, тем глубже в ней опускался осадок обиды, досады и прочих горьких чувств, пока окончательно не растворился в темной бездне.
        Тогда Мирабель завела мотор и покатила домой. Она собиралась испечь на ужин песочный пирог с вешенками, послушать новый альбом любимой с детства группы, играющей в стиле кантри, и лечь спать тогда, когда вздумается, предварительно нарисовав еще один-два портрета Дика.

        16


        Утро выдалось не из спокойных.
        Мирабель разбудил настойчивый стук в дверь.
        Очевидно, неуемный посетитель сначала звонил в дверной звонок, но так и не смог воззвать к совести хозяйки и, отчаявшись, перешел на стирание кулаков о дверную панель.
        — Иду-иду, ну кто еще там?  — с досадой проворчала Мирабель.  — Еще ведь и часа дня нет!
        Однако она сообразила, что в дверь может ломиться и Дик, который потерял ключи, и заспешила вниз, накинув свой привычный халатик и завязывая его уже по дороге.
        Она распахнула дверь и выдохнула в изумлении:
        — Ты? Опять? Но какого черта тебе тут надо, ведь ты…
        — Спокойно, сестренка, спокойно,  — устало проговорила Мардж и, отстранив Мирабель рукой, перешагнула порог.  — Я на этот раз не буду долго тебя задерживать. Не волнуйся и не пугайся: я прибыла в качестве смиренной просительницы.
        — Что ж…  — Мирабель помялась.  — Проходи. Я надеюсь, что ты прилетела одна?
        — Да, я одна,  — кивнула Мардж,  — знаешь, довольно накладно оказалось таскать этого оболтуса за собой по стране. Толку от него ноль, гонору много, и при этом ничего собой не представляет.
        Мирабель промолчала. Ей действительно было все равно. Ей не хотелось пользоваться удобнейшим случаем, лить яд сарказма и поражать цель меткой иронией замечаний.
        — Чаем напоишь? Я опять прямо с самолета. Взяла такси…
        Мирабель закрыла за родственницей дверь, прошла вслед за ней на кухню и щелкнула кнопкой электрического чайника. Покопалась в шкафчике, вытряхнув оттуда миндальное печенье, кекс с изюмом и вафли.
        — Этого будет достаточно, надеюсь?
        — Да, вполне. Меня устроил бы и ломтик зернового хлеба с мясом или ветчиной, если есть что-то такое…
        — Понятно. Голодная. Тогда я сварю для нас обеих спагетти. Всю ночь не ела, тоже, знаешь ли, очень проголодалась.
        Пока варились макароны, Мардж молчала. Молчала и Мирабель: ей хотелось хотя бы завтрак провести в относительном мире и покое. Она не сомневалась, что Мардж с добром прийти не может. Не то чтобы Мирабель оттягивала беседу, но хотела хотя бы обрести ясность духа, растерянную за время крепкого сна.
        Мардж съела порцию спагетти, выпила две кружки чая подряд, закусила сандвичем с ветчиной и, облокотившись на стол, уставилась на Мирабель.
        — Так я тебя слушаю,  — оторвалась от печенья та.
        — У меня к тебе есть одна очень маленькая и несущественная просьбочка…
        Мирабель прищурилась:
        — Маленькая? Несущественная? Погоди, а тебя точно зовут Мардж?
        — Не иронизируй. Представь себе, я решила наконец-то встать на путь истинный. Если, конечно, ты в состоянии себе это представить…
        — Не в состоянии,  — покачала головой Мирабель,  — но ты продолжай. Надо же тебя выслушать…
        — Я знаю, кто он, твой новый муж!  — торжествующе заявила Мардж и выпрямилась на своем стуле.
        — Я тоже знаю,  — машинально пробормотала Мирабель, а потом спохватилась: — И кто же?
        — Дик Бернингтон!
        — Хм, это что же, новость? Я знала это и без тебя. И что с того?
        — Ты не говорила, что он так крут! Обо всем умолчала. Впрочем, ты всегда была скрытной. Так вот, о чем я… Мирабель, умоляю, замолви за меня словечко!
        — О чем ты?
        — Пусть он возьмет меня к себе на работу!
        Видя, что глаза Мирабель стали напоминать по размеру две старинные четвертьдолларовые монеты, Мардж пояснила:
        — Ну в свой издательский дом! И, клянусь, я больше никогда не появлюсь на твоем горизонте. Это же шанс, как я могу его не использовать? Я понимаю, что мне надо как-то жить дальше, существовать самостоятельно…
        Мирабель молчала, переваривая обрывки информации и не зная, какой вопрос лучше задавать сестре. Мардж не замедлила прийти на помощь.
        — Ну что ты, в самом деле?  — Она говорила медленно, чеканя слова, словно имела дело с неразумным ребенком, не вполне понимающим, что ему говорят.  — Дик Бернингтон. Издательский холдинг в Нью-Йорке. Куча энциклопедий и справочников по самолетам. Правительственные заказы. Технические руководства по эксплуатации самолетов. Летный журнал… вернее журнал для двинутых пилотов, помешанных на маленьких старых самолетах. Он сам иногда вроде бы пишет для этого журнала. Мирабель, он медиамагнат. Я все думала: почему же мне его лицо кажется таким знакомым? А потом вспомнила — видела в новостной ленте в Интернете. Он занял какое-то там место в списке преуспевающих издателей Нью-Йорка. Не в первых рядах, но все равно, думаю, парень обеспечен на всю оставшуюся жизнь.
        Мирабель осторожно моргнула ресницами. Она пыталась ничем не выдать своего удивления. Она не знала, что сказать, чтобы разговор пошел по нужному ей руслу, но Мардж все сделала сама:
        — Так я о чем толкую — замолви за меня словечко, а?
        — Но что ты хочешь делать в этом холдинге?
        — Работать, разумеется. Ты пойми, с улицы меня ни в одну мало-мальски приличную контору не возьмут. С моим-то образованием и опытом работы… Только в шарашку. А в шарашке и денег — не разбежишься, и босс за задницу хватать будет, и перспектив никаких. А тут солидная фирма, все дела… Пусть возьмет меня хотя бы на ресепшен, гостей провожать и на звонки отвечать, ну а уж там я как-нибудь продвинусь.
        — Чтобы продвинуться, нужно иметь образование,  — автоматически поправила Мирабель.
        — Ну может, я и на курсы вечерние какие-нибудь пойду. Но для этого надо сначала деньжат подзаработать… Помоги, а?
        Мардж сникла, видя, что Мирабель совсем не горит энтузиазмом по поводу оказания помощи непутевой сестре-шантажистке. Она просительно заглянула Мирабель в лицо:
        — Знаешь, тебе ведь никогда не было до меня особого дела. А ведь если бы ты хоть немного интересовалась, что у меня да как… Вовремя подсказала бы — может, у меня с колледжем что и выгорело бы… Росла как сорная трава. А ведь ты старшая.
        — Не преувеличивай.
        — Я ж не денег прошу, а работу… Слушай, Мирабель, такое ощущение, будто это все для тебя в новинку — с холдингом и прочее… Он что, сам не рассказывал тебе об этом?
