Сапожок Принцессы Эммуска Орчи
        Сапожок Принцессы #1 Благородный храбрый джентльмен, не прибегающий к силе оружия и всегда побеждающий противника в интеллектуальном поединке, - таков Сапожок Принцессы - главный герой романов Эммуски Орчи «Сапожок Принцессы», «Аз воздам» и «Неуловимый Сапожок».
        Эммуска Орчи
        Сапожок Принцессы
        НЕИЗВЕСТНАЯ ЗНАМЕНИТОСТЬ, ИЛИ ТРИУМФ ДОН КИХОТА


1
        Как-то раз к нам в руки попала невзрачная затрепанная книжонка, изданная в Лондоне в 1908 году, - «„The Scarlet Pimpernel" by the baroness Orczy». На обороте титульного листа мы с удивлением прочли - семидесятое издание! Книга была посвящена актерам, великолепно создавшим образы ее главных героев! Да еще и рекламировалось седьмое издание следующего романа о «Scarlet Pimpernel» - «I Will Repay»! В аннотации было написано: «Драматическая история времен французской революции. Автор поведал о бурном времени таким живым языком и с таким точным ощущением эпохи, что это принесло огромный успех не только роману, но и пьесе…»
        Нам же ни имя автора, ни название книги ничего не говорили. Тем не менее текст нас увлек, и мы даже решились перевести его на русский язык, в полной уверенности, что имеем дело с автором неизвестным или, во всяком случае, совершенно забытым. Конечно, это само по себе не предвещало никакого успеха. Тот факт, что автор, чьи книги часто издавались, вскоре после смерти был забыт, отнюдь не говорит в его пользу.
        Однако по мере продвижения нашей работы мы начинали узнавать все больше и больше как о баронессе, так и о ее произведениях. Сначала судьба свела нас с человеком, который знал автора этой книги и сообщил, что в нашей стране баронесса известна как Эммуска Орчи, английская писательница венгерского происхождения.
        Мы вновь ринулись в библиотеки и мало-помалу стали узнавать об Эммуске Орчи все больше и больше весьма любопытных и неожиданных сведений.
        Оказалось, что попавший к нам в руки роман был действительно очень популярен в свое время во всей Европе. Он был переведен на французский, немецкий, шведский, итальянский, венгерский, датский, голландский и русский! Пьеса, поставленная по роману, с большим успехом шла, пожалуй, во всех крупнейших театрах Европы того времени. А в 1935 году Гарольд Янг снял фильм «The Scarlet Pimpernel», главную роль в котором сыграл не кто иной, как сам Лесли Хоуард, звезда английского и американского кинематографа 30-х годов (он снимался и в фильме «Унесенные ветром»), создавший образ типичного англичанина, интеллектуального, мужественного. Маргариту играла Оберон Мерле, а Шовелена - Массей Раймонд, весьма известный характерный актер. Фильм имел немалый успех, и Лесли Хоуард даже поставил в американском Berkely Square одноименный спектакль.
        Но это же настоящее триумфальное шествие! Естественно, мы заинтересовались и другими книгами загадочной баронессы. И вот нам уже известно пять романов о Scarlet Pimpernel и много-много других: «Царство юбок», «Глаза голубые и серые»,
«Таволга», «Сын народа», «Пред Цезарем», «Цветок лилии», «Бронзовый орел»,
«Императорский подсвечник», «На волоске», «Спутанная пряжа», «Гнездо ястреба-тетеревятника» и др.

2
        Баронесса Орчи родилась 23 сентября 1865 года в городе Тарнаур (Tarna-Ors) в Венгрии и была названа Эммой (Emmersca) по имени матери-графини Уосс (Woss). Отцом ее был весьма известный в то время венгерский музыкант - барон Феликс Орчи.
        Довольно скоро семья барона, в которой Эмма была старшим ребенком, переселяется в Будапешт, дабы дочь могла начать свое образование в хорошей столичной школе. Однако настоящему артисту вряд ли пристала оседлая жизнь, и семья вскоре переезжает в Брюссель, затем в Париж, а в 1880 году - в Лондон, где в то время музыкальная жизнь была чрезвычайно насыщена.
        Здесь Эммуска Орчи продолжает свое образование сначала в Лондонской Школе искусств, затем в Академии, где и знакомится с будущим мужем - студентом-графиком Генри Джорджем Монтегю Маклеан Барстоу, сыном священника, который впоследствии, став иллюстратором книг, подписывается как Р. Майкл Уильям Барстоу.
        Свадьба Эммуски с Генри Джорджем состоялась в 1894 году, а в 1899-м у них родился сын.
        На рубеже веков семья барона вновь возвращается в Венгрию, однако миссис Монтегю Барстоу на этот раз предпочитает остаться в Лондоне, где вместе с мужем начинает делать детские книжки. И уже в августе 1899 года в «Royal Magazine» появляется несколько коротеньких детских историй под общим названием «Juliette», написанных и иллюстрированных счастливыми молодыми супругами. Истории вскоре разрастаются в целую книгу под общим названием «Старик в углу», по которой в лондонском Новом театре была поставлена пьеса.
        Вопреки всем ожиданиям, продолжения столь удачно начатой баронессой Орчи карьеры детской писательницы не последовало. Супругов увлек театр, и они достаточно быстро пишут две пьесы - «Грех Вильяма Джексона» и «Прекрасная парча».
        Но Эммуску Орчи неудержимо влечет ее звезда; уже в 1902 году появляется первый роман баронессы «The Scarlet Pimpernel», по которому они с мужем начинают готовить пьесу. В августе 1903 года в Ноттингеме она была поставлена и имела бурный успех. Пьеса не сходила со сцены до 1905 года, а это немалый срок для того времени. Так началось триумфальное шествие Scarlet Pimpernel по Европе.
        Окрыленная фантастическим успехом, баронесса пишет один за другим еще три романа о неподражаемом сэре Перси - «I Will Repay» («Аз воздам»), «The Elusive Pimpernel» («Неуловимый Пим-пернель») и «Eldorado» в двух книгах.
        Однако всякая тема имеет предел, желания же прекращаются лишь со смертью, и баронесса пишет роман за романом по два, а порой и по три в год о других временах и других героях. Это и эпоха Тюдоров, и пуритане, и венгерская аристократия XVIII века, и даже Древний Рим. Романы следуют за романами, герои сменяют героев, но Scarlet Pimpernel так и остается непревзойденным. По-видимому, баронесса и сама это чувствовала, ибо в 1920 году, уже после первой мировой войны, во время которой они с мужем (до 1918 года) жили в Монте-Карло, Эммуска Орчи вновь возвращается к своему блистательному авантюристу и создает пятый, на этот раз заключительный, роман серии «The Triumph of the Scarlet Pimpernel».
        Теперь тема исчерпана окончательно, однако фантазия миссис Монтегю Барстоу и дальше продолжает работать с прежней неутомимостью. В 1922 году после «Триумфа…» в свет выходит роман «Николетт», затем «Небесный город» и др.
        Эмма Магдалена Розалия Мария Жозефа Барбара Орчи, миссис Монтегю Барстоу, прожила достаточно долгую жизнь, пережив на четыре года своего мужа. Венгерская баронесса и английская писательница умерла 12 ноября 1947 года в Лондоне, о чем английское общество известила опубликованная на следующий день в «Royal Magazine» статья с кратким описанием ее жизни и творчества.
        Мы подозреваем, что гордая Англия предоставила полное право на сохранение памяти и наследия баронессы не менее гордой Венгрии. В результате чего венгерская баронесса и английская писательница даже не упоминается в энциклопедиях ни той ни другой страны. Не почтили вниманием баронессу и в советской России за ее крайне негативное отношение к революционерам и коммунистам. Зато в американской энциклопедии для нее нашлось место, и ее книги издаются в Америке по сей день и даже одеваются в кожу. И на каждой, как бы она ни называлась, написано: «Ву the Baroness Orczy, author of „The Scarlet Pimpernel"».

3
        Начало XX века. Лондон. Еще витает в гостиных дух «короля жизни» Оскара Уайльда.
«Высокий, на несколько дюймов выше шести футов, его можно было принять за живую иллюстрацию типичного образа англичанина… Слегка прикрытые веки запечатлевали на лице сонное выражение, своему мягкому голосу он старался придавать томную протяжность, по манере одеваться он оспаривал звание короля моды у самого принца Уэльского, которого не раз видели в Опере под руку с Уайльдом».
        Тогда, в начале XX века, ходили легенды «об английском поэте, бывшем в состоянии перепить дюжину горняков, а потом вынести их, взяв на руки по двое зараз».
«Бесчисленные фотографии… несколько десятков лет обитали во дворцах, мещанских домах. Во многих романах того периода если и не выступал под вымышленным именем он сам, в чертах героев было хотя бы отдаленное сходство…» Так писал Ян Парандовский в «Короле жизни».
        И именно к числу таких романов можно смело отнести «The Scarlet Pimpernel», что уже само по себе дает ему полное право занять достойное место среди мировой литературы.
        Собственно говоря, Scarlet Pimpernel - это всего лишь английское народное название простого придорожного цветочка, который, судя по справочникам, соответствует нашей куриной слепоте, только он алого цвета. Латинское же его название - Anagallis arvensis.
        Однако цветочек выбран писательницей не совсем случайно, читатель поймет почему. И дело здесь вовсе не в его якобы чудесных свойствах. Это обыкновенный сорняк, да еще и ядовитый. В Древней Греции он применялся для возбуждения веселого расположения духа, для восстановления физических сил. В Европе же его использовали как средство от застоя крови.
        В эпоху описываемых событий такого цветка в Англии еще не, было, но, похожий на звездочку, он настолько понравился баронессе, что она игнорировала этот факт. Кстати, весьма любопытна история появления цветка на туманном британском острове; она странным образом переплетается с событиями романа, названного его именем.
        Растение было обнаружено в 1791-1793 годах в Марокко датским послом Шусбоэ. Несколькими годами позднее, благодаря стараниям французского посла, он появился в Париже, а затем в 1803 году некий Эндрью привез его семена в Лондон. В нашей же стране этот цветок известен с прошлого века под именем очный цвет пашенный.
        Естественно, что назвать роман таким именем было совершенно невозможно, однако найти другое название или же придумать его самим оказалось делом весьма нелегким. Прямой перевод «алый сводничек» - не годился, «куриная слепота» всех ввела бы в заблуждение. Ботанические словари и справочники, приводящие огромное количество народных названий этого цветка (помощь перченая, ум-да-разум, пастуший барометр, северная водянка, дикая капуста, козья морда, пастернак полевой, сердечная трава и т. д.) также не смогли нам помочь. Названия, которые мы придумали сами, - сорняк полевой благородный, слуга пастуха, собачий полковник - тоже по тем или иным причинам выбраковывались.
        И тогда мы решили пойти на последнее средство - отправились на экскурсию по Прибалтике; там, как мы выяснили, растут такие цветы. С большим трудом отыскали его в окрестностях Лиепаи и у местных специалистов узнали, что по-латышски он называется саркана павирза (красная павирза)!
        Просто фантастика! Если на латышский переводить, проблем бы не было.
        В полном унынии мы забрели на рынок и стали показывать нашу находку старушкам-цветочницам. Никто не знал. И вдруг…
        - Этот цветочек у нас сатанинским глазом зовется. А кое-кто его еще сапожком принцессы называет, - добавила она ласково.
        Нас будто громом поразило!
        Но хватит об этом. Вернемся к роману.
        Что касается исторической достоверности происходящих в романе событий, то она более чем сомнительна. Был в то время весьма известный авантюрист барон дю Батс (1760-1822), прозванный впоследствии во времена директории «лагерным маршалом», который, возможно, и натолкнул баронессу на столь удачную мысль. Но этот неутомимый дворянский депутат занимался, скорее, противоположной деятельностью. Он хотя и разрушал конвент, деморализуя его членов - Делонэ, Жюлио, Шабо и других - подкупами и участием во всяких грязных интригах, но результатом этого были лишь новые жертвы гильотины.
        Так что Scarlet Pimpernel - плод неистощимой фантазии баронессы и только, что, впрочем, совсем не умаляет его достоинств. Кстати, Эммуска Орчи сама в романе
«Эльдорадо» дает понять, что барон дю Батс ни в коем случае не является прототипом ее героя.
        Нет, Scarlet Pimpernel, а в нашем варианте уже Сапожок Принцессы, герой совершенно иной породы. Это не просто положительный персонаж, он уникален тем, что, в отличие от множества других положительных героев, ни одной своей черточкой не вызывает неприязни даже у самого придирчивого читателя. Это Дон Кихот триумфатор! Настоящий герой, ни единого раза во всей своей столь опасной практике не прибегший к силе оружия и всегда навязывавший врагам лишь благородный интеллектуальный бой. Сапожок Принцессы - это символ доброго человеческого начала, побеждающего своей божественной природой самых хитроумных и кровожадных врагов.
        А потому мы надеемся, что он займет наконец свое достойное место в литературе. Так что от всей души желаем нашим читателям принять, а быть может, даже полюбить так, как мы его полюбили, этого блистательного авантюриста, неподражаемого аристократа и неизменно галантного джентльмена сэра Перси Блейкни.
        И в заключение этого небольшого предисловия нам хотелось бы выразить свою благодарность нашему близкому другу и замечательному человеку, Ольге Георгиевне Березкиной, подарившей нам однажды книгу «„The Scarlet Pimpernel" by baroness Orczy».
        M. Белоусова
        В. Рохмистров

        Юлии Нейлсон и Фреду Терри, гениально воплотившим образы сэра Перси и леди Блейкни на сцене, посвящаю эту книгу с восторгом.
        (Лондон, 1908)


        ГЛАВА I
        ПАРИЖ. СЕНТЯБРЬ 1792
        Толпа - бурлящая, орущая, клокочущая, которую трудно даже назвать человеческой, потому что для глаз и ушей она представлялась скопищем дикарей, одержимых лишь низменными страстями: похотью мести и ненавистью. Время - перед заходом солнца. Место - Западная застава; здесь через десять лет будет возведен бессмертный монумент гордому и надменному тирану, прославляющий страну и его собственное тщеславие.
        Весь день гильотина продолжала свою безостановочную лихорадочную работу; все то, чем Франция гордилась столетиями: славные имена, голубая кровь, - теперь приносилось в жертву ее желанию свободы и братства. Кровавый нож остановился лишь в этот поздний час, но до закрытия ворот на ночь на заставах было еще достаточно увлекательных зрелищ для толпы.
        И толпа хлынула с Гревской площади в разные стороны к заставам, стремясь не упустить эти интереснейшие и захватывающие зрелища.
        А они продолжались ежедневно, поскольку эти дворянчики оказались полными идиотами! Они предали свой народ, конечно же, все эти мужчины, женщины и дети, которым выпало счастье стать преемниками лучших людей Франции, создававших ее славу еще со времен крестовых походов. Старое родовое дворянство, достойные потомки - они также давили и топтали алыми каблуками своих изящных туфель народ, который теперь взял верх и, за отсутствием башмаков, топчет и давит их не алыми каблуками, но оружием более страшным - ножом гильотины.
        Этот жуткий, отвратительный инструмент ежедневно и ежечасно требовал все новых и новых жертв - стариков, женщин, подростков - до тех пор, пока не скатились головы короля и молодой красавицы королевы.
        Да и могло ли быть иначе, если теперь народ стал правителем Франции, а каждый аристократ был предателем, как и все его предшественники, которые в течение двух столетий заставляли этот народ обливаться потом, трудиться и умирать с голоду ради поддержания двора во всем блеске его изысканной похотливости. И вот теперь наследники тех, кто составлял блеск и славу двора, вынуждены скрываться или совсем покидать родину, чтобы сохранить свою жизнь, чтобы избежать справедливого возмездия.
        И они действительно пытались убежать, скрыться, но это лишь добавляло толпе веселья. Ежедневно перед закрытием ворот, когда рыночные повозки начинали стягиваться к заставам, кто-нибудь из дурачков-дворянчиков стремился избежать цепких объятий Комитета общественной безопасности. Во всевозможных нарядах, под различными предлогами они старались проскользнуть через заставы, тщательно охраняемые национальной гвардией Республики. Мужчины в женских платьях, женщины в монашеских одеяниях, дети, одетые оборванцами, - кого только не было; все они, эти графы, маркизы и даже герцоги, стремились вырваться из Франции, чтобы где-нибудь в Англии или какой угодно другой стране посеять ненависть к торжествующей революции, а может быть, и поднять армию для освобождения узников Темпля, некогда провозгласивших себя монархами Франции.
        Но, как правило, они всегда попадались на заставах. Особенно великолепен был нюх на аристократов, как бы они ни маскировались, у сержанта Бибо с Западных ворот. Тут-то и происходила потеха. Он прикидывался, что верит этим бывшим маркизам и графам, верит в то, что они всю жизнь носили лохмотья, играл с ними, как кошка с мышкой, и эта игра затягивалась порой минут на десять-пятнадцать.
        О! Бибо был великий юморист! У Западной заставы всегда толпился народ в надежде поглазеть на то, как он вылавливает этих дворянчиков, едва не ускользнувших от заслуженного возмездия.
        Иногда Бибо даже выпускал свою жертву за ворота, даруя ей вечность, состоящую из пары минут сладкой надежды на то, что она теперь уже беспрепятственно сможет достичь берегов Англии… Но Бибо не давал несчастной жертве пройти и десять метров - он посылал двух человек, которые приводили ее обратно и сдирали очередной маскарадный костюм.
        А уж если попадалась женщина, какая-нибудь гордая маркиза, что случалось не очень часто, вот было веселье. Как смешно она выглядела после всех треволнений, оказавшись вдруг в объятиях Бибо, после которых стремительный революционный суд отправлял ее прямо в объятия мадам Гильотины.
        И совершенно естественно, что в этот прекрасный сентябрьский день алчущая, возбужденная толпа окружала ворота Бибо. Пролитой кровью не утоляют, но лишь распаляют жажду, и ничего удивительного не было в том, что толпа, видевшая сто благородных голов скатившимися к подножию гильотины сегодня, жаждала увидеть то же самое и завтра.
        Бибо сидел на опрокинутом пустом бочонке недалеко от входа на заставу. Под его началом был небольшой отряд национальной гвардии. Только что пришлось хорошо поработать. Эти проклятые дворянчики, перепуганные до последней степени, все отчаяннее стремились вырваться из Парижа, а все эти мужчины, женщины и дети, чьи предки совсем еще недавно служили проклятым бурбонам, все они были изменниками и отличной пищей для гильотины. И Бибо ежедневно доставлял себе удовольствие, срывая маски с бегущих господ роялистов и отправляя их на суд Комитета общественной безопасности, возглавляемого доблестным патриотом - гражданином Фукье-Тенвилем. Даже Дантон и Робеспьер отметили рвение сержанта Бибо, лично отправившего на гильотину полсотни аристократов.
        Сегодня начальники отрядов на всех заставах получили особое распоряжение. Стало известно, что большому числу аристократов все-таки удалось ускользнуть из Франции и благополучно достичь английского берега. Об этом ходили по городу странные слухи, которые, разрастаясь, все больше и больше начинали будоражить народ. Пришлось даже отправить на гильотину сержанта Гроспьера с Северных ворот, упустившего целую семью аристократов.
        Доподлинно было известно, что побеги организовывала некая группа англичан, чья храбрость казалась невероятной, ибо чем же еще можно было объяснить столь горячее усердие в спасении несчастных от гильотины, да еще и по доброй воле. Слухи стали доходить до абсурда; никто уже не сомневался в том, что эта группа действительно существует, более того, поговаривали, что руководит ею человек, якобы достаточно широко известный своей отвагой и мужеством. Рассказывали всевозможные загадочные истории о том, как он и его подопечные становились буквально невидимыми, оказываясь около застав, и беспрепятственно проходили через ворота, словно им помогал сам Бог.
        Правда, самих мистических англичан никто никогда не видел, а что касается их главаря, то о нем и вовсе боялись говорить.
        Гражданин Фукье-Тенвиль ежедневно получал странный клочок бумаги с неким загадочным символом; то он обнаруживал его в кармане своего платья, то ему просто вручал послание кто-нибудь из толпы, когда он шел на заседание Комитета общественной безопасности. В бумажке, всегда помеченной маленьким красным звездообразным цветком, который в народе называют сапожком принцессы, кратко сообщалось, что группа англичан продолжает действовать. Через несколько часов после получения наглой записки члены Комитета общественной безопасности узнавали о том, что множеству роялистов и аристократов вновь удалось ускользнуть и что они уже находятся на пути к Англии и, значит, спасению.
        Охрана ворот была удвоена, сержантам грозили смертью, за поимку наглых храбрецов была установлена награда - пять тысяч франков обещали тому, кто обезвредит этого загадочного и неуловимого Сапожка Принцессы.
        Все считали, что на такое способен лишь Бибо, и вера в это настолько укоренилась во всеобщем сознании, что у Западных ворот каждый день собиралась большая толпа зевак, жаждущих не упустить момент, когда он будет вязать кого-нибудь из дворянчиков, сопровождаемого тем самым мистическим англичанином.
        - Эй! - сказал Бибо своей верной гвардии. - Ну и дурак же был этот гражданин Гроспьер. Если бы я был тогда у Северных ворот… - И гражданин Бибо в знак презрения к тупости своего приятеля плюхнулся задницей на землю.
        - Как же это случилось, гражданин? - спросили гвардейцы.
        - Гроспьер стоял и, понятно, смотрел в оба, - с помпой начал Бибо, и толпа сомкнулась вокруг него, затаив дыхание. - Все мы уже наслушались про этого неуловимого англичанина, про этого проклятого Сапожка Принцессы. Однако через мои ворота ему не пройти, черт побери, будь он сам дьявол! Но Гроспьер был дурак. Через ворота проезжали рыночные повозки, на одной из них сидели девица, да еще старик, да мальчишка - они везли бочки. Гроспьер был, конечно, немного пьян, но соображал, в общем-то, нормально. Большую часть бочек он проверил и, убедившись, что они пусты, пропустил повозку.
        Рев гнева и возмущения пронесся над толпой жалких оборванцев, окружавших Бибо.
        - Через полчаса к воротам подлетает капитан с дюжиной солдат. «Повозка проехала?» - спрашивает он, задыхаясь, Гроспьера. «Да, - отвечает Гроспьер. - Уже с полчаса». - «Вы позволили им уйти! Вы пойдете на гильотину за это, гражданин сержант! - кричит капитан. - На этой повозке был герцог де Шали с семьей». - «Как?» - затрясся Гроспьер, выпучив глаза. «А вот так! И старик был тот самый проклятый англичанин, Сапожок Принцессы!» Толпа негодующе взвыла.
        - Гражданин Гроспьер заплатил головой за свою ошибку. Какой дурак, настоящий простофиля, идиот. - И на Бибо напал такой приступ смеха, что он не сразу даже смог продолжить свою сказочку.
        - «За мной, ребята!» - орет капитан, - продолжал Бибо. - «Вспомните о награде! За ними! Они не могли далеко уйти!» - И с этими словами он бросается за ворота во главе своей дюжины.
        - Но было слишком поздно! - возбужденно завопила толпа. - Они не догнали их! Будь проклят Гроспьер за свою глупость! Поделом ему! Какого черта он не проверил все бочки! - Но все эти крики лишь забавляли Бибо. Его смешило до слез их неподдельное горе.
        - Да нет же, - пояснил он в конце концов, - в повозке не было никаких дворянчиков, и старик никакой был не Башмачок.
        - Как?!
        - Очень просто. Этим чертовым англичанином был капитан, а вся дюжина с ним - дворяне.
        Последние слова толпа встретила в полном молчании. История и впрямь начинала отдавать чертовщиной. А народ, несмотря на то что Республика отменила Бога, в глубине души все еще побаивался сверхъестественных сил. Англичанин воистину представлялся дьяволом.
        Тем временем солнце клонилось к закату, и Бибо приготовился закрывать ворота.
        - Эй, там, на повозках, пошевеливайтесь!
        На дороге скопилось около дюжины крытых повозок, стремящихся покинуть город, чтобы в отрезанной от него стране добыть хотя бы немного провианта для завтрашней торговли на городском рынке. Большинство этих людей Бибо уже хорошо знал, поскольку они проезжали мимо него по два раза на день. Он перекидывался ничего не значащими словами с некоторыми из возниц, в основном женщинами, и тщательнейшим образом осматривал содержимое повозок.
        - Вы даже сами можете не знать, что там у вас внутри, - приговаривал Бибо. - А я не хотел бы попасться, как этот дурак Гроспьер.
        Возницы из числа женщин обычно большую часть дня проводили на Гревской площади, у подножия гильотины, занимаясь вязанием и сплетничая. При этом они постоянно поглядывали на фургоны, в которых то и дело подвозились очередные жертвы Королевы Террора. Их весьма забавляло зрелище всходящих на эшафот дворянчиков, после чего они старательнейшим образом обшаривали все вокруг. Бибо в этот день как раз дежурил на площади и теперь узнавал большинство «трикотажниц», как их называли. Эти старые ведьмы спокойно вязали в то время, как головы скатывались одна за другой с помоста, и настолько уже привыкли к лужам дворянской крови, что выглядели бесстрастными куклами.
        - Эй, мамаша! - обратился Бибо к одной из них. - Что ты делаешь?
        Он видел ее днем за вязанием и уже проверял повозку. Теперь она держала в руках множество вьющихся локонов всех цветов и оттенков, лаская их своими длинными костлявыми пальцами, и хихикала над Бибо.
        - Я подружилась с любовником мадам Гильотины, - отвечала она с циничным хохотом. - Он срезает мне это с отрубленных им голов. Обещал мне настричь еще и завтра, да не знаю, смогу ли завтра туда попасть.
        - А что ж так, мамаша? - удивился Бибо, который, будучи образцовым служакой, не мог не заинтересоваться столь необычной старухой.
        - Да у внука, вон, пятнышки оспы, - отвечала она, тыча большим пальцем себе за спину. - А некоторые вообще говорят, что это чума. Если правда, то я не смогу быть завтра в Париже.
        Услышав про язвочки, Бибо отошел немного в сторону, когда же старая ведьма упомянула чуму, он отскочил от нее еще дальше.
        - Будь ты проклята, - гаркнул он, и народ, столпившийся у повозки, мгновенно рассеялся. Старуха расхохоталась.
        - Сам ты будь проклят, трусливый подонок, - огрызнулась она. - А еще гражданин! Что же ты за мужчина, коли испугался каких-то болячек!
        - Проклятье! Чума!
        Наступила гнетущая тишина. Каждый с ужасом ощутил присутствие призрака страшной болезни, которая запросто могла переплюнуть любой террор и напугать самых безжалостных дикарей.
        - Проваливай! Катись отсюда с чумным своим выводком! - заорал Бибо.
        Старуха, сделав похабный жест, хлестнула клячу и с грубым хохотом выкатилась за ворота.
        Этим происшествием и завершился день. Народ начал расходиться, напуганный двумя страшными именами-болезнями, обрекающими человека на долгую, одинокую и мучительную смерть. Люди расходились в угрюмом молчании, подозрительно посматривая друг на друга и сторонясь на всякий случай, будто болезнь уже поселилась в каждом из них. Тут-то и появился, столь же неожиданно, как и в случае с Гроспьером, гвардейский капитан. Только этого Бибо знал лично, и опасения, что он может оказаться таинственным англичанином, были излишними.
        - Повозка… - крикнул капитан задыхаясь, едва лишь достиг ворот.
        - Какая повозка? - громко спросил Бибо. - Со старой ведьмой… крытая…
        - Их было двенадцать…
        - Да с той старой ведьмой, что наплела про чуму у сына!
        - Да…
        - Ты не пропустил их?
        - Черт побери, - пробормотал Бибо, и его румяные щеки побелели от страха.
        - В повозке была графиня де Турней с детьми! Все они предатели и приговорены к смерти!
        - А возница? - выдохнул Бибо, оседая в суеверном ужасе.
        - Тысяча чертей! - прорычал капитан. - Есть подозрение, что он-то и был проклятым англичанином. Сапожок Принцессы собственной персоной!


        ГЛАВА II
        ДУВР. «ОТДЫХ РЫБАКА»
        Салли хлопотала на кухне у гигантской плиты, заставленной сковородками и кастрюлями, в углу стоял огромный котел, рядом с ним, на вертеле, обжаривался благородный филей. Салли помогали две девчонки, на пухленьких локотках которых ловко сидели крахмальные нарукавники; стоило ей за чем-нибудь отвернуться, как они начинали хихикать одному Богу известно над чем. Старая Джемима, тупая и неповоротливая, монотонно ворчала, то и дело поправляя стоящий на плите котел.
        - Ну как там, Салли? - весело донеслось из зала.
        - Господи, помилуй! - добродушно откликнулась Салли. - Знаю я, чего они ждут!
        - Конечно же, пива, - проворчала Джемима. - Ты прекрасно знаешь, что один Джимми Питкин может выпить целый кувшин.
        - Да и по виду мистера Гарри не скажешь, что он откажется, - прибавила, хитро поблескивая черными глазками, одна из девчонок, Марта, и подружки, переглянувшись, вновь рассмеялись.
        Салли, упершись руками в пышные бедра, явно неодобрительно посмотрела на Марту, еще мгновение, и ее ладонь прошлась бы по свежим румяным щечкам, однако любовь к доброму юмору возобладала. Вздохнув, она пожала плечами и занялась картофелем.
        - Эй, Салли! Ну что там? - доносились из зала крики, сопровождаемые мерной дробью пустых оловянных кружек по дубовым столам, в надежде привлечь внимание жизнерадостной дочери трактирщика.
        - Салли, - не унимался самый нетерпеливый из гостей. - Ты что, собираешься нас морить до ночи?
        - Я думаю, папа был бы не против, - буркнула Салли не менее веско, чем Джемима, и, взяв несколько коронованных пеной кувшинов, стала разливать великолепный медовый эль домашней выделки, благодаря которому «Отдых рыбака» был известен еще со времен короля Карла. - Он-то знает, как мы здесь вертимся.
        - Ваш папа слишком занят обсуждением политики с мистером Хэмпсидом, чтобы думать о вас и вашей кухне, - тяжело пыхтя, проворчала Джемима.
        Небрежным жестом поправив волосы перед небольшим зеркалом, висевшим в углу кухни, Салли надела на черные кудри кружевной чепец, делающий ее похожей на ангела, и, ухватив каждой своей сильной загорелой рукой по три кружки, одновременно ворча, краснея и улыбаясь, вышла в зал.
        Атмосфера в зале ничем не напоминала кухонной суеты.
        В наши дни «Отдых рыбака» - респектабельный ресторан. А тогда, в конце XVIII века, в великом 1792 году, он еще не приобрел той значительности и солидности, которые принесла ему бурная жизнь прошедших столетий, хотя уже и тогда он был достаточно старым - с дубовыми, потемневшими от времени стропилами и балками, с такими же стульями, из-за высоких спинок которых поблескивали отполированные временем столы, испещренные бесчисленными кольцами от кружек. Наверху, в центральном окне, стояли горшки с алой геранью и голубыми кавалерийскими шпорами,[Декоративный цветок. (Здесь и далее примеч. перев.)] выделяясь своей яркостью из пыльной дубовой обстановки зала.
        Владелец «Отдыха рыбака» - «медовый князь» мистер Джеллибенд даже на взгляд самого придирчивого наблюдателя был весьма преуспевающим человеком. Оловянные кружки, покрытые старинным резным узором, сверкающая серебром и золотом медная утварь на гигантской плите, натертый до красного блеска пол, соперничающий своим цветом даже с ярко-алой геранью, - все свидетельствовало об исключительной добросовестности слуг, о нерушимой верности традициям, а также о священной необходимости и дальше поддерживать все на такой же высоте элегантности и приличия.
        Когда Салли, безуспешно пытаясь за сдвинутыми бровями скрыть свою ослепительную улыбку, вышла из кухни, по залу разнесся ликующий вопль восторга:
        - А вот и Салли! Ну что, Салли! Красотке Салли - ура!
        - А я думал, ты совсем уже там оглохла в своей кухне, - выкрикнул Джимми Питкин, проводя тыльной стороной ладони по пересохшим губам.
        - 'пакойна! 'пакойна! - засмеялась Салли в ответ, ставя на стол полные кружки. - Не понимаю, зачем так спешить? Или у тебя подыхает бабка, и тебе так хочется посмотреть, как она испустит последний вздох, что ты прямо сгораешь от нетерпения? Сколько живу, подобной спешки не видела!
        Острота вызвала веселое одобрение собравшихся и дала пищу немалому количеству новых шуток. Но Салли вдруг будто забыла обо всех своих сковородках и горшках. Казалось, она не замечает ни веселого оживления по поводу бабушки Джимми, ни тяжелых клубов крепкого табачного дыма. Все ее внимание было приковано к молодому человеку с вьющимися волосами и пылким взглядом синих глаз.
        Мистер Джеллибенд, хозяин «Отдыха рыбака», «медовый князь», местный туз, стоял, широко расставив ноги, с длинной глиняной трубкой в зубах, лицом к очагу, так же как некогда здесь стояли его отец, его дед, его прадед. Массивная фигура, добродушное лицо, небольшая лысина на макушке - он представлял собой настоящего сельского Джона Булля тех дней, дней наивысшего политического расцвета острова, когда для любого англичанина, будь он лорд или йомен, весь европейский континент был вертепом разврата и Англия оставалась единственным местом, где еще можно было укрыться от каннибалов и дикарей.
        Он стоял, гордый собой, твердо опираясь на ноги, с трубкой, как у церковного старосты, презирая все и вся вокруг и не считая нужным заботиться о чем-либо или о ком-либо в доме. На нем был классический алый жилет с блестящими медными пуговицами, штаны из бумажного бархата, серые шерстяные чулки и щегольские туфли с пряжками, весьма характерные для всякого уважающего себя трактирщика в Великобритании тех времен. И хотя на округлые плечи очаровательной, выросшей без матери Салли свалилась работа, которую впору бы делать четверым, он предпочитал обсуждать политические проблемы нации с наиболее привилегированными из своих гостей.
        Зал, освещенный двумя начищенными до блеска лампами, свисающими с балок, выглядел приветливо и уютно, особенно в те смутные времена. Сквозь плотные клубы табачного дыма маячили раскрасневшиеся физиономии завсегдатаев, довольных всем вокруг и самими собой. Салли шутила по поводу того, как мистер Гарри Уэйт прекрасно использовал то короткое время, в которое она была склонна жалеть его. Заведение мистера Джеллибенда предназначалось в основном для рыбацкой братии, для людей, которые, как известно, выпить не дураки, ибо соль, что пропитывает их в море, предъявляет свой счет их глоткам на берегу. На самом же деле «Отдых рыбака» служил местом встреч не только для этого сброда, но и для всех проезжающих через Канал в ту и другую сторону, а поскольку побережья Дувра и Лондона превратились в сплошной постоялый двор, никто не мог миновать мистера Джеллибенда, его французских вин и его прекрасного домашнего эля.
        Сентябрь 1792 года близился к концу, и погода, которая на протяжении всего месяца была сухой и теплой, вдруг резко изменилась. Потоки дождя за последние два дня затопили весь юг Англии, грозя уничтожить урожай груш, яблок, поздних слив и других столь любимых англичанами фруктов, которые, падая, бились в окна или попадали в дымоходы, не давая скучать горящему в очагах огню.
        - Господи, помилуй! Видели ли вы когда-нибудь такой сухой сентябрь, мистер Джеллибенд? - спросил мистер Хэмпсид.
        Он сидел на почетном месте у очага, поскольку был известен как важная и значительная персона не только в «Отдыхе рыбака», где мистер Джеллибенд всегда предоставлял ему особое место как своему постоянному собеседнику, но и по всей округе - своей ученостью, а особенно толкованием Священного писания, чем внушал не только уважение, но еще и некий благоговейный ужас. В одной руке он держал трубку, другая скрывалась в глубоком кармане рабочих штанов из бумажного бархата, а взгляд был прикован к стекающим по оконным переплетам потокам дождя.
        - Нет, - философски ответил ему мистер Джеллибенд, - едва ли припомню подобное, мистер 'эмпсид. А я, уже лет шестьдесят живу в этих краях.
        - О, но вряд ли вы помните первые из этих шестидесяти, мистер Джеллибенд, - отпарировал мистер Хэмпсид. - Такая погода была здесь, когда Я был маленьким, а я здесь живу уже лет семьдесят пять, пожалуй.
        Очевидность этого утверждения показалась мистеру Джеллибенду настолько неоспоримой, что он даже не попытался прибегнуть к каким-нибудь контраргументам.
        - Можно подумать, сейчас скорее апрель, чем сентябрь, - продолжал мистер Хэмпсид, следя, как в огонь с шипением падают капли.
        - Да, пожалуй. И все-таки, как вы считаете, мистер 'эмпсид, каким будет наше новое правительство?
        Мистер Хэмпсид покачал головой, весьма умудренной глубокими сомнениями относительно британского климата и британского правительства.
        - А ничего я не считаю. О таких бедняках, как мы с вами, в Лунноне некому позаботиться, я об этом уже давно знаю и особо по этому поводу не скорблю. Гораздо больше беспокойства мне доставляет то, что в сентябре вдруг наступает настолько сухая погода, что все мои фрукты гниют, буквально сдыхают, как первенец гуптиановой мамаши; и ничего не поделаешь, их теперь ничем невозможно спасти. Прости, Господи, всех этих жидов, торговцев и прочий сброд, которые со своими апельсинами и всякой другой привозной богомерзкой дрянью совсем отбивают охоту покупать наши славные английские яблоки и груши. В Священном писании по этому поводу говорится…
        - Совершенно с вами согласен, мистер 'эмпсид, - произнес Джеллибенд. - И все-таки, как вы считаете, эти французские черти за Каналом уже поубивали своих дворян и короля в придачу, а мистер Питт, и мистер фокс, и мистер Бурк все никак не могут поладить между собой. «Пусть они убивают друг друга», - говорит мистер Питт.
«Остановите их», - говорит мистер Бурк. Но истинный англичанин послал бы их всех катиться своей проклятой дорогой.
        - А я считаю, пусть они все убивают друг друга сколько хотят, будь они трижды прокляты! - с пафосом заявил мистер Хэмпсид. Порой он все-таки соглашался с политическими прозрениями своего друга, хотя и всегда сомневался в их глубине, что неизменно давало ему возможность высказывать все новые и новые перлы, прославившие мистера Хэмпсида на всю округу и приносившие ему немало кружек бесплатного эля в
«Отдыхе рыбака». - Пусть, пусть они убивают друг друга, - повторил он снова, - но такие дожди в сентябре, Господи, помилуй, противны не только закону человеческому, но и Священному писанию, в котором говорится…
        - Ой, господи, мистер 'арри, уймите свои руки! - Это неожиданное восклицание Салли весьма пагубно отразилось на ее флирте; не дав возможности набравшему полную грудь воздуха мистеру Хэмпсиду блеснуть своим толкованием Священного писания, она заслужила целый ушат отцовского гнева на свою бедную голову.
        - Не время, не время, девочка моя, - пробурчал он, всеми силами пытаясь придать добродушному лицу гневное выражение. - Оставь этого наглого молодца, ступай на кухню и займись делом.
        - Но все уже сделано, папа…
        Однако мистер Джеллибенд был неумолим. У него имелись свои представления по поводу будущего своей единственной жизнерадостной дочери, которая в скором времени с Божьей помощью должна была стать владелицей «Отдыха рыбака», и ему вовсе не хотелось, чтобы она вышла замуж за кого-нибудь из этих парней, добывающих пропитание сетями.
        - Послушай-ка меня, моя девочка, - продолжил он тем спокойным тоном, которого в харчевне никто никогда не смел ослушаться, - самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать, это приготовить ужин лорду Тони; я думаю, он был бы очень доволен. И хватит об этом. Салли неохотно повиновалась.
        - А что, мистер Джеллибенд, вы ждете сегодня ночью каких-нибудь важных гостей? - спросил Джимми Питкин в надежде отвлечь внимание хозяина от только что происшедшей сцены.
        - Да, жду, - ответил Джеллибенд. - Я жду друзей лорда Тони, весьма знатных особ с того берега, которым наш молодой лорд и его друг сэр Эндрью Фоулкс вместе с другими джентльменами помогают спастись от этих чертовых головорезов.
        Для убогой домашней философии мистера Хэмпсида это было уже чересчур.
        - Боже мой! Зачем они во все это лезут? Я вообще предпочитаю не вмешиваться в чужие дела. Вот и в Священном писании…
        - Мистер Хэмпсид, - прервал его Джеллибенд с едким сарказмом, - уж не сдружились ли вы случайно с мистером Питтом, или, быть может, вы поете на два голоса с мистером Фоксом: «Пусть они убивают друг друга»?
        - Нет, нет, извините меня, мистер Джеллибенд, я сказал лишь то, что сказал, - слабо запротестовал мистер Хэмпсид.
        Но мистер Джеллибенд уже сел на своего любимого конька и не собирался так просто его оставить.
        - Тогда, быть может, вы подружились с кем-нибудь из тех французских ребят, которые так стараются направить нас на свой кровавый путь?
        - Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, мистер Джеллибенд, - защищался мистер Хэмпсид. - Но я знаю лишь…
        - А я знаю, - громко прервал мудрый хозяин, - что некий мой друг Пеперкорн, владелец «Синемордого кабана», тоже был раньше честным и порядочным англичанином, а что мы видим теперь? Он завел дружбу с этими лягушатниками, таскается с ними, будто они для него родня, и, более того, оправдывает всех этих шпионов. Прекрасно, что дальше? Теперь он совсем вознесся, говорит о свободе и революции, пинает аристократов. Не так ли и вы, мистер 'эмпсид?
        - Извините, мистер Джеллибенд, - продолжал слабо сопротивляться мистер Хэмпсид. - Но я сказал только то, что сказал.
        А мистер Джеллибенд всем своим видом как бы искал поддержки у сидящих вокруг посетителей по поводу басенки о падении мистера Пеперкорна. Один из двоих завсегдатаев, судя по платью, джентльменов, которые, отложив недоигранную партию в домино, с явным интересом слушали интернациональные соображения мистера Джеллибенда, встал и с несколько ироничной улыбкой вышел на середину, поближе к оратору.
        - Так вы считаете, мой уважаемый друг, - спокойно произнес он, - что эти французские ребята, шпионы, как вы их называете, годны только на рубленую говядину? А как по-вашему, чем они занимаются теперь?
        - Боже мой, сэр! Я полагаю, они болтают, не более. Я слышал, что Господь их наградил словоблудием: вон, спросите у мистера 'эмпсида, он вам расскажет, как ловко они заговаривают зубы.
        - Что, в самом деле так, мистер Хэмпсид? - учтиво спросил незнакомец.
        - Да нет, сэр. Ну что вы, ни в коем случае, - возбужденно ответил мистер Хэмпсид. - Вы можете быть совершенно уверены, я готов ответить на любой ваш вопрос…
        - Как-нибудь в другой раз, - кивнул незнакомец. - Смею надеяться, милостивый государь, что этим хитрым шпионам не удастся поколебать стойкости ваших убеждений, - продолжил он, обращаясь к мистеру Джеллибенду.
        После этих слов незнакомца и без того уже переполненный весельем мистер Джеллибенд разразился приступом хохота, постепенно захватившего всех, кому посчастливилось в этот момент находиться в харчевне.
        - Ха-ха-ха, хо-хо-хо, хи-хи-хи! - сотрясался он всем своим крупным телом так, что у него заболели бока и выступили на глазах слезы. - Моих… нет, вы слышали, что он сказал… моих… будто бы могут поколебать моих… стойкость моих убеждений… Нет, сэр, простите, но вы говорите такие забавные вещи…
        - Отлично, мистер Джеллибенд, - заметил мистер Хэмпсид. - Но в Священном писании сказано: «И стоящий, в конце концов, упадет».
        - Но вы забываете, мистер 'эмпсид, - все еще держась за бока от смеха, возразил мистер Джеллибенд, - что в Священном писании говорится не обо мне. Если даже я и выпью кружку, другую эля с кем-нибудь из этих проклятых французов, то это никоим образом не отразится на моих взглядах. Да и вообще я слышал, что им королевский английский не по зубам, и как только кто-нибудь из этих лягушатников заговорит со мной на своем богом забытом жаргоне, я сразу же вам укажу на него, и - раз попался, защищайся, как говорится.
        - О мой благороднейший друг, - приветливо произнес незнакомец. - Вы столь проницательны, как я вижу, что можете дать фору и двадцати французам. Дай же вам Бог крепкого здоровья, достойный хозяин! Не откажитесь допить со мной эту бутылочку вина.
        - О, я вижу, вы очень достойный господин, - ответил Джеллибенд, вытирая все еще слезящиеся от неудержимого хохота глаза, - не вижу причин отказать вам.
        Незнакомец наполнил вином два бокала и один из них предложил хозяину.
        - Увы, но истинные англичане, каковыми мы все здесь являемся, - продолжал незнакомец с улыбкой, - все мы, истинные англичане, вынуждены признать, что вино, пожалуй, единственная вещь, за которую мы можем быть благодарны Франции.
        - О! Сэр! Никто из нас и не спорит с этим, - ответил Джеллибенд.
        - Так выпьем же за «медового князя» мистера Джеллибенда, нашего досточтимого хозяина, лучшего во всей Англии! - громко провозгласил незнакомец.
        - Гип-гип ура! - завопили присутствующие. Кто-то захлопал в ладоши, раздался стук кружек и звон бокалов, все это сопровождалось веселым и громким смехом, изредка прерываемым восклицаниями мистера Джеллибенда.
        - Нет, но это было бы и в самом деле очень, очень забавно - поговорить с кем-нибудь из этих проклятых Богом шпиков. Что? О, простите, сэр, но вы говорите такие забавные вещи…
        Незнакомец и не собирался ничего отрицать. Да и в самом деле, было бы полным абсурдом пытаться изменить глубоко укоренившееся мнение мистера Джеллибенда о совершенной никчемности жителей целого европейского континента.


        ГЛАВА III
        ЭМИГРАНТЫ
        Впрочем, антифранцузские настроения распространились в то время по Англии достаточно широко. Благодаря тайным и явным связям между французским и английским берегами, водным путем доставлялось и множество новостей, от которых у каждого честного англичанина буквально вскипала кровь, вызывая жгучее желание что-нибудь сделать в отместку всем этим убийцам, заточившим в тюрьму своего короля и его семью, позволившим королеве с детьми стать жертвой амбиций шпиков и так бесцеремонно проливавшим кровь их соратников и родных.
        Казнь принцессы де Ламбаль, молодой и прелестной подруги Марии Антуанетты, повергла всех в невыразимый ужас; ежедневные убийства роялистов, единственным преступлением которых было их благородное происхождение, казалось, взывали к отмщению всю цивилизованную Европу.
        Но тем не менее никто не спешил вмешиваться; ни Бурк, исчерпавший все свое красноречие на призывы к английскому правительству выступить против революционной Франции; ни мистер Питт, которому излишняя осмотрительность не позволила разглядеть того, что Англия влезла в другую, не менее тяжелую и разорительную войну. Последняя надежда была на Австрию, прекраснейшая дочь которой была теперь лишена трона, брошена в тюрьму и унижена до последней степени воющей чернью. Австрия, естественно, наседала на мистера Питта, требуя собрать со всей Англии войска, хотя бы уже потому, что французы убивают друг друга.
        А что касается мистера Джеллибенда, как и всякого Джона Булля вообще, который, хотя и смотрит на любого иностранца с некоторым презрением, тем не менее является роялистом и антиреволюционером по сути своей, то он и подобные ему люди теперь и вовсе кипели яростью по поводу осторожности мистера Питта, не понимая толком истинного смысла политики этого великого человека.
        Из кухни выскочила возбужденная и раскрасневшаяся Салли. Она заметила промокшего всадника, спешившегося у дверей харчевни, и в тот момент, когда мальчик побежал принять поводья, Салли устремилась к входной двери приветствовать долгожданного гостя.
        - Лошадь лорда Энтони на дворе, папа, - бросила она на бегу.
        Но дверь распахнулась, и в следующий миг Салли уже была в объятиях человека в промокшей одежде, голос которого гремел и перекатывался меж балок харчевни:
        - Моя прелестная Салли! Господи, благослови эти черные глаза, сияющие, словно звезды!
        Пока он говорил это, через зал уже бежал мистер Джеллибенд, хлопотливо возбужденный, поскольку перед ним был один из самых дорогих гостей его постоялого двора.
        - Боже! Вы меня убиваете! - продолжал лорд Энтони, запечатлев поцелуй на цветущих щечках Салли. - Вы становитесь все прелестнее и прелестнее с каждым днем. Должно быть, мой уважаемый друг мистер Джеллибенд прилагает немало усилий, оберегая вашу дивную талию от рук этих ребят. Не так ли, мистер Уэйт?
        Мистер Уэйт, застигнутый врасплох, с одной стороны, уважением к милорду, а с другой - неприязнью к подобного рода шуткам, только прохрюкал в ответ нечто весьма сомнительное.
        Лорд Энтони Дьюхерст - один из сыновей герцога Экстера, - был истинным молодым английским джентльменом тех дней: высокий, хорошо сложенный, широкий в плечах, веселый, всегда и везде громко и звонко смеющийся. Спортивный, жизнерадостный, куртуазный, из хорошего рода, не слишком умный, чтобы обуздывать свои страсти, он был равно любим как в лондонских гостиных, так и в деревенских харчевнях. В
«Отдыхе рыбака» его знали все, поскольку лорд часто ездил во Францию и по пути всегда останавливался под кровом солидного мистера Джеллибенда.
        Кивнув Уэйту, Питкину и другим, он еще раз приобнял Салли и отправился к очагу обогреться и обсушиться. Мимоходом он бросил беглый и подозрительный взгляд на двух незнакомцев, играющих в домино, и его молодое веселое лицо на мгновение стало серьезным и озабоченным.
        Но в следующий миг лорд Энтони уже повернулся к мистеру Хэмпсиду, который с важностью поглаживал свой хохолок.
        - Отлично, мистер Хэмпсид! Как поживают ваши фрукты?
        - Плохо, милорд, плохо, - скорбно откликнулся мистер Хэмпсид. - А что вы думаете по поводу нашего правительства, потакающего этим мошенникам французам, пока они убивают своего короля и дворян?
        - Клянусь жизнью, - ответил лорд Энтони. - За все то, что они сейчас делают, они в конце концов получат свое, черт побери! Мы как раз ожидаем сегодня ночью кое-кого из наших друзей, которым все же удалось вырваться из этой мясорубки.
        В то время как он говорил эти слова, его дерзкий взгляд вновь скользнул по двум загадочным незнакомцам, сидящим в углу.
        - Милорд! Я благодарен вам и вашим друзьям! - сказал мистер Джеллибенд. - Но ваш тон красноречивее ваших слов.
        Рука лорда Энтони тут же предупреждающе легла на локоть хозяина кабачка.
        - Тихо! - сказал он резко, инстинктивно оглянувшись в сторону незнакомцев.
        - О, спаси вас Бог! Все в порядке. Здесь нечего бояться, милорд. Нет, я не забываюсь, просто знаю, что мы находимся среди друзей. Этот джентльмен в углу - столь же истинный и верный подданный короля Георга, сколь вы, - это вы, милорд. Будьте спокойны. Он только что прибыл в Дувр, у него здесь дела.
        - Дела? Но тогда он, наверное, гробовщик, поскольку, клянусь, я не встречал более мрачной физиономии.
        - Да нет, милорд. По-моему, он просто вдовец; ничем другим невозможно объяснить такой меланхолии в поведении, но он друг - это точно. Вы можете мне поверить, нет лучшего физиономиста, чем скромный хозяин этого кабачка.
        - Ладно, прекрасно, мы среди друзей, - согласился лорд Энтони, который, конечно же, не собирался обсуждать этот вопрос с трактирщиком… - Скажите только, у вас кто-нибудь еще останавливается сегодня?
        - Нет, милорд, никого, и никто не собирался, только…
        - Только?..
        - О нет, никого из недостойных вашей чести, не сомневайтесь.
        - Кто такие?
        - Хорошо, я скажу вам, милорд. Сэр Перси Блейкни с супругой будут здесь вскорости. Но они не собирались оставаться…
        - Леди Блейкни? - удивленно переспросил лорд Энтони.
        - Да, милорд. Шкипер сэра Перси уже здесь; он сказал, что брат миледи отбывает сегодня во Францию на «Полуденном сне», а сэр Перси и миледи прибудут вместе с ним. Надеюсь, это не будет вам в тягость, милорд?
        - Нет, нет, мой друг, ничто мне не будет в тягость. Разве только ужин, который всегда подается в вашем кабачке, будет приготовлен Салли не самым лучшим образом.
        - О, этого вам бояться нечего, - вмешалась Салли, которая все это время занималась сервировкой стола; он был на редкость нарядным и привлекательным - с большим букетом бриллиантовых георгинов, с блестящими оловянными кубками посередине и с голубым китайским фарфором. - На сколько персон накрывать, милорд?
        - На пятерых, дорогая Салли. Но лучше рассчитывайте на десятерых, поскольку наши друзья будут очень измотаны и, пожалуй, не менее голодны. Что касается меня, то, клянусь, мне хватит и одного куска мяса.
        - А вот и они! Слышите?! - возбужденно сказала Салли, и в самом деле уже можно было расслышать приближающийся стук подков, сопровождаемый скрипом колес.
        В харчевне все вдруг засуетились. Каждому было интересно увидеть важных людей с того берега, друзей лорда Энтони. Салли поспешно бросила пару взглядов на кусок зеркала, висящий на стене, а солидный мистер Джеллибенд заторопился в надежде первым встретить высокопоставленных гостей. И только два незнакомца продолжали спокойно доигрывать партию в домино, не принимая никакого участия во всей этой суматохе и даже не оглядываясь на дверь.
        - Идите вперед, графиня, дверь справа, - донесся снаружи приятный голос.
        - О, это они! Все в порядке! - обрадовался лорд Энтони - Посмотрим, посмотрим, дорогая Салли, насколько быстро вам удастся подать суп!
        Дверь широко распахнулась, и перед рассыпающимся в приветствиях и поклонах мистером Джеллибендом появилась компания из четырех человек, а в следующее мгновение две леди и два джентльмена вошли в зал.
        - Приветствую вас в нашей старой доброй Англии! - сказал лорд Энтони, идя навстречу вновь прибывшим с распростертыми объятиями.
        - О, если не ошибаюсь, лорд Энтони Дьюхерст, - с сильным акцентом обратилась к нему одна из дам.
        - К вашим услугам, мадам, - ответил он, церемонно целуя руки обеим леди. Затем, повернувшись к мужчинам, тепло поздоровался и с ними.
        Салли уже помогала дамам снять дорожные платья, после чего они, дрожащие от холода, сразу же направились к ярко горящему пламени очага.
        Все в харчевне пришло в движение. Салли хлопотала на кухне, мистер Джеллибенд, не прекращая приветствий, подтаскивал к очагу стулья, мистер Хэмпсид, все так же поглаживая свой хохолок, тоже пытался устроиться поближе к огню. Каждый по-своему интересовался происходящим.
        - Ах, господа, что я могу сказать? - вздохнула старшая из двух прибывших леди, протягивая к теплому очагу свои аристократические руки, и ее полный признательности взгляд остановился сначала на лорде Энтони, а затем на одном из сопровождавших ее молодых людей, который в этот момент стягивал с себя тяжелое мокрое пальто.
        - Я надеюсь, что вы все-таки рады тому, что прибыли в Англию, дорогая графиня, - ответил лорд Энтони, - и это ваше путешествие не было слишком утомительным?
        - О, да, да, мы очень, очень рады быть в Англии. Мы даже начинаем забывать о всех перенесенных нами страданиях, - ответила графиня, и глаза ее наполнились слезами.
        Голос ее был низким и мелодичным, на красивом благородном лице с короной белоснежных волос, зачесанных высоко надо лбом, по моде того времени, лежала печать тихой грусти и множества перенесенных страданий.
        - Надеюсь, мой друг сэр Эндрью Фоулкс оказался необременительным спутником, мадам?
        - Ах, что вы, что вы! Сэр Эндрью был очень добр, я и мои дети даже не знаем, как вас благодарить, господа!
        Ее спутник, почти совсем ребенок, с фигурой изящной, как у девушки, стоявший до сих пор молча с усталым и печальным видом, поднял большие карие полные слез глаза от огня и устремил их на находящуюся перед ним девушку, чье бледное лицо тут же залила теплая волна краски.
        - Так вот она какая, Англия! - сказала она, оглядывая с детским любопытством большой открытый очаг, дубовые балки и докеров с их закопченными трубками и красноватыми, истинно британскими лицами.
        - Это только маленький уголок, - улыбаясь, ответил сэр Эндрью, - но вся Англия к вашим услугам.
        Девушка снова вспыхнула, но в следующую секунду яркая улыбка, нежная и детская, осветила ее прелестное лицо; она ничего не сказала, как и сэр Эндрью, но оба поняли друг друга, как понимают молодые люди во всем мире и ныне, и присно, и во веки веков.
        - А где же ужин? - раздался громкий голос лорда Энтони. - Где же ужин, милейший Джеллибенд? Где эта ваша милашка с супом? Эй, мужики, пока вы тут зеваете с дамами, они попадают в обморок от голода!
        - Минутку, минутку, милорд! - откликнулся Джеллибенд и громко позвал через открытую дверь, ведущую в кухню: - Салли! Эй, Салли! Ну, что там, готово, малышка?
        У Салли все было готово, и в следующий момент она появилась в дверях с гигантской суповой миской, над которой поднималось облако пара, распространявшего изысканный аромат.
        - Клянусь жизнью, наконец-то ужин! - весело и облегченно вздохнул лорд Энтони и галантно предложил руку графине.
        - Вы делаете мне честь, - сказала она церемонно, в то время как он вел ее к столу.
        В харчевне все снова засуетились; мистер Хэмпсид и большинство рыбаков и докеров пошли докуривать свои трубочки в какое-нибудь другое местечко, и только два незнакомца продолжали тихо и незаметно играть в кости, потягивая вино, да Гарри Уэйт, уже изрядно накачавшийся, наблюдал, как Салли хлопочет вокруг стола.
        Это и в самом деле выглядело картинкой из сельской жизни старой Англии, и неудивительно, что глаза пылкого молодого француза то и дело воровато поглядывали на хорошенькое личико служанки. Виконту де Турней едва исполнилось девятнадцать; ужасная трагедия, происходящая на его родине, сделала этого безусого мальчика чересчур впечатлительным. Он был элегантен, фатовски одет и, благодаря благополучному избавлению, уже начинал забывать обо всех кошмарах революции, особенно при виде этой влекущей английской жизни.
        - Простите, так это и есть Англия! - сказал он, продолжая украдкой поглядывать на Салли. - Я, это, удовлетворен.
        Нет никакой возможности поместить здесь то слово, что вырвалось сквозь стиснутые зубы мистера Гарри Уэйта, который только благодаря собственной кондиции и уважению к лорду Энтони не врезал этому молодцу по зубам.
        - Нет, вот где Англия, вон тот молодой подонок! - вступил лорд Энтони со смехом. - Клянусь, вы и не догадывались, в какую высоконравственную страну попадете.
        Лорд Энтони сидел уже во главе стола с графиней по правую руку. Джеллибенд суетился вокруг, поправляя стаканы и стулья, Салли ждала, готовая в любую минуту разлить суп, а друзья мистера Гарри Уэйта наконец-то преуспели в своих попытках выдворить его на улицу, ибо гнев последнего все более и более распалялся по мере того, как виконт все откровеннее восхищался Салли.
        - Сюзанна! - строгим тоном сказала графиня. Сюзанна вновь вспыхнула. Стоя у огня, она совсем потерялась во времени и пространстве, зачарованная неотступными взглядами англичанина, незаметно приникшего к ее локотку рукой. Оклик матери вернул ее на землю, и с почтительным «да, мама» она заняла свое место за столом.


