Цвет диких роз Кети Ранн

        Джонатан Гудинг, молодой владелец ранчо, всегда презирал прекрасный пол. Поэтому совершенно неожиданной оказалась вдруг обрушившаяся на него НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ. И к кому?! К рафинированной «городской дамочке» Мэриголд Родригес, весьма далекой от деревенской жизни.
        Однако кто знает, каковы пути любви и когда внезапно вспыхнет искра, зажигающая пламя страсти в двух сердцах?..
        Кети Ранн
        Цвет диких роз

        Посвящается Брэду, моему собственному личному герою,
        и Бену и Лизе — герою и героине в процессе создания.


        Глава 1
        — Горожанки,  — пробормотал Джон. Он еще не знаком с Мэриголд Родригес, а она уже доставляет ему хлопоты.  — Почему она поехала на автобусе? Не умеет водить машину?
        — Хватит ворчать,  — ответила бабушка, пристально глядя сквозь ветровое стекло.  — Мэриголд дала свою машину сестре, поэтому едет автобусом.
        Старая женщина сидела прямо, ее тонкие пальцы, унизанные кольцами с камнями всех цветов радуги, сжимали красную лакированную сумочку, яркие пятна румянца на щеках не соответствовали спокойному выражению приятного морщинистого лица. Она волновалась так, будто Джон вез ее в аэропорт, чтобы проводить в очередное путешествие. Он скользнул взглядом по ее загипсованной ноге и поморщился. Он надеялся, что сломанная кость быстро срастется и бабушка снова сможет путешествовать.
        Сосредоточившись на дороге, Джон увидел, что они уже почти въехали в Эндерби. Нежелательно, чтобы его остановили за превышение скорости, хотя его друг, сержант Томми Холл, из Королевской конной полиции Канады, вряд ли наложит штраф, но чем скорее он здесь управится, тем лучше.
        Сейчас июль, погода хорошая, в самом разгаре сенокос, ему есть чем заняться на ферме, вместо того чтобы терять время в городе. Если бы кто-то другой, а не бабуля попросил его съездить за Мэриголд, он бы отказался. К тому же непонятно, сколько она у них проживет — бабушкина лодыжка восстановится не скоро. При одной мысли об этих осложнениях Джон снова почувствовал раздражение и резче, чем следовало, нажал на тормоз. Грузовик дернулся.
        — Ты собираешься меня угробить?  — Бабушка ухватилась одной рукой за приборную доску, второй за ручку дверцы и, склонив голову набок, как возмущенная курица, сердито посмотрела на внука.
        Джона рассмешили ее театральные ужимки.
        — Нет, я только подумал, все ли у меня в порядке с головой, если в такой солнечный день, когда мне следует быть дома и ворошить сено, я тащусь в город, чтобы забрать эту… эту женщину.
        — Не ной,  — фыркнула она, сдвинув очки на кончик своего царственного носа.  — Ты даже не знаком с Мэриголд. Что ты против нее имеешь?
        — Она городская, и тут нечего добавить.  — Джон остановил грузовик, чтобы дети могли перейти улицу.
        — Мэриголд прекрасный человек, умная, очень преданная семье.  — Бабушка многозначительно ущипнула его за руку, и громадные кольца клацнули.
        Джон тоже фыркнул.
        — Это не меняет того факта, что она никогда не жила на ферме и наверняка запросится домой, не успев даже распаковать вещи.
        — Не все девушки, живущие в городе, похожи на Фрэнсис. Может, пора уже простить и забыть?
        — Дискуссия окончена, бабуля.
        Он произнес это резче, чем собирался. Она громко зашмыгала носом. Джон сразу пожалел, что обидел женщину, которая заменила ему родителей, погибших в автомобильной катастрофе, когда он был еще подростком. Тем не менее ей не стоило вспоминать Фрэнсис.
        Бабушка высморкалась в расшитый розочками носовой платок, демонстративно отвернулась и стала смотреть в окно.
        Через несколько минут, все еще чувствуя свою вину, Джон свернул и направил грузовик по дороге, ведущей к автостанции.
        — Ой, как мне не терпится ее увидеть,  — возбужденно сказала бабушка.
        Она передвинулась на самый край сиденья и вытянула шею, чтобы лучше видеть, слезы у нее уже высохли.
        Несмотря на раздражение, он улыбнулся ее переменчивому настроению — иногда она казалась ему избалованной шестилетней девочкой. Подъезжая к автостанции, перед которой топталась группа людей, Джон сбавил скорость.
        — Ты ее видишь?
        — Бабуля, ты прекрасно знаешь, что я никогда не встречался с этой женщиной.
        Она бросила на него пронизывающий взгляд, подняв подведенные серым карандашом брови.
        Джон остановил грузовик у тротуара и откинулся на сиденье.
        — Я по-прежнему не в восторге от этой затеи. Не понимаю, отчего ты не поехала к своей подруге в Калгари.
        Бабушка шумно засопела, вздернув нос.
        — Я прекрасно осведомлена о твоем мнении, Джон. Но раз уж я не могу поехать за границу, то хочу остаться летом на ферме, в своем саду среди цветов. Мы не станем тебе навязываться, Джонатан, если ты волнуешься из-за этого. Тебя все равно никогда нет в доме, какая тебе разница?
        — Почему ты не наняла кого-нибудь из местных? Я хочу сказать, почему ты не обратилась к внучке одной из своих подруг?
        — Верно, помочь с готовкой и уборкой может любой…  — Голос бабули зазвучал резко, когда она указала на загипсованную лодыжку.  — А как насчет компании? Мэриголд будет для меня идеальной компаньонкой.
        — Отлично.  — Джон поднял руки, сдаваясь.
        — Разве я не заслуживаю в твое отсутствие собеседника?  — Она сердито посмотрела на внука, и ее седые, с голубоватым отливом, кудряшки возмущенно затряслись.
        — Бабуля, я же не просто тебя бросаю, я работаю на ферме.
        — Да и вообще, кому ты нужен, старый брюзга.
        — Я бы справился с уборкой и готовкой,  — мягко проговорил Джон.  — Я всегда с этим справляюсь, когда ты уезжаешь путешествовать.
        — Ты прав. Не знаю, чего я так стараюсь облегчить тебе жизнь. Другой был бы в восторге, что к нему едет женщина, которая всю жизнь проработала в ресторане и…  — Бабушка замолчала, устремив взгляд в сторону автостанции.  — Вот она! Мэриголд!  — Она вдруг нахмурилась.  — Почему она бежит? И куда?
        Джон проследил за ее взглядом и увидел бежавшую по тротуару женщину, успев заметить длинные ноги и выгоревшие на солнце светлые волосы. Он завел мотор и последовал за ней. Какого дьявола она делает?!
        — Скорей, Джон, скорей. Она убегает.  — Бабушка высунулась в окно.  — Мэриголд? Эй, Мэриголд! Бога ради, Джон, остановись рядом с ней!
        Он, тихо выругавшись, подчинился. Любому другому, кто осмелился бы приказывать ему, он бы объяснил, что почем.
        — Мэриголд! Это мы!  — крикнула бабушка.
        Когда блондинка обернулась, Джон увидел вздернутый нос, полные губы и остановил грузовик. Дверца со стороны пассажира распахнулась, девушка мгновенно очутилась в кабине, потом, взметнув длинными золотистыми волосами, перелезла через бабулю и уселась рядом с ним.
        — Привет.  — Не успел Джон ответить, как она указала на дорогу пальцем с ярко-алым ногтем.  — Быстрей за ним, пока он не удрал!
        — Кто пока не удрал?  — пронзительным голосом спросила бабушка.
        — Вор! Я только вышла с автостанции, высматривая вас, а он подскочил, выхватил у меня сумку и был таков.
        Джон с трудом сосредоточился на словах Мэриголд, целиком поглощенный ее нарядом: такое он видел лишь на обложках журналов. Шелковое красное платье облегало тело, белые с красными носами туфли были на щегольских четырехдюймовых каблуках. Да как она вообще могла бегать в такой обуви?!
        Он быстро взглянул на свои ковбойские сапоги, затем снова на туфли Мэриголд, его взгляд скользнул вверх по ее длинным красивым ногам. Только слепой не заметил бы золотистого цвета ее атласной на вид кожи. Его внезапно окатила жаркая волна.
        Джон сдвинулся поближе к дверце, списав этот жар на летнее солнце, бьющее сквозь ветровое стекло. Он не знал, изумил или разозлил его этот наряд. И такая вот женщина станет готовить и убирать, пока не срастется бабулина лодыжка? Эта женщина в туфлях на высоких каблуках, в мини-платье, с ногтями цвета пожарной машины будет ухаживать за курами и заниматься огородом? Он подавил смешок.
        — Джон? Джон! Боже мой, ты слушаешь?  — вернул его к действительности голос бабушки.  — Ты слышал, что сказала Мэриголд? Вор здесь, в Эндерби. Куда катится мир? Чего же ты ждешь? Догоняй его!  — потребовала она, расширив глаза и округлив губы, подкрашенные коралловой помадой.
        — Вот он!  — закричала Мэриголд, указывая пальцем.
        Джон оглядел аккуратную, обсаженную деревьями улицу и никого не увидел.
        — О Господи, он побежал за угол! У него мои вещи, догоните его, пожалуйста!
        Нравилась ему Мэриголд Родригес или нет, Джон чувствовал себя обязанным помочь ей. Он сделал бы это для любого.
        Машина с ревом двинулась в указанном направлении, свернула за угол, чуть не переехав черную кошку. Судорожно вздохнув, Мэриголд вцепилась в его предплечье, чем вызвала у него выброс адреналина. Внезапно под колеса грузовика выкатился футбольный мяч, и рассеявшееся было внимание Джона вернулось к дороге. Он надавил на тормоз, одновременно продолжая искать взглядом парня, который украл вещи Мэриголд, поскольку до сих пор еще не увидел злоумышленника.
        — Он там! Налево! Налево!  — закричала Мэриголд.
        Джон крутанул руль, и они помчались по боковой улочке, из-под колес во все стороны летел гравий. Машина как пьяная моталась из стороны в сторону, пассажиров бросало друг на друга. Он старался не думать о своей реакции на мимолетные прикосновения Мэриголд, что было совсем не легко, когда ее бедро постоянно терлось о его ногу.
        — Йи-ха!  — неожиданно выкрикнула она по-ковбойски, чуть не доведя Джона до сердечного приступа, и, чтобы удержаться, непроизвольно ухватилась за его колено. У него засосало под ложечкой. А он еще пытается убедить себя, что бешеный стук сердца вызван тряской.
        Машина угодила в рытвину, и он тут же забыл об этой реакции странной женщины. На долю секунды грузовик повис в воздухе. Мэриголд откинула голову, ее заразительный смех наполнил кабину, к ней присоединилась бабушка, ткнув в пол своей палкой.
        Джон недовольно скривился. Почему мисс Мэриголд хохочет, когда они могли покалечиться или погибнуть в безумной погоне за вором, который утащил ее вещи? Если это мужчина, он сделает из него отбивную.
        — Вот он! Стой!  — Мэриголд торжествующе указала длинным алым ногтем.
        Джон нажал на тормоз, распахнул дверь, выскочил наружу, готовый схватить преступника, и нахмурился. Он видел только маленького лохматого песика, который прижался к забору и настороженно смотрел на них. Рядом валялся смятый бумажный пакет.
        — Где?  — словно откликнулась на его мысли бабушка.
        — Да вот же,  — ответила Мэриголд, ткнув в собачонку.
        Джон застонал и привалился к грузовику. Невероятно. Он мчался как ненормальный, чтобы поймать щенка?
        — А что он украл?  — спросила бабушка, глядя, как дворняга предостерегающе нависла над пакетом. Женщины даже не заметили недовольства Джона.
        — Ах, бабушка, простите, он ест ваш подарок!  — запричитала Мэриголд.
        Собака действительно что-то жевала, из ее пасти торчал кусок оберточной бумаги.
        — Джон, ну что ты стоишь. Отбери у щенка мой подарок.
        — Ни за что на свете,  — ответил тот.
        Сложив на груди руки, он разглядывал сумасшедшую блондинку, с которой был знаком всего несколько минут и которая уже чуть не разрушила его спокойное существование.
        — Джон, сейчас не время дуться. Пес ест мой подарок.  — С каждым словом тон у бабушки повышался.
        Он посмотрел на Мэриголд, которая по-прежнему сидела в кабине.
        — Могу я узнать, что именно ест собака?
        — Джон, не порть мне сюрприз.
        — Ба, раз в жизни позволь мне это уладить.
        — Ну…  — протянула Мэриголд, словно пыталась выиграть время.
        Джон со злостью смотрел на нее. Она так легко не отделается, особенно после того, как выставила его полным дураком.
        — Это не совсем подарок, но моя бабушка сделала его специально для бабушки Гудинг.  — Мэриголд аккуратно сложила руки на коленях, отчего ее платье задралось на полдюйма.
        Сердце у него в груди сделало сальто. Осознав, что неприлично так пялиться, Джон нахмурился и перевел взгляд на лицо Мэриголд, никуда по пути не отклоняясь.
        — Что за подарок?  — рявкнул он.
        Мэриголд прикусила нижнюю губу, потом ее лицо осветилось.
        — Может, забудем об этом происшествии, а? Давайте вернемся на станцию, заберем мои чемоданы, пока их кто-нибудь не унес.  — Она нервно засмеялась.  — Кроме того, у вас наверняка полно работы на ферме.
        — Отвечайте на вопрос,  — приказал Джон.
        Улыбка Мэриголд погасла. Бабуля собралась что-то сказать, но он жестом остановил ее, хотя и сам не понимал, зачем так упорствует.
        Мэриголд вздернула подбородок и вызывающе посмотрела на него. Тут он увидел ее глаза: голубые, как летнее небо, и бесхитростные, как у новорожденного теленка. Поняв направление своих мыслей, Джон еще больше нахмурился. Из-за этой женщины он гнался за собакой, выставив себя на посмешище. Так о чем он думает, пожирая ее страстным взглядом?
        — Мексиканская вяленая говядина,  — выпалила Мэриголд.
        — Что?  — в ярости переспросил он.
        Не отводя от него взгляда, Мэриголд мотнула головой в сторону щенка.
        — Подарок.
        — Моя любимая…  — услышал он причитания бабушки.
        — Мексиканская вяленая говядина?  — повторил Джон.
        Она медленно кивнула.
        — Значит, я рисковал жизнью и здоровьем…
        Его слова были прерваны воем сирены. В боковую улочку свернула полицейская машина и резко остановилась позади грузовика. Только этого ему не хватало для полного счастья! У Джона засосало под ложечкой.
        — Ой,  — услышал он возглас Мэриголд и поджал губы.
        Из машины вышел констебль Джордж Стрэнг, который недавно пополнил ряды городской полиции. Высокий дородный блондин, олицетворявший могущество закона, подошел к грузовику и, подбоченившись, произнес:
        — Добрый день, сэр.
        Джон скрестил руки на груди.
        — Добрый день, офицер.
        Где же его друг сержант Холл, когда он так нужен?
        — К нам поступило сообщение о грузовике, который ехал с превышением скорости через игровую зону. По описаниюочень похож на ваш.  — Констебль сделал эффектную паузу, затем кивнул в сторону грузовика: — Это ваша машина, сэр?
        Удержавшись от грубого ответа, Джон молча кивнул, и, прежде чем полицейский успел продолжить, из кабины выглянула Мэриголд.
        — Это я виноватаофицер.
        Стрэнг открыл было рот, но увидел ее длинные ноги и замер, потеряв дар речи. Джон тоже изо всех сил пытался не замечать, как ее платье задирается все выше, когда она хотела с достоинством спуститься на землю. Наконец Мэриголд отказалась от своей затеи и просто спрыгнула.
        — Э-э…  — Полицейский скользнул оценивающим взглядом по стройной фигурке, лицо у него порозовело, брови взлетели почти до линии роста волос.
        Джон кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание стража порядка, но тот прирос к месту, пожирая глазами Мэриголд. Неужели Стрэнг никогда не видел красивой женщины?
        Она улыбнулась, словно не замечая его молчаливого восхищения. «Лучше бы она до сего момента проявила больше здравомыслия, чем одаривать сейчас такой улыбкой констебля»,  — подумал Джон, чувствуя, что с удовольствием придушил бы обоих. Он уже собрался нарушить затянувшееся молчание, но его опередила Мэриголд.
        — Я могу все объяснить,  — весело прощебетала она.  — Я выходила из здания автостанции, когда вор схватил один из моих пакетов. Это был подарок для миссис Гудинг…  — Мэриголд указала на бабушку.  — Я бросилась в погоню, и мистер Гудинг оказался настолько любезен, что пришел мне на помощь. Это я виновата, офицер. Я заставила его преследовать преступника. Он не хотел, но, будучи джентльменом…  — Она с надеждой воззрилась на полицейского.
        Джон смерил ее злым взглядом. Ему совсем не нужно, чтобы едва появившаяся тут городская женщина выставляла его дураком перед местной полицией.
        — Я готов заплатить штраф, офицер,  — сказал он.
        Парочка не обратила на него внимания, а вокруг уже начали собираться любопытные. Джон вздохнул, он хотел поскорее вернуться на ферму, но бабушка, казалось, чувствовала себя как дома, болтая с одним из зевак.
        — Поэтому, офицер, если и надо кого-то винить, то меня,  — заключила Мэриголд, прижав руку к пышной груди.
        Констебль, продолжавший стоять с открытым ртом, машинально кивнул головой.
        — Если вы дадите мне квитанцию, офицер, мы поедем дальше,  — шагнул к нему Джон.
        Стрэнг опять проигнорировал его, и он едва удержался, чтобы не помахать рукой перед носом полицейского.
        — Я, кажется, не расслышал вашего имени,  — выдавил Стрэнг.
        — Мэриголд Родригес,  — ослепительно улыбнулась она.
        — Джордж Стрэнг. Вы задержитесь в наших краях?
        Опустив длинные накрашенные ресницы, Мэриголд кивнула, и он даже побагровел.
        Бог ты мой! Джон переступил с ноги на ногу, готовый взорваться.
        — Штраф, констебль?
        — Тогда, может, вы приедете на родео и танцы?  — Лицо Джорджа Стрэнга выражало надежду.
        Нисколько не тронутая нежными взглядами полицейского, Мэриголд еще лучезарнее улыбнулась и ответила:
        — Может быть.

        Ей очень хотелось загладить свою вину, но, взглянув на застывший профиль Джона, она прикусила губу. Они забрали ее багаж и уже двадцать минут ехали на ферму, а Джон до сих пор не вымолвил ни слова.
        — Мне правда очень жаль, что я причинила вам столько неприятностей.
        Мэриголд искоса посмотрела на сидевшего за рулем мужчину. Если он не перестанет хмуриться, то заработает постоянную морщину на лбу.
        Чего он так разозлился? Все обошлось, ему бы радоваться. Если бы не это хмурое выражение, он бы выглядел привлекательным мужчиной с его карими глазами, орлиным носом и полными, красиво очерченными губами.
        Ее взгляд скользнул по широким плечам Джона, мощь которых подчеркивалась тщательно выглаженной рубашкой. Закатанные рукава открывали бронзовые руки, покрытые темными волосками того же оттенка, что и аккуратно подстриженные волосы на голове, Плечи бугрились мышцами, потому что он слишком крепко сжимал руль. Значит, все еще злится. Ну и брюзга, подумала Мэриголд, хотя все равно пыталась убедить себя в его привлекательности.
        Чистые, но слегка потертые джинсы обтягивали его длинные стройные ноги, обрисовывая крепкие мышцы бедер. В этот момент Джон пошевелился, их колени соприкоснулись, и по ее телу внезапно пробежала дрожь. Она, сразу отодвинулась, пораженная своей реакцией, и посмотрела на него.
        Джон смотрел вперед, кажется, ничуть не взволнованный этим кратким соприкосновением. Он не только не оторвал взгляда от дороги, но даже не ответил, не принял ее извинений, которые она принесла за то, что доставила ему столько неприятностей из-за этого мяса.
        Пожалуй, он немного переигрывает, решила Мэриголд, отмечая мрачно сдвинутые темные брови. Хотя Джон и игнорировал ее, она всем существом ощущала его соседство. Ей был приятен исходивший от него запах мыла и выглаженного хлопка.
        Он испустил тяжкий вздох; Мэриголд обратила внимание на его нижнюю губу, представив себе ее вкус, пахнувший солнцем.
        Джон, словно ощутив взгляд девушки, повернулся к ней, и она была ошеломлена выражением его глаз, в которых читалось… Неодобрение? Враждебность?
        Мэриголд быстро отвернулась, чувствуя, как ее захлестывает волна смятения. Почему он так себя ведет?
        — Я всегда говорю — все хорошо, что хорошо кончается.  — Бабушка, по-видимому, не подозревала о напряжении между молодыми людьми.  — Благодаря тебе, дорогая, нас не оштрафовали, скоро мы приедем домой, и Джон сможет вернуться к своему любимому сену. Не так ли, дорогой?  — Тот пробормотал ругательства. Бросив на внука проницательный взгляд, бабуля обратилась к девушке: — Если ты не поняла, Джон сказал, что благодарит тебя.
        Мэриголд подавила нервный смешок. Ее до странности беспокоил сидевший рядом мужчина, и она почему-то не хотела еще больше злить его своим хихиканьем.
        — Ты должна простить моего внука,  — оживленно продолжала старая дама.  — Прошу прощения за его грубость, но если ты еще не заметила, он не тот, кого назовешь джентльменом, особенно с тех пор, как Фрэнсис…
        — Ба!  — прорычал он.
        Мэриголд подскочила, но бабушка наклонилась и громко прошептала ей на ухо:
        — Я тебе потом об этом расскажу.
        Значит, тут замешана женщина, разочарованно подумала Мэриголд. Хотя брюзга Джон Гудинг все равно не ее тип, пусть даже его руки выглядят сильными и умелыми, когда он ведет грузовик по этой дороге.
        — Вот и ферма,  — прервала ее размышления бабуля, указав на усадьбу к югу от дороги.
        Обрадовавшись, что напряженная поездка заканчивается, Мэриголд посмотрела в указанном направлении. Старый фермерский дом был выкрашен светло-желтой краской, к востоку от него стояли традиционный красный амбар, хранилище из рифленого листового железа и сенной сарай; подъездная дорожка, ведущая к дому, отгорожена белым дощатым забором. Поддерживаемые в хорошем состоянии хозяйственные постройки и аккуратно подстриженная трава говорили о Джоне Гудинге больше, чем любые слова. Мэриголд подумала, что окруженная хвойными деревьями ферма, стоявшая между холмами, вряд ли сильно изменилась за последние пятьдесят лет. Хозяин вызывал у нее все большее любопытство. Кто эта женщина, о которой он запретил говорить?
        — Приехали,  — возвестила бабушка, когда грузовик остановился. Глаза у нее возбужденно блестели.  — Иди осмотри дом, а если хочешь, до обеда можешь отдохнуть.


        Глава 2
        Мэриголд с энтузиазмом обследовала дом, в котором ей предстояло жить целый месяц. Ее маленькая спальня на втором этаже оказалась уютной и опрятной, там стояли металлическая кровать, покрытая ворсистым покрывалом, и старинный комод. Мэриголд весьма смутило открытие, что комната хозяина располагалась напротив, а бабушка жила на первом этаже.
        Заглядывая в комнаты наверху, она гадала, как отнесся Джон к ее приезду и к их совместному проживанию. Он никак не отреагировал на ее попытки ободрить его, хотя должность распорядительницы в их семейном ресторане научила Мэриголд обращаться с расстроенными людьми. Опыт помог ей в случае с констеблем Стрэнгом, а вот на Джона это не действовало.
        Мэриголд оглядела светлую кухню Гудингов. Тесная кухонька в квартире, где она жила с сестрой Розой, не шла ни в какое сравнение с этим залитым солнцем помещением. Но темнота и теснота их кухни не волновали Мэриголд лишь потому, что она никогда не готовила. Здесь же огромное, выходящее на восток окно давало столько света, что она почувствовала прилив бодрости, ибо вставала рано и обожала солнце. Если ей придется проводить время на кухне, то помещение должно хотя бы радовать ее.
        А в этой уютной кухне с теплыми сосновыми полами, вышитыми кружевными занавесками, деревянной мебелью она наверняка будет хорошо себя чувствовать, Такое помещение должно быть заполнено людьми вроде ее счастливой, любящей семьи, блюдами с вкусной едой и запахами стряпни.
        Кухня Гудингов очень традиционна. Как и ее хозяин, предположила Мэриголд. Вспомнив мрачного красавца Джона, она подумала, как было бы славно приготовить ему вкусную еду. Конечно, она не собирается произвести на него впечатление, даже не станет пытаться готовить что-то необыкновенное, для нее и самая обычная еда уже достаточное испытание. Но, живя здесь, она почувствует себя более уверенно, если сможет изготовить нечто съедобное, чтобы он посмотрел на нее без этой своей морщины на красивом лбу.
        За кухней находилась внушительных размеров гостиная. На полу из твердой древесины лежал поблекший ковер с цветочным узором, перед телевизором стояли две большие кушетки и два кресла-качалки. Хотя бабушка сама предложила ей осмотреть дом, Мэриголд отчего-то показалось, что она вторглась на территорию Джона. Она сразу представила, как он сидит после напряженного трудового дня у камина и смотрит телевизор.
        В следующей комнате был кабинет Джона, и она несколько удивилась, увидев на письменном столе компьютер. Мэриголд почему-то думала, что подобная техника не для него, хотя, судя по безупречному виду участка и надворных построек, Джон явно любит все делать на высшем уровне.
        Мэриголд вернулась на кухню. Это рационально обустроенное помещение с большим рабочим столом и бытовыми приборами напомнило их семейный ресторан. Или, может, она просто вспомнила родных, еще не начав по ним скучать. Она была любимицей семьи, получала слишком много советов и внимания от желавших ей только добра, но чересчур опекавших ее родственников. Эйфория от осознания своей полной самостоятельности захлестнула Мэриголд, и она чуть было не закрутилась по кухне.
        — Неужели ты уже распаковала вещи?
        Мэриголд с улыбкой обернулась к бабушке, которая стояла в коридоре, ведущем к ее спальне.
        — Вещи я успею разобрать потом. Сначала я хотела осмотреться.
        — Ну и что ты думаешь об этом старом доме?
        — Он прелестный. И такой большой, уйма комнат.
        — Это точно. Когда я вскоре перееду в Калгари, как планирую, Джону будет здесь одиноко. Если только он не подыщет себе жену.  — Бабушка хмыкнула и покачала головой.  — Но я сомневаюсь, что это вообще случится.
        Ее слова подогрели интерес Мэриголд, тем не менее она решила удовлетворить свое любопытство в отношении Джона позже, увидев, как старая дама направляется к кухонному столу, тяжело опираясь на трость и морщась.
        Мэриголд бросилась к ней.
        — Я думала, вы отдохнете,  — мягко укорила она.
        — Не суетись.  — Бабушка стряхнула ее руку.  — Я слишком взволнованна, чтобы отдыхать.  — Несмотря на эти слова, она с готовностью опустилась на выдвинутый девушкой стул.  — Ну а теперь расскажи мне, что новенького у твоей бабушки… абуэлита, так, кажется, по-испански?
        Мэриголд предпочла бы обсудить личную жизнь Джона и переезд бабушки на ферму, но подумала, что на это у нее будет значительная часть лета. Она ласково улыбнулась старой даме, очень напоминавшей ее собственную бабушку.
        — Да, по-испански это абуэлита.
        — Ну и как она поживает?
        — Хорошо, только очень занята. Я знаю, она была разочарована, что не смогла оставить дела, чтобы приехать лично и помочь вам.
        — Кстати, большое тебе спасибо, милая, что приехала составить мне компанию.  — Бабушка накрыла ладонью ее руку.
        — Не волнуйтесь, я рада сменить обстановку. Вы с моей абуэлитой еще все наверстаете, когда она осенью покончит с делами.
        — Скорее бы она передала тебе все свои замечательные соусы. Тогда у нее появится время на то, чтобы мы на пару смогли попутешествовать и всласть посплетничать,  — усмехнулась бабушка.
        — Отчасти я именно поэтому и рада была приехать к вам. У меня будет возможность испробовать рецепты некоторых соусов. Я хочу изобрести нечто действительно сногсшибательное.
        — А что случилось с «Соусом Ренаты»?  — спросила бабушка Изабел, имея в виду знаменитую приправу, которая и положила начало процветающей компании Родригесов.
        — Ничего. Мне просто хочется пополнить линию компании совершенно новым соусом. Разве это не лучший для меня способ перейти к управлению делами?
        Бабушка кивнула.
        — А ты привезла «Соус Ренаты»? Мне хочется чего-нибудь остренького. Вкусы Джона в еде несколько традиционны.
        — Тогда я прямо сейчас познакомлю, его с соусами и образцами старой доброй мексиканской кухни.
        Мэриголд поднялась и направилась к плите для выполнения непостижимой для нее задачи — приготовления съедобной пищи. Одолевавшие ее дурные предчувствия были связаны с возможным неодобрением Джона как самой кухарки, так и ее кулинарных способностей, и девушку беспокоило, что его мнение так много для нее значит. Он же просто брюзга, какое ей дело, что он подумает?
        — С ужином погоди.
        Летом Джон всегда ест поздно.
        — Уговаривать меня вам не придется,  — ответила Мэриголд, садясь.
        — Ты не любишь готовить? Как же так, если ты всю жизнь проработала в ресторане?
        — Не знаю. Но терпеть не могу готовить. Наверное, мои гены отличаются от генов всей нашей семьи.  — Она была рада, что бабуля не питает иллюзий в отношении ее кулинарных способностей, хорошо бы и Джон оказался столь же покладистым.  — Зато я не против готовить соусы, это похоже не на готовку, а скорее на экспериментирование, понимаете, я как безумный ученый.  — Обе засмеялись.
        — Да уж, лицом ты явно не похожа на отца и его родню. Ты пошла в шведов по материнской линии, по крайней мере внешне.  — Бабуля погладила ее по светлым волосам.
        — Раз уж речь зашла о семьях и родне, кто такая Фрэнсис?
        — Я все ждала, когда ты спросишь. Это жена Джона.
        Мэриголд показалось, будто ей отвесили пощечину.
        — Он женат?
        — Нет-нет, Фрэнсис ушла от него, а вскоре они развелись.  — Бабушка недовольно буркнула.  — Дура.
        — Сплетничаете?
        Услышав язвительный мужской голос, они резко обернулись. В проеме кухонной двери, ведущей на крыльцо, стоял Джон Гудинг. Боже, только бы он не понял, о чем они разговаривали.
        Он сменил одежду, в которой ездил в город, на рабочую, но, как ни удивительно, в ней Джон выглядел еще лучше. Старые джинсы и поношенная футболка, облегавшая мускулистый торс, казались второй кожей, отметила про себя Мэриголд, обратив также внимание на его сурово поджатые губы и прищуренные глаза. Судя по всему, настроение у него не исправилось. Интересно, как он будет выглядеть, если улыбнется? Вероятно, еще более привлекательным, чем когда зол.
        — Прекрати дуться, а то у Мэриголд сложится о тебе превратное впечатление.  — Бабушка повернулась к ней: — На самом деле мой внук очень милый, когда этого хочет.
        Джон никак не отреагировал.
        Но Мэриголд вынуждена была признать, что в Джоне Гудинге есть нечто привлекательное, даже когда он дуется. И пусть его красота отнюдь не классическая, этот загорелый мужчина не мог не привлечь внимания женщин. Но милый? Пока она такого в нем не заметила.
        — Ты все еще злишься? Тебя даже не оштрафовали за превышение скорости. А я лишилась своей вяленой говядины, но разве я виню в этом тебя?  — Бабушка погрозила ему тростью.
        Джон поджал губы, но промолчал.
        Мэриголд сдержала улыбку. Она готова была побиться об заклад, что он не выносит тех, кто ругает его, как это делает бабуля.
        Когда он посмотрел на нее, девушка выдержала его взгляд, но по ее телу пробежала дрожь. Темные глаза Джона еще больше потемнели, словно он уловил ее реакцию, хотя это было просто невозможно. Однако что-то заставляло его выглядеть прямо-таки взбешенным.
        — Я хотел спросить, когда будет готов ужин,  — отрывисто проговорил он.
        Значит, Джон Гудинг в самом деле разозлился на нее. Что ж, это его проблемы, решила Мэриголд, отметая необъяснимое чувство разочарования. Лично она не понимала, как можно таить злобу. Работа научила ее, что в любой ситуации улыбка и смех помогают делу лучше, чем гнев.
        — Еда будет на столе, когда пожелаете.  — Она одарила его ослепительной улыбкой, но безрезультатно.
        — Я вернусь, когда стемнеет.
        Он исчез, хлопнув дверью.

