Когда ты будешь моей Юлия Резник
        Когда ты станешь моей, клянусь, я исправлю все, что натворил. Я осушу твои слёзы, залечу раны и никогда больше... никогда, слышишь?! тебя не обижу. Я буду любить тебя, буду оберегать. Я сделаю все, чтобы стать достойным. Ты только не отталкивай меня, ладно? Дай мне маленький шанс. И может быть я тоже сумею себя простить. Когда-нибудь... Когда ты станешь моей.
        Юлия Резник
        Когда ты будешь моей
        Глава 1
        Марьяна
        - И мы, как всегда, начинаем наш прямой репортаж из Медисон Сквер Гарден, где буквально через несколько минут начнется бой за титул абсолютного чемпиона мира в супер-тяжелом весе по версиям IBF, WBO и WBC между Демидом Балашовым и…
        Отбрасываю от себя ручку и зажимаю ладонями уши. Нет сил слушать это снова и снова. Просто нет сил… А потому выходит, что я так и не научилась справляться с этим дерьмом. Не приучила себя не вздрагивать каждый раз при упоминании имени Балашова и всего, что с ним было связано. Смешно! Ведь это происходит так часто, что уже бы пора привыкнуть. Но не получается. Я срываюсь каждый чертов раз. А мне нельзя. У нас с ним дочь вообще-то…
        Встаю из-за стола, подхожу к неплотно прикрытой двери, ведущей в кабинет заведующего, и ору, перекрикивая телевизор:
        - Владимир Станиславович, можно потише, ну? Я тут вообще-то работать пытаюсь.
        - Блин, Марьяш, так ведь бой какой!
        - Его еще вчерашней ночью все посмотрели.
        - А я проспал! Представляешь? Вырубился после смены… Ой, йой! Ну же, Демид, давай джебами его! Вот так… Какой крюк, а, Марьяш!
        Я закатываю глаза и возвращаюсь за стол, понимая, что ничего своими просьбами не добьюсь. Когда дело касается Балашова, все идет кувырком. И никого уж точно не волнует, что в ночь боя я тоже была после смены, а шум в округе поднялся такой, что уснуть было просто невозможно. Последний бой Демида в этом чертовом городе смотрели, кажется, все. Когда во втором раунде Балашов отправил Фьюри в нокдаун, я даже слышала, как завопила моя соседка. Тихая восьмидесятилетняя старушка, которую я всегда считала интеллигентной, не терпящей насилия пацифисткой.
        Отбросив прочь ненужные мысли, я пытаюсь сосредоточиться на истории болезни Миши Шульги. Но меня вновь отвлекает шум. На этот раз он доносится из коридора. Полинкин голос я узнаю мгновенно. Он звенит колокольчиком и, отражаясь от узких стен, проносится гулким эхом под люминесцентными лампами. Но сейчас я прислушиваюсь совсем не к тому, о чем трещит эта болтушка.
        А к шагам… Легким. Узнаваемым. Ненавистным… Заставляющим сердце биться чаще, несмотря ни на что. Простая синяя ручка выпадает из моих пальцев и, прокатившись по столу, скатывается на пол. Я вскакиваю. Одергиваю медицинский халат и торопливо выхожу из кабинета.
        Демид идет по коридору. Огромный, как гора. Меня всегда пугали его размеры. И это было оправдано, учитывая то, как он со мной поступил однажды…
        Джинсы, парка, капюшон которой Балашов надел прямо поверх низко опущенной на глаза бейсболки… Ничего особенного, на первый взгляд. А проходящая мимо медсестра чуть глаза не ломает. Бедняжка.
        - Не знала, что ты вернулся, - бормочу, снимая с широких плеч Демида нашу трехлетнюю дочь. Меня бесит то, что он забрал Полину из сада, не предупредив о своих планах. Да и его приход сюда… Ну, вот какого черта? Мы ведь договорились, что он будет держаться в стороне от моей жизни!
        - Не хотю. Папа - моя коняшка, - трясет головой Полинка, вырываясь из моих рук. Я отступаю, стараясь не смотреть на Балашова, но один черт замечаю кровоподтек на его выступающей скуле и чуть припухший глаз.
        В пятом раунде Фьюри собрался. Провел несколько успешных ударов в голову, но в итоге переборщил с агрессией, и рефери снял с него очко за удержание рук и наваливание на противника.
        Признаюсь, в ночь последнего боя Балашова я стала отступницей. Еретичкой. Единственным человеком во всей нашей стране, кто болел не за него. Всей душой я была с Фьюри… там.
        Но проиграла. Опять проиграла. Как и всегда до этого.
        *
        - Угу. Вернулся… Извини, что не предупредил тебя насчет Польки. Телефон сдох.
        - Ничего, - натянуто улыбаюсь. Демид, когда хочет, может быть настоящим душкой. Или… последним уродом. В общем, действует по обстоятельствам.
        - Ты скоро закончишь? - спрашивает, бросив небрежный взгляд на часы, стоимость которых, должно быть, равняется бюджету загибающейся Венесуэлы, и пересаживает Полинку на одну руку. Его мышцы даже не напрягаются. Так, обозначаются под плотным атласом кожи. В сильных руках отца наша девочка кажется сказочной принцессой эльфов. Сглатываю.
        - Минут через десять освобожусь.
        - Мы подождем тебя на улице, ладно?
        - Зачем? - спрашиваю настороженно.
        - Да так… Хотел отметить завершение карьеры.
        - А что не так с твоими подружками?
        Челюсти Демида дергаются. Как будто он хочет сказать мне какую-то гадость, но в последний момент съедает её. Я чертыхаюсь про себя. Вот почему так? Стоит его увидеть, и вся моя выдержка летит к чертям? Я ведь обещала себе игнорировать эту тему! Потому что она меня не касается. Вообще… И никогда не касалась.
        - Мама бука! - хмурит тонкие брови Полинка, обнимая Балашова за мощную шею. Ее детских ручек явно не хватает, чтобы объять необъятное, но она, как может, выражает отцу свою любовь и верность. Маленькая предательница звонко чмокает Демида в небритую щеку, оставляя на коже влажный след. Он даже не морщится, лишь улыбается, как будто это самое лучшее из всего, что случилось с ним за долгое время, и шутливо подбрасывает дочку. Та визжит. А у меня, кажется, поднимается внутричерепное давление.
        - Марьян, я же ничего такого не предлагаю. В пиццерию сходить с ребенком. Как семья…
        Сую руки в карманы халата, совершенно не понимая, что делать дальше. По большому счету, я даже видеть Балашова не хочу, не то, чтобы с ним куда-то ходить. Но у нас дочь. И я действительно стараюсь делать все, чтобы наши дерьмовые отношения с Балашовым никак на ней не отражались. Для Полинки мы просто родители, обожающие свою дочь. Но никак не враги. И слава богу.
        - Да-да! Вали его! - доносится из-за двери ликующий вопль Иванюка, после которого он прибавляет звук и в телевизоре.
        - Каа-а-акой напряженный момент! - возбуждённо орет комментатор. - Вы только посмотрите на Балашова! Да! Именно в таких контратаках сказывается преимущество Демида в размерах и классе. Он просто рубит… рубит американца, прижимает к канатам! И… жестким правым хуком отправляет его в чистый нокаут! Да-а-а-а! Ай да Демид! Тридцать восемь лет… Два метра два сантиметра… Сто четыре килограмма… Напомню, что за плечами Балашова шестьдесят четыре боя на профессиональном ринге и шестьдесят одна победа. Из них пятьдесят две - победы нокаутом. Без ложной скромности, легенда мирового бокса. Накануне боя Демид заявил о завершении профессиональной карьеры. Да, господа, заканчивается целая эпоха… Но как заканчивается, а?! На какой высокой ноте! Красивейший финал…
        Отвожу взгляд, вдруг осознав, что все это время пялюсь на Демида, как какая-нибудь сбрендившая фанатка. А он смотрит на меня…
        Из шестой палаты, чуть дальше по коридору, выходит мама с ребенком. Демид сутулится, опускает голову, отработанным движением пряча лицо под козырьком. Я все сильней нервничаю. Еще немного, и его точно кто-нибудь да узнает. А мне это ни к чему.
        - Ладно! Подождите меня в парке. Там детская площадка есть. А ты, Полинка, постарайся не уделаться, ладно?
        - Мамоська пойдет с нами в пиццилию? - улыбается та и обхватывает ладошками побитое лицо отца.
        - Угу, пойдет. Ты рада?
        - Осинь.
        Их голоса удаляются, а я стою, как дура, посреди коридора, разглядывая мощную спину Демида и подпрыгивающий где-то в районе его плеча куцый Полинкин хвостик. Зря я волновалась… Из Балашова вышел прекрасный отец. Он поражает меня своим терпением во всем, что касалось дочери. Он остается спокойным даже в тех ситуациях, когда мне самой отказывает выдержка. А ведь во всем остальном - у Демида просто бешеный нрав. И большие проблемы с контролем над гневом.
        Я встряхиваюсь, отгоняя воспоминания. Возвращаюсь в ординаторскую и, быстро дописав историю, переодеваюсь. В комнате отдыха Владимир Станиславович что-то бубнит под нос. Даже интересно, что бы он сказал, если бы увидел в нашем отделении своего кумира. Ставлю на то, что зав не смог бы выдавить из себя и звука, хотя обычно никогда не лез за словом в карман.
        - Владимир Станиславович, я добила историю Шульги и ухожу!
        - Уже? Ну, давай, Марьяш. Теперь до послезавтра?
        - Угу. У меня сутки.
        - Будешь с Новиковым дежурить.
        - С Новиковым хорошо, - покладисто киваю я.
        - А со мной, выходит, плохо?
        - Неспокойно! - мой палец уличающее тычет в сторону комнаты отдыха, в которой до сих пор работает телевизор.
        - Да это ж такой бой! Грех было не посмотреть, Марьяш! - оправдывается Иванюк.
        Я смеюсь. Перекидываю пальто с сумкой на одну руку и, помахав на прощание заведующему, топаю к выходу. Киваю постовой медсестре, останавливаюсь, чтобы отругать курящего на лестничной клетке папашу, и притормаживаю у большого зеркала в холле.
        Нет, вы только не подумайте. Плевать мне на то, как я выгляжу! Точнее, не так… Не плевать. Мне, как и любой другой женщине, не чуждо некоторое тщеславие. Просто… не для Балашова это все. Не для Балашова! Я до сих пор цепенею, когда на мне задерживается его взгляд. Цепенею… А он это видит. И злится. Боже мой, как он злится! Словно у меня нет повода вести себя именно так. Словно все те страхи, что он во мне пробудил, ровным счетом ничего не значат. Сглатываю ставшую вязкой слюну. Скольжу взглядом по удобным шерстяным брючкам цвета маренго, поправляю воротник на водолазке и приглаживаю выбившиеся из хвоста пряди. Мой наряд вряд ли можно назвать вызывающим или сексуальным. Наверное, можно расслабиться. Вот только…
        Когда Балашов меня изнасиловал, на мне была невзрачная серая роба врача скорой помощи.
        О, да господи! - тут же одергиваю себя. - С тех пор прошла куча времени! Он был обдолбанным в тот день, и напрочь слетевшим с катушек… За столько лет Демид здорово изменился.
        Ну, вот… Давай. Ищи ему оправдания!
        Из здания больницы выхожу взвинченной донельзя. Но стоит увидеть, как Демид возится с дочкой в песочнице - вся моя злость исчезает. Будто ее никогда и не было. Да, я не планировала ребенка от насильника… Но случилось то, что случилось. И даже если сейчас мне предложат вернуться в тот день, чтобы изменить его, я ни за что не соглашусь. Эта маленькая проказница - моя награда за все. А Демид… я просто не могу этого не признать, лучший отец для неё из всех возможных.
        - Эй, я готова!
        Балашов вскидывает голову, шепчет что-то Поле на ушко и широко улыбается. Она хихикает в ответ, прикрывая ладошкой рот, кивает. Тогда Демид отряхивает дочь от песка, вновь подхватывает её на руки и выпрямляется во весь свой гигантский рост. Это было проблемой. То, что он все время таскал её на себе. Вот как взял в свои огромные руки еще в роддоме, так, кажется, и не отпускал. А она, привыкнув к этому, постоянно просилась на ручки. Стоит ли говорить, как чудовищно у меня болела поясница, когда Полинка чуть подросла?
        - Куда ты хотел поехать? - спрашиваю, забираясь в пафосный Хаммер Балашова. С детским, мать его, креслицем, установленным на заднем сиденье, которое он никогда, на моей памяти, не снимал. Интересно, как реагируют его женщины на наличие такого аксессуара? Наверное, им не до него.
        - Э-э-э… Вообще-то, никуда.
        Я в мгновение ока напрягаюсь:
        - Ты сказал, что хочешь отвезти Полину в пиццерию.
        - Да, но потом подумал… Знаешь, сейчас вокруг меня такая шумиха… Вряд ли нам удастся по-человечески посидеть.
        - Полюш, милая, похоже, мы едем домой, - бормочу, нащупывая дверную ручку. Но замки щелкают - блокируя нас в салоне. Это Демид нажал на какую-то кнопку и… В тот же миг пространство салона будто сжимается. Я ощущаю Балашова так близко, так невыносимо близко к себе… Его запах забивается в ноздри и перекрывает мой кислород. Капля холодного пота скатывается вниз по позвоночнику. Дыхание останавливается.
        - Эй… Я просто хотел напроситься к вам в гости. Закажем пиццу, выпьем вина… Покажешь мне видюху из детского сада. Ты же белочкой была, Поль?
        - Угу. Лыжинькой.
        Я с облегчением выдыхаю. Волна отката проносится телом и ударяет под колени. Ноги становятся ватными, и хорошо, что я сижу, иначе бы просто рухнула на пол, как недобитая королева драмы.
        - Так что, ты не против? Я надолго не задержусь, правда. Просто… соскучился очень.
        Поднимаю ресницы и, как в ледяной океан, погружаюсь в самые синие в мире глаза. Я не могу ему отказать. Потому что это противоречит всем моим договоренностям с собственной совестью и здравым смыслом.
        - Хорошо. Пицца - так пицца, - пожимаю плечами я и отворачиваюсь к окну.
        Глава 2
        Демид
        Марьяна сидит, вжавшись в обивку сиденья побелевшими пальцами и, кажется, даже не дышит. Я судорожно соображаю, какого черта снова пошло не так. Но, видимо, предпоследний хук Фьюри был слишком сильный. Истина доходит до меня с опозданием. Когда кажется - еще чуть-чуть, и она грохнется в обморок. Матерюсь про себя, открываю гребаные замки, и лишь тогда Марьяна расслабляется. Не то, чтобы полностью, но и этого достаточно, чтобы сделать следующий вдох. Дерьмо! Четыре года прошло… Четыре, мать его, года, в течение которых я только и делаю, что пытаюсь наладить с ней отношения. И заслужить прощение за то, что даже сам себе простить не могу.
        В кресле на заднем сиденье сидит наша дочь. Маленькая принцесса эльфов. До нас ей нет дела. Она разглядывает аппликацию на своем новеньком рюкзачке. Свинку, прости господи, Пеппу и еще каких-то уродов, в которых создатели мультика умудрились разглядеть козу и зебру. И я даже знать не хочу, что они перед этим курили…
        Завожу мотор и выезжаю со стоянки. Уже довольно прохладно, но клумбы еще в цвету. Марьяна может работать где угодно, но почему-то работает здесь. В педиатрическом отделении самой обычной районной больницы, расположенной в унылом спальнике.
        Вообще-то моя девочка мечтала стать парамедиком. Но после того, что я натворил, ее мечтам не суждено было сбыться.
        Не то, чтобы Марьяна делилась со мной своими мечтами… Об этом, как и о многом другом, я узнал от ее матери. И, конечно, действовать через неё было нечестно. Да только вряд ли кому-то придет в голову предъявлять мне претензии. Я - Демид Балашов. Редкий засранец - спросите кого угодно.
        Но для нее я хочу стать лучше.
        - Какой красивый рюкзачок.
        - Это мне папа подалил.
        Ловлю в зеркале заднего вида Полинкин взгляд и, как дурак, улыбаюсь. Я присутствовал на родах и был тем, кто перерезал ее пуповину. Но, знаете, мне кажется, что в тот момент между нами протянулись намного более прочные нити. Один конец опоясывает мое сердце. Другой - крепится к её маленькому пальчику. Эта малышка вертит мной, как может. А я и рад стараться. Потому что люблю ее до безумия. Она - единственный человек за всю мою проклятую жизнь, который любит меня в ответ. Любит таким, какой я есть. Любит бескорыстно и преданно. И только за одно это я готов бросить к её ногам весь мир. Но ей это не нужно. И в этом вся соль.
        - Тебе не дует, Кексик?
        Поля морщит нос и отрицательно качает головой. Светлый хвостик мотается из стороны в сторону. Полинка - моя точная копия. Только белобрысенькая в Марьяну. Довольно необычное комбо, благодаря которому наша малышка растет настоящей красавицей. И нет, я не преувеличиваю. Ничуть.
        Выворачиваю руль и перевожу взгляд на Марьяну.
        - Закажем доставку из дома? Или заедем в ресторан?
        Марьяна хлопает по карманам, нащупывает телефон и открывает какое-то приложение.
        - Я могу заказать прямо сейчас. Чтобы не терять время… - её голос звучит, как писк, и она вынуждена откашляться в середине предложения. Да чтоб его! Марьяна ведет себя так, как будто действительно не понимает, что я затеял это все не ради ужина. А я… Я просто так долго был вдали от неё, так бесконечно долго… Что, как голодный пёс, готов сожрать все, что перепадет. Любую возможность… Я готов врать, изворачиваться и юлить, чтобы побыть рядом лишние полчаса. Да что там… я буду рад даже минуте. Секунде, кого я обманываю?
        И пусть это желание не взаимно - меня это совершенно не останавливает. Я понимаю - знай Марьяна о том, чего я на самом деле хочу, она бы даже на порог меня не пустила. О, да! Эта женщина так сильно меня ненавидит, что если бы ей предложили выбирать между почкой и необходимостью со мной общаться, она бы уже давно была на диализе. Осознавать это довольно дерьмово, но… Вы же понимаете - я не из тех, кто сдается. Ни на минуточку.
        - Хочешь, заедем в магазин?
        - Зачем?
        - Купить что-нибудь из продуктов, я не знаю… - снимаю кепку и провожу по ежику волос. Над ухом - приличная шишка. А тело ломит даже под тремя таблетками обезболивающего. Бой был просто адским. По большому счету мне нужно было отлежаться в моей нью-йоркской квартире и провести еще парочку пресс-конференций, на которых настаивал промоутер. В общем, проявить хоть каплю сознательности. Но я забил на это дерьмо и вылетел домой первым же рейсом. Расплатой за баранье упрямство стала адская боль, которая терзала мои кишки в течение всего перелета. К черту. Зато в кои веки не болела душа. А ведь так было всегда, когда я долго находился вдали от семьи. И, нет, что бы там ни писали в прессе, моей семьей была вовсе не команда. Взгляд скользнул по недовольно нахмурившейся Марьяне и дочке, пытающейся ручкой поймать ускользающие солнечные блики. Вот… вот, кто был моей семьей. И похрен, что по этому поводу думает сама Марьяна.
        - Спасибо, но нет. Я недавно была в Ашане.
        Ага. Ну, я так и думал. Марьяна-я-все-сама-Авдеева. Ничего не меняется. Рядом с такими женщинами у мужиков обычно усыхают яйца. Но я не из пугливых.
        - Окей.
        - Окей, и мы все равно сворачиваем к магазину?
        - Я только пива куплю. У тебя сто пудов нет.
        - Ты же за рулем!
        - Безалкогольного, Марьяш. Безалкогольного. Я не пью. Помнишь?
        Она сглатывает. Я буквально вижу, как гаснет ее запал. Марьяна сутулит плечи и отворачивается к окну. Черт… Я не хотел ей напоминать о том, как пришел к такой жизни. Но все же напомнил.
        - Папа, я пойду с тобой!
        - Как скажешь, Кексик.
        Выхожу из машины и, открыв заднюю дверь, расстегиваю ремни автокресла.
        - Только не вздумай ей покупать все, что она захочет, - слышу усталый голос. - Ты ее ужасно разбаловал.
        Ну, окей… делаю себе пометку делить запросы Полинки хотя бы на два. Возможно, я и впрямь перегибаю палку. Просто, когда ты сам вырос в нищете, потребность баловать собственного ребенка порой действительно возобладает над здравым смыслом.
        О том, что вечером пятницы на кассах в супермаркете могут быть очереди, я даже не подумал. Как и о том, что меня могут узнать. А потому у меня случилась незапланированная раздача автографов, и мы порядком задержались. Марьяна поджидала нас, меряя шагами стоянку.
        - Извини, что долго.
        - Там было много людей. Они нас фотоглафиловали, - улыбается Полинка, подпрыгивая на одной ножке. Марьяна переводит на меня возмущенный взгляд.
        - На самом деле Полину они не снимали, - невольно оправдываюсь.
        - Как ты можешь быть в этом уверен? Ты отобрал у всех чертовы телефоны?!
        Вообще-то, нет. Но я пытался прикрыть дочь собственным телом.
        - Мамоська сказала челт, - округляет глаза Полинка. Марьяна жмурится, чертыхается себе под нос и с шумом выталкивает застрявший в легких воздух.
        - Прости, милая. Мне не стоило этого говорить. Это - плохое слово.
        Я перевожу взгляд чуть дальше и замечаю высыпавших на стоянку зевак.
        - Нужно уезжать, - командую я и быстро усаживаю Полинку в кресло. Запрыгиваю за руль и на скорости выезжаю со стоянки. Вижу, что Марьяна все еще злится. И проклинаю себя за то, что дал ей для этого новый повод.
        Марьяна с Полинкой живут в старой трешке, принадлежащей еще родителям Марьяны. Она достаточно просторная и находится в хорошем районе недалеко от центра, но это все равно не то жилье, в котором я хочу растить свою дочь. Я выхожу на ринг не для этого! Вот только Марьяне плевать на мое мнение. Иногда мне кажется, что она намеренно злит меня, раз за разом отказываясь от покупки недвижимости получше и не прикасаясь к алиментам, которые я ей исправно плачу. Этих денег, кстати, вполне достаточно, чтобы купить весь этот чертов район. Да только она отмахивается от них, как от грязи. От них… и от меня заодно. Вот такое дерьмо. Но кто я такой, чтобы жаловаться?
        Поднимаемся на второй этаж, Марьяна открывает замки, и мы оказываемся в тесной прихожей. Едва не сталкиваемся лбами, когда одновременно наклоняемся, чтобы помочь Полинке разуться. Тут же отшатываемся друг от друга. Она - потому что все еще боится меня. А я… потому что её страх оправдан. Более чем… Правда. Когда Марьяна так близко, что наше дыхание смешивается, держать себя в руках становится практически невозможно. Мои ноздри подрагивают, поглощая ее дыхание. Я так сильно хочу коснуться ее волос, что мне приходится сжимать в кулаки руки. Вставший член натягивает плотную ткань джинсов, и я морщусь от боли - их крой явно не рассчитан на такие объемы. Я чертов извращенец, реально. Мне нравится даже запах больницы, исходящий от ее кожи. Сейчас Марьяна пойдет в душ и смоет его. Но пока этого не произошло, я тащусь от того, как она пахнет. Может быть, этот затык как-то связан с нашим с ней первым разом. Не знаю. И думать об этом не хочу. Потому что это так страшно, господи. Все, что я натворил… Эти воспоминания меня убивают. И, наверное, хорошо, что их осталось не так уж много в моей отбитой
профессиональным спортом башке.
        - Кх… Поможешь Поле раздеться? Мне надо в душ.
        Облизываю сухие губы и киваю. Сердце стучит в грудной клетке. Отбитый бок ноет. Марьяна уходит. Полька плюхается на банкетку и нечаянно толкает меня. Силенок там - как у котенка. Но я один черт шиплю от боли. Знаете, все эти домыслы о том, что я сожалею о завершении спортивной карьеры - дерьмо собачье. На самом деле в своей жизни я не жалею вообще ни о чем. Если, конечно, вынести за рамки тот случай с Марьяной. А в спорте… в спорте я сделал все, что мог. Побил все рекорды и установил пару десятков новых. Я реализовался на все сто процентов и добился всего, о чем мальчишкой даже и не мечтал. Но я не собираюсь и дальше махать кулаками, каждый раз рискуя своим здоровьем. У меня новая цель. Я хочу увидеть, как вырастет моя дочь. Хочу отвести ее в первый класс и под венец… Ладно, с венцом я, конечно, погорячился, убью любого, кто только посмотрит на мою девочку… Но, думаю, моя мысль понятна. Я просто хочу быть рядом с моей малышкой. И её мамой. Если мне повезет. Ну, а если окажется, что я действительно такой везучий сукин сын, как обо мне пишут таблоиды, то, может, Марьяна согласится родить мне еще
кого-нибудь. Понимаю, как глупо на это рассчитывать, но… Я всегда хотел большую семью.
        Мы раздеваемся, идем в детскую. Поля показывает мне свой костюм белочки и рассказывает, как здорово они повеселились на празднике осени, который для них устроили воспитатели детского сада.
        - Сейцас, я показу тебе фотоглафии, - вскакивает Полинка, выбегает из комнаты и возвращается с телефоном Марьяны. Быстрое движение маленьких пальчиков, и перед моим носом оказывается галерея. Я улыбаюсь, забираю телефон из ручек дочери, опасаясь, что она его разобьет, и листаю фотки. Скол у основания экрана говорит о том, что мои опасения не напрасны. Очевидно, что этот телефон летал не раз, и не два. А потом передо мной всплывает сообщение из ватсап. И улыбка гаснет.
        «Привет самому красивому доктору нашего отделения. Как смена?»
        Я каменею. Зря я отобрал телефон из Полинкиных рук. В моих тому придет конец с гораздо большей вероятностью.
        Дверь за спиной хлопает. На пороге застывает Марьяна, но увидев свой телефон в моих руках, быстро пересекает комнату и выхватывает из них трубку. Меня обдает ароматом её геля для душа и… ярости. Но по сравнению с тем, что сейчас чувствую я - это так… сквозняк. Во мне же закручивается что-то страшное. Ревность. Жгучая, острая, как кайенский перец, который моя домработница-мексиканка добавляет даже в чертов десерт. Я сжимаю и разжимаю кулаки, дышу, как роженица в схватках. Но челюсти все равно сводит, а картинку перед глазами будто заштриховывает красным. Я поднимаю взгляд. Неспешно, давая себе время остынуть. Скольжу по аккуратным пальцам с вызывающим алым педикюром (а ведь ногти на руках Марьяна не красит - нельзя, она - врач), по изящным щиколоткам, идеальным икрам, коленям, бедрам… прикрытым лишь старой растянутой футболкой, и выше, к пышной груди, натянувшей эту злосчастную тряпку донельзя. И понимаю, что выскочить в таком виде из ванной её мог заставить только пожар. Или телефон. Который Полинка взял без спросу.
        В дверь звонят. Этот шум острой бритвой проходит по моим до звона натянутым нервам. Марьяна облизывает губы и шепчет, отступая:
        - Открой. Это, должно быть, доставка. А я… мне… мне нужно одеться.
        Глава 3
        Демид
        Плетусь к двери, не включая в прихожей свет, расплачиваюсь с парнем из доставки и захлопываю ту прежде, чем до него дойдет, кто перед ним находится.
        - Пицца?
        - Наверное. Давай посмотрим…
        Болтовня с Полинкой отвлекает, но не слишком. Я открываю шкафчики, достаю посуду и расставляю на столе. Марьяна шумит в спальне, делая вид, что занята, а на самом деле, мы оба это понимаем, просто тянет резину. В такие моменты мне кажется, что я бьюсь в закрытые двери. И, то, что между нами вспыхнуло почти два года назад - мне просто приснилось. Но ведь это было… Было, чтоб его! Было даже после всего. А значит, Марьяна испытывает ко мне еще что-то. Что-то кроме обжигающей душу ненависти. Но… может быть, я слишком долго отсутствовал? Что за мудак ей писал? Какого черта вообще?! Утихнувшая, было, ярость вновь стягивает узлом кишки. Сжимаю в руках столешницу, гася желание здесь все разгромить.
        Марьяна появляется на кухне спустя десять минут.
        - Может, сварить тебе супчика? - спрашивает дочку, не глядя на меня, и садится на стул в нишу между столом и холодильником.
        - Нет, - машет головой Полинка. Впивается острыми зубками в кусок пепперони и слизывает с губ томатный соус. Ну, еще бы. Я бы тоже ни за что не отказался от пиццы в пользу какой-то лапши. Так я думаю, но вслух ничего не говорю. Не хочу нервировать Марьяну. А вместо этого обхожу ее, намеренно задевая рукой, открываю холодильник и достаю две банки пива. Открываю с легким шипением, протягиваю Марьяне. Она медлит, но все же забирает жестянку из моих рук. Наши пальцы соприкасаются, и я замечаю, как, чуть приподнимая тонкие бесцветные волоски, выступают мурашки на ее коже. Она нервничает, хочет меня или… боится? Наверное, глупо делать вид, что я не заметил пришедшего сообщения. Но еще глупее выяснять отношения при дочке. Я уже в курсе, чем это дерьмо обычно заканчивается. Вместо этого говорю:
        - Я хотел забрать Полинку на выходные. Ты как, не против?
        Марьяна как раз делает глоток. Мой вопрос заставляет ее закашляться. Она отставляет банку и аккуратно стирает с губ пальцами пиво. А я бы многое отдал, чтобы его слизать. Веки тяжелеют, наливаются будто свинцом. Я хочу её… целовать, любить, трахать.
        - Э-э-э… Только если не на эти выходные, - бормочет она и отводит взгляд в сторону.
        - А что с ними не так?
        - У мамы день рождения. Завтра мы планировали поехать к ней.
        - Черт. Я совсем забыл, - веду рукой по макушке и морщусь, задевая шишку.
        - Больно? - спрашивает меня и прежде, чем успевает все хорошенько обдумать, осторожно ощупывает гематому. Очевидно, она не зря выбрала свою профессию. Желание помогать людям у нее всегда выходит на первый план. Даже когда дело касается меня.
        - Переживу, - в голос проникают хриплые, чувственные нотки. Марьяна так близко, что я едва сдерживаюсь от желания усадить ее себе на колени. Или на стол перед собой. Чтобы, наконец, попробовать основное блюдо.
        - Где больно? - приводит меня в чувство голос дочери. Марьяна резко отнимает руку, и я невольно тянусь за ней, как полнейший кретин.
        - Вот тут, - встряхиваю головой, возвращаясь в реальность, и показываю пальцем на место ушиба.
        - Пацалуй, и все плойдет, - Полинка переводит выжидающий взгляд на мать. Я смеюсь. Марьяна вскидывает ресницы, и меня омывает волной холодной ярости, плещущейся на дне её глаз.
        - Мои поцелуйчики лечат только тебя.
        - Посиму?
        - Потому что, - не находится с ответом Марьяна и, щелкнув Полинку по носу, вновь прячется за банкой Бада.
        В дверь звонят. Марьяна вскакивает.
        - Кого-то ждешь?
        - Что? Нет… Нет, вообще-то.
        Не знаю, зачем, но я встаю и иду за ней следом. Чего я боюсь? Увидеть того, кто в телефонной книге Марьяны записан как Димка? Интересно, она ему ответила? Или сделает это, когда помеха в виде меня исчезнет? Скулы сводит, я закрываю глаза и слышу противный, слишком высокий голос.
        - Привет! Я уж думала, вас еще нет! Все звоню, и звоню… А, Балашов, привет!
        - Привет, Настя.
        - Не знала, что ты вернулся.
        - Как видишь…
        Не люблю эту бабу. Несмотря на то, что она лучшая подружка Марьяны. Или как раз поэтому. Не знаю, почему, но я уверен, что эта завистливая сука настраивает мою девочку против меня. И пока ей это с успехом удается. В конце концов - они дружат с пеленок, а я… зарвавшийся урод с непреодолимой тягой к насилию. Так, кажется, она меня однажды назвала? И знаете, мне нечего на это ответить. Я действительно поступил с Марьяной как последняя мразь. Вот только если бы я, с какого-то перепугу, вдруг переключил свое внимание с неё на Настю, вряд ли бы та вспомнила о том, какой я засранец. В этом я уверен на все сто. Таких баб я на своем веку повидал очень много.
        Бросаю на Марьяну последний взгляд и возвращаюсь в кухню. Вечер, который я так хотел провести в кругу семьи, накрылся медным тазом. Настю теперь отсюда пинками не выгонишь. Она же считает, что пришла подружке на выручку. Как бы не так…
        - Доела? - спросил у дочки.
        Она кивает, ловко выбирается из своего стульчика и поднимает ручки вверх, требуя взять ее на руки. Делаю вид, что мне тяжело. Пыхчу и тужусь, сокрушаясь о том, что еще немного - и не смогу поднять её вовсе. Полинка смеется, прикрывая ладошкой рот, и мы возвращаемся с ней в детскую. Вечер безнадежно испорчен… Но все равно я рад возможности побыть с дочкой. Я соскучился просто смертельно.
        В тот день, когда Полина была зачата, мой другой, не рождённый ребенок, погиб. Может быть, это хоть как-то оправдывает то, что случилось? Иногда я об этом думаю, но гораздо чаще - заталкиваю готовые вырваться на свободу воспоминания обратно. Слишком больно это все. Слишком больно…
        Знаете, у меня есть теория о том, что тяжелей всего в этой жизни приходится таким, как я, максималистам. У нас ведь все на разрыв. Эмоции, чувства, страхи… Ты весь - будто оголенный нерв. Если бьешься, то до победного, а если любишь - то погружаешься в это все с головой, ну, а уж если ненавидишь, то все - пиши пропало. И я любил… Сучку, которая совершенно того не стоила. Но это я сейчас понимаю, а тогда… Господи, каким я был придурком! Ничего ведь не замечал. Ни эгоизма, ни поверхностности, ни потребительского к себе отношения. Ники была моделью. Далеко не самой известной, но ужасно амбициозной. Наши отношения позволили ей попасть на первые полосы светской хроники, а вслед за этим - подписать долгожданные контракты с люксовыми брендами. Ну, знаете, Chanel и Balmain, Burberry и GUCCI. Эти контракты для нее были важнее меня, важнее всего… даже нашего с ней ребенка. А я ведь уже мечтал о нем, о большой семье, которой у меня никогда не было. Я так сильно хотел этого… Я будто горел, пылал изнутри. И когда эта тварь поставила меня перед фактом, что сделала аборт… не знаю, что со мной случилось.
Наверное, я просто сошел с ума. До сих пор не понимаю, как ее не убил. Не помню, как вышел на ринг в тот день… Как вырубил рефери за какое-то идиотское замечание, как кинулся в драку, сорвав бой и заработав дисквалификацию. Я все… все похерил. То, к чему шел столько лет. А потом закрылся дома, ужрался, как свинья, и в пьяном кураже потребовал вызвать проституток. Вот за одну из них я Марьяну и принял. Абсолютно невменяемый и ни черта не соображающий. Я не понял даже того, что костюм врача скорой помощи - не бутафорский. А сопротивление бьющейся подо мной женщины - вовсе не часть игры. Я не понял даже этого…
        - Папа! - Полинка дергает меня за рукав, возвращая в действительность. Трясу головой, как пес, сбрасывая с себя обрывки воспоминаний. Стираю со лба испарину. Полинка сидит на полу, смотрит на меня моими же глазами и, как мать, кусает пухлую розовую губку. Стараюсь действовать медленно, чтобы не напугать, протягивая руки и осторожно, едва касаясь, обнимаю дочь. Мое сердце истекает кровью любви к ней. Я задыхаюсь от нахлынувших эмоций. Иногда я представляю, что мог не уберечь и её… Вы же понимаете - меньше всего Марьяна хотела рожать от насильника. Чтобы удержать ее от аборта, мне пришлось… мне пришлось нарушить пару-тройку федеральных законов и, наверное, все имеющиеся законы человечности. Но я ни о чем не жалею.
        Полинке быстро надоедают мои телячьи нежности, она вертится ужом и, когда по телевизору начинают показывать любимый мультик, окончательно теряет ко мне всякий интерес. Жаль, что не получилось ее забрать. У меня был целый план на эти выходные. Зоопарк, сладкая вата и все такое. Чтобы окончательно не пасть духом, убеждаю себя, что так даже лучше. Я все еще не в форме. Действие таблеток заканчивается, и боль становится слишком сильной. Не думаю, что до завтра это пройдет…
        И вроде бы все логично, но настроение окончательно падает. Плетусь на кухню, где засела Марьяна с подружкой. Заметив меня, Марьяна вскидывает брови.
        - Я уже поеду.
        Ей не удается скрыть облегчения, хотя она очень старается. Почему-то злюсь. Уж не ждут ли они еще кого-то? Закрываю глаза и выдыхаю сквозь стиснутые зубы.
        - Окей. Заберешь Полинку на следующие выходные?
        Ага. Как же. Думает, я оставлю ее в покое на целую неделю? Как бы ни так.
        - Я позвоню, - неопределенно пожимаю плечами. Марьяна щурится - явный признак того, что она раздражена. Ну, так никто ведь и не говорил, что будет легко, так, детка? Поддаюсь какому-то порыву, стремительно наклоняюсь, обхватываю большим и указательным пальцем ее подбородок и целую. С ее губ срывается вздох изумления, я пью его ртом, замирая ненадолго в таком положении.
        - Какого черта ты себе позволяешь?! - вопит совсем рядом Настя. Не обращаю на нее никакого внимания, облизываю губы и смотрю только на Марьяну. Она шокирована. Её зрачки расширены, а грудная клетка вздымается ненормально часто. Марьяна может отпираться сколько угодно, но тело её выдает. С Димкой так же?
        Не думай об этом! Просто не думай…
        Медленно разжимаю пальцы и отступаю на шаг. Она не отводит взгляда, как обычно. Напротив, смотрит на меня, как кролик на удава.
        - Пойдем, закроешь дверь.
        Марьяна встает. Настя вскакивает за ней следом. Это даже смешно. Неужели Марьяна этого не понимает? Хмурюсь, выхожу в коридор, возвращаюсь в детскую, чтобы попрощаться с дочкой. В этот раз Полинка отпускает меня без слез. Я целую ее, вдыхаю знакомый запах и иду обуваться.
        Когда Полинка родилась, я купил себе квартиру неподалеку. Дорога домой занимает каких-то десять минут, но за это время действие таблеток окончательно сходит на нет. Самый тяжелый - это второй-третий день после драки. С трудом поднимаюсь к себе, сбрасываю одежду, шипя от боли, и становлюсь под прохладный душ. Легче не становится. Пузырек обезболивающего стоит на полочке возле раковины. Я прохожу мимо, хромаю в спальню, укладываюсь в постель и, как чертов мазохист, позволяю своим воспоминаниям всплыть на поверхность. Добивая…
        Она сидит, забившись в угол, как раненый зверь. И глаза у нее такие же… раненые, наполненные болью и диким страхом. Мне, наверное… кажется? Трясу головой. Протягиваю ей руку, чтобы помочь подняться, но она лишь сжимается в комок, словно боится, что я её ударю. Ни черта не понимаю. Шлюхи так себя не ведут. Что за игры?
        - Ты кто? - вопрос на миллион.
        - В-врач. В-врач скорой помощи… Пожалуйста, можно я пойду, а?
        Мысли путаются. Голова трещит, как будто в нее вбивают гвозди. Взгляд опускается ниже. Она голая по пояс, но бесформенные серые брюки все еще болтаются на одной ноге.
        - Какого черта ты здесь делаешь?
        Ее начинает трясти. Она обхватывает себя за плечи и, стуча зубами, бормочет:
        - Я приехала на вызов…
        Голос ломается, она прячет лицо в ладонях и начинает… не плакать, нет. Скулить. И я понимаю, что прямо сейчас произошло что-то страшное. Непоправимое. Бью себя по лицу. Встаю, пошатываясь. Только сейчас замечаю на своих ногах странные кровавые разводы. Крови совсем чуть-чуть. И это явно не моя кровь. Опускаюсь перед ней на колени, пытаюсь развести бедра, чтобы убедиться, что все в порядке… Но она снова плачет и умоляет ее не трогать. Больше не трогать… И пошатывающие стены моего прежнего мира начинают рушиться мне на голову.
        Глава 4
        Марьяна
        - Это что сейчас было?!
        - Что именно?
        Мой голос звучит равнодушно. Этот день был слишком тяжелым. На эмоции просто нет сил.
        - Он тебя поцеловал! С каких пор ему это позволено?
        Мне хочется спросить у Насти, с каких пор я обязана ей об этом отчитываться, но я глотаю готовый сорваться вопрос. Знаю, что Настя хочет мне добра. Знаю… и люблю ее за это. Но порой ее становится слишком много в моей жизни. Она меня словно душит. Вот, как сейчас…
        - А что мне нужно было сделать, Насть? Плюнуть отцу моего ребенка в лицо?
        - Было бы неплохо! Заслужил, после всего, что сделал!
        - Это было тысячу лет назад. И с тех пор он очень старается…
        - Старается что?!
        - Старается все исправить.
        - Интересно, как это можно сделать! - презрительно фыркает Настя, а я встаю и, открыв дверцу холодильника, прячусь за ней от порядком надоевших вопросов подруги. Она такая максималистка! Я же верю, что в жизни полным-полно полутонов.
        На полке стоит начатая бутылка Муската. Может быть, Балашов и не пил, но самой мне очень хотелось.
        - Вина?
        - Не могу. У меня сегодня ночная…
        - А я, пожалуй, выпью бокальчик.
        Достаю лед, сыплю в стакан и наполняю его до краев.
        - Тебе нужно держаться от него подальше.
        - Я стараюсь.
        - Он опасен. Ты же знаешь, как он опасен!
        У Насти будто заело пластинку, а я же, напротив, молчу. Делаю глоток, верчу в руках бокал, заполняя образовавшуюся тишину звуками позвякивающего о хрусталь льда.
        Зачем она это каждый раз повторяет? Да, я знаю, как опасен Демид. Как никто в этом чертовом мире знаю… Но еще я знаю, что он может быть совершенно другим. Заботливым, нежным, ласковым… Я знаю, с каким трепетом он может меня касаться. Знаю, как дрожит его мощное сильное тело от едва сдерживаемых эмоций. Знаю, как отчаянно он может любить. И как страшно… ненавидеть. В этом-то вся и проблема. С тех пор, как он перестал быть в моих глазах злом в абсолюте и приобрел черты живого, пусть и не самого хорошего человека, все окончательно перевернулось с ног на голову. Когда я его ненавидела - жить было намного проще.
        - Пойду, посмотрю, как там Поля, - говорю вместо оправданий, которые, по всей видимости, Настя хочет услышать. Она фыркает. Встает из-за стола и ставит свою чашку в раковину.
        - Я тоже пойду. Мне еще на работу собираться. Как же она меня достала!
        Не знаю, что на это ответить. Как и я, Настя с детства мечтала стать врачом. Вот только универ не потянула и поступила в медицинский колледж. Уже год, как мы с ней работаем в одном отделении. И, если честно, я не слишком понимаю, чем её могла эта работа достать.
        - Может быть, тебе что-то поменять? - спрашиваю, чтобы не показалось, будто мне все равно на проблемы подруги.
        - Что именно? - щурится Настя, натягивая на ноги кроссовки.
        - Ну, не знаю. Отделение, там, коллектив. Что-то же тебя не устраивает?
        - Я ее в принципе ненавижу. Все эти капельницы, уколы, капризы…
        - Это же просто дети. Больные дети, Насть…
        - Невоспитанные маленькие чудовища!
        Не уверена, что готова это обсуждать. Не хочу разочаровываться.
        - Тогда, может, тебе стоит сменить род деятельности?
        Несколько секунд она смотрит на меня, не мигая. А потом громко смеется, но её смех не кажется мне веселым.
        - Тебе легко рассуждать. У тебя тылы со всех стороны прикрыты. Ладно, пойду я. Завтра заскачу.
        Я настолько шокирована ответом подруги, что забываю предупредить о том, что завтра нас не будет дома. Дверь захлопывается, а в моих ушах все еще звенят ее слова. Она действительно это сказала? Невероятно! Настя знает, что я практически не касаюсь алиментов, которые платит Демид. И о том, что я в этой жизни всего добилась сама, она тоже прекрасно знает! Так какого черта? Что это было? О каких тылах речь?