        ГЛАВА IV
        ЛИГА «САПОЖОК ПРИНЦЕССЫ»
        Все собравшиеся за столом веселились и казались совсем счастливыми, сэр Эндрью Фоулкс и лорд Энтони Дьюхерст - прекрасно сложенные, хорошего рода, настоящие английские джентльмены того великого 1792 года и аристократичная графиня с двумя детьми, только что избежавшие тяжелой участи и обретшие спасительный кров в дружественной Англии.
        Два незнакомца, тихо сидевшие до этого в своем углу, вдруг закончили игру, один из них встал и, повернувшись к веселой компании спиной, оправил промокшее пальто на толстой подкладке, мимоходом скользнув глазами вокруг, - за столом все болтали и веселились.
        - Уже спаслись… - пробормотал он.
        Его спутник с ловкостью хорошо натренированного человека подогнул колени и в следующий миг бесшумно исчез под скамейкой. Затем первый незнакомец с громким
«спокойной ночи» вышел на улицу.
        Никто из сидящих за столом не обратил внимания на эти странности, но, когда за незнакомцем захлопнулась дверь, все облегченно вздохнули.
        - Наконец-то мы одни! - обрадовался лорд Энтони Как бы в ответ на это, встал виконт де Турней и с грациозной аффектацией, свойственной тем временам, подняв высоко бокал, провозгласил на ломаном английском:
        - За его величество Георга Третьего Английского! Храни его Бог за благосклонность ко всем нам, бедным изгнанникам Франции!
        - Да здравствует король! - эхом отозвались лорд Энтони и сэр Эндрью и торжественно выпили.
        - За его величество короля Людовика Французского! - галантно продолжил сэр Эндрью. - Храни его Бог и даруй ему победу над врагами!
        Все встали и выпили молча. Несчастливая судьба короля Франции, брошенного в тюрьму своим же народом, казалась еще более печальной в теплой домашней обстановке харчевни мистера Джеллибенда.
        - И за господина графа де Турней де Бассерив! - весело добавил лорд Энтони.
        - Не пройдет и нескольких дней, как мы будем приветствовать его в Англии.
        - Ах, месье, - сказала графиня, и рука ее, подносящая к губам бокал, задрожала. - Так хотелось бы верить.
        Но лорд Энтони уже занимался супом. Разговор на короткое время был прерван. Мистер Джеллибенд и Салли обнесли гостей, и все принялись за еду.
        - Впрочем, мадам, мой тост был излишним, - заметил после паузы лорд Энтони. - Как видите, мадемуазель Сюзанна и мой друг виконт вполне благополучно прибыли в Англию, так что вы можете быть совершенно спокойной и за судьбу господина графа.
        - Ах, месье, - отвечала с тяжелым вздохом графиня - Я верю в Бога, я молюсь, я надеюсь..
        - О, мадам, - прервал ее сэр Эндрью Фоулкс. - Верьте всей душой в Бога, но не забывайте и о том, что ваши друзья поклялись доставить в Англию господина графа, как они только что доставили вас.
        - Воистину, воистину, месье, я преисполнена благодарности к вам и к вашим друзьям, - отвечала она. - Уверяю вас, вы известны всей Франции Путь, которым мы избежали полновластного революционного трибунала, был действительно каким-то мираклем, и все это сделали вы..
        - Ну, что вы, мадам, это чудо вполне рукотворно.
        - Но мой муж, месье - продолжала графиня с тщетно скрываемой дрожью в голосе. - Он в смертельной опасности… Я не должна была его оставлять, и если бы… Если бы не мои дети… Я колебалась между долгом перед мужем и детьми… Они не хотели без меня ехать… А вы и ваши друзья столь уверенно убеждали меня, что мой муж тоже будет спасен… Но теперь я здесь, среди вас, в прекрасной свободной Англии, и думаю о нем, находящемся на волоске от смерти, которого травят, как какого-нибудь зверя… В такой опасности… Ах, я не должна была его оставлять… Я не должна была!..
        Бедная женщина была совершенно сломлена, усталость, печаль и нахлынувшие чувства окончательно перечеркнули ее строгую аристократическую выдержку, она полностью отдалась слезам, которые пыталась осушить поцелуями подошедшая к ней Сюзанна.
        Лорд Энтони и сэр Эндрью даже не пытались остановить графиню. Они глубоко сочувствовали ей, о чем свидетельствовало их молчание, но так уж повелось в Англии с давних времен, что англичане всегда стыдятся своих эмоций и симпатий, поэтому два молодых человека молчали, пытаясь скрыть истинные чувства, но им удавалось лишь избежать глупого вида в этой неловкой ситуации.
        - Что касается меня, месье, - неожиданно сказала Сюзанна, разглядывая каштановую копну волос сэра Эндрью, - то я абсолютно верю, Я ЗНАЮ, что вы так же благополучно доставите моего отца в Англию, как только что доставили нас.
        Это было сказано с такой благодарностью, с такой невыразимой надеждой и верой, что совершенно магическим образом высушило материнские слезы, а всем вернуло улыбки.
        - О, вы мне льстите, мадемуазель, - смутился сэр Эндрью. - Моя жизнь, конечно же, всегда к вашим услугам, но я всего лишь ничтожное орудие в руках нашего великого предводителя, это он организовал ваше спасение.
        Он сказал это с такой теплотой и горячностью, что Сюзанна подарила ему полный нескрываемого восторга взгляд.
        - Ваш предводитель, месье? - пылко откликнулась графиня. - Ах, да, конечно же, у вас должен быть предводитель, как я сразу не догадалась! Но где он, скажите мне! Я должна сейчас же пойти к нему, я и мои дети, мы должны упасть перед ним на колени и благодарить за все то, что он сделал для нас.
        - Увы, мадам, - ответил лорд Энтони, - это невозможно.
        - Невозможно? Почему?
        - Дело в том, мадам, что Сапожок Принцессы работает в тайне, его истинное имя известно лишь очень узкому кругу приближенных.
        - Сапожок Принцессы? - весело засмеялась Сюзанна. - Какое забавное имя! А что это такое - Сапожок Принцессы? - Она с задорным любопытством взглянула на сэра Эндрью.
        Глаза молодого человека восторженно заблестели, чувства преклонения, любви, обожания к своему предводителю выразились на его лице ярким румянцем.
        - Сапожок принцессы, мадемуазель, - ответил он наконец, - название самого простого цветочка, растущего по обочинам дорог, но под этим названием скрывается лучший и храбрейший в мире человек, скрывается, чтобы спокойно выполнять поставленную перед собой благородную задачу.
        - Да, да, - прервал его молодой виконт. - Я, кажется, что-то слышал о нем. Совсем маленький цветок, красный, не так ли? Я слышал в Париже, что когда кому-нибудь из роялистов удавалось ускользнуть в Англию, то этот дьявол Фукье-Тенвиль, общественный обвинитель, получал бумажки с каким-то цветочком, да?
        - Именно так, - согласился лорд Энтони.
        - Значит, он получит еще одну такую бумажку сегодня?
        - Обязательно.
        - Ой, как замечательно вы сказали! - весело воскликнула Сюзанна. - Я слышала, что они ничего не боятся больше, чем этой бумажки с красным цветочком.
        - О, - подхватил сэр Эндрью, - им еще не раз предстоит полюбоваться на него!
        - Ах, месье, - сказала графиня. - Ваши слова как музыка, но мне не совсем понятно…
        - В чем затруднения, мадам?
        - Объясните, зачем ваш предводитель… зачем вы все тратите деньги, рискуете жизнью, а ведь вы действительно ею рискуете, отправляясь в теперешнюю Францию, и все это из-за нас, французов, которые вам никто!
        - Спорт, мадам, спорт, - ответил лорд Энтони веселым и громким голосом. - Вы же знаете, мы спортивная нация. А в наши дни пошла мода вырывать зайца из зубов гончей.
        - Ах, что вы, милорд, какой спорт? Я уверена, у вас есть более благородные цели в этом опаснейшем предприятии.
        - Мадам, буду рад, если вы их найдете. Что же касается меня, клянусь, я просто люблю игру, а эта игра наиболее увлекательная из всех, в которых мне когда-либо приходилось участвовать. Буклеволосые спасаются! Дьявольский риск! Оп-ля! И все разбежались!
        Но графиня недоверчиво покачала головой; она никак не могла поверить в то, что эти молодые люди и их предводитель, все знатного рода, состоятельные, рисковали своей головой (ей это было доподлинно известно) лишь из любви к спорту Иностранное происхождение не спасало их в теперешней Франции. Каждый, будучи уличенным в помощи или даже сочувствии к преследуемым роялистам, тотчас же подвергался суду и казни без всякого снисхождения. Компания молодых англичан просто дразнила непримиримый и кровожадный революционный трибунал, умыкая у него из-под носа, а порой даже прямо от подножия гильотины, осужденных на казнь. Графиня с ужасом вспомнила события последних дней: как пришлось бежать из Парижа с двумя детьми как они прятались на дне убогой повозки, лежа в груде турнепса и капустных листьев, не смея даже дышать, в то время как у страшных Западных ворот чернь орала «A la lanterne les aristos!»[Аристократов на фонарь! (фр.)]
        Все произошло самым странным образом Она и ее муж прекрасно знали, что состоят в списках «подозрительных» и что вопрос их жизни и смерти - дело даже уже не дней, а, быть может, часов. И вдруг явилась надежда на спасение - таинственное послание, помеченное непонятным красным значком, ясные и точные указания… Затем прощание с графом де Турней, совершенно разбившее сердце графини… слабая надежда на новую встречу… побег с детьми… крытая повозка кошмарная старуха, управляющая ею и казавшаяся истинным дьяволом со своими ужасными трофеями!
        Графиня взглянула на мирную домашнюю обстановку старомодной английской харчевни, на весь этот уютный уголок в стране гражданских и религиозных свобод и закрыла глаза, пытаясь отогнать жуткие воспоминания о страшных Западных воротах, о разбегающейся в паническом ужасе толпе, услышавшей слово «чума».
        Сидя в этой повозке, графиня каждый миг боялась разоблачения, ареста, пыток, приговора А эти молодые люди, вдохновляемые безумной храбростью и загадочным предводителем, постоянно рисковали своими жизнями, продолжая спасать обреченных. И все это ради спортивного интереса? Не может быть!. И сэр Эндрью, смотревший на Сюзанну, ясно читал в глазах девушки, что она абсолютно уверена в его высоких и благородных побуждениях в деле спасения людей от жестокой и незаслуженной смерти.
        - И сколько же человек в вашей отчаянной лиге? - робко спросила Сюзанна.
        - Всего двадцать, мадемуазель. Один руководит, остальные подчиняются, - ответил сэр Эндрью. - Все мы англичане, и все мы связаны одним делом - освобождать невиновных, беспрекословно подчиняясь воле нашего предводителя.
        - Храни вас Бог, господа! - с жаром сказала графиня.
        - Он так и делает, мадам.
        - Как это замечательно, господа! Вы - мужественные люди и, должно быть, преданы друг другу. А у нас во Франции уже привыкли к изменам - и все во имя свободы и братства!
        - А женщины во Франции особенно ненавидят аристократов Даже больше, чем мужчины, - вздохнул виконт.
        - Да, да, - согласилась графиня, и в ее печальных глазах застыла тяжелая ненависть. - Там была одна женщина, Маргарита Сен-Жюст. Она выдала кровавому трибуналу маркиза де Сен-Сира со всей семьей.
        - Маргарита Сен-Жюст? - переспросил лорд Энтони, обменявшись быстрым понимающим взглядом с сэром Эндрью - Маргарита Сен-Жюст? Хотя..
        - Конечно, вы ее знаете. Она была ведущей актрисой «Комеди Франсез», а потом вышла замуж за англичанина. Вы должны ее знать.
        - Должны знать? Знать леди Блейкни? Самую очаровательную женщину Лондона? Жену одного из богатейших людей Англии? Еще бы! Конечно, мы все знаем леди Блейкни.
        - Она была моей приятельницей по монастырю в Париже, - вмешалась Сюзанна. - Мы с ней вместе ездили в Англию изучать язык. Мне очень нравилась Маргарита, и я никак не могу поверить, что она совершила такое страшное преступление.
        - Это в самом деле кажется невероятным, - заметил сэр Эндрью - А вы, госпожа графиня, уверены в том, что именно Маргарита Сен-Жюст выдала маркиза де Сен-Сира? Зачем ей это? Быть может, здесь какая-нибудь ошибка?..
        - Никакой ошибки не может быть, месье, - холодно отрезала графиня. - Брат Маргариты Сен-Жюст - известный республиканец. Между ним и моим кузеном де Сен-Сиром существует спор о фамильном поместье… Эти Сен-Жюсты совершенные плебеи, республиканскому правительству только такие и нужны. Уверяю вас, здесь не может быть никакой ошибки. Вы разве не знаете этой истории?
        - Ах, мадам, я слышал множество всяких историй на эту тему, но у нас в Англии ни в какую из них не верят. Сэр Перси Блейкни, муж Маргариты, человек очень добропорядочный, занимает в свете высокое положение; он считается ближайшим другом принца Уэльского. А самой леди Блейкни принадлежит ведущая роль в лондонском обществе.
        - Надеюсь, месье, наша жизнь в Англии будет спокойной. И все-таки я молю Бога, чтобы он избавил меня от встреч с Маргаритой Сен-Жюст, пока я нахожусь в вашей прекрасной стране.
        Наступило неловкое молчание. Упало мокрое покрывало, как говорится в Англии. Сюзанна печально молчала. Сэр Эндрью крутил пальцами вилку, графиня нервно перебирала свои столовые принадлежности, прямо сидя на стуле с высокой спинкой, лорд Энтони, то и дело выразительно поглядывавший на Джеллибенда, чувствовал себя совсем неуютно.
        - Как скоро вы ожидаете сэра Перси и леди Блейкни? - ухитрился шепнуть он хозяину.
        - С минуты на минуту, милорд, - прошипел в ответ ему Джеллибенд.
        И только он это сказал, как издали долетел до их слуха топот копыт. Он становился все громче и громче, и вот уже зазвенел по булыжнику за окном. А в следующий момент в зал ворвался конюший мальчик и на самой высокой ноте пропел:
        - Сэр Перси Блейкни и миледи!
        С шумом, звоном оружия и доспехов, грохотом копыт у входа в харчевню остановилась роскошная карета, запряженная четверкой гнедых коней.


        ГЛАВА V
        МАРГАРИТА
        На мгновение в уютном дубовом зале харчевни воцарилась неловкая, мучительно-тяжелая пауза. Тотчас же после торжественного известия, принесенного мальчиком, лорд Энтони, чертыхаясь, соскочил со стула и в полном смущении стал давать какие-то указания бедному растерявшемуся Джеллибенду, который, казалось, и вовсе лишился ума.
        - Дорогой мой, ради всего святого, - уговаривал его лорд, - постарайтесь удержать леди Блейкни разговором за дверью, хотя бы на несколько мгновений, пока дамы уйдут. Эх! - добавил он с гораздо большей выразительностью. - Как все это некстати.
        - Быстрее, Салли, свечи! - закричал Джеллибенд, прыгая то назад, то вперед с одной ноги на другую, чем только лишь увеличивал всеобщую неловкость.
        Графиня тоже поднялась, строгая и прямая, пытаясь скрыть возбуждение за еще большим хладнокровием, все время повторяя:
        - Я не хочу ее видеть. Я не хочу ее видеть!
        В это время возбуждение, вызванное приездом столь важных гостей, достигло снаружи своего апогея.
        - Здравствуйте, сэр Перси! Здравствуйте, миледи! К вашим услугам, сэр Перси! - доносилось единым бесконечным хором, сквозь который едва можно было различить причитания: - «Не забудьте бедного слепого! Помилосердствуйте!»
        И вдруг сквозь весь этот хор прорвался ясный и нежный голос:
        - Оставьте беднягу в покое. Покормите его за мой счет. - Голос был низким и музыкальным с приятным иностранным акцентом, особенно на согласных.
        Все находящиеся в зале замолчали и насторожились. Салли со свечами стояла у противоположной двери, ведущей наверх, в спальни, графиня имела вид воплощенной ненависти, Сюзанна, смотревшая на дверь с тайной надеждой все же увидеть любимую школьную подругу, в любой момент была готова послушно отправиться за матерью.
        Тут Джеллибенд открыл дверь, все еще надеясь предотвратить нависшую в воздухе катастрофу, и все тот же музыкальный голос с веселым смехом и шутливым негодованием сказал:
        - Брр! Я мокрая, как селедка. Боже! Да видел ли кто когда-нибудь такой отвратительный климат.
        - Сюзанна, сейчас же ступай за мной. Я так хочу, - решительно сказала графиня.
        - Ну мама, - попросила Сюзанна.
        - Миледи… вы… я… хм. Миледи! - беспомощно бормотал Джеллибенд, пытаясь загородить собой вход.
        - Ради Бога, милейший, - сказала леди Блейкни нетерпеливо. - Что это вы встали у меня на пути, да еще пританцовываете, словно индюк на сковородке? Пропустите меня к огню, я умираю от холода.
        И в следующий момент леди Блейкни, вежливо обойдя хозяина, вплыла в зал.
        Сохранилось множество различных портретов и миниатюр Маргариты Сен-Жюст, тогда уже леди Блейкни, но все они бессильны в полной мере передать ее неповторимую красоту. Высокая, выше среднего роста, с царственной фигурой, она была настолько хороша, что даже графиня, перед тем как повернуться спиной, на мгновение замерла, невольно любуясь столь необычным обликом.
        Маргарите Блейкни было около двадцати пяти лет, и красота ее была в самом расцвете. Большая шляпа с развевающимся плюмажем бросала мягкую тень на ее классическое лицо, обрамленное ореолом медно-золотистых волос, свободно ниспадающих на плечи; нежный, почти детский рот, прямой, правильной формы нос, круглый подбородок и изящная шея - вся она казалась ожившей картиной. Богатая одежда из голубого бархата подчеркивала каждую линию ее грациозной фигуры, рука с достоинством держала длинный стек, увитый огромным букетом лент, излюбленным украшением модниц тех лет.
        Окинув комнату быстрым взглядом, она любезно кивнула сэру Эндрью Фоулксу и подала руку лорду Энтони.
        - Хэлло, милорд Тони. А вы-то что делаете в Дувре? - весело спросила она и, не дожидаясь ответа, повернулась к графине.
        Увидев Сюзанну, она засияла от радости и протянула к ней руки:
        - Как, Сюзанна?! Малышка моя, вы здесь? Как вы оказались в Англии, моя маленькая гражданка? И мадам тоже!
        И без тени замешательства она подошла к ним Лорд Тони и сэр Эндрью с замирающим сердцем следили за происходящим. Хотя оба и были англичанами, им достаточно часто приходилось бывать во Франции, для того чтобы знать, как именно проявляет злобу и ненависть старое французское дворянство ко всем, кто чем-нибудь помогал Арману Сен-Жюсту, брату прекрасной леди Блейкни. Арман Сен-Жюст был ярым республиканцем, хотя мнения по этому поводу расходились. Тяжба за родовое поместье с древним семейством Сен-Сиров в это время была в самом разгаре, впоследствии же прекратилась совершенно, впрочем, истинное положение дел для большинства оставалось загадкой. Во Франции Сен-Жюст и его партия торжествовали, а здесь, в Англии, две изгнанницы, которым едва удалось спасти свои жизни, потерявшие все накопленные веками богатства, стояли лицом к лицу с прекраснейшей представительницей республиканской фамилии, низвергшей трон и лишившей корней аристократию, ведущую свою родословную из далеких туманных веков.
        Она стояла перед ними во всем своем блеске, протягивая к ним руки, способная одним этим жестом восстановить мост через все ужасы и кровь последних десяти лет.
        - Сюзанна, я запрещаю тебе разговаривать с этой женщиной, - жестко сказала графиня.
        Она сказала по-английски, чтобы поняли все: и джентльмены, и трактирщик, дочь которого просто окаменела от ужаса перед заморской наглостью, перед дерзостью по отношению к леди, англичанке, жене сэра Перси, да еще и подруге принцессы Уэльской! Что же касается лорда Энтони и сэра Эндрью Фоулкса, сердца их готовы были остановиться от страшного незаслуженного оскорбления, - один издал вопль отчаяния, другой густо покраснел, и оба с надеждой поглядывали на дверь, из-за которой доносился низкий, манерный, но приятный голос. И лишь Маргарита Блейкни и графиня де Турней оставались совершенно неподвижными, последняя стояла строго и прямо, положив свою руку на руку дочери, смотрела вызывающе и казалась воплощением бесконечной гордости. Лицо Маргариты стало на мгновение белым, как мягкий шарф, обвивавший ее шею, а очень пристрастный наблюдатель мог бы заметить, как сжалась и дрогнула ее рука, державшая высокий, увитый лентами стек. Но лишь на мгновение, - в следующий же миг она, удивленно подняв брови, язвительно улыбнулась и, посмотрев на графиню ясными голубыми глазами, с легким пожатием плеч достаточно
живо сказала:
        - Но, гражданка, с чего бы вдруг эти колкости?
        - Мадам, мы в Англии, - холодно ответила графиня. - И я вольна запретить своей дочери подать вам руку. Сюзанна, идем.
        И, повернувшись спиной к дочери, она, не глядя больше на Маргариту Блейкни, присев в глубоком старомодном реверансе перед молодыми людьми, величественно выплыла из комнаты.
        В старой харчевне воцарилась мертвая тишина до тех пор, пока не смолк шелест одежд графини. Маргарита стояла прямо, как статуя, тяжелым и строгим взглядом провожала удаляющуюся фигуру, но идущая следом дрожащая Сюзанна, послушно сопровождающая мать, вызвала в ее глазах почти нежную доброжелательность.
        Сюзанна заметила этот взгляд, и ее детская добрая душа не выдержала: девушка бросилась к этой красивой женщине, которая была ей почти ровесницей; дочерняя почтительность уступила девической привязанности. Она быстро подбежала к Маргарите, горячо поцеловала ее и лишь после этого последовала за матерью. Отдав прощальный реверанс миледи, Салли с привлекательными ямочками на улыбающемся личике замкнула шествие.
        Этот нежный и прекрасный порыв Сюзанны несколько разрядил возникшее напряжение; сэр Эндрью проводил взглядом ее хорошенькую маленькую фигурку, пока она окончательно не скрылась, и с застенчивой улыбкой перевел глаза на леди Блейкни.
        Маргарита с изящной аффектацией послала вслед ушедшим дамам воздушный поцелуй, и на губах ее заиграла улыбка.
        - Забавно, не правда ли? - сказала она весело. - А что, сэр Эндрью, приходилось ли вам встречать когда-нибудь столь неприятную особу? Надеюсь, я в старости не буду похожа на нее.
        И, подобрав юбки, Маргарита величественно и важно подошла к очагу.
        - Сюзанна! - сказала она, подражая голосу графини. - Я запрещаю тебе разговаривать с этой женщиной.
        Прозвучавший в ответ смех был очень похож на издевку, однако вряд ли можно было заподозрить сэра Эндрью и лорда Энтони в неискренности. Подражание было настолько удачным, тон голоса настолько похожим, что оба молодых человека в полном восторге закричали: «Браво!»
        - Ах, леди Блейкни, - добавил лорд Тони, - как должны были вас любить в «Комеди Франсез», и как должны они теперь ненавидеть сэра Перси за то, что он вас у них похитил.
        - Бог с вами, дорогой, - ответила Маргарита, красиво пожав плечами. - Сэра Перси невозможно ненавидеть, его мудрые шутки могут очаровать кого угодно, даже госпожу графиню.
        В этот момент молодой виконт, не поспешивший за матерью в ее благородном порыве, сделал шаг вперед, намереваясь оградить госпожу графиню от новых стрел леди Блейкни. Но только собрался он произнести первые слова протеста, как раздался приятный, хотя и довольно глуповатый смех и в дверях появилась необыкновенно высокая и очень богато одетая фигура.


        ГЛАВА VI
        ШАРМАНТ 92-го ГОДА
        Сэру Перси Блейкни, как повествуют хроники того времени, в великом 1792 году было немногим более тридцати лет. Выше среднего роста, высокий даже для англичанина, широкоплечий, он выглядел бы совсем привлекательно, если бы не ленивое выражение глубоко посаженных синих глаз и постоянный глуповатый смех, совершенно искажавший его волевой, правильно очерченный рот.
        Примерно годом ранее описываемых событий сэр Перси Блейкни, баронет, один из богатейших людей Англии, законодатель мод и близкий друг принца Уэльского, совершенно потряс все фешенебельное общество Лондона и Бата, вернувшись из очередного зарубежного турне с прекрасной, обаятельной и умной женой-француженкой. Он, сонный и скучный, самый британец из всех британцев, позевывая, отхватил хорошенькую женщину - матримониальный приз, на который, как все прекрасно знали, было немало претендентов.
        Маргарита Сен-Жюст заявила о себе в артистических кругах Парижа именно в то время, когда там зарождалось самое грандиозное социальное преобразование из всех известных миру. Ей было тогда около восемнадцати лет. Богато одаренная красотой и талантом, покровительствуемая лишь молодым братом, она быстро собрала вокруг себя в своих уютных апартаментах на улице Ришелье кружок, который был сколь блистательным, столь и исключительным Маргарита Сен-Жюст по принципам и убеждениям была настоящей республиканкой. Ее девизом было «Все рождаются равными», неравенство же в ее глазах представлялось несчастной случайностью, и только неравенство таланта она признавала. «Деньги и титулы получают в наследство, - говаривала она, - а ум - от природы» Ее очаровательный салон предназначался для умных мужчин и талантливых женщин. Приобщиться к нему значило приобщиться к цвету цивилизации, который сконцентрировался в те страшные времена в Париже. Все это весьма способствовало и ее артистической карьере.
        Умные люди, знаменитости или просто оригиналы составляли постоянное и блестящее окружение молодой обаятельной актрисы «Комеди Франсез», и в этом республиканском, революционном, кровожадном Париже она была подобна сияющей комете со шлейфом, состоящим из всего самого выдающегося в интеллектуальной Европе.
        Потом наступил кризис. Неожиданно в один прекрасный день, быть может, немного похожий на нынешний, Маргарита Сен-Жюст без всякого объявления, без свадебного контракта, без традиционного ужина и без прочих атрибутов модных французских свадеб вышла замуж за сэра Перси Блейкни. Некоторые с извиняющимися улыбками называли этот поступок артистической эксцентричностью, другие приписывали его мудрому предвидению, намекая на множество событий, обрушившихся в те дни на Париж мощным потоком.
        Как неповоротливый скучный британец смог обратить на себя внимание в интеллектуальном окружении «умнейшей женщины Европы», так за глаза называли ее друзья, никто не знал. Многим хотелось разгадать тайну, но золотой ключик от этой дверцы никому так и не удалось найти. Как бы там ни было, она вышла за него замуж,
«умнейшая женщина Европы» вручила свою судьбу «проклятому идиоту Блейкни». Идею о том, что она вышла замуж за дурака ради светских удовольствий, которые он мог ей предоставить, ее друзья из наиболее посвященных подняли на смех. То, что Маргарита Сен-Жюст никогда не заботилась о деньгах и тем более о титулах, - они знали доподлинно. Кроме того, было немало других космополитов, если и не столь богатых, как Блейкни, однако не менее благородного происхождения. Они, в свою очередь, были бы счастливы оказаться ее избранниками.
        Что же касается сэра Перси, то все единодушно решили он совершенно не годится для той роли, которую на себя взвалил. В его пользу говорили лишь слепое обожание Маргариты, огромное богатство и высокое положение, занимаемое при английском дворе. В лондонском свете считали, принимая во внимание его весьма ограниченные умственные способности, что он поступил очень мудро, предоставив полное право умной жене распоряжаться своими богатствами.
        Сэр Перси, хотя и считался видной фигурой в фешенебельном английском обществе, большую часть своей молодости провел за границей Его отец, сэр Элджернон Блейкни, в жизни был очень несчастлив молодая боготворимая им жена через два года счастливого замужества безнадежно лишилась рассудка вскоре после рождения Перси. Болезнь эта, считавшаяся неизлечимой, доставила всей семье множество страданий. Сэр Элджернон вывез помешанную жену и сына за границу, где Перси и получил образование, воспитываемый имбецильной матерью и совершенно сломленным отцом, пока не получил свой майорат. Смерть родителей, умерших едва ли не одновременно, предоставила ему полную свободу, а кроме того, поскольку сэр Элджернон вел очень скромную и умеренную жизнь, выросшее в десятки раз состояние.
        Сэр Перси Блейкни скитался по заграницам достаточно долго, пока не привез наконец домой молодую очаровательную жену. Аристократическим кругам того времени ничто не помешало принять обоих с распростертыми объятиями, поскольку он был очень богат, а жена его полностью соответствовала идеалу женщины того времени. Да и принц Уэльский принял в судьбе четы весьма живое участие, и через полгода Блейкни стали законодателями мод. О костюмах сэра Перси говорили, его глупости передавались из уст в уста, дурацкому смеху подражала золотая молодежь Альмака и Пэлл-Мэлла. Каждый знал, что Перси беспросветно туп, но этим даже восхищались, памятуя о том, что в роду Блейкни умных никогда не было, а мать его и вовсе умерла сумасшедшей.
        Таким образом, общество приняло его, ласкало, лелеяло, любило. Лошади его считались лучшими в стране, а нелепости и вина - самыми изысканными. Что же касается его брака с «умнейшей женщиной Европы», дело обстояло и совсем замечательно - все с каждым днем находили в этом все новые и новые преимущества. И вообще, с тех пор как сэр Перси вступил в права собственности, все за него только радовались. Многие состоятельные молодые леди Англии, высокородные и недурной наружности, очень бы хотели помочь ему распорядиться богатствами, хотя и понимающе улыбались на его глупости и добродушные дурачества. Казалось, сэр Перси был вполне всем доволен; он гордился умной женой, лишь немного беспокоясь о том, что она даже никогда и не пыталась скрыть то добродушное презрение к нему, которое ясно читалось в ее глазах. И хотя Маргарита частенько позволяла себе колкие шутки по поводу его внешности, он был все же достаточно туп, чтобы заметить ее насмешливое отношение к себе. Однако если супружеская жизнь сэра Перси никак не влияла на его надежды и собачью преданность, то в обществе, напротив, ничем не интересовались
более, чем этой загадкой. В своем прекрасном ричмондском доме он был на вторых ролях, но тем не менее непередаваемо изящен. Он одаривал жену различными драгоценностями, которые она принимала с очаровательной грацией, наслаждаясь гостеприимством его великолепных покоев с той же легкостью, с какой когда-то приветствовала интеллектуалов в Париже.
        Сэр Перси был очень красивым мужчиной, правда, его несколько портил ленивый и наводящий скуку взгляд. Он всегда безукоризненно одевался с отличным вкусом английского джентльмена, предпочитая крайне экстравагантные фасоны, которые тут же перенимала вся Европа. И в этот необычный сентябрьский вечер, несмотря на долгое путешествие по побережью, дождь и грязь, пальто сэра Перси великолепно сидело на широких плечах, женственные руки казались мраморно-белыми в обрамлении лучших мекленских кружев,[Брабантские кружева.] оригинально приталенный сюртук, жилет с широкими отворотами и туго натянутые бриджи со штрипками так замечательно сидели на огромной фигуре, что его можно было принять за самого лучшего представителя британской породы, однако дурацкие словечки, манерные движения и постоянный идиотский смех не только сразу портили впечатление, но и совсем меняли его на обратное.
        Сэр Перси ввалился в старомодный зал харчевни, стряхивая морось со своего прекрасного пальто, вставил в томный синий глаз оправленный в золото монокль и оглядел смущенно замолкшую компанию.
        - Как дела, Тони? Как дела, Фоулкс? - спросил он, пожимая руки молодым людям. - Ну и ну, ребята, - добавил он, тягуче зевая, - приходилось ли вам когда-нибудь видеть столь скотский денек? Вот чертов климат!
        С тихим саркастическим смешком Маргарита оглядела своего мужа, в ее глазах поблескивали игривые искорки.
        - О-ля-ля! - протянул сэр Перси после некоторого молчания, не дождавшись никакой реакции на свои слова. - Какой у всех вас глупый вид! Что-то случилось?
        - О, нет, ничего, сэр Перси, - ответила Маргарита весело, но достаточно агрессивно. - Ничего, что могло бы вас расстроить, всего лишь оскорбили вашу жену.
        И она засмеялась, пытаясь хоть немного смягчить эффект этого сообщения. Против всех ожиданий, ей это вполне удалось - он кротко ответил:
        - Ну, дорогая, не надо так говорить. Бо'ра'. И кто же такой крутой решился тебя обидеть?
        Едва лорд Тони собрался было что-то ему объяснить, как вперед выступил молодой виконт.
        - Месье, - сказал он, изящно поклонился и продолжил свой маленький спич на ломаном английском: - мадам, которая, как я вижу, является ваша жена, оскорблена моей матерью графиней де Турней де Бассерив. Я не собираюсь просить извинения за нее, ибо считаю, что она все сделала правильно. Но я готов предложить вам обычное удовлетворение, принятое между людьми чести.
        Молодой человек, вытянув в струну свою худенькую фигуру, смотрел гордо и пылко: все-таки за его плечами было на шесть дворянских поколений больше, чем у сэра Перси, баронета.
        - О, Господи, сэр Эндрью, - заразительно засмеялась Маргарита. - Посмотрите-ка на эту великолепную парочку - английский индюк и французский цыпленок!
        Она попала в самую точку; английский индюк стоял, глядя совершенно растерянно вниз на угрожающе бегающего вокруг изящного французского цыпленка.
        - Ну, сэр, - сказал наконец Перси, вставив монокль и разглядывая молодого француза с нескрываемым удивлением. - Где это вас, кукушкина мать, учили английскому?
        - Месье, - ответил виконт, несколько устыдившись нелепости своих боевых выпадов. - Я протестую.
        - Это дивно, - невозмутимо продолжал сэр Перси. - Чертовски дивно. Как думаешь, Тони, а? Клянусь, мне на французском так не сказать. А? Что?
        - А я клянусь, - добавила Маргарита, - что у сэра Перси такой британский акцент, что его даже нож не возьмет.
        - Месье, - упорствовал виконт на еще более ломаном английском, - я вижу, вы меня не поняли, я предложил вам единственно возможное удовлетворение для джентльменов.
        - Ну, что за дьявол, - мягко усмехнулся сэр Перси.
        - Моя шпага, месье, - не отступал виконт, все еще немного смущаясь, но уже начиная терять терпение.
        - Вы спортсмен, лорд Тони, - продолжала веселиться Маргарита. - Ставлю десять против одного на цыпленка.
        Сэр Перси, посмотрев сквозь приспущенные веки своим сонным ленивым взглядом, еще раз зевнул, потянулся и отвернулся от виконта.
        - Господь с вами, сэр, - промурлыкал он добродушно. - Черт возьми, вот проклятье! Зачем мне ваша шпага, юноша?
        Что подумал и почувствовал виконт, униженный до последней степени этим длинноногим англичанином, остается только догадываться… Какие мысли пронеслись в его голове, какие слова, - неизвестно; все это было вложено в одну яростную фразу:
        - Дуэль, месье!
        Блейкни вновь повернулся и с высоты своего огромного роста посмотрел на стоящего перед ним холеричного человечка, ни на мгновенье не потеряв невозмутимого добродушия, затем засмеялся приятным глуповатым смехом, засунул гибкие длинные руки в глубокие карманы пальто и лениво пробормотал:
        - Дуэль? Что хотите вы этим сказать? Вот, дохлая рыба, какой кровожадный молодой забияка! Вы что, хотите продырявить человека, уважающего законы? Что касается меня, сэр, я никогда не дерусь на дуэлях - И, проговорив это, он сел и вальяжно вытянул перед виконтом свои длинные ноги. - Чертовски неприятная вещь - дуэль, не правда ли, Тони?
        Виконт смутно припомнил, что мода на дуэли между джентльменами в Англии жестоко подавлялась законом, но его понятия о чести и храбрости основывались на вековых традициях, и дуэль для него выглядела едва ли не буднично. В полном замешательстве он пытался сообразить, влепить ли этому длинноногому англичанину пощечину, обвинив в трусости, или же в присутствии леди это будет недостойно джентльмена.
        Но тут удачно вмешалась Маргарита.
        - Прошу вас, лорд Тони, - сказала она учтивым, нежным и сладкозвучным голосом. - Сыграйте роль миротворца. Ребенок пылает гневом и, - добавила она с сарказмом, - может действительно оскорбить сэра Перси. - Затем она весело засмеялась, что никак не нарушило кроткой невозмутимости ее мужа. - Мой британский индюк и так злится на каждый новый день в календаре - не знаю, как он еще держится!
        Тут Блейкни, как всегда, добродушно присоединился к смеху.
        - Чертовски остроумно, а, не правда ли? - заметил он, вежливо обращаясь к виконту - Моя жена - умная женщина, сэр. Если вы поживете в Англии подольше, вы оцените это.
        - Сэр Перси прав, виконт, - вмешался лорд Энтони, дружески положив на его плечо руку - Вам будет трудно жить здесь, если вы начнете карьеру с провокации сэра Перси на дуэль.
        Виконт на мгновение замялся, потом медленно повел плечами, размышляя о странном понятии чести в этом туманном государстве, и сказал печально.
        - Ну, что ж, хорошо. Если месье доволен, у меня нет претензий Милорд, - добавил он, обращаясь к лорду Тони, - вы наш избавитель, и, если я был не прав, я удаляюсь.
        - О да, - присоединился Блейкни со вздохом удовлетворения - Катись отсюда, проклятый щенок, - добавил он негромко. - Фоулкс, если это и есть лучший представитель, которого ваши друзья притащили из Франции, то мой вам совет - утопите его в Канале, дружочек. Или я попрошу об этом старика Питта. Да не забудьте перечеркнуть ему визу и спрячьте подальше вашу выручку.
        - Ай, сэр Перси, вас подводит ваше рыцарское достоинство; вы разве забыли, что сами однажды привезли кое-что из Франции, - кокетливо вмешалась Маргарита.
        Блейкни медленно встал и, сделав глубокий поклон, галантно заявил:
        - Мадам, я взял лучшее, что имелось на рынке, так что мой вкус безупречен.
        - Да, намного более безупречен, чем ваши понятия о чести, - саркастически возразила она.
        - Клянусь жизнью, дорогая, будь умницей! Или ты думаешь, что я буду подставлять себя всякому лягушатнику, которому не понравилась форма твоего носа?
        - Боже, сэр Перси! - засмеялась Маргарита, присев перед ним в быстром кокетливом реверансе. - Этого можете не бояться. Он не из тех, кому не нравится форма моего носа.
        - Проклятье! Мадам, вы сомневаетесь в моей храбрости? Я просто не люблю пустого звона. На днях я так наградил кулаками Рыжего Сэма, что он не забудет этого до конца своих дней, если только…
        - Ах, оставьте, сэр Перси, - расхохоталась Маргарита. - О, я представляю себе, как это было! Ха-ха-ха! Вы, наверное, были прелестны. Ха-ха-ха!. И… после этого испугаться французского мальчишки? Ха-ха-ха!
        - Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! - добродушно вторил сэр Перси. - Ах, мадам, ну, мадам, вы мне льстите. Черт! Фоулкс! Обрати внимание, я рассмешил мою жену, я рассмешил
«умнейшую женщину Европы»! Клянусь рыбой, мы должны выпить по этому поводу! - И он грохнул кулаком по столу.
        - Эй! Джелли! Скорее! Сюда!
        Гармония была вновь восстановлена. Мистер Джеллибенд наконец-то получил возможность вознаградить себя за все выпавшие на его долю в последние полчаса переживания.
        - Бутылку пунша, Джелли, погорячей и покрепче, а?! - крикнул сэр Перси. - Шутка, рассмешившая «умнейшую женщину», непременно должна быть обмыта! Ха-ха-ха! Скорее, мой милый Джелли!
        - У нас нет времени, сэр Перси, - прервала его Маргарита. - Шкипер придет с минуты на минуту, и мой брат должен будет взойти на борт, иначе «Полуденный сон» упустит прилив.
        - Время, дорогая! У любого джентльмена всегда найдется время, чтобы выпить - и успеть взойти на борт.
        - Миледи, - важно добавил Джеллибенд. - Насколько я знаю, молодой человек вместе со шкипером сэра Перси в данный момент идут сюда.
        - Отлично! - сказал Блейкни. - Арман сможет присоединиться к нашим веселым стаканчикам. Подумай-ка, Тони, - продолжал он, оборачиваясь к виконту, - а не присоединится ли к нам и этот дурачок? Скажи ему, что мы выпьем в знак примирения.
        - Компания и в самом деле очень веселая, - сказала Маргарита, - но, надеюсь, мне простят, если я уйду попрощаться с братом в другую комнату.
        Протест был слабым, поскольку и лорд Энтони, и сэр Эндрью прекрасно понимали, что леди Блейкни не может в такой момент оставаться с ними. Ее любовь к брату, Арману Сен-Жюсту, была очень глубокой. Он провел с ней, в ее английском доме, несколько недель и теперь отправлялся на родину, где смерть была в ту пору единственной наградой за благочестие.
        Сэр Перси также не предпринимал попыток удержать жену С отточенной и несколько манерной галантностью, характерной для всех его движений, он открыл дверь и склонился перед ней в самом уважительном поклоне, какой только могла предложить мода того времени. Она вышла из комнаты, удостоив его лишь мимолетным взглядом. И только сэр Эндрью Фоулкс, ставший после встречи с Сюзанной более наблюдательным, заметил, с какой бесконечной и безнадежной страстью смотрел сэр Перси вслед своей уходящей блистательной жене.


        ГЛАВА VII
        ТАЙНЫЕ САДЫ
        Покинув шумный зал харчевни и оставшись одна в полутемном коридоре, Маргарита Блейкни облегченно вздохнула. Этим глубоким вздохом она словно сбросила тяжелый груз постоянного самоконтроля, и по щекам ее скатилось несколько слезинок.
        Дождь закончился, и сквозь мягко бегущие тучи вновь засияли бледные лучи солнца, освещая красивый берег Кента и небольшие убогие домишки, теснящиеся вокруг Адмиралтейского мола Маргарита направилась к порту. Там, на фоне поминутно меняющегося неба, вырисовывался грациозный силуэт шхуны с поднятыми белыми парусами, весело трепещущими на ветру. Это был «Полуденный сон» - яхта сэра Перси Блейкни, готовая вернуть Армана Сен-Жюста во Францию, в самое пекло кровавой кипящей революции, свергнувшей монархию, напавшей на религию, развалившей общество в безумной надежде осуществить очередную утопию, о которой мечтало столько поколений, но которую никто так и не смог осуществить.
        Вдали показались две фигуры, идущие в сторону «Отдыха рыбака». Один - уже достаточно немолодой, с забавной бахромой седых волос вокруг обширной лысины и со смешной, вперевалочку, походкой, которая всегда выдает моряков; другой - осанистый, одетый скромно, но опрятно, в промокшем плаще, чисто выбритый, с темными волосами, красиво зачесанными над высоким благородным лбом.
        - Арман! - крикнула Маргарита, едва увидев их, и на лице ее сквозь слезы засветилась счастливая улыбка.
        Минутой позже сестра и брат упали друг другу в объятия, а старый шкипер деликатно остался стоять в стороне.
        - Сколько у нас времени, Бриггс, - спросила леди Блейкни, - до того как месье Сен-Жюст должен будет взойти на борт?
        - До того как мы должны будем поднять якорь, осталось менее получаса, ваша честь, - ответил старик, тряхнув своей небогатой шевелюрой.
        Маргарита взяла брата за руку и повела его к скалам.
        - Полчаса, - сказала она, задумчиво посмотрев на море, - еще полчаса, и ты будешь далеко от меня, Арман! О, мне все еще никак не верится, что ты уезжаешь! Эти несколько последних дней, пока Перси отсутствовал и мы были только вдвоем, пролетели, как сон.
        - Я же не навсегда уезжаю, родная, - ласково ответил ей молодой человек. - Всего лишь пересечь узкий Канал и несколько миль по дороге… Я скоро вернусь.
        - Да, да, это не расстояние, Арман… но этот Париж, особенно страшный сейчас…
        Они достигли края скалы. Мягкий бриз играл волосами Маргариты, белыми змеями развевался по плечам ее белый шарф. Как хотелось ей там, далеко, увидеть берег Франции, безжалостной и жестокой Франции, упивающейся кровавыми жертвами - страшной данью, которую ей платили лучшие из сынов.
        - И это наша родная и прекрасная страна, - вздохнул Сен-Жюст, будто угадав ее мысли.
        - Но они слишком далеко зашли, Арман, - ответила Маргарита запальчиво. - Мы с тобой республиканцы. Одинаково мыслим, одинаково горим свободой и равенством, но даже ты должен понимать, что они зашли слишком далеко.
        - Тише, - прервал Арман, инстинктивно оглядываясь.
        - Вот видишь, ты боишься говорить, даже думать об этих вещах. И это здесь, в Англии. - И она неожиданно прижалась к нему с сильной, почти материнской страстью - Останься, Арман, - попросила она. - Не уезжай. Что я буду делать, если… если… если. - Голос ее захлебнулся в слезах, а глаза, горячие и любящие, нежно смотрели на молодого человека, остававшегося спокойным.
        - Как бы там ни было, ты всегда останешься моей бесстрашной сестренкой, - мягко сказал он, - и никогда не забудешь если Франция в опасности, отворачиваться от нее - недостойно.
        Едва он заговорил, как вновь к ней вернулась улыбка, детская и нежная и, благодаря непросохшим еще слезам, в высшей степени патетическая.
        - О, Арман, - сказала она ласково, - иногда мне вдруг хочется, чтобы ты был не столь доблестным… Я прекрасно знаю, что твои шалости далеко не безобидны. Но ты будешь благоразумен? - добавила она серьезно.
        - Насколько возможно… Я обещаю тебе…
        - Помни, милый, кроме тебя, больше, больше некому обо мне позаботиться.
        - Но, родная моя, у тебя же теперь другая жизнь, у тебя есть Перси.
        Ее тихий ответ сопровождал странный задумчивый взгляд:
        - Да… было. Когда-то.
        - Но ведь он…
        - О да, да, милый, не думай об этом, не расстраивай себя, Перси очень хороший.
        - Нет, я не могу не думать, не расстраиваться из-за тебя, Марго, - энергично прервал Арман. - Послушай, дорогая моя, я раньше не говорил с тобой об этом, что-то меня всегда останавливало, но я чувствую, что теперь не могу уехать, не задав тебе одного вопроса. Ты можешь не отвечать, если не хочешь, - добавил он, уловив странный, почти стыдливый взгляд, промелькнувший в ее глазах.
        - Что? - просто спросила она.
        - Знает ли сэр Перси Блейкни, что… Я имею в виду ту роль, которую ты сыграла в аресте маркиза де Сен-Сира?
        Она засмеялась безрадостным, злым и оскорбительным смехом, прозвучавшим фальшиво в музыкальной партии ее голоса.
        - То, что я выдала маркиза де Сен-Сира трибуналу и без лишних слов отправила его и все его семейство на гильотину? Да, знает. Я сказала ему после свадьбы.
        - А ты рассказала ему все обстоятельства, снимающие с тебя всякую вину?
        - Говорить про обстоятельства было уже поздно. Ему все рассказали другие, я со своими признаниями опоздала. Я не могла начинать оправдываться, я не была бы самой собой, пытаясь…
        - И?
        - И теперь вполне счастлива, сознавая, что первый дурак Англии совершенно презирает свою жену.
        Она сказала это с такой запальчивой злобой, что Арман Сен-Жюст, очень любивший сестру, почувствовал, как затронул свежую, еще ноющую рану.
        - Но сэр Перси любит тебя, Марго, - осторожно напомнил он.
        - Любит? Меня? Да, Арман, когда-то я тоже так считала, иначе не вышла бы за него. Я думаю, - добавила она медленно, - я думаю, что даже ты, не говоря уже о других, даже ты считаешь, что я вышла за сэра Перси из-за богатства. Но, уверяю тебя, дорогой, это было совсем не так. Мне казалось, он с неистовой страстью обожает меня. Я никогда никого не любила прежде, ты знаешь, а мне было уже двадцать четыре. Я думала, что любовь вообще не для меня. Но все-таки мне казалось, что, когда тебя любят слепо, страстно и безоглядно, - это должно быть божественно… И сам факт его тупости и медлительности вселял в меня надежду на то, что он всегда меня будет так любить. Умному мужчине необходимы новые интересы, честолюбивому - новые надежды, а дурак, мне казалось, будет меня обожать, ни о чем другом не думая. Я была в состоянии ответить ему, я позволила обожать себя, став бесконечно нежной в ответ… - Маргарита глубоко вздохнула, и в этом вздохе отразился целый мир рухнувших надежд.
        Арман Сен-Жюст слушал ее, не прерывая, и в мыслях его воцарился хаос. Было больно видеть эту молодую женщину, совсем еще юную, которая, стоя лишь на пороге жизни, уже потеряла надежду, иллюзии, те золотые фантастические сны, что должны были сделать ее молодость одним бесконечным и длинным праздником. Арман, поскольку очень любил свою сестру, конечно же понял, что осталось невысказанным Маргаритой, что спряталось у нее внутри. Несмотря на то, что сэр Перси Блейкни был скучен умом, в неповоротливом мире его мыслей таилась «комната» с бесконечной глубокой гордостью за длинную родословную безупречных английских предков. Один из них умер на Босвортском поле, другой посвятил свою жизнь спасению изменников Стюартов. И эта глупая неискоренимая гордость, предрассудок, как называл ее республиканец Арман, наверняка была оскорблена такой предысторией леди Блейкни. Она была молода, неопытна, ее ввели в заблуждение, у нее, увы, были плохие советчики. Арман это знал, как знали и те, кто был с ней близок в дни молодости, в часы откровений. Но тугодуму Блейкни не было никакого дела до обстоятельств, он верил лишь
фактам, а факты говорили одно, леди Блейкни выдала дворянина, а этого простить невозможно. И презрение, вызванное в нем этим деянием, пусть даже и неосознанным, убило главное чувство.
        В жизни и любви бывают такие невероятные повороты, что сейчас даже собственная сестра его удивила. Как же так случилось, что, по мере угасания любви мужа, сердце жены возрождалось для настоящего чувства. Как странны крайности в любви: женщина, имевшая у своих ног половину интеллектуальной Европы, ушла к дураку.
        Маргарита спокойно смотрела на закат. Арман не мог видеть ее лица, но ему показалось, что из ее глаз падает что-то сверкающее в золотых вечерних лучах прямо на кружева белоснежного шарфа. Однако он не стал говорить ей об этом. Ее странная и страстная натура была ему хорошо известна, и он видел, что силы сестры на исходе.
        Они всегда были вместе, поскольку родители умерли и оставили на него, тогда уже взрослого, совсем еще маленькую Маргариту. Он восемь лет нянчился с ней, берег до самого замужества, в те замечательные годы на улице Ришелье, и вот теперь видел ее в новой жизни, здесь, в Англии, печальной и полной каких-то неясных предчувствий.
        Это был его первый визит в Англию после замужества сестры. Всего лишь несколько месяцев разлуки, казалось, возвели между ними пока еще тоненькую, но стену, с обеих сторон которой любовь была все так же сильна, но каждый уже имел глубоко внутри свой тайный сад, закрытый для всех.
        О многом не мог Арман Сен-Жюст рассказать сестре Политическая ситуация в Париже менялась почти ежедневно, и вряд ли она поняла бы все те перемены в его симпатиях и взглядах, не поняла бы она и того, как прежние их друзья своей неумеренностью лишь усиливали террор и ужасы. Маргарита же не могла поведать ему все скрытое в своем сердце Многого она не могла понять и сама, ибо, утопая в роскоши, чувствовала себя совершенно одинокой и несчастной.
        И вот Арман уезжает. Ей страшно за его жизнь, и она оттягивает отъезд. Ей не хочется в эти последние сладко-горестные минуты говорить о себе. Маргарита ласково ведет его назад по скалам, они спускаются и идут по берегу, держась за руки; многое, еще не успевшее спрятаться в тайных садах, им надо сказать друг другу.


        ГЛАВА VIII
        ДОВЕРЕННЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ
        День медленно катился к закату, и зеленое кентское побережье окутывал туман долгого зябкого английского вечера.

