Все сложно Юлия Владимировна Резник
        В тексте есть: очень откровенно, сложные отношения, эмоции на грани
        - Нет… Нет. Какого черта ты делаешь?
        - На что это похоже?
        Мое сердце колотится так сильно, что заглушает звук воды, текущей из крана. Пар оседает в легких, наполняет их тяжестью.
        - Олег, ты спятил? - мой голос дрожит.
        - Нет. Но, кажется, до этого недалеко. Два года без…
        Он не договаривает, бьет кулаком в стену. И судорожно всхлипывает, уткнувшись лбом мне в плечо.
        - Она моя дочь!
        - Вот и помоги ей. - От его шумного, срывающегося от эмоций дыхания у меня шевелятся волосы. А ещё от осознания того, к чему он меня подталкивает. - Лучше ты, чем какая-нибудь незнакомка, правда?
        - Нет! - отрезаю я жестко.
        - Да. Саша, да… В глубине души ты это понимаешь.
        Все сложно
        Юлия Резник
        Глава 1
        «Сашка, ты сейчас умрешь…»
        Несмотря на все старания игнорировать телефон, я все же успеваю краем глаза увидеть всплывшее на экране сообщение. Пишет Ленка Свиблова. Моя лучшая подруга. Ленка занимает должность главного редактора в Татлере. А потому с ней всегда интересно потрындеть. Мало кто в светской тусовке узнает сплетни раньше, чем их узнает она. И если Ленка говорит, что новость - топчик, значит, так оно и есть. Но сегодня у меня столько дел, что как-то не до этого. А тут еще такая погода…
        Перевожу взгляд в окно, в которое жалобно скребет ветка старого, еще, может быть, довоенного клена. Будто дерево просится внутрь. Прочь от разгулявшейся непогоды и несвойственного здешним широтам ветра.
        «Борька-то твой бросил свою зазнобу!»
        Рука невольно тянется к битому жизнью айфону - давным-давно пора купить новый, но я все не найду времени. Сглатываю образовавшийся в горле ком. В душе что-то екает. Не так, как поначалу, конечно. Но все же. Одно радует, в конечном счете, верх одерживает здравый смысл, и я успеваю одернуть пальцы раньше, чем те касаются поцарапанного стекла. Не хочу, чтобы даже Ленка знала, что мне до сих пор не все равно.
        Откатываюсь на кресле подальше от стола и встаю.
        Как-то резко становится душно. Я дергаю на себя оконную створку, впуская в стерильный отфильтрованный воздух офиса аромат надвигающейся грозы, и стою так долго, делая глубокие вдохи, пока свинцовую серость неба не прошивают зигзаги молний. Никакие события в жизни Борьки, который, маленькое уточнение, давно уж не мой, не стоят того, чтобы меня убило разрядом тока. И да, я в курсе, что в современных домах вероятность попадания молнии практически сведена к нулю, но во мне до сих пор живет страх родом из босоного, пахнущего прибитой пылью и луговыми травами детства. Когда, стоило начаться грозе, бабуля загоняла нас с братьями в дом, и мы сидели там в сумраке, с выключенным светом и телевизором и слушали всякие страшилки о загадочных шаровых молниях.
        С шаровой молнией я так за всю жизнь и не встретилась. Но выгорела все равно. Тому была масса причин. А началось все, конечно, с уходом Бориса.
        Возвращаюсь к столу. Беру телефон и набираю прежде, чем успеваю передумать:
        «Неожиданно».
        «Это еще чего? Перебесился. И вовремя включил голову. Чего у Победного не отнять - так это мозгов. Уж поверь, он способен отличить соску от женщины, с которой неплохо бы встретить старость».
        «Он с ней два года таскался», - устало замечаю я. К сиротливому скрежету ветки о стекло присоединяется стук дождя.
        «И не с ней одной».
        «Да, я что-то такое слышала».
        «Ты как вообще?»
        «Нормально».
        «Пока не увижу своими глазами - не поверю. Давай через час в Пино».
        С тоской гляжу в экран. Диджитал-стратегия, которую разработали мои специалисты, оставляет желать лучшего. Но вряд ли я сейчас найду какое-то свежее решение. К тому же выходной день. А я до сих пор в офисе. Какого черта?
        «Со столиком можем пролететь. Суббота. Вечер».
        «Ха! Ты, что, сомневаешься в моих способностях?»
        «Ни в коем случае».
        Из-за разыгравшейся непогоды такси приходится ждать дольше обычного. Но ехать на своих колесах в ресторан и не пить, когда душа сама того просит, глупо. Ценник на такси тоже конский. Что и неудивительно. В такую погоду больше вызовов и меньше машин. Дождь спустился такой, что того и гляди узкие улочки центра превратятся в амстердамские каналы. Ненавижу такую погоду. Она у меня, после ухода мужа, прочно ассоциируется с очередным жизненным Армагеддоном. К кому-то песец подкрадывается незаметно, а ко мне - с громом и молнией.
        Такси к месту едет целую вечность. Город стоит в нескончаемых пробках. Мой офис располагается дальше, поэтому, когда я, наконец, добираюсь, Ленка ждет меня уже за столиком.
        - Ну и погодка! - жалуюсь я. У стола с бутылкой игристого в руках возникает официант. - Я тебе говорила - ты прелесть?
        - Кто бы сомневался.
        Я усаживаюсь в роскошное кресло и на секунду закрываю глаза, приходя в себя после долгого дня и забега под проливным ливнем. Звук разливающегося по бокалам вина - самый приятный за сегодняшний день.
        - Ну, рассказывай. Знаю же, что тебе не терпится. - Прежде чем услышать сенсационную сплетню, делаю торопливый глоток. - Божественно!
        - Решила, что по такому случаю мы можем себя и побаловать.
        - За это и выпьем!
        - Угу. За то, чтобы больше никакие малолетние дуры вам на пути не встречались.
        - Нам?
        - Почему нет? Борис ведь теперь свободен. Опять же, понял многое.
        - О чем? - вздыхаю я.
        - О том, как оно - жить с девицей на двадцать пять лет младше. Все, как следует, переосмыслил и…
        - И что? Мне теперь его такого, образумившегося, принять с распростёртыми объятьями?
        - Ну, почему сразу с распростертыми? Можно помучить, чтобы походил, пообивал пороги, поунижался.
        - Где унижения, а где Победный? Да и не в этом дело.
        - А в чем?
        - В том, что я его не люблю.
        - Кака така любов? Тебе что, снова семнадцать? Брось! Вам о другом думать надо. К тому же не мне тебе рассказать. Гуляют все. К чему тогда твой максимализм?
        - Гулять, может, и гуляют. Но не все уходят. Тем более так, к другой. Обо мне ведь до сих пор говорят, как о его брошенке!
        - А что, лучше бы так гулял?
        - Иногда мне кажется, что это я бы как раз поняла и простила. Я ж не дура, Лен, знала, в какой среде он крутится. И, наверное, была готова, что рано или поздно он спутается с какой-нибудь прости господи. Пусти козла в огород… Так говорят, да? Ну вот. А то, что ушел… Что все разрушил, нет-нет, не о чем говорить, - отрезаю я, утыкаясь в меню. - Пусть теперь как-то сам. Без меня. Да и с чего ты взяла, что он вообще захочет вернуться?
        - Неужели не было предпосылок? Ты его когда в последний раз видела?
        - Сегодня. Он Мирона забирал к себе.
        - Вы говорили?
        - Нет. Я спешила. А, впрочем, о чем нам говорить? С тех пор, как Котька прошла последнее обследование, не о чем.
        - Хорошо, что хоть там все благополучно.
        - И не говори. Такого ужаса натерпелась, - отвлекаюсь на подошедшего официанта: - Филе-миньон. И спаржу…
        - Как она вообще?
        - Ничего. Страдает по поводу лишнего веса, который набрала, когда… ну, ты поняла. Когда весь этот ужас случился.
        Беда никогда не приходит одна, и, как я уже сказала, уход Бориса был только началом. Все, что мне довелось пережить потом - гораздо хуже. Потому что о детях мы всегда переживаем намного больше, чем о себе. И что характерно, теперь поводов переживать по поводу своей единственной дочки мне хватит до конца жизни. Ей каждые полгода нужно проходить обследование. В последний раз я начала волноваться о том, каким будет результат, задолго до того, как у нее взяли анализ.
        - Это не самая ее большая проблема.
        - Да уж. Но ей об этом лучше не напоминать.
        - Значит, нам скоро ждать новый клип? Или сразу целый альбом?
        Моя дочь, Котька, певица. Ей всего двадцать, но Борька лет с пяти таскал ее по всяким конкурсам. Так что к своему нынешнему возрасту она действительно успела стать популярной. Точней даже к восемнадцати. Ведь потом она заболела и на некоторое время ушла в тень.
        - Они с Борей над этим работают. Но, насколько я знаю, у них слишком разный подход к выбору репертуара. И в этом вся загвоздка.
        - Ну, думаю, Котька его таки добьет. Умеет она вить из отца веревки.
        - Этого у нее не отнять.
        - Так ты точно к Победному не вернешься?
        - Да что ты заладила! Мне всего тридцать восемь. Неужели, думаешь, я не найду себе кого-нибудь получше?
        - Кого-нибудь - может быть. - Ленка с намеком на меня косится, а я не в силах выдержать ее взгляд, пристыженно отворачиваюсь. Тот раз был большой ошибкой. Нет, катастрофой, последствия которой мне приходится расхлёбывать до сих пор. - Кстати, тебя и после этого не отпустило?
        - После чего?
        - Естественно, после того, как ты сравняла ваш счет.
        - Лен, ты забываешь, что к тому времени мы с Борисом были уже в разводе. Так что вряд ли это можно считать вендеттой.
        - Ты могла бы к нему вернуться и изменить! - фантазия Ленки, подпитанная игристым, окончательно выходит из-под контроля. Я запрокидываю голову и смеюсь.
        - Совсем, что ли, спятила? Чтоб я стала так утруждаться? Ради этого борова?
        - Не скажи! Победный - крутой мужик.
        - Ну, не знаю. С делами у него не шибко. Карантин ударил по концертной деятельности, а тут еще всякие ютьюберы и тиктокеры в спину дышат всем тем артистам, в которых он вкладывался столько лет. Да что мы все о нем? Не хочу! Вот правда. Лучше ты еще что-нибудь расскажи.
        Окончание фразы тонет в оглушающем раскате грома. Я вздрагиваю перепуганной сойкой. А Ленка, не заметив моего состояния, начинает травить свои байки. Про депутата, который так нажрался на охоте, что заблудился в лесу, и потом его искали с собаками, про то, кто с кем сошелся и разошелся, про новую прочитанную книгу. Ее я тоже читала, поэтому мы пускаемся в спор. В общем, вечер проходит гораздо лучше, чем мог бы, учитывая такую погоду.
        Все портит проклятый телефон.
        Я беру его в руки машинально, потому что привыкла всегда быть на связи. А там два пропущенных от моего зятя. Руки в одно мгновение становятся влажными. Из-за этого, сколько ни тычу пальцем в экран, мне никак не удается перенабрать его номер. Стараясь не показать подруге охватившей меня паники, вытираю руку о платье. Почему об него, боже? Есть же салфетка! Наверное, это какой-то инстинктивный, заложенный в нас самой природой жест. Телефон звонит опять, когда я как раз берусь за него, чтобы попробовать перенабрать его снова.
        - Александра Ивановна…
        - Да, Олег. У вас… что-то случилось?
        Пауза. Долгая-долгая. За которую я, наверное, успеваю окончательно поседеть под несколькими слоями модного нынче окрашивания. Я до того взволнована, что даже это идиотское имя-отчество меня не бесит. Хотя обычно действует как тряпка на быка, ведь я, мать его, старше зятя всего на восемь лет! И это помимо прочего.
        - Мы хотим к вам подъехать. Есть разговор. Вы дома?
        - Нет. Я в Пино. Это срочно?
        Снова пауза. А следом короткое:
        - Да.
        Я зажмуриваюсь. Кровь резко отливает от головы, мир перед глазами начинает раскачиваться и кружиться. Пытаюсь себя убедить, что все хорошо. Черт возьми, я ведь даже не в курсе, что они мне расскажут! Может, Котька придумала новую песню. Или они решили переехать в квартиру побольше. Да мало ли?! Но дождь за окном все усиливается… Гремит гром. А вы, наверное, помните, я говорила, что если к кому-то песец подкрадывается незаметно, то ко мне… Ну, да. С громом и молнией.
        - Я только вызову такси.
        - Эй! Ты чего, мать? Что-то не так?
        - Надеюсь, что нет. Но у Котьки с Олегом ко мне какой-то разговор, так что я пойду, ладно? - бормочу, уткнувшись в приложение Убера. - Да где же эти чертовы машины, когда они так нужны?! - в отчаянии запускаю руку в волосы.
        - Эй. Сашка, ну ты чего?
        - Извини, нервы ни к черту. Ох, а вот и машина. Будет через пару минут. Я пойду…
        Убегаю, забыв оплатить счет. Немного заносит. Хотя я думала, что протрезвела, едва увидела, что звонит зять. Мы так любим его называть по приколу. Ну, весело же - мне тридцать восемь и у меня есть зять. А еще мог быть внук. Или внучка. Уже больше года, как… Но не случилось.
        Таксист припарковывается черт знает где. С таким ветром зонтик до лампочки. Так что я даже не пытаюсь его раскрыть. В машину сажусь вымокшей. В салоне прохладно, и меня начинает знобить. Едем по все тем же бесконечным пробкам. Я ерзаю. Водитель странно на мена косится. Может, думает, я в туалет хочу. Что, впрочем, тоже недалеко от правды. В общем, когда я приезжаю, машина Олега уже стоит у моего дома. Ключей у них нет. Поэтому дочка с зятем дожидаются меня в машине. Завидев, почти синхронно хлопают дверями. Я стараюсь спокойно идти, не бежать… Чтобы не выдать Котьке своей тревоги. А увидев выражение ее глаз, застываю. Перевожу беспомощный взгляд на Олега.
        - Коть, что? Что-то случилось?
        - Угу. Мы сделали дополнительные тесты, - моя девочка сглатывает. - Там не все хорошо.
        Глава 2
        - Тесты? Но как… Почему вы мне ничего не сказали?
        Я недавно заметила, что в сложные моменты и моменты бессилия человеку всегда нужно во что бы то ни стало их для себя объяснить. Ну, или, на худой конец, найти крайнего. В этой ситуации крайний находится быстро. Олег. Перевожу на него злющий взгляд. Злоба - это тоже обратная сторона бессилия. Наверное, я уже могу по полочкам, лучше всяких психологов объяснить, откуда берутся наши эмоции. Проблема в том, что это не всегда помогает с ними справляться. Зачастую то, что нас жрет изнутри, все равно оказывается сильней. Например, эта иррациональная злость… Он старше, мудрее, опытнее! Значит, именно на нем и ответственность.
        - Мам, мы, что, будем говорить здесь?
        - Нет! Нет, конечно, извини. Я сейчас, сейчас только… - открываю сумочку. Руки дрожат. Найти ключи среди извечного женского барахла - помад, пудрениц, салфеток, футляров от наушников и очков, кошелька, визитницы, зарядного и непонятно как затесавшейся в мою сумку фигурки от Лего, всегда непросто. А когда руки дрожат от ужаса, кажется, совсем невозможно.
        - Дайте я, - звучит усталый голос. Олег забирает у меня сумку и находит ключи там, где они всегда и лежат. В потайном карманчике с замочком. Я кошусь на Котьку. Обнять ее? Или не стоит? С тех пор, как начался весь этот ужас, мою девочку одолевают крайности. Она то не выпускает мою руку из своей, даже когда спит. То кричит, что ей не нужна наша жалость. Ведь она не больная! И, конечно, Котька права, она действительно поправилась. Да только… что там они говорят про тесты?
        - Папе я позвонила тоже. Он приедет сюда. Наверное, нужно, как-то его подготовить.
        Я застываю в нелепой позе - одна нога согнута, в руке туфля. Тонко выделанная кожа разбухла от влаги. Жаль, если их придется выбросить. Туфли-то от Тома Форда. Мой мозг готов ухватиться за любую глупую мелочь, лишь бы не думать о самом страшном.
        - К чему подготовить, Коть?
        Я выпрямляюсь, дергаю плечами, чтобы стащить плащ. Мне на помощь приходит зять. Его руки всего лишь касаются одежды, но я вздрагиваю.
        - Обычная вежливость, - невесело усмехается он, когда я оборачиваюсь, и разводит руками. Эти взмахи создают колебания в неподвижном воздухе просторной прихожей. Меня обдает легкой волной. Намокшая ткань противно липнет к телу.
        - Спасибо, Олег, - замечаю с вымученной улыбкой, чтобы не казаться совсем уж стервой. - Коть, ну, что ты молчишь?! Я же с ума сейчас сойду. Ну?!
        - Опухоль вернулась.
        - Как же так? Вы уверены?
        Да-да, глупый вопрос. Просто мне не хочется верить. Котька закатывает слезящиеся глаза.
        - Нет, мам, это мне делать нечего, вот я тебя и прикалываю.
        Растираю лицо ладонями. Соберись, Сашка, твою мать! Просто соберись… Кто, как не ты, сможет?
        - Мам, ты ж не плачешь, нет? Потому что оплакивать меня раньше срока не стоит.
        - Не пори чушь, Котька… Я просто растерялась. Они же сказали, что риск снижается, через полгода. А прошло уже сколько? Считай, почти полтора.
        - Вот такая я везучая! - Котька все-таки не выдерживает и на последнем слове ее красивый, хорошо поставленный голос срывается. Вся такая взрослая, вон, даже замужняя, моя маленькая большая девочка обнимает меня. Утыкается потекшим носом мне в грудь - Котька непонятно в кого у нас маленькая и фигуристая. Хотя последнее, может, в отца. Тот с лишним весом борется столько, сколько я его помню. Так вот, она утыкается в мою грудь и начинает горько реветь. И там, где от ее слез на моей блузке образуется еще одно пятно, все горит. Мучительно, до агонии… Что мне тоже хоть вой! Но что будет, если и я расклеюсь? Нельзя. Нельзя… Тем более, права Котька. Рано ее оплакивать. В медицинских статьях, которые я изучила, на русском языке написано - вероятность полного выздоровления с сохранением репродуктивной функции составляет аж тридцать процентов. А если эту самую функцию не сохранять, то и вовсе… Нет! Нет, конечно. Мы сначала попробуем обойтись малой кровью. Я, конечно, была в ужасе, когда узнала, что вот-вот стану бабушкой, но лучше бы уж та беременность Котьки закончилась рождением ребенка, чем пузырным
заносом.
        - Девочка моя хорошая… Солнышко…
        - Я сейчас. Прости. Сейчас успокоюсь.
        - Не спеши. Лучше выплачь все, чтобы потом все силы бросить на борьбу. Что, мы с этим не справимся? Да еще как! Котька… Котенька моя… Мое маленькое солнышко.
        Укачиваю свою малышку, как тогда, когда ей было несколько дней от роду. Она тоже плакала. Орала - откуда только силы брались в таком изящном, без капли хоть какого-то подкожного жирка тельце? Я таскала ее на руках, пока Борька мотался по стране в попытке обеспечить нам достойную жизнь, и то горячую пеленку к ее животику прикладывала, то капала только-только появившийся в продаже эспумизан. И пыталась сама не разреветься. Потому что к такому меня, восемнадцатилетнюю пустозвонку, жизнь не готовила.
        - Не могу плакать! Папа этого не вынесет.
        Папа… Ну, да. Несмотря ни на что, Котька - папина дочь. Она всегда волновалась о нем больше, чем обо мне, родной матери. А я утешала себя тем, что большинству девочек ближе папа.
        - Олег, сделай нам, что ли, чая? А может, Коть, ты хочешь есть? Ты как вообще себя чувствуешь?
        - Нормально, - кукольные губки Котьки кривятся, дрожат. Та их горестно поджимает, не слишком успешно пряча свои эмоции. - Потому вдвойне обидно! Может, если бы мне было плохо, я бы смогла как-то подготовиться, а так…
        Котька падает на стул и опускает голову на сложенные поверх стола руки. Если что ей от меня и досталось - так это волосы. Шикарные черные волосы. Теперь и их не станет.
        - Вам уже предложили какой-нибудь план?
        О том, чтобы у Котьки были самые лучшие врачи, мы с Борисом позаботились, еще когда узнали о том, что никакого ребенка у Котьки не будет. Что вместо эмбриона в ее чреве паталогически разрастаются ворсины хориона. И, если не принять мер, угрожают ее убить.
        - Да. Конечно. Они предложили химию.
        Котька вновь поднимает голову и, закусив губу, косится на мужа. Наверное, она думает о том, что в противном случае не сможет родить ему ребенка. И выход с химией кажется им оптимальным. Если бы мы были одни, я бы попыталась убедить дочь, что уж по этому поводу ей нужно волноваться меньше всего! Но мы не одни. Мой зять стоит, подперев задницей подоконник, и напряженно следит за нашим с ней разговором.
        Если честно, я думала, он сбежит, как только Котька загремела в больницу.
        И то, что он все еще здесь - дорогого стоит. По крайней мере, моего уважения, уж точно. Им нелегко пришлось. Ей. И ему тоже. Потому что характер у Котьки сложный. Болезнь далась ей нелегко. Не удивлюсь, если она вынесла Олегу весь мозг.
        - И когда это все начнется?
        - Немедленно.
        - Да, чем раньше, тем лучше. Ну, ничего. Я буду рядом. Мы…
        - Мам…
        - М-м-м? - принимаю из рук зятя чашку. Стараюсь не дышать, чтобы он не почувствовал перегара. Хотя, господи боже мой, мне тридцать восемь лет, и я могу выпить с подружкой в субботу!
        - Собственно, мы поэтому и хотели с тобой поговорить.
        - Да? Я думала, вы хотели рассказать о диагнозе.
        - И это тоже. Но вообще мы бы хотели попроситься пожить у тебя.
        Я давлюсь чаем. Закашливаюсь. Котька, глядя на мои выпученные глаза, смеется.
        - Пожить? Кхе-кхе… А чем тебя не устраивает ваша квартира?
        - У твоей более удачное расположение. Она ближе к больнице. Понимаешь, я не хочу туда ложиться! Да и врачи не видят в этом никакой необходимости. Пока вполне можно обойтись дневным стационаром. Дома-то и стены лечат, - повторяет Котька явно за кем-то старшим.
        - Ты уверена, что тебе не требуется круглосуточное наблюдение врачей?
        - Я ж не инвалид! - обижается Котька. - Ты что, против, я не пойму? Если так, то…
        - Нет-нет! Что ты. Я не против. Просто это так неожиданно…
        - Может быть, мне понадобится твоя помощь. В уходе… - Эта часть разговора дается Котьке нелегко. Оно и понятно! - Вдруг я плохо отреагирую на химию. Вдруг меня будет тошнить…
        Мой взгляд невольно возвращается к застывшему у окна зятю.
        - Это была не моя идея. Я бы смог ухаживать за Катей сам.
        - А как бы ты работал?! - возмущается Котька.
        - Александра Ивановна, насколько мне известно, работает тоже.
        Чувствую, как мои скулы обжигает стыдливый румянец. Чертов засранец! Еще бы ты не знал… Ты же сам ко мне обращался! К моим услугам… Нет-нет. Это лучше забыть, как страшный сон.
        - Вдвоем вам будет легче. Можно даже составить какой-то график. Плюс папа тоже в стороне не останется. Сможет меня подвозить. Врач сказал, что после химии мне за руль нельзя.
        - Ну, еще бы.
        Обсуждение бытовых вопросов разбавляет повисшее в комнате напряжение. Я прячусь за чашкой чая. Котька замолкает, мрачно думая о чем-то своем. Становится тихо-тихо, и только дождь стучит по водостоку. Размеренно и печально. Как реквием.
        Фу ты! Какие глупости лезут в голову… Хорошо, что кто-то звонит в дверь. Появляется повод отвлечься.
        - Это, наверное, папа.
        Угу. Только встречи с ним для полного счастья мне и не хватает.
        - А Мирон? С ним приедет? Он не говорил? - кричу я, нажав на кнопку домофона.
        - Нет. Папа сказал, что на время закинет его к бабуле. Наверное, не хочет, чтобы он расстраивался.
        Наверное. Да только вряд ли этого удастся избежать, если мы станем жить в одной квартире. Все равно он поймет, что с сестрой что-то не так. И начнет спрашивать. Уж больно любознателен наш мальчик. Я глубоко вздыхаю. И в который раз за этот безумный день прячу лицо в ладонях. Это тоже привычка из детства. Кажется, если ты не видишь проблем, то их вроде бы как и нет.
        Думай, Сашка, думай. Предложение Котьки - вполне здравомыслящее. До больницы отсюда действительно два квартала. И, конечно, будет великолепно, если моя помощь дочери не понадобится. Если она сможет сама вставать в туалет, купаться и кушать! А если нет?
        «Это была не моя идея. Я бы смог ухаживать за Катей сам»…
        Ага. Но интересно, насколько бы его хватило? Уж лучше я этим займусь. С другой стороны, каждый день видеть его в своем доме…
        Мои размышления прерывает звук открывающейся двери.
        Борис заходит в квартиру, нет, точнее врывается ураганом. Подавляя своей кипучей энергией все вокруг. Цепкий взгляд, взгляд которому знакома каждая клеточка на моем теле, каждая складочка и залом, проходится по моему лицу. Он наклоняется, обдавая меня ароматом никогда не меняющегося парфюма, дождя, намокшей шерсти и целует, прежде чем я успеваю отшатнуться. Нет, это не прям поцелуй-поцелуй. Это банальное приветствие. Двух близких людей, которые стали чужими.
        - Привет. Что тут у вас случилось?
        - У Котьки осложнения. Нужно сделать химию.
        - В смысле? У нее рак?! - он ловит мое запястье одной рукой, а другой - дергает вниз узел галстука. Может быть, ему стоит выпить что-то сердечное. Чего у Победного не отнять - так это того, что он действительно любит детей. Хотя появление Котьки он, как и я, не планировал, долгое время, да и сейчас, он был ей и остается хорошим отцом. Ну и, конечно, Мирону, которого мы родили вполне осознанно, спустя почти десять лет.
        - Мы же были к этому готовы, так?
        - Но я… - на лице Бориса проступает не свойственная ему растерянность. Он ведет рукой с короткими массивными пальцами по все еще темной и густой шевелюре. И за это время успевает взять себя в руки. Таким, все знающим, непрошибаемым, дерзким, умеющим разрулить любую проблему, я его и знаю. В тот момент я поддаюсь слабости… Осознавать, что в этой битве я не одна - приятно.
        - Олег тоже здесь?
        То, что у «этого» появилось имя, говорит о том, что и мой бывший муж оценил-таки зятя. Когда Котька нам сообщила о своей беременности, Борис никак иначе, как «этот», его не величал. Олега он воспринимал как конкурента на место в сердце дочери. То есть как своего заклятого врага, с которым он по какой-то причине должен заключить перемирие.
        - Ну, а где ему быть? - шепчу, перед тем как вернуться в кухню.
        - И то так, - бурчит под нос Борис, заходя за мной следом.
        Глава 3
        - Папа!
        - Привет! - Борис подхватывает бросившуюся ему в объятья дочь, сжимает ее плечи в широких ладонях. И лбом утыкается в макушку.
        - Мама тебе уже сказала? - Котька с надеждой глядит на меня. Да-да, я в курсе. Самой ей о таком с отцом говорить тяжело. Собственно, поэтому я и поспешила вмешаться.
        - Рассказала. Но почему ты сама молчала? Мы же виделись и на студии, и потом. Партизанка!
        - Не хотела беспокоить. Мне хватило прошлого раза.
        - А что было в прошлый раз?
        - Вы своим волнением накрутили меня до чертиков!
        - Вот еще, - отмахивается Борис и угрожающе добавляет: - Еще раз так сделаешь - надеру тебе жопу.
        - Врешь ты все! - ничуть не испугавшись, смеется Котька. Отходит от отца и, нырнув в объятья мужа, высокомерно задирает нос: - И вообще не имеешь права. Я взрослая!
        - Ага. А как же «я тебя породил, я тебя и убью»? Забыла, что ли, Тараса Бульбу?
        Борис переводит взгляд на меня. Не знаю, о чем думает он. Разучилась читать его мысли. Но сама я возвращаюсь в то время, когда Котька родилась. И даже дальше… В день, когда мы познакомились с ее отцом, положив тем самым начало всей этой истории.
        В первый раз я увидела Бориса в клубе, куда мы со школьными подружками смогли попасть по большому блату. Победный уже к тому моменту был достаточно известным. По крайней мере, в тех кругах, где мы вращались, так точно. У него было две популярных рок-группы. Ни петь, ни играть на инструментах Борис не мог. Зато он обладал безошибочным чутьем в плане выбора репертуара и большими организаторскими способностями. Музыканты перед ним выстраивались в очередь. И, конечно, девчонки. Мало кто в двухтысячные не мечтал стать звездой. А Борис знал, как это сделать. Про таких обычно менее пробивные и удачливые говорят, мол, залезет без мыла в жопу.
        Если честно, вокруг него вилось столько баб, что я до сих пор не понимаю, почему он обратил внимание на меня. Может, все дело в том, что я была выше большинства из них. Или потому что не стремилась продемонстрировать все прелести своей фигуры сразу. На мне были джинсы и водолазка под горло. На фоне гламурных размалеванных девиц в стразах и мини я действительно выделялась.
        Ему же произвести на меня впечатление было легко. Борис казался мне таким взрослым и искушенным, что я буквально в рот ему глядела. А как он двигался под «It’s my life» Bon Jovi?! Это же вообще что-то сумасшедшее. В нем чувствовались драйв и безумная энергия. Тогда было вообще не принято, чтобы парни танцевали, а Борис плевать на это хотел и, наверное, этим притягивал. В глаза бросалась его внутренняя свобода. Он отрывался по полной, приковывая к себе взгляды. А еще мне, конечно, льстило, что такой парень из всех выделил меня.
        Много раз, после нашего развода, я задавалась вопросом, как так вышло, что я, воспитанная в достаточно строгих традициях девочка, так быстро под него легла. В конце концов, я пришла к выводу, что к этому меня подтолкнул страх. Уже тогда я понимала - Боре не составит труда найти кого-нибудь посговорчивее, если я сама не стану такой. Честно, я вообще не уверена, что мы бы оставались вместе, если бы я практически сразу же не залетела.
        Интересно, теперь он хоть когда-нибудь танцует? Под Bon Jovi. Или кого-то еще…
        - Мам…
        - М-м-м? - осоловело моргаю, возвращаясь в реальность.
        - Я говорю, мы, наверное, пойдем. У Олега завтра важное совещание, к которому ему нужно подготовиться.
        - Да, конечно. Когда вас с вещами ждать? - вымученно улыбаюсь.
        - С какими еще вещами? - вступает в разговор Борис.
        - Ой, я тебе не сказала, да? Мы у мамы пока поживем. Так удобнее выстраивать логистику.
        - И как вы здесь все разместитесь?
        Почему-то вопрос бывшего меня злит. Да, до развода мы жили в огромном особняке за городом. И, может, моя нынешняя квартира не сравнится с ним, но… Я купила ее сама, на собственные деньги. Не взяв с этого урода ни копейки отступных! И если его что-то не устраивает в моей жилплощади, то лучше бы ему держать свое мнение при себе.
        - Я освобожу им свою спальню, а сама переберусь в кабинет.
        - Мам, мы не хотели выживать тебя из твоей спальни!
        - Это временно. К тому же, в противном случае, вам действительно будет негде расположиться.
        - Мы могли бы спать в гостиной. - Котька с сомнением пялится на виднеющийся в дверном проеме диван.
        - Она проходная. Не чуди. Все нормально.
        - Правда?
        - Ну, конечно. В кабинете у меня хороший диван. Там даже матрас какой-то ортопедический.
        - Тогда мы завтра и переберемся.
        - Отлично. Я как раз свободна весь день.
        - А как же твои фитнес-клуб и йога?
        - Ничего со мной не случится, если я разок пропущу занятие.
        - Это точно! - Котька завистливо вздыхает. - Фигура у тебя - отпад. Подтвердите!
        Я не знаю, от кого она ждет подтверждений, от отца или мужа, но, черт его дери, все равно краснею.
        - Я много приседаю. И, кстати, давно зову тебя ко мне присоединиться.
        - Я и спорт - понятия несовместимые, - морщит Котька нос, - хотя, если я еще хоть немного поправлюсь, может, и придется.
        - Ты красавица! - горячо возмущаюсь я.
        - Угу, - мямлит Котька и следом, будто кое-что вспомнив, щелкает пальцами. - Извините, нам с мамой нужно посекретничать. - А потом хватает меня, как в детстве, за руку и тянет за собой. Останавливаемся мы лишь в самом конце коридора.
        - Что такое? - удивляюсь я.
        - Ты уже слышала?!
        - Что?
        - Папа бросил эту малолетнюю шлюху.
        - Котя!
        - Ой, мам, перестань! Мне уже двадцать лет.
        - Это не дает тебе право так отзываться о… эм… избранницах отца.
        - Ты серьезно?! Избранницах? Мам, камон! Я слышала, как ты ее называла в разговорах с подругами.
        - Это другое! - душно краснею я.
        - Ай, ладно. Неважно. Я вообще ведь о другом. Может, тебе стоит поговорить с ним? Ну, знаешь, поддержать. Сходить куда-нибудь, вспомнить молодость…
        - Мне тридцать восемь, Котька. Молодость у меня в самом разгаре.
        - Ты поняла, о чем я!
        - Не совсем. Хочешь, чтобы мы с твоим отцом помирились?
        - Почему нет? Ты одна. Он один… - Котька с намеком шевелит бровями. - Я подслушала, как он говорил дяде Косте, что развод с тобой был большой ошибкой. А дядя Костя ему знаешь что на это ответил? Что упустить такую горячую бабу мог только дурак. Так и сказал! И я с ним согласна. Ты у меня, мамуль, вообще огонь.
        Комплимент Котьки заставляет меня вымученно улыбнуться. Я отвожу глаза в сторону и натыкаюсь на безэмоциональный взгляд зятя. Интересно, как много успел он услышать? Обсуждали ли они с Котькой наше потенциальное воссоединение с Борисом? Наверняка… Господи, как же неловко!
        - Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет, - бормочу я, чтобы не разбивать Котькины мечты так уж сразу. Если ее греет мысль о нашем воссоединении с Борисом, если она приносит ей радость - пусть. Моей девочке сейчас, как никогда, нужны положительные эмоции.
        - Мам, ну ты чего? Мы сейчас уйдем. Вы останетесь одни… Когда такое было в последний раз? До моего рождения? - брови Котьки исполняют причудливый танец. Тут и намек, и сарказм, и вызов.
        - Кать, думаю, Александра Ивановна все поняла. Я правда спешу.
        - Ой, прости! - Котька суетливо одевается, и совсем скоро за нею с мужем закрывается дверь. Мы остаемся в квартире вдвоем с Победным. И впрямь впервые за долгое-долгое время. Спрашивается, какого черта он решил задержаться? У меня, может, последний свободный вечер. Который я смогу провести в одиночестве. А тут он. И дождь. И чертовы воспоминания.
        В действительность меня возвращает звон посуды. Это еще что? Иду на звук. Победный достал из моего! холодильника жаровню и теперь выкладывает на тарелку голубцы. В нем всегда просыпается аппетит, когда он нервничает. Аппетит к еде. Или к сексу. Стоит об этом подумать, и у меня начинает сладко сжиматься низ живота. Это рефлекс. Чертов рефлекс. Не более.
        - Приятного аппетита! - рявкаю я, с грохотом закрывая жаровню крышкой.
        - Ой, мне стоило спросить, да?
        - Да. Какого черта ты хозяйничаешь в моем доме?
        - Ты что, никак меня не простишь?
        - А ты только сейчас решил это обсудить? Неужели появилась какая-то причина?
        Аппетит Победного не может испортить даже скандал. Он демонстративно ставит тарелку в мою! микроволновку и, отвернувшись к ней, замечает:
        - Значит, ты в курсе новостей? Ленка донесла?
        - Уже поздно. Ешь и уходи. Не стоит давать детям повод…
        - Повод для чего?
        - Повод думать, что мы можем помириться.
        Микроволновка дзынькает. Победный вынимает тарелку и ставит на стол. Ненавидя себя, я достаю из холодильника сметану - голубцы он любит есть так. И подаю приборы.
        - Я разговаривал с Мироном по поводу учебы в Англии.
        Замираю с занесенной над чайником рукой. Мы много раз это обсуждали. И, может, я в самом деле какая-то несовременная, но мне сложно представить, как можно отпустить от себя десятилетнего сына в чужую страну, пусть даже для получения образования. Наливаю в чайник воды и щелкаю кнопкой:
        - Ты знаешь, как я к этому отношусь. Мое мнение не поменялось.
        - Если Котьке придется туго, это может стать лучшим выходом.
        Я понимаю, на что он намекает. И почти ненавижу его за это. За то, что он допускает саму мысль о таком.
        - Мы сделаем все, чтобы этого не случилось.
        - Да. Но не факт, что нам это удастся.
        - Даже слышать ничего не хочу.
        - Черт его дери! Я не господь бог! Все, что я хочу - иметь план. План на случай, если что-то пойдет не так.
        Знаете, что я поняла, дожив до тридцати восьми лет? Что все наши планы на жизнь - полная херня. Создание видимости контроля там, где от нас на самом деле ничего не зависит. Просто потому, что осознавать последнее - все равно, что смотреть в глаза бездне.
        - Вот если что-то пойдет не так, тогда и будем решать.
        - Даже не спросишь, что на этот счет думает Мир?
        - О, уверена, ты сумеешь ему внушить, что думать…
        - Я не давил на него! Он сам загорелся этой идеей. Подумай, Саш. Впереди лето, и время на это есть.
        - Мое решение не изменится.
        - Так и будешь держать парня у своей юбки?
        - Ты забываешься, Победный.
        Моему голосу недостает силы. Я чертовски устала, от выпитого с Ленкой начинает болеть голова. Хочется вымыться, выпить таблетку и забыться хотя бы до утра.
        - Я говорю правду. И ты это прекрасно знаешь.
        - Что я знаю?
        - То, что ты банально боишься остаться одна. Совсем одна, да, Саша? Именно поэтому ты никуда Мира и не пускаешь.
        Он бьет по больному ногами. Я опускаю голову, делая вид, что хочу добавить сахар в свой чай. Хотя Борис прекрасно знает, что я его не употребляю уже лет восемь. Я сейчас могу дать слабину. Сказать что-то вроде «Поел? Тогда убирайся!», а вместо этого я демонстративно сексуально облизываю ложку и, округлив глаза, невинно интересуюсь:
        - А с чего ты взял, что я одна, Борь?
        Темные глаза Победного превращаются в две маленьких щелочки, через которые на меня глядит тьма…
        - Хочешь сказать, что у тебя кто-то появился?
        - То, что я не выпячиваю на каждом углу свою личную жизнь, еще не означает, что у меня ее нет, - ухожу от прямого ответа. - Меня пока миновал кризис среднего возраста, знаешь ли. Нет необходимости доказывать всем и каждому, что я еще о-го-го, при помощи малолетки рядом.
        - Думаешь, мне хотелось что-то доказать?
        - Я вообще о тебе не думаю.
        Кажется, уже сказано все. И сделано. Он доел. Мы обменялись уколами. Словом, выполнили обязательную программу. Теперь можно и уходить. Но почему-то он не торопится. Смотрит на меня злющими глазами. И как будто чего-то ждет.
        - У тебя правда кто-то есть?
        - Ну, это же просто смешно, Борь, - я действительно вполне искренне смеюсь. Все-таки мужики - это нечто. Ну, еще бы. Так-то он у меня первым и единственным в общем зачете числился. И, вероятно, ему это как-то льстило.
        - Кто? Я его знаю?
        - Отвали, Победный. Ты давно утратил право задавать такие вопросы.
        - Так это месть?
        - Стоп. Погоди. - Я дурашливо прижимаю ладонь к груди. - Я сейчас скажу кое-что страшное, - делаю театральную паузу. - Мир не вращается вокруг тебя! Прикинь?
        - Я понимаю, что обидел тебя и…
        - Борь, к чему этот разговор? Ну, обидел и обидел. Мы давно через это перешагнули. Что толку вспоминать? Мне правда сейчас не до этого.
        - Просто хотел, чтобы ты знала. Мне жаль.
        - Хорошо. Теперь я знаю. Все? Можно я тебя провожу? Я в самом деле очень устала.
        Победный хмурит брови, но встает из-за стола. Вот и славно.
        Глава 4
        Мечта как следует выспаться в единственный выходной идет крахом. Всю ночь я верчусь с боку на бок, лишь к утру забываюсь коротким тревожным сном, но уже в начале восьмого вновь просыпаюсь. В окно льется солнце - зря я не зашторила окна. Хотя, может, солнце - тот самый добрый знак, которого мне так не хватало.
        Плетусь на кухню, включаю кофемашину, а потом забираюсь с ногами на подоконник и сижу так, неспешно попивая любимый латте. Вероятно, теперь я не скоро так посижу. Удивительно, как я, в общем-то, привыкшая к большой толпе в доме, так быстро от этой самой толпы отвыкла. Ладно, Котька… Но Олег. Ч-черт.
        Я отставляю чашку и, оглядевшись, как воришка, по сторонам, ныряю в шкафчик, где под ворохом кружевных салфеток, скатертей и запаса губок для мытья посуды хранится пачка старого доброго Парламента со спрятанной внутри зажигалкой. Включив вытяжку на полную мощность, подкуриваю.
        Вы, наверное, удивитесь, но Олега я узнала даже раньше Котьки. Он пришел к нам на переговоры в компании двух своих партнеров и был настолько тих, что я решила, будто он среди них - далеко не самый важный. Да, тут я дала маху. Что неудивительно, ведь в тот период жизни я была не в себе. Привычный мир рухнул прямо на голову, а отстроить новый мне еще было не по силам. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Уязвимой по всем фронтам. Самым мерзким в измене Победного было то, что он заставил меня сомневаться… И не только в том, что касается чисто женской привлекательности. Я усомнилась вообще во всем. Даже в своей компетентности. Я принимала какое-то решение, утверждала план и тут же начинала что-то менять, править, черкать… Это мне Олег и предъявил, выбрав для этого далеко не самый удачный день. День моего развода. Тогда тоже шел дождь. Хлестал вперемешку со снегом, маленькими белыми осами жалил щеки. Я приехала к назначенному времени к зданию суда. С трудом втиснулась между двух припаркованных машины и насилу дошла до крыльца по обледенелой дорожке. Там меня и догнал Борис.
        - Саш!
        - Привет. Как думаешь, мы сегодня с этим покончим?
        Победному мой вопрос как будто бы не понравился. Он запыхтел за моей спиной, толкнул дверь, и нас обдало ароматом пыльных дорожек, истлевшей бумаги и чистящего средства с лимонной отдушкой.
        - Не понимаю, к чему такая спешка.
        Он серьезно не понимал. Мне же в этом вопросе все было предельно ясно… Я знала, что если не положу этому конец сама, так и буду сидеть в ожидании, что он вернется. В носу предательски защипало.
        - Что толку тянуть? К тому же я собираюсь купить квартиру и не хочу, чтобы ты смог на нее претендовать.
        Глаза Борьки сузились. Он был ярости. До этого финансовые вопросы мы не обсуждали. Что, наверное, странно. Ленка кричала, что другая бы на моем месте первым делом затронула как раз эту тему.
        - А на что будешь претендовать ты?
        - Разве я заявляла какие-нибудь имущественные требования?
        - Это можно сделать и после развода.