        Почему-то злюсь. Но и этот порыв гаснет, когда из комнаты выходит Полинка. Гляжу на часы и понимаю, что её уже пора купать. Полинка, как и я - жаворонок. В девять у неё отбой. Да и я после дежурства, не думаю, что продержусь дольше. Но я ошибаюсь. Когда за окнами гаснет свет - ко мне приходит бессонница. А вместе с ней из темницы души выползают и страшные воспоминания…
        В день, который делит мою жизнь на «до» и «после» я тоже дежурю. Из-за разгулявшегося гриппа, врачей катастрофически не хватает, а вызовов столько, что оставшиеся - просто не в силах справиться с нагрузкой. Смены ставят одну за другой - производственная необходимость. И тут уж совсем не до того, чтобы врачи выезжали на вызов по два, как это обычно бывало. Тут хоть бы кто-то один доехал…
        - Марьяна, вызов на Сикорского, Гагарина и Заречный…
        - Заречный ведь даже не наш участок! - протестую вяло и неубедительно. Моя смена длится уже двенадцатый час. И на препирательства сил просто не остается. Добить бы как-то свое время и домой. Спа-а-а-ать.
        - Во второй дела еще хуже! На вызовы просто некого отправлять. Терапия стонет. В общем, ты поняла.
        Вздыхаю и покорно киваю головой. Понятия не имею, откуда в нашем водителе столько энергии. Самой мне уже хочется вздернуться. И горло першит… как бы самой не заболеть!
        - Ладно, едем. Быстрей начнем - быстрей закончим.
        - Да ты не расстраивайся! На Заречном звезды всякие живут. Вдруг приходишь ты вся такая, а та-а-ам…
        Какая такая? С черными от усталости кругами под глазами, растрепанными волосами и в серой не по размеру робе? Смешно. Я и смеюсь. Это уже, наверное, нервное. На Сикорского и Гагарина справляюсь быстро. Ближе к Заречному - засыпаю. Игорь расталкивает меня и машет рукой:
        - Тебе туда. Давай, не задерживайся!
        Подхватываю тяжелый чемодан, плетусь к подъезду, набираю код домофона и жду - открывать не торопятся. Наконец звонок пикает, я дергаю дверь и с наслаждением вхожу в тепло большой красивой парадной. Подъездом это назвать почему-то не поворачивается язык. Путь мне преграждает охранник.
        - Вы куда?
        - Скорая. В четыреста шестую.
        Это я потом узнала, что в спешке диспетчер попутал номера…
        - В пентхаус ведет отдельный лифт. Я провожу.
        Так странно. Будто не из моей жизни. Отдельные лифты, пентхаусы… Чувствую себя ужасно неловко и не на месте. Звоню… Он открывает. Бросает короткое:
        - Ну, наконец-то, - и практически тут же на меня набрасывается. Первое время я в таком шоке, что просто не могу пошевелиться. Я словно не верю, что такое вообще возможно. Отбиваться начинаю лишь несколько секунд спустя. Но мое сопротивление бессмысленно. Я плачу. Я умоляю. Я кричу, срывая голос, ломаю до мяса ногти… А он просто меня не слышит. Бормочет что-то свое, будто вообще не понимает, что происходит. И это пугает меня больше всего! Осознание того, что мне до него не достучаться. Его глаза - бездонные черные провалы. В них - тьма, в них - конец, в них - моя смерть… Я прошу не делать этого со мной. Я его умоляю. Но он проталкивается внутрь, наверное, даже не замечая, что для меня это все впервые, отступает и снова… и снова. Я бьюсь под ним и хриплю. Я так горько плачу, что, будь он человеком, мои слезы разъели бы его плоть до костей. Но он - не человек. Он - исчадие ада. А я… кто теперь я?
        С резким хрипом вскакиваю на постели. Это сон… всего лишь сон! Мне все снится… Чертов Балашов! Я ведь почти избавилась от кошмаров.
        Встаю. Ночная рубашка прилипла к телу. Я мокрая, как мышь, хотя в квартире довольно прохладно. Отопление еще не включили. Стряхиваю слезы, обрывки сна… Поправляю одеяло на Польке. Она из тех, кто проспит даже начало ядерной войны, и это меня безмерно радует. Не хотела бы я, чтобы дочь проснулась от моих криков.
        Первым делом, когда все заканчивается, Балашов интересуется, кто я вообще такая. Ну, как заканчивается? Он просто кончает и скатывается в сторону. А мой ужас не имеет конца.
        - В-врач. В-врач скорой помощи… Пожалуйста, можно я пойду, а? - пищу, не в силах остановить слезы. Я готова пресмыкаться, готова снова его умолять… я на все, что угодно, готова, лишь бы только он меня отпустил. От моего достоинства ничего не осталось. А я… я еще есть? Осматриваю себя, в глупом желании убедиться, что от меня прежней еще хоть что-то осталось. Но вижу лишь голые ноги с липкими разводами спермы и крови на бедрах. Мне так стыдно… Я всхлипываю, хватаюсь за штаны, болтающиеся на одной ноге, и судорожно дергаясь, пытаюсь просунуть в них другую ногу. Безрезультатно.
        - Какого черта ты здесь делаешь?
        Не знаю! Не знаю… Я не могу даже вспомнить, как здесь очутилась! Меня начинает трясти. Я обхватываю себя за плечи, концентрируюсь из последних сил, опасаясь его разозлить.
        - Я приехала на вызов…
        Мой голос как будто чужой. Он не слушается меня и ломается. Я начинаю плакать и не замечаю, в какой момент взгляд сидящего напротив мужчины становится осмысленным. Он тянется ко мне, касается своими руками, и у меня начинается самая настоящая истерика.
        - Тише-тише… Я не сделаю тебе больно!
        Не верю… Я не верю ему. Потому что он уже сделал.
        - Пожалуйста, можно мне просто уйти? - повторяю, как в бреду, одно и то же.
        Зачем? Зачем я это все вспоминаю? Прокручиваю в голове вновь и вновь? Почему не могу забыть этого? Почему моя память такая сука?! Захожу в ванную и умываюсь холодной водой. Иду на кухню сварить кофе. Шесть часов - я думала, раньше. Наверное, все дело в наползающих тучах. Погода под стать моему настроению. А ведь мы думали сесть в саду… Вот тебе и обещанное бабье лето. Верь после этого в прогнозы.
        Кофе шипит, снимаю кофеварку с огня и сажусь на подоконник. В коридоре слышу шлепки босых ног. Вот и моя ранняя пташка… Полинка заходит на кухню, волоча за собой потрёпанного жизнью зайца, и зевает во весь свой маленький рот. Когда-то я была уверена, что ни за что в жизни не смогу ее полюбить. Вот не смогу - и все. Хоть режьте. Сейчас те страхи кажутся такими бредовыми! И как же страшно, что, поддавшись им, я могла никогда не увидеть Полинку. Как же чертовски страшно…
        Сползаю с подоконника, отставляю чашку, опускаюсь перед дочерью на колени и прижимаю ее хрупкое тельце к себе. Меня переполняет любовь гигантских, вселенских масштабов. Она рвется у меня из груди. Мне хочется плакать, но вместо этого я смеюсь, когда Полинка деловито замечает:
        - Вообще-то мне пола на голшок.
        - Ну, пойдем, раз пора. Почему сама не сходила?
        Пожимает плечами, берет меня за руку, и вместе мы идем «на горшок». Потом умываемся, чистим зубы и едим обязательную кашу на завтрак. Мы почти готовы к выезду, когда в дверь стучат. Я хмурюсь и иду открывать. На пороге стоит Балашов, сжимая в охапке рыжие герберы.
        - Это тебе, - говорит он и переступает порог, будто я его приглашала. Меня обдает волной тепла и терпким ароматом его тела.
        - День рождения вообще-то у мамы, - агрюсь я и отступаю чуть в сторону. На звук отцовского голоса из кухни выглядывает Полинка.
        - Я знаю. Цветы для нее в машине, - отвечает Балашов равнодушно и раскрывает объятья для нашей дочки, которая без всяких сомнений влетает в них уже секунду спустя. Почему-то становится душно. В голове пульсирует.
        - Поля, собирайся, сейчас я вызову такси и…
        - Я отвезу вас.
        - Ура! - хлопает в ладоши Полинка, а я… я с таким трудом сдерживаюсь, чтобы не пнуть Демида изо всех сил.
        - Разве я просила тебя об этом? - цежу сквозь стиснутые зубы.
        - А меня не надо просить, Марьяна. В конце концов, нам по пути. Меня Лена тоже пригласила.
        Наши взгляды скрещиваются над головой дочки. Ненавижу его! Ненавижу… За то, что он со мной сделал, за то, что ему все сошло с рук… И особенно за то, что он втерся в доверие к моей матери. Единственному родному мне человеку! Единственному, кому я не могла рассказать о том, как он со мной поступил. И ради которого вообще это все замяла, позволив Балашову остаться безнаказанным.
        Лена его пригласила… Лена! Наверное, глупо было бы ожидать, что Демид стал бы называть мою мать по имени отчеству. Ведь она была старше его самого всего-навсего на девять лет. Но почему-то это «Лена» в исполнении Балашова убивает меня особенно.
        - Марьян, ну, что ты капризничаешь? Ей будет приятно, если мы приедем вместе. Ты же знаешь!
        Знаю! От этого и бешусь. А вот если бы моя мать знала правду, то… возможно бы, сейчас не жила - слишком слабое сердце.
        - Какой же ты беспринципный… засранец! - шепчу одними губами. Он понимает. Философски пожимает плечами, опускает Полинку на пол, чтобы надеть ей куртку, и просто сбивает меня с ног, когда говорит:
        - Ну, что поделать? Ты пока не позволяешь мне быть другим.
        Глава 5
        Марьяна
        От дома до небольшого загородного поселка, в котором теперь стараниями Балашова живет моя мать - каких-то сорок минут езды. Не так много, но за это время успевает распогодиться. Прячу глаза за солнцезащитными очками и пялюсь в окно, будто в первый раз вижу проплывающие мимо пейзажи. Изредка оборачиваюсь к Полинке, но она сладко спит, и ее присутствие никак не спасает от тягостного молчания, повисшего между нами с Демидом.
        «Ты пока не позволяешь мне быть другим» - так, кажется, он сказал?
        А если бы я позволила?
        Кусаю губы и тайком кошусь на Балашова. Он принарядился по случаю праздника, и если бы не побитое лицо - выглядел бы просто шикарно. Хотя кого я обманываю, ну, правда? Он и сейчас горяч, как сам ад. Синяки и шрамы лишь добавляют его образу брутальности. Делают его опасным. И еще более желанным для тысяч женщин по всему миру. В нем они видят защитника, воина, победителя… А я? Что вижу я? Только ли насильника? Нет… В этом вся и проблема. Мои чувства к нему такие разные, что это сбивает с толку.
        - Веденеевы поменяли машину?
        Демид оборачивается и ловит меня за подглядыванием. Я опускаю взгляд, чувствуя, как жаркий румянец досады разливается по моим щекам.
        - Что? - переспрашиваю глупо.
        - Говорю, машина незнакомая у ворот. Веденеевы поменяли?
        Гляжу в окно. И впрямь. Возле ворот припаркован новенький Ниссан. Дядя Коля Веденеев - старый друг моего отца. А еще мой крестный. С тех пор, как папы не стало, они с женой взяли над нами с матерью шефство. Ни один праздник не обходится без них. Мы вообще довольно тесно общаемся, но о покупке машины лично я ничего не знаю. Поэтому равнодушно пожимаю плечами и открываю дверь.
        Пока Балашов будит Полинку, навстречу нам за калитку выходит мать. Я обнимаю, целую её и скороговоркой выпаливаю положенные случаю поздравления. И как-то не сразу замечаю, что мать непривычно взволнована.
        - Что-то случилось? - спрашиваю настороженно.
        - Нет-нет, что может случиться? - отводит глаза та и переключается на Полинку, сидящую на руках у Демида. - Это кто такой красивый приехал к бабушке? Неужели мой сладкий Кексик?
        Неужели показалось? Я почти расслабляюсь, когда замечаю незнакомого мужчину во дворе. Он возится с мангалом, отсюда я вижу лишь его крепкую фигуру и профиль. Не знаю, что чувствую. Это все очень неожиданно. Оборачиваюсь к матери:
        - Это кто?
        Мама вспыхивает и, будто в поисках поддержки, бросает короткий взгляд на Балашова. А у меня снова начинает дергаться веко. Неужели она и впрямь считает, что Демид её поймет, а я нет? Сколько раз я говорила матери о том, что ей рано ставить крест на собственной жизни! Сколько раз… Так почему же теперь она думает, будто я её не пойму?
        - Это Сергей Михайлович. У него здесь тоже дача… мы вроде как познакомились, ну и…
        Улыбаюсь. Мама смущается, как девчонка. А я радуюсь… И немного завидую.
        - Мам, ну, ты чего? Я ведь не маленькая и все понимаю.
        - И не злишься на меня?
        - Не злюсь. Ты лучше скажи, у вас как? Серьезно это все или…
        - Серьезно, - мама обхватывает горящие щеки, смеется испуганно, и я замечаю красивое обручальное кольцо на ее пальце. Вот же черт! На языке вертятся миллионы вопросов. Например, хорошо ли она его знает, и уверена ли в том, что делает. Нет, я, конечно, рада за нее, но куда спешить? Не понимаю. Может быть, во мне говорит эгоизм? Раньше мама принадлежала всецело мне и Поленке, а теперь нам придется потесниться ради совершенно незнакомого постороннего мужика.
        Не знаю, что сказать. Поэтому просто бормочу банальные поздравления и осторожно сжимаю в руках. Моя мама такая хрупкая, как драгоценная фарфоровая статуэтка. Что, если её обидят? Тревога сжимает сердце.
        - Ну, что мы здесь стоим? Пойдем в дом! Я уже все приготовила.
        - И толт?
        - И торт, конечно! Все для моих любимых сладкоежек.
        - Не надо было, мам. Опять у плиты два дня стояла?
        - Мне Сережа помогал…
        Идем по дорожке и болтаем, я стараюсь не пялиться на маминого ухажёра, но любопытство берет свое, когда мы подходим ближе. Я встречаюсь с взглядом с мужчиной и тут же отшатываюсь в сторону. К горлу подкатывает огромный ком, я пытаюсь сглотнуть его и не могу. Он меня душит.
        - Извините, я сейчас…
        Бреду мимо дома, огибаю сад, между клумб с георгинами и пушистыми астрами. Мне нужно побыть одной. Мне очень и очень нужно. Легкие жжет, я почти теряю сознание. Останавливаюсь у старой ивы, обхватываю ствол рукой и, склонившись к коленям, делаю рваный вдох.
        - Эй, какого черта? Ты как?
        Демид подхватывает меня у самой земли, заставляет подняться. Прислоняет к дереву и тревожно вглядывается в глаза. И я понимаю, что он вообще не в курсе того, что происходило. Смешно! Но он даже не в курсе… О какой справедливости может идти речь, если следователю, которому было поручено мое дело, даже не удалось пробиться через юристов, промоутеров и прочих членов команды Балашова, чтобы допросить его самого? Ведь не удалось же! Если Демид этого самого следователя не узнал… О какой справедливости, господи?
        - Отпусти меня.
        - Не могу. Пока ты не объяснишь, что случилось.
        Демид ласков. Он гладит меня по волосам и смотрит так, будто то, что со мной происходит, действительно имеет значение. Для него…
        - Ты же ничего не знаешь? Следователи… они к тебе даже не приходили?
        Балашов отворачивается. Гладит шрам на брови большим пальцем и пожимает широкими, обтянутыми фисташкового цвета рубашкой плечами:
        - Этими вопросами занимались мои юристы.
        - Так я и думала…
        Ну, ведь, правда. Ничего нового я не узнала, но почему-то тошно. И я хочу, чтобы больно было не только мне одной. Я хочу очередной сатисфакции.
        - Этот мамин… В общем, он был следователем по моему делу. Я когда в полицию обратилась, меня к нему направили. А теперь вот… Ну, не смешно ли?
        Лицо Демида темнеет. Я вижу, как дергается тонкая голубая жилка на его виске, как поджимаются губы. А потом память меня уносит. Уносит в который раз…
        Не помню, как добираюсь до скорой. Зубы стучат. Тело ломит.
        - Быстро ты, молодец! - радуется Игорек, заводит мотор и выруливает с парковки. А я не понимаю… я просто не понимаю, как он вообще меня узнал? Мне кажется, сейчас я совсем другая. Уродливая, грязная, почти неживая…
        - Меня изнасиловали…
        Игорь замолкает. Оборачивается ко мне, открыв рот.
        - Меня только что изнасиловали, - зачем-то повторяю снова, будто пробую эти слова на вкус. Водитель все так же молчит. А мне нужно, чтобы кто-то сказал, как мне теперь жить дальше. Что делать? Куда идти? Пауза затягивается, но в какой-то момент Игорь все же собирается с силами.
        - Так мне тебя куда теперь? На освидетельствование? Или домой? Ты определяйся, мне машину еще в гараж возвращать.
        Смеюсь. Не знаю, почему. Но смешно ведь. На что я надеялась? Что сейчас посторонний мужик с шашкой наперевес побежит защищать мою честь, ну, не глупо? И это ведь он еще даже не знает, что меня изнасиловал именитый боксер. Смеюсь еще громче.
        - Домой, Игорь Викторович… До-мой.
        Я врач скорой помощи - я знаю, что надо делать. И про освидетельствование знаю, и про необходимость профилактики ЗПП. Но у меня действительно просто нет сил. Злость и жажда возмездия приходят ко мне лишь утром. Я иду в полицию и под насмешливыми взглядами ментов из дежурной части дрожащей рукой пишу заявление. Если существует что-то более унизительное самого изнасилования, то это необходимость доказывать его факт в таком месте, как это. После кажется, что тебя изнасиловали еще раз…
        Наконец, целую вечность спустя, меня провожают к следователю. Сергей Михайлович Воронов не язвит, не сыплет сальными шуточками, но я вижу - он мне тоже не верит. А через три недели я узнаю, что мое дело закрыто. За отсутствием события преступления. Эта формулировка, кажется, въелась в мой мозг навсегда… Как и лицо следователя.
        Вываливаю это все на Балашова - жри, не подавись, мой хороший. И пока он силится справиться с тем, что узнал, я, запрокинув голову, провожаю взглядом летящих по небу птиц. Почему я раньше этого ему не рассказала?
        В какой-то момент Демид подходит ко мне вплотную. Обхватывает затылок ладонью, осторожно ведет по шее большим пальцем… Прижимается лбом к моему виску и шепчет мне прямо в ухо:
        - Ты же знаешь, что, если бы мог, я бы все изменил, правда? Скажи, что ты это знаешь…
        Я молчу и упрямо смотрю на птиц. И мои глаза слезятся от этого!
        - Но ведь ты не можешь этого изменить… - шепчу спустя целую вечность.
        - Не могу. - Он ведет носом по шее, и тысячи мурашек разбегаются, кто куда, по моей коже. - Но я могу заменить их другими.
        Всхлипываю. Телом проносится дрожь. Меня бросает то в жар, то в холод. Ненавижу его! И хочу… Чертова амбивалентность во всех ее трех типах одновременно.
        Теплые губы касаются основания шеи. Я слышу, как его сердце колотится рядом с моим. Я знаю, что для него это все серьезно… Но я не уверена, что могу простить. Я совсем не уверена… А между тем он поднимается выше и выше, наклоняет мою голову и мягко, неторопливо, со вкусом впивается в мой рот. Я должна оттолкнуть его. Я должна… Но вместо этого мои пальцы сжимаются на его рубашке и притягивают Балашова еще ближе. Он тихонько рычит. Подталкивает меня к дереву, просовывает ногу между моих ног и отпускает себя. Кажется, он везде… В каждом миллиметре пространства. Все оно - это он. Его губы, руки и хриплый шепот, которым Демид меня околдовывает.
        В себя приводит лишь отрывистый звук клаксона. Я отшатываюсь от Балашова, касаюсь рукой губ. В попытке стереть его поцелуй? Или… Вскидываю взгляд. Он совершенно невменяем. Как тогда, в квартире. И головой трясет, как тогда. Я сглатываю, опускаю взгляд. Скольжу вниз по тяжело вздымающейся груди, задерживаю взгляд на бугре, натянувшем брюки…
        - Извините, Лена попросила сказать, что гости в сборе, - звучит за спиной отрывистый голос. Я каменею, не решаясь обернуться. Понятия не имею, как объяснить матери, почему ей не следует быть с этим мужчиной. Но я что-нибудь придумаю.
        - Мы сейчас подойдем.
        - Отлично, Марьяна, я…
        - Думаю, нам не о чем говорить. Вы, главное, матери ни о чем не проболтайтесь. У нее с сердцем плохо. Я из-за нее тогда не стала поднимать шум, а не потому, что вы закрыли дело.
        - Понимаю. Только и вы поймите… Освидетельствования не было. Ваши слова - против слов Демида. У меня не было причин верить именно вам.
        - А ему, значит, были?
        Не выдерживаю. Оборачиваюсь. Бросаю на следователя испепеляющий взгляд.
        - Знаменитые люди зачастую становятся жертвами провокаций, - пожимает плечами Воронов. - А у вас даже свидетелей не было. Водитель скорой, и тот…
        - Да его же просто купили! - закричала я и бросила злой взгляд на Демида.
        - Тогда я этого не знал.
        - А если бы знали?! Что бы изменилось? Хотите сказать, что отправили бы на нары гордость нации?
        Не знаю… Меня несет. А вот Сергей Михайлович остается спокойным. Он переступает с ноги на ногу, косится на Балашова и без всякого заискивания перед ним отвечает:
        - Не факт, что отправил бы. Но попробовал бы точно…
        Его ответ такой неожиданный, что все другие слова замирают в моем горле. Я стою перед этим мужчиной, как боксер, проигравший бой, и не знаю… просто не знаю, что делать дальше.
        - Держитесь подальше от моей матери! - наконец выдаю я и, натянув на лицо улыбку, шагаю навстречу подоспевшим Веденеевым.
        - Ну, вот вы где! А мы вас повсюду ищем, - улыбается дядя Коля, обнимает меня и, как в детстве, зажимает нос между указательным и средним пальцами. - Вышли посмотреть, как буржуи строятся? О, Демид, привет! А это…
        - Сергей. Будущий муж Леночки. Приятно познакомиться.
        Жмурюсь и считаю про себя до десяти. Моя жизнь - какой-то гребаный День сурка. Ненавижу!
        Глава 6
        Демид
        Я люблю здесь бывать. В кругу этих простых преданных друг другу людей. Так я чувствую себя частью чего-то целого. Частью большой и дружной семьи… И мне это нравится. Нравится, как я себя ощущаю рядом с ними. Я словно становлюсь лучше, чем когда-либо был. Ярость, живущая во мне, утихает. Демоны, пожирающие меня изнутри, смиренно опускают головы. И на меня снисходит покой. Я почти счастлив. Мое счастье пахнет пирогами, расставленными в вазах хризантемами и дымком из камина, который Лена предложила зажечь, когда похолодало.
        Перевожу взгляд на Марьяну. Она стоит у окна, обняв себя за плечи руками, хотя в доме уже тепло. Языки пламени, отражаясь в заплаканных стеклах, лижут березовое полено. Звенит хрусталь и раскатистый смех, а все же начавшийся дождь настойчиво и мерно барабанит в окно. Подхожу и становлюсь рядом. Знаю, что не имею на это права, но если бы я оглядывался на мораль, проиграл бы гораздо раньше.
        - Все же дождь…
        Ага. Замечание на миллион долларов. Чувствую себя дурак дураком. Марьяна оборачивается, и в ее глазах я читаю то же самое. Она долго молчит, не слишком обрадовавшись, что я нарушил ее покой, но потом все же замечает:
        - Интересно, когда закончится эта стройка, - короткий кивок головы указывает на соседский дом, внутри которого, несмотря на выходной день и непогоду - кипит работа. Я думаю всего секунду, прежде чем выложить на стол карты. В конце концов, я давно ищу повод сделать это.
        - К Новому году обещают закончить.
        Она снова оборачивается. Задерживает на мне взгляд и недоверчиво качает головой:
        - Я должна была догадаться… Зачем тебе это?
        - Зачем мне дом?
        - Зачем тебе дом рядом с домом моей матери?
        - Здесь отличное место. А я давно мечтаю вот, чтобы так, с нуля, под себя все сделать. Там и для Полинки комната есть. Хочешь посмотреть?
        Вижу, что любопытство борется в Марьяне с нежеланием остаться со мной наедине. Улыбаюсь и подталкиваю её к выходу.
        - Пойдем, я не кусаюсь.
        - Эй, вы куда? Дождь ведь, - идет за нами следом Лена.
        - Покажу Марьяне дом.
        - А… - виновато улыбается та дочке. - Наконец рассказал ей?
        - Ты знала? - удивленно расширяет глаза Марьяна.
        - Знала, конечно. Но Демид готовил тебе сюрприз, и я помалкивала. Вот, возьмите зонт!
        - Поверить не могу!
        Забираю из рук будущей тещи зонтик, снимаю с вешалки дождевик, и пока Марьяна не наговорила матери лишнего, надеваю его на плечи.
        - Пойдем. Пока дождь немного утих.
        - Я хотю с вами!
        - Нет-нет, Полин, там дождик. Побудь с бабушкой, хорошо?
        - Я лучше с дедом Силожей… - Полинка, не слишком расстроившись, что мы ее с собой не взяли, несется к Воронову и забирается к нему на колени. Их взгляды с Марьяной скрещиваются, и я вижу, как плотно сжимаются ее челюсти. Ей явно нужно остыть. Переключиться. Натягиваю на голову капюшон и открываю дверь.
        - Похоже, мамин жених понравился нашей Полинке.
        Из-за шума дождя говорить приходится чуть громче, чем обычно.
        - У нее вообще так себе вкус на мужчин.
        Улыбаюсь, понимая, на кого намекает Марьяна, хотя ничего смешного здесь нет. Но если ко всему относиться серьезно - далеко мы не уедем. В нашей с ней ситуации главное - не накалять. Что я и делаю. По крайней мере, пытаюсь.
        - Не слишком ли большой дом для тебя одного?
        - Я не теряю надежды, что у меня здесь будет компания, - рублю правду и осторожно касаюсь пальцами ее губ. Резким движением головы Марьяна сбрасывает мою руку.
        - Уверена, что очередь из на все готовых красоток, протянется аж до конца улицы.
        - Мелко берешь, - зло бросаю я, прежде чем успеваю остановиться. Дерьмо! И знаю ведь, что с ней так нельзя, но иногда срываюсь. Берет верх бешеный темперамент, который рядом с Марьяной мне то и дело приходится сдерживать. Чтобы, не дай бог, ее не напугать. Но сегодня, кажется, я бессилен. Матерюсь. Резкими дергаными движениями складываю зонт и скидываю капюшон. Напряжение, повисшее между нами, такое плотное, что его можно резать ножом. Вдруг дверь на веранду открывается.
        - Какие люди, и без охраны! - радуется моему появлению прораб. - Ну, Демид, ну, молодец… Мы с ребятами смотрели бой. Чуть вся работа не встала…
        - В доме? - спрашиваю, протягивая ладонь.
        - Во всей округе! - ухмыляется тот и трясет мою руку двумя руками сразу. - Сумасшествие какое-то было.
        Мне кажется, или Марьяна фыркнула? Вот, кого уж точно не впечатляют мои спортивные достижения - так это её. Впрочем, неудивительно. Я знаю, как сильно её сломал. Потому что после случившегося был рядом с ней. Потому что именно я вытирал ее слезы и разгонял кошмары. С того самого момента, как на стол передо мной легла папка с информацией о Марьяне, и я узнал, где мне её найти.
        - Мы с Марьяной хотели посмотреть, как движутся работы, - прерываю нескончаемый поток восторженных слов и киваю на дом. Игорь переводит взгляд на мою спутницу, только сейчас ее замечая. Трясет уже ее руку и проворным жестом фокусника распахивает перед нами входную дверь.
        Прежде чем войти, Марьяна неуверенно оглядывается на меня. Она до сих пор боится, что я на неё наброшусь. Точно так же она на меня смотрела и тогда, когда я впервые появился
        Я чудом успеваю подставить ногу и помешать ей захлопнуть дверь прямо перед моим носом.
        - Постой, Марьян, я тебя не обижу…
        - Что тебе надо? - спрашивает она и смотрит на меня бездонными больными глазами.
        - Я хотел извиниться.
        - Хорошо. А теперь уходи.
        - Не могу, - качаю головой. - Я должен убедиться, что с тобой все в порядке.
        - В порядке? - как попугай переспрашивает она и вдруг начинает смеяться. Я шагаю в квартиру, и она шарахается от меня, как от прокаженного. Смех обрывается, но еще звенит под потолком, когда она кричит: - Уходи! Немедленно! Убирайся…
        - Послушай, в тот день я просто слетел с катушек. Мне очень жаль, что все так вышло. Мне очень жаль, слышишь? Скажи, что я могу сделать, чтобы загладить вину? Хочешь куда-то поехать, чтобы развеяться, я не знаю… в Монте-Карло или Дубай? Или, может быть, тебе нужен психолог? Я найду! Самого лучшего найду, хочешь? - я мечусь по ее прихожей и этим только еще больше её пугаю. Замираю, довольно поздно осознав этот факт, и распрямляю руки по швам - ну, вылитый пай-мальчик.
        - Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Хочу забыть тебя, как страшный сон. Вот и все, чего я хочу.
        Не знаю, как мне поступить. Мне от самого себя тошно. Взгляд упирается в зеркало, я ловлю собственное отражение, а как будто вижу отца. Морального урода, который превратил мое детство в ад. Я так старался доказать себе, что другой… Так старался! И вот, куда меня это привело. Закрываю глаза. Отступаю на шаг. Облегчение проносится по ее лицу, которое я только сейчас действительно вижу. Она совсем молоденькая. Маленькая и хрупкая. Я не хочу на нее давить, но мне действительно нужно знать.
        - Ты была у врача? Я что-то повредил… или…
        Она отчаянно трясет головой. Часто-часто моргает, но все равно не может остановить слезы. И вроде бы они текут по её щекам, а такое чувство, что кислотой по моему сердцу.
        - Все нормально. Пожалуйста, уходи… - всхлипывает и делает еще один шаг назад.
        - Но у тебя была кровь, и… Просто скажи, что это было! - я ору. Не имею на это права, но все равно ору. Мне нужно знать, что с ней все хорошо. Мне нужно, мать его, знать! Чтобы самому дышать дальше.
        - Я была девственницей! Девственницей, чтоб тебя! А теперь убирайся отсюда! Немедленно!
        Шаркая ногами, бреду к выходу. Я и сам не могу больше здесь оставаться. Стены тесной прихожей давят на меня со всех сторон. Вываливаюсь на лестничную клетку, и меня выворачивает наизнанку. Дожился. Меня тошнит от самого себя.
        Где-то совсем рядом начинает жужжать инструмент. Трясу головой, возвращаясь в реальность. Игорь оседлал своего любимого конька и рассказывает Марьяне о доме. Она слушает его вполуха и озирается по сторонам.
        - В данном контексте наружная и внутренняя отделка - понятия неразделимые. Благодаря большому количества стекла будущие интерьеры станут словно продолжением фасада, и наоборот.
        - Очень интересная задумка.
        - Вы правы! Но заказчик знал, чего хотел. С такими, как Демид, приятно иметь дело.
        Бровь Марьяны скептически ползет вверх, но она никак не комментирует слова прораба и, неторопливо оглядываясь по сторонам, идет вслед за ним.
        - Осторожно! Здесь не споткнитесь. Мы как раз работаем над проводкой…
        - Угу…
        - Как видите, используемые в отделке материалы довольно интересны сами по себе… Тут вы можете наблюдать фактурный ригельный кирпич ручной формовки. Разные оттенки он приобретает за счет неравномерного обжига.
        - Красиво… - соглашается Марьяна, но внимание Игоря отвлекают работающие в доме электрики и ее слова повисают в воздухе, когда он извиняется и уходит посмотреть, что случилось.
        - Пойдем на второй этаж. Там уже почти все готово. Покажу тебе Полинкину комнату. Может, ты захочешь добавить в интерьер какие-нибудь детали.
        - Зачем? Разве ты не сделал этот дом точной копией дома моей мечты?
        Марьяна оборачивается. Я вижу шторм в её глазах. Вижу смятение. Пожимаю плечами, старательно игнорируя вновь вырвавшуюся из-под контроля обезболивающих боль. Мне хватило ночных мучений, и утром я трусливо закинулся парой таблеток, чтобы выдержать этот день.
        - Я готов предложить тебе все, что угодно, Марьяна. Но ты же каждый раз выбираешь не меня. Правда? - спрашиваю устало, и чтобы сменить опостылевшую тему, продолжаю: - Пойдем. Дверь в детскую - вторая направо.
        Зачем я это говорю, если все равно иду первым? Толкаю дверь, щелкаю выключателем и отхожу в сторону.
        - Ну, как?
        Я довольно отчетливо помню фото с той глупой доски визуализации, которую по совету психолога Марьяна сделала, в попытке справиться с депрессией. И надеюсь, что поступил правильно. Может, конечно, стоило дождаться завершения работ, но… Ладно, что уж об этом думать. (299f4)
        Оборачиваюсь. Марьяна так и стоит в дерном проеме, будто не решаясь войти.
        - Марьян? Тебе не нравится? Мы можем все переделать, ты только скажи. Надо было розовым все здесь выкрасить, да? Я же говорил! Говорил дизайнеру, а она пристала ко мне с этим «модным сливочным», выдержанным в общей стилистике дома…
        - Нет-нет, что ты… Мне нравится.
        - Правда?
        - Да. Это великолепно. Господи, какой же ты показушник, Балашов…
        На последнем слове Марьяна всхлипывает, но тут же испуганно прикрывает ладонью рот. Она такая растерянная. Но такая сильная… А мне хочется крикнуть: пожалуйста, будь слабее. Знаете, как в том стихотворении у Рождественского? Один в один. Мне с ней, такой уверенной, трудно очень. И с ненавидящей… такой.
        - Все для тебя, детка. Все для те… - сиплю от переполняющих душу эмоций, но даже не успеваю договорить. Потому что она затыкает мой рот поцелуем. Жарким, нет… горячим, как ад. Вот еще стоит у порога, а секунду спустя - висит на мне. Прихватываю ее губы в ответ и врываюсь в ее рот языком. Поверить не могу, что Марьяна сама меня целует. Просто не могу в это поверить! Она вкусная. Она - самая лучшая и желанная. Мне всегда ее мало. И никогда не будет достаточно. Как последний наркоман, тянусь за новой и новой дозой. Она - мой дилер удовольствия. Она - мое все. Толкаю ее вперед, зажимаю между стеной и собственным телом. Рычу, ощущая ее так близко. Сгребаю волосы в жменю, оттягиваю вниз, запрокидывая лицо. Царапаю зубами кожу на горле, бью языком по трепещущей на шее жилке. Член стоит так, что становится больно. Брюки вот-вот лопнут по швам. Понимаю, что нужно притормозить. Что могу напугать ее таким напором. Но просто нет сил. Это самое лучшее из того, что случалось со мной за долгое время. Я столько ждал ее, что просто не могу поверить в то, что она моя…
        - Демид… - шепчет Марьяна. Скольжу вниз по ее ногам, поднимаю юбку. Меня колотит. Касаюсь лбом ее плеча. Со свистом втягиваю воздух и осторожно, по миллиметру, продвигаюсь вверх по бедру. Свет в комнате гаснет в момент, когда мои пальцы достигают кромки чулка. И мои сомнения гаснут тоже.
        Глава 7
        Марьяна
        В ординаторской тихо. Дело идет к вечеру, и работы не то, чтобы много. Сегодня спокойное дежурство, но все может измениться в любой момент. Если кто-то поступит по скорой или сам обратится в приемный покой с ребенком. Это случается довольно часто, собственно, поэтому мы и здесь.
        - Марьяш, тебе кофе сварить?
        Поднимаю голову и растерянно улыбаюсь Димке. Ему хорошо за тридцать, и по большому счету никакой он не Димка. Но из-за довольно мальчишеской смазливой внешности никто его иначе не называет. Санитарки с медсестрами и те Димкают за глаза. Он это знает и не обижается.
        - В своей чудо-кофеварке?
        - Угу.
        - Вари. У тебя самый вкусный кофе во всем отделении. И даже вкуснее, чем в автомате на втором этаже.
        - Вот так комплимент!
        Улыбаюсь и тяну руку к зазвонившему телефону. Прекрасно. Фейстайм вызов от Балашова. Вот и как мне на него смотреть, после всего?
        Бросаю беглый взгляд в зеркало, приглаживаю волосы и встаю из-за стола. Не хочу, чтобы у этого разговора были свидетели. Принимаю вызов и выхожу в коридор. На экране появляется счастливое лицо Полинки на фоне рельефной мужской груди. Сглатываю собравшуюся во рту слюну и натянуто улыбаюсь дочери.
        - Привет. А я все думаю, что ты мне не звонишь?
        - Мы с папой были в зоопалке.
        - Серьезно? И тебе понравилось?
        - Осинь. Сейтяс показу, какой он купил мне шалик…
        Полинка слезает с отцовских колен и уносится в неизвестном направлении. Демид поднимает телефон выше. Теперь я вижу его мощную шею, квадратный подбородок с уже начавшим желтеть фингалом и смеющиеся глаза.
        - Особенно Полинку впечатлил размер детородного органа жирафа.
        - Ты шутишь? - щурюсь я.
        - Если бы. Заходим в павильон, а он как на ладони за стеклом. И тут Полинка как заорет: «Папа, смотли, какой у него огромный писю-ю-юн!» Я оценил. Как и еще человек двадцать посетителей.
        Балашов откидывает голову и смеется. Ведет рукой по лбу. Я вспоминаю, что эти руки делали со мной еще совсем недавно, и не могу выдавить из себя ни звука, чтобы поддержать его смех. Просто тупо на него пялюсь, как последняя идиотка. Демид тоже замолкает. Переводит на меня взгляд, и я вижу, как в его глазах гаснет смех, и появляется со-о-овсем другое. Отчего я перестаю дышать.
        - Вот, смотли! Плавда класивый?
        Полька возвращается, прыгает отцу на руки, и тот неожиданно ухает. Только сейчас я понимаю, как ему должно быть больно, после боя. Гашу в себе неуместную жалость. Шарик, кстати, я не вижу, лишь яркую розовую ленту, к которой он, по всей видимости, крепится, но послушно киваю головой:
        - Красивый. Ты не голодная?
        - Нет, Ася свалила мне макалоны с сылом.
        Сердце обрывается и летит в какую-то пропасть. Кровь стынет в жилах, и я понятия не имею, о чем дальше говорить. Какая Ася? Какая, мать его, Ася? После того, что было вчера? У меня начинает дергаться веко. Чешу глаз, в попытке остановить тик. Рядом с Балашовым я каждый раз превращаюсь в истеричку. Он влияет на меня пагубно. Мягко говоря…
        - Марьяш…
        - Что? - цежу сквозь стиснутые зубы.
        - Ася - это Ася Петровна. Домработница, которую мне прислали из агентства по найму, - мягко уточняет Демид. Его глаза такие понимающие! Делаю вид, что мне все равно, хотя от облегчения хочется разреветься. А еще… еще пнуть себя за то, что опять поддалась его обаянию. Ненавижу себя за это. Понимаете? Наверное, у меня запоздалый стокгольмский синдром. И чертова амбивалентность. Всего каких-то пять минут разговора с ним, и у меня парочка диагнозов в анамнезе. Это все, что нужно знать о наших отношениях с Балашовым. Это… все… что… о… них… нужно… знать! Дерьмо…
        - Какие у тебя планы на завтра? - спрашивает Демид, когда пауза в нашем разговоре затягивается.
        - Отоспаться.
        - Тяжелое дежурство?
        - Нормальное.
        Сейчас я неоправданно груба, но терпеть его заботу нет сил. Мне так хочется в нее окунуться, что… это даже ненормально как-то.
        - Ладно, - на секунду мне кажется, что Демид теряется. - Отсыпайся. Я тогда Полинку завтра вечером привезу, да?
        - Угу. Если она не заскучает раньше.
        - Марьян, кофе готов. Ты идешь? - выглядывает из ординаторской Димка. Киваю ему, понимая, что Демид все видит и слышит. И мотает на ус…
        - Иду. Полинка, солнышко, я отключаюсь. Доброй ночи, мой Кексик!
        Балашов поворачивает камеру к дочери, которая, потеряв к нам всякий интерес, возится с игрушками на полу. Мы прощаемся, и я трусливо сбрасываю вызов, стараясь не думать о том, как изменилось выражение лица Демида, когда меня окликнул Димка. Он не имеет на меня никаких прав!
        И то, что случилось вчера, ничего не меняет. Или…
        Плетусь в ординаторскую. Сажусь за стол и обхватываю озябшими руками керамическую чашку. Димка что-то рассказывает мне, пододвигает вазочку с арахисом в шоколаде, а я отвечаю невпопад и никак не могу сосредоточиться. Я снова возвращаюсь туда… В дом моей мечты, которую Демид воплотил в жизнь. И снова с головой погружаюсь в происходящее сумасшествие…
        - Демид, Марьян! Все нормально… Что-то с электричеством. Мы сейчас разберемся. Здесь есть фонарик. Вам подсветить?
        - Нет! - кричит Балашов прорабу. - Мы побудем тут, пока вы не решите проблему.
        - Вас понял… Сейчас все будет в лучшем виде!
        Я почему-то смеюсь и утыкаюсь лбом в грудь Демида. Он тоже хмыкает. Одной рукой поглаживает мои волосы, массирует голову, другой… неспешно водит по кромке чулка. Нам не стоит этого делать. Я уверена. Просто потому, что не могу сдаться. Это будет означать, что я простила ему то, что нормальные люди не прощают. Но это не так. Мне все еще больно, когда я вспоминаю о прошлом. Во мне все еще полным-полно горечи. Она отравляет мою жизнь. Каждый ее миг, каждую секунду…
        Демид не позволяет мне додумать эту мысль до конца. И пока я нахожусь в сомнениях, запрокидывает голову и снова целует. Медленно, но так жадно и искушающе… Я не могу вспомнить, почему должна протестовать. Не понимаю, почему не могу получить сполна то, что мне предлагают. Он подхватывает меня под попку и несет. Я не знаю, куда. Мне все равно. Демид усаживает меня на широкий подоконник и замирает между моих ног. В воздухе пахнет строительной пылью и палой листвой. Но, главное, пахнет им… И мне так нравится запах его сильного разгоряченного тела. Веду по шее Балашова носом. Прихватываю губами кожу и вытаскиваю из штанов рубашку. Мои руки дрожат от нетерпения, когда я касаюсь его тела. Пальцы очерчивают идеальные кубики пресса, мощные мышцы груди. Стук сердца отдается в ушах. Мне так мало его… Так мало! Я нетерпеливо ерзаю, что-то бормочу, но он глушит мои слова губами. Горячие пальцы перемещаются к складке в промежности и замирают там. Я разочарованно хнычу. Наверное, я веду себя, как все его гребаные фанатки, но… с ним, наверное, просто нельзя иначе. Демид проталкивает язык в мой рот и одновременно
с этим впервые касается клитора. С губ срывается протяжный стон.
        - Тише, Марьяша, тише… - Демида тоже потряхивает. Не могу поверить, что это из-за меня, и не совсем понимаю, как вести себя тише, если я не могу? От эмоций меня рвет на ошметки.
        - Не могу…
        - Сейчас. Сейчас… Только для тебя, да?
        Не понимаю, о чем он толкует. Опираюсь на руки и приподнимаюсь над подоконником. Сама не знаю, зачем. А Демид… Демид знает. Матерится, опускается на колени, закидывает мои ноги на плечи и начинает ласкать меня ртом. Это первый оральный секс в моей жизни. Даже смешно. Балашов для меня первый во всем… Я зарываюсь пальцами в его волосы, запрокидываю голову, упираясь затылком в прохладное запотевшее стекло, и тоненько хнычу. Мои туфли давно потерялись, я поджимаю пальцы на ногах и притягиваю его голову еще ближе. Демид ударяет языком по моему клитору и ритмично его посасывает. Уверена, что сделай он так в наш первый раз, я бы смогла его принять безболезненно - такая я мокрая. Мне нужно совсем чуть-чуть… Я замираю в шаге от чего-то неведомого, с губ рвется крик… Без слов понимая, что мне нужно, Демид вводит в меня два сложенных пальца, а другой рукой зажимает рот. И я кончаю, кусаю его ладонь и раскачиваюсь в такт утихающим волнам оргазма.
        А потом включается свет. Я щурюсь. Стараясь не смотреть на Демида, возвращаю на место трусики и опускаю платье. Звук шагов отрезвляет. Я отскакиваю от Балашова и отворачиваюсь к окну.
        - Ну, как вы тут? Не испугались? - смеется прораб.
        - С кем говорила? - возвращает в действительность Димкин голос. Я встаю из-за стола и распахиваю окно. Совсем недавно я не могла согреться, а теперь - не знаю, как мне остыть. Низ живота стягивает от желания.
        - С дочкой. У меня дочь. Полинка. Ей три.
        - А я будто не знаю. Ты что, Марьян? Мы какой год работаем вместе?
