Я красавчик. И это бесспорно Ева Ночь
        Что делать, если бывшая любовница подсунула свинью?
        Как быть, если появляются обстоятельства, вынуждающие поступать и действовать нелогично и неправильно?
        А тут ещё репей на мою голову в виде хорошенькой умницы свалился…
        Но, как бы там ни было, унывать не стоит. Ведь я красавчик, а значит справлюсь с любыми трудностями, преодолею все препятствия. Достигну цели, и это бесспорно!
        Ночь Ева
         Я красавчик И это бесспорно
        =1. Арсений
        - Марс, и как это тебе только в голову пришло?
        Мой друг и товарищ Славик Ветров, язвит. Вся наша дружба завязана на этом: я оптимист, а он пессимист. Я толкаю идеи, а он их разбивает в пух и прах, находит слабые места и обещает все беды на мою голову, если и в этот раз поступлю по-своему.
        - Ну, сколько можно? Мне тридцать два.
        Это железный аргумент, против которого не попрёшь.
        - А вообще давно пора,  - неожиданно соглашается Славик и делает большой глоток пива.
        От неожиданности я моргаю. По спине бежит нехороший холодок: как только Слава становится подозрительно покладистым, обязательно что-то случается, и всё идёт наперекосяк.
        - Не, ну правда: новая жизнь, другие рельсы, второе дыхание, преодоление очередной планки. А там, глядишь, женишься, остепенишься, родишь ребёнка или два, у тебя вырастет пивное брюшко, и ты будешь бряцать медалями и рассказывать всем, бия себя в грудь, каким ты был, и как им до тебя расти и расти, потому что сопляки - раз, пороху не нюхали - два.
        Я с сомнением поглядываю на свой каменный пресс. Славка ловит мой взгляд и закатывает глаза, вздыхая.
        - Это только мышцы качать трудно, а брюхо растёт быстро.
        - Что ты предлагаешь?  - хочу выслушать его аргументы.
        - Да ничего,  - салютует он мне бокалом.  - Не представляю тебя в другой ипостаси. Попробовал - и не вижу. Ни бизнесменом не вижу, ни отцом семейства.
        - Ну да,  - мрачнею я,  - Гуляй-ветер моё имя.
        Из-за моей показушной ярко-сказочной жизни всем кажется, что я не способен ни на что серьёзное. Имидж - всё. Даже Славка забыл, что в глубине души я очень домашний и порядочный, уравновешенный и мечтаю о покое, какой-то стабильности.
        - Эй, Марс,  - у Славки наконец-то серьёзные глаза. И от этого становится ещё неуютнее.  - В конце концов, это твоя жизнь. Ну хочется тебе всё бросить и начать с нуля - сделай это. И вернуться можно, если быстро, и по-другому как-то повернуть, если ничего не получится.
        - Мне тридцать два,  - твержу я упрямо,  - и если я уйду - не вернусь. Уходить надо вовремя и красиво, понимаешь?
        - Да понимаю я всё,  - машет рукой Славик, украдкой поглядывая на часы. Молнией пронзает догадка: ему сейчас не до меня на самом деле. Не до моих проблем и сенсаций. Но это что-то новенькое. Есть только одна вещь, ради которой Славик будет поглядывать на часы и нервничать - девушка.
        - Кто она?  - спрашиваю с интересом, на миг позабыв о том, что грызёт меня уже не один месяц.
        Славка вздыхает.
        - Ничего от тебя не скроешь, барбос. А она - замечательная. Сейчас таких не делают. Умная, красивая, стройная,  - загибает он пальцы,  - живая, непосредственная, любознательная.
        Я даже рот от неожиданности открыл.
        - Ты не увлекайся, а то пальцев на руках не хватит, разуваться придётся.
        - Да ну тебя,  - плюётся в сердцах Славун.  - Впервые в жизни хотел прекрасным поделиться, а ты, якобы оптимист, всё стремишься к плинтусу прижать.
        - Хороша в горизонтальной плоскости?  - по инерции продолжаю выспрашивать. Это что-то наподобие азарта: узнать чуть побольше об очень непростой и замкнутой жизни дворянина Славы Ветрова. Он тот ещё циник и говнюк, и то, что друг вот так рассыпается в комплиментах, я вижу лишь одно: девушка либо очень хитрая, либо ему действительно повезло.
        Славик выпрямляется и строго сжимает губы «розочкой».
        - У нас пока что чистые и светлые отношения. И мы никуда не спешим. Да.
        Я чуть пивом не поперхнулся - как раз собрался сделать первый и единственный глоток: я равнодушен к алкоголю, но компанию поддерживаю, если надо. Славик и чистые отношения?.. Это что-то новое.
        - Вот только не нужно так на меня смотреть!  - щетинится он, как ёж.  - Это у тебя всё просто: свободные отношения, куча баб, поклонниц, страстный одноразовый секс. Ты красавчик - это всем известно.
        За мной несётся такой шлейф сплетен. Я не спорю и не развеиваю мифы. Чем больше будешь с пеной у рта доказывать, что это не так, тем громче будут выступать морализаторы. Но, честно говоря, от Славы я такой подставы не ожидал. Уж кто-кто, а он знает меня лучше всех. Да он и сам - далеко не образец благочестия, а поди ж ты… Проняло? Наш циник спёкся?
        - Познакомишь?  - приподнимаю бровь и делаю контрольный выстрел. Слава ещё раз смотрит на часы и поднимается.
        - Извини, но нет. По крайней мере, не сейчас.
        - Ну, нет так нет,  - соглашаюсь.  - Искренне рад за тебя.
        У Славки лицо разглаживается. Кивает рассеянно. Он мыслями уже не здесь. И именно это убеждает меня в правильности своего решения.
        Это не я начал новую жизнь. Это Славка меня опередил, хоть ему ещё и тридцати нет. Из нас двоих он менее склонен к сантиментам и никогда не верил в судьбу, предназначение, смысл жизни. Всегда издевался и куражился, когда меня пробивало пофилософствовать и поразмышлять.
        Он успел, а я… не то, чтобы опоздал. Тут другое. Ещё немного - и поезд на большой скорости увезёт меня туда, откуда будет трудно вернуться, поэтому надо рисковать.
        Мир преспокойно выживет без Арсения Морозова. Ему без разницы на наши желания и хотения. Он может подтолкнуть или разбить. Построить или разрушить всё до основания, когда ты не готов. Поэтому главную стройку своей жизни нужно начинать самому, без пинка под зад от обстоятельств.
        Я расплачиваюсь и еду домой. Прокручиваю в голове шаги. Я уже всё обдумал. Через десять дней еду за границу - на последний свой чемпионат. На этом звезда моя закатится и вспыхнет заново, но уже на другом небосклоне.
        Я ничего не теряю: молод, здоров, полон сил и энергии. У меня есть образование. Правда, практики почти ноль, но было бы желание - придёт и опыт. К тому же, в последний год я усиленно и доучивался, и разные тренинги проходил, так что изменениям в моей жизни быть.
        Иногда планы остаются всего лишь планами, потому что появляется нечто, разрушающее всю стройную, любовно выстроенную тобой систему. Но, может, именно это позволяет задействовать внутренние резервы, о которых ты и не подозреваешь.
        Я планировал перемены. А они пришли сами, не спрашивая. Свалились на голову, как кирпич, хорошо что череп не проломили. Я ехал домой. Ветер свистел в приоткрытое окошко - тёплый майский ветерок, с неуловимым запахом сирени, непонятно откуда взявшийся в большом городе. Но я чувствовал его и радовался. Ровно до тех пор, как добрался до собственной квартиры. Там меня ждал сюрприз - неожиданный и очень щедрый подарок, с которого перемены начались внезапно, как скоропалительные роды. Вы нас не ждали? А мы припёрлись!
        =2. Арсений
        Я всегда поднимаюсь на свой шестой этаж без лифта, даже когда уставший и без сил. Как-то так повелось - ритуал, зарядка и, в конце концов, мне нравилось перемахивать через две ступеньки сразу. Мышцы горят, голова работает. За это время много о чём успеваю подумать.
        И в этот раз я поступил, как привык. Ключи на ходу достал, но до дверей не дошёл по самой естественной причине: вход каким-то ящиком перегорожен - так показалось мне на первый взгляд.
        «Опять соседи вещи таскают или мусор под мою дверь сложили»,  - первое, о чём подумал. Они у меня с прибабахом - рядом живущая семейная пара. Вечно скандалят, затем бурно мирятся - и так по кругу. У них уже двое детей, а никак не успокоятся, трясёт их, как на вулкане, но к этому привыкаешь, как к любым военным действиям, что длятся слишком долго.
        При ближайшем рассмотрении «ящик» оказался кое-чем другим. И тогда я замер. В ступор впал. Растерялся. Даже и не вспомню, когда настолько чувствовал себя беспомощным.
        В корзине у моей двери спал младенец. Что называется спал и пускал пузыри. Хорошенький чистенький бутузик. Щекастенький, с колечками тёмных волос, что выбивались из-под шапочки.
        Не знаю почему, но последние шаги я проделал на цыпочках. Шею вытянул, заглядывая внутрь этого ложа. Дыхание затаил. И сердце в груди - тададах-тададах!
        Не знаю, сколько я на него пялился. Он не соседский - это точно. У них мальчишки постарше, бегают уже и разговаривают. А этот… ну, не то, чтобы совсем младенец младенцем, но точняк не соседский.
        Достал телефон, покрутил в руках. Скорую? Пожарных? МЧС вызывать? Ерунда какая. На смех поднимут. Поверх одеялка белела бумажка, как выкинутый белый флаг. Мне бы не трогать, не прикасаться, а рука так и полезла, потянулась. Я малыш, а Дед Мороз мне подарочек принёс.
        «Это твой сын». Три слова - и ничего больше. Чей сын? Зачем сын? Почему сын?  - всякие дурацкие мысли в голове метались, как подстреленные зайцы.
        Не знаю, как ведут себя другие люди в стрессовых ситуациях. До этого момента мне всегда казалось, что я умею мыслить рационально, вовремя включать мозги, хладнокровно рассуждать и находить правильные решения при любых раскладах.
        Я слишком долго кручусь в сфере, где лишние нервы означают, что ты аутсайдер. Не умеешь вовремя собраться - проиграл. Но это касается спорта и танцев. А жизнь - фейерверк покруче и посерьёзней. Не знаю, чем я думал, когда сделал это. Понятия не имею, думал ли я в тот момент вообще.
        «Это твой сын» - осело на сетчатке и впечаталось куда-то в затылочную часть так, что на миг я потерял ориентацию. По-другому я своих действий объяснить не могу. Потому что я, осторожно сложив записку, нагнулся и поднял корзинку с ребёнком. Смотрел на щекастенькое личико малыша и прислушался к своим чувствам.
        «Сын! Сын! Сын!» - ревели трибуны моего подсознания.
        «Твой! Твой! Твой!» - скандировали вконец свихнувшиеся мозги.
        Ну, мой так мой,  - мысленно огрызнулся я и наконец-то нашарил ключом замок. Открыл дверь и зашёл внутрь собственной квартиры с подарком от… если бы я ещё знал от кого.
        Корзину я поставил на диван и присел рядом. Смотрел во все глаза. Ледяной рукой по лбу провёл, пытаясь собраться.
        Что я знал о детях? Ровным счётом ничего. Ну, существуют. Орут. Кормить их надо и переодевать. И, короче, блин, капец.
        - Зараза,  - выругался я в голос, чтобы и услышать себя, и встряхнуться. Выругался и испугался: кто ж при детях, пусть и спящих, ругается? Какой пример я подаю сыну?
        Я пытался собраться и составить план действий, но котелок мой неожиданно прохудился и забастовал - отказался генерировать идеи.
        Трясущимися - не вру!  - руками я пошарил в корзине. Приподнял одеялко. Малыш спал, как лягушонок: ножки, как у курицы гриль - в разные стороны, ручки в кулачки сжаты и возле головы примостились. Спит как младенец. Тьфу. Он младенец и есть. А я дурак. Осёл. Больной на голову идиот. Но в груди зашкалил какой-то мимиметр и назад сползать отказывался.
        Не то, чтобы я умилялся и впадал в маразм, нет. Скорее, пытался как-то очухаться, в себя прийти. Чёрт, ну должно ж что-то ещё быть, кроме дурацкой записки - «Это твой сын». Документы какие-то. Звать-то его как?
        Кроме начатой пачки памперсов, детского барахла и бутылочки со смесью я ничего не нашёл. Богатырь какой. Спит и спит себе. Надо же. Я тоже всегда сплю как убитый. И вообще у меня нервы железные.
        О чём я только думаю? Что вообще за хрень происходит? Может, это вообще не мой ребёнок, а кто-то дверь спутал?
        И как только мозги мои начали на место вставать и соображать, что к чему, в детских вещах я нащупал конверт - белый и безликий, но внутри что-то есть. Как оказалось, ещё одно послание.
        «Дорогой Сеня!  - начиналось сей опус,  - если ты нашёл это письмо, значит всё же нашёл в себе силы не откреститься от малыша, как в своё время ты избавился от меня. Надеюсь, у тебя всё же есть сердце, и ты не оставишь сына на произвол судьбы. В жизни каждого человека выпадает шанс всё исправить. Считай, твой уже пришёл. Не профукай его».
        И точка. Маразм какой-то. Но я мучительно перебирал в голове всех, кто так или иначе мог быть потенциальной мамашей. Таких оказалось не так и много. А точнее - вообще одна. Потому что «избавился» к случайным девушкам отношения иметь не могло.
        Я покрутил в руках обе записки. Очень содержательно и свежо, как дыхание после жвачки. Почерк не определить - оба послания на принтере распечатаны. Безлико так, шрифтом «таймс нью роман».
        Лана. То есть Светлана - больше некому подобную свинью мне подбросить. И вполне в духе её дурацких шуточек. Любила она эпатировать и удивлять. То без трусов и в коротком платье по лестнице спустится на глазах всего честного народа, что внизу стоит и рот открывает. То пригласит трахнуть её в каком-то немыслимом месте.
        Не скрою: это заводило. До определённого момента. А потом я понял, что сии эпатажные выходки не для меня. Вот абсолютно. Мне и без того в жизни экстрима хватало, и поэтому я больше мечтал о спокойных, домашних, уютных отношениях. О немного стеснительной девушке, какой-нибудь умке в очках.
        Кстати, об умных девушках. Я знаю, кто мне поможет. И я набрал единственного человека, кто точно придёт на помощь. Нинка Миргородская, в девичестве Светличная. Свой в доску «пацан» и просто хороший друг.
        =3. Надя
        За несколько месяцев до мая
        Такие моменты, как этот, я называю «не самое лучшее время». Всё, что ни делаешь, обречено на провал. И то плохо, и это не задалось. Надо бы спрятаться в окоп и пережить, но жизнь как-то не даёт такой возможности: нужно вертеться, чтобы хоть как-то выбраться к свету.
        Нет, начиналось всё слишком радужно. Во-первых, я выиграла конкурс, взяла гран-при с очень хорошей суммой в придачу. Это и гордость потешило мою, и расправило крылья за спиной. Во-вторых, мне предложили работу моей мечты, ради которой я должна была всё бросить и отправиться в столицу, чтобы сделать мечту реальностью.
        Конечно же, я бросила. Кто в здравом уме отказывается от перспектив?
        - Со всеми своими делами разбирайся сама!  - заявила сестра.  - Мне не до тебя, я замуж вышла, дети к тому же. Короче, ты меня поняла.
        Поняла я, конечно. И не собиралась у неё на шее висеть. Сняла квартиру - небольшую, но уютную, недалеко от офиса к тому же, где мне предстояло работать.
        И тут-то всё и началось.
        - Гладышева?  - морща хорошенький лобик, по слогам произнесла мою фамилию девушка-секретарь приблизительно моего возраста.  - Ах, да-да, как же.
        По тому, как она скривила губки, я поняла, что мне здесь не рады. Но я как-то не секретарш приехала радовать, а работать.
        - Вы знаете, накладочка вышла,  - обаятельно улыбнулся мне босс Фёдор Андреевич,  - да, приглашали, но вы немного, как бы это точнее сказать… опоздали!
        Он неестественно лучезарно мне улыбается, а я стою дура дурой и не понимаю, как быть дальше. Ну, не могу же я собрать манатки и свалить не солоно хлебавши? Да мне этого даже гордость не позволит!
        Я не могу его упрекнуть - щёлкнули по носу сразу. Не подписаны никакие бумаги и договоры. Я тут как бедная родственница на пороге богатеньких дядь и тёть. Ясно, как день, что дело не в моих деловых качествах, а всего лишь нужно было кого-то пристроить вместо меня. Это смешно, потому что на такие должности требуется талант прежде всего. Но, видимо, и в таких сферах есть своя мафия. А может, я всё сочиняю, и они нашли действительно офигительного иллюстратора. Ну, что же. Нужно и поражения принимать достойно.
        Я так и ушла оттуда на негнущихся ногах, но зато с гордо поднятой головой. В тот же вечер я скупила все газеты с объявлениями, открыла свой навороченный ноут и погрузилась в вакансии. Понятное дело, на первое время деньги у меня есть. Квартира оплачена на полгода вперёд. Так что фигня война - прорвёмся, как любил говорить мой дедушка-военный.
        После долгих и продолжительных боёв, как говорили в сводках прошлого века, столица покорилась: работу я нашла. Правда, не совсем по своей специализации, но для начала и так неплохо.
        - Нам всё вот это не нужно,  - заявил мне усталый и прокуренный насквозь босс номер два, что проводил собеседование самостоятельно.  - Логотипы рисовать умеете?
        Ну, в общем, мне удалось скрыть недовольную мину. Я как бы знала, на что шла, в конце концов. И всегда есть возможность со временем повернуть реки вспять под себя.
        - Да, могу и лого, и разрабатывать линейку любой продукции, где требуется творческий подход.
        Это было слишком смелое заявление, и по скептически поджатым губам, где заиграла недоверчивая улыбка, я поняла, что не особо на меня надеются, просто сейчас им позарез нужен кто-то, а то бы видали они меня кое-где в белых тапочках.
        - Тебе сколько лет, девочка?
        Ой-ой-ой. Старый, блин, козёл. Ещё бы мекеке сделал для полного сходства! К слову, он не совсем чтобы старый - так, под сороковник. Но виски уже седые и складки собачьи пролегли. И выглядит он так, что… в общем, не моё дело как бы. Какая мне разница?
        - Двадцать четыре. Но я талантливая,  - без ложной скромности, между прочим.
        Захотелось на пальцах ему аргументы разложить. Школу я в пятнадцать экстерном закончила - раз, институт с красным дипломом закончила - два. У меня, между прочим, четыре года уже стажа! И конкурс выиграла, и вообще ему, пыльному мешку, повезло. Просто он в силу своей заскорузлости ещё не может осознать, какой глоток свежего воздуха к ним в их шарашкину контору прилетел.
        - Ну, да. Наверное,  - пытается скрыть босс намбер ту улыбку.  - Как тебя там зовут, напомни?
        - Надежда Гладышева,  - произношу с достоинством. О, ты запомнишь моё имя! Настанет тот день!
        - Иди, устраивайся, Надежда,  - небрежно машет он рукой на выход.
        Кадровичка у него настоящая кадра - мымра в очках. Вздыхает, губки поджимает, волосы у неё в пучок так стянуты, что кажется, вот-вот кожа на черепе треснет. Зато голос у неё неожиданно приятный, хоть и объясняет она нехотя. Будто я ей задолжала и долг забыла отдать.
        - Ты четвёртая,  - смотрит она мне в глаза из-под очков. Проникновенно так, въедливо.  - И вряд ли задержишься надолго.
        Ну, это мы ещё посмотрим!
        - Алексеев!  - кричит она какому-то хмырю, что пробегает мимо.  - Проводи девочку к рабочему месту. Это наш новый дизайнер. Очередной.
        
        И столько яда впрыснуто в последнее слова, что меня перекашивает, но я пытаюсь удержать лицо. Улыбка, вероятно, на оскал больше похожа, потому что хмырь Алексеев - лохматый и с безумным взглядом красных от явного недосыпа глаз, невольно отшатывается от меня, а затем неожиданно добреет, улыбается в ответ:
        - А-а-а, дизайнер! Ну, милости просим, милости просим!
        Воодушевление его неестественно прекрасно, поэтому я жду подлянку, и она не медлит выскочить, как трубочка из дурацкой дудки - ту-тух!
        - Это что?  - спрашиваю, и оскал у меня становится волчьим - я его в тусклом мониторе наблюдаю.
        - Рабочее место, мисс!  - хлопает он ресницами и спешит удрать.
        Ну, то, что здесь свинья последний раз обитала - без микроскопа видно. Поэтому первое, что я делаю, привожу «рабочее место» в порядок - выбрасываю всякий хлам и перевожу целую упаковку влажных салфеток. Но на этом сюрпризы не заканчиваются. Когда я подбираюсь к главному - включаю злосчастный компьютер, он рычит и выбрасывает синий экран смерти. Давненько я подобных шуточек не встречала.
        Обвожу комнату растерянным взглядом. Все сидят чересчур деловые, носы опустили, как борзые собаки, и что-то там усиленно роют. Видать кость послаще ищут. На помощь мне никто не спешит кидаться. Да и вообще - дружный коллектив знакомиться не спешит. Видимо, четвёртый член их банды уже заранее обречён на провал. Зачем напрягаться и имя моё запоминать?
        - Эй, ребята,  - я пытаюсь быть вежливой и спокойной,  - может, мне кто-нибудь поможет, а?
        Первым не выдерживает прыщавый юноша. Дёргает кадыком и поднимает глаза.
        - Ты это. Программиста поищи. Наверное, систему нужно переустановить. Мы тут не помощники.
        Ну, да. Программист так программист. Где его искать завсегдатаи тоже не спешат поведать. Где-то там, судя по неуверенно направленной на дверь руке.
        Нет, меня подобное не ломает, а делает лишь сильнее. Ну, программист, погоди. Я иду. И горе тебе, если ты спрятался. Всё равно застукаю и вытяну на свет божий!
        -
        =4. Арсений
        - Нин, можешь приехать? Это срочно. И очень важно,  - прошу я Миргородскую, как только она отвечает на звонок.
        - Пилон, ты что, рехнулся? Какой срочно? Какой важно? Выходной, между прочим. И ты ж знаешь моего Помпона, он же ревнивый, между прочим.
        - Ну, если совсем труба, можете вместе ко мне приехать,  - я ни за что не скажу по телефону, зачем она мне понадобилась.
        - А может, в двух словах? А то вдруг твои проблемы и выеденного яйца не стоят? А я буду переться, вся такая прекрасная? Может, мы переговоры проведём - и всё окейно?
        - Нин, я тебя когда-нибудь о чём-то просил? Тревожил по пустякам?
        Это важный аргумент. Я так и вижу, как Нинка хмурит брови и цокает ногтями по столу. Или что там у неё под руками? Она зависает на несколько долгих мгновений.
        - Ладно, Сень. Я сейчас что-нибудь придумаю. «Скорая» спешит на помощь. Чип и Дейл, мать вашу. А я Гаечка. И умная, и красивая, и хоть разорвись!
        Она сопит, записывая адрес. А я перевожу дух, когда она отключается. Пытаюсь дозвониться до Ланы. Но телефон у неё отключен. Не удивительно. Ну, хорошо хоть не сменила номер. И хорошо, что я чудом её не удалил из контактов за ненадобностью. Снова пытаюсь припомнить, когда мы виделись в последний раз. Собственно, не важно. Больше года - точно. И вот результат. Спит праведным сном. Пока я метался по квартире, звонил, чертыхался, злился, малыш открыл глаза. Проснулся. Расплакался. И тут меня накрыло по-настоящему.
        Паника. Шок. А я не знаю, что делать. Взял его на руки, а он ещё горше давай орать. Обиженно так, с надрывом. Я пытаюсь прижать его к себе, успокоить. По спинке похлопываю и понимаю: ну, конечно, он будет плакать и обижаться. Кто я ему? Незнакомый мужик, чужое лицо. Ну, подожди, мать-кукушка! Как только я до тебя доберусь, поменяю ноги местами!
        Добрые руки ли, голос ли мой зудящий, но постепенно малыш почти успокоился. Всхлипывал лишь судорожно, словно жалуясь на судьбу. По тяжёлому памперсу понимаю, что нужно бы это… то самое. Кладу малыша на диван, как бомбу - очень осторожно, и пытаюсь штанишки стянуть. В общем, мужчина я крепкий, спортивный. И страх у меня неимоверный: а что если я сделаю что-то не так? Силу не рассчитаю? Он же крохотный какой…
        Пока я с него штаны стянул, семь потов с меня сошло. Пока нашёл, как эти памперсы снимаются, ещё не одна нервная клетка копыта отбросила. А там… в общем, приехали.
        - Учти, мыть я тебя не умею,  - объявил почти с угрозой и посмотрел на грязную попу. Фу, блин. И как это развидеть и пережить?. Получив свободу, ребёнок активно ногами начал дрыгать, и я понял: или я его мою, или в том самом сейчас будет всё вокруг.
        - Дерьмо,  - произнёс я нужное слово вслух, чтобы не бояться, и поволок ребёнка в ванную.
        Не знаю, то я делал или нет, но малышу, оказывается, нравилась вода, поэтому, плюнув, я раздел его полностью и засунул в ванную. Воду тёпленькую сделал. И тут мой сын заговорил. Ну, не в прямом смысле, но он хлопал ладошками по воде, издавал какие-то звуки и … разговаривал. На своём, младенческом, конечно. Улыбался беззубо, смешно морща маленький носик-кнопочку.
        Когда приехала Нинка, с купанием я справился. Не так-то и сложно мылом по телу. Как себя, только другого. И в полотенце несложно. И на руках он сидит вполне нормально. Ванная нас примирила как-то, но ненадолго.
        Миргородская остолбенела на пороге.
        - Мне лом принести?  - поинтересовался я, пытаясь удержать малыша, что извивался и, краснея личиком, вопил у меня на руках.
        - Зачем?  - моргнула она, но с места тронулась.
        - Чтоб выковырять тебя из прихожей.
        - Пилон!  - пропищала Нинка голосом маленькой девочки.  - Это что, ребёнок?
        - Нет, пупс из отдела игрушек!  - в сердцах съязвил я. Ну, и наконец-то она в себя пришла, ловко выхватила малыша из моих рук, засюсюкала что-то, полотенцем по голове повозила.
        - Голодный,  - посмотрела на меня обвиняющим взглядом, и я метнулся в комнату, бутылку со смесью нашёл.
        - Вот!
        Малыш ел, захлёбываясь. Будто его не кормили год. А под конец его повело, и он благополучно заснул на Нинкиных руках.
        - Вообще, если честно, этого мало. Его докармливать нужно. Как бы не младенец уже.
        - А кто?  - испугавшись, ступил я. Нинка закатила глаза, в разбросанных вещах нашла покрывальце и осторожно укутала мальчишку.
        - Ну, ему с полгода точно. Судя по весу, росту и кое-каким другим признакам. Думаю, это ненадолго, и когда он проснётся, его снова нужно будет кормить. Поэтому - в двух словах, что здесь происходит. Как-то я ожидала чего угодно, только не тебя с ребёнком на руках. Тебя что, попросили нянькой поработать, пока ты от заграниц просыхаешь?
        - Нет. Да. То есть не знаю,  - взъерошил я и так торчащие во все стороны волосы. Попытался пригладить. Как я сейчас выгляжу, не представляю, но то, что странно, я не сомневался.
        
        - Рассказывай!  - приказала Нина, и я рассказал. Вывалил всё, что случилось. Миргородская покрутила в руках обе записки.
        - Всё очень странно,  - вынесла она вердикт.  - Начиная с того, что ни одна нормальная мать в здравом уме и трезвой памяти ни за что ребёнка своего не оставит непонятно кому - прости, даже если этот непонятно кто якобы отец.
        - Якобы?  - возмутился я искренне и поймал насмешливый взгляд Нинки.
        - Ну, оттого, что она тут написала «твой сын», ещё не значит, что ребёнок твой. Пилон, мозги включи. Никогда не думала, что ты тупой. Даже наоборот: подозревала наличие острого ума.
        Я покосился на спящего ребёнка. Ну, не знаю…
        - Мой, не мой, а делать-то что?
        - В полицию звонить, конечно. Сдать малыша. Рассказать всё. Кто знает, может, эта идиотка, влюблённая в тебя, украла пацана? Такое тебе в голову не приходило?
        - Нет,  - буркнул я, понимая, что всё внутри противится этим полициям. Малыша заберут, и не понятно ещё, куда он попадёт. В детский дома какой-нибудь, где всем на него плевать. Мне вот не всё равно, что будет. Тем более, что гипотетически - это мой сын.
        - А если без полиции?  - поинтересовался, не в силах оторвать взгляд от хорошенькой мордашки ребёнка.
        Нинка вздохнула.
        - Рано или поздно - всё равно туда. Ни имени, ни документов, ни этой дуры, что матерью называться не положено. Не будешь же ты прятать его здесь вечно. Ребёнку нужен уход, посещение поликлиники, наблюдение за развитием. Прививки и прочее.
        - Нин, давай всё это отложим на потом. Я сейчас не готов отдать малыша не понятно кому. Подумать надо. Посоветоваться.
        - Ну, если на потом, отправляйся в магазин. Сейчас я тебе список всего нужного наваяю. Учти: это будет длинный список, а вернуться нужно быстро,  - она отобрала у меня телефон и начала набирать текст со скоростью бешеной белки.  - Голодный ребёнок - страсть какая неприятность, Сень. Его не уговоришь подождать. Ему подай сейчас и сразу. А эта идиотка задним местом думала, судя по всему. Но по идее, если её цель женить тебя на себе, она появится - выплывет вскоре.
        - Почему?  - тупой ещё тупее - это сегодня про меня.
        - Потому что я всё же верю в лучшее,  - Нинка тянула слова, деловито продолжая составлять список.  - В то, что она ошивается поблизости и готова подхватить тебя тёпленьким. Подставить, так сказать, плечо помощи. Окрутить - и быстренько, куда ей надо.
        Я посмотрел на часы. Совсем как Славик совсем недавно. Сколько тут времени прошло, когда мы расстались? Пара часов? Да нет, блин, вечность. Я поглядывал на них трижды, пока Нинка не вручила наконец-то мне телефон:
        - Готово!
        Я пробежался глазами по списку. М-да. Ну, ладно. Лишь бы ничего не напутать.
        - Будь на связи,  - попросил и добавил очень строго: - Не болтай, пожалуйста, по телефону. Помни, что ты можешь мне понадобиться для консультации.
        - Ладно, ладно,  - махнула она рукой.  - Иди уже!
        И я пошёл.
        -
        =5. Надя
        В общем, я пёрла целенаправленно и целеустремлённо. Во мне столько энергии бурлило, что я запросто могла током шарахнуть. Я и шарахнула, но искры из глаз полетели у меня: как-то неудачно за угол завернула на всех парусах, а там меня мужчина поджидал - выскочил навстречу. Бабах!
        - Ай!  - схватилась я за лоб.
        - Бл. ин,  - сориентировался мой оппонент по столкновению. Видать, покрепче хотел завернуть, но сдержался, как смог.
        - Почему не соблюдаем технику безопасности!  - рявкнул он грозно.  - Кто такая, почему не знаю?
        - А я программиста ищу!  - пискнула каким-то противно-неестественным голосом.
        - Девочка,  - перешёл он на мягкий бархат - вот такой, до дрожи в коленках от вкрадчивости,  - я не спрашиваю, что ты делаешь. Я спрашиваю, кто ты такая.
        - Новый дизайнер,  - проблеяла и попыталась сделать шаг назад, но мужчина крепко ухватил меня за локоть.  - Надя,  - добавила жалко и зачем-то пригладила юбку. Не люблю, когда мне не дают места для манёвров. Чувствую себя зависимой и жалкой.
        Мужчину, кажется, этот факт не смущал. Стоял и разглядывал меня бесцеремонно. Тщательно так, словно утюгом складки разглаживал и «стрелочки» наводил заодно.
        Ну, раз он так, то и я не промах. Тоже его сверху вниз осмотрела. Он показался мне… старым. Слишком тяжёлый взгляд. Волосы ёжиком. Шея как у быка. И ведь такой… солидный. Морщинки возле глаз. Щетина трёхдневная, модная. Ну, дядька за тридцадник. Всегда таких избегала. Совершенно не мой типаж, хоть фигура у него спортивная, плечи широкие. Брюки хорошо сидят, пуловер тёмно-серый, под цвет его волчьих глаз - желтовато-зелёные, властные.
        - И зачем новому дизайнеру программист?  - снова вкрадчиво и опасно-опасно. Я Красная Шапочка, а он Серый Волк.
        - Работать не на чем,  - наконец-то, осмелев, я отшвырнула его крепкую клешню и освободилась.  - Компьютер сдох, вероятно, до моего прихода.
        - Тогда тебе нужен сисадмин, программисты немного другим занимаются, девочка.
        - Меня зовут Надежда,  - отчеканила с достоинством.
        - Гкхм, хм…  - поухмылялся Волчище себе под нос.  - Вячеслав. Пойдём.
        Он опять ухватил меня под локоть и поволок назад, в комнату, где все изображали бурную деятельность и не хотели мне помочь.
        - Ну, и что тут у тебя?  - спросил Волчище, как только мы подошли к компьютеру. Воздух звенел от напряжения. Наконец-то я увидела своих коллег. Изумление. Ужас. Благоговение. И очень влюблённый взгляд девушки с причёской ёжика Соника.
        - Четвёртая по счёту, говоришь?
        Я ничего не говорила, но он в курсе. Стояла и молчала, пока этот стремительный танк делал звонок по телефону.
        - Жопу в руки - и сюда. Быстро!  - прорычал так, что коллег тряхнуло, как на вулкане. Жуткий какой Волчище.
        И заверте… Что это было, я так и не поняла. Примчался какой-то бледный с зелёным отливом пацан, тыкал что-то и очень быстро бил по клавиатуре.
        - Все программы, как положено,  - продолжал рычать этот… Вячеслав, кажется.  - А вам что, заняться нечем?  - окинул хищным взором дизайнерскую братию. Те кинулись и дальше изображать бурную деятельность. А может, и впрямь работали, а я придиралась из-за обидной вредности.
        - Пойдём,  - снова сжал мой локоть мужчина-тайфун.
        - Куда?  - я даже не пыталась освободиться. Ну, не драться же мне с ним на глазах у всех?.. Синяя девушка-Соник расстреляла меня глазищами. Надо потом пулевые отверстия посчитать в бронежилете. А потом как-нибудь объясню, что на меня подобное не действует. К тому же, это не я его тащу за собой, а он меня ведёт не пойми куда.
        - Булочки трескать. Или бутерброды. А может, что и получше. Здесь, в офисе, вполне приличная столовая. А ты, наверное, ещё не в курсе.
        В общем, вскоре я сидела за столиком. Передо мной дымился стакан с горячим чаем и высилась горка бутербродов с колбасой и сыром. Я не стала отказывать себе в удовольствии. Ну, правда: есть хочется, компьютер будут возрождать минимум час. Чем праздно шататься, лучше подкрепиться.
        - Ну, рассказывай. Как докатилась до жизни такой.
        - Какой это такой?  - откусила я бутер и отвечать не спешила.
        - Всю жизнь мечтала здесь работать?  - хмыкнул Вячеслав и снова глазами меня начал сканировать. На вшивость проверяет. Ну, ладно.
        - Работа как работа,  - пожала плечами.  - Меня всё устраивает.
        - А устраиваешь ли ты, подумала?
        Я сделала глоток крепкого на удивление чаю и попыталась расслабиться, чтобы ничего лишнего не брякнуть.
        - Меня взяли на работу. Со мной босс лично беседу проводил. А устраиваю ли я, покажет время. Если не устрою, к вам придёт пятый дизайнер.
        
        Волчище снова хмыкнул.
        - А ты, смотрю, шустрая. Может, и будет толк.
        Потом у него зазвенел телефон, и асфальтоукладочный каток свалил в туман. Я спокойно стрескала все бутерброды и отправилась назад, в комнату, где мне предстояло работать. Ну, а что? Солдат спит, служба идёт - очень даже годится, если уж больше заняться особо нечем.
        Встретили меня теплее. Радушнее даже. Снова бросили пялиться в мониторы.
        - Ты где его подцепила?  - синий Соник вызывающе отставила бедро в кожаной юбке. Она вся такая синяя-синяя, ядовитого цвета электрик: волосы, губы, ногти, тени. Но ей шло - колоритная, яркая, взгляд останавливает. Губы и глаза у неё красивые. И колечко на губе классно смотрится.
        - А давайте знакомиться!  - лучезарно улыбнулась я, чуть щёки от натуги не порвала.  - Меня Надя зовут!
        Мой энтузиазм никого не впечатлил. Смотрели, гипнотизируя. Что это за хрен, что они вот так пялятся?
        - Нигде я его не цепляла,  - вздохнула,  - это он прицепился, как репей. Чуть с ног меня не сбил.
        - Поздравляю!  - три раза хлопнула в ладоши Соник.  - Ты только что выиграла квест на выживаемость! Это же сам Вячеслав Ветров, генеральный директор компании «Тау». То есть всего этого богатства,  - обводит она рукой комнату, словно царевна Лягушка, что рукавом махала, а оттуда - то озеро, то лебеди.
        Что значит генеральный?.. А кто тогда меня на работу принимал?..
        Видимо, на лице у меня отражаются все муки мозгового процесса. И Синяя жалеет меня.
        - Это,  - снова взмах «рукавом»,  - лишь малая часть. Мы даже называемся «Тау-Плюс», если ты помнишь.
        Я не помнила. Вот тебе и шарашкина контора… И ещё. Что значит «квест на выживаемость»?.. Он что, меня выживать отсюда будет? В особо извращённой форме? Ну, подумаешь, лбом об него стукнулась…
        -
        =6. Арсений
        Я чувствовал себя женатым идиотом, за которого всё жена делала, а вот сейчас - дебют. Я на тренировках так не потел, как в супермаркете.
        - Нин, тут столько видов… Ты уверена, что нужно брать с красненьким на упаковке? Да? Ну, ладно.
        В общем, к кассе я приблизился уже чемпионом с двумя тележками на колёсиках. Но девушку-кассира я не впечатлил, хотя и ожидал поймать восторженный взгляд, типа: ну надо же! Мужчина! Покупает!
        Собственно, мужчины покупали. И, собственно, я тоже в магазины захаживал - не без того, но покупал в основном еду, вино или что-то в этом духе. А здесь - всё детское. И, если честно, я не очень-то разбираюсь, зачем мне всё вот это нужно. Но Нинка сказала - я сделал. Со списком да консультациями вполне сносно можно справиться.
        За пакетами к машине пришлось спускаться дважды. Я даже лифтом воспользовался: подниматься по ступенькам на шестой этаж с грузом туда-сюда как-то не улыбалось. К тому же, я почувствовал, что устал. Как говорится, всё только начинается, а мне бы упасть и уснуть. Или убежать. Но я не из тех, кто сдаётся.
        Малодушие подавил на корню, глядя, как споро Нинка разгребает детское добро. Опыт не пропить. А у неё уж этого добра хватало.
        - Ты мне лучше скажи: всем детям столько всякой ерунды нужно? Или этот особенный?
        Нинка оторвалась от сортировки продуктов и подняла на меня глаза.
        - Нет, Морозов, детям нужно раза в четыре больше, но это ты поймёшь, когда хлебнёшь сполна активной отцовской доли. Но мой тебе совет: побудь отцом сутки, не запрещается. А потом - в полицию. Здравый смысл говорит, что нужно бы прямо сейчас решить этот очень важный вопрос, но ты, вижу, что-то себе придумал и поверил. Не стоит.
        - Нин, я как-нибудь сам разберусь,  - она меня раздражала своей настойчивостью. Только поэтому хотелось сделать всё наоборот.
        - Как знаешь,  - коротко ответствовала мать троих детей.  - Слушай меня внимательно, потому что ещё одной возможности вот так мило беседовать, у нас может и не быть. Сам понимаешь: дети, ревнивый Помпон, забот полон рот.
        - Да они у тебя взрослые почти!  - выпалил в сердцах.  - вполне могут и самостоятельно чем-нибудь заняться.
        - Могут,  - Нинка сама покладистость.  - Есть одно «но»: после их свободы слишком много уборки и разборок падает на мои плечи. То они кота соседского искупают, то взорвут что-нибудь. Причём пакости делают мгновенно. При мне они опасаются слишком буянить. Итак, ты готов?
        Я готов не был, но с удовольствием включил диктофон. Техника нынче на высоте, не обязательно всё запоминать, тем более, в сфере, где я полный профан.
        Кое-что я записывал в блокнот: техника техникой, а процесс запоминания всё же идёт лучше, когда ты сосредоточен на предмете, который нужно изучить.
        - Смесь варить несложно. Тут важно сделать умно, чтобы никаких комочков. Ведь мы не любим комочки в кашке, да, Пилон?
        Я кивнул. Я готов соглашаться с каждым её словом. Я уже так голоден, что и комочки без каши съел бы, но первоочередная задача - кормить малыша.
        Чёрт. Без имени как-то совсем кисло. Ну не может же он быть безымянным? Снова пытаюсь дозвониться до Ланы. Глухо, как в тайге.
        Курс «молодого бойца» получился слишком коротким, но по существу. А затем я принял бой - малыш проснулся и задал нам с Нинкой жару. Ещё бы: чужие морды в наличии, но ел мой сын отлично.
        - Не забывай прикармливать. Следи за животиком. Давай срыгивать воздух,  - наставляла многоопытная мать троих детей.  - Блин, Пилон, я даже не подозревала, что до сих пор всё вот это помню! Ну, а если что - звони. К тому же, Интернет тебе в помощь. Только всякую чушь не читай, а отправляйся на мамские форумы. Там больше толку и реально ценные советы.
        - Я не могу звать его «ребёнок»,  - морщился, словно у меня все зубы одновременно разболелись.  - Не могла эта кукушка документы хоть какие-то подбросить, что ли.
        Мы с Нинкой все имена перепробовали. Ждали, что пацан хоть на какое-то отзовётся. Список мужских имён открыли.
        - Всё, не могу больше,  - упал я на диван. Нужно бы душ принять. Футболка пропотела, волосы взмокли. Вот это марафон.  - Остались самые дурацкие имена, типа Калистрата. Но сомневаюсь, что в здравом уме кто-то так ребёнка накажет.
        - А мне кажется, ты пропустил. Данька! Данила!  - позвала Нинка. Малыш разулыбался. А что, мне нравится. Даже если его зовут не так, будет Данькой. Плевать. Это лучше, чем ничего.
        - Смотри, он сидеть пытается,  - шмыгнула носом моя боевая подруга.  - Вот девчонки пораньше, а мальчишки попозже. Полгода - не больше ему. Ну, семь месяцев максимум.
        Данька схватил мою руку и сжал дёснами пальцы. Обслюнявил деловито, что-то промумукал. Не знаю, никогда ничего подобного не испытывал. Да и дети… как бы мимо меня проходили. Издалека. А тут я сижу - и горячо в груди так, что вздохнуть страшно - вдруг там что-то разорвётся.
        
        Нинка поймала мой ошарашенный взгляд.
        - Вот! А ты как думал? Так оно и происходит.
        Что она имела в виду, я спрашивать не стал. И делиться тем, что чувствую, не мог. Это словно моё, самое сокровенное, то, о чём другим если и расскажешь, в хвастовство превратится, в павлиний хвост распущенный. Незабываемые ощущения. Впервые в жизни. И памперс менять совсем не сложно.
        - Па! Па! Па!  - зачастил мой ребёнок, когда Нинка уже уходить собралась. Я прижал сына к груди.
        - Вот! Папа!  - сказал я страшным голосом и сам себя испугался.
        - Эх, Пилонище,  - взлохматила мне волосы Нинка,  - то ли ещё будет! Не забудь: ночью дети тоже едят, так что удачи тебе!
        Она ушла, а я с сыном остался. И даже в душ сбегал, обложив пацана подушками. Правда, мылся я быстро, а дверь в ванную открытой оставил - мало ли, но все эти мелочи и неудобства - ерунда на постном масле.
        Данька оказался покладистым пацаном: освоился, «разговаривал», тянул всё подряд в рот - я только и успевал выхватывать то ручку с блокнотом, куда мудрости Нинкины записывал, то связку ключей - привычка, бросаю на диван. И спал мальчишка замечательно, а я… не знаю, забывался на время. Лежал рядом, прислушивался к сопению, ощущал тепло, что шло от маленького тельца, и думал.
        Всё правильно случилось. У моих ровесников уже и по двое. У некоторых дети - подростки. Да хоть у Серёги Звонарёва - женился в восемнадцать, дочери уже четырнадцать. Или около того. А мне всё некогда было.
        Некстати вспомнилась девушка, на которой бы я женился несколько лет назад. Подружка Нинкина, Варя. Нравилась очень. Как раз в моём вкусе. Увы, девушка досталась другому, а я… ну, почти и не страдал. Конкурсы, чемпионаты, клубы… Я делал то, что нравится, и работа заглушала мою неустроенность в личной жизни.
        На рассвете я вырубился. Сплю я обычно - из пушек можно палить. Будильник услышать проблема. А Даньку услышал. Вскочил. Кормил и мыл. А позже решил-таки тяжёлую артиллерию на помощь позвать. Я срочно нуждался в консультации юриста, и вообще не мешало на разведку сходить.
        - Привет, мам,  - она опять не дома: где-то там, фоном, прорываются детские голоса. Ма у меня тренер по акробатической гимнастике. На пенсии. И то, чем она сейчас занимается,  - «дело для души». Не может спокойно на месте сидеть.  - Мне помощь твоя нужна.
        - Вообще-то я занята,  - так и вижу, как она чопорно поджимает губы.  - Но раз ты просишь - приеду.
        Мы с ней в конфронтации. Месяца три не разговаривали. Последний скандал слишком громкий получился. Мать требовала, чтобы я остепенился, женился, родил детей. Не то, чтобы я категорически против был, но она давила чересчур сильно, а я не привык, чтобы мной манипулировали, поэтому горшки мы побили знатно. Ну, вот ей и белка, вот ей и свисток. Данька то есть. Хотела? Получи и распишись! Но реакцию её я предсказать не брался, поэтому быстренько придумал аргументы и потренировался у зеркала говорить веско, солидно, спокойно.
        Да, выглядело это так себе, но с мамой моей лучше быть готовым ко всему, поэтому спокойствие и ещё раз спокойствие, как завещал великий Карлсон.
        -
        =7. Надя
        Синего Соника, как в насмешку, звали Соней. По понятным причинам, она невзлюбила меня с первого дня. А все остальные члены коллектива оказались вполне сносными, местами даже приветливыми.
        Я подружилась с кадыкастым Никитой, которого все звали Никитосом, и с длинноволосым Герой. У последнего глаза - «умереть не встать» - невыносимо пронзительно-синие. Да и сам он весьма не плох. В работе, конечно - на все остальные его душевно-внешние качества мне наплевать. Ну, почти. Потому что ещё есть Соня-Соник и Геннадий Васильевич, который, как мне кажется, неровно дышал на Сонину синюшность.
        В общем, работа работой, а без дружеской поддержки - никак. Хотя бы потому, что детский иллюстратор и рядом не валялся с создателями логотипов, фирменного стиля, оригинальных упаковок, визиток, буклетов и много-много-много ещё чего, чему мне нужно научиться в кратчайшие сроки.
        Но кто сказал, что на войне хорошо? На войне плохо всем, а выживают лишь те, кто продумывает стратегию и тактику, умело ведёт боевые действия, не отсиживается в окопе, а смело идёт в атаку. Правда, можно пулю в лоб схлопотать, но лучше об этом не думать вообще.
        Я попала в благодатную почву. Ибо всем, кроме Сони-Соника, нравилось поучать. Они были чёртовы фанаты, крутые перцы, трахнутые на голову творцы, когда солнце может на небе и не встать - ему можно, даже если это невозможно в принципе, а макеты будущих шедевров - вынь и положи. И они это делали.
        - Пойми, детка,  - вещал томный Гера, поигрывая лёгким румянцем на благородной лепки скулах,  - иллюстратор и рекламный дизайнер не знак равенства. Здесь мало рисовать и владеть программами. Ты должна улавливать суть, ловить волну, ибо здесь важен не рисунок как таковой, а символ, цвет, композиция. Смысловая нагрузка - вот основа основ. И чем она короче, лаконичнее, мобильнее, тем лучше.
        Я прощала ему «детку» - он был ненамного меня старше. Я прощала ему пафос. Потому что за всеми своими странностями он умел лучше всех доносить до моего мозга нужную информацию.
        Чуть хуже дело обстояло с Никитосом. Вероятно, очень много мне мог бы дать Геннадий Васильевич, которого все без исключения звали Гением, но мне такая честь не выпала - ну и ладно, я и по имени-отчеству назову, не облезу. Он старше, опытнее и… судя по всему, в чём-то действительно Гений. Я присматривалась к нему жадно. Впитывала каждое скупое слово, но учить меня Гена-Гений не спешил: солидарность - штука страшная.
        И всё бы ничего, однажды я бы притёрлась и наладила контакт даже с синей Сонькой, если бы не одно большое мускулистое «но» - Ветров Вячеслав Андреевич.
        Он зачастил в «Тау-Плюс», повергая всех в шок. Девы разве что в обморок не падали. Соня злилась, потому что Ветров своих намерений не скрывал: он интересовался мной, скромной начинающей Надей Гладышевой. Причём его интересовало всё: и как я адаптируюсь, и как у меня дела идут. Ну, и я вся господина Ветрова интересовала весьма и весьма.
        Нередко он появлялся, как демон, в конце рабочего дня. Злой, уставший, и словно покусанный хищной стаей. Но, думаю, тем, кто покушался на его волчью шкуру, доставалось тоже.
        - Я провожу,  - кидал он с порога и демонстративно поглядывал на часы. Дорогущие часы на очень мощном и красивом запястье.
        Он не слушал моих робких возражений и нетерпеливо постукивал идеальной туфлей за кучу баксов, пока я наспех кидала в свой ноут «работу на дом» - пардон, я не собиралась сидеть ни за чьей спиной! Затем терпение его иссякало, он срывал с вешалки мою куртку, держал её, как щит, пока я, чертыхаясь и помирая от стыда, засовывала руки в рукава. И всё это под пристальным обстрелом глаз всех моих сослуживцев.
        Он сажал меня в машину и вёз домой. Молчал всю дорогу. Высаживал у дома, а я так и не находила слов, чтобы поговорить. Где-то в разгар его непредвиденных выходок я всё же выстроила наконец-то обвинительную речь и попыталась поставить властного нахала на место.
        - Вячеслав Андреевич!  - начала я задушевно, понимая, что сейчас важно сесть за стол переговоров и расставить все нужные точки над «Ы».
        - Слава,  - прервал он меня резко и недобро зыркнул волчьими жёлто-зелёными глазищами.
        Я осеклась. Язык не поворачивался его так называть. Вот хоть убейте меня.
        - Э-э-э,  - проблеяла я, лихорадочно пытаясь вернуться на исходные позиции.  - Вы бы не могли э-э-э…
        И тут меня переклинило. А что, собственно, ему сказать? Оставьте меня в покое? Но он вроде бы как и не доставал. Не приходите в офис? Ну, Ветров как бы хозяин, почему бы ему не посещать собственные владения?.. Приставал? Нет. Лез с какими-то непотребными предложениями? Нет. Зацепиться не за что. Но то, что он ведёт себя слишком нестандартно - надо признать.
        - Тебе трудно называть меня по имени?  - голос у него уставший и немного хриплый. Неагрессивный. Почти. А глаза - два ножа: пытливые и лазерные. Вырвут сердце и увидят всё, что надо и не надо.
        - В общем, да,  - призналась честно.
        - Почему?  - кажется, кто-то забрал инициативу из моих рук и пытается во что бы то ни стало навязать свою линию поведения.  - Я кажусь тебе старым? Мне двадцать девять.
        