        Джон ковырял вилкой в тарелке. Яичница резиновая, тост сыроватый, а бекон настолько жесткий, что расчленить его можно только отбойным молотком. Рядом с яичницей алел какой-то соус, который он проигнорировал, ибо понятия не имел, что это такое. Мэриголд оказалась той еще кухаркой, но он был голоден, поэтому съел все не жалуясь. Да если бы он и сказал что-нибудь, женщины вряд ли бы его услышали, поглощенные болтовней, как две сороки.
        Мэриголд была в том же неподходящем платье, хотя теперь, с удовлетворением отметил Джон, оно явно не годилось для обложки журнала: перед весь в пятнах, наверняка следы ее стряпни, и изрядно помят. Интересно, скоро ли он повезет эту девицу обратно на автостанцию.
        Золотистые волосы она собрала на макушке в узел, который уже растрепался, из него выбились длинные пряди, они казались мягче пуха только что вылупившихся цыплят.
        Но остроносые туфли она сбросила и теперь сидела, поджав под себя одну ногу и небрежно болтая другой. Взгляд Джона, переместился на ее босую ступню, и у него вдруг образовалась какая-то пустота внутри.
        Ногти выкрашены тем же лаком ослепительно-красного цвета, что и на руках, щиколотку охватывает золотая цепочка, подчеркивавшая стройность лодыжки. Джон ни разу не видел, чтобы браслеты носили на ноге, затем напомнил себе, хотя вряд ли нуждался в этом, что она из города.
        Фрэнсис переняла бы такую моду. А если бы он сделал ей замечание, она бы назвала его деревенщиной, который не следит за модными тенденциями. Мысль о бывшей жене заставила Джона нахмуриться.
        Почувствовав на себе взгляд Мэриголд, он посмотрел на нее. Она улыбалась ему сияющей улыбкой, которая зажгла ее глаза и осветила лицо.
        Да, она явно напоминала Фрэнсис. А ему тут не нужна такая женщина: внешне приятная и, казалось бы, податливая, а на самом деле ее не волнует ничего, кроме одежды и драгоценностей.
        Улыбка Мэриголд померкла, но ее большие глаза по-прежнему, лучась, смотрели на него. Она выглядела… желанной. Чепуха.
        Джон с раздражением подцепил что-то вилкой, сунул в рот и мгновение спустя решил, что проглотил раскаленную лаву. Язык немилосердно жгло, внутри словно растекался огонь. Поняв, что отведал таинственного красного соуса, он схватил стакан с водой, но в спешке опрокинул.
        — А-а…  — задохнулся Джон, вскочил на ноги и перевернул стул.
        — Джон, какого черта?  — прервала разговор бабушка.
        Во рту горело адское пламя. Со слезящимися глазами он бросился к раковине, ударившись по пути о стойку. Проклятие! Отвернув кран с холодной водой — искать стакан было некогда,  — он принялся всасывать ледяную воду, и после нескольких больших глотков жжение исчезло.
        Что она ему подсунула? Джон оперся о стойку, борясь с нарастающей злобой. Эта женщина собирается его убить. Если только он не прикончит ее первым. Он вытер рот ладонью. Какой провинностью он заслужил это вмешательство в его мирное существование? И почему, ну почему он позволил ей настолько завладеть его вниманием? Если бы он смотрел в свою тарелку, вместо того чтобы пялиться на нее…
        — Джон, ты с ума сошел? Кто просто так ест соус, особенно соус бабушки Мэриголд? Я думала, ты ненавидишь острое.
        — Простите,  — сказала Мэриголд, подходя к нему.  — Мне следовало предупредить вас.
        Джон повернулся к ней. На ум пришло бесчисленное множество ответов. Она смотрела на него, широко раскрыв глаза, исполненная раскаяния. Он снова подумал о Фрэнсис, о том, как отреагировала бы в подобной ситуации она, наверняка обвинила бы его в невоспитанности, за такую реакцию на каплю соуса. Раздосадованный сверх всякой меры, Джон молча вышел из кухни.

        На следующее утро, выйдя из спальни, он удивленно принюхался, почувствовав запах кофе. Было всего шесть утра, и Джон привык, что только он поднимался в это время. Он сам готовил себе завтрак и варил кофе, поскольку бабушка не относилась к «жаворонкам». Значит, на кухне не бабуля, а Мэриголд.
        Расправив плечи, Джон зашагал по коридору в ванную комнату. Он не позволит ей растревожить его. Тем не менее, стоя под душем, он с неудовольствием думал о том, сколько раз мечтал, как женщина будет готовить ему завтрак и разговаривать с ним. Сразу же вспоминались родители. Мама с отцом сидели на кухне в этом самом доме, пили кофе и болтали, пока Джон завтракал. По его мнению, брак его родителей был идеальным, они очень любили друг друга. Любовь зародилась у них еще в детстве и расцвела, когда они повзрослели. Будучи свидетелем их глубокого, прочного чувства и взаимоуважения, Джон на всю жизнь сохранил воспоминания о теплой атмосфере совместных завтраков, когда он являлся частью настоящей, полной семьи. Он надеялся обрести ту же радость, то же ощущение принадлежности, обзаведясь женой и собственными детьми. Но мечта его жизни разбилась в тот день, когда Фрэнсис ушла от него, положив конец их семейной жизни. Теперь он понимал, что грезил о невозможном, что мечты о подобном браке могут сбываться у других, а не у него, По непонятным причинам его всегда тянуло не к тем женщинам. К таким, как Фрэнсис.
        Живым, волнующим и легкомысленным. Вроде Мэриголд. И почему его не привлекают обычные женщины?
        Хотя бы их соседка Дебби Хилл. Где бы они ни встретились — в городе, на танцах,  — она всегда давала понять, что свободна, что он ее интересует, не раз приносила им с бабушкой запеканку или пирог. Он не мог сказать о Дебби ничего плохого. Она добрая, весьма привлекательная, у нее коротко подстриженные каштановые волосы, карие глаза и строгие платья.
        В минуты одиночества он даже подумывал, не начать ли ухаживание. В конце концов, Дебби нормальная женщина, которая с готовностью согласится на роль жены, хозяйки и матери. Разве не этого он хотел?
        Да, но рядом с ней он не испытывал никакого волнения, между ними не возникало никакой магической связи. В глубине души он знал, что, женившись на Дебби, никогда не сможет любить ее так, как того заслуживает она — или другая женщина. И он достаточно ценит чувства Дебби, чтобы играть ими. Лучше уж оставаться одному.
        Джон много раз это обдумывал, и в конце концов ничего не изменилось. Он вынужден был признать, что такова судьба его мечты.
        Одевшись, Джон неохотно пошел в кухню. Внизу гремела музыка кантри, он услышал пение Мэриголд, явно не в тон, и поежился. Неужели и сегодня она собирается действовать ему на нервы?
        Ему вполне хватило вчерашнего. Конечно, отчасти он сам виноват в своем плохом настроении, поскольку не любил ссор и напряженности, а вчера день был ими наполнен. К тому же ему не понравилась его неожиданная реакция на близость этой девушки.
        Ладно, Мэриголд поживет какое-то время, она здесь для того, чтобы готовить, вести хозяйство, составлять бабушке компанию до тех пор, пока та не уедет… как бы долго это ни продлилось.
        Джон покорно вздохнул. Он постарается ладить с ней. Она не Фрэнсис и делает ему большое одолжение. Все равно он почти не бывает дома, а когда бывает, то хочет чувствовать, что может расслабиться в собственном доме. Она не виновата, что на каждый ее взгляд он реагирует, как четырнадцатилетний мальчишка.
        Тем не менее его охватила робость. Джон был голоден, но при одной мысли о встрече с жизнерадостной, поющей Мэриголд он едва не ускользнул через заднюю дверь без завтрака.
        Нет, он не собирается работать голодным. Джон вошел в кухню и замер с открытым ртом.


        Глава 3
        Мэриголд стояла у плиты и, закрыв глаза, пела в импровизированный микрофон, которым служила деревянная ложка. Джон скользнул взглядом по ее слишком короткому белому махровому халату, по длинным голым ногам, пушистым розовым шлепанцам… и вытянул шею. Черт побери, у шлепанцев в виде поросят были очень правдоподобные свинячьи пятачки и совсем не поросячьи улыбки. Он не поверил своим глазам.
        Его взгляд скользнул вверх по прелестным ногам, задержавшись на середине бедер, где едва сходились полы халата. Под ним виднелась полосатая куртка от мужской пижамы, которая явно была ей велика. Интересно, чья это пижама? Джон скрипнул зубами, ему незачем это знать.
        Песня закончилась. Мэриголд прекратила свои подвывания и низко поклонилась, ее волосы коснулись немыслимых шлепанцев.
        — Спасибо. Благодарю вас.  — Она выпрямилась, открыла глаза и увидела его.  — Ой!  — Щеки у нее порозовели, отчего Мэриголд еще больше похорошела.  — Я слышала шум воды и думала, вы еще…  — Она нервно рассмеялась и поплотнее запахнула халат.
        Джон поскреб подбородок и смущенно наклонил голову. После некоторого молчания девушка откинула упавшую на лицо прядь и сказала:
        — Садитесь, я принесу вам завтрак.
        Голос прозвучал неуверенно, и Джон понял, что она смущена не меньше, чем он.
        — Вы не должны…  — Он умолк и откашлялся.  — В смысле, я не ожидал, что вы так рано встанете, чтобы приготовить мне завтрак.
        Подавив желание сбежать, Джон сел. Проклятие, он взрослый мужчина, и это его кухня.
        Мэриголд поставила на стол миску с чем-то напоминавшим кашу и быстро отошла. Серая, комковатая, со множеством черных точек овсянка пахла горелым, и он сморщил нос, однако вовремя удержался, чтобы не оттолкнуть от себя это варево.
        — Спасибо.  — Вряд ли она услышала его из-за оравшего радио.
        Мэриголд бухнула перед ним тарелку с тостами и стакан молока, потом снова отскочила в сторону, оставив после себя облачко быстро исчезающего аромата. Джон удивился, что смог уловить такой нежный и сексуальный аромат, несмотря на едкий запах подгоревшей каши.
        Он поерзал на стуле, но еще не осознал направление своих мыслей, как она поставила кружку дымящегося кофе и, словно норовистая кобылка, метнулась в сторону. Джон сидел, глядя на еду, которую не в состоянии был есть, потом его взгляд снова устремился на Мэриголд.
        Она стояла у раковины, смотрела в окно, покусывая нижнюю губу и обхватив себя руками. Он чувствовал ее нервозность и невольно задал себе вопрос: смущена ли она тем, что он застал ее за пением, или же они оба теряют присутствие духа, когда находятся рядом? Эта мысль потрясла Джона, но его сердце вдруг смягчилось. Из-за того, что Мэриголд испытывает неудобство, решил он.
        Девушка обернулась, поймав его пристальный взгляд.
        — Садитесь.  — Он указал ей на стул.
        Как назло голос у него слегка охрип. На самом деле он не хотел, чтобы Мэриголд приближалась к нему, просто ей… ему… им нужно расслабиться.
        Она помедлила, все еще покусывая губу, и Джон засмотрелся на ее рот. Губы у нее цвета диких роз, которые росли вдоль изгороди. Непрошеная мысль повергла его в изумление, он оторвал взгляд от ее губ и снова посмотрел ей в глаза.
        Несколько секунд они разглядывали друг друга, и мгновения эти явно затянулись. Джон приказал себе отвести взгляд, но не смог. И все же атмосфера слегка изменилась, напряжение ослабело.
        Наконец Мэриголд пошла к столу, неся еще одну кружку, и он выдохнул, осознав, что все это время сдерживал дыхание. Она села напротив, обхватив ладонями свою кружку и застенчиво улыбаясь.
        По спине у него побежали мурашки, и Джон опустил глаза.
        Вид каши сразу отрезвил его. Черт побери, может, улучить момент и вывалить кашу вон, пока она не видит? Он украдкой посмотрел на девушку.
        Мэриголд, внимательно изучавшая его, подняла темные брови.
        — Вы будете есть?
        Джон снова уставился в тарелку. И снова горелый запах оскорбил его обоняние. Отказаться было бы грубостью, особенно после того, как она встала с утра пораньше, чтобы приготовить ему завтрак. Он чувствовал себя обязанным и не хотел еще больше смущать ее. Но сможет ли? Взяв ложку, Джон опять перевел взгляд на девушку, которая не сводила с него глаз, полных надежды.
        — А вы сами разве не будете есть?  — спросил он.
        — Нет-нет. Я никогда не завтракаю,  — ответила Мэриголд, подперев подбородок рукой. ~ Приступайте, не стесняйтесь.
        Джон вспомнил о своем решении поладить с этой женщиной, тем не менее, когда он запускал ложку в кашу, его терзали дурные предчувствия. Отринув все мысли, он отправил стряпню в рот.
        Горячая. Жуткая на вкус. Джон постарался не передернуться и быстренько начал жевать, надеясь, что его чувства не отразились на лице.
        — Вы работаете в ресторане?  — прохрипел он, усилием воли изгнав из голоса всякое удивление. Вообще-то ему это безразлично. Просто интересно, как ее до сих пор не выгнали с работы, если она всегда готовит подобным образом.
        — Вкусно?  — Она как будто изумилась, видимо, не поняв его.  — Никак не могла справиться с комками.
        И не только с комками. Джон заставил себя кивнуть в ответ, потом, стараясь не моргнуть, отправил в рот вторую ложку каши, проглотил. Быстро.
        Мэриголд наклонила голову, закусив нижнюю губу. Порозовевшие щеки свидетельствовали о том, что она довольна, поскольку ему понравилась ее стряпня. Чтобы смыть едкий привкус во рту, Джой сделал большой глоток кофе, который оказался крепким и на удивление хорошим. Он с облегчением глотнул еще.
        — Возьмите тост.  — Она подтолкнула к нему тарелку. Радуясь возможности избежать овсянки, Джон взял. В отличие от вчерашних этот удался на славу, в меру поджаренный, не слишком пропитанный.
        — Вкусно,  — искренне похвалил он.
        Мэриголд засияла, а он, в свою очередь, с удивлением почувствовал, как угасает его раздражение. Теперь девушка смотрела на него открыто. Ее немигающий взгляд начал его нервировать, и Джон схватил еще один тост.
        — Бабушка говорила, что ваша семья держит ресторан,  — сказал он первое, что пришло в голову.
        — Да. Я там распорядительница.
        — И не готовите?
        Она покачала головой.
        Он все понял. Это объясняет, почему Мэриголд все еще работает.
        — В нем заняты все восемь человек.
        — Восемь?  — переспросил он.
        — Да. Три мои сестры, два брата, мама и папа. Я младшая. Иногда в «Горячей тамале» бывает очень жарко.
        — В «Горячей тамале»?
        — Так называется ресторан. Тамале — это мексиканская кукурузная каша с мясом и красным перцем.
        — А-а…  — Он заерзал на стуле, чувствуя, что краснеет,  — И ваша бабушка, подруга бабули, тоже в нем работает?
        — Нет, абуэлита в ресторане не работает. У нее небольшая компания по производству соусов. Тот соус, который вы попробовали вчера…
        Джон хотел бы скрыть досаду по поводу вчерашнего происшествия, но не смог.
        — Как я могу забыть?  — с неудовольствием вставил он.
        Улыбнувшись ему, Мэриголд еще больше порозовела.
        — В сентябре абуэлита передает мне руководство компанией. Для меня большая честь унаследовать ее дело.  — Она вздернула подбородок, глаза у нее блестели.
        — Почему из шести детей повезло именно вам?  — Джон был заинтригован.
        — По-моему, она меня жалеет. На самом деле в ресторане я не на своем месте. Мне до смерти скучно там работать, а мама грозится сделать меня помощницей повара.  — Девушка состроила нарочито жалобную гримаску.
        — Но разве вам не придется готовить, когда вы будете во главе бабушкиной компании?  — Он удивил сам себя, задавая столько вопросов, но его разобрало любопытство.
        — Это не совсем готовка,  — усмехнулась Мэриголд.  — Кроме того, мне нравится вести дела «Соуса Ренаты». Я помогала абуэлите с бумажной работой, когда требовалось. Уезжая с вашей бабушкой отдохнуть, она всегда просила меня приглядеть за компанией.  — Она сделала неопределенный жест рукой.  — Мы очень хорошо понимаем друг друга.
        Отодвинув миску с кашей, Джон взял очередной тост.
        — И еще,  — со смехом продолжила Мэриголд,  — абуэлита, видимо, жалеет меня потому, что моя семья всегда указывает, как мне будет лучше. К счастью, мой переход в «Соус Ренаты» пойдет на пользу всем.
        Может, ее семья втайне рада освободиться от нее, подумал Джон, задаваясь вопросом, помогла ли она хоть однажды в ресторане на кухне. Но ему Мэриголд готовила всего два раза, и он не мог судить, возможно, она замечательная повариха. Джон улыбнулся, почему-то он в этом сомневался. Тем не менее ее семье наверняка будет не хватать непоседливой девушки, она говорила, что семья у них дружная. Он ощутил легкий укол зависти.
        — Мне не терпится доказать своим, как хорошо я могу справляться с делами. Жду не дождусь возвращения в Калгари, чтобы начать…
        Ждет не дождется возвращения в город. Как часто Фрэнсис произносила именно эти слова? Голос Мэриголд отошел на второй план, разбудив неприятные воспоминания о его браке. Сколько раз он пренебрегал работой на ферме, чтобы отвезти Фрэнсис в город? Он хотел, чтобы она была счастлива, и всегда шел на уступки, когда мог. Он вспомнил шикарные рестораны, по которым она его водила, оперу, даже показы мод. Ему пришлось отложить покупку новой жатки, потому что Фрэнсис захотела новый автомобиль. И не просто автомобиль, а экстравагантную спортивную машину, абсолютно не приспособленную к сельским дорогам. Он хотел, чтобы их брак удался, но она все равно от него ушла. Каким же дураком он был. Теперь это уже не повторится.
        — Джон?
        — М-м?  — буркнул он, кладя тост.
        Улыбка Мэриголд погасла, и он понял, что снова груб, хотя решил быть вежливым, однако воспоминания о бывшей жене мгновенно испортили ему настроение.
        — Я… э… спросила, есть ли у вас близкие родственники?
        Еще один больной вопрос.
        — Нет.
        Джон отодвинул миску с кашей и встал. Лучше уйти, пока ее вопросы окончательно не выведут его из себя. Он просто не готов к разговору о некоторых вещах.
        — Я что-то не так сказала?
        — Мне пора браться за работу.
        Джон решительно направился на веранду. Мэриголд последовала за ним, и он почувствовал тот же слабый летучий аромат. Почему этот запах так действует на него? И вообще, какого дьявола она стоит так близко? Он не мог взять в толк, почему ее присутствие заставляет его вспоминать неудавшуюся женитьбу, ведь он считал, что эти воспоминания давным-давно похоронены. Джон хотел было обернуться и сказать, чтобы она оставила его в покое, но вместо этого сунул ноги в ботинки, нахлобучил кепку и, не завязав шнурки, затопал к двери.
        — Подождите.
        Тихий женственный голос пронзил его, еще больше разбередив глубокие раны, которые, как ему казалось, он залечил, и вытащив на свет все старые обиды.
        — Что?  — рявкнул он.
        — Я хочу пойти с вами. Куры… Бабушка говорит, что они тоже моя обязанность… надо, чтобы вы показали мне, где лежит корм.
        — Сегодня я сам покормлю их и дам воды.  — Он развернулся, чтобы уйти.
        — Пожалуйста, разрешите мне. Я хочу.
        — Даю вам пять минут,  — процедил Джон, и дверь за ним с грохотом захлопнулась.

        В амбаре Мэриголд смотрела, как он наполняет ведро куриным кормом. Мягкий человек, с которым она пила кофе, исчез, снова превратившись в брюзгу. Странно, что заставило его так перемениться?
        — Насыпайте им ведро раз в день,  — пробормотал Джон.  — И наливайте свежей воды.
        Не глядя, идет ли за ним Мэриголд, он вышел и направился в курятник.
        Девушка пожала плечами и с трудом зашлепала следом: ей пришлось надеть резиновые сапоги Джона, которые были слишком для нее велики. Июльское утро выдалось тихим, но прохладным, и Мэриголд поежилась в своем легком свитерке. Почему она не взяла куртку? Обхватив себя руками, девушка подняла глаза к небу и сразу забыла о том, что ей холодно. Расцвеченное первыми лучами солнца, небо переливалось всеми оттенками сиреневого и розового.
        — Какое прекрасное утро!  — с наслаждением вздохнула Мэриголд, оглядываясь вокруг.  — Знаете, в деревне, где взгляду не мешают дома, мир кажется гораздо больше. И намного красивее. Вы так не считаете?  — Ее взгляд задержался на спине Джона, который не только не обернулся, но даже не ответил на ее замечание.
        Наверняка он не всегда такой угрюмый. Мэриголд показала спине язык. Повеселев, она улыбнулась и снова оглядела сельский пейзаж — холмы, покрытые лугами, и пасущийся чуть дальше впереди скот. Мягкий свет превратил утреннюю сцену как бы в иллюстрацию с книжной страницы.
        Мэриголд опять глубоко вдохнула свежий деревенский воздух, потом, закинув голову, начала следить за парящим в вышине ястребом и врезалась в крепкую стену мускулистого тела.
        — Ой!
        Джон остановился, чтобы открыть куриный загон, а она не заметила. Смущенно засмеявшись, она извинилась.
        Тут он все же посмотрел на нее, и у Мэриголд засосало под ложечкой. Выражение его лица было непроницаемо, когда он скользнул взглядом по ее мягкому свитеру из белого мохера и черным леггинсам, затем несколько мгновений рассматривал свои сапоги на ее ногах. Встретив его свирепый взгляд, Мэриголд подняла брови в ожидании словесного взрыва. Но не дождалась.
        Джон отвернулся и бедром толкнул калитку.
        — Закройте за собой,  — только и сказал он. Бабушка предупредила ее, что с утра Джон бывает не в духе, но сегодня Мэриголд заметила в нем и кое-что еще. Может, из-за того, что он застал ее за пением и смутился не меньше, чем она. Во всяком случае, за завтраком Джон был застенчив и мягок, и таким он Мэриголд понравился.
        Она украдкой рассматривала его. Джон напоминал ей большого игрушечного медведя. По поводу ее стряпни, которая в лучшем случае была так себе, он не сказал ни одного резкого слова, и — подумать только!  — никак не прокомментировал ее ужасающее пение. Он даже честно пытался вести беседу, а когда она почувствовала себя с ним почти свободно, вдруг замкнулся.
        И ей по-прежнему хотелось выяснить почему. Его грубость нисколько ее не отпугнула, напротив, заинтриговала.
        Джон открыл курятник. Выбравшиеся наружу белые обитатели толклись у них под ногами, но Мэриголд снова принялась изучать хозяина. А он довольно симпатичный, жаль только, что ни разу ей не улыбнулся.
        Не подозревая о ее мыслях, Джон рассыпал вокруг корм, и она обратила внимание на его руки: сильные, загорелые, покрытые темными волосками. А ладони наверняка мозолистые, подумала Мэриголд, и, возможно, теплые. От этой мысли ее неожиданно бросило в жар.
        Он совсем не походил на фермера. Своей мрачной красотой и постоянной тенью щетины на загорелом лице он скорее напоминал неотразимого пирата, бороздившего океан.
        Мэриголд подавила нервный смешок: у нее явно разыгралось воображение. Но кем бы он ни был, эти бархатные карие глаза могли укротить любую женщину, если бы он захотел. И даже если бы не хотел.
        — Вопросов нет?  — Он поднял глаза и увидел, что она его рассматривает.
        — Э… нет.
        Он не отвел взгляд, на мгновение задержавшись на ее губах, и у Мэриголд на секунду замерло сердце.
        Господи, пульс бешеный, в желудке спазм. Ей, в конце концов, может понравиться, как он скользит по ней взглядом — смущенно, но жадно. Впрочем, у нее такое ощущение, что Джон Гудинг не из тех, с кем можно завести легкомысленный роман. Судя по рассказам бабушки и ее собственным наблюдениям, он приверженец традиций.
        И в его жизни была женщина. Жена, Фрэнсис. Что же у них случитесь, почему она бросила Джона? Он все еще любит ее? Может, он поехал за ней, а она его отвергла? Но что бы там ни произошло, наверняка это было трагично. По ее мнению, Джон был не из тех мужчин, кто отпустит женщину, которая для него что-то значит. Если он хочет женщину, то хочет ее тело и душу. Без остатка. И не надолго, а навсегда.
        Мэриголд начала было размышлять о том, каково это, когда тебя вот так хотят, но тут же выкинула никчемную мысль из головы. Она здесь для того, чтобы помочь подруге своей абуэлиты, а не затем, чтобы влюбляться. Решительно напомнив себе, что она все равно через несколько недель уедет в город, Мэриголд отвернулась от горячего взгляда Джона.

