Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству Софи Нордье
        В своем маленьком сердце хрупкая Сабина хранила тысячи горестей. Когда-то судьба жестоко обошлась с ней, отняв Габриэля, ее возлюбленного. Сабине суждено было дважды стать вдовой. Она решила навсегда закрыть свое сердце для любви и превратить его в тайник для сокровенных секретов королевы Бланки. Спустя годы на одной из торжественных церемоний Сабина встречает того, кого давно считала погибшим, - Габриэля. Он побывал во многих сражениях, был рабом на галерах и, измученный, но не сломленный, сумел вернуть себе свободу. Теперь влюбленные наконец-то могли бы воссоединиться. Если бы не Изабель, которую когда-то спас Габриэль. Она не позволит Сабине отнять у нее любовь.
        Софи Нордье
        Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству
        …будучи дочерью короля Кастилии и английской принцессы,
        она так благородно управляла королевством,
        блюдя славу своего сына и пользу государства,
        что память о ней осталась в веках,
        а ее славное имя превозносят потомки.
        Из резолюции французского парламента от 21 апреля 1643 года
        Исторические лица - персонажи книги
        1. Бланка Кастильская (1188 - 1252) - с 1200 г. супруга французского короля Людовика VIII Льва. Королева Франции с 1223 г., регентша при малолетнем сыне Людовике IX (1226 - 1235). Управляла Францией (1248 - 1252) во время отсутствия короля, участвовавшего в Седьмом крестовом походе.
        2. Людовик (Луи) VIII Лев (1187 - 1226) - король Франции в 1223 - 1226 гг.
        3. Людовик (Луи) IX Святой (1214 - 1270) - король Франции в 1226 - 1270 гг. Сын Бланки Кастильской и Людовика VIII. Канонизирован в 1297 г.
        4. Остальные дети Бланки Кастильской и Людовика VIII (пятеро умерло в младенчестве):
        Филипп (1209 - 1218)
        Робер (1216 - 1250)
        Жан Тристан (21.07.1219 - 1232)
        Альфонс (11.11.1220 - 21.08.1271)
        Филипп Дагобер (20.02.1222 - 1232)
        Изабелла (14.04.1225 - 23.02.1269)
        Карл (Шарль) (21.03.1227 - 7.01.1285)
        5. Раймон VI де Сен-Жиль (1156 - 1222) - граф Тулузы, герцог Нарбонны, маркиз Готии и Прованса. Его сын Раймон VII (1197 - 1249) - последний самостоятельный граф Тулузы.
        6. Симон IV де Монфор (1165 - 1218) - сеньор де Монфор-л’Амори, предводитель крестового похода против катаров.
        7. Алиса де Монморанси (1170-е - 1221) - с 1190 г. супруга Симона де Монфора.
        8. Амори де Монфор (1192 - 1241) - сын Симона де Монфора. С 1218 г. сеньор де Монфор-л’Амори, с 1226 г. - граф де Монфор.
        9. Ги де Монфор (1195 - 1220) - второй сын Симона де Монфора.
        10. Фолькет Марсельский (1150 - 1231) - с 1205 г. епископ Тулузы.
        11. Педро II Католик (1174 - 1213) - король Арагона. Погиб в битве при Мюре.
        12. Бартелеми де Руа (1170-е - 1237) - с 1208 по 1237 гг. великий камерарий*[1 - Здесь и далее звездочкой отмечены слова, значение которых дано в глоссарии в конце книги. (Здесь и далее примеч. авт., если не указано иное.)] Французского королевства.
        13. Пьер I из рода Дрё, по прозвищу Моклерк (ок. 1190 - 1250) - с 1213 г. герцог Бретани. Родной брат Робера III де Дрё.
        14. Тибо IV Шампанский (1201 - 1253) - граф Шампани и Бри, с 1234 г. король Наварры. Знаменитый средневековый французский поэт, получивший прозвище «Принц Труверов»*.
        15. Герен (1147 - 1227) - рыцарь ордена Святого Иоанна (госпитальеров), епископ Санлиса (1202 - 1227), канцлер Французского королевства (1202 - 1227).
        16. Матье II де Монморанси (1174 - 1230) - коннетабль Франции (1218 - 1230). Родной брат Алисы де Монморанси.
        17. Аршамбо VIII де Бурбон Великий (1189 - 1242) - сеньор де Бурбон, коннетабль Оверни (1223 - 1230).
        18. Робер III де Дрё, по прозвищу Гастебле (1185 - 1234) - граф де Дрё и де Брен. Род Дрё - боковая ветвь королевской династии Капетингов.
        19. Аэнор де Сен-Валери (1192 - 1250) - с 1210 г. супруга Робера III де Дрё.
        20. Гуго X де Лузиньян (1187 - 1249) - граф де Ла Марш, с 1220 г. - граф д’Ангулем.
        21. Изабелла Ангулемская (1188 - 1246) - графиня д’Ангулем, королева Англии. Первый брак (1200 - 1216) с английским королем Иоанном Безземельным, второй - с Гуго Х де Лузиньяном (с 1220 г.).
        22. Матильда де Даммартен (1202 - 1259) - графиня Даммартена и Булони, с 1218 г. - супруга Филиппа Юрпеля, младшего сына короля Филиппа Августа.
        23. Филипп Юрпель (1201 - 1234) - единокровный брат Людовика Льва и дядя Людовика IX.
        24. Ангерран III де Куси Великий (1182 - 1242) - сеньор Куси. Прославился благодаря строительству гигантского замка Куси. Кузен Робера Гастебле и Пьера Моклерка.
        25. Жанна (1200 - 1244) - графиня Фландрии и Геннегау. Ее супруг Фердинанд после битвы при Бувине провел 12 лет в заточении у французского короля.
        26. Иоанн (Жан) де Бриенн (1170 - 1237) - король Иерусалима (1210 - 1212). Предводитель Пятого крестового похода.
        27. Адам де Шамбли (ум.1259) - епископ Санлиса (1227 - 1259), канцлер Французского королевства (1227 - 1239).
        28. Романо Франджипани - кардинал де Сент-Анж, легат при французском дворе папы Гонория III и Григория IX.
        Другие исторические лица, упомянутые в книге:
        1. Филипп II Август (1165 - 1223) - король Франции (1180 - 1223). Величайший монарх эпохи Средневековья. Отец Людовика Льва.
        2. Алиенора Аквитанская (1122 - 1204) - королева Франции с 1137-го по 1152 г. (брак с Людовиком VII Молодым), королева Англии с 1154 г. (брак с Генрихом II). Бабушка Бланки Кастильской.
        3. Генрих II Плантагенет (1133 - 1189) - король Англии (1154 - 1189).
        4. Иоанн (Джон) Безземельный (1167 - 1216) - король Англии (1199 - 1216), младший сын Алиеноры и Генриха.
        5. Генрих III (1207 - 1272) - король Англии (1216 - 1272). Сын Джона и Изабеллы Ангулемской. Кузен Бланки.
        6. Альфонсо VIII (1155 - 1214) - король Кастилии (1158 - 1214). Отец Бланки Кастильской.
        7. Леонор Английская (1162 - 1214) - королева Кастилии (1177 - 1214). Супруга Альфонсо и мать Бланки. Дочь Алиеноры и Генриха II.
        8. Иннокентий III (в миру Лотарио де Конти, 1161 - 1216) - папа римский (1198 - 1216). Один из образованнейших понтификов Средневековья.
        9. Арно Амори (? - 1225) - папский легат с 1204 г. в Тулузском графстве, с 1212 г. - архиепископ Нарбонны.
        10. Рено де Даммартен (1170 - 1227) - граф Даммартена и Булони. Отец Матильды. После битвы при Бувине более 12 лет провел в заточении, где и умер.
        11. Кретьен де Труа (ок.1135 - ок.1183) - первый и самый известный средневековый романист, основоположник куртуазного стиля во французской литературе, автор пяти дошедших до наших дней романов.
        12. Робер де Куртене (1168 - 1239) - сеньор де Шампиньель, королевский кравчий (одна из высших должностей при французском дворе).
        13. Аль-Камиль (1177 - 1238) - султан из династии Айюбидов, правивший в Каире (1218 - 1238).
        14. Фридрих II Гогенштауфен (1194 - 1250) - король Сицилии, король Германии (с 1212 г.), император Священной Римской империи (с 1220 г.), король Иерусалима (с 1229 г.).
        Род д’Альбре - французский баронский род, достигший пика могущества в XV - XVI вв. Достоверно генеалогия прослеживается лишь с 1230-х гг. Название рода происходит от замка Лабри, расположенного южнее Бордо.
        Пролог
        КОРОЛЕВСТВО ЛЕОН. 1226 ГОД
        Вот он - храм Святого Иакова - благостный выдох тяжелого паломнического пути! В лучах полуденного солнца собор, вершина которого терялась в дымчатой небесной голубизне, казался добрым сказочным гигантом, ждавшим в гости именно тебя.
        Измученные долгим переходом женщины, баронесса Сабина д’Альбре и донья Тереза, одетые в темные запыленные котты*, не скрывали слез восторженного благоговения.
        - Fabulosa templum[2 - Невероятный, сказочный храм (лат.).], - шептала пересохшими губами Сабина, медленно осеняя себя крестным знамением.
        - Хвала Господу, дошли! - не понимая смысла сказанного, отозвалась ее спутница и вытерла на дряблых щеках пот, стекавший из-под светлого вимпла*.
        Еще не осознав до конца, что цель их трудного пути достигнута, женщины медленно обошли огромный собор, с детским любопытством осмотрели украшенный многочисленными скульптурами Портик Славы и только затем вошли внутрь храма. Протиснувшись мимо сотни таких же паломников, толпившихся в необъятном нефе, баронесса д’Альбре и донья Тереза припали в иступленной молитве к гробнице Святого Иакова. Забыв о времени и окружающих, коленопреклоненные дамы истово молились. Воздавали хвалу святому, горячо просили его, самозабвенно заклинали и скорбно каялись. Каждая в своем.
        Сабина и Тереза познакомились около полумесяца назад в Леоне, где пересеклись их дороги. Молодая баронесса, недавно похоронившая супруга, прибыла из Аквитании, а пожилая донья - из Кастилии. Остаток пути от Леона к третьей святыне мира они проделали пешком, а лошадей и мулов с поклажей вели в поводу слуги. Симпатия, вспыхнувшая между женщинами, помогала им понимать друг друга, к тому же они говорили на родственных языках, и благодаря бесконечным задушевным беседам тяжелые дневные переходы казались короче.
        - Будто дочь с матерью встретились после долгой разлуки, - услышала как-то за спиной Сабина слова своей горничной.
        И впрямь, от плавных движений пухленькой доньи Терезы, от ее неспешной, убаюкивающей манеры говорить волнами исходило уютное материнское тепло. Вскоре выяснилось: при кастильском дворе она была кормилицей, а затем няней дочерей Альфонса Восьмого - Бланки и Урраки. Привычка брать под покровительство несмышленую молодежь сказалась и на сей раз, и Сабина была этому очень рада. Каждый день приходилось хлопотать о делах насущных (искать пристойный ночлег, заботиться об ужине, кормить и подковывать лошадей, пополнять запасы воды и провизии, чинить платье и обувь), и это вызывало у баронессы досаду и замешательство. К тому же ей не хотелось, чтобы ее обманули или ограбили. Правда, путь святого Иакова уже с полстолетия охраняли воины-монахи из одноименного ордена, но мошенников, желающих поживиться за счет паломников, все еще хватало. Поэтому появление спутниц - домовитой Терезы и ее расторопной служанки - Сабина восприняла как награду за усердие.
        Однажды безоблачным днем, преодолев очередной тяжелейший горный переход и спустившись в живописную зеленую долину, измученные путники сделали привал. Они подкрепились подсохшими от жары лепешками и мягким сыром, запили еду холодной ключевой водой (неподалеку бил родник) и решили переждать полуденный зной в тени раскидистого бука.
        - Дорогая донья, у меня к вам просьба, - осмелилась наконец Сабина, - расскажите…
        - …о детстве французской королевы Бланки? - угадала Тереза с добродушной улыбкой. - Охотно! Я люблю вспоминать о своей девочке. Слушайте же…
        …Кастильский двор, шумный и веселый, находился тогда, тридцать лет назад, в Бургосе. Король Альфонс Восьмой высоко ценил образованных людей, поэтому трубадуры, ученые, музыканты, богословы всех мастей, национальностей и вероисповеданий в любую пору года толпились в величественных залах его дворца. Но подобная пестрота не мешала четко исполнять при дворе христианские законы и обряды - за этим зорко следила королева Леонор.
        Альфонс был хорош собой: высокий, отважный, настоящий рыцарь! Но слишком уж горяч и своенравен. Его необдуманные слова, а зачастую и действия в адрес вассалов и иноземцев, не раз сглаживала Леонор. Движением бровей, легкой полуулыбкой его красавица-жена умела очаровывать окружающих, привлекая их на свою сторону, чем невероятно помогала супругу в правлении. В общем, они были идеальной парой.
        Царственная чета воспитывала дочерей, помня о том, что со временем они выйдут замуж за правителей соседних государств, поэтому на образование не скупились. К двенадцати годам Бланка и ее сестра Уррака, которая была на год старше, знали кастильский, латинский, французский и даже арабский. Девочки изучали грамматику, риторику, математику, музыку, астрономию… Всего не перечислишь.
        И вот в конце зимы 1200 года за невестой для Луи, наследника французской короны, прибыла вдовствующая королева Алиенора - мать нашей Леонор. Гостье было уже под восемьдесят. Но когда в Большой зал дворца царственной поступью вошла облаченная в горностаевую мантию, по-прежнему стройная женщина с безупречной осанкой и моложавым лицом, все ахнули. Ее величие завораживало, властность покоряла, а слова не подвергались сомнению.
        Алиенора задумалась: какую из внучек выбрать в супруги принцу Людовику? Уррака была старшей, поэтому именно для нее родители собирали приданое и именно ее готовили к отъезду во Францию. Но бабушка решила присмотреться к девочкам повнимательнее. Вышивая, играя в шахматы, гуляя по саду или сидя за трапезой, она постоянно анализировала их поступки.
        Уррака любила производить впечатление на окружающих. Бланка же предпочитала наблюдать за ними. Алиенора придумала игру: просила младшую внучку охарактеризовать того или иного придворного. К удивлению вдовствующей королевы, не по-детски меткие замечания девочки почти всегда соответствовали действительности. Да и в компании сверстниц верховодила Бланка. Ее негромкая речь привлекала внимание и заставляла подруг прислушиваться и подчиняться.
        Бланку искренне интересовал мир вокруг. Урраку интересовала она сама в этом мире.
        Наконец Алиенора приняла решение: ее выбор пал на младшую внучку! Именно Бланке с ее врожденным тактом, целеустремленностью, умением разбираться в людях и управлять ими предстояло стать королевой Франции. Ее величество Леонор сначала обиделась, сочтя выбор матери унизительным для Урраки. Но непререкаемый авторитет Алиеноры Аквитанской взял верх. Бланку стали собирать в дорогу. Вдовствующая королева выделила деньги на ее приданое.
        - Недели через две пышный эскорт увез мою девочку в холодный Париж, - со слезами закончила рассказ донья Тереза, промокнув глаза складками белого вимпла. - Урраку же вскоре выдали замуж за португальского короля. Госпожа Алиенора и тут оказалась права: доброе имя ее старшей внучки ничуть не пострадало. А мне, после того как мои девочки разлетелись из родительского гнезда, король Альфонс выделил хорошие поместья. Я стала богатой женщиной и вновь вышла замуж. Но и во втором браке мои детки умерли в младенчестве. Видно, грешна я перед Богом. Вот и отправилась покаяться перед смертью у гробницы Святого Иакова…
        Старая кастильянка беззвучно заплакала, и Сабина, искренне сочувствуя ей, больше не задавала вопросов. Собрав нехитрые пожитки, женщины в молчании продолжили путь.
        ***
        - Что вы собираетесь делать дальше? - спросила у Сабины донья Тереза в Леоне, незадолго до того, как они расстались.
        Кастильянка заметно осунулась: в ее возрасте тяжело было переносить далекое паломничество.
        - После смерти мужа мне не позволят самостоятельно управлять сеньорией, а потому заставят выйти замуж. Я же этого не желаю. Значит, нужен грамотный советчик, который поможет мне разобраться с опасным наследством, и искать такого человека лучше при французском дворе. - Молодая женщина впервые облекла свои смутные мысли о будущем в слова. - Поэтому я хочу перебраться в Париж.
        - В Париж? - Донья Тереза задумалась и, порывшись в своих вещах, что-то достала оттуда. - В таком случае у меня к вам огромная просьба! Мне в Париж уже не попасть… Пожалуйста, вручите моей Бланке ладанку с прядями волос ее родителей. Альфонс и Леонор умерли почти одновременно, с разницей всего в три недели, и я срезала на память их локоны. Долгое время хранила их у себя, теперь же передаю реликвию их дочери. А еще преподнесите Бланке сделанный мною кошель - пусть вспомнит свою старую няньку.
        И сердобольная женщина, всхлипывая, протянула Сабине бархатную ладанку и искусно вышитый золотыми нитями кошель. Баронесса слегка растерялась от такого доверия, но все же согласилась исполнить просьбу. Неподдельный интерес, который она и прежде испытывала к Бланке Кастильской, после рассказа доньи Терезы лишь усилился. Вопрос о том, как попасть на аудиенцию к французской королеве, решился сам собой. Теперь в руках у Сабины был весомый повод для встречи: она должна передать ее величеству осязаемый привет с родины, из далекого детства…
        Проведя несколько дней в Леоне, женщины сердечно простились. Слов за долгие недели пути было сказано немало, поэтому при расставании дамы ограничились небольшим озером слез.
        Успешно преодолев перевалы Пиренеев, Сабина со слугами вернулась в замок Лабри, ставший ей родным. Лето было в самом разгаре. Лес дурманил ароматами и сиял дивными красками юга. Сабина любила эту пору; когда-то она с удовольствием гуляла с мужем по знакомым тропинкам, без умолку болтая обо всем на свете, или прохаживалась в одиночестве, размышляя, мечтая и собирая охапки восхитительно пахнущих цветов.
        Сейчас же, без мужа, замок оглушал ее душераздирающей пустотой и навевал неизбывную тоску.
        - Дорогой Арно, я попросила для тебя у святого Иакова Царствия Небесного. Надеюсь, он меня услышал, - шептала молодая вдова, поглаживая знакомые предметы в комнате барона.
        На нее нахлынули болезненные воспоминания, и Сабина тяжело опустилась в резное кресло у письменного стола.
        Когда-то восприняв замужество как досадную необходимость, она долгие годы не задумывалась о том, как комфортно ей жилось под защитой сильного и чуткого супруга. И лишь потеряв его, осознала свою слабость и бесправность в мире, принадлежавшем мужчинам. Ее сюзерен - герцог Аквитании, он же король Англии Генрих Третий - лишь вежливо дожидается окончания траура, который длится год. А потом выгодно продаст богатую вдову одному из своих верных помощников. Если к тому времени какой-нибудь нетерпеливый сосед не возьмет ее в жены силой… Сабина с отвращением передернула плечами, словно разглядела сквозь толстые стены донжона хищные оскалы мужчин, замерших перед решительным броском на обреченную добычу.
        - Нужно бежать. В Париж, немедленно! Мне необходим могущественный покровитель… или покровительница, - громко произнесла Сабина и провела по шее рукой, словно снимая удушливую петлю, захлестнувшую ее. Прочь отчаяние, надо жить дальше.
        План - к кому обратиться в Париже за поддержкой и помощью - уже созрел в ее хорошенькой головке.
        Глава 1
        ТУЛУЗА. 1205 - 1218 ГГ.
        Пятилетняя зеленоглазая девчушка, открыв ротик, восторженно смотрела на сказочную фею в переливчатой шелковой котте. И на ее пояс - широкий, сколотый на бедре массивной пряжкой и сиявший разноцветными камнями и золотой вышивкой. Такого у ее мамы не было!
        - Познакомься, Сабина, со своей родной тетей - баронессой де Лонжер! - Мать натянуто улыбнулась и слегка подтолкнула девочку вперед.
        Сообщение о том, что стоявшая перед ней шикарная сеньора еще и ее родная тетя, весьма ошеломило маленькую Сабину, и вежливые фразы, которые она заучивала с мамой последние несколько дней, окончательно перепутались в детской головке. А Агнесса де Лонжер - молодая, уверенная в себе женщина, - не дождавшись от племянницы ответа, но увидев в ее распахнутых глазках неподдельный восторг, тепло улыбнулась.
        - Будем знакомиться? - Наклонившись, она нежно погладила ребенка по медовым кудряшкам. - Называй меня «тетя Агнесса». Скоро проснется твоя кузина; надеюсь, вы подружитесь. А пока я покажу вам дом, в котором вы отныне будете жить.
        Взяв племянницу за руку и бросив на сноху колючий взгляд, баронесса повела их по дому - великолепному двухэтажному особняку, расположенному в богатом квартале Тулузы. Они прошли по роскошному залу с мраморным полом и огромным камином, осмотрели спальни с широкими кроватями под темными балдахинами, заглянули в кабинет баронессы с многочисленными книжными полками и массивным столом. Не было счету напольным бронзовым подсвечникам, ажурным люстрам, свисавшим на длинных цепях с высоких потолков, разноцветным сундукам и бархатным подушкам, лежавшим на резных скамьях. Восхищенной девочке не терпелось потрогать потрясающие своей красотой предметы, которыми был украшен волшебный дворец, но она сдерживалась: главное сейчас - продемонстрировать тете хорошее воспитание. Нельзя допустить, чтобы из-за ее шалостей их с мамой выгнали на улицу. В изумительной конюшне девочка даже до боли прикусила губу: в теплых стойлах стояло несколько хорошеньких лошадок, и ей очень захотелось их погладить.
        Но больше всего маленькую Сабину очаровал ухоженный пестрый сад, куда они вышли через резные двухстворчатые двери, выполненные в мавританском стиле. Дом баронессы находился в центре шумного города, но в огороженном высокой стеной саду было на удивление тихо, лишь пение невидимых птиц услаждало слух. Аккуратная аллейка, окруженная с двух сторон фигурно подстриженными кустами самшита, вела к небольшому водоему с мозаичным дном, вокруг которого несли торжественную вахту белоснежные фигуры языческих божеств. Стояла середина лета, и упоительный воздух, казалось, был соткан из ароматов созревающих фруктов, сочной зелени и цветущего жасмина. Задрав голову, девочка шумно втянула в себя сладкие запахи и с наслаждением ахнула, подражая взрослым. Женщины засмеялись, а Сабина, позабыв о намерении вести себя сдержанно, высвободила руку и помчалась за красавицей-бабочкой, порхавшей над яркой цветочной клумбой. Агнесса воспользовалась этим, для того чтобы внести ясность в свои отношения с женой брата.
        - Мадам Мадлен! Во избежание недоразумений между нами выскажусь сразу. Я очень любила своего брата - вашего мужа, - царствие небесное ему и всем рыцарям, погибшим в том ужасном походе на Константинополь. А эта зеленоглазая егоза, так похожая на Робера, уже запала мне в душу, - и она кивнула в сторону племянницы, которая успела поймать кузнечика и теперь пытливо глядела на него, - однако с вами я почти не знакома, а значит, не испытываю к вам каких-либо чувств, особенно родственных. Поэтому не ждите от меня нежностей. Но в остальном вы будете обеспечены. Я выделила несколько удобных комнат для вас и ваших слуг. Кстати, сколько их у вас?
        - Двое: моя камеристка и няня Сабины, - опустив глаза, ответила Мадлен виновато: горести и лишения сделали ее робкой и покорной.
        - Замечательно! Двух помощниц вам вполне достаточно, а учиться Сабина будет вместе с моей дочерью, которая старше ее всего на год. Вот и она!
        Под надзором строгой няни в сад вошла девочка, похожая на куклу, и лицо Агнессы, мгновенно смягчившись, озарилось приветливой улыбкой. Поправив на дочери ярко-желтое, расшитое серебряными колокольчиками платьице, она весело крикнула племяннице:
        - Сабина, познакомься со своей кузиной Аделаидой!
        Подбежавшая малышка, одетая в застиранное и не раз перешитое платье, вопреки ожиданию даже не посмотрела на великолепный наряд сестры, а сразу заглянула ей в глаза. Аделаида посмотрела на полунищенское одеяние кузины, и ее личико поначалу сморщилось в брезгливой гримасе, но под пристальным зеленоглазым взглядом постепенно разгладилось, а после того, как Сабина неожиданно хмыкнула, и вовсе просияло улыбкой. Смех мгновенно растопил неловкость, и дочь хозяйки предложила своей новой подружке полюбоваться огромным кустом шиповника. Девочки умчались, и Агнесса облегченно выдохнула: они поладят.
        ***
        Мадлен не обиделась на золовку, понимая, что в смерти брата, точнее в том, что тот сбежал из собственного дома, Агнесса винила прежде всего ее.
        Мадлен родилась в многодетной семье бедного рыцаря, и у нее почти не было шансов выйти замуж за ровню. Но, не особо огорчаясь по этому поводу, она меланхолично плыла по течению, пока Робер - отважный рыцарь с мощным зарядом жизнелюбия - не пленился ее идеальной красотой. В порыве всепоглощающей страсти он решил жениться на Мадлен без всякого приданого, и родители невесты, посчитав это подарком Господа, немедленно сыграли свадьбу.
        Однако шумные торжества быстро закончились, а вскоре улетучился и хмель новизны. Молодая хозяйка небольшого замка, затерянного среди густых лесов Шампани, впала в привычную томную задумчивость, и страстная влюбленность Робера стала гаснуть. Мадлен замечала, как его задорный смех, от которого, казалось, сотрясались стены дома, все чаще разбивался о ее рассеянную улыбку. Даже дочь, родившаяся через год, не помогла женщине привязать к себе деятельного супруга. Окончательно заскучав в собственном доме, Робер с облегчением ухватился за идею отправиться в новый военный поход на Восток[3 - Имеется в виду Четвертый крестовый поход (1202 - 1204).]. Без сожаления заложив замок, рыцарь купил боевого коня и прочные доспехи и, нашив на левое плечо крест, умчался за новыми впечатлениями.
        Оставшись без поддержки мужа, Мадлен, не обладавшая даже намеком на хозяйскую жилку, еще больше залезла в долги и окончательно запуталась. После известия о том, что Робер де Фруа погиб на стенах Константинополя, кредиторы безжалостно отобрали поместье, выставив вон его бывшую владелицу с малолетней дочерью. Агнесса же - воздай ей, милосердный Господь, за ее доброту! - узнав о злоключениях близких родственников, тут же пригласила их к себе.
        Племянница золовке понравилась, и Мадлен обрадовалась этому. Пусть на нее саму обрушатся все проклятия мира, лишь бы дочь росла в достатке и, получив достойное воспитание, удачно вышла замуж. Успокоенная, женщина навсегда погрузилась в мир грез и молитв и тихо семенила во вдовьем покрывале между своей комнатой и маленькой часовней неподалеку от особняка.
        ***
        Заметив странности непрактичной снохи, баронесса де Лонжер поняла, что отныне заботы о воспитании и будущем племянницы лягут на ее плечи. Но не смутилась, потому что искренне полюбила смышленую девочку и, держа слово, действительно не делала разницы между дочерью и Сабиной. Последняя легко выучила латынь и язык южан - lange d’oc[4 - Жители южной Франции произносили слово «да» как «oc» (на севере - oil). Отсюда произошло название провинции - Лангедок (страна языка ОК, на французском - lange d’oc).], и читала на нем почти все свободное время. Не забывала баронесса и о языке своего детства - северном диалекте франкского - lange d’oil. Ведь неизвестно, за кого девочки выйдут замуж.
        Вскоре они приступили к освоению тривиума, состоявшего из риторики, диалектики и грамматики, для чего баронесса, не скупясь, пригласила знаменитых монахов, прославившихся своей преподавательской деятельностью. Аделаида первое время капризничала, не желая учиться, но, увидев увлеченность и успехи кузины, постаралась не отставать от нее.
        - Молодец, доченька! - похвалила ее Агнесса, зайдя однажды на урок в классную комнату. Она прослушала процитированный Аделаидой большой отрывок из «Энеиды» и приятно удивилась. - В награду за ваши успехи в учебе… Ведь ваши воспитанницы делают успехи, брат Анри?
        - Несомненно, - улыбнулся одними глазами седовласый монах, - и они достойны поощрения.
        - Мы совершим путешествие в Ним, где вы увидите изумляющий своими размерами римский акведук - Пон-дю-Гар, несущий воду в город.
        Девочки, обожавшие подобные поездки, завизжали от восторга и закружились по комнате. Заметив, что наставник укоризненно покачивает головой, Сабина сразу же успокоилась, а вот Аделаида продолжала хлопать в ладоши. Столь необузданное поведение дочери живо напомнило Агнессе о покойном муже.
        Своего Бертрана она встретила в Париже, вскоре после того, как Филипп Август приехал из Палестины[5 - Речь идет о Третьем крестовом походе (1189 - 1192), из которого Филипп Август вернулся в конце 1191 г.]. Король вернулся очень больным, поэтому никаких торжеств не было, однако вассалы приезжали отовсюду, чтобы выразить верноподданнические чувства, а главное - разведать обстановку. Робер де Фруа был одним из таких визитеров. Недавно вступивший в наследство и теперь наслаждавшийся ролью хозяина - дело было задолго до его собственной женитьбы, - он решил показать младшей сестренке Париж. На одном из пиров в королевском дворце Робер быстро поладил с бароном де Лонжером, как неизменно ладил со всеми, и с жизнерадостным нахальством познакомил его со своей сестрой. Рассудительная красивая девочка с большими ореховыми глазами запала в душу немолодому Бертрану, и благодаря безудержному славословию Робера вопрос о браке вскоре был решен.
        Через два года, достигнув пятнадцатилетнего возраста, Агнесса оказалась на незнакомом Юге и сразу же в него влюбилась. Особенно в Тулузу, опоясанную кольцом красноватых крепостных стен, словно девица нарядной лентой, и кокетливо жавшуюся к правому берегу Гаронны. Этот потрясающий город, выстроенный в центре южных торговых путей из розового камня, со своими соборами, высокими колокольнями, широкими площадями и благоухающими садами никого не оставлял равнодушным. Юная северянка также влюбилась в этот город-мечту, где они с мужем проводили зиму. Летом же барон и его жена переезжали в крепкий горный замок на юге Тулузского графства.
        Разница в возрасте не помешала супругам установить между собой доверительные отношения, и постепенно Агнесса взяла бразды хозяйственного правления в свои руки. Бертран не возражал. У его жены была крепкая деловая хватка, и отныне, отправляясь в военные походы, он без страха оставлял замок и особняк в Тулузе на нее.
        Двое их детей умерли еще в колыбели, но третий пережил опасное младенчество. Бертран души не чаял в кареглазой дочери и уже присматривал для нее женихов, но погиб, едва Аделаиде исполнилось три года, в Пиренеях во время обычного рейда под предводительством графа Тулузского: лошадь барона поскользнулась и вместе с седоком свалилась в пропасть.
        Щепетильный Раймон Тулузский, чувствуя косвенную вину в смерти своего верного вассала, старательно помогал его вдове. И Агнесса окончательно обосновалась в столице графства, оставив замок, расположенный в горах, на попечении сенешаля. Благодаря своей смекалке и щедрым заботам графа баронесса значительно преумножила унаследованный капитал, так называемую вдовью долю[6 - Бесспорными наследниками всего состояния были дети, супруга же получала после смерти мужа имущество, именуемое «вдовьей долей» и оговоренное в брачном контракте, иногда дополненное в завещании.], и зажила на широкую ногу. Когда закончился положенный траур, обожавшая светскую жизнь Агнесса вновь окунулась в вихрь развлечений и стала завсегдатаем знаменитых пиров в Нарбоннском замке[7 - Главная резиденция графов Тулузы, разрушенная в XVI веке.].
        Дух утонченной светской культуры, так называемой куртуазности, был в жизни знати основополагающим. Хотя почти все аристократы считали себя истинными католиками, они вполне лояльно и даже с любопытством относились к инакомыслящим, в том числе и к катарам. Тон задавал умный, красноречивый, обаятельный хозяин Тулузы - граф Раймон де Сен-Жиль, образованнейший человек своего времени.
        Начитанная мадам де Лонжер также слыла тонкой ценительницей поэзии трубадуров и остроумной собеседницей, непринужденно дискутировавшей о литературе, архитектуре и даже философии, а ее подкупающее жизнелюбие и искрометный юмор служили украшением графских пиров.
        Однажды, находясь под воздействием лишнего кубка вина (а может, мерцание свечей окутало красавицу Агнессу магическим флером?), граф Раймон воспылал к ней страстью. Тщеславие баронессы пропело победный марш, и она ответила на его чувство. Она и прежде имела возможность убедиться в легендарной щедрости графа, после того же, как Агнесса стала его любовницей, на нее пролился обильный золотой дождь. В качестве постоянной денежной ренты властелин Юга передал ей половину пошлины от торговли сукном в Тулузе. Воистину царский подарок! Однако его любовь оказалась столь же быстротечной, сколь и страстной. Охладев к Агнессе, Раймон стал терзаться угрызениями совести, не зная, как завершить прискучившие ему отношения. Но внимательная женщина вскоре избавила его от нежелательного замешательства.
        - В последнее время, мессир, вы все больше скучаете рядом со мной, о чем красноречиво говорит ваш взгляд. Меня это удручает.
        - Вам показалось, дорогая Агнесса. Возможно, это просто усталость, - ответил Раймон, однако смущение противоречило его словам.
        - Раймон, вы считаете меня умной женщиной? - поинтересовалась Агнесса, с загадочной полуулыбкой поглаживая себя по шее кончиком толстой косы.
        - Безусловно, вы одна из умнейших дам при моем дворе! - Граф охотно прибегнул к лести, желая уйти от неприятного разговора. Он зачарованно следил за движением каштановых волос в женских руках.
        - Тогда не лукавьте со мной! Я достаточно хорошо вас знаю и не собираюсь обременять…
        - Но, мадам, вы неправильно меня поняли…
        - …и предлагаю вновь вернуться к исключительно дружеским отношениям.
        Раймон нравился Агнессе как правитель и друг, но совершенно не впечатлил ее в роли любовника. Однако эти откровения мудрая баронесса, разумеется, оставила при себе. Граф же, не подозревая об истинных причинах, повлиявших на ее решение, проникся к Агнессе уже несокрушимым уважением, и это еще сильнее укрепило их дружбу на долгие годы.
        ***
        - Жаннета, тебе больше нечем заняться?! - раздраженно воскликнула Агнесса, увидев у двери посудомойку, - та сидела на низеньком табурете и чистила песком закопченный котел.
        Служанка, захлопав ресницами, залепетала что-то в свое оправдание, но рассерженная баронесса, не удосужившись ее выслушать, быстро вошла в жаркую и шумную кухню, где все шипело и булькало. Висевшие на стенах сковородки, кастрюли и черпаки сияли начищенными боками, а вереницы кувшинов, горшков и мисок, расставленных на полках, соперничали друг с другом разнообразием форм и размеров. Пройдя возле гигантского очага и споткнувшись о тяжелые щипцы, Агнесса негромко чертыхнулась и принялась отыскивать глазами главного повара среди бесчисленных слуг, бросившихся в разные стороны под ее грозным взглядом. Наконец она заметила повара возле стола, на котором покорно лежала огромная щука.
        - Мартин, у твоих помощников нет более важных дел? - Агнесса сердито тронула его за плечо и махнула рукой в сторону испуганной посудомойки.
        - Не люблю грязную посуду, - устало улыбнулся невысокий мужчина, вытерев капли пота на круглом добродушном лице. - Не волнуйтесь, моя сеньора, мы работаем без отдыха, и уже почти все готово.
        - Ты уверен, что вы успеете?
        - Конечно. Вы и ваши гости останетесь довольны. - И Мартин, не совсем вежливо отвернувшись, вновь сосредоточился на щуке, намереваясь сотворить из нее кулинарный шедевр.
        Взгляд хозяйки потеплел. С удовольствием втянув ноздрями аппетитный запах томившейся в горшочке на углях мясной подливы, щедро сдобренной чесноком и ароматными пряностями, баронесса отправилась взглянуть на слуг, занимавшихся украшением большого зала и сервировкой праздничного стола.
        Агнесса ждала в гости графа Тулузы. Вчера он прислал к ней гонца со связкой битой дичи - видимо, после удачной охоты - и запиской, извещающей о его намерении поздравить дочь баронессы со вступлением в брачный возраст. Это было лишь предлогом, но предлогом обескураживающим! Каким образом граф - после несчастий, обрушившихся на него за последние три года, - помнил такие мелочи, как возраст детей своих вассалов? Разумеется, Агнесса догадалась об истинной цели визита. Смертельно уставший Раймон искал у подданных утешения и поддержки, чтобы, напитавшись их теплом, продолжить борьбу.
        Длившаяся более двух лет война истощила его моральные силы. Как ловко римский понтифик натравил одну половину Франции на другую под благовидным предлогом искоренения катарской ереси в Лангедоке!
        Целый год Раймон де Сен-Жиль пытался предотвратить войну, ведя переписку с Иннокентием Третьим и лично встречаясь с королями Франции и Арагона, а также с влиятельными баронами Юга. При этом граф согласился даже на унизительную процедуру прилюдного покаяния после очередного отлучения от Церкви[8 - Графа Раймона VI Тулузского отлучали от Церкви шесть раз.]. Презрев муки самолюбия, гордый владыка Лангедока, по пояс обнаженный, с веревкой на шее, смиренно прошел сквозь скопище ротозеев. Фанатичная толпа безжалостно бичевала его пучками розог и злобно шипела, пока он на коленях каялся перед разобиженными церковниками. После пережитого кошмара граф надеялся на диалог. Говорили, что он способен убедить даже мраморную статую в соборе, но властолюбивый папа Иннокентий Третий оказался прочней каменного изваяния.
        Война все-таки разразилась![9 - Альбигойская война (1209 - 1229) состояла из нескольких военных кампаний. Целью крестовых походов, инициированных папством, было искоренение альбигойцев (катаров) и их вероучения, которое начисто отрицало догматы католицизма, а потому представляло угрозу для Римской церкви.]
        Герцог Бургундии и несколько графов, откликнувшихся на призыв понтифика, отправились воевать в Тулузское графство, но после окончания карантена[10 - Обязательный сорокадневный срок военной службы вассала.] сразу вернулись на свои земли: уничтожать братьев во Христе им было не по нраву. Лишь странный Симон де Монфор, назначенный осенью 1209 года предводителем этого похода, продолжал завоевывать Юг.
        Месяц назад Иннокентий Третий снова отлучил Раймона от Церкви[11 - Это произошло 17 апреля 1211 года.]. Но даже после этого миролюбивый граф не оставлял надежды избавить свой народ от военных бед и вновь и вновь пытался договориться с папскими легатами. Безрезультатно. Не сегодня-завтра Симон де Монфор возьмет Лавор, затем Кассе, а затем останется лишь Тулуза…
        Агнесса отогнала печальные мысли: грусть - плохой помощник. От нее ждут тепла, и она приложит все усилия, чтобы сделать сегодняшний вечер незабываемым.
        Едва село солнце, как с улицы донесся искренний, заразительный смех графа Тулузского. Посмотрев украдкой в окно, Агнесса увидела на ярко освещенном факелами дворе, как Раймон, спешившись, от души хлопнул по крепкому заду пробегавшую мимо служанку.
        - Ах, какая ягодка! - И смех любвеобильного мужчины сочно брызнул во все стороны. Его спутники тоже невольно расхохотались.
        Теперь эта девица много лет будет рассказывать подружкам о том, что ее удостоил внимания сам сеньор Тулузы!
        Свита графа состояла всего из трех человек, что подтверждало предположение баронессы о цели его визита. Она быстро спустилась по широкой лестнице.
        - Время не властно над вами, мадам де Лонжер! - Раймон с откровенным удовольствием рассматривал бывшую любовницу, целуя ее холеную ручку, и факельные блики шаловливо искрились в его темных глазах. - Вы, как всегда, прекрасны!
        - А вы, как всегда, галантны, мессир! И ваша галантность лишь возрастает, - рассмеялась польщенная Агнесса, вскинув глаза на высокого графа. Они не виделись около двух лет.
        Несмотря на то что Раймону шел шестой десяток, в его волнистых каштановых волосах седина была едва заметна. Однако аристократическое лицо усеяла сеть мелких морщинок, а глубоко в глазах навсегда поселилось страдание. «Тем не менее в этого импозантного мужчину все еще легко влюбиться», - сказала себе баронесса, сопровождая гостей в праздничный зал.
        Мартин не подвел ее - отменные кушанья просто таяли на языке. Граф - настоящий гурман - не уставал расточать комплименты подносимым блюдам, а хозяйка дома лишь краснела от удовольствия. Перед десертом Раймон выказал желание увидеть «девочек баронессы».
        - Девочек? - Агнесса не переставала удивляться.
        - Вы полагаете, что я забыл о племяннице, которая находится под вашим попечительством? - улыбнулся граф, не сводя с красивой женщины мягкого, затуманенного вином и желанием взгляда. - Я пока что не страдаю забывчивостью.
        Вскоре привели двух худеньких девочек. За последнее время они сильно вытянулись, стали долговязыми, но миловидные личики обещали вскоре расцвести красотой. По знаку графа паж принес два ярко-синих бархатных свертка. Раймон тут же развернул их, и все ахнули! В его руках колыхалась пара великолепных плащей, подбитых густым мехом новгородских белок.
        - Скоро вам, милые бутончики, придет время выходить замуж. Примите от меня эту скромную лепту к вашему приданому.
        - Какая роскошь! - воскликнула баронесса, подталкивая девочек для благодарственного поклона.
        Граф удовлетворенно хмыкнул - он обожал делать подарки.
        Покончив с вкуснейшим ужином, гость предложил Агнессе обсудить наедине деловые вопросы. Обсуждение происходило у нее в спальне. До утра.
        ***
        Баронесса в сопровождении воспитанниц вышла из базилики Сен-Сернен. Война войной, но от воскресной мессы в главном соборе Тулузы она никогда не отказывалась. Чудесное, погожее утро еще больше улучшило и без того приподнятое настроение, и, лукаво улыбаясь, мадам де Лонжер предложила:
        - Прогуляемся?
        - Непременно! Обязательно! - загалдели девушки и со смехом, перебивая друг дружку, принялись выбирать направление прогулки.
        - Юные сеньориты! Ведите себя прилично, мы все-таки находимся возле священных стен, - строгим тоном попыталась Агнесса урезонить расшумевшихся девочек, но не выдержала и сама расхохоталась.
        Смех стал ныне непозволительной роскошью, а потому разлетелся странным эхом по почти пустой, выложенной камнем площади. Когда-то здесь было не протолкнуться из-за паломников, идущих по пути Святого Иакова, но с началом войны величественный бело-розовый собор обезлюдел.
        Несколько прихожан опасливо оглянулись на веселых дам и еще быстрей засеменили в сторону своих жилищ. Проводив их задумчивым взглядом, баронесса вновь оглянулась с благоговением на восьмигранную колокольню Сен-Серненского аббатства, своей вершиной впитывающую холодные лучи мартовского солнца, и истово осенила себя крестным знамением.
        Было прохладно, и дамы зябко кутались в меховые плащи с большими капюшонами. Однако волнующий запах весны, витавший в воздухе, становился все ощутимее, и баронесса с девочками не спеша направились в сторону Капитолия - перестроенного древнеримского храма.
        - Тетя, расскажите же наконец про каталонских женщин-рыцарей! - звонко попросила Сабина. - Сейчас для этого самое время!
        - Может, лучше обсудим мое замужество? - капризно выпятила нижнюю губку Аделаида.
        Как дочь баронессы ни старалась, она так и не полюбила учебу. Когда девочки перешли к более сложному этапу - квадривиуму, куда входили арифметика, геометрия, астрономия и музыка, Аделаида поняла: за любознательной кузиной ей не угнаться. И сосредоточила свои интересы на нарядах, украшениях и увеселениях, которые непременно вели к главному событию в жизни женщины - замужеству.
        - Ох, доченька моя дорогая, - тяжело вздохнула Агнесса, - я об этом думаю день и ночь, ведь тебе уже шестнадцать лет! Но подходящих женихов унесла многолетняя война. На какую семью ни посмотрю, везде одно и то же: погиб, погиб, погиб…
        - Ужас! - передернула плечами Аделаида.
        Дамы прослезились.
        - Тем более, тетя Агнесса, - первой пришла в себя Сабина, - давайте сменим тему разговора.
        - Ты, как обычно, рассуждаешь здраво! - похвалила тетя племянницу и продолжила: - Расскажу-ка я вам лучше занимательную историю. Дело было в Тортосе. Христиане под предводительством тамплиеров наконец-то отвоевали эту каталонскую крепость у сарацин. Однако через год неверные решили отомстить и начали штурм Тортосы, уверенные в легкой победе (в крепости почти не осталось мужчин - те в это время осаждали Лериду). Но не тут-то было. Язычники не учли воинственного духа христианских женщин! Надев доспехи мужей и братьев, отважные жены с боевыми топорами забрались на крепостные стены и успешно отразили вражеские атаки. И нужно заметить - в наступление шли регулярные войска сарацин, а не какой-нибудь разношерстный сброд! Граф Барселоны Раймон-Беренгер Четвертый подошел к городу, когда мусульмане уже отступили. Подвиг женщин потряс его! В знак благодарности он воздал дочерям Тортосы достойные почести - основал Орден Топора. Замужние женщины имеют в нем одинаковые права с мужьями, а незамужние - с братьями и отцами. Женщины-рыцари Ордена Топора на равных участвуют в сборах, освобождены от налогов и
передают свой рыцарский титул по… женской линии!
        - Невероятно! - выдохнула потрясенная Сабина с блестящими от удивления глазами. - Ордену Топора уже около семидесяти лет, но я уверена - о нем мало кто знает!
        - Ты права, - великодушно согласилась настроенная на философский лад Агнесса, слышавшая эту историю из уст всезнающего графа Тулузского. - Хроники составляют монахи-мужчины, а им незачем увековечивать столь курьезный с их точки зрения факт. Лучше промолчать, дабы не создавать прецедентов.
        - И то правда, - согласилась Сабина, с явным напряжением силясь понять тетину философию.
        - В чем мужчины видят наше главное предназначение? Только в продолжении рода! Остальные прелести жизни они в трогательной заботе о нас галантно оставляют для себя, - саркастично хохотнула Агнесса. - Вот почему мне сразу же понравился свободолюбивый Лангедок. В отличие от Севера, здесь к голосу женщин прислушиваются, их уважают, а в правах наследования они равны с мужчинами. Дама, которая пером владеет лучше, чем веретеном или иглой, становится объектом восхваления, а не осуждения!
        - Поэтому вы и не вышли снова замуж?
        - Совершенно верно, моя любопытная племянница! - Задорное настроение не покидало баронессу. - Дважды поймать удачу за хвост в виде снисходительного к моим желаниям супруга мне не суждено, а сидеть взаперти в каком-нибудь замке на вершине горы совсем не хочется. И здесь мне на выручку снова пришел граф Раймон, решительно ограждавший меня от настырных претендентов.
        - Тарабарщина какая-то. - Аделаида откровенно зевнула. Она не любила, когда ее мать и кузина вступали в интеллектуальные беседы, и ревность, усиленная завистью, больно кольнула ее.
        - Все, все! - тут же сдалась Агнесса.
        Материнское самолюбие было уязвлено: в который раз она с сожалением поняла, что ее ум передался по наследству племяннице, а не дочери. В этот миг из-за угла показался знакомый молодой человек, и баронесса весело воскликнула:
        - Девочки, похоже, сегодняшний день мы проведем в обществе мужчины! По нынешним временам это большая редкость, а потому роскошь!
        - Кто это? - На лице Аделаиды тут же появилось хищное выражение.
        - Кретьен де Термес, племянник одной моей знакомой. Я как-то говорила вам о нем. Он чудом спасся после резни в Минерве и сейчас живет у отцовской родни здесь, в Тулузе. Я имела удовольствие несколько раз с ним беседовать; весьма неглупый юноша. Кретьен! - окликнула молодого человека Агнесса. В каждом мужчине она невольно видела потенциального жениха для Аделаиды или Сабины, хотя и осознавала: бедный юноша, которого родственники приютили из сострадания, не пара ее девочкам.
        Перед дамами предстал привлекательный блондин лет семнадцати, среднего роста, с широкими прямыми плечами, на которые был наброшен темный плащ с кожаным оплечьем, и пронзительно-голубыми глазами. Цвет неба, резко контрастировавший с черной шляпой, завораживал, и Сабина невольно замерла, до тех пор пока Агнесса не дернула ее за рукав. Кретьен в свою очередь смотрел на высоких стройных девушек. Румяные лица, сияющие озорной юностью, свидетельствовали о том, что они родственницы, лишь цвет глаз отличался: одни были янтарные, другие же напоминали молодую зелень. Но глядели девушки по-разному. Кареглазая источала елейность легкомысленной кокетливости, умный же взгляд и благожелательная улыбка зеленоглазки приглашали к доверительной беседе.
        - Познакомьтесь, сеньор де Термес, это моя дочь Аделаида и племянница Сабина. - Баронесса де Лонжер поочередно указала на девушек рукой, затянутой в лайковую перчатку.
        Ответ юноши был заглушен неожиданным криком, донесшимся с соседней улочки. Вслед за этим послышалась отборная ругань и ожесточенный звон стали. Не иначе в какой-то таверне сцепились сторонники различных политических сил, перейдя от словесных аргументов к оружию. К спору тут же присоединились собаки: их отрывистый лай слышался со всех сторон, и редкие прохожие торопливо исчезали в ближайших калитках. В нескольких окнах показались любопытные лица, но большинство горожан закрыли даже ставни, видимо, уже наученные не совать нос в чужие дела.
        После нескольких сокрушительных поражений граф Раймон де Сен-Жиль вместе со своим юным сыном все же покинул Тулузу, отправившись искать новых союзников. И его некогда миролюбивая столица покрылась безобразной паутиной баррикад, а улицы застонали от кровавых потасовок, зачастую перераставших в открытые вооруженные столкновения. Город разделился на два лагеря: сторонников епископа Фолькета - апологета борьбы с катарами - и приверженцев графа де Сен-Жиля.
        - Сеньор Кретьен, проводите нас домой. День, похоже, окончательно испорчен! - засуетилась Агнесса, понимая, что вскоре к поединку присоединятся белые и черные, и тогда разгорится кровопролитный бой[12 - Партию Белых (называлась так по белому кресту, нашитому на груди) создал епископ Фолькет для борьбы с еретиками. В противовес ей горожане объединились в партию Черных.].
        - С огромным удовольствием! - откликнулся молодой человек.
        Девушки с двух сторон взяли его под руки, и они все вместе быстро зашагали к дому.
        ***
        Слегка подкрепившись сыром со свежими лепешками и запив их разбавленным вином, баронесса и ее спутники расположились в просторной гостиной на втором этаже, где под лучами южного солнца сияли витражи. Свет, проникая сквозь разноцветные стекла, расплескивался по комнате красочными пятнами, оживляя и без того выразительные шпалеры* с ветхозаветными сценами, обильно развешанные по стенам. Эти окна, как и убранство комнаты, свидетельствовали о расточительности, но баронесса любила шик. Резные столики, расставленные по залу с видимой небрежностью, были заставлены корзинками с рукодельем, подносами с фруктами и чеканными кувшинами с вином. Особняком в окружении уютных кресел стоял изысканный шахматный столик с фигурами из слоновой кости и черного агата. За ним-то и устроились Кретьен с Сабиной: оказалось, что они оба заядлые шахматисты.
        Аделаида заскучала и вскоре демонстративно удалилась в свою комнату. Ее откровенный флирт не произвел впечатления на умного юношу. Сабина заметила, как сестра гневно фыркнула; наверняка она мысленно обозвала его мужланом. Вскоре, встревоженная грохотом и криками в кухне, ушла и баронесса - выяснять причины шума и наказывать виновных.
        Сабина осталась с Кретьеном наедине. Она уже успела немного рассказать ему о себе и теперь ждала такой же откровенности от него, но юноша явно не спешил делиться с ней своей историей. Кретьен был скуп на слова и улыбки. Сабина даже мысленно ставила себе маленький плюсик за очередную реплику, после которой уголки его губ приподнимались. Услышав страшное слово «Минерва», девушка догадалась, что этот юноша происходит из семьи катаров и пережил ужасную трагедию. Наконец любопытство взяло верх над деликатностью.
        - Кретьен, расскажите, пожалуйста, о себе, - попросила Сабина. - Незадолго до того, как вас представить, тетя сказала, что вы были в Минерве, когда ее захватили северяне. Это правда?
        - Правда. - Лицо юноши вмиг побледнело, щека дернулась от волнения. Спохватившись, Кретьен низко опустил голову и добавил: - Но разрешите сделать это позже. Сегодня так славно…
        - Конечно… Как пожелаете!
        Испуганная Сабина поняла, что, пойдя на поводу у собственного нетерпения, поступила бестактно. И в порыве раскаяния накрыла ладонью мужскую руку, лежавшую на столике. Кретьен печально улыбнулся и, принимая извинения, положил другую руку сверху.
        За этим своеобразным рукопожатием и застала их мадам де Лонжер. Немного опешив от увиденного и не зная, как себя вести, она сделала вид, будто ничего не заметила. Молодые люди поспешно отстранились друг от друга.
        - Скоро подадут ужин. Кретьен, прошу вас, разделите с нами трапезу, - произнесла баронесса.
        Как ни старалась она говорить ровным тоном, в ее голосе все же проскользнули нотки раздражения.
        - Я и так злоупотребил вашим гостеприимством. Позвольте откланяться. К тому же, уходя из дома, я не предупредил о своем долгом отсутствии, - быстро ответил чуткий ко всякой фальши гость и, уже дойдя до дверей, внезапно обернулся. - Разрешите иногда заходить к вам… на партию в шахматы?
        Озадаченная Агнесса лишь кивнула в ответ.
        ***
        - Сынок, забирай младших братьев и уходи из города. Умоляю! - Рыдающая мать медленно опускалась на колени перед растерянным Кретьеном.
        - Что вы, матушка, не надо! - Он едва успел подхватить ее под локти и усадил на табурет. - Давайте уйдем вместе!
        - Ты же знаешь, что отец и Марианна ни за что не покинут Минерву, - рыдала женщина, понимая, что настал конец ее семейного счастья. - Я не могу оставить супруга!
        - А я не покину вас! - упрямо мотнул головой подросток.
        Кретьен принадлежал к семье Добрых Людей[13 - Так называли себя катары.]. Еще перед войной его отец, принявший Consolamentum - обряд крещения Святым Духом и посвящения в Совершенные, - отправился нести людям слова Истинной Веры. За ним последовала и старшая сестра Кретьена Марианна, тоже пройдя обряд посвящения. Однако после того, как северяне захватили первые крепости и начали казнить Добрых Людей, те бросились искать защиты за мощными стенами еще свободных южных городов. Минерва приняла много Совершенных, в том числе и семью Кретьена. Но по пятам беглецов шел ненасытный в своем воинском честолюбии Симон де Монфор, возглавлявший отборных воинов. Осада длилась уже несколько месяцев. С началом лета горожан, запертых за крепостными стенами, мучил не только голод, но и жажда.
        Мать отдавала Кретьену и его младшим братьям почти всю воду, которую осажденные распределяли между собой равными порциями. Сама же пила собственную мочу. Но пить хотелось нестерпимо, сухие губы трескались, причиняя боль; маленькие дети плакали без слез. Невыносимо страдая при виде мучений малышей, Кретьен отдавал им часть своей скудной порции животворящей воды.
        Прослывший жестоким, де Монфор тем не менее не видел смысла в людских страданиях, если они не несли ему тактических выгод, а потому предложил вступить с горожанами в переговоры. Но кровожадный папский легат Арно Амори требовал уничтожить «катарское осиное гнездо».
        Наконец упорство защитников Минервы было сломлено и северяне вошли в крепость.
        Рыскающий по городу в поисках воды и еды Кретьен находился вдали от дома, когда заметил первых вражеских всадников, не спеша едущих по узким улочкам и громко разговаривающих на северном наречии.
        - Как у себя дома! - прошипел мальчик и замер.
        Из соседнего здания выбежала обезумевшая женщина. Ее малыш выскочил из дома и теперь, оказавшись на другом конце улицы, зачарованно уставился на огромных всадников в сверкающих на солнце кольчугах. Мать не успела добежать до него: ее отрубленная голова с длинной косой подкатилась к ногам остолбеневшего Кретьена. Гогоча и брызжа слюной, рутьер[14 - Рутьеры - наемные пехотинцы, отличавшиеся профессионализмом и крайней жестокостью; активно использовались в Альбигойской войне с обеих сторон.] подкинул малыша высоко в воздух, а один из всадников, громко гикнув, в жутком развлечении подхватил несчастного ребенка на острие копья. Затем тряхнул древком, пытаясь сбросить и еще раз поймать мальчика, как будто играл в серсо, но у него ничего не вышло: тельце ребенка было плотно нанизано на копье. Тогда воин попросту провел оружием по верху забора, снимая с острия трупик, будто кусок прилипшего дерьма.
        Кретьена стошнило, однако его обезвоженный желудок извергнул лишь сгусток липкой слизи. Мальчик представил, что сейчас враги вот так же забавляются с телами его младших братьев, и, забыв об осторожности, помчался домой. Улицы Минервы неудержимо заполнялись толпами северян; законное разграбление города набирало обороты. То тут, то там вспыхивали пожары. Хвала Господу, тощий мальчишка никого не интересовал. Кретьен бежал вперед, закрывая уши руками, но его все равно преследовал жуткий хохот опьяненных кровью захватчиков, выносивших из зданий рулоны тканей и дорогую утварь. В городе, погибавшем от жажды, неожиданно обнаружился нетронутый винный погреб, принадлежавший отъявленному скряге. Захватчики выкатывали наверх огромные бочки, и вино рекой текло по улицам Минервы, смешиваясь с кровью замученных горожан.
        Неожиданно дверь одного из домов резко распахнулась и, ударив Кретьена, отбросила его в сторону. Мальчик больно стукнулся головой о стену и сполз на землю. Из дверного проема показался наемник, весь испачканный кровью. Он тащил за волосы извивающуюся женщину в разодранном платье; следом, в болевом шоке вытаскивая из груди вонзенный кинжал, ковылял ее муж. Кретьена опять стошнило, и он потерял сознание.
        Когда мальчик очнулся, было уже далеко за полдень. Над городом, будто плотное покрывало, висел отчаянный вопль бесчисленных жертв, пьяная гортанная ругань северян и нестерпимый визг насилуемых женщин. Казалось, крестоносцы преследовали одну-единственную цель - надругаться над всеми горожанками. Смрад гари, крови и распотрошенных трупов вызвал у Кретьена новый приступ тошноты, но мальчик нашел в себе силы подняться и побрел домой. Даже панический страх, от которого острой болью сводило внутренности, притупился. Однако то, что Кретьен увидел на маленькой площади, заставило его в который раз содрогнуться. К нескольким большим колодам были привязаны обнаженные молоденькие девушки, и вдрызг пьяные пехотинцы по очереди насиловали их. Девочки не молили о пощаде: истязание длилось уже давно, и на крик не осталось сил. Одна из жертв привлекла внимание Кретьена потухшим взглядом и могильной серостью лица. И вдруг он вспомнил: когда-то в детстве они играли вместе!
        - Что, малец, приглянулась? Иди, попробуй! - крикнул ему один из насильников.
        - Выбирай на свой вкус! Вон их сколько! - пьяно гоготнул другой.
        За спиной мальчика обвалилось горящее здание, взметнув в воздух столб жгучих искр. Это заставило Кретьена очнуться, и, закрыв лицо руками, он побежал прочь, преследуемый жутким хохотом наемников, потерявших человеческое обличье.
        Дом Кретьена был пуст. Всех Совершенных и членов их семей согнали в кучу и предложили отречься от ереси или умереть. Полторы сотни Добрых Людей предпочли костер.
        Выбравшись наутро из крепости, Кретьен увидел, что на широком участке эспланады[15 - Эспланада - очищенное от деревьев и строений пространство перед крепостью или замком, через которое противник не мог незаметно подойти к оборонительным стенам.] возвышаются столбы для казни, а вокруг толпятся мрачные горожане, которых заставили присутствовать во время этой показательной расправы. Приговоренные шли к месту казни добровольно, а когда их привязывали к столбам, ясным взглядом смотрели на своих палачей, заставляя их виновато прятать глаза. Разглядев среди жертв сестру и отца, Кретьен до боли стиснул зубы. Он обязан увидеть казнь до конца, чтобы потом продолжить на земле их путь.
        Марианна сначала молчала, но когда огонь поднялся выше колен, не выдержала и заорала что есть мочи. Чтобы не закричать, Кретьен засунул пальцы в рот и с силой сжал челюсти. Струйка алой крови побежала к локтю. Отец сгорел молча. Когда пламя костра, обхватив его голову, взметнулось ввысь, сын не выдержал.
        - Папа! - захлебываясь слезами, воскликнул он и выбежал из укрытия.
        - А! Маленький еретик! - Один из стражников злобно схватил его за шиворот и приподнял в воздух.
        В ответ на это раздался истошный вопль матери, протягивающей руки из толпы, где в окружении охраны стояли родственники казненных. Враги еще не решили, что с ними делать, поэтому они стояли особняком. Воин брезгливо швырнул к ним подростка.
        Мать Кретьена не казнили. Как ни странно, за нее вступилась другая мать - сеньора Матильда де Гарланд, сыном которой был один из самых жестоких крестоносцев. Матильда заверила католических священников, что вернет еретичку в лоно римской церкви.
        ***
        - Так не стало половины нашей семьи. Позже, когда мы жили у родственников, умерли два моих младших брата - их здоровье, подорванное во время осады, так и не восстановилось. Затем от горя скончалась мама и я остался один. А ведь всего пять лет назад у нас была большая дружная семья, - закончил свой страшный рассказ Кретьен и надолго замолчал: на него снова нахлынули болезненные воспоминания.
        На щеках потрясенной девушки появились дорожки слез. Сабина всей душой сочувствовала юноше - она в жизни не слышала ничего ужаснее.
        Кретьен де Термес не злоупотреблял гостеприимством баронессы да Лонжер и заходил не чаще одного раза в неделю. Для Сабины этот день становился самым важным и солнечным, она внутренне готовилась к нему и после бережно перебирала в памяти каждый миг. Наконец-то девичьи мечты сбылись и она влюбилась в умного и трогательного юношу, с которым можно вести задушевные и интересные беседы. Сабине не нравилось, когда знакомые ей молодые мужчины хвастались удачной охотой или турнирными трофеями; к тому же значительная часть этих побед происходила лишь в воображении говорившего. Девушка считала подобный круг интересов весьма ограниченным, а потому недостойным внимания. И вот Господь услышал ее молитвы…
        Со своей стороны Агнесса, убедившись в том, что Кретьен не охотник за невестами, стала снисходительней смотреть на встречи молодых людей. Скорее всего, юноша устал от боли одиночества и нашел в Сабине участливого друга, способного ему сочувствовать, вести согревающие душу беседы. Девушка же явно в него влюбилась. Впрочем, когда и предаваться любовным грезам, как не в пятнадцать лет? Главное, чтобы они не наделали глупостей, но тут Агнесса была начеку.
        В начале мая Кретьен сообщил Сабине, что собирается проведать близких. По его загадочному тону и мимике девушка сразу же догадалась, что речь идет о его единоверцах-катарах. Разлука обещала быть недолгой, поэтому прощание было сдержанным. Впрочем, юная мечтательница предпочла бы более пылкое расставание.
        ***
        - Сабина, это не обсуждается! Ты обязана пойти с нами на мессу! - едва не срываясь на крик, пыталась вразумить непокорную племянницу баронесса.
        - Я не пойду на поклон к изуверу де Монфору! - Девушка была возмущена до предела. - Чтобы сделать такое, надо потерять остатки разума и совести!
        - Не заговаривайся, дорогая племянница! Кого ты обвиняешь в отсутствии разума и совести? - Агнесса, обескураженная упорством девушки, не на шутку разозлилась. Ее все еще прелестное лицо исказила гримаса гнева.
        - Простите, тетя! - воскликнула Сабина. - Но вы ведь прекрасно знаете, как обошлись северяне с семьей Кретьена. А сколько еще на их совести сломанных судеб? Тысячи! Вспомните, что сделали эти варвары с сотней пленных, после того как крепость Брама пала! Это чудовище Симон де Монфор приказал выколоть пленным глаза, отрезать нос и верхнюю губу. И только одному из ста изувеченных оставил единственный глаз, сделав поводырем. Эту жуткую процессию северяне отправили в замок Кабаре, защитники которого - бывалые воины - при виде нее похолодели от ужаса!
        - Не надо читать мне мораль! Только за страдания Раймона де Сен-Жиля я готова перегрызть глотки всем симонам и фолькетам. Но пойми, нам надо как-то жить дальше, а значит, мы вынуждены хитрить! Во время войны эти понятия становятся равнозначными.
        - Не пойду, это мое окончательное решение! - И Сабина в ярости отвернулась к окну, с силой прикусив дрожащую губу.
        - Бог с тобой, - сдалась Агнесса, устало махнув рукой, и направилась в спальню к дочери, после обеда жаловавшейся на недомогание.
        Хорошо разбираясь в природе человеческих взаимоотношений, сеньора де Лонжер умела ловко балансировать между различными объединениями, то и дело возникающими в неспокойной придворной жизни. И сейчас, во время войны, успешно поддерживала отношения со сторонниками епископа Фолькета и графа Тулузского. Агнесса всей душой принадлежала Раймону де Сен-Жилю, но понимала, что военное счастье переменчиво. Не сегодня-завтра де Монфор войдет в город, и тогда сторонники епископа одержат верх. А терять тяжело нажитое благосостояние ей ох как не хотелось! К тому же она обязана была обеспечить достойную партию не только дочери, но и племяннице. (Несколько лет назад мать Сабины умерла и девочка осталась круглой сиротой.) Ради этого Агнесса была готова на любые компромиссы.
        И вот страшный день настал: Симон де Монфор был в Тулузе. Он уже с полгода являлся ее «единоличным властителем», однако, опасаясь лютой ненависти горожан, не решался в нее войти. Наконец в Лангедок явился французский принц Людовик[16 - Это произошло в мае 1215 года.], своим присутствием официально подтвердив, что власть над Тулузой передана новому вассалу, и у де Монфора появился повод вступить в столицу графства. Он сразу же объявил о торжественной мессе, которую епископ Фолькет отслужит в базилике Сен-Сернен, и обязал присутствовать на этой службе местную знать, консулов[17 - К середине XII века в Тулузе сформировался орган городского самоуправления - Capitouls. В начале XIII века в него входили 24 представителя (консула) от 12 частей (капитулов) города. Консулы наделялись административными, судебными и полицейскими полномочиями. Каждый новый граф Тулузский, вступив в права, обязательно произносил перед консулами клятву, обязуясь защищать город и уважать его вольности.] и именитых горожан.
        По городу прокатился недовольный ропот: не предстать перед Монфором - все равно что не подчиниться французскому принцу, а это походило бы на открытый бунт против сюзерена своего графа. Многие знатные семейства испытывали замешательство. Только мадам де Лонжер не мучили сомнения - она во что бы то ни стало посетит эту мессу. Прирожденный дипломат, Агнесса знала, что отношения надо выстраивать со всеми, с кем хочешь жить в мире. Или просто жить.
        Открытый бунт племянницы и ее, в общем-то, правдивые слова несколько обескуражили баронессу, но она доверяла своей интуиции. Хорошо, что с Аделаидой подобных сложностей не возникало: совершенно равнодушная к политической подоплеке, дочь Агнессы с удовольствием бывала на многолюдных сборищах. А особенно там, где можно увидеть наследника французской короны!
        Однако то ли коварная майская погода была виновата, то ли вмешался его величество Случай - утром Аделаида проснулась больной. У нее воспалилось горло и пропал голос; о том, чтобы выйти из дома, не могло быть и речи. Сабине не оставалось ничего иного, кроме как сопровождать тетушку на торжественную мессу. Почтительная воспитанница не могла поступить иначе.
        ***
        Баронесса хлопотала возле больной дочери, и потому они с Сабиной немного опоздали к началу службы. Когда тетушка и племянница подъехали к Вратам Мьежвиль, все собравшиеся находились уже внутри собора. На улице под жарким солнцем лениво слонялись лишь охранники. Спуститься с лошади баронессе помог ее конюший. Сабина же, проехав немного дальше, решила не ждать помощи и резво спрыгнула с коня. При этом она неловко ступила на камешек, споткнулась, упала и больно ударилась коленом о булыжник. Затем, вставая, наступила на подол камизы* и вновь рухнула на землю.
        - Да помогите же ей! - сердито крикнула Агнесса стражникам.
        - У еретички подкашиваются ноги возле святых стен? Поделом ей! - И воин рассмеялся собственной шутке. - Сама поднимайся, тулузская ткачиха![18 - Тулузские ткачи - одно из насмешливых прозвищ катаров.]
        - Как ты смеешь, нахал? Я баронесса де Лонжер!
        - В таком случае я… - начал стражник, но осекся, не успев нахамить.
        Во время перебранки из-за угла показался высокий рыцарь. Мгновенно оценив ситуацию, он подбежал к стоявшей на коленях девушке, подхватил ее под локоть и помог подняться на ноги. Чувствуя боль в колене и муки уязвленного самолюбия, а главное, не желая принимать помощь от северянина, Сабина упрямо шагнула к храму и снова упала бы, если бы рука рыцаря не поддерживала ее.
        - Да не спешите так, я не кусаюсь! - не сдержался молодой человек - презрение южных дам порой становилось невыносимым. Он не рассчитывал на поток любезностей, но вежливое «спасибо» сейчас было бы не лишним.
        - Сабина, с тобой все в порядке?
        К девушке торопливо приблизилась встревоженная Агнесса, а за ней и конюший. Последний взял под уздцы лошадей и отвел их в сторону.
        - Не беспокойтесь, тетя, я лишь слегка ушибла колено. - Сабина успокаивающим жестом коснулась тетиного плеча и медленно перевела взгляд на рыцаря, пришедшего ей на помощь.
        Сверкающие, будто дорогое стекло, глаза встретились с его взглядом, и мужчина выплеснул раздражение на притихших охранников.
        - Сержант! Немедленно извинитесь перед дамами за свое хамское поведение! - гаркнул рыцарь, положив крепкую ладонь на рукоять меча.
        Его взгляд и поза давали понять, что он настроен решительно, и сержант без лишних возражений попросил прощения у Агнессы и ее племянницы.
        Конфликт был улажен, и дамы с интересом разглядывали своего нежданного спасителя. Это был красивый молодой человек в полной воинской амуниции, но с непокрытой головой; его каштановые волосы волнами обрамляли высокий лоб. Точеный греческий нос и серые миндалевидные глаза, окруженные бахромой роскошных ресниц, очаровывали, а низкая линия упрямых темных бровей и волевая ямочка на выступающем подбородке добавляли лицу резкости.
        - Разрешите представиться, - из глаз рыцаря брызнули насмешливые искорки: его явно позабавили столь откровенные смотрины, - шевалье Габриель д’Эспри.
        - Благодарю вас, сеньор д’Эспри. Меня зовут мадам де Лонжер, - сказала Агнесса, и шевалье поцеловал протянутую ему холеную руку. Женщина между тем продолжала: - А это моя племянница Сабина.
        Виновница происшествия тоже не спеша протянула рыцарю руку. Одетая в васильковое платье, с нежным румянцем на щеках и распущенными золотыми волосами, струившимися по спине, она показалась Габриэлю ангелом с храмовых фресок.
        - Очень рад знакомству! - Мужчина восхищенно замер, задержав после поцелуя точеные пальчики девушки несколько дольше положенного. На этот раз дерзкий взгляд Сабины лишь раззадорил его. - Разрешите проводить вас в базилику?
        Центральный неф, поражающий своими головокружительными пропорциями, был, как и два других, заполнен людьми. Обнаружив немного свободного пространства, Габриэль провел туда своих новых знакомых и, пообещав представить их Людовику и де Монфору, исчез. Сегодня он отвечал за безопасность и потому держал все под личным контролем.
        Из-за обилия верующих в храме рассмотреть кого-либо не представлялось возможным. Угадывался лишь епископ Фолькет за кафедрой недалеко от крипты с мощами святого Сатурнина. Одетый в сверкающую далматику и митру, он - прирожденный оратор - с пафосным воодушевлением произносил слова торжественной мессы среди полного безмолвия благоговеющих прихожан.
        После окончания службы Сабина с Агнессой вышли на улицу. Дамы огляделись по сторонам и уже решили вернуться домой, но тут перед ними вновь возник шевалье д’Эспри.
        - Идемте со мной, - предложил он и вскоре представил их принцу и барону. - Ваше высочество! Ваша милость! Позвольте познакомить вас с мадам де Лонжер и очаровательной демуазель Сабиной!
        Последние слова Габриэля вызвали на бородатом лице Симона де Монфора веселую улыбку, и, не сдержавшись, он одобрительно подмигнул шевалье. На фоне огромного широкоплечего барона все выглядело незначительным; даже принц, хоть и был среднего роста, казался рядом с ним мальчишкой.
        - Мадам, вы уроженка здешних мест? - после того как дамы вежливо поклонились ему, осведомился Луи у баронессы, чтобы завязать легкую, ничего не значащую беседу.
        - Нет, ваше высочество, я родилась в Шампани.
        - Так вы не южанка! - обрадовался принц - привлекательный молодой человек со светлыми, доходящими до плеч волосами и аквамариновыми глазами.
        - Лишь по происхождению. По сути же - южанка! - возразила патриотично настроенная Агнесса, возможно, несколько резче, чем следовало. Ее алая котта колыхнулась, будто поддерживая негодование хозяйки.
        - И все-таки приятно встретить земляков, - не поддался на провокацию Луи и, сделав еще несколько общих замечаний, откланялся: его ждала толпа тулузской знати; каждому не терпелось представиться.
        - Прошу прощения, но я не смогу проводить вас домой - служба! - обезоруживающе улыбнулся Габриэль. Ему пришлось слега повысить голос, чтобы перекричать поднявшийся гул. - Однако в скором времени я хочу нанести вам визит. Не сочтите меня настырным, я и вправду очень рад нашему знакомству и жажду его продолжить.
        - Приглашаю вас, - кокетливо ответила Агнесса. - Но как вы нас найдете?
        - О! Думаю, каждый тулузец укажет мне, где находится дом красивой баронессы де Лонжер, - нашелся шевалье, сверкнув в галантной улыбке белыми здоровыми зубами.
        - Тогда добро пожаловать в любое время, - рассмеялась Агнесса, не устояв перед обаянием молодого человека, - мы будем рады продолжить общение с вами. Кстати, об общении. Вы очень хорошо говорите на lange d’oc. Откуда такие познания?
        - У меня врожденные способности к языкам. Здесь же я нахожусь уже три года, так что удивляться тут нечему! - Во время разговора рыцарь краем глаза наблюдал за Сабиной, которая, по обыкновению, не вступая в беседу с малознакомым человеком, лишь жадно слушала и пристально наблюдала за ним. Так пристально, что Габриэль вдруг отчетливо понял: он тонет в зеленом омуте ее глаз.
        ***
        Дамы возвращались домой в молчании. Каждая пыталась разобраться со своими чувствами. Сабина пребывала в растерянности: пугавшие ее северяне оказались не такими уж страшными и даже симпатичными. Принц Луи производил впечатление обаятельного молодого человека, а у барона де Монфора не обнаружилось звериного оскала и кровожадного взгляда. Он оказался вежливым, приятным кавалером. А Габриэль? Габриэль… Сабина несколько раз повторила его имя, пробуя на вкус, и у нее в груди сладостно защемило.
        Вскоре шевалье д’Эспри сдержал обещание - появился в доме баронессы. На нем сиял начищенный хауберк* до колен, поверх было накинуто сюрко* с гербом дома Монфор.
        - Я ненадолго, - после обмена приветствиями мотнул головой Габриэль, отказавшись пройти в гостиную.
        - Судя по вашей полной военной экипировке, вы уезжаете? - заметила баронесса, которую появление шевалье весьма обрадовало.
        - Вы проницательны, мадам: я действительно покидаю Тулузу. Мы выступаем сегодня, точнее, прямо сейчас. Барон де Монфор уладил все дела, раздал распоряжения. Вокруг Нарбоннского замка уже копают ров.
        - Его милость так страшится своих подданных? - саркастически усмехнулась Сабина и тут же спряталась от гневного взгляда тети за широкой колонной, поддерживающей высокий свод.
        - Не будем об этом, по крайней мере сейчас. Я зашел лишь затем, чтобы попрощаться, - миролюбиво отклонил опасную тему Габриэль, и Сабина кокетливо выглянула из-за колонны. На девушке было ярко-желтое платье, боковая шнуровка которого выгодно подчеркивала тонкую талию.
        Тяжело звеня металлом, шевалье шагнул к ней. Не сводя с Сабины внимательного взгляда, он не торопясь запечатлел долгий поцелуй на ее изящной руке. Девушка не смогла скрыть чувств: ее лицо просияло от радости. Габриэль отметил про себя ее зарождающееся расположение.
        В этот момент по лестнице спустилась еще сонная Аделаида, и баронесса представила дочь шевалье. Габриель оценивающе скользнул по ней взглядом, сделал учтивый комплимент и стал прощаться.
        - Надеюсь, мы еще увидимся. Война прогнозов не любит, но я говорю: до скорой встречи! - И шевалье широко улыбнулся.
        - До скорого свидания, - неожиданно для себя с нежностью отозвалась Сабина и, смутившись, рассмеялась. Но заметила, что и в глазах Габриэля вспыхнула радость.
        Он торопливо направился к выходу. Ножны с одноручным мечом, свисавшие с простого кожаного ремня, весело постукивали о металлические шоссы*.
        - Мужской запах и скрежет доспехов - вот чего не хватало нашему дому последние годы, - мечтательно прошептала Агнесса.
        Девушки переглянулись и тихо прыснули.
        ***
        - Ты, случайно, не влюбился? - Амори де Монфор зажег огонь в масляной лампе на металлической подставке и потушил лучину.
        С началом осени дни стали заметно короче. Едва стемнело, они с Габриэлем, закончив служебные дела, перебрались в остроконечный походный шатер, чтобы поболтать. Спать им еще не хотелось, а мелкий колючий дождь не позволял оставаться на улице. Мужчины расположились на мягких табуретах в передней части шатра, отделенной от походной кровати плотной занавесью и выполняющей роль гостиной.
        - Что? - рассеянно переспросил Габриэль, запустив пятерню в густые волосы на затылке.
        - Вот-вот! Мой очередной вопрос повис в воздухе! - поддразнил приятеля Амори, и в его неотразимых глазах, обрамленных длинными ресницами, сверкнула беззлобная насмешка. Монфор-младший был гораздо ниже своего знаменитого отца, но в полной мере унаследовал его привлекательность. - Последнее время ты витаешь в облаках. Не иначе как влюбился.