        - Расслабься, Борь. Мне от тебя ничего не нужно. Ты только скажи судье, что не возражаешь против иска, окей? - Чтобы на него не смотреть, я зачем-то открыла сумку. Отыскала зеркальце, поправила чуть размазавшуюся в уголке глаза тушь. Я хорошо выглядела, и знала это. Мне, как и всем женщинам, было не чуждо тщеславие, в тот день я постаралась выглядеть лучше, чем когда либо. Насколько это возможно, исхудав на нервной почве и заработав черные круги под глазами от недосыпа.
        - А дети?
        - А что они?
        Красная помада - мой камуфляж. Я захлопнула зеркальце и сунула его обратно в сумку.
        - Как мы решим вопросы опеки?
        - Ну, с детьми, я надеюсь, ты не разводишься? Так что нечего решать.
        - И запрещать видеться нам ты не будешь?
        То, что он мог в принципе обо мне так подумать - смешно. Мстить мужику за счет благополучия собственных же детей - мелочно и недостойно. Я даже не стала это комментировать. Лишь с намеком вздернула бровь. Тогда мы еще не разучились говорить взглядами. Победный все понял верно. Ему даже хватило совести смутиться.
        Через пять минут нас пригласили в зал, а еще через три - развели.
        Я хорошо держалась. Внешне… А то, что творилось внутри, было только моим. Отвесив на прощание Победному воздушный поцелуй, я вернулась в машину, сцепив зубы, запрещая себе эмоции, отъехала на пару кварталов, чтобы Борька ничего не заподозрил. И разревелась, только когда снова припарковалась у торгового центра. Я чувствовала себя такой потерянной! Такой несчастной… Ведь из своих тридцати шести лет я половину жизни провела с мужчиной, который теперь стал совсем чужим. Рядом с этим мужчиной я выросла в ту Александру Победную, которой меня все знают. Красивую женщину, заботливую мать, классного профессионала. А теперь… Кто я теперь? Кто…
        Домой - в съемную на скорую руку трешку, не хотелось. Поэтому, когда мне более-менее удалось совладать с собой, я поехала в офис. Прошмыгнула к себе в кабинет, нерешительно застыла у шкафчика, где для клиентов хранила выпивку на любой вкус. Скосила взгляд на часы - до конца рабочего дня оставался какой-то час, поэтому я с чистой совестью плеснула себе коньяка. Специально освободив этот день от совещаний и встреч, я, естественно, не ждала посетителей. А потому появление Олега в офисе стало для меня полнейшим сюрпризом. Как и обилие у него скопившихся вопросов и претензий к нашей стратегии продвижения его нового проекта. Большого жилищного комплекса класса люкс. Правда, благодаря окутавшему меня туману, большинство из этих самых претензий проходили будто сквозь меня. Он горячился, что-то говорил о поджимающих сроках… Ругал наши слишком медленные, как ему казалось, темпы. И я только и могла, что время от времени вставлять что-то вроде:
        - Но, постойте, Олег… Настолько эксклюзивный продукт нельзя рекламировать в «бросовых» сайтах, так как это сильно вредит имиджу застройщика. Да, на анализ уходит время, но, поверьте, потом вы нам скажете спасибо. К тому же мы с вашими партнерами обсуждали, что никакого широкого обхвата здесь просто не может быть!
        Я говорила чистую правду.
        - Да, но… Черт. - Он зарылся рукой в модно подстриженные волосы и дернул пуговички на воротничке. - Как-то я рассчитывала на…
        - Скорый результат.
        Олег кивнул, развернулся и увидел стоящий у меня на столе стакан.
        - Что-то празднуешь?
        Пропустив, когда мы с ним перешли на ты, я растерянно кивнула:
        - Можно и так сказать.
        - Разве праздновать не веселее в каком-нибудь более подходящем для этого месте?
        Черт. Я подумала, что, наверное, кажусь ему жалкой. Мне вообще тогда казалось, что весь мир кружится вокруг меня и моего развода. Что стоит мне войти в помещение, и все начинают шептаться - «О, смотрите, да это же Саша Победная! Ты слышал, от нее ушел муж? Ага. Нашел себе помоложе».
        Я разозлилась. Неуклюже выбралась из кресла.
        - У вас ко мне есть еще какие-нибудь вопросы?
        Выпила я немного, но на голодный желудок и этого было достаточно.
        - Пожалуй, только один. Как ты смотришь на то, чтобы провести со мной этот вечер?
        Я резко обернулась. И уставилась в красивые голубые глаза. Наверное, не пострадай моя самооценка так сильно, я бы сразу заметила, что претензии, озвученные Олегом, просто высосаны из пальца. И еще тогда бы поняла, что на самом деле за его визитом стоял банальный мужской интерес. А так дошло, лишь когда он едва ли не влоб мне его озвучил.
        «С ума сойти! Он же младше… Да, не на много, но… А, впрочем…» - мысли путались у меня в голове. Я стояла, глупо приоткрыв губы, и никак не могла поверить, что этот молодой жеребец в самом деле мне предлагает… А, собственно, что?
        - А что ты хочешь мне предложить?
        Олег обаятельно улыбнулся.
        - Выбор за тобой. Чего бы тебе хотелось?
        «Сравнять счет!» - поняла я, ни секунды в том не сомневаясь. Дыхание оборвалось. Сердце замерло, сжалось и камнем ухнуло в пятки. Я смочила языком пересохшие губы и впервые посмотрела на Олега другими глазами - высокий, с хорошей фигурой и приятным лицом. Молодой, но уже явно искушенный. Не давая себе передумать, я подошла к шкафу и достала пальто. Он же, проявив несвойственную его возрасту галантность, забрал его из моих рук и помог одеться. А потом впервые поцеловал. В затылок…
        - Я хочу тебя трахнуть с первого дня, как увидел.
        На контрасте с нежностью поцелуя его слова прозвучали еще более дерзко. Может быть, неприемлемо даже. Но в тот момент мне, наверное так хотелось услышать именно их… Хоть от кого-нибудь, что вместо того, чтобы поставить дерзкого молокососа на место, я лишь хрипло заметила:
        - Да неужели?
        - Угу. Ты о наружной рекламе Михе с Максом втираешь, а я представляю, как раскладываю тебя на столе для совещаний.
        Господи. Это было так порочно. Так сладко… Знать, что кто-то мечтал обо мне несколько месяцев кряду. Что для кого-то я стала мечтой.
        - Боюсь, в зале для переговоров установлены камеры, - я поежилась, потому что он так и стоял позади, обжигая дыханием, но в то же время не позволяя себе ничего лишнего. - Но мы можем поехать к тебе.
        Я не помню, как мы спустились. Помню только, что оказавшись в его машине, тут же набросились друг на друга. Страстно целуясь. Олег кусал мои губы, лизал, сосал язык, обхватив лицо ладонями. И это было так крышесносно, что я бесстыже стонала ему в рот. Совершенно обезумев от происходящего, я потянулась к молнии на его брюках, дрожащими пальцами расстегнула ремень. Мне хотелось… Господи, я не знаю… Наверное, мне хотелось доказать самой себе, что я до сих пор желанна. И что я сама еще могу что-то чувствовать.
        - С этим лучше подождать до дома, - просипел Олег, поймав мою ладошку.
        - Ладно.
        Дыша, как выброшенная на берег рыба, я зажмурилась и откинулась на подголовник. Шины взвизгнули. Олег сорвался с места с пробуксовкой, словно он передо мной рисовался. Такое могло прийти в голову разве что какому-нибудь мальчишке. У меня в голове промелькнул закономерный вопрос - какого черта я делаю? И я даже, клянусь, едва его не озвучила. На языке вертелось - «Остановись! Высади меня…». Но будто понимая, что я вот-вот сорвусь с крючка, Олег нащупал мою руку, ободряюще сжал, а после сам ее просунул в свои так и не застегнутые брюки. Напоминая, мол, детка, ты же сама хотела. Посмотри, как я хорош. О, да… Я инстинктивно сжала пальцы и широко распахнула глаза. Мы как раз выехали из паркинга, и меня ослепили яркие огни города.
        - О, господи…
        Я никогда… Никогда… Никогда… Не делала ничего подобного.
        - Здесь недалеко. У меня студия в центре, - процедил Олег, вдавливая педаль газа. - Жестче!
        Я несколько испуганно хохотнула. Это было ненормально, но рядом с этим сопляком, какого-то черта именно я чувствовала себя студенткой на сдаче экзамена. Подсказка? Да это же прекрасно! Я сильнее сжала раздувшуюся головку в кулаке. Олег тихо выругался. И это тоже чуть-чуть приподняло мою самооценку.
        - Приехали. Пойдем.
        Я не запомнила, на какой этаж мы поднимались. В лифте мы целовались, как безумные. Помню только, как он открыл дверь. Как я скинула пальто прямо на пол… Олег развернул меня волчком. Прошелся голодным взглядом по телу. И рванул полы блузки, так что пуговички дождем упали на пол. А потом прямо поверх лифчика-паутинки впился в сосок губами и одновременно с этим, рывком усадил меня на небольшую консоль для мелочей. Я вскрикнула, когда в мягкую плоть ягодицы впились ключи. Он хмыкнул. Глядя мне в глаза скинул с себя пиджак, рубашку. Положил мои руки на свою грудь. Такой красивый… Подкачанный, загоревший… Я бесстыже исследовала его языком, пока он возился с моей юбкой. И колготками. Прежде чем, не придумав ничего лучше, просто их разодрал и с тем же остервенением принялся драть меня. Бедная консоль скрипела безостановочно, пока он меня накачивал. И вместе с этой консолью скулила я.
        Я вскрикиваю, потому что, дотлев, сигарета пребольно обжигает пальцы. Бросаю ее в раковину. Включаю кран. На часах девять, и если я хочу успеть освободить собственную спальню для дочери и ее мужа, мне нужно поторопиться.
        То, что случилось тогда - было чудовищной, катастрофической ошибкой. Если бы я знала, к чему это все приведет, ни за что бы не поддалась искушению. Впрочем, теперь мне остается лишь делать вид, что ничего между нами не было. Что я впервые увидела Олега, когда спустя почти полгода моя Котька привела его в дом…
        Глава 5
        Звонок звонит раньше, чем я рассчитывала. Гляжу на разбросанное по кровати содержимое комода - трусики, лифчики, колготки. Вот и что с этим всем прикажете делать? Хватаю плед, накрываю разбросанное барахло и выбегаю в коридор, чтобы открыть. Вместо Котьки и Олега на пороге - Победный с сыном.
        - Привет. Я вас не ждала так рано.
        Собственно, Бориса я не ждала вовсе. Обычно он подбрасывал Мирона к подъезду, тот отзванивался ему, поднявшись в квартиру, и его папенька уезжал. Так мы сводили на нет ненужные встречи. Но, видно, с тех пор, как Победный остался один, у него появилось слишком много свободного времени.
        - Вот, пап, я же говорил! А ты - маме надо помочь, надо помочь… - бубнит Мир, пиная носком свой рюкзак.
        - Ладно, не ной, - отмахивается Победный. - Где бы мы еще так вкусно позавтракали?
        Учитывая, что я, блин, не планировала готовить, вопрос - отпад!
        - Так вы еще и не завтракали…
        - А что, надо было?
        - Я думала, ты приехал помочь, а не нагрузить меня еще и готовкой.
        Мир ржет, демонстрируя не до конца прорезавшиеся клыки. Победному хватает совести состроить недовольную мину.
        - Не вопрос. Я закажу в ресторане.
        - Вот и закажи. Мир, спрячь свои кроссы в шкаф!
        - Папа мне обещал купить Yeezy. Прикинь.
        - Супер, - сухо замечаю я. И ведь не сказать, что Борис от него откупается, просто мне не слишком по душе то, что за счет этих подарков он все равно вольно или невольно зарабатывает очки. Я-то не сторонница таких дорогих покупок. Дети не должны получать по щелчку то, что им хочется, только по той причине, что их родители сумели неплохо преуспеть в жизни.
        - Мне тоже нужно что-нибудь убрать? Ну, в своей комнате.
        - Нет. Котька с Олегом переедут в мою спальню, а я переберусь в кабинет.
        - Круто, - не понятно по какому поводу восхищается Мир и убегает к себе, оставив нас с отцом в коридоре. Растерянно гляжу ему вслед.
        - Он хочет попросить Олега научить его работать в какой-то 3D-программе.
        - Круто, - повторяю я слова сына, не придумав ничего лучше.
        Решив, что я уже достаточно уделила внимание бывшему, возвращаюсь в спальню, где у меня еще полно дел. Слышу, что Победный увязывается за мной. Но сделав вид, что в упор его не замечаю, откидываю в сторону плед и принимаюсь складывать белье в стопки. Вряд ли Бориса может шокировать вид моих трусов или лифчиков. Почему-то последняя мысль заставляет меня улыбнуться.
        - Миленько у тебя.
        Ах, да! Он же тут в первый раз. Окидываю собственную спальню его глазами. Здесь все сделано по моему вкусу, но комната все равно не выглядит женственной. Наверное, слово «миленько» - последнее, что приходит на ум, глядя на ее интерьер. Отделанная деревом стена в изголовье, светлые стены по периметру… Углы. Довольно минималистичная люстра и бра у кровати.
        Олегу здесь точно понравится, а вот Котьке - едва ли - проносится в голове, прежде чем я успеваю задушить эту мысль в зародыше.
        - Интерьером занималась студия Кирилла.
        - Значит, я не ошибся.
        С Победным у нас полным-полно общих друзей. С некоторыми мне удалось сохранить отношения, с некоторыми - нет. В основном с теми, кто принимал у себя Бориса с его зазнобой. А после отмечал ее на своих фото в Инстаграм, зная, что я увижу.
        Возможно, они решили, что я, как и всякая брошенка, слишком психованная. Плевать. На самом деле для меня друг - тот, на кого можно положиться. Да-да. Мой настоящий друг, узнав, как со мной поступил Победный, не стал бы меня утешать и вытирать сопли. Он ни за что не позволил бы мне расклеиться. А вместо этого, вот, например, как Свиблова, предложил бы его прикончить. Конечно, Ленка шутила, и, конечно, мы бы ни за что не стали этого делать. Он того не стоил. И видно, чтобы я это поняла, Ленка это все и затеяла. Надо сказать, ее поступок я оценила по достоинству. Она же поняла, что в случае чего я тоже буду рядом. Дружить я умею. Как и любить.
        Свиблова как-то заметила, что меня мог бросить лишь идиот. И это правда. Жаль, что развод заставил в том меня усомниться. В противном случае, мне бы удалось избежать самой главной ошибки в жизни.
        Хотелось бы мне сказать, что спустившись на дрожащих ногах с той злосчастной консоли, я вдруг вспомнила о женской добродетели и, застыдившись собственного порыва, сбежала. Но ведь ни черта подобного не произошло. Слезть я, конечно, слезла. По ногам, по так и не снятым колготкам текло… И мне казалось, что это не просто его сперма. Это моя боль. Моя забродившая тоска. Мои слезы, которые я не позволила себе выплакать.
        - Ты просто охуенная. - Олег коснулся моих изглоданных губ большим пальцем. Его рот был измазан моей красной помадой. Но грязным его делало не это. А слова… Которых совсем не ждешь от такого воспитанного и с виду интеллигентного мальчика. В ответ я надменно вздернула подбородок. Как если бы нисколько в них не сомневалась, не нуждалась в его комплиментах, и уж тем более - в одобрении. Как будто я была королевой, снизошедшей к одному из многочисленных подданных. Да…
        Я лгала. Я втирала все, что он говорил, в свои раны, счищала с них заскорузлые струпья неуверенности. И те брались тонкой розовой коркой…
        - Где здесь душ?
        - Торопишься смыть следы преступления? - спросил он, сжимая в ладони треугольник внизу моего живота.
        - Нет. Просто хочу помыться. Если хочешь, можешь пойти со мной.
        Он хотел. После мы трахались, стоя под тропическим душем. Олег прогнул меня в пояснице, сам, подстраиваясь, согнул чуть в коленях ноги. Резко вошел и на контрасте медленно, с оттяжкой вышел. И еще… и еще. Пока звуки ванной не наполнились нашими хриплыми животными стонами. Потом мы пили шампанское. И он снова меня имел. На этот раз в кровати. Я не помнила, где я, и кто я. Не понимала, что происходит. Мне казалось, я умру, если это не прекратится. И если прекратится, тоже умру. В какой-то момент я просто отключилась. Проснулась уже под утро. Рядом спал он… В душной комнате стоял мускусный аромат секса и нашего пота. Еще бы. Олег ни разу не воспользовался презервативом.
        Смешно и горько. Но когда ко мне, наконец, вернулся разум, я первым делом помчалась сдавать анализы. Забеременеть я не боялась, потому что у меня стояла спираль. А вот болячек… К счастью, Олег оказался чистым. Убедившись в этом, я постаралась забыть случившееся между нами, как страшный сон. Хотя он этому не способствовал. И искал со мной встречи.
        Это жутко… Да-да, по настоящему жутко. Но когда они с Котькой сообщили мне о ее беременности, первой мыслью, что мелькнула у меня в голове, была - он что, вообще не в курсе существования гондонов? Ужасно злясь на этого доморощенного секс-гиганта, я отвернулась от Котьки и совершенно случайно наткнулась на его взгляд. Уж не знаю, не придумала ли я это, но, мне кажется, Олег понял, о чем я подумала. И что вспомнила, тоже понял.
        Никогда потом я не чувствовала себя такой грязной.
        Грязнее, чем когда он меня испачкал.
        Грязнее, чем вообще когда бы то ни было. Мне было так стыдно! Так бесконечно стыдно… Хотя я и понимала, что в тот момент не делала ровным счетом ничего плохого. Откуда мне было знать, как сложится наша жизнь потом? Я даже представить этого не могла… Да и кто на моем месте смог бы?
        - Ты водишь его сюда?
        Голос Победного, ворвавшийся в мои мысли, заставляет меня вздрогнуть.
        - Кого? - туплю я.
        - Своего любовника.
        - Тебя это не касается. Ты заставляешь меня повторяться.
        - Черта с два не касается! Здесь живет мой сын!
        Раскрыв от удивления рот, я плюхаюсь на постель.
        - Какой же ты лицемер!
        - Я? А кто был против, чтобы Мирон познакомился с Кирой?!
        - Это другое!
        - Почему же?
        - Потому что она - пустое место! Даже для тебя пустое. Или ты собираешься знакомить нашего сына со всеми, кого трахаешь?
        - Так, значит, тот, кто трахает тебя - особенный? У вас серьезно?
        - Если я надумаю выйти замуж - ты узнаешь об этом первый. А пока - на, вот, отнеси эти коробки в кабинет.
        Победный весь набычивается, но возражать не смеет. Видно, понимает, что в своих претензиях заходит слишком далеко. Если бы я не знала, что это абсолютно невозможно, решила бы, что Ленка права. И он действительно прощупывает почву, надумав вернуться. Но правда в том, что Победный, как та собака на сене. Сам не гам, но другому не дам. Он был таким, и остался. Некоторые вещи в жизни никогда не меняются, чтобы с нами не происходило.
        Впрочем, помогать мне с коробками Борис не спешит. В комнате жарковато. Знакомым до боли жестом он стаскивает свитер через голову и остается в простой белой футболке Lacost. Ее белизна красиво подчеркивает свежий загар Победного. Перед тем, как бросить, он свозил свою зазнобу в Дубай. Об этом писали все светские каналы в Телеге.
        - Миленькие, - замечает он, сминая в крупных пальцах случайно упавшие на пол трусики. Глядя мне в глаза, потирает хлопковую вставку. - Слушай, а ты для меня такие надевала?
        Да! И не только такие. У нас было много хороших моментов. Просто ты их очень быстро забыл. Но в слух я в том ни за что не признаюсь. Вместо ответа выдергиваю из Борькиных рук трусы, складываю их на общую стопку с бельем и шагаю прочь из спальни. Через несколько минут приходит Борис с коробками. В одну я сложила книги, которые люблю почитать перед сном. В другую - парфюмерию и косметику. Кремы, лосьоны, духи… Всякие милые женские штучки. Я оставляю их не распакованными и вновь возвращаюсь в спальню. Перестилаю постельное, включаю машинку.
        - Поможешь перетащить тренажер?
        Должен же быть от Победного хоть какой-то толк!
        - Ты, наверное, единственная моя знакомая женщина, которая использует его по назначению.
        - Ну, тем, с кем ты предпочитаешь встречаться, они, как правило, и не нужны.
        - Осторожно, а то еще немного, и я решу, что ты ревнуешь… - пыхтит Борис, вытаскивая в коридор беговую дорожку. Та достаточно тяжелая. Но Победный сильный, как бык. В свое время меня это зачаровывало. Казалось, не существует такого, что бы не было ему по плечу.
        - Погоди, у меня телефон… Хм… Марина.
        - А этой еще что надо?
        Пожимаю плечами. По понятным причинам, Котькина свекровь прилично меня старше, но у нас сложились неплохие отношения. Я благодарна ей, что та не стала давить на Олега, когда Котька заболела. Ведь знаете, как бывает? Да, наверняка знаете. Ни одна мать не мечтает о такой судьбе для своего сына.
        - Привет, Марин.
        - Привет! Слушай, я тут узнала, что Олег с Котей собираются к тебе переехать.
        - Ага, я как раз освобождаю им комнату.
        - По этому поводу я и звоню! Это ж никуда не годится… Тебя из собственного дома выживать. Я так Олегу и сказала! Мужчина он - или кто? Если им важно жить поближе к больнице, мог бы подыскать что-то на съем.
        - А он что?
        - Он так и хотел. Но Катя уперлась. Наверное, ей в такой момент хочется быть поближе к маме. Что, в общем-то, мне понятно.
        «Он так и хотел»… Что ж… Это не может не радовать.
        - Ну, и ладно. Они мне не помешают, а я им уж тем более.
        В трубке повисает странная пауза. Марина не торопится с ответом. И, хоть это может означать что угодно, у меня на руках приподнимаются волоски, а за грудиной растекается паника.
        Как будто Марина о чем-то знает…
        Но такого просто не может быть!
        - Ты уверена?
        - Да, - я судорожно облизываю пересохшие губы. - Конечно, Олег сказал, что сам справится, я это очень ценю. Но ты же сама понимаешь, для мужчины это может быть тяжело.
        - Дай бог, чтобы мы отделались малой кровью.
        - И не говори, - бормочу я, с трудом подавляю вздох облегчения, готовый сорваться с губ.
        - Может, тебе нужна какая-то помощь? Я могу подъехать.
        - О, нет, Марин. Не беспокойся. Тут Борис, да и не так уж много у нас работы. Но, как все устроится, ждем вас с Михаилом в гости.
        Глава 6
        - Нет, это немыслимо! Куда ты пропала?! Звоню-звоню… Я же переживаю. - Ленка падает в кресло напротив моего. В кои веки я добралась до ресторана первой.
        - Прости. У нас такое происходит…
        - Да я уж поняла. И что за беда приключилась на этот раз?
        - Котька… - я вздыхаю, делаю щедрый глоток вина - без допинга рассказать о том, что случилось, сложно, и выкладываю Свибловой все подчистую.
        - Постой-постой! Ты хочешь сказать, что они живут у тебя?
        - Угу. А тебя только это волнует?
        - Нет! Но… Саш, ты же понимаешь, как это странно?
        - Еще одна! - закатываю глаза. - Да почему странно-то?
        - Потому что ты с Олегом…
        Да-да. Мне пришлось рассказать Ленке о том, что тогда случилось. Просто потому, что я не могла держать все это в себе.
        - Лен, стоп. Это когда было?
        - Не так уж и давно. Что, если он опять начнет к тебе подкатывать?
        - Ты спятила? Ничего такого и близко не было. Ни разу. И уж, конечно, не будет. Он любит Котьку. Я этому рада. Или ты сомневаешься? - шокированная этой мыслью, я с силой стискиваю пальцы на кожаной папке меню.
        - Нет, конечно. Господи! Котька твоя дочь. К тому же ты сама его отвадила. Еще до того, как они познакомились.
        - Вот именно. Это было один раз, что ж мне теперь до конца жизни об этом думать? Так и до дурки недалеко.
        - Не знаю, Саш. Одно дело, когда вы в разных концах города живете, и другое, если под одной крышей. Я помню, как упорно он тебя добивался.
        - С тех пор утекло много воды, - я отвожу взгляд. Вспоминать о том времени мне не хочется категорически. Трудно объяснить, какой невыносимый стыд я испытывала, когда Олег приезжал или звонил, предлагая повторить или даже просто встретиться снова.
        - Хм… Ну, и как вы уживаетесь?
        - Еще не знаю. Они переехали всего пару дней назад.
        И эти дни, надо заметить, прошли более менее нормально. В первый вечер Победный заказал домой праздничный ужин. Олега я вообще не замечала, не сводя глаз с Котьки. Подкладывала ей в тарелку еды, то и дело ее касалась. В общем, вела себя, как наседка, и ничего не могла с собой поделать. Может, она и была взрослой. Но не для меня.
        - А он как себя ведет?
        - Да нормально. Мы почти не видимся.
        - Ты его сознательно избегаешь? Или он тебя?
        Избегаю ли я Олега? Нет. Наверное, нет. Ведь в противном случае это будет означать, что мне на него не все равно. Скажем так, я просто стараюсь вести себя ровно. Соблюдать баланс. И его сдержанное поведение этому способствует. Как будет потом - не знаю. Меня вообще это все волнует в последнюю очередь. Все мои мысли о Котьке и ее благополучии.
        - Еще чего! Чтобы он решил, будто у меня для этого есть причина? Не-е-ет. Просто я встаю, когда они еще спят. Я-то Мира отвожу в школу.
        - А вечером?
        - А вечером я стараюсь им с Котькой не мешать. Вчера они, кажется, смотрели какое-то кино. Кто меня беспокоит - так это Мирон. Вот, от кого фиг отделаешься. Ну не понимает он, что двум взрослым людям иногда нужно побыть одним. А как ему на это намекнуть - я не знаю. Хоть бери его и взашей выгоняй из их спальни.
        - Слушай, а ты думаешь, они трахаются?
        - Лен! Какого хрена? Я вообще об этом не думаю.
        - Да не кипятись ты. Мой вопрос вполне закономерен. Если Котька больна, ей может быть совсем не до этого.
        Да, этого нельзя исключать. И, может, мне как матери стоило бы с ней это обсудить. Я бы так и сделала, не будь у меня с ее мужем в прошлом того постыдного инцидента. Разузнала бы, что да как, посоветовала бы ей что-то. А теперь, будь оно все проклято, не могу… Не чувствую себя в праве. Я как будто поневоле стала заинтересованной стороной. Полнейший идиотизм и глупость, учитывая, что между нами с Олегом все давным-давно в прошлом.
        - Я в эту сторону их жизни не лезу. Они взрослые люди и сами со всем разберутся.
        - Хм…
        - Даже знать не хочу, что означает это твое хмыканье.
        - Ладно. Проехали. Лучше расскажи, как Котька переносит химию?
        - Пока ничего, - улыбаюсь, не скрывая своего облегчения. - Она настоящий боец.
        - Ты была рядом?
        - Угу. На первой процедуре. А сегодня очередь Олега. Кстати, почему-то они не звонят…
        - Так, слава богу, мать. Если бы что-то случилось - позвонили бы первым делом.
        - И то так. - соглашаюсь я, но расслабиться все равно не получается. Я сижу и вздрагиваю каждый раз, когда слышу телефон. Осознав всю тщетность моих попыток отвлечься, сворачиваю наши с Ленкой посиделки и еду домой. То ли чтобы облегчить мне жизнь, то ли чтобы скрасить свою, Победный соизволил забрать к себе Мира с ночевкой. Хотя обычно, среди недели, он этого не практиковал. С молодой любовницей ему было как-то не до сына.
        Поднимаюсь в квартиру. Вставляю ключ в замок, кручу, а тот ни в какую. Похоже, кто-то бросил дверь открытой. Тяну ручку на себя.
        - Добрый вечер, - с трудом заставив себя улыбнуться, гляжу на обвешанного пакетами зятя. Тот опередил меня совсем на чуть-чуть. Вот поэтому, наверное, дверь и открыта.
        - В холодильнике совсем пусто. Я взял на себя смелость купить продуктов. Вы не против?
        Растерянно качаю головой:
        - Нет, конечно. Прости. Вы тут голодные сидели, что ли?
        Черт-черт-черт! Вот это я дала маху. Наверное, Котька рассчитывала на меня и в таких мелочах. Но мы не обсуждали, как будем вести общий быт - вот я и опростоволосилась. Хорошая же из меня вышла помощница.
        - Да я только зашел, - хмурится Олег.
        - Ясно. Я сейчас что-нибудь приготовлю. Только руки вымою и к Котьке зайду. Что-то ее не слышно.
        Справедливо рассудив, что если Котька одна, вряд ли я могу ее потревожить, осторожно заглядываю в спальню, которая еще недавно была моей. Прошло всего несколько дней с тех пор, как я съехала, а здесь даже воздух стал другим. Более густым и тяжелым.
        Котька неподвижно лежит на кровати. Меня охватывает иррациональный страх. Я подхожу ближе и осторожно касаюсь ее темных и пока что густых волос. Она осоловело моргает:
        - Мам?
        - Привет. Ты как?
        - Нормально.
        Врет. Вижу, что сегодня ей хуже. А ведь самые «нехорошие» препараты, с точки зрения реакции на них, у нас еще впереди. Я ласково улыбаюсь, отвожу от лица моей девочки шелковистые прядки.
        - Что приготовить на ужин? Там Олег столько всего накупил!
        - Я ему написала список.
        - Правда? Ты ужасно хозяйственная, - дразню Котьку, сморщив нос. - Так что тебе приготовить?
        - Ничего не хочу.
        - Нет, так дело не пойдет, дорогуша. Есть надо, и тебе это прекрасно известно.
        - Ну, приготовь тогда плов. Олег любит плов. А мне все равно.
        Бросаю беглый взгляд на часы. Я устала, как собака. Будь я одна - перекусила бы тостом с авокадо и забралась бы с книжкой в постель. Но теперь что? Как вариант - нанять на будущее домработницу.
        - Давай я приготовлю плов на выходных, а сейчас забацаю что-нибудь на скорую руку? Иначе твой Олег так и помрет голодным.
        - Я помогу… - вызывается Котька, хотя я вижу, что ей совсем не до этого.
        - Лучше отдыхай.
        Целую дочь в круглую щечку и иду к себе, чтобы переодеться. Кабинет пока больше походит на склад. Вещи-то я перенесла, но разобрать их пока не дошли руки. Надеваю джинсы, свободную футболку, возвращаюсь в кухню и застаю хозяйничающего там Олега.
        - Что ты хочешь найти?
        - Соль и перец.
        - Они вот здесь. Не знала, что ты умеешь готовить.
        - Натереть стейк трески специями и бросить его на сковородку могу даже я. И, кстати, вы многого обо мне не знаете.
        Меньше всего мне хочется это обсуждать. Проигнорировав выпад зятя, я вполне доброжелательно, интересуюсь:
        - Мне тебе не мешать? Или все же помочь чем-то?
        - А как вам хочется?
        - Мне хочется, чтобы вам с Котькой и тебе в отдельности было комфортно. Если ты привык готовить сам - я могу уйти, чтобы не путаться под ногами.
        Олег несколько расслабляется:
        - Да нет. Все нормально. Что вы. Вот… Порежьте салат.
        Наверное, мне придется постараться, чтобы не оглядываться на каждый свой шаг. И не прикидывать в уме, насколько нормальны те или иные вещи. Пусть даже такие банальные, как совместная готовка. А пока внутренний радар чутко бдит. И я буквально каждое свое действие просеиваю через мелкое-мелкое сито допустимого. В этот раз придраться вроде бы не к чему. Мы просто готовим ужин в четыре руки. И все. Я подсказываю Олегу, где включается вытяжка, и, не сумев сдержать улыбки, указываю на то, что он забыл добавить масла на сковородку. А после принимаюсь шинковать овощи на салат.
        - Вместо таких помидоров лучше брать помидоры-черри.
        Надеюсь, он не примет мои слова за нравоучения. Просто в это время года действительно сложно найти хорошие помидоры.
        - Я учту. Катя их любит.
        - Да… Я знаю. Похоже, сегодня ей нелегко пришлось. В следующий раз звони мне, если такое случится.
        - Зачем? Чтобы испортить день еще и вам?
        Я сжимаю пальцы на ноже, принуждая себя проглотить слова, что вертятся на языке. И подобрать новые, менее резкие.
        - Нет. Чтобы я была в курсе самочувствия дочери.
        Интересно, Котька знает, что, видите ли, испортила ему день?
        - Ясно.
        Что ему, мать его, ясно? Я, вот, допустим, ничего не понимаю. Со скрежетом сметаю ножом с доски колечки сладкого лука.
        - Значит, мне тебе не звонить?
        Я на него не смотрю, слишком злая, и, тем не менее, «вижу», как он оборачивается через плечо. Гудит вытяжка, на сковородке шипит масло. Мне приходится говорить чуть громче обычного. По крайней мере, свой тон я оправдываю именно этим.
        - В каком смысле?
        - Мне не звонить тебе, если ей будет плохо? Чтобы не портить день?
        Да-да, вряд ли мне удается скрыть осуждение в голосе.
        - Я передал вам слова Кати. Не более.
        Бледный румянец касается моих скул и соскальзывает на шею. Похоже, поспешив с выводами, я выставила себя полной дурой.
        - Ладно, - лепечу я. - Салат готов. Если я тебе больше не нужна, пойду к себе. Поработаю. Мир сегодня ночует у отца, так что…
        - Что?
        - Вас никто не потревожит, - глядя куда угодно, но не в его глаза, поясняю я. - Ну, хорошего вечера.
        - Ты до сих пор обо мне невысокого мнения, правда?
        Я застываю у выхода и, не поворачивая головы, твердо замечаю:
        - Нет. Это не так. И, кстати, на ты мы не переходили.
        Возвращаюсь к себе. Плотно прикрываю дверь. В ушах на бесконечном репите прокручивается:
        «Ты до сих пор обо мне невысокого мнения, правда?»…
        Нет. Нет, он не прав. Я оценила, что он остался с Котькой в самый сложный момент. В самом деле, оценила. И скорее тут верно другое замечание Олега. О том, что я совершенно его не знаю. Я не дала ему ни единого шанса раскрыться. Потому что испугалась сама себя. Он ведь пытался и встретиться снова, и спокойно обсудить то, что произошло. Но я… струсила, да. А потом, когда случилась вся эта история с Котькой… не знаю… Наверное, мне было так стыдно, что я предпочла сделать вид, будто он для меня невидим. Жаль, что я не могу оставаться на этой позиции и теперь, когда мы живем бок о бок. Так просто не может продолжаться. Возможно, пришел момент поговорить? Объясниться. Может, даже найти в себе силы посмеяться над тем, что было. И отпустить прошлое, с расчетом на то, чтобы каждый раз теперь не оглядываться на то давнее происшествие и исключить любые двусмысленности. Ведь если что меня и напрягает, то только они. Но где взять на это силы? Как правильно начать разговор, как себя повести? Или, может, не стоит ворошить прошлого? Вдруг оно только меня тревожит, а он уже и думать о том забыл? Как понять? Может,
подождать какого-то шага от Олега? В конце концов, именно он мужчина. Ну, да… А я мудрее и старше. Ч-ч-ерт.
        Растираю лицо ладонями и открываю ноутбук. Хочешь отогнать непрошенные мысли - садись за работу. Это правило меня еще никогда не подводило. Но вместо того, чтобы заняться делом, я зачем-то утыкаюсь в Инстаграм. А там уведомление о том, что на меня подписался Победный. Ну, надо же… Интересно, как скоро это заметят те, кто не так давно писал дерьмовые статейки вроде «Победные отписались друг от друга в соцсетях. Самый громкий развод этого года».
        Пока я размышляю, стоит ли подписываться на Бориса в ответ, за дверью кабинета начинается какое-то движение. Я составляю Мак с колен и крадусь на цыпочках через комнату.
        - Что значит - я не могу, отец?! Это мой проект. Какого… Да, конечно, я понимаю. Но… Да послушай же ты меня! Как вы могли в принципе обсуждать это все за моей спиной?! Черт его дери, меня не было в офисе всего пару часов! Нет… Я не мог быть! И ты это знаешь. У меня жена… Что? Ты серьезно вообще?! - Олег все сильней распаляется, потом резко замолкает и лупит по двери. Та распахивается настежь, не выдержав удара, и летит прямо на меня.
        Глава 7
        - Твою мать! Ты как, в порядке?
        Я киваю. На обратной стороне зажмуренных век взмывают искры. Ощупываю скулу пальцами.
        - Нужно лед приложить.
        - Пойдем! - Олег хватает меня за руку и тащит за собой по коридору. Я, конечно, успела немного смягчить удар, вовремя отскочив, но избежать его полностью не получилось. Тянусь к морозилке. - Сядь… те. Я все сделаю сам.
        Послушно усаживаюсь на стул. Интересно, сколько времени понадобится современным женщинам, чтобы избавиться от этого пещерного рефлекса - делать то, что говорит мужик? На автомате. Прежде чем успевает включиться мозг, способный пресечь на корню эту постыдную готовность покориться чужой воле?
        - Обмотай только полотенцем. Ой… - морщусь, когда щеки касается кусок замороженной вырезки.
        - Извини… те. Я не знаю, как так получилось.
        - Ты просто распсиховался.
        Олег застывает, зарывшись пятерней в волосы. Медлит, будто готовится мне возразить, но, в конечном счете, напротив, неожиданно соглашается и снова переходит на ты.
        - Да. Наверное. Ч-черт. Думаешь, синяк будет?
        - Если и будет, то небольшой. Я не успела подойти к двери ближе, - вру, не желая признаваться в том, что подслушивала.
        - Впредь постараюсь вести себя потише.
        - Да мне-то что? Я про Котьку подумала, вот и решила посмотреть, что случилось. Часто у вас такое?
        - Как сказать. Отец, как и ты в свое время, не видит причин со мной считаться.
        Я вскидываю взгляд. Неужели это тот самый повод? Наконец все прояснить.
        - Извини. Мне жаль, что так вышло. Я не хотела задеть твоих чувств, - шепчу, облизав пересохшие губы.
        - Ты вообще о них не думала. Я даже не понимаю, зачем тебе понадобился. С таким же успехом ты могла помастурбировать.
        Моя челюсть шокированно отъезжает, а взгляд устремляется к двери, которую никто из нас не посчитал нужным прикрыть, как следует.
        - Тише ты! - шикаю я. - Господи! Как ты можешь меня в этом обвинять?! Ты же сам хотел исключительно секса. Ну?! Разве я не права?
        - Нет.
        Я смотрю на него и не верю. Он не может говорить об этом всерьез!
        - Послушай, теперь ведь это не имеет значения, правда? Вы - отличная пара с Котькой. И знаешь, я никогда тебе этого не говорила, но я правда очень рада, что ты у нее есть. Да-да, ей с тобой по-настоящему повезло…
        - Неужели я это слышу?
        Вскакиваю, как будто меня поймали на чем-то постыдном. Олег, сидящий все это время у моих ног на корточках, отшатывается и, чтобы не упасть, упирается ладонью в пол.
        - Коть… Ты чего встала? Проголодалась, да?
        - Нет. Да ты говори-говори, я с радостью послушаю.
        - Что послушаешь, милая?
        - Ну, как что, мам? Как ты нахваливаешь моего мужа, ясное дело. Я уж думала, вы с папой никогда не одобрите мой выбор!
        Котька ныряет в объятья Олега. Потирается носом о его грудь. Кажется, и впрямь ожившая, порозовевшая даже. А то ведь бледная была - жуть! Мои страхи отступают под натиском охватившего меня облегчения.
        - Глупости какие, Коть.
        - Слушай, а что у тебя с лицом?
        - А это Олег мне отомстил за то, что мы с твоим отцом его не сразу приняли. - Котька комично выпучивает глаза. Я смеюсь. - Да шучу я! Просто небольшой инцидент с не вовремя открывшейся дверью. Уже все хорошо.
        - Если бы! Ты, кажется, опухаешь. Может, вызовем скорую?
        - Зачем?
        - Вдруг у тебя кость треснула, или еще что-то?!
        - Ну, ты тоже придумала. Оно уже почти не болит. Давай-ка я тебе все-таки положу поесть. Что, Олег зря старался?
        - Вот именно, Кать. Давай, - присоединяется к уговорам мой зять. Пусть мы до конца и не обсудили нашу проблему, но прояснить главное все же удалось. Котька - на первом месте. А все, что было между нами - осталось в прошлом. Меня это более чем устраивает.
        - Тогда и себе накладывайте!
        - О, нет. Я ужинала в ресторане. Не буду вам мешать, - возвращаю замерзшее мясо в холодильник и устремляюсь к выходу.
        - Только не говори, что у тебя было свидание!
        - Хорошо. Не скажу, - покладисто соглашаюсь я.
        - Мам, ты знаешь, к чему я веду! - возмущается в спину Котька.
        - Нет. Понятия не имею.
        - Ну, ты к папе все-таки присмотрись, а? Он же у нас такой красавчик.
        - Смотрю, тебе не надоедает нас шипперить.
        - Как может такое надоесть? У меня на вас грандиозные планы!
        Подхожу к дочке, обхватываю ее округлую щеку и звонко целую в нос:
        - Побереги силы для более стоящих идей, ага?
        - А эта чем не стоящая? Олег, ну, хоть ты ей скажи! Папа - красавчик, правда?
        - Спокойно но-о-очи! - я вымученно смеюсь, машу рукой и выхожу из комнаты. По привычке сворачиваю к спальне. Но опомнившись на полпути, толкаю злосчастную дверь в кабинет. Из зеркала на меня смотрит хорошенько приложенная жизнью женщина. Круговерть последних дней так меня закрутила, что я совершенно махнула на себя рукой. Я сколько угодно могу доказывать Котьке и всем остальным, что моя молодость в полном разгаре, но правда в том, что с каждым годом поддерживать свежий вид лица для меня становится все сложней. Да, при желании я и теперь могу сойти за девушку лет на десять моложе, но сейчас я выгляжу на все свои тридцать восемь.
        Избежать последствий столкновения с дверью мне до конца не удается. Благо макияж делает синяк практически невидимым. На следующий день я задерживаюсь в офисе, домой приползаю ближе к ночи. Меня хватает на то, чтобы проверить Котьку. И попытаться выгнать Мира из их с мужем пальни. Тот, оказывается, не шутил, говоря отцу, что хочет освоить какую-то новую программу. Когда я, постучав, вхожу, Олег что-то терпеливо ему объясняет, тыча пальцем в огромный компьютерный монитор, который здесь появился в мое отсутствие.
        - Мир, уже одиннадцатый час. Давай-ка, отправляйся к себе.
        - Ну, ма-а-ам.
        - Давай-давай. Слышать ничего не желаю. Я тебя потом разбудить не могу. И в школе спишь на уроках.
        - И ничего я не сплю.
        - Ага. Я видела твои оценки. Что с алгеброй, м-м-м? А с английским? Как ты собираешься учиться в Англии, если у тебя по нему тройка?
        - Ты все равно меня туда не отпустишь, - дует губы сынок, наводя меня на мысли о том, что, может, он намеренно съехал по оценкам, чтобы обратить на себя внимание.
        - Это еще не факт. Посмотрим, как ты год закончишь.
        - Я не знала, что вы хотите отправить Мира в Англию… - удивляется Котька. - Везет.
        - Меня еще никто никуда не отправляет, - нудит в ответ Мир.
        - Ну, у тебя все впереди. Когда я ходила в школу, даже таких разговоров не было.
        - Та-а-ак. Ты что, жалуешься? - удивляюсь я.
        - Еще бы! Я бы очень хотела поучиться за рубежом.
        Вопрос образования Котьки - болезненная тема. Когда она училась в школе, наши доходы были скромнее. Да и отправлять девочку непонятно куда, когда весь мир, кажется, свихнулся, и развелось столько педофилов, было страшно. А когда она поступила на первый курс в универ, практически тут же и заболела. Естественно, ей пришлось взять академ… А потом то одно, то другое, в общем, до учебы дело так и не дошло. Я стараюсь не слишком на этом зацикливаться, в конце концов, прошли те времена, когда высшее образование что-то решало, но все равно не могу до конца отпустить эту ситуацию. Что довольно абсурдно, ведь на выбор Котьки я повлиять не могу.