        — Что за глупости? Ну конечно, рассказывал.
        — Так, может, все-таки попросишь?
        — Хорошо,  — решилась Мирабель,  — попрошу, когда вернется.
        — Ой, только, знаешь, не говори ему, что это я просила!
        — Почему?
        — Ну так будет лучше. Мало ли что. Пусть думает, что это твоя просьба и твоя инициатива.
        — Уговорила,  — сердито проворчала Мирабель,  — но только учти, что это в первый и последний раз!
        — Хорошо-хорошо!
        — И, Мардж…
        — Что?
        — Скажи мне откровенно: ты действительно видела его портрет в новостной ленте? Или каким-то образом узнала его фамилию и полезла искать упоминания о нем в Интернете, уж не знаю зачем?
        — Ну конечно, видела портрет,  — уверенно ответила Мардж, у которой в сумочке лежал клочок бумаги, где рукой Дика были записаны его имя, фамилия, номер мобильного телефона и адрес дома Мирабель в Висконсине.
        — Ладно,  — вздохнула Мирабель,  — а теперь ты будешь настоящим сокровищем, если немедленно уберешься. У меня уйма дел.
        У нее не было никаких дел. Но она так устала от разговора с сестрой, словно весь день месила глину в гончарной мастерской или возила тележку с цементом для ремонта дома. Ей хотелось остаться одной.
        Ей хотелось как следует обдумать мысль, которая ободранной занозой застряла у нее в мозгу, вызывая непрошеные вопросы и воспаляя воображение.
        И еще ей хотелось немедленно увидеть Дика.
        — Как скажешь,  — ответила Мардж,  — но…
        — Что?  — Мирабель подняла голову.
        — Знаешь, я была бы рада время от времени слышать тебя. Позванивай иногда или хотя бы открытку присылай на Рождество. Ты ведь хорошо теперь устроилась — такая удачная партия. Можно всю жизнь не работать.
        — Кажется, это единственное, что тебя волнует, Мардж. Хорошо, я обещаю подумать насчет открытки. А насчет остального — посмотрим. Можешь позвонить отсюда и вызвать для себя такси до аэропорта.
        — Спасибо.
        — Пожалуйста.

        Наконец Мирабель осталась одна. Она убрала посуду в мойку, вытерла стол и поняла, что ей срочно надо куда-то себя деть. В голову пришла спасительная мысль: можно ведь принять ванну.
        Мирабель прошла наверх, включила горячую воду, заткнула ванну пробкой и щедрой рукой сыпанула туда ароматических кристаллов с ароматом лайма. Не дожидаясь, пока ванна заполнится хотя бы на треть, она скинула с себя одежду и улеглась на дно ванны. Горячая вода обожгла спину. Мирабель терпеливо ждала, пока вода постепенно обволакивала ее тело, набиралась, журча и бурля, растворяя ароматические кристаллы, облегчая душу и успокаивая мысли.
        Она так расслабилась, что едва успела поймать момент, когда вода уже готова была перелиться через край. Мирабель протянула руку, закрутила кран с водой, откинула голову назад и блаженно вздохнула, готовясь провести по меньшей мере полчаса в неге и наслаждении.
        Однако она поторопилась с покоем. Он не желал идти к ней. В голову полезли всякие дурацкие мысли.
        Мирабель гнала их от себя так и этак, пока они не разрослись до размеров мигалки на полицейской машине. В мозгу словно запульсировал красный огонек, который мог предупреждать только об одном — об опасности.
        Как будто пленка отматывалась назад, перед глазами Мирабель прокрутились все события, касающиеся знакомства с Диком.
        В сущности, что она о нем знает?
        Что она вообще о нем знает?
        Имя — Дик Бернингтон. Чем занимается… Бродячий пилот. Или, по крайней мере, много летает по стране на своем стареньком биплане.
        Сколько ему лет?
        Мирабель не знала точно.
        Откуда он родом?
        Это какое-то безумие. Кажется, она вообще ничего о нем не знала.
        А он даже не рассказал ей о том, что является довольно успешным бизнесменом, что хорошо обеспечен, что в городе, о котором они столько говорили, у него свой издательский холдинг.
        Имело ли это какое-то значение?
        Неужели все то время, что они провели вместе, они говорили только о ней? Неужели о нем они не разговаривали вообще? Это она, Мирабель, не задавала ему вопросов? Да разве она была так сконцентрирована на своей драгоценной особе?
        Мирабель вынуждена была уныло признаться, что, похоже, да.
        Но все-таки!.. Неужели он был не в состоянии что-то самостоятельно рассказать о себе? Неужели не хотел чем-то с ней поделиться, поговорить о чем-то, что его волнует. Рассказать какие-нибудь забавные или, наоборот, грустные факты из своей биографии. Почему они все время говорили о ней, о Мирабель, а о Дике не говорили совсем?
        Она ведь даже документов никаких его не видела. Наверняка у него есть какое-то удостоверение пилота, но Дик не демонстрировал его. Вместо этого он предпочел показывать ей небо, равнины и холмы Висконсина.
        Но почему же, почему он совсем не рассказывал ей о себе? Ведь они были так близки, за короткий срок они сошлись совсем близко… Неужели все, что произошло, значит для него что-то другое, нежели для нее? Неужели все это было с ее стороны ужасной ошибкой?
        Мирабель вздрогнула, и остывшая вода выплеснулась на холодный линолеум. А что, если Дик как-то связан с Мардж?
        Дик появился в ее жизни незадолго до приезда родной сестры, которая пару лет и не думала вспоминать о существовании Мирабель где-то на этом свете.
        Но какие цели при этом преследовались? Мотивы Мардж понятны: ей нужны новые картины. Ей нужно на что-то жить, и при этом она привыкла жить если не в роскоши (Мирабель все-таки пока не стала художницей мирового уровня), то весьма и весьма достойно. Мардж никогда не отказывалась от лишней побрякушки, новой тряпки, сумки или сапог… А Нью-Йорк, как это всем известно, настоящий город соблазнов. Ежедневно проходя мимо витрин со сверкающими стеклами, волей-неволей пропитываешься ощущением богатства, но вот только далеко не каждый способен позволить себе иметь в платяном шкафу то, что выставлено на витрине.
        Мардж всего лишь предпочла воспользоваться способом, наиболее для нее доступным. Что ж, что выросло, то выросло… Но что могло связывать их с Диком, человеком, находящимся совсем на другом уровне развития и благополучия?
        Да, что-то в этой схеме не срасталось, со вздохом признала Мирабель. Но назойливые мысли не оставляли ее в покое.
        Какое Дику дело до Мардж и Гомера? Никто ведь не просил его везти их в аэропорт. Он вызвался сам. Может быть, это был всего лишь способ обсудить сложившуюся ситуацию без Мирабель? В таком случае предлог был выбран просто замечательный.
        — Что это я, в самом деле?  — громко произнесла Мирабель.
        Неужели она всерьез подозревает Дика в какой-то афере, в нечистоплотных махинациях? Разве он такой человек, что стал бы строить против нее заговоры и козни?