        - Невозможно спрятаться от острого взгляда многоопытного мужа! - попытался отшутиться д’Эспри, но потом негромко добавил: - Не знаю, можно ли влюбиться после двух мимолетных встреч, но одна девушка действительно не выходит у меня из головы.
        - Я ее знаю?
        - Нет. Мы познакомились три месяца назад в Тулузе и даже не поговорили толком, но я постоянно думаю о ней. - Габриэль мечтательно вздохнул.
        Он решил поделиться с другом сокровенным. Романтика - не его конек, но Сабине удалось проникнуть в заповедные уголки его души. Может, это и есть пресловутая Судьба?
        Их укрепленный военный лагерь стоял в широкой живописной долине неподалеку от Безье. В долгой альбигойской войне наметилась передышка. Противники замерли в ожидании Вселенского собора, который должен был официально передать права на завоеванные земли Симону де Монфору[19 - Четвертый Латеранский собор; продолжался с 11 ноября по 14 декабря 1215 г.].
        Несмотря на затишье, в войске барона, как обычно, царила железная дисциплина. Наказывали даже за такой пустяк, как небрежно поставленный шатер, нарушающий прямую линию улиц палаточного городка: провинившемуся приходилось целый месяц рыть и закапывать отхожие ямы. Не делали исключений и для родовитых рыцарей. И не приведи Господи, чтобы Симон увидел, как слуги отбывают наказание вместо господина, - позора не оберешься! Более серьезные провинности, например сон на посту, и вовсе карались смертью. Именно умение держать людей в ежовых рукавицах позволило де Монфору создать такую маневренную армию: при первых звуках сигнальных рожков его воины готовы были к немедленному маршу или обороне лагеря. Благодаря этому барон продержался во враждебном Лангедоке семь долгих лет.
        Однако он не только требовал от своих подчиненных суровой дисциплины, но и готов был в трудную минуту яростно броситься на их защиту. Многие рутьеры могли похвастать тем, что Симон лично спас им жизнь. Знаменитая битва при Мюре[20 - Битва при Мюре - важнейшее сражение альбигойской войны, состоявшееся 12 сентября 1213 года у замка Мюре, в Лангедоке, между крупной объединенной армией графа Раймона VI Тулузского и короля Арагона Педро II, выступавших защитниками альбигойства, и немногочисленными войсками крестоносцев под командованием Симона де Монфора. Благодаря блестящей победе крестоносцы смогли подчинить себе значительную часть Лангедока.], навсегда украсившая барона лаврами гениального полководца, подтверждала это.
        Маленький гарнизон крепости Мюре был осажден объединенными силами южан во главе с графом Тулузским и арагонским королем Педро Вторым. Симон де Монфор не раздумывая бросился на выручку своим людям, хотя и знал: вражеская армия в десятки раз превосходит численностью его войско. Но барон всегда верил, что Бог на его стороне. Педро по-рыцарски пропустил армию Симона к замку, заносчиво намереваясь в ближайшем сражении покончить и с его войском, и с кровопролитием в любимом Лангедоке. Мысленно возблагодарив арагонца за куртуазность, де Монфор несколько дней без устали сновал от одного берега Гаронны до другого, вплавь преодолевая широко разлившуюся реку, пока его последний пехотинец не оказался возле стен крепости. Только затем Симон позволил себе слезть с коня и отдохнуть.
        И Господь щедро вознаградил его за самоотверженность. Уже накануне битвы в рядах южан начались разногласия.
        - Вы считаете, что мы, будто трусливые зайцы, должны сидеть в лагере и ждать, пока Симон де Монфор соизволит нас атаковать? - надменно поинтересовался король Педро, после того как граф Тулузский изложил ему план сражения.
        - Да, я считаю это наиболее разумным, - как можно спокойнее ответил граф.
        - О вашей осторожности ходят легенды! - не сдержался арагонец.
        - И все же повторю: необходимо дождаться атаки за укреплениями лагеря, расположенного к тому же на возвышении, встретить северян арбалетным залпом и затем, окружив врага, добить его. - Еле сдерживая гнев, Раймон объяснял королю очевидное. - Так мы лишим Симона его главного преимущества - высокой маневренности.
        - Я тоже не со вчерашнего дня воюю. За моими плечами славная победа при Лас-Навас-де-Толосе! 21 - Высокомерию Педро не было предела. - И поскольку главнокомандующий здесь я, приказываю: утром мы атакуем первыми! Сейчас же я приглашаю вас, господа, в мой шатер - отпраздновать завтрашнюю победу!
        Король Арагона, до корней волос проникнутый куртуазностью, жаждал грандиозной победы и громкой славы. Но не вышло - Бог и вправду оказался на стороне рыцарей с Севера. Несмотря на огромный численный перевес, победил тактический талант более опытного предводителя. Неистовая стальная лавина, состоявшая из девятисот тяжеловооруженных всадников, снесла сначала авангард объединенного войска южан, а затем безудержно накатила на их центральные силы. Де Монфор с демонической стремительностью носился по полю боя, и земля гудела под копытами его коня.
        Сквозь толстый подшлемник и мощный топфхельм* Габриэль плохо слышал грохот стали, ржание коней и вопли боли, перемежавшиеся отборными ругательствами. Даже боевые кличи, изрыгаемые охрипшими глотками для поддержания ярости, сливались для шевалье в неясный жуткий вой. В смотровой щели его шлема мелькали лишь безликие железные всадники. Но когда очередная лошадь, потеряв седока, в смертельном ужасе проносилась у него перед глазами, а залитый кровью клинок хуже слушался, Габриэль понимал, что убивает жестоко и всерьез. Иначе эти стальные воины убьют его.
        Похмелье и чрезмерный апломб сыграли с королем Педро злую шутку - его зарубили северяне, после чего в арагонских рядах начались паника и бегство. Попытки Раймона Тулузского остановить бегущих ни к чему не привели, и он со своими воинами вскоре покинул место сражения. Бойцы Монфора еще долго преследовали и безжалостно убивали разбегавшихся пехотинцев, многие из которых нашли свою смерть в холодных водах Гаронны[22 - Со стороны Симона де Монфора в битве при Мюре участвовало 900 всадников и 600 пехотинцев, со стороны объединенных сил арагонского короля, графа Раймона Тулузского и графа де Фуа - 2 тыс. всадников и 40 тыс. пехотинцев. Потери составили: 150 северян и более 10 тыс. южан.].
        Битва закончилась ошеломительной победой северян. Пыль, поднятая до небес, медленно оседала на землю, которая стонала, словно живая. Сильные мужчины, захлебываясь болью, в последней надежде призывали маму, и им вторило надрывное ржание искалеченных лошадей.
        Спотыкаясь от изнеможения и ведя в поводу измученных коней, по самый круп залепленных бурой грязью, обессиленные воины сходились к знамени барона де Монфора. Возвышаясь над остальными, Симон устало опирался на меч и вытирал пот, заливающий глаза. Он отдал приказ немедленно разыскать тело арагонского монарха - главное доказательство его торжества, - дабы воздать ему королевские почести. Ожидая, когда его распоряжение будет исполнено, де Монфор осматривал измученных рыцарей, залитых своей и чужой кровью, многих хвалил, кому-то обещал особое вознаграждение. И вдруг заметил д’Эспри.
        - Габриэль, подойди ко мне! - крикнул барон и, дождавшись, когда тот к нему приблизится, торжественно продолжил: - Весь прошедший год я наблюдал за тем, как ты сражаешься, а сегодня, увидев в бою, понял: мне больше нечему тебя учить. Преклони колено.
        После битвы у Габриэля еще гулко стучала кровь в ушах, а понимание важности происходящего его просто оглушало. Он стянул с себя подшлемник и медленно опустился на одно колено. Мокрые от пота волосы облепили его взволнованное лицо.
        - Во имя Господа посвящаю тебя, Габриэль д’Эспри, в рыцари. Будь всегда благочестив и доблестен! - Симон увесисто хлопнул новоявленного рыцаря по широкому плечу в знак того, что это последний удар, который тот оставит без ответа.
        Барон смертельно устал, однако от его хлопка рослый шевалье все же покачнулся.
        - Во имя Господа! - только и смог произнести Габриэль, осенив себя крестным знамением.
        Поднимаясь с колена, он улыбался и часто моргал, чтобы скрыть бушевавшие в его груди эмоции. Свершилось самое важное событие в жизни благородного мужчины! Отныне он будет гордо носить меч на поясе, а не притороченным к седлу.
        - Монжуа! Сен-Дени! - вырвался боевой клич из сотни мужских глоток.
        Амори де Монфор бросился обнимать своего друга и оруженосца - теперь уже бывшего.
        Когда-то, вернувшись из Леванта, Симон взял на воспитание двенадцатилетнего сына своего верного вассала д’Эспри (тот погиб на Святой земле) и сделал его напарником, а затем оруженосцем Амори. Будучи храбрым воином, барон решил и из своих воспитанников сделать первоклассных бойцов и выстроил систему их обучения столь жестким образом, что вскоре юноши взвыли. Габриэль был на три года младше сына де Монфора, но поблажек ему никто не делал. Попав на настоящую войну, д’Эспри возблагодарил своего наставника за великолепную школу.
        Габриэль и Амори прибыли на юг в 1212 году с очередным пополнением, которое привела вездесущая супруга Симона - Алиса де Монморанси. Возраст Габриэля никого не интересовал, и семнадцатилетнему юноше пришлось воевать наравне со взрослыми. И вот всего год спустя за воинскую доблесть его посвятили в рыцари. Шевалье распирало от гордости.
        Теперь они с Амори были на равных и их дружба от этого лишь окрепла. В лагере их шатры всегда стояли рядом, как и нынче вечером.
        - Ты знаешь, когда я увидел эту девушку…
        - Кстати, как ее зовут?
        - Сабина, - с нежностью произнес Габриэль и продолжил рассказ о переполнявших его эмоциях. - Увидев ее впервые, я почувствовал стыд. С кем я - здоровый, сильный мужчина - воюю? С этим хрупким созданием? Вместо того чтобы наслаждаться жизнью, танцевать, влюбляться, путешествовать, она вынуждена ежедневно испытывать страх, ожидая, что вот-вот ворвутся дикие северяне и уничтожат ее привычный мир.
        - Почему «вот-вот»? Уже уничтожили, - невесело поправил друга Амори.
        - Да, ты прав. Уже уничтожили, разорили эту уникальную страну.
        Они уже не раз говорили о наболевшем, пытаясь понять, как это случилось? Почему Симон де Монфор отказался когда-то идти на Зару, а затем на Константинополь? Единственный, кто прислушался к призыву папы Иннокентия Третьего не воевать против христиан, он отделился от основного войска и ушел со своим отрядом в Левант. А затем, опять послушавшись Иннокентия Третьего, пришел сюда, на земли Раймона де Сен-Жиля, теперь уже воевать против христиан, пусть и еретиков.
        В шатер вошла Алиса де Монморанси и весело спросила:
        - Можно? Увидела свет и решила, что вы не спите. Как всегда, не можете наговориться?
        - Конечно, матушка. Присаживайтесь. - Ответив сразу на два вопроса, Амори предложил ей свой табурет, а сам устроился на дорожном сундуке. - Как отец?
        - Как всегда, полон сил, пытается везде поспеть. И не хочет понять, что в пятьдесят лет необходимо себя беречь, - с нескрываемой нежностью в голосе проговорила Алиса. - Я напоила его настоем ромашки и мяты, пусть поспит подольше.
        - Может, он потому и побеждает в этой войне, что держит все под личным контролем, вникает в каждую мелочь? - спросил Амори, не ожидая ответа.
        - Снимай, зашью! - скомандовала Алиса, обращаясь к Габриэлю.
        Когда тот подавал ей кубок с вином, она заметила, что у него на рубахе разорван рукав. И, не дав юноше возразить, громко велела дежурному на входе принести из ее шатра корзинку с рукодельем.
        Алиса обладала неприметной внешностью, черты ее лица были далеки от совершенства, но она была очень деятельной. Ее муж, деверь, сыновья - за те восемь лет, что Габриэль жил в их семье, он тоже стал Алисе почти как сын, - многие годы воевали здесь, на тулузских землях, и женщина сочла своим долгом находиться поближе к родным. Правда, злые языки утверждали, будто мадам ужасно ревнует своего обаятельного мужа. Возможно, это и так, но прежде всего Алиса не могла позволить себе наслаждаться жизнью, в то время как ее любимые мужчины терпят военные лишения.
        Наблюдая за тем, как она ловко зашивает его одежду, Габриэль вспомнил эпизод из детства. Это случилось в первый год его пребывания в замке Монфор. Находясь дома, Симон лично проверял, как упражняются его воспитанники. Он любил повторять, что боевое мастерство - это ремесло и искусство одновременно. Для начала надо освоить все навыки ремесла, чтобы они стали твоей сущностью и срабатывали на уровне инстинкта. А затем следует, оттачивая, доводить их до совершенства.
        В этот день наставник юношей захворал и барон позволил ему отлежаться в постели. Габриэль с Амори занимались самостоятельно. С утра они пробежали два лье с холщовым мешком, наполненным мелким щебнем, на спине. Затем положенное время учились стрелять из лука. Едва они закончили отрабатывать удары копьем на квинтине[23 - Манекен для тренировок. С одной стороны крепился щит, по которому надо было попасть копьем, после чего манекен разворачивался. Если всадник не успевал увернуться, то мешок с песком, привязанный на другом конце, вышибал его из седла.], как пошел дождь. Спрятавшись в большом сарае, друзья решили заняться фехтованием на мечах, но, очень уставшие, упали на душистое сено, где и застала их Алиса.
        - Спите, лодыри? А если отец узнает? Не избежать вам тогда порки.
        - Ну, мама! Мы полежим чуточку - и продолжим, - по-детски захныкал Амори.
        - Ладно, на этот раз ничего ему не скажу. Но только чуть-чуть - и опять за тренировку.
        Материнское сердце отказывалось быть строгим. Алиса прекрасно знала, что безжалостный супруг разработал для Амори и Габриэля суровую программу занятий. Каждый вечер ее мальчики еле доползали до жестких кроватей, на которые даже перины запрещалось стелить.
        Выйдя из сарая, Алиса - надо же такому случиться! - столкнулась с мужем. Небо устало сбрасывало последние капли дождя, а солнце, проталкиваясь сквозь тучи, спешило одарить землю теплом. Симон, прищурившись, улыбнулся. Чтобы предупредить сонных подростков, Алиса громко затараторила. Причем несла полную околесицу.
        - Ты здорова? - ничего не понимая, удивился барон, и улыбка медленно сползла с его лица. Увидев растерянный взгляд супруги, он что-то заподозрил и резко отодвинул ее в сторону.
        В сарае Амори и Габриэль прилежно фехтовали, однако торчащая из волос солома и сонные взгляды позволили барону догадаться об их нерадивости. Щедро отвесив мальчишкам по подзатыльнику, Симон увеличил дневную норму занятий. Больше юноши не пытались увильнуть от тренировок.
        - Ну что, Амори, узнал, что за красавица похитила сердце нашего Габри? - Алиса закончила штопать рукав, откусила нитку и, увидев, что у сына отвисла челюсть, добавила: - Неужели вы решили, что, став взрослыми, научились скрывать от меня свои чувства?
        Глядя на изумленные лица молодых мужчин, она невольно расхохоталась, и ее лицо вмиг преобразилось, сделавшись очаровательным.
        ***
        - Что за шум?! - встревоженно воскликнула Агнесса, услышав пронзительный звук сигнальных рожков, доносившийся с улицы.
        На первом этаже раздавались возбужденные голоса. Испытывая недоброе предчувствие, она торопливо спустилась к челяди.
        - Говорят, папа римский окончательно признал права на завоеванные земли за этим жестоким варваром - Симоном, - возбужденно рассказывала служанка, только что вернувшаяся с рынка.
        - И теперь он официально будет именоваться графом Тулузским, герцогом Нарбонны, виконтом Безье и Каркассона, - морщась, словно от физической боли, перебила ее вошедшая в кухню баронесса и махнула всем рукой, разрешая не вставать.
        - А сейчас барон отправится к французскому королю Филиппу, чтобы получить из его рук инс… инстру…
        - Инвеституру, - подсказала Агнесса сложный термин. - Документ, официально подтверждающий власть Симона на уже завоеванных им землях.
        - Верно! Но перед поездкой в Париж его величество решил принять у тулузцев клятву верности. Поэтому он скоро будет здесь, - закончила служанка, и все тоскливо замолчали.
        На улицах, привлекая внимание, продолжали оглушительно реветь рожки. Это герольды на рыночных и соборных площадях, возле трактиров и на оживленных перекрестках громко зачитывали приказ нового графа о том, что через неделю в Нарбоннском замке состоится церемония взаимной присяги. Глашатаи и кони были облачены в красно-белые цвета герба Монфор; это указывало на то, что предстоящему событию Симон уделял особое внимание.
        Тревожный гул, состоящий из звона колоколов, гудения рожков и криков глашатаев, повис черной пугающей тучей, и город охнул, но знал: надо идти. Это закон, а его образованная Тулуза ценила.
        В особняке Лонжеров начался переполох, который возможен только в доме, где три знатные дамы собираются выйти в свет, да еще куда - в Нарбоннский замок! Баронесса не была там уже несколько лет. И столько же почти не обновляла свой гардероб. Несмотря на достаток, купить приличный дамаст или бархат в стране, где торговые пути разрушены войной, не представлялось возможным. Взрослеющим девушкам приходилось довольствоваться тканями низкого качества или же нарядами, перешитыми из платьев самой баронессы.
        Но разве можно явиться на церемонию присяги, пусть и к неотесанному северянину, в старом платье? Этого Агнессе не позволяло ее женское тщеславие! Она задействовала свои связи и все-таки приобрела несколько отрезов великолепной материи. Срочно привлекли к работе портних с ближайших улиц, сама баронесса с дочерью и племянницей день и ночь вышивали сложные узоры, но к назначенному дню умопомрачительные туалеты были готовы.
        Наряд Агнессы состоял из пурпурной котты и бордового сюрко, проймы которого были отделаны мехом серебристой лисы. На голове баронессы красовался затейливо драпированный вимпл из тончайшей реймской ткани. А вот юные дамы повздорили из-за цвета ткани. Обе пожелали быть в ярко-зеленом.
        - Девочки, не ссорьтесь, у меня голова идет кругом! Сделаем так, - сказала наконец баронесса, - ты, Сабина, наденешь голубое платье и привяжешь к нему зеленые рукава, Аделаида же сделает наоборот.
        - Хорошо, - тут же уступила племянница, понимая, что подобные торжества очень важны для ее кокетливой кузины.
        Сабине же и без них прошлой зимой было весело. Она прекрасно проводила время с Кретьеном (поздней осенью он вернулся в Тулузу, возмужавший и загорелый). К тому времени воспоминания о Габриэле почти стерлись у нее из памяти, а вот тоска по катару, сплетенная из детских романтических грез, лишь усилилась. Юноша продолжал педантично навещать дом Лонжеров раз в неделю, и Сабина очень радовалась этим встречам. Они с Кретьеном с неугасаемым интересом говорили обо всем на свете, уютно устроившись у камина с бокалом гипокраса[24 - Вино, подслащенное медом и приправленное имбирем, корицей и гвоздикой.] в руке, а чаще прогуливаясь по заснеженному зимнему саду и наслаждаясь свежим морозным воздухом. Но повсюду за ними следило недремлющее око Агнессы. Именно тетю Сабина считала виновницей того, что их с Кретьеном отношения не шли дальше невинных бесед. Ничего не замечая, мечтательная девушка упорно ткала в своем воображении полотно истинной любви.
        - Накиньте эти плащи. - Агнесса вернулась с подарком Раймона Тулузского.
        Девочки, только что весело кривлявшиеся друг перед другом, мгновенно сникли. Настроение им испортила одна и та же мысль: в плащах, подаренных графом Тулузским, они отправятся к нему в замок, но хозяйничает там уже другой человек. Охваченная праведным гневом Сабина уже собиралась заявить, что никуда не пойдет, но, перехватив строгий взгляд тети, осеклась.
        Утром седьмого дня весны[25 - 7 марта 1216 года.] представительная кавалькада, состоявшая из благородных дам, конюших и камеристок, двинулась в сторону Шато-Нарбонне.
        Замок, построенный из местного розового камня, стоял в стороне от основных городских кварталов. Окаймленный полем, заросшим мелким кустарником, он напоминал коралловое облако, воспарившее над Тулузой. Когда-то этот замок славился турнирами, и не столько рыцарскими, сколько соревнованиями трубадуров, во время которых певцы и музыканты с разных земель демонстрировали свое искусство. Зеленое поле эспланады в дни состязаний пестрело разноцветными шатрами, и казалось, что каждый куст разговаривает стихами. Большой рыцарский зал донжона, где происходили главные события, украшали гирляндами из живых цветов, пестрыми лентами, многочисленными свечами и факелами. И замок Любви, подхваченный хохочущим вихрем музыки и вина, уносился в волшебный мир песен.
        От воспоминаний об этом на глаза Агнессе навернулись слезы.
        Из-за поворота перед баронессой и ее спутниками предстал Нарбоннский замок. Все то же розовое строение посреди широкого поля, но свежевырытый вокруг замка ров походил на траурную ленту. Увиденное казалось настолько символичным, что Агнесса не сдержала горестного восклицания.
        Миновав новый мост, они спешились и проследовали в большой зал донжона, где было много знакомых лиц. Кланяясь и расточая улыбки, баронесса отметила про себя, что явились почти все. От обилия цветов, золота и меха у нее зарябило в глазах.
        Симон в нарядной бархатной тунике, под которой отчетливо проступала кольчуга - нельзя забывать об угрозе покушения, - возвышался возле графского кресла. Его напряженное лицо, обрамленное аккуратно подстриженной бородой и ухоженной шевелюрой, было взволнованным. И это понятно - настал миг его торжества. Теперь он - владелец мелкой сеньории, затерянной в лесах Северной Франции - стал хозяином богатейших земель и принимает присягу у огромного города, не случайно названного Жемчужиной Юга. И тулузцы пришли к нему, причем нарядно одетые, с женами и детьми. Это успокаивало - открытого бунта не будет.
        После того как консулы, старейшины города и представители знати произнесли клятву верности новому сюзерену, Симон де Монфор в свою очередь пообещал защищать Тулузу и соблюдать установленные для горожан вольности. Говорил новый граф на языке своих подданных. Для него это было непросто, но де Монфор старался. О том, что крепостные стены и оборонительные сооружения Тулузы будут снесены, он сообщит на следующий день. И ему плевать, что это лишь подбросит дров в топку ненависти. Ну не любил Симон этого чужого и непонятного ему города!
        Но сегодня он еще заигрывал с тулузцами. Де Монфор предложил отпраздновать знаменательное событие во дворе замка, где под навесами ломились накрытые столы, а жареные быки и поросята на вертелах наполняли аппетитным ароматом всю округу, проникая даже в зал. В начале марта на улице было еще довольно холодно, поэтому все понимали: этот символичный пир не продлится долго.
        ***
        Еще во время присяги Габриэль, стоявший за спиной барона в толпе его приближенных, разглядел Сабину и радостно ей подмигнул. Он и не подозревал, какая мощная буря чувств поднимется в его груди при виде девушки, чей образ за прошедшие месяцы так и не стерся из памяти. Сабина еще больше похорошела. Еле дождавшись окончания официальной церемонии, сияющий шевалье подбежал к семье баронессы де Лонжер - с радушным приветствием и твердым намерением завязать на этот раз прочные дружеские отношения.
        Во время пира Габриель то исчезал - дела все еще требовали его присутствия, - то вновь появлялся возле Агнессы и девушек, чтобы собственноручно налить им вина или отрезать ломоть сочного мяса и подать его на тренчере[26 - Кусок ржаного хлеба с небольшим углублением в мякише, который использовали как тарелку. После трапезы тренчеры раздавали беднякам.]. Шевалье без устали шутил и сыпал комплиментами, стараясь почтить вниманием каждую даму, хоть и с трудом отрывал взгляд от давно приглянувшихся ему зеленых глаз. Польщенная Сабина с удовольствием принимала знаки его внимания, открывая для себя неизведанный, опьяняющий мир мужской галантности.
        Веселье вокруг также нарастало. С каждой выпитой бочкой вина гости становились все более оживленными; вскоре послышался первый взрыв смеха. Под аккомпанемент виртуозных музыкантов запели голосистые певцы, и в крепости зазвенел привычный гомон веселого пира.
        - Рад приветствовать у себя в замке мадам де Лонжер, демуазель Сабину и вас, сеньора, к сожалению, не знаю вашего имени! - Симон де Монфор неожиданно появился перед дамами и галантно им поклонился.
        - Ваша мило… простите, ваше сиятельство, неужели вы запомнили наши имена? - Удивленно округлив глаза, Агнесса великодушно пропустила мимо ушей резанувшие слух слова «у себя в замке». И, указав на дочь, добавила: - Аделаида - моя дочь.
        - Если часто слышишь из уст окружающих одни и те же имена, их сложно забыть! - Метнув взгляд в сторону д’Эспри, граф ухмыльнулся и еще раз кивнул головой Аделаиде.
        Габриэль в притворном смущении опустил глаза, мысленно благодаря Симона за то, что тот ему подыграл. Де Монфор тем временем весело продолжил:
        - Кстати, сегодня шевалье мне больше не понадобится, поэтому можете распоряжаться им, как вам будет угодно.
        Габриэль признательно кивнул вслед уходящему господину и продолжил ухаживать за дамами. От хорошего вина и теплой компании настроение у всех заметно улучшилось. После того как непродолжительное застолье закончилось, шевалье предложил баронессе и девушкам совершить конную прогулку в окрестностях замка.
        - А затем мы согреемся бокалом вкуснейшего гипокраса у нас в замке! - подхватила возбужденная Агнесса, вызвав одобрительные возгласы.
        Габриэль старательно развлекал дам и, похоже, сумел всем угодить. Даже Аделаида веселилась от души, позабыв о зависти, которую вызывала у нее кузина, но вечером все же не отказала себе в удовольствии и поддразнила шевалье:
        - Сеньор д’Эспри, за весь день вы ни разу не поведали нам о своих воинских победах и трофеях, а это весьма странно для молодого рыцаря.
        - К сожалению или радости, я не считаю, что подобные байки интересны дамам. - Габриэль на мгновение задумался, и с его лица исчезла улыбка. - К тому же я слишком рано попал на войну, миновав ристалищную юность. Мерзость настоящего сражения имеет мало общего с романтикой турнирного боя.
        Этот уклончивый ответ вызвал глуповатое хихиканье Аделаиды и одобрительное восхищение на лице Сабины, что не укрылось от проницательного Габриэля. Однако он тут же отбросил неуместную глубокомысленность, ведь она могла нарушить его сегодняшние планы - завоевать расположение хозяек этого гостеприимного дома. Искрометные шутки и занимательные истории, позаимствованные из книг и рассказов жонглеров*, вновь посыпались из него как из рога изобилия, и это продолжалось до тех пор, пока вечер не сменился ночью.
        Собираясь откланяться, д’Эспри направился к своему мечу, лежавшему на дорожном сундуке у входа. Однако Сабина его опередила. Будучи весьма сообразительной, она уже осознала, сколь сладка власть над влюбленным в тебя мужчиной, и решила немного позабавиться. Приподняв тяжелые, ничем не украшенные ножны, Сабина начала вытаскивать клинок, хотя прекрасно знала: каждый рыцарь весьма ревниво относится к своему оружию, особенно когда меча касается женщина - это считалось плохой приметой.
        - Осторожно, он очень острый! - крикнул шевалье, но было поздно: девушка взвизгнула, порезав пальчик.
        Меч с грохотом упал на пол. Подбежавший к Сабине Габриэль бережно взял ее ладонь и, сочувственно улыбаясь, слизнул появившиеся на коже капельки крови. Убедившись в том, что ранка пустяковая, он решил преподать девушке урок.
        - Сейчас я продемонстрирую, сколь остер настоящий рыцарский меч, чтобы впредь вы относились к оружию осторожней.
        Обнажив клинок, Габриэль подошел к противоположной стене зала, где в высоком бронзовом подсвечнике горела толстая восковая свеча, и с истинно мужской грацией молниеносно прочертил перед собой горизонтальную линию. Подсвечник не шелохнулся, свеча тоже, лишь пламя на несколько мгновений задрожало, но и оно вскоре успокоилось.
        - Ну и что? - озадаченно спросила Сабина.
        - Подойдите к свече и возьмите ее. - Пряча улыбку, Габриэль с показным равнодушием вложил меч в ножны.
        Девушка сделала, как было велено, и в руке у нее оказалась половина свечи, аккуратно разрезанная посредине.
        - Потрясающе! - воскликнула Аделаида.
        - Мадам Агнесса, простите, что испортил дорогую вещь[27 - В Средние века восковые свечи стоили довольно дорого и считались предметом роскоши.]. Но чем рассказывать об опасности наточенного оружия, лучше один раз показать, - скромно произнес Габриэль.
        - Не стоит, шевалье. Я не меньше девочек восхищена тем, как виртуозно вы владеете мечом. А свеча? Теперь их будет две! - засмеялась баронесса.
        Все-таки жаль, что ей не двадцать лет. Всецело попав под чарующее обаяние шевалье, Агнесса весь день чувствовала себя беспечно-легкомысленной, и лишь когда пришло время прощаться, вздохнула украдкой, вспомнив о разнице в возрасте. И искренне позавидовала племяннице.
        ***
        - Габри! Когда освободишься, зайди ко мне! - крикнул Амори в окно.
        Его друг раздавал последние приказания ночной страже, охранявшей крепость: д’Эспри исполнял обязанности шателена Нарбоннского замка.
        Обосновавшись в главной резиденции тулузских графов, Симон де Монфор перевез сюда свое огромное семейство, в том числе и пятерых маленьких детей, охрану которых мог доверить исключительно надежному человеку. Уезжая в Париж, де Монфор поручил это Габриэлю. И не столько из-за того, что тот был отважным рыцарем, сколько потому, что шевалье умел договариваться с людьми. Во враждебной Тулузе, готовой в любой миг вспыхнуть мятежом, способность находить компромисс с консулами города была важнее воинской выучки. И де Монфор, зная, что его воспитанник обладает недюжинным умом, великолепно владеет местным наречием и, главное, прекрасно управляет собственными эмоциями, а не хватается чуть что за меч, не колеблясь назначил его на должность управляющего замком.
        - Надо зажечь светильники! - Габриэль с трудом разглядел во тьме сидящего в углу комнаты Амори и тут же приказал своему оруженосцу Анри прислать слуг с огнем, а его самого отправил спать.
        - Ты в последнее время так сияешь, что и огня не надо, - буркнул Монфор-младший, опрокинув в себя остатки содержимого внушительного кубка. Затем наполнил второй кубок и подал его приятелю, как только тот на ощупь устроился в кресле напротив. - Хороший у тебя оруженосец - немногословный, исполнительный. Да и здоров как медведь, не страшно в бою за собственную спину.
        - Не спорю. Я долго подбирал нужную кандидатуру, пока не нашел кого надо. И за два года - никаких нареканий! - Габриэль заметил, что его друг не в духе, и, дождавшись, когда слуга, зажигавший огонь в масляных лампах на высоких бронзовых подставках, выйдет, добавил: - Ну как, осваиваешься в новом доме?
        - Чувствую себя вором, забравшимся в чужое жилище, - горько отозвался Амори. - Сегодня узнал, что по иронии судьбы мой выбор пал на покои сына графа Тулузского. И сейчас мне довольно мерзко, оттого что я сижу в кресле Раймона-младшего, пью из его кубка и любуюсь из его окна на его же Тулузу…
        - Отныне граф Тулузский - твой отец! - Осознав, что друг изрядно выпил, Габриэль попытался обойти скользкую тему, но лишь разозлил его.
        - Брось нести чушь! Ты знаешь мое мнение о нынешней войне и о законности наших прав на все эти громкие титулы…
        - Тише, не кричи. Давай прекратим этот ненужный разговор, иначе вновь проговорим до утра, зайдем в тупик и лишь испортим себе настроение. А оно у меня сейчас очень хорошее!
        - Заметно! В твоих глазах столько счастья, что невозможно смотреть в них без зависти. - Амори успокоился, и Габриэль понял, что его решительный тон, как всегда, подействовал на друга убедительно. - Насколько я понимаю, ваши с Сабиной отношения развиваются весьма успешно?
        - Не так стремительно, как хотелось бы, но она мне безумно нравится. Я еще не встречал таких девушек. - Д’Эспри, выбрав из двух зол меньшее, предпочел обсудить свою личную жизнь, а не поступки Симона де Монфора.
        - Можно подумать, что у тебя огромный опыт в общении с дамами.
        - Ты прав. Беседы с женами и сестрами наших рыцарей не в счет, услуги продажных девиц - тем более, - легко согласился Габриэль и с наслаждением сделал большой глоток густого темного вина.
        Амори чуть не сказал, что у победителей есть определенные права на женщин покоренных городов, но вовремя вспомнил о принципиальности - соратники называли это дуростью - своего друга. И ему вспомнился случай, произошедший пару лет назад в одном из завоеванных городов.
        Небольшая, давно захваченная крепость, расположенная в горах. О погромах там уже позабыли, и жизнь была вполне мирная. Амори и его друг шли по узкой улочке, как вдруг из ближайшего дома послышались истошные женские вопли. Габриэль первым ворвался в здание и увидел, что пьяный рутьер навалился на полуобнаженную худенькую девочку лет десяти, собираясь ее изнасиловать. Мать ребенка, вся в кровоподтеках и в разодранном платье, пыталась оттолкнуть его, но негодяй с силой ударил ее в живот, и женщина отлетела в угол небольшой комнаты. Одним прыжком оказавшись рядом с наемником, Габриэль схватил его за плечо и рывком развернул к себе, намереваясь образумить. Однако в мутных пьяных глазах по-прежнему бушевала лишь животная похоть. Не тратя слов, д’Эспри перерезал рутьеру горло. Не успев ничего понять, тот удивленно обхватил руками шею, из которой фонтаном била кровь, и в предсмертных судорогах скатился с кровати на пол.
        - Быстро уходите отсюда! - скомандовал Габриэль женщине на безупречном южном наречии и, вытерев кинжал об одежду убитого, засунул его в ножны. - Иначе его дружки захотят вам отомстить.
        - Защитник наш! - Мать спасенной девочки рухнула на пол, пытаясь обнять колени рыцаря.
        - Живо! - рявкнул д’Эспри и сделал шаг назад, уклоняясь от благодарности.
        Перепуганная женщина прижала дочь к себе и стремглав вылетела из дома.
        После бесчисленных сцен насилия Габриэль не приближался к жительницам завоеванных селений, несмотря на то что многие из них вешались ему на шею. Он еще не осознал искушающей силы своей мужской притягательности, потому что слишком рано оказался на войне и женщины не успели избаловать его вниманием. Рыцарь считал, что поступками южанок руководит лишь безысходность. И вдруг - такая любовь!
        Амори продолжил расспросы, пока это было дозволено:
        - В твоих рассказах о возлюбленной всегда чувствуется «но».
        - Да, ты прав. Мне с ней интересно и очень уютно. Вижу, что и она наслаждается моим обществом. Однако я постоянно ощущаю между нами какой-то барьер…
        - Может, у тебя есть соперник?
        Хоть Амори и был пьян, но попал прямо в яблочко.
        - Думаешь? - озадаченно протянул Габриэль. - За два месяца в доме баронессы де Лонжер мне ни разу не встретился благородный мужчина, а я часто бываю у них.
        - Ну мало ли…
        ***
        Сабину неумолимо влекло к обаятельному северянину. Как она ни отгоняла мысли о нем, как ни пыталась убедить себя, что это лишь кратковременный, ничего не значащий флирт, новое чувство становилось все сильнее. Девушка всегда предчувствовала, когда Габриэль нанесет им визит, и безошибочно узнавала его коня по цокоту копыт. Едва во дворе их дома раздавался голос шевалье, неведомая сила срывала Сабину с места и выносила ему навстречу; при этом девушка улыбалась до ушей. А его прикосновения? Когда Габриэль целовал ей руку или помогал спуститься с лошади после конной прогулки, Сабина замирала на мгновение, чувствуя мелкую дрожь.
        Тем не менее она с завидным упорством цеплялась за придуманную любовь к Кретьену, считая себя непростительно легкомысленной, а собственное поведение - предательским. Правда, когда Сабина честно пыталась проанализировать свое чувство к печальному катару, ей на ум не приходило ничего, кроме жалости. И это злило обычно уверенную в себе девушку. Она понимала: на фоне общения с веселым, решительным Габриэлем их с Кретьеном отношения выглядели, как недостроенный песочный замок рядом с каменной крепостью.
        Но детское упрямство все же одерживало верх. Однажды в разговоре с молодым катаром Сабина намекнула на то, что их отношениям не хватает романтики. Непонимание, а затем и испуг в глазах Кретьена ошеломили ее. Конечно, из разговоров с ним она знала, что рано или поздно он примет Consolamentum и станет Совершенным. А это сделает невозможным для него не только брак, но и любые другие отношения с противоположным полом. Знала, но думала, что нечаянным образом у нее с Кретьеном все сложится по-иному. Реакция же юноши на ее слова все расставила по местам.
        Отцвели сады, и изнывающая земля замерла в предвкушении лета, а значит, де Термес вновь отправится в путь по солнечным дорогам катарского юга - по делам Церкви Любви. На этот раз Сабина (что уж тут лукавить?) не слишком опечалилась из-за предстоящей разлуки.
        Кретьен зашел проститься с семьей Лонжер, и Габриэль наконец повстречался с ним. Едва войдя в дом, шевалье невольно подслушал нежные слова прощания, и с его лица тут же исчезла приветливая улыбка. Агнесса поспешила познакомить молодых людей.
        - Друг нашей семьи Кретьен де Термес. - Она сделала ударение на слове «семьи». - Шателен замка Габриэль д’Эспри.
        Мужчины сдержанно кивнули друг другу, и Кретьен тут же удалился.
        - И часто этот друг семьи к вам заходит? - не удержался от вопроса уязвленный Габриэль.
        - Шевалье ревнует? - парировала Сабина, скрывая за насмешкой замешательство.
        Пытаясь справиться с раздражением, Габриэль на мгновение опустил голову и пригладил волосы на затылке. А затем на его лице вновь засияла привычная обворожительная улыбка.
        - Бог с ним. Не станем ссориться. Давайте лучше совершим увлекательную конную прогулку по живописным предместьям. Надеюсь, у вас нет возражений?
        Во время войны развлечения за пределами Тулузы стали довольно опасными, но в сопровождении грозного шателена и его воинственного оруженосца эта непозволительная роскошь была доступна семейству баронессы. Входившая в комнату Аделаида услышала последние слова и, радостно визжа, запрыгала и захлопала в ладоши. Агнесса тут же распорядилась седлать лошадей, и из сияющих глаз Сабины исчезла даже тень мыслей о Кретьене.
        Проводив снисходительной усмешкой возбужденных дам, побежавших переодеваться в костюмы для верховой езды, шевалье вышел во двор. В ожидании баронессы и девушек он хмуро размышлял о внезапно появившемся у него… сопернике?
        ***
        В июле в Тулузу неожиданно вернулся Кретьен де Термес. А на следующий день его взяли под стражу и отправили в сырое подземелье городской тюрьмы, где содержались особо опасные преступники. О возвращении и аресте юноши Сабина узнала по слухам, дошедшим до нее через мадам де Лонжер. От неожиданности девушка на несколько мгновений онемела. Это плата за ее легкомыслие, нет - за измену! И чтобы искупить свою вину, она обязана спасти Кретьена.
        - Тетя, вам известно, за что его задержали? Какие обвинения предъявляют де Термесу? Что ему грозит? - сыпала вопросами Сабина в паническом возбуждении.
        - Я ничего не знаю, кроме того, что его арестовали по приказу епископа Фолькета и обвиняют в катарской ереси. Белые явно что-то разнюхали! - Баронесса и сама ужасно огорчилась. Несмотря ни на что, она очень привязалась к скромному и вежливому юноше и потому решила помочь своей взволнованной племяннице выяснить подробности. - Я отправлюсь в епископский дворец и попытаюсь что-нибудь выведать.
        Вскоре с помощью уговоров и подкупов ей удалось узнать следующее. Фолькет давно догадывался о том, что де Термес принадлежит к Церкви Любви, но неопровержимых доказательств у епископа не было, а без них судить человека во враждебной Тулузе не представлялось возможным. Но нынешним летом белые видели катара в нескольких городах и горных селениях Лангедока в обществе Добрых Людей, что позволило им сделать вывод: он выполнял обязанности связного. Было жизненно необходимо провести публичный процесс римской церкви над катарами! Три месяца назад в Марселе высадилось внушительное войско Раймона де Сен-Жиля. Граф и его повзрослевший сын с триумфом прошли по Провансу и, заметно пополнив число своих сторонников, отвоевывали города Тулузского графства. Кретьена пытали, надеясь узнать, где собирались Совершенные и как их зовут, чтобы затем устроить показательный суд в присутствии Симона де Монфора и папского легата Арно Амори.
        - В присутствии Симона де Монфора, - раздельно повторила Сабина, потрясенная известием о пытках, но ее мозг уже судорожно перебирал способы спасения юноши. - Значит, у нас есть время! Де Монфор никогда не бросает своих людей в опасности. Сейчас он осаждает город Бокер, захваченный Раймоном-младшим, и спасает гарнизон, оставшийся в цитадели. Ему теперь явно не до Тулузы… Когда шевалье д’Эспри обещал снова к нам прийти?
        - Ты же знаешь, он навещает нас, когда свободен от службы. Всегда в разное время. - Агнесса попыталась понять, что задумала племянница, и, догадавшись, ужаснулась. - Ты хочешь попросить его…
        - …помочь Кретьену. В отсутствие Симона де Монфора и его сына шателен Нарбоннского замка - фактический глава города. Он может спасти узника.
        - Церковный суд находится в ведении епископа. Боюсь, не во власти Габриэля что-либо решить в этом деле. - Агнесса попыталась оградить учтивого рыцаря от жестокости своенравной девушки.
        - Пусть так! - В бегающих глазах Сабины отражались безумные мысли. - Но помочь мне проникнуть в городскую темницу ему вполне под силу.
        Баронесса категорически запретила изнемогающей от собственной беспомощности племяннице ехать к Габриэлю в замок. Пусть придет сам, а там будь что будет. Давно справившись со своей глупой влюбленностью, Агнесса де Лонжер поначалу все же нервничала, принимая в своем доме шевалье д’Эспри. Как ни крути, а визиты приближенного де Монфора, по мнению тулузцев, бросали на нее тень. Однако после того, как Габриэля назначили шателеном Нарбоннского замка, многие из знати и именитых горожан поспешили завести с ним дружбу и сомнения осторожной баронессы развеялись.
        ***
        Шевалье не заставил себя долго ждать. Взглянув на заплаканные глаза Сабины, ее заострившееся несчастное личико и кое-как заплетенные в косу волосы, он понял: случилась трагедия. И без лишних расспросов предложил девушке свою помощь.
        - Кретьен де Термес - вы познакомились с ним у нас месяца два назад - арестован и находится в городской тюрьме. Его обвиняют в катарской ереси. Помогите мне с ним встретиться! - с мольбой выпалила Сабина.
        Это был удар под дых. Габриэль не ожидал ничего подобного. Он-то думал, что, принимая его ухаживания, Сабина уже забыла о своем катаре - и вдруг слезы, страдания, просьбы. Но прирожденный боец, много лет учившийся держать удар, быстро справился с уязвленным самолюбием, лишь тень неудовольствия промелькнула на его лице. Сабина еще ребенок, запутавшийся в собственных чувствах, и он - взрослый мужчина - должен быть снисходителен к ней. Скоро она разберется, кто ей дороже. А сейчас девушке надо помочь. К тому же этот катар тоже человек, чья юность попала в беспощадный водоворот бесконечной войны.
        - Я, конечно, не знаю всех обстоятельств, но попробую что-нибудь сделать. Мне лишь нужно будет как-то аргументировать ваше желание встретиться с заключенным. Первое, о чем меня спросят: кем вы ему приходитесь? - В ожидании ответа Габриэль пытливо посмотрел на Сабину.
        - Родственницей. Скажем, кузиной, - быстро ответила за племянницу Агнесса, на которую выдержка шевалье произвела благоприятное впечатление. - Он сирота, думаю, никто не станет этого проверять.
        - Годится! - кивнул обрадованный Габриэль: он опасался, что Сабина признается в чувствах к катару. - Не буду терять время. Как только появятся какие-нибудь новости, я сразу же вам сообщу.
        Недельное ожидание измучило Сабину. Девушка плохо спала, мало ела и предстала перед Габриэлем с темными тенями вокруг глаз. В мужском сердце поселились жалость и ревность - весьма неприятная парочка.
        - Я с хорошими вестями! Мне разрешили устроить вам встречу.
        Без лишних предисловий шевалье в двух словах изложил суть дела, заставив себя улыбнуться и ни словом не упомянув о том, чего стоило ему это разрешение, к каким уговорам и обещаниям пришлось прибегнуть в разговоре с епископом.
        - Через пять дней вашего катара повезут на допрос в епископский дворец. Там вы и встретитесь с ним в присутствии охранника.
        - Спасибо! - кивнула Сабина и вдруг медленно опустилась на стоящий рядом табурет.
        Увидев, что девушке дурно, Габриэль быстро налил вина в бокал и поднес к ее губам. Сделав глоток и окончательно растерявшись, Сабина подняла на шевалье виноватый взгляд:
        - Спасибо, Габриэль. Спасибо за все.
        ***
        Чего она ожидала от этой встречи, на что рассчитывала? Этого Сабина не знала. Но свидание, как и обещал д’Эспри, состоялось в замке епископа. Пригнув голову в низком дверном проеме, девушка покосилась на невозмутимого усатого конвоира с тяжелым боевым топором и медленно обвела помещение взглядом. В угрюмой комнате с наглухо закрытыми ставнями стоял деревянный облезлый стол и потертые лавки. Два зажженных факела отбрасывали зловещие тени на стены с потрескавшейся штукатуркой.
        Не успела Сабина опуститься на скрипучую скамью, как в комнату ввели Кретьена и усадили напротив. Девушка тут же поняла, что его жестоко пытали. Прикусив задрожавшую губу, она с ужасом смотрела на спекшуюся кровь на его лице и теле, на обезображенный, ставший огромным рот, на заплывший багровый глаз, разорванное ухо и руки, наспех обмотанные грязными тряпками с проступающими алыми пятнами.
        - Как вы? - задала Сабина глупый вопрос, из последних сил сдерживая рыдания. - Господи, о чем это я?! Кретьен, милый, скажите, чем я могу вам помочь?
        - Я очень рад вас видеть! Но вам не стоило себя компрометировать, - отозвался узник хриплым голосом. Он попытался удобнее устроить измученное тело на жесткой лавке и невольно застонал.
        - Почему ты так рано вернулся в Тулузу? - Сабина перешла на «ты», решив отбросить сухую вежливость.
        - Заметил слежку и подумал, что в многолюдном городе мне будет легче затеряться.
        - Отрекись от всего, назови какие-нибудь имена, согласись с тем, что от тебя требуют! - Сабина торопливо перечисляла варианты, которые могли бы спасти его от костра, но ответом ей был лишь неподвижно-обреченный взгляд катара. И тогда, быстро глянув на стражника, девушка произнесла одними губами: - Значит побег!
        - Ты предлагаешь мне разрушить тюрьму и перебить всю стражу? - прошептал Кретьен и криво ухмыльнулся, продемонстрировав отсутствие передних зубов.
        - Нельзя так! - Сабина все же дала волю слезам, позабыв об охраннике. - Пока ты жив, жива и надежда! Ты ведь сам говорил, что главное предназначение Совершенных - проповедовать, а не жертвенно пылать на костре.
        Конвоир не выдержал и громко кашлянул, и она осеклась. В это время дверь открылась, и, объявив, что свидание окончено, арестанта увели. Рыдающую посетительницу также попросили покинуть здание.
        Вдоволь наревевшись у себя в комнате, через несколько дней Сабина четко знала, что делать. Она ухватилась за собственную идею побега. План спасения Кретьена, сначала сумбурный, постепенно выкристаллизовался в голове у девушки, охваченной всепоглощающей жалостью к бедному катару.
        Побег с переодеванием - единственный вариант, продуманный ею до конца. Сначала надо добиться, чтобы ей разрешили видеться с узником в тюрьме, и тут Сабина вновь рассчитывала на помощь Габриэля. Для скупых церковников содержание арестанта - всегда расточительство, поэтому они с охотой согласятся кормить узника за чужой счет и разрешат ей перевязывать ему раны, дабы он дожил до суда. Затем, как казалось Сабине, самое сложное - убедить Кретьена совершить побег. Придется придумать логичные доводы и подобрать нужные слова, чтобы он на это согласился. Ведь если побег увенчается успехом, ей не уйти от наказания. Сабина понимала это, но гнала от себя тревожные мысли. Положа руку на сердце, она надеялась на защиту Габриэля, рядом с которым чувствовала себя в полной безопасности. Если что-нибудь случится, он не оставит ее в беде.
        Благодаря стараниям д’Эспри было получено разрешение на тюремное свидание. Сабина заметила, что ему нравится выглядеть в ее глазах всесильным, но это не делало его поступок менее великодушным. Он по праву заслужил слова восхищения и благодарную улыбку.
        Чувствуя себя героиней рыцарского романа, отважная девушка носила арестанту хлеб с сыром и овощами и ткань для перевязок. Раны Кретьена ужасали Сабину, но пытать его перестали. Встречи проходили в душном помещении стражников под надзором заплывшего жиром начальника тюрьмы. Тот, не заметив ничего крамольного, решил больше не водить узника туда-сюда, ведь это было очень неудобно. И однажды разрешил девушке спуститься в камеру Кретьена.
        Уже на первой ступеньке Сабина почувствовала запах гнили, и ее горло сжало от удушья. Лестница была такой крутой, что девушке пришлось ухватиться за скользкую стену. Поежившись от омерзения, Сабина осторожно продолжила путь и, оказавшись внизу, проскользнула в предварительно открытую охранником дверь. В камере стояла едкая вонь немытого тела, гноя, крови и вековой плесени. В глазах у девушки защипало.
        Погруженный в тяжелую дрему узник лежал на грязной соломе. Он горел от жара и тихо стонал. Сабина поняла, что раны Кретьена начали гноиться и его надо немедленно спасать. Они с юношей были почти одного роста, к тому же за время заключения он изрядно похудел. Значит, он без труда сможет натянуть на себя ее платье, а широкий плащ скроет отличия в их фигурах… Сабина опустилась на солому и нежно тронула Кретьена за плечо. Он перестал стонать и медленно приподнял голову.
        - Сабина? - Юноша с усилием повернулся на бок и уселся рядом с девушкой. - Добрый… Сейчас день или вечер?
        - Вечер. - Тусклый свет от масляной лампы, которую Сабина принесла с собой, почти не рассеивал темноту подземелья. - Нам надо поговорить. Только не перебивай меня.
        И девушка сначала неуверенно, а затем страстно стала убеждать Кретьена в необходимости бежать и продолжить свое дело. Добрых Людей осталось очень мало, и долг каждого истинного катара - выжить, чтобы и дальше нести слово Истинной Веры.
        - А обряд посвящения? Ты ведь так хотел принять Consolamentum!
        - Больше всего на свете, - признался Кретьен, невольно махнув рукой, и тут же скривился от боли в поврежденном плече. - Но что я могу сделать? Убить стражника? Я ни за что не пролью человеческой крови! Я - Добрый Христианин. Всякая мысль о насилии нам противна.
        - Мне известно об этом… Мы их перехитрим! Ты наденешь мое платье, сверху набросишь плащ и выйдешь отсюда. По приказу де Монфора крепостные стены разрушают, поэтому городские ворота охраняют кое-как. Покинув Тулузу, ты спрячешься в горах, а затем уйдешь в свой Монсегюр. Твои единоверцы - прекрасные лекари, они быстро поставят тебя на ноги.
        Кретьен попытался возразить, но Сабина прикрыла его рот ладошкой:
        - Постарайся не хромать. Капюшон натяни на лицо и опусти голову, как будто плачешь. Стражники привыкли к тому, что я заливаюсь слезами, к тому же они изрядно выпили. Да и свет одного-единственного факела скорее сгущает тени, чем освещает помещение… Я же переоденусь в твои штаны, волосы спрячу под рубаху и отвернусь к стене. До утра никто ничего не заподозрит.
        - Я не могу рисковать твоей жизнью, - все же возразил Кретьен, впрочем, довольно нерешительно.
        Это подстегнуло Сабину к тому, чтобы привести новые доводы, но становилось непонятно, кого она пытается убедить: узника или себя?
        - Не повесят же меня, в самом деле! - с нервным смешком закончила девушка.
        - А вдруг тебя оставят в этом подземелье?
        - Не оставят! Госпожа Агнесса часто обвиняла меня в чрезмерной романтичности. Она легко убедит всех, что я, начитавшись рыцарских романов, потеряла связь с реальным миром.
        Катар молчал. Его спасительница почувствовала, как ледяной страх заползает к ней за шиворот. Ее решимость неумолимо испарялась, но она не пойдет на попятную!
        - Пора! Повернись к двери, а я отвернусь к стене. Вещи положи на солому, - скомандовала девушка и резкими движениями развязала шнурки тонкого плаща.
        Кретьен нерешительно поднялся, тяжело вздохнул и… покорно снял с себя одежду.
        Переодевшись, Сабина круто развернулась и вплотную приблизилась к юноше. Она ощущала страх, тревогу, злость на покорную обреченность катара, и это делало ее движения порывистыми.
        - Поцелуй меня! - выдохнула девушка.
        Кретьен отшатнулся, чем разозлил ее еще больше. Не такое прощание рисовала себе Сабина в мечтах.
        - Я знаю, у вас это не положено. Но, возможно, мы никогда больше не увидимся!
        Только тут отупевший от пыток и безысходности Кретьен осознал величие жертвы, которую принесла для него эта девочка. Он нежно обнял Сабину за плечи и поцеловал ее в щеку, а затем, помедлив, ласково коснулся девичьих губ.
        - Спасибо! Я всегда буду помнить это подземелье и твою отвагу. Все Добрые Люди будут молиться за тебя, - сглотнув слюну, прошептал он. - Сохрани тебя Бог!
        - Иди, - еле слышно отозвалась Сабина. У нее сжалось горло. Еще чуть-чуть - и из глаз брызнут слезы. - Скоро закроют городские ворота. Надо спешить.
        Накинув на голову капюшон, юноша в последний раз виновато оглянулся и исчез за дверью. Девушка, в душе которой что-то безнадежно сломалось, в изнеможении сползла на солому.
        Наверное, именно так неожиданно заканчивается детство.
        ***
        Габриэль проснулся рано утром и, не открывая глаз, стал обдумывать планы на сегодняшний день. Пощупав рукой подбородок, он решил первым делом побриться. Габриэль занимал небольшую комнату на втором этаже донжона. Там стояла узкая деревянная кровать и видавший виды потрескавшийся сундук. К предметам роскоши можно было отнести только шахматы, инкрустированные серебром, да пару книг в дорогих, но заметно потертых переплетах. Медная масляная лампа, низко свисающая над небольшим столом, и стул с шестиугольным сиденьем и трехгранной удобной спинкой свидетельствовали о том, что прежний обитатель этой комнаты любил читать по ночам.
        Неожиданно в дверь громко постучали. Габриэль вскочил с кровати. На пороге стоял толстенький коротышка с всклокоченной бородой и испуганно бегающими глазками.
        - Ваша милость, беда! - затараторил он, превозмогая тяжелую одышку. - Арестованный катар сбежал! Утром мы пошли к нему, а в камере - лишь переодетая девчонка. Ни женских вещей, ни еретика! Видно, этот гаденыш в ее платье улизнул!
        - Где девушка? - Габриэль уже натягивал короткую тунику и кожаную безрукавку.
        - В камере. Ждем дальнейших распоряжений.
        - Епископу уже сообщили? - Одеваясь, рыцарь отрывисто задавал вопросы; его ум шахматиста уже анализировал создавшуюся ситуацию, ища верный ход.
        - Нет, решили сначала вашу милость в известность поставить, а уж потом…
        - Анри! Живее! - рыкнул Габриэль в сторону занавешенной ниши, где на раскладной кровати спал его оруженосец. И, посмотрев на тюремного охранника, произнес тише: - Вы поступили правильно. Хоть на это ума хватило! Беги в конюшню и прикажи немедленно седлать двух, нет, трех лошадей. Торопись!
        Вконец ошалевший от страха коротышка бросился исполнять приказание. Опоясавшись мечом, шевалье воткнул в дополнительные ножны квилон*, затем немного подумал, засунул в голенище сапога кинжал и достал из сундука свернутый тонкий плащ. Сонный, растерянный, но прекрасно вышколенный Анри уже оделся, и они с Габриэлем помчались к лошадям.
        «Самое главное - любой ценой забрать Сабину в замок, - размышлял шевалье, бешеным галопом приближаясь к городской тюрьме и заставляя редких прохожих на узких улочках вжиматься в стены. - Здесь ядовитые щупальца епископа ее не достанут, а значит, скорой расправы не последует и у нас появится время на переговоры. Ах, глупая, сумасбродная девчонка, романтики ей захотелось!»
        - Немедленно привести сюда госпожу де Фруа! - Разъяренный Габриэль навис над дородным, вечно потным начальником тюрьмы. В кабинете с низким потолком рослый плечистый рыцарь, казалось, заполнил собой все пространство. - Доложите в подробностях, как все произошло!
        Икая от страха, толстяк поведал ему о том, что вчера вечером посетительницу отвели в камеру к заключенному, но вскоре она оттуда вышла. Они заглянули к узнику. Он лежал на своем месте, все как обычно. И только во время утреннего обхода стражник услышал непривычное писклявое всхлипывание и, торопливо перевернув арестанта, обнаружил, что это девица.
        - Олухи! - Шателен добавил несколько крепких выражений, выпуская ярость. - К епископу Фолькету с докладом о происшествии уже послали?
        - Д-да, ваша милость, только что, - заикаясь и вытирая с шеи пот, пробормотал тюремщик, - как раз перед вашим приездом.
        В груди у Габриэля клокотало бешенство. Как мог этот мерзавец катар подставить наивную храбрую девочку? А еще Добрые Люди! Безжалостные, как, впрочем, и все фанатики.
        В дверях появилась Сабина в рваной грязной рубахе с разводами чужой крови. В глубоко запавших, заплаканных глазах был ужас затравленного зверька, на распухшей рассеченной губе обильно запеклась кровь - наверное, заметив обман, охранник пришел в бешенство и ударил девушку. Сабина то и дело почесывалась - должно быть, ее нежное тело искусали блохи. Из растрепанных волос торчали прелые соломинки…
        Жалость накрыла шевалье с головой, и его дыхание на миг остановилось. «Как там тебя? Кретьен! Только попадись мне на глаза!» - мысленно заорал он и до боли сжал ладонь на рукояти меча, заставляя себя собраться и мыслить ясно. Наконец, сумев натянуть на лицо маску беспощадной грубости, он накинулся на Сабину:
        - Вы понимаете, что совершили непростительную глупость, которая на языке закона называется преступлением? О чем вы думали, взбалмошная девчонка, устраивая эту выходку? Решили, что вам все дозволено? А о тете и кузине вы не вспомнили? Из-за вас они с легкостью тоже могут здесь оказаться. Или в вашей себялюбивой головке есть место лишь для романтических бредней?
        Несчастная девушка беспомощно сжалась и онемела, испуганная свирепым взглядом и громовыми раскатами его голоса. Из ее широко распахнутых глаз непрерывным потоком хлынули слезы. Понимая, что больше не в силах играть роль грозного обвинителя, Габриэль круто повернулся к начальнику тюрьмы и отчеканил:
        - Я забираю Сабину де Фруа в замок, чтобы обеспечить ей надежную охрану, до тех пор пока не будут выяснены обстоятельства побега.
        - Но, мессир, епископ не разрешит этого… не положено… я не могу, - бессвязно лепетал тюремщик, беспомощно разводя руками, - и к тому же это вы разрешили ей сюда приходить.
        - Что?! - взревел шевалье. - А кто впустил постороннего в подземелье? Им ведь позволили встречаться лишь наверху, в вашем присутствии!
        - Меня же разжалуют и лишат места…
        - Да, но это произойдет потом, а я прирежу тебя сейчас, если ты не выполнишь моего приказа!
        Для пущей убедительности рыцарь выхватил из ножен внушительный квилон. Обмякший начальник тюрьмы лишь вяло махнул рукой и плюхнулся на лавку, нарушая субординацию.
        Не теряя времени, Габриэль накинул на девушку плащ, который предусмотрительно захватил с собой, и усадил ее на лошадь. Уже скрываясь за поворотом, он заметил на другом конце улицы посланников епископа. Успел!
        Где именно поместить необычную пленницу, шевалье заранее не продумал, поэтому закрыл Сабину в своей комнате и поставил у дверей двух охранников, строго-настрого приказав им никого, кроме него, сюда не впускать. С девушкой Габриэль не разговаривал: к тому, чтобы перебрасываться общими фразами, не располагала ситуация, а для долгих объяснений у него не было времени. Поговорят потом - если будет такая возможность…
        Габриэль немедленно отправился в епископский дворец на переговоры, обещавшие быть непростыми.
        - Вы потакали капризам понравившейся вам девицы, и это не довело до добра, - блеснув глубоко посаженными, напоминавшими колючие бусинки глазками, ехидно и без долгих предисловий начал Фолькет - сухонький старичок с костлявыми подвижными руками.
        Известие о побеге катара взбесило его, а мечты о показательном процессе рассыпались в прах. Но у его преосвященства было время все обдумать, и он уже овладел собой. А этот шателен неглуп, раз без промедления явился к нему. Дождавшись, когда посетитель поцелует перстень у него на пальце, епископ продолжил:
        - На каком основании вы перевезли преступницу в замок? Дело катара находится в юрисдикции Церкви, нам и выбирать наказание для этой девицы.
        - Ваше преосвященство, я пришел к вам, дабы без лишних эмоций обсудить участь Сабины де Фруа, - как можно спокойнее начал Габриэль, сдерживая гнев, мешавший ему трезво мыслить. - Понимаю, она совершила тяжелый проступок, но хочу напомнить, что эта девушка совсем юна - ей едва исполнилось шестнадцать лет - и очень романтична. Многие трубадуры прославляют героические подвиги, спасение узников…
        В этот миг глаза епископа Фолькета подернулись меланхолией, рот с редкими остренькими зубками оскалился в подобии улыбки. И тут шевалье осенило: его преосвященство - поэт! В молодости епископ тоже был трубадуром и сочинял стихи. Вот точка, на которую нужно нажать! Дальше Габриэль чуть ли не в поэтической форме рассказал его преосвященству о сироте, выросшей у тети в просвещенной Тулузе. Девушка напиталась соком - или ядом, с какой стороны посмотреть, - куртуазности. Она была воспитана на поэзии трубадуров; возможно, и его, Фолькета Марсельского, стихи повлияли на ее романтическую душу.
        Последние льстивые слова пришлись епископу по вкусу. «Он и вправду умен. Такого человека лучше держать в союзниках», - подумал его преосвященство и еще больше укрепился в изначально принятом решении. Девчонка, скорее всего, ничего не знает о Совершенных, и нет никакого смысла ее допрашивать. Суровое наказание знатной особы не добавит ему популярности. Но главное: чтобы вытащить эту глупую гусыню из лап воинственного шевалье, понадобится много сил, а им можно найти другое применение, особенно сейчас, когда Раймон де Сен-Жиль успешно отвоевывает свои земли, приближаясь к Тулузе. К тому же во враждебной крепости, среди ненавидящих епископа горожан, ему не повредит поддержка военного гарнизона. Так почему бы не сделать шателена своим должником?
        - Вы растрогали меня, шевалье! Вопреки наговорам мое сердце умеет чувствовать. Забирайте свою протеже. Накладываю на нее епитимью: пусть трижды в день читает псалмы, а также месяц проведет у себя в комнате, на хлебе и воде. За исполнением наказания проследит монах, которого я назначу. Вы же должны дать честное рыцарское слово, что немедленно сообщите мне, если сбежавший катар вдруг объявится.
        - Спасибо, ваше преосвященство, вы спасли невинную душу! - Напряженное тело Габриэля расслабилось. Он провел ладонью по лицу. - Я ваш должник!
        Епископ удовлетворенно хмыкнул и жестом дал понять шевалье, что аудиенция окончена.
        ***
        Дом баронессы де Лонжер гудел, будто растревоженный улей. Домочадцы, сбившись с ног, искали пропавшую Сабину. Заплаканная камеристка, которую отхлестали по щекам, ничего не знала. Вечером молодая сеньора, как обычно, отправилась в тюрьму на свидание с арестованным катаром и не вернулась. Почему она не сообщила об этом вчера? Неделю назад госпожа Сабина попросила: если однажды она не вернется ночевать, сказать об этом как можно позже, и подарила вот эту нарядную ленту.
        Баронесса скользнула взглядом по алевшему в косе служанки дорогому шелку. Ну почему она не догадалась, что доставка еды узнику - лишь часть хитроумного плана ее упрямой племянницы?
        В этот момент Агнессе доложили о том, что прибыл посыльный от Фолькета, желавшего удостовериться, что Кретьена в доме нет. Получив ответ, гонец кратко рассказал о том, что демуазель де Фруа помогла сбежать особо опасному преступнику. Где она сейчас? Разумеется в тюрьме.
        Мужественная Агнесса рухнула без сил на скамью, устланную подушками, и громко разрыдалась:
        - Гадкая девчонка! Как она могла так с нами поступить? Епископ с удовольствием уничтожит знатную тулузскую семью, еще бы, такой повод! Ах, пустоголовая дура! И это плата за мою доброту?
        - Надо срочно ехать к сеньору д’Эспри. Он всегда готов нам помочь, - предложила обычно легкомысленная Аделаида, и баронесса перестала рыдать и с уважением посмотрела на дочь.
        Но шевалье сам к ним явился. Поздоровавшись и попросив вина, он с разрешения хозяйки устало опустился на лавку и залпом опорожнил поднесенный ему кубок. Онемевшая баронесса застыла рядом в позе скорбящей Мадонны - со сложенными на груди руками.
        - Ваша племянница у меня в замке. С ней все в порядке. - Габриэль умел четко и быстро говорить главное. - С епископом я все уладил: наказание будет лишь символическим. Он не станет вас преследовать.
        Готовясь к худшему и ничего не понимая, несчастная женщина продолжала стоять с жалким видом, пока до нее не дошел смысл сказанного шевалье. Затем она опустилась на колени и, притянув к себе его голову, поцеловала Габриэля в лоб. Тихие слезы облегчения, струившиеся по ее щекам, были красноречивее любых слов благодарности.
        - Ну что вы, мадам! - Габриэль растерянно вскочил и поднял с колен гордую женщину.
        - Вы, наверное, голодны, а я кормлю вас лишь рыданиями. - Справившись с волнением, Агнесса улыбнулась сквозь слезы и приказала слугам срочно принести гостю завтрак.
        - Не откажусь! - с явным удовольствием потер руки Габриэль.
        Ему был двадцать один год, и он не страдал отсутствием аппетита. Шевалье кликнул оруженосца, оставшегося за дверью.
        Уплетая вместе с довольным Анри холодную телятину и вчерашний пирог с капустой, Габриэль подробно ответил на вопросы баронессы. И, запив остатки завтрака разбавленным вином, шутливо добавил:
        - Когда я покидал замок, Сабина напоминала испуганного щенка, нашкодившего в покоях хозяйки и ожидающего заслуженного наказания.
        - Господи, только бы она ничего с собой не сотворила! Едем к ней немедленно!
        Агнесса приказала срочно седлать коня и, торопливо собираясь, повторяла:
        - Сабина неглупа и прекрасно понимает, в какую историю втянула всех нас. Эйфория прошла, за ней последует чувство вины. Нам надо спешить.
        Галопом примчавшись в замок, они гурьбой ввалились в комнату и увидели… что Сабина, завернувшись в плащ и приоткрыв рот, безмятежно спит на кровати. На лице Агнессы появилась улыбка, да и шевалье сдерживался из последних сил. Но дружный хохот все же грянул. В нем слышались даже басовитые нотки обычно невозмутимого молчуна Анри.
        ***
        Вынужденное месячное затворничество помогло Сабине размотать запутанный клубок противоречивых чувств. Вернее, он рассыпался сам в единый миг, когда за уходящим Кретьеном захлопнулась дверь камеры. А затем во время долгих молитв девушка осознала, как жестоко поступала с Габриэлем - по-настоящему дорогим ей человеком. С нахальной самоуверенностью она заставляла его помогать собственному сопернику! Теперь-то Сабина понимала: никакой Кретьен не соперник, а лишь ее фантазия, блажь. Но Габриэль, с улыбкой выполнявший ее безжалостные просьбы, этого не знал! И, как крепкий парапет, надежно защитил ее от падения… Агнесса подлила масла в огонь, заявив как-то, что поступок д’Эспри перевесит гору свитков с цветистыми признаниями в любви.
        Объяснить, надо все ему объяснить - эта навязчивая мысль не давала девушке покоя. Сабина с трудом дождалась прихода шевалье.
        - Габриэль, пригласите меня, пожалуйста, на загородную прогулку верхом! - с ярким румянцем смущения и без всяких предисловий выпалила Сабина, едва завидев его в дверях.
        Агнесса захлопала ресницами, но промолчала и тактично удалилась, предоставив молодым людям выяснять отношения с глазу на глаз.
        - С удовольствием! - обрадовался д’Эспри, не всегда понимавший, чего ожидать от Сабины: женской рассудительности или нелогичной ребячливости.
        Впрочем, эта спонтанность в отношениях ему нравилась, напоминая нестандартные ходы в шахматах. За месяц вынужденной разлуки Габриэль прокрутил в уме дюжину вариантов развития их отношений, но на такое простое - «пригласите меня» - никак не рассчитывал.
        Осенний ласковый денек соответствовал настроению молодых людей. Не сдававшее своих позиций лето одаривало землю щедрым солнечным теплом; в зеленой листве резвился легкий ветерок. Свесившись с лошади, Габриэль ловко сорвал полевой цветок и преподнес его своей спутнице. Пробившаяся сквозь суровый облик воина романтичность заставила девушку улыбнуться. Вертя стебелек цветка в изящных пальчиках, она с нежностью смотрела на рыцаря, сердце которого выбивало гулкую дробь.
        Так они и ехали, переглядываясь и почти не разговаривая. На языке у Габриэля вертелось множество вопросов, но он умел ждать. К тому же он сделал достаточно уступок и теперь рассчитывал на ответный шаг. Пара миновала небольшой виноградник и, не сговариваясь, направила коней в сторону приветливой рощи, манившей их молодыми кронами.
        - Габриэль, у меня было время осознать, как непростительно глупо я себя вела! - собравшись с духом, выпалила Сабина и замерла в ожидании ответа.
        Но шевалье молчал. Почувствовав его напряжение, девушка окончательно заперла свое самолюбие в глухом уголке души и выпустила вперед любовь. Признания полились сплошным потоком.
        - Я все поняла еще в тюремном подвале. Лежа на гнилой соломе и слушая, как шуршат по углам крысы, я горько плакала и думала о том, что вы, шевалье, никогда бы не оставили меня в этом зловонном подземелье. Та страшная ночь показалась мне бесконечным кошмаром. А наутро, когда вместо ожидаемого заключения под стражу вы решительно перевезли меня в замок, я окончательно прозрела. Ваша комната, вещи, книги, будто влажная тряпочка, очистили мои мысли, и на душе у меня вдруг стало так тепло и спокойно, как в материнских объятиях. Завернувшись в плащ и вдыхая ваш запах, я поняла: пока вы рядом, со мной ничего плохого не случится. Не ревнуйте меня, Габриэль! Вам не к кому ревновать. Кретьен - это лишь невинные разговоры и детские фантазии, вы же - реальность. Самая лучшая реальность.
        Неожиданная исповедь, похожая на признание в любви, настолько потрясла рыцаря, что, всегда остроумный, он не нашелся с ответом. Его распирало от ликования, в голове райской музыкой звучали победные слова: «Я завоевал ее!» Даже в шелесте деревьев ему слышалось услужливое поддакивание: «Ш-ш-шевалье, ж-ж-желанный!» Боясь захлебнуться от восторга, Габриэль закашлялся.
        Между тем, соблазненные прохладой буковой рощи, шевалье и его спутница решили прогуляться пешком.
        - Сабина, я давно хотел вам сказать… - Помогая девушке спуститься с коня, Габриэль сжал ее в объятиях, и на одно восхитительное мгновение их дыхание застыло.
        Наконец, набрав в легкие воздуха и склонившись над лицом Сабины, шевалье впервые в жизни выдохнул:
        - Я люблю тебя!..
        Продолжение окутал сладкий плен поцелуев.
        ***
        Раймон де Сен-Жиль и его девятнадцатилетний сын, возвратившись из Прованса, продолжали отвоевывать свои земли, и в каждом освобожденном городе подданные встречали их с восторженной преданностью. После Латеранского собора, лишившего род Сен-Жиль наследных земель, терпению графа пришел конец. Он отказался от переговоров и перемирий и похоронил милосердие под тяжелой могильной плитой. Да и главный переговорщик, он же зачинщик кровопролитной войны - папа Иннокентий Третий, - предпочел умереть летом 1216 года, с тонким сарказмом предоставив ее участникам самим выпутываться из этого продолжительного кошмара.
        Война с де Монфором вступила в заключительную фазу. Разделившись с сыном, граф Тулузский отошел к землям Испании, где собирал силы, для того чтобы вернуть самое дорогое, что у него было, - свою столицу.
        - Так значит, безгранично преданная Тулуза ждет возвращения своего любимого графа Раймона? - задал де Монфор риторический вопрос, и гонец переступил с ноги на ногу, глядя на его жуткую ухмылку.
        А бесстрастный секретарь, закончив читать донесение от епископа Фолькета, вновь уселся за рабочий стол в ожидании дальнейших распоряжений. Но барон медленно отвернулся и уставился невидящим взглядом в окно походного шатра, за которым оруженосец чистил кольчугу в бочке с песком.
        - Совершенно верно, ваша милость, - внезапно отозвался растерянный посыльный, решив, что графа интересует его мнение, и Симон, уже позабывший о своем вопросе, вздрогнул.
        - Свободен! И скажи стражникам у входа, пусть срочно позовут Амори!
        - Отец? - В проеме шатра возник запыхавшийся старший сын. На нем был плащ, наспех накинутый на нижнюю рубашку.
        - Завтра утром идем на Тулузу, - решительно произнес Симон, еле сдерживая ярость. - Двинемся форсированным маршем. Ты отвечаешь за арьергард и обозы. Но если будут мешать - бросай их к чертям.
        - Что-то случилось?
        - Тулузцы решили устроить мятеж! Эта Tolosa, dolosa[28 - Тулуза, лукавая (лат.).], у меня как кость в горле! И совершенно ясно: пока стоит столь могучий город, мне не уничтожить Раймона де Сен-Жиля. А потому я решил разрушить непокорную столицу!
        Испуганные горожане спешно направили к де Монфору делегацию, уверяя его в своей лояльности и преданности. Но рассвирепевшего Симона было уже не остановить. Он решил показать, кто в этом городе хозяин!
        Помня о сердечных делах своего друга, Амори через посыльного незамедлительно известил Габриэля о планах своего отца. И шевалье, отлично знавший характер сюзерена, поспешил обеспечить защиту любимой девушки и ее семьи. Улучив минутку, Габриэль примчался к ним в дом и очень живо описал, сколь печальная судьба ожидает тулузцев после возвращения де Монфора.
        - Мадам Агнесса, немедленно собирайте вещи. Советую взять лишь несколько седельных сумок - самую необходимую одежду и драгоценности. И выберите самых ценных лошадей.
        - Все настолько серьезно?
        - Да, очень серьезно. Тулузцы еще не познали на себе жестокость разъяренного де Монфора, а она поистине ужасна! К тому же враждебность между гарнизоном замка и жителями города достигла апогея. Вчера вечером нашли четырех обезображенных пехотинцев, над которыми поглумились перед смертью: им отрезали носы, уши и, простите, срам… Советую вам одеться как можно скромней, лучше в платье прислуги. Я проведу вас в замок под видом служанок и укрою там.
        - К чему такая таинственность? - Потрясенная Агнесса плохо соображала.
        - Ни к чему моим воинам знать о том, что в крепости скрывается семья аристократов-южан. Да и вам в Тулузе еще жить. Молва о покровительстве верного слуги де Монфора плохо скажется на вашей репутации, верно? - Габриэль мрачно ухмыльнулся жесткой логике собственных слов. - В общем, для вас же лучше перебраться в замок инкогнито, пока в городе будут… будет неспокойно.
        - Погромы, вы хотели сказать. Пока в городе будут погромы! - произнесла Агнесса, осознав серьезность ситуации.
        И, как полководец на плацу, стала раздавать приказания собравшейся челяди, требуя незамедлительно их исполнять. Послышались рыдания служанок и крики мужчин, волновавшихся за судьбу своих детей. Как Агнесса ни старалась, избежать паники ей не удалось.
        - Шевалье, а что будет с домом и со всем имуществом? - Баронесса с мольбой смотрела на Габриэля, понимая, что перегибает палку и требует от него невозможного.
        - Тетя, шевалье все предусмотрел, не переживайте! - воскликнула Сабина - единственный человек в доме, сохранявший полное спокойствие. Габриэль рядом, а значит, ничего плохого ни с ней, ни с ее близкими не случится. Это аксиома, не требующая доказательств.
        - Я поставлю несколько человек охраны, они будут сообщать нашим воинам о том, что дом принадлежит Симону де Монфору. Не знаю, поможет ли это, но попробовать стоит. Ну а от мародерства горожан будет защищать исключительно ваше имя. - Несмотря на серьезность произносимых слов, шевалье не сдержал улыбку, вызванную трогательной верой Сабины в его всемогущество.
        Слуги уже упаковали необходимые вещи, и Агнесса, сквозь слезы оглядев свой роскошный особняк, решительно шагнула к выходу:
        - Вы второй раз спасаете нашу семью, дорогой Габриэль! Как ни тривиально это прозвучит, мы ваши вечные должники…
        Взмахом руки рыцарь прервал поток благодарности и, по обыкновению не касаясь стремян, вскочил на лошадь.
        Ему удалось беспрепятственно провести женщин в замок и разместить их в своей комнате. Вскоре Анри притащил туда дополнительные соломенные тюфяки и одеяла, а их с Габриэлем постели устроил в угловой башне.
        ***
        - Мартин, не ходи в город, - уговаривала посудомойка Жаннета повара, к которому уже много лет испытывала нежные чувства. - Внутри дома мы надежно защищены: каменная стена вокруг сада, толстые ставни на окнах, а окованные железом ворота дополнительно заложены изнутри бревнами - северяне не прорвутся. Да и продуктов припасено много - спасибо хозяйке. Продержимся!
        - Ты прекрасно знаешь, что рядом с церковью Сен-Этьен живет мой трехлетний сынишка. Я обязан спасти своего малыша и его мать!