        - Тебе всего двадцать, вся жизнь впереди. Так что еще поучишься, если не пропадет желание.
        - Из-за этих болячек я чувствую себя прикованной к месту. Связанной по рукам и ногам. Жизнь проходит мимо меня, когда я лежу под этими чертовыми капельницами!
        - А правда, что у тебя рак? - оживляется Мирон, а я, напротив, застываю, словно глыба льда.
        - Кто тебе это сказал?
        - Я в интернете прочитал. Так это правда? - Мир сводит темные брови, обретая еще большее сходство с отцом.
        - Откуда они прознали? Мам, ты кому-нибудь говорила? - на Котьку страшно смотреть. Она хватает телефон и принимается серфить от одного новостного канала к другому, пока я это все не прекращаю, забрав айфон из ее рук. - Эй, мам!
        - Перестань, слышишь? Не трави душу. И, конечно, я никому ничего не говорила. Как тебе только в голову такое пришло?
        - Прости. Тогда откуда они узнали? - Котька шмыгает носом. Я знаю, почему она не хочет рассказать о своей проблеме общественности. Потому что в сознании наших людей рак - это приговор. Общество хоронит человека задолго до того, как он умирает. Точнее, если он умирает. Ведь в наше время, кто бы и что ни думал, диагноз рак абсолютно точно не является приговором.
        - Так это что, правда? Ты умрешь?
        - Мирон! - рявкаю я, обжигая сына злым взглядом. Да, я понимаю, он ни в чем не виноват. Он слишком маленький, чтобы следить за языком, он тупо транслирует то, что услышал от взрослых. Но… Нервы что-то совсем ни к черту. - Конечно, никто не умрет. Котя просто болеет. Все люди болеют, а потом выздоравливают. Это понятно?
        Мир сникает. Ведет пальцем с заусеницами по шву на покрывале. Невнятно бормочет:
        - Угу… - а потом резко вскакивает и заключает сестру в объятья. Учитывая, что он сейчас в том периоде, когда любые нежности исключаются по определению, я не могу сдержать слез. Те вскипают под веками и стекают на щеки. Хорошо, хоть этим двум совершенно не до меня. О моей слабости знаю лишь я. И мой зять, который тоже выглядит жутко расстроенным.
        Какая же тварь пронюхала о болезни Котьки? Возможно, не отправь я в блок большинство газетчиков еще на этапе развода с Победным, со мной бы попытались связаться. Попросили бы прокомментировать ситуацию. Они так это называется, ага… И я бы смогла как-то подготовить дочь к происходящему, но теперь об этом думать поздно.
        - Ну, все-все, Мир. Ты меня задушишь, - деланно бодрясь, смеется Котька. Мирон отползает в сторону и встает на длинные ноги.
        - Спокойной ночи, - бурчит он, отводя глаза, как будто и впрямь надеется скрыть хоть от кого-нибудь в этой комнате слезы.
        - Спокойной.
        В коридор мы выходим вместе. Мир идет к себе в комнату, я - сначала в ванную. Долго-долго стою под душем, выхожу. Иду к сыну, чтобы убедиться, что тот не засел за стрелялки, когда ему было велено ложиться в кровать. Но, видно, день был слишком тяжелым для моего мальчика. Тот спит, подложив одну руку под щеку, а второй обняв сбившееся одеяло. На столе разбросаны тетрадки и книжки, под столом - распахнутый настежь рюкзак. Я навожу порядок, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы. И тут у меня звонит телефон.
        - Да! - шепчу я, на носочках выскальзывая из комнаты. Конечно, Мир вряд ли проснется, даже если вдруг начнется война, но я все равно не хочу рисковать.
        - Привет! Я тут выпала на день из-за простуды, а вас, оказывается, уже на всех углах полоскают. Ты в курсе? - выпаливает на одном дыхании Свиблова.
        - Ага. Нас с Котькой Мир просветил.
        - И как она?
        - Не в восторге. Это если мягко.
        - Ну, мы знали, что правда когда-нибудь всплывет.
        - Да, но от этого не легче. Есть предложения, какую нам сейчас лучше занять позицию?
        - Ты в этой теме - профессионал покруче меня. Что думаешь делать?
        - Попробую отвлечь. Не знаешь, где у нас в ближайшее время можно поторговать счастливым лицом?
        - Как насчет кинофестиваля? Как раз послезавтра открытие.
        - Идеально. Ой, Лен, мне тут Победный звонит. Наверное, тоже прочитал новости! Я отключаюсь…
        - Держи меня в курсе.
        - Ага, - сбросив Свиблову, принимаю входящий от бывшего: - Да, Боря. Что-то ты поздно.
        - Ты видела новости?
        - Да. И Котя тоже, - сообщаю, опережая вопрос. - Что-то много нам отмеряли полос, тебе не кажется?
        - В каком смысле?
        - Ну, сначала все внимание на себя перетянул ты, расставшись со своей зазнобой. Теперь, вот, Котька. Слушай, - мне в голову приходит грандиозная идея, и я спешу ей тут же с ним поделиться. - А найди себе еще кого-нибудь.
        - В каком это смысле? - тупит Победный.
        - В прямом! Что, у тебя нет на примете какой-нибудь звездульки? Помелькаешь с ней то здесь, то там - глядишь, журналюги на тебя переключатся и отстанут от Котьки! М-м-м?
        - Ты спятила?
        - Почему это? Я, например, тоже готовлюсь оттянуть на себя часть внимания. У нас со Свибловой есть кое-какие соображения…
        - Вы со Свибловой рехнулись! Не собираюсь я ни с кем мелькать. Хватит уже, намелькался.
        - Ну, как знаешь. У тебя еще что-нибудь, или будем прощаться?
        - А что значит «я готовлюсь оттянуть на себя часть внимания»? Уж не собираешься ли ты выйти в свет со своим хмырем?
        - Если и собираюсь - тебя это не касается! Ну, все, давай, пока, Боря. Спокойных снов.
        Глава 8
        «Кате плохо. Вы можете подъехать?»
        Телефон выскальзывает из моих вмиг одеревеневших рук. Скатывается по коленям и шмякается на бетонный пол. За высокими от пола до потолка окнами салона красоты гремит раскатистый гром. И дождь принимается с еще большим азартом молотить в жесть.
        - Александра Ивановна, а ну-ка замрите. Очень ответственный момент!
        А я ведь и так как статуя. Ни живая, ни мертвая. Даже кровь в венах, кажется, застыла, точно речная вода в ледостав.
        По губам скользит мягкая кисточка. Остаются последние штрихи.
        - Ну, вот! Губы не смыкайте. И не улыбайтесь. Дайте помаде подсохнуть. Я нанесла суперстойкую. Вот что хотите делайте - не сотрется, - подмигивает мне визажистка.
        - А тушь водостойкая? - не своим голосом уточняю я на всякий пожарный случай. Вдруг мне не удастся сдержать слез? Вдруг я опять расклеюсь? Впрочем, Вика закономерно принимает мой вопрос на счет спустившегося на город дождя.
        - Вас проводят с зонтиком до машины. А там, пока доедете, дождь и закончится. Прогноз погоды на день очень обнадеживающий. Я смотрела.
        - Тогда нам лучше поторопиться. Я очень спешу.
        - Не забудьте отметить меня в Инстаграм!
        Что? Я глупо моргаю. Волнение перекрывает собой способность мыслить связно. Чего она от меня хочет? Ах, да. Рекламы в обмен на скидку.
        - Ну, конечно. Отмечу.
        Если вообще теперь куда-нибудь попаду!
        «Вы в больнице?» - набираю, с трудом попадая на кнопки.
        «Да».
        «Скоро подъеду».
        В салоне красоты мне казалось, что мой наряд, мой образ и мэйк очень сдержаны и элегантны. Здесь же, на фоне больничных стен, запахов с отдушкой септиков и витающего в гулких коридорах отчаяния, я кажусь себе до нелепого вычурной. Толкаю дверь в палату, как мне кажется, готовая к чему угодно. Не додумываюсь постучать.
        Они лежат на высокой больничной койке, как ложки в столовом наборе. Котька спит. Олег осторожно приподнимает голову. На несколько секунд наши взгляды сплетаются. Тычу большим пальцем себе за спину, намекая на то, что подожду его в коридоре, и пячусь прочь из палаты. Не проходит и пары минут, как ко мне присоединяется зять.
        - Вау, кажется, я зря вас дернул. У вас были какие-то планы?
        - Неважно, - отмахиваюсь. - Что у вас произошло?
        - Катя дала плохую реакцию на препарат. Докапать не смогли. С ней случился… - Олег замолкает, сглатывает с шумом и с остервенением трет лицо. - Как бы это сказать? Небольшой нервный срыв. Да, наверное. Я попытался ей помочь… Ну, когда Катю стало тошнить. А она выгнала меня. Наговорила всякого… Это, конечно, пустяки, я привык. Подумал, что, может, от вас ей будет легче принять помощь. Или от кого-то другого. Медсестра пыталась, но Катя выгнала и ее.
        - Ясно. И что говорят врачи?
        - Говорят, что внесут изменения в схему. Что еще они могут сказать?
        - Ну, до следующего раза еще несколько дней. Катя успокоится. Может, так даже лучше, как думаешь?
        - Не знаю. Мне кажется, она совершенно не готова к происходящему.
        - Может быть, ей стоит вновь обсудить это с психологом?
        - Если так пойдет и дальше, психолог понадобится нам всем.
        - Ей приходится гораздо тяжелее, чем нам! - как любая мать, свою дочь я готова отстаивать с пеной у рта. Возможно, мой тон звучит резче, чем Олег того заслуживает. Но что уж теперь? Как вышло. Не извиняться же мне перед ним?
        - Пойду к ней, - бормочу я и, с трудом скрывая неловкость, прячусь за дверями палаты. Котька выглядит совершенно измученной. Она осунулась и похудела, хотя мы в самом начале пути. О том, что будет дальше - даже думать страшно. Я старательно отгоняю от себя эти мысли и опускаюсь на стоящий у Котькиной койки стул. Тот скрипит. Моя девочка открывает глаза. Медленно-медленно, будто даже это простое действие для нее слишком.
        - Мам? А ты чего здесь… такая красивая?
        - Да вот, думаю, дай заеду, посмотрю, как ты?
        - Тебе Олег позвонил, да?
        - Коть, какая разница?
        - Я просила его не звонить!
        - А я просила - звонить. Я старше - поэтому он меня слушает. Как ты себя чувствуешь?
        - Не очень. - Котька вновь закрывает глаза. - Я… кажется, его обидела. Накричала. Он хотел подержать мне волосы, когда я… А я не смогла. Как он может не понимать, что это унизительно? Я не хочу, чтобы он меня такой видел.
        - Но он же хочет тебе помочь! Это нормальное желание для любящего мужчины. Ты не должна его отталкивать, Катя.
        - Ты не понимаешь! Никто не понимает, что я чувствую. Вы… все живете. Вам ничего не угрожает. А у меня каждый день борьба. Почему так? Ну, почем-у-у, мама? Кому-то все, а кому-то - ничего? Почему?
        Котька воет. А ведь все это мы уже проходили. И отчаяние, и депрессии, и нежелание бороться дальше, которое в Котьке меня пугает больше всего. Её каждый раз приходится настраивать на борьбу.
        Веду рукой по темным волосам. Успокаивающе поглаживаю. Это все, что я могу. Слова… Все слова давным-давно сказаны. Она знает наизусть все мои аффирмации. Новых пока не придумали - держись, ты не одна, это просто нужно преодолеть, никто не знает, почему именно тебе выпало это испытание, но и из него для себя можно вынести что-то полезное. Мое сердце разрывается на куски. Каждый раз мне приходится собирать его из осколков. Которые, кажется, становятся все меньше и меньше. Я боюсь, что в конечном счете, если это не прекратится, те и вовсе превратятся в кровавое крошево, которое я уже не смогу соскрести с земли.
        - Все живут, как будто ничего не случилось… Планета вертится.
        - А если бы она остановилась, тебе бы стало легче?
        - Да! Это было бы не так обидно, - сквозь горькие слезы смеется Котька.
        - Давай я все-таки позвоню твоему психологу.
        - Не нужно. Я пока не хочу.
        - А чего ты хочешь?
        - Чтобы мне отменили лекарства, которые убивают меня быстрее рака!
        - Ты же в курсе, что тебе назначили самое лучшее лечение, правда?
        Котька отворачивается к окну. А я, хоть и понимаю, что это противоестественно, опять начинаю себя накручивать. А вдруг она в этом не уверена? Вдруг ей кажется, что всех наших действий недостаточно? Или винит… Что на ее месте, допустим, не я. Или кто-то другой. Я ведь и сама частенько задаюсь этим вопросом.
        - Может, тебя что-то не устраивает? Мы могли бы обратиться в другие клиники. Например, за рубежом.
        - Мам, мы изучили их все и решили, что здесь делают то же самое.
        - Да, но…
        Я не знаю, что! Я просто не знаю. И меня убивает бессилие. Как же правы те, кто говорят, что рак приходит не к конкретному человеку. Он приходит в семью. И медленно-медленно ее пожирает.
        - Все нормально, мам. Не обращай на меня внимания. У меня, наверное, опять стадия злости. Это пройдет.
        - Ладно.
        - Доктор хочет, чтобы я осталась ночевать здесь.
        - Значит, к этому есть показания.
        - Я хочу домой.
        - Понимаю. Но ведь это всего на одну ночь.
        - Хорошо.
        - Вот и славно. С кем ты хочешь ее провести? - я то и дело касаюсь Котьки. Американские исследования доказали, что пациенты, которые постоянно подвержены тактильному контакту, поправляются гораздо чаще. - Со мной? Или с Олегом?
        - Одна. Я сейчас - не самая приятная компания. Мне лучше, и вам совершенно не нужно сидеть у моей постели. Ты ж куда-то собиралась…
        Котька стремится быть взрослой. Изо всех сил пытается не завидовать, да… Но в ее последних словах читается плохо скрытый упрек. Он, конечно же, несправедлив. Умом я это понимаю, что не делаю ничего плохого тем, что пытаюсь жить. Но чувство вины за это никуда не девается. Оно разъедает, подтачивая ржавчиной изнутри мой хребет. Стальной и до этого несгибаемый.
        - Сегодня открывается кинофестиваль. Я надеялась помелькать там, чтобы сбить прессу со следа своим сияющим и цветущим видом.
        - Отличный план.
        Ослабев за время нашего разговора, Котька говорит все тише.
        - Мам…
        - М-м-м?
        - А спой мне колыбельную…
        Моя рука в темных Котькиных темных волосах замирает. Колыбельные мы с рокером-Победными пели сильно специфические. Рокерские.
        - Какую? - шепчу я, осипнув вконец.
        - А давай «Серебро» Би - 2.
        Почему я даже не сомневалась в том, что она выберет? Сглатываю… И с трудом, сбиваясь, вывожу:
        «Я не вернусь», -
        Так говорил когда-то,
        И туман глотал мои слова
        И превращал их в воду.
        Я все отдам
        За продолжение пути,
        Оставлю позади
        Свою беспечную свободу.
        Кажется, в моде эффект заплаканных глаз. Если тушь и потечет - черт с ней, ничего страшного.
        - Ты дала петуха, - уже совсем засыпая, улыбается Котька.
        - Мне простительно. Это вы с отцом - люди творческие. А я…
        Не договариваю. Да это и не нужно. Котька спит.
        А петуха я дала на «я все отдам»… Я же и правда отдала бы все на свете, лишь бы у меня не отняли мою девочку. Плохие-плохие мысли, от которых первым делом рекомендуют избавляться психологи. И которые все равно настойчиво лезут в голову, когда любишь.
        Помня о том, как скрипуч стул, встаю с него, кажется, не дыша. Шагаю к двери, вскидываю взгляд и, наконец, замечаю стоящего в дверях Олега. Льющийся из коридора электрический свет ласкает контуры его высокой, будто высеченной из тьмы фигуры.
        - Поезжай домой, - устало вздыхаю я. - Она не хочет тебя беспокоить.
        - Она вообще меня не хочет.
        Я мажу по лицу зятя равнодушным взглядом и шагаю прочь. Мне не хочется вникать в значение его слов. На это просто нет сил. Я не представляю, как сейчас куда-то поеду и буду улыбаться, делая вид, что моя жизнь в эти самые минуты не разваливается на куски.
        - Ты очень красиво поешь.
        Опять на ты? Как же надоели эти качели. Пожимаю плечами:
        - Я дала петуха. Хорошего вечера, Олег. Если Мир будет надоедать - гони его в шею. Я постараюсь приехать пораньше.
        Он не спрашивает, куда я собралась, а я не говорю. Спускаюсь вниз, прохожу к машине. На улице слишком холодно, как для конца марта. И хоть сама я мороза не чувствую, мое срывающееся дыхание клубится облаками пара. Небо уже совсем темное. Я явно опаздываю. Сажусь за руль и на пробу улыбаюсь в зеркало. Улыбка выходит больше похожей на оскал. С досадой отворачиваюсь и, не дожидаясь, пока машина, как следует, прогреется, срываюсь с места. На подъезде к кинотеатру звоню Ленке.
        - Ну, ты даешь! Хоть бы предупредила, что опоздаешь!
        - Я не планировала. Котька…
        - Что? Ни хрена не слышу! Здесь уже все началось…
        - Говорю, выйдешь меня встретить? Приглашения-то у тебя.
        Связь обрывается, прежде чем Свиблова успевает ответить. Я с досадой отбрасываю телефон. Припарковаться приходится черт знает где от входа. А тут еще вся площадь перед кинотеатром перегорожена заборами, как будто здесь не кинофестиваль, а акция в поддержку оппозиции. Пока я обхожу все это дело, пальцы в туфлях, кажется, примерзают к тонким подошвам.
        - Привет! Где тебя черти носят?!
        - Боря? - от удивления я останавливаюсь, так и не ступив на красную ковровую дорожку, по традиции спускающуюся со ступенек.
        - Боря-Боря. Пойдем. Холод собачий.
        - Что значит - пойдем? У меня и приглашения нет, я… - прерывая поток моих возражений, где-то совсем рядом щелкает камера.
        - У меня есть. Мне всегда два присылают, забыла? Пойдем, говорю, не то отморозишь себе все на свете в этих туфлях. Ты что, не могла сапоги обуть?
        - Вообще-то нет. Кто обувает сапоги на красную дорожку?
        - Кира как-то обувала ботфорты.
        - Правда? Да, помню. Кажется, они неплохо смотрелись с трусами, что она нацепила вместо платья.
        От Победного я отгавкиваюсь по привычке. Взбешенная тем, что наше появление он вполне осознанно выставляет для прессы, как совместный выход. Но вместо того, чтобы приложить меня в ответ, Борька откидывает темноволосую голову и громко смеется.
        - Я когда ее в тех трусах увидел, чуть не помер.
        - В твоем возрасте нужно и впрямь быть осторожней с сердцем.
        Борька тормозит, для того чтобы попозировать у входа в зал, я же не собираюсь вестись на провокации. Еще не хватало, чтобы люди подумали, будто я только и ждала, когда же он явится. В холле гораздо многолюднее, чем на входе. Я скидываю пальто и шагаю к гардеробу, у которого замечаю несколько знакомых лиц. Приветствую их взмахом руки, отдаю пальто гардеробщице, а обернувшись, встречаюсь с восхищенным взглядом бывшего. Ну, да, это тебе, Боренька, не трусы.
        - Подбери челюсть, Победный! - смеется Свиблова, привлекая к нашей компании еще больше внимания. - Я тебя жду-жду!
        - Привет, Лен, - чмокаю подружку в щеку. Я пришла с ней. Пусть все это видят. Уж не знаю, на что рассчитывал Победный, но у меня другой план.
        Глава 9
        Холод отступает резко. Просто в один миг. Или мне, выпавшей из жизни, так кажется?
        Я открываю шторы в спальне, а за окном весна. Солнечный свет ослепляет. Ветерок, проникая в открытую форточку, приносит с собой острый аромат только-только распустившихся почек и напитанного влагой, разогретого солнцем дерева, что приветливо машет потемневшей веткой в окно.
        Иногда для счастья хватает и вот таких мелочей. В основном, когда других поводов для этого не предвидится. Я улыбаюсь новому дню. Жмурюсь, задираю лицо к солнышку, позволяя хоть ему меня отогреть, когда слышу протяжное «Ма-а-а-ма». Срываюсь с места и бегу, не чувствуя под ногами пола. Толкаю дверь. Застаю Котьку склонившейся к специально приготовленному на такой случай тазику.
        - Все хорошо, моя родная… Все хорошо. Где Олег?
        - В душе. Я не успела…
        Котька плачет и тычет пальцем в одеяло, а я не пойму даже, что ее так расстроило. Ах, да… Пятна. Она действительно не успела.
        - Ну, что ты? Ничего страшного. Я просто все перестелю. Тебе получше? Посиди на кушетке, ага?
        Пересаживаю дочь на кушетку, стоящую в ногах кровати. Снимаю пододеяльник, простыни, сгребаю в большой ком. И открываю окно, чтобы проветрить. Я совру, если скажу, что последние недели дались мне легко. Психологически оно, наверное, понятно. Но и физически я очень устаю, потому что весь дом на мне. А стоит только завести разговор о домработнице, и Котька впадает в панику. Ей во всем чудится заговор. Она всерьез опасается, что под видом прислуги в наш дом проникнет какой-нибудь репортер и сделает ее фотографии. Или еще чего-нибудь похуже. Хотя, если послушать Котьку, ничего хуже ее фото в прессе не может быть. Так что справляться с бытом мне приходится в одиночку. Я даже не могу прибегнуть к услугам клининговой компании, с которой сотрудничала несколько лет! А потому я пылесошу, мою полы, вытираю пыль… и одновременно с этим руковожу крупнейшим в стране рекламным агентством. И, знаете, это чертовски сложно, практически невозможно совмещать. Но я стараюсь.
        Забыв о том, что ванная занята, толкаю дверь и утыкаюсь взглядом в голую спину Олега. Тот бреется перед зеркалом, стоя в одном лишь намотанном на бедра полотенце и до сих пор не просохших каплях воды. Есть что-то жутко интимное в этой картинке.
        - Я только белье в машинку засуну. Включу потом.
        - Ты мне не мешаешь.
        Ответ Олега сбивает с толку. Если я выйду сейчас - он подумает, что я смутилась, или еще чего похуже… Например, что он меня взволновал. А это не так совершенно. Со-вер-шен-но! Значит, выбор у меня невелик. Я максимально равнодушно пожимаю плечами:
        - Ну, раз так, подвинься, пожалуйста. Капсулы для стирки хранятся в этом ящике.
        Олег молча отодвигается и возвращается к бритью. Чтобы не молчать, я бодро замечаю:
        - Знаешь, я подумала, что Котька мало гуляет. Как ты смотришь на то, чтобы вытащить ее на прогулку?
        - Я предлагал ей это сто тысяч раз. Она не хочет.
        - Тогда вытащи ее хоть на террасу. Вы, кстати, сегодня одни на хозяйстве. Так что можете устроить романтик.
        Эта тема до сих пор дается мне нелегко, но иногда я себе позволяю вмешаться. И дураку понятно, что когда в доме полно народу, им не до романтики. Вот почему я стараюсь пореже бывать дома. Особенно когда у Котьки хорошие дни.
        - Опять пойдешь с Миром в кино?
        - Или в пиццерию.
        - Послушай, это так глупо…
        - Что именно?
        - То, что мы тебя вроде как выживаем из дома.
        - Да почему выживаете? Я в принципе не из домоседок.
        - Ну, да… Знаешь, я тоже работаю по десять часов в сутки, и что-то не припомню, чтобы мне после работы захотелось тащиться в кино на какой-то дерьмовый фильм. А знаешь, что в этом всем самое херовое? То, что все твои усилия напрасны.
        Олег хватает салфетку, чтобы стереть с лица остатки пены, промывает бритву. И в каждом его движение - едва сдерживаемое раздражение. Я сглатываю:
        - В каком это смысле?
        Машинка, набрав нужное количество воды, затихает, ванная комната заполняется вязкой тишиной.
        - А что, она тебе не жаловалась?
        - Нет. На что? - я зачем-то кошусь на дверь. Как если бы хотела удостовериться, что нас никто не подсушивает, или же мечтая сбежать.
        - Точнее, на кого. На меня, естественно. На мои желания. Которые Кате кажутся несвоевременными.
        Барабан начинает вращаться… Я растерянно смотрю на то, как в нем, намокая, крутится постельное белье. И вообще не знаю, что на это откровение ответить.
        - Хм… Ты меня извини, но… может, они такие и есть? Ей сейчас плохо и…
        - А мне? Как мне? Она не думает?
        Черт его дери! Как мы пришли к этому разговору? Почему он состоялся здесь? Когда он полуголый, а я… замученная и до того разбитая, что просто не могу подать ему ситуацию под тем углом, под которым она бы в его глазах приобрела несколько другой, более приемлемый вид.
        - Олег, ты же понимаешь, что женский организм устроен несколько иначе. Любой женщине, тем более больной, для секса нужен определенный настрой. Только представь, как сложно настроиться на нужный лад, когда тебе зачастую плохо физически. Сколько мыслей в ее голове, самых печальных и безысходных мыслей…
        - Да… Да. Я понимаю, - он проводит ладонями по лицу. - Может, идея с романтиком не такая уж и провальная.
        - Ты знаешь, что она любит чайные розы? Приготовь ей ванну с лепестками, включи музыку. Здесь можно… Через телефон.
        Я чувствую себя ужасно глупо. И не могу этого скрыть. Олег невесело смеется. Распластывает руки по сторонам от раковины, опускает голову… Я не знаю, какие невеселые мысли его одолевают. Может быть, те, что посещают иногда и меня. В принципе он уже их озвучил: «А мне? Как мне? Она не думает?». Правда в том, что психика больного человека устроена таким образом, что он думает лишь о себе. Вот и все.
        - Спасибо, Александра Ивановна.
        Я вымученно улыбаюсь. Он назвал меня по имени-отчеству без издевки. На самом деле благодарный мне за подсказку. Похлопываю его по предплечью:
        - Пойду, гляну, как там Котька.
        Когда я возвращаюсь в спальню, Котька разговаривает по телефону. Я знаками показываю, что зайду позже, но она качает головой и манит меня указательным пальцем.
        - Да-да, конечно. Если вы считаете, что это необходимо. Угу… Да. Обязательно.
        - Есть новости?
        - Угу! Звонил Королев. Хочет завтра провести какие-то дополнительные тесты.
        - Он объяснил, зачем? - в последнее время у меня так мало хороших новостей, что мне в любой новой видится подвох.
        - Да нет. Они все время что-то тестируют. Может, подберут мне новую схему.
        - Третью? - я скептически вздергиваю брови и чуть поворачиваюсь, когда в комнату входит зять. - Знаешь, малышка, я, конечно, не врач, но не думаю, что их можно менять так часто.
        - Там Борис Степанович пришел.
        - Папа? А, да. Я ему хотела показать пару новых песен.
        Радость, что в Котьке не угасла жажда творчества, перекрывает даже раздражение от того, что меня опять никто не посчитал нужным поставить в известность о приходе Бориса. Тот является в мой дом, когда ему заблагорассудится. То он Котьку из больницы привозит, то отвозит, то у них какие-то дела с Миром, то он просто заехал на ужин. А что? «Посидим по-семейному» - так и говорит. Я благодарна ему за помощь, без Бориса нам совсем бы туго пришлось, но… Его как-то уж слишком много в моей жизни. Такой он человек. Стоит ему появиться, и все начинает вращаться вокруг него. Он заполняет своей кипучей энергией все пространство, затмевает всех, перетягивает на себя внимание. А потом ты просто ловишь себя на том, что пляшешь под его дудку, хотя и близко ничего такого не планировал.
        - Сил-то хватит, Коть?
        - Я не инвалид! - бурчит та. - Хватит.
        - Ну, тогда занимайтесь тут, а я приготовлю обед.
        С Победным сталкиваемся в дверях. В руках у него два букета.
        - Это тебе.
        В руки мне перекочевывает облако ароматной сирени. Утыкаюсь в него носом, хотя и понимаю, что это - подкуп. И мне бы лучше было его послать, но… Но! Мне сто лет никто не дарил сирени.
        - А это, Коть, тебе. Знаю, ты любишь розы, но когда еще я тебе тюльпаны подарю?
        - Спасибо, папулечка.
        Сидя на кровати, Котька поднимает руки и зазывно шевелит пальцами, мол, иди, я тебя обниму. Победный коротко кивает и, недолго думая, всучивает мне еще и тюльпаны:
        - На, в вазу поставь, - командует он и шагает к дочке.
        То, что я беспрекословно на автомате выполняю его команду, понимаю, лишь когда все готово. Растерянно гляжу на розовые мохнатые тюльпаны в вазе, закрываю лицо ладонями и смеюсь, смеюсь… Нужно было все-таки послать этого неисправимого гада! Но вместо этого я беру другую вазу - красивую, из зеленого венецианского стекла, купленную уже после развода, и ставлю в нее сирень.
        - Угодил? - за спиной звучит голос Победного.
        - А ты сомневался?
        - Нет, - усмехается он, но как-то невесело. - Я с Котькиным врачом разговаривал.
        - Да? И что?
        - Он говорит, что нужно еще раз ее проверить.
        - Да, Королев ей тоже звонил. Тебя это беспокоит?
        Победный ведет ладонью по густым черным волосам. Косится на дверь, опасаясь, что нас кто-то услышит, подходит ко мне и, склонившись к уху, шепчет:
        - У них есть сомнение, что лечение дает нужный результат.
        Слова Бориса доходят до меня с задержкой в долю секунды. Я отвлекаюсь на то, что он впервые за много времени так близко, на его аромат, который я вытравливала по капле из своей ДНК, на то, как шевелятся его узкие, ярко очерченные губы, как под плотной кожей перекатываются желваки. И только потом - бам! Под дых, вышибая воздух.
        - Разве еще не рано об этом судить?
        - Откуда мне знать? Я не гребаный доктор! Мы посоветовались и решили ничего ей пока не говорить. Ведь еще непонятно, что они выяснят.
        - Да… Наверное, так действительно лучше. Господи…
        Договорить не успеваю, потому что к нам в кухне присоединяются Котька с мужем.
        - Так-так! - ухмыляется доченька, с намеком обозревая нас, так близко стоящих друг к другу. - Кажется, кто-то здесь лишний.
        - Не мели чушь! - отрезаю я. - Ты, кажется, хотела показать отцу песню? Вот и показывай. А я пока состряпаю… чего-нибудь.
        Следующий час проходит под аккомпанемент гитары, Котькиного пения и бахающих по столу ложек, которыми Победный взялся отбивать ритм. Не выдержав этого, Олег уходит еще в самом начале под предлогом какой-то неотложной работы. В глубине души я ему завидую. Жаль, я не могу сбежать. В тишину…
        Через час густая куриная лапша готова, а в духовке доходит мясо.
        - Сворачивайся, - шепчу я Победному.
        - Мы еще не обсудили аранжировку.
        - Ничего, обсудите в другой раз. Котя, корми своих мужчин.
        Хоть Котька и выглядит уставшей после всего, мне кажется важным, чтобы она не выпадала из домашней обыденной жизни.
        - А ты?
        - А я в душ.
        Смываю с тела ароматы кухни, потом долго-долго сушу волосы. В который раз обещаю обрезать их к чертям собачьим. Но знаю, что в последний момент не смогу. Все же волосы для женщины - некий фетиш. Я могу понять, почему у Котьки каждый раз истерика… Потихоньку, но ее волосы все же стали редеть.
        - Ты еще здесь? - удивляюсь я, столкнувшись с Победным в гостиной.
        - А куда ты меня так настойчиво выгоняешь?
        - Ну, до тебя, как до жирафа, Победный, ей богу!
        - Что такое? - моргает тот.
        - Детям нужно побыть вдвоем.
        Смешно… Да-да, смешно. В конце концов, Олег никакой мне не деть. Да и Победный выглядит несколько обескураженно, явно не сразу вкурив, о каких детях я толкую. И зачем им быть одним.
        - Господи, ты думаешь, они этим занимаются?!
        Закатываю глаза. Мужики, что с них взять? Достаю из шкафа куртку Победного и протягиваю ему.
        - И часто ты их оставляешь одних?
        - Частенько.
        - Озвереть.
        Лучше и не скажешь, но что поделать? Борьке нужно время, чтобы все осмыслить, поэтому в лифте мы едем молча. Прячу улыбку в воротнике тренча.
        - И куда ты сейчас?
        - Думаешь, Мира забирать еще рано?
        - Прямо сейчас они с матерью в театре.
        - Ну, хоть кто-то приобщает парня к культуре. Не представляю, как Алле Семеновне это удается.
        Куда еще сходить - я не знаю. Можно податься к подружкам. Можно записаться в какое-нибудь спа. Но пока решения нет, мы просто идем плечом к плечу с Победным по дорожке и жмуримся на ярком свету.
        - Слушай, а твои розы-то распустились.
        - Те, что я из Грузии привезла? - останавливаюсь резко и вскидываю на Победного недоверчивый взгляд.
        - Ага. Они такое желтые, как будто с оранжевым контуром. В этом году зацвели в первый раз. А хочешь, посмотрим?
        Глава 10
        - Ты приглашаешь меня к себе?
        - К нам.
        - Вот только не начинай.
        - Не буду. Так что? Поедем? Хоть какие-то приятные эмоции.
        - Долго это, - бормочу я, выискивая предлоги отказаться, хотя простого «нет» наверняка бы было достаточно.
        - Да сейчас пробок нет. Час туда, час назад. Ну, и там… Сколько захочешь. Давай, Сань, погнали. Могу и баню растопить.
        - Ну, уж, нет. В баню ты другую дуру приглашай. А мне и сада будет достаточно.
        Я действительно очень скучала… Если по чему и скучала, то именно по саду, да. Я ж его сама, своими руками высаживала. Клумбы, деревья… Все. И розы эти из самой Грузии перла. Как контрабандистка какая-то. Боясь, что отберут.
        - Значит, поедем?! - Победный выглядит довольным, как пацан, который на свой лад выкрутил ситуацию.
        - Ага.
        Снимаю с плеча сумку, где-то там я бросила ключи от машины.
        - Я отвезу. Зачем две тачки гонять?
        - Нет. Это неудобно, - возражаю я. Мне в самом деле не нравится идея зависеть от него хоть в чем-то.
        - Подумай об экологии!
        Я откидываю голову и смеюсь. Он неисправим.
        - Ладно. Твоя взяла.
        Идем к машине. Победный любезно распахивает передо мной дверь. Я сажусь, пристегиваюсь и начинаю дико ржать.
        - Расскажи мне, я тоже посмеюсь.
        Ну, не знаю. Может, ему это и не покажется таким уж смешным. А мне только повод дай чуть выпустить бурлящее внутри напряжение.
        - П-пойдем, д-девочка с-со мной! Я теб-бе цвет-точек крас-сивенький покажу-у-у.
        - Очень смешно.
        - А ведь мы Котьку лет с трех учили не ходить к незнакомым дядечкам, особенно когда те предлагают что-то ей показать.
        - Я не незнакомый.
        - Я тоже так думала. А потом поняла, что ошиблась.
        От моего веселья не остается следа. Я жалею, что ввязалась в эту авантюру. И будто понимая, что я вот-вот соскочу, Победный трогается с места, не давая мне передумать. К удивлению, пробок и впрямь нет. Доезжаем быстро, даже быстрей, чем планировали. Я здесь не впервые с тех пор, как мы с Победным расстались, но дальше ворот мне ходить не доводилось. А розы цветут у беседки, и раз уж я приехала на них взглянуть, отстояться у ворот не получится. Как назло, выходит соседка. Узнав меня, сначала комично округляет глаза, а после и вовсе с намеком подмигивает. Я отвечаю легкой улыбкой, которую не так уж просто выдавить из себя.
        - Зря я приехала. Опять будут всякое болтать. Как будто мне мало кинофестиваля!
        - Ну, и пусть болтают. Разве ты не этого хотела?
        - Чего?
        - Переключить на себя внимание с Котьки.
        - Да, но не ценой собственной гордости.
        - А это еще при чем?
        Сад разросся. Набрал мощи. А ведь еще даже не на всех деревьях распустились листья! Когда я его создавала, представляла, как мы будем прятаться в тени деревьев от летней жары, как будем всей семьей сидеть за столом, пить полуденный чай, будто аристократы.
        - И правда, распустились! - опускаюсь на колени возле куста. Касаюсь пальцами желто-оранжевых лепестков. Необычный цвет, но конкретно в этом сорте меня привлек вовсе не он. А аромат. Я таких ароматных роз никогда еще не встречала.
        - Ну, а зачем бы я врал?
        Этот вопрос я не комментирую. Иначе опять нас занесет куда-то не туда. Склоняюсь ниже. К единственному пока распустившемуся бутону. С наслаждением вдыхаю. И кажется, будто я вся наполняюсь, пропитываюсь этим сладким запахом.
        - Так что там про гордость? Ты не ответила.
        - Я не хочу, чтобы мое имя как-то связывали с твоим в свете нынешних событий.
        - Это очень сложно, знаешь ли! Учитывая, что у нас одно имя на двоих. - Победный сощуривается. Даже находясь не в том положении, чтобы качать права или злиться, он все равно не способен удерживать в узде свой жгучий темперамент. Моя бывшая свекровь, Алла Сильвестровна, как-то рассказывала мне по большому секрету, что отцом Победного был некий юный испанский аристократ. Наверняка темперамент у Борьки был папенькин. Южный и взрывной.
        И, да, у нас действительно одно имя. Точнее, фамилия. Я не стала ее менять, потому что к моменту нашего развода имя «Александра Победная» было уже крепким брендом.
        - Ты понимаешь, о чем я.
        - Нет. Не очень. Может, объяснишь? Под бокальчик хорошего вина?
        А что я, собственно, потеряю? Меня нигде и никто не ждет.
        - Если ты обещаешь держать себя в руках.
        Победный хмурится и, так ничего и не пообещав, приглашает взмахом руки к дому.
        - Так вот, я не хочу, чтобы люди думали, будто я приняла тебя обратно.
        - Почему?
        - Потому что я не такая дура. Считай, что мое человеческое достоинство унижает само такое предположение.
        - Никогда не думал, что ты так зависима от чужого мнения. Сядем на веранде?
        - Да, - машинально киваю я, и только потом перехожу к первой части его замечания. - И, кстати, мне плевать на чужое мнение, если оно не коррелируется с моим.
        Я устраиваюсь на нагретом солнцем диванчике. Давая понять, что в дом я ни ногой. Победный уходит и очень скоро возвращается с бутылкой вина, бокалами и… огромным куском хамона, который предлагает порезать мне.
        - Хочешь сказать, что не вернулась бы, даже если всем было на это похрен?
        - Я думаю, что это вообще бессмысленно обсуждать. Потому что ты ничего не сделал для этого. Даже не извинился.
        - По третьему пункту согласен. Языком чесать я не люблю. А вот по второму… Ты правда считаешь, что я мог бы сделать хоть что-то сверх?
        Победный намекает на свою помощь. На то, что он всегда рядом, всегда на подхвате. На то, что он помогает, максимально вовлекается во все процессы, происходящие внутри нашей семьи. Но каким боком это к нам? И к доверию, которого больше нет.
        - Я ценю все, что ты делаешь. И ты прав, вряд ли кто мог бы сделать больше.
        - Но? Есть же какое-то «но»? Правильно?
        Победный наливает вино в бокал и протягивает мне. Я вдыхаю букет…
        - Ага. Я тебя не ощущаю своим. Я не верю тебе. И себе рядом с тобой не верю. То есть по отдельности, да. Все класс. Лучше не может быть. Но когда мы вместе… Знаешь, я, наверное, просто больше не верю в нас. Да, точно. Все дело в этом.
        Вкуснейшее вино я допиваю залпом.
        - Нам будет легче пережить это все вместе.
        - Вот. Во-о-от! Видишь? А я о чем говорю? Тобой руководят довольно рациональные вещи. А потом…
        - Это нормально. Мне не восемнадцать! И тебе тоже.
        - А потом в дело опять вмешаются чувства, и все рассудочные решения, все обещания будут нарушены.
        - Очень красиво ты говоришь. Умно. Только я никак не пойму. А почему ты решила, что сейчас я руководствуюсь одной только головой?
        - Еще скажи, что воспылал ко мне страстью. - Я встаю, отставляю бокал и шагаю к ступенькам, ведущим с веранды. Да только Победный останавливает меня на полдороги. Довольно бесцеремонно дергает за руку и, перехватив ладонь, прикладывает ту к своему члену.
        - У тебя есть другие объяснения этому?
        Он божественно тверд. И до сих пор знаком мне каждой чертовой клеточкой. Тело по привычке отзывается, реагирует… Мое изголодавшееся по ласкам тело.
        - Ты отвезешь меня? Или лучше вызвать такси? - я не дергаюсь, так и стою с рукой на его члене и маской холодности на лице.
        - Сашка, ну, ты чего такая, а? Сашка… Ну, что мне сделать? Я что угодно сделаю…
        - Предупреди Аллу Сильвестровну, что мы заедем за Миром. Пусть он потихоньку собирается.
        Победный бормочет под нос проклятья, но все же отпускает мою ладонь. Я сбегаю по ступенькам, напоследок провожу пальцами по лепесткам той самой розы. Пройдет еще пара дней, и бутон распустится во всю силу. А следом и еще пять. Именно столько бутончиков я пока насчитала. Борис идет за мной, разговаривая с кем-то по телефону.
        - Мама сказала, что завезет Мира к тебе сама. Заодно и Котьку повидает.
        Что ж… Надеюсь, Котьке с Олегом хватило времени побыть вдвоем. На всякий случай набираю и отправляю ей сообщение «Мира завезет бабушка», дожидаюсь от Котьки дежурного «ок», но и тогда не убираю телефона, сделав вид, что ужасно занята. Свободная рука расслабленно покоится на подлокотнике. Когда ладонь Победного касается ее в первый раз, я делаю вид, что не заметила. Когда во второй - закусываю губу. Чтобы чувствовать себя хорошо, человеку нужен тактильный контакт с другим человеком. Не зря наши дальние предки, обезьяны, с таким удовольствием занимаются грумингом. Осмелев, Победный касается большим пальцем пульса на моем запястье. И начинает нежно поглаживать отчаянно бьющуюся венку. Господи, как же хорошо… Как неправильно!
        - На какой спектакль-то ходили?
        - Кто? - голос Победного звучит так, будто его вот-вот хватит удар. И дышит он точно так же.
        - Алла Сильвестровна и Мир.
        - А, так на новую постановку Гинкаса.
        - А-а-а…
        На секунду Борькины пальцы соскальзывают с моей руки, чтобы переключить скорость, и тут же возвращаются. Ласково поглаживают костяшки, ведут по чуть выступающим венам. Я зачем-то поворачиваю ладошку. Теперь он может вести по линии сердца и жизни. Не верю я во всякие хиромантии, но в одном месте будто чьим-то росчерком эти линии прерываются. Это было в прошлом? Или ждет меня в будущем? Не знаю.
        - Хочешь, сходим?
        - На Гинкаса?
        - Угу. Да куда угодно. Котька с Миром обрадуются.
        Ну, да. Кто сказал, что он будет играть честно?
        - Гад ты, Победный.
        - Не, я хороший. Правда.
        Он паркуется у моего дома. Снова берет в свою руку мою и настойчиво переплетает наши пальцы. А потом поворачивается ко мне всем корпусом и целует. И это так, как я запомнила. И не так… Обхватив затылок ладонью, Боря запрокидывает мою голову. И обрушивается на мой рот. Он хрипит, буквально задыхаясь. Совсем не романтично. Но так по-мужски, что ли! Не знаю. Не скрывая, как его торкает происходящее, и на какие пробивает эмоции.