        Переступив порог этого дома, Дик, кажется, только и делал, что окружал Мирабель нежной заботой и вниманием. Вытирал ее слезы, выслушивал ее россказни, всегда был на ее стороне. Если считал, что она в чем-то неправа, говорил ей об этом напрямую, а не прятал камень за пазухой. Он сделал все, чтобы завоевать ее сердце, и, кажется, вполне в этом преуспел…
        Стоп! Но не было ли это изначально частью какого-то плана?
        Мирабель лихорадочно прикинула: два года от ее родственницы не было ни слуху ни духу. Два года Мардж не давала о себе знать. Потом появился Дик, которого никто не звал и не приглашал. Как-то незаметно остался в этом доме, занимал все ее внимание, развлекал и пытался вытащить из плотной скорлупы, в которую Мирабель добровольно себя замуровала.
        Потом появилась Мардж со своим невразумительным бойфрендом и требованием написать для нее новые картины. Дик поехал отвозить их в аэропорт, а через несколько дней улетел сам. Больше Мирабель о нем ничего не слышала.
        Может быть, Дик внедрился сюда лишь затем, чтобы при исторической беседе Мардж с сестрой о новых картинах повлиять на Мирабель? Может, он рассчитывал, что она проникнется к нему сильным доверием и прислушается к доводам о необходимости начать делать это?
        Но ведь Дик вел себя совсем иначе. Он не лез в разговор, он даже одернул Гомера. Может быть, он просто увидел, что на Мирабель повлиять не удастся, и не стал подставляться под удар? Боялся вызвать подозрения? Но потом поехал с гостями в аэропорт… а потом улетел совсем.
        Но какой же все-таки у Дика может быть интерес в помощи Мардж и в картинах Мирабель? А что, если сегодня Мардж заявилась сюда тоже для отвода глаз, для снятия подозрений с Дика? Мол, я только что узнала, что он такой-то и такой-то, помоги, замолви словечко, только не говори, что просьба исходит от меня…
        Может быть, Дик на самом деле вовсе и не медиамагнат? Тогда кто же, кто? Да хотя бы и агент, жаждущий заработать свой процент на ее новых картинах. Почему бы и нет?
        Это уже было больше похоже на правду…
        Вот только задать все свои вопросы Мирабель было некому. Она сидела в холодной ванне и все накручивала себя и накручивала, рассматривала нелепые предположения и препарировала всевозможные домыслы.
        — Ладно, хватит. Ладно, пожалуй, надо успокоиться. Нельзя обвинять того, кто даже не в состоянии перед тобой оправдаться.
        Она поднялась из воды, потянулась за пушистым махровым полотенцем и даже принялась, вытираясь, напевать песенку для бодрости духа.
        Однако с бодростью духа не клеилось… Совсем не клеилось. Мирабель припомнила испытанное средство. Ведь если затеять уборку, то в ее процессе и мысли становятся на свои места, и наведенный порядок радует глаз.
        Натянув старые джинсовые шортики и растянутую хлопчатобумажную майку с сомнительным желтым смайликом, Мирабель принялась за дело.
        Она стирала пыль со всех поверхностей, мокрыми тряпками полировала их, а статуэтки и прочие безделушки обмахивала специальной пушистой капроновой кисточкой.
        Потом в процессе был задействован моющий пылесос. Мирабель устроила настоящую битву с клочьями пыли, виднеющимися по углам, с сором и грязью. Очистке были подвергнуты пуфики, диваны и кушетка. Мимоходом Мирабель подумала — что, если вымыть еще и окна? НО поняла, что у нее уже не остается сил на это масштабное действие.
        Можно было еще запустить стиральную машину. Мирабель прошлась по дому, собирая раскиданные тут и там вещи — свитер, носки, шапочку, почему-то валяющуюся на полке еще с зимы, полотенце, все в пятнах, рубашку Дика…
        Рубашку Дика.
        Минуточку, ведь Дик же перенес свои вещи из самолета в ее дом.
        «Погоди, остановись, не надо… Не нужно».
        Нет, позвольте!..
        Заглушая голос совести, Мирабель попыталась убедить саму себя: ведь Дик — гость в ее доме, и нужно ухаживать за ним по мере сил и возможностей. А рассортировать, выстирать и выгладить вещи гостя — разве это не лучшее проявление внимания, заботы и любезности?
        Да, но только если гость сам принимает в этом участие. Может быть, у него там вещи, которые не предназначены для посторонних глаз…
        Вот как! Как интересно! И что это, простите за любопытство, за вещи, которые ей нельзя видеть? Пулеметные ленты, гранаты, человеческие черепа? Какие у Дика могут быть от нее секреты?
        Тем более он улетел, не сказав, когда вернется. И вернется ли вообще, мысленно поправила себя Мирабель. Так что же — грязным вещам лежать тут до скончания века, источая неаппетитные запахи? (Справедливости ради надо сказать, что ничего неприятного вещи Дика не источали.)
        Но Мирабель уже убедила себя в том, что операция «Чистота» вещам Дика Бернингтона необходима срочно и абсолютно.
        Все его вещи были собраны в одну небольшую кожаную сумку. Если вспомнить о Нью-Йорке, то в похожую сумочку помещалась разве что косметика Мирабель.
        Та, что для лица. Та, что не относится к уходу за волосами, телом, ногтями…
        Да, глава медиахолдинга является скорее аскетом, чем сибаритом, насмешливо подумала Мирабель. И расстегнула «молнию» сумки.
        Можно, конечно, было перевернуть сумку и вытрясти из нее все содержимое. Но Мирабель принялась копаться в ней аккуратно. Она извлекла пару черных хлопковых футболок, измятую бейсболку с треснутым козырьком, рубашку, в которой Дик ходил на пивную вечеринку, смену белья в отдельном целлофановом пакете, потертую книжечку, на которой значился заголовок: «Антуан Сент-Экзюпери. Маленький принц».
        Мирабель хмыкнула и отложила книгу в сторону. Вот, значит, как. Мы в ответе за тех, кого приручили. Вам не кажется, мистер Бернингтон, что с этим постулатом у вас имеется крошечная проблема?
        Кажется, сумка была пуста. На всякий случай Мирабель еще раз склонилась над ней и пошарила внутри ладошкой, прощупывая швы.
        И нащупала то, чего совсем не ожидала обнаружить в этой сумке…
        Едва дыша, она извлекла предмет наружу, положила на ладонь и загипнотизированно уставилась на него, словно находилась под взглядом змеи.
        — Честное слово, лучше бы это был пистолет,  — прошептала она.

        17


        Обычный старенький мобильный телефон «Нокиа». Мирабель сидела и смотрела на него, и голова у нее гудела, как воздушный шарик, туго наполненный газом.
        Дик сказал, что он потерял свой мобильный телефон. Не мог же он «потерять» его в сумке?
        Значит, он врал ей… Но какой ему интерес в подобном вранье?
        Телефон был отключен, мониторчик был темным и немым. Он ни о чем не мог поведать Мирабель.
        «Возможно, если бы я включила его…»
        А если бы даже и включила, то что?