        - Ты все еще любишь ее?
        - Перестань нести чушь!
        Раздраженно оттолкнув Жаннету в сторону, Мартин вышел на улицу через садовую калитку.
        После его ухода дверь снова закрыли и подперли мраморной статуей языческого божества. По иронии судьбы это был Марс[29 - В древнеримской мифологии Марс - бог войны.].
        Мартин не узнавал Тулузу. Ворвавшиеся в город воины де Монфора крушили все подряд. Горели не только отдельные дома, но и целые кварталы. Людей убивали и грабили без разбору, а пронзительный визг насилуемых женщин можно было услышать в самых неожиданных местах. Взрыв ярости вооружившихся подручными средствами горожан не заставил себя ждать. Улицы ощетинились баррикадами, проходы и подступы к домам перегораживали бочками и бревнами. Сточные канавы быстро наполнились кровью, а хриплые стоны раненых, рев испуганных животных и иступленные крики живьем горящих людей слились в адскую какофонию, поднимавшуюся вместе с черным дымом над Тулузой.
        Плащ Мартина загорелся от случайной искры. Мужчина сбросил его, но не почувствовал ноябрьского холода. Повар ожесточенно сжимал в руках огромный кухонный нож, который прихватил с собой. До нужного дома оставалось полквартала, но именно здесь находилась последняя баррикада, сложенная из перевернутой телеги и мешков с хламом, собранным по окрестным жилищам. Бой уже прекратился, и заграждение делило городскую улицу на две зоны: одна часть принадлежала северянам, другая горожанам.
        - Дальше нельзя, там выродки барона, а значит смерть! - предупредил Мартина охранявший занятые позиции кожевенник, увидев, как тот перелезает через преграду.
        - Мне недалеко, вон в тот двухэтажный дом.
        - Говорю тебе, там северяне. - Горожанин сочувственно посмотрел на растерянного мужчину.
        Вдруг из окна второго этажа того самого дома вылетел громко кричащий маленький мальчик. Он ударился о булыжную мостовую и тут же затих. В распахнутых ставнях раздался утробный женский вопль. Внезапно он оборвался. Вскоре из здания вышли два рутьера, неся мешок с награбленным. Как ни в чем не бывало они не спеша зашагали в противоположном от баррикады направлении, глухо смеясь и болтая.
        В припадке слепой ярости Мартин выскочил из-за баррикады и точными ударами в сердце, отработанными на свиньях, убил их обоих. Он в исступлении кромсал тела огромным ножом, пока очутившийся рядом конный сержант не проткнул его длинным копьем.
        Симон де Монфор, не ожидавший отпора разъяренных тулузцев, предпочел укрыться в Нарбоннском замке. Двуличный епископ Фолькет, не желавший терять столь выгодную епархию, предложил себя в качестве посредника между мятежными горожанами и новым графом. Тулузцы знали, что лишь праведный гнев помог им выиграть первое сражение. Победить профессиональную армию они не смогут. Да и Симон, выпустив пар, прекрасно понимал, что платежеспособная Тулуза для него гораздо выгоднее, чем уничтоженная, а потому позволил Фолькету провести переговоры.
        Благоприятные перемены в настроении барона не укрылись от проницательного Габриэля, и, улучив удобный момент, он попросил у того охранную грамоту для мадам де Лонжер и ее домочадцев. Вспоминая, кто это, Симон на мгновение прищурил глаза:
        - Ты знаешь, я с женщинами не воюю. Поступай, как сочтешь нужным, только не злоупотребляй своим служебным положением.
        - В этом доме всего три женщины и ни одного защитника. Замок Лонжер разрушили еще в первый год войны.
        - Хорошо, подготовь документ, я поставлю на нем свою печать. И выдели им несколько человек охраны, раз они и вправду столь беспомощны, - ухмыльнулся Симон.
        - Спасибо, мессир! - Д’Эспри не сказал, что его люди уже давно охраняют жилище баронессы.
        Главное - не заиграться в куртуазность: барон не прощал оплошностей.
        ***
        О том, что Агнесса с дочерью и племянницей находятся в Шато-Нарбонне, знал еще только Амори де Монфор, уступивший им свою более удобную спальню. Кроме больших размеров и роскошной кровати, у этой комнаты было еще одно неоспоримое в конце осени преимущество - огромный камин. Спальня же Габриэля отапливалась лишь металлическими переносными жаровнями.
        - Я выделил двух людей, которые будут приносить вам дрова, воду, еду и выносить ночные горшки, - сообщил баронессе усталый Монфор-младший, когда вернулся поздним вечером после ожесточенного боя на городских улицах, весь в грязи и чужой крови.
        Получив разрешение дам, он уселся и с блаженством откинулся на высокую спинку кресла. Все мышцы после дня, проведенного в седле, безжалостно ныли.
        - Ночные горшки? - переспросила Агнесса и покраснела.
        - Не смущайтесь. Во время войны это ни к чему, - ответил Амори резковато и тут же спохватился: - Простите! Проклятая усталость! Просто я не доверяю болтливым служанкам, а Габри считает, что надо сохранять ваше пребывание здесь в тайне. Поэтому сюда не войдет никто, кроме моих людей и Анри. Все просьбы передавайте через них.
        - А Габриэль? Его мы будем видеть? - Сабина бесстрашно подошла к сыну Симона де Монфора и без тени смущения посмотрела ему прямо в лицо.
        Амори, привыкший видеть покорно опущенные женские глаза, слегка опешил от такого самоуверенного взгляда.
        - Очень редко, прекрасная сеньора. У него куча работы, кроме обязанностей шателена. Он вынужден наводить порядок в мятежной Тулузе, а еще обязан присутствовать на переговорах с консулами города. У бедного Габри нет времени даже на сон. Не пойму, откуда он берет силы… и стараюсь заменять его, где только можно.
        - В главном вы не сможете его заменить!
        - С этим не спорю. Мой друг состоит из сплошных достоинств, мне за ним не угнаться.
        - Не скромничайте, мессир! - великодушно произнесла Сабина, сменив язвительную улыбку на дружескую. - Габриэль рассказывал о вас много хорошего.
        - И на том спасибо. - Заметив, что баронессе не слишком нравятся дерзкие речи племянницы, молодой человек решил откланяться: - Не стану больше докучать вам своим присутствием. Спокойно ночи, дамы!
        Габриэль не зря выпросил охранный документ для мадам Агнессы. Едва консулы, поверив коварным обещаниям Фолькета, вступили в переговоры, как северяне обезоружили всех горожан и заняли наиболее укрепленные дома. Де Монфор постановил: имущество консулов и других наиболее влиятельных тулузцев конфисковать, а их самих изгнать из города. Остальных, кто способен держать кирку в руках, он отправил разбирать городские стены, башни и дома-крепости. Все, что могло послужить укрытием для тулузцев во время мятежей, уничтожалось. Грохот и стук смешались с многоголосым воплем отчаяния. Утолив жажду мщения, Симон остановил разрушение Тулузы, потребовав за это деньги на продолжение войны. Обложив горожан новыми налогами, он покинул разоренную и униженную Тулузу.
        Благодаря стараниям д’Эспри дом баронессы де Лонжер не тронули. Вернувшись туда через несколько недель, Агнесса нашла свое имущество в целости и сохранности. Кое-кто из челяди сбежал, однако значительная часть слуг осталась, и растроганная хозяйка щедро их одарила. Тело храброго Мартина разыскали и торжественно похоронили, а безутешная Жаннета надолго облачилась в траурные одежды. Своих людей на разрушение города Агнесса не послала, откупившись лошадьми.
        ***
        Аделаида выходила замуж за аквитанского виконта, чьих земель война не коснулась. Агнесса выбрала будущего зятя в начале лета - она встречалась с ним когда-то на пирах в Нарбоннском замке - и вступила с ним в переписку, обсуждая условия брачного договора. Не на шутку испуганная недавним погромом в Тулузе, баронесса предпочла согласиться по всем пунктам. Свадьбу решили сыграть после Адвента[30 - В католицизме - период, аналогичный Рождественскому посту у православных христиан.] в главном замке виконта.
        Вскоре свадебная процессия, состоявшая из трех возов с приданым, собранным еще до начала войны, и почти всех оставшихся лошадей - их было совсем мало, - тронулась в путь. Сабину с собой не взяли - в эти неспокойные времена нельзя было оставлять дом без присмотра. Аделаида не помнила себя от счастья, предвкушая долгожданное замужество, и торопливо попрощалась с Сабиной. Девушки знали, что, скорее всего, больше никогда не увидятся. Такова уж женская доля: сестры навсегда разъезжались по чужим домам.
        Перед отъездом Агнесса, попросив племянницу выйти из комнаты, давала д’Эспри последние наставления:
        - Габриэль, присматривайте за Сабиной. Впрочем, я знаю, что вы сделаете это и без моих просьб. Об одном молю вас: не поддайтесь порывам молодости, не наделайте глупостей.
        - За кого вы меня принимаете, мадам?! - Взгляд шевалье сверкнул сталью. - Понимаю, северяне сильно упали в ваших глазах, но я прежде всего рыцарь. Кодекс чести знаком мне с пеленок!
        - Знаю, знаю! Простите, не хотела вас обидеть. У меня голова идет кругом, не соображаю, что и кому говорю…
        - И вы простите меня за несдержанность. К тому же я буду занят и большую часть времени Сабина проведет в одиночестве. Симон де Монфор с сыном вновь покинули город, а мне одному с каждым днем все труднее сдерживать ненависть тулузцев. Мое красноречие уже не оказывает должного воздействия, а гарнизон в крепости не так уж велик.
        - Значит, Сабина…
        - Не волнуйтесь, пять-шесть пехотинцев будут круглосуточно охранять ваш дом, - заметив испуг в женских глазах, по-военному отрапортовал Габриэль.
        ***
        В условиях строгой экономии дров - поездка за ними в окрестные леса походила на военную вылазку - камины в огромных залах не разжигали, и Сабина принимала редкого, но столь желанного гостя в небольшой светлой комнате. Благодаря выкрашенным в ярко-желтый цвет стенам, разноцветным подушкам на резной скамье и мерцанию свечей в бронзовых канделябрах маленький зал выглядел очень уютно.
        От потрескивающих в камине дров распространялось блаженное тепло, и счастливые молодые люди без устали изливали друг другу душу. Все разговоры так или иначе затрагивали тему свадьбы.
        - Ты даже не представляешь, Сабина, как давно мне хотелось сделать тебе предложение! Но, увы, я небогат и потому, по мнению амбициозной баронессы де Лонжер, неподходящая партия, да к тому же еще и ненавистный северянин.
        - Ты преувеличиваешь, Габриэль! Тетя о тебе весьма высокого мнения. Она, конечно, властная женщина, но вовсе не чудовище. Вот приедет и благословит нас!
        Для влюбленной девушки весь мир казался дружелюбным. Но шевалье смотрел на жизнь не столь оптимистично. Однажды он уже, набрав воздуха в грудь, решился попросить у Агнессы руки ее племянницы, но наткнулся на грозное предостережение в глазах баронессы: «Не смей! Ты ей не пара!» Трезво оценивая свои возможности, д’Эспри понимал: его крохотный замок со скромным доходом не выдерживает никакого сравнения с богатством Лонжеров. Безусловно, Симон де Монфор обещал щедро вознаградить его после войны, но когда она закончится, ведает лишь Господь.
        Габриэль знал, что категоричный отказ Агнессы нанесет болезненный удар по его обостренному самолюбию. Он этого не хотел, потому и тянул с предложением руки и сердца. Если бы прямолинейная Сабина узнала о его сомнениях, она назвала бы его трусом. И была бы совершенно права. Отвага, необходимая для битвы с мечом в руках, не подходит для боя со светскими условностями. Здесь нужно нечто иное. Но он научится и обязательно добьется своего.
        - После здешней роскоши ты и сама не захочешь…
        - Не говори ерунды! Я ведь не баронесса, а дочь такого же, как и ты, рыцаря, причем тоже с Севера, - усмехнулась Сабина.
        Она сидела в кресле и усердно вышивала для шевалье нарядный пояс.
        - Не-е-ет! - печально протянул Габриэль. Он устроился на полу на медвежьей шкуре, прислонился спиной к ее ногам и закинул голову ей на колени. Затылок уютно устроился на нежном шелке платья. - Ты воспитанница баронессы де Лонжер, а это совсем другое!
        Не пожелав продолжать этот глупый спор, Сабина прижала палец к губам Габриэля, и молодой человек игриво прикусил его. Глядя снизу вверх, он с нежностью рассматривал любимое лицо, шею. И вдруг его взгляд остановился на трепетно пульсирующей жилке, такой милой и беззащитной… Кровь отлила от его лица; Габриэль с трудом сглотнул, пытаясь справиться с возбуждением. Однако пылающий взгляд выдавал его с головой. Сабина покраснела, словно спелая вишенка, и, уронив пояс на пол, склонилась над рыцарем. Тут же обхватив рукой ее за шею, Габриэль прильнул к девичьему рту в страстном поцелуе.
        - Габри, расскажи о своем детстве, - попросила Сабина, с трудом отдышавшись после жгучей ласки и решив сойти с опасной тропинки.
        - Как ты меня назвала? - Шевалье хрипло рассмеялся и, резко повернувшись, встал на колени.
        - Габри, - растерянно повторила девушка. - Я слышала, что так к тебе обращается Амори де Монфор, и решила последовать его примеру. А что, нельзя?
        - Можно. Тебе можно все!
        - Именно поэтому ты с первых дней многое мне разрешаешь? - намекнула на историю с Кретьеном Сабина, лукаво прищурившись.
        - Могу себе позволить! - парировал Габриэль, и его слова были не дешевой бравадой, а ответом уверенного в своих силах человека.
        Обильно разбавив вино водой, он поднес один из кубков Сабине, устроился на стоявшей рядом скамье и подложил под локоть бархатную подушку. Окончательно справившись с возбуждением, Габриэль с интересом продолжил:
        - Что именно тебя интересует? По-моему, я уже не раз рассказывал о своем прошлом.
        - Ты часто говоришь о времени, проведенном в замке Монфор. А вот о раннем детстве и о своем родовом гнезде почти не вспоминаешь. Тебе больно это обсуждать?
        - Нет, отчего же? Детство у меня было самое обычное. После того как в младенчестве умер мой младший брат, я остался единственным ребенком в семье. Когда мне было семь лет, отец ушел с Симоном де Монфором в большой поход на Святую землю. Там он вскоре погиб, а его оруженосца Готье захватили в плен. Через некоторое время де Монфору удалось выкупить у сарацин верного Готье и отправить его домой.
        - А что с твоей матушкой?
        - Она воспитывала меня и вела хозяйство, пытаясь выпутаться из многочисленных долгов, которые отец наделал перед отъездом.
        - И как, ей это удалось? - с интересом уточнила Сабина, ведь ее мать в сходной ситуации зашла в тупик.
        - Поначалу было трудно. Помню времена, когда белый хлеб на столе был у нас настоящим праздником. Но потом ничего, матушка приноровилась и рассчиталась со всеми долгами. После появления в нашем доме хваткого Готье мы восстановили пошатнувшееся было замковое хозяйство, даже надвратную каменную башню умудрились отстроить. А после того, как возвратившийся из Леванта барон де Монфор на несколько лет освободил нас от налогов, наше поместье и вовсе стало приносить доход.
        В этот момент в комнату без стука вошла служанка. С большого серебряного подноса она переставила на столик вазочки с вялеными финиками и инжиром и тарелку с горячими пирожками, политыми медом. Пожилая женщина обвела молодых людей подозрительным взглядом и, сухо поклонившись, неторопливо вышла. Зная, что тетя поручила старой няньке Аделаиды присматривать за ними, Сабина хотела возмутиться этой вопиющей бесцеремонностью, но, заметив усмешку Габриэля, сдержалась. Шевалье отошел к камину из белого мрамора и, беззвучно посмеиваясь, запустил руку в густые волосы на затылке. Сабина обожала этот трогательный жест, говоривший о смущении и не вязавшийся с его холодной самоуверенностью. Наконец служанка вышла, и девушка возобновила прерванный разговор:
        - Готье сейчас жив?
        - Да, он управляет моим поместьем и замком. - Габриэль поворошил кочергой прогоревшие поленья и, подбросив новые, вернулся на прежнее место. - У него не было семьи, потому-то он и прикипел к нам всей душой. Добрый, мудрый человек. Когда он вернулся из Леванта, я, десятилетний мальчик, уже давно нуждался в опытном наставнике. Отец успел посадить меня на лошадь и вложить в руку детский меч, однако всему остальному - преодолевать препятствия, повторять подсмотренные приемы рукопашного боя, запрыгивать на коня без помощи рук, стрелять из лука - я учился сам. Чтению и письму обучила меня мама, с ее же помощью я освоил латынь. Мы вместе перечитали почти все книги, имевшиеся в близлежащем аббатстве, настоятель которого был дружен когда-то с моим отцом: в голодные зимы отец не раз присылал в небогатую обитель лесную дичь из своих угодий, за что впоследствии благодарные монахи давали мне уроки математики, астрономии и философии. А вот всерьез научиться боевому искусству до возвращения Готье мне было не у кого. Оруженосец отца стал моим первым наставником. Кстати, в плену Готье помогал по хозяйству в одной
мусульманской семье и немного выучил арабский язык.
        - Так ты знаешь еще и арабский, - констатировала Сабина, помня о способностях своего возлюбленного.
        - Ты, как обычно, преувеличиваешь, - заразительно рассмеялся Габриэль. - Я знаю лишь те слова, которые слышал от Готье.
        Девушка улыбнулась, а затем, помолчав, продолжила расспросы:
        - Ты раньше говорил, что мама умерла. А как давно?
        Шевалье не всегда был щедр на воспоминания, и она спешила воспользоваться его разговорчивостью.
        - Семь лет назад. И ровно столько же я не был дома.
        - Она умерла от болезни?
        - Да… Искала в заснеженном лесу заблудившихся крестьянских детей. Мама хорошо знала тропинки в наших угодьях, потому и вызвалась вместе с остальными прочесывать лес в поисках непосед. А после заболела и умерла.
        Габриэль низко склонил голову и надолго замолчал, справляясь с нахлынувшими эмоциями, которыми многие годы ни с кем не делился.
        - Прости, что своим любопытством причинила тебе боль. - Сабина села рядом на скамью и нежно погладила его по лицу.
        - Ты приласкала меня, и неприятности разом исчезли! - сказал Габриэль с улыбкой и заключил девушку в кольцо своих сильных рук.
        ***
        - Сеньор д’Эспри, вас незамедлительно требует к себе ее сиятельство!
        Молоденький паж передал приказание, и в душе Габриэля колыхнулась тревога. Госпожа де Монфор частенько вызывала его к себе, но чтобы вот так срочно и официально?
        Шевалье торопливо прошел на половину замка, которую занимала Алиса.
        После того как Симон выбрал своей постоянной резиденцией Шато-Нарбонне, его супруга отважилась перевезти с Севера всех своих детей. Старшие - Амори и Ги - хоть и воевали, но находились рядом с ней, а вот двух младших сыновей и трех дочерей она видела так редко и очень по ним скучала. Но вот уже почти год они жили все вместе.
        - Ваша светлость! - Шевалье низко поклонился графине, стоя в дверях кабинета.
        - Перестань церемониться! Присаживайся!
        Хорошо зная своего воспитанника, Алиса уловила иронию в его официальном приветствии и чересчур глубоком поклоне. Указав рукой на мягкие скамейки у окна, она приоткрыла ставни, впуская в комнату ласковые лучи мартовского солнца. Графиня устремила взгляд на укоризненно взиравшую на нее Тулузу в кольце полуразрушенных стен и тут же отвернулась.
        - Я получила от мужа срочное послание. Он решил перейти Рону и атаковать Прованс.
        - Чтобы напугать Раймонов?
        - Скорее всего. Не думаю, что Симон решил всерьез подчинить себе Прованский маркизат. Он едва управляется с уже завоеванными городами, в которых то и дело вспыхивают мятежи. С его стороны это явно тактический ход, и на помощь ему пришло пополнение с севера Франции…
        - И потому барону понадобился я! Ему необходимы опытные рыцари, хорошо знающие особенности этой войны и способные возглавить новичков.
        - Ты всегда отличался острым умом! - Баронесса видела, что на лице Габриэля заиграли желваки. Ей очень хотелось поддержать его, но приказ мужа был для нее законом. - Насколько я понимаю, у тебя на весну другие планы. Ты собираешься жениться?
        - Амори обо всем вам рассказал?
        - Мой сын иногда делится со мной своими секретами, но чужими - никогда!
        - Простите…
        - Просто я не менее догадлива, чем ты, - рассмеялась Алиса, пытаясь разрядить обстановку.
        - Когда нужно ехать? - спросил шевалье, не разделяя ее веселья.
        - Сегодня, - ответила Алиса и, понимая, что огорчит молодого человека еще больше, уточнила: - Сейчас.
        - Сейчас?! Но мне нужно хотя бы передать дела новому шателену крепости. Кто-то уже назначен на эту должность?
        - Нет. Мой супруг считает, что замком я могу управлять и сама. Ты великолепно укрепил его за год, тщательно продумал расстановку дозорных на стенах и башнях, прекрасно вышколил гарнизон. Я постараюсь справиться…
        Алиса хотела по-матерински прижать к своей груди голову Габриэля, такого беспомощного в своей растерянности, но сдержалась. Справившись с потрясением, рыцарь продолжил уже спокойней:
        - Мне нужно попрощаться с Сабиной.
        - Обязательно сделай это! И скажи ей, что все письма от тебя я буду передавать через своего пажа Гуго. Он смышленый и верный мальчик.
        - Спасибо, госпожа, вы, как всегда, добры. Пойду отдам последние распоряжения. Вы со мной?
        ***
        Последние распоряжения тем не менее заняли слишком много времени, и на то, чтобы проститься с Сабиной, у Габриэля оставались считаные мгновения. Он загодя послал к девушке Анри, чтобы тот известил ее обо всем. Даже молния, ударившая в дерево, под которым стоишь, не произвела бы более сильного потрясения.
        Лишь баронесса де Лонжер обрадовалась подобному развитию событий. В конце зимы она, довольная, возвратилась домой - свадьба ее дочери прошла без сучка и задоринки. Жених и его щедрые подарки очень понравились Аделаиде, а оговоренная солидная «вдовья доля» обеспечит ее безбедную будущность. Судьба дочери была устроена. Оставалось позаботиться о Сабине.
        На свадебных торжествах Агнесса познакомилась с бароном Арно д’Альбре, и тот проявил неподдельный интерес к ее образованной племяннице. Он, конечно, был уже немолод - около пятидесяти, но находился в прекрасной форме. Вполне подходящая партия для Сабины. Однако Агнесса любила племянницу и безмерно уважала шевалье д’Эспри, а потому решила не торопить события и пообещала дать ответ барону д’Альбре в течение года.
        Несмотря на безграничную благодарность, которую Агнесса испытывала к д’Эспри, он совершенно не устраивал ее в качестве родственника. Шевалье столько раз спасал ее семью, а она не желает отдавать за него Сабину? Да, и мысль об этом очень мучила баронессу. Она не раз допрашивала себя с пристрастием: уж не зависть ли к племяннице руководит ее поступками? Нет, обыкновенная практичность! Она могла сквозь пальцы смотреть на отсутствие титула и скромный доход, но д’Эспри - враг, и после того, как вернется граф Тулузский, родство с северянином будет равносильно позору. И тогда в этом городе для нее не будет места. Вот этого честолюбивая баронесса де Лонжер не вынесет. А как же услуги, которые оказывал им шевалье? Что ж, она всегда принимала помощь от влиятельных мужчин. Да и разбивать вдребезги хрустальные мечты влюбленных молодых людей Агнессе не хотелось. Поэтому она решила ждать, терпеливо, как восточный мудрец. Капризная фортуна - вдвойне капризная у военных - укажет, что делать дальше.
        Габриэль спрыгнул с коня у ворот и поймал в объятия Сабину, стрелой пролетевшую через двор. Забывшись, шевалье так крепко стиснул девушку, что металлические кольца хауберка, несмотря на несколько слоев ткани, безжалостно впились в ее тело. Но это было самое ничтожное из страданий, которые она сейчас испытывала.
        - Родная моя, бесценная, ты только дождись меня, непременно дождись! Я вернусь, я везучий! Ради нашей любви я обману даже смерть, - торопливо шептал Габриэль, покрывая лицо девушки жадными поцелуями.
        - Обязательно буду ждать! Всю жизнь, день за днем, я буду ждать только тебя! - клялась в ответ Сабина, заливаясь слезами, и, обхватив руками его голову, смотрела на него, пытаясь впитать в себя без остатка образ любимого. Ее сердце бешено колотилось и, обрываясь, падало в бездну.
        - Господин, нам пора! - донесся с улицы негромкий, но настойчивый призыв Анри.
        Задыхаясь, Габриэль в последний раз прикоснулся к драгоценным губам и, не оборачиваясь, исчез за воротами. Несмотря на тяжесть доспехов и горечь разлуки, он держался безукоризненно прямо. Идеальная осанка соответствовала его характеру: четкому, последовательному, дисциплинированному.
        Агнесса проводила Габриэля взглядом из окна спальни и крепко прикусила кончик носового платка, чтобы не разрыдаться. А окаменевшая Сабина еще долго стояла посреди опустевшего двора, растерянно уставившись на закрытые ворота.
        ***
        - У нас большая радость! - Баронесса де Лонжер вбежала в гостиную и закружилась по комнате, словно юная девочка.
        - Письмо от Габриэля? - вскочила Сабина, уронив на пол пяльцы; на полотне не было ни единого стежка.
        У нее уже вошло в привычку делать вид, будто она вышивает, в то время как все ее мысли были о возлюбленном. Последние полгода редкие послания от шевалье были для нее единственной радостью. Его письма, зачитанные, зацелованные и залитые слезами, с неизменными «люблю», «жди», «я скоро вернусь», хранились в шкатулке, стоявшей в изголовье кровати, будто самая большая драгоценность.
        - Нет. - Агнесса опешила и резко остановилась. - Впрочем, скоро ты увидишь своего шевалье.
        - Откуда вам это известно? - Девушка поняла, что слишком отдалилась от реальности и упустила важные события.
        - Граф Раймон в городе! Его войско в тумане форсировало Гаронну и сейчас через Саленские ворота входит в Тулузу. Собирайся немедленно, мы будем его приветствовать![31 - Это произошло 13 сентября 1217 года.]
        - А при чем тут Габриэль?
        - Ну как же? - взвизгнула баронесса. - В Нарбоннском замке - семья Симона де Монфора! Северян, не успевших укрыться за его стенами, уже перебили на улицах города. Симон не бросит в беде даже последнего пехотинца, а тут - родные дети! Алиса наверняка уже отправила к мужу гонца с письмом. Ураганный ветер в сравнении с продвижением войска барона покажется легким бризом. Скоро Монфор будет здесь, а с ним явится и твой ненаглядный!
        - Тетя, зачем вы так? Шевалье сделал для нас столько хорошего. - Сабина чуть не плакала от обиды и растерянности.
        - Извини, племянница, я перегнула палку! Просто тут такое событие, а ты со своими переживаниями! Тулузцы потеряли голову от восторга. Слышишь эти крики, пение рожков, бой барабанов? Кстати, Раймон облагодетельствовал нашу семью.
        - Я помню об этом и искренне рада возвращению славного графа в Тулузу.
        Девушка лукавила. Она очень уважала старого Раймона де Сен-Жиля, да к нему и нельзя было относиться иначе, но мысль о том, что ее возлюбленный находится во вражеском стане, отравляла ее радость. Сабина оказалась меж двух огней.
        Понимая, что его враг скоро примчится за своей семьей, Раймон приказал срочно укреплять город. Впрочем, в приказах никто не нуждался. Горожане, от виконтов и баронов до ремесленников и слуг, вышли с заступами и кирками на окраины Тулузы. Круглые сутки, по ночам при свете факелов, они возводили укрепления, копали рвы, ремонтировали разрушенные стены. К появлению Симона - а он шел стремительным маршем - фортификационные сооружения были восстановлены. Помимо армии, которую привел с собой Раймон, все мужское население Тулузы, в том числе и слуги Агнессы, превратилось в боеспособное ополчение.
        Симон де Монфор с ходу попытался взять непокорный город мощной атакой, но беспощадный отпор - град камней и ливень стрел - опрокинул его конницу. Во время неудачного штурма барон понес значительные потери, особенно среди ближайшего окружения. Однако опытный воин не отступил. Началась планомерная осада Тулузы.
        - Госпожа, там какой-то грязный уличный мальчишка просит его принять. - Камеристка не скрывала брезгливости. - Мы пытались его прогнать, но он оказался очень настырным.
        - Приведите его, - бросила Сабина, и от тревожного предчувствия, не покидавшего ее последние дни, у нее засосало под ложечкой.
        В дверях появился подросток в перепачканной рваной рубахе и разодранных штанах. На лице у него багровел кровоподтек, руки были счесаны в кровь. Сабина едва узнала всегда такого опрятного пажа Алисы де Монфор, приносившего ей письма последние полгода.
        - Гуго! Что случилось?
        - Простите за маскарад. Переоделся в лохмотья простолюдина, чтобы пробраться к вам, да по дороге подрался с уличными мальчишками…
        - Тебе нужна помощь? Позвать лекаря?
        - Чепуха… У меня плохие вести.
        - Ты принес письмо?
        - Нет. Госпожа Алиса прислала меня с устным сообщением. В первом бою были ранены их сын Ги, брат барона Ги и шевалье д’Эспри.
        Сабина резко поднялась со стула, но у нее тут же подкосились ноги, и она снова рухнула на сиденье. Горло перехватило спазмом, стало нечем дышать. Гуго, так и не дождавшись вопроса, продолжил:
        - Габриэль пострадал сильнее всех: его ранило камнем в голову и стрелой в ключицу. Расплющенный шлем смог снять с его головы лишь кузнец; рана под ним оказалась очень серьезной.
        Наконец рыдание прорвалось наружу и девушка зашлась в душераздирающей истерике. На ее крик прибежала Агнесса, и Гуго повторил ей свой рассказ.
        - Я к нему, - немного придя в себя и вытирая обильно текущие слезы, сдавленно прошептала Сабина.
        - Шевалье нет в замке. Вчера вечером мадам Алиса отправила его вместе со своим сыном Ги в аббатство близ Ле Пюи. Говорят, там выхаживают даже тяжелораненых.
        - Габриэль просил мне что-нибудь передать?
        Гуго скорбно покачал головой:
        - Он без сознания.
        - А деньги? Путь ведь неблизкий! - Потрясение Сабины сменилось лихорадочным возбуждением.
        - Не беспокойтесь, моя госпожа дала ему достаточно денег. Да Амори, сняв с руки перстень с большим рубином, попросил брата Ги, которому арбалетный болт попал в бедро, позаботиться о его друге.
        Юноша ушел, наотрез отказавшись от помощи. Агнесса еще долго утешала рыдающую Сабину. Несмотря на то что баронесса считала Габриэля неподходящей партией, ее душа изнывала при виде искренних страданий племянницы.
        ***
        Между тем осажденная Тулуза продолжала укреплять оборонительные сооружения, пополняя запасы продовольствия и ожидая помощи от Раймона Молодого. Полностью изолировать огромный город, расположенный на берегу широкой реки, силами незначительной армии де Монфора было невозможно. По воде регулярно поступали припасы и возвращались люди, изгнанные когда-то Симоном из столицы. Зимой военные действия свелись к коротким стычкам, беглым вылазкам и наблюдению друг за другом.
        Через месяц в дом баронессы де Лонжер вновь явился Гуго. Передвигаться между городом и Нарбоннским замком стало крайне опасно, но Алиса де Монморанси, зная о терзаниях юной возлюбленной Габриэля, решила поддержать ее добрым словом.
        - Что-нибудь известно? - Сабина ворвалась в гостиную и схватила юношу за плечи.
        - Новостей нет, но госпожа просила передать, что в скором времени отправится в Париж и по дороге разузнает о судьбе раненых. Она обязательно вам напишет. - Юноша заметил, как в глазах осунувшейся девушки погасла вспыхнувшая было надежда, и ему захотелось ее подбодрить. - Все будет хорошо, я уверен. И вы верьте.
        Сабина слабо улыбнулась. Она поняла: в томительной неизвестности пройдут месяцы. Поблагодарив пажа за храбрость и теплые слова, она попросила его сказать спасибо Алисе за заботу. Однако Гуго не передал ее слов: на подходе к замку шальная стрела пронзила его грудь.
        Тоскливое ожидание оказалось лучше новости, которая пришла в их дом в середине зимы. В ожидании была надежда, теперь ее не стало. В обещанном письме Алиса коротко сообщила, что до аббатства близ Ле Пюи Габриэль не доехал. Его похоронили в какой-то крохотной обители.
        Мир Сабины в одночасье рухнул, и вокруг нее образовалась пустота - мрачная, холодная, безжизненная. Не было даже слез: ошеломляющая боль выжгла все чувства разом, а обледенелая, подобно оконному стеклу, душа источала лишь тонкие ручейки влаги, которые мелкими каплями заполняли ужасную черную дыру внутри.
        Друг за другом потекли безликие дни и месяцы.
        В начале весны неугомонная Алиса де Монморанси привела с севера значительное подкрепление, состоящее в основном из фламандцев. Не надеясь на помощь Филиппа Августа, относившегося к альбигойской войне неблагосклонно, баронесса напрямую обратилась к своему отцу - коннетаблю Франции, и тот ей помог. Тулуза запаниковала. Однако в апреле прямо на глазах у осаждающих в город вошел Раймон-младший с небольшой, но хорошо обученной армией. Горожане высыпали на улицу, встречая доблестного наследника графства, и их ликующие крики были слышны в округе за много лье. Радостный колокольный перезвон весь день плыл по небу, а ночь утонула в веселых звуках песен, виол, заливистом смехе рожков и колокольчиков. Раздраженные северяне издали наблюдали за тем, как у костров пляшут молоденькие девушки.
        При виде столь искреннего восторга воины де Монфора растерялись. Сам Симон впал в тоскливую апатию и, казалось, искал смерти. Однако порядок в его лагере, основанный на личной преданности воинов, не пошатнулся. Кровопролитная осада продолжалась. В начале лета построенная по приказу де Монфора гигантская катапульта на колесах, прозванная впоследствии Кошкой, стала стрелять по городским кварталам. Огромное ядро попало в сад Агнессы и полностью разрушило мозаичный бассейн, осколками которого ранило садовника, ковырявшегося в земле неподалеку.
        Но окаменевшая Сабина ничего не замечала. У нее не было мыслей. Даже во снах Габриэль не являлся ей. Ночи были наполнены неясными кошмарами без начала и конца, и девушка просыпалась с криком. Но и тогда дежурившая в спальне камеристка не видела слез у нее на глазах. Сабина, словно тень передвигавшаяся по дому, аккуратно выполняла поручаемую ей работу, выходила к столу, сидела по вечерам в гостиной, вежливо отвечала на вопросы окружающих. Но на самом деле она отсутствовала! От девушки остались лишь оболочка, укутанная в траурные одежды, и безжизненный взгляд мраморного изваяния. Мучительное горе медленно накапливалось в ее душе.
        - Сегодня возле Сен-Серненских ворот убили Симона де Монфора. Камнем, выпущенным из требюшета, ему снесло половину черепа, - сказала как-то Агнесса, надеясь, что хоть эта новость выведет ее племянницу из апатии.
        - Ужасная смерть в ужасной войне, - равнодушно пожала плечами Сабина, лишь в глубине ее глаз промелькнула горькая усмешка, вызванная трагическим совпадением.
        Агнесса не на шутку тревожилась за душевное здоровье своей подопечной, а та отсутствующим видом все больше напоминала свою покойную мать.
        Мадлен последние годы явно была не в себе; говорят, это передается по наследству.
        После смерти предводителя деморализованная армия, окончательно растерявшая боевой дух, терпела одно поражение за другим. Возглавивший войско Амори вскоре снял осаду и отступил к Каркассону, где и похоронил своего отца. Тулуза торжествовала.
        - Девочка моя, давай прокатимся верхом?
        Агнесса с нарочитой веселостью подвела племянницу к томившимся в стойлах лошадям и с чувством похлопала их по мускулистым крупам. Она изо всех сил пыталась вернуть Сабину к жизни и потому решила сыграть на ее любви к конным прогулкам.
        - Осада снята. Думаю, мы можем рискнуть и выехать за город.
        - Как скажете, тетя, верхом так верхом, - равнодушно согласилась Сабина.
        Однако во время прогулки - так было угодно судьбе - они оказались в роще, где два года назад Габриэль впервые объяснился Сабине в любви. Девушка дернулась в седле, резко схватилась за горло и, переждав спазм, тяжело спешилась возле памятных деревьев. Камеристка хотела последовать за госпожой, но властная рука Агнессы удержала ее.
        - Не мешай, - еле слышно прошептала она служанке и приложила палец к губам, призывая хранить молчание.
        Сабина, покачнувшись, обхватила ствол молодого бука и медленно сползла по нему на траву. Волна горя, поднявшаяся из глубины ее души, наконец-то выплеснулась наружу, Жалобное рыдание было слышно далеко вокруг.
        - Слава Всевышнему! - с облегчением выдохнула Агнесса, вытирая слезы, градом катившиеся по щекам. - А я-то решила: все, она тронулась умом.
        Баронесса то и дело осеняла себя крестным знамением, шепча слова благодарности Господу, и камеристка, желая сделать хозяйке приятное, вторила ее движениям.
        Поплакав, Сабина ожила. Во всяком случае, Агнесса перестала замечать в глазах у племянницы мертвое безразличие и потому в середине осени решилась на разговор о ее замужестве.
        - Сабина, девочка моя дорогая, я глубоко тебе сочувствую и скорблю о смерти Габриэля, ты ведь знаешь, я очень его уважала. Однако, как ни банально это прозвучит, жизнь продолжается! Тебе уже восемнадцать лет. Пора выходить замуж. Положенный год траура миновал. Через пару лет ты станешь старой девой, и что тогда, монастырь?
        - Тетя, у вас есть на примете жених? - Сабина в упор посмотрела на баронессу, и та съежилась от ее холодного взгляда.
        - Есть, - отозвалась Агнесса и не спеша рассказала племяннице о бароне д’Альбре. - Правда, я обещала ему ответить в течение года, а прошло уже почти два. Но, думаю, девятимесячная осада Тулузы послужит уважительной причиной.
        Сабина горько усмехнулась: ее тетя готовила этот брак задолго до гибели Габриэля, когда они еще с упоением мечтали о собственной свадьбе. Предсказывая решительный отказ мадам де Лонжер, шевалье в очередной раз доказал, что умел разбираться в людях. Однако теперь это не имело значения, и Сабина не стала озвучивать свои унылые мысли.
        - Я согласна. Начинайте подготовку к свадьбе. - Недоверчивый взгляд баронессы заставил девушку объяснить: - Сабина де Фруа похоронена со своими чувствами и надеждами в неприметном аббатстве по дороге в Ле Пюи. Племянница же баронессы де Лонжер готова выполнить волю своей покровительницы и выйти замуж, как велит ей долг.
        Подобный исход беседы обескуражил Агнессу, но она решила не гневить Господа сомнениями в Его мудрости. Время все лечит - это сорокалетняя баронесса знала наверняка. И, не откладывая дела в долгий ящик, Агнесса тут же написала Арно д’Альбре, сообщая ему о том, что готова приступить к обсуждению условий брачного контракта. Немного поволновавшись - а вдруг барон уже женился или попросту передумал? - она вскоре получила утвердительный ответ. Арно извещал мадам де Лонжер, что заранее принимает все ее условия и готов к Рождеству прислать своих представителей, которые и привезут ему долгожданную невесту. Такая стремительность обрадовала деловую Агнессу, и, засучив рукава, она начала готовить приданое, продолжая переписку с бароном.
        Сабина, безропотно помогавшая тете обновлять свой гардероб, вышивать постельное белье и выбирать подарки для жениха, желала лишь одного - уехать подальше отсюда. Побыстрей убраться из Тулузы, из дома, где прошло ее детство, ведь все здесь - кресла в комнатах, кочерга возле камина, шкура на полу, деревья за окном, даже камешки на дороге - напоминало девушке о ее любимом Габриэле и несбывшихся мечтах. Прочь отсюда, иначе она задохнется от горестных воспоминаний!
        ***
        - Боюсь, шевалье не доедет до Ле Пюи. Он либо мечется в бреду, либо вовсе лежит, как покойник, - ворчливо рассуждал монах Жан, разводя костер и устраивая над ним закопченный котелок с водой. - Умрет, и тогда плакала награда, обещанная бароном де Монфором!
        Четверо монахов, которые уже не раз ухаживали за больными, сопровождали раненых Габриэля и Ги де Монфора-младшего. Обоз, состоявший из нескольких мулов, телеги и крытой повозки, в которой везли д’Эспри, остановился на ночь в зеленой низине с редким кустарником. Два монаха стали менять повязки у больных, еще двое готовили похлебку на ужин.
        - Что ты предлагаешь? - Вытащив из внушительной торбы несколько холщовых мешочков с крупами, солью, сушеными овощами и травами, Пьер вопросительно уставился на собеседника.
        Перед отъездом Симон пообещал им десять ливров* награды - неслыханное богатство для нищих братьев, - если Габриэль поправится.
        - Прошлой зимой в аббатстве Сен-Руф близ Авиньона я видел чудо-монаха. Он искусно врачует раны, особенно боевые. - Жан неторопливо продолжил: - Поговаривают, что он долгое время находился на Святой земле, где учился у знаменитых лекарей. На его счету сотни спасенных жизней. К нему за помощью обращались даже рыцари из ордена госпитальеров! Постарев, лекарь стал плохо переносить палестинскую жару и вернулся доживать свои дни в эту обитель. Но слава о его чудесных способностях разнеслась далеко за пределами аббатства. Я предлагаю поехать в Авиньон! Он ближе, да и раненому не придется трястись по горным перевалам. А главное - есть надежда, что тамошний лекарь ему поможет.
        - Ты говоришь дело, - с воодушевлением поддержал его Пьер, помешивая варево длинной ложкой. - С утра поговорим с мессиром!
        Но Ги де Монфор уже услышал их беседу. После перевязки он с помощью оруженосца вылез из телеги и, опираясь на костыль, решил немного размять затекшую здоровую ногу. Из повозки д’Эспри доносилось тихое постанывание и голоса монахов, бубнящих молитвы. Ги понимал: друг его брата не протянет долго. Стремясь избавиться от мучительных мыслей, де Монфор заковылял в противоположном направлении, где беседовали у костра жадно-находчивые монахи.
        - О чудесном врачевателе верные сведения? - спросил у них Ги.
        - Своими глазами видел, ваша милость, как он вылечил человека со вспоротым животом! - воскликнул Жан и перекрестился для убедительности.
        - Решено! Сам-то я в Авиньон, принадлежащий графу Раймону, не сунусь, а вот вы вдвоем берите повозку с парочкой запасных мулов и утром поезжайте в аббатство… Как, ты говорил, оно называется?
        - Обитель Святого Руфа.
        - Вот-вот, туда. И торопитесь, не жалейте мулов. Я дам вам кошель с деньгами на дорогу. Если ваш лекарь-волшебник действительно вылечит Габриэля, вы получите вот этот перстень с рубином, - и Ги показал кольцо, надетое на его безымянный палец. Он искренне обрадовался возможности помочь рыцарю, преданно служившему его семье.
        - Но д’Эспри ведь тоже воевал против Сен-Жилей… - на всякий случай напомнил дотошный монах, не отрывая взгляда от драгоценного камня, много лет украшавшего руку Амори.
        - А вы не говорите о том, что он был приближенным барона Симона! Сейчас сам черт не разберет, кто за кого воюет! Особо любопытным скажете, что это раненый из свиты Раймона Молодого. Даст Бог ему выжить - выпутается! - отрезал Ги.
        Сам он отправился на север, в свой родовой замок, ведь ехать в Ле Пюи ему было больше незачем. Рана на его бедре затянется в родных стенах и без докторов.
        ***
        Чудо-старичок по имени Рено оказался весьма высоким и жилистым, с седыми волосами, стянутыми на затылке. Благодушное лицо, умный взгляд прищуренных глаз, приветливая улыбка внушали к нему безоговорочное доверие, а крупные ладони, которые он содержал в чистоте, казались белоснежными на фоне черной рясы. Для лечения больных в обители выделили отдельную комнату с большим окном, даже в ненастье пропускавшим достаточно света. Тут стоял крепко сколоченный прямоугольный стол, выскобленный добела. На него и положили раздетого рыцаря. Осмотрев страшные раны, лекарь без промедления приказал послушнику принести корыто, побольше горячей воды, крепкого вина и чистую ткань, а сам тем временем вытащил из железного сундучка необходимые инструменты, завернутые в выбеленный холст.
        - Вовремя вы его привезли. - Ожидая послушника, Рено сосредоточенно прислушивался к дыханию раненого и, оттягивая веки, рассматривал его зрачки.
        - Спешили! Ехали почти без остановок, даже по ночам. - Утомленный вид монахов подтверждал правдивость этих слов.
        - Будете мне ассистировать. Когда я начну обрабатывать раны, рыцарь может очнуться от боли. Тогда нужно будет его придержать.
        Вымыв по настоянию лекаря руки, братья Жан и Пьер приготовились ему помогать. Рено, орудуя в ране мудреными инструментами, удалил из нее гной, собрал осколки кости и совершил ряд других манипуляций, смысл которых остался неясным для стоявших рядом с ним монахов. Затем старик аккуратно, словно заправский портной, зашил рану вдоль уха, от виска до нижней скулы, и перебинтовал Габриэлю голову. Отверстие от стрелы было не столь опасным, но и с ним лекарь провозился довольно долго. К всеобщему облегчению, Габриэль во время операции так и не очнулся. Обмыв тело больного водой с винным уксусом, монахи перенесли его в келью Рено и отправились в часовню - помолиться за спасение едва теплившейся жизни.
        - Где я? - еле слышно прохрипел наконец очнувшийся Габриэль, мутным взглядом изучая незнакомый низкий потолок.
        - Воистину милостив Господь Всемогущий! - Осеняя себя крестным знамением, лекарь присел возле раненого. - Вы в обители Святого Руфа близ Авиньона.
        - Авиньон? - Шевалье от напряжения закрыл глаза. - Почему Авиньон? Мы его захватили?
        - Вам нельзя разговаривать, - предупредил его Рено, видя, какую боль причиняет раненому каждое произнесенное слово.
        По обрывкам фраз, которые рыцарь бормотал в бреду, старик давно понял, что этот воин - приближенный Симона де Монфора. Но монаху было все равно: за свою долгую жизнь он лечил и арабов, и евреев, и греков. Все они были страждущими перед лицом Господа, который руками Рено облегчал их боль. Неожиданно вошедший брат Жан услышал вопрос рыцаря и замер в нерешительности в дверях кельи. Заметив это, лекарь ухмыльнулся:
        - Не волнуйтесь, я его не выдам. Для меня он просто человек, которого я могу вылечить. Остальное не имеет значения. Подайте мне настойку со стола.
        Напоив больного и дождавшись, когда тот уснет, Рено вышел на улицу, где застал шептавшихся монахов. Жан решительно приблизился к лекарю.
        - Скажите, мы можем вернуться и передать родственникам шевалье радостную весть о его спасении?
        - О, думаю, говорить об этом пока еще рано, прошло всего несколько дней!
        Но Жану с Пьером не терпелось получить обещанную награду, и они решили отправляться в путь. Их гнала вперед не только жадность, но и боязнь, что тайна Габриэля откроется. К сожалению, монахи не пожелали идти пешком и, прихватив богатую повозку с мулами, спешно выехали в обратный путь. Больше их никто не видел.
        Габриэль выздоравливал медленно. Его раны перестали гноиться и быстро зарубцовывались, сломанные челюсти, насколько мог судить Рено, заживали. Но рыцаря все еще мучили ужасные головные боли, от которых он часто терял сознание. Да и память его подводила: он путал события, имена, иногда рассуждал нелогично, а порой в его сознании и вовсе возникали причудливые образы. Но умелый монах не опустил рук. Целебными травяными настоями, рецепты которых Рено собирал всю свою долгую жизнь, он терпеливо отпаивал пациента. К Рождеству стало ясно: жизнь и рассудок рыцаря вне опасности, теперь ему надо окрепнуть.
        - Скажите, чудесный спаситель, моя память восстановится или я так и буду барахтаться среди неясных образов? - Устроившись на скамье в монастырском саду рядом с Рено, шевалье с наслаждением вдыхал холодный воздух. В руках он теребил затейливо вышитый пояс, который недавно нашел среди своих вещей.
        - К вечеру начнется дождь. - Рено смотрел на небо, обдумывая ответ. - Что же касается памяти… Бывает по-разному. Но вы молоды, и это главное! Молитесь чаще. Господь милосерден.
        В конце зимы пришло письмо от Алисы де Монморанси. Видно, Жан с Пьером все же успели отправить весточку Ги, а тот при встрече сообщил новость матери. Алиса была очень рада, что Габриэль выжил; она писала ему о том, что осада Тулузы продолжается и она едет в Париж за пополнением. В этом послании не было ничего особенного, но тем не менее оно заставило шевалье встряхнуться, и в его больной голове все встало на место.
        Рено не пожелал отпускать от себя интересного пациента. Ранение в голову, повлекшее за собой потерю памяти, медленный процесс ее восстановления, выяснение причин глубоких обмороков - любознательный лекарь сделал для себя много неожиданных открытий. Габриэль не возражал против того, чтобы за ним наблюдали, и продолжал жить в келье своего спасителя. Шевалье много читал. Пульсирующая головная боль часто мешала ему даже думать, но он с завидным упорством листал книги, хранившиеся в аббатстве. Да и Рено-молчун не допекал его расспросами. Однако теперь Габриэлю захотелось поделиться с монахом радостью, и, свернув в который раз перечитанное письмо, он блестящими глазами уставился на своего спасителя. Они сидели у зажженной свечи за столом, и монах натирал до блеска дорогие врачебные инструменты.
        - Дорогой Рено, вы даже не представляете, как я счастлив! - воскликнул Габриэль.
        - Получили хорошие вести от родных?
        - Вести самые простые и письмо обычное, хоть и сердечное и ласковое. Но я наконец-то вспомнил главное!
        - Вспомнили? - В выцветших глазах врачевателя зажглось профессиональное любопытство.
        - О своей невесте. Я никак не мог восстановить в памяти, почему так резко уехал из Тулузы. Что произошло? И решил для себя, что накануне успел попросить руки любимой девушки у ее опекунши. Но, получив отказ, рассердился и уехал - с твердым намерением потребовать у Симона де Монфора свою долю за участие в войне, чтобы бросить деньги к ногам надменной баронессы.
        - И?..
        Шевалье взволнованно забегал по келье, однако монах поймал его за руку и осторожно, но настойчиво снова усадил на лавку.
        - Спокойней, молодой человек, вам нельзя так волноваться.
        - Я спокоен, - ответил Габриэль, не переставая улыбаться. - Я не успел сделать предложение Сабине! На радость или на беду, меня срочно вызвал к себе барон, не дав времени даже на то, чтобы как следует проститься с любимой. Так что все в порядке. Я сейчас же еду к ней!
        - Послушайте старика, нетерпеливый юноша! Скачка верхом вам сейчас категорически противопоказана. К тому же у вас довольно часто случаются внезапные приступы, которые заканчиваются глубокими обмороками, что в дороге может привести к смерти. Поэтому настоятельно советую вам еще какое-то время попить лекарственные настойки и восстановить силу в руках и ногах.
        - Сколько времени на это понадобится?
        - С полгода. - Старик сделал паузу и, увидев в глазах молодого человека вполне понятную растерянность, сжалился над ним. - Хотя бы пару месяцев. А как только потеплеет, поезжайте. Кстати, ваша левая рука из-за ранения еще не очень хорошо двигается, поэтому советую разрабатывать ее с помощью фехтования. Сейчас самое время этим заняться.
        - Спасибо, брат Рено, я последую вашему совету. - Шевалье заметно сник, но, подумав, согласился с монахом. - Вы вытащили меня с того света, а потому наверняка знаете, что нужно делать.
        - Благодарите не меня, а свою молодость. Лишь она способна творить чудеса, неподвластные даже самому умелому лекарю, - улыбнулся мудрый монах.
        Габриэль и впрямь все еще ощущал ужасную слабость, да и постоянно падать в обморок перед возлюбленной, словно впечатлительная девица, ему не хотелось. Поэтому шевалье выполнял предписания Рено с удвоенным усердием: пытаясь восстановить былую силу и гибкость, упражнялся в фехтовании обеими руками. И носил не снимая пояс, вышитый Сабиной. Окрыленный надеждой Габриэль написал ей два письма, прекрасно понимая, что их вряд ли смогут доставить в осажденную Тулузу.
        Незадолго до запланированного отъезда Габриэлю вручили короткое письмо от мадам Алисы. Та в двух словах сообщала, что баронесса де Лонжер, получив в середине минувшей зимы известие о смерти шевалье, быстренько выдала племянницу замуж.
        Вспышка яростной боли в голове привела к спасительному забвению. На этот раз брату Рено пришлось как следует постараться, чтобы привести рыцаря в чувство. Немного оправившись от потрясения, Габриэль взял меч и отправился в лес за пределами аббатства. Он бесцельно бродил там до позднего вечера, в исступлении круша ни в чем не повинные деревья и кусты. До тех пор пока не выбился из сил. В последнее время адская отупляющая боль толкала его за стены обители, но теперь шевалье просто сидел на живописных лужайках густого леса с распускающейся сочной листвой. Однако окружающая красота не трогала Габриэля. Его глаза застилало соленой мглой, и он грыз веточки, чтобы не разрыдаться.
        Возвращаться в Тулузу Габриэль не хотел. Боль от предательства Сабины скручивала его пополам. Рыцарь попытался оправдать ее поступок приказом тети, которой та была обязана подчиниться, и известием о его, Габриэля, смерти. Но кто сообщил им о его гибели, кому они безоговорочно поверили? А главное, почему так быстро сыграли свадьбу, не соблюдая даже видимость приличий? Пошла же когда-то Сабина наперекор всем, чтобы спасти катара! Эти беспощадные мысли свинцовым обручем сдавливали голову шевалье.
        Через несколько дней Габриэль решил принять крест и отправиться воевать с сарацинами. Еще осенью до их аббатства дошли вести о том, что венгерские и немецкие рыцари, высадившись в Акре, начали новую большую войну с мусульманами[32 - Пятый крестовый поход (1217 - 1221).]. Д’Эспри тут же написал два письма и отправил их с вездесущими купцами. Одно было адресовано его управляющему и содержало требование денег на военное снаряжение, которое понадобится Габриэлю во время паломничества. Заодно шевалье передал верительную грамоту, наделявшую Готье полномочиями, необходимыми для управления поместьем на время отсутствия хозяина. Второе письмо было написано Симону де Монфору. Габриэль просил у него прощения за свое решение отправиться на Святую землю и путано объяснял причины, которые его к этому подвигли. Однако барону не суждено было прочитать это послание. Когда оно окольными путями все же пришло в Тулузу, де Монфор был уже мертв.
        На полученные от верного Готье деньги Габриэль купил в богатом Авиньоне вышколенного дестриэ*, добротную сбрую и шлем. Его меч, хауберк и остальная амуниция были в исправности.
        - Ну, дорогой Рено, прощайте! В тысячный раз говорю вам спасибо за то, что спасли мне жизнь. Я до конца дней буду молиться за вас! - Шевалье попытался подкрепить свои слова жизнерадостной улыбкой, однако она получилась вымученной.
        Он крепко обнял монаха.
        - О! Уже чувствуется медвежья сила! - неловко высвобождаясь из крепких рук рыцаря, рассмеялся тот и вручил шевалье свои настойки на случай, если в дороге головные боли возобновятся. - Да хранит вас Господь! Душевные раны тоже зарубцовываются, хоть и гораздо дольше. Уныние - смертный грех, всегда об этом помните. Поверьте старику: вас ждет интересная жизнь с самыми невероятными поворотами.
        В разгар лета Габриэль выехал за пределы аббатства и, обернувшись, в последний раз взглянул на святую обитель, сердечно приютившую его. Рыцарь попрощался взглядом с окрестными лесами, ставшими свидетелями жестокой боли, которую причинило ему предательство любимой девушки. Одно из деревьев теперь перевязано дорогим нарядным поясом…
        Решительно вонзив в конские бока новенькие золотые шпоры, шевалье направился в Марсель.
        ***
        Незадолго до приезда свадебного кортежа от барона д’Альбре мадам де Лонжер получила письмо. Гонец наотрез отказался передать послание через слугу, и Агнесса спустилась за ним сама. Закрывшись в своей комнате, она прочла следующее:
        «Мадам Агнесса!
        После похорон мужа я решила вернуться в родовой замок Монфор и перед этим привела в порядок бумаги, связанные с Лангедоком. Одна из них касается вас. Правда, не знаю, насколько интересно будет для вас это письмо, но оно важно в первую очередь для меня.
        К делу. Не так давно я поняла, что последние несколько лет к моей корреспонденции проявлял нездоровое любопытство епископ Фолькет, не гнушавшийся даже подлогом. Сопоставив некоторые факты, я пришла к выводу, что и в нашу с вами переписку вклинились фальшивые письма. Те, в которых речь идет о Габриэле д’Эспри.
        В середине прошлой зимы я писала вам, что не нашла шевалье в аббатстве близ Ле Пюи, куда его должны были отвезти, но не теряю надежды и продолжаю поиски. Однако к концу зимы вы известили меня, что уверены: шевалье умер, и потому выдали свою племянницу замуж за другого. К этому времени я уже нашла своего дорогого Габриэля (как потом выяснилось, он по решению Ги оказался в аббатстве близ Авиньона, где его и вылечил искусный монах), но после вашего письма я безрассудно сообщила ему о том, что его возлюбленная теперь принадлежит другому. Ах, зачем я это сделала? До самой смерти себе не прощу!
        Но ближе к делу. Как же я удивилась, узнав в конце лета, что ваша племянница не замужем и по-прежнему живет в Тулузе. Мне стало понятно: письма, которые мы с вами получили зимой, были ловкой подделкой, состряпанной в канцелярии Фолькета. Однако теперь уже слишком поздно! Габриэль, восприняв замужество Сабины как предательство, в середине лета отправился в Египет воевать с сарацинами. Недавно пришло известие: неф[33 - Неф - здесь: парусное судно.], на котором он плыл вместе с другими рыцарями, во время шторма отбился от каравана и был потоплен мусульманскими кораблями. Никто не выжил. Мой бедный мальчик погиб! Бог дважды покарал меня за гнев и длинный язык, отняв любимого мужа и названого сына.
        Я не могла не сообщить вам о смерти Габриэля, ведь он принимал такое живое участие в вашей судьбе.
        Алиса де Монморанси.
        Писано в Каркассоне, в первое воскресенье Адвента 1218 года от искупления мира».
        Потрясенной Агнессе пришлось несколько раз перечитать письмо, пока до нее не дошло, какую гнусность сотворил епископ. Значит, когда Сабина от безысходных страданий медленно сходила с ума, ее любимый Габриэль был жив и тоже страдал. В итоге все сложилось, как и задумала баронесса: ее племянница выходит замуж за человека, которого Агнесса для нее выбрала. Но если бы можно было повернуть время вспять, баронесса предпочла бы видеть Сабину супругой шевалье, нежели пережить кошмар прошедшего года.
        Агнесса хотела тщательно обдумать, как поступить с письмом от Алисы: показать его племяннице или нет? Сославшись на недомогание, баронесса не вышла вечером из своих покоев.
        К утру решение созрело: она ничего не скажет Сабине. Пережить смерть любимого человека дважды не под силу даже титану. Страшный год страданий заканчивался. Пусть Сабина выходит замуж со спокойной душой.
        Глава 2
        ЗАМОК ЛАБРИ. АКВИТАНИЯ. 1218 - 1226 ГГ.
        Наступающая ночь обещала лютую стужу; промозглый ветер, метавший по воздуху мелкий колючий снег, настойчиво выдувал у людей остатки терпения. В последний день пути сразу у двух лошадей слетели подковы и пришлось, сделав крюк, заехать в деревню, чтобы их подковать, поэтому к замку Лабри свадебный кортеж подъезжал поздно вечером. Неожиданно впереди показались силуэты скачущих ему навстречу всадников. Охрана встревожилась, но вскоре раздались радостные возгласы узнавания. Измученная долгой дорогой Сабина с удивлением поняла, что Арно д’Альбре выехал лично, чтобы встретить ее и сопровождать последнее лье. Галантные приветствия и церемонные фразы настолько не вязались с гнетущей темнотой леса и пронзительным холодом, что барон, осознав нелепость ситуации, громко рассмеялся. При других обстоятельствах Сабина наверняка поддержала бы его острым словцом, но сейчас ей хотелось лишь вытянуть на кровати свое уставшее тело и согреться под кипой теплых одеял.
        Арно все понял. Во дворе замка он без лишних слов помог невесте спуститься с лошади и, перехватив из рук слуги факел, повел Сабину к донжону. При свете огня, судорожно трепетавшего на сильном ветру, девушка заметила, что жених пристально ее рассматривает, и еще больше натянула на лицо капюшон подбитого мехом плаща. Барон ухмыльнулся. Поднявшись по крутой лестнице, они наконец-то оказались под защитой спасительных стен.
        - В спальне вас уже ожидают три служанки…
        - Но у меня есть своя камеристка! - резко перебила Арно невеста и указала рукой на женщину, стоявшую у него за спиной.
        Сабина почему-то решила, что, предлагая ей новых слуг, жених покушается на ее свободу.
        - Значит, отошлите их за ненадобностью, - миролюбиво улыбнулся Арно. - Я хотел как лучше.
        - Простите, ваша милость, видимо, я слишком устала. Мне и вправду необходимо отдохнуть.
        Сабина смягчилась. Барон ни в чем не виноват. Вон сколько внимания оказал он ей с первых же минут знакомства!
        - Несомненно! Один вопрос, дорогая невеста. Вы не возражаете, если на свадебных торжествах будет присутствовать не много гостей? - Поинтересовавшись мнением суженой, он еще раз проявил любезность.
        - Ничуть! Напротив, я буду весьма благодарна вам за столь неожиданный подарок. - На этот раз на потрескавшихся от холода девичьих губах появилась улыбка.
        - Рад, что с самого начала наши мнения совпадают. - Арно пристально смотрел на нее, но Сабина и не подумала опустить глаза, как подобает стыдливой девице, и у барона едва заметно приподнялись уголки губ. - Завтра я уеду, так что мы с вами встретимся через день, уже на брачной церемонии.
        - Послезавтра? - изумленно переспросила Сабина.
        Ей почему-то до сих пор не верилось в реальность предстоящего замужества.
        - А зачем тянуть?
        - И правда незачем! - тряхнула головой девушка и, увидев, что слуги начали вносить ее вещи, почти бегом поднялась к ожидающему ее наверху лестницы дворецкому.
        Камеристка еле поспевала за ней. Арно смотрел вслед невесте, и Сабина затылком ощущала его пронизывающий взгляд. Несмотря на свои пятьдесят лет, барон оказался весьма привлекательным, подтянутым мужчиной. Мускулистые плечи и руки выдавали в нем профессионального воина. У него было гладковыбритое аристократическое лицо; лишь сеточка морщин вокруг голубых, немного поблекших глаз и глубокие борозды на лбу напоминали о возрасте.
        Новобрачных обвенчал в небольшой замковой часовне старенький капеллан, и после непродолжительной церемонии все перебрались в жарко натопленный Рыцарский зал донжона, где голодных гостей уже ожидал праздничный стол, застеленный белоснежной скатертью и сервированный начищенной серебряной посудой. Хозяин замка с молодой супругой возглавили пиршество, сидя в высоких резных креслах под пурпурным балдахином. На почетной правой стороне разместился вдовец-сосед - виконт де Марсан - с сыном и небольшой свитой. Рыцари-вассалы с женами и взрослыми детьми уселись по другую сторону стола.
        Молчаливые слуги с полотенцами на плечах и медными чашами, наполненными водой, обошли гостей, предлагая им вымыть руки, после чего умелый резчик мяса ловко принялся за дело. Виночерпии весь вечер незаметно меняли опорожненные кувшины с вином на полные. По залу, подносимые вереницей слуг, плыли оленина, жареный кабан, чья голова оскалилась жуткими клыками на гигантском блюде, дичь, фаршированная рыба и горы всевозможных пирогов.
        Со второй переменой блюд перед молодоженами поставили запеченного и украшенного перьями лебедя, которого хозяин дома по традиции разделил на порции. Арно виртуозно разделал птицу - он орудовал ножом столь же искусно, как опытная швея иглой - и самый аппетитный кусочек положил на тарелку невесты. Сабина попыталась изобразить на лице благодарную улыбку, но у нее это плохо получилось. Нескольким музыкантам, исполнявшим на специальном балкончике бойкие мелодии, также не удалось ее развеселить. Да и выступление ловких акробатов, которых барон привез вчера вечером, не улучшило ей настроения. Радость Сабины осталась в прошлом… вместе с Габриэлем…
        - Госпожа, взгляните, какая вы красавица! - воскликнула камеристка, одевавшая сеньору к брачной церемонии, и поднесла к ней оловянное полированное зеркало в бронзовой оправе.
        - Пустое. Отстань, - отмахнулась Сабина, скользнув равнодушным взглядом по своему отражению.
        Из зеркала на нее смотрела красивая девушка в дорогом подвенечном наряде. Агнесса де Лонжер не поскупилась. Свадебное платье с длинным шлейфом, сшитое из дорогой сверкающей зеленой парчи, выгодно подчеркивало цвет глаз невесты. Самоцветы, которыми были обильно украшены горловина, лиф и манжеты, делали наряд еще более ярким, а рукава, туго зашнурованные до локтя, спускались почти до земли. Небольшая жемчужная диадема в волосах, спрятанных под золотой сеткой, завершала торжественный образ.
        - Вы просто обворожительны, моя госпожа! Я восхищен! - шепнул Арно на ухо Сабине еще в капелле.
        В его словах не было даже намека на лесть. Он был искренне потрясен великолепием своей невесты и весь вечер то и дело устремлял на нее восторженный взгляд.
        А Сабина между тем с тревожным отчаянием ожидала первой брачной ночи. Она болезненно реагировала на откровенные застольные шутки о постельных утехах, и это не укрылось от проницательного д’Альбре. Из писем мадам де Лонжер он хорошо знал о сердечной драме, которую пережила Сабина, и потому после свадебных церемоний с присущим ему тактом проводил молодую жену до дверей ее комнаты и, пожелав ей спокойного сна, удалился в свои покои. Очевидно, Арно не принадлежал к числу мужчин, которые испытывали восторг, совершая насилие в собственной спальне. Припав спиной к закрывшейся двери и облегченно выдохнув, девушка оценила великодушие мужа, давшего ей время на то, чтобы привыкнуть к нему и новому статусу замужней дамы.
        Встав спозаранку, новоявленная сеньора д’Альбре решила помочь служанкам распаковать вещи, привезенные из Тулузы, и стала укладывать их в новые разноцветные сундуки, заботливо установленные в ее комнате. Неожиданно в дверь постучались и в комнату вошел барон. По его безупречному виду нельзя было сказать, что накануне он пировал допоздна на собственной свадьбе. Сабина вспыхнула от волнения.
        - Дорогая супруга, извините за столь ранний визит, но я услышал шум и решил, что вы не спите.
        Сабина легким кивком головы дала понять, что принимает его извинения.
        - Предлагаю, пока гости отдыхают, совершить прогулку по замку, - продолжил барон. - Мне не терпится показать вам ваше новое жилище.
        - Буду очень признательна, мессир, - с явным облегчением выдохнула Сабина, которая вначале истолковала утренний визит мужа по-своему.
        Замок Лабри, обнесенный деревянными стенами с невысокими сторожевыми башнями, находился на юго-западе Аквитании, среди болот и сосновых лесов. Сабина мысленно послала тете благодарный привет: уединение в глуши - именно то, что ей сейчас необходимо. Взяв супруга под руку и внимательно слушая его весьма остроумные замечания, она с интересом разглядывала ухоженное поместье.
        Часовня, кузница, сараи, большой дом сенешаля и жилища других обитателей крепости также были построены из дерева. Лишь большой трехэтажный донжон, гордо возвышавшийся в центре на невысокой насыпи, был каменным. Возведенное по последним требованиям фортификационного искусства прямоугольное здание, которое фланкировали четыре угловые круглые башни, производило внушительное впечатление. Позже Сабина поняла: несмотря на кажущуюся лояльность, Арно любил во всем подчеркнуть свое доминирующее положение. Он показал новой хозяйке кухню с кладовыми, колодец, вырытый в одном из помещений на случай осады, комнаты стражников и арсенал, - все это находилось на первом этаже донжона.
        Рыцарский зал с двумя рядами колонн, расположенный на втором этаже и уже убранный после вчерашнего пира, предстал перед Сабиной в новом свете. На стенах по обыкновению были развешаны перекрещенные мечи, секиры, алебарды, копья и щиты разных форм. Сабина равнодушно скользнула по ним взглядом: украшать жилище воина оружием - это традиция, которой не избежать. Но многочисленные охотничьи трофеи, взиравшие с отштукатуренных стен мертвыми глазами, девушке совершенно не понравились. Лишь сдвоенные арочные окна с фигурной подпоркой посредине, закрываемые в холодное время года и на ночь ставнями с богатой резьбой, добавляли помещению изящества, да огромный камин приковывал к себе внимание. Мощные высокие колонны поддерживали над ним массивный каменный колпак, постепенно сужавшийся к потолку и искусно расписанный сочными красками на сюжеты из рыцарских преданий. Сабина в восхищении замерла возле исполинского очага с трещавшим в нем стволом дерева, распиленным на несколько частей. Арно внимательно наблюдал за супругой.
        - Нравится? - спросил он.
        Сабина слегка вздрогнула от неожиданного вопроса.
        - Камин - да, - ответила она.
        - А что вызывает ваше неудовольствие?
        - Вместо мертвых звериных оскалов я бы повесила на стены веселые шпалеры, в нишах между окнами разместила бы столики и мягкие табуреты, а над ними подвесила бы бронзовые лампы. Тогда помещение стало бы уютнее.
        - Ценю вашу прямоту, - улыбнулся Арно.
        - Я всегда стараюсь говорить то, что думаю. - Сабина недоуменно пожала плечами. - Или вы предпочитаете лесть?
        - Упаси господи! Супруги должны быть честны друг с другом. Во всяком случае, в том, что касается настоящего. Откровения о прошлом - по желанию.
        - Договорились. - И Сабина с любопытством взглянула на мужа.
        Он продолжал ее удивлять.
        - Что же до обстановки… Можете менять ее, как считаете нужным, ведь отныне это и ваш дом тоже. Перечень необходимых покупок передавайте мне. При случае я куплю нужные вещи.
        Обставляя комнату для долгожданной невесты, Арно, весьма ценивший домашний уют, приложил максимум усилий. Спальня Сабины, как и его покои, находилась на третьем этаже донжона. Там все было прекрасно: и обитые персиковым шелком стены, и широкая кровать с алым балдахином, и массивные позолоченные канделябры. Не говоря уже о большой шкатулке с изумительной резьбой, изображающей сцену лесной охоты. Эту шкатулку, наполненную драгоценными украшениями, супруг преподнес Сабине в качестве свадебного подарка. Но кое о чем он все-таки позабыл - о столе, за которым можно было бы писать и читать. Именно его Сабина и поставила первым пунктом в списке необходимых покупок.
        Был уже поздний вечер, когда Арно, по обыкновению заглянув в спальню жены, пожелал ей спокойной ночи. Сабина подала ему список. Прочитав его, барон удивленно усмехнулся и с искренним уважением во взгляде переспросил:
        - Я не ошибся, вам нужен стол для того, чтобы писать?
        - Да, господин. С наклонной доской. Я поставлю его в этом углу, а полки для книг и свитков повешу между оконными нишами, - и она показала, где именно намерена все это разместить.
        - Арно! - в который раз поправил ее барон. - Называйте меня Арно, пожалуйста.
        - Да, Арно. - Сабина смутилась, обратившись к мужу по имени. - Стол необходим мне, ведь я собираюсь переписать книгу Кретьена де Труа «Клижес», которую взяла на время у тети Агнессы.
        - А как же исконное женское занятие - вышивка и шитье? Этим вы намерены заниматься? - насмешливо уточнил супруг.
        - Конечно, Арно. - Сабина растерялась и, покраснев, схватила лежавшее на столике рукоделье. - Я постараюсь разумно распределить время и…
        - Не оправдывайтесь, я пошутил. Скажу больше! Если бы сеньора де Лонжер в перечне ваших достоинств поставила любовь к вышиванию на первое место, я, скорее всего, не проявил бы к вам интереса, - перекатываясь с носка на пятку и не сводя пристального взгляда с жены, признался д’Альбре. - Но, услышав вашу первую просьбу, я понял: мадам Агнесса ничего не приукрасила. Я нашел себе интересную спутницу жизни… А сейчас идемте со мной.
        И он, освещая путь переносным бронзовым светильником, провел Сабину в свой личный кабинет, размещенный в комнате, смежной с его спальней. Молодая баронесса еще ни разу там не бывала. Увидев помещение, заставленное и увешанное оружием, она ахнула. Ее взору предстали мечи, фальшионы*, квилоны, разнообразные ножи, боевые топоры, кистени*, перначи*. Письменный стол у окна был завален пергаментами с какими-то чертежами и схемами. На длинном сундуке и висевшей над ним полке лежали бесформенные куски железа, стояли стеклянные колбы и глиняные бутыли. Природное любопытство Сабины мощным фонтаном прорвалось сквозь траурную печаль. Девушка потрогала клинки, заглянула в сосуды, подошла к столу и попыталась рассмотреть тексты.
        - Что это? Вы чародей или алхимик? - Изумленная Сабина обвела рукой помещение.
        Сверкающая сталь причудливо отражала огонь свечей, и эта комната, утопающая в мерцающем сиянии, и впрямь походила на пристанище волшебника.
        - Нет, просто я люблю железное оружие! - Реакция жены вызвала у Арно лукавую улыбку, отчего его лицо вмиг помолодело на десяток лет. - Но я не только сражаюсь им. Мне нравится его ковать. Верней… как бы это объяснить… я ищу способы ковки и составляющие сплава, который будет самым прочным в мире. У меня есть мечи и кинжалы из знаменитой дамасской и толедской стали. Я хочу научиться выплавлять такую же и даже лучше!
        - Но наши оружейники из Пуату тоже славятся своими изделиями, не так ли? - блеснула познаниями Сабина.
        - Так да не так, - подмигнул ей супруг, очень довольный тем, что ему удалось пробить броню ее скорби.
        - Для того чтобы добиться желаемого, вам необходимо досконально изучить свойства железа. У вас есть труды арабских ученых по естествознанию? Говорят, они достигли невиданных высот!
        Азарт, с каким рассказывал о своем увлечении барон, передался и Сабине. Она уверенно взяла пергамент, лежавший сверху, и, шевеля губами, попыталась разобрать непонятные слова.
        - Вам и вправду интересно? - Арно не помнил себя от счастья.
        - Еще бы! А вы разрешите мне помогать вам или хотя бы просто присутствовать во время ваших опытов и занятий?
        Сабина бросила на супруга восхищенный взгляд, и в ее глазах заплясали солнечные зайчики. Она поняла, что оправдала его надежды, и при этом ей не пришлось притворяться. Но девушка не догадывалась: интуиция подсказывала барону, что он воспитает из своей супруги великолепную партнершу.
        - Вы окажете мне неоценимую помощь, если согласитесь читать книги, которые я вам дам, и искать в них упоминания о железе, кузнечном деле и, конечно, оружии. А еще было бы неплохо, если бы вы вели мою переписку. Она у меня очень обширная, и не все я могу доверить капеллану.
        - С удовольствием, но только на латыни - арабским я, к сожалению, не владею.
        От волнения у Сабины раскраснелись щеки, а глаза, засверкавшие в отблесках свечей магнетическим притяжением, заставили Арно замолчать: он вдруг почувствовал возбуждение. Супруга, безошибочно прочитав в его взгляде неумолимое желание, осеклась. Она уже заметила: редко повышая голос, барон всегда умел настоять на своем. Протянув руку, муж с напряженной улыбкой ждал, и Сабина подумала: со дня свадьбы прошел почти месяц, больше откладывать нельзя. Вложив руку в его шершавую ладонь, покрытую благородными мозолями, оставленными мечом и конскими поводьями, она проследовала за Арно в спальню.
        ***
        За прошедшие два с лишним года Сабина полностью освоилась с ролью жены и хозяйки замка Лабри. Ее душевная рана постепенно зарубцовывалась, а образ Габриэля, ставший светлой иконой, она спрятала глубоко-глубоко в душе. Шальная мысль о шевалье, крадущаяся на цыпочках, испуганно замирала перед наглухо закрытой дверью. Однако в сновидениях веселый Габриэль все же являлся к Сабине с нежными поцелуями, и тогда ей не хотелось просыпаться. Эти сладкие сны поначалу наполняли ее сердце ноющей болью, но со временем стали более редкими, и после них к утру оставалась лишь томная грусть.
        На Рождество к барону и племяннице приезжала тетя Агнесса и гостила у них почти месяц. Достаточно ловко избегая упоминаний о Габриэле, они вдоволь наговорились, обсудили новости. Узнав о том, что Аделаида родила вторую дочь, Сабина вместе с поздравлениями передала ей гору подарков для малышек. Очарованная щедрым гостеприимством барона, Агнесса окончательно перестала беспокоиться за судьбу своей племянницы и, довольная, пообещала чаще навещать замок Лабри.
        Сабина постепенно оживала. Этому способствовал не только всесильный лекарь Время, но и заботливый Арно, который с житейской мудростью вывел жену из апатии, заново пробудив в ней интерес к жизни. К ее утратам он отнесся с особым тактом, и Сабина почувствовала, что и за его плечами маячат какие-то тяжелые потери. Но какие именно, она расспрашивать не стала, ведь они с Арно с самого начала условились не копаться в прошлом друг друга. Барон никогда не обсуждал с ней свою предыдущую женитьбу. Однако иногда супруга замечала в глубине его глаз непонятную тоску, и тогда Арно становился излишне резким и напряженным.
        Может, именно поэтому интимные отношения не были для них на первом месте, и Сабина искренне радовалась этому, поскольку так и не научилась получать удовольствие от постельных забав. Но зато интерес к увлечениям друг друга из года в год становился все сильнее. Похоже, Арно искал себе в спутницы не столько страстную женщину, сколько умного компаньона, и весьма в этом преуспел.
        Молодая баронесса д’Альбре очень хотела иметь большую библиотеку, но книги стоили безумно дорого, и она решила переписывать их собственноручно. Зная об этом, тетя Агнесса, с которой Сабина продолжала поддерживать связь, присылала ей на время интересные новинки, в изобилии появлявшиеся в просвещенной Тулузе. Однако процесс копирования книг очень долог, да и Сабина обладала не всеми навыками, необходимыми переписчику: ей не удавалось ни искусно выводить инициалы - заглавные буквы, разбивающие текст на части, - ни тем более рисовать узорчатые орнаменты, придающие книге дополнительную художественную ценность. Поэтому еще в первый год их супружества внимательный и щедрый Арно сделал жене неоценимый подарок.