«Полуденный сон» еще не скрылся из вида, Маргарита Блейкни стояла одна на скале уже более часа, провожая взглядом эти белые паруса, бесшумно уносившие от нее единственного, кто о ней заботился, кого она любила и кому, она знала, можно верить.
        Недалеко слева от нее уже поблескивали в наползающих сумерках огни «Отдыха рыбака» Ее обнаженные нервы, казалось, ощущали доносившиеся оттуда звуки веселья и постоянный бесчувственный смех ее мужа, который всегда так терзал ее чувствительные уши.
        У сэра Перси иногда хватало такта оставлять ее одну. Ей казалось, что его добродушная тупость способна понять, что ей сейчас, пока не исчезнут в туманной дали эти белые паруса, так надо побыть одной… Он, чьи понятия о приличиях и пунктуальности были столь обостренными, никогда не досаждал своим спутникам. Маргарита была ему за это благодарна, она всегда старалась быть благодарной мужу за отсутствие у него лишних мыслей, за всю ту учтивость, которая была воистину бесконечной, и даже пыталась порой прогнать свои саркастические и злые мысли о нем, которые постоянно толкали ее на жестокие и оскорбительные слова в смутной надежде задеть его, даже ранить.
        Да, частенько ей хотелось ранить его, заставить почувствовать, что и она его презирает, что она тоже забыла о своей любви к нему. Любить этого глупого фата! Чьи мысли, казалось, совсем не способны подняться выше узла на галстуке или новых фасонов пальто. Ба! К тому же. Неясные воспоминания, такие сладкие и горячие, навеянные этим мягким и летним вечером, на невидимых крыльях легкого эфира мягко перенесли ее в те недавние времена, когда он так обожал ее. Он казался ей тогда столь послушным, почти рабом, и в этом была такая скрытая сила любви, что она была очарована.
        И вдруг эта любовь, эта рабская покорность, которая выглядела настоящей собачьей преданностью, казалось, навсегда исчезла. Через двадцать четыре часа после простой и скромной церемонии в старой церкви Святого Роха она рассказала ему о том, как однажды по неосторожности упомянула о некоторых обстоятельствах, связанных с маркизом де Сен-Сиром, кое-кому из своих друзей, а те использовали информацию против несчастного, послав маркиза со всей семьей на гильотину.
        Она ненавидела маркиза. Несколько лет назад ее брат Арман любил Анджелу де Сен-Сир, но Сен-Жюст был плебей, а маркиз полон гордости и высокомерных кастовых предрассудков. Однажды Арман, почтительный и нежный влюбленный, решил послать небольшую поэмку, полную страсти и пылкости, идолу своих грез. И в следующую же ночь он был подло избит и выкинут из Парижа слугами маркиза де Сен-Сира, как последняя собака, не имеющая права на жизнь лишь за то, что осмелился посмотреть на дочь аристократа. Для тех дней, за пару лет до французской революции, это был самый обычный случай, подобные инциденты впоследствии обернулись кровавой расплатой, привели большинство спесивых голов на гильотину. Маргарита все это помнила: и как страдало человеческое достоинство ее брата, и как была уязвлена его гордость, а что довелось пережить ей самой, она никогда даже не пыталась анализировать.
        Затем пришел день возмездия. Сен-Сир и ему подобные попались в руки тем, кого они так презирали. Арман и Маргарита, оба интеллектуальные и мыслящие натуры, увлеклись энтузиазмом утопических доктрин революции, в то время как маркиз де Сен-Сир и его семья боролись шаг за шагом за восстановление своих привилегий, которые ставили их социально выше всех прочих. Маргарите, такой импульсивной и горячей, говорящей всегда открыто и без оглядки, все еще страдающей от смертельного оскорбления, нанесенного ее брату маркизом, довелось услышать однажды в своей комнате, что Сен-Сир состоит в преступной переписке с Австрией, в надежде склонить императора на поддержку сил, подавляющих революцию.
        И нескольких неосторожных слов Маргариты оказалось достаточно для того, чтобы через двадцать четыре часа Сен-Сир был арестован. Его бумаги осмотрели, письма от австрийского императора с обещаниями послать войска против парижского населения нашли в столе. Сен-Сир был обвинен в преступлении против народа и гильотинирован, та же участь постигла его семью - сына и жену.
        Маргарита, напуганная столь ужасными последствиями своей неосторожности, была уже бессильна спасти маркиза. Ее друзья, лидеры революционного движения, все они прославляли ее как героиню. И когда она выходила замуж за сэра Перси, она, скорее всего, и не предполагала, как он посмотрит на столь неосмотрительный поступок, до сих пор тяжелым камнем лежащий на ее душе. Она полностью призналась в этом своему мужу, уверенная в его слепой любви, в своей безграничной власти над ним.
        Поначалу он это воспринял и в самом деле спокойно. Очень медленно в нем росло понимание услышанного Однозначно лишь то, что после этого она уже не видела даже отблеска той любви, которой она так поверила, которой она отдалась. Теперь они держались обособленно; было похоже, что сэр Перси перестал любить ее, как перестают носить плохо сидящие перчатки. Она пыталась расшевелить его скудный скучающий интеллект уколами всегда готовых острот, хотя бы разбудить в нем ревность, если не удалось разбудить любовь, пыталась зацепить его честолюбие, но все напрасно. Он оставался всегда таким же пассивным, ленивым и сонным, но всегда и в любом случае - джентльменом. У нее было все, что может дать этот мир и богатый муж хорошенькой женщине, но тем не менее в этот прекрасный летний вечер, скрывший за сумерками белые паруса «Полуденного сна», она почувствовала себя еще более несчастной и одинокой, чем бедный путник, с трудом преодолевающий свой безрадостный путь по каменистой пустыне.
        Вновь тяжело вздохнув, Маргарита повернулась спиной к морю и медленно пошла обратно в «Отдых рыбака» Чем ближе она подходила, тем все громче и различимее становились звуки кутежа, смех и веселые выкрики Она узнала приятный голос Эндрью Фоулкса, бурный хохот лорда Тони, медленные и не совсем удачные комментарии ее мужа. Глядя на пустынную дорогу и быстро сгущающуюся вокруг тьму, она ускорила шаги, но в следующий момент вдруг увидела незнакомца, неторопливо идущего ей навстречу. Маргарита не посмотрела на него, нервы у нее были крепкие, да и до
«Отдыха рыбака» - рукой подать. Незнакомец остановился, глядя на женщину, и в тот момент, когда она уже готова была пройти мимо, спокойно сказал:
        - Гражданка Сен-Жюст.
        Маргарита удивленно вскрикнула, услышав свою девичью фамилию, столь дорогую для нее. Затем, посмотрев на незнакомца, с непритворной радостью протянула ему навстречу руки.
        - Шовелен! - воскликнула она.
        - Собственной персоной, гражданка, и к вашим услугам, - ответил незнакомец, галантно целуя кончики ее пальцев.
        Маргарита несколько мгновений молчала, с явной радостью разглядывая стоящую перед ней невзрачную фигуру. Шовелену было уже под сорок; умное, проницательное лицо с забавным лисьим выражением глубоких, казавшихся вдавленными внутрь глаз. Это был тот самый незнакомец, который пару часов назад предложил Джеллибенду присоединиться к его дружескому стакану вина.
        - Шовелен, друг мой, - сказала с коротким довольным вздохом Маргарита. - Я очень рада вас видеть.
        Совершенно естественно, что бедная Маргарита Сен-Жюст, одинокая среди окружающего великолепия и чопорности, была рада увидеть лицо, возвращающее ее мысленно в те счастливые времена, когда она, королева, царила в Париже в кругу умнейших людей на улице Ришелье. Она совсем не заметила некоторой саркастической усмешки, тронувшей тонкие губы Шовелена.
        - Но скажите же, - добавила она весело, - каким ветром вас занесло сюда, в Англию?
        Поскольку Маргарита шла не спеша к харчевне, Шовелен повернулся и пошел с ней рядом.
        - Я должен вернуть вам изысканный комплимент, прекрасная леди. А вы что здесь делаете?
        - Я? - сказала она, пожимая плечами. - Je m en nuie, mon ami,[Скучаю, мой друг (фр.)] вот и все.
        Они подошли к харчевне, но Маргарите совсем не хотелось заходить в нее. Вечерний воздух после шторма был так приятен, и рядом был друг, еще дышавший Парижем, хорошо знавший Армана, с кем можно было поговорить о тех веселых блестящих людях, которых она оставила. И она задержалась у входа в харчевню, сквозь празднично освещенные окна которой доносились звуки смеха, крики: «Салли! Пива!» Стук пивных кружек, клацанье костей - все это перемешивалось с глупым и безотрадным смехом сэра Перси. Шовелен стоял рядом с ней, его проницательные водянистые глаза не отрывались от ее хорошенького лица, нежного и детского в мягком освещении летнего английского вечера.
        - Вы удивляете меня, гражданка, - сказал он, беря понюшку табаку.
        - Неужели? - ответила она весело. - Но, маленький мой Шовелен, вы так проницательны. Я думала, вы давно уже догадались, что атмосфера, состоящая из туманов и добродетелей, существует не для Маргариты Сен-Жюст.
        - Дорогая моя, разве одно не лучше другого? - спросил он с насмешливым удивлением.
        - Одно стоит другого. И даже хуже, - сказала она.
        - Странно. А мне всегда казалось, что для хорошенькой женщины жизнь в Англии особенно привлекательна.
        - Да, мне тоже, - вздохнула она и добавила задумчиво: - Хорошенькой женщине позволено здесь хорошо проводить время с тех пор, как все приятное запрещено. Все, все что они делали ежедневно.
        - В самом деле?
        - Вам трудно в это поверить, мой маленький Шовелен, - серьезно сказала Маргарита - Но частенько бывает, что целыми днями, целыми днями ничто не прельщает меня.
        - А стоит ли удивляться тому, что умнейшая женщина Европы страдает от скуки? - галантно ответил Шовелен.
        Она рассмеялась мелодичным детским смехом.
        - И эта скука должна быть такой превосходной дрянью, иначе я вряд ли была бы рада встретить вас, - сказала она игриво.
        - И это тогда, когда не прошло и года после заключения столь романтической партии.
        - Да… года после заключения романтической партии… В этом-то вся и трудность.
        - А, это идиллическая глупость, - откровенно саркастически сказал Шовелен. - Зачем жалеть о прошедших днях?
        - Идиллические глупости недолговечны, мой маленький Шовелен… Они налетают на нас, как корь, и столь же просто вылечиваются.
        Шовелен взял еще одну понюшку табака. По-видимому, он был очень привержен этой пагубной привычке, так распространенной в те дни. Или же просто пытался скрыть свой быстрый и проницательный взгляд, проникавший в души тех, с кем ему приходилось общаться.
        - А стоит ли удивляться тому, что живейший ум в Европе страдает от скуки, - повторил он так же галантно.
        - Я пребываю в надежде, мой маленький Шовелен, что у вас есть лекарство от моей болезни.
        - Как я могу рассчитывать на успех там, где сам сэр Перси потерпел неудачу?
        - Давайте не будем касаться сэра Перси в наших разговорах, мой дорогой друг, - сказала она колко.
        Шовелен, словно вспугнутая лисица, скользнул глазами по Маргарите.
        - У меня имеется наилучшее лекарство, способное излечить самую страшную скуку, и я буду счастлив вам его предоставить, но…
        - Но что?
        - Лекарство, которое я предлагаю вам, леди, называется самым плебейским словом -
«работа»!
        - Работа?
        Шовелен посмотрел на Маргариту долгим испытующим взглядом. Казалось, его проницательные водянистые глаза свободно читают каждую ее мысль. Они были с глазу на глаз; вечерний воздух был так же тих, и все так же с его легкими дуновениями доносился шум из харчевни. Шовелен прошелся немного вдоль харчевни, внимательнейшим образом осмотревшись вокруг своим быстрым взглядом, и, убедившись, что в самом деле они одни, вплотную подошел к Маргарите.
        - Не желаете ли оказать Франции маленькую услугу, гражданка? - сказал он, неожиданно сделав серьезным свое тонкое лисье личико.
        - О, ничего себе, - ответила она легкомысленно. - Как серьезно вы все вокруг осмотрели… Впрочем, не знаю, стану ли я оказывать Франции маленькую услугу. Во всяком случае, это будет зависеть от того, что именно за услуги ей или вам от меня нужны.
        - Слышали ли вы когда-нибудь о Сапожке Принцессы, гражданка Сен-Жюст? - жестко спросил Шовелен.
        - Слышала ли я о Сапожке Принцессы? - переспросила она, заливаясь веселым смехом. - Помилуйте, да здесь же ни о чем другом и не говорят. Мы носим шляпы а 1а Сапожок Принцессы, лошадей у нас называют Сапожок Принцессы, прошлой ночью на ужине у принца Уэльского подавали суфле Сапожок Принцессы… Бог с вами. - И добавила весело: - А вчера я заказала моей модистке голубое платье с зеленой отделкой, и можете быть уверены, что она и его назовет Сапожок Принцессы.
        Шовелен слушал веселую болтовню совершенно неподвижно, даже не делая попыток ее прервать, пока не смолк музыкальный детский смех в тихом вечернем воздухе. Он был все так же сосредоточен, его чистый, резкий голос звучал спокойно и ровно, как дыхание:
        - В таком случае, если вы прекрасно наслышаны об этом загадочном персонаже, вы должны догадываться или даже знать, что человек, скрывающийся под этим странным псевдонимом, есть злейший враг нашей Республики, Франции, людей типа Армана Сен-Жюста…
        - Ой ли, - сказала она с тихой усмешкой. - Впрочем, я могу поклясться, что тут у Франции сейчас много врагов.
        - Но вы, гражданка, дочь Франции, и должны помочь ей в момент смертельной опасности.
        - Мой брат Арман отдает свою жизнь Франции. Что же касается меня, я ничего не могу… тем более здесь, в Англии…
        - Именно вы, - настаивая он еще более серьезно, и его тонкое лицо приняло экспрессивное, полное величия выражение, - и именно здесь, в Англии, гражданка… только вы нам и можете помочь… Слушайте же. Я послан сюда как представитель республиканского правительства. Завтра в Лондоне я вручаю мистеру Питту свои верительные грамоты. Одной из моих задач здесь является выяснить все о лиге
«Сапожок Принцессы», превратившейся в страшную угрозу для Франции, с тех пор как они начали помогать проклятым аристократам, предателям своей страны и врагам народа, избежать справедливого, заслуженного возмездия. Вы так же хорошо, как и я, знаете, гражданка, что здесь эти эмигранты пытаются настроить общественное мнение против Республики. Они готовы объединиться с любым врагом, способным напасть на Францию. А только в течение последнего месяца двадцати эмигрантам, как подозреваемым, так и осужденным уже на казнь, удалось успешно перебраться через Канал. Их побег шаг за шагом распланирован и осуществлен той самой организацией английских молодчиков, возглавляемых человеком, изобретательный ум которого кажется неисчерпаемым, а имя - мифическим. Все усилия обнаружить его пошли прахом, хотя голова у него одна, остальное - всего лишь руки, тем не менее он спокойненько, под прикрытием странного имени, разрушает Францию. Мне хотелось бы вычислить эту голову, для чего и нужна мне ваша помощь, а через него я уже доберусь и до всех остальных. Он наверняка молодой щеголь из английского общества, я это чувствую.
Найдите его для меня, гражданка, - настаивал он, - найдите его для Франции.
        Маргарита слушала эту бесстрастную речь Шовелена не шелохнувшись, боясь даже дышать. Ей приходилось и раньше говорить об этом мифическом герое романа, о нем шли разговоры в ее кругу. И уже тогда ее сердце и ее воображение волновались при одной мысли об этом смелом человеке, который, оставаясь безвестным, спасал сотни жизней от ужасной, чаще всего незаслуженной участи. Хотя в действительности у нее было мало симпатий к этим спесивым французским аристократам, закосневшим в своей кастовой гордости, классическим примером которых была та же графиня де Турней де Бассерив. Но республиканцев и либерально настроенных людей, к которым, впрочем, она и сама принадлежала, она так же ненавидела и гнушалась методами, выбранными молодой республикой для самоутверждения. Робеспьер, Дантон, Марат - она не узнавала их в этой новой роли беспощадных кровавых судей, прислужников гильотины. Несколько месяцев не была она в Париже, и, хотя все отголоски кровавой жатвы Королевы Террора, достигшей в сентябрьские дни своего апогея, долетали через Канал лишь в виде слабого эха, душа ее содрогалась от ужаса перед этой
действительностью, почему и боялась она за брата. Ведь каждый, даже самый умеренный республиканец, каким был он, в любой момент мог сам стать жертвой.
        Когда она впервые услыхала о компании молодых англичан, движимых истинным состраданием к своим собратьям, буквально вырывающих из объятий смерти женщин и детей, стариков и юношей, ее сердце наполнилось гордостью за них. И теперь, слушая Шовелена, она была на стороне галантного и мифического вождя небольшой бесшабашной шайки, ежедневно рисковавшего своей жизнью, готового отдать ее во имя гуманности. Когда Шовелен замолк, глаза ее заблестели, а кружева на груди выдавали ее учащенное возбужденное дыхание. Она не слышала более пьяного шума из харчевни, она не обращала уже внимания на голос и глупый смех мужа - мысли ее восторженно унеслись навстречу загадочному герою. Да, это был тот человек, которого она могла бы полюбить, если бы он повстречался ей на пути. Все в нем будило ее романтическое воображение: его личность, его мужество, его сила, его лояльность по отношению к тем, кто служил под его началом одной благородной цели, а сверх всего - неизвестность, венчающая его короной романтической славы.
        - Найдите его для Франции, гражданка!
        Голос Шовелена, прозвучавший едва ли не в ухо, прервал ее сон наяву. Мифический герой исчез, а ярдах в двадцати от нее сидел, пил и смеялся человек, которому она поклялась в верности и послушании.
        - Ах, дорогой, - сказала она с вернувшейся вновь веселой игривостью. - Вы меня удивляете. Где это в таком огромном мире я его буду искать?
        - Вы же везде бываете, гражданка, - вкрадчиво прошептал Шовелен. - Леди Блейкни - не последняя фигура в лондонском обществе, поэтому, я думаю… Вы все видите, вы все слышите.
        - Я вижу, мой друг, - сказала Маргарита, выпрямляясь во весь свой рост и презрительно глядя вниз на маленькую тоненькую фигурку перед ней. - Я вижу, вы забываете, что существует шесть футов сэра Перси и длинная цепь предков, стоящих между леди Блейкни и тем, что вы предлагаете мне.
        - Ради Франции, гражданка, - еще раз серьезно сказал Шовелен.
        - Но, дорогой, в таком случае вы предлагаете нонсенс, ибо, даже если вы узнаете, кто такой Сапожок Принцессы, вы ничего с ним не сможете сделать, поскольку он англичанин.
        - Уж тут-то я постараюсь не упустить свой шанс, - сказал Шовелен с суховатым смешком. - Для начала мы отправим его на гильотину, чтобы поостудить пыл.
        А там уже, если возникнет международный скандал, мы обратимся с повинной к британскому правительству и, если понадобится, заплатим компенсацию семье пострадавшего.
        - Но то, что вы предлагаете, ужасно, Шовелен, - сказала Маргарита, отшатываясь от него, как от мерзкого насекомого. - Кто бы этот человек ни был, он благороден и смел, и никогда, никогда, вы слышите, я не стану пачкать руки в подобной грязи.
        - Вы предпочитаете быть оскорбленной французской аристократкой, приезжающей в эту страну? - Шовелен знал, куда посылает стрелу. Юные свежие щеки Маргариты побелели, как мел, она закусила губу, чтобы скрыть, что стрела и в самом деле попала в цель.
        - Это не относится к делу, - сказала она наконец равнодушно. - За себя я сама отвечу, но эту грязную работу я делать отказываюсь, как для вас, так и для Франции. У вас достаточно мерзавцев, используйте их, мой друг.
        И, отвернувшись от Шовелена, Маргарита Блейкни направилась прямо в харчевню.
        - Но это не последнее ваше слово, гражданка, - произнес Шовелен в тот момент, когда полоса света из прихожей уже осветила ее элегантную, богато одетую фигуру. - Я надеюсь, мы еще встретимся в Лондоне.
        - Да, мы встретимся в Лондоне, - сказала она через плечо. - Но это мое последнее слово.
        Она открыла дверь и скрылась из глаз Шовелена, он же еще на несколько мгновений задержался на крыльце, взяв на пальцы понюшку табаку. С ним обошлись как с мальчишкой, но на его лисьей проницательной мордочке не было ни смущения, ни сожаления, наоборот, откровенно саркастическая и совершенно дьявольская улыбка порхала в уголках его тонких губ.


        ГЛАВА IX
        НАПАДЕНИЕ
        Затянувшийся дождливый день сменила прекрасная звездная ночь, прохладная, словно бальзам, ночь позднего английского лета, с ее характерной влажностью, запахом сухой земли и опадающих листьев. По лондонской дороге с сэром Перси на козлах отъезжала карета, запряженная четверкой лучших чистокровных коней. Он держал поводья в своих изящных, почти женских руках, а сзади него, закутавшись в дорогие меха, сидела леди Блейкни. Путешествие протяженностью в пятьдесят миль летней звездной ночью! Маргарита всем существом своим отдавалась этому наслаждению… Сэр Перси был страстным кучером. Его лошади, несколько дней назад преодолевшие путь до Дувра, были теперь достаточно свежи и энергичны, чтобы сделать приятным путешествие. Маргарита упивалась несколькими часами уединения; мягкий ночной ветерок, овевающий щеки, уносящиеся вдаль мысли - мечта, да и только. Она уже знала по прошлому опыту, что муж будет говорить мало, если вообще скажет что-нибудь; он много раз уже возил ее в прекрасной карете по ночам, долгие часы от одного места до другого, делая при этом не более пары случайных замечаний по поводу состояния
погоды или дорог. Он очень любил ездить ночами, и Маргарита очень скоро привыкла к этой его причуде. Сидя часами за его спиной и восхищаясь его искусным управлением лошадьми, она никак не могла понять, что находит он в этих прогулках. Он никогда ей не объяснял, а спрашивать она не решалась.
        В «Отдыхе рыбака» мистер Джеллибенд, неторопливо обходя зал, тушил огни. Все его завсегдатаи уже разбрелись, лишь наверху в уютных маленьких спальнях оставалось несколько важных гостей; графиня де Турней с Сюзанной и виконтом. Также было готово еще две спальни для сэра Эндрью Фоулкса и лорда Энтони Дьюхерста на случай, если они окажут честь остаться на ночь. В данный момент молодые волокиты комфортабельно расположились перед очагом с огромной потрескивающей колодой.
        - Джелли, ну что там, все ушли? - спросил лорд Тони солидного хозяина, «медового князя», убирающего стаканы и кружки.
        - Как видите, все, милорд.
        - Слуги твои тоже все ушли спать?
        - Да, все, кроме дежурного мальчика. Но я думаю, что он тоже скоро заснет, ракалья, - со смехом добавил Джеллибенд.
        - В таком случае, мы сможем поговорить полчаса без помех?
        - Как вам угодно, милорд… Я оставлю свечи на кухонном столе. Комнаты ваши уже готовы. Сам-то я сплю наверху, у себя, но, если что, кричите погромче, я услышу.
        - Хорошо, Джелли… и… я прошу тебя потушить лампу, нам хватит света от очага, кроме того, нам не хотелось бы привлекать внимания прохожих.
        - Хорошо, милорд.
        Мистер Джеллибенд сделал все, что от него требовали: потушил старую лампу, висевшую на балке под потолком, задул все свечи.
        - Принеси-ка бутылочку вина, Джелли, - не удержался сэр Эндрью.
        - Хорошо, сэр.
        Джеллибенд ушел за вином. Комната была полностью погружена во тьму, оставался лишь кружок красноватого колеблющегося света от ярко горящих в очаге дров.
        - Больше ничего, джентльмены? - спросил Джеллибенд, возвратясь с бутылкой вина и парой стаканов, которые поставил на стол.
        - Все отлично, Джелли, благодарю, - ответил лорд Тони.
        - Спокойной ночи, милорд! Спокойной ночи, сэр!
        - Спокойной ночи, Джелли!
        Юноши сидели молча, пока не стихло эхо тяжелой поступи мистера Джеллибенда по коридору и лестницам. Но вот этот звук умер, и все в «Отдыхе рыбака», казалось, погрузилось в сон, за исключением двух молодых людей, пивших в полной тишине у огня. Ничего не было слышно в зале, лишь тикали старые дедовские часы да потрескивали дрова.
        - Хорошо. Итак, опять в то же время, Фоулкс? - спросил наконец лорд Тони.
        Сэр Эндрью явно дремал, глядя в огонь и видя в нем, должно быть, хорошенькое, пикантное личико с большими карими глазами и копной черных кудрей вокруг детского лба.
        - Да, - сказал он все так же задумчиво. - Хорошо.
        - Никаких изменений? - Никаких.
        И лорд Энтони радостно рассмеялся, вновь наполняя вином свой стакан.
        - Я думаю, о том, что ты провел это время самым приятным образом, даже нечего спрашивать.
        - Нет, дорогой, вопросы и в самом деле излишни, все было отлично! - ответил сэр Эндрью весело.
        - В таком случае за ее здоровье! - радостно предложил лорд Тони. - Она милая девушка, хотя и француженка. Так что желаю тебе удачи на этом цветущем пути.
        Он осушил свой стакан до последней капли и перебрался поближе к сидящему у огня другу.
        - Прекрасно. Я думаю, следующее путешествие совершишь ты, Тони, - сказал сэр Эндрью, отрываясь от своих мыслей. - Ты и, конечно же, Гастингс. Надеюсь, и у тебя будет столь же приятное поручение и столь же очаровательный спутник, как у меня. А нет ли у тебя каких мыслей?
        - Нет, у меня нет, - вежливо оборвал его друг.
        - Хорошо, в другой раз об этом. А теперь, - добавил сэр Эндрью, и его молодое жизнерадостное лицо неожиданно сделалось серьезным, - не пора ли о деле?
        Оба молодых человека вплотную сдвинули стулья и инстинктивно, несмотря на то, что были одни, понизили голос до шепота.
        - Я видел Сапожка Принцессы с глазу на глаз всего несколько мгновений в Кале пару дней назад, - сказал сэр Эндрью. - Он прибыл в Англию на два дня раньше нас. Он от самого Парижа сопровождал группу людей, одетый, ты и не представишь себе, старой торговкой с базара, и сам управлял крытой повозкой до тех пор, пока они благополучно не выбрались из города, а в повозке среди турнепса и капусты лежали спрятанные графиня де Турней, Сюзанна и виконт. Им самим небось и в голову не пришло, кто был их возницей. Он провез их прямо через строй солдатни и толпу визжащей черни, которые орали: «Долой аристократов!» Тем не менее повозка спокойненько проехала, как и все прочие, причем Сапожок Принцессы в шали, нижней юбке и капоре орал «Долой аристократов!», пожалуй, громче их всех, клянусь! - сказал юноша, и глаза его наполнились восторгом за своего предводителя. - Он просто кудесник, волшебник! Его наглость выше всяких границ, и на этом он всегда выезжает.
        Лорд Энтони, запас слов которого был более ограничен, нежели у его собеседника, нашел лишь пару восклицаний, свидетельствующих о том, как он восторгается своим предводителем.
        - Он просил, чтобы вы с Гастингсом встретили его в Кале, - более спокойно сказал сэр Эндрью. - Второго числа следующего месяца. Так, сейчас посмотрим, это будет следующая среда.
        - Хорошо, - ответил Тони.
        - На этот раз, конечно же, по поводу графа де Турней. Очень опасное поручение. Побег графа из замка после того, как Комитет общественной безопасности объявил его подозрительным, - просто шедевр ловкости Сапожка Принцессы. Теперь граф снова под угрозой смерти, так что состязание будет нелегким. У тебя очень мало шансов спастись в этом предприятии. Сен-Жюст и в самом деле послан встречать его, Сен-Жюста-то в этом никто заподозрить не сможет. Но после всего вытащить этих двоих из страны! Клянусь, это будет жестокая работа, непростая даже для нашего изобретательного шефа. Надеюсь, мне все-таки повезет, и меня тоже пошлют в эту экспедицию. У тебя для меня нет никаких специальных инструкций?
        - Есть. Побольше аккуратности, чем обычно. Стало известно, что республиканское правительство послало в Англию своего доверенного представителя, по имени Шовелен, который, говорят, кипит злобой против лиги и приложит все силы, чтобы рассекретить нашего предводителя. Возможно, он даже попытается выкрасть его и отправить во Францию. Этот Шовелен притащил с собой целую армию шпионов, и до тех пор, пока шеф не выследит хотя бы часть из них, мы должны встречаться как можно реже и ни при каких обстоятельствах не говорить о делах в публичных местах в течение ближайшего времени. Когда надо будет переговорить, он сам найдет возможность известить нас.
        Молодые люди наклонились поближе к очагу. Пламя уже угасло, и теперь лишь тлеющие угли образовывали вокруг себя узкий полукруг света. Все остальное пространство зала утопало во мраке. Сэр Эндрью вынул из кармана маленькую книжечку, из которой достал листок бумаги, развернул его, и юноши погрузились в чтение. Дело, которым они занимались, так много значило для них, так дорог был им этот документ, полученный из рук обожаемого предводителя, что они совершенно увлеклись им и ничего уже более не существовало вокруг. Они не слышали более ни опадающего с решеток очага ломкого пепла, ни монотонного тикания часов, ни мягкого, почти неощутимого шуршания по полу, раздававшегося из-за их спины со стороны входной двери. Из-под скамьи появился силуэт, который бесшумными змееобразными движениями подбирался все ближе и ближе к двум юношам, не дыша, лишь скользя в чернильной темноте зала.
        - Ты должен прочитать эти инструкции, запомнить их и уничтожить, - сказал сэр Эндрью.
        Он уже приготовился положить в карман письмо, как вдруг оттуда вылетел маленький листочек бумаги и упал на пол. Лорд Энтони нагнулся и поднял его.
        - Что это? - спросил он.
        - Не знаю, - ответил сэр Эндрью.
        - Он же только что выпал из твоего кармана, но с той бумагой его не было.
        - Странно, как он туда попал? Это от шефа, - добавил сэр Эндрью, взглянув на бумагу.
        Оба склонились над маленьким клочком бумаги, пытаясь разобрать несколько наспех нацарапанных на нем слов, но тут неожиданно тихий шорох, раздавшийся как будто бы из-за двери, привлек их внимание.
        - Что такое? - инстинктивно спросили оба. Лорд Энтони быстро пересек зал, подошел к двери, резко открыл ее, и в тот же миг жесткий оглушающий удар между глаз отбросил его обратно. Из темноты неожиданно выпрыгнул человек и, бросившись со спины на ни о чем не подозревающего сэра Эндрью, свалил его на пол.
        Все произошло в две-три секунды, - лорд Энтони и сэр Эндрью не успели даже вскрикнуть. Они были связаны двумя неизвестными, рот каждого мгновенно заткнули кляпом, после чего их привязали спиной друг к другу, окончательно лишив какой бы то ни было возможности шевелить плечами, руками и ногами.
        Человек в маске, стоявший до сих пор неподвижно, тихо закрыл дверь.
        - Все спаслись, гражданин, - сказал один из незнакомцев, взглянув напоследок на путы, сделавшие двух юнцов безопасными.
        - Хорошо, - ответил тот, что стоял у двери. - Теперь обыщите как следует их карманы и все бумаги, какие найдете, отдайте мне.
        Приказание было в точности исполнено. Человек в маске, взяв бумаги, быстренько просмотрел их в воцарившейся полной тишине, затем открыл дверь и сделал указующий жест в глубь коридора. Четыре человека подняли сэра Эндрью и лорда Энтони с пола и, так же бесшумно, как и появились, потащили обоих связанных щеголей из харчевни в темную даль дуврской дороги.
        Человек в маске, руководивший дерзким налетом, остался в зале и еще раз быстренько просмотрел все похищенные бумаги.
        - В целом, для одного дня неплохая работа, - пробормотал он, спокойно сняв маску, и его водянистые лисьи глазки заблестели в слабом свете очага. - Неплохая работа для одного дня.
        Он вскрыл пару писем из маленькой книжечки сэра Эндрью Фоулкса и особое внимание обратил на небольшой клочок, который два молодых человека так и не успели прочесть; но, казалось, более всего ему доставило удовлетворение письмо, подписанное Арманом Сен-Жюстом.
        - Арман Сен-Жюст - предатель из предателей, - промурлыкал он. - Теперь, прекрасная Маргарита Блейкни, - добавил он злобно сквозь стиснутые зубы, - я думаю, вы поможете мне найти Сапожка Принцессы.


        ГЛАВА X
        В ЛОЖЕ ОПЕРЫ
        В «Ковент-Гарден» происходило одно из обычных гала-представлений, первое в осеннем сезоне того великого памятного 1792 года.
        Парадные ложи и партер театра были так же полны, как балконы для публики попроще и галерка. На большую часть интеллектуальной публики «Орфей» Глюка произвел неотразимое впечатление, однако празднично одетые, усыпанные бриллиантами фешенебельные дамы говорили о глазах того, кому сейчас не было никакого дела до этой «последней новинки из Германии».
        Селина Сторейс, как обычно, своей гранд-арией вызвала бурю аплодисментов бесчисленных поклонников, а признанный дамский фаворит Бенджамен Инкледон удостоился даже персонального изящного знака внимания из королевской ложи. Но вот после торжественного финала второго акта занавес опустился и публика, очарованная магическими звуками музыки великого маэстро, издала единый продолжительный вздох удовлетворения, после чего сотни вздорных и шаловливых языков вырвались наконец на волю.
        В роскошных парадных ложах можно было увидеть множество весьма известных лиц: преисполненного заботами о государстве мистера Питта, решившего немного рассеяться на музыкальном пиршестве вечера; веселого, круглого, несколько грубовато-пошлого в обращении принца Уэльского, кочевавшего в небольшие пятнадцатиминутные перерывы из ложи в ложу к тем или иным из своих ближайших друзей. Кроме того, в ложе лорда Гренвиля привлекала всеобщее внимание слушавшая музыку и придирчиво разглядывавшая публику любопытная и забавная персона - тонкая маленькая фигурка в непорочно-черной одежде, проницательное саркастическое лицо с глубоко посаженными глазками, обрамленное темными свободно лежащими волосами. Лорд Гренвиль - государственный секретарь иностранных дел - был с ней подчеркнуто вежлив, но холоден.
        Повсюду типы строгой английской красоты перемежались контрастно лицами иностранного происхождения. Спесивая аристократическая каста, состоящая из тех самых французских эмигрантов-роялистов, которых преследовали безжалостные революционные события в родной стране, нашли мирное убежище в Англии. На их лицах лежала печать глубокой обеспокоенности, особенно у женщин, они мало обращали внимания и на музыку, и на блестящую публику, их мысли были совсем далеко отсюда - с мужьями, братьями, сыновьями, все еще подвергавшимися опасности или уже павшими под ударами жестокой судьбы.
        Наиболее заметной фигурой была недавно прибывшая из Франции графиня де Турней де Бассерив. Она была одета в тяжелый черный шелк, свидетельствующий о глубине ее траура, и лишь один кружевной платок в руке был белым. Графиня сидела рядом с леди Порталес, безуспешно пытавшейся тонкими остротами и вульгарными шутками вызвать улыбку на печальных губах графини. Сзади сидели юная Сюзанна и виконт, смущенно притихшие среди такого множества незнакомых людей Сюзанна, войдя в зал, напряженно осмотрела все вокруг, каждую ложу, каждое лицо, но того, кого ей так хотелось увидеть, явно не было, и она спокойно уселась за спиной матери, потеряв всякий интерес к публике и безучастно слушая музыку.
        - А, лорд Гренвиль, - обрадовалась леди Порталес, когда после учтивого стука на пороге ложи возникло выразительное лицо государственного секретаря. - Вы не могли появиться более кстати. А то вот госпожа графиня де Турней умирает от желания услышать последние новости из Франции.
        Изящный дипломат вошел в ложу и поздоровался с дамами.
        - Увы, - печально ответил он, - все очень плохо. Резня продолжается, Париж буквально залит кровью, а число жертв гильотины достигает сотни в день.
        Графиня, бледная, со слезами на глазах, откинулась на спинку стула, услышав столь краткую и зримую повесть о том разрушительном ужасе, что творился в ее запутавшейся стране.
        - Ах, месье, - сказала она на ломаном английском, - так тяжело слышать все это. Мой бедный муж все еще там. Это так ужасно для меня - сидеть здесь, в театре, уже спасенной, в то время как ему грозит смертельная опасность!
        - Но, мадам, Бог с вами, - вмешалась решительная леди Порталес, - будь вы даже в конвенте, вы не смогли бы ничего сделать для его спасения. У вас есть дети, занимайтесь ими, они еще слишком молоды для того, чтобы без конца утруждать себя беспокойствами и преждевременным трауром.
        Графиня сквозь слезы улыбнулась своей пылкой подруге. Леди Порталес, несмотря на то что ее манеры и голос не сделали бы чести даже жокею, имела золотое сердце и свои самые сокровенные симпатии и учтивейшую доброту прятала за грубоватыми манерами, как, впрочем, весьма любили делать некоторые дамы того времени.
        - Кроме того, мадам, - добавил лорд Гренвиль, - не сами ли вы мне вчера говорили, что лига «Сапожок Принцессы» поручилась честью, будто доставит господина графа через Канал?
        - О, да, - отвечала графиня, - и это моя единственная надежда. Вчера я видела лорда Гастингса. Он меня еще раз заверил.
        - Тогда, я думаю, вам не следует бояться. Лига всегда с точностью выполняет все, в чем клянется. Ах, - добавил старый дипломат со вздохом, - будь я несколькими годами моложе.
        - Ой, сударь, - вмешалась достойная леди Порталес. - Вы пока еще достаточно молоды, хотя бы для того, чтобы повернуться спиной к этому французскому пугалу, что сегодня сидит, как король, в вашей ложе.
        - Я думаю, что мог бы… Но вы, ваша честь, должны понимать, что ради служения родине мы вынуждены оставлять свои предрассудки. Месье Шовелен - доверенный представитель своего правительства.
        - Клянусь, сударь! - возразила она. - Вы не должны называть этих кровожадных убийц правительством, разве не так?
        - По-моему, сейчас неуместно для Англии порвать дипломатические отношения с Францией, - осторожно ответил министр. - А в таком случае мы не имеем возможности отказать в вежливом приеме представителю, которого им было угодно послать к нам.
        - Будь проклята всякая дипломатия, милорд! Эта хитрая лисица - самый настоящий шпион. Дай Бог, чтобы я ошиблась, но уверяю вас, да вы и сами это увидите, что он к дипломатии имеет меньше всего отношения и хочет, прикрывшись ею, навредить роялистам-изгнанникам, нашему доблестному Сапожку Принцессы и всем членам его храброй лиги.
        - Я уверена, - сказала графиня, поджав тонкие губы, - что если этот ваш Шовелен действительно собирается причинить нам вред, то он найдет себе преданного помощника в лице леди Блейкни.
        - Помилуйте! - выпалила леди Порталес. - Видел ли кто когда-нибудь подобный разврат? Милорд Гренвиль, вы так красноречивы, попытайтесь-ка, пожалуйста, объяснить госпоже графине, что она поступает глупо. В вашем положении в Англии, мадам, - добавила она, обратив к графине гневное и решительное лицо, - вы должны держать при себе все штучки, столь любимые вашей французской аристократией. Леди Блейкни может симпатизировать или не симпатизировать французским убийцам; она могла делать или не делать что бы там ни было, связанное с арестом и осуждением этого самого Сен-Сира, но она - законодательница мод в этой стране, а у сэра Перси Блейкни больше денег, чем у полудюжины других, вместе взятых, он здоровается и носит перчатки с королевским достоинством, и ваши попытки как-либо очернить леди Блейкни не заденут ее, вы же будете выглядеть дурой. Не так ли, милорд?
        Но что подумал по этому поводу лорд Гренвиль и как отнеслась к грубоватой тираде графиня де Турней, осталось неизвестным, поскольку занавес вдруг поднялся, возвещая начало третьего акта «Орфея», и со всех концов зала послышались призывы к тишине.
        Лорд Гренвиль поспешно распрощался с дамами и отправился обратно в свою ложу, где в течение всего антракта с неизменной табакеркой в руках сидел месье Шовелен, напряженно всматриваясь проницательными водянистыми глазками в ложу напротив, куда с пышным шуршанием шелковых юбок и громким смехом, привлекая всеобщее любопытство публики, только что вошла Маргарита Блейкни в сопровождении мужа Она была божественно прекрасна в ореоле своих золотых с красноватым отливом кудрей, слегка напудренных и завязанных сзади на изящной шее гигантским черным бантом…
        Всегда одевавшаяся по последней моде, Маргарита единственная среди дам в тот вечер пренебрегла глубоко декольтированным платьем с туго перетянутой талией, бывшим в моде последние два-три года. Она появилась в классическом платье с высокой талией, которое вскоре стало самым модным во всей Европе. Это платье, сшитое из мерцающей материи, сверкало, как настоящий золотой слиток, и придавало ее царственной грациозной фигуре совершенную законченность.
        Войдя в ложу, она подошла на какое-то время к барьеру, чтобы поприветствовать всех, кого знала. Многие кланялись ей, а из королевской ложи ей был послан грациозный салют.
        Шовелен с напряжением разглядывал Маргариту в течение всего третьего акта, в то время как она сидела, захваченная музыкой, и ее изящная ручка играла маленьким, усыпанным драгоценными камнями веером. Ее царственная голова, шея, руки были украшены роскошными бриллиантами и редкими геммами - даром обожавшего ее мужа, лениво растянувшегося рядом.

«Орфей» очаровал ее. На нежном молодом лице отражалась радость жизни, она вспыхивала в ее веселых голубых глазах и светилась в улыбке, играющей на губах. Ей было немногим более двадцати пяти лет - в самом расцвете молодости, усыпанная драгоценностями, обожаемая, лелеемая, любимая. Два дня назад из Кале вернулся
«Полуденный сон», доставив известие, что ее обожаемый брат добрался благополучно, что он помнит о ней и будет благоразумен ради нее. И теперь, слушая страстные мелодии Глюка, она совсем забыла обо всех разочарованиях, рассеявшихся любовных снах, забыла даже и об этом ленивом добродушном ничтожестве, так успешно компенсирующем отсутствие своих талантов швырянием мировых сокровищ к ее ногам.
        Он оставался рядом с ней в ложе почти до самого начала последнего акта, поглядывая то на его королевское высочество, то на бесконечную вереницу обожателей, постоянно подходивших засвидетельствовать свое почтение королеве моды. Иногда он выходил, возможно, для того, чтобы поболтать с наиболее близкими приятелями. Маргариту это не удивляло, поскольку беспокоиться ей было не о чем, у нее был свой небольшой кружок, состоящий из лондонской золотой молодежи, который она только что разогнала, дабы в этот короткий перерыв побыть наедине с Глюком.
        Легкий стук в дверь оторвал ее от этого наслаждения.
        - Войдите, - сказала она, не поворачивая головы, с некоторым раздражением.
        Шовелен, давно ожидавший того момента, когда Маргарита останется одна, после нетерпеливого «войдите» быстро и тихо проскользнул в ложу и в следующий миг уже стоял за ее стулом.
        - Одно слово, гражданка, - спокойно сказал он. Маргарита быстро и с непритворной тревогой обернулась.
        - Боже, сударь, как вы меня напугали! - сказала она с насильственным смешком. - Ваше присутствие здесь немыслимо Я хочу слушать Глюка и не желаю ни о чем говорить.
        - Но у меня не будет другой возможности, - возразил он все так же тихо и, не дожидаясь разрешения, придвинул стул настолько близко, что мог шептать ей прямо в ухо, не мешая публике и оставаясь невидимым в темной глубине ложи.
        - У меня не будет другой возможности, - повторил он, вновь не удостоившись ответа - Леди Блейкни всегда столь окружена вниманием, столь лелеема своим двором, что у доброго старого друга так мало шансов.
        - Но, сударь, вы, может быть, все-таки найдете другую возможность. После оперы я собираюсь на бал к лорду Гренвилю, уж, верно, и вы там будете. Там я, пожалуй, смогла бы вам уделить минут пять…
        - Три минуты с глазу на глаз в этой ложе меня больше устраивают, - мягко прервал он. - И я надеюсь, что у вас все-таки хватит мудрости выслушать меня, гражданка Сен-Жюст.
        Маргарита инстинктивно вздрогнула. Шовелен взял щепотку табака. Он говорил шепотом, в его водянистых лисьих глазах, в его движениях был какой-то намек, тень еще не разгаданной опасности, что-то, от чего кровь стыла в жилах.
        - Это угроза, гражданин? - спросила она наконец.
        - Нет, прекрасная леди, нет. Это стрела, но она пущена в воздух. Ваш брат Сен-Жюст в опасности.
        На красивом лице не дрогнул ни один мускул. Хотя Шовелен мог видеть лишь ее профиль, поскольку Маргарита не отрывала глаз от сцены, он был наблюдательным и заметил неожиданный холод в глазах, окаменевший рот и напряженную скованность во всей грациозной фигуре.
        - Ах, вот как, - сказала она с наигранным весельем. - В таком случае, я думаю, что вам лучше оставить все эти ваши интриганские выдумки, пойти к себе и дать мне наконец возможность послушать музыку.
        И она стала нервно постукивать рукой по барьеру ложи. Селина Сторейс в этот момент исполняла «che faro»,[Заключительная ария Эвридики, в русском переводе - «О, жребий злосчастный…».] и весь театр замер, прикованный восторженными глазами к губам примадонны. Шовелен сидел не двигаясь и спокойно смотрел на нервную маленькую руку, которая одна только свидетельствовала о том, что стрела попала в цель.
        - Итак? - неожиданно резко и все с той же откровенной безучастностью спросила она.
        - Итак, гражданка? - вежливо подхватил он.
        - Что мой брат?
        - У меня есть для вас новости о нем, которые, как мне кажется, будут вам интересны. Но позвольте мне прежде кое-что объяснить. Не возражаете?
        Вопрос был излишним, он и так уже чувствовал, что, несмотря на гордо вскинутую голову, каждый ее нерв натянут в мучительном ожидании его слов.
        - Недавно я просил вас о помощи, гражданка… Франция в ней нуждается, и я думал, что на вас можно положиться. Но вы мне ответили… Затем мои собственные дела и ваши светские обязанности разлучили нас, а за это время многое успело произойти…
        - Нельзя ли без предисловий, гражданин, прошу вас, - перебила она. - Музыка начинается, и публике будет неприятно слышать ваш шепот.
        - Одну минутку, гражданка. В тот день, когда я имел честь встретить вас в Дувре, менее чем через час после вашего последнего слова мне достались кое-какие бумаги, открывающие некоторые хитроумные замыслы освобождения французских аристократов, в частности изменника де Турней, разработанные этим накрахмаленным наглецом, постоянно лезущим не в свои дела. Так что кое-какие из нитей этой мифической организации уже у меня в руках, но это далеко не все. И я хотел бы… нет, вы должны мне помочь собрать их вместе.
        Маргарита, слушавшая его с подчеркнутым нетерпением, пожала плечами и весело ответила:
        - Но, сударь, ведь я вам уже сказала, что меня мало волнуют все эти ваши проблемы с Сапожком Принцессы. И если вы собираетесь говорить не о моем брате…
        - Немного терпения, я продолжаю, гражданка, - сказал он невозмутимо. - Два джентльмена, лорд Энтони Дьюхерст и сэр Эндрью Фоулкс, в ту ночь были в «Отдыхе рыбака».
        - Да, я знаю, я видела их там.
        - Было уже известно, что они принадлежат к этой проклятой лиге; сэр Эндрью Фоулкс сопровождал графиню де Турней с детьми через Канал. Когда оба молодых человека остались в харчевне одни, мои люди ворвались в дом, связали обоих щеголей, вытащили у них все бумаги и отдали мне.
        Маргарита вдруг догадалась, в чем дело. Бумаги?.. Он был неосторожен?.. Сама мысль об этом повергла ее в невыразимый ужас. Но она никогда не показывала этому человеку своей боязни и поэтому теперь легко и весело рассмеялась.
        - И ваша наглость осталась безнаказанной? Разбой!
        Насилие! В Англии! В переполненной народом харчевне?! Ваших людей должны были схватить на месте.
        - Допустим, их поймали - и что? Они - дети Франции и хорошо вышколены вашим покорным слугой. Если бы их поймали, они пошли бы в тюрьму или на галеоны без лишних слов. В любом случае был смысл рискнуть. А харчевня не самое худшее место для таких дел, и мои люди прекрасно доказали это.
        - Ну, и что бумаги? - спросила она беззаботно.
        - Увы, хотя в них я и нашел настоящие имена и планы и мог бы разрушить ближайшие их ходы, но, к сожалению, пока только ближайшие, ведь подлинного имени Сапожка Принцессы я еще не знаю.
        - Ах, мой друг, - сказала она все так же кокетливо. - Так зачем же вы не остались там, где вам так повезло? Тогда бы мне удалось спокойно послушать музыку. Так что, если вы не собираетесь говорить о моем брате… - добавила она, притворно зевая.
        - Я как раз собираюсь, гражданка. Среди бумаг оказалось письмо сэру Эндрью Фоулксу, подписанное вашим братом Сен-Жюстом.
        - Ну и что?
        - Письмо представляет его не только симпатизирующим врагам Франции, но едва ли не членом лиги «Сапожок Принцессы», во всяком случае ее реальным помощником.
        Гром грянул, но Маргарита уже ждала этого и собрала все силы, чтобы не показать страха, чтобы выглядеть безучастной, даже кокетливой. Она призвала на помощь весь свой ум, тот самый ум, который когда-то был назван проницательнейшим в Европе. И теперь она устояла. Она знала, что Шовелен говорит правду, - он был слишком серьезен, слишком слепо предан своему делу, слишком горд за своих соотечественников - этих солдат революции, чтобы опуститься до такой низкой лжи.
        Письмо неосторожного Армана было у Шовелена в руках. Маргарита знала это так же точно, будто видела его своими глазами. И Шовелен будет держать его при себе, пока не разорвет или не использует против Армана в своих целях. Но она все же продолжала смеяться еще веселее и громче, чем прежде.
        - О, сударь, - сказала она, ясно и открыто взглянув на Шовелена. - Я же вам говорила, оставьте свои интриганские выдумки… Арман - член лиги таинственного Сапожка Принцессы! Арман помогает французским аристократам, презирая их!. Эта сказочка, клянусь, свидетельствует о неистощимой вашей фантазии!
        - Позвольте несколько уточнить, гражданка… - невозмутимо продолжал Шовелен - Уверяю вас, Сен-Жюст скомпрометирован без малейшей надежды на спасение.
        В ложе воцарилось молчание Маргарита сидела выпрямившись, холодная и неподвижная, пытаясь сообразить, как лучше поступить в такой ситуации.
        Сторейс закончила свою арию и теперь выходила на поклоны в классическом платье, несколько измененном по моде того времени, вызывая восторженное эхо приветствий.
        - Шовелен, - наконец спокойно и уже без тени бравады сказала Маргарита Блейкни. - Шовелен, mon ami,[Мой друг (фр.).] давайте попробуем понять друг друга. А то мой ум, похоже, немного заржавел в этом проклятом климате. Признайтесь, вам очень хотелось бы узнать настоящее имя Сапожка Принцессы, не так ли?
        - Он - злейший враг Франции, гражданка. И тем более опасен, что работает в полной тайне.
        - И тем более благороден, хотели бы вы сказать Хорошо. Теперь вы хотите меня заставить пошпионить немного в обмен на безопасность моего брата Армана, не так ли?
        - Фи, два слова просто никуда не годятся, прекрасная леди, - вежливо возразил Шовелен - Во-первых, здесь и речи не может быть о насилии. А во-вторых, то, о чем я прошу вас ради Франции, нельзя называть таким оскорбительным словом - шпионить.
        - Во всяком случае, все называют это так, - ответила она колко. - Значит, в этом и заключается ваше предложение, как я понимаю?
        - Мое предложение заключается в том, чтобы вы сами своей маленькой услугой спасли брата.
        - И что это за услуга?
        - Только немного последить этой ночью, гражданка Сен-Жюст, - сказал он с нажимом - Среди найденных нами у сэра Эндрью Фоулкса бумаг была вот эта записка. Взгляните, - добавил он, вынимая из кармана маленький листочек и подавая ей.
        Это был тот самый клочок, который четыре дня назад два молодых человека, атакованные миньонами Шовелена, собирались прочесть. Маргарита машинально взяла его. В нем было всего две строчки, написанные неровным, явно измененным почерком. Маргарита вполголоса прочла их:



«Помните, что мы не должны встречаться без крайней необходимости. На второе число у вас есть все инструкции. Если вы еще раз захотите говорить со мной, я буду на балу у Г.»

        - И как это понимать? - спросила она.
        - Посмотрите внимательнее, гражданка, и все поймете.
        - Здесь в углу знак, красный цветочек..
        - Да.
        - Сапожок Принцессы! - воскликнула Маргарита. - А бал у Г. - означает бал у Гренвиля!
        - Я тоже именно так понял эту записку, гражданка, - мягко подытожил Шовелен - Лорд Энтони Дьюхерст и сэр Эндрью Фоулкс, после того как их связали и обыскали, были по моему приказанию доставлены в уединенный домик на дуврской дороге, который я незадолго до этого снял для подобной цели. Там они и находились в качестве узников до сегодняшнего утра. Но, благодаря маленькому клочку бумаги, я решил предоставить им возможность посетить бал у лорда Гренвиля. Надеюсь, вы понимаете - у них есть что сообщить своему шефу, такая важная новость… Поэтому они непременно воспользуются возможностью переговорить с ним сегодня ночью, как он сам же им предлагал. Так что сегодня утром оба молодых щеголя обнаружили, что все двери в этом одиноком домике открыты, тюремщики будто испарились, а под окном стоят две оседланные и взнузданные лошади. Я их пока не видел, но думаю, можно быть уверенным - они не теряли времени даром и уже добрались до Лондона. Видите, как все просто, гражданка!
        - Это и в самом деле кажется несложным, - сказала она, все еще пытаясь прикрыться злым кокетством. - Если вам надо убить цыпленка, вы берете его, потом сворачиваете шею… только цыпленку это простым не кажется. Теперь вы приставили к моему горлу нож и залогом моей послушности… Для вас это просто… Для меня - нет.
        - Но, гражданка, я ведь даю вам шанс спасти вашего любимого брата от последствий его же собственной глупости.
        Лицо Маргариты смягчилось, глаза увлажнились, и она прошептала, как бы в ответ на свои мысли:
        - Это единственный человек в мире, который, меня действительно и по-настоящему любит… Но что же хотите вы от меня, Шовелен? - добавила она в полном отчаянии прерывающимся от слез голосом. - В моем теперешнем положении это совершенно немыслимо!
        - Но, гражданка, - жестко и безжалостно сказал он, не обращая внимания на полный отчаяния взгляд, который мог бы разжалобить даже каменное сердце. - Леди Блейкни никто не будет подозревать, поэтому вы спокойно можете сегодня ночью помочь мне открыть настоящее имя Сапожка… Вы сейчас отправитесь на бал… Будьте внимательны там, гражданка, смотрите и слушайте… Вы передадите мне любую, хотя бы самую незначительную деталь, хотя бы намек. Вам необходимо заметить каждого, с кем лорд Энтони Дьюхерст или сэр Эндрью Фоулкс будут говорить. Вы сейчас абсолютно вне подозрений. Сапожок Принцессы будет там сегодня ночью. Узнайте, кто он, и я ручаюсь вам именем Франции, что брат ваш будет спасен.
        Шовелен прижал ее к стенке. Маргарита чувствовала себя опутанной паутиной, из которой не видела никакой возможности выбраться. Страх за близкого человека вынуждал ее повиноваться, поскольку она хорошо знала, что тот, кто сидит сейчас перед ней, никогда не бросает слов на ветер. Вне всяких сомнений, об Армане уже сообщено в Комитет общественной безопасности как о «подозрительном», ему теперь не разрешат уехать из Франции и предадут жестокой казни, если она откажет сейчас Шовелену. Еще какое-то мгновение она надеялась на случай; но теперь протянула руку ненавистному человеку.
        - Если я пообещаю помочь вам в этом деле, вы отдадите мне письмо брата? - спросила она учтиво.
        - Если ваша помощь этой ночью окажется мне полезной, - ответил он с саркастической улыбкой, - я отдам письмо… завтра.
        - Вы мне не доверяете?
        - Абсолютно верю вам, дорогая леди, жизнь Сен-Жюста - большая потеря для Франции, и она очень надеется, что вы спасете его.
        - Но я могу оказаться бессильной помочь вам, даже если очень захочу.
        - Тогда это будет воистину ужасно, - спокойно сказал он, - и для вас, и для Сен-Жюста.
        Маргарита задрожала. Она поняла, что от этого человека ей нечего ждать пощады Всемогущий, он держал в своем кулачке дорогую ей жизнь. Она слишком хорошо знала его: если ему не удастся добиться цели, он будет безжалостен.
        Ей вдруг стало холодно в душной атмосфере театрального зала, - казалось, трогательные звуки музыки доносились из какой-то далекой страны. Она укутала плечи дорогим кружевным шарфом и молча, будто во сне, уставилась на блестящую сцену.
        На какое-то мгновение мысли ее перенеслись от любимого брата, находящегося в смертельной опасности, к другому человеку, также имеющему право на ее доверие и внимание. Ей стало так одиноко, так страшно за Армана, что захотелось хотя бы к кому-нибудь обратиться за помощью. Сэр Перси Блейкни когда-то любил ее, он ее муж, зачем же она одна должна проходить через эту страшную пытку? Он недалек умом, это так, но зато силен физически, и если она придумает что-нибудь, а он применит силу и храбрость, то, может быть, вместе им удастся перехитрить этого проницательного дипломата и спасти заложника, не подвергая опасности жизнь благородного предводителя отважной маленькой лиги. Сэр Перси хорошо знал Сен-Жюста, был, похоже, привязан к нему, а кроме того, Маргарита была уверена, что он не откажется помочь.
        Шовелена же леди Блейкни больше не интересовала. Он сказал свое жестокое «или-или» и оставил ее решать. Теперь, казалось, он был поглощен возбуждающей душу мелодией
«Орфея», - он сидел, покачивая в такт музыке вытянутой, как у хорька, головой.
        Короткий стук в дверь вновь заставил Маргариту вздрогнуть. На этот раз в дверях ложи появился сонный, добродушный сэр Перси Блейкни все с той же полузастенчивой, полуглупой улыбкой, которая на этот раз буквально взбесила его жену.
        - Э-э-э… карета подана, д'рагая, - возвестил он тягучим голосом. - Я полагаю, тебе хочется поехать на этот чертов бал. Извините… э-э-э месье Шовелен, я вас и не заметил..
        И он протянул пару белых гибких пальцев Шовелену, вставшему при появлении сэра Перси.
        - Так ты идешь, д'рагая?
        - Ш-ш-ш ш-ш-ш… тише! - сердито зашипели со всех сторон.
        - Чертовское нахальство, прокомментировал сэр Перси с улыбкой.
        Маргарита нервно вздохнула. Ее последняя надежда рухнула окончательно. Она завернулась в свою накидку и, не глядя на мужа, взяла его под руку.
        - Я готова ехать.
        В дверях ложи она обернулась и посмотрела прямо на Шовелена, который со своей chapeau-bras[Шапо-бра (фр.) - вид шляпы.] под мышкой и с любопытствующей улыбкой на тонких губах готовился последовать за этой странной, несуразной парой.
        - Всего лишь au revoir,[До свидания (фр.)] Шовелен, - игриво сказала она, - мы с вами увидимся у лорда Гренвиля на балу, и очень скоро.
        Проницательный француз явно прочел в ее глазах что-то, доставившее ему глубокое удовлетворение, потому что, взяв с саркастической улыбкой маленькую щепотку табака и отряхнув жабо, он радостно потер свои костлявые ручки.


        ГЛАВА XI
        БАЛ У ЛОРДА ГРЕНВИЛЯ
        Исторический бал, который давал государственный секретарь иностранных дел лорд Гренвиль, явился наиболее блистательным событием года. Несмотря на то, что осенний сезон был только в самом начале, каждый, кто хотя бы что-нибудь из себя представлял, стремился непременно оказаться в этот день в Лондоне, чтобы блеснуть на балу с возможной для себя выгодой.
        Его королевское высочество принц Уэльский обещал присутствовать. Он собирался приехать прямо из театра. А сам лорд Гренвиль, прослушав первые два акта «Орфея», стал готовиться к встрече гостей. В десять часов, необычно позднее для тех дней время, парадные залы министерства иностранных дел, изысканно украшенные экзотическими цветами и пальмами, были переполнены. Нежные звуки менуэта мягко аккомпанировали веселой болтовне и радостному смеху многочисленной компании.
        Хозяин стоял в маленькой прихожей, завершающей парадную лестницу. Утонченные мужчины, прекрасные женщины, знаменитости из всех европейских стран проходили мимо него, обмениваясь учтивыми, по экстравагантной моде того времени, поклонами и реверансами, после чего, смеясь и болтая, рассыпались по бальным или приемным залам и комнатам для игры в карты.
        Сбоку от лорда Гренвиля, облокотясь на консольный столик, в безупречном черном костюме стоял Шовелен, спокойно посматривая на текущий мимо поток бриллиантов. Он видел, что сэр Перси и леди Блейкни еще не прибыли, и его проницательные водянистые глазки впивались в каждого вновь прибывшего.
        Он стоял несколько обособленно, поскольку послу республиканского правительства Франции трудно было рассчитывать в Англии на популярность, особенно после того, как через Канал стали просачиваться слухи о кошмарной сентябрьской резне.
        Как лицо официальное, он был принят английскими коллегами вполне учтиво; мистер Питт пожал ему руку, а лорд Гренвиль беседовал с ним более одного раза. Однако узкие круги лондонского общества игнорировали его; женщины открыто поворачивались к нему спиной, мужчины, не занимавшие ответственных официальных постов, отказывались подать руку.
        Но Шовелен был не из тех, кто беспокоится по поводу всех этих «общественных нежностей», как он их классифицировал в своей дипломатической практике. Он был слепо предан революционному делу, разоблачал всяческие социальные неравенства, горел любовью к своей стране - три страсти делали его совершенно индифферентным к брани, которая ему выпадала в туманной, благопристойной, старомодной Англии.
        А кроме того, Шовелен лелеял заветную мечту. Он был твердо уверен в том, что французские аристократы - злейшие враги Франции, и потому жаждал полного их истребления. Во времена господства Королевы Террора он пропагандировал страшный афоризм: поскольку головы их все равно пусты, лучше всего отсечь их одним ударом гильотины. Поэтому он смотрел на всех французских аристократов, которым удалось спастись, как на воров, непозволительно обкрадывающих гильотину. Да еще эти роялисты-эмигранты - едва только выберутся из страны, как сразу стараются возбудить негодование против Франции. В Англии, в Бельгии, в Голландии раскрывались бесконечные заговоры с целью поднять войска и послать их на революционный Париж, чтобы освободить короля Людовика и перевешать всех кровожадных вождей чудовищной республики.
        Так что нет ничего удивительного в том, что таинственная и романтическая персона Сапожок Принцессы стала предметом острой ненависти Шовелена. Этот мифический предводитель и небольшая группа дерзких молодцов под его командой, хорошо обеспеченных деньгами, вооруженные беспредельной дерзостью и хитроумной ловкостью, весьма преуспевали в спасении сотен французских аристократов. Девять из каждого десятка эмигрантов, обласканных при английском дворе, спасением были обязаны этому человеку и его лиге.
        Шовелен поклялся своим друзьям в Париже, что непременно узнает подлинное имя вездесущего англичанина и доставит его во Францию, а затем… Он испустил глубокий вздох удовлетворения при одной мысли о том, что увидит, как эта загадочная голова падает от ножа гильотины ничуть не хуже, чем головы других.
        Вдруг на роскошной лестнице произошло некоторое смятение, все разговоры на мгновение прекратились, и снаружи раздался голос мажордома.
        - Его королевское высочество принц Уэльский со свитой! Сэр Перси Блейкни! Леди Блейкни!
        Лорд Гренвиль быстро направился к дверям встречать высоких гостей.
        Принц Уэльский, одетый в роскошный придворный костюм из бархата цвета лососины, богато украшенный золотом, вошел под руку с Маргаритой Блейкни. Слева шествовал сэр Перси в грандиозном переливающемся при свете костюме кремового цвета из лучшего атласа, пошитого в необычном стиле, с великолепными ненапудренными волосами, с бесценными кружевами на шее и на запястьях и с шапо-бра под мышкой.
        После нескольких ритуальных слов приветствия лорд Гренвиль сказал своему королевскому гостю:
        - Разрешит ли ваше высочество представить месье Шовелена, доверенного представителя французского правительства?
        Шовелен подошел поближе. Он очень низко поклонился, в то время как принц ответил на это лишь коротким кивком головы.
        - Месье, - холодно произнес его королевское высочество, - мы попытаемся забыть то правительство, которое вас послало, и видеть в вас лишь нашего гостя, простого джентльмена из Франции. И только тогда мы приветствуем вас, месье.
        - Монсеньор, - сказал Шовелен, кланяясь еще раз. - Мадам, - добавил он с церемонным поклоном Маргарите.
        - А, мой милый Шовелен, - сказала она с безучастным весельем, протягивая ему свою маленькую ручку - Месье и я - старые друзья, ваше высочество.
        - О, тогда, - уже более вежливо сказал принц, - мы приветствуем вас вдвойне, месье.
        - Есть еще кое-кто, кого я обещал представить вашему королевскому высочеству, - прервал их лорд Гренвиль.
        - Ах, но кто это? - спросил принц.
        - Графиня де Турней де Бассерив с семьей, они только что прибыли из Франции.
        - Ради всего святого! Да они просто счастливчики. Лорд Гренвиль повернулся, отыскивая глазами графиню, которая в это время сидела в другом конце зала.
        - Помилуй Бог, - шепнул его королевское высочество Маргарите, как только увидел эту холодную фигуру старой леди. - Помилуй Бог, она очень добродетельна и очень печальна на вид.
        - Видите ли, ваше королевское высочество, - с улыбкой ответила Маргарита. - Добродетель - как благоухающий цветок: он более ароматен, когда сломлен.
        - Добродетель, увы, - вздохнул принц, - вещь, которая меньше всего подходит вашему прекрасному полу, мадам.
        - Госпожа графиня де Турней де Бассерив, - сказал лорд Гренвиль, представляя даму.
        - Очень рад, мадам. Мой отец, король, всегда рад приветствовать тех из ваших соотечественников, кого Франция отринула от своих берегов.
        - Ваше королевское высочество всегда так учтивы, - ответила графиня задумчиво. Затем, представляя свою дочь, покорно стоящую рядом, сказала: - Моя дочь Сюзанна, монсеньор.
        - А, прелестно, прелестно, - ответил принц. - Теперь позвольте, графиня, представить вам леди Блейкни, которая делает нам честь своей дружбой Вам и ей, клянусь, есть много что сказать друг другу. Каждого соотечественника леди Блейкни ради нее мы приветствуем вдвойне… Ее друзья - наши друзья… Ее враги - враги Англии.
        После этого изящного спича голубые глаза Маргариты весело заблестели. Графиня де Турней, так чудовищно оскорбившая ее недавно, получила публичный урок, и это не могло не доставить радости Маргарите. Однако графиня, для которой почтение к королевскому достоинству было почти религией, слишком хорошо была вышколена придворным этикетом, чтобы выказать хотя бы тень замешательства. В результате обе дамы обменялись грациозными реверансами.
        - Его королевское высочество всегда очень учтив, мадам, - скромно сказала Маргарита, в то время как в глазах ее светилось злорадство. - Впрочем, здесь нет необходимости в его благожелательном посредничестве… Ваше дружеское расположение во время нашей последней встречи навсегда запомнится мне своей теплотой.
        - Мы - бедные изгнанники, мадам, - ответила равнодушно графиня, - доказываем Англии нашу благодарность послушанием воле монсеньора.
        - Мадам, - сказала Маргарита с новым церемонным реверансом.
        - Мадам, - отпарировала графиня столь же достойно.
        Тем временем принц сделал несколько любезных комплиментов виконту.
        - Рад познакомиться с вами, месье виконт. Я хорошо знал вашего отца, когда он был послом в Лондоне.
        - Ах, монсеньор, - ответил виконт, - я тогда был еще совсем мальчиком… А теперь я обязан чести видеть вас нашему покровителю - Сапожку Принцессы.
        - Тс-с, - остановил его принц, заметив стоящего неподалеку Шовелена, с саркастической улыбкой на тонких губах поглядывающего на Маргариту и графиню.
        - Что вы, монсеньор, - сказал тот в свою очередь, отвечая на выпад принца. - Прошу вас, не мешайте юноше изливать свою благодарность; имя упомянутого им красного цветка хорошо известно и мне, и Франции.
        Принц несколько мгновений пристально смотрел на него.
        - В таком случае, месье, - сказал он, - может быть, вы знаете о нашем национальном герое даже больше, чем мы… Возможно, вы даже знаете, кто он… Посмотрите! - добавил он, указывая на гостей, находящихся в комнате. - Дамы повиснут у вас на шее, и вы окажетесь самым популярным человеком у прекрасного пола, если сможете удовлетворить их любопытство.
        - Ах, монсеньор, - сказал Шовелен многозначительно. - Во Франции говорят, что ваше высочество сами могли бы дать, если бы захотели, исчерпывающую информацию об этом загадочном придорожном цветке.
        Говоря это, он бросал короткие проницательные взгляды на Маргариту. Но на ее лице не отразилось никаких эмоций, и она выдержала его взгляд совершенно спокойно.
        - Нет, сударь, - ответил принц, - уста мои запечатаны… Члены лиги так ревностно берегут своего шефа, что его горячим поклонникам приходится обожать тень. У нас в Англии, месье, - добавил он с великолепным шиком и величием, - при одном только упоминании имени Сапожка Принцессы щеки всех загораются ярким румянцем. Никто, за исключением верных лейтенантов, не видел его. Мы не знаем - высокий он или нет, темный или светлый, красавец или урод. Мы знаем только, что он - самый смелый джентльмен в мире, и не без гордости сознаем, месье, что он англичанин.
        - Ах, месье Шовелен, - вставила Маргарита, вызывающе глядя в бесстрастное лицо сфинкса. - Его королевское высочество должен добавить, что мы, дамы, воспринимаем его как героя древности… Мы обожаем его… Мы носим его знак… Мы беспокоимся за него, когда он в опасности, и радуемся вместе с ним в час его торжества.
        Шовелену ничего более не оставалось, как изящно поклониться и принцу, и Маргарите. Он понял, что оба говорили намеренно, выражая этим - каждый по-своему - презрение или браваду. Баловень удовольствий, праздный принц не представлял для дипломата загадки; а красивая женщина, носившая в золотистых волосах веточку красных рубиновых и бриллиантовых цветочков, была у него в руках. Он мог позволить себе молчать и ожидать дальнейших событий.
        Натянутый и глуповатый смех неожиданно прервал наступившую тишину.
        - А нам, бедным мужьям, - донеслось манерное растянутое замечание великолепного сэра Перси, - нам остается только молча стоять рядом, глядя, как наши жены обожают эту проклятую тень!
        Все засмеялись, и принц громче всех. Возникшее было напряжение разрядилось, снова все весело заболтали, и праздничная толпа, смешавшись, хлынула в залы.