        - И правда.
        - Слушай, у тебя точно все хорошо?
        Поднимаю взгляд на Димку. Он красив и подтянут. У него красивого шоколадного оттенка глаза и приятная белозубая улыбка. Любая незамужняя женщина из нашего отделения, наверное, многое отдала бы, чтобы он обратил на нее внимание. Но почему-то Новикова интересую лишь я. Двадцатисемилетняя мать-одиночка. Не самая выгодная партия, если быть откровенной.
        - Да. Нормально все. Только погода на мозги давит.
        - Проклятый дождь, - соглашается Димка. - А ведь я хотел пригласить тебя на выставку хризантем в ботанический сад.
        Давлюсь кофе. Он слишком горяч, и я стряхиваю слезы. Дема стучит меня по спине.
        - Извини, - хриплю, откашлявшись, - что ты сказал?
        - Пойдешь со мной на выставку в ботсад? Если хочешь, можем взять и Полину. Не знаю, понравится ли ей…
        - Нет-нет! - машу руками.
        - Нет? - теряется Димка.
        - То есть, да… Я пойду, но Полинка останется дома.
        Не думаю, что мне стоит знакомить дочь с человеком, в отношениях с которым я не уверена. Да и Балашов… Черт! Балашов! Ну, вот зачем… зачем я согласилась пойти? И какого черта позволила случиться тому, что случилось?
        - Круто. Там реально очень красиво. Фантастические краски! И фото можно классные сделать для Инстаграм. - Димка подмигивает мне, как бы намекая, что уже успел пошуршать на моей странице. Он полон энтузиазма, а я… С большим трудом заставляю себя улыбаться. К счастью, вскоре его вызывают на консультацию в хирургию, и я остаюсь одна. Бросаю на диван плед, подушку и ложусь отдыхать. Сон не идет, но когда Димка возвращается, я старательно делаю вид, что сплю. Он мне нравится, правда. Он мне подходит. Мы на многие вещи смотрим одинаково, у нас схожие ценности. Но главное, я знаю, что он никогда не сможет меня обидеть. Возможно, если бы не отпуск, в который Димка улетел к родителям сразу после празднования Дня медицинского работника, мы бы уже давно встречались. Но не случилось. А теперь… я уже ни в чем не уверена. И меня со страшной силой тянет совсем к другому мужчине. К тому, к кому, по всем законам логики, я не должна испытывать ничего, кроме ненависти и злости. Или… меня всегда к нему тянуло? Отматываю, будто пленку, воспоминания и возвращаюсь в тот день, когда он возник на моем пороге впервые.
        Дверь за Балашовым захлопывается, и я со всех ног бегу к ней, смотрю в глазок. Вижу, как он, будто подкошенный, падает на ступеньки. Как его плечи трясутся в конвульсивных спазмах. Он плачет? Поверить в это так же сложно, как и в то, что ему действительно не все равно на то, что со мной. Я отворачиваюсь и скатываюсь на пол. Что ему от меня было нужно? Зачем он пришел? Так дико видеть его здесь! В моем доме, в котором я всегда ощущала себя в безопасности… Руки трясутся. Но сегодня во мне гораздо больше силы, чем вчера. Их подпитывает злость. Мне кажется, что хуже не будет. Но Балашов приходит и на следующее утро, и через день. Я ловлю его взгляд возле полицейского участка и в пиццерии. И когда прихожу писать заявление на увольнение, потому что больше ничто в этом мире не заставит меня по доброй воле прийти по незнакомую адресу. Мама ничего не понимает. А я вру, что вдруг поняла - это не мое. Что решила прекратить все, пока не поздно. Вру и гляжу в окно. На улице жуткая непогода, а Балашов все так же стоит на своем посту. Не знаю, что я ненавижу больше. Его или то, что мне по какой-то совершенно
идиотской причине становится жалко нас обоих.
        Он поднимает лицо в направлении наших окон, словно почувствовав мой взгляд. Я резко задергиваю шторку и без сил опускаюсь на стул.
        - Это твой молодой человек там?
        - Что? - удивленно пялюсь на мать. - Нет, мам, ты как выдумаешь…
        - Да ладно, Марьяш… Я все знаю. Он ведь уже не раз приходил…
        Глава 8
        Демид
        Полинка засыпает мгновенно. Я каждый раз поражаюсь этой её особенности. Сажусь на кровать, веду рукой по светлым мягким, как пух, волосикам. Не знаю… Возможно я какой-то неправильный, но я никогда не хотел сына. Просто не уверен, что смогу воспитать из него мужчину. Ведь у меня нет достойного примера. Я сам себя воспитываю до сих пор. Во многих и многих моментах. Так что, да… Я всегда хотел дочку. Маленькую принцессу, ради которой я стану лучше, даже если для этого придется вывернуться наизнанку. И вот она… Лежит на кровати в позе звезды и сладко посапывает. Крохотная ножка выглядывает из-под одеяла. Я осторожно сжимаю ее розовые пальчики, щекочу пятку. Полинка забавно морщит крохотный нос, но не просыпается. Встаю. Целую ее фарфоровую щечку и выхожу из комнаты.
        Рядом с дочкой моя ярость гаснет, но как только я отхожу на расстояние - вспыхивает с новой силой.
        - Марьян, кофе готов. Ты идешь?
        Только ли кофе ее угощают? Только ли гребаным кофе?
        Плетусь в зал, разогреваюсь в быстром темпе и перехожу к силовой тренировке. Мне нужно отвлечься, иначе я… не знаю. В очередной раз наломаю дров. Через полтора часа мокрый, как мышь, от пота, плетусь в ванную. Принимаю долгий контрастный душ, выхожу, надеваю пижамные штаны, как делаю всегда, когда у меня остается Полинка, и падаю на кровать. В моем теле болит, кажется, каждая гребаная мышца, но даже боль не отвлекает меня от нахлынувших воспоминаний.
        Не знаю, почему не могу оставить Марьяну в покое. Почему, как маньяк, брожу за ней следом и не могу отпустить. Я потерял все, и сейчас она то единственное, на что я могу отвлечься. Том, мой менеджер, звонит мне по пять раз на день и требует, чтобы я держался от Марьяны подальше. К делу подключены юристы, которые, по его убеждению, не оставят камня на камне от её обвинений. Но кого это волнует? Если я сам себе вынес приговор…
        Подъездная дверь открывается. Я поднимаю взгляд и встречаюсь с ее, разъяренным. Марьяна идет мне навстречу, ее ноги утопают в грязной вязкой каше, в которую превратился выпавший ночью снег.
        - Какого черта ты наболтал моей матери? - выплевывает она, застывая в шаге от меня. Ее ладони сжаты в кулаки, черты лица искажены яростью. Я с облегчением выдыхаю. Ярость - это хорошо. Это очень-очень хорошо в ее случае.
        - Пришлось сказать, что я твой парень. А что, прикажешь, мне нужно было ей говорить?
        - Ничего! - проорала она. - Тебе ничего не пришлось бы говорить, если бы ты оставил меня в покое!
        - Я не могу, пока не буду уверен, что ты в порядке.
        - Надеешься прикрыть свою задницу? Думаешь, я заберу заявление, расчувствовавшись? Ты на это надеешься, да?
        Каким-то непостижимым образом разделяющее нас расстояние сокращается до миллиметра. Последние слова Марьяна выкрикивает мне в лицо. Но тут же в страхе отшатывается. Стискиваю зубы:
        - Нет. Я хочу исправить то, что наделал. Хочу, чтобы ты простила меня.
        - Я не заберу заявления.
        - Знаю. Но мне это и не нужно. Дело все равно завтра закроют, так что…
        - Ты бредишь!
        Качаю головой. Марьяна открывает рот, но не произносит ни звука. Снежинки тают на ее лице, а на глазах выступают слезы.
        - Послушай, мне нет оправдания, я знаю. Но я не такой урод, как ты думаешь. В тот день… это был не я. Знаю, так себе оправдание. Но я обдолбался, ждал шлюх и просто не понял, что ты…
        - Не шлюха? Это все меняет, конечно же, - не скрывает сарказма Марьяна и, не оглядываясь, уходит. Жмурюсь. Достаю сигарету и, прикрыв дрожащий огонек от ветра, подкуриваю. Мне так хреново, что хочется нажраться до зеленых чертей. Но после всего, что случилось, я дал себе обещание не притрагиваться к спиртному и… всему остальному тоже.
        Воспоминания о прошлом меркнут. Их вытесняют совсем другие картинки. Сам не замечаю, как засыпаю. Усталость берет свое.
        Утром меня будит Полинка. Прямо посреди прекрасного эротического сна. Маленькая проказница забирается на кровать и прыгает на ней до тех пор, пока я не отрываю глаза.
        - О, ты тозе плоснулся.
        Как будто у меня были варианты. Улыбаюсь и со стоном переворачиваюсь на бок. Стояк такой, что мама не горюй. Радуюсь, что на мне штаны, которые неплохо его скрывают. Тянусь за телефоном.
        - Бл…ин, доча, только шесть утра!
        Полинке эта информация ни о чем не говорит, и она продолжает прыгать на кровати. А вздыхаю, потягиваюсь, пока мышцы не начинают сладко ныть, и спускаю ноги на пол.
        - Ты уже была на горшке?
        - Угу.
        - Я тоже схожу. А ты пока посмотри мультики.
        Дочка соглашается и падает на кровать. Она растет счастливым беззаботным ребенком. И это практически полностью заслуга Марьяны. Лучшей матери для Полинки мне не найти, а ведь как все начиналось…
        Я узнаю о том, что Марьяна беременна, потому что продолжаю за ней следить. Прошло уже больше месяца, а я никак не могу оставить то, что случилось, в прошлом. Не могу переступить через это все и забыть. Меня, как и многих преступников, тянет к жертве магнитом. Я чертов двинутый на всю голову псих. Хожу за ней, как привязанный, но теперь стараюсь действовать незаметно. Чтобы не нервировать Марьяну или чтобы усыпить ее бдительность. Знать бы… Меня будто замкнуло на ней. И чем больше я её узнаю, тем сильнее становится мое помешательство. Я все чаще думаю о том, что стал для неё первым. Я… Понимаете? К вине, сжирающей меня изнутри, примешивается совсем другое чувство. Чувство собственничества и болезненной ревности.
        Знаете, врачебная тайна в нашей стране не стоит ровным счетом ничего, если у тебя есть немного денег. Когда я узнаю, что Марьяна беременна и хочет избавиться от ребенка, то совершенно теряю голову. Просто схожу с ума. И подкарауливаю ее у дома.
        - Марьяна!
        Она вздрагивает. Оборачивается недоверчиво и отступает на шаг.
        - Ты можешь уделить мне минуту? Есть разговор.
        Меня немного ведет от эмоций, и, думаю, она это замечает. Прячу трясущиеся руки в карман парки. Киваю в сторону припаркованного чуть в стороне Джипа.
        - Мы могли бы выпить кофе или…
        - Говори, что хотел, и убирайся.
        Она нервничает. Озирается по сторонам.
        - Разговор не быстрый. А на улице собачий холод. Давай хоть в машину сядем?
        Я совершенно не преувеличиваю. Погода и впрямь - дерьмо. Не на шутку разошлась метель. Видимость практически нулевая, а температура и дальше падает.
        - Ладно, - наконец соглашается она. Я осторожно обхожу ее, распахиваю дверь и выдыхаю, лишь когда она садится в машину. - Что ты хотел? - спрашивает нетерпеливо, когда я сажусь рядом. А я не знаю, как начать. Обхватываю руль и нервно постукиваю по нему большими пальцами.
        - Как ты себя чувствуешь? - захожу издалека.
        - Нормально.
        Оборачиваюсь. Скольжу взглядом по ее бледному лицу с покрасневшим от холода носом. В машине жарко, Марьяна стаскивает вязаную шапку с помпоном, по ее плечам рассыпаются волосы.
        - Тебя не тошнит, я не знаю…
        Лицо Марьяны каменеет по мере того, как до неё доходит, куда я клоню.
        - Ты что… Ты опять за мною следил?
        - Я просто хочу знать, как ты себя чувствуешь. Разве это плохо?
        - Ты больной! Ненормальный просто, - губы Марьяны дрожат. Она нащупывает ручку, но прежде чем успевает ее нажать, я блокирую замки. Марьяна захлебывается воздухом. Резко оборачивается ко мне. И я буквально тону в панике, плещущейся на дне её глаз.
        - Больной, потому что интересуюсь твоим самочувствием? - облизываю пересохшие губы я.
        - Так. Ладно… - Марьяна прикладывает к вискам пальцы и делает несколько размеренных вдохов. - Ты в курсе, что я…
        - Что ты беременна? Да. И что ты хочешь избавиться от моего ребенка, тоже в курсе.
        Она вздрагивает. Бросает на меня еще один панический взгляд.
        - И… что же ты хочешь?
        - Чтобы ты этого не делала.
        - Прости?
        - Я хочу, чтобы ты этого не делала.
        - Серьезно? Думаешь, я всю жизнь мечтала о том, чтобы родить от такого урода, как ты?
        Мне нравится бойкий темперамент Марьяны. Нравится, что она не лезет за словом в карман, когда забывает бояться. Мне не нравится только то, что она задумала. Поэтому я отвечаю:
        - Нет, Марьян. Я так не думаю.
        - Тогда чего же ты от меня хочешь?!
        - Хочу, чтобы ты родила.
        Несколько секунд она смотрит на меня, открыв рот. А потом бросает короткое, но такое емкое:
        - Нет! - и добавляет: - А теперь открой…
        - Послушай, я не прошу тебя любить этого малыша, не прошу воспитывать. Ты можешь отдать его мне, и, клянусь, больше ты меня не увидишь. - Мое сердце колотится, гулким эхом отдавая в ушах. Только озвучив это все, я понимаю, чего реально хочу. Сжимаю руки в кулаки и говорю твердо: - Я прошу тебя дать ему жизнь.
        - Жизнь? Ты серьезно? Да ему лучше не родиться, чем жить с таким уродом, как ты!
        Ее слова бьют наотмашь. Я окончательно утрачиваю связь с действительностью. Выкручиваю руль, жму на газ, напрочь игнорируя крики Марьяны. Я уже будто не здесь. Прихожу в себя, лишь когда она набрасывается на меня с кулаками.
        - Успокойся. Ты навредишь ребенку, - хриплю я, закрываясь рукой от ее ударов. Они такие слабые, что вряд ли могут меня остановить, а вот вести машину мешают.
        - Ребенку? Ребенку?! - орет она во все горло. Обхватывает голову руками и, покачиваясь из стороны в сторону, шепчет: - Если я не приду домой, мама забьет тревогу!
        - Твоя мать в санатории.
        Включаю дворники и сбрасываю скорость, потому что гнать в такую погоду - самоубийство.
        - Но… как? - в ее глазах отчаяние и страх, в моих, наверное, одержимость…
        - Это я помог ей выбить путевку.
        - Что? - жалко всхлипывает Марьяна.
        - Я же говорил, что хочу тебе как-то помочь. Твоя мать нуждается в санаторном лечении. Когда я об этом узнал, то все организовал в лучшем виде.
        Губы Марьяны дрожат. Она закрывает ладонью рот, чтобы не зарыдать в голос, но слезы все равно текут по ее лицу соленым беспрерывным потоком.
        - Чего ты добиваешься? - всхлипывает она. - Я не понимаю, чего ты от меня хочешь?
        - Ничего, кроме того, что уже озвучил.
        - Я не инкубатор, Балашов! Я не чертов инкубатор! Хочешь ребенка - обратись к суррогатной матери. А меня… оставь в покое!
        В моей голове пульсирует боль. Кажется, еще немного, и у меня оторвется тромб или лопнет, к гребаной матери, аневризма. Я не хочу её слез. Не хочу её боли. Желание прекратить это все немедленно почти непреодолимо. Женские слезы - мой триггер. Я помню, как плакала мать, когда отец над ней издевался. Я не хочу… не могу поступать точно так же. Но есть ли у меня выход?
        - Послушай… В тот день, когда это все случилось…
        - Когда ты меня изнасиловал! - орет Марьяна, вскидывая голову.
        - Да! Именно в этот день! - кричу в ответ я. - Моя бывшая сделала то, что ты хочешь сделать сейчас. Убила моего ребенка. Понимаешь? Я просто… - прикусываю щеку, опасаясь разрыдаться, как последняя тряпка, и делаю паузу, - я просто не мог вынести этого. Планировал, что мы поженимся. Нарожаем детишек и заживем. Но… дьявол, у нее, оказывается, были другие планы. Она… даже не посчитала нужным мне все объяснить. Понимаешь? В обычной жизни я не пью, не употребляю наркотики, я ведь гребаный спортсмен, Марьян. А тогда… не знаю… мне хотелось забыться. Знаю, это меня не оправдывает. Знаю, что тебе от этого не легче…Ты вообще ни при чем, но…
        Делаю паузу, чтобы справиться со своими эмоциями. Кошусь на неё. Марьяна больше не плачет, но ей нелегко даются мои признания.
        - Мне очень жаль, что так получилось. Если это правда… мне очень жаль. Но меня это не касается… Точнее, не должно было касаться!
        - Я знаю.
        - Я хочу забыть об этом, как о страшном сне. Ты не можешь просить меня оставить этого…
        - Ребенка?
        - Ты не можешь! Это несправедливо… Несправедливо, понимаешь?
        - Но я все же прошу. Не делай аборт, Марьяна. Пожалуйста, не делай этого.
        - Я не могу, - она скукоживается, будто из нее выкачали весь воздух, и отворачивается к окну.
        - Что ж… Похоже, ты не оставляешь мне выбора…
        - Папа! Папа! Тут мама звонит! - слышу из-за двери звонкий голос Полинки. Трясу головой, возвращаясь в реальность, спускаю воду в унитазе и выхожу из ванной. Забираю из рук дочери телефон.
        - Да, Марьян? Что-то случилось?
        - Случилось! Из-за тебя постоянно что-то случается!
        - Так, стоп! Давай по порядку…
        - У меня под домом толпа журналистов. И они расспрашивают соседей о нас с Полинкой! Не знаешь, почему мне в который раз хочется свернуть тебе шею?! - всхлипывает Марьяна.
        Глава 9
        Марьяна
        Я заканчиваю смену без происшествий и даже успеваю в последний момент запрыгнуть на подножку автобуса. Народу в салоне - тьма. Час пик, как-никак. Наверное, машина могла бы здорово облегчить мою жизнь, но вождение - совсем не мое. Я испытываю панику каждый раз, как только сажусь за руль. Уверена, что у меня ни черта не выйдет, и не могу себя заставить хотя бы попробовать. Автобус подпрыгивает на колдобине, меня отбрасывает на рядом стоящего мужчину. Я смущенно извиняюсь, крепче сжимаю пальцы на поручне и нависаю над парочкой студентов. Ребятам повезло с сидячими местами. Они держатся за руки и слушают музыку на одном айподе и выглядят такими счастливыми… Помню, мы с Юркой Соколовым так ездили в школу. Но в десятом классе он с родителями-дипломатами переехал в Уругвай, и все угасло, хотя мы и пытались поддерживать отношения на расстоянии. А потом у меня погиб отец, мама перенесла операцию на сердце, я поступила в медицинский и нашла подработку… На этом мои отношения с парнями закончились так по-настоящему и не начавшись.
        Тяжело вздыхаю, поправляю висящую на плече сумку и сама не замечаю, как снова уношусь в прошлое.
        Размытые огни за окном редеют. Мы выезжаем на трассу. Дорогу замело, и ни черта не видно, но я все равно упрямо пялюсь в окно. От страха ломит в висках и стынет кровь в жилах. И даже моя истерика, будто скованная этим ужасом, угасает сама собой. Губы немеют, я никак не могу заставить их подчиниться, чтобы спросить, куда он меня везет?
        - Поживем за городом, пока ты не одумаешься.
        - Что? - переспрашиваю, как последняя идиотка.
        - Говорю, поживем за городом. Дом находится в отдалении от трассы, так что не вздумай сбежать. Холод собачий. Погибнешь раньше, чем найдешь дорогу.
        - Ты спятил? Ты вообще понимаешь, что делаешь? Это же… это же похищение человека! Статья!
        - Изнасилование, насколько я знаю, тоже, - сухо парирует Балашов, окидывая меня усталым взглядом. А я… я не знаю, что ответить этому психу! Просто не знаю…
        Через час мы подъезжаем к большому одноэтажному коттеджу, скрытому между сосен. Последние метры пробиваемся еле-еле, буксуя и увязая в снегу. Дороги вообще не видно. Я уже не знаю, чего боюсь больше. Добраться, наконец, да места назначения, или застрять посреди леса, где нас никто не спасет. Я успеваю так сильно себя накрутить, что когда мы останавливаемся, и моим глазам открываются размытые пургой очертания дома, едва не плачу от облегчения. Действительно, все познается в сравнении. Сейчас пребывание здесь мне уже не кажется таким уж ужасным. Гораздо хуже было бы умереть от переохлаждения, если бы наш Джип увяз.
        - Дай телефон.
        - Что?
        - Дай телефон. Тебе он не понадобится.
        - То есть как это? Ты спятил? - в который раз ужаснулась я. - Мне будут звонить! Мама, подруги…
        - Маме ответишь, если не будешь делать глупостей.
        Устав от разговоров, Балашов забирает из моих рук сумку, находит телефон, сует тот в карман своей парки и только потом выходит из машины, чтобы открыть дверь мне. Ну, вылитый джентльмен! Урод моральный…
        Я могу сколько угодно его ругать, но выхода у меня все равно нет. Стискиваю зубы, послушно кладу ладонь в его руку и, втянув голову в плечи, выбираюсь из машины. В лицо больно бьет ветер вперемешку с мелкой снежной крупой. Зарываюсь носом в кашемировый шарф, но и он не спасает от разбушевавшейся вьюги. Холод пробирает до костей, а ведь мы пробыли на улице не больше пары минут.
        - Чего мы ждем? - не выдерживаю. - Что ты ищешь?
        - Ключ, - отвечает Балашов, одной рукой шаря под балкой, поддерживающей крышу веранды, а другой подсвечивая себе телефоном.
        - Ты серьезно вообще? Привез меня черт знает, куда, и у тебя даже ключа нет?!
        - Уже есть, - улыбается Демид, поигрывая зажатыми между пальцев брелоком.
        - Тогда открывай эту чертову дверь! Я ужасно замерзла.
        Не знаю, откуда во мне берется смелость. Может быть, я просто устала бояться, находясь рядом с ним. Или сошла с ума. Это тоже все объясняет.
        Дверь за спиной хлопает. Балашов дует на замерзшие красные руки и тычет пальцами в кнопки на небольшом щитке, очевидно, снимая дом с охранной сигнализации. Но мне уже все равно, чем он там занимается. И как только загорается свет, я прохожу в первую попавшуюся комнату. Из меня будто вытащили батарейки. Я без сил плюхаюсь на диван.
        - Есть хочешь? Я могу что-нибудь приготовить.
        - Только спать. Где я могу лечь?
        - Сейчас, застелю тебе кровать.
        Я даже не протестую, хотя, в другой раз, наверняка бы сказала, куда он может сунуть свою заботу. Балашов выходит из комнаты, и в то же мгновение я засыпаю.
        - Девушка! Девушка, вы выходите?
        Возвращаюсь в реальность, качаю головой и отступаю в сторону, пропуская к выходу влюбленную парочку:
        - Нет, мне на следующей.
        - Садиться будете? - звучит мне в спину недовольный старческий голос. Опять качаю головой. Прохожу поближе к двери, чтобы не мешаться.
        От остановки до дома - всего ничего. Полквартала. Даже зонт лень открывать. Я натягиваю на глаза капюшон и торопливо шагаю по тротуару. Аромат отсыревшей палой листвы забивается в ноздри. В лужах отражаются желтые кроны кленов. Я смотрю под ноги, старательно обходя их, останавливаюсь у подъезда. Как у любой женщины, в моей сумке царит страшный беспорядок, ключи находятся как раз в тот момент, когда навстречу мне из укрытия машины выбегает прыткая девица. А следом за ней еще пара человек, взявшиеся будто ниоткуда.
        - Добрый день. Телеграмм-канал «Жизнь звезд». Скажите, вы живете в этом доме?
        Я сглатываю. Капюшон скрывает мое лицо едва не до носа, но я еще сильнее наклоняю голову.
        - Извините, мне некогда…
        - У нас всего пара вопросов! Вы видели здесь эту девочку? - под нос мне тычут телефон, и, конечно, я узнаю «эту девочку», потому что, черт его все дери, это мой ребенок!
        - Не припоминаю. Еще раз извините.
        Оттесняю настырных журналюг, прячусь за дверями подъезда и от души матерюсь. Меня бьет крупной дрожью от страха за дочку. И от злости на её непутевого папашу, который, несмотря на все мои просьбы, это все допустил. Вот тебе и фотосессии в гребаном Ашане. Ну, разве я была не права?!
        Набираю Балашова и плетусь вверх по ступенькам.
        - Пливет, мама!
        - Полинка, а ты как узнала, что это я звоню?
        - По фотоглавии.
        Понятия не имею, откуда у Демида взялась моя фотография, и знать не хочу, поэтому интересуюсь тем, что меня действительно заботит:
        - А где папа?
        - На голшке. А я узе сходила.
        - Молодец, моя хорошая. Ты не могла бы сказать ему, что я звоню… - начинаю я, и тут же морщусь от громкого ора:
        - Папа! Папа! Тут мама звонит!
        Слышу шорох в трубке и немного хриплое:
        - Да, Марьян? Что-то случилось?
        Телом бегут мурашки. Злюсь сама на себя, а вываливаю это все на Демида:
        - Случилось! Из-за тебя постоянно что-то случается!
        Хотя нет, на него я тоже злюсь! Сую ключ в замочную скважину, открываю дверь.
        - Так, стоп! Давай по порядку…
        - У меня под домом толпа журналистов. И они расспрашивают соседей о нас с Полинкой! Не знаешь, почему мне в который раз хочется свернуть тебе шею?!
        Разуваюсь, сбрасываю куртку и иду в кухню. На часах нет и девяти, а мне уже хочется нажраться!
        - Откуда ты знаешь?
        - Они ткнули мне под нос Полинкино фото!
        С сожалением смотрю на початую бутылку вина и включаю электрический чайник.
        - Дерьмо.
        - По классике, сейчас я должна сказать что-то вроде: я ведь говорила, что так и будет!
        - Я сейчас приеду, и мы со всем…
        Прерывая речь Балашова, звенит звонок.
        - Подожди! Кто-то пришел…
        Несусь к двери, выглядываю в глазок и с облегчением выдыхаю.
        - Если это кто-то незнакомый, просто не открывай.
        - Нет. Это всего лишь Настя. - распахиваю дверь и отхожу в сторону, пропуская подругу. Киваю той в сторону кухни и уточняю в трубку: - Так что ты говорил?
        - Говорил, что приеду и со всем разберусь.
        - Ты окончательно спятил? Только тебя здесь и не хватает! Неужели ты не понимаешь, что твое присутствие лишь подтвердит их догадки? Это ведь очевидно!
        Я в отчаянии. Зарываюсь рукой в и без того растрепанные волосы, как подкошенная, падаю на стул и поднимаю растерянный взгляд на хмурую Настю.
        - И то так, - задумчиво соглашается Демид.
        - Я не знаю, что мне делать, - шепчу, чуть не плача. Чайник щелкает. Я встаю, достаю чашки, с психа бахаю ими об стол, низко-низко склоняю голову и опять матерюсь. Балашов присвистывает.
        - Не знал, что у тебя такой богатый словарный запас.
        - Заткнись! Просто заткнись сейчас. Я и так на тебя зла так, что с трудом сдерживаюсь.
        - Рано или поздно правда бы всплыла наружу. Может, просто пришло время?
        - Нет! Нет, не пришло! Это ты сделал все, чтобы о Полинке узнали. Какого черта ты пошел с ней в тот магазин?!
        - Я вообще много где с ней бываю! В зоопарке, на аттракционах, в кафе… Мы же не можем сидеть взаперти. Она ребенок! Мой ребенок, Марьяна. А я прячу ее, как… как какой-то грязный секрет!
        - Я хотела, чтобы у нее было нормальное детство!
        - И оно будет таким!
        - С кучей папарацци, следующих за ней по пятам?!
        Понимаю, что наш разговор зашел не туда. Запрокидываю голову, делаю шумный вдох, чтобы успокоиться. Демид тоже молчит. И слава богу, конечно. Если он станет отпираться или пытаться меня переубедить, я просто взорвусь, ей богу.
        - Послушай, давай ты приедешь ко мне, мы свяжемся с Норманом, это мой пресс-секретарь, и подумаем, как нам выйти из этой ситуации.
        Оставляю все попытки приготовить чай. Тру лицо рукой. Каждый раз, когда мне кажется, что хуже уже просто не может быть, жизнь преподносит мне сюрпризы.
        - Я-то приеду, но как мы с Полиной вернемся домой? Как? Если тут эти люди…
        - Мы что-нибудь придумаем. Хорошо? Просто вызывай такси и приезжай. И захвати какие-то вещи на первое время. Пока возвращаться домой вам точно не стоит.
        - Дерьмо… - шепчу я и отключаюсь.
        - Ну, и где он с ней засветился? - качает головой Настя.
        - В магазине. Мы ехали домой, после работы, и он зашел, чтобы купить пива.
        - Вы?! Вы ехали?
        - Он просто меня подвез, - оправдываюсь по привычке.
        - Такими темпами ты скоро вообще забудешь, как он с тобой поступил, - хмыкает Настя.
        - Не мели чушь.
        - Да какая уж тут чушь?
        Вскидываю хмурый взгляд на подругу, и она послушно затыкается.
        - Мне надо в душ.
        - А потом?
        - А потом - поеду к Демиду. Будем решать, что делать дальше.
        - Ну-ну… Удачи.
        - Издеваешься?
        - Нет. Просто не понимаю, что тут можно решить. Вряд ли вас теперь оставят в покое.
        - Спасибо! Подбодрила.
        Выхожу из кухни, плетусь к гардеробу, чтобы взять чистую одежду. Настя идет следом.
        - Ну, извини, Марьян. Кто, если не я, тебе скажет правду? Уж точно не твой мудак.
        Я замираю, потом стаскиваю с полки джинсы, простую черную водолазку под горло и говорю:
        - Он не мой, Настя. Если ты забыла.
        - Звучит так, как будто ты об этом жалеешь.
        Молчу. Просто глотаю готовые сорваться с языка колкости. Когда дело касается Балашова, Настя превращается в такую мозгоклюйку! Бесит…
        - Меня Димка пригласил на выставку хризантем, - замечаю, чтобы отвлечь подругу.
        - Серьезно? И ты пойдешь?
        - Почему нет? Он, вроде, отличный парень. Нет?
        - Говорят, он спал с Ирмой из реанимации. Помнишь, у них такая темненькая?
        - Ага. Ну, спал и спал. Он же не монах, Насть. Или мне теперь забить на его ухаживания?
        - Да нет. Почему сразу забить? Я же просто так сказала… Чтобы ты имела в виду. А то мало ли, как они с ней расстались. Еще начнет строить козни.
        - С чего вдруг? Мы все вроде взрослые адекватные люди.
        Достаю небольшую спортивную сумку и начинаю складывать в неё вещи.
        - И где ты думаешь пересидеть?
        - Неверное, у мамы, - пожимаю плечами, - а там глядишь, и все уляжется.
        - Ладно… Жаль, конечно, что все так вышло. Я думала, мы сходим куда-нибудь, посидим. В Мармеладе какая-то новая программа…
        - Я переезжаю за город, а не на Луну. - Бросаю сумку и обнимаю Настю. Люблю ее, несмотря ни на что. - Ты можешь к нам приехать. С ночевкой, хочешь? Закажем пиццу, посидим девочками? Ммм?
        - Вот ты специально? Я же на диете! - возмущается Настя, но я вижу, что мое предложение ей по душе.
        - Ты и без всяких диет у меня красавица, - улыбаюсь я. - А теперь топай, мне собираться надо. И привет родителям передавай!
        Глава 10
        Демид
        На моих часах девять утра, а в Нью-Йорке третий час ночи. Для звонков - не лучшее время, но кого это волнует, ей богу? Уж точно не меня. Я плачу своим людям столько, что могу к ним обращаться в любое время. Что и делаю, если придется.
        - Джонс!
        - Привет, Норман, - перехожу на английский и вскрываю пачку сухого завтрака.
        - Привет, чемпион.
        - Мне нужна твоя помощь. Пресса пронюхала, что у меня есть дочь. Нам нужно подумать, как выйти из этой ситуации с минимальными потерями для малышки.
        - Дочь? Ты сказал «дочь»?! Кто-то опять пытается повесить на тебя своего ребенка?
        Смеюсь, наливаю молоко в тарелку и подмигиваю сидящей за барной стойкой Полинке.
        - Нет. Ничего подобного. У меня действительно есть дочка. Полина. Ей три. Я не афишировал эту информацию по просьбе матери девочки. Она не публичный человек. В общем, долгая история…
        - Одну секунду.
        Буквально вижу, как Норман выбирается из постели и гуглит последние новости. Не знаю, успели ли они докатиться до Америки. Наверное, да. В эру интернета информация распространяется со скоростью лесного пожара.
        - Слушок пошел. Но серьезные медиа его еще не подхватили. Дерьмо! Не скажешь, почему я узнаю о таких вещах последним?!
        - Так уж вышло, - философски пожимаю плечами. - Если тебе полегчает - о Полине не знает никто.
        Ставлю молоко в микроволновку. Достаю чашу блендера, засыпаю в нее протеин, добавляю молоко, банан и замороженные ягоды для цвета. Завтрак чемпионов.
        - Окей-окей! Ладно… Только не говори мне, что вы не хотите давать прессе комментариев.
        - Давай так. По-твоему, насколько они нужны?
        - Пока мы не понимаем масштабов происходящего, об этом трудно судить. Думаю, нам стоит выждать несколько дней. За это время мы подготовимся. Напишем короткий пресс-релиз и обдумаем, как будем действовать, если ситуация накалится.
        - Окей. Действуй.
        - А вы? Давай только без самодеятельности, ладно?
        - Заметано.
        - Демид!
        - Да?
        - Твое отцовство могут вычислить по официальным каналам?
        - Да, я записан отцом ребенка.
        - Хорошо. Мы это учтем.
        - Набирай, если что. Я тоже на связи.
        Я сбрасываю вызов. Растираю рукой затекшую шею.
        - Готова? - спрашиваю Полинку, прежде чем нажать на блендере кнопку «пуск». Она трясет головой, я включаю прибор и достаю молоко для дочки из микроволновки. Мы успеваем позавтракать до приезда Марьяны. Звонок в дверь звенит неожиданно громко. У меня практически не бывает гостей, и я отвык от этого звука.
        - Мама-мама! - орет Полинка, проворно слезает с высокого стула и мчит впереди меня к двери. Открываю. Полинка бросается в объятия матери, словно не видела ту минимум год.
        - А ты почему не в садике? - вздыхает Марьяна, приглаживая растрепанные волосы дочки.
        - Мы плоспали.
        - Не может быть.
        Марьяна бросает на меня хмурый взгляд и наклоняется, чтобы снять ботинки. Похоже, она опять меня избегает, а ведь я думал, что мы оставили это в прошлом. Дерьмо. Отступаю на шаг. Марьяна медленно выпрямляется и оглядывается по сторонам:
        - Ты сделал ремонт?
        - Еще в прошлом году, - пожимаю плечами. Коридор достаточно просторный, в нем полно места, света и воздуха. Но мне все равно нечем дышать. Сглатываю, сжимаю и разжимаю кулаки. Я ведь действительно верил в то, что между нами все изменилось! После того, как она кончила у меня на языке… Что еще мне было думать? Что еще мне, мать его, надо было думать?! Я поплыл, как последний дебил. Нафантазировал себе всякого. И только теперь понимаю, каким же был дураком.
        - Проходи. Будешь завтракать?
        - Нет.
        - Кофе? - не сдаюсь я.
        - Да, пожалуйста.
        Мы такие показательно вежливые друг с другом, что от этой неискренности сводит зубы. И, думаю, не только у меня. Лишь Полинка весела и жизнерадостна. Скачет по коридору вприпрыжку.
        - Марьяна, что происходит? - не выдерживаю я.
        - Понятия не имею. Я возвращалась с работы, когда на меня налетели репортеры…
        - Я не об этом!
        Марьяна вздрагивает. Ведет пальцем по столешнице и, не глядя на меня, шипит:
        - Не смей на меня орать! Ты пугаешь меня…
        - Бред! Ты знаешь, что я никогда тебя не обижу! Больше нет…
        Мне совершенно не хочется ругаться в присутствии дочери. Я оглядываюсь на нее, но, к счастью, Полинке совершенно не до нас. Она сидит на полу и старательно стягивает платье с новенькой куклы Барби. Понятия не имею, зачем Полинка каждый раз их раздевает. Она даже не пацан…
        - Я не хочу это обсуждать, Демид!
        - Но нам нужно это сделать. Так не может больше продолжаться!
        - Не понимаю, о чем ты.
        - Черта с два ты не понимаешь!
        Злюсь! Злюсь так, что с трудом сдерживаюсь. Чувствую себя преданным и использованным. Не потому, что наш секс - это всегда игра в одни ворота. Тут в другом дело… Меня бесит, что она играет на моих чувствах. Сознательно и искусно. Сначала подпускает к себе, манит несбыточным, а потом идет на попятный, отвешивая мне пинка под зад. Когда это случилось в первый раз, я еще мог поверить в случайность. Но дважды… Нет уж, увольте.
        - Я приехала, чтобы решить вопрос с прессой.
        Марьяна все же поднимает взгляд, и то, что я в нем вижу, заставляет меня выдохнуть и притормозить. Задуматься о том, не мог ли я ошибиться. Она растеряна. Она так растеряна, что кажется, еще чуть-чуть, и сбежит от меня, роняя тапки. Выдыхаю и отступаю в сторону.
        - Да. Я уже обсудил ситуацию с Норманом…
        - Уже? Но… как? Я ведь хотела принять участие в разговоре! Меня это тоже касается! - заводится Марьяна.
        - В этой ситуации действовать нужно было оперативно.
        - Ладно, - Марьяна нерешительно соглашается. Я вижу, как в ней борются здравомыслие и обида. Первое побеждает. - Выкладывай, что вы решили.
        Ставлю перед Марьяной чашку ароматного кофе и рассказываю ей все, как есть. Она задумчиво трет лоб, иногда хмурится, иногда, соглашаясь, кивает.
        - Пресс-релиз - это…
        - В нашем случае - что-то вроде официального комментария для прессы. Во избежание кривотолков. Ты же знаешь, как это бывает.
        - Нет, Демид! Я не знаю. И знать не хочу. Но теперь ведь ничего не изменишь…
        Марьяна встает со своего стула и подходит к окну. Она выглядит опечаленной. Да, пожалуй, это наиболее подходящее слово. Иду следом. Становлюсь за спиной. Марьяна медленно оборачивается.
        - Ты выглядишь уставшей.
        - Я после дежурства, Демид.
        Киваю. На бледном от беспокойства лице круги под глазами кажутся особенно яркими. Протягиваю руку.
        - Что?
        - Пойдем. Я постелю тебе в гостевой.
        - Я не собираюсь у тебя оставаться.
        - Но хотя бы отоспаться после работы ты можешь?
        - Лучше я это сделаю у мамы… - вяло протестует Марьяна.
        - Да брось. Вдруг она не одна?
        Марьяна морщится. Она явно не в восторге от личности ухажера матери, хотя мне он показался нормальным мужиком. Да и Полинке Воронов тоже понравился. С другой стороны, наверное, иначе быть не могло, учитывая какую роль тот сыграл в ее прошлом. Марьяна до сих пор остро переживает то, что случилось.
        - Ладно. Пойдем. Мне нужно всего пару часов, чтобы прийти в себя.
        Киваю. Толкаю дверь в пустующую спальню, захожу внутрь и сдергиваю покрывало. К счастью, кровать застелена. Я не зря плачу домработнице. Марьяна топчется у порога. Поверить не могу, что она до сих пор меня боится, но это так.
        - Пойду, принесу сумку, - бросаю сухо и отступаю к двери. Я тоже не железный. У меня тоже есть пределы. И когда Марьяна начинает в страхе озираться по сторонам, она, сама того не замечая, испытывает их все сразу.
        Неужели так будет всегда?
        Сумка Марьяны валяется у двери. Я подхватываю ее и перед тем, как вернуться в спальню, заглядываю к дочке, но не нахожу ее у телевизора. Внутренне напрягаюсь, хотя и понимаю, что, скорее всего, она просто пошла за Марьяной. Так и есть. Полинка в гостевой. Стоит над спящей матерью, как приведение.
        - Эй, - зову тихонько.
        - Мама спит?
        Перевожу взгляд на Марьяну. Она действительно спит, по-детски подложив руку под щеку. И усталость здесь ни при чем. Кажется, она может уснуть вообще, где угодно.
        - Спит. Давай не будем ее будить, - легонько тяну Полинку за руку, а сам как будто не здесь. Память вновь утаскивает меня в не такое уж и далекое прошлое.
        Я отхожу на какие-то пару минут. Чтобы включить отопление на полную мощность, да приготовить постель для Марьяны. Быстро возвращаюсь в гостиную и замирю на полпути. Она спит, свернувшись калачиком на широком диване. Но ее сон беспокойный. Глазные яблоки бегают под тонкими голубоватыми веками. Лежащие на щеках ресницы дрожат, между бровей залегла тревожная складочка, и даже сон не сможет стереть с ее лица тревогу.
        Опускаюсь на пол. Веду рукой ото лба к затылку. Наверное, до этого момента я до конца не понимал, что делаю. Осознание приходит постепенно. Легкой паникой, разливающейся за грудиной, страхом за неё… за нас. Жалостью, что все так получилось. Мне действительно страшно. От того, что я понимаю - не отпущу. Чего бы это ни стоило. Терять мне уже нечего. А ставки слишком высоки. Может быть, если этот ребенок родится, я сумею справиться с собственными демонами и выбраться из дерьма. Может быть… В этом смысле мое желание, наверное, эгоистично. Но мною движет не только оно одно. Я действительно хочу этого ребенка. Скоро мне стукнет тридцать пять. Я многого достиг в этой жизни. Но… моя главная мечта до сих пор не осуществилась. Меня никто и никогда не любил так, как мне того бы хотелось. Бескорыстно, преданно, фанатично… Так, как я умел любить сам.
        Несмело касаюсь пальцами ее руки, покоящейся на животе. Он еще абсолютно плоский, и даже не верится, что где-то там зарождается жизнь. Но она зарождается… уже шесть недель как. Прямо сейчас у нашего малыша возникают первые связи между нейронами, и начинает развиваться головной мозг. Я знаю, что пока он ничего не слышит, но все равно, склонившись над животом, шепчу:
        - Я люблю тебя и никому не дам в обиду. А она… она тоже тебя полюбит.
        По крайней мере, я на это надеюсь. Ребенок нуждается в матери. Кладу руку на живот Марьяне и сглатываю. Меня переполняет нежность. В горле собирается ком. Мне нужно заняться делом. Придумать какой-нибудь план. Но вместо этого я не могу себя заставить оторваться от них обоих. Сижу так еще некоторое время. И лишь звонок телефона заставляет меня подняться. Вырубаю звук и на цыпочках выхожу из комнаты. Звонит Дик. Мой менеджер. С тех пор, как меня дисквалифицировали, мы по уши в дерьме. Меня лишили титула, трех поясов и гонорара за бой. И ко всему прочему оштрафовали. Но в этой ситуации был и один жирный плюс. Если я буду паинькой, к завершению срока дисквалификации ко мне выстроится очередь из желающих вызвать меня на поединок. Собственно, мои ребята уже ведут переговоры… От меня же требуется не так уж и много. Держать себя в форме и под контролем. С первым - никаких проблем. А вот второе дается мне с большим трудом. Я стараюсь только ради этого нарождённого малыша. Если с ним что-то случится… Нет, об этом лучше не думать.
        Заканчиваю разговор с Диком и иду в кухню. Метель утихла, но снег валит, не прекращая. Подхожу к огромному, во всю стену, окну и замираю в восхищении. Вид открывается просто сказочный! Жаль, что эта сказка не про мою жизнь… Очень жаль.
        - Папа! Папа!
        - Что, моя хорошая?
        - Тинифон!
        - А, черт…
        Достаю трубку из кармана, прикладываю к уху.
        - Я составил короткое заявление для прессы. Глянь в почте. Если что-то нужно добавить - пиши.
        - Хорошо. Дам ответ через пару часов. Нужно, чтобы с этим всем ознакомилась мать Полинки.
        - Отлично. Ты должен ей объяснить, как сейчас важно действовать сообща.
        - Марьяна это понимает.
        - Надеюсь. Любая самодеятельность будет только мешать. Я должен знать что-нибудь еще?