        Накануне пасхальных праздников молодая хозяйка беседовала во дворе замка с женой сенешаля, пышечкой Беатрис. Дамы обсуждали праздничное меню, подсчитывали оставшиеся с зимы припасы и прикидывали, что надо будет купить на ярмарке в Бордо. За этим важным разговором их и застал барон. Он приблизился к женщинам вместе с сутулым мужчиной в поношенной одежде.
        - Дорогая супруга, позвольте представить вам переписчика книг господина Жоффруа из Пуатье. - Глаза Арно задорно блеснули. - Я нанял его на пять лет и передаю в ваше полное распоряжение.
        - Он будет переписывать все, что мне нужно? - по-детски переспросила Сабина, еще не осознав до конца смысл сказанного.
        - Разумеется!
        Арно, не выдержав, засмеялся.
        - Мы поселим господина Жоффруа в одной из комнат на втором этаже, там же он будет и работать. Кстати, Жоффруа не только хороший каллиграф, но и весьма умелый рубрикатор[34 - Рубрикатор - здесь: специалист, вписывающий заглавные буквы.]. А сюжетные картинки вы, случайно, не рисуете? - обратился барон к переписчику.
        - Нет, ваша милость. Я не силен в миниатюрах[35 - Миниатюра - здесь: небольшой цветной рисунок в старинных книгах.], поэтому предпочитаю не портить хорошую книгу неудачной иллюстрацией и стараюсь вкладывать больше усердия в орнамент и инициалы, - скромно, но с достоинством ответил Жоффруа, прищуренные глаза которого говорили о безвозвратно испорченном зрении.
        - Это же потрясающе! Вы даже не представляете, как я вам благодарна! - И восторженная Сабина с чувством обняла мужа, прижавшись щекой к его щеке.
        - Почему же? Представляю! - Барон сдержанно принял ее ласку, но окружающие заметили, что сеньор получает истинное удовольствие, балуя свою юную супругу, словно дочь.
        - Надеюсь, мы с вами найдем общий язык и свет увидит еще не одна красивая книга, - произнесла баронесса, обращаясь уже к Жоффруа.
        Она прижимала руки к груди, будто пыталась сдержать часто бившееся от радости сердце.
        - Польщен. Приложу все усилия, - поклонился переписчик.
        Теперь библиотека Сабины каждый год увеличивалась на пять-шесть новеньких томов. После того как стараниями Жоффруа листы будущей книги появлялись на свет, их сдавали для переплета в скрипторий[36 - Скрипторий - мастерская по переписке книг; изначально скриптории находились в основном в монастырях.] аббатства Сен-Север, монахи которого закупали отличный, качественный пергамент. Эта обитель славилась своей книжной мастерской и искусными умельцами, которые, сделав переплет, украшали обложку дорогими тканями, тонкой кожей, а иногда и пластинами слоновой кости, серебра и меди. Мадам д’Альбре была постоянным заказчиком, и монахи-бенедиктинцы позволяли ей бесплатно копировать редкие манускрипты и популярные бестиарии[37 - Бестиарий - здесь: средневековый иллюстрированный сборник статей о животных.], поэтому книжные полки в спальне Сабины пополнялись не только красивыми и интересными, но и редкими изданиями.
        Благодаря переписчику у молодой баронессы появилось больше свободного времени, и она посвящала его супругу. Целыми днями Сабина просиживала у него в кабинете, с азартом отыскивая в манускриптах ответы на вопросы, возникающие у Арно при поиске идеального сплава железа. Сам же барон вместе с несколькими кузнецами и оружейниками работал в отстроенной год назад огромной каменной кузнице. Он проводил там долгие часы, несмотря на адскую жару и жуткий грохот. Арно по-прежнему был недоволен клинками, изготовленными в его мастерской, однако местные рыцари охотно их раскупали. Мечи и кинжалы с клеймом в виде перекрещенных букв «A» и «L» - «Альбре» и «Лабри» - заслуженно славились как первоклассное оружие.
        Вскоре у Арно, пребывающего в вечном поиске, возникла идея вновь посетить кастильский город Толедо, чтобы завербовать там искусного оружейника, а если повезет, то и нанять толкового помощника, владеющего арабским языком. Старенький капеллан, совмещавший обязанности священнослужителя и секретаря, уже не справлялся с работой и просился на покой.
        После битвы при Лас-Навас-де-Толосе, случившейся девять лет назад, границы Кастильского королевства отодвинулись намного южнее, поэтому путешествие по относительно мирным землям Испании обещало быть спокойным. Этим обстоятельством и воспользовалась Сабина.
        - Господин супруг мой, разрешите сопровождать вас в поездке? - без предисловий начала она, застав мужа за рабочим столом. - Очень хочу своими глазами увидеть прекрасный Толедо. Вы так много говорили о его величии, об облике, сохранившем красоты арабской культуры. Мне просто необходимо там побывать!
        - В Толедо? - Арно по привычке потер подбородок правой рукой.
        Сабина замерла. Если он скажет «нет», ни слезы, ни скандалы не поколеблют его решения, и ей придется лишь подчиниться. Наконец, приподняв голову и хитро прищурив один глаз, барон улыбнулся:
        - Так уж необходимо?
        - О да! - засмеялась Сабина, догадавшись, что добилась своего, и нежно обняла мужа за плечи.
        Прежде он и не думал о том, чтобы отправиться в поездку с женой, но очень обрадовался ее просьбе. Барон действительно дважды побывал в столице Кастильского королевства, где завел дружеские отношения с сеньором Энрике де Молина - большим интеллектуалом, у которого намерен был остановиться и на этот раз.
        - Не возражаю. - Откинувшись на спинку стула, Арно потерся затылком о ее подбородок, и Сабина ласково взъерошила его мягкие пшеничные волосы с еще редкими седыми волосками. - Однако дорога туда долгая и очень трудная, одни горные перевалы чего стоят! Я, несколько воинов и слуги поедем верхом. Повозок не будет - поклажу повезут вьючные лошади.
        - Вот и замечательно! - Сабина тряхнула косами, и они упали Арно на колени. - Я с удовольствием проделаю весь путь верхом, любуясь окружающими красотами, а не в тряской повозке, подпрыгивающей на ухабах. С собой я возьму лишь новую камеристку Вивьен, которая тоже прекрасно держится в седле.
        - Это дочь нашего кузнеца? Смышленая девица! - Барон сжал в руке золотую косу жены и с удовольствием вдохнул запах чудесных благовоний, которыми она умащала свои волосы.
        - После смерти камеристки, привезенной из Тулузы, я долго не могла подобрать себе новую…
        - Из огромного количества женщин, живущих в замке? - перебил жену удивленный барон.
        - Личная камеристка - это не просто служанка, а доверенное лицо, почти подруга, - великодушно снизошла до объяснений Сабина. - Но Вивьен оказалась такой жизнерадостной и смышленой, что я решилась взять на это место ее. Думаю, для пятнадцатилетней девушки путешествие в Кастилию станет грандиозным событием, как, впрочем, и для меня.
        - Тогда решено, моя любознательная супруга: после Пасхи мы тронемся в путь.
        ***
        Дорога через горные перевалы оказалась довольно утомительной, но Толедо того стоил! Окруженный мощной крепостной стеной, огромный город, в котором жителей было больше, чем в Париже, впечатлял своими размерами и неприступностью. Внутри городских стен было еще три замка, которые усиливали оборону столицы, а Алькасар, будто парящий в самой высокой точке Толедо, придавал каменному городу ошеломительную монументальность. Даже синим водам реки Тахо, окружающей столицу с трех сторон, не удавалось смягчить эту грозную воинственность.
        Дома знати также напоминали маленькие крепости: на улицу выходили лишь массивные двери и ни одного окна. Особняк виконта Энрике де Молина не был исключением. Однако стоило Сабине с мужем очутиться во внутреннем дворике, как невзрачность голых наружных стен была позабыта. Вода в небольшом фонтане в центре патио журчала и радужно переливалась под южным солнцем, цветущий жасмин наполнял воздух нежным ароматом, а фруктовый садик и белая, будто кружевная беседка довершали этот сказочный образ.
        Улыбчивый и весьма подвижный дон Энрике - сверстник барона д’Альбре - оказался очень гостеприимным хозяином. Он выделил путешественникам несколько комнат с просторной галереей и приставил к гостям расторопных слуг, тут же наполнивших для них ароматные ванны. Узнав за роскошно сервированным столом, с какой целью его друг приехал в Толедо, виконт де Молина предоставил в его распоряжение своего секретаря Хуана: тот должен был исполнять обязанности переводчика и сопровождать барона с женой по узким извилистым улочкам столицы.
        На следующее утро чета д’Альбре в сопровождении Хуана и челяди погрузилась в пучину кастильского города. Центр Толедо между Большой мечетью, ставшей христианским собором, и Алькасаром отводился под торговлю. На многочисленных улицах лавки с изделиями кузнецов, шорников, гончаров, ювелиров, скорняков, портных, мясников, брадобреев чередовались с постоялыми дворами и складами. В этом кричащем на трех языках муравейнике тяжело было сориентироваться, и Арно сполна оценил любезность друга, предоставившего им провожатого, с помощью которого ему вскоре удалось нанять искусного оружейника и сделать необходимые покупки. Был приобретен и солидный запас новомодной бумаги, производством которой славился Толедо. Образованные супруги испытывали страсть к переписке, а послания на бумаге были гораздо дешевле.
        Однажды утром, когда жаркое испанское солнце еще не слишком безумствовало, Арно с Сабиной любовались городскими пейзажами, на которые ислам и христианство наложили свой отпечаток. Хуан, хорошо разбиравшийся в тонкостях архитектуры, обращал внимание гостей на мавританское искусство и элементы готики, которые, органично переплетаясь, создавали неповторимый стиль - мудехар. Барон и его супруга с огромным интересом слушали комментарии провожатого. Вдруг на стыке торговых улочек и жилых кварталов их взору предстало удручающее зрелище.
        Толпа оборванцев забрасывала камнями прижавшихся к ограде пожилого мусульманина и мальчика, защищающего старика своим худеньким телом. Растерянный старик в чалме прижимал к груди несколько свитков, а его защитник что-то громко кричал под градом летевших в их сторону камней. Несчастные были уже ранены, но надсадный собачий лай, раздающийся из-за огороженных высокими заборами садов, и улюлюканье бессердечных ротозеев лишь раззадоривали нападавших. Возмущенная Сабина открыла рот, собираясь вмешаться, но тут заметила, как барон, также отличавшийся обостренным чувством справедливости, уже направил коня в сторону бросавших камни людей и вытащил меч из ножен. При виде воинственного всадника толпа негодяев сразу же рассеялась.
        Ухмыльнувшись, Арно легко спрыгнул с коня и помог спешиться супруге. Сабина нежно поцеловала его в щеку. Вместе с Хуаном они подошли к пострадавшим. Темноволосый мальчик оказался юношей лет восемнадцати, однако из-за сильной худобы и невысокого роста выглядел гораздо моложе.
        - Спроси`те, за что на них набросились? - обратилась Сабина к Хуану.
        - Разрешите представиться, - опередив переводчика, на безупречном lange d’oс произнес израненный юноша, размазывая по щеке кровь, текущую из рассеченной брови. - Меня зовут Родриго, а это мой учитель, Муса ибн Саид. К сожалению, он не владеет франкскими наречиями. Напавших на нас людей нанимает живущий неподалеку святоша-христианин - таким образом он ведет войну против сарацин.
        При последних словах Родриго попытался усмехнуться, но тут же скривился от боли. Из его разбитой губы побежала струйка крови. Вытащив из-за пояса носовой платок, Сабина нежно вытерла его лицо и прижала кусочек ткани к разбитому рту. Юноша выглядел смущенным. «Он не привык к подобной заботе», - с усмешкой отметила она про себя и перевела взгляд на обиженно сопящего старика. Тот, одной рукой потирая ушибленные места, в другой по-прежнему крепко сжимал свои свитки.
        - Им нужно оказать помощь. - Озабоченный вид Сабины подсказал ее мужу, что она не собирается бросать этих людей на произвол судьбы.
        - В двух кварталах отсюда есть приличная харчевня, - вмешался в разговор Хуан. - Там мы и попросим помочь раненым.
        - А заодно и накормим их, - тихо добавила баронесса, скользнув сочувственным взглядом по болезненно худому телу Родриго.
        Пострадавшим промыли раны и дали умыться, а затем все вместе уселись за большой дубовый стол под полотняным навесом в уютном дворике харчевни. В углу журчал крохотный фонтанчик, наполняя воздух свежестью и умиротворяющим звуком падающей воды. Мальчик-араб вскоре принес вино, молоко и хлеб с сыром.
        - Расскажите о себе подробнее, - попросила Сабина, заметив под грязной рубахой на шее у Родриго маленький деревянный крестик. - Что это за странная парочка: христианский юноша и старик-мусульманин?
        - Тут нет ничего странного, сеньора. - Ясные карие глаза доверчиво смотрели на отзывчивую госпожу. - Я родился в семье кузнеца, но с детства проявлял тягу к знаниям, и мои родители решили, пока достаток им позволяет, обучить меня грамоте. Меня отдали в школу к Мусе, который жил и работал в доме Педро де Кастро - это один из местных рикос омбрес[38 - Рикос омбрес (с каст. - богатый, знатный человек) - высшая аристократия в Испании.]. Десять лет назад у нашего мудрого наставника была дюжина таких, как я. Он обучал нас риторике, диалектике, астрономии, а также латыни и арабскому (франкские наречия я освоил самостоятельно). Несколько лет назад в кузне, где работал мой отец, случился пожар. Огонь перекинулся на дом и сделал меня сиротой…
        - Сочувствую, - искренне вздохнула Сабина и придвинула к юноше миску с молоком и накрошенным туда хлебом. Голодный Родриго то и дело сглатывал слюну, и это мешало ему говорить. - Поешьте, а затем продолжите.
        Сама же, сделав глоток весьма недурного вина, с мысленной улыбкой наблюдала за восторженным удивлением Арно. Помогала мужчинам и беседовала с ними она одна, он лишь внимательно слушал. Было заметно: ему это нравилось. Увидев, что Сабина крошит хлеб в миску с молоком, муж повторил ее действия, приготовив порцию для старика.
        Родриго, жадно поглощая еду, поглядывал на красивую сеньору с добрыми глазами, выражавшими неподдельное сочувствие: так притворяться невозможно! Утолив первый голод, юноша охотно продолжил рассказ.
        - Платить за учебу стало нечем, но Муса не прогнал меня и даже пригласил к себе жить. За это я помогал ему переводить труды арабских ученых на латынь. Переводы делались для просвещенного хозяина, благодаря им снисходительно смотревшего на мое пребывание в доме. Но год назад Педро умер и его жена, считавшая меня и Мусу дармоедами, выгнала нас на улицу. Муса ибн Саид, тридцать лет проживший в этом доме и не имевший другого пристанища, сразу сник и постарел. Теперь моя очередь о нем заботиться. Я помогаю учителю составлять письменные сделки на городских рынках, иногда записываю послания для неграмотных клиентов. На это мы и живем.
        - А где же вы ночуете?
        - Да где придется. Иногда, когда есть деньги, на постоялых дворах. Бывает, в доме у клиента, если работы не на один день. Но чаще на улице. - Юноша вновь попытался улыбнуться, но его рот лишь скривился в болезненной гримасе.
        - Да-а, - протянула Сабина и выразительно посмотрела на барона. Она не обольщалась - решение мог принять только ее муж, - но все же закончила свою мысль: - Такие талантливые люди, а живут в подворотне, на улице…
        - Да… - эхом подхватил Арно, удивленно потирая подбородок.
        Как легко его супруге удалось вызвать этого затравленного жизнью юношу на доверительный разговор! Барон умел внимательно слушать о чужих перипетиях, определяя благодаря им характер человека. Он понял: этот кастилец может стать ему толковым и верным помощником.
        - Родриго, мне нужен человек, свободно владеющий арабским. Хотите служить у меня секретарем? Только мы не здешние, как вы уже, наверное, догадались.
        - Это большая честь для меня. - Умные глаза юноши восторженно блеснули. - Однако я не могу оставить своего учителя: без меня он пропадет.
        - Скажите, Родриго, - Арно взглянул на мусульманина, ковырявшего ложкой еду, - этот старик еще не выжил из ума? Он сможет что-нибудь делать, например, помогать в библиотеке?
        - Еще бы! - воодушевился юноша, увидев выход. - Просто Муса не привык жить на улице, потому и опустил руки. Но если он вновь окажется под крышей среди любимых книг, его мудрость всех удивит.
        - Решено! Думаю, мой друг не откажется принять на службу ученого, который будет трудиться у него за кров и еду. Ну а вы, молодой человек, согласитесь у меня работать?
        - С величайшим удовольствием! - обрадовался Родриго и, покраснев, часто заморгал.
        Довольная Сабина заговорщически подмигнула супругу и прочла в его глазах красноречивый ответ: «Умница!»
        Все произошло так, как и предполагал барон. Энрике, проговорив весь вечер с Мусой ибн Саидом, был поражен его обширными познаниями и с восторгом принял старика к себе на службу, не забыв при этом поздравить Арно с тем, что тот нашел себе секретаря.
        - Как вам удалось среди уличного навоза откопать такие жемчужины? Это непостижимо! - размахивая руками, в который раз повторял хозяин дома.
        ***
        Через год Родриго было не узнать. Благополучная жизнь, а также регулярные упражнения в фехтовании превратили худенького юношу в крепкого молодого человека.
        Вскоре после возвращения из Толедо он нашел в одном из манускриптов интересные сведения и поспешил поделиться ими с госпожой. Та стояла у окна и смотрела во двор, с гордостью наблюдая за поединком мужа. Окликнув Сабину и не дождавшись ответа, секретарь подошел ближе. Зрелище и впрямь увлекало. Ловкий, подвижный барон, несмотря на возраст, легко блокировал удары и энергично парировал выпады, высекая мечом искры. Его соперник - молодой воин из гарнизона - заметно устал и отступал под натиском сеньора, в слаженных движениях которого сквозила мужская грация.
        - Как красиво! - восхищенно произнес Родриго за спиной у Сабины, слегка испугав ее.
        - Да, мой муж виртуозно владеет мечом. Наблюдать за ним - одно удовольствие.
        - А этому можно научиться или сие - удел избранных?
        - Один мой знакомый рыцарь однажды сказал, что боевое мастерство сплетает воедино искусство и ремесло. - В голосе баронессы прозвучала едва уловимая печаль. - Ремеслу всегда можно научиться, поднять же свои навыки на уровень искусства - вот это, наверное, удел избранных. Впрочем, что мы с вами голову ломаем? Давайте пойдем и спросим, сможет ли барон научить вас фехтованию. Только полотенце захвачу.
        Пока они спускались во двор, Арно уже закончил поединок и, запыхавшийся, но очень довольный, подошел к появившейся в дверях жене, за спиной которой скромно маячил секретарь.
        - Браво, мой супруг, вы, как всегда, восхитительны! Мы наблюдали за вами из окна. - Подавая полотенце мужу, баронесса весело подмигнула. - Родриго восхищен вашими способностями. Он спрашивал меня, можно ли научиться так фехтовать?
        - Если есть желание и терпение, научиться можно всему. - Вытирая пот с лица и шеи, Арно на лету подхватил озорной тон жены. - Может, и не превосходно, но более-менее сносно обращаться с мечом и кинжалом я вас научу. Сегодня же подберу необходимую амуницию, а завтра утром начнем.
        Твердо веря в чудеса, которые привнесла в его жизнь неземная сеньора - Сабину Родриго откровенно боготворил, - юноша с широкой улыбкой кивнул в ответ. А наутро барон, всегда исполнявший свои обещания, отдал ему свой старенький хауберк, не очень тяжелый одноручный меч, и приступил к обучению. Прилежный юноша быстро осваивал уроки и через пару месяцев получил от наставника первую похвалу.
        Благодаря фехтованию и тренировкам, в которых Родриго участвовал вместе с воинами гарнизона, его мускулы развились, плечи стали заметно шире, и замковые девицы все с бо`льшим любопытством поглядывали на привлекательного брюнета. Однако его интересовала лишь Вивьен - невысокая круглолицая камеристка с оленьими глазами и густыми темными косами. Девушка попросила кастильца научить ее читать, и он с радостью приступил к занятиям.
        Они были не похожи друг на друга: общительная хохотушка и задумчивый, малоразговорчивый юноша, но имелось все же и кое-что общее - неуемное любопытство. И Вивьен, и Родриго, словно морские губки, с жадностью впитывали любые сведения, где бы на них ни натыкались: в окружающей природе, книгах или устных повествованиях.
        Иногда сеньор, погружаясь в прошлое, баловал домочадцев воспоминаниями. Такие вечера обставлялись с особой торжественностью. На выложенном квадратными плитами полу Рыцарского зала меняли соломенные подстилки, к исполинскому очагу пододвигали господские кресла, скамью с мягкими подушками и приносили теплые пледы. Вивьен готовила потрясающий гипокрас, и вся компания - разделение на господ и слуг исчезало, оставались лишь умелый рассказчик и восторженные слушатели - под веселый треск дров жадно внимала историям Арно.
        Чаще всего он рассказывал о столице мира - Константинополе. Барон д’Альбре участвовал в походе, во время которого почти двадцать лет назад западные рыцари завоевали и разграбили главный город Ромейской державы[39 - Держава Ромеев, Романия - так называли свое государство византийцы.].
        - Как все-таки получилось, что целью святого похода против сарацин стал Константинополь? - уточнил однажды, подкидывая поленья в камин, склонный к анализу молодой кастилец. - Не говоря уже о том, что это один из старейших христианских городов, ведь именно греки много столетий сдерживают мусульманскую лавину.
        - В двух словах не объяснишь. - Бывший крестоносец задумался. - Скажу одно: изначально завоевывать столицу ромеев не собирались, сработала безжалостная цепь случайностей. Кроме противоречий, существующих полтора столетия между западными и восточными христианами, столкнулись и торговые интересы. Соперничество за господство на восточных рынках существует еще с конца прошлого века. Венецианцам, генуэзцам, пизанцам в греческой империи разрешили сначала льготную торговлю. Они построили целый город - Галату - на берегу Золотого Рога, а затем ее по приказу басилевса сожгли вместе с жителями дотла.
        - И много людей проживало в Галате? - Сабина попыталась оценить размеры бедствия.
        - Кто его знает? Но то, что он был больше Бордо, несомненно.
        По лицам слушателей пробежало изумление. Насладившись произведенным впечатлением, Арно продолжил:
        - Вернемся к венецианцам, к которым франкские рыцари обратились за помощью, ведь только Венеция обладала необходимыми средствами, чтобы построить гигантский флот, способный перевезти наши войска в Палестину. И в 1201 году дож и граф Шампани подписали соглашение, которое затем и загнало нас в долговую яму. То ли наши предводители оказались недальновидными, то ли венецианцы - очень умными, но в договоре зафиксировали определенную сумму денег, которая уже не зависела от количества перевозимых людей. После неожиданной смерти Тибо Шампанского число рыцарей, желающих отправиться в поход, заметно уменьшилось, а вот оговоренная сумма - нет. Венецианская ловушка захлопнулась. Мы просидели на пустынном острове Лидо почти полгода, ведь все свои скудные денежные средства отдали в счет долга, оставив жалкие крохи на еду. Со мной туда прибыла почти дюжина рыцарей, у которых не было ничего, кроме желания хоть немного разбогатеть. Другие сеньоры испытывали такие же лишения.
        - Среди них был и мой отец, - вставила печальное замечание Сабина.
        - Бездеятельность угнетала нас еще больше, чем голод, - произнес Арно, с сочувствием сжав руку жены. - И тут дож - хитрый лис! - попросил помочь ему захватить Зару (город, соперничавший с Венецией), пообещав за это отсрочить выплату долга на неопределенный срок. Согласитесь, выбор у нас был невелик: либо пухнуть с голоду на острове, либо принять предложение дожа.
        - Но выходит, что Симон де Монфор отыскал третий путь - ушел в Святую землю, истинную цель каждого паломника, - не удержался от замечания Родриго.
        - Де Монфор вообще удивительная фигура. Тогда он не захотел воевать с греками, затем десять лет уничтожал франков… - Арно задумчиво взболтал вино в кубке и медленно сделал несколько глотков. - Он был фанатичным католиком, и слова папы Иннокентия Третьего были для него законом… Ладно, пусть Господь упокоит его душу. Вернемся в Далмацию. После пятидневного штурма мы завоевали Зару, пограбили, поели, причем с голодных глаз смели все сразу. Что дальше? А дальше опять случай в лице наследника константинопольского престола Алексея Ангела, пообещавшего за возвращение трона ему и отцу Исааку, томившемуся в темнице[40 - Благодаря помощи крестоносцев Исаак II и Алексей IV были соправителями с 1203-го по январь 1204 г.], во много раз больше денег, чем мы должны были венецианцам. Здесь уже муки совести никого не одолевали, благовидный предлог для захвата города, в котором хранилось две трети мировых богатств, был. А особо щепетильным Алексей пообещал подчинить православную церковь римскому папе.
        - Но этого не произошло! - удивленно воскликнула Сабина.
        - А это никому, кроме Иннокентия, и не было нужно. Угрызения совести из-за разграбления величайшего во всех смыслах города возникли потом. Захватив же его, мы испытали гордость. Вместе с венецианцами наша армия насчитывала не более пятнадцати тысяч человек, осажденные же могли выставить в пять-шесть раз больше плюс неприступные укрепления города. Венецианцы не только ловкие торгаши, но и моряки отменные, и мастерства, и отваги им не занимать. Они смогли почти вплотную подвести суда к стенам города, и их дож, девяностопятилетний слепой старик, возглавил атаку. Наш рыцарь Андре Дюрбуаз с тяжелым оружием и в громоздких доспехах залез наверх мачты качающегося нефа - на высоту не менее пятнадцати туазов*! - и по шаткому перекидному мостику запрыгнул на одну из башен крепости. Приземлившись на одно колено, он сумел выдержать первые удары, которыми стали осыпать его опешившие греки. Затем Андре встал и мечом расчистил место для других атакующих. Может, мотивы предводителей и были низкими, но подобные подвиги обычных рыцарей восхищают!
        Потрясенные слушатели молчали. Вивьен, не отрывая взгляда от огня в камине, живо видела в нем события, описанные господином. Высокие языки пламени - это золотые купола Святой Софии и храма Святых Апостолов, а вспыхивающие угольки - крестоносцы, поднимающиеся на оборонительные стены. Среди них взвилась самая яркая искра - это отважный герой Андре перелетел на крепостную башню. Но вот большое полено, прогорев, рухнуло и сбившееся пламя разрушило всю картину - так когда-то огонь настоящего пожара уничтожил половину Константинополя.
        Стряхивая с себя сентиментальность, барон помешал кочергой прогоревшие дрова и подбросил новые. Затем долил вино в кубок жены и в свой, предложил всем по пирожку с зайчатиной и, усевшись в кресло, продолжил:
        - Все, что рассказывают о богатствах Константинополя, ничто по сравнению с великолепием, открывшимся нашим взорам. Этот город вобрал в себя лучшее, что было создано человеком за сотни лет! Тысяча золотых куполов, неподражаемые мраморные дворцы, многоэтажные кирпичные здания, ухоженные сады, огромные экзотические зверинцы, широкие, выложенные гранитом площади - роскошь, от вида которой захватывало дух. Резные колонны, несущие на себе печать тысячелетий, казавшиеся живыми скульптуры, ослепляющая многоцветная мозаика и неповторимая в своем совершенстве посуда, которую веками свозили в столицу со всего мира… Но, увы, ценителей среди нас оказалось мало. Бронзовые статуи античных мастеров переплавляли в слитки, мраморные изделия разбивали на части, а из церквей на мулах вывозили все, что можно было отколоть, отбить, оторвать. Не буду притворяться эстетом, я тоже участвовал в этом варварстве, благодаря чему основательно поправил свое положение. Да и основу нынешней оружейной коллекции заложил именно тогда. А на деньги, вырученные от продажи аквитанскому аббатству святых мощей, позаимствованных в одном из
константинопольских храмов, я построил этот каменный донжон. - И Арно с горькой иронией нарисовал в воздухе полукруг. - Кстати, моя дорогая супруга, многие драгоценности, подаренные вам на свадьбу, тоже привезены из разграбленного восточного дворца.
        Сабина испытывала двоякое чувство: от слова «разграбленный» у нее на языке появился привкус крови. При упоминании же о восточных дворцах на нее повеяло ароматом сказочных красавиц принцесс, носивших эти украшения.
        - Спасибо, дорогой Арно. - Она подошла к мужу и поцеловала его в щеку. - Вам не стоит корить себя: что было, то прошло. А рассказ замечательный. Правда, молодые люди?
        Однако, не услышав в ответ ничего, кроме глухого «угу», Сабина поняла: Вивьен и Родриго еще не вернулись из далекого Константинополя.
        ***
        - Дорогой Арно, хочу сообщить вам потрясающую новость, - сказала баронесса, найдя мужа в кузнице, и загадочно улыбнулась.
        Стоял погожий день середины лета, и молодая женщина в легком развевающемся платье была под стать солнечному деньку.
        - Какую же? - Барон напрягся, глядя на возбужденную жену, и на всякий случай вытер тряпкой грязные руки. Он не любил неожиданностей.
        Выйдя из темного помещения на яркий свет, Арно сильно щурился. В кузне всегда царил полумрак - это нужно было для того, чтобы не пропустить даже малейших изменений в оттенках накаливаемого железа. Только по цвету металла можно определить нужную температуру нагрева, что весьма важно при ковке и особенно при закаливании стали. Стоял нестерпимый грохот, издаваемый учениками-молотобойцами, вытягивавшими железную заготовку до размеров будущего клинка, и Арно жестом предложил Сабине отойти подальше.
        - У нас будет ребенок! - В изумрудных глазах улыбающейся женщины блестели слезы, похожие на росу.
        Она второй месяц подряд отмечала отсутствие регул, а тошнота, которая мучила ее по утрам, лишь подтвердила ее предположение. Но прежде чем сообщить радостную новость мужу, Сабина отправилась к замковой знахарке, исполнявшей также обязанности повитухи, и та, выслушав и окинув хозяйку опытным взглядом, поздравила ее.
        Арно заключил жену в крепкие объятия и уткнулся ей в затылок, пряча слезы счастья. Они жили вместе уже пятый год, но Бог все не давал им детей. И вдруг - чудо!
        - Я рад, родная моя, хорошая… я так счастлив, что ничего не соображаю, - шептал ошалевший от этой новости супруг и, обхватив ладонями лицо Сабины, спросил: - Когда же ждать появления младенца?
        - В конце зимы, - обомлев от такой реакции, выдохнула женщина.
        Но незадолго до дня Всех Святых, когда Арно был в отъезде, Сабина решила прогуляться в окрестностях замка. Сбежав по винтовой лестнице угловой башни, Вивьен уже ожидала ее во дворе. Баронесса, закутавшись в широкий шерстяной плащ, не спеша спускалась по ступенькам и вдруг заметила у своей ноги умывающегося котенка. Боясь раздавить его, она оступилась и кубарем скатилась с лестницы. Падение продолжалось недолго, но из-за того, что лестничный проем был узким, Сабина несколько раз ударилась о стену и закричала от резкой боли, пронзившей поясницу.
        Сбежавшаяся на крик челядь отнесла сеньору в спальню. На лицах служанок, суетившихся возле хозяйки, застыл испуг. Позвали повитуху. Сабину то и дело скручивало от боли, и через некоторое время теплая жидкость между ног подтвердила худшие опасения. Знахарка отчаянно пыталась остановить кровотечение, но это ни к чему не привело - ребенка спасти не удалось, и повитуха, собрав в таз последствия выкидыша, принялась выхаживать госпожу.
        Барон приехал поздно вечером. Услышав ужасную новость, он вихрем взлетел на третий этаж. Отодвинув в сторону загородившую ему дверь повитуху, что-то бормотавшую о приметах и прочей чепухе, Арно тихонько вошел в тускло освещенную и жарко натопленную комнату. Из полумрака на него смотрели любимые глаза, горевшие нездоровым блеском и окаймленные чернотой. Убрав спутанные пряди волос, прилипшие к потному лицу, Сабина хотела что-то сказать мужу, но язык ее не слушался, и она лишь беззвучно расплакалась.
        - Главное, что вы живы! - Арно медленно опустился на край кровати и, взяв в руки горячую ладонь жены, крепко прижал ее к своей щеке. С трудом подбирая слова, он пытался сказать главное. - Вы молоды, и у нас еще обязательно будут дети. Но вашей смерти я бы не пережил. А теперь перестаньте плакать и отдыхайте, я зайду к вам завтра утром.
        И едва уловимо коснувшись губами глаз и щек жены, он покинул спальню. Спустившись на первый этаж, мужчина дал волю душившей его ярости.
        - Всех свидетелей трагедии ко мне! Живо! - взбешенно рявкнул подозрительный Арно.
        Он крикнул это в никуда, но через мгновение слетевшиеся слуги уже в подробностях рассказывали ему о случившемся. Повитуха говорила дольше всех. Она в третий раз подтвердила, что жизни госпожи ничто не угрожает. Баронесса молода и здорова, а потому покой и хорошее питание быстро восстановят ее силы. Наконец уяснив, что, кроме злого рока, других виновных нет, хозяин взмахом руки отпустил всех.
        - Гастон, - прошипел сквозь стиснутые зубы д’Альбре, остановив за плечо сенешаля, - если завтра я увижу в донжоне хоть одного кота, то повешу вас собственноручно! Ступайте!
        ***
        Приказав слуге принести большой кувшин самого крепкого вина, Арно заперся у себя в спальне.
        Он совсем потерял самообладание, набросившись на верного и ни в чем не повинного Гастона и несчастных кошек. Но судьба опять хотела наказать его. Только вот за что? После смерти первой жены Элизабет барон много лет не помышлял о повторном браке. Он до безумия любил свою Бэт, и воспоминания о ней до сих пор до крови царапали его душу. Даже гибель единственного сына он встретил с меньшим отчаянием, чем уход обожаемой супруги. От нестерпимой боли Арно хотел свести счеты с жизнью, но мудрый капеллан вовремя остановил его и с помощью проникновенных бесед направил его мысли на любимое оружейное дело. Старожилы замка помнили, что еще в детстве маленький Арно часами простаивал в кузне, до тех пор пока мать не вытаскивала его оттуда за шиворот, чумазого и наполовину оглохшего. Да и на ярмарке в Бордо отец всегда безошибочно находил потерявшегося сына в оружейных рядах… После страшной потери, спасаясь от обжигающих душу воспоминаний, Арно с головой погрузился в опыты со сталью. Огонь кузни никогда не причинит ему такую сильную боль.
        Барон стукнул опорожненным кубком о стол.
        А женщины? Для удовлетворения естественных потребностей их полный замок. Но жениться?.. Из предлагаемых невест он никак не мог выбрать подходящую. Девичья жеманность, ограниченность, опущенные в притворной скромности глаза раздражали его. То ли дело взгляд Сабины, которым она одарила его в первый день встречи: открытый, смелый. Арно сразу же в нее влюбился. Интуиция его не подвела. Впервые услышав, как Агнесса рассказывает о своей племяннице, барон нутром почуял родственную душу. Так же когда-то было с Бэт, ворвавшейся в его жизнь. Во время охоты она отважно влетела на гнедом коне в их мужскую компанию, раскрасневшаяся, смеющаяся, бесстрашная…
        Барон со стоном опустошил очередной кубок вина.
        Он знал, что никого не полюбит так же, как первую супругу. Однако надеялся, что умная жена скрасит его старость. Да и мысль о наследнике согревала душу. Нельзя сказать, что Арно огорчился, когда Агнесса не написала ему в обещанный срок, но, неожиданно получив утвердительный ответ, вне всяких сомнений, обрадовался. Близилось Рождество, а он так и не научился праздновать его в одиночестве. Попытки мадам де Лонжер выторговать выгодные условия брачного контракта лишь позабавили барона - состояние позволяло ему не мелочиться. И вот в его жизни появилась Сабина: свежая, искренняя, решительная. Потеря жениха добавила ее характеру остроты и надрыва. Но сквозь показную смелость Арно видел отчаяние девичьей невинности и дал супруге время привыкнуть к нему, прежде чем взойти с ней на брачное ложе, предназначенное для любви, а не для насилия. И все же их интимные отношения не сложились. Может, поначалу он слишком настойчиво пытался увидеть в ней юную Бэт и Сабина это почувствовала? Впрочем, зачем лгать самому себе: разница в возрасте - вот главная причина дисгармонии. Для двадцатилетней красавицы он -
глубокий старик. Но, как бы то ни было, Арно и не жаждал плотских утех с Сабиной. Для этого у него уже много лет была верная подруга, вдова одного из воинов, жившая в замке. Любовники были осторожны, и никто, кроме Гастона, ни о чем не знал.
        Барон позвал слугу и велел ему принести второй кувшин вина.
        Сабина увлекала Арно все больше и больше. Еще в то первое лето, когда она заглянула в замковую кузню, он возблагодарил Бога. Конечно, для отвода глаз он тогда возмутился, мол, женщине здесь не место: открытый огонь, потные полуголые мужики… Но на самом деле готов был закружить ее в объятиях, ведь Сабина интересовалась всем, что он любил, даже в кузню не побоялась зайти! После она приняла столь деятельное участие в строительстве каменной кузницы, будто обставляла собственную спальню. Затем восхитительная поездка в Толедо… и появление незаменимого Родриго - безусловно, ее заслуга. Сейчас барону трудно представить свою жизнь без всезнающего и неутомимого секретаря. Казалось, большего нечего было и желать. И вдруг - весть о ребенке! Арно решил, что на склоне лет Господь засыпал его подарками. Сглазил. Больно, очень больно…
        Барон налил себе еще один кубок вина.
        Господи милостивый, не надо больше детей, только не забирай Сабину!
        И вновь кубок пуст…
        Арно решил навсегда оставить брачное ложе, чтобы не подвергать больше риску здоровье жены. Окружающие и раньше шептались о том, что трепетным вниманием к Сабине он пытается искупить вину перед Клод, дочерью от первого брака. Клод была недолюбленным ребенком, должно быть, именно поэтому выросла капризной и своенравной. Взрослея, девушка становилась все больше похожей на Бэт… В конце концов Арно больше не смог выносить ее присутствие и второпях выдал замуж… Конечно, чувство вины не давало ему покоя, но искупление?.. Бред. Впрочем, жизнь сплела такие тенета в его душе, что сразу и не разберешь. Однако он принял окончательное решение! Кладбища и без того заполнены могилами женщин, умерших во время родов, он не отправит туда раньше времени свою супругу. И не важно, как именно он любит Сабину, как дочь или как жену. Главное - любит и не допустит, чтобы она умерла из-за его похотливости. За постельными утехами он и дальше будет наведываться к умелой вдовушке.
        Второй кувшин вина был опустошен. Арно - тоже.
        ***
        - Дорогая Сабина, приглашаю вас совершить прогулку по окрестным лужайкам. - Улыбающийся Арно распахнул створки окна в комнате супруги. - День сегодня чудесный, солнечный, и я подумал: почему бы нам его не поприветствовать?
        Несколько дней Арно не говорил о случившемся, стараясь относиться к болезни жены как к обычному недомоганию. И Сабина была бесконечно благодарна ему за чуткость, позволявшую ей не тревожить острым копьем жгучую душевную рану. Баронесса все еще была бледна и чувствовала легкое головокружение, однако свежий воздух ей явно не повредит.
        - С удовольствием, Арно. Сейчас я оденусь. - И, решительно откинув одеяло, она села на кровати. - Вивьен, приготовь лавандовую котту и желтые кожаные сапожки.
        - Не буду мешать. Жду вас у дверей спальни, чтобы помочь спуститься по лестнице.
        При упоминании о лестнице на лица присутствующих легла мрачная тень.
        Узнав, что Вивьен будет сопровождать госпожу, Родриго изъявил желание присоединиться к компании.
        Выйдя из ворот замка, баронесса и ее спутники оказались в плену у природы. Осень бесстыже оголила лес, лишь на некоторых деревьях оставалась редкая рыжая листва, вспыхивающая золотом под яркими солнечными лучами.
        Сабине стало жарко, и она сбросила теплый капюшон желтого, под стать окружающей природе, плаща. Внимательный барон тут же надел его обратно, а на немой вопрос жены укоризненно покачал головой.
        - Осеннее тепло обманчиво. Не надо искушать судьбу, вы еще очень слабы. - И, крепко стиснув локоть Сабины, направился к видневшейся между деревьями живописной прогалине.
        - Вчера прибыл гонец из Парижа с посланиями от разных людей, - начал всезнающий Родриго. - Не расскажете ли, ваша милость, как французы перенесли смерть своего прежнего короля и каково их отношение к новому, Луи Восьмому?
        - В июле нынешнего года скончался великий Филипп Август, который всего на три года старше Арно, - отметила тихо Сабина и добавила громче: - А знаете, любопытный юноша, что когда-то я была представлена Луи, тогда еще принцу?
        - Потрясающе! Теперь у вас есть знакомый король! - широко улыбнулся кастилец.
        - Едва ли Луи запомнил кого-то из толпы тулузской знати. Впрочем, основание открывать ногой двери его дворца у меня, безусловно, есть! - поддержала шутку баронесса, и все, сбросив остатки скованности, облегченно рассмеялись.
        - Все-таки Филипп был гениальным правителем. - Арно искренне им восхищался. - Стараясь увеличить королевский домен, он превзошел предшественников. Недаром он изменил название своего титула - с «короля франков» на «короля Франции». Теперь Капетинги уже не вожди отдельного народа, а правители целого государства.
        - А еще о могуществе Филиппа свидетельствует тот факт, что он отказался короновать наследника, как это делали его отец, дед и прадед, - подхватил Родриго.
        - Согласен. Все ранее правившие монархи носили прозвища «Молодой», «Толстый», «Заика», а он - Август! И месяц рождения тут ни при чем. Это признание большого государственного ума, который в первую очередь выражался в умении подбирать помощников. Король не побоялся отодвинуть на задний план французских пэров и управлял страной, опираясь на таких людей, как Бартелеми де Руа и епископ Герен.
        - Бартелеми де Руа? Знакомое имя. - Желая отвлечься, Сабина приняла в беседе активное участие. - Кажется, это ему я писала весной под вашу диктовку?
        - Верно. - Барон ободряюще смотрел на нее. - Я познакомился с великим камерарием де Руа лет пятнадцать назад в Париже и считаю его одним из умнейших людей, с которыми меня сталкивала жизнь.
        - Вы были в Париже? - Вивьен едва ли не пропела название этого города. - А какой он, красивый, большой?
        - Честно признаюсь, меня Париж не впечатлил. Может быть, потому что прежде я побывал в Толедо и Константинополе. Впрочем, потенциал, заложенный Филиппом Августом, со временем превратит этот город в красивейшую столицу мира. И я считаю, побывать в Париже стоит. Может быть, мы с вами, дорогая супруга, как-нибудь туда съездим. - И Арно обнял жену за талию, прижал к себе.
        - А что вы знаете о королеве Бланке? - Сабина улыбнулась мужу. Как же хорошо, что он пригласил ее на прогулку! - Еще в Тулузе я не раз слышала, что она весьма своенравная дама.
        - Говорят, в последние годы старый король учил ее управлять государством: судя по всему, именно в снохе он видел преемника. Луи рвется воевать, недаром его прозвали Львом, а обустраивать дом и управлять тылом, то есть страной, будет, я думаю, Бланка Кастильская.
        - Расскажите, господин Арно, - попросил кастилец, - об участии королевы в неудачном английском походе принца Людовика. Это весьма запутанная история…
        - Давайте повернем в сторону замка, и пусть господин д’Альбре скрасит наш обратный путь своим рассказом, - предложила заметно уставшая баронесса.
        - Дорогая, обопритесь на меня, - с беспокойством отозвался Арно, и Сабина двумя руками обхватила его руку, почти повиснув на ней. - Детали мне поведал все тот же Бартелеми де Руа, который с первого же дня решительно поддержал эту идею. Английские бароны подняли мятеж против короля Джона. Причиной стал скандал из-за документа, известного под названием «Великая хартия вольностей». В конце 1215 года, когда конфликт достиг апогея, лорды предложили лондонский престол принцу Людовику, женатому на внучке короля Генриха Второго.
        - И Луи с радостью согласился - он ведь просто обожает военные авантюры, - вставила замечание Сабина, намекая на участие принца в альбигойской войне.
        - Согласился, но отец категорически отказался ему помогать. Впрочем, Луи это не остановило. Объявив всем, что сражается за наследство своей жены, он пересек Узкое море[41 - Так в Средневековье называли пролив Ла-Манш.] и высадился на английской земле.
        - А вы, господин, насколько я помню, не принимали участия в войне баронов? - попыталась освежить свои детские воспоминания Вивьен.
        - Верно, не принимал. После разгрома Константинополя я навсегда лишился желания воевать.
        - А как же вассальная присяга герцогу Аквитании и обязательный карантен? - поинтересовался Родриго.
        - Вместо этого я исправно плачу щитовой сбор. Даже во времена Джона Безземельного, когда этот сбор взлетел до небес, он был для меня предпочтительнее, нежели личное участие в сражениях. К тому же я не воюю с соседями. Непроходимые леса и болота служат нашему замку дополнительной защитой, да и у меня, слава богу, хватает ума вовремя улаживать разногласия и поддерживать добрые отношения.
        - Да, вы настоящий миротворец, - похвалила мужа Сабина. - Недаром же вас приглашают враждующие между собой соседи, если хотят все решить полюбовно. Но давайте вернемся к Луи и его приключениям в Англии.
        - Осенью 1216 года король Джон неожиданно скончался, и многие бароны поддержали его малолетнего сына Генриха Третьего. Война за наследство затянулась и требовала новых капиталовложений от Людовика. И вот тут на сцену выступила принцесса Бланка. Она упала к ногам свекра, умоляя его дать денег на продолжение экспедиции. Бланка уговаривала и даже шантажировала короля, мол, если он не поможет, она отдаст своих детей - его внуков - в заложники в обмен на финансовую помощь. Но Филипп вновь ей отказал, и тогда Бланка Кастильская на свои личные деньги снарядила флотилию из восьмидесяти кораблей. Такова официальная версия.
        - А что же произошло на самом деле? - Родриго затаил дыхание.
        - Говорят, это был спектакль для папы, с которым Филипп не желал портить отношения. Да и если подумать, становится ясно, что на подобную армаду могли найтись средства исключительно в королевской казне. Филипп тайно передал деньги Бланке. Однако, как вы знаете, французский конвой перехватили англичане - сторонники малолетнего короля, и Людовику не оставалось ничего иного, кроме как, получив хорошие отступные, вернуться на родную землю. Английская авантюра с треском провалилась. Но зато повысился авторитет Бланки!
        - Как это? - озадаченно посмотрела на мужа Сабина.
        - После этой политической интриги Филипп Август взглянул на сноху другими глазами и решил обучить ее премудростям государственного управления.
        - Вот так вот, - резюмировала баронесса, - авантюра авантюрой, но благодаря ей французы получили умную, знающую королеву.
        ***
        В середине следующей зимы пришло трагическое известие: во время преждевременных родов умерла Клод, единственная дочь барона. Младенец не успел покинуть материнское лоно. Горестная судорога исказила лицо Арно; скомкав письмо, он заперся в своей спальне. Сердце Сабины сжималось от страшных звуков глухого мужского рыдания. Но супруг не хотел ее жалости, и только слуга с очередным кувшином вина мог беспрепятственно к нему входить.
        Утром, едва попрощавшись с домочадцами, Арно уехал на похороны дочери в сопровождении лишь двух оруженосцев. Сабина поняла: ее муж не любит показывать свою слабость и слушать слова сочувствия, а тем более устраивать из этого представление. Потому и поехал один. Ему необходимо было справиться с горем самостоятельно.
        Вообще о своем первом браке Арно рассказывал очень мало. О бывшей баронессе д’Альбре Сабина почти ничего не знала, кроме того, что ее звали Элизабет, она была англичанкой и умерла от лихорадки лет пятнадцать назад. А перед этим умер сын и единственный наследник барона - говорят, совсем юным, из-за несчастного случая на охоте. После смерти Клод род Альбре прервался. И барон был в смертельном отчаянии.
        Чтобы сгладить тоскливое одиночество и узнать что-нибудь еще о прошлом супруга, Сабина решила поболтать с Беатрис, с которой поддерживала приятельские отношения. На улице разыгралась вьюга, и, направляясь к дому сенешаля, баронесса согнулась в три погибели.
        - Госпожа, что-то случилось? - испуганно спросила Беатрис, увидев на пороге сеньору.
        Жена сенешаля с трудом удерживала тяжелую дверь, содрогавшуюся от порывов свирепого ветра.
        - Нет, Беатрис, все в порядке! Я хочу с вами поговорить. У вас найдется время? - Потопав, Сабина стряхнула с ног налипший снег и передала служанке тяжелый плащ.
        - Конечно, мадам! Проходите! Вы так редко у нас бываете. - Хозяйка дома, разволновавшись, устроила Сабину на самом почетном месте - в кресле сенешаля.
        Просторная комната была так плотно заставлена мебелью, принадлежавшей не одному поколению, что больше походила на склад.
        Вскоре женщины согрелись у жарко пылающего очага, а сдобренное специями подогретое вино помогло им настроиться на доверительную беседу.
        - Мы с Арно прожили вместе более шести лет, но о его первом браке я так ничего и не знаю. Хотя не скрою, еще в первые дни супружества мы условились: каждый из нас может сохранять свое прошлое в тайне. Поэтому расспрашивать барона мне было неловко, а сам он об этом не заговаривал. - Сабина старательно подбирала слова, сама не понимая, что хочет услышать в ответ. И вдруг добавила: - Простите за бестактный вопрос… Сколько вам лет?
        - Мы с мужем ровесники барона, - улыбнулась Беатрис, не понимая, в чем именно бестактность. - Гастон служил еще отцу вашего супруга, поэтому можно сказать, что вся жизнь Арно прошла на наших глазах.
        - Элизабет, первая жена барона… расскажите о ней.
        - Женщина как женщина! Не такая красавица, как вы, - Сабина поморщилась от столь откровенной лести, - но довольно миловидная. Арно сходил по ней с ума. Это была великая любовь! Старый барон долго не давал согласия на этот брак, ведь девица была из обедневшего рода, но в конце концов чувства сына его тронули. Когда Элизабет умерла, мы думали, что Арно в припадке ярости уничтожит весь Лабри. Даже гибель единственного сына потрясла его меньше, чем смерть любимой супруги. Но, к счастью, Господь подарил барону страстное увлечение оружейным делом…
        - Давно ли скончалась его первая жена?
        - Аккурат за десять лет до вашего появления здесь. А за год или два до кончины Элизабет, не помню уж точно, умер их сын. Во время охоты плохо объезженная лошадь занесла его на болота, где он вместе с ней и сгинул. После смерти любимого сына Элизабет и начала чахнуть; она слегла, а вскоре померла от горя.
        - А дочь?
        - Клод тогда было лет шесть или семь. Несчастная девочка! Ей и при жизни матери доставались лишь крохи любви, а после смерти Элизабет ее и вовсе забросили. Подрастая, она все больше становилась похожа лицом на мать, и Арно поскорее выдал ее замуж. Как говорится, с глаз долой…
        - Я ее ни разу не видела.
        - Неудивительно. Перед отъездом пятнадцатилетняя Клод заявила, что ноги ее больше не будет в этом опостылевшем доме; барону же, наверное, гордость не позволяла первому пойти на примирение с дочерью.
        - А внуки? - Сабина сыпала вопросами, словно на допросе.
        - Не дал Бог. Насколько я знаю, за восемь лет брака Клод впервые забеременела, но… - Беатрис вытерла слезу.
        Женщины надолго замолчали, погрузившись каждая в свои мысли. Наконец, нервно теребя ключи, болтавшиеся на поясе, хозяйка дома произнесла:
        - Простите за нескромность, но раз уж у нас вышел такой откровенный разговор… Мне всегда казалось, что Арно видит в вас скорее дочь, нежели супругу, и, заботясь о вас, пытается таким образом искупить свою вину перед Клод, она ведь ваша ровесница.
        - Не вы одна так думали, но теперь мне хотя бы известны причины… - И, решительно поднявшись, баронесса коротко попрощалась с женой сенешаля.
        После того как у Сабины случился выкидыш, муж не появлялся в ее спальне. Сначала женщина подумала, что он решил дать ей время восстановить здоровье, затем предположила, что это он захворал. Ее попытки обсудить деликатную тему ни к чему не привели: барон отшучивался или же менял тему разговора. И в конце концов Сабина смирилась. К тому же интимная близость с мужем всегда была для нее лишь обязанностью.
        Но теперь все встало на свои места. Сабине необходимо было обдумать услышанное, а также подготовиться к приезду супруга. Она уже знала, как себя вести, однако не предполагала, что в замок вернется совсем другой человек. Скорбные морщины у рта и зияющая в глазах безжизненная пустота в одночасье его состарили; казалось, ранимая душа, скрывавшаяся за сильным характером, будто ржавчина, разъела внутренний металлический стержень. Арно сломался. Он забросил свое увлечение, однако по привычке просиживал целыми днями за рабочим столом, устремив отсутствующий взгляд в окно. Какие события и лица из своей долгой жизни он там видел - никто не знал.
        Весной д’Альбре несколько оживился. Они с Сабиной вновь гуляли по лесу, читали вслух книги, обсуждали хозяйственные вопросы. Даже работы в кузнице возобновились. Но у Арно исчезло главное - властность, заставлявшая вращаться вокруг него весь мир.
        В начале зимы барона разбил паралич, но мучился он недолго. Арно часто впадал в беспамятство, однако, слава Всевышнему, перед смертью все же пришел в сознание, и капеллан успел исповедать и причастить его. Вскоре после Рождества барон покинул этот мир. Но, до последних дней оставаясь ответственным и заботливым, он успел составить завещание, в котором единственной наследницей своего имущества объявлял супругу, Сабину д’Альбре.
        В груди вдовы, причиняя боль, бушевал океан слез, но она с каменным лицом занялась подготовкой к похоронам, решив выплакать тяжелое горе потом, когда останется одна, без свидетелей, как делал ее муж. Покойный муж.
        Сабина никогда не любила его так, как когда-то Габриэля, но ее уважение к супругу было всепоглощающим. Он предоставил ей надежную гавань, где тщательно оберегал от невзгод циничной жизни. Оставшись одна, Сабина почувствовала себя беззащитной в хищном мире мужчин-соседей, которые скоро устроят беспощадную охоту на богатую вдову. Но она была не намерена снова выходить замуж. Как там говорила тетя Агнесса? Нельзя дважды поймать удачу за хвост. Значит, ей нужно бежать. Но куда?
        Настоящее застыло в безысходной скорби, а непроглядное будущее казалось унылым. И Сабине нестерпимо захотелось что-нибудь сделать, чтобы разорвать этот кокон отчаяния. В благодарность за доброту и заботу, которыми Арно окружал ее семь долгих лет, женщина решила попросить для него Царствия Небесного у мощей святого Иакова.
        Весной она в сопровождении Вивьен и Родриго отправилась по пути паломников в Компостелу.
        Глава 3
        ПАРИЖ. 1226 - 1227 ГГ.
        В воздухе непроницаемой завесой висела августовская духота. Люди обливались по`том, им тяжело было дышать. Лишь под вечер, когда мадам д’Альбре вместе с челядью подъезжала к странноприимному дому в местечке Сен-Жермен, разразилась спасительная гроза. Прохладный дождь мощной струей смыл остатки сомнений, и ночью перед въездом в Париж Сабина находилась в приподнято-волнующем настроении. К тому же путешествие, занявшее около полумесяца, прошло гладко и без приключений. Наверное, конвой из воинов гарнизона замка Лабри отпугнул шайки лихих людей. И Господь уберег ее внушительный обоз из телег, нагруженных одеждой, мебелью и прочей домашней утварью, от разбойников и серьезных поломок.
        Лежа в чистой постели, Сабина потянулась усталым телом и сладко зевнула. В ее засыпающем мозгу витали убаюкивающие мысли. Неделей ранее она отправила Родриго во французскую столицу, поручив ему снять подходящий дом на длительный срок. (У них было слишком много вещей, чтобы колесить с ними по постоялым дворам.) Завтра, в День святого Варфоломея, она встретится с Родриго возле Сен-Жерменских ворот, чтобы въехать в город своей надежды - надежды на будущее, которое отныне создавала исключительно она сама.
        Сабина еще издали разглядела сидящего на пегом жеребце Родриго. Кастилец широко улыбался. В такие минуты он напоминал ей Габриэля, и на миг баронессе почудилось, будто это он встречает ее у ворот. Но женщина торопливо стряхнула с себя грустное наваждение и радостно замахала Родриго рукой.
        - Сеньора, счастлив видеть вас в добром здравии! Как добрались? Никто не пострадал? - Соскочив с коня, кастилец поцеловал госпоже руку и, отыскав глазами Вивьен, улыбнулся ей.
        - Все в порядке, не волнуйся. Тебе удалось снять жилье? - Еще во время путешествия в Компостелу она стала обращаться к нему на «ты», тем самым выказывая свое полное доверие. Родриго счел себя польщенным.
        - О да, госпожа, как же иначе? - самодовольно ответил молодой человек и аккуратно расправил складки своей оливковой коты, прихваченной кожаным поясом, с которого свисал длинный кинжал - подарок Арно. - Я снял просторный дом за Гревской площадью. Не замок Лабри, конечно, но мы без труда там все поместимся. И недорого - пять ливров за полгода вместе с платой за конюшню.
        - И правда недорого. Молодец, Родриго! - И, подозвав к себе Вивьен, Сабина заговорщически добавила: - Только уговор: никакого lange d’oс, говорим исключительно на местном наречии. Тебе, Вивьен, придется постараться. Да и меня, если забудусь, одергивайте без смущения.
        - Договорились! - ответил Родриго.
        Вновь запрыгнув на коня, он без малейших усилий перешел на язык северян. Под звонкий цокот копыт о булыжные мостовые молодой человек принялся с восторгом рассказывать о городских достопримечательностях, уже известных ему. И начал с любимой байки парижан о курьезном случае, после которого дороги в их городе вымостили камнем.
        - Мне рассказывали, - с улыбкой начал Родриго, - что король Филипп как-то решил подышать свежим воздухом и выглянул в окно. Однако проехавшая внизу повозка разворошила нечистоты, и ему в нос ударил смрад. Задохнувшись, король отбежал вглубь комнаты и срочно призвал прево, которому отдал приказ: улицы вымостить камнем, сделать сточные канавы, а центральные дороги, прорезающие город с севера на юг и с запада на восток, выложить песчаными плитами. Теперь парижане с благодарностью вспоминают того возничего, так удачно потревожившего королевское обоняние.
        Проехав через Гранд Шатле, Сабина стала в недоумении озираться по сторонам.
        - Родриго, а где же Сена? Я ее не увидела. Где мы?
        - Мы на правом берегу, госпожа, - молодой человек улыбнулся: он ожидал такой реакции, - и уже миновали Малый и Большой мосты, которые настолько плотно застроены домами, что их принимаешь за обычные улицы. На реку же мы полюбуемся с берега!
        Торговля на улицах Парижа была в разгаре, и от гула громогласной толпы гудело в ушах. Сабина, привыкшая к лесной тишине, подпрыгивала в седле от неожиданности, когда очередной зазывала, не щадя глотки, орал рядом с ней:
        - Селедка! Вкуснейшая селедка, свежая, копченая, соленая!
        - Мясо, птица!
        - Мед, густой сладкий мед! Дам попробовать!
        - Не забудьте купить лук, латук, порей!
        - Свежий сыр и масло из Шампани!
        - Купите дрова - обол[42 - Обол - здесь: медная монета во Франции, равная половине денье.] за полено! - крикнул какой-то грязный мальчишка, прошлепав босыми ногами рядом с путниками.
        У фонтана на Гревской площади, переругиваясь, толпились люди. Они набирали в фонтане чистую воду для домашних нужд. В него, как и в пять других фонтанов, вода поступала из трех акведуков. После римлян король Филипп был первым, кто возвел столь грандиозные конструкции, обеспечивающие город питьевой водой.
        - Как шумно! - Сабина счастливо улыбалась, продолжая восторженно озираться, несмотря на то что у нее уже ныла шея.
        Неожиданно ее лицо исказила брезгливая гримаса - это ветерок принес с Сены густой, вызывающий слезы запах гниющей рыбы и тины, смешанный с едким по`том работников порта. Сабина обернулась на оглушительно ревущую портовую пристань, где сотни судов, от крохотной рыбацкой лодочки до крупного торгового нефа, день и ночь разгружали и загружали товары.
        - Муравейник!
        Арендованный дом, расположенный несколько в стороне от густонаселенного центра, пришелся баронессе по душе, а в большую конюшню, стоявшую во дворе, вместились все лошади, которых они привели из Лабри. Сабина заняла просторную спальню на втором этаже. Родриго баронесса выделила две комнаты, сдав под его охрану коллекцию оружия и все свои книги. Небольшой, но уютный зал для приема гостей украсили вещами, привезенными из замка.
        Самый первый и самый простой шаг - переезд в Париж и обустройство в новом жилище - был сделан. Теперь перед ними стояла задача посложней: познакомиться с парижанами и королевой, но для начала с ее чиновниками. По спине решительной Сабины вновь пробежал холодок сомнений. Она даже передернула плечами, чтобы прогнать его.
        - Ну что, мои дорогие? Начинаем новую жизнь! - воскликнула баронесса, ужиная в компании Вивьен и Родриго. Когда гостей не предвиделось, а сейчас, на новом месте, и подавно, она пренебрегала условностями и с удовольствием трапезничала в обществе слуг. - Завтра, Родриго, поедешь во дворец де ля Ситэ и передашь великому камерарию Бартелеми де Руа послание. И обязательно дождешься ответа, не важно, устного или письменного. От того, каким он будет, зависит, насколько благополучно сложится наша дальнейшая жизнь в Париже.
        Ответ королевского чиновника оказался весьма обнадеживающим.
        - Я передал ваше письмо лично господину де Руа! - радостно сообщил следующим вечером Родриго, и Сабина от волнения упала в кресло. Летняя жара, не желавшая отступать, усиливала ее нервозность. - Он заявил, что намерен посетить вас лично, моя госпожа, через два дня, ближе к закату.
        - Он прибудет сюда? Сам? - ахнула молодая женщина, и ее губы растянулись в довольной улыбке.
        С удовольствием обдумывая эту новость, она откинулась на спинку кресла. А Вивьен, восторженно взвизгнув, с радостным смехом захлопала в ладоши, и Родриго устремил на любимое лицо хохотушки снисходительный нежный взгляд.
        ***
        Сеньор де Руа, прибывший в сопровождении нескольких охранников, оказался весьма тучным мужчиной, но одет был дорого и изысканно. Чувствовалось, что он любит хорошие вещи. Несмотря на жару, на нем красовалось синее бархатное сюрко, надетое поверх длинной алой туники, а голову венчал щеголеватый берет с крупным аметистом.
        - Рад знакомству. И примите мои соболезнования, мадам!
        Баронессу, которая протянула гостю руку для поцелуя, пронзил умный взгляд небольших карих глаз, брошенный из-под густых бровей.
        - Благодарю. Мой супруг отзывался о вас с искренней теплотой. - Она нутром почувствовала, что должна быть предельно честна с этим человеком, иначе разговора не получится. - Я не льщу вам и не лукавлю. Арно уважал умных и дельных людей. Кстати, многие письма, адресованные вам, написала я под его диктовку.
        - У вас чудный почерк! - восхищенно произнес Бартелеми, скрывая в ухоженной, с проседью бороде многозначительную улыбку. - Арно писал мне, что женился на красавице, но я решил, что это обычное преувеличение влюбленного новобрачного. Однако теперь вижу: описывая вашу прелесть, он был слишком скромен.
        Обмениваясь комплиментами, хозяйка и гость изучали друг друга. Сабина подвела камерария к сервированному вином и фруктами столику. Приглашая Бартелеми устроиться в удобных креслах с мягкими подушками, она махнула рукой, приказывая слугам покинуть зал, и сама налила вино в два массивных кубка. За хозяйским радушием баронесса скрывала сильное волнение, несмотря на то что продумала этот разговор в деталях.
        - Господин Бартелеми, я очень нуждаюсь в вашей помощи.
        - С удовольствием помогу вам, если это в моих силах. - Заметно обрадованный быстрым переходом к сути разговора, великий камерарий отсалютовал ей бокалом.
        - Думаю, в ваших! Во всяком случае, вы можете посоветовать, как мне поступить. После смерти Арно я являюсь единственной наследницей сеньории Альбре. Однако слабой женщине непросто жить на неспокойном Юге. Незадолго до отъезда я получила письмо от виконта Пьера де Безома, с пространными рассуждениями о том, как вольготно женщине находиться под крылом у мужчины. Наверняка это послание сочинил какой-нибудь почтенный философ-монах. Виконт предлагал мне в мужья своего младшего сына. Я не ответила: пусть думает, что я уехала прежде, чем прочла его письмо. Если бы я прямо ему отказала, то нажила бы врага, а это значит: жди набегов.
        - Неужели ваш кавалер решился бы на открытое похищение или разбой?
        - Зная виконта, легко могу себе это представить! А если не он, так другие. Я слишком лакомый кусочек, чтобы оставить меня в покое и позволить мне жить, как хочется. Замуж же выходить я не желаю, во всяком случае сейчас, и уж точно моим мужем не станет какой-нибудь сеньор из Аквитании, а ответить силой на силу мне не по плечу. К тому же скоро заканчивается положенный траур по супругу, и Генрих Третий явно пожелает воспользоваться сеньорией Альбре, для того чтобы купить себе сторонников. При этом он вряд ли поинтересуется моим мнением.
        - И вы попросту сбежали? - Бартелеми громко рассмеялся, смакуя неожиданную тему.
        - Да! - Сабина обрадовалась, услышав его смех: взаимопонимание налаживается! И уже серьезней добавила: - Помогите мне избавиться от опасного наследства. Я хочу сохранить независимость, не потеряв при этом финансовой стабильности. Кое-какой капитал муж мне, конечно, оставил. И, кстати, вторая просьба к вам: я хочу купить дом в Париже.
        - О, в этом я помогу вам с удовольствием. После того как наш великий Филипп обнес Париж новой стеной, город растет как на дрожжах. Шутка ли, его окружает заграждение высотой в три туаза и толщиной в полтора, укрепленное несколькими дюжинами надежных башен и снабженное почти дюжиной хорошо охраняемых ворот! Люди почувствовали себя в безопасности и начали возводить жилье. Не город, а гигантская стройка! Я сам недавно приобрел дом на улице Святой Женевьевы. - Глаза Бартелеми разгорелись - то ли от выпитого вина, то ли от интересной беседы. - Вы уже решили, на каком берегу Сены хотели бы жить? И какую сумму готовы заплатить за дом?
        - Боже мой, сколько вопросов! - рассмеялась Сабина, явно довольная тем, что ей удалось наладить диалог, причем оживленный, с королевским чиновником. - Я плохо знаю Париж. Что же касается размеров дома… Это должен быть двух-трехэтажный особняк с двором, конюшней и местом под сад. В общем, здание, соответствующее моему титулу. Кстати, мне хотелось бы избавиться от управления сеньорией, но не потерять при этом титул, во всяком случае, чтобы это произошло не сразу.
        - Вот как?
        - Оказалось, что я весьма честолюбива! - Баронесса вложила в улыбку все свое женское очарование, и гость, занервничав, вынужден был сделать пару глотков вина.
        - Эта задача посложней, но я подумаю. Альбре находится в вассалитете у английского короля, поэтому придется покопаться в их статутах и последних ордонансах[43 - Ордонанс - королевский указ.]. Наш-то Филипп позаботился о материальном благополучии вдов[44 - В 1212 г. был издан ордонанс, обязывающий супруга назначать вдовью часть размером в половину своего имущества, а ордонанс 1219 г. запрещал родственникам забирать у вдовы более половины ее приданого.], а что там у англичан, придется освежить в памяти. - Замолчав, Бартелеми несколько мгновений вглядывался в свою визави, будто разгребая ее мысли в поисках самой важной, и неожиданно добавил: - Вам не жаль терять столь обширную сеньорию? Люди столетиями проливают кровь за клочок земли…
        - Пожалуй, нет… Если бы я принадлежала к роду Альбре с рождения, фамильная гордость и чувство долга наверняка не позволили бы мне своевольничать. А так… Я устала жить по чьим-то предписаниям, исполнять чужую волю… - Улыбка исчезла с лица Сабины; она порывисто коснулась мужской руки, унизанной массивными перстнями. - Помогите мне, господин де Руа!
        - Я попробую найти приемлемый выход, но на все нужно время.
        Напряженная, прерывистая речь молодой женщины свидетельствовала о долгих сомнениях, предшествовавших ее решению. Удовлетворенный этим заключением, Бартелеми ослабил давление своего взгляда.
        - Что же касается покупки дома - нет ничего проще. Я попрошу одного из своих помощников подобрать варианты, вы их осмотрите, и, если найдете что-нибудь подходящее, он оформит покупку должным образом.
        - Огромное вам спасибо! Скажите, чем я могу отблагодарить вас за участие в моей судьбе?
        - Вы уже это сделали - сказали мне «спасибо»! А теперь разрешите откланяться?
        - У меня есть к вам еще одна, последняя просьба, - густо покраснев, решилась Сабина. Если уж испытывать судьбу, то до конца!
        - Вот как?
        - Не гневайтесь… Помогите мне получить аудиенцию у королевы!
        - А вы не так просты, как кажетесь. - Губы Бартелеми продолжали улыбаться, однако во внимательных глазах мелькнуло разочарование.
        - Я объясню. - И молодая женщина торопливо продолжила, боясь, что сеньор де Руа сейчас развернется и уйдет. Она не умела читать чужие мысли, но настроение собеседника чувствовала превосходно. - Вскоре после смерти мужа я совершила паломничество по пути Святого Иакова, во время которого Бог свел меня с кормилицей королевы Бланки, доньей Терезой. Так вот, она попросила меня передать ее воспитаннице ладанку с волосами ее покойных родителей, Альфонса и Леоноры.
        Сабина торопливо вынула из-за пазухи ладанку, висевшую на шелковом шнурке. Невольно проследив за движением собеседницы, де Руа уставился на ее высокую красивую грудь, тяжело вздымавшуюся в вороте камизы. Лицо баронессы раскраснелось, глаза искрились от волнения, а непокорная золотая прядь выбилась из-под складки вимпла. Мужские глаза выражали лишь одно чувство - восхищение!
        - Хорошо, я передам вашу просьбу ее величеству, и, думаю, она непременно захочет вас увидеть. А теперь, без всякого желания блеснуть красным словцом, скажу: я очень рад нашему знакомству.
        - И я рада, что Господь свел меня с вами, - устало, как после тяжелой работы, выдохнула Сабина и проводила гостя.
        По дороге домой Бартелеми думал о вдове друга. Она и впрямь прекрасна, и при этом рассудительна, но так трогательно беспомощна. Его подкупила искренность этой молодой привлекательной женщины, оказавшейся один на один с суровым мужским миром. Собрав всю свою отвагу, она осмелилась бунтовать против традиционных устоев, и он - сторонник всего прогрессивного - ей поможет. Великий камерарий занимал свой высокий пост почти двадцать лет и все это время опирался исключительно на среднюю аристократию, за что пэры Франции его недолюбливали. Но именно благодаря этому Бартелеми пользовался благосклонностью покойного короля Филиппа и нынешнего Луи. Благодарная аквитанская баронесса станет дополнительной плиткой в полу, на котором зиждется его могущество.
        ***
        - Ваша милость, прибыл королевский гонец! - произнес долгожданные слова улыбающийся Родриго.
        С тех пор как их посетил камерарий, прошла неделя томительного ожидания, и нервы у всех были на пределе.
        Гонец сдержанно поклонился в дверях гостиной и произнес:
        - Сеньора д’Альбре, ее величество желает вас видеть.
        - Когда? - Растерянная Сабина сглотнула и оперлась о спинку скамьи, стоявшей у окна. Женщина не отрывала взгляда от королевских лилий, которыми было украшено сюрко посланника.
        - Немедленно.
        - Но мне нужно время, чтобы переодеться…
        - Я получил приказ ждать вас столько, сколько понадобится. Где я могу это сделать?
        - Что сделать? - Отупение, нахлынувшее на Сабину вслед за растерянностью, приобретало угрожающие размеры.
        - Подождать, пока вы будете готовы проследовать со мной во дворец, - слегка улыбнулся немолодой мужчина, прекрасно понимавший чувства людей, впервые приглашенных на аудиенцию к монарху.
        - Родриго, позаботься о гонце и сам немедленно собирайся - будешь меня сопровождать. Вивьен, подай мне одежду, живо! - Сабина ураганом пронеслась в спальню, чуть ли не сшибая двери с петель. - Вивьен!
        - Да не кричите так, сеньора, я здесь. - Камеристка, закрыв оконные створки, появилась из-за полога кровати.
        - Боже мой, что же мне надеть?
        - Госпожа, мы не раз продумывали ваш образ. Я надену на вас великолепный лазурный наряд, сшитый нарочно для этого случая. Косы же уложу полукольцами и уберу под золотую сетку…
        - Может, все-таки лучше вимпл? Как-никак я вдова…
        - На вас будет голубой барбетт[45 - Небольшая косынка, закрывающая подбородок и завязывающаяся на голове.] и маленькая круглая шляпка. Никто не скажет, что вы явились простоволосой, но при этом вы сможете продемонстрировать золото своих восхитительных кос. Вы идете во дворец впервые и должны выглядеть не просто хорошо, а потрясающе! - Вивьен ловко помогла госпоже облачиться в выбранный наряд, понимая, что возражения баронессы - лишь каприз, вызванный сильным волнением. - Там столько знати, столько великолепных мужчин!
        - Ты меня, никак, хочешь замуж выдать? - Пока камеристка колдовала над ее прической, Сабина, немного успокоившись, вынула из резной шкатулки сапфировый гарнитур. - Кстати, мужчин во дворце сейчас нет, они с королем воюют на юге.
        - Они вернутся! И вы обязательно найдете себе при дворе достойного мужа!
        - Вот уж поддержала, спасибо! Зачем же я тогда убежала из Аквитании?.. К слову, я-то побывала замужем, а вот тебе уже двадцать лет… Родриго - прекрасный молодой человек - сохнет по тебе не первый год! Чего же ты тянешь?
        - Госпожа, как я могу выйти за него замуж? Он мне словно брат, был, есть и будет рядом. Родриго мой учитель, в конце концов! К тому же он ни разу ко мне не приставал…
        - Ты имеешь в виду, не пытался залезть тебе под юбку, как наш конюх? Но это-то как раз и говорит о глубине его чувств к тебе! Смотри, уведут парижанки нашего кастильца, потом будешь локти кусать!
        - Ну не знаю… Он такой серьезный и умный, я не представляю его целующимся и… занимающимся другими глупостями, - смущенно прыснула камеристка, затягивая на тонкой талии хозяйки шнуровку дамастовой котты с цветочным орнаментом.
        - Ох, Вивьен, Вивьен! Если бы я не знала, сколько тебе лет, больше пятнадцати ни за что бы не дала. А ведь твой отец ждет не дождется внуков…
        - Давайте так, госпожа, - слегка повысила голос служанка, - ваше замужество мы обсуждать больше не будем, но и мое оставим в покое. Я выйду замуж, когда придет время.
        - Ты права! Мы предполагаем, а Бог располагает, - поставила Сабина точку в этой шутливой перепалке. С явным удовольствием разглядывая себя в оловянном зеркале, она поправила сборку шелковой камизы в квадратном вырезе верхнего платья. - Принеси темные бархатные туфли и скажи Родриго, что я готова!
        На Большом мосту - самой оживленной торговой улице Парижа - было не протолкнуться. Но, завидев королевский герб на груди у гонца, сопровождавшего знатную даму, люди с поклонами расступались. На острове Сабина и ее спутники повернули направо и увидели перед собой металлические лилии, цветущие на дворцовых воротах. Лихорадочно оправив платье, баронесса глубоко вдохнула и решительно вступила в королевскую обитель - до заветной цели оставались считаные шаги. Оставив сбоку старенькую часовню Святого Николая и миновав дома каноников, Сабина и все, кто ее сопровождал, подошли к монаршим покоям. Дворецкий, встретивший их возле боковой двери, коротким путем - по винтовой лестнице - провел посетительницу в кабинет ее величества.
        - Мадам, прошу вас немного подождать, - сказала королева, кинув на гостью быстрый взгляд.
        Ее величество заканчивала что-то писать за изумительным письменным столом; его ножки были выполнены в виде причудливых зверей, держащих в пасти массивную столешницу.
        Сабина обрадовалась этой паузе, позволившей ей перевести дух и осмотреться. Но ничего ошеломляющего она не увидела. В просторной комнате с высоким сводчатым потолком, поддерживаемым двумя стройными колоннами, не было особых украшений: те же сундуки, скамьи, кресла, шпалеры, разве что более искусно сотканные, и обилие восковых свечей. И тут Сабина заметила в углу придворных дам, сидевших тихо, будто мышки. Одна из них, постарше, с остатками былого очарования на лице, выглядела очень серьезной, другая - удивительно некрасивая молоденькая женщина - уставилась на Сабину немигающими глазами, не скрывая злобной зависти. Пяльцы в их руках с едва начатым узором свидетельствовали скорее о желании соблюсти приличия, чем о страсти к вышиванию.
        - Вот и все. Присаживайтесь. - Бланка поднялась из-за стола и указала рукой на полукруглые кресла. Королева оказалась одного роста с Сабиной - она тоже была высокой.
        - Ваше величество! - Низко поклонившись, баронесса присела в предложенное кресло возле невысокого многоугольного столика.
        - Мадам Луиза, оставьте нас! - не поворачивая головы, бросила Бланка, обращаясь к придворной даме постарше. - И вы, мадам Анна.
        Колыхнув огромными рукавами, дамы с недовольным видом направились к выходу. По комнате почти осязаемой волной прокатился запах сплетен, которые сейчас же возникнут за дверью и стремительно разнесутся по дворцу. Но королева, уже позабыв о придворных, обдумывала первое впечатление, которое произвела на нее визитерша: «Потрясающе красива. Взгляд настороженно-почтительный, но без тени заискивания или подобострастия. Это не просительница!» Наконец, услышав, как хлопнула дверь, Бланка села напротив Сабины.
        - Сеньора д’Альбре, мне доложили, что вы явились ко мне с каким-то поручением…
        - Да, ваше величество! Если в двух словах, совершая паломничество к мощам святого Иакова, я имела удовольствие познакомиться с доньей Терезой, вашей кормилицей. Она просила передать вам эту ладанку. - Сабина непослушными руками стянула шнурок с мешочком через голову, на которой был сложный убор, и мысленно обругала себя за то, что не сделала этого заранее. Затем отвязала от пояса кошель доньи Терезы. - А также этот кошелек, который она специально для вас вышила золотыми нитями.