        ГЛАВА XII
        ЗАПИСКА
        Состояние Маргариты было мучительным. Несмотря на то, что она болтала и смеялась, что она была в центре внимания более, чем любая другая дама на этом балу, Маргарита чувствовала себя осужденной на казнь, последний день живущей на этой земле.
        Нервы ее были в постоянном напряжении, усилившемся стократно в тот небольшой промежуток между оперой и балом, который она провела наедине с мужем. Маленький луч надежды на то, что она сможет найти в этом добродушном ленивом увальне ценного советчика и друга, растаял столь же быстро, как и возник, когда они остались одни. Чувство, подобное добродушному презрению, которое испытывают обычно к животному или к верному слуге, заставило ее отвернуться от человека, который должен был стать ее моральной поддержкой в страшном испытании, выпавшем на ее долю. Он должен был стать холодным рассудком, столь необходимым в то время, как ее женское сердце разрывалось на части. То она думала о брате, находившемся теперь далеко и в смертельной опасности, то о том ужасе, на который толкал ее Шовелен в обмен на спасение Армана.
        Вот он стоит, этот холодный рассудок, эта моральная поддержка, окруженный толпой бездарных, пустоголовых фатов, передающих из уст в уста, с понимающими улыбками, корявый куплет, который он только что выдал.
        Повсюду царил абсурд; глупая болтовня окружала несчастную женщину, казалось, люди уже не знают, о чем говорить, - даже принц со смехом спросил ее, оценила ли она последние поэтические потуги своего мужа.
        - Написано при завязывании галстука! - объявил сэр Перси своим обожателям, толпой стоявшим вокруг него:
        Сами ищем там и тут,
        И французы не найдут
        То ли дьявол, то ли Бог
        Чертов этот Сапожок!
        Bon mot[Острота (фр.)] сэра Перси полетела по комнатам. Принц был очарован. Он поклялся жизнью, что без Блейкни мир выглядел бы высохшей пустыней. После чего, взяв под руку, увлек его в другую комнату, обрекая на затяжную игру в кости.
        Сэр Перси, чьи наивысшие интересы при посещении людных мест большей частью концентрировались около карточных столов, обычно позволял жене танцевать, флиртовать, радоваться или печалиться, сколько ей будет угодно; так было и сейчас: выдав свою bon mot, он оставил Маргариту в толпе старых и молодых поклонников, очевидно, всем своим видом пытаясь ей доказать, что все его большое и ленивое существо не имеет достаточного количества мозгов для появления мысли о возможности каких-либо «матримониальных» поползновений со стороны «умнейшей женщины Европы».
        Тем не менее ее натянутые нервы, возбуждение и беспокойство лишь придавали ей больше очарования. Сопровождаемая толпой мужчин разных наций и возрастов, она удостоилась множества восторженных восклицаний от всех, на кого падал ее взгляд. Она более не утруждала себя мыслями. Юность, проведенная среди богемы, наложила на ее восприятие мира печать фатализма. Ей представлялось, что события происходят сами собой и управление ими не в ее власти. Она знала, что от Шовелена пощады ждать нечего. Он назначил цену за голову Армана и предоставил ей решать, платить или нет.
        Несколько позднее Маргарита наконец увидела сэра Эндрью Фоулкса и лорда Энтони Дьюхерста, которые, очевидно, только что прибыли. Она видела, что сэр Эндрью Фоулкс первым делом подошел к Сюзанне де Турней, и только после этого оба молодых человека уединились в одной из глубоких оконных ниш, где вели долгий разговор, который, судя по их виду, был серьезным, но приятным. Оба щеголя выглядели несколько уставшими и озабоченными, хотя одеты были безупречно, и во всем их изысканном поведении не было видно, что они чувствовали тень нависшей над ними и над их предводителем катастрофы.
        То, что лига Сапожка Принцессы не собирается отказываться от своих намерений продолжать дело, Маргарита слышала от Сюзанны, которая свято верила, что граф де Турней будет вывезен из Франции буквально в ближайшие дни. Глядя на блестящую фешенебельную толпу в празднично освещенной бальной зале, она стала смутно соображать, кто бы из этих светских львов мог оказаться таинственным Сапожком Принцессы, державшим в своих руках нити столь рискованных предприятий и судьбы многих людей.
        Любопытство разбирало ее все сильнее, ей и в самом деле хотелось узнать, кто он, хотя раньше она, слыша о нем месяцами, принимала и оправдывала его анонимность, как и все в обществе. Но теперь ей вдруг захотелось узнать, уже не из-за Армана и не из-за Шовелена, а ради самой себя, ради бесконечного восхищения, которое вызывали в ней его доблесть и мужество.
        Безусловно, он был где-то здесь, на балу, поскольку сэр Эндрью Фоулкс и лорд Энтони Дьюхерст прибыли сюда в надежде встретить его и, может быть, получить новое mot d'ordre.[Приказание (фр.).]
        Маргарита оглядела всех вокруг: аристократические нормандские лица, с прекрасными волосами - саксонские, более изящные и оригинальные - кельтского происхождения, - кто из них обладает этой волей, ловкостью, энергией, позволяющими держать в своей власти небольшую группу высокородных джентльменов, среди которых, по всеобщему поверью, был даже сам его королевское высочество.
        Сэр Эндрью Фоулкс? Конечно же, нет; эти мягкие голубые глаза, смотревшие так кротко и страстно вслед маленькой Сюзанне, уведенной от желанного tet-a-tet[Свидание (фр.).] непреклонной матерью. Маргарита через всю комнату видела, как он, отвернувшись со вздохом, остался стоять бесцельно и одиноко, пока изящная фигурка Сюзанны не растворилась в толпе. Она видела, как он добрел до двери, ведущей в небольшой будуар за залой, остановился, подождал чего-то, прислонившись к косяку, все еще беспокойно осматриваясь вокруг.
        Маргарита на мгновение задумалась, как избавиться от привязавшегося кавалера; затем направилась к дверям, находящимся напротив тех, которые подпирал сэр Эндрью. Затем ей захотелось подойти поближе к нему, зачем, она и сама не знала. Возможно, ее гнала та самая всевластная фатальность, которая столь часто руководит человеческими поступками.
        Вдруг она остановилась; сердце ее замерло, глаза на миг возбужденно сверкнули, и она быстро пошла обратно. Сэр Эндрью Фоулкс продолжал все так же равнодушно стоять у двери, но Маргарита видела точно, что лорд Гастингс, молодой балагур, приятель ее мужа, а также один из приближенных принца, быстро и легко проходя мимо Фоулкса, что-то сунул ему в руку.
        Однако смятение Маргариты продолжалось всего несколько мгновений, она остановилась, затем быстро повернулась и с великолепно сыгранным безразличием пошла к тем дверям, за которыми только что исчез сэр Эндрью. С того момента, как она видела его прислонившимся к двери, до того, как она последовала за ним в маленький будуар, не прошло и минуты. Судьба обычно стремительна, когда делает свой ход.
        Теперь леди Блейкни больше не существовало, осталась лишь Маргарита Сен-Жюст. Та самая Маргарита Сен-Жюст, которая провела детство и раннюю юность под бережной опекой своего брата Армана. Она забыла все: и свое положение, и свое величие, и свое тайное восхищение, - все, кроме того, что жизнь Армана в опасности и что там, менее чем в двадцати футах от нее, в руках у сэра Эндрью находится нечто, что, может быть, спасет жизнь брата.
        С того момента, как сэр Эндрью получил это нечто от лорда Гастингса, до того, как она достигла заветного будуара, прошло не более тридцати секунд. Сэр Эндрью стоял к ней спиной около столика с массивным серебряным канделябром. В руках он держал маленький листок бумаги, чтением которого и был полностью поглощен.
        Тихо и незаметно, стараясь не шуршать платьем, даже не дышать, Маргарита проскользнула по тяжелому ковру за спину Фоулкса… Но в этот момент он обернулся и увидел ее. Она, проведя рукой по лбу, почти простонала:
        - В зале ужасно душно… Я боюсь упасть в обморок… Ах…
        Она пошатнулась, будто и в самом деле собираясь упасть, сэр Эндрью, опомнившись, быстро скомкал листок, который читал, и только-только успел подхватить ее.
        - Леди Блейкни, вам плохо? - спросил он с беспокойством. - Позвольте мне…
        - Нет, нет, ничего. Стул, скорее, - быстро прервала она.
        Она почти упала на пододвинутый стул, откинула назад голову и закрыла глаза.
        - Сейчас, - все еще слабо бормотала она, - это пройдет… Не обращайте внимания, сэр Эндрью, уверяю вас, скоро мне станет лучше…
        В подобные моменты, как известно, и физиологи это доказывают, в нас возникают чувства, ничего общего не имеющие с пятью обычными. Мы не то чтобы видим, слышим или прикасаемся к чему-то, а будто бы делаем все это сразу, одновременно. Маргарита сидела с закрытыми глазами, сэр Эндрью был сзади, а справа находился столик с канделябром в пять свечей. Перед ее мысленным взором не было ничего, кроме лица Армана. Арман, чья жизнь теперь была в смертельной опасности, и он, казалось, глядел на нее издалека, из туманной дымки, в которой угадывались кипящие толпы Парижа, обнаженные стены Комитета общественной безопасности с ужасным общественным обвинителем Фукье-Тенвилем и мрачная гильотина с поднятым в ожидании новой жертвы кровавым ножом… Арман!..
        На мгновение в будуаре воцарилась мертвая тишина. Сладкие звуки гавота, шуршание богатых одежд, разговоры и смех большой веселой толпы доносились откуда-то извне, из блестящей бальной залы, проникая в эту комнатку странным чарующим аккомпанементом к разыгравшейся драме.
        Сэр Эндрью продолжал молчать. Чувство, овладевшее Маргаритой Блейкни, буквально нависло над комнатой. Она не могла видеть, так как глаза ее были закрыты, не могла слышать, так как шум из бального зала заглушал мягкий шелест листочка бумаги в руках молодого человека. Тем не менее она знала так же точно, будто и видела и слышала, что сэр Эндрью теперь подносил листок к пламени свечи. Она открыла глаза, подняла руку и двумя изящными пальцами выхватила этот клочок из руки молодого человека как раз в тот момент, когда пламя уже коснулось его.
        Маргарита задула огонь и с совершенным равнодушием поднесла бумажку к своему носу.
        - Как вы заботливы, сэр Эндрью, - весело сказала она, - признайтесь, это ваша бабушка научила вас, что лучшее средство от головокружения - запах горящей бумаги.
        Она удовлетворенно вздохнула, цепко держа листочек в своих украшенных драгоценностями пальцах; это было то самое нечто, что, возможно, спасет жизнь ее брата Армана.
        Сэр Эндрью, совершенно ошарашенный, уставился на нее, пытаясь сообразить, что происходит. Он был настолько удивлен, что даже забыл о самом главном - от листочка, который она держала в своей красивой руке, быть может, зависела жизнь его товарища.
        Маргарита расхохоталась весело и безудержно.
        - Что вы на меня так странно смотрите? - игриво сказала она. - Уверяю вас, мне теперь стало гораздо лучше. Ваше средство оказалось весьма эффективным. Кроме того, в этой комнате такая бодрящая свежесть, - добавила она совершенно спокойно. - А гавот в зале звучит так прелестно и нежно…
        Маргарита продолжала в том же духе, легко и беззаботно, в то время как сэр Эндрью лихорадочно пытался сообразить, как бы половчее забрать свой маленький листок бумаги из рук этой красивой женщины. В уме его проносились смутные и мятежные мысли по поводу ее национальности и, что еще страшнее, по поводу той ужасной сказочки, истории с Сен-Сиром, которой в Англии, из уважения к сэру Перси и его жене, никто не верил.
        - Что, вы все еще не опомнились? - весело продолжала она. - Где же ваша галантность? Мне уже начинает казаться, что вы не столько обрадовались моему приходу, сколько испугались его. Теперь я даже уверена, что это не связано ни с моим здоровьем, ни с рецептами вашей бабушки… Клянусь, это, скорее всего, последнее жестокое любовное послание вашей дамы, которое вы хотели бы уничтожить. Признавайтесь же, - играя листочком, смеялась она. - Может быть, здесь ее последнее conge[Разрешение на уход (фр.).] или призыв к примиряющему поцелую?
        - Что бы там ни было, леди Блейкни, - сказал он, все больше теряя самообладание, - этот листок - мой, вне всяких сомнений, и…
        И, уже совершенно не думая о том, как будут выглядеть его действия по отношению к леди, яростно бросился отнимать листочек, но Маргарита соображала быстрее, ее движения в результате столь длительного напряжения были уверенны и точны. Она была высокой и сильной; быстро отступив назад, она толкнула тяжелый шератоновский столик, массивная столешница которого с грохотом полетела на пол, увлекая за собой канделябр. Маргарита испуганно вскрикнула:
        - Свечи, сэр Эндрью, быстрее.
        Впрочем, большой беды не случилось: пара свечей, падая, погасла, а остальные лишь забрызгали воском роскошный ковер, да от одной свечи вспыхнул бумажный абажур. Сэр Эндрью быстро и ловко потушил огонь и поставил канделябр обратно на стол, это заняло всего несколько секунд, которых тем не менее хватило Маргарите, чтобы быстро просмотреть содержание бумажки: около дюжины слов, написанных уже виденным ею измененным почерком, и тот же нарисованный красными чернилами звездообразный цветок.
        Когда сэр Эндрью вновь посмотрел на нее, он мог заметить лишь тревогу по поводу происшедшего и радость, что все обошлось благополучно, а маленькая записка совершенно спокойно скользнула на пол. Молодой человек поспешно схватил ее и испытал глубочайшее облегчение, ощутив наконец клочок в своей руке.
        - Стыдно, сэр Эндрью, - сказала Маргарита, покачивая головой и игриво вздыхая. - Сводите с ума какую-нибудь впечатлительную герцогиню и в то же время добиваетесь внимания моей маленькой нежной Сюзанны. Да, да, я уверена, что рядом с вами стоял сам Купидон, угрожая спалить все министерство иностранных дел, лишь бы я выронила это любовное послание, не успев посмотреть, что в нем, своими нескромными глазами. Подумать только, еще мгновение, и я могла бы узнать секреты какой-нибудь шаловливой герцогини!
        - Надеюсь, вы простите меня, леди Блейкни, - сказал уже окончательно успокоившийся сэр Эндрью, - если я продолжу то развлечение, от которого вы оторвали меня?
        - Ради Бога, сэр Эндрью, я не буду еще раз рисковать и перечить богу Любви. Он и так, быть может, придумает для меня ужасное наказание за мои мысли. Жгите, жгите ваше свидетельство любви, ради Бога.
        Сэр Эндрью уже скатал листок в трубочку и вновь поднес к горящей свече. Он не видел несколько странной улыбки на лице своей vis-a-vis,[Визави - человек, находящийся напротив (фр.)] поглощенный важным делом уничтожения записки; если бы он заметил ее, то от его спокойствия не осталось бы и следа. Он наблюдал, как скручивается в огне эта записка - вершительница судеб. Вот последний клочок, испепеляясь, упал, и он припечатал его каблуком к ковру.
        - А теперь, сэр Эндрью, - со свойственным ей очаровательным безразличием и самой обезоруживающей улыбкой сказала Маргарита Блейкни, - не рискнете ли вы подразнить ревность вашей дамы, пригласив меня на менуэт?


        ГЛАВА XIII
        ИЛИ-ИЛИ
        Те несколько слов, которые Маргарите удалось прочесть на обгоревшем листке бумаги, казались написанными самой судьбой. «Выезжаю завтра сам…» - это она видела совершенно отчетливо. Дальше копоть от свечи часть текста скрыла. Но внизу была еще одна фраза, стоящая теперь огненными буквами перед ее мысленным взором: «Если вы хотите еще раз говорить со мной, я буду ровно в час ночи в столовой». Под текстом был наспех нацарапан маленький звездообразный цветок, уже хорошо знакомый Маргарите.
        Ровно в час! Было почти одиннадцать. Звучал последний менуэт, в котором сэр Эндрью Фоулкс и прекрасная леди Блейкни проводили пары через все его изящные и замысловатые фигуры.
        Почти одиннадцать! Стрелки часов в стиле Людовика XV на бронзовой подставке, казалось, ползли безумно медленно. В течение двух часов ей предстоит решить - или она сохранит столь ловко добытую информацию при себе и тем самым предоставит брата его собственной судьбе, или же она вполне осознанно предаст храбреца, доверившего свою жизнь друзьям, благородного, великодушного и, более того, ни о чем не подозревающего. Это казалось ужасным!
        Но с другой стороны - Арман! Арман тоже был благороден и храбр, он тоже ни о чем не подозревал. Кроме того, Арман любил ее, он, не задумываясь, доверил ей свою жизнь, и вот теперь, когда есть возможность спасти его, она колеблется. О, это чудовищно! Доброе и нежное лицо брата, переполненное любовью, казалось, глядит на нее с упреком. «Ты могла спасти меня, Марго, - будто бы говорил он. - А ты предпочла жизнь незнакомца, человека, которого не знаешь, которого никогда не видела; ты предпочла спасти его, а меня посылаешь на гильотину!»
        Все эти противоречивые мысли проносились в голове Маргариты, в то время как она, улыбаясь, преодолевала изящные лабиринты менуэта. Она отметила свойственным ей острым чутьем, что вполне преуспела в рассеянии страхов сэра Эндрью. Самоконтроль ее был абсолютно точен. В этом менуэте она была более превосходной актрисой, чем когда-либо на подмостках «Комеди Франсез»;
        тогда от ее театральных успехов не зависела жизнь брата. Ей хватило ума, чтобы не переусердствовать в своей партии, и она не делала больше намеков на предполагаемое billet deux,[Любовное письмо (фр.).] из-за которого сэр Эндрью Фоулкс едва ли не целых пять минут трясся, как в лихорадке. Она видела, что его беспокойство растаяло в ее солнечной улыбке, а при последних тактах менуэта окончательно убедилась: если у сэра Эндрью и оставались еще какие-то сомнения, то теперь они рассеялись без остатка. Для него так и осталось тайной, в каком горячечном возбуждении она находилась и каких усилий стоило ей поддерживать ниточку банального разговора.
        Когда менуэт закончился, Маргарита попросила сэра Эндрью проводить ее в соседнюю комнату.
        - Я обещала спуститься к ужину с его королевским высочеством, - сказала она. - Но прежде, чем мы расстанемся, скажите… Я прощена?
        - Прощены?
        - Да, ведь я напугала вас, признайтесь… Но вы же знаете, я не англичанка и не вижу в обмене billet deux никакого преступления. Кроме того, клянусь, я ничего не скажу моей маленькой Сюзанне. А теперь ответьте, могу ли я пригласить вас к себе на вечер в среду?
        - Я не уверен, леди Блейкни, - уклончиво сказал он, - завтра я могу покинуть Лондон.
        - Если вас не будет, я отложу вечер, - настойчиво продолжала она. Затем, увидев промелькнувшую в его глазах озабоченность, добавила весело: - Никто лучше вас не умеет кидать мяч, сэр Эндрью. Нам так будет не хватать вас на нашей площадке.
        Он провел ее через всю комнату к выходу, где леди Блейкни уже ожидал его королевское высочество.
        - Мадам, ужин ждет нас, - сказал принц, предлагая Маргарите руку. - Я полон надежды: богиня Фортуны столь упорно сердилась на меня при игре в кости, что я с упованием ожидаю улыбок богини Красоты.
        - Ваше высочество были несчастливы за карточным столом? - заинтересовалась Маргарита, беря принца под руку.
        - О, очень, ужасно несчастлив! Блейкни, который и так все время ворчит, что он самый богатый из всех подданных моего отца, страшно везуч в игре. Кстати, как это он там так неподражаемо сострил? Клянусь жизнью, мадам, мир выглядел бы высохшей пустыней без ваших улыбок и его острот!..


        ГЛАВА XIV
        РОВНО В ЧАС
        Ужин был чрезвычайно веселым. Все присутствующие сошлись в том, что никогда еще леди Блейкни не выглядела столь прекрасной, а сэр Перси, этот «проклятый идиот», настолько потешным. Его королевское высочество до слез смеялся над глуповатыми, но быстрыми и смешными ответами Блейкни. А его корявое стихотворение «Сами ищем там и тут…» было даже спето на мотив песни «Эй, веселые британцы…», под аккомпанемент громкого стука стаканов. Кроме того, у лорда Гренвиля была великолепная кухня - некоторые шутники даже уверяли, что ему, отпрыску старого французского noblesse, Дворянство (фр.).] пришлось, утратив свое состояние, искать удачи в cuisine[Кухня (фр.).] министерства иностранных дел.
        Маргарита Блейкни была в самом блестящем расположении духа, и ни одна душа в этой переполненной комнате даже не подозревала о той страшной борьбе, которая происходила в ее сердце. Часы безжалостно отсчитывали минуты. Было уже далеко за полночь, и даже принц Уэльский подумывал - не пора ли покинуть застолье. Оставалось менее получаса до того, как судьбы двух смелых людей будут противопоставлены друг другу - горячо любимый брат и безвестный герой.
        Маргарита в течение этого последнего часа даже не пыталась увидеть Шовелена; она знала, его проницательные лисьи глазки сразу же напугают ее, и чаша весов склонится в сторону Армана. А пока она его не видела, в самой глубине сердца продолжала теплиться смутная, неистребимая надежда, что кто-то появится, кто-то великий, огромный, созданный на века, и снимет с ее слабых молодых плеч эту страшную ношу ответственности, эту необходимость выбирать одно из двух одинаково жестоких решений. Но минуты идут и идут, нудно и монотонно, будто забирая все на себя.
        После ужина танцы возобновились. Его королевское высочество отбыл, и среди гостей пожилого возраста тоже зашел разговор об отъезде. Только молодежь по-прежнему была неутомима и затеяла новый гавот, который и заполнил следующие четверть часа.
        Маргарита не могла более танцевать; есть предел даже очень крепкому самообладанию. Сопровождаемая кабинет-министром, она вновь отправилась в тот маленький будуар, все такой же пустынный среди остальных комнат. Она знала, что Шовелен притаился где-то, ожидая первой же возможности для встречи tet-a-tet. Они встретились глазами всего один раз после менуэта, еще до ужина, и она поняла, что этот опытный дипломат прочитал своими водянистыми глазами, что работа уже имеет результаты.
        Значит, так угодно судьбе. И Маргарита, раздираемая ужаснейшими противоречиями из всех, какие когда-либо выпадали женскому сердцу, полностью отдалась ее слепой власти. Все же Арман любой ценой Должен быть спасен, он в первую очередь, поскольку он - ее брат; он был ей и отцом, и матерью, и другом с тех пор, как они лишились родителей. Мысль о том, что Арман умрет смертью предателя на гильотине, была столь ужасной, что даже думать об этом было невозможно. Этого просто не может быть, не может!.. А что касается незнакомца, героя… Здесь пусть решит судьба. Маргарита вырвет жизнь брата из рук этого безжалостного врага, а ловкий и хитроумный Сапожок Принцессы пусть сам позаботится о своем спасении.
        Маргарита смутно надеялась, что этот отчаянный заговорщик, столько времени водивший за нос целую армию шпионов, сможет провести и Шовелена, сможет и в этом случае остаться неуязвимым.
        Все эти мысли проносились в ее голове в то время, как кабинет-министр, будучи в полной уверенности, что нашел наконец-то настоящего и внимательного слушателя, рассказывал ей некую весьма хитроумную историю. Вдруг она увидела проницательную лисью мордочку Шовелена, выглянувшую из-за портьеры в дверном проеме.
        - Лорд Фанкурт, - сказала она министру. - Не могли бы вы оказать мне услугу?
        - Весь в вашем распоряжении, - галантно ответил он.
        - Не могли бы вы посмотреть, не ушел ли мой муж из карточной комнаты? Если он там, скажите ему, что я очень устала и была бы рада уехать домой пораньше.
        Просьба красивой женщины - закон для любого мужчины, даже для кабинет-министра. Лорд Фанкурт тут же готов был отправиться.
        - Но мне не хотелось бы оставлять вас одну, - сказал он.
        - Ничего, я здесь в совершенной безопасности, и, думаю, никто не потревожит меня… Я действительно устала. Вы знаете, что сэр Перси отправляется обратно в Ричмонд. Это далекий путь, а поскольку мы не спешим, мы не приедем домой раньше рассвета.
        Лорд Фанкурт вынужден был повиноваться.
        Только он исчез, как Шовелен проскользнул в дверь и в следующий миг уже спокойно и непринужденно стоял рядом с леди Блейкни.
        - У вас есть новости для меня? - спросил он. Казалось, будто ледяной плащ неожиданно упал на плечи Маргариты. Несмотря на то, что щеки ее пылали огнем, тело охватил озноб, вся она словно окоченела. О, Арман, узнаешь ли ты когда-нибудь о той страшной жертве, - все: гордость, положение, женское достоинство - все забыто верной сестрой во имя твоего спасения.
        - Ничего особенного, - сказала она, бездумно глядя перед собой. - Но это может оказаться путеводной нитью. Я смогла, не важно как, застать сэра Эндрью здесь, в этой самой комнате, когда он жег на одной из этих свечей бумагу. Эту бумагу мне удалось на пару минут взять у него, и у меня было около десяти секунд, чтобы прочесть ее.
        - Времени было достаточно, чтобы изучить содержание? - спокойно поинтересовался Шовелен.
        Она кивнула и продолжила ледяным голосом:
        - В углу был все тот же наскоро нацарапанный звездообразный цветок. Под ним я смогла прочесть две строчки, остальное сгорело или было запачкано копотью от свечи.
        - И что это были за строчки?
        У нее неожиданно перехватило дыхание. Она почувствовала вдруг, что не в состоянии произнести слов, которые, быть может, приведут неизвестного смельчака к смерти.
        - Хорошо еще, что не вся бумага сгорела, - прибавил с сухим сарказмом Шовелен. - Положение Армана Сен-Жюста могло бы ухудшиться. Так что же это были за строчки, гражданка?
        - Одна: «Выезжаю завтра сам…», - тихо сказала она. - Вторая: «Если вы хотите говорить со мной, я буду ровно в час ночи в столовой».
        Шовелен бросил взгляд на часы, висевшие над камином.
        - В таком случае, у меня еще уйма времени.
        - Что вы собираетесь делать? - спросила она.
        Маргарита была белой, словно статуя, руки заледенели, сердце бешено колотилось, гулко отдаваясь в голове. О, это ужасно, ужасно жестоко! Что она наделала! Ну и достанется же ей по заслугам. Выбор сделан, и уже не важно - из подлых или возвышенных побуждений. Лишь один Ангел-хранитель, заполняющий книгу судеб, знает правду.
        - Что вы собираетесь делать? - механически повторила она.
        - О, в настоящий момент - ничего. Потом - посмотрим.
        - На что?
        - На того, кого увижу в столовой ровно в час ночи.
        - Разумеется, вы увидите Сапожка Принцессы. Но вы же не знаете его.
        - Нет. Но узнаю.
        - Сэр Эндрью мог предупредить его.
        - Не думаю. Когда вы расстались с ним после менуэта, он несколько мгновений смотрел на вас так, что было ясно - между вами что-то произошло. Так оно и было, не правда ли? После этого я задал себе задачку на сообразительность по поводу смысла этого «что-то». Для этого я вовлек молодого щеголя в дружелюбный затяжной разговор. Мы с ним обсуждали успех герра Глюка в Лондоне до тех пор, пока одна из дам не увела его ужинать.
        - А дальше?
        - Я не терял его из вида в течение всего ужина. Когда после ужина мы вновь поднимались по лестнице, леди Порталес взяла его за пуговицу и прошлась по поводу хорошенькой мадемуазель Сюзанны де Турней.
        Сэр Эндрью целых четверть часа не мог ступить и шага, и я уверен, что все эти пять минут, пока мы с вами говорим, леди Порталес продолжает изнурять его своим разговором.
        Он приготовился уйти, но в дверях остановился, указав Маргарите на две фигуры в отдалении: сэр Эндрью Фоулкс действительно продолжал беседовать с леди Порталес.
        - Я думаю, - сказал он с улыбкой триумфатора, - что я преспокойно увижу человека, которого ищу, в столовой, прекрасная леди.
        - Он может оказаться там не один.
        - Сколько бы их там ни оказалось, ровно в час ночи около каждого вырастет тень моего человека. Один из двоих, или даже троих, завтра отправится во Францию. Это и будет Сапожок Принцессы.
        - Так. И?..
        - Я тоже завтра отправлюсь во Францию, прекрасная леди. В бумагах, найденных в Дувре у сэра Эндрью Фоулкса, говорится о предместьях Кале, о харчевне «Серый кот», которую я хорошо знаю, и еще об одном уединенном местечке где-то на берегу -
«хижине папаши Бланшара», которую я должен постараться найти. Все эти точки даны в виде ориентиров на пути к месту, где этот нахальный англичанин оставил изменника де Турней и других ожидать его эмиссаров. Но, судя по всему, он решил их не посылать, поскольку… «выезжаю завтра сам». Итак, одна из тех персон, которую я вот-вот увижу, отправится в Кале, я буду эту персону сопровождать до тех пор, пока мы не придем туда, где ждут его беглые аристократы. Потому что эта персона, прекрасная леди, тот человек, о котором я думаю уже почти год, человек, чья сила превосходила мою, чья изобретательность обескураживала меня, чья отвага заставляла меня удивляться, меня - которого лишь один или два раза за всю жизнь удавалось перехитрить!
        - А Арман? - спросила она.
        - А разве я когда-нибудь не держал слова? Обещаю вам, что в тот же день, как Сапожок Принцессы и я отбудем во Францию, я пошлю вам это злосчастное письмо со специальным курьером. Более того, ручаюсь вам честью Франции, что в тот же день, в который я свяжу руки этому наглецу англичанину, Сен-Жюст будет в Англии, в объятиях своей очаровательной сестры.
        И, еще раз взглянув на часы, с глубоким учтивым поклоном Шовелен вышел из комнаты.
        Маргарите казалось, что, несмотря на шум и смех танцующих, она слышит его скользящие через пустую приемную шаги, слышит, как он спускается по массивной лестнице, достигает столовой и открывает дверь.
        Судьба свершилась: она сказала, она сделала это подлое, гнусное дело ради спасения любимого брата. Маргарита тупо и неподвижно сидела, откинувшись на стул, будто видя еще перед собой фигуру безжалостного врага…
        Когда Шовелен вошел в столовую, там никого не оказалось. У помещения был тот грустный, мишурный, покинутый вид, какой бывает обычно наутро после праздника. Стол был уставлен полупустыми стаканами, вокруг которых лежали грязные, скомканные салфетки, стулья стояли сдвинутыми по два, по три, казалось, здесь собрались побеседовать привидения. В дальнем углу комнаты стояли порознь несколько пар стульев, свидетельствовавших о недавнем игривом шепоте после паштета из дичи и ледяного шампанского; группы по три-четыре стула напоминали о приятном дружеском обсуждении недавних скандалов; были и просто стоявшие в ряд, чопорные, скептические, злобные, словно отставшие от моды вдовы; несколько было придвинуто прямо к столу - они рассказывали о гурманах, которые только и делали, что распознавали блюда; были и перевернутые на пол, эти многое могли бы порассказать о содержимом подвалов лорда Гренвиля.
        Воистину, это напоминало визит призрака, нанесенный фешенебельному сборищу; того самого призрака, который так часто посещает дома, где даются балы и роскошные ужины. Это была скучная и бесцветная картинка, нарисованная белым мелком на сером картоне, ибо не оживляли более всего этого ни яркие шелковые платья, ни великолепно украшенные костюмы, а только свечи сонно мигали в серебряных канделябрах.
        Шовелен мило улыбнулся и потер длинные тонкие ручки, оглядывая пустынную столовую, из которой ретировался даже последний лакей, спеша присоединиться к своим товарищам наверху. В этой полуосвещенной комнате все было тихо, в то время как звуки гавота, гул отдаленного разговора и смех, шум подъезжающих снаружи карет, казалось, долетали в царство спящей красавицы, будто легкое бормотание каких-то призраков-оборванцев.
        Все было таким мирным и беззаботным, что никакому прорицателю даже не пришло бы в голову то предназначение, которое досталось этой столовой, - стать западней для самого ловкого и храброго заговорщика из всех, кем когда-либо восхищался мир.
        Шовелен размечтался, пытаясь угадать судьбу, которая через несколько мгновений должна будет здесь появиться.
        Каким окажется тот человек, которого все вожди революции поклялись во что бы то ни стало предать смерти? Все представлялось каким-то неземным и загадочным: и его личность, так ловко скрываемая, и его власть, которой, по всей видимости, слепо и с восторгом подчинялись девятнадцать английских джентльменов, и та страстная любовь и обожание, которые он вызывал в своей маленькой вышколенной банде, а кроме всего, его необычайное мужество, бесконечная наглость, позволяющая дразнить своих непримиримых врагов прямо в стенах Парижа.
        И ничего удивительного, что во Франции эта кличка таинственного англичанина вызывала суеверную дрожь в народе. Шовелен и сам, обходя пустынную комнату, где вот-вот должен был появиться необыкновенный герой, почувствовал ползущий по спине холодок. Но планы его были выстроены надежно, и он чувствовал, что Сапожок Принцессы не предупрежден, а Маргарита Блейкни, вне всяких сомнений, его не обманула. Если же она сделала это… И жесткий взгляд, заставивший бы ее содрогнуться, промелькнул в проницательных водянистых глазках. Если она сделала это, Арман Сен-Жюст будет предан самому страшному наказанию.
        Но, конечно же, нет. Конечно же, она не шутила с ним. И очень хорошо, что пусто в столовой, это упрощает задачу: если эта ничего не подозревающая загадка сюда войдет, то окажется в одиночестве, ведь здесь нет никого, кроме Шовелена.
        Стоп! С довольной улыбкой оглядывая пустую комнату, хитроумный представитель французского правительства вдруг услышал мирное сопение одного из гостей лорда Гренвиля, который, должно быть, обильно и крепко откушав, самым естественным образом погрузился в глубокий сон, укрывшись от шумных танцев.
        Шовелен вновь огляделся и увидел, что в темном углу комнаты на софе с закрытыми глазами и раскрытым ртом, сладко и мирно посапывая, примостился с краешку роскошнейший, весь в украшениях, длинноногий муж «умнейшей женщины в Европе».
        Шовелен посмотрел, как кротко и безучастно лежит он здесь, в мире с самим собой и целым светом, после прекраснейшего ужина, и едва ли не сострадательная улыбка смягчила на мгновение жесткие линии лица француза, несколько пригасив саркастический блеск его водянистых глаз.
        Совершенно очевидно, что, погруженный в глубокую дрему, этот фат ничем не сможет испортить шовеленовской западни, в которой вот-вот должен очутиться отчаянный Сапожок Принцессы. Вновь довольно потерев свои ручки, он последовал примеру Блейкни: вытянулся в уголке другой софы, закрыл глаза, раскрыл рот и, посапывая, стал ждать.


        ГЛАВА XV
        СОМНЕНИЯ
        Маргарита Блейкни видела, как незаметно проскользнул Шовелен через большую залу, и усилием воли заставила себя ждать, в то время как все внутри у нее дрожало от напряжения.
        Ни о чем более не думая, она продолжала сидеть в том же безлюдном будуаре, следя через полуприкрытые портьеры за танцующими парами ничего не видящими глазами, слушая музыку и не слыша ее, намеренно сохраняя в себе ощущение утомительной, надоедливой, но не решенной загадки. Мозг ее напрягся, пытаясь представить то, что происходит сейчас внизу. Полупустынная столовая, роковой час, Шовелен на страже, и вот, ровно в назначенное время, появляется человек - Сапожок Принцессы - таинственный предводитель, казавшийся Маргарите почти вымыслом, ибо так плотно было покрыто туманом его подлинное имя.
        Ей тоже хотелось сейчас оказаться в столовой, чтобы увидеть, как он войдет. Она была уверена, что женским чутьем тотчас узнала бы в незнакомце, кем бы он ни был, героя, сильную личность, принадлежащую к племени вождей. Этого мощного, высоко парящего орла, опутанного силками хорька. Будучи женщиной, она была опечалена тем, что по иронии жестокой судьбы бесстрашный лев страдал от укусов крысы. Ах, если бы ставкой была не жизнь Армана!..
        - Боже мой, ваша честь может подумать, что я очень нерасторопен, - неожиданно услышала она рядом. - Однако при выполнении вашего поручения я столкнулся со множеством трудностей. Во-первых, я никак не мог найти Блейкни…
        Маргарита уже забыла и о муже, и о своем поручении. Даже само его имя прозвучало из уст лорда Фанкурта как-то непривычно и незнакомо, поскольку в последние пять минут она погрузилась в свою прежнюю жизнь на улице Ришелье, где Арман постоянно находился рядом, любя и оберегая ее, защищая от множества мелких интриг, которыми изобиловал Париж в те дни…
        - …Во-вторых, я его наконец нашел и передал ваше поручение, на что он ответил, что тотчас же пошлет запрягать лошадей.
        - Ах, - промолвила она все с тем же отсутствующим видом. - Вы разыскали моего мужа и передали ему мою просьбу?
        - Да. Он был в столовой и спал как убитый. Сначала я все никак не мог разбудить его.
        - Большое спасибо, - машинально поблагодарила она, пытаясь собраться с мыслями.
        - Не окажете ли вы мне честь протанцевать со мной контрданс, пока не будет готова ваша карета? - спросил лорд Фанкурт.
        - Нет, благодарю вас, милорд, простите, но я действительно очень устала. И духота в зале стала просто угнетающей.
        - В оранжерее очень приятная прохлада, позвольте проводить вас туда и занять чем-нибудь. Вы, кажется, больны, леди Блейкни.
        - Я просто очень устала, - ответила она утомленно, позволяя лорду Фанкурту проводить себя туда, где царил полумрак и благоухали увитые зеленью колонны. Он подвинул ей стул, на который она безвольно опустилась. Ожидание становилось непереносимым. Почему Шовелен не идет и не сообщает ей результаты?
        Лорд Фанкурт был очень внимателен, она рассеянно слушала его и вдруг прервала резким вопросом:
        - Лорд Фанкурт, припомните, кто был в столовой рядом с сэром Перси?
        - Только представитель французского правительства, месье Шовелен, он спал в другом углу, - ответил он. - А почему вы спрашиваете?
        - Не знаю… Я… А вы заметили, сколько тогда было времени?
        - Должно быть, минут пять-десять второго… странно, о чем вы думаете? - добавил он, поскольку мысли леди были явно где-то далеко и она совершенно не слушала его рассуждений.
        Однако на самом деле мысли ее витали в этом же доме, лишь этажом ниже, в столовой, где все еще находился на страже Шовелен. Уж не проиграл ли он? Поначалу это вспыхнуло в ней как надежда, что Сапожок Принцессы все же предупрежден сэром Эндрью и шовеленовские силки не смогли поймать птичку. Но надежда очень быстро сменилась страхом - уж не проиграл ли он? Но тогда - Арман?!
        Лорд Фанкурт все еще продолжал занимать ее разговором, пока окончательно не убедился, что она не слушает его. Он стал искать повода удалиться, поскольку сидеть рядом с леди, пусть даже и прекрасной, но явно не обращающей внимания на самые отчаянные попытки развлечь ее, не представляет радости даже для кабинет-министра.
        - Я пойду посмотрю, готова ли ваша карета, - наконец сообразил он.
        - Благодарю, благодарю вас… Если вам не трудно… Боюсь, я составляю вам плохую компанию… Но я действительно очень устала… Пожалуй, мне будет лучше остаться одной.
        Ей очень хотелось избавиться от него, казалось, что эта хитрая лиса Шовелен рыщет неподалеку, желая остаться с ней наедине. Но лорд Фанкурт ушел, а Шовелен так и не появился… Но что же случилось? Что же произошло? Она почувствовала, что чаши весов колеблются… Она теперь уже смертельно перепугалась: вдруг Шовелен проиграл на самом деле и таинственному Сапожку Принцессы вновь удалось остаться неуловимым. Она прекрасно знала, что в этом случае ей нечего ждать ни пощады, ни сострадания от смертельного своего врага.
        Он сказал свое «или-или», и ничто более не интересовало его. Зная его злобную натуру, она думала, что он начнет проверять, не обманула ли она его и не провалила ли сознательно поимку важной птицы, и тогда его месть непременно обрушится на кроткую жертву, на Армана, но Маргарита уже сделала все что могла, пожертвовав своей совестью ради брата. И мысль, что Шовелен проиграл, была ей невыносима.
        Она не могла сидеть спокойно, лучше услышать все сразу; ей подумалось даже, что он специально так долго не идет, чтобы тем самым потешить свою мстительность.
        Сказать ей, что карета готова и сэр Перси ждет ее с поводьями в руках, пришел сам лорд Гренвиль. Маргарита попрощалась с гостеприимным хозяином. Когда она проходила через зал, множество знакомых подходило к ней, чтобы перекинуться несколькими словами и обменяться любезными au revoirs. Последним наверху лестницы к ней подошел министр. Площадкой ниже ждала возможности попрощаться с королевой красоты и моды целая армия галантных кавалеров, в то время как снаружи под массивным портиком уже нетерпеливо била копытами роскошная четверка сэра Перси.
        Попрощавшись со всеми и находясь еще наверху лестницы, леди Блейкни неожиданно увидела Шовелена. Мягко потирая свои тонкие ручки, он поднимался наверх.
        Его отчасти удивленная и совершенно озадаченная физиономия выглядела весьма любопытно, а проницательные глазки, встретившись с глазами Маргариты, сверкнули странным сарказмом.
        - Месье Шовелен, - сказала она, когда дипломат, остановившись около нее, изысканно поклонился. - Карета уже ждет… Не проводите ли вы меня?
        Галантный, как всегда, он подал ей руку и повел вниз, где уже собралась большая толпа; некоторые из гостей отъезжали, остальные, прислонившись к колоннам, посматривали на проходящих по лестнице.
        - Шовелен, - наконец, отчаявшись, почти прошептала она. - Я должна знать, что произошло.
        - Что произошло, милая леди? - сказал он с нарочитым удивлением. - Где? Когда?
        - Вы терзаете меня, Шовелен… Я помогала вам сегодня… Значит, я имею право знать. Что произошло в столовой ровно в час ночи?
        Она говорила очень тихо, в надежде, что среди этой гудящей толпы ее не услышит никто, кроме человека, идущего рядом.
        - Повсюду царили мир и спокойствие, милая леди. Я спал на одной софе, сэр Перси спал на другой.
        - И совсем-совсем никто не заходил в комнату?
        - Никто.
        - Значит, мы проиграли? Вы и я?
        - Да, мы проиграли. И возможно…
        - Но Арман? - вырвалось у нее.
        - Жизнь Армана Сен-Жюста на волоске… Молите небо, милая леди, чтобы волосок оказался прочным.
        - Шовелен, я работала на вас… по-настоящему, серьезно, не забывайте..
        - Я помню свои обещания, - спокойно сказал он. - В тот день, когда Сапожок и я встретимся на французской земле, Сен-Жюст будет в объятиях своей очаровательной сестры.
        - Иными словами, когда кровь храброго человека падет на мои руки, - сказала она, содрогнувшись.
        - Его кровь или кровь вашего брата. Единственное, на что вам, как и мне, осталось надеяться, что этот таинственный Сапожок отправится в Кале сегодня.
        - У меня осталась одна надежда, гражданин.
        - И что это за надежда?
        - Что ваш хозяин - Сатана - почувствует в вас нужду и заберет к себе еще до восхода солнца.
        - Вы мне льстите, гражданка.
        Она слегка отшатнулась от него на этой широкой лестнице, пытаясь прочесть, какие мысли скрываются за непроницаемой лисьей маской. Но Шовелен оставался закрытым, загадочным. Ни одна черта не подсказывала бедной обеспокоенной женщине, чего ей надо бояться и на что надеяться.
        На средней площадке ее окружили. Леди Блейкни никогда не уходила из какого бы то ни было дома без непременного эскорта порхающих вокруг мотыльков. Но прежде, чем окончательно отвернуться от Шовелена, она с детской очаровательностью, так ей свойственной, протянула ему свою маленькую ручку.
        - Оставьте мне хотя бы какую-нибудь надежду, мой милый Шовелен, - попросила она.
        С безукоризненной галантностью он склонился над маленькой ручкой, такой изящно белой в черных кружевах митенок, и поцеловал кончики ее розовых пальцев.
        - Молите небо, чтобы волосок оказался прочным, - повторил он с загадочной улыбкой. И, отойдя в сторону, слился с порхающими вокруг свечи мотыльками. Затем блестящая толпа золотой молодежи окончательно скрыла проницательную лисью мордочку от ее глаз.