        Я постаралась натянуть вежливую улыбку. В общем, мне казалось, ему больше. Возможно, из-за солидности, жёсткости, властной какой-то ауры.
        - Дело не в этом,  - мягче моего голоса разве что пух ангорской козы.
        - А в чём?  - снова два прокола жёлто-зелёными лезвиями.  - Боишься сплетен? Так я быстро всем рты закрою - и не пикнут.
        - Я ничего не боюсь,  - продолжаю идти, как по кромке непрочно схватившегося льда,  - но то, что вы делаете, вызывает слишком много вопросов, к тому же, ваши действия мешают мне нормально влиться в рабочий процесс. Иногда я могу задерживаться. И это моё право. Нет ни малейшего желания зависеть от вашего свободного времени и настроения. И вообще всё это чёрт знает на что похоже!
        Мне таки удалось возмутиться.
        У него потеплели глаза. И улыбка сделала лицо моложе.
        - Колкая какая. Настоящая.
        Он вздохнул и остановил машину. Руки на руль положил свободно.
        - Признаюсь честно,  - выдал он, не глядя на меня.  - Нет времени на всякие реверансы. Да и забыл я немного, как это делается. Но за вами, Надежда, мне бы хотелось поухаживать.
        Я онемела. Ну, как бы парни в моей жизни были какие-то. Ничего серьёзного, но всё же. И цветы дарили. И кино на задних рядах, и поцелуи. И домой провожали. Но чтобы вот так - трах-бабах!  - нет, не было никогда.
        - Э-э-э… Вячеслав…
        - Слава,  - то ли просит, то ли требует,  - хотя бы наедине.
        - Слава,  - выдавливаю его имя из пересохшего горла, как застрявшую крошку, и даже закашливаюсь,  - я польщена, и всё такое…
        - Не спеши. Ты просто напугана. Верю. Давай попробуем. А дальше будет видно.
        Я не рискнула ему возразить, хотя по жизни - довольно смелая и свободная девушка, у которой всегда на всё есть собственное мнение.
        В офис с бухты-барахты он появляться перестал, и поднявшиеся было сплетни увяли сами по себе. Им, собственно, питаться стало нечем. Вячеслав Ветров - очень умный мужчина.
        Он больше не появлялся на пороге комнаты, где я работала, если приезжал в офис, то только по делам (я надеюсь). Больше никто в машину после работы меня не запихивал.
        Зато он звонил каждый день. Изредка назначал свидания. Мы встречались. Ветров ухаживал. Всё слишком серьёзно - это я поняла чуть ли не с самого начала. Напролом. Целеустремлённо. И в то же время - старомодно, без пошлостей и дурацких намёков.
        Мне льстило его внимание. Но одновременно Ветров меня… душил. Словно воздуха не хватало, когда он находился рядом. Серьёзный, внимательный, дотошный в мелочах. Со мной он нередко улыбался и откровенничал - вспышками, эпизодами, непредсказуемо.
        Я не знала, как сказать ему «нет». Не хватало духу. Я уже притёрлась на работе, у меня стало многое получаться. Я пережила самый страшный кризис «первого месяца», когда становится понятно: выживешь ты или подохнешь. И всё, чего я добилась,  - мои достижения, а не властная жёсткая рука Ветрова из-за кулис.
        Маленькие победы с привкусом полынной горчинки аромата Ветрова. Наши «отношения» угнетали. Мне казалось: я лгу ему. Или не договариваю правды.
        О, да. Я попадала под его обаяние - как без этого? Он умел очаровывать, увлекать. Иначе вряд ли бы смог руководить массой людей. И он нравился мне, конечно. Чем дольше мы встречались, тем ярче Ветров раскрывался, находились какие-то маленькие нюансики, что трогали струны моего сердца.
        Так легко было бы выкинуть сомнения из головы, шагнуть вслед за ним и очароваться. Влюбиться без памяти и стать винтиком его огромной империи, ласковой прирученной собачкой у ног… Кажется, всё к тому и шло - по плану, по сценарию, написанному твёрдым размашистым ветровским почерком. Однако, у судьбы на этот счёт имелись свои козыри. Их-то она и вывалила, когда казалось, что всё более-менее устаканилось в моей жизни.
        -
        =8. Арсений
        Она ворвалась, как свежий ветер,  - маленькая и стремительная. Моторчик в одном месте. От неё шлейф цветочных духов - слишком сладких, но маме идёт. Волосы в хвост стянуты, на лице - лёгкий макияж.
        Маме пятьдесят семь, но никогда не скажешь. И не потому что она моя мама.
        - Потрясающе выглядишь,  - комплимент не дежурный, а от души. Я целую мамулю в щёку. От неё чуть уловимо веет мятой и кофе. Правда, почти все запахи забивает аромат её парфюма, но я всё равно улавливаю. Кофе с мятой - в этом вся моя мамочка.
        - Что у тебя стряслось?  - она, не церемонясь, проходит на кухню, рентгеновским взором окидывает стол и стены, заглядывает в туалет и ванную, словно я там кого-то прячу от неё. Что она там ищет - следы чьего-то присутствия или катастрофу - известно лишь одной моей родительнице.
        В комнату она влетает после осмотра прилегающей территории и замирает на пороге. Кажется, она икнула. Или вскрикнула - я не понял.
        - Эт-то что?  - палец у неё не дрожит, но тычется наманикюренным коготком прямо в Данилку. Агрессивно, можно сказать.
        - Это не что, а кто. Знакомься: Данька, мой сын.
        М-да, перед зеркалом я немного не то репетировал, но мама что пропеллер - нужно быстрее попасть в такт движения её лопастей, иначе - сбой программы и крушение авиалайнера.
        Мама не рухнула, не осела по стенке на пол, а лишь пошире расставила ноги, принимая боевую стойку. Я напрягся. В таком состоянии она и в нос кулаком заехать может. Мне, естественно. Дети для мамы - святое.
        - Ты что, украл ребёнка?!  - мать перешла на ультразвук, но хоть кулак её в лицо не приехал - и то хлеб.
        - Ты что орёшь-то?  - поморщился я, радуясь, как идиот, что в доме хорошая изоляция. Правда, я пока не знал, насколько: особого повода проверять не было.  - Не крал я ни кого.
        - Рассказывай!  - потребовала мать, и я выложил ей всю историю без утайки. От мамы моей ничего не спрячешь: у неё, что называется, нюх, как у собаки, глаз, как у орла. О, йесс!
        Мать прошлась строевым шагом по комнате. Почесала переносицу. Затем нежно взяла Даньку на руки. Мама, кстати, ему понравилась сразу: он с неё глаз не сводил и крика не испугался, а когда в её цепкие лапки попал, так и вообще оживился, загугукал и ладошками по щекам похлопал.
        - Ба!  - выдал радостно мой сын, и я взревновал, как Отелло: ну, блин, я тут попу ему мою, кашей кормлю, доверие завоёвываю, а маман только пальцем поманила - и сразу тебе «Ба!»
        - Видел, балбес великовозрастный?  - она так и сияла, как новый медный таз. Никогда не видел, но уверен: вот именно так они и сияют, посылая во все стороны искристые лучи радости.
        Мать трижды перечитала записки-бумажки, нахмурилась, поцокала языком.
        - Что-то нечисто, сын. Надо бы в полицию.
        И эта туда же.
        - Успеем. Я как раз тебя для того и позвал: ты посиди с Даней, а? А я пока к юристу, поконсультируюсь и пару-тройку дел заодно решу.
        Мать уставилась на картину, где за плавными растительными линиями смутно угадывалась женская фигура с кувшином на голове - нечто такое полуабстрактное, двусмысленное, поэтому и полюбившееся мне с первого взгляда. Она долго думала, покачивая внука на колене. Даньке нравилось.
        - Ладно,  - сказала она вечность спустя, и я мысленно выдохнул - по-настоящему я и дышать боялся, чтобы она не поняла, насколько я напряжён.  - Но только сегодня! Отчитаешься по полной программе, Арсений. И чтобы без самодеятельности! А то знаю я ваши кружки «Умелые руки»!
        На радостях попытался наставления ей оставить, как за ребёнком ухаживать, но она лишь приподняла тонкую татуированную бровь.
        - Я ещё из ума не выжила, давай, дерзай, а мы тут с Даней сами разберёмся, что к чему.
        По лестнице вниз я уже спускался спокойно, уравновешенный, как всегда. Да, я могу быть каким угодно, но с мамой эти номера не проходят: для неё я неразумное дитя. Талантливое, но бессистемное, не нашедшее свой стержень в жизни. Собственно, это издёвка, но я и не спорю с ней. За исключением тех случаев, когда она достаёт уж слишком сильно.

* * *
        У Лёхи Петровского, а точнее - Алексея Владимировича для подчинённых и клиентов - всего один недостаток: он рыжий. Эдакий тёмно-пламенный, с тяжёлыми кудрями, которые он нещадно прятал под короткой стрижкой, но это ему помогало так себе: волосы всё равно вились, складывались колечками, как только отменная «шестёрочка» отрастала хоть немного. Рыжие брови, ресницы дорисовывали образ недоделанного Шерлока Холмса из нелондонской действительности. И да - глаза зелёные, тоже яркие, и губы вычурные. Женщины на них залипали намертво.
        Вот этот рыжий «прикид» владельца юридической компании «Петровский и Ко» и выделял из толпы безликих властителей Закона, и в то же время снижал уровень солидности до положения риз.
        
        Петровского любили дамы в возрасте. У него обожали разводиться, писать завещания, открывать иски. Впрочем, это не помешало ему выиграть несколько громких дел и упрочить своё положение в обществе.
        Мы же с Лёхой были на «ты», потому что когда-то, очень давно, занимались кое-какими делами, о которых теперешний законопослушный гражданин юрист вспоминать не любил. Этот не очень приглядный факт нашей, можно сказать, совместной биографии отношений между нами не испортил. Я, как и он, вспоминать об этом не любил. А дружить, не вспоминая прошлое, нам никто не запрещал, поэтому я и отправился к нему, чтобы получить и грамотную консультацию, и работу, если что, подбросить.
        - Ты дурак или сам догадаешься?  - щурит Лёха зелёный глаз.
        - Дурак,  - признаюсь сразу, чтобы на лишние поклоны не размениваться.
        - Дети с неба не падают и из воздуха не берутся. Если его подбросили тебе, значит чего-то хотят. В противном случае, бросили бы на вокзале, на лавочке - где угодно.
        - Он мой сын. Вроде,  - пытаюсь я объяснить собственные мотивы.
        Лёха наставляет на меня указательный палец - длинный такой, с узловатыми суставами.
        - Вроде - здесь ключевое слово, усёк?
        Я усёк. А ещё усёк, что нужна полиция, органы опеки и несусветная волокита вокруг да около.
        - Я усыновить его хочу,  - попытался обозначить свою позицию.
        - Тебе правду или лапши на уши?  - Лёха иногда своими вопросами убивал.
        - Правду,  - звучало обречённо, как у идущего на эшафот.
        - Гипотетически, ребёнка может усыновить хоть мужчина, хоть женщина. Практически, одиноким мужчинам усыновление не дают.
        - Что за дискриминация такая?  - попытался я возмутиться.
        - К тому же,  - не повёл и ухом на мой лепет Петровский,  - учитываются множество всевозможных факторов, как то: постоянное место работы, среднемесячный доход, жилищные условия и так далее. А ещё желательно - наличие жены. Тогда усыновление становится реальнее в разы. А ты всё тем же промышляешь?  - пнул он меня в «больное».
        - Вот только не начинай,  - прорычал с угрозой.  - Я абсолютно не стыжусь того, чем зарабатываю.
        Лёха закатил глаза и вздохнул. Я бы мог сказать ему, что уже распланирована новая жизнь. И у меня почти всё готово. Но какое это сейчас имеет значение?
        - Ты бы тест на отцовство сделал. Сейчас это доступно,  - посоветовал напоследок друг. Я кивнул: тоже об этом подумал. Столько дел - голова кругом. А дома - малыш, которому нужно внимание. И мать, что выест мозг чайной ложечкой.
        Неподалёку от офиса Петровского мелькает светлое платье.
        - Лана!  - кидаюсь я вперёд, чтобы поймать бывшую любовницу. Я почти на сто процентов уверен, что это она.
        Я, конечно, быстр, но толпа у перехода метро способна поглотить и объекты покрупнее, чем моя бывшая любовница. Она словно сквозь землю проваливается, но я всё равно продолжаю искать её глазами, спускаясь по эскалатору вниз. К сожалению, мне не удаётся поймать эту неуловимую горе-мать. Я уже и не уверен, что мне не показалось.
        Ругаясь под нос, возвращаюсь к машине. Делаю несколько бесполезных звонков. Телефон её отключён. И это ещё больше убеждает меня, что именно она подбросила ребёнка. Больше некому - я перебирал мучительно ночью всех, кто мог хотя бы теоретически родить от меня, но в тот период девушек, кроме Ланы, не было.
        Лана обожала телефон. Она могла залипать в него сутками. Вечно с кем-то болтала, кому-то звонила, что-то смотрела, с кем-то переписывалась. Такое тотальное отключение могло значить лишь одно: она скрывается.
        К сожалению, пришлось задержаться. Звонить матери.
        - Делай уже свои дела,  - ворчала она беззлобно.  - Замечательный ребёнок!  - нахваливала Даньку.  - Спит, ест, улыбается, писает и какает! С таким нянчиться можно.
        Если честно, от матери подобного энтузиазма я не ожидал.
        Возвращался домой в глубокой задумчивости, всё голову ломал, как быть с ребёнком. Как ни крути, а поступать нужно правильно. А дальше видно будет.
        По пути завернул в магазин. Машину оставил на парковке и направился к дому. Всё шло по классике: смеркалось. В полутёмной подворотне - движняк. Трое подвыпивших к девчонке пристают. Ржут пьяно, сумку из рук рвут. Девчонка молча сопротивляется.
        - Эй!  - окликнул компанию. Руки у меня пакетами заняты.
        - А вот и фраер!  - радостно сверкнул зубами в шахматном порядке тот, что повыше и пожилистее.  - Красавчик!
        - Ага,  - подтвердил я диагноз и молча поставил пакеты на землю, вспоминая, когда дрался в последний раз…
        -
        =9. Надя
        Май пришёл внезапно. Кажется, вот только что март капризничал, апрель насморки раздавал, и вдруг - тепло, листики на деревьях, куртки-сапоги - долой.
        - Настало время, когда природа одевается, а девушки раздеваются,  - философски заметил Гера.
        В последнее время он задумчивый-задумчивый и глаза его ярко-синие - отрешённые. Влюбился, наверное. И только поэтому я не рискнула возразить. Ну, не только же девушки, ёлки-палки! Но, глядя, как у прекрасной половины человечества юбки становятся короче, а ноги - длиннее, даже призадумалась о глубинном смысле Гериных наблюдений.
        Это было время творчества и вдохновения. А также пришёл срок испытания: мне поручили первый проект - скромный, но полностью мой, и от того, как я его сделаю, зависело многое.
        К тому времени мы притёрлись, даже спелись. Соня всё ещё разговаривала со мной сквозь зубы, но уже не отвергала демонстративно. Гения отпустило ещё раньше. Наступила хрупкая идиллия, и всё чаще в командном порыве мы показывали неплохие результаты.
        А вчера на свидании Слава меня поцеловал. Первый раз. Это был очень властный и собственнический поцелуй, где мне не нашлось места. Ну, в том плане, что оставалось лишь стоять и принимать «корону» Его Величества и почти не участвовать в процессе.
        Кажется, я к нему привыкала. К улыбке его чуть тяжеловатой из-за жёстких глаз. Иногда, забывшись, он сбрасывал несколько лет и становился вполне понятным ровесником, а не чужим мужчиной, неизвестно по какой причине прибившимся к моей жизни.
        Рабочий день прошёл замечательно. Всё ладилось и спорилось, муза моя пела и рисовала. Линии ложились, как задумано. И мысль мелькнула шальная: ну, и пусть это не детские иллюстрации. Оказывается, и от другого вида творчества можно получать удовольствие. Нужно лишь посмотреть на всё под другим углом. Я расширила свой кругозор и не чувствовала дискомфорта. Очень даже наоборот.
        Всё шло отлично до тех пор, пока я не вернулась домой.
        Двери настежь. В квартире - голоса. Я испугалась так, что готова была кричать и звать полицию, но звать никого не пришлось: как раз полиция и вышагивала по комнатушке, где неподвижно стояла женщина. Скрещенные на груди руки, холодное лицо, короткая стильная причёска. Строгий деловой костюм. От неё пахло дорогими духами и деньгами.
        - Что происходит?  - вышло как-то жалко. Дама вперила в меня холодный взгляд. Глаза у неё интересные - очень светло-голубые, отчего кажется, что в них лёд осел и не тает.
        - Я бы тоже хотела знать, что.
        Голос низкий, почти мужской. От тембра - мороз по коже.
        - Я сняла эту квартиру на полгода, заплатила вперёд,  - я словно оправдывалась. И тут завертелось. Бабку-соседку приволокли. А точнее, она сама примчалась, как на четыре лапы не встала от усердия. К счастью, я жила тихо, никому насолить не успела.
        - Лианочка, дорогая!  - запричитала бабка противным голосом.  - А я-то думаю, куда пропала? Смотрю, девочка поселилась, думала, ты квартиру сдала, а оно вон как!  - зыркнула на меня недобро. Правда, на расспросы полиции лгать не посмела.
        - А хорошая девочка, тихая. Мужиков не водила, с работы на работу, примерная. Слова плохого не скажу.
        Мне пришлось вспоминать и телефон искать, рассказывать, кто квартиру сдавал. Оказывается, не своё жильё. Замки поменял, поселил меня незаконно. Я, не спрашиваясь, на диван упала - ноги не держали.
        - Влад,  - устало махнула рукой женщина, выслушав мой сбивчивый рассказ о мужчине, что сдал мне квартиру.
        - Я по объявлению, в Интернете. Нашла,  - пыталась я хоть как-то осознать, что влипла.
        Полиция куда-то исчезла вместе с бабкой-соседкой. Кажется, это хозяйка квартиры всех спровадила. Видимо, знала того Влада, что квартирой её попользовался.
        Стало тихо. Женщина прошлась к окну, дёрнула штору, а затем посмотрела на меня.
        - Деньги, естественно, тебе никто не отдаст,  - заявила она.  - Ты как бы тоже жертва. Мне жаль. Но это всё, что я могу сделать. Собирайся и уходи. И радуйся, что нет и не будет к тебе претензий.
        - А как же… а куда же… а как же я…  - жалко лепетала я, слепо шаря рукой по дивану. Сама не знаю, что я на нём искала. Вчерашний день, наверное.
        - Мне всё равно куда,  - равнодушно пожала плечами холодная сука Илона как-там-её.  - Собирай вещи и вали.
        И я собрала - благо, вещами не обросла, и всё моё богатство уместилось в сумке, с которой я и приехала. Ноутбук в чехле через одно плечо, сумочку с документами и остатками денег - через другое. Сумку на колёсики - и повалила я. К сестре. Больше некуда.
        В какой-то момент малодушно хотела позвонить Славе, но подальше спрятала телефон, чтобы не искушаться. Почему-то со страхом подумала, что он заграбастает меня, и уже я не вырвусь на волю. Уж лучше к сестре. Переночую, а потом решу что-нибудь на свежую голову. Ну, не выкинет же она меня в ночь, как эта сука Илоночка.
        Но если удача отвернулась, то конкретно. Пока тряслась в маршрутках, никак не могла дозвониться сестре. Когда добралась до нужного района, уже начали спускаться сумерки. Вечерняя прохлада приятно холодила горячие щёки. Осталось подворотню пройти, а там дом, где жила сестра. Увязались ли они за мной или поджидали в безлюдном месте - я не поняла. Шла, погружённая в свои невесёлые мысли.
        
        - Какая девочка к нам пожаловала!  - радостно осклабился хрен с немытыми падлами.  - Ладненькая какая,  - прихлопнул он пятернёй по моей заднице.
        - Да ещё с подарками,  - поддакнул худой тип с обвислым брюшком.
        - Снегурочка!  - дыхнул перегаром третий.
        Не знаю, я, наверное, впала в ступор. Не испугалась. А смотрела лишь на несуразную фигуру второго: плечи узкие, ноги в джинсы-дудочки затянуты, а из-под растянутой футболки пузо торчит. Рахитик какой-то. Но когда начали из рук сумку вырывать, инстинкт сработал на «ура»: кто они такие, чтобы лишать меня последнего? Там документы и деньги! Я боролась, как львица, но это их лишь забавляло. Кажется, им нравилось меня попутно ощупывать. По сути, у меня шансы нулевые были, и если бы не их странная игра, всё закончилось бы в считанные секунды.
        - Эй,  - кажется, я ещё никогда так не радовалась мужскому голосу.
        «Помогите!» - хотела заорать во всё горло, но лишь хрипло втянула воздух и так же хрипло его выдохнула. Выдавить из себя хоть слово не получилось. Причёска растрепалась, волосы упали на глаза. Кто он, мой спаситель? И спаситель ли…
        - Красавчик!  - донеслось, как сквозь вату.
        - Ага,  - уверенно-спокойное в ответ. И шелест пакетов из супермаркета.
        - Нарываешься?  - хохотнул Первый.
        - Ага,  - всё так же спокойно.
        Они кинулись на него втроём, повинуясь, наверное, какому-то невидимому мне сигналу.
        - Беги!  - властно скомандовал мой защитник, но у меня не только голос пропал, а и ноги к месту приросли. К тому же, здесь сумка на колёсиках, а там - все мои вещи. Вот такие глупости в голове крутятся у таких девушек, как я.
        Он не дрался - уворачивался. Мастерски. Какие-то неуловимо текучие движения, а затем - серия коротких ударов.
        - Ах, ты, су-у-ука!  - взвыл рахитик, прижимая ладонь к расквашенному носу. Зашатался и «выбыл из игры». Кажется, пьяного он тоже вырубил, а вот этот, с немытой башкой, наседал конкретно. И тогда я решилась. Сняла сумку с ноутом и с каким-то диким рёвом раскрутила её и обрушила прямо на затылок патлатому. Ну, или куда там я ему попала - не знаю. Ноут у меня тяжёлый. Приложила я его углом. Тело, обмякнув, рухнуло.
        Меня трясло, как при высокой температуре. Всё тело ходуном ходило.
        - Валите отсюда,  - вот кого не трясло ни разу.
        - Ну, подожди, падла,  - гундосо проквакал рахитик.
        - Я вызываю полицию,  - достал телефон мой спаситель, и троицу как ветром сдуло: раненые бойцы уносили за собой вожака.
        - Ты в порядке?  - присветил мне в лицо телефоном мужчина. И правда красавчик. Ладный, мускулистый, высокий. Тёмные волосы слегка длинноваты, но совсем чуть-чуть. Глаз не рассмотреть, но ресницы отбрасывают тень на щёки.
        Наверное, я выглядела глупо и жалко. Пялилась на него. Может, и рот открыла - не знаю.
        - Пойдём, провожу,  - тяжело вздохнул он, поднял свои пакеты с земли и сумку мою за ручку взял.
        Мне стало стыдно. Двинулась за ним вслед.
        - Я тут… рядом… Вот дом. Совсем немного не дошла.
        Бежала, почему-то странно припрыгивая. Он шёл уверенно и не спеша. Широкие плечи, шикарная задница, сильные ноги. На него даже сзади приятно смотреть. У меня словно мозг отключился. Ну, подумаешь. Красивое лицо и тело. Что я, красивых мужиков не видела? Видела. Хоть Геру нашего возьми - заглядеться можно.
        - Второй подъезд,  - командовала я, постепенно возвращаясь в нормальное состояние духа.
        - Да ладно,  - бросил красавчик косой взгляд на меня. Ему, оказывается, туда же. Вот совпадение.
        - Дальше я сама,  - выдохнула у лифта. Спаситель мой, секунду подумав, зашёл за мной в кабину.
        - Довезу уж, раз такое дело.
        Я невольно пригладила волосы. Кажется, он меня рассматривал, отчего я нервничала жутко.
        - Шестой этаж,  - вздохнула. Его пальцы замерли на секунду.
        - Не может быть,  - красивые губы чуть заметно тронула усмешка. Ему тоже, что ли?..
        Лифт тронулся, а мы уставились друг на друга так, словно сто лет не виделись, а теперь пытаемся понять, кто мы и когда встречались. Ситуация, однако.
        -
        =10. Арсений
        У неё глаза - беспомощные. Не голубые и не зелёные, а… что-то такое, прозрачно-изменчивое, как вода. Русая длинная прядь на лоб падает, как сломанное крыло птицы. Немножко смешная - причёска растрепалась, когда-то аккуратные локоны сейчас больше на мочалку похожи. Возле уха - «невидимка» болтается. Руки так и чешутся поправить, убрать лишнее.
        Кожа нежная, губы розовые, свежие, как лепестки роз. Под глазами тушь осыпалась, но её ничто не портит. Вся она такая… Не классическая красавица. Грудь чуть больше, бёдра - чуть шире, чем у стандартных красоток, но глаз останавливается и не желает отрываться. Глазу хочется отдыхать на её свежести и притягательности.
        Чего-то не хватало для законченности образа, но я никак не мог сообразить - чего. Я понимал: смущаю её своей пристальностью, но мне нравилось это делать, нравилось любоваться. От неё пахло здорово - малиной и каким-то неуловимым ароматом духов.
        А ещё она ехала на мой этаж, где всего две квартиры. И будет тупо, если ко мне… Я мог поклясться: никогда раньше не видел эту девушку. Никогда и нигде мы не пересекались. Негде, правда. Вряд ли такой чистый цветок ходит по клубам - не вяжется это с её образом. И, наверное, я бы запомнил, если бы вдруг…
        - Приехали,  - схватился за ручку её неудобной сумки на колёсиках. Пыточное орудие. Наверное, она больно набила ноги, пока тянула её за собой.  - Куда тебе дальше?  - обернулся, чтобы ещё раз окинуть взором всю её, с головы до ног.
        Рёбра ныли нещадно, скула, наверное, уже шикарная. Мне прилетело, а как же. Какая драка и без синяков? Костяшки я тоже свёз и мечтал лишь поскорее попасть домой и обработать свои царапины. Всё же грязь, инфекция - мало ли.
        - Больше никуда. Вот,  - махнула она на соседнюю дверь.  - Сюда мне.
        У меня брови на лоб полезли. Что она забыла в квартире, где живут два скандалиста? Но спрашивать ни о чём не стал.
        - А мне сюда,  - махнул рукой на свою дверь.  - Вдруг чего - зови.
        Зачем я это сказал? Не знаю. Но, несмотря на то, что мне хотелось скорее домой и в душ, а ещё там мать бесится, наверное, и ребёнок на ней висит непростительно долго, я намеренно не спеша доставал ключи, тарахтел ими и делал вид, что не могу попасть в замочную скважину. Вообще мог просто позвонить.
        Я тянул кота за хвост. Прислушивался, как, вздохнув, девушка нажала на кнопку звонка. Как почти сразу открылась дверь.
        - О!  - весело завопил сосед.  - Надюха! Заходи!
        Кажется, он навеселе, но точно сказать нельзя. Надюха ещё раз вздохнула и поинтересовалась:
        - А Наташа дома?
        - Заходи!  - потянул сумку сосед. Та жалобно загремела колёсиками по порогу. Девушка вошла - дверь захлопнулась. Я мучительно вспоминал имя этого скандалиста. К стыду, я не знал имён своих соседей.
        Моя дверь распахнулась неожиданно. Мать стояла, как богиня Артемида. Ей только лука не хватало, чтобы стрелять по мне.
        - Ну?  - грозно рыкнула на меня.  - Ты что, пьян, Арсений?
        - Нет,  - потеснил я её и вошёл в квартиру. Закрыл за собой дверь. Где-то там лопотал на диване мой сын.
        - Боже мой,  - оценила мой внешний вид мамуля,  - и это мой сын. Тридцати двух лет от роду! Ты подрался?
        Я чувствовал себя нашкодившим школьником, которого поймали с сигаретой за углом школы. У меня даже уши полыхнули.
        - Да. Честь девушки защищал,  - и честно-честно посмотрел ей в глаза.
        Мать скептически скривила тёмно-вишнёвые татуированные губы. Ей очень шёл этот цвет.
        - Там хоть была она, честь эта, чтобы защищать-то?
        - Была,  - признался честно. Совесть моя чиста, поэтому мамины снаряды в мой окоп не долетали.
        - Ладно, счастье моё. Сходи-ка в душ и дай-ка я тебя обработаю, пока здесь.
        - Как тебе, понравилось быть бабушкой?  - поинтересовался, с готовностью стягивая одежду. Раз мама так добра, нужно поскорее пользоваться остатками её долготерпения.
        - В общем, нормально, выдержала. Но несколько раз задумывалась: а так ли я хочу, чтобы ты женился? Это ж ещё и невестку терпеть? Наверное, ребёнка вытерпеть легче.
        Мама, как всегда. Прямолинейна. Я рассмеялся и отправился в ванную. Душ, душ, струи воды. Как хорошо-то.
        Мать в доме, пришлось трусы натягивать, а не в полотенце щеголять, как я привык. Она придирчиво рассматривает моё тело. Безошибочно тыкает пальцами в те места, куда кулаки местного борца за чужие сумочки прилетели.
        - У тебя скоро соревнования, говоришь? Как раз то, что нужно. Будешь выглядеть шикарно.
        - Пройдёт,  - равнодушно бросаю я.  - Или для этого есть грим. Не переживай, ладно? Я сам разберусь.
        Почему, когда я собрался всё бросить, мать слишком уж интересуется тем, что я решил оставить в прошлом? Из биографии не вычеркнуть, да я и не желаю. Это часть жизни, и я прожил её достойно. Мне не стыдно, кто бы что ни говорил и какие бы сплетни обо мне ни ходили.
        
        - Ладно,  - вздыхает она.  - Взрослый, я помню. Но я мать, и не забывай об этом! Поэтому имею право и переживать, и беспокоиться, и «ко-ко-ко», как курица, делать!
        Атака. Кто не спрятался, тот поражён. Она обрабатывает мне ранки, допрашивает по всей строгости закона, чем я занимался весь день. Рассказываю всё честно, но без лишних подробностей.
        - Что ты с Данькой-то решил?
        Я вздыхаю.
        - Пусть эту ночь со мной побудет, а с утра - сдаваться.
        - Вот и правильно,  - поддерживает меня мать.  - Если он твой, будем бороться законно, а не пойми какими методами. А то как-то мне не нравится вся эта история. Мутная она какая-то.
        Я тоже так думаю, поэтому не возражаю. Мать наконец-то уходит, я провожаю её до лифта и, можно сказать, машу белым платочком вслед, дожидаясь, когда кабинка мягко приземлится на первом этаже. И в этот момент распахивается соседская дверь. Из неё выскакивает Надя. Блузка у неё на плече порвана, взгляд безумный.
        - Вали, дрянь!  - несётся из квартиры вой соседа, а у меня невольно сжимаются кулаки.
        Девушка всхлипывает. Поправляет дрожащей рукой волосы. Пытается приладить оторванный рукав блузки, но он так и висит нежно-розовым заячьим ухом. На щеке у неё - свежая ссадина. Кажется, кому-то не повезло.
        - Что, проблемы?  - спрашиваю глухо. Из-за неплотно прикрытой двери воет, как шакал, сосед.
        - Да. Нет. Я пойду,  - направляется она к лифту, а затем, прислонившись к лифтовой шахте, медленно сползает по стеночке и присаживается на корточки.  - Собственно, мне больше некуда идти,  - бормочет сама себе и утыкается лицом в дрожащие ладони.
        -
        =11. Надя
        Честно говоря, думала, что мои приключения наконец-то закончились, когда Денис открыл дверь. Он муж моей сестры - второй. Если уж совсем придираться - третий, но второй у неё какой-то очень скоропалительный был - быстро появился и ещё быстрее исчез, так что, можно сказать, официально замуж Наташка слетала дважды.
        Денис был под мухой, и это мне не понравилось. Если бы я знала, что Наташи дома нет, я бы ни за что не вошла в квартиру.
        У нас с Наташей - общая мать и разные отцы. Она на десять лет старше и вечно злая на людей и жизнь. Первый её сын Максимка вырос у нас с мамой на руках. Наташка тогда училась, не до ребёнка ей было. Второго, Гошку, рожала она уже сознательно, чтобы семью укрепить.
        Что там укреплять было - ума не приложу. С Денисом мы не поладили сразу. Гадкий он какой-то, но сестра нашего мнения не спрашивала, да и не нам с ним жить, так что в её семью мы не вмешивались.
        И вот сейчас он весь такой заботливый привечает меня, сумку мою в квартиру собственноручно затянул.
        - Наташа?  - позвала я, пытаясь увернуться от рук Дениса.
        - А Натахи дома нет,  - доверительно дыхнул на меня свояк, и я невольно попятилась.  - Домой укатила с пацанами.
        Он уже успел забрать у меня и сумочку, и ноутбук, пока я топталась в коридоре, пытаясь переварить информацию.
        - Как укатила?  - тупее вопроса не придумаешь, но мне нужно было срочно адаптироваться. Да так, собственно: она в декрете, её рабочая неделя не держит. А я всё же дура, что без предварительного звонка припёрлась. Лучше бы на вокзале переночевала.
        - А вот так! Взяла - фьють!  - и свалила!  - гадко улыбается Денис, и я понимаю шестым чувством: поцапались, видать. Решила Наташка характер показать, а муж её, смотрю, и не расстроился ни разу. Весёлый, поддатый, радуется свободе.  - А ты проходи, Надюх, проходи, что ты как неродная прям. Я тебя чаем напою, обогрею, как смогу.
        Он деловито тянет за собой мои вещи, и я, словно овца на закланье, плетусь вслед, лихорадочно соображая, как назад своё добро отвоевать и удрать отсюда поскорее.
        - Вот, Надюх, бутеров тебе сделаю,  - складывает он мои вещи на кухне возле батареи и крутится у стола.
        Обойти его возможности нет. Да и опасаюсь я: он бугай всё же, молодой жеребец, как мама его называет. На самом деле, он козёл первостатейный, но всё же муж Наташкин и отец маленького Гошика, так что я стараюсь свои познания в зоологии держать при себе.
        - Ты знаешь, я, наверное, пойду,  - без сестры мне не улыбается здесь находиться. С тоской думаю, что и телефон у меня в сумочке. И никак к ней сейчас не подобраться.
        - Тебе ж некуда идти,  - кивает Денис на мои вещи. Догадливый очень.
        - Найду куда,  - стараюсь, чтобы голос звучал потвёрже.
        - Да ладно, что там, свои ж. На улицу не выкину, не бойся.
        Уж лучше бы выкинул, гораздо проще было бы, чем сейчас, в подвешенном состоянии и наедине с этим прохвостом.
        - Наташи нет,  - упрямлюсь я,  - поэтому…
        - Ну что ты как неродная, а?  - ставит Денис на плиту чайник.  - Я ж по-родственному, понимаю. Это Наташка твоя злая, а я добрый. Это она не захотела тебя приютить, а я - с дорогой душой. В собственной квартире, заметь. Живи сколько хочешь, пока у тебя утрясётся. Пожалуйся Денису, малышка. Что, сожрала тебя столица? Несладко здесь, да? А то лезете сюда, как тараканьё, а тут вам не это, тут надо акулой быть, а не рыбкой. А то ням-ням - и один хребет останется.
        Он меня воспитывал, нудно что-то рассказывал, а я с тоской думала, как добраться до сумок - и до свидания. И пока я размышляла, он подобрался ко мне непростительно близко.
        - Ну, иди сюда,  - сдёрнул со стула и прижал к себе. В штанах у него колом стояло. Он ещё и вжался в меня с такой силой, что сделал больно.  - Хоть настоящего мужика попробуешь, мелочь. Небось тебя всё дрыщи обхаживали малокровные. У них в штанах жидко, да?
        Он долбился в меня так, словно пытался изнасиловать сквозь одежду.
        - Отпусти!  - упёрлась руками в грудь. Денис не отставал - схватил меня за… молочную железу и сдавил, а потом и вовсе кофточку рванул с плеча. Я заехала ему в нос.
        - Ах ты, сучка мелкая!  - чиркнул пальцами по скуле. Кожу тут же засаднило, а в голове вспыхнуло. Ногти у него как у бабы.  - Кусаешься? Ну, ничего, кусайся, скоро скулить будешь и умолять меня на коленях взять тебя!
        Он пытался то ли поцеловать, то ли укусить, я брыкалась, барахталась, а потом, собрав все свои душевные и физические силы, саданула что есть мочи коленом в пах.
        Это был мощный удар, да. Со знанием дела. Друг мой во дворе показал однажды. Практиковаться мне особо не на ком было - ни разу я не попадала в такую ситуацию, но наука пригодилась.
        - А-а-а-а!  - сложился пополам свояк, а я, наконец-то обретя свободу, пулей рванула к дверям. Счастье хоть не разувалась, а то бы босиком… мало того, что без вещей.
        
        В коридоре, возле лифта, стоял он, мой спаситель. Словно ждал меня. Я прошагала к лифту, как во сне. А потом меня накрыло. Понимание, что я в одночасье - бомжиха. Без документов и денег, без вещей. В чужом городе, где мало кого знаю. И домой мне уехать нет возможности. И работать завтра… А я… руки, ноги, голова да рваная кофточка.
        - Мне некуда больше идти,  - эти слова я произнесла вслух и закрыла ладонями лицо. Не плакала. Глаза сухие, словно песком засыпаны.
        - Вставай!  - голос у него красивый. Низкий, чуть глуховатый.  - Ну, же, Надя!
        Оттого, что он назвал меня по имени, я вздрогнула и подняла лицо. Перед глазами - его рука. Сильная, с красивыми пальцами. Ногти короткие, чистые.
        - Давай, давай, поднимайся.
        Я уцепилась за его ладонь и встала.
        - А дальше что?  - спросила обречённо.
        - Заходи!  - махнул рукой на свою дверь. Я отпрянула, но он не дал.  - Не бойся, не обижу. Глупо было бы тебя обижать после подворотни, тебе не кажется?
        Да кто ж вас, маньяков, знает?.. Но выхода я другого сейчас не видела. Нужно попробовать рискнуть.
        - Поклянись!  - потребовала таким голосом, что и сама испугалась.
        - Честное пионерское!  - отсалютовал он насмешливо, но глаза у него… честные, что ли, и я пошла. А пока шла, подумала: я ведь даже не сказала, в чём ему клясться нужно… Как бы и так понятно, но потом…
        Я так устала, что хотела лишь одного: упасть, закрыть глаза и больше ни о чём не думать, не бояться. Все вот эти приключения на одно место - не для меня. Я люблю тишину, покой и свой ноутбук.
        Нас встретили странные звуки. Я удивлённо оглянулась на мужчину.
        - Кто там?  - спросила, потому что подумала, что со слухом у меня после всех потрясений нехорошо.
        - Там мой сын,  - встретил он мой взгляд.
        - А жена ничего не скажет, что ты в дом незнакомых девушек таскаешь?
        - У меня нет жены,  - успокоил меня незнакомец, и я вдруг подумала, что не знаю его имени. Он моё - да, а я его - нет.
        - Меня Арсений зовут. Можно Сеня,  - словно прочёл мужчина мои мысли.  - Заходи уже.
        -
        =12. Арсений
        Я не знал, нужно ли мне это - подбирать в подъезде проблемную девчонку. У неё чуть ли не на лбу написано: Большие Проблемы. То она в подворотне влипла, то от этого урода-соседа еле ноги унесла. Зачем она туда рвалась да ещё с вещами? Не знала, что он за овощ?
        Как бы там ни было, духу не хватило дать ей деньги и спровадить куда-нибудь. Да я мог мать уломать в конце концов. Попросить, чтобы девчонка у неё хотя бы переночевала. Но Морозовы простых путей не ищут. Я пожалел её, наверное, поэтому пригласил в свою квартиру.
        Она ахнула, как только дальше порога зашла. Да, у меня нестандартная планировка и дизайнерский ремонт. Я из четырёхкомнатной квартиры сделал то, что мне нужно. Здесь у меня спортзал, большая кухня, кабинет и очень светлая спальня, где я почти не бывал. Правда, я любил больше в кабинете находиться. Удобно, всё под рукой.
        «Сейчас начнёт восхищаться»,  - едва удержался, чтобы не поморщиться. Не хотелось обижать, ей и так досталось. Но Надежда меня удивила: её, оказывается, не красоты квартиры моей поразили, а Данька.
        - Пойдёшь ко мне на руки, ребёнок?  - и голос такой нежный, что захотелось зажмуриться.
        Она словно изнутри меня погладила. И стало неудобно, тесно в собственной шкуре. Неконтролируемая эрекция грозилась превратиться в стихийное бедствие, и я позорно отступил в кухню, чтобы не светить ею, как Александрийским маяком. Никогда не думал, что женщина с ребёнком - это так эротично.
        Это было бегство. Не хватало ещё перепугать девочку до полусмерти. Ей и так сегодня от мужиков досталось.
        - Вещи твои где?  - крикнул я из кухни.
        - Там остались. Денис… не давал к ним приблизиться.
        - Тогда жди,  - вылетел я пулей из квартиры.
        Дверь у соседа до сих пор не закрыта - звонить не пришлось. Сам он стонал, сидя на полу. Судя по нечеловеческому страданию на лице, Надюша его хорошо приложила между ног, что не мешало соседу почему-то прижимать к груди Надину сумочку.
        - Ну, и что мы там ищем?  - поинтересовался холодно, забирая из рук явно женский телефон и сумку. Вон её ноут валяется и та самая знаменитая бомба на колёсиках - смерть женским колготам и привет синякам.
        - Гы-ы,  - следит за мной взглядом соседушка и нервно улыбается.  - ну-ну. У тебя, наверное, яйца железные?
        - Не твоего ума дела,  - направился я к выходу.  - Ещё хоть раз её тронешь - пожалеешь.
        - И что будет?  - поинтересовался кисло этот половой гигант.  - В полицию заявишь? Так это не я её трогал, а она меня. Я защищался!
        И это недоразумение смеет мужиком называться? Я даже оглядываться не стал.
        - А ты смотри! Я предупредил!  - кричит он мне вслед.
        Я вышел и захлопнул соседскую дверь. От греха подальше. Слишком велико желание вернуться и накостылять ему посильнее. Чтобы уж защищался, что ли, чтобы хоть не зря свои боевые шрамы получил.
        - Вот,  - сгрудил я возле стола Надины вещи.  - Посмотри, пожалуйста. Вдруг что пропало. А то твой товарищ в вещах рылся.
        - Он мне не товарищ,  - устало вздохнула Надя.  - Он муж моей сестры. Я думала, она дома.
        Вон та вздорная тётка - её сестра? Совсем не похожи, надо же.
        - Есть хочешь?  - спросил - и полюбовался, как призывно полыхнули розовым Надины щёки. Голодная, значит.  - Сейчас что-нибудь придумаю.
        Я отправился на кухню. Так даже проще - не нужно на неё смотреть и умиляться. Слишком опасно. Но Надя не из тех, кто даёт шанс побыть в одиночестве. Вскоре она притопала вместе с сыном на руках.
        - А кто у нас тут прячется?  - воркует она так, что впору в ледяную воду нырнуть.  - Папа прячется? Папа хочет отдохнуть.
        Папа хотел кое-чего другого, но в кои-веки не желал быть правдивым.
        - …А мы кричим и кричим,  - ведёт она свой разговор с ребёнком.
        Кричал в основном Данилка на своём тарабарском языке. Что-то рассказывал и выкрикивал. Такие словесные иероглифы, наверное, только мамы понимают.
        - Как сына-то зовут?  - кажется, она ко мне. Голос её бьётся в висках белокрылой птицей, клюёт в темя. Хочется зажмуриться и почему-то ладони на плечах ощутить. Хотя бы на плечах. Наваждение какое-то. Ничего же не было до того, как она Даньку на руки взяла. Но я вру. Ещё в лифте она пахла для меня по-особенному. Просто я тогда ещё не понял.
        - Данила,  - обернулся и глазами с ней встретился. Спокойный, улыбчивый, как всегда. Внешне непробиваемый. Незачем ей знать о моей уязвимости и той дыре, что она своим голосом во мне провертела внезапно.  - А если честно, то не знаю. Мы так с Нинкой решили мальчишку назвать.
        - С Нинкой?.. Решили?  - хлопает она ресницами растерянно и рот у неё приоткрывается.
        - Мне его подкинули. Два дня назад,  - решился я на откровенность. Дурацкая затея с чужим человеком, но почему-то хотелось посмотреть на её реакцию. Девчонка нахмурилась. Брови у неё красивые, крылатые, аккуратные.
        
        - Как это? Так бывает?
        Я пожал плечами.
        - Случилось же.
        И вывалил всю короткую историю. Я всего ожидал: недоумения, осуждения, растерянности, а Надя только нижнюю губу пожевала и прижала Даньку к себе покрепче.
        - Я бы никогда не отдала,  - голос у неё просел от волнения.  - Ну, разве что умирала бы… Не знаю. Мы же не знаем, что там на самом деле, поэтому осуждать глупо, наверное.
        - Завтра в полицию,  - вздохнул я тяжело и поманил Даньку к себе. Но мелкий не захотел. Надо же. Надя ему нравится.  - Буду пробовать сделать всё законно.
        - И его заберут, да?  - прижала она малыша ещё крепче к себе.
        - Заберут, конечно. Органы опеки, дом малютки, разбирательства… Может, мать найдут.
        Я провожу рукой по лбу. Слишком много всего. И кое-что я не рассказываю из суеверия. Решил молчать до последнего. А там уж дальше буду думать.
        - Держи,  - суёт она Даньку мне в руки,  - давай лучше я, а то ты кухню сожжёшь.
        Я подхватываю сына и слежу, как легко она управляется за плитой. Варит малышу смесь, нам - сардельки и гречневую кашу. Как быстро режет салат из молодой капусты. Руки у неё ловкие. А ещё она умудрилась кофточку порванную на футболку поменять.
        У неё всё просто. Кашу в холодной воде остужает, в бутылочку наливает. Пробует на запястье температуру. Как будто всю жизнь только то и делала, что детей-искусственников кормила. Девчонка совсем. Но что я о ней знаю? Может, у неё тоже дети есть.
        - Сколько тебе лет?  - спрашиваю невольно. Она снова краснеет.
        - Двадцать четыре, взрослая уже.
        А на вид как школьница. Нет, не телом, конечно. По контурам она вполне… взрослая. А вот взгляд, лицо… не знаю, как объяснить… невинностью от неё так и прёт, даже если я и ошибаюсь. Что-то такое детское, чистое, как у Даньки вот. Непосредственность, наверное.
        Она ловко выхватывает у меня сына и кормит. Данька сопит, как паровоз, жадно засасывая кашу. Ест и тяжелеет, глазки у него закрываются. Засыпает малыш как богатырь - моментально.
        - Нагулялся, наелся,  - приговаривает Надя и похлопывает ребёнка по попке, укачивая.
        - Давай, отнесу.
        Я чувствую вину. Вижу, как она измучена, устала. Когда я возвращаюсь, Надя сидит, задумавшись, над тарелкой.
        - Можно мне в душ?  - спрашивает после ужина и мытья посуды.
        - Нужно,  - даю ей полотенце - достал из комода новое.
        Она прижимает к себе махровую ткань, роется в сумке, и меня обдаёт жаром. Я представляю, как она достаёт и прячет в полотенце нижнее бельё. Слишком остро её присутствие. И запах малины сводит с ума. Я чувствую себя старым козлом. Ей двадцать четыре. Мне тридцать два. Восемь лет разницы. Не пропасть, но и не порожек переступить в метро.
        - Ты не переживай,  - медлит она на пороге комнаты,  - я завтра что-нибудь придумаю. И… спасибо тебе за всё.
        Говорит так, словно не в ванную идёт, а прощается навсегда. И почему-то становится страшно за неё.
        - Я не переживаю,  - мне хорошо удаётся спокойный тон и ровный взгляд.  - Иди уже.
        Слушаю, как шумит вода и прислушиваюсь к себе. У меня в доме девушка. Удивительно. Я стараюсь разделять личную жизнь и свою территорию. Эта квартира - как живое существо. Я долго искал то, что мне и приглянется, и подойдёт. Эта квартира меня устроила высокими потолками и большой площадью. Я оберегал этот кусок своей жизни как Отелло.
        И вот сегодня нарушил все правила. У меня нет раздражения и неприятия. Меня не бесит, что её вещи валяются в моём кабинете. Мне нравится, что она плещется в моём душе и вытрется моим полотенцем. А ещё я её уложу в спальне - в светлой комнате на большой кровати, где сам почти не бываю: там слишком не по-мужски всё устроено.
        Что-то слишком резко ворвались в мой упорядоченный уклад перемены. Я не готов, наверное, но не сопротивляюсь.
        -
        =13. Надя
        - Ты где была?  - я даже телефон от уха подальше отодвинула, чтобы не слышать раскатистый рык раздражённого зверя. Собственно, так началось моё почти рабочее утро.
        Я вчера позорно вырубилась на замечательной кровати, что мужественно предоставил мне Сеня, а сам предпочёл ютиться с сыном на диване. Я только на минуточку глаза прикрыла и щекой к подушке прижалась и… проснулась рано утром в постели, укрытая одеялом. Стыд и позор мне, но из песни слов не выкинешь.
        Как-то не до телефона мне было. Оказывается - сотня пропущенных звонков. От Славы, от сестры. Все обо мне беспокоились, а я и не вспомнила. Не получила свой поцелуйчик в лобик на ночь от мужчины, который почему-то решил, что я его собственность.
        - Не кричи на меня,  - иногда я умею быть вот такой холодной стервой. До Илоночки мне, конечно, далеко, но на место поставить всё же сумею.  - Я уснула. Это преступление?
        - Я беспокоился,  - берёт Слава себя в руки, голос у него становится спокойнее, но я так и слышу, как он скрипит зубами, чтобы не сорваться. Это что, ревность? Или «моё», а значит капец-капец, если я не ответила?
        - У меня всё хорошо,  - ложь легко сорвалась с губ, и я вдруг поняла: если и дальше так пойдёт, я буду бесконечно врать, чтобы он не «беспокоился».
        - Ну и ладушки,  - вздыхает Слава с некоторым облегчением,  - меня в городе нет, а тут ты молчишь. Ты прости, малыш, ладно?
        Вот как. Малыш. И тут же эйфория: какое счастье, что я вчера ему не позвонила. Не попросила о помощи. Его в городе нет, он даже не удосужился мне рассказать, что уезжает, а я ему по минутам должна отчитываться о своей жизни? Вот фиг ему, собаке бешеной!
        Не знаю почему, но я разозлилась. Наверное, вчерашний адреналин не перебурлил. Вдруг сразу навалилось всё: Илоночка и изгнание из квартиры, подворотня, Денис-придурок. А теперь ещё и этот контролёр.
        В кармане предательски звякнули ключи, напоминая, что у меня рыльце в пушку. Ну, как? Я ведь не рассказываю о вчерашнем. А сама в квартире у незнакомого почти мужчины ночевала. Правда, всё очень и очень невинно, по-дружески, но это маленькая тайна, о которой я Славе рассказывать не желала.
        - Ну, и о чём мечтаем?  - язвительный голос Соника кого хочешь в чувства приведёт. Она так и ждёт, чтобы я опозорилась. Бдит. Единственный мой полувраг - врагиней её назвать сложно, потому что в работе мы немного притёрлись. Я мужественно задержалась дольше, чем мои предшественники. Более того, пришлась ко двору.
        Работа не мешает думать. А мысли мои совсем не здесь сейчас. Я постоянно прислушиваюсь, как позванивают в кармане ключи от Сениной квартиры.
        Двойственное чувство. Во-первых, не хотелось на кого-то грузить свои проблемы. А получалось, что я вечно от кого-то завишу. А во-вторых, от этого мужчины хотелось зависеть. Положиться на него. Позволить помочь. От Славы, например, мне подобного не хотелось. Наоборот, я сопротивлялась, как могла, его вечной опеке.
        Таких уже не делают - вот что я думала о Сене. Это случай, когда можно влюбиться без оглядки, вручить полностью и сердце, и ключи от квартиры, где деньги лежат. К сожалению, у меня не было ни квартиры, ни денег. А сердце… глупое оно, послушаешься - плакать потом не переплакать.
        Малыш мне понравился сразу. Вот уж точно - в отца. Улыбчивый, спокойный, няшный. Я бы с рук его не спускала. Оказывается, соскучилась. Когда я училась в институте, занималась волонтёрством. У нас это популярно было. Кто к кошкам и собакам и питомники ездил, а я вот - в дом малютки. Нянчилась с брошенными или оставшимися одними в целом мире детьми.
        Мне это нравилось: брать ребёнка на руки, слушать его дыхание или хныканье, кормить, купать, беседовать. В восемнадцать я мечтала, что однажды стану многодетной мамашей. Рожу троих или пятерых, буду любить их и целовать, водить в садик и школу, сочинять книжки и рисовать иллюстрации. Ну, чего в восемнадцать не придумаешь-то.
        Я сегодня встала ни свет ни заря. Папа и сын спали без задних ног на диване. Сил и энергии у меня - ого-го! Я успела и завтрак приготовить, и в ноутбуке немного пошуршать - подготовиться. Так что зря на меня Синяя Соня зубы точит. Чувствую полнейшее удовлетворение собой.
        Одно меня тревожит: вот эта самая зависимость. Если бы могла, я бы просто ушла из этой квартиры. Забрала вещи и свалила в туман. Но это хорошо, когда в тумане есть место, куда голову приклонить. У меня такого места не было. Не на вокзале же жить в самом-то деле.
        Сеня утром трогательно-смешной. Эти взлохмаченные волосы и глаза, что не хотят открываться… И, о боже, там такое тело… Любоваться и любоваться.
        Он благодарил за завтрак, а я смотрела, как кончики его волос, подсыхая, закручиваются в колечки. Совсем как у Даньки. Или это у Даньки как у него, не важно.
        - Мой телефон,  - вбил он уверенно свой номер, а я даже пикнуть не посмела. Молчала, затаив дыхание. Но не потому, что он меня подавлял. С ним не было, как со Славой. Совсем по-другому, хотя вот это распоряжательство мной и моим гаджетом - не вежливость, а властность, решение, что принимается самостоятельно, без спроса, хочу ли я иметь его номер телефона в своём.
        