        Мирабель хорошо знала, что любой телефон при включении требует ввести пин-код.
        С другой стороны, ей попадались и такие телефоны, которые загружались без запроса секретного кода… Вопрос только в том, к какому типу телефонов относится сотовый Дика.
        Она ни разу не слышала, чтобы он говорил по телефону. Никогда не прятал что-то торопливо в карман, если она неожиданно заходила в комнату. При Дике она не слышала сигналов мобильного в этом доме…
        Может быть, он действительно был уверен в том, что потерял свой телефон? А телефон в это время преспокойно лежал в сумке. Мало ли — выронил, запамятовал…
        Мирабель решила, что нужно завершить начатое, раз ответов на свои вопросы ей все равно сегодня не получить. Она положила телефон обратно в сумку, а также сложила туда бейсболку, футболки и книгу. Все остальное она отнесла вниз и загрузила в стиральную машину.

        Проснувшись, Мирабель поняла, что она может сделать прямо сейчас. Прямо сейчас она может проверить кое-какую информацию. Для этого, конечно, надо одеться, собраться и съездить в город… Ничего не поделаешь. В доме ведь нет Интернета.
        Наскоро умывшись и позавтракав, Мирабель завела «субару» и отправилась на другой конец городка.
        — Добрый день,  — сказала она, войдя в интернет-кафе и обращаясь к сутулому парню, склонившемуся за стойкой.  — Мне нужно проверить почту.
        — О, Мирабель, добрый день!
        Разогнувшийся парень оказался не таким уж сутулым. Это был Пит.
        — Что ты здесь делаешь?  — удивилась девушка.
        — Я здесь подрабатываю… теперь… На какое время тебе нужен Интернет?
        — Думаю, понадобится не более часа.
        Мирабель расплатилась и прошла за свободный компьютер, на который Пит указал ей. Загрузив браузер, она не стала проверять свою почту. Вместо этого она зашла на первый попавшийся поисковой сайт.
        В строке поиска она вбила: «Дик Бернингтон Нью-Йорк медиахолдинг» и щелкнула «Найти».
        Результат не заставил себя ждать.
        Поисковик выдал Мирабель несколько десятков страниц с требуемой информацией.
        Она выбрала некоторые из них и принялась загружать.
        Первая страница оказалась сайтом медиахолдинга «Скайдайвер». Медиахолдинг и в самом деле принадлежал тридцатилетнему американцу Дику Бернингтону, уроженцу Калифорнии, любителю самолетов, бипланов, автору журнальных статей и рассказов, посвященных полетам.
        Дик являлся создателем этого самого холдинга, который развивал в течение семи лет. В настоящее время его издательский дом приносил хороший доход, был достаточно стабилен, а его показатели экономисты оценивали как отличные и перспективные.
        — Что ж, наверное, за него можно порадоваться,  — сказала Мирабель и кликнула на следующую страницу.
        Пит снова оторвался от стойки и с недоумением посмотрел на странную клиентку.
        Мирабель, впрочем, мало волновали косые взгляды. Она искала информацию, изучала ее, сравнивала, анализировала.
        На глаза ей попалось относительно свежее интервью с Диком.
        Это интервью было опубликовано четыре месяца назад в газете «Нью-Йорк таймс». Журналист расспрашивал Дика о его планах на холдинг, на жизнь, об увлечениях, вкусах и привычках.
        «Самое главное,  — распинался Дик,  — это, по-моему, честность. Честность должна присутствовать во всем: в отношениях с друзьями, с партнерами, с сотрудниками, которые рассчитывают на тебя, со своими детьми, любимыми, знакомыми.
        — Мистер Бернингтон,  — спросил журналист,  — а какого процента честности в отношениях будет достаточно, по вашему мнению?
        — Наверное, я не совсем правильно выразился… Дело ведь не в проценте честности. Честность должна быть основой всего, чем человек занимается. Если он врет самому себе, то никогда не сможет стать успешным. Если врет окружающим — его отношения с ними будут основаны на лжи и никогда не смогут сделать его счастливым. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.
        — Что ж, понятно, на что вы стараетесь ориентироваться».
        Еще немного информации о Дике, годящейся скорее для анкет.
        Женат не был, детей нет.
        «Что ж, и на том спасибо»,  — усмехнулась Мирабель. Ей было бы крайне неприятно узнать, что она проводила свои дни и ночи с женатым мужчиной, воруя у какой-то женщины тепло и ласку, которые на самом деле той принадлежали по праву.
        Во всяком случае, по закону.
        Окончил Калифорнийский университет. Во время учебы возглавлял университетскую газету, а в свободное время конструировал макеты небольших самолетов. Какие-то из них висели, прикрепленные к потолку, у него в кампусе, к каким-то он приделывал мотор и пытался запускать на пляже во время затишья ветров.
        — Странно, что при таких склонностях он не пошел учиться на авиаконструктора,  — хмыкнула Мирабель.
        От волнения у нее пересохло во рту. Здесь же, в интернет-кафе, она купила содовую и вернулась за свой компьютер. Внимательно прочитала информацию по остальным ссылкам. Эта информация либо дублировала ту, что Мирабель уже и так знала, либо была общей информацией, касающейся деятельности Дика в издательском бизнесе.
        Может быть, он интересовался живописью и современным искусством?
        Да нет, не больно-то на это похоже.
        Во всяком случае, Мирабель, как ни вчитывалась в ровные строчки на мониторе, не нашла никаких данных по этому поводу.
        Крупных слияний, рискованных сделок и прочих финансовых действий, если верить Всемирной паутине, Диком тоже не планировалось.
        Разочарованная, Мирабель одним глотком допила свою шипучку, поднялась из-за стола, кивком головы попрощалась с Питом и вышла на улицу.
        В желудке у нее засосало. Время, кажется, близилось к ужину. Мирабель даже порадовалась тому, что у нее есть аппетит. От всех этих загадок и передряг он ведь мог и исчезнуть, чтобы не быть навязчивым.

        Ее, как магнитом, тянуло к сумке Дика, которая мирно лежала в спальне. Мобильный телефон Дика не давал Мирабель покоя. Она хорошо понимала, что даже если ей удастся включить его, то нет никаких гарантий, что она сможет правильно интерпретировать обнаруженную в нем информацию. Входящие и исходящие вызовы, CMC-сообщения, телефонная книга, состояние счета…
        К тому же это все-таки была личная собственность Дика, к которой следовало относиться с уважением. Да, у Мирабель была куча вопросов к Дику и море подозрений на его счет, но ведь они пока ничем не подтвердились. Разве он заслуживает к себе такого же отношения, как к шпиону?
        Пожалуй, все-таки нет…
        Но когда за окном сгустились сумерки, ночные птицы принялись за свою заунывную перекличку, а под ложечкой у Мирабель засосало от одиночества, она все-таки не выдержала.
        Без единой мысли в голове она поднялась наверх, взяла в руки кожаную сумку Дика, вновь вытряхнула оттуда книгу и футболки, положила рядом с собой его мобильный телефон, еще раз прошлась пальцами по внутренним швам сумки…
        Минутку, а это что такое?