        Веду по голове рукой. Вообще-то может вылезти все, что угодно. Если Марьяна решит взбрыкнуть и отомстить мне - лучшего шанса у нее не будет. Потому что именно сейчас к ней будет приковано внимание мировой прессы, но… Я не верю, что она пойдет на это. Только не сейчас. Только не после того, что случилось!
        - Нет, Норман. Ничего такого. Бай!
        Глава 11
        Марьяна
        Меня будит резкий звук клаксона, влетевший в приоткрытое окно. Зеваю. Тянусь изо всех сил, так что хрустят кости, и только потом распахиваю глаза. Черт! Я же у Демида… В панике оглядываюсь в поисках телефона, проверяю время и понимаю что без задних ног проспала без малого четыре часа. И то, что мне звонили мать, Димка… я понимаю тоже.
        Первым делом перезваниваю маме. Осторожно интересуюсь, одна ли она, и объясняю сложившуюся ситуацию. Настолько мягко, насколько это вообще возможно. Не хочу ее волновать, не хочу доставлять неудобства, но и молчать не могу. Если пресса до нее доберется, нужно, чтобы она была к этому готовой.
        Чертов Балашов! Как же хорошо было, когда его не было рядом с нами… Сидел бы в своей Америке, зачем только вернулся? Мне так легко его ненавидеть, когда он находится далеко. Мне его так легко ненавидеть!
        Скажете, ненависть - не конструктивное чувство? Наверное, так и есть. Не берусь спорить. Проблема в том, что в моем случае ненависть и страх - два якоря, благодаря которым я еще хоть как-то держусь в бушующем урагане, имя которому Демид Балашов. Не будь во мне этих чувств, не знаю, во что бы меня превратила эта бешеная стихия. Противостоять ей я не могу. И то, что случилось в том доме… оно ведь только подтверждает мою правоту, не так ли?
        - Проснулась?
        Оглядываюсь. Бросаю в трубку:
        - Извини, мне нужно идти! Договорим, когда мы приедем, ладно? - и, не дожидаясь ответа матери, сбрасываю вызов.
        - Звонила Лене?
        - Угу. Предупредила, что мы поживем у нее, пока все не уляжется.
        - На нее тоже могут выйти, - осторожно замечает Балашов, поднимает руку и ведёт пятерней по ежику на голове. Мощные бицепсы напрягаются, становятся рельефнее. У меня пересыхает во рту. Заставляю себя не пялиться на него так уж сильно, но как раз в этот момент замечаю пятна на его футболке. Очевидно, Демид занимался, пока мы спали. Представляю, как подхожу к нему и слизываю блестящие на шее капли. Ловлю себя на этой мысли и резко отворачиваюсь. Комкаю в руках одеяло, ругая себя на чем свет стоит. Начинаю суетливо застилать кровать, чтобы отвлечься от этого дерьма.
        - Брось. Ася приберется.
        - У меня есть руки, Демид. Где Полинка?
        - Спит в своей комнате.
        Спит… А значит еще где-то полтора часа мы с Демидом будем наедине. И это на один час двадцать девять минут больше, чем мне того бы хотелось. Хотя… кого я обманываю?
        - Точно. Спасибо, что не забыл ее уложить. Она становится нервной, если не поспит, - тараторю я, чтобы заглушить глупые мысли.
        - Я знаю, Марьяна. Я ее отец, помнишь?
        Угу… Он знает. Я в этом и не сомневалась. Балашов не дал мне ни единого повода думать, что он что-то может забыть.
        - Так что там с пресс-релизом? - резко меняю тему.
        - Да все нормально вроде бы. Вот, я перевел - почитай… Пока я схожу в душ. А потом все обсудим.
        Балашов протягивает мне руку с телефоном, и я вынуждена подойти.
        - Не боишься, что я узнаю твои секреты?
        Улыбаюсь немного наигранно, чтобы скрыть неловкость. Утыкаюсь в телефон…
        - У меня нет от тебя секретов.
        Вскидываю взгляд. И залипаю на его лице. Красивом. Для меня красивом… Я уверена, что если бы тогда мы встретились при других обстоятельствах, если бы Демид пригласил меня на свидание, или что-то вроде того… я бы сама упала в его объятья. Ему бы даже не пришлось напрягаться. Вот только каковы были мои шансы сходить на свидание с таким, как Демид? Никаких. В обычной жизни мы вообще не могли с ним пересечься. Потому что он - звезда мирового масштаба, а я - обычная девушка, каких тысячи. Смешно, но особенной меня для него сделало как раз то, что произошло. Его будто заклинило на этом. Заклинило раз и навсегда.
        Демид поднимает руку и осторожно гладит мою щеку пальцами. Знаю - мне нужно отстраниться. Такие игры опасны. Они не для аутсайдеров вроде меня. Но не могу. Тянусь за ним, как привязанная. Пока наши тела не соприкасаются. Есть что-то ненормальное в том, как я на него реагирую. Чувствую себя… прирученной. И не могу этого себе простить.
        - Так я иду в душ? - шепчет Демид, обхватывая мой затылок ладонью. Киваю. Но не отхожу. Да и он не торопится размыкать наши странные полуобъятья. Наклоняет голову ниже, ведет носом по моей скуле и добавляет: - Мне правда нужно в душ. Я потный и наверняка плохо пахну.
        Господи… Это он меня сейчас уговаривает притормозить? Отшатываюсь от него, чувствуя, как краска заливает лицо.
        - Да. Извини. Я… задумалась.
        Ага! Как бы не так. Балашов это тоже понимает и лыбится на все тридцать два.
        - Я быстро, - говорит он, наклоняется, целует меня в лоб и неторопливо выходит из комнаты. Меня обдает ароматом его тела. Это пьянящий коктейль с ярко выраженными нотками амбры, цитруса, жгучего перца и тестостерона. С шумом выдыхаю, сажусь на кровать и заставляю себя сосредоточиться на тексте пресс-релиза, который Балашов для меня заботливо перевел. Я убеждаю себя не комплексовать по этому поводу. Подумаешь, не знаю языков… Зато я профессионал в своем деле. Но выходит как-то не очень. Терпеть не могу, когда начинаю вот так загоняться.
        
        - Прочитала?
        Вздрагиваю. Как-то быстро он справился.
        - Угу, - бормочу, слезая с кровати. Почему-то наличие этого предмета мебели в непосредственной близости от Демида не на шутку меня нервирует. Хотя, конечно, это глупость чистой воды. Балашов уже два раза доказывал, что может отправить меня к небесам, и близко к кровати не приближаясь.
        - Есть какие-то замечания?
        - Нет. Все очень лаконично и по делу.
        - То есть, мы можем давать ход этому пресс-релизу, если возникнет такая необходимость?
        - Да. Конечно… И, Демид…
        - Что?
        - Спасибо, что помог разрулить это ситуацию.
        - Я еще ничего не сделал.
        Он пожимает широкими плечами, а я не знаю, что на это сказать. Да, по большому счету, еще ничего. Но я оценила его готовность встать на нашу защиту. Это подкупало. Как и многое из всего, что он делал. В такие моменты, как этот, я забывала о нашем прошлом. И просто радовалась, что у моей дочки такой отец. О том, как мне самой льстит его внимание, я старалась не думать. Это было совсем уж печально.
        - Но сделаешь, если понадобится.
        - Да. Тут ты права. Ради вас я сделаю все, что угодно.
        - Ради Полинки.
        - Нет. Ради вас.
        Закусываю губу и старательно игнорирую стайки мурашек, побежавших по моей коже. Я не должна так реагировать. Но ничего… абсолютно ничего не могу с собою поделать. Потому что знаю - он не лукавит и сделает действительно все. Спасет меня от себя самой, если это потребуется. Спасет… от себя самой. В этом я убедилась лично. В снежном декабре. Четыре года назад.
        Открываю глаза и поначалу не могу сообразить, где нахожусь. Спускаю ноги с дивана, в шею отдает тупой ноющей болью. Оглядываюсь по сторонам, и только теперь ко мне возвращается память, а вместе с ней и паника такой силы, что я не могу вдохнуть. Он так и застает меня. С лицом, перекошенным от ужаса.
        Падает на колени и резким окриком приводит меня в чувство:
        - Дыши!
        Я втягиваю воздух с громким надсадным всхлипом. Легкие горят, и от боли у меня темнеет в глазах.
        - Дыши! - повторяет зачем-то, как будто я сама не знаю, что мне это нужно! Бросаю на него яростный взгляд. И снова глотаю, пью воздух… Но боль в груди, кажется, становится лишь сильней, будто кто-то кромсает мою плоть тупыми ржавыми ножницами.
        - Я хочу домой, - всхлипываю жалобно.
        - Тебе лучше? - игнорируя мои слова, спрашивает Балашов.
        - Я хочу домой! - говорю громче, замирая на краю истерики.
        - Ты обещаешь, что оставишь ребенка?
        Гляжу на него, открыв рот, и не могу выдавить из себя ни звука. Он чертов маньяк! Я боюсь его до дрожи в коленях. Но я не могу… не могу ему пообещать то, что он хочет. Мне кажется, в этом случае я совру не только ему. Но и ребенку, которому не могу… просто не могу дать жизнь. Всхлипываю и качаю головой из стороны в сторону. Балашов встает, опираясь одной рукой о пол, а я почему-то вздрагиваю.
        - Ты передумаешь, Марьян. А пока мы поживем здесь.
        - Я все равно от него избавлюсь! Даже если для этого мне придется замерзнуть в лесу… - к концу предложения мой голос ломается. Беззвучные слезы текут по моему лицу.
        - Что ж… Значит, мне придется проследить, чтобы этого не случилось.
        Он выходит из комнаты, а я обхватываю себя руками и озираюсь по сторонам. Мне нужно выбраться отсюда, во что бы то ни стало. Я должна выбраться… Подхожу к окну, пальцы дрожат, я дергаю ручку, и, к счастью, та поворачивается. Ставня отъезжает в сторону. В лицо ударяет обжигающе-холодный ветер. И в то же мгновение слезы на моих щеках превращаются в тонкую корку льда. Он говорил, что я замерзну в лесу быстрей, чем найду дорогу к трассе. Сейчас я имею возможность в этом убедиться. Закрываю окно и касаюсь лбом холодного стекла.
        - За окном минус двадцать шесть. Ближайшая дорога перекрыта. Только что передали по новостям. Так что мы вовремя проскочили.
        Оглядываюсь. Балашов стоит в дверях, сжимая в руках… поднос? Может быть, это истерика, но я смеюсь. Ну, ведь смешно! Только передничка не хватают. Смешно и… страшно. Я совсем не знаю его. А то, что мне уже известно - не вселяет никакого доверия.
        - Поешь.
        - Не хочу.
        - Поешь. Или я накормлю тебя силой.
        Он смотрит на меня, не мигая, и этот синий взгляд… он будто к земле придавливает. Необъяснимо. Покорно плетусь к столу. Берусь за приборы… На тарелке лежит картофельное пюре со стейком в окружении маленьких корнишонов. Истерика вновь прорывает барьеры моего контроля. С губ срывается короткий смешок, но я тут же давлюсь им, когда Балашов говорит:
        - Думаю, это почти то же, что соленые огурцы.
        Несколько секунд у меня уходит на то, чтобы понять, к чему мне эта информация. А когда понимаю… не знаю. Не знаю, что испытываю! Мне хочется плакать. Потому что в этот момент мне трудно его ненавидеть. Сглатываю.
        - Меня не тянет на соленые огурцы.
        - А на что тянет?
        В его глазах такой искренний интерес, что я даже теряюсь.
        - Не знаю.
        - Что? Тебе совсем ничего не хочется?
        - Мне хочется домой.
        - Кстати, о доме. Тебе мать звонила, когда ты спала. Вот, набери ее, только не делай глупостей.
        Балашов протягивает мой телефон, и я хватаюсь за него, как утопающий за спасательный круг. Не знаю, почему так. В этой ситуации мама мне не помощник. Даже если бы я могла - ни за что бы не призналась ей, куда влипла. Она ведь не зря в этом чертовом санатории! У нее сердце… Так что же мне ей говорить?
        - Мама? Привет! Ну, рассказывай, как твои дела?
        Мы разговариваем ни о чем, но родной голос действует на меня успокаивающе. Я слушаю его и жую, а ведь когда Балашов позвал меня ужинать, я была уверена, что не смогу заставить себя съесть ни крошки. До сих пор не понимаю, что Демид наплел моей матери, как все выкрутил, но, похоже, она от него без ума. Вон, привет передает, перед тем как положить трубку.
        
        - Что ты ей рассказал о нас? - спрашиваю, размазывая вилкой по тарелке остатки картошки.
        - Да так. Полуправду.
        - А поконкретнее?
        - Сказал, что мы недолго встречались. Потом я наломал дров, и ты меня послала. Ну, а теперь я, вроде как, стараюсь загладить вину, и все такое.
        - Прекрасно. И она тебе, конечно, поверила.
        - Я могу быть убедительным.
        - Да уж. Особенно в разговоре со следователями.
        Балашов темнеет лицом и на некоторое время замолкает.
        - У тебя прекрасная мать, Марьяна.
        - Думаешь, я не знаю?
        - Нет, я вообще не о том.
        - А о чем же?
        - Ты тоже станешь хорошей матерью, если только захочешь. У тебя перед глазами был достойный пример.
        Отбрасываю вилку и отворачиваюсь к окну. Я не собираюсь становиться матерью! И не стану ей. Хотя мысль об аборте пугает меня до трясучки.
        - А как насчет тебя, Балашов? Какой пример был перед твоими глазами?
        - Не очень хороший, - честно сознался он. И от этой честности мое сердце дрогнуло. Во второй раз за этот чертов вечер…
        Глава 12
        Демид
        Не знаю, что чувствую, когда Марьяна благодарит меня за то, что я сам по большому счету и допустил. Нет, я понимаю, что когда-нибудь правда, один черт, всплыла бы наружу, но по моей вине это случилось гораздо быстрее, чем мы планировали. Вот, почему Марьяна злится. И, наверное, имеет на это полное право. Но мне надоело скрывать собственную дочь. Надоело! Я делал это три года. Три чертовых года я отмалчивался, слушая рассказы парней в зале об их детишках, хотя мне тоже было, что рассказать. Меня, как и их, переполняла отцовская гордость. Я хотел кричать на весь мир: смотрите, это моя девочка, и засыпать ее фотками свой Инстаграм. Мне хотелось таскать ее с собой на тренировки, как это иногда делали ребята из моей команды, да и вообще бывать с Полинкой как можно чаще. Но я, считай, жил на две страны, и когда дела вынуждали меня находиться в Америке, не видел дочку неделями.
        - Где я могу умыться? - спрашивает Марьяна, отвлекая меня от не самых радужных воспоминаний.
        - Вторая дверь направо. Тебе стоит тут чаще бывать.
        Она никак не комментирует мои слова. Лишь опускает взгляд, сутулит плечи и выходит прочь из комнаты. А я иду в кухню, чтобы приготовить к ее возвращению кофе. Если есть в мире человек, который не может жить без этого напитка в принципе - то это Марьяна. Достаю чашки и невольно снова возвращаюсь на четыре года назад…
        Марьяна уходит в отведенную ей спальню сразу же, после ужина, а я еще вожусь по дому некоторое время: складываю грязную посуду в посудомойку, протираю от пыли мебель, мою полы. Как вы понимаете, нашего приезда здесь не ждали. Мне только предстоит как-то объяснить хозяевам свое присутствие в их доме. И хотя я не думаю, что с этим могут возникнуть проблемы (в конце концов, Игорь сам неоднократно приглашал меня погостить), эта мысль, один черт, меня напрягает. Кошусь на часы. Всего-то девять. Беру телефон, отыскиваю контакт и прикладываю трубку к уху.
        - Какие люди! Привет, брат. Я звонил тебе, наверное, тысячу раз, после того дерьма, что случилось…
        Да уж. Случилось. Но мне совершенно не хочется это все обсуждать.
        - Ага. Херово вышло. Только я тебе не поэтому звоню. Помнишь, ты как-то предлагал мне погостить в твоем лесном домике?
        - Еще бы …
        - И как? Это предложение до сих пор в силе?
        - Конечно! Ты же знаешь! Приезжай в любой момент. Правда, сейчас там все замело по самую макушку, но как только метель уляжется и к дому сможет пробиться мой человек, чтобы прибраться, добро пожаловать!
        - Да я уже здесь, собственно.
        - С ума сошел? Как ты там оказался?!
        - Не знаю. Просто ехал, куда глаза глядят. А потом вспомнил, что уже бывал в этих краях с тобой. Славные были деньки. Ну, и вот…
        - Ты точно в порядке? - в голос Игоря закрались нотки беспокойства.
        - Насколько это вообще возможно. В петлю лезть точно не собираюсь, а так… Просто хочется побыть одному. Вдали от суеты и льющегося на меня из прессы дерьма.
        Конечно, я вру. Но такое объяснение звучит довольно правдоподобно. Игорь заверяет меня, что я могу жить в его домике столько, сколько потребуется, и обещает нагрянуть в гости сразу же, как только вернется в страну. К счастью, я знаю, что это произойдет нескоро. Мы перекидываемся еще парочкой ничего не значащих фраз и прощаемся.
        Откладываю в сторону телефон и медленно выдыхаю. Все оказалось так легко, что я невольно начинаю верить в чертовы знаки! И утверждаюсь в мысли о том, что поступил правильно, похитив человека. Я, мать его, утверждаюсь в этой безумной мысли…
        Бесшумно ступая, иду в спальню Марьяны. Она крепко спит. Я осторожно опускаюсь на свободную половину кровати, понимая, что она вряд ли обрадуется, проснувшись со мной в одной постели. Но какой у меня выход? Не привязывать же мне её к кровати? А как иначе уберечь эту девочку? От самой себя уберечь. Переворачиваюсь на бок, ругая себя за то, что ничего толком не продумал. Хотя… когда мне было этим заниматься? Все случилось так быстро. Я и сам, кажется, до последнего не понимал, куда везу её и зачем. А теперь понимаю и… Боюсь. Так боюсь, что сделаю только хуже.
        Долго не могу уснуть. Прокручиваю в голове события дня, ищу выходы там, где их нет, верчусь с боку на бок и, наверное, поэтому пропускаю наступление утра.
        Меня будит странный звук. Я открываю глаза и наталкиваюсь на панический взгляд Марьяны. Спросонья не сразу соображаю, что могло ее так напугать, а когда доходит, выставляю вперед руку и говорю так твердо, как это вообще возможно:
        - Эй-эй, все нормально. Я не сделаю тебе ничего плохого.
        - Что ты делаешь в моей кровати? - голос Марьяны дрожит.
        - Сплю. Послушай, я не могу допустить, чтобы ты убежа…
        Не успеваю договорить, потому что Марьяна вскакивает с постели и, зажав ладонью рот, выбегает прочь из комнаты. Несусь за ней следом, по ходу дела натягивая футболку, которую мне вообще, наверное, не следовало снимать перед сном.
        Догоняю Марьяну как раз в тот момент, когда она падает на колени перед унитазом. Подхожу ближе. Аккуратно собираю в руку ее светлые волосы и стою рядом, пока это все не заканчивается. Помогаю ей встать, включаю краны.
        - Сейчас, где-то здесь я видел новые зубные щетки…
        - Оставь меня… - говорит Марьяна и подставляет обе ладони под струю воды.
        - Да… Да, конечно. Только щетку найду. Тебе всегда так плохо?
        - Что? - плещет водой в лицо.
        - Я спрашиваю, тебя тошнит каждое утро?
        - Нет. Только когда я просыпаюсь в одной кровати с тобой.
        Марьяна снимает с крючка полотенце и вытирает лицо. А я… я понятия не имею, как реагировать на ее слова, и что вообще мне с этим делать дальше. Её ненависть такая плотная, что мне кажется, будто я ее ощущаю легкими покалываниями на коже.
        - Пойду приготовлю тебе завтрак, - бросаю резко, отступая.
        - Утром я пью только кофе.
        - Тебе его нельзя. Это вредно для малыша.
        - Я всегда пью кофе по утрам, - настаивает Марьяна, комкая в руках край футболки, которую я ей выделил из запасов Игоря.
        - Пила. Теперь тебе стоит пересмотреть свои привычки.
        - Я не хочу их пересматривать! Не хочу рожать и не хочу оставаться с тобой в одном доме!
        В её голосе звучит истерика, которую я старательно игнорирую. Обхожу Марьяну по кругу и молча выхожу из ванной. Но она, похоже, не намерена сдаваться, потому что идет за мной по пятам.
        - Почему ты молчишь?!
        - Потому что не хочу повторяться. Я уже сказал тебе все, что хотел.
        - Но это же полный бред! Мы живем в современном мире! Ты не можешь меня заставить! Просто не можешь… - ее трясет, а я начинаю злиться сам на себя, потому что не могу до нее достучаться, как ни стараюсь.
        - Успокойся. Тебе нельзя нервничать…
        - Успокойся? Успокойся?! Ты серьезно вообще? Ты похитил меня! Ты, мать его так, похитил меня… Ты чертов маньяк, который сначала насилует женщин, а потом…
        - Ни одна женщина, кроме тебя, не может пожаловаться на то, что я её изнасиловал. Может быть, тебе в это трудно поверить, но многим из них очень нравится быть со мной.
        Бледные щёки Марьяны заливает розовый румянец смущения. Она нервно сглатывает и отводит взгляд. И я понимаю, что эта тема здорово выбивает её из колеи. А что, если…
        - Может быть, тебе тоже стоит попробовать?
        - Что? - вскидывается она.
        - Говорю, может быть, тебе стоит попробовать, как это? Со мной… Я буду очень стараться… Оргазм делает женщину такой сговорчивой и покладистой. А взаимопонимание - это как раз то, чего нам так не хватает.
        Не знаю, зачем это говорю. Наверное, просто нащупываю ее пределы. Хочу понять, на что еще могу надавить, чтобы выкрутить ситуацию в свою пользу. Да, низко! Да, подло! Но разве у меня есть варианты?
        - Ты спятил? - шепчет она и делает шаг назад. - Не смей даже подходить ко мне, слышишь? Этого больше не повторится! Я лучше вскроюсь, чем позволю тебе снова меня коснуться… Я лучше вскроюсь, понял?
        - Давай лучше договоримся… Ты завтракаешь, а я держу руки при себе. Что скажешь?
        Марьяна опускает взгляд. Я вижу, как дрожат ее ресницы, как взволнованно вздымается грудная клетка, и как её руки сжимаются в кулаки. Мне не хочется ломать ее волю, но я не знаю… просто не знаю, как иначе до нее достучаться.
        - Какой же ты ублюдок! Ненавижу тебя!
        Ее слова бьют неожиданно метко, хотя, казалось, я уже давно должен был к ним привыкнуть. Отец так часто звал меня ублюдком, что маленьким я думал, будто это мое прозвище. Ну, знаете, это же так просто… Мишку из соседней квартиры отец звал Потапом, Никиту из тридцать восьмой - Китом, а я… я был Ублюдком. Ну, разве это не мило?
        Разворачиваюсь и иду в кухню. Включаю электрический чайник и достаю запечатанную упаковку чая. К счастью, в доме полным-полно еды. Здесь все рассчитано на то, что хозяева могут нагрянуть в любой момент. Морозилка забита мясом и прочей заморозкой. В шкафах - спагетти и всякие каши. А в кладовой есть даже молоко долгого хранения, джемы и какая-никакая консервация. В общем, с голоду мы не умрем, хотя Марьяне, очевидно, нужно больше свежих фруктов и овощей.
        - Мне нужно позвонить, - бурчит Марьяна, когда я ставлю перед ней чашку чая.
        - Кому?
        - По поводу работы. Я должна была сегодня прийти на собеседование, но по твоей милости…
        Я вскидываю бровь, и Марьяна замолкает на полуслове. Что ж, кажется, она начала понимать правила. Первое из них гласит: уступи мне, и я уступлю тебе. Может быть. Если ты будешь хорошей девочкой.
        - В общем, мне нужно позвонить и перенести встречу, - тушуется она и вновь утыкается взглядом в стоящую на столе кружку.
        - Хорошо. Позвонишь. А потом мы пойдем прогуляться.
        - Что? Ты серьезно вообще? Там мороз и сугробы едва не под крышу!
        - Тебе нужно дышать свежим воздухом.
        - В минус двадцать семь?!
        - Достаточно свежо. Не так ли?
        Марьяна возмущенно пыхтит, и мне приходится отвернуться, чтобы спрятать улыбку.
        - Демид! Демид, ты меня слышишь?
        - Извини, задумался. Что ты сказала? - выныриваю из липкого марева воспоминаний.
        - Говорю, кофе готов. - говорит она, кивком головы указывая в направлении кофеварки.
        - А, да… Это тебе. - Беру чашку, осторожно, чтобы не обожглась, протягиваю Марьяне. А потом открываю холодильник и ставлю перед ней молоко.
        - Спасибо, - Марьяна чуть сводит брови и отводит взгляд в сторону.
        - Я что-то сделал не так?
        Она качает головой и все так же на меня не смотрит. Несколько прядей падают ей на лицо, я осторожно убираю их пальцами. Она зажмуривается, и я вижу, я, мать его, вижу, как она тянется за моей рукой. И только это, наверное, еще дает мне силы держаться. Видит бог, терпение - не мой конек.
        - Я просто… удивилась, что ты помнишь такие мелочи.
        - Я все помню, Марьяна. Все, что тебя касается.
        Она закусывает губы и отвлекается на то, чтобы налить молока в чашку.
        - Ты еще долго будешь меня избегать?
        - Я тебя не избегаю.
        - Избегаешь. И знаешь об этом. В том доме… тебе ведь было хорошо.
        Если она соврет, не знаю… Не знаю, что тогда будет. Мне надоели эти игры. Шаг вперед - два шага назад, а я взрослый мужик. Мне хочется… черт, мне хочется нормальных здоровых отношений! Хочется любви и тепла. Хочет чего-то настоящего. Я просто не желаю тратить свою жизнь понапрасну. Потому что она проходит. Она летит с бешеной скоростью. И я не хочу, оглядываясь назад, думать о том, сколько упустил времени.
        - Да… - Марьяна облизывает пересохшие искусанные губы. - Мне было хорошо. Но ты же не думаешь, что это что-то меняет?
        - Серьезно? Хочешь убедить меня, что случившееся ни черта для тебя не значит? А, нет, погоди. Ты ведь не меня пытаешься убедить. И как оно?
        - Что, как?
        - Как оно - быть трусихой?
        Она даже не протестует. Неопределённо ведет плечами и вертит в ладонях ложку.
        - Это… спокойно, Демид.
        - Спокойно? - недоверчиво качаю головой. - Спокойно, значит… Ты сама себя слышишь?
        Вскакиваю со стула и веду руку ото лба до макушки, в попытке успокоиться. Но лишь еще больше завожусь, когда замечаю в ее глазах страх. Не могу… Не могу! Мне нужно с этим что-нибудь сделать. Сглатываю. Сжимаю в кулаки руки и иду к ней, удерживая ее взгляд своим взглядом. Я знаю только один способ заставить ее расслабиться. Один единственный чертов способ. И я собираюсь воспользоваться им. К черту, что будет потом.
        Глава 13
        Марьяна
        Когда я была маленькой, бабушка частенько рассказывала мне о рае. Больше всего я любила истории о поющих ангелах. Мне так сильно хотелось их услышать, что я провела множество ночей, вслушиваясь в тишину уснувшего дома. Но, как не странно, я слышу их только сейчас. Спустя множество лет. Сидя на барной стойке в квартире Балашова и целуясь с ним, как безумная.
        - Девочка моя, маленькая… - шепчет Демид, вливаясь в набирающее обороты звучание, которое, поднимаясь все выше и выше, замирает где-то под потолком на самой высокой ноте и вновь устремляется вниз.
        - Демид…
        Кусаю его губы, царапаю ногтями шею, спускаюсь ладонями вниз, по мощной спине, литым напряженным мышцам… Бесстыже сжимаю в руках шикарную крепкую задницу. И Демид рычит, разбавляя ангельское пение нетерпеливыми хищными нотками. Погружается языком в мой рот, прикусывает нижнюю губу, тут же зализывает место укуса и спускается вниз по шее. К моей груди. Я замираю, будто под гипнозом. Я почти не дышу. Мне так хочется, чтобы он сделал это, что… я закатываю глаза и поджимаю пальцы, когда он, наконец, прямо через одежду обхватывает губами мой вытянувшийся напряженный сосок и начинает с силой его посасывать. В такие моменты мой страх трансформируется. Меняет свою ипостась. Я больше не боюсь Демида. Но боюсь себя. Ту ненасытную голодную кошку, которую он во мне пробуждает. Хнычу, переношу вес тела на локти и запрокидываю голову. И в тот же момент Демид обхватывает мою беззащитную шею и что-то довольно бормочет, обжигая мои груди жаром своего дыхания. Я плавлюсь в его руках. Температура подскакивает. Моя горячая кровь лавой бежит по венам. А музыка в ушах становится громче…
        Нет… Никакие это не ангелы. Это он! Он один… Тот, кто заставляет петь мое тело. Это он играет на нем симфонию страсти. Его одержимости мною. Моей одержимости им.
        Демид ведет вверх по голой ноге, и я невольно сжимаю бедра. Они перепачканы влагой, и мне не хочется, чтобы он это понял. Но я опомнилась слишком поздно… Он уже там. И тиски моих ног лишь сильней прижимают его ладонь к моей изнывающей плоти. Я медленно расслабляюсь и разрешаю пальцам Демида сдвинуть в сторону мокрые насквозь трусики. Позволяю погладить меня и проникнуть внутрь… Медленно, тягуче, не спеша. Меняю положение, выпрямляюсь, обхватываю руками его шею и сжимаю зубы на выступающей трапеции. Демид шипит, надавливает большим пальцем на клитор и дергает пряжку ремня. Этот звук так сильно выбивается из стройной мелодии, звучащей у меня в ушах, что я вздрагиваю.
        - Нет… Нет, погоди. Что ты делаешь?
        Толкаю его в грудь двумя руками и отшатываюсь в сторону, насколько это вообще возможно в таком положении. Получается не слишком. Я не могу совладать с паникой. Балашов трясет головой и отступает в сторону. Мы замираем, глядя друг другу в глаза. И это… мучительно, да. Для нас обоих.
        - Я не обижу тебя… - наконец шепчет он и взволнованно лижет губы. Уверена, на них все еще мой вкус. Отворачиваюсь. Осторожно слезаю с барной стойки. Мои ноги ощутимо дрожат. Первое время мне вообще кажется, что еще немного, и я упаду. А прожигающий, будто больной, взгляд Демида… он не добавляет мне стойкости, понимаете? Я чувствую себя такой запутавшейся…
        - Прости. Пожалуйста, прости… - шепчу, сама не зная, за что я прошу прощения. Нет сил смотреть на него. Такого разбитого и побежденного. Он - лучший боец на этой планете. Самый сильный, самый тренированный, самый неуязвимый. Но прямо сейчас я отправила его в нокаут.
        Пять баллов, Авдеева. Ты этого добивалась?
        Кусаю губы и замечаю какое-то движение у двери.
        - А кто тут у нас проснулся? - шагаю к зевающей дочке и, подхватив её на руки, отвожу от лица всклоченные во сне волосы.
        - Папина плынцесса!
        - Ах, вот как? - спрашиваю, старательно игнорируя невеселый смех Балашова. - И что же? Папина принцесса готова ехать к бабушке?
        - А у нее есть конфеты?
        - Думаю, для тебя найдется. Ну, что? Пойдем одеваться?
        Оборачиваюсь и бросаю на Демида еще один виноватый взгляд.
        - Я вас отвезу, - говорит он, играя желваками на скулах. В этот момент мне жаль нас обоих. Так чертовски жаль…
        Полинка вырывается из моих рук и куда-то убегает. А я словно и не спешу. Останавливаюсь в пороге, нерешительно переминаюсь с ноги на ногу и, наконец, замечаю:
        - Знаешь, если у тебя есть какие-то планы, мы можем доехать и на такси.
        - Планы? Например, найти женщину посговорчивее? Ты же об этом опять толкуешь?
        Вижу, как он начинает заводиться. Как черная ярость заливает радужку его синих глаз, растекаясь, будто чернила, случайно пролитые на бумагу. Он злится на меня и, наверное, имеет право. Но с другой стороны, разве это я виновата в том, что меня пугает мысль о полноценной близости с ним? Разве это я в этом, черт возьми, виновата?!
        - Я стараюсь войти в твое положение.
        - Избавь. Каждый раз, как ты пытаешься это сделать, случается какое-нибудь дерьмо.
        - Ты о той актрисульке? Или модели Виктория Сикретс? - выпаливаю на эмоциях и тут же морщусь с досадой. Поверить не могу, что это сказала. Просто не могу в это поверить…
        
        - Я - мужик, Марьян. Мне нужна женщина. А ты тогда сказала, что мне ни черта не светит, и, к слову, была очень убедительной.
        Отворачиваюсь. Да. Это мои слова. После того, как мы едва не переспали два года назад, я действительно такое ляпнула. Потому что испугалась. Струсила. Потому что чуть было не поверила, что он меня действительно любит. И почти влюбилась сама. В того, кого даже простить не имела права.
        - Папа-папа! Помоги мне надеть колготки!
        Полинка влетает в кухню, волоча за собой колготки, и с разбегу запрыгивает на Демида. Вот так каждый раз. Когда мы оба рядом - она всегда выбирает его. Надеть колготки, почитать сказку или просто забраться на руки. Полинка - папина дочка на сто процентов. И, наверное, по-другому просто не может быть. Да, это я была беременна, но жизнь… жизнь Полинке дал Балашов.
        - Пойду, тоже оденусь, - бормочу я и выхожу из кухни. У меня такой раздрай на душе, что просто нет сил. Мысленно отгораживаюсь от всего происходящего и быстро одеваюсь. Когда я возвращаюсь в комнату, Демид плетет Полинке косички. А она, как обычно, нетерпеливо вертит головой из стороны в сторону, мешая этому процессу. Мое сердце пропускает удар, я выхожу в коридор и опускаюсь на стул. Эти идеалистические картинки не дают мне покоя. Я то и дело примеряю их на себя. И это… это заманчиво, господи. Это так невозможно заманчиво…
        Через пару минут из комнаты выбегает Полина, а следом за ней - Балашов. Мы выходим из квартиры и спускаемся в подземный паркинг. К счастью, Демид переехал. И ничто здесь, кроме роскоши, не напоминает мне о той его старой квартире, порог которой я вряд ли бы могла когда-нибудь переступить снова.
        - Какие у тебя планы на завтра? - спрашивает Демид, когда мы выезжаем на улицу. Вообще-то я собиралась поехать на выставку хризантем с Димкой. Но теперь чувствую, что это не очень хорошая идея. Я не могу впутывать кого-то еще в то, что происходит между нами с Демидом. Это будет нечестно, как ни крути. Новиков совершенно однозначно заслуживает большего. Зачем ему женщина, которая не может разобраться в себе? Или та, что позволяет другому залезть к себе в трусики?
        - Не знаю. Может быть, сходим куда-то с Настей.
        Демид перехватывает руль чуть выше и осторожно входит в довольно крутой поворот на выезде со двора. Вижу, что ему не слишком понравился мой ответ, и даже, кажется, понимаю, что стало тому причиной. Но уточнять не хочу. Мне надоела их конфронтация с Настей. Она - моя лучшая подруга, которая любит меня и постоянно выручает. И с Полинкой может посидеть, и вытащить куда-нибудь в люди, когда меня накрывает депрессия, но, самое главное, выслушать. Ведь мне больше не с кем делиться своими переживаниями. И советоваться не с кем. О ситуации с Балашовым знает только она одна.
        Вместо этого спрашиваю:
        - А ты?
        - Что я?
        - Чем планируешь заняться?
        Мне правда интересно. Для меня Демид и бокс - понятия неразделимые. Как и для многих в нашей стране.
        - Говорят, из меня может выйти неплохой тренер.
        - Думаю, те, кто это говорят, знают, о чем толкуют.
        - Серьезно? - Демид отвлекается от дороги и бросает на меня внимательный взгляд. Неловко ерзаю и пожимаю плечами:
        - Почему нет? Ты очень терпелив с Полинкой… и вообще.
        - За это мне нужно поблагодарить тебя.
        - Меня? - удивленно приподнимаю брови.
        - Угу. Терпению меня научила ты.
        - Никогда бы не подумала, - бормочу я и отворачиваюсь к окну.
        - Вообще-то, я уже купил помещение в центре. Хочу сделать из него спортзал, в котором могли бы тренироваться дети из неблагополучных семей. Ну, знаешь, чтобы им было куда пойти и выпустить пар.
        - Ты будешь их тренировать?
        - Почему нет? У меня есть на примете пара талантливых парней. Думаю, из них может выйти толк.
        Сглатываю и снова кошусь на Балашова.
        - Знаешь… Это похвально. Думаю, Полинка будет тобой гордиться, когда поймет, что ты затеял.
        Демид морщится. Ведет пятерней по коротко стриженой голове, и на секунду мне кажется, что он смущен. Мое сердце подпрыгивает. В просторном салоне Хаммера становится удивительно тесно. Я так остро ощущаю его присутствие рядом, что у меня начинает кружиться голова. И чувства… неправильные, опасные, чувства восхищения им, затягивают меня, будто в омут. Желание коснуться, провести пальцами по почти сошедшим ссадинам на лице такое сильное, что у меня начинают легонько подрагивают пальцы. И это желание только усугубляется, когда мы рядом. Наверное, именно поэтому я так сильно боюсь оставаться с Балашовым наедине. Все намного проще, когда он находился за тысячи километров.
        - Ну, вот и приехали.
        Киваю. Отстегиваю ремень и выбираюсь из машины. Демид помогает выйти Полинке. Выпрямляется во весь свой рост и выжидающе на меня смотрит. Знаю, чего он ждет, но так и не приглашаю его войти. Забираю из его рук сумку, другой рукой сжимаю дочкину ручку и уверенно шагаю к дому. У самой калитки она вырывается и бежит к отцу, чтобы еще раз его обнять.
        - Приехали? - выходит нам навстречу мама. - А Демид где?
        - Поехал домой.
        - Опять поссорились? - вздыхает мама и принимается раздевать Полинку.
        - Мам, - выдыхаю я, - не ссорились мы, просто… Что ему здесь делать? Он… мой бывший. И все.
        - Бывший? Да он любит тебя, глупая. А ты сама себе не позволяешь быть счастливой.
        Хмыкаю. Прячу обувь в шкаф и, подхватив сумку, бреду в свою спальню. Я уже говорила, что этот дом для моей матери купил Балашов? Не знаю, как ему это удалось, как он вообще узнал, что мама мечтает жить за городом, но перед самым рождением Полинки он оформил этот домик на мою мать и убедил её переехать. Нет, конечно, она бы в жизни не приняла такой щедрый подарок, но Демид это выставил так, будто он просто выкупил ее часть в нашей квартире, хотя, конечно, никак официально эта сделка не была закреплена. И родительская квартира отошла бы нам с Полинкой в любом случае.
        - Ужинать будете? - спрашивает мать, когда я, разложив вещи, возвращаюсь обратно в кухню. - У меня тут Сергей похозяйничал. Попробуй, какие расстегаи!
        - Я, наверное, вам помешала?
        На самом деле мне на это плевать. Воронову нечего делать рядом с моей матерью. И я обязательно что-нибудь придумаю, чтобы уберечь её от этого человека.
        - Помешала? Да нет, что ты… Я так рада, что вы с Полинкой приехали. Скучаю по вас ужасно…
        Мама берет чайник, наливает в него воду из кулера и по-старинке ставит на газ.
        - Мы же только виделись.
        - Ну и что? - смеется мама, ставит передо мной тарелку румяных пирогов и, как в детстве, треплет по волосам. - Все равно скучаю. Но лучше вы бы ко мне просто так приехали.
        - Да уж. Скорее бы эта шумиха утихла.
        Мы пьем чай с расстегаями и непринужденно болтаем. Если и есть что-то хорошее в поднявшейся вокруг Полинки шумихе, так это то, что мы очутились здесь… Кошусь в окно на возвышающийся чуть в стороне особняк Балашова и невольно начинаю думать о том, что мы вполне могли бы обосноваться здесь навсегда. Глупые мечты! Злюсь на себя и задергиваю на окне шторку.
        Глава 14
        Марьяна
        Димка все же вытаскивает меня на прогулку. Хотя я отнекиваюсь до последнего. Вяло и не слишком убедительно, потому что наш разговор проходит при маме.
        - Это кто? - улыбается она, выкладывая для Полинки из кубиков слово «папа». Её намек довольно прозрачный, но злиться на неё я не могу. Знаю, что она хочет для меня счастья. Таким, каким она его видит.
        - Димка Новиков. Я тебе о нем рассказывала.
        - Угу. Я и видела этого мальчика, когда к тебе забегала однажды. Тонкий такой, обаятельный?
        - Баська, смотли на меня! - возмущается Полинка. Обхватывает щеки мамы ладонями и серьезно смотрит в глаза. Такая уж моя дочь. Обожает находиться в центре внимания. Когда она чем-то занимается, то все взоры должны быть обращены исключительно на неё. Она за этим пристально бдит.
        - Извини, милая. Я и правда отвлеклась, - смеется мама и, глядя на внучку, повторяет свой вопрос, адресованный мне, - он, Марьяша?
        - Да вроде.
        - Вижу, ты не очень хочешь идти.
        - Почему же? - возмущаюсь, противореча сама себе.
        - Разве ты сейчас не это пыталась ему втолковать?
        Встаю со стула, отправляю вторую за утро чашку кофе в мойку и невольно хмурю брови.
        - Я просто не уверена.
        - В том, что хочешь пойти?
        - В том, что стоит давать ему шанс.
        - А себе? Похоже, ты и себе его не даешь, доченька.
        Мне пора собираться. На болтовню времени практически не осталось. Автобус здесь ходит по часам, и мне нужно поторопиться, чтобы на него успеть. В отличие от Балашова, у Димки нет возможности оказывать мне услуги извозчика. И встретиться с ним мы договорились у ворот в ботанический сад. Но я все же задерживаюсь, чтобы уточнить у матери:
        - Что ты имеешь в виду?
        - Да ничего. Поле уже три. И ровно столько, даже больше, вы с Демидом не вместе. И за все это время у тебя никого не было.
        - О господи, мам! А когда? Полинка маленькая, работа… И то, что у меня не было мужчины, совершенно не означает, что я не хочу отношений.
        Закатываю глаза, раздраженно сдуваю, упавшую на глаза прядь и выхожу из комнаты. Вещей я с собой взяла не так уж много, поэтому выбор у меня небогатый. Выглядываю в окно - погода замечательная. Среди повседневного барахла - одно единственное платье. Оно вязаное и совершенно не вызывающее, но такое уютное… В кои веки решаю принарядиться.
        Пока одеваюсь, думаю о словах матери и почему-то злюсь. Конечно, мне, как и большинству женщин, хочется иметь мужчину, семью… Но я не совсем уверена, что готова к этому. Ну, знаете, в сексуальном плане… Я не экспериментировала с этим и до сих пор не знаю, как себя поведу, если дело дойдет до того. Насилие хоть и не сделало меня фригидной, порой мной овладевают совершенно определенные желания, но… Когда дело доходит до полноценного контакта, меня охватывает ужас. И я не знаю его границ. Так будет с каждым мужчиной? Или мой триггер исключительно Балашов?
        Кошусь на часы и понимаю, что уже опаздываю. Целую на прощанье Полинку, мать, выскакиваю из дома и бегу к остановке, которая находится на пересечении улиц метрах в трёхстах. Я как раз останавливаюсь, чтобы перевести дух, когда автобус показывается из-за поворота. Успела!
        Димка поджидает меня у ворот. Завидев меня, машет рукой и торопливо шагает навстречу.
        - Цветы не покупал, чтобы они не мешали гулять. Но после торжественно клянусь исправиться, - отчитывается он и легонько меня приобнимет. В этом жесте нет ничего такого. Абсолютно. Но я не могу перестать анализировать. Его и себя. Что я чувствую? Да ничего особенного. И это, наверное, гораздо лучше, чем весь тот шквал эмоций, что обрушивается на меня в присутствии Балашова.
        Да ладно, Авдеева! Ты можешь о нем не думать хотя бы сейчас?!
        - Здесь водят экскурсии. Но я не знаю, насколько полезна для нас будет эта лекция. Может, просто походим, осмотримся?
        - Давай. Ну их! Экскурсии…
        В саду и впрямь невозможно красиво. Я даже рада, что, несмотря ни на что, выбралась сюда. Димка - как Димка, с ним всегда весело. А вокруг - красота. В ярких лучах вдруг пробившегося среди туч солнца - оранжевые, лиловые, розовые и даже зеленые хризантемы. Тысячи… тысячи хризантем. И эта феерия красок, словно кусочек жаркого лета в конце октября. Я улыбаюсь в ответ на очередную шутку Димки и, как в детстве, загребаю ногами листья, которые, видимо, еще не успели смести.