        - Ну, все… Все, прекрати.
        - Не могу. Су-у-ука, какая ты вкусная. Я же забыл… Сашка!
        И я забыла. Как это - целоваться. Как это - когда тебя хотят так, что пальцы дрожат, когда он под тренч проникает и принимается ласкать грудь. Во мне столько всего намешано, что любая дополнительная мысль, ощущение или тем более действие кажутся чрезмерными, почти болезненными. Я вся - один большой оголенный нерв.
        - Хватит. Перестань.
        Обхватываю его руки и отнимаю от себя. Между ног… не то чтобы влажно. Там мокро и горячо, как в тропиках в сезон дождей. И воздух между нами такой же раскаленный. Не могу больше. Нужно бежать, пока я не наделала еще больших глупостей. Дергаю ручку.
        - Я с тобой…
        - В таком виде? - уличающе тычу пальцем Победному в пах. Тот усмехается.
        - Ладно. Твоя взяла. Но мы еще не договорили.
        Меня немного потряхивает в лифте. И даже в замок я попадаю не с первого раза. Толкаю дверь, захожу. И встречаюсь нос к носу с Олегом. Из гостиной доносится смех. Я улыбаюсь:
        - Хорошо проводите время?
        - Катя с подружкой наверняка. А ты?
        - Эм… Ну, так, неплохо. Мы ездили к Борису посмотреть, как зацвели розы. Была там у меня одна капризная. Пять лет не цвела, а тут на тебе. А что за подружка-то?
        Ну, Котька! Ну, балда… Нет, чтобы воспользоваться таким случаем и провести время с мужем. Не будь она больна, я бы ей по жопе настучала. Хотя нет, вру. И тогда бы не решилась. Я вообще против любого рукоприкладства.
        - Дина, кажется. Она хвалилась, что учится где-то в Швейцарии. Кстати, у тебя пуговичка расстегнулась. Вот здесь, - длинный палец тычет мне в грудь. - А здесь поплыла помада.
        Мои щеки обжигает румянец. Господи, что он подумал? Хотя какая разница? Это моя жизнь!
        - Хм. Спасибо.
        - Похоже, ваш романтик удался больше, чем наш.
        Господи, я, пожалуй, впервые в жизни не знаю, что ответить. Растерянно гляжу на зятя, который, осев на кушетку в прихожей, ожесточенно трет лицо.
        - Олег, но ведь это не конец света…
        - Да. Да… Конечно. Саш…
        - Что?
        - Спроси меня, сколько я нормально не трахался?
        - Извини, я думаю, тебе это лучше обсудить с Катей.
        - Почти два года…
        Не может быть. Он преувеличивает. Да и вообще, зачем он мне говорит об этом? Я отставляю в сторону свои ботинки и, никак не комментируя услышанное, иду к себе.
        Глава 11
        Как-то так у меня повелось, что я никогда не лезла в Котькину личную жизнь. Обычно она сама делилась. Кто из мальчиков ей нравится в классе, с кем она болтает по телефону. Или даже о чем… Но появление в ее жизни Олега я упустила. Может, все по той же причине, что я действительно была несколько не в себе. А может, это она так хорошо шифровалась, боясь спугнуть свою первую настоящую влюбленность. Не знаю… Факт в том, что Олега Котька привела в дом постфактум. Не оставив никаких вариантов, чтобы им помешать. Я до сих пор не до конца понимаю, как бы повела себя, не будь то их появление вдвоем таким эпичным.
        - Мама, познакомься. Это Олег Жаров. Мой будущий муж. Отец твоего будущего внука. Ну, или внучки!
        Стала бы я пытаться их разлучить? Рассказала бы правду? Или посчитала бы, что прошлое, оставшись в прошлом, не может встать на пути к их счастью? Наверное, любой из этих вариантов был возможен. Если бы они оставили мне варианты. Я же оказалась в совершенно иной реальности. Реальности, где правда никому не была нужна. Котька казалась такой счастливой! Испуганной, конечно, но счастливой. И она так на него смотрела, что… Как? Ну, как, прикажете, я должна была ей сказать?
        «А мы уже знакомы во всех смыслах этого слова?».
        Кого бы Котька возненавидела в первую очередь? Меня? Его? Всех на свете? Я не хотела, чтобы моя девочка проходила через это. Говорят, правды во благо не бывает. Я вот в этом не уверена. А ко всему прочему Олег ведь тоже молчал. Значит, он не считал случившееся между нами чем-то важным или достойным внимания. Чем-то таким, что могло бы повлиять на его планы в отношении Котьки.
        Тогда как бы выглядели мои излияния?
        - Эй, мам, отомри! Ну, ты чего? Все же хорошо!
        - Но как же… Тебе только восемнадцать. Ты же хотела на Евровидение… А тут…
        - Мам, ну, вот от кого-кого, а от тебя я такого не ожидала. Тебе напомнить в каком возрасте ты сама меня родила? И ничего. Твоей карьере это не помешало.
        Я тогда кивнула, глядя на качающийся под ногами пол. Котька рассмеялась, схватила меня в объятья и закружила.
        - Мам, ну, все, давай уже приходи в себя! Подумаешь, я беременна! Радовать надо.
        Я пыталась. Радоваться. Когда немного свыклась с происходящим. Очень искренне пыталась. Котька с Олегом скромно расписались. Из-за сильного токсикоза у Котьки свадьбу решили сыграть потом, когда ребенок родится. Ну, а потом выяснилось, что никакого ребенка не будет. И наша жизнь, в очередной раз перевернувшись с ног на голову, закружилась уже вокруг болезни дочери.
        - Сашка! Черт… Я, кажется, собрал все пробки, - выныривая из своих невеселых воспоминаний, растерянно гляжу на запыхавшегося Победного. - Я две встречи отменил, и то едва успел. Ты почему такая напряженная? Доктор сказал что-то? Все плохо?
        - Нет… - растираю виски. - Нет. Еще пока непонятно. Котька на каком-то обследовании. Я просто задумалась.
        - Олег с ней?
        - Нет. Тоже пока в пробке. У него какие-то важные дела. Кажется, его отец не очень доволен…
        - Чем?
        - Не знаю. То ли его работой, то ли отлучками. Я пару раз слышала, как они разговаривали на повышенных тонах, но в детали не вникала.
        - Ясно. - Победный усаживается на свободный стул и вытягивает перед собой ноги. - У Мира сегодня линейка?
        - Угу. Он отпросился сходить с друзьями в кино. Говорит, что будет очень по ним скучать, если уедет в Англию. Ты до сих пор не оставил эту идею?
        - А ты до сих пор против?
        Запрокидываю лицо к жужжащим на потолке лампам. Против ли я? А черт его знает. Может, прав Борис, и я просто держусь за Мирона? Ведь он и впрямь единственный надежный якорь в бушующем океане жизни. Я обнимаю его, пусть он это все реже мне позволяет, и чувствую себя лучше. И кажется, что все мои проблемы где-то там, вне этих объятий. А здесь - все хорошо. Мой мальчик… Мой Мир…
        - Я не знаю. Может быть, так и впрямь будет лучше. Если…
        Не могу договорить. Меня охватывают жуткое смятение и страх.
        - Саш… - Борис обнимает меня за плечи и с силой прижимает к себе, - Сашка… Ну, все! Ты чего? Все хорошо будет! Я тебе хоть когда-нибудь врал?
        Да! Я смеюсь сквозь слезы. Утыкаюсь мокрым носом в его плечо.
        Все врут… Друг другу и сами себе, что страшней.
        - Александра Ивановна… Борис Степанович.
        - Да, доктор? Что там у нас?
        - Зайдите.
        Не знаю, смогла бы я встать, если бы не поддержка Бориса. Смогла бы дойти до кабинета, чтобы рухнуть рядом с перепуганной Котькой на стул, как подкошенная.
        - Сразу обозначу - паниковать нет причин.
        - Слава богу.
        - Но и поводов для радости меньше, чем мы надеялись.
        - И что это означает? Можно прямо?
        - Опухоль уменьшилась, но не намного. Думаю, мы бы имели лучший результат, если бы придерживались изначальной схемы.
        Доктор еще что-то говорит. Максимально просто, подробно. Поварившись в этой теме, я знаю, что хорошие специалисты проходят специальные тренинги по тому, как нужно доносить информацию больным и их близким. И в том, что я все равно ни черта не понимаю, виноваты вовсе не витиеватые изобилующие медицинской терминологией речи врача. А мое… лишь мое отупение. Онемение. Которое наступает тогда, когда, если не обезболить - просто умрешь от болевого шока.
        - …сейчас я предлагаю сделать перерыв, чтобы Катя восстановилась. И после провести еще один курс по изначальной схеме.
        - Я не хочу! Не хочу, понятно?! Это так несправедливо!
        Котька вскакивает из-за стола и с непонятно откуда взявшейся силой сметает с него какие-то бумажки, степлер, органайзер для канцелярии. Широко распахнув глаза, я смотрю, как на пол летят скрепки, кнопки, какая-то мелочь. Я встаю, чтобы успокоить дочь. Чтоб обнять ее, напитав своей силой. Тяну руку, но она лишь отдаляется. Поворачивается и бежит прочь. А я, так и продолжая за ней тянуться, начинаю медленно оседать на пол.
        От автора: друзья, скоро на книгу будет открыта подписка. Напишите, пожалуйста, получаете ли вы уведомления о пополнении текста? Если что - текст пополняется и будет пополняться каждый день, утром, без выходных.
        - Сашка! - Победный дергает меня на себя, не давая упасть. И это дерганье будто срывает с моих глаз заволокшую их пелену.
        - Я в порядке.
        - Да где там?
        - Говорю - все нормально! - отрезаю я. - Иди за ней. Она тебя послушает.
        - А что мне ей сказать?
        Это невозможно. Это действительно невозможно - видеть его таким. Растерянным. Выбитым из привычного равновесия.
        - Что все будет хорошо, Боря. Это просто небольшая корректировка в схеме лечения. Ничего больше.
        - Да. Конечно. Что мы, как… - он меняется на глазах. Вновь распрямляет плечи, становясь тем самым Борисом, которого я знаю, как себя. «Все правильно», - повторяю, как мантру. Мы, конечно, можем дать слабину. На секунду. Но не более, ведь все на нас держится. Каждая клетка в моем теле напряжена. И под контролем. Каждый мой нерв дрожит. Но я останавливаю эту вибрацию усилием воли. Я накрываю струны рукой и прижимаю к деке.
        - Опухоль поддается. Это главное, - говорит врач.
        - Да. Спасибо. Мы можем сделать что-то еще?
        Вот кто мне расскажет, как избавиться от этого идиотского, преследующего тебя по пятам чувства, что можно сделать что-то еще? Что от тебя хоть что-то зависит?
        - Просто будьте с ней.
        Киваю. Сгребаю со стула сумку. Так странно, спина вообще не гнется, и чтобы ее поднять, мне приходится присесть, согнув ноги в коленях. Смешно. Может быть, если я согнусь, хребет треснет пополам, и я упаду на пол поломанной куклой. Ругаю себя за излишний драматизм и медленно, экономя каждое свое движение, шагаю прочь. В гулком больничном коридоре не видно ни Победного, ни нашей дочки. Нащупываю телефон.
        - Вы где?
        - На улице. Выходи. Что-то я один не слишком справляюсь.
        А на улице дождь, уже совсем по-летнему теплый. А под дождем Котька, рыдающая на груди у Олега. И Борис. С сигаретой в руках сидит на кованом заборчике.
        - Ну, чего тут? - забираю из его рук сигарету и в одну затяжку скуриваю до фильтра. Пальцы жжет. Дерет легкие… Дым выедает глаза.
        - Была истерика. Сейчас - сама видишь. Ты давно курить начала?
        - Когда ты ушел, пошла и купили себе пачку Парламента. Но я не курю, так. Иногда только. Слушай, нужно ее забирать отсюда. Иммунитет ни к чету для таких прогулок.
        - И то так. Сможешь вести? Или едем со мной?
        - Нет. У меня завтра весь день встречи. Без колес не справлюсь, - встаю, вымокнув за это время до нитки. Иду к Котьке с Олегом. - Ребят, давайте продолжим дома. Простынешь ведь, - стираю с Котькиной щеки перемешанные с дождем слезы. Та шмыгает носом и покладисто шагает к Лексусу мужа.
        - Саша…
        - Да?
        - Я… - Победный с каким-то остервенением стряхивает с волос капли, - как ты справляешься?
        - Как и со всем остальным. Сцепив зубы.
        - Можно я сегодня переночую у тебя? В смысле, я могу лечь в гостиной или с Миром. Дома одному невыносимо.
        - Только сегодня, - непонятно зачем уступаю я. Наверное, я слишком жалостливая. Но мне понятна его боль. Я знаю, что такое остаться одной в самые страшные минуты жизни. Он сам меня на это обрек однажды. Пусть Боря и помогал вроде бы. Был рядом, но не близко. Я не могла уткнуться в его широкую грудь и поплакать. Я не могла просто его обнять и так, в его объятьях, дождаться, когда эта буря стихнет.
        Уже в машине вспоминаю про Мира. Вступив в борьбу за одного своего ребенка, мы так мало себя отдаем другому.
        - Мир!
        - Да, мам. Ты чего хотела?
        - Как что? Забрать тебя. Кино ведь уже закончилось.
        - А, ну, да. Мы тут еще решили поесть.
        - Заехать за тобой попозже?
        - Не-а. Меня родители Ромахи подвезут.
        - Точно? Если нужно - я заеду. Мне нетрудно.
        - Без проблем. Ну, все, ма, тут уже мой заказ готов.
        - У тебя хоть деньги есть? - спохватываюсь в последний момент.
        - Мне папа переводит каждую неделю.
        Я представляю, как на этой фразе Мир закатывает глаза, и улыбаюсь.
        - Ну, ладно. Папа сегодня, кстати, напросился к нам ночевать.
        Вместо «супер», которого я жду, на пару томительных секунд в трубке повисает тишина. А потом Мир осторожно интересуется:
        - Что-то случилось? Мне лучше приехать домой?
        - Нет-нет, что ты! Все нормально. Просто папа…
        - Ни с того ни с сего решил у нас заночевать?
        Мир… Когда он повзрослел за эти дни? А я не заметила. Зажимаю переносицу между большим и указательным пальцами. Идея с Англией уже не кажется мне плохой. Возможно, нам действительно стоит оградить сына от происходящего. Хоть так его оградить…
        - Я думала, ты будешь в восторге, потому и согласилась.
        - Ну, ладно… Тогда до вечера, да?
        - Да, до вечера, сынок. Обнимаю.
        Дома непривычно тихо. Не доехали они, что ли? Разуваюсь. Заглядываю в гостиную. Глаза не сразу привыкают к полумраку. А потому сидящего в кресле Олега я замечаю не сразу.
        - А где все?
        - Катя с отцом. Не стал им мешать.
        - Ясно.
        Надо бы пойти переодеться, но что-то либо в выражении его лица, либо в застывшей неестественной какой-то позе заставляет меня задержаться.
        - Ты в порядке?
        - Небольшие неприятности на работе. Отец… А, черт с ним.
        - Не хочешь поделиться? Наверняка ведь станет легче.
        - Я не привык ныть.
        - Потому что этого не поощрял отец?
        - Ты решила поиграть в психоаналитика?
        - Нет. Просто хотела помочь. Не бери в голову.
        Я разворачиваюсь на пятках и иду в ванную. В ушах гул, из-за которого я не слышу, что Олег увязывается за мной. Ловит за руку. Я оборачиваюсь.
        - Прости. Не хотел тебя обидеть. Просто…
        Какой же нескончаемый день. Сколько боли. Чужой, своей, нашей общей… Олег стискивает кулаки и прижимает один к губам, носу… Его глаза воспалены. Как будто от недосыпа. Или разъедающих их слез.
        - Просто… Все катится черт знает куда. Я ничего… Ничего абсолютно не контролирую. Ни в одной гребаной сфере жизни.
        Я понимаю, что пячусь, когда натыкаюсь спиной на стену. Олег нависает надо мной. Его колотит. Взгляд - дикий, как у загнанного зверя.
        - Олег…
        - Я справлюсь… Это просто слабость. Она пройдет.
        Он утыкается мне в шею и… Нет, не плачет. Мужчины ж не плачут, так? Он просто стоит, только его грудная клетка вздымается. И слышатся надсадные вдохи. Которые он пытается заглушить, касаясь широко открытым ртом моей кожи. А потом в полутемном коридоре возникает фигура Победного.
        - Хм… У вас тут все в порядке?
        Глава 12
        Тридцать девять! Когда они прошли? В окно льётся щебет птиц и уже невыносимо жаркое, несмотря на раннее утро, солнце. В нем я, тридцатидевятилетняя. Улыбаюсь, глядя на себя в зеркало. Кручу головой, выискивая, изменилось ли что за ту ночь, когда я разменяла еще один год. На первый взгляд я все та же. На лице и груди - бисеринки пота. Кожа влажная от испарины - со вчерашнего дня барахлит система кондиционирования, а я только-только отмотала положенные километры на беговой дорожке. Оборачиваюсь. Со спины - все тоже очень даже ничего. Нет, ну, какие тридцать девять, ей богу?! Нам столько, насколько мы себя чувствуем. А чувствую я себя прекрасно. Жизнь вообще прекрасна. Все прекрасно! И станет только лучше, после прохладного душа.
        Домашние еще спят. Не знаю, как у меня, стопроцентного жаворонка, уродились такие совы. Но в том, что я встаю раньше всех, есть свои безусловные плюсы. Появляется чуть больше времени на то, чтобы побыть наедине с собой. Видит бог, мне его очень сильно недостает. Хотя с тех пор, как у Котьки начался небольшой перерыв в лечении, стало немного полегче. Пританцовывая под громыхающий в наушниках Muse, иду к ванной. Толкаю дверь и… Ч-черт! Черт! Черт…
        Олег стоит под душем, упираясь левой рукой в стену, а правой - с остервенением себе отдрачивает. Я моргаю. Картинка происходящего, выжженная на обратной стороне век, парализует. Знаете, как бывает во сне. Ты просыпаешься, как от испуга, хочешь закричать, но не можешь. Ни кричать, ни даже просто пошевелиться. Вот я и не могу. Как зачарованная, наблюдаю за его дергающимся туда-сюда кулаком. За тем, как стекает вода по его бронзовой коже. Как напряжены мышцы задницы, как он весь напряжен. И неудержим на пути к своему удовольствию. Которое вот-вот… Уже вот-вот случится. Это доли секунд. Секунды. Мне же кажется, я стою здесь тысячи лет. Я, наконец, каким-то чудом подчиняю контролю мозга координацию своего тела. Делаю шаг назад, случайно задеваю неубранную со вчера швабру. Та с грохотом падает на пол. Олег резко вскидывается. И, глядя мне в глаза, кончает с хриплым стоном.
        Я не помню, как выбегаю. Как оказываюсь прижатой спиной к двери кабинета, где живу вот уже почти три месяца. Сердце колотится в горле. Ноги позорно дрожат.
        - Ничего такого. Ничего такого… - шепчу я, вот только кого я пытаюсь в этом убедить? Постепенно шок сменяется злостью. Он мог бы закрыть дверь на замок! Какого черта?
        Вытаскиваю из ушей эйрподсы, из-за которых и не услышала шума воды. Швыряю на стол, не удосужившись убрать в футляр. На контрасте с гремящими только что басами - тишина кажется абсолютной. И лишь постепенно в мой мир начинают возвращаться звуки. Едва слышные сигналы машин за окном, хлопок дверьми, шлепки пятками…
        - Ма-а-ам!
        Вздрагиваю.
        - Мир… Что-то ты сегодня рано.
        - Ага, - зевает. - Я успел? - моська сына тут же делается крайне заинтересованной.
        - Успел что?
        - Ну, ма-а-ам! Поздравить тебя первым.
        Это извечное соревнование. Мира с миром. Обычно Мирон и впрямь всегда стремится поздравить меня первым, а когда не успевает, я все равно, не желая расстраивать, ему подыгрываю. Вот и на этот раз. Надо просто подыграть. Не говоря о том, что меня уже поздравили. Так, блин, поздравили, что до сих пор трясет. От злости, конечно же, на то, что кое-кто забыл об элементарных правилах добрососедства. Нарочно ли? Или же по ошибке?
        - Успел! - выдавливаю улыбку и тут же отвлекаюсь на зазвонивший телефон. По ту сторону связи Свиблова. Поздравляет. Разговор надолго не затягивается, потому что вечером мы все равно встретимся. Котька настояла, чтобы я не отказывалась от традиции собирать всех друзей за одним столом в эту дату. Да и я не нашла достойного повода для отказа. Нужно ловить момент и наслаждаться жизнью, пока у Котьки перерыв в лечении.
        Организацией праздника руководил Победный. И, кстати, я до сих пор не поняла, как так получилось. Просто он поставил меня перед фактом, что забронировал отдельный зал в каком-то новом модном ресторане недалеко от дома. Я же так устала, что не нашла в себе сил ни удивиться такому самоуправству, ни позлиться, ни послать бывшего муженька куда подальше.
        Прощаюсь с Ленкой, телефон звонит снова. На связи коллеги, давние приятели и друзья. На связи и моя сватья. У меня возникает безумная мысль отругать её за то, что она не научила сына соблюдать банальные границы приватности. Но, конечно, я ничего ей не говорю. Лишь напоминаю, что они приглашены к нам на вечер. Хотя, наверное, это было бы занятно. «Марин, а Марин, ты чего не научила сына закрывать дверь, когда он самоудовлетворяется?»
        В этих разговорах по телефону - то с тем, то с другим, проходит не меньше часа. Надо признать, половину из них можно было бы отложить. По крайней мере, ради душа, в который я так до сих пор и не сходила. Но я банально тяну кота за хвост, перед тем как придется выйти и столкнуться с Олегом лицом к лицу. Я трушу посмотреть ему в глаза. После того, последнего раза. О чем он, мать его, думал? Ужасно-ужасно неловко.
        - Хэппи Бёздей ту ю… - несется откуда-то издали Котькин сильный голос. - Хэппи Бёздей ту ю… Хеппи бёздей, диар мама, хэппи бёздей ту ю. - Дочка плюхается ко мне на диван и лезет обниматься.
        - Спасибо, родная. Но с объятьями пока лучше повременить. Я никак не дойду до душа, телефон не умолкает. Ты как?
        - Я как? Ну, нет! Сегодня у нас ты в центре внимания.
        Котька спрыгивает на пол, хватает меня за руку, и мы начинаем кружить с ней по комнате. Хохоча, изображаем что-то вроде твёрка. Веселье омрачается щемящим ощущением грусти. Жаль, что эти минуты чистейшего счастья такие недолговечные. Голова все сильнее кружится, мы с Котькой падаем на не собранный диван и смеемся.
        - Доброе утро. И с днем рождения, конечно.
        Улыбка остается на моем лице только потому, что я прикладываю для этого немалые усилия.
        - Спасибо, Олег, - разжимаю Котькины тонкие руки. - Ну, все, милая. Мне правда пора в душ.
        Иду через комнату, а этот гад не торопится убираться с дороги. Испытывает меня? Или что? Чего он добивается? А впрочем, все равно. Не на ту напал. Чуть удивленно приподнимаю брови. Мол, ты хотел что-то еще? Нет? Тогда, может, дашь пройти? Олег послушно делает шаг назад. Проходя мимо, я ощущаю жар, исходящий от его тела, и аромат мужского геля для душа, который занял место на полочке в моей ванной.
        Бесит то, что я чувствую себя виноватой! Бесит… Я резко останавливаюсь. Оборачиваюсь в полупрофиль.
        - Олег, а ты как вообще, рукастый?
        Кажется, мой вопрос ставит его в тупик.
        - Смотря о чем мы говорим.
        - В ванной что-то с замком случилось. Барахлит. Посмотришь? Или мне вызвать плотника?
        Он молчит. Это и есть моя сатисфакция.
        Воздух в ванной тоже весь пропах им. Проворачиваю защелку. Дергаю ручку. Как и следовало ожидать - дверь без проблем закрывается. И с ней, и с замком все в порядке.
        Моюсь долго и обстоятельно. Наношу на лицо густым слоем крем.
        - Ма-ам! Ну, ты еще долго?! - ноет за дверью Мирон. Я жалею, что у нас одна ванная комната. Жалею, что пожертвовала второй ради гардеробной.
        - Уже выхожу.
        Мирон нетерпеливо топчется под дверью.
        - Ну, слава богу, я чуть не наделал в штаны, пока ты там прихорашивалась.
        Я, посмеиваясь, выхожу в коридор и едва не сталкиваюсь с Победным.
        - А ты какими судьбами?
        - Привет! С днем рождения, Саша.
        - Спасибо.
        Взгляд соскальзывает на стоящую в ногах корзину. Даже сложно представить, сколько в ней роз. Чего у Победного не отнять - так это щедрости. Он никогда не скупился на подарки. Ни мне, ни детям. Он из тех мужчин, которые все тащат в дом.
        Борька приобнимет меня за талию и наклоняется, чтобы поцеловать. Целится он в губы, но я успеваю увернуться, и поцелуй приходится на висок.
        - Сашка…
        - Добрый день! - слышу за спиной. Победный хмурится, а меня слегка передергивает. Не могу избавиться от ощущения того, что он что-то себе надумал, застав нас обнимающимися в ванной. Хотя я потом вроде все ему объяснила. Да и видно же было, что Олег тогда плакал, как мальчишка. А я его утешала.
        - Привет, Олег. - Борис протягивает руку зятю, при этом так и продолжая удерживать меня свободной рукой за талию. Фактически обнимать. Я же дергаюсь по привычке, отстраняясь. А потом в голове щелкает - стоп! Пусть! Разве мне не на руку, если Олег будет думать, что у нас с Победным наладились отношения? Может, так у него мозги встанут на место? И он прекратит… Я даже не знаю, что. Намеки, от которых мне не по себе? И есть ли вероятность того, что он вообще ни на что такое не намекает, а я все придумала? Господи, как справиться с этой кашей в голове?
        - Так, ну, вы не скучайте. А я пойду собираться.
        В этот раз я не готовилась к празднику, так что наряд выбираю из уже имеющегося гардероба. Брюки в обтяжку, топ, подчеркивающий грудь, и пиджак оверсайз - создают отличный ансамбль сдержанной сексуальности и стиля. Только не хватает украшений, которые остались в моей спальне. Иду за ними. Дверь открыта, вот почему стучаться не приходится. Котька вертится перед большим напольным зеркалом. В одном белье. Прикладывает к себе то одну вешалку с платьем, то другую…
        - Это ничего, - улыбаюсь я, указывая на одно из них.
        - Я в нем была, когда мы с Олегом познакомились.
        - Кстати, вы никогда не рассказывали, как это произошло.
        Открываю шкаф и ввожу пароль от сейфа, в котором храню особенно любимые драгоценности. За сохранность остальных, в основном подаренных Победным, отвечает банк. Спросите, почему я не швырнула их неверному муженьку в лицо? Камон. Это весьма дорогие вещи. Да и он, каким бы предателем не был, никогда бы их не забрал.
        - Правда? Он как-то вышел на организаторов моего выступления в клубе. Обычно, ты понимаешь, они на такое не идут. Но Олег был весьма настойчивым. Это он умеет. - Котька весело смеется.
        Мои пальцы на голубом бархатном футляре замирают.
        - Правда? Я думала, это была случайная встреча.
        - Не-а. Он из этих маньячных фанатов.
        - Вранье, - вступает в разговор до этого помалкивающий зять.
        - А вот и нет!
        Я пропускаю мимо ушей их веселую перепалку. Сердце учащенно стучит в груди. Мог ли Олег не знать, кто родители Котьки? Или это просто чудовищное совпадение, как я изначально и думала? А если нет? А если да? Какой-то дурдом.
        Вдеваю серьги. От того, что меня слегка поколачивает, процесс затягивается. К серьгам в комплект - широкий браслет.
        - Коть, нам скоро выходить, а ты все никак не определишься с нарядом.
        - Да что я? Папа, видела, какой красивый? По-моему, он хочет произвести на тебя впечатление.
        Каждый раз, когда Котька начинает говорить об отце, ее лицо становится хитрым-хитрым. Девчонка она совсем. Глупая. Что бы ни говорила о своей взрослости. Думает, так легко простить? В юности, наверное. Когда не успеваешь в другого прорасти сосудами и заиметь один на двоих кровоток. Потом… прощение - как пересадка сердца. Да, может, организм его, конечно, и примет. Но совершенно не факт.
        Я улыбаюсь. С одной стороны, мне не хочется поощрять фантазии Котьки, с другой - есть еще фантазии Олега. Пусть я не знаю в чем они заключаются.
        - Ма-а-ам… А что означает эта твоя улыбка? Ты его простила, да?
        - Котя! Отстань. И выбери ты уж платье. Вот это, в котором ты познакомилась с мужем, как мне кажется, самое то.
        Когда я выхожу из комнаты, мне в спину доносится радостное улюлюканье.
        - По какому поводу смех? - выглядывает из гостиной Победный.
        - А нам не все равно? Главное, что у ребенка хорошее настроение.
        Что там этот самый ребенок говорит? Что папа красивый? Да, пожалуй, я соглашусь. За последние месяцы Борька чуть осунулся, потерял в весе, но это ему даже к лицу. Как и красивый, явно новый костюм.
        - Как будем добираться?
        - Ну, если ты нас подкинешь, я возражать не стану.
        Победный резко кивает, ловит мой взгляд и расплывается в улыбке. Как будто смущенной. Хотя этот бесстыдник, как мне кажется, уже давно растерял все его подчистую.
        Глава 13
        Праздник выходит замечательным. Я рада, что не стала отказываться от него. Людям, находящимся в постоянном стрессе, очень важно заземляться и получать положительные эмоции. Это то, что я знаю точно по собственному опыту.
        В выбранном Победным ресторане нас встречает шумная компания родственников и друзей. У меня их, по счастью, много, даже после зачистки, которую я устроила своему окружению после измены Победного. Со многими из этих людей я знакома всю жизнь, еще с некоторыми - половину. Самые чужие здесь - родителя Олега. Если с Мариной мы хоть иногда перезваниваемся по поводу детей, то с ее мужем Сергеем видимся довольно нечасто. Как раз на таких вот мероприятиях, куда приглашаем друг друга ради приличия. Родственники же… Раньше я к нему особенно не приглядывалась - мужик как мужик. Его шестидесятилетний юбилей мы справляли в этом ноябре. Компания была специфическая. Из тех, что начинали бизнес в лихие девяностые, а теперь прикидывались порядочными бизнесменами. Мне среди них было некомфортно. Я уехала, едва отсидев за столом приличествующий случаю срок. Но и тогда я почему-то тоже к нему не особенно приглядывалась. А теперь, вот, начала.
        Достаточно высокий. Грузный. Темноволосый. Сходство с сыном угадывается разве что в тяжеловатой линии подбородка и высоких скулах. И на этом все. Олег - мальчик, получивший образование в лучших школах. Европеец до мозга костей. Его отец - дремучий приверженец всеми давно похороненных ценностей. Это не спрячешь под дорогим костюмом. Оно фонит. Во всем. Начиная от того, как он ест, и заканчивая тем, как пренебрежительно ведет себя с женой. Удивляюсь, как Марина терпит такое обращение. И ради чего? Дети давно выросли, казалось бы, ничто не держит. Ан нет. Сидит, вон. В тарелочку ему что-то подкладывает и сдувает пыль.
        - Сережа то, Сережа это… Тьфу ты!
        Это, наверное, что-то поколенческое. Послевоенная травма. Лишь бы мужик был, а какой… Я отворачиваюсь, потому как на это невозможно смотреть.
        - Потанцуем? - перед глазами возникает рука моего школьного друга Ивана Сомова. Я училась в непростой школе. Языковом элитном лицее. Класс у нас был дружный, все сплошь башковитые. Ванька, вот, например, с нуля поднял крупнейшую инвестиционную компанию. Располнел к своим годам, развелся, женился снова, и остался все таким же шебутным.
        - Конечно, Ванюш.
        Выходим в круг. Где Борис кружит, о чем-то перешептываясь, с Ленкой Свибловой, Котька - со своим крестным, старым рокером, ударившимся в индуизм, а моя свекровь Алла Сильвестровна учит вальсу Мира.
        - Слушай, Майкова…
        - Я давно Победная.
        - Ты в прямом смысле или образно? - посмеивается Иван.
        - Хочешь спросить, помирились ли мы с Борисом?
        - Ага.
        - Нет. Но он не оставляет попыток.
        - Так, может, дашь парню шанс?
        - Он что, тебя подослал, да?
        - Что ты. Просто смотреть на мужика страшно. Ну, кто из нас не совершал ошибок, Сашка? Все мы хороши.
        - Ты сейчас обо всем мужском племени, вместе взятом?
        - Вот только не начинай. Как будто женщины не изменяют.
        - Изменяют. Но я не хочу сейчас это обсуждать, - не разъединяя наших пальцев, Ванька оборачивает меня вокруг оси, я делаю разворот и прижимаюсь задницей к его выступающему брюшку.
        - А что хочешь? Не стесняйся. Сегодня твой день, - плутовски ухмыляется Сомов.
        - Что ты знаешь про Жарова старшего?
        - Котькиного свекра? А что тебя интересует?
        - Они в постоянных контрах с Олегом. Не знаешь, в чем причина?
        - Ну, как тебе сказать? Наверняка я утверждать не могу. Но, полагаю, тут дело во взглядах. Олег - человек творческий, современный. Он горит, полон идей, проектов. По крайней мере, ходит такой слух. А его папаня - шкуродер. И подход к бизнесу у него соответствующий. Что для Жарова младшего - искусство, то для старшего - лишние затраты на проект. Как-то так.
        - То есть он не доверяет его деловому чутью?
        - Скорей он вообще в упор не видит, что у того это самое чутье имеется. Мне кажется, он весьма невысокого мнения о его способностях. Потому что Олега тянет в какие-то знаковые проекты. Он явно хочет оставить после себя след в архитектуре. Жаров старший хочет лишь сильнее набить карманы. Легче всего это сделать за счет строительства банальных коробок. Дешевого жилья и торговых центров. Но, как ты понимаешь, это мое личное, неподтвержденное мнение, основанное на сплетнях в определенных кругах.
        - А что в этих кругах говорят про Олега?
        - Что он талантливый парень.
        - Почему же он не найдет применения своему таланту в другом месте?
        - Это тебе лучше спросить у зятя.
        - Мне интересно твое мнение, Вань… - я немного запыхалась, и голос звучит странно, с придыханием.
        - Хочет доказать, что он достойный сын своего отца. Что ж еще, Сашка?
        Музыка сменяется с вальса на танго.
        - Эй, Сомов, тебе не кажется, что ты узурпировал нашу именинницу? Я, может, тоже хочу потанцевать.
        Моргнуть не успеваю, как оказываюсь в объятьях Победного. Его мать - оперная дива. И в детстве Борька от этого настрадался - жуть. И на танцы его таскали, и в театральную студию, и на вокал. Это уж после он взбунтовался и ушел в рок-тусовку. А поначалу, ага… Играл Бетховена на старом добром Стейвейне и вальсировал на паркете. Но сейчас звучит танго. Победный выставляет наши руки вперед и делает несколько шагов. Поворот, наклон, выпад ногой. И снова поворот. Он точно знает, как надо. А я иду вслед за ним. Потому что именно я здесь ведомая. Нас окутывают звуки скрипки и бандонеона. Сплетают серебристую невесомую паутину, и мы запутываемся в ней, кружа еще и еще. Пока эти тонкие прозрачные тенёта не превращаются в прочный кокон. Где только он. Где только я. И… аплодисменты.
        Ах да. Музыка стихла.
        Я медленно моргаю, возвращаясь в действительность. Борис совсем меня закружил! Приходится выждать, чтобы лица гостей перестали мельтешить перед глазами, будто в калейдоскопе.
        - На поклон? - Победный дышит шумно, как и я, запыхавшись. Его грудная клетка часто вздымается. Смуглое лицо еще больше потемнело от прилившей к нему крови. Виски блестят - он взмок. Сейчас Борька один в один, как после секса.
        - Д-да.
        Мы кланяемся, как пара профессиональных спортсменов. Это, конечно, банальное дурачество. Но гости опять взрываются аплодисментами.
        - Шампанского?
        - Давай. Я только припудрю носик.
        - С твоим носиком и так все хорошо. Ты - невероятная красавица.
        Ну, Борис! Может ведь, если хочет. Интересно, он так для своей Киры старался? Или достаточно было вынуть карту из кошелька? От таких мыслей настроение закономерно портится. Не позволяя этому произойти, я отмахиваюсь от них и иду к туалету.
        - Красивый танец.
        - Ох, - спотыкаюсь, чуть не налетев на непонятно откуда взявшегося Сергея. - Да. Спасибо. Это все Борис. Он в детстве брал уроки.
        - И знали бы вы, чего мне стоило заставить его на них ходить.
        К нашему разговору неожиданно присоединяется моя бывшая свекровь.
        - Могу представить, - кивает Жаров старший.
        - Вы тоже ходили в танцевальную студию?
        - Бог миловал. Я по более подходящим для мужчины кружкам прошелся.
        - Это по каким же? - сощуривается Алла Сильвестровна. О-йо. Она-то, конечно, женщина пожилая, но я еще не встречала настолько прогрессивного человека.
        - Одно время на легкую атлетику. Потом в бокс подался. И сына туда отдал. Мужик должен уметь за себя постоять.
        - И как успехи?
        - Никак. Я терпеть не мог бокс.
        Еще и Олег! Они что, все сговорились выйти? Вот и как, прикажете, мне от них всех отделаться? Меня ведь и впрямь поджимает. Еще чуть-чуть, и я начну стискивать колени, как двухлетка. Где этот чертов туалет?
        - Это потому, что тебе на первой тренировке разбили нос. Ты упал в обморок от вида крови. - В голосе отца Олега звучит плохо скрытое пренебрежение. На скулах его сына выступают желваки.
        - Мне было четыре года, отец.
        - А что это меняет? Ты либо мужик, либо - нет. Так, Марин?
        Ну, все. Я не могу.
        - Извините, мне нужно отойти на секунду.
        Проношусь по коридору, к счастью, замечаю нужную мне табличку. Дергаю дверь. Облегчившись, можно и подумать. Это что такое было? Он всегда с ним так? Тогда не удивительно, что Олег предпочитает настолько доминирующую позицию в сексе. Когда тебя самого морально e*ут по любому поводу, хочется сатисфакции.
        «Я хочу тебя трахнуть с первого дня, как увидел», - вот, что он сказал два года назад, толкая меня к стенке. Я тогда не поняла, откуда в настолько воспитанном мальчике такая дерзость. И характерный лексикон, за которые одновременно хочется вымыть с мылом рот и растечься у его ног лужей.
        «Ты о наружной рекламе Михе с Максом втираешь, а я представляю, как раскладываю тебя на столе для совещаний»…
        Из включенного крана тонкой струйкой течет вода, журчит. Вместе с этим журчанием я слышу его голос снова и снова. Обрывки наших с ним разговоров:
        - Просто… Все катится черт знает куда. Я ничего… Ничего абсолютно не контролирую. Ни в одной гребаной сфере жизни.
        - Олег…
        - Я справлюсь… Это просто слабость. Она пройдет.
        Чувствую, как тогда, его жаркий рот, уткнувшийся в мою шею. Веду мокрой рукой по тому месту, где меня касались его губы. Куда падали слезы. Бедный мальчик. Он говорит, что справится. Что это слабость, и она пройдет, но так ли это? Я ведь не слепая. Когда тебя атакуют с одной стороны - всегда есть надежда, не спорю. А когда тебя окружили? Когда буквально в блокаду взяли? Блокаду этих глупых - «Ты мужик, или как? Мужики не плачут. Соберись, тряпка. Действуй. Борись! Не ной».
        Черте что!
        - О, мам, и ты тут?
        - Я уже выхожу. Как тебе вечер?
        - Да нормально.
        - Ты не устала?
        - Я в полном порядке. Правда. Запостила наше с тобой фото в директ. Он взорван комплиментами. Еще немного, и я начну ревновать.
        - К чему, Котька? Вот глупая.
        - К тому, что ты у меня такая красивая.
        - Ты тоже красивая. Очень. Ну, я пойду, ага?
        Успею вернуться вовремя, к моменту, когда выносят торт. Я не люблю всяких уродств из мастики. Мой торт украшен свежими ягодами. Он такой большой, что у меня никак не получается его порезать. Победный берется помочь. Мы с ним как молодожены. И, конечно, это не проходит мимо наших гостей. Свиблова залихватски свистит. Вот уж предательница! Остальные улюлюкают и орут «горько».
        Позволяю себе легкое хулиганство. Складываю пальцы в ту самую конфигурацию. Мол, ага, еще чего. Но эти гады лишь еще громче смеются. Довольным выглядит и Борис. Хотя, казалось бы, все видят, что его ухаживания пока мимо.
        Так. Стоп. Что значит пока?
        Я, наверное, перепила. Не иначе.
        Вечер продолжается своим чередом. Постепенно гости начинают расходиться. В числе первых уезжают Котька и Олег, последним выпроваживаю Бориса. Он опять пытался напроситься с ночевкой, но я была непреклонной. Звонить в такси не хочется. Хочется пройтись, насладиться ночной прохладой. К тому же здесь недалеко. Так мне кажется поначалу, но очень скоро выясняется, что когда ты в босоножках на двенадцатисантиметровом каблуке, даже пара кварталов - много. Я сдаюсь ближе к дому, расстегиваю ремешки и дальше иду босая. В квартиру пробираюсь на цыпочках, боясь разбудить уже наверняка уснувших домашних. Первым проверяю Мира. Тот в самом деле сопит, согнув ноги в коленях. Целую его в щеку в глупой попытке им надышаться перед отправкой в Англию, которая неизбежна, Борис прав, и, убедившись, что все хорошо, иду к себе.
        - Нет, Олег. Ты опять? Я же сказала, что ужасно устала.
        Резко торможу. Боясь, что меня выдаст колотящееся в груди сердце.
        - Ты всегда уставшая, Кать. А мне что с этим делать? Не знаешь?
        - Ну, ладно тебе. Сегодня был правда тяжелый день. Завтра, да? Если все будет хорошо. Завтра.
        Что-то грохает. Я подпрыгиваю на месте.
        - Псих! - комментирует происходящее Котька.
        Умом понимаю, что, скорее всего, Олег вот-вот покинет комнату. Срываюсь с места и бегу к себе. В безопасность.
        Глава 14
        В зазор между Котькиными лечениями мне удаётся даже вырваться на море. Это все Свиблова. Сама бы я, конечно, ни за что не решилась. Но Ленка сумела найти нужные аргументы. И точки, куда надавить.
        - Нет, ну, с Котькой, допустим, все понятно. Ей солнце нельзя и так далее. Но Мир-то чего сидит в городе? Летом!
        - Не знаю, Лен. А вдруг что-то случится?
        - Если что-то случится - вернёшься домой. Самолёты летают.
        - Да, но…
        - Никаких «но». Тебе нужна перезагрузка. На тебя уже смотреть страшно.
        - Правда? - растерянно оборачиваюсь к зеркалу.
        - Нет! Образно выражаясь. Давай, не упрямься, там и впрямь очень хорошо. Домик почти на пляже.
        - Может, лучше отель? Не думаю, что Миру будет весело жить, отрезанным от развлечений.
        - Как будто их сейчас у него полно! - фыркает Свиблова.
        - Олег учит его проектированию. Когда не работает.
        - А работает он всегда.
        - Как и мы все, - вздыхаю я. - У меня тоже работы по горло. Ну какое море? Сейчас не до этого.
        - А когда? Ты всё время завалена заказами.