        Я хотела. Наверное, поэтому промолчала.
        - А это ключи от квартиры,  - он вложил связку в мою ладонь.
        Пальцы его на миг с кожей моей соприкоснулись - и как пожар полыхнуло. Вчера вроде бы не было такого. Я чуть руку от неожиданности не одёрнула. Так бывает?.. Оказывается, да. Никогда не знала.
        - Встретимся вечером?  - вопрос в его устах выглядел приглашением. Ведь знал, что деться мне некуда.
        - Да,  - согласилась не думая.  - Ты расскажешь, как всё прошло, а я попытаюсь что-нибудь придумать, чтобы не обременять тебя.
        - Мы что-нибудь придумаем,  - выделил голосом первое слово, и от его «мы» - мурашки по коже.
        Телефон мой молчал. В обеденный перерыв, ковыряясь в каше с котлетой, я еле удержала пальцы, чтобы его не набрать. Спросить, как дела. Но он же не звонил, а значит не считал нужным рассказывать. Поэтому я не посмела.
        Сестре тоже не звонила. Не хотелось по телефону объясняться и рассказывать о Денисе. Язык не поворачивался жаловаться. У них и так не всё гладко. Ну его, дурака пьяного. Может, будь он трезв, ничего не было бы. Разберутся как-нибудь и без меня.
        Но всё, что я вынашивала в своей голове, оставалось лишь моими мыслями и планами. И всё пошло не так, не по тому сценарию, который я сочинила. Жизнь штука такая: чуть зазевался - и получи по кумполу - баммм!
        Именно это со мной и произошло - вверх тормашками, не по правилам. Но этому и не стоило удивляться, особенно если учесть мою тотальную «везучесть» с той поры, как я приехала покорять капризную барышню - столицу.
        =14. Арсений
        Что греха таить: я оттягивал момент похода в полицию. Ситуация, когда ум понимает, а сердце - нет. Я смотрел на Даньку и думал: даже если он не мой сын, он всего лишь ребёнок, которому почему-то выпали все эти потрясения и глупые взрослые, что никак не могут жить спокойно.
        Ему же так мало надо: еда вовремя, сухая одежда - и вот он улыбается, разговаривает, дёсна голые показывает. Маленький, но такой настоящий, живой. А ещё искренний. Ни лукавить ещё не умеет, ни притворяться. Вот это есть в Наде - неутраченная детская способность. Бесхитростность какая-то. И к ней тянешься, как к теплу.
        Откуда у меня познания в женской психологии - не знаю. Я никогда особо не отличался тонкостью натуры и излишней чуткостью. Нравилось - брал, не нравилось - проходил мимо. Я любил чрезвычайно упрощать собственную жизнь. Никаких драм, трагедий, великих страстей.
        Порой мне казалось, я на них не способен - слишком ровный, чтобы вспыхнуть. Зато стабильный и не взорвусь. Это тоже аргумент.
        А ещё я никогда не навязывал свой номер телефона девушке и не разбрасывался ключами от квартиры, где предпочитал жить в одиночестве и дальше порога не пускать никого, кроме матери.
        Наверное, я ждал её звонка. Неосознанно. Ну, как же? Я ведь дал, оказал доверие, значит она обязана позвонить и поинтересоваться, как у меня идут дела. Или рассказать что-нибудь. Какую-то мелочь, ерунду, просто поболтать, чтобы у меня поднялось настроение. Потому что настроение у меня было жуткое.
        На лестничной клетке я встретил соседку с детьми. Дикий взгляд, красные глаза. Она плакала? Старший пацан у них подросток. Надо же. Вырос. А я и не заметил. Всё время считал, что у них дети маленькие - слишком уж шумной было это соседское семейство.
        Пока я стоял у лифта и проверял, всё ли на месте, соседи опять начали шуметь. Их слышно на километр. Вот же беспокойные. И опять подумалось: Надина сестра? Ничего общего. Ни одной зацепки. Ни внешне, и уж точно не характерами они родственники.
        Вдох-выдох. Пора. Твёрдая рука жмёт на кнопку лифта. Да, сегодня я опять лифтом. Но у меня есть оправдание - корзинка с ребёнком на руках. И это так странно.
        Данька, наевшись, спал. Развалился, как лягушонок. Сытый и щекастый. Где-то в груди кольнуло. Я почувствовал себя предателем.
        - Прости, малыш,  - я произнёс эти слова вслух, пока никто нас не видит и не слышит.  - Но по-другому никак. И мы обязательно встретимся ещё. Обещаю.
        Участкового я знал. Пришлось однажды сталкиваться. С ним-то я и договорился о встрече. Как-то мне не улыбалось решать такой важный вопрос с совершенно незнакомыми людьми.
        - Морозов, да ты с ума сошёл!  - сказал Николай Васильевич, как только я объяснил суть дела.  - Ты хоть понимаешь, что влип? Особенно если учесть, что не сразу обратился в полицию?
        - Скажем так: ребёнок нуждался в помощи. Я её оказал. А так все мои намерения чистосердечны и прозрачны. И хочу я лишь одного: сделать правильно, по закону. И я его не с лавочки стибрил и не у матери увёл. Мне ребёнка подбросили прямо под дверь квартиры.
        - И сразу же - миллион вопросов,  - разводит руками Николай Васильевич. Он похож на суслика и таракана одновременно. Длинный такой, нескладный. Жиденькие волосики нимбом назад зачесаны. А главная несуразность в нём - усы щёткой. На этом худом сусличьем лице они смотрятся как мочалка - слишком чужеродно. И фамилия у него примечательная - Гоголев.
        - Давайте мы на все вопросы, которые сможем, ответим и покончим со всем сразу.
        - Сразу не получится,  - обрадовал меня этот милый человек.  - Это, Морозов, ЧП, между прочим. Младенцы на улицах не валяются.
        И понеслось, и закрутилось. Тяжелей всего было отдать Даньку. Его осмотрели медики, появились тётки из органов опеки.
        - Я бы хотел участвовать в его жизни,  - прозвучало по-идиотски, но правильно.  - Готов помогать, чем надо, заботиться по мере моих сил.
        - Разберёмся,  - уклончиво ответила та, что постарше. Сухая и холодная. А ещё у неё глаза скользкие, как у рыбы. Я ей сразу не понравился. Смотрела на меня как на грязь под ногами.  - Государство заботится о брошенных детях и даёт им всё самое лучшее. В том числе, и родителей, которые будут максимально достойны принять на себя ответственность за ребёнка.
        Слова она выговаривала чётко и кривилась от брезгливости, глядя на меня.
        - А вы, судя по всему, не самый лучший представитель человечества.
        Ясно. Пропахала носом данные, что вписывались в акт оформления малыша. Мысленно я выругался и призвал на её голову лучи поноса. Спокойствие, Карлсон, главное - спокойствие. Если я сейчас начну спорить, сделаю только хуже. И я не оставил в покое никого - записал все данные, имена, фамилии, телефоны. Сделал всё, чтобы мой малыш не потерялся. Сейчас это было важнее всего. А дальше будет видно.
        Данька ревел белугой. Бедный мой мальчик. Столько потрясений и стрессов. И всё из-за его идиотки-матери.
        Телефон ожил, когда я без сил сидел в машине и пытался прийти в себя. Думал, как утрясти все дела и какие шаги следует предпринять дальше.
        
        - Ты что натворил, идиот!  - визжала Лана, как сумасшедшая.  - Тебе это просто так с рук не сойдёт, так и знай!
        - Здравствуй, дорогая,  - прервал я её вопли.  - Наконец-то ты появилась. Я и так ждал тебя непростительно долго, ты не находишь?
        - Ты заплатишь за всё,  - зашипела она змеёй, но я лишь плечами пожал: самое время разобраться, что всё это значит, поэтому её угрозы - всё равно что летний дождь: пошумел - и высохло.
        - Нам пора встретиться, ты не находишь? Поговорить.
        - Слабак, слизняк, мерзость!  - продолжала выдавать на-гора моя бывшая эпитеты посочнее. Ну, калометателей сегодня и без неё хватило, так что одним куском дерьма больше, одним меньше - роли не играет.
        - Когда выскажешь всё, что обо мне думаешь, хочу услышать время и место, где мы с тобой встретимся,  - удачно вклинился, пока она набирала в лёгкие воздух и переводила дух.
        - Ты же даже с ребёнком не смог управиться - помчался то к мамочке, то в полицию! Я сегодня же заявлю на тебя! Ты вор, Марс! Грязный беспринципный похититель младенцев!
        Она могла запугать кого-то другого. Судя по всему, полиция - последнее место, куда она хочет идти. Хотя бы потому, что туда она могла стукнуть сразу, как только я сделал ошибку и занёс малыша в свою квартиру. Но она почему-то затаилась и выжидала. А тут вдруг такие взрывы со спецэффектами.
        - Лана, время и место. Или я возвращаюсь в полицию и рассказываю, что догадываюсь, кто может быть матерью Даньке. Там, кстати, и твои испражнения в эпистолярном жанре остались.
        - Ничего не сможешь доказать!  - выпалила она.  - Ты сам их сочинил и распечатал!
        Хороший выстрел. Да. Я как-то и подзабыл, что подлость - это её истинное лицо, которое она ловко прятала под эпатажностью. Притворялась эдакой немного экстравагантно-чокнутой дивой. На самом деле, у неё всегда и во всём расчёт свой имелся.
        - Ладно,  - нет так нет. Встретимся в полиции. А там ещё посмотрим, кто докажет, что не верблюд.
        И я отключил телефон. Пусть помучается. Ей полезно. А я тем временем завёл машину и поехал в центр. Там есть пара кафе, где я люблю бывать. Мне пусто и мерзко, но поесть всё же не мешает. День уже к закату близится.
        Я успел насладиться тихой музыкой и сделать заказ, когда стул напротив отъехал с шумом и на него упала девушка в белом платье. Белое с синей вышивкой по подолу и квадратной горловине. Ей идёт.
        - И снова здравствуй, Лана,  - смотрю я в её синие, под цвет вышивки, глаза.
        Она отбрасывает иссиня-чёрные волосы за плечи. Губы и глаза у неё злые. Никогда не понимал её манеры так ярко краситься. Выглядит старше и вульгарно.
        - Марс, не знаю, как ты это сделаешь, но другие варианты не рассматриваются: ты заберёшь нашего сына оттуда, куда ты его сплавил, и женишься на мне. Иначе я устрою тебе такую жизнь, что ты миллион раз пожалеешь о собственной несговорчивости!
        -
        =15. Арсений
        Она всегда была такой - импульсивной, с какими-то надуманными страстями. В ней всё было гипер: активность, страсть, дурь.
        Иногда мне казалось, что в ней погибла актриса трагедийного жанра, но тут же я себя одёргивал: нет, блистать на сцене - не её, потому что Светлана всегда переигрывала. Вот как сейчас.
        - Лана,  - пристально смотрю ей в глаза и пытаюсь спокойным тоном притормозить её бурный темперамент,  - а что же ты сразу ко мне не явилась с Данькой на руках? Пришла бы на порог и бабахнула: вот я, вот сын, женись. Нет же, ты почему-то всё сделала не по уму. Не ищешь лёгких путей или как?..
        - Данька?  - она уставилась на меня так, словно тень отца Гамлета увидела с черепом в руках. Кажется, из всех моих доводов она только одно уловила.
        - Я сына так назвал. Ты же не удосужилась. Ни имени ребёнка написать, ни документы приложить. И я хочу услышать ответы на свои вопросы.
        Лана выпячивает губы, моргает. Она сбита с толку. И пыл заодно свой петушиный потеряла. Это хорошо. Что так её напрягло? Что я ребёнку имя дал? Или ей даже на ум не приходил более простой способ женить меня на себе?
        - Пф,  - фыркает она,  - ты меня за дурочку держишь, Марс? А ты бы так взял и женился?
        - Теперь ты этого не узнаешь,  - парирую холодно.  - Поезд ушёл. Ну, так что тебя сподвигло бросить младенца перед дверью? Ты вообще в своём уме? А если бы я домой не пришёл?
        - За идиотку вот меня не считай, ладно? Я всё просчитала. И следила за тобой. И как мышь стояла на пол-этажа выше, пока ты пялился на колыбельку. Видел бы ты своё лицо, Марс! Это того стоило!
        - Дешёвые понты, как всегда, и минимум мозгов, что не удивительно.
        Она меня раздражала. Безмерно.
        - Вот только не надо меня лечить - хватит!  - опять пошла она в атаку.  - Я тебя слишком хорошо изучила. А так у меня был шанс - и хороший. Ты ж к нему проникся, да? Кровь она не водица. А когда на руки возьмёшь да соску сунешь - вообще ведёт не по-детски, правда? Явись я на порог, ты б меня пинком под зад. Одно дело - абстрактный ребёнок у кого-то на руках, другое - когда ты его к груди прижимаешь. Так что все твои аргументы - мимо, понял? И всё шло хорошо. С какого ты перепугу вдруг решил в полицию обратиться? Что, кишка тонка? Запас прочности треснул?
        - Я сейчас тебя тресну,  - пообещал задушевно и представил, что трясу эту дуру, как грушу.
        - Какой ты милый и заботливый, отец моего сына!  - Лана так и сочилась сарказмом.
        - Да, я такой. Красавчик. Забыла? А пока вспоминаешь, приготовь документы на Даньку, поедем в полицию. Сделаешь заявление - придумаешь сама: обстоятельства вынудили подбросить, денег не было - и поедем, заберём его.
        Она откидывается на стуле, кривит губы в змеиной усмешке. Глаза у неё сверкают из-под ресниц. Красивая стерва.
        - Никаких документов, понял? Выкручивайся, как знаешь. А потянешь меня туда, заявлю, что ты ребёнка украл. И тогда посмотрим, кто кого. Тебе ведь на соревнования скоро? Вот никуда не поедешь. Да и вообще.
        Я всё равно не видел логики в её действиях. Подспудно понимал: что-то не так, о чём-то она мне не договаривает. И ребёнка всеми правдами и неправдами из беды выручать не спешит. Абсолютно алогичное поведение. Никуда не вписывается. Поэтому я решил действовать наугад.
        - У тебя их просто нет, документов. Поэтому ты и бесишься. Что ты за мать, Лана? Кусок бесчувственного бревна? Он же страдает. У ребёнка стресс.
        - Не тебе меня судить, Марс,  - подалась она вперёд. Именно в этот момент подошёл официант - принёс мой заказ, куриный суп с лапшой. По тому, как дёрнулось её горло, я понял, что она голодна. Что-то было не так со всей этой историей. И правды я сейчас не услышу. Но вот по тому, как она дёрнулась, по блеску её глаз, я вдруг понял: мне страшно. Что-то или кто-то довёл её до отчаяния. Именно поэтому малыш оказался у моих дверей. И она сейчас боится. До визгу боится, нервничает, сидит, как на иголках.
        - Ешь,  - подвинул к ней тарелку с супом.
        Лана дёрнулась, но по тому, как задрожали у неё руки, как не посмела она отказать, как смаковала каждую ложку горячего бульона, стараясь есть очень медленно, будто наслаждаясь, я понял: всё ещё хуже, чем кажется.
        
        Я подозвал официанта, заказал ещё еды. И себе, и ей. Пока мы ели, решил сменить тактику. У меня катастрофически мало времени, чтобы во всём разобраться. Но просто так спустить на тормоза уже не получится.
        - Сделаем так,  - якобы пошёл я на мировую.  - Что сделано, того уже не вернёшь. Делу дан ход, и, как ты понимаешь, забрать малыша просто так не получится. Но из всех ситуаций есть выход. Давай по-честному: тебе так не терпится выйти за меня замуж?
        Лана сыто усмехнулась.
        - А почему бы и нет, Марс? Ты чертовски привлекателен, я просто опупительная. Нам было хорошо вместе. Так хорошо, что однажды ты забацал мне малыша.
        - О котором ты не заикнулась ни тогда, ни позже, а решила осчастливить меня много времени спустя.
        - Ну, ты не очень-то любезно меня выставил. А я, знаешь ли, птица гордая.
        Лана после еды явно подобрела. И дёргалась уже не так сильно.
        - И всё же,  - продолжал я исподволь гнуть своё.  - Никогда не замечал в тебе желания осесть, стать матерью семейства, быть домоседкой, варить мне борщи.
        - Пр-р-р,  - сыграла губами Лана марш презрения,  - ты что, в каменном веке живёшь? Что ж ты такой несовременный-то, а? Борщи ему подавай. Может, ещё и кофе с какавой тебе варить по утрам? Раньше как-то и без этого, одним сексом обходились. А поесть можно и вот, в ресторанчик сбегать.
        - Ты плохо меня знаешь. Я такой. Ретроград и скучный перец. Борщи, кофе, дети. Жена - сидеть дома у ноги, пылесосом владеть, по барам не бегать.
        - Да ладно,  - пихнула она меня игриво ногой под столом,  - наговариваешь на себя почём зря.
        Я не наговаривал. Немножко преувеличивал, но Лане об этом знать не стоит. Тем более, что она думает, будто я дурачусь.
        - Ребёнок случайно получился, ты ж никогда детей не хотел,  - продолжила она откровенничать.  - Решила тебя не напрягать.
        Ну, допустим, это не я не хотел. Это она всегда с брезгливостью и ужасом о детях, словно они запаршивленные собачонки. И тем более сейчас странно звучит из её уст вот это - «не напрягать».
        - А сейчас, значит, решила напрячь?  - интересуюсь, не спуская с неё глаз.
        - А теперь - да,  - нагло пялит она на меня свои глазищи.  - Обстоятельства поменялись. Жизнь меняется. Почему я должна мучиться, а ты - в шоколаде?
        Мучиться. Вот так. Уже теплее.
        - Хорошо,  - играю я в покорного ослика,  - значит будем что-то думать и решать. Давай так. Как ты знаешь, через неделю мне нужно уехать. Меня не будет дней десять. Вернусь - и начнём действовать. А пока…,  - достаю я кошелёк,  - это хватит? Чтобы не было так мучительно больно в ожидании жить?
        Лана выхватывает деньги движением фокусника - молниеносно. Деловито пересчитывает, шевеля от усердия губами. Деньги она всегда любила и уважала.
        - Да, как раз кстати. Но не думай, что спустишь историю на тормоза,  - напускает она на себя тяжёлый флер угрозы.  - Я буду ждать. Вернёшься - составим план действий. Ну, пока, Марс?  - машет Лана мне рукой.
        Ногти у неё запущенные, давно требуют коррекции, а парочка так и совсем сломаны, что очень на неё не похоже. Обычно она вся как картинка. Видимо, действительно настали «не те времена».
        Я смотрю ей вслед и достаю телефон.
        - Лёха?  - спрашиваю я, как только Петровский берёт трубку.  - Мне помощь твоя нужна. У тебя совсем случайно нет на примете частного детектива?
        -
        =16. Надя
        - Неплохо,  - Гений заглядывает мне через плечо.  - Вот здесь подправь. Эту линию выдели. Наложение тени никуда не годится. Но сама концепция мне нравится. Молодец.
        Он похвалил меня. Это дорогого стоило.
        - Не навязывай девочке свою точку зрения!  - ревниво отпихивает его Гера.
        По сути, он мой учитель, поэтому постоянно следит, чтобы никто не вмешивался в творческий процесс. Для Геры это - основная фишка: дать прорасти идее изнутри. Но указать на ошибки - это другое, как по мне - очень ценное. Кажется, он просто не хочет, чтобы кто-то перетянул моё внимание на себя. Гере нравится позировать в лучах внимания. У него необходимость, оказывается. Нарцисс доморощенный.
        - Гера,  - спрашиваю, чтобы внимание его переключить на другое.  - А как тебя по-настоящему зовут? Что-то никак не придумаю.
        - А?..  - хлопает он ресницами, а затем краснеет как красна девица - Герман.
        - Это интимное,  - ржёт Никитос,  - всё, Надюха, ты обязана теперь на Герке жениться. Тайное имя выспросила, мастерство переняла - должна по гроб жизни как земля - колхозу. Пора Геру в дворец бракосочетаний тянуть, кольцо на палец надевать и носки его до конца жизни стирать.
        - Клоуны,  - фыркает Соня. Лицо у неё - маска, из-под которой выглядывают злость и раздражение.
        Смех у нас - явление нередкое, но Соне явно не нравится, что внимание теперь делится между ней и мной. К тому же, между нами Ветров. Я бы его с радостью в её цепкие руки передала, если бы от мужчин можно было передавать как знамя.
        Я весь день не о том думаю. О чужом ребёнке и чужом Сене, в чьей квартире я временно поселилась. Духу у меня так и не хватило позвонить и узнать. И когда мой телефон под конец дня звонит, я вздрагиваю.
        - Привет,  - слышу я бесконечно усталое на том конце эфира.
        - Привет,  - в голосе моём слишком много радости. Соню перекашивает. Она, наверное, думает, что это Слава звонит. Но Слава, к его чести, меня сегодня не доставал больше, за что ему великая благодарность и медаль на грудь.  - Как дела?
        - Не очень, конечно. А если уж откровенно, то дерьмо дела, но мужчинам жаловаться вроде бы не к лицу.
        Я выхожу из комнаты, где вовсю сворачиваются дела: рабочий день закончился. В коридоре я присаживаюсь на подоконник. Смотрю на город. Там хмурится небо. К ночи, наверное, дождь соберётся.
        - Не к лицу мужчинам женская шляпка,  - пытаюсь шутить я, не зная, как он отреагирует. В динамике слышен смешок, и на сердце у меня становится хорошо и спокойно.  - Иногда нужно часть груза с плеч сбросить на рядом идущего или стоящего, чтобы не упасть под тяжестью. Тогда можно намного больше пройти.
        - Готова плечо подставить?  - в голосе у него заинтересованность и чуть-чуть немного больше жизни.
        - Почему бы и нет? Ты же вчера подставил, не задумываясь.
        - А, да-да,  - грустно шутит он,  - благодарности моей не будет конца. Хочешь, я за тобой приеду? У тебя же рабочий день закончился?
        - Нет-нет, не стоит,  - выпаливаю я немного быстрее, чему нужно. Мне только лишних разговоров не хватает. Пересудов потом не оберёшься.  - Мне недалеко, и я скоро буду. Так что можешь ставить чай, поужинаем. Я голодная.
        - А я как раз наелся до тошноты,  - он снова мрачен, и я понимаю: дело не в еде.
        - Я приеду, и ты всё расскажешь,  - ставлю точку в разговоре, понимая: по телефону он всё равно не поведает, что ему пережить пришлось.
        Отключаюсь, вздыхая. Из комнаты последней выходит Соня.
        - Закроешь и ключи сдашь,  - командует деловито и машет рукой на прощанье. Я рассеянно киваю и захожу, чтобы собрать вещи. Самое ценное - ноутбук. Там вся моя работа: я на всякий случай копирую файлы, чтобы не потерять, если компьютер, например, надумает сдохнуть.
        Несколько остановок метро - с работы намного ближе добираться к дому, где живёт Сеня и моя сестра. Я вспоминаю о ней сейчас, пока еду в переполненном вагончике.
        Я так и не решилась ей позвонить. Позже. Придумаю что-нибудь, объяснюсь. Врать - плохо, но правда иногда не нужна. Я твёрдо решила о Денисе ничего не рассказывать.
        С опаской пробегаю через подворотню, но сегодня здесь тихо, нет никого, и она не выглядит зловещей. На лавочке бабульки провожают меня заинтересованными взглядами. Я уверенно здороваюсь и марширую мимо.
        Дверь открыть ключом не решаюсь - звоню. Как-то мне не хочется в квартиру вламываться, хоть мне и дали такое право.
        Прислушиваюсь, ожидая услышать шаги, но вместо этого распахивается соседняя дверь и на лестничную площадку выскакивает моя сестра.
        - О-о-о! Кого я вижу!  - орёт она, всплескивая руками.  - Надежда, неужели? На звонки мы не отвечаем - ниже нашего королевского достоинства, да? И что ты тут делаешь, позволь спросить?
        На этом патетическом месте открывается Сенина дверь. Он на пороге, босой, видимо, только из душа. Волосы у него мокрые. Я краснею, словно перезревший помидор.
        
        - Надя пришла ко мне,  - отвечает он спокойно и смотрит на сестру пристально.
        - К тебе? Да что ты говоришь! А вчера к моему мужу приставала, а потом чуть не покалечила!
        Приехали. На заднем фоне в приоткрытую дверь маячит Денисик. Рожа у него довольная. Ему явно доставляет удовольствие цирк, который Наташка устроила. Судя по всему, то, что я решила умолчать, он повернул в свою сторону.
        - Наташ, мы поговорим позже, ладно?
        - Это ещё почему? Что, правда глаза колет? Стыдно сестре в глаза глянуть? Я за порог, а ты к моему мужу приставать, да? Воспользовалась моментом? Решила место под солнцем занять? Отца у детей забрать?
        - Что ты несёшь?  - бормочу я. В висках у меня пульсирует, щёки горят. Я слышу, как этажом выше у соседей двери открываются. Видимо, народ хочет бесплатный концерт послушать.
        - А с Денисом не получилось, так ты к этому проституту подалась? Ты хоть знаешь, кто он?
        Я растерянно смотрю на Сеню. Он, как был босой, мягко ступает за порог.
        - Хватит. Достаточно. Надя, ты идёшь?  - протягивает он руку, но я не спешу подавать свою. Я растеряна, но всё же хочу кое-какие точки расставить по нужным местам.
        - Я знаю, что он спас меня, когда в подворотне ко мне приставали отморозки. Я знаю, что он позвал меня к себе, когда твой муж пытался меня изнасиловать, а не то, что он тебе там наплёл. И я знаю, что он забрал мои вещи, которые твой муж у меня отнял. А ещё я знаю, что Сеня - порядочный человек. Для меня этого достаточно.
        - Неправда! Не слушай её, сучку! Врёт она всё!  - возмущается за Наташкиной спиной Денис.  - Пришла, соблазняла, радовалась, что тебя дома нет.
        - Это проститут порядочный? Да ты совсем, сестра, рехнулась. Он же по клубам жопой вертит. На шесте, как девка, извивается, а потом баб трахает за деньги, твой порядочный!
        У Наташки в голосе - торжество. Она выплёвывает слова с наслаждением и ненавистью.
        - Заморочил тебе голову, да? А ты повелась, колхозная дура!
        Это случилось за секунду. Никто не мог ни предположить, ни предупредить. Наташка кинулась ко мне и со всей дури отвесила пощёчину. Злобную и жестокую. От её напора щёку обожгло болью. В голове словно бомба взорвалась. Я пошатнулась, а сестра замахнулась во второй раз. И тут Сеня её руку и перехватил. Сжал запястье. Сестра ойкнула.
        Второй рукой он запихнул меня за свою спину.
        - Во-первых, руками махать не смей. Не за чем. А во-вторых, я жду извинений за навет и оскорбления.
        - Ещё чего,  - извивается сестра, пытаясь освободить руку из Сениного захвата.  - Я её сестра, понял? Имею право воспитывать, раз она не понимает слов. И о тебе ни слова неправды не сказала - все знают, кто ты такой и чем занимаешься! Стриптизёришко! Денис!  - кричит она.  - Помоги же мне!
        - Ты мою жену не трожь!  - выходит из тени бравое чмо в трениках.  - Щас как дам! И полицию вызываю! Пусть тебя там в обезьяннике подержат!
        Приближаться к Сене, однако, он не спешит, топчется, делая вид, что развил бурную деятельность. Пыхтит, слышно, как он телефоном пиликает. Но Сеня как скала. Мышцы лишь бугрятся на плечах и предплечьях.
        - Информация для всех,  - голос он не повышает, но он у него и так - глубокий, красивый, звучный.  - Чтобы все запомнили и поняли: Я полденсер мирового класса, чемпион по пол спорту. А всё остальное - повод огрести за клевету.
        Он разжимает пальцы. Сестра снова охает и трёт запястье.
        - Я побои сниму! Ты у меня в тюрьму сядешь!
        - После вас, мадам, за клевету,  - спокоен, очень спокоен.
        А потом он оборачивается ко мне. Смотрит в глаза.
        - Ты идёшь со мной, Надя?
        И звучит это так, будто он предлагает мне руку и сердце.
        - Да,  - отвечаю я просто, беру его сильную ладонь в свою, слабую, и увожу этого мужчину с негостеприимной лестничной площадки. И он идёт за мной - красивый и гибкий. Лёгкой походкой идёт, а я чувствую себя… не знаю, как полководец или проводница между мирами. Сильной чувствую, всемогущей. Я будто в матриархате - завожу своего мужчину в пещеру и могу делать с ним, что хочу.
        Интересно, полденсер - это что?..
        -
        =17. Надя
        Он становится другим, как только за его спиной закрывается дверь. Напряжённым и несгибаемым. Только что был послушным, как котёнок, а сейчас он тигр - раздражённый, готовый к прыжку.
        Он шумно выдыхает воздух и делает шаг вперёд - стремительно и неукротимо. Мы совсем близко друг от друга, и не избежать столкновения в небольшом коридорчике.
        Губы его безошибочно находят мои - и это так правильно и неправильно одновременно. Не поцелуй получается, а ожог. От него перехватывает дух. Слишком горячо и слишком тесно в пространстве, что сужается, сдавливает - так кажется сейчас.
        От него может снести крышу напрочь - и от этого мужчины, и от его взрывоопасного поцелуя. Меня ещё никогда так не целовали - целеустремлённо и яростно, почти болезненно, потому что я чувствую его боль, его уязвлённую гордость. Он устал получать тычки и оправдываться. Устал что-то кому-то доказывать и ставить на место. У него был безумно тяжёлый день, который и закончился не очень хорошо.
        - Тише, тише,  - глажу его пальцами по щекам, как только губы его на миг отрываются от меня.  - Всё хорошо, правда. Пожалуйста.
        Я прошу его отпустить ситуацию, успокаиваю, как умею, и он тут же снова меняется. Становится мягче, плечи его расслабляются - я добираюсь ладонями и туда.
        - Прости меня,  - говорит негромко, и сердце у меня сжимается от нежности. Я жалею его - ничего не поделать, но он принимает мою жалость без жеманства и высокой ярости, когда мужчины готовы на всё, лишь бы не показать свою слабость.
        Сеня сейчас не боится быть слабым в моих руках. Это какой-то невероятный уровень доверия, пусть и на несколько томительных мгновений. А затем он ловит мои руки на своих плечах, легонько сжимает их в своих ладонях.
        - Пойдём,  - голос его тих и почти спокоен,  - я поставлю чай. Мы поужинаем, и ты расскажешь, как прошёл твой день. Я вещи твои в спальню отнёс. Переодевайся. А я пока в душ ещё раз,  - смотрит он на свои босые ноги.
        Это я хочу услышать, как у него день прошёл, но сейчас не время спорить. Он пришёл в себя, спрятался, отстранился. Сейчас это очень уверенный в себе мужчина, способный любую проблему решить.
        В квартире неожиданно тихо без детского лепета. Вот же - я тут всего один вечер провела, никогда не думала, что к чему-то можно привязаться быстро и сейчас остро ощущать нехватку. На диване - детские игрушки и кое-какие вещи. Я стою, не решаясь зайти в спальню. Наверное, если бы я взяла на руки малыша, мне было бы спокойнее.
        - Надя?
        Сеня появляется внезапно - так мне кажется. А я стою в его кабинете и пялюсь на диван. Становится неловко - наверное, времени много прошло. Он ловит мой взгляд.
        - Мне тоже его не хватает,  - ерошит он влажные волосы.  - Вот, чёрт. Это бесит, когда нельзя махом решить все проблемы. И пойдём уже на кухню, ладно? Невозможно здесь находиться и не думать о том, что мог бы сделать всё по-другому или лучше.
        - Сейчас,  - я таки кидаюсь в спальню, бросаю сумочку и ноут, лихорадочно роюсь в сумке, нахожу домашний халатик, а потом, передумав, натягиваю свободные штаны и футболку, распускаю волосы по плечам, провожу несколько раз расчёской, чтобы привести себя в порядок. Если бы можно было точно так и мысли свои прогрести.
        Сеня медитирует на чайник, когда я вхожу. Сеня медитирует на чайник, когда я вхожу.
        - Не знаю, что ты любишь. Вот,  - машет он рукой на пакеты, что стоят на столе белыми сугробами,  - накупил всякого. Овощи. Фрукты. Йогурты. Мясо взял и рыбу.
        - Сядь, пожалуйста,  - мягко командую я, и он подчиняется - падает на стул, ставит локти на стол и прячет лицо в ладонях. Ему нужно в себя прийти - я понимаю.
        Я роюсь в пакетах, сортирую еду, режу салат и ставлю сковородку на плиту. Рыба - это хорошо. Рыбу сложно испортить. Я умею делать отличный кляр - получается хрустящий и вкусный. Это не очень полезно, но зато безумно вкусно.
        Сеня уже вынырнул из своих тяжёлых дум и с интересом смотрит, как я исследую его шкафчики - ищу муку, специи.
        - Давай я помогу,  - появляется он неожиданно за моей спиной. Горячий. От него волнами исходит жар. Невольная дрожь пробегает по телу. Со мной такое впервые. Никогда не реагировала так на мужчин. Кажется, ещё немного - и он прикоснётся губами моей шеи. Я даже глаза закрываю - так на меня накатывает непонятно что.
        А он касается меня телом, открывает дверцы подвесных шкафов.
        - Командуй, что тебе нужно. Так будет быстрее.
        - Специи и мука. Подсолнечное масло, минералку и яйца я нашла.
        - Со специями не знаю. Вот всё, что есть,  - ставит он передо мной корзинку с пакетиками. Для мужчины у него почти идеальный порядок. Видно, что аккуратный.
        - Если честно, я мало бываю дома и почти не готовлю. Да и привык больше питаться полезно и то, что можно приготовить быстро.
        Касание, ещё касание.
        - Ножи, ножницы.
        
        Да, я как раз хотела обрезать плавники.
        - Хочешь, я порежу?
        - Хочу,  - подсовываю ему рыбу.  - А я пока сделаю кляр.
        Мы стоим рядом за тёмной столешницей. Четыре руки заняты. И я решаюсь. Пока хотя бы на это.
        - Что такое полденсер?
        Замираю, ожидая, что он рассердится или снова уйдёт в себя, но Сеня улыбается. Улыбка у него красивая.
        - Танцор на шесте или пилоне. Пол - шест, пилон. Дэнс - танец. У каждого свой путь. Я выбрал этот. Большинство почему-то считает, что полденсер и стриптизёр - знак равенства.
        - А это не так,  - утверждаю, пытаясь понять, в чём разница. Вот я бы как сестра, наверное, думала.
        - Это не так,  - он не сердится, не морозится. Говорит легко.  - Это искусство, спорт, драйв. Это тяжёлый труд.
        - Никогда не видела,  - признаюсь честно.  - Для меня, наверное, многое будет открытиями. Как сказала моя сестра, я колхозная дура. Это не совсем так, конечно, но…
        - Зачем намеренно унижать себя?  - черты его становятся резкими, подбородок тяжелеет, взгляд становится холодным, как далёкие звёзды.  - Что за манера принижать свои достоинства и юродствовать? Да, я знаю: человек привыкает к разному роду унижений, постоянно помнит, где его место в соответствии с иерархической лестницей, которую построили сами люди непонятно для чего. Ты человек?
        Он спрашивает так, что я невольно напрягаюсь. Слишком жёстко это звучит.
        - Смотри мне в глаза, Надя,  - приказывает этот мужчина. И это уже не тот Сеня, что улыбался мне несколько минут назад.
        - Я человек,  - отвечаю ему твёрдо.  - И, наверное, ты прав. Я только что пыталась унизить себя, обозначить своё место, скрыть свою неуверенность. Оправдать собственное невежество. До сегодня я не знала о существовании полденсеров. И если бы кто попытался мне объяснить, подумала бы, что это стриптизёры. Или поверила, что это одно и то же. Есть вещи, которые проходят мимо. Столичные жители нередко более развиты, провинциалы в силу обстоятельств не знают многих вещей. То, что человека не касается, проходит мимо. И это нормально, наверное,  - не загружать себя вещами, которые тебе никогда не понадобятся в обычной жизни. И чувствовать неловкость, когда начинаешь понимать, что где-то недотягиваешь, а нужно бы подучить матчасть, потому что вот сегодня, в изменившихся обстоятельствах, прежних знаний не хватает.
        Я чувствовала себя занудой. Мелкой заучкой. При этом я не забывала яростно взбивать кляр. Руками. Хотя, наверное, у него на этой идеальной кухне есть всякие полезные прибамбасы. И от этого почему-то тоже стало стыдно.
        - Надя?..
        - Что?  - отвечаю яростно, пытаясь скрыть неловкость. Я только что устроила стриптиз своей души. Он подтолкнул меня к этому. Больше всего на свете хочется убежать и спрятаться. Под кровать желательно. Поглубже, чтобы никто не видел.
        - У тебя нос в муке,  - тянет он ладонь, пахнущую рыбой, и тыльной стороной трёт меня по кончику носа. Интимно. Как-то неправильно. В губы непроизвольно толкается пульс. Что-то чересчур много сегодня Сени возле меня. Слишком много его тела. А я теряюсь от непонятных ощущений. Мне и хочется потянуться к нему, и сбежать.
        - Никогда не унижай себя. И никому не давай этого делать.
        Властный. Авторитарный. Но он на меня не давит. Или ощущение такое. Скажи эти слова Слава, уже бы корчилась от его напора.
        - Я так и поступаю всегда. Но бывают моменты, как этот. И не каждому - учти - удаётся увидеть меня такой.
        Я гордо задираю нос. Его рука проходится по моим губам - не знаю, случайно или специально.
        Забираю рыбу и начинаю священнодействовать. Мне нравится окунать кусочки в густую субстанцию и выкладывать их на раскалённую сковородку.
        - Красиво,  - он снова близко и дышит мне в затылок. Его дыхание шевелит волосы, и хочется передёрнуть плечами, выгнуться, прислониться к груди, ощутить позвонками мускулы.
        И когда мой телефон в кармане взрывается напористой мелодией, я вздрагиваю. Мгновение хрупкого равновесия нарушено. Как же всё это некстати,  - думаю раздражённо, моя руки, чтобы ответить на звонок.
        -
        =18. Арсений
        Я не знаю, почему поцеловал её там, в коридоре. Наверное, нужно было выпустить пар, а менее агрессивного способа я не знаю. Ну, не бить же мне кулаками в стену, сбивая костяшки в кровь? А тут объект - девушка, милая, принявшая мою сторону.
        Правда, после доходчивой «науки» от сестры, и не такие чистенькие девочки переходили на сторону зла. Бить девчонку по лицу - низко и подло, всё равно что собаку бездомную пнуть под рёбра.
        По сути, она и есть та самая собака - без дома, без семьи в большом городе. Я не знаю, что там у неё случилось, не расспросил даже, Данькой занят был и мыслями о нём. Может, это и не оправдание, но я впустил её в дом, понимая, что ей действительно негде приткнуться, и забыл.
        Как-то она органично вписалась. Не вызывала отторжения, хоть я тот ещё любитель одиночества, когда стены не давят, а позволяют наслаждаться тишиной и спокойствием. Адреналина мне и в других местах хватает с головой, а дома я люблю бывать один - это моя территория, куда не каждому позволено входить.
        И вот в одночасье - ребёнок, девушка без жилья, скандал с соседями, которых я терпел не помню сколько лет. Я дома бываю нечасто - можно и не обращать внимания на то, что они шумные.
        У меня на скуле - синяк после вчерашней потасовки. Эта мымра из опеки злорадно разглядывала кровоподтёк. Если соседка с муженьком таки заявят на меня, это усугубит моё и так не очень завидное положение. Как будто специально. Я сто лет не попадал в подобные ситуации - обходили они меня стороной. Я не тот, кто любит подраться, не тот, кто оказывается в эпицентре скандалов. И вот сейчас, когда есть необходимость быть кристально чистым - пожалуйста, целый ворох всевозможных скандалов и неприятностей на выбор.
        Меня тянет к Наде - это закономерно. Подспудно хочется спустить пар по-настоящему. Как любой нормальный мужик, хочу секса, и понимаю: мне вряд ли обломится, но покрутиться вокруг объекта, что вызывает интерес, никто не запрещал. Это игра, чувственный танец, в котором хочется забыться. Весь кайф сексуальной истомы ломает один телефонный звонок.
        Мужчина. Наде звонит, какой-то чёртов мужик - я слышу его голос, но не улавливаю слова, что он бубнит ей в очень даже симпатичное ушко.
        И сразу взгляд у Надюшки виноватый. Лицо у неё - палитра: все чувства красками играют.
        - Ты прости, пожалуйста,  - она старательно не называет своего собеседника по имени,  - я ужин готовлю, у меня тут рыба… Давай поговорим позже?
        Ловкие отмазки, и почему-то меня бесит, что ей этот кто-то смеет звонить вечером, когда она со мной, между прочим, и ужин для нас готовит.
        Надя быстренько отключает телефон, снова бросает на меня виноватый взгляд, волосы поправляет. Если она думает, что я ей допрос устрою - ошибается.
        Делаю вид, что ничего не происходит из ряда вон выходящего. Подумаешь, какой-то хрен позвонил. Мало ли кто нам по вечерам настроение портит? Вот ей он явно испортил, поэтому лучше не зацикливаться.
        - Смотри, какая красота!  - выкладывает она на бумажное полотенце золотистые кусочки рыбы и накрывает стол. Я не голоден, но всё так по-домашнему красиво… А Надя на кухне - лучшее, что за последнее время со мной произошло.
        Мы едим молча. У Нади щека до сих пор красная от пощёчины сестры, и мне вдруг становится смешно.
        - Мы сейчас - зеркальное отражение. У меня правая сторона лица испорчена, у тебя - левая,  - объясняю я своё невольное веселье.
        - Да уж, парочка,  - хмыкает она и пугается того, что сболтнула.
        - Встретились два одиночества,  - подхватываю я, не давая ей оправдываться или извиняться. Мы слишком часто ходим по краю, потому что ничего не знаем друг о друге. Слишком много неизвестных переменных.  - Кофе хочешь? Или чай?  - лучше уйти в нейтральные воды, где всё понятно. Я бы мог уже забыть о мужике, что ей звонил, но, на удивление, до сих пор помню, и меня так и подмывает устроить ей допрос.
        - Кофе, пожалуйста. И расскажи наконец-то, как прошёл день.
        - Да, в общем-то, всё стандартно,  - я варю кофе в турке.
        У меня есть маленькие чашечки - белые, красивые. А ещё не хочется говорить всю правду, поэтому я обхожу самые острые углы и моменты. Ничего не рассказываю о Лане и моих подозрениях. И о разговоре с детективом тоже не распространяюсь.
        Надя слушает внимательно и, наверное, понимает, что я недоговариваю, но с расспросами не лезет. Удивительное это качество - умение слушать.
        - Послезавтра выходной. Хочешь, мы сходим к Даньке?  - спрашивает Надя, когда я подаю ей чашечку кофе.
        Я смотрю, как её губы, которые я совсем недавно целовал, осторожно касаются фаянсового края. Наблюдаю, как Надя делает маленький глоток напитка. И мне хочется попробовать её губы со вкусом кофе. Горчат они или сладкие?
        - Хочу,  - отвечаю, и не понятно: ответ ли это на её вопрос, или сокровенное сиюминутное желание.
        - Значит, план на выходные у нас уже есть.
        
        «У нас» звучит многообещающе, но Надя умеет одной рукой давать, а второй отнимать.
        - Можно я воспользуюсь твоим столом?  - спрашивает она после ужина и мытья посуды.  - Я беру работу на дом, мне многое приходится дорабатывать и учиться,  - объясняет, взмахивая рукой, как крылом. У неё какая-то особенная пластика - интересно, глаз цепляется. Почему-то думаю, как бы она смотрелась в танце.
        - И чем же ты занимаешься?  - кивком разрешаю ей оккупировать ненужный мне стол. Не жалко. И смотреть на неё приятно.
        - Ты прости,  - она всё ещё переживает, что занимает рабочее место, которое мне сейчас и даром не нужно,  - я привыкла работать сидя, а в спальне у тебя кровать. На кровати хочется спать.
        Логично. Не поспоришь.
        - Я детский художник, иллюстратор,  - отвечает на мой вопрос со вздохом.  - Но пока что, надеюсь, временно, работаю в студии, которая занимается немного другим. Мы создаём фирменный стиль для компаний, разрабатываем логотипы, дизайн продукции, занимаемся оформлением сайтов и буклетов.
        Мне интересно. Она рассказывает вдохновенно. Видно, что ей нравится даже та работа, которой ей приходится учиться.
        Вскоре она затихает. Я исподтишка наблюдаю за ней. Это тоже интересно: она что-то пишет, рисует в графическом планшете. Никогда не думал, что мне нравится смотреть, как кто-то работает.
        А потом что-то в ней неуловимо меняется, и мне становится любопытно, что же вызвало такую сосредоточенность. Неслышно подхожу и заглядываю ей через плечо.
        - Что ты делаешь?  - вырывается у меня невольно. Я и так вижу - что: ковыряется на сайте, где предлагают жильё в наём.
        - Ищу квартиру,  - идёт она пятнами.  - Я же обещала. Мне нужно перебирать варианты и быть очень осторожной.
        - Горький опыт?  - вспоминаю её гроб на колёсиках - дурацкую сумку с вещами. Надя несчастно кивает, но рассказывать о своих злоключениях не спешит.
        И меня почему-то задевает её упрямство. Бесит даже. А может, я всего лишь ищу повод, чтобы выпустить на волю кровожадного джинна из своей души?
        Она заняла мой стол, уселась удобно, ногу под себя подложила. И вместо того, чтобы работать, лазает по всяким сайтам, ищет, как от меня избавиться. Чем мы с моей шикарной квартирой ей не угодили?
        - Я дал повод думать, что ты здесь нежеланный гость?  - голосом моим можно брёвна пилить и штабелями укладывать.
        - Нет, конечно,  - удивлённо поднимает она брови.
        - Я намекал, что ты мне мешаешь?
        - Да нет же, нет,  - прижимает она ладонь к столешнице.  - Просто это и так понятно. Я… упала тебе на голову внезапно, скандал этот ещё с Наташей… Она не тот человек, который сделает вид, что ничего не было. Злопамятность - очень характерная черта её характера. Мне не хочется, чтобы у тебя были неприятности.
        - Давай ты не будешь решать за меня, как мне поступать и кого в собственную квартиру водить,  - продолжаю высказывать и, как зверь, мечу территорию, куда никому заходить нельзя.
        - Прости,  - вздыхает Надя, и мне становится неудобно. Зачем я так с ней?
        - Оставайся,  - я не прошу, но где-то очень близок к этому: я не могу сейчас думать, что останусь в своей квартире один.  - Ты мне не мешаешь, а скоро я вообще уеду за границу на соревнования, так что побудешь на хозяйстве, за квартирой присмотришь. А потом придумаем что-нибудь, если тебе всё же захочется съехать. Подыщем вариант, где тебя точно не обманут.
        Она хмурит брови и задумывается, словно решает задачку и путается в ходе собственных мыслей. Тот хрен из телефона. Точно.
        - Или у тебя есть особые причины, по которым ты хочешь поскорее отсюда уйти?  - получается обвинительно-зловеще.
        - Нет-нет,  - Надя отвечает чересчур поспешно, и я понимаю: точно он, этот неизвестный, что названивал ей не так давно.
        Кто он? Что его с ней связывает? И пока я смотрю, как она всё ещё колеблется, в голову непрошено лезет мысль о частном детективе. Пусть бы заодно и о Наде кое-что разузнал, иначе, не имея на руках никаких конкретных фактов, можно попасть в крупные неприятности. Куда покрупнее, чем скандал с её сестрицей.
        -
        =19. Надя
        Бесплатный сыр бывает только в мышеловке - это я уяснила давно. Но мне нравилось быть мышью в этом доме. Сразу не оценила, а сегодня вечером присмотрелась. Здесь уютно, несмотря на то, что на этих квадратных метрах живёт мужчина.
        Здесь всё нестандартно, сделано по-своему и с любовью. Я могла судить об этом хотя бы потому, что в соседней квартире жила моя сестра с мужем. Я у них была всего полтора раза, но разница в глаза бросается.
        «Мой размерчик», как говорят. Творческая натура во мне эстетствовала. А ещё я невольно подумала, что жильё человека - его отражение. Сеня явно был неравнодушен к месту, где жил. Я бы, наверное, посмотрела на дом Славы. Но даже сама мысль о напористом ухажёре испортила настроение.
        Он позвонил ещё раз ближе к ночи.
        - Ничего не могу с собой поделать,  - вздыхает он.  - Скучаю по тебе, Надь.
        «А я нет»,  - чуть не слетает с языка, но я сдерживаюсь. Вдруг понимаю: он чужой, неуютный. Я всегда напрягаюсь в Славином присутствии. Я не девочка-одуванчик, отнюдь, но он меня подавляет, дышать не даёт. И надо со всем этим как-то заканчивать. Сказать правду, например. Что он хороший, порядочный, но не мой.
        По телефону, к сожалению, такие вещи не сообщают. Надо бы поделикатнее всё же.
        - Я после выходных возвращаюсь. Считаю минуты, а ещё так долго ждать,  - тоскует где-то там Слава. А я слова доброго для него выдавить из себя не могу, но пытаюсь.
        - Думай о работе, это всегда отвлекает от ненужных мыслей,  - выдаю совет на ночь.
        - Мысли о тебе - это что-то ненужное?  - обижается Слава, и я вздыхаю.
        - Прости. У меня… тяжёлый день выдался. Я устала. Спать хочу.
        Ёлки-палки! Это звучит почти что как «у меня голова болит» - отмазка всех жён, которые не желают заниматься с законными мужьями сексом.
        - Поделись?  - настаивает Слава. Нечуткий он какой-то. Девушка устала, а ему подробности подавай.
        - Тебе будет неинтересно,  - уклоняюсь от затяжного разговора.  - Так, по сути, бытовые мелочи. Вас, мужчин, они не очень заботят и задевают, а девочки вечно из-за всякой ерунды расстраиваются. Я засыпаю на ходу. Давай поговорим потом?
        - Ладно,  - вздыхает Слава,  - как приеду - обязательно расскажешь о своих мелочах. Мне интересно всё, что тебя касается.
        Я с облегчением отключаюсь и прижимаю телефон к груди. Время выиграно, а приедет - всё ему скажу. Пусть поищет другой объект для своей гиперопеки. На свете очень много девушек, что примут его внимательность на «ура». Да хоть Соню Соника взять - обрати он на неё внимание, она бы, вероятно, и со своей синюшности сползла, в человека превратилась. Но Соньке на самом деле идёт её радикально синий цвет, а я злая.
        Немного попинав себя за язвительность, я решила, что утро вечера мудренее и выключила свет.
        И тут началось самое страшное: я не смогла уснуть. Ворочалась, мысли разные в голову лезли. Поцелуй почему-то в коридоре вспомнился. И то, как Сеня касался меня в кухне… Хотелось встать и… не знаю. Посидеть с ним? Поговорить? Получить ещё один поцелуй, но уже не злой, а настоящий?..
        Среди ночи мне почудилась музыка. Я решила, что совсем с ума сошла. Но встала и вышла из большой красивой спальни, где никак не могла сомкнуть глаз, побрела привидением по большой квартире.
        Мне было немного страшно: здесь высокие потолки, чудятся шорохи и тени по стенам, а музыка действительно разбрасывала ноты в воздухе. Я открыла дверь комнаты, где ещё не была. Я любопытная по своей натуре, но хозяин квартиры экскурсии мне не устраивал, а самовольно, без спросу, я в закрытые двери не захожу. Но сейчас немного по-другому.
        Сколько там натикало? Часа три? Глубокая ночь. Я замерла на пороге, не зная, то ли сбежать, то ли остаться. Но уйти сил у меня не хватило.
        Теперь я понимала, что такое пол дэнс. Хотелось плакать от восторга. Я никогда ничего подобного не видела. Совершенное тело и сумасшедшая пластика. На это можно смотреть бесконечно, как на языки огня.
        На Сене лишь спортивные шорты. Это красиво. Идеально. В эти минуты не думается о гармоничном теле, а лишь о том, что оно вытворяет, как себя подаёт.
        Сила и грация, лёгкая воздушность. То, как Сеня, играючись, поднимается вверх по пилону, рождает обрывочные мысли. То, как он владеет телом, не даёт дышать нормально. Взрывная энергетика, когда ты не зритель, а почти участник процесса: сознание где-то там, с этим мужчиной, дышит с ним одним воздухом.
        - Надя?  - Сеня спрыгивает на пол. Я моргаю и сглатываю, приходя в себя. Пячусь невольно.  - Испугалась?  - он уже близко.
        Мотаю головой и, оступаясь, падаю. Он подхватывает меня легко - реакция молниеносная. Мы близко-близко - дыхание смешивается. Сеня осторожно убирает прядь волос, что упала мне на глаза, разжимает руки.
        - Я каждый день тренируюсь, а последние два дня… не до того было. Я разбудил тебя, да?
        