        Вернувшись после уборки сена, он поставил грузовик перед домом, выключил мотор и несколько минут слушал радио, пока не осознал, что оттягивает встречу с Мэриголд. С ее стряпней, быстро поправил себя Джон.
        Он так замотался, что пропустил ленч, и теперь, проработав в поле весь день, был настолько голоден, что даже при мысли о еде, приготовленной Мэриголд, ощутил, как его рот наполнился слюной. Джон пригладил ладонью волосы и надел кепку.
        Ступеньки, ведущие к двери старого дома, показались ему круче обычного, но ведь и день был не из легких. Дважды ломался пресс-подборщик, жара, влажность. Бесконечный день.
        Когда Джон вошел в дом, от запахов еды у него журчало в животе. Появилась надежда. Чем так вкусно пахнет? Сегодня его не выведет из равновесия даже смущающее присутствие Мэриголд. Он слишком устал. И проголодался.
        Взявшись за дверную ручку, Джон услышал ее смех, доносившийся из кухни, и замер. Она смеялась так же, как сегодня утром, когда он застал ее поющей, хотя Мэриголд была в явном замешательстве. Он не мог понять ни ее жизнелюбия, ни беспечного отношения к жизни.
        Он сел на скамейку, чтобы расшнуровать ботинки, когда на террасу выскочила Мэриголд.
        — Привет. Мы слышали, что вы подъехали. Как прошел день?
        — Отлично…  — Джон выпрямился и у него пересохло во рту. Эта женщина вообще не имеет нормальной одежды? Он уставился на нее, не в силах отвести глаз.
        Топ в красно-белую клетку обтягивал роскошные формы, и его взгляд устремился к глубокому V-образному вырезу. На все тело материала, видимо, не хватило, голый живот блестел от пота. Только усилием воли Джон удержался, чтобы не дотронуться до этой кожи и не проверить, такая ли она нежная и влажная на ощупь, как на вид. Он с трудом проглотил комок в горле и перевел взгляд на столь же обтягивающие брючки от талии до колен. Вторая кожа, которая ничего не скрывает.
        Встревоженный своими мыслями, он быстро поднял глаза. Волосы Мэриголд опять собрала в небрежный узел, несколько прядей выбились, прилипнув к влажной шее, что свидетельствовало о напряженном труде у горячей плиты.
        Девушка обмахивалась журналом, явно не подозревая о его реакции.
        — Жарко, правда?
        — Вкусно пахнет,  — выпалил он, чтобы отвлечься.  — Что на ужин?
        — На ужин? Ах да… никаких проблем.  — И она удалилась в кухню.
        Услышав быстрый шепот, Джон не мог сдержать улыбки. Они с бабулей определенно вступили в сговор, превратив приготовление ужина в приключение. Он даже обрадовался приезду Мэриголд… хотя бы ради бабушки.
        Она снова появилась, когда он стягивал ботинки.
        — Идите примите душ, а к вашему приходу ужин будет на столе.  — Мэриголд словно задыхалась и слегка нервничала.
        Странно. Впрочем, Джон не стал забивать себе этим голову и отправился в ванную.

        — И все? Маисовые лепешки с соусом?  — удивленно спросил он десять минут спустя, окинув кухню взглядом в поисках другой еды.
        — Джон, что за манера так разговаривать с Мэриголд?
        — Это новый рецепт, не слишком острый. Думаю, вам понравится. Вы попробуйте,  — настаивала стряпуха, округлив голубые глаза.
        — Спасибо, не хочу.  — На него мгновенно навалились голод и усталость.
        — О, Джон, простите меня.  — Она присела на корточки рядом с его стулом.  — Мы с бабушкой так заболтались, что совсем забыли про ужин.
        — А я сегодня и не обедал.  — Он совсем приуныл.
        — Бедный вы, бедный,  — прошептала Мэриголд.
        — Сам виноват, что не пообедал. О чем ты думал? Почему не приехал?  — Бабушка смотрела то на него, то на Мэриголд.
        Он не позволил себе даже представить, о чем могла подумать старая женщина.
        — Ой, я чувствую себя ужасно.  — Мэриголд положила ладонь ему на плечо.  — Джон, что мне для вас сделать, чтобы загладить свою вину?
        Ее прикосновение заставило его забыть о пристальном взгляде бабушки, о голоде, во всяком случае, о еде, о том, что он разозлен. И устал. Внезапно ему на ум пришло несколько идей, как она могла бы загладить перед ним свою вину. Он всем существом чувствовал нежное давление ее пальцев на его плечо.
        — Я не нужна вам здесь, Джон,  — сказала она.  — Кто вам нужен, так это жена.
        — Жена!  — вскричала бабушка.
        Жена?! Нет, ему нужно только сохранить в порядке свою жизнь, голову и разум здесь, на ферме, подальше от этой дикой, непредсказуемой особы.
        — Я должна сказать вам кое-что важное.  — Мэриголд серьезно прижала ладонь к сердцу.  — Клянусь, пока я тут, я приложу все усилия, чтобы трижды в день как следует кормить вас. Я выполню обещание или умру,  — мелодраматично закончила она.
        — Ты это сделаешь, а я, вероятно, умру,  — пробормотал Джон.
        Но вместо того чтобы рассердиться на его замечание, Мэриголд засмеялась. К ней присоединилась, хлопая в ладоши, бабуля, Джон посмотрел сначала на одну, потом на другую и покачал головой. Не поймешь этих женщин.
        — Стряпня — меньшее, что я могу сделать,  — поддразнила Мэриголд.  — В конце концов, я здесь для того, чтобы исполнять ваши желания.
        Джон уронил голову на руки. Исполнять его желания. Знала бы она.
        Явно подзадоренная своим заявлением, Мэриголд под руководством бабушки приготовила в микроволновой печке картофель, поджарила фунт бекона и разогрела жестянку фасоли. Джон съел все, не чувствуя вкуса, и скрылся в своем кабинете.
        Вскоре Мэриголд с бабулей расположились в гостиной за стеной его кабинета. И хотя он старался сосредоточиться на документах, однако невольно прислушивался к тому, что происходило в соседней комнате.
        Он слышал, как Мэриголд помогает бабушке усесться, подвигает ей скамеечку под ноги, подкладывает подушки. Слышал, как она спрашивает у бабушки, какую программу та хочет посмотреть, затем до него донесся ее безудержный смех: они смотрели комедию. Шлепанье ее босых ног на кухню и обратно; Мэриголд принесла чай, поп-корн, снова чай. Наконец сдавшись, Джон уронил голову на руки. Он просто не мог сосредоточиться на проклятых счетах.
        Мэриголд. Он не в состоянии изгнать девушку из своих мыслей. Убирая днем сено, он видел не спрессованные брикеты, а ее длинные ноги, туфли на высоких каблуках, очертания ее груди под мягким белым свитером, который был на ней утром, Он вспоминал, как по спине у него пробежал холодок, когда он увидел ее в своих резиновых сапогах.
        Присутствие Мэриголд всколыхнуло в нем самые разные мысли. О Фрэнсис, о его холостяцкой жизни и воздержании, о том, о чем он старался не думать многие годы. И чтобы еще больше все усложнить, он признавал, что находит Мэриголд привлекательной.
        Привлекательной! Не то слово. Никогда он не думал столько о женщине, и за ужином, почувствовав на плече ее руку, он был поражен мощью своего желания. С того момента его неотступно преследовал заманчивый образ — Мэриголд в его объятиях.
        Он первым отметил, что между ними нет ничего общего, так же как не было ничего общего между ним и Фрэнсис. Но физическое влечение было сильным. Мэриголд притягательная женщина, а он мужчина из плоти и крови…
        Хотя нет смысла думать об этом. Она ясно дала понять, что вернется в город, он же был фермером до мозга костей. Чтобы справиться с физическим влечением, нужно держаться от нее подальше. Он будет вежлив, не станет обращать внимания на ее выходки (а только Богу известно, что еще она может учудить), и таким образом докажет себе, что его чувства преходящи. Она ничем не отличается от женщин, которых он встречал после Фрэнсис.
        Преисполненный решимости, Джон присоединился к бабушке и Мэриголд, чтобы посмотреть выпуск новостей. Он полчаса таращился на экран, затем пожелал дамам спокойной ночи и направился, в свою комнату.
        Только лежа в постели и глядя в потолок, он вдруг осознал, что ничего не видел по телевизору. Зато помнил каждое движение и каждое слово, сказанное Мэриголд Родригес о ее семье и насыщенной жизни в Калгари.


        Глава 4
        Когда началось полночное шоу, Мэриголд все еще чувствовала себя так, словно из нее выпустили воздух… с того момента, как Джон ушел спать.
        — Почему Джон так настроен против меня?  — спросила она.
        — Он ничего против тебя не имеет. Просто смущается, но это пройдет.
        — Я знаю, дело не только в этом. Не бойтесь меня обидеть, я хочу знать.
        — Чай еще остался?
        Наполнив чашку бабули, Мэриголд с нетерпением ждала ответа.
        — Он не против тебя настроен… я уже говорила, что Джон был женат. Лет десять назад. Да,  — кивнула бабушка, заметив ее удивление.  — Он был молод, но готов к браку, он всегда хотел работать на ферме и иметь семью. Его родители погибли в автокатастрофе, когда Джону было тринадцать, и это нанесло ему серьезную травму, особенно если учесть, что из родственников у него осталась только я.
        Умно ли она поступила, заставив бабулю говорить о внуке, неожиданно подумала Мэриголд. Она пробудет здесь самое большее пару месяцев, и как бы сильно ее ни интересовал скромный фермер, ей лучше в это не вмешиваться. Разве она сейчас делает не то же самое, что делает с ней ее семья: постоянно вмешивается, желает она того или нет? Хотя она всех безумно любила, они доводили ее до белого каления. Однако ее интерес уже подогрет, да и вмешательством это не назовешь. Ей просто любопытно.
        — А какое отношение имеет бывшая жена Джона ко мне?  — спросила Мэриголд, не успев прикусить язык.
        — Именно женщины вроде тебя заставляют его нервничать.
        — Не понимаю.
        — Мне кажется, ты напоминаешь ему Фрэнсис.
        — А…  — Теперь до нее дошло.  — Я похожа на нее?
        — Нет…  — Поправив очки, бабушка оглядела Мэриголд с головы до ног.  — Фрэнсис выше, крупнее, рыжая. Но, как и ты, обожала модно одеваться. Городскую жизнь предпочитала ферме, что вполне естественно, поскольку она выросла в городе. Фрэнсис бросила его через два месяца после свадьбы.
        — Через два месяца?  — Мэриголд была потрясена.
        Бабушка кивнула.
        — Она сказала, что в деревне ей скучно. Что не хочет здесь жить.
        — Бедный Джон.
        — Только не показывай, что жалеешь его,  — грустно засмеялась старая дама.
        — А я и не жалею. Только поражаюсь, что его жена оказалась такой недалекой… Теперь я вижу, почему ему трудно со мной общаться.  — Некоторое время Мэриголд обдумывала услышанное и наконец сказала: — Я знаю, что мне делать. Пока я здесь, я собираюсь доказать ему, что не все городские женщины такие, как она. Джон убедится, что может на меня рассчитывать.
        — Но какой в этом прок?
        — Что плохого, если он изменит свое мнение? Он не может жить, испытывая неприязнь ко всем женщинам, которые напоминают ему Фрэнсис.
        Похоже, бабулю она не убедила.
        — Я хочу, чтобы у него осталось обо мне хорошее впечатление.
        Мэриголд кивнула, чтобы добавить убедительности своим словам. Больше всего ее беспокоила отчужденность Джона. Она пыталась говорить себе, что это не имеет значения, но увы. Изменить его мнение удастся, если она будет держаться непринужденно и не лезть ему в душу.
        Она замерла, вспомнив желание, которое заметила сегодня утром в глазах Джона, и реакцию своего тела. Мэриголд судорожно вздохнула. Это больше не повторится.
        Она только хочет, чтобы он был о ней хорошего мнения. Если она родилась и выросла в городе, это совсем не означает, что она такая же пустышка, как Фрэнсис. Ни в коем случае. Да она из кожи вылезет, чтобы показать, чего стоит.

        Джон зацепил тюк прессованного сена и подтащил к себе, чувствуя, как напряглись мышцы. Чтобы снять напряжение, он повернул голову и краем глаза заметил какое-то движение.
        Мэриголд с корзинкой для яиц как раз открывала калитку куриного загончика и, подняв глаза, махнула ему рукой.
        Джон скривился, но поднял руку в ответном приветствии и вернулся к работе. Значит, прилив энергии связан с тем, что он увидел Мэриголд, а не с тем, что он хочет закончить укладку тюков до дождя.
        Джон снова посмотрел в сторону уходившей девушки. Сегодня она была в маленьком облегающем черном платье, абсолютно неподходящем для фермы, черных резиновых сапогах (его сапогах) и огромной соломенной шляпе, украшенной цветами. Он ждал, когда его охватит привычное раздражение, связанное с ее одеждой, но почувствовал лишь тепло, разбираться в происхождении которого он не имел ни малейшего желания.
        Мэриголд жила на ферме уже две недели, и он скрепя сердце вынужден был признать, что, несмотря на его сомнения, она каким-то образом вписалась в обстановку. Ни разу не сказала, что скучает по городу, ни разу не посетовала на недостаток магазинов или общения. Более того, она, похоже, не теряла самообладания, даже когда он заходил в дом в грязных ботинках, не жаловалась на запах навоза, который был неотъемлемой частью жизни на ферме. Он никак не мог разгадать ее.
        Хотя качество стряпни не улучшилось, но Мэриголд кормила его трижды в день, как и обещала. Ухаживала за курами, приносила им корм, наливала свежей воды, собирала яйца, как и предполагалось. Правда, не в строго определенное время, но несушки ни разу не остались голодными. Он должен быть удовлетворен ее присутствием здесь. Тогда почему он этого удовлетворения не испытывал?
        Посмотрев на зловещего вида грозовую тучу, Джон отбросил ненужные мысли и вернулся к работе. До дождя нужно многое успеть.
        Через десять минут он лениво привалился к сладко пахнущему сену, наблюдая, как Мэриголд выпалывает сорняки; корзину с яйцами она уже отнесла в дом. С его места у амбара ему открывался прекрасный вид на огород, примыкавший к южной стене дома.
        Похоже, что Мэриголд работает с удовольствием. Он слышал, как она тихонько напевает, а движения у нее решительные и энергичные. Платьице, на которое материи пошло не больше чем на носовой платок, подчеркивало все изгибы фигуры — полную грудь, тонкую талию и округлые, женственные бедра. Его взгляд задержался на них, и мысли сбились с пути истинного…
        Вот идиот. Не снимая рукавицы, Джон провел ладонью по лбу. До дождя нужно многое успеть. Он вытащил из тележки еще один тюк сена. Хотя он больше не смотрел на Мэриголд, ее образ стоял у него перед глазами, и его это тревожило, потому что до сих пор он не был настолько озабочен женщиной. Даже Фрэнсис.
        Прошедшие две недели ему не удавалось полностью избегать Мэриголд, как он надеялся, однако Джон взял себе за правило уходить сразу после завтрака на работу и не возвращаться домой до ужина, пока совсем не стемнело. Даже имея возможность приходить на ленч, он не приходил.
        Утренние встречи были достаточным испытанием для его чувств. Мэриголд настояла на том, чтобы каждое утро составлять ему компанию за завтраком и собирать для него ленч. Джон вынужден был признать, что, если бы его не тянуло к ней, он, вероятно, получал бы от этих минут удовольствие. Хотя он всегда любил побыть с утра в тишине и покое, он почти с нетерпением ждал ее фальшивого пения и ее безостановочной болтовни в течение этого часа, предшествующего работе. Между ними словно возник негласный уговор избегать обсуждения личных вопросов.
        Он продолжал твердить себе, что благодаря этому его план не завязывать личных отношений в какой-то мере срабатывает. Он действительно не хотел о ней знать. Не хотел слышать о ее семье, бизнесе, который к ней перейдет, или о том, были ли в ее жизни мужчины.
        Бабушка и Мэриголд ладили великолепно, что ничуть его не удивляло. Обе любили эклектику и нелепость в одежде. Бабуля пребывала в отличном настроении, чего Джон совсем не ожидал, учитывая, как ненавистно ей состояние беспомощности.
        Он принял решение мириться с присутствием Мэриголд до тех пор, пока не срастется бабулина лодыжка. Она будет готовить, убирать, следить за курами и огородом. Будет жить в доме, а он постарается и дальше избегать ее, предотвращая тем самым опасность того, что его гормоны возобладают над его здравым смыслом.
        Это было особенно трудно, поскольку он ни в чем не мог ее обвинить. Мэриголд его не поощряла. Раз или два у нее вроде бы мелькнула искорка интереса, но потом он понял, что она просто была сама собой — жизнерадостной и дружелюбной.
        Он сказал себе, что рад отсутствию интереса с ее стороны, однако внутренний голос твердил, что он лукавит, ему хочется, чтобы ее тянуло к нему так же, как его к ней. В этом не было никакого смысла, поскольку она ясно дала понять, что вернется в город, чтобы принять руководство Компанией, это для нее очень важно, И разве он этого не принял?
        Джон стащил с тележки последний тюк.
        Он снова отыскал взглядом Мэриголд. Она работала, склонившись над грядкой, и он с трудом заставил себя отвернуться, чтобы не видеть ее соблазнительно обтянутые платьем ягодицы. Жаль, что тюки закончились.

        Когда Мэриголд услышала на веранде шаги Джона, по спине у нее пробежал холодок, сердце заколотилось. К счастью, в этот момент раздался телефонный звонок, и она быстро схватила трубку, радуясь возможности отвлечься. Звонила ее мать.
        Мэриголд с удовольствием слушала последние семейные новости, хотя не могла полностью сосредоточиться на разговоре. Пока мать говорила, она невольно отмечала про себя каждое движение Джона. Вот скрипнула скамья, на которую он сел, тихий шорох, это он развязывал шнурки, потом стук поставленных ботинок.
        — Чудесно, ма, Как папа?  — Мэриголд притворилась, будто поглощена беседой и даже не подозревает, что Джон Гудинг вошел в кухню.
        Она стояла к нему спиной, но, почувствовав на себе его взгляд, инстинктивно выпрямилась, по телу пробежал холодок предчувствия. Ей очень хотелось обернуться. Совсем не потому, что это был Джон, просто ей нравилось, как он или любой другой работающий мужчина выглядит после напряженного трудового дня. Не чистым и ухоженным, как все эти конторские служащие, а немножко грязным, немножко потным, кожа отливает здоровым блеском, который придает только работа на свежем воздухе.
        С притворным воодушевлением Мэриголд расспрашивала об остальных членах семьи, но, похоже, не слышала ни единого слова матери.
        Почему Джон не идет в душ? Покалывание в затылке свидетельствовало о том, что он смотрит именно туда. Пальцы у нее задрожали, и она крепче сжала телефонную трубку, не собираясь поддаваться искушению взглянуть на него.
        Она уже расспросила о каждом из родственников, когда наконец услышала шаги Джона, направлявшегося по коридору к ванной комнате. Мэриголд облегченно вздохнула и отбросила назад длинные, распущенные волосы.
        — Что такое?  — спросила мама.  — Работы слишком много?
        — Нет. Конечно, работа не такая уж легкая, но мне здесь нравится.
        Как ни удивительно, это было правдой, а ведь она всегда считала себя истинной горожанкой. Но с первых же дней Мэриголд работала не за страх, а за совесть, желая произвести на Джона впечатление, и обнаружила, что получает от своего труда больше удовлетворения, чем ожидала. Правда, немного разочаровывало, что он словно не замечает, много или мало она делала.
        Теперь он был слишком вежлив, слишком сдержан. За исключением тех непонятных случаев, когда она ловила на себе его странный задумчивый взгляд, от которого у нее замирало сердце. Когда они сидели вдвоем за завтраком, Мэриголд частенько поглядывала на его руки, желая, чтобы он прикоснулся к ней, и ловила себя на том, что разглядывает его чувственный рот, задаваясь вопросом, каким может оказаться поцелуй этих губ.
        Когда мама наконец выговорилась, Мэриголд повесила трубку, радуясь, что разговор окончился, и чувствуя себя виноватой за то, что едва слушала.
        — Ты говорила по телефону.
        Голос Джона заставил ее резко обернуться. Сердце у нее забилось где-то в горле. Он пришел прямо из душа, и его вид на пару секунд лишил Мэриголд дара речи. Он хоть представляет, насколько мужественен, неотразим и безумно хорош? Ее взгляд переместился с его потемневших мокрых волос на загорелое лицо, потом на губы — полные и чувственные.
        — Мне позвонила мама,  — наконец с усилием ответила Мэриголд.
        Собственный голос показался ей чужим.
        — Ты, должно быть, скучаешь по семье,  — заметил Джон, немало удивив ее.
        Она пожала плечами, ей стало неловко от его заботы.
        — Да, хотя я слишком занята, чтобы постоянно об этом думать.
        — Я хотел поблагодарить тебя за то, как много ты работаешь здесь.
        Жаркая волна от его взгляда прошла по всему телу Мэриголд, задержавшись внизу живота. Похвала смутила ее, но ей было гораздо приятнее, чем она хотела бы признать.
        — Мне тут нравится. Нравится работать.
        Она начала собирать волосы, чтобы они не мешали, пока она закончит приготовление ужина.
        — Не надо.  — Джон стоял так близко, что она почувствовала запах его мыла и отметила, что он побрился. Глаза у него приобрели цвет горького шоколада.
        — Что?
        — Не убирай волосы,  — хрипло пояснил он.
        Джон ее хочет, осознала потрясенная Мэриголд. Сердце у нее бешено забилось, ноги стали ватными от невысказанной мольбы в его взгляде.
        — Твои… волосы. Ты почти никогда их не распускаешь, а они такие красивые.
        Прежде чем она успела как-то отреагировать, Джон протянул к ней руку, провел по волосам. Она так живо ощутила его прикосновение, словно прижалась к нему всем телом. Целых две недели у нее было такое чувство, словно он нарочно избегает ее, и вот теперь в одно мгновение они стали близки, как…
        Джон убрал руку, но их взгляды скрестились.
        Безумие. Она здесь на работе, и отношения со старомодным однолюбом в ее обязанности не входили.
        Мэриголд заставила себя отступить.
        — Мама передала привет. Бабуле-она-тоже-переда-ет-привет. Кстати-о-бабуле-мне-надо~ее-разбудить,  — выпалила она и, крайне взволнованная, бросилась вон из кухни.
        Высидеть ужин оказалось делом нелегким. Мэриголд сожгла бифштексы и не дожарила картофель. Ей, правда, было все равно, поскольку она щедро поливала соусом все, что ела. Если бы она еще могла есть.
        Джон, занятый своими мыслями, ковырялся в тарелке, пока бабуля расспрашивала Мэриголд о звонке ее матери. Возможно, Мэриголд только показалось, но чем оживленнее она говорила, тем замкнутее становился Джон. То ли его тоже беспокоило случившееся между ними до ужина, или он просто был не в настроении, потому что начался дождь? Ведь смена погоды задержит сенокос. Мэриголд обрадовалась, когда зазвонил телефон.
        — Я подойду,  — быстро сказала она.
        Женский голос попросил Джона. Не позволив себе даже подумать, кто она такая, Мэриголд передала ему трубку. Их руки встретились, легкое касание пальцев, но оно пронзило ее до пяток. Внутри у Мэриголд все заныло, и она заставила себя отвернуться, не взглянув на Джона.
        Потом начала убирать со стола, прилагая все усилия, чтобы не слышать его голос. Но не успел он повесить трубку, как их взгляды опять встретились.
        — Это Нина Помпер, наша соседка.  — Он посмотрел на бабушку.  — У нее свиньи разбежались. Они там с Перси.
        Он недовольно скривил губы, а бабуля нахмурилась.
        — Бедный, милый Перси. Надеюсь, они его не испугали.
        «Кто такой Перси?» — подумала Мэриголд, однако спросить не успела, потому что Джон уже выходил на веранду.
        — Муж Нины в отъезде, а сама она не может с этим справиться.  — Джон накинул дождевик.
        — Я вам помогу,  — услышала Мэриголд свой голос. Вот еще одна возможность доказать ему, что горожанки отнюдь не неженки.
        Секунду поколебавшись, он покачал головой:
        — Нет, на улице сыро.
        — Так всегда бывает, когда идет дождь,  — возразила Мэриголд, стараясь говорить непринужденно. Мысль о том, что она будет наедине с Джоном, заставила ее вздрогнуть от предвкушения.  — Я не боюсь промокнуть.
        — Ну, тогда…  — Он не смотрел на нее.
        — Ты один не справишься, Джон,  — поддержала ее бабушка.  — Пусть Мэриголд тебе поможет, дело пойдет быстрее. Эти несносные свиньи. Бедный Перси. Может, именно сейчас они его терроризируют.
        Джон пристально взглянул на Мэриголд, и она постаралась, чтобы на ее лице не отразилось волнение, а сердце не стучало так бешено.
        — Может, так будет и лучше, раз Нина не в состоянии помочь,  — наконец проговорил Джон.
        Он дал ей свой комбинезон, и, надевая его, Мэриголд старалась не думать о том, что они будут вдвоем.
        Когда они приехали на ферму Помперов, она сразу поняла, почему хозяйка не сможет им помочь: ей осталось всего ничего до родов. Невысокая женщина с темно-рыжими волосами и румяным лицом не переставая благодарила их за то, что они пришли ей на выручку.
        — Мы рады помочь,  — отозвался Джон.
        Мэриголд обратила внимание, что он не раз поглядывал на огромный живот Нины, и от его тоскливого взгляда сердце у девушки сжалось. Ей вдруг стало ясно, что он добрый, а его угрюмость была только оружием, с помощью которого он защищал себя от новых душевных травм, было также ясно, что Джон отчаянно хотел иметь семью. Почему же он не нашел себе хорошую женщину? Впрочем, он из тех мужчин, кто выбирает раз и навсегда. Значит, ей тем более не стоит вступать с ним в какие бы то ни было отношения, невзирая на всю ее тягу к нему.
        — Ты уверена, что свиньи на моем лугу?  — спросил Джон.
        Нина кивнула и добавила:
        — Гэри Норт видел их там, когда проезжал мимо.
        — Мы с Мэриголд соберем их и подгоним к воротам, хорошо?
        — Спасибо,  — ответила Нина, пожелав им удачи.
        — Ты еще не передумала?  — спросил Джон, когда они шли к полю, но были еще недалеко от дома.  — А то можешь вернуться в грузовик.
        Мэриголд осторожно ступала, глядя под ноги. Моросящий дождь усиливался, и земля делалась все более скользкой от грязи.
        — Нет,  — ответила Мэриголд нарочито бодрым голосом. Подумаешь, большое дело — вернуть каких-то там свиней в загон! Однако через несколько минут она изменила свое мнение. Смеркалось, дождь превратился в настоящий ливень, и она была донельзя рада, когда они заметили беглянок на небольшом лугу. О свиньях Мэриголд ничего не знала и надеялась, что у них хватит совести подчиниться, поскольку она забыла надеть рукавицы Джона и у нее стали замерзать руки. Темный вечер начала августа с ветром и дождем напоминал октябрьский, но она скорее умрет, чем пожалуется Джону на испытываемые неудобства.
        — Заходи с западной стороны, а я буду стоять здесь, где бык,  — сказал он.
        — Бык?  — вскинула голову Мэриголд. Остатки уверенности в себе улетучились сразу и безвозвратно.
        — Да, Перси. Мой призовой герефордский бык.
        Проследив за, рукой Джона, она уткнулась взглядом в живую гору, зажмурилась и сделала глубокий вдох, говоря себе, что это шутки ее воображения. Никакое животное не может быть такого размера. Но когда Мэриголд открыла глаза, бык стоял на прежнем месте, такой же громадный, как и раньше. Джон что-то говорил, и она заставила себя прислушаться.
        — Если мы погоним свиней с обеих сторон, они пойдут по центру поля к воротам.  — Он помолчал и добавил: — Надеюсь.  — Девушка спросила себя, не показалось ли ей, что в его глазах сверкнул дразнящий огонек.  — Как только мы пригоним их сюда, мы окажемся в двух шагах от ворот.
        Это походило на обсуждение футбольного матча, а не на возвращение в загон свиней, но Мэриголд кивнула.
        — А… бы-бык…
        — Перси? Да он просто котенок, не бойся.
        Ага, он просто котенок, а она, значит, кошачья мята? Сделав глубокий вдох, Мэриголд раздумывала, не признаться ли в собственной трусости и не вернуться ли в грузовик. Вместо этого она направилась к воротам, которые открыл Джон. Бык равнодушно посмотрел в их сторону, и она почувствовала, как у нее подогнулись ноги. Возможно, она слишком уж остро реагирует. Джон не позволил бы ей помогать, если бы думал, что она пострадает. Тем не менее, когда она подумала, что ей нужно одной идти по полю где пасется этот живой бульдозер, внутри у нее все похолодело.
        Она уже приближалась к свиньям, но ее окликнул Джон.
        — Если Перси направится в твою сторону, беги к забору.  — Он говорил так спокойно, что она не знала, принимать ли его слова всерьез.
        — Благодарю,  — пробормотала она.
        Земля была неровной, грызуны нарыли множество нор, потому смотреть в угасающем свете дня, куда идешь, одновременно следя за свиньями и быком,  — задача не из легких.
        И что она хочет доказать своим присутствием здесь? Бык по крайней мере, с облегчением отметила Мэриголд, занимался собственными делами. Огромный герефорд не обращал на нее ни малейшего внимания, зато свиньи в дальнем конце загона весьма пристально наблюдали за ее приближением.
        Самым близким знакомством Мэриголд с этими животными были розовые тапочки, во плоти же они выглядели совсем не мягкими, не розовыми и не милыми, а очень грязными, очень большими и очень раздражительными, если судить по их неприветливым взглядам.
        Тут их штук двадцать, включая трех свиноматок, громадных, как ванны. Одна масса вызвала у нее трепет, и она замедлила шаг. То ли это ее воображение горожанки, то ли все местные животные больше обычных?
        Мэриголд остановилась, не зная, как приступить к осуществлению плана. Свиньи смотрели на нее, она смотрела на них и с тоской думала о тупиковой ситуации. Одна здоровущая свиноматка вдруг шагнула вперед, подняла рыло и уставилась глазами-бусинами на девушку, которую сковал леденящий холод, не имевший никакого отношения к холодному дождю.
        Интересно, свиньи набрасываются на людей? Эти, во всяком случае, выглядели достаточно угрожающими. Вспомнив о Перси, она бросила взгляд через плечо. Всем известно, что быки нападают, однако герефорд мирно стоял в другом конце загона.
        Джон уже прошел мимо него и теперь направлялся к ней, описав руками круг в воздухе. Мэриголд догадалась, что он велит ей гнать свиней.
        И чего ей взбрело предложить свою помощь? Она с тоской вспомнила о теплой гостиной, горячем чае, орущем телевизоре и добродушном подшучивании бабушки. А все ради Джона. Чтобы доказать себе, поправилась она.
        Сердце у нее застучало быстрее, и Мэриголд выбросила из головы все мысли. Она решительно двинулась к свиньям, раскинув руки и стараясь направить их между собой и Джоном. От стада с душераздирающим визгом оторвался поросенок и на негнущихся ножках кинулся вперед, подрагивая спиралькой хвостика.
        Мэриголд застыла, сердце у нее подпрыгнуло, но малыш бросился по полю к Джону. Еще с полдюжины молодых свиней последовали его примеру, вызвав у Мэриголд серию маленьких сердечных приступов. Они тоже промчались мимо. Свиньи оказались не только очень грязными и большим, но еще очень шумными и резвыми.
        Девушка набрала в легкие побольше воздуха, однако храбрости это ей не прибавило. Тем не менее Джон смотрел на нее, и она собиралась доказать, что трех свиноматок, огромных, как уборочная машина, недостаточно, чтобы напугать ее. Собрав все мужество, она снова двинулась вперед, споткнулась о чью-то нору, потеряла равновесие, но все-таки удержалась на ногах. Однако ее лихорадочные движения всполошили свиную команду, животные бросились врассыпную, в ушах зазвенело от режущего слух визга.
        Кроме одной большой мамаши, все свиньи умчались. На секунду Мэриголд ощутила торжество, что сумела подойти к ним так близко, но свиноматка вдруг хрюкнула и рванулась вперед. Прямо на нее.