        И все хорошо, просто замечательно, пока Димка меня не касается. Он просто берет меня за руку. Ненавязчиво и легко. Но это касание для меня становится словно тумблером. Щелчок! А я… я опять уношусь на годы назад.
        *
        А я… я опять уношусь на годы назад.
        - Собирайся! - командует Балашов, материализуясь на пороге отведенной мне спальни. И я даже не вздрагиваю. Уже нет… Хотя все еще боюсь этого человека. И это оправдано. Учитывая то, как он со мной поступил и то, что я совершенно ничего о нем не знаю. Кроме того, что он насильник и чертов маньяк. Сглатываю собравшийся в горле страх и, облизав губы, шепчу:
        - В своей куртке я околею там через пять минут.
        - Именно поэтому я принес тебе это!
        Демид поднимает руку перед собой, и только тогда я замечаю, что он притащил с собой кое-какую одежду.
        - Давай. Не упрямься. Это будет весело.
        Весело? Он совсем идиот? Мне не может быть весело! Потому что я, мать его так, боюсь! Потому что он привез меня черт знает куда, похитил, чтобы заставить родить ребенка, которого я не хочу! Не… хочу! Руки невольно сжимаются в кулаки. Мне хочется проорать во всю глотку, что не буду гулять с ним! Но я уже столько раз ему это говорила, а все без толку. Мне нужен какой-то план. Мне нужно как-то до него достучаться… Но как? Я не знаю, на что давить. Он кажется таким уверенным в себе и неприступным.
        - Если ты сама не оденешься, я тебе с радостью помогу.
        Едва ли не бегом пересекаю комнату, выхватываю из рук Балашова чертов комбинезон и с грохотом закрываю дверь перед его носом. Меня колотит. Я напрягаю слух, старательно игнорируя вновь накатывающую волну паники, и скатываюсь по стеночке, когда слышу, что он все-таки отходит от двери.
        Когда я, собравшись с силами, выхожу на улицу, Демид расчищает дорожку перед домом. Теперь, когда пурга улеглась, я могу, наконец, хорошенько здесь все рассмотреть. Не вижу ни ворот, ни забора. Такое чувство, что кто-то просто построил дом посреди леса. И этот кто-то настолько богат, что ему не составило никакого труда проложить сюда дорогу. Которую действительно замело. Девственно белый снег окутал все кругом мягким воздушным покрывалом, укрыл собой озябшие кроны высоких елей, залег зимовать на крыше.
        - Смотри, здесь есть небольшой пруд, а в кладовке я нашел коньки. Можно расчистить и покататься.
        Нет… Он таки ненормальный. Или пытается свести с ума меня? Не знаю. В любом случае я не могу делать вид, что ничего не случилось, и кататься с ним на коньках, словно мы парочка влюбленных, сбежавших в глушь, чтобы побыть вдвоем. Потому что это, гори все в аду, не так! Он - маньяк. А я - жертва маньяка. Точка.
        - Ты же умеешь кататься на коньках?
        - Да, - откашливаюсь я и осторожно ступаю с порога. Мороз обжигает щеки и колет в носу. Изо рта вырываются клубы пара. Но Балашову, пожалуй, даже жарко. Иначе как объяснить, что его куртка расстегнута?
        - Застегнись. - бросаю вяло и осторожно ступаю по дорожке. Вроде не скользко, и мой шаг становится увереннее.
        - Неужели беспокоишься обо мне?
        - Просто не хочу, чтобы ты сдох. Кто-то должен вернуть меня обратно в город.
        Да-да, кто о чем, а вшивый о бане. Меня волнует только это! Исключительно. Я ужасно хочу домой.
        - Я здоров, как бык. Так что не волнуйся. И в город я смогу вернуть тебя в любой момент. Все зависит исключительно от тебя.
        Качаю головой и отворачиваюсь, делая вид, что мне дела нет до того, что он там говорит. Я не собираюсь соглашаться на его условия. А он не сможет удерживать меня здесь вечно. Или…
        - Демид…
        Балашов вскидывает голову, очевидно, удивленный тем, что я впервые назвала его по имени. Это понятно. Я и сама с трудом заставила себя его произнести. Но мне нужно было как-то к нему обратиться, а «п-сс» и «эй ты», показались мне не самыми удачными вариантами.
        - Да?
        - Это твой дом?
        - Нет. Одного хорошего человека. Но он за границей, и мне разрешили пожить здесь столько, сколько понадобится, - улыбается Балашов, безошибочно разгадав причину моего внезапного интереса.
        - Он такой же маньяк, как и ты? - язвлю я, невзирая на страх.
        - Нет. Он - отличный парень. Впрочем, я и сам ничего…
        На языке так и вертится очередная колкость, но я глотаю ее, вдруг подумав о том, что, возможно, если я узнаю Демида получше, то найду какой-нибудь способ на него повлиять. В конце концов, я - врач. Я два семестра изучала психиатрию и прослушала не один курс лекций по психологии. Все, что мне нужно - найти его слабое место. Втереться в доверие и найти! Это же так просто… Мысль о скорой победе придает мне сил.
        - Трудно поверить, - закидываю удочку я.
        - В том, что я ничего? Неудивительно. Ты ничего обо мне не знаешь.
        - Ты можешь мне рассказать.
        Демид перестает грести снег и поднимает на меня взгляд. И я вдруг неожиданно для себя замечаю, какие синие у него глаза. Синие, а не черные, как я думала. Несколько секунд Балашов меня молча разглядывает. Потом пожимает плечами и, возвращаясь к работе, бросает:
        - Ты всегда можешь меня спросить.
        - И ты обещаешь ответить?
        - Это будет правильно, Марьян. Ты имеешь право знать.
        Наш разговор выглядит так… нормально, что я начинаю нервничать. Не думала, что это будет настолько легко. С чего же начать?
        - Кто твои родители? У тебя есть братья, сестры? Как прошло твое детство? - выпаливаю я, вспомнив о том, что все задвиги маньяков обычно родом из детства.
        Балашов снова останавливает работу. Смотрит на меня задумчиво и неуверенно, а потом, будто что-то для себя решив, отворачивается и начинает своей рассказ…
        - Эй! Марьян, ты совсем меня не слышишь? - смеется где-то рядом Новиков. Трясу головой, возвращаюсь в реальность. Удивительно, на улице довольно тепло, а я будто ощущаю студеный холод того давнего утра.
        - Извини, пожалуйста, ты что-то говорил?
        - Предлагал сфоткаться. Вот тут вроде хорошее место, и на заднем плане как раз никого.
        Облизываю губы и оглядываюсь. Действительно. Большая удача. Качаю головой, неловко обнимаю Димку за пояс и старательно улыбаюсь в камеру, крепящуюся на селфи-палке. Тот делает несколько кадров, а после показывает мне, что получилось.
        - Ну, как?
        - Красоту ничем не испортишь, - отмахиваюсь я.
        - Устала?
        - Да так. Не очень.
        - Если хочешь, можем посидеть где-нибудь. Тут неподалеку есть неплохой ресторанчик. Ты уже, наверное, голодна?
        Пожимаю плечами. Не хочу ставить Димку в неловкое положение. Зарплата у него, конечно, больше моей из-за выслуги, но тоже не так, чтобы очень. Но он, кажется, настроен решительно. И мне… мне это нравится. Потому что вот такому простому парню гораздо сложнее произвести на девушку впечатление. Удивить ее и порадовать. Тем ценнее то, что происходит. Впрочем, я еще не до конца отказалась от идеи заплатить за себя самой.
        Кафе, о котором говорил Димка, находится у метро, на первом этаже в здании бизнес-центра. Обед уже подошел к концу, и народу совсем немного. Мы устраиваемся за небольшим столиком у окна и утыкаемся каждый в свое меню. Новиков определяется быстро, а я колеблюсь. За время, проведенное на свежем воздухе, я здорово проголодалась и, кажется, слона бы съела. Если бы не боялась поставить Димку в неловкое положение… Может быть, сразу предложить разделить пополам расходы и смело заказывать во-о-от этот огромный стейк и спаржу в сливочном масле, которую просто обожаю…
        - Глазам своим не верю, - прерывает мои размышления восторженный голос Новикова. - Марьян, ты посмотри, только осторожно, чтобы он не заметил, что мы на него пялимся, как дураки… Это же Балашов, Марьяш? Или у меня галлюцинации?
        Вскидываю взгляд и будто с разбегу прыгаю в темную пропасть его горящего огнем взгляда. Нет… это не галлюцинации. Хотя, конечно, лучше бы они.
        Глава 15
        Демид
        Работа в зале кипит. Я выбираюсь, чтобы проследить за установкой снарядов и перетереть кое о чем с прорабом. Вообще, после завершения карьеры, многие пророчили мне политическую карьеру или жирную должность в олимпийском комитете. Но я так далек от этих вещей, настолько ненавижу всю эту прогнившую систему, что выбираю свой путь. Для кого-то неожиданный, и такой предсказуемой для тех, кто знает меня получше.
        Мне нравится возиться с детьми. У меня неплохо получается их тренировать, хотя и не всегда хватает терпения. Но я стараюсь. В планах - создание собственной промоутерской конторы. Но для этого мне еще нужно вырастить ребят, интересы которых могла бы представлять моя команда. Словом, работы - непочатый край.
        Прохожу в уже отремонтированную часть зала. И слышу незнакомые голоса.
        - Вот, где будут тренироваться будущие чемпионы. Слышишь, Мартынов?
        - А я че, Виль Саныч? Не чемпион? Ну, проспал немножко на соревнования. С кем не бывает.
        - Горе луковое, - закатывает глаза мужчина в спортивной форме и шикает на расшалившуюся ребятню. Их немного. Может, человек семь-восемь. Все на спорте. У каждого сумка или рюкзак в руках, а у того, кого Виль Саныч назвал Мартыновым, еще и потрепанные боксерские перчатки на шее.
        - Жалко, что мы не встретили Демида! - ноют дети.
        - Ну, может быть, еще увидим… А пока давайте скажем спасибо Юрию Николаевичу за экскурсию.
        Юрий Николаевич - это как раз и есть мой прораб. Ну, надо же. Я колеблюсь еще несколько секунд, а потом все же выхожу из тени.
        - Это кто тут у нас? - улыбаюсь во весь рот при виде священного ужаса, написанного на лицах собравшихся. Впрочем, он тут же сменяется таким восторгом, что у меня ёкает в животе. Кажется, я должен привыкнуть к этому за столько лет, но нет. Это каждый раз, как впервые.
        Пацаны совсем по-девчоночьи визжат и бегут ко мне. На миг кажется, сейчас они на меня запрыгнут, как макаки на пальму, но этого не происходит. В последний момент что-то их стопорит. Смущение? Прораб начинает бормотать о том, что здесь неподалеку юношеская секция, что он просто хотел порадовать мальчишек, и с опаской косится на меня. А я что? Я в принципе не против. Только не знаю, насколько уместно нахождение детей здесь, когда еще ведутся строительные работы. С другой стороны - ребятню привели в отремонтированную часть здания.
        - Все нормально, - бросаю я и приседаю, чтобы пожать руку каждому парню. Последним приветствую их…
        - Я тренер этих оболтусов. Виталий Александрович. Виталик…
        Вижу, что Виль Саныча тоже взбодрило мое появление, но он неплохо держится. Смотрит в глаза и уверенно жмет руку. Уважаю.
        - Демид, - бросаю в ответ. А то еще не хватало, чтобы он ко мне обращался по имени-отчеству.
        - Мы знаем! - лыбится Мартынов и толкает в бок мальчишку помельче. Улыбаюсь в ответ. Настроение медленно и уверенно ползет вверх.
        - Так вы, значит, руководитель секции?
        - Да. Здесь, во дворах, спорткомплекс.
        - Государство финансирует?
        Виль Саныч кивает и отводит глаза. Ну, что тут стесняться? Как это все обстоит, я, может, лучше его знаю.
        - Хорошие у вас ребята.
        - Талантливые, - с гордостью соглашается Виль Саныч. И это меня подкупает, пожалуй, больше всего. Его неравнодушие. Стараясь не пялиться откровенно, присматриваюсь к мужику. Качественные, но уже изрядно потертые кроссовки, найковский, прошлых коллекций, костюм и куртка. Не балует тренера государство так-то. Судя по всему, на голом энтузиазме работает.
        Пацаны галдят, перебивая друг друга. Что-то рассказывают, спрашивают. Хвалятся достижениями. Вполне себе достойными, кстати сказать. Особенно петушится тот самый Мартынов. Похоже, не парень, а заноза в заднице. Но дерзкий, блин.
        - И что, даже покажешь мне, что умеешь?
        - К-как? - распахивает глаза Сашка.
        Оглядываюсь, беру в руки новенькие лапы.
        - Можно? - спрашиваю разрешения у тренера. Тот улыбается и качает головой, соглашаясь. И Сашка тут же торопливо сдергивает с себя куртку, глядя на меня сверкающими не то от счастья, не то от волнения глазами. Пока руки парнишки бинтуют, болтаю ни о чем с другими пацанами. Каким-то образом этим хитрюгам удается получить от меня приглашение на собственную тренировку. Сам не знаю, как им это удается, да мне не жалко. Настроение - лучше некуда. И все благодаря им.
        Становимся на маты и начинаем. Мне нравится, как у малого поставлен удар. И нравится, что, несмотря на все свое выпендрежничество, тот не пытается вложить в удар всю свою силу и работает в контролируемом темпе, который позволяет ему видеть не только возможности атаки, но и защиты. Бросаю в него несколько пробных ударов и довольно качаю головой, когда он на рефлексах уходит от них.
        - Ты молодец, - говорю, когда заканчиваем. Отбрасываю лапу и жму руку сначала Сане, потом его тренеру. Они… заинтересовали меня. Но торопить события и действовать, не обдумав ситуацию хорошенько, я не хочу. Поэтому просто беру у Виталика его телефонный номер, но ничего конкретного не обещаю.
        Пацанята топчутся в дверях, совсем не в восторге от того, что им пора уходить, и неожиданно для себя я предлагаю:
        - Знаете, что? Я, пожалуй, проголодался. Не хотите составить мне компанию? Угощаю. - Дети орут, как ненормальные, но не забывают и о тренере, который за них отвечает.
        - Можно на пиццу, Виль Саныч? Можно?
        - Их родители не потеряют? - запоздало спрашиваю я.
        - Я маме позвоню! - кричит один.
        - А я папе!
        - Я закину информацию в родительский чат. Но вряд ли мне поверят, что мы обедаем с самим Демидом Балашовым, - посмеивается Виталик, доставая из кармана куртки смартфон.
        - А мы фотку в чат скинем! Можно? Можно, Демид?! Давайте сфоткаемся!
        Я не возражаю. Становлюсь так, чтобы на заднем фоне были видны снаряды, рукой подзываю смущенного тренера. Пацаны окружают нас с обеих сторон, корча в камеру дикие рожи. Роль фотографа отводим прорабу, который сам, кажется, офигел от того, во что вылилась его экскурсия. А уже минут через десять большой шумной толпой вваливаемся в первый попавшийся ресторанчик. Оглядываюсь по сторонам в поисках стола побольше и… сталкиваюсь взглядом с Марьяной.
        Она сидит в компании какого-то смазливого дрыща, но смотрит лишь на меня. Смотрит, как тот пресловутый кролик на удава. Смотрит так, что мне все сразу становится ясно. Я стискиваю челюсти и жмурюсь. Мне нужно немного времени, чтобы остыть. Чтобы привести сбившееся дыхание в норму и вернуть себе хоть какое-то подобие контроля. Так проходит несколько долгих секунд, но когда я вновь открываю глаза, Марьяна все так же на меня смотрит… Дрыщу приходится окликнуть ее не один раз, чтобы перетянуть внимание на себя.
        - Демид! Демид, а можно я закажу пиццу с колбасой?
        - И мне! Только без оливок… Это такая гадость. Буэ…
        Заставляю себя сосредоточиться на мальчишках, бросаю:
        - Вы можете заказывать все, что хотите, - и сажусь за стол.
        Я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на происходящем, но получается не то, чтобы очень. Когда Марьяна, отобедав с дрыщом, уходит, я иду следом за ней, предварительно попрощавшись с ребятами и оплатив счет. Мне нужно знать, какие у нее планы. Они поедут к нему? Или к ней? Убью! Или отойду в сторону… Заставлю себя отойти. На глотку наступлю собственной песне, если это то, что ей действительно нужно.
        Выбегаю на улицу и затравленно оглядываюсь по сторонам. Их нигде не видно. Похоже, я потерял слишком много времени. Бреду по улице, опустив голову. Сегодня с меня достаточно внимания. Не хочу, чтобы меня узнали случайные прохожие. Но еще больше не хочу, чтобы Марьяна шла с ним… Я словно возвращаюсь в детство. Я обиженный маленький мальчик с уродливыми шрамами на душе.
        - Демид!
        Оборачиваюсь. Трясу головой, в надежде, что, может, хоть так избавлюсь от захвативших мое воображение галлюцинаций. Но они никуда не деваются.
        - Марьян… - облизываю губы.
        - Ты что? Ты следил за мной? Опять?
        - Нет, - трясу головой. - За кого ты меня принимаешь?
        - Не знаю, - Марьяна собирает в ладонь волосы, которые треплет ветер, и взволнованно поясняет: - Просто какой шанс у нас был вот так встретиться?
        - Да… Действительно. Ты на это рассчитывала? На то, что я ничего не узнаю?
        Марьяна отводит взгляд и кусает губы.
        - Я не обязана перед тобой отчитываться.
        - Думаю, два оргазма, которые я тебе подарил, не говоря уже обо всем остальном, дают мне некоторое право, - старательно гашу собственную злость, но в моем голосе один черт звучит закипающая ярость.
        - Я давно согласилась сходить с Димкой в ботанический сад. Еще до того, как все случилось.
        - У тебя с ним что-нибудь было?
        Марьяна медлит, подбрасывает носком полуботинка пожухлые листья и качает головой из стороны в сторону. Медленно выдыхаю.
        - Что у меня с ним может быть, если я… если ты…
        - Что я? - хриплю. - Договаривай!
        - Если ты сделал все, чтобы навсегда меня от этого отвратить!
        Она, наконец, вскидывает ресницы, и то, что я вижу на дне ее серых глаз, не добавляет мне равновесия. Ах, ты ж, черт!
        - Господи, детка, мне жаль. Ты же знаешь…
        Шагаю к ней, сгребаю в объятья и утыкаюсь губами в светленькую макушку.
        - Ненавижу тебя за это! Знал бы ты, как ненавижу! Ты… сделал меня неполноценной… Уродом каким-то, - влажно всхлипывает Марьяна, вышибая из меня все дерьмо. Мы, наверное, диковато выглядим со стороны. Но кого это волнует?
        - Поплачь, моя хорошая, это поможет…
        И она плачет. Прячет лицо на моей груди и плачет так горько, что мне хочется сдохнуть. Но прежде забрать ее боль на себя.
        - Так и хочется тебе навалять! Знал бы ты, как х-хочется! - всхлипывает Марьяна. - Вот, от чего мне бы точно стало полегче, - в ее голосе звучат смех и истерика. Она не сдается и старается храбриться, даже когда у нее на это нет сил. И тут меня осеняет!
        - Так что тебя останавливает? - спрашиваю без шуток.
        - Ты о чем? - шмыгает носом она.
        - Хочешь побить меня? Пожалуйста! Вон там есть неплохое место для этого, - тычу пальцем в направлении своего спортзала. Удивительно, я столько времени провел в размышлениях о том, что ей может помочь, но упустил самое очевидное! Злюсь сам на себя. Почему я не догадался?!
        - Ты хочешь, чтобы я тебя побила?
        - Ага. Выпустила пар.
        - Там? - снова шмыгает носом, - В подворотне?
        - В подворотнях в мое время пацаны стенкой на стенку дрались, - смеюсь я. - Те дни, к слову, давно минули.
        - Я тебя не понимаю.
        - У меня спортзал прямо за этим бизнес-центром.
        - Те мальчишки оттуда?
        - Что? - не сразу понимаю, кого она имеет в виду, а когда доходит, отрицательно качаю головой, - Нет… По крайней мере, пока. Это просто… ребята из секции. Так что? Пойдем?
        - Ты хочешь, чтобы я побила тебя в твоем спортзале? - возвращается к прерванной теме Марьяна и недоверчиво смотрит на меня из-подо лба.
        Не знаю, как насчет побить, если захочет, я, конечно, подставлюсь, но вообще планирую обойтись без этого. Бокс сам по себе неплохой способ сбросить напряжение. Выпустить страхи.
        - Почему бы и нет?
        Марьяна качает головой. С ее губ слетает испуганный смешок, в котором все еще звенят слезы. Она вытирает ладонью нос и довольно нагло замечает:
        - Знаешь, на твоем месте я бы не стала так рисковать. Я так зла на тебя, что и убить могу так-то.
        Веду плечами:
        - Злость - естественное чувство для человека. Я бы сказал - базовое. Если все время ее подавлять - ничем хорошим это не закончится. Эта сука один черт никуда не денется и будет накапливаться в тебе, пока однажды не рванет, что есть сил.
        Я думал, Марьяна отмахнется от моих слов, но, на удивление, этого не случилось. Кажется, я даже заставил ее не на шутку задуматься.
        - Ладно. Я согласна… Но не сегодня, ладно? Мне… нужно настроиться. Да и одеться как-нибудь поудобнее.
        - Серьезно?
        - Более чем. Разве я могу отказаться от шанса как следует тебя приложить?
        Глава 16
        Марьяна
        Шутки шутками, но мне действительно нравится предложение Демида. Увидеть его в деле, в родной стихии… может быть довольно занятно. Более чем. В этом мире полным-полно людей, которые многое бы отдали за такой шанс. За одну только возможность прикоснуться к Балашову, к его славе. Я ведь не совсем дура и прекрасно понимаю, насколько его внимание… значимо. Положа руку на сердце, оно мне льстит и словно бы возвеличивает. Но когда я вспоминаю, почему он вообще обратил на меня внимание, что стало тому причиной - все хорошее тут же забывается. И в этом моя проблема.
        Автобус подпрыгивает на колдобине. Я дергаюсь на сиденье и больно ударяюсь коленкой о впереди стоящее кресло. Растираю место удара ладонью и отворачиваюсь к заляпанному грязью окну. Нет, Демид, конечно, предложил меня подвести, но я отказалась, а теперь, вот, жалею. Или нет… Если так подумать, я просто не выдержу сейчас его присутствие. Во мне слишком много эмоций, в которые я не хочу его посвящать. И с которыми, в итоге, не справляюсь, как бы ни старалась. Не знаю, почему так. Слишком неожиданной для меня выдалась наша случайная встреча. Она моментально оживила в моей душе страхи и подозрения. Как легко, оказывается, я готова поверить в самое худшее… Но, с другой стороны, у меня на то есть все основания. Обреченно вздыхаю, закрываю глаза и, больше тому не противясь, уношусь на крыльях памяти в прошлое.
        - Кто твои родители? У тебя есть братья, сестры? Как прошло твое детство? - выпаливаю я, вспомнив о том, что все задвиги маньяков обычно родом из детства. Демид молчит. Задирает голову к небу и… молчит, да. Не знаю, что он там пытается разглядеть. Солнце такое яркое, что у меня и без этого перед глазами идут круги. А ему, кажется, все равно.
        - Как прошло мое детство? - спустя несколько долгих секунд задумчиво повторяет Балашов и озирается на меня через плечо. - Наверное, хреново. Это, если тебя пощадить и не вдаваться в подробности. - Криво улыбается. - Моя мать была неплохой женщиной, но слишком… зависимой. А отец… в общем, ничего хорошего я от него не видел. Для того чтобы понять, как я жил, тебе будет достаточно знать, что довольно часто я засыпал голодным? Если, конечно, у меня вообще выдавалась возможность поспать. Ведь когда в твоем доме регулярно собираются дворовые алкаши, сделать это не так чтобы просто.
        Сглатываю. То, что мне рассказывает Демид - страшно. За время своей работы на скорой я в достаточной мере насмотрелась на жизнь. На её самые неприглядные стороны. Я своими глазами видела такие семьи. И тех несчастных, недолюбленных неряшливых и зачастую избитых малышей я видела тоже. Мне жаль… Мне действительно искренне жаль Демида. Как бы я ни ненавидела его взрослого, оставаться равнодушной к тому, что он мне рассказал, я просто не могу.
        Не знаю, что сказать. Вряд ли ему нужна моя жалость. Поэтому молчу. Стоять на одном месте довольно холодно, и я начинаю энергично прохаживаться туда-сюда по расчищенной Демидом дорожке. А он все так же стоит и следит за мной внимательным взглядом. Так, наверное, затаившись, хищники наблюдают за своей жертвой, которой жить осталось всего ничего.
        - Оставь этого малыша, Марьян. Пожалуйста. Мне… нужен этот ребенок. Поверь, я буду его любить.
        Качаю головой, забираюсь на крыльцо и скрываюсь в доме. Меня колотит. Каждый раз, когда Демид затрагивает тему моей беременности. Сама я стараюсь об этом не думать. Отрицаю сам факт, понимаете? Я не позволяю мыслям о ребенке проникнуть в мою голову. Потому что до сердца там всего ничего. Я отчаянно душу в себе чувства… Но с каждым днем отстраняться от этой мысли мне все сложнее. Напоминания о беременности - они повсюду. В моих обострившихся чувствах, изменениях в теле, которые игнорировать чем дальше, тем трудней, в меняющихся вкусовых пристрастиях, но главное - в его синих неспокойных глазах. Вряд ли я продержусь долго… У меня один выход - бежать. От него… От себя… От всех этих событий, странным образом перевернувших мою жизнь. Но как? Я не знаю.
        *
        Проходят дни. Спадает мороз, меня регулярно тошнит по утрам, отчего мое и без того паршивое настроение скатывается в просто ужасное. Демид пытается меня расшевелить, но я будто впала в странную тягучую летаргию. Меня больше не раздражает его забота. Она… подкупает. Она усмиряет весь мой негатив. Я будто выгорела. И не осталось ничего. Даже страх ушел вместе с морозами. А в замен пришло разве что обреченное понимание неизбежности. Я беременная. Вот так, нежданно-негаданно.
        Чувствую себя марионеткой. Говорит поесть - ем. Зовет кататься на коньках - шнурую ботинки. Гасит свет - поворачиваюсь на бок и засыпаю. Я, наверное, сломалась в какой-то момент. Иначе, почему позволяю Демиду решать все за меня?
        А ещё я все чаще в неосознанном жесте прикладываю ладонь к животу. Чем бы ни занималась… Что бы я ни делала. Демид тоже это замечает. И смотрит на меня с такой надеждой, господи… Я просто не знаю, как его ненавидеть, когда он так смотрит. Я даже не знаю, почему до сих пор упрямлюсь. Ведь уже, наверное, и дураку понятно, что он победил. Сейчас, когда у меня появилось столько свободного времени, чтобы все хорошенько обдумать, я размышляю об этом постоянно. Анализирую… И понимаю, что даже если бы вовремя прошла освидетельствование и получила реальную возможность уничтожить Балашова, я бы… в конце концов, отказалась от этой мысли. Просто потому, что шумиха, которая бы непременно за тем последовала, наверняка бы меня уничтожила.
        Спросите, зачем я вообще пошла в полицию? Не знаю. Может, мне хотелось, чтобы он понервничал. Испугался… Чтобы это не повторилось… с кем-то. Все равно, с кем. А может, я так наказывала себя… Унижением наказывала. За то, что позволила случиться тому, что случилось.
        В моей голове столько мыслей, что мне все чаще хочется от них отдохнуть. Подхожу к окну, отодвигаю шторку и залипаю на открывшейся взгляду картинке. Неожиданная декабрьская оттепель изрядно потрудилась над пушистым снежным покрывалом, истончив его и выткав уже свой серебристо-серый узор, который наряду с сизой дымкой, идущей от земли, и будто затянутым фольгой небом создает совсем уж безрадостную картину. Ярким пятном на ней - красный свитер Демида. Он колет дрова. Так вот откуда доносятся эти странные звуки…
        От нечего делать одеваюсь, шнурую коньки и, тихонько захлопнув за собой дверь, бреду к озеру. Лед кажется мне прочным. Я делаю один уверенный шаг, другой… И качусь, подставляя разгоряченное лицо сырому, пробирающему до костей ветру.
        - Марьяна! - слышу резкий окрик. - Немедленно съезжай! Лед слишком тонкий.
        Оборачиваюсь и прибавляю ходу. Не знаю, что на меня нашло! Может быть, надоело ему подчиняться.
        - Ты слышишь, что я говорю?! - ревет Демид, замирая у берега.
        - А то что?! Что ты сделаешь? Запретишь мне гулять? Привяжешь к кровати? - смеюсь, не слишком удачно подпрыгиваю, демонстрируя какое-то нелепое па, и застываю… потому что лед под коньками начинает трещать. Нет-нет, это совсем не тот звук, с которым ледокол ломает торосы, он едва слышен, но и этого хватает, чтобы вмиг остудить мой пыл. Я в панике оглядываюсь. Гладкое зеркало под ногами идет белыми трещинами. У берега Демид, матерясь, на чем свет стоит, опускается на его ломающуюся поверхность и по-пластунски начинает ко мне ползти.
        - Ложись! Просто ложись на него! - кричит Балашов, но смысл его команд доходит до моего сознания с опозданием. Как раз в тот момент, когда лед подо мной ломается, и я с головой ухожу под воду. Последняя мысль - ну, надо же, как здесь, оказывается, глубоко.
        - Девушка! Мы приехали, - трясет меня за руку грузная кондукторша, я качаю головой и удивленно оглядываюсь. Ну, надо же… Я проехала лишних две остановки. Хорошо, погода не подвела - до дома можно пройтись.
        Выпрыгиваю из салона автобуса и неторопливо шагаю вверх по дороге. Заслышав размеренный гул мотора, прижимаюсь к обочине, но машина притормаживает рядом со мной.
        - Марьяна? Привет. Ты домой? Садись, подвезу. Я тоже к вам еду.
        Прекрасно! Только Воронова мне и не хватало для полного счастья. С трудом гашу в себе желание послать его куда подальше. Потому что это ужасно глупо. Потому что, взвесив все и обдумав, не могу не признать - его объяснения прозвучали довольно правдоподобно. И если на секунду допустить, что его слова правда - моя обида кажется совсем уж неуместной. Проблема в том, что мне сложно ее отпустить. Я столько лет за нее держалась…
        В общем, колеблюсь я долго. Но в последний момент, тяжело вздохнув, все же обхожу машину и устраиваюсь на соседнем с водителем сиденье. В чужой новенькой машине пахнет хорошо. Кожей, вишневым ароматизатором и туалетной водой самого Сергея Михайловича. Довольно приятной, кстати сказать.
        - Ты автобусом приехала, что ли?
        - Угу, - «блещу» красноречием я.
        - Марьян…
        - Да?
        - Мне действительно очень жаль, что тогда так вышло. Поверь, с этого дела я поимел лишь геморрой.
        Закусываю губу и, отвернувшись к окну, киваю. Таким образом, наверное, Сергей Михайлович пытается меня убедить в том, что позволил Демиду уйти от ответственности не за взятку, а… потому что.
        - Я бы и сама не довела до ума это дело.
        - Из-за мамы. Да, я помню…
        К счастью, мы доезжаем довольно быстро, и мне не приходится продолжать разговор. Радует уже то, что нам удалось поговорить нормально. Я очень хочу счастья для моей матери. И если этот мужчина, по какой-то насмешке судьбы - оно, кто я такая, чтобы мешать этому самому счастью?
        Мама с Полинкой выходят нас встречать. Оказывается, они гуляли в саду, наслаждаясь последними теплыми деньками. Завидев нас вместе с Сергеем Михайловичем, мама не может скрыть напряжения. Черт, видимо, она все же что-то почувствовала в тот раз.
        - Ну, вот и где вы нашлись?
        - На дороге. Представляешь, я так замечталась в автобусе, что доехала до конечной.
        - Хорошо, хоть обратно в город не вернулась по круговой, - улыбается мама. - Означает ли это, что твое свидание удалось?
        - Сто такое свидание? - тут же ухватывается Полинка за незнакомое слово.
        - Это такая встреча. И да, все прошло нормально. В ботсаду действительно красота. Тебе бы понравилось.
        - Это точно.
        - Так, может, съездим, Лен? - тут же подхватывает идею Воронов.
        - Что, прямо сейчас? - хохочет мама, и этот смех согревает что-то потаенное у меня внутри. Несмотря на кажущуюся жизнерадостность и легкость, после смерти отца мама стала смеяться гораздо реже… Прерывая мои не слишком радостные воспоминания, у меня звонит телефон. Достаю трубку из сумочки, наступая на задники, стаскиваю туфли и прохожу в дом.
        - Привет, пропажа! Как дела?
        - Привет, Насть. Прости, что не позвонила. Забегалась.
        - И чем же ты занималась в своей деревне? Я вот думаю, не нагрянуть ли к вам, на ночь глядя?
        - Это пожалуйста. Только учти, что я завтра с четырех!
        - Опять с Новиковым в смену поставили? Везет же людям! А я с заведующим сегодня. Ох, он меня и загонял…
        - Так ты все еще на работе?
        - Ага. Сейчас сдамся и могу к тебе нагрянуть. Хотя… черт, седьмой час уже.
        - Ах, да… Последний автобус уже ушел, - добавляю в голос нотки сожаления, хотя им недостает искренности. Но, если честно, я сегодня так устала, что на посиделки с подругой просто нет сил.
        - Черт! И на такси ведь не наездишься с такой зарплатой. А они еще и премию норовят урезать.
        - Слушай, Насть, а что там репорты?
        - Что-что? Торчат под домом до сих пор. Я тут подумала, а не воспользоваться ли тебе шансом?
        - Шансом? Каким?
        - Отомстить этому козлу! Взяла бы и рассказала этим ребятам все, как есть! Ты только представь, какая это будет сенсация!
        - Нет-нет, ты что?! Это же как на Полинке отразится! А мама? Мама как это переживет? Да и не надо оно мне. Мстить… Я не хочу.
        - Неужто ты его простила?
        - При чем здесь это? Я просто не хочу зацикливаться, Насть. И вообще, давай лучше о чем-нибудь другом поговорим. Ну, правда, сколько можно тереть одну и ту же тему?
        Глава 17
        Демид
        Я поджидаю Марьяну у больницы. Мы договорились встретиться побоксировать, и, если честно, я до сих пор не могу поверить, что это правда. Как ребенок, верчусь на месте, то включаю дворники, то приподнявшись и вытянув шею, вглядываюсь в размытую зарядившим с утра дождем даль. Жаль, что Марьяна запретила мне подъезжать ближе. Намокнет ведь, пока дойдет! Кошусь на часы и нетерпеливо стучу пальцами по коробке. У нас есть еще часа три, пока Полинка в саду. До которого, к счастью, еще не добрались репортеры.
        А вот и Марьяна. Бежит, прикрывая голову объемной сумкой. Наверное, в ней форма, которую она обещала взять. Плотоядно улыбаюсь, стоит только представить Марьяну в спортивном топе и боксерских шортах.
        - Ух, ну и мерзкая же погода, - сокрушается моя девочка, запрыгивая в салон.
        - Разрешила бы подъехать - не намокла бы, - ворчу я.
        - Ты же знаешь, что я не хочу, чтобы о тебе узнали.
        - Боюсь, этого не избежать, - после недолгих размышлений сознаюсь я. - В новостях уже мелькают твои фото.
        - Серьезно? Какие еще фото?!
        Протягиваю Марьяне свой смарт и плавно вливаюсь в дорожный поток.
        - Это фото из моей Инсты. Вот же черт… черт… черт! - ругается Марьяна и после каждого слова бьется головой о собственные же колени. Знаю, что для неё это, наверное, большой стресс. В отличие от меня, она совсем не привыкла к вниманию прессы. Кажется, оно ей и даром не нужно. И, если честно, меня это подкупает едва ли не больше всего. То, что она не преследует цели погреться в лучах моей славы. В какой-то момент моей жизни такие люди стали в ней буквально на вес золота…
        - Думаю, пришло время пресс-релиза, - пожимаю плечами я.
        - Ну, не знаю, - вздыхает Марьяна, - а что говорит твой пресс-агент? Норман, кажется?
        - Угу. Норман Джонс. Он со мной солидарен. Пора заканчивать эти спекуляции.
        - Ладно…
        - Ты не против, если под текстом сообщения я опубликую наше с Полинкой фото?
        Марьяна соглашается не сразу. Несколько секунд она просто молчит, разглядывая свои пальцы. Вижу, что ей нелегко дается это решение.
        - Если ты уверен, что ей это не навредит.
        - Спасибо.
        Это короткое слово не в силах выразить мою благодарность. Я перехватываю ладошку Марьяны, подношу к губам и осторожно целую.
        - Тебе не за что меня благодарить, - шепчет она. - Ты… имеешь на это право, может быть, даже больше, чем я сама…
        Качаю головой:
        - Не надо. Не думай об этом.
        - Я не могу. Я каждый день живу с осознанием, что, если бы не ты, Полинки бы не было. Ты… тот, кто спас ее.
        Ох, черт. Это, конечно, приятно… А еще трогательно так, что у меня щиплет в носу, и я боюсь разрыдаться, как последняя тряпка. Сжимаю тонкие пальцы Марьяны чуть крепче. Я просто не могу сейчас выпустить её руку.
        - А помнишь, как я провалилась под лед? - вдруг спрашивает Марьяна и поворачивается ко мне. Этот вопрос звучит особенно неожиданно, учитывая тот факт, что никогда раньше мы об этом не вспоминали.
        Порой мне вообще кажется, что тот зимний, наполненный тягучим ужасом день мне просто приснился. Эти кошмары… они ведь возвращаются ко мне по сей день.
        - Такое забудешь…
        - Ты ведь и меня спас. Не только Полинку…
        Сглатываю. Переплетаю наши с Марьяной пальцы и возвращаюсь на годы назад.
        Мне удается вытащить ее далеко не сразу. Лед ломается, и мне нужно быть осторожным, чтобы самому не попасть в ловушку. Вытаскиваю её медленно, пальцы замерзли так, что уже не слушаются. И больше всего я боюсь не удержать ее руку. К берегу добираемся ползком. Точнее, ползу я и тащу за собой Марьяну.
        - Не засыпай! Слышишь?! Говори со мной! Скажи мне хоть что-нибудь! - хриплю, выпуская облачка пара.
        - Х-холодно…
        - Сейчас согреешься! Залезешь под одеяло, бахнешь коньяку… - несу какой-то бред, с трудом достигаю берега и замираю на секунду, мобилизуя силы.
        - Нет…
        - Да! - Подхватываю ее на руки.
        - Нет. Коньяку… мне нельзя.
        Открываю рот, впиваюсь в ее посиневшее лицо недоверчивым взглядом и медленно-медленно выдыхаю. Похоже, моя взяла! Иначе с чего бы ей отказываться от спиртного? На улице страшный холод, а у меня внутри будто костер пылает. Огромный, выше неба, костер. С трудом поднимаюсь по ступенькам, толкаю дверь и, не разуваясь, несу Марьяну к первой попавшейся батарее.
        - Снимай!
        - Ч-что?
        - Снимай одежду.
        Я помогаю ей избавиться от ледяных, вымокших насквозь тряпок. Стуча зубами, раздеваюсь сам. Руки болят до слез, пальцы отказываются гнуться, я чертыхаюсь и злюсь. А еще боюсь… Так боюсь, господи!
        
        - Ты помнишь, что нужно делать при переохлаждении?
        - Что? - она смотрит на меня стеклянным, ничего не понимающим взглядом.
        - Что нужно делать при переохлаждении? Помоги мне! Ты - врач. Сам я не справлюсь. Просто скажи, что мне нужно сделать!
        - Теплое… питье и п-постепенное… согревание.
        Прямо в одеяле подхватываю Марьяну на руки и несу в кровать. На всякий случай укрываю ее еще и пледом. Несусь в кухню, завариваю полный заварник травяного чая. Возвращаюсь в спальню. Если честно, держусь на чистом адреналине. Глаза слипаются.
        - Я могу потерять малыша, - вдруг шепчет Марьяна.
        Из моих рук выпадает ложка и со звоном ударяется о фарфоровую чашку. Качаю головой:
        - Нет. Такого не будет.
        - Откуда ты знаешь?
        Марьяна вскидывает на меня мутный взгляд и слизывает первую сорвавшуюся с ресниц слезу.
        - Я не позволю. Слышишь? Я не позволю, чтобы это случилось.
        Мне похрен, как глупо и самонадеянно это звучит. Я не позволю… и все! Не позволю…
        Протягиваю ей чашку, в два глотка осушаю свою. Не снимая полотенца с бедер, натягиваю сухие боксеры и осторожно сажусь на край.
        - Я лягу к тебе. Это поможет нам согреться.
        - Х-хорошо, только…
        - Я не трону тебя. Клянусь.
        Она кивает и закрывает глаза. Когда я забираюсь под одеяло и осторожно обхватываю ее руками, Марьяна напряжена, как тетива. Но постепенно усталость берет свое, и она засыпает. Я осторожно укладываю руку ей на живот. Если начнутся спазмы - я почувствую, ведь так? Наверное, самым правильным сейчас было бы отправиться в больницу. Но у меня просто нет сил вести машину. Меня вырубает на ходу. В тепле противостоять этому практически невозможно. И в какой-то момент, убедившись, что Марьяна в порядке, я тоже проваливаюсь в сон.
        В действительность меня возвращает резкий сигнал клаксона. Плавно нажимаю на газ и, проехав с десяток метров, включаю поворотник.
        - Эй, милая, мы приехали, - окликаю Марьяну.
        - Да? Прости. Задумалась…
        - Пойдем, - машу головой и первым выхожу из машины. Марьяна выпрыгивает следом, не дожидаясь, пока я ей открою, и с видимым интересом оглядывается по сторонам.
        - А где все? - спрашивает, когда мы заходим.
        - Да я тут всех разогнал по случаю нашего визита, - чешу в затылке и, отодвинув завешанный полиэтиленом проход, пропускаю Марьяну в готовую часть помещения.
        - Боишься, что я тебе таки наваляю?
        Оглядываюсь, не совсем уверенный, что правильно уловил ее настроение, и хмыкаю. Ну, надо же! Таки шутит. И черти в глазах - тому подтверждение. Недоверчиво качаю головой. Знаете, она поразительная женщина. Сильная, цельная, настоящая… Это то, что я люблю в Марьяне, наверное, больше всего.
        Дергаю молнию на куртке и развожу руками:
        - Я весь твой, детка. Ни в чем себе не отказывай.
        Кажется, мне удается её смутить. Я почти уверен, что ее щеки порозовели, прежде чем она отвернулась.
        - Где я могу переодеться?
        - Прямо здесь. Я выйду в другую комнату.
        Я переодеваюсь, шнурую кроссовки и, прежде чем выйти, ору:
        - Ты готова?
        - Минуточку.
        Наверное, это глупо. Я ведь уже видел её… Любой. Но я смиренно жду разрешения войти.
        - Эй, ты, выходи, подлый трус! Я готова.
        Улыбаюсь во весь рот, хотя и понимаю, что все эти шуточки - лишь попытка скрыть волнение, которого в Марьяне с избытком. Выхожу из раздевалки. Марьяна стоит посреди ринга, неуверенно оглядываясь по сторонам. Эх… Зря я размечтался. Никаких тебе топов и шорт. Хотя… в лосинах ее ножки выглядят просто отпадно. Стараясь на нее не пялиться так уж сильно, подхожу к стеллажу с недавно закупленными перчатками.
        - Что ты делаешь?
        - Думаю, какие тебе выдать перчатки.
        - А что, есть какая-то разница?
        - Угу, - бросаю на нее взгляд через плечо и опять, как дурак, улыбаюсь.
        - А какими боксируешь ты?
        - Грантами. А тебе, наверное, вот эти подойдут…
        - Эй-эй! Вот уж нет. Себе, наверное, самые лучшие выбираешь, а мне что попало подсовываешь? - ее возмущению нет предела, а я… я замираю от какой-то изматывающей, щемящей в груди нежности.
        - Мои перчатки не самые лучшие.
        - Да ладно, - недоверчиво тянет она.
        - Для тебя - так точно.
        - Так почему же ты их выбираешь?
        Откладываю в сторону перчатки и под ее пристальным взглядом захожу в ринг, подхожу вплотную и беру её маленькую ручку в свою огромную ладонь. Поднимаю их между нами и, глядя ей в глаза, объясняю:
        - Видишь, какие разные у нас руки? Моя кисть очень большая по любым меркам. Плюс в моей команде отличный катмен, который обычно делает мощную плотную тейпировку. Я выбираю Гранты потому, что у них отличная колодка. В ней достаточно пространства, чтобы моя рука чувствовала себя комфортно. Тебе же будет комфортней в перчатках другой марки. Так понятно?