        Он говорит непринуждённо, будто ничего не случилось, а я никак не могу очухаться.
        - Нет, не спалось. А тут музыка.
        - У нас есть молоко и мёд,  - подмигивает Сеня заговорщицки.  - Пойдём. Испробуем рецепт моей мамы.
        Он тянет меня за руку на кухню, усаживает на стул, греет молоко, добавляет мёд. Ставит передо мной высокий стакан.
        - Пей.
        - А ты?  - спрашиваю, потому что он тоже не спит. Его тоже что-то терзает. Хотя, наверное, я догадываюсь, почему. Где-то там остался один маленький мальчик. Хороший и светлый ребёнок. Как он там, в одиночестве?..
        - Хорошо,  - он такой покладистый по ночам,  - давай сделаем это вместе.
        Я смотрю, как Сеня берёт мой стакан и делает глоток. Губы его касаются стекла. Это так… интимно, что меня бросает в жар. Поспешно пью молоко маленькими глоточками. Горячо, горлу приятно.
        - Жадина, оставь мне,  - пытается забрать он стакан и касается пальцами моих. Застывает. Его вторая ладонь медленно накрывает мою вторую руку. Мы будто греем друг друга. Молчим.
        Нет неловкости в том, что происходит. Есть ожидание чего-то. Чуда какого-нибудь, как в детстве, когда с замиранием сердца смотришь ночью на траву и ждёшь, когда один за другим появятся светлячки.
        - Знаешь,  - его негромкий, но глубокий голос рвёт тишину,  - я спасибо хочу тебе сказать. Я раньше одиночество любил, нравилось оставаться одному. А сегодня… невыносимо. Слишком тихо. Это так странно - Данька пробыл со мной слишком мало, чтобы привыкнуть. Но вот понял - не усну. Мысли по кругу, как заведённые.
        Я вкладываю ему стакан в руки. Сеня делает несколько глотков.
        - Пойдём таки спать, Надя. Тебе на работу, мне нужно много дел сделать.
        Я киваю, и мы разбредаемся по комнатам. То ли молоко чудодейственное, то ли душа наконец успокоилась, но заснула я быстро. А перед тем как провалиться в сон, подумала: у меня началась другая жизнь. А это значит, что-то должно измениться. И я очень надеялась, что весы качнутся в лучшую сторону.
        -
        =20. Арсений
        У меня, наверное, фрагменты мозгов выпали, когда я пригласил Надю, а потом настоял, чтобы она у меня жила. Ночью пришлось отжиматься от пола и качать пресс. Сумасшествие жить в одном доме с девушкой и строить из себя благородного средневекового рыцаря.
        Надя вызывала интерес. Сексуальный. Очень хотелось её трогать и целовать, смущать и… в общем, то самое. Но я понимал, что не время. Да и не та она девушка, которая после двух дней знакомства прыгнет в мою постель. Судя по горькому опыту соседа, она умела защищать свою честь на «отлично».
        Мне не помогли ни физические упражнения, ни тренировка, ни горячее молоко с мёдом. Я наоборот всё испортил: пить из её чашки - это завести себя до состояния «ещё немного - и лопну».
        Не знаю, как Надя, а я забылся под утро, которое началось с неприятности: мы проспали. Ну, я ещё ладно, но на Надьку было жалко смотреть - так она спешила и летела на работу.
        От помощи отказалась. Я бы мог подвезти, но её «нет» прозвучало так сильно, что я решил отступить. Пусть. Мне всегда нравились самостоятельные девушки. У меня мама такая - и коня, и в избу, и спасёт, и накажет, если заслужил, и пожалеет, если совсем плохо.
        Я навестил Даньку. Невыносимо видеть его таким маленьким и беспомощным, зарёванным и несчастным.
        Мне разрешили с ним повозиться.
        - Разговаривайте с ребёнком. Им нужны общение и внимание,  - охотно объясняет мне нехитрые премудрости хорошенькая девушка где-то моего возраста. По всему видно: опытная. И руки у неё ловкие, заботливые.
        - Нас не хватает, к сожалению,  - вздыхает она,  - накормить, покупать, переодеть, следить, чтобы чистые были.
        Я приволок игрушки и памперсы. Много игрушек и памперсов.
        - Вы мне список напишите, я ещё принесу что-нибудь нужное.
        - Миллионер?  - прищурила подслеповатый глаз нянечка.
        - Ещё нет, но обязательно буду,  - ответил серьёзно и постарался, чтобы слова прозвучали солидно. Тётеньку, кажется, проняло.
        За мою доброту и щедрость с Данькой позволили даже погулять.
        - Не скучай, малыш, мы завтра придём с Надей,  - пообещал я, целуя сына в мягкие волосики.
        Уходил я с тяжёлым сердцем. Ну почему, почему нельзя забрать ребёнка? Ведь дома ему лучше, внимания больше, возможностей и желания у меня дать ему всё самое лучшее - хоть отбавляй. Вместо этого Данька находится в месте, где его никто по-настоящему не любит.
        Я злился. На дурацкую систему, на бестолковую и бездушную Лану, на людей, что готовы вывернуться наизнанку, но не отдать ребёнка людям, которые действительно этого хотят.
        В таком состоянии духа меня и застал первый отчёт нанятого частного детектива.
        Это были краткие пункты основных выводов, скинутых мне на электронную почту. Очень толковый мужик, этот Виталик, а ведь он мне поначалу не понравился - показался слишком молодым.
        - Встретимся?  - позвонил он мне чуть позже. Я согласился.
        Он меня заинтриговал. За всеми его краткими пунктами таились маленькие истории. А я вдруг понял, что совершенно не знал женщину, с которой периодически встречался достаточно долгое время. Да, собственно, никаких далеко идущих планов я не строил, поэтому, наверное, проявил достаточно чёрствости, не интересуясь её прошлым и не расспрашивая о её видах на жизнь. У нас ничего не совпадало, кроме постели. Там она солировала и была весьма изобретательна. Возможно, поэтому продержалась рядом со мной достаточно долго.
        Мы встречаемся в кафе, занимаем столик на улице - погода благоволит. Виталик слишком много курит. У него длинный нос и тонкие губы, отчего лицо кажется вечно унылым и хмурым. Изъясняется он сухо и немного забавно, но мне сейчас важно узнать, что же он смог накопать за сутки. Накопал Виталик прилично. Мысленно благодарю Петровского за удачно сосватанный «кадр».
        - Объект проживает в спальном районе почти на окраине города,  - бубнит Виталик. В руках у него - планшет, он водит пальцем по карте.
        Очень интересно и не похоже на Лану. Она всегда умела находить выгодные для себя решения. Мне становится не по себе. Я снова вспоминаю, как она ела. У неё явно нет денег. Лана голодала.
        Она подсунула мне Даньку почти без вещей, но ребёнок был чистенький, ухоженный, пухленький. От него не пахло бедностью или нищетой. И это тоже контрастировало со всем тем, что я сейчас узнавал о бывшей пассии.
        - Объект не делала попыток узнать, где находится её ребёнок,  - на одной ноте тянет Виталик, а потом поднимает глаза и становится более человечным.  - Я бы сказал: она не мать, хотя, конечно же, всякое в жизни бывает. Не у всех женщин развит материнский инстинкт. Но Светлана Волкова в этом плане робот какой-то. У неё даже взгляд на детях не останавливается. Думаю, ответ очень прост: она не мать подкинутого вам ребёнка.
        Сердце тоскливо сжимается. Я подумал об этом ещё вчера, когда она ничего не стала расспрашивать о Даньке. Ей было неинтересно. Полное тотальное равнодушие. Но, тем не менее, она хотела ребёнка вернуть. Или не хотела? Возможно, малыш - лишь средство для её каких-то планов.
        
        - Ну, она и раньше к детям особой теплоты не питала,  - вздыхаю, пытаясь найти оправдания или хоть какую-то лазейку, чтобы не думать о худшем варианте развития событий.
        - Не спорю,  - покладисто соглашается детектив,  - я сделал запрос во все роддомы города, но, возможно, результат будет нулевым. Даже если она рожала, то могла делать это и в других городах нашей родины. Как бы весьма слабый шанс, но поискать стоит.
        Я киваю, соглашаясь.
        - А дальше интереснее,  - рассеянно щурится Виталик и убегает курить в отведённое для курение место, а я раздражаюсь и злюсь на эту манеру останавливаться в особо пиковых моментах.
        - Объект встречалась с мужчиной,  - продолжает Виталик как ни в чём не бывало, вынырнув из-за угла,  - явно опустившийся тип. Она отдала ему часть денег, которые вы дали ей вчера.
        Ну, то, что Лана встречается с мужчинами, не удивляет. Но чтобы с какими-то явно бомжеватыми?.. Вообще и не вяжется, и не укладывается в голове. Явно нужно ещё больше информации, хотя хочется просто найти её, встряхнуть, чтобы зубами клацнула, и вытрясти всю правду.
        Есть лишь одна проблема: Лана не из тех, кто испугается и сдастся. Силовые методы здесь не прокатят: с её явной агрессией и склонностью к эпатажу, можно добиться прямо противоположного результата.
        - Наблюдаем дальше,  - даю Виталику «добро» на слежку.  - И попробуй узнать что-нибудь о её прошлом.
        Виталик уходит. Я провожаю его взглядом. Недолгий разговор измотал меня напрочь. Хочется выпить или забыться в сексе, но с первым я не дружу, а со вторым - пока проблематично. Поэтому я ловлю драйв совершенно от других вещей.
        - Эраст Вахитович, ваше предложение ещё в силе?  - спрашиваю, как только отвечают на мой телефонный звонок. Мой собеседник краток и лаконичен.  - Тогда я подъеду. Хочу посмотреть это место ещё раз.
        -
        =21. Надя и Сеня
        НАДЯ
        На работу я опоздала, была поймана с поличным боссом - он как раз курил на входе. Видимо, ловил таких же разгильдяев, как я.
        - Будете наказаны, Гладышева,  - Игорь Владимирович голос никогда не повышает.  - Премии в этом месяце вам не видать.
        Напугал. Как будто я получала эту самую премию в прошлом или позапрошлом месяце. Ни разу с тех пор, как здесь работаю. Да и рано мне ещё на самом деле.
        - Поняла, Игорь Владимирович,  - скромно опускаю глазки в пол. В таких случаях лучше не спорить, а соглашаться, потому что я всё равно виновата.
        - И ещё два таких фортеля - и на выход,  - пускает он дым в сторону. Культурный.  - У нас строго. Никаких протекций и поблажек, даже если у вас мощный защитник за спиной.
        Приехали. Слава где-то в командировке - далеко-далеко, но такое впечатление, что тенью за спиной стоит. Тень «отца» Ветрова, блин.
        - Да-да, конечно,  - бормочу, не поднимая глаз, потому что если подниму, он увидит, что я злюсь. Точнее, это ярость в груди клокочет, но вряд ли подобные эмоции нужно показывать Большому Боссу.
        Он у нас хороший, несмотря на вечную усталость и какую-то обречённость во взгляде. Может, это характер у него такой - унылый, не знаю, присматриваться некогда, а расспрашивать неудобно.
        Соня не скрывала триумфального злорадства во взгляде. Вот же - зацепило её не по-детски. И вроде временами мы уже неплохо общаемся, но каждый мой чих она под микроскопом разглядывает и радуется, когда я оступаюсь или что-то не то делаю.
        Почему девушки такие порой слепые? Вот сдался ей неуживчивый властный Ветров, когда вокруг неё Гений увивается. Неявно, конечно, но это же очевидно. Хотя, если подумать, может, это лишь со стороны видно, а самой Соне и невдомёк? Потому что внимание проявляется ненавязчиво. То он ей кофе принесёт, то отлично отточенный карандаш подсунет. На цветы, к сожалению, Гений никак не решится. Тогда бы она точно поняла. Наверное. Никогда нельзя наверняка знать, как развивается мыслительный процесс в чужой голове.
        А вообще, мне никто и ничто не испортит настроение. Сегодня пятница - конец рабочей недели. А завтра - выходной. Можно будет выспаться наконец-то и к ребёнку сходить вместе с Сеней.
        Сердце бьётся, как птичка, что случайно попала в сети. Он меня притягивал, кажется, даже больше, чем я хотела бы.
        Это не вспышка, когда «молния поразила», нет. Это подобно звуку: вот он тихий, а вот он по нарастающей становится громче, и однажды, наверное, оглушит, если я не найду средства, чтобы бороться за чистоту эфира.
        Но как можно сопротивляться, когда он так близко,  - я не знаю.
        Я бродила как сомнамбула. Спала практически с открытыми глазами и как-то умудрялась работать, улыбаться, отвечать на вопросы.
        - Видать и тебя весна настигла,  - прошипела мне под конец дня Соня,  - Ты бы лимон съела, что ли.
        - Зачем?  - не поняла я, пребывая в состоянии заторможенности. Глаза мечтали закрыться, а мозг - отключиться.
        - Чтобы довольное выражение с лица стереть!  - мстительно метнула она в меня копьё своей ревности, а я в ответ лишь загадочно улыбнулась.
        Видимо, Соня всё не так поняла, но разубеждать её я не стала. Пусть помучается. Зачем ей знать, что в моих мыслях отнюдь не Слава Ветров, а совершенно другой мужчина с великолепным телом. Я так и вижу, как он танцует на шесте.
        С работы я уходила в состоянии эйфории: внутри пусто до тошноты, в голове - каша, перед глазами всё колышется и плывёт, но я почему-то счастлива, хочу всем улыбаться.
        На этой же прекрасной волне я вернулась в Сенину квартиру, открыла дверь своим ключом - не стала звонить. Расстроилась, что дома никого нет, но горевала недолго.
        Я приготовила ужин, даже нехитрый пирог с творогом испекла. Запахи - убийственные, но я решила мужественно терпеть. Сейчас придёт Сеня, и мы вместе сядем за стол, я поухаживаю за ним, постараюсь, чтобы ему всё понравилось. Было бы здорово читать восхищение в его взгляде и…
        АРСЕНИЙ
        Дела похожи на бездонную дыру: сколько их ни делай, а они всё не заканчиваются. Я вымотался до предела, но остался доволен всем, что успел за день перелопатить. Возвращался поздно. Не знаю почему, задрал голову у подъезда. Нашёл свои окна. В кухне горит свет. Сердце в груди обрадовалось - понеслось вскачь, как сбрендивший конь.
        Приятно, чёрт побери, возвращаться в дом, где призывно светятся окна. Там кто-то ждёт меня. Не «кто-то» будет точнее, а Надя - девушка с изменчивыми глазами.
        Я мчался, перескакивая через ступени. Наверное, никогда я не возвращался домой с такой радостью и воодушевлением. Шестой этаж - так близко. Дверь моя знакомая. Я почему-то застываю на миг. Дух перевожу. Тяну руку к звонку, а потом передумываю. Осторожно вставляю ключ в замок и почти бесшумно открываю дверь.
        
        Я разуваюсь в коридоре и иду на свет, как мотылёк. Я шёл сюда на цыпочках, но никого не застал врасплох. Столешница заставлена кастрюльками и мисками. Что-то прячется под полотенцем. А Надя, упав на сложенные руки, спит.
        Бедная девочка, устала. Ночью ей не спалось, и вот теперь она уснула. В сердце плещется нежность - давно забытый и потерянный зверь. Надя готовила ужин, ждала меня, судя по всему.
        Больше всего на свете хочется подхватить её на руки и унести в постель, но я, поколебавшись, трогаю её за плечо.
        - Надя,  - зову тихо, и она вздрагивает, поднимает голову. На щеке у неё - отпечаток от костяшек пальцев - две красные точки. Забавная и, наверное, очень тёплая.
        - А?..  - хлопает она ресницами.  - Я уснула, да? Я сейчас, умоюсь, и будем ужинать!
        - Может, лучше в постель?  - спрашиваю мягко и удерживаю её, готовую сорваться и бежать.
        - Нет-нет!  - мотает головой.  - Я быстро!
        Она убегает, а я сажусь на стул и думаю: может, я всё это заслужил? Ведь ничего не происходит просто так. Всё случается почему-то, с какой-то целью. И этот ребёнок, подброшенный пустоголовой Ланой, и эта девочка - чистая и светлая. А я, закостенелый и ровный, забывший о всплесках и бурных эмоциях, всё же достоин пробудиться, отогреться, чтобы почувствовать, наконец, как это, когда в груди горячо и хочется смеяться просто так, без причины?
        - Мой руки, Арсений,  - строго говорит Надя. У неё сияет лицо и смешно поломались от влаги брови - не лежат ровным шнурочком, а опустили кустики ровно посередине вниз. Она, наверное, когда не забывает, поправляет их пальцем, чтобы форму красивую имели. А сейчас она о них забыла, и от этого… ближе, что ли, стала.
        - Слушаюсь, мой генерал!  - шутливо отдаю честь, приложив одну ладонь на голову, а вторую - к виску. Я так иногда говорю маме, моей боевой императрице, и впервые - почти чужой девушке, что командует мною в моей собственной квартире, но, прислушиваясь к ощущениям, я, кажется, совсем не против, чтобы Надя с неидеальными бровями командовала мной.
        Это очень поздний ужин, и я бессовестно обжираюсь, потому что за весь день не ел ничего - только пару чашек кофе выпил. Но в другое время я бы себе не позволил ничего тяжелее кефира, а сейчас съедаю всё, что она кладёт в мою тарелку. И даже кусок пирога - восхитительно нежного, рассыпающегося во рту, съедаю с наслаждением. Ничего, чуть больше физической нагрузки. От одного раза точно не растолстею.
        - Знаешь,  - откровенничает она за чаем,  - когда я была маленькой, всегда мечтала, что у меня будет свой дом и очень большая семья. Круглый стол, и кот с собакой - обязательно! А ещё - кресло-качалка - большое, скрипучее, сплетённое из лозы. На круглом столе пирожки на подносах - один в один, пышные, ровненькие, такие всегда удавались моей бабушке. И чай обязательно с вишнёвым вареньем. Я его обожала - густое, с косточками.
        У Нади лицо пылает и взгляд мечтательный. Самые обычные мечты самой обычной девочки.
        - И что сталось, когда ты выросла?  - спрашиваю осторожно, но всё равно порчу момент. Надя сникает, уголки губ опускаются. Плечами невольно передёргивает, словно ей зябко и не хватает клетчатого пледа, в который бы она укутывалась, сидя в том самом кресле-качалке…
        - Ну, потом другие мечты появились, вытеснили и дом, и семью, и даже кресло-качалку. Я любила учиться и рисовать. Но это совсем другая история. Я утомила тебя, прости.
        Я бы слушал её бесконечно, но не скажу пока об этом. Она устала, а завтра у нас слишком насыщенный день. Я придумал кое-что помимо похода к Даньке.
        - Нет, я не устал, но разговаривать продолжим завтра.
        - Почему?  - упрямится Надя.
        - У тебя веки тяжёлые, как у совёнка. Ещё немного - и отключишься.
        Она вскидывается, готовая спорить, а затем машет рукой.
        - Ладно. Завтра так завтра. Спокойной ночи.
        Надя уходит. Я смотрю ей вслед. Слежу, как она переставляет ноги в домашних тапочках. Белые-белые, никакого загара. Хочется потрогать их рукой, чтобы убедиться, что они настоящие и тёплые.
        Затем слушаю, как шумит вода в ванной. Честно закрываю глаза, чтобы не видеть Надю в халатике и с полотенцем на голове, но всё же, не удержавшись, подглядываю.
        Я считаю секунды, что падают в тишине со стрелок настенных часов, как капли воды. Завтра. Восхитительная суббота - выходной. День, который я проведу с девушкой. Позабытые чувства, когда ждёшь свидания и торопишь время. Но оно шагами меряет вечность и никуда не спешит. У него всё чётко, как у ювелира, но это не мешает его подгонять: быстрее, пожалуйста! Пусть скорее придёт долгожданное утро!
        -
        =22. Надя и Сеня
        НАДЯ
        Сеня будит меня утром бесцеремонно - трясёт за плечо, но почему-то чудится, что до этого губы его касаются моей щеки. Невесомо, как бабочка, что воздушным шариком толкается внизу живота.
        - Подъём! Иначе проспишь всё самое интересное!
        Я сажусь на кровати, как медведь-шатун и не спешу открывать глаза. Наверное, выгляжу пугалом огородным. Как бы не пристало мальчикам видеть девочек в «разобранном виде», но мы на одной территории, поэтому прижимаю к груди одеяло, словно родное. Осторожненько открываю один глаз. Сеня деликатно отвёрнут.
        - Проснулась?  - а голос у него хриплый. Наверное, тоже недавно с постели встал.
        - Ага,  - подтягиваю одеяло ещё выше, но маневр мой пропал даром: Сеня уже на выходе из спальни.
        - Тогда жду тебя на кухне.
        Ну, ждёшь, значит подождёшь. Девочке нужен душ и у зеркала повертеться хоть несколько минут.
        Я надела новое бирюзовое платье. Оно мне к лицу. Я не очень большая шмоточница, но есть вещи, которые сами падают в глаза. В таких случаях действует лишь решительное: «Берём!». Так случилось и с этим платьем. Я купила его с месяц назад, но случая надеть не подворачивалось: то погода не та, то обстоятельства. Для работы слишком яркое, на мой взгляд. На работе я люблю быть строгим синим чулком - никаких излишеств. И сама не отвлекаюсь, и мужчины на меня не пялятся. Но сегодня выходной, сегодня можно побыть яркой и привлекательной.
        Я вошла в кухню, а Сеня привстал. Вдохнул, выдохнул, сел на место. Мне понравилась его реакция. Так-то, господин полденсер!
        - Завтрак,  - махнул он рукой в сторону плиты. У него что, зубы болят? Какой-то он неестественно напряжённый. Ну, завтрак так завтрак. Я пожалела, что платье надела. Как-то не подумала, что мне ещё и у плиты торчать придётся.
        - Всё готово,  - сказал Сеня почти нормальным голосом.  - Будь добра, накрой на стол, если тебе нетрудно.
        Без проблем. Аккуратно повязала полотенце вокруг талии. Овсянка, яйца, тосты, салат. Ставлю тарелки на стол, сажусь напротив и ковыряюсь в каше.
        - Не любишь?  - так не хочется его огорчать. Мужественно съедаю все три ложки, что в свою тарелку положила, и с удовольствием хрущу салатиком. Капуста, огурцы - это моё.
        - Не очень,  - признаюсь честно.  - Но понимаю собственную дремучесть и полезность такого питания. И в обед, наверное, я бы съела охотнее и больше. Но по утрам я сплю долго, поэтому почти никогда не завтракаю, так что мне банально не лезет. А вот кофе выпью.
        Ну а что? Имею я право покапризничать?..
        СЕНЯ
        Наблюдать за Надей - чистое удовольствие. Мы едем в машине, и она радуется всему, что видит.
        - Можно?  - спрашивает, протягивая руку к радио.
        Можно, ей можно всё. Я киваю и наблюдаю искоса, как она азартно ловит волну, прислушивается к тарахтению диктора, качает головой и наконец-то находит музыку, которая ей нравится. А затем легко притоптывает ногой в такт и улыбается.
        - Мы сейчас в магазин и аптеку,  - рассказываю ближайшие планы.  - Нам нужно кое-что купить, а затем навестим Даньку.
        Я делаю покупки, сверяясь со списком.
        - Ой, сколько всего нужно,  - тревожится Надя, поглядывая на ценники.  - Я бы поучаствовала,  - достаёт кошелёк.
        - В следующий раз - обязательно,  - отбираю у неё портмоне и прячу ей в сумочку.  - Не спорь.
        Но она сопротивляется, пыхтит, и мой властный тон ей не указ, однако я умею быть и убедительным, и непреклонным. А ещё нравится, как Надя злится, возмущённо поджимает губы. Искренне у неё получается, ненаигранно.
        К Даньке вваливаемся, увешанные пакетами. Встречают нас хорошо.
        - Иди ко мне, мой пончик,  - Надя протягивает к Даньке руки, а он плачет, захлёбывается слезами. Ревёт во всю мощь лёгких. Обиженно так, словно мы предатели.
        - Сень, он, кажется, похудел,  - у Нади и голос огорчённый, и лицо расстроенное. Она прижимает к себе малыша и пытается успокоить его.  - Сейчас, мой хороший. Я тебе песенку спою, бутылочку дам. А ты будешь хорошим мальчиком, перестанешь плакать.
        Данька всхлипывает горестно. Я не курю, но именно сейчас хочется срочно выйти и закурить. Чтобы не видеть эти ручонки на Надиной шее, эти мокрые реснички. Не слышать, как он плачет.
        - Беспокойный,  - качает головой нянечка,  - кричит, плакса, ест плохо.
        Я чуть на месте не подскочил. Это наш Данька беспокойный? Да он же спит - из пушки не разбудишь, и ел всегда хорошо, и улыбался, как солнышко.
        - Я хочу его украсть,  - говорю, как только мы выбираемся на улицу. Данька, успокоившись и наевшись, разметался на Надиных руках. Она ни за что не хочет его отдавать ни мне, ни кому другому.  - Сил нет на всё это смотреть. Какой стресс для ребёнка.
        
        Надя пробует губами Данькин лобик, гладит по щёчке ладонью.
        - Жаль, что украсть нельзя,  - неприятности будут большие. Надо терпеть. Рано или поздно всё решится, Сеня.
        Очень хочется верить, но я старше и не так радужно настроен, как она.
        Мы уходим, как преступники, пока Данька спит. Настроение - хуже некуда, но мне хочется оставить хоть какой-то радостный след от сегодняшнего дня.
        - Любишь сюрпризы?  - спрашиваю, поглядывая на притихшую Надюшку.
        - Кто ж их не любит?  - слабо улыбается она, и я жму на газ и не отвечаю на вопросы. Я Сфинкс. Каменное изваяние. Из меня лишнего слова не вытянешь.
        Я придумал это ещё вчера, когда она откровенничала за столом поздно вечером. Решил - пусть будет так.
        - Что это?  - спрашивает Надя, и нос у неё смешно дёргается, словно она нюхает воздух.
        - Пойдём, узнаешь,  - тяну её за руку.
        - Приют для животных!  - ахает Надя, когда мы подходим поближе к зданию. Я останавливаюсь на пороге и заглядываю ей в глаза. Не голубые и не зелёные - что-то среднее, очень изменчивое. Я бы, наверное, завис надолго, но Надя хлопает ресницами, смотрит на меня вопросительно и ждёт.
        - Кот или собака?  - спрашиваю деловито. Она меняется в лице, растеряна до слёз.
        - Ты серьёзно?
        - Очень.
        - Тогда на месте определимся,  - кивает головой и решительно дёргает дверную ручку.
        - Вам немного не повезло,  - сокрушённо разводит руками хорошенькая женщина в брючках. Она такая кругленькая, приятная. У неё на локтях и щеках - ямочки.  - У нас были замечательные щенки, но их разобрали. И котят, к сожалению, нет.
        - А что есть?  - спрашивает Надя и идёт мимо клеток, заглядывая в каждую.
        - Взрослые в основном. А их не очень хотят брать, но иногда случаются чудеса.
        Она поглядывает на нас и строго, и с надеждой. Может, как раз мы и есть то самое чудо? А мне, собственно, не важно, лишь бы Наде кто приглянулся.
        То, что Надя - необычная девушка, я как бы догадывался, но то, что она настолько вне стандартов - не имел не малейшего понятия.
        Она залипла возле клетки с котом. Вот шла, шла, прошла мимо и вдруг остановилась. Вернулась назад и всё - пропала для общества.
        Я посмотрел раз, потом ещё раз. Что она в нём нашла? Пузатый какой-то, лохматый.
        - Это кошка, наверное,  - поднимает на меня глаза. И там столько мольбы, что сердце моё дрогнуло.  - Посмотри,  - переходит она на шёпот,  - у неё глаза разные - один голубой, другой - зелёный.
        - Да, это кошечка,  - демонстрирует отличные зубы и пикантные ямочки женщина.  - Турецкая ангорочка, скорее всего. Очень похожа. К сожалению, хозяев так и не удалось найти. Да и вряд ли. Видимо, выкинули,  - тяжело вздыхает женщина и машет рукой в сторону кошки, словно это всё объясняет.
        Мне это ничего не говорит, зато без слов всё понимает Надя. Взгляд у неё тухнет, она качает головой и, словно нехотя, отходит от клетки.
        - Подожди, подожди!  - хватаю её за руку.  - Тебе же она понравилась?
        - Муся - замечательная. Ласковая, добрая. Клад, а не кошечка!  - расхваливает «товар» Валентина - так написано на бейджике женщины.
        - Понравилась,  - Надин взгляд опять прикован к белоснежной кошке.  - Только она… это… беременная, в общем.
        Я на несколько секунд застываю. О, боже. Пушистая - шерсти с неё будет немеряно. Взрослая. Разноглазая. И к тому же пузатая. Да. Мне становится стыдно за такие мысли. Секунду назад я готов был отказаться от затеи, а потом решился. Какая разница? Ну, хочется Наде именно эту девочку - пусть. Как-нибудь переживу.
        - Ну и ладно,  - говорю словно во сне.  - Лишь бы тебе нравилась. Я же обещал. А обещания свои нужно выполнять.
        Она одарила меня таким счастливым взглядом, что я подумал: ещё немного - и весь зверинец будет в моей квартире, стоит ей лишь захотеть. А потом Надя кинулась мне на шею и поцеловала. В щёку. Организм отреагировал на девушку правильно - как положено. Я с трудом удержал себя, чтобы не прижаться к ней поплотнее. Не стоит пока. Напугаю.
        - Вот и хорошо, вот и славно,  - засуетилась, заиграла ямочками Валентина. А затем устроила дотошный тотальный допрос.
        Наверное, в ЗАГСе столько не спрашивают, сколько я вывалил личной конфиденциальной информации о себе. Затем выслушал лекцию о правильном питании беременной кошки и, наконец, стал владельцем этого воистину непревзойдённого сокровища. Нам даже переноску доверили во временное пользование. Я чуть ли клятву верности не произнёс, обещая вернуть инвентарь.
        В машине, поставив переноску себе на колени, Надя расплакалась. Сверкала слезинками, что щедро капали с её ресниц.
        -
        - Зачем?  - спросила, заглядывая мне в душу.  - Вряд ли я смогу взять её на съёмную квартиру. А тебе она вряд ли нужна… Лишние хлопоты, ты в разъездах.
        - Мечты должны сбываться,  - ответил твёрдо.  - А разъезды мои заканчиваются. К тому же в нормальном доме должно быть животное,  - солгал я, но совсем чуть-чуть. Я просто никогда не думал об этом. А сейчас решил: да, кошка, ну и что? Нужно же с чего-то начинать новую жизнь?
        - У меня никогда не было ни кошки, ни собаки,  - тихо поведала Надя,  - папа не любит. А я и правда мечтала.
        Она умолкла, вздохнула и вдруг удивила меня ещё раз.
        - Сегодня кто-то продавал на перекрестке счастье.
        Оно лежало средь крючков и старых ярких платьев,
        среди усталых пыльных книг, средь кисточек и мела…
        Оно лежало и на всех неверяще смотрело.[1]
        Надя снова вздохнула, провела рукой по лбу, облизала губы
        - Сегодня мы взяли в дом счастье,  - голос у неё звенит от слёз,  - вот увидишь - так и будет!
        И я поверил. Может, это пузатое «счастье» и впрямь ко двору. Ведь почему-то Надя её выбрала, не прошла мимо. Может, именно это - как знать?  - какие-то грехи мои покроет и поможет начать по-настоящему интересную новую жизнь?
        _____________________________________________
        [1] Отрывок из стихотворения Ларисы Рубальской
        =23. Надя
        Муся - совершенно чумовая кошка. Понятное дело, Сеня собирался меня в ресторан сводить, но с кошкой это невозможно, к тому же, я наотрез отказалась из рук её выпускать.
        - Вообще без проблем,  - не стал спорить и настаивать Сеня.  - Сейчас домой всё закажем.
        Пока он разговаривал по телефону, я открыла переноску и осторожно достала Мусю. Она с готовностью распласталась у меня на груди и лапы на шею положила. Сеня даже запнулся, глядя, как мурчит и щурится кошка.
        - Очень гармонично смотритесь,  - сглотнул он и, протянув руку, осторожно погладил Мусю между ушей. Муся заурчала ещё громче.
        - Нам бы в магазин,  - смотрю на него виновато.  - Кошке горшок, корм нужен и прочие радости - хотя бы самые необходимые.
        Сеня смотрит на меня не отрываясь. Глаза у него темнеют. Кажется, я ещё ни у кого не видела таких ресниц.
        - Поехали,  - говорит он, но ещё целую вечность не может оторваться. Что, интересно, он видит? О чём думает? Навязалась я на его голову да ещё и с кошкой…
        Мы поднимались на шестой этаж торжественно - лифтом. Я так и не смогла спустить с рук Мусю, а Сеня мужественно держал пакеты с кошачьим горшком, наполнителем, питанием, когтеточкой и что он там ещё накупил - не знаю.
        - Ну, что? У нас, конечно, не новоселье, но, может, запустим Мусю первой в дом? Пусть знает, что она здесь живёт.
        - А давай!  - предложение и порадовало, и развеселило. Сеня открыл дверь, а я аккуратно спустила кошку на пол.
        Муся не подкачала: деловито затрясла пушистым хвостом, бодро переступила через порог и не спеша обследовала свои владения. Обнюхала, наверное, все углы. А мы за ней, как два ослика, ходили и умилялись.
        Муся доказала, что она культурная домашняя кошка: показала, что умеет пользоваться лотком, отведала из новых кормушек всё, что ей предложил Сеня, а затем, развалившись на полу, наблюдала разноцветными глазами, как обедаем мы - к тому времени заказ из ресторана прибыл.
        - У меня такое впечатление, что это счастье всю жизнь здесь жило.
        - Ей нравится!  - заявила уверенно.
        - Мне тоже,  - сказал Сеня, но смотрел почему-то на меня.
        Мы пили кофе в кабинете. Сидели напротив друг друга. Тихое единение, когда слова становятся лишними. Я и он. Чашки в руках. Его глаза напротив моих. Мне всё кажется, Сеня хочет что-то сказать, но молчит. И, наверное, я не хочу сейчас никаких разговоров, потому что хорошо. Неимоверно хорошо. Момент, когда греется душа, млеет сердце от запаха кофе.
        Муся пришла к нам, покрутилась под ногами, потёрлась пушистой башкой, а затем забралась на кресло, где сидит Сеня. Устроилась в изголовье, тянула лапы, не выпуская когти, а затем деловито начала вылизывать Сенину голову.
        - Что она делает?  - замер он, не донеся чашку к губам.
        - Кажется, заботится о тебе,  - не сдержала смешок.
        - Вот чёрт,  - ругнулся Сеня,  - какое-то абсолютно иррациональное чувство. Я же не котёнок.
        - Ты хозяин. Кошки это чувствуют. Им тоже нужно как-то выражать свою любовь и причастие к совместной жизни.
        - Тогда потерплю, что делать. Не буду её огорчать.
        Мы снова замерли. Зависли. Взгляды наши встретились. Нестерпимо захотелось почувствовать его губы на своих. Сравнить ощущения. Забыться на миг. Закрыть глаза. Внутри меня бурлили эмоции такой силы, что я боялась пошевелиться, чтобы не выдать себя.
        - Сколько тебе лет?  - вопрос давно крутился на языке и наконец-то вырвался. Я хотела спрятаться за ним, как за щитом. Прервать контакт и успокоиться: чем больше мы играли в гляделки и молчали, тем сильнее тянуло сделать какую-нибудь глупость.
        - Тридцать два,  - мне нравится его рассудительность и спокойствие. Не резкий и не взрывной. Не заторможенный, а уверенный и сильный. Или я придумываю, как все девочки? Только потому, что именно этот мальчик смущает сердце?
        Он старше Славы, но я бы никогда не назвала Сеню солидным мужчиной - слишком старым для меня. Вот Славу - да… от него ощущение, что он костный и чересчур взрослый. А я с ним - безмозглая малышка. С Сеней всё не так, по-другому.
        - Не трепетный юноша,  - насмешливо кривит губы.
        - Да и я не совсем юная дева,  - язвлю в ответ.
        - А на вид и не скажешь. Хорошо сохранилась,  - улыбается и встаёт. Муся уже свою миссию выполнила и растянулась, дремая.
        Он забирает чашку из моих рук и снова касается пальцами. И опять меня словно током бьёт от его прикосновения. Мы замираем. Тикают часы. Я слышу дыхание - его и своё.
        - Надя…  - выдыхает Сеня и, словно решившись, склоняется надо мной. Останавливается на миг, а потом целует. Лёгкое касание губами. Вздрагиваю и подаюсь ему навстречу.
        У него чашки в руках, но мне это не мешает. Закрываю глаза, как и хотела, тянусь к нему. Хочу ещё. По-настоящему. Глубоко. И Сеня меня не разочаровывает. Поцелуй похож на тягучую карамель - немного сладкую и немножко горькую от кофе. В голове взрываются фейерверки. Руки мои тянутся, зарываются в Сениных волосах.
        
        Это хорошо, что у него заняты руки. Я чувствую себя свободной и раскованной. Это замечательно, что он не может ко мне прижаться всем телом, иначе я бы потеряла голову. Я и так чувствую: он возбуждён. И это сделала я. И мне не страшно, ни капельки. Знаю: он ничего не сделает против моей воли. Уверенна в этом на триста пятьдесят процентов.
        Я отрываюсь от него сама, неловко глажу ладонью по плечу. Ловлю его потемневший взгляд - жадный, голодный, с неприкрытым мужским интересом. В глазах его желание и вопрос, на который я не могу дать ответ.
        Отступаю, как волна уходит с берега, чтобы вернуться в родную стихию. Так безопаснее. И для меня, и для него.
        - Не подумай обо мне плохо,  - прошу и слежу за его лицом.  - Наверное, это выглядит как провокация, но это не так.
        Сеня ставит чашки на стол и оборачивается.
        - Я не думаю о тебе плохо. И если ты сейчас вспоминаешь того козла, что живёт с твоей сестрой, то я не буду, как твоя сестра, обвинять тебя, что ты сама на него вешалась. Это неправда. И я понимаю. К тому же, я сам хотел.
        Его слова попадают в точку. Именно об этом я и беспокоилась. Чтобы не посчитал меня развратной девицей, что вешается всем подряд на шею. И мне становится спокойно.
        Сеня хочет сказать что-то ещё, но у него звонит телефон. Он отвечает и меняется в лице. Настолько, что мне становится страшно. У него короткий разговор, но важный.
        - Да, я понял. Спасибо.
        Рука с телефоном безвольно путешествует вниз.
        - Что-то случилось?  - спрашиваю тихо.
        Сеня, словно очнувшись, смотрит на меня пустым взглядом. Выжженным до боли. Он молчит долго, затем, тряхнув головой, нехотя выдавливает слова.
        - Тест ДНК готов. Данька не мой сын. А я, значит, не его отец.
        -
        =24. Арсений
        Как и куда сдавать тест на ДНК я вычитал в Интернете. Всё оказалось до банального просто - взять образцы слюны у себя и ребёнка - всего лишь поводить ватной палочкой во рту. Мне даже бегать никуда не пришлось - всё за меня сделали телефонные звонки и курьерская служба. И вот результат: я не отец.
        - Что теперь?  - Надин голос удерживает меня на плаву. Иначе я бы что-нибудь разбил или разрушил. Но я почти знал уже, что так и будет, думал, подготовился к неотцовству. Оказалось, нет.
        - Теперь план Б,  - пытаюсь улыбнуться, но у меня, наверное, фигня выходит.  - План Б, если у Даньки не найдутся настоящие родители.
        Надя о таком и не думала даже. У неё, что называется, челюсть упала - рот в немом крике открылся, она его под ладошками спрятала.
        - Но мне кажется, если бы его искали, уже бы нашли,  - пытаюсь успокоить её и заодно себя.  - А это значит, что я смогу его усыновить. Будь я отцом, всё намного проще бы разрешилось.
        - А сейчас?  - Надя осторожно снимает кошку и прижимает к себе.
        Наде поддержка нужна. Мне тоже. Я бы не отказался, чтобы её пальцы прошлись по моим волосам. Или руку ободряюще сжали в конце концов. Но она этого не делает, и я тяжело вздыхаю.
        - А сейчас они могут его отдать «более выгодному кандидату»,  - зачем-то цитирую слова противной тётки из органов опеки.
        - Не говори так,  - просит Надя, отпуская Мусю на пол. Её рука сжимает мою. Наконец-то. Я прикрываю глаза.
        - Уж как есть. К тому же, у Даньки потенциальная мамаша имеется. И вообще тогда ничто не имеет смысла.
        Я вздыхаю, делаю шаг и кутаю Надю в своих объятиях. Не понятно, кто кого поддерживает. Но мне сейчас жизненно необходимо чувствовать хоть какое-то тепло рядом. Надино меня вполне устраивает, хоть и не даёт полного успокоения.
        - Расскажешь?  - поднимает она на меня глаза.
        - Нечего рассказывать,  - целую её брови - почти идеальные сейчас. Но я помню, какими они могут быть, когда она выходит из ванной.
        Она со вздохом принимает моё нежелание говорить. Не настаивает, не лезет, не допытывается, хоть ей и любопытно. А я сейчас не хочу говорить о дуре Лане, о детективе, о запутанной какой-то жизни, разменной монетой в которой стал маленький ребёнок.
        У Нади звонит телефон, и по тому, как она поспешно уходит, бросив на меня извиняющийся взгляд, я понимаю: опять этот неизвестный хер её достаёт. Но достаёт ли?..
        Как ни странно, но я рад, что не навесил на Виталика задание ещё и в Надиной жизни покопаться. Сам разберусь, если будет нужно. Она не заслужила недоверия или унизительного во всех смыслах контроля. Это неправильно. И уж если мне не терпится узнать, кто он, этот таинственный мужчина в её жизни, я спрошу. Или она сама расскажет мне со временем.
        Я терпеливый и адекватный, к тому же - оптимист. Буду думать лишь о хорошем.
        Надя возвращается задумчивая. Хмурит брови, постукивает пальцем по телефону.
        - Проблемы?  - спрашиваю, затаив дыхание. Она поднимает глаза, лицо у неё разглаживается.
        - Нет-нет, всё в порядке,  - слишком поспешно, чтобы быть правдой, и у адекватного меня в груди раскрывает пасть зверь. Кровожадный, с острыми клыками. Я даже замер, прислушиваясь к себе. Что это? Готов ли я к подобному?
        У ног трётся кошка - ласковый белый пушистик с пузом и шикарным хвостом. Выбранное Надей для моего дома счастье. Чёрт с ним со всем. Разберусь. Прижму Лану, добьюсь правды. У меня на руках доказательства её лжи. И если она украла ребёнка, ответит за все свои прегрешения. А дальше будет видно: план А, Б, С - всё решаемо, нужно только правильные цели ставить и искать пути их достижения.
        Остаток дня мы провели по-семейному: я занимался в спортзале. Надю не звал, но она сама пришла. Села в уголок и смотрела. И я, привыкший к взглядам женщин, скованным себя не чувствовал, а как будто обрёл дополнительные крылья. Я танцевал для неё. Вдохновенно. Ловил её взгляд и не мог скрыть улыбку.
        А потом она сидела за ноутбуком и планшетом. Что-то рисовала, хмурилась, но показывать не захотела.
        - У нас, творческих, свои заморочки. Я, к примеру, не люблю показывать незаконченное. Суеверно думаю, что не получится, мысль собьётся, что-то помешает довести до конца. Поэтому потерпи. Я потом покажу.
        Она останавливается, лезет в сумочку и… делает то, что вышибает из меня дух.
        - Замри!  - невольно командую. Надя смотрит испуганно и настороженно. Наконец-то я понял, чего не хватало её образу. Вот теперь все пазлы сошлись. Это как на картине - финальный штрих или мазок. Очки.
        Меня будто на атомы разрывает от её совершенства. Нет, она не стала красивее, но это как вспышка, когда ты ослеплён, а затем, постепенно, начинают проявляться детали окружающего мира, который теперь воспринимается по-другому.
        - Ты почему раньше их не надевала?
        Надя неуверенно прикасается к очкам и краснеет.
        
        - Я… это… стесняюсь. Стараюсь реже или когда никто не видит.
        - Тебе очень идёт,  - говорю правду.  - Не нужно стесняться.
        Она улыбается смущённо, и я радуюсь, что сижу. Озабоченный козёл - вот кто я. Но есть вещи, которые невозможно контролировать.
        Мы расходимся по комнатам глубокой ночью. Я иду под контрастный душ. Струи ледяные, струи горячие. Жар и холод. Лёд и пламя. Вот так я себя чувствую рядом с девочкой, что внезапно появилась в моей жизни.
        В этом сложно разобраться - я знаю её всего ничего. Но то, что она будит во мне желания - это однозначно. Я хочу её. Нестерпимо. Это как вирус, грипп - быстро, стремительно, в плен. Сразу в горячку - и нет возможности избежать столкновения. Но я попробую подумать об этом завтра.
        Я наконец-то укладываюсь в постель - одинокую, как и я. Почему-то именно сейчас я ощущаю это так явно. И, наверное, впервые жалею, что это так. Наверное, было бы проще зайти в спальню, присесть на кровать, сказать несколько слов, потянуться с поцелуями. И, вероятно, меня бы не оттолкнули. Ведь я же красавчик - это бесспорно. Но я не хочу соблазнять. Она юная и явно неискушённая. Будет неправильно, если я воспользуюсь преимуществом своего возраста и сексуального опыта.
        Я так и уснул - неудовлетворённый, но не злой. Кажется, я хочу ухаживать за Надей. Как в старинных романах или фильмах. Красиво и долго. Целовать кончики её пальцев или прижиматься губами к запястью. Это что-то новое в моей жизни, но не к этому ли я стремился?.. С чистого листа?..
        Кажется, я только смыкаю веки, как меня будит звонок. Нет, не телефона и не будильника. Звонок в дверь. Встаю и бреду, мысленно выливая помои на голову того, кто припёрся в такую рань: на часах семь часов утра. И сегодня воскресенье.
        Надя почему-то тоже выскакивает из спальни. Всклокоченная, милая. В тонкой ночной рубашке, что и до середины бедра не доходит. Я вижу Надины заострённые соски и жалею, что не надел штаны.
        Лицо у неё испуганное. Мы толкаемся в небольшой прихожей - сонные и взбудораженные - дверной звонок настырно лезет в уши. Кто-то там слишком настойчивый, и поэтому я злюсь. Открываю дверь одним рывком, готовый рыкнуть или гавкнуть - как получится. Но вскрикивает Надя.
        - Мама?!  - это похоже на писк подстреленной птицы, и я невольно закрываю Надю спиной, разглядывая женщину, что стоит на пороге.
        - Вы позволите?  - сурово сжимает она губы, и я молча сторонюсь, давая ей войти в квартиру.
        -
        =25. Надя
        У меня стойкое ощущение, что меня застукали с поличным. Мы с Сеней выглядим… экзотично, как парочка, которую застали в постели. Я представляю, какими нас видит мама. И даже догадываюсь, почему она здесь.
        Не хочу оправдываться, но паника накрывает меня с головой - это невозможно контролировать. И то, что Сеня пытается меня спрятать, выгородить, немного смягчает удар.
        - Надежда,  - о, моя правильная суровая мамочка!  - Может, ты посмотришь мне в глаза?
        - Послушайте,  - пытается вклиниться в её строгость Сеня, но мама сбривает его сразу.
        - А с вами, молодой человек, мы поговорим позже. Может, вы отойдёте в сторону, пока я побеседую с дочерью?
        - Нет,  - как ему удаётся оставаться таким спокойным?!
        - Нет?  - у мамы брови взлетают выше крыши и облаков. Она удивлена.
        - Нет, потому что я не дам вам её обидеть.
        Кажется, я сейчас расплачусь.
        - Мрр?  - трётся под ногами Муся - наш белый парус. Или всё же белый флаг?.. Вот, кстати, у Муси ещё одно достоинство: она не орёт. Тихо мурмуркает, и каждый раз проделывает это с разными интонациями. Сейчас она словно вопрошает: а что случилось-то? Что за столпотворение и шум?
        - Вот, значит, как…  - мама почти на нормальный тон переходит.
        - Именно так,  - у Сени мышцы чётко прорисованы. Он напряжён.  - Вы пройдёте в мой кабинет. Мы с Надей оденемся - вы нас с постели подняли. А потом спокойно поговорим.
        Да-да-да! Он прав! Я позорно отступаю задом - пячусь и боюсь повернуться к матери спиной. Родительница у меня хорошая. И то, что она приехала сама, а не взяла на подмогу отца - большой и жирный ей плюс. Это значит, что папа пока не в курсе, что его дочь якобы куда-то влипла.
        Ну, Наташка! Накляузничала. Я злюсь. Представляю, что она рассказала матери. Мама тоже хороша: по телефону разговаривать со мной не стала - приехала собственными глазами убедиться в моём низком грехопадении.
        За Сениной спиной я наконец-то прошмыгнула в спальню и со скоростью сверхзвуковой ракеты переоделась. Домашние штаны и футболка. Руки у меня тряслись. Зачем-то напялила очки. Сене нравится - какой-то совершенно ненужный аргумент. Маме моей, например, без разницы, в очках я или без. Ей важно пропесочить меня.
        Сеня уже одет. Мать сидит в его кресле. Гордая несгибаемая статуя на краю сиденья: прямая спина, плотно прижатые друг к другу колени. И губы у неё тоже - слишком решительные.
        Я падаю рядом с Сеней на диван. Это он меня за руку усаживает. Как два провинившихся школьника. Хотя Сеня выглядит вполне зачётно. Ну, это и не его мама приехала, чтобы отругать.
        - Мам,  - начинаю я, ещё толком не зная, что буду говорить, но мама не даёт мне высказаться.
        - Я думала, Наташка снова врёт - ваши детские баталии никак не хотят заканчиваться, и вместо того, чтобы сблизиться, вы отдаляетесь ещё больше. Но, как погляжу, в этот раз она сказала правду.
        - Мам,  - делаю очередную попытку прервать её горькую речь. Но мама машет рукой в мою сторону и не даёт слова вставить.
        Она не кричит, нет. Это какой-то горький усталый спич. Ну, ещё бы… Плохо спала, долго ехала, мысли всякие в голове крутила. А тут - здрасьте, пожалуйста - правильная младшая дочь испортилась, как рыба в сломанном холодильнике.
        - Мы с отцом радовались, что ты у нас растёшь не по годам мудрой и правильной. Гордились твоими успехами, верили, что ты обязательно достигнешь чего-то в жизни, станешь известным иллюстратором, как и хотела. Мы никогда ни в чём тебя не ограничивали, всегда поддерживали.
        Этот поток бесконечен. Она ещё что-то вычитывает, сетует, сокрушается. Словно я помирать собралась или преступление века совершила.
        - Может, хватит?  - прерывает её Сеня. Он сжимает мою ладонь, и, может, поэтому я ещё держусь, не срываюсь.
        Мать смотрит на Сеню долгим взглядом.
        - Он то, чего ты хотела и добивалась?  - кивает небрежно в Сенину сторону, а смотрит пристально в мои глаза.
        - Мне двадцать четыре года,  - зачем-то напоминаю маме. Голос у меня срывается и дрожит.
        - Взрослая?  - невесело усмехается мать.  - Он же старше, голову тебе задурил. Что будет, когда он наиграется?
        Мне хочется сказать ей, что ничего между нами нет, что Сеня - замечательный, добрый и чуткий. В отличие от моих родственников. И её в том числе. Вместо этого я вскидываю голову и смотрю на мать дерзко.
        - Это моя жизнь, мам. Может, хватит меня воспитывать?
        Я поглаживаю Сенину ладонь, мысленно умоляю его не вмешиваться. И он молчит, даёт нам до конца провести эту нелёгкую дуэль слов и взглядов, молодости и опыта.
        Мать несколько долгих секунд молчит, а затем хлопает ладонями по коленям, словно принимая важное решение.
        
        - Ну, вот что, взрослая моя дочь. Собирайся, мы едем домой. Будем считать, что столица тебе не покорилась. И дома можно много чего добиться. А в век компьютерных технологий и Интернета совершенно не обязательно торчать в городе, который ничего не даёт, кроме опустошения и соблазнов.
        Домой?! Теперь, когда у меня только-только начало всё налаживаться? Когда я пережила изгнание из компании № 1, нашла работу в «Тау-Плюс», когда у меня что-то начало получаться, когда я пережила выселение из съёмной квартиры - домой?! Ну уж нет!
        - Никуда я не поеду!  - заявляю твёрдо.
        - Ты хочешь, чтобы я приехала с отцом?  - бьёт мать запрещённым приёмом.
        Отец у меня строгий. И не таких широких взглядов, как мать. Будь он сейчас здесь, меня бы выволокли из квартиры и мы бы уже были на полпути к дому. Слава богу, что Наташка с папой друг друга не переваривают, а мама решила самостоятельно всё выяснить - я в который раз благодарю высшие силы за наши непростые семейные отношения.
        От отчаяния и желания бороться до конца, на меня снисходит бешеная решимость отстоять своё право жить так, как хочется мне. Я не кукла, чтобы таскать меня туда-сюда и поучать!
        - Мам, я хочу, чтобы ты меня услышала,  - чеканю каждое слово.  - Во-первых, ни ты, ни отец не имеете права так со мной поступать. Я совершеннолетняя давно. Во-вторых, я останусь здесь, буду работать и двигаться к своей мечте, как и хотела.
        - Когда всё закончится,  - врывается в мой пламенный монолог мама,  - я надеюсь, у тебя останутся силы признать свою неправоту.
        - А в третьих,  - пытаюсь заглушить я её мрачные «пророчества»,  - я замуж выхожу!
        Небо над головой не разверзлось. Молния меня не поразила. Я молила лишь об одном: чтобы Сеня подыграл мне и не стал удивляться или переспрашивать. Но Сеня молодец: даже не дрогнул. Правда, на маму лучше бы я не смотрела. Вот кого чем-то стукнуло явно: глаза, рот, брови, подбородок - всё живописно. Так и чешутся руки запечатлеть на телефон сей кадр. Для истории, конечно. Но, думаю, мать не оценит моего семейного порыва.
        -
        =26. Арсений
        Замуж?! За этого козла в телефоне?!  - первая мысль, что красным конём проскакала в мозгу. Ну, уж нет!
        - Да,  - сказал я, вставая на ноги,  - мы скоро поженимся. На мой взгляд, пора зарыть топор войны и познакомиться.
        Женщина смотрит на меня недоверчиво и словно оценивая.
        - Арсений,  - протягиваю руку.
        - Маргарита Вячеславовна,  - имя она называет, но ни единого движения в мою сторону не делает. Ничего, терпение и время. И не такие Маргариты Вячеславовны таяли.
        - Пойдёмте чай-кофе пить,  - приглашаю девочек и первым отправляюсь на кухню.
        За мной бодро трясёт пузиком Муся. Тоже проголодалась. От её ур-ур-ур на душе становится хорошо. Я подливаю ей воды, насыпаю корм, а затем ставлю чайник на плиту и достаю джезву.
        - Чай, кофе?  - спрашиваю, искоса поглядывая на Надю и её маму. Пришли. Это плюс.
        - Кофе!  - в два голоса. Сразу видно - родственницы. Надя и на маму не похожа, словно она не её дочь. Впрочем, и соседка внешне мало общего с матерью имеет.
        Маргарита Вячеславовна не расслабляется, но я вижу, как она осматривает всё вокруг. На Мусю поглядывает.
        - Это Сеня мне кошку подарил,  - Надины слова, кажется, женщину удивляют. Она хочет что-то сказать, но захлопывает рот. Всё ясно: не при мне. Это тоже радует, но недолго.
        - У Натальи есть плохая привычка,  - начинает она, как только мы усаживаемся пить кофе,  - преувеличивать.
        Это Надина мама мягко обозначает враньё старшей дочери. Ароматный элитный запах несётся по всей кухне. Хороший кофе по утрам располагает к беседам, даже если они неприятные. Жду, что будет дальше. Нет ни малейшего желания оправдываться.
        - Она сказала, что вы… альфонс,  - поглядывает Маргарита Вячеславовна поверх чашки на меня с прищуром.
        - Мама!  - ахает Надя, но у нас сейчас дуэль взглядов с её матерью - кто кого. У меня чистая совесть. Ну, почти. Я устал от шлейфа сплетен.
        - Что беспокоит вас как мать?  - задаю вполне резонный вопрос.  - Альфонс - это мужчина, что живёт за счёт женщин. Я ограбил вашу старшую дочь, раз она имела смелость сказать обо мне так? У вашей младшей дочери есть, что взять?
        Она отпивает из чашки - очень аккуратный и маленький глоточек - и отводит глаза.
        - Вы можете разбить ей сердце, а это куда больше всех материальных благ,  - вздыхает она.  - Я знаю, о чём говорю,  - с нажимом, пытаясь донести до меня значимость последних слов. Видимо, ей пришлось пережить, поэтому она пытается уберечь любимую дочь от беды.
        - Не все мужчины козлы,  - возражаю, но спокойно. Сейчас важно именно это - спокойствие и точки над «і».
        - Благородный олень?  - язвит вдруг Надина мать и кивает в мою сторону, и у меня заканчивается воздух в лёгких. То ли от возмущения, то ли от рвущегося наружу смеха. Чёрт. Будущая тёща у меня огонь, оказывается.
        - Мам, он полденсер,  - заполняет паузу Надя.  - Спортсмен. А не то, что тебе Наташка наплела. И зря ты мне не позвонила, прежде чем ехать. Ну, что ты в самом деле, мам.
        Маргарита Вячеславовна прикрывает глаза и медленно выдыхает воздух. Кажется, её немного отпустило.
        - Сложно принять, что твои дети выросли. Твоя маленькая девочка стала взрослой. Но ещё тяжелее принять, что девочка сделала выбор. Живёт как-то без нас и нашей помощи. Кошку завела,  - кивает она на беременную Мусю, что, наевшись, развалилась на полу. Раздутый меховой бок колышется от мерного Мусиного дыхания.
        - Я… переживала, Надя. Не позвонила - боялась, что ты отговоришь меня, солжёшь, а я так и не увижу ничего собственными глазами. Буду мучиться и переживать.
        - Не надо, мам,  - гладит Надя мать по судорожно стиснутым на чашке рукам.  - Если бы мне нужна была помощь, я бы обязательно обратилась.
        Я вижу её смущение. Пунцовость щёк. Она лжёт сейчас: когда ей было очень тяжело, она даже и не подумала ехать домой. Не отправилась на вокзал со своей сумкой-гробом. Попыталась у сестры остановиться, а потом попала ко мне. На миг становится страшно: а если бы это был не я?.. А тот мужик в телефоне, например? Он же ей каждый день звонит - я не глухой. Но почему-то ему она, как и матери, не рассказывает о своих бедах. Значит, он не так-то уж ей и дорог?.. Или тоже из отряда тех, кого она, как и родителей, не хочет огорчать?..
        - Раз мы уже познакомились, кофе выпили, может, займёмся чем-нибудь более приятным? Экскурсия по городу? Кино? Театр? Клуб?
        О клубе я, наверное, зря ляпнул. Мать Нади тут же настораживается и снова меряет меня подозрительным взглядом.
        Я вздыхаю.
        - Не пью, не курю, занимаюсь спортом. Люблю кошек, собак, детей. Женат не был, детей…
        И тут меня переклинило. Я не мог выговорить эту избитую идиотскую фразу до конца. Как же нет детей, если есть Данька? Малыш, который остался совсем один? Пусть и не мой по крови, но он же попал ко мне? Значит, где-то там, в небесной канцелярии, было угодно, чтобы мы встретились?
        