        Бланка с трепетом вынула из бархатной, украшенной самоцветами ладанки две пряди светлых волос и, закрыв глаза, поцеловала каждую из них. Затем, нежно погладив пальцами кошель, с упоением вдохнула давно забытый аромат рук своей няни. Огромные лучистые глаза королевы затуманились слезами, и Сабина поймала себя на мысли о том, что любуется ею. Точеный носик, идеальный овал лица, четко очерченные губы… Цвет волос нельзя было разглядеть под вимплом, но, скорее всего, они были белокурыми - не зря же ее назвали Бланш[46 - От blanc - белая (фр.).].
        - Расскажите о себе. - Бланка уже взяла себя в руки и, заметив, что гостья откровенно ее разглядывает, снисходительно улыбнулась.
        - Прошлой зимой я овдовела, - выпалила удивленная Сабина. Она ожидала чего угодно, но не того, что ее попросят рассказать о себе.
        Королева обладала удивительным, обволакивающим грудным голосом, а в ее серо-голубых глазах сквозило неподдельное любопытство. Ей хотелось доверять. Однако Сабина, желая произвести на ее величество хорошее впечатление и боясь показаться назойливой, лишь вкратце поведала историю своей не богатой событиями жизни.
        - Так вы с юга, прекрасного солнечного юга! - Ностальгию в голосе королевы нельзя было спутать ни с чем. - Выходит, мы с вами провели детство в одной и той же культурной среде и получили похожее воспитание?
        - Несомненно, ваше величество, ведь корни кастильцев, арагонцев, каталонцев и жителей Лангедока уходят в вестготское и римское прошлое.
        В глубине души Сабина уповала на то, что именно схожесть культур, в которых они обе выросли, поможет им найти общий язык. И то, что Бланка сразу же подметила это, вселило в баронессу уверенность.
        - Когда-то наши земли были провинцией Римской империи - отсюда название «Прованс», затем входили в вестготское королевство, короли которого провозгласили себя преемниками римлян. Мне посчастливилось побывать в Толедо, и я знаю не понаслышке, как похожи наши языки и традиции.
        - Да, да, все именно так! - Королева на мгновение задумалась. Эта красивая баронесса бесхитростна, но не проста. И к тому же почтительна - Бланку тронуло то, что она хранила чужую реликвию на своей груди. Ее величеству, бесспорно, понравилась новая знакомая, а она доверяла своей способности разбираться в людях. - Я считала себя парижанкой, но, услышав о родине, разволновалась. Как там моя нянька, здорова?
        - Вполне. Она уже немолода, конечно, но весьма энергична. Кажется, что ее теплоты и заботы хватит на весь мир.
        - В этом нам с Урракой очень повезло. Моя мама умела подбирать людей. - Бланка походила по комнате, пытаясь успокоиться. - Что-то вы совсем меня растрогали. Сентиментальный вышел день: сначала я писала мужу письмо, а теперь на меня нахлынули детские воспоминания…
        - Говорят, король сейчас на юге, осаждает Авиньон?
        - Воюет, как обычно. Если помните, два года назад Амори де Монфор, не обладающий отцовской жесткой хваткой, передал свои южные земли королю. А весной, после того как отлучили от Церкви моего кузена Раймона Тулузского[47 - Речь идет о графе Раймоне VII (Раймон VI умер в 1222 г.), чья мать - Иоанна - приходилась родной сестрой матери Бланки.], муж снова отправился в поход в Лангедок, чтобы окончательно доказать, кто там хозяин.
        - Бедная земля! Опять кровь и страдания, - еле слышно прошептала Сабина.
        - Не спорю. - Бланка на миг разделила ее печаль, но тут же добавила бодрым тоном: - Однако не бывает великих свершений без боли. А мой супруг - воин! Он не успокоится, пока не присоединит земли тулузского графа к французской короне.
        Словно в подтверждение этих слов раздался зычный голос дворецкого:
        - Ваше величество, срочный посыльный с письмом от короля Людовика!
        Посторонившись, он пропустил вперед пошатывающегося от усталости гонца. Оставляя после себя дорожную грязь, тот с низким поклоном передал свиток, скрепленный царственной печатью.
        - Авиньон пал! - быстро пробежав глазами послание, громко воскликнула Бланка и с благодарственной молитвой упала на колени перед распятием из слоновой кости. - Мадам Сабина, мне бы очень хотелось еще о многом расспросить вас и выслушать историю вашего путешествия в Компостелу, но сейчас, к сожалению, у меня нет времени. Необходимо срочно собрать совет и оповестить всех о знаменательном событии. Жду вас ровно через неделю в это же время. Охрана на воротах будет предупреждена.
        На следующее утро королевская свита прошествовала на торжественную мессу в еще недостроенный собор Нотр-Дам. Париж ликовал, оглашая округу малиновым звоном колоколов. Не ограничившись щедрой милостыней, Бланка на радостях приказала выкатить из монарших подвалов бочки вина, чтобы парижане достойно отпраздновали победу любимого и доброго короля после тяжелой трехмесячной осады Авиньона.
        ***
        Сильный штормовой ветер, угрожавший снести палатки военного лагеря, резко стих, сменившись проливным дождем. Людовик Лев, находившийся внутри королевского шатра, с удовольствием прислушался к стуку тяжелых капель, гулко затарахтевших по крыше. Наконец-то долгожданная вода, льющаяся с небес, хоть немного смоет грязь и едкую вонь, скопившуюся за полтора месяца в его лагере. Все-таки осада крупного города - весьма монотонное занятие. Авиньонцы решили сначала пропустить королевские войска, двигавшиеся по левому берегу Роны вглубь Тулузского графства, но затем, взбунтовавшись, заперли городские ворота, и никакие мирные переговоры не смогли их переубедить.
        Молниеносного покорения юга Франции не получилось. Пришлось приступить к длительной осаде. К стенам Авиньона стянули большие требюше, прозванные в народе «орудием дьявола»[48 - Камнемет с огромным противовесом, метающий камни весом до 60 кг на расстояние до 400 м, при этом методично стреляющий в одно и то же место. За ужасающую убойную силу требюше, как и арбалет, церковники пытались запретить к использованию.]. Собственно, работали только те, кто обслуживал невиданные доселе грозные камнеметные орудия. Остальные воины бо`льшую часть дня слонялись без дела по лагерю. Изредка голодные осажденные устраивали отчаянные вылазки и ввязывались в яростные стычки с северянами. Но подобные мелкие сражения, не давая каких-либо ощутимых результатов, позволяли противникам лишь выпустить пар. Королю тяжело было сдерживать свою огромную армию, да и снабжение такого количества людей стоило немалых денег. Но он решил настоять на своем и покорить взбунтовавшийся город, а затем снести его крепостные стены.
        Июльским утром, привычно отстояв мессу в походном шатре-капелле, Луи обсудил текущие вопросы с незаменимым канцлером Гереном и подписал несколько подготовленных им документов. Начавшийся ливень помешал королю провести ежедневный осмотр лагеря, и, воспользовавшись паузой, он решил после обеда написать письмо жене.
        При воспоминании о Бланке привлекательное мужественное лицо Людовика, как всегда, озарилось нежной улыбкой. Господь послал ему неслыханное счастье в браке, видимо, компенсируя неудавшуюся личную жизнь его отца. Филиппу Августу фатально не везло во всех трех браках, сын же его, женившись один раз, двадцать шесть лет прожил в любви и полном согласии с супругой.
        Перед глазами Луи пронеслись воспоминания о красавице Бланке. Вот она - угловатая девочка, какой он увидел ее накануне свадьбы, но с таким пронзительным взглядом огромных светлых глаз, что через несколько мгновений казалось - ей известны все мысли в твоей голове. Прошло три года, и Бланка, с уже приятно округлившимися женскими формами, взошла с ним на супружеское ложе; их брак был консумирован. Затем - рождение детей, умерших в младенчестве, первые радости и неподдельное родительское горе. Но юность не может долго печалиться, а дети, появлявшиеся на свет один за другим, вносили в их жизнь новую радость и заботы. Они были уже шестнадцать лет в браке, когда бесстрашная супруга Людовика бросилась в ноги свекру, чтобы добиться помощи для английской экспедиции мужа, а не получив согласия, начала его шантажировать. Кого?! Сильнейшего европейского монарха, после битвы при Бувине[49 - Состоялась 27 июля 1214 г.] находящегося на пике могущества. И Филипп сдался, пусть тайно, но помог сыну в его авантюре. Наконец апогей их жизни - коронация в Реймсе. Отныне они не просто супруги, а король и королева
Франции.
        Луи печально вздохнул. Сейчас в письме он признается милой Бланке, как сильно по ней соскучился. Последний раз он виделся с ней почти месяц назад здесь, под Авиньоном. Тогда только-только закончился пост и они с супругой провели несколько столь бурных, страстных ночей, что воспоминания о них до сих пор вызывали на его лице румянец смущения.
        Улыбнувшись своим воспоминаниям, король поднялся и с хрустом потянулся. В его шатре, разделенном тяжелыми занавесями, было три комнаты (небольшая спальня с походной кроватью и дорожными сундуками, приемная, где постоянно работал секретарь с помощником, и огромный кабинет); возле каждой дежурила пара охранников. В кабинете, где Луи сейчас находился, стоял большой разборной стол, удобное кресло и множество крепких лавок вдоль стен.
        Дождь прекратился. С улицы пахнуло непривычным ароматом свежести. Луи хотел приказать, чтобы подавали обед, но тут вошел секретарь и доложил о приходе графа Шампани, графа Ла Марша и герцога Бретани.
        - Пусть войдут, - сказал король.
        Он был удивлен, не понимая, чем вызван столь неожиданный визит.
        В палатку вошли три рыцаря. Впереди шагал широкогрудый Тибо Шампанский в идеально чистом бело-синем сюрко. «Как ему даже в полевых условиях удается сохранять столь безукоризненный внешний вид?» - с неприязнью подумал Луи и вновь упрекнул себя в предвзятом отношении к графу. Король хорошо знал его сильные стороны: опытный военачальник, умело руководивший людьми, храбрый до отчаяния воин, могущественный вассал, приводивший с собой многочисленную армию. Его величество помнил и ценил это, но… не любил графа. В этом был повинен неприятный эпизод из далекой молодости: однажды Луи стал свидетелем того, как Тибо - тогда еще подросток - признается в любви его жене. Посмеявшись, всё списали на детскую шалость, но дальнейшее показало, что граф продолжает испытывать нежные чувства к Бланке. Ни на миг не усомнившись в верности своей супруги, Луи так и не смог избавиться от неприязни к Тибо.
        - Сир, - изящно поклонился граф Шампани, - мы пришли заявить о своих правах.
        - О каких же? - Предчувствуя недоброе, король ощутил, как по спине пробежал холодок.
        - Сорок дней нашей обязательной вассальной службы истекли, и мы заявляем о своем намерении покинуть Авиньон. - В мелодичном голосе Тибо отчетливо слышался треск льда.
        - Но почему? - Король растерялся. Он был готов ко всему, но не ожидал, что его крупнейшие вассалы дезертируют под благовидным предлогом. - Город вот-вот падет, его стены уже трещат, а среди жителей свирепствует голод!
        - Сожалеем, сир, - вступил в разговор герцог Бретонский, на полголовы возвышавшийся над остальными мужчинами, - но древние кутюмы[50 - Кутюм - правовой обычай.] дают нам право не ждать завершения военной кампании и по окончании карантена вновь заняться собственными делами.
        Король пытливо всматривался в глаза своих подданных, пытаясь разглядеть иронию, желание шантажировать или разыграть его, что угодно, только не реальность заявленного намерения. Однако серьезность и решительность на лицах вассалов не давали усомниться: они выполнят то, о чем говорят.
        - Что ж, господа, у меня действительно нет никаких прав, кроме нравственных, вас задерживать. Надеюсь, дела в ваших землях стоят того, чтобы покинуть своего короля в разгар военной кампании и успешной осады. Прощайте! - Луи резко отвернулся. Еще мгновение, и он, забыв о величии, разразился бы площадной бранью.
        - Вы сами сказали, ваше величество, что осада идет успешно, поэтому, возможно, наш уход и… - заговорил граф де Ла Марш, но, перехватив свирепый взгляд Тибо Шампанского, осекся.
        Вельможи поклонились королевской спине и тихо вышли, столкнувшись на входе с коннетаблем Франции Матье де Монморанси. Тот имел право входить в монарший шатер без доклада и потому услышал последние слова.
        - Господа, но это же дезертирство! - укоризненно воскликнул шокированный де Монморанси, однако вероломные королевские вассалы даже не удостоили его взглядом.
        - Ни к чему читать им морали, Матье! Пусть бегут! Я все равно возьму этот чертов Авиньон! - крикнул Луи и все-таки грязно выругался, выпуская на свободу душившую его ярость.
        ***
        Знаменитое обаяние Бланки, позволявшее ей легко завоевывать людей, покорило и Сабину. Баронесса поняла, что попала в сети, и… обрадовалась этому! Но не потому, что вопрос с сеньорией Альбре теперь будет решен: эту проблему она полностью доверила Бартелеми де Руа, судя по всему, человеку солидному и ответственному.
        Всю жизнь Сабина с интересом слушала рассказы о Бланке и теперь поняла: это было не случайно. Эта незаурядная женщина ее заинтриговала! Баронессе страстно захотелось добиться расположения королевы, стать ее подругой, доверенным лицом. К тому же Сабина заметила и ответное внимание к себе. Поэтому, снова собираясь во дворец, суеверная женщина вновь надела лазурный наряд - уже в качестве талисмана. А когда охранники на воротах, действительно предупрежденные о ее появлении, шепотом обронили ей вслед: «Опять эта красивая дама в голубом наряде», - не смогла сдержать довольной улыбки.
        Судя по всему, молва о ней уже разнеслась по дворцу: показавшаяся в стороне стайка придворных дам в пестрых нарядах вдруг резко остановилась. Они приторно заулыбались и стали бесцеремонно обсуждать «новенькую», не удосужившись даже понизить голос. Сабина в ответ лишь вежливо кивнула.
        - Моя госпожа, похоже, при дворе у вас появилось второе имя - Красивая Дама в Голубом! По-моему, звучит эффектно и многообещающе! - негромко рассмеялся Родриго, внимательно прислушивавшийся к репликам окружающих.
        Бросив на слугу веселый взгляд, Сабина кокетливо передернула плечами.
        Королева приняла ее весьма благодушно. Они оценили друг друга в первую встречу, и новая беседа была более непринужденной. Вначале Бланка упомянула о ладанке, чтобы поставить точку в этом разговоре.
        - Ваш прошлый визит был внезапно прерван радостной вестью, и я не успела поблагодарить вас за ценную услугу. Скажите, что бы вы хотели получить от меня взамен?
        - Ничего, ваше величество. - Сабина растерялась. Сейчас она действительно не желала от королевы ничего, кроме внимания. - Я согласилась передать эту ладанку от чистого сердца!
        - Я так и думала! Простите, если нечаянно вас обидела. Просто, находясь у власти, все меньше веришь в человеческое бескорыстие. А теперь мы выпьем вкусного вина из Бордо и вы поведаете нам о своем паломничестве.
        Бланка уютно устроилась в кресле и с искренним любопытством приготовилась внимать собеседнице, позволив и придворным дамам послушать увлекательный рассказ. Путешествие в Иерусалим, Рим или Компостелу приравнивалось к подвигу, особенно если женщина совершила его в одиночку, а потому повествование об этом становилось событием для окружающих. Служанка поднесла каждой даме по бокалу вина, но те, не притронувшись к напитку, с открытыми ртами слушали занимательный рассказ Сабины.
        - Ваше величество, в приемной с докладом ожидает великий камерарий, - прервал это приятное времяпрепровождение дворецкий.
        - Уже?! - спохватилась королева и с неподдельным огорчением повернулась к Сабине. - И вновь, баронесса, у меня такое ощущение, что мы с вами не договорили. Поэтому приглашаю вас опять прийти во дворец… через неделю… нет - через три дня - зачем отказывать себе в маленьких удовольствиях? Согласны?
        Уже на выходе из дворца Сабина заметила, что ее догоняет мадам Луиза. Явно нервничая, придворная дама предложила ей прогуляться. Кивнув Родриго, чтобы подождал, заинтригованная баронесса без колебаний согласилась.
        В королевской резиденции на Ситэ жило и работало огромное количество людей. По двору сновали озабоченные счетоводы и писари, прогуливались, неспешно беседуя, серьезные клирики в темных сутанах, пробегали в деловых хлопотах пекари, плотники, шорники, садовники. Спокойно поговорить в такой толчее не представлялось возможным, и женщины, вернувшись, вошли в великолепный парк, расположенный на западной оконечности острова.
        Осень уже просочилась в зеленую листву золотыми красками, и центральная аллея с фигурно подстриженными кустами и мраморными скульптурами, по которой медленно побрели дамы, походила на празднично украшенный зал с лазурным потолком. Из-за высокой замковой стены доносились хриплые споры между рыбаками, звонкие голоса сплетничающих прачек и перекрикивания лодочников, перевозивших неугомонных горожан с одного берега Сены на другой. Сабина с удовольствием прислушивалась к занимательным звукам Парижа.
        - Напомню, меня зовут Луиза д’Энви. - Поглядывая на баронессу снизу вверх, невысокая дама решилась прервать ее размышления.
        - Я не забыла об этом, мадам. - Сабина вложила в свою улыбку всю любезность, на которую была способна: ей необходимы союзники во дворце. - Вы давно при дворе?
        - Двенадцать лет. Столько же времени прошло со смерти моего любимого мужа, погибшего при Бувине. Овдовев, я думала, что задохнусь от боли, но Бог не допустил этого. Однако не прошло и года, как братья договорились о моем повторном браке. Я тогда была довольно привлекательна, и родственники решили извлечь выгоду из моей красоты.
        - Вы и сейчас прелестны.
        - Ваша очаровательная внешность позволяет вам делать великодушные комплименты. - Луиза бросила на собеседницу тяжелый взгляд с едва уловимым оттенком благодарности и продолжила: - Мысль о том, чтобы лечь в постель с другим мужчиной, казалась мне нестерпимой, и я обратилась за защитой к принцессе Бланке, находившейся тогда в Шартре (я оттуда родом). Будущая королева пожалела меня и взяла под свое покровительство, зачислив в штат придворных дам. С тех пор я верно ей служу.
        - Зачем вы мне все это рассказываете? - Баронесса пытливо глядела на собеседницу, желая узнать причину неожиданной исповеди. Увидев, как губы мадам д’Энви сжались в упрямую складку, она высказала предположение: - Боитесь, что я займу ваше место?
        - Угу, - не разжимая рта, подтвердила та.
        - Ах, как все сложно! - Улыбка вдруг исчезла с лица Сабины. Она поняла: одного расположения королевы маловато, нужно еще отвоевать место рядом с ней. - А сколько всего у ее величества придворных дам?
        - Около дюжины. Все вместе мы принимаем участие лишь в торжественных выходах. Ежедневно при ней нахожусь лишь я да еще пара человек - все зависит от настроения ее величества.
        - Уверяю, я не претендую на ваше место, - язвительно произнесла Сабина; ее самолюбие было задето.
        - Простите, я, пожалуй, ошиблась, - Луиза вдруг перешла на миролюбивый тон. - Вы не займете моего места. У вас появится свое.
        - Какое же? - Брови баронессы поползли вверх.
        - Я не слишком образованна, поэтому королеве скучно со мной, как, впрочем, и с остальными придворными дамами. Она предпочитает беседовать с умными мужчинами. Со мной же - только «принеси-подай» да разговоры на сугубо женские темы, которые в мужском обществе обсуждать не станешь. А вот вы - другое дело, с вами ее величеству интересно! После ваших бесед ее глаза сияют от удовольствия. Вы станете ее поверенной, ее конфиденткой. - За многолетнюю службу Луиза наверняка превосходно изучила непростой характер королевы, и Сабина, не ожидавшая такой откровенности, возликовала, но все же терпеливо дожидалась, когда станет ясна цель этого разговора. - Просто я хочу попросить вас: когда будете в фаворе у королевы, не растопчите меня. Привязанность к ее величеству - вся моя жизнь.
        - Мадам Луиза, я не чудовище, крушащее все вокруг, а всего лишь провинциалка, которой тяжело понять умонастроения при дворе. Могу ли я попросить вас стать моим проводником в хитросплетениях дворцовой жизни? - Баронесса обезоруживающе улыбнулась, и Луиза сдалась - ее взгляд потеплел.
        Так женщины заключили между собой что-то вроде договора о сотрудничестве.
        ***
        Все свободное время Сабина изучала Париж. Ее лошадь уже немного привыкла к шумным столичным улицам, да и сама всадница научилась лавировать между снующими туда-сюда горожанами.
        Однажды баронесса вместе с Родриго возвращалась из аббатства Святой Женевьевы, в окрестностях которого было полным-полно схоларов и магистров из Университета, получившего во времена Филиппа Августа устав и автономию[51 - В 1200 г. король Филипп своей хартией освободил схоларов (студентов) и магистров (профессоров) из-под юрисдикции прево, подчинив их суду епископа. В 1208 г. у парижской корпорации магистров появились первые статуты, само же название - Парижский университет - возникло в 1217 г.]. По пути они осмотрели башню Филиппа и направились к донжону Лувра[52 - Башня Филиппа известна как Нельская башня, прославленная М. Дрюоном. Донжон Лувра - новая крепость, усиливающая оборону городских стен; в конце XIV в. она станет королевской резиденцией Лувр.], расположенному на другой стороне Сены. Но дорогу к Ситэ преградила тяжело груженная досками вереница телег, едущая к Нотр-Дам.
        - Если стройка будет продолжаться столь же стремительно, башни-колокольни скоро воздвигнут. - Кастилец кивнул головой в сторону огромного кафедрального собора.
        - «Филипп построил», «Филипп сделал», «Филипп основал», - задумчиво произнесла Сабина. - Мне кажется, я вижу клеймо предыдущего короля не только на зданиях и булыжных мостовых, но даже на реке!
        - Это вполне объяснимо, - поддержал беседу Родриго. - Филипп родился, царствовал и умер в Париже. Он любил этот город и сделал из него настоящую столицу, а из небольшого королевского домена - Иль-де-Франса - Францию, отвоевав обратно многочисленные земли, когда-то утраченные его бездарными предшественниками.
        - Да, великий был король. Мы много говорим об этом с Бланкой, и у меня сложилось впечатление, что ее уважение к свекру граничит с обожествлением. Она как-то произнесла великолепную фразу: «Много гениев было в литературе, философии, математике, архитектуре. Но гении среди правителей встречаются крайне редко. Мне повезло: мой наставник в искусстве управления государством был гениальным властителем».
        - Лучше и не скажешь.
        Дорогу освободили, и они продолжили прогулку.
        - Я заметила, что в последнее время тебя постоянно тянет в Латинский квартал. Может, хочешь обучаться в Парижском университете? - Уже подъезжая к дому, Сабина решила обсудить новое увлечение Родриго, который все свободное время проводил с университетской братией.
        - Это было бы прекрасно! Но обучение дорого стоит…
        - Если дело только в деньгах, я…
        - Знаю, знаю, госпожа, вы очень великодушны, - не совсем вежливо перебил ее секретарь, - но дело не только в деньгах. На учебу нужно еще и время! А я не хочу бросать службу у вас. Вы совсем недавно переехали в незнакомый город и еще не знаете, как сложится ваше будущее, как я могу оставить вас в трудную минуту? Вы и Вивьен - моя семья, роднее вас у меня нет никого в целом мире.
        - Спасибо, Родриго, за теплые слова. - Подъехав к кастильцу вплотную, Сабина похлопала его по руке, держащей поводья. - Но я же знаю твою неистребимую страсть к новым знаниям.
        - Было бы желание, остальное приложится! - Секретарь сверкнул молодыми зубами. - Я познакомился с несколькими схоларами. Их впечатлили мои познания в арабском, способность к переводам и, как следствие, то, что я неплохо знаком с наследием античных авторов. Я пообещал обучить их арабской грамматике, они же за это будут проводить меня бесплатно на особенно интересные лекции магистров.
        - Взаимовыгодный обмен знаниями?
        - А как иначе? Город-то торговый.
        И меж каменными стенами зазвенел веселый смех.
        ***
        Королева не может иметь подруг; ее супруг постоянно воюет. Поэтому Бланка остро нуждалась в человеке, с которым можно было бы почувствовать себя обыкновенной женщиной: иногда слабой и плаксивой, иногда - неприлично хохочущей над двусмысленной шуткой. При этом она хотела быть уверенной в том, что ее мимолетные слабости не станут известны всему дворцу. И Господь послал ей мадам д’Альбре! Начитанная остроумная красавица подобно яркому огню осветила монотонные будни королевских покоев - к великому удовольствию Бланки, с трудом выносившей все серое и невзрачное. Фавор Сабины стремительно набирал обороты.
        - На маленьком семейном обеде я хочу представить вас Луи. Восемь лет назад после того, как умер мой старший сын Филипп, Людовик стал наследным принцем, - сказала как-то Бланка.
        - Почту за честь! - Сабина с радостной улыбкой слегка поклонилась.
        Королева великодушно кивнула в ответ, понимая, что баронесса не пытается к ней подольститься, поскольку действительно оказывала честь своей фаворитке, приглашая ее на обед в узком семейном кругу.
        Пока Луи с младшими братьями Робером и Жаном упражнялся в верховой езде на Большом внутреннем дворе, дамы решили прогуляться в саду. Устав, они присели на резную скамейку в уютной беседке. Сопровождавшие их служанки остановились в отдалении, оживленно обсуждая новости, которыми щедро снабжала их дворцовая кухня. Скользнув по ним снисходительным взглядом, королева начала нужный для Сабины разговор:
        - Однажды я заметила, как вы по-свойски приветствовали сеньора де Руа. Не сочтите меня нескромной, но я расспросила его, и он поведал мне о вашей просьбе.
        - В моей просьбе нет никакой тайны.
        - Вот и славно! Я решила слегка вмешаться, чтобы помочь вам.
        - Ваше величество, сто`ит ли? У вас и без того множество дел!
        - Сто`ит! Я ценю ваше нежелание о чем-либо меня просить. Но когда помощь предлагает человек, стоящий гораздо выше по положению, отказываться от нее уже глупость, а не скромность! Вас же, баронесса, трудно заподозрить в недостатке ума. - Несмотря на резкость тона, глаза Бланки улыбались: Сабина явно осознавала, сколь действенным будет ее вмешательство. - План мой таков. Люди Бартелеми распространят в Бордо слухи о том, что баронесса д’Альбре находится под моим особым покровительством, и это, несомненно, отобьет у кузена Генриха охоту возвращать беглянку, то есть вас, домой. К тому же де Руа уже подобрал толкового нотариуса, и тот немедленно выезжает, чтобы на месте побеседовать со сватавшимся к вам виконтом.
        - С Пьером де Безом? Но он просил моей руки для своего сына Аманье…
        - Не важно. Раз уж он положил глаз на Альбре, то во время переговоров будет вести себя покладисто. Думаю, эти меры помогут побыстрее продать вашу сеньорию. А теперь давайте вернемся в дворцовые покои - мне нельзя переохлаждаться. - И, поймав удивленный взгляд Сабины, королева добавила: - Я беременна.
        - Госпожа Бланка, какая великолепная новость! Я так рада за вас!
        - Вы считаете, что подобная весть ни у кого не вызовет ехидной насмешки? Мне ведь уже тридцать восемь. Впрочем, зачем кокетничать? Я сама в восторге - моя летняя поездка в Авиньон не прошла бесследно! Когда вы явились ко мне в первый раз, я как раз писала своему мужу, чтобы сообщить ему это радостное известие. И тут мне сообщают о падении Авиньона. Думаю, это счастливое предзнаменование для нашего ребенка. Он будет талантливым полководцем и отважным воином! - Плотнее закутавшись в теплый плащ, Бланка на миг задумалась.
        - Ваше величество, не сочтите мой вопрос за дерзость… Вы счастливы в браке?
        - Очень… - Бланка прищурила глаза и, немного помедлив, соизволила приоткрыть конфидентке сокровенные уголки своей души. - Я действительно счастлива. В монарших семьях это большая редкость. А еще у людей, вступающих в династический брак, зачастую имеется значительная разница в возрасте. Нам с Луи повезло и в этом. За двадцать шесть лет супружества бывало, конечно, всякое, но глубокое уважение и нежную привязанность друг к другу мы сохранили до сих пор. И все наши двенадцать детей, несомненно, плод искренней любви. Правда, в живых осталось лишь шестеро, но и за это спасибо Господу![53 - Данный показатель в Средние века считался нормальным: до четырнадцати лет не доживало 50 - 70 % детей.]
        Перед обедом они поднялись на верхний этаж и оказались в просторной комнате с большими окнами, где обитали малыши со своими няньками. Стены были драпированы ярко-желтой, цвета одуванчиков, тканью, благодаря чему комната казалась еще более солнечной. Пылающий очаг был огорожен ажурной металлической решеткой, чтобы сорванцы, бегая, не пострадали ненароком от огня. Подсвечники с ярко горевшими свечами, также в целях безопасности, были высоко подвешены.
        - Мадам, мы только что закончили читать Псалтырь, - низко поклонившись, отчиталась старшая наставница.
        Она с двумя мальчиками сидела на низкой лавке, а крохотная девчушка на огромном красочном ковре деловито возилась с деревянным осликом.
        - Превосходно… Мы ненадолго. Знакомьтесь, баронесса д’Альбре, это Альфонс, Филипп и Изабель.
        Сабина присела в реверансе. В ответ ей по очереди с истинно королевским достоинством кивнули шести- и четырехлетний принцы. Полуторагодовалая крошка Изабель, неожиданно быстро проковыляв к матери, требовательно дергала ее за подол. Рассмеявшись, Бланка подхватила дочь на руки и, нежно воркуя, стала целовать упитанную кроху. Альфонс и Филипп тем временем затеяли шумную игру в мяч, и Изабель, завертевшись, решила к ним присоединиться. Нехотя опустив дочь на пол, Бланка выслушала короткий отчет кормилицы, возникшей будто из-под земли.
        Сабина не заметила в одежде детей особой роскоши: ни золотых вышивок, ни сверкающих камней, ни переливчатого шелка, все добротное и удобное. Игрушек было много, но тоже все довольно простые: деревянные лошадки и мечи, тряпичные куклы и кожаные мячики. В комнате гостья не увидела ни одного изображения геральдической лилии!
        - Мои сыновья и без внешней атрибутики прекрасно знают, что они королевские отпрыски и на них лежит большая ответственность, - просто ответила королева на высказанное вслух наблюдение Сабины, когда они вышли из детской. - Помпезность еще успеет их утомить, пусть же пока побудут обычными детьми. Я стараюсь внушить сыновьям и дочери простую истину: подлинное величие правителя - в его душе и поступках, а не в роскошной одежде, украшениях и прочей мишуре!
        В Малом зале баронесса д’Альбре увидела худого и очень высокого для своих двенадцати лет мальчика. Он нетерпеливо приплясывал у стола, который расторопные слуги привычно сервировали к обеду, но, заметив вошедших дам, замер. Шурша подолом платья о каменные плиты, Бланка приблизилась к сыну и, не сдержавшись, ласково коснулась его руки. Мальчик ответил ей нежным взглядом. Сабина сразу почувствовала между ними тесную связь.
        - Принц Луи, разрешите представить вам баронессу д’Альбре.
        - Ваше высочество! - Сабина склонилась в глубоком реверансе.
        - Рад знакомству, мадам, - по-взрослому сдержанно кивнул наследный принц, и русая прядь изящной волной упала ему на лоб.
        От матери он унаследовал прямой нос и красивые губы, густые же брови и скуластое лицо у него были как у родственников со стороны отца. Сабина ожидала увидеть в больших голубых глазах мальчишеское озорство, но внезапно наткнулась на спокойный, непроницаемый взгляд и подумала: «Это взор истинного короля». Впрочем, по одежде трудно было определить, что перед тобой принц: на Луи было обычное коричневое сюрко до колен и такая же неброская нижняя рубаха, на ногах - темные шерстяные шоссы и простые мягкие башмаки на шнуровке.
        Бланка с веселой улыбкой наблюдала за пробегавшими по лицу Сабины эмоциями. Материнская гордость была удовлетворена. Махнув рукой, королева пригласила всех за стол, и баронесса на правах гостьи прочла негромко молитву.
        Во время трапезы королева и ее конфидентка вели вежливую беседу. Мальчик откровенно заскучал и, не дождавшись последней смены блюд и сославшись на занятость, спешно удалился. Даже урок латинской грамматики казался ему веселей, чем чопорный разговор двух великосветских дам.
        ***
        Спустя два дня после праздника Всех Святых в дом к Сабине явился гонец от королевы с повелением незамедлительно прибыть во дворец. Его неожиданный вечерний визит вызвал скверное предчувствие у баронессы, только что вернувшейся с конной прогулки. Не тратя времени на сборы, она тут же отправилась на Ситэ.
        Дворецкий немедленно проводил Сабину в один из залов первого этажа. Бланка зябко обнимала себя за плечи, хоть и стояла возле жарко пылавшего камина, не отрывая взгляда от огня. Присев в реверансе, Сабина открыла рот для приветствия, но королева, не оборачиваясь, прервала ее взмахом руки:
        - Сейчас не до церемоний! Я получила письмо от канцлера Герена. Король болен и призывает старшего сына к себе. Это конец, Сабина: мой муж умирает. - Бланка резко повернула голову, и в ее широко распахнутых глазах отразилось пламя очага.
        - Ваше величество, может, Бог помилует и король выздоровеет? - Сердце баронессы жалостливо сжалось под страдающим взглядом королевы.
        - Господь милостив, но не теперь. Я чувствовала: эта война станет для моего супруга последней. Да и Филипп предсказывал, что непривычный для северянина средиземноморский климат когда-нибудь погубит его сына, у которого и без того слабое здоровье. - Бланка говорила хриплым шепотом, и ее голос зловещим эхом отражался от сводов зала; причудливые тени, отбрасываемые языками пламени, исполняли на стенах жуткий танец. - На рассвете мы с принцем выезжаем в Овернь, в замок Монпасье, где сейчас находится мой супруг. Я хочу, чтобы вы нас сопровождали.
        После молитвы первого часа[54 - Около 6 утра. Молитвы первого, третьего, шестого, девятого часа, а также утреня, вечерня и т. д. входят в систему ежедневных богослужений. В Римско-католической церкви именуются «литургией часов». В Средневековье и светские люди часто прибегали к данному делению для обозначения времени суток.] кортеж из двух экипажей (в одном из которых разместились королева с Сабиной и Луи, а в другом - мадам Луиза и служанки), охраняемый конным отрядом рыцарей, двинулся на юг. Деревянные повозки с высоким верхом, дверями и мягкими сиденьями позволяли передвигаться с относительным комфортом. Однако путники не думали об удобстве. Бланка с сыном всю дорогу беззвучно молились, и тяжесть молчания нестерпимо давила на Сабину.
        Поездка подходила к концу. Переночевав в очередном вассальном замке, Луи с утра пересел на лошадь и умчался вперед. Сабина в который раз попыталась завести с королевой разговор, но ответом ей была тишина. Рассматривать рисунок на стенах повозки, обитых бархатом, баронессе опостылело, и она, раздвинув тяжелые занавески, уставилась в окошко. Однако радости ей это не прибавило. Лес закончился, и теперь вдоль дороги тянулись обнаженные поля, чью удручающую черноту еще не прикрыл чистый снег. Между ними мелькали грязные соломенные крыши крестьянских лачуг.
        Вдруг кортеж замедлил ход. Впереди послышался быстро приближающийся цокот копыт, и на лице Бланки отразился ужас. Через мгновение к карете подъехал Луи, за ним - всадник на взмыленной лошади, с лилиями на вымпеле. Гонец! Королева все поняла и вышла из повозки. Сабина выпрыгнула следом за ней.
        - Король… отец… он умер. - Задыхаясь от непролитых слез, принц спешился и протянул матери свиток с ужасной новостью.
        Королева конвульсивно сжала пергамент. Крик застрял плотным комом у нее в горле, и она начала задыхаться. Растерянный Луи поддержал пошатнувшуюся мать. Ее лицо стало пунцовым, глаза неестественно расширились. Неожиданно для всех Сабина дважды наотмашь ударила Бланку по щекам. Это подействовало. Крик боли все-таки вырвался наружу - такой громкий, что вороньё на окрестных полях поднялось в воздух. Бланка зашлась в истерике, и ее на руках отнесли в повозку. Энергичная Луиза отгоняла любопытных подальше от экипажа, а Сабина, сжимая и покачивая королеву в объятиях, бормотала слова утешения. Казалось, что нестерпимая боль разрывает несчастную Бланку на части.
        - Мама, матушка, не надо! Не терзайтесь!
        Испуганный мальчик - мать на его памяти никогда не теряла самообладания - взял Бланку за руку. Нежные поглаживания сына подействовали на нее, и крик прекратился. Она уткнулась в плечо баронессы и зарыдала с тихим завыванием.
        - Пусть поплачет, - прошептала Сабина; по ее щекам тоже струились слезы.
        Луи понимающе кивнул и, отвернувшись, расплакался.
        Постепенно всхлипы стали реже. Вскоре Бланка, промокнув глаза краем вимпла, передала через Сабину приказ трогаться.
        - Луи, вам следует ехать верхом впереди кавалькады. Люди должны видеть наследника!
        - Хорошо, матушка, - вытерев глаза кулаком, покорно согласился сын.
        - Но ему сейчас очень плохо, он ведь еще ребенок! - прошептала баронесса.
        - Уже не ребенок. Детство закончилось. Он король! - резко ответила Бланка, и по ее щекам вновь хлынули два ручья обжигающих слез.
        - Госпожа Бланка, простите меня за пощечины, просто я…
        - …предпочли видеть меня живой, а не задохнувшейся. Спасибо за то, что не растерялись и не побоялись моего королевского величества. Собственно, для этого я и взяла вас в эту поездку.
        В конце дня недалеко от крохотного аббатства королевский кортеж столкнулся с похоронной процессией, выдвинувшейся утром из замка Монпасье в Париж. Возглавлял ее епископ Герен, одетый в черный плащ госпитальеров с белым крестом; за ним следовала военная знать. Гроб с телом короля лежал на дорогом ковре в богато украшенной повозке. Королева пошла пешком навстречу супругу. Заметив ее, Герен - высокий сухопарый старик, несмотря на восемьдесят лет, великолепно державшийся в седле, - быстро соскочил с коня и низко поклонился. Но Бланка не дала ему произнести принятые в таких случаях соболезнования и, с трудом сдерживая дрожь, забросала епископа вопросами:
        - Когда он заболел? У него была дизентерия?
        - Она самая - бич военных походов. А занемог его величество еще под Авиньоном.
        - Почти два месяца назад! И вы молчали?
        - Государь запретил сообщать вам о его болезни. Тогда он как раз узнал о вашей беременности и не хотел вас волновать.
        - Ох, Луи, Луи, что же ты наделал? - Сокрушенная Бланка не отрывала глаз от катафалка.
        - За три дня до смерти, - осторожно продолжил епископ, и королева усилием воли повернула к нему голову, - его величество заставил прелатов и сеньоров поклясться, что после его кончины они принесут оммаж[55 - Вассальная присяга сюзерену. Как правило, дополнялась клятвой верности.] принцу Людовику. И издал указ: все подданные должны немедленно присягнуть на верность его старшему сыну, который до совершеннолетия останется под вашей опекой. Вы назначены регентшей!
        Герен низко поклонился королеве, а также принцу Луи, стоявшему за спиной у матери. Вслед за епископом рыцари, опустившись на одно колено, склонили обнаженные головы перед будущим королем и регентшей Франции в знак согласия с завещанием усопшего государя.
        - Ваше преосвященство, тело короля еще не тронуто?
        - Нет, ваше величество. В окрестностях замка не нашлось достойных бальзамировщиков, поэтому мы, не дождавшись вас, поторопились выехать в Бурж, где… - И Герен осекся.
        Бланка поняла, что тот не захотел ранить ее упоминанием, о том что в Бурже тело короля выпотрошат. Внутренности запаяют в свинцовые контейнеры, а остальное засолят и зашьют в говяжью шкуру, чтобы довести до места погребения. Это было тело, труп… что угодно, но уже не ее энергичный и обожаемый супруг Луи.
        - Прикажите снять крышку с гроба, и пусть кто-нибудь поможет мне взобраться в повозку. Я хочу проститься с мужем.
        - И еще, - совсем тихо добавил Герен, пока выполняли приказ, - умирая, король просил передать, что ему досталась лучшая жена на свете!
        Бланка покачнулась и, до крови вонзив ногти в ладони, медленно подошла к катафалку. Один из слуг, опустившись на колени, подставил ей спину в качестве ступеньки. Все отошли на почтительное расстояние, но видели, как королева, что-то шепча, долго и нежно гладила лицо мужа, целовала его лоб, губы. Ее плечи сотрясались от рыданий, жгучие слезы падали на холодный лик супруга. Свита в скорбном почтении замерла вокруг. Лишь переминавшиеся с ноги на ногу лошади заржали, но тут же замолкли, будто испугавшись собственного кощунства.
        Поддерживаемая крепкой рукой Герена, обессиленная вдова добрела до своего экипажа и попросила знатных воинов подойти ближе. Рыцари столпились возле открытой дверцы. Лишь Луи остался у гроба отца и, не скрывая слез, истово молился.
        - Господа, времени у нас очень мало, поэтому двигаться будем быстро. Кому нужно время на отдых - пусть догоняет, ждать никого не будем! - Королева всегда говорила тихо, и сейчас ее голос звучал не громче шепота, но в звенящей тишине ее слышали даже охранники, стоявшие в круговом оцеплении. - Главное - срочно короновать Луи. Чем быстрее мы это сделаем, тем меньше смут и мятежей вызреет. Поэтому мы похороним короля и сразу же начнем готовиться к коронации. Пошлите самого быстрого гонца в аббатство Сен-Дени с приказом: пусть срочно готовятся к погребению его величества.
        Бланка перевела дух. Сабина, скромно сидевшая за ее спиной, с интересом наблюдала за тем, как расширяются глаза у мужчин. Подданные постепенно осознавали свершившийся факт: ближайшие девять лет[56 - В XIII веке король считался совершеннолетним в 21 год. Таким образом, регентшей Бланка становилась до 25 апреля 1235 года.] ими будет править женщина!
        - Матье, у меня к вам личная просьба, - уже мягче добавила Бланка. - Луи поскачет вместе с вами, но он еще ребенок и не сможет всю дорогу провести в седле. Присмотрите за ним.
        - Ваше величество, прошу извинить, но мы с Аршамбо де Бурбоном срочно возвращаемся к войску. Нам хотелось лично выразить вам соболезнования, однако обязанности командующих призывают нас завершить победоносную военную кампанию нашего короля.
        Бланка попыталась произнести несколько учтивых слов, но ее подбородок дернулся и лицо скривилось в горькую гримасу. Боясь расплакаться, она лишь кивнула, одновременно принимая соболезнования и отпуская рыцарей.
        - Моя королева, не волнуйтесь, я прослежу за принцем Луи. - Из-за спин вельмож выступил высокий плечистый воин и склонил голову.
        - Граф?! - Сквозь пелену горя Бланка не сразу узнала в этом бородаче Робера де Дрё. - Буду очень вам признательна. Разворачивайте повозки, расставляйте охрану… в общем, руководите траурным кортежем.
        Помедлив, Робер снова поклонился и ушел исполнять приказание, но, бросив ястребиный взгляд вглубь экипажа, успел заметить зеленоглазую незнакомку.
        - Что это за дама рядом с королевой? - еле слышно поинтересовался де Дрё у проходившего мимо камердинера принца, ухватив его за плечо.
        - Баронесса д’Альбре. - Слуга завертелся на месте, пытаясь вывернуться из мертвой хватки графа. - Новая фаворитка, прозванная во дворце «Красивая Дама в Голубом».
        ***
        Погребение состоялось на седьмой день после смерти короля. Его тело упокоилось рядом с отцом в королевской усыпальнице Сен-Дени, а внутренности отправили на захоронение в Клермон, в аббатство Сен-Андре.
        На церемонии Бланка чувствовала себя уверенно - рядом с ней безотлучно находилась Сабина, готовая в любой момент ее поддержать. Королеве хватило сил не зарыдать и предстать перед народом с подлинным величием. И не реагировать на злословие придворных, сравнивавших нынешние похороны с пышными проводами Филиппа, состоявшимися всего три года назад. Она спешила! И только после погребения, в собственной спальне Бланка ощутила потребность оправдаться перед собой.
        - Сейчас нельзя тратить драгоценное время на торжественные похороны. К смерти Филиппа все готовились, он был уже немолод и долго болел. К Луи же смерть пришла неожиданно… Нам необходимо сосредоточиться на главном - на коронации принца. Мой муж, глядя с небес, понимает это лучше остальных, поэтому, я уверена, не осуждает меня за спешку.
        Королева сидела на кушетке, положив отекшие ноги на низенькую табуретку, обитую овчиной. Сабина, несколько дней назад обосновавшаяся в покоях ее величества, устроилась в небольшом кресле напротив. Особых распоряжений насчет ее переезда в королевский дворец Бланка не давала, но верная конфидентка, очевидно, почувствовала ее страх и неподдельную тоску, которые королева испытывала, когда закрывались двери после официальных церемоний и отчаяние подбиралось вплотную. Их беседы согревали Бланку в холодном настоящем, а пугающее своей неопределенностью будущее казалось не таким уж страшным. Ее величество помнила, что Сабина не любит дворцовой суеты, и потому еще больше ценила ее участие.
        Вошла служанка, чтобы постелить постель, но королева выпроводила ее взмахом руки. Бланке необходимо было выговориться. Ее глаза полыхнули бойцовским огнем: не время себя жалеть, а на то, чтобы оплакать мужа, у нее вся жизнь впереди.
        - Моего супруга называли Львом, а я стану Львицей! Я же вижу, как в ожидании дальнейших событий многие сеньоры покидают двор и разъезжаются по своим вотчинам. Как же, впервые в истории Франции женщина-регент, да еще и иностранка! С кучей маленьких детей, самому старшему из которых всего двенадцать лет! Поводов для открытого неповиновения более чем достаточно. Но я всех опережу, не будь я талантливой ученицей Филиппа Августа!
        Монолог королевы прервал секретарь, явившийся к ней со срочным известием: прибыл гонец от графа Шампани. Следом за ним ввалился осоловевший от бессонницы курьер и передал письмо Бланке из рук в руки, как ему приказали.
        - Граф просит разрешения присутствовать на коронации Людовика, - быстро пробежав глазами послание, сообщила Бланка.
        - После своего возмутительного поведения под Авиньоном?! - Сабина задохнулась от удивления.
        - Да, этот демарш был слишком откровенен, и назвать его по-другому, кроме как дезертирством, я не могу. Однако если бы все можно было разделить на белое и черное, политика была бы слишком проста. Тибо можно понять: не сегодня завтра, после смерти бездетного дяди, он станет королем Наварры, а значит, ему выгоднее, чтобы его соседом оставался слабый граф Тулузский, а не сильный французский король.
        - Но говорят, что граф Шампани покинул своего короля не только по этой причине, - краснея, произнесла баронесса. - Ему приписывают…
        - Ну же, не робейте, договаривайте! - Бланка в упор посмотрела на окончательно растерявшуюся наперсницу и, ухмыльнувшись, сжалилась над ней. - Не мучьте себя, я вам помогу. Тибо покинул короля, потому что влюблен в меня и желал его погибели. А многие злые языки даже обвиняют графа в том, что он отравил государя. Чушь!
        - Вы не верите в любовь графа Шампани? Или в то, что он способен на преступление?
        - В то, что Тибо способен отравить короля, - не верю! Что же касается любви… Я знаю, граф хорошо ко мне относится. Когда Тибо был маленьким, по приказу Филиппа он воспитывался в этом дворце, точнее был заложником, пока его воинственная мать, тоже, кстати, Бланка, после смерти мужа усмиряла непокорных вассалов. Именно тогда мы с Тибо подружились и до сих пор находимся в прекрасных отношениях. Бог щедро одарил его: красивый мужчина, великолепный воин и хороший военачальник с сильным, волевым характером, - так отзываются о нем даже недоброжелатели. При этом граф богатейший землевладелец, утонченный аристократ, талантливый поэт, да и просто галантный кавалер! О многих ли вы можете сказать то же самое, причем в превосходной степени?
        - Пожалуй, нет, - призналась Сабина. - А как же любовные стихи, написанные в вашу честь?
        - Тибо романтик и к тому же получил куртуазное воспитание. Ему нужно посвящать кому-то свои стихи, так почему бы не мне?
        Бланка легко прочитала в глазах собеседницы недоумение: как можно защищать человека, которого подозревают в убийстве короля? Но ее величество подобные обвинения лишь смешили. Тибо - человек чести до кончиков волос своей великолепной шевелюры. Она ему верила.
        - Однако отбросим лирику. Надо ответить графу. На коронацию его допускать нельзя, иначе сплетни окутают меня, будто кокон, из которого я уже не выберусь. Если Тибо появится в Реймсе, молва сразу же сделает нас любовниками и отравителями мужа-рогоносца. И тогда у французских пэров появится великолепный предлог отстранить меня от регентства, а там и низложить Луи им будет несложно. Поэтому сейчас я буду отчаянно заигрывать с вассалами и стараться выглядеть в их глазах непогрешимой. Но и грубо отталкивать графа Шампани я не хочу, он слишком могущественный союзник - или враг, если не повезет. Писать ему нельзя, письмо могут перехватить. Как же быть?
        - Значит, надо объясниться с ним без помощи пергамента. Я могу попробовать…
        - Посылать вас слишком опрометчиво! Пожалуй, это было бы еще хуже, чем отправить письмо. Все вокруг не спускают с меня глаз в ожидании ошибки.
        - А если отправить к графу толкового человека, не замешанного в дворцовых интригах?
        - Это вы в отместку за Тибо мне загадку предложили? Где же такого найти?
        Бланка уже давно поднялась с кушетки и медленно прохаживалась по комнате, держась рукой за ноющую поясницу. Нервное потрясение, волнения, долгое путешествие сказались на здоровье беременной женщины не самым лучшим образом.
        Сабина плеснула разбавленного вина в кубки и подала один из них королеве. Не сговариваясь, дамы вместе подошли к окну и, приоткрыв ставни, устремили взгляд на осеннее звездное небо.
        - Я знаю такого человека, - тихо, но твердо произнесла баронесса. - Нужно послать к графу Родриго, моего секретаря. Я опишу ему ситуацию, и он сумеет, подобрав нужные слова, все объяснить его сиятельству.
        - Вы много рассказывали об этом молодом человеке. Пожалуй, он подходящая кандидатура. Но хватит ли у него такта и выдержки спокойно изложить положение вещей вспыльчивому графу?
        - У Родриго сдержанный характер.
        - Решено! - Бланка поняла, что никого лучше ей сейчас не найти. - Я отправлю к Тибо гонца с письмом, в котором откажу графу в участии в торжествах по случаю коронации Луи, однако приглашу его мать, графиню Бланку. Мои же настоящие мысли ваш человек разъяснит ему на словах.
        - Письма` с Родриго лучше не передавать… Но как же тогда граф Шампани поймет, что его действительно послали вы? - И Сабина, замолчав, принялась обдумывать детали.
        - Вспомните, что пишут в книгах! Я дам ему аграф, который Тибо подарил мне в день коронации.
        И Бланка, забыв о недомогании, метнулась к шкатулке с драгоценностями, стоявшей на туалетном столике рядом с огромной кроватью. Немного покопавшись в украшениях, она вытащила великолепную золотую застежку в виде двух каштановых листиков, скрепленных между собой изящной цепочкой с крючком. В центре каждого листочка в обрамлении, стилизованном под каштан, сияло по крупному сапфиру.
        - Вот! Он явно не забыл об этой вещице. Благодаря ей Тибо поймет, что посланник от меня.
        С восторгом взглянув на дорогой аграф, Сабина оценила тонкий вкус графа. Она взяла из королевских рук кошель для Родриго, полный денье*: частая смена лошадей стоила дорого.
        - Из Труа вашему слуге необходимо поехать в Суассон. Там Луи посвятят в рыцари. Обряд совершит Жан де Бриенн, бывший король Иерусалима, колесящий последние несколько лет по европейским дворам в поисках денег для помощи городам Леванта, - зевая, сказала королева. - Все, теперь спать! Надо как следует отдохнуть. Завтра, как обычно, у меня уйма дел. Нинон!
        В дверях тут же появилась горничная с парой горячих плоских камней, завернутых в полотенце, - для прогревания постели. Закончив возиться с королевским ложем, она застелила раскладную кровать для баронессы. Другая служанка в отгороженной занавесью уборной приготовила воду для вечернего умывания. Сабина тем временем помогла королеве облачиться в ночную сорочку из тонкой шерсти. Дамы легли в постели и потушили свечи, но Бланке захотелось еще немного поболтать.
        - Сабина, вынуждена вас огорчить. В Реймс в моем экипаже поедут графиня Фландрии, кардинал Романо Франджипани и, конечно, Луи. Время, оставшееся до помазания на царство, он должен провести в духовных беседах с папским легатом. Для вас, к сожалению, места не останется. Графиня Жанна приехала в Париж с просьбой об освобождении своего мужа, плененного еще Филиппом в битве при Бувине и находящегося до сих пор в заточении под охраной де Руа. По древнему кутюму, восходя на престол, новый король милует политических заключенных. - Бланка на миг задумалась. - И я освобожу незадачливого Феррана, но уже после коронации. Думаю, двенадцать лет заточения для него достаточно. А пока пусть графиня побудет у меня на глазах, под присмотром.
        - Я с удовольствием поеду верхом. У меня застоялся превосходный конь Дамаск; теперь появился повод совершить на нем продолжительную поездку.
        - Дамаск? Почему Дамаск?
        - Года три назад мой покойный супруг, купив этого арабского скакуна, предложил мне придумать ему имя. Я тут же выпалила: Дамаск. А почему - сама не знаю.
        ***
        Многие вельможи не успели или, скорее, не захотели явиться на коронацию.
        Однако королевский кортеж, выехавший из Парижа через ворота Тампль, все же получился внушительным. Несколько дюжин всадников, разбившись на две группы, возглавляли и замыкали процессию, в середине которой двигались экипажи с дамами, а также повозки с одеждой и хозяйственной утварью.
        Гарцующая на серебристо-гнедом коне Сабина радовалась тому, что не трясется в одном из этих неуклюжих экипажей. Красивый скакун вызывал восхищение у окружающих своим темно-каштановым окрасом, высоким пышным хвостом и длинными мускулистыми ногами. Да и сама всадница, одетая в коричневый плащ, отороченный серебристой лисой, прекрасно гармонировала с Дамаском.
        На лесной дороге к Сабине приблизился Робер де Дрё, восседавший на мощном жеребце. На графе был тяжелый плащ с меховым оплечьем, под которым слышалось металлическое позвякивание. Высокий и сильный, де Дрё носил тяжелые доспехи с легкостью и грацией, что свидетельствовало о его огромной физической силе. Сабину и Робера уже представили друг другу, но все их общение ограничивалось ничего не значащими любезностями. Для настоящего разговора у них не было ни времени, ни повода. Сейчас же обстоятельства к этому располагали, и Вивьен по знаку хозяйки послушно отъехала в сторону.
        Сабина чувствовала, что нравится этому представительному рыцарю. Ему было около сорока, но он постоянно участвовал в военных кампаниях, и это позволяло ему поддерживать свое подвижное тело в отличной форме. На гладковыбритом лице выделялись поражавшие яркой синевой глаза и сочные чувственные губы. Сабина была не прочь пофлиртовать с ним.
        - Красивая Дама в Голубом, точнее в коричневом, но все равно красивая, разрешите напроситься к вам в попутчики?
        От завораживающего тембра его голоса по коже Сабины пробежали мурашки.
        - Мы все в этом кортеже попутчики, - ответила она. - Но если вы хотите считаться именно моим попутчиком, я ничуть не возражаю. И коль уж мы коснулись моего прозвища, поговорим и о вашем. Вас кличут Гастебле - уничтожителем пшеницы! Чем не угодил вам несчастный злак?
        - Проделки молодости! Как-то на охоте мы с друзьями настолько увлеклись травлей кабана, что не заметили, как вытоптали поле спелой пшеницы. Ох и досталось же мне тогда от отца! - Робер заразительно рассмеялся и сдвинул меховой берет набекрень. - Мой младший брат Пьер, который стал свидетелем этой взбучки, хохотал до упаду. Он-то и прозвал меня уничтожителем пшеницы. С его легкой руки ко мне навеки приклеилось прозвище - Гастебле.
        Плотный слой опавшей листвы заглушал стук копыт, но все равно было шумно. Скрип повозок, ржание лошадей, крики охранников, гомон бесконечных разговоров сливались в монотонный гул, многократно отражаемый лесным эхом. Поэтому Сабина и Робер могли говорить спокойно, не опасаясь, что кто-нибудь их подслушает.
        - Позвольте похвалить вашего жеребца. Редкий красавец, - сказал граф и, приблизившись, потрепал коня по густой серо-пепельной гриве. - Как его зовут?
        - Дамаск.
        - Странное имя! Ваша жизнь как-то связана с Левантом?
        - Отнюдь нет. Просто это арабский скакун, а значит, у него должно быть соответствующее имя.
        - Почему тогда не Бейрут или Аскалон? Эти города хотя бы принадлежат нам. А тут вдруг - сарацинский Дамаск!
        - Граф, что за допрос? Назвала - и назвала. Давайте поговорим о другом, - игриво предложила Сабина.
        Она наслаждалась легкой беседой с обаятельным аристократом, не скрывавшим желания выделиться из толпы: его яркий сине-желтый плащ подтверждал это.
        - Не возражаю. Предлагайте тему.
        - Расскажите о своей жене.
        - Ее зовут Аэнор. Она живет в Дрё и воспитывает наших четверых детей, - сухо ответил граф. - Не думаю, что тема выбрана удачно.
        - Не стану спорить. Теперь ваша очередь. - Сабина мысленно обозвала себя деревенщиной и прикусила язык.
        - Я слышал, что вы совершили паломничество в Компостелу. Расскажите об этом.
        - С удовольствием.
        И баронесса уже в который раз поведала о своем путешествии.
        - Думаю, покойный супруг по достоинству оценил вашу отвагу - тяжелый длинный путь по незнакомой горной местности, по чужим странам. На такое мужество способны немногие! - восхитился Робер, выслушав ее повествование.
        - Об этом я думала меньше всего. - Сабина постаралась как можно равнодушнее пожать плечами, хоть ее и распирало от гордости. - Теперь снова моя очередь придумывать тему для беседы. Мне хотелось бы именно от вас услышать историю битвы при Бувине. Говорят, вы попали в плен и вас обменяли на графа Солсбери[57 - Уильям Длинный Меч (1176 - 1226) - незаконнорожденный сын английского короля Генриха II и его фаворитки графини Иды.]…
        - Это не совсем верно. Да, меня действительно обменяли на графа Солсбери, захваченного в плен в том же сражении, но я не участвовал в битве. Меня пленили несколькими месяцами ранее, во время одной из вылазок близ Анжера, где я воевал в рядах принца Луи против англичан. В той же легендарной битве плечом к плечу с Филиппом сражался мой отец Робер Второй, которому король и передал в качестве трофея солсберийского вельможу. Джон Английский, известный всему миру своим нерыцарским поведением, не сразу согласился на обмен. Он явно не спешил вернуть своего единокровного брата, так что я провел в плену около года.
        - Но все равно вам известно от отца, то есть из первых уст, об этой славной победе.
        - Да, однако в двух словах о ней не расскажешь. С чего же начать? Вы наверняка знаете, что двенадцать лет назад возникла коалиция во главе с императором Священной Римской империи Оттоном Четвертым. В нее входили мятежные графы Фландрии и Булони, а также англичане под предводительством графа Солсбери. Они разработали план завоевания Французского королевства, собираясь разбить войско Филиппа и разделить между собой его земли. У короля Франции не было времени на то, чтобы собрать всех вассалов, к тому же его сын Луи с частью войска находился в Пуатье, сдерживая нападение Джона Английского. Поэтому Филиппу пришлось обратиться к городским коммунам. Богатые города не отказали своему королю в помощи. Они выставили не только пехотинцев, но и многочисленных конных сержантов. В итоге нашему монарху удалось собрать неплохую армию. Два многочисленных отряда сошлись близ Бувина, возле моста через реку Марку. Мнения о дальнейшем развитии ситуации в окружении французского короля разделились, но побывавший в разведке Герен настоял на немедленном сражении. Филипп поддержал своего канцлера, и битва началась,
несмотря на то что часть французских войск уже пересекла мост в походном марше. Их спешным образом возвращали, выстраивая в боевые порядки. Легче всего одержали победу на правом фланге, где хитрый госпитальер Герен пустил в бой против Феррана Фландрского конных ополченцев. Рыцарей Феррана оскорбила эта атака, и они отказались сражаться с простолюдинами. Тогда менее гордые конные сержанты быстро смяли заносчивых вассалов фландрского графа, а вскоре и его самого взяли в плен.
        - Вот так просто горожане победили рыцарей? Это же не гордость, а глупая заносчивость! - возмущенно фыркнула Сабина.
        - Возможно, победу одержали не только горожане (им помогли воины герцога Бургундского), но начало разгрому положили именно они.
        - А где сражался ваш отец?
        - Скажу без ложной скромности: в самом опасном месте. Он и его брат Филипп, епископ Бове, охраняли мост, по которому спешно возвращались французские войска и на который обрушился основной удар вражеских союзных войск. Священный сан не позволял моему дяде-епископу проливать кровь, поэтому он орудовал булавой, приговаривая: «Я людей не режу, а крушу, а об этом в Писании ничего не сказано». Недалеко от них находилась центральная часть французского войска во главе с королем. В какой-то момент имперским рыцарям удалось прорваться к Филиппу Августу, а их пехотинцы даже умудрились сбросить его с лошади. На упавшего короля устремились сверкающие клинки, но его спасли прочные доспехи. И мужество рыцаря Пьера Тристана, отдавшего королю своего коня и живым щитом охранявшего его величество от разящих мечей. Вскоре королевская охрана пришла на помощь своему господину. А затем подоспел отряд во главе с моим тестем Тома де Сен-Валери и завершил разгром германских войск. Кстати, Оттон едва не разделил участь короля Филиппа: лошадь под ним тоже была ранена, и его сбросили наземь. Но и его доспехи оказались из
прочной стали. К Оттону вовремя подвели коня, и французы смогли полюбоваться спиной удалявшегося императора, удиравшего с поля битвы во все лопатки.
        - Самое кровопролитное сражение, насколько я понимаю, было на левом фланге? Оттон и Ферран уже покинули поле боя, значит, там остались Уильям, граф Солсбери и Рено, граф Даммартена? Все верно?
        - Абсолютно! Вы с неженским вниманием следите за моим рассказом о военном сражении. - Робер приостановил коня и с откровенным восторгом уставился на необыкновенную даму.
        - Я же сама попросила вас рассказать о битве! Или мне полагается лишь умиляться пробегающим мимо зайчикам? - Сабина попыталась изобразить возмущение, но шальные искорки в ее глазах все испортили.
        Они с графом весело расхохотались.
        - Простите, мадам Сабина, я вовсе не хотел вас обидеть! - Отсмеявшись, Робер приложил руку к сердцу и низко, насколько позволяло седло, поклонился.
        - А вы меня и не обидели! В какой-то мере ваши слова можно принять за комплимент. Итак, левый фланг. Как разворачивались события там?
        - Здесь сражение длилось до позднего вечера. И Уильям, и Рено дрались с великой отвагой. Исполин Рено де Даммартен, обладающий неимоверной силой, выдержал бессчетное количество яростных боев. По словам очевидцев, он то и дело выкрикивал, что хочет сразиться с братьями де Дрё, считая их основными виновниками своего несчастья. Дядя Филипп оглушил булавой Уильяма Солсберийского и пленил его. А неутомимый Рено продолжал крушить французов и, даже придавленный раненой лошадью, не подпускал к себе никого, остервенело орудуя клинком и не признавая поражения. Только канцлеру Герену граф де Даммартен вручил свой меч. Главная ставка этой битвы - Бувинский мост - осталась в наших руках, и не последнюю роль в этом сыграли мой отец и дядя. Битва закончилась полной победой французского короля!
        - Оттон сбежал, графа Солсбери обменяли на вас. А что было с остальными?
        - В плену у Филиппа оказалось пять графов и двадцать пять баронов. Всех их рано или поздно отпустили на свободу за выкуп. Только Феррана Фландрского и Рено де Даммартена его величество не помиловал. Кодекс рыцарской чести не позволял ему казнить именитых вассалов, но он навсегда оставил мятежников в заточении, показав всему миру, что восставать против королевской власти отныне опасно.
        - Великая победа!
        Сабина задумалась. У нее в ушах еще звучали боевые кличи, вылетающие из сорванных глоток, а звон клинков перемежался со стонами раненых и душераздирающим ржанием смертельно искалеченных лошадей. И повсюду в небо были устремлены стекленеющие глаза умирающих. Где-то среди них остался и супруг Луизы д’Энви.
        Рассказывая о грандиозном сражении, граф де Дрё и сам разволновался, поэтому некоторое время они ехали в молчании. Наконец осознав, что молчание затянулось, Сабина стряхнула с себя наваждение. Перехватив очередной осторожный взгляд Робера, она лучезарно улыбнулась.
        - Мне очень интересно с вами, мессир.
        - Позвольте вернуть комплимент, мадам: вы великолепная собеседница!
        Несколько раз кортеж останавливался, чтобы напоить лошадей и дать им отдохнуть. Дамы высыпа`ли из экипажей, желая размять ноги. Но на долгий привал и обед не было времени, поэтому путники решили поесть уже в Санлисе, в вотчине канцлера Герена, куда прибыли поздним вечером. В городе придворные разместились в просторном епископском дворце, остальные - на постоялых дворах. Герен пригласил всех к себе на ужин. В огромном, ярко совещенном зале столы ломились от яств, и голодные путники отдали должное изыскам епископской кухни.
        За ужином граф Робер продолжал соблазнять понравившуюся ему женщину. Он ни на шаг не отходил от Сабины д’Альбре, собственноручно прислуживал ей за столом и сыпал остротами. Другой родовитый вельможа - Ангерран де Куси - тоже хотел поухаживать за красивой баронессой, но, поймав гневный взор Робера, предпочел ретироваться. Виновница этого молчаливого поединка наслаждалась мужским вниманием и радовалась замечательному вечеру. Однако в спальне королевы - Сабина продолжала ночевать в комнате монархини - она получила нагоняй.
        - Надеюсь, мадам, вам известно, что ваш кавалер женат? - холодно уточнила Бланка, когда они с баронессой укладывались спать.
        - Да, конечно, - обескураженная резкостью, отозвалась Сабина. - Но я думала, что разговаривать с женатыми мужчинами не возбраняется.
        - Разговаривать - да, но Робер вьется вокруг вас, как оса возле плошки с медом. Чтобы заметить его влюбленность, не надо обладать особой проницательностью. А вы флиртуете с ним, поощряете ухаживания.
        - Да, я с ним кокетничаю, - сказала Сабина, почувствовав себя оскорбленной, - и не скрываю, что мне приятно внимание высокородного вельможи[58 - Робер III де Дрё был правнуком короля Людовика VI.]. Но я же не прыгнула к нему в постель!
        - Простите, баронесса, я была излишне резка, - примирительно произнесла Бланка. - Наверное, во всем виновата усталость. Скорее всего, вы еще не сталкивались с таким типом мужчин, поэтому будьте осторожней. Граф способен произвести прекрасное впечатление за считаные мгновения, но женщины помнят о нем до конца своих дней… И не забывайте о его жене. Я не потерплю при своем дворе скандальных адюльтеров.
        - Поняла, ваше величество. Спокойной ночи, - ответила Сабина, подавив раздражение.
        Она всего лишь провинциальная глупышка, королеве же хорошо известны нравы ее вассалов. Бланка наверняка хочет лишь предостеречь ее. Поразмыслив, Сабина решила поощрять ухаживания Робера не так откровенно.
        ***
        На второй день пути гомон, создаваемый королевским кортежем, стал тише: путники порядком устали, да и лошади, казалось, ржали реже. Лишь граф Робер с неослабевающим пылом развлекал Сабину разговорами.
        Неожиданно из леса вынырнул виллан* с собакой. Увидев кавалькаду с королевскими лилиями, он сорвал с себя шапку и низко поклонился проезжающим. Но его собака оказалась не столь почтительной. Заприметив на противоположной стороне дороги зайца, она с громким лаем бросилась прямо под ноги Дамаску. Встав на дыбы и заржав, испуганный конь бешеным галопом помчался в лесную чащу. Сабина от неожиданности чуть не упала на землю, но все же удержалась в седле и, вцепившись в поводья и гриву, понеслась вперед. Успокоить коня сейчас было невозможно, главное не вылететь из седла. Сабина наклоняла голову, пряча лицо от больно хлеставших веток. Как хорошо, что она, пренебрегая светскими условностями, ездит исключительно в мужском седле! Из дамского баронесса вылетела бы еще на дороге.
        Через некоторое время дикая скачка стала замедляться, и Сабина приподняла голову от холки, намереваясь обуздать коня. Она откинула капюшон, и длинный рукав ее котты зацепился за сук. Страшная сила выдернула баронессу из седла. Ткань с треском разорвалась, и женщина с глухим звуком упала на землю. Дамаск пробежал еще немного, но, почувствовав, что потерял седока, растерянно остановился. Конь тихо заржал и виновато скосил глаза на хозяйку.
        Робер, бросившийся следом за Сабиной, увидел ее падение. Ловко уворачиваясь от ветвей, искусный наездник уже через мгновение был рядом с баронессой и на ходу спрыгнул с коня. Граф опустился на колени и с тревогой осмотрел лежащую на спине женщину.
        - Сабина, очнитесь! Сабина! - Стянув кожаные перчатки, Робер легонько похлопал ее по щекам.
        Женщина отрывисто застонала. Облегченно выдохнув, граф ощупал ее голову. Крови не было - еще одна удача. Значит, пожухлая трава и опавшая листва смягчили падение. Оставалось удостовериться в том, что у баронессы нет переломов.
        - Сабина, дорогая, вы можете говорить?
        Она медленно открыла глаза. Из туманной пелены проступало встревоженное лицо… Габриэля. Сабина улыбнулась. Но по мере того, как пелена рассеивалась, все отчетливей вырисовывался облик огорченного Робера. Баронесса удивилась этой смене лиц, но ее память вскоре прояснилась.
        - Со мной все хорошо, - еле слышно прошептала женщина.
        - Сосредоточься, родная моя. - От неподдельного волнения у графа подергивалось левое веко. - Руки, ноги, спина целы? Ты чувствуешь где-нибудь боль?
        - Нет, только голова кружится.
        - Понятно. Я возьму тебя на руки, но если станет больно, сразу же кричи.
        Сабина слабо кивнула. Робер заботливо запахнул на ней плащ, затем свистом подозвал своего верного коня, и тот по команде хозяина опустился на передние ноги.
        Граф устроил женщину впереди седла и, сильной рукой придерживая ее за талию, медленно двинулся к дороге.
        Покрутив в раздумьях ушами, Дамаск пошел следом за хозяйкой: виноват, конечно, но теплое стойло и заботливые руки в лесу вряд ли найдутся.
        - Господи, жива!
        Сердце стоявшей на обочине королевы радостно забилось. Пока де Дрё разыскивал баронессу, Бланка лишь отчаянно молилась, не участвуя в женских пересудах. И, как могла, успокаивала рыдающую Вивьен.
        - Сабина, вы сможете пересесть в экипаж?
        - Попытаюсь, ваше величество.
        Баронесса с усилием оторвала свою тяжелую голову от мужского плеча. Однако перед глазами у нее тут же все поплыло, и, судорожно вцепившись в руку графа, она вновь прислонилась к нему обмякшим телом.
        - Госпожа Бланка, она не сможет ехать даже в повозке. При столь сильном головокружении необходимо хотя бы день отлежаться. - И, не дожидаясь разрешения, Робер поискал глазами виновника происшествия. Перестав дышать, виллан вжался в ствол дерева; пес, чувствуя вину, с поджатым хвостом сидел у его ног. - Эй, Жак, живо сюда! Повесить бы тебя с твоей собакой, да времени нет. Поблизости есть постоялый двор?
        - Да, благородный господин. - Осознав, что скорой расправы не последует, крестьянин стал отвешивать графу земные поклоны, подметая бородой опавшую листву. - Лес скоро закончится, за ним - богатая деревня с церковью и громадным трактиром. Там есть комнаты для путников.
        Королеве стало понятно: граф, живущий по собственным правилам и ни во что не ставящий общественное мнение, все уже решил и не отступит. Спорить с ним - лишь ронять собственный авторитет в глазах придворных. Но оставлять их с Сабиной наедине нельзя: необходимо соблюсти приличия. Лишние сплетни, в том числе и о ее фаворитке, ей ни к чему.
        Поэтому Бланка опередила Робера:
        - Сделаем так! Вы, граф, с баронессой и ее камеристкой останетесь в деревне. Пусть Сабина полежит сегодня и завтра до полудня, а затем догоните нас в Суассоне. Обряд посвящения в рыцари произойдет послезавтра, надеюсь, вы успеете. В помощь вам оставляю мадам д’Энви. И не забудьте кликнуть своих оруженосцев. Времена неспокойные, а на вашем попечении три дамы.
        - Спасибо, ваше величество, сделаем, как вы приказали. - Говоря это, Робер не успел вовремя опустить глаза, и Бланка заметила в них иронию.
        Не важно, главное - он ей подчинился.
        Маленькая кавалькада двинулась по узкой тропе в сторону деревни, а королевский кортеж вскоре скрылся за невысоким холмом.
        Как и следовало ожидать, «громадный трактир» оказался убогим деревянным строением, правда, двухэтажным. Но для бедного крестьянина, ютившегося в жалкой лачужке, это действительно было гигантское сооружение. Комнаты тут оказались опрятные, с чистой постелью. Нашелся даже новенький таз и горячая вода.
        Вивьен обтерла тело госпожи влажной тряпкой, и Сабина тут же провалилась в глубокий сон. Камеристка же принялась чистить и штопать ее платье, а Луиза стала устраивать себе ложе на сундуке. Кровать была занята, но перебраться в другую комнату придворная дама наотрез отказалась. Прервав вечерние женские хлопоты, явился де Дрё, державший в руках деревянный поднос. Шутливо кланяясь, он, как заправский лакей, поставил на столик принесенную еду и кувшин с вином. Граф в роли трактирного слуги выглядел настолько забавно, что Вивьен тут же прыснула смешком.
        - Я велел подать самого хорошего вина. Не обессудьте, это все, что удалось найти. - Влив в себя уже не одну кружку хмельного напитка, Робер весело улыбался и то и дело поглядывал на Сабину. - Баронесса спит?
        - Как младенец!
        - Тогда не стану вам докучать. Ужинайте - и хороших снов. - И могучий воин на цыпочках удалился из комнаты, создавая из-за излишнего усердия еще больше шума.
        Вивьен зажала рот двумя руками, чтобы не расхохотаться во весь голос.
        - Граф всегда полон озорства. - Даже чопорная Луиза улыбнулась. - При дворе его либо боготворят, либо не понимают, а потому не любят. Третьего не дано.
        По едва уловимому вздоху Вивьен поняла: мадам д’Энви относилась к числу поклонниц де Дрё.
        ***
        На рассвете Сабина проснулась и, открыв глаза, сразу же встретила нацеленный на нее взгляд Луизы.
        - Доброе утро, мадам. - Баронесса улыбнулась, но, не получив ответа, с сарказмом добавила: - Вы всю ночь не сводили с меня нежного взгляда?
        - Я выполняю поручение королевы, - все же буркнула немногословная дама.
        - Вам велели не спускать с меня глаз? Ну и как, во сне я так же красива?
        Мадам д’Энви по своему обыкновению сжала губы в упрямую складку, и Сабина гневно отвернулась к стене. Она до сих пор не понимала эту женщину. Иногда они с Луизой весело болтали, будто добрые приятельницы, но болезненное желание мадам д’Энви услужить королеве, не считаясь с окружающими, ставило баронессу в тупик.
        - Приложите это к ссадине на лбу. Говорят, помогает от нагноений. - Прерывая размышления Сабины и подтверждая противоречивость своей натуры, Луиза подала ей полотенце, обильно смоченное вином.
        Баронесса ощупала оцарапанный веткой лоб и в замешательстве взяла полотенце, раздумывая над ответом. Напряженную ситуацию разрядил тихий стук в дверь. Получив разрешение войти, граф сначала заглянул, а затем вошел в комнату. В военных походах он привык мало спать и потому поднялся ни свет ни заря, несмотря на то что накануне вечером крепко выпил в компании оруженосцев.
        - Вы уже проснулись? - спросил он, но, увидев кроваво-красное полотенце на лбу у Сабины, воскликнул: - Боже, у вас кровь! Что случилось?
        - Не беспокойтесь, мессир, это всего лишь вино! - рассмеялась баронесса. - Пытаюсь избавиться от царапин, исполосовавших мое лицо.
        - Шрамы украшают настоящих мужчин, - пошутил он, - а вы держались вчера молодцом!
        - Ага, почти на сутки провалилась в обморочный сон.
        Самоирония баронессы вызвала дружный смех.
        - Мадам Сабина, вижу, вам гораздо лучше, поэтому предлагаю немного прогуляться по округе, пока нам готовят завтрак. Если вы не почувствуете при этом головокружения и тошноты, мы отправимся в Суассон.
        - Согласна, ваше сиятельство.
        У Сабины вырвался вздох облегчения: она боялась, что граф начнет придумывать предлоги, для того чтобы здесь задержаться. Заметив боковым зрением, как мадам Луиза нервно сцепила пальцы, баронесса удовлетворенно хмыкнула про себя: «Что, не нашлось повода увязаться за нами на прогулку?»
        Ощущая легкую слабость, Сабина крепко обхватила руку графа.
        Они не спеша прошлись вдоль дороги, раcсматривая издали нехитрые деревенские домишки, и заглянули в приземистую церквушку - поблагодарить Бога за удачный исход вчерашнего происшествия. Свежий морозный воздух и впрямь пошел Сабине на пользу. В ушах у нее еще звенело, но общее состояние было вполне удовлетворительным.
        Недалеко от трактира де Дрё остановился между молодыми соснами и развернул спутницу лицом к себе. Не отрывая от нее красноречивого взгляда, он медленно стянул с рук баронессы перчатки.
        - Совсем холодные. - Робер спрятал ее руки в своих крупных мозолистых ладонях и поднес их ко рту, чтобы согреть своим жарким дыханием. - Я покорен вами, возмутительница моего спокойствия! Даже в жесточайших сражениях я не покрывался от страха испариной так, как в тот миг, когда увидел вас лежащей на земле. Отныне жизнь моя пуста и бесцветна без вас.