        ГЛАВА XVI
        РИЧМОНД
        Через несколько минут она уже сидела, уютно закутавшись в меха, рядом с сэром Перси на козлах его роскошной кареты. Четверка коней рванула по тихой улице.
        Ночь была теплой, несмотря на довольно свежий ветер, ласкающий горящие щеки Маргариты. Скоро лондонские дома остались позади, и, перевалив через Хаммерсмитский мост, сэр Перси направил коней к Ричмонду. На очаровательных плавных поворотах журчала река, серебряной лентой поблескивая в мерцающем лунном свете. Длинные, нависающие тени деревьев, стоящих с правой стороны, то и дело окутывали дорогу темными покрывалами. Лошади неслись по дороге с головокружительной скоростью, периодически осаждаемые сильной и уверенной рукой сэра Перси.
        Ночные поездки после балов и ужинов в Лондоне были для Маргариты постоянным источником наслаждения. Она относилась с благодарностью к странности своего мужа, позволяющей ему поддерживать этот обычай забирать ее каждую ночь в их прекрасное поместье на реке, вместо того чтобы оставаться в скучном и чопорном лондонском доме. Ему очень нравилось управлять похожими на призраков лошадьми на пустынных дорогах, залитых лунным светом, а ей - сидеть на козлах, когда воздух английской осенней ночи мягко освежал лицо. Если лошади были отдохнувшими и сэр Перси давал им полную волю, поездка длилась недолго, не более часа.
        Нынешней же ночью, казалось, сам дьявол вселился в него, карета просто летела вдоль реки над дорогой. По обыкновению, он молчал и смотрел прямо перед собой, однако сегодня поводья выглядели безжизненными в его ловких белых руках. Маргарита изучающе взглянула на него; ей был виден лишь мужественный профиль с полуприкрытым глазом под роскошной бровью. В лунном свете лицо выглядело серьезным. Маргарита вдруг вспомнила светлые дни перед свадьбой, когда ее муж еще не был таким ленивым болваном, пустым фатом, чья жизнь проходит за карточными столами и ужинами. Теперь ей была видна лишь твердая линия подбородка, уголок сильного рта и прекрасно вылепленный массивный лоб - воистину, природа постаралась на славу, создавая сэра Перси. Своим единственным недостатком он был обязан помешанной матери и сломленному, с разбитым сердцем отцу, которые не заботились о сыне в его юности, что, скорее всего, и принесло впоследствии печальные плоды.
        Маргарита неожиданно ощутила прилив нежности к мужу. Моральный кризис, который она только что перенесла, сделал ее терпимее к недостаткам и промахам других.
        Все мы прекрасно знаем, с какой потрясающей силой человек начинает бороться против судьбы, будучи униженным и угнетенным ею. Если бы кто-нибудь еще неделю назад сказал Маргарите, что она будет шпионить за своими друзьями с целью предать храброго, ничего не подозревающего человека его беспощадным врагам, она бы презрительно рассмеялась в лицо подобному наглецу. Но вот она уже сделала это, и скоро, возможно, смерть благородного человека ляжет пятном на ее совесть; два года назад из-за неосторожных слов подобное уже произошло с маркизом де Сен-Сиром. Но тогда она это сделала не умышленно, у нее не было никакого желания причинить вред, тогда вмешалась судьба. А в этот раз она сделала все совершенно осознанно, по причинам, которых даже высокие моралисты, скорее всего, не поймут.
        И когда она почувствовала рядом с собой сильную руку мужа, поняла, как отвратительна станет ему, если он узнает о содеянном ею этой ночью. Оба человека судили друг друга очень поверхностна, хотя оснований для их презрения было не так уж много, просто не было понимания и милосердия. Леди Блейкни презирала мужа за суетность и вульгарность, за отсутствие интеллектуальных занятий; а он, и она это чувствовала, будет еще более презирать ее за то, что она не нашла в себе сил сделать правое дело честными средствами или же пожертвовать братом во имя чести.
        Оторвавшись от своих мыслей, Маргарита вдруг заметила, как короток оказался приятный час ночной прохлады, и с чувством сильного разочарования следила за тем, как четверка коней поворачивает к массивным воротам красивого загородного дома.
        Дом сэра Перси Блейкни, стоявший на реке, был воистину замечательным. Похожий на дворец, окруженный изящно раскинувшимися садами, с великолепной террасой со стороны реки. Его стены, выложенные из красного кирпича еще во времена Тюдоров, четко обозначились на фоне полукруглого зеленого луга, которому старинные солнечные часы придавали истинную законченность в гармонии окружающего ландшафта. Огромные деревья то тут то там укрывали землю длинными тенями, и в эту теплую осеннюю ночь старый парк с его желтеющими листьями выглядел особенно поэтично при лунном свете.
        С завидной уверенностью сэр Перси осадил лошадей прямо у входа в прекрасный елизаветинский холл, и, несмотря на столь поздний час, будто из-под земли возникла целая армия грумов, и едва успевшая остановиться карета оказалась в почтительном окружении.
        Сэр Перси быстро спрыгнул с козел и помог сойти Маргарите. Она на мгновение остановилась, слушая, как он отдавал приказания одному из людей, затем обогнула дом и пошла вдоль луга, рассеянно глядя на серебристый пейзаж. Природа, казалось, мирно спала, не подозревая о всей той буре эмоций, которая полыхала в душе Маргариты; лишь журчала река да изредка доносились мягкие звуки падения умерших листьев. Маргарита слышала, как храпели и били копытами лошади, пока их разводили в отдаленные стойла, как расходились слуги, спеша поскорее лечь спать, после чего все в доме затихло. Только в двух отдельных апартаментах над роскошной приемной огни все еще горели - это были их комнаты, разделенные всем пространством дома, такие же далекие друг от друга, как и их жизни теперь. Она невольно вздохнула, сама не зная отчего.
        Ее угнетала ноющая боль в сердце. Ей было глубоко и болезненно жаль себя. Никогда еще она не чувствовала себя столь одинокой, никогда еще так не нуждалась в участии и утешении. С новым вздохом она отвернулась от реки; в ней затеплилась смутная надежда, что после всего перенесенного ей удастся забыться сном.
        Но не успела она еще достигнуть террасы, как услышала твердые шаги по хрупкому гравию, и в следующий момент из темноты возникла фигура ее мужа. Он обогнул дом и направился вдоль луга к реке. На нем все еще был тяжелый дорожный плащ с бесчисленными отворотами и воротничками, им же самим введенными в моду. Плащ был распахнут, а руки, по давней привычке, скрывались в глубоких карманах атласных штанов. Его роскошный светлый наряд с жабо из бесценных кружев, в котором он был на балу лорда Гренвиля, на темном фоне дома делал его похожим на призрак. Он явно не видел ее, поскольку через несколько мгновений повернул к дому и стал подниматься на террасу.
        - Сэр Перси!
        Он уже занес ногу на ступеньку, но замер, услышав ее голос, и стал пристально вглядываться в темноту, из которой она звала его. Маргарита вышла на освещенное луной место.
        - К вашим услугам, мадам, - произнес он с неизменной галантностью, с какой всегда обращался к ней.
        Однако нога его все продолжала стоять на ступеньке, и весь вид, несмотря на попытки скрыть это, явно говорил, что он стремится уйти, не имея никакого желания ко всяким ночным беседам.
        - Такая приятная прохлада, - начала Маргарита. - Так мирно и поэтично светит луна… Нет ли у вас желания немножечко задержаться? Еще не так поздно. Или же вам настолько противно мое общество, что вы спешите избавиться от меня?
        - Но, мадам, - вежливо ответил он, - моим ногам неудобно стоять на разных ступеньках, и я ручаюсь вам, что этот ночной сад окажется более поэтичным в мое отсутствие. Так что не сомневайтесь, я быстро избавлю вас от этой помехи в вашем наслаждении. - И вновь повернулся, намереваясь уйти.
        - Напротив, сэр Перси, вы ошибаетесь, - поспешно сказала она, приближаясь к нему. - Отчуждение, возникшее между нами, не было делом моих рук, вспомните.
        - Увы, в таком случае вы должны извинить меня, мадам, - холодно возразил он. - Моя память всегда была коротка.
        Он посмотрел ей прямо в глаза с тем сонным ленивым безразличием, которое уже стало его второй натурой.
        Какое-то мгновение ее взгляд отвечал тем же, но затем смягчился, она подошла к нему еще ближе, поднявшись на ту же ступень террасы.
        - Коротка, сэр Перси? Должно быть, она очень изменилась с тех пор! Около трех лет назад, когда вы всего один час видели меня в Париже, отправляясь на восток, вы не забыли меня, вернувшись через два года.
        Она была божественно хороша при лунном свете в меховой накидке, обнажившей нежные плечи, в переливающемся платье с золотыми украшениями, с детским выражением голубых глаз, обращенных к нему. На мгновение он застыл, прямой и спокойный, сжав рукой каменный поручень террасы.
        - Мадам, вы желали моего присутствия, - с безразличием сказал он. - Я остался, но совсем не для того, чтобы искать примирения в радужных грезах прошлого.
        Голос его был холодным и бескомпромиссным. Женское достоинство толкало ее ответить такой же холодностью и пройти мимо с коротким кивком головы, но чутье подсказывало, что надо остаться, то самое проницательное чутье, дающее красивым женщинам возможность держать у своих ног даже тех мужчин, которые не уважают их. Она протянула мужу руку.
        - Но, сэр Перси, почему, почему нет? Настоящее не настолько прекрасно, чтобы у меня не возникло желание вспомнить о прошлом.
        Он склонился над ее рукой всей своей массивной фигурой и церемонно поцеловал самые кончики пальцев.
        - Клянусь, мадам, - сказал он. - Но вряд ли мой скучный ум окажется вам хорошим помощником. Извините меня.
        И он вновь попытался уйти, но ее слабый, детский, едва ли не страстный голос вновь позвал его:
        - Сэр Перси.
        - Ваш покорный слуга, мадам.
        - Правда ли, что любовь умирает? - спросила она неожиданно с излишней горячностью. - Мне казалось, что страсть, которую вы испытывали ко мне тогда, должна была быть намного длиннее коротенького срока человеческой жизни. Неужели ничего не осталось от той любви, Перси? Ничего, что могло бы помочь тебе… перешагнуть через это печальное отчуждение?
        Огромное его тело от этих слов, казалось, стало еще напряженнее: сильный рот словно окаменел, а взгляд на мгновение стал безжалостным и упрямым, столь непривычным для этих синих глаз.
        - С чего это вдруг я удостоился такой чести, мадам? - холодно спросил он.
        - Я не понимаю тебя.
        - Но это же так просто, - ответил он с неожиданной злобой, которая, несмотря на явные попытки скрыть ее, была видна совершенно отчетливо. - Я спросил вас очень спокойно, поскольку мой неповоротливый ум не успевает следить за всеми новыми состояниями души вашей милости. Или вы просто решили возобновить те сатанинские игры, которыми увлекались последний год? Вы вновь хотите видеть меня печальным просителем у ваших ног, чтобы иметь удовольствие пинать меня, как докучливую болонку?
        Ей удалось-таки на мгновение расшевелить его; она вновь увидела того человека, которого знала год назад.
        - Перси, умоляю тебя, неужели мы не можем похоронить прошлое? - прошептала она.
        - Извините, мадам, но, по-моему, вы как раз собирались туда отправиться.
        - Нет, я имела в виду другое прошлое, - сказала она, и страстная горячность зазвучала в ее голосе. - Я говорю не о том времени, когда ты ухаживал за мной, а я была легкомысленна и пуста. Меня привлекли твое положение, твое богатство, и я вышла за тебя в надежде, что твоя сильная любовь пробудит во мне ответное чувство… Но, увы…
        Из-за темных клубящихся туч вновь выглянула луна. Мягкие серые тени на востоке начинали рассеивать тяжелую мантию ночи. Теперь сэру Перси были видны ее грациозные очертания, ее царственная голова с копной красновато-золотистых кудрей с поблескивающими красными драгоценными камнями, уложенными в маленький звездообразный цветочек, который она носила как диадему.
        - Через двадцать четыре часа после нашей свадьбы, мадам, маркиз де Сен-Сир и его семья были гильотинированы, и молва донесла мне, что помог им в этом не кто иной, как жена сэра Перси Блейкни.
        - Но я же сама рассказала тебе тогда всю правду об этой одиозной истории.
        - Однако буквально тут же это было рассказано мне незнакомыми людьми со всеми ужасающими подробностями.
        - И ты им поверил тогда и веришь теперь, - сказала она с горячностью, - не ища доказательств и ни о чем не спросив, ты поверил, что я, которой ты клялся в любви до конца дней, я, которой ты обещал покровительство, что я все это сделала сознательно, как донесли тебе незнакомые люди. Впрочем, ты, должно быть, считаешь, что мне следовало все рассказать тебе еще до того, как мы поженились. Но ведь я сказала тебе об этом как раз в то утро, когда Сен-Сир взошел на гильотину. Я была тогда совершенно издергана, пытаясь использовать все свое влияние, чтобы спасти его и его семью. Это гордость запечатала мои губы, когда твоя любовь, казалось, погибала под тем же ножом гильотины. Я бы должна была рассказать тебе, как меня обманули! Меня, которую то же самое общественное мнение признавало «умнейшей женщиной Франции». Я была во все это втянута людьми, хорошо знавшими, как сыграть на моей любви к брату, на моем будто бы совершенно естественном желании отомстить за него… - Голос ее утонул в рыданиях.
        Маргарита замолчала на несколько мгновений, пытаясь немного успокоиться. Она смотрела с мольбой, будто он был ее судьей теперь. Он дал ей возможность высказать эту страстную речь, даже не пытаясь возразить. А теперь, когда она молча смахивала набегавшие слезы, он стоял, бесстрастный и неподвижный. В дымчато-сером предутреннем свете он казался еще более прямым и высоким. Обычно ленивое добродушное лицо его странно переменилось. Маргарита, будучи в возбуждении, заметила, что глаза сэра Перси уже не были томными, а рот - улыбающимся. Взгляд ищущий, насыщенно-страстный, рот напряженный с закушенными губами - только воля сдерживала рвущуюся наружу страсть.
        Маргарита Блейкни все-таки была женщиной со всеми ее очаровательными недостатками и достойными грехами, и в это мгновение она вдруг почувствовала, что стоящий перед ней, не чувствительный к ее хлестким словам человек любит ее все так же сильно, как и год назад, и что все эти последние месяцы она ошибалась - да, страсть его, должно быть, лишь скрыта, но она здесь и все такая же сильная, такая же насыщенная, такая же беспредельная, как тогда, когда их губы впервые встретились в долгом, сводящем с ума поцелуе. Между ними стояла гордость, и, будучи женщиной, она захотела непременно вернуть то, что однажды уже принадлежало ей. Неожиданно ей показалось, что счастливая жизнь начнется только тогда, когда вновь она ощутит на губах поцелуй стоящего перед ней мужчины.
        - Выслушайте всю эту историю, сэр Перси, - сказала она низким, нежным и страстным голосом. - Арман был для меня всем! У нас не было родителей, и он заботился обо мне. Он был мой маленький отец, а я - его крошечная мать, вот какова была наша любовь. И вот однажды, поймете ли вы меня, сэр Перси, лакеи маркиза избили моего брата, брата, которого я любила больше всего на свете! А в чем он был виноват? Лишь в том, что он, сын плебея, осмелился полюбить дочь аристократа. За это его выследили и избили, будто последнюю собаку, не имеющую даже права на жизнь. Его позор ранил меня в самую душу! О, как я страдала! И когда мне предоставилась возможность отомстить, я ею воспользовалась, но я думала, что это принесет лишь неприятности и уязвит гордость маркиза. Он был в заговоре с Австрией против своей собственной страны. Я узнала это случайно. Я сказала об этом, но я даже не предполагала, да и откуда могла я знать, что они поймают меня, обманут. Когда я поняла, что наделала, было уже поздно, слишком поздно.
        - Что ж, может быть, можно вернуться в прошлое, - сказал он после некоторого молчания. - Я сообщил вам, что память моя коротка, но что-то я все же помню; я помню, как умолял объяснить мне все эти назойливые слухи, и если сейчас моя память не шутит со мной, то я помню, что вы отказали мне во всех объяснениях. Вы потребовали от моей любви унизительной преданности раба, на которую та была еще не готова.
        - Я хотела проверить твою любовь, ведь ей не страшны были испытания. Ты все время твердил, что готов даже жизнью пожертвовать ради меня и ради своей любви ко мне.
        - И чтобы испытать мою любовь, вы предложили мне стать бесчестным, - сказал он. Равнодушие его таяло, а напряженность во всем теле начинала смягчаться. - Чтобы я принял без тени сомнения, как безгласный покорный раб, каждый шаг моей госпожи.
        Сердце мое было переполнено любовью и страстью, я даже не ПРОСИЛ вас, я просто ждал, надеялся, что вы объясните. Разве вы мне сказали хотя бы слово? Ведь я бы принял от вас любое объяснение, я бы поверил ему. Но вы наградили меня молчанием. Вы оставили меня один на один с голыми страшными фактами - вы гордо уехали в дом к своему брату, покинув меня… на недели… не знающего, кому верить, после того как святыня, представлявшая последнее убежище для моих иллюзий, рухнула у меня на пороге.
        Она не видела более в нем холодности и бесстрастия. Голос его дрожал от волнения, которое он тщетно пытался скрыть сверхчеловеческим усилием воли.
        - О, безумная моя гордость, - сказала она печально. - Мне очень трудно было прийти тогда, но ведь я приползла. Однако, когда я вернулась, ты уже был другим! Ты уже был в той сонной и безразличной маске, которую не снимал… до сих пор.
        Она уже приблизилась к нему настолько, что ее легкие распущенные волосы ласкались к его щеке; ее глаза, блестевшие от слез, сводили его с ума, ее голос будоражил в нем кровь, но он не хотел уступать магическому очарованию женщины, которую так глубоко любил и от которой так глубоко страдала его гордость. Он закрыл глаза, пытаясь отогнать видение этого нежного очаровательного лица, этой белоснежной шеи, всей грациозной фигуры, уже окутанной волшебной розовой пеленой рассвета.
        - Нет, мадам, это не маска, - сказал он ледяным голосом. - Я клялся вам… когда-то, что жизнь моя принадлежит вам, и месяцами она оставалась для вас игрушкой… Но у нее есть свои интересы.
        Маргарита уже знала, что холодность его - только маска. Она вдруг вспомнила все, что выпало ей в эту ночь, но теперь уже не с отчаянием, а, скорее, с ощущением того, что есть человек, который любит ее и поможет ей вынести эту ношу.
        - Но, сэр Перси, - импульсивно выдохнула она, - одному лишь небу известно, как трудно и опасно то, что мне теперь так необходимо сделать. Вы говорили о новых состояниях души, пусть это называется так, как вам угодно, но я хочу поговорить с вами, потому что… потому что я попала в беду… и нуждаюсь… в вашем участии.
        - Ваше дело - приказать, мадам.
        - Как вы холодны, - вздохнула она. - Боже, мне с трудом верится, что всего лишь несколько месяцев назад одна слезинка из моих глаз повергала вас в безумие. И вот я стою перед вами с разбитым сердцем… и… и…
        - Прошу вас, мадам, - сказал он, и голос его задрожал почти так же, как и ее. - Чем я могу помочь вам?
        - Перси! Арман в смертельной опасности. Его письмо… неосторожное, пылкое, как и все в нем, написанное сэру Эндрью Фоулксу, попало в руки фанатика. Арман скомпрометирован безнадежно. Завтра, быть может, его арестуют. Потом гильотина. Если только… если только… Ах, это так ужасно! - неожиданно гневно выпалила она, вспомнив нахлынувшие волной ночные события. - Ужасно… И вы не понимаете… Вы не можете… У меня нет никого, к кому бы я могла обратиться… за помощью… или хотя бы за сочувствием…
        Слез больше было не удержать. Все несчастья, случившиеся с ней в последние дни, отчаянный страх за судьбу Армана переполнили ее. Она пошатнулась, едва не упав, оперлась на каменную балюстраду и, уткнувшись в его руки лицом, горько зарыдала.
        При первом упоминании об Армане и о смертельной опасности, в которой тот оказался, лицо сэра Перси совершенно побелело. В глазах появилось выражение озабоченности. Он ничего не сказал, но, глядя на ее сотрясаемое рыданиями беззащитное тело, непроизвольно смягчился; лицо его прояснилось, и нечто очень похожее на слезы заблестело в глазах.
        - И что же, - сказал он со злым сарказмом. - Верные псы революции стали кусать тех, кто их кормит?.. Увы, мадам, - добавил он очень вежливо, в то время как она продолжала истерически рыдать, - может быть, вы все-таки перестанете плакать. Я никогда не мог смотреть на то, как плачет хорошенькая женщина, и я..
        При виде ее беспомощности и скорби он с неожиданно прорвавшейся страстью высвободил руки, обнял ее и прижал к себе, как бы защищая от любого несчастья всем своим телом, всей своей жизнью… Однако гордость опять победила; он с колоссальным усилием воли отстранился и холодно, но, как всегда, очень вежливо сказал:
        - Не будете ли вы, мадам, столь любезны объяснить, чем именно я могу служить вам?
        Она сделала усилие, чтобы немного прийти в себя, и, обернувшись к нему залитым слезами лицом, протянула руку, которую он все с той же изысканной галантностью поцеловал. Только Маргарита на этот раз задержала свои пальцы в его руке на несколько мгновений дольше, чем нужно, потому что руки его дрожали и горели огнем, в то время как губы были холодны, как мрамор.
        - Можете ли вы что-нибудь сделать для Армана? - легко и просто сказала она. - У вас такое огромное влияние при дворе, так много друзей…
        - Но, мадам, что же вы не искали участия у вашего французского друга, месье Шовелена? Его влияние, если не ошибаюсь, простирается намного дальше, вплоть до французского правительства.
        - Я не могу просить его, Перси… О, я хочу, я сначала боялась тебе говорить, но… но… он назначил цену за голову брата, которая…
        Она отдала бы богатства всех миров за то, чтобы иметь возможность признаться ему во всем… во всем, что она сделала этой ночью, в том, как она страдала, как руки ее были связаны. Но она не рискнула дать выход своему порыву… даже теперь, когда поняла, что он еще любит ее и что у нее есть надежда вернуть мужа. Она не решилась признаться. Он мог не понять, он мог остаться безучастным к ее борьбе и ее опасениям.
        Быть может, сэр Перси догадался, о чем она думает. Все тело его стало воплощением умоляющего просителя, ожидающего доверия, в котором вновь отказывала ему ее глупая гордость. Увидев, что она продолжает молчать, он вздохнул и с подчеркнутой холодностью сказал:
        - Увы, мадам, пока вы в таком состоянии, нам не удастся поговорить… А что касается Армана, прошу вас не беспокоиться. Ручаюсь вам моим словом, он будет спасен. Теперь могу ли я попросить у вас позволения уйти? Час уже поздний и…
        - Примите же мою благодарность, - сказала она с настоящей страстью, придвигаясь к нему вплотную.
        Легко и естественно, без всяких усилий он мог заключить ее в объятия, мог сцеловывать ее слезы… но она опять поманила его, как однажды, чтобы бросить потом, как ненужную вещь. Он считал, что это всего лишь очередной каприз, а не перемена образа мыслей, и гордость вновь не позволила ему вручить себя ей.
        - Мадам, слишком рано, я еще ничего не сделал. Вам пора идти, вас ждут служанки.
        Он сделал шаг в сторону, освобождая дорогу. Она испустила короткий вздох разочарования. Его гордость сражалась с ее красотой и победила. Она еще несколько мгновений смотрела на него: он оставался все так же безучастен и строг. Он предпочел отстраниться. Серые тона все более уступали золотистым лучам восходящего солнца. Защебетали птицы. Природа пробуждалась, улыбаясь, в счастливом ожидании тепла славного октябрьского утра. И лишь между двумя сердцами лежал непреодолимый барьер гордости, который ни один из них не решился переступить первым.
        Сэр Перси склонился в низком церемонном поклоне, когда она с еще одним горестным вздохом начала наконец подниматься по ступеням террасы.
        Она медленно поднималась наверх, касаясь рукой поручня балюстрады, длинный трен ее украшенного золотом платья легко скользил следом, лучи рассвета создавали вокруг ее волос золотой ореол, вспыхивая в рубинах на голове и руках. Она дошла до ведущих в дом высоких стеклянных дверей. Прежде чем войти, Маргарита на мгновение замерла и обернулась, безнадежно надеясь все же увидеть протянутые к ней руки и услышать зовущий вернуться голос. Но он оставался недвижим - его массивная фигура, казалось, была воплощением несгибаемой гордости и непоколебимого упрямства.
        На ее глазах вновь выступили слезы, и, чтобы он уже не увидел их, она быстро повернулась и побежала внутрь дома, к своим покоям.
        А если бы она оглянулась на этот залитый розовым светом сад, она бы увидела, что тот, кто был теперь причиной ее страданий, сильный человек, переполненный отчаянием и страстью, потерял все свое упрямство и гордость, всю свою силу воли и остался лишь страстным, безумно влюбленным мужчиной; едва ее шаги растворились внутри дома, он упал на колени на ступени террасы и в слепом сумасшествии своей любви стал целовать то место, где стояла ее ножка, и поручень каменной балюстрады, к которому прикасалась ее рука.


        ГЛАВА XVII
        ПРОЩАНИЕ
        Добравшись до своей комнаты, Маргарита увидела горничную, страшно взволнованную ее отсутствием.
        - Ваша честь, должно быть, очень устали, - сказала бедная женщина, едва державшая глаза открытыми, - уже шестой час.
        - Ах да, Луиза, - ласково ответила Маргарита. - Да, действительно, я очень устала. Но и ты устала не меньше, так что быстро отправляйся спать, я лягу сама.
        - Но, миледи…
        - Нет, нет, не спорь, Луиза, немедленно отправляйся спать. Подай шаль и оставь меня.
        Луиза охотно повиновалась. Она сняла со своей хозяйки роскошное бальное платье и накинула на нее мягкий кружевной капот.
        - Не нужно ли еще чего-нибудь вашей чести? - спросила она.
        - Нет, более ничего. Впрочем, потуши огни.
        - Да, миледи. Спокойной ночи, миледи.
        - Спокойной ночи, Луиза.
        Как только горничная ушла, Маргарита раздвинула занавески и распахнула окно. Сад и замыкающая его река были затоплены розовым светом. Далеко на востоке лучи восходящего солнца уже поблескивали золотой полосой. Луг опустел, и Маргарита бросила взгляд на террасу, где только что тщетно пыталась вернуть любовь человека, однажды принадлежавшего ей всецело.
        Было даже несколько странно, что, несмотря на все беспокойство за жизнь Армана, ей было более горько от того, что произошло теперь.
        Казалось, все ее тело бесконечно страдало, отвергнутое человеком, оставшимся холодным к ее призывам, воспротивившимся ее страсти, не ответившим на порыв чувств, что давали еще надежду на возврат прежних счастливых дней в Париже, надежду, что еще не все умерло и не все забыто.
        Как это загадочно! Она еще любит его! Теперь, через несколько месяцев непонимания и одиночества, оглядываясь назад, вдруг поняла: она никогда и не переставала любить его и в глубине своего сердца всегда смутно чувствовала, что глупая суетность, пустой смех, ленивое равнодушие были не что иное, как маска, а настоящий, сильный, страстный и волевой человек скрывался под ней - человек, которого она любила, мощь которого очаровала ее, личность которого покорила; а за его неповоротливым умом - она всегда это чувствовала - скрывалось нечто огромное, спрятанное от всего света и более всего - от нее.
        Женское сердце подобно кунсткамере, сам владелец которой порой не в силах определить, что именно и почему его поразило.
        В самом ли деле «умнейшая женщина Европы» полюбила дурака? Да и было ли то чувство, с которым год назад она выходила замуж, любовью? Было ли любовью то, что она испытывала теперь? Увы, Маргарита не могла ответить на эти вопросы. Возможно, это гордость затуманила ее ум, не позволяя понять свое же собственное сердце. Только одно она знала точно: ей хочется вновь завоевать упрямого гордеца. Она уже победила его однажды и теперь не откажется от него… Она сбережет его, сбережет его любовь, будет служить ей, лелеять ее; многое призывало к этому, но более всего уверенность, что у нее никогда не будет счастья без любви этого мужчины.
        Противоречивые мысли и чувства бешено сменялись в ее голове. Поглощенная ими, она незаметно уснула. Быть может, уставшая от длительного возбуждения, она и в самом деле, едва закрыв глаза, погрузилась в беспокойный сон, быстрые и летучие сновидения которого, казалось, не имели ни малейшего отношения к печальным мыслям. Но вдруг ее пробудил от тяжелой дремы шум шагов за дверью.
        Она стремительно встала с постели и прислушалась. Дом, как всегда, был совершенно тих, шаги замерли. Через широко раскрытые окна комнату заполняли бриллиантовые лучи утреннего солнца. Она взглянула на часы - половина седьмого. Слишком рано, чтобы кто-нибудь из прислуги был уже на ногах. Маргарита могла бы заснуть вновь, поскольку шум шагов стих, но тут ее внимание привлекли отдаленные голоса. Что бы это могло быть?
        Она мягко, на цыпочках, пересекла комнату, открыла дверь и прислушалась. Ни звука. Та обычная завороженность раннего утра, когда все люди спят самым крепким сном. Но какой-то шум все же разбудил ее? Под самой дверью у своих ног она увидела нечто белое и не сразу даже решилась дотронуться до неизвестно откуда взявшегося письма. Все казалось таким призрачным. Его, совершенно точно, не было здесь, когда Маргарита пришла. Быть может, его обронила Луиза? Или какой-то загробный пришелец подкинул, играючи, от скуки, это таинственное письмо? Наконец она решилась поднять конверт и, удивленная сверх всякой меры, увидела, что письмо, надписанное крупным почерком мужа, адресовано ей. Что он хотел поведать среди ночи? Почему не мог просто отдать его утром? Она вскрыла конверт и прочла следующее:



«Совершенно непредвиденные обстоятельства вынуждают меня немедленно отправиться на север. И я прошу у Вашей чести прощения за то, что не имею счастья проститься с Вами лично. Дела задержат меня примерно на неделю. В результате я не буду иметь возможности присутствовать на вечере, который Ваша честь дает в среду. Засим остаюсь самым покорным и почтительным Вашим слугой.
        Перси Блейкни».

        На Маргариту словно накатила медлительность ее мужа, поскольку эти простые строки она читала и перечитывала несколько раз, силясь понять смысл написанного. Вертя в руках короткое загадочное письмо, она стояла на лестничной площадке, и в голове у нее было совершенно пусто, а нервы болезненно напряглись от возбуждения, которого она не могла толком объяснить.
        У сэра Перси на севере были обширные владения, и он частенько уезжал туда, задерживаясь на неделю. Но на этот раз все выглядело слишком странно: неожиданно возникшие между пятью и шестью утра обстоятельства, да еще и вынуждающие уезжать в такой невероятной спешке.
        Тщетно пыталась она успокоиться, ее трясло с головы до ног. Дикое, непреодолимое желание снова увидеть мужа, сейчас же, если он еще не уехал, целиком завладело ею.
        Забыв о том, что на ней лишь легкий утренний капот, что волосы ее распущены по плечам, она побежала вниз по лестнице, затем прямо через холл к входной двери.
        Дверь, как обычно, была заперта, поскольку внутри дома слуги еще не вставали. Но ее тонкий слух различил голоса и перестук подков по брусчатке. Нервными дрожащими пальцами, сбивая руки и ломая ногти, Маргарита стала открывать один за другим тяжелые прочные запоры. Она вся дрожала лишь от одной мысли, что не успеет, что он может уехать и она даже не скажет ему: «Дай Бог удачи!» Наконец она повернула ключ и широко распахнула дверь. Слух не обманул ее. На дорожке стоял грум, держа в поводу лошадей, одной из которых был Султан, любимый конь Перси, уже готовый для путешествия.
        В следующий момент из-за угла дома появился и сам сэр Перси, быстро направлявшийся прямо к лошадям. Он снял свой роскошный бальный костюм, но, как всегда, был одет безукоризненно - в богатом камзоле с кружевным жабо и манжетами, в высоких ботфортах и в бриджах для верховой езды.
        Маргарита сделала несколько шагов по направлению к нему. Подняв глаза, он увидел ее, и чувство легкой досады промелькнуло на его лице.
        - Ты уезжаешь? - быстро, словно в горячке, спросила она. - Зачем?
        - Как я имел честь сообщить вам, срочные, непредвиденные дела вынуждают меня сегодня утром отбыть на север… - сказал он в своей обычной холодной манере, растягивая слова.
        - Но… твои гости завтра…
        - Я попросил бы вас передать мои глубочайшие извинения его королевскому высочеству. Вы такая прекрасная хозяйка, что мое отсутствие вряд ли доставит кому-нибудь неудобства.
        - Но, наверное, ты мог бы подождать с отъездом, хотя бы до нашего вечера… - все еще быстро и нервно говорила она. - Быть может, дела не так уж неотложны, ведь ты ничего не говорил мне о них до сих пор…
        - Мои дела, как я уже имел честь доложить вам, мадам, столь же безотлагательны, сколь и непредвиденны… Как бы там ни было, могу ли я испросить вашего позволения уехать?.. Не надо ли сделать для вас что-нибудь в городе на обратном пути?
        - Нет… нет… благодарю, ничего… А ты скоро вернешься?
        - Скоро.
        - До конца этой недели?
        - Не могу сказать точно.
        Он явно порывался уйти, тогда как Маргарита призывала на помощь всю свою изобретательность, пытаясь удержать его хотя бы еще на мгновение.
        - Перси, - едва ли не простонала она, - почему ты не скажешь мне, зачем уезжаешь? Сегодня? Ведь я как твоя жена должна все же знать об этом. Тебя не вызывали на север. Ведь я знаю. Оттуда не было ни письма, ни курьера до того, как мы покинули театр, и здесь после бала ничего не ждало тебя… Ты едешь не на север, я в этом совершенно уверена… Здесь какая-то тайна… и…
        - Здесь нет никакой тайны, мадам, - прервал он с ноткой легкого нетерпения. - Мои дела связаны с Арманом там! Теперь могу ли я наконец уехать?
        - С Арманом? Но для тебя это не будет опасным?
        - Опасным… для меня?.. Нет, мадам. Ваше беспокойство мне льстит. Как вы уже говорили сами, у меня есть кое-какие связи, и мне необходимо воспользоваться ими, пока не стало слишком поздно.
        - Так позволь же мне наконец выразить свою благодарность…
        - Нет, мадам, - холодно отрезал он. - В этом нет никакой необходимости. Моя жизнь принадлежит вам, и я уже этим вознагражден сверх меры.
        - А моя жизнь будет принадлежать тебе, если ты примешь ее… в обмен на то, что ты делаешь для Армана, - сказала она, импульсивно протягивая к нему руки. - Там! Я не оставлю тебя, мысли мои повсюду будут с тобой… Прощай!
        В лучах раннего утреннего солнца со струящимися по плечам волосами леди Блейкни смотрелась великолепно. Он низко склонился и поцеловал ей руку. От огненного поцелуя сердце ее забилось радостью и надеждой.
        - Ты вернешься? - горячо прошептала она.
        - Очень скоро, - ответил он, долго и задумчиво глядя в ее глаза.
        - И… ты не забудешь?.. Ты не забудешь? - спросила она, отвечая на его взгляд бесконечным обещанием в голубых глазах.
        - Я всегда буду помнить, мадам, что вы удостоили меня чести распорядиться мной. - Слова его были все так же формальны и холодны, но на этот раз они уже не обманули ее. Сердцем женщины она все поняла, несмотря на то, что гордость все еще вынуждала его носить бесстрастную маску.
        Сэр Перси вновь поклонился ей и вновь попросил разрешения уехать. Она была рядом с мужем, когда он пришпорил Султана и пустил его в галоп, а когда он выехал за ворота, она махнула ему рукой в последнем «adieu».[Прощай (фр.).]
        Скоро поворот дороги скрыл его из глаз. Верный грум едва поспевал, поскольку Султан летел стрелой, чувствуя возбуждение своего хозяина. Маргарита с почти счастливым вздохом вернулась в дом. Она прошла в свою комнату и неожиданно, будто уставшее дитя, захотела спать. Ноющее сердце теперь успокоилось, смягченное, словно бальзамом, смутной и робкой надеждой.
        Она уже более не беспокоилась за Армана. Человек, который только что уехал, сделает все, чтобы помочь брату; он вселил в нее совершенную уверенность своей силой и своей властью. Теперь она удивлялась, как могла видеть в нем суетного дурака. Конечно же, это была лишь маска, которую он носил, скрывая горестную рану, нанесенную его чести и любви. Страсть всегда переполняла его, но он не мог позволить себе, чтобы Маргарита видела, как он страдает и как глубоко уязвлен.
        Теперь же все будет хорошо, она сокрушит свою гордость, сделается покорной ему, все ему скажет, во всем признается, и вновь вернутся те светлые дни, когда они бродили вместе в лесах Фонтенбло, где он почти ничего не говорил, поскольку всегда был достаточно молчалив, но где она чувствовала, что в этом могучем сердце всегда найдет утешение и покой.
        Чем больше она вспоминала теперь о событиях прошлой ночи, тем меньше боялась Шовелена. Он провалился, пытаясь раскрыть подлинное имя Сапожка Принцессы, в этом она была уверена. И лорд Фанкурт, и сам Шовелен сказали ей, что в столовой в час ночи не было никого, кроме самого француза и Перси. Да! Перси! Она могла бы спросить его, что думает он по этому поводу. Но, главное, она теперь может не бояться - храбрый герой не попался в западню Шовелена. В любом случае его смерть не ляжет теперь на ее совесть.
        Арман, конечно же, все еще в опасности, но Перси поручился словом, что брат будет спасен. Тот факт, что муж, за отъездом которого она лично проследила, может попасть в какое-нибудь опасное положение, даже на мгновение не пришел ей в голову. Она думала лишь о том, что, когда Арман окажется в Англии, она уже не отпустит его более на родину.
        Теперь она была почти счастлива и, задернув поплотнее занавески, чтобы укрыться от палящих лучей солнца, легла наконец в постель, положила голову на подушку и, будто утомленное дитя, погрузилась в мирный глубокий сон без сновидений.


        ГЛАВА XVIII
        ТАИНСТВЕННЫЙ ЗНАК
        Когда Маргарита, посвежевшая после долгого сна, проснулась, день был уже в самом разгаре. Луиза принесла ей немного свежего молока и фруктов, молодая женщина с большим аппетитом предалась скромному завтраку.
        Доедая виноград, она вновь стала перебирать в памяти все происшедшее накануне. Большая часть ее мыслей кружилась вокруг удаляющейся фигуры мужа, уехавшего уже более пяти часов назад.
        Как бы в ответ на ее раздумья, Луиза принесла новость, что грум вернулся с Султаном, оставив сэра Перси в Лондоне. Грум думает, что хозяин намерен подняться на борт своей шхуны, стоящей чуть ниже Лондонского моста, поскольку сэр Перси, прискакав туда, встретился с Бриггсом, шкипером «Полуденного сна», после чего и отправил грума вместе с Султаном в Ричмонд.
        Эта новость поразила Маргариту более всего. Зачем сэру Перси сейчас отправляться на «Полуденный сон»? Он сказал, что в интересах Армана. Хорошо! У сэра Перси влиятельные друзья повсюду. Быть может, он собрался в Гринвич или… но Маргарита даже не пыталась понять, - все объяснится само собой, он сказал, что скоро вернется и ничего не забудет.
        Впереди Маргариту ждал долгий скучный день. Должна была приехать ее старая школьная подруга - Сюзанна де Турней, о чем прошлой ночью в присутствии принца Уэльского компания Сюзанны под руководством леди Блейкни с наслаждением уговаривала госпожу графиню. Его королевское высочество громко аплодировал этой идее и заявил, что сам желает иметь удовольствие пригласить обеих леди днем на небольшую прогулку. Графиня отказать не рискнула и тем самым попалась в ловушку, дав обещание отправить маленькую Сюзанну провести долгий счастливый день в Ричмонде со своей подругой.
        Маргарита с нетерпением ожидала ее. Ей очень хотелось поболтать о старых школьных годах с этой малышкой. Она сейчас предпочитала общество Сюзанны любому другому. Они могли бы вместе поблуждать по прекрасному старому саду, или роскошному оленьему парку, или же просто побродить вдоль реки.
        Но Сюзанны все еще не было, и Маргарита стала одеваться, чтобы спуститься вниз. Она выглядела этим утром совсем девочкой в своем простом муслиновом платье с широкой голубой лентой вокруг тонкой талии и изящным лифом, куда она прикрепила несколько поздних малиновых роз.
        Пересекая площадку у своих апартаментов, она на мгновение остановилась перед прекрасной дубовой лестницей, ведущей на нижний этаж. Слева находились покои мужа - несколько комнат, в которые она практически никогда не входила.
        Это были спальня, гардеробная и приемная. В самом конце площадки - небольшой кабинет, который в отсутствие сэра Перси всегда был заперт. Его личный конфиденциальный слуга Фрэнк приглядывал за этим помещением, куда никому не разрешалось входить. И миледи никогда не решалась этого делать, а другие слуги и подавно не рисковали нарушать установившийся железный обычай.
        Маргарита частенько с добродушной презрительностью, которую испытывала последнее время к мужу, подтрунивала над ним по поводу секретности, окружавшей сей маленький кабинетик. Посмеиваясь, она говорила, что это святилище строго-настрого оберегается от любопытствующих взоров из опасения, что они действительно увидят, как оно выглядит. Основную часть обстановки, без сомнения, составляет комфортабельное кресло, в котором сладко посапывает сэр Перси.
        Маргарите вспомнилось все это, когда она проходила по коридору. Фрэнк явно был в комнатах хозяина, поскольку большинство из них было открыто, в том числе и кабинет.
        Неожиданно горячее детское любопытство подтолкнуло ее заглянуть в святилище сэра Перси. Ограничение на нее, конечно же, не распространяется, и Фрэнк не посмеет остановить ее. Кроме того, она надеялась, что слуга сейчас занят в других комнатах и ей удастся быстро заглянуть в кабинет, оставшись незамеченной.
        Мягко, на цыпочках пересекла она площадку и, словно жена Синей Бороды, дрожа наполовину от возбуждения, наполовину от любопытства, на мгновение нерешительно замерла перед дверью.
        Дверь была полуприкрыта, и внутри ничего нельзя было разглядеть. Маргарита осторожно толкнула ее - все тихо, Фрэнк явно в другом месте; и она смело вошла внутрь.
        И в то же мгновение она была совершенно сражена простотой всего находящегося здесь: тяжелые темные драпировки, массивная дубовая мебель, пара карт на стене - все это ничуть не напоминало самого ленивого человека в городе, любителя скачек, классического законодателя мод - всех внешних проявлений сэра Перси Блейкни.
        Здесь не было никакого следа поспешного отъезда. Все находилось на местах. Ни листка бумаги на полу, ни распахнутых дверец шкафа. Портьеры были раздвинуты, и через раскрытое окно внутрь врывался свежий воздух.
        Напротив окна, прямо посередине комнаты стоял тяжелый деловой столик, которым, судя по виду, пользовались постоянно. Слева от стола, едва ли не от пола до потолка, на стене висел большой портрет женщины во весь рост в роскошном обрамлении, изящно написанный и помеченный именем Буше. Это была мать Перси.
        Маргарита мало знала о ней - лишь то, что она, больная душой и телом, умерла за границей, когда Перси был совсем еще маленьким. Судя по всему, она была очень красивой женщиной, когда Буше писал ее, и, глядя на портрет, Маргарита не могла не поразиться потрясающему сходству, какое вряд ли когда-нибудь существовало между сыном и матерью: тот же высокий лоб, увенчанный гладкими и тяжелыми густыми волосами, те же глубоко сидящие, несколько равнодушные глаза, синие под твердо очерченными прямыми бровями, а в глазах этих все та же непреклонность под покровом лени, та же скрытая страсть, освещавшая лицо сэра Перси, которую она видела в те дни перед свадьбой и в эту ночь, подойдя вплотную к нему и позволив прорваться ноткам страсти в своем голосе.
        Маргарита изучающе осмотрела заинтересовавший ее портрет. Затем вновь вернулась к тяжелому столику: на нем было много всяких бумаг, аккуратно перевязанных в пачки с описями, которые явно напоминали счета и расписки о получении доходов. Хотя все это выглядело намного беднее того, что могла представить себе Маргарита, гораздо более ее поразила мысль, что сэр Перси, которого весь мир считает совершенным дурачком, сам ведет огромное хозяйство, доставшееся ему от отца.
        С того момента, как она оказалась в этой опрятной комнате, содержащейся в полном порядке, она была настолько шокирована, что явные признаки насыщенной деловой жизни мужа лишь слегка ее удивили. Однако это окончательно убедило ее в том, что вся его суетная манера жизни, все его фатовское поведение, дурацкие разговоры - не просто маска, но тонкая отточенная игра хорошо выученной роли.
        Маргарита еще раз удивилась. Зачем он все это делает? Почему он, человек явно настойчивый и серьезный, предпочитает появляться среди приятелей пустоголовым болваном и простофилей?
        Он мог прятать свою любовь к жене, презиравшей его, - это требовало намного меньше усилий и жертв, чем постоянная день ото дня игра противоестественной роли.
        Она оглядывалась теперь в совершенной растерянности. Ее удивлению не было предела, и безотчетный страх перед странной непостижимой тайной стал наполнять ее. Маргарите стало вдруг холодно и неуютно в этой темной уединенной комнате. Никаких картин на стенах, кроме портрета матери и пары карт, одной - северного побережья Франции, другой - окрестностей Парижа. Что искал там сэр Перси, понять она не могла.
        У нее разболелась голова, и она решила уйти из этих покоев Синей Бороды, в которые попала, но понять которые не смогла. Ей не хотелось, чтобы ее застал Фрэнк, и, бросив последний взгляд на комнату, она направилась к двери. И в тот же момент нога ее наткнулась на что-то небольшое, лежавшее на ковре около стола и покатившееся теперь через комнату.
        Она наклонилась поднять этот предмет. Им оказалось тяжелое золотое кольцо с плоской печаткой. Маргарита повертела его и стала рассматривать гравировку. Это был маленький звездообразный цветок, отпечаток которого она уже так отчетливо видела дважды - один раз в Опере, другой - на балу у лорда Гренвиля.


        ГЛАВА XIX
        САПОЖОК ПРИНЦЕССЫ
        Какой именно была странная мысль, пришедшая в голову Маргарите, она и сама не могла сказать впоследствии. С зажатым в руке кольцом она выбежала из комнаты, спустилась по лестнице и вышла в сад, где в полном одиночестве наедине лишь с цветами, птицами и рекой могла повнимательнее рассмотреть перстень.
        Тупо и бессмысленно глядя на массивную золотую печатку с выгравированным на ней звездообразным цветочком, сидела она теперь в тени нависающего сикомора.
        Ба! Но это смешно! Она бредит! Просто нервы ее напряжены до того, что она видит всякие знаки и тайны в совершенно тривиальных вещах. Разве не каждый в городе подвержен последнее время этому крику моды: знак таинственного и героического Сапожка Принцессы используют всюду, кому где вздумается? Она и сама носит такой же знак в качестве украшений для своих платьев, помещает его в волосах в виде всяческих гемм и эмалей. Так чего же странного в выборе сэра Перси? Он мог это сделать запросто, совершенно запросто… и с другой стороны… какая может быть связь между завзятым денди, ее мужем, с его ленивыми и рафинированными манерами, и отчаянным заговорщиком, спасающим бедных французов прямо из-под носа кровожадных вождей революции?
        Мысли ее попали в замкнутый круг, в голове стало пусто… Она перестала даже видеть и замечать, что творится вокруг, и испуганно вздрогнула, когда из парка ее неожиданно позвал молодой голос.
        - Cherie, cherie,[Дорогая, милая (фр.).] где вы? - и свежая, словно бутон, с искрящимися весельем глазами, с развевающимися в мягком утреннем ветерке каштановыми локонами, прямо через лужайку к ней подбежала Сюзанна. - Мне сказали, что вы в саду, - весело щебетала она, бросаясь в девическом порыве прямо в объятия Маргариты, - и я побежала, желая сделать вам сюрприз. Вы ведь не ждали меня так скоро, не правда ли, моя милая маленькая Марго, cherie?
        Маргарита, быстро спрятав перстень в складках платья, постаралась весело и непринужденно ответить на порыв своей юной подруги.
        - Конечно, прелесть моя, - сказала она с улыбкой. - Как замечательно, что ты будешь только моей на весь долгий прекрасный день… Но не будет ли тебе скучно?
        - О, скучно, Марго, как можете вы говорить такие странные вещи? Когда мы с вами были в милом старом монастыре, мы всегда были так счастливы, когда нам позволяли остаться вдвоем.
        - И секретничать.
        И обе подруги, взявшись за руки, в восхищении отправились гулять по саду.
        - О, как великолепен ваш дом, Марго, дорогая, - с энтузиазмом воскликнула Сюзанна. - Как вы должны быть счастливы!
        - О, конечно же, да. А разве я не счастлива? - с легким вздохом задумчиво откликнулась Маргарита.
        - Как печально вы это сейчас сказали, cherie… Ах да, вы теперь замужняя женщина и, наверное, больше не можете секретничать со мной. О, а как много, как много секретов у нас было в школе! Помните? Некоторые из них мы даже не доверяли сестре Терезе в день Святых Ангелов, хотя она была прелесть.
        - А теперь у тебя есть один, самый важный секрет, не так ли, малышка? - весело спросила Маргарита. - И ты с нетерпением хочешь его мне поведать. Ну-ну, cherie, зачем так смущаться? - добавила она, увидев, как хорошенькое личико Сюзанны заалело румянцем. - Клянусь, стыдиться здесь нечего! Он честный, благородный человек, и им можно гордиться, будь он возлюбленным или мужем.
        - Ах, честно, cherie, я не стыжусь, - мягко ответила Сюзанна. - Меня переполняет гордость, когда я слышу, что вы так о нем отзываетесь. Я думаю, что maman против не будет, - добавила она задумчиво. - А я буду - о! - так счастлива! Но, конечно же, об этом и думать нечего, пока не будет спасен papa…
        Маргарита вздрогнула. Отец Сюзанны! Граф де Турней! Один из тех, чья жизнь подвергнется опасности, если Шовелен преуспеет в поисках Сапожка Принцессы.
        От графини и некоторых членов лиги она знала, что их таинственный предводитель поручился честью вывезти беглеца графа де Турней из Франции целым и невредимым. И пока маленькая Сюзанна, ни о чем не подозревая, разбалтывала свой самый важный секрет, мысли Маргариты вновь вернулись к событиям минувшей ночи.
        Опасность, нависшая над Арманом, угроза Шовелена, его жестокое «или-или».
        А также дело ее собственных рук, кульминация которого должна была произойти ровно в час ночи в столовой лорда Гренвиля, где безжалостный представитель французского правительства должен был узнать наконец, кто же этот таинственный Сапожок Принцессы, так отчаянно боровшийся с целой армией шпионов, смело вставший на сторону врагов Французской Республики.
        С тех пор у нее не было никаких известий от Шовелена. Она решила, что он провалился, и не беспокоилась более за Армана, поскольку муж обещал его спасти.
        Однако, слушая веселую болтовню Сюзанны, она вдруг пришла в ужас от того, что сделала. Шовелен ей ничего не сказал, это так, но она вспомнила тот саркастический и ничего хорошего не предвещающий взгляд, который он подарил ей на прощание. Узнал ли он что-нибудь позднее? Может быть, уже послал кровавыми руками отчаянного заговорщика на гильотину, без промедления и без всякой надежды на спасение.
        Маргарите стало дурно от ужаса, рука ее импульсивно сжала перстень.
        - Вы не слушаете меня, cherie, - сказала с укоризной Сюзанна, прервав наконец свое повествование.
        - Что ты, дорогая, я слушаю, - сказала Маргарита, через силу заставляя себя улыбнуться. - Я люблю слушать твои милые рассказы… Я так рада твоему счастью… Не беспокойся, мы сможем умилостивить maman. Сэр Эндрью Фоулкс - благородный английский дворянин, у него есть деньги и положение. Графиня не откажет. Но… теперь, малышка, скажи мне, каковы последние новости о твоем отце?
        - О, - сказала Сюзанна, безумно обрадовавшись. - Лучшего и быть не может. Милорд Гастингс приезжал сегодня утром к maman и сказал, что с дорогим papa теперь все хорошо, менее чем через четыре дня он будет здесь, в Англии.
        - Да, - откликнулась Маргарита, с блеском в глазах следившая за губами Сюзанны, которая продолжала говорить.
        - О, мы теперь уже не боимся! Вы разве не знаете, cherie, что этот великий и благородный Сапожок Принцессы сам уехал спасать papa. Он уехал, cherie… действительно уехал… - возбужденно добавила Сюзанна. - Он сегодня утром был в Лондоне. Быть может, уже завтра он будет в Кале. Там он встретит papa… И затем…
        Гром грянул. Маргарита думала об этом последние полчаса, не связывая вместе разрозненные мысли, пытаясь еще обмануть и себя, и свои опасения. Он уехал в Кале, он был в Лондоне утром… Он - Сапожок Принцессы. Перси Блейкни… ее муж… которого прошлой ночью она выдала Шовелену… Перси… Перси… ее муж… Сапожок Принцессы… О, как могла она быть столь слепой?! Сейчас она вдруг поняла все, все и сразу… и роль, которую он играл… и маску, которую он носил, чтобы выглядеть в глазах всех ничтожеством.
        И все это просто спорт и, конечно же, озлобленность - спасать мужчин, женщин и детей от смерти точно так же, как другие убивают на охоте животных. Праздному богачу потребовалась цель в жизни. Он и небольшая группа молодых франтов, собранных под его знамена, месяцами развлекаются, рискуя жизнью ради спасения незнакомых им людей.
        Может быть, когда они только поженились, Перси собирался ей рассказать об этом: но вот до его ушей дошла история о маркизе де Сен-Сире, и он резко от нее отвернулся, подумав, конечно же, что однажды она точно так же предаст его и его товарищей, поклявшихся следовать за ним. Таким образом, он стал обманывать ее, как и других, в то время как множество людей были обязаны ему жизнью, а множество семей еще и счастьем.
        Маска суетного франта была великолепной, а роль сыграна блестяще. И ничего удивительного нет в том, что шавеленовским шпионам даже не приходило в голову, что этот явно глупый простофиля и есть тот самый человек, чья безумная дерзость и бесконечная изобретательность доставляли столько хлопот проницательнейшим французским сыщикам, как во Франции, так и в Англии. Даже прошлой ночью, когда Шовелен намеревался увидеть в столовой лорда Гренвиля отчаянного Сапожка Принцессы, он увидел лишь спящего в углу софы сэра Перси Блейкни.
        Быть может, его проницательный ум разгадал загадку позднее? Это был самый страшный, невероятный, убийственный вопрос. Предавая безвестного незнакомца его судьбе, пытаясь спасти брата, не отправила ли Маргарита Блейкни на смерть своего мужа?
        Нет, нет, нет и тысячу раз - нет! Сама Судьба не могла нанести подобный удар, сама природа восстала бы против этого! Рука Маргариты, когда в ней был этот клочок бумаги, должна была быть парализована, прежде чем успела совершить такое ужасное, немыслимое дело.
        - Но что с вами, cherie? - участливо спросила встревоженная маленькая Сюзанна, поскольку лицо Маргариты потускнело и стало пепельным. - Вы не больны, Марго? Что с вами?
        - Нет, ничего, ничего, малышка, - словно во сне пробормотала она. - Подожди минуточку, мне надо подумать… подумать!.. Ты сказала, Сапожок Принцессы уехал сегодня?
        - Маргарита, cherie, что случилось? Вы пугаете меня.
        - Ничего, уверяю тебя, малышка, ничего. Мне надо минутку побыть одной, и… радость моя… я вынуждена прервать нашу встречу сегодня, мне надо уехать - ты понимаешь меня?
        - Да, я понимаю, что-то произошло, cherie, и вам хочется побыть одной. Я не стану мешать вам. Не беспокойтесь обо мне. Моя горничная Люсиль еще не уехала. Мы поедем обратно вместе. Не беспокойтесь обо мне.
        Сюзанна порывисто обняла Маргариту. Будучи еще ребенком, она почувствовала остроту боли своей подруги и с мягким тактом горячей юности не стала допытываться до причин, а предпочла удалиться. Она вновь поцеловала подругу и пошла печально через лужайку. Маргарита осталась стоять неподвижно, думая, пытаясь сообразить, что делать.
        Едва Сюзанна дошла до террасы, как из-за дома выбежал грум и направился к Маргарите. В руке у него было письмо. Сюзанна инстинктивно пошла обратно, - сердце подсказывало ей, что прибывшие новости, возможно, окажутся неприятными для подруги, а леди Блейкни, как чувствовала Сюзанна, больше не в силах держаться.
        Грум почтительно остановился возле хозяйки и передал ей запечатанное письмо.
        - Что это? - спросила Маргарита.
        - Только что принесено скороходом, миледи. Маргарита механически взяла конверт и перевернула его дрожащими пальцами.
        - Кто послал его? - спросила она.
        - Скороход сказал, миледи, что ему приказано лишь передать письмо, а ваша честь сами поймете, от кого оно.
        Маргарита вся в слезах открыла конверт. Интуиция подсказывала ей, что там.
        Это было письмо Армана Сен-Жюста сэру Эндрью Фоулксу - письмо, отобранное шовеленовскими шпионами в «Отдыхе рыбака», которое тот держал словно плеть, дабы Маргарита была более покорной.
        И вот он сдержал слово - отдал компрометирующее Сен-Жюста письмо, Потому что шел по следу.
        У Маргариты закружилась голова, ей казалось, что душа ее расстается с телом; она зашаталась и наверняка упала бы, не поддержи ее Сюзанна за талию. Сверхчеловеческим усилием воли она овладела собой. Это было самое большее из всего, что она могла сейчас сделать.
        - Приведите этого скорохода ко мне, - спокойно распорядилась она. - Он еще не уехал?
        - Нет, миледи.
        Грум ушел, Маргарита повернулась к Сюзанне.
        - Ты поезжай, малышка. Скажи Люсиль, пусть готовится. Боюсь, что вынуждена отослать тебя домой, малышка. Постой, скажи какой-нибудь из моих горничных, чтобы мне приготовили дорожное платье и накидку.
        Сюзанна ничего не ответила. Она горячо поцеловала Маргариту и молча удалилась: девушка была очень напугана странным и непонятным состоянием подруги.
        Минутой позже появился грум в сопровождении скорохода.
        - Кто дал вам этот пакет? - спросила Маргарита.
        - Джентльмен, миледи, - ответил человек. - В харчевне «Репей и Роза», напротив Чаринг-Кросс. Он сказал, что вы поймете.
        - В «Репее и Розе»? Что он там делал?
        - Он ожидал заказанную карету, ваша честь.
        - Карету?
        - Да, миледи. Он заказал специальную карету. Я так понял, что он отправляется прямо в Дувр.
        - Достаточно. Можете идти. - Маргарита повернулась к груму. - Моя карета с четверкой быстрейших лошадей должна быть готова тотчас.
        Маргарита осталась одна на лужайке. Ее грациозная фигура была словно статуя, глаза смотрели в одну точку, руки скрещены на груди, губы шевелились в непрестанном бормотании: «Что же делать? Что делать? Где мне его искать? О Господи, озари меня!
        Но это не было ни колебанием, ни раскаянием.
        Она бездумно совершила ужасный и немыслимый поступок, самое страшное в ее глазах преступление, какое когда-либо совершала женщина. На все это она смотрела теперь с ужасом. Сама слепота ее, из-за которой не разглядела она тайну мужа, казалась ей теперь еще одним смертным грехом. Она должна была знать! Должна была знать!
        Как могла она думать, что человек, любивший ее с такой силой, как сэр Перси Блейкни любил ее поначалу, - пустоголовый идиот? Она, наконец, должна была догадаться, что он носит маску, она должна была заметить это, должна была снять ее с его лица, особенно когда они оставались наедине.
        Ее любовь к нему, будучи столь легкой и слабой, давно рухнула из-за ее же собственной гордости, и она носила маску заносчивости и презрения, хотя на самом деле просто не понимала его.
        Однако времени возвращаться в прошлое не было. Она согрешила по своей собственной слепоте. Теперь ей придется платить, но не бестолковыми раскаяниями, а быстрыми и точными действиями.
        Перси выехал в Кале, совершенно не подозревая о том, что самый безжалостный враг сидит у него на хвосте. Сегодня рано утром он отправился морем от Лондонского моста. При благоприятном ветре он будет во Франции менее чем через двадцать четыре часа; вне всяких сомнений, он вычислил ветер и отправился этим путем.
        С другой стороны - Шовелен доедет до Дувра, зафрахтует там судно и, без сомнения, достигнет Кале приблизительно в то же время. Прибыв в Кале, Перси встретится с теми, кто с нетерпением ждет благородного храброго Сапожка Принцессы, обещавшего спасти их от ужасной и незаслуженной смерти.
        Под наблюдением Шовелена, следящего за каждым его движением, он подвергнет опасности не только свою жизнь, но и жизнь старого графа де Турней, отца Сюзанны, а также других беглецов, которые ждут его и которые в него верят. Там также будет Арман, прибывший встретить де Турней и уверенный в том, что Сапожок Принцессы обеспечит его безопасность.
        Все эти жизни, и вместе с ними жизнь мужа, были в ее руках. Она может спасти их, если эта задача окажется по плечу человеческой храбрости и изобретательности.
        К несчастью, она не в состоянии действовать одна. Прибыв в Кале, она не будет знать, где найти мужа, в то время как Шовелен, имея похищенные в Дувре бумаги, снабжен настоящим путеводителем. Но, как бы там ни было, ей хотелось предупредить Перси.
        Ей было теперь известно достаточно, чтобы знать - он никогда не оставит в беде тех, кто верит в него, он не испугается опасности и ни за что не позволит графу де Турней попасть в не знающие пощады кровавые руки. А если его предупредить, он сможет изменить свою тактику и сделать все более осмотрительно. Ничего не подозревая, он попадет в ловушку и погибнет, а будучи предупрежден, сможет спастись.
        Но если он все же провалится, если, действительно, судьба и Шовелен со своей командой окажутся сильнее отчаянного заговорщика? Тогда она просто будет с ним рядом, для поддержки, любя и заботясь. И если они умрут вместе, сжав друг друга в объятиях, то будет высочайшим счастьем - знать, что страсть ответила страсти и всем недоразумениям пришел конец.
        Тело ее напряглось от принятого великого и важного решения. Она непременно сделает это, сам Бог поможет ей силой и мудростью. В ее глазах появился блеск внутреннего огня: она встретит его перед лицом смертельной опасности и, быть может, даже окажется полезной, во всяком случае, просто будет с ним рядом, если он вдруг погибнет.
        Ее детское нежное лицо стало тяжелым и печальным. Губы плотно сжались. Она решила сделать это или же умереть… с ним или ради него. Между прямыми бровями появилась складка, говорившая о железной воле и непреклонной решимости. План был готов. Первым делом она найдет сэра Эндрью Фоулкса. Он один из лучших друзей Перси, - Маргарита с дрожью вспомнила, с каким восторгом он всегда говорил о своем предводителе.
        Он поможет ей, потому что она нуждается в помощи. Карета готова, осталось только переодеться, попрощаться с малышкой Сюзанной и ехать. И не спеша, но решительно Маргарита направилась к дому.


        ГЛАВА XX
        ДРУГ
        Не прошло и получаса, как Маргарита, погруженная в свои мысли, уже сидела в карете, которая быстро несла ее в Лондон.
        Она только что сердечно попрощалась с Сюзанной, проследив, как малышка совершенно спокойно выехала с горничной. Послала одного курьера с учтивыми извинениями к его королевскому высочеству, испрашивая отсрочки вечера в связи с неожиданно возникшими обстоятельствами, другого - вперед - договориться о четверке свежих лошадей в Фавершеме.
        Затем сменила муслиновое платье на темный дорожный костюм с накидкой, прихватила побольше денег, поскольку муж не ограничивал ее в расходах, и отправилась в путь.
        Она уже не пыталась обманывать себя пустыми и тщетными надеждами. Спасение брата Армана теперь было неразрывно связано с судьбой Сапожка Принцессы. После того как Шовелен вернул ей компрометирующее Армана письмо, стало ясно, что именно сэр Перси оказался тем человеком, которого коварный посол поклялся предать смерти.
        Нет, здесь не было уже места ни для каких сумасбродных иллюзий! Перси, ее муж, любимый ею со всем жаром, какой только могло создать восхищение его храбростью, находится благодаря ей под нависшей угрозой гибели. Она его предала, пусть не намеренно, но предала врагу, и если Шовелен схватит храбреца, то смерть его будет на ее совести. Его смерть! В то время как она всем сердцем своим готова его защищать и даже отдать за него жизнь.
        Леди Блейкни велела править в харчевню «Корона». Прибыв туда, она приказала кучеру накормить лошадей и дать им передохнуть. После чего заказала коляску и отправилась в дом на Пэлл-Мэлл, где жил сэр Эндрью Фоулкс. Среди всех друзей сэра Перси, собравшихся под его отчаянными знаменами, она предпочла обратиться именно к Фоулксу. Он всегда был и ее другом, а теперь, благодаря любви к маленькой Сюзанне, стал еще ближе. Если же его нет дома, если он вдруг отправился на это опасное дело вместе с Перси, то она обратится к лорду Гастингсу или же к лорду Тони, потому что она нуждается в помощи, иначе ей не спасти мужа.
        Однако сэр Эндрью Фоулкс оказался дома, и слуга немедленно доложил о ее прибытии. Маргарита поднялась в роскошные холостяцкие покои молодого хозяина, где ее проводили в маленькую, но великолепно обставленную столовую. Через несколько мгновений появился и сам сэр Эндрью.
        Он явно несколько растерялся, узнав, кто его визитер, поскольку бросил обеспокоенный и даже несколько подозрительный взгляд на нежданную гостью, но тем не менее склонился перед ней в изысканном, предписываемом строгим этикетом того времени, поклоне.
        Маргарита уже справилась полностью со своим нервозным состоянием и, совершенно спокойно ответив на приветствие, начала:
        - Сэр Эндрью, мне не хотелось бы терять время на пустые разговоры. Вы должны полностью верить всему, что я собираюсь открыть вам. Но не в этом дело. Главное, что ваш предводитель и товарищ, Сапожок Принцессы, - мой муж… Перси Блейкни… в смертельной опасности.
        Если у нее еще и оставались какие-либо сомнения, то теперь они полностью рассеялись, так как сэр Эндрью настолько удивился, что даже слегка побледнел и был не способен на какой-нибудь разумный ответ.
        - Неважно, каким образом это стало известно мне, - спокойно продолжала она. - Благодарите Бога, что я это делаю и что еще, быть может, не поздно спасти его. К несчастью, я не в состоянии сделать это одна, поэтому и пришла к вам за помощью.
        - Леди Блейкни, - сказал молодой человек, пытаясь прийти в себя…
        - Может быть, вы сначала выслушаете меня, - прервала она, - ситуация такова. Представитель французского правительства, отобрав той ночью в Дувре ваши бумаги, нашел среди них точные планы, которые вы или ваш предводитель собирались выполнить для спасения графа де Турней и других. Сапожок Принцессы - Перси - мой муж сам выехал сегодня выполнять это поручение. Шовелен знает, что Сапожок и Перси - одно и то же лицо. Он проследует за ним до Кале и там захлопнет ловушку. А вы не менее хорошо, чем я, знаете, какая судьба ждет его, если он окажется в руках революционного правительства Франции. И никакое вмешательство Англии, включая самого короля Георга, его не спасет. Робеспьер и его банда сделают вид, что прошение пришло слишком поздно. Но дело не только в этом. Ваш предводитель бессознательно выдаст графа де Турней и всех остальных, которые так верят ему.
        Она говорила спокойно и твердо, с непоколебимой уверенностью. Ей было необходимо, чтобы этот юноша поверил и помог, потому что без него ей ничего не удастся сделать.
        - Я не совсем понимаю, - ответил тот, пытаясь выиграть время, чтобы сообразить, как действовать.
        - Все вы прекрасно понимаете. Вы знаете, что я говорю правду. Смотрите прямо в лицо фактам. Перси отправился в Кале морем, и, как мне думается, куда-нибудь в безлюдную часть побережья. Но Шовелен идет по следу. Он на почтовых умчался в Дувр и, скорее всего, сегодня же ночью пересечет Канал. А как вы думаете, что произойдет дальше?
        Молодой человек продолжал молчать.
        - Перси прибудет на место, даже не подозревая о том, что за ним следят, он разыщет де Турней и остальных, среди которых будет мой брат Арман Сен-Жюст, соберет их одного за другим в полном неведении, что острейшие глаза в мире наблюдают за каждым его движением. И когда он соберет их всех и им останется лишь переправиться в Англию, ловушку захлопнут, поскольку ждать уже будет более нечего. И его благородная жизнь завершится на гильотине.
        Сэр Эндрью упорно молчал.
        - Вы мне не верите! - страстно воскликнула она. - О, Боже! Неужели вы не видите, что я говорю совершенно серьезно? Сударь, сударь, - добавила она, неожиданно схватив молодого человека за плечи и пытаясь поймать его взгляд. - Скажите, неужели я выгляжу как самое отвратительное создание на свете, как женщина, предающая своего мужа?
        - Господи, помилуй, леди Блейкни, - не выдержал молодой человек, - если я хотя бы подумал подобное, но…
        - Но что?! Скажите быстрее, сударь! Дорога каждая секунда!
        - А не скажете ли вы мне, - решительно начал он, пристально глядя в ее голубые глаза, - чьи руки помогли месье Шовелену узнать то, что он, по вашему утверждению, знает?
        - Мои, - тихо сказала она. - Я сделала это, не буду лгать вам, потому что хочу, чтобы вы абсолютно мне верили. Но у меня и мысли не было, да и откуда ей было взяться, кто Сапожок Принцессы на самом деле… И если бы мне удалось, я могла бы спасти брата…
        - Удалось помочь Шовелену выследить Сапожка Принцессы?!
        Она кивнула.
        - Нет необходимости рассказывать вам, как именно он заставил меня сделать это. Арман для меня больше, чем брат, да и как я могла догадаться? Но, сэр Эндрью, мы теряем время… Дорога каждая секунда… Ради Бога!.. Мой муж в опасности… Ваш друг! Ваш товарищ!.. Помогите спасти его!
        Сэр Эндрью почувствовал себя страшно неуютно. Клятва, данная им предводителю и другу, была предельно лаконичной - подчинение и секретность. Но эта красивая женщина, стоящая теперь перед ним и умоляющая верить, вне всяких сомнений, говорит очень серьезно. Его предводитель и друг, что теперь тоже было ясно, действительно в смертельной опасности и…
        - Леди Блейкни, - наконец сказал он, - видит Бог, как вы меня запутали. Я не могу понять толком, что требуется от меня. Скажите, что вы предложили бы мне сделать. Здесь нас девятнадцать человек, готовых отдать жизнь за Сапожка, если ему угрожает опасность.
        - Ваша смерть сейчас никому не нужна, мой друг, - сказала она язвительно. - Достаточно моей сообразительности и четверки быстрейших лошадей. Только я должна знать, где мне найти его. Послушайте, - добавила она, и в глазах ее заблестели слезы. - Я уже и так уронила себя в ваших глазах, я раскрыла перед вами свои грехи, могу ли я теперь немного поплакаться вам? Мой муж и я в последнее время чуждались друг друга, он мне не верил, поскольку я была так слепа, и он считал, что я не смогу понять его. Вы должны знать, насколько плотной была повязка, наложенная им на мои глаза. Нет ничего удивительного, что я так плохо видела. Однако в прошлую ночь, когда я так безумно подвергла его страшной опасности, повязка упала с моих глаз. И если вы мне теперь не поможете, сэр Эндрью, я все равно буду спасать своего мужа, используя все средства, какие только есть в моем распоряжении. Но я могу оказаться слабой, могу не успеть, и тогда для вас не останется ничего более, как всю жизнь каяться, а мне останется… лишь разбитое сердце.
        - Но, леди Блейкни, - сказал молодой человек, тронутый столь нежной горячностью красивой женщины. - Разве вы не знаете, что беретесь за дело, предназначенное для мужчин? Вы не можете ехать в Кале, вы подвергнетесь смертельной опасности, а ваши шансы найти мужа, даже если я вам все подробно расскажу, ничтожно малы.
        - О, я надеюсь, что это и в самом деле рискованно! - пробормотала она. - Я очень надеюсь, что это даже опасно. Мне надо за многое расплатиться. Но все же боюсь, что вы ошибаетесь. Шовеленовские глаза следят за всеми вами, меня же он едва ли заметит. Быстрее, сэр Эндрью! Карета готова, и мы не должны терять ни секунды!.. Я должна поехать к нему! Я должна! - с дьявольской энергией повторяла она. - Предупредить его, что по следам идет этот человек..
        Разве вы не понимаете, что я должна поехать к нему, даже если будет уже поздно спасать его. Наконец… Быть рядом с ним… в последний миг…
        - Клянусь, мадам, можете располагать мною! С радостью и я, и любой из моих товарищей отдадут жизнь за вашего мужа. И если вы хотите ехать…
        - Но, друг мой, неужели вы не понимаете, что я буду идиоткой, если пошлю вас, а сама останусь? - она протянула руки. - Вы верите мне?
        - Я жду ваших приказаний, - просто ответил он.
        - Тогда слушайте. Моя карета готова доставить меня в Дувр. Вы будете следовать за мной настолько быстро, насколько позволят лошади. Как только наступит ночь, мы с вами встретимся в «Отдыхе рыбака». Шовелен это место, я думаю, станет избегать, там его уже знают, и мы будем в безопасности. Мне бы хотелось, чтобы вы проводили меня до Кале… потому что вы сказали, я могу не найти сэра Перси, даже если вы мне все подробно объясните. В Дувре мы зафрахтуем шхуну и за ночь пересечем Канал. Переодевшись, если вы не возражаете, моим лакеем, я думаю, вы сможете остаться неузнанным.
        - Целиком к вашим услугам, мадам, - серьезно ответил молодой человек. - Я молю Бога, чтобы мы увидели «Полуденный сон» еще до того, как достигнем Кале. С Шовеленом на хвосте каждый шаг Сапожка по французской земле опасен.
        - Храни его Бог, сэр Эндрью! Теперь прощайте! Сегодня ночью встретимся в Дувре. В эту ночь будет великая гонка между Шовеленом и мной через Канал, а приз - жизнь Сапожка Принцессы!
        Фоулкс поцеловал ей руку и проводил до коляски. Через четверть часа она была уже снова в харчевне «Корона», где ее ждала карета с лошадьми. И в следующий миг четверка грянула по лондонским улицам и с сумасшедшей скоростью выкатила на дорогу в Дувр.
        Времени для сомнений более не оставалось. Она встала и пошла. Найдя в сэре Эндрью компаньона и провожатого, она вновь загорелась надеждой.
        Бог будет милостив. Он не позволит свершиться такой несправедливости, как смерть храброго человека от руки любящей и обожающей женщины, которая сама с радостью готова умереть ради его спасения.
        Мысли Маргариты летели вслед таинственному герою, которого она всегда, пусть неосознанно, любила, даже когда его подлинное имя еще не было ей известным… В былые дни, посмеиваясь, она привычно называла его туманным королем своего сердца. И вот теперь вдруг обнаружила, что таинственная личность, которую она так боготворила, и человек, который любит ее так страстно, - одно и то же лицо. Чему же удивляться, что два этих призрака, две мечты стали все более и более заполнять ее мысли. Она смутно надеялась, что расскажет ему все это, как только они окажутся одни.
        В последние несколько часов Маргарите выпало столько волнений и переживаний, что она позволила роскошь убаюкивать себя в эти недолгие часы радужными надеждами. В конце концов монотонный стук колес усыпил ее, глаза, разболевшиеся от усталости и множества пролитых и еще не пролитых слез, закрылись, и она погрузилась в недолгий и беспокойный сон.