        Под моим пристальным изучающим взглядом Марьяна кивает. Взволнованно облизывает губы и голосом, чуть более хриплым, чем обычно, шепчет:
        - В общем-то, да, но есть кое-что, что мне, видимо, следует уточнить…
        - Валяй.
        Марьяна сводит красивые брови и, опустив взгляд, интересуется:
        - Что это за зверь такой - тейпировка? И кто такой катмен?
        Откидываю голову и смеюсь. Она ведь правда не знает. В отличие от всех других женщин, которые в попытке произвести на меня впечатление, изучают эти вопросы от и до, Марьяне такое даже не приходит в голову.
        - Что здесь смешного? - морщит она нос.
        - Ничего, детка… Ничего. Я тебе сейчас все объясню, но, пожалуйста, если ты чего-то не знаешь, спрашивай об этом только у меня.
        - Это еще почему?
        - Потому что я не хочу давать своим парням лишний повод для шуточек. Женщины боксеров… как бы это сказать? Они обычно в теме немного глубже.
        Я готов к тому, что она скажет - я не твоя женщина, но, к удивлению, Марьяна молчит. И я тараторю, боясь молчанием спугнуть хрупкую надежду, которую она мне подарила:
        - Руки боксера перед боем обматывают специальным образом комбинацией марлевого бинта и пластыря. Это делается для стабилизации пальцев и кистей рук. Тейп переводится с английского как лента. Ну, а катмен - это специалист, в чьи обязанности входит предотвращение травм и обработка ран спортсмена.
        - Значит, сегодня ты будешь моим катменом?
        Марьяна опускает голову еще ниже, и в какой-то момент ее лоб касается моей груди. И я понимаю, что в ее вопросе намного больше смысла, чем кажется на первый взгляд. Мое сердце замирает, подпрыгивает в груди и вновь набирает ход.
        - И им тоже, малышка. И им тоже… Я залечу твои раны, маленькая. Ты только позволь.
        Она ничего не отвечает. И мы просто стоим вот так, посреди ринга, еще очень долго. Пока Марьяна, откашлявшись, не говорит:
        - Ну, давай уж… Бинтуй. Или что там надо?
        И я бинтую. Старательно. Как если бы Марьяне сейчас предстоял бой за чемпионский титул. Становимся в ринг. Начинаю с азов - показываю основные стойки. Марьяна - хороший ученик. Все схватывает на лету, а может, и впрямь так хочет мне навалять. По большому счету, начинать нужно с работы ног, но я вижу, что Марьяне хочется совсем не этого. Выдыхаю.
        - Так, ладно. Сейчас я покажу тебе основные удары. Начинать нужно всегда из расслабленного положения. Выдыхай, когда наносишь удар, а мышцы сжимай лишь в момент соприкосновения с целью. Вот так! - показываю ей свой коронный левый прямой. Марьяна тут же повторяет, я инстинктивно ухожу от удара, а она, не рассчитав силу, летит вперед. В последний момент успеваю ее поймать, сгруппироваться. На ринг мы приземляемся вместе.
        Глава 18
        Марьяна
        - Ох, - выдыхает Демид, когда мы падаем. Мне неудобно, я барахтаюсь на нем, прежде чем соображаю просто скатиться в сторону. Сажусь на колени рядом.
        - Ты как? Очень больно? - шарю обеспокоенным взглядом по его мужественному лицу, зачем-то пробегаю руками в перчатках по ребрам. Балашов закусывает губу и тихонько стонет. - Что? Я что-то повредила тебе, да? Ну, вот зачем… зачем ты мне разрешил это все?
        - Брось, Марьяш. Что мне будет?
        - Ты стонешь, как будто у тебя открытый перелом! - я, конечно, преувеличиваю, но все же!
        - Неужели?
        Демид открывает ясные глаза и я, наконец, понимаю, что стонет он отнюдь не от боли. Невольно мой взгляд скользит вниз. К рукам, которые замерли на его мощной груди, и медленно возвращается к исходным. Нет. Не показалось. То, что я вижу в его глазах, заставляет мое сердце сбиваться с ритма. Смачиваю вмиг пересохшие губы языком и безуспешно дергаю зубами шнуровку.
        Зачем? Даже себе боюсь признаться.
        - Погоди, что ты делаешь? - Демид приподнимается, опираясь на локти. Стараюсь на него не смотреть и протягиваю руки в перчатках.
        - Сними.
        - Ты не хочешь больше тренироваться?
        Качаю головой. Сейчас мне не до драки. Совершенно. Нет, конечно, можно пнуть… себя! Чтобы привести в чувство, но… что-то не хочется. Я устала от этой извечной борьбы. Борьбы собственных чувств и страхов.
        Демид касается моей щеки. И все же заставляет меня посмотреть на себя. Наверное, хочет убедиться, что я действую по доброй воле. Я и смотрю. Прямо. Уверенно. Настолько, насколько это вообще возможно.
        - О, детка, - выдыхает он и касается моих губ губами.
        - Перчатки, - напоминаю я.
        - Да-да, сейчас… - он не сразу находит в себе силы от меня оторваться. Некоторое время Демид исследует языком мой рот, лижет губы, прихватывает своими, а в момент, когда я забываю, кто я, и что вообще происходит, отстраняется и в два счета освобождает мои руки.
        - Так?
        Трясу головой, сбрасывая наваждение, и медленно киваю. Стараюсь не показать, что вместе с реальностью ко мне возвращается страх… Но Демид каким-то образом тонко улавливает мое настроение. И не спешит. Ни целовать меня, ни касаться. Напротив. Он смещается немного в сторону, увеличивая разделяющую нас дистанцию. А потом поднимает руку и, удерживая футболку за горловину, стаскивает ту с себя одним уверенным исконно мужским движением.
        - Что ты делаешь? - сиплю я и, как зачарованная, переступаю коленями, чтобы подобраться поближе к нему.
        - Раздеваюсь. Ты ведь хочешь меня потрогать? Давай. Ни в чем себе не отказывай.
        Открываю рот, готовая по привычке ему возразить, но не произношу ни звука. Не хочу обманывать. Его… и себя. Вместо этого протягиваю руку и впервые касаюсь его голого тела. Он идеален… Невозможно неправдоподобно даже. Веду по теплой загорелой коже вверх. Очерчиваю пальцами дуги ребер, идеально вылепленные кубики пресса и грудных мышц, которые инстинктивно сокращаются под моими пальцами.
        - Ты красивый, - не могу не признать очевидного. Рот наполняется слюной - так хочется попробовать его на вкус. Он словно изысканное пирожное. Мне мало просто смотреть на него, мало касаться… Я хочу его съесть.
        Передвигаюсь на коленях еще ближе. Веду рукой вверх и неторопливо спускаюсь вниз. Демид даже не дышит. Поднимаю взгляд, пьянея от своей смелости, и, застенчиво улыбаясь, опускаю ладонь еще ниже.
        Шипит…
        Этот хищный звук делает что-то страшное с моими гормонами. Я всхлипываю и, что есть сил, стискиваю бедра. Но мне не становится легче… Я хочу его просто невыносимо.
        - Возьми его… Потрогай…
        Облизываю губы, опускаю взгляд. Шорты Балашова спущены так низко, что мне остается только чуть сдвинуть резинку. Касаюсь пальцами мышц, клином уходящих вниз, и в нерешительности замираю. Я не глупая и понимаю, что затеял Демид. Почему он отдал контроль в мои руки. И я почти уверена, что он не сделает ничего, что может мне не понравиться. Но все равно медлю. Потому что знаю - дороги назад не будет… Знаю и боюсь ему довериться до конца. Я совершенно не чувствую в себе достаточной силы - удержать такого мужчину. Не знаю, что со мной будет, если он уйдет. Я так привыкла к его присутствию в своей жизни, что просто не представляю, как буду жить, если он, получив желаемое, потеряет ко мне интерес. Демид - великий спортсмен. Он - тот, кто жить не может без вызова. В какой-то момент этим вызовом для него стала я. Простая девочка, каких миллионы.
        Наверное, пришло время признаться в своем самом большом страхе. Я боюсь, что, получив долгожданный трофей, Балашов просто двинется дальше покорять новые горизонты…
        Наконец, я нахожу в себе силы признаться в этом. И как-то сразу вдруг все становится на свои места.
        - Так, ладно…
        - Не-нет, погоди! Останься…
        - Если ты не хочешь…
        - Я хочу!
        - Ты уверенна?
        О, дерьмо! Да нет же! Ни в чем я не уверена! Я просто устала трусить. Да-да, я хочу рискнуть…
        Поддеваю дрожащими пальцами резинку шорт, трусов и останавливаюсь, чтобы отдышаться, потому что в тот же миг касаюсь его впечатляющей чуть влажной головки. Мой взгляд находится на уровне его подбородка. Я вижу, с какой силой Демиду приходится сжимать челюсти, чтобы выдержать это все. И почему-то именно это придает мне необходимой смелости. Стаскиваю шорты вниз, оголяю член и осторожно сжимаю в ладони.
        - Сильней! - поверх моей руки ложится рука Балашова. Он крепче сжимает мои пальцы на своем стволе и несколько раз проводит рукой, показывая мне, как надо. Его тело трясет мелкой дрожью, которая передается мне. Ерзаю, сжимаю мышцы, представляя, что почувствую, если он погрузится внутрь. Я такая мокрая…
        - Марьян…
        - Да-да, сейчас!
        Провожу рукой, растираю большим пальцем выступившую на бархате головки смазку. Зажмурившись, опускаю голову и, сделав жадный вдох, резко поднимаю ресницы. Он… прекрасен. Наверное так… Как зачарованная, опускаюсь ниже. Кажется, сейчас ничто не в силах меня отвлечь от того, что я задумала. Даже глупые невнятные попытки Балашова меня остановить.
        - Детка, не нужно… Если тебе не хочется, то и не нужно.
        - Заткнись, если, конечно, не хочешь, чтобы я действительно прекратила.
        С губ Демида срывается то ли стон, то ли смех. Он откидывается на локти и говорит куда-то в потолок:
        - Ни в чем себе не отказывай.
        Сжимаю в ладони поджавшиеся яйца и впервые касаюсь его языком. И мы стонем одновременно. Я - потому что совершенно не ожидала, как мне это дело может понравиться. Он… наверное, по той же причине. Повторяю движение, открываю пошире рот и начинаю его посасывать. Это впервые, я действую на голых инстинктах. Наверное, они заложены в каждой женщине самой природой. Никак иначе я не могу объяснить то, как слаженно у нас все получается. Под потолком эхом проносятся хриплые стоны Демида и всякие грязные словечки. Он больше не строит из себя джентльмена и, уложив свою огромную руку на мою голову, задает просто бешенный темп. Мои губы горят, я почти задыхаюсь. Но это лучшее, что со мною могло произойти. Кажется, если это не закончится прямо сейчас, я и сама кончу. Только от того, что ему со мной так хорошо. Мне не хватает каких-то секунд. Демид взрывается у меня во рту, и я инстинктивно сглатываю.
        - О господи… Детка… О господи…
        Я отрываюсь от него, лишь когда все заканчивается. Опустив взгляд, вытираю краем футболки щеки. Даже страшно представить, как я сейчас выгляжу, но… я ужасно довольна собой. И лишь собственное неудовлетворенное желание чуть омрачает произошедшее. Об остальном я пока не думаю…
        Не знаю, уместно ли попросить его об ответной ласке. Вытягиваюсь рядом с ним, но тут же вскакиваю.
        - О боже! Полинка! Который час?!
        Кряхтя, Демид откидывается на спину и подносит руку с часами к глазам.
        - У нас еще сорок минут. Не переживай.
        - Ты серьезно?! Ну-ка, быстро вставай! Там пробки!
        Пролезаю между канатов, спускаюсь вниз и мчусь в раздевалку, на ходу стягивая с себя футболку. К черту стеснение! После того, что я только что сделала - оно уже явно лишнее. Стоит об этом подумать, как мои щеки начинают гореть. Я быстро переодеваюсь и выскакиваю в зал, не глядя на Демида.
        - Готова?
        - Угу, - мямлю я.
        - Тогда запрыгивай в машину, а я тут все закрою и поставлю на сигнализацию.
        Пользуясь предлогом свалить, выхватываю из рук Демида ключи и выбегаю на улицу. Поверить не могу, что я только что сделала! Поверить не могу… Не иначе, в меня вселился какой-то демон. Но… ведь ему было хорошо? Правда? Запрыгиваю на сиденье, приближаю пылающее лицо к зеркалу и впиваюсь взглядом в отражение собственных глаз. И совсем, вот совершенно себя не узнаю в этой порочной девице.
        - Ну, привет, грязная развратница. Будем знакомы, - говорю я и смеюсь… Не знаю, может быть, потом меня и накроет откатом. Если честно, не хотелось бы… Я устала все усложнять. Устала бояться. Мне больше не хочется тащить на себе груз прошлого. Я почти решила сбросить его… почти.
        - И по какому поводу смех? - спрашивает Демид, впуская вместе с собой в салон ноябрьскую прохладу и пряный аромат секса.
        - Да, так… Не бери в голову, - отмахиваюсь я.
        - Ну-ну.
        Он тоже улыбается. Заводит мотор, но, так и не тронувшись с места, обхватывает большим и указательным пальцами мой подбородок, заставляя на себя посмотреть.
        - Ты в порядке? - немного хрипло спрашивает он. Улыбаюсь подрагивающими губами и уверенно качаю головой. - Точно? - на всякий случай переспрашивает Балашов.
        - Я в полном порядке. Почти…
        - Что не так? - тут же напрягается Демид, и хватка его пальцев на моем лице становится ощутимо сильнее. Я каждой клеткой чувствую его напряжение. Так мило… Он совершенно не уловил моего намека. Не распознал, что я просто его дразню. Впервые вот так… интимно. Пьянея от собственных ощущений, наклоняюсь к его уху. Терять мне уже нечего. Он теперь знает, какой я становлюсь рядом с ним…
        - У меня в трусиках настоящий потоп, и все сводит от желания кончить. А так… Все в порядке, да… В полном порядке, я бы сказала, - шепчу, обдавая жарким дыханием шею, прикусываю мочку и только потом отстраняюсь.
        - Полинка, - трясет головой Балашов, не то мне, не то себе напоминая о том, почему мы должны были прерваться.
        - Угу… Наша дочь. Нам нужно забрать ее из детского сада. Помнишь? - улыбаюсь, чувствуя себя уверенной все сто, как может быть уверена в себе лишь женщина, полностью довольная жизнью.
        - Черт! - ругается Демид, дергает рычаг переключения скоростей, жмет на газ и, визжа шинами, выезжает с парковки. А я смеюсь. Утыкаюсь лицом в наши переплетенные руки и хохочу, что есть силы. И мое настроение совершенно не портят воспоминания из прошлого, которые навеяла наша спешка. Помню, в последний раз мы так гнали в больницу, после того, как я провалилась под лед…
        Меня будят спазмы, сковывающие низ живота. Спросонья я не сразу вспоминаю, что случилось. Мне ужасно жарко. Я не могу понять, зачем Демид набросил на нас столько одеял. Это какая-то новая пытка?! Злюсь, а потом вспоминаю…
        - Демид! Демид! Да проснись же ты!
        - Что такое? Что-то случилось?
        - Да! Скорей! Кажется, мне нужно в больницу…
        Он вскакивает мгновенно. Я так не могу… Меня мутит от страха и паники.
        - Одевайся. Вот твои вещи… Я пока прогрею машину! Ты как? Справишься?
        - Я не знаю… Мне нужно посмотреть, не началось ли кровотечение. Я… ты не мог бы побыть со мной?
        Наверное, нет ничего глупее этой просьбы. Но мне кажется, одна я не справлюсь. Именно в этот ужасный момент ко мне приходит осознание. Я беременна. И могу потерять своего ребенка. Своего… Понимаете? Не насильника, не Балашова… А своего. Крохотного мальчика… или девочку. Сладкого, с розовыми пяточками и малюсенькими, будто прозрачными, пальчиками…
        Демид откашливается:
        - Да. Конечно. Я побуду с тобой. Пойдем?
        Он протягивает мне свою широкую ладонь, и я ухватываюсь за неё, как за единственный оплот в этом страшном изменчивом мире. Я не испытываю неловкости, когда стаскиваю с себя трусики. Только радость от того, что второй рукой держусь за него.
        - Ну, что?
        - Есть немного крови…
        Меня начинает трясти. Я вскидываю наполненный ужасом взгляд, но волна моей паники разбивается о гранит спокойствия и уверенности его глаз.
        - Все будет хорошо, слышишь? Я не дам, чтобы с вами что-нибудь произошло. Скажи, что ты меня понимаешь?
        Послушно киваю головой и еще крепче вдавливаю ногти в его запястье.
        Глава 19
        Демид
        Впервые за долгое время я счастлив. Мое тело такое легкое, что, кажется, дунь Марьяна - я улечу прямо в приоткрытое окно Хаммера. Улыбаюсь, как идиот, всю дорогу до сада и сжимаю ее ладошку.
        - Ты похож на огромного кота, обожравшегося сметаны, - улыбается моя девочка. Выпускаю ее пальцы. Веду рукой вниз по бедру, еще не до конца веря, что мне позволены эти вольности. А Марьяна жмурится, забравшись на сиденье с ногами, и… позволяет мне себя лапать. И знаете, этим она меня здорово обнадеживает. Потому что обычно, когда мы заходим так далеко, Марьяна тут же от меня отстраняется.
        Хотя… Видит бог, так далеко мы еще не заходили.
        - Ну, вот! Ты опять делаешь это!
        - Что? - смеюсь.
        - Облизываешься… сыто и довольно.
        - Завидуешь?
        Кайфую от нашего непринужденного флирта, веду пальцем по подъему её маленькой ступни… Мне немного жаль, что нельзя продолжить прямо сейчас, но, может, так даже лучше. Я больше не хочу рисковать. И готов продвигаться вперед так медленно, как только она захочет. Главное, что мы больше не стоим на месте. Учитывая то, что столько лет мы не могли с ней не могли подобраться даже к отметке старта это - большой прогресс.
        - Совсем немного, - морщит нос Марьяна. - Что? О чем ты думаешь? - она всем корпусом поворачивается ко мне и вскидывает красивые брови.
        - Думаю, мне надо сравнивать счет, или прошлые разы засчитаны в мою пользу?
        Марьяна вспыхивает. Бьет меня по груди кулачком.
        - Это было всего два раза!
        - Три, - вспоминаю о нашей первой, после рождения Полинки, близости. Тогда… два с половиной года назад я думал, что мы все преодолели.
        - Три, - соглашается Марьяна. - Прости. Я… так больше не буду.
        Ее слова звучат по-детски. Словно она обещает не лупить меня совком, а не динамить в сексе. Понимая это, мы оба смеемся.
        К садику подъезжаем за пятнадцать минут до закрытия. Хаммер - классная тачка, но припарковать его в городе - большая проблема. Мне приходится немного покружить, прежде чем мы, наконец, паркуемся. А уже у самых ворот нас подкарауливают журналюги.
        - Демид, привет! Ты за дочкой?!
        - Сколько ей лет?
        - Почему вы скрывали ее рождение?
        Самому мне похрен на этих уродов. Я привык к вниманию. Но меня беспокоит, как ситуацию воспримет Марьяна. Перевожу на неё обеспокоенный взгляд, закидываю руку ей на плечи, прижимая к собственному боку, и оттесняю репортеров в сторону. Узнаю, кто из сотрудников нас сдал - в асфальт закатаю. Я зол, хотя вроде и был готов, что это рано или поздно случится.
        - Вы живете вместе с мамой ребенка? Начинать ли нашим читательницам оплакивать уход с ринга не только великого спортсмена, но и одного из самых завидных холостяков?
        Последний вопрос звучит нам уже в спину. Опускаю обеспокоенный взгляд на Марьяну и с облегчением выдыхаю. Потому что она смеется. Конечно, немного нервно и возбужденно, но ведь смеется же! Криво улыбаюсь в ответ и притягиваю ее к себе еще чуть ближе.
        - Знали бы они, как давно я вне игры, да?
        - Ну, их вопрос логичен. Последних пару лет с кем ты только не таскался, - сварливо замечает Марьяна.
        - Ты же знаешь, почему так… - Останавливаюсь на ступеньках крыльца и перевожу на нее взгляд.
        - Наверное, - неуверенно отвечает она и, не дожидаясь меня, толкает дверь.
        - Мне никто, кроме тебя, не нужен.
        Марьяна замирает, медленно оборачивается и, секунду помедлив, уверенно качает головой.
        - Ладно…
        - Ладно? - опять улыбаюсь я.
        - Угу. - смущается она. - Пойдем уже.
        Полинка дожидается нас в группе уже собранная. Она страшно счастлива от того, что мы впервые пришли забирать ее вместе с Марьяной. Быстро прощаемся со смущенным воспитателем и, подхватив Польнкину курточку, спешим к выходу.
        - Эй, кексик, а хочешь с папой сфотографироваться? - спрашиваю, когда выходим корпуса.
        - Сицяс?
        - Угу. У нас же с тобой еще нет фото в садике. Марьян?
        - О, нет! Не проси даже. Я не буду фотографироваться в таком виде!
        - Давай! Не упрямься! Ты - красавица, и это не дело, что у нас с тобой нет совместных фоток.
        - Что ты задумал? - вздыхает она, послушно прижимаясь к моему боку.
        - Увидишь.
        Беру Полинку на руки, делаю селфи на фоне ярких павильонов, придирчиво изучаю полученные кадры, выбирая из них лучший, и заливаю фото с Инсту. Марьяна, нервно кусая губы, молча наблюдает за моими действиями, но после прочтения моего комментария к фото, ее прорывает:
        - На кого похожа? Ты не можешь всерьез этим интересоваться!
        - Это еще почему?
        - Потому что у меня нет шансов! Она же твой клон!
        Смеюсь, сохраняю запись и прячу телефон в карман. Может, я и не оригинален, но выложив первое совместное фото с дочкой и любимой женщиной, я не нашел ничего лучше, чем поинтересоваться, на кого из нас малышка похожа. И да, у Марьяши нет шансов. Она права…
        - Вот только не надо завидовать!
        Марьяна закатывает глаза, качает головой и нерешительно оглядывается в сторону ворот, за которыми все так же торчат репорты.
        - Ты уверен, что так будет лучше?
        - На все сто. Доверься мне. Хорошо? - веду пальцем по мягкой, как бархат, щечке, тревожно вглядываюсь в глаза.
        - Хорошо, - вздыхает она. - Пойдем?
        Решительно киваю, одной рукой прижимаю к груди Полинку, другой - обнимаю Марьяну. Так мы и выходим под перекрестный огонь фотовспышек.
        - Ты как? Не испугалась? - спрашиваю у Полинки, довольно отмечая про себя, что в погоню за нами никто не стал ввязываться. Получив свое - наши сенсационные кадры, эти ребята посчитали, видимо, что выполнили свой долг, и оставили нас в покое. По крайней мере, пока.
        Полинка молчит и глядит в окно. Но прежде, чем я начинаю всерьез о ней беспокоиться, в разговор вступает Марьяна:
        - Не волнуйся, она вообще не поняла, что случилось.
        - Думаешь?
        - Сто процентов.
        Окей. Мне надо было это услышать. От нее. Именно сейчас. Киваю головой и включаю тихую музыку. Говорить больше ни о чем не хочется. Ближе к дому Марьяна не выдерживает и достает телефон.
        - Что пишут? - интересуюсь я, скосив взгляд на экран.
        - Конечно, то, что я и говорила! Дочка - вылитая ты, Демид. А еще поздравляют. И… сокрушаются, что такой горячий парень занят.
        Не знаю, чего больше в голосе Марьяны - недоверия или злорадства. Кажется, мое нестроение не может стать лучше.
        - Дай сюда, - смеюсь я, протягивая ладонь к телефону.
        - Еще чего! Это даже интересно…
        Ну, ладно. Пусть поревнует. Приятно ведь, черт возьми. Главное, чтобы это все не переросло в паранойю.
        - Что думаешь делать завтра?
        - Завтра я работаю.
        - Да? Никак не пойму этот твой график, - бормочу я, сворачивая к дому. - Значит, у тебя дежурство?
        - Угу. Ночное.
        - А с кем?
        - В смысле? С кем я буду дежурить?
        - Ну, да.
        - С Новиковым, Настей и еще тремя девочками, которых ты не знаешь. - Марьяна осекается.
        - С Новиковым, значит, - повторяю я.
        Марьяна иронично вскидывает бровь.
        - Думаешь, после того, что между нами было, ему что-то светит?
        - Это ты мне скажи. Помнится, после нашего прошлого раза ты пошла с ним на свидание.
        Щеки Марьяны розовеют. Она открывает дверь, но перед тем, как выйти из машины, все же оборачивается и говорит:
        - У нас с ним ничего не было. Вообще ни с кем не было.
        Ладно. Я придурок. Пусть… Но мне, блядь, нужно было это услышать. То, что я ее единственный мужчина - мой чертов фетиш.
        Пока я отстегиваю Полинку, Марьяна уходит в дом. Идем следом. Нас встречает Лена и сразу же гонит за стол.
        - А где мамоська?
        - Сейчас переоденется и придет. Ты есть хочешь?
        Полинка отрицательно машет хвостиками и убегает по одной ей известным делам. Лена ставит передо мной тарелку наваристого супа и на несколько секунд застывает, вглядываясь в мои глаза.
        - Марьяна выглядела… очень странно, когда зашла. У вас все нормально?
        Киваю. Губы растягиваются в улыбке, которая выдает меня с головой.
        - Я рада, что вы нашли общий язык. Но, Демид… Ты должен знать одну вещь.
        Отвлекаюсь от супа.
        - Да?
        - Если ты обидишь мою девочку… Я тебя из-под земли достану.
        Это неожиданно. Очень. Но в то же время, наверное, правильно. Я рад, что за Марьяну есть, кому постоять.
        - Этого не будет. Даю тебе слово.
        - Вот и славно, - улыбается Лена и резко меняет тему: - Ты второе будешь сейчас? Или попозже? О, Марьяш, садись скорее за стол…
        Оборачиваюсь. Марьяна переоделась и, кажется, даже приняла душ, отчего ее светлые, мягкие, как пух, волосы завились у лица. Протягиваю ладонь, обнимаю ее, положив руку чуть пониже спины, и притягиваю к себе. Между нами все изменилось, и я считаю, что пора ей привыкать к такому положению дел. На секунду Марьяна напрягается, и мне кажется - еще немного, и она меня опять оттолкнет, отодвинет в сторону под каким-то глупым предлогом. Но этого не происходит. Она осторожно поднимает руку и несмело гладит меня по макушке. А потом наклоняется и целует.
        Это мой самый главный в жизни пьедестал. Сердце сдавливает, в горле образуется ком гигантских размеров.
        - Так тебе второе положить? - спрашивает она так просто, как будто делала это миллион раз до этого. И хоть я, наверное, не смогу в себя впихнуть больше ни крошки, я один черт киваю. Мне хочется, чтобы она за мной поухаживала. - Тогда тебе нужно меня отпустить, - смеется Марьяна. А я хмыкаю. И нехотя разжимаю руку.
        Марьяна суетится возле плиты. Подкладывает мне голубцы, щедро поливает подливкой и рассказывает матери о том, что мы, наконец, рассекретились. Лена довольно кивает, бросая на меня хитрые взгляды. А я что? Я даже и не пытаюсь делать вид, что о чем-то там сожалею. Наконец я получил возможность прокричать на весь свет: вот моя семья! Моя женщина, мой ребенок… Я самый счастливый сукин сын во всем гребаном мире!
        - Ты выглядишь страшно довольным, - говорит Марьяна, когда мы в какой-то момент остаемся одни.
        - А каким мне быть? Я сыт, удовлетворен, а рядом со мной, наконец, ты…
        - И правда. Это все объясняет.
        Марьяна плюхается рядом со мной на диван. Немного прохладно - мы недавно проветривали, и она натягивает на ноги старый клетчатый плед. Пользуясь случаем, я усаживаюсь поближе, чуть меняя ее положение, и осторожно скольжу вниз рукой. Клянусь, ничего такого я не планировал, но когда Марьяна со вздохом поерзала, мои планы вмиг изменились. Я воровато оглянулся на дверь.
        - Как думаешь, сколько они будут читать сказки?
        - Недолго… - учащенно дыша, шепчет Марьяна.
        - Ну, что ж… Тогда нам придется поторопиться, - констатирую очевидное, одной рукой обхватывая ее грудь, а второй - проникая под юбку.
        - Демид… - выдыхает мне в шею.
        - О-о-о, кто-то тут порядком изголодался.
        - Ты ужасный пошляк.
        - А ты ужасно намокла.
        Прикусываю ухо и осторожно скольжу вверх-вниз, размазывая ее смазку по клитору. Марьяна стонет мне в губы. Хорошая… такая отзывчивая девочка. Перекатываю в пальцах сосок, ловлю ртом ее тихие хриплые стоны. Есть что-то ужасно странное в том, чтобы в нашем возрасте тискаться вот так… Но еще более странно то, что мне это ужасно нравится. Погружаю два пальца внутрь. Туда, где так тесно, что я даже боюсь представить, как это - войти в нее по-настоящему. Мне кажется, я в тот же миг облажаюсь. А мне нельзя. В этот раз мне нужно будет все сделать правильно. Так, как это и должно было быть между нами впервые. Я отступаю назад, но ее мышцы конвульсивно сжимаются, не отпуская…
        - О, детка… Вот так… Вот так, да?
        Марьяна выгибается тетивой, откидывается мне на грудь и расставляет ноги чуть шире. Мой ищущий рот находит ее сладкие губы, веду пальцами, прислушиваюсь к ней, выбирая ритм. Она тихонько стонет на одной ноте:
        - Сильней, пожалуйста, Демид…
        Останавливаюсь на секунду и резко надавливаю большим пальцем на твердый пульсирующий бугорок. Она дергается, задевает валяющийся на диване пульт, и звонкий крик ее разрядки тонет в звуках неожиданно включившегося телевизора. Смеюсь ей в висок, слизываю бисеринки пота и, не в силах удержаться, снова погружаю два сложенных пальца внутрь, чтобы ощутить яростные сокращения её плоти. С ума сойти. Просто с ума сойти, как это круто.
        Глава 20
        Марьяна
        Демид задерживается у нас до самой ночи. Вместе мы укладываем Полинку спать и идем проинспектировать стройку. Это очень глупо, я полностью расслаблена и спокойна, обходя первый этаж. Но когда дело доходит до того, чтобы подняться… Медлю. Я не забыла, чем закончился наш прошлый визит туда, и не уверена, что сейчас готова к повторению. Но Демид, чутко уловив мои сомнения, пресекает их и, взяв за руку, уверенно ведет по будто зависшим в воздухе ступенькам.
        - Не бойся. Я пока не буду к тебе приставать, - убеждает меня с улыбкой нераскаявшегося грешника, которая, если честно, вообще не способствует моему успокоению.
        - Пока?
        - Ага. Не хочу, чтобы это происходило на скорую руку в месте, которое для этого не предназначено.
        Противореча сама себе, смеюсь:
        - Не помню, чтобы раньше это тебя останавливало.
        Балашов закатывает глаза, но в сумраке зажигающейся по мере нашего продвижения подсветки я вижу, что его чувственные губы тоже подрагивают от едва сдерживаемого смеха.
        - То, что было раньше, не считается. Так… баловство. Я же собираюсь ввести тебя в высшую лигу.
        Воздух в легких замирает. Я закусываю губу, поднимаюсь на самую последнюю ступеньку и, повернувшись к нему лицом, начинаю пятиться по коридору.
        - Так, может, не будем откладывать этот момент? - подзываю Демида движением указательного пальца и замираю, упершись в стену. Расстояние между нами сокращается. Он преодолевает его в два широких уверенных шага. Чувствую, что попала в собственную ловушку.
        - Ты же знаешь, что я хочу этого больше всего на свете? - шепчет Балашов, останавливаясь в миллиметре от меня, но все еще не касаясь.
        - Но?
        - Но ты только пришла в большой спорт, милая. Я не жду, что ты сразу отправишься на Олимпиаду.
        Опускаю взгляд. По его мощной, обтянутой простой голубой футболкой груди, ремню на джинсах, сильным рукам, перевитым венами, к огромным кулакам, которые он то сжимает, то разжимает, не справляясь с волнением.
        - Мне кажется, я готова, - сиплю я, удивляясь, почему мой голос звучит так неуверенно.
        - Правда?
        - Да. Не сейчас, ты прав в том, что это должно пройти в другом месте. Но… я готова.
        Он кивает. Обхватывает мой затылок ладонью и на несколько сладких тягучих секунд замирает, коснувшись своими губами моей макушки. Мне кажется, он немного дрожит. Как при ознобе. Но это настолько невероятно, что, наверное, просто почудилось.
        - Я хочу, чтобы это случилось здесь.
        - Хорошо… - с моих губ срывается влажный смешок.
        - Хорошо, - эхом повторяет Демид. - Мебель на второй этаж завезут уже скоро…
        Свожу брови и, обхватив его руками за пояс, откидываюсь в его руках:
        - Я не пойму, ты мне угрожаешь, что ли?
        - А что, мои слова прозвучали угрозой?
        - Ага…
        - Ну, что ты. У меня-то и оружия нет, - смеется Балашов, перемещая руки на мои плечи и начиная их легонько массировать.
        - А та боеголовка в штанах? - щурюсь я.
        - Кажется, она больше тебя не пугает. Или я ошибаюсь?
        - Нет.
        Качаю головой и неловко отступаю в сторону. Балашов внимательно за мной наблюдает.
        - Я правда рада, что ты остановился на этом сливочном цвете. И мебель мне наверняка тоже понравится. Думаю, она здесь будет чудесно смотреться, - отчего-то совершенно глупо смутившись, резко меняю тему.
        - Завтра здесь начнется уборка. К субботе обещали собрать мебель в детской и кровать в спальне. Я думал перебраться сюда, но меня смущает то, что кухня еще не готова.
        - Ты мог бы приходить поесть к нам. Не вижу в этом проблемы, - пожимаю плечами.
        - Я вижу.
        - Правда? - мой голос звучит растерянно.
        - Конечно. Я хочу жить с вами под одной крышей, а не ходить в гости. Я хочу вместе засыпать и просыпаться. Толкаться утром у раковины и спорить о том, чья очередь сегодня готовить завтрак.
        - Я не завтракаю, - озвучиваю то, что меня волнует, пожалуй, меньше всего. Иначе… просто расплачусь. От счастья. Это вообще нормально?
        - А вот и плохо. Но мы пересмотрим твои привычки. Глядишь, я тебя и со спортом подружу.
        - По-моему, в этом вопросе я совершенно точно безнадежна. - Зеваю устало и, возвращаясь к Демиду, снова его обнимаю.
        - Скажи мне «да».
        - А на какой вопрос?
        - Известно, на какой. Ты выйдешь за меня?
        Замираю. Как в замедленной съемке вскидываю потрясенный взгляд.
        - Это же не из-за Полинки, правда? Ты не из-за нее мне это предлагаешь?
        Демид качает головой. Я вглядываюсь в его лицо до рези в глазах и вижу, как от волнения часто-часто бьется тонкая венка на его виске, а желваки на скулах ходят туда-сюда. И хоть я тоже очень волнуюсь, мне нужно знать…
        - А почему? Просто… скажи, почему?
        - Потому, что я люблю тебя больше всего в этом гребаном мире, а ты все никак мне не поверишь.
        - Ты никогда этого не говорил.
        - Я говорил много раз. Просто ты не готова была это услышать, - Демид опять касается губами моих волос, ведет носом за ухом и прихватывает мочку зубами. - Ну, так что? Будет мне, наконец, счастье?
        - Думаю, тебе повезет, - я больше не могу сдерживаться. Эмоции рвут меня на ошметки. С ресниц срывается одна слеза, другая… И пусть для кого-то это не самое романтичное предложение руки и сердца, меня все устраивает. Если отпустить все свои страхи и только представить, как это может быть… Если позволить себе быть счастливой…
        - Эй, малышка, не плачь. Ты просто согласилась выйти замуж. Нет, я, конечно, понимаю, что далеко не самый лучший вариант из возможных, но все ж не так плохо, да?
        Смеюсь. Плачу и смеюсь. Потому что Балашов очень старается… Но самодовольство в голосе выдает его с головой. Его уничижение кажется таким наигранным, что я фыркаю сквозь слезы.
        - Ага. Так я ж и не поэтому плачу, - громко шмыгаю носом.
        - А почему?
        - Боюсь, до алтаря не дойду живой. Твои фанатки меня, - провожу большим пальцем по горлу.
        - То есть ты хочешь венчаться? В церкви? Правда?
        Открываю рот. Нет. Нет, вообще-то. Я ведь совсем не об этом, так? Это просто устойчивая фраза, применительно к любой свадьбе… или…
        - Не знаю. Я об этом не думала.
        - А ты подумай. По-моему, отличная идея. Я где-то слышал, что разводы там не предусмотрены.
        - Неужели сомневаешься в себе?
        - Еще как! Вдруг найдешь кого-нибудь…
        - Не такого отбитого?
        - Ага…
        Несем полнейший бред, знаю. Но, кажется, нам обоим все равно, о чем говорить. Лишь бы только слышать голос друг друга и медленно покачиваться, обнявшись.
        - Демид…
        - Ммм… Скажи еще раз.
        - Демид, - шепчу послушно.
        - Ммм… И еще!
        - Демид! - на этот раз тихонько смеюсь.
        - Так что там?
        - Только давай не будем с этим торопиться.
        - Почему? - он напрягается в моих объятьях мгновенно, и, клянусь, у меня руки чешутся - так хочется отвесить себе оплеуху за то, что до такого его довела.
        - Потому что мама выходит замуж. Помнишь? Не хочу своим торжеством отвлекать внимание от её. Она заслуживает этого праздника.
        - Хм… Я думал, что ты ненавидишь Воронова.
        Пожимаю плечами:
        - Не сказать, что я испытываю к нему теплые чувства, но… Он ведь прав. У меня не было против тебя доказательств. Да и сама затея тебя наказать была такой глупой… Все на эмоциях. А представь, если бы информация проникла в прессу? Меня бы с дерьмом смешали. А мама? Она бы вообще этого не пережила… Я тогда не в себе была. Мысли путались. Знаешь, я только сейчас поняла, что те менты, они ведь реально мне не поверили. Иначе бы непременно продали сенсационную новость, а так… Я для них была просто очередной фанаткой со съехавшей набекрень крышей.
        Так странно было делиться своими мыслями с тем, кто был виноват во всех моих бедах. Но так правильно! Демид гладит меня по волосам, целует время от времени, и я чувствую, что в этих руках мне самое место.
        - Когда у них свадьба?
        - В декабре.
        - Значит, мы поженимся после Нового года. А до этих пор будем жить вместе в грехе.
        Смеюсь, но соглашаюсь и киваю головой. Сердце сладко ноет, сбивается с ритма, и, кажется, я опять вот-вот заплачу. Нехотя отстраняюсь.
        - Надо возвращаться. Завтра рано вставать.
        Демид кивает. Берет меня за руку, мы выходим из детской и спускаемся вниз, когда меня озаряет:
        - Если хочешь, можешь сегодня переночевать у нас.
        Его глаза загораются адским пламенем, но, хорошенько все обдумав, он все же качает головой:
        - Нет, Марьяш. Я лучше на выходных. С вещами сразу. И вас с Полинкой заберу.
        - Ладно.
        Держась за руки, выходим за калитку, долго стоим, обнявшись, и расходимся, лишь когда я вконец озябла. Демид уезжает, мигнув на прощанье фарами, и, абсолютно счастливая, я возвращаюсь домой.
        Я летаю будто на крыльях все утро. Даже мой заведующий замечает, что со мной что-то не так. Сгружает мне на стол истории, а сам обращается к Насте, с которой у нас в кои веки совпали дежурства.
        - Что это с твоей подружкой, а, Настюха? Мне одному хочется посоветовать ей съесть лимон? - по-доброму бурчит он.
        Настя пожимает плечами:
        - Понятия не имею, наверное, всему виной свежий воздух.
        Не знаю, не знаю. Может, конечно, и он… Улыбаюсь еще шире и открываю верхнюю историю. В ординаторскую вбегает Димка. Отвожу взгляд. Не знаю, стоит ли с ним объясняться. Между нами не было ничего такого… А поход в ботанический сад не такое уж и событие, так?
        - Свежий воздух - это всегда хорошо, - кивает Иванюк и, подмигнув мне на прощание, уходит к себе.
        - О чем это он?
        Димка плюхается на стул и беззаботно закидывает руки за голову.
        - О природе, - фыркает Настя. Новиков что-то ей отвечает, но я не вслушиваюсь. Мое внимание отвлекает новое сообщение от Демида. За этот день он прислал их не меньше сотни. Так мило… Флиртую с ним напропалую и так сильно скучаю, что даже любимая работа не радует.
        - В гинекологию кто-то нужен на консультацию, - врывается в мысли громкий голос постовой медсестры. Трясу головой, заставляя себя вернуться в реальность. Переглядываемся с Димкой. Передо мной раскрытая история. А он вроде как без дела сидит.
        - Я пойду, - вздыхает нехотя и, подхватив куртку, выходит. На стул рядом со мной тут же плюхается Настя.
        - Рассказывай!
        - Что?
        - Как что? Что случилось, конечно же!
        - Да ничего, - смеюсь я и прячу горящее лицо на плече у подруги.
        - Так я и поверила! Ты довольная, как мартовская кошка.
        - Тебе это не понравится, - вздыхаю я, будто мне не все равно, что Настя скажет.
        - Та-а-ак… - протягивает она. - Балашов?
        - Он самый. Я… кажется, я люблю его, Насть.
        - Насильника.
        Выпрямляюсь на стуле и пожимаю плечами. Настина бровь вздернута так высоко, что скепсис в голосе звучит даже как-то… излишне. Будто мы на сцене, а она переигрывает.
        - Люди порой ошибаются. Но это не означает, что им не стоит давать второй шанс.
        - Ну-ну… Только знаешь, что? Потом не говори, что я тебя не предупреждала!
        - Хорошо. Не буду говорить.
        - К чему этот сарказм? Я просто хочу тебе добра!
        Не знаю, где она в моем голосе нашла сарказм, но, клянусь, мне до чертиков надоело оправдываться.
        - А просто порадоваться за меня… моему счастью порадоваться… ты можешь?
        - Конечно, могу! На что ты сейчас намекаешь? - Настя вскакивает со стула и замирает в шаге, возмущенно на меня уставившись.
        - Ни на что. Просто хочу, чтобы ты хотя бы попыталась изменить свое отношение к моему будущему мужу. Уж если я его простила, то и ты сможешь. Я уверена.
        - Твоему, кому?!
        - Моему будущему мужу. Демид предложил мне выйти за него. И я согласилась.
        Настин ответ тонет в возбужденном голосе вернувшегося в ординаторскую Димки.
        - Марьяш, там тебе идти надо.
        - Мне? А сам что? Не справляешься? - улыбаюсь.
        - Нет. Там девушка, после изнасилования поступила. По гинекологии все в порядке. Но у нее температура фигачит. И нужна консультация, в общем… не мужчины. Ты понимаешь.
        Сглатываю собравшийся в горле ужас и медленно встаю.
        - Да-да, конечно. Я сейчас…
        - Куда без куртки? Куртку накинь!
        Опять, как болванчик, киваю головой. Спускаюсь на этаж и захожу в соединяющий корпуса переход. Уговариваю себя, что ничего такого не случилось, убеждаю не примерять ситуацию на себя, но когда в обеспокоенном отце пациентки я узнаю того самого водителя скорой помощи, молчание которого купили люди Балашова, вся моя выдержка летит к чертям.
        Глава 21
        Демид
        Скучаю. Невозможно по ней скучаю. Мы не виделись всего один день, а я места себе не нахожу. Но ведь раньше мог обходиться без Марьяны месяцами… Без всякого преувеличения. Конечно, не потому, что я так хотел, скорее не имел особенного выбора. Знаете, она ведь не подпускала меня к себе. Просто не подпускала. Мне не оставалось ничего иного, кроме как жить своей жизнью. И я жил. Все время тренировался, реже участвовал в каких-то мероприятиях… Выходил на красные дорожки в сопровождении очередной селебритис, и совсем уж изредка - их потом трахал. Сейчас я не помню ни лиц тех баб, ни всего того, что обычно предшествует сексу. Да, я нуждался в нем, но… Мне это никогда не казалось личным. Все происходящее для меня было скорее из области механики, а не чувств.
        С Марьяной все по-другому. И всегда было.