        Глава 5
        Не успела Мэриголд отскочить, как свиная отбивная, будто сорвавшись с цепи, метнулась к ней, норовя проскочить между ног.
        Она почувствовала, что падает навзничь, и судорожно стала искать, за что бы ухватиться. Пальцы вцепились в жесткую щетину. Только через несколько секунд Мэриголд осознала, что едет на свинье! Она инстинктивно продолжала цепляться, вся ее жизнь промелькнула у нее перед глазами. Господи, как ей слезть? Внезапно огромная свинья повернула, и Мэриголд получила ответ: грохнулась на землю.
        Сначала она просто лежала, ошеломленная случившимся, затем ощутила на лице струи дождя, почувствовала, как щекочет шею мокрая трава.
        Через минуту над ней возник Джон, наклонился, спросив о ее самочувствии. Карие глаза были серьезны, ни тени насмешки.
        — Лежи спокойно.  — Он стал ощупывать ее ноги и руки, чтобы убедиться, что она ничего не сломала.
        Мэриголд повиновалась, завороженная его мягким, но повелительным тоном. Убедившись, что кости целы, он снова наклонился к ней.
        — Головой ударилась?
        Глаза потемнели, на лбу пролегли морщинки тревоги, у Мэриголд на секунду замерло сердце при виде светившейся в его взгляде заботы.
        — Нет,  — хрипло сказала она.
        — Встать можешь?  — с нежностью спросил он.
        Господи, стоило проехать на свинье ради того, чтобы добиться от него такой реакции. Она уже собиралась отрицательно мотнуть головой, но вспомнила, что играет роль крепкой девчонки, и кивнула. Теплые ласковые руки подхватили ее, помогли подняться.
        Ноги у Мэриголд дрожали, и она на пару секунд прижалась к Джону. Бог с ней, с крепкой девчонкой, она так благодарна ему за то, что он рядом, а когда он обнял ее, у нее мгновенно возникло ощущение безопасности, тепла и надежного укрытия. Джон, казалось, не собирался разжимать объятия, и Мэриголд подумала, что скорее умрет, чем оторвется от него.
        Его близость обострила все ее чувства. Она видела, как стекают по его гладкой коже капли дождя, и поймала себя на том, что хочет слизнуть эту влагу. Она почти ощущала сладкий дождь на его губах, чувствовала силу его рук и его запах: теплый, земной, мужской.
        Постепенно она начала различать и другие запахи, исходившие от нее: сырой травы, земли и мокрой свиньи. Она очнулась от своего полузабытья, и ее охватило неудержимое веселье. Плечи у нее задрожали, она почувствовала, как он еще крепче обнял ее, и, откинув голову, расхохоталась.
        Джон уставился на нее расширившимися от изумления глазами, но поскольку она продолжала смеяться, он сначала усмехнулся, а потом тоже засмеялся. Смех преобразил его лицо, которое было красивым, даже когда он, по своему обыкновению, хранил серьезный вид. Теперь в уголках глаз собрались морщинки, губы раздвинулись, на щеках появились ямочки.
        — Ты видел?  — Она глотнула воздуха, удивленная и довольная его реакцией.  — Я в самом деле ехала на свинье!
        — О да! Глазам своим не поверил.  — В их теплой глубине плясали смешинки,  — Мы должны заявить тебя на участие в родео.
        Она смеялась до колик в животе. А когда выпрямилась, встретила его взгляд.
        И так же внезапно, как начался, смех оборвался. Мэриголд стояла от Джона на расстоянии вытянутой руки, чувствуя окутывающее их облако близости и жар, которого не было, когда Джон пару минут назад обнимал ее. Он шагнул к ней, и Мэриголд затаила дыхание, ожидая… сама не зная чего. Сердце у нее стучало так громко, что, без сомнения, слышал даже Джон. А ее дрожь он просто не мог не заметить.
        Он провел пальцем по ее щеке, и она закрыла глаза, едва дыша, потрясенная ощущениями, которые вызвала у нее ласка Джона. Его палец скользнул по векам, носу, дрогнувшим губам.
        Открыв глаза, Мэриголд увидела в его взгляде желание. Его губы были так близко, что ей требовалось всего лишь поднять голову, чтобы коснуться их своими губами.
        Она решилась на это первой. Вышло робкое, почти стыдливое прикосновение, но в следующий миг Джон крепко обнял ее, ответив умелым поцелуем. Она откликнулась на его желание со всей страстью, раскрываясь перед ним, чуть не теряя сознание.
        Горячий и влажный язык, дразня, скользнул ей в рот, и она прижалась к Джону. Она хотела больше, гораздо больше.
        Мэриголд обняла его за шею, запустила пальцы в густые влажные волосы, принялась гладить по плечам с настойчивостью, отражавшей ее желание. Когда она выгнулась навстречу, его руки медленно двинулись от ее талии вверх, приподняли грудь, замерли. Внезапно Джон оторвался от ее губ, прерывисто дыша, и отступил на шаг.
        Мэриголд тоже отстранилась, изумленная недоверием, отразившимся на его лице, потом, осознав, что сделала, она постаралась успокоить дыхание. Что он теперь о ней подумает? Он выглядит таким разочарованным в себе. Мэриголд забыла даже о собственном смущении. Как это понимать? Он хочет ее, но желание отчего-то плохо на него действует.
        — Почему ты не женат, Джон Гудинг?  — осмелев, выпалила она, потрясенная до глубины души.
        Джон отшатнулся, словно она дала ему пощечину.
        — Был когда-то.  — Он вытер ладонью мокрое лицо.  — Не получилось.
        — Фрэнсис.
        — Значит, бабушка тебе рассказала.  — Он мрачно усмехнулся.
        — Не все женщины такие, как Фрэнсис.
        — Ты имеешь в виду себя?  — Мэриголд еще не слышала от него такого грубовато-насмешливого тона.
        — Конечно, нет. Ты же знаешь, через несколько недель я вернусь к своей настоящей жизни.  — Она не хотела, чтобы он подумал, будто она пытается его обмануть.  — Я имею в виду женщин вообще. Почему бы тебе снова не жениться, раз ты явно хочешь…  — Она покраснела.
        — Если тебе известно, что произошло между мной и Фрэнсис, ты знаешь почему. У кого-то брак удается. Я не из их числа.  — В его голосе зазвучала боль.
        — Неправда.
        Внезапно Мэриголд затопила волна самых разных чувств: разочарование, страх, досада. Горечь Джона ее озадачила, ведь он был во многих отношениях хорошим человеком.
        Она попыталась найти слова, чтобы объяснить ему, что брак удастся и у него, если он поверит в эту возможность. Но прежде чем она успела что-то сказать, Джон отвернулся и пошел прочь.
        — Идем,  — бросил он через плечо.
        Она поплелась за ним. Вспомнив, где они находятся, Мэриголд поискала глазами быка и свиней. Перси не двинулся с места, а стадо исчезло. Через несколько минут они увидели Нину, стоявшую у ворот с бадьей в руках и махавшую им.
        — Я была в доме, когда услышала визг,  — сказала она, когда они подошли,  — открыла ворота, и свиньи кинулись прямиком к кормушке. Не знаю, что вы там сделали, но это помогло.
        Нина испытующе взглянула на них, и Мэриголд испугалась, как бы женщина не прочла по их лицам, что приключилось между ними за последние несколько минут, но от всей души понадеялась, что этого не случится.
        Джон проверил ограду загона для свиней, убедился, что ворота держатся крепко, и они с Мэриголд направились к грузовику.
        — Зайдите, выпейте кофе, согрейтесь,  — предложила Нина.
        — Нет, спасибо. Нам пора ехать. Мэриголд должна переодеться в сухое.
        Нина перевела взгляд на девушку. Та почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, и едва не выкрикнула, что между ними ничего нет. Ей было важно, чтобы все знали: она в доме Гудинга только на время, в помощь бабушке, вот и все. Но Мэриголд не успела ничего объяснить, потому что Джон уже прощался с хозяйкой, а та все повторяла слова благодарности. Девушка молча забралась в кабину грузовика.
        За время недолгой поездки домой оба, чувствуя неловкость, не издали ни звука, и Мэриголд не терпелось поскорее избавиться от присутствия Джона.
        Остановившись перед домом, он заглушил мотор и, глядя перед собой, без всякого выражения произнес:
        — Спасибо, что съездила со мной и помогла.
        Таким же тоном Мэриголд отмела его благодарность и взялась за холодный металл ручки, однако не успела открыть дверцу, как он снова заговорил, и она замерла.
        — Я хочу тебе кое-что объяснить. Я всегда хотел иметь семью…  — Голос у него дрогнул.  — Порой мне очень горько оттого, что я никогда не подержу на руках своего ребенка.
        Несмотря на всю свою смелость, с которой она до этого задавала вопросы, Мэриголд вдруг поняла, что не хочет этого слышать. Не хочет знать, что он прав. Не хочет сделаться еще более уязвимой перед Джоном Гудингом, чем уже есть.
        А он, казалось, не замечал ее страха, и говорил как бы самому себе.
        — Я больше никогда не женюсь. У меня просто нет сил на новую попытку. Я всегда выбираю не тех…  — Джон умолк.
        Свет со двора проникал в кабину грузовика, и у Мэриголд заныло сердце при виде боли, отразившейся на его лице. Видимо, он боролся с собой, желая сказать что-то еще, но так и не сказал. Мэриголд раскаялась в своей настойчивости узнать о нем побольше.
        — Ладно. Какой прок это объяснять,  — вздохнул Джон.
        Она должна отпустить его, так будет лучше для них обоих. Но что-то вынудило ее заговорить.
        — Ты ошибаешься на свой счет. Ты добрый, заботливый человек, разве ты этого не понимаешь? Тебе есть что дать, есть что предложить…  — Мэриголд сделала глубокий вдох.  — Мне кажется, тебе действительно нужны жена и семья.
        Джон стиснул зубы, взгляд у него сделался жестким, и она поняла, что он пожалел о своей необдуманной откровенности. Спрыгнув на землю, он захлопнул за собой дверцу и направился к дому.
        Внезапно на Мэриголд навалилась усталость. Стало вдруг холодно. Тяжело вздохнув, она пошла следом. Ни разу в жизни ей не доводилось испытывать такого разочарования, как сейчас, когда она наблюдала за Джоном, мысленно прося взглянуть на нее, поговорить с ней.
        Но тот игнорировал ее, поэтому оба молча разулись, сняли промокшие куртки. В доме было тихо, и Мэриголд с облегчением догадалась, что бабушка легла спать.
        Коротко пожелав ей спокойной ночи, Джон пошел прочь.
        — Когда ты постареешь, этот дом станет ужасно пустым,  — тихо сказала ему вслед Мэриголд, прежде чем успела прикусить язык.
        Он замер в сумраке коридора, и она увидела, как поникли его плечи. Ничего не ответив, Джон продолжил свой путь.

        Он смотрел, как Мэриголд подгоняет к нему трактор. Дожди шли целую неделю. Была почти середина августа, надвигалось время сбора урожая, и Джон торопился закончить последние шестьдесят акров покоса. Когда Мэриголд узнала, что ему трудно, она немедленно вызвалась помочь, но он решительно отказывался, не желая, чтобы она занималась тяжелым, отнимающим много сил трудом.
        Потому что не хотел проводить время с ней.
        Не хотел повторения того, что произошло между ними. Их страстное объятие преследовало его, чуть ли не ежечасно он вспоминал их поцелуй, ее неожиданный отклик…
        И собственную реакцию. Это его тревожило.
        Лучше бы он вспоминал о ее попытке объяснить ему, что для него хорошо. Каким она его считала? Назвала добрым и заботливым человеком. Сказала, что ему нужны жена и семья. Ее слова ранили его тем больнее, что ему так хотелось принять их за правду. А ее последние слова об одиноком старике в этом доме причинили ему настоящую боль.
        Он поклялся избегать Мэриголд до конца ее пребывания у них и прилагал к этому все усилия: дождливые дни он проводил или в ближайшем городке, или за ремонтом уборочной техники. Да, ему удавалось избегать ее, но когда они все же встречались, проигнорировать Мэриголд он не мог. Как можно не обращать внимания на такого беззаботного, свободного духом человека? Он скорее мог бы проигнорировать удар молнии.
        После того вечера, когда они поцеловались, Джон заметил, что она тоже сторонится его. И все-таки, несмотря на молчаливое соглашение, они часто оказывались рядом. Слишком часто. Он остро чувствовал каждое мимолетное касание плеча, невольное прикосновение пальцев к его руке. Каждый такой контакт врезался ему в память, и держаться отчужденно было просто невозможно, как невозможно было оставаться безразличным к ее прикосновениям.
        Он не мог принять ее помощь на уборке сена, но в конце концов сдался, когда бабушка решительно отмела его последний довод, что он не хочет, чтобы она целый день сидела дома одна. По словам бабули, они не могли допустить снижения качества сена из-за его, Джона, упрямства. К тому же, сухо добавила она, ей и раньше приходилось сидеть одной, когда он занимался хозяйством. Несмотря на сомнения, он уступил их настойчивым уговорам, сказав себе, что поступает так лишь потому, что действительно нуждается в помощи.
        Его поразила быстрота, с какой Мэриголд научилась управлять трактором, причем столь уверенно, будто занималась этим много лет. Он поручил ей сгребать и ворошить сено, чтобы оно просохло, прежде чем спрессовывать его в тюки-рулоны.
        И вот теперь, когда солнце еще стояло высоко, Джон наблюдал, как она подгоняет трактор к ограде. Мэриголд помахала ему рукой и весело улыбнулась. Она явно горда собой после своего первого полного дня работы. И он тоже гордился ею.
        Джон с невольной улыбкой смотрел, как она выбирается из кабины. На ней были поношенные шорты кораллового цвета, которые почти не скрывали приятные округлости ее попки, и оголяющий живот топ, похожий на корсет. Он в жизни не видел более сексуально одетого тракториста. И не просто тракториста.
        Он постарался держать себя в руках, не скользить взглядом по похожей на белье одежде, по вздымающейся под ней груди. Но его зыбкое самообладание улетучивалось с каждой минутой.
        Слегка покачивая бедрами, Мэриголд шла к нему. Она стащила с головы соломенную шляпу с веселой отделкой и вытерла пот со лба.
        — Да, жарко там, ничего не скажешь.
        — Комары не кусали?  — Он приложил все усилия, чтобы его слова прозвучали непринужденно, и с раздражением отметил, что голос у него совсем хриплый.
        — Нет, я же пользовалась специальной жидкостью.  — Мэриголд остановилась перед ним.
        — А солнцезащитный козырек опускала?
        — Да, сэр.  — В ее глазах запрыгали смешинки.
        Когда она стояла так близко, он не мог удержаться, чтобы не впитывать ее клеточка за клеточкой. Ему хорошо известен каждый изгиб, каждая впадинка, каждая особенность ее фигуры. Он всеми чувствами запомнил ее тело.
        Джон знал точно, какой шелковистой была ее кожа. Слишком легко мог представить, как обхватывает ладонями ее гибкую талию, нащупывает впадинку пупка. С завязанными глазами он смог бы узнать ее нежный, летучий запах и мягкий шелк волос под его пальцами. И ее вкус. Никогда не забудет ее сочные розовые губы. Жар ее языка.
        Он почувствовал тяжесть в паху.
        — Я подумал, что можно перекусить под деревьями,  — хрипло произнес он и, чтобы окончательно не утратить над собой контроль, двинулся к тополям, росшим вдоль края поля.
        Она расстелила одеяло, и Джон сел на него, чувствуя себя донельзя глупо. Он всегда устраивался прямо на траве или ел за рулем. Открыв сумку-холодильник, Мэриголд передала ему сандвич и бутылку лимонада.
        Джон поблагодарил и начал есть, с притворным интересом изучая поле. Он заметил бежавшего койота и указал на него Мэриголд.
        Блестя голубыми глазами, та кивнула, поскольку во рту у нее были маисовые лепешки с неизменным соусом, а потом заметила:
        — Какой милый.
        Губы Джона скривились. Каких только прозвищ койота ему не доводилось слышать, но милым его до сих пор никто не называл.
        — Тебе нравится эта ферма, да?  — спросила Мэриголд.
        Он кивнул. Под ее взглядом ему не хотелось выдавать своих чувств, но его сердце не могло не переполниться любовью при виде своей земли.
        — Твой отец тоже был фермером?
        — Да, и мой дед. Муж бабушки.
        Его взгляд остановился на струйке пота, стекавшей по шее Мэриголд и исчезавшей в вырезе топа. Джон начисто забыл о разговоре, желая только одного: стать этой струйкой. Легкий ветерок бросил ей в лицо прядь золотистых волос, которая прилипла к ее губе. Он вдруг представил, как Мэриголд сидит рядом с ним десять, двадцать лет спустя. Как его жена.
        Земля под ним качнулась. Он взял бутылку, чтобы глотнуть лимонаду, но тут же поставил обратно, так у него дрожали руки.
        Значит, он снова за свое. Опять влюбился в такую же женщину. Красивую. Чуждую условностям, недоступную. Мэриголд ясно дала понять, какие у нее планы на будущее. Ему там нет места.
        А как насчет романа? Эта мысль шокировала его. Он не такой. А она? Ему незачем это знать. Он не хотел этого узнавать.
        Если бы с ним было согласно и его тело. Джон встал, прислонился к дереву, механически сунул в рот остатки сандвича.
        Он ел. Пил. Смотрел вдаль, притворялся, что полностью контролирует себя и свои чувства. Но зияющую пустоту внутри не могли заполнить никакие сандвичи с лимонадом. Он знал, что ступает на опасную почву, и отчаянно пытался остановить свои мысли.
        Не подозревавшая о его внутреннем разладе Мэриголд весело сказала:
        — Твоя бабушка считает, что мне нужно представить свой соус на ярмарке в эти выходные.
        Джон не поддался страстному желанию посмотреть на нее, он сосредоточился на волнах жара, колыхавшихся над землей в этот знойный августовский день.
        — Ты думаешь, еще не поздно подать заявку?
        Он вздрогнул.
        — Нет.
        — А ты поедешь на родео?
        Джон пожал плечами, желая, чтобы она прекратила светские разговоры. Но они все же лучше, чем молчание… когда его мозг заполняли разные мысли, которым не следовало бы возникать.
        — Ты когда-нибудь видела родео?
        — Конечно,  — хихикнула Мэриголд.  — Ты разве забыл, что я живу в Калгари? На родине знаменитого конноспортивного фестиваля.
        Джон почувствовал, как из-за глупого вопроса и ее дразнящего смеха по его лицу разливается краска.
        — А ты когда-нибудь участвовал?
        — Угу. Сейчас уже нет. Пусть я лучше буду владельцем хорошего быка, чем ездоком.
        — Перси.
        — Точно. Одно время я участвовал в показе скота, но это отнимает слишком много времени. Пришлось сделать выбор — или работать на ферме, или демонстрировать скот.
        — Но ты это делал? Объезжал быков?
        Он кивнул. В первые несколько лет после ухода Фрэнсис он ездил на каждое местное родео, которое не мешало его работе на ферме. Чтобы дать выход боли и злости.
        — О, я бы хотела посмотреть на объездку быков.
        — Тогда тебе лучше поехать в Эндерби.  — Ежегодное родео и ярмарка как раз должны состояться там в ближайшие выходные.  — Он подумал, что был бы не против отвезти ее туда, побыть там рядом с ней.  — Ты собиралась поехать?
        — Хотела бы.
        — И на танцы тоже?  — Представив ее танцующей со всеми этими ковбоями, он нахмурился.
        — Да, да! Обожаю танцы.
        — Сельские танцы?  — Голос Джона прозвучал натянуто, когда он представил ее в объятиях другого мужчины.
        — Никогда не танцевала. Ты мне их покажешь, в смысле если поедешь?
        Он бы с удовольствием много чего ей показал. Под его взглядом глаза у нее потемнели, и она прикусила нижнюю губу. А Джон подумал, что танцы с Мэриголд могут оказаться для него гибельными.
        Ее взгляд опять разжег медленный, жаркий огонь, тлевший в глубине его души. Боже, как он ее хотел. Джон стиснул бутылку с лимонадом, он не мог вымолвить ни слова, не мог ответить ей. Не хотел даже смотреть на нее. Но в конце концов не выдержал.
        Страсть отражалась и в ее глазах. Она тоже хотела его. От осознания этого сердце у него забилось быстрее, взгляд остановился на ее губах. Она провела по ним языком, и Джоном завладело желание, о котором не стоило бы говорить вслух.
        Его обдувал летний ветерок, горячий и душный, принеся с собой аромат Мэриголд. Он почувствовал выступивший на лбу пот и постарался замереть, чтобы не поддаться искушению прикоснуться к ней.
        Ее грудь вздымалась при каждом вдохе, сквозь материю топа ему были видны очертания сосков. Он знал, что должен отвернуться, но не мог. Он больше не мог сдерживаться, как не мог заставить солнце не светить, дождь не литься, траву не расти. Его взгляд был прикован к ее приоткрытому рту, к полным, жаждущим губам. Ждущим поцелуя.
        И он поцеловал ее. Это было как удар молнии.
        Мэриголд сама прервала их поцелуй, но не отодвинулась. С мрачным удовлетворением Джон отметил, что дыхание у нее такое же прерывистое, как и у него. Жаль, что он не обладает достаточной силой воли, чтобы отстраниться от Мэриголд. Он просто не в состоянии.
        Он нежно уложил ее на одеяло, снова припал к губам. В голове у него помутилось, он никогда не испытывал такого желания. Мэриголд вся была воплощенным искушением — шелк волос, еле уловимый женский запах, мягкие изгибы тела.
        Руки сжали ее талию, затем скользнули выше, ощутив тяжесть грудей. Твердые бугорки сосков огнем жгли ему ладони, он играл с ними, теребя их сквозь ткань, пока Мэриголд не застонала.
        Тогда он принялся нетерпеливо расстегивать маленькие крючочки топа.
        — Ты нужна мне,  — хрипло прошептал он.  — Я никогда никого так не хотел, как тебя. Ты прекрасна, ты совершенна… Мэриголд.
        Наконец он справился с застежками, и его охватил восторг при виде бархатистой гладкости ее грудей, розовые окружности вокруг напрягшихся сосков были доступны его прикосновению. Его ладони взяли груди в плен, наслаждаясь ими, как сокровищем. Джон закрыл глаза, не в силах вынести зрелища ее обнаженного тела.
        Мэриголд подалась вперед, прижимаясь грудью к ласкающим рукам, и своим чутким откликом возбудила его еще больше. Он никогда не думал, что это произойдет на самом деле. Он прильнул к одному соску, провел языком по второму. Все существо Джона было во власти желания, с каждым вдохом он впитывал ее дурманящий аромат — аромат женщины. Каждой частицей своего тела он жаждал Мэриголд…
        Каким-то дальним уголком сознания он воспринял лай собаки Помперов, в мозгу промелькнул образ Нины с ее огромным животом.
        Его руки замерли, и он оторвался от грудей Мэриголд. Что он делает?
        Мэриголд тихо застонала и прижалась к нему. Когда их тела соприкоснулись, он дернулся, словно обжегся.
        Кое-как сел. Заниматься с Мэриголд любовью настоящее безумие. И даже больше чем безумие. Это невозможно, безответственно и неправильно. Плохо и для него, и для нее.
        Джон злился на всепоглощающую страсть, которую испытывал к этой девушке. Конечно, он владеет собой настолько, чтобы не поддаться своему безумному влечению. Господи, он едва не занялся с Мэриголд сексом прямо здесь, на одеяле, чуть ли не на виду у всех.
        Джон запустил пальцы в волосы. Он не имеет права настолько забываться, не думая о последствиях. Он не мальчишка. Закрыв глаза, он заставил себя успокоиться.
        — Что случилось, Джон?  — Ее голос прозвучал чуть слышно, и он сначала подумал, будто ему показалось.
        Джон открыл глаза и увидел лежавшую на спине Мэриголд, которая смотрела на него,  — раскрасневшаяся, с припухшими, еще влажными после его поцелуев губами. Несмотря на доводы рассудка, он скользнул взглядом по ее упругим грудям с затвердевшими сосками..
        Джон почувствовал напряжение в чреслах, и его охватила досада на себя.
        Увидев его недовольное лицо, Мэриголд рывком села, прижимая к груди топик.
        — Что между нами происходит?  — прошептала она.
        Он мрачно улыбнулся. Конечно, она заметила его злость и презрение, только не подозревала, что это относится к нему.
        — Ничего,  — резко ответил Джон.  — Ничего между нами не происходит.
        Она наклонила голову, светлые волосы скрыли ее лицо, и дрожащими пальцами начала застегивать топ.
        Для нее все серьезно, подумал он. Разумеется, она приняла это всерьез, раз он чуть не овладел ею, поддавшись своей похоти.
        Его внимание привлекло неровное дыхание Мэриголд, плечи у нее вздрагивали.
        — Ты плачешь?  — спросил он, удивившись боли, которую почувствовал при мысли, что обидел девушку.
        Джон взял ее за подбородок, заставил посмотреть на него. В ее выразительных глазах стояли слезы. Она вырвалась и, наклонив голову, привела в порядок топ.
        — Нет, я не плачу.  — Голос у нее дрогнул.  — Последний раз я плакала в шесть лет, когда упала с велосипеда.
        Почувствовав себя мерзко, он, пристыженный, опустил голову и услышал, как она подавила рыдание.
        Мэриголд посмотрела на него, ее глаза стали почти черными.
        — Я не понимаю…  — Из-под ресниц выкатились и потекли по щекам слезы. У него застыла в жилах кровь.  — Я никогда… О черт, забудь об этом…
        Джон запоздало понял, что она совсем не так опытна, как он думал, и не такая распушенная, как могло показаться, если судить по ее одежде. И она внучка бабушкиной подруги. Она могла быть искушенной, но не была сексуально агрессивной. Это он виноват. От потрясения Джон не знал, что ему сделать, что сказать.
        — Джон,  — прошептана она.
        Он со страхом посмотрел на нее. Ее взгляд был полон боли.
        — Прости меня,  — тихо сказал Джон и мысленно добавил: «Прости за то, что смутил, обидел, начал и не смог закончить, прости за все. Черт, прости за то, что бабушка сломала лодыжку».
        Но тогда ничего бы не произошло. Он никогда бы не встретил Мэриголд. При этой мысли внутри у него все похолодело.
        — Может, тебе лучше вернуться в дом?
        Она долго смотрела на него, затем покачала головой.
        — Нет, я хочу закончить с сеном… Не волнуйся, я не собираюсь думать…  — Мэриголд вздернула подбородок.  — Я взрослая.
        — А я хочу, чтобы ты вернулась в дом.  — Он знал, что его голос звучит резко, и когда она дернулась, отвел взгляд, чтобы не видеть гордой красоты ее лица.  — Я не хочу, чтобы ты здесь находилась,  — для верности прибавил он.
        После долгого молчания она встала и пошла прочь. Джон сказал себе, что так будет лучше для нее. Для них обоих.