        Внутренний карман. Как же это она умудрилась не заметить его в первый раз?
        Карман был застегнут на тонкую «молнию» с легким и почти не ощутимым на ощупь язычком. Видимо, поэтому Мирабель его и не заметила.
        Затаив дыхание, она потянула за язычок и расстегнула «молнию» до конца. Запустив руку в открывшееся отделение, она нащупала какие-то бумаги.
        Осторожно, стараясь не помять и не порвать их ненароком, она вытащила бумаги из гнездышка.
        Это были листы бумаги офисного формата, сложенные вчетверо и немного пожелтевшие от времени.
        Все так же не дыша, Мирабель осторожно развернула их. Из бумаг выпала карточка. Мирабель наклонилась и подняла ее. И с удивлением поняла, что смотрит… на саму себя.
        Более того, этот поляроидный снимок был ей знаком. Со снимка смотрели Мирабель и Канингем Хантер, немного смущенные, улыбающиеся, счастливые. Мирабель знала этот снимок — он был сделан в Нью-Йорке. Тогда Канингем выбил у лечащего врача разрешение повести Мирабель на прогулку. Она была еще слаба, но безумно хотела хотя бы на время оставить больничные стены, вдохнуть полной грудью городской воздух, съесть вкусный сандвич в бистро и даже, может быть, посмотреть в кинотеатре комедию («Мы ведь никому не скажем?»). «Под твою ответственность»,  — сказал тогда врач Канингему.
        На одной из аллей Нью-Йорка они и сфотографировались у уличного фотографа. Тот дал им две карточки — одна осталась у Мирабель и сейчас хранилась где-то в доме вместе с ее паспортом и университетским дипломом, а вторую Канингем забрал себе.
        Что эта фотография делает у Дика? Как она могла к нему попасть?
        Значит, он знакомый не Мардж, а Канингема… Но почему он ничего не сказал ей об этом? Они ведь очень много говорили о муже Мирабель. И Дик ни разу не подал виду, даже словечком не намекнул, что тоже имеет к нему какое-то отношение.
        Столько вопросов — и она до сих пор не может получить ответы ни на один из них… Да что же это за наказание такое? Кто додумался шутить с ней такие шутки?
        Но оставалась еще бумага, которую Мирабель держала в руке. Она медленно перевела на нее взгляд…
        И так же медленно, очень медленно начала вникать в смысл написанного размашистым твердым почерком.
        Почерком Канингема.
        Прочитав текст в первый раз, Мирабель не поверила своим глазам. Более того, она усомнилась в собственном рассудке. Поэтому потребовалось перечитать текст еще и еще раз… В изнеможении она сползла на пол, бумаги приземлились с ней рядом, а она потерла руками лоб и лицо, с тяжелым вздохом пытаясь осмыслить происходящее.
        Итак, что мы имеем?
        Канингем Хантер, ее безвременно ушедший муж, скончавшийся от лейкемии, оказывается, завещал перед смертью все свое имущество некоему Дику Бернингтону.
        Имущество Канингема составляли дом, в котором сейчас находилась Мирабель, а также подержанная машина «Субару Форестер».
        Словом, все движимое и недвижимое имущество Канингема, если верить этому завещанию, принадлежало теперь Дику Бернингтону.
        Но почему?.. Почему Канингем принял такое решение?
        Мирабель, конечно, ни на что не претендовала, но ведь они были фактически мужем и женой. Зарегистрировать брак им помешала лишь болезнь Канингема, об этом он сам говорил неоднократно. И он ни словом не обмолвился о том, что после его похорон Мирабель больше не имеет права оставаться и жить в этом доме.
        Более того, он ведь даже открыл депозитный счет на ее имя…
        Мирабель подобрала с пола завещание и еще раз покрутила его в руках.
        Оно отнюдь не производило впечатления подделки. Подписи, нотариальная печать — все было, как полагается, насколько Мирабель могла судить об этом.
        Из подсознания неотвратимо всплывал, маяча перед глазами, огромный знак вопроса. Главного для Мирабель вопроса.
        Почему Дик ни разу не сказал ей об этом завещании?
        Почему?
        Зачем он прилетел сюда? С какой целью? Вступить в права наследования?
        Если это так, то он «вступил» в них весьма оригинальным образом.
        Зачем он все это затеял? С какой целью вел игру?
        Он ведь вполне успешно осуществил свои планы, вполне. Мирабель с горечью подумала, что ему удалось влюбить ее в себя. Наверняка это способствовало достижению им своих непонятных целей. И что ей теперь делать со всеми этими знаниями, со всеми неприятными открытиями последних дней?
        На какое-то мгновение ей захотелось закрыть глаза и умереть. Умереть и ни о чем больше не думать, не знать никаких нелицеприятных подробностей, не сталкиваться с шокирующими ее фактами.
        Впрочем, наверное, помирать пока было рановато. Для человека, который несколько недель провел на больничной койке, Мирабель очень хорошо осознавала ценность жизни и ценность здоровья.
        А вот найти Дика Бернингтона и потребовать от него ответов на волнующие ее вопросы не помешало бы. Совсем не помешало бы.
        Как это можно сделать?
        Да очень просто: еще раз наведаться в интернет-кафе, списать с сайта медиахолдинга контакты, позвонить секретарю и попросить соединить с ее боссом.
        Ага, а что, если этот самый босс в данную минуту как раз покоряет воздушное пространство Соединенных Штатов? А по мобильному он недоступен, кому, как не Мирабель, об этом не знать.
        Впрочем, может быть, у него есть еще один мобильный телефон? Для срочной связи или экстренных вызовов. В конце концов, он такой же простой смертный, как и все остальные. Но Мирабель действительно никогда не видела и не слышала, чтобы в кармане у Дика что-то жужжало и вибрировало или чтобы он уединялся где-то, дабы ответить на срочный звонок.
        Да, кажется, ей его так просто не отыскать. Может, рискнуть и попробовать позвонить Мардж? Если они и впрямь сообщники, то у нее найдется способ связаться с Диком.
        Мирабель и сама не знала, насколько права в эту минуту. Но она только посмеялась над своей же идеей и отказалась от нее.

        18


        Внизу хлопнула дверь и послышались шаги.
        Мирабель попыталась вспомнить, давала ли она Дику ключи от дома, и припомнить не смогла.
        Через мгновение он появился в дверях.
        — Привет,  — тихо сказал он.
        Мирабель кивнула.
        Да, наверное, он был удивлен открывшейся ему картиной не меньше, чем она, когда обнаружила в его сумке завещание.
        Мирабель сидела на полу, прислонившись к креслу, вокруг нее были раскиданы вещи Дика, рядом лежала отключенная «Нокиа», а в пальцах у Мирабель были зажаты листы завещания и поляроидный снимок.
        — Мирабель…
        Дик стремительно подошел к ней и попытался поднять. Она уперлась кулачками ему в грудь и напряглась:
        — Оставь меня.
        — Я не могу. Нам надо поговорить.
        — И что же ты хочешь мне сказать?
        — Я могу объяснить. Я сейчас все тебе объясню. Все то, что ты держишь в руках.