        - И то верно. - вздыхаю и с удовольствием потягиваюсь. Предложение Ленки весьма заманчиво. С тех пор, как началась эта история, я толком не отдыхала. Наверное, именно это всё же и склоняет чашу весов к тому, чтобы в итоге согласиться.
        Собираемся за полдня. Котька ревностно следит за тем, как я пакую вещи.
        - Может, ты с нами поедешь? Не обязательно же выходить на солнце. Можно сидеть в тени.
        - Нет, в другой раз.
        - Точно? Лена сказала, что в домике несколько комнат. Вы бы точно поместились.
        - Не хочу, мам! Что ты пристала? Сказала же!
        - Извини, - растерянно бормочу я. Такая незаслуженная агрессия в свой адрес удивляет. И обижает, чего уж скрывать. Если бы не Мир, который то и дело заскакивал ко мне с вопросом: «Это брать, мам?! А это?» - остаток сборов прошёл бы и вовсе в неловком молчании.
        В аэропорт нас провожает Победный.
        - Может, мне всё же с вами рвануть?
        - Не думаю, что это хорошая идея.
        - Хм… Тебе ещё не надоело меня отталкивать?
        - Я не отталкиваю, - вздыхаю, глядя на проносящиеся в окне пейзажи - знакомые сталинки, высотки и клёны. - Но и не спешу приблизить. Это сложно, Боря.
        - Понял. Ну, ты смотри, не заиграйся. Не то уведут. Я - мужик нарасхват, сама знаешь.
        Борис иронизирует. По крайней мере, в его голосе ирония прослеживается довольно отчётливо. Но даже так меня тупым лезвием, по старой зарубцевавшейся ране царапает. Нарасхват он, видите ли. Да чтоб ты провалился!
        Внутренне я закипаю, уговаривая себя молчать. Мир, конечно, в наушниках, и пока нас не слышит, но если я начну кричать… Нет-нет, это не выход.
        - Можешь не тратить время.
        - Черт. Саш… Я что-то не то ляпнул.
        - Проехали. Вон там я, кажется, вижу место для парковки. Ага. Так и есть. Свободно.
        Победный, раздосадовано посапывая, прижимается к обочине.
        - Мир, приехали. Складывай наушники сразу в рюкзак, чтобы не потерять их на контроле.
        Не дожидаясь, пока Борис обойдёт машину, сама вынимаю чемодан из багажника. Тот, зараза, тяжёлый. Прощаемся у входа, хотя Победный стремится проводить нас внутрь. Говорю ему, что это абсолютно лишнее. Мы летим бизнесом, а потому и прохождение контролей, и сам перелёт проходят очень комфортно и быстро. Я не особенно люблю пускать деньги на ветер, но на комфорте лучше не экономить. Спустя четыре часа такси привозит нас по нужному адресу. Небольшой отделанный белой штукатуркой дом, утопает в цветах. Буйно разросшаяся азалия вьётся вверх по заборчику, живой изгородью отгораживая проезжую часть от дома. У ворот у нас уже поджидает риелтор.
        Внутри дом кажется больше, чем снаружи. Здесь гостиная, кухня, большая веранда, а наверху - три спальни. Мы бы точно разместились, если бы Котька надумала составить нам с Миром компанию. И Олег.
        Первый день мы с сыном посвящаем изучению окрестностей. Узкие витиеватые улочки с неожиданно разбросанными по ним точками общепита - прелестны. Как и рыбный рынок, где при тебе тут же могут приготовить любую свежевыловленную рыбу. Или морского гада.
        - Мама, смотри, какой воздушный змей. Купим? - на мордочке Мира написан сущий восторг. Как ему отказать?
        - Ну, конечно. Только я не папа. Понятия не имею, как это запускать.
        - Запускать буду я. Я же мужчина!
        - И как одно коррелируется с другим? - даюсь диву я. Мир, понимая, что сказал что-то не то, проявляет чудеса изворотливости.
        - Ну, и ты, конечно. В общем, я тебя научу.
        Время показывает, что зря я переживала. Миру просто некогда скучать. Пока я лежу в шезлонге с книжкой или болтаю с кем-то по телефону, он роет ямы, находит редкие ракушки, рачков, всякую другую живность - и в ус не дует. А когда ему хочется с кем-то разделить свой восторг - гожусь я и соседи: пожилая пара из домика слева и одинокий мужчина - из дома справа. В отличие от меня, Мир уже со всеми здесь подружился.
        Иногда к активным действиям сынок привлекает и меня.
        - Ну, пойдем, мам! Ну, мам… Это весело. Смотри, как он летает!
        - Постой так! Я тебя сфоткаю…
        - Так?
        - Угу… - Делаю несколько кадров, просматриваю. Вышло даже лучше, чем я могла предположить. Хоть сейчас на обложку журнала.
        - Хотите, я сфотографирую вас вместе?
        Оборачиваюсь. Тот самый одинокий мужчина стоит, сунув руки в карманы шорт. Оказывается, он наш. Лицо скрывает бейсболка. У него хорошая фигура, возраст выдают лишь морщины на лице. Навскидку ему лет под шестьдесят.
        - Спасибо. Я… Саша. Александра. Ну, а Мира вы знаете.
        - Давид Ефимович.
        Мирон бегает туда-сюда, кружит, не давая змею упасть. Я протягиваю телефон соседу и иду к сыну.
        - Замри хоть на секунду, - усмехаюсь я, взъерошив влажные, усеянные песком волосы.
        - Мне нужно ловить потоки воздуха!
        - А мне нужна хотя бы одна фотография с сыном. На память.
        В общем, мне удаётся задержать Мирона на пару секунд, уж не знаю, успевает ли Давид Ефимыч что-то щёлкнуть, но мучать этого непоседу и дальше я не берусь.
        - Хороший у вас мальчик.
        - Спасибо.
        - О нет! - доносится до нас с порывом ветра. Оборачиваюсь. Мир сидит на коленях у таки упавшего змея. - Ну, блин! Я просто совсем чуть-чуть дёрнул…
        Переглядываемся с новым знакомым. Не сговариваясь подходим к Мирону. Босые ноги увязают в сыром песке. Сосед осторожно поддерживает меня, когда я наклоняюсь.
        - Может, ещё удастся его починить.
        - Ну, не знаю. Это нужен клей.
        - Сходим в магазин.
        - Тогда уже проще сразу нового змея купить, - хмурится Мир.
        - Давай-ка я попробую что-то сделать.
        Давид Ефимович осторожно поднимает змея и шагает к своему дому. Похоже, это приглашение? Переглядываемся с Миром. Тот приглашению явно рад.
        - Иди. Я только оденусь.
        Если одеждой можно назвать пляжную накидку, в которой я вышла к морю. Мелькает мысль затащить лежак и занести в дом полотенца, но я этого не делаю. Может, мы управимся быстро и я ещё полежу. Погода чудная. А чем ближе к вечеру, тем красивей становится.
        Дом соседа меньше моего. Маленький, с выкрашенными яркой голубой краской ставнями и ухоженным садом. Во дворике, плавно перетекающем в пляж, - никого. Зато внутри слышатся голоса. Поколебавшись немного, отряхиваю ноги от песка и толкаю дверь. Давид Ефимыч и Мир сидят за круглым столом, на котором лежит сломанный змей. Старший мужчина о чём-то рассказывает младшему, тот слушает, что называется, развесив уши. Давид Ефимович замечает моё присутствие, я зачем-то машу рукой. Мол, здрасьте. Он кивает. Пальцы умело присоединяют одну сломанную перекладину к другой.
        - Ну, вот. Сейчас подсохнет - и полетит.
        - Круто!
        - Мир, а где спасибо?
        - Так не успел ещё! - возмущается мой ребёнок. Сосед скупо улыбается. Кепку он снял. Теперь его можно рассмотреть в деталях. Да, за пятьдесят это точно, а дальше - не приходится и гадать. Взгляд цепкий, тёмный, абсолютно спокойный. Тёмные брови. Щетина - соль с перцем, а вот волосы - чисто соль.
        - Спасибо!
        - Кофе хотите? - вспоминает о гостеприимстве Давид Ефимыч, - Боюсь, больше мне нечего предложить. Только воду.
        Это понятно. Гостей он явно не ждал.
        - Нет, спасибо.
        Не сумев скрыть интереса, принимаюсь разглядывать висящие на стенах картины. Фото… Статуэтки. Не укрываются от моего взгляда и сложенные в углу пустые коробки из-под фаст-фуда.
        - Мам, пойдём запускать?
        - Да, конечно. Давид Ефимыч, а приходите к нам на ужин? Должны же мы вас как-то отблагодарить. Я хотела попробовать закоптить треску.
        Зачем я это предлагаю? Ведь ясно, что ему не нужна компания. Всё ж не убиваемо во мне это бабье желание накормить всех оголодавших. Дурочка! Поставила в неудобное положение нас обоих. Сосед явно готовится сказать «нет», но почему-то в последний момент соглашается.
        - Хм… Ладно.
        Я улыбаюсь.
        - Тогда подходите к восьми. Чтобы я уж точно всё успела.
        - Добро. Я б помог, но повар из меня… - Давид Ефимович с досадой косится на всё те же злосчастные коробки. Моя улыбка становится шире.
        - Ну, тогда мы пойдем.
        - Ага. Мир!
        - Да?
        - Ты когда отпускаешь змея, начинай помалу травить леер. Ветер сильный, важно не обжечь руки. А еще лучше… На… вот. Перчатки надень.
        - Большие, неудобно.
        - Это лучше, чем получить травму. Идём, покажу, как надо.
        Эти двое бегают по пляжу за змеем всё то время, что я готовлю. Из небольшого окошка, расположенного аккурат над мойкой, мне их хорошо видно. Давид Ефимович действительно в отличной форме. Я сама бы уже померла столько мотаться. А он ничего, если только вспотел. Перед тем, как начать накрывать на стол, кричу им, чтобы приводили себя в порядок.
        Конечно, не обходится без неловкости. Как и всегда, когда приходится сидеть за одним столом с совершенно незнакомым человеком. Впрочем, когда мы за стол садимся, неловкость как раз исчезает. Как положено, сосед приходит не с пустыми руками и приносит бутылку хорошего местного вина. Именно на алкоголь я поначалу списываю и свою раскованность, и непривычную, в общем-то, болтливость. Я и с друзьями-то не особенно люблю делиться чем-то личным, а тут - совсем чужой человек. И вроде не наседает, не выпытывает ничего. А я с такой охотой и вообще без задней мысли выкладываю ему всё-всё. Но даже осознание этого приходит ко мне слишком поздно.
        - А вы?
        - Что я?
        - Вы кто?
        - Я? Да никто. Обычный пенсионер.
        - Уж не знаю, кто вы, Давид Ефимович, на самом деле, но вряд ли обычный пенсионер так мастерски бы проник в мой мозг.
        Иронично улыбнувшись, я встаю из-за стола и начинаю собирать тарелки. Ноги как следует держат, я вообще не пьяна. Так что винить вино в том, что я ему столько о себе разболтала, - глупо. Меня разговорило вовсе не что-то, а кое-кто. Сидит вон, в ус не дует. Не отпирается даже.
        - Давайте я помою посуду. Готовить я не умею, а вот с посудой управляюсь неплохо.
        Злиться, когда тебе предлагают помощь, не получается. Я вздыхаю и отступаю от раковины.
        - Вы психолог? Или что-то вроде того?
        - Вы угадали.
        - Я не просила консультации.
        - Но она была вам нужна. Когда выговоришься, всегда становится легче. Ещё вина?
        - Если вы прекратите ваши штучки.
        - Ладно, - он смеётся, ведёт по щеке загорелой рукой. Мой взгляд уже в который раз привлекает неровный шов.
        - Что это?
        - Бандитская пуля. Ну, я пойду.
        - Это нечестно - выпытать обо мне всё, и не сказать о себе вообще ничего, - бегу за ним. Мир возится во дворе с допотопным велосипедом, который звонко дребезжит, когда едешь с горки, а в горку - заунывно скрипит.
        Сосед мои нападки, улыбаясь, игнорирует. Остаток отпуска мы проводим, считай, вместе. Большую часть времени Давид Ефимович возится с Миром. Но иногда мы прогуливаемся и вдвоём. Он галантен, тактичен и не позволяет себе ничего лишнего. Но каким-то образом я чувствую, что нравлюсь ему, как женщина. Мелькает даже мысль завести курортный роман. Ну, а что? Так многие делают. Но я тут же отказываюсь от этой идеи. Слишком много у меня проблем, чтобы добавлять себе ещё. Напоследок мы обмениваемся визитками. Он обещает звонить, если появится в наших краях. Я знаю, что таким обещаниям не стоит верить.
        Глава 15
        Мир в полнейшем восторге от нашего с ним путешествия. Загорелый, румяный, будто напитанный солнцем, он так оживлён, что мне, дабы хоть как-то ему подыграть, приходится поднапрячься.
        - Папа! Папа! Мы здесь!
        - Это ты ему сказал, что мы возвращаемся? - удивляюсь я, завидев среди многочисленных водителей на парковке макушку бывшего.
        - Ну, а кто еще?
        Гремя небольшим чемоданчиком по кое-где просевшей плитке, Мир трусцой подбегает к Победному и крепко обнимает отца. В ответ тот хлопает его по спине.
        - Отъелся, кажется.
        - Непонятно - за счёт чего. Он целыми днями по пляжу носился. Привет, Борь…
        Меня приветствуют уже ставшим традиционным поцелуем. Победный целится в губы, я в последний момент отворачиваюсь, и его губы мажут по тронутой солнцем щеке.
        - Тебе тоже отдых пошёл на пользу. Хорошо, что Ленка уговорила тебя развеяться.
        Победный отбирает у меня чемодан, запихивает в багажник, следом отравляется чемодан Мира. В салоне на всю мощность работает кондиционер, а снаружи - полуденная жара. Воздух до того раскален, что картинка перед глазами колеблется. Я ёжусь, и тысячи мурашек выбегают из своих тайников, чтобы посмотреть, что случилось. Руки покрываются гусиной кожей. Последнее не укрывается от Бориса.
        - Прикрутить?
        - Если только чуть-чуть. Как вы тут? Что нового?
        - Да ничего. Рутина. Лучше расскажите, как съездили.
        - Супер! Я поймал во-о-от такую рыбу. А ещё мы с Давидом Ефимовичем запускали змея. Он мне его починил, когда тот поломался. Даже новый не пришлось покупать. Мама говорит, что это и есть разумное потребление.
        - Давид Ефимович, значит?
        Борис ненадолго отвлекается от дороги. Поворачивается ко мне. Я чувствую, как его давящий требовательный взгляд скользит по моему профилю. Смешно, но из всей Мироновой трескотни он обратил внимание всего на два слова.
        - Угу. Это наш сосед. Он о тех краях всё-всё знает. Правда, ма? Нам даже не понадобился гид.
        - Да-да. Здорово сэкономили.
        - Ну просто сказка, а не мужчина. Твой друг?
        - Нет, - закатываю глаза. - Мы познакомились случайно. Давид Ефимович помог Миру с воздушным змеем, он же все тебе объяснил.
        - Значит, вы подружились потом? Ну, раз вместе таскались.
        - Там очень уединённое место. Без компании Мир бы заскучал. Не начинай, пожалуйста.
        Но Победный меня будто не слышит.
        - И чем же он занимается?
        - Кто? Давид Ефимович? Он пенсионер.
        Последнее несколько Борьку успокаивает. Может, в его представлении пенсионер - это сморщенный дедушка с тростью и вставной челюстью. И хоть Давид Ефимович совершенно не такой, я не спешу развеивать догадки Победного, ведь в противном случае он доконает меня своей ревностью, на которую, мягко говоря, вообще не имеет права.
        - Котька говорила, что её начнут капать в понедельник?
        - Угу. Кажется, доктор сумел убедить её оставаться в больнице. Не знаю, плохо это или хорошо.
        - Она будет под наблюдением. Лично я вижу в этом одни только плюсы.
        - Да, но если ей потребуется помощь, а мы дома…
        - О ней позаботится персонал.
        - Нет, это как-то неправильно. Думаю, нужно будет установить что-то вроде дежурства.
        - Не беги впереди паровоза, Саш. Может, нашей помощи вообще не понадобится. Ох ты ж черт! Когда здесь успели изменить разметку?
        Победный целиком сосредотачивается на дороге, пытаясь понять, как теперь выстроить наш маршрут. Мир втыкает в телефон, пересматривая отснятые фотографии. Он щелкал всё подряд - каких-то рачков, ракушки, окаменелости и насекомых, в изобилии кружащихся у нас в саду, так что ему есть на что посмотреть. Удалить, или попытаться улучшить в программе.
        - Поехали ко мне, в смысле к нам?
        - Нет, исключено. Я устала с дороги. Хочешь - Мира забирай, а у меня полно дел.
        - Это каких же?
        - Надо разобрать чемоданы, всё разложить, перестирать, подготовиться к рабочей неделе. У меня на солнце, кажется, мозги расплавились, ничего не помню.
        - Сделай это в другой раз. Завтра. Я соскучился, Сашка…
        Я тоже по нему скучала. Когда он ушёл, первые несколько месяцев я выла в подушку от жуткой, снедающей меня тоски по нему. Не знаю, можно ли это простить. Я пока даже не понимаю, хочу ли этого. Победный - да, он определился. А я? Не знаю. Всё слишком непросто.
        - Может быть, в другой раз, - отвожу глаза и, ставя точку в нашем бессмысленном разговоре, окликаю сына: - Мир! Ты поедешь к папе? Он по тебе страшно соскучился.
        Мирон с радостью соглашается. Ну кто бы сомневался?
        Дома нас встречает Котька. Вылетает в холл. Бросается обниматься.
        - Какие вы красивые! Загорелые! Ну, всё. Сейчас умру от зависти.
        - Надо было с нами ехать. Вот в этом пакете тебе презент…
        - Здрасте, тёть Саш, дядь Боря…
        Оборачиваюсь к Котькиной подружке, выглянувшей из гостиной. Котька с Диной спелись давно, ещё в начальной школе, но она мне никогда особенно не нравилась. Было в ней что-то необъяснимо отталкивающее.
        - Привет, Дин. Коть, ставь чайник. Я тут привела местные вкусняшки. Эта с орешками, а это, кажется, с манго. А муж твой где?
        - Да ну его! Всё время торчит на работе. Дела у него.
        - Понятно.
        Я стараюсь не показать Котьке своей настороженности. Интересно, у Олега действительно такой уж завал? Или это предлог, под которым он отсрочивает возвращение домой? Неужто он все-таки сдался? Или близок к тому? А если так, как это переживёт Котька? Она ведь и так глубоко травмирована. Ещё один удар ей зачем?
        Понимая, что нельзя поддаваться глупой, ничем пока не подпитанной панике, я усилием воли отсекаю от себя все «а если?». Может, ничего такого вообще ещё не произошло, а я уже себя накрутила до дрожи в конечностях.
        Пьём чай с заморскими вкусняшками, Котька выглядит оживлённо, что не может не радовать. Она хохочет, делает с Динкой селфи и выставляет в «Инстаграм». Одного не пойму - на кой ей фильтры. Но своё мнение я держу при себе.
        - Ну всё, пап, я наелся! Теперь мы можем уже поехать?
        - Ты точно не поедешь с нами?
        - Нет. Дел полно.
        Убираю чашку в посудомойку и иду, чтобы проследить за сборами сына. Тот такой, что возьмёт половину ненужного, а о том, что может понадобиться, даже не вспомнит. Сборы проходят быстро. Выпроваживаю этих двоих, с облегчением закрываю дверь.
        - Эх, мама!
        - Что?
        - Ну, что ты его всё отталкиваешь? Он же классный. Дин, подтверди!
        - Что подтвердить?
        - Папа у меня классный?
        - О, да! Я бы сама с ним замутила.
        - Эй! Бесстыжая, ну-ка, держи свои грязные фантазии при себе. - Котька хохочет и тычет подружку в бок. А мне почему-то не видится в этом ничего смешного. Может быть, потому, что и Дина в ответ начинает смеяться не сразу.
        - Пойду разберу чемоданы, - бросаю я, подчеркивая, что не собираюсь обсуждать ничего другого.
        На всё про всё уходит где-то час. Меньше, чем я думала. За это время с работы возвращается Олег. Как всякий воспитанный мальчик, заглядывает поздороваться. Я приветствую его лёгким взмахом руки и улыбкой. Олег пытается улыбнуться в ответ, но выходит что-то больше похожее на оскал. У глаз, где их ещё не так давно не было, собираются тонкие морщинки.
        - Как отдых?
        - Прекрасно. Тебе, кстати, тоже не мешало бы.
        - На том свете отдохну.
        - Не смешно.
        Олег отрывисто кивает:
        - Да, ты права. Знал бы я, когда с Катей знакомился, к чему это приведёт.
        Я отбрасываю косметичку. Зубы сводит от мутной злобы, поднимающейся откуда-то изнутри. Из самых-самых потаённых глубин души.
        - И что тогда? Не знакомился бы? - цежу сквозь стиснутые зубы. Я действительно сжимаю челюсти так плотно, что у меня начинает пульсировать в голове. А ведь ещё недавно я относилась с пониманием к тому, что ему в самом деле сложно.
        Олег игнорирует мой вопрос. Подпирает затылком стену и несколько мучительно-долгих секунд бесцельно пялится в потолок, а после уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Я возвращаюсь к работе, чтобы не анализировать то, что сейчас произошло. А работы хватает. Пока меня не было, никто особенно за хозяйством не следил. Поверхности в моём кабинете посеребрила пыль. Я сметаю ее тряпкой. Я чищу, мою и тру.
        - Мам, бросай ты свои уборки! Мы ужинать садимся.
        - Вы что-то заказали? - удивляюсь я, пыхтя, сдвигая диван на место.
        - Олег приготовил. Он умеет. Пойдём, даже вино открыли.
        - Не думаю, что тебе можно вино.
        - Но вам-то пить никто не запрещал! - раздражается Котька. За время, что меня не было, она, кажется, ещё больше озлобилась.
        - Ну, если только Минздрав. Но мы его не станем слушать, - сглаживаю агрессию широкой улыбкой. - Я сейчас приду. Только обмоюсь быстро.
        Когда я выхожу к столу, за ним уже сидят Котька с Олегом и загостившаяся Дина. В меню рыба, молодая картошка и свежий салат. Да, этим двум есть куда расти в плане хозяйства, но, по крайней мере, они стараются. Пока я драила квартиру, Олег готовил. Это, как мне кажется, справедливо. Рыба немного подгорела, но если запить хорошим вином, даже вкусно. Котька берётся расспрашивать меня о поездке, Дина треплется о том, как живёт в Швейцарии. Судя по этим разговорам - очень хорошо живёт. На шее у богатых родителей. И в ус не дует. Нет, все-таки не зря она мне не нравится. А Олег ничего, вон. Слушает и кивает. Котька же завистливо вздыхает. Я в деталях сейчас могу рассказать, какие мысли бродят в её голове. Понятно, что она хотела бы так же беззаботно порхать по жизни, зажигать на концертах, устраивать вечеринки или что там еще они устраивают? А не получать химию.
        Случайно я задеваю ложку. Та со звоном падает на пол. Я рефлекторно за ней наклоняюсь. И что же вижу? Ладошку Дины, поглаживающую моего зятя между ног. Зажмуриваюсь. В висках набатом стучит вопрос: а что же дальше? Поймать эту тварь за руку? На, мол, смотри, какую змею ты пригрела на груди? А дальше что? Скандал? Котька на нервах. Сопли-слёзы и нескончаемые разборки? Ну, ладно, с подругой можно покончить. А вот с Олегом как быть?
        Так ничего для себя не решив, делаю вид, что ничего не заметила. Но взять эмоции под контроль не так уж легко, меня всё сильней колотит.
        - Ну, спасибо за ужин. Теперь можно и поработать.
        Котька с Диной продолжают о чем-то оживлённо трепаться, я выхожу в коридор. Кровь в ушах заглушает шаги. И вообще все другие звуки. Почему-то над хаосом в моей голове, поднимается мысль - я забыла включить стирку. Как будто это сейчас имеет хоть какое-нибудь значение! Нет, конечно, нет. Но я все равно захожу в ванную, чтобы исправить эту оплошность.
        Зять присоединяется ко мне, когда я склоняюсь над барабаном, чтобы закинуть капсулу. Резко оборачиваюсь.
        - Олег? Что-то случилось?
        - А ты не видела?
        Отвожу взгляд, но он обхватывает ладонью мой подбородок и силой поворачивает к себе.
        - Не впутывай меня в это. Понял?
        - Что? Так и будешь молчать?
        - А что ты хочешь, чтобы я сказала?
        - Не знаю. Какой я негодяй, может быть. Низкий человек. У него жена болеет, а он вон что себе позволяет.
        - Ну, кажется, ты всё и сам озвучил. Теперь я могу выходить?
        - А я старался, Саш. Я два года терпел. Но не могу уже, просто не могу. Я на стенку готов лезть. Просто… от недостатка человеческого тепла. Какого-то хотя бы маломальского участия. Меня достало каждый раз выпрашивать секса и чувствовать себя виноватым. Я мужик. Мне нужна женщина. Мне нужна женщина… - сбивчиво шепчет он, обжигая мой покрытый холодным потом висок дыханием.
        - Скажи об этом Кате.
        - Она меня не хочет! Не хочет, слышишь? Я… Если бы она была здорова, я бы ушёл. Клянусь. А так… Кем я буду? Кем я буду, Саша?! Скажут - ну какой мудак! Бросил бедную девочку. И разве хоть кому-нибудь важно, что это не я её бросил! А она меня бросила. Она… Не я. Я знаю, что она винит меня в том, что случилось. Но я… Я же не специально. Я…
        Котька моя дочь. Но Олега мне тоже жалко. Буквально до слёз. Я не знаю, что ему посоветовать. Ведь если жизни нет, один рецепт - разводись. Но что бы там у них с Котькой не происходило, она его вроде бы любит. Сказать так - означает предать интересы дочери. Всё так запуталось. Пока я в панике обдумываю, как выкрутиться из этой ситуации, его руки соскальзывают мне на задницу. Пальцы жёстко впиваются в плоть. Я каменею и шепчу, едва ворочая языком:
        - Нет… Нет. Какого чёрта ты делаешь?
        Глава 16
        - На что это похоже?
        - Олег, ты спятил? - мой голос дрожит.
        - Нет. Но, кажется, до этого недалеко. Два года без…
        Он не договаривает, бьёт кулаком в стену. И судорожно всхлипывает, уткнувшись лбом мне в плечо.
        - Ты забываешься. Она - моя дочь.
        - Вот и помоги ей. - От его шумного, срывающегося от эмоций дыхания у меня шевелятся волосы. А ещё от осознания того, к чему он меня подталкивает. - Лучше ты, чем какая-нибудь незнакомка, Дина, или кто-то вроде нее.
        - Нет! - отрезаю я жёстко.
        - Да. Саша, да… В глубине души ты это понимаешь.
        Горячие ладони опускаются вниз по моим бёдрам, проникают под край платья и скользят уже по голым ногам вверх. Шок смирительной рубашкой сковывает мои конечности. След от ладоней оставляет ожоги на коже. Щенок! Думает, может так со мной поступать? Приставив к горлу кинжал, что-то требовать?
        - Мы уже трахались. Одним разом больше, одним меньше, что это изменит?
        - Это было до вашего знакомства с Котькой! Если бы я знала, что вы поженитесь, ни за что бы не допустила того, что произошло, - срывающимся голосом шепчу я и одновременно с этим отдираю от себя его руки. Острые ногти впиваются в его кожу. Наверняка причиняя боль.
        - Если бы у нас тогда ничего не было, до знакомства с Котькой дело бы даже не дошло! Ты что, не понимаешь? Ты до сих пор нихрена не понимаешь, правда, Саша?
        Как я ни брыкаюсь, его пальцы достигают кружевной кромки трусиков и проникают под неё. Остатки кислорода вскипают в лёгких, с губ срывается хрип.
        - Мам, я пойду Дину провожу! - доносится из-за двери. Олег пугливо шарахается в сторону, предоставляя мне шанс убраться. И, наконец, это всё прекратить.
        «Если бы у нас тогда ничего не было, до знакомства с Котькой дело бы не дошло! Ты что, не понимаешь?» - стучит в ушах бесконечным, сводящим с ума репитом.
        Что он хотел этим сказать? Неужто подтверждаются мои догадки? Выходит, он искал встречи с моей дочерью специально? Какой кошмар… Зачем ему это было нужно? К чему он стремился? Отомстить мне за то, что я не ответила ему взаимностью? За-чем, мать его так, зачем?
        - Я ненадолго. Может, кофе где-нибудь выпьем, и - по домам. Олег, не хочешь с нами?
        - Нет. Я поработаю.
        Меня с собой не зовут. Жаль, я бы согласилась. Сбежать отсюда… Интересно, я теперь хоть когда-нибудь смогу без страха оставаться с зятем наедине? Или это счастливое время в прошлом?
        - До свидания, тёть Саш.
        - Пока, Дина.
        Вымученно улыбаюсь и прячусь за дверью кухни. Конечно, никто из них и не подумал убрать. Я сгребаю грязные тарелки со стола, убираю в холодильник остатки еды.
        - Я тогда на тебе помешался, - раздаётся за спиной тихий голос Олега.
        - Мне всё равно.
        - А мне - нет. Хочу, чтобы ты знала. Я до того на тебе помешался, что одно время даже за тобой сталкерил. Почему ты не захотела дать мне шанс, Саша?
        - Потому, что между нами мог быть только секс. И ничего больше. Я старше и…
        - Дерьмо это всё! Нелепые отмазки.
        - То, что было - было ошибкой.
        - Говори за себя. А я с ума по тебе сходил. И с Катей познакомился от отчаяния, думая, что, может, твоя дочь на тебя хоть чуть-чуть похожа.
        - Я не желаю это слышать. Дай пройти!
        - Я познакомился с ней, потому что не мог получить тебя. Она же - ты наполовину.
        - Ты спятил. Да-да, окончательно спятил.
        Шагаю к выходу, который загораживает Олег, а он и не думает пропускать меня дальше. Я в сторону - в сторону он. Как в детском саду, ей-богу. За исключением, может, того, что темы у нас на повестке совсем не детские.
        - Я ведь поначалу даже разочаровался. Да-да, разочаровался, когда познакомился с ней поближе. Что она настолько другая, во всём. И только потом, спустя время, понял, какое же она сокровище. Я только благодаря ей от тебя излечился.
        Его мысли хаотичны. Слова противоречат друг другу. Я ничего, ничего не понимаю! Мне приходится переспрашивать:
        - Значит, ты всё-таки её полюбил?
        - Да… Да, наверное. Она хорошая. Весёлая. Талантливая… Она любит меня.
        - Тогда как ты можешь? Как можешь предлагать мне то, что предлагаешь? - я хватаюсь за голову и с остервенением тру лицо.
        - Это не так страшно, как тебе кажется. Я понимаю, что просто не справляюсь больше. Моим эмоциям нужен выход. Мне нужен секс. Я хочу… забыться, - речь Олега выходит нечёткой из-за того, что его порядком колотит.
        - Это невозможное предательство, как ты можешь не понимать настолько простых вещей?
        - Предательство - это отрицание норм и ценностей, принятых в обществе. Мы не посягаем ни на какие нормы. Не идём против клятв, которые я Кате дал. Я останусь с ней. И в горе, и в болезни, и как угодно. Ты же никогда не станешь на меня претендовать, правда? Ты - мать. И действуешь из лучших побуждений, в интересах дочери. А вот другая вряд ли будет обращать внимание на такие мелочи. Для любой другой женщины я стану желанной добычей, а Катя - соперницей.
        Да он же просто меня шантажирует! Мелко, недостойно шантажирует. Намекая, что ему не составит труда найти своё на стороне. И пугая исходящими оттуда рисками для моей дочки.
        - А держать в узде свои желания ты не можешь? - губы сами собой складываются в презрительную ухмылку.
        - Нет… Больше нет. Два года мог, а теперь у меня крыша едет. Может, она умирает, но я-то живой! Я-то живой, мать его… Я не умер! И мои желания не умерли, хотя я, может, и рад был.
        Не могу… Лучше бы ему заткнуться! Подлетаю к нему, хватаю за грудки и, брызжа слюной, шепчу:
        - Она не умрёт! Понял? Не смей даже просто произносить это вслух. В моём доме… не смей.
        - Не буду. Ты права. Конечно, не буду, - он прячет лицо в местечке у основания шеи. Ведёт открытым ртом по плечу, оставляя на коже влажные следы, которые холодят потоки кондиционированного воздуха. Меня бросает то в жар, то в холод. Из крайности в крайность. От желания как следует его взгреть, до… уступки, от которой мне тошно. А он снова меня хватает. Лапает. Мнёт. Трясущимися от желания руками.
        - Мне кажется, я от одного этого сейчас кончу. Сашка…
        Внутри все дрожит. Глотку душат рыдания. Ненавижу его! Ненавижу. Что за жизнь? За что мне это всё? Почему я? К горлу подкатывает ком. Его пальцы вновь проникают под трусики, ведут совсем по-хозяйски по бороздке между ягодиц. Ниже… А вторая рука мнёт грудь, натирая чувствительную вершинку тканью, которая сейчас ощущается наждаком. У меня сдают нервы, рвутся к чертям, высекая слёзы из глаз. Я со всхлипом отскакиваю в сторону.
        - Д-даже д-думать об эт-том забудь!
        Бегу прочь, прячусь за дверями кабинета, впервые в жизни запершись на замок. Чувствую себя грязной, как использованный презерватив. Хочется вымыться с мылом, но я не уверена, что это хорошая идея. Я вообще не знаю, смогу ли, заходя в ванную, не вспоминать о том, что там происходило. И в кухню, и везде, по всему дому, в котором мне, кажется, не осталось места.
        Входная дверь хлопает, сообщая о том, что Котька вернулась. На неё я, кстати, тоже зла. Да, понятно, у неё бывают плохие моменты. Она, чёрт его дери, больна! Но… когда болезнь отступает, она занимается всем, чем угодно, но не своим мужем. Неужели эта дурында не понимает, что так нельзя? Неужели не может найти способ дать ему желаемое? Не верю! Неужели ей самой, в конце концов, не хочется? Не знаю!
        Иду в кухню, наливаю себе коньяка и возвращаюсь в спальню. Без допинга я просто этого не вывезу. Медленно цежу. Коньяк оседает в желудке приятным тёплым комом. Но за всё хорошее, как известно, приходится расплачиваться. Я расплачиваюсь головной болью. Пока Котька с Олегом спят, я наспех собираюсь и уезжаю в офис. Я ведь так и не добралась до своих проектов. Работа здорово отвлекает.
        Ближе к обеду Победный телеграфирует, что отвез Мира к бабушке.
        Пальцы застывают на фотографии, присвоенной его контакту. В голове проносится мысль… А что, если всё-таки с ним сойтись? Разве это не выход? Вряд ли Олег посмеет лезть к несвободной женщине. И предлагать всю ту пошлость, что он осмелился мне предложить.
        «Я думала, вы планировали провести этот день вместе».
        «Возникли срочные дела в конторе».
        «Ясно. Тогда удачи».
        Значит, он в офисе. Постукиваю карандашом по крышке стола. Встаю, не находя себе места, и принимаюсь ходить туда-сюда по комнате.
        - Саш, я тут кое-какие идеи по «Ди-стади» набросал. Глянешь?
        - Да, давай… - соглашаюсь я, подманивая одного из своих лучших дизайнеров рукой. - А впрочем, знаешь, я завтра гляну. Это же терпит до завтра?
        - Ага.
        Данила выглядит чуть удивлённым, наблюдая за моими спешными сборами. В сумку летят телефон и влажные салфетки. Пиджак сдергиваю со спинки кресла.
        - Мне нужно срочно отъехать. Сегодня меня не ждите.
        - Понятно. Что-то случилось?
        - Нет. Всё в порядке.
        Я просто решила помириться с изменившим мне мужем. Вот такое кино. Комедия, мать его, положений.
        От моего офиса до офиса Победного всего несколько кварталов. Но по пробкам я еду всё равно долго.
        - Добрый вечер, Маш. Боря у себя? - не дожидаясь ответа, залетаю в кабинет, чтобы самой в том убедиться. Прежде успеваю коротко постучать. Борис, надо заметить, выглядит обескураженным. Я списываю это на неожиданность моего появления на пороге его офиса и смело шагаю вперед.
        - Привет. Я тут подумала… Знаешь, может нам и впрямь стоит попробовать.
        - Эм… Да. Ясно. Хорошо…
        А почему тогда глаза бегают? Я по инерции делаю ещё один шаг и останавливаюсь, вглядываясь в его тёмное от прихлынувшей крови лицо. На то, как он дышит - рвано, с лёгким присвистыванием. Как сжимает на столе кулаки. И до меня постепенно доходит, что он…
        Нет! Ну, нет… Говоря о пошлости… Не может быть. Это же какая-то насмешка. Какая-то глупая издевательская насмешка над всем, что происходит.
        Я сглатываю и за каким-то чёртом иду… И иду. Уже зная, что увижу. И как будто этим себя наказывая. Победный мечется. Опускает руки под стол. С моими глазами что-то не то, они подводят. Зрение сбоит и отказывает, в уголках что-то жжёт. Это концентрированный рассол моей боли. Я обхожу стол. Опускаю голову и, с усмешкой сощурившись (откуда только берутся силы?), гляжу на сидящую между ног у Победного Нику. Перевожу презрительный взгляд на его изрядно поникший, поблёскивающий от чужой слюны член.
        - Саша! Погоди, это не то, что ты думаешь.
        - Серьёзно? - мои губы дрожат от смеха. Я отхожу на шаг, чтобы вскочивший со своего места Борька не сшиб меня с ног. Вскидываю перед собой руку. - Прекрати. Не унижай этим, ни себя, ни меня.
        Отступаю. Но он идёт за мной, преследуя по пятам, и при этом пытается привести себя в надлежащий вид. Заправить рубашку, застегнуть ширинку… Пряжка щёлкает. Этот странный, на грани слышимости звук проходится по срезам оборванных нервов. Я вздрагиваю, как если бы меня ударило током.
        - Ты сама во всем виновата! Я за тобой сколько бегаю, Саша?!
        - Конечно. Я одна виновата. В том, что ты не можешь удержать свои причиндалы в штанах. Кто же ещё, как не я? Что ж вы за люди-то такие? Почему же для вас это… важнее всего? Любви, верности, чести?! Нет-нет! Не отвечай. Я слышать ничего не хочу. И приходить больше ко мне не надо. Всё зря. Всё пропало. Истлело. Ничего не осталось.
        - Саша!
        - Не трогай меня! - шиплю потревоженной коброй.
        - Саша! - всё же хватает меня за руку. А я в ответ его бью. Вот ведь как! Бью, как какая-нибудь истеричка. Бью, хотя любое насилие считаю неприемлемым и диким. Бью, пусть это противоречит всей моей сути. К чёрту… Я не могу больше. Не могу! Не могу. Мне так больно. Мне снова так чертовски больно. И дело вовсе не в горящей от удара руке. Не в ней, совершенно точно…
        - Никогда… никогда, слышишь? Никогда меня больше не трогай.
        Глава 17
        - Налей ещё, - не вставая с дивана, протягиваю руку с зажатым в ней бокалом Свибловой.
        - Да пожалуйста! Нет, ну какой козёл!
        - Ты сейчас о котором? - усмехаюсь. Два бокала прекрасного чилийского сделали свое дело. Я могу смеяться. Онемение прошло. Кровь свернулась. И, кажется, мне больше не грозит смерть от её потери. Но это не точно. Вполне возможно, вся моя бравада уйдёт, когда я протрезвею.
        - Я пока о твоём недоделанном муженьке. - Свиблова касается горлышком бутылки бокала. Звучит весёлое «буль-буль-буль». Звук стихает, и я приподнимаюсь, чтобы сделать пару глотков.
        - А Олег в твоём представлении нормальный? - интересуюсь, сглотнув.
        - Нет. Он спятил. Конечно, если взять на веру его слова о том, что он на тебе помешался. А это, знаешь ли, смягчающее обстоятельство. Даже в суде на это делают скидку.
        - Не знаю, помешался ли он, но я такими темпами сойду с ума очень быстро. За что мне это всё, Ленка? - вновь падаю на диван и, запрокинув голову, принимаюсь считать завитки на лепнине.
        - Эй, мать. Мы уже проходили эту стадию. Что ты должна спросить вместо «за что»?
        - «Для чего?» Да-да, я помню. Но хоть убей - у меня нет ответа.
        - А ты не думала, что твоя миссия как раз и состоит в том, чтобы помочь им пережить этот сложный период?
        - Ты чего? И ты… ты туда же? - недоверчиво тяну я.
        - Да я просто варианты накидываю. Ну знаешь, такой себе брейн шторм.
        - Хреновые варианты, Лена.
        - Придумай лучше, - обижается Свиблова.
        Я пытаюсь! Я столько об этом думаю… И знаете, что? Я только лишний раз убеждаюсь, что это всё вообще не имеет смысла. Ничего не имеет смысла. Даже жизнь. Глупые тараканьи бега. Где в конце нет ни приза, ни медали, ни пьедестала.
        - Не могу. Боюсь, моя фантазия иссякла.
        Некоторое время мы с Ленкой молчим. Пьём и молчим. Фоном тихо играет радио. В какой-то момент в эфир выходит последний Котькин хит. Не вставая со своего места, я начинаю подпевать красивому голосу дочери. И вроде как пританцовывать. Если можно танцевать лёжа. Свиблова подползает ко мне на коленях. Наливает ещё. Я смеюсь, понимая, что сегодня мы с ней точно нажрёмся, как в старые добрые времена.
        - А он тебе что, вот вообще никак не нравится? И не ёкает ничего?
        - Кто? Победный? Ёкает. Точней, ёкало…
        - Да какой Победный? Олег! Я о нём…
        В конце фразы Ленка громко икает. А я замираю, чуть приподнявшись на локте, глядя на неё. Почему-то мне кажется, что я просто обязана ей ответить.
        - Я не смотрю на него как на мужчину. Твою бабушку, Лен, он ведь муж моей дочери. Моей больной дочери. Моей Котьки.
        - И что? Есть же какие-то объективные параметры. Хочешь сказать, что ты никогда не вспоминала, как у вас было? Ни одного-единственного раза?
        - Нет!
        Я говорю правду. Если я когда-то мысленно и возвращалась в тот день, когда мы с Олегом переспали, то вовсе не для того, чтобы посмаковать подробности. Моя совесть перед Котькой чиста. Как и перед богом. Если он есть. Признаться, с каждым днём мне все сложней сохранять свою веру.
        - Тогда ты святая. Он страшно горяч.
        - Эй! Ты чего, совсем что ли?
        - Прости, дорогая. Но у меня есть глаза. Кем я буду, если стану отрицать очевидное?
        - Понятно. Не у того я решила спросить совета, - с досадой морщусь.
        - Ну это как посмотреть. По крайней мере, я говорю правду. А вот что говорит Котька?
        Смена темы довольно резкая. Я осоловело хлопаю ресницами, не в состоянии связать одно с другим.
        - Ты о чём?
        - Что говорит Котька? Почему она ему не даёт? Два года, ты говоришь? Ну ладно, несколько месяцев из этого срока она действительно серьёзно болела. А в остальное время?
        - Не знаю. Как я поняла из излияний Олега, дело не в том, что у них совсем не было секса. А в том, что ей он совершенно не нравится, - напрягаю мозги, чтобы вспомнить точную цитату, но все мои усилия напрасны. - А ещё Олег говорит, что она винит его… Ну, знаешь, в том, что произошло.
        - В том, что он сделал ей ребёнка?
        - Нет, там сложнее.
        - Р-р-раскажи, - велит Свиблова, смешно покачиваясь и с трудом концентрируя взгляд на моём лице.
        - У нее ведь был пузырчатый занос.
        - Я в курсе.
        - Так вот он бывает полный - это если какая-то патология в яйцеклетке, и неполный - если клетка оплодотворяется сразу двумя сперматозоидами. У Котьки был второй вариант.