        ГЛАВА XXI
        МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ
        Когда Маргарита наконец достигла «Отдыха рыбака», была уже поздняя ночь. На все путешествие ушло менее восьми часов благодаря постоянной смене лошадей на всех станциях, а поскольку платила она щедро, ей доставались самые лучшие и быстрые лошади.
        Кучер был также неутомим. Обещанное хорошее вознаграждение очень помогало ему, так что земля буквально горела под колесами кареты.
        Неожиданное прибытие среди ночи леди Блейкни вызвало большой переполох в «Отдыхе рыбака». Салли стремительно соскочила с постели, а мистер Джеллибенд сбился с ног, стараясь как можно удобнее устроить важную гостью. Оба этих добропорядочных простолюдина были слишком хорошо вышколены, по их представлениям о хозяевах харчевен, чтобы выразить хотя бы малейшее удивление по поводу прибытия леди Блейкни без мужа в столь необычный час. Ибо они-то уж, конечно, вообразили черт знает что.
        А Маргарита была слишком погружена в сознание важности и страшной серьезности своего путешествия, чтобы задумываться о подобного рода пустяках.
        Зал, место недавнего коварного нападения на двух английских джентльменов, был уже совершенно пуст. Мистер Джеллибенд быстро зажег лампу, затеплил огонь очага и придвинул к нему удобное кресло, в которое Маргарита сразу же грациозно опустилась.
        - Останется ли ваша честь на ночь? - спросила хорошенькая мисс Салли, уже суетившаяся вокруг стола, накрывая белоснежную скатерть и собирая простой ужин для госпожи.
        - Нет, на всю ночь нет, - ответила Маргарита. - В любом случае, мне не нужно никакой другой комнаты, если я смогу на час или два воспользоваться этой.
        - Она к услугам вашей чести, - вмешался уважаемый Джеллибенд, красноватая физиономия которого несколько сморщилась, дабы скрыть бесконечно растущее удивление.
        - Я отправлюсь на ту сторону при первой же смене прилива и на первой же шхуне, какую смогу достать, - сказала Маргарита. - Но мой кучер и слуги останутся здесь на ночь, а быть может, и дольше, так что, надеюсь, вы о них позаботитесь.
        - Да, миледи, я пригляжу за ними. Может быть, Салли приготовит вам какой-нибудь ужин?
        - Да, пожалуйста, дайте чего-нибудь, а когда появится сэр Эндрью Фоулкс, пришлите его ко мне.
        - Да, миледи.
        На лице достойного Джеллибенда, помимо его желания, выразилось огорчение. Он очень уважал сэра Перси, и ему ужасно не нравилось зрелище бегства его жены с молодым сэром Эндрью. Но, конечно же, это не его дело, и он не сплетник. Кроме того, сердце подсказывало ему, что ее честь всего-навсего одна из фурий с той стороны Канала; что удивляться, она настолько же аморальна, как и большинство из них.
        - Впрочем, ни вы, ни мисс Салли можете не вставать, когда он появится, он может быть очень поздно, - продолжила Маргарита.
        Джеллибенду только и надо было, чтобы Салли ушла спать. Ему что-то совсем перестали нравиться все эти путешественники, хотя леди Блейкни щедро расплачивается за услуги, да и вообще, все это его не касается.
        Салли приготовила незатейливый ужин из холодного мяса, вина и фруктов. После этого она удалилась с почтительным реверансом, маленьким умишком своим никак не понимая, почему ее честь так печальны, если они вот-вот убегут с любовником.
        Затем на Маргариту навалилось изнурительное ожидание. Она прекрасно понимала, что сэр Эндрью, которому еще нужно добыть себе костюм лакея, прибудет в Дувр часа через два, не раньше. Конечно же, он был отличным наездником и мог покрыть эти несчастные семьдесят миль между Лондоном и Дувром достаточно быстро, но вряд ли ему удастся постоянно получать лучших лошадей, да и из Лондона он не мог выехать раньше, чем через час после нее.
        По дороге она не встретила ничего, напоминающего о Шовелене. Кучер, которого она просила поглядывать, никого, похожего по описанию на высохшую маленькую фигурку француза, не видел. Но, судя по всему, он был явно где-то впереди. Она не решалась расспрашивать людей во всех тех харчевнях, где останавливалась поменять лошадей, опасаясь, что Шовелен расставил шпионов по всей дороге и они могут, услышав ее вопросы, опередить ее и предупредить врага о ее появлении.
        Теперь она размышляла: остановился ли Шовелен в какой-нибудь харчевне, или ему удалось уже зафрахтовать судно и он находится на пути во Францию. Эта мысль железными тисками сдавила ей сердце. Что, если она и в самом деле опоздает!
        Пустота комнаты угнетала ее; повсюду царила страшная неподвижность. Только невероятно медленное и монотонное тикание старинных часов нарушало ее одиночество. Маргарите потребовались все силы, вся энергия, все сознание серьезности предприятия, чтобы сохранить мужество в изматывающем ночном ожидании.
        Все в доме, похоже, спали. Она слышала, как поднялась наверх Салли. Мистер Джеллибенд, проверив, как устроились кучер и слуги, занял позицию под слуховым окном, где неделю назад Маргарита разговаривала с Шовеленом. Он явно намеревался дождаться сэра Эндрью Фоулкса, но вскоре сон сразил его, и теперь, в созвучии с медлительным тиканием часов, до слуха Маргариты долетало ровное посапывание старого добряка.
        Прекрасный теплый октябрьский день разразился бурной холодной ночью. Маргариту немного знобило, и она очень радовалась приветливому огню очага. С течением времени погода все более и более портилась, и приглушенный гул моря, бьющегося в адмиралтейский мол, становился слышнее, несмотря на то что харчевня находилась достаточно далеко от него. Ветер усиливался, сотрясая окна и двери массивного старомодного дома. Он раскачивал деревья и завывал в дымоходе. И все же Маргарита надеялась, что ветер окажется благоприятным для ее путешествия. Шторм ее не страшил, она готова была на любой, самый рискованный шаг, лишь бы не откладывать отплытия ни на час.
        Вдруг какое-то движение снаружи отвлекло ее от размышлений. Это был явно сэр Эндрью Фоулкс, по звону копыт она догадалась, с какой сумасшедшей скоростью тот подлетел. Разбуженный шумом, мистер Джеллибенд вполне радушно пригласил гостя войти.
        На какое-то мгновение Маргариту вдруг поразила неловкость ее положения: одна, в такой час, в месте, где ее так хорошо знают, она назначает свидание с молодым человеком, известным здесь не менее, да к тому же еще и переодетым. Какая пища для сплетен людям, настроенным против нее!
        Мысль эта более всего поразила Маргариту своей комичностью - столь разителен был контраст между серьезностью ее предприятия и тем представлением о нем, какое возникло, должно быть, у добродушного мистера Джеллибенда. И впервые за последнее время в уголках ее детского рта заиграла легкая улыбка, так что, когда сэр Эндрью, почти неузнаваемый в своем лакейском костюме, вошел в зал, она приветствовала его едва ли не радостным смехом.
        - Боже мой, месье, мой лакей, - сказала она. - Мне очень нравится, как вы смотритесь в этом костюме.
        Следом за сэром Эндрью вошел окончательно сбитый с толку мистер Джеллибенд. Маскарад юного фата подтверждал его самые худшие предположения. С каменным лицом он открыл бутылку, расставил стулья и стал ждать.
        - Благодарю вас, достойный друг, - сказала ему Маргарита, все еще улыбаясь при мысли о том, что этот бедняк должен чувствовать по поводу происходящего. - Мы более ни в чем не нуждаемся. Возьмите за свои беспокойства.
        Она положила в его руку несколько золотых монет, которые тот почтительно принял, после чего несколько подобрел.
        - Постойте! Леди Блейкни, - вмешался сэр Эндрью, когда Джеллибенд уже собирался уйти. - Боюсь, нам потребуется гостеприимство нашего друга Джеллибенда на более долгий срок. К сожалению, я вынужден доложить вам, что этой ночью мы выехать не сможем.
        - Этой ночью не сможем? - пораженно переспросила она. - Но мы должны, сэр Эндрью, мы должны! Здесь и речи не может быть о «не сможем», мы должны взять судно сегодня, сколько бы это ни стоило.
        Но молодой человек печально покачал головой:
        - Боюсь, что это не зависит от денег, леди Блейкни. Со стороны Франции дует отвратительный штормовой ветер, он совершенно против нас, мы не имеем никакой возможности выйти в море, пока он не переменится.
        Маргарита смертельно побледнела. Подобное даже не приходило ей в голову. Сама природа сыграла с ней страшную и жестокую шутку. Перси в опасности, а она не имеет возможности поехать к нему, потому что ветру вдруг вздумалось дуть от берегов Франции.
        - Но мы должны ехать! Мы должны! - твердила она с необъяснимой и неиссякаемой энергией. - Вы же знаете, мы должны ехать! Неужели ничего нельзя сделать?
        - Я прошел вниз по побережью и поговорил с несколькими шкиперами; сегодня ночью выйти в море совершенно невозможно, все моряки уверяли меня в этом. Никто, - добавил он, значительно посмотрев на Маргариту, - никто не сможет выехать сегодня ночью из Дувра.
        Маргарита сразу же поняла, что он имел в виду. «Никто» относилось к Шовелену точно так же, как и к ней. Она любезно кивнула Джеллибенду.
        - В таком случае я должна привести себя в порядок, - сказала она ему. - У вас найдется для меня комната?
        - О да, ваша честь. Прекрасная, светлая и хорошо проветренная комната. Я сейчас пойду посмотрю… Есть и еще, другая, для сэра Эндрью. Обе в вашем распоряжении.
        - Ну что же, тогда все отлично, уважаемый Джелли! - развеселился сэр Эндрью, сильно стукнув мистера Джеллибенда по спине. - Открой обе комнаты и оставь нам здесь на столе свечи. Клянусь, ты уже помираешь от желания спать, а леди, прежде чем подняться к себе, должна поужинать. И не расстраивайся так, мистер Грустный Лик, визит этой дамы в столь поздний час - большая честь твоему дому. Сэр Перси Блейкни отблагодарит тебя вдвойне, если ты как следует проследишь за тем, чтобы ей было здесь удобно и чтобы никто не знал о ее присутствии.
        Сэр Эндрью, без сомнения, догадался о том множестве противоречивых страхов и сомнений, которые роились в голове достойного Джеллибенда, и, поскольку он был галантным джентльменом, попытался этим отчаянным пассажем хотя бы немного рассеять черные мысли хозяина кабачка. И остался доволен, увидев, что отчасти преуспел в этом, поскольку красноватая физиономия Джеллибенда просветлела при упоминании имени сэра Перси.
        - Я сейчас же пойду и посмотрю, сэр, - с расторопной готовностью и уже без холодности ответил тот, - готов ли ужин для вашей чести?
        - Достаточно, благодарю вас, достойный друг. И, поскольку я умираю от усталости и очень хочу есть, прошу вас поскорее посмотреть комнаты.
        - А теперь говорите, - порывисто и напряженно начала Маргарита, как только Джеллибенд удалился. - Говорите все ваши новости.
        - А более ничего и нет, что можно было бы вам сообщить, леди Блейкни, - вздохнул молодой человек. - Шторм сделал совершенно невозможным выход какого угодно судна. Но то, что вам в первый момент показалось ужасным несчастьем, на самом деле - большая удача для нас. Шовелен не сможет так же, как и мы, сегодня ночью отплыть во Францию.
        - Но он мог отплыть еще до начала шторма.
        - Слава Богу, если он сделал так, - весело ответил сэр Эндрью. - Просто великолепно, если он успел это сделать. Кто знает? Быть может, он уже отдыхает на дне морском, потому что шторм, действительно, очень сильный, и всем небольшим судам, находящимся сейчас в море, очень не поздоровится. Тем не менее я боюсь, что нам на это надеяться нечего, вряд ли этот хитроумный дьявол со своими коварными планами потерпит кораблекрушение. Моряки, с которыми я говорил, уверяли меня, что в последние несколько часов из Дувра в море не вышло ни одной шхуны. Кроме того, я выяснил, что какой-то незнакомец прибыл сегодня днем в карете и, как и я, выяснял вопрос о возможности отправиться во Францию.
        - Так Шовелен все еще в Дувре?
        - Вне всяких сомнений. Быть может, лучше его подкараулить здесь и, воспользовавшись моей шпагой?.. Воистину, это самый быстрый выход из положения.
        - Нет, сэр Эндрью, не шутите так! В последний день я и сама очень часто ловила себя на мысли о том, что желаю смерти этому исчадию ада, но ваш смелый порыв бесполезен. Законы Англии запрещают убийства! Это лишь в нашей прекрасной Франции происходит повальная бойня на основании закона, во имя свободы и братской любви.
        Сэр Эндрью уговорил ее сесть за стол, немного поесть и выпить вина. Он понимал, что вынужденный двенадцатичасовой отдых в ожидании следующего прилива будет ужасно трудным для нее в том состоянии сильного возбуждения, в каком она находилась. Послушная, словно дитя, его мягким наставлениям, Маргарита попыталась есть и пить.
        Сэр Эндрью, будучи сам влюбленным, доставил огромное наслаждение рассказами о ее муже. Он открыл ей кое-какие отважные эскапады Сапожка Принцессы, предпринятые им для спасения несчастных французских изгнанников, убегающих из своей собственной страны от кровавой безжалостной революции. От его рассказов о храбрости, изобретательности и неистощимости сэра Перси, с которыми тот вырывал мужчин, женщин и даже детей прямо из-под ножа ненасытной гильотины, в глазах ее появился восторженный блеск. А от историй о множестве превосходнейших перевоплощений Сапожка Принцессы, благодаря которым он всегда оставался незаметным для огромного количества проницательных глаз, выискивающих его на всех заставах Парижа, она даже весело заулыбалась. В последний раз, спасая графиню де Турней с детьми, Блейкни создал настоящий шедевр, переодевшись в омерзительнейшую рыночную торговку в грязной шляпе, с растрепанными седыми лохмами; он был настолько потешен, что даже удивительно, почему не смеялись собаки. Маргарита хохотала до слез, слушая описания его внешности, - ведь при таком большом росте замаскироваться намного
труднее, особенно во Франции.
        Так прошел еще час. Для вынужденного безделья в Дувре это было уже слишком. Маргарита с нетерпеливым вздохом поднялась из-за стола. Ей было жутко представить одинокую постель наверху в обществе тяжелых и беспокойных мыслей, а воющий в отдалении шторм еще более уменьшал шансы заснуть.
        Она попробовала представить, где сейчас мог находиться Перси. «Полуденный сон» - крепкая, отлично приспособленная к морским путешествиям яхта. Сэр Эндрью предположил, что Перси, конечно же, пошел с подветренной стороны еще до начала шторма. А может быть, даже и не вышел в открытое море, а спокойненько расположился где-нибудь в Грейвзенде.
        Бриггс был отличным шкипером, да и сам сэр Перси управлял шхуной, как настоящий моряк. Шторм для них не должен был представлять опасности.
        Когда наконец Маргарита поднялась к себе, было уже далеко за полночь. Она не могла заснуть. Мысли в течение долгих, изматывающих часов, пока бушевал разделяющий ее и Перси шторм, были мрачными. Сердце ныло от непрерывного рокота волн. Маргарита была в том состоянии, когда море раздражает. Лишь будучи счастливыми, мы можем спокойно и весело смотреть на бесконечные набеги волн, подхватывающих нашу радость. Когда же мы грустим, каждый бегущий вал лишь увеличивает печаль, напоминая о скорби и бренности жизни.


        ГЛАВА XXII
        КАЛЕ
        Мучительные ночи и тягостные дни рано или поздно кончаются.
        Маргарита более пятнадцати часов провела в пытке раздумий и от мыслей своих едва не сошла с ума. Она рано встала после бессонной ночи, крайне возбужденная от желания как можно скорее продолжить путешествие, невзирая ни на какие препятствия, лежащие на пути, боясь упустить малейшую возможность отправиться в дорогу.
        Спустившись вниз, она увидела сэра Эндрью уже сидящим в зале. Он поднялся на полчаса раньше и успел сходить на адмиралтейский мол только затем, чтобы выяснить, не выходил ли из Дувра какой-либо французский пакетбот или другое, частным образом зафрахтованное, судно. Шторм продолжал бушевать, и отлив был в самом разгаре. Если ветер в ближайшее время не изменится или не уляжется, то им придется ждать еще часов десять-двенадцать, пока вернется прилив. Но шторм все не утихал, ветер не унимался, а отлив продолжался. Маргарита почувствовала тоску и отчаяние, услышав эти печальные новости. Только непоколебимая решительность удерживала ее от того, чтобы не сломаться совсем, а все возрастающая озабоченность молодого спутника лишь усиливала ее беспокойство.
        Хотя он и пытался скрыть это, Маргарита видела, что сэр Эндрью не меньше нее жаждет как можно скорей оказаться рядом с товарищем. Это вынужденное бездействие было ужасным для обоих; и как они провели этот мучительный день в Дувре, Маргарита впоследствии даже не помнила. Она боялась выходить из харчевни, опасаясь наткнуться на шовеленовских шпиков, и потому и она, и сэр Эндрью часами сидели в отдельной комнате: подолгу молчали, пытались говорить, ели что-то принесенное Салли.
        Им не оставалось ничего более, как только думать, предполагать или надеяться на случай.
        Шторм улегся слишком поздно. До прилива было еще далеко, и никакое судно не могло выйти в море. Но ветер уже переменился на северо-западный бриз, настоящий подарок для скорейшего перехода во Францию.
        Два человека с нетерпением ожидали того часа, когда смогут наконец отправиться. За весь долгий изматывающий день был всего лишь один счастливый момент, когда сэр Эндрью, в очередной раз вернувшись с мола, сообщил, что зафрахтовал самую быстроходную шхуну, шкипер которой готов выйти в море, как только начнется прилив.
        После этого часы стали казаться менее томительными, в ожидании появилось больше надежды. Наконец в пять часов вечера Маргарита под густой вуалью и сэр Эндрью в качестве ее лакея после столь длительного ожидания спустились к молу.
        Порывистый морской ветер сразу их оживил. Бриз был достаточно сильным, чтобы туго натянуть паруса «Пенного гребня», и шхуна весело вырвалась в открытое море.
        Закат после шторма был великолепен, и Маргарита, глядя на постепенно исчезающие из вида дуврские скалы, почувствовала себя умиротворенной и полной надежд.
        Сэр Эндрью был преисполнен учтивости, и она еще раз порадовалась тому, что в этом отчаянном путешествии он будет с ней рядом.
        Вскоре в сгущающемся вечернем тумане начал слабо вырисовываться серый берег Франции. Уже можно было разглядеть мерцающие вдоль побережья огоньки и окутанные дымкой шпили церквей.
        Еще через полчаса Маргарита ступила на французскую землю. Она вновь прибыла в страну, в которой вот уже многие месяцы одни люди убивали других, посылая на плаху невинных детей и женщин.
        Каждая мелочь в этой стране и в ее народе, даже в таком отдаленном приморском городке, свидетельствовала о бурлящей революции, властвующей за три сотни миль отсюда, в прекрасном Париже, где ныне царил ужас, текла кровь благородных сынов Франции, лились слезы вдов и оставшихся без отцов детей.
        На всех мужчинах были красные колпаки, грязные или чистые, но все с трехцветной кокардой с левой стороны. Маргарита, внутренне содрогнувшись, отметила, что вместо привычных веселых манер ее соотечественников теперь во взглядах людей преобладало чувство подозрительности.
        Каждый в те дни шпионил за своим же товарищем. Самую невинную шутку могли расценить как проявление симпатии к аристократам и назвать преступлением против народа. Даже у встречных женщин в глазах читалось выражение страха и ненависти. Поглядывая на сошедшую с корабля в сопровождении сэра Эндрью Маргариту, они, проходя мимо, ворчали: «Sacres aristos!»,[Проклятые аристократы (фр.).] а то и:
«Sacres Anglais».[Проклятые англичане (фр.).] Хорошо еще, что далее коротких комментариев дело не шло.
        Кале даже в те дни поддерживал постоянные торговые связи с Англией, и на французском берегу часто можно было встретить английских купцов. Все прекрасно знали, что, несмотря на строжайшие запреты английских властей, регулярно и быстро, а чаще всего контрабандой доставлялись в Англию французские вина и зерно. Французских буржуа это вполне устраивало; хотя они ненавидели английского короля и английское правительство, но не имели ничего против получения с них контрабандной прибыли. Потому-то английские контрабандисты были всегда желанными гостями в дешевых тавернах Кале и Булони.
        Может быть, именно поэтому большинство прохожих не обращали внимания на двух незнакомцев, одетых по английской моде, по привычке посылая им вслед проклятия, считая, что они прибыли сюда по торговой необходимости своей туманной страны.
        При всем этом Маргарита еще более удивлялась тому, как могла оставаться незамеченной здесь высокая фигура ее мужа. Она восторгалась его способностью маскироваться для своей благородной работы, чтобы не возбуждать излишнего любопытства.
        По пути обмениваясь с Маргаритой ничего не значащими словами, сэр Эндрью вел ее прямо через весь город по направлению к мысу Серый Нос. Улицы Кале были кривыми и узкими с мерзкими запахами тухлой рыбы и затхлых погребов.
        Во время шторма в городе был сильный дождь, и Маргарита шла, порой проваливаясь глубоко в грязь, поскольку дорога освещалась лишь кое-где мерцающими в домах огоньками.
        Но она не обращала внимания на эти мелкие неудобства.
        - Мы можем встретить его в «Сером коте», - сказал сэр Эндрью, как только они пристали к берегу.
        И она шла теперь как будто по ковру из роз, поскольку вот-вот могла встретить его.
        Наконец они достигли цели. Сэр Эндрью явно знал дорогу, так как шел в темноте уверенно, никого ни о чем не спрашивая. Было слишком темно, и Маргарита не смогла посмотреть, как выглядел этот дом снаружи. «Серый кот», как назвал его сэр Эндрью, был явно маленькой придорожной харчевней на окраине Кале со стороны Серого Носа. Он находился не близко от берега, поскольку звуки моря доносились сюда лишь отдаленным шумом.
        Сэр Эндрью постучал в дверь набалдашником трости, и изнутри раздалось нечто похожее на приветствие, сопровождавшееся изрядным количеством чертыханий. Сэр Эндрью постучал еще раз, более настойчиво. Послышались новые чертыхания, и шаркающие шаги, похоже, приблизились к двери. В следующее мгновение дверь широко распахнулась, и Маргарита увидела, что стоит на пороге полуразвалившейся и настолько загаженной комнаты, какой она, пожалуй, никогда и не видела.
        Обои, если их можно было так назвать, клочьями свисали со стен. В комнате, казалось, не было ни одного целого предмета. Большинство стульев стояло без спинок, а многие - и без сидений, угол стола подпирала вместо сломанной ножки вязанка прутьев. В углу комнаты находилась огромная печь с висящим котлом, из которого плыл неприятный запах какого-то варева. Рваная, в синюю клеточку, тряпка занавешивала дыру, через которую просматривался чердак. На одной из стен мелом было крупно и размашисто, с большими интервалами, выведено «Liberte! Egalite! Fraternite!»[Свобода! Равенство! Братство! (фр.)]
        Жуткое помещение едва освещалось вонючей масляной лампой, висевшей на хилой балке потолка. Все было настолько непривлекательным, загаженным, грязным, что Маргарита еле-еле решилась переступить порог.
        - Путешественники из Англии, гражданин! - бодро сказал сэр Эндрью на французском языке.
        Личность, подошедшая к двери на стук сэра Эндрью и, по-видимому, являвшаяся хозяином этого гадкого местечка, оказалась пожилым, грубовато скроенным крестьянином, одетым в грязную голубую рубаху, тяжелые сабо, от которых во все стороны летели клочья соломы, затертые синие штаны и неизменный красный колпак с трехцветной кокардой, свидетельствующей о его нынешних политических убеждениях. В зубах у него была короткая деревянная трубка, из которой тянуло запахом крепкого табака.
        Подозрительно взглянув на двух путешественников, он пробормотал: «Sacres Anglais!» - после чего топнул ногой по земле во утверждение независимости своего духа, но все-таки отступил в сторону, пропуская гостей, потому что прекрасно знал, что у этих «Sacres Anglais» всегда при себе тугие кошельки.
        - О, Боже! - вздохнула Маргарита, входя в помещение с платочком у носа. - Какая кошмарная дыра! Вы уверены, что это здесь?
        - О, я вполне уверен, это именно здесь, - подтвердил молодой человек, смахивая модным кружевным платочком пыль со стула, чтобы Маргарита могла сесть. - Но, клянусь, я сам никогда не видел более гнусной дыры!
        - Господи, - продолжала она, оглядываясь отчасти с любопытством, отчасти с ужасом на эти полуразвалившиеся стены, поломанные стулья и хромоногий стол. - Местечко воистину малопривлекательное.
        Хозяин «Серого кота», по имени Брогар, не обращал на своих гостей никакого внимания. Он знал, что теперь они станут просить ужин, а правила свободных граждан не позволяли делать каких-либо различий или оказывать кому бы то ни было предпочтения.
        Около очага сидела, развалясь, некая странная фигура, судя по всему женщина, хотя это и трудно было определить точно. На голове ее был чепец, в прошлом белый, а теперь неопределенного цвета, вся же остальная одежда представляла собой сплошные лохмотья. Она сидела, что-то бормоча себе под нос и периодически помешивая варево.
        - Эй, приятель, - сказал наконец сэр Эндрью, - мы хотим немного поужинать… Там гражданка, - указывая на кучу лохмотьев у очага, добавил он, - варит какой-то изысканный суп. А у меня и моей хозяйки вот уже много часов не было ни крошки во рту.
        Брогар некоторое время размышлял. Свободному гражданину не пристало торопиться с ответом на всякие вопросы.
        - Sacres aristos! - проворчал наконец он, снова топнув ногой.
        После чего не спеша поплелся к стоящему в углу комнаты кухонному столу. Там он достал старую оловянную миску для супа и безмолвно вручил ее своей прекрасной половине, которая так же молча стала наполнять ее содержимым котла.
        Маргарита в панике смотрела на это священнодействие. Если бы не серьезность задачи, она давно бы уже сбежала из этой обители грязи и зловония.
        - Клянусь, хозяева наши - люди малоприветливые, - заметил сэр Эндрью, увидев на лице Маргариты выражение ужаса. - Я мог бы вам предложить пищу более добротную и аппетитную, однако я думаю, что вы признаете суп вполне съедобным, а вино - хорошим. Эти люди валяются в грязи, но живут, как правило, неплохо.
        - Нет, прошу вас, сэр Эндрью, - сказала она ласково. - Не беспокойтесь обо мне. Мне сейчас совсем не до ужина.
        Брогар неторопливо продолжал свои отвратительные приготовления: положил на стол пару ложек и поставил стаканы, которые сэр Эндрью на всякий случай тщательно вытер, достал бутылку вина и хлеб. Маргарита, слегка брезгливо придвинув стул поближе к столу, сделала вид, что собирается есть. Сэр Эндрью, изображая лакея, стоял за ее стулом.
        - Мадам, прошу вас, - взмолился он, видя, что Маргарита не в силах притронуться к еде. - Умоляю вас хотя бы попробовать немного. Вспомните, вам так нужны теперь силы.
        Суп и в самом деле оказался неплохим, его запах и вкус были вполне приличными, - Маргарита со страшными предосторожностями все же решилась его попробовать. Затем она отломила хлеба и даже выпила немного вина.
        - Сэр Эндрью, мне все-таки не нравится, что вы стоите, - сказала она. - Вам тоже нужно подкрепиться. Если вы сядете рядом и разделите со мной это подобие ужина, только безмозглой твари придет в голову, что я эксцентричная англичанка, тайно сбежавшая с лакеем.
        Положив на стол все необходимое, хозяин, казалось, вовсе забыл о своих гостях. Он сидел рядом, дымя своей гнусно чадящей трубкой едва ли не в нос Маргарите, подобно любому свободно рожденному гражданину, для которого все равны. Мамаша Брогар, тихо пошаркивая, выползла из комнаты.
        - Убью, скотину! - с природным британским гневом прошипел сэр Эндрью, глядя на развалившегося на столе Брогара, надменно разглядывающего этих «Sacres Anglais».
        - Ради Бога, сударь, - взмолилась Маргарита, увидев, как с врожденным британским пылом сэр Эндрью угрожающе сжал кулаки, - не забывайте, что вы во Франции, Да еще в такое время. Кроме того, национальный характер…
        - Зарежу, как барана, скотину! - прорычал сэр Эндрью, но принял совет Маргариты и сел за стол. Оба делали вид, что едят и пьют.
        - Прошу вас, - сказала Маргарита, - не портите настроения этому животному, тогда он, может быть, ответит на наши вопросы.
        - Мне очень хотелось бы, но увы! Я скорее его зарежу, чем буду о чем-нибудь спрашивать. Эй, приятель, - учтиво сказал он тут же на французском, слегка тронув Брогара за плечо. - Вы, должно быть, частенько встречаете здесь нашего брата, я имею в виду путешественников из Англии?
        Брогар пустил несколько клубов дыма и только затем пробормотал:
        - Хм, бывает.
        - Ах, - небрежно продолжал сэр Эндрью, - путешественники из Англии всегда знают, где можно найти доброе вино, не так ли, приятель? А теперь, скажите-ка мне, поскольку госпожа желает знать, не появлялся ли здесь случайно высокий английский джентльмен, ее большой друг, который часто бывает в Кале по делам. Он направляется в Париж. Моя госпожа хотела бы встретить его здесь.
        Маргарита старалась не смотреть на Брогара, боясь, что тот заметит горячую озабоченность, с которой она ожидала ответа. Однако свободно рожденному французскому гражданину не пристало спешить с ответом, - Брогар выдержал паузу и тягуче изрек:
        - Высокий англичанин? Сегодня? Да.
        - Вы его видели? - как можно равнодушнее переспросил сэр Эндрью.
        - Да, сегодня, - угрюмо подтвердил Брогар. Затем он спокойно взял с ближайшего стула шляпу сэра Эндрью, надел ее, одернул грязную рубаху и тяжеловесной пантомимой попытался изобразить, что личность, о которой его спросили, была очень богато одета.
        - Sacre aristo! - пробормотал он. - Этот ваш длинный англичанин!
        Маргарита едва не вскрикнула.
        - Это точно сэр Перси! Даже не переодетый, - прошептала она. И при всей своей озабоченности улыбнулась сквозь выступившие слезы, подумав о том, что привычка сильнее смерти, раз сэр Перси даже в такое гибельно-опасное предприятие пустился в платье, скроенном по самой последней моде, со свежим кружевным жабо.
        - О, какая немыслимая дерзость! - вздохнула она. - Скорее, сэр Эндрью, спросите хозяина, когда он ушел?
        - Понятно, приятель, - сказал сэр Эндрью, все с той же небрежностью обращаясь к Брогару. - Милорд всегда прекрасно одет. Этот высокий англичанин, которого вы видели, и в самом деле друг моей хозяйки. Так, вы говорите, он ушел?
        - Ушел… да… Но вернется… Он заказал ужин…
        Быстрым предупредительным жестом сэр Эндрью коснулся руки Маргариты. И как раз вовремя, потому что еще мгновение - и чрезмерная радость выдала бы ее с головой. Он цел и невредим, он вернется сюда очень скоро, быть может, она увидит его в следующее мгновение… Все это было свыше ее сил.
        - Сюда? - обратилась она к Брогару, вдруг превратившемуся в ее глазах в счастливого посланца судьбы. - Сюда! Вы сказали, что этот английский джентльмен вернется сюда?
        Счастливый посланец судьбы вновь топнул в знак презрения ко всем аристократам, выбирающим «Серого кота» для своего пристанища.
        - Хм, - пробурчал он. - Он заказал ужин, значит, вернется… Sacres Anglais! - добавил он, как бы досадуя на ту суматоху, которую создали из-за какого-то там англичанина.
        - А где он сейчас? Вы знаете? - порывисто спросила леди Блейкни, положив изящную белую ручку на грязный рукав голубой рубахи хозяина.
        - Он пошел достать лошадей и повозку, - лаконично заключил Брогар и резко стряхнул со своего рукава ручку, которую принцы целовали бы с гордостью.
        - А как давно он ушел?
        Однако Брогару уже надоели разные пустые расспросы. Он считал недостойным гражданина отвечать на вопросы, с которыми к нему приставали эти sacres aristos, даже если они и богатые англичане. Гражданин Брогар, наоборот, полагал, что его новорожденное достоинство должно быть как можно более грубым, а покорные ответы на вопросы всяких людей - не что иное, как верный знак рабства.
        - Не знаю, - отрезал он. - Я достаточно вам сказал. Vojons, les aristos… Посмотрим, аристократы (фр.).] Он пришел сегодня. Он заказал ужин. Он ушел. Он вернется. Voila![Вот (фр.).]
        И, будучи полностью уверенным в своей правоте, в том, что он, как гражданин и свободный человек, может грубить сколько хочет, Брогар, шаркая, вышел из комнаты, хлопнув дверью.


        ГЛАВА XXIII
        НАДЕЖДА
        - Клянусь, мадам, - сказал сэр Эндрью, заметив, что Маргарита хочет вернуть грубияна, - я думаю, нам лучше оставить его в покое. Мы больше ничего не добьемся и можем только возбудить подозрения. Кто знает, что за шпионы прячутся в этих Богом забытых местах.
        - А чего мне бояться, - спокойно отвечала Маргарита. - Теперь я знаю, что мой муж в безопасности и я очень скоро его увижу.
        - Тише, - сказал сэр Эндрью с тревогой, поскольку она говорила громко, совершенно не скрывая радости. - Во Франции сейчас даже у стен есть уши.
        Он быстро встал и обошел грязную комнату, внимательно прислушиваясь к каждому шороху. За дверями были слышны ворчливые чертыхания и шаркающие шаги Брогара. Сэр Эндрью поднялся по шатким ступеням в мансарду, чтобы удостовериться, что и там никого нет.
        - Так мы одни, месье мой лакей? - весело спросила Маргарита, когда молодой человек снова сел рядом с ней. - Мы можем говорить?
        - Как можно осторожней, - ответил он.
        - Но, сударь, у вас такой хмурый вид! Я, например, готова плясать от радости. Теперь больше нет причин для страхов. Наша лодка на берегу, «Пенный гребень» не более чем в двух милях от берега, а мой муж будет под этой крышей, возможно, через полчаса. Все прекрасно! Ничто не может помешать нам! Шовелен и его банда еще не прибыли.
        - Нет, мадам, боюсь, этого мы еще не знаем.
        - Что вы имеете в виду?
        - Он был в Дувре в то самое время, что и мы.
        - Задержанный тем же штормом, который задержал нас.
        - Да, так. Но прежде я не говорил вам, чтобы не испугать, я видел его на берегу за пять минут до нашего отправления. Клянусь, это был он. Он переоделся в кюре, так что даже сам Сатана с трудом узнал бы его. Я слышал, как он договаривался о судне, которое быстро доставит его в Кале. Он должен был выйти вслед за нами, то есть менее чем через час.
        Радостное выражение быстро сошло с лица Маргариты. Смертельная опасность, в которой Перси находился на французской земле, вдруг предстала перед ней с потрясающей ясностью. Шовелен оставался на хвосте, а в Кале этот проницательный дипломат был всесилен, - достаточно одного его слова, чтобы обнаружить Перси и арестовать…
        Кровь, казалось, застыла у нее в жилах. Даже при всех страшных беспокойствах, еще будучи в Англии, она не представляла настолько ясно той ситуации, в которой оказался теперь ее муж. Шовелен поклялся предать Сапожка Принцессы смерти, и вот отчаянный заговорщик, хранимый своей безвестностью, уже рассекречен ее же усилиями и выдан самому злобному и безжалостному врагу.
        Кроме того, Шовелен, выследивший в «Отдыхе рыбака» лорда Тони и сэра Эндрью, стал обладателем всех планов последней экспедиции. Арман Сен-Жюст, граф де Турней и остальные бежавшие роялисты должны были встретить Сапожка или других, как планировалось ранее, его эмиссаров именно в этот день, второго октября, в известном всей лиге месте, так называемой «Хижине папаши Бланшара».
        Связь Армана с Сапожком Принцессы и его отречение от Королевы Террора были пока неизвестны соотечественникам. Он немногим более недели назад покинул Англию с необходимыми инструкциями, позволяющими ему встретить бежавших и переправить в назначенное спасительное убежище.
        Все это было ясно Маргарите с самого начала, а сэр Эндрью лишь подтвердил ее уверенность. Она знала, что связаться с Арманом или послать новые инструкции беглецам было уже поздно. Они, конечно, соберутся в назначенное время в указанном месте, не подозревая о страшной опасности, нависшей над их отчаянным избавителем.
        Блейкни, который обычно сам планировал и организовывал все экспедиции, не позволит никому из своих младших товарищей пойти на верный риск. Поэтому он поспешил сообщить им на балу у лорда Гренвиля: «Выезжаю завтра сам…»
        Теперь, когда злейший враг знает его подлинное имя, он будет выслежен шовеленовскими шпионами до тайной хижины, где ждут его беглецы, - и там ловушка захлопнется сразу для всех.
        И был всего один час, выигранный Маргаритой и сэром Эндрью у врага, когда они могли бы предупредить сэра Перси и уговорить бросить безумную экспедицию, которая приведет его лишь к собственной смерти. Всего один час.
        - Шовелен знает о харчевне из похищенных им бумаг, - сказал сэр Эндрью серьезно. - И по прибытии может направиться сразу сюда.
        - Он еще не прибыл, мы на час опередили его, а Перси должен вот-вот здесь появиться. Мы уже будем на середине Канала, когда Шовелен поймет, что мы ускользнули.
        Она говорила возбужденно и настойчиво, желая внушить своему другу хотя бы часть хрупких надежд, которые жили теперь в ее сердце. Однако он лишь печально покачал головой.
        - Почему вы молчите, сэр Эндрью? - несколько нетерпеливо спросила она. - Что вы качаете головой с таким угрюмым видом?
        - Увы, мадам, - ответил тот. - Питая свои радужные мечты, вы забываете об одном очень важном обстоятельстве.
        - И что бы это такое могло быть? По-моему, я все прекрасно помню… О каком таком обстоятельстве вы говорите? - с еще большим нетерпением настаивала она.
        - Его рост шесть футов и три дюйма, а имя ему - Перси Блейкни, - тихо отозвался сэр Эндрью.
        - Я не понимаю, - прошептала она.
        - Вы думаете, Блейкни покинет Кале, не доведя до конца начатого дела?
        - Вы считаете?..
        - Здесь старый граф де Турней…
        - Граф?
        - И Сен-Жюст, и другие…
        - Мой брат! - со страданием в голосе сказала она. - О небо, помоги, я и в самом деле, похоже, забыла.
        - Эти люди, полные веры и неиссякаемой надежды, именно сейчас ждут прибытия Сапожка Принцессы, поручившегося своей честью доставить их в Англию целыми и невредимыми.
        Она и в самом деле забыла! С возвышенным эгоизмом страстно любящей женщины она в последние двадцать четыре часа думала только о муже. Его драгоценная, благородная жизнь, находящаяся в опасности, он сам - любимый, единственный - целиком поглотил ее мысли.
        - Мой брат, - прошептала она, и веки ее отяжелели от слез, а память вновь заговорила об Армане, нежном товарище детства, ради которого она совершила смертный грех, подвергнув опасности жизнь своего отважного мужа.
        - Сэр Перси Блейкни никогда не был бы достойнейшим предводителем двадцати английских джентльменов, если бы мог покинуть тех, кто так верит в него, - гордо сказал сэр Эндрью. - А не сдержать своего слова - это уже полный абсурд!
        На несколько мгновений воцарилось молчание. Маргарита, закрыв руками лицо, плакала, слезы медленно вытекали из-под ее дрожащих пальцев. Молодой человек молчал. Сердце его болело при виде страданий этой красивой женщины. Все это время он буквально физически ощущал тот ужасный impasse,[Тупик (фр.).] в который всех их ввергло ее безумие. Он слишком хорошо знал своего друга и предводителя, его неудержимое отчаяние, его сумасшедшую отвагу, бесконечную принципиальность в вопросах чести. Сэр Эндрью знал, что Блейкни не остановится перед опасностью, пустится на любой риск, если нет никакой возможности избежать его, и, даже с Шовеленом на хвосте, сделает хотя бы последнее, но отчаянное усилие, чтобы освободить пленников.
        - Увы, сэр Эндрью, - вздохнула наконец Маргарита, изо всех сил стараясь перестать плакать и вытирая слезы. - Вы правы, я не стану позориться, пытаясь отговорить его от выполнения своих обязанностей. Все равно, как вы только что сказали, это будет напрасно. Дай Бог ему сил и удачи перехитрить преследователей, - пылко и решительно добавила она. - Быть может, он не откажется взять вас с собой для выполнения этого благородного дела, поскольку, будем откровенны, вы столь же хитры, сколь и доблестны! Храни Бог вас обоих. И все же, я думаю, нам незачем терять время.
        - Безусловно, чем скорее он получит сведения о грозящей опасности, тем осторожнее будет действовать. Его изобретательность - настоящее чудо!
        - В таком случае, что вы скажете по поводу вашей прогулки для рекогносцировки в деревню, пока я здесь буду ждать его возвращения? Вам надо попробовать перехватить Перси где-нибудь по пути, чтобы сберечь столь драгоценное время. Если вы встретите его, то предупредите об опасности! Его злейший враг на хвосте!
        - Но здесь такая отвратительная дыра, чтобы оставить вас…
        - Нет, не беспокойтесь об этом! Вы только попросите нашего грубияна позволить мне подождать в другой комнате, где я могла бы быть в безопасности от любопытных глаз всяких путешественников. Предложите ему столько монет, чтобы он не забыл шепнуть мне, когда придет высокий англичанин.
        Она говорила совершенно спокойно и даже приветливо, обдумывая свои планы и готовясь к худшему из всего, что может произойти. Она не проявляла более слабости, будто взяла кредит у мужа, чтобы быть достойным помощником того, кто сам готов был отдать жизнь за других.
        Сэр Эндрью без лишних разговоров подчинился. Он чувствовал, что ее ум в этот момент сильнее, и ему захотелось полностью подчиниться ей, стать ее руками, в то время как она будет его головой. Он направился к двери той комнаты, где недавно скрылись Брогар со своей супругой, и постучал. Как обычно, ему ответили приветствием с приглушенными чертыханиями.
        - Эй, дружище Брогар, - настойчиво сказал молодой человек. - Миледи хочет немного отдохнуть у вас. Можете ли вы предоставить ей другую комнату? Ей надо побыть одной.
        Он достал из кармана какие-то деньги и, положив их на ладонь, значительно позвенел. Брогар открыл дверь и со своей обычной грубой апатией выслушал просьбу молодого человека. Однако, увидев золото, он несколько изменил свое поведение: вытащил трубку изо рта и, шаркая, вышел. Затем указал на мансарду.
        - Она может подождать там. Там удобно. Другой комнаты у меня нет, - хрипло сказал он.
        - Ничего лучше и быть не может, - сказала Маргарита на английском.
        Она сразу же оценила преимущество позиции, скрывающей ее от посторонних глаз.
        - Дайте ему что-нибудь, сэр Эндрью. Я буду прекрасно себя чувствовать там, все видя и оставаясь невидимой.
        Она кивнула Брогару, соблаговолившему подняться в мансарду и встряхнуть лежавшую на полу солому.
        - Могу ли я молить вас, мадам, не совершать безумных поступков? - спросил сэр Эндрью, когда Маргарита уже собралась подняться по лестнице. - Помните, это место кишит шпионами. Прошу вас, не показывайтесь сэру Перси, пока не убедитесь, что вы остались вдвоем.
        Сэр Эндрью понял, что его слова излишни. Маргарита была настолько спокойна, с такой ясной головой, какая не часто бывает в таком положении у мужчин. Глупо было опасаться, что она может поступить опрометчиво.
        - Нет, - ответила она, пытаясь быть как можно приветливей. - Это я вам могу обещать. Я не подвергну опасности ни жизнь моего мужа, ни его дело. Я не выйду при посторонних. Не бойтесь, я найду возможность помочь ему таким способом, в каком он больше всего будет нуждаться.
        Брогар вновь спустился в комнату, и Маргарита была готова отправиться в свое убежище.
        - Не рискую поцеловать вашу руку, мадам, с тех пор как я ваш лакей, - сказал сэр Эндрью, когда она уже начала подниматься. - Но, прошу вас, не падайте духом. Если я не перехвачу Блейкни в течение получаса, то вернусь в надежде найти его здесь.
        - Да. Так будет лучше всего. Мы можем себе позволить полчаса подождать. Шовелен не сможет быть здесь раньше. Дай Бог, чтобы я или вы увидели Перси до того. Удачи вам, друг мой! Не беспокойтесь обо мне.
        Она легко поднялась по расхлябанным деревянным ступеням, ведущим в мансарду. Брогар уже забыл о ней. Она могла устраиваться там поуютней или не устраиваться, как ей будет угодно. Сэр Эндрью смотрел на нее до тех пор, пока леди Блейкни не вошла на чердак. Она задернула рваную занавеску, и молодой человек увидел, как прекрасно она устроилась, чтобы все видеть и слышать, оставаясь невидимой.
        Он хорошо заплатил Брогару, старому грубияну не было смысла выдавать ее. После этого сэр Эндрью направился к выходу. В дверях он еще раз обернулся и посмотрел на мансарду. Нежное лицо Маргариты глянуло на него, и он с радостью отметил, что она выглядит очень спокойной и даже ласково улыбается. Последний раз на прощание кивнув ей, он вышел в ночь.


        ГЛАВА XXIV
        ЗАПАДНЯ
        Следующие четверть часа прошли бесшумно и незаметно. Брогар занимался уборкой стола, готовясь к встрече новых гостей.
        Поскольку Маргарита наблюдала за этими приготовлениями, минуты текли для нее не очень утомительно и даже приятно. Это подобие ужина предназначалось для Перси, Брогар явно не был равнодушен к высокому англичанину, потому что старался сделать свой стол как можно более привлекательным. Он даже достал из каких-то тайных закутков старого посудного шкафа нечто похожее на скатерть. А когда, встряхнув, увидел на ней большое количество дыр, приложил немало усилий для того, чтобы скрыть, по возможности, ее позор, тщательнейшим образом разложив на столе.
        После этого он достал салфетку, тоже старую и рваную, но обладающую достаточной степенью чистоты, и старательно вытер все стаканы, тарелки и ложки, поставленные на стол.
        Маргарита не могла не улыбнуться, наблюдая за приготовлениями, которые Брогар совершал под неизменный аккомпанемент ворчливых чертыханий. По всей видимости, высокий рост и тугой кошелек англичанина весьма пленили его, иначе он, свободный гражданин Франции, вряд ли стал бы беспокоиться из-за какого-то там sacres aristos.
        Когда стол был готов, Брогар осмотрел его с явным удовлетворением. Затем подолом рубахи смахнул с одного из стульев пыль, помешал в котле, подбросил в огонь свежую вязанку прутьев и тяжело вышел из комнаты.
        Маргарита осталась наедине со своими мыслями. Она расстелила поверх соломы дорожный плащ и чувствовала себя вполне комфортабельно: солома была свежая, а отвратительный запах снизу - намного менее резким.
        В этот момент она была почти счастлива. Счастлива оттого, что видела через рваную занавеску убогий стул, дырявую скатерть, стакан, тарелку и ложку и более ничего. Но эти уродливые, искореженные вещи всем своим видом, казалось, говорили, что тоже ждут Перси Скоро, очень скоро он будет здесь, и, если больше никто не появится, она окажется с ним наедине в этой странной комнате.
        Эта мысль была столь божественна, что Маргарита закрыла глаза, чтобы ничто не мешало ей. В течение нескольких минут она будет с ним наедине! Она сбежит по лестнице, он увидит ее! Затем он сожмет ее в объятиях и поймет, как рада она ему, как рада умереть за него, и что никогда еще на всей земле не бывало подобного счастья!
        А что дальше? Она не могла даже смутно представить себе этого. Она, конечно, знала, сэр Эндрью прав, Перси сделает все, чтобы завершить начатое. Находясь здесь, она ничего не может сделать, кроме как предупредить его об опасности, сказать ему, что Шовелен идет по следу. А затем она постарается все же отговорить его от рискованной, отчаянной миссии. Но как это сделать? Ей нельзя даже взглядом попытаться удержать его. Нет, она будет послушной, что бы он ей ни сказал, даже если он прогонит ее. Она будет все равно ждать в страшной лихорадке, пока он будет идти, быть может, на верную смерть. Но это перенести намного легче, чем мысль о том, что он никогда не узнает, как сильно она любит его. Без этого она ни за что не сможет обойтись. Даже эта грязная комната будто ждет его, будто говорит, что он вот-вот появится.
        Неожиданно до ее чуткого слуха донесся звук приближающихся шагов. Сердце ее дико встрепенулось от радости! Неужели наконец Перси?! Нет, шаги были не так медленны и не так тверды, как его. Кроме того, ей показалось, что она слышит шаги двух разных людей. Да! Так и есть, это идут двое. Возможно, какие-нибудь прохожие или…
        Но времени для предположений более не осталось, так как в следующий момент раздался настойчивый стук в дверь. Затем она с силой распахнулась и жесткий командный голос прокричал:
        - Эй, гражданин Брогар, сюда!
        Маргарита не видела вновь прибывших, через дыры в занавеске ей была видна лишь небольшая часть комнаты.
        До нее донеслись шаркающие шаги вышедшего с обычными чертыханиями Брогара, который, увидев незнакомцев, замер посреди комнаты в зоне видимости Маргариты и, поглядев на пришедших с еще большим презрением, чем к недавним своим гостям, прохрипел:
        - Sacree soutane![Проклятый поп! (фр.)]
        Сердце Маргариты будто остановилось. Ее и без того большие глаза увеличились невероятно, когда она увидела, кто решительно подошел к Брогару. На нем были сутана, широкополая шляпа и туфли с пряжками - обычные атрибуты французского кюре. Оказавшись рядом с трактирщиком, он на мгновение распахнул сутану, показав чиновничий трехцветный шарф, увидев который Брогар моментально переменил презрение на подобострастную покорность.
        От появления этого кюре у Маргариты, казалось, застыла кровь в жилах. Она не могла видеть его лица, затененного широкополой шляпой, но она узнала эти тонкие костлявые ручки, этот скользящий шаг, эту сутулость! Это был Шовелен!
        Ужас возникшей ситуации буквально парализовал Маргариту. Тяжелое разочарование, страх от неясности своих дальнейших действий совершенно разбили ее, потребовалось сверхчеловеческое усилие, чтобы не упасть в обморок.
        - Тарелку супа и бутылку вина, - потребовал Шовелен. - И вон отсюда, понял? Я хочу остаться один.
        Брогар повиновался на этот раз молча и без всякого ворчания. Шовелен сел за стол, приготовленный для высокого англичанина, и трактирщик покорно засуетился вокруг, подавая вино и наливая суп. Человек, вошедший вместе с Шовеленом и до сих пор не видимый Маргарите, оставался около двери.
        По резкому жесту Шовелена Брогар поспешил уйти в другую комнату, после чего новый гость подозвал к себе стоявшего у двери.
        В нем Маргарита сразу узнала Дега, конфиденциального секретаря Шовелена и его порученца, которого раньше часто видела в Париже. Последний пересек комнату и на несколько мгновений задержался у двери, за которой только что скрылся Брогар.
        - Не слышно? - жестко спросил Шовелен.
        - Нет, гражданин.
        Вдруг Маргарита испугалась, что Шовелен прикажет Дега осмотреть все. Что будет, если ее здесь обнаружат, она боялась даже представить. К счастью, Шовелен был, похоже, гораздо больше заинтересован разговором со своим секретарем, чем поисками шпионов, поскольку сразу позвал Дега к себе.
        - Английская шхуна? - спросил он.
        - Она пропала из вида на закате, гражданин, - отвечал Дега. - Однако потом появилась на западе, она шла по направлению к мысу Серый Нос.
        - А! Хорошо! - пробормотал Шовелен. - Теперь насчет капитана Ютлея. Что он говорит?
        - Он уверил меня, что все приказания, отданные вами на прошлой неделе, выполнены в точности: все дороги, ведущие сюда, патрулируются с тех пор день и ночь, побережье и скалы под наблюдением и тщательно охраняются.
        - Знает ли он, где находится «Хижина папаши Бланшара»?
        - Нет, гражданин, это название никому не известно. На побережье, конечно же, множество всяких рыбачьих хижин, но…
        - Достаточно. Теперь насчет сегодняшней ночи, - нетерпеливо прервал Шовелен.
        - Дороги и побережье по-прежнему контролируются, гражданин. Капитан Ютлей ждет дальнейших распоряжений.
        - Немедленно возвращайтесь к нему. Скажите, чтобы он усилил все патрули, особенно вдоль побережья. Вы поняли?
        Шовелен говорил коротко и деловито, и каждое его слово ударяло в сердце Маргариты, как похоронный колокол по самым светлым ее надеждам.
        - Люди, - продолжал он, - должны наблюдать как можно более внимательно за любым незнакомцем, который может пройти, проскакать верхом, проехать в карете по дороге или по побережью. Особенно наблюдать за незнакомцами высокого роста. Я не буду описывать того, кто нам нужен, поскольку, скорее всего, он будет переодет. Ему не удастся лишь спрятать свой рост, разве что он будет горбиться или сутулиться. Вы меня поняли?
        - Так точно, гражданин, - ответил Дега.
        - Как скоро кто-нибудь из людей заметит подобного незнакомца, двое должны продолжать следить за ним, а один - сразу же прискакать сюда и доложить мне. Если кто-то увидит высокого незнакомца, а затем потеряет его из виду, заплатит за это жизнью. Ясно?
        - Абсолютно, гражданин.
        - Тогда отлично. Немедленно отправляйтесь к Ютлею. Проследите, чтобы было выслано усиление для патрулей. Затем попросите у капитана полдюжины людей и приведите сюда. Вы должны быть здесь через десять минут. Идите.
        Дега отсалютовал и направился к двери.
        Маргарите стало дурно от ужаса, пока она слушала шовеленовские указания, - она вдруг отчетливо поняла весь план поимки Сапожка. Шовелен намеревался не проявлять угрозы до тех пор, пока сэр Перси не присоединится ко всем остальным беглецам. После чего отважный заговорщик будет схвачен на месте преступления вместе с роялистами. Затем, даже если о его поимке станет известно на родине, британское правительство не сможет выступить в его защиту: устраивающих заговоры против Франции Франция имела полное право предавать смерти.
        Спасение для него окажется невозможным. Западня продумана хорошо; все дороги под наблюдением и патрулируются; эти тенета будут стягиваться все туже и туже, пока не свяжут отчаянного заговорщика так, что никакая, даже сверхчеловеческая, хитрость не спасет его от гибели.
        Дега уже собрался выйти, но Шовелен вновь вернул его. У Маргариты возникла смутная надежда, что он задумал новую дьявольскую комбинацию из желания поймать смелого заговорщика в одиночку, не привлекая других людей. Она впилась в него глазами, когда тот повернулся, чтобы говорить с Дега, - она смогла увидеть его лицо под широкополой шляпой кюре. В этот момент на его тонком личике было столько смертельной ненависти, столько дьявольской злобы в маленьких водянистых глазках, что Маргарита похоронила последние надежды в своем сердце - от этого человека пощады ждать нечего.
        - Я забыл, - добавил Шовелен с замогильным смехом, потирая костлявые птичьи ручки, дьявольски довольный собой. - Высокий незнакомец может оказать сопротивление. Помните, не стрелять ни в коем случае, исключая крайнюю необходимость. Этого высокого незнакомца желательно взять живым.
        Он засмеялся так, как, по описанию Данте, смеются дьяволы в аду, наблюдая муки проклятых. Маргарита думала, что она уже пережила все муки и страдания, какие только выпадают человеческому сердцу. Но теперь, когда Дега вышел из харчевни и она осталась наедине с этим исчадием ада, она почувствовала, что все страдания, пережитые раньше, были ничто по сравнению с нахлынувшими теперь. Шовелен продолжал посмеиваться и потирать свои ручки, заранее наслаждаясь триумфом.
        Планы его были продуманы хорошо, и он мог рассчитывать на успех. Не оставлено никакой лазейки, через которую смог бы улизнуть ловкий и храбрый человек. Все дороги перекрыты, за каждым уголком следят, а где-то на берегу в уединенной хижине небольшая компания изгнанников ждет своего избавителя, чтобы подвергнуть его неминуемой смерти. Исчадие ада, сидящее теперь здесь в одежде священника, слишком подлое существо, чтобы дать храбрецу умереть быстро и достойно, как солдату в бою. Этот захочет насладиться властью над человеком, который так долго побеждал. Он будет радоваться при виде его мучений, подвергать его той изощренной моральной пытке, какую может изобрести лишь смертельная ненависть.
        Пойманный благородный орел со связанными крыльями будет вынужден страдать от укусов крысы, и Маргарита, жена его, любящая его и ввергнувшая его в это, бессильна будет помочь ему. Останется лишь надежда умереть с ним рядом, успев сказать, что любовь ее, истинная и страстная, всегда принадлежала только ему.
        Шовелен сидел теперь за столом. Он снял шляпу и приступил к скудному ужину, и Маргарита могла видеть его тонко очерченный профиль и твердый подбородок. Он был страшно доволен, с совершенным спокойствием ожидая дальнейших событий. Казалось, что он рад даже этой безвкусной брогаровской пище. Маргарита поразилась, сколько ненависти может пылать в одном человеке к другому.
        Вдруг до ее слуха долетел голос, заставивший сердце окаменеть. На самом же деле этот голос вовсе не собирался внушать кому бы то ни было ужас, он весело и приветливо пел «Боже, храни короля!».