        Глава 6
        Мэриголд со вздохом заклеила картонную коробку с соусом и маисовыми лепешками. Была пятница, канун ярмарки, и хотя ей сейчас меньше всего хотелось ехать в город, чтобы подать заявку, это необходимо сделать. Ярмарка открывается завтра, но заявки рассматриваются сегодня вечером, и лучше уехать до того, как Джон вернется с поля.
        Он закончил убирать сено без ее помощи и теперь загружал тюки в сенной сарай. Она слышала, как он целый день ездил туда-обратно, и всякий раз, когда грузовик проезжал мимо дома, сердце у нее замирало от надежды, что Джон остановится и зайдет. Но он не остановился, не зашел. Скоро вечер, надо побыстрее исчезнуть до его возвращения.
        Последние несколько дней стали для нее сплошным адом. Хотя она изо всех сил пыталась не обращать на этого человека внимания, Мэриголд не сумела избавиться от груза своих чувств. Напряжение было так велико, что она не могла даже находиться с ним в одной комнате, не говоря уже о том, чтобы встретиться лицом к лицу. Она бы просто не вынесла этого после случившегося в поле.
        Каждый раз, вспоминая тот день, она краснела от стыда. И чего ей вздумалось так бросаться на него? Он наверняка решил, что она действительно хотела с ним переспать.
        Направление, которое приняли ее мысли, очень не понравилось Мэриголд. Испустив еще один тяжкий вздох, она потащила коробку на веранду. Нести ее было неудобно из-за размера, поэтому девушка с радостью плюхнула свою ношу на скамейку, села рядом и попыталась почерпнуть энергии в натягивании ботинок.
        Что он должен подумать о ней, о ее признании, о почти сделанном признании, что у нее до сих пор не было мужчины? Она схватилась за пылавшие щеки. Конечно, это правда, но чтобы сказать ему об этом…
        Мэриголд не понимала, что в Джоне особенного, что вызывает у нее такой страстный, неожиданный отклик. Разумеется, у нее были поклонники, но еще ни разу чисто физические ощущения не захлестывали ее с подобной силой. Правда, и дело никогда не заходило так далеко. Никогда. До Джона.
        Почему она не в состоянии контролировать себя? Это ее беспокоило. Злило. Ее, которая не злилась никогда.
        Мэриголд осталась только из-за бабушки. Она дала ей слово и сдержит его, до снятия гипса осталась всего пара недель.
        Но все равно на данный момент ей больше всего хотелось сбежать от Джона Гудинга. Она знала, что, конечно, справится с ситуацией. Она взрослая и способна отвечать за себя. Если она постарается, то они никогда не окажутся наедине… Мэриголд внезапно услышала чьи-то шаги на ступеньках. Джон?
        С бьющимся сердцем она вскочила и бросилась назад в кухню. Надо скрыться. Нельзя встретиться с ним сейчас, когда она так перед ним беззащитна. Мэриголд затравленно оглянулась и побежала по коридору в спальню бабушки.
        Телевизор орал, а старая дама, сидя на кровати среди груды подушек, крепко спала. Рот открыт, очки соскользнули с носа и угрожающе повисли. В одной руке она сжимала карты, в другой — пульт от телевизора. Остальные карты, разложенные для игры в солитер, лежали на подносе, стоявшем у нее на коленях. Несмотря на волнение, Мэриголд не могла не улыбнуться и, на цыпочках подойдя к телевизору, выключила его.
        — Что… что такое?  — Едва в комнате наступила тишина, бабуля попыталась сесть прямее.
        Мэриголд подошла к кровати.
        — Это всего лишь я. Я выключила телевизор.
        — А теперь включи снова.  — Зевнув, бабушка поправила очки и посмотрела на нее.  — Только-только стало хорошо.
        — Вы спали.  — Девушка собрала карты, ловко их перетасовала и подала ей.
        — Я думала, ты поедешь в город.
        Мэриголд наклонилась поправить подушки, радуясь, что бабушка не видит ее лица.
        — Я как раз зашла сказать, что уезжаю. Вы точно не хотите со мной поехать?
        — Ни в коем случае. Через пятнадцать минут начинается моя любимая передача.  — Бабуля сняла очки и протерла глаза.
        Мэриголд села рядом с ней на постель.
        — Вряд ли я задержусь там надолго. Принести вам чего-нибудь, пока я не уехала?
        Та покачала головой, затем направила пульт на телевизор, и комнату снова заполнил рев. Мэриголд неохотно подчинилась и вышла, прикрыв за собой дверь.
        Когда она обернулась, то увидела Джона, который стоял в проеме кухонной двери, словно поджидая ее. Но девушка отбросила нелепую мысль, ведь он избегал ее не меньше, чем она его.
        — Ой!  — Ее рука автоматически взметнулась к горлу.
        Джон кивнул.
        — Не хотел тебя напугать.  — Его взгляд устремился на ее руку, задержался на груди.
        Смутившись, она опустила руку. Он проследил и за этим движением, пройдясь взглядом по обтягивающему бедра джемперу в мелкую черно-белую клетку и черным узким брюкам. От этого пристального взгляда у нее даже мурашки побежали.
        — Куда-то собралась?
        Мэриголд крепко сцепила дрожащие пальцы, стараясь, чтобы не дрогнул предательски голос.
        — В город. Мне нужно отвезти заявку на свое участие в ярмарке.
        Она намеревалась взять его грузовик, хотя разрешения не спрашивала. Да и не собиралась. Вздернув подбородок, Мэриголд взглянула ему в лицо, увидела его карие глаза и испытала шок — так неудержимо ее потянуло к нему.
        Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Джон не в рабочей одежде. Господи, как же он хорош. В чистой рубашке и джинсах он выглядел таким же энергичным и соблазнительным, как и в конце трудового дня, когда возвращался домой грязный и потный. Наверное, переоделся, пока она заходила к бабушке. Сердце Мэриголд ухнуло вниз. Куда он собрался, и как она теперь попадет в город?
        — Ты можешь поехать со мной.  — Джон сунул руки к карманы.
        — Нет, спасибо, я доберусь до города сама. Не хочу тебя затруднять.
        Она возьмет грузовик, на котором он возит зерно. Мэриголд постаралась не обращать внимания на внутренний голос, нашептывающий, что она никогда не водила трехтонку. Ничего, справится. Она хотела прошмыгнуть мимо, но Джон остановил ее. От его прикосновения у нее захватило дух, и она устремила взгляд на загорелую руку, державшую ее запястье, вспомнила, как эти ладони скользили по ее кожи, нежно лаская, до экстаза воспламеняя ее тело… Непрошеные мысли смутили Мэриголд, и она выдернула свою руку, не в состоянии выразить свое негодование из-за комка в горле.
        — Ты меня не затруднишь. Я все равно еду в город. Сосед показывает на ярмарке телят от Перси, ему может понадобиться помощь.  — Шли мгновения. Джон ждал ответа.
        У нее вдруг защипало в носу и в глазах, поэтому она в отчаянии прикусила губу.
        — Ну же, Мэриголд, не упрямься.  — Его голос срывался, как и биение ее сердца.
        — Не упрямься? Ты думаешь, дело в упрямстве?
        Перед глазами все поплыло, когда она посмотрела на Джона. Тот отвел взгляд, переступил с ноги на ногу.
        — Я возьму грузовик для зерна,  — сказала она.
        — Мэриголд, ты не можешь…
        — Прекрасно. Тогда я позвоню твоему приятелю Джорджу Стрэнгу. По крайней мере ему моя компания по душе.  — Она сама не поверила своим словам.
        — Мэриголд… не делай этого.  — Ей показалось, или в его голосе действительно прозвучала мольба, словно ему и в самом деле небезразличны ее чувства? Не может быть. Застыв, она слушала.  — Я все равно еду в город. Ты едешь или нет?
        Мэриголд громко фыркнула. Хорошо. Она поедет, но только для того, чтобы доказать, что ей это безразлично, У нее не оставалось сомнений в том, что смущение, которое она все еще испытывала при воспоминании об инциденте на поле, ничего для него не значило. Этот тупица ясно дал ей понять, где ее место.
        — Ладно, я еду с тобой.
        Губы у Джона изогнулись, он указал на коробку.
        — Твоя заявка?  — Когда она кивнула, он взял коробку.  — Я буду в грузовике.
        Дверь за ним захлопнулась, и Мэриголд опустилась на скамейку. Как она это переживет? Стиснув зубы, девушка натянула башмаки, встала, оправила джемпер, мысленно готовясь к соседству с Джоном. Ей до ужаса хотелось снова оказаться в его объятиях, но она была полна решимости не допустить повторения этого. Он не должен знать, насколько он выбивает ее из колеи.
        — Ничего не забыла?  — спросил Джон, когда она забралась в кабину грузовика.
        — Нет.  — Она заставила себя спокойно посмотреть на него.
        Он пристально смотрел на нее глазами цвета шоколада, и у Мэриголд засосало под ложечкой. Чертыхнувшись про себя, она выдавила улыбку. Если она будет разыгрывать из себя счастливую женщину, Джон не догадается, как мерзко у нее на душе. Ее пребывание на ферме Гудинга уже почти закончено, у нее есть обязанности, и она выполнит их с улыбкой на лице. Даже если это убьет ее.
        Поездка до города оказалась напряженной и длилась бесконечно, хотя заняла не больше пятнадцати минут. Она изо всех сил скрывала неловкость, болтая обо всем, что придет на ум — от ярмарки до поездки на следующей неделе в Калгари вместе с бабулей за покупками. Джон говорил мало, следя за дорогой и ограничиваясь простыми «да» и «нет». Мэриголд не могла понять, испытывает она облегчение или злость от его нежелания общаться.
        Наконец Джон остановил грузовик перед большим белым зданием, где принимались и рассматривались заявки на участие в ярмарке. Двери были распахнуты, из них выходили люди, нагруженные коробками и свертками.
        Джон ничего не сказал, и Мэриголд поняла: он ждет, чтобы она покинула грузовик. Но она осталась сидеть, чувствуя извращенное и нелогичное желание добиться от него хоть какой-нибудь реакции, кроме этих стоических, односложных ответов.
        — Спасибо, что подвез,  — сладко проговорила она.  — Можешь теперь ехать на площадку родео.
        — Я подожду.  — Его руки крепче сжали руль.
        К ней вдруг пришло непрошеное воспоминание о контрасте его жестких рук и ее мягкой, обнаженной кожи. Она сглотнула и отмела воспоминания.
        — Поезжай. Я не знаю, сколько тут пробуду.
        — Ты никого не знаешь.
        Его слова удивили Мэриголд. Потом она разозлилась.
        — Я уже большая девочка, Джон. И могу позаботиться о себе сама.
        Его карие глаза сверкнули.
        — Я сказал, что подожду,  — процедил он сквозь зубы.
        — Я не хочу, чтобы ты ждал.
        Он впился в нее взглядом. Она зло посмотрела на него.
        — Я подожду.
        — Нет.
        — Я настаиваю.
        — Поздновато разыгрывать из себя джентльмена.
        Мэриголд услышала, как он резко втянул воздух.
        — Тебе обязательно быть такой упрямой?  — спросил он.
        — Это не упрямство — сказать, что можешь позаботиться о себе.  — Она помолчала.  — А я могу о себе позаботиться.
        Она выводила его из терпения, но ей было все равно. По крайней мере она добилась хоть какой-то реакции.
        — У тебя могут возникнуть трудности… э… с коробкой… в смысле в такой одежде.  — Джон окинул ее взглядом.
        Сердце Мэриголд бешено заколотилось: она вдруг осознала, что он хочет ее и его это совсем не радует.
        Боже всемогущий, как же он красив! Она позволила себе на одну секундочку как следует насладиться этим раздражающим, но притягательным мужчиной, его темно-карими мрачными глазами, четко очерченными губами и бронзовой от загара кожей.
        Под его жадным взглядом губы Мэриголд дрогнули, соски напряглись, внизу живота возникло покалывание. Она не могла ни вздохнуть, ни шевельнуться, ни произнести хоть слово. Она будто приросла к месту, охотно подчиняясь разбою его глаз. И представляя, как его руки делают то же самое.
        Он тихо выругался, и Мэриголд подскочила.
        — Если… ты настаиваешь… если собираешься остаться здесь, то я, пожалуй, поеду.  — Отвернувшись, Джон уставился в лобовое стекло.
        Проклятие, проклятие и еще раз проклятие! Раздосадованная, Мэриголд взяла огромную коробку и выбралась из грузовика. Этот негодяй обязательно должен чувствовать себя победителем, даже когда проигрывает.

        В здании жизнь била ключом. Если число посетителей о чем-то говорило, то окружная ярмарка была популярным событием. На выстроенных в ряд столах красовалось множество товаров — от маринованной свеклы до цветочных композиций и ручных вышивок. Дамы из сельскохозяйственного общества, сидевшие за столом у входа, зарегистрировали заявку Мэриголд и сказали, где ей поставить свои образцы.
        Хотя и досадуя на Джона, она чувствовала возбуждение, когда направилась к указанному столу. Она знала, что это лучший ее рецепт, и ей было интересно, какое решение вынесут судьи. Она сосредоточилась на цели своего пребывания здесь, постаралась выбросить Джона из головы и вскоре увлеклась размещением своего образца. Достала цветастый мексиканский коврик, присланный ее абуэлитой в подарок бабушке на Рождество, поставила на него плетеную корзинку, которую приобрела в местном хозяйственном магазине, и высыпала туда пакет маисовых лепешек. Потом извлекла из коробки и поставила закрытый глиняный кувшин с соусом. Отступив на шаг, оглядела результат. Не совсем то… она уже собралась чуть сдвинуть корзинку, но тут ее окликнули.
        — Мэриголд, здравствуй!
        К ней направлялась круглая, словно тыква-рекордистка, Нина Помпер. И не одна. Рядом с непринужденной улыбкой шла миловидная женщина с каштановыми волосами и карими глазами.
        — Это Дебби Хилл,  — представила Нина спутницу.  — Она живет недалеко от фермы Гудинга.
        Мэриголд улыбнулась и обменялась с женщиной приветствиями.
        — Насколько я понимаю, вы помогаете миссис Гудинг, пока она нездорова,  — сказала Дебби.
        — Да. Она чувствует себя хорошо. К концу августа я уже вернусь в Калгари.
        — Вы не останетесь?  — спросила Дебби.
        От неожиданного предположения у Мэриголд скрутило желудок. Немыслимая, неслыханная возможность.
        — Нет, я не останусь,  — покачала она головой.  — Мне нужно возвращаться к работе.  — Мысль о возможности остаться взволновала Мэриголд, однако инстинкт самосохранения требовал сменить тему, и она спросила у Нины: — Как поживают ваши свиньи?
        Та засмеялась.
        — Сидят в загоне, как и полагается.  — Она взглянула на Дебби.  — Помнишь, я рассказывала, как Мэриголд помогла Джону?
        Ее спутница кивнула, метнув взгляд на гостью и снова отведя глаза.
        От этого взгляда Мэриголд стало не по себе, но она не успела предаться размышлениям, потому что Нина многозначительно прибавила:
        — Дебби твоя единственная соперница.
        Подруга Нины слегка нахмурилась и покачала головой. Мэриголд опешила, ничего не понимая.
        — Вы тоже выставили соус?
        — Ну… да.
        — Дебби великолепная кулинарка.  — Нина похлопала ее по плечу.  — У нее двадцать образцов.
        Мэриголд не знала, что происходит, но решила не обращать внимания на подводные камни.
        — Кулинарный талант — это замечательно. У вас большая семья, есть для кого готовить?
        Лицо Дебби помрачнело.
        — Нет, я вдова. И у меня… э… у нас не было детей.
        — Простите,  — смущенно пробормотала Мэриголд.
        Короткое молчание нарушила Нина;
        — Мы пытаемся изменить семейное положение Дебби.
        — Нина!  — воскликнула та.
        — Но это же не секрет, тут нечего скрывать.  — Отмахнувшись от подруги, Нина повернулась к Мэриголд: — Мы хотим свести Дебби и Джона.
        Желудок у Мэриголд опять сжался, на этот раз от мысли о Дебби и Джоне, и она посмотрела на женщину новыми глазами. Да, возможно, она именно та, кто ему нужен. В юбке из плотного хлопка, доходившей до колена, и желтой блузке Дебби выглядела очаровательно. А по словам Нины, отлично готовит. Во всех смыслах домашний, традиционный тип женщины.
        Результаты наблюдений Мэриголд никак не помогли смягчить внезапную боль, от которой защемило сердце.
        — Понятно,  — вежливо произнесла она.
        — Не слушайте мою подругу,  — сказала Дебби, и ее приятное лицо вспыхнуло.  — Он мной не интересуется.
        — Просто Джон крепкий орешек,  — засмеялась Нина.  — Когда ты приехала, мы все гадали, что будет. Особенно…  — Она умолкла, поймав взгляд Мэриголд.  — Извини, ничего я такого не имела в виду.
        Девушка ощутила, как наливается жаром ее лицо.
        — По-моему, тут нужно кое-что подправить.
        — Вы с Джоном приедете завтра на танцы?  — спросила Нина.
        — Да, я собираюсь завтра на родео и на танцы, но я приеду с его бабушкой, а не с ним.  — Всем своим видом Мэриголд показала, что вопрос исчерпан.
        Воцарилось неловкое молчание, потом Нина пробормотала слова прощания и увела Дебби.
        Мэриголд смотрела им вслед, не сводя глаз с простоватой милой женщины. Дебби и Джон. Вместе. Она чуть не задохнулась. Тогда в поле Джон сказал, что поедет на танцы, однако ей и в голову не пришло, что он может пригласить кого-то другого.
        Дебби идеально ему подходила. Признание этого только усилило боль в сердце. Нужно быть слепой, чтобы отрицать, что они подходят друг другу, оба приверженцы традиций, оба сельские жители. Она должна бы радоваться их союзу, а не горевать. Разве не она считала, что Джону нужна жена, разве не говорила об этом ему?
        Отчего же ей так больно? При мысли о Джоне и Дебби, о том, что он улыбается ей, касается ее, целует, Мэриголд бросило в жар и вызвало чувство, в котором она не хотела признаваться,  — ревность. Но если даже мысль об этом приводит ее в такое состояние, что будет с ней, когда она увидит их вместе? Например, завтра вечером на танцах.

        В душном переполненном людьми зале, стоял табачный дым. Танцы были в разгаре, и с каждой минутой Джон все больше раздражался.
        Он смотрел на танцующих, понимая, что все отлично проводят время: пьют, смеются, разговаривают, сталкиваются в тесноте, наступают друг другу на ноги, по большей части даже не попадают в такт оркестру, игравшему кантри. В обычном состоянии Джон принял бы в этом самое активное участие, наслаждаясь людным сборищем, а теперь стоял у бара, потягивая выпивку и глазея на людей.
        Наблюдая за Мэриголд.
        И как ни старался, не мог оторвать от нее глаз. Впрочем, не только он, большинство присутствующих мужчин, включая констебля Джорджа Стрэнга в цивильной одежде и группу подвыпивших ковбоев с родео.
        Да и кто бы из нормальных мужчин не заметил Мэриголд? И дело совсем не в ее наряде, он не такой уж яркий или слишком вызывающий. Когда она вышла сегодня вечером из дома и направилась к грузовику, Джон испытал разочарование, потому что на ней была длинная юбка, скрывавшая ноги. Но теперь он изменил свое мнение, ибо ее одежда выглядела столь же сексуальной, как и любая другая. Абрикосовая юбка с завышенной талией мягкими складками струилась от бедер до середины, икры. Легкий материал соблазнительно закручивался во время танца, достаточно часто являя взору ее стройные ножки, однако главное внимание привлекал топ — белый, с широким вырезом, сползающий то с одного, то с другого плеча, выставляя на обозрение гладкую, обласканную солнцем кожу Мэриголд.
        Золотистые волосы она скрепила на затылке, чтобы они не мешали, но сзади локоны сексуальным каскадом ниспадали на спину. Когда Мэриголд откидывала голову и смеялась, что происходило слишком часто, по мнению Джона, они ласкали ее обнаженные плечи. Она сидела с бабушкой и одной из бабулиных подруг, явно не обращая внимания на толпившихся позади нее мужчин, которые напоминали Джону свору голодных дворняжек, ждущих объедков, бросаемых в их сторону.
        Он сердито нахмурился и одним глотком осушил стакан, понимая, что ничем от них не отличается. И что хуже всего, он был последним, кому бы она швырнула кость. Она давала это понять, с тех пор как он чуть не овладел ею в поле.
        К тому же он узнал, что Мэриголд девственница, отчего ему становилось только хуже.
        — Могу я угостить тебя?
        Джон обернулся и увидел Гарри Помпера, мужа Нины. Его сосед, лысеющий мужчина с широкой улыбкой, протянул стакан.
        — У меня еще не было возможности поблагодаритьтебя за помощь Нине тогда, со свиньями.
        Радуясь возможности отвлечься, Джон принял выпивку, но от благодарностей отмахнулся.
        — Сено успел убрать?  — спросил Гарри.
        Джон сразу вспомнил картину: Мэриголд на тракторе, атласная кожа подставлена солнцу. Он кивнул, пытаясь сохранить невозмутимое выражение.
        — А ты?
        — Не до конца. Но ведь, как я слышал, у тебя была отличная помощница.  — Гарри посмотрел в сторону Мэриголд.  — Я бы и сам не отказался от такой подмоги.
        Джон пробормотал что-то неразборчивое, борясь с досадой и жгучим чувством собственника. Мэриголд ему не принадлежит.
        — Сколько она еще здесь пробудет?  — спросил Гарри.
        Не в силах встретиться с ним взглядом, Джон пожал плечами:
        — Пока с бабушки не снимут гипс. Думаю, еще пару недель.
        — И между вами… ничего?
        На этот раз Джону не удалось согнать с лица сердитое выражение.
        — Нет. Она возвращается в город. В любом случае не мой тип.  — Он мог лишь жалеть, что это неправда.
        — Угу.  — Видимо, его слова не убедили соседа.
        Они поговорили еще несколько минут, потом Гарри, извинившись, вернулся к жене, и супруги присоединились к танцующим. Гарри обнял свою маленькую, здорово округлившуюся жену, они закружились в медленном вальсе, а Джон заставил себя отвернуться. У него заболела голова.
        С другого конца помещения за ним наблюдала Дебби Хилл, которая поймала его взгляд. Вежливость требовала, чтобы он поздоровался, и Джон дотронулся до своего стетсона. Он был уже по горло сыт шумом и людьми, и ему хотелось уехать домой.
        Но вместо этого он направился к бару, где его поджидала Дебби. Ему не хотелось вести пустые разговоры, но Джон напомнил себе, что, если он не в состоянии общаться с людьми, то нужно сидеть дома.
        А раз уж приехал… Это пойдет ему на пользу, следует хоть изредка выбираться со своей фермы. Тем не менее ему совсем не нравилось, что каждый раз, встречаясь с ищущим взглядом Дебби, он чувствовал вину. Может, если постараться… Он заставил себя подойти к вдове.
        — Привет,  — сказала Дебби.
        — Привет.  — Он попытался скрасить приветствие хоть толикой энтузиазма, но увы.
        — Хорошая песня. Почему ты не танцуешь?  — Она с надеждой заглянула ему в глаза.
        Если бы так на него посмотрела Мэриголд, с несчастным видом подумал он. Оркестр играл оживленную мелодию, и Джон обнял партнершу. Но танцевал он, неотрывно глядя на Мэриголд.
        Она стояла рядом с бабушкой в окружении ковбоев, участвовавших в родео, и смеялась. Джон оторвался от этого зрелища, посмотрел на улыбающуюся Дебби и заставил себя улыбнуться в ответ, хотя был рад, что шум не давал им возможности разговаривать.
        Когда танец закончился, он проводил Дебби на ее место.
        — Я постою с тобой немного, если ты не против.
        Конечно, он не мог ей отказать, поэтому они стояли, пытаясь вести непринужденную беседу. Джон старался не утерять нить разговора, но его взгляд постоянно возвращался к кучке мужчин, роившихся вокруг Мэриголд.
        — Ты сегодня ужасно тихий,  — вывел его из транса голос Дебби.
        — Я просто смотрю.  — Рукой, в которой держал стакан, он обвел помещение.
        Мэриголд разговаривала с ковбоем, бросавшим на нее плотоядные взгляды,  — сухопарым невысоким парнем, который стоял в недозволительной близости к девушке. И хотя Джон не был агрессивным человеком, его посетила мысль слегка попортить тому физиономию.
        — Вижу,  — ответила Дебби.
        — Что ты видишь?  — рыкнул он.
        Он не мог оторвать глаз от парня, который теперь положил свою лапу на плечо Мэриголд. Он непроизвольно сжал стакан и услышал треск пластика.
        — Может, еще потанцуем?  — коснулась его рукава Дебби.
        Джон посмотрел на ее ладонь, перевел взгляд на ее лицо. Щеки у Дебби разрумянились, карие глаза блестели, она казалась женственной и милой в желтой блузке и полотняной юбке. Привлекательная женщина. Безо всяких изъянов.
        Тогда почему он ничего к ней не испытывает? Дебби ясно показывала, что жаждет его общества. И она подходила ему куда больше, чем блондинка, флиртующая с мужчинами в другом конце зала.
        Дебби слегка помрачнела, и Джон отвернулся, внезапно осознав, что неприлично пялится на нее.
        — Прости, мне сегодня не хочется танцевать.
        Его взгляд снова устремился к Мэриголд. Она сняла руку ковбоя со своего голого плеча, ее улыбка показалась ему чуть менее искренней, чем раньше, и он почувствовал, как вслед за выбросом адреналина напряглись его мышцы. Он заставил себя остаться на месте, не подчинившись мощному искушению пересечь зал и отправить ковбоя в нокдаун. И хотя Мэриголд, судя по всему, требовалась помощь, Джон посчитал, что она воспримет это как вмешательство.
        Он просто будет следить за развитием событий. Мэриголд вполне способна постоять за себя, если только дело не примет совсем уж скверный оборот. Она доказала свое умение справляться с трудными ситуациями, оставаясь всю последнюю неделю равнодушной и бесчувственной.
        С того случая в поле она была холодна как лед. Если бы Мэриголд злилась на него, его бы это так не задевало. Нет, она преспокойно жила, абсолютно невозмутимая с виду. После сопровождавшейся слезами реакции она вела себя так, будто все происшедшее ничего для нее не значило. Будто она не лежала каждую ночь без сна, ворочаясь в постели, разгоряченная и жаждущая большего. Как происходило с ним.
        Ее поведение с другими мужчинами не слишком отличалось от обычного, Мэриголд никого не поощряла. На родео он видел жадные взгляды, которые бросали на нее многие ковбои, но она словно не понимала их смысла, не замечала желания в их глазах. Как сейчас. Джон знал, о чем думали эти мужчины, только не знал, что ему делать. Вероятно, ничего. Возможно, она расстроится, если он вмешается.
        Оркестр грянул веселую польку. Джон смотрел, как один из ковбоев ведет смеющуюся Мэриголд танцевать, и у него засосало под ложечкой.
        Черт бы ее побрал за то, что она с ним делает. Нахмурившись, он посмотрел на Дебби.
        Вечер шел своим чередом. Дебби убедила его потанцевать еще несколько раз. Джон изо всех сил пытался веселиться, но когда обнимал в танце партнершу, сердце у него сжималось. От нее пахло не так, как от Мэриголд, и смеялась она не так. Она не горячила ему кровь страстью или разочарованием.
        Потому что она не Мэриголд.
        Теперь они с Дебби танцевали медленный танец и поверх ее головы Джон смотрел на Мэриголд, танцующую с Джорджем Стрэнтом. Полицейский держал ее так, словно она была хрупкой орхидеей, которую он боялся сломать. Лицо у него покраснело настолько, что светлые волосы казались почти белыми. Он с глупой улыбкой смотрел на Мэриголд, она смотрела на него и тоже улыбалась. Джон почувствовал, как его температура подскочила еще на градус.