        — Хорошо, валяй.
        Мирабель вздохнула. Эта вечная, легендарная, киношная фраза «Я все тебе объясню!».
        Эти болваны думают, что подобной фразы может быть достаточно, чтобы все оправдать и исправить.
        — Ты еще не выслушала меня, а уже настроена критически.  — Дик нахмурился.
        — Что же мне, по-твоему, остается? Ты бросил меня здесь после визита Мардж. Ты не оставил мне никакого способа для связи с тобой. Ты даже не сказал точно, когда вернешься. Что я должна была думать и как вести себя?
        — Я же сказал. Ждать. Ждать, а не копаться в моих вещах. Мирабель, разве я давал тебе повод в чем-то подозревать меня или обвинять? Я врал тебе?
        — Угу, врал.  — Она согласно кивнула.  — Сказал, что потерял свой мобильный. А между прочим, он у тебя был… Это не ложь?
        — Ты бы не узнала об этом, если бы не полезла обыскивать мою сумку. Мирабель, ты знаешь, что обыскивают тех, кто в чем-то подозревается и подвергается аресту либо допросу? В чем конкретно ты подозревала меня?
        — Ни в чем,  — вынуждена была признать Мирабель.
        Дик сел напротив нее и тихонько вздохнул:
        — Знаешь, я думал, что ты умнее. Мне казалось, что ты не из тех женщин, которые считают себя вправе вторгаться в интимное пространство партнера, шпионить за ним и играть в розыск.
        — Но…
        — Я все рассказал бы тебе. Это было лишь вопросом времени.
        — Но почему,  — выкрикнула Мирабель,  — ты считаешь себя вправе решать, когда пришло время человеку узнать правду?!
        — Потому что в этом замешан не один человек. Пойми, я думал не только о себе. Но и не только о тебе.
        — А о ком же?
        — О нас двоих,  — разделяя слова, произнес Дик внушительно.  — Ситуация была сложной, возникло столько непредвиденных моментов…
        — А я все жду, когда же ты начнешь рассказывать.
        — Я начну, обязательно начну. Но вначале ты не хочешь накормить путника с дороги?
        — Нет, не хочу. Откуда я знаю, что тебе можно верить? Ты и про телефон мне наврал. А правды еще не сказал ни слова. Выкладывай.
        — С мобильным все крайне просто,  — вздохнул Дик,  — у меня отпуск. То есть это я решил, что у меня отпуск. Я давно собирался сюда прилететь. Я хотел решить все вопросы наиболее благоприятным для всех образом. На это, как видишь, требовалось время. Много свободного времени. Я не хотел, чтобы меня дергали по рабочим вопросам, пока я здесь. А меня дергали бы, поверь. Словно у меня нет управляющего. Словно у него нет нескольких заместителей. Всегда находится что-нибудь, чтобы посчитали необходимым дернуть лично тебя. Поэтому я просто отключил телефон. Мирабель, я надеюсь, что ты его не включала?
        — Нет.
        — Отлично. Иначе в офисе сочли бы, что я просто-напросто не желаю брать трубку, а это было бы неправдой.
        — О да, твоя хваленая честность,  — насмешливо произнесла Мирабель.  — Я читала, что ты об этом думаешь. «Нужно быть честным со своей семьей, друзьями, партнерами, сотрудниками»,  — процитировала она.  — Что ж, должна тебе сказать: у тебя отлично получается! Молодец!
        — Подожди, ты что, читала мои интервью?  — озадаченно поинтересовался Дик.  — Где ты их взяла?
        — В Интернете.
        — Ты что, искала информацию обо мне в Интернете?
        — Ну… да.
        — Так вот чем ты занималась в мое отсутствие. Я не знаю, плакать мне или смеяться. Должен сказать, что ты меня удивила. Что же сподвигло тебя на розыскные работы? Ты перерыла мою сумку, нашла телефон, нашла трусы, нашла… завещание. Ты еще и ездила в город, чтобы посидеть в Интернете и почитать обо мне?
        — Да. Здесь… здесь была Мардж.
        — Ах, Ма-ардж,  — протяжно произнес Дик.  — И что же сказала тебе драгоценная Мардж?
        Мирабель с минуту сомневалась, стоит ли говорить ему о просьбе сестры. Но потом решила: лучшая тактика — это честность, иначе она попросту запутается во всяких там интригах.
        — Мардж,  — начала она,  — прилетела сюда во второй раз.
        — И не лень же ей…
        — На этот раз у нее был более порядочный повод. Она просила меня замолвить за нее перед тобой словечко.
        — Вот как! Что же она хотела?
        — Чтобы ты взял ее на работу в свой издательский холдинг.
        — Еще чего не хватало! И как ей это только в голову пришло?
        — Ну, по крайней мере, это уже не попытка шантажа и вымогательства,  — заметила Мирабель.  — Человек думает о будущем, при этом понимает, что вряд ли устроится на хорошее место без образования и без связей.
        — Прелестно,  — хмыкнул Дик,  — но, знаешь, после того, что ты мне о ней рассказала… Нет, не имею ни малейшего желания помогать ее карьерному росту. Это все, что она хотела?
        — Да.
        — Какое счастье.
        — Только она просила не рассказывать тебе о ее визите. Хотела, чтобы инициатива исходила якобы от меня.
        — Почему?
        — Не знаю, наверное, боялась, что ты с ходу ей откажешь?
        — Понятно. А ты почему рассказываешь мне об этом?
        — А я, в отличие от вас всех, помню о важности честного подхода в отношениях.
        Дик проглотил «в отличие от вас всех» и кивнул:
        — Что ж, надеюсь, хотя бы с этим мы разобрались.
        — Угу.
        Мирабель поднялась. Внезапно ей стало легко и весело. Внезапно ей стало все равно, чем кончится этот разговор, каковы будут его итоги. Она посмотрела на Дика:
        — Пойдем, я накормлю тебя. Возможно, на сытый желудок ты будешь добрее, и у тебя не останется поводов скрывать от меня какую-то информацию.
        — Зря ты так, Мирабель,  — ответил Дик, поднимаясь.  — Все, что я делал, я делал для тебя…
        — Все так говорят.
        — Все говорят, а я делал.
        Пререкаясь уже почти беззлобно, они спустились вниз. Когда они проходили через гостиную, Дик заметил:
        — Твоя работа?
        — Разумеется.  — Мирабель повернулась и посмотрела на красочное настенное «панно».  — Нравится?
        — Очень убедительно,  — кивнул он.  — Рад, что ты тут занималась хоть чем-то более полезным, чем проливание слез и шпионаж.
        Теперь уже настала очередь Мирабель проглотить колкость.
        — Что будешь есть?  — спросила она.
        — Меня вполне устроит яичница с беконом.
        — А что ты будешь пить?
        — То, что ты предложишь.
        — Не поняла…
        — Я бы выпил шампанского, если оно у тебя есть.
        — А, ясно. Надеешься подлизаться, когда я размякну. Не дождешься. У меня уже нет настроения напиваться.
        — Зря.  — Дик улыбнулся широко и открыто.  — А я бы сказал, что повод есть.