        Наслаждаясь мелодией чарующего голоса, Сабина погружалась в лазурную глубину его глаз. Мир становился расплывчатым, сладким… А граф все целовал и целовал с упоением ее пальчики. Но затем предупреждение королевы все же проснулось в одурманенном мозгу баронессы и она нашла в себе силы убрать пальцы от мужских губ.
        - Спасибо, мессир, мне очень приятна ваша забота, - тихо произнесла Сабина.
        - Скажите: «Спасибо, Робер», - прошептал влюбленный граф, огорченно выпуская ее руки.
        - Спасибо, Робер. Я и вправду очень вам благодарна!
        И, решительно отвернувшись, испуганная Сабина быстро зашагала к трактиру. Она понимала, что теряет голову, и потому как молитву повторяла про себя: «У него есть законная жена, а таких, как ты, тьма тьмущая. Забудь о нем!»
        - Не сердитесь, все будет хорошо! Я не трону вас, обещаю! - догоняя ее, крикнул рыцарь и совсем тихо добавил: - Пока вы сами этого не пожелаете.
        ***
        В епископской резиденции Суассона, где вновь разместилась королевская свита, принца Луи готовили к традиционному ночному бдению перед ритуалом посвящения в рыцари. Юношу торжественно одели в холщовую рубашку и провели в небольшую капеллу. Среди ночного сумрака и холода при свете нескольких свечей Людовику предстояло молиться всю ночь, размышлять и готовить свою душу к главному посвящению в жизни каждого благородного мужчины. Королева настаивала, чтобы сын накинул шерстяной плащ: не хватало еще подхватить простуду перед коронацией. Уступив матери, Луи взял плащ с собой, но так и не надел его.
        К вечеру отставшие путники прибыли в город. Дамаск в дороге вел себя превосходно. Он, словно муж после ссоры, был очень покладистым. Не верилось, что вчера именно этот конь устроил неистовую скачку.
        - Все хорошо? - подозрительно уточнила Бланка с ввалившимися от усталости и переживаний глазами.
        - Да, ваше величество, все в порядке. - Сабина поняла, что вопрос касался не только ее самочувствия, но и их с графом отношений. - Его сиятельство вел себя безукоризненно. Я проспала весь вечер и ночь, а после завтрака мы сразу же отправились в путь.
        - Я рада, что мои подданные отличаются целомудрием, - выдохнула королева.
        Реплика уколола баронессу, но она постаралась не показать этого. Щекотливость вчерашней ситуации давала повод для сплетен, поэтому Сабина не только не осуждала королеву за вмешательство в ее личную жизнь, но и испытывала укоры совести. У Бланки и без того голова идет кругом от предстоящих событий, а тут еще она добавляет королеве переживаний своими глупыми выходками.
        Их разговор прервала местная служанка. Виновато теребя фартук, она доложила, что баронессу полдня разыскивает какой-то молодой человек.
        - Родриго! - ахнула Сабина. Это никуда не годится: за прошедшие дни она ни разу не вспомнила о своем верном слуге. - Позовите его немедленно!
        От волнения у баронессы похолодели руки, и она приблизилась к кованой жаровне. На пороге показался заметно осунувшийся после недельной скачки секретарь. Он низко поклонился королеве, едва различимой в сумраке межоконной ниши, и широко улыбнулся своей госпоже. У Сабины отлегло от сердца. Эта улыбка могла означать лишь одно - ее секретарь справился с поручением.
        - Говорите, молодой человек, и если можно - подробно, - нетерпеливо потребовала королева, барабаня пальцами по подлокотнику скамьи.
        - Ваше величество, граф Шампани согласился с вашими доводами. Но просил передать, что ужасно страдает из-за того, что не сможет лишний раз взглянуть на совершенный образ прекраснейшей из женщин. В знак своего преклонения он дарит вам кольцо. - И вместе с аграфом Родриго передал королеве через Сабину витиеватый золотой перстень с похожим сапфиром.
        - Поэт! - улыбнулась Бланка, примеряя кольцо, и, наверное, впервые после похорон ее глаза засияли. - Он сильно бушевал?
        - Вначале да. Размахивал руками, кричал, что это отговорки, просто королева поверила глупым сплетням и перечеркнула дружбу. Порывался немедленно ехать к вам, чтобы объясниться лично! Переждав бурю, я вновь прибегнул к логичным доводам, но безрезультатно. И тогда я упомянул о том, что вы, ваше величество, считаете графа Шампани одним из лучших людей в королевстве. Простите, но мне поведала об этом моя госпожа.
        - Не стоит извиняться! Вы все сделали верно, раз вам удалось урезонить вспыльчивого Тибо. - Бланка откинулась на подушки скамьи, пряча лукавую усмешку. Волевая, не склонная к сантиментам, она была благодарна Родриго за находчивость. Слова, намекающие на ее симпатию, дали Тибо надежду, и благодаря этому его удалось подцепить на крючок.
        - Сразу же успокоившись, граф уточнил обстоятельства, при которых была высказана столь лестная характеристика, и улыбнулся. - Родриго, будто эхо, повторил мысли королевы. - Затем, немного помолчав, он согласился, что сейчас и впрямь важнее всего - быстро и без помех короновать Луи и не будоражить королевство лишними скандалами.
        - Тибо прежде всего политик, а уж потом поэт, - подвела итог Бланка и поблагодарила Родриго за блестяще выполненное поручение.
        - Вивьен! - выглянув в коридор, позвала Сабина камеристку, делившую спальню с другими служанками. - Позаботься о Родриго. Попробуй найти ему хорошую постель и обязательно накорми!
        ***
        Ранним утром перед торжественной церемонией Робер подстерег баронессу в одном из дворцовых переходов и, загадочно улыбаясь, преподнес ей алые кожаные перчатки.
        - Примите этот маленький подарок, бесстрашная женщина. После скачки в лесу ваши перчатки пришли в негодность.
        - Зачем, мессир? Не сто`ит! - Сабина опешила от неожиданности, но граф уже вложил в ее руки этот потрясающий предмет гардероба.
        На тончайшей коже сияла выполненная золотыми нитями затейливая вышивка, дополненная россыпью мелких жемчужин. Рядом с этим подарком старые перчатки баронессы выглядели жалко.
        - Сто`ит, сто`ит! Впереди коронация в Реймсе и обратная дорога. Не ходить же вам в рваных перчатках! - И граф ловко надел их на женские руки.
        - Я действительно не взяла запасных перчаток, как-то не подумала об этом. - Сабина поняла, что голос де Дрё вновь сделал ее безвольной. Вытянув руку, она с восторгом любовалась изящным подарком. - Спасибо, Робер, вы очень внимательны.
        Довольный граф хитро прищурился и лишь кивнул головой.
        Между тем королевская свита и городская знать уже собрались в Большом зале епископского дворца. Накануне ритуала помещение украсили нарядными разноцветными лентами, яркими шпалерами и добавили факелов - небольшие окна старенького здания хмурым осенним днем пропускали мало света. Рядом с королевой в резных креслах, установленных на возвышении, восседали епископ Суассона и бородатый гигант Жан де Бриенн.
        В потайной комнатке Людовик уже совершил торжественное омовение - в знак телесного и духовного очищения - и облачился в парадные одежды: темно-красную тунику со сложным золотым узором и лазурный плащ с королевскими лилиями и горностаевой опушкой. Такие же лилии красовались на голенищах его сафьяновых сапог. Не привыкший к роскошной одежде, принц поморщился от подобной помпезности, но ритуал есть ритуал.
        Наконец под барабанную дробь и пение военных рогов Луи вошел в огромный зал и не спеша приблизился к стоящему на возвышении трону. Присутствующие замерли. Несмотря на исполинские размеры, Жан де Бриенн резво сбежал по ступенькам, а два клирика поднесли ему на бархатной подушке освященный меч. Луи преклонил колено. Бывший король Иерусалима медленно опустил на плечо посвящаемого сверкающий клинок из прекрасной толедской стали, и его громоподобный голос разнесся по залу:
        - Во имя Отца, Сына и Святого Духа, жалую тебя, Луи, рыцарем. Будь верен Богу, медлителен в мести, быстр в пощаде, неутомим в помощи вдовам и сирым. Почитай мать, а с ней - всех женщин, и не терпи злословия на них, ибо мужская честь после Бога нисходит от женщин!
        - Клянусь! - Луи поднялся.
        Нагнувшись, де Бриенн опоясал юношу кожаным ремнем, к которому с помощью перевязи крепились ножны, обильно инкрустированные серебром, а двое оруженосцев ловко прицепили к сапогам принца золотые шпоры.
        Пронизывающий рев рожков и труб герольдов известил город о появлении нового рыцаря. Знать осыпала Луи подарками. Графиня Бланка Шампанская преподнесла ему в дар сияющую прочную кольчугу, Ангерран де Куси - кинжал с изящной рукоятью, а Жанна Фландрская - искусно выполненный шлем.
        Выйдя на ступеньки дворца, принц приветствовал взревевшую при его появлении толпу горожан и щедро осыпал ее пригоршнями монет. Первая встреча со своим народом захлестнула Луи восторгом, а люди, понимавшие, что перед ними стоит будущий король, не скрывали ликования.
        Но сюрпризы на этом не кончились! К Людовику подвели великолепного буланого аргамака, будто сусальным золотом отливавшего в лучах показавшегося из-за туч солнца. Это был подарок матери, королевы Бланки. Забыв о степенности, мальчик с восхищением оббежал мускулистого коня, с удовольствием похлопывая его со всех сторон. А граф де Дрё преподнес в дар принцу первоклассную сбрую, прошитую золотой канителью.
        Луи стал рыцарем, и теперь ничто не помешает его коронации. В первое воскресенье Адвента в небольшой капелле при вновь возводимом Реймском соборе - старое здание было уничтожено пожаром за шестнадцать лет до этого - он стал королем Франции Людовиком Девятым.
        Все! Королева - теперь королева-мать - Бланка вздохнула с облегчением. Отныне никто не оспорит права ее сына на престол. Он стал помазанником Божьим, и этот сакральный статус делал его неприкосновенным.
        От обязательного пиршества после коронации, как и после обряда посвящения в рыцари, отказались из-за траура по покойному королю. На следующий же день Бланка с сыном в сопровождении свиты спешно выехала в Париж.
        ***
        Герцог Бретонский ожидал в новом дворце Гуго де Лузиньяна с супругой. Он с удовольствием принял бы гостей в одном из своих любимых замков, однако предпочел этот дворец в Ренне: гигантский особняк с модной отделкой подчеркивал изысканный вкус его хозяина. В комнатах стояла удобная мебель; дорогой декор радовал глаз. Пьеру очень захотелось произвести впечатление на бывшую королеву Англии, и он усмехнулся этой неожиданной прихоти.
        Заложив руки за спину, он стоял у окна и с высоты третьего этажа победно взирал на заснеженный Ренн. Ему, младшему сыну из знатного рода де Дрё, достались в наследство лишь блестящее воинское воспитание и непомерные амбиции. Но неожиданно на двадцатитрехлетнего Пьера пал выбор Филиппа Августа: король решил женить его на своей подопечной Алекс, которая должна была унаследовать герцогство Бретань. Его величество думал, что родственник будет вести себя лояльно, но просчитался. Получивший обширные земли Пьер стал править ими единолично, не спрашивая советов у английского и французского монархов. Нужно подчинить своевольных епископов? Какой пустяк! Пьер захватывал в плен священников, пытал их, жег, грабил их дома, присваивал чужие доходы. Не выдержав лавины крови и огня, многие непокорные князья Церкви сбежали, а те, кто остался, затравленно поглядывали на герцога. За это Пьера прозвали Моклерком[59 - Mauclerc - плохой клерк. Герцог получил это ироничное прозвище за плохое отношение к духовным лицам.], и он не возражал. Такие пустяки, как неоднократное отлучение от Церкви, лишь звонко, рикошетом
отскакивали от его железного характера.
        - Граф де Ла Марш и д’Ангулем и королева Англии Изабелла! - громко возвестил мажордом, и герцог вздрогнул от неожиданности.
        За супругой Гуго де Лузиньяна навсегда сохранился статус вдовствующей королевы Англии, и она настаивала, чтобы о ее прибытии объявляли именно так.
        Легко сбежав по лестнице, герцог лично встретил гостей во дворе особняка. Изабель уже спешилась, и Пьер галантно поцеловал ей руку. Подняв голову, он встретился с дразнящим взглядом ее янтарных глаз. Круглое белоснежное лицо графини озарила обворожительная улыбка. Пьер невольно залюбовался ею. Он подумал, что такая красавица достойна двадцатилетнего ожидания.
        - Сейчас вас проводят в комнаты, где вы сможете переодеться, а затем я жду вас к ужину, - распорядился хозяин дома, обменявшись с гостями приветствиями и обязательными в таких случаях любезностями.
        Слуги тем временем уже тащили наверх тяжелый дорожный сундук.
        Пока гости переодевались, Пьер, очарованный чувственной красотой жены де Лузиньяна, вспомнил ее историю. Такого бы не придумал даже самый талантливый трувер.
        Когда Гуго и Изабель было по двенадцать лет, объявили об их помолвке. Родственники с одной и другой стороны сочли, что объединить земли Ангулем и Ла Марш - превосходная идея. Но Джон Английский, их сюзерен, думал иначе: зачем ему мощный вассал на французских землях? А увидев прехорошенькое личико юной невесты, решил сам на ней жениться. Оскорбленные Лузиньяны обратились за справедливостью к королю Филиппу. Французский монарх, еле сдерживая восторг от подвернувшегося повода - похищение невесты у знатного аристократа, - вступился за униженный род и с удовольствием отобрал у Джона Аквитанию. Все были удовлетворены. Но через шестнадцать лет английский король умер, а Изабель, чья красота стала просто ослепительной, решила, что не желает до самой смерти носить вдовье покрывало. Она соблюла положенный траур, неукоснительно следуя правилам приличия, а после вернулась в родной Ангулем и стала поглядывать на бывшего жениха. Но вот незадача: он был помолвлен… с ее дочерью Джоанной. Впрочем, пустяки: Изабель легко очаровала Гуго. Да и графу, если бы он женился на десятилетней Джоанне, еще лет пять пришлось бы
дожидаться консумации брака. А ему в его возрасте уже нужны были наследники… В общем, через двадцать лет после первой помолвки Гуго и Изабель стали супругами.
        Герцог негромко рассмеялся, как всегда, когда вспоминал эту историю, и в последний раз окинул хозяйским взглядом пиршественный зал. В высоких бронзовых подсвечниках сияло огромное количество свечей; казалось, будто они покрыли комнату золотой мерцающей сеткой, сквозь которую яркие краски новеньких шпалер выглядели еще более сочными. В тщательно начищенной серебряной посуде, расставленной на белоснежной скатерти, причудливо отражались огоньки. Войдя в зал, бывшая королева Англии невольно ахнула, и это не ускользнуло от внимательного хозяина дома. Он был удовлетворен. Стол накрыли на троих, желая подчеркнуть домашний, интимный характер трапезы, свита же ужинала отдельно.
        Крупное лицо рослого Пьера не отличалось классической красотой. Однако на фоне невысокого невзрачного Гуго его внешность казалась совершенной. Бархатное сюрко, отороченное горностаевым мехом, подчеркивало могучую фигуру герцога. Изабель сидела напротив него. К концу ужина она опьянела от крепкого вина, и ей чудилось, будто она растворяется в морском сиянии его глаз.
        Была середина Адвента, и на столе стояла исключительно постная еда, но блюда из рыбы, грибов и овощей были отменно приготовлены, а фрукты и сладости поражали воображение подачей. Однако Гуго, терзаемый ревностью, не смог воздать должное искусству повара. Едва дождавшись окончания ужина, он шумно отодвинул стул и подошел к жене.
        - Моя дорогая супруга, вы очень устали, вам необходимо отдохнуть. Я провожу вас. - Настойчивость в его голосе граничила с угрозой. - Нам же с герцогом нужно обсудить еще множество вопросов.
        - Но я… - Изабель попыталась возразить, однако почувствовала, как муж будто клещами сжал ее руку, и поняла: протестовать бесполезно. В возбуждении Гуго мог и ударить ее, а ей не хотелось опозориться перед герцогом. - Вы правы, я действительно очень устала.
        - У вас заботливый супруг. Приятных сновидений! - сказал Пьер.
        Он понял, что, флиртуя с графиней, перегнул палку, и потому поддержал де Лузиньяна. Герцог нуждался в надежном союзнике. Не стоило портить отношения с графом из-за женщины, пусть даже это бывшая английская королева.
        Мужчины продолжили разговор в кабинете Пьера, устроившись у очага. Они уселись в кресла с высокими спинками, больше похожими на троны - удивлять так удивлять.
        - Вы говорите, Тибо поддержал наши требования?
        Герцог ласково почесывал за ухом поджарого рыжего пса, устроившегося рядом с ним. Животное положило морду ему на колено и преданно уставилось в глаза. Собак Пьер любил гораздо больше, чем людей.
        - Полностью! Он подписался под обращением, в котором мы требуем дать нам земли, обещая взамен признать регентства Бланки. Кстати, Филипп Юрпель тоже на нашей стороне.
        В этот момент лакей внес в комнату кувшин со сладким кипрским вином, которое привез Гуго, и налил его в хрустальные кубки.
        - Отведайте, ваша светлость, - сказал граф. - Это подарок моих кипрских родственников[60 - Родные дяди Гуго - Ги с 1192 г., Амори с 1994 г. - были первыми королями Кипрского королевства. Династия Лузиньянов на кипрском престоле прервалась в 1267 г.].
        - Замечательно! - Пьер пригубил вино и причмокнул. Затем с удовольствием сделал еще пару глотков и продолжил: - Зимой мы будем морально давить на королеву, а к весне стянем войска к Шинону и тогда уж поговорим на языке оружия. Надеюсь, ваш пасынок[61 - Английский король Генрих III.] к нам присоединится?
        - Обязательно. Это выгодно прежде всего англичанам. Генриху судьба преподнесла великолепный подарок: во Франции король-ребенок и женщина-регент! Самое время начать войну. - Уставившись в огонь, Гуго усмехнулся, но вдруг серьезно добавил: - А если Бланка что-нибудь заподозрит и нанесет упреждающий удар?
        - Беременная женщина? Не смешите меня! Все они в этом состоянии тупые неповоротливые коровы! До наступления весны королева будет думать лишь об одном - как бы благополучно родить.
        - Пьер, а вы любили свою жену? - неожиданно спросил граф.
        - Любил, - без запинки ответил герцог, не понимая, чем вызван вопрос. Конечно любил, как всё, что давало ему власть и новые земли! Пять лет назад его супруга умерла во время очередных родов. Однако снова жениться Пьер не спешил, поскольку не видел другой такой Алекс с герцогством за спиной. Что же касается постельных утех… В его замках полно женщин. - А почему вы спросили?
        - Просто так. - Но на лице графа отчетливо читался ответ: не заметить тонкий ум Бланки мог только самовлюбленный глупец. - Вернемся к заговору. Не хотите предложить своему брату Роберу к нам присоединиться?
        - Это невозможно! Гастебле ни за что не изменит вассальной присяге! - Пьер скривился, как будто ему наступили на старую болезненную мозоль.
        Робер отличался врожденной порядочностью. Просить его изменить королю - все равно что предложить добровольно отрезать себе руку - он просто не поймет. Именно за это герцог уважал своего брата, так глубоко, что это чувство причиняло ему почти физическую боль. Наверное, за такое ненадуманное, естественное понятие о чести Робера и любили женщины. Гуго прекрасно знал о благородстве графа де Дрё, и Моклерк понял: это маленькая месть за муки ревности, которые граф испытал за ужином.
        С колкостями было покончено. Дальнейший разговор был посвящен деталям заговора.
        - И все же меня беспокоит граф Шампани, - признался де Лузиньян, взбалтывая вино в массивном кубке. - Не верю, что он изменил королеве и романтическим идеалам.
        - Я тоже не до конца доверяю Тибо, поэтому предлагаю после Рождества обсудить детали мятежа у него в замке в Труа. Человек в стенах родного дома более расслаблен, а потому более искренен. Там мы окончательно все проясним.
        - Согласен! - фыркнул Гуго.
        Граф был удивлен. Он считал себя гораздо умнее Пьера, и дельный совет, прозвучавший из уст герцога, показался ему неожиданным.
        ***
        - Какие великолепные перчатки, мадам! Разрешите? - Бланка рассматривала руку Сабины.
        Запахнувшись в меховые плащи, дамы прогуливались по заснеженному саду, впервые после трех недель, во время которых королева соблюдала постельный режим (на этом настоял ее лекарь). Свежесть искрившегося на солнце снега и морозного воздуха наполняла легкие чистотой и поднимала настроение.
        - Подарок графа де Дрё?
        - Как вы догадались? Об этом ведь никто не знал! - удивилась баронесса д’Альбре.
        - Ох, наивное дитя из лесной глуши! - звонко рассмеялась королева, и служанки, следовавшие за ними, захлопали ресницами. Давно они не видели свою госпожу в столь веселом расположении духа. - На перчатках вышит вензель: две перекрещенные буквы, «Р» и «С» - «Робер» и «Сабина».
        - Господи, а я и не заметила! Вот почему граф так хитро улыбался. - Сабина не смогла сдержать смех - ее развеселила собственная наивность. Но тут она вспомнила подробности, и улыбка постепенно сошла с ее изумленного лица. - Выходит, ночью граф де Дрё поднял на ноги пол-Суассона: кожевенников, ювелиров, вышивальщиц, чтобы к утру преподнести мне этот прекрасный подарок? А я-то решила, что он просто купил перчатки в первой попавшейся лавке.
        - В том и прелесть подношения. Потрачена масса усилий и денег, для того чтобы вручить вам оригинальный подарок словно безделицу, как бы между прочим.
        - И что же мне делать? - Сабина была потрясена, открыв для себя новую грань де Дрё.
        - Ничего! Вы уже приняли перчатки, так что наслаждайтесь подарком. Этот повеса умеет не только делать изысканные комплименты, но и эффектно преподносить прекрасные дары.
        - Мне казалось, вы относитесь к нему с предубеждением…
        - К Роберу? - Бланка рассмеялась. Разумеется, она была категорически против их связи, но не могла не признать очевидного. - Я очень люблю мужчин ярких, способных устроить праздник своей возлюбленной. Де Дрё, как и Тибо Шампанский, из их числа. Чего не скажешь о моем бесцветном, скучном девере Филиппе Юрпеле.
        Несколько минут женщины шли молча, погрузившись в собственные мысли. Сабина не видела Робера уже месяц и была рада этой передышке. Слишком уж стремительно развивались их отношения, а она не желала привязываться к женатому мужчине.
        В начале зимы пришло известие о том, что королевские войска одержали окончательную победу в Лангедоке. Воины возвращались домой, поэтому граф де Дрё, как и другие крупные военачальники, был очень занят.
        - После проведенной в спешке коронации сильнейшие вассалы начинают приходить в себя, - перешла королева к волновавшей ее теме. - Пьер Бретонский и Гуго де Ла Марш открыто требуют дать им земли, обещая в благодарность признать меня регентшей. Хорошо, что я успела одарить Филиппа Юрпеля графством Сен-Поль и несколькими замками. Впрочем, мысли и действия Филиппа угадать несложно, его патологическая жадность известна всем! Стоило немного его подмаслить, и они с супругой Матильдой тут же принесли оммаж королю.
        - А что с графом Фландрии? Вы договорились с Жанной?
        - Переговоры о его освобождении начались еще при жизни моего супруга, так что точка поставлена как нельзя кстати. Мы обсудили сумму выкупа - пятьдесят тысяч ливров. Половину графиня Жанна уже внесла, вторую половину заплатят города Фландрии. Ферран с женой также дали клятву верности мне и королю. Это нужно отметить! Поэтому, мадам д’Альбре, готовьте праздничный наряд - вас ожидает рождественский пир во дворце. Траур по Людовику Льву все еще продолжается, поэтому особых увеселений не будет, но новый король должен показать себя миру.
        Большой дворцовый зал, украшенный к Рождеству, поражал своим великолепием. Стройные колонны с резными капителями поддерживали высокий сводчатый потолок, с которого свисали гигантские люстры с восковыми свечами. Многообразие мраморных скульптур, освещенных позолоченными канделябрами, вызывало головокружение. Библейские персонажи, увековеченные умелым живописцем в ярких настенных фресках, казалось, ожили в неверных бликах горевших факелов и смешались с живыми людьми.
        Королева Бланка присутствовала на пиру в белых вдовьих одеждах, которые не снимет уже до самой смерти. Гости, однако, уставшие от войны и траура, принарядились. В диадемах, перстнях и серьгах сверкали драгоценные камни, соперничая с переливающимся дамастом и мерцающей парчой. В бесчисленных огоньках свечей золото сияло повсюду: на груди, запястьях и женских волосах. Ослепительные женщины и холеные мужчины - цвет французского общества - расселись за двумя рядами приставленных друг к другу столов согласно протоколу, который был составлен кравчим Робером де Куртене.
        Отсутствие развлечений компенсировала изысканная кухня. На белоснежных скатертях стояли серебряные блюда с запеченными поросятами, фаршированными щуками и нежной форелью. Королю, восседавшему рядом с матерью на возвышении за отдельным столом, виночерпий налил легкого, сильно разбавленного вина. Луи поднял чеканный кубок, и пир начался. На балконе негромко заиграла музыка.
        Потянулась бесконечная вереница лакеев, идущих попарно. Слуги несли на огромных подносах тушеную оленину в вишневом соусе, горы жареных куропаток и утопающих в собственном жиру каплунов, маринованную семгу и пирамиды из устриц. Даже обычные сыры, пироги, каши, паштеты и фрукты были украшены весьма замысловато, и с первого взгляда невозможно было угадать, что это за блюдо. Десятки вин, от сладкого тягучего до озорного молодого, заманчиво плескались в серебряных кувшинах.
        Из-за отсутствия жонглеров, танцовщиц, акробатов и шутов пиршественный зал казался непривычно пустым, и гости вскоре разбились на отдельные группы и завели неспешные беседы. Наиболее азартные устроили мини-турниры в кости или шахматы.
        Женщины собрались возле королевы, присевшей на мягкий табурет у гигантского камина. Ближе всех к Бланке стояли Жанна Фландрская и Матильда де Даммартен. Сабина, соблюдая субординацию, держалась немного поодаль, среди придворных дам, и украдкой рассматривала графинь. Обе были ее сверстницами, однако рядом со свежей прелестью Бланки, которую беременность очень украшала, выглядели довольно блекло.
        Оживленно разговаривая, рядом с баронессой прошли Матье де Монморанси и граф де Дрё. Последний замедлил шаг. Он устремил на Сабину ласкающий взгляд и нежно улыбнулся ей. Она вспыхнула алым румянцем и, скрывая волнение, опустила глаза. Его знаки внимания были столь откровенными, что не вызывали ни малейших сомнений.
        - Все прибыли с супругами, один Робер осмелился нарушить королевский протокол, - не удержалась от язвительного замечания графиня Матильда.
        - Он утверждает, будто Аэнор больна. - Луиза д’Энви тут же встала на защиту графа, которого обожала.
        - Ах, как вовремя она подхватила простуду!
        - Как странно: два родных брата, один верен королю, другой же открыто заявляет о своем неповиновении. - Графиня Фландрии, желая избежать ссоры, попыталась сменить тему.
        - Ваше величество, заведите себе еще одну привлекательную зеленоглазую конфидентку, - ироничный смех Матильды прозвучал почти неприлично, - глядишь, и остальные вассалы позабудут о мятежах!
        - Я бы с удовольствием воспользовалась вашим советом, графиня, но сколько ни всматриваюсь в окружающих, не могу найти второго столь же прекрасного лица, - тут же парировала Бланка, решив не заострять внимание на дерзкой реплике графини, дабы не потревожить едва установившийся шаткий мир.
        Со всех сторон донеслось приглушенное хихиканье. Сабине польстила решительная защита королевы, но, вглядевшись в лицо Матильды, перекошенное от злобы, баронесса поняла: отныне у них с Бланкой появился враг.
        ***
        - А провинциалочка-то держится стойко! - донеслось до Робера, незаметно приближавшегося к группе рыцарей.
        Мужчины, очевидно, обратили внимание на пылкие взгляды, которые он бросал на мадам д’Альбре, и теперь вовсю обсуждали пикантную новость.
        - Думаю, еще пара штурмов - и крепость падет!
        - Не уверен. И готов поспорить на свой кинжал, что на сей раз Роберу не удастся оседлать необъезженную кобылку! - развязно ухмыльнулся Ангерран де Куси и коснулся висевшего у него на поясе великолепного клинка в дорогих позолоченных ножнах.
        - Необъезженную? - удивился далекий от столичных сплетен Аршамбо де Бурбон. - Но ведь она уже побывала замужем!
        - За стариком! Что он мог ей дать? Хорошенькая баронесса д’Альбре, словно девственница, робеет перед откровенными мужскими взглядами. Лань в лесу не трепещет так при виде лучника. - Ангерран захлебывался от злобного цинизма.
        - Какой именно кинжал вы готовы поставить на кон, мессир? - Молоденький рыцарь, желая подольститься к прославленному воину, решил подыграть ему, но тут же осекся: рядом стоял Робер, устремив на него холодный взгляд.
        - Вы, молодой человек, не имею чести вас знать, нуждаетесь в хорошем оружии? - с пугающей вежливостью уточнил де Дрё; только подергивающееся веко, как обычно, выдавало его сильное волнение. Шевалье, с трудом подбирая слова, попытался сказать что-нибудь в свое оправдание, но граф уже обратился к барону де Куси: - У меня к вам предложение, ваша милость. Если можно, я хотел бы побеседовать с вами без свидетелей.
        - Извольте, - с напускной бравадой согласился тот.
        Робер знал, что его кузен привык всегда быть первым, и завидовал его славе женского любимца. Ангеррана дамы почему-то не жаловали, хоть он и был высоким и статным и имел привлекательное лицо с широкими скулами и орлиным носом. Такой тип нравится женщинам. Но в де Куси женщин, очевидно, отталкивал высокомерный взгляд и снисходительное отношение к ним. Робер же всегда демонстрировал уважение к дамам.
        - Настойчиво советую вам извиниться за оскорбления в адрес баронессы д’Альбре. То, что предметом вашего пари был и я, - прощаю!
        Они уже выходили из парадного зала и со стороны напоминали приятелей, беседующих о погоде.
        - С какой стати? Вам не понравилось, что я назвал ее кобылкой? Так я всех жен…
        - Выбирайте оружие! - Робер прервал этот поток высокомерных слов. Он был весьма красноречив в дамском обществе, но на дух не переносил мужской болтливости.
        - Меч! - Ангерран закусил удила.
        - И без щита!
        - Согласен, - с заминкой ответил опешивший де Куси. Драться без хауберка и щита с де Дрё, слывшим великолепным воином и унаследовавшим таланты отца и дяди?.. Но барон не привык отступать. - Кого мы пригласим в свидетели?
        - Никого - я на этом настаиваю. Мы в гостях у короля; негоже омрачать его радушный прием.
        И, приказав оруженосцам принести мечи, бретеры направились в Большой внутренний двор, где поздним вечером было безлюдно.
        Даже самому себе Робер не смог бы объяснить, зачем ввязался в ссору, ведь оскорбление было довольно надуманным. В мужской компании можно услышать и более крепкие выражения. Но Ангерран попал в точку, и граф разозлился. Ему и вправду пока не удается… как он там сказал? Оседлать кобылку! Вчера вечером де Дрё хотел увидеться с Сабиной, однако ее служанка ответила, что госпожи нет дома. Возможно, это действительно было так, но Робер чувствовал - баронесса его избегает. Подобного афронта с ним еще не случалось. Но и это не главное! Граф сознавал, что эта женщина мила ему, как ни одна другая. Он влюбился в нее горячо, беззаветно! Новое, непривычное чувство злило его, но было божественным.
        А потому, ощутив в руке приятную тяжесть любимого меча, де Дрё ринулся в атаку первым и сделал несколько запальчивых выпадов. В таком состоянии легко было совершить роковой промах. Ангерран с улыбкой контратаковал его. Брызнули яркие искры, высекаемые сталью; оруженосцы, освещавшие факелами бой с двух сторон, едва поспевали за господами.
        Робер с трудом отразил мощный удар, приняв его на грань возле самой гарды, и пришел в себя. Так и меч можно испортить, и головы лишиться. А потому он отбросил мысли о Сабине, сосредоточившись на клинке и бое. Это ему помогло: он начал теснить барона. На полпути перехватывая лезвие противника, Робер делал один стремительный выпад за другим. Нанося удары с разных сторон, он загнал неистово оборонявшегося Ангеррана в нишу между коновязью и телегой с сеном, которую не успели разгрузить днем. Оценивая свое положение, барон на биение сердца отвлекся. Этого оказалось достаточно. Молниеносным подкручивающим движением меча Робер выбил клинок у него из рук и, тут же перевернув оружие рукоятью вперед, в запале нацелился ему в лицо. Но рука вовремя скользнула вниз, и удар пришелся в плечо. Барон с глухим шлепком врезался в стену. Подобный финал вмиг отрезвил бретеров, с которых, несмотря на мороз, стекал обильный пот.
        - Я удовлетворен, - кивнул головой запыхавшийся Робер и покинул двор через неприметную калитку в воротах.
        - Надо было выбрать боевой топор, уж с ним бы я не проиграл, - потирая горевшее огнем ушибленное место, шептал раздосадованный де Куси. - Благородства захотелось… Осел!
        Как это ни удивительно, он не затаил на графа злобу. Ангерран уважал сильные чувства, а горячность, с коей его кузен бросился отстаивать честь дамы, доказывала, что Робер влюблен не на шутку. А еще барон скрыл, что на нем тонкая, помещающаяся в кулак, но очень прочная кольчуга без рукавов, не позволившая графу мощным ударом навершия разрубить его плечо. Привычка надевать этот шедевр оружейников уже не раз спасала жизнь де Куси.
        Вернувшись в пиршественный зал, Ангерран едва заметно кивнул Роберу. Вскоре оба решили, что их поединок стал следствием слишком крепкого вина и романтического настроения в окружении прекрасных дам, и кузены предали забвению это неприятное происшествие.
        ***
        Сабина ошибалась: Матильда уже давно была врагом Бланки - ненависть, которую графиня испытывала к Филиппу Августу, перешла на всех его потомков. Ее отец, плененный при Бувине, уже тринадцатый год пребывал в заточении. А отца Матильда боготворила - это была ее единственная любовь.
        О Рено де Даммартене, прославленном воине, обладавшем геркулесовой силой, слагали легенды, как, впрочем, и о его жадности к чужим землям и богатствам. Он не гнушался обирать монастырские земли и путешественников, а однажды ограбил английского канцлера, некстати оказавшегося в поле его зрения. Даже его женитьба была необычной. К тому времени Ида Лотарингская уже дважды овдовела, к тому же она была старше Рено на десять лет. Однако невесте, за которой стояло богатое графство Булонь, подобные пустяки легко прощались. Рено посватался к ней. Но Ида, влюбленная в другого, ответила решительным отказом. Иной на месте графа отступил бы, но он не любил сдаваться! Рено попросту похитил невесту и отвез ее в свой замок. Все вокруг, от епископов до знатных вельмож, возмутились и запротестовали. Но не на того напали. Где уговорами, а где и угрозами Рено добился своего и вернулся уже графом Булони.
        Единственного ребенка, Матильду, супруга родила ему, когда ей было сорок лет, и граф выплеснул на девочку всю свою нерастраченную отцовскую любовь. Он нечасто бывал дома, но в эти редкие дни проводил с дочерью много времени. И Матильде они запомнились как самые солнечные.
        Однажды, когда ей было десять лет, они с отцом и небольшой свитой отправились на конную прогулку далеко за пределы замка. Проскакав не менее четырех лье, конь под Матильдой, вдруг чего-то испугавшись, взбрыкнул и сбросил с седла неопытную наездницу. Девочка приземлилась мягко, без ушибов, но очень испугалась. Она кричала сквозь рыдания, что больше не подойдет к этому чудовищу. Всполошившиеся служанки лишь усугубили ситуацию. Растолкав прислугу, Рено взял дочь на руки, словно она была совсем крошкой, и пешком отправился обратно в замок. Матильда тут же успокоилась. Отец всю дорогу рассказывал ей веселые истории, в конце которых лошадь обязательно спасала жизнь своим хозяевам. Под эти добрые сказки девочка сладко уснула на отцовском плече. Не меняя руки, чтобы не потревожить сон дочери, граф донес ее до самой кровати.
        Очнувшись от воспоминаний, Матильда украдкой вытерла слезы и с презрением посмотрела на своего мужа Филиппа Юрпеля.
        - Скоро Бове?
        - Сейчас покажется на горизонте. Потерпите, мадам, - отозвался супруг.
        Они верхом возвращались с парижского рождественского пира, и Филипп Юрпель, пытавшийся загладить свою вину, всю дорогу был очень любезен с женой. Но графиня лишь брезгливо передергивала плечами и вновь погружалась в свои мысли.
        Всех, кроме отца, Матильда ненавидела, а некоторых еще и презирала. К числу этих людей принадлежала и ее мать. Вместо того чтобы добиваться освобождения плененного супруга, эта недотепа предпочла тихо умереть. После этого французский король легко взял под контроль земли, принадлежавшие графу де Даммартену, женив на его дочери-наследнице своего младшего сына Филиппа Юрпеля.
        Узнав о предстоящей свадьбе, шестнадцатилетняя Матильда задохнулась от возмущения, но отказаться не посмела. Впрочем, ее согласия никто и не спрашивал. И тогда она решила, что не отдаст будущему мужу единственное, что принадлежало ей лично, - девичью честь. На одной из замковых пирушек она принялась отчаянно заигрывать с бывшим оруженосцем отца, довольно смазливым воином. (Тот попал в плен при Бувине вместе с Рено, а затем родственники его выкупили.) Миловидное лицо Матильды несколько портил крупный нос, но юность скрашивала этот недостаток. Порядком охмелевший Жан (так звали оруженосца) вскоре покорился ее чарам. Наутро, проснувшись в небольшом чуланчике на соломенном тюфяке, он увидел, что на него пристально смотрит обнаженная сеньора. Рядом с тюфяком валялась в беспорядке их одежда. Пятна крови на постели недвусмысленно подтверждали то, что произошло ночью. От страха лицо Жана покрылось испариной, глаза забегали. За то, что он обесчестил невесту принца, его ожидала унизительная и мучительная казнь с отрезанием гениталий. Матильда наслаждалась, наблюдая за безмолвным ужасом своего первого
любовника.
        - Успокойся: никто ни о чем не узнает, - наконец произнесла она, сжалившись над Жаном, и лениво прикрыла свою наготу. - Но за это ты кое-что для меня сделаешь!
        - Что?
        - Постараешься попасть в свиту охранников моего будущего мужа.
        Жан с облегчением вздохнул: учитывая его заслуги, сделать это будет несложно. Так у Матильды появился шпион в окружении Филиппа Юрпеля. Кроме этого, Жак выполнял обязанности гонца и любовника. Наставляя мужу рога с его охранником, Матильда получала извращенное удовольствие. В первую брачную ночь она легко инсценировала свою девственность, воспользовавшись куриной кровью, бутылочку с которой верная служанка заранее спрятала в складках балдахина. Ничего не заподозривший супруг наутро продемонстрировал окружению, что консумировал брак с непорочной невестой.
        После смерти Филиппа Августа - этот день стал самым счастливым для Матильды - она вместе с мужем наконец-то смогла править своими землями самостоятельно. Теперь же, когда в мир иной отправился и Людовик Лев, графиня решила окончательно перейти в оппозицию к королевскому дому и уговорила Филиппа Юрпеля присоединиться к мятежу. Однако этот трус все испортил - за ничтожную подачку принес королеве оммаж. Матильде ничего не оставалось, как произнести клятву верности следом за ним. Открыто бунтовать пока что было невозможно - ее старик отец был все еще в тюрьме. Говорили, что он очень болен, но до сих пор оставалась надежда на его освобождение. Смогла же Жанна вызволить своего мужа!
        В Бове возле епископского дворца графиня со вздохом спешилась. Супруг протянул руку, чтобы ей помочь, но она нарочно оставила этот жест без внимания.
        ***
        После рождественских праздников ситуация с мятежными баронами стремительно усугублялась. К тому же англичане не скрывали, что намерены отвоевать земли, которых лишились во времена правления Филиппа Августа и Людовика Льва. Будто гром среди ясного неба прозвучало известие о том, что граф Шампани поддерживает требования герцога Бретонского и графа де Ла Марша.
        - Ваше величество, а вы уверены, что эти сведения правдивы? - взволнованно спросила Сабина.
        Последнее время она день и ночь находилась рядом с Бланкой - та неважно себя чувствовала, - выполняя обязанности камеристки, сиделки и секретаря.
        - Уверена! Мои люди хорошо знают свое дело. Заговор растет как снежный ком. К бунтарям присоединяются все новые сеньоры. Наглец Пьер укрепляет замки, будто они его собственные, а ведь их доверил ему когда-то мой покойный супруг, для того чтобы герцог охранял Францию от англичан.
        - С ним все ясно. Но почему Тибо Шампанский присоединился к мятежникам? Он же вас любит!
        - Значит, земли и власть он любит больше! Возможно, после коронации старая графиня что-то ему наплела. К тому же я уже много месяцев не приглашала Тибо на важные приемы. Должно быть, он оскорблен таким пренебрежением. Не забывайте: у него ранимая душа поэта. - Язвительный смех Бланки сменился затяжным кашлем; она приподнялась на локтях в кровати.
        Сабина торопливо подала ей кружку теплого молока и поправила меховое одеяло, которое сползло на пол. Благодарно кивнув, королева сделала несколько глотков и уже спокойней продолжила:
        - Наверное, даже такие люди, как Тибо, не понимают, что делать с женщиной, облеченной властью. Не знаю, откуда дует ветер. Но раз возникли сомнения, есть надежда все изменить. Надо достучаться до Тибо, перетянуть его на свою сторону! Тогда коалиция мятежников лопнет, как мыльный пузырь. Богатейшие земли Шампани с их грандиозными ярмарками гораздо ценнее остальных земель, даже вместе взятых!
        - Вы хотите поговорить с Тибо Шампанским? - спросила Сабина, но тут же осознала, что задала нелепый вопрос.
        - Ага, поскачу в Труа, теперь, на седьмом месяце беременности! - Бланка все еще была настроена саркастически. - Нет, моя дорогая, к Тибо отправитесь вы! Не знаю, какие струны сейчас можно задеть в его душе, но вы их нащупаете. Граф Шампани должен не просто отойти от мятежников, но и примкнуть к королю, прилюдно подтвердив свои верноподданнические обязательства!
        - Однако я почти не знакома с графом! - воскликнула Сабина, чувствуя тем не менее гордость оттого, что прикоснулась к тайнам французской политики.
        - У нас еще есть время. Разрешаю вам спрашивать о графе и о нашей с ним дружбе все что угодно. Никаких тайн. Тибо должен видеть в вас меня и говорить со мной через вас. - Бланка встала с постели, надела туфли из овчины и, завернувшись в толстый суконный плед, уселась в кресло у очага.
        В это время служанка принесла подогретое вино с медом и пряностями, и в спальне уютно запахло корицей и имбирем.
        - Я действительно могу спрашивать обо всем? - Сабина присела на краешек кресла и взяла предложенный ей кубок гипокраса.
        - Не стесняйтесь. На главный вопрос, который многим не дает покоя, но который вы, конечно же, не зададите, я отвечу сама. Мы с Тибо никогда не были близки. Мой супруг был и останется единственным мужчиной в моей жизни. Что еще вас интересует?
        - Расскажите какой-нибудь необычный случай из далекого прошлого, известный лишь вам обоим. - Баронесса д’Альбре понимала, что бесстыдно выспрашивает интимные подробности, и опустила покрасневшее лицо. Но Бланку, казалось, не смущал этот разговор. Она понимала: политику не делают в чистых перчатках.
        - Был такой случай… В тринадцать-четырнадцать лет Тибо без устали изображал из себя рыцаря. Дамой его сердца была, конечно, я. Однажды, когда мы с ним остались наедине, Тибо опустился на одно колено и хрипловатым, ломающимся голосом сказал: «Дорогая Бланка, вы прекраснейшая из женщин. Не ведаю, как сложится наша дальнейшая судьба, но уверен: я пронесу любовь к вам через всю жизнь!» Произнося последние слова, он с чувством ударил себя кулаком в грудь, и в его глазах полыхнула отнюдь не детская страсть. Тут вошел мой супруг. Он расслышал последние слова и увидел глаза мальчика. Будь Тибо года на три постарше, все закончилось бы весьма печально. Однако я быстро взяла себя в руки и, взъерошив волосы графа, с улыбкой приняла его клятву. Муж свел разговор к шутке, сказав, что уже боится подходить к собственной жене, окруженной столь грозными защитниками.
        Сабина надолго замолчала, но затем все же собралась с духом и произнесла:
        - Вы позволите задать вам еще более откровенный вопрос?
        - Конечно, я ведь уже сказала.
        - Тибо нравится вам как женщине?
        - Очень! - ответила Бланка, не задумываясь. - Если бы моя судьба сложилась иначе и я вышла бы за него замуж, то считала бы себя счастливейшей из женщин.
        Долгая болезнь была для Бланки непозволительной роскошью. Через несколько дней она приступила к делам. Однажды Сабина, уже давно получившая право входить в королевский кабинет без доклада, застала там Луи. Она поклонилась и нерешительно замерла у дверей.
        - Мой дорогой сын, не надо обладать особым умом, чтобы ввязаться в войну, - сказала ему Бланка. - Умелые переговоры - вот мерило королевской мудрости. Искусству договариваться нужно учиться с детства. Продемонстрировать силу, конечно, необходимо, - это первый шаг при любых мирных переговорах. Дальше будем любой ценой избегать кровопролития. И только если ничто не поможет, начнем воевать… Немедленно отправляйтесь с войском в Шинон. Это хорошо укрепленная крепость, и вы будете там в безопасности. Возьмите с собой папского легата. Он довольно высокомерен, но дает ценные советы. Графы Булонский, де Дрё, де Монфор и прочие сеньоры со своими отрядами пусть как можно скорее присоединяются к вам. Я же пока останусь в Париже, ведь именно сюда съезжаются мои гонцы. - Королева перекрестила сына и поцеловала его в лоб. - Ну, с Богом!
        - Я все понял, матушка. Да пребудет с вами Всемогущий Господь! - Луи почтительно поцеловал руку Бланки и, проходя мимо баронессы, еле слышно обронил: - Берегите королеву.
        - Не стойте в дверях, мадам д’Альбре, присаживайтесь. - Бланка очень походила бы на полководца перед битвой, если бы не огромный живот, который она поддерживала двумя руками. - Король едет в Шинон, а вы, Сабина, немедленно отправитесь в Труа.
        - Его величество не знает о моей миссии?
        - Если она будет успешной, я обо всем ему сообщу. А пока не стоит. - Наконец, усевшись возле письменного стола, королева объяснила, что нужно делать: - Вы поедете вместе с Родриго, камеристкой и несколькими охранниками - якобы в Лабри, для того чтобы уладить дела с наследством, - но не доезжая до Шартра разделитесь. Вы с тремя охранниками, которых я подберу лично, отправитесь в Труа, а служанка, надев ваше платье и выдавая себя за баронессу д’Альбре, продолжит путь на юг. Через неделю, сославшись на недомогание, она повернет назад. В Вандоме (место определите заранее) вы вновь встретитесь и отправите ко мне Родриго: он расскажет, как прошли переговоры. Сами в Париж пока что не возвращайтесь.
        - А как мне вести себя в столице Шампани?
        - Как угодно! Уговаривайте, кокетничайте, упрашивайте, обольщайте, лейте слезы, валяйтесь в ногах, но добейтесь, чтобы Тибо как можно скорее прибыл в Шинон как верноподданный короля. Иначе - война! Долгая, кровавая… Вы ведь не понаслышке знаете, какой она бывает. Предотвратите ее!
        - Постараюсь, ваше величество.
        - Постарайтесь, моя дорогая девочка, постарайтесь, - откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, устало произнесла Бланка.
        ***
        Сопроводив короля в Шинон, Робер поехал в Вандом встречать свой отряд, шедший во главе с коннетаблем. Переночевав на очередном постоялом дворе, граф де Дрё перед выездом, как всегда, лично осмотрел коня и заметил, что подкова треснула. Он отчитал оруженосца и велел немедленно перековать его любимого жеребца. Где найти кузнеца? Да хоть из-под земли достань!
        Однако благодаря яркому солнцу морозного январского утра настроение Робера не испортилось окончательно. Щурясь, он с улыбкой глядел на многолюдный двор, придумывая, чем бы заполнить вынужденный перерыв. Вдруг до его слуха долетело имя баронессы д’Альбре. Граф повернулся к людям, стоявшим возле оседланных лошадей, и увидел знакомый коричневый плащ.
        - Мадам Сабина! - негромко позвал Робер и устремился к ней.
        Подойдя ближе, он понял: что-то не так. Рост! Эта женщина гораздо ниже баронессы. Граф обошел незнакомку и решительно заглянул под широкий капюшон.
        - Вивьен?!
        - Ваше сиятельство, прошу, не выдавайте меня! - прошептала камеристка и жестом предложила ему отойти к частоколу.
        Несмотря на испуг, на лице служанки отчетливо читалась гордость, ведь знатный господин запомнил ее имя. Робер всегда отличался отменной памятью на женские имена, благодаря чему умело подогревал жар тщеславных дамских сердец: каждая из его бывших любовниц пребывала в уверенности, что именно она оставила неизгладимый след в душе графа де Дрё.
        - Это госпожа приказала мне переодеться и изображать из себя баронессу.
        - Когда вы расстались?
        - Два дня назад.
        - То есть в Шартре. Куда она поехала? - Робер уже догадался, что Сабина по приказу королевы ввязалась в какую-то игру, и почувствовал холодок дурного предчувствия.
        - Больше я ничего вам не скажу. - Вивьен упрямо стиснула губы и не разжала их даже тогда, когда с дерева ей на плечо упал ком снега.
        - Куда? Ответьте! - потребовал граф, но девушка еще крепче сжала губы, и Робер понял: он не добьется от нее ни слова. - Ладно, не говорите, я и сам знаю. В Труа. Но скажите, у баронессы достаточно охраны?
        - Один человек.
        - Один?! Это же верх легкомыслия! В королевстве сейчас неспокойно. Для разбойников всех мастей самое удобное время.
        - Госпожа беспокоилась о нас, ведь нам пришлось бы ехать по мятежным землям. - Вивьен продолжала оправдываться, но де Дрё уже отвернулся и приказал оруженосцам немедленно отправляться в путь.
        В лагере, который его воины разбили на высоком речном берегу близ замка графа Вандома, Робер вскоре разыскал палатку своего коннетабля. Он приказал ему ехать в Шинон и передал письмо для Луи. В нем де Дрё просил отпустить его на десять дней, для того чтобы уладить дома неотложные дела, требующие его личного присутствия.
        - Если король захочет знать подробности, придумайте что-нибудь, Жуан. Мне же нужно отлучиться на пару недель. - Робер похлопал коннетабля по плечу. - Пока что все спокойно. Думаю, Луи не очень огорчится из-за моего недолгого отсутствия.
        - Сделаю, как вы велели, господин. Надеюсь, все будет в порядке, - ответил Жуан; он имел в виду скорее дела хозяина, чем реакцию короля. Коннетабль уже имел возможность наблюдать, как его сеньор ставил чужие цели выше собственных. Это сказывалось на воинской дисциплине, но отнюдь не на чувстве долга. Потому, понимающе прищурив глаз, Жуан добавил: - Советую поменять сюрко: это слишком уж приметное.
        - Благодарю! - сказал Робер, глянув на свою накидку с гербом де Дрё.
        Граф надел неприметный серый плащ из толстого сукна с подкладкой из овчины и выбрал выносливого коня. Скачка будет изнурительной, и Робер пожалел своего любимого жеребца. Вместо оруженосцев он взял с собой сильного и отважного рыцаря Симона де Робюсте, которого уже видел в схватках, и бросился догонять Сабину, всю дорогу молясь о том, чтобы она была жива.
        В одном из трактиров хозяин вспомнил, что на днях у него останавливалась зеленоглазая женщина. На знатную госпожу она не похожа, одета скорее как зажиточная горожанка. Высокая, и глаза, как у кошки.
        - Это она, - прошептал Робер. - Значит, я на верном пути.
        Почему он решил искать Сабину в направлении Труа? Наверное, потому что противостояние Тибо и Бланки вызывало замешательство у окружающих. Стихи графа Шампани, посвященные королеве, не слышал разве что глухой или ленивый. Значит, умная королева попытается договориться с ним. А кто способен выполнить столь деликатное поручение? Конечно же, ее конфидентка. Дай бог, чтобы об этом больше никто не догадался. Вот еще одна причина, по которой так спешил Робер; едва вздремнув, он вновь отправлялся в путь среди ночи.
        Утром, когда солнце было уже высоко, граф де Дрё и его спутник подъехали к постоялому двору, на вывеске которого было нарисовано седло. Граф продолжал бы погоню, да кони устали.
        - Накорми лошадей и нам дай что-нибудь, - приказал Робер дородной трактирщице и задал вопрос, ставший привычным за последние дни: - Среди постояльцев много женщин?
        Хозяйка была не прочь поболтать, поэтому сразу же все выложила:
        - Была одна красивая дама. Уехала на рассвете вместе с молодым мужчиной. Он прикидывался слугой, но я-то смекнула, что под туникой у него кольчуга. Дело нечисто…
        - Они! - прошептал Робер.
        Он сел на лавку и устало прислонился спиной к деревянной балке. Нужно обдумать, как объяснить Сабине свое упорное желание догнать ее. Не ссылаться же на непонятное предчувствие!
        - И вот что еще меня насторожило, - накрывая стол для завтрака, вспомнила женщина, весьма польщенная вниманием высокородного господина. - Вчера за ужином четверо постояльцев, смахивавших на проходимцев, не сводили с той дамы глаз. А утром, проспав их отъезд после жуткой попойки, сильно заволновались и бросились в погоню.
        - Когда они уехали? - Робер вскочил с лавки.
        - Незадолго до вашего появления.
        - Симон, в седло, живо!
        - А как же завтрак? - Огорченная хозяйка мысленно отругала себя за болтливость, но, получив от щедрого клиента несколько денье, улыбнулась, обнажив редкие зубы.
        Как всегда, предчувствие не подвело графа: впереди за деревьями раздался женский крик.
        - Сабина! - Робер сразу же узнал этот голос, и его сердце сжалось от испуга, превратившись в крохотную льдинку.
        Золотые шпоры безжалостно вонзились в конские бока, рука привычно потянулась к мечу.
        Разбойники догнали и окружили путников, но с налету захватить их не смогли - спутник Сабины оказался искусным бойцом. Спешившись и заслонив собой баронессу, прижавшуюся к широкому стволу дерева, он отчаянно отражал удары. Силы были неравны, но раненый воин, истекая кровью и уже упав на одно колено, не сдавался. Наконец одному из злодеев удалось добраться до Сабины. Та неистово отбивалась, кусалась, царапалась и громко кричала, но негодяй все же связал ее.
        И тут на пригорке показался граф в сопровождении Симона. Разбойник, связавший Сабину, удивленно оглянулся, да так и застыл. Метательный нож де Робюсте попал ему прямо в лицо. Падая, разбойник потянул за собой Сабину. Та извивалась, будто угорь, но, связанная, не могла подняться. В это время Робер ураганом налетел на негодяев и разрубил двоих из них пополам - его коронный удар мечом с оттяжкой, подкрепленный яростью, был сокрушительным. Третьему разбойнику удалось улизнуть - вскоре он скрылся в лесу. Пусть бежит, решил Робер, сейчас не до погони. Граф спрыгнул с коня и, бережно подняв любимую женщину, лежавшую прямо на мертвом теле, распутал ее связанные за спиной руки.
        - Мессир, вы второй раз подбираете меня в лесу. По-моему, это уже традиция! - бодрилась Сабина, потирая кисти рук.
        - Вы шутите? Слава богу! - выдохнул Робер и крепко прижал баронессу к груди.
        Однако пережитый страх не прошел бесследно. Смертельно испуганная Сабина, очутившись в сильных мужских объятиях, почувствовала себя в безопасности и жалобно расплакалась. Граф подхватил ее на руки и сел на поваленное бурей дерево. Он нежно раскачивал эту отважную и беспомощную женщину; бархатный шепот обвивал ее цепочкой утешительных, ласковых слов.
        В это время рыцарь де Робюсте осмотрел воина, лежавшего на окровавленном снегу. Пострадавшее бедро он перетянул куском ткани, оторванной от одежды разбойника, понять же, каковы раны на груди под кольчугой, было невозможно. Через некоторое время Сабина затихла, и Симон покашлял, привлекая внимание господина.
        - Ваше сиятельство, этому человеку очень плохо. Нужно как следует осмотреть и перевязать его.
        - Моя храбрая девочка, как зовут вашего смелого защитника? - касаясь губами уха баронессы, прошептал Робер.
        - Рауль. - Сабине стало щекотно. Она улыбнулась и смахнула ладошкой слезы со щек.
        Граф удивился. Он слышал в ее отчаянном призыве другое имя, но решил не заострять на этом внимание. Наверное, ее слова исказило лесное эхо.
        - Господи, какое бесстыдство! - спохватилась Сабина. Непонятно, что она имела в виду, - то ли свою неблагодарность по отношению к храброму Раулю, то ли объятия на глазах у всех. Баронесса опустилась перед раненым на колени и нежно погладила его по лицу: - Рауль, как вы?
        - Лучше, чем грабители. - Воин попытался улыбнуться, но по его губам пробежала болезненная судорога.
        - Поступим так! - начал граф. - Симон, ты отвезешь Рауля в трактир «Седло», тот, где мы сегодня были. Хозяйка, судя по всему, повидала немало на своем веку и сможет позаботиться о раненом. Поможешь ей и щедро заплатишь. Скажешь, что на обратном пути мы его заберем. Завтра в полдень жду тебя в предместье Труа. Отыщешь таверну «Дикий вепрь» - мы будем там. Боюсь, тебе не удастся сегодня поспать.
        - Нашли, чем испугать. Не рассыплюсь, - хмыкнул рыцарь.
        Он вскочил в седло. За его спиной усадили раненого Рауля. Симон всыпал в свой кошель пригоршню денье, полученную от сеньора.
        - Да скажи трактирщице, чтобы помалкивала, - добавил Робер. - А если проболтается, я приеду и отрежу ее длинный язык. Надеюсь, тебя предупреждать не надо?
        - Незачем: я догадался обо всем еще в начале пути.
        - Вперед! - приказал граф и тяжелой рукой шлепнул по конскому крупу.
        ***
        Поздно вечером обессиленные путники въехали на постоялый двор. Спешившись и разминая затекшие ноги, они узнали, что свободна одна-единственная комната - в остальных остановились купцы, едущие в город по делам.
        - Делать нечего, показывайте! - приказал Робер.
        Поднявшись на второй этаж, они оказались в небольшой угловой комнате с широкой кроватью и большим сундуком, заменявшим также стол и стул. Для пущей убедительности честолюбивый хозяин откинул суконное одеяло и показал гостям белоснежную, пахнущую лавандой простыню. Постояльцев все устроило, и граф, расплатившись, приказал принести их седельные сумки и таз с горячей водой.
        - Ужинать будете? - уточнил, стоя в дверях, услужливый хозяин.
        - Разумеется. Собери что-нибудь. А утром нас не беспокой, я сам спущусь и дам дальнейшие распоряжения.
        Граф закрыл за хозяином дверь и обернулся к Сабине. В ее широко распахнутых глазах бушевала паника. Робер почувствовал легкое раздражение, но скрыл его за напускным весельем.
        - Да не пугайтесь вы так! Я же сказал вам когда-то: все будет хорошо! Или у вас был повод усомниться в моей порядочности?
        - Нет, ваше сиятельство. - Сабина слегка расслабилась и натянуто улыбнулась.
        - Зачем так официально? Меня зовут Робер, неужели трудно запомнить? - Он все же вспылил, но быстро взял себя в руки и по-военному четко изложил баронессе план действий. - Сейчас принесут воду и ваши вещи. Вы умоетесь и приведете себя в порядок. Я пока побуду внизу, проверю, позаботились ли о наших лошадях. После ужина вы ляжете на кровать, а я устроюсь на полу возле сундука.
        - Граф - и на полу? - Сабина нашла в себе силы для шутки.
        - Если есть другие варианты - предлагайте! - тут же парировал Робер, и баронессе показалось, будто ее обдало волной едва сдерживаемой страсти.
        - Нет, ваше… Робер, других вариантов у меня нет.
        - Когда закончите туалет, спускайтесь к ужину.
        Он исчез за дверью. У Сабины подкосились ноги, и она упала на кровать. Женщина уже не понимала, кого боится больше, графа или себя?
        Верный своему слову рыцарь всю ночь проспал на полу, подложив под голову седельную сумку. Он, по обыкновению, проснулся на рассвете и теперь, привалившись спиной к сундуку, не сводил нежного взгляда с такой недоступной, но очень близкой ему женщины. Всего несколько месяцев назад граф даже не догадывался о ее существовании, а сейчас, едва почуяв холодок опасности, понесся сломя голову, чтобы уберечь, оградить, защитить ее. Вчера он нарочно не обсуждал ее поручение. Не вызывало сомнений, что она едет в Труа, но зачем - граф не спрашивал, дабы не ставить Сабину в неловкое положение.
        Солнце было уже высоко, когда женщина на кровати открыла глаза и, потянувшись, сладко зевнула. Это невинное пробуждение обожгло мужчину нестерпимым огнем желания.
        - Доброе утро, мой ангел, - хрипло прошептал он и с силой пригладил свои растрепанные волосы.
        - Доброе утро, Робер! - Его имя прозвучало в женских устах весьма интимно, и от напряжения у графа снова задергался глаз. Но Сабина все поняла и добавила уже строже: - Разрешите одеться?
        - Разумеется. - Граф отвернулся и, пока баронесса надевала котту, натянул на себя подкольчужник. - Я спущусь и распоряжусь насчет завтрака. Но сначала окажите мне еще одну услугу: послужите оруженосцем, как и накануне вечером… Теперь помогите влезть в хауберк…
        Через некоторое время он вернулся, чтобы пригласить Сабину на завтрак, и замялся в дверях. Казалось, комната была насквозь пропитана неудовлетворенной страстью. Будто защищаясь от соблазна, Робер накинул на голову капюшон кольчуги.
        В это время внизу раздался десяток мужских голосов - в трактир входили новые постояльцы. Граф первым вышел из комнаты и, сделав пару шагов, застыл как вкопанный. Крепкий мужчина в дорогом меховом плаще медленно поднимал голову. Еще мгновение - и их глаза встретятся. Сабина, отстав на шаг от Робера, заметила, что граф ведет себя странно, и поняла: он увидел человека, с которым не желал встречаться. Ум опытной шахматистки сработал молниеносно. Пока вооруженные люди внизу, топая, сбивали с обуви снег, баронесса кинулась к Роберу и, обхватив его лицо ладонями и впившись в страстном поцелуе в губы, рывком повернула его спиной к входящим. Продолжая упоительный поцелуй, она сквозь ресницы наблюдала за тем, как стоящие внизу воины с ехидными ухмылками таращатся на страстную сцену, разыгравшуюся перед ними. Особенно пристально смотрели знакомые синие глаза из-под светлых бровей. Брат Робера! И тогда Сабина решила сыграть любовный спектакль до конца.
        - Любимый, у меня нет сил с тобой расстаться, - прошептала она с придыханием, но достаточно отчетливо, чтобы зрители внизу все слышали. - Еще денек, а там будь что будет.
        И, опять прильнув к мужским губам, баронесса попятилась к дверям. Робер успел окончательно прийти в себя и подыграл ей. Сжимая друг друга в жарких объятиях, они ввалились в спасительную комнату. Не прерывая неистового поцелуя, граф ногой закрыл дверь.
        Воины громко рассмеялись и, обсуждая увиденное, расселись за столами. Только синеглазый рыцарь еще раз задумчиво взглянул на закрытые двери, будто желая избавиться от сомнений, и лишь затем присоединился к обмену скабрезными шуточками.
        - Что это за люди? - спросил он у трактирщика, накрывавшего на стол.
        Наметанный глаз хозяина безошибочно распознал во вновь прибывших знатных господ, хоть и не заметил на их одежде ни одного герба.
        - Какая-то богатая горожанка с рыцарем, наверное, скрывается от старика мужа. Они прибыли вчера, поздно вечером, поселились в одной комнате и приказали утром их не беспокоить. Сегодня постоялец спустился, чтобы заказать завтрак, однако предпочел более горячее блюдо.
        Компания дружно захохотала, состязаясь в пошлостях. Робер сжал кулаки, отчего побелели фаланги его пальцев. Они с Сабиной сидели на сундуке, прислушиваясь к разговору внизу.
        - Не стоит, Робер. Хозяин таверны подыграл нам, сам того не понимая. - Она нежно коснулась мужского кулака, заставив его разжаться. - Это Пьер Моклерк?
        - Да, он самый. А рядом с ним невысокий - Гуго де Лузиньян. Они явно были у Тибо, вели переговоры. Что будем делать?
        - Выбора нет - остается ждать. К тому же у нас продолжение страстной ночи… - спокойно улыбнулась Сабина.
        Взгляд Робера прилип к ее припухшим после страстного поцелуя губам. В голове приятным открытием витала мысль: «Не так уж она и беспомощна, вон какую комбинацию провернула в мгновение ока».
        Снизу донесся голос одного из рыцарей, сообщавшего, что «господа желают лишь перекусить и продолжат путь».
        - Слава богу, скоро они уедут, - прошептала Сабина, казалось, забыв о том, что ее рука лежит на мужской ладони.
        - В Труа мне нельзя - там меня многие знают. После встречи с братцем и его спутниками ясно: в городе полно их людей. Но и одну тебя я не отпущу. С тобой поедет Симон - распоряжайся им по своему усмотрению. Я же буду ждать на постоялом дворе, там, где находится твой раненый провожатый. Здесь слишком оживленное место.
        - Почему ты испугался Пьера, он же твой брат? - спросила Сабина, не заметив, что они перешли на «ты».
        - Из-за тебя! Твоя поездка на этом бы закончилась.
        - Что может быть хуже?
        - Тебя могут взять в плен, сделав ценной заложницей в переговорах с королевой. И я не смогу этому помешать. Я один, а их - дюжина. Многовато!
        - Но ведь они ни разу меня не видели!
        - Тебя - нет. Но Пьер наверняка следит за моей жизнью, как и я за его. Ему нетрудно будет догадаться, что за женщина возле меня. А также о том, почему мы оказались близ Труа: я же сразу понял, в каком направлении следует тебя искать, вот и мой брат быстро сопоставит очевидные факты. - И, немного помолчав, граф добавил: - Однако во всей этой истории есть кое-что хорошее. Если мой брат и Гуго только что приехали из города, значит, Тибо на месте и тебе не придется проводить дни в томительном ожидании…
        - Откуда ты знаешь о Тибо? Вивьен все-таки проболталась?
        Испуг и удивление в округлившихся глазах Сабины растрогали Робера, и, не удержавшись, он обнял ее за плечи.
        - Нет, твоя камеристка держалась стойко. Слуги верны тебе. Я сам обо всем догадался. Вивьен лишь сказала мне, что тебя сопровождает один-единственный охранник. Тебе угрожала опасность, остальное не имело значения.
        Сабина, зажмурившись, благодарно припала к его плечу. Робер крепко прижал ее к себе и поцеловал украдкой в затылок. Вскоре загремели отодвигаемые лавки, затопали ноги, хлопнула дверь - рыцари покинули таверну. Спустившись по лестнице, граф не смог отказать себе в удовольствии как следует двинуть хозяина в челюсть. После такого удара он долго не сможет грызть орехи.
        Было уже далеко за полдень, когда Робер и Сабина встретились в «Диком вепре» с де Робюсте. Мешкать они не стали: необходимо попасть в город засветло, чтобы осмотреться и решить, как действовать дальше.
        - Симон, поедешь с мадам. Отвечаешь за ее жизнь головой! В самом прямом смысле! - отчеканил граф и, дождавшись утвердительного кивка, подошел к баронессе, теребившей в руках конские поводья. - Я верю в благоразумие и рыцарскую честь Тибо Шампанского, но если к концу седьмого дня вы не вернетесь, я отправлюсь на поиски.
        Глядящие на него женские глаза заволокло томной дымкой. Робер нежно обнял баронессу за плечи и коснулся ее мягких губ. Она не отпрянула, и, поощренный этим, граф прильнул к податливому рту долгим упоительным поцелуем. Наконец Сабина, сделав над собой усилие, слегка оттолкнула его.
        - Пора, Робер! - Не позволив помочь ей, она вставила ногу в стремя и взлетела в седло.
        ***
        Шампань славилась богатейшими ярмарками, на которых собирались купцы Европы и Леванта. На территории графства чеканилась единая монета и использовалась одинаковая мера весов, что способствовало честности заключаемых сделок, а значит, привлекало иноземных купцов. К тому же предки Тибо постоянно расширяли количество уютных постоялых дворов, охраняемых складов и удобных торговых мест и считали делом чести обеспечивать безопасность людей, приезжающих на ярмарки.
        Труа - главный город Шампани - процветал. Он был удачно расположен - в излучине реки Сены, по которой день и ночь поступали товары с других регионов Франции, а по ветвистой паутине каналов быстро развозились внутри крепости.
        В своей столице графы Шампанские построили приюты, больницы, общественные бани, в небо взметнулись колокольни нарядных соборов и величественных аббатств. Не так давно была возведена новая городская стена, которая обхватила графский замок и церковь Святого Ремигия, славившуюся сказочными витражами. Торговцы так называемых холодных осенних ярмарок облюбовали площадь перед этим храмом, а близлежащие кварталы запестрели постоялыми дворами. В одном из них поселилась Сабина.
        Сразу по приезду она в сопровождении Симона отправилась на разведку, решив изучить жилище Тибо. Графский замок с квадратными башнями и зубчатыми стенами был довольно старым, но, несмотря на это, выглядел весьма внушительно. Лучи заходящего солнца, усиливая впечатление, полыхали на золотом меандре[62 - Известный орнамент, образуемый линией, ломанной под прямыми углами.] бело-голубого герба Шампани, красующегося на огромных дубовых воротах.
        Потолкавшись среди прохожих, Сабина узнала, что завтра у Тибо приемный день. Четыре раза в год любой из подданных мог прийти к нему с жалобой или просьбой, и граф справедливо, насколько это было возможно, решал их проблемы. Королевская посланница обрадовалась: ей не придется ломать голову, придумывая повод для встречи с его сиятельством.
        На следующий день Сабина сменила наряд горожанки на бархатное платье и подбитый куньим мехом плащ, которые благодаря Роберу привезла в седельных сумках. Убрав волосы под светлое покрывало, скрепленное серебряным обручем с жемчужными вставками, баронесса отправилась в графский замок. Симон же остался у ворот: если госпожа до наступления вечера не вернется, он немедленно поскачет к де Дрё.
        Стражник проводил знатную незнакомку через внутренний двор в просторный общий зал, где уже толпился народ. Вскоре клерк[63 - Клерк - здесь: духовное лицо в средневековой Англии и Франции.] собрал письменные обращения у тех, у кого они были. Сабина, немного поколебавшись, бросила в корзину аграф с сапфирами, который и на этот раз должен был послужить опознавательным знаком. Молодой священнослужитель вопросительно вскинул брови, но промолчал.
        - Вызывать просителей буду по одному, по очереди, - закончив обход, громко возвестил он.
        Неожиданно Сабину пригласили первой. Войдя в приемный зал, она едва не присвистнула от изумления. Помещение подавляло своими размерами. Бесконечные ряды высоких колонн с золотыми капителями, яркие фрески на стенах, изысканные шпалеры в нишах между огромными застекленными окнами, обилие дорогого оружия изумили даже привыкшую к роскоши королевского дворца баронессу. Как же вели себя здесь простые люди? Падали замертво?
        Но тут Сабина заметила, что в зале полным-полно народу. За вереницей столов работали писари, между ними сновали секретари, нотариусы и толпы слуг. Граф, возвышаясь на троне, молча взирал на нее. Он был не один! Сабина обозвала себя глупой гусыней за то, что притащилась сюда в приемный день. Чувствуя звенящую пустоту в голове, она молча застыла. Тибо явно наслаждался ее замешательством. Стража на дверях искоса поглядывала на Сабину. Нужно что-то сказать…
        - Ваше сиятельство, я явилась к вам по поручению…
        - Я знаю, по чьему поручению вы явились! - Тибо наконец-то сжалился над ней и, вскочив с трона, подошел легкими пружинистыми шагами. Обойдя вокруг гостьи, словно это была скульптура, установленная в соборе, он внимательно оглядел ее стройную фигуру. - Молва ничуть не преувеличила вашу красоту.
        - Разве вам известно, кто я? - Испуг в глазах Сабины сменился удивлением.
        - Мне всегда известно, что происходит при королевском дворе, даже если я там не бываю.
        Мелодичный голос графа стал тише. Похоже, ему надоело изображать из себя грозного владыку. Впрочем, одет он был и впрямь как истинный властелин. Белоснежные рукава нижней рубашки оттеняли синеву дамастового сюрко, украшенного золотой змейкой гербового узора, которая, казалось, сползала на голубые сапоги. Густые волосы Тибо, медовым водопадом спускающиеся до плеч, венчала золотая графская корона.
        - Сделаем так. Вас проводят в мой кабинет, где мы позже и поговорим. Скажите, вы любите читать?
        - Очень люблю, ваше сиятельство.
        - Превосходно! Значит, вы не станете скучать. Я же тем временем закончу здесь, - и рукой, унизанной крупными перстнями, граф махнул в сторону стола, заваленного прошениями. - Во всяком случае, займусь самыми неотложными жалобами - с остальным справятся мои помощники. И сразу же поднимусь к вам. Не возражаете?
        - Ну что вы!
        Почувствовав облегчение, Сабина улыбнулась и пошла следом за дворецким.
        Кабинет графа еще больше поражал роскошью: драпированные васильковым шелком стены, книги в сказочных переплетах, картины, вышитые серебром и золотом, оружие, усыпанное драгоценными камнями. У окна стоял стол, возле него - массивное, покрытое тончайшей резьбой кресло. Довершали великолепную обстановку внушительное золотое распятие на стене и многочисленные восковые свечи в позолоченных шандалах.
        - Похоже, граф неравнодушен к золоту, - прошептала баронесса и осторожно ступила на ковер; ее ноги утонули в густом ворсе.
        За последние дни произошло столько событий, и Сабина так и не успела продумать беседу с Тибо, который вовсе не производил впечатления мягкого лирика. От него веяло жутковатой свирепостью разухабистого воина. Может, его метания - то верность Бланке, то мятеж против нее - объясняются противоречивостью его натуры? В графе Шампанском непонятным образом уживались храбрый воин, трезвый политик и чувствительный поэт. Невозможно было предугадать, какое из этих «я» возьмет верх в следующее мгновение. Какими же словами тронуть это отважное сердце, холодный ум и трепетную душу?
        Размышляя, Сабина подошла к книжной полке и взяла томик наугад. Кретьен де Труа! Именно его произведения она когда-то переписывала. Баронесса держала в руках «Клижес» в роскошном переплете с золотыми пластинами, написанный в этом замке. Несколько десятилетий назад по этим залам прохаживалась прекрасная Мария, дочь великой Алиеноры[64 - Имеется в виду Алиенора Аквитанская, бабушка королевы Бланки и прабабушка графа Тибо IV.] и бабушка нынешнего графа, во славу которой творил ее любимый Кретьен. Вместо того чтобы готовиться к разговору, Сабина мысленно унеслась в прошлое. Она задумчиво перелистывала и поглаживала страницы знакомой книги. За этим занятием и застал ее Тибо. Он тихо вошел и, привалившись плечом к дверному косяку, стал внимательно наблюдать за гостьей.
        - Ой, простите! Я задумалась. - Обернувшись на шорох, женщина улыбнулась и поставила книгу на место.
        - Любите де Труа? - спросил Тибо, не отвечая на ее улыбку.
        Черный длинноногий красавец-пес, стоявший возле его ноги, также настороженно изучал незнакомку.
        Сабина, прикусив губу и внимательно глядя на графа, лишь кивнула в ответ. Войдя в кабинет, Тибо попытался пинком вытолкать собаку, однако пес недовольно заскулил. В конце концов ему все-таки разрешили остаться в комнате, и он с достоинством улегся у порога. Взмахом руки Тибо предложил Сабине присесть на мягкий табурет у стола, а сам устроился рядом в резном кресле. Его движения, мимика безупречно красивого лица, взгляд больших карих глаз, обрамленных длинными ресницами, словно говорили: «Ты просительница». И Сабина не стала его разочаровывать.
        - Меня прислала королева. Она очень в вас нуждается.
        - Как ее величество себя чувствует?
        - На людях - хорошо. - Сабина лихорадочно соображала, какие именно струны она должна нащупать в его душе.
        - На людях? Разве можно притвориться здоровой?
        - Это сложно, но у королевы великолепная выдержка. Если она проявит слабость, ее тут же сомнут, затопчут, уничтожат. Изогнувшись для прыжка из засады, все с напряжением ждут малейшей ошибки несчастной женщины, а ведь у нее за спиной - пятеро маленьких детей и еще не рожденное чадо в лоне. На нее с надеждой смотрит мальчик-король, потрясенный последними событиями. Поэтому Бланка не имеет права обращать внимание на слабость, вызванную беременностью, и не может, как положено, оплакать умершего мужа. Людовик Лев давал ей уверенность в завтрашнем дне. А что теперь? Ведь рядом с королевой нет ни одного верного мужчины, на крепкое плечо которого она могла бы опереться. Лишь поздно вечером за плотно закрытыми дверями ее величество может со слезами на глазах вспомнить мальчика-друга, который, стуча кулаком в грудь, поклялся когда-то любить ее до конца своих дней.
        - Она помнит об этом! - удивленно прошептал граф.
        Наконец-то его лицо утратило равнодушное выражение!
        - Ее величество все помнит и ценит вас, как ни одного из ныне живущих мужчин.
        - Ценит? Почему же она не зовет меня на Ситэ?
        - А вы все-таки затаили обиду, мессир! Так и не простили королеву за то, что вас не пригласили на коронацию Луи и рождественский пир? А мой Родриго утверждал, что вы согласились с доводами королевы…
        - Ваш Родриго? Это был ваш слуга?
        - Да, мой верный помощник.
        - Приятный молодой человек. Беседовать с ним - одно удовольствие.
        - Тут не поспоришь. Его образованность превосходит лишь его тяга к знаниям. - Граф молчал, обдумывая услышанное, а Сабина между тем продолжила: - Вы знаете, по дороге сюда на меня напали разбойники.
        - На моих землях?! Как они посмели?
        Графы Шампани тщательно заботились о том, чтобы дороги в их владениях были безопасными, не жалея для этого ни времени, ни средств. Поэтому слова Сабины больно задели самолюбие Тибо.