        - И что? Ик… Она решила, будто Олег это сделал специально?
        - Господи, Лен, да такое хрен спланируешь. Но видно… ей просто нужно кого-то винить в том, что произошло.
        - Интересная у неё выходит любовь.
        - Это неосознанная реакция! - вступаюсь за дочь. Да-да, я каждый раз за неё вступаюсь. И буду вступаться. Чтобы ни произошло. Я всегда буду на стороне моей девочки.
        - Нет. Ничего не сходится. - Свиблова трясёт головой, и от этого наспех скрученная гулька у неё на макушке съезжает набок.
        - В каком смысле?
        - Если так, им надо разводиться. Ничего хорошего там не будет.
        - Но ведь Котька его любит. И он… он говорит, что её чувства взаимны. А ещё он порядочный мальчик и никогда не бросит больную жену. Как бы там ни было.
        - Больная какая-то ситуация. Ты уж прости.
        - Да за что прощать-то? Думаешь, я сама этого не понимаю? Больная, да. Иной раз кажется, что Котькин рак пожирает всех, кто её окружает. И всё. Но… Ничего. Мы со всем справимся. Правда?
        - Конечно. Ох, Сашка, не завидую я тебе.
        Да уж. Поводов для зависти нет совершенно. С понедельника у Котьки начинается химия, и вся моя жизнь вновь превращается в бестолковый забег по маршруту «дом - больница - работа». Несколько раз встречаемся с Победным. Он не оставляет надежды со мной поговорить, но теперь я их на корню пресекаю. Если раньше мы могли пикироваться сколько влезет, то теперь мой ответ на все его попытки высказаться и что-то мне втолковать - глухое молчание. Даже сразу после развода я находила в себе силы с ним говорить. А теперь от тех сил ничего не осталось. Как и от желания вести цивилизованный диалог.
        К несчастью, изменения в моём поведении не проходят мимо Мира. Он меняется. Становится холодней и злее.
        - Почему ты не хочешь помириться с папой? - однажды интересуется мой маленький взрослый сын.
        - А почему я должна с ним мириться?
        - Он этого хочет.
        Наверное, в мире Мирона это отличный аргумент. В моём мире аргументов «за» больше нет по определению.
        - А я не хочу.
        - Ты только о себе и думаешь! - кричит Мир, вскакивает из-за стола и бежит к себе, не разбирая дороги. Обвинения в эгоизме настолько несправедливы, что у меня сводит зубы от злости. Хочется пойти за сопляком следом и хорошенько его встряхнуть. Но… он ребёнок. Всего лишь ребёнок. Он многого не понимает. Пока… Впрочем, на стороне отца и Котька. Если бы не химия, которая ей даётся ой как нелегко, она бы мне все мозги выела. А пока у неё просто не остаётся сил на меня давить.
        Спасает только работа. Если забить весь день, чтобы ни одной секунды на раздумья не оставалось, - вполне можно как-то функционировать. Совещание, встречи, проекты. Так, чтобы не поднять головы. А в промежутках - Котькины капельницы. И ночёвки в больнице. И походы в храм, когда кажется - всё, предел. Но поставишь свечку, постоишь в притворе - дальше грешной нельзя, и вера по чуть-чуть возвращается.
        В один из таких нерадостных дней ко мне в офис заявляется Победный.
        - У тебя что-то срочное? Если нет, давай лучше встретимся где-нибудь у… - договорить мне не дают.
        - Если мы собираемся отправлять Мира в Англию, нужно поторопиться.
        - К чему такая спешка?
        - К тому, что дирекция хочет понимать, стоит ли на нас рассчитывать. Они не могут придерживать за ним место вечно.
        По моему позвоночнику проносится холодок. Руки же и вовсе леденеют. Он прав. Он, конечно же, прав. Мне просто нужно решиться.
        - Ладно. Если ты уверен, что он этого хочет.
        - Уверен. Разве он тебе об этом не говорил?
        Неопределённо пожимаю плечами. Если честно, у него просто не было повода мне об этом сказать, ведь я ни о чём таком сына не спрашивала. Боясь… боясь остаться одна. Вдали от моего мальчика, единственной оставшейся мне радости.
        - Тогда ладно. Действуй. От меня нужны какие-то разрешения?
        - С тобой созвонится Антон. Это он занимается всей бюрократической составляющей.
        - Ладно, - киваю, пока не передумала, и утыкаюсь в открытый проект.
        - Саша… - это всё, что я успеваю услышать, прежде чем речь Победного тонет в звонкой телефонной трели.
        - Да? - прикладываю трубку к уху.
        - Саша? Это Давид Ефимович. Вы меня помните?
        - Конечно! Как я рада вас слышать.
        - Я тут проездом в городе. Подумал, а почему бы нам не поужинать?
        - И правда. Только я не могу гарантировать, что нам не придётся все отменять в последний момент. Уж слишком непредсказуема моя жизнь в последнее время.
        - Ну, главное с чего-то начать. А там как пойдет. В среду. Около семи тебя устроит?
        - Пожалуй, да. Более чем.
        Конечно, меня очень удивляет звонок Давида Ефимовича, но мне нельзя этого показать. Потому что Победный всё ещё на меня пялится, как на картину. Отбиваю вызов. Откладываю телефон и поднимаю на него абсолютно пустой взгляд:
        - Что-нибудь ещё?
        Ничего мне не ответив, Борис поворачивается на пятках и шагает прочь. Вот и хорошо. Одной проблемой меньше.
        По привычке задерживаюсь в офисе дольше других сотрудников. Домой возвращаюсь затемно. Открываю дверь и с порога натыкаюсь на скандал.
        - Ненавижу тебя! Это всё ты… Понял?!
        - Что я?! Ну же, Кать! Давай выплесни. Я же знаю, что ты хочешь сказать. Что - я?
        - Это всё из-за тебя. Ты один в этом виноват! Если бы не ты, ничего бы не случилось. Зачем я вообще тебя встретила? А? Зачем ты п-припёр-рся ко мне в гримёрку? За что мне это? За что? Я тебя спрашиваю?! - Котька бьёт Олега куда придётся. По груди, щекам, толкает… Такая маленькая. Худая. В съехавшей на лицо косынке, под которой она прячет значительно поредевшие волосы. Которые не хочет обрезать… Её лицо красное от натуги и мокрое от слёз. Олег тоже, видно, держится из последних сил. Медленно отцепляет от себя её руки и делает шаг назад, едва не сбивая меня с ног.
        - Я не знаю, Катя. Но одно понятно наверняка. Так просто не может продолжаться.
        А потом он пулей вылетает из комнаты. Я растерянно перевожу взгляд с захлопнувшейся перед носом двери на дочь. И обратно. И на неё снова… Котька закрывает лицо ладошками и, рыдая, сползает на пол. На это совершенно невозможно смотреть безучастно. Подлетаю к дочери.
        - Всё-всё, малышка, не нужно. Не расстраивайся. Всё будет хорошо. Он уже ушёл.
        - Ушёл?
        - Да. Слава богу. Теперь всё будет хорошо, - повторяю, как заклинание. В конце концов, она ведь этого хотела, не так ли? И я… я тоже хотела. Чтобы он ушёл.
        - Хорошо? Ты с ума сошла?! - Котька меня отталкивает и выбегает из комнаты. Всё меньше понимая, я иду за ней. И останавливаюсь в коридоре. Том самом коридоре, где Котька своей фигурой как раз пытается во что бы то ни стало остановить того, кого выгоняла несколькими минутами ранее. Но не похоже, чтобы он хотел остаться. На шум из своей комнаты выходит и Мир. Нужно увести его. Нужно это всё прекратить!
        - Мир, пойдем со мной, - сиплю я, оттесняя сына с детскую.
        - Что случилось? Олег что, уходит от нас?
        - Не знаю. Они с Катей немного повздорили… Такое бывает. Невежливо было высовывать свой нос.
        - Я думал, они друг друга поубивают! - огрызается Мир.
        - Ну что ты, сынок? Они цивилизованные люди. Это не их методы. Орать, ругаться - да. Но не более. Мы тоже с папой иногда ссорились, когда были молодыми, - прислоняю ухо к двери, - Кажется, всё стихло. Вот видишь! Оставайся пока здесь, хорошо?
        - Вот ещё… - недовольно бурчит Мир, но я уверена, что он меня послушает. Выхожу из детской и встречаюсь с Котькиным горящий фанатичным огнём взглядом:
        - Он ушёл, мам. Он ушёл! Пожалуйста, пожалуйста, мамочка, останови его… Я прошу тебя!
        Глава 18
        Останови его. Легко сказать. Трудно сделать… Почти невыносимо. Он, может, и остановится, да. Но что потребует взамен? Я знаю. В том-то и дело, что как раз это мне известно. И поэтому я не спешу бежать за зятем. Несмотря на затаившуюся в глазах Котьки мольбу и повторяющееся: «Пожалуйста, мама!».
        - Ну, зачем? Ведь не ладится у вас ничего, Кать…
        - Ты ничего не знаешь! Просто останови его. Я что так много прошу?!
        Знала бы, о чём ты просишь, Котька. Знала бы ты только, о чём меня просишь. И какая у этой просьбы цена.
        Сую ноги в пляжные тапки и как на плаху иду к лифту. Умом я понимаю, что мне не мешало бы поторопиться. Но сердце этого категорически не принимает. И, наверное, поэтому я иду очень-очень медленно, без всякого шанса ускориться. Лифт тоже едет целую вечность, прежде чем створки расходятся. В огромные окна шикарной парадной прокрадывается угасающий свет. По полу колышутся тени, будто из преисподней кто-то тянет руки ко мне, чтобы утащить в темноту.
        На улице шумно. Носятся дети. Подростки на скейтах, байках и роликах. Малыши на велосипедах. Мамочки с колясками, сбившись в стайки, наблюдают за разыгравшейся детворой. Мне не сюда, не в парк, опоясывающий новенькую набережную, а на стоянку, что этажом ниже. Конечно, если Олег ещё не уехал. Спускаюсь вниз. Здесь значительно холоднее. Тело охватывает нервная дрожь. Машину зятя я нахожу сразу. Она припаркована как раз напротив прохода. Фары включены и слепят. Я шагаю вперёд, как какая-нибудь горе-модель по подиуму. Прежде, чем открыть пассажирскую дверь, делаю глубокий-глубокий вдох. Лёгкие жжёт, выедает…
        Сажусь. Олег даже не поворачивается. Я не знаю, что ему сказать. Повторить, как Котька: «Не уходи?». Как глупо…
        - Вы что-то хотели, Александра Ивановна?
        Ах вот как? Мы снова на «вы»?
        - Ты знаешь, чего я хочу.
        - Не-а. Просветите?
        Сжимаю зубы. И снова вспоминаю о пользе дыхательных упражнений. Вдыхаю носом, выдыхаю ртом.
        - Чтобы ты вернулся домой. К жене.
        - Зачем, если там мне не рады? - наконец в его голосе проскальзывают какие-то эмоции. Горечь. Злость. Тоска и страдание. Какой-то совершенно ужасный коктейль.
        - Это не так. Катя погорячилась, да, кто ж спорит? Но она так не думает на самом деле.
        - Серьёзно? А ведь как убедительно звучит!
        - Это эмоции, - сглатываю. - Ты должен её понять. Ей нелегко приходится.
        - Я должен понять… Ей нелегко приходится… Бла-бла, ничего нового, правда, Александра Ивановна? Мы это с вами слышали уже сто раз.
        - Олег…
        - Больные какие-то у нас отношения. Любовь, ненависть. Хоть книжку пиши. Ага. Мемуары.
        - Вы могли бы попробовать ещё раз. Ей нельзя одной, как ты не понимаешь! Химия в самом разгаре. Прямо сейчас она должна быть сосредоточена на борьбе. На борьбе! А не на чём-то другом. И уж точно не на разводе. Или что ты ещё затеял.
        - Я затеял? Именно я? А она, выходит, белая и пушистая?
        - Нет. Она просто больная девочка. Которой страшно. Ты говорил, что успел её полюбить. Врал?
        - Нет.
        - Тогда стань для неё достойной опорой!
        - А кем, по-вашему, я был для неё все эти годы?!
        - Побудь ещё. Сходите к психологу, я не знаю… Может, он сможет ей помочь. К сексологу, если у Котьки какие-то проблемы по этой части. Я могу найти хорошего специалиста. Брошу клич среди подруг…
        - Саша, у нас и в лучшее время всё было плохо, сейчас же… Я просто не верю, что это можно как-то решить. Чтобы Катя смогла преодолеть свой барьер, могут уйти годы. И да, ты, конечно, не хочешь этого слышать, но ведь вполне вероятно, что этих лет у нас попросту нет. Я не могу. Просто не могу так больше. Можешь считать меня слабаком, но я не вывожу это в одиночку, - Олег прячет лицо в ладони и с остервенением трёт лоб.
        - Но ведь ты не один. М-мы м-можем д-держаться в-вместе.
        - Да, как же. Выходи, Саш, я, пожалуй, поеду.
        Красивые пальцы зятя ложатся на коробку передач. Он чуть поворачивает голову и с намёком на меня косится. Я зажмуриваюсь. Откидываюсь затылком на подголовник и, понимая, что ничего другого мне не остаётся, ровно интересуюсь:
        - Даже если я соглашусь на твои условия?
        - Это какие же?
        - Ты знаешь. Пожалуйста, на заставляй меня их повторять.
        Вот именно. У меня и так внутри одна за другой обрываются тонкие невесомые нити, из которых соткано полотно допустимого.
        - Почему? Если тебе невыносимо даже просто говорить об этом, как ты планируешь действовать?
        - Я не знаю!!! - ору так, что голос срывается. - Я просто не знаю… - последняя фраза тонет в громком всхлипе. Мне кажется, я слышу звук, с которым лопается мой хребет. Страшный хруст в ушах, который не перекрывают даже мои рыдания.
        - Эй… - Олег будто пугается. - Эй! Саша, ну что ты… Посмотри на меня.
        Трясу головой, не отнимая рук от лица. Меня мелко-мелко колотит. Так, что кажется, и полуторатонная машина ходит вместе со мной ходуном.
        - Ну всё. Ты чего? Ну-ка, прекращай! Ты же сильная. Помнишь?
        - Да-да, я сильная, - сломанной марионеткой киваю я, хотя по правде ничего подобного не ощущаю и близко. Какой там? Я разваливаюсь на части, как брошенный хозяевами дом. Крыша уже давно усвистела, иначе бы я тут не сидела, а теперь пали стены, и дошёл черёд до фундамента. По основанию, там, где я себе всегда казалась незыблемой, идут толстые уродливые трещины.
        - Хватит, Саш, пожалуйста… - ему, как и мне, невыносимо. Он целует меня куда придётся - в мокрые щёки, висок, потекший нос. Силой отводит мои руки и целует… Целует… Целует. Я бьюсь, я мечусь мотыльком. Теряя ориентиры в пространстве, не чувствуя под ногами земли.
        А потом наши губы встречаются. И неожиданно даже для себя я отвечаю. С той требовательностью, что не уступает его. С невозможной, непонятно откуда взявшейся жаждой. Может, права была Свиблова, и мне не следовало столько воздерживаться. Ведь по факту после развода у меня был лишь один мужчина - этот. Конкретно этот мужчина, да…
        Олег рычит мне в губы и, не прерывая поцелуя, пытается опустить кресло. Но даже это меня не отрезвляет сходу. Я зарываюсь в его волосы скрюченными пальцами, царапаю затылок. Шумно дышу ему в рот. С жадностью поглощаю всё, что он мне даёт: вздохи, ругань, тихие задушенные стоны. Постепенно его рот соскальзывает ниже. Он ведёт языком по трепещущей жилке на моей шее. Я ёжусь, кожа покрывается крупными мурашками. Это даже не особенно и приятно, так остро, что… больно. Олег обхватывает ладонью мою грудь, по-хозяйски сжимает и втягивает сосок в рот прямо поверх моего платья.
        - Нет! Подожди. Нет… Не так, - я толкаю Олега в грудь ладонями. Мы слишком близко, толчок выходит едва ощутимым. Но каким-то чудом это срабатывает. Олег останавливается, чуть отстраняется и впивается в меня ищущим взглядом.
        - Я думал, мы все решили.
        Он выглядит абсолютно невменяемым. Будто под кайфом. Мне становится окончательно не по себе. Хотя и раньше я не могла похвастаться спокойствием. Что врать себе и кому-либо, если правда в том, что я совершенно не контролирую ситуацию, и это так страшно, что я не могу себя собрать и заставить как-то двигаться дальше.
        - Там Котька мечется. Думает, что ты навсегда ушёл. Сейчас нам нужно вернуться, а не… это, - сопровождаю слова неопределённым взмахом руки.
        - Да, пожалуй. Я… Саш!
        - М-м-м?
        - Ты уверена, что я ей нужен?
        - О, да. Она была очень убедительна. А ты всё ещё хочешь сбежать?
        - Нет. Я искренне хочу быть с ней рядом. Мы были счастливы, Саша.
        - Я знаю. Это было видно. Вот почему…
        - Ты ничего ей и не сказала?
        Это очевидно. Поэтому, не посчитав нужным как-то прокомментировать его слова, я дергаю на себя ручку и открываю дверь:
        - Так мы пойдём?
        На свой этаж поднимаемся прямо из паркинга. Лифт просторный, но я не уверена, что мне рядом с ним хоть где-то будет свободно. Кажется, даже воздух вмиг наполняется им, он повсюду. Он… и эхо «предательница». Двери открываются, и тут же перед нами предстаёт взволнованная Котька. Рыдая, она бросается в объятья мужа.
        - Я думала, ты ушёл! Я думала, ты правда ушёл. Прости меня. Пожалуйста, Олежик, прости. Я больше никогда-никогда так не буду. Ты только не уходи.
        Какой странный день. Олегу приходится во второй раз выступать в роли жилетки.
        - А дома мы не можем об этом поговорить? - криво улыбается он, осторожно отстраняя от себя Котьку. Та уже совершенно беспечно, будто и не было ничего, смеётся в ответ:
        - Конечно, можем! Я просто так вся испереживалась. Ты был очень убедительным, знаешь ли.
        - Ты тоже, - не удержался всё-таки Олег. По-джентельменски придержал дверь, пропуская вперёд вновь притихшую Котьку.
        - Я так не думаю. Ты же знаешь.
        - Иногда я в этом не уверен.
        - Прости! - Котька вновь бросается на шею мужу. Она совсем мелкая, метр с кепкой, а он высокий, даже выше меня. На фоне своего богатыря-мужа моя девочка выглядит совсем юной и такой запутавшейся, что у меня, уже вроде своё отплакавшей, опять начинает жечь в уголках глаз.
        - Проехали. Но больше так не делай, ладно? Это больно.
        Олег, как совсем недавно меня, обхватывает лицо Котьки ладонью и осторожно прижимает большим пальцем её губу. Та кивает, явно горячась.
        - Конечно. Никогда! Правда. А тебя мама остановила, да?
        Взгляд зятя обращается ко мне. Я стараюсь смотреть прямо, как если бы мне нечего было скрывать. Точнее, нам.
        - Да. Скажи ей спасибо. Александра Ивановна мудрая женщина.
        - В отличие от меня? Ты, наверное, это хотел добавить?
        Нет, всё-таки Котька удивительная барышня. Только-только просила прощения, а теперь вот опять в её голосе слышится неприкрытый наезд. Чтобы не дать разгореться конфликту по новой, беру ситуацию в свои руки:
        - Так, что мы стоим на пороге? Олег, иди разбирай сумки. Котя…
        - М-м-м?
        - А к тебе у меня есть разговор. Пойдём-ка, посекретничаем.
        Котька удивлённо хлопает ресницами, но возражать мне почему-то не смеет. Наверное, я выбрала верный тон - в меру строгий, который ясно даёт понять, что дело серьёзное, но без наезда и какого-то нравоучения.
        - И о чём ты хотела поговорить? - кисло интересуется Котька, когда за нами закрывается дверь в мою комнату.
        - О том, что если ты продолжишь в том же духе - сто процентов потеряешь мужа. Мне пришлось постараться, чтобы убедить его вернуться. Ты это понимаешь?
        Котька усердно трясёт головой. Ей хватает совести даже смутиться. Неспроста же она отводит глазки.
        - Ты можешь объяснить, какая муха тебя укусила? Почему ты вообще затеяла этот скандал?
        - Не знаю. Это как будто помимо моей воли вышло. Просто Олег предложил мне подстричься… И меня понесло.
        - Понятно. А с сексом у вас что? - посреди предложения мне приходится сглотнуть, чтобы продолжать дальше. Разговор не из лёгких, но я должна понимать, какого чёрта с ней творится, чтобы помочь.
        - Ничего. Всё нормально.
        - Ты уверена?
        - Я не пойму, он что, тебе нажаловался? Я ему не нравлюсь, да?
        - Ты ему очень нравишься. Но Олег убежден, что ты его не хочешь. Это так?
        Думаете, слишком в лоб? Ну, и чёрт с ним! Я устала ходить вокруг да около. К тому же ещё остаётся шанс, что если Котька всё же опомнится, мне не придётся… мне не придётся брать её обязанности на себя. Да-да, я всё ещё надеюсь, что мне удастся избежать этой незавидной участи. Или завидной… я уже ни черта не понимаю. Ясно только одно - случись это, я никогда больше не буду прежней.
        Вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, Котька по-детски шмыгает носом. Вся моя решимость испаряется, будто её и не было.
        - Ну, не хочешь - не говори. Просто… Это важно, Коть. Ты же понимаешь? Мужчине важно чувствовать свою нужность.
        - Я боюсь…
        - Чего боишься, милая?
        - Боюсь, что это повторится.
        - Что? Пузырчатый занос? Но ведь это абсолютно нереально.
        - Й-я знаю. Но все равно уж-жасно бой-усь. Как думаешь, он… бросит меня, да? Ради такой, как Динка. О, та не растеряется…
        - Нет, конечно! Что ты такое говоришь? Олег любит тебя и только тебя. А по поводу твоих страхов… Коть, по-моему больше нельзя откладывать поход к психотерапевту. Тебе так не кажется?
        Котька долго-долго молчит. А после неуверенно кивает.
        - Вот и хорошо. Я позвоню твоему доктору.
        Глава 19
        Звонок от Котьки настигает меня на входе в ресторан, где мы договорились встретиться с Давидом Ефимовичем. Я прикладываю трубку к уху и отхожу подальше от столиков, тянущихся вдоль сплошь увитой цветами веранды. Где-то в этих самых цветах громко, заглушая даже звуки дорожного трафика, жужжит пчела. Пахнет летом - раскалённым асфальтом, петуньями и влажной от недавнего полива землёй.
        - Да, Коть. У тебя что-то срочное? Я немного опаздываю, так что, если это терпит…
        - Ещё как срочно! Мы были на приёме у Дениса Николаевича.
        - Разве ваша встреча назначена на сегодня? - Я резко останавливаюсь и чуть не становлюсь причиной аварии с участием нагруженного грязной посудой официанта. - Извините, - покаянно шепчу, прикрыв ладонью динамик. Парень в ответ улыбается и демонстративно отходит в сторону, освобождая мне путь. Персонал здесь вышколенный. Этого не отнять.
        - Ага. Я не хотела тебе говорить, чтобы ты не волновалась заранее.
        - В смысле - не волновалась? Ты опять за своё, Котька? Сколько раз тебе повторять…
        - Ну, всё-всё, не начинай. Так вот… Что касается моих последних результатов… - Я знаю свою дочь как облупленную, ей не удаётся скрыть звучащие в голосе слёзы. Всё внутри холодеет, хотя и велю себе не поддаваться панике сходу.
        - Ну? И? Коть, не молчи, пожалуйста.
        Вместо ответа в трубке слышится какое-то шуршание. А следом за ним - голос Олега.
        - Катя хочет сказать, что у нас все хорошо.
        - Слава тебе господи! Вы уверены? В смысле… А почему она сама молчит?
        - Она не молчит. Она рыдает, не в силах поверить, что опухоль отступает.
        - Как же хорошо! - резким дёрганым движением отвожу упавшие на лицо волосы. - Как же хорошо, Олег! У меня сейчас встреча, но я всё-всё отменю и приеду где-то через…
        - А вот это совершенно не обязательно.
        - Почему?
        От облегчения ноги слабеют, я оседаю в кресло, стоящее у стола в самом конце зала. Жестом руки останавливаю направившегося ко мне официанта, мол, погоди, парень, сейчас не до тебя.
        - Мы хотим это отпраздновать. Вдвоём.
        - Ах вот как? Ладно. Конечно же празднуйте. Только помните, что, как бы там ни было, Кате многого ещё нельзя.
        - Мам, ну ты и зануда! - подаёт голос дочь. На громкой связи они там что ли?
        - Предписания врача надо соблюдать, - стою на своем.
        - Ну, раз надо, то будем, куда деваться, - смеётся в ответ Олег.
        Я зажмуриваюсь. Осознание приходит ко мне постепенно. Так бывает всегда, когда после череды неприятностей вдруг случается что-то хорошее. А ты по привычке в стойке и ждёшь, откуда последует очередной удар.
        - Тогда не буду вам мешать. Хорошего вечера и… - тут мой голос срывается. Договорить просто нет сил. Слёзы подкатывают к глазам. Я никогда столько не плакала, как в последнее время. Одно хорошо - наконец-то это слезы счастья. - В общем, хорошего вечера, - выдавливаю скомканное прощание, и пока окончательно не расклеилась, отбиваю вызов.
        Опухоль отступает. Всего два слова. А сколько в них всего таится для сердца матери - не передать! Я тру лицо, наплевав, что могу здорово попортить макияж. Широко распахиваю глаза и опять зажмуриваюсь, оглушённая яркостью красок. Я как тот дальтоник, который вдруг увидел весь цветовой спектр. Оказывается, я столько всего не замечала, погружённая в своё горе аж по самую макушку. Я видела цветы, но не различала их красок, я что-то ела - и не чувствовала вкуса, я куда-то бежала на автопилоте, не ощущая сцепления с землёй, и порой казалось, что ещё немного - и меня к чертям выбросит с её орбиты. А теперь всё совсем по-другому. Гораздо ярче, до боли остро.
        - Господи боже, спасибо!
        Опускаю голову на сложенные на столе руки. От счастья хочется кричать, но я боюсь… боюсь его сглазить. Во мне живёт суеверный страх, что стоит только поверить в хорошее, как жизнь сделает очередной кульбит. Нет-нет, расслабляться еще не время. «Отступает» не равно «отступила», «исчезла, будто её и не было».
        - Девушка, вам нехорошо?
        - Нет. Нет… Напротив, - я вскакиваю со стула, движимая жаждой действий. Подхватываю сумку. - Меня, должно быть, ждут. Господин Гройсман…
        - Давид Ефимович? Конечно-конечно. Позвольте вас проводить.
        Давид Ефимович ожидает меня за столиком у окна. Я поначалу даже не узнаю его, так сильно он изменился со дня нашей последней встречи. Вместо шорт и линялой, видавшей виды футболки на нём - стильный костюм. Вместо растрёпанных, взъерошенных ветром волос - красивая стрижка. Я совершенно неприлично присвистываю.
        - Саша…
        - Добрый день.
        - Ты прекрасно выглядишь. Прямо светишься вся.
        - Ну, у меня этому есть оправдание. Только что я узнала отличные новости. А что оправдывает вас?
        Давид Ефимович растягивает губы в белозубой скупой улыбке.
        - Это всё костюм. В нём и обезьяна будет выглядеть вполне прилично.
        - Не скажите, - возражаю я и усаживаюсь на заботливо отодвинутый для меня стул. В этот момент будто изниоткуда у нашего стола материализуется официант.
        - Могу я предложить вам что-нибудь на аперитив?
        - Давид Ефимович, как думаете, для шампанского не слишком рано? - хулигански сощуриваюсь я.
        - Для него никогда не рано, особенно при наличии повода.
        - Тогда нам шампанского!
        Гройсман кивает, будто даёт официанту своё добро. Так неосознанно себя ведут сильные, привыкшие командовать мужчины. И вот такие мелочи рассказывают мне о настоящем Давиде Ефимовиче гораздо больше, чем любые его рассказы о себе. Может, я и не психолог, но кое-что в этой жизни я понимаю тоже.
        - Вы надолго в наши края?
        - Пока на пару дней. По работе.
        - Вы же утверждали, что пенсионер, - посмеиваюсь под нос.
        - Одно другого не отменяет, - ворчит Давид Ефимович. - Кстати, ты так и не рассказала, по какому поводу радость.
        - Котька, моя дочь, похоже, пошла на поправку. Мне об этом сообщили как раз перед нашей встречей. Собственно, из-за этого я и задержалась.
        - Новости и впрямь отличные. Насколько я помню, её врач - Диня? В смысле, Королёв?
        - Да, - удивляюсь я. - Вот это память у вас, Давид Ефимович. Я прямо поражаюсь.
        - Память здесь ни при чём. Мы с Диней учились в одной группе. Только он на хирурга-онколога распределился, а я - на хирурга-травматолога.
        - Как? - охаю. - Я думала, вы психотерапевт или что-то вроде. А вы - хирург?
        - В прошлом, - Гройсман морщится, как от зубной боли. - Сейчас я не оперирую. Только преподаю.
        - Ещё и преподаёте? - Кажется, меня уже нельзя удивить больше, но Давиду Ефимовичу удаётся и это.
        - Ну, кто-то же должен учить юных медиков, правда?
        - А психология?
        - Ах, это… Это мое хобби. Как насчёт макарон с трюфельным соусом?
        Хобби, значит. Ага. Так я и поверила. Да он же настоящий медиатор. Такими навыками просто так не овладеешь. Наверняка его специально под это затачивали. Впрочем, я не считаю себя в праве о чём-то его расспрашивать. Понимаю, что у каждого человека есть какие-то свои линии, за которые лучше не заходить. А у конкретно этого человека эти самые линии обозначены очень чётко.
        Вечер удался на славу. Вкусный ужин, приятная беседа. Интерес? Не знаю… Давид Ефимович лишнего не позволяет. Он ведёт себя сдержанно и галантно, как истинный джентльмен. Я опять много говорю, Гройсман по большей части слушает. На первый взгляд между нами нет абсолютно ничего общего. Мы люди разных поколений, но этого как-то не чувствуется. Пожалуй, это первое свидание, после развода, с которого мне не хочется во что бы то ни стало сбежать. Если нашу встречу можно назвать свиданием. В любом случае, интерес такого мужчины здорово поднимает обронённую Победным самооценку. Я самой себе кажусь лучше, мудрее и рассудительнее. Хотя, опять же, может дело в шампанском, к которому Давид Ефимович, в отличие от меня, не притронулся.
        - Спасибо за этот вечер.
        - Он ещё не окончен. Я намереваюсь тебя подвезти.
        - Это совершенно необязательно…
        - Я настаиваю.
        Гройсман - старообрядчик. Но мне по душе его старомодность. Есть в ней что-то ужасно привлекательное. А ещё в том, что выболтав о себе всё еще при первой встрече, мне не нужно казаться лучше, чем я есть.
        Давид Ефимович ездит на старом добром «Крузаке». Под музыку в дороге меня позорно смаривает сон. Гройсману даже приходится меня окликнуть, чтобы уточнить адрес. Доезжаем быстро - город свободен от пробок. Мой спутник настаивает на том, чтобы проводить меня до подъезда. Я не возражаю. Все мои мысли - о том, поцелует ли он меня на прощание. И хочу ли я этого? Скорей всего, нет. Это всё усложнит.
        Из тени у входа материализуется фигура мужчины.
        - Саша…
        - Борис? А ты какими судьбами так поздно?
        - Да вот! Ждём тебя с детьми, ждём. А ты… - Победный проходится въедливым взглядом по моему спутнику.
        - А зачем вы меня ждёте?
        - Отметить хорошие новости. Я тебе звонил раз пять.
        - Давид Ефимович, это - Борис Победный. Боря, это Давид Ефимович.
        - Очень приятно, - кивает Гройсман. - Раз тебя есть кому проводить, я пойду. Завтра тяжёлый день.
        - Да, конечно. До свидания, спасибо за чудесный вечер.
        - Тебе спасибо, - криво улыбается Давид Ефимович, жмёт руку Борису, будто не замечая, как тот бесится, и напоследок касается рукой моего локтя.
        - Кто это? - первым делом спрашивает Победный, когда мы остаёмся одни.
        - Мой друг.
        - Друг? Не морочь мне голову. Когда тебя потянуло на стариков?
        - Он не старик. А ты смешон.
        Борис бесится. Всё время, что мы поднимаемся в лифте, ворчит, шипит и всячески меня достаёт. Делаю вид, что не слышу. Привычная тактика работает на ура. Ни за что и никому я не позволю испортить этот чудесный день.
        В гостиной работает телевизор.
        - Подожди! Тебя нужно предупредить, что…
        Не дослушав Бориса, заглядываю в комнату и застаю там вполне себе мирную картину. Котька с Олегом сидят, обнявшись, на полу. Рядом, подложив подушки под спину, расположился Мирон. Вся честная компания смотрит очередной фильм про Джеймса Бонда и хрустит чипсами. И эта картинка рождает во мне непреодолимое желание к ним присоединиться. Но вместо этого я, оставаясь незамеченной, просто наблюдаю за ними. Это такой бальзам для души! Мне становится тихо-тихо. Спокойно. Котька трётся носом о грудь мужа. Что-то, улыбаясь, ему говорит. И он улыбается тоже, когда касается капюшона у неё на голове и стаскивает вниз. С моих губ срывается странный мяукающий звук. Я вроде была готова, что рано или поздно это случится, но…
        - Ты всё-таки побрилась.
        - Мы все оболванились. Ты только Мира не ругай…
        Я хмурюсь. Щелкаю выключателем и… Они действительно оболванились. Лучше и не скажешь.
        - Это в знак солидарности, что ли? - растерянно перевожу взгляд с одной бритой макушки на другую.
        - Ага. Я умоляла Олега этого не делать. Но он не послушал. Ему идёт, правда? Да и Мира ничем не испортишь. А я…
        - Тебе тоже идёт. Очень стильно. И всякие шарфы вязать удобно, волосы не будут мешаться. Знаешь, по типу тюрбана?
        - Так все догадаются, что я больна.
        Ах да. Мы же держим это в секрете.
        - А мне кое-кто сегодня сказал, что ты идёшь на поправку. Надо же! Неужели наврали?
        Котька, как в детстве, широко улыбается и трясёт бритой головой. Неприкрытая волосами шея кажется несуразно длинной и хрупкой. Девочка моя… Маленькая, глупенькая девочка. Как же я люблю её! Просто на разрыв.
        - Папа тоже хочет побриться.
        Округляю глаза и оборачиваюсь.
        - Правда? Тогда… Полагаю, и я должна поучаствовать в этой акции.
        Бриться не хочется. Даже из солидарности. В конце концов, я работаю в том бизнесе, где внешность имеет значение. И вид меня, бритой, может здорово смутить консервативных заказчиков, хотя такие у нас в меньшинстве.
        - О, нет! - заорали все в один голос.
        - Чего? - удивилась я такому единодушию.
        - Ни за что. Кто-то в семье должен остаться… волосатым, - объяснил Мир, и все весело рассмеялись, разбавляя хохотом сгустившееся было напряжение.
        Глава 20
        В жизни каждого человека существуют некоторые знаковые этапы, после которых всё и навсегда меняется: встреча с любимым человеком, рождение детей, взлёт и крах бизнеса, болезни и смерти. Жизнь, текущая по накатанной, спотыкается в таких вот судьбоносных точках, и, резво меняя вектор, продолжает свой стремительный бег. Для меня последней точкой становится Котькина болезнь, и вот теперь - намек на её выздоровление. После стольких дней непрекращающегося кошмара такие новости ложатся на душу целительным бальзамом. Трудно не поддаться эйфории, которая пузырится в груди и щекочет горло. Мне приходится постоянно себя одёргивать, лишний раз напоминая о том, что радость фальстартом чревата своими последствиями. Это что-то в крови, в наших генах, - страх о том, что за всё хорошее рано или поздно придётся платить.
        На сковороде весело шипят оладушки. Я пеку их, пританцовывая, и искоса наблюдаю за сидящей на стуле Котькой, которая, задумчиво пожёвывая карандаш, слегка качает головой в такт льющемуся из колонки треку.
        - Нет. Мне не нравится…
        - Что не нравится, Коть?
        - Эта аранжировка. Нужно что-то новое. Модное. А папа…
        - Устарел? - раздвигаю губы в весёлой улыбке.
        - Да нет. Просто вцепился в этого Кирилла, как клещ. Да, он классный саунд-продюсер, но когда один человек работает со всеми артистами лейбла, мы становимся слишком похожими друг на друга.
        - Найди другого саунд-продюсера.
        - Ты шутишь?
        - Почему сразу шучу?
        - Папа расстроится, - хмурится Котька. - Он считает, что разбирается в текущей ситуации лучше меня. Но знаешь, - Котька понижает голос и пугливо оглядывается, будто опасаясь, что отец, которого здесь даже нет, её услышит, - именно твоя рекламная стратегия позволяет мне оставаться в музыкальном топе.
        - Надо будет вспомнить тебе эти слова, когда наступит время выставлять счёт.
        - Мама! - хохочет Котька. Вскакивает со стула и, подлетев ко мне, обнимает за талию и начинает кружить по комнате. Я шутливо отбиваюсь от её загребущих рук, опасаясь, как бы не сгорели оладьи. Котька смеётся пуще прежнего, резко дергается и… медленно начинает заваливаться вбок.
        - Эй, ты чего? - сиплю я, не иначе как чудом успев её подхватить в падении. - Тебе плохо?
        Котька некоторое время молчит, будто прислушиваясь к себе, затем неуверенно отвечает:
        - Нет. Просто голова закружилась. Ничего серьёзного.
        - Точно?
        - Угу.
        Воздух наполняется запахом подгоревшего теста. Бегу к плите. Сметаю со сковороды оладьи на бумажную салфетку, чтобы избавиться от лишнего жира.
        - Наверное, от голода. Иди поешь. А Мир с Олегом? Не проголодались, что ли? - на нервах я всегда тараторю больше обычного.
        Котька медленно идёт за стол. Тот уже накрыт к завтраку. Я раскладываю оладьи по тарелкам, украшаю свежими ягодами, достаю початую банку сметаны из холодильника - не пропадать же добру.
        - Мир! Олег…
        - Я здесь! Что у вас сгорело? - морщит нос Мирон, заглядывая в кухню.
        - Садись за стол. А Олег где?
        - Он опять с кем-то ругается по телефону.
        - Коть, ты не знаешь, что там у него не ладится?
        Котька поднимает на меня взгляд. Недоумённо моргает, будто я заговорила с ней на каком-то незнакомом ей языке.
        - С отцом, наверное, собачится.
        Да уж. Сложные у них отношения. С опаской кошусь на дверь, из-за которой и впрямь до нас доносятся разговоры на повышенных тонах.
        - Ешь, а то остынет, - пододвигаю тарелку к дочке. Та кивает, макает оладью в сметану, отправляет в рот, меняется в лице… и в ту же секунду её тошнит.
        - Господи! - вскакиваю я.
        - Мам… - пугается Мир.
        - Всё хорошо, - отрезаю я незаслуженно резко. - Принеси из кладовой тряпку и набери в ведро воды. Котя, Котечка, маленькая, где-то болит, да? Мутит? Ты, может, что-то несвежее съела?
        - Нет. Дай я сама здесь… приберусь.
        - Не надо, я же вижу, как тебе нехорошо. Просто посиди. Здесь дел на пару минут.
        Я быстро стираю со стола желчь. В комнату заглядывает зять. Он слишком зол, поэтому не сразу понимает, что что-то не так.
        - Котьку вырвало.
        - Об этом правда нужно всем сообщать?! - злится та.
        - Конечно! Ты же знаешь, что нам нужно внимательно следить за твоим здоровьем.
        - Это просто отравление.
        - Может быть. Но нам лучше об этом рассказать Денису Николаевичу, как считаешь?
        - Я считаю, что ты раздуваешь из мухи слона. - Котька хмурится и зло вырубает колонку. - И вообще, раз моё лечение в прошлом, мы, наверное, можем вернуться домой.
        Ну и что это означает? Уж не думает ли она, что я стану её удерживать? Столько вызова в голосе! Надо же… А ведь по факту они сами напросились ко мне пожить, когда прижало.
        - Как хочешь, Коть. Если нужно помочь со сборами - обращайся.
        - А ты чего молчишь, Олеж?
        - Мне сейчас только очередного переезда не хватало.
        - Ну, вот! У тебя опять одна работа на уме.
        - Я просто не понимаю, куда спешить. Мы до конца даже не уверены, что у тебя ремиссия.
        - Я уверена!
        - Не сомневаюсь, что ты хочешь так думать, но лучше ещё всё сто раз перепроверить.
        - Почему у меня такое чувство, что ты всё время меня хоронишь?
        - Господи, какой бред. Я отказываюсь это слушать. - Олег держится из последних сил, но выходит это у него весьма условно.
        - Так не слушай! Давай! Убегай. Может, помочь тебе собрать манатки? Думаешь, я не знаю, что ты планируешь меня бросить?
        - Катя, немедленно перестань! - вмешиваюсь, хотя давала себе зарок никогда этого не делать.
        - Я знаю, о чём говорю! Он работу за бугром ищет.
        - Потому что я вздёрнусь, если ещё хоть день проработаю под началом отца! А в Америке… Мы можем начать всё заново. Ты учиться хотела, так? В Нью-Йорке лучшие школы искусств. Я не планирую от тебя сбегать, господи. Я хочу провести эту жизнь с тобой. Что ещё я должен сделать, чтобы ты в это поверила? Что ещё я, мать его, должен сделать?!
        Не выдержав, Олег изо всех сил бьёт кулаком в стену. На сбитых костяшках тут же выступает кровь. Я зачарованно гляжу, как на его загорелых руках собираются маленькие рубиновые капли. Пока он неосознанным жестом не вытирает их о свои брюки. Это ужасно. Хуже только то, что свидетелем конфликта становится Мир. Я увожу его, оставляя Котьку с Олегом наедине, а как только выдаётся такая возможность, хватаю сына в охапку и линяю из собственного дома подальше. Может это и трусливая позиция, но я не знаю, чем могу им помочь. Я вообще не узнаю свою дочь в последнее время. Она никогда не была такой подозрительной и откровенно злобной.
        Остаток дня мы проводим у моей бывшей свекрови. Самое странное в разводе после долгих лет совместной жизни как раз то, что развестись ты можешь только со своим мужем. А вот от комплекта, который к нему прилагался, - родителей, братьев, сестёр, всех тех, к кому ты вынужденно за это время притёрся и даже полюбил, - так вот ну как ты разведёшься с теми, кто давно стал неотъемлемой частью жизни? И особенно если с этими людьми тебе повезло. Например, как мне с Аллой Сильвестровной.
        - Саша!
        - М-м-м, - задумчиво веду ложкой по ободку чашки. Красивый чайный сервиз моя свекровь купила ещё в прошлом веке во Франции. Теперь это самый настоящий антиквариат.
        - Ты Борьку что, и правда навсегда отшила?
        - Он не оставил мне выбора.
        - Да я уж поняла, что он что-то начудил… - Алла Сильвестровна аристократично взмахнула рукой: - А теперь вот пропадает. Смотреть на него больно. Осунулся, похудел. Может, ты бы всё-таки дала ему шанс? Вижу ведь, что и ты не отболела.
        Что можно ответить на просьбу матери, беспокоящейся о своем сыне? Кем надо быть, чтобы сказать: «Нет, вы знаете, пусть он теперь как-то сам»? Учитывая, что до этого Алла Сильвестровна никогда и ни о чём меня не просила, она наверняка в отчаянии.