        — Есть? Точно? Ты так в этом уверен?
        — Вполне. Но о нем, уж прости, позже.
        Яичницу с беконом Дик проглотил в мгновение ока.
        — Еще порцию?  — спросила Мирабель, глядя, как пустеет его тарелка. Тот молча кивнул, жуя. Мирабель вернулась к плите.
        Наконец она поставила две кружки с дымящимся чаем на стол и села.
        — Что ж… продолжай.
        — С чего начать?
        — Лучше всего с самого начала.
        Дик глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.
        — Когда я получил это завещание…  — начал он.
        — Это не начало,  — перебила Мирабель.
        — Ладно. Мы с Канингемом знаем… знали… друг друга достаточно давно. Может, лет двадцать… не помню точно. Он был моложе меня на несколько лет, но это не имело для нас особого значения. В чем-то он был мне словно младший брат. В чем-то был мудрее и сдержаннее. Мы познакомились в Калифорнии. Тогда мы оба жили там. Учились в одной школе, потом я поступил в университет. Позже в университет поступил и он.
        — Ясно…
        — Мы вместе напивались и бросали пить, а вот от сигарет отучил меня Канингем. Знаешь, наверное, в каком-то смысле он действительно заменил мне брата. Брата, которого у меня никогда не было. Ну а с родителями я никогда не был особенно близок. Сейчас они живут где-то в Неваде. Я, естественно, слежу, чтобы они ни в чем не нуждались.
        — А что там было дальше с Канингемом?
        — Окончив университет, я не упустил шанс открыть свое собственное дело, создать свою фирму. Но посчитал, что гораздо лучше будет, если я сделаю это в Нью-Йорке. Да, и мне надоело вечное солнце Калифорнии.  — Дик рассмеялся.  — Я не сумел отделаться от него надолго… Да, я переехал в Нью-Йорк, а свое солнце ловил, шатаясь по стране на биплане, когда выдавались редкие дни отдыха. Но в один прекрасный день на меня вышли партнеры из Лос-Анджелеса. И их условия сотрудничества очень сильно заинтересовали меня. Мне пришлось проводить там много времени. Секретарша из офиса пересылала мне почту. И однажды на мой стол в Лос-Анджелесе упало письмо от Канингема. Он писал мне, что окончил обучение и тоже переехал в Нью-Йорк. Снял квартиру, устроился стажером в больницу… Словом, постепенно обустраивался и становился на ноги. Я сделал мысленную пометку, что нам с ним обязательно нужно встретиться, когда я вновь окажусь в Нью-Йорке. Следующее письмо от Канингема пришло спустя несколько месяцев. Из него выпала та самая карточка, которую ты нашла в завещании. Я порадовался за него: вы выглядели такими счастливыми.
Ты мне тогда понравилась. Но я не мог, не смел воспринимать тебя иначе, как жену Канингема. Канингем писал мне, что ты замечательная, что недавно перенесла тяжелую болезнь, что вы хотите в будущем пожениться. Упомянул, что врачи рекомендовали тебе хотя бы на время сменить место жительства. Поэтому вы улетели в Висконсин и поселились в этом доме. Я сделал себе новую пометку — прилететь сюда и навестить вас, не забыв при этом о свадебном подарке. Но следующее письмо… Оно было уже не от Канингема. В письме было завещание. Как тебе уже известно, Канингем завещал мне этот дом и свою машину.
        — Значит, все здесь принадлежит тебе,  — тихо сказала Мирабель.
        — Значит, принадлежит,  — согласился Дик.
        — Тогда… Тогда почему ты так долго не прилетал? Не вступал в права владения?
        — Мои юристы все уладили с нотариусом… А прилететь я не мог. Не хотел сваливаться к тебе, как снег на голову. Понимал, что тебе нелегко после смерти мужа. Для тебя стало бы шоком, что он оставил все мне.
        — Для меня и так это стало шоком!
        — Но главная причина, по которой я так долго не мог появиться, бизнес. Мой издательский холдинг слегка пошатнулся… Потребовалась поддержка калифорнийских партнеров. Потребовалось много времени проводить в обоих городах. Я просто не мог вырваться. Вернее вырваться-то я мог, но это было бы мимолетным визитом. Представляешь, является к тебе друг (как он утверждает) твоего покойного мужа, сообщает, что это все принадлежит ему, и улетает. Зачем прилетал, чего хотел? Непонятно. Особенно если учесть, что он ничего не собирается у тебя отбирать.
        — А ты действительно не собираешься?  — спросила Мирабель после долгой паузы.
        — Действительно не собираюсь,  — весело подтвердил Дик.
        — Продолжай.
        — Я хотел выкроить время, прилететь, познакомиться с тобой… Мирабель, я хотел понять, почему Канингем оставил дом мне. Может быть, у вас настолько сильно испортились отношения? Может, между вами пробежала кошка? Я еще и по этой причине не раскрывал, кто я такой. Абсолютно чужого человека не станут пичкать байками про отношения с мужем…
        — А когда… когда Рон… в общем, когда он стал…
        — Поливать тебя грязью? Я ни минуты не поверил, что ты свела Канингема в могилу, сжила со свету. Я же видел, кто передо мной.
        — Ты говоришь о Роне?
        — О вас обоих.
        — И… кто же был перед тобой?
        — Очень чистая молодая девушка, которой не слишком-то повезло в жизни. Очень трогательная. Талантливая. Не очень уверенная в своих силах, но готовая идти вперед и бороться. Умная, сообразительная, веселая. И, Мирабель, очень-очень красивая…
        Она опустила взгляд.
        — С первой же минуты мне захотелось оберегать тебя. С самого начала я понял, что тебя надо опекать, беречь, как драгоценность. Ты способна подарить тому, кого любишь, нечто особенное. Ты способна и миру подарить нечто особенное…
        — Ты говоришь о моих картинах?
        — Да.
        Мирабель невесело усмехнулась:
        — Мне теперь придется долго доказывать миру, что я — это я, и что плагиат — это не то, что мне свойственно.
        Дик промолчал.
        — Продолжай,  — встрепенувшись, попросила она.
        — Мирабель, я попал в глупое и неловкое положение. Я приехал сюда, чтобы помочь жене моего хорошего друга, чтобы поддержать ее. Я надеялся разобраться в том, почему все-таки он оставил этот дом мне, а не тебе. Неужели он хотел выгнать тебя отсюда? Но ведь он обеспечил тебя деньгами, значит, дело было не в испортившихся отношениях и не в колдовских заговорах…
        — Да, это так,  — вскинув голову, произнесла Мирабель.
        — Я мучился сознанием того, что не только не вношу ясность в ситуацию, но и еще больше ее запутываю. Мы с тобой сблизились настолько быстро и легко, что я и опомниться не успел. И все это время я мучился чувством вины перед Канингемом. Но, знаешь, Мирабель… Мне кажется, я понял.
        — Что ты понял?  — удивилась она.
        Дик поднялся из-за стола, обошел его и… опустился перед Мирабель на одно колено.
        — Мирабель Хантер, я предлагаю тебе стать моей женой.