        ГЛАВА XXV
        ОРЕЛ И ЛИСИЦА
        У Маргариты перехватило дыхание, ей даже показалось, что остановилась сама жизнь, когда она услышала этот голос и эту песню. Она узнала своего мужа. Шовелен также услышал песню и, бросив быстрый взгляд на дверь, поспешно водрузил на голову свою широкополую шляпу.
        Звуки приближались. На какое-то мгновение Маргарита ощутила дикое желание броситься вниз, пробежать через комнату и любой ценой заставить певца уйти, исчезнуть, пока не поздно. Однако она сразу же подавила порыв. Шовелен все равно преградит ей дорогу раньше, чем она добежит до двери, а на крик, возможно, сбегутся солдаты. Ее мгновенный порыв мог привести к смерти человека, которого ей хотелось спасти.
        Дольше правь над нами,
        Боже, храни короля! -
        звучала песня все более и более ясно. В следующий момент дверь распахнулась и воцарилась жуткая тишина.
        Маргарите не было видно входа. Она, стараясь не дышать, пыталась представить, что происходит.
        Перси Блейкни, открыв дверь, сразу же, естественно, обратил внимание на кюре. Он колебался всего несколько секунд, но вот Маргарита уже увидела широко шагающую через комнату фигуру и услышала веселый голос:
        - Эй, привет! Что, никого нет? А где этот дурак Брогар?
        На нем были роскошный плащ и костюм для верховой езды, тот самый, что видела Маргарита в Ричмонде вот уже столько часов назад.
        Внешность его, как всегда, была совершенно безукоризненной; дивные мекленские кружева на шее и запястьях, идеально сохранившие свою изящную паутину, гибкие белые руки, тщательно уложенные прекрасные волосы и монокль, вставленный с обычной манерностью. Собственно говоря, сейчас сэр Перси Блейкни, баронет, должен был следовать на вечер к принцу Уэльскому, вместо того чтобы, рискуя жизнью, появляться здесь, в этой западне, приготовленной для него смертельным врагом.
        Он остановился посреди комнаты. Маргарита, парализованная страхом, едва дышала.
        Каждый миг она ждала, что Шовелен подаст сигнал, комнату заполнят солдаты, и тогда она, спрыгнув вниз, поможет Перси продать свою жизнь подороже. Пока же он стоял в блаженном неведении, ей очень хотелось крикнуть ему: «Беги, Перси! Здесь твой смертельный враг! Беги! Еще есть время!»
        Но она все равно не успела бы сделать этого, потому что в следующий миг Блейкни спокойно подошел к столу и, весело стукнув кюре по спине, сказал в своей обычной тягучей манере:
        - Дохлая рыба!.. Э-э-э… Месье Шовелен… Клянусь, я не ожидал вас здесь встретить!
        Шовелен, как раз в это время поднимавший ко рту ложку с супом, поперхнулся. Тонкое его личико стало пунцовым, и лишь усиленный кашель помог этому хитрому представителю французского правительства скрыть бесконечное удивление. Да и было от чего, англичанин совсем не рассчитывал увидеть здесь своего врага, в то время как Шовелен ждал именно его, и эта сверхнаглость на мгновение привела француза в полное замешательство.
        Совершенно ясно, что никаких предосторожностей на случай, если харчевня будет окружена солдатами, Перси не предпринимал. Однако он наверняка догадался, что солдат нет, и в его изобретательном уме возник какой-нибудь план, позволяющий извлечь максимальную выгоду для себя из этой непредвиденной встречи.
        Маргарита совершенно застыла на своем чердаке. Она торжественно обещала сэру Эндрью не выходить к мужу при посторонних. И теперь всеми силами удерживала себя, чтобы своим неразумным порывом не испортить его игру. Но сидеть спокойно, видя рядом этих двоих, было страшным испытанием для ее мужества. Маргарита слышала, как Шовелен приказал перекрыть все дороги. Она знала: как только Перси покинет «Серого кота», ему не удастся далеко уйти. Куда бы он ни направился, высокого англичанина быстро заметит кто-нибудь из патруля капитана Ютлея. Если же он останется, то Дега успеет вернуться с полудюжиной людей, которых просил привести Шовелен.
        Петля затягивалась, а Маргарите оставалось лишь наблюдать с изумлением. Шовелен выглядел несколько испуганным. Маргарита достаточно хорошо знала его, чтобы догадаться, что творилось сейчас в его голове. За себя самого он не боялся, несмотря на то что остался в уединенной харчевне один на один с человеком, который был не только сильнее физически, но еще и невероятно смел и бесконечно изобретателен. Она знала, что Шовелен будет драться отчаянно и отважно за дело, которому служит всем сердцем, и он боялся лишь того, что храбрый англичанин, справившись с ним, снова выиграет. Подчиненные могут не преуспеть в поимке Сапожка Принцессы, не направляемые ловким и хитрым умом, подкрепленным смертельной ненавистью.
        И в настоящий момент представитель французского правительства боялся не сильной руки собеседника, который с глупым смехом и добродушной физиономией вновь похлопал его по спине.
        - Ужасно чертовски извиняюсь… - приветливо начал сэр Перси. - Страшно извиняюсь… Я, кажется, помешал вам… принимать суп… Какая бестолковая и неуклюжая вещь… этот суп… хэ-хэ-хэ… Увы! Один мой приятель как-то даже помер… подавившись… как вы… полной ложкой супа.
        И Блейкни застенчиво улыбнулся, поглядывая на Шовелена сверху вниз.
        - Чертовская штука жизнь, - продолжал он, пока Шовелен приходил в себя. - Здесь какая-то медвежья нора, не так ли? Или вы так не думаете? А? - как бы оправдываясь, добавил он, садясь поближе к столу и придвигая к себе суповую чашку. - Этот дурачина Брогар или заснул, или еще что?
        Блейкни взял спокойно вторую тарелку и сам налил себе супу и вина. Маргарита задумалась на мгновение, как поведет себя Шовелен. Его маскарад был настолько хорош, что он, может быть, попробует скрыть свое истинное лицо. Однако Шовелен был слишком умен для того, чтобы играть в детскую игру. И вот он уже протянул руку и приятным голоском пропел:
        - Я несказанно рад видеть вас, сэр Перси. Хм, но вы должны меня простить. Я никак не думал, что вы сейчас на этой стороне Канала. От такой неожиданности я едва не задохнулся.
        - Ай, - откликнулся сэр Перси с добродушной ухмылкой. - А мне уже показалось, совсем. Значит, нет? Э-э-э… месье… э-э… Шобертен?
        - Извините, я - Шовелен.
        - О, тысячу раз прошу простить меня. Шовелен, да, да, конечно… Э-э-э… У меня кошмарная память на всякие иностранные имена… - Перси продолжал спокойно есть свой суп, добродушно посмеиваясь, будто бы он и в самом деле проделал столь долгий путь до Кале именно ради этого ужина со своим лукавым врагом.
        Маргарита вдруг удивилась, почему он не свалит этого французика с ног; скорее всего, подобные мысли даже мелькали в его голове, судя по тому, что его сонный взгляд порой угрожающе вспыхивал, останавливаясь на Шовелене, уже несколько успокоившемся и вновь принявшемся за суп.
        Тем не менее его тонкий ум, организовавший и проделавший столько отчаянных операций, был достаточно дальновидным, чтобы совершить подобный не слишком необходимый поступок. Это место, скорее всего, полно шпионов, да и хозяин харчевни, возможно, подкуплен. На крик Шовелена могло сбежаться человек двадцать, о которых Блейкни был более-менее наслышан; его могли скрутить, не оставив никакой возможности хотя бы предупредить тех, кто ждет его. Он не мог позволить себе так рисковать. Он должен помочь им уйти от опасности, поскольку дал слово чести, и он сдержит его. И пока Перси размышлял и прикидывал, там, наверху, на чердаке, взволнованная бедная женщина в отчаянии ломала голову, пытаясь сообразить - что делать, борясь с непреодолимым желанием сбежать вниз и в то же время опасаясь нарушить его игру.
        - А я и не знал, - жизнерадостно продолжал Блейкни, - что вы еще и выполняете обязанности священника. Э-э-э…
        - Я, это… хм, - запутался Шовелен. Его явно совершенно выбила из равновесия хладнокровная наглость врага.
        - Но, хм… Я узнал бы вас всюду, - участливо продолжал сэр Перси, наполняя вином второй стакан. - Хотя парик и эта шляпа немного вас изменили.
        - Вы так считаете?
        - Боже мой, да в этом виде вы просто другой человек… но… увы! Я надеюсь, вы не подумали, что я упрекаю вас? Это чертовски дурной тон - делать другим замечания. Надеюсь, вы не подумали?
        - Нет, нет, ни в коем случае, нет, хм! Надеюсь, у леди Блейкни все хорошо? - добавил Шовелен, поспешив сменить тему разговора.
        Блейкни хладнокровно доел суп и допил вино и, как показалось Маргарите, быстрым взглядом окинув комнату, сухо ответил:
        - Благодарю, все хорошо.
        Затем наступила короткая пауза, во время которой Маргарита видела, как два противника мысленно оценивали друг друга. Ей было видно почти полностью лицо Перси, который сидел менее чем в десяти ярдах от нее, пораженной, не понимающей, что делать и о чем думать. Однако желание спуститься вниз теперь окончательно покинуло ее - мужчина, действующий таким образом, как в данный момент Перси, не нуждается в предупреждении об опасности.
        Маргарита просто млела от нежности, так понятной каждому женскому сердцу, при взгляде на горячо любимого человека. Через дырявую занавеску она смотрела на прекрасное лицо того, за чьим ленивым синим взглядом, за глупым и суетным смехом видела теперь совершенно отчетливо силу и неиссякаемую энергию, принесшую Сапожку Принцессы уважение и преданность сподвижников. Судя по всему, чары его распространялись не только на ее сердце и пленяли не только ее воображение…
        Шовелен, до сих пор пытавшийся скрыть свое нетерпение за вежливыми манерами, бросил быстрый взгляд на часы. Дега не опоздает, и через пару минут этот наглый англичанин будет схвачен преданными людьми капитана Ютлея.
        - Вы направляетесь в Париж, сэр Перси? - небрежно спросил он.
        - Чертовская жизнь, вовсе нет, - со смехом ответил Блейкни. - Только до Лилля, Париж - не для меня… Зверски неуютен этот Париж, особенно в последнее время… А, месье Шобертен… Прошу прощения, Шовелен.
        - Да, но не для такого джентльмена, как вы, сэр Перси, - саркастически ответил Шовелен, - который совершенно не участвует в происходящих там событиях.
        - Ха, видите ли, там мне нечего делать. А наше чертово правительство остается на вашей стороне. Старый Питт боится сказать гусям «Кыш!». Вы что, торопитесь, сэр? - добавил он, заметив, что Шовелен вновь взглянул на часы. - Должно быть, по делу?.. Прошу вас, не обращайте на меня внимания… Мое время принадлежит только мне.
        Блейкни встал из-за стола и перенес стул поближе к огню. Маргарите опять страшно захотелось спуститься к нему, потому что время шло. Дега со своими людьми мог появиться в любой момент. Перси не знает этого… и… О, как ужасно все это, какой беспомощной она чувствует себя.
        - Я не спешу, - добродушно продолжал сэр Перси, - но, увы! Мне не хотелось бы засиживаться в этой дыре, я предпочел бы вашу компанию в более приятном месте. Однако, сэр, - добавил он, увидев, как Шовелен в третий раз украдкой взглянул на часы, - ваши часы не станут идти быстрее оттого, что вы чаще будете на них смотреть. Или, быть может, вы ждете друга?
        - Да, друга!
        - Надеюсь, не женщину? Месье аббат? - усмехнулся Перси. - Святая церковь не позволяет этого, не так ли? А-а-а… Нет?.. А мне вот хочется посидеть у огня… Что-то чертовски холодно становится.
        Он ткнул в огонь каблуком ботфорта, заставив пламя разгореться немного поярче. Казалось, он совсем никуда не спешит и ничуть не догадывается о надвигающейся опасности. Он подтащил к огню еще один стул, и Шовелен, умеривший наконец свое нетерпение, пересел туда, стараясь все же не выпускать из вида входную дверь. Дега ушел уже почти четверть часа назад. Маргарита чувствовала всем своим существом, что, как только Дега появится, Шовелен отбросит все мысли схватить остальных беглецов и сразу прикажет задержать наглого Сапожка Принцессы.
        - Эй, месье Шовелен, - игриво сказал последний, - скажите, а этот ваш друг хороша собой? Чертовски пикантны бывают порой маленькие француженки, а? Ах, впрочем, нет, конечно же, нет, я не должен об этом спрашивать, - добавил он, беспечно поворачиваясь к столу спиной. - В вопросах вкуса церковь пока еще не отставала, а-а-а?
        Однако Шовелен не слушал его. Каждой клеткой своего тела он был прикован к двери, через которую вот-вот должен был войти Дега. Мысли Маргариты также устремились туда, поскольку до ушей ее из застывшей ночи неожиданно донесся издалека звук размеренных многочисленных шагов.
        Это был Дега со своими людьми. Еще минуты три, и они будут здесь! Всего три минуты, и свершится непоправимое, отважный орел попадет в ловушку крысы!
        Она могла бы теперь сорваться и закричать, но не рискнула, увидев то, что делает Перси под приближающийся шум шагов. Стоя у стола, на котором были разбросаны в беспорядке тарелки, ложки, стаканы, солонки, перечницы, и будучи к Шовелену спиной, продолжая болтать в своей глуповатой суетной манере, он вытащил табакерку - и неожиданно быстрым, уверенным движением высыпал туда содержимое перечницы.
        После этого он вновь повернулся к Шовелену со своим глуповатым смешком:
        - Сэр, вы что-то сказали?
        Шовелен был слишком поглощен звуком приближающихся шагов, чтобы обратить внимание на то, что делает его ловкий собеседник. Он весь сжался в комок, чтобы в самый разгар предвкушаемого триумфа выглядеть безучастным.
        - Нет, - ответил он. - А что вы говорите, сэр Перси?
        - Я говорю, - сказал Блейкни, приближаясь к очагу, - что еврей на Пикадилли продал мне самый лучший табак, какой я когда-либо пробовал. Не уважите ли, месье аббат?
        Он стоял около Шовелена, с добродушной беспечностью протягивая врагу табакерку.
        Шовелену, которого, судя по тому, что он говорил Маргарите, за всю жизнь обманули не более двух раз, ничего подобного и не снилось. Прикованный взглядом к двери, из-за которой должен был появиться Дега с людьми, совершенно успокоенный поведением наглого англичанина, он даже не мог предположить, какая с ним будет сыграна шутка.
        Он взял щепотку табака. Только тот, кому посчастливилось ощутить в носу крепкую дозу перца, может полностью понять то безнадежное состояние, в какое подобная мелочь приводит человеческое существо. Шовелену показалось, что голова его вот-вот взорвется, от бесконечного чихания он едва не задохнулся. Он был слеп, глух и нем на какое-то время, воспользовавшись которым Блейкни спокойно, без малейшей суеты надел шляпу, вынул из кармана несколько монет, положил их на стол, после чего неторопливо и гордо вышел из комнаты.


        ГЛАВА XXVI
        ЖИД
        Некоторое время Маргарита приходила в себя. Последний краткий эпизод занял не более минуты, и Дега со своими солдатами находился от «Серого кота» еще ярдах в двухстах.
        Когда наконец молодая женщина полностью осознала происшедшее, сердце ее переполнилось восторгом и радостью. Как изобретательно и великолепно все было проделано! Шовелен оказался гораздо более беспомощным, чем после удара кулаком: он был глух, слеп и нем, а ловкий противник вновь спокойно выскользнул из его рук.
        Блейкни ушел, явно надеясь присоединиться к беглецам в хижине папаши Бланшара. Однако и побережье, и все дороги оставались под наблюдением, каждый уголок охранялся, и любой незнакомец мог сразу же привлечь внимание. И как далеко мог уйти в своих роскошных одеждах Перси, будучи незамеченным?
        Теперь Маргарита укоряла себя за то, что не спустилась к нему, не предупредила его, не сказала слов любви, в которых, быть может, он так нуждался теперь. К тому же Перси так и не узнал о данных Шовеленом указаниях и, возможно, в этот момент…
        Она не успела продолжить свою ужасную мысль, как снаружи донеслись бряцание ружей и голос Дега: «Стой!»
        Шовелен понемногу начинал приходить в себя. Он уже не так беспрерывно чихал и встал на ноги, добравшись к выходу как раз в тот момент, когда раздался стук Дега. Шовелен распахнул двери и, прежде чем его порученец успел вымолвить слово, попытался что-то сказать ему:
        - Высокий незнакомец… Скорее… Вы видели его?
        - Где, гражданин? - изумленно спросил Дега.
        - Здесь, сударь!.. В этих самых дверях!.. Всего лишь несколько минут назад!
        - Мы никого не видели, гражданин! Луна еще не взошла и…
        - И вы опоздали на пять минут, мой друг, - прошипел Шовелен с неистовой злобой.
        - Гражданин, я…
        - Вы делали то, что я приказал вам, - нетерпеливо прервал его Шовелен. - Я это знаю. Но вы слишком нерасторопны… Упущено драгоценное время!.. К счастью, это еще не самая страшная потеря, иначе бы вам пришлось плохо, гражданин Дега…
        Дега побледнел. В жестах его начальника слишком явно сквозили ненависть и гнев.
        - Высокий незнакомец, гражданин… - заикнулся было он.
        - Был здесь, в этой комнате, еще пару минут назад! Он ужинал за этим вот столом! Черт бы побрал его наглость! Ясно, что я не мог рисковать, пытаясь взять его в одиночку. Брогар слишком глуп, а проклятый англичанин силен, как бык. Вот и пришлось его пока отпустить…
        - Но он не мог уйти далеко, гражданин, оставаясь незамеченным.
        - А-а-а?..
        - Капитан Ютлей послал сорок человек для усиления постов. Двадцать отправились вниз по побережью. Он вновь уверил меня, что наблюдение велось постоянно в течение дня и ни один подозрительный путник не мог пройти по берегу или приплыть на лодке, оставшись незамеченным.
        - Хорошо. Знают ли люди свои обязанности?
        - Им были даны четкие инструкции, гражданин. Я сам разговаривал с теми, кто отправлялся в дозор. Они должны следить неотступно, по возможности тайно за любым незнакомцем, которого увидят, особенно если он будет высокого роста или будет сутулиться.
        - Ни в коем случае не задерживать его. Этот негодяй, этот Сапожок Принцессы может выскользнуть даже из сжатого кулака. Мы должны позволить ему добраться до хижины папаши Бланшара, а там окружить и поймать всех.
        - Люди так и поняли, гражданин. Кроме того, пока остальные будут следить за высоким незнакомцем, один прибудет сюда и доложит об этом вам.
        - Верно, - сказал Шовелен, вновь довольно потирая руки.
        - У меня есть для вас новость, гражданин.
        - Что за новость?
        - Высокий англичанин три четверти часа назад имел продолжительный разговор с евреем по имени Робен, живущим в десяти шагах отсюда.
        - И что? - нетерпеливо спросил Шовелен.
        - Они говорили о лошади и о повозке, которые англичанин собирался нанять и которые должны быть для него готовы к одиннадцати часам.
        - Это еще не скоро. А где живет этот Робен?
        - В нескольких минутах ходьбы отсюда.
        - Пошлите кого-нибудь узнать, не уехал ли еще англичанин на повозке Робена.
        - Да, гражданин.
        Дега вышел отдать распоряжения одному из солдат. Ничего из разговора с Шовеленом не было упущено Маргаритой, но каждое сказанное им слово отдавалось в ее сердце, рождая нехорошие предчувствия и разбивая надежды.
        Молодая женщина проделала столь трудный путь с огромной решимостью помочь мужу и вот теперь не видела никакой возможности сделать что-либо. Ей оставалось лишь с разрывающимся сердцем следить за тем, как затягивается петля на шее отчаянного Сапожка, который не мог ступить шага без того, чтобы не попасться на глаза шпионам, выслеживающим его повсюду.
        От собственной беспомощности Маргарита впала в состояние крайнего отчаяния. Надежда помочь мужу таяла на глазах, и леди Блейкни оставалось единственное и последнее - разделить судьбу Перси до конца, какой бы суровой она ни оказалась. Но теперь, увы, даже возможность увидеть мужа еще раз представлялась весьма смутной. Тем не менее Маргарита продолжала внимательно следить за его врагами, утешая себя надеждой, что благодаря этому у Перси все еще остается какой-то шанс на спасение.
        Пока Дега на улице ожидал возвращения посланного им человека, Шовелен в задумчивости расхаживал взад и вперед по комнате. Но вот прошло несколько минут, и он стал проявлять растущее нетерпение. Должно быть, теперь он уже никому не верил. Последняя шутка, сыгранная с ним отчаянным Сапожком Принцессы, видимо, поколебала его уверенность в успехе.
        Дега пришел через пять минут вместе с евреем, одетым в грязный заношенный плащ, сильно обвисающий на его фигуре. Рыжие волосы иудея, спускающиеся по обеим сторонам лица, словно у пугала, по моде польских евреев, были обильно тронуты сединой. Грязь на подбородке и щеках придавала ему характерный отвратительно затасканный вид. Пришедший привычно сутулился, как и все представители его расы, постоянно демонстрирующие ложную кротость племени, которое от рождения не ведало о свободе, равенстве и братстве. Он вошел за Дега той шаркающей походкой, которая свойственна еврейским купцам.
        Шовелен, имевший, как и все французы, предубеждение против этой расы, шагнул назад, чтобы держать еврея на почтительном расстоянии от себя. Все трое оказались как раз под масляной лампой, и Маргарите был прекрасно виден каждый из них.
        - Это он? - спросил Шовелен.
        - Нет, гражданин, - ответил Дега. - Мы не смогли найти Робена. По всей видимости, он уже уехал с незнакомцем. Но этот человек, кажется, что-то знает, что надеется продать за некоторое вознаграждение.
        - А-а-а, - неприязненно отворачиваясь от продажного представителя человечества, пробурчал Шовелен.
        Еврей, опираясь на толстую палку с набалдашником, стоял, покорно дрожа. Его засаленная широкополая шляпа глубоко закрывала грязное лицо. Он ждал, пока экселенца соблаговолит задать ему вопрос.
        - Гражданин сказал мне, - резко начал Шовелен, - что вы кое-что знаете о моем друге, высоком англичанине, которого я очень хотел бы встретить… Morbleu![Черт побери! (фр.)] Сохраняйте дистанцию, сударь, - поспешно добавил он, заметив, что жид торопливо устремился к нему.
        - Да, ваша экселенца, - ответил тот с характерным пришепетыванием, которое говорило о его восточном происхождении. - Я и Робен Гольдштейн встретили высокого англичанина на дороге неподалеку отсюда сегодня вечером.
        - Вы говорили с ним?
        - Он говорил с нами, ваша экселенца. Он спросил, где можно найти повозку, которая отвезла бы его вниз по дороге Сен-Мартэн, к месту, до которого он хотел добраться сегодня ночью.
        - И что вы ему сказали?
        - Я ничего не сказал, - ответил жид обиженным тоном. - Этот проклятый предатель, этот Робен Гольдштейн, этот сын Белиала…
        - Короче, сударь, - жестко прервал его Шовелен. - Рассказывайте!
        - Этот Гольдштейн опередил мой язык, он буквально сорвал слова с моего языка… Едва только я собрался предложить высокому англичанину свои повозку и лошадь, как этот прохвост уже обещал ему свою дохлую клячу и сломанную телегу.
        - Что сделал англичанин?
        - Выслушав Робена Гольдштейна, ваша экселенца, он сунул руку в карман, вытащил оттуда полную горсть золота и, показав ее этому выродку Вельзевула, сказал, что все монеты будут принадлежать ему, если он приготовит повозку и лошадь к одиннадцати часам.
        - Лошадь и повозка, конечно же, были готовы?
        - Да. Если это так можно назвать, ваша экселенца. Хромая кляча отказывалась поначалу даже двинуть ногой, и только через некоторое время, получив кучу пинков, сделала наконец пару шагов, - со злобным смешком пояснил еврей.
        - Они выехали?
        - Да, выехали. Пять минут назад. Было противно смотреть, как глупо выглядит этот богач. А еще англичанин! Неужели он не видел, что робеновская кляча совсем не способна двигаться?..
        - Быть может, у него не было выбора?
        - Не было выбора, ваша экселенца? - скрипуче запротестовал еврей. - Разве я раз двенадцать не говорил ему, что моя лошадь и моя повозка доставят его гораздо быстрее, чем этот мешок костей? Но он и слышать не хотел! Этот Робен такой болтун, он врет на каждом шагу! И незнакомца обманул! Если уж он так спешил, то за такие деньги мог бы намного быстрее добраться, если бы взял лошадь у меня.
        - Значит, у вас тоже есть повозка и лошадь? - спросил Шовелен в упор.
        - О да, есть, ваша экселенца. Если ваша экселенца хочет поехать…
        - Быть может, вы знаете, по какой дороге поехал мой друг в повозке Робена Гольдштейна?
        Жид задумчиво почесал грязный подбородок. Сердце Маргариты билось все чаще. Она отчетливо расслышала страшный вопрос и с беспокойством смотрела на еврея, но не могла рассмотреть его лица, скрытого тенью широкополой шляпы. Какое-то неясное чувство говорило ей, что судьба Перси находится в грязных длинных руках.
        Пауза затягивалась, и Шовелен начинал нетерпеливо хмуриться на стоящую перед ним сутулую фигуру. Наконец жид не спеша сунул руку в свой драный карман и извлек из его глубин горсть серебряных монет. После чего, задумчиво осмотрев их, серьезно сказал:
        - Это дал мне высокий незнакомец, когда уезжал с Робеном, чтобы я держал язык за зубами по поводу его дел и его самого.
        Шовелен презрительно передернул плечами.
        - Сколько здесь? - бросил он.
        - Двадцать франков, ваша экселенца, - ответил жид. - Я всегда был честным человеком..
        Шовелен без долгих разговоров достал из кармана несколько золотых монет, позвенел ими, положил на ладонь и протянул жиду.
        - Сколько золота на моей ладони? - спокойно спросил он.
        Было очевидно, что опытный дипломат не собирался пугать стоящего перед ним человека, наоборот, хотел расположить его в свою пользу, а потому обращался к нему вежливо и любезно. Разумеется, Шовелен мог прибегнуть к угрозам и даже упомянуть о гильотине, но, опасаясь, как бы старик со страху не повредился умом, решил, что добьется большего, используя жажду обогащения, а не угрозу смерти.
        Жид бросил быстрый и жадный взгляд на золото.
        - Я думаю, здесь всего пять монет, ваша экселенца, - подобострастно ухмыльнулся он.
        - Как вы думаете, этого достаточно, чтобы дать свободу благородному языку?
        - Что желает узнать ваша экселенца?
        - Как скоро ваши лошадь и повозка смогут доставить меня туда, где я найду моего друга, уехавшего на повозке Робена Гольдштейна?
        - Моя лошадь и моя повозка доставят вас туда, ваша экселенца, когда вам будет угодно.
        - Это место называется хижина папаши Бланшара.
        - Ваша честь знает это? - удивился еврей.
        - Вы знаете это место?
        - Да, знаю, ваша честь.
        - Какая дорога ведет туда?
        - Дорога Сен-Мартэн, ваша честь, а дальше пешеходная тропка по направлению к скалам.
        - Вы знаете дорогу? - еще раз жестко спросил Шовелен.
        - Каждый камень, каждую травинку, ваша честь, - спокойно ответил жид.
        Шовелен, более ни слова не говоря, кинул на пол перед евреем одну за одной все пять монет, и тот, ползая на коленях, принялся собирать их. Одна из монет закатилась под кухонный шкаф, доставив этим старику немало беспокойства. Шовелен молча смотрел, как кряхтит еврей, пытаясь собрать все монеты.
        Когда старик наконец поднялся с колен, Шовелен спросил:
        - Как скоро будут готовы ваша повозка и лошадь?
        - Они уже готовы, ваша честь.
        - Где они?
        - Менее чем в десяти метрах от этой двери. Ваша экселенца соблаговолит посмотреть?
        - Мне незачем на них смотреть. До какого места вы сможете отвезти меня?
        - До хижины папаши Бланшара, ваша честь. Если только робеновская кляча довезла до нее вашего друга. Я уверен, что не более чем в двух лигах[Английская лига соответствует французскому лье и равна 4,83 км.] отсюда мы догоним этого болтуна Робена, высокого незнакомца, их клячу и повозку - всю эту кучу прямо на дороге.
        - Как далеко отсюда находится ближайшая деревня?
        - По той дороге, которую выбрал англичанин, ближайшая отсюда деревня Микелон.
        - Сможет ли он там взять свежих лошадей для дальнейшего пути?
        - Сможет, если только он до нее доедет.
        - А вы сможете?
        - А вашей экселенце может потребоваться? - деловито спросил еврей.
        - Это мое дело, - спокойно ответил Шовелен. - Но помните: если вы меня обманули, я прикажу моим бравым молодцам задать вам такую порку, что душа покинет ваше уродливое тело. Если же я найду моего друга, высокого англичанина, у папаши Бланшара или где-нибудь по дороге, вы получите еще десять золотых. Принимаете ли вы мои условия?
        Еврей вновь задумчиво поскреб подбородок, посмотрел на монеты в своей руке, на грозного собеседника, на Дега, который стоял рядом и молчал. И, еще немного подумав, отважно сказал:
        - Разумеется!..
        - Идите и подождите нас за дверью, - сказал Шовелен. - И помните, что надо держать свои обещания, иначе, клянусь небесами, я выполню свое.
        Униженно отвесив поклон, старик шаркающей походкой вышел на улицу.
        Шовелен остался весьма доволен допросом. Он, как обычно, потер свои ручки, что было верным признаком удовлетворенности.
        - Мой плащ и сапоги! - кивнул он Дега.
        Дега отошел к двери и, по всей видимости, передал распоряжение дальше, потому что вскоре появился солдат, несший плащ, сапоги и шляпу. Шовелен снял сутану, под которой оказались туго натянутые бриджи и суконный жилет, и стал переодеваться.
        - Вы же пока, гражданин, - обратился он к Дега, - как можно быстрее вернитесь к капитану Ютлею и попросите его дать еще дюжину солдат. Затем поведете их по дороге Сен-Мартэн, где, я надеюсь, скоро догоните меня на этой еврейской повозке. Если не ошибаюсь, сегодня в хижине папаши Бланшара предстоит горячая работенка. Клянусь, пора закончить игру, раз этот наглец Сапожок Принцессы настолько уверен в себе или настолько глуп, что даже не собирается менять план. Он отправился встречать де Турней, Сен-Жюста и других предателей, с которыми теперь, я думаю, сам не знает, как и быть. Когда мы накроем эту кучку отчаявшихся беглецов, ловушка захлопнется. Я думаю, часть из наших людей падут hors de combat.[Из строя (фр.).] Эти роялисты - превосходные фехтовальщики, англичанин же дьявольски ловок и весьма силен на вид. Но все равно нас будет пятеро на одного. Вы должны как можно ближе следовать со своими людьми за повозкой по дороге Сен-Мартэн через Микелон. Англичанин впереди, но он не любит оглядываться…
        Отдавая четкие лаконичные приказания, Шовелен переоделся в свой обычный темный, облегающий фигуру костюм.
        - Я доверяю вашим рукам интереснейшего пленника, - сказал он Дега усмехаясь, взяв того с несвойственной ему фамильярностью за руку и провожая к дверям. - Мы ведь не собираемся его тотчас убивать, не так ли, дружище Дега? Хижина папаши Бланшара, если не ошибаюсь, это уединенное местечко на берегу, и нашим людям придется немного приобщиться там к жестокой игре с раненым лисом. Так что отберите солдат получше, дружище Дега… Из тех, кто в состоянии играть в подобные игры. Мы должны увидеть Сапожка Принцессы каким? Дрожащим и съежившимся, да? Перед тем как мы окончательно… - Шовелен резко опустил руку и засмеялся низким, дьявольским смехом, вселившим тоскливый ужас в душу Маргариты.
        - Получше выбирайте людей, гражданин Дега! - повторил он и отпустил наконец своего порученца, а через несколько мгновений и сам покинул харчевню.


        ГЛАВА XXVII
        ПО СЛЕДУ
        Маргарита Блейкни не колебалась ни мгновения. За дверью «Серого кота» далеко в ночи умерли последние звуки. Она слышала, как отдавал приказания людям Дега, отправляясь к форту за подкреплением. Шестерых было мало, чтобы взять в плен ловкого англичанина, неистощимый ум которого представлял опасность гораздо большую, чем его доблесть и сила. Несколькими минутами позже она услышала сиплый голос жида, понукавшего свою клячу, и стук колес неуклюжей повозки по жесткой дороге. Внутри харчевни все было тихо. Брогар с супругой, напуганные Шовеленом, не подавали никаких признаков жизни. Им очень хотелось, чтобы о них забыли, и, что бы там ни было, старались остаться незамеченными. Маргарите даже не было слышно обычного потока их чертыханий.
        Подождав еще несколько мгновений, она тихо соскользнула по шатким ступеням и, завернувшись поплотнее в плащ, вышла из харчевни. Ночь была темной как раз настолько, чтобы скрыть из вида ее фигуру, в то время как чутким слухом она вполне различала стук движущейся впереди повозки. Маргарита надеялась, что, пробираясь по канаве обочины, она будет невидимой для многочисленной стражи, которая, по ее представлению, должна находиться буквально всюду, а также для людей Дега.
        Именно таким образом она и отправилась этой ночью, пешком, в последний этап своего изнурительного путешествия. Примерно три лиги до Микелона, затем к хижине папаши Бланшара, где, если еще не на самой дороге, должна состояться фатальная, последняя битва.
        Еврейская кляча не могла ехать быстро, и поэтому, несмотря на усталость и нервное возбуждение, Маргарита понимала, что без труда сможет поддерживать необходимую ей дистанцию на этом каменистом пути, поскольку бедное животное, едва живое, постоянно нуждалось в продолжительном отдыхе. Дорога, лежавшая довольно далеко от моря, была окаймлена редким кустарником и низкорослыми деревьями, кое-где еще сохранившими листву. Все они, отвернувшиеся от севера, были подобны жестким волосам привидений, раздуваемым непрерывным ветром.
        Луна, к счастью, не торопилась показываться из-за облаков, и Маргарита осторожно шла по обочине, держась поближе к низким кустарникам, удачно прикрывавшим ее. Вокруг все было тихо, только далеко, очень далеко в стороне раздавался тягучим и мягким стоном звук отдаленного моря.
        После долгого бездействия в грязной вонючей харчевне Маргарита наслаждалась осенней ночной свежестью и отдаленным меланхоличным шумом волн. И ей еще долго предстояло идти в этом спокойствии и безмолвии уединенного места, в тишине, нарушаемой лишь пронзительным и жалобным криком далеких чаек и скрипом колес где-то впереди на дороге. Ей нравилась ночная прохлада и мирное безразличие природы на этом отдаленном участке побережья, но сердце было переполнено великой болью, жестокими предчувствиями и непреодолимой тягой к единственно дорогому человеку.
        Ноги скользили по траве на обочине; по самой дороге она идти не решилась, считая, что так будет опаснее, и теперь с трудом находила узенькую тропку вдоль грязного склона. Она старалась особо не приближаться к повозке, потому что стояла такая тишина, что стук колес вряд ли мог оказаться надежным товарищем.
        Безмолвие было абсолютным. Далеко позади уже едва виднелись огоньки Кале, а на всей дороге не было заметно никакого признака человеческого обитания: ни рыбачьего домика, ни хижины дровосека. Далеко справа возвышались острые скалы, под которыми тянулся каменистый берег, и бесконечно накатывающийся прилив долетал оттуда постоянным шорохом. Впереди же слышался стук колес, сопровождающий безжалостного врага к его триумфу.
        Маргарита размышляла, в каком месте уединенного побережья мог сейчас находиться Перси. Скорее всего, где-то достаточно близко, ведь он выехал не, более чем на четверть часа раньше Шовелена. Знает ли он, думала Маргарита, что в этом прохладном, пропитанном запахом океана уголке Франции скрывается множество шпионов, напряженно высматривающих повсюду его высокую фигуру, идущих за ним по пятам и ожидающих его вместе с ничего не подозревающими друзьями, чтобы захлопнуть ловушку сразу за всеми.
        Шовелен же, трясшийся впереди на еврейской повозке, убаюкивал себя приятными мыслями. Думая о сплетенной им паутине, он потирал свои ручки, уверенный в том, что вездесущий отчаянный англичанин больше не может рассчитывать на спасение. Время шло, и, пока старый еврей медленно, но уверенно вез его в темноте по дороге, Шовелен испытывал все большее и большее нетерпение в ожидании грандиозного финала азартной охоты на таинственного заговорщика.
        Удачный конец этого предприятия станет лучшим листком в венке Шовеленовой славы. Пойманный на месте преступления, в самый момент оказания помощи предателям Французской Республики, англичанин не сможет рассчитывать ни на какую протекцию своей страны. Шовелен, во всяком случае, сделает все возможное, чтобы любое вмешательство пришло слишком поздно.
        Ни на одно мгновение не коснулось его сердца сожаление о том ужасном положении, в которое попала по его милости несчастная жена, сама того не ведая, предавшая своего мужа. Теперь Шовелен совсем перестал о ней думать; она была удобным орудием - вот и все.
        Ленивая еврейская кляча еле тащилась: она трусила по дороге неторопливым дергающимся шагом, а хозяин то и дело давал ей передохнуть.
        - Далеко ли еще до Микелона? - время от времени спрашивал Шовелен.
        - Нет, недалеко, ваша честь, - следовал один и тот же учтивый ответ.
        - Но мы все еще не добрались до наших друзей, кучей лежащих на дороге, - саркастически сказал Шовелен.
        - Не беспокойтесь, благородный экселенца, - ответил сын Мойши, - они перед нами. Я даже различаю след колес от повозки этого предателя, этого сына Амалекиты…
        - Вы уверены, что это та дорога?
        - Так же, как уверен в наличии десяти золотых монет в кармане благородного экселенца, которые, я верю, скоро станут моими.
        - Они станут твоими не скорее, чем я пожму руку моему другу, высокому незнакомцу.
        - Что это? Вы слышите? - неожиданно быстро спросил еврей.
        Сквозь абсолютное безмолвие можно было различить отдаленный стук копыт по грязной дороге.
        - Это солдаты, - добавил он испуганным шепотом.
        - Остановитесь пока, я хочу послушать, - сказал Шовелен.
        Маргарита также услышала приближавшийся перестук галопа. Сначала она встревожилась, что Дега со своим небольшим отрядом уже догоняет их, однако звук приходил с противоположной стороны, от Микелона. Благодаря темноте она чувствовала себя в безопасности. Предположив, что повозка стоит, она, с величайшими предосторожностями ступая по мягкой земле, подкралась поближе.
        Сердце ее бешено колотилось, тело дрожало. Она догадывалась, какие новости принесут верховые. «Каждый незнакомец на всех дорогах или на побережье должен быть взят под наблюдение, особенно если он высок или сутулится, чтобы скрыть свой рост; как только он будет замечен, верховой должен тотчас же прискакать и доложить» - таково было приказание Шовелена. Не был ли замечен высокий незнакомец? Не несут ли верховые великую весть о том, что загнанный заяц наконец-то попал в силки своей отчаянной головой?
        Окончательно убедившись в том, что повозка стоит, Маргарита постаралась пробраться в темноте еще ближе к ней - и подкралась достаточно близко, чтобы услышать все, что скажут подъехавшие верховые. Сначала они обменялись паролем «Liberte, Egalite, Fraternite!», затем Шовелен быстро спросил:
        - Какие новости?
        Два всадника остановились рядом с повозкой. Маргарите были отчетливо видны их силуэты на фоне полуночного неба. Она слышала их голоса, фырканье лошадей, а теперь еще и плотный звук шагов приближающихся людей Дега.
        Возникла продолжительная пауза, в течение которой Шовелен приглядывался к приехавшим и, судя по тому, что затем посыпались вопросы и ответы, узнал их.
        - Вы видели незнакомца? - нетерпеливо спросил Шовелен.
        - Нет, гражданин, высокого незнакомца мы не видели. Мы шли по краю скал.
        - Затем?
        - Менее чем в четверти лиги за Микелоном мы наткнулись на небольшую деревянную постройку, похожую на рыбачью сторожку, в которых хранятся сети и принадлежности. Когда мы ее увидели, она казалась совершенно пустой. Мы поначалу подумали, что в ней нет ничего подозрительного, но потом заметили странный дымок, поднимающийся из дыры в стене. Я спешился и подобрался поближе. Внутри было пусто, лишь в одном углу горел огонь и стояла пара стульев. Мы с товарищами посоветовались и решили, что спрячем подальше от глаз лошадей и я останусь на берегу наблюдать, что мы и сделали.
        - Хорошо. И что вы видели?
        - Через полчаса я услышал голоса, гражданин. Затем к краю скал подошли два человека, по-моему, они подошли от лильской дороги. Один из них был молодой, другой же - совсем старик. Они говорили друг с другом шепотом, и я не смог ничего расслышать.

«Один молодой, другой совсем старик». Больное сердце Маргариты едва не остановилось от этого известия. Быть может, молодым был Арман, ее брат? А старик - де Турней? Наверное, это и есть два беглеца, ставшие, сами того не ведая, приманкой для бесстрашного благородного избавителя.
        - Два человека сразу же вошли в хижину, - продолжал солдат, в то время как напряженные нервы Маргариты, казалось, уловили звук триумфального шовеленовского смешка. - Я подобрался поближе к ней. Хижина сделана очень грубо, и мне удалось расслышать обрывки разговора.
        - Да? Скорее, что вы слышали?
        - Старик спросил молодого, уверен ли он, что это именно то место. Тот отвечал:
«Да, это именно то место» - и показал своему товарищу, поднеся поближе к горящим углям, бумагу, которую принес с собой. «Вот план, - сказал он, - который он дал мне перед моим отъездом из Лондона. Мы должны строго следовать этому плану, если не будет никаких новых указаний. Никаких новых указаний я не получал. Вот дорога, по которой мы пришли, смотрите, вот развилка… здесь мы пересекли дорогу Сен-Мартэн… Здесь тропа, по которой мы добрались до края скал…» Тут, по всей видимости, от меня до них долетел какой-то звук, потому что молодой вышел из хижины и внимательно осмотрелся, а когда вновь вернулся в хижину, оба уже так тихо шептались, что я более ничего не слышал.
        - Дальше? - нетерпеливо спросил Шовелен.
        - Затем я присоединился к своей шестерке, и мы, посоветовавшись, решили, что лучше всего оставить четверых наблюдать за хижиной, а мы с товарищем поскачем обратно и доложим вам о том, что видели.
        - И ничего, что касается высокого незнакомца?..
        - Ничего, гражданин.
        - Если ваши товарищи увидят его, что они будут делать?
        - Постараются не терять его из вида ни на минуту, а если он попытается скрыться или вдруг появится какая-нибудь лодка, они должны окружить его и, в случае необходимости, открыть огонь, который привлечет к этому месту патруль. Тогда незнакомец в любом случае не сможет уйти…
        - Да, но мне не хотелось бы покалечить незнакомца, по крайней мере сейчас! - прорычал Шовелен. - Но вы делайте свое дело как следует. И молите судьбу, чтобы я не прибыл туда слишком поздно!..
        - По пути мы встретили около дюжины людей, которые вот уже несколько часов патрулируют эту дорогу.
        - Хорошо. И?..
        - Они тоже не видели незнакомца.
        - Он где-то впереди, на повозке или как угодно… Да, нельзя терять ни минуты. А как далеко отсюда эта хижина?
        - Примерно в двух лигах, гражданин.
        - Вы сможете снова найти ее? Сразу же? Не блуждая?
        - Уверен, что да, гражданин.
        - Тропинку по краю скал? В полной темноте?
        - Ночь не так уж темна, гражданин. Я уверен, что найду дорогу, - твердо заверил солдат.
        - Тогда пойдете с нами. Скажите вашему товарищу, чтобы он отвел лошадей обратно в Кале. Они вам не понадобятся. Пойдете рядом с повозкой и будете указывать жиду дорогу. В четверти лиги от тропы остановите его. Смотрите, чтобы он выбирал кратчайший путь!..
        Пока Шовелен говорил, Дега быстро приближался со своими людьми. Маргарита теперь слышала их шаги уже менее чем в ста ярдах за спиной. Она подумала, что дольше опасно оставаться на том же месте, тем более что в этом нет необходимости, - она достаточно слышала. Но тут вдруг чувства словно покинули ее, пропал даже инстинкт самосохранения. Ее сердце, ее ум будто оцепенели после долгих часов волнений, завершившихся полным отчаянием. Ибо у молодой женщины не осталось самой ничтожной надежды. Всего лишь в двух коротеньких лигах отсюда беглецы ждут храброго избавителя. Он находится где-то в пути и вот-вот присоединится к ним. Затем хорошо сработанная ловушка захлопнется, и две дюжины людей, ведомых одним, чья ненависть столь же смертельна, сколь безжалостна его хитрость, окружат небольшую группу изгнанников вместе с их отчаянным предводителем. И всех схватят! Арман, в соответствии со словом, данным Шовеленом, будет ей возвращен, но муж, Перси, которого с каждым вздохом она любила и обожала все больше и больше, попадет в руки безжалостного врага, у которого нет ни малейшего сострадания к храброму сердцу,
нет восхищения мужеством его благородной души, который не проявит ничего, кроме ненависти, по отношению к ловкому противнику, так долго его побеждавшему.
        Пока солдат давал еврею короткие указания, Маргарита поспешно отошла к краю дороги, стремясь укрыться за невысоким кустом от подходившего с подмогой Дега. Отряд присоединился к повозке, и все медленно двинулись дальше. Маргарита выждала еще некоторое время, затем, убедившись, что осталась вне пределов их слышимости, бесшумно отправилась следом в сгустившейся темноте.


        ГЛАВА XXVIII
        ХИЖИНА ПАПАШИ БЛАНШАРА
        Маргарита шла словно во сне. Паутина с каждым мгновением все плотнее сплеталась вокруг жизни человека, ставшего ей дороже всего на свете. Увидеть мужа еще раз, рассказать ему, как она настрадалась, как была не права, как плохо понимала его, - было теперь ее единственной целью. Она уже потеряла всякую надежду спасти Перси. Бедная женщина слишком хорошо видела, как шаг за шагом его обступали со всех сторон, и в отчаянии оглядывалась порой вокруг в этой темноте в смутной надежде увидеть его где-нибудь рядом, идущего в ту смертельную ловушку, которую приготовил для него безжалостный враг.
        Теперь отдаленный шум волн вызывал у нее дрожь, а неожиданные крики совы или чайки вселяли невыразимый ужас. Она думала о ненасытности зверя в человеческом обличии, рыскающего повсюду в поисках добычи и разрывающего ее столь же безжалостно, как голодный волк, - ради удовлетворения аппетита своей ненависти. Маргарите не страшна была темнота, ей был страшен лишь этот человечек впереди, сидящий в деревянной повозке и мечтающий о мести, которая привела бы в восторг даже демонов ада.
        Ее ноги болели. Колени подгибались под сгорбленным от усталости телом. Последние дни она была в диком возбуждении и тревоге, в течение трех ночей не имея нормального отдыха, тем не менее даже теперь, когда она вот уже более двух часов шла по скользкой дороге, ее решимость не угасала ни на мгновение. Она увидит его, все расскажет, и, если он сможет простить ее преступление, она будет счастлива умереть вместе с ним.
        Маргарита была уже почти без чувств, и только животный инстинкт продолжал еще поддерживать ее и вести по следу врага. Вдруг ее уши, напряженно следящие за малейшим звуком, подсказали, что повозка остановилась и вместе с ней остановились солдаты. Они пришли к цели. Значит, где-то недалеко справа тропа, ведущая к краю скал и хижине.
        Не думая о какой бы то ни было опасности, она подкралась поближе к тому месту, где остановился Шовелен со своим маленьким войском. Тот слез с повозки и отдавал распоряжения. Она хотела все слышать, ибо в этом заключался последний ничтожный шанс быть полезной Перси: знать как можно подробнее обо всех планах врага.
        Местечко, в котором остановилась маленькая шовеленовская армия, находилось метрах в восьмистах от моря, поскольку шум его был достаточно отдаленным.
        Шовелен и Дега, сопровождаемые солдатами, свернули вправо, явно на тропу, ведущую к скалам. Жид со своей повозкой и клячей остался на дороге.
        С предельной осторожностью, буквально на локтях и коленях, Маргарита тоже свернула вправо. Для этого ей пришлось пролезть сквозь жесткий и низкий кустарник, обдирая руки и лицо, стараясь в первую очередь соблюдать совершенную тишину. К счастью, как обычно бывает в этой части Франции, тропа была отгорожена невысокой прочной изгородью, за которой находился сухой ров, заросший травой. В нем Маргарита и нашла свое очередное убежище, здесь она была полностью скрыта от глаз и смогла приблизиться на расстояние нескольких ярдов к Шовелену, отдававшему приказания.
        - Ну… - низким и настойчивым шепотом говорил он. - Где же хижина папаши Бланшара?
        - Примерно в восьмистах метрах отсюда по тропе, - сказал солдат, присоединившийся к партии, - и еще немного вниз, к подножию скал.
        - Очень хорошо. Вы нас проведете. Перед нашим спуском вы проберетесь как можно тише к хижине и проверите, там ли предатели-роялисты, понятно?
        - Я понял, гражданин.
        - Теперь внимательно слушайте все, - энергично продолжал Шовелен, обратившись к остальным солдатам. - Потому что далее у нас не будет возможности обменяться словом. Слушайте и запоминайте так, будто от этого зависит вся ваша жизнь, тем более что так оно и есть, быть может, - добавил он сухо.
        - Мы слушаем, гражданин, - сказал Дега. - Солдаты Республики никогда не забывают приказаний!
        - Кто доберется до хижины первым, должен попробовать заглянуть внутрь. И если англичанин, человек высокого роста или сутулящийся, и все эти предатели там, он должен коротко и резко свистнуть. Это будет сигналом. Тогда все, - добавил он, вновь обращаясь к солдатам, - быстро окружают хижину и врываются в нее. Каждый берет на себя одного из них, не давая времени вытащить пистолеты. Если будут сопротивляться, стреляйте в руки и ноги. Но ни в коем случае не убивайте высокого человека, понятно?!
        - Мы поняли, гражданин.
        - Этот незнакомец, который выше их всех, может оказаться и сильнее всех, поэтому необходимо выделить четверых или даже пятерых, чтобы взять его… - После небольшой паузы Шовелен продолжал: - Если предатели-роялисты пока одни - еще лучше, - вы должны предупредить товарищей, которые ждут в засаде, затем все подберетесь поближе, спрячетесь за камнями, за валунами, за скалами и будете ждать, соблюдая абсолютную тишину, пока не появится высокий англичанин. Штурмуйте хижину только после того, как он войдет в нее. И не забывайте: вы должны делать все так же бесшумно и незаметно, как волк, пробирающийся ночью в овчарню. Я не хочу, чтобы роялисты забеспокоились; пистолетный огонь, крик или зов с их стороны, возможно, заставят высокого гостя держаться подальше от скал и от хижины. А главная ваша задача, - добавил он выразительно, - поймать сегодня ночью высокого англичанина.
        - Все будет исполнено в точности, гражданин.
        - Идите как можно бесшумнее, я буду следовать за вами.
        - А как быть с жидом, гражданин? - спросил Дега, когда солдаты в полной тишине, словно бесплотные тени, уже начали один за другим продвигаться по узкой тропе.
        - Ах да, я забыл про жида, - спохватился Шовелен и, повернувшись в ту сторону, где остался еврей, позвал его: - Эй, ты… Аарон, Мойша, Абрам, или как там тебя, - обратился он к старику, который тихо стоял рядом со своей клячей, отойдя по возможности подальше от солдат.
        - Бенджамен Розенбаум, если угодно вашей чести, - покорно ответил тот.
        - Мне не хочется слышать твой голос, но хочется дать тебе указание, которое, я думаю, у тебя хватит ума выполнить.
        - Как угодно вашей чести…
        - Придержи свой поганый язык. Ты будешь стоять здесь, понял? С лошадью и повозкой до нашего возвращения. Ни в коем случае не вздумай издать хотя бы малейший звук и дыши потише, насколько сможешь. И не вздумай оставить свой пост, что бы ни случилось, пока я сам не прикажу тебе, понял?
        - Но, ваша честь… - жалобно начал еврей.
        - Никаких вопросов и никаких «но» здесь не должно быть, - сказал Шовелен таким тоном, что старик задрожал с ног до головы.
        - Если, когда я вернусь, тебя здесь не будет, то можешь не сомневаться, где бы ты ни скрывался, я разыщу тебя, и заслуженное наказание, быстрое и ужасное, рано или поздно тебя настигнет. Слышишь меня?
        - Но, ваша экселенца…
        - Я сказал, слышишь?
        Все солдаты уже ушли. Три человека одиноко стояли на пустынной темной дороге, а за изгородью, невдалеке от них, слушала приказания Шовелена, словно свой смертный приговор, Маргарита.
        - Слышу, ваша честь, - ответил старик, подбираясь к Шовелену поближе. - И клянусь Авраамом, Исааком и Иаковом, что буду абсолютно подчиняться вашей чести и не сдвинусь с этого места до тех пор, пока ваша честь не соизволит вновь обратить высочайшее внимание на своего покорного слугу. Но не забывайте, ваша честь, я только бедный старик, мои нервы не так крепки, как нервы ваших бравых солдат. Вдруг полуночные разбойники придут сюда? Я могу закричать или убежать от страха! И за что же будет проклята моя жизнь? За что же ужасное наказание падет на мою бедную старую голову? Лишь за то, что у меня не хватило выдержки?
        Еврей и в самом деле выглядел очень расстроенным, его трясло с головы до ног. Он был явно не тем человеком, которого можно было спокойно оставить на пустынной дороге. Он говорил правду; он мог совершенно непроизвольно, испугавшись чего-нибудь, крикнуть и тем самым предупредить хитрого Сапожка об опасности.
        Шовелен на мгновение задумался.
        - Твоя повозка и лошадь без тебя никуда отсюда не денутся? - жестко спросил он.
        - Я думаю, гражданин, - вмешался Дега, - что они никуда не денутся и с этим грязным трусливым жидом, и без него - все едино. А вот он, если испугается, то или убежит отсюда сломя голову, или вообще свернет себе шею.
        - Но что же делать с этим бараном?
        - Почему бы вам не послать его обратно в Кале, гражданин?
        - Нет, он может нам понадобиться, если придется везти назад раненых, - сказал Шовелен с многозначительной ухмылкой.
        Вновь наступила пауза; Дега ждал решения своего шефа, а старик хныкал около своей клячи.
        - Ладно, ты, старый трусливый увалень, - сказал наконец Шовелен. - Пойдешь с нами. Эй, гражданин Дега, заткните-ка покрепче платочком рот этому молодцу.
        Шовелен подал Дега шарф, и тот тщательнейшим образом выполнил приказание. Бенджамен Розенбаум покорно позволил заткнуть себе рот; он явно предпочитал это неприятное положение одинокому ожиданию на пустынной дороге Сен-Мартэн. Все трое двинулись в путь.
        - Быстрее, - нетерпеливо командовал Шовелен. - Мы и так уже потеряли много драгоценного времени. - И твердые шаги Дега и Шовелена, сопровождаемые шаркающей походкой жида, очень скоро затихли вдали.
        Маргарита не упустила ни слова из того, что говорил Шовелен. Каждый нерв ее был в напряжении; она старалась собраться с мыслями, чтобы полностью осознать ситуацию и задать работу своим мозгам, которые столь часто называли острейшими в Европе, поскольку вся надежда оставалась теперь лишь на их помощь.
        Вообще-то ситуация была достаточно безнадежной. Небольшая группа ничего не подозревающих людей, спокойно ожидающих своего предводителя, который также ничего не знает о расставленной ловушке. Тенета же выглядели настолько страшными, что казалось, будто мертвая петля очерчена на уединенном ночном берегу вокруг горстки совершенно беззащитных людей, обманутых, ничего не подозревающих. Один из них - ее муж, которого она боготворит, другой - ее брат, которого любит безумно. Она догадывалась, кто были остальные, ожидающие Сапожка Принцессы, в то время как смерть караулила их за каждым камнем на берегу.
        Но пока, кроме как следовать за шовеленовскими солдатами, Маргарита ничего сделать не могла. Можно было попробовать обогнать их, чтобы предупредить беглецов и их храброго избавителя, но она боялась, что не найдет дороги.
        На мгновение у нее мелькнула мысль пронзительно закричать, поскольку Шовелен боялся этого как возможного предупреждения Сапожку и его друзьям; быть может, тогда они успеют уйти и спастись. Но она не знала, насколько близко находится к краю скал, и не могла быть уверена, что ее крики достигнут ушей обреченных. Попытка могла оказаться преждевременной и бесплодной, а другой уже не представится. Ей хорошенько заткнут рот, как этому несчастному еврею, и она станет беспомощным пленником в руках Шовелена и его людей.
        Как привидение, пробиралась Маргарита за изгородью. Она сняла туфли, чулки свалились с ее ног. Но она не чувствовала ни боли, ни усталости. Непреодолимое желание добраться до мужа, несмотря на враждебно настроенную судьбу и ловкого врага, убило в ней всякую восприимчивость к боли и вдвойне обострило животные инстинкты. Она слышала лишь мягкие равномерные шаги врагов впереди себя. Она видела мысленным взором лишь ту деревянную хибару, в которой ее мужа ждет гибель.
        Но вдруг она остановилась и спряталась за плетнем. Луна, до сих пор дружелюбно скрывавшаяся за облаками, неожиданно выплыла во всем своем величавом блеске и мгновенно затопила пустынный и зачарованный пейзаж потоками бриллиантового света.
        Впереди, менее чем в двухстах метрах, был край скал, за которым спокойно плескалось море, растворяясь где-то у берегов далекой счастливой Англии, навевая умиротворение и покой. Взгляд Маргариты застыл на этих серебристых волнах, окаменевшее от переживаний и боли сердце смягчилось, глаза наполнились горячими слезами - впереди с белыми поднятыми парусами стояла шхуна.
        Маргарита скорее не узнала, а угадала ее. Это был «Полуденный сон» - любимая яхта Перси, со стариком Бриггсом, королем шкиперов на борту и британской командой; мерцающие в лунном свете белые паруса, казалось, шлют Маргарите радостную весть о надежде, которую она уже потеряла… Она ждет здесь, в море, ждет своего хозяина, готовая взлететь, подобно белой прекрасной птице, а ему уже никогда не дано вернуться, ступить на ее чистую гладкую палубу, увидеть еще раз белые скалы Англии, страны свободы и надежд.
        Вид шхуны вселил в Маргариту сверхчеловеческую, отчаянную силу. Вон там, за краем скал, где-то внизу должна стоять хижина, где ее муж вот-вот столкнется со смертью. Но теперь луна уже вышла, и Маргарита сможет найти дорогу; она увидит хижину издали, побежит к ней предупредить их, чтобы они могли хотя бы подороже продать свои жизни, а не быть схваченными, подобно попавшим в яму крысам.
        Пригнувшись к низкорослой сочной траве во рву около изгороди, она бежала, по-видимому, достаточно быстро, потому что, достигнув края скалы, услышала шаги Шовелена и его людей где-то сзади. Однако они были всего лишь в нескольких ярдах, а ее фигура будет ясно видна на фоне серебристого моря.
        Впрочем, всего на мгновение, затем она скроется, подобно свернувшейся внутрь улитке. Она заглянула вниз с высоких острых скал: спуск не будет трудным, поскольку препятствий нет, а большие торчащие валуны послужат отличными ступенями. Оглядевшись, Маргарита вдруг увидела слева от себя на полпути спуска со скалы деревянную постройку, через дыры в стенах которой поблескивал крошечный красный огонек, мерцающий будто маяк. Сердце ее замерло, радость была так сильна, что она почувствовала что-то вроде острой боли.
        Она не раздумывала более, далеко или близко хижина. Забыв о врагах, идущих следом, о солдатах, занимавших свои позиции за камнями в ожидании высокого англичанина, она начала спускаться; она лезла вниз, уже не думая ни о чем, бежала и спотыкалась, разбивая в кровь ноги, почти ничего вокруг не видя: вперед, вперед, только вперед… Как вдруг что-то, камень или кусок скалы, что-то скользкое уронило ее. Но она снова вскочила и снова побежала вперед, стремясь как можно скорее предупредить беглецов, хотя бы на мгновение раньше, чтобы уговорить их исчезнуть; сказать ему, чтобы он держался подальше от этой ловушки, подальше от этого обреченного места. Вдруг она почувствовала, что кто-то бежит быстрее, кто-то сзади. И в следующий миг чья-то рука дернула ее за плащ… Маргарита упала на колени и почувствовала, что ей затыкают рот, совершенно лишая возможности даже крикнуть.
        Сбитая с толку, почти взбешенная от неудачи, она беспомощно оглянулась - кто-то упал вплотную с ней. Как сквозь сгустившийся вдруг туман, она увидела два проницательных глаза, которые своим неестественным блеском показались ее взбудораженному воображению колдовскими.
        Лежа в тени огромного валуна, в следующий момент она ощутила на своем лице холодные тонкие пальцы.
        - Женщина! - раздался шепот. - Клянусь всеми святыми… Мы не должны упустить ее, - бормотал кто-то себе под нос, - это точно. Я догадываюсь теперь… - Вдруг он замолчал и через несколько мгновений мучительной тишины раздался низкий короткий смешок, после которого Маргарита снова с содроганием почувствовала на своем лице тонкие пальцы.
        - Дорогая моя, дорогая моя, вот это сюрприз, какой очаровательный сюрприз, - шептал он, и Маргарита почувствовала, как ее безжизненную руку подносят к губам.
        Ситуация была воистину фантастической, несмотря на весь трагизм положения. Бедная измученная женщина, разбитая духом, почти взбешенная от неудач, ощутила на своих коленях самые тривиальные ласки. Чувства покидали ее. Почти задушенная повязкой, она даже не имела сил ни двинуться, ни крикнуть. Возбуждение, которым поддерживалось последнее время слабое тело, вдруг покинуло ее, а ощущение полного отчаяния совершенно парализовало нервы и ум.
        Далее она уже ничего не слышала. Она только почувствовала, что ее поднимают с земли, затягивают повязку еще туже, после чего крепкие руки несут ее к тому маленькому красному огоньку впереди, который казался ей маяком, последним проблеском светлой надежды.