        Глава 7
        Из-за плеча Джорджа Стрэнга она увидела танцующих Джона и Дебби. Наблюдая за этой парой, Мэриголд почувствовала непонятное стеснение в груди, но убедила себя, что рада за них. Тогда почему это ее так волнует? И почему ее тревожит, что они так хорошо смотрятся вместе?
        Во взгляде Дебби, устремленном на Джона, читалось обожание, глаза сияли. Темная голова Джона была наклонена, словно он прислушивался к ее словам. Ковбойская шляпа сдвинута на затылок, прядь темных волос падает на лоб. Мэриголд смотрела, нервничая при мысли, что Дебби захочется вернуть прядь на место.
        Именно в этот момент Джордж крутанул ее, выполняя фигуру танца, и, застигнутая врасплох, Мэриголд сбилась с ритма. Хорошо еще, что у танца всего две фигуры, которые легко выучить, а то она бы попала в неловкое положение.
        — Ну как, весело?  — Джордж, сияя, смотрел на нее, его широкое лицо еще больше покраснело.
        Мэриголд кивнула, заставив себя улыбнуться возвышавшемуся над ней партнеру. Джордж вспыхнул. Она вдруг поняла, что пристально смотрит на него, хотя ее мысли были заняты Джоном и Дебби.
        Черт побери! Ей бы веселиться от души, она просто обожала вечеринки, а эта из лучших, на каких ей доводилось бывать. Или была бы такой, если бы Мэриголд не чувствовала присутствия Джона, который почти весь вечер преследовал ее сердитым взглядом. Чем он недоволен, хотела бы она знать. Наконец девушка оставила попытки угадать его мысли и решила предаться веселью. Она старалась не обращать на него внимания, но, постоянно чувствуя на себе его обжигающий взгляд, никак не могла расслабиться.
        Возвращение домой ее не вдохновляло, потому что бабушка заранее объявила, что останется ночевать в городе у подруги Берты, которая тоже пришла на танцы. Не вдохновляла Мэриголд и перспектива провести целую ночь в комнате напротив спальни Джона, зная, что они одни во всем доме.

        Дебби вздохнула:
        — Может, хватит?
        — О чем ты?  — удивился Джон.
        Она кивнула в сторону Мэриголд.
        — Не понимаю, что ты имеешь в виду,  — сердито проворчал он и развернул Дебби, выполняя фигуру танца.
        — Ты целый вечер смотришь на нее,  — ответила Дебби, когда они перешли к следующему па.
        Пристыженный, Джон почувствовал, что краснеет.
        — Иди же,  — с грустной улыбкой сказала Дебби,  — потанцуй с ней. Со мной ты лишь притворяешься. Женщины это чувствуют.
        Волна благодарности, затопившая Джона, быстро сменилась злостью на самого себя. То, что он не мог скрыть тяги к неотразимой, чарующей, сводящей с ума, пленительной Мэриголд, вызвало у него раздражение.
        Дебби высвободилась, и он проводил ее к краю танцевальной площадки, в прощальной улыбке Дебби были любовь и горечь.
        — Мне кажется, ты ей тоже нравишься. Удачи.
        Джон смотрел, как она пробирается сквозь толпу, потом его взгляд автоматически вернулся к Мэриголд. Дебби не знала, что эта вызывающая блондинка не питает к нему никаких чувств. Неприятная мысль отвлекла его, пока он наблюдал за Мэриголд, которая танцевала со Стрэнгом и улыбалась ему.

        Она заметила уходившую Дебби и плетущегося следом Джона. Музыка еще не кончилась, так в чем же дело? Дебби вернулась на свое место, а Джон направился в бар. Может, они поссорились? Мэриголд возликовала.
        Он вернулся с полным стаканом. Джон много пил, и ее это нисколько не радовало, ведь ей предстояло провести рядом с ним целую ночь.
        — Почему ты не поехала на танцы со мной, не позволила за тобой заехать?  — проревел ей на ухо Джордж.
        Она пожала плечами и отвернулась, надеясь, что он не будет настаивать на ответе. Стрэнг звонил ей среди недели и приглашал на танцы, но Мэриголд отделалась неубедительными отговорками, не желая назвать истинную причину, в которой не хотела признаться даже себе. Джордж не был Джоном.
        Она взглянула на полицейского. Он был симпатичным и добрым, обходился с ней так, словно она сделана из хрупкого стекла, а он не привык к обращению с бьющимися предметами. Хотя она не принадлежала к их числу. Напротив. Она не могла представить, чтобы он вдруг расстегнул блузку и начал бы сосать ее грудь, как сделал Джон.
        Ее бросило в дрожь, и она поискала глазами Джона. Тот наблюдал за ней, стоя у края танцплощадки — в одной руке стакан, большой палец другой руки засунут за пояс джинсов.
        Не отрывая от Мэриголд взгляда, он поднес стакан к губам и опустошил его. Темный стетсон надвинут до самых бровей, губы сжаты в мрачную линию. Он, казалось, пребывает в ярости. Какой собственник.
        У Мэриголд по спине пробежал холодок.
        Музыка и люди словно куда-то исчезли. В темном, накуренном помещении Джон опять напомнил ей пирата в своих черных джинсах и черной рубашке с бирюзовыми пятнами узора. В его темных глазах тлел огонь, щетина на впалых щеках придавала ему опасный вид, Мэриголд почти ждала, что он сейчас отшвырнет стакан и направится прямо к ней.
        Она споткнулась, Джордж подхватил ее и крепко обнял за плечи.
        — Ты хорошо себя чувствуешь?
        Его заботливое обхождение, влажные руки, розовое лицо и слишком светлые волосы — все в нем стало раздражать Мэриголд, хотя такая раздражительность была совсем не в ее характере.
        Это Джон виноват. Он бесит ее с того самого дня, как она приехала к ним. Вчера его упрямство только подлило масла в огонь, бушующий у нее в груди.
        Слава Богу, что сегодня рядом находилась бабушка — и на ярмарке, и на родео, это дало Мэриголд возможность не обращать внимания на Джона. Когда ей присудили первое место за ее соус, бабушка пришла в такое возбуждение, что даже позвонила абуэлите. А сама Мэриголд почему-то совсем не чувствовала той радости, какую следовало бы испытать, получив красную ленточку победителя. Что с ней происходит? Внезапно и бизнес, и будущее перестали волновать ее. Ладно, вернувшись в Калгари, она все поставит на свои места, ведь, сколько она себя помнила, ей всегда хотелось заняться этим делом. Если мечта Джона — ферма, то ее мечта компания по производству соусов.
        Однако при мысли о том, что придется оставить Джона, она ощутила внутри странную пустоту, даже несмотря на то что он упрям как осел и совсем не ее тип мужчины. Она подавила тревожные размышления и постаралась улыбнуться.
        Рот у нее уже сводило от улыбки. Когда музыка закончилась, Мэриголд, поблагодарив Джорджа, направилась к столику, где в компании подруг сидела бабушка, и внутренне застонала, увидев, что рядом топчется группа ковбоев, наблюдавших за ней и дожидавшихся ее возвращения.
        Один коротышка, который увивался за ней до этого, с улыбкой шагнул ей навстречу, и Мэриголд напряглась. Она не имела никакого желания конфликтовать с пьяными. Одно дело разбираться с ними в ресторане, а другое — на отдыхе. Устраивать сцену ей не хотелось, поэтому с оживлением, какого отнюдь не чувствовала, Мэриголд поприветствовала ковбоев.

        Джон сдавил стаканчик и, даже не заметив, что куски жесткого пластика впились в ладонь, отбросил в сторону. Мэриголд хотела сесть, но скользкий тип, пристававший к ней, опять принялся за свое. Он взял ее за плечи, и она сбросила его руки, дав понять, что не интересуется им.
        Джон глубоко вздохнул. Он пообещал себе, что не станет вмешиваться, но теперь пора. Он двинулся в ту сторону, всего лишь собираясь выяснить, нужна ли ей его помощь, как поступил бы в отношении любой женщины, если бы к ней приставал пьяный. Кроме того, становилось все очевиднее, что Мэриголд нуждается в помощи.
        — Да ладно тебе,  — говорил тем временем ковбой.  — Ты ещ-що со мной не танцевала… Может, щас, милашка?
        Джон встал между ними.
        — Дама обещала этот танец мне.
        Не дав Мэриголд возможности отказаться, он схватил ее за руку. Пьяный качнулся, пытаясь сфокусировать взгляд на Джоне, но тот не обращая внимания на них обоих, вытащил Мэриголд на танцплощадку.
        На его счастье, оркестр играл медленную мелодию, и ему ничего не оставалось, как обнять партнершу. Адреналин и досада воспламенили его, он готов был выбить из ковбоя дух, но еще хотел как следует тряхнуть Мэриголд за то, что привлекла внимание этого человека. Джон стиснул зубы, стараясь успокоиться.
        Они танцевали скованно, в молчании. Джон так и не обрел спокойствия, которого искал. Тело Мэриголд касалось его тела, поэтому игнорировать ее бесполезно, если в его объятиях она была на своем месте.
        Сзади их толкнула другая пара, Мэриголд оступилась, но он, поддерживая, схватил ее за плечи, и теплая, шелковистая кожа обожгла ему ладони. Джон моментально воспламенился даже от такого невинного соприкосновения.
        Ему захотелось отшатнуться, броситься прочь, спастись бегством от искушения ее близостью. Нет, будь он проклят, если позволит страстям управлять собой, он лишь поступает как джентльмен, оберегая Мэриголд от пьяного болвана.
        — Ну,  — сказал он, стараясь не обращать внимания на прядку волос Мэриголд, щекотавшую ему подбородок,  — ты не собираешься меня поблагодарить?
        — За что?  — В ее голосе прозвучало высокомерие.
        — За спасение от пьяного типа.
        Мэриголд отстранилась и посмотрела на него своими голубыми глазами, в которых светилось недоумение.
        — Я могу сама позаботиться о себе. И не нуждаюсь в спасении. Кроме того, меня уловками в духе мачо не проймешь.
        Эти слова задели его. А чего, собственно, он ждал. Ее вечной благодарности?
        — Я вижу, как хорошо ты о себе заботишься. Что ты собиралась делать? Поцеловать его, потом уйти и забыть?
        Проклятие, зачем он это сказал? Мэриголд сверкнула на него глазами и раздраженно вздохнула. Она была так непредсказуема, всегда реагировала не так, как он рассчитывал, хотя ему следовало бы уже привыкнуть к этому.
        — Не знаю, вытрясти из тебя душу… или поцеловать.
        Джон сбился с ритма, не веря, что подобное слетело у него с языка. Похоже, виной тому непривычное количество выпитого алкоголя. Он почувствовал, что краснеет, встретившись с оценивающим взглядом девушки.
        К его изумлению, Мэриголд расхохоталась, откинув, по своему обыкновению, голову.
        — Джон, ты пьян?  — В голосе слышались дразнящие нотки, голубые глаза искрились.
        Он почувствовал, как снова напряглось его тело. Эта леди здорово действует ему на нервы, ее снисходительный тон жалит.
        — А ты у нас такая невозмутимая, да?
        Огонек в глазах Мэриголд потух, она застыла в его объятиях.
        — О чем ты говоришь?
        — Я говорю о твоем поведении всю прошедшую неделю,  — прорычал он.
        Мэриголд покачала головой, лоб прочертила морщинка.
        — Я… я просто старалась вести себя вежливо. Это ты вел себя так, словно… словно ничего не случилось.
        — Я?  — воскликнул Джон.
        Она сделала глубокий вдох, потом улыбнулась, но он видел, что улыбка вымученная.
        — Джон, не будем об этом. Давай посмотрим, не сможем ли мы вести обычную беседу, как всегда происходит во время танцев.  — Она подняла глаза к потолку, видимо, глубоко задумавшись.  — Мы могли бы притвориться, что ладим друг с другом. Ты мог бы начать, поздравив меня с первым местом за соус, потом я бы поздравила тебя с тем, что телята от Перси получили ленточки победителей. А?  — Подняв брови, она вопросительно посмотрела на него.
        Джон не верил своим ушам. Значит, он ей не нравится. Он не ожидал, что осознание этого окажется таким болезненным.
        — Зачем притворяться?
        — Из вежливости. Уверена, ты имеешь об этом некоторое представление.
        — Ты хочешь сказать, нести чушь, как ты?  — Не желая выдать своих чувств, Джон постарался, чтобы его голос звучал спокойно.
        — Я не…  — Мэриголд осеклась, потому что их снова толкнули, инатянуто улыбнулась паре. Когда те удалились от них на достаточное расстояние, она продолжила: — Нам еще предстоит немного пожить в одном доме. Я хотя бы прилагаю усилия, чтобы все шло гладко.
        Джон сердито нахмурился.
        — Что с тобой такое?
        — Ты сама знаешь.  — «Я тебя хочу и ненавижу себя за это, потому что ты меня не хочешь».
        — Я-то как раз ни в какие игры не играю. На прошлой неделе, когда мы… я хотела.  — Она прикрыла глаза и закусила губу.  — Ты остановился.
        Услышав это признание, Джон крепче сжал ее в объятиях. Он изо всех сил противился захлестнувшей его волне ощущений. Хотя ему было досадно и больно слышать такие слова, он не мог не признать, что Мэриголд права.
        Но он должен положить конец их любовным играм. Ничто не могло изменить того факта, что у них нет будущего, и он должен благодарить ее за напоминание. Тем не менее он разрывался между желанием, страстью — и необходимостью отослать ее прочь.
        Мэриголд решила за него.
        — Спасибо за танец.  — Резко высвободившись, она пошла на свое место.
        Внутри у него все сжалось, но он стоял один, не двигаясь — его толкали танцующие,  — и глядя, как она идет к столику бабушки. Джон чувствовал свое бессилие. Если он подчинится желанию, то слишком много потеряет. И ничего не выиграет.
        Кроме удовлетворения всепоглощающей похоти. Он купил себе еще стакан и встал у края танцплощадки, притворяясь, что не смотрит на Мэриголд.
        К ней подошел тот же пьяный ковбой, но она прекрасно справилась с назойливым идиотом, обратив все в шутку. Она, словно бы удивляясь, отрицательно покачала головой, затем повернулась к бабушке и ее подругам, с которыми до того разговаривала. Джон увидел, как пьяница начал стягивать топ с ее плеча и шагнул вперед.
        Мэриголд с приклеенной улыбкой отругала негодяя, однако тот дождался, пока она отвернется, и ущипнул ее.
        Кровь бросилась Джону в голову, взгляд заволокла красная пелена. Отшвырнув стаканчик и сжав кулаки, он стал проталкиваться сквозь толпу.
        — Оставь ее в покое!  — рявкнул он, остановившись в нескольких футах от ковбоя.
        Пьяный с трудом сфокусировал на нем взгляд, но Мэриголд снова упрямо покачала головой.
        Джон разъярился еще больше. Неужели она не понимает, что не всегда может за себя постоять? Что он нужен ей, по крайней мере сейчас?
        — Мы с леди бе… седуем, при… ик!.. ятель.
        Джон перевел дыхание. Он не собирался драться с этим человеком, он лишь хотел, чтобы тот оставил Мэриголд в покое.
        — Иди отсюда. Дама тобой не интересуется.
        Покачнувшись, коротышка неуверенно повернулся к Мэриголд.
        — М-м-мэри… ты ин… интересуешься?
        Она улыбнулась, но Джон заметил, как ее пальцы стиснули ткань юбки.
        — Я действительно хотела бы побыть одна,  — вежливо и твердо ответила девушка.
        Их троица уже привлекла внимание стоявших и танцевавших рядом, на них глазели даже те, кто сиделза дальними столиками.
        — Ле-леди… ик!.. леди хочет побыть одна, приятель,  — объяснил Джону ковбой.
        — Никаких возражений с моей стороны.  — Скрестив руки на груди, Джон ждал, когда он уйдет.
        Пьяный долго разглядывал его, потом снова обратился к Мэриголд:
        — Твой при… приятель настоящая з… заноза в зад… нице.  — Он громко фыркнул.  — Но он… крепкий па… рень.
        — Вали отсюда, ковбой,  — процедил сквозь зубы Джон.
        Он заметил, что бабушка лихорадочно шепчется со своей подругой, глаза у нее блестели, а вид был такой возбужденный, как на матче борцов, куда он как-то раз водил ее в Калгари. Она предвкушала драку.
        Ну, до этого не дойдет, во всяком случае, не с его подачи.
        Ковбой оглянулся на собравшихся зевак. Поблизости стояло несколько подвыпивших ковбоев, явно его друзья. Он обнял за шею двоих.
        — Ну, это… Ты один, а нас… а нас много. Так ч-что, сам вали отсюда.  — Ковбой сделал неприличный жест и, повернувшись к Мэриголд, окинул ее похотливым взглядом.  — Все х-хорошо, крас-сотка, о чем мы говорили?
        Джон положил руку ему на плечо.
        — Ты отсюда уходишь. Немедленно!
        Ковбой выпрямился и, сжав кулаки, встал в боксерскую стойку.
        Джон шумно выдохнул, сдвинул на затылок стетсон и потер лоб. Он был уверен, что ковбой упадет, если он дотронется до него хотя бы пальцем. Тот был здорово пьян, уложить его слишком легко.
        — Я сказал, что маленькая леди тобой не интересуется.  — Джон посмотрел на Мэриголд.
        Та нахмурилась.
        — Маленькая леди?  — одними губами проговорила она и закатила глаза.
        — Очень даже инте… ресуется. По… гляди-ка на ее одеж-жду.
        — При чем тут ее одежда?  — угрожающе спросил Джон. Вот теперь он разозлился по-настоящему.
        — Ес-сли девушка так одевается, она сама про… сит.  — Пьяный с вожделением обшарил взглядом ее обнаженное, цвета меда плечо.
        — А я так не думаю, приятель.  — Не веря своим ушам, Мэриголд подняла брови.
        — Ты вс-се получишь, детка.  — Ковбой бросил на девушку плотоядный взгляд, и по подбородку у него потекла слюна.
        — Сходи-ка на улицу, освежись,  — сердито бросила пьяному Мэриголд.
        — Предупреждаю тебя, парень. Шел бы ты отсюда подобру-поздорову.  — Джон прижал стиснутые кулаки к бедрам. Он старался не забывать, что мужчина пьян, и давал ему время осмыслить ситуацию, но обстановка накалялась с каждой секундой.
        — Поедешь со мной, де… детка?  — спросил у Мэриголд ковбой, будто не слыша его слов.
        — А не пошел бы ты,  — отрезала Мэриголд.
        — Да знаем мы таких, как ты.  — Ковбой злобно уставился на нее.  — Задом виляют, а не дают.
        Уже не владея собой, Джон схватил его за грудки и подтянул к себе.
        — Ты уходишь, но сначала должен извиниться перед дамой,  — проскрежетал он в лицо подонку.
        Ковбой высвободился и замахал кулаками.
        Джон легко парировал удар.
        Парень досадливо крякнул и ударил снова.
        — Твоя дев… девчонка просто шлю…
        Кулак, врезавшийся ему в подбородок, не дал закончить. Он пошатнулся, но устоял на ногах.
        Мэриголд вскрикнула, а зрители придвинулись ближе, чтобы ничего не пропустить. Ковбой сделал неуверенный шаг к противнику, размахивая кулаками.
        Тут Джон услышал вопль бабушки: «Дай ему!» — и толпа взревела.


        Глава 8
        Мэриголд остановилась перед домом, выключив двигатель и в наступившей тишине оглядела неподвижную фигуру на пассажирском сиденье.
        Джон лежал словно мертвый, ковбойский стетсон скрывал его лицо. Она в задумчивости прикусила нижнюю губу. Может, ему досталось больше, чем кажется? Может, вообще нужна медицинская помощь?
        Массовая драка была волнующей, но короткой благодаря Джорджу Стрэнгу и его друзьям. Мэриголд испытывала странное возбуждение от того, что Джон подрался из-за нее, хотя все это было ему явно не по душе. Может, она ему все же немножко нравится, хоть он и не одобряет ее? От приятной мысли у нее по телу побежали мурашки.
        А то, что он защищал ее манеру одеваться, совершенно поразило Мэриголд, и она даже смягчила тон больше, чем ей того хотелось.
        — Джон, мы приехали.
        Он застонал, и она дотронулась до его руки. У Мэриголд перехватило дыхание, когда его пальцы сжали ей запястье. Джон сел, сдвинув стетсон назад. В мягком янтарном свете фонарей со двора его глаза были темными, и она не могла различить их выражение.
        Мэриголд сделала глубокий вдох, заставив себя отвернуться от завораживающего взгляда.
        — Я хочу тебя поблагодарить. За то, что ты защитил меня, особенно после того как я отказалась от твоей помощи,  — Она осмелилась бросить в его сторону мимолетный взгляд.  — Я знаю, ты не хотел драться.
        Джон не ответил, только изучающе посмотрел на нее. Мэриголд не отвела взгляд, и он медленно привлек ее в свои объятия. Она не противилась. Взяв в руки ее волосы, Джон поднес их к лицу и тихо застонал, потом закрыл ей рот поцелуем.
        Внутренний голос нашептывал, что она должна быть осторожна. Но его горячие требовательные губы приводили доводы, по которым ей не следовало выскакивать из грузовика. Джон крепче прижал ее к себе.
        Неистовство поцелуя одновременно тревожило и восхищало Мэриголд. По телу у нее пробежала горячая волна. Его губы призывали ее ответить так, как она хочет. Ее пальцы нащупали разорванную на груди рубашку.
        Она прижала ладони к его груди, покрытой жесткими волосами, потом скользнула под рубашку, лаская твердые мускулы. Кожа горела под ее пальцами, бугорки сосков затвердели, и Джон застонал, когда она провела по ним кончиками пальцев. Мэриголд отстранилась, чтобы перевести дух.
        Но он снова завладел ее губами. Она уступила пламени, которое нарастало у нее внутри, угрожая поглотить ее, крепче обняла Джона за плечи, стала поглаживать крепкие бицепсы.
        Не прерывая поцелуя, он посадил ее на колени лицом к себе, и Мэриголд прижалась к нему. Она чувствовала под собой тепло его бедер, подвинулась ближе и услышала, как он резко втянул воздух.
        — Что такое? Я сделала тебе больно?
        — Да нет же.  — Его губы сложились в кривую усмешку, на щеках появились ямочки.
        Внезапно Мэриголд поняла и в смущении прикусила губу.
        — Ничего такого, что ты не исправила бы поцелуем,  — хрипло сказал он.
        Сначала поцелуй был нежным, и Мэриголд, тая, принялась расстегивать оставшиеся пуговицы. Пока ее пальцы трудились, она чувствовала, как стремительно вздымается под ними его грудь.
        Когда она приоткрыла в поцелуе рот, их языки соприкоснулись, и началось медленное, завораживающее состязание, легкий танец, где каждый отдает и получает.
        Потом язык Джона стал более настойчивым и требовательным. Он так крепко прижал ее к себе, что ее руки оказались зажатыми между их телами.
        Он подхватил ее под ягодицы, прижимая к себе. Сквозь его джинсы Мэриголд ощущала твердую горячую выпуклость, упиравшуюся в самое интимное место. Она так хотела его, что не знала, выдержит ли это напряжение. Когда Джон отстранился, чтобы глотнуть воздуха, дыхание у него было таким же прерывистым, как и у нее.
        Прижавшись лицом к ее шее, он стал ласкать ее языком, затем проложил дорожку быстрых поцелуев к ее уху, зарылся лицом в ее волосы, и она чувствовала на шее его неровное дыхание. Мэриголд была готова взорваться от страсти.
        — Я представлял тебя совсем другой,  — вдруг тихо произнес он.  — Ждал совсем другого. Я… я хочу, чтобы ты знала, как ты совершенна. Я хочу чтобы ты поняла…  — Он проглотил комок в горле.
        Мэриголд замерла, чувствуя перемену в его настроении. Она знала, что Джон слишком много выпил, понимала, что он чувствует себя уязвимым. За последние несколько минут пала не одна стена, Джон собирается сказать нечто важное, то, чего она, возможно, не хотела бы услышать. Если она узнает его секреты, причину его тоски, услышит его признания, между ними неизбежно возникнет связь, а ей меньше всего хотелось такого сближения. Она должна вернуться к своей жизни. Мэриголд попыталась слезть с его колен, но руки Джона крепко держали ее на месте.
        — Пока ты не приехала…  — Он замолчал, чтобы собраться с мыслями, явно не ведая о ее нежелании слушать. Лицо сделалось отстраненным, взгляд — пустым.
        Ей придется услышать, хочет она того или нет.
        — Я думал, моя жизнь сложится, как у родителей. Мальчик встретил девочку, мальчик и девочка полюбили друг друга, мальчик и девочка поженились. Мальчик и девочка жили счастливо до конца своих дней.
        Сердце у Мэриголд сжалось при виде циничного выражения его лица.
        Он моргнул, словно увидел ее в первый раз. Глаза были у него темными и выразительными, а взгляд настолько глубоким и пронизывающим, что Мэриголд замерла. Она видела его боль и уязвимость, горечь и безнадежность. Ей стало плохо от неприкрытой злости, отразившейся на его лице. Физическое желание утихало, хотя Джон сильнее прижал ее к себе.
        Губы у него дрожали, будто он собирался заговорить. Но он только посмотрел в окно кабины.
        Освободившись от его настойчивого взгляда, Мэриголд ждала продолжения, не в состоянии вырваться.
        — Когда я учился в средней школе, то на родео в городе я познакомился с девушкой. Мы влюбились и поженились.  — Он вздохнул.  — Я был глуп, поэтому решил, что одной любви достаточно, что городской девушке может понравиться жизнь в деревне. Мы просто очень сильно любили друг друга,  — Он скривился.  — Думали, все будет тип-топ. Не получилось.
        — Фрэнсис?
        — Да.
        Мэриголд понимала, что его откровенность вызвана алкоголем. Джон не из тех, кто распространяется о своих чувствах, забыв об осторожности. Еще когда он сказал, что не знает, встряхнуть ее или поцеловать, она поняла, что он слишком много выпил.
        — Ты другая.
        Вскинув голову, Мэриголд посмотрела на него. О чем он думает? Неужели убедил себя, что она подходит ему, только исходя из желания, которое он к ней испытывал? Она испугалась. Мысль о том, что Джон может обмануться, приняв ее не за ту и позволив себе поэтому любить ее, причинила ей боль. Мэриголд отодвинулась, но его руки лишь крепче сжали ее талию. Он тянул ее к себе, и она начала сопротивляться.
        — Что случилось?
        — Отпусти меня. Я больше не хочу ничего слышать. «И не хочу влюбляться в тебя»,  — мысленно добавила она. Любовь к этому сильному, одинокому, загадочному мужчине была той проблемой, без которой она вполне могла прожить. То, что он пришел сегодня ей на выручку, слишком уж сильно подействовало на женщину, которая непременно желала показать свою независимость. А именно так Мэриголд и хотела прожить свою жизнь — оставаясь собой.
        Джон находился так близко, что она видела темную щетину на щеках, слышала его неровное дыхание, ощущала его животную мужественность.
        И чувствовала жар его крепкого тела.
        Что-то мелькнуло у него в глазах, настроение слегка изменилось, приняв иное, не связанное с печалью направление. Он пошевелился под ней.
        — Мне пора,  — сказала она, раздосадованная тем, что голос прозвучал едва слышно.
        Мэриголд действительно боялась, что ее жизнь бесповоротно изменится, если она сейчас не уйдет в дом и не ляжет спать.
        — Нет.
        Его руки тисками сжали ее бедра. Мэриголд словно пронзил электрический разряд, и она подумала: возможно… только возможно… ей не хочется уходить.
        Молчание затягивалось. Она избегала его взгляда, пытаясь не ощущать его тела, не замечать желания в его глазах. Ради самосохранения она должна как-то отгородиться от него. Либо покинуть кабину грузовика, либо что-то сказать.
        — Я видела, как ты танцевал с Дебби.  — Желаемой непринужденности в голосе не получилось.
        — И что?
        — Вы хорошо смотритесь вместе.  — Как больно это говорить.
        — Я ее не хочу. Когда я с ней, ничего не происходит. Зачем ты о ней заговорила?
        Мэриголд отвернулась, комок в горле мешал ей ответить.
        Джон коснулся ее подбородка.
        — Мне показалось, я объяснил. Я думал, ты поняла…  — Он умолк.  — Я хочу тебя. Каждую ночь я лежу без сна и думаю о тебе. Только о тебе.
        Поцелуй вышел отнюдь не нежным. Даже когда Мэриголд ответила, было ясно, что он реагирует на чисто физическое желание.
        Это ее вина. Когда он рядом, ее тело реагировало, как масло на раскаленную сковородку. Мэриголд никогда не поддавалась физическому желанию раньше и не собиралась делать этого сейчас. Когда их связывает один лишь секс.
        — Ты не лучше того ковбоя.  — И сама она тоже.
        Судя по его лицу, ее слова явились для Джона ударом. Он было открыл рот, но Мэриголд, чувствуя небывалое смятение, высвободилась, распахнула дверцу и убежала.