        - У Сени сын, Данька,  - слышу, словно сквозь вату, голос Нади. Уверенный такой, твёрдый.  - Отличный полугодовалый мальчишка.
        На лице у Маргариты Вячеславовны - испуг, удивление и понимание, что не всё так просто.
        - Разочарованы ещё больше,  - улыбаюсь, понимая, что только что потерял очень много важных очков.
        - Ну, обычно,  - ставит она чашку на стол и разводит руками,  - мальчики девочек с детьми берут. Наоборот реже.
        Она улыбается в ответ, и становится немного легче.
        - У меня в душе пожар,  - признаётся она со вздохом.  - Это надо переварить и пережить. А лучше переспать с тем, что жизнь младшей дочери изменилась. А потом ещё как-то мужу рассказать.
        - А ты не сразу, постепенно. Или позже. Зачем папу сразу тревожить?  - ластится к ней Надя.
        Кольцо разжалось. Кажется, дальше будет ещё легче. Но в этот эпически поворотный момент я слышу, как в замке поворачивается ключ и прикрываю глаза. Вот только этого сейчас для полноты картины и не хватало. Мама. Моя мама пришла.
        Я вижу, как насторожили ушки девочки за столом. Смотрю, как подняла с пола голову Муся и жадно нюхает воздух. Хочется упасть в позу «рука-лицо» и заржать, но я мужественно держу удар, остаюсь спокоен и почти готов к урагану по имени «моя мама».
        =27. Арсений
        Она влетает, как всегда, бабочкой - машет крыльями, сзади колышется белый хвостик волос. Спортивная, подтянутая, хорошо пахнущая, бодрая. Татуированные брови и губы на её лице смотрятся шикарно. И только шея и руки выдают её истинный возраст. Впрочем, я придираюсь. Мама великолепна.
        Она одним взглядом окидывает всю честную компанию, не забывая и кошку, и встаёт в позу боевого петушка.
        - Что здесь происходит, сын?  - наклонив голову, мать с ног до головы рассматривает Надю. Да, она точно знает, из-за кого сыр-бор. Надина мама ей не интересна, кошка пока тоже. А вот Надя… Гкхм, ну, если она без предупреждения, значит, получит прицельный заряд в сердце. Без подготовки.
        - Здравствуй, мама,  - вежливость никто не отменял. У мамы вспыхивает румянец на щеках. Она увлеклась. Поздороваться забыла.
        - Доброе утро всем,  - и снова настороженный взгляд на девушку. Опасный для неё предмет. Угроза её великовозрастному сыну.
        - Ты бы звонила, предупреждала о своём приезде. И не открывала бы дверь своим ключом,  - инструктирую я родительницу.  - Я всё-таки взрослый мальчик, мам.
        - А-а-а-а,  - тянет мать, оглядывая и Маргариту Вячеславовну с ног до головы долгим взглядом.  - Ну, да, ну, да… А теперь отбросим в сторону нюансы и перейдём к главному!
        - Родительское собрание объявляю открытым,  - буркнул я и встал возле Нади, чтобы поддержать.  - Пора знакомиться. Это Надя, а это мама Нади, Маргарита Вячеславовна. А это мама моя, Вера Ивановна. Тренер по спортивной гимнастике,  - зачем-то добавил я. Ещё б сказал - на пенсии - и поезд бы сошёл с рельс.
        Мать складывает руки на груди. До неё начинает доходить.
        - Что происходит, Арсений? Вначале ребёнок, теперь - девушка да ещё с мамой. Я опять чего-то не знаю? Это что, непутёвая мать Даньки?
        Надина мама со стула подскакивает, будто ей кнопку гигантских размеров подсунули.
        - Моя дочь порядочная!  - возмущается она.
        - Ну, слово «порядочная» и к нехорошим словам добавляют,  - щетинится мать.
        Они сейчас сцепятся, поэтому я встаю между матерьми. Это какой-то кошмар наяву.
        - Мам, всё, как ты хотела. Мечты должны сбываться,  - глажу её по плечам.  - Немножко в обратном порядке, но какая разница? Ребёнок, невеста,  - киваю на Надю.  - Женюсь.
        - Как женюсь?!  - прыжок у матери коронный. Как у кенгуру.  - Это если бы я сегодня не заявилась с утра, всё бы пропустила? И, позволь спросить, а что за спешка такая? Что за скоропалительные действия? Она что, беременная?  - наманикюренным коготком тычет в Надю.
        - Как беременная?  - опять подскакивает Надина мама и сверлит дочь подозрительным взглядом. Надя закатывает глаза. Я слышу подозрительный хрюк, когда она прячет лицо в ладони.
        - Мяу-у-у,  - неожиданно подаёт голос встревоженная Муся и совершает сумасшедший пируэт - прыгает прямо с пола мне на руки. Господи, с её-то пузом. Кошка заглядывает мне в глаза. Кажется, она нервничает и боится, что её не любят. Или забыли. Или я не знаю, что там в кошачьей голове творится. Тут бы со своими тараканами разобраться.
        - У нас кошка беременная,  - пытаюсь всех успокоить, но матери волнуются ещё больше.
        - Это что, шуточки у вас такие?  - пыхтит моя мать.
        - Вы перешли на эзопов язык? Мою дочь ещё никто кошкой не называл!  - отмораживается до температуры айсберга Маргарита Вячеславовна.
        У Нади трясутся плечи. Кажется, она слёзы ладонями утирает. Ей хорошо. А я тут с Мусей отдуваюсь за нас двоих. Стоит ли это того, чтобы прикрывать её с хмырём в телефоне?.. Ну, уж нет. За кого-то я так страдать не согласен.
        - Кошка - это Муся,  - демонстрирую бедное животное потенциальной тещё.  - Это она беременная, а не Надя.
        - Почему с её матерью ты знакомишься, а меня не позвал?  - снова идёт в наступление моя мамуля.  - Не достойна знать, с кем ты живёшь и на ком собрался жениться?
        - Маргарита Вячеславовна не знакомиться приехала, а спасать дочь от такого типа, как я.
        Прозвучало так, словно ябедничаю. Это была промашка. Фатальная почти.
        - Что значит, такого типа?  - мать отодвинула меня рукой и склонилась над Маргаритой Вячеславовной.  - Что значит, спасать? Это ещё надо посмотреть, что у вас за дочь и почему она на моего сына повесилась! Нашла дурака, да? С квартирой, машиной, положением в столице? Да он у меня выгодный жених, между прочим. Щёлкни я пальцами, здесь очередь выстроится, между прочим. И все как на подбор - умные, красивые, интеллигентные. И все будут счастливы замуж за Сеню выйти, а не за его квартиру-машину.
        Маргарита Вячеславовна медленно поднялась. Они стояли друг напротив друга, тяжело дыша.
        - Да как вы смеете!  - голос у неё неожиданно низкий, словно из глубокой пещеры эхом звучит.  - У нас дочь, между прочим, тоже не на помойке найденная! Умница и красавица не чета вашим столичным ш…штучкам! Школу и институт - с отличием! Гран-при выиграла! Её сюда пригласили работать, чтобы вы знали! И ещё нужно посмотреть, кто кого достоин!
        
        Надя наконец-то оторвала совершенно красное лицо от рук. Она уже не смеялась, но слёзы искрились в глазах. Губы дрожали. Надо было прекращать балаган.
        - Надь,  - бережно передаю я Мусю в её руки.  - Подержи, пожалуйста. Мать моя набирает побольше воздуха в лёгкие.
        - Тихо!  - гаркаю так, что, кажется, звякнули чашки на столе. И наконец-то настаёт блаженная тишина.  - Тихо,  - повторяю я уже нормальным голосом.  - Хватит. Все уже поняли: и Надя, и я полны всяческих достоинств. А теперь, может, ещё кофе и поговорим? Спокойно, без эмоций и скандалов?
        Мать сдувается и падает на стул. Маргарита Вячеславовна медленно оседает на свой. Надя прижимает к груди Мусю и гладит кошку между ушек. Та льнёт к ней, преданно заглядывая в глаза.
        Стресс. Сплошной стресс, я вам скажу, все эти матримониальные перемены. Даже для кошки. Что уж говорить о людях. Мать обмахивается руками. Вспотела, бедная.
        - Мам, сходи умойся, выдохни. Я понимаю: всё слишком неожиданно. Но, я думаю, в любом случае, ты бы нервничала, даже если бы я тебя предупредил. К тому же, ничего страшного не произошло. Всё по плану. Мы с Надей присматриваемся друг к другу.
        - Ага,  - язвит мать желчно,  - это теперь так называется. Живёте под одной крышей, спите в одной постели - присматриваетесь, значит. Оригинально. Вот что я скажу, дорогой мой сын. Собрался жениться - женись, а нет - не морочь девушке голову. А то потом и эта исчезнет, а появится очередная коляска под дверьми. Я тебя не так воспитывала!
        - Мы своих детей под двери не подбрасываем!  - возмущается Маргарита Вячеславовна.
        - Тихо!  - хочется стукнуть кулаком по столу. Я тут в доме хозяин, ну, что такое-то, а? Видимо, точно пора жениться, а то уже с тремя женщинами совладать не в силах.  - Не накручивайте себя и не придумывайте лишнего. Нет ни одного вопроса, который бы нельзя было решить мирным путём.
        Я перевожу дух. Все молчат. Наконец-то.
        - Надя,  - спрашиваю у девушки,  - тебе здесь плохо? Ты хочешь уйти?
        - Нет!  - вздрагивает Надюшка и слишком поспешно даёт ответ. Но меня это радует.
        Мать моя вздыхает. Вытирает лоб ладонью.
        - У вас хоть всё серьёзно?  - спрашивает с тоскливой обреченностью в голосе.
        - Серьёзней не бывает,  - не моргаю и глазом.  - Кошку завели. Одну на двоих.
        - Лучше бы вы детей завели,  - устало машет рукой мать.  - Пойду я и правда, умоюсь, что ли. А потом заново будем знакомиться.
        Уже на выходе из кухни, она весело хмыкает.
        - А что, неплохо размялись. С утра взбодриться - то, что надо. И пробежки не нужно. Нет, сын, и не уговаривай: я всё же изредка буду без объявления появляться. Сколько всего полезного можно узнать! Внезапно. И адреналинчик сюда же. Нет, не уговаривай, слушать тебя не буду!  - заявляет она, скрываясь в ванной.
        -
        =28. Надя
        Я люблю ездить в трамваях и троллейбусах. Сидеть, прислонившись к окну, смежать веки, грезить, мечтать. В такие минуты в голове рождаются образы. Вспыхивают, выпячиваются, просятся на бумагу или планшет. Я всегда с собой ношу блокнот. Делаю наброски. И мне никто не помеха. Но сегодня я думаю о другом.
        Странные вещи иногда случаются с нами. Казалось бы: всего один день прожит, а сколько событий произошло.
        Мам мы выпроводили ближе к обеду. Моя ушла к Наташке, а потом уехала домой, Сенина мама отправилась по своим делам чуть позже.
        - Я отобрал у неё ключи,  - доверительно сообщил мне Сеня тихим голосом, и мы рассмеялись. Я даже по стенке сползла - не могла остановиться.
        - Она не обиделась?
        - Нет,  - у Сени глаза сияют.  - Кажется, она счастлива.
        - Плохо,  - огорчаюсь я.  - Мы их обманули. Ты прости меня, ладно? Не знаю, как у меня вырвалось про замуж. Как-то выкрутимся.
        Он смотрит на меня мягко и долго, и становится неудобно от его доброты и понимания.
        Мы ездили к Даньке. А ещё у меня голова кругом шла, когда он мне руку подавал при выходе из машины. Что-то со мной не то. Я словно отравлена им.
        Всё слишком быстро, стремительно, и вроде бы ничего толком не происходит. У меня без конца звонит телефон. Это Слава рвёт невидимые провода. Тоскует. Хочет увидеть.
        Я каждый раз жду, что Сеня спросит о нём, но Сеня молчит. По натянутому канату нервов тянется каждый час. А ночью не уснуть.
        Я не знаю, должна ли с ним откровенничать. Рассказать о Славе, например. Мы как бы живём вместе и кошку общую завели. К ребёнку ездим. Но ничего такого не происходит, если не считать пары поцелуев, которые могут ничего не значить.
        Телефон снова агрессивно взрывается трелью. Я вздрагиваю и открываю глаза. Это Слава. Не даёт спокойно на работу добраться.
        - Как хочешь, но после работы я тебя заберу. Соскучился очень. Погуляем. Свожу тебя в ресторан. Поговорим.
        Да, поговорить нам, конечно, нужно. Я должна сказать, что хочу остаться друзьями, но на расстоянии. Как можно дальше. Я даже ничего придумывать не хочу. Слава большой и сильный. Переживёт.
        - Да, конечно,  - соглашаюсь покладисто.  - Встретимся, как всегда, в парке, но ненадолго. У меня куча дел.
        Он пытается возражать, но я смело нажимаю на «отбой». Лучше не поддаваться, иначе не замечу, как соглашусь под его напором на то, что хочет он, а не я.
        Где-то в глубине души мне его жаль, но не настолько, чтобы пожертвовать собой. Вот это его отсутствие ясно показало: я не скучаю, не хочу его видеть, и с удовольствием бы отказалась от чести встречаться с ним.
        День выдался тяжёлым. Мы работали над двумя проектами. Мой дебютный приняли, а второй вернули. Там солировала Соня-Соник. И тепреь она рыдала истово, словно настал конец света.
        - Им не понравилось всё! Вот всё не понравилось, хоть тресни!
        - Так не бывает,  - меланхолично возразил Гера.  - что-то должно быть сносным, от него нужно и отталкиваться.
        - А им не понравилось всё! Сказали: с техзаданием совпадает, а дух, энергетику нашего великого дела вы не передали. Подумаешь, шоколадные бароны! Два осла в костюмах!
        - Успокойся,  - Гений тоже почти спокоен. Как я понимаю, поражения тоже нужно уметь признавать. Соня не умела.
        - Будем думать,  - щелкнул пальцами Никитос.
        Они о чём-то спорили, махали руками, а я засела тихой мышкой и выпала из пространства. Я видела этих двух шоколадных барона - отца и сына. Они показались мне милыми. А поди ж ты, Соника обидели.
        Они запускали новую продукцию для детей, и нужен им был не столько стиль, сколько сказка. Я рисовала кудрявого принца, похожего на Даньку и тоненькую принцессу в красивом платьице, единорога и тайные пещеры, где растут шоколадные сталактиты и сталагмиты. Я отправлялась за поисками сокровищ по лабиринту и создавала подземные гроты, где вместо воды плескался шоколад.
        - Что тут у тебя?  - напугал меня Гера, что неожиданно встал за спиной и заглянул в мой альбом. Я придушенно взвизгнула и не успела спрятать.
        Гера хлопал длинными ресницами и хмурил брови. Жевал божественной красоты губы и водил пальцем по линиям.
        - А это идея!  - вырвал он из рук иллюстрации и бесцеремонно пошёл делиться моей сказкой с коллегами.
        - Чушь!  - фыркнула Соник.  - Детский сад, что ли? Они никогда на это не пойдут.
        Гений рисунки чуть ли не на зуб пробовал, а затем постучал карандашом по листам бумаги.
        - Чушь не чушь, а в этом что-то есть. Мы можем разработать дизайн под их запрос, а как альтернативу предложить и это. Запасной вариант. Мало ли. Рисуй, Надя,  - Гена сказал это так мягко и настойчиво, что я растерялась окончательно.
        - Но это же не стильно?  - осторожно спросила я, не веря, что надо мной не подшучивают.
        
        - Зато оригинально,  - Гений здесь лидер. Его слово - печать, и я с головой погрузилась в то, в чём была сильна неимоверно. Оказывается, я скучала. Как ни крути, а моя основная специализация прорывается, ищет лазейку и готова выпрыгнуть из малейшей щели, стоит только зазеваться.
        - У нас три дня,  - сказал в конце дня Гена.
        Я поняла его без лишних слов.
        - Я дорисую дома. Это эскизы. В цвете будет выглядеть выигрышно.
        Соник проплыла мимо меня, гордо задрав нос. Она даже не попрощалась. Ну и ладно.
        Вдох. Выдох. Пора.
        Слава налетает на меня, как ураган. Хватает на руки и кружит, слишком плотно прижимая к себе. Это и пугает, и больно.
        - Надя!  - целует он моё лицо.  - Как же я по тебе соскучился!
        Он выглядит потрясающе: загорел до черноты, только белые зубы на лице светятся да глаза сверкают призывным жёлто-зелёным светом.
        - Поставь меня, пожалуйста,  - упираюсь ладонями в широкую грудь.
        - Моя недотрога колючая!  - смеётся Слава, но просьбу выполняет - ставит меня на землю осторожно. И руки убирает нехотя.  - Пойдём, нас ждёт столик в ресторане.
        Наверное, нужно сказать вот так всё сразу. В лоб. Но я медлю. Утренняя решимость рассеивается дымом. Ладно. В ресторане.
        - Я тебе подарки привёз!  - светится довольно Слава, когда нам подают закуски.  - Много подарков. Но один хочу подарить сейчас.
        Он достаёт бархатную коробочку, и у меня чуть не останавливается сердце.
        - Не надо,  - поспешно накрываю его руку своей. Лишь бы не упрямился.  - Я ничего не приму. Зря ты.
        Он смотрит на меня исподлобья, хмурится, а затем вздыхает.
        - Не готова, значит, ещё. Ну, ладно. Подождём. Я терпеливый.
        Мне хочется сказать ему, что самый лучший подарок я уже получила. Дома ждёт меня беременная кошка Муся. Интересно, Слава смог бы терпеть кошку?.. Я вообще сомневаюсь, что он их любит. Рядом с ним можно представить опасную бойцовую собаку - большую и сильную, ему под стать. А пушистая Муся с выпирающими боками как-то в его образ не вписывается.
        Зато Сене… Муся подходит. И ничуть не умаляет его мужественности.
        Мы едим, Слава о чём-то говорит. Я больше отмалчиваюсь. А потом он провожает меня домой. Туда, где я раньше жила. И у меня снова не хватает духу его отшить. И лишь у подъезда я наконец-то созреваю.
        - Знаешь, Слава, я хотела тебе сказать…
        - Не нужно,  - кладёт он палец мне на губы.  - Не говори ничего. Позже, ладно? У меня ещё дела.
        Он прощается скомкано, целует меня в щёку и уезжает. Это похоже на бегство. Кажется, он догадывается и всеми силами пытается избежать объяснений.
        Крадучись, ухожу от дома, где прожила несколько месяцев. Включаю телефон. Шквал пропущенных звонков. Сеня.
        - Где ты, Надя?  - встревоженно спрашивает он, как только я делаю звонок.
        - Забери меня отсюда,  - прошу, называя адрес, и устало сажусь на лавочку.
        Сеня ни о чём не спрашивает. Но то, что он звонил, искал меня, приятно греет душу. Всё, домой. К Сене и Мусе. А со всем остальным буду потом разбираться, раз уж не хватило духу сразу твёрдо сказать Славе «нет».
        -
        =29. Арсений
        Понедельник начался прекрасно: сонная Надя, урчащая Муся под ногами. Кошка вчера отвоевала право спать со мной. Умом я понимал: негигиенично, неправильно, но Муся с настойчивостью скалолаза карабкалась на меня, как только я укладывался на диван.
        Я люблю спать на боку. На правом. Муся не лезла на голову, не оккупировала ноги. Ей приглянулось моё бедро.
        - Муся, ты же приличная кошка,  - пытался я совестить животное, но понимал: проиграл по всем фронтам, потому что какая рука осмелится гонять туда-сюда мать, ждущую котяток?
        Так я и спал - в полглаза. Боялся повернуться и ненароком придавить домашнюю питомицу. Но ближе к утру, когда сон меня победил, я понял: зря осторожничал: Муся, как настоящий скалолаз, умела вовремя перебирать лапами, если я начинал крутиться.
        Не знаю, было ли ей удобно, но моё бедро она покидать не спешила. А утром… она урчала и тыкалась в лицо мокрым носом. Будила меня, я так понимаю. Переживала, наверное, чтобы я не проспал на работу. Я никуда не спешил, зато Наде нужно было вставать.
        Её будильник звенел, но Надя вставать не спешила. Пришлось будить и старательно отводить взгляд от тонкой ночной рубашки.
        - Сегодня и все последующие дни Муся спит с тобой!  - торжественно заявил я за утренним кофе.  - Будет тебя поднимать по утрам.
        Я успел рассказать эпопею с Мусиной оккупацией. То, что Надя смеялась, меня не смущало: у неё необидный, очень хороший, вдохновляющий смех.
        - Нет-нет!  - машет она руками.  - Уступлю честь хозяина тебе!
        - Не обсуждается!  - строю из себя властного господина.  - Могу и кулаком по столу ударить, но правда в том, что через день я уезжаю. На соревнования, как и говорил.
        У Нади вся гамма чувств по лицу проходит.
        - А если Муся надумает родить?  - шепчет она, пугливо поглядывая на кошку.
        - Значит, примешь роды,  - говорю абсолютно серьёзно и невозмутимо, хотя так и тянет улыбнуться.  - Интернет тебе в помощь. Почитаешь, пообщаешься на кошачьих форумах. А вообще, мне кажется, Муся - благородное животное. Она не позволит себе окотиться без меня. Тем более, по срокам, я должен буду вернуться.
        - Ловлю тебя на слове!
        Я тоже кое-кого поймал бы. Но пока решил не форсировать события. Никогда не вёл себя так с женщинами. Никогда не замечал в себе колебания или робость. Да я их и сейчас не чувствовал. Наверное, мне нравилось балансировать и не приближаться. От этого у мира становилось намного больше граней. Не взял, схватил, победил, а отступил в сторону, чтобы полюбоваться, поймать нечто важное.
        Это как прикоснуться к предмету и получить небольшой разряд тока. Услышать щелчок и не спешить снова совать пальцы - с этим всегда успеется, никуда не убежит, а вот испортить всё можно даже взглядом.
        Это было светлое, прекрасное утро. Солнечное, как Надина улыбка. Умиротворённое, как урчание кошки. А дальше всё покатилось в мрачные тона.
        - Объект исчез,  - отрапортовал Виталик. Голос у него был настолько гробовым, что захотелось утешить, хоть я и раздосадовался. Чего-то подобного я ждал.
        Ничего конкретного детективу нарыть на Лану так и не удалось, а потом и сама Лана словно в пространстве растворилась. Виталик переживал.
        - Появится,  - заявил я уверенно.  - Деньги закончатся - и вынырнет. К тому же, она ждёт от меня конкретных шагов. Я пообещал ей разобраться со всем, когда вернусь из-за границы.
        Бестолковая, безмозглая Лана. Что она придумала и что за игры она ведёт? Если это не мой ребёнок, то чей? И мать ли она Даньке? Я снова и снова прокручивал в голове все эти неудобные, но такие важные вопросы.
        Если она украла малыша, то почему его не ищут? Я связывался с полицией: малыша будто выронили посреди улицы. Никто не искал, никому он не был нужен. По базе пробивали все сомнительные случаи с пропажей младенцев. Ни один не подходил Данькину тайну могла знать лишь Лана.
        А может, и не было никакой тайны. Она нерадивая равнодушная мать. Сволочь по большому счёту. В груди у неё - кусок угля, а не сердце. Родила и вышвырнула из своей жизни как котёнка.
        Но почему именно сейчас, а не сразу? Хорошенький, упитанный мальчишка. Чистенький и ухоженный. Я ничего не понимал.
        - Явись на мои ясные очи, сын!  - позвонила мама во второй половине дня. И я поехал. Собраться в дорогу я могу и позже. Привык ездить налегке.
        Мама жила недалеко. Приобретая свою квартиру, я учитывал и этот фактор: желание мамы быть поближе. К слову, она не так часто вмешивалась в мою жизнь, но желание порулить приходилось немного приглушать. Она из тех, кому дай рычаг нужной длины - и перевернёт Землю.
        - Что-то меня напрягает, сын,  - сверлит меня мама взглядом прокуратора.  - Темнишь, не договариваешь. История с сыном и невестой какая-то мутная и скоропалительная. Ты решил поглумиться надо мной? Или пошутить, как вы любите это называть. Я тебе о детях и женитьбе, ты мне - малыша и девушку. По спецзаказу, чтобы не бухтела больше.
        
        Я вздыхаю и присаживаюсь рядом. Серьёзный разговор. А мама взволнована.
        - Не накручивай себя, ладно? Не выдумывай то, чего нет и не было. Я не издевался и не придумывал. А всё, что происходит, и для меня - по голове кувалдой.
        У мамы лицо смягчается, губы становятся нормальными, а не шнурком натянутым. Морщинки у глаз разглаживаются.
        - Запутался?  - гладит она меня по руке. Успокаивающий мамин жест.
        - Нет,  - мотаю головой. А затем, собравшись с духом, говорю правду: - Данька не мой сын, мам.
        - Как так?  - теряется она. Ни тени облегчения на лице. Я этого боялся. Наверное, другая мама радовалась бы.
        - Генетическая экспертиза. Я должен был быть уверенным. К тому же, это помогло бы мне ребёнка усыновить быстрее.
        - А теперь что?
        - А теперь всё сложнее. К тому же вообще не понятно ничего пока. Я одно знаю: хочу его забрать, понимаешь?
        - Понимаю,  - мама снова гладит меня по руке. Это успокаивает: она поддерживает меня, не отговаривает.
        - Мне… жениться надо. Увеличит шансы, что Даньку отдадут.
        - Вот оно что…  - «догадывается» мама.  - Фиктивный брак. Ты им заплатил, что ли? Наде этой и её мамашке? Ты бы мне сказал, я бы тебе желающих вагон и тележку нашла!
        Мама, как всегда, готова развить бурную деятельность. Она и сейчас пританцовывает, на месте усидеть не может. Ей бы сорваться и бежать, вопросы решать. Только повод дай.
        - Нет, мам, нет, не фантазируй, пожалуйста. Всё не так. Я на Наде не поэтому жениться хочу.
        - Хочешь?  - мать жадно вглядывается в моё лицо.
        - Да. Но она пока… не готова, понимаешь?
        - Ну, может, поговорить всё же надо? А не кругами ходить?
        Маме не откажешь в логике. Но я пока не знаю, как подступиться, чтобы не обидеть и не вспугнуть.
        - Я всё решу. Мне нужно время и… ты не обижайся, ладно? Но я бы хотел, чтобы ты не вмешивалась. Не искала с Надей встреч, не пыталась вбивать ей в голову, какой я замечательный.
        Мать делает вид, что оскорбилась. Но именно этим она и собиралась заниматься исподтишка.
        - Вот ещё… и не думала даже!
        - Спасибо, мам.
        Я целую её в щёку. Она, спохватившись, кормит меня обедом. Ничего особенного - борщ, паровые котлеты и овощи. Но из маминых рук - очень вкусно.
        Казалось бы: я должен был успокоиться, а тревога, как снежный ком, росла и увеличивалась. Я сдерживал себя, чтобы не позвонить Наде. Это малодушно и неправильно - навязываться. Всё равно она придёт домой. Мы будем ужинать и беседовать. Можно подождать.
        Но когда она не пришла в привычное время, я отбросил всякую гордость и прочие стоп-сигналы, что мешали мне поступать так, как требовало того сердце. Я звонил и звонил, понимая, что у неё либо отключён телефон, либо что-то случилось. Не мог остановиться.
        Она ведь такая - вечно в разные истории попадает. Дома сидеть я не смог - вышел на улицу. Исследовал подворотню. Мало ли. Но подворотня зияла пустотой, а сгущающиеся сумерки навеивали бы умиротворение, если бы я смог достучаться до Нади.
        Её звонок звучит неожиданно, хоть я и гипнотизирую экран телефона вот уже пару часов. Всего лишь. А будто век прошёл.
        - Забери меня,  - просит, и я мчусь по указанному адресу.
        Она кажется сломанной куклой, брошенной за ненадобностью.
        Конечно, я заберу тебя. Не важно, что случилось. Ты мне нужна - и тот, кто тебя обидел, получит своё, дай только дотянуться до него.
        Я хочу сказать эти слова, но вместо этого задаю дурацкие вопросы.
        - Расскажешь, что у тебя стряслось?
        Мы сидим в машине. Надя смотрит в окно. Лицо у неё задумчивое и грустное.
        - Нет,  - не поворачивает она головы.  - Ты прости меня, ладно? Я… слишком внезапно на твою голову. Навязалась. Я сама во всём разберусь.
        - Глупостей только не говори, ладно? Мне по определению никто и ничего навязать не может. Я все решения всегда принимаю сам.
        Она отрывает глаза от окна. Взгляд у неё спокойный.
        - Вот и я хочу. Сама. Проще всего свалить всё на кого-то. Ничего страшного не случилось, поверь. Просто есть проблема, и её никто не решит за меня.
        В груди сжимается сердце. Видимо, это опять тот неизвестный абонент. Я злюсь и готов взорваться, но на краю меня удерживает Надин голос.
        - Поцелуй меня. Пожалуйста,  - просит она, и я бью по тормозам, чтобы остановить машину.
        -
        =30. Арсений
        Ей нужно клин клином выбить или смыть неприятный осадок. Не знаю. Но эта просьба её выбивает почву из-под ног.
        Я не могу отказаться от её призыва, пусть он вызван чем угодно - Надя просит меня, а я… тянусь к ней, хорошо понимая, что это за притяжение.
        У неё прохладные губы, будто она ела мороженое. Я целую Надю со вкусом, медленно. Не набрасываюсь и не пытаюсь сразить всей страстью, что рвёт меня на части изнутри. Если бы я дал ей выплеснуться, наверное, напугал бы девочку.
        Я старше и опытнее. А она кажется такой неискушённой, юной. А может, всё так и есть. Мне хочется в это верить - в её неопытность и целомудрие. Никогда не придавал значения подобным вещам. Больше ценил другие качества. А сейчас хочется именно этого - чистоты в отношениях и неопытную девочку-очкарика в объятиях.
        Силой заставляю себя отклеиться от Нади. За шкирку себя оттягиваю, совсем как Мюнхгаузен, который вытягивал себя из воды за косичку.
        - Ты знаешь, как действуют на мужчин такие просьбы?  - спрашиваю тихо, гладя пальцами Надины щёки.
        Подушечками пальцев ощущаю, как девушка вспыхивает. Надя пытается отстраниться. Я не даю, удерживая её за плечи.
        - Тише, тише,  - успокаиваю её.  - Это не упрёк. Я просто хочу, чтобы ты знала.
        - Если ты думаешь, что я могу попросить об этом любого встречного, то ошибаешься.
        - Я не думаю, Надя. Но иногда хочется тепла и участия. А их проще всего получить вот так - через контакт. Включается химия тела, и тогда неприятности могут отойти на второй план. Но ненадолго. У тела слишком кратковременный период удовольствия. В то время как у души - слишком много поводов, чтобы долго помнить обиды, досаду, угнетение. Ты расстроена и не хочешь поделиться со мной тем, что тебя тревожит. Поэтому ты выбираешь быстрый путь, чтобы стереть хотя бы на миг свои печали.
        - Ты психолог, да?  - она не сердится, но чувствует себя неловко.
        - Я хотел бы целовать тебя просто так, без причин. Хотел бы, чтобы ты думала обо мне и радовалась. Мне важно, чтобы никто и ничто не стоял между нами.
        Я чувствую себя занудой, но так правильно, я так чувствую. Надя нужна мне - очень сильное и тайное желание. Она та, что входит в жизнь внезапно, но от неё не хочется отделаться, спрятаться, избежать. Вероятно, всё так и случается - как молния, гром, неожиданный ливень. А я слишком взрослый, чтобы бояться последствий. Я готов к бурелому чувств, размытым стихией ощущениям. Но и от Нади хочу того же.
        Я глажу костяшками пальцев её скулы. Обвожу контур губ. Мне невероятно тяжело оторваться от Надиного тепла и доверчивости, но я делаю это. Завожу машину. Мы едем домой. Молчим.
        Я подаю ей руку, когда она выходит из машины. Задерживаю её ладонь в своей. Чувствую, как Надя вздрагивает. Почти физически ощущаю трепет её ресниц.
        Она ждёт меня, пока я паркую машину, и я волнуюсь, словно у нас свидание. Хочется подпрыгнуть и достать звезду с неба. Для Нади. Чтобы она почувствовала и поняла. Догадалась, как волнует меня.
        Муся встречает нас на пороге. От её проникновенного «ур», хочется растечься лужей от умиления. Никогда не знал, что люблю котов. Но, может, выбери Надя собаку, я бы чувствовал то же самое.
        А ещё понимаю, что не хочу никуда ехать. Тревожно мне, неспокойно на душе. Тут девушка Надя темнит и что-то скрывает, и хотелось бы держать руку на пульсе, чтобы она без меня опять в какую-нибудь историю не попала. Здесь Муся на сносях, а Надя боится принимать у кошки роды. Где-то там, в доме малютки, плачет наш несчастный Данька и скрывается бездушная или запутавшаяся в чём-то Лана. У меня дело, в конце концов, почти созрело - требует внимания и сил.
        Но я человек ответственный, поэтому не могу всё бросить. Поэтому я пытаюсь накормить Надю ужином, но она отнекивается и прячет глаза. Всё понятно. Телефонный хрен, видимо, кормил её где-то. Пытаюсь не меняться в лице и отправляюсь складывать вещи. Это недолго.
        Искоса наблюдаю, как переминается с ноги на ногу Надя и с тревогой наблюдает за моими сборами.
        - Не бойся, я ненадолго,  - срывается с губ. Хочется как-то её успокоить.
        - Боюсь,  - Надя не скрывает собственные страхи.  - На самом деле, я не трусиха. Даже если страшно, я беру и делаю, а сейчас… Я, кажется, даже понимаю, в чём дело. Когда ты один, надеешься лишь на себя. А когда кто-то рядом, мозг хитрит и хочет перекинуть свои заботы на соседские плечи. Поэтому всё хорошо, езжай спокойно. Я со всем справлюсь.
        - Иди сюда,  - прошу со вздохом, и как только она делает шаг мне навстречу, заключаю её в объятия.
        Я хочу быть её плечом. Оберегать и заботиться, чтобы иногда ей не приходилось всё делать самой. Чтобы она знала: ей есть на кого опереться и довериться.
        Я уезжаю под утро. Надя спит на моём диване. Я сам её здесь уложил. И сам укрыл одеялом. Муся вскарабкалась сверху.
        - Остаёшься за главную,  - приказываю я ей.  - Береги хозяйку и чтобы без фокусов мне тут.
        Муся щурит на меня разноцветные глаза. Загадочная и спокойная. Я бы хотел быть на её месте - сверху. Отмахиваюсь от жарких мыслей и пытаюсь успокоиться. Мне бы в ледяной душ, но пора уходить. Ничего, я вернусь. И эта мысль необычайно меня стимулирует. К подвигам и свершениям готов.
        
        =31. Надя
        Сеня уехал, и сразу стало пусто. Тихо и непривычно. Никто не варил вкусный кофе, не шумела вода в душе, никто не встречал меня с улыбкой. Муся только ходила по пятам. Она, как и я, осиротела.
        - Не смей рожать без Сени, слышишь?  - пригрозила я кошке, но она лишь тяжело вздохнула в ответ и посмотрела на меня с укором, словно хотела сказать: «Я не контролирую этот процесс».
        Я вчера так и не села за планшет, зато проснулась рано и с утра немного наверстала упущенное. Работалось легко - моя стихия. Образы так и выпрыгивали из меня, по ходу добавлялись детали и штришки. Они ничего общего не имели с деловым стилем, зато с головой погружали в сказку.
        - Ничего себе,  - присвистнул Никитос и впервые, наверное, посмотрел на меня с уважением. Соник снова фыркнула, но уже потише. Она перекусила себя - у неё получалось отбрасывать лишнее и, сцепив зубы, работать: дома Соня тоже не бездельничала, а приволокла с утра новые эскизы и наработки.
        У нас получалось совершенно разное. Мне не хватало именно этого - единства стиля, делового подхода, какой-то элитности, что сквозила в каждом Сонином рисунке. Я понимала: не дотягиваю, и то, что я создала, не совсем годится для заказчика. А где-то внутри рождалось понимание, будто пелена с глаз упала.
        - Я предлагаю сделать микс - объединить наши усилия,  - свершилось: я произнесла это вслух.
        - Вот ещё!  - заартачилась Соня, прикрывая руками своё «богатство», как наседка цыплят.
        Я её хорошо понимала. Нелегко оторвать кровное от сердца. Гений кинул на меня задумчивый взгляд. Гера вздохнул. Он, наверное, единственный понимал, что моё предложение обречено на провал.
        - А если подумать?  - Гена первым сделал заход на священные земли синей Сони.
        - Нет!  - когда Сонька злится, то становится крыса крысой.
        Я пожимаю плечами. Нет так нет, не драться же мне в самом деле. Но Гена делает знак: продолжай, работай. Видимо, в нём не умерла надежда уломать Соню на тандем. У нас двое суток остаётся до часа «Х».
        - Перекинь-ка мне файлы,  - просит Гений в конце рабочего дня. Он специально дождался, когда все уйдут. Вид у него загадочно-нейтральный, словно он знает что-то важное, но пока никому ничего не скажет.
        Я и не пытаюсь расспрашивать. Движение извилин в голове Гения - неизвестные траектории, поэтому я молча делаю то, о чём он попросил, а затем, ошалев, наблюдаю, как он деловито загружает в мой ноут какие-то файлы.
        - Это наработки Сони. Сделай то, что считаешь нужным, а там посмотрим. Чистой воды пиратство и бессовестное использование чужой интеллектуальной собственности, но я не возражаю: у меня руки чешутся попробовать.
        К моему счастью, молчит телефон. Сегодня Слава не позвонил ни разу. Занят, наверное. А может, решил мне передышку устроить, чтобы осознала и заскучала. Неимоверное облегчение - постыдное и трусливое, но я так счастлива, что готова зарыться в песок от пяток до макушки. Страусы отдыхают, когда я прячусь от проблемы, которую давно следовало бы решить.
        В час-пик я решила не ехать маршруткой - выбрала длинный путь. Мне жизненно необходим трамвай. Покачиваясь на рельсах, сидя на не очень удобном сиденье, я создавала образы. А ещё думала о Сене. Он же может мне позвонить? Или нет?..
        У подъезда меня ждал сюрприз.
        - Здравствуй, Надя,  - поднялась с лавочки Сенина мама. Ей необычайно шёл белый цвет: брючки по фигуре, кофточка с декольте, спортивный пиджак. Волосы мягким длинным каре падают на плечи.
        - Вера Ивановна, добрый вечер,  - у меня язык от неожиданности во рту словно распух. И сразу сжимается сердце: что-то с Сеней?.. Но она улыбается мне жизнерадостно.
        - В дом пустишь?
        - Да-да,  - бросаю на неё встревоженные взгляды, но Вера Ивановна великолепна - улыбается почти счастливо и, как я в неё ни вглядываюсь, не вижу фальши и натянутости. Она кажется мне естественной и спокойной, довольной жизнью.
        - Лифтом или пешком?
        - Люблю лифтом,  - признаюсь, смущаясь.  - Мне всегда почему-то кажется, что лифт - это космическая ракета, которая летит к далёким звёздам.
        - Ну и фантазия,  - крутит Сенина мама головой и уверенно нажимает на кнопку.  - А вот Сеня любит пешком. Спортивный мальчик. Всю жизнь таким был - энергичным и целеустремлённым.
        Мы входим в квартиру, нас на пороге встречает Муся. Вера Ивановна наклоняется и гладит белоснежную красавицу.
        - Надо же. Кошку завёл. У нас никогда животных не было. Да Сеня и не просил. А тут - смотри, ещё и с приплодом взял. Я совсем не знаю своего сына, получается.
        Она ходит по комнатам как хозяйка. Заглядывает на кухню, осматривает кабинет, но дальше не идёт.
        - Чай, кофе?  - предлагаю, чтобы заполнить паузу. Она проверяет не вынесла ли я чего ценного, пока Сени дома нет? Как-то мне нехорошо от пристальных взглядов, которые Сенина мама на меня бросает.
        
        - Нет, не нужно. Я хотела спросить… Ты знаешь, где подкидыш сейчас находится?
        - Он Данька,  - мне почему-то становится обидно за малыша.
        - Да-да, конечно,  - отводит она глаза и часто моргает.  - Хороший мальчик. Светлый такой, чистый. Я бы хотела навещать его.
        - Завтра сходим. Сегодня уже поздно. Договоримся. Я на работе задерживаться не стану. И поедем. Я тоже по нему соскучилась. Он там плачет, ему там плохо.
        Лицо у Веры Ивановны меняется. Она вздыхает, а затем смотрит на меня, словно хочет что-то увидеть, но пока не может.
        - Это, наверное, странно… Но в те часы, что я провела с Даней, я была счастлива. Почувствовала себя бабушкой - настоящей. Искала и находила в мальчике черты своего сына. И улыбался он похоже, и реснички… и волосы тёмные вьются. А ещё он такой же жизнерадостный. Я представляла, как он подрастёт, и я поведу его в свою секцию. Мы будем заниматься гимнастикой, как когда-то с Сеней. И даже если ему не понравится - пусть. Я и музыкой с ним готова была, и рисовать… лишь бы он был счастлив. Я мысленно вела его за руку в школу, думала, как буду гордиться…
        Она умолкает и снова тяжело вздыхает. Я молчу. Мне нечего сказать этой женщине, что тоскует о ребёнке.
        - Я знаю, что он не Сенин сын,  - снова бросает она на меня взгляд.  - Но, наверное, сейчас я очень хорошо понимаю фразу, что чужих детей не бывает. Он… как-то взял и стал нашим. Не знаю, чей он и почему именно Сене его подбросили. Вот же: чужой ребёнок, а я продолжаю мечтать, как в школу его… за руку… с букетом цветов поведу.
        Я осторожно накрываю её руку своей. Вера Ивановна не вздрагивает и не одёргивает ладонь.
        - Ну, если вы это видите, то, может, так оно и должно быть?
        - Думаешь?  - ещё один тяжёлый вздох.  - Я сегодня узнавала. Мне его не отдадут на усыновление. Возраст. А Сене… непросто придётся. К тому же, у малыша, я так думаю, родственники есть, не нашлись пока.
        - Всё равно он наш,  - вырвалось неожиданно. Да ещё так твёрдо и уверенно.
        У Сени - её глаза. Я замечаю это только сейчас. Бархатные и тёмные, с длинными ресницами, за которыми легко можно прятать взгляд. Но они почти никогда так не делают - ни мама его, ни сам Сеня.
        - Как хорошо ты это сказала, девочка,  - улыбается она мне, и я вдруг понимаю: она хорошая. Мой человек. Как и Сеня…
        -
        =32. Арсений и Надя
        АРСЕНИЙ
        - Марс, ты готов?  - Майя, как всегда, нервничает.  - Скоро твой выход!
        Я не отвечаю. Смотрю в окно и расслабляю мышцы. Там, за стеклом - чужой город, заграничная реальность. Аккуратная мостовая блестит - её только что поливальная машина вымыла, и без того чистую. Но здесь так принято.
        Если я открою окно, почувствую свежесть, как после дождя. Запах пыли, прибитой водой. Мне он нравится - есть в этом что-то будоражащее.
        - Марс!
        Хочется послать Майю подальше, но я сдерживаюсь. Она не виновата. Не заслужила грубости или пренебрежения. А то, что у меня нет настроения ей отвечать, ещё не означает, что нужно огрызнуться.
        Это последний мой чемпионат - я так решил. Когда тебе тридцать два мир меняет ценности. Может, у кого-то не так, у меня вот случилось. Пересмотреть жизнь, провести оценку того, что ещё осталось, перебрать вещи в своей душе - выкинуть ненужное, оставить главное. И… с чистого листа.
        Нет. Уже не с нуля. Чистая страница неожиданно начала заполняться раньше, чем я планировал. Хотя какие, к чёрту, планы, когда судьба сама решает, что произойдёт в следующую минуту.
        Дома меня ждёт девушка - умка в очках - всё, как мне нравится, всё, как я себе воображал когда-то. Сейчас мне кажется, что поезд моей жизни покатился по нужным рельсам. Всё случилось своевременно, именно в тот момент, когда я к этому был готов.
        У меня остался мой выход. И сейчас не важно, выиграю я или проиграю, какое место займу в турнирной таблице. Я выложусь по полной. Покажу всё, на что способен. По-другому не хочу и не умею. В этом и характер, и принципы. Тем более, что завершающий аккорд в этой части своей жизни, хочется, чтобы прозвучал красиво.
        А потом я позвоню Наде, чтобы услышать её голос. И попрошу обязательно Мусю к трубке поднести, чтобы услышать, как она муркает и тарахтит. Да, это именно то, чего мне так не хватает сейчас.
        НАДЯ
        Мы с Сениной мамой поужинали вместе, а потом я рисовала почти до утра. На меня нахлынула волна вдохновения. Я видела, как можно объединить свою и Сонину работу. Не знаю, на что я надеялась, но остановиться не могла.
        На работу явилась уставшая, не выспавшаяся - всего на два часа удалось глаза сомкнуть, но это было какое-то приятное опустошение. С чувством выполненного долга, как говорят.
        Помято выглядела не только я. У Гены и Сони тоже не цветущий вид. Глаза красные. И почему-то мне кажется, они не спали вместе.
        Мы переглядываемся и выжидаем. Я на Соню смотрю, она - на меня. И тут до моих мозгов начинает доходить. Медленно, что не удивительно.
        Соня облизывает губы в ядовито-синей помаде. Хлопает густо накрашенными ресницами и не выдерживает первой.
        - Ну, покажешь?  - в хриплом голосе нет спокойствия - сплошные нервы. Гена успокаивающе обнимает Соню за плечи. Ого! Кажется, у нас прогресс! Причём по всем фронтам.
        - Покажу,  - киваю и тяну шею к её монитору.  - В ответ на то, что сделала ты.
        Соня возмущённо отталкивает Гения.
        - Ты! Предатель! Обещал же ничего не говорить!
        - А он и не говорил. Я догадалась. Только что.
        И с этого момента начинается дурдом в хорошем смысле этого слова.
        Мы начинаем работать вместе. Плечо к плечу, голова к голове. К процессу подключается вся наша команда. Спорим, рассматриваем эскизы, выбираем лучшее, правим на ходу.
        - Идеальное решение!  - закатывает в экстазе глаза Гера.
        - Да вы крутые, девчонки!  - вопит Никитос.
        Думаю, завтра нам будет что показать заказчикам. И рассказать тоже. Мы не просто рекламный пакет подготовили и рисунки разработали для новой линейки продукции, мы целую концепцию на ходу придумали.
        - Я думаю, им понравится твоя идея с акцией и лабиринтом сокровищ - дети любят такие вещи. Это будет нечто!
        Соня сияет. Никогда не думала, что у нас получится что-то совместное. Но в стороне скромно стоит Гений и прячет улыбку. Это он. Его рук дело. Подтолкнул, обыграл, смешал все карты. Гене бы ещё немного смелости, чтобы Соньку завоевать - и цены бы ему не было. А то зациклилась на Ветрове.
        Даже одна мимолётная мысль о Славе портит настроение. И. как назло, звенит телефон: вспомни дьявола - и он тут как тут.
        - Надя, давай встретимся,  - что-то в его голосе такое, отчего волосы на затылке дыбом встают. Он не поздоровался. И слишком жёстко хлестнул.
        - Прости, но сегодня я не могу,  - вежливо, но твёрдо.
        - Бросай свою работу. Или научись делать всё рационально. Я лично увольняю тех работников, которые не умеют правильно распределять своё рабочее время.
        - Но я не твой работник, верно?  - возражаю из чистого упрямства, потому что он не работодатель по большому счёту, а хозяин. У меня свой босс имеется.  - К тому же, это не с работой связано. У меня есть очень важные дела.
        
        Слава молчит. Пауза - длинная, как мне кажется. А затем он меняет тон. И это ещё больше настораживает.
        - Ладно-ладно, я всё понимаю. Раз у тебя очень важные дела, значит подожду я. До встречи, Надя.
        Хочется встать и с разбегу удариться головой в стену. Если бы я не пообещала Сениной маме сходить к Даньке, я бы обязательно с ним встретилась, чтобы сказать всё в лицо. Чем дальше, тем больше мне не нравился клубок наших чересчур запутанных взаимоотношений.