        Сам не знаю, в какой момент я её полюбил. Так просто случилось. В том затерянном среди снегов доме мы провели вместе несколько недель, и, наверное, это произошло именно там. Когда я узнал ее по-настоящему. Какой она была? Красивой. А еще упрямой, как ослица, и дерзкой. Но мне нравилось в ней даже это. Мне так просто было ее представить рядом с собой… Простую, понятную, честную и смешную. Такую, которая сожмет мои яйца в кулак и никогда не отпустит. Такую, о какой я всегда мечтал.
        - Видел?! Видел, как я его?!
        Оборачиваюсь. Сашкины глаза горят, как звезды. За спиной у мальчишки - тренер, который кусает губы, чтобы не заржать.
        - Видел, Сашок. Ты мне о каждом хорошем ударе будешь лично отчитываться или продолжишь тренировку?
        Самому тоже смешно. Но дисциплина - превыше всего. Сашка вспыхивает, бормочет что-то под нос и вновь ныряет под канаты. Думаю, идея взяться за этих ребят - самая лучшая из тех, что пришли в мою голову за последнее время.
        - Он очень хочет произвести на тебя впечатление, - улыбается Виталик, внимательно наблюдая за подопечным.
        - Да это пройдет, - пожимаю плечами. - Ты лучше скажи, с бумажками как, утрясли?
        - Ну, две недели все же придется отработать.
        Виталик кажется мне обеспокоенным. И, вроде, я понимаю, откуда ветер дует.
        - Виталь, мои слова о том, что занятия в зале для твоих детишек будут бесплатными, в силе. Я для этого и затевал это все.
        - Да… Да, конечно.
        - Тогда в чем дело? Жалеешь, что решил перейти ко мне? Так здесь условия явно получше будут.
        - Нет, что ты… Просто привык там. За столько-то лет.
        Понимаю мужика. Сам не люблю перемены. Но он классный тренер, это я уже успел оценить. Такие люди мне нужны позарез. Их днем с огнем не сыщешь, а мне повезло. И мальчишки, вон, какие толковые. Один Мартынов чего стоит. Мое дело продвигается вперед семимильными шагами. Никакой тоски по прошлому. Чувствую себя на своем месте. После завершения карьеры не многие спортсмены могут этим похвастаться. Мне повезло.
        Кошусь на часы.
        - Так, мне уже пора.
        - Ага, давай…
        Виталик такой потерянный, что я с трудом гашу в себе желание похлопать его по плечу. Понимаю, что этот жест может показаться снисходительным, поэтому, недолго думая, обхватываю руку и прощаюсь с ним так, как обычно с ребятами из своей команды. Это целый ритуал.
        - До завтра, брат.
        Если Виталик и ошарашен, то вида не подает. Хорошо держится. Мне это нравится. Машу ребятам, подхватываю сумку со своими вещами и бреду к выходу. Наконец, я ее увижу!
        В этот раз мне не приходится долго ждать. Марьяна выбегает из отделения ровно в двенадцать. Выхожу навстречу, чтобы открыть дверь.
        - Привет, - тяну с улыбкой и, не в силах себе отказать, наклоняюсь и быстро, но глубоко целую. - Все хорошо? Ты какая-то бледная…
        - Нормально, - отводит взгляд и поспешно ныряет в салон. Пожимаю плечами. Ну, ладно. Захочет - сама расскажет. Обхожу машину, сажусь рядом:
        - Я скучал.
        Марьяна молчит и делает вид, что сейчас нет ничего важнее, гребаного ремня безопасности, который она никак не пристегнет. А у меня начинает сосать под ложечкой. Убеждаю себя успокоиться. Но это, мать его, нелегко. Трогаюсь с места.?????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????
        - Куда ты меня везешь?
        - В свою квартиру. Решил, что глупо кататься туда-сюда. Заберем Полинку из сада и тогда уж все вместе поедем домой. А пока у меня побудем. Ася должна была приготовить что-то вкусненькое. Или… у тебя другие планы? - кусаю изнутри щеку.
        - Что? Нет… Действительно, зачем туда-сюда ездить?
        Фух. Ну, слава богу. А то я уже не знаю, что думать. Марьяна какая-то странная - вот, что я знаю наверняка. Обнадеживает лишь то, что она не собирается в очередной раз от меня сбежать. Не уверен, что смог бы с этим справиться. Кажется, мое терпение подошло к концу.
        - У тебя точно все в порядке?
        Марьяна кивает, но не отводит взгляда от окна. Черт… Черт! Черт… Ну, вот что опять случилось? Что, мать его так, произошло?! Вопросы взрывают мою голову, но я стискиваю зубы и просто еду вперед. Паркуюсь, помогаю ей выйти, вызываю лифт… И все это время Марьяна смотрит куда угодно, но не на меня. И молчит. Вот как прикажете ей помочь, если я даже не знаю, что случилось? Верняк - просто спросить. Но я ведь уже пытался!
        - Хочешь поколотить грушу?
        - Что? - Марьяна застывает посреди холла с зажатым в руке ботинком.
        - Говорю, можем грушу поколотить, если хочешь. Или ты - спать?
        Марьяна кусает губы. Складывает обувь в специальный шкаф и пожимает плечами.
        - Нет… Груша, пожалуй, сейчас самое то. Дашь мне что-нибудь переодеться?
        Невольно настроение ползет вверх. Улыбка растягивает губы. Я таки увижу ее в боксерских шортах. Мечты сбываются…
        - Конечно. Иди в зал, я сейчас.
        Иду в гардероб, нахожу все необходимое и возвращаюсь в светлую, залитую дневным светом комнату. Марьяна стоит у огромного окна. Протягиваю ей вещи и, не отводя глаз, слежу за тем, как она переодевается. Если честно, я думал, она прогонит меня. Но нет. Кажется, наши отношения и правда вышли на новый уровень.
        - У меня здесь нет подходящих перчаток. Придется затянуть потуже мои, но тебе все равно будет некомфортно.
        Член в шортах стоит, как обелиск. Хорошо, что я надел свободную борцовку навыпуск. Она немного скрывает мою реакцию.
        - Ничего. Как-нибудь переживу.
        Я все еще ее не понимаю. И оттого боюсь. Чувствую в ней какой-то надрыв и бешусь, потому что не могу сходу определить его причину. Бинтую ей руки, надеваю перчатки.
        - Помнишь о стойке? Вот так… - легонько бью по ноге ладонью, заставляя стать правильно. Еще раз медленно показываю основные удары. И едва успеваю отшатнуться, когда она неожиданно бьет. Не по мне, по груше, но в этом движении столько злости! Отступаю на шаг в сторону, с удивлением и все возрастающим беспокойством наблюдая за происходящим. Это не бокс. Это что-то другое. То, чему я хотел дать выход еще в спортзале. Марьяна колотит грушу, как одержимая. Забыв о стойке, работе ног, забыв вообще обо всем, чему я ее учил. А я стою, опустив руки, и не знаю, как это прекратить, и… надо ли? Может быть, пусть она выпустит это дерьмо? Чем бы оно ни было… От переживаний за неё мне физически плохо. Вместе с ударами с губ Марьяны срываются не то всхлипы, не то короткие вскрики. И мне тоже… тоже хочется заорать. От того, что счастье между нами так зыбко, что я боюсь его в любой момент потерять. От того, что ей плохо! Я же вижу - плохо… А я не знаю, как помочь, как забрать ее боль на себя, и просто смотрю, как эта боль ломает мою девочку, дробит ее хребет в кровавое крошево.
        Марьяна бьет в последний раз, вкладывая в этот удар всю свою силу, и, рыдая, повисает на груше. Ее лицо мокрое не только от слез, но и от пота, по щекам растекается лихорадочный румянец. Тяну ее на себя. Целую влажные волосы…
        - Ну все, все… Все, моя хорошая…
        Она сотрясается от рыданий. Я, наверное, впервые вижу ее такой. Словно ее обнаженную душу вижу. Подхватываю на руки, несу в душ. Раздеваю - она не протестует. Впервые за долгое время она передо мной абсолютно голая. А может… вообще впервые. Но сейчас не до этого совершенно, поэтому я быстро мою ее, обматываю полотенцем и отношу в кровать. Меня все еще тревожит мысль о том, что же, мать его, случилось, но в то же время я понимаю, что спрашивать о чем-то прямо сейчас - глупо и излишне. Поэтому просто шепчу ей какой-то бессвязный бред о том, что все будет хорошо, о том, как люблю её, и тихо радуюсь, что Марьяна не отталкивает меня. Впервые…
        - Что ты делаешь?
        - Тебе нужно поспать.
        - Скоро Полинку забирать.
        - Я за ней съезжу. И, наверное, останемся сегодня здесь, да?
        Не знаю, слышит ли Марьяна мой последний вопрос, когда я вновь заглядываю в ее лицо - она уже сладко спит. Глажу ее по шелковым волосам. Целую, едва касаясь кожи, и еще долго сижу вот так. Глядя на неё спящую.
        Какой-то странный выходит день. На надрыве. Уверен, что после такого выплеска адреналина Марьяна проспит еще очень долго, поэтому, когда мне в голову приходит кое-какая идея, оставляю её со спокойной душой и еду в одно местечко, где мне точно смогут помочь.
        Как-то Марьяна обозвала меня показушником. Может, я такой и есть. Не знаю. Я рос в ужасной бедности, и мое желание иметь все самое лучшее, наверное, понятно. В конце концов, я же не украл свои деньги, а заработал их тяжким трудом. И поэтому обручальное кольцо моей девочки должно быть са-а-амым лучшим. Самым, понимаете? А бриллиант - большим и чистым. Нет, просто огромным. На секунду меня тормозит мысль, что, возможно, Марьяна предпочла бы что-то более скромное. Элегантное и респектабельное. Но, хорошенько подумав, я решил - хрена с два. Кольцо выбирает мужчина. И если мне нужно, чтобы оно было видно даже из космоса, что ж, Марьяша… Прости. И уважь моих тараканов. Я ведь не так много прошу, не так ли?
        Расплачиваюсь за покупку и сразу из ювелирного еду за Полинкой. На этот раз журналистов под садиком не слишком много. Да и малая, привыкнув, кажется, совсем перестала обращать на них внимание. Хотя язык все же показала. Занятные будут фото. Улыбаюсь, пристегиваю дочку и мчу домой, болтая с ней всю дорогу.
        Зайдя в квартиру, прикладываю палец ко рту:
        - Тш-ш. Не будем маму будить, хорошо?
        - Холосо. Будем играть в коняшку.
        - Супер. Кто сегодня будет конем?
        Полинка всерьёз задумывается, видимо, прикидывая, справится ли она с такой ролью. Идет к детской, волоча за собой свой рюкзачок, и уже у самой двери замечает:
        - Ты, папоська. А я буду плынцессой.
        Ну, в принципе, не то, чтобы я претендовал на корону со стразами, но из образа выходить нельзя. Поэтому я сокрушенно качаю головой, будто такой расклад стал для меня не самой приятной неожиданностью. Мы играем с Полинкой, пьем обязательное молоко перед сном и укладываемся. Мне полагается прочитать ей сказку. Примерно так я и представлял свою идеальную жизнь. Горло перехватывает спазм. В последнее время я стал сентиментальным, как какая-нибудь барышня. Не знаю… Может быть, у каждого мужика когда-нибудь наступает такой период. Полинка засыпает, обхватив мой бицепс маленькой ручкой. Осторожно освобождаюсь и крадусь на цыпочках к выходу. Хотя это и лишнее. Моя малышка, как и мать, обычно спит очень крепко. Вроде бы звенит телефон. Иду на звук. Лена… Вот же черт!
        - Господи, ну, слава богу! Я уже не знаю, что думать, - всхлипывает она. - Весь вечер ни до Марьяны, ни до тебя не могу дозвониться! Куда вы пропали?!
        - Прости, я их к себе забрал и забыл предупредить.
        В трубке повисает пауза.
        - Навсегда забрал или так?
        Смеюсь:
        - Я тебе сейчас скину одну фотку, а ты решай.
        Отключаюсь, фотографирую кольцо и отправляю фото будущей теще.
        - Эй… - слышу за спиной, - ты что тут делаешь?
        Оу… Вот, похоже, и все! Попался. Не то, чтобы я планировал что-то грандиозное по поводу кольца, но…
        - Переписываюсь с твоей матерью. Она нас потеряла.
        - Вот черт! - Марьяна зарывается рукой в и без того всклоченные волосы. Она такая милая со следом от подушки на щеке и сонными глазами. - А Полинка?!
        - Полинка только что уснула…
        Подхожу вплотную к Марьяне, обнимаю крепко, а потом, пока она еще не пришла в себя, надеваю кольцо на палец. Наверное, слишком буднично. Но меня и так рвет от эмоций на части. Как и Марьяну… Ее губы дрожат, когда она, вытянув перед собой ладонь, залипает взглядом на украшении. Единственном на ее руке.
        - Нравится? - шепчу в волосы. А она плачет, так горько плачет, но, соглашаясь, трясет головой. И первой целует…
        Глава 22
        Марьяна
        Он вкусный. А еще очень надежный. И это, очевидно, глупо - искать поддержки в том, благодаря кому меня так ломает, но… Никто кроме него меня не спасет. Вот так вот.
        Прихватываю нижнюю губу Демида зубами. Тяну вверх футболку, оголяя идеальную мощную грудь. На такой и плакать гораздо сподручнее, и… Да много чего еще. Скольжу ладонью по гладкой бронзовой коже. Меня немного ведет от того, что случилось. На пальце непривычная тяжесть. Замираю и, отступив на крошечный шаг, любуюсь символом моей ему принадлежности. Таким ожидаемо крикливым и вызывающим, что невольно я улыбаюсь. А еще красивым. Кто бы и что не думал на этот счет. Выкусите!
        - Расскажешь, что случилось? - Демид сводит выразительные брови и ведет большими пальцами по моим ребрам. Неуверенно закусываю губу. Не знаю, стоит ли… Мне не хочется омрачать наш первый раз. Я решила, что он случится сегодня. И плевать, что я уже не девственница. Я намерена навсегда стереть из памяти все плохое. Под рукой размеренно бьется горячее сердце моего человека. Его удары отдают в распластанную ладонь, и в меня будто перетекает его жизнь… Его сила. Его уверенность.
        - Да, конечно… Расскажу. Только давай после.
        - После чего?
        Да ладно, Демид. Не тупи! Ты же умный мальчик…
        Но он реально не понимает, на что я решилась. Или не может поверить…
        Сглатываю и, обхватив футболку, в которой спала, за край, стаскиваю ту через голову. Больше на мне ничего нет, и я немного волнуюсь. Да что там… Я очень сильно волнуюсь. Но совсем не оттого, что должно случиться. Мной овладевает исконно женский страх ему не понравиться. Ну, не глупо ли?
        - Открой глаза, - звучит в ушах тихая просьба.
        Удивительно, но я и впрямь зажмурилась, сама того не заметив. Медленно поднимаю ресницы.
        - Ты красавица… Моя красавица.
        Оу, ну, это то, что я сейчас хотела услышать, пожалуй, больше всего. А теперь обними меня, потому что, видит бог, мне один черт неловко! Но я, конечно, не произношу этих слов вслух, а потому Демид и не торопится выполнить мою просьбу. Он так и стоит в шаге от меня и смотрит… И мне совершенно достаточно одного его взгляда, чтобы завестись просто до предела.
        Ну, сделай же что-нибудь!
        Протягивает ладонь. Обхватывает мою щеку, большим пальцем касается губ. Едва ощутимо надавливает, и я, послушно открыв рот, принимаюсь его посасывать. Глядя прямо в глаза.
        - О, детка…
        Да… Я знаю. Сама испытываю то же самое. Огонь, бегущий по венам, жар, удушье… И все только усиливается, когда он обхватывает свободной рукой мой затылок и начинает его массировать. А мне нужно большее! Судорожно сжимаю бедра и переступаю ногами по полу в попытке унять сладкое, разливающееся между ног, желание. Сейчас мой страх перед сексом кажется таким надуманным и глупым. Чего я боялась? Наверное, боли? Или того, что он вновь набросится на меня… Не знаю. Не помню. Это неважно…
        Пальцы с затылка опускаются ниже, по выпирающим позвонкам, спине, вниз и в сторону по бедру, а дальше маленькими шажочками вверх по подрагивающему от нетерпения животу.
        - Коснись меня.
        Смысл слов доходит не сразу. Гляжу на свои судорожно сжатые в кулаки руки и заставляю пальцы разжаться. Подхожу на полшага, дерзко глядя ему в глаза, просовываю пальцы под резинку шорт и дергаю те вниз. Хочу ли я его коснуться? Очень. Но предпочитаю, чтобы в этот момент он тоже был голый. Изумительно… восхитительно голый и полностью мой. Вот так… Роскошно!
        Демид отбрасывает ногой шорты, и мы снова не дыша замираем друг напротив друга.
        - Ты не боишься меня, - не спрашивает, констатирует Балашов, но все равно недоверчиво качает головой.
        - Я не боюсь, - подтверждаю сказанное и в еще один полушаг преодолеваю разделяющие нас миллиметры. Совпадаю с ним.
        - Ну, ладно. Я тоже тебя не боюсь, - улыбается Демид, но все равно не может скрыть от меня волнения. Его выдают дрожащие руки и проступившие желваки на скулах.
        - Посмотрим, что ты запоешь потом, - подыгрываю и подталкиваю Балашова к кровати.
        - Потом? - сглатывает он, от чего кадык скользит по горлу вверх-вниз, и, не сдержавшись, я веду языком по его горлу, прежде чем ответить шутливое:
        - Ну, конечно. Вдруг тебя испугает мой напор, а?
        - Это вряд ли.
        Демид смеется, обнимает меня, прижимает к сердцу. И я радуюсь, что мой план удался. У меня получилось сбить градус напряжения до приемлемого. Нет, в носу все равно щекочет от острой щемящей нежности, но с этим уже как-то можно справляться.
        - А вдруг? - приподнимаю бровь.
        - Удиви меня.
        Демид разводит руками и опускается задницей на постель. Недолго думая, становлюсь коленями по обе стороны от его ног, так что вершинки моей груди замирают на уровне его губ. Он тут же этим пользуется. Обхватывает нежные полушария и поочередно втягивает в рот соски. Так уже было однажды. Полинке было месяцев девять, когда с моими гормонами стало происходить что-то странное. В общем… как я оказалась под Демидом, не помню. Но помню, как блестели его губы от моего молока.
        Картинки, проносящиеся перед глазами, такие горячие, что я тихо стону и, запрокинув голову к потолку, начинаю невольно ерзать по его каменно-твердой эрекции. Демид урчит. Сдавливает сосок сильней и, не выпуская его изо рта, неразборчиво шепчет:
        - Помнишь, мы уже делали это…
        - Умм…
        - Ты тогда почти кончила от одной только их стимуляции, - Демид неохотно отстраняется и начинает синхронно поглаживать мои соски большими пальцами.
        - Я была кормящей матерью с взбесившимися гормонами, - вяло оправдываюсь и опускаю взгляд ниже. Туда, где его впечатляющая головка ходит туда-сюда между моих блестящих от смазки губ, посылая разряды тока по всему телу. Прогибаюсь чуть сильней, задеваю её клитором и с шумом выдыхаю. Демид матерится, одной рукой фиксируя меня, другой - сжимая член у основания.
        - Если ты не хочешь, чтобы я опростоволосился, лучше притормози, - шипит он.
        - Не могу, - облизываю губы, - пожалуйста, давай сделаем это…
        Мой голос напоминает скулеж. Демид несколько секунд смотрит на меня в нерешительности, а потом резко ссаживает меня с колен и встает.
        - Что ты делаешь?
        - Ищу, куда сунул презервативы.
        Краснею, но уже не могу не смотреть на то, как он, раскрыв упаковку, раскатывает по стояку резинку. Демид справляется за считанные секунды, но за это время морок немного успевает развеяться. Меня охватывает дрожь…
        - Тише… Тише, моя хорошая. Мы не будем спешить, - чутко реагирует он, устраиваясь у меня между ног. Целует нежно. Веки, щеки, шею и губы… Пока я вновь не забываю обо всех своих страхах.
        - Дем-и-ид…
        - Сейчас. Сейчас, детка…
        Он переносит вес тела на одну руку, а другой помогает себе войти. Мои мышцы довольно легко подчиняются его напору. Это совсем не больно, но, сама не зная, почему, я начинаю плакать. И он отстраняется!
        - Нет! - кричу я. - Пожалуйста, не останавливайся… Ты только не останавливайся.
        Не знаю, что со мной. Просто не знаю. Может быть, меня настигает понимание того, как много времени мы потеряли. Упираюсь затылком в кровать и, что есть сил, толкаюсь бедрами ему навстречу. Кричим оба. В унисон. Плачу. Просто захлебываюсь слезами.
        - Я люблю тебя, - всхлипываю ему в губы. - Я так сильно люблю тебя…
        Может быть, это ошибка. Когда и без того все так остро и оголено. Но я просто не могу больше держать в себе это. Демид отшатывается. Медленно моргает. Касается моего покрытого испариной лба своим, замирает на долю секунды и, подхватив меня под попку, срывается просто в бешеный темп. Я не знаю, где я, не помню, кто я… Есть ли я вообще сама по себе, вне этого космоса между нами? Неважно… Мое будущее настигает меня. Вырывает из цепких лап прошлого и, подхватив на руки, заслонив собой от всех бед и невзгод, уносит в ослепляющую нирвану.
        Я на том свете или на этом?
        Даю команду телу пошевелиться. Но выходит не очень. Потому что сверху я придавлена полностью обессилевшим любимым мужчиной.
        - Я сейчас… Сейчас. Дай мне пару секунд.
        Обнимаю его еще крепче и конвульсивно сжимаю внутренние мышцы. Он стонет. И опять твердеет внутри меня. Это так чудесно, что, не в силах остановиться, я повторяю фокус еще раз. Демид дергается мне навстречу.
        - Я бы с радостью продолжил, но нам, по крайней мере, нужно сменить резинку и помыться.
        - Серьезно?
        - Конечно, если мы не хотим сделать Полинке братика или сестричку прямо сейчас.
        - Э-э-э, нет. Прямо сейчас это, пожалуй, слишком.
        Демид хмыкает и все же скатывается с меня. Отвернувшись, снимает презерватив, завязывает узел и выбрасывает в корзину.
        - А вообще? - оборачивается через плечо. А я, кажется, не слишком хорошо соображаю, потому что переспрашиваю, окидывая его мощную спину плотоядным взглядом:
        - Что вообще?
        - А вообще ты не против родить еще раз?
        Ох, ты ж, черт! Я совсем не готова к таким вопросам.
        - В принципе, нет, не против. Но мне кажется, пока нам не стоит с этим спешить. Что скажешь?
        - В этот раз все решаешь ты.
        - Серьезно?
        - Угу. С Полинкой… э-э-э… все было по-моему. Поэтому будет честно, если теперь решение останется за тобой.
        - То есть, если я вообще не захочу ребенка, ты не станешь настаивать?
        Демид переворачивается на живот и вытягивается рядом со мной, подперев рукой щеку.
        - Не стану, - качает он головой, глядя на меня предельно серьезно. - Ты уже сделала меня самым счастливым человеком на планете. И спасибо тебе за это.
        Мое сердце разрывается от эмоций и щемящей душу нежности. По телу разливается тепло. Я, наверное, еще никогда не была так счастлива. Это ни с чем не сравнить. Даже рождение Полинки - совсем другое.
        - Тебе тоже спасибо. За все. Я… - замолкаю, отчего-то робея. Кричать слова любви в порыве экстаза совсем не то, что говорить их вот так - глядя ему в глаза.
        - Ты любишь меня, - самодовольно улыбается Демид, помогая мне справиться с затруднением.
        - Да. Я люблю тебя. Очень.
        Улыбаемся, не сговариваясь, тянемся друг к другу руками, соединяем пальцы и долго-долго лежим в тишине, сплетаясь взглядами, обнаженными душами…
        - Наверное, все же нужно в душ.
        - И одеться. Полинка может прийти в любой момент.
        - Нет уж. Пусть она лучше до утра спит в своей кровати и не мешает нам…
        - …что?
        - …налаживать дипломатические связи, - смеется Балашов, скатываясь с кровати. Протягивает мне руку, и мы вместе идем в душ. Моемся быстро. Оба понимаем, что дочка действительно может проснуться и испугаться, не обнаружив нас. Возвращаемся в комнату. Я выспалась накануне и теперь, несмотря на вступившую в права ночь, необычно бодра. Подхожу к окну и…
        - Демид! Ты только посмотри, какая красота!
        За какие-то часы, что мы были заняты, выпал снег. Укутал ноябрьскую серость серебристо-белой шалью, запорошил дорожки и клумбы, лег шапками на кованые домики уличных фонарей. Давно в наших краях не было такого снега.
        - И правда. А представляешь, какая за городом красота?
        - Завтра посмотрим.
        - Мама! Папа!
        Полинка возникает на пороге комнаты приведением.
        - Что, моя хорошая? Ты почему не спишь?
        Полинка зевает, кажется, так и не проснувшись, укладывается в нашу кровать и в то же мгновение проваливается в сон. Переглядываемся с Демидом и беззвучно смеемся. Все же мы очень вовремя с ним оделись.
        - Ну, и что мы с ней будем делать? - задумчиво спрашивает Демид, устраиваясь рядом с дочкой на бок. В профиль их схожесть еще больше бросается в глаза. Я залипаю и неуверенно говорю:
        - Можно отнести ее обратно в детскую.
        - Ну, уж нет. Зачем-то же она пришла?
        Ложусь с другого бока от дочери, смирившись с тем, что сегодня эта маленькая проказница будет спать здесь. Вслушиваюсь в тихое дыхание дочки, а взгляда не свожу с ее обалденного папочки.
        - Помнишь, как мы впервые услышали ее сердечко?
        - Такое трудно забыть…
        - Да… Я тогда так боялась, что оно остановится. Если бы ты знал, как боялась!
        - Я знаю, Марьяш. Потому что переживал то же самое.
        Закусываю губу, снова протягиваю ему ладошку, на этот раз поверх Полинкиной головы, и киваю. Да, я знаю… Я знаю, как это было.
        Глава 23
        Демид
        Не знаю, что заставило Марьяну сменить гнев на милость. Да и какое это имеет значение, теперь, когда она, наконец, моя? Улыбаюсь в потолок, а потом неожиданно вспоминаю, что она так и не рассказала мне о том, что так сильно её сломало. Переворачиваюсь на бок, вытягиваю над головой руку и веду по ее мягким, как пух, волосам. Рядом сопит носом-пуговкой дочка. Все хорошо, они рядом! Но совершенно невольно я вновь возвращаюсь в тот день, когда чуть было не потерял их обеих.
        Хорошо, что к тому моменту, как нам пришлось обратиться в больницу, я уже успел детально изучить этот вопрос. Позависал на форумах, почитал отзыв, так что ехали мы не наобум, а сразу в самую лучшую частную клинику. Еще в дороге я позвонил в регистратуру, коротко обрисовал ситуацию, в общем, сделал все, чтобы к нашему приезду нас уже ждали. Так и случилось. Приемник, уютная смотровая…
        - Раздевайтесь и укладывайтесь на кушетку. Папочка, а вы…
        - Я, наверное, пойду?
        Уходить не хочется катастрофически. Но Марьяне предстоит довольно интимный осмотр, и еще меньше я хочу смущать ее своим присутствием.
        - Нет! - трясет головой она и еще сильней сжимает пальцы на моем запястье. - Останься. Пожалуйста…
        Бросаю взгляд на доктора, снова возвращаюсь к Марьяне. Кладу свою руку поверх её и почему-то только сейчас понимаю, что одного моего желания, чтобы все было хорошо, мало. Становится страшно. Чудовищно страшно. Кажется, до этого момента я вообще не знал, что такое страх.
        - Конечно. Я отвернусь.
        Не знаю, что подумал доктор о наших отношениях. Да и плевать мне. Я действительно отвернулся к окну, позволяя Марьяне раздеться. И возвращаюсь к ней, лишь когда она устраивается на кушетке.
        - Марьяна, вам нужно немного расслабиться…
        - Да… Да, к-конечно, - шепчет она, стуча зубами. Мое сердце подпрыгивает, делает кульбит и уходит в пятки. То, что я чувствую в этот момент, не описать никакими словами. Я заставляю разжаться ее судорожно сжатые пальцы и легонько сжимаю их.
        - Все будет хорошо.
        Стараюсь, чтобы мой голос звучал максимально уверенно. Даже если во мне самом никакой уверенности нет.
        - Конечно, будет, - подтверждает мои слова доктор, - небольшие кровянистые выделения в первом триместре - вещь довольно распространенная. Так что ничего непоправимого не произошло. Сейчас услышим сердечко малыша и убедимся, что все в порядке. Вы кого хотите? Мальчика? Девочку?
        В глазах Марьяны - растерянность. До сегодняшнего дня, похоже, она вообще не задумывалась об этом.
        - Нам все равно, - шепчет она, облизав губы. А я отмечаю и это «нам» вместо «мне», и слезы, вновь набежавшие на ее глаза.
        - Лично я хочу девочку, - говорю, чтобы отвлечь ее.
        - Правда?
        - Угу. Будет такая же умная, как ты. И красивая.
        - Мне нравится, как у нашего папочки расставлены приоритеты! - смеется… Галина Павловна. Я только сейчас, наконец, рассмотрел инициалы Марьяниного гинеколога на бейдже. В ответ Марьяна слабо улыбается и сжимает мои пальцы сильней.
        - Так-так… Ну, все отлично, мамочка. Как и говорила… малыш в порядке. Вот. Послушайте сердечко.
        Тук-тук-тук…
        - Почему так часто?
        - Выдыхайте, папочка, это норма. Вот он - наш красавец…
        - Красавица, - поправляю я, впиваясь взглядом в экран компьютера. - Она совсем как человечек.
        - Господи, Балашов… А кого ты думал увидеть? - смеется сквозь льющиеся по лицу слезы Марьяна.
        - Ну, не знаю… Головастика? А тут ручки, ножки… И… нос. По-моему, мой.
        Малыш так отчетливо виден, что я действительно могу рассмотреть даже такие детали. Но Марьяна лишь недоверчиво фыркает. И опять ревет.
        - Ну-ну, мамочка… Успокаивайтесь. Ребенку ваш стресс ни к чему.
        - Да, конечно… Вы правы. Извините…
        Марьяна закусывает губу и остаток осмотра ведет себя молодцом. А еще через четверть часа нас переводят в палату.
        Возвращаюсь в реальность. Моргаю. И перевожу взгляд на Полинку. Последняя моя мысль перед тем, как уснуть, о том, что я оказался прав насчет ее носа. Ну, ведь мой же… И вся она - моя.
        Утром просыпаюсь один. Все случившееся накануне настолько невероятно, что я поднимаюсь с кровати в абсолютной уверенности - мне это просто приснилось. А потом в комнату заходит Марьяна с подносом наперевес, и моя новая удивительная реальность обрушивается мне прямо на голову. Замираю посреди комнаты с открытым ртом.
        - Уже проснулся? А я тут… эээ… думала принести тебе завтрак в постель.
        - Неси! Я по такому случаю не против в нее вернуться.
        Улыбаюсь, хотя мне совсем не смешно. Меня подрывает происходящее. А Марьяна… она справляется лучше меня, да. Улыбается и решительно идет ко мне, чуть покачивая бедрами. На ней моя борцовка на голое тело, и больше ничего. Сажусь на кровать, наблюдая за тем, как осторожно она опускает поднос на тумбочку, и, будто под гипнозом, обхватываю ее бедра горячими ладонями.
        - Тебе не холодно? - хриплю, неторопливо поглаживая пальцами кожу, покрытую тысячами мурашек.
        - Нет. Ничуть.
        Марьяна медленно оборачивается, а я как дурак цепляюсь пальцами за край ее футболки и почему-то боюсь поднять взгляд выше.
        - Расскажи, что у тебя случилось? Вчера…
        Может быть, если я проясню для себя этот вопрос - станет легче? Я перестану ждать подвоха и хоть немного расслаблюсь, убедившись, что худшее позади?
        - Я испытала самый лучший, самый фееричный оргазм в своей жизни?
        - Вообще меня интересовало, что с тобой случилось до этого… Хотя про оргазм мне тоже понравилось. Спасибо.
        - Обращайтесь.
        - Марьяш… - легонько щиплю ее за ягодицу, давая понять, что мне не до шуток.
        - Ладно… Ты ешь, а я расскажу…
        - А Полинка?
        - Полинку забрали мама с Вороновым. На целый день.
        Вот так сюрприз!
        - Иди ко мне, - тяну ее за руку и устраиваю у себя на коленях. Марьяна прячет лицо у меня на шее, трется носом о мою наверняка колючую щетину и тяжело вздыхает. А я ее не тороплю. Я сколько угодно готов ждать, если ей это нужно, чтобы собраться с силами.
        - Помнишь того водителя скорой, с которым я приехала к тебе на вызов?
        Нет. Не помню. Я вообще его ни разу не видел. Мои проблемы решали специально нанятые для этого люди. Удивленная случившейся заминкой, Марьяна поднимает лицо и запросто, в один миг считывает все мои мысли.
        - Ну, да… Ты же его и не видел, наверное…
        - Это имеет значение? Мы же… вроде бы как все выяснили? Ты меня простила? Или… я поспешил с выводами?
        - Нет. Конечно, нет… Я простила. Просто… ладно, это неважно, ты ведь о другом спрашивал.
        - Не факт. Если это как-то связано.
        - Связано… - Марьяна вздыхает и несколько раз прикусывает губу. - Я вчера видела его.
        - Водителя скорой? Он тебя как-то обидел или…
        - Нет. Все гораздо хуже. К нам в гинекологию поступила девушка, после изнасилования. Меня вызвали на консультацию. Это обычная практика. Угадай, чья она дочь?
        - Этого водителя?
        - Угу. Знаешь… он ведь тоже меня узнал. Я видела вину в его глазах. Думаю, он прекрасно понял, за что ему это несчастье.
        Голос Марьяны скатился в шепот. Я отстранился, заправил упавшую на лицо белокурую прядь за ухо.
        - Почему ты так думаешь? - мой голос осип.
        - Карма - такая карма, Демид… А я… я ведь ему плохого желала. Я не святая, да! Ты как никто другой знаешь, как долго я не находила в себе прощения. Но, клянусь, я и мысли не допускала, чтобы это вернулось к нему… так. Это несправедливо. Дети не должны расплачиваться за грехи родителей.
        - Маленькая… Сколько же ты пережила. Как только опять от меня не сбежала? - зарываюсь пятерней в волосы и касаюсь лбом ее горячего лба.
        - Я хотела. Не буду скрывать. Я словно опять пережила весь тот ужас…
        Что тут сказать? Я понятия не имею. Осознание того, что я с ней сделал, теперь до конца со мной. Мне не скрыться от этого. И не забыть того, что было.
        - Так почему же не убежала?
        - А разве от себя убежишь? Нет… Я пробовала. Бежала от себя столько лет. Своими руками тебя толкала к другим, а потом…
        - Что? - не дышу… не дышу даже.
        - А потом с ума сходила. И ведь даже сама себе в том не признавалась. Держалась за свои обиды и страхи, а зачем? Для чего? Чтобы кто-то другой, мне посторонний, не подумал чего плохого? Кто сказал, что нельзя полюбить мужчину, даже если наше общее прошлое…
        - Чудовищно?
        - Чудовищно! Но в то же время… я не знаю, не могу этого объяснить. Ко мне никто и никогда так не относился.
        - И никто так не любил.
        - Да. Ты, может, и ревнуешь меня к Новикову…
        - Так-так… - напрягаюсь и снова заглядываю ей в глаза.
        - Но должен быть ему благодарен! - Марьяна смеется влажно, сквозь слезы, а мне что-то совсем невесело.
        - Неужели?
        - Да! Знаешь, я сколько угодно могла себя обманывать, а вот рядом с ним…
        - Да? - напряжение в затылке просто чудовищное, но я старательно его игнорирую.
        - Рядом с ним обманывать себя стало невозможно. Каким бы хорошим парнем он ни был, я…
        - Да? - повторяю попугаем.
        - Я никогда не сумею его полюбить. Потому что люблю тебя. Вопреки всему люблю. И никого, кроме тебя, не вижу.
        - Похоже, мне действительно стоит поблагодарить этого парня. Пожалуй, куплю ему ящик пива…
        - Демид! Ты невыносим! - бьет меня в грудь кулачком Марьяна и как-то так проезжает попкой по моей эрекции, что у меня искры летят из глаз. Я машинально обхватываю ее бедра ладонями и ерзаю.
        - Ох, - выдыхаем синхронно.
        - Говоришь, Полинка с мамой и Волковым?
        - Ну, да. Они прямо с утра ее забрали.
        - Какая умная и понимающая мне досталась теща!
        - И не говори. Везучий ты сукин сын. - С моих губ слетает смешок, и некоторое время мы лишь с улыбкой смотрим друг на друга. Но потом взгляд Марьяны вновь затягивает поволока.
        - Ну, что не так на этот раз?
        - Надеюсь, на жизненном пути той девушки попадется мужчина, который залечит все ее раны. Она…
        - Не думай об этом! Пожалуйста… И не вини себя, потому что ты ни в чем не виновата.
        - Да… Да, ты, конечно, прав. Только, знаешь, это непросто - не думать. Она у меня перед глазами стоит.
        - А ты попробуй сосредоточиться на чем-нибудь другом. Например, на этом… - целую. Жарко, влажно, бесстыже. Язык скользит по губам, проникает в рот, играет с ее язычком. Марьяна обхватывает мою голову руками, ласковой кошкой трется о мою грудь. Покачивается вверх-вниз на моих бедрах. Я стягиваю на плечо лямку майки, оголяя упругую полную грудь. Широким мазком языка лижу острый маленький пик и легонько на него дую. Марьяна заходится в стоне. Вдавливает острые ногти в кожу на шее, а промежностью - в мой стояк и замирает так на пару секунд, нагнетая короткие всполохи наслаждения.
        - Сними! - дергает резинку боксеров.
        - Неудобно… - ругаюсь я, потому что в таком положении, как мы находимся, снять трусы действительно проблематично. Мне ничего не остается, кроме как на время снять ее с себя. Что я и делаю. Пересаживаю Марьяну на кровать и под ее жарким взглядом быстро стаскиваю с себя боксеры. Господи, сколько же я ждал, чтобы она так на меня смотрела! Мне уже хорошо только от одного ее взгляда. Поэтому я не спешу. Обхватываю одной рукой яйца, другой - сжимаю ствол и неторопливо веду по нему рукой. Туда-сюда. Марьяна заводится еще сильнее. Не отдавая тому отчет, приглашающе раздвигает ноги и лижет, кусает губы, вынуждая меня показать, на что они действительно годятся. Делаю шаг. Она сидит, я стоя над ней возвышаюсь. Мой пах на уровне её лица. Да-да, детка, ты знаешь, что с этим делать. Веду головкой, раскрывая губы. Плавным толчком погружаюсь максимально глубоко в её горячий рот и, откинув голову от наслаждения, выдыхаю. Кажется, я переоценил свои силы. В первый раз это слишком. Может быть, потом. Когда огонь страсти стихнет, мы и продолжим, а пока… Резко отступаю.
        - Повернись.
        - Ч-что? - Марьяна смотрит на меня настороженно и… возбужденно.
        - Повернись ко мне попкой. Пожалуйста, детка. Тебе понравится. Обещаю.
        Она медлит. Это нормально. Для такой неопытной девочки, как она. Но когда я уже теряю терпение и готовлюсь уступить, она становится на колени, неторопливо опускается, опираясь на локти, и прогибает спину. Идеально… Дрожащими пальцами касаюсь припухших, истекающих смазкой лепестков. Веду ниже к клитору. Марьяна тихонько постанывает, и как же мне нравится этот звук! Торопливо натягиваю резинку и начинаю осторожное погружение. Скоро я опять сорвусь на бешеный темп, а пока, миллиметр за миллиметром… в неё. В наслаждение.
        Глава 24
        Марьяна
        Я не знаю, что, в конечном итоге, заставило меня переступить через страх. Его просто не стало. Хотя это и не было сиюминутным осознанием, нет… Наверное, в моей жизни уже давно все к тому шло, но я старательно гнала от себя эти мысли и, давно поверженная, отчаянно цеплялась за острые осколки брони, которые в какой-то момент, теребя уже покрытые коркой раны, стали для меня основным источником боли.
        Знаете, говорят, что человек сам кузнец своего счастья. Мне же для того, чтобы стать счастливой, нужно было просто не мешать Демиду ковать его за меня.
        - Эй, детка, я все…
        Встряхиваю головой и поднимаю взгляд. Балашов, с ног до головы увешанный пакетами, стоит у кассы и пытается сунуть бумажник в карман, не выпуская из рук сумок.
        - Дай я!
        Забираю кошелек и довольно ловко засовываю его во внутренний карман тонкой куртки. Демид довольно улыбается и позволяет мне делать с ним все, что мне только заблагорассудится. Не могу не поощрить такую покладистость. Поднимаюсь на носочки и целую его в квадратный, покрытый колючей щетиной подбородок. Его улыбка расползается еще шире, но практически тут же гаснет.
        - На нас смотрят.
        Как будто я этого не знаю! Да я почувствовала это с первой минуты, секунды даже… В отличие от Демида, я совсем не привыкла к такому вниманию. Я буквально кожей чувствую, как по мне ползают чужие любопытные взгляды. У меня нет к ним иммунитета. Но почему-то меня это больше не парит так, как, наверное, должно. Наоборот, даже как-то… приятно, что теперь каждая собака знает - Демид Балашов мой.
        - И что? - беззаботно вздергиваю бровь и совсем уж нахально просовываю ладонь ему под руку и кладу на его крепкую задницу, приобнимая. Демид выглядит приятно удивленным. Что ж… пусть и он знает - я больше не собираюсь ничего скрывать.
        - Кто-то решил показать зубки? - смеется он.
        - Да нет. Просто расставить акценты.
        Перевожу взгляд за спину Демиу, где один из мужиков, кажется, уже готов броситься к нам за автографом или бог его знает, зачем. Может, сфотографироваться?
        - Что там такое?
        - Похоже, нам нужно валить.
        - Тогда ходу!
        Гремя пакетами, припускаем к выходу. Какого-то черта пищат рамки, к нам подходит охранник, но, узнав Демида, заикаясь и кашляя, отпускает, даже не проверив чек. Мы благодарим его и пулей вылетаем из магазина, хохоча, как ненормальные. Настроение просто шикарное. Садимся в первом попавшемся по дороге кафе, заказываем по супу. Переглядываемся и опять смеемся. Над головами - украшенный к Новому году купол торгового центра. А под ним - нескончаемый поток людей. Все готовятся к праздникам, суетятся, бегут куда-то…
        - Ой! А мы подарки не купили… - вдруг вспоминаю я, окидывая взглядом окружающие нас пакеты. Вот так вот! Для дома купили все, что хотели - постельное, полотенца, безделушки для ванной и кухни, а подарки - нет.
        Демид бросает взгляд на часы и не то чтобы уверенно ведет плечами:
        - Мы можем отнести покупки в машину и вернуться, но…
        - Тогда я опоздаю на работу. Ну, уж нет. Давай в другой раз. Еще есть время.
        - Угу. Но все равно не хочу тебя отпускать, - Демид накрывает своей ручищей мою ладонь и осторожно поглаживает костяшки пальцем.
        - А мне не хочется уезжать. Не представляю, как отработаю. Я уже не чувствую ног.
        - Бедненькая… Наверное, не надо было сегодня тащить тебя по магазинам.
        - Вот еще! На выходных тут - знаешь, какая толпа будет?
        Едим, безостановочно болтая, спускаемся в паркинг, засовываем покупки в багажник Хаммера и едем ко мне на работу. Город убран к праздникам, еще какой-то час-два, и засверкают, заискрятся гирлянды, развешанные вдоль дорог и по фасадам унылых зданий. И будет невероятно красиво.
        - Полинку забирай не раньше шести. У них сегодня репетиция утренника.
        - Есть, не раньше шести!
        Улыбаюсь Демиду. Обхватываю его лицо ладонями и медленно скольжу губами по его губам. Это прощальный поцелуй, он не предполагает страсти, но как только я касаюсь Балашова - весь мой план летит псу под хвост. Я с радостью впускаю его язык в рот и тихо постанываю, когда его руки отправляются в набег по моему телу.
        - Все… Все… Перестань! Мне нужно идти, - с трудом заставляю себя отстраниться. Дыхание сбивается, и сердце колотится так, что отдает в ушах.
        - Ну, еще разочек…
        У Демида такое уморительное выражение лица, что отказать ему практически невозможно. Я трусливо сбегаю из машины, чтобы не дать ему сбить себя с пути истинного.
        - Трусиха! - кричит он, приоткрыв окно. Мимо идущие люди удивленно оборачиваются, и я машу ему рукой, отвешиваю воздушные поцелуи и пячусь… пячусь. Нехотя, по сантиметру отдирая себя от него… Убеждая, что так надо, что у меня работа и маленькие пациенты. Но как же не хочется расставаться!