        - Нет, не на ваших. Это произошло в окрестностях Санса. Слава богу, все закончилось благополучно: меня спас знакомый рыцарь. И знаете, как приятно было поплакать на его плече и услышать в ответ произнесенные ласковым шепотом слова поддержки? Теперь с новыми силами я готова идти вперед.
        - Что это за рыцарь?
        - Не важно.
        Сабина понимала, что ей не следовало упоминать о Робере, но она должна была достучаться до самолюбивого Тибо, проникнутого идеалами куртуазности. Баронесса оперлась на стол двумя руками, глядя на собеседника.
        - Мне хотелось, чтобы вы представили, как обидно и одиноко сейчас ее величеству, - вкрадчиво продолжила она. - Кругом ни одного искреннего друга, все только и ждут, когда она оступится, чтобы подтолкнуть ее. Я верю, что королева все выдержит, но сейчас ей просто необходима поддержка отважного и верного вассала. Ваша поддержка, граф! Прилюдно присягнув королю и Бланке, вы легко справитесь с мятежниками, и королевство по-прежнему будет процветать! Вечерами, когда мы с ее величеством остаемся наедине, я пытаюсь ее приободрить. Но что такое слабое женское плечо по сравнению с крепким мужским?
        Получилось! Она разбудила Тибо-романтика! Граф смотрел на собеседницу, но, казалось, не видел ее. Его взор затуманился, кадык несколько раз дернулся, и Сабина вдруг подумала, что сейчас он видит перед собой… королеву? Ей вспомнились слова Бланки: «Тибо должен видеть в вас меня».
        - Королева и вправду не презирает меня из-за ужасных слухов, появившихся после смерти Людовика Льва? - вновь заговорил граф.
        - Она слишком хорошо вас знает, для того чтобы поверить злобным сплетням. Более того, королева Бланка говорила мне, что считала бы себя счастливейшей из женщин, если бы могла стать вашей женой. - Сабина понимала, что выдернула фразу из контекста, но сейчас это было не так уж важно. Главное - окончательно растопить лед в душе Тибо. Граф положил руки на стол и уронил на них голову. Баронесса осторожно отодвинула корону, съехавшую с его головы, и многозначительно замолчала.
        Граф размышлял. Тибо-воина впечатлило бесстрашие молодой женщины, почти без сопровождения проделавшей опасный путь. Да и сейчас, прекрасно сознавая, что всецело находится в его власти и может никогда не покинуть стен этого замка, она завуалированно обвиняет его! Но ей удалось подобрать слова, которые всколыхнули его чувства к королеве. Чем же он руководствовался, когда примкнул к мятежникам? Мелкой мстительностью? Граф брезгливо передернул плечами. Мысль Тибо-политика продолжала напряженно работать. Прислав свою конфидентку, Бланка-вдова первая протянула ему руку. Да и эти слова о замужестве - чем черт не шутит… К тому же образ Феррана Фландрского, некогда гордого владыки богатейших земель, более двенадцати лет проведшего в заточении, нет-нет да и всплывал у него перед глазами. Ведь не все мятежи заканчиваются победой…
        Наконец Тибо поднял голову и скользнул равнодушным взглядом по свалившейся короне.
        - Мадам, вы приехали весьма своевременно, не позволив мне скатиться в бездну подлости. - В красивых глазах графа зрела решимость. - Но мне нужно время, чтобы все обдумать. Где вы остановились?
        - В квартале Святого Ремигия.
        - Мой человек завтра разыщет вас и сообщит мое решение. Надеюсь, мы увидимся еще не раз.
        - До свидания, ваше сиятельство. Рада была познакомиться с самым великолепным рыцарем современности. Это, кстати, тоже слова королевы, - добавила на прощанье Сабина, решив, что и эту лесть граф проглотит с удовольствием.
        На другой день гонец привез ей послание: «Буду в Шиноне в октаву Сретенья[65 - Восьмой день после праздника.]. Королева должна присутствовать лично. Отговорок не приму!» Сабина тут же бросила письмо в очаг и, радостно взвизгнув, захлопала в ладоши - долгое пребывание рядом с Вивьен не прошло для нее бесследно. Вчера баронессе удалось нащупать ниточку, связавшую воедино противоречивую натуру Тибо. Это многогранный образ Бланки Кастильской: Бланка-женщина нуждалась в защите, преданность Бланке-королеве гарантировала спокойную жизнь графу и его подданным, а недосягаемый образ прекрасной дамы можно воспевать вечно. Она справилась с заданием своей госпожи!
        ***
        Ночью выпал снег, сделав убранство лесов и полей еще более пышным. Двинувшись в обратный путь, Сабина с легкомысленным восторгом втянула в себя свежий бодрящий воздух. Королевское поручение выполнено, и впереди ее ждет встреча с изумительным Робером. Однако сопровождавший ее Симон был невесел. Напряженно наблюдая за дорогой, он изучал подозрительные следы и внимательно всматривался в лица встречных путников. Воин понимал: слова о том, что он головой отвечает за жизнь дамы, нужно понимать буквально. Симон своими глазами видел, как стремительно и жестоко расправляется граф с теми, кто не выполняет его приказов. Но де Робюсте удалось доставить вверенную ему женщину в целости и сохранности. Видимо, уцелевший разбойник разнес далеко по округе молву о своих товарищах, разрубленных надвое.
        Дорога в Вандом заняла почти неделю. Ехали не спеша, чтобы во время дневных привалов раненый Рауль мог хоть немного отдохнуть. Сабина радовалась этой задержке, наслаждаясь общением с Робером. Они частенько украдкой целовались, но во время ночевок на постоялых дворах баронесса по-прежнему запиралась на задвижку. А граф и не пытался перешагнуть запретную черту. Он прекрасно владел собой, доказывая этим, что ему необходимо не только тело возлюбленной, но и ее душа.
        Однако в последний день эйфория прошла. Началось отрезвление. Хмель увлекательного путешествия, полного опасностей и романтических приключений, в обществе галантного и отважного мужчины, постепенно улетучивался. И граф сразу уловил изменение в настроении Сабины. Они ехали без привычной веселой болтовни, приотстав от Симона и Рауля. С двух сторон тянулись заснеженные поля, мелькали крестьянские дома с уютным дымком, поднимавшимся из печных труб, слышался отрывистый собачий лай.
        - Счастье мое, что случилось? - не выдержал наконец обеспокоенный Робер. - Может, я ненароком тебя обидел?
        - Нет, ваше сиятельство, все было безупречно! Вас не в чем упрекнуть. - Сабина нарочно перешла на бесивший графа официальный тон, чтобы выстроить между ними барьер. И спрятаться от его манящих губ и крепких, но в то же время ласковых рук.
        - Ваше сиятельство? Сабина, что стряслось? Что за преграда возникла между нами?
        - Возникла? Она и не исчезала. - Задыхаясь от непролитых слез, баронесса не могла больше выдерживать растерянный взгляд этого могущественного мужчины. - Да, не смотрите на меня так! Вы мне очень нравитесь! Настолько, что я сама себе боюсь в этом признаться. Но между нами несокрушимая стена. И имя ей - Аэнор!
        - Моя жена? - На лице Робера проступило разочарование рухнувшей надежды. Он явно позабыл о существовании супруги. - Но это обычный династический брак…
        - Брак с живым человеком, у которого тоже есть мысли, желания, чувства. - Слезы все же хлынули по щекам Сабины. - Я не хочу причинять боль вашей жене, соблазнившись вашим вниманием и превосходным отношением ко мне.
        - Любовью, - тихо прошептал граф.
        - Простите, я не расслышала.
        - Мое превосходное отношение к тебе называется любовью. Я люблю тебя! Я не испытывал ничего подобного, даже когда был бесшабашным юнцом. Что же до женитьбы… Мне было двадцать пять лет, когда король Филипп вознамерился с помощью брачных союзов привязать к себе покрепче непокорные земли Фландрии. Мой брак - всего лишь сделка, совершенная по воле отца и вопреки моим собственным желаниям. Я никогда не клялся Аэнор в любви, а потому и не предавал ее!
        - Но эта женщина, привязавшая вас к северным землям, растит ваших детей и наверняка любит вас.
        - Возможно… - Возбужденное отчаяние Робера сменилось горьким осознанием действительности. - Не знай я вас так хорошо, подумал бы, что вы хотите носить мое имя.
        - Для того чтобы снова выйти замуж, мне ни к чему было уезжать из Аквитании. И сейчас, капризно обдумывая предложения руки и сердца, я с томным видом перебирала бы письма от именитых женихов, - возразила Сабина.
        Граф был раздавлен. Баронесса страдала от жалости к нему и к себе, но ответить иначе не могла. Нельзя предавать собственные убеждения и доверие королевы. Бланка без обиняков заявила, что не потерпит адюльтера при своем дворе, а значит, непременно прогонит ее прочь: слово ее величества крепче железа.
        Сабина подъехала к графу вплотную и положила руку ему на плечо:
        - Нам и вправду нельзя переступать опасную грань.
        - Но видеться с тобой ты мне не запрещаешь?
        - Мы будем встречаться при дворе. И поверь, эти десять дней, проведенные с тобой, я сохраню в памяти как одно из самых прекрасных и трепетных событий в моей жизни.
        Вскоре послышался едва уловимый благовест, и в лучах послеполуденного солнца, настырно пробивавшегося из-за туч, показалась высокая квадратная колокольня вандомского Троицкого аббатства.
        Подъезжая к странноприимному дому, Сабина еще издали узнала Родриго и Вивьен. Последняя, энергично жестикулируя, что-то доказывала собеседнику и вдруг взвизгнула и захлопала в ладоши - она заметила свою хозяйку.
        - Мне пора. Разрешите откланяться, мадам. - Переждав бурю радостной встречи, граф подошел к баронессе.
        Слуги торопливо отошли в сторону.
        - Спасибо за все, Робер! - Голос Сабины дрожал, блестевшие на ресницах слезы грозили излиться мощным потоком. Она подозревала, что проститься с графом будет непросто, но не думала, что ей попросту не хватит воздуха. - Надеюсь, мы увидимся в Шиноне.
        - Непременно! И помните, желаннейшая из женщин: на земле есть человек, который очень вас любит и всегда придет на помощь, только позовите. Расстояние не имеет значения - вы уже в этом убедились. - И граф надолго прильнул губами к руке Сабины, вкладывая в этот поцелуй всю свою любовь и отчаяние.
        Баронессе понадобилось некоторое время, чтобы справиться с волнением. Надо поскорее заняться делом, иначе она не выдержит и бросится догонять Робера.
        - Родриго, ты немедленно отправишься в Париж! Времени почти не осталось. - Сабина огляделась по сторонам. Посторонних поблизости не было, только Вивьен бегала туда-сюда, распаковывая вещи хозяйки. - Передашь королеве вот что: «Он согласился лично встретиться с вами в Шиноне в октаву Сретенья. Говорить будет только с вами! Отговорок не примет!» Запомнил?
        - Запомнил, мадам. Затем мне следует вернуться сюда?
        - Да, но ищи нас в замке. Надеюсь, граф Жан де Вандом с супругой не откажут нам в гостеприимстве.
        Несмотря на то что Родриго приехал поздно вечером, королева немедленно приняла его. Услышав долгожданное сообщение, Бланка, сидевшая в глубоком кресле возле жаркого камина, резко поднялась, но от волнения у нее подкосились ноги. Тогда, вцепившись в подлокотники и подавшись вперед, она отчеканила звонко, словно клятву:
        - Я буду в Шиноне, даже если в этот день мне придется родить! Меня на носилках принесут! Спасибо, молодой человек, за прекрасную новость. - Королева все же нашла в себе силы подняться. Отсчитав два ливра из шкатулки с личными сбережениями, она ссыпала их в большой бархатный кошель. - Примите в благодарность за службу.
        - Но я же ничего не делал! Это заслуга мадам Сабины. - Родриго растерялся. Он и без того был горд, что вновь говорит с королевой.
        - Дорогие новости сто`ят немало. А вы второй раз приносите мне чудесную весть. Возвращайтесь к своей госпоже и скажите ей, пусть ожидает меня через несколько дней в Вандоме. - Бланка махнула рукой, отпуская посланника, и с нескрываемой радостью принялась за письмо к сыну, спеша сообщить ему это ошеломительное известие.
        ***
        - Дорогая Сабина, мою благодарность трудно выразить словами, и я сделаю это по-другому, но позже. А сейчас не томите меня, расскажите подробней, как вам удалось уговорить Тибо?
        По пути в Шинон королева забрала свою конфидентку из вандомского замка и сейчас не скрывала волнения и любопытства. В предвкушении триумфа и без того выразительные глаза Бланки сияли просто ослепительно.
        Сабина, радуясь бодрому расположению духа королевы, подробно пересказала ей разговор с графом Шампани. Путь в Труа и обратно, а особенно участие в нем Робера де Дрё, она опустила, ограничившись лишь парой общих фраз. Но Бланку, казалось, и не интересовали ее приключения. Королева вновь и вновь спрашивала Сабину о Тибо, уточняя детали, особенность его мимики и поведения, и строила предположения.
        Наконец на высоком скальном холме показалась огромная крепость Шинон, горделиво парящая над окрестностями. Небольшой королевский кортеж, минуя форт Сен-Жорж и высокий каменный мост, прибыл в Срединный замок, где находились королевские покои. Луи, искрясь детским восторгом, выбежал лично встретить ее величество. В присутствии придворных Бланка хотела церемонно поклониться королю, однако сын торопливо обнял ее и расцеловал в обе щеки. Взявшись за руки, они скрылись в кабинете, спеша поделиться новостями.
        Сабина тем временем обустраивала новое жилище, отдавая приказания служанкам, распаковывавшим багаж. Впрочем, особо украшать королевские покои не пришлось: они не уступали роскошью парижскому дворцу. Шинон в свое время был любимым местом английского короля Генриха Второго, затем Филипп, отвоевав замок, перестроил и укрепил его. Шинон сохранил королевское величие, лишь в тронном зале геральдический лев сменился лилиями.
        В октаву Сретенья около полудня дозорные с башен возвестили о том, что с востока приближается небольшой конный отряд. Двигаясь во главе дюжины первых рыцарей графства и их оруженосцев, Тибо окинул взглядом бескрайний палаточный лагерь вокруг крепости. А сколько еще воинов внутри замка! Прикусив губу, граф в который раз поздравил себя с тем, что три недели назад принял верное решение.
        В торжественной обстановке тронного зала король и регентша Франции приняли одумавшегося вассала в присутствии первых вельмож государства. Бланка и Луи восседали в величественных креслах, рядом стояли государственные чиновники и крупные землевладельцы. В зал вошла небольшая свита во главе с Тибо. Он был, как всегда, изысканно одет, как будто и не скакал верхом много дней подряд. Гордо вскинув голову, увенчанную шлемом с графской короной, Тибо прошел сквозь длинный людской коридор и остановился перед троном. Публика у него за спиной удивленно шепталась.
        - Ваше величество, я прибыл присягнуть вам в верности. Торжественно клянусь безукоризненно выполнять обязанности вассала. - Тибо посмотрел на Бланку. Его слова по-прежнему предназначались королю, но на самом деле были посвящены ей. - Всегда и везде готов прославлять ваше имя. И отныне не допущу, чтобы мое тщеславие или распри подрывали могущество королевского дома. Если же я нарушу эту клятву, пусть мои доблести будут забыты, а имя покроется позором!
        Тибо снял шлем, отстегнул пояс с мечом и передал их подошедшему сзади оруженосцу. Граф опустился возле трона на одно колено и, соединив руки, протянул их королю. Луи, спустившись, сжал его ладони своими. Затем, заставив вновь обретенного вассала подняться, подарил ему поцелуй мира. Оммаж был принят.
        Тибо принес клятву верности и Бланке как регентше.
        После торжественного приема их величества и граф Шампанский удалились в комнату для совещания. Наступило время настоящих переговоров. Тибо раскрыл планы мятежников. С приходом весны наступление на Шинон должно было начаться с трех сторон: граф де Ла Марш при поддержке англичан должен был наступать с юга, герцог Бретонский - с запада, а он, граф Шампани, собрав войско в Блуа, - с севера. Таким образом, королевская армия оказалась бы в кольце и была бы уничтожена.
        - А где сейчас ваше войско? - торопливо уточнила королева.
        - Ударная часть на границе Шампани ждет приказа присоединиться к вам, - по-военному четко отрапортовал Тибо. - Дополнительно могу собрать людей за полторы-две недели.
        - Замечательно, пусть ждет! - Бланка - весьма осторожный политик - считала, что пока достаточно присутствия одного графа. - Сейчас нужно дать понять противникам, что мы объединились. Сегодняшнюю официальную церемонию видело слишком мало людей. Поэтому предлагаю всем вместе отправиться в Тур на торжественную мессу, которую архиепископ отслужит в базилике Святого Мартина. Там нас увидят тысячи. Они разнесут по стране весть, что граф Шампани вновь на стороне короля.
        - Но парламентеров к Пьеру и Гуго - с требованием сдаться - мы пошлем немедленно, - то ли спросил, то ли приказал Людовик.
        - Конечно, ваше величество. Гонцы отправятся тотчас же.
        И они принялись обсуждать детали письма.
        ***
        После церемонии присяги любопытная Сабина отправилась осматривать крепость и окунулась в людской водоворот. Началась оттепель, и людям не сиделось в промозглых каменных стенах. К тому же все свободное пространство внутри замка заполнили разноцветные шатры, громоздкие повозки, грузовые телеги. Каждый сук и крюк использовали для того, чтобы привязать вьючных животных, которых было огромное множество. Оглушительное людское многоголосье, лошадиное ржание, рев мулов, петушиный крик, казалось, плотным пологом висели над крепостью. Повсюду сновали воины, как угорелые носились слуги, и сквозь плотную человеческую массу приходилось протискиваться. Лишь небольшой пятачок возле церкви Святой Мелании каким-то чудом оставался свободным. Сабина растерянно остановилась, раздумывая, не вернуться ли?
        - Заблудились? - неожиданно прозвучал у нее за спиной до боли знакомый голос.
        - Робер! - Сабине не пришлось изображать любезность. Она была счастлива.
        - Вы направлялись по делам?
        - Нет, решила осмотреть крепость, пока королева занята.
        - Тогда разрешите вывести вас из этой жуткой толчеи и показать очаровательные виды?
        - Вперед! - махнув рукой, засмеялась баронесса.
        Дорогой лиловый пелиссон[66 - Верхняя одежда из дорогой ткани, подбитая мехом, в виде пелерины до колен с прорезями для рук.] выгодно подчеркивал внушительную фигуру графа, и взгляды дам это подтверждали. Сабина, чувствуя женское тщеславие, решила побаловать себя беседой с Робером. Зачем скрывать? Она ужасно по нему соскучилась.
        - Что скажете о присяге Тибо?
        - Он поступил как здравомыслящий человек, - пожал плечами де Дрё - один из немногих посвященных. Для большинства же эта церемония явилась полной неожиданностью, о чем свидетельствовали громкие пересуды вокруг и разъезжающиеся во все стороны гонцы, спешащие передать ошеломительное известие. - Очевидно, граф Шампани решил примкнуть к мятежникам во время кратковременной вспышки безумия. Хвала Господу, что вам удалось весьма ловко ее потушить!
        - Не без вашего участия, - ответила Сабина любезностью на любезность. - Без вас эта церемония не состоялась бы, да и меня, скорее всего, уже не было бы в живых.
        Граф слегка кивнул, принимая похвалу, и придержал баронессу за локоть.
        По пугающе высокому мосту они перешли через глубокий ров. Под хмурым небом талая вода внизу напоминала тусклую кольчугу. Толпа поредела. Перед Сабиной и ее спутником предстал великолепный донжон Кудрэ, построенный Филиппом. Невысокая башня - всего четырнадцать туазов - стояла на самой высокой точке скалы и потому доминировала над окрестностями.
        - Поднимемся наверх? Вы не боитесь высоты? - Казалось, де Дрё позабыл о том, что они сказали друг другу две недели назад на прощанье, и как ни в чем не бывало снова начал ухаживать за баронессой.
        - С вами, мессир, я ничего не боюсь. - Сабина вновь не смогла устоять перед его обаянием.
        - Я польщен, - негромко рассмеялся Робер и повел ее за собой по узкой винтовой лестнице.
        На третьем этаже Сабина приникла к бойнице-окну и ахнула. Внизу раскинулась живописная долина реки Вьенны. Даже зимой этот вид завораживал.
        Налюбовавшись пейзажем, баронесса резко повернулась и неожиданно уткнулась графу в грудь. Он ожидал этого и тут же обнял ее за плечи.
        - Сабина, я хотел вам сказать… - осипшим голосом начал де Дрё.
        - Робер, не надо, мы ведь все обсудили. Не терзай ни меня, ни себя!
        Как быстро они оказались на грани дозволенного! Сабина освободилась от объятий и устремилась к лестнице.
        - Да подождите вы! - Робер поймал баронессу за рукав и, слегка прижав ее к стене, вынул из кожаного кошеля, висевшего на поясе, крупный перстень с огромным рубином. - Примите это от меня в подарок.
        - Мессир, я не могу взять этот перстень, - растерялась Сабина.
        Кольцо… объяснение… помолвка… Перед ней замаячил круговорот символов, накладывающий определенные обязательства.
        - Не обижайте меня, я ведь от чистого сердца! - умолял Сабину граф. - Этот подарок ни к чему вас не обязывает, он станет лишь материальным напоминанием о недавнем приключении. Вы же сами обещали хранить его в памяти.
        Сабина, зажатая у стены между его крепкими руками, до боли ущипнула себя за ногу, чтобы выстоять перед бушующим океаном любви в его глазах. И, дабы не продлевать страшную муку, позволила графу надеть перстень ей на палец. Казалось, украшавший его рубин пылал страстью, как и сердце дарившего его мужчины.
        - Спасибо, Робер!.. Нам пора, - выдохнула баронесса и обреченно шагнула к лестнице.
        Сердце, загнанное в клетку морали, казалось, жалобно заскулило.
        Вечером того же дня королева пригласила Сабину к себе в спальню и, не позволив присесть в положенном реверансе, крепко обняла. После встречи с Робером Сабина чувствовала себя обессиленной и, казалось, была уже не способна к новым эмоциям, но Бланка все же удивила ее несвойственным королеве сентиментальным жестом.
        - Дорогая Сабина, вы наверняка не осознаёте в полной мере, сколь великую услугу оказали мне и моему сыну! Теперь я убеждена: войны в моем королевстве не будет!
        - Но есть еще Пьер Бретонский и Гуго де Ла Марш…
        - Без Тибо они слабы! Вот увидите, Генрих Английский, узнав, что граф Шампани вышел из игры, сразу же заключит с нами договор о перемирии. Впрочем, довольно о политике! - Бланка подошла к столику, стоявшему возле узкого окна, и вынула из резной шкатулки золотой аграф с изумрудами. - Я заказала его специально для вас, взяв за образец брошь, подаренную мне Тибо и служившую своеобразным паролем во время переговоров с ним. Только здесь не сапфиры, а изумруды, - под цвет ваших обворожительных глаз. Примите это в награду за блестяще выполненное поручение.
        Сабина была потрясена и самим подарком, и задушевным тоном, которым произнесла все это королева, вручая ей аграф. А главное, тем, что эта драгоценность была изготовлена именно для нее, а не перекочевала ненужной безделушкой из одной шкатулки в другую. Баронесса замерла от восторга. Затянувшееся молчание стало неприличным.
        - Вам не понравился мой подарок? - обеспокоенно спросила Бланка.
        - Нет, что вы, ваше величество! Я настолько польщена, что забыла о вежливости, - призналась Сабина, улыбаясь сквозь слезы и не отрывая взгляда от дорогого подарка, лежащего на ее раскрытой ладони. - Этот аграф прекрасен. Я никогда с ним не расстанусь.
        Она хотела поцеловать королеве руку, но растроганная Бланка вновь привлекла ее к себе.
        ***
        Ничего не подозревающий герцог Бретонский гостил недалеко от Беллака, в замке у графа де Ла Марша. Вернувшись вечером с удачной охоты и сытно попировав добытыми трофеями, Пьер и Гуго перешли в кабинет. Они устроились на тигровой шкуре возле жарко пылающего очага и, потягивая кипрское вино, стали вспоминать недавнюю охоту. Гуго заблаговременно отправил Изабель в родной Ангулем, и теперь ничто не омрачало их задушевного общения. До тех пор, пока мажордом не известил хозяина и его гостя о прибытии королевского гонца. А они среди ночи хороших новостей не приносят.
        - Неужели их величества решились на переговоры с нами? - оптимистично предположил Гуго де Лузиньян, но, прочитав послание, заметно сник. - Граф Шампани присягнул Луи и регентше. Нам велено в ближайшее время явиться на королевский суд.
        - Предатель! - Рослый Пьер вскочил на ноги и, словно медведь, загнанный в клетку, забегал по комнате, грязно ругая Тибо и всю его родню.
        - Не понимаю почему? - прорычал взбешенный де Лузиньян и разорвал в клочья королевский пергамент. - Не прошло и месяца, как мы в Труа обсудили детали мятежа.
        - Я тоже ничего не понимаю. - Пьер споткнулся о кресло и резко остановился. Реакция Гуго, обычно такого сдержанного, удивила его. Впрочем, подобная новость взбесила бы даже истукана: измена Тибо превратила их планы в прах. - С кем он успел побеседовать? Кто его переубедил?
        - Переубедил, говоришь? - Граф уже успокоился и прибегнул к любимому оружию - логике. - Через пару дней после нашей встречи в замке Тибо появилась необычная женщина. Мне докладывали, что они долго беседовали с глазу на глаз. И после этого мы не получили от графа Шампани ни одного послания. Я не придал этому значения: непогода, да и все уже оговорено. Зачем марать пергамент? А молчание оказалось неслучайным.
        - Что это за женщина?
        - Мне сказали, роскошно одетая красавица. Я и подумал: амурные дела. Тем более что жену[67 - Агнесса де Боже (1200 - 1231) - вторая супруга Тибо IV Шампанского.] и дочь Тибо еще осенью отправил в Провен.
        - А известны какие-нибудь особые приметы?
        - Не уверен. Хотя… У нее огромные ярко-зеленые глаза. - Гуго задумался, припоминая подробности. - Я вспомнил главное! Она прибыла в город в одежде простолюдинки, но в сопровождении опытного воина.
        - Переодетая простолюдинка, опытные воины… - При необходимости мозги Пьера работали не хуже, чем мышцы, опровергая сложившиеся о нем стереотипы. - Нам же при возвращении из Труа рассказывали, что кто-то изрубил на куски тамошних грабителей… Подобный удар, раскалывающий человека пополам, словно орех, коронный у Гастебле. Да и зеленые глаза этой дамы… Мой брат отлучался из Шинона?
        - Его не было около двух недель. Утверждают, будто он ездил в Дрё.
        - Соскучился по Аэнор? Не смеши меня. Его туда и в спокойные времена имбирным пряником не заманишь…. - пробормотал в раздумьях Моклерк и вдруг хлопнул себя по ляжке. - Ну конечно! Помнишь в придорожной харчевне близ Труа страстно целующуюся парочку?
        - Нет, - помотал головой Гуго, не понимая, при чем здесь какая-то парочка.
        - Мы заехали туда перекусить. По словам хозяина, странный рыцарь с горожанкой провели там сладкую ночь и днем продолжали кувыркаться в постели. - Довольный Пьер вновь уселся на тигровую шкуру.
        - Ну вспомнил, и что дальше?
        - Мне тогда еще показалась знакомой эта мужская фигура. А теперь я понял: то был Робер! Целовался же он с баронессой д’Альбре. Я успел разглядеть ее кошачьи глаза. И таинственная гостья в замке Труа тоже она, пресловутая Дама в Голубом. Посланница королевы! Она-то и переубедила нашего поэта, - последнее слово Пьер произнес с отвращением, словно раскусил дождевого червя.
        - Если твои умозаключения верны, Бланке все-таки удалось нас опередить, переманив Тибо на свою сторону, - усмехнулся Гуго, но под свирепым взглядом Моклерка стушевался.
        Пьер догадался, что граф вспомнил его слова о «тупых неповоротливых коровах», но он не собирался выставлять себя на посмешище. Правда выяснилась, возбуждение улеглось, и мятежники поняли: без войска из Шампани англичане их не поддержат. Дальнейшее не вызывало сомнений.
        - Поедем к Луи на поклон? - глухо спросил Гуго.
        Он подобрал с пола клочки королевского приказа и бережно сложил их в небольшой сундук для донесений.
        - Ты лучше меня знаешь, какое войско сейчас в Шиноне!
        - И?..
        - Что «и»? У тебя мозги отказали от испуга? - Пьер вновь забегал по комнате, не решаясь произнести слово, которое глубоко ранит его самолюбие. Наконец он выпалил: - Дьявол, мы сдаемся!
        - Когда? - спокойно, будто обсуждая предстоящую охоту, уточнил Гуго.
        Герцог замер. В его душе полыхала злость, вызванная сатанинской хитростью де Лузиньяна: тот нарочно вытянул из него эти слова. Пьер вздохнул и рухнул в кресло, стоявшее у камина.
        - Не сразу, конечно. Подождем немного, а то они не переживут столько радости одновременно.
        - Думаешь, твой брат и мадам д’Альбре любовники? - Долив вина себе и гостю, Гуго устроился в кресле напротив.
        - Не думаю, а видел своими глазами!
        - А вдруг это продолжение маскарада?
        - Я слишком хорошо знаю Робера. Женщины сходят от него с ума! Не понимаю, чем он их берет? Писаным красавцем его не назовешь, да и возраст… Он уже не мальчик. Но за моим братом тянется такой шлейф разбитых сердец, что невольно задохнешься от зависти. При этом жениться его отец заставил лишь с помощью шантажа.
        - Слышал, слышал.
        - Так чего же ты удивляешься? Баронесса д’Альбре тоже женщина. И к тому же вдова, то есть препятствий вообще не существует. - У Пьера потемнели глаза от гнева, и он с силой ударил кулаком по подлокотнику кресла. Раздался жалобный скрип. - Но я отомщу этой смазливой потаскухе! Она нарушила мои планы. Когда-нибудь, братец Гастебле, она спляшет и под мою дудку.
        ***
        В середине марта в Вандоме герцог Бретонский и граф де Ла Марш все же принесли оммаж королю и подписали договор. Помимо урегулирования вопросов по спорным крепостям мирное соглашение предусматривало брак дочери Пьера Иоланды с братом короля Жаном, а старший сын графа де Ла Марша, тоже Гуго, был помолвлен с королевской сестрой - крошкой Изабеллой[68 - Браки не были заключены: Жан умер в 1232 г., в возрасте 13 лет, а Изабелла посвятила жизнь служению Богу.].
        - Мир установлен, теперь я могу спокойно рожать! - сказала измученная Бланка, тяжело опускаясь на кровать. - Завтра рано утром отправляемся в путь и будем ехать без остановок, иначе я разрешусь от бремени прямо на обочине дороги. Мадам д’Альбре, руководите поездкой!
        Королеву устроили в специально оборудованной спальной повозке, обложив со всех сторон мягкими подушками. Но даже двойная перина почти не смягчала тряску на скверной весенней дороге. Рядом с ложем Бланки стоял большой сундук со всем необходимым на случай внезапных родов, а в углу поместили металлическую жаровню. Места оставалось мало, лишь для Сабины. Луиза, сердито пыхтя, ехала в следующем экипаже, но на стоянках безропотно заботилась о королеве.
        - Уверена: у меня будет сын. Я рожала уже одиннадцать раз и научилась определять пол будущего ребенка, - поглаживая живот под меховой накидкой, как-то разоткровенничалась Бланка. - Я и имя уже придумала - Карл!
        - Почему Карл? - удивилась Сабина. - Никого из Капетингов[69 - Капетинги - королевская династия во Франции, сменившая в 987 г. династию Каролингов и правившая до 1328 г.] так не называли.
        - Я буду первой. Хочу показать, что мои дети - не только продолжатели нынешней королевской династии, но и наследники Карла Великого. Капетинги ведь всегда тревожились из-за того, что в некотором смысле узурпировали власть. Однако матери моих свекра и мужа - прямые потомки Каролингов[70 - Адель Шампанская и Изабель д’Эно.]. Теперь же, когда кровь обеих династий смешалась в моих детях, этому поспособствует еще и имя нашего великого предка.
        - Однако младшие сыновья обычно становятся священнослужителями.
        - Но не мои! - взвизгнула Бланка. Близость родов и усталость сделали ее чересчур чувствительной. - Мои сыновья особенные, все до одного! А Карл, как я уже говорила, станет великим воином и властителем.
        - Властителем? Разве наследниками Луи станут не его собственные дети? - Сабина окончательно запуталась.
        - Разумеется его! Но Карл будет гениальным полководцем и сам завоюет себе новое королевство![71 - Карл, граф Анжу, в 1266 г. стал королем Неаполя, основав анжуйскую династию, правившую Неаполитанским королевством до 1435 г.]
        Сабина решила, что у королевы начинается бред, и сочувственно поглядывала на нее, пока та не задремала.
        Через два дня после прибытия в Париж королева благополучно разрешилась крепким мальчиком. Вопреки опасениям лекаря, роды прошли без осложнений. Следующим утром в день весеннего равноденствия младенца окрестили и нарекли именем Карл.
        Бланку до конца жизни не покидала боль, вызванная тем, что ее горячо любимый муж не увидел их младшего сына. И она любила малыша за двоих, неустанно ворковала над ним, то и дело заливаясь счастливым приглушенным смехом. Размотав свивальник, королева подолгу целовала пальчики на миниатюрных ручках и ножках, которыми дрыгал кроха в уютной теплой комнате, где днем и ночью горел очаг. Его внимательный, устремленный на мать взгляд как будто говорил: «Я знаю, как ты меня назвала!» - и в подтверждение малыш сжимал и разжимал крошечные кулачки, словно пытаясь что-то крепко схватить.
        - Вот видите, мадам, у меня мальчик, и его окрестили Карлом, а вы тогда в дороге посчитали мои пророчества горячечным бредом. - До воцерковления Бланка вела уединенный образ жизни, и Сабина была единственной, с кем она проводила свободное время.
        - Как можно, ваше величество?! - растерянно воскликнула баронесса.
        - Можно, можно! Я неплохо читаю по лицам, особенно по вашему. Кстати, я заметила, что о поездке в Труа вы рассказали мне далеко не все.
        - Я передала вам дословно разговор с графом Шампанским, описала его поведение…
        - Да, это так. Но вы не рассказали о путешествии туда и назад…
        - До вас дошли слухи, что меня сопровождал граф де Дрё?
        - И об этом тоже, - не стала лукавить Бланка.
        - Что ж, извольте.
        Сабина в подробностях поведала королеве о пути в Труа и назад и замолчала. Молчала и Бланка, ожидая главного. Баронесса поняла это и, не отводя взгляда, добавила:
        - Мы с графом не стали любовниками. Я прямо сказала ему, что нас разделяет его супруга и по-другому не будет.
        Королева шумно выдохнула и просияла улыбкой.
        - Я по-прежнему хорошо разбираюсь в людях. Рада, что не ошиблась, приблизив к себе даму, которая понимает, что такое нравственность. А Роберу я бесконечно благодарна за то, что он спас вам жизнь, и при встрече обязательно скажу ему об этом.
        - Но мы с ним не раз целовались, и отнюдь не в дружеском порыве, - с затаенным злорадством продолжила Сабина и, забывшись, прокрутила на пальце подарок графа.
        - Чем сильнее искушение, тем ценнее победа над ним! Думаю, вы давно уже раскаялись в этом поступке и получили отпущение грехов. - Королева заметила фамильную драгоценность рода Дрё, но решила не заострять на ней внимание. Сабине хватит ума не показывать всем этот дорогой и узнаваемый перстень. - Я уважаю вашу стойкость, ведь мне не раз доводилось наблюдать, как ловко обаятельный Робер набрасывает на женщин свою липкую паутину.
        - …от которой отдираешь лапки вместе с кожей, - продолжила Сабина со слезами в голосе. Она сглотнула и попыталась улыбнуться. - Благодарю за поддержку, ваше величество. Мне и вправду нелегко было отказать графу де Дрё.
        - Очень приятно, что именно так вы восприняли мое вмешательство в вашу личную жизнь.
        Королева искренне жалела свою верную конфидентку. Она так молода и красива, у нее должна быть куча поклонников… но только не во дворце. Уступи Сабина графу, и Бланка с болью в сердце прогнала бы ее с Ситэ. Королевские дети должны расти в моральной чистоте. Еще более высокие нравственные требования королева предъявляла к самой себе. Не зря она однажды сказала сыновьям: «Я буду скорее мертвой, чем виноватой в смертном грехе!» - и эти слова вошли в легенды о ней.
        Бланка несколько раз глубоко вздохнула, а затем сменила тему, проговорив веселым тоном:
        - Вы уже переезжаете в новый дом?
        - Да. - Сабина благодарно улыбнулась ей. - Постепенно перевозим мебель, утварь, кое-что докупаем. Кстати, вы обещали осчастливить меня визитом, помните?
        - Конечно! Уже скоро, в канун Дня святых Филиппа и Иакова, надо мной совершат обряд воцерковления и я наконец-то смогу вернуться к обычной жизни. Так что назначьте дату!
        - Зачем откладывать в долгий ящик? Давайте на следующий день, в праздник, и устроим скромное новоселье. Разрешите пригласить также сеньора Бартелеми? Мне хочется его поблагодарить.
        - Приглашайте кого угодно. Чем больше людей, тем лучше! Я устала быть затворницей!
        ***
        Баронесса д’Альбре купила дом еще до наступления Рождества. Взглянув на несколько зданий из списка, предоставленного ей помощником великого камерария, она остановила выбор на новеньком добротном особняке, который также находился на новой, а потому широкой и вымощенной камнем Крепостной улице недалеко от Лувра.
        Дом с высокой покатой крышей был очень красив. В центральной трехэтажной части здания на месте первого этажа находились широкие въездные ворота, над ними - большой зал с внушительным мраморным камином в центре. На третьем этаже Сабина разместила гостевые комнаты. Два крыла были двухэтажными. Внизу обустроили шумную кухню - средоточие городских и домашних сплетен, обильные кладовые, неугомонную прачечную и удобные комнаты для прислуги. Второй этаж правого крыла хозяйка облюбовала под собственную спальню, кабинет и малую гостиную. В левой же части устроила совместный кабинет для мажордома и секретаря и спаленку для Родриго, а просторный зал отвела под оружейную коллекцию покойного мужа и библиотеку. В обоих крыльях здания по приказу Сабины оборудовали приличные уборные с керамическими трубами для стока нечистот[72 - Водопровод и канализация, существовавшие у древних римлян, не были забыты византийцами и арабами. В эпоху Крестовых походов некоторые блага римской цивилизации, не прижившиеся в средневековой Европе, возвращались. Многие аристократы, подражая восточным образцам, снабжали свои замки и
особняки примитивной системой канализации, устраивали купальни.], которые, уложив под землей, вывели в общегородскую сточную канаву[73 - В Париже посередине вымощенной камнем улицы прокладывали желоба для стока воды, которая выводилась в общие сточные канавы. Содержимое канав выливалось в Сену.].
        Внутренний двор без труда вместил в себя теплую просторную конюшню на дюжину стойл, современную кузню и многочисленные хозяйственные постройки. Глубокий колодец снабдили высоким резным козырьком. Весной опытные садовники разбили сад, цветочные клумбы и принялись хлопотать над ними.
        Сабина ликовала. Не прошло и года с тех пор, как они переехали в Париж, а ей уже удалось добиться многого из того, о чем она мечтала: теперь она доверенное лицо французской королевы, участвует в политической жизни страны, владеет шикарным особняком в столице. А главное: руководствуется лишь собственными желаниями и самостоятельно принимает решения. Ну, почти все… Робер… Ей пришлось отвергнуть его чувства… впрочем, это и к лучшему. Она не ошиблась, предпочтя его любви дружбу с Бланкой. Романтика из их с графом отношений постепенно улетучилась бы, а вместо нее на Сабину обрушились бы скандалы с его законной супругой, сплетни и позор. Робер по-прежнему очень нравился баронессе, его колдовской голос иногда доводил ее до умопомрачения, но пойти за графом на край света наперекор всему она была не готова. Видимо, весь запас любви, дарованный ей Господом, она отдала когда-то Габриэлю.
        Сабина с головой ушла в подготовку к своему первому парижскому приему. Она сбилась с ног, внося последние штрихи в отделку дома, продумывала меню, развлечения, нанимала новых слуг. К тому же необходимо было найти модных труверов, музыкантов, танцовщиц. Это отнимало много времени, но час-другой для визита к королеве баронесса все же выкраивала.
        Однажды, попрощавшись с Бланкой, Сабина столкнулась у дворцовых ворот с графом де Дрё. Она и не знала, что он в Париже, а вот Робер, судя по всему, терпеливо ее поджидал. Очевидно, он прибыл накануне вечером и успел узнать время ее визитов.
        - Добрый день, мадам д’Альбре! - Граф изящно поклонился и поцеловал ей руку.
        Он был по-прежнему галантен и щегольски одет. Под тонкой изумрудной накидкой, украшенной золотой каймой и скрепленной на плече массивной застежкой, алела шелковая туника до колен.
        - Рада видеть вас, граф! Будь я собакой, весело завиляла бы хвостиком, - сказала Сабина, скрывая растерянность за легким смешком.
        - Чувство юмора вам не изменяет. - Робер вежливо улыбнулся, но подергивающееся веко выдало его волнение. - У меня к вам серьезный разговор, мадам. Уделите мне немного времени? И, если можно, сейчас?
        - Сейчас?.. Хорошо! - подумав, согласилась Сабина: не в ее характере было наслаждаться унижением просящего мужчины. А вот скрыться от любопытных придворных не помешает. - Давайте прокатимся к башне Филиппа, не возражаете?
        - Почту за честь, мадам!
        Слуги по знаку графа уже вели оседланных лошадей.
        Съехав с Малого моста и повернув направо, Сабина и Робер легкой рысью двинулись вдоль берега. Сена, усеянная десятками лодок, все еще дарила весеннюю свежесть. Цветущие деревья благоухали.
        - Так о чем ваше сиятельство хотели со мной поговорить? - начала разговор Сабина. Ее насторожило обращение «мадам» вместо привычного «счастье мое».
        - Я уже немало сказал о любви к вам, - набрав в грудь побольше воздуха и явно волнуясь, заговорил Робер. - Не буду повторяться. Те полтора месяца, что мы не виделись, я безотлучно находился в родовом замке и много размышлял, пытаясь разобраться в своих чувствах и понять, как жить дальше.
        - И что же вы решили?
        - Я буду добиваться развода с женой! - громко выдохнул граф и вытер крупные капли пота, выступившие от волнения у него на лбу.
        - Ты рехнулся, Робер! - От изумления баронесса забыла о правилах приличия; она натянула поводья. - Твое безрассудство очаровательно, но не сейчас! На каком основании ты будешь требовать развода?
        - Я хочу назвать графиней де Дрё тебя! - Робер тоже остановил коня.
        - А я хочу иметь дворец на дне морском! И луну пощупать руками тоже не прочь! Твои слова - бессмыслица. Никогда Церковь не позволит тебе расторгнуть брак! У тебя нет причин для этого!
        - Но бывали случаи, когда папа разрешал развод. Вспомни Людовика Молодого и Алиенору Аквитанскую!
        - У них был повод - отсутствие наследника мужского пола у царствующей династии. У вас же с супругой четверо здоровых детей, и трое из них - мальчики! Вы с Аэнор не приходитесь друг другу близкими родственниками, у вас идеальная разница в возрасте - ты всего на семь лет старше своей жены! Не то что у меня: мой Арно был старше на тридцать два года, - уже тише добавила Сабина и вновь пустила коня шагом.
        Из-за нее первый вельможа королевства готов рассориться со всем миром! Ее женское честолюбие ликовало, глаза победно сияли. Но есть ведь еще и рассудок. А он безжалостно говорил Сабине: все это чушь! Она не позволит Роберу разрушить ее и свою жизнь.
        Граф, прищурившись, уставился в затылок едущей впереди всадницы. Ее последняя фраза заставила его иначе взглянуть на их отношения. Робер знал, что покойный барон д’Альбре был значительно старше своей супруги, но как-то не задумывался об этом и точно их разницу в возрасте не знал, а она оказалась огромной. Вот почему Сабина так стойко ему противилась! Она сама не понимает, от чего отказывается! И, возможно, Ангерран на рождественском пиру был близок к истине… Мотнув головой и проведя ладонью по лицу, граф де Дрё стряхнул с себя низменные мысли. И быстро догнал Сабину.
        - Что касается примеров, разрешите напомнить вам судьбу Рауля де Вермандуа и Петрониллы Аквитанской[74 - Имеется в виду скандально известный брак графа Рауля I де Вермандуа (1085 - 1152) и Петрониллы Аквитанской (1125 - 1151), родной сестры королевы Алиеноры.], - продолжила баронесса, успокоившись и снова перейдя на «вы». Ей на ум пришел неоспоримый довод, который разрушит иллюзии графа. - Сколько лет они прожили в мнимом супружестве, отлученные от Церкви? А все потому, что папа не признал развод Рауля с предыдущей женой, разрешенный местным епископом. И только смерть первой супруги графа заставила прелатов признать законность его второго брака. К тому времени Рауль и Петронилла прожили вместе уже шесть лет и имели детей.
        - Но они все же добились своего… - буркнул Робер понуро.
        - Мессир, это стало возможным лишь после смерти первой жены Рауля! - повторила Сабина, повысив голос. Она поняла: мысль о разводе глубоко запала в душу графу де Дрё, заглушив доводы рассудка. - К тому же не забывайте: Рауля и Петрониллу всецело поддерживали король с королевой, даже в войну ввязались с графом Шампани из-за их брака. У нас же с вами все иначе. Юный и набожный Людовик ни о чем даже слушать не станет, а королева попросту прогонит меня с глаз долой.
        - Что же нам делать?
        - Жить дальше! - Сабина ободряюще улыбнулась Роберу. И, чтобы как-то развеселить графа, решила пригласить его на новоселье. Она немного волновалась из-за того, как отнесется к этому Бланка, но поддержать Робера сейчас было важнее. - Жду вас послезавтра к себе на пир!
        - Буду непременно! - Он нашел в себе силы улыбнуться ей.
        Робер прекрасно понимал: людям его положения Церковь просто так развода не дает. Подобный бракоразводный процесс - прежде всего политика, а значит, прекрасный повод для спекуляций. Но страстная любовь к Сабине, будто сокрушительное землетрясение, встряхнула его душу и сознание, и граф готов был принести ей любые жертвы. К тому же он считал себя любимцем судьбы: старший сын, а значит, наследник, наделенный привлекательной внешностью и незаурядными физическими способностями, а также сильным характером, подкрепленным великолепным воспитанием. Робер всегда добивался своего, а потому свято верил, что при поддержке обожаемой женщины сможет горы свернуть. Но его возлюбленная оказалась прагматичной, ее не соблазнила даже возможность породниться с королевским родом. Мечта графа разбилась вдребезги.
        ***
        - Хочу поблагодарить вас за чудесный праздник! - произнесла Бланка, прогуливаясь по дворцовому парку вместе со своей конфиденткой.
        Со дня новоселья прошло совсем немного времени. Королеве понравилось, как Сабина справилась с ролью хозяйки: обаятельная, приветливая, ровная в общении, как будто всю жизнь принимала у себя первых лиц королевства.
        - Пир и впрямь удался, - не стала скромничать баронесса и вдруг рассмеялась: - А как восторгались моей коллекцией оружия взрослые мужчины? Будто мальчишки!
        Перебивая друг друга, женщины стали весело вспоминать, как после очередной смены блюд Сабина провела гостей в зал, где на бледно-зеленых стенах висели ромейские кинжалы, арабские сабли, толедские мечи, грозные булавы и внушающие ужас боевые топоры. И мужчины - воины до мозга костей - хищно впились взглядом в восхитительные образцы оружия.
        - Можно потрогать? - зачем-то уточнил Ангерран де Куси, уже примеривая к руке тяжелый кистень.
        Он был в Париже проездом и напросился в гости к баронессе, чтобы лишний раз подразнить Робера.
        - Наш меч все-таки более честен в своей прямоте, - взяв в руки кривую легкую саблю, философски изрек Матье де Монморанси, - а сарацинское детище изогнуто и лукаво, как и его хозяева.
        - Думаю, лукавых людей повсюду хватает, - не поддержала Матье королева.
        Она бросила ироничный взгляд на графа де Дрё, который с приоткрытым ртом рассматривал великолепно исполненный, но грозный в своей дробящей силе увесистый пернач.
        Рыцари еще долго с любовью перебирали оружие, пока в пиршественном зале не заиграла музыка, приглашая гостей вернуться к столу. Мужчины нехотя направились следом за дамами, давно зевавшими от подобного «развлечения».
        - Какие же вы дети! - поддразнила королева недовольных мужчин, которых оторвали от любимых игрушек.
        - Господин Бартелеми, задержитесь ненадолго! - негромко попросила Сабина сеньора де Руа.
        - А мне позволите остаться? Иначе я умру от любопытства, - хихикнула Бланка.
        Она весь вечер пребывала в отличном расположении духа, явно наслаждаясь обществом после долгого перерыва.
        - Безусловно, ваше величество, у меня нет от вас секретов и, надеюсь, никогда не будет.
        - Это неожиданно. - Услышав признание, королева вскинула изящные брови, но потом ласково улыбнулась: - Я польщена.
        - Сеньор де Руа, от всего сердца благодарю вас за участие в своей судьбе и прошу выбрать в память об Арно любой клинок из его коллекции.
        - Сто`ит ли? - скромно произнес Бартелеми, но глаза его с детской жадностью уже разглядывали возможные подарки.
        - Сто`ит! Думаю, мой покойный супруг почел бы за честь подарить вам частичку того, чему посвятил свою жизнь.
        Бартелеми потянулся к ромейскому кинжалу с витиеватой рукоятью, инкрустированной слоновой костью и драгоценными камнями. Понимая, что выбрал один из ценнейших экземпляров коллекции, он виновато улыбнулся, но его руки не выпускали понравившийся клинок. Лицо Сабины озарила снисходительно-ласковая улыбка.
        - Этот кинжал ваш, господин де Руа! Я рада, что великолепное оружие нашло нового достойного хозяина…
        Вдоволь насмеявшись от этих приятных воспоминаний, Бланка и Сабина уселись на кованую скамеечку возле пестрой цветочной клумбы, над которой трудились неутомимые пчелы. Ласковое солнце и нежное благоухание сада соответствовали превосходному настроению дам.
        - Мне очень понравилось ваше новоселье, и у меня появилась мысль устроить торжественный прием в Большом королевском зале, - призналась королева. - Повод имеется: подданные еще не поздравили нас с рождением принца.
        - А его величество не возражает? - Баронесса понимала, что юному королю едва ли интересны шумные застолья взрослых.
        - Это часть королевских обязанностей. Народ должен видеть своего монарха и знать: в государстве все спокойно, а значит, можно устраивать шумные пиры.
        - Когда вы намерены устроить прием?
        - В День Святой Троицы. Епископ отслужит в соборе Нотр-Дам праздничную мессу, а затем мы попируем. К тому времени может появиться еще какой-нибудь повод, - махнув рукой, закончила Бланка и с хитрой улыбкой добавила: - У меня для вас сюрприз!
        Они вернулись в кабинет королевы, куда следом за ними вошел довольный Бартелеми. Он в полной мере отблагодарил баронессу за дорогой ромейский кинжал и явился, чтобы сообщить об этом.
        - Мадам, я исполнил вашу первую просьбу.
        - О Лабри? - ахнула Сабина.
        - Да, и, как мне кажется, учел все ваши пожелания. Виконт де Безом приобрел сеньорию Альбре за десять тысяч ливров! Три тысячи он сразу же передает в виде золотых украшений и серебряной посуды, остальное отдаст в течение семи лет, выплачивая ежегодно равными частями. На время погашения долга, то есть до окончательной передачи земель, вы имеете полное право носить имя д’Альбре. Возьмите документы. - И великий камерарий передал Сабине пергамент, подтверждавший сделку.
        - Как вам это удалось? - Сабина просияла от восторга.
        - Пьер питает нежную привязанность к младшему сыну Аманье и не хочет оставлять его безземельным. Моим людям это показалось странным: пьяница и задира, опустошивший собственное виконтство, готов пойти на немыслимые жертвы, лишь бы обеспечить будущность своего второго сына, и при этом оставляет первенца в разоренном родовом имении.
        - Чем же это объясняется? - нетерпеливо спросила Бланка.
        - Грехами молодости. Говорят, более двадцати лет назад у Пьера был бурный роман с младшей сестрой Арно д’Альбре. Неистовая любовь женатого виконта к юной девушке, которую родные посвятили Господу и собирались отправить в монастырь, повлекла за собой грандиозный скандал. Влюбленные пытались настоять на своем, но безуспешно. В конце концов дитя, родившееся от греховной связи, передали отцу, а молодую мать все же заперли в монастыре, где она вскоре умерла. Виконтесса де Безом признала бастарда своим ребенком. Уж не знаю, к каким убеждениям прибегнул Пьер, но его супруга сымитировала беременность, и маленького Аманье признали законным отпрыском четы де Безом.
        - Боже праведный! Мессир, вы за короткий срок узнали больше, чем я за семь лет жизни в Лабри! - В широко распахнутых глазах Сабины отчетливо читалось изумление. - А ведь Аманье - родовое имя баронов д’Альбре. Полное имя моего супруга - Арно Аманье д’Альбре.
        - Барон весьма дорожил вашей чистотой, а потому ограждал вас от сплетен. Мои же люди намеренно копались в грязном белье, выискивая слабые стороны виконта. Что касается имени - возможно, на этом настояла мать ребенка. Домочадцы Пьера утверждают, будто тот до сих пор носит на шее ладанку с волосами возлюбленной, а их общего сына просто боготворит. Поэтому, останься вы, мадам Сабина, в Лабри, виконт любой ценой женил бы на вас Аманье.
        - Я несколько раз видела Пьера де Безома: самовлюбленный, грубый, заносчивый человек. И не подумаешь, что он способен на глубокие чувства, - задумчиво прошептала Сабина.
        - Любовь обладает чудодейственной силой! - подытожил Бартелеми с улыбкой и уже серьезно добавил: - Позвольте дать вам практический совет. Деньги определите на хранение в Тампль - надежней, чем храмовники, казначеев не найдете. И раз уж у вас есть наличный капитал, с вашей стороны было бы разумно приобрести в Париже несколько домов. Как я вам уже говорил, город стремительно увеличивается, скоро ему станет тесно даже в новых стенах.
        - Ну и что? - Баронесса не понимала, к чему клонит де Руа.
        - Значит, цены на дома вырастут в несколько раз. Через десять лет ваш поверенный может сдать или продать эти особняки за огромную сумму.
        - Слушайте и запоминайте, дорогая моя! Сеньор Бартелеми - великолепный финансист, он плохого не посоветует, - поддержала великого камерария Бланка. - Когда вы решите забрать из замка оставшиеся вещи и получить первую часть оплаты, я выделю вам для охраны отряд сержантов и лучников.
        - С удовольствием воспользуюсь вашим советом, мессир, - сказала Сабина. - И благодарю, ваше величество. Разрешите удалиться?
        Она заметила в руках у чиновника еще несколько свитков и поняла, что он явился в королевский кабинет не только ради нее.
        ***
        За неделю до Троицы королева сообщила Сабине о том, что из Леванта прибыла делегация.
        - Патриарх Иерусалимского королевства передает в дар новому королю Франции святые мощи. Их везет некий воевавший там шевалье в сопровождении целого отряда тамплиеров, то ли для представительности, то ли и вправду реликвия очень ценная, - сказала Бланка. - Но, как бы то ни было, столь пышная процессия для нас очень кстати, и я постараюсь, чтобы о ней узнало как можно больше народу. Надо использовать любые возможности, чтобы поднять престиж моего сына. Поэтому примем дары в День Святой Троицы в торжественной обстановке Большого дворцового зала.
        - Снова, моя королева, вы оказались правы: появился еще один повод для праздника, да еще какой! - рассмеялась Сабина. У нее возникло странное предчувствие. Но не тревожное, как бывало, а какое-то… запредельно радостное.
        Это странное ощущение, охватившее баронессу, заставило ее с особым вниманием выбирать праздничный наряд. Сшитое лучшими парижскими портнихами, золотое парчовое платье с длинным шлейфом выгодно обрисовывало ее точеную фигуру. Барбетт цвета молодой листвы прекрасно гармонировал с зеленым, расшитым жемчугом поясом с длинными, в пол кистями; изумрудные серьги довершали восхитительный образ.
        - Вы всегда прекрасны, - глаза Вивьен заблестели от восхищения, - но сейчас выглядите, как греческая богиня, о которой мне читал Родриго. Аф… Афр… вот уж имечко!
        - Афродита, - подсказала Сабина.
        - Вы ее знаете?!
        - Нас, конечно, друг другу не представляли, - расхохоталась баронесса, - но кое-что я о ней читала.
        - Мне кажется, сегодня с вами произойдет что-то удивительно важное, - с неожиданной серьезностью произнесла Вивьен.
        У Сабины по телу пробежали мурашки: слова камеристки совпали с ее предчувствиями.
        Душевная тревога усилилась. Сабина почти не слушала торжественную литургию в соборе Нотр-Дам. А после даже не заметила, как плотный людской поток перенес ее по широкой Новой улице в королевский дворец. Знать выстроилась в Большом зале вдоль колонн в соответствии с официальным протоколом. Баронесса д’Альбре стояла недалеко от трона - ее статус королевской фаворитки стал общепризнанным.
        И лишь когда герольд хорошо поставленным голосом возвестил: «Из Акры от патриарха Иерусалимского королевства с даром - святыми мощами - прибыл шевалье д’Эспри!», Сабина, вздрогнув, очнулась. Она тряхнула головой, решив, что ослышалась. Скорее всего, ей стало дурно от удушливой жары.
        В зал вошли рыцари. Пятеро, те, что шли немного сзади, были в ослепительных белоснежных плащах с алым крестом на плече. Возглавлял же процессию высокий широкоплечий мужчина в желтой котте и накидке малахитового цвета без рукавов. В руках он нес тяжелый ковчег, украшенный позолотой, слоновой костью и самоцветами, а инкрустированные серебром ножны, свисавшие в сложной перевязи с дорогого кожаного пояса, бились о сапог в такт его твердым размашистым шагам. Чем ближе подходили рыцари, тем яснее видела Сабина родные серые глаза, так часто снившиеся ей, упрямую линию бровей и ямочку на волевом подбородке, которую она когда-то с нежностью целовала.
        - Габриэль, - еле слышно выдохнула баронесса и, потеряв сознание, упала на пол.
        Дамы заохали и засуетились, но граф де Дрё протиснулся к Сабине, подхватил ее на руки и торопливо вынес на свежий воздух. Королева, заметив, что ее фаворитка упала в обморок, повернулась к Луизе и приказала шепотом, чтобы баронессу отнесли в королевскую спальню. И попросила проследить за тем, чтобы граф немедленно вернулся в зал. Придворная дама понимающе улыбнулась и, спеша исполнять приказание, растворилась в толпе. А Бланка вновь сосредоточилась на гостях - нельзя было прерывать важную церемонию.
        Сабина очнулась на руках у Робера, однако тот и не подумал выпускать ее, пока не донес до королевской кровати. Баронесса, сейчас менее чем когда-либо расположенная к беседе, вновь закрыла глаза и обрадовалась назойливому жужжанию Луизы, упрашивавшей графа поскорее вернуться в Большой зал. Не добившись от Сабины ответов на свои вопросы, Робер покорно вышел из спальни.
        Баронесса свесила ноги с кровати и, раскачиваясь, стиснула голову руками: казалось, она вот-вот разорвется от потрясения. Вивьен справилась у госпожи о ее самочувствии, но та в ответ гневно закричала на нее, и служанка съежилась на сундуке в углу.
        «Габриэль жив!» - осознала наконец Сабина и вскочила с места. Ей не хватало воздуха; слезы высохли, удручающие мысли бесследно исчезли. Она не могла ни думать, ни говорить, ни плакать. Ей не сиделось на месте, и Сабина забегала по комнате, словно пытаясь догнать кого-то, пока не наткнулась на вошедшую королеву.
        - Что случилось, вы можете объяснить? - Не на шутку испугавшись, Бланка схватила баронессу за руку.
        - Он жив, жив! Тот рыцарь, которого я любила в юности, помните, я вам рассказывала? Почти десять лет я его оплакивала, а он и не думал умирать, разъезжает с послами! - Потрясение Сабины наконец облеклось в слова.
        - Да кто жив? Расскажите толком!
        - Шевалье д’Эспри! - Баронесса смогла-таки выговорить дорогое ей имя. Произнесенное вслух, оно тут же стало осязаемой явью, и женщина почувствовала боль. За ней последовали слезы.
        Бланка едва успела подхватить конфидентку и усадить ее на кровать. Беззвучные слезы перешли в судорожные всхлипывания, а затем в душераздирающую истерику. Ее причитания: как так вышло, где он был, почему не объявлялся раньше, - были слышны далеко за пределами комнаты. Вскоре, испуганные громким плачем, в комнату вбежали служанки.
        - Прочь! - махнула им рукой королева и бросила в сторону Вивьен: - Воды!
        Королеве, раскачивавшей Сабину в объятьях и утешавшей ее, удалось заставить баронессу сделать несколько глотков. Истерика пошла на убыль. Сабина выпрямилась и, взяв из рук служанки полотенце, высморкалась.
        - Главное - он жив! А с живым можно поговорить и все выяснить, - видя, что баронесса уже способна воспринимать ее слова, ласково заговорила Бланка и вытерла слезы с ее щеки. - А теперь приведите себя в порядок и возвращайтесь в зал. Ни к чему давать придворным пищу для пересудов.
        - Простите, ваше величество, за то, что я не сдержала своих чувств и чуть не испортила важную церемонию. Но неожиданное появление Габриэля вот так запросто, через столько лет… - И Сабина резко замолчала, борясь с вновь подступившими слезами.
        ***
        За неделю до Троицы Габриэль прибыл в Париж. Трудный, полный опасностей путь остался позади. Их отряд, состоящий из шести рыцарей и полторы дюжины оруженосцев с вооруженными слугами, выглядел весьма внушительно. Тем не менее на юге Франции их дважды попытались ограбить. Видимо, разбойники никогда не сталкивались с боевым мастерством тамплиеров и понадеялись на то, что их самих гораздо больше. Напрасно! Отряд Габриэля не оставил им ни единого шанса на добычу, как, впрочем, и на дальнейшую жизнь.
        Узнав, что король желает принять посольство из Акры в День Святой Троицы, в торжественной обстановке, шевалье обрадовался: у него есть целая неделя для того, чтобы освоиться в Париже! Он снял этаж на респектабельном постоялом дворе на правом берегу Сены, а храмовники отправились в свою резиденцию - в замок Тампль. Вместе с Габриэлем из Леванта прибыла дочь его погибшего друга, которую он пообещал доставить в ее родовой замок, расположенный на севере Франции. Он займется этим сразу же после приема во дворце, а пока что Изабель де Вир находилась при нем.
        Шел день за днем; Габриэль радовался, что вернулся на родину. Находясь на Востоке, он даже не представлял, как сильно соскучился по соотечественникам, местной природе, городам, зданиям, даже по тому слепому нищему, просящему милостыню у старенькой часовни. Щурясь под ярким, почти летним солнцем на Гревской площади, Габриэль с блаженной улыбкой рассматривал огромный собор Нотр-Дам и башни королевского дворца. Какой-то сорванец подергал рыцаря за рукав и нахально попросил обол. Видно, решил, что улыбающийся богач ему не откажет. И оказался прав.
        - Бани нагреты![75 - В Париже в 1292 г. насчитывалось не менее 26 бань, в которых можно было не только помыться, но и побриться и постричься; девушки там делали массаж, а заодно оказывали и другие услуги.] Бани нагреты! Спешим в баню! - монотонно пробормотал у него за спиной не слишком усердный зазывала.
        Оглядевшись вокруг, шевалье заметил на углу квартала это заведение, но решил посетить его ближе к вечеру. В Леванте Габриэль привык ежедневно мыться и пользоваться благовониями; вернувшись на родину, он решил и дальше придерживаться этих полезных привычек. «Заодно закажу хорошенькую девушку с нежными ручками для массажа… и не только», - улыбнулся он, предвкушая вечерние наслаждения. Красавчик Габриэль мог бы не прибегать к услугам продажных женщин. Однако добропорядочные дамочки зачастую влюблялись в него и требовали продолжения отношений, а это влекло за собой неприятные объяснения. Гораздо проще заплатить за ночь и наутро не чувствовать за собой никаких обязательств.
        Его мысли прервала промелькнувшая знакомая фигура. Перекрикивая городской шум, шевалье заорал:
        - Анри! Бродяга!
        - Сеньор? - Анри наконец-то разглядел в толпе Габриэля (чей голос он уже успел позабыть) и изумленно вытаращил глаза, а затем неуверенно подошел ближе.
        - Дьявол, как же я рад тебя видеть! - Габриэль с чувством хлопнул бывшего оруженосца по плечу и, не сдержавшись, крепко его обнял.
        - Живой! - протянул потрясенный Анри и грязным кулачищем размазал по лицу предательскую слезу.
        - Да, живой, живой, - ответил Габриэль и для пущей убедительности еще раз крепко хлопнул его по плечу. - Рассказывай, как живешь, что делаешь?
        - А что рассказывать-то? После того как вас ранило, я пристроился к другому рыцарю: потери тогда были огромные, выбирать не приходилось. Но и его вскоре убили. Потом Симону де Монфору раздробило голову камнем, а Амори подписал мир. Многие рыцари, не веря, что сын Симона унаследовал его необыкновенную удачу, покинули юг. И такие, как я, - десять лет воевавшие и ничего другого не умеющие - остались не у дел. В общем, разбрелись мы по большим дорогам Франции. Эх! - Анри махнул рукой с усталой обреченностью. - Дальше лучше не рассказывать.
        - Если я правильно понял, сейчас мой велеречивый оруженосец свободен?
        - Да. Хотя какая это, к черту, свобода?
        - Тогда предлагаю снова послужить мне. Не возражаешь? - весело подмигнул шевалье.
        - Возражаю?! Я?!
        - Недавно я вернулся из Святой земли, и мне нужны верные люди! Ты же по-прежнему верен мне?
        - Господин… сеньор… да всей душой! Всей, всеми… всей плотью! - с трудом подобрал слова обычно немногословный Анри.
        - Вот и договорились!.. А ты стал болтлив. Сколько слов сразу! Видно, привольная жизнь сделала из тебя философа, - расхохотался шевалье.
        - Сеньор, да я… просто… - И, махнув рукой, Анри с немым обожанием уставился на своего вновь обретенного хозяина.
        Преданность во взгляде оруженосца тронула Габриэля, у него даже глаза защипало от непрошеных слез. И, чтобы немного успокоиться, он сменил тему:
        - Вид у тебя не приведи Господи. - Шевалье скользнул взглядом по видавшему виды плащу и котте Анри, которые больше годились на подстилку для ягнят в каком-нибудь крестьянском доме.
        Габриэль отстегнул от пояса туго набитый кошель и протянул его оруженосцу:
        - Зайди к портному и оружейнику, подбери все необходимое. Если не хватит денег, отложи все, что тебе нужно, завтра заберем это вместе. Я теперь человек состоятельный, и мой оруженосец должен выглядеть соответственно!
        - Сеньору удалось разбогатеть на Святой земле? Нечасто встречал я таких людей!
        - Удалось, удалось! Да, я не баснословный богач из восточных сказок, но кое-что за душой имею. - Габриэль улыбнулся и еще раз дружески похлопал Анри по плечу. Шевалье нравилось прикасаться к своему прошлому, которое вновь стало настоящим. - Итак, жду тебя завтра утром на постоялом дворе «Красный буйвол». А сегодня зайди в харчевню и выпей за нашу встречу, но чтобы завтра был свеж и бодр!
        - Хозяин, вы очень щедры! - Анри за всю жизнь не держал столько денег одновременно. И вдруг вспомнил: - А вы знаете, что Амори де Монфор тоже в Париже?
        - Неужели? - Габриэль не ожидал такой удачи. Он думал, что ему придется долго разыскивать друга детства, а ныне сюзерена, на просторах Франции. - Может, тебе известно и где он сейчас?
        - Известно! Здесь недалеко, могу вас проводить.
        - Какой сегодня удачный день! Веди!
        - Сеньор Амори не забыл меня. Я, конечно, стараюсь не злоупотреблять его щедростью, но когда сводит живот… - Анри виновато развел руками.
        Подстраиваясь под широкий шаг господина, он молил Господа о том, чтобы тот не исчез так же неожиданно, как и появился.
        - При мне ты заживешь сытнее, - заверил оруженосца шевалье.
        Вскоре они подошли к двухэтажному особняку де Монфора и сразу же столкнулись с хозяином. Тот верхом выезжал со двора, и Габриэль решительно шагнул ему навстречу. Шевалье крепко схватил его лошадь под уздцы и с улыбкой склонил голову:
        - Приветствую вас, ваше сиятельство!
        Амори озадаченно взглянул на смуглого от загара наглеца, столь бесцеремонно его остановившего, и едва не взорвался злобной тирадой, но затем увидел знакомую ухмылку и ироничный взгляд серых глаз…
        - Габри! - Граф выскочил из седла и крепко обнял друга. - Как? Ведь говорили, что ты погиб, утонул вместе с нефом!
        - Солгали, подлецы!
        Громкий мужской хохот заставил удивленно обернуться прохожих на тесной улочке.
        - Господи, как же мне тебя не хватало! - Амори захлебывался от неподдельной радости. - Жаль, что сейчас мне нужно спешить на важную встречу к великому камерарию. Или ну его?
        - Ну что ты? Если встреча важная, я подожду, у меня уйма свободного времени.
        - Тогда давай увидимся в полдень вон в том трактире, - и Амори кивнул головой на заведение, на вывеске которого красовался пестрый петух. - Или встретимся у меня?
        - Нет, после стольких лет разлуки нам лучше поговорить на нейтральной территории, чтобы никто не мешал. С нетерпением буду ждать тебя!
        - До скорой встречи!
        И мужчины еще раз обнялись, как бы желая проверить на ощупь реальность происходящего.
        В полдень в трактире они заказали лучшего вина с жареным каплуном и, устроившись в укромном углу, стали вспоминать события последнего десятилетия. Рассказав о себе, Габриэль приступил к расспросам:
        - А как ты? О гибели Симона де Монфора мне известно, а как твоя матушка, жива?
        - Нет, она пережила отца всего на три года.
        - Упокой, Господи, ее душу, - шевалье осенил себя крестным знамением, - я очень ее уважал.
        - Она любила тебя как сына. В детстве я даже немного ревновал.
        Мужчины на миг замолчали, поминая славную Алису де Монморанси.
        - А я не справился с наследством Симона де Монфора. Несколько лет воевал, пыжился, изображая из себя опытного военачальника, хотя не перенял и десятой доли полководческого таланта отца. А долги? Я запутался! С каждым годом наемники требовали все больше денег, а кредиторов становилось все меньше, да и те уже не верили моим долговым распискам. Однажды у амьенских купцов в обмен на четыре тысячи ливров мне пришлось оставить в заложниках своего дядюшку Ги!
        - Не позавидуешь! - Габриэль сочувственно покачал головой.
        - Это время стало для меня сущим кошмаром! Я потерял сначала Тулузу, затем Каркассон, а три года назад передал все свои владения в Лангедоке французскому королю. - Амори выдержал паузу и хитро улыбнулся. - И сразу вздохнул свободней.
        - Ужасная война! Воюя против сарацин в Леванте, я не всегда понимал, чем вызвана жестокость. А здесь христиане уничтожали христиан… - глядя в пустоту, задумчиво произнес д’Эспри.
        - Сколько бессонных ночей мы провели, рассуждая об этом в походных шатрах! Мой отец погиб, цветущий край превращен в пепелище и вряд ли возродится в прежнем величии.
        Погрузившись в прошлое, друзья вновь невесело замолчали. Но тут Амори неожиданно вспомнил:
        - А ты знаешь, что Сабина д’Альбре сейчас приближенная королевы?
        - Сабина д’Альбре? - Габриэль застыл с кружкой у рта.
        - Ну, та девушка из Тулузы, в которую ты был безумно влюблен. - Лицо друга оставалось неподвижным, и де Монфор удивленно закончил: - Я тебе тогда ужасно завидовал, неужели ты забыл?
        - Помню. Конечно, помню. Просто я не знал, что она теперь д’Альбре, - глухо отозвался шевалье, едва справившись с нахлынувшими чувствами. Конечно, он предполагал, что, вернувшись во Францию, когда-нибудь услышит о Сабине, но не думал, что это произойдет так скоро, и это застало его врасплох. - А супруг ее тоже при дворе?
        - Нет, она уже года два как овдовела. Переехала в Париж после смерти мужа. Говорят, королева в ней души не чает.
        - Рад за нее. - Габриэль не ожидал, что воспримет упоминание о Сабине так болезненно. Хмельные пары тут же выветрились у него из головы. Он резко сменил тему: - Надеюсь, Амори, мы с тобой больше не потеряем друг друга на долгие годы?
        - Думаю, не потеряем. Послезавтра прием во дворце… - Амори вдруг осенило: - Кстати, не тот ли ты рыцарь, который привез ценные реликвии из Леванта?
        - Он самый! - самодовольно улыбнулся Габриэль.
        - Тогда встретимся через день во дворце?
        Во время торжественной церемонии во дворце д’Эспри заметил переполох среди придворных, но не придал этому значения. Слишком уж он волновался: не каждый день представляешь иерусалимского патриарха при французском дворе. Приняв реликварий с мощами Иоанна Предтечи, король в сопровождении придворных и клириков направился в капеллу Святого Николая.
        - Уверен, сокровищница замковой часовни и впредь будет пополняться бесценными реликвиями с Востока. Я построю величественную капеллу - достойное хранилище для столь дорогих каждому христианину святынь, - звонким голосом, который еще не начал ломаться, пообещал возбужденный Луи.
        После торжественной церемонии гости разбрелись по замковому двору, а слуги начали торопливо устанавливать столы и сервировать их для пиршества. Жонглеры громко спорили и кидали жребий, определяя, кто за кем будет выступать, а музыканты настраивали инструменты, создавая забавный гул.
        Габриэль разыскал Амори, и тот объяснил ему, чем была вызвана суета возле трона. Он единственный из присутствующих понял, почему мадам д’Альбре упала в обморок.
        - Граф де Дрё вынес ее из душного помещения; сейчас она в королевских покоях. Но, думаю, баронесса явится на пир и вы сможете друг друга поприветствовать.
        Де Монфор пытливо взглянул на друга, но вновь ничего не прочел на его застывшем лице. Амори и не подозревал, каким напряжением воли Габриэль скрывает замешательство за показным равнодушием. Желание увидеть Сабину становилось нестерпимым.
        После вступительного церемонного тоста короля гости стали поздравлять Бланку с рождением сына, преподнося новорожденному всевозможные подарки. Шевалье был не готов к этому, но вовремя вспомнил о саженцах дамасской розы, которые передали для королевы тамплиеры Акры. Вместе с братьями-храмовниками он вручил ее величеству чудесный дар.
        - Не думала, что суровые воины помнят о цветах, - растрогалась Бланка.
        - Воины - прежде всего люди, и ничто человеческое нам не чуждо, - нашелся рыцарь-монах.
        - Благодаря совершенной форме, изысканному цвету и упоительному запаху восточные розы достойно украсят королевский сад и усладят ваш тонкий вкус! - Габриэль мысленно ухмыльнулся собственной витиеватости.
        - А я не премину воспеть в стихах их божественную красоту, - вклинился в разговор граф Шампани, привыкший находиться в центре внимания. - Разрешите, ваше величество, вручить свой подарок?
        И Тибо, аккомпанируя себе на гитерне[76 - Струнный щипковый инструмент.], запел у подножья королевского стола. Он обладал не только привлекательной внешностью, но и красивым, чистым, обволакивающим голосом с тонкими переливами. Великолепная канцона была изысканно-мелодичной, а стихи о неразделенной любви и верности звучали столь проникновенно, что даже на глазах мужчин появились слезы. Последние аккорды поднялись к высокому потолку и плавно затихли.
        - Браво, дорогой граф, вы лишний раз подтвердили славу непревзойденного принца труверов! - громко воскликнула королева и, оказав певцу неслыханную честь, прилюдно спустилась к нему. Протянув руку для поцелуя, она шепнула: - Спасибо, Тибо, вы тронули мое сердце!
        Д’Эспри, сидевший за королевским столом на почетном месте, расслышал последние слова Бланки и увидел счастливый взгляд графа Шампани.
        Значит, слухи о его любви, достигшие и Леванта, не лишены основания.
        В раздумьях Габриэль блуждал взглядом по рядам столов и вдруг увидел Сабину. Обжигающий удар хлыста ничто по сравнению с тем, какую боль он испытал, заметив ее! Несколько мучительно-пьянящих мгновений шевалье и баронесса не сводили друг с друга глаз. Но тут король, не получив ответа на вопрос, в нетерпении тронул Габриэля за руку. После скучной официальной части у Луи наконец-то появилась возможность расспросить человека, несколько лет прожившего в странах за морем. И рыцарь из Акры обязан был удовлетворить его неуемное любопытство. Но Габриэль не только рассказывал занимательные истории. Он долго и с жаром убеждал мальчика-короля в том, что необходимо как можно скорее оказать поддержку рыцарям в Леванте. Прежде всего нужно прислать еще людей. Свежее пополнение - без преувеличения - вопрос жизни и смерти для христианских государств на востоке. Луи слушал его с недетским вниманием, и они говорили еще долго.
        ***
        Измученная Сабина в середине пиршества незаметно вернулась в зал. В голове у нее, словно мельничное колесо, крутились безутешные мысли, но она старалась не выпускать Габриэля из поля зрения. Долгие десять лет Сабина оплакивала его и уже примирилась с вечной болью в груди. И вот он явился, живой и невредимый. Где он был? Что с ним случилось?..
        Он заметил ее! Тут исчез весь мир: прошлый и настоящий! Остался только Габриэль и долгие сладкие мгновения, наслаждение таким знакомым взглядом! Однако король задал шевалье новый вопрос, и тот отвел глаза. И вновь вокруг зазвучал смех, загудели голоса, зазвенела посуда, заиграла музыка.
        Желая отвлечься, Сабина решила оценить д’Эспри как бы посторонним взглядом. От него веяло здоровьем и зрелой, волнующей красотой, и откровенно-восхищенные взгляды присутствующих дам, направленные в его сторону, это подтвреждали. Габриэлю была присуща внешняя бесстрастность, безупречная вежливость и природная грация - все необходимые качества, для того чтобы сделать при дворе блестящую карьеру…
        Не получается смотреть на него отвлеченно! Сабине хотелось кричать, биться головой о стену. Водоворот мучительных вопросов вновь захлестнул ее. Габриэль обязан на них ответить! Но только после того, как закончится их с королем беседа.