        - Я не могу ничего обещать, вы же понимаете… - похлопываю по старческой, унизанной драгоценными перстнями руке. Свекровь кивает в ответ. Постепенно наш разговор переключается на другие, более безопасные темы, и так он нас увлекает, что мы не замечаем, как на город опускается ночь. Гляжу на уснувшего сына.
        - Ничего, если я Мира у вас оставлю? Не хочется будить.
        - Конечно. Если есть желание - и сама оставайся. Что на ночь глядя куда-то ехать?
        - Нет, мне надо домой. Там Котька… В общем, за ней глаз да глаз нужен.
        Город не спит, несмотря на позднее время. По улицам бродят люди, сидят на верандах летних кафе - болтают и смеются. К вечеру жара немного спала. Я не стала включать кондиционер в салоне, но открыла окна, впуская в салон тёплую летнюю ночь и чужие голоса, которые, заполняя собой эфир, вытесняют из души одиночество.
        Дома на первый взгляд тихо. Я выдыхаю, понимая, как сильно была напряжена всё это время. Снимаю обувь и тихонько шагаю мимо собственной спальни, где обосновались Котька с Олегом. Из-за двери доносятся странные звуки. Поскольку в этой самой комнате, на этой самой кровати, лично у меня секса не было, я далеко не сразу понимаю, что его издаёт постукивающая о стену спинка кровати. Щёки обжигает. Это, конечно, ужасно неловко, но в то же время… Я так рада, что у них всё как-то в этом смысле наладилось. Выдыхаю и делаю ещё шаг, когда ритмичный стук резко обрывается. Сначала в комнате воцаряется тишина, потом я слышу звенящий Котькин голос. А следом дверь открывается и из неё выскакивает Олег, на котором из одежды - лишь прижатые к паху трусы.
        - Что случилось?
        Зять диковато улыбается.
        - Ничего. Просто мою жену от меня тошнит.
        - Её и утром тошнило, - напоминаю я. - Думаю, завтра нам нужно рассказать об этом её врачу.
        - Да… - Олег проводит ладонью по взмокшим волосам. - Завтра… Обязательно. А сегодня? Что мне делать сегодня, Саша? Вот с этим! Она ж меня в импотента скоро превратит… - он хватаем мою руку и силой прижимает к своему паху. Там всё спокойно, наверное, произошедшее на него и впрямь подействовало, как холодный душ. Ох, как же это чревато последствиями.
        - Олег…
        - Слышать ничего не хочу. Я в душ.
        Иду к себе. Прислоняюсь лбом к двери. Как же это всё сложно! Дышу часто, вслушиваюсь в тишину. Которая раз за разом прошивается посторонними звуками. Едва слышным шумом воды, шагами, и опять разговорами на повышенных тонах, в которые я боюсь лезть. Выжидаю ещё где-то час после того, как всё стихает. И иду в ванную в надежде согреться. Идущий откуда-то из-под рёбер холод заставляет зубы стучать, несмотря на липкую жару в квартире. У Котьки слабый иммунитет, я банально боюсь включать кондиционер, когда она дома. Боюсь, что мы принесём в дом какую-нибудь заразу, и поэтому по сто раз на дню обрабатываю руки. Во мне по-прежнему живёт миллион страхов. Которые возникают, когда у тебя появляется ребёнок, а потом следуют с тобой неотступно всю дальнейшую жизнь.
        Вода и впрямь согревает. Я наспех вытираю тело, чтобы не успеть замерзнуть. Надеваю банный халат, отработанными до автоматизма движениями наношу крем. И, широко зевая, выхожу из ванной. Глазам нужно некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Наверное, поэтому я не сразу замечаю широкоплечую фигуру, крадущуюся к двери. Гашу в себе первоначальный порыв - закричать. Воров в этом хорошо охраняемом жилом комплексе не может быть по определению. Да и вряд ли бы грабитель решил унести свою добычу в чемодане, а значит… Мой зять решил сбежать посреди ночи.
        - Олег… ты куда это собрался?
        Он замирает. Но ко мне не оборачивается.
        - По делам. - Голос хриплый, как будто посаженный.
        - Какие у тебя дела в четвёртом часу? - в моём тихом голосе отчётливо слышны истеричные нотки. Еще немного - и я, как Котька, брошусь ему наперерез, чтоб оттеснить от двери.
        - Хочу немного развеяться.
        Кого он хочет обмануть? Он хочет не развеяться. Он хочет самоутвердиться. За счёт первой встречной.
        - Не делай этого. Ты потом пожалеешь.
        - Знаешь, а ведь ты можешь меня остановить.
        - Нет… - я пячусь. - Нет, - качаю головой и бросаюсь прочь забыв, что хищник только этого и ждёт от своей потенциальной добычи.
        Глава 21
        Он преследует меня по пятам. Как изголодавшийся лев - антилопу. Адреналиновый выброс в крови максимально обостряет все мои чувства. До двери всего ничего. Пальцы сжимают ручку, острое ребро которой до боли врезается в ладонь. В комнате темно, но я слепа не от этого, всему виной страх. Наваливаюсь на дверь, чтобы захлопнуть ту прежде, чем Олег сумеет проникнуть внутрь. Да только силы не равны. И буквально пару секунд спустя дверь отскакивает, ударяясь об ограничитель. Тишину ночи простреливает удар, который запросто может разбудить Котьку! Мы с Олегом застываем друг напротив друга, настороженно вслушиваясь в наполняющие квартиру звуки. Наше хриплое надсадное дыхание, проникающий в приоткрытую форточку шум большого города, стук дождя в жесть… И ничего больше. Кажется, пронесло.
        Убедившись, что мы не рискуем быть застигнутыми врасплох, Олег проворачивает защёлку на двери.
        - Н-нет, - трясу головой. - Т-ты чего? - пячусь, хотя отступать некуда и уже очень скоро мои ягодицы упираются в подоконник. Как зачарованная наблюдаю за приближением Олега, выставляю перед собой руки в уже, наверное, бессмысленной попытке его оттолкнуть. Но он неумолимо приближается. Мои ладони касаются горячей, каменно-твёрдой безволосой груди. Пальцы конвульсивно сжимаются, став пугающе чувствительными.
        - Да, о да. Погладь меня… - Олег бодает меня головой, как большой-большой кот. Такой ласковый мальчик. Совсем не такой, каким он был в наш первый раз. Видно, что и впрямь соскучился по чужому теплу. Целует за ухом, сильней вжимая в подоконник, и осторожно опускает бретели ночной сорочки с плеч.
        Мне кажется, под его пальцами моё тело становится совершенно другим. Мышцы наполняются силой, кровь кипит, грудь тяжелеет, а соски становятся настолько твёрдыми, что за них цепляется шёлк сорочки. Олегу приходится сдернуть ту рывком. Ткань с силой проходится по воспалённым вершинкам, причиняя мне мучительную боль.
        - Не надо, - пищу я едва слышно, но он, кажется, вообще меня не слышит. Заворожённо пялится на открывающуюся его взгляду плоть и облизывает губы.
        - Как красиво… Какая ты красивая, боже.
        И тянет… тянет свои руки ко мне. Ощупывает небольшие холмики пальцами. Трогает саднящие вершинки. Будто проверяя, как они отреагируют на ласку. А убедившись, что всё идет как надо, зажимает между большим и указательным пальцем и с силой выкручивает. Я всхлипываю. Это невыносимо - остро, больно, порочно, немыслимо…
        Собравшись с силами, я всё же каким-то чудом умудряюсь оттолкнуть Олега. Делаю шаг в сторону, он ловит меня за руку. Оттесняет к стене и прижимает к ней собственным телом. Щёку обжигает его горячее надсадное дыхание.
        - Ну и долго ты будешь играть в эти игры? - шепчет мне в ухо. Лижет мочку, кусает, как зверь. Что ему ответить? Я двух слов связать не могу. Я целиком и полностью концентрируюсь на его руках, ползущих вниз по моим бёдрам. После ванны я не успела надеть трусики, и если он только чуть поднимет подол…
        - Я не играю!
        - Играешь. Но я не понимаю - зачем. Ты уже на всё… на всё согласилась.
        Может быть. Но тогда это была довольно туманная перспектива, тогда как сейчас, когда его пальцы нашли влажную кнопочку клитора и стали играть им…
        - Н-нет… Пожалуйста. Это неправильно.
        - Кто сказал? Перестань. Это обычная физика. Тебе же хорошо. Ты такая мокрая, Саша…
        - Не-е-е-ет! - я бьюсь. Два пальца проталкиваются внутрь.
        - Горячая. Узкая. Такая узкая…
        - Уйди. Не делай этого. Ты пожалеешь! - я на грани истерики и мой голос мелко-мелко дрожит.
        - Об этом? - я ощущаю за спиной какую-то возню. Шелестит бельё, которое он приспускает. Невольно я зажимаюсь, не желая, чтобы это продолжилось, но он отвешивает мне хлёсткий шлепок по заднице. От неожиданности я на миг расслабляюсь, а когда вновь беру себя в руки, Олег уже у цели. Миг - и моё тело впервые содрогается под его остервенелым натиском. Мышцы нехотя расходятся, он врывается в меня и с оттяжкой выходит.
        - Не-е-ет… - хриплю я.
        - Да, - дышит в шею, кусает выступающий позвонок на затылке и наносит ещё два безжалостных удара. - О, да…
        - Что же мы делаем… Что я делаю?
        - Ты делаешь мне хорошо-о-о… - отвечает Олег, томно растягивая гласные на выдохе.
        И что на это ответить? Не знаю. Ему-то, может, и хорошо, а я не могу собрать себя в кучу. Происходящее - будто кошмарный сон, но я не могу проснуться. Моё тело мне не принадлежит… Мои желания никого не интересуют. Его руки мнут бёдра, бока, он заставляет меня прогнуться и откинуться на себя, чтобы удобнее было терзать грудь. Щипать её и мять, дрожа от пульсирующей внутри похоти.
        Я больше ничего не говорю, понимая всю бесперспективность этого занятия. По лицу катятся слёзы и капают на грудь, с которой он играет. Голова дёргается туда-сюда. Как у сломанной куклы. Движения за спиной убыстряются. Дыхание вконец сбивается, Олег что-то бессвязно шепчет. Слух выхватывает что-то вроде:
        - Боже мой, вот так… Вот так. Сожми. Чёрт, как же хорошо…
        Я - марионетка. Мое дело - чутко реагировать на команды кукловода. Он просит «сожми» - и я сжимаю мышцы. И ещё, и ещё, желая только одного: чтобы это поскорее закончилось.
        - Ты на таблетках? - хрипит, не сбавляя темпа. Меня окатывает холодной волной.
        - Нет! - сиплю в ответ. Олег чертыхается, выходит и выплёскивается мне на спину.
        - Сашка… Сашенька. Господи… Какая же ты… Как хорошо…
        Олег опирается одной рукой в стену, чтобы мы не свалились, а другой втирает себя в мою кожу. Я всхлипываю. Меня колотит.
        - Всё-всё… Уже всё хорошо. Ведь хорошо? - Я молчу, ненавидя в этот самый момент нас обоих. - Саша…
        - Если ты захочешь повторить этот номер, озаботься хотя бы презервативом.
        - Саша…
        - Уйди, пожалуйста. Ты же получил, что хотел? Теперь… т-ты… м-можешь просто оставить меня в покое?
        - Значит, вот какую тактику ты выбрала?
        - О чём ты? - Я одёргиваю подол, возвращаю бретельки на плечи.
        - Корчишь из себя невинную жертву? А я, выходит, палач. Или насильник?
        Мне хочется крикнуть: «А сам ты как думаешь?», но я же понимаю, что этим вопросом окончательно всё разрушу. И тогда моя жертва вообще утратит всякий смысл. Поэтому я шепчу:
        - Нет. Я так не думаю. Просто… всё это сложно.
        Олег скользит по мне пытливым, придавливающим к земле взглядом.
        - Я понимаю. Но мы со всем справимся.
        С чем мы справимся? Господи, с чем?! Мне хочется орать, лезть на стены, выть на луну. А вместо этого я лишь сухо киваю.
        - Возвращайся к Котьке, не то…
        Не то она что-нибудь заподозрит. И возненавидит меня, вряд ли сумев понять, чего мне стоило происходящее. Я и сама пока еще не понимаю. Чувствую себя мерзко, как никогда до этого.
        Дверь за Олегом закрывается с тихим щелчком. Я отхожу к окну, хотя лучше бы мне было помыться. Мы живём высоко, аж на восемнадцатом этаже. Машины внизу кажутся совсем игрушечными. А люди и вовсе размером с мурашек. Правда, сейчас их вообще не видно. За окном раннее сонное утро. И, как всегда, когда всё становится хуже некуда, идёт дождь. Тревожный знак, хотя я и не верю в знаки.
        Телефон звонит, когда я готовлю завтрак. Котькин врач. Ещё и в субботу. Это явно не к добру.
        - Денис Николаевич? Доброе утро.
        - Доброе.
        - Что-то случилось?
        - Можно и так сказать. Но это не телефонный разговор, вы можете подъехать?
        - Только я? - вытираю вспотевшие руки о повязанный на талии фартук.
        - Вообще у меня разговор к Катерине, вас я набрал потому, что не могу до неё дозвониться.
        - Ясно. К которому часу ей нужно быть?
        - Можем встретиться прямо сейчас. Я после ночного дежурства, так что…
        - Хорошо. Будем. Но к чему нам хотя бы готовиться?
        - Я всё расскажу при встрече.
        Руки дрожат. Я всё утро гадала, как появлюсь Котьке на глаза, что скажу после всего случившегося. Я придумала столько сценариев! И теперь мне их все придётся пересмотреть.
        Деликатно стучу в дверь.
        - Ну кто там в такую рань? - звучит недовольный голос Котьки.
        - Это я, малыш. Извини, что беспокою, но к тебе не мог дозвониться Королёв. Он просил сегодня подъехать.
        - Зачем?
        - Не знаю. Но думаю, что нам лучше поторопиться.
        - Он как-то аргументировал это спешку? - вмешивается в разговор Олег. Не глядя на него, отвечаю:
        - Нет. Сказал, что это не телефонный разговор. Давай, Коть, собирайся.
        - Не хочу я никуда ехать!
        - Значит, поеду я, - отрезаю, порядком устав от капризов дочери, которую в последнее время будто подменили.
        Пока я одеваюсь, доготавливается запеканка. В последний момент, когда я уже обуваюсь, из своей комнаты выходит Котька с мужем.
        - Передумала?
        - Надо узнать, чего ему надо.
        - Одной машиной поедем? - этот вопрос я адресую Олегу, всё так же на него не глядя.
        - Я поведу.
        - Да без проблем.
        Я так волнуюсь, что не слишком-то горю желанием садиться за руль. Мысли разбегаются, в таких условиях контролировать ситуацию на дороге становится по-настоящему сложно.
        Доезжаем быстро. Утро субботы - то самое чудное время, когда пробок в городе нет. Идём нога в ногу по уже проторенной дорожке к кабинету Королёва. В кабинете стоит запах какой-то снеди. Ясно, что тот поел как раз перед нашим приходом.
        - Нам подождать в коридоре?
        - Нет-нет, - машет руками Денис Николаевич. - Проходите.
        Я оглядываюсь через плечо. Котька в очках и капюшоне, натянутом на самые глаза. Бог его знает, о чём она думает или что чувствует сейчас - ничего не понятно за этой маскировкой.
        Мы рассаживаемся по обе стороны стола, в торце которого располагается Королёв, и он начинает сразу, без проволочек, не давая нам отдышаться. Ему-то что? Он это делает в день по несколько раз. А мы… Мы не каждый день слышим:
        - Вы всё врёте! Нет у меня никакой опухоли!!! Где матка, а где мозг?!
        - Катя… Пожалуйста, не надо, - я хватаю дочь за руку, тяну на себя, чтобы успокоить. Чтобы напитать её собственной силой, которой во мне самой осталось чуть-чуть.
        - Мы же читали, что такое осложнение возможно, так?
        - Дерьмо это всё! Самое настоящее дерьмо… Ненавижу! Я это все ненавижу.
        Котькины «ненавижу» в последнее время я слышу гораздо чаще, чем её «люблю». Она сметает со стола доктора сложенные в аккуратные стопки бумажки и вылетает за дверь. Я наклоняюсь, чтобы их собрать. Меня трясёт. Есть ощущение какой-то дыры в груди, через которую стремительным потоком уходит тепло из тела.
        - Из-звините её, доктор. В последнее время Котьку будто подменили.
        - И как давно вы это заметили?
        - Как давно? - Растерянно провожу по лицу руками, гляжу в спину помчавшегося за женой Олега. - Н-не знаю. А разве это важно?
        - Ещё как. Опухоли мозга могут сопровождаться некоторыми синдромами нарушения сознания.
        - Хотите сказать, у неё что-то вроде делирия?
        - Пока об этом рано судить. Но если вы замечаете резкое изменение образа её мыслей или действий, или отсутствие последовательности в них, агрессию…
        Я скрючиваюсь, под предлогом сбора тех самых разлетевшихся бумажек, чтобы никто… никто не заметил, как мне на самом деле плохо, и довольно холодно отвечаю:
        - Замечаю. Но я не думала, что виной всему опухоль в её голове.
        - Я понимаю.
        - И что же нам с этим делать?
        - Лечить. И молиться, чтобы это лечение подействовало. Кате нужно будет лечь в больницу. Начнём с облучения. А после определимся, нужна ли операция.
        - Ладно. Я поняла. Это Котькины бумажки? Их нужно забрать?
        - Да.
        - Хорошо. Я… поговорю с ней.
        - Александра Ивановна, это всё хорошо, но мне кажется, вам самой нужна помощь.
        - Мне? Нет, что вы. Я обойдусь. Обойдусь…
        Кого я хочу в этом убедить? Себя? Да, пожалуй. Складываю бумажки в сумку, дёргаю молнию и, закинув сумку на плечо, шагаю к выходу. В коридоре ни Котьки, ни Олега. Спускаюсь по лестнице вниз, выхожу на улицу. Дело идёт к обеду, но солнце уже не палит так сильно, как ещё неделю назад. Скоро осень… Котька с Олегом сидят на скамейке в дальнем конце больничного парка. Она сама не своя. И, вполне вероятно, что дальше будет только хуже. Котька ещё жива, но моя дочь, моя маленькая светлая девочка, будто по капле из неё выходит. Сколько же мне понадобится сил, сколько ей - и нам всем - понадобится, чтобы это всё пережить? Есть ли конец у этой боли? Есть ли у неё конец…
        Глава 22
        В аэропорту как всегда шумно. Я с растерянностью смотрю по сторонам и машинально тесней прижимаюсь к Миру.
        - Ну, всё. Дальше мы сами, - командует Победный. - Мир, целуй маму и давай уже топать, самолёт нас не будет ждать.
        - Надо было лететь с вами, - в отчаянии шепчу я.
        - Это ещё зачем? Я прослежу, чтобы он хорошо устроился. Мирон - парень компанейский, с английским у него всё супер, так что всё будет хорошо, я уверен. Мир, подтверди!
        - А? - переспрашивает наш ребенок, вынимая из уха эйрподс.
        - Говорю, мы и без мамы хорошо устроимся. Правда?
        - Ага.
        - Всё равно это как-то неправильно, - бормочу я.
        - Ты нужна Котьке.
        Да… Это так. Ещё как нужна. Именно поэтому переездом нашего сына занимается Борис. С дочкой ему сложнее. Изменения, произошедшие с Котькой, так сильно по нему ударили, что он до сих пор не может ни принять их, ни к ним привыкнуть. Он смотрит на девочку, которую вырастил, которую знал, как облупленную, и абсолютно её не узнаёт. Можете ли вы представить, как это страшно? Я - да. Потому что сама смотрю на неё каждый день и с отчаянием ищу знакомые чёрточки. Но с каждым днём… С каждым прожитым днём мне всё сложней и сложней это делать.
        Один из психологов, к которым я обращалась, как-то сказал, что даже в самых чёрных моментах жизни нужно пытаться найти свет. В Котькиной болезни его найти сложно. Но теперь мы, по крайней мере, понимаем, что ей руководит и движет. Теперь, что бы она ни кричала в порыве злости, каким бы ядом нас не травила, мы знаем - это говорит не она, а болезнь, что её пожирает. И это даёт силы терпеть. Хотя иной раз терпеть приходится сцепив зубы.
        - Мам, ты меня сейчас задушишь!
        - Прости, родной. Я просто… буду очень по тебе скучать. Ты мне звони почаще, ладно?
        - Ладно, мам, - обещает по десятому кругу Мир. - Ну, всё, пап, пошли. А то она сейчас рыдать начнёт.
        Борис ободряюще касается моего локтя, подхватывает чемодан и идёт вслед за сыном. Я стою посреди гудящего зала, среди сотен снующих туда-сюда людей, и, пожалуй, впервые чувствую своё одиночество настолько остро и беспощадно. Мне плохо. Мне очень и очень плохо. Ссутулив плечи, я разворачиваюсь на пятках и медленно бреду к выходу. Спешить мне некуда. Меня никто не ждёт. Даже Котьке я вроде бы как и не нужна. В лучшем случае она отстранена. В худшем… Нет, я не хочу вспоминать проклятий, летящих в мой адрес. У меня с этим вообще свои отношения. Иногда в этой боли я нахожу свое утешение. Боль мне послана в наказание за Олега. Боли все равно, что нами движет.
        На улице пахнет гудроном и прибитой совсем по-осеннему заунывным дождём пылью. Еду в больницу. Всё своё время я провожу там. Когда могу - в палате. А если у Котьки плохой день - за дверьми, в коридоре. По привычке покупаю небольшой букетик в цветочном у перекрёстка. Котька спит, когда я захожу. Стараясь не потревожить мою девочку, набираю воду в вазу и опускаю туда сочные стебли гладиолусов.
        - Мама?
        - Котька? Проснулась? А я смотри, что тебе принесла!
        - Опять цветы?
        - За окном пасмурно. Подумала, что яркие краски не помешают.
        - Я ждала тебя утром.
        - Как? Я ведь предупреждала, что с утра поеду провожать Мира в аэропорт.
        - Мира? - Котька хлопает глазами. - Он куда-то улетает?
        Я сглатываю. Провалы в памяти в её состоянии тоже нормальны.
        - Учиться. В Англию. Помнишь?
        - Значит, его ты отправила в Англию, а меня заперла в больнице? Ты знаешь, что меня здесь травят?!
        - Нет, Котя. Нет… Здесь тебе помогают.
        - Брехня. Вы все только и мечтаете, чтобы я поскорей сдохла. Хотите прибрать к рукам мои песни?! Отдать их кому-нибудь, да?
        Котька опирается на локоть и пытается встать. Я вскакиваю, в который раз напоминая себе, что моя девочка… моя любимая маленькая девочка на самом деле так не думает. И ни в чём меня не подозревает.
        - Нет, милая, ну что ты? Я хочу, чтобы ты поскорее поправилась. И тогда мы сделаем всё-всё, что ты хочешь. Выпустим новые песни, запишем целый альбом. Или отправимся в Тонго плавать с синими китами. Помнишь, ты хотела?
        - Все ты врёшь! Все вы мне врете.
        Котька всё-таки изворачивается, сметает с тумбочки вазу и бутылку воды. Упав на пол, ваза разбивается на тысячи осколков. Которые врезаются в нежные бутоны цветов и сочные зелёные стебли. Не сумев сдержать слёз, наклоняюсь, чтобы их собрать. На грохот со своего поста прибегает медсестра.
        - Что-то случилось?
        - Небольшая авария. Я сейчас всё уберу.
        - Не нужно, а то порежетесь. Я приглашу санитарку…
        Гляжу на стекающую с пальцев кровь. Поздно. Я уже порезалась. Глубже, чем кто-либо думает.
        - Не надо убирать! Уйдите все! Оставьте меня в покое.
        Соскребаю себя с пола. Отрываю кусок бумажного полотенца, заматываю палец.
        - Ты уверена? Может, лучше сыграем в…
        - Не хочу я ни во что играть. Ты что, тупая?!
        - Нет, моя хорошая, нет… Я просто… очень тебя люблю, - рыдания душат, и от того, что мне становится нечем дышать в палате, я подхватываю сумку и бегу прочь. Куда глаза глядят. Потом я долго-долго катаюсь по городу. Домой возвращаюсь уже ближе к вечеру. По привычке иду проверить Мира, перекинуться с ним парой слов, позубоскалить… Толкаю дверь, и только тогда вспоминаю, что мой малыш уехал. Я оседаю на кровать, сгребаю подушку и прижимаю к животу, где боль разъела дыру. День стал ощутимо короче, по идеально чистому полу скользят тени, хотя ещё не особенно-то и поздно. Я так боролась за эту чистоту! Ругалась, когда Мир разбрасывал игрушки и своё лего. Грозила, что выброшу всё к чертям, если он не наведёт порядок. И что? Вот всё чисто, почти стерильно, а мне в этой стерильности невозможно плохо, и лучше бы, чтобы всё было как раньше. Я за это многое бы отдала.
        Подтягиваю ноги к животу. Вгрызаюсь зубами в край подушки. Она ещё пахнет Миром… С губ срываются всхлипы. Да, умом я понимаю, что поступила правильно. Но как убедить в этом сердце?
        Меня захлёстывает ненормальной нечеловеческой тоской. Я вою. Затыкая рот краем подушки.
        - Саша… - я застываю, услышав голос зятя. - Эй! Ты чего?
        Успокоиться бы. Но я не могу. Отползаю от него гусеницей и рыдаю, рыдаю, рыдаю…
        - Тише, девочка… Он же не навсегда уехал. Тише, тише… Тш-ш-ш…
        Олег обнимает меня, несмотря на отчаянное сопротивление. Прижимает, окоченевшую, к своему теплому телу, скользит губами по волосам на макушке. И начинает успокаивающе меня покачивать. Я бьюсь по инерции, но мои силы скоро заканчиваются. Я вынужденно покоряюсь его воле. Его рукам.
        День ускользает в приоткрытую форточку. А с ним и моя истерика. Вряд ли бы я так быстро взяла ее под контроль, если бы осталась одна.
        - Всё. Мне лучше. Спасибо.
        Накрываю его руку своей, чтобы освободиться, да так и застываю. Он поглаживает мою голую кожу на пояснице большим пальцем, и от этого в разные стороны по телу расходятся теплые унимающие озноб волны. Эта близость опасна. Но я понимаю, что не могу ей противиться. Я просто сдохну, если останусь сейчас со своим горем наедине.
        - Она поправится. И непременно станет собой прежней. Ты только перетерпи, Олеж, хорошо?
        - Хорошо.
        Я киваю. И зачем-то начинаю рассказывать ему о Котьке. Как она родилась, как училась, как влюбилась однажды во втором классе. У меня про неё есть тысячи историй, нанизанных, как бусины, на нитку памяти. И я перебираю эти бусины словно чётки. По кругу, по бесконечному кругу… В какой-то момент к ним добавляются воспоминания Олега.
        - Я скучаю по ней. Я так скучаю по ней прежней, Саша… - хрипит он, сильнее сжимая пальцы на моей пояснице. - Банально по нормальной жизни.
        - Да…
        О, да. Мне понятны его чувства. Я тоже невозможно скучаю. Утешающе провожу ладонью по его волосам. Он тычется в нее, как слепой котёнок, вертится. И наши губы встречаются.
        - Не гони меня.
        - Не буду…
        Охваченные отчаянием тела дрожат. Веду вверх по спине, собираю в кулак край футболки и тяну вверх. Потребность близости такая острая, что меня будто бьёт разрядами тока. Мы можем, мы обязаны друг другу помочь пережить это нелёгкое время. В одиночку, кажется, я не протяну и пяти минут.
        Олег скользит горячим языком вниз по моему горлу. Влажный след холодит, я ёжусь, хаотично скользя ладонями по его рукам. Олег прикусывает выступающие ключицы, заставляет меня приподняться, чтобы сдёрнуть блузку. Пока он возится, я нетерпеливо ёрзаю, потираясь промежностью о внушительный бугор под его брюками.
        Футболка летит прочь. Олег опускает под грудь чашечки лифчика. Смыкает губы на твёрдом, как камушек, соске и принимается его жадно посасывать. Я выстанываю:
        - Оле-е-ег…
        - Да… Да, не зажимайся. Пусть это случится. Позволь себе…
        Его дрожащие руки не сразу справляются с застёжкой на моих брюках. Он стаскивает их, одновременно с этим прокладывая вниз дорожку из поцелуев. Прикусывает выступающие косточки на бёдрах. Я задыхаюсь, бьюсь. Это невозможно приятно и щемяще нежно.
        Олег отстранятся, чтобы раздеться, и возвращается к прерванному занятию, предусмотрительно уложив мою ладонь на свой заряженный под завязку, раздутый ствол.
        - Вот так… Да… Вот так…
        А сам опускается между моих ног, пальцами раздвигает припухшие влажные складочки и втягивает клитор в рот. У меня такого тысячу лет не было. Мне достаточно пары ударов языком, чтобы кончить. Он остаётся со мной, пережидая шторм, а как только дрожь в моём теле стихает, переползает выше, чтобы как следует насладиться ответной любезностью. И это именно то, что я хочу ему дать прямо сейчас. Хочу так, что во рту слюна собирается. Наклоняюсь. Беру… Языком по уздечке, вверх-вниз. Глубже, чтобы боль и дискомфорт не оставляли мыслей о том, что же я делаю… Его пальцы путаются в моих волосах. Тянут с силой. Но боль мне в радость. Нет ничего слаще этой боли.
        Олег, как и я, быстро доходит до финиша. Однако тут же заходит на второй круг уже более традиционным способом, подгребая меня под себя и ставя на четвереньки.
        После мы лежим потные, как мыши, и заплаканные, изучаем друг друга пальцами. Касаемся, гладим, скользим… Как слепцы, по вытисненному на листах шрифту Брайля. Засыпаем, уставшие. На тесной односпальной кровати Мира. А утром в сонной дымке всё повторяется заново. Но уже более медленно, тягуче и нежно. Да-да, совсем не так, как в тот первый раз. Олег действительно очень изголодался по ласке, от его доминантных замашек не осталось следа. Разве только воспоминания.
        Впервые за долгое время я испытываю голод. Заказываю вредные бургеры и картошку фри. Я так устала от наших постельных упражнений, что первым в душ пропускаю Олега. Мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Во всех смыслах. А вот о моральной стороне произошедшего я стараюсь не думать. То, что было, - противоядие. Единственный способ выжить и хоть как-то сохранить психику целой. Уж если на то пошло, нельзя осуждать смертельно больного за прием опиатов. Я просто выживаю, как могу. И это не зависимость, нет. Так, разовая доза.
        В дверь звонят. Я натягиваю халат и в полной уверенности, что это курьер, иду открывать. Вместо курьера на пороге меня поджидает мать Олега. Я на миг теряюсь, отдавая полный отчет тому, как сейчас выгляжу.
        - М-марина? Доброе утро. Вот уж не ждала…
        Окна и дверь открыты, тянет сквозняком. А я ведь после всего ещё не была в душе и наверняка весьма красноречиво попахиваю…
        Не знаю, куда девать глаза под пристальным, всё понимающим взглядом сватьи.
        - Душ свободен! - кричит Олег в глубине квартиры. Я зажмуриваюсь, чувствуя, как густой румянец заливает лицо.
        - Проходи… Олег! Здесь твоя мама, - я отхожу на шаг, пропуская нежданную гостью и, промычав ей что-то невнятное, скрываюсь за поворотом.
        Глава 23
        Приведя себя в порядок, помывшись и переодевшись, я, тем не менее, так и не выхожу из своей комнаты, пока Марина с сыном о чём-то беседуют в кухне. Просто не нахожу в себе смелости. И дураку понятно, что сватья вряд ли меня поймёт. А её осуждение - меньшее из того, что мне сейчас нужно. Я отгоняю стыд прочь и зарываюсь в работу, которой в последнее время уделяла непозволительно мало времени. Кручу-верчу план продвижения, добавляю новые пункты…
        - Саша…
        Вздрагиваю. Отсидеться не получилось!
        - Да, Марин? Извини, у меня тут кое-какая срочная работа…
        - Ясно. Не хочешь проветрить мозги? Ты выглядишь совершенно измученной.
        - Прямо сейчас? - хлопаю я глазами.
        - Почему нет? Там такой чудный денёк… - абсолютно пустой взгляд Марины устремлён к окну, за которым с того места, где она стоит, вообще ни черта не видно.
        - Ладно. Я только кофту накину.
        Достаю из шкафа тонкий кардиган, набрасываю на плечи. Погода весьма обманчива, а из-за Котьки я всё ещё боюсь заболеть и выпасть из строя. Так что кофта мне определённо не помешает. Пар костей не ломит.
        У выхода дорогу нам преграждает Олег.
        - Что такое, сынок?
        - Куда это вы собрались? - сощуривается он. - Я же просил тебя в это не лезть, мама, я…
        - Всё нормально. Я просто покажу Марине набережную, - прерываю зятя на полуслове, не желая, чтобы из-за меня он портил отношения с матерью. Марина улыбается.
        - Слышал? Мы просто посмотрим набережную. Кто, говоришь, у вас проектировал благоустройство?
        Я называю компанию, Марина бьет себя по лбу. Мол, ну да, как же я сразу не догадалась, их стиль прослеживается весьма отчётливо. Так, обсуждая всякие незначительные на первый взгляд мелочи, мы и спускаемся вниз. Проходим через закрытый двор, детскую площадку, мостик и, наконец, выходим на набережную. Я зажмуриваюсь, прислушиваясь к успокаивающему нервы плеску воды. Сжимаю в ладонях перила.
        - Ну, давай. У тебя же наверняка ко мне есть вопросы.
        Если я упираюсь в перила ладонями, то Марина, напротив, подпирает их спиной. Я кошусь на её застывший профиль и в нетерпении кусаю губы. Хочется уже скорее со всем покончить. А она какого-то чёрта молчит…
        - Нет. Вопросов у меня как раз не осталось. Если только один.
        - Как я могла?
        - Нет. Как ты со всем этим справляешься?
        Неожиданно. Как удар под дых.
        - И всё? А где же осуждение?
        Я гляжу на водную гладь, по которой клином плывут дикие утки. Солнце, отражаясь в воде, слепит яркими бликами. И, наверно, именно от этого у меня на глазах опять выступают предательские, никому сейчас не нужные слёзы.
        - Кто я такая, чтобы кого-то осуждать? Да и за что? Уж не думаешь ли ты, что у других людей в шкафах нет своих скелетов?
        - Другим хватает ума их надёжно прятать, - смеюсь я, но смех выходит влажным от подступающих к горлу слёз.
        - Я - мать. И то, что Олег неровно к тебе дышит, поняла сразу. - Марина хлопает себя по карманам, достаёт пачку сигарет и зажигалку.
        - Можно мне?
        - Да, конечно.
        Подкуриваем, друг на друга не глядя. Интересно, а кроме неё кто-нибудь замечал, что Олег ко мне неравнодушен?
        - Я не знаю, что сказать, Марин. Только то, что мы выживаем, как можем. Никаких планов у меня на него и близко нет. Да и он… Он любит Котьку. А то, что между нами… это просто попытка убежать от реальности. Забыть ненадолго, перераспределить силы. Стравить боль и отчаяние, что нас преследуют по пятам, - я горько смеюсь. - Как же пафосно это звучит, правда? А ведь как просто взять и списать всё происходящее на банальную похоть.
        Марина задумчиво курит. Морщинки, которые не заметны в обычной жизни, разбегаются лучиками вокруг губ, когда она делает очередную затяжку.
        - Нет, Саша. Жизнь гораздо сложнее. В ней больше полутонов, чем чёрно-белого. Полутонов и компромиссов. Иногда самых странных и, на первый взгляд, диких… Вот как у вас с моим мальчиком… Осуждаю ли я? Нет. Не зря же говорят, что чужая семья - потёмки. Я думаю, если копнуть глубже, во многих семьях случаются гораздо более пикантные истории.
        - Даже не знаю, что может быть пикантнее интимной связи зятя с тёщей.
        Марина отводит от лица волосы и снова затягивается.
        - Связь невестки со свёкром? Как тебе такое?
        Я настороженно застываю. Тушу сигарету о железную перекладину, выбрасываю в урну и снова двумя руками вцепляюсь в перила.
        - Ты сейчас о себе?
        - А о ком же? - усмехается Марина.
        - Я думала, ты без ума от мужа.
        - Именно поэтому я и согласилась с происходящим…
        - Ничего не понимаю. Сергей сам тебя подложил под отца?
        - Отчима. Его растил отчим.
        - Но зачем? - моему удивлению нет конца.
        - Знаешь, в девяностые тот был весьма влиятельным человеком. Сергея он никогда особенно не любил, но за неимением собственных детей все-таки позволил ему войти в бизнес. Сергей начинал с нуля. Он старался, пахал за десятерых в надежде, что отчим это оценит. Но тот совершенно не спешил признавать его заслуг. И уж тем более - отписывать ему свою фирму. Мне же… Нужно было его переубедить. Он так и сказал, что мне одной это по силам, надо только быть к нему чуть более ласковой.
        - И Сергей вот так просто согласился?
        - Мы никогда об этом не говорили. Конечно, он знал, что происходит за закрытой дверью спальни старого хрыча. Знал - и не вмешивался.
        - Боже мой. Мне очень жаль.
        - А мне - нет. Я, собственно, поэтому с тобой и поделилась. Не поступи я так тогда - неизвестно, что бы с нами было. Так что… если ты сомневаешься или в чём-то себя винишь - перестань. Придёт день, ты перешагнёшь через это и двинешься дальше. Только будущее покажет, имела ли смысл твоя жертва. Но знаешь, что я могу сказать тебе прямо сейчас? Олег стал хоть иногда улыбаться. За это я тебе от души благодарна.
        - Сумасшествие какое-то, - комментирую я происходящее. Но ведь и правда - это так дико: обсуждать подобные вещи и даже находить им оправдание.
        - Се ля ви. Под этим солнцем тысячи лет происходит одно и то же. Прекрати себя жрать.
        - А что же мне тогда делать?
        - Борись. За дочь. Это у тебя хорошо получается. Я даже представить боюсь, как бы справлялась на твоем месте.
        Я киваю. Внутри зудит какая-то мысль, которую я никак не могу ухватить за хвост. Мы медленно бредём в обратном направлении. И тут до меня, наконец, доходит.
        - Послушай, а ведь Сергей по отношению к Олегу ведёт себя точно так же, как когда-то его отчим. Тебе не кажется это странным?
        - Нет.
        - Но это же его сын. Единственный сын и…
        - Сергей в том не уверен. Видишь ли, когда ты спишь с двумя мужчинами, никогда не знаешь наверняка, кто в итоге… отец.
        - Выходит, своими выходками он его наказывает за то, в чём Олег и близко не виноват?
        - Его… меня… Какая разница?
        Да. Наверное. Господи!
        - А он знает?
        - Нет. И не говори ему, пожалуйста. Это совершенно лишне.
        - А мне кажется, напротив. Он же ищет причину в себе! В себе, понимаешь? Ему бы наверняка было легче принять эту ситуацию, знай он о том, что движет его отцом. А так Олег во всём винит себя… Нервничает. Сомневается. Культивирует комплексы.
        - Может быть, потом. Пока я не готова. Не проси меня, Саша… Это очень сложно. Ты же взрослая, умная женщина. Вот и помоги ему разобраться.
        - Это называется переложить с больной головы на здоровую, Марин. Не очень честно. И, кстати, ты могла бы сделать тест ДНК.
        - Сергей не согласится, опасаясь огласки. Ну, вот и моя машина… Я не буду подниматься. С Олегом я уже попрощалась.
        - Тогда всего доброго.
        - Как думаешь, мне заехать к Котьке?
        - Спроси только у медперсонала, хороший ли у неё день, а то можно на такое нарваться, что… - не договариваю и устало веду плечами. В тот же миг звонит телефон. - Ох, это Борис. Извини, мне надо ответить… - Прикладываю трубку к уху и шагаю к подъезду: - Да, Борь. Как Мир? Он уже устроился?
        - Да, всё супер. Познакомился с парнями. Там наш один, немец и чех. Вроде ничего ребята. Мира приняли вполне дружелюбно. На, вот, он сам расскажет…
        Зажмуриваюсь, впитывая в себя возбуждённый и полный энтузиазма голос сына. Все сомнения развеиваются, будто их и не было - я поступила правильно, когда отпустила его на учёбу. Это мне одиноко. А ему - хорошо. И интересно, и ново…
        - А девочки у вас есть?
        - Мам! Это школа для мальчиков.
        - Да уж. Скучно тебе будет, - улыбаюсь я.
        - Да нет. Норм. Подумаешь, «девчонки»…
        Улыбаюсь. Всё-таки Мирон - ещё совсем ребенок. Его вон даже на нормальный разговор не хватает. Торопливо мне обо всем доложил и сбежал, отдав отцу трубку.
        - Телефоны им выдают трижды в неделю. Так что на связи он будет не каждый день.
        - Ты уверен, что это нормально? А вдруг что-то случится?
        - Не паникуй. Если что-то случится, нам сами позвонят. Да и что случится? Это закрытая территория.
        - Ладно, - соглашаюсь я, нажимая на кнопку лифта.
        - Как Котька?
        - Со вчерашнего дня ничего не изменилось. Поеду к ней где-то через пару часов.
        - Ясно. Тебе что-нибудь привезти?
        - В каком смысле?
        - В смысле из Лондона!
        - Ах, это… Нет. Спасибо, Боря.
        - Я соскучился. Всего сутки тебя не видел, а…
        - Ой, у меня лифт приехал. Сейчас, наверное, связь отвалится. Пока!
        Не сказать, что я не думаю о Победном. Или что мне не льстит его настойчивость. Я даже почти уверена, что вместе пережить это всё нам с ним было бы гораздо легче. На фоне творящегося в жизни Армагеддона даже его предательство уже не кажется страшным. Есть в этой жизни гораздо более ужасные вещи. Но… Но. Есть Олег. Есть моя вина перед Котькой. Есть неизвестность по поводу того, что нас всех ждёт. И тут каждый шаг в сторону неизвестно чем обернётся.
        - Ну слава богу! Где ты ходишь?! - Олег обнимает меня с порога, прижимает к себе. Это одновременно хорошо и… лишне. Я веду плечом, сбрасывая его руки.
        - Давай, пожалуйста, без этого? - прошу, отводя взгляд.
        - Что она тебе сказала?
        - Кто?
        Я и впрямь не понимаю, о ком он.
        - Мать! Стыдила?
        - Думаешь, что кто-то может застыдить меня больше, чем я сама? Перестань.
        - Я думал, что вчера между нами всё изменилось.
        - Ничего не изменилось. Кроме того, что вчера мы очень остро нуждались друг в друге.
        - Да… Конечно. Ты права. Просто это как-то странно - трахаться ночью, а наутро делать вид, будто ничего не произошло.
        - И не обсуждать этого. Я прошу… так будет проще. Мы не должны в этомувязать. Да, это правильное слово. Так что… Я заскочу к Котьке, а потом на работу. Сможешь меня сменить после двенадцати?
        - Да, конечно.
        Так проходит еще два месяца моей жизни. Моей тридцать девятой осени. Больница, работа, секс - когда совсем невмоготу становится. Ему… А я не отказываю. Прогибаюсь, раздвигаю ноги, если он посреди ночи приходит. Укачиваю его и лаской унимаю боль. И чем хуже становится Котьке, тем чаще его срывы. Тем меньше я вовлекаюсь в происходящее, вновь и вновь возвращаясь к своей марионеточной роли. Нет сил. И надежд нет, что я когда-нибудь себя прощу. Это замкнутый круг. Я наказываю себя за то, что делаю, тем, что делаю. Я одну боль подменяю другой.
        - Мамочка…
        - М-м-м? - У Котьки была плохая ночь, я осталась ночевать с ней. Тру лицо, спускаю ноги с дивана на пол и семеню к её койке.
        - Я так устала…
        - Я знаю, милая. Я знаю.
        - Можно я… Можно я уже не буду бороться? Пожалуйста.