* * *
        - Заболел ваш пацан,  - встречает нас усталая нянечка.  - Кричит, температура. Так что идите домой.
        Я испуганно смотрю на Сенину маму. У меня в голове пусто, а сердце тревожно бьётся в груди. В какой-то миг в ушах звенит так, что я боюсь упасть в обморок.
        - Что значит «идите домой»?  - Вера Ивановна подаётся корпусом вперёд. Готовая к бою амазонка.  - Может, ему помощь нужна, а мы - домой? Данька нам как бы не чужой ребёнок.
        - Всё равно не пустят,  - качает нянечка головой, но Сенина мама полна решимости.
        Я не знаю, как она это делает - я бы, наверное, развернулась и ушла. Или плакала от бессилия. А она в миг на уши всех поставила, до директора дошла.
        - Всё хорошо с вашим мальчиком - зубки у него режутся. И не переживайте: здесь медсёстры, врачи, уход,  - объясняет дежурная медсестра.
        Нам всё же дали полюбоваться на Даньку несколько минут. Он спал, разметавшись, по кроватке.
        - Как жаль, что мы не можем его забрать домой,  - вздыхает Вера Ивановна, как только мы покидаем дом ребёнка.  - И как жаль, что нельзя всё сделать быстро.
        Я молчу. Потому что усыновление - это лотерея. И неизвестно, будут ли звёзды на Сениной стороне.
        -
        =33. Надя
        - Что происходит, Надя?
        Слава ждал меня после работы. Сегодня ветрено и, наверное, пойдёт дождь. Он стоит на ветру, волосы у него растрепались. Я уставшая и опустошённая - заказчикам пришлась по душе наша концепция. Остались довольны. Это было очень трудное, но важное крещение «боем». Мы с Соней плечом к плечу доказали, что лучшие. Рискнули и выиграли.
        Я немного расстроена: поздним вечером звонил Сеня, а я пропустила звонок - не слышала, спала мёртвым сном. Но трудовые будни немного сгладили огорчение. И вот сейчас, лицом к лицу со Славой, я понимаю: мне не страшно.
        - А что происходит, Слава?  - спрашиваю в ответ, потому что вижу: он взвинчен, напряжён, и если знает, что его тревожит, то я - нет. На нас пялятся. Ещё бы. Хорошо что Соня с Геной ушли раньше меня. Наверное, Соню расстроила бы эта встреча.
        - Поговорим?  - кивает он на машину.
        - Поговорим, но не здесь и не в машине,  - киваю на близлежащий скверик.
        Я опережаю Славу на шаг. Он идёт за мной, но недолго: не хочет быть ведомым. Вначале он равняется со мной, а затем - вырывается вперёд. Мне почему-то кажется, он бы меня за руку схватил и тянул за собой, но сдержался. И это здорово, иначе я бы точно вырвалась и возмутилась.
        - А теперь я тебя внимательно слушаю,  - останавливаюсь возле лавочки в тихой аллее. Здесь мало людей - вечер, ветер холодный.
        - Это я тебя слушаю,  - опускает он мне на голову тяжёлый взгляд. Будь у взгляда настоящий вес, я бы под землю на метр ушла.
        - Слава, прежде чем говорить, я бы хотела узнать, что ты хочешь от меня услышать.
        Он молчит. На щеках играют желваки. Не знаю, что он видит во мне, но его многозначительность выводит из себя. Я стараюсь не сорваться - хочется закончить этот безумно тяжёлый день, прийти домой, принять душ, прижать Мусю к груди и уснуть.
        - Почему ты не сказала мне, что съехала с квартиры? Что за тайные перемещения?
        Звучит как обвинение в суде.
        - А я должна отчитываться за каждый свой шаг?  - мне его наезды вообще не нравятся, поэтому я продолжаю отвечать вопросом на вопрос.
        - Но ты могла сказать и промолчала.
        - Не захотела, Слава. Это моя жизнь. И если бы нужна была твоя помощь, вмешательство, совет, я бы обратилась.
        - Но тебе ничего от меня не нужно,  - он всё правильно понимает.  - Ты всё хочешь решать сама, быть самостоятельной и независимой.
        - А ещё мне кажется, что тебя слишком много в моей жизни.
        Ну вот, я это сказала. От собственной смелости закружилась голова и засосало под ложечкой.
        - Вот так, да, Надь?  - улыбка у Славы волчья, страшная.
        - Прости,  - смотрю я в его жёсткие жёлто-зелёные глаза.
        - И кто он, Надь? Этот слюнтяй Гера?
        Он снова хочет сломить, подмять под себя, заставить играть по его правилам. В нём слишком много силы. А мне надо быть либо сильнее, чтобы сопротивляться, либо слабее, чтобы подчиняться.
        - Даже если никого нет, ты душишь меня. Мне это не нравится. Ты пытаешься всё решить и за себя, и за меня. Я так не хочу.
        - А как хочешь, Надь? Я буду таким, как ты захочешь.
        Я вздыхаю расстроенно. Он не слышит меня. Славе кажется, что всё можно исправить.
        - Не надо ничего менять, понимаешь? Я не смогу быть другой, и ты тоже не сможешь измениться. Это… несовпадение, но ты упрямишься. С самого начала так было. Это очевидно.
        - Это ты кое-чего не понимаешь, моя хорошая девочка.
        Глаза у Славы холодные. Он всегда выглядит жёстко, но в данную секунду становится очень далёким, словно отстраняется, уходит куда-то далеко в себя. Я и так его не всегда понимала и чувствовала, а теперь рядом - руку протяни - стоит совершенно чужой мужчина. Пугающий. От него хочется сбежать, поджав хвост.
        - В тот день, когда мы столкнулись,  - щурит Слава глаза,  - я решал для себя очень важную проблему. Филиал «Тау-Плюс» убыточен. Я собирался избавиться от него. И передумал только ради тебя. Решил: пусть. Как знак свыше. Реорганизация, вышвырнутые в никуда люди, много грязи, хлопот, забот… Однозначно, я бы прошёл через это и не облез. Но тут появилась ты - чистая и немножко кусачая. Что-то в тебе тронуло моё циничное чёрствое сердце. И я решил не рушить твой мир. Дать шанс вместе со всеми. Не альтруистично, конечно. Ты не просто нравишься мне, Надя. Я хочу тебя, как мужчина может хотеть женщину. И, наверное, я жалею сейчас, что слишком с тобой носился. Ты такая же, как все. Ничем не отличаешься. Наверное, никогда и не была особенной. Я выдумал что-то себе и поверил.
        Не знаю, больно ли мне от его слов. Бьют, но не достигают цели. Задевают, но не настолько, чтобы оправдываться.
        - Мне жаль, что разочаровала тебя. Жаль, что ты видел лишь то, что хотел. И плохо, что ты никогда ни с кем не считался.
        
        - Я слышал, вы заключили сегодня выгодный долгосрочный контракт. Противных шоколадных баронов покорили,  - и снова эта снисходительная недобрая улыбка.  - И тебе не хочется закрепить свой успех? Ты готова всё бросить, подставить людей?
        А вот это действительно больно. Он снова давит. Сапогами топчет, гвозди забивает, пытаясь сломить меня и склонить в свою сторону.
        - Это грязно, Слава,  - мне хочется встать на цыпочки, чтобы казаться выше. Чтобы дотянуться и влепить ему пощёчину. Сделать ему хотя бы на миг так же больно, как он сейчас делает мне.  - Это шантаж.
        Слава пожимает плечами.
        - Это бизнес, детка, ничего личного.
        Он лжёт. Он как раз и мешает сейчас дело с личными интересами, подбивает меня стать жертвой. И я вдруг понимаю, какой пропасти чудом избежала. Что было бы, не выгони меня сухарь Илоночка из квартиры? Что было бы, не встреть я Сеню?..
        - Мне жаль, Вячеслав Андреевич, что в вашей жизни не осталось ничего доброго и светлого. Что вы не умеете проигрывать, а когда нечем заинтересовать девушку, опускаетесь до грязных игр и угроз. Я не стану героиней и не спасу «Тау-Плюс». Не потому что мне плохо или я не нуждаюсь в работе. Вы прекрасно знаете, что не так. Но рано или поздно, я надоем вам, как игрушка. Как надоел «Тау-Плюс». И тогда мои жертвы будут напрасными - вы избавитесь легко и от меня, и от фирмы. Поэтому мой ответ - «нет». Завтра я подам на расчёт. Всего хорошего.
        Я не стала смотреть ему в глаза. Совестить тоже не имело смысла. Развернулась и пошла в сторону троллейбусной остановки. А может, лучше снова проехаться на трамвае. Успокоиться. Подумать, что делать дальше. Да, собственно, выбор невелик: снова садиться за ноут и шерстить вакансии.
        - Надя, вернись!  - бьёт в спину Славин жёсткий голос. Я лишь качаю головой и ухожу всё дальше и дальше.
        Он догоняет меня и хватает за руку. Я вырываюсь и отскакиваю в сторону.
        - Не подходи ко мне!  - дышу часто. Мне не хватает воздуха.  - Не подходи или я закричу и вызову полицию!  - трясу телефоном. Лицо у меня, наверное, перекошено.
        Он останавливается. Дышит тяжело. Воздух становится влажным и плотным - наверное, будет гроза. Молчит и больше не делает попыток со мной сблизиться. И тогда я дрогнула. Испуг накрыл меня. Не смогла уйти гордо и красиво, как хотела.
        Я крутнулась на месте, запуталась в собственных ногах, чуть не упала, а затем бежала так, что только ветер свистел в ушах, а сердце норовило выскочить через горло. Я убегала, подпрыгивая, как пугливый заяц. Не стала ждать ни троллейбуса, ни трамвая - вскочила в первую попавшуюся маршрутку и тяжело повисла на поручне.
        Он не гнался за мной и больше не звал. Но я почему-то была уверена, что это ещё не конец.
        -
        =34. Надя
        Наутро я пришла к мымре кадровичке - сдаваться. Принесла заявление об уходе. Она долго вертела мою бумажку, вздыхала, качала головой.
        - Какое несчастливое место,  - вид у неё, будто зуб ноет.  - Сидите здесь, Гладышева!  - строго приказала она, поправляя очки.
        Я с радостью рухнула на стул. Спала плохо. Думала, крутила всё, что произошло, в голове, как кино: туда-обратно, вперёд-назад, словно что-то можно изменить.
        - Гладышева?  - у кадровички такой вид и голос, что я невольно выпрямляюсь на стуле.  - К Игорю Владимировичу,  - кивает она на дверь. Такое впечатление, что выпросила для меня аудиенцию у самого короля.
        Я вздыхаю, но и уже в коридоре. Тяжело вздыхаю и направляюсь к боссу. Будет ругать, язвить, совестить?..
        Босс сидит за столом и крутит моё заявление, словно не знает, что с ним сделать. Не знаю почему, но мне вдруг кажется, что ещё немного - и он сделает из него бумажный самолётик.
        Я замираю, не доходя, где-то ровно посередине.
        - Доброе утро, Гладышева. Присаживайся,  - машет он рукой на стул, давая понять, что заметил меня.
        - Здравствуйте, Игорь Владимирович,  - сажусь на краешек стула и складываю руки на коленях.
        - Что это, Гладышева?  - трясёт он бумажкой перед моим носом.
        - Заявление об уходе.
        Игорь Владимирович кладёт лист бумаги на стол и внимательно вглядывается в меня.
        - А что, собственно, стряслось? С работой, на удивление, вы справляетесь. Вчера заключили очень выгодный контракт. Ваша группа очень успешна. Кто-то вас обидел? Слово не так сказал?
        Мне надо либо соврать, либо сказать что-то, максимально близкое к правде.
        - Я нашла другую работу,  - лгу. Врать я не умею. По мне видно.
        - Деньги?  - кривит босс губы.  - Нет проблем, мы повысим вам зарплату.
        - Дело не в деньгах. И с коллективом всё хорошо,  - лихорадочно соображаю, как же выкрутиться.
        - Ясно,  - большая ладонь босса ложится на стол, припечатывает моё заявление.  - Вам что-то наговорил Вячеслав Андреевич?
        Он выговаривает имя Ветрова так, словно у него в зубах что-то неприятное застряло. Я молчу. Мне нечего сказать. Не хочу жаловаться. Как-то это неправильно. Пауза затягивается.
        - Идите работайте, Надя,  - босс устало откидывается в кресле. Я вижу, как его рука шарит по столу. Он ищет пачку сигарет, которой на столе не наблюдается.
        - Но…  - пытаюсь возразить, но Игорь Владимирович властно указывает рукой на дверь.  - Встала. Вышла. По коридору. В свой отдел. Работай! А с Ветровым я сам разберусь.
        У меня временный ступор. Он что, намекает, что подобное здесь уже случалось?..
        - Надя, иди,  - уже помягче, и я вскакиваю, но ухожу и оглядываюсь. Меня так и подмывает спросить, забросать вопросами, узнать…
        Несмотря на то, что Ветров повёл себя как скотина, я не могла поверить, что он настолько мерзок.
        - Ты где пропадаешь?  - накинулась на меня Соня-Соник, как только я перешагнула порог.  - Мы тебе телефон оборвали, думали, что-то случилось. Проспала, да?
        - Да. И телефон забыла включить,  - снова ложь. Им я тоже ничего не могу рассказать. Ни синей Соне, ни задумчивому Гере. Никто из них не виноват. И страшно подумать, что будет, когда всё закончится. Когда не станет «Тау Плюс».
        Мне нужно было настоять на увольнении. Хотя бы потому, что я не могу смотреть им в глаза. Гере, который меня натаскивал. Никитосу, что всё время подбадривал, Гению, который подсказывал и умел видеть намного глубже, сквозь линии и штрихи. И даже синей Соне. Она немало крови моей попила, но как-то же мы притёрлись?
        Я сажусь за компьютер и делаю вид, что работаю. Все понимают: что-то не так, но расспрашивать никто не спешит, и я благодарна за это.
        Ближе к обеду я вспоминаю, что телефон мой так и валяется отключенный, Много пропущенных звонков. Мама. Сеня. Сенина мама. Незнакомый номер.
        Телефон трезвонит, я не успеваю досмотреть список звонивших абонентов.
        - Надя,  - далёкий голос Сени способен залечить любые раны.  - Никак не могу дозвониться до тебя. Как ты? Всё хорошо?
        Он встревожен, а у меня слёзы из глаз от его заботы.
        - Всё хорошо, телефон отключала. Муся держится, Данька - тоже. Мы тут с мамой твоей навещали его. А ты чем нас порадуешь?
        - А я золото везу,  - смеётся он, и от его смеха - душа перестаёт сжиматься, готова расцвести и танцевать.
        - Поздравляю!  - визжу на весь коридор и прыгаю, как сумасшедшая. Это эйфория. Гордость. И, наверное, счастье, потому что нет ничего светлее этого мига, который мы переживаем вместе, находясь друг от друга за сотни километров.
        
        - Ты когда домой?  - может, это и неправильно, что я спрашиваю об этом. Эгоистично. Но я так хочу его увидеть. Поговорить. Посмотреть в глаза. Мне его не хватает.
        - Скоро, очень скоро, потерпи,  - Сеня снова смеётся.  - Я соскучился, очень соскучился, Надя,  - это уже серьёзно, до замирания сердца, когда в горле застревают слова и не знаешь толком, что ответить.
        Совсем недавно такие же слова мне говорил другой человек. И ничего, кроме досады я не испытывала. А сейчас я лечу лёгким призраком в далёкие дали, чтобы хоть мысленно побыть с Сеней рядом. Чувствую по-другому, воспринимаю иначе.
        - Мы тоже скучаем,  - лукавлю и трушу. Боюсь сказать «я», прикрываясь Мусей и Сениной мамой. Почти невыносимо сказать единственную правду, потому что не хочется разрушить то, что протянулось между нами светлым лучом.
        - До встречи, Надя,  - где-то там, на заднем фоне, какие-то звуки. Сене некогда. У него дела. И я со вздохом отключаюсь. Стыдно, но я прижимаю губы к экрану. Прижимаю, чтобы ещё хоть на немного задержать тепло нашего разговора.
        Вздыхаю. Прихожу в себя. Телефон снова звонит, но я не спешу. Мне нужна крохотная передышка.
        Опять незнакомый номер. Почему-то тревожно. А вдруг что-то с Данькой?..
        - Слушаю,  - почему-то сразу кажется: это неприятный, тревожный на двести процентов звонок.
        - Вас зовут Надя?  - спрашивает незнакомый мужчина.
        - Да,  - сжимаю пальцы покрепче. Дурное предчувствие накатывает волной.
        - Вы знаете Вячеслава Ветрова?
        Опускаю веки и медленно считаю до десяти.
        - Д-да.
        - Он разбился вчера на машине. Находится в реанимации. Приезжайте.
        В тот момент я не задавалась вопросами, почему я. Меня тряхнуло, как при столкновении. Я словно тоже побывала в аварии. Как в тумане записывала адрес больницы и металась, не зная, что делать.
        - Надь, что с тобой?  - это Соня и Гений. Вместе.
        - Мне надо уйти,  - не хочу говорить правду.  - Очень надо уйти.
        - Надо, значит иди,  - шепчет она, склонившись ко мне.  - Мы прикроем. На крайний случай, заявление без содержания напишем.
        И я срываюсь. Лечу. А в голове крутится и крутится мысль: это после вчерашнего разговора. Он был зол, в бешенстве. Это из-за меня. Всё случилось из-за меня…
        Каким бы гадом Слава ни был, я не желала ему смерти, нет.
        -
        =35. Арсений и Надя
        АРСЕНИЙ
        Я сорвался домой. Соревнования прошли - оставалось три дня: культурная программа, шоу, интервью - всё, где без меня могли спокойно обойтись.
        - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Марс,  - пытается надавить на меня Майя.
        - Очень хорошо знаю. Это было моё последнее выступление, и сейчас есть дела поважнее, чем отдыхать и расслабляться здесь.
        Она поднимает руки, показывая, что сдаётся, но на лице её такой скепсис и явное расстройство, что впору пожалеть, но мне и правда не до того. Я хочу домой. Решать дела и делать новые шаги в той жизни, что остаётся после спорта.
        Я позвонил Наде из аэропорта. Слушал её голос и медленно сходил с ума. От её радости - искренней и чистой, от её эмоций светлых. Я не сказал, что вернулся - решил сделать сюрприз. Мчался домой. Мечтал, как выйду ей навстречу, когда она вернётся с работы. Хотел обнять. Зацеловать. А там… как выйдет дальше. Никогда я ещё так не волновался - до головокружения.
        Дома тихо. Только Муся вздыхает тяжело, встречая меня.
        - Ну, и где наша девочка?  - спрашиваю я у кошки. Если бы Муся умела, наверное, пожала бы плечами.
        Тяжёлый перелёт, я почти не спал. Меня жутко клонит в сон, но я не могу сейчас уснуть: Нади нет, она задерживается. Я иду на кухню и пью крепкий кофе, больше похожий на яд. Телефонный звонок звучит тревожно в почти полной тишине. Номер незнакомый, и мне вдруг становится страшно. Что-то случилось?  - первая мысль.
        - Алло,  - отвечаю и напряжённо вслушиваюсь в незнакомый голос.  - Да-да, конечно,  - записываю адрес и срываюсь с места.
        - Мяу-у-у,  - жалобно стонет Муська и льнёт к моим ногам. Она почти никогда не подаёт голос, поэтому я понимаю: с ней что-то не так.
        - Потерпи, ладно? А я быстро,  - глажу по белой шерсти и почти бегу.
        Уже в машине я со стыдом думаю, что испытал облегчение: это не с Надей. Я пытаюсь ей дозвониться, но она вне зоны доступа. Ничего, позже. Я позвоню ей позже. Она всё равно не знает, что я вернулся.
        Славка. Друг. Я даже думать не хочу, что с ним что-то произошло, но ведь случилось… Мы разговаривали с ним буквально вчера. Он позвонил внезапно. Спрашивал, где я. Поздравил с победой. И вот… В голове не укладывается.
        Уже возле больницы меня накрывает страх. Если он в реанимации, то не должны пускать посетителей? А если впускают, это хорошо или плохо?..
        Я не трус, но, прежде чем войти, дышу на крыльце вечерним воздухом, пытаясь протолкнуть ком в горле.
        Это не реанимация, а вип-палата. Меня провожает туда хмурый охранник, как только я называю имя Ветрова.
        - Недолго. Несколько минут,  - даёт он отмашку, и я переступаю порог палаты.
        НАДЯ
        Мозг человека - штука взрывоопасная. Пока я добралась до больницы, нарисовала несколько страшно-кровавых сценариев - один другого ужаснее. Действительность оказалась намного скромнее.
        Слава лежит в палате бледный, но в сознании. Пикают датчики, он в гипсе. Почти как в фильмах,  - почему-то думаю я, когда осторожно подхожу к больничной койке.
        Место, где лежит Ветров, сложно назвать больницей. Комфортабельный отель - намного теплее и ближе. Да и сама больница оказалась очень приличной клиникой для состоятельных людей. Простые смертные сюда не попадают. Ну, Ветров же, чему я удивляюсь?
        - Надя?  - Слава голову не поворачивает - у него на шее корсет,
        - Как ты?  - присаживаюсь на стул рядом с широкой кроватью.
        - Жить буду,  - кривит он губы.  - Но ещё пока не понятно, как.
        Я не знаю, что ему сказать. Держись? Всё будет в порядке? Избито как-то и глупо. Я же не знаю, какие у него травмы.
        - Не сердишься, что попросил приехать?  - слова даются ему с трудом. Дышит он с натугой.
        - Нет,  - я душой не кривлю. Мне его по-человечески очень жаль. А ещё я продолжаю думать, что виновата.
        - А за вчерашнее - сердишься?..
        Я молчу. «Да» - будет неправдой. И «нет» - тоже ложь.
        - Наговорил всякого. От бессилия, наверное. Очень уж ты зацепила меня, Надь. Крюком прям под рёбра. Вывернула наизнанку.
        - Не надо, Слав.
        Мне почему-то кажется, он потом будет жалеть о своих словах. Сложный человек - Слава Ветров. Не угадать, что он может выкинуть в следующий раз.
        - С работы не уходи. Я говорил с Игорем. Не надо. Не собирался я ничего расформировывать. Придумал на ходу от злости. Хотел посмотреть, насколько ты милосердна. Оказалось - не очень. Не мать Тереза, а виделось иначе.
        Он отрывисто смеётся и закашливается. Лицо искажается от боли.
        
        - Тебе, наверное, нельзя столько разговаривать,  - пытаюсь прервать тягостные объяснения.
        - Мне можно всё,  - улыбается тонко, прикрывая веки. Он снова похож на настороженного, битого жизнью волка.  - Мир?
        Слава не просит прощения, но, может, это большее на что он способен. С его-то властными замашками.
        Он протягивает руку. Шевелит пальцами, приглашая помириться. Долго сердиться я не умею. Тем более, мне хочется его поддержать, поэтому я вкладываю в его раскрытую ладонь свою.
        Слава сжимает мои пальцы неожиданно сильно. Слишком крепкая хватка для умирающего. Шаги по коридору. Голоса возле двери. Кто-то ещё решил его навестить? И пока я прислушиваюсь к внешним звукам, Слава притягивает мою руку к себе и касается губами запястья. Целует ладонь. Мне неловко, я пытаюсь освободиться осторожно, но он держит меня слишком крепко.
        А потом… дверь открывается. На пороге - мужчина в белой накидке. В такой же, как у меня. Здесь выдают посетителям - белоснежные до хруста накидки, похожие на крылья ангела.
        - Надя?  - слышу я знакомый голос. Поворачиваюсь.
        - Сеня?  - задаю похожий вопрос, а затем перевожу взгляд на Славу.
        У него глаза смеются. Не зло, но с болью и горечью. Он знает - обжигает молнией мысль.
        - Вот, значит, как,  - смотрит Сеня, не отрываясь, на мою руку, которую Слава продолжает прижимать к губам.  - Чистая и правильная девочка. Всё очень серьёзно. Да. Я помню, Слав. Ты поправляйся, ладно? А я пойду. Думаю, я тут лишний.
        - Сеня!  - кричу я, вырывая руку и совершенно не заботясь о Славе, но Сеня уходит и бесшумно закрывает за собой дверь.
        В Славиных глазах - пепел. Страшный какой-то и сухой, но когда сердце проваливается во тьму, нет дела до чужих страданий.
        - А вот этого я тебе точно никогда не прощу!  - голос у меня, словно чужой.
        Я спотыкаюсь о стул, сваливаю его, больно ударившись коленкой. Но меня сейчас и стена не остановит. Я выбегаю из палаты и мчусь, на ходу срывая накидку. Бегу к Сене, потому что не хочу его терять.
        -
        =36. Арсений
        Уже проехав несколько километров, я понимаю, что сошёл с ума. Не знаю, что на меня нашло. Чистое помешательство. Надя и Слава в палате. Его губы на Надиной руке. Больно до темноты в глазах.
        Слава - друг. Я помню его слова про «всё серьёзно». А ещё, в тот миг, я понимаю: он и есть тот самый мужик из её телефона. Он тот самый, кто звонил ей беспрестанно. Он тот, с которым она встречалась и не рассказывала.
        Но если всё так, почему она оказалась на улице, без жилья, с дурацкой сумкой-гробом? Почему он не помог ей, не спас, не уберёг? Почему позволил Наде попасть в подворотню, где её чуть не ограбили и не изнасиловали, позволил ей напороться на урода-соседа.
        Да он даже не подозревал, где она и что с ней, иначе не разрешил бы жить со мной под одной крышей! А всё, что случилось,  - спектакль, разыгранная по нотам пьеса, где мне Слава уготовил роль ревнивого, но благородного осла. И я повёлся, как дурак малолетний.
        Я разворачиваюсь и возвращаюсь в клинику. Больше у меня нет трепета и страха. Есть злость и решительность. Я врываюсь в палату, оттолкнув охранника. Если бы он упёрся, я бы с ним подрался - настолько внутри всё бушует и клокочет.
        Слава сидит на кровати, рядом валяется шейный воротник.
        - Ты что, разыграл нас, да? Притворился умирающим, а на самом деле - здоров как бык?
        Из меня так и прёт возмущение, волной поднимается желание сделать больно человеку, которого я всегда считал лучшим другом.
        - Ну, в общем, не умираю,  - поднимает он на меня глаза.  - Но и не совсем здоров на самом деле. В аварию я действительно попал. Перелом ноги, плечевой вывих вправляли, сдвиг там каких-то позвонков во всех местах. Сейчас курицы прибегут - назад свои орудия пыток наденут. За Надей вернулся? Очухался?
        Слава невесело усмехается и морщится от боли.
        - Нет её, убежала. За тобой, я так понимаю.
        - Зачем?  - у меня всего лишь один вопрос.
        - А ты зачем? Отнял единственное, что по-настоящему было мне дорого. Это месть, Сень? Я где-то тебе перешёл дорогу? Обидел тебя чем-то? Я мог, да. Ты ж меня знаешь. Не привык церемониться.
        - Ерунду не мели, ладно? Ты головой там часом не ударился, в своей аварии?
        - Я не верю в совпадения, Сеня. В огромном городе, где население исчисляется миллионами, она нашла именно тебя. Или ты нашёл её, но уже не случайно. Умирал, наверное, от любопытства. Выследил и сделал больно. Цена твоей дружбы - грош. Я поэтому и свёл вас. Чтобы и вы поняли, как это, когда боль рвёт на части душу.
        Я смотрю на Славу. Вглядываюсь в знакомые черты. Вот он, мой друг, всё такой же, как и был. Ни больше ни меньше - как всегда. Та же циничная ухмылка на губах, знакомый скепсис. Есть лишь одно «но»: он сейчас о Наде говорит. О моей Наде. О той самой девушке, которой восхищался, рассказывал мне, что она особенная.
        Да, я знаю: любить непросто. Но когда любишь, стараешься меньше ранить, больше дарить радости. А намеренная боль - это не любовь вовсе.
        - Знаешь, что плохо?  - говорю очень тихо, но так, чтобы он услышал и понял.  - В любых ситуациях, что бы ни происходило, ты больше всего на свете любишь себя. Потому что если бы ты любил Надю, то сделал бы всё, чтобы она была счастлива. С тобой или без тебя. Я вернулся, чтобы сказать тебе: я не откажусь от неё только потому, что ты мой друг. Не уйду в сторону, хоть первый порыв был именно такой. Я буду счастлив, если она захочет остаться со мной. Я буду огорчён, если она надумает уйти. Но я приму её выбор. Отпущу. Потому что желаю ей счастья. Прощай, Слав.
        - И ты просто так возьмёшь и уйдёшь?  - догоняет меня Славин голос уже у двери. Из-за какой-то бабы разрушишь всё, что нас связывало?
        Я оборачиваюсь.
        - Ты так ничего и не понял, Слав. Надя не какая-то баба. Она - лучшая. По крайне мере, для меня. И… ты прости, ладно? У меня сын, Надя, а дома кошка собралась рожать. Так что можешь язвить и всем рассказывать, как низко я пал в твоих глазах. Думаю, мы это как-то переживём.
        Я спешу домой. Звоню Наде, но телефон её молчит. Только бы не ушла молча. Сейчас очень важно поговорить. И я надеюсь, она простит меня.
        Я открываю дверь своим ключом. Надины босоножки стоят в коридоре, и сердце несётся вскачь, пускается в пляс.
        - Надя?  - голос мой звучит громко в тишине. Она не отзывается. Уснула? Ушла?..
        Я нахожу её в кладовке возле спортзала. Оттуда торчит только её задик.
        - Надь?  - окликаю её негромко, чтобы не напугать, но она всё равно вздрагивает, бьётся обо что-то в кладовке головой, ругается сквозь зубы, а затем высовывается из ниши полностью.
        - Помоги мне. Муся рожает.
        У Нади глаза на пол-лица. Испуганные. Губы дрожат и руки.
        - Надо мягкое что-то и коробок желательно. А я ничего подходящего найти не могу.
        - Сейчас организуем,  - улыбаюсь.
        Надя убегает, а я нахожу и коробок, и старую футболку - мягкую, Мусе должна понравиться. Они обосновались на кухне. Кошка мечется и нервничает, Надя чуть не плачет. Две мои растерявшиеся девочки. Хорошо, что я вернулся домой. Как бы они здесь без меня?
        
        - Вот, ложе для королевы готово,  - ставлю на пол коробок с подстилкой.
        - Мусенька,  - уговаривает Надя кошку и подталкивает её к новому месту,  - смотри, что тебе Сеня принёс.
        Кошка обнюхивает и залезает внутрь. Кажется, ей нравится.
        - Мау!  - тяжёло вздыхает она. Жалуется. Ей страшно и, наверное, больно. Надя гладит её по вздувшемуся боку, и Муся вытягивается, прикрывая глаза. Затихает ненадолго. А затем тело её вздрагивает, напрягается, проходит волна потуг.
        - Это схватки, да?  - смотрит на меня Надя. Она напугана больше кошки, которая сейчас, успокоившись, делает своё дело - собирается производить на свет котят.
        - Наверное,  - отвечаю ей.  - Я впервые на родах присутствую.
        Мы стоим на коленях перед коробком.
        - Может, нужно оставить её в покое? Может, мы ей мешаем?  - спрашиваю тихо. От Нади пахнет малиной и её шампунем. Я дышу ею. Во всех смыслах.
        - Ты иди, ладно? А я посижу. Она просит, чтобы я её гладила.  - у Нади виноватые глаза.  - Ты с дороги, устал.
        - Надя,  - накрываю её ладонь своей. Я слышу, как вздыхает кошка. Как напрягается её бок под нашими руками.
        - Сень, я не уйду. Ты можешь выгнать, меня, конечно. И… я могу объяснить всё про Славу…
        - Не надо ничего объяснять,  - прерываю я её.  - Ты здесь, а не осталась с ним. И только это имеет значение. Ты… прости меня, ладно? За то, что ушёл, оставил тебя там. Поступил малодушно по отношению к тебе и чересчур благородно по отношению к Славе.
        Кошка под нашими руками напрягается очень сильно.
        - Ой!  - шепчет Надя.  - Кажется, котёнок.
        Мы не включили свет, горит лишь бра на стене, и понять, что там, почти невозможно, но Надя, кажется, в лучшем стратегическом положении, чем я.
        - Беленький, на крысу похожий,  - продолжает она шептать.
        Кажется, что-то есть. Кошка подгребает это «что-то» под себя, облизывает, а затем снова ложится и тужится. Нам пока не до разговоров: с интервалами на свет появляются из Муси ещё два котёнка. Все в маму. А может, и в папу - мы же не знаем.
        - Вот Муся и стала мамой,  - поднимается с пола Надя.  - Посмотри, какая у неё умиротворённая мордочка. И эти три крысёныша пригрелись под ней.
        Она смеётся. Мы, толкаясь, моем руки, а затем я ловлю её и прижимаю к себе. Целую в губы и не хочу отпускать. Я наконец-то сделал то, о чём мечтал. Моя Надя. Её тёплые чуткие губы. Она прижимается ко мне доверчиво, льнёт, запускает пальчики в мои волосы, встаёт на цыпочки.
        Какая разница, что было до нас? Всё осталось позади. Хочу жить мгновением и видеть будущее. С Надей, с Мусей, с Данькой…
        -
        =37. Надя
        Я знаю, как поступают очень правильные девочки. Они отталкивают слишком приставучих мальчиков и говорят, что никаких поползновений до свадьбы нет и не может быть. Я именно так воспитана - в строгости.
        Правда, точно так воспитывали и мою сестру. Наука прошла мимо, но я всегда считала, что сумею, в случае чего, совладать с собою и поступить правильно.
        А сейчас, в Сениных объятиях, я принимаю поцелуи и сама вешаюсь ему на шею. Не могу ничего с собой поделать. Особенно после того, что пришлось пережить в клинике со Славой. Мне вдруг почему-то влезает в голову, что если я сейчас оттолкну Сеню, Слава потом найдёт тысячи способов сломать меня. А я не хочу. Он чужой и в данный момент отвратителен мне, а Сеня - понятный и родной.
        Он останавливается сам. Гладит меня по лицу.
        - Надя, Наденька,  - шепчет нежно, и я готова расплакаться от его шёпота и осторожности. Я чувствую себя сокровищем, чем-то очень важным и нужным в Сениной жизни.
        - Я… можно приму душ?  - спрашиваю, не в силах оторваться, отлипнуть от него.
        - Да, конечно,  - делает он шаг назад и уходит, закрыв за собой дверь.
        Тактичный и чуткий. Ни слова упрёка.
        Я сажусь на край ванны и судорожно вздыхаю. А затем, раздевшись, встаю под душ. Смываю с себя и тяжёлый день, и тягостную историю со Славой. Я моюсь долго, пока кожа не начинает скрипеть, а затем вытираюсь тщательно, расчёсываю волосы, что влажными прядями рассыпаются у меня по плечам.
        Я так и выхожу из ванной - в одном полотенце, босая. Сеня сидит в кресле у окна. Что он видит там? Огни большого города? Окно большое, на всю стену. Там, наверное, красиво, но я смотрю только на него, усталого мужчину, что пролетел сотни (тысячи?) километров, чтобы вернуться домой. Ко мне и Мусе. К Даньке и маме Вере.
        Он, наверное, уловил мои тихие шаги, а может, почувствовал моё присутствие. Обернулся, замер. Смотрит на меня пристально. Свет настольной лампы под абажуром тенями ложится ему на лицо. Что в его взгляде? Мне не увидеть и не понять, но, наверное, это лишнее, потому что иначе я растеряю всю свою воробьиную храбрость.
        Я позволяю полотенцу упасть к моим ногам. Стою перед Сеней чистая и открытая. Впервые перед мужским взглядом.
        - Надя…
        Что в его голосе? Предупреждение или желание? Не хочу вслушиваться и понимать. Закрываю глаза и делаю шаг вперёд.
        - Надя, пожалуйста…  - попадаю в Сенины объятья. Он словно закрывает меня собой, прикрывает руками, что ложатся на кожу и оставляют ожоги почти невесомых прикосновений.
        Я прислоняюсь лбом к его плечу, а затем обхватываю руками талию.
        - Ты же не оттолкнёшь меня, правда?
        Голос у меня звонкий и беспомощный, как у маленькой девочки.
        Он смеётся и целует меня в волосы на макушке.
        - Я боюсь тебя напугать. Сделать больно.
        - Ты так уверен, что для меня это впервые?  - прижимаюсь к нему ещё крепче и чувствую силу его желания.
        - Не уверен, но думаю, что это так.
        - Но когда-то же для каждой девушки это случается в первый раз?
        - Да,  - отвечает он мне после томительной паузы.  - И важно, чтобы ты не просто решилась, а хотела этого.
        - Я хочу. С тобой. Иначе бы не пришла. Или я напридумывала себе лишнего, того, чего нет на самом деле? И ты сейчас просто боишься меня обидеть? Скажи, я пойму. И уйду. Вычеркнем этот неловкий эпизод. Забудем.
        Он шумно вздыхает, обнимает меня крепко.
        - Нет. Не нужно ничего забывать. Посмотри на меня, Надя.
        Я поднимаю лицо. Оказывается, в глазах стоят слёзы. Я не даю им пролиться. Сеня целует меня - прокладывает цепочку нежных поцелуев по лицу. От век до висков, по щекам и подбородку, останавливаясь на губах. Это слишком нежно - сердце тает и вырывается из груди от прикосновения его губ.
        - Я хочу, чтобы ты запомнила этот день навсегда. Чтобы твой первый раз был самым лучшим.
        Я смеюсь немного нервно и обхватываю его лицо руками.
        - Я скажу маме Вере, что таких, как ты, больше не делают. Но я так счастлива, что она постаралась для меня. А теперь… ты разденешься для меня, Сеня?
        - Звучит как призыв,  - хмыкает он и неожиданно подхватывает меня на руки, несёт в спальню.  - Мечтал об этом с самого первого дня, как ты появилась здесь - поваляться на большой кровати в спальне. С тобой.
        Мне ещё хочется пошутить над «поваляться», но становится не до этого. Он осторожно кладёт меня на простынь. Медленно стягивает джинсы и футболку. Нет ничего в его движениях нарочитого или искусственного, а смотрится это… очень остро, будто подглядываешь за запретным.
        У Сени красивое тело. Я это уже знаю - видела его в спортзале. Но сейчас… вот он передо мной, такой же чистый и открытый. Уже не скрыть под одеждой желания. Не отвертеться и не убежать.
        
        Он ложится рядом. Смотрит на меня по-особенному. Обводит костяшками пальцев овал моего лица, пробует на вкус губы.
        Я не знаю, как это бывает. Но то, что происходит со мной - прекрасно. Его руки везде. И так хочется, чтобы они не останавливались. Кожа к коже. Дыхание к дыханию. Мы всё ближе и ближе друг к другу, и когда случается самое главное, я вдруг понимаю, как это, когда становишься единым целым. Мгновенная боль срывает с губ моих вскрик. Сеня останавливается, давая мне привыкнуть, приспособиться.
        Это… непривычно, но так правильно. Я двигаюсь ему навстречу, сжимаю в своих объятиях. И мне так хорошо, что кажется, будто крылья вырастают за спиной. Крылья, что не дадут мне упасть. Крылья, что уберегут меня от ошибок, горечи, утрат и обид. Потому что я теперь не одна. У меня есть мой самый желанный, самый лучший мужчина.
        У меня нет слов, чтобы выразить свои чувства. Но зато у меня есть тело, которым, оказывается, тоже многое можно сказать. И оно не одиноко, ведёт диалог, поёт от счастья, трепещет от близкой эйфории, что приближается и накрывает волной, заставляя шептать любимое имя…
        А затем мы просто лежим рядом в объятиях друг друга. Сеня засыпает почти мгновенно, а я ещё какое-то время смотрю на него и не могу поверить, что всё случилось. Что я стала женщиной и радуюсь этому, будто выиграла Гран-при.
        - Спокойной ночи,  - целую я Сеню в щёку и, положив голову ему на плечо, проваливаюсь в сон. Завтра придёт новый день. Самый лучший, я знаю. Я убеждена в этом, потому что теперь у нас не может быть плохих дней.
        -
        =38. Арсений и Надя
        АРСЕНИЙ
        Я спал так крепко, что не слышал, как Надя ушла. Проснулся и огорчился. Это я должен был разбудить её поцелуем, прошептать нежные слова. Мы обязательно должны были поприпираться, кто первым пойдёт в душ, и я бы ей легко уступил, потому что Наде на работу, а я… почти свободная птица.
        От досады я готов сам себе пинка дать, но злиться на себя - пустое дело. Лучше я исправлюсь. Сделаю так, чтобы каждый наш день наполнялся радостью и светом.
        Муся плотно обосновалась в коробке. Она делала вылазку к миске с едой, жадно давилась, беспокойно поглядывая на своих бело-розовых красавцев, мчалась в туалет на лоток и снова подгребала под себя свои сокровища. Котята сосали молоко, и Муся довольно жмурилась, радостно вздыхая. Никогда не думал, что буду с умилением наблюдать за мамой-кошкой. Помешательство какое-то. Не будь Муся при исполнении, я бы затискал её, наверное.
        На столе - записка. «Не скучай. Скоро встретимся!». Немного размашистый, но красивый почерк. И от этих слов внутри меня рождается нежность. Надя не забыла. Думала обо мне, когда пила кофе.
        - Мам, я дома,  - звоню я родительнице.  - Да, вернулся пораньше.
        - Вот и хорошо,  - щебечет моя жизнерадостная ма,  - а я к Даньке собралась. Езжу каждый день. Надюшке некогда, работает и устаёт, да и пускают здесь по вечерам неохотно, но мы с ней каждый день созваниваемся!
        Это что-то новое, а я пропустил. Кажется, мои девочки за моей спиной свели более тесное знакомство. Но поговорить с Надей у нас времени не было, зато мама выкладывает новости с охотой.
        Они нашли общий язык. А я думал, маме понадобится время, чтобы привыкнуть.
        - Она не похожа на твоих случайно проходящих э-э-э… девушек,  - пытается объяснить мне мама то, что и так очевидно.
        И вот эта её заминка хорошо даёт понять, что она думает обо всех тех, кто так или иначе крутился вокруг меня. Или я вокруг них - уже не важно, потому что всё, что было в прошлом, сейчас для меня настолько далеко, что я и сам диву даюсь. Как всё стремительно меняется.
        - Я заеду за тобой, вместе к Даньке сходим,  - прерываю я её бесконечно журчащий поток речи.
        - Вы бы на выходных ко мне в гости, что ли. Я соскучилась и по тебе, и по Надюшке! А то устала я костями трясти в вашу даль!
        Собираться с телефоном у уха неудобно, но я терплю: маму нужно выслушать, дать ей самые важные мысли проговорить. Иначе обид не оберёшься.
        - У Данечки зубки режутся,  - продолжает тарахтеть мама уже у меня в машине.  - Мы перепробовали все средства. Ты знаешь, кое-что помогает! Я ему игрушки экологически чистые купила, чтобы зубки чесал.
        Пока она подробно рассказывает о прорезывании зубок у младенцев, я звоню детективу. В динамике уныло проходят длинные гудки, а я невольно думаю: какое счастье, что я не стал следить за Надей. Не обидел её недоверием, не стал выяснять, какие тайны она от меня прячет. А ведь был порыв знать о каждом её шаге. И, как ни крути, история со Славой саднит. Многолетняя дружба всё же не хочет отпускать. Мне жаль его. Жаль, что всё так неловко закончилось. Может, не нужно было так резко рубить канаты, но внутри всё противилось тому, чтобы он был рядом, смотрел на Надю, вспоминал, что между ними было.
        - Нет, пока всё без изменений,  - отчитывается Виталик, и внутри рождается недовольство, глухое раздражение. Ну, Лана, попадёшься ты мне. Больше не будет вежливых реверансов. Разберёмся по-настоящему жёстко и бескомпромиссно.
        В то, что она исчезла навсегда, я не верил. Что-то было в этой истории с ребёнком нечистое, и если Лана появилась, вынырнет она и в этот раз, чтобы поставить новые условия.
        Данька, пока я его не видел, изменился. Больше не было довольного жизнью крепыша. И дело даже не в том, что он похудел - это ещё как-то можно понять: зубки, стрессы. Он стал каким-то не выделяющимся. Общий ребёнок среди себе подобных. И одет вроде неплохо, и чистенький, а мне чудится, что въелся в него какой-то запах казёнщины и сиротства.
        - Смотри, он тянется к тебе. Узнал!  - шмыгает носом мать.
        Я прижимаю маленькое тельце к груди. Данька что-то рассказывает мне, жалуется на своём тарабарском, а затем, успокоившись, сосредоточенно тыкает пальцем мне то в нос, то в глаза, крепко цепляется пальчиками в волосы. И я терплю. Я бы ещё и не то вытерпел, лишь бы малыш был счастлив.
        - Жаль, что нам его не отдают,  - вздыхает мама, когда мы я везу её домой.  - У нас бы ему куда лучше было. И присмотренный, и накормленный. С ребёнком заниматься нужно, чтобы развивался, а не только попу мыть да соску в рот пихать. Ты видел? Он пустышку сосёт, а ведь раньше не брал. Ему не хватает общения и ласки.
        Она бьёт по больному, но пока ничего нельзя сделать.
        - Утрясётся, мам,  - пытаюсь её успокоить, но слова, произнесённые сквозь стиснутые зубы, больше похожи на рык и никакого спокойствия не несут.
        Мама тяжело вздыхает и умолкает. Как же непросто всё. Но я упрямо думаю, что обязательно найду выход.
        
        НАДЯ
        Вначале позвонил Слава. Я не стала отвечать. Больше всего на свете я боялась, что он придумает очередную пакость или начнёт давить на меня. Из-за этого звонка у меня всё из рук летело. Вот же гад, испортил такое утро!
        Я уходила из дома бесшумно, почти на цыпочках. Я даже в душе старалась плескаться тихо, чтобы не потревожить Сеню. Но в квартире хорошая звукоизоляция. А спальня далеко и от кухни, и от санузла.
        Повинуясь какому-то порыву, написала Сене записку. Словно мы давно пара. И такие знаки внимания - привычный и милый ритуал. Ждала его звонок, когда проснётся, но Сеня молчал слишком долго.
        Это так странно: ждать, чтобы услышать голос. Неважно, какие слова прозвучат. Главное - услышать.
        - Привет,  - отзывается он в обеденный перерыв, и я выскакиваю из столовой, бросив пирожки и компот.  - Прости, что не позвонил раньше. Не хотел наспех.
        Он рассказывает, как ездил с мамой к Даньке. Смеётся и шутит. А голос у него грустный. Я плохо понимаю, о чём он говорит. Вслушиваюсь в голос и интонации. Хочу спросить, что его так растревожило, но не могу. Наверное, лучше глаза в глаза. И я начинаю об этом мечтать, как только мы «расстаёмся».
        Это выше меня. С этого момента работа движется с неимоверным вдохновением и скоростью. Кажется, будто внутри меня какой-то моторчик включили.
        Соня, вздыхая, бросает на меня многозначительные взгляды, но я делаю вид, что не понимаю её намёков. Ей хочется расспросить, но она ходит вокруг да около, как лисица, что не может просунуть мордочку в слишком узкое горло кувшина.
        С точно такими же крыльями я вылетаю, когда рабочий день заканчивается. Спешу на остановку. Дома меня ждёт Сеня.
        - Ну, привет, подруга,  - встаёт с лавочки женская фигура. Худая и длинноногая. Красивая. Смотрит на меня пристально, и у меня вдруг сердце падает вниз. Я понимаю: она здесь не просто так. Она ждала меня. Специально.
        - Будем знакомиться, или как?  - щурится она насмешливо и кривит красиво накрашенные губы.  - Меня Лана зовут. Наверное, слышала обо мне?
        -
        =39. Надя
        Нет, я не слышала. И лицо выдаёт мою растерянность. Кто она, красивая девушка Лана? Что хочет от меня?
        - Значит, не слышала,  - тянет она, рассматривая меня со всех сторон.  - Очень интересно. Не рассказал Марс обо мне? Не счёл нужным?
        Я плюхаюсь на скамейку рядом. Ноги меня не держат. И разговор, хочу я или нет, состоится с этой странной барышней. Она, видимо, из Сениного прошлого. И я вдруг понимаю, что ничего не знаю о нём. Вообще. Чем жил и как. С кем. Хотя нужно ли это? Не зря говорят: меньше знаешь, лучше спишь. Сейчас бы я предпочла побыть страусом, но выбора у меня нет.
        Лана присаживается рядом изящно, глазами меня прожигает.
        - Вот так он походя выбрасывает из своей жизни всех, кто становится ему неинтересен,  - проводит она устало рукой по лицу.
        Слишком много макияжа. Под слоем «штукатурки» прячутся морщинки - вблизи их хорошо видно. Она измучена - это тоже не скрыть, и мне почему-то становится её жалко. Неправильное чувство к девушке, которая только что говорила гадости на Сеню. Или я, как все влюблённые дурочки, хочу видеть только положительное и не замечать всё остальное?..
        - Он и тебя выкинет, как только ты ему надоешь,  - улыбается она горько и слишком правдиво. Я не чувствую в Лане фальши, а поэтому огорчаюсь до слёз, но верить ей не спешу. Жду, что она ещё расскажет.
        - Что ты знаешь о нём? Да ничего, наверное. Я могу делать ставки и выигрывать пари. Он дул тебе в уши про то, что он полденсер, танцор, мировая знаменитость. А на самом деле - жалкий стиптизёришко, танцующий в клубах за деньги. Продающий свои прелести женщинам.
        - Неправда!  - срывается с моих губ. Снова этот кошмар. Она как будто с моей сестрой сговорилась.
        - Правда,  - улыбается Лана устало и снисходительно.  - У меня доказательства есть. Видеозаписи его выступлений и баб, которых он обихаживает. Там всё однозначно. Захочешь - полюбуешься. Прежде чем путаться с кем-то, неплохо бы знать, что это за человек, чем дышит и чем зарабатывает на жизнь.
        Оживший кошмар. Я замираю, потому что не знаю, что сказать. Мне страшно. Есть ли у Ланы доказательства или она сейчас ведёт какую-то непонятную игру? Если я попрошу показать, не рухнет ли мой мир и вера в хорошее, светлое, доброе? Сложный выбор, когда либо нырнуть с головой, либо сделать вид, что ничего не случилось.
        Я молчу. Лана, наверное, ждёт какой-то реакции от меня, но я лишь вежливо жду, что она скажет ещё. То, что у меня внутри творится, лучше никому не знать. Это были самые тяжёлые минуты в моей жизни.
        - Я мать Сениного ребёнка,  - выдаёт она, не дождавшись моей реакции. И вот тогда кулак, сжавший сердце, отпускает меня. Она лжёт. Может, правдоподобно, но врёт, как сивая кобыла.  - Только не говори, что ты и о ребёнке не знаешь.
        - Ну, почему же?  - с трудом даётся не улыбаться от невероятного облегчения.  - Я знаю о Даньке. Но он не сын Сени. Может, ты и мать, конечно, но Сеня к этому ребёнку отношения не имеет. По крайней мере, биологически. А ещё каждая нормальная мать звала бы своего малыша по имени, а не безликим словом «ребёнок».
        Лицо Ланы искажается. Черты ломаются под гладкой штукатуркой, словно в кривом зеркале.
        - Что за чушь?  - сжимает она зло губы.  - Ты лжёшь!
        - Я могу лгать, а генетическая экспертиза - нет.
        В глазах её - адский пожар. Умей она воспламенять взглядом - от меня бы кучка пепла осталась.
        - Он! Посмел! Да как он мог!  - выплюнула Лана слова, а затем, вздохнув, прикрыла глаза, приходя в себя. Через несколько секунд - полное преображение. Деланное спокойствие. Но я уже ничему не верю: змея показала своё лицо - уродливое и гадкое.
        - Подожди!  - хватает она меня за руки, когда я достаю телефон.  - Ты же ничего не знаешь!
        - Я и не хочу ничего знать. Всё, что нужно, мне расскажет Сеня.
        Я пытаюсь сделать звонок, но Лана выбивает у меня из рук телефон.
        - Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому!  - выкрикивает она.  - Он всё равно тебе не достанется, дура! Глупая безмозглая курица! Ты потом жалеть будешь!
        Я уже жалела, что остановилась, когда она меня окликнула. Лана кидается в сторону, мечется, как зверь, загнанный в ловушку - совершенно неадекватное поведение. И я вдруг понимаю: она запуталась, возможно, что-то натворила и никак не может выбраться из той ситуации, в которую себя загнала. А ещё мне кажется, что я не должна её отпускать просто так. Слишком много вопросов и лжи.
        Я поступаю как хулиганка. Уличная девчонка. У меня был, пусть и скромный опыт, когда друг Валик учил бить коленом в пах и кое-каким другим приёмам. Я ставлю Лане подножку - подсекаю её, не даю сбежать.
        Она летит красиво, обдирая руки, ноги и, наверное, лицо - слишком уж проехалась по асфальту.
        - Молодец!  - хвалит меня какой-то мужчина и деловито суёт Лане «корочку» под нос.  - Лана Волкова? Поднимайтесь. У нас есть к вам кое-какие вопросы.
        