        Чтобы опять не расплакаться или, чего доброго, не свалиться в обморок, Сабина решила прогуляться. Протиснувшись сквозь веселую толпу, окружившую бесстрашных акробатов, Сабина удалилась в уютный полумрак королевского сада. Сюда пробивались лишь отблески света огромных факелов, развешанных во дворе замка. А еле уловимые звуки роскошного пиршества гасли в стрекотании сверчков да голосах полуночников, спешивших перебраться на родной берег. Подходящее место для одиноких размышлений. Сабина присела на небольшую кованую скамейку и закрыла глаза.
        - Добрый вечер, мадам! - раздался внезапно женский голос.
        Открыв глаза, Сабина увидела Аэнор, жену графа де Дрё. Драгоценные камни в ее золотой диадеме и серьгах сверкали, будто маленькие огоньки свечей.
        - Надеюсь, мне не надо представляться?
        - Я знаю, кто вы, ваше сиятельство.
        Баронесса медленно встала. Худенькая, с мелкими чертами лица, Аэнор оказалась значительно ниже ее. Наверное, в молодости ее называли миловидной, но сейчас даже пушистые ресницы под темными дугами бровей не придавали яркости ее серым глазам, а потухший взгляд и страдальчески опущенные уголки губ вызывали жалость, может быть, сочувствие, но никак не симпатию.
        - Вот, решила посмотреть на любовницу своего мужа! - Аэнор нарочно использовала слово «любовница», желая уязвить соперницу. Но графине не удалось продемонстрировать высокомерное превосходство: нервные тонкие пальцы, сминавшие концы атласного пояса, выдавали ее волнение. - Ваша наглость беспримерна! Устроили позорный спектакль, упали в обморок, чтобы Робер у меня на глазах носил вас на руках!
        Сабина спряталась за ширмой гордой невозмутимости:
        - Я не состою с вашим мужем в любовной связи, поэтому смотрю вам в глаза прямо, не боясь прогневать Господа ложью. А обморок был настоящий, и вы тут совершенно ни при чем.
        Несколько мгновений женщины сверлили друг друга взглядами, в которых смешались оскорбление и вина, недоверие и вызов, злость и жалость.
        - Лучше разделите с ним постель, и он, насытившись, сразу же вас позабудет! Но вы - опытная соблазнительница - своим отказом лишь еще больше интригуете его. Ненавижу вас! Мой муж всегда бегал за юбками, но прежде его интрижки меня не касались.
        - Что же изменилось?
        - Не прикидывайтесь невинной дурочкой! Вы порочны, но глупость, говорят, не входит в число ваших недостатков! - Аэнор сорвалась на визг, утратив самообладание и перестав следить за словами. С ее пояса посыпались самоцветы. - Я никогда не дам мужу развода! И он не обменяет мой титул на вашу постель!
        - Я уговаривала Робера отказаться от этой безумной идеи. - Спокойная уверенность Сабины действовала на собеседницу уничтожающе.
        - Не верю ни единому слову из уст ведьмы! В постели у моего мужа побывало множество любовниц, но ни одна из них не покушалась на священные узы нашего супружества! Я буду и дальше с мольбами ползать у него в ногах, но не позволю опозорить себя разводом!
        Горькая обида вернулась к графине унижением. И чтобы в придачу ко всему не разрыдаться на глазах у соперницы, Аэнор убежала.
        Возле королевских покоев она столкнулась с мужем. Граф схватил заплаканную супругу за рукав и попытался выяснить причину ее огорчения.
        - Оставь меня! Утешай свою любовницу! - сердито выпалила Аэнор и, выдернув руку, умчалась.
        Сабина услышала крик и поняла: Робер обо всем догадается и вскоре ее отыщет. Как это некстати! Баронесса облокотилась на колени и уткнулась лицом в ладони.
        - Вы плачете? Вас кто-то обидел? - послышался вскоре нежный шепот.
        Граф присел перед Сабиной на корточки, выставив вперед колено и опершись на него рукой.
        - Нет, мессир, со мной все в порядке. - Сабина выпрямилась. - А вот ваша жена в слезах.
        - Мы с ней столкнулись. И я захотел убедиться, что вам не причинили зла.
        - Считаете свою жену чудовищем, способным причинять боль? Нет, она всего лишь оскорбленная женщина. Но, слава Господу, мы с вами вовремя одумались и я могу прямо смотреть ей в глаза. - Сабина решила не упоминать о разводе: пусть супруги разбираются сами. - Робер, все-таки догоните и успокойте свою жену.
        - Только после того, как вы ответите на один вопрос.
        - Что вы хотите знать? - В ее голосе послышалось усталое нетерпение.
        - Из-за чего вы упали в обморок? Только не говорите, что из-за жары, не поверю. - И, помедлив, граф выдавил из себя: - Из-за мужчины?
        - Угадали, ваше сиятельство. Я увидела человека, которого без малого десять лет считала погибшим.
        - Вы его любили?
        Ревность любого делает проницательным.
        - Очень.
        - И любите до сих пор?
        - Это уж слишком, мессир! Вы просили ответить на один вопрос, а задали уже несколько.
        - Значит, любите. - Уязвленный граф уронил голову на кулак.
        Сабина готова была вспылить, но сжалилась над поникшим графом. Кто-кто, а де Дрё не заслужил от нее резких слов. С ее стороны это было бы черной неблагодарностью.
        - Робер, пожалуйста, не сердитесь на меня. - Сабина погладила его по затылку, и граф поднял лицо. - Я и вправду сегодня очень устала. Сначала призрак из прошлого, затем - объяснение с вашей супругой, а теперь вы устраиваете мне допрос…
        - Хорошо, удивительнейшая из женщин, я ухожу. Соберитесь с мыслями. - Граф уже обуздал свою ревность и поцеловал Сабине руки с нескрываемым обожанием.
        После его ухода в голове у баронессы стало удивительно пусто, все мысли исчезли. Ароматы летнего сада немного ее успокоили, и она решила вернуться на пир.
        На ярко освещенной площадке возле парадной лестницы Большого зала Сабина увидела гостей. Они разбились на несколько групп. В центре одной из них - женской - жонглер высоким голосом исполнял душераздирающее лэ[77 - Стихотворное произведение лирического характера.]; со стороны рыцарей донесся басовитый хохот. Неожиданно отделившись от кучки гостей, к ней уверенно направился какой-то мужчина. Габриэль! Ноги баронессы вновь предательски подкосились.
        - Здравствуй, Сабина. - Шевалье остановился на почтительном расстоянии; его глухой голос звучал совершенно бесстрастно.
        - Габр… Габр… - Слезы душили ее, мешая продолжать. Как же трудно выговорить любимое имя! Сделав глубокий вдох, она все же вымолвила его и лучисто улыбнулась: - Габриэль!
        - Как живешь?
        - Как я живу? - Сабина ужаснулась, услышав его бесстрастный голос и взглянув в глаза, отливающее в бликах факельного огня холодом начищенной стали. - О чем ты?
        - Я спросил, как ты живешь, - повторил Габриэль, пожав плечами.
        - Нам сообщили о твоей гибели, и я год медленно сходила с ума! Но, выжив, ты даже не удосужился сообщить мне об этом! - закричала Сабина, взбешенная его показным спокойствием. - Ты пропал на бесконечные десять лет, на целую жизнь! Почему, за что ты так поступил со мной, Габри? Или мадам Алиса, написавшая о твоей смерти, нарочно меня обманула?
        - Она знала, что я выжил. Эта женщина не способна на подлость! - Маска равнодушия все же сползла с лица шевалье.
        Страстное возмущение его собеседницы привлекло внимание окружающих. Ситуацию спасла подбежавшая к ним придворная дама.
        Прервав их разговор, она попросила баронессу незамедлительно явиться на зов королевы.
        - Мне надо идти. Но если я не получу ответа, Габри, на этот раз я и вправду лишусь рассудка. Мы сможем поговорить?
        - Конечно! Но здесь невозможно побеседовать спокойно. Не желаешь ли совершить завтра загородную конную прогулку?
        - Как в юности? - На губах Сабины расцвела нежная улыбка. - С удовольствием! Давай встретимся в полдень у ворот Монмартр.
        - Хорошо. Я…
        Не успев договорить, шевалье замолчал. К нему сзади подошла демуазель и развязно взяла его под руку:
        - Габриэль, представь меня своей собеседнице!
        Язвительная улыбка невысокой девушки в роскошном платье казалась неуместной на юном, почти детском личике.
        - Познакомьтесь, - проговорил Габриэль сквозь зубы, выполняя просьбу, - баронесса д’Альбре, моя знакомая из Тулузы, и дочь моего погибшего друга Изабель де Вир. Мы вместе с ней прибыли из Леванта.
        - Очень приятно, - сухо кивнула Сабина. - Простите, но меня зовет королева.
        И она торопливо удалилась. В ушах у нее звучало эхом: «знакомая из Тулузы». Не невеста, не любимая, просто знакомая! От слов же «мы вместе прибыли» полыхнуло адским жаром. Мы! Эта девушка его жена? Невеста? Горькие мысли вновь закружились в голове у Сабины, и вопросов после этой мимолетной беседы стало еще больше.
        Габриэль, освободившись из цепких рук Изабель, не скрывал злости:
        - Сеньора, с каких пор мы перешли на «ты»? И что это за бестактность - вклиниваться в чужой разговор?
        - Осваиваюсь в новой стране! - самоуверенно выпалила девушка, понимая, что добилась, чего хотела. Шевалье же посердится и успокоится.
        И она помчалась собирать сплетни о мадам д’Альбре, безошибочно распознав в ней соперницу. Никто, кроме Изабель, не заметил, что эти двое даже в одежде предпочли одни и те же цвета.
        Через некоторое время д’Эспри отыскал скамейку, которую незадолго до этого облюбовала Сабина. Ответив на вопросы короля, он отправился на поиски баронессы и застал ее беседующей с графом де Дрё. Хорошо, что в саду было темно и он смог остаться незамеченным…
        Закрыв глаза, Габриэль откинулся на спинку скамьи. Он едва сдерживал желание громко зарычать. Когда-то он влюбился в красивую девочку, теперь же перед ним была роскошная загадочная женщина, приближенная королевы. Но неизменными остались бездонные, до боли родные глаза. А с какой трогательной радостью она улыбнулась, вспомнив о конных прогулках!
        Играя желваками, Габриэль глухо застонал. Он-то думал, что его страдания остались в прошлом. Какая наивность! Стоило ему лишь взглянуть Сабине в глаза, и его любовь снова стала реальностью.
        «Самая лучшая реальность», - вспомнил он, и печальная улыбка тронула его губы.
        Глава 4
        ЛЕВАНТ. 1218 - 1227 ГГ.
        С губ Габриэля сорвался восторженный крик. Шевалье спрыгнул с широкогрудого коня и, сцепив пальцы рук на затылке, жадно уставился на безмятежное море, сверкающее ослепительной лазурью в лучах полуденного солнца. Он три дня глотал дорожную пыль и теперь с наслаждением вдыхал свежий морской воздух, с любопытством рассматривая раскинувшийся у подножья горы суетливый город-порт Марсель. Узкая бухта, глубоко врезавшаяся в сушу, напоминала ему короткий чулок, брошенный на краю кровати. Ухмыльнувшись этому не вполне поэтичному сравнению, Габриэль перевел взгляд на грозные башни древнейшего на галльской земле аббатства Сен-Виктор. Седая колокольня, будто заметив его внимание, отозвалась приветственным зычным благовестом.
        Но больше всего Габриэля удивил непроходимый частокол мачт, заполнивших бухту. Надо же, сколько в мире непосед, предпочитающих опасные плавания уютному очагу жилищ! Рассматривая круглые нефы, юркие галеры и рыбацкие лодки, Габриэль не заметил, как обошел гавань. Лишь урчание в животе напомнило ему о том, что уже давно пора подкрепиться. Молодой человек, всегда отличавшийся превосходным аппетитом, а после продолжительной болезни и подавно, не стал противиться своим желаниям. К тому же где, как не в харчевне, можно узнать свежие новости?
        Габриэль выбрал приличный трактир подальше от зловонного и шумного порта и, войдя туда, очутился в приятной прохладе. Запах сдобренного чесноком мяса, дразня, ударил ему в ноздри. Шевалье сглотнул обильную слюну и приостановился, привыкая к сумраку после яркого солнца. У огромного очага с тлеющими углями властно покрикивал на слуг здоровяк с кудрявой смоляной бородой.
        - Любезный, подскажи, не отправляется ли в ближайшее время какой-нибудь караван в Иерусалимское королевство?
        - Господин рыцарь собирается совершить святое паломничество? - Алчно оценивая состоятельность гостя, трактирщик скользнул взглядом по кресту, нашитому на его плече.
        - Я задал вопрос! - И Габриэль для убедительности бросил ему пару денье, которые тот поймал с проворством фокусника.
        Но тут хвастливая бравада пьяного матроса, приправленная крепким словцом, перекрыла разноязычный гомон людного зала.
        - Цыц! Давно я не пинал тебя под зад? - заревел хозяин на моряка, будто медведь, повернувшись в сторону вмиг притихшей публики, и тут же, сменив выражение лица, рассыпался в извинениях перед благородным клиентом: - Простите этих грубиянов. Каждый день на берегу может стать для них последним… Отвечаю на ваш вопрос. Через несколько дней в Акру отправляется большой караван с купцами, рыцарями и мирными пилигримами.
        - Понятно. - Габриэль, указав на столик с кувшинами, жестом велел ему налить вина. - Есть ли интересные новости из-за моря?
        - Еще какие! Недавно немцы и фламандцы при поддержке армии Жана де Бриенна начали осаду Дамьетты. Решили, так сказать, взять сарацин за египетские жабры, - хрипло рассмеялся трактирщик собственной шутке.
        - Значит, из огня да в полымя, - ответил шевалье на собственные мысли и, скривившись от кислого вина, приказал: - Приготовь для меня просторную комнату, только без клопов, и чтобы белье было чистое. И налей хорошего вина! Разве можно пить эту кислятину? Подай сочный кусок жареного окорока со свежим хлебом, овощи, сыр и что там еще у тебя есть. Главное - быстро!
        Расплатившись, Габриэль устроился за крепко сколоченным столом возле оконца с видом на крохотный кусочек моря и прислушался к болтовне моряков. Многие говорили о Дамьетте. Разглядывая публику в ожидании обеда, шевалье перехватил вожделенные взгляды трактирных девиц и ухмыльнулся. Но те и не подумали скрывать свое восхищение. Суконная котта в крупную клетку подчеркивала мощные плечи шевалье, перевязь с мечом ладно обхватывала узкие бедра. Даже свежий шрам вдоль уха не уродовал Габриэля, а лишь добавлял ему романтической воинственности. С таким можно лечь в кровать и без денег!
        Габриэль окинул девиц беглым взглядом и, выбрав смазливую блондинку, поманил к себе.
        - Вечером зайдешь ко мне, - сказал он и щедро сыпнул монеты ей в ладонь.
        В перерывах между постельными утехами девушка рассказала ему о часовне, посвященной Деве Марии. Эта святыня была построена на холме недавно, три-четыре года назад, но моряки заметили: если в ней помолиться, вернешься целым и невредимым из любого плаванья. Габриэль лишь отмахнулся от этих слов.
        Неделя ушла у него на поиски нефа. Наконец выбор шевалье пал на судно, носящее имя святого Руфа - в аббатстве с таким же названием ему недавно спасли жизнь. Поторговавшись, Габриэль зафрахтовал места для себя, двух лошадей и нового оруженосца, которого без труда нашел в многолюдном Марселе среди искателей приключений. Однако дни, проведенные среди суеверных моряков, не прошли для шевалье даром: за день до отплытия он вспомнил о чудодейственной часовне и не поленился туда подняться.
        ***
        Габриэль плыл второй месяц. Он испытывал раздражение. Уже позабылся первоначальный восторженный трепет, вызванный красотой бескрайнего моря. Теперь водная гладь навевала на него тоску, и шевалье с равнодушным видом пытался сосчитать барашки на волнах.
        На судне было человек триста, в основном купцы и мирные паломники. Но среди них, спеша на помощь своим заморским братьям во Христе, плыли несколько рыцарей с оруженосцами и четыре дюжины сержантов с лучниками.
        Наиболее состоятельные пассажиры разместились в крохотных каютах многоярусных надстроек на корме и носу нефа, остальной люд ютился в верхнем трюме или прямо на палубе. Лошади, подвешенные на широких кусках ткани, путешествовали в нижнем трюме: эта хитрость позволяла избежать перелома ног во время сильной качки. Но животные, едва касавшиеся днища копытами, испытывали страх, поэтому Габриэль часто спускался к своему роскошному дестриэ, чтобы успокоить его и подбодрить лакомством.
        Первые дни шевалье и сам мучился от качки, но не так тяжело, как другие бедолаги, которых выворачивало наизнанку за борт корабля, а иногда и прямо на палубу. После этого страдальцам приходилось, напрягая последние силы, смывать рвоту под гневными окриками моряков, и все начиналось снова.
        Пассажиры, не страдающие морской болезнью, развлекались иначе: азартными играми, кулачными поединками или просто рассказами из жизни, приукрашенными на все лады. Д’Эспри иногда присоединялся к забавам, но вскоре и они ему опостылели. Единственным достойным занятием для себя он счел размышления, коим предавался, устремив взгляд в бесконечный горизонт.
        Кандия осталась далеко позади, и путешественники, уставшие от тоскливого однообразия, изрядно повеселели в предвкушении мгновения, когда они ступят на твердую землю. На Кипре ожидалась двухнедельная остановка. Однако вечерняя мертвая зыбь на воде внесла изменения в людские планы.
        - Шторм! - крикнул капитан, и тревога отразилась в глазах пассажиров, пока еще слабо осознававших весь ужас предстоящего.
        Первый шквал злобного ветра налетел, как всегда, неожиданно, за ним еще один, и еще. Горизонт исчез. Тяжелые высоченные волны, заслоняя весь мир, бились о корпус судна и рассыпались плотными каскадами брызг, унося очередную жертву в морскую бездну. Корабль норовил улечься в опасный крен, но команда натужными усилиями каждый раз выравнивала его. Вздыбленная белая пена, шипя, стелилась широкими ломтями, а обреченный неф стонал голосами исполинских чудовищ, сливаясь в адскую какофонию с беснующимся морем. Хлынувший водопадом дождь смешал небо с морем, да и сам воздух, казалось, превратился в воду. Всё слилось в единую фантасмагорию! Люди, оглохшие и захлебывающиеся, кружились в пространстве, отовсюду слышались душераздирающие крики бедняг, летящих за борт. А из трюмов сквозь задраенные люки, как из преисподней, доносилось отчаянное ржание испуганных лошадей.
        Под утро шторм утих, но оказалось, что саркастичная природа дала людям лишь временную передышку перед вторым актом представления. Один парус удалось вовремя свернуть и хорошо закрепить, другой, разорванный в клочья, тоскливо свисал со сломанной реи. Надстройку на носу корабля снесло начисто со всем ее содержимым. Рулевое весло чудом оставалось невредимым, но в таком хаосе от него было мало толку. В полдень ужасная круговерть повторилась; с каждым выдохом море обрушивало на искореженное судно очередную исполинскую волну. Лишь к концу дня ветер затих и волны успокоились. Море под рассыпавшимися по небу яркими звездами терлось о борт корабля невинно и ласково, словно сытая кошка.
        Наутро умытое дневное светило весело выглянуло из-за горизонта и солнечные зайчики засверкали на натертом волнами бушприте. Лишь люди, лежащие вповалку на палубе и в трюме, не разделяли ликования природы.
        Габриэль очнулся от тяжелого забытья, не похожего на сон. У шевалье ужасно болела голова: бешеная качка плохо сказывалась на его еще слабом организме. Невероятно, но надстройка на корме, в которой находилась его каюта, уцелела. Покопавшись в перевернутых вещах, Габриэль выудил оттуда склянку со снадобьем брата Рено и сделал несколько глотков. Затем, стянув с себя мокрую одежду и оставшись лишь в брэ* и тонкой, до колен рубахе, вышел на палубу.
        - Зря вы разделись! - услышал он голос за спиной и, обернувшись, увидел рыцаря; похоже, для него это было не первое морское путешествие. - Наше судно сейчас - удобная мишень для пиратов и сарацин. Ветра нет, а мы отбились от каравана, и нас наверняка отнесло к югу. Поэтому нападения следует ожидать в любой миг. Советую вам надеть кольчугу.
        - Если я надену доспехи, то сдохну еще до появления врага, - покачиваясь и обхватив голову руками, прохрипел д’Эспри. Он ждал, когда подействует лекарство.
        - Галера! - подтверждая пророчество незнакомого рыцаря, вскоре прокричал вахтенный с марса. И еще дважды: - Галера! Галера!
        Бывалый рыцарь взял командование на себя. На его трубный призыв к оружию первыми откликнулись воины; они заняли указанные им позиции для абордажного боя. Остальные, суетливо похватав кинжалы, луки, ножи, а кто и просто дубинки, создали позади них вторую линию обороны.
        - Жан, будешь прикрывать мне спину - надеть хауберк я уже не успею! - крикнул Габриэль оруженосцу.
        Три галеры с зелеными полотнищами приверженцев ислама стремительно приближались к неподвижному нефу, окружая его. Среди пассажиров судна тревожным ветром пронеслось страшное слово «сарацины», и многие упали на колени, вознося последнюю молитву.
        - Что ж, нам остается лишь продать свою жизнь подороже, - сжимая в руках щит и меч, прохрипел шевалье, обращаясь к оруженосцу, побледневшему то ли от страха, то ли от недавнего шторма.
        Но мусульмане преследовали иные цели. Галеры остановились на расстоянии выстрела из метательной машины и начали методично обстреливать неф с трех сторон.
        - Им не нужны наше имущество и пленники, они просто утопят нас, как котят в кадке с водой, - еле слышно процедил капитан, но в звенящей от напряжения тишине, воцарившейся на корабле, его слова прозвучали колокольным набатом.
        От первого камня, угодившего в борт, неф качнуло с неимоверной силой, и люди повалились на палубу. Следующий снаряд попал в мачту, и с марсовой площадки опрокинулся вахтенный моряк. С чем не совладал шторм, довершили сарацины.
        Через некоторое время все было кончено. На поверхности моря оставались лишь обломки затонувшего судна да барахтающиеся люди. Вражеские галеры подошли ближе к месту трагедии, но громкие мольбы о помощи и милосердии не трогали стоящих на борту. Лучники методично добивали тонущих, пока на морской глади не угасли последние признаки жизни.
        - Аллах акбар! Одним кораблем неверных стало меньше! - воскликнул муккадем[78 - Начальник, на флоте - капитан (араб.).] одной из галер, и большой изумруд, украшавший его чалму, победно сверкнул в лучах полуденного солнца.
        Однако Габриэль не утонул. Благодаря детским забавам на озере вблизи родового замка он неплохо держался на воде. А еще на нем не было доспехов: воины, облаченные в кольчуги, первыми пошли ко дну. Шевалье вцепился в обломок реи с куском паруса, отброшенный далеко от утонувшего судна, и замер чуть дыша. Он действовал неосознанно, подчиняясь инстинкту выживания. В голове же пульсировала единственная мысль, откровенно глупая: как жаль дестриэ, не успел опробовать его в бою…
        Увидев отходящие от погибшего нефа галеры, Габриэль утратил бдительность и шевельнулся. Подозрительное движение не укрылось от зоркого взгляда мусульманского лучника. Судно приблизилось к последнему выжившему христианину.
        - Поднять его на борт! - приказал мужчина в богатом одеянии.
        Подчиненные переглянулись: они обязаны были, не обременяя себя ни пленными, ни добычей, лишь уничтожать вражеские суда, несущие подмогу осаждающим Дамьетту. Муккадем вынужден был пояснить:
        - Утопить его мы всегда успеем.
        Пленного вытащили из воды, и капитан зацокал языком. Габриэль понял, что, несмотря на свой жалкий, потрепанный вид, его внушительная внешность произвела впечатление на мусульманина.
        - Какой восхитительный из него выйдет гребец! Посмотрите на эти плечи и руки - такой будет грести за троих! Саид, - позвал муккадем надсмотрщика за рабами, - ты говорил, что у тебя кто-то заболел? Выбрось его за борт и посади на весла этого белого кафира[79 - Иноверец (араб.).]. Дай ему немного воды и для начала не сажай на открытом солнце - будет жаль, если такой крепкий раб сразу же умрет от ожогов.
        Габриэля приковали к скамье, и с этого мгновения мир сосредоточился для него лишь на стертых в кровь ладонях и нестерпимо болящих мышцах на спине и руках. Их галера заходила в большие и маленькие гавани, несла дозор, сопровождала грузовые корабли, участвовала в стремительных погонях, топила христианские нефы. Никак не реагируя на происходящее, Габриэль с безучастным видом греб под ритмичный бой барабана. Он перестал думать и вспоминать. Перестал чувствовать.
        Но, будто сжалившись над шевалье, период навигации подошел к концу. Зимой, которую Габриэль провел в поместье хозяина галеры близ Дамаска, отчаянное безразличие пленника отступило; к нему вернулась способность мыслить. Он снова выжил, единственный из всех, кто плыл на корабле. Ему помогла марсельская часовня Девы Марии или святой Руф. Пусть сейчас он галерный раб, но живой, а значит, у него есть надежда. О побеге нечего было и думать, вокруг - бдительная охрана, да и кандалы на ногах самостоятельно не снимешь. Но возможность сбежать обязательно представится, главное - не упустить ее. А пока молодой пленник присматривался к новому окружению и пытался выучить арабский язык. Вот когда ему пригодились слова, слышанные в детстве от Готье.
        Еще во время плаванья Габриэль узнал имя человека, приказавшего выловить его из воды: Музаффар ибн Мухаммад - богатейший сирийский купец, предоставлявший галеры для войны с неверными и лично принимавший участие в священном джихаде. Он мстил неверным, убившим его предков в 1110 году, во время погрома в Бейруте. Помогая женщинам носить воду, Габриэль прислушивался к болтовне мусульманок и вскоре узнал о том, что в Каире новый султан - аль-Камиль. В Дамаске же правил его родной брат аль-Малик аль-Муаззам Второй, что невероятно возвысило Музаффара, приходившегося тому каким-то родственником.
        Однако над государством Айюбидов нависла угроза: христианские воины вот-вот возьмут Дамьетту, а за ней Каир…
        И с наступлением весны галерный флот без промедления спустили на воду. И вновь пленный шевалье под раскленным солнцем держал в руках тяжелое весло и обреченно смотрел на безжалостное море за бортом. Он часто вспоминал фразу из прочитанной в детстве нравоучительной книги: «Терпение - доблесть сильных». Тогда это изречение вызвало у Габриэля смех, теперь же обрело суровый смысл.
        ***
        - Каюту капитана осмотрели? - крикнул чернобородый коротышка-предводитель, обращаясь к команде. - Забирайте все ценное, перегоняйте пленных. Галеру затопить!
        - Капитан, не горячись, это неплохая посудина, - возразил коренастый моряк с уродливым, пересекающим лицо шрамом.
        - К дьяволу балласт! Нам некогда! Нужно как можно скорее прийти на базу и сгрузить рабов. Пусть торгаши озаботятся их продажей, - оскалил гнилые зубы главарь. - У нас есть дела поинтересней: из Акры в Палермо вышел купеческий караван, груженный пряностями и шелком! Нам нельзя опоздать!
        Габриэль стал пленником дважды. Судьба неутомимо доказывала ему, что сарказм - ее конек. Их галера, на корме которой находилась каюта Музаффара, увлеклась погоней за одиноким нефом и не заметила, как сама стала добычей. Судно попало в поле зрения венецианских пиратов, и более крупная триера без труда настигла мусульман. Учитывая то, что гребцы на венецианском судне были свободными людьми и при необходимости могли вступить в бой, атакующие имели значительный численный перевес. Поэтому кровопролитный абордажный бой длился недолго. Мусульманские моряки, защищая жизнь Музаффара, полегли все до единого. Последних раненых добили у него на глазах. С жизнью галерных рабов тем более никто не считался: шальные стрелы и острые сабли заметно проредили их ряды. Но профессиональная способность уклоняться от разящих ударов спасла Габриэля, использовавшего вместо щита тело своего зарубленного соседа по скамье. Упокой, Господи, его душу!
        Поначалу пленный шевалье обрадовался, решив, что его освободят. Но, вслушавшись в речь моряков, говоривших на лингва-франка[80 - Lingua franca (ит.) - язык франков; смешанный язык, появившийся в Средиземноморье в эпоху Крестовых походов.], как и любое разношерстное пиратское братство, понял: надежды тщетны. Цель венецианцев - грабеж, добыча, выкуп. Неприбыльное спасение христиан из плена они оставляли Богу.
        Разбойники отчалили от потопленной мусульманской галеры и, громко крича, стали делить награбленное. В руке у долговязого матроса сверкнул огромный изумруд, оправленный в золото, и капитан властно выхватил его.
        - Судя по вещам из главной каюты, мы захватили весьма важную птицу, а не простого капитана, - рассматривая камень в солнечных лучах, задумчиво размышлял он вслух.
        - А если самим запросить за него выкуп? - еле слышно отозвался моряк со шрамом и, поглаживая кадык, сглотнул слюну.
        - Подумаем, Батиста, - прищурив глаза, медленно отозвался капитан.
        Они отошли на корму, устроившись возле связанного Габриэля.
        - Антонио, изумруд в твоей руке стоит как вся наша галера. Добавь к нему дорогущую одежду из парчи и шелка с жемчужными пуговицами из его сундуков…
        - Я похож на недоумка? Или, может, не разбираюсь в камушках? - ощетинился капитан. - Что у тебя на уме? Выкладывай!
        - Предлагаю вначале высадиться на нашем острове северней Кандии. Там мы спрячем богача и обмозгуем, как лучше получить за него выкуп, а затем уж займемся остальными пленниками.
        - Если мы скроем одного, то и остальных нельзя показывать. Ты же знаешь наш договор с другими каперами: мы честно сгоняем пленников в общую кучу, чтобы легче было их сбывать, а затем делим деньги поровну. Каперы не простят нам жульничества. Кто-нибудь из рабов обязательно проболтается о выжившем хозяине…
        - Не успеют, глубокое море спрячет всех, - Батиста сделал выразительный жест большим пальцем по шее.
        - Рискнем! - согласился Антонио и окликнул одного из матросов: - Марио, подведи к нам сарацина в зеленом халате.
        Несмотря на связанные за спиной руки, крепко сложенный Музаффар высоко держал голову и равнодушно взирал на пиратов.
        - Рассказывай, сарацин, кто таков? - подбрасывая на руке изумруд, спросил капитан. - Чего надулся как сыч? Не понимаешь?
        - Я родственник аль-Муаззама и могу заплатить за себя хороший выкуп, - зазвучала в ответ неспешная арабская речь.
        - Поговорили! - Рассерженный Батиста брызнул слюной. - Ты совсем не понимаешь лингва-франка?
        Сарацин, усмехнувшись, пожал плечами. Его высокомерный вид и без перевода давал понять: говорить на любом языке, кроме арабского, он считал ниже своего достоинства. Взбешенный наглой самоуверенностью пленника и собственным бессилием, Антонио вскочил и, стукнув о борт кулаком, разразился затейливой морской бранью.
        Вслушиваясь в эту необычную беседу, Габриэль лихорадочно прикидывал свои шансы. И в конце концов решил примкнуть к Музаффару, договорившись с ним о собственной участи. Рассчитывать на милосердие пиратов было бы безумием, а предлагать за себя выкуп не имело смысла. Дорога на север Франции и обратно обойдется гонцу дороже, чем сможет предложить управляющий Готье. Да к тому же несколько месяцев назад, собирая деньги на приличную военную экипировку, Габриэль обобрал собственное поместье до нитки. Теперь у него в замке шаром покати!
        - Предлагаю помощь! - громко произнес шевалье, обращаясь к пиратам.
        Его уверенный голос и твердый взгляд обратили на себя внимание трех пар удивленных глаз. Капитан сообразил быстрее всех - в его взгляде появилась надежда. Габриэль, обращаясь уже к нему одному, продолжил:
        - Я немного знаю арабский язык - могу переводить. А вы за это меня освободите.
        - Хорошо! Пятнадцать безантов[81 - Западноевропейское название византийской золотой монеты - номизмы.], и ты свободен как ветер, - хохотнул капитан, понимая, что сила на его стороне, а значит, он может диктовать условия.
        - Договорились, - кивнул шевалье и обратился к сарацину на ломаном арабском: - Уважаемый сеид! Я могу выступить посредником в вашей сделке, но при одном условии - вы выкупите и меня.
        - Буду благодарен тебе. - Самообладание изменило Музаффару, и на его лице отразилось искреннее удивление. - Но почему ты не хочешь остаться со своими единоверцами?
        - Не всегда единоверцы лучше заклятых врагов, - криво усмехнулся Габриэль. - За меня требуют пятнадцать безантов. Надеюсь, для вас это небольшая сумма?
        - Доступная. Но, заплатив, я приобрету раба?..
        - Был бы у меня другой выход…
        - Хватит тарабарщины! - Антонио нетерпеливо хлопнул ладонью по колену. - Ближе к делу! Кто он?
        - Родственник дамасского амира.
        - Вот это добыча! - присвистнул Батиста. - Думаю, тысячу безантов его жизнь потянет?
        - Не мелочись! - ошалев от непомерной удачи, расхохотался капитан. Отсмеявшись, он шепотом вынес решение: - Попросим две! По восемьсот нам с тобой, а остальные разделим между членами команды. Переведи: две тысячи безантов и пятнадцать за тебя, - обратился он к Габриэлю.
        Именитый сарацин не моргнув глазом согласился, и крохотный скалистый островок в Эгейском море принял в свои объятия двух новых постояльцев. Здесь в небольшой лачуге жила лишь семья пастуха. Они разводили коз, снабжая пиратов свежим сыром и вяленым мясом, а те привозили им муку, соль и нехитрую домашнюю утварь.
        - Никон, необходимо попасти еще двух козликов! - вместо приветствия крикнул пастуху Антонио. - Пару месяцев они поживут у тебя, но об этом никто не должен знать.
        - Ага, за утесом стоит очередь из желающих послушать мои новости, - грубо отшутился пастух - верзила не меньше четырех с половиной локтей[82 - Локоть - единица измерения длины, в разных странах имела неодинаковое значение. В Средиземноморье в основном равнялась 45 см.] ростом. - Я, кроме вас, людей годами не вижу.
        - Я предупредил тебя на всякий случай, - сплюнув, оскалился капитан. - Веди к столу - будем писать.
        Никон завел прибывших во двор, где бросил на козлы сбитую из корявых досок столешницу и придвинул к ней пеньки, служившие табуретками. Батиста осторожно вытащил из холщового мешочка кусок неровного пергамента, чернильницу и стилос. А Антонио развязал пленников - бежать им все равно было некуда.
        - Франк, переводи. Пусть вельможа напишет письмо домой с требованием о выкупе, мы же найдем способ передать послание в Дамаск. Обмен произведем на этом острове. Он, как видишь, безлюдный, так что все по-честному.
        Габриэль перевел слова пирата и увидел в глазах сарацина растерянность. Венецианцы и без перевода поняли, что тот не умеет писать. По острову прокатились отборные ругательства; даже козы поняли: у людей что-то не ладится. Шевалье с интересом прослушал эту эмоциональную речь и взял на вооружение несколько идиоматических выражений. Он единственный из присутствующих сохранял веселое расположение духа, продавая себя из одного рабства в другое. А потому уже знал, как поступить.
        - В вашем доме умеют читать на латыни? - обратился Габриэль к сеиду.
        - Несомненно! У меня есть ученый секретарь, да и дочь-умница владеет разными языками, - разоткровенничался тот, надеясь на спасение.
        Под диктовку пиратов Габриэль написал письмо.
        Уладив дела, гости не отказались от предложенного обеда. Габриэль, отвыкнув на галере есть в человеческих условиях - за столом, наслаждался этой нехитрой радостью. Море и солнце были на своих местах, но сейчас вместо тяжелого весла он держал в руках стилос и ложку. Габриэль воспрянул духом. Он снова выжил, один из немногих!
        Возвращаясь на галеру, Батиста бросил франку старенький, заштопанный, но все же шерстяной плащ.
        - Ночи здесь холодные, а ты нам как-никак помог, - объяснил свой благородный порыв пират.
        Габриэль, поймав подарок, посмотрел на свою разорванную в клочья рубаху и испытал легкие угрызения совести за нелестные мысли о пиратах.
        ***
        За пленниками на острове никто не наблюдал - вокруг лишь суровое море. У Никона имелась рыбацкая лодка, но настолько ветхая, что отплыть на ней дальше двух десятков туазов от берега никто не решался. Поэтому предоставленный сам себе Габриэль наслаждался свободой.
        Он нашел палку, размерами напоминавшую меч, и стал упражняться в фехтовании. Его руки быстро вспомнили знакомые приемы, и виртуозное вращение в воздухе псевдомеча приковало всеобщее внимание. Особенно заинтересовались двое сыновей пастуха, не отрывавшие восторженных глаз от невиданного доселе зрелища. Габриэль, подмигнув им и предложив повторить его действия, сразу же установил с парнями приятельские отношения. Он охотно обучал их стрельбе из лука, владению кинжалом и демонстрировал приемы рукопашного боя. Немудрено, что через несколько дней они бегали за рыцарем, будто два преданных щенка.
        С Музаффаром Габриэль не разговаривал. Тот по-прежнему держался с ним на расстоянии размером в пропасть. Пять раз в день сарацин совершал намаз, а остальное время смотрел на море.
        Но однажды надменный араб снизошел до разговора с кафиром. Поужинав и помолившись каждый своему Богу, мужчины стали укладываться спать. (Для ночлега им отвели дощатый настил под навесом.)
        - Как тебя зовут? Ты ведь, кажется, франк? - вдруг спросил сеид и уселся, скрестив ноги.
        - Франк, - ответил шевалье, удивленно вскинув бровь. Он передумал ложиться и присел на соломенный тюфяк. - Меня зовут Габриэль д’Эспри.
        - Сложное имя, да и сам ты непростой.
        Пожевав губами, Музаффар замолчал. А Габриэль с любопытством ожидал продолжения. Не интерес же к его имени заставил сарацина прервать трехнедельное молчание!
        - Зачем ты мне помогаешь? Ведь после выкупа ты останешься моим рабом. А пираты - твои единоверцы и могли бы сжалиться…
        - Подслушанный разговор не оставил мне выбора. - Покусывая соломинку, шевалье осторожно пытался выведать мысли собеседника. - А вот с вами я могу надеяться на благодарность. Во всяком случае, вы меня не убьете.
        - Не убью! - охотно подтвердил сеид. - Откуда ты знаешь арабский? Неужели выучил за год на галере?
        - Мне легко даются языки: слушал, запоминал…
        - Образование - это хорошо. А я вот писать не научился, думал, достаточно иметь в доме писарей. Ошибся… - И Музаффар на полуслове оборвал беседу.
        Не дождавшись продолжения, Габриэль откинулся на спину и задумался. Рассчитывать на то, что высокомерный сарацин проявит чувствительность, не приходилось. Вряд ли Музаффар решит отпустить его на все четыре стороны. Но даже если представить, что ему, Габриэлю, удалось внезапно обрести свободу… Как выбраться с этого затерянного острова? Куда идти? У него нет ни оружия, ни коня, ни денег, ни даже приличной одежды. Кому он - нищий - нужен на Святой земле? Может быть, вернуться во Францию? Для этого, опять-таки, нужны деньги, да и не хочется ему пока возвращаться на родину. Тяжелые навязчивые сны все еще напоминали ему о Сабине…
        - Мальчишки тебя полюбили, а дети хороших людей чувствуют, - неожиданно донесся из темноты голос мусульманина.
        Габриэль промолчал, притворяясь спящим, и еле заметно улыбнулся.
        - У тебя есть семья? - спустя несколько дней по-прежнему без предисловий спросил у Габриэля восточный вельможа.
        - Нет, - односложно ответил шевалье. Эти странные беседы не могли не удивлять его.
        - Молод, не успел, - закончил за него араб.
        И вновь - недельное молчание.
        На скалистой возвышенности Габриэль с мальчишками расчистил небольшую площадку, где стал проводить занятия по рукопашному бою. Очередное обучение закончилось, как обычно, весело галдящей свалкой, и, глядя на это, Музаффар снисходительно усмехнулся. Он иногда наблюдал за этими занятиями. Подойдя ближе к шевалье и не отрывая взгляда от синего горизонта, мусульманин тихо произнес:
        - Если благодаря Аллаху все пройдет успешно, ты будешь помогать моему катибу[83 - Секретарь, писарь (араб.).] вести переписку и оформлять договоры с заморскими купцами. Через два года станешь свободным и уйдешь, если захочешь. - Загадочно ухмыльнувшись, он пристально посмотрел на Габриэля.
        Несколько мгновений мужчины состязались в твердости взгляда.
        - Выбор у меня невелик. Согласен, - наконец отозвался Габриэль, поглаживая ладонью затылок и с трудом скрывая облегчение.
        Его расчет оправдался: он не ошибся, разглядев в мусульманине благородство.
        Выкуп, благодаря Аллаху или какому-то другому богу, прошел без неожиданностей. Каждая из сторон жадно стремилась получить свое: венецианцы - требуемые деньги, сарацины - живого и невредимого хозяина. Сделка совершилась, и галеры разошлись в разные стороны.
        ***
        Дамаск - огромный мусульманский город - произвел на франкского рыцаря большое впечатление, дом же Музаффара его просто ошеломил. Да и домом это белое, будто кружевное чудо трудно было назвать. Дворец, не иначе! Как и все жилища восточных богачей, он был построен четырехугольником, замыкающим внутри себя двор и сад. В здании было несметное количество залов и галерей, украшенных прохладными фонтанами и напольной мраморной мозаикой. Под потолком вились замысловатые узоры арабской вязи, а вдоль стен стояли разноцветные сундуки из редких пород дерева. За невесомыми занавесями красовались пушистые ковры и парчовые подушки. Повсюду сияла чеканная посуда из бронзы и серебра, расставленная с умышленной небрежностью.
        Сразу по возвращении Музаффар отыскал своего главного катиба в комнатах первого этажа, где велась деловая переписка.
        - Почтенный Омар, ты читал письмо с требованием о моем выкупе?
        - Да, мой господин, я имел удовольствие первым узнать о том, что милостивейший Аллах сохранил тебе жизнь, а также о сумме выкупа, - ответил секретарь и низко, но с достоинством поклонился.
        - Скажи как ученый муж, письмо написано грамотно?
        - О да! Его составили на классической латыни, без ошибок.
        - Послание о выкупе написал этот франк, - и Музаффар жестом указал на стоящего позади него Габриэля. - Ты часто жаловался на отсутствие помощника, хорошо владеющего латынью, теперь он у тебя есть. Выдай ему необходимую одежду и покажи место ночлега.
        Омар - высокий, но очень сутулый пожилой мужчина - неприязненно взглянул на кафира, однако, не смея ослушаться хозяина, сделал все, что требовалось. В широком красном халате, испачканном чернилами, и с лысой головой под постоянно съезжающей набок чалмой старик выглядел довольно нелепо. Но, встретив одухотворенный взгляд его подслеповатых глаз, Габриэль сразу же позабыл о его внешности и почувствовал к Омару симпатию.
        Прислуга отнеслась к новичку с уважением (наверное, почтение к учености свойственно простому люду любой народности), и потому шевалье зажил в относительном комфорте и без присущего пленникам унижения.
        Комната, где он работал, находилась рядом с библиотекой, и Габриэль много дней боролся с искушением туда заглянуть. Однажды ему повезло - он остался один. Не в силах справиться с любопытством, шевалье заглянул в заветный зал и застыл от изумления. В детстве библиотека в соседнем аббатстве представлялась ему огромной, но собрание книг в доме Музаффара, казалось, вместило в себя всю мудрость мира. Комната высотой в четыре человеческих роста была полностью заставлена книжными полками! Тома были как в дорогих, так и в скромных и совсем неприметных переплетах. Отдельно красовались аккуратно сложенные свитки, с которых свисали ярлыки с названиями. Вдоль стен стояли обитые железом сундуки. Казалось, их распирает от собственной важности. В этих сундуках хранились ветхие или очень редкие манускрипты.
        Придя в себя от потрясения, Габриэль подошел к одной из полок и с трепетом взял первую попавшуюся книгу. Осторожно перевернув замысловато оформленную обложку, он наткнулся на восточные буквы. Читать на арабском языке молодой человек пока что не умел и вернул том на место. Он медленно прошелся вдоль зала, изучая фолианты.
        - Любишь книги? - внезапно раздался голос Омара.
        Вздрогнув от неожиданности, Габриэль обернулся и увидел вышедшего из-за тяжелой занавеси мусульманина. Шевалье понял, что за ним подсматривали, и на его лице появилась подкупающая широкая улыбка:
        - Очень!
        - Я собирал эту библиотеку по крупицам всю свою жизнь, - гордо вздернул подбородок катиб.
        - Результат потрясает.
        Похоже, его искренний интерес к книгам подкупил старика. Габриэль продолжал восхищенно:
        - Никогда не видел столько томов одновременно. А есть произведения на латыни?
        - И на латыни, и на греческом, и на персидском, и даже на славянском. Можешь брать и читать их, - предложил, окончательно растрогавшись, мусульманин. - Но обязательно предупреждай меня.
        Отныне между ними установились если и не дружеские, то все же очень доверительные отношения, а свободное время наполнилось интересными беседами. Омар слушал рассказы о Франции, о ее климате, обычаях и политических событиях, часто перебивая и задавая Габриэлю множество вопросов. Шевалье в свою очередь, мешая латынь с арабским, который с каждым днем становился у него все лучше, расспрашивал мусульманина о восточных странах.
        В их разговорах частенько принимала живое участие дочь Музаффара - Гайда. Пятнадцатилетняя девушка, получившая прекрасное образование, часто захаживала в библиотеку, чтобы выбрать книгу или обсудить с Омаром прочитанное. Тонкая и изящная в ярких шальварах, видневшихся в высоких боковых разрезах на платье, она вносила в скучную жизнь писарей свежее облачко веселого озорства. В доме ее любили все без исключения. Гайде давно пора было выходить замуж, но уж очень не хотелось Музаффару отпускать от себя любимую младшую дочь. Поэтому, отказывая женихам, он попросту тянул время.
        ***
        - Девочка моя, Гайда, - едва войдя в гарем[84 - Женская половина дома у богатых мусульман.], вместо приветствия воскликнула синеглазая женщина, - что за высокий красавец прохаживается в вашем патио?
        - О, тетя, сколь жгучим любопытством заблестели твои глаза! - весело засмеялась племянница. - Очевидно, это наш новый писарь. Отец раздобыл его прошлым летом во время плавания. Кстати, этот писарь весьма умен, хоть и кафир.
        Гайда указала на мягкие шелковые подушки, и гостья сняла никаб[85 - Покрывало (араб.) - головной убор, закрывающий лицо, с узкой прорезью для глаз.], обнажив толстые смоляные косы. Потягивая ароматный шербет, тетя и племянница обменялись последними сплетнями.
        Хайфа, так звали синеглазую красавицу, была женой, причем единственной и горячо любимой, брата Музаффара, умершего много лет назад. Несмотря на свое происхождение - она родилась пуленкой[86 - Потомки от смешанных браков европейцев и коренных жителей Леванта.], унаследовав от матери синеву глаз, - эта женщина пришлась деверю ко двору, и ее здесь очень полюбили. А с подросшей племянницей мужа она и вовсе подружилась.
        Гайда перемывала косточки знакомым, но гостья поняла, что почти не слушает ее. У Хайфы перед глазами стоял приглянувшийся ей мужчина. Ее распирало от желания встретиться с ним. Давно забытое чувство, и женщина решила ему не противиться.
        - Гайда, умница, как бы мне снова будто невзначай увидеть вашего писаря?
        - Ой, тетя-тетя, - девушка со смехом погрозила Хайфе пальчиком, - вижу, запал тебе в душу красавец-кафир!
        - Так когда же? - Хайфа удивилась собственной настойчивости не меньше, чем ее племянница.
        - Да хоть сейчас! После твоего ухода я собиралась отнести Омару «Алексиаду». Пойдем вдвоем. - И Гайда бойко соскочила с места.
        Накинув на голову легкую муслиновую шейлу небесно-голубого цвета, Хайфа взглянула на свое отражение в серебряном блюде. Увиденное ей не понравилось. Женщина резким движением сдернула платок и уложила его иначе. И вдруг рассмеялась. Надо же так разволноваться, прямо как в юности! Гайда, видимо угадав ее настроение, хохотнула и подбодрила тетю комплиментом:
        - Тебя хоть сажей выпачкай, все равно останешься красавицей!
        Главного катиба они застали недалеко от рабочего стола Габриэля - тот напряженно искал в горе свитков нужный документ. Жизнерадостная дочь хозяина звонко сообщила о своем появлении:
        - Всем, всем, всем доброго дня! Омар, возвращаю тебе весьма познавательное творение дочери ромейского императора Алексея[87 - Имеется в виду Анна Комнина (1083 - 1153) - византийская принцесса, одна из первых женщин-историков.].
        - Приветствую тебя, луноподобная Гайда, - рассеянно произнес шаблонную фразу катиб, даже не заметив, что девушка пришла не одна. - Через несколько мгновений я буду весь к твоим услугам.
        - Не спеши, я подожду. - Гайда порхнула к франкскому писарю и, забыв о слове «невзначай», по-детски выдохнула: - Джибраил, хочу представить тебе самую прекрасную женщину в поднебесном мире - мою тетю Хайфу.
        Хайфа обдала племянницу гневным взглядом. Но что толку - та уже обозначила ее возраст.
        ***
        Габриэль-Джибраил обрадовался - его желание было услышано.
        Сегодня, устав от многочасовой работы за столом, он перед полуднем вышел во двор размять затекшее тело. Пробуждающийся весенний сад радовал взор, и Габриэль сладко потянулся на свежем воздухе. Одетый в шальвары, нательную рубаху и синий халат, он стал выполнять нехитрую разминку. Чалму голубого цвета - только такой цвет носят христиане - он надевал редко, исключительно в официальной обстановке. Сейчас его непокрытые, коротко остриженные волосы ерошил ветерок.
        Неожиданно Габриэль заметил изящную женщину, направлявшуюся к гарему. Полностью скрытая под слоями одежды, она устремила на него удивленный синий взгляд. Очевидно, ее сбили с толку его странные телодвижения. Габриэль хотел ей все объяснить, но как заговорить с восточной женщиной? К тому же у него неожиданно пересохло в горле: он утонул в густой лазури ее глаз, подчеркнутой роскошными темными ресницами и бровями. Ситуация становилась не только неприличной, но и опасной. И шевалье спрятался за стройным кипарисом, продолжая наблюдать за незнакомкой из-за ветвей. Обернувшись, красавица увидела, что сад опустел, и приостановилась. Она, выгибаясь в разные стороны, поискала мужчину глазами; просторные складки абайи[88 - Традиционное арабское женское платье.] из тонкой шерсти, повторяя движения хозяйки, обозначили ее стройное тело. Желание теплой волной прокатилось по чреслам Габриэля…
        И вот она рядом! Но сдержанные любезности были прерваны появлением Музаффара. Гайда с Хайфой спешно удалились на женскую половину дома.
        - Уважаемый Омар, подскажи, сколько Хайфе лет? Она приходится Гайде тетей, но выглядит ненамного старше. - Привлекательная женщина не выходила у Габриэля из головы, и, выбрав вечером время, когда все разошлись, он решил немного разузнать о ней.
        - Точно не знаю, но, судя по тому, что у нее две взрослые и уже замужние дочери, лет тридцать пять, не меньше.
        - Ух ты! - присвистнул шевалье. - А по виду и не скажешь! Позволь задать еще один вопрос. Кем именно наш хозяин приходится амиру Дамаска?
        - Жена амира - родная сестра Музаффара, следовательно, она золовка Хайфы, - сухо бросил ученый старик, раздосадованный тем, что его отвлекают всякими глупостями от интереснейшего манускрипта.
        Восторженный интерес Хайфы был слишком откровенным, и польщенный Габриэль догадался, что она настроена продолжить знакомство с ним. Он не возражал - это приключение сулило приятное разнообразие в его монотонной писарской жизни.
        ***
        А Хайфа поняла, что пропала! Мучительное желание сжигало ее изнутри, но эта боль была такой сладкой! И женщина, распаляясь все больше, то и дело забегала в дом Музаффара.
        Отказавшись от повторного замужества после смерти супруга, она взяла в свои руки бразды правления в немалом хозяйстве, доставшемся ей в наследство. Предки мужа и его брата Музаффара жили в Бейруте. Их род веками занимался морской торговлей - до того как сирийское побережье захватили франки. После погромов изрядно поредевшая семья перебралась в Дамаск и продолжила торговлю. Последние годы, собирая караваны в дальние города, Музаффар всегда брал в долю сноху и - главное! - прислушивался к ее деловым советам. Поэтому постоянное присутствие Хайфы в доме деверя никого не удивляло.
        - Гайда, дорогая моя девочка, я совсем запуталась!
        Хайфа не преувеличивала: вот уже полгода высокий франк не выходил у нее из головы ни днем, ни ночью. Сидя на большой пуховой подушке, женщина ковыряла остроносой туфлей, расшитой мелким жемчугом, густой ворс яркого ковра. Хайфа стыдилась, но ей так хотелось выговориться!
        - Что случилось у моей жизнерадостной тети? - Зачерпнув горсть засахаренного миндаля из хрустальной вазочки, девушка тоже удобно устроилась на шелковых подушках и приготовилась слушать.
        - Я влюбилась и не могу с собой совладать. - Хайфа подняла на племянницу растерянный взгляд. - Летом проведала дочерей, думала, отвлекусь, забуду. Не помогло. Умный взгляд серебряных глаз покорил меня, а эти желанные губы и сильные руки я каждую ночь вижу в прекрасных снах…
        Заметив, как расширились от любопытства и восторга глаза племянницы, а рука со сладостями застыла на полпути ко рту, женщина опомнилась:
        - Да простит меня Аллах, что же я говорю невинному ребенку?
        - Перестань, тетя, я давно уже не ребенок! - огрызнулась пришедшая в себя Гайда. - Что же делать?.. Выкупи Джибраила у моего отца!
        - Выкупить? - Эта простая мысль не приходила Хайфе в голову, но показалась очень заманчивой.
        И через некоторое время она решилась. Застав как-то деверя одиноко сидящим в садовой беседке, женщина начала деловитым тоном сложный для себя разговор:
        - Достойнейший Музаффар, хочу сделать тебе выгодное предложение!
        - Начало многообещающее. - Купец прищурил глаза и ласково улыбнулся любимой снохе. - Я весь внимание.
        - Ты несколько раз просил меня продать тебе золотой браслет с рубинами цвета голубиной крови. Я согласна обменять его на твоего писаря-кафира!
        - Вот как? Видно, глубоко в душу запал тебе мой слуга. Раньше ты не соглашалась отдать любимый браслет ни за какие сокровища, - усмехнулся деверь, лишний раз доказав свою проницательность. - Я не виню тебя, не бойся. Восемь лет прошло, с тех пор как умер мой брат, а ты - молодец, и дочерей удачно выдала замуж, и богатство мужа приумножила. И при этом - по-прежнему молодая и цветущая! Но этот кафир спас мне жизнь, и я пообещал освободить его через два года. Он оказался достойным человеком. Я решил познакомить его с нашей культурой, с бытом, чтобы умный франк сравнил и понял, насколько мы развитее их. Именно поэтому я не отпустил его сразу же, а придумал это время службы. Но через полгода срок нашей сделки истекает. Я не нарушу слово…
        - Не нарушай! Твой пленник получит свободу в оговоренный срок, но пусть оставшиеся месяцы проведет в моем доме! Я верна твоему роду, замуж больше не выйду. Так подари же мне немного женской радости! - еле сдерживая слезы, умоляла Хайфа.
        Музаффар задумался. Он хорошо знал сноху и понимал: раз она решилась на этот унизительный разговор, значит, сильное чувство совсем сдавило ей грудь и дышать больше нечем. Да и франк, глядишь, навсегда поменяет свою родину на его страну, а там и ислам примет…
        - Иншаллах![89 - Если Аллах пожелает! (араб.) - восклицание, означающее смирение мусульманина перед волей Аллаха.] Браслет можешь оставить себе.
        Тем же вечером Габриэль услышал:
        - Джибраил, поработаешь в доме у моей снохи, наведешь порядок в ее документах. Но договор наш остается в силе: летом ты будешь свободен. - И Музаффар, впервые назвавший пленника по имени, с лукавой улыбкой добавил: - Уйдешь, если захочешь.
        ***
        Самолюбие Габриэля было задето, когда его, словно племенного жеребца, передали в дом богатой вдовы. Всегда выбирал он, теперь же ткнули пальцем в него! Это взбесило шевалье. Но, с другой стороны, обнимать тело прекрасной женщины гораздо приятнее, чем сжимать в руках весло на галере. Поэтому он утихомирил разбушевавшуюся мужскую гордость и стал осматривать новое жилище. Выделенная ему комната полностью удовлетворила Габриэля. Кроме традиционного низкого ложа, сундука и многочисленных подушек здесь был круглый стол и стул - дань уважения его западным привычкам. Роптать на судьбу не имело смысла. К тому же трудно было представить себе более романтичный плен.
        Дом Хайфы, очень похожий на великолепный дворец Музаффара, но несколько меньше в размерах, находился недалеко от мечети Омейядов. С высоких минаретов одной из старейших святынь мусульманского мира пять раз в день раздавались крики муэдзинов. Под эти призывы и пение забавных птичек в изящной клетке, прикрепленной возле изголовья кровати, Габриэль привыкал к непривычным для себя обязанностям. Окруженный воистину сказочным восточным гостеприимством, он первые несколько дней вовсе не видел новую хозяйку. Хайфа спряталась на женской половине дома. Она, очевидно, понимала, что задела мужское самолюбие, а потому дала гостю время привыкнуть. Что ж, эта женщина лишний раз доказала, что она еще и умна.
        Габриэль ожидал развязки. Однажды вечером к нему в комнату вошел слуга и жестом пригласил следовать за ним.
        В оббитой персиковым шелком комнате лежал на полу огромный ковер с красочными цветами, похожий на лужайку. В центре сверкал огромный круглый поднос с серебряными кувшинами, чеканными бокалами и вазочками, наполненными засахаренными фруктами, миндалем, вялеными дыней и инжиром. Мерцающий свет двух свечей создавал романтичный полумрак, а разбросанные подушки из разноцветной парчи призывно манили прилечь на них. Габриэль так и сделал.
        И впрямь почувствовав себя султаном, он понюхал содержимое кувшинов, подхватил двумя пальцами кусочек дыни, но не успел донести его до рта. В комнату вошла Хайфа. В искусно подведенных кайалом[90 - Кайал - сурьма (араб.).] и оттененных сапфировыми серьгами огромных глазах плескалась завораживающая синева, а обильная золотая вышивка на белой шейле и муаровой тунике соперничала с блеском манящих очей и влажных губ.
        Зачарованный красотой восточной искусительницы, Габриэль в немом восхищении медленно поднялся, напоминая кобру, вытягивающуюся из мешка под дудку факира на базарах Дамаска. Польщенная Хайфа улыбнулась. Взмахом руки она предложила гостю вновь присесть, и веселый перезвон золотых браслетов первым нарушил молчаливый восторг. Хайфа устроилась рядом с Габриэлем, подложив под локоть подушку.
        - Как тебе твоя комната? Все ли понравилось? Может, есть какие-то пожелания?
        - Спасибо, все замечательно. - Габриэль понял, что за этими вопросами его новая хозяйка скрывает свое смущение. Значит, таких, как он, здесь было немного. Приятно. - Вина?
        - Я не пью вино, - сверкнула улыбкой правоверная мусульманка. - Налей мне шербета, а себе вина. И выпьем за твое счастливое пребывание в моем доме!
        Габриэль исполнил просьбу хозяйки, и они осушили бокалы. Вино, к великому удивлению шевалье, оказалось превосходным, и он выпил его с удовольствием. Прочитав на лице мужчины восторг, Хайфа предложила еще. Хмель напитка быстро ударил в голову давно не пившего Габриэля и обострил его желание. Смахнув с головы красавицы шейлу, он вытащил из ее волос жемчужные шпильки и насладился созерцанием каскада падающих волос: плотное покрывало цвета ночного южного неба окутало женскую спину.
        - Какой запах! - уткнувшись в тяжелые пряди, хрипло прошептал шевалье. - Как будто я и впрямь на цветочном лугу…
        - Я хотела понравиться тебе, Джибраил, - промурлыкала Хайфа и медленно развязала шнуровку на его рубахе.
        - Тебе это удалось, - ответил Габриэль, припав губами к ее длинной шее и настойчиво стягивая с женщины тунику.
        Слегка отстранившись, Хайфа одним движением скинула легкое платье, обнажив небольшую, но все еще упругую грудь, узкую девичью талию и широкие гладкие бедра; рассыпавшиеся по спине черные волосы подчеркивали молочную белизну ее кожи.
        Габриэль уже избавился от рубахи, и влюбленная женщина не сводила глаз с его молодого великолепного тела. По широким плечам и сильным рукам рыцаря бугрились мускулы. Завитки каштановых волос, образуя на груди крест, спускались по плоскому животу, и взгляд Хайфы скользил все ниже и ниже… Вдруг из ее пересохшего горла раздался хриплый стон, и женщина губами повторила путь своего взгляда, пока не наткнулась на тесемки штанов. Через мгновение последнее препятствие было отброшено нетерпеливым движением в сторону, и Хайфа смогла полюбоваться его готовностью обладать ею. Охнув от восхищения, прелестница потянулась к его бедрам, но Габриэль опрокинул ее на спину. Покрывая лицо и шею красавицы жадными поцелуями, он ощутил, как женское лоно призывает его. Несмотря на долгое воздержание, Габриэль проявил недюжинную выносливость и последними мощными толчками довел обольстительницу до экзальтированных вскриков.
        Женское лицо, расслабленное в неге, было для него безмолвным комплиментом. Габриэль поцеловал губы Хайфы и, скатившись в сторону, откинулся на спину. Его дыхание постепенно успокоилось.
        - Ты великолепен, Джибраил. - Придя в себя, Хайфа привстала на локте и, нежно поглаживая шрам на его лице, прошептала: - Любимый, я буду каждый день втирать чудодейственную мазь в этот рубец, и через полгода он полностью исчезнет.
        Безумство влюбленной женщины становилось все сильней. Сладострастные ночи мчались друг за другом в головокружительном вихре. Весь мир сосредоточился для Хайфы на теле любимого мужчины. Габриэль же растворился в чарах красавицы, полностью отдавшись ее изысканным ласкам и откровенному обожанию.
        Слуги с каждым днем кланялись шевалье все ниже, и восточные сказки становились былью…
        ***
        За прошедшие два года плена Габриэль проникся искренним уважением к высокой арабской культуре и людям, которые его окружали. Но мир, в котором шевалье родился, звал его, а обет святого паломничества все еще не был выполнен. Пора было выпутываться из соблазнительных сетей…
        Укрывшись с Хайфой от дневного зноя в белоснежной беседке, Габриэль рассматривал замысловатый лабиринт посыпанных песком дорожек. Разбегаясь в разные стороны и огибая цветочные клумбы, кустарники и деревья, они опутывали весь райский сад. Посреди небольшого водоема журчал каменный фонтан, даря умиротворение и прохладу. Благоухание фруктовых деревьев соперничало с ароматом роз и жасмина. Недалеко на разогретом камне флейтистка выводила нежнейшую мелодию, и павлин, заслушавшись, позволил людям любоваться его красочным хвостом.
        «Здесь хорошо заниматься любовью, а не выяснять сложные отношения», - мысленно ухмыльнулся Габриэль. Но любая волшебная история, придуманная неутомимой сказочницей, когда-нибудь да заканчивается. Надо возвращаться к своим единоверцам. Габриэль, конечно, плохо представлял свое будущее. Явиться к рыцарям Акры пешком, без оружия, и, брызгая слюной, доказывать им, что он - благородный шевалье из Северной Франции, - такая перспектива его не прельщала. Еще меньше ему хотелось оказаться на побегушках у какого-нибудь капризного сеньора. Ладно, как-нибудь выпутается. Он воин, человек действия. Пригладив волосы на затылке, Габриэль весело подмигнул Хайфе:
        - Цирцея моя, скоро наступит день обещанной мне свободы! В силе ли договор с Музаффаром? Я свое слово сдержал - сбежать не пытался.
        - Не волнуйся, мы с деверем с самого начала обо всем договорились. Можешь не ждать оговоренного дня. Ты свободен!
        Упоминание о Цирцее больно резануло слух Хайфы, и без того в страхе ожидавшей этого разговора. Несмотря ни на что в глубине души она надеялась, что Габриэль в ее жарких объятиях позабудет обо всем. Не случилось. Горькая обида вышла из-под контроля.
        - Впрочем, не думала, что плен для тебя столь обременителен, во всяком случае, в моем доме!
        - Прости, не хотел тебя обидеть. - Поцеловав женскую руку, шевалье спрятал ее в своих крепких ладонях и задумался.
        А Хайфа, с напряжением следившая за выражением его лица, поняла: желание покинуть ее непоколебимо. Она уже успела немного изучить самолюбивый характер и образ мыслей Габриэля, поэтому пустила в ход давно заготовленную фразу:
        - Предлагаю тебе хорошо заработать. Ты же не хочешь явиться к своим оборванцем?
        - Верно, не хочу. - Габриэль бросил на нее заинтересованный взгляд из-под прямых бровей. - А что за работа?
        - Сопровождение торговых караванов. Услуги человека, возглавляющего военный отряд, охраняющий грузы, достойно оплачиваются. Когда спадет жара, мы с Музаффаром собираемся отправить в Газу караван верблюдов со слоновой костью, пряностями, ладаном, кожаными ремнями и седлами. Груз очень ценный, и мы будем нанимать кого-то для его сопровождения. Почему бы не тебя?
        - А от кого нужно охранять товары, от христиан?
        - От разбойников, служащих одному богу - Мамону! Среди них нет истинных христиан или мусульман, так что твоя совесть может быть спокойна! - резко ответила все еще уязвленная Хайфа, но, одумавшись, взяла себя в руки и сменила тему разговора: - К слову, недавно султан и латиняне подписали в Египте мир на восемь лет.
        - Какой мир?
        - Сама толком не знаю, я еще не разговаривала с Музаффаром, а на базаре говорят вот что. После взятия Дамьетты Жан де Бриенн и папский легат Пайо Гальвау долго делили между собой власть. Наш султан аль-Камиль предлагал им выгодный мир: христиане возвращают Дамьтетту и покидают Египет, а он взамен отдает Иерусалим. Неслыханная щедрость, ведь обладание Иерусалимом с его храмами и есть ваша истинная цель на Святой земле? Но папский посланец отверг это выгоднейшее предложение. Упрямый осел! - Спохватившись, Хайфа виновато прикрыла рот рукой. - Прости, Джибраил, не хотела оскорбить твои религиозные чувства.
        - Ты их не оскорбила, продолжай, - нетерпеливо мотнул головой шевалье.
        - В середине лета рыцари двинулись на Каир[91 - В июле 1221 года.]. Однако они не учли особенностей местной природы, и помимо мусульман дорогу им преградил разлившийся Нил. Воины султана легко перебили оказавшееся в ловушке христианское войско. Понеся невосполнимые потери, де Бриенн подписал вынужденный мир на восемь лет и убрался из Египта. По условиям договора христианам предоставили свободный путь к отступлению.
        Габриэль уронил лицо в ладони, скрывая потрясение и стыд за своих единоверцев. Вопиющая глупость недальновидного папского легата и распри между предводителями привели к бессмысленным потерям, а затем и краху всего военного предприятия, так славно начинавшегося три года назад. Ну что ж, теперь ему спешить некуда. Мир так мир. Да и, положа руку на сердце, он, Габриэль, спешил не куда-то, а откуда. Обиженный на Сабину, он сбежал из Франции, и куда в очередной раз забросит его судьба - не важно. Он уже был галерным рабом, писарем, любовником, почему бы не примерить на себя роль конвойного командира? Тем более за это обещают неплохие деньги. За год можно поднакопить средств на хорошего коня и оружие, а там - прямая дорога в Акру.
        Хайфа, чутьем любящей женщины понимавшая, что сейчас Габриэль принимает серьезное решение, застыла, боясь пошелохнуться. Наконец, шумно выдохнув, шевалье поднял голову.
        - Кого я могу расспросить об особенностях этой работы? И еще: людей буду выбирать лично!
        Женское лицо расплылось в широкой торжествующей улыбке, и, чтобы скрыть ее, Хайфе пришлось стряхнуть с подола платья несуществующую соринку.
        Дамаск славился своими оружейниками, чьи лавки занимали несколько кварталов. Для того чтобы просто объехать все, понадобился бы день. Габриэль как истинный рыцарь, обожавший оружие, с удовольствием предался этому увлекательному занятию. К тому же они с Хайфой и целой свитой слуг постоянно кружили рядом с алькасаром дамасского амира. При прежнем султане заново отстроили роскошные апартаменты, казармы личной гвардии, надежную тюрьму, монетный двор и красивую мечеть. Крепость завораживала своим грозным великолепием.
        Наконец, выбрав оружейника, чья работа устроила Габриэля, они сделали необходимый заказ и сняли мерки для доспехов. После небольших препирательств с Хайфой шевалье настоял: стоимость вооружения будет вычтена из его первого вознаграждения.
        - Жеребца выберешь в моих конюшнях, все равно кони там стоят без дела, - как можно равнодушнее бросила Хайфа, уже купившая для любимого восхитительного арабского скакуна.
        Она страстно желала, чтобы жеребец стал ее подарком Джибраилу, пусть и тайным, и потому приказала конюху подвести франка прежде всего к нему. Шевалье, конечно, понимал истинную стоимость вороного красавца и сразу же разгадал незамысловатую хитрость Хайфы. Но, соскучившись за несколько лет по верховой езде, не смог отказать себе в удовольствии. Ничего, расплатится позже.
        - Как его зовут?
        - Не знаю, - развел руками конюх. Об этом хозяйка его не предупредила, поэтому он честно продолжил: - Этого коня купили недавно, имя мне еще не сообщили. Как первый всадник, назовите его сами.
        - Рапид, - недолго думая выпалил д’Эспри.
        ***
        - Вновь чувствовать на теле тяжелую кольчугу, после того как много месяцев нежился на шелковых подушках, нелегко. Пожалей и не расслабляй меня, красавица! - с чарующей улыбкой, но твердо отверг Габриэль претензии влюбленной женщины. Он понимал, что, решив остаться, доставил Хайфе огромную радость. Но проводить сутки напролет в ее постели шевалье больше не хотелось. Он с головой окунулся в новое дело.
        Габриэль побеседовал с опытными караванщиками и теперь в деталях продумывал, как будет защищать людей и животных, если на караван нападут. И, отбирая наемников в отряд, основывался на умениях каждого из них. Затем стал тренировать их, проводить учебные поединки и сам обучался метанию ножей и ловкому обращению с арканом. Поначалу новички стонали - Габриэль жестоко карал за лень. Но затем увидели: к себе их начальник еще более требователен.
        Первое задание прошло для Габриэля гладко: нападений на караван не было, а вышколенные воины беспрекословно ему подчинялись.
        Двигаясь по древнему караванному пути через Трансиорданию, они обошли когда-то грозную христианскую крепость Керак. Неожиданно острая тоска железным обручем сжала сердце франка. Может, бросить все и податься к своим? Но годы, проведенные в мусульманской семье, волной не смоешь. Они по-доброму отнеслись к нему - пленнику, кафиру. Да и бросить людей, доверивших ему имущество, - это предательство! Соотечественники подождут. Он еще вернется. Обязательно.
        Сопровождая один из караванов, Габриэль побывал весной в Иерусалиме, где исполнил заветную мечту любого христианина - помолился в Храме Гроба Господнего. Ныне, когда город более тридцати лет находился в руках у мусульман, подобная удача была сродни чуду. И шевалье откровенно хвастался этим перед Готье, Амори, Сабиной… в собственных мыслях.
        Летом он вновь готовился отправиться в Газу с караваном Музаффара. И вдруг Хайфа заявила, что намерена лично поучаствовать в этой поездке. Год у судьбы она выторговала, но теперь почти не видела своего возлюбленного!
        Хайфа сбивчиво объясняла причину своего желания рассевшемуся на ковре Габриэлю:
        - В порту Газы пришвартовались корабли из Альмерии с добротными шерстяными тканями из Англии, изумительными кружевами из Фландрии и тончайшей тканью - работой реймских мастериц.
        Перед его приходом она вместе со служанками перебирала содержимое сундуков, но, завидев мужчину, те побросали одежду и тут же исчезли за дверью.
        - На базаре только и разговоров, что о модной реймской ткани. Мои знакомые и вовсе с ума сошли - привези да привези.
        - Может, пошлешь вместо себя кого-нибудь другого? Зачем рисковать? - уже не в первый раз отговаривал Хайфу Габриэль, понимая, что дорогой паланкин и присутствие в обозе знатной женщины привлечет внимание разбойников, как спелая груша осиный рой.
        - Кого я пошлю? Дюжины тканей, множество расцветок! И все надо пощупать, рассмотреть, а затем сторговаться! - тараторила Хайфа, желая настоять на своем, но не находя убедительных доводов. Ее руки перекладывали платья с места на место. - А еще привезли много разных вин: аквитанское, бургундское и сицилийское. Хочу и их купить, у меня много заказов на хорошее вино. Но здесь я рассчитываю на твою помощь - будешь моим дегустатором.
        - Но ваш Аллах запретил пить вино! - возмутился шевалье и, скрывая ироничную усмешку, стал разглядывать массивный серебряный браслет, выпавший из сундука.
        - Ваш Бог тоже не приветствует пьянство и обжорство, - парировала мусульманка, - но многие ли твои единоверцы придерживаются данной заповеди?
        - Сдаюсь.
        Габриэлю надоело это бессмысленное препирательство. Поймав Хайфу за подол, он призывно потянул ее к себе, и она, игриво сопротивляясь, с удовольствием упала в объятия любимого. Жаркие ласки примирили спорщиков.
        - И потом, я тебя почти не вижу. А так целый месяц буду с тобой, пусть и в присутствии других людей, - поправляя одежду после любовных игр, назвала Хайфа истинную причину.
        - Наконец-то! - громко рассмеялся д’Эспри и, встав с ковра, опоясался мечом. - А то ткани, мода… Ладно, горе-лгунишка, мне нужно и дальше тренировать своих наемников.
        - Много новичков?
        - Из двух дюжин воинов только пять новеньких, костяк не изменился. Но для охраны моей драгоценной госпожи необходима основательная подготовка. - И, изобразив гротескно-низкий поклон, Габриэль стремительно покинул комнату.
        Чувствуя щемящую обиду, Хайфа стиснула в руке платок и нервно прикусила его край. Вроде бы ее возлюбленный говорил хорошие слова, но в них чувствовалась насмешка, вроде бы дарил он ей страстные ласки, но без трепета настоящей любви. Впрочем, она ему не жена, чтобы требовать большего… Да и разве знатная мусульманка может выйти замуж за кафира? Ее же проклянут, и Музаффар первый. Ну и пусть! Она готова жить с Габриэлем даже в крестьянской лачуге, лишь бы видеть, целовать его… Вновь доведя себя горькими мыслями до слез, несчастная женщина упала на ковер.
        ***
        - Джибраил, довольно! Я беру эту партию! - Хайфа повисла на руке Габриэля, мешая ему выпить еще одну чашу вина.
        - Нет, дорогая моя, пробовать так пробовать! - пьяненько хихикнул шевалье и, отстранившись, взял из услужливых рук купца еще один кубок. Габриэль пил медленно и с явным усилием - вино уже не лезло, - но из упрямства осушил сосуд до дна. Его замутило; мир вокруг поплыл. - Пожалуй, хватит.
        - Хватит, хватит! - обрадовалась Хайфа и, поддержав покачнувшегося мужчину, нетерпеливо крикнула: - Рахман, помоги!
        Добравшись до постоялого двора и уложив пьяного Габриэля в постель, женщина приказала помощнику купить все вино, которое так успешно дегустировал ее возлюбленный. Она боялась разгневать Аллаха своей безумной прихотью. Вместо того чтобы испытывать организм Джибраила на прочность, разумной хозяйке каравана следует предоставить ему полноценный отдых перед опасной обратной дорогой. В пути он спит очень мало и почти не снимает хауберк. Но вместо отдыха Хайфа не отпускала его от себя, целый день кружа по припортовой торговой зоне и осматривая товары. Она наслаждалась. Немыслимое удовольствие - идти рядом с красивым мужчиной, ловя на себе завистливые женские взгляды. В Дамаске это невозможно, там Джибраил для всех ее слуга… К тому же д’Эспри знал несколько языков и помогал ей торговаться с европейскими купцами и заключать выгодные сделки.
        Дорога домой всегда веселей. Хайфа со служанкой ехала в белом паланкине, прикрепленном между двумя идущими друг за другом верблюдами, и осматривала окружающие пейзажи в окошки полотняных занавесей. В стороне далеким миражом качнулся величественный латинский замок Монреаль; где-то там за горизонтом находилась легендарная Пе?тра. Затем мелькнул разрушенный землетрясениями древний Амман.
        Тяжело груженный караван медленно приближался к родному Дамаску. Осталось чуть больше дня пути. Несколько ночей путешественники провели в удобных караван-сараях и хорошо отдохнули, но в основном, как и сегодня, ночевали под открытым небом.
        Как обычно, перед рассветом Габриэль разослал в разные стороны дозоры, лишая разбойников возможности незаметно подкрасться к каравану. На ночь, выбирая открытую, хорошо просматриваемую площадку, верблюдов и шатер хозяйки размещали в центре, а вокруг ставили повозки. После завтрака шевалье приказал разобрать лагерь, и все приступили к работе, готовясь к дневному переходу. Неожиданно вдалеке раздался крик дозорного:
        - Разбойники! Разбойники!
        Всадник орал во всю глотку, приближаясь к каравану бешеным галопом и оставляя за собой клубы пыли.
        - Верблюдов в центр! Хайфа, спрячься между ними! - отрывисто приказывал Габриэль, запрыгнув на коня.
        Телеги торопливо составляли в круговую оборону; погонщики и слуги вооружались ножами, луками, дубинками. Охранники в боевой готовности уже вскочили на коней и ожидали приказа.
        - Сколько их? - сложив ладони рупором, прокричал Габриэль.
        - Мно-о-го! Очень мно-о-го! - протяжно орал дозорный.
        Вскоре из-за невысокой гряды холмов появилась лавина разбойников. Поняв, что напасть внезапно не удастся, они разразились диким воплем. В небо взмыли стрелы. Но, опередив нападавших на биение сердца, Габриэль успел гаркнуть: «Щиты вверх!» Погонщики верблюдов тут же подняли большие, сколоченные из досок щиты, заслоняя животных и людей от смертоносных жал. Габриэль надел полыхнувший в солнечных лучах топфхельм. Окружающий мир уменьшился до узкой полоски смотровой щели, и рыцаря накрыла привычная волна возбуждения, страха, ярости.
        Солнце нещадно било в глаза, давая преимущество нападавшим