        Через несколько дней женщины уехали в Калгари за покупками, оставив Джона одного, и он не ждал их раньше вечера. Первую половину дня он перевозил сено с поля в сарай. В полдень у него заурчало в животе, потому что он забыл позавтракать, и Джон направился к дому.
        Там его встретила зловещая тишина. Он постоял, держа в руке кепку и прислушиваясь.
        Ни единый звук не оживлял абсолютную тишину. Не доносились из кухни голоса. Не слышались на веранде легкие шаги. Не нарушал молчания веселый смех. Не было Мэриголд.
        Внезапно осознав, о чем он думает и что стоит, сжимая кепку с такой силой, будто от этого зависит его жизнь, Джон с отвращением покачал головой. Бросил кепку на скамейку и пошел в ванную, чтобы умыться. Он старался не обращать внимания на пустоту в душе, которая перекликалась с пустотой старого дома.
        — Привыкай,  — сказал он себе, вытирая руки.  — Это будущее. Через неделю-другую здесь уже не будет Мэриголд. Она вернется в Калгари.  — Он это знал.
        Джон сердито нахмурился, вошел в кухню, запоздало сообразил, что не снял ботинки и посмотрел на оставленную им грязь, ясно видную на сверкающем чистотой полу. Откуда ни возьмись появилась картинка: Мэриголд подметает пол. Он видел ее так ясно, словно она стояла рядом с ним — в шортах и коротенькой, выше пупка, футболке. Он почти чувствовал ее шелковистые волосы, как они взлетают над плечами и падают на нежную округлость ее груди. И она улыбается… улыбается ему, в голубых глазах застыло мечтательное выражение, а влажный рот, созданный для поцелуев, манит к себе.
        Джон вспомнил танцы после родео и последовавшие затем страстные объятия. С того вечера Мэриголд держалась от него на расстоянии, и это причиняло Джону боль. У него было достаточно случайных связей после брака, чтобы знать, что больно лишь тогда, когда есть чувства. А между ним и Мэриголд ничего нет, он в этом твердо уверен. Особенно после ее заявления, что он не лучше того ковбоя.
        У Джона что-то неприятно сжалось внутри. Неужели она и правда думала то, что сказала? Бесчувственный, движимый одним сексом? Мэриголд отмахнулась от него, оттолкнула, будто сказанное им не имело значения. При этом воспоминании в нем шевельнулось нечто похожее на ярость, и Джон нарочно затопал по сверкающему полу кухни.
        Он сильно рванул на себя дверцу буфета, которая, распахнувшись, ударила его по лбу.
        — Черт!
        От резкой боли у него выступили слезы, и он закрыл глаза. Ему хотелось оторвать дверцу, швырнуть в другой конец кухни, но он только выругался, схватил с полки банку равиоли, открыл и высыпал в кастрюлю подогреть.
        Консервированная еда застревала в горле, однако Джон старательно проглотил каждый отдающий металлическим привкусом кусок и выпил стакан молока, изо всех сил игнорируя клаустрофобию, навеянную атмосферой. Затем в том же мрачном настроении бросился вон из дома, оставив грязную посуду на столе.

        — Как прошел день?  — спросила бабушка.
        Прежде чем ответить, Джон сунул в рот очередную порцию еды, по вкусу напоминавшей опилки.
        — Прекрасно,  — буркнул он, не поднимая глаз.
        Он почувствовал, как женщины обменялись взглядами, и с трудом подавил желание сказать им какую-нибудь гадость. Он не помнил, когда в последний раз был так зол. Так разочарован. И неизвестно почему.
        — Мы тоже чудесно провели день, правда, Мэриголд? Заехали за ее бабушкой и отправились в поход по торговым рядам в центре города, пообедали в славном греческом ресторанчике.
        Выдавив улыбку, Джон посмотрел на бабушку и кивнул. Ее серые глаза изучали его поверх очков. Он снова уткнулся в тарелку. Мэриголд он не удостоил взглядом, да и нужды в том не было — сев за стол, она едва произнесла с десяток слов.
        — Ренате очень понравился новый соус Мэриголд, за который она получила первый приз.  — Бабушка, явно не замечала напряжения, царившего в комнате.  — Рената думает, он станет изюминкой компании, когда она уйдет на покой, а руководство перейдет к Мэриголд.
        — Да, бабушка, я все уже знаю.
        — Нечего огрызаться. У тебя что, был плохой день?
        — День как день,  — сказал Джон, но ответ прозвучал грубо и неубедительно.
        Старая дама издала неразборчивый звук, потом сняла серьги и положила их на стол. Она что-то слишком долго выкладывала их рядом с тарелкой.
        — У меня есть для тебя новость.
        Он вдруг понял, что бабушка выглядит сегодня нервной, и тут же забыл о своих проблемах. Может, она соединила поездку в Калгари с визитом к врачу? Джон обругал себя за невнимательность.
        — Что случилось, бабуля? У тебя все хорошо? Ты не больна?  — Внезапная мысль о жизни без нее свела судорогой и так уже измученные внутренности.
        Бабушка со смехом замахала на него рукой, затем поправила воротник бело-лиловой клетчатой блузки, посмотрела ему в глаза и объявила:
        — В конце августа я собираюсь переехать в Калгари.

        При ее неожиданном заявлении Мэриголд испытала тот же шок и удивление, что отразились и на лице Джона. Она понятия не имела о решении бабушки перебраться в город. Во всяком случае, та ни о чем таком сегодня не говорила.
        Мэриголд почувствовала на себе взгляд Джона, и от выражения его лица сердце у нее сжалось. Он, видимо, кипел от злости, словно винил ее. Так же внезапно лицо его окаменело и стало непроницаемым.
        — Понятно.
        Его чувства выдавала только подергивавшаяся щека. Мэриголд поняла, что все это его глубоко поразило и что он почему-то считает ее ответственной за бабушкино заявление.
        Та неуверенно засмеялась.
        — Жду не дождусь. Так что, пожалуйста, не порти мне обедню, Джон.
        — Я и не собирался.
        Она умоляюще посмотрела на внука.
        — Ты же знаешь, как давно я об этом говорю.  — Бабушка встала, дохромала до него и поцеловала в щеку. Ее голос дрогнул, когда она спросила: — Ты меня прощаешь?
        — Я никогда не удерживал тебя, когда ты что-то хотела сделать, бабуля.  — Он с чувством обнял ее.
        Очевидные усилия Джона подавить боль вызвали у Мэриголд слезы. Быстро встав, она понесла тарелку в раковину и включила воду, чтобы заглушить голоса у себя за спиной. Потом уставилась в окно, глядя на удлинившиеся тени на поле, где зрел ячмень, и занялась мытьем посуды. Она заставила себя думать о чем угодно, только не о сцене, разыгравшейся за столом. О поездке в город, которую давно ждала и от которой получила удовольствие. Они с бабушкой детально распланировали этот день: в какой торговый центр пойти, где пообедать, кого навестить. Однако, находясь в Калгари, она не только не чувствовала, как заряжается энергией от оживленного городского ритма, а, наоборот, то и дело возвращалась мыслями к ферме. И Джону.
        Он настоял, чтобы в Калгари женщины поехали на его пикапе, и всю дорогу Мэриголд обуревали непонятные ощущения. Странно было сидеть на месте Джона и сжимать тот самый руль, на котором так часто лежали его руки.
        Когда она в какой-то момент остановилась на красный свет, а абуэлита и бабушка разговаривали между собой, Мэриголд вспомнила, как помогала Джону убирать сено, и ленч, который они ели вместе. Почти ощутила волны зноя, накатывавшие с полей, прикосновение Джона, его поцелуи… Вспомнила свой первый день на ферме Гудинга… Его неожиданное дружелюбие, ястреб, парящий в бледно-голубом небе, и они с Джоном, бок о бок выполнявшие работы на ферме. Больше всего ей вспоминался тот момент, когда она почувствовала на себе взгляд Джона, впервые ощутив его страсть.
        Бабулин голос, возвестивший, что красный свет уже сменился зеленым, вернул Мэриголд к реальности. Излишняя поглощенность Джоном и фермой удивила ее тогда, удивила и теперь. Что с ней такое? Она не должна раздражаться на себя, разочаровываться в себе из-за своей тяги к Джону, особенно после танцев на родео. То, как он с ней обращался, было достаточным предупреждением.
        Мэриголд вернулась в настоящее, услышав, что Джон пересек кухню у нее за спиной. Хлопнула дверь веранды, и она увидела, как он исчез в амбаре. Он расстроен, винит ее за решение своей бабушки.
        Старая дама подошла к раковине, и Мэриголд повернулась к ней, выдавив улыбку.
        — Я даже не представляла, что вы серьезно хотели переехать в Калгари.
        — Я уже давно собираюсь это сделать.
        — Но почему вы сказали ему сегодня, если вы не против моего вопроса? Я имею в виду я… вы… Мы же с первой минуты знали, что он не в настроении.
        — Вот именно. Лучше момента, чем сегодня, нельзя и придумать.  — Бабуля многозначительно улыбнулась, словно у нее была некая тайна. Потом зевнула.  — Я слишком устала, чтобы пускаться в объяснения. Наш сегодняшний разгул в Калгари меня вымотал.
        — Тогда ложитесь спать,  — улыбнулась Мэриголд.  — Поговорим завтра.
        — Ты пойдешь за ним?
        — Ч-что? Зачем мне идти?
        — Просто спросила,  — демонстративно пожала плечами бабушка.
        Мэриголд уставилась на нее, гадая, что она хотела сказать своим вопросом.
        Вымыв оставшуюся после ужина посуду, Мэриголд послонялась по кухне, зная, что ждет возвращения Джона. Уже давно стемнело, и она не могла представить, чем он занимается в амбаре.
        Она не поддалась искушению проверить, но мысленно возвращалась к предложению бабули. Наверное, она знает, что Джону плохо. Учитывая, как сильно он любил свою бабушку, Мэриголд могла предположить, насколько его расстроило ее неожиданное заявление, ведь перед ним со всей безжалостностью встала реальность одинокой жизни в этом доме.
        В десять вечера Мэриголд сдалась. Только на сегодняшний вечер она забудет о смешанных чувствах, о досаде на Джона и пойдет к нему. Она хотя бы должна заверить его, что не знала о решении бабули.
        Мэриголд толкнула дверь и подождала, когда глаза привыкнут к темноте. В амбаре было тепло, ее окутал приятный, такой обыденный запах сена и коров, по телу пробежала дрожь, и она поплотнее закуталась в джинсовую куртку Джона, от которой исходил его на удивление успокаивающий запах.
        Мэриголд оглянулась, но Джона нигде не было видно. Куда он исчез? Она услышала шорох над головой, однако, поддавшись желанию улизнуть, стала подниматься по лестнице на сеновал, говоря себе, что ноги дрожат от трудного подъема, а не оттого, что она скоро окажется наедине с Джоном.
        Он сидел на тюке сена и смотрел в окошко сеновала. Мэриголд пригляделась к нему, стараясь определить его настроение. Джон ничем не показал, что заметил ее присутствие.
        — Джон?  — неуверенно позвала она.
        — М-м?
        Она сделала несколько шагов по дощатому полу.
        — Как ты?  — И сразу пожалела о своем вопросе.
        — Прекрасно.
        — Мне уйти?
        Он пожал плечами.
        Отлично. Ему даже все равно, уйдет она или останется. Черт бы его побрал. Она не позволит ему прогнать ее. Мэриголд сократила расстояние между ними и примостилась на другом тюке рядом с Джоном.
        Где-то ухала сова. Вдалеке проехала по дороге машина, потом звук мотора затих, сменившись тишиной. Мэриголд услышала, что кто-то скребется в ближайшем углу сеновала, и переместилась поближе к Джону.
        В свете луны, падавшем на его лицо, он казался уязвимым, одиноким и ужасно печальным.
        — Смотришь на звезды?  — спросила она, не зная, как подступиться к подлинной боли, написанной на его лице.
        — Нет,  — бросил он.  — Просто разглядываю ферму. Свою землю.
        Мэриголд удержалась от желания положить ладонь ему на руку и набрала побольше воздуха в грудь.
        — Я пришла сказать, что не имею никакого отношения к решению твоей бабушки.  — Она помолчала.  — Я понятия не имела, что она собирается осенью переехать в Калгари. Т-ты веришь мне?  — Ей необходимо услышать от него подтверждение.
        — Да.
        Мэриголд облегченно выдохнула — оказывается, она затаила дыхание в ожидании его ответа.
        — Со мной все в порядке. Мне просто очень жаль себя.
        Тронутая его признанием, она выпалила:
        — Потому что ты останешься здесь совсем один, когда она уедет?
        — Да.  — Он вздохнул.  — Я знал, что это должно случиться. Только не ожидал, что так скоро.
        — Твоей бабушке семьдесят три года.
        — Знаю. А я останусь совсем один.
        — Не обязательно.
        — Может, ты и права.  — В его голосе прозвучала непонятная Мэриголд нотка.  — Мне нужна подходящая женщина… верно?
        Мэриголд неловко пошевелилась.
        — Верно.
        — Женщина, которая мне нужна, полюбит эту ферму так же сильно, как я. Будет хорошей женой и матерью. Будет всегда рядом, поддерживая меня, помогая мне…
        — Как Дебби.
        — Нет, не как Дебби,  — твердо произнес он.
        Мэриголд поняла, о чем он говорит, вернее, о чем умалчивает. Он думает, что она годится на эту роль.
        — Джон… Я не такая. По натуре я не домохозяйка, ты сам знаешь. И я никогда не давала тебе повода думать, что между нами что-то есть. Я возвращаюсь в город.
        Он наклонил голову.
        — Я не та женщина. Прости.  — С тем же успехом она могла говорить сама с собой, поскольку никакой реакции не последовало.  — Джон, сейчас для меня нет ничего важнее руководства компанией моей абуэлиты. Всю жизнь я была младшим ребенком. Мои родители, братья и сестры обращались со мной так, словно я ничего не могла сделать без их помощи.  — Мэриголд понимала, что захлебывается словами, но ее сердце торопилось дать ответ на незаданные вопросы Джона.
        Молчание. Он сжимал и разжимал пальцы. Она ухватилась за тюк сена, на котором сидела.
        — Моя бабушка единственная, кто всегда обращался со мной как со взрослой, а не как с ребенком. Она единственная, кто видит, что я на что-то способна.  — Мэриголд умоляюще посмотрела на него.  — Она дает мне шанс проявить себя, и я не собираюсь его упускать.
        Он кивнул, устремляя взгляд в ночное небо.
        — Я — это я, Джон. Я не побоялась приехать на твою ферму и как следует здесь поработать… Но меня ждет дело, к которому я должна вернуться. Я должна проявить себя.  — Голос у нее дрогнул.
        Она смотрела на него и ждала ответа. Ни его слова, ни поступки значения не имели, потому что она не собиралась менять свое решение из-за того, что нужна Джону. Из-за того, что ему нужен кто-то, нужна женщина. Не получится. Во всяком случае, не так — без любви.
        Мэриголд почувствовала его ладонь на своей голове, по телу у нее пробежала дрожь, но она не шевельнулась. Джон стал перебирать ее волосы.
        Они беззащитны друг перед другом. Она знала, что заявление бабушки ужасно его расстроило, понимала, что, возможно, еще больше огорчила его своими словами. Но не могла заставить себя уклониться от его ласкающей руки.
        — Почему ты не поехал за Фрэнсис?  — резко спросила Мэриголд. Ответ на этот вопрос ей хотелось узнать с тех пор, как она выяснила, что эта женщина бросила Джона.
        На миг его рука замерла.
        — Я поехал.
        — И?  — Она боялась услышать ответ.
        — Это ничего не дало. Я предложил ей переехать в город, жить там, но она сказала, что я ей не нужен. Сказала, что совершила ошибку.  — Джон смотрел на Мэриголд, в его посуровевших глазах читался вызов.
        — Господи, как ужасно.
        Он кивнул, лицо его было искажено болью.
        — Но из этих событий урок я извлек. Я больше никогда не открою свою душу до такой степени.
        Мэриголд ясно поняла, что он воздвиг стену, предохраняющую его чувства от возможных ран. И пока Джон с этим не справится, он не сможет полюбить снова.
        От осознания этого у нее застучало в висках.
        Они сидели молча. Она понимала, что ей надо встать и уйти, но даже мысль об этом требовала большого усилия. Она слишком устала. Ночная прохлада пробирала до костей, и Мэриголд сидела тихо, неотрывно глядя в ночное небо.
        — Можно?..  — Джон кашлянул.  — Могу я обнять тебя, всего на минуту?
        — Джон…  — Она покачала головой, в ее голосе послышалось смятение, чтобы ослабить боль, она глубоко вздохнула.  — Думаю, это не слишком удачная мысль.
        — Я знаю, на следующей неделе ты уезжаешь, я не забыл. Больше никаких глупостей… обещаю.
        Мэриголд не знала, что ему сказать, да и не смогла бы, если знала. С трудом проглотив стоявший в горле комок и боясь разразиться слезами, она подвинулась к Джону.
        Ей вдруг так же сильно захотелось почувствовать себя в кольце его рук, как и ему обнять кого-то. Друзья ли, враги, кто бы они там ни были, это уже не имело значения. Оба здесь, оба нуждаются в ласке.
        Мэриголд погладила по его руке, и теплые, огрубевшие от работы пальцы обхватили ее ладонь, которую она прижала к своей щеке, прошептав:
        — Обними меня, Джон.
        Он быстро заключил ее в объятия и привлек к груди, зарывшись лицом в ее волосы.
        У Мэриголд возникло ощущение ужасной потери. Его губы шевелились у ее виска, и она с трудом удерживалась, чтобы не заплакать. Так Джон обнимал ее несколько бесконечных мгновений, а когда отстранился, она почувствовала на его щеке влагу, и почти физическая боль сдавила ей горло.
        Прерывисто дыша, он прислонился лбом к ее лбу. Он молчал. Мэриголд зажмурилась от испуга. Она сломается, если посмотрит ему в глаза.
        С глубоким вздохом Джон сел так, чтобы она могла прижаться к нему.
        Так они сидели, не говоря ни слова. Сквозь толстую куртку она чувствовала тепло его тела, ощущала размеренные удары его сердца. Чувствовала, как при каждом вдохе поднимается и опускается его грудь.
        У нее в душе росло отчаяние. Она будет скучать по Джону, когда уедет. Их связывает нечто большее, чем физическое влечение. Некие узы, существование которых никто из них признавать не хотел.