        А потом я вижу Сеню. Он на машине подъехал и бежит ко мне. И на душе становится спокойнее, хотя меня всю трясёт от случившегося.
        - Молодец, Виталик!  - хвалит он парня и тревожно вглядывается в моё лицо.  - Как ты? Она… ничего тебе не сделала?
        - Нет,  - продолжаю трястись.  - Покусала только. Зубы у неё ядовитые.
        - Ну, мы с этим разберёмся, обломаем ей зубы. Успокойся, пожалуйста. У меня в машине минералка, пойдём.
        Я нерешительно оборачиваюсь на Лану. Она сейчас похожа на драную кошку. Куда только её красота делась.
        - Ею Виталик займётся. Он частный детектив. Следил за Ланой по моей просьбе.
        - Она мать Даньки?  - спрашиваю и слежу за Сеней. Ядовитые слова Ланы продолжают жечь - тлеют где-то внутри, образовывая дыру.
        - Возможно. Как раз это, в первую очередь, и хочется узнать. Надя?  - Сеня заглядывает в душу.  - Она успела тебе что-то наплести, да?
        Слишком правильные вопросы. И он не испуган, но точно бьёт в цель. Может, эта ненормальная Лана мешала ложь и правду? Как знать? И меняет ли это что-то для меня? Я пока не уверена, что готова услышать откровения, что стриптизёр - это отличная профессия.
        Страус или грудь под пули?.. Очень сложная задача, которую я должна для себя решить здесь и сейчас. Пока ещё свежо и не успело зарубцеваться ноющим шрамом, внутри которого - тайны прошлого или настоящего.
        =40. Арсений
        Я никак не могу понять, зачем Лана с упорством носорога крутится вокруг меня. Она никогда не пылала ко мне большой любовью, хотя, конечно, сказать наверняка никто, кроме неё самой, не может. Но как-то весь её образ, манера поведения, лёгкое отношение к жизни не предполагали великих и неизменных чувств. Да и исчезла она из моей жизни достаточно быстро, чтобы появиться сейчас, с ребёнком, и непонятными мне претензиями.
        Я устал от тайн. Хочется ясности и покоя. А ещё - безмятежности на Надином лице. Она сидит рядом - бледная, молчаливая. Её что-то грызёт, и сейчас поможет только откровенность.
        - Спрашивай,  - почти приказываю я ей,  - не отгораживайся от меня, пожалуйста.
        Надя вздыхает и словно приходит в себя.
        - Она сказала, что ты стриптизёр, танцуешь в клубах. Что у тебя… есть клиентки. И доказательства, что это правда.
        Чего-то подобного от Ланы я ждал. Останавливаю машину. Лана подождёт и, надеюсь, никуда не денется. Надя гораздо важнее, а тайны подождут. Ждали же они столько времени. Успею.
        - Посмотри на меня,  - это больше игра в подчинение.
        Я хочу, чтобы она меня услышала. Поняла. А дальше… как будет так будет. Многое зависит от Надиного отношения ко мне.
        Надя поднимает глаза. Ей, наверное, страшно. Мне тоже. Но лучше проговорить сразу, чтобы потом не мучиться. Однажды прошлое всплывает, поднимается со дна. Тянет за собой ил и грязь. Никуда не деться.
        - Я красавчик. И это бесспорно,  - произношу и вижу, как удивлённо ползут Надины брови вверх.  - Это что-то формулы удачи. Привет из прошлого. Я нередко произношу эти слова. Когда мысленно, когда вслух. Иногда с издёвкой, чтобы прийти в чувство или понять, что делаю что-то неправильно. Иногда с радостью, когда у меня что-то получается.
        Я не буду оправдываться и лгать, Надя. Так было. Я студент. У меня умер отец. Мама тогда еле отошла - слабая, беспомощная. Требующая внимания и ухода. Ты её сейчас знаешь совсем другой. И только мы знаем, чего ей стоило начать жить заново. Без отца, которого она очень любила. Без привычной поддержки.
        Денег не хватало, и тогда я пошёл работать в клуб. Стриптизёром. Это оттуда - Красавчик. Так они звали меня. Безлико, без имени. Марс пришло много позже, когда я уже избавился от стриптизёрского прошлого и стал полденсером. Но оно гонится за мной, это прошлое.
        Были ли у меня… клиентки? Да, несколько раз. Я очень быстро понял, что лучше танцевать, чем торговать телом. И тогда появилось это: Я Красавчик. И это бесспорно - без порно. Двойной смысл. Утверждение моей уникальности и отрицание грязной функции, которую нередко прилепляли к стриптизёрам. Это моё прошлое. Не перечеркнуть и не переписать. Да я и не хочу. Я лишь стремлюсь, чтобы не ставили знак равенства между тем, что было, и тем, что есть сейчас. Я покажу тебе записи с чемпионата. Покажу медали и награды - я не выставляю их напоказ. Для меня они предмет гордости, а не бахвальства. Мне важно, чтобы ты верила. Остальное… я не стану лучше или хуже. Останусь таким, какой есть. Если тёмные пятна моего прошлого ранят или неприемлемы для тебя, я пойму.
        Уверен: Лане есть что показать. Она всегда питала слабость к подобного рода скандалам, ей нравилось рыться в грязном белье, собирать компромат, наслаждаться неким всевластием. Таким, как Лана, всегда кажется, что когда они владеют информацией, то держат чьи-то причиндалы в кулаке. На самом деле, многие знания - многие печали. Разрушительные, к тому же.
        - Сеня…  - Надины пальцы касаются моего лица. Не знаю, что я испытываю: нежность к этой девушке или облегчение, что рассказал всё. Я целую её в ладонь. Так правильно. Надя - моё будущее. Я хочу в это верить. Я сказал, что приму её любое решение, но не знаю, что делал, если бы она отвернулась.
        Я снова сравниваю себя со Славой. Отпустил бы я её? Или попытался бороться? Сложно. Потому что понимаю: я бы не отошёл спокойно в сторону, нет. Попытался бы снова завоевать её доверие. Вернуть. Чем тогда я отличаюсь от него?
        - Я… мне надо подумать. Переварить всё. Мы плохо знаем друг друга - все беды отсюда. И… если бы мы сейчас не поговорили, не знаю, решилась бы я спросить сама. И постоянно сомневалась бы - это точно. Одно плохое слово, как ложка дёгтя, портит целую бочку чувств, эмоций, хороших дел. Надо как-то научиться отделять мусор от главного.
        - Я не буду тебя торопить. Но хочу, чтобы ты понимала: мне важна правда в отношениях. Фальшь, восхищение, зависть, восторг и прочие вещи уже были. Всё не то. Хочу искренности и чтобы никаких недомолвок.
        Я завожу машину. Пытаюсь расслабиться и настроиться на то, что мне предстоит.
        - Тебя домой завезти или ты со мной?  - даю Наде право выбора.
        - С тобой. Мне интересно, что эта кукла будет сочинять. Она настолько была правдоподобна, что я ей поверила. Мне кажется, человек не может так играть. У неё что-то случилось. И Данька. Чей он? Почему она такая бездушная дубина? Ведь ни разу сына не навестила. Это что нужно вместо сердца иметь?
        Киваю, и мы едем к Виталику в контору. Мне бы не хотелось оставлять Лану надолго одну, чтобы она в очередной раз не насочиняла басен, которые невозможно проверить.
        
        Когда мы приезжаем, Лана сидит на стуле с независимым видом. Она чувствует себя королевой, хоть и драная кошка по сути. Ей уже обработали колени и руки, ссадину на лице. Страдалица.
        У Виталика уютный кабинет, достаточно большой, с местами, где можно если не спрятаться, то стать максимально незаметным. В такое место пристраивается Надя - садится рядом со столом, заваленным бумагами и папками. Её почти не видно за всей этой кипой. К тому же, она за нашими спинами. Идеальный вариант. Я ей завидую.
        - Лана, игры закончились,  - я спокоен, но твёрдо решил не давать ей спуску, не дать соврать или выкрутиться.  - Давай обо всём по порядку.
        - О чём?  - хлопает она ресницами. Ясно. Будет дурочкой прикидываться.
        - Тогда по пунктам. Мы расстались больше года назад. Ты подбрасываешь мне ребёнка, уверяя, что он мой. Выжидаешь не понятно чего, а потом заявляешься и требуешь, чтобы я на тебе женился. Но тебя не интересует собственный сын. Тебе нужно что-то другое. Что, Лана? Что это за игра?
        Она меряет меня глазами, словно решая, правду сказать или соврать. Поводит плечами, словно ей что-то мешает, морщится от боли и утыкается глазами в пол.
        И вот тогда из тени выходит Виталик. Уверенный, коварный, жёсткий. Настоящий профи, зря я в нём поначалу сомневался.
        - Знаете, Светлана, что во всей вашей истории сбивало с толку?  - опирается он руками о стол и вещает доверительно, не спуская с Ланы глаз. Та продолжает таращиться в пол, но я понимаю: она слушает и напрягается слегка, хоть по ней и не скажешь - завидное самообладание.  - Ваша бессистемность и нелогичность в поступках. Какая-то нарочитая небрежность, когда вы оставляете следы, а затем - глухие тупики, из которых, кажется, нельзя выйти. Не нащупать, не найти нити для тех, кто не умеет искать.
        У Ланы чуть подрагивают пальцы. Может, не будь у неё разодраны ладони, она сжала бы их в кулаки.
        - Я умею искать, Светлана Бориславец,  - бьёт её подчёркнуто Виталик последним словом, и Лана всё же вздрагивает. Поднимает испуганные глаза. Закусывает нижнюю губу и судорожно цепляется за короткую юбку.
        Я не знаю, что накопал на неё детектив. Мне и самому интересно, кто такая Светлана Бориславец, потому что я знал её только как Светлану Волкову. И, насколько мне известно, замужем она никогда не была.
        -
        =41. Арсений
        - Никто не запрещает девушке менять фамилию!  - пытается защититься Лана.
        - Но редко кто скрывает своё прошлое так тщательно. Вы намеренно искажали информацию о себе,  - Виталик трёт ладонью высокий, с ранними залысинами, лоб. Вид у него усталый.
        У Виталика - явное преимущество, я чувствую. Он что-то накопал на Лану, поэтому либо додавит, либо скажет правду сам. Всё зависит, насколько Лана нервами крепка. Тут по-разному. Она может неплохо держаться и блефовать.
        - Я не обязана бегать по улицам и кричать на каждом углу интимные подробности о себе!
        Я всё равно ставлю на Виталика: Лана слишком нервничает, и это видно. Облизывает сухие губы. Помада с них почти слезла. Она невольно сжимает руки, причиняя себе боль, но почти не замечая, что творит. Внутри Ланы бьются демоны.
        Больше всего на свете мне хочется по-мужски схватить её за грудки, встряхнуть и выбить информацию о малыше. Все остальные Ланины тайны меня не интересуют, но, похоже, придётся выслушать историю жизни или нелицеприятный фрагмент.
        - Господин Волков, человек небедный и со связями, появился в вашей жизни, когда вам было пятнадцать. Вы ещё в школе учились,  - Виталик больше не разменивается на пустопорожнее препирательство с Ланой. Он не женился на вас, но удочерил. Злые языки поговаривают, что вас связывали отнюдь не родственные отношения.
        Лана фыркает, подбородок задирает, но это бравада. На самом деле, ей не нравится этот разговор. Детектив на её телодвижения внимания не обращает. Продолжает монотонно, ровным голосом, излагать детали Ланиного прошлого.
        - Умер господин Волков при загадочных обстоятельствах через три года, когда вам восемнадцать исполнилось. Подозреваемая номер один. Дело закрыли за недостаточностью улик, хотя объявившиеся родственники покойного настаивали на продолжении расследования. Они же получили и большую часть наследства, вам достались крохи, оговоренные покойным в завещании. Видимо, он не настолько умом поехал, как вам хотелось.
        - Он был мне отцом!  - выкрикивает Лана.  - А вы можете сочинять, что угодно! Вы бы ещё бабок на лавочке порасспрашивали. Вы не детектив, а сплетник какой-то. Всю грязь собрали! У вас, как и у всех остальных, доказательств нет! И все ваши размышления на эту тему - домыслы!
        Виталик похож на бездушную куклу - так мало в нём эмоций.
        - Господин Волков понимал всю опасность связи с вами. Несовершеннолетняя. Растление. За такое можно в тюрьму угодить. Поэтому он обезопасил себя. Не женился, а взял вас в дочери. И по-своему не обидел - вам от его наследства тоже кое-что осталось. Возможно, не столько, как вам хотелось. Вы же рассчитывали на всё? Он рассказывал вам, что одинок как перст? Трое его взрослых детей считали иначе.
        У Ланы на скулах вспыхивает румянец. Она губы сжимает, чтобы не сорваться. Я знаю, чего ей это стоит. Обычно она не церемонится, но когда приходится следить за собой, то она прилагает титанические усилия.
        - Дальше вы сами расскажете или продолжим?  - кидает Виталик на Лану неожиданно острый и въедливый взгляд-крючок. Таким можно зацепить и печень вытянуть наружу. Это преображение из неживого говорящего предмета в коршуна бьёт по нервам даже меня, почти стороннего наблюдателя в дуэли между детективом и девушкой, с которой я какое-то время жил раньше.
        - Что вам нужно?  - цепляется намертво за возможность Лана. По всей видимости, ей не хочется, чтобы её подноготная выворачивалась наизнанку.
        - Всё, что нам нужно, мы уже и так знаем,  - выдаёт Виталий.
        Я, к примеру, ничего не знаю, но вовремя делаю умное и многозначительное лицо.
        - А теперь вернёмся к нашим баранам. Вы совершили преступление, Светлана Бориславец-Волкова. Нет, ребёнка вы, конечно, не украли, но у органов опеки будет слишком много вопросов, на которые вам всё же придётся отвечать. Потому что в данном конкретном случае я защищаю интересы своего клиента и, пусть это покажется пафосным, интересы брошенного вами на произвол судьбы племянника.
        Лана вскидывается, будто её ужалили. Стискивает руки в кулаки так сильно, что рычит от боли и, наверное, от отчаяния.
        Вот жук. А уверял, что ничего нового не накопал. Для него важен был эффект неожиданности? Не совсем понимаю многоходовку - теперь я убеждён - талантливого детектива.
        - Всё тайное однажды становится явным. Как бы вы ни прятали концы, они всё же имеются и вылезают наружу рано или поздно. У вас не хватило ума, Светлана. Вы позволили себя шантажировать и поддались на шантаж, хотя сами не гнушались именно этим видом деятельности.
        Она сникает, прячет глаза. Плечи её, словно под тяжёлым грузом, поникают. Лана с трудом разжимает пальцы и бесцельно осматривает ободранные ладони.
        - Дальше вы сами или продолжим?  - задаёт Виталий снова тот же вопрос. Без нажима, но подталкивая Лану к откровениям. Мне почему-то хочется спросить у детектива отчество. Кажется, я знал, но забыл. Звал просто Виталиком в силу его обманчивой молодости.
        - Сама,  - голос Ланы звучит тихо, через силу.
        Она вздыхает, пытается усесться поудобнее, снова вздыхает, наверное, подбирая слова. Никто её не поторапливает. На этот «поезд» уже никто не опоздает.
        
        - Да, мальчик не твой ребёнок, Сеня. Да ты и так это уже знаешь. Не думала, что тебе хватит ума и сообразительности сделать экспертизу,  - Лана кривит губы. Нет, она не раскаивается в том, что натворила.  - Ты ведь такой правильный. Привык людям верить. Порядочный, мама тебя так воспитала. И я не мать мальчику. Его родила моя старшая сестра, ещё одна дурочка незамутнённая. Всю жизнь была не от мира сего. Верила в какие-то идеалы, которые ей ничего не дали, кроме одиночества и смерти.
        Лана выпрямляется, словно что-то ломает в себе. Становится увереннее и циничнее. И от её страшных слов волосы шевелятся на затылке. А я вдруг понимаю, каким был дураком и каких потрясений избежал, расставшись с этой тварью. Язык не поворачивается назвать её женщиной.
        - Они с матерью на пару умом немного тронулись. Бросили город, уехали в деревню, работали на земле и славили солнце. Там Белка в общину какую-то вступила. Любители всего натурального. И залетела не пойми от кого - тайна-тайна великая. А ей уже глубоко за тридцать было. У нас большая разница в возрасте. И приспичило ей по канонам этой секты рожать без врачей и тлетворного влияния города. Как в старину. Ни наблюдалась, ни на учёте не стояла. Всё должно быть естественно. Ну, и понятно, чем это закончилось: мальчишку она родила, а сама отправилась на тот свет. Кровотечение, всё такое. Средневековье, блин.
        Лана вздыхает. Но я бы не сказал, что она скорбит. Скорее, злится.
        - С ним мама возилась. У неё проблемы с ногами были. После того, как Белка умерла, совсем на ноги упала. Еле отошла. А лечиться не хотела. Но у неё стимул и смысл был.
        Лана смотрит на меня. В глаза.
        - Она назвала его Богданом - богом данный ребёнок. А по-простому звала Данькой. Ты почти угадал, Сеня. Я поэтому тогда так удивилась. Надо же. Бывают совпадения.
        Никаких совпадений нет - так я думаю сейчас. Данька. Чужой мой ребёнок. Мой сын поневоле. Наверное, мы должны были найти друг друга, потому что он никому оказался не нужен. Я почти знаю, что она скажет сейчас. И Ланины слова - лишь подтверждение моей внезапной догадке.
        - Он незарегистрированный. Неучтённый ребёнок. Некому было это сделать. Мать по дому с трудом передвигалась. Куда ей ещё с пацаном ездить. Недавно её не стало. Ушла за сестрой. А мальчик остался. Головная боль. Добрые люди присмотрели и меня нашли. Вот так он оказался со мной.
        Бездушная ты скотина - хочется сказать ей в лицо, но я молчу. Потому что если сейчас открою рот, не сдержусь. И ударю, наверное. Никогда не бил женщин. А сейчас с трудом сдерживаюсь, чтобы не влепить ей пощёчину.
        За брошенную больную мать. За равнодушие к малышу. За сволочизм и меркантильность. За то тёмное, что ещё осталось невысказанным. Ведь она не просто так хотела навязать мне ребёнка. Ей что-то от меня было нужно. Вот что только? Теперь я хотел это знать, чтобы быть готовым к неожиданностям. Чтобы уберечь малыша от новых потрясений, если понадобится.
        Я забыл лишь о Наде. О моей Наде, что тихо сидела сзади у стола, заваленного кипами бумаги.
        - Сама ты головная боль,  - вырастает она неожиданно. Тварь. Тебя человеком назвать сложно.
        Она стоит рядом - бледная. Глаза изменчиво сверкают - то ли зелёные, то ли голубые - самые лучшие глаза на свете. Моя девочка. Моя справедливая чистая душа. И я неимоверно горжусь ею. И за то, что она не ударила и не плюнула в Лану - тоже.
        =42. Надя
        Сенины руки у меня на плечах - надёжные и родные. Он словно даёт мне опору, и я с благодарностью принимаю его поддержку. Я сейчас нуждаюсь в его объятиях.
        Я успокаиваюсь, если можно так сказать. Моё возмущение и негодование никуда не делись, но порыв, кипение уходят. Мне больше не хочется надеть этому непонятному существу что-нибудь на голову. Хочется сделать ей больно. Но, наверное, она не умеет чувствовать боль - слишком деревянная или ненормальная.
        Сеня усаживает меня на другой стул, поближе к ним.
        - Зачем тебе всё это, Лана?  - спрашивает он. Лана дёргается, морщится, запястьями трёт виски. Она бледная, ей, наверное, плохо, но к ней нет жалости, обычной, человеческой, которую можно испытывать даже к запутавшимся людям.
        - Я вначале няньку наняла - старушку. Она за мальчиком смотрела. У меня… должно было выгореть одно дело. Я не думала, как будет дальше. С пацаном возни много - документы оформлять, объяснять. Канитель вся эта. А потом всё полетело вверх тормашками. И тогда я вспомнила о тебе, Сеня. Подумала, что могу выпутаться. Сняла квартиру напротив. Следила. Не думай, что я совсем безмозглая. Я точно знала, когда ты приходишь, уходишь, что делаешь. Отслеживать тебя было просто. И, наверное, во много раз дешевле, чем нанимать таких, как этот.
        Она небрежно кивает в сторону детектива.
        - Тот же человек, что приглядывал за твоей квартирой, рассказал, что меня пасут. Правда, я не думала, что это такой умный. Думала, меня другие выследили. Поэтому я залегла на время. Выждала, пока ты вернёшься из-за границы. Приглядывала за твоей новой любовницей. Видела, как они с твоей мамочкой ворковали. М-да.
        Мне нужны были деньги. Ты мог мне их дать. На худой конец, ты мог жениться. Я бы сменила фамилию, и тогда бы исчезла. Хотела за границу уехать. Скрыться.
        - Что ты натворила, Лана?  - у Сени лицо суровое, брови сведены почти в одну ломаную линию. Я бы притронулась. Разгладила складочку на переносице, но приходится сидеть тихо, чтобы не нарушить этот поток грязного откровения.
        Лана плечами пожимает, улыбается горько.
        - Скажем так: попыталась откусить кусок, который мне не по зубам оказался.
        - Опять твои дурацкие интриги?
        Она смотрит на Сеню насмешливо, губы у неё в улыбке расползаются.
        - Это ты у нас правильный. Из грязи да в князи. Думаешь, что спрятал прошлое, а оно бежит за тобой, за пятки кусает. И у каждого, у каждого есть подобный скелет в шкафу. Я та, что умею их извлекать на свет божий. И за это многие готовы заплатить, лишь бы грешки наружу не вылезли.
        От этого разговора у меня разболелась голова. Я бы не хотела знать её тайны. Видимо, то же самое решает сделать и Сеня. Они переглядываются с детективом, словно решая, как быть дальше.
        Детектив кивает на дверь, и мы выходим. Он запирает комнату на ключ. На крыльце - жадно закуривает и с облегчением выдыхает дым.
        - Что будем делать?  - задаёт вопрос Сеня.
        - Зависит от того, что вам нужно. Если только ребёнок, посоветовал бы тянуть её в полицию, писать объяснения, давать показания. Весь её рассказ несложно проверить. Я знаю деревню и кладбище, где похоронены её сестра и мать. Есть свидетели, которые подтвердят, что Белла Бориславец родила мальчика, за которым потом ухаживала мать. Мальчика отдавали тётке - Светлане Волковой. Свидетели тоже имеются. Так что остались лишь штрихи. А всё остальное… я бы сказал, не наше дело. Куда она впуталась и чем это ей грозит. Я думаю, она кого-то шантажировала и попала в передрягу.
        Она не только от нас пряталась, судя по всему. К тому же, у неё есть подельник - кто-то толковый, кто помогал ей следить и, вероятно, шантажировать. По факту, нам нечего ей предъявить. Полиция её не ищет, а это значит, что кто бы за ней ни гонялся, он делает это сам, без привлечения силовых структур.
        Он снова курит, пускает носом дым, смотрит в небо, где солнце собирается на покой - почти вечер. Скоро стемнеет, а поэтому нужно действовать быстро.
        - Надя, я вызову такси. Езжай домой. И, пожалуйста, дверь никому не открывай. Дальше… мы сами, ладно? Там Муся голодная, наверное.
        Сеня не хочет меня обидеть, но я и сама понимаю, что буду только мешать.
        - Хорошо,  - соглашаюсь,  - я буду ждать тебя.
        Невыносимо тихо в квартире, когда Сени нет рядом. Муся накормлена, ужин приготовлен, а я торчу у окна. Жду. И в этой невероятной тишине телефон звонит слишком громко.
        - Привет, Надь,  - Ветров не тот, кого бы я хотела сейчас услышать. Но, поколебавшись, я всё же ответила ему.  - Не хочется, чтобы ты зло на меня держала. Хочу хотя бы голос твой слышать иногда. Ты позволишь?
        Я молчу. Как бы нечего сказать. И в эти мгновения у меня нет ни обиды, ни злости - ничего. И я не знаю, зачем он звонит - просто так или с какой-то тайной целью.
        - Не молчи, Надь,  - просит он. И я вдруг понимаю: ему одиноко и неуютно. Я так хочу думать. Так мне кажется.
        
        - Я не злюсь на тебя, Слава. Но лучше не звони больше.
        Я отключаюсь, и горечь ползёт из каждого угла. Он не такой уж и плохой, но не тот человек, от которого поёт душа и радуется сердце. А ещё я, кажется, знаю, что с ним делать. По крайней мере, можно попытаться дать ему шанс стать человеком, который бы верил в дружбу и в то, что настоящие друзья умеют прощать и любить, желать счастья тем, кто был когда-то близок.
        Сеня пришёл под полночь. Усталый, измученный. От него пахнет сигаретным дымом и в глазах что-то такое, заставляющее сердце тревожно биться.
        - Мы оформили все бумаги. Пришлось друга дёрнуть. Она подписала отказ от опекунства. Теперь Данька официально получит документы и статус.
        - Тогда что не так?  - глажу его по плечу, не решаясь обнять.
        - Я… дал ей деньги, Надь. Заплатил, как она и хотела. Не знаю, правильно ли я поступил, и пойдут ли ей в прок эти деньги.
        Он вздыхает и зарывается лицом в мои волосы.
        - Ты поступил так, как посчитал нужным. Не кори себя. С деньгами или без денег она бы нашла выход, мне кажется. Или попала бы в очередную передрягу. Зато у нас есть шанс усыновить Даньку.
        Сеня берёт моё лицо в ладони. Смотрит в глаза, словно не может насмотреться. А затем целует. Это поцелуй не отчаяния, а облегчения. Поцелуй благодарности и нежности.
        С ним ничего не страшно. Он настоящий. И сердце моё тянется к нему, как бабочка на свет. Сгореть или согреться? Получить ожоги или энергию? Я пока не знаю, но хочу верить, что позади остались тайны и недомолвки. А впереди - счастье, простое и без пафоса. То, в котором будет уютно нам вместе.
        -
        =43. Арсений
        Мы засыпаем поздно: плещемся в душе, ужинаем, разговариваем в полголоса. А затем я тянусь к Наде. Это потребность хотя бы прикоснуться. Ощущать её рядом. Держать за руку.
        - Мне почему-то кажется, что я знаю тебя долго-долго,  - так приятно слышать, как она это произносит.
        Мы сидим на диване в кабинете. Я изображаю несгибаемого атланта, а Надя спиной подпирает мой бок. Я не вижу её глаз. У меня в распоряжении только затылок - клонюсь к нему щекой и замираю, впитывая каждое слово. Наде так легче откровенничать, когда она меня не видит.
        - В детстве я мечтала о старшем брате. Ну, смешно, конечно, потому что у меня была старшая сестра. Но мечты же не всегда бывают сбыточными. Эта из области фантастики. Потом я мечтала о младшем брате, когда поняла, что родители надо мной слишком трясутся. И слишком много требуют, наверное. А я стремилась соответствовать, чтобы никого не огорчить. Маму ты видел.
        Надя вздыхает и сползает вниз, чтобы улечься мне на колени.
        - Она меня каждый день допрашивает. До сих пор ничего отцу не рассказала. Боится бури и того, что отец прилетит с тобой драться.
        - Хочешь, на выходных поедем к твоим родителям?  - просеиваю Надины волосы сквозь пальцы. Массирую ей голову немного. Она закрывает глаза - ей нравится.
        - Не хочу,  - издаёт она короткий смешок,  - но, наверное, надо. И с сестрой помириться надо. Не знаю, как. Мы будто войну объявили. Я её пару раз мельком видела. По мальчишкам скучаю очень. Особенно по Максимке: он у нас с мамой на руках вырос.
        - Утрясётся, Надь. Что-нибудь придумаем. Глупая дурацкая ссора. Тем более, что она частично правду сказала. Из моего прошлого. Может, поэтому меня так зацепило. Лана права: у любого человека есть тайны, которые не покажешь людям. Либо страшные, либо стыдные.
        - Ты стыдишься того, что было?  - Надя запрокидывает голову и смотрит мне в глаза.
        - Частично - да. Я даже оправдывать себя не хочу. Знаешь почему?
        Надя смотрит на меня не отрываясь. Молчит, ждёт, что я скажу.
        - Мне нравилось танцевать. Драйв, музыка. Хотелось выпятиться, сделать что-нибудь эпатажное. Из тех времён у меня друг остался. Тот самый юрист, который помогал мне с Ланой вопросы провернуть. Лёша Петровский. Мы тогда вместе зажигали. То по отдельности, то вместе. Он… рыжий, я - брюнет. У меня смуглое тело, у него - белое. Красиво смотрелось. Лёша тоже не очень любит прошлое вспоминать. Но тогда мы были молоды, и у каждого имелись причины, чтобы работать в стриптиз-клубе.
        - Я помню,  - тихо говорит Надя, а я качаю головой. Хочу, чтобы она поняла меня правильно.
        - Мне нравилось танцевать - вот единственно правильный ответ. Деньги - да, важны были очень. И вряд ли бы я где-то заработал больше. Так что тебе достался не очень приличный мужчина. Не ангел. Не эталон. И поступки мои иногда далеки от совершенства. Что тогда, что сейчас.
        Надя тянется ко мне, но я не спешу ей поддаваться, уклоняюсь, пока не скажу всё.
        - Я ведь следить за тобой хотел. Была такая мысль: попросить Виталика отслеживать, где ты и с кем. Меня жутко бесил тип в телефоне, что звонил тебе и днём, и ночью. Хотел контролировать каждый твой шаг. Знать, что ты делаешь вне этих стен.
        - Но не сделал же этого,  - возражает она и всё же дотягивается ладонью до щеки. Трогает большим пальцем уголок моих губ. Поглаживает кончиками пальцев скулу. Я бы прикрыл глаза и забылся. Сколько уже? Два? Три на часах?
        - Нет, но не потому что правильный. Порыв ушёл, а ярость в груди осталась. Я всё время представлял, как набью ему морду. Но мне и в страшном сне не могло присниться, что это Слава. Там, в палате, я обрадовался, что не устроил слежку. Тогда бы мои аргументы выглядели жалко. Получилось бы, что он частично прав.
        - Глупости! Мы встретились случайно. Такие вещи не предугадать. И даже если бы ты следил, это было бы потом, а не сразу, как Слава придумал.
        Я вздыхаю, успокаиваясь. Слишком тяжело говорить об этом.
        - Он звонил сегодня,  - признаётся Надя, и её слова бьют слишком больно. Но что я хотел? Слава не тот человек, что просто так сдаётся.
        - Эй, ты же не ревнуешь?  - Надя смеётся тихим уютным смехом.
        - Ревную,  - признаюсь честно.  - Вот такой я гад.
        - Ты красавчик. И это бесспорно!  - скандирует она торжественно, почти по слогам, и почему-то слышу я в привычных словах твёрдость и восхищение, какую-то неоспоримую истину. Кажется, мне всегда её не хватало - беззаветной веры, что это действительно так. Что я хорош. Для неё. А большего мне и не нужно.
        Я нахожу её губы - мягкие и тёплые. Я сам кладу её руки себе на плечи. Я веду ладонями по спине, привлекая и прижимая к себе. Даю понять, что не остановлюсь на поцелуях, и Надя льнёт ко мне, дрожит нетерпеливо, то ли стонет, то ли вздыхает.
        Я подхватываю её на руки, несу в спальню. Там очень большая и удобная кровать. Кажется, я по-новому оцениваю комнату, которая до недавнего времени почти меня не интересовала. Но это мимолётно. На краю сознания. Потому что важней всего сейчас - девушка, что доверчиво обнимает меня за шею.
        
        Я целую её всю - от макушки до пяток. Не пропускаю ни единого сантиметра кожи. Мне нравится прикасаться, трогать её губами, наслаждаться её дыханием, радоваться тому, как она вздрагивает, шевелится, откликается.
        Её пальцы тоже не лежат безвольно, а гладят меня, высекая искры. Я похож сейчас на факел, яркое пламя костра, где сгорает всё ненужное - хлам, который нам не пригодится.
        Наши тела лучше знают, как избавиться от сомнений и лишнего груза. У тел свой разум - простой и прямолинейный, понятный и однозначный. Им не нужно притворяться. Они знают, что хотят получить удовольствие, любить и быть любимыми. Для этого им не нужен ни язык, ни речь - они движутся, пристраиваясь, они притираются, ведут безмолвный диалог. У тел свои сигналы и потребности. Они смелее и раскованнее, безудержнее и честнее. И поэтому так легко, когда они поют, находить гармонию, взлетать ввысь, достигая пика наивысшего удовольствия…
        Надя засыпает в моих объятиях. Убаюканная моим шёпотом, согретая моим телом.
        - Я люблю тебя,  - произношу слова вслух, но Надя не слышит - уснула. А я думаю о том, что нужно быть смелее, иначе она так никогда и не узнает, что в нашей жизни наступили очень важные дни, не проходящие эпизоды, а фрагменты, из которых мы обязательно начнём складывать историю нашей семьи.
        Я проваливаюсь в сон под утро - за окном уже сереет. И кажется, только сомкнул глаза, как из его цепких объятий вырывает меня звонок в дверь. Тревожный. Долгий. Непрерывный. С таким звонком врываются в дом тревоги и несчастья, а поэтому я вскакиваю, прислушиваясь к бешеному ритму сердца в груди.
        =44. Надя
        Не знаю как Сене, а мне страшно. Кому в голову придёт беспрерывно звонить в дверь в такую рань?
        «Что-то случилось» - единственная мысль, что бьётся в висках, причиняя боль. Я мечусь по комнате, и никак не могу одеться: руки трясутся, я хватаю всё подряд.
        - Надя,  - на Сене уже футболка и шорты. Он берёт меня за плечи, и в его движении столько ободрения, что я не сажусь, а падаю на кровать и пытаюсь успокоиться.  - Вот халатик, возьми,  - даёт он мне в руки единственно нужную сейчас вещь.
        Надеваю, поясок потуже затягиваю. На мне даже трусиков нет, но это может подождать. Бегу к двери, которую уже открывает Сеня.
        - Вы что, до сих пор спите?  - врывается к нам мама Вера - бодрая, энергичная, сладко пахнущая духами.  - Нормальные люди в такое время после пробежки принимают душ и пьют кофе.
        У Сени - незабываемое лицо. Смесь шока, удивления, растерянности. Он провожает глазами мамину фигуру, которая бесцеремонно заглядывает в комнаты, что-то бормочет, потом напевает, отправляясь в кухню.
        - О! У нас пополнение!  - бурно радуется она и щекочет Мусю пальцами под шейкой. Кошка благодарно муркает, но от греха подальше прикрывает собой свои бело-розовые сардельки.
        - Мам, что это значит?  - проводит Сеня рукой по лбу. Кажется, нас отпускает напряжение. Мы готовились к чему-то страшному, а это всего лишь мама Вера явилась ни свет ни заря.
        Она отрывается от плиты. Перестаёт петь. Пристально смотрит на сына каким-то пронизывающим насквозь взглядом.
        - Как что? Пришла ковать железо пока горячо. А то ж ты будешь кругами ходить вокруг да около.
        - Ты о чём сейчас, мам?  - Сеня устало опускается на стул, я присаживаюсь на соседний. Мне тоже не понять материнской логики.
        - Всё очевидно, сын!  - упирает мама руки в бока.  - Вы спите в одной постели, живёте в одной квартире. И поскольку у тебя не хватает мозгов, мама приходит на помощь.
        Мы переглядываемся, не понимая, что она придумала и в чём мы виноваты.
        Вера Ивановна издаёт долгий вздох, словно собираясь с силами.
        - Ладно Надя - она девушка, причём неискушенная и слишком правильная. Но ты-то - здоровый балбес уже. Короче, собираемся, дети!  - хлопает она в ладоши.  - Сегодня мы идём в ЗАГС, подавать заявление!
        - Мне на работу вообще-то,  - бормочу я и привстаю. Надо бы собраться, и времени не так много остаётся, чтобы не опоздать.
        - Сидеть!  - у Сениной мамы - командный голос и замашки диктатора. От неожиданности я снова падаю на стул. На меня она не смотрит - сверлит взглядом сына. Сеня рассеянно улыбается - от уха до уха. Такой мирной, доброй улыбкой.
        - Мам…  - начинает он, но Вера Ивановна рубит рукой воздух, не давая ему и слова сказать.
        - Сегодня, в обеденный перерыв,  - кидает на меня грозный взгляд. Сводит строго татуированные брови и сжимает чётко очерченные татуажем губы.  - Возражения не принимаются. Ты,  - указательным пальцем прямо в Сенину грудь,  - заедешь за Надей, заберёшь её, чтобы успели. У меня всё схвачено, обо всём договорено. И хватит уже играть в демократию! У вас Данька там сам, не забыли? И ребёнка могут в любой момент умыкнуть более счастливые родители. И чужим людям отдадут предпочтение, потому что они семья, а не, прости меня господи, свободные отношения, которые ничего не дают, кроме головной боли!
        - Мама,  - всё же прорывается Сеня сквозь напор,  - может, я сам всё решу? И хотя бы спрошу Надю, согласна ли она замуж за меня выйти?
        - А что тут спрашивать?  - щурится она коварно.  - Кажется, совсем недавно мы тут заседали, и всё было решено. Что-то изменилось с тех пор? Ты передумал или она? К тому же, в постель вы одну вскочить успели, не забыли. От этого дети бывают, между прочим. И если уж у вас ума не хватает, то давайте я побуду тем самым мозговым центром. Всё сделаю сама, вы только поддакивайте и документы заполняйте. Считайте, я вас насильно, своей монаршей волей, ага. Я есмь царь, и я повелеваю! Брысь одеваться, а я кофе сварю, так и быть завтраком накормлю!
        Мы вылетаем пулей из кухни. Мама Вера снова начинает напевать. У неё замечательное настроение. Мы с Сеней переглядываемся, как два заговорщика, и начинаем смеяться. Приглушённо, пытаясь не хохотать во весь голос.
        - Я всё слышу!  - несётся из кухни властный голос мамы Веры, и мы несёмся в спальню, чтобы за закрытыми дверьми насмеяться всласть.
        - Это вынужденный брак,  - смотрит на меня Сеня. В глазах его пляшут черти.  - А я - маменькин сынок и не могу её ослушаться. Так что не забудь взять с собой паспорт.
        - Какое-то Средневековье,  - фыркаю я, переодеваясь. Ловлю на себе заинтересованный мужской взгляд и вспыхиваю. Если бы не мама на кухне, думаю, просто взглядами не обошлось бы.
        - Прими и подчинись,  - судорожно вздыхает Сеня.
        - На лицо - грубая животная сила и моральное давление,  - не сдаюсь я.
        
        - Ты всегда можешь отказаться,  - сейчас Сеня серьёзен, как никогда. Кажется, шутки кончились, но я упрямлюсь.
        - Отказаться? Ни за что! Кажется, это я сделала первой предложение,  - напоминаю ему с улыбкой.  - Или ты пойдёшь против своей мамы?
        - Надь, ты же понимаешь, что всё это попытка шантажа, и если мы скажем «нет», то ничего не будет.
        Я вздыхаю. Сеня перестал дурачиться. А как всё хорошо начиналось. Мне немножко грустно, но лучше не показывать сейчас истинные свои чувства.
        - Если ты считаешь, что мама перегибает палку, а на самом деле нам некуда спешить, я сделаю так, как захочешь ты. Естественно, я не боюсь ни твоей мамы, ни своих родителей. Ну, разве что совсем чуточку - отца. Он у меня… слишком строгий и правильный.
        Сеня нерешительно качает головой. Он запутался и никак не поймёт, как правильно поступить. Мой взрослый, слишком серьёзный и ответственный мужчина. Ему кажется, что он меня принуждает? Или дело немного в другом? Его принижает подобное положение вещей, когда он вынужден подчиниться обстоятельствам и жениться на мне ради ребёнка?..
        Я ни за что сейчас не спрошу об этом. Мне было бы намного проще, если бы его мать, не дав нам очухаться, действительно поволокла нас в ЗАГС. Чтобы не было возможности подумать или увильнуть, придумать сотни надуманных причин и не вступать в брак. Почему-то мне казалось, мы к этому шли. Наверное, я слишком розово смотрю на мир.
        - Хорошо,  - вздыхаю я, впитывая его напряжение.  - Не будем торопиться. Можно я выпью кофе и помчусь на работу?
        Он кивает, погружённый в свои мысли. Мне кажется, он не замечает меня сейчас.
        - Подожди,  - останавливает меня на пороге его хриплый голос.  - Я буду ждать тебя ровно в двенадцать.
        Я оборачиваюсь и улыбаюсь ему. Ободряюще. С пониманием. Нелёгкое, но правильное решение. По крайней мере, у нас, как у семьи, будет намного больше шансов усыновить Даньку. В этом мама Вера стопроцентно права.
        -
        =45. Арсений
        - Ты не имела права на неё давить!  - рычу я на мать, как только Надя убегает на работу. Сегодня она не налегке отправилась: мама её бутербродами наградила.
        - На рабочем месте тихонько поешь,  - наставляла она.  - Вы же кофе пьёте? Вот и бутербродик съешь. А то обеденный перерыв тю-тю, а питаться надо. Мне нужна здоровая и красивая невестка.
        У неё всё решено. Она ни в чём не сомневается.
        - А на вас не надавишь, так и будете во грехе жить!  - снова у неё руки в боки.
        - Мам, ну что ты несёшь,  - закатываю глаза.  - Ты же современная женщина. Откуда ты этого нахваталась - «во грехе»? Или тебя секты какие-то обрабатывают? Узнаю - всем переломаю ноги, чтобы не смущали твою душу!
        - Ты мне вот это брось!  - грозится она, насупливая татуированные брови.  - Я, может, и современная, но всю жизнь с отцом твоим прожила душа в душу! Грязи всякой в семью не несла. И он никогда не позволял себе!
        Да, тут мама права. Они с отцом на редкость дружны были. Я не помнил, чтобы они скандалили или тарелки били. Всегда тихо-мирно, а если какие конфликты и случались, то кратковременно, как летние грозы. Да и потом мама так ни с кем и не сошлась. Хотя были у неё поклонники - я знаю. Однолюбка - так она о себе говорила. Не могло её сердце принять другого мужчину.
        - Я бы не хотел, чтобы по принуждению. Из-за сложившихся обстоятельств. Ей бы времени немного больше. Мы… не так хорошо знаем друг друга.
        Я говорю тише, мама присаживается рядом. Ставит чашку кофе передо мной. Большую чашку, всё, как я люблю.
        - А иногда и не нужно знать друг друга годами,  - гладит она меня по руке, успокаивая.  - Ты, наверное, не знаешь, а мы с папой твоим неделю всего знакомы были. Он мне говорил: увидел - и понял сразу. И со свадьбой не тянули. Всё как-то быстро получилось и на всю жизнь.
        Взгляд матери туманится. Она опять уходит мыслями в прошлое, к тем дням, что никогда не вернутся.
        - У меня то же самое,  - вздыхаю.  - Увидел и понял.
        - Ты его сын,  - выныривает из воспоминаний мама.  - Не удивительно. Да и я… люблю его до сих пор. Может, и есть где мужчина. Достойный и лучше всяких похвал. Но папа твой для меня - самый лучший.
        - Не обо мне речь сейчас. Со мной всё ясно. А Наде ты не оставила выбора. Решила всё за неё.
        - Ты сомневаешься в ней?  - заглядывает пытливо мать мне в глаза.
        - Нет. Это другое. Я бы хотел, чтобы она определилась, созрела, а не придавленная твоим авторитетом пошла замуж только потому, что нам нужно усыновить ребёнка.
        - Знаешь, что я тебе скажу?  - мать похлопывает меня по руке. Снисходительно и по-доброму, наверное.  - Она если бы не хотела, никто бы её не заставил. Сказала «нет» - и точка. И чужого бы ребёнка не приняла. А тут… словно всё одно к одному. И малыш тебе на голову свалился, и Надя. Будто кто-то свыше понял, что тебе сейчас нужно на самом деле.
        У мамы мудрые и немного печальные глаза. В последнее время мы мало говорили по душам. Мне всё казалось, она лезет, куда её не просят. Командует и режиссирует мою жизнь. Есть в ней это - авторитарность. И её марш по комнатам всегда бесил меня. Словно она контролирует, нос суёт не в своё. Это вызывало отторжение, поэтому я сопротивлялся её опеке, как мог.
        - Я всё переживала, сынок, как ты адаптируешься после того, как перестанешь выступать, ездить на чемпионаты. Что будешь делать, когда в твоей жизни не станет танцев. Я же понимала: тренерство не для тебя. И бизнес… сможешь ли, получится ли? Тревожно было. А сейчас я не боюсь. Потому что тебя будет кому поддержать. Есть в Наде то, что именно тебе нужно. И ты для неё не просто развлечение. Слишком уж она серьёзная и цельная, что ли. Поэтому выкинь все сомнения. Планеты выстроились в нужном порядке.
        И у меня не то чтобы исчезли все сомнения, а просто я заразился её верой. Что-то такое мальчишески-отчаянное всколыхнулось во мне. Я не просто красавчик, а ещё и везунчик, поэтому нужно ловить момент.
        В полдень я ждал Надю возле «Тау-Плюс». Мама сидела на заднем сиденье и улыбалась, как кинозвезда. Ровно в двенадцать дверь распахнулась и выпорхнула Надя. Она спешила мне навстречу. Волосы развевались на ветру. А лицо было взволнованным, словно она спешила на самое важное свидание в своей жизни. А может, так оно и было.
        - Поехали?  - просто спросила она, и я кивнул в ответ: горло сжало так, что вряд ли я бы смог выдавить хоть слово.
        Она села со мной рядом. Поправила рубашку на мне - женским естественным жестом, словно всю жизнь только это и делала. И меня отпустило. Будто тяжесть упала с плеч.
        Вот кто-кто не растерялся и был во всём уверен, так это моя мама. Она журчала всю дорогу до ЗАГСа, тарахтела и рассказывала какие-то невероятные истории из жизни своих знакомых. Не знаю как Надя, а я почти ничего не запомнил. Я вёл машину и поглядывал на будущую жену. Ловил её взгляд и хотел сделать что-нибудь невероятное. Луну с неба сорвать. Купить лотерейный билет и выиграть главный приз.
        
        - Свадьба через неделю,  - сообщила нам милая тётенька и метнула весёлый взгляд в маму. Это она обо всём договорилась. Тётенька оказалась её знакомой. Хорошо, наверное, иметь связи. Никогда не знаешь, кто может пригодиться тебе в жизни. Например, у меня в ЗАГСе знакомых нет. А у мамы - пожалуйста.
        - Вот и хорошо, вот и замечательно,  - приговаривает моя родительница, орлиным взором рассматривая заполненные нами бумажки.
        Мы переглядываемся и прячем улыбки.
        - Это в ней не изменить, наверное,  - шепчу я Наде на ухо. От моего дыхания шевелятся пряди, и безумно хочется поцеловать её и в губы, и в розовую ушную раковину, но я креплюсь изо всех сил.  - Мама любит всё контролировать. Держать руку на пульсе.
        - Я заметила,  - у Нади глаза смеются. И пока мама о чём-то там шепчется со своей знакомой, я спешу к машине и достаю из багажника букет. Да, я приготовился. Выбрал лучшее - нежно-кремовые розы, не белые и не жёлтые, а тёплые и прекрасные, как моя Надя.
        - Сеня!  - ахнула она и потянулась ко мне. И я наконец-то её поцеловал. Провалился в поцелуй, в мягкие Надины губы, что пахнут мятой и карамелькой.
        - Нельзя ни на минуту оставить!  - это смеётся мама.  - Оторвись, сын, Наде нельзя на работу опаздывать!
        У Нади розовеют от смущения щёки. Она прячет лицо на моей груди. А мне хочется спрятать её от всего мира. Не дать никому насладиться её хрупкой красотой.
        - Командирша наша,  - вздыхаю, открывая для Нади дверцу.  - Что бы мы без тебя делали?
        - Продолжали бы дурака валять!  - мама моя полутонов не знает. Прямая, как шлагбаум. Но, кажется, за долгое время меня не раздражает её правдивая резкость. Всё складывается, как надо. Слишком удачно и хорошо, и оттого - тревожно почему-то, но я стараюсь гнать от себя дурацкие мысли подальше. Прочь, прочь! Нам больше не нужны никакие потрясения.
        -
        =46. Надя
        Цветы ввергли моих коллег в шок. Сразу помрачнела Соня. Хлопал красивыми глазищами Гера. Крутил головой, как страус, Никитос. И только Гений жмурил глаза и улыбался, словно Чеширский кот ему родственник.
        Я не стала их мурыжить и делать загадочное лицо.
        - Я выхожу замуж,  - бомба, наверное, не так оглушительно взрывается, как простые три слова.
        - Поздравляю!  - отрывисто кидает Соня и порывается выскочить вон, но сильные руки Гены удерживают её. Соня силится не заплакать, и я её понимаю. Но мне почему-то жаль Гену. Он хороший. И, на мой взгляд, очень подходит Сонику. Не то что резкий и неуживчивый Ветров. Они чем-то неуловимо похожи, а потому, кажется мне, не смогут долго и счастливо жить вместе. Поубивают друг друга в первый же день.
        - Я выхожу замуж,  - повторяю спокойно,  - но не за господина Ветрова. Он слишком не для меня,  - улыбаюсь немного печально, но не потому что жалею об упущенных возможностях.
        Всех немного переклинивает ещё раз. Они знали, что за мной ухаживает Слава, и ничего никогда не слышали о другом мужчине в моей жизни. Всё очень быстро и стремительно. Неправильно, на первый взгляд.
        - Эт-то он?  - неверяще таращится на меня Соня.  - Марс, да? Я узнала его!
        В сердце впивается игла. Настолько острая, что становится трудно дышать. Откуда Соня знает моего Сеню?..
        - Самый крутой полденсер!  - захлёбывается словами Соня.  - Ты не знала, да? Ну ты даёшь, Надька! Его ж надо просто увидеть и умереть! Это стоит того, поверь!
        Меня отпускает. Немного.
        - Я видела и знаю,  - улыбаюсь, но улыбка моя похожа на увядший цветок. Я никогда не видела Сеню на сцене. Только дома, и то один раз. Мы почти ничего не знаем друг о друге. И вот - женимся. Буквально час назад у меня не было сомнений, а сейчас я стою и думаю: если бы не Данька, нужна ли я была ему?
        Соня караулит меня, когда я выхожу на несколько минут из комнаты. Её жизненно необходимо поговорить со мной с глазу на глаз.
        - А как же Ветров?  - задаёт она мучающий её вопрос.
        - Никак,  - пожимаю я плечами.  - Ты видела то, что хотела. Никогда не было нас с Ветровым. Он не тот человек, с которым бы я хотела связать свою жизнь. Так бывает. Для тебя Ветров - нечто недостижимое, а поэтому желанное. Но, может, лучше посмотреть на тех, кто рядом?
        Соня краснеет, отводит глаза.
        - Ты о Гене? Я знаю. Но почему-то тянет к таким плохим мальчикам, как Вячеслав Андреевич. Это как мечта. Трудно дотянуться, а от этого - ещё желаннее не твой приз.
        - А когда дотянешься, сладкий плод может оказаться гнилым. Или кислым, незрелым.
        В глазах у Сони - колебание. Она решает для себя очень важную задачу: иметь синицу в руках или дотянуться до журавля. В любом случае, это лишь её решение. Я здесь бессильна.
        - Удачи, Сонь. Нам никогда не было что делить, хоть ты и считала иначе.
        Сеня встречает меня после работы. Мы не договаривались, и тем приятнее его видеть.
        - Поехали домой,  - забирает он букет из моих рук. Выглядит усталым и не очень весёлым.
        - Что-то случилось?  - спрашиваю, как только мы садимся в машину.
        - Ничего,  - мотает головой,  - мы с мамой к Даньке ездили. На него документы оформляются. Ребёнок получит официальный статус сироты. И его можно будет усыновлять.
        - Боишься, что мы опоздаем?  - сжимаю нервно пальцы. У нас неделя до брака. Не слишком ли это долго?
        - Не знаю. Там тоже волокиты хватает. Я заодно по всем инстанциям прошёлся. Подтвердил своё желание усыновить малыша. Записался на курсы приёмных родителей. Так положено. Будем вместе ходить, как только…
        Он глотает слова, не договаривает. Как только поженимся. Как только пройдёт наша свадьба. Что его гложет? Почему он страдает? Я ведь вижу. Буквально полдня назад всё было по-другому.
        Мы так и стоим на стоянке. Разговариваем. Сеня не спешит заводить мотор.
        - Надя, если у тебя есть сомнения, всё можно изменить,  - смотрит он мне в глаза так отчаянно.
        - Если бы они у меня были, я бы сказала,  - сейчас важно не разнервничаться. Я чувствую его напряжение и заражаюсь этой болезнью сама. Нервы натягиваются струнами. Мышцы звенят, потому что я сжата, как пружина.  - Может, сомнения есть у тебя? Я пойму. Это… непросто. А мы почти не знаем друг друга.
        Сеня выдыхает и поворачивает ключ зажигания.
        - Мне достаточно того, что я знаю о тебе, Надя. В это, наверное, сложно поверить, но ты… мой человек. Я это почувствовал почти сразу. Это как правильно подобрать одежду. Пусть и плохое сравнение. Но это важно - найти свою вещь, которую будешь любить и носить годами, потому что она твоя, любимая. Это как хранить дорогую сердцу игрушку. Помнишь? «Всё равно его не брошу, потому что он хороший»? Так и с человеком. Скажи, Слава - плохой человек?
        