        У неё случаются просветления. Сейчас я наблюдаю именно его. И то, что Котька в трезвом уме говорит о таком, ржавым лезвием проходится по моим венам.
        - Без борьбы мы не победим. У тебя через неделю назначена операция, помнишь? Тебе нужно быть смелой.
        - А можно я просто побуду честной?
        - Конечно.
        - Так вот по правде - я уже ничего не хочу.
        - Нет, - я яростно трясу головой, - ты просто устала. Это понятно. И это пройдёт. Ты мне веришь?
        - Помнишь, в детстве ты говорила мне, что чудовищ не существует? А они есть. Они сидят внутри. И жрут меня - хрум-хрум-хрум. - Котька диковато смеётся и снова от меня уходит. Я вижу, как её глаза становятся пустыми и колючими. Я встаю на негнущихся ногах, выхожу за дверь, прислоняюсь к ней лбом и вою, затыкая рот кулаком.
        Глава 24
        Плохо мне становится на следующий день. Сколько ни пытаюсь собраться с силами - ничего не выходит. Меня мутит, низ живота стискивает, как при схватках, голова кружится так, что когда я поворачиваюсь к кулеру, чтобы набрать воды, в глазах темнеет.
        - Осторожно! - рявкает Победный и резко дёргает меня на себя, чтобы я не растянулась прямо в проходе. Я на миг, кажется, даже теряю сознание. - Саша! Ну-ка посмотри на меня! Ты меня видишь?
        - Всё в порядке. Не тряси меня.
        - Не трясти?! - Боже, почему он орёт? Орёт, будто ему и впрямь не всё равно. - Так, ладно, - ведёт по густым чёрным волосам. - Трясти не буду. А вот Ремиш я позвоню.
        - Не стоит, правда…
        - Стоит! Тебя нужно показать врачу. И спорить не смей.
        Спорить я бы не смогла, даже если бы очень постаралась. Да и зачем? Ехать далеко не придётся. Елена Васильевна Ремиш, мой гинеколог, принимает в соседнем корпусе. Под давлением Борьки соглашаюсь пройти чек-ап. В конце концов, по-женски со мной и впрямь что-то неладно. Месячные - не месячные, ПМС - не ПМС.
        - Может, так начинается ранний климакс? - высказываю равнодушное предположение.
        - Больше похоже на беременность. Ты делала тест?
        - Что? - опираясь на локоть, я привстаю в кресле, широко открыв рот.
        - Матка увеличена и в тонусе. Сейчас сделаем тест. И УЗИ…
        - Нет! Нет, зачем?
        - Чтобы подстраховаться. Если это беременность, то кровянистые выделения могут быть весьма неприятным сигналом.
        Елена Васильевна отходит. Я опускаю ноги с подколенников. Те, будто ватные, шлёпаются вниз. А дальше всё как в густом тумане: тест, датчиковое УЗИ.
        - Не нравится мне это. Давай так: я прямо сейчас поднимаю тебя в отделение патологии, ты звонишь счастливому папаше, он привозит тебе всё необходимое и…
        - Нет!
        - Нет?
        - Нет никакого счастливого папаши. Это ошибка. Одна большая ошибка. Простите… - я хватаю свои вещи и начинаю торопливо одеваться. Осознаю ли я до конца, что делаю? Наверное, да.
        - Ты не понимаешь. Выкидыш может случиться в любой момент!
        - А может, я только этого и хочу?! - ору, нелепо застыв с одной ногой, вдетой в брючину.
        - В таком случае я бы рекомендовала прервать беременность. Но и это лучше сделать под наблюдением.
        Слова Елены Васильевны для меня как холодный душ. Прервать беременность… Это ведь что-то немыслимое. Такой вариант я не рассматривала даже в восемнадцать. А теперь, спустя двадцать лет, он кажется единственно верным. Боже мой!
        - Н-не могу. У Котьки завтра операция, я н-не могу. Может быть, потом.
        - Саша, у тебя есть человек, который за тобой приглядит? С кем ты сюда приехала?
        - С Победным, - отмахиваюсь. - И не волнуйтесь, доктор. Я одна не останусь.
        Вру! Вру безбожно. Потому что я одна уже очень и очень давно.
        - Если кровотечение усилится - обязательно обращайся в больницу! Звони мне, если понадобится, в любой момент.
        Я хладнокровно киваю. Подхватываю сумочку и ухожу. Борис вышагивает туда-сюда по коридору, вдоль стены, завешенной информационными стендами.
        - Ну, что сказал доктор?
        - Что всё нормально.
        С губ Победного срывается вздох неприкрытого облегчения.
        - Тогда что с тобой? Как она это объясняет?
        Я, хоть убейте, не могу об этом говорить. Желая поскорей покончить с неприятным разговором, я выдумываю то, что ни один мужчина в здравом уме не захотел бы обсуждать.
        - Она это объясняет ранним климаксом.
        - Чего? - как я и ожидала, Победный растерянно хлопает ресницами.
        - Раним климаксом. Так ты отвезёшь меня? Или мне вызвать такси?
        - У тебя климакс? Тебе же тридцать девять!
        В его голосе звучит неприкрытое обвинение. И от этого мои онемевшие губы растягиваются в улыбку. Кажется, ещё чуть-чуть - они лопнут от натуги, и брызнет кровь.
        - Ну, тридцать девять - это всё-таки не девятнадцать, как твоим подружкам.
        - Господи! Ты ещё долго будешь мне это вспоминать?!
        - Ты прав. Глупо это. И вообще не имеет значения. Так ты отвезёшь меня? Я хотела собрать кое-какие вещи. Ну, знаешь, на случай, если мне придётся остаться с Котькой подольше.
        Не дожидаясь ответа, я обхожу Победного по дуге.
        - Саша!
        - М-м-м?
        - Всё же будет хорошо, правда?
        Борька-Борька… Как тебе, наверное, невыносимо знать, что ничего от тебя не зависит!
        - Обязательно, - вымученно улыбаюсь я. Живот сводит новый острый спазм. Господи боже, так не должно было быть. Не я должна была носить ребёнка Олега. За что ты так с нами? За что… Это же совершенно невыносимо. Болит. Как болит…
        - Я поднимусь. - неуверенно замечает Борис, когда мы паркуемся у моего дома.
        - Нет! Не надо. Я не очень хорошо себя чувствую. Встретимся завтра. В больнице.
        Захлопываю дверцу машины прежде, чем он успевает мне возразить. Поднимаюсь в пустую квартиру. Олег сегодня дежурит у Котьки - я остаюсь один на один со своей болью. Ложусь, обхватив руками низ живота. К чему жизнь меня не готовила, так это к тому, что в один день я могу потерять сразу двух своих детей. Если только бог, в которого я уже, наверное, и не верю, не ограничится одной жертвой. Я знаю, кто ею станет. Определённо не моя девочка… Не Котька. А этот… неожиданный пришелец, что растёт внутри. Как же хорошо, что я не знаю, мальчик это или девочка. Не знаю, на кого он похож. Не представляю, как бы сложилась его судьба. Как бы он улыбался и к чему бы имел способности. Так гораздо легче отпускать.
        На же, возьми! Вот моя жертва…
        Будто в ответ на мои мысли, живот перехватывает острый болезненный спазм. Можно выпить какое-то обезболивающее, но я специально не делаю этого. Пусть. Если я это заслужила - не надо поблажек.
        Не знаю, сколько бы я так лежала, если бы у меня не зазвонил телефон.
        - Давид Ефимович…
        - Привет, Саш. Как ты? Какие новости?
        - Новости такие, что я прикидываю в уме, насколько надёжен крюк, на который крепится люстра.
        Наверное, я переборщила с откровенностью. Не знаю, меня не хватает на то, чтобы анализировать сказанное. В любом случае после короткой паузы Гройсман уверенно заявляет:
        - Я сейчас подъеду.
        - В этом нет необходимости, - шепчу я.
        - Я сейчас подъеду, - отрезает тот, прежде чем отбить вызов. А ещё через сорок минут Давид Ефимович и впрямь появляется на пороге моей квартиры.
        - М-да… - комментирует, смерив взглядом мою сжавшуюся фигуру.
        - Боюсь, я и чувствую себя так, как выгляжу. Так что зря вы приехали. Из меня не выйдет приличной компании.
        - Если бы мне нужна была компания, я бы поехал с мужиками порыбачить.
        - Зачем же тогда вы здесь?
        - Затем, что ты чувствуешь себя так же плохо, как выглядишь. Где у тебя чайник?
        - А что?
        - Да ничего. Ты усаживайся, я сам всё приготовлю.
        - Мы будем пить чай?
        - Я - так точно. А ты будешь рассказывать…
        - Рассказывать? Но о чём?
        - Обо всём, что с тобой происходит.
        И знаете, что? Я рассказываю. Всё как есть. Не щадя себя и не пытаясь произвести впечатление. Следуя за ним, за каждым его вопросом, смысл которых мне не всегда понятен. Я не понимала, как мне нужно высказаться, пока Гройсман не предоставил мне такую возможность. Когда я замолкаю, окончательно измученная, в комнате становится совсем темно. Почему-то никто из нас не додумался включить свет. А может, не захотел, понимая, что в темноте гораздо легче выворачивать душу.
        - Не понимаю, зачем вы со мной возитесь.
        - Вдруг ты мне нравишься?
        - Может быть. Но вы также понимаете, что это ни к чему не приведёт.
        - На чем основаны такие выводы? - как будто бы оживляется Давид Ефимович.
        - На том, что со мной всё сложно, а вам это даром не нужно.
        - Выходит, не я один психолог?
        - Выходит так, - мой голос совсем слаб.
        - Но дружбу-то никто не отменял, помнишь?
        - Так мы друзья?
        - Почему нет? Раз уж ты настолько неудобна для необременительных отношений.
        Вымучиваю из себя улыбку в ответ на его подкол.
        - Тогда ладно.
        - Ну, раз мы всё решили, я, пожалуй, пойду. И, кстати, твой гинеколог прав. Тебе лучше бы тебе лечь в больницу.
        - Ничего со мной не будет. Я сильная.
        - Как ты знаешь, и сталь ломается.
        Гройсман уходит, велев мне напоследок звонить, если почувствую себя хуже. Я послушно киваю, хотя знаю, что вряд ли на это пойду.
        Ближе к ночи из больницы возвращается Олег. Я с тревогой, как пугливый заяц, вслушиваюсь в тишину, но, слава богу, ему хватает ума не трогать меня сейчас. Бессонная ночь сменяется серым туманным утром. Ночь в душе не рассеивает ни-че-го. Я спускаю ноги с кровати. Смотрю на алый педикюр - где-то я вычитала, что когда всё вокруг рушится, важно держаться заведённых ритуалов. Педикюр раз в месяц, маникюр - два, и спортзал трижды в неделю.
        - Саш, я приготовил омлет!
        Не уверена, что смогу съесть хоть кусочек, но, придерживаясь выбранной роли, с благодарностью киваю.
        - Спасибо. Я только умоюсь.
        Встаю. Спазм прошивает поясницу, я не могу сдержать болезненного стона.
        - Эй! Ты в порядке?
        Нет. Во мне погибает твой ребёнок.
        - Да.
        Я, наверное, могла попробовать его сохранить… Но, во-первых, он вряд ли имеет право на жизнь. А во-вторых, никто мне не позволит иметь и то, и другое. И Котьку, и малыша, имени которому я не придумаю. Не знаю, почему во мне живёт абсолютная уверенность в этом.
        Я меняю прокладку, старательно отводя взгляд от бурых капель крови. И завтракаю, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания.
        - Всё будет хорошо, правда? - спрашивает Олег, зажав в побелевших пальцах приборы.
        - Конечно. Котька поправится. И ты увезёшь её в Нью-Йорк, как вы всегда мечтали.
        - Мне предложили место в одной классной фирме.
        - Серьезно? Это чудесно…
        - Ты действительно веришь в то, что это случится? - Олег сидит, опустив голову. Я не вижу его глаз, лишь макушку, а о его напряжении сужу по застывшим, будто камень, плечам.
        - Ну конечно, - я позволяю себе немного ласки в голосе. - А теперь давай поторопимся. Я хочу повидать Котьку перед операцией.
        Повидаться с дочерью мне удаётся, а поговорить с ней - не особенно. В её палате куча народу. Все что-то делают, переговариваются, обсуждают. Котька выглядит ужасно напуганной прежней собой. Мне в этом видится добрый знак. Я улыбаюсь, несмотря на то, что боль внизу живота становится нестерпимой.
        - Вам следует выйти.
        Я заторможено киваю, иду к дверям, но вспомнив, что забыла поцеловать Котьку, бегу обратно. И чувствую, чувствую, как внутри что-то обрывается. И вытекает из меня тёплым.
        - Вам нехорошо?
        - Все в порядке.
        Всё-таки выхожу. Осторожно, по стеночке, бреду к туалету. Смываю слёзы, струящиеся по лицу. Подставляю пульсирующие запястья под студёную воду. И тихо-тихо задушенно вою. Кто бы мне сказал, сколько я так простояла? И сколько бы простояла ещё, если бы меня не потеряли.
        - Александра Ивановна! Там вас все обыскались.
        - Что-то случилось, да? Операция пошла не по плану?!
        - Да она даже не началась. Идите… Вам всё расскажут.
        Проклиная про себя медсестру за это никому не нужное нагнетание, обхожу её по дуге и выскальзываю за дверь. В коридоре перед операционной пусто, хотя ещё совсем недавно здесь сидели и Олег, и Победный, и даже Алла Сильвестровна, которая приехала, несмотря на наши уговоры поберечься. Лечу мимо медсестёр:
        - Королёв где?
        - У себя.
        Несусь дальше, толкаю дверь в кабинет.
        - Что случилось? Почему вы здесь? Почему всё отменилось? Ей стало хуже, да? Ей стало хуже…
        - Нет. В том-то и дело, что нет. Если наши последние результаты верны, всё как раз наоборот.
        - Что вы хотите сказать?! - кричу я, хватаясь за сводящий болью живот. Тёплого становится больше… Больше.
        - Очень похоже, что мы имеем дело с самым настоящим чудом.
        - Что? Вы издеваетесь, да? Борь… Они издеваются? Это жестоко!
        - Да нет же, милая. Просто опухоли больше нет.
        - То есть как это - нет?
        - Была. А сейчас нет. Вообще ничего, похожего на опухоль.
        - Это правда? - подлетаю к Денису Николаевичу. Как последняя истеричка хватаю его за грудки. - Это правда? Вы совершенно уверены?
        - Мы делаем новые дополнительные тесты. Но пока очень похоже, что рак исчез. Будто его и не было.
        Я бы не поверила в такое. Да-да, ни за что бы не поверила. Если бы не эта оторопь в голосе Котькиного лечащего врача.
        Глава 25
        Месяц… Целый месяц уходит на то, чтобы убедиться в Котькином исцелении. Кто только её не смотрел. Какие только тесты, анализы и скрининги она не проходила. Такая слабая, что и не верилось, будто всё позади. Но в то же время переполненная надеждой, которая и давала ей силы - с каждым днём по чуть-чуть, по капельке. К декабрю моя девочка практически окрепла, а у врачей не осталось ни единого повода мучить её и дальше. Хотя, конечно, её случай и теперь представляет большой интерес для науки. Да, Котька не первая, с кем на четвёртой стадии случилась ремиссия, но каждый такой случай исключительный, как ни крути.
        - Саша, ну где тебя носит?!
        Сверяюсь с часами. Ух ты ж чёрт! Я и впрямь заработалась.
        - Я в офисе, а что?
        - В офисе она! - передразнивает меня Победный. - Давай домой дуй. У нас тут… сама увидишь.
        Борис отключается, я равнодушно смотрю на трубку, но куда-то бежать не спешу. После нескольких недель эйфории, вызванной Котькиным выздоровлением, меня накрывает волной чёрной апатии. Я не могу спать, не могу нормально питаться, не могу связно мыслить, отчего страдает работа. Меня ничего не радует. Я ничего не хочу. Брожу привидением по офису, хотя от меня нет никакого толка. И на этом всё… Иногда мне кажется, я слышу детский плач. Тоненький, будто мяукающий, плач младенца. Быть может, я схожу с ума. Прямо в эти секунды. Но даже это меня не пугает. Я бы с радостью погрузилась в какую-то другую реальность. Ту реальность, где не существует боли и разъедающего, подтачивающего хребет чувства вины едва ли не перед всеми.
        Мое внимание рассеяно. Поэтому домой я еду медленно-медленно, нарываясь на недовольство других участников дорожного движения, выраженного в нетерпеливых сигналах, невротическом подмигивании фар и характерной жестикуляции вынужденных меня объезжать «гонщиков». Стоит выйти из лифта, как на меня обрушиваются звуки набирающей обороты вечеринки - музыка, смех и звон бокалов. Толкаю дверь, снимаю туфли и прохожу вглубь квартиры. В коридоре едва не сталкиваюсь с пританцовывающим Победным. Знаете, одно время было у меня подозрение, что он каким-то образом узнал про нас с Олегом, уж слишком пристально Боря на нас смотрел. Слишком въедливо. Но потом меня накрыло плотней, и стало вообще плевать. А теперь, вот, почему-то вспомнилось.
        - Привет. По какому случаю праздник?
        - Сашка! Ну наконец-то! А это тебе наша дочь скажет. У них с мужем для нас какая-то новость. Может, я дедом стану?
        Я вздрагиваю. Перед глазами темнеет. Хватываюсь за тумбочку, чтоб не упасть, забыв про зажатую в руке сумочку.
        - Это вряд ли. Она же месяц как выздоровела, - шепчу я. - Да и нельзя после всех этих химий беременеть. Год как минимум.
        - Ну, значит, я не угадал. Слушай, у тебя всё в порядке?
        Снимаю куртку с плеч:
        - Да, конечно. Что мне будет? Пойдём ко всем. Глядишь, и узнаем, что там у нашей дочери за сюрпризы.
        Моему голосу явно недостаёт красок, но мне плевать. Я прохожу в гостиную, где полно народу. Котька, завидев меня, вскакивает со своего места в кресле и несётся, чтобы обнять. У неё уже немного отросли волосы. Их даже смогли подстричь и уложить в короткую стильную причёску, которая Котьке не очень идёт.
        - Наконец-то, мам! Где ты ходишь?
        - Привет. По какому случаю сходка?
        - Ну-у-у, - Котька оборачивается, находит взглядом Олега и будто бы между делом бросает: - Давай, расскажи сам!
        - Да Александра Ивановна уже в курсе.
        - В курсе чего?
        - Помните, я вам говорил о том, что мне предложили работу?
        - Да, да, что-то такое припоминаю.
        - Я думал, что предложение снято из-за того, что я не смог приехать на собеседование, но оказалось, что нет. В компании вошли в моё положение.
        - Мы переезжаем в Нью-Йорк! - орёт Котька, и гости, до этого занятого своими делами, начинают свистеть, хлопать и выкрикивать поздравления.
        - Да! Уже на этой неделе мы освободим твою комнату! Ты рада? Скажи, мамуль!
        - На этой неделе, - в который раз повторяю за дочкой, как если бы это могло помочь мне уложить сказанное в голове.
        - Ты не рада? - удивляется Котька, широко распахнув глаза. Я качаю головой, отвожу взгляд и натыкаюсь на внимательный взгляд Олега. Он как будто колеблется, а это совершенно точно не то, что мне нужно.
        - Нет, что ты. Я просто боюсь. Не рано ли? А вдруг… вдруг тебе понадобится консультация или…
        - Мам, тебе же сказали - я совершенно здорова. Терять ещё один год - нет смысла. Я могла бы пойти учиться уже с этого семестра. Ты же знаешь, там такая система. К тому же Олега итак слишком долго ждали.
        - Ясно. Ну, тогда в добрый путь. Кажется, так говорят?
        Котька улыбается. Трясёт головой и опять бросается меня обнимать.
        - Олег, ты тоже иди к нам! Давайте все обнимемся.
        Олег подходит и закидывает нам с Котькой руки на плечи. Я превращаюсь в камень под его горячими пальцами.
        - Ты уже сказал отцу, что уходишь? - интересуюсь, когда это всё, наконец, прекращается.
        - Да, он в курсе.
        - Ладно. Я ненадолго отлучусь. Мне надо…
        Надо как-то собраться. Осталось ещё чуть-чуть. Скоро они уедут, и мне не придётся больше носить эти маски. На летней террасе, куда я выхожу раздетой, ужасно холодно. Стужа пробирается под тонкое платье, ползёт вверх по рукам и ногам и концентрируется в области сердца. Но кожа почему-то горит. Я сгребаю с парапета свежевыпавший снег, плотно сжимаю и веду получившимся снежком по шее и дальше - по щеке к виску.
        - Мне будет не хватать тебя, - слышу за спиной.
        - Не надо, Олег. Это лишнее.
        - И всё же я хочу сказать.
        - Сказал. Теперь можешь возвращаться к жене.
        - Если бы не ты, я бы не пережил этого, слышишь? Ни в чём себя не вини. Пожалуйста, Саша. Мне невыносимо думать, что тебе плохо. Что я в этом виноват… Ты самая лучшая мать из всех, что я знаю.
        Я киваю. Он пятится к выходу и выходит за дверь.
        - Чтобы ты сказал, если бы узнал, как я поступила с нашим ребенком? Что бы ты сказал, мальчик? - тихо-тихо шепчу я в ночь, а после сползаю по стене на промерзший, усыпанный снегом пол и хохочу… хохочу так горько! Но не проходит и пары секунд, как кто-то меня вздергивает на ноги.
        - Встань! Совсем спятила - рассиживать на холодном?
        В отблесках света, льющегося из окон, лицо Победного выглядит хищным, почти демоническим. Откуда он здесь? Как давно? Мы застываем нос к носу. Я выдыхаю, он носом шумно втягивает кислород. Что он слышал? Что понял? А впрочем, какая разница?..
        - Спасибо. Мне действительно лучше вернуться.
        Меня бьёт крупной дрожью так, что челюсти лязгают.
        - Дура! - орёт. Почему он орёт?!
        - Дура… - киваю. - Я буду у себя. Ты тут уж сам с гостями разберись, ладно? Я устала. Я так чертовски устала, что просто не могу…
        Пошатываясь, как пьяная, иду к себе. Шум в квартире бесит, но я-то понимаю, что совсем скоро в ней вымрут все звуки, и поэтому не спешу от него избавляться совсем. Хотя, конечно, можно было бы просто надеть беруши.
        Оставшееся до отъезда детей время я просто отстранённо наблюдаю за тем, как из моего дома, из моей жизни уходит всё то, что наполняло эти слова хоть какой-то сутью. Олег выходит из всех проектов отца, кладёт заявление на стол и тем самым отрезает себе пути к отступлению. Он выглядит озабоченным, но счастливым. А ещё очень-очень уверенным в том, что делает. Котька… последние дни не вылезает от психотерапевта. Уж не знаю, что они обсуждают, но моя девочка становится как будто спокойней. И уже не извиняется каждый раз за то, как себя вела, когда болезнь её изменила. Как и я, Котька всё еще не до конца верит в своё исцеление. Часто я замечаю, как она перебирает бумажки с последними результатами анализов, ставшими якорем, не позволяющим страху сорвать её с места и унести с собой.
        А в остальном у неё те же проблемы, что и у любого другого человека, готовящегося к переезду. Найти приличное жильё в Нью-Йорке довольно сложно. Особенно по разумной цене и как можно ближе к месту работы. На это уходит несколько дней. Параллельно Котька с Олегом пакуют вещи. Я наблюдаю за их сборами со стороны и не могу поверить, что это происходит на самом деле. Нет, конечно, я рада, что у них начинается новая, наверняка более счастливая жизнь, но… Я не совсем понимаю, что мне делать со своей, старой. И жизнь ли это вообще? Моё существование полно какой-то вселенской боли. И абсолютно неискупимой вины. Такой, что даже просто дышать не даёт, теснясь в груди и перехватывая горло.
        Суета вокруг идет вразрез с моим внутренним онемением. Мне кажется, я вообще ни за чем не успеваю. Только растерянно отсчитываю день за днём, что у нас остались. Иногда, когда становится совсем невмоготу, звоню Давиду Ефимовичу. Почему-то этот ещё совсем недавно чужой человек - единственный, с кем я могу говорить без усилий. Ему даже удаётся убедить меня посмотреть в сторону антидепрессантов. Проблема в том, что я забываю их пить. Я вообще всё забываю…
        Заряд индикатора на нуле. Мне ещё удаёется проводить Котьку с Олегом в аэропорт, обняться крепко на прощание и даже выпить с ними кофе. Но когда их фигуры исчезают из поля зрения, из меня будто кто-то рывком выдергивает позвоночник.
        - Саша!
        - М-м-м?
        - С тобой всё хорошо?
        - Да, конечно.
        Мне бы просто дойти… всё равно - куда. Желательно до горизонтальной поверхности, на которую можно лечь, потому что ноги совсем не держат. Как-то доползаю до Борькиной машины. Сажусь-ложусь - он откидывает мне спинку. И я еду лёжа, будто раненая, вжавшись носом в кожаную обивку его «Майбаха».
        - Саша, вставай. Это ненормально!
        И я вроде слышу, да… Но его слова не задерживаясь проходят сквозь меня.
        А дальше… Дальше дни сливаются. Работы перед Новым годом столько, что хоть вешайся. Но даже ей я не могу заняться. Всё, на что меня хватает, - передать право подписи своему заму. И то только для того, чтобы он, наконец, от меня отвязался. Чтобы все они от меня отвязались. Я ничего не хочу… Это не депрессия. Не апатия. Это что-то страшное, мутное, чёрное и зловонное, что поднимается откуда-то снизу и утаскивает меня за собой. В какой-то момент весь мой день сводится к простым ритуалам - я лежу, отвернувшись к стене, и встаю лишь затем, чтобы сходить в туалет. Хотя и эти подъёмы со временем становятся всё реже. Есть я толком не ем. Да и пить не особенно хочется. Краем сознания я, конечно, понимаю, к чему это всё ведёт. Понимаю, почему ругается Победный, который какого-то чёрта не отходит от меня ни на шаг, Ленка Свиблова, наши друзья, родные… О, те проведывают меня с завидной регулярностью, несмотря на то, что я не могу себя заставить даже просто с ними заговорить.
        - Ты как хочешь, Саша, но я вызываю врача. Не могу смотреть, как ты умираешь.
        - Не надо врача, - шепчу я, понимая, что Борис настроен весьма решительно.
        - А что надо?
        И правд - что?
        - Мандарин.
        - Мандарин?
        - Да, мандарин.
        - Ладно, - Победный трёт заросшую щёку. Глаза у него красные от недосыпа, словно у мыши. - Я сейчас куплю. В овощном ларьке, да? Там вкуснее…
        Он суетливо собирается, рассовывает по карманам телефон и ключи. Кажется, это никогда не кончится, но очень скоро я остаюсь одна, как и хотела. Мне сложно даже просто подняться. Соскребаю себя с постели, сажусь, даю себе время отдышаться, спускаю ноги с кровати. И отвлекаюсь на запиликавший телефон. Сообщение от Гройсмана очень некстати наталкивает на мысли о том, что он, наверное, будет винить себя за то, что не смог помочь мне. Я этого не хочу. Поэтому набираю: «Спасибо за всё. Вы сделали для меня больше, чем я могла надеяться».
        Нажимаю на кнопку «отправить» и шагаю по стеночке дальше, едва переставляя будто утопающие в зыбучих песках ноги. А дальше - всё просто. Я столько раз прокручивала это в голове. Забраться на стол, отодвинуть шторку и провернуть ручку на оконной раме. Восемнадцатый этаж. Люди внизу - букашки. Я выпрямляюсь на подоконнике, гляжу вниз. Порыв сквозняка едва не сбивает с ног, надувает парусом штору. Я поджимаю озябшие пальцы, делаю шаг вперед, а всё равно назад падаю. Потому что меня прочно держат чужие родные руки.
        - Дура! Ну, что же ты за дура такая?
        Глава 26
        Время течёт будто сквозь меня. Я даже толком не могу понять, где я. Действительность возвращается постепенно, словно меня щадя. Неожиданной посреди зимы птичьей трелью. Звоном посуды, доносящимся как будто откуда-то снизу. Знакомыми и любимыми с детства ароматами. Вкусами…
        - И ещё ложечку. Вот молодец! Алла Юрьевна специально для тебя приготовила. Не представляю, как можно есть рыбный суп, это же какая-то ужасная гадость… А ещё она спрашивала про меню на Новый год. Но я в этом всём не разбираюсь. Мы, кажется, гуся запекали раньше?
        Победный ведёт по моим губам тканевой салфеткой. Я без сил откидываюсь на подушку. Как бы он меня ни расхваливал, съела я совсем чуть-чуть. Больше сжавшийся от голодовки желудок просто не в состоянии принять. Но, видно, после всего и это - неплохо.
        - Погоди. Давай я тебе подложу подушку под спину…
        Перед глазами, как в калейдоскопе, плывут круги, а потом мир как-то резко обретает очертания. Я фокусируюсь на тёмных уставших глазах Бориса.
        - Боря?
        Победный дёргается, как если бы уже потерял надежду, что я вообще когда-нибудь заговорю.
        - А кто ж ещё? - сипит он.
        - Не знаю, - опускаю ресницы. - Мы где?
        - Дома. Оглянись.
        Он отстраняется, давая мне больше пространства для обзора. Глазам открывается моя старая спальня. Точней… наша с ним. Так вот откуда птицы. Здесь, за городом, они, озябшие, бывает и впрямь поют.
        - Дома… - перекатываю слово на языке, хочу заново его распробовать.
        - Тебя хотели забрать в больницу, но я решил, что здесь тебе будет лучше. А в остальном… Врач тебя навещает каждый день. Ты что, вообще ничего не помнишь?
        Ну почему же? Что-то такое я смутно припоминаю, но обсуждать это нет никаких сил. Меня охватывает дрёма, я засыпаю, свесив голову на бок, и просыпаюсь лишь посреди ночи от знакомого, но давно забытого звука. Несколько секунд вслушиваюсь в него и… улыбаюсь. Впервые за миллион лет. Храпит Победный как прежде громко. Раньше, ещё до развода, я бы непременно его растолкала. Заставила бы перевернуться на бок, чтобы не мешал мне спать своими руладами. А теперь как-то не хочется. Теперь его храп - как подтверждение, что я не одна. Даже во сне не одна. Он рядом. И был… все эти дни. Сколько бы их не прошло.
        Сон уходит. Мне не сидится на месте. Я нащупываю выключатель. Всё же мышечная память - удивительная штука. Пальцы безошибочно находят нужную кнопку, как будто и не было последних трёх лет. Тусклый свет ночника заливает комнату. Переворачиваюсь на бок и принимаюсь внимательно разглядывать того, кого знаю, может, лучше самой себя. Даже во сне Победный не выглядит отдохнувшим. Видно, и впрямь переживал. И хоть я, решив со всем махом покончить, меньше всего этого хотела, сейчас - его чувства не могут не трогать. И они трогают, да… Пробиваясь даже через некоторое душевное онемение, вызванное приёмом лекарств.
        Я встаю. Касаюсь босыми ногами пола. Ощущаю под ногами рельеф и некоторую прохладу. Первые шаги выходят нетвёрдыми. Дальше - легче. Я спускаюсь по лестнице вниз. Брожу по комнатам, в которых ничего не изменилось с тех пор, как мы с детьми съехали. Заглядываю в кухню. Уж не знаю, водил ли Победный Киру в наш дом, но здесь о её присутствии ничего не напоминает. Не то чтобы это имело значение после всего, что с нами произошло, но…
        На этом мои силы заканчиваются. Я понимаю, что в жизни не поднимусь наверх. И потому укладываюсь в гостиной на диване. Вырубаюсь моментально. А утром просыпаюсь от криков.
        - Саша! Саша, ты где? Ты тут? Да твою ж мать…
        Выглядываю из комнаты. Победный носится по холлу в одних трусах. И это, надо заметить, весьма забавное зрелище. С губ срывается странный звук. Я удивлённо замолкаю, в попытке понять его природу.
        - Ах вот ты где!
        - Ага. Я уснула в гостиной.
        Звук повторяется. И ещё, и ещё…
        - Смешно тебе? - сощуривается Борис, а до меня, наконец, доходит, что я и впрямь смеюсь! - Ах так? - наступает Победный. Я взвизгиваю, как девчонка, и несусь прочь. Хотя понимаю, что мне от него нигде не спрятаться. Без сил падаю на диван. И практически тут же Борис опускается рядом.
        - Смешно?
        - Очень.
        Он прижимает меня к себе, я не отталкиваю. Всё веселье испаряется вмиг, будто его и не было. Глаза щиплет. Наверное, за это время, что я была не в себе, Победный здорово поднаторел в невербальных способах коммуникации. Потому что он догадывается о моём состоянии сходу, ещё до того, как моё тело начинает сотрясаться от всхлипов.
        - Ну, всё-всё. Саш, давай я позвоню врачу?
        - Не надо.
        - Но тебе плохо!
        Нет, он не понимает. Мне лучше. Мне гораздо-гораздо лучше. Я, по крайней мере, чувствую хоть что-то. Может быть, внутри ещё не все умерло?
        - Не надо врача. Просто давай полежим. Вот так.
        Победный проходится по мне нерешительным, полным сомнений взглядом. Неуверенно кивает и ласково, будто боясь сломать, обнимает меня в очередной раз, ладонью прижимает к своей груди мою голову. И так мы лежим долго-долго. Приходит домработница. Завидев нас на диване, осторожно пятится назад, не сумев скрыть улыбки.
        Тело затекает. Я верчусь.
        - Хочешь, я тебя причешу?
        - Причешешь?
        - Хм… Ну, да. Я тебя причёсывал. Ты не помнишь? Это врач рекомендовал. Телесный контакт, знаешь ли, очень способствует выздоровлению.
        - Серьёзно?
        - Угу. Думаешь, почему животные чуть что хватаются друг другу чистить шерсть? Груминг имеет отличный терапевтический эффект.
        Точно, я помню, как он меня расчёсывал, как, чертыхаясь, пытался заплести косы…
        - Разве тебе не надо быть на работе?
        - Нет. Моё место здесь.
        - Ладно. Расскажи мне что-нибудь…
        - Что?
        - Ну, не знаю. Про меню на Новый год. Или почему до сих пор не купил ёлку.
        - Забыл! Веришь? Совсем забыл. А ведь у нас неподалеку питомник. Помнишь? Можно купить в горшке, а потом высадить.
        - Помню, - киваю сонно.
        - А хочешь, мы вместе поедем выберем? Тебе не помешает свежий воздух.
        - Может быть завтра, - бормочу я, не желая идти в отказ сразу. Потому что Победный старается, едва из трусов не выпрыгивает, чтобы мне угодить.
        И мы действительно едем в питомник на следующий день. Я всё время мерзну, поэтому ёлочку выбираем быстро. А потом я сижу на веранде, закутавшись в одеяло, и наблюдаю за тем, как Борис украшает деревья гирляндами.
        - Ну как?
        - Мир был бы в восторге.
        - А ты?
        - Всё очень красиво, Боря.
        - Я старался.
        - Хм… А как ты узнал, что я собиралась… Собиралась…
        - Покончить с собой? Не знаю. Просто внутри появилось какое-то странное чувство, что я ни в коем случае не должен уходить. А потом позвонил этот твой Давид Ефимович.
        - Давид Ефимович? - в моём безэмоциональном до этого голосе проскальзывает лёгкое удивление.
        - Ну да. И приказал, если я не рядом, мчать домой со всех ног. Как-то он тебя вычислил. Он вычислил… А я не смог.
        Борис выглядит опустошённым. И это невыносимо. Я привыкла к нему другому: сильному, цельному, всегда знающему, как правильно поступить.
        - Ты ни в чём не виноват.
        - Виноват. Все наши беды начались, когда я ушёл.
        Может так. А может, и нет. В любом случае у меня нет сил с ним спорить. К тому же вообще непонятно, есть ли в этом какой бы то ни было смысл. Я пока не берусь судить. Не берусь планировать ни завтра, ни жизнь через время. Двигаясь от одной временной точки к другой, я пока не замахиваюсь ни на что другое.
        Под колесами чьей-то машины шуршит гравий, которым посыпана подъездная дорожка. Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, кто приехал. Это не прям интерес-интерес, скорей попытка вести себя так, как я повела бы себя раньше. До того, как жизнь потеряла все краски.
        - Лена…
        - Это я позвал. Ничего? Она мне весь мозг выклевала.
        - Ничего.
        Я с улыбкой наблюдаю за тем, как Свиблова осторожно шагает по обледеневшей дорожке на высоченных каблуках. Маневрировать ей непросто, тем более, что под ногами путается дворняга соседей, которая проникла на нашу территорию, вырыв подкоп под забором.
        - Привет! У вас, как всегда, красота! - восхищается Свиблова.
        У нас… Как будто и правда я никуда не уезжала. Как будто кто-то в одной точке нажал на паузу, и всё, что было, - привиделось, а вот теперь зачем-то ткнул в кнопку «плей».
        - Нет, вы посмотрите на неё! Она опять с вином притащилась, - притворно негодует Победный.
        - Так ведь с безалкогольным!
        - А дальше что? - включаюсь в диалог, припомнив бородатый анекдот. - Резиновый мужчина?
        - Ну, насчёт резиновых мужчин я не знаю, но к нам в редакцию намедни обратился весьма известный бренд интимных игрушек с предложением осветить ассортимент. И такие там штуки, скажу я вам… Размеры, объёмы…
        - Свиблова! - рявкает ярый блюститель морали Победный. Мы с Ленкой переглядываемся и хохочем, хохочем… Отсмеявшись, неловко кошусь на Бориса, что с болезненной жадностью наблюдает за каждым моим движением. Сердце сжимается. Я не знаю, что нас ждёт впереди, и что я к нему чувствую, помимо благодарности, но… Раз я выбралась из поглотившего меня болота, может, стоит дать нам обоим шанс?
        Вечер проходит неплохо, но я всё ещё очень быстро устаю, поэтому Ленка не засиживается. Мы с Борисом уединяемся в гостиной. Он - наряжает купленную нами ель, я - наблюдаю за ним, лёжа на диване.
        - Знаешь, мне всё сложней отбрехиваться от Котки по поводу тебя. Может, ты бы ей позвонила?
        - Завтра. Хорошо? Как раз и с Новым годом поздравлю.
        - Тебе невыносимо его видеть? Ты… любишь… его?
        - Господи, что за чушь? - шепчу едва слышно, подняв воспалённые сухие глаза к потолку.
        - Ладно.
        Что - «ладно»? Ну что - «ладно»? А впрочем, пофиг. Борис заканчивает, выдавливает мне на ладонь таблетки, и я их пью. После засыпаю прямо на диване. А утром мы делаем вид, что этого разговора не было.
        И всё же первым я звоню Миру в Англию. Поздравляю сына с Новым годом, обещаю в скором времени приехать повидаться. Обычно детей забирают на рождественские каникулы. Но из-за моего состояния Борис принимает решение оставить Мирона в школе. Испытываю ли я вину по этому поводу? Да, конечно. Её вообще во мне с избытком. Но, по крайней мере, я больше в ней не тону. И когда черёд доходит до созвона с Котькой и Олегом, я вполне спокойна. Если у Котьки и были какие-то подозрения насчет меня, виду она не подаёт, тараторит о своём. Новостей у них явно больше, чем у нас с отцом, - как долетели, где поселились, что успели купить, куда сходить и что посмотреть. Они сидят, обнявшись, перед ноутбуком, и выглядят как никогда счастливыми. Я зажмуриваюсь, вознося молитву тому, в кого однажды утратила веру. Глаза слезятся. Чтобы не испортить им настроение, скомкано сворачиваю разговор, поздравляю с Новым годом, желаю счастья и даже обещаю, что может быть следующий праздник мы встретим у них вместе. А потом убегаю в ванную, чтобы отдышаться. Я набираю ванну с пеной, вдеваю наушники и, врубив на всю музыку,
откидываюсь на борт. Вода успокаивает. Смывает грусть с души. В ушах гремят барабаны. И именно из-за них я не сразу понимаю, что происходит, когда Победный вламывается ко мне. Испугавшись, я едва не ухожу с головой под воду.
        - Ты с ума сошёл?! - растерянно хлопаю глазами, глядя в его совершенно дикие глаза. - Да не тряси ты меня! Что с тобой не так?
        А он трясёт. И руки мои зачем-то поднимает, осматривает…
        - Боря… - тихо зову, когда, наконец, понимаю, что происходит. - Я в порядке.
        - Да. Точно…
        Он то ли утверждает, то ли спрашивает - непонятно. Меня начинает колотить. А его с самого начала трясёт, как эпилептика.
        - Боря… Я ничего не планировала… Ты что? Ты не волнуйся так, ладно? Оно не стоит и…
        - Не стоит?! - орёт он, снова меня хватает. - Не стоит? - и снова трясёт так, что у меня дёргается голова и стучат зубы. - Да я же без тебя…. Ты знаешь, что я без тебя? Ничто… Не могу. А ты как можешь? Как можешь у меня себя отнимать?! Я не позволю! Вылезай.
        Он тащит меня вверх с неистовой силой. Я подчиняюсь, спускаюсь на пол, заливая его водой. Борька, став совершенно сумасшедшим, неуправляемым, прижимает меня к себе. Бормочет что-то на ухо. Что-то бессвязное… Хотя, с другой стороны, ну что он может сказать сверх того, что уже озвучил? Того, что теперь прорастает в пустыне моей души нежным хрупким побегом?
        - Боря…
        - Не отдам. Никому тебя не отдам. Я тебя люблю. Люблю, дуру, понимаешь?!
        - Ага, - всхлипываю. - А тебе кто-нибудь говорил, что ты ужасно неромантичный?
        - Неромантичный? - повторяет он оторопело.
        - Именно. Нет чтобы сказать любимой женщине что-то приятное.
        - Я думал, ты опять взялась за своё! Ты хоть можешь представить, что я испытал, стоя за этой чёртовой дверью?
        Выныриваю из своего укрытия на его плече. Кошусь на дверь, что теперь на одной петле висит. И опять смотрю в его глаза дикие.
        - Борь…
        - Что?
        - А давай поедем к Миру в Лондон? Устроим себе медовый месяц, что скажешь?
        Победный молчит, всё с тем же болезненным недоверием вглядываясь в мои глаза. Молчи и трёт грудь, где, я знаю, больно… Его сурово поджатые губы кривятся, как у готового зареветь ребёнка. Может быть, он и плачет. Даже скорее всего… Но я этого не вижу. Он прячет лицо у меня в волосах и шепчет:
        - Ради тебя - всё, что угодно.
        - Ладно… И ещё…
        - Да?
        - Как ты смотришь на то, чтобы ещё кого-нибудь родить? Не сейчас, потом… Может быть, - тараторю, сбиваясь и путаясь.
        - Господи, Саш, ты меня доконаешь… Как смотрю? Да нормально! Можем хоть сейчас начинать. Если у меня после всех этих стрессов встанет.
        Я смеюсь. Хотя внутри до сих пор болит. Борька-Борька… Знакомый и такой родной, что уже и не важно - любимый ли.
        - Мы не будем спешить.
        - Ну уж нет! Назвалась груздем, что называется, - Победный нащупывает мою ладонь и прижимает туда, где всё как следует встало, несмотря на его опасения. - Или ты не хочешь?
        Я медлю, внимательно прислушиваясь к себе. Понимая, что цена ошибки будет слишком высокой. А потом уверенно киваю и сжимаю пальцы сильней, как он любит. Как люблю я… Никакой ошибки нет. Ошибку мы совершили в прошлом. Теперь же пришло время её исправить.
        - Сашка, господи, как я тебя люблю…
        - Смотри не забудь об этом.
        - Никогда больше. Веришь?
        - А почему ещё я с тобой?
        - Потому, что тоже любишь?
        Вот гад! Всё и сразу ему подавай, видите ли!
        - Может быть. Посмотрим на твоё поведение.
        Конец