        — Да я не Хантер вовсе,  — засмеялась она.
        — Да, точно, я и позабыл. Одним словом, Мирабель, выходи за меня замуж. Обещаю хорошо о тебе заботиться. Может быть, я даже стану твоим агентом.  — Дик тоже засмеялся.
        — Необыкновенно романтично.
        — Я просто мало старался. Итак, Мирабель, ты согласна? Мне кажется, ты просто вынуждена согласиться…
        — Неужели?
        — Посуди сама: этот дом мой, и машина тоже моя… В качестве моей жены ты сможешь пользоваться всем этим без зазрения совести. Видишь, в этом нет никакой моей выгоды, если ты, конечно, еще сомневаешься в моей честности.
        — Пожалуй, уже не сомневаюсь. Однако романтики по-прежнему маловато. Ты ведь наверняка летал в свой Лос-Анджелес или даже в Нью-Йорк. Неужели ни в одном из этих городов не нашлось какого-нибудь скромного, но симпатичного колечка?
        — Я предвидел этот вопрос…
        Кольцо в белой бархатной коробочке, которое Дик протянул Мирабель на раскрытой ладони, было тонким и изящным, а вот синий камень, окруженный блестящими прозрачными кристалликами, впечатлял размерами.
        — О!.. Что это?
        — Разумеется, это сапфир. Я подбирал его специально под цвет твоих глаз… И, знаешь, пока я летел сюда, я периодически открывал коробочку и любовался им — он напоминал мне твои глаза…
        Мирабель, не веря своим глазам и ушам, счастливо засмеялась:
        — Я думаю, это ты сделаешь любимого человека счастливым. Ты такой внимательный, заботливый… Должна сказать, что и терпение у тебя тоже невероятное. Знать почти всю историю и регулярно выслушивать о госпитале, о Канингеме, о переезде сюда… Но, Дик, а что, если я не понравилась бы тебе настолько сильно, чтобы ты влюбился?
        Он пожал плечами:
        — Я просто переписал бы на тебя дом и машину. К чему она мне? Хотя, должен признаться, что по местным дорогам эта старушка вполне резво бегает.
        Мирабель шутливо ткнула его кулаком в бок:
        — Очень цинично!
        — Будем считать, что ты ответила мне полным и окончательным согласием?  — не отступал от выбранной линии Дик.
        — Так и будем считать,  — согласилась Мирабель.  — Знаешь, мне теперь кажется, что я тоже понимаю желание Канингема таким вот оригинальным способом познакомить нас.
        — Да? И почему же он так хотел этого?
        Она тихо произнесла:
        — Наверное, он решил, что никто не позаботится о его любимой девочке лучше его любимого друга. Или ему была невыносима одна только мысль о том, что дальше по жизни мне придется идти без него, но с кем-то чужим…
        — Мы уже никогда не узнаем всей правды. Если бы только Канингем написал к завещанию сопроводительное письмо, мы бы знали точно. Но, Мирабель, по-моему, жалеть нам не о чем… Ты думаешь, что это я перевернул твою жизнь, внес в нее оживление и радость? Да я за последние десять лет не радовался столько, сколько рядом с тобой… Пожалуй, только небо дарит такую окрыленность и остроту переживаний. Но небо не спасает от одиночества.
        — Я рада, что ты будешь спасен от одиночества именно с моей помощью,  — улыбнулась Мирабель.  — А теперь, когда мы наконец-то покончили со всеми формальностями, может быть, ты наденешь невесте на палец кольцо и поцелуешь ее?
        Дик отрицательно помотал головой.
        — Нет? Но почему?
        — Сначала я хочу, чтобы ты кое-что увидела. Одевайся.
        — А это никак не может подождать до завтрашнего утра? Уже поздно и темно…
        Голос и взгляд Мирабель были очень жалобными, но Дик не смилостивился:
        — Одевайся, несносная девчонка, сколько можно тебя ждать? Можешь надеть даже свою прозрачную блузку и вишневую юбку, все равно тебя никто не увидит…
        Мирабель подчинилась и оделась с рекордной скоростью.
        — Я готова,  — сообщила она, вновь появившись на кухне.
        Они с Диком вышли на улицу и сели в машину.
        Ехать пришлось недолго: через несколько минут Дик затормозил у того самого заброшенного поля, где всякий раз «припарковывал» свой биплан.
        — И что?  — Мирабель, выйдя из машины, в недоумении озиралась.
        — Иди сюда. Осторожно, дай руку. Я хочу кое-что тебе показать…
        Они подошли к биплану.
        — Что же я должна увидеть?
        Дик осветил борт самолета фонариком.
        — Смотри. Видишь?
        — Мм… да. Ничего себе! Ты решил назвать биплан так, как я тебе предложила?
        — Да. Ты подарила ему прекрасное название. Просто преступлением было бы им не воспользоваться! И синяя краска тоже очень подходит ему. Ты говорила, что у самого дорогого должно быть имя… Надо сказать, что я не до конца понимал это. Даже тогда, когда на обшивку наносили буквы названия. Но теперь, когда это имя уже красуется на его боку… Я счастлив, что ты подарила нам с «Птахой» это название.
        На биплане огромными синими буквами было написано: «SKY BIRD».
        — Небесная птаха,  — засмеялась Мирабель.  — Да, звучит действительно здорово! И смотрится тоже!
        — А теперь, когда мы действительно закончили со всеми важными формальностями, позволь мне сказать, Мирабель: я люблю тебя. И, знаешь, ты не одна сделала мне такой замечательный подарок. Я тоже решил кое-что подарить тебе.  — Дик откашлялся и торжественным тоном произнес: — Мирабель, я выкупил для тебя авторские права на все твои картины.
        — Не может быть… Подожди, мне не хватает воздуха. Ты и в самом деле сделал это? Как же тебе это удалось?
        — Нет ничего невозможного, когда любишь.
        — Но как? Ты что, договорился с Мардж? Выкупил у нее права абсолютно на все картины? Хотя… Даже если и так… Ведь картины все равно разошлись по покупателям. Я уже не смогу вернуть их.
        — Мирабель, те картины, что оставались у Мардж, завтра прибудут сюда. Она все вернула. Ну а что касается оголтелых коллекционеров… Мне удалось договориться и с ними.
        — Так ты этим занимался всю прошлую неделю?
        — Нет,  — подмигнул Дик,  — искал кольцо. Немного терпения, милая, и скоро ты вновь увидишь все свои картины. Ты даже можешь, если захочешь, устроить для них новую выставку. Ведь все права отныне у тебя. А захочешь — не будешь продавать прежние картины и напишешь новые… Главное — чтобы ты при этом была рядом со мной.
        — О, Дик, я буду! Конечно, буду! Теперь все будет хорошо, правда? Наконец-то все будет по-настоящему хорошо… Обними меня, любимый…
        Дика не пришлось долго уговаривать.
        Заброшенное поле заливала ночь. Стрекотали цикады, темно-синий бархат неба мягко подсвечивали камушки звезд… А биплан покровительственно распростер свои крылья над влюбленной парой, счастливее которой, казалось, не было во всем мире.