        Это неожиданно.
        - Непростой,  - уклоняюсь от ответа. Но если смотреть объективно, то ничего плохого Слава мне не сделал. Носился со мной как с драгоценностью. В его действиях не было ничего оскорбляющего. Просто меня к нему не тянуло. Вообще. Всё время хотелось сжаться и оглянуться. Убежать и скрыться, спрятаться там, где мне было комфортно. И, наверное, именно сейчас до меня доходит, что хотел сказать Сеня.
        - Для меня ты моя. Та самая. Единственная. Без сомнений,  - тихо, очень тихо произносит Сеня эти слова, но я слышу его. Ловлю дыхание и замираю от счастья. А затем делаю то, что мне очень хочется сделать,  - сползаю по сиденью и прижимаюсь горячей щекой к его руке, что уверенно лежит на руле.
        Сеня вздрагивает. А потом ещё раз, когда я касаюсь его пальцев губами.
        - Ты мой,  - я произношу эти слова уверенно, потому что только с этим ощущением можно по-настоящему дышать.  - Никто другой мне не нужен.
        Мы ничего не говорим о любви. Наверное, не готовы произнести самые важные слова вслух, но я только сейчас понимаю: люблю. Иначе ничего бы не было.
        Сеня шумно выдыхает. Наверное, ему, как и мне, какое-то время невозможно было набрать воздуха в лёгкие.
        - Вот теперь мне ничего не страшно,  - у Сени голос от волнения хрипит и кажется немного ниже, чем обычно.
        Мы настолько погружены друг в друга и мучаемся невозможностью выразить свои чувства, что почти всю дорогу молчим. Сеня ведёт машину. Мы едем очень быстро. Наверное, надо бы потише ехать, но я едва удерживаюсь от желания попросить его ехать ещё быстрее.
        Нам бы до дома добраться хоть как-нибудь. И тогда я смогу прижаться к нему, поцеловать, показать, как сильно он мне желанен, как нужен. Мне кажется, Сеня хочет того же - так горят его взгляды на моей коже. Словно ожоги. Я даже не знаю, бывает ли такое, но чувствую именно это.
        Мы выходим из машины как пьяные. Нас штормит и шатает. Я боюсь даже взять Сеню за руку, чтобы не вспыхнуть, как очень сухой хворост.
        Почти у подъезда к нам кидается фигурка. Неясная тень - так мне кажется. Я вздрагиваю, когда мне перегораживают дорогу. Хочется взвизгнуть или вскрикнуть от неожиданности, но крик застывает в горле комом.
        - Максим?  - растерянно спрашиваю, хотя точно вижу: это он.
        - Надя,  - делает мальчишка ко мне ещё шаг навстречу, преодолевая последнее расстояние. И я обнимаю Макса за плечи, ощущая, как его трясёт.
        -
        =47. Надя
        У него ходуном ходят плечи, рассечена бровь и глаз заплыл, на подбородке - синяк. У Макса дрожат губы, но он изо всех сил пытается сдержаться, чтобы не разреветься в моих объятиях. Мальчишка. Мальчик, что вырос у нас с матерью на руках, пока Наташка училась.
        - Это Денис тебя так?  - спрашиваю и не сомневаюсь. Вряд ли Макс подрался во дворе. И вряд ли бы ждал меня и дрожал сейчас, пытаясь выглядеть сильным.
        Он молчит, но по усилившейся дрожи его тела, я понимаю, что угадала. Понимает это и Сеня.
        - Убью, сволочь,  - звучит с угрозой и страшно.  - Пошли домой, что стоим?
        - Я не пойду домой!  - шипит он и пытается кинуться в сторону, но Сеня ловит его за руку. Держит крепко, пока Макс пытается брыкаться.
        - К нам домой, не к ним.
        И тогда племянника отпускает. Он обмякает, но всё же выдёргивает руку. И мы шагаем в подъезд, поднимаемся в лифте. Макс больше не жмётся ко мне, но его лицо лучше всяких слов говорит, что он пережил. Дома. Я расспрошу обо всём его, как только за нами захлопнется дверь.
        Максу четырнадцать. Нескладный подросток. И ростом пока не вышел - ещё не успел подрасти. И когда я представляю, как Денис бьёт его, у меня от ярости заходится сердце.
        - Пойдём,  - командует Сеня, когда мы наконец заходим в квартиру.
        Он ведёт его в кабинет, достаёт вещи.
        - Мыться и переодеваться,  - хлопает по футболке со штанами и чистому полотенцу. А затем, сообразив, идёт за мальчишкой вслед.
        Макс пыхтит, пытаясь скрыться в ванной, но Сеня умеет на своём настоять. Сейчас он не похож на моего доброго и мягкого мужчину. В нём столько властности, что хочется поёжиться, но перечить ему сложно.
        - Давай, давай, я посмотрю на тебя.
        Я слышу, как они возятся, как шумно, со всхлипом ойкает Макс. Я сама вздыхаю и иду на кухню. Надо накормить мальчиков и Мусю заодно. Она крутится у ног, заглядывает в глаза, трётся и урчит - соскучилась.
        Наконец Сеня выходит, а в ванной начинает шуметь вода. Сеня садится за стол и барабанит пальцами. Неосознанно: он глубоко погружён в собственные мысли.
        - Может, поделишься?  - спрашиваю, отрываясь от котлет и закипающей воды. Буду спагетти варить. Быстро. Ещё салат. Наверное, когда женщина думает об ужине для семьи, это её немного успокаивает: руки заняты, а в голове мысли не так сильно скачут.
        - В больницу надо. У него рёбра сломаны, наверное. Синий весь. Под одеждой не видно.
        Меня начинает трясти.
        - Тихо, тихо,  - вскакивает Сеня и сжимает мои руки в своих.  - Успокойся. Пусть помоется и поест - он ещё вчера, оказывается, ушёл. Ночевал на улице. Весь день голодный. А дальше уже будем думать, что делать.
        - Я Наташке позвоню,  - шарю в фартуке, куда положила свой мобильный.
        - Да?  - у Сени такой вид, что впору отшатнуться, но я не делаю этого. Встречаю прямо его жёсткий взгляд.
        - Да, Сеня. Она мать. Пусть дурная немного. Ну, хорошо, может и много дурная, но детей Наташка любит, и я точно знаю, что переживает и ищет Макса.
        Сеня со мной не согласен, но лишь крепче сжимает губы, глядя, как я набираю Наташкин номер.
        Она берёт трубку почти сразу, но молчит.
        - Наташ?  - мне почему-то страшно.
        - Да?  - спрашивает сестра осторожно и тихо. Вообще на неё не похоже.
        - Наташ, Максик у нас.
        Я слышу всхлип и судорожный выдох, словно она плачет и пытается сдержать рыдания.
        - Надь,  - бормочет Наташка,  - пусть он у вас побудет, ладно? Я… потом тебе всё расскажу. Пожалуйста!
        Мне становится почти плохо.
        - Наташ, у тебя всё хорошо?
        - Всё нормально, Надь. Всё хорошо. Я… потом, ладно?
        - Если тебе нужна помощь, ты только скажи,  - тревожусь я не на шутку.
        Наташка фыркает, и в этом неприличном звуке отражается моя привычная сестра.
        - Да разберусь я, разберусь,  - шепчет она в телефон.  - Макса только не отпускайте, присмотрите, ладно? А я тут сама. Потом поговорим.
        И Наташа отключается.
        - Что там?  - выводит меня из задумчивости Сенин голос.
        - Непонятно. Попросила, чтобы Макс с нами побыл.
        - Ну, это мы и без неё как-нибудь,  - сердится Сеня,  - пусть и не надеется, что я мальчишку отпущу к этой скотине. По-хорошему, нужно снимать побои и писать заявление в полицию.
        - Не надо,  - просит Макс. Он бледный и выглядит не очень.  - Он сказал, Игоря отнимет, если будем выступать.
        - Царёк нашёлся!  - мы ему отнимем, гаду.
        
        Сеня зол, и мне стоит большого труда его немного в чувство привести.
        Я накрываю стол, и Макс набрасывается на еду. Бедный мой мальчик. Голодный и брошенный.
        - Что у вас там стряслось?  - всё же спрашиваю. Не могу дождаться, пока он наестся. Думаю, Макс сейчас насытится и уснёт. Вряд ли ему удалось уснуть этой ночью.
        - Всё, как обычно. Воспитывал. Он… над Игорем издевался. Учил уму-разуму. А Игорь маленький ещё. А этот пьяный… Я заступился, не смог смотреть. В общем, досталось нам с мамой. Она меня и вытолкнула, а то не знаю, чем закончилось бы.
        Макс сжимает губы. Глаза у него блестят.
        - Я домой не вернусь, и не просите!
        - Никто тебя не отпустит, успокойся,  - говорит Сеня.  - Тебе надо было сразу к нам стучаться, а не бегать по улицам в таком виде.
        - Не сообразил я,  - супится Макс,  - ноги уносил, подальше.
        - Ладно,  - хлопает ладонями по коленям Сеня.  - Завтра будем разбираться, а сейчас ложись-ка спать.
        Они спорят. Сеня настоял, чтобы перетянуть рёбра. В конце концов, Макс пьёт обезболивающие и затихает на диване. Засыпает почти моментально, но даже во сне у него скорбно опущены уголки губ вниз, а брови сведены «домиками».
        - Теперь я ещё больше переживаю за Наташу и Гошика. Может, им помощь нужна?
        - Она просила помочь?  - спрашивает Сеня.
        - Нет. Сказала, что сама разберётся.
        - Надь,  - Сеня кутает меня в объятьях, но расслабиться не получается.  - Насколько я знаю, сестра твоя не из тех, кто легко даёт над собой издеваться. И давай будем проблемы решать по мере их поступления. Завтра повезу Максима в больницу. Ему нужна медицинская помощь И к соседям загляну. Обещаю.
        - Спасибо, Сень,  - смотрю я ему в глаза.  - Что бы я без тебя делала?
        - То же, что и со мной,  - хмыкает мой невероятный мужчина.  - Спасла бы несовершенный мир. Пойдём спать?
        Я смотрю, как Сеня двигается. Как снимает футболку, собираясь в душ. У него мышцы играют, а я взгляд оторвать не могу.
        - Почему мир?  - срывается у меня с губ. Сеня живо оборачивается и обволакивает взглядом. В нём - нежность и смех. А ещё - серьёзность. Странное сочетание, но мне нравится. Мне всё в нём нравится до дрожи, до мурашек, до желания дотронуться и закрыть глаза, чтобы чувствовать ещё острее.
        - Мир - это не только необъятная вселенная, Надя. И не обязательно вся планета Земля. Мир - это кошка с котятами, которая нашла дом. Мир - это полденсер, что не очень верил женщинам, но нашёл ту, которая способна сказку нарисовать, мальчишку спасти, любить чужого брошенного малыша. В тебе столько сердца, что хватит на очень-очень многое. И я бы хотел, чтобы это не кончалось в тебе. Потому что не каждому принцу выпадает такое счастье - найти девушку, способную целый мир хранить в своей душе.
        Он говорит так, что хочется плакать. А ещё хочется сказать, что… я намного проще, но язык не поворачивается возразить. Может, это и хорошо, что он видит меня именно такой. И чтобы его не подвести, я, пожалуй, соглашусь и два мира в душу пустить. Лишь бы видеть свет в глазах своего мужчины, купаться в его вере и надёжности.
        - Мой мир - ты,  - говорю просто.  - Потому что без тебя не было бы ни кошки, ни малыша. И много ещё чего не было бы.
        Он не даёт мне договорить. Губы его обжигают. Руки его путаются в волосах. И мир, каким бы он ни был, сужается до одной крохотной, но очень смелой точки. О, нет. До запятой - до знака, за которым не конец, а продолжение…
        -
        =48. Арсений
        Утром я отвёз Надю на работу - хватит ей по маршруткам трястись, а Макса - в больницу. Он попытался барахтаться, но я умею настаивать. Тем более, что выглядел он неважно.
        У травматолога очередь. Он похож на робота с усталыми глазами. Белые волосы, аккуратное брюшко, большие руки. Смотрит не равнодушно, но заморожено. Сколько подобных мальчиков проходит за день?
        - Рентген грудной клетки и посоветовал бы сделать УЗИ внутренних органов.
        Макс снова вскидывается, но я его осаживаю.
        - Не надо,  - шепчет он, как только мы выходим из кабинета.  - Это деньги. Хозяйственный какой пацан.
        - Надо. Сделаем всё, остальное - не твоя забота, договорились? Я должен знать, что с тобой всё в порядке, иначе Надя нам голову снимет.
        Мы проходим через все манипуляции. Трещина в двух рёбрах и сотрясение головного мозга первой степени, внутренние органы в норме. Макс явно веселеет.
        - Заживёт как на собаке!  - заявляет он бодро, а потом снова скисает: - Мамке не могу дозвониться. Не отвечает.
        И вот зуб у меня на вздорную соседку, и как бы плевать на неё, но мальчишка переживает, и Надя - тоже. Поэтому я решаю всё же зайти к соседям. Сходить на разведку. Но Максу об этом говорить пока не буду.
        - Мне нужно в пару мест заехать. Давай я тебя домой заброшу, а потом по делам.
        - А можно я с тобой?  - мальчишке явно не хочется сидеть в одиночестве.
        - Тебе лежать надо,  - говорю очевидные факты.
        - Ну, пожалуйста!  - он не канючит. Это какое-то отчаяние. И я решаю, что ничего страшного не произойдёт, если он побудет со мной.
        Мы едем в дом малютки, к Даньке.
        - Мы его усыновить хотим с Надей,  - пытаюсь в трёх словах объяснить непростую ситуацию.
        - Женишься?  - спрашивает Макс и смотрит на меня сурово. От его взгляда хочется и поёжиться, и рассмеяться, но я не делаю ни того, ни другого.
        - Женюсь!  - со всей ответственностью и серьёзностью.  - Разрешишь тёте замуж за меня выйти?
        Макс смотрит на меня, как на придурочного, а потом улыбается немного ехидно.
        - Это ты у дедушки спросишь, ага? Он тебе расскажет. А может, и покажет, где раки зимуют. Он за Надю всех порвёт.
        И столько уверенности в его голосе, что я ему верю.
        - На выходных едем с дедушкой знакомиться. У нас свадьба через неделю.
        - А с бабушкой?  - сжимает губы Макс.
        - А с бабушкой мы как бы уже,  - развожу руками.  - Бабушки они знаешь какие? Всё намного раньше узнают.
        Макс фыркает и ёрзает на сиденье, устраиваясь поудобнее. Ему всё же больно, несмотря на таблетки.
        - Поедешь с нами?  - бью контрольным вопросом в нос.
        - Спрашиваешь!  - оживляется он и снова скучнеет.  - Только мама…
        - Придумаем что-нибудь,  - это не обещание. Я пока не знаю, чем всё обернётся, поэтому осторожничаю.  - Поехали?
        Максу Данька понравился.
        - Гошик когда-то такой был, я помню. Он смешной такой и забавный,  - щекочет животик Даньке, и тот смеётся заливисто. А я думаю: хорошо, что он ещё такой маленький и никогда не узнает, что был несчастным, брошенным и никому не нужным.
        Я одёргиваю себя. Он был нужен женщине, что родила его несмотря ни на что. Родила и погибла, чтобы дать ему жизнь. Ради извечной женской сути - быть матерью, прижать своё дитя к сердцу.
        Он был нужен другой женщине, что отдала ему всё своё тепло и любовь. Всё - до последнего вздоха. А теперь он нужен нам с Надей. Так что я не имею права говорить о Даньке как о потерянном пустом кошельке. Это неправильно и несправедливо.
        Макс долго молчал. Я не мешал ему думать. Хороший мальчишка. Даже удивительно при таких родителях. Но что я знал о них? Разве что глубоко был уверен: его отчима я бы пришиб ненароком. Избил бы до полусмерти. Но сейчас мне нельзя делать ни единого непродуманного шага: на кону благополучие нашего сына.
        Мы заезжаем ещё в пару мест, Макс ждёт меня в машине. Он устал. Его клонит в сон, поэтому я спешу. Нужно везти его домой - хватит, и так слишком много впечатлений и передвижений.
        Он даже со мной не спорит - молча ест и ложится на диван. Я пробую его лоб - к счастью, жара нет. А когда он засыпает, на цыпочках выхожу в коридор. Долго стою у соседской двери и отсчитываю про себя слонов. На второй сотне я сбился и всё же надавил на звонок.
        Это похоже на прошлогоднюю серию бесконечного сериала. Дверь открывает этот упырь в трениках и тут же пытается закрыть её перед моим носом, но реакция у меня лучше. Да и куда ему, пьяному.
        - Не бойся, не трону,  - фиксирую дверь, но он всё же пыхтит, краснея мордой и пытается её закрыть.  - Где Наташа и ребёнок?
        
        - Да откуда я знаю?  - визжит вдруг он на высокой ноте, и мне становится противно.  - Удрала, сучка, и детей забрала! Вещи собрала, ведьма, и срулила. Видимо, к любовничку очередному! Я полицию вызову!
        - Да-да, именно так и сделай,  - киваю,  - они будут счастливы замести тебя куда следует. Мы, если что, побои сняли. Так что тебя ждёт тёплая встреча.
        Я отпускаю дверь, и этот скот спешит скрыться в своей норе. Вот гад. Но остался открытым вопрос: где же Надина сестра и меньший её сын?..
        Я возвращаюсь домой. Максим трясётся в коридоре. Проснулся. Чёрт.
        - Подслушивал?  - по его лицу и так видно, что да.
        - Уже в конце, когда он заорал. Ты дверь неплотно прикрыл.
        Да, не хотел греметь замком. И то, как Макс вскочил, говорит лишь об одном: это не первый случай, когда отчим распускал руки. Он всегда жил в ожидании стресса. И мне физически становится нехорошо.
        В каком мире мы живём, какие ценности взращиваем, если не можем сделать счастливыми детей? Не можем оградить их от вот таких скотов, как этот урод, что живёт за стеной?
        - Вот что,  - веду Макса назад в комнату,  - сейчас главное горячку не пороть. Надя звонила твоей маме. Она сказала, что с ней всё хорошо, а подробности потом расскажет. Мне кажется, нам нужно подождать. Главное, её нет дома. И где бы мама твоя ни была, думаю, там ей гораздо спокойнее, чем дома,  - киваю в сторону двери.
        Макс судорожно вздыхает. Ковыляет на кухню, выглядывает в окно, словно хочет увидеть мать и брата. На подоконник вскакивает Муся и, нежно муркая, трётся о руки мальчишки. Я вижу, как вздрагивают его плечи, и тихонько ухожу, когда Макс берёт кошку на руки и утыкается лицом в её мягкую белую шерсть.
        - Надя,  - звоню единственному человеку, которого хочу сейчас слышать.  - У тебя всё хорошо?
        Мне сейчас важно успокоиться. Жить её голосом. Впитывать каждый звук, интонацию. Это слабость, но в этот миг я не хочу быть сильным. Мне важно мгновение, когда я плыву в тёплых ладонях её тревоги и нежности.
        -
        =49. Надя
        Вначале звонил Сеня. Я остро понимаю: нужно домой, но у меня работа. Я не могу сейчас всё бросить и уехать. Он успокаивает меня, рассказывает, что были с Максом в больнице. Но я понимаю: Сеня не договаривает. Его что-то тревожит. Какое-то постоянное ощущение тревоги, хотя кажется, что причин для волнений нет. По крайней мере, между нами всё понятно.
        Я успокаиваю его, как могу, и успокаиваюсь сама, слушая его голос. Заряжаюсь, как батарейка от его не уверенности и силы, а человечности. Каждый из нас стремится казаться лучше в глазах любимого человека. Сеня, наверное, всегда хотел оставаться самим собой. Без внешнего лоска и наносной бравады, и поэтому я любила его ещё больше.
        Потом позвонила сестра.
        - Привет,  - голос у неё снова тихий и какой-то хриплый. Она дышит тяжело в трубку, и это снова рождает тревогу.
        - Наташ, ты где? Что с тобой? Пожалуйста, не отключайся.
        Она снова дышит, а потом тихо просит:
        - Надь, забери меня домой. Я домой хочу. Устала.
        - Конечно, я заберу тебя, ты только скажи, где ты.
        Наташка очень долго дышит и ничего не говорит. И это дыхание - единственная связь с ней. Я очень боюсь, что она отключится. Но Наташка не делает этого.
        - Я в больнице, Надь. С Игорьком.
        Ноги у меня становятся ватными. Хорошо, что я сижу. Иначе упала бы, наверное.
        - Как Гошик себя чувствует?  - хватаюсь рукой за горло и пытаюсь не разреветься.
        - С ним всё хорошо, Надь. Это я… немного не в форме. Кровотечение открылось. Беременная я была. Ну, и так, по мелочи. А с Игорьком всё хорошо, не тронул его Денис. Ты права была, Надь. Верить не хотела. Хоть он иногда… в общем, всякое бывало. Терпела и дотерпелась.
        Мне даже страшно представить, что там «по мелочи», если Наташа рассказывать не хочет.
        - Наташа, ты скажи, где вы, мы приедем. Я с врачом поговорю.
        - Забери меня, а?  - просит сестра.
        - Если врач разрешит,  - не хочу обещать то, что вдруг не смогу исполнить.
        Наташка снова тяжело дышит в телефон, и я понимаю, что вряд ли её отпустят. Но хотя бы Гошку заберём - и то хорошо. Она называет номер больницы, и я больше не могу ждать. Отпрашиваюсь и звоню Сене.
        - Надо было вчера как-то её расспросить,  - твержу я как заведённая, пока он везёт меня в больницу.
        - Надя,  - вздыхает Сеня,  - то, что случилось, уже не изменить. Есть возможность помочь сейчас. Поэтому не изводи себя напрасно.
        Он обнимает меня за плечи, успокаивая. Я прижимаюсь лбом к его плечу, черпая силы.
        - Всё хорошо,  - гладит он меня и целует в макушку, и в больницу я вхожу уверенным шагом. Правда, меня хватает ненадолго.
        В палате их двое. Она и бабулька в гипсе. Ещё две кровати пустуют - больные вышли прогуляться. Бабулька то ли спит, то ли делает вид. Глаза у неё закрыты.
        У Наташки и лицо разбито, и руки синие.
        - Не рыдай!  - прикрикивает она на меня. Характерец, однако. Не спрячешь.
        - Ты в полицию заявила?  - спрашиваю, сдерживая слёзы. Я готова Дениса своими руками задушить.
        - Нет, конечно,  - кривит она разбитые губы,  - с лестницы упала. И не лезь, прошу. С Денисом… всё. Разведусь. И сама разберусь, что к чему. Максим как?
        - Максим у нас. Сеня с ним в больницу ходил. Лёгкое сотрясение мозга и трещины в рёбрах. А твой врач сказал, что тебе ещё хотя бы с неделю нужно лечиться. Поэтому не обсуждается. А Игорька мы заберём. На выходные домой едем, к родителям. Мальчишек можем дедушке с бабушкой оставить. У Максима уже каникулы.
        - Ладно, пусть так,  - у Наташки лицо пустое, безжизненное какое-то.
        - Естественно, мы будем тебя навещать.
        - Не нужно, не нянчись,  - обрывает меня резко.
        - Наташ, ну почему ты такая?  - вздыхаю, понимая, что вряд ли достучусь до неё.
        - Какая уж есть,  - огрызается она и отворачивается. Молчит.
        Сеня берёт меня за руку. Он не вмешивается и молчит. И лишь этот жест - моя настоящая поддержка. Я не готова пока сдаться. Другой рукой я Игорька к себе прижимаю. Он и на ребёнка не похож. Слишком тихий. У детей в таком возрасте - моторчик в заднице, усидеть не могут. А Гошка как тень. Видимо, воспитание Дениса сказывается.
        - Навестили? Идите,  - каркает Наташка, не поворачивая головы. Я глажу её пальцы, но она не откликается.
        - Завтра я заеду после работы,  - говорю твёрдо и встаю. Лучше дать ей время очухаться.
        - Надь,  - останавливает меня её голос на пороге. Я оборачиваюсь, но она всё так же отвёрнута. Не смотрит на меня.  - Ты прости меня, ладно? За всё.
        
        - Я не сержусь, Наташ,  - и это правда.  - Мы же семья, хоть ты почему-то всеми силами хочешь об этом забыть или не помнить. Отгородиться. Но я всё равно люблю тебя. Ты моя сестра. А это, знаешь ли, навсегда.
        Гошка в машине уже оживает.
        - Дядя, дашь порулить?  - спрашивает у Сени, подпрыгивая у меня на коленях. «Р» у него получается картавая, видимо, недавно научился выговаривать.
        - Вот как приедем домой, так и дам,  - улыбается Гошке мой мужчина.  - А сейчас нельзя. Движение большое.
        Он не забывает о своём обещании и берёт его к себе, как только мы въезжаем во двор. Гошка фырчит, и лицо у него важное. А я давлюсь слезами, думая, какая у него была жизнь с родным отцом, что не гнушался «воспитывать» такую кроху.
        Гошка очарован Мусей. Муся любит всех, но она мама, поэтому беспокоится о своём потомстве.
        - Ты не поверишь. Она пыталась их в другое место перетянуть сегодня. Прячет,  - смеётся Сеня, наблюдая, как Гошка держит Мусю под лапками и, прижав к себе, носит её по кухне, как живой мешок. Муся терпит.
        - Завтра едем к бабушке с дедушкой,  - ставлю в известность Максима.  - Мама сейчас в больнице. Помочь вы ей можете только тем, что будете живы, здоровы, сыты и присмотрены.
        - Не останусь!  - упрямится Макс, и Сеня меня останавливает: я готова если не спорить, то переубедить племянника.
        - Пусть остаётся с нами. Он уже взрослый. Правда, Макс? Пока ты будешь работать, у него и здесь много разных дел найдётся. Будет мне помогать. Ну, а к бабушке с дедушкой в гости съездим все вместе.
        И я сдаюсь. Папа. Нелёгкий разговор. Звонить не стала, чтобы маму не тревожить на ночь глядя. Лучше завтра в дороге предупрежу.
        - Не бойся, трусиха,  - обнимает Сеня меня за плечи.  - Никуда не денется твой отец. Выдаст выгодно дочь замуж. Я ему расскажу про машину, квартиру, столичную прописку, серьёзные намерения и озвучу бизнес-план на будущее.
        Я смеюсь. Смех выходит немного нервный. Но Сеня умеет успокаивать.
        - Отличные перспективы,  - целую его в щёку.  - Но про серьёзные намерения лучше скажи в первую очередь.
        - Так и сделаю,  - Сеня улыбается, а глаза у него серьёзные.  - Ты всегда можешь подкорректировать мои действия. Твоей коррекции я поддамся всегда.
        Он целует меня, но сегодня я не могу расслабиться. Я думаю о том, что у мальчишек нет одежды. Ничего нет. Что Наташка ушла из дома с одной сумкой, в которой почти пусто. Ну, и папа, конечно. Никуда не деться от ожидания.
        -
        =50. Арсений
        Они меня выгнали. Надина мама и моя. А ещё Наташка. Сказали, что жениху никак нельзя видеть невесту до свадьбы. Поэтому я стою, весь такой красивый, в костюме и белой рубашке, с букетом в руках, и жду.
        - Морозов, я бы хотел быть на твоём месте,  - звонит мне Слава Ветров. Да, он мой свидетель. Сам захотел. Изъявил желание - если по-казённому. И ему повезло, что Надя не против. Как-то за эту неделю закрутилось всё, завихрилось, вывело нас всех на новый уровень и общения, и понимания жизни.
        Надин отец оказался не таким страшным чёртом. Кажется, Маргарита Вячеславовна успела его подготовить, пока мы ехали. К тому же, я знал, какие слова говорить первыми. Серьёзные намерения - это главный козырь, который побил все приготовленные аргументы и доводы.
        - Обидишь - шкуру спущу!  - пообещал Надин папа, и тут на первый план вышла история с другой дочерью. Стало не до нас.
        - Посажу, гада!  - лютовал Николай Иванович, и я успокоился: они её любят, и не важно, чья Наташка дочь.
        Знакомство наше скомкалось, праздничный обед превратился в рассказы о старшей дочери, а к ночи было решено ехать всей компанией назад. Собственно, нас всё радовало: и отвлекающий невольный манёвр, и родительская тревога, и скорое возвращение домой.
        - Там Муся одна!  - волновалась Надя.
        Я смущённо почёсывал бровь.
        - Ты не переживай, ладно? Я маме ключи дал, попросил за кошкой присмотреть.
        - Ты обо всём подумал!  - прячет Надя слёзы, а я успокаиваю её, как могу: целую украдкой, пока все заняты.
        Постелили нам в разных комнатах, положили меня с Максом и Гошкой, но ночью Надя прокралась ко мне.
        - Ты не рассердишься?  - спрашивает шёпотом.  - Мне Слава звонил.
        Это не злость, а ревность. Кислота по оголённым нервам, когда всё шипит и пузырится. Когда хочется садануть кулаком по стене, но хорошо, что ночь, чужая квартира, мальчишки спят рядом. Я сдерживаюсь.
        - И что?  - я тоже шепчу - и это хорошо: услышь мой голос, Надя поняла бы, что не всегда я спокоен.
        - Дай слово, что не будешь злиться,  - Надя как маленькая. Не могу я дать ничего, я уже пылаю, а врать ей не буду.
        - Надь, лучше расскажи, что случилось. Или что ты натворила. Или что Слава в очередной раз учудил. Кажется мне, там ещё одна большущая свинья валяется, за твоим «не сердись».
        Надя вздыхает, безотчётно гладит меня по руке.
        - Он сказал, что хочет загладить вину. Тошно ему на душе. Он бы с радостью тебе позвонил, но твой телефон ему не доступен. Ты Славу в чёрный список занёс, да?
        Занёс. Сам не знаю, почему. Сразу же после больницы, на эмоциях.
        - И ты нашла ему способ избавиться от чувства вины?
        Надя кивает. В темноте её кивок почти не виден. Я чувствую лишь колебание воздуха.
        - Я ему про Наташку рассказала. Переживаю очень.
        - И он тут же развёл бурную деятельность,  - я злюсь, потому что мне это в голову не пришло: устроить Надину сестру в нормальную клинику, например. Хотя и там, где она лежит, условия неплохие. Но ведь я ничего не сделал, а Слава - пожалуйста. Стоило Наде только тюкнуть.
        - Я знала, что ты огорчишься,  - она расстроена до слёз, а я… выдыхаю, пытаясь успокоиться. Молчу какое-то время. А затем нащупываю её руку.
        - Знаешь,  - говорю в полголоса,  - наверное, для Славы - это шанс. А для меня - урок. Я… не сержусь. Неприятно, что я… оказался недалёким, может, нечутким даже.
        - Слава! Нашёл чуткого!  - как же она пытается меня выгородить! Оправдать и успокоить… В груди сжимается всё. От её защиты горло - в тисках.
        - Надь?  - глажу её пальцы.  - Я люблю тебя, знаешь? Сильно-сильно люблю.
        Она вздрагивает, тянется ко мне, и я успеваю поцеловать мою девочку. В коридоре раздаётся намеренно громкий кашель. Это Маргарита Вячеславовна бдит. Не сдержавшись, Надя хихикает, уткнувшись в мою грудь. Плечи у неё трясутся. Я тоже улыбаюсь блаженной улыбкой, наверное.
        Дверь в комнату открыта. Думаю, Надина мама понимает, что мы просто болтаем, но всё равно предупреждает нас. Видимо, боится гнева своего неистового Николая Ивановича. Суров мужик, что уж. Видно. И мне, наверное, повезло, что Наташка в переплёт попала, отвела на себя всё внимание, а то бы я так просто не отделался.
        Пока мы приехали, Слава действительно развёл бурную деятельность. Испуганная, но почему-то счастливая Наташка переехала в отличную клинику, попала в вип-палату, где возле неё разве что на ушах не стояли, пытаясь угодить.
        Слава позаботился обо всём. И родителей Надиных вместе с мальчишками забрал к себе, не дал им ни у нас поселиться, ни в гостинице. Они даже не сопротивлялись. Ещё бы: Славин напор достоин и похвал, и баллад. Жаль, что менестрели ушли в небытие.
        
        А ещё он забрал все Наташкины вещи из квартиры Дениса. А сам Денис с разбитой мордой сидел тише воды, ниже травы. Не отсвечивал и не выступал. Боялся нос из своей двери показать.
        - Вот это лишнее, наверное,  - вычитывала ему Надя, но Славка только губы презрительно сжимал.  - Денис - тварь редкостная, мстительная.
        - Да что ты?  - играл Слава бровями и показывал зубы в нехорошей улыбке.  - Пусть рискнёт, попробует. Пусть только пикнет или слово на Наталью плохое скажет - он предупреждён. Один его чих - и лишится всего. И квартиры в том числе.
        Славка - это Славка. У него всегда разговоры коротки. Наверное, нашу с Надей свадьбу запомнят надолго. Свидетельница - с синими волосами и губами. Свидетель - на костылях. Нога у Славки всё же сломана по-настоящему.
        А Надя… Вот она выходит из подъезда. В белом платье и почти невесомой фате, что красиво обрамляет её лицо, льнёт к волосам, подчёркивает красоту и нежность моей девочки. Самой лучшей на свете. Единственной.
        Я слышу, как судорожно выдыхает Слава рядом. Не хочу даже думать, что у него в голове, чтобы не приревновать.
        - Слушай,  - бормочет он сам.  - Две сестры, а такие разные. Как день и ночь, небо и земля. Совершенно не похожи, да?
        И я вдруг успокаиваюсь. Улыбаюсь невольно. Слава говорит о другой женщине. А это означает лишь одно: кажется, звёзды неожиданно выстроились в каком-то совершенно авангардистском танце, но для Славы это хорошо. И для нас с Надей - тоже. А повезло ли Наташке - скоро узнаем…
        Женят нас торжественно. С маршем Мендельсона. И мамы наши вытирают слёзы. И наши «да» звучат торжественно и строго.
        «Ты моя»,  - говорю я глазами.
        «Я люблю тебя»,  - чудится в ответном взгляде.
        Мне мало поцелуя - короткого, жадного, которым мы скрепляем наш союз. Очень хочется убежать, скрыться, побыть наедине. Отдохнуть от родственников, насладиться тихими мгновеньями счастья.
        На крыльце Надя кидает букет. Я такого ещё не видел. Вначале его ловит Наташка, а затем цветы выскальзывают из её ослабевших пальцев и, визжа, букет подхватывает синеволосая Соня. Она танцует прямо на крыльце Дворца бракосочетаний совершенно неприличный танец и целует высокого мужчину. Кажется, это тот самый Гений, о котором Надя мне все уши прожужжала.
        - В ресторан! Все едем в ресторан!  - командует моя ма, которая по случаю праздника в кои веки платье надела.
        А пока она всех собирает под своим крылом, мы с Надей убегаем.
        - Гони, мой муж,  - хохочет она, поправляя фату.  - Мама в курсе, никто нас искать не будет. Они там и без нас повеселятся.
        Я целую её долго-долго, прежде чем завести мотор. Мысли мои бродят в очень горячих точках, но моя строгая жена умеет изменять вектор желаний.
        - Переодеваемся и едем писать ещё одно заявление! Ну и на курсы будущих родителей заодно запишемся!
        Она помнит о Даньке. В наш день помнит. И я снова думаю, как мне повезло. Я получил то, о чём мечтал. Выпросил её у небес. И пока мы едем домой, благодарю судьбу за то, что она так добра и щедра ко мне. Я счастливчик. И это бесспорно!
        -
        =51. Надя
        Мы женаты с Сеней целую вечность - две недели. Нам официально разрешили приезжать к Даньке на правах кандидатов на усыновление. Не всё так просто оказалось, но иногда полезно в друзьях иметь Славу Ветрова.
        - Не парьтесь,  - сказал он и нажал на какие-то одному ему известные кнопки.
        Ему как бы не до нас сейчас. Они там с Наташкой бодаются. Сестра, очухавшись, пытается отвоевать независимость, но пока проигрывает по всем параметрам.
        - Как думаешь, у них что-нибудь получится?  - спрашиваю у мужа.
        Он улыбается и ерошит смущённо волосы.
        - Лишь бы не поубивали друг друга.
        Я по-прежнему работаю в «Тау-Плюс». Мы готовим большой проект для шоколадных баронов и по уши заняты подготовкой материалов для одной быстро растущей IT-компании.
        - «Тау-Плюс» переходит в одни руки - мои,  - заявил вчера наш главный босс Игорь Владимирович.  - После оформления всех документов, мы расширимся!
        И это приятная новость. Слава всё же решился отпустить прошлое, заняться тем, что ему на самом деле интересно.
        Муж мой где-то пропадал сутками, приезжал домой уставший, но довольный. И молчал. Я знаю, что он тоже хочет открыть своё дело. Что это и с чем связано, я до сих пор не в курсе. На все мои расспросы он загадочно молчит и переводит разговоры на другое. Меня распирает любопытство, но я пытаюсь уважать его желание пока всё держать в тайне.
        Сегодня суббота. Я проснулась от поцелуев. Сеня восхитительно свеж и бодр. Он уже, я думаю, и пробежку совершил, и в душе побывал, а я нежусь в постели, и вот он будит меня.
        - Моя Надежда,  - шепчет жарко мой муж и пальцами не спеша обводит брови, касается губами висков, проходится по ресницам, векам. Его коварный язык заигрывает с моим ухом, отчего искры желания рассыпаются по телу, пьянят, заставляя выгибаться, подставляя под его жадные губы и другие местечки.
        Мой вскрик, его выдох, когда мы наконец соединяемся, становимся единым целым. Неспешные движения несут меня по течению широкой реки, в которую никогда не вступишь дважды. Каждый раз - это нечто особенное, только наше. Я растворяюсь в нём. Он растворяется во мне.
        Иногда мне капельку страшно. Кажется, что нельзя быть настолько близко и одновременно открытым. Нужно хоть немного оставить тайны или недосказанности, чтобы было чем сразить в следующий раз. Но у меня не получается отдаваться наполовину или на четверть. Только сполна - с бурей эмоций, бешеным наслаждением. Я люблю кричать, когда достигаю вершины чувственной любви. Я люблю смеяться от счастья, когда лежу в надёжных Сениных объятьях.
        Я люблю, когда он будит меня, как сегодня. Это наше воркование, нежности для двоих. Песня, которую мы поём дуэтом.
        - У меня для тебя сюрприз,  - говорит Сеня, когда мы успокаиваемся и лежим на подушках, приходя в себя.
        - Котята опять расползлись по всей кухне, и Муся их ищет?  - смеюсь, потому что люблю сюрпризы, а Сеня с удовольствием радует меня и балует.
        - Это уже не сюрприз,  - щекочет он мою щёку ресницами.  - У меня настоящий. И очень-очень важный.
        Он волнуется. Я немножко научилась ловить отголоски эмоций, которые Сеня часто прячет за спокойствием и уверенностью.
        - Неужели нам Даньку отдают без тягомотины?  - оживляюсь, но Сеня отрицательно качает головой.
        - Пока нет, но надеюсь, что тебе понравится то, что я готов показать. Собирайся.
        Я заинтригована и знаю: любые мои вопросы Сеня будет встречать улыбкой. Из него слова не вытянешь, если он намерен до последнего держать интригу.
        Я даже позавтракать толком не смогла - так хотелось наконец-то понять, что же на этот раз приготовил мой непредсказуемый муж.
        Он везёт меня куда-то, а я смотрю в окно автомобиля, пытаясь предугадать, что ждёт меня впереди. Какой-то ресторанчик? Небольшое путешествие? Но мы останавливаемся возле ничем неприметного здания. Сеня не спешит выходить, поэтому я жду.
        - Ладно,  - решается он.  - Вначале увидишь, а потом уж…
        Он уже не скрывает волнения. Выходит стремительно. Открывает дверцу, подаёт мне руку, и вот так - рука в руке - мы идём к этому серому зданию, что загадочно молчит. Здесь тишина. Деревья растут старые. А я никак не могу понять, что же особенного в этом месте.
        Сеня останавливается на пороге. Смотрит на меня пристально.
        - Однажды я решил для себя: настанет день, и я уйду из спорта. Перестану танцевать. Мне тридцать два, ты знаешь. Я долго думал, чем заняться. В голове бродили разные варианты. Я хотел заняться то тем, то этим.
        Он вздыхает и гладит дверь рукой. Затем решительно открывает её, и мы заходим внутрь. Пока это просто стены. Здесь пахнет краской и побелкой - ремонтом, который пока ещё не закончен. И я уже догадываюсь: это здание связано с его выбором.
        Сеня останавливает меня в коридоре. Смотрит в окно. Рама старая. Стекло мутное. Но от этого места почему-то веет теплом. Домашним каким-то, родным. Есть здания, где чувствуешь себя естественно, без напряга. Этот дом - именно такой. Располагающий к себе, хоть здесь и не очень красиво и чисто пока.
        
        - Слава предлагал помочь. Сказал, что поддержит меня, раз я решился. Но я долго колебался. Думал и так, и эдак. Прислушивался к себе. Понимал, что душа и деньги немного в разных плоскостях лежат. А потом пришло озарение. Внезапно. Ты уже появилась в моей жизни. И всё как-то сложилось, зацепилось за нужные пазы. И тогда я приобрёл это здание. Не совсем пока, но постепенно я смогу выкупить. Кажется, я нашёл тогда, как соединить душу и дело, которое будет приносить доход.
        Он снова умолкает. Я сжимаю ободряюще его руку. Мне хочется сказать: я поддержу любое, даже сумасшедшее твоё решение. Мы можем попробовать, и - кто знает?  - вдруг всё получится. Иногда достаточно верить, чтобы мечты стали явью.
        - Я вдруг подумал, что мне не нужно выбирать, мучиться, пробовать и, возможно, разочаровываться. Я могу делать то, что мне нравится и всегда нравилось.
        - Танцевать?  - тихо спрашиваю и вижу, как загораются нежностью Сенины глаза.
        - Пойдём!  - тянет он меня дальше.  - Я полностью перестроил первый этаж. Здесь сейчас четыре зала. Один большой и три поменьше.
        Он заводит меня в один из них. Тот, наверное, что небольшой. Здесь пусто, нет ничего, кроме уходящего ввысь потолка и пилона, что высится гордо, сияет хромированно и зовёт прикоснуться к себе, потрогать, удостовериться, что всё здесь по-настоящему, а не игра воображения.
        Сеня подходит к нему и, уцепившись крепкой ладонью, делает оборот.
        - Мама недавно сказала, что я не могу быть тренером. Что это вроде как не моё. Я промолчал. Потому что уже тогда знал: здесь будет школа полденса. Школа, которую открою я. Может, она и права. Как знать? Мне не хватит ни опыта, ни усердия обучать. Но если так случится, я смогу просто всем этим руководить. Перетяну к себе лучших тренеров. Сюда будут ходить дети, мальчики и девочки. Может быть, и наши с тобой дети, Надя.
        У меня ком в горле. Слёзы в глазах. Так органично он смотрится здесь, мой единственный мужчина, мой муж, мой самый лучший и замечательный человек, которого я люблю, которому я верю без всяких условий.
        - Давно хотела тебя попросить,  - откашливаюсь, пытаясь совладать с голосом.  - Станцуй для меня, Марс. Станцуй так, чтобы я запомнила и гордилась. Потому что я и так тобой горжусь. Я уверена: всё у тебя получится, Арсений Морозов. Не слушай маму. Иногда и мамы ошибаются. Слушай только своё сердце. А я всегда поддержу тебя. Помогу, чем смогу.
        - Сможешь,  - делает он ещё один оборот и легко, на одних руках, забирается наверх, туда, где теряется потолок. Я смотрю на него, и у меня кружится голова. А ему всё нипочём.  - Я хочу, чтобы это место превратилось в сказку, Надь. В настоящую, самую лучшую и неповторимую. И без тебя, любимая, никак.
        Он спускается вниз и встаёт рядом. Дышит чуть чаще. Ноздри его раздуваются, но на губах - мягкая улыбка.
        - Я хочу, чтобы ты рисовала. Так, как умеешь только ты. Такого нет и не будет нигде - я уверен. Я даю тебе полную свободу действий. Снаружи, внутри, во всех помещениях - только твоя свобода и творчество. Продумай, смоделируй, осуществи свою и мою мечту.
        - Нашу мечту, Сень,  - плачу я от избытка чувств и кидаюсь ему на шею.  - Конечно же я соглашусь! Кто бы отказался? Только не я! И пусть это будет нашей визитной карточкой - дом, в котором живут мечты и сказки!
        Он целует меня долго-долго и нежно-нежно. А затем, раздевшись до пояса, танцует для меня. Чувственно, плавно, захватывающе. Музыка в телефоне звучит так себе, но то, что он вытворяет, затмевает всё.
        Он похож на песок - такой же сыпучий и горячий. Он похож на гибкую ветвь, что гнётся во все стороны, но не ломается. Он похож на грациозного сильного зверя, что знает о своей исключительности, поэтому поигрывает мышцами и изгибается под разными углами.
        Это танец освобождения и победы, торжества и любви. Сеня танцует для меня, но я чувствую: это гораздо больше, чем просто движения. Это гораздо сильнее и глубже, чем танцевальные па и трюки.
        Так раскрывается его душа. В такт бьётся большое и доброе сердце, что умеет любить, но не умеет делиться на разные частицы. Он цельный, прекрасный. Мой любимый мужчина, которому я отдала и отдам всё, потому что по-другому не получится. По-другому нельзя. Только так, и никак иначе, потому что он красавчик. И это бесспорно!
        -
        =Эпилог
        АРСЕНИЙ
        Май снова пахнет сиренью. Год. Целый год пролетел, а кажется, что вечность. Но в этой вечности мне было так хорошо, как никогда в жизни.
        Мы едем в машине. Сзади Данька пытается строить бабушку Веру. Или она его - это как посмотреть. У них очень живой диалог получается. Сын активно пытается слова в предложения соединять, но пока у него получается коротко: «Баба, дай!», «Ни фоцю каси» (не хочу каши), «Де мама? Мамы неть».
        Я сжимаю сурово губы. Вот доберёмся мы до мамы! Уж я ей устрою хорошую жизнь! А пока мы едем, лента событий разматывается перед глазами, как кадры семейной хроники - лучшие моменты, запавшие в сердце навсегда.
        Ровно через месяц после свадьбы случилось сразу три очень важных события. Можно сказать, событие одно, но я бы не рискнул бы это утверждать. Мы роздали котят - трёх белых очаровашек. Беляна отправилась к Надиным родителям, Альбик поселился у моей мамы.
        Как Надя уговорила их на этот подвиг, я не знаю. Но котята нашли своих хозяев. Нам даже в питомник обращаться не пришлось.
        - Это такая ответственность!  - вздыхала моя мать.  - Но я согласна: у вас скоро ребёнок в семье появится, а четыре кота в доме - это перебор.
        Последнего, самого толстого, но активного, Надя придарила онемевшему Ветрову.
        - Слава!  - заявила она торжественно.  - Я решила тебя наградить котёнком почти сразу после нашего инцидента в больнице. Хотела сказать тебе: вот существо, которое очень нуждается в любви и заботе. Начни с малого. Научись любить. Стань для домашнего животного хозяином. Пусть котёнок растопит твоё сердце. Всё это я хотела сказать тогда. Но многое изменилось,  - мечет Надя быстрый взгляд в сестру, что слушает её с независимым видом, разглядывая идеальные ногти.  - А сейчас… я просто дарю тебе крохотный кусочек счастья. Вам дарю. В общем, вы сами решите.
        Я впервые видел, как Слава Ветров сопит. Растревоженно, пытаясь подавить эмоции. Знай я его чуть хуже, подумал бы, что он пытается сдержать слёзы. Но нет, слезами там и не пахло. По крайней мере, он мужественно выдержал испытание мимиметром.
        Кота он посадил на ладонь и посмотрел почти брезгливо. Малыш потянулся к Славе розовой мордочкой и ткнулся мокрым носом в лицо. Слава прикрыл глаза.
        - Назову тебя Баксик. Будешь счастье и деньги в семью приносить. А то некому, понимаешь.
        И Слава Ветров, этот резкий циник, спрятал котёнка за пазуху. А я почему-то подумал: всё меняется. Река жизни не стоит на месте. Вот и Слава… немного другой. Случись это с полгода назад, он бы отшвырнул от себя котёнка, как страшную заразу. А сегодня за пазуху спрятал и вполне доволен своим статусом - хозяин домашнего животного. Слава, у которого даже в детстве никогда не было ни хомячков, ни рыбок. Я уж не говорю о чём-то более крупном.
        Даньку нам отдали ровно через четыре месяца и двенадцать дней после нашего заявления.
        - Морозовы, я ещё не видела таких маньяков, в хорошем смысле слова, как вы,  - сказала тётенька из опеки. Не та, что брезгливо пялилась на меня, а другая.  - Вы всех на уши подняли. К тому же, за вас замолвила слово единственная родственница ребёнка. Понятное дело, она отказалась от него, и к мнению таких особ не слишком прислушиваются, но то, что она просила именно за вас, о чём-то да говорит. В общем, поздравляю, отныне вы - родители. Очень надеюсь, что мальчику будет с вами хорошо.
        Так Данька официально стал Даниилом Арсеньевичем Морозовым. После суда, естественно. Но там вообще проблем не было - постарался мой старый друг Лёха Петровский, бывший мой напарник и стриптизёр в прошлом, а сейчас - солидный юрист с хорошей практикой.
        - Я ж говорил: семейные дела - моя карма. Ну а я что, я ничего. Лишь бы всем в конечном результате было хорошо,  - бубнил Лёха, но по блеску в его глазах я видел: всё ему нравится, всем он доволен, но бедным и несчастным немножко нужно прикидываться, чтобы не сглазить удачу.
        - Мама!  - сказал Данька, как только мы пришли его забирать, и протянул руки к Наде. Он у нас уже большой к тому времени стал, одиннадцатимесячный.
        - Данька!  - проворковала моя жена таким голосом, от которого мне всегда жарко становится. Они миловались, прижавшись друг к другу носами. Две улыбки, одно счастье на троих - огромное и неиссякаемое. Я очень сильно на это надеюсь. А ещё мне кажется, что Данька на меня похож. И мама моя считает точно так же.
        - Ты только глянь, Сень,  - хлюпает она носом,  - глазки бархатные, как у тебя. И реснички загнутые. И кудри, кудри. Ты тоже у нас с локонами.
        Это не новая песня, но каждый раз маму умиляет наше сходство. Наверное, оно не такое явное, как маме хочется, но я не возражаю: он наш, выстраданный, любимый ребёнок. Мы прикипели к Даньке, приросли. И пусть только кто-то попробует сказать, что он не наш сын.
        Наде пришлось взять декретный отпуск, расстаться со своей любимой «Тау-Плюс». Стыдно сказать, но я радовался: все силы и неиссякаемую энергию она отдавала Даньке и очень важному для нас проекту - новой школе полденса.
        
        Надя получила очень подробный план здания, затем прикидывала так и эдак, рисовала эскизы, отметала разные варианты и никак не могла остановиться. Позже она вела бурные переговоры по телефону со своими коллегами: советовалась и спорила.
        - Мы сделаем нечто потрясающее!  - сверкала она глазами.  - Наружная реклама! О, мы знаем толк в таких вещах!
        Я не мешал ей: хватало и своих забот с документами, ремонтом. Надины эскизы нужно было перенести на стены, найти мастеров. Я не мог ей позволить самостоятельно заниматься этим. Торжественное открытие школы откладывалось до весны: с такими объёмами работы и задумок раньше нам никак было не успеть.
        Каждый наш день наполнен маленькими событиями. Не прошло и месяца, как Данька сделал свои первые самостоятельные шаги. Нам очень помогали мама и Наташка. За очень короткое время сёстры сблизились, нередко шушукались о своём, о женском, а в нашем доме очень часто звучали мальчишечьи голоса: Игорёк и Макс любили гостить у нас. Ну, сами понимаете: спортзал и кошка. Не очень сочетаемые вещи, но племянников привлекали именно они.
        - У вас же дома теперь свой кот есть!  - смеялась Надя, наблюдая, как Гоша, сопя, деловито носит Мусю по квартире.
        - Ну что ты сравниваешь?  - возражал Макс.  - Баксик - это Баксик, а Муся - это Муся. Она добрая и спокойная, а наш пока ещё вырастет и поумнеет.
        Они так и живут у Славы и, кажется, это надолго. Если не навсегда.
        После Нового года Синяя Соня вышла замуж за своего Гения. Очень чудной была, эта дизайнерская свадьба. Но таким людям простительно. Я теперь прекрасно знаю, что такое творческие люди, поэтому ничему не удивляюсь.
        - А букетик был мой!  - кричала Соня в синей фате и ядовито-электрическом платье. На мой взгляд, она переборщила с синим цветом: волосы, веки, ногти, губы, одежда… Но ей, как ни странно шло. А главное - жених не сводил с неё влюблённого взгляда. Если ему всё нравится, все остальные и потерпеть могут.
        В феврале пришла открытка из Амстердама. Без обратного адреса и без единого слова. Я никому не стал её показывать, а просто порвал на клочки и развеял по ветру. Я знал, от кого она. Лана. Не знаю, чего она хотела. Может, таким образом сказать, что у неё всё хорошо. Правда, я желал ей только добра, но пусть уж лучше живёт она в Амстердаме и не появляется больше рядом с моей семьёй. Ей больше нет места ни рядом со мной, ни тем более - рядом с нашим сыном.
        Мягко останавливаю машину неподалёку от нашей будущей школы. Не хочу подъезжать близко. У меня есть желание упасть на голову жены внезапно.
        - Ну что, Дань, убежала наша мама?  - спрашиваю я сына и ставлю его на асфальт.  - Пошли искать и будем очень страшно ругаться.
        - Арсений, чтобы я не слышала, что ты говоришь такие слова!  - вычитывает мне мама.
        Она у меня красотка. Берёт Даньку за вторую руку, и мы неспешно направляемся к нашей почти готовой школе. Мы наводим последние штрихи на своё детище. Там ещё рабочие трудятся. Я вижу, как ими руководит моя ненаглядная Надюшка.
        Вот она поворачивается и словно прислушивается. Чувствует, наверное, что мы рядом. Это какое-то волшебство: она всегда угадывает, что приближается грозный муж. Солнце играет в её прядях, а рука лежит на пока ещё небольшом животике.
        Да, мы беременны и, затаив дыхание, ждём чуда.
        - Почему бы не узнать, мальчик у нас или девочка?  - неожиданно спрашивает мама. Глазами она ласкает Надин животик.
        - Потому что нам всё равно,  - отвечаю я ей и мысленно здороваюсь с малышом, что потихоньку растёт и развивается.  - Мальчик или девочка? Какая разница? Главное, что мы его любим.
        Я встречаюсь с женой глазами и хмурю брови, но она улыбается в ответ, и мне не удаётся удержать суровое выражение.
        - Мама!  - кричит Данька и, вырвавшись, косолапо бежит к Наде. Детский смех пугает сытых голубей, что, воркуя, бродят по дорожке. Я смутно догадываюсь, кто их прикормил, но ругать за это не собираюсь. Голуби - это хорошо. Тем более, такие красивые.
        - Надя, ну как же так? Зачем ты без нас-то улизнула? Мы же переживаем!  - квохчет мама Вера.  - В твоём положении вредно так много работать. Тем более, на стройке.
        Мама решила отругать Надю за меня. Ну, да. У неё получается.
        - В моём положении очень полезно двигаться. Вы это прекрасно знаете,  - подмигивает жена маме. К тому же я знаю ответ на ваш вопрос,  - понижает она голос до заговорщицкого тона.
        - Это на какой?  - мама заинтригована.  - Неужели знаешь!  - ахает и руками всплёскивает. Ну же, Надь, мальчик или девочка?
        - Я очень-очень точно знаю, кто там.
        Она делает паузу. Светлеет лицом. Улыбка у Нади мягкая и потусторонняя немного. Она словно погружается в себя. Словно разговаривает безмолвно с малышом, что удобно устроился у неё в животе. А затем сверкает глазами. В них - лукавые искры и смех. Кажется, я догадываюсь, каким будет ответ.
        - Мальчик или девочка - не важно!  - Надя легонько бьёт себя ладонями по животу.  - Наш малыш - красавчик!
        -
        - И это бесспорно!  - заканчиваем мы хором.
        - Да ну вас,  - машет рукой мать, но на губах у неё - улыбка.
        Я обнимаю жену. Прижимаю к себе. Замираю на миг.
        - Хочешь, я станцую для тебя?  - спрашиваю хрипло и, отрываясь, вижу, как бабушка уводит Даньку.
        - Конечно хочу,  - ласкает меня взглядом Надя, а я думаю, что счастливым быть легко.
        Каждый день у моего счастья - разное лицо и одежда, цвет и размеры. Одно неизменно и постоянно - имя. Счастье моё зовут Надежда, и, наверное, поэтому я не знаю, что такое скука и серые будни.
        - Когда мы закончим все работы, я привезу сюда Мусю,  - говорю очень серьёзно, чтобы Надя прониклась важностью момента.
        - Зачем?  - тихо спрашивает она, но глаза уже улыбаются.
        - Первой в здание должна войти кошка!
        - Тут где-то бегает полосатый Васька,  - смеет возражать мне жена. Я смотрю на неё снисходительно. Женщина! Что она понимает в этом?
        - Муся - белая кошка,  - терпеливо поясняю я.  - А белый цвет приносит удачу!
        Надя всё же смеётся. Я прячу улыбку. Конечно, я не верю в приметы, но Мусю на всякий случай привезу. Я ведь очень везучий: и счастье, и удача у меня под боком. И почему бы не пользоваться сполна всем, чем щедро наградила меня Судьба?
        КОНЕЦ