        ГЛАВА XXIX
        В ПЛЕНУ
        Маргарита совершенно потеряла ощущение времени и пространства, ибо природа сжалилась над ней и лишила сознания. Когда же она вновь пришла в себя, то почувствовала, что достаточно удобно устроена на чьем-то плаще и опирается спиной о скалу. Луна вновь была за облаками, и темнота казалась теперь еще более густой. Где-то в двухстах шагах от нее шумело море. Но никаких признаков красного огонька она больше не видела, как ни оглядывалась вокруг.
        Путешествие было окончено; она поняла это, услышав серию коротких вопросов и ответов, которые произносились шепотом совсем рядом с ней.
        - Там четыре человека, гражданин. Они сидят у огня и, похоже, совершенно спокойно ждут.
        - Время?
        - Около двух.
        - Прилив?
        - Быстро прибывает.
        - Шхуна?
        - Явно английская. Стоит на расстоянии около трех километров. Но лодки нигде не видно.
        - Все ли на своих местах?
        - Да, гражданин.
        - Не оплошают?
        - Они не шевельнутся до тех пор, пока высокий англичанин не появится. Затем они окружат хижину и возьмут в плен всех пятерых.
        - Отлично. Как леди?
        - Похоже, все еще без чувств. Она рядом с вами, гражданин.
        - А еврей?
        - У него заткнут рот и связаны ноги, он не может ни двигаться, ни кричать.
        - Хорошо. Возьмите на всякий случай ружье, оно может понадобиться. И подползите поближе к хижине, а меня оставьте с леди наедине.
        Дега сразу же повиновался. Маргарита слышала, как он крадется вдоль скалы. Затем почувствовала, что ее руки крепко, словно тисками, сжали теплые когтистые пальцы.
        - Прежде чем этот платок будет вытащен из вашего нежного ротика, прекрасная леди, - прямо ей в ухо зашептал Шовелен, - я думаю, будет не лишним кое о чем предупредить вас. Чему я обязан честью быть сопровождаемым в такую даль столь очаровательным спутником, я даже не берусь угадывать, во всяком случае, если не ошибаюсь, такое опасное путешествие проделано не ради моей суетной персоны, более того, я думаю, первое, что вы сделаете, как только я освобожу ваш рот от этого ужасного плена, будет попытка предупредить вашим милым голоском ту хитрую лису, ловушку на которую я с таким трудом выстроил.
        На мгновение он замолчал, стальные пальцы вокруг ее запястья, казалось, сжались еще сильней. Затем он тем же поспешным шепотом подытожил:
        - Внутри хижины, если опять же я не ошибаюсь, ваш брат Арман Сен-Жюст, предатель де Турней и еще два неизвестных вам человека ждут прибытия некоего мистического избавителя, чье имя еще недавно было загадкой для Комитета общественной безопасности, этого храброго Сапожка Принцессы. Конечно же, если вы закричите и здесь начнется суматоха, зазвучат выстрелы, то для него это будет лучше и не придумать, особенно для его длинных ног, притащивших сюда эту алую загадку, - эти ноги очень быстро унесут его в другое, более безопасное место. В таком случае, задача, ради которой я ехал сюда столько миль, окажется нерешенной. В то же время, если вы хотите, чтобы ваш брат Арман мог свободно отправиться с вами сегодня же куда вам будет угодно - в Англию, в любое другое безопасное место…
        Маргарита не могла издать ни звука, поскольку платок во рту ее сидел очень плотно. Однако когда Шовелен еще ближе придвинул к ней свое лицо, она сделала утвердительный жест рукой, и он продолжил:
        - Для того чтобы безопасность Армана была полной, от вас, дорогая леди, мне нужен совсем пустяк.
        Маргарита шевельнула рукой, будто спрашивая, что именно.
        - Сидеть здесь, на этом самом месте, совершенно тихо до тех пор, пока я не позволю вам говорить. Впрочем, я думаю, вы будете абсолютно послушной, - добавил он с тем своим веселым суховатым смешком, от которого Маргариту затрясло. - Будьте уж любезны дослушать меня, поскольку, если вы крикнете, нет, если вы просто попытаетесь издать хотя бы звук или двинуться с места, мои люди, а их здесь тридцать человек, свяжут Сен-Жюста, де Турней и двух других приятелей и по моему приказанию расстреляют их здесь же, на ваших глазах.
        Маргарита слушала речь своего заклятого врага со все возрастающим ужасом. Совершенно оцепеневшая от физической боли, она все-таки сохранила еще достаточно здравого смысла, чтобы понять весь кошмар этого нового «или-или», поставленного перед ней. На этот раз оно было в тысячу раз страшнее и реальнее, чем то, что было предложено ей на балу. Теперь оно означало - либо она будет молчать и позволит ничего не подозревающему горячо любимому мужу спокойно прийти к смерти, либо попытается дать ему сигнал, который, в свою очередь, тоже может оказаться бесполезным, и тем самым фактически подпишет смертный приговор своему брату и еще трем беглецам.
        Шовелена она не видела, но всем своим существом чувствовала его острые проницательные глаза, злобно поглядывающие на ее беспомощное тело. Его поспешный шепот проникал ей в уши, как похоронный звон по ее последней слабой надежде.
        - А по-моему, прекрасная леди, - вежливо добавил тот, - у вас нет интереса здесь ни в ком, кроме Сен-Жюста, а все, что требуется от вас для его безопасности, - только сидеть там, где вы сидите, и молчать. У моих людей есть точные указания сохранить его любым способом. А что касается загадочного Сапожка Принцессы, - то что вам в нем? Да и поверьте мне, никакое ваше предупреждение теперь уже не спасет его. Так что, дорогая леди, позвольте мне вытащить эту маленькую неприятную вещицу из вашего милого ротика. Видите, я предоставляю вам полную свободу выбора, действуйте как хотите.
        Мысли ее вертелись, как в карусели, виски болели, нервы были парализованы, а все тело оцепенело от боли. Маргарита сидела теперь укрытая темнотой, как покрывалом. Моря ей было не видно, но она слышала заунывный рокот набегающего прилива, говорившего ей о погибших надеждах, о потерянной любви, о муже, которого она предала и собственными руками послала на смерть.
        Шовелен вытащил платок у нее изо рта. Она, конечно, не станет кричать - теперь у нее уже не было сил ни на что более. Но надо держаться, надо заставить себя думать.
        О, думать, думать, думать! Минуты летели за минутами; в этом страшном безмолвии она даже не могла понять, быстро или медленно. Она ничего не слышала и не видела. Она не чувствовала больше благоуханного воздуха осени, напоенного соленым привкусом моря, не слышала больше рокота волн, редких звуков осыпающихся по склону камешков. Происходящее начинало казаться ей сном. Да и как можно было себе представить, чтобы она, Маргарита Блейкни, королева лондонского общества, и в самом деле сидела теперь здесь, на этом пустынном берегу, ночью, да еще и бок о бок со своим злейшим врагом. Еще более невозможным казалось ей то, что совсем рядом находится существо, которое она так презирала когда-то, а теперь с каждым новым мигом бредовой, похожей на сон жизни любила все более и более.
        О! Нет! Еще в тысячу раз невозможнее то, что он, ни о чем не подозревая, именно сейчас идет навстречу верной смерти, а она ничего не делает, чтобы спасти его…
        Почему же не зайдется она нечеловеческим криком, который разнесется от одного конца побережья до другого, чтобы он мог бороться, чтобы приостановил свой шаг, ибо смерть его кроется там, куда он сейчас стремится. Раз или два крик инстинктивно подкатывал к ее горлу, но тут же перед ее глазами вставала страшная альтернатива: брата и еще троих расстреливают на ее глазах, практически по ее приказанию - она станет убийцей в любом случае.
        О, это исчадие ада в человеческом облике прекрасно разбирается в женской природе. Он играет на ее чувствах, как искусный музыкант на своем инструменте. Он предвидел каждую ее мысль.
        Она не могла подать сигнал, потому что была слаба, потому что была женщиной. Да и как можно было бесстрашно отдать приказ о расстреле Армана? Чтобы кровь ее брата пала на ее совесть? Чтобы он умер, возможно, проклиная ее? А отец малышки Сюзанны! Он, старик! И другие! Нет! Это все слишком, слишком ужасно!
        Ждать! Ждать! Ждать! Но сколько? Часы медленно поглощали ночь, но рассвет все еще не наступал. Море по-прежнему задумчиво роптало, осенний ветер дышал мягкой ночной прохладой, и на этом пустом берегу было тихо, словно в могиле.
        Вдруг где-то рядом веселый и сильный голос запел: «Боже, храни короля!»


        ГЛАВА XXX
        ШХУНА
        Изболевшееся сердце Маргариты замерло. Она скорее почувствовала, чем услышала, что солдаты приготовились к бою. Она ясно представляла себе, как каждый из них таится со шпагой в руке, в любой момент готовый к прыжку.
        Голос раздавался все ближе. В немой бесконечности пустынных скал с рокочущим внизу морем даже невозможно было понять, откуда доносится песня, с какой стороны приближается этот счастливый певец, просящий у Господа сохранить своего короля, в то время как сам находится в смертельной опасности. Слабый поначалу, голос звучал все громче и громче. Время от времени отскакивали и перекатывались по скалам вниз к побережью камешки, явно из-под твердо ступающих ног певца.
        Маргарите казалось, что жизнь покидает ее. Она отчетливо слышала, как взвел курок на своем ружье находящийся рядом Дега…
        Нет! Нет! Нет! О, Отец Небесный! Этого не может быть! Пусть кровь Армана падает на ее голову! Пусть она будет заклеймена как его убийца! Пусть даже он, так любимый ею, будет ее презирать и отшатнется от нее за это! Боже! Боже! Только спаси его любой ценой!
        Она вскочила на ноги с диким криком, рванулась из-под укрывавшей ее скалы и сразу же увидела красненький огонек, мерцавший сквозь щель в стене хижины. Она подбежала к ней и, упав на ее деревянные ступени, стала колотить по ним кулаками в безумии и ярости, продолжая кричать:
        - Арман! Арман! Ради Бога, стреляй! Ваш предводитель близко! Он идет! Он предан! Арман! Арман! Стреляй! Ради всего святого!
        Ее схватили и швырнули на землю. Лежа и стеная, она продолжала свои, прерываемые рыданиями, крики.
        - Перси, муж мой, ради Бога, беги! Арман! Арман, почему же ты не стреляешь?
        - Эй, кто-нибудь, остановите истерику женщины, - прошипел Шовелен, с трудом сдерживавший себя, чтобы не ударить ее.
        Что-то накинули ей на лицо, затруднив дыхание и вынудив замолчать.
        Отважный певец также смолк, конечно предупрежденный бешеным криком Маргариты о грозящей опасности.
        Все повскакали на ноги. Необходимости скрываться больше не было. Сами скалы разносили крик бедной женщины с разбитым сердцем. Шовелен, чертыхаясь, что не предвещало ничего хорошего для Маргариты, рискнувшей сломать любовно выстроенную им игру, быстро командовал:
        - Все в хижину, быстрее. Пусть ни один не уйдет живым!
        Меж облаков вновь показалась луна; темнота в скалах рассеялась, уступая место потокам блестящего серебра. Часть солдат бросилась к узкой деревянной двери хижины, один остался охранять Маргариту.
        Дверь была приоткрыта; один из солдат толкнул ее. Внутри было темно, лишь красненький огонек едва освещал угол хижины. Солдаты застыли в дверях, ожидая дальнейших приказаний. Шовелен, приготовившийся уже к страшному штурму, к отчаянному сопротивлению четверых изгнанников, скрывавшихся в темноте, замер от удивления, увидев, что солдаты застыли как вкопанные, а из хижины не слышно ни звука. Переполненный предчувствиями и странным беспокойством, он тоже подошел к дверям и, заглянув в темноту, поспешно спросил:
        - Что это значит?
        - Я думаю, гражданин, что там уже никого нет, - невозмутимо ответил один из солдат.
        - Вы что, упустили этих четверых? - грозно зарычал Шовелен. - Я приказывал вам никого не выпускать живым! Быстро за ними! Все! Быстро, по всем направлениям!
        Послушные, словно машины, люди бросились вниз по каменному склону к берегу в левую и в правую сторону с такой быстротой, с какой только может двигаться человек.
        - Вы и ваши люди жизнью заплатят мне за этот провал! - орал Шовелен сержанту, командовавшему отрядом. - И вы, гражданин, тоже! - добавил он, повернувшись к Дега. - За невыполнение моих приказаний!
        - Но вы приказали нам ждать, гражданин, пока не придет высокий англичанин и не присоединится к людям в хижине. Никто не пришел, - хмуро ответил сержант.
        - Но только что, когда завизжала эта женщина, я приказал вам ворваться внутрь и никого не выпускать.
        - Но, гражданин, я думаю, те четыре человека ушли оттуда несколько раньше.
        - Вы думаете? Вы? Вы позволили им уйти? - кричал Шовелен, едва не задыхаясь от гнева.
        - Вы приказали нам ждать, гражданин, - возразил сержант. - Мы в точности выполнили ваше приказание.
        Под страхом смерти. Мы ждали. Я слышал, что люди выбрались из хижины вскоре после того, как мы заняли позицию, и еще задолго до того, как закричала женщина, - добавил он, в то время как Шовелен, казалось, был не способен даже говорить от гнева.
        - Вы слышите? - неожиданно сказал Дега.
        На некотором расстоянии раздались выстрелы, Шовелен попытался осмотреть низ побережья, но, к несчастью, луна вновь скрылась за облаками и он не мог ничего разглядеть.
        - Сходите кто-нибудь в хижину и потушите огонь, - наконец выдавил он.
        Сержант тупо повиновался. Он отправился туда, взяв маленький, висевший у него на поясе фонарик. Было ясно, что хижина пуста совершенно.
        - В какую сторону они пошли? - спросил Шовелен.
        - Я не могу сказать, гражданин, - ответил сержант. - Они сначала спустились по скале прямо вниз, а затем исчезли за валунами.
        - Слушайте! Что это?
        Все трое внимательно прислушались. Далеко, очень далеко был слышен едва различимый, почти неуловимый плеск полудюжины весел.
        - Лодка со шхуны, - судорожно выдохнул Дега. Было ясно, что Арману Сен-Жюсту и его товарищам удалось пробраться вдоль края скал, в то время как хорошо вышколенные солдаты республиканской армии под страхом смерти точно выполняли шовеленовские указания - ждали высокого англичанина, который являлся главной добычей.
        Беглецы, по-видимому, добрались до одной из бухт, камни которой выдаются далеко в море, таких мест много на побережье; там, должно быть, и поджидала их лодка с
«Полуденного сна». А теперь они, скорее всего, уже в безопасности на борту британской шхуны.
        В подтверждение последнего предположения с моря донесся треск ружейного выстрела.
        - Шхуна, гражданин, - тихо сказал Дега, - отправилась.
        Теперь Шовелену потребовалось все его присутствие духа, чтобы не дать недостойного выхода порывам гнева. Было совершенно ясно, что эта проклятая английская голова вновь перехитрила его. Как он умудрился добраться до хижины, не будучи замеченным более чем тридцатью солдатами, охранявшими ее, Шовелен не в силах был вообразить. То, что он сделал это еще до их прихода сюда, также представлялось невероятным; каким образом он смог добраться от Кале на повозке Робена Гольдштейна, миновав все патрули, и вовсе было похоже на колдовство. Воистину, начинало казаться, что какая-то могущественная судьба охраняет отважного Сапожка Принцессы. И его проницательного врага пронзила суеверная судорога, когда он оглядел возвышающиеся вокруг безлюдного побережья скалы. Но это была действительность.
        Шел 1792 год, и вокруг не было никаких фей и гоблинов. Шовелен и все его тридцать человек ясно слышали своими собственными ушами чертов голос, распевающий «Боже, храни короля!», минут через двадцать после того, как окружили хижину. К тому времени четыре беглеца уже должны были достичь бухты и залезть в лодку, а ближайшая бухта была более чем в миле отсюда.
        Куда же этот отчаянный певец мог исчезнуть? Разве что сам Сатана дал ему крылья, ибо он не смог бы пройти милю по каменной скале за две минуты. А его песню и звук весел в море отделяли именно две минуты. Он должен был остаться где-то неподалеку и, скорее всего, сейчас прячется в скалах. Но все вокруг охраняется, и его, конечно же, обнаружат. Шовелен вновь обрел надежду.
        Два человека из отправившихся за беглецами возвращались, карабкаясь по склону. Один из них оказался рядом с Шовеленом как раз в тот момент, когда надежда вновь пробудилась в расчетливом сердце дипломата.
        - Мы опоздали, гражданин, - сказал солдат. - Мы достигли берега еще до того, как луна спряталась за облаками. Шлюпка, по всей видимости, ожидала их у первой же бухты, примерно в миле отсюда. Но когда мы подошли, она уже отплыла. Мы стали стрелять вдогонку, но все бесполезно. Она быстро шла прямо к шхуне. В лунном свете мы ее отчетливо видели.
        - Да, - с сильным нетерпением сказал Шовелен. - Она отошла от берега, судя по вашим словам, на какое-то время раньше, а ближайшая бухта отсюда примерно в миле.
        - Да, гражданин! Я бежал всю дорогу до самого берега, поскольку сразу понял, что лодка причалила там, около бухты, потому что прилив достигает ее раньше. А лодка отошла от берега, похоже, за несколько минут до того, как закричала женщина.

«За несколько минут до того, как закричала женщина». В таком случае надежды не обманули Шовелена. Сапожок мог послать беглецов вперед, а сам просто не успел добраться. Значит, он все еще на берегу, а все дороги хорошо патрулируются. В любом случае, еще не все потеряно, и не может быть все потеряно до тех пор, пока этот наглый британец находится на французской земле!
        - Принесите скорее огня, - скомандовал он, снова входя в хижину.
        Сержант достал фонарик. Шовелен быстрым взглядом оценил содержимое хижины: под слуховым окном находилась небольшая кучка остывающих углей, пара стульев, перевернутых, будто вследствие поспешного ухода, рыбацкие снасти, лежащие в другом углу, а рядом с ними какой-то маленький белый предмет.
        - Поднимите это, - приказал Шовелен сержанту, указывая на белый клочок, - и дайте мне.
        Это был скомканный листок бумаги, явно потерянный беглецами. Сержант, достаточно уже напуганный гневом и нетерпением гражданина, поспешно поднял листок и почтительно подал Шовелену.
        - Прочитайте это, сержант, - отстранился Шовелен.
        - Но здесь почти ничего невозможно разобрать… Ужасные каракули…
        - Я приказываю вам прочесть это, - злобно повторил Шовелен.
        Сержант при свете фонарика стал разбирать наскоро нацарапанные слова: «Не имею возможности прийти, не подвергая опасности вас и ваше освобождение. Когда получите письмо, выждите две минуты, затем один за другим выползайте из хижины; поверните строго налево и осторожно двигайтесь вниз по скале; держитесь все время левее, пока не дойдете до первой выдающейся далеко в море скалы, за ней, в бухте, ждет лодка, издайте длинный резкий свист - она подойдет, залезайте в нее, мои люди отвезут вас на шхуну, затем в Англию. Когда будете на борту „Полуденного сна", пошлите шлюпку ко мне, скажите, что буду в бухте напротив „Серого кота", близ Кале. Они знают. Буду там, как доберусь, пусть ждут меня в море на безопасном расстоянии, пока не услышат обычного сигнала. Нигде не задерживайтесь и в точности выполняйте все инструкции».
        - Здесь знак, гражданин, - добавил сержант, отдавая Шовелену бумагу.
        Однако тот не стал ждать более. Одна фраза из всех наспех нацарапанных каракулей заинтересовала его: «Буду в бухте напротив „Серого кота", близ Кале». Эта фраза может обернуться победой.
        - Кто из вас хорошо знает берег? - крикнул он солдатам, которые уже вернулись один за другим после бесплодных поисков и вновь собрались вокруг хижины.
        - Я знаю, гражданин, - ответил один из них. - Я родился в Кале и знаю у этих скал каждый камень.
        - Есть бухта напротив «Серого кота»?
        - Есть, гражданин. Я хорошо знаю ее.
        - Англичанин надеется до нее добраться. Он не знает на этих скалах каждый камень и может идти туда более длинным путем. В любом случае он будет осторожен, опасаясь патрулей. Так что, как бы там ни было, у нас есть шанс догнать его. Тысячу франков каждому, кто доберется до этой бухты раньше длинноногого англичанина.
        - Я знаю короткий путь через скалы, - обрадовался солдат и с энтузиазмом рванулся вперед в сопровождении своих товарищей.
        Через несколько минут их поспешные шаги замерли вдали. Шовелен мгновение прислушивался: обещание вознаграждения хорошо пришпорило солдат Республики. На его лице вновь замерцало предвкушение триумфа.
        Рядом с ним все так же безучастно, ожидая дальнейших приказаний, стоял Дега, два солдата склонились над бесчувственной Маргаритой. Шовелен бросил злобный взгляд на своего секретаря. Его хорошо продуманный план провалился, и последствия этого были труднопредставимыми. Были большие опасения, что Сапожок Принцессы ускользнул, и Шовелен, переполненный гневом, какой накатывает порой на сильные натуры, мог отыграться на ком угодно.
        Солдаты продолжали держать Маргариту, бывшую в глубоком обмороке, хотя бедная душа уже не в силах была оказать какое-либо сопротивление. Большие темные круги вокруг глаз свидетельствовали о бессонных ночах, волосы спутались и увлажнились вокруг лба, губы кривились от физической боли.
        Умнейшая женщина Европы, элегантная и фешенебельная леди Блейкни, поражавшая Лондон своей красотой, умом и экстравагантностью, представляла теперь весьма печальное зрелище. Вид этой уставшей, измученной женщины растрогал бы любое, но только не каменное сердце врага, одержавшего теперь над ней верх.
        - Какой прок охранять полумертвую женщину, - злобно сказал он солдатам. - После того как вы упустили пятерых мужчин, которые были настолько живыми, что даже смогли убежать.
        Солдаты послушно встали.
        - Вы бы лучше попробовали найти тропу и ту раздолбанную повозку, что мы бросили на дороге.
        Вдруг его поразила некая идея.
        - А! Кстати! Где этот жид?
        - Совсем рядом, гражданин, - сказал Дега. - Я заткнул ему рот и связал ноги, как вы приказали.
        До ушей Шовелена долетел совсем близкий жалобный стон. Дипломат пошел следом за своим секретарем, который привел его за хижину, где в полном упадке духа с туго спутанными ногами и заткнутым ртом лежал несчастный представитель рода Израилева.
        Лицо его, искаженное от ужаса, в серебряном свете луны казалось лицом привидения. Глаза, дико выпученные, почти остекленели, все тело дрожало, как в лихорадке, а бескровные губы испускали едва слышные стенания.
        Веревка, которой поначалу были опутаны его руки, оказалась снятой и валялась рядом. Но он будто бы и не заметил этого, поскольку даже не сделал попытки сдвинуться с того места, куда его положил Дега. Он смотрел на парализующую его движения веревку подобно цыпленку, который с ужасом смотрит на белую линию, нарисованную мелом вокруг него.
        - Тащите эту трусливую скотину сюда, - скомандовал Шовелен. В нем кипела чрезмерная злоба, и, поскольку он не мог выместить ее на солдатах, которые всего лишь излишне пунктуально повиновались, он решил, что представитель отвратительной расы послужит ему прекрасным объектом. Относясь с презрением к евреям, он не подошел к нему близко, а сказал со злобным сарказмом, когда два солдата, освещаемые лишь полной луной, подтащили этого жалкого старика поближе:
        - Я надеюсь, жидовская морда, что у тебя прекрасная память на всякие договоры. Отвечай, - прошипел он, поскольку дрожавший еврей, казалось, и не собирается говорить.
        - Да, ваша честь, - выдавило из себя несчастное создание.
        - В таком случае ты помнишь, что в Кале обещал мне догнать Робена Гольдштейна и с ним вместе моего друга, высокого незнакомца, а?
        - Н… н… н… но… ваша честь…
        - Никаких «но», я спросил, ты помнишь?
        - Д… д… д… да, ваша честь.
        - Каковы были условия?
        Стояла мертвая тишина. Несчастный посмотрел на тупые лица солдат, на высокие скалы, на луну и даже на бедную Маргариту, лежавшую в беспамятстве, но ничего не ответил.
        - Ты будешь говорить? - загремел Шовелен устрашающе.
        Бедное создание пыталось что-то ответить, но явно было не в состоянии.
        Как бы там ни было, он, конечно же, знал, что стоящий перед ним грозный человек способен на все.
        - Ваша честь… - отважился он наконец с мольбой в голосе.
        - С тех пор, как страх парализовал твой язык, - саркастически прервал Шовелен, - прошло много времени, и мне придется освежить твою память. Мы договорились, что, если догоним моего друга до того, как достигнем этого места, ты получишь десять золотых.
        С дрожащих губ еврея сорвался низкий стон.
        - Но, - добавил Шовелен с выразительной медлительностью, - если обманешь меня, получишь крепкую порку, чтобы отучиться врать.
        - Я не врал, ваша честь, клянусь Авраамом…
        - И всеми другими праотцами, я знаю. Однако, к несчастью, они пока еще пребывают в Гадосе, по всем канонам твоей веры, и не могут помочь тебе в несчастье. Так что, раз ты не выполнил обязательства, я готов выполнить свои. Ну-ка, - добавил он, повернувшись к солдатам, - снимите свои ремни ради этого отвратительного жида.
        Солдаты послушно сняли тяжелые кожаные ремни. Еврей издал вой, которого должно было быть достаточно для того, чтобы все праотцы слетелись из своего Гадеса или еще откуда-нибудь и защитили его от этого чиновника революционной Франции.
        - Я думаю, граждане солдаты, это вам можно доверить, - злобно засмеялся Шовелен. - Задайте великолепную порку жиду, лучшую из всех, какие он когда-либо получал. Только не убивайте его, - сухо добавил он.
        - Слушаемся, гражданин, - невозмутимо, как всегда, ответили солдаты.
        Он не остался смотреть, как выполняют его приказание, он знал, что может предоставить солдатам полную свободу в этом деле.
        - Когда неповоротливый трус получит сполна, - сказал он Дега, - люди доставят нас обратно в Кале. Жид и женщина посмотрят тут друг за другом, - жестко добавил он. - Утром кого-нибудь за ними пошлем. В их состоянии далеко не уйти, и, по крайней мере, сейчас нам нечего о них беспокоиться.
        Шовелен не терял надежды. Его люди пришпорены обещанием вознаграждения, и загадочный Сапожок Принцессы, один, преследуемый тридцатью солдатами, имеет не много шансов исчезнуть еще раз. Однако уверенность ослабла. Отважный англичанин вновь победил его: тупые солдаты и безумная женщина нарушили игру и решили ее не в его пользу. Если бы Маргарита не закричала, если бы солдаты были немного умнее, если бы… Было много всяких «но» и всяких «если бы», и Шовелен застыл на мгновение, мысленно предавая бесконечной анафеме тридцать отборных идиотов. Поэтически молчащая природа, спокойное серебристое море, яркая луна - все взывало к отдыху и красоте, а Шовелен проклинал природу, проклинал женщин и мужчин, а более всего - всяких длинноногих, сующихся не в свои дела загадочных англичан, посылая им одно грандиознейшее проклятие за другим.
        Вой еврея, получавшего свое вознаграждение, был бальзамом для сердца Шовелена, переполненного мстительной злобой. Он улыбался. Для него было облегчением сознавать, что еще одно человеческое существо сейчас вместе с ним проклинает род людской.
        Он повернулся, бросая последний взгляд на пустынное побережье, на котором стояла купающаяся в лунном свете деревянная хижина, на эту сцену, где состоялось величайшее поражение из всех, когда-либо испытанных выдающимся членом Комитета общественной безопасности.
        На скале, на жесткой каменной постели, лежала безжизненная фигура Маргариты Блейкни. В нескольких шагах от нее несчастный еврей принимал своей широкой спиной удары ремней, послушно летающих в руках непреклонных солдат Республики. Бенджамен Розенбаум вопил так, что мертвые должны были встать в своих могилах. Эти крики, похоже, пробудили всех чаек, которые теперь с любопытством смотрели на то, что делают эти венцы творения.
        - Достаточно, - скомандовал Шовелен, когда стоны жида несколько поослабли, казалось, что он вот-вот потеряет сознание. - Нам незачем убивать его.
        Послушные солдаты вновь надели ремни, а один из них напоследок злобно пнул жида в бок.
        - Оставьте его, - сказал Шовелен, - и быстро идите к повозке, я пойду следом.
        Он подошел к лежащей Маргарите и заглянул ей в лицо. Она уже пришла в себя и пыталась приподняться. Ее большие голубые глаза, испуганно смотревшие вокруг на залитое лунным светом пространство, остановились со смешанным чувством сострадания и ужаса на еврее, завывания которого и вывели ее из бессознательного состояния. После этого она увидела Шовелена в темной обтягивающей одежде, страшно помятой в последние часы ужасных событий. Тот саркастически улыбался, а водянистые глаза его смотрели на нее с неистовой злобой.
        Он склонился с изысканной галантностью и поднес к губам ее ледяную руку; при этом измученное тело Маргариты содрогнулось от отвращения.
        - Очень сожалею, прекрасная леди, - самым нежным тоном сказал он, - но обстоятельства, над которыми я не властен, вынуждают меня на некоторое время оставить вас. Однако я уверен, что не оставлю вас без защиты. Наш друг Бенджамен, хотя в настоящий момент ему несколько не по себе, будет для вас прекрасным защитником. Утром я пришлю за вами эскорт. А до того времени, надеюсь, вы убедитесь в преданности вашего компаньона, несмотря на его неповоротливость.
        У Маргариты хватило сил лишь на то, чтобы отстраниться. Сердце ее было разбито страданием. Вместе с возвращением сознания к ней вернулась страшная мысль: «Что с Перси? Что с Арманом?»
        Она ничего не знала о том, что произошло после. Она помнила лишь радостную песню
«Боже, храни короля!», которая означала смерть.
        - Сам же я, - заключил Шовелен, - против своей воли вынужден вас оставить. Au revoir, прекрасная леди. Надеюсь, мы скоро встретимся в Лондоне. Быть может, я вас увижу в парке на вечере принца Уэльского? Или нет? Ну, хорошо. Au revoir. И прошу вас, передайте от меня привет сэру Перси Блейкни.
        И, еще раз с иронической улыбкой и поклоном поцеловав ей руку, он исчез вслед за солдатами на тропе, сопровождаемый невозмутимым Дега.


        ГЛАВА XXXI
        СПАСЕНИЕ
        Маргарита закрыла глаза, вслушиваясь в удаляющиеся поспешные шаги четверых мужчин. Природа была настолько безмолвна, что, приложив ухо к земле, можно было по звуку шагов и по скрипу старых колес повозки отчетливо различить, как они решительно повернули на дорогу и двинулись дальше. Как долго лежит здесь, она не могла определить, совсем потеряв счет времени. Будто во сне, смотрела она на залитое лунным светом небо и слушала монотонный рокот волн. Свежий воздух с моря был словно бальзам для ее измученного тела. И весь этот пустынный берег, казалось, был погружен в безмолвную дрему. Но рассудок ее все продолжал терзаться этой непрекращающейся пыткой неведения.
        Она не знала! Не знала даже сейчас, где Перси. Не в руках ли солдат Республики, не подвергается ли, как и она, глумлению и издевательствам безжалостного врага? Не знала, не лежит ли безжизненное тело Армана здесь в хижине, в то время как Перси спасся лишь для того, чтобы узнать, что его жена своими руками привела Армана и его друзей к смерти.
        Боль измученного тела была столь велика, что она всерьез полагала навсегда уже остаться на этом берегу, отрешившись от всех беспокойств, страстей, от всех интриг последних дней. Здесь, под этим ясным небом, под звуки моря, под ласковый осенний ветер, нашептывающий ей последнюю колыбельную… Было пустынно и тихо, как в сонном царстве; последнее слабое эхо повозки умерло далеко-далеко вдали.
        Вдруг раздался самый странный, самый неподходящий для этого места звук, нарушая тишину уединенного побережья. Он был настолько странным, что затих даже легкий ветерок и камешки перестали осыпаться по склону. Настолько странен, что измученная и сломленная Маргарита решила - это предсмертное благотворное бесчувствие играет с ней на пороге смерти дивную и загадочную шутку. Но совершенно отчетливый, чисто британский голос повторил:
        - Черт побери!
        Чайки снова проснулись в гнездах и осмотрелись с удивлением. Где-то вдалеке ухнула сова, важно нахмурились высокие скалы от такого неслыханного святотатства. Маргарита не поверила своим ушам. Приподнявшись на руках, она напряглась, пытаясь понять, что означает этот совершенно земной звук. Но все стихло. Тишина вновь придавила собой окружающую пустоту.
        Но вот Маргарита, продолжавшая находиться в состоянии полубреда, которой казалось, что она грезит в холодном лунном свете, вновь услышала этот же голос. Сердце ее замерло, глаза расширились, она смотрела вокруг, боясь обмануться.
        - Чертовская жизнь! Надеюсь, этим проклятым парням удастся избегнуть подобной экзекуции.
        На этот раз сомнений не было - лишь с единственных в мире губ могли слетать такие слова, произнесенные таким сочным, тягучим, манерным тоном.
        - Черт! - раздалось опять. - Дьявольщина! Я слаб, как крыса!
        В одно мгновение Маргарита оказалась на ногах. Уж не снится ли ей это? Или огромные каменистые скалы и есть врата рая? Или свежий ветер неожиданно донес до нее на ангельских крыльях счастливую светлую весть из райской обители? Или у нее просто начались галлюцинации?
        Бедная женщина напряженно оглядела высокие скалы, уединенную хижину и широко раскинувшееся каменистое побережье. Где-то здесь или там, выше или ниже, за валуном или в расщелине, скрывается от ее страстных горячечных глаз владелец этого голоса, который некогда раздражал ее, теперь же может сделать счастливейшей женщиной в Европе, если только она найдет его.
        - Перси! Перси! - истерически закричала она, мучаясь сомнением и надеждой. - Я здесь! Иди ко мне! Где ты? Перси! Перси!
        - Как хорошо ты меня зовешь, дорогая, - ответил все тот же сонный, тягучий голос. - Но, черт меня раздери, я не в силах подойти к тебе, эти проклятые лягушатники растянули меня, словно гуся на вертеле, и я слаб, как мышь… Я не могу сделать ни шага.
        Маргарита все еще не понимала. Через несколько мгновений она опять услышала столь дорогой для нее манерный голос, но, увы, с незнакомыми нотками слабости и страдания; она была в полной растерянности. Вокруг никого не было… Разве что только скалы… Великий Боже!.. Еврей?! Она сошла с ума или бредит.
        К бледному лунному свету была обращена его спина, он пытался ползти, едва приподнимаясь на обессилевших руках.
        Маргарита подбежала к нему, обхватила его голову руками… и заглянула прямо в синие, добродушные и, казалось, удивленные глаза, светящиеся сквозь полуразрушенную маску еврея.
        - Перси… Перси… Муж мой, - судорожно воскликнула она, теряя сознание от радости. - Благодарю тебя, Боже! Благодарю тебя!
        - Ах, д'рагая, - добродушно прервал он, - скоро мы это сделаем вместе. Но сможешь ли ты снять эти проклятые веревки и освободить меня от неэлегантных довесков?
        Ножа у нее не было, пальцы были слабыми и оцепеневшими, но она работала зубами, и обильные слезы радости капали на туго спутанные ноги.
        - Чертовская жизнь, - сказал он, когда наконец после бешеных усилий с ее стороны веревки были отброшены прочь. - Однако я удивлен, возможно ли было подобное когда-либо ранее, чтобы английский джентльмен был избит проклятыми иностранцами, не попытавшись даже дать сдачи?
        Было совершенно ясно, что он страдает от острой физической боли; когда все веревки были сняты, он остался лежать, словно мешок.
        Маргарита беспомощно огляделась вокруг.
        - О, хотя бы каплю воды на этом проклятом побережье, - закричала она почти в отчаянье, увидев, что муж едва не теряет сознание.
        - Нет, д'рагая, - пробормотал он с добродушной улыбкой. - Лично я предпочел бы каплю хорошего французского бренди! Если ты заберешься в карман этого старого грязного тряпья, ты найдешь там мою флягу… Будь я проклят, если могу двинуться.
        Выпив немного бренди, он заставил Маргариту сделать то же самое.
        - Ах, теперь лучше, значительно лучше. А, моя девочка? - сказал он с довольным вздохом. - Хэй-хоп, какая веселая шутка для сэра Перси Блейкни, баронета, - быть обнаруженным своей женой, да еще и узнанным, увы, - добавил он, проведя по подбородку рукой, - я не брился часов двадцать и, должно быть, выгляжу отвратительнейшим субъектом. А что касается этих кудрей… - Он сдернул со смехом лохматый парик с пейсами и блаженно вытянул тело, уставшее от долгих часов сутулости. После этого он, несколько приподнявшись, посмотрел долгим и испытующим взглядом в голубые глаза жены.
        - Перси, - прошептала она, и ее нежные щеки и шею залил густой румянец, - если бы ты только знал…
        - Я знаю, д'рагая… все, - сказал он с бесконечной учтивостью.
        - А сможешь ли ты когда-нибудь простить?
        - Мне нечего прощать, сердце мое; твой героизм, твоя преданность, которых, увы, я совсем не достоин, с лихвой оплатили тот ужасный эпизод на балу.
        - Так ты знал?.. - прошептала она. - Все это время?..
        - Да, - ответил он горячо. - Я знал все время. Но, увы, не знал, какое у тебя благородное сердце, моя Марго. Я поверил бы тебе, потому что ты заслужила, чтобы тебе верили, и тебе не пришлось бы подвергать себя таким невероятным страданиям, догоняя мужа, который часто вел себя так непростительно.
        Они сидели бок о бок, прислонясь к скале, и его разболевшаяся голова лежала у нее на плече. Теперь она, конечно, заслужила имя счастливейшей женщины в Европе.
        - Сейчас именно тот случай, когда слепой ведет хромого, не так ли, сердце мое? - сказал он со своей прежней добродушной улыбкой. - Чертовская жизнь, даже невозможно понять, что больше пострадало - мои плечи или твои ножки.
        Он склонился, чтобы поцеловать выглядывающих сквозь изодранные чулки свидетелей ее преданности и терпения.
        - Но Арман? - выдохнула она с неожиданным ужасом и раскаянием, потому что посреди ее счастья вдруг возник образ любимого брата, ради спасения которого она согрешила.
        - О, не бойся за Армана, сердце мое, - успокоил ее сэр Перси, - разве я не поручился тебе своим словом, что он будет спасен? Он, де Турней и остальные давно уже на борту «Полуденного сна».
        - Но как? - удивилась она. - Я не понимаю.
        - Все очень просто, д'рагая, - сказал он со своим забавным полузастенчивым, полуглупым смешком. - Видишь ли, когда я обнаружил, что эта скотина Шовелен решил прилипнуть ко мне, как пиявка, я подумал, что лучшее, что я смогу сделать, если нет возможности его стряхнуть, это оставить его при себе. Я должен был как-то добраться до Армана и других, но все дороги патрулировались, и все по милости вашего покорного слуги. Я знал, когда выскользнул из шовеленовских пальцев в
«Сером коте», что он будет ждать меня здесь в засаде. Кроме того, я хотел постоянно следить за его действиями, а британская голова, в любом случае, не хуже французской.
        Воистину, ему становилось все лучше и лучше, и сердце Маргариты наполнялось восхищением и радостью, когда он описывал свои рискованные действия, благодаря которым удалось вырвать беглецов прямо из-под носа у Шовелена.
        - Одевшись грязным, старым евреем, я был уверен, что меня не узнают. Я виделся с Робеном Гольдштейном тем же вечером, но несколько раньше. За несколько золотых он снабдил меня этими лохмотьями и пообещал скрыться от чьих бы то ни было глаз на то время, пока повозка и кляча у меня.
        - А если бы Шовелен узнал тебя? - спросила испуганно Маргарита. - Твой маскарад был прекрасным, но он так проницателен.
        - Дохлая рыба, - возразил спокойно сэр Перси. - Тогда, конечно, игра была бы серьезней. Все могло быть, но я рискнул. Теперь я лучше узнал человеческую природу, - добавил он с ноткой печали в своем молодом голосе. - Эти французы открываются мне все глубже и глубже. Евреи для них столь отвратительны, что они никогда не приблизятся к ним более чем на пару ярдов. И увы! Я полагаю, мне удалось создать такого отвратительного ублюдка, какого только возможно вообразить.
        - Да. А дальше? - напряженно спросила она.
        - Проклятье! Дальше я выполнил свой непритязательный план. Если уж говорить все, то поначалу я просто решил положиться на случай, но, когда услышал, какие Шовелен отдает приказания солдатам, я понял - судьба и я должны поработать вместе. И поставил на слепое послушание солдат. Шовелен приказал им под страхом смерти не подниматься на ноги, пока не придет высокий англичанин. Дега швырнул меня совсем рядом с хижиной. Солдаты не обращали внимания на жида, доставившего гражданина Шовелена к этому месту. Мне удалось освободить руки от веревок, которыми эта скотина связала меня. А поскольку, куда бы ни шел, я всегда ношу с собой карандаш и бумагу, то я наскоро нацарапал несколько важных инструкций. Затем осмотрелся. Подполз к хижине прямо на глазах у солдат, лежавших в своих укрытиях не шевелясь, в точности исполняя Шовеленовы указания. После этого я обронил мое маленькое послание через щель внутрь хижины и стал ждать. В этой записке я написал беглецам, чтобы они бесшумно выходили из хижины и пробирались вниз по скале, держась все время влево, пока не доберутся до первой бухты, там надо подать условный
сигнал, и лодка с «Полуденного сна», стоящая неподалеку, подберет их. Они в точности все выполнили, к счастью для них и для меня. Солдаты, которые видели их, продолжали выполнять указания Шовелена. Они не вскочили на ноги! Я подождал около получаса, и, когда понял, что изгнанники в безопасности, дал сигнал, который и поднял всю эту суматоху.
        Вот и вся история. Она оказалась такой простой! Маргарита не могла не удивляться великолепной изобретательности, бесконечной отваге и героизму, благодаря которым удалось выполнить отчаянный план.
        - Но эти животные избили тебя, - прошептала она, внезапно вспомнив об ужасном оскорблении.
        - Что ж, этому невозможно было помешать. Пока судьба моей маленькой женушки была неизвестна, я должен был оставаться здесь, рядом с ней. Чертовская жизнь, - добавил он весело. - Не бойся! Шовелен может спокойно ждать сколько ему угодно, клянусь. Пусть ждет хотя бы до тех пор, пока я не заберу его с собой в Англию. Но он заплатит мне за порку, которую задал с таким сладострастием, обещаю тебе.
        Маргарита засмеялась. Было так хорошо сидеть с ним рядом, слышать его радостный голос, видеть, как поблескивают добродушные искорки в его синих глазах, когда он вытягивает свои сильные руки, будто демонстрируя их удовольствие от уже полученного врагом заслуженного наказания.
        Но вдруг она замерла. Счастливый румянец покинул ее щеки, свет радости умер в ее глазах; она услышала сверху осторожные шаги и звук скатывающихся со скалы камешков.
        - Что это? - прошептала она в тревоге.
        - О, ничего, д'рагая, - с приятным смешком промурлыкал Блейкни. - Только тот пустячок, о котором вы так счастливо забыли. Мой друг Фоулкс…
        - Сэр Эндрью? - удивленно воскликнула Маргарита.
        Она и в самом деле совершенно забыла об этом преданном друге, своем компаньоне, который столь верно разделял с ней долгие часы тревог и страданий. Она вспомнила теперь о нем с запоздалой болью раскаяния.
        - О, ты забыла о нем, не так ли, д'рагая, - усмехнулся Перси. - К счастью, я повстречал его неподалеку от «Серого кота», перед тем как имел пикантный ужин с моим другом Шовеленом. Чертовская жизнь! Мне пришлось несколько охладить пыл юного негодника. Я послал его самой длинной, окружной дорогой, о ней даже и не подозревают шовеленовские люди, которая приведет его сюда как раз в то время, когда мы с тобой будем готовы принять его, а, моя девочка?
        - И он подчинился? - спросила Маргарита с невольным удивлением.
        - Без лишних слов и вопросов. Смотри, видишь, идет. Его не было здесь, когда мне это было не надо, теперь же он появился, очень вовремя. Ах, для своей маленькой хорошенькой Сюзанны он будет превосходным и пунктуальным мужем.
        Тем временем сэр Эндрью Фоулкс осторожно пробирался вниз по скале. Он пару раз останавливался и прислушивался к шепоту, по которому пытался определить место, где скрывается Блейкни.
        - Блейкни, - с крайними предосторожностями наконец отважился позвать он. - Блейкни, вы здесь?
        В следующий момент он обогнул скалу, за которой были Перси и Маргарита, и, увидев длинную фигуру в странном еврейском одеянии, замолчал, неожиданно смутившись.
        Но Блейкни уже пытался встать на ноги.
        - Я здесь, друг мой, - сказал он со своим дурацким пустым смешком. - Все живы, хотя я и выгляжу идиотским пугалом в треклятых тряпках.
        - Тьфу, - откликнулся бесконечно удивленный сэр Эндрью, узнавая своего предводителя. - Во всей этой…
        Но тут молодой человек заметил Маргариту и вовремя удержался от сильных выражений, уже готовых сорваться с его губ, при виде изысканного сэра Перси в этом жутком грязном наряде.
        - Да, - сказал Блейкни спокойно, - во всей этой, хм… мой друг! До сих пор у меня еще не было времени спросить вас, что делаете вы здесь во Франции, когда я приказал вам оставаться в Лондоне? Несоблюдение субординации? Что? Вот погодите, перестанут болеть мои плечи, и вы увидите, какое наказание вам предстоит.
        - Клянусь дохлой рыбой, я готов его получить, - отчеканил сэр Эндрью со смехом. - Тем более что вы сами сможете привести его в исполнение… Однако разве бы вы позволили отпустить леди Блейкни в такой путь одну? Но, во имя всего святого, сударь, скажите, где вы достали столь экстравагантные одежды?
        - Да, они довольно изысканны, не правда ли? - радостно засмеялся Перси. - Но поскольку вы уже здесь, Фоулкс, - добавил он с неожиданной серьезностью и значительностью, - нам нельзя терять больше времени. Эта скотина Шовелен может Кого-нибудь послать приглядеть за нами.
        Маргарита была так счастлива, что могла остаться здесь навсегда, слушая его голос и задавая ему сотни вопросов. Но при упоминании имени Шовелена она сразу же встревожилась, испугавшись, что дорогая ей жизнь вновь будет подвергаться опасности.
        - Но как же мы доберемся обратно? - вздохнула она. - Отсюда все дороги до самого Кале переполнены солдатами и…
        - А мы и не пойдем в Кале, сердце мое, - ответил Перси. - Напротив, совсем в другую сторону: мыс Серый Нос менее чем в половине мили отсюда. Там нас встретит шлюпка.
        - Шлюпка?
        - Да, - сказал он с веселым смехом. - Это еще одна моя маленькая шутка. Я уже говорил тебе перед тем, что, когда я обронил в хижину записку, там была еще одна, для Армана, в которой я велел ему первую оставить, чтобы Шовелен и его команда во весь дух бросились к «Серому коту». А во второй маленькой записочке была моя настоящая инструкция для них и для старика Бриггса. Я велел ему выйти в море и повернуть на запад, и, когда он будет совсем вне видимости Кале, послать лодку в маленькую бухту, которую мы с ним хорошо знаем, это как раз за Серым Носом. Там будут меня ждать, я знаю условный сигнал, так что, пока Шовелен и его люди будут сидеть и ждать в бухте, которая «как раз напротив „Серого кота"», мы будем уже в безопасности на «Полуденном сне».
        - По ту сторону Серого Носа? Но я… Я не в силах идти, Перси, - беспомощно простонала Маргарита, пытаясь подняться на свои измученные ноги и убедившись, что не может даже встать.
        - Я понесу тебя, дорогая, - просто сказал он. - Ты же знаешь, слепой ведет хромого.
        Сэр Эндрью тоже вызвался помочь нести эту драгоценную ношу, но сэр Перси не мог доверить свою любимую ничьим рукам, кроме своих собственных.
        - Когда вы оба будете в безопасности на борту «Полуденного сна», - сказал он своему юному другу, - и я пойму, что глаза мадемуазель Сюзанны не встретят меня в Англии укоризной, тогда настанет и мой черед отдохнуть.
        И своими все еще сильными, несмотря на усталость и страдание, руками он поднял измученное тело Маргариты, словно пушинку.
        А по пути, поскольку сэр Эндрью весьма учтиво сохранял дистанцию, было прошептано немало слов, которых даже осенний ветер не смог похитить, поскольку улетел отдохнуть.
        Вся его усталость была забыта; плечи, должно быть, очень болели, потому что солдаты били жестоко, но мышцы казались стальными, а энергия - сверхчеловеческой. Это путешествие в полмили длиной было нелегким, но он ни на миг не позволил усталости завладеть своими мускулами. Он шел твердым шагом, обнимая драгоценную ношу сильными руками, и, лежа в его объятиях, тихая и счастливая, то и дело проваливаясь в легкую дремоту или следя за постоянно прибывающим утренним светом, освещающим милое лицо с ленивыми отяжелевшими синими глазами, порой радостными и светящимися добродушной улыбкой, Маргарита шептала множество всяких слов, помогавших ему коротать этот изнурительный путь, действуя целительным бальзамом на его болящее тело.
        Когда они наконец достигли бухты за Серым Носом, на востоке начинал заниматься радужный рассвет, лодка уже ждала; в ответ на сигнал сэра Перси она подошла ближе, и два дюжих британских моряка имели честь отнести леди в лодку. Полчаса спустя все уже были на борту «Полуденного сна». Команда, бесконечно преданная хозяину, не выказала ни малейшего удивления, увидев его в столь неординарном наряде.
        Арман Сен-Жюст и другие беглецы с беспокойством ждали прибытия своего отважного избавителя. Но сэр Перси не стал выслушивать выражений их благодарности, а сразу проследовал в свою отдельную каюту, оставив совершенно счастливую Маргариту в объятиях брата.
        На борту «Полуденного сна» все носило отпечаток изысканной роскоши, которая была так близка сердцу сэра Перси Блейкни. И когда корабль бросил якорь в Дувре, Сапожок Принцессы уже был одет в те пышные одежды, которые так любил и всегда хранил на всякий случай на борту своей шхуны.
        Трудность возникла в том, чтобы найти Маргарите туфли, и как велика была радость маленького юнги, когда леди смогла ступить на английский берег в его лучшей паре.
        Отдых - это тишина! Тишина и радость для тех, кто перенес много страданий и кто наконец обрел большое, настоящее счастье.
        Как поговаривали, на блестящем обручении сэра Эндрью Фоулкса и мадемуазель Сюзанны де Турней де Бассерив, на котором присутствовали его королевское высочество принц Уэльский и вся elite фешенебельного общества, самой красивой женщиной была, без сомнения, леди Блейкни, в то время как одеяния сэра Перси стали предметом обсуждения jeunesse doree[Золотая молодежь (фр.).] Лондона на многие дни.
        Также совершенно точно известно, что месье Шовелен, доверенный представитель республиканской Франции, не присутствовал там, равно как и на всех прочих приемах, происходивших в Лондоне после памятного бала у лорда Гренвиля.

        notes
        Примечания


1
        Декоративный цветок. (Здесь и далее примеч. перев.)

2
        Аристократов на фонарь! (фр.)

3
        Брабантские кружева.

4
        Скучаю, мой друг (фр.)

5
        Заключительная ария Эвридики, в русском переводе - «О, жребий злосчастный…».

6
        Мой друг (фр.).

7
        Шапо-бра (фр.) - вид шляпы.

8
        До свидания (фр.)

9
        Острота (фр.)

10
        Приказание (фр.).

11
        Свидание (фр.).

12
        Разрешение на уход (фр.).

13
        Визави - человек, находящийся напротив (фр.)

14
        Любовное письмо (фр.).

15
        Дворянство (фр.).

16
        Кухня (фр.).

17
        Прощай (фр.).

18
        Дорогая, милая (фр.).

19
        Проклятые аристократы (фр.).

20
        Проклятые англичане (фр.).

21
        Свобода! Равенство! Братство! (фр.)

22
        Посмотрим, аристократы (фр.).

23
        Вот (фр.).

24
        Тупик (фр.).

25
        Проклятый поп! (фр.)

26
        Черт побери! (фр.)

27
        Английская лига соответствует французскому лье и равна 4,83 км.

28
        Из строя (фр.).

29
        Золотая молодежь (фр.).