        Одергиваю себя. В конце концов, я же не на войну отправляюсь! Мы увидимся уже завтра, но легче не становится. Понятия не имею, как я раньше его отпускала… И зачем.
        - О, Марьяш, привет!
        - Привет, Дим… - оборачиваюсь, немного удивленно глядя на Новикова. - Ты разве сегодня тоже дежуришь?
        - Да нет.
        Димка мнется. Улыбается мне как-то смущенно и жмет на кнопку нужного нам этажа. Двери закрываются. Мы одни в просторной кабинке лифта.
        - Дим, я…
        - Марья…
        Начинаем одновременно и замолкаем, глядя друг на друга с улыбкой. Он - немного нервной. Я - виноватой. Хотя все же непонятно, почему он решил поговорить именно сейчас.
        - Говори ты.
        - Окей. Я хотел спросить, какие у тебя планы на Новый год?
        - Мы собирались провести его с семьей.
        - Ааа… Ну, я так и думал, в принципе. А потом решил, вдруг ты все же согласишься пойти со мной? У моих друзей дача в Василькове. Мы в прошлом году тоже там встречали - было весело. Даже фейерверки запускали. Денег в трубу улетело - тьма. Но красиво ведь летели, заразы…
        Димка ощутимо нервничает, а я никак не пойму, с чего бы? Ну, ведь не было между нами каких-то страстей. Так, по течению плыли.
        - Извини, Дим, но я не могу, - качаю головой и первая выхожу из лифта. Новиков идет следом.
        - Это как-то связано с тем, что пишут в прессе? - тихо спрашивает он. Я останавливаюсь посреди холла. За столом постовая медсестра заполняет какие-то формы, тихонько подпевая играющей по радио новогодней песне Аббы. Приветливо ей киваю и возвращаюсь к разговору с Новиковым:
        - В прессе? Ты о чем?
        - Ну, о том, что ты с Демидом Балашовым, и все такое… Я сначала не поверил, ну, мало ли… Может, просто похожая на тебя девушка. А потом увидел ваше фото с дочкой. Ну, тут уж тебя не узнать было сложно, - смеется немного нервно и пожимает плечами.
        Так! Ну, что ж… Рано или поздно это все равно бы случилось. Кошусь на медсестру и натыкаюсь на ее полный любопытства взгляд, который она старательно отводит, заметив, что я за ней наблюдаю.
        - Так это действительно ты?
        Отмираю и иду дальше по коридору. Мимо кривобокой, зато живой и ароматной сосенки, установленной в углу и старательно обмотанной старой, еще советской гирляндой.
        - Угу. Это я. Демид… он отец моей дочки.
        - Ну, ничего себе!
        Реакция Димки вполне ожидаема. Для обычного человека это все кажется чем-то из разряда фантастики. То, что мне удалось не только коснуться звезды, но и прочно закрепиться на ее орбите, в глазах простых смертных будто возвышает меня над другими. Конечно, это идиотизм чистой воды. Я ведь совершенно не изменилась.
        - Эй, Дим… Перестань. Это всего лишь я. Все та же.
        - Да, да… Конечно.
        - И то, что мы с Демидом вместе, ничего не меняет.
        - Вместе? То есть… сейчас?
        - Да. А разве не об этом пишут в прессе? - улыбаюсь я, закатывая глаза.
        - То есть ты простила ему то, что он сделал?
        - О чем это ты?
        - Ну… об изнасиловании, - Димка понижает звук до шепота, но его слова один черт гремят в моей голове.
        - К-каком изнасиловании?
        - О котором пишут… Я не знал, что ты работала на скорой.
        Мое сердце обрывается и летит в пятки. Я срываюсь с места, толкаю дверь в ординаторскую и, ни с кем не поздоровавшись, падаю на стул. Дрожащими руками достаю телефон, ввожу пароль, но пальцы попадают не на те кнопки. Я стискиваю зубы и выдыхаю, заставляя себя успокоиться.
        - Марьяна, ты в порядке? - слышу голос заведующего. Что-то отвечаю ему на автомате, открываю Гугл, и первая же ссылка по заданному поиску выкидывает меня на статью под названием «Насильник-чемпион», в шапке которой наше с Демидом фото. Я вчитываюсь в почему-то неровные строчки. И вся эта грязная правда, старательно и с душой описанная в тексте, правда, от которой я, казалось бы, навсегда отгородилась, вновь проникает в душу.
        - Ну, какой… же… бред! - шепчу я. Вскидываю потрясенный взгляд на заведующего, перевожу на Димку и Елизавету Палну - еще одного доктора, чья смена подходит к концу. - Вы это тоже читали?
        - Да все читали, Марьяш, - пожимает плечами Владимир Станиславович.
        Вот ведь как! Пока мы с Демидом бегали по магазинам, кто-то постил всю эту грязь… Господи! Это же и до мамы наверняка дошло… В отчаянии зарываюсь пальцами в волосы. Как мне быть с этим всем? Что делать?! На несколько секунд паника берет надо мной верх.
        - Это все неправда! Кто-то просто хочет очернить Демида. Извините, я выйду… мне нужно позвонить.
        Но прежде, чем я успеваю это сделать, мой телефон звонит сам.
        - Ало, Насть, что-то срочное? Мне некогда…
        - Ты последние новости слышала?
        - Да. Ты поэтому звонишь?
        - Конечно! Это же надо! Кто-то узнал…
        - Да бред это все, - прерываю излиянья подруги. Не знаю, может, у меня развилась паранойя, но мне кажется, что говорить о таком по телефону небезопасно. - Извини, мне правда некогда…
        - Да-да, конечно. Так, и что вы планируете делать?
        - Понятия не имею, Насть. Я еще не говорила с Демидом. Ну, все, пока…
        Сбрасываю вызов. Набираю Балашова. Скольжу пальцем по его фото, совсем недавно, присвоенному контакту. Он такой красивый: взъерошенный, потный… и очень-очень опасный. Я сняла его, когда он отрабатывал бой с тенью. Фото вышло шикарным.
        - Все равно я соскучился по тебе первый.
        Несмотря на весь ужас происходящего, я не могу не улыбнуться и не запротестовать:
        - Не думаю.
        - Так и есть. Клянусь. Ты позвонила первой, а я первым соскучился. Ой, погоди, мне тут кто-то звонит… - По настроению Демида я понимаю, что последние новости обошли его стороной. - А, это Дик… Неважно.
        - Вообще-то важно.
        - Что, детка? Я тебя плохо слышу…
        - Говорю, он звонит по важному поводу. Наверняка по тому же, что и я.
        - Что-то случилось?
        - Да. Открой новости.
        - Ты меня нарочно пугаешь? Может, скажешь, что произошло?
        - Не могу. Не хочу об этом по телефону… Просто погугли свое имя, окей? И, Демид…
        - Ммм?
        - Не расстраивайся, ладно? Это все… мы со всем справимся. Вместе.
        Сбрасываю вызов, плетусь в ординаторскую и падаю на стул. За что мне это все, а? Неужели с меня мало боли? Со всех нас, неужели мало…
        На плечо ложится тяжелая ладонь заведующего.
        - Я сейчас… Соберусь с силами и все сделаю, - обещаю я.
        - Да что ты сделаешь? На тебе лица нет. Я с Димкой договорился. Он поработает за тебя. А ты, давай, дуй домой, чтобы духу твоего здесь не было.
        - Правда? Спасибо, Владимир Станиславович! Вы настоящий друг!
        - Он шкура продажная, - наигранно хмурит брови Новиков, гремя кофеваркой. - За автограф Балашова все что угодно сделает. Да, Владимир Станиславович?
        - Иди ты, Дима… работай! - фыркает Иванюк и хватает верхнюю историю из тех, что свалены в кучу на краю стола. Но я-то вижу, как краска растекается по его мощной шее и стекает вниз под белоснежный халат.
        - Владимир Станиславович… - закусываю губу.
        - Ну, что еще?
        - Он вам и автограф, и все, что хотите, подпишет. И на свадьбу лично пригласит. Правда.
        Да-да… Обычно я не пользуюсь своим положением. Но тут вот прям сам бог велел.
        - Какую еще свадьбу?
        - Нашу с Демидом. Придете? Мы в январе будем гулять.
        Иванюк что-то бормочет, в попытке скрыть смущение, качает головой. Мы с Новиковым переглядываемся, и я тихонько, одними губами шепчу ему «спасибо». Димка тоже меня здорово выручил, а ведь мог и обозлиться. Но, кажется, злость - это вообще не о нем. Отличный он все же парень. Но не про меня.
        Глава 25
        Демид
        Она заваливается в мою квартиру, напуганная и дрожащая.
        - Что такое? Они тебя все же узнали?
        - Нет… Вроде бы нет. Но их там десятки… Десятки, Демид…
        Марьяна быстро разувается, стаскивает с себя пальто и проходит к окну в гостиной. Иду следом за ней.
        - Так ты ничего не увидишь. Мы слишком высоко.
        - Да-да, конечно…
        Марьяну бьет дрожь. Она напугана, а все потому, что я опять облажался и не смог ее уберечь.
        - Извини, детка. Пожалуйста, извини, что так вышло.
        - Перестань. Тебе не за что извиняться, - отмахивается она и, повернувшись ко мне, обнимает меня за пояс двумя руками. Так я чувствую её дрожь сильней. Обхватываю ее за плечи. Начинаю с силой их растирать. А губами касаюсь ее макушки.
        - Как тебе так быстро удалось сбежать?
        - Иванюк отпустил. На работе все уже тоже в курсе, что мы…
        - Да?
        - Что мы с тобой вместе, - улыбается, опускает взгляд и смущенно утыкается лбом мне в грудь.
        - Мы вместе, - как попугай повторяю я. Пробую эти слова на вкус. Перекатываю на языке. Господи, как же мне нравится, как это звучит! Как мне чертовски нравится… Прерывая мои мысли, звонит телефон.
        - Это Норман… Мне нужно ответить.
        Прикладываю трубку к уху и с уверенностью, которой не испытываю, улыбаюсь Марьяне. Как я и думал, мой пресс-агент не говорит мне ничего нового. Он предлагает нам дать совместное интервью. Благо, что предложений на эту тему - хоть отбавляй. Они одно за другим посыпались на старину Джонса, стоило только последним новостям просочиться в прессу.
        - Я не уверен, что нам надо оправдываться, - говорю я, внимательно выслушав все его предложения. Прислушиваясь к нашему разговору, Марьяна хмурит светлые брови, и я осторожно веду пальцем по ее коже, разглаживая образовавшиеся складочки.
        - А вам и не нужно оправдываться. Интервью будет о другом. Например, о твоем новом доме или дальнейших планах на жизнь. В конце концов, расскажешь им о своем спортзале… А главного коснешься вскользь. Вроде как посмеешься над выдумками прессы. Ты в курсе, как это делается.
        Ага. Я в курсе. Проблема в том, что никакие это не выдумки…
        - Хорошо. Мы сейчас все обсудим и перезвоним.
        - Демид!
        - Ммм?
        - Что-то ты темнишь, парень.
        - Ума не приложу, о чем ты, - отмахиваюсь я, прежде чем сбросить вызов.
        - Что он говорил? - тут же переспрашивает Марьяна.
        - Советовал дать нам совместное интервью. Без привязки к ситуации. Чтобы наглядно продемонстрировать народу обратную картинку. Мы счастливы. У нас все хорошо. А все, что пишут - происки недоброжелателей.
        - Отличный план, - немного подумав, неуверенно замечает Марьяна. - Что? Тебе так не кажется?
        - Да, наверное. Так и надо сделать.
        - Я не слышу в твоем голосе уверенности.
        - Да глупости, - отмахиваюсь от её слов и резко меняю тему. - Слушай, ну, раз ты свободна, мы можем забрать Полинку из сада пораньше и поехать домой? К счастью, хоть о нем пресса еще не узнала.
        - Это точно. Но меня в большей степени волнует то, как они узнали обо всем остальном.
        - Вопрос на миллион. Мне и самому это интересно.
        - Мне еще перед мамой объясняться, - вздыхает Марьяна.
        - Прости… Если бы ты знала, как мне жаль, - повторяю в который раз. И она снова пытается меня убедить, что все в порядке, но я-то знаю, что это не так. Вина с новой силой давит на мои плечи. Вот ведь какая штука - совесть. Меня даже Марьяна уже простила. А сам себя я простить не могу.
        Мы быстро собираемся, спускаемся в паркинг. Пикаю сигналкой, Мерседес последней модели подмигивает нам хищным глазом.
        - Садись, а я пока переложу пакеты из Хаммера.
        - Это твоя машина? - удивленно вскидывает брови Марьяна, поглаживая черный лакированный бок.
        - Моя. Хаммер уж больно приметный. Нас на нем по любому засекут.
        - А на этой - нет?
        - На этой я еще нигде не успел засветиться. Не переживай. Садись…
        Из дома нам действительно удается уехать незамеченными, а вот у садика нас ждет очередная толпа журналистов.
        - Дерьмо, - ругаюсь и проезжаю мимо. - Похоже, придется выйти к ним.
        - У меня есть идея получше. Там в торце, с другой стороны двора, есть еще одна калитка. Она почти незаметная, о ней мало кто знает. Давай попробуем так.
        Чувствую себя гребаным шпионом, но… Какой у нас выход? К счастью, план Марьяны вполне рабочий. Она накидывает капюшон и незаметной мышкой протискивается на территорию детского сада. А еще через четверть часа - также незаметно возвращается с зареванной Полинкой.
        - Что случилось?
        - Обиделась, что пришлось забрать ее с репетиции.
        - Ну, что ты, кексик… Мы порепетируем дома. Хочешь? - интересуюсь, поймав взгляд дочки в зеркале заднего вида.
        - Ты будешь со мной танцевать танец снежинки? - всхлипывает та, растирая слезы.
        - Ну, конечно! Я буду большой-большой снежинкой.
        Подмигиваю Полинке, и та тихонько хихикает, забыв о слезах. Перевожу взгляд на Марьяну, которая сидит рядом, воткнувшись в телефон. Бледная и осунувшаяся, сейчас она выглядит такой беззащитной, что у меня сжимается сердце.
        - Ну, что там?
        - Да ничего! Бред всякий пишут… Уроды.
        Она сердито пыхтит и прячет телефон в сумку.
        - Мы сразу домой или к маме?
        - К маме. Нам нужно будет ей все объяснить.
        - А ты уже думала, что мы ей скажем?
        - Конечно же, что это неправда!
        Качаю головой, чуть сбрасываю скорость. Температура за бортом падает, и буквально на глазах дорога под колесами покрывается тонкой коркой льда, превращая асфальт в каток. Остаток пути мы молчим. Не знаю, о чем думает Марьяна, но сам я не могу избавиться от странной мысли, что все происходящее более чем правильно. Я должен был через это пройти. Еще тогда. Четыре года назад. Что, если это - мой последний шанс поступить правильно, а?
        Паркуемся у дома одновременно с Вороновым. Сергей Михайлович выходит первый. Полинка мчит к нему и повисает, как обезьянка на пальме. Шумной гурьбой вваливаемся в прихожую, где нас уже ждет бледная, как смерть, Лена.
        - Скажи, что это неправда! - требует она, вцепившись в косяк побелевшими пальцами.
        - Мам… Ну, конечно, неправда! Ты что?! Вот от кого от кого, а от тебя я такого не ожидала.
        Марьяна так идеально отыгрывает свою роль, что я готов ей зааплодировать. Лучшая защита - это нападение. Так, видимо, решает Марьяна и не прогадывает. Потому что Лена тут же тушуется. Выдыхает с большим облегчением.
        - Господи… Извини, Демид. Я не должна была в это верить. Я же знаю, что ты на такое не способен. Просто… вся лента в этих статьях. Ужас какой-то!
        Нерв на моей щеке дергается. Кажется, я не могу почувствовать себя еще более виноватым, но Лене удается невозможное. Ее слова просто нокаутируют меня. Она подходит ко мне вплотную и неловко приобнимет. Я на мгновенье зажмуриваюсь, чувствую себя так дерьмово… А когда открываю глаза, наталкиваюсь на взгляд Воронова.
        - Ну, мы еще долго будем в дверях стоять? Или ужинать будем? - наигранно бодрым голосом интересуется Марьяна. Её мать отстраняется от меня, принимается суетиться, развешивать нашу одежду по крючкам, зазывать за стол. А мне с каждой минутой все более тошно.
        За столом все разговоры крутятся вокруг предстоящей свадьбы. Сначала Лены и Сергея Михайловича, потом нашей с Марьяной. Но даже эти радостные темы не поднимают мне настроения. После ужина теща выпроваживает нас из кухни и, отказавшись от всякой помощи, остается там, чтобы убрать со стола, а мы плетемся в гостиную.
        - Демид…
        - Ммм?
        - Посмотри на меня.
        Я отрываюсь от шахмат, которые расставляю на доске, чтобы сыграть партейку с Сергеем Михайловичем, и сосредотачиваю взгляд на Марьяне.
        - Мне не нравится то, что с тобой происходит.
        - Со мной? Я вроде бы в полном порядке.
        - А мне кажется, что нет. Выкладывай! Что тебя тревожит? И не смей мне врать. Понял?!
        - Ты выглядишь очень воинственно, - через силу улыбаюсь я.
        - А ты пытаешься спрыгнуть с темы! Так что не так?
        - Я думаю, что, возможно, мне стоит рассказать правду, - наконец выдаю я то, что уже давно меня не отпускает. Это не первый раз, когда в моей голове возникают такие мысли, но никогда раньше я не испытывал такой решимости сделать это.
        - ????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????- Ты спятил? - шипит Марьяна, упирая руки в боки. Обожаю ее такой. О-бо-жа-ю! Облизываю губ и приближаюсь на шаг.
        - Мне надоело убегать от ответственности. Это неправильно.
        - О, ну, замечательно! Тебя-таки загрызла совесть, и теперь ты решил, уподобившись хорошему мальчику, покаяться!
        - Нет, послушай…
        - Нет, это ты меня послушай! - Марьяна выглянула за дверь, чтобы нас, не дай бог, никто не услышал, и зашипела: - Ты хочешь снять с себя вину? Я могу это понять. Но за чей счет, Демид? За счет нашей дочки. За счет спокойствия моей матери?! За мой счет! Ты вообще о ком-то кроме себя думаешь?!
        - Я думаю о вас каждую секунду моей жизни. Но правда всегда вылезет наружу! Пойми же… ты обращалась в полицию. Было заведено дело. Сейчас, когда поднялась шумиха, отыскать эти бумажки - не составит труда… И уж лучше я сам признаюсь в содеянном, чем…
        - Чем что?! Ну, докопаются они. И что? Дело закрыто за отсутствием состава, так? Твоя вина не доказана. А то, что я обратилась в полицию… Ну, мало ли. На что только не способны сбрендившие фанатки.
        - Ты не представляешь, что с тобой сделает пресса. Они камня на камне от тебя не оставят.
        Марьяна медленно моргает. Ведет плечами, будто озябнув.
        - Так это… ты меня пытаешься защитить? Не надо, правда… Я…
        Она не может связать двух слов. В ее глазах закипают слезы. Я вижу, как она тронута, но я не для этого все затевал. Прежде всего, я действительно искренне хочу ее защитить от возможных последствий. Я не могу допустить, чтобы ее имя полоскали в прессе и смешивали с дерьмом.
        - Нет никакого дела, - врывается в наш диалог голос Воронова, о присутствии которого мы совершенно забыли.
        - Что?
        - Нет никакого дела. Я его уничтожил сегодня. И в реестре подчистил. Вот.
        - Сергей Михалыч… - потрясенно шепчет Марьяна.
        - Это меньшее, что я вам должен.
        - А если… если это выплывет наружу, вы же…
        - Марьяш, ну, я сколько лет в этом всем варюсь, а? Думаешь, не знаю, как замести следы преступления?
        Смотрю в смеющиеся глаза Воронова и не знаю, что сказать… и что чувствую? Облегчение. Признательность. Но, в то же время, опять это мерзкое чувство, будто я оставил незакрытым гештальт, так и не понеся наказания. К которому я уже был готов. И с которым смирился.
        - Даже не думай! - шикает на меня Марьяна, а я не пойму, в какой момент она научилась чувствовать меня так тонко?
        - Не знаю о чем ты…
        - Даже не думай, что мне это надо. Мы уже закрыли этот вопрос. А никому больше ты ничего не должен.
        - Правда? - обнимаю Марьяну за талию, откидываю в своих руках и пристально, до рези в глазах, вглядываюсь в её лицо. Мне нужно убедиться в том, что она действительно так думает, а не лишь пытается убедить меня… и, быть может, себя саму. Но, в противовес всем моим страхам и глупым опасениям, в ее голубых глазах царит океан безмятежности. И она, будто понимая мою в том необходимость, позволяет мне погрузиться на самое его дно.
        - Спасибо, - шепчу и зарываюсь лицом в ее волосы, - спасибо тебе за все.
        Еще немного, и я заплачу. Прямо при Воронове, который, неловко откашлявшись, изо всех сил делает вид, что резко оглох и ослеп, а к двери пятится вообще просто так. Но в последний момент меня спасает появление дочки. Подпрыгивая на одной ноге, она влетает в комнату и, возмущенно сверкая глазами, интересуется:
        - Ну, куда вы делись все? Пола начинать ипитицию! Дед, ты будешь тоже снежинкой.
        - Какой еще снежинкой? О какой репетиции речь? - интересуется Воронов, настороженно глядя на Полинку.
        - Танца снежинок! - закатывает глаза Полинка, как будто это само собой разумеется.
        - Ой, милая, да какой же из меня танцор?
        - Надеюсь, способный, - тяжело вздыхает Полинка и под наш громогласный смех становится в шестую позицию.
        Глава 26
        Марьяна
        Интервью мы решаем провести в спортзале. Ну, во-первых, Балашову совсем не помешает дополнительная реклама, а во-вторых, мы с ним банально не хотим приглашать журналистов в свой дом. Это слишком личное и не для чужих глаз. Хотя на некоторых снимках, которыми Демид теперь с завидной регулярностью постит в свой Инстаграм, можно рассмотреть какие-никакие детали.
        Например, огромную, от пола до потока, сосну, украшенную белыми, коричневыми и золотыми шариками, или… меня, пекущую им сегодня блинчики на завтрак. И знаете… я ужасно красивая на нем. На этом снимке… Хотя из косметики на мне лишь утренний свет, льющийся из окна, а из одежды - потрепанный жизнью бомбер Демида. Красивой меня делает счастье. И его любовь…
        - Саша, держи удар! - слышу строгий голос Демида. Встряхиваю волосами и вдруг сталкиваюсь взглядом с внимательно наблюдающей за мной интервьюершей. Очень известная, острая на язык дамочка. Признаться, я ее немного побаиваюсь. Особенно, когда она вот так на меня смотрит… и идет ко мне!
        - Не нлавится мне этот Сашка! - заявляет Полинка, капризно складывая на груди тонкие ручки. Радуюсь возможности перевести взгляд и сажусь на корточки перед дочкой.
        - Это еще почему?
        - Потому сто…
        Ответ, конечно, невразумительный. Но я и без этого понимаю, что Полинка просто ревнует отца к другим детям.
        - Проблемы? - вскидывает бровь подоспевшая журналистка.
        - Похоже на то. Боюсь, кое-кто слишком разбаловал нашу дочь.
        Смотрю на Балашова, который показывает ученикам очередную связку ударов, и улыбаюсь.
        - Кажется, Демид без ума от Полины.
        - Так и есть. С первых секунд её жизни. Он - сумасшедший папочка.
        - Выходит, Демид с вами и на родах был?
        - Был… Он вообще каждую секунду был рядом.
        Закрываю глаза и невольно снова уношусь на годы назад…
        Схватки у меня начинаются ночью. К тому времени Демид решает свои проблемы с федерацией бокса и даже договаривается о возвращении на ринг. Он тренируется с утра до ночи. Я вообще не понимаю, как он выдерживает такой темп! Наверное, с трудом, потому что, когда я бужу его среди ночи и говорю о том, что все уже началось, проснуться Балашову удается далеко не сразу. Несколько секунд он просто смотрит на меня мутными со сна глазами, кажется, вообще не понимая, кто я и чего я от него хочу.
        - Марьяна? - моргает он.
        - Так ты встаешь? Или мне ехать в роддом на такси?
        После того случая, когда мы чуть было не потеряли Полинку, наши с ним отношения выравниваются. Из больницы я выписываюсь домой. И Демид… он просто время от времени нас навещает. Носит фрукты, овощи, всячески меня балует и терпит капризы, а ближе к родам принимается упрашивать меня, чтобы я переехала к нему. На время, как он говорит, но я не слишком ему верю, поэтому в ответ выдвигаю встречное предложение. Раз уж ему так важно быть рядом, когда все начнется, пусть сам ко мне переезжает. Конечно, я и подумать не могу, что он согласится. Но Демид удивляет меня в очередной раз. Неделю до родов и девять месяцев после них мы живет с Балашовым бок о бок в старой квартире моих родителей. Сначала с мамой, а после того, как Демид покупает ей дом - одни. И, если честно, я до сих пор не понимаю, как его никто не узнал еще тогда. Может быть, нашим соседям, как и мне, было трудно поверить, что такой человек, как Демид, живет в одном с ними доме, а может, в этом бешенном темпе жизни мы совсем разучились смотреть по сторонам…
        В общем, рожать мы едем вместе. А потом оказывается, что, ко всему прочему, мне поздно делать анестезию и… моей анестезией становится Балашов. Это его руку я держу, когда тело скручивает очередной схваткой, это его ароматом дышу. Он первым берет Полинку на руки. Смотрит на неё несколько мучительно долгих секунд. С шумом сглатывает и переводит взгляд на меня… И там чего только нет, в этом взгляде. Я плачу и тяну руки к ребенку.
        - У вас на пальце кольцо… - возвращает меня в реальность голос журналистки. Вытягиваю перед собой ладонь, шевелю пальцами, до сих пор не привыкнув к его тяжести.
        - Да…
        - Очень большой бриллиант.
        - Наверное. Я в этом не слишком разбираюсь. Но, зная Демида, другого он бы не подарил, - посмеиваюсь я.
        - Почему?
        - Потому что он - максималист по своей сути.
        - Это кто - максималист? - на талию мне ложатся сильные руки.
        - Ну, не я же, - откидываюсь в объятьях Демида, мы смеемся и переводим взгляд на журналистку. Она откашливается, сверяется со списком вопросов и без всякой неловкости, которая в данной ситуации была бы вполне оправдана, интересуется:
        - Ребят, а что вы скажете по поводу упорных слухов, которые сейчас бродят в прессе?
        - О, - закатываю глаза, - это какой-то бред за гранью добра и зла.
        - То есть никакого изнасилования не было?
        - Ну, конечно, нет, - смеюсь, кладу свои ладони поверх с силой сжавшихся на моем теле рук Демида, успокаивая его и не давая наделать глупостей.
        - Но ты всё же ушла со скорой. Была какая-то причина?
        - Естественно. И очень весомая. Я забеременела. Мне стало физически тяжело мотаться по вызовам, - наклоняюсь к Полинке, которая все это время продолжает вертеться у нас под ногами, и поправляю съехавший набекрень бантик. Кажется, у меня получается провести журналистку. Но, не в силах просто так отказаться от плана выжать из нашего интервью хоть какую-нибудь сенсацию, она все же спрашивает:
        - Ну, а со свадьбой почему тянули? Четыре года, выходит, так?
        - Угу… Марьяна меня проверяла. Знаешь, у ее родителей великолепная история любви. Думаю, ей нужно было убедиться, что я - именно тот самый. Единственный.
        - То есть ты ей предлагал пожениться и раньше?
        - Да миллион раз.
        Наверное, многие и многие люди по всему миру после этого интервью зададутся вопросом, что такого во мне нашел Демид. Но, знаете, мне уже все равно. Я засыпаю не с кумиром миллионов, а в первую очередь со своим, действительно мне одной предназначенным, человеком. Приняв этот факт, как данность, я окончательно расслабляюсь. И просто позволяю себе быть счастливой.
        Мы обустраиваем наш дом, сами развешиваем шторы, которые пришли из Италии с опозданием, выбираем по каталогам недостающую мебель, ездим каждый на свою работу, а по ночам, уложив дочку спать, с небывалым энтузиазмом наверстываем годы моего воздержания. Никогда бы не думала, что эта сторона жизни будет играть для меня такую важную роль, но после того, как Демид ввел меня в мир большого секса, все изменилось. Теперь я понимаю, чего лишала себя столько времени…
        - Нет-нет, Демид! Не сейчас! Нас уже ждут в загсе…
        Вытаскиваю его бесцеремонные руки у себя из-под юбки и одергиваю подол. Грудная клетка возбужденно поднимается и опускается, натягивая лиф красивого платья, которое я надела по случаю свадьбы матери. Поднимаю затуманенный взгляд, и сердце опять сбивается с ритма - такой он красивый в своем темно-синем вечернем костюме.
        - Давай по-быстренькому, а?
        Любимый голос звучит сипло. Демид перехватывает мою ладонь и кладет на заинтересованно приподнявшийся в брюках член. Я машинально сжимаю пальцы, и мы оба тихонько стонем, соприкасаясь лбами.
        - Мама! Папа! Ну, где вы там? - слышится звонкий Полинкин голосок от двери.
        - Черт, - матерится под нос Демид. Я натянуто улыбаюсь, хотя, клянусь, разочарована не меньше.
        - Иди первая. Я спущусь через пару минут.
        Опускаю взгляд вниз и плотоядно облизываю губы.
        - Марьяна! - стонет Демид. - Иди… Не то…
        Делаю шаг назад, еще один. Заставляю себя отвернуться и спуститься вниз по лестнице на голос дочки. В конце концов, нас действительно ждут. Свою свадьбу мама захотела отпраздновать дома. Поэтому вчера до ночи мы простояли в кухне, готовя угощения на стол. А потом я позорно уснула, не дождавшись Демида из душа, и ни он, ни я не получили свою ежедневную порцию вечернего секса, из-за чего сегодня с утра чуть было и не сорвались.
        К счастью, до загса мы доезжаем без пробок. Там нас уже ждут Веденеевы, еще одна супружеская пара со стороны Воронова, его дочь с семьей и Настя.
        - А эта что здесь забыла? - в тот же миг напрягается Демид.
        - Эй! Перестань… У нас совсем не осталось родственников, а Настя… она же мне как сестра.
        Вижу, как Демид глотает слова, готовые сорваться с языка, но все же медленно кивает. И, утверждая свои на меня права, словно их кто-то оспаривает, с силой обхватывает меня за талию.
        Нам удается перекинуться с гостями буквально парой фраз, как нас приглашают в зал торжеств. Роспись проходит быстро и довольно трогательно. Мама выглядит настоящей красавицей в приталенном кремового цвета платье со струящейся юбкой-тюльпаном. Да и Сергей Михайлович ей под стать. В черном классическом костюме и рубашке в тон маминому наряду. Я ужасно счастлива за эту пару, и когда церемониймейстер объявляет их мужем и женой, не могу сдержать слез. Даже страшно представить, что со мной будет на собственной свадьбе. Перевожу подернутый дымкой слез взгляд на Демида и с силой сжимаю его твердые пальцы.
        - Ну что, дорогие? Горько! - Дядя Коля возбужденно вскакивает со своего места и что есть мочи хлопает в ладоши. Аплодисменты тут же подхватывают другие гости. Воронов наклоняется и касается маминых губ своими. - Один, два, три… - продолжает Веденеев. Мама ужасно смущается. Но я вижу, как она счастлива, и радуюсь, что мне хватило ума не лезть в ее отношения с Сергеем Михайловичем.
        ***
        Молодые едут кататься по городу, а мы с Демидом и Настей возвращаемся домой, чтобы быстренько, к их приходу, накрыть стол.
        - О, шампусик! Будешь, Марьяш? Не все ж им там без нас пить?
        Переглядываюсь с Демидом. Он пожимает плечами, видимо, не имея ничего против попойки в машине. Я нерешительно кошусь на Полинку. Впрочем, такой повод! Почему нет?
        - А давай! - киваю головой я. - Только пробку открывай аккуратно. Глаза нам еще пригодятся.
        Стаканчика шампанского мне вполне хватает. А вот Настя здорово прикладывается к бутылке, осушая ее до дна.
        - Хорошая же из тебя будет помощница, - смеюсь я, обнимая эту дурынду за плечи, когда мы выходим из машины. Подумаешь, с кем не бывает? А вот Демид моего веселья не разделяет. Подхватывает Полинку на руки и молча идет в дом. Быстро раздеваемся, моем руки и начинаем расставлять на столе нарезки и салаты. О чем-то весело переговариваемся. То и дело друг друга подначиваем.
        - Кёстная, а ты видела, какое у мамы колечко? Класивое, плавда? - вдруг ни с того ни с сего спрашивает Полинка у Насти. Я без всякой задней мысли вытягиваю перед подругой руку, давая той оценить украшение. А та обнимает меня в ответ, целует в макушку и шепчет пьяно на ухо:
        - Очень красивое! Такими побрякушками обычно провинившиеся дяди затыкают слишком много знающим тетям рот.
        Не знаю, соображает ли она, что сказала, или уже нет. Да и какое это имеет значение, учитывая всем известную истину о том, что у трезвого на уме… Поверить не могу. Вот, значит, какого она обо мне мнения? Моя улыбка гаснет и я хочу сделать вид, что плевать мне на то, что там она ляпнула, да только не получается. Я оборачиваюсь к Демиду и онемевшими губами шепчу:
        - Я пойду в погреб схожу. Принесу вино.
        И, не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и бреду к двери, по коридору, к лестнице, ведущей в небольшой погребок. Я уже почти дохожу до места, когда меня настигает злость. Резко торможу, под навязчивое: какого черта?! - бьющееся у меня в голове. Какого черта она в моем доме позволяет себе такие высказывания? Обо мне? О моем любимом человеке? Резко меняю маршрут и торопливо шагаю в обратном направлении. И тут до меня доносятся голоса…
        - Заткни свой поганый рот! Просто заткни его. Ты ногтя Марьяны не стоишь, и то, что она пригрела на груди змею и терпит все твои выходки, еще не означает, что их буду терпеть я.
        - Да что ты знаешь?! Я ее подруга!
        - Подруга? Подруга?! Думаешь, я не знаю, кто разболтал о нас репортёрам, а? Думаешь, я такой тупой? Думаешь, если я не рассказал об этом Марьяне, то готов спустить тебе это с рук? Не дождешься. Я просто не хочу, чтобы она переживала из-за тебя. Поняла? Но еще одна подобная выходка с твоей стороны, еще хотя бы одна, и я…
        Стискиваю кулаки и решительно шагаю за порог. К счастью, Полинка куда-то убежала и не слышит набирающего обороты скандала.
        - Что здесь происходит?
        - Этот сумасшедший напал на меня! Маньяк! - Настя вырывает руку из крепкого захвата Балашова. - Он… он меня лапал! Не удивлюсь, если и изнасиловать хотел. Ему не привыкать…
        Перевожу взгляд на Демида. Он выглядит настолько… ошалевшим, что я с трудом подавляю нервный смех. А потом на смену удивлению в его глазах приходит страх… Страх, что я поверю ей, а не ему. Мое сердце сжимается. Я сглатываю и перевожу взгляд на Настю, которую, оказывается, совсем не знала. И которой столько лет позволяла подпитывать свою неуверенность, лелеять свой страх…
        - Пошла вон.
        - Ч-что?
        - Пошла вон из моего дома. Сейчас же. Немедленно. Убирайся.
        Она бормочет что-то невнятное, но я уже не слышу ее. Подхожу к Балашову, улыбаюсь ему дрожащими губами, хотя мне хочется плакать от облегчения, написанного на его лице. Встаю на носочки, закидываю руки ему на шею и, будто ничего не случилось секундами ранее, шепчу:
        - Я там до вина на верхних полках не могу дотянуться… Поможешь?
        Эпилог
        - Стой… Эй! Да стой ты, куда бежишь?
        Ловлю Марьяну за руку, оттесняю к краю дорожки, пока она не упирается спиной в шершавый ствол старой липы, пряный аромат которой оседает горькой сладостью на языке. После того, как мы вышли из кабинета ее гинеколога, я ожидал чего угодно: истерики, слез, но не того, что она рванет прочь, будто за ней бесы гонятся. Поднимаю ладонь, касаясь покрытого испариной лица жены, и улыбаюсь. Сыто… довольно. Торжествующе! Потому что после более чем года попыток, нервотрепки и разочарования у нас, наконец, получилось… Веду ладонью вниз и замираю, распластав пятерню внизу ее живота.
        - У нас получилось, - озвучиваю свои мысли, улыбаясь, как последний дурак.
        - Угу. Получилось.
        - Ну, что такое, детка? Что-то не так? Ты не рада?
        - Конечно, рада, глупый! Просто…
        - Ммм?
        Она опускает взгляд мне на грудь и, отчего-то смутившись, ведет указательным пальцем на юг.
        - Просто… теперь нам больше не нужно быть вместе по расписанию, оглядываться на овуляцию, копить силы… и соблюдать предписания врача?
        - Эээ… Да, - осторожно качаю головой, кажется, понимая, куда клонит моя девочка. Так уж получилось, что эта беременность далась нам нелегко. Мы были вынуждены здорово пересмотреть свои взгляды на интимную сторону жизни, подчинив ее требованиям докторов, а не своих желаний. И это несколько напрягало. Тогда! Но теперь… Касаюсь указательным пальцем подбородка Марьяны, заставляя ее на себя посмотреть, и выдыхаю: - О, черт, детка! Черт…. Черт… черт!
        Тону в сладком предвкушении, плещущемся в ее глазах. Отступаю на шаг, обхватываю запястье, и на буксире тащу к машине, припаркованной чуть в стороне. Двери Хаммера хлопают, отсекая нас от всего остального мира. У меня крепко стоит. Марьяна тоже едва держится - я вижу, как несладко ей приходится. Как она комкает в ладонях свое летнее платье и с силой сжимает ноги, чтобы ослабить узел напряжения, сковавшего тело.
        - Господи, я очень-очень плохая! - стонет она, видимо, так и не сумев отвлечься.
        - Почему? - моя улыбка расползается шире.
        - Потому что прямо сейчас сбылась моя самая заветная мечта! Мне бы радоваться, правда? А все, о чем я могу думать - так это о том, что мы, наконец, можем нормально потрахаться. Ты превратил меня в чертову нимфоманку!
        - Неужели?
        - О, да! Я плохая… Очень-очень плохая. Я просто чудовище…
        - О, да… - посмеиваюсь тихонько, повторяя за ней.
        - Не смейся! Я правда хочу тебе предложить кое-что… кое-что ужасное…
        - Предлагай! Ты же знаешь - с тобой я согласен пуститься во все тяжкие.
        - Как ты думаешь, это будет слишком ужасно, если мы вернемся домой со стороны третьей улицы?
        - Зачем? - моргаю я.
        - О господи, не тупи, Балашов! Конечно же, чтобы мама с Полинкой не засекли, что мы уже дома, и у нас появлялась бы пара часов, чтобы…
        - Чтобы нормально потрахаться?
        Марьяна кивает и со стоном прячет пылающее лицо в ладонях:
        - О боже, я ужасная мать… Я знаю.
        - Истинное чудовище, - шепчу я, чуть сбавляя скорость и обхватывая ее бедро ладонью.
        - Ч-что ты делаешь? - всхлипывает Марьяна.
        - Делаю тебе хорошо.
        Скольжу пальцами чуть выше. Еще, и еще. Туда, где раскаленная влажная плоть обжигает мои прохладные пальцы. Стонем в унисон. Марьяна чуть съезжает вниз по сиденью. Бесстыже раздвигает колени, облегчая мою работу. Каждый раз, когда я вижу ее такой - благодарю господа за то, что наш первый раз не превратил мою девочку в ледышку, несмотря на все мои старания. Вот где была бы потеря потерь. Раздвигаю влажные складочки, Марьяна всхлипывает. Дергает бедрами навстречу моей руке. Юбка платья сбилась в районе талии, и она выглядит ужасно помятой. Марьяна… не юбка, как вы, должно быть, подумали. А еще горячей, как ад. На мгновение отвлекаюсь от дороги, убегающей под колесами, и впиваюсь взглядом в лицо жены. Её ресницы опущены, на висках и над губой собрались бисеринки пота. Чуть влажные от испарины волосы упали на лоб и слегка завились. Что ж… похоже, нас ждет занятное времечко. Я помню, какой чувствительной стала Марьяна, когда кормила Полинку. Однажды, прямо перед тем, как она меня выставила, я довел ее до оргазма, просто лаская грудь. Гормоны - такие гормоны.
        Воспоминания захлестывают меня, и на несколько секунд я забываю о том, что планировал сделать. Удивленная и разочарованная моей заминкой, Марьяна открывает глаза и поворачивается ко мне. Ее аппетитная увеличившаяся из-за беременности грудь возбужденно вздымается, и я снова залипаю.
        - О чем ты задумался? - спрашивает она, смочив языком пересохшие губы.
        - Да так. Вспоминаю, как ты кончила со мной в первый раз.
        - И что же? Хочешь повторить? - в ее глазах скачут игривые бесенята, и я не могу упустить случая, чтобы тоже её немного подразнить:
        - Подумываю над этим.
        - Над чем же тут думать? - Марьяна ерзает, прижимается к моим пальцам тесней.
        - В прошлый раз ты прогнала меня как раз после этого.
        - Какой же глупой я была, правда?
        Я возобновляю ласки рукой, отчего гласные в словах Марьяны обретают какую-то новую, обычно несвойственную им протяжность. На мой член ложится ее ладонь. Шиплю и с шумом выталкиваю из легких воздух. В общем, когда мы благополучно, сделав круг по третьей улице, тайком, как два воришки, паркуемся у черного хода в собственный же дом, страсти раскаляются до предела. И все, что я планировал, пока мы ехали, отходит на второй план. На прелюдию просто не остается терпения. Марьяна наклоняется, чтобы стащить с себя обувь, и на этом все… Все! Подталкиваю ее к трюмо, задираю юбку на спину, высвобождаю член и без всякой подготовки в нее толкаюсь, заставив сильнее прогнуться. И это просто охренительно. Видеть в отражении зеркала, как ее лицо меняется от накатывающего удовольствия, как мягко покачивается ее грудь от моих толчков. Но мы так накалены, что это не может продолжаться вечно. Я взрываюсь в ее тесных тугих глубинах в тот же миг, как улетает она сама. Это невозможно прекрасно, да. А еще мало… очень и очень мало, после всего. Медленно выскальзываю и тяну Марьяну за руку к лестнице. Я хочу ее снова. И
снова… И снова. Мы идем в душ, быстро моемся и возвращаемся в спальню. Мы так спешим, что даже не вытираемся толком. Не отпуская моего взгляда, Марьяна развязывает узел на полотенце и опускается на постель. Откидывается на локти, сдвигается ближе к изголовью и приглашающе разводит ноги в стороны. Ну, я тоже не дурак, чтобы отказываться от такого приглашения. Сажусь рядом. Закидываю сначала одну точеную ножку на плечо, затем другую… Накланяюсь ниже, опаляю дыханием плоть, но в последний момент сбиваюсь с курса. Потому, секс сексом, но… Там, внутри, мой малыш. И я почему-то уверен, что это будет мальчик. Еще совсем недавно эта новость вогнала бы меня в панику. Потому как, ну, что я знаю о воспитании мужчин?! Но сейчас, к удивлению, я не чувствую ничего, кроме абсолютной уверенности в правильности происходящего. С помощью Марьяны я будто сбросил с себя оковы. Ей каким-то чудом удалось убедить меня в том, что я действительно чего-то стою. И не только как спортсмен. Она так радуется за меня, так гордится каждым моим достижением, что даже если бы я захотел, не сумел бы ее разочаровать.
        - Тук-тук… Это я, сынок, твой папа. Немного поздно я представляюсь, да? Ты ведь уже успел со мной познакомиться…
        Марьяна хрюкает, понимая, куда я клоню. Ее живот дрожит от смеха. И, наверное, от миллиарда других эмоций и чувств, которые плещутся на дне ее глаз. Любви… нежности… страсти.
        Моя любовница, моя соратница, мой самый лучший друг… Как хорошо, что я не сдался, не опустил руки и в конце концов добился таки своего. Что давало мне силы? Не знаю. Я упертый сукин сын, да, спросите кого угодно…
        - Тук-тук, папа. Это я, твой сын. У мамы в животике мне сытно, тепло и спокойно, а до тебя мне пока дела нет… Так что хватит болтать! Займись делом, папа. Пока не пришла моя неугомонная сестра…
        Такого приказа я просто не могу ослушаться. Опускаюсь ниже… еще ниже, касаюсь смеющимися губами напряженного бугорка, втягиваю в легкие аромат Марьяниной страсти и окончательно теряю голову.
        КОНЕЦ