        Глава 9
        Сколько чашек фасоли она положила в скороварку? Мэриголд невидящим взглядом уставилась на список ингредиентов нового фасолевого соуса, который разрабатывала. Что, собственно, она хочет доказать? Сегодня она возвращается домой. На соус уже просто не остается времени.
        Тогда зачем она его делает?
        Чтобы занять себя, свой мозг занять. Это поможет убить время. Автобус до Калгари проходит через город только вечером.
        Мэриголд пожалела, что ей не с кем поговорить. И почему снимать гипс бабушке назначили именно в этот день? Сегодня утром она отвезла ее в город, и бабуля захотела навестить друзей. Можно было остаться с ней. Тогда почему она не осталась?
        Потому что здесь был Джон.
        Мэриголд сердито посмотрела на карточку с рецептом. Она не хотела думать ни о Джоне, ни об отъезде.
        Перечитав список необходимых продуктов, она заглянула в кастрюлю, чтобы прикинуть, сколько уже фасоли туда положила. Вроде маловато. Она высыпала в скороварку остатки фасоли, накрыла крышкой, установила регулятор в нужное положение, поставила кастрюлю на максимальный огонь и понуро села у стола. В который уже раз Мэриголд ругала себя за то, что медлила тогда на сеновале в объятиях Джона. Каждый раз при воспоминании о том моменте, об их разговоре ее охватывало смущение. Да, оба нуждались в утешении, но она забыла об этом, когда он ее обнял. Мэриголд спрашивала себя, не заблуждалась ли она, решив, что между ними что-то есть, особенно после того, как он признался, что никогда больше не позволит себе полюбить.
        Джон с того вечера ходил мрачнее тучи, обычно веселая Мэриголд тоже была сама не своя, только бабушка не изменилась, без конца говорила о своем переезде в Калгари, видимо, не замечая плохого настроения внука и сдержанности Мэриголд. Ее болтовня не слишком-то ослабляла молчаливое напряжение между молодыми людьми.
        Разочарование Мэриголд усугублялось тем, что, когда подошло время ехать домой, мысль о возвращении в город словно уже не вдохновляла ее, как раньше. Необходимость самоутвердиться и получить независимость вдруг стала казаться ей не такой важной.
        Но выбора не было. Она это знала. Абуэлита ждала ее возвращения.
        Мэриголд выглянула в окно. Середина дня. Сегодня утром Джон приступил к уборке ячменя. Она видела, как его зеленый трактор с жаткой движется вдоль ограды. Хотя он работал совсем неподалеку, она знала, что домой он не придет до позднего вечера. Поворчав, он согласился забрать бабушку, а потом отвезти Мэриголд на автостанцию.
        Трактор скрылся за амбаром, Джона больше не видно. Мэриголд отвернулась, порадовавшись, что еще не скоро увидит его сегодня. Более того, если бы у нее был выбор, она предпочла бы добраться до города самостоятельно. Внутри у нее все похолодело, когда она представила, как вылезает из грузовика под взглядом Джона.
        Она бесцельно побродила по дому и остановилась в кабинете Джона, представляя, как он сидит здесь, положив голову на руки и уставясь на экран. Не секрет, что он терпеть не мог возиться с цифрами, отражавшими состояние дел на ферме. Она бы с удовольствием ему помогла, но знала, что этого уже не произойдет.
        Решительно отбросив побочные мысли, она перешла в гостиную. Ее взгляд задержался на любимом кресле хозяина, стоявшем перед телевизором. Мэриголд провела пальцами по его спинке, представляя, что запускает пальцы в короткие густые волосы Джона.
        Внезапно она задрожала от накатившей злости. Если бы Джон мог понять, что он с собой делает! Если бы мог снова доверять. Позволил себе полюбить!
        Наклонившись, Мэриголд прижалась лбом к спинке кресла, вдыхая запах Джона.
        — Я люблю тебя, Джон Гудинг,  — прошептала она.  — Если бы я знала, что и ты меня любишь, я бы нашла способ остаться.  — Напуганная собственным признанием, она еще крепче ухватилась за кресло.
        — Что ты сказала?  — Мэриголд подпрыгнула. В дверях стоял Джон.  — Ты хорошо себя чувствуешь?
        Она во все глаза смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.
        Лицо Джона покрывала грязь, он выглядел усталым, раздосадованным. И красивым. Когда он возвращался после работы на поле, от него пахло солнцем и землей, отчего внутри у Мэриголд поднималась жаркая волна. Он такой мужественный. Такой сексуальный. Она вдруг захотела его до дрожи в руках, и ей пришлось спрятать их, обхватив себя за талию.
        — Что ты здесь делаешь?
        — Жатка сломалась. Я должен позвонить в город, чтобы заказать нужную деталь.  — На его красиво очерченной щеке задергался мускул.  — Что ты говорила, когда я вошел?
        — Какая тебе нужна деталь?  — спросила Мэриголд, пытаясь сменить тему.  — Я позвоню в магазин, пока ты едешь в город.
        — Я хочу знать, что ты сказала.
        — Ничего. Я ничего не говорила. Даже не помню.  — Она не собиралась повторять свои слова.
        Джон молча смотрел на нее.
        Со стоном досады она бросилась вон из комнаты.
        Но он поймал ее за руку.
        — Если не хочешь уезжать, так не уезжай.
        — Мы уже об этом говорили, Джон. Я не могу остаться.
        — Почему?
        — Проклятие!  — Невероятно, как он пытается давить на нее. Мэриголд вырвалась. На этот раз он не стал ее удерживать, и она ушла в кухню, где сразу почувствовала запах пригоревшей фасоли. Клапан на крышке скороварки должен был приоткрываться, а раз этого не происходило, значит выходное отверстие клапана забито. Очень плохо.
        С возгласом отчаяния Мэриголд схватила кастрюлю и бросилась к раковине. Джон оказался у нее на пути, она резко свернула влево, но, продолжая по инерции двигаться вперед, столкнулась с ним.
        — Какого черта?!
        Он вытянул руки, чтобы удержать ее, но оба потеряли равновесие и упали, при этом она уронила кастрюлю. Схватив девушку, он вместе с ней откатился в сторону, заслонив ее собой, да еще прикрыл руками ей голову.
        Мэриголд прильнула к нему.
        Чуть дыша, оба ждали взрыва.
        Исходившее из скороварки шипение начало стихать, видимо, Мэриголд сняла ее с плиты в нужный момент.
        Теперь она со всей остротой ощутила Джона. Хотя он был в джинсах и рубашке с длинным рукавом, а она в шортах и открытой блузке, их одежда внезапно показалась слишком тонкой и лишней. С таким же успехом они могли быть и голыми.
        Джон стал целовать ее, а она с таким же пылом ответила на его поцелуи. В их порыве не было ни мягкости, ни нежности, ни сдержанности.
        Его губы были жесткими и требовательными. Мэриголд приоткрыла рот, и их языки встретились, пробуя друг друга на вкус, наслаждаясь, томясь неистовым желанием.
        Она крепко обнимала Джона, теребила волосы, гладила по лицу, шее, мускулистым плечам, впивалась ногтями ему в спину.
        Когда он застонал и крепче прижал ее к себе, Мэриголд обхватила его ногами, безошибочно ощущая распиравшее джинсы его восставшее естество. Джон изменил положение, чтобы она могла лучше все чувствовать.
        Ее тело ответило, побуждая его к медленным, чувственным движениям, которые усиливали их взаимное желание.
        Джон оттянул эластичный пояс ее шортов, его пальцы коснулись пупка, двинулись по животу вниз прямо в шелковистые волосы, начали медленно гладить ее.
        Мэриголд закрыла глаза, отдавшись неизведанному доселе наслаждению, пока его пальцы вели мучительно волшебную игру, а его горячее дыхание еще больше распаляло ее желание. Пальцы задвигались быстрее, у нее внутри начала подниматься огненная волна.
        — Пожалуйста,  — тихо простонала Мэриголд, сосредоточившись на интимной ласке.
        Она вцепилась Джону в плечи и раздвинула ноги, когда взрыв принес экстаз освобождения, сменившийся мягким, влажным теплом.
        — Джон,  — прошептала она.  — О Джон!
        В следующий миг она почувствовала, что плачет. Это были слезы облегчения после напряжения страсти.
        Поцелуй Джона был нежным и ласковым. Мэриголд смущенно отвернулась, уткнувшись ему в шею, не зная, что говорить, ища укрытия в его объятиях.
        — Посмотри на меня,  — сказал он. Его голос прозвучал как музыка, но она не осмелилась поднять глаза.
        Потом, все же собравшись с духом, посмотрела на него и снова отвела взгляд. В его глазах было столько заботы и нежности, очертания рта сделались мягкими и чувственными. Джон выглядел до странности довольным.
        — Теперь скажешь?  — хрипло спросил он.
        Она замерла, не веря своим ушам.
        — Джон, ничего не изменилось.
        Мэриголд ждала, зажатая между его телом и жестким полом. В темных глазах Джона стоял вопрос, на который она не желала отвечать.
        — Я… хочу… ты мне нужна.
        Он тоже нужен ей, но этого недостаточно. Она покачала головой.
        Джон сел. Потом резко поднялся. Выругавшись, стукнул кулаком по стойке и обернулся к девушке, испепеляя ее взглядом:
        — Мэриголд…
        Она села на стул и закрыла лицо руками, Она чувствовала себя униженной, больше всего на свете ей захотелось навсегда вычеркнуть из своей жизни эти пятнадцать минут.
        Она слышала, как Джон поднял скороварку, как снова выругался, а затем швырнул кастрюлю в раковину.
        — Посмотри, что ты наделала!  — рявкнул он.  — Только посмотри на все это. Кастрюля испорчена.  — Он выдвинул стул, потом отпихнул его, и тот ударился о стол.  — Ты все погубила. Будь ты неладна!
        Потрясенная, Мэриголд смотрела на него, думая, что ослышалась.
        — Да,  — сказал Джон, поймав ее взгляд.  — Ты все погубила.  — И он заметался по кухне, что-то бормоча.
        Мэриголд наблюдала за ним расширившимися глазами. Ее затрясло, нижняя губа задрожала, но она не могла, просто не имела права заплакать. Глаза жгло от подступивших слез, горло сдавило, в носу щипало. Только не здесь, только не сейчас. Не перед Джоном. Он совсем не то имел в виду, повторяла она себе, он делал это потому, что сам был уязвим. Не меньше чем она.
        Что бы он ни говорил, она ему небезразлична. И все равно этого недостаточно. Она хотела его любви. Хотела отдать ему свою любовь. Увы, это невозможно.
        Мэриголд быстро вытерла со щеки слезу. Но поняла, что он заметил, поскольку тут же оказался рядом и обнял ее.
        — О, Мэриголд!  — Застонав, он зарылся лицом в ее волосы.  — Прости меня, пожалуйста.
        Она вздрогнула, не желая уступать своему сердцу и таять в объятиях Джона.
        — Ты совершенна… я так хочу тебя…
        Она гневно оттолкнула его и попятилась, пока не уткнулась в стойку.
        — Что? Не смотри на меня так. В чем дело?
        — В чем дело? Да во всем! Неужели ты не понимаешь, почему я не могу остаться?  — Ее хватило только на дрожащий шепот.  — Ты не изменился. Разве ты не видишь? И ничего не изменится, потому что ты не готов открыться. Снова доверять.  — Сердце у нее разрывалось от собственных слов, но она должна все ему сказать.
        Джон попытался ответить и не смог.
        Закрыв глаза, Мэриголд опустила голову. Слышно было только тиканье висевших на стене часов.
        Внезапно ей стало так холодно, что пришлось обхватить себя руками, чтобы унять дрожь. Когда она наконец заговорила, голос ее звучал тихо, но ровно:
        — Ты выбрал одинокую жизнь, Джон. Ты ее выбрал. Ты сам делаешь это с собой, и лишь ты в состоянии все изменить.
        На его лице отразилась боль, словно она всадила ему нож в сердце. Но то, что она сказала, было правдой. Раны Джона Гудинга еще не затянулись, возможно, и никогда не затянутся. Он не готов любить. А может, никогда уже не полюбит.
        Мэриголд отвернулась, чтобы не видеть его искаженного болью лица.
        — Когда ты поедешь в город за деталью, я поеду с тобой.
        Он вскинул голову.
        — Отвезешь меня на автостанцию,  — без всякого выражения добавила она.  — Я подожду там автобуса.

        Раздосадованная, Мэриголд хлопнула по стойке.
        — Почему у меня не получается? Я в точности следовала твоему рецепту, но все равно мой соус твоему и в подметки не годится!  — обратилась она к хрупкой, одетой в черное женщине, стоявшей рядом.
        Абуэлита долго смотрела на внучку, пока, та неловко переминалась с ноги на ногу под ее взглядом.
        — Ладно,  — наконец проговорила абуэлита. Крепкие пальцы ухватили девушку за локоть, и она позволила подвести себя к кухонному столу.  — Сиди. Я несу кофе.
        Чувствуя, что сейчас расплачется, Мэриголд села и, чтобы совладать с собой, притворилась, что разглядывает сквозь пелену слез свои ногти.
        На столе появились две кружки, затем тарелка сахарного печенья. Запах кофе и печенья дразнили обоняние Мэриголд, но у нее не было сил даже поднять голову, не говоря уже о том, чтобы есть и пить. На сердце лежала тяжесть, а дух был настолько угнетен, что притворяться веселой оказалось для нее совершенно непосильной задачей.
        — Скажи мне, почему ты такая?  — спросила абуэлита, морщинки озабоченности глубже обозначились на ее лбу. Она плохо говорила по-английски, с сильным акцентом.
        Мэриголд покачала головой. Последние две недели после возвращения в город она все время пребывала в мерзком настроении, чувствовала себя несчастной, срывалась по пустякам.
        — Я говорю с Изабел, она говорит мне, что и ее внук, Джон, такой же,  — сказала абуэлита,  — несчастливый.
        Не в силах ответить, Мэриголд уставилась в свою кружку. Обхватив шершавый керамический сосуд, она наслаждалась теплом, согревавшим ее ледяные пальцы.
        — Я думаю себе, может, тут есть связь. Мэриголд несчастна, Джон несчастен. М-м?  — Абуэлита умолкла, явно дожидаясь ответа.
        Девушка посмотрела на нее сквозь слезы.
        — Я никогда не была так несчастна.
        Кивнув, бабушка накрыла ладонью ее руку.
        — Поговори со мной, Мэри. Поговорить всегда хорошо.
        Ласковый голос бабушки сломал какую-то преграду в душе Мэриголд, и она дала волю слезам.
        — О, абуэлита!  — всхлипнула она и уткнулась в ладони.
        Горячие слезы текли нескончаемым потоком, а бабушка, обняв, нежно качала ее, как бывало в детстве. В конце концов поток слез иссяк.
        — Не знаю, будет ли мне когда-нибудь хорошо,  — проговорила Мэриголд, все еще прижимаясь щекой к фартуку бабушки, от которого пахло корицей.
        — Тебе будет хорошо,  — хмыкнула абуэлита.
        Девушка судорожно вздохнула, оторвала голову от бабушкиной груди и благодарно сжала ее руки. Абуэлита нежно заправила ей волосы за уши.
        — Ты плачешь из-за молодого Джона?  — спросила она. Мэриголд увидела, что бабушка смотрит на нее с доброй, ласковой улыбкой, и неохотно кивнула.
        — Ты не говоришь о том времени на его ферме. Тебе там понравилось?
        — Да!
        И не успела Мэриголд опомниться, как уже рассказывала о Джоне, о том, как он любит свою землю, ферму, какой он внимательный к своей бабушке, как поможет ей на следующей неделе перебраться в город, хотя уборка урожая сейчас в самом разгаре.
        — Но ты… когда была там, не скучала по городу, магазинам, людям?
        — Нет, нисколько. От фермы до города всего час езды. Но за то время, пока я там жила, я только однажды ездила в город. Больше мне и не надо было.
        — Должно быть, все необходимое тебе было на ферме,  — с пониманием ответила бабушка.
        Мэриголд вскинула голову. Бабушка смотрела в окно, и она проследила за ее взглядом. Тополь, который рос под окнами бабушкиной квартиры, раскачивался под порывами осеннего ветра, сбрасывая золотые листья на землю. Мэриголд почувствовала родство с этими листьями, такими же бесприютными, не имеющими цели. Права ли бабушка? Может, она умиротворенно чувствовала себя на ферме Гудинга потому, что там было все необходимое?
        - Ты его любишь,  — серьезно произнесла абуэлита, поворачиваясь к внучке.
        Мэриголд проглотила комок в горле и прошептала:
        — Да.
        — Он хороший человек?
        — Очень хороший.  — Мэриголд так же серьезно посмотрела на свою бабушку.
        — Тогда в чем проблема?
        — Он… уже был женат.
        Она закрыла глаза, чувствуя, как застучало в висках, и, прежде чем утратила решимость, заставила себя рассказать бабушке о браке Джона, о его бывшей жене, о том, какие раны та оставила в его душе. Потом рассказала о последнем дне, когда Джон попросил ее остаться и что она ему ответила.
        — Он боится, абуэлита. Боится довериться. Боится снова испытать боль.
        — Теперь я могу понять проблему.
        Мэриголд схватила ее за руки.
        — Что мне делать?
        Бабушка сидела тихо, глядя на их сплетенные пальцы.
        — Ты все сделала правильно, Мэри. Джон теперь должен все решить сам.


        Глава 10
        Телефон зазвонил, когда он сидел за одиноким ужином, состоявшим из куриной лапши да сандвича с сыром и салатом. Джон сердито взглянул на аппарат, желая, чтобы тот умолк. Не потому, что хотел спокойно поесть, просто за последнее время он не чувствовал никакого стремления к общению. Возможно, это только бабушка, раздраженно сказал он себе.
        Несколько дней назад Джон отвез ее на грузовике, набитом вещами, в Калгари, и она сказала, что сообщит по телефону, когда он сможет привезти оставшееся.
        Ворча, он взял трубку и рявкнул:
        — Да?
        Ответом была тишина, и сердце у него вдруг застучало быстрее. Смеет ли он надеяться…
        — Джон?  — Задиристый голос бабушки рассеял его несбыточные мечты.
        — Привет, бабуля.
        — По-прежнему дуешься?
        — Я не дуюсь.
        — А мне по голосу кажется, что дуешься. Или злишься.
        Бабушка никогда не умеет вовремя остановиться.
        — Я не злюсь, я устал.
        Последнее было правдой, устал он здорово. Несколько недель он работал в поле на уборке зерна, стараясь управиться до смены погоды. Снег в сентябре был делом обычным и отнюдь не неожиданным. Просто нежеланным.
        — Конечно, ты занят, но когда у тебя выдастся свободный денек, не привезешь ли остатки моих вещей? Ты обещал,  — вкрадчиво проворковала бабушка.
        — Ты же знаешь, что привезу,  — ответил Джон, чувствуя, что невольно смягчается. Он не мог долго обижаться на свою бабулю.
        — Я тебе это возмещу.
        — Тебе не надо этого делать,  — улыбнулся он.
        Наступило молчание. Джон услышал на том конце провода какие-то голоса, женский смех, и у него свело желудок. Смех был похож на смех Мэриголд.
        — Это…  — Он вовремя прикусил язык.
        — Что ты сказал?  — крикнула бабушка.  — Плохо слышно. У нас тут собралась компания.
        Джону безумно хотелось узнать, кто к ней пришел, но он скорее бы умер, чем признался в этом бабуле.
        — Я приеду во вторник, хорошо?
        — Хорошо, Джон. И… спасибо.
        Он повесил трубку, долго смотрел на телефонный аппарат, затем вернулся к ужину, но аппетит у него пропал. А может, он вообще и не был голоден. Джон вылил остатки супа в раковину и выбросил недоеденный сандвич в помойное ведро.

        На следующий день он решил поужинать в городе. Ему нужно купить продукты, да и мысль об ужине в одиночестве на пустой кухне вызывала у него отвращение.
        Джон вошел в «Ройял» и помедлил в дверях, пока глаза не привыкли к темноте.
        Заведение было заполнено лишь на треть, но, с другой стороны, он пришел сюда до обычного столпотворения, наступавшего в часы ужина. Джон пробрался между столиками, остановившись по пути, чтобы перекинуться парой слов со знакомыми, и сел за стойку бара. Сняв кепку и пригладив волосы, он улыбнулся Ширли, приветливой, пухлой официантке, напоминавшей ему его мать — и внешностью, и темпераментом.
        — Сию минутку, сейчас подойду,  — сказала она, пробегая мимо с тарелками, наполненными едой.
        Из усилителей долетала незатейливая музыка, и Джон принялся барабанить по стойке, пока читал список блюд, обозначенных на белой доске, висевшей на стене. Он замер и прекратил стук, когда узнал песню. Ее распевала Мэриголд в первое утро, когда он, войдя на кухню, обнаружил ее там. Он вспомнил, как вспыхнуло ее красивое лицо, как она смутилась и стояла, держа в одной руке деревянную ложку, а другой стягивая полы белого халатика. И ее тапочки в виде поросят!
        Вспомнил, как они загоняли помперовских свиней. Мэриголд верхом на свиноматке, намертво вцепившаяся в нее. Этого зрелища он никогда не забудет.
        — Пенни за твои мысли.
        Джон поднял глаза и увидел прищуренные добрые глаза официантки.
        — Что?
        — Ты улыбался так, словно на ухо тебе нашептывал ангел.
        — Улыбался?  — переспросил Джон, чувствуя себя круглым дураком.
        — Угу.  — Ширли смотрела на него, приподняв брови и подбоченясь.
        Он покраснел, а она широко улыбнулась.
        Совсем растерявшись, Джон заказал первое из блюд, указанных на доске, благодарный Ширли за то, что она ушла и не стала развивать тему. Он повертел в руках кепку, разглядывая эмблему трактора, и сразу вспомнил, как Мэриголд вела трактор. Проклятие! Он когда-нибудь избавится от мыслей о ней?
        Джон поерзал на табурете и оглядел кафе в надежде, что его мысли примут другое направление. Взгляд задержался на молодой паре, любезничавшей в кабинке в дальнем конце зала. Юноша, которому было не больше восемнадцати, обнимал за плечи девушку. Оба так молоды, так явно влюблены! У них с Фрэнсис было то же самое, они так же никого не замечали. И были счастливы. Какое-то время.
        Она пройдет, эта юношеская любовь, У них с Фрэнсис прошла. Так же как пройдет и его странная поглощенность Мэриголд. Обычный результат долгого пребывания без женского общества. Результат одиночества. Джон отвернулся от тискающихся юнцов.
        — Добрый вечер,  — раздался за его спиной низкий голос.
        Джон вздрогнул, словно его ткнули прутом для клеймения скота, повернулся и увидел констебля Стрэнга. Черт побери, этот полицейский все время застает его врасплох. Тут же вернулись воспоминания о Мэриголд. Кивнув в знак приветствия, Джон постарался отогнать надоедливые мысли.
        День, когда он с ней познакомился. Танец. Драка с ковбоем. Топ с глубоким вырезом, шелковистая кожа ее обнаженных плеч.
        Он сумеет противостоять этим сбивающим с толку воспоминаниям, он выкинет их из головы, Когда Фрэнсис его бросила, он так и поступил, нынешний случай ничем не отличается от того.
        И все же отличается… хочет он себе признаться или нет.
        — Э… что-то случилось?  — поинтересовался Стрэнг.
        Сообразив, что хмуро таращится на него, Джон покачал головой и отвернулся.
        — Мисс Мэриголд уехала?
        Джону захотелось вышибить из полицейского дух.
        — Да,  — буркнул он.
        — Она еще приедет?
        — Нет!
        — И вы с ней не встречаетесь?  — с надеждой в голосе спросил Джордж.
        Джон злобно посмотрел на собеседника, который покраснел и отвел глаза. У Джона хватило совести устыдиться: он не имеет права бросаться на Джорджа только потому, что тот упомянул ее имя. Он не виноват, что она бросила Джона. Как не был виноват и в том, что Джон влюбился…
        Чашка звякнула о блюдце, кофе выплеснулся на стойку, и Джон смотрел на растекавшуюся темную жидкость, не сознавая присутствия Джорджа, который приподнял локти, чтобы не испачкаться. Он чувствовал на себе его вопросительный взгляд, понимал, что должен что-то произнести, извиниться, пошутить, но замер, парализованный своими мыслями.
        Он не любит Мэриголд! Он не может ее любить. Это невозможно, невероятно и абсолютно не подлежит сомнению.
        Джон ощутил нелепое желание заплакать. Резко встав, он пробормотал какие-то извинения, бросил на стойку деньги, вышел на улицу, сел в грузовик, машинально повернул ключ зажигания и поехал домой.
        «Ты любишь Мэриголд».
        Слова пришли ниоткуда, и Джон повернул голову, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Он почти ожидал увидеть бабушку, встретиться с ее проницательными серыми глазами.
        — Хорошо,  — выкрикнул Джон, сжимая руль.  — Я признаю это. Но мне страшно.  — Он подумал, не сходит ли с ума, разговаривая сам с собой.  — Мне до смерти страшно, я не знаю, что с этим делать. Без Мэриголд я так несчастен. Но она, как и Фрэнсис, променяла меня на город.
        Произнеся эти слова, Джон понял, что это ложь. Мэриголд — добрая, преданная, любящая девушка, она не похожа на Фрэнсис. Несмотря на ее одежду, несмотря на ее происхождение, Мэриголд каким-то образом приспособилась к жизни на ферме. Призналась, что в деревне ей нравится. Но дал ли он ей повод остаться? Ведь он ни разу не сказал, что хочет этого, даже не мог такого подумать.
        Джон остановил грузовик на подъездной дорожке и остался за рулем, не желая идти в пустой, тихий дом. Темнело, прохладный сентябрьский воздух забирался в кабину. Заметив, как побелели костяшки пальцев, сжимавших баранку, он заставил себя расслабиться. Хочет ли он жить в одиночестве только потому, что слишком горд, чтобы поехать к Мэриголд?
        «А если она меня отвергнет?»
        Он вдруг понял, что это не имеет значения. Он должен рискнуть, даже ценой боли узнать, любит ли она его, как он любит ее, а все остальное пустяки. Он должен выяснить, хочет ли она стать его женой, переехать на ферму и сделать ее их общим домом. Построить будущее. Вместе.
        Он должен увидеть ее. Немедленно. Джон развернулся и поехал в Калгари.
        Часовая поездка, пролетела быстро. Он включил радио, пытаясь отвлечься от своих мыслей и страхов, и, только когда миновал указатель с названием «Калгари», понял, что даже не знает, где Мэриголд живет. Надо заехать к бабушке и выяснить.
        Оказавшись перед квартирой, где жили бабуля и Рената, он собрался с духом и постучал. Дверь распахнулась… на пороге стояла Мэриголд.
        В голове Джона не осталось ни одной разумной мысли.
        На ней было что-то блестяще-оранжевое, плотно облегающее фигуру. Мэриголд занималась спортом, или это последняя мода? В следующее мгновение он подивился своим глупым мыслям.
        Прошла целая вечность, пока он стоял, упиваясь ее видом — ласковые голубые глаза, кожа цвета меда, шелковистые волосы, похожие на спелый ячмень. Его взгляд переместился на быстро вздымавшуюся под блестящей тканью грудь Мэриголд, затем на нежный изгиб ее талии, женственные бедра, красивые стройные ноги. Джону с трудом верилось, что она действительно стоит перед ним — во плоти. Трудно было постичь это, после того как он не видел ее много дней, недель… целую жизнь.
        — Д-джон?
        Он кивнул, ощущая холодок дурного предчувствия.
        — Привет,  — хрипло произнес он.
        — Привет.  — Долгое молчание,  — Бабушки нет.
        — Я приехал не к ней.  — Ответ прозвучал грубовато.  — Я приехал увидеть тебя.
        — О!  — Мэриголд заморгала, вцепилась пальцами в дверь. Что он здесь делает и почему? Как он узнал, где она?
        — Я… я рад видеть тебя.  — Голос у него дрогнул.
        — Я тоже рада тебя видеть.
        Она не могла отвести от него глаз. Джон казался таким большим и сильным, она боялась, что просто рухнет, если отпустит дверь.
        — Я могу войти?
        — Ой!  — Мэриголд отступила на шаг.  — Конечно.
        Он вошел.
        — Твоя бабушка здесь?  — Джон очень надеялся, что нет.
        Она покачала головой. Вся еще стоя у двери, она выглядела бледной и неуверенной в себе, он подавил инстинктивное желание броситься к ней, схватить в объятия, защитить. Навсегда. Как же ему начать разговор о своих чувствах?
        — Я… э…нет. Я одна. Собиралась заняться бумагами… э… компании.  — Мэриголд сделала несколько шагов, потом остановилась.  — Я приготовила чай, хочешь чаю?
        Джон резко мотнул головой:
        — Нет, спасибо.
        Если бы он мог просто открыть рот и выложить ей все, что хочет сказать. Он хотел, ужасно хотел, но это оказалось гораздо труднее, чем он предполагал.
        Он стоял у дивана, переминаясь с ноги на ногу, и смотрел, как Мэриголд наливает в кухне чай. Вспомнил о кепке, стащил ее с головы, пригладил волосы. Было настолько тихо, что он слышал работающий у соседей телевизор.
        Может, подумал Джон, чувствуя комок в горле, может, ей действительно нравится жить в такой квартире, в городе, рядом с магазинами и соседями? Кто он такой, чтобы бросить все это ради него? Что, в сущности, он может ей предложить? Джон глубоко вздохнул и сунул руки в карманы джинсов.
        Мэриголд отхлебнула чай и повернулась к нему. Он не мог понять, следует ли ему попросить ее подойти ближе.
        — Зачем ты приехал?  — вдруг спросила она, покраснев.
        — Я… э…  — Стены маленькой квартирки давили на него.  — Ты выйдешь за меня замуж?  — выпалил он.
        — Что?  — Кружка со стуком опустилась на стол. Чай расплескался, но Мэриголд, казалось, ничего не заметила.  — Ч-что ты сказал?
        — Я здесь, чтобы попросить тебя ехать со мной. Стать моей женой.
        Она подошла к нему, остановившись совсем близко, и Джон ощутил ее тонкий, еле уловимый аромат. Близость Мэриголд лишала его самообладания. Он мог прикоснуться к ней. Если бы захотел. А он хотел.
        — Почему?  — спросила она.
        — Потому что я люблю тебя,  — быстро выговорил он.  — Потому что ты нужна мне, и я тебя хочу. Потому что я не могу без тебя жить.  — Джон отвел глаза, внутренне сжавшись в ожидании ее смеха и отказа.
        Ничего такого не произошло. Когда все же осмелился бросить на нее взгляд, она стояла бледная как полотно.
        — Мэриголд, ты хорошо себя чувствуешь?  — Джон испугался, что она сейчас упадет в обморок.
        — Нет. Да.
        Она замотала головой с такой силой, что прядь волос прилипла к губам и он невольно протянул руку, чтобы убрать ее. Прежде чем он успел опустить руку, Мэриголд схватила ее, поцеловала ладонь. Выстрел, угодивший ему прямо в сердце. Джон не знал, что делать с радостью, переполнявшей его, стискивавшей горло, подступавшей к глазам…
        — Ты приехал, чтобы увезти меня с собой?  — тихо спросила она.
        — Ты хочешь…  — Он кашлянул.  — Ты хочешь уехать со мной?
        — Ты сказал, что любишь меня.  — В голосе Мэриголд слышалось изумление.
        — Да. Я очень тебя люблю, Мэриголд.  — Он сделал глубокий вдох, но не смог удержать выступившие на глазах слезы.  — Я не могу без тебя жить.  — Слеза потекла по щеке, и он вытер ее ладонью.  — Я люблю тебя, Мэриголд, и хочу, чтобы ты стала моей женой.
        Она кинулась ему на шею, чуть не сбив с ног. Удивленно вскрикнув, Джон поймал ее, крепко обнял и, закрыв глаза, наслаждался ощущением прильнувшего к нему тела. Потом судорожно глотнул воздуха и прижался лицом к ее волосам.
        Его влажная щека обожгла висок Мэриголд, внутри у нее стала нарастать волна беспомощности и желания.
        — Ты действительно хочешь жениться?  — прошептала она в мягкую кожу его шеи.  — Ты действительно меня любишь?
        Он кивнул, и по телу у нее пробежала дрожь.
        — Боже, да!
        Мэриголд обняла его за талию, чтобы крепче прижаться к нему.
        — О, Джон, я тоже люблю тебя. Поэтому мне и пришлось уехать. Я ужасно хотела остаться, но не могла. Потому что ты еще был не готов… открыться, взять на себя обязательства, любить меня.
        — А ты сможешь жить в деревне?  — Он нервно сглотнул.
        — Да запросто!  — со смехом ответила Мэриголд.
        Джон отодвинулся, посмотрел ей в лицо. Она улыбалась, в глазах плясали искорки.
        — А как же твоя компания?
        — Я уже подумала об этом. Я смогу управлять ею и с фермы.
        — Ты уверена?
        — Ты что, пытаешься меня отговорить?
        Джон покачал головой, и она еще крепче обняла его.
        — У тебя в кабинете есть компьютер и все необходимое. А на кухне достаточно места, чтобы приготовить цистерну соуса. Хотя нам может потребоваться новая скороварка.
        Они выжидательно посмотрели друг на друга. Мэриголд увидела в его глазах счастье. Джон — изумление в ее глазах.
        — Я действительно по тебе скучал.  — Голос у него дрогнул.
        — А по моему соусу?  — озорно спросила Мэриголд.
        Он засмеялся:
        — Да уж, этого огня мне точно не хватало.
        — А я думала, тебе не нравится острое.
        — Ошибаешься,  — прошептал ей на ухо Джон.  — Очень нравится… чем острее, тем лучше.
        — Тогда за мной дело не станет,  — шепнула в ответ Мэриголд, подкрепив слова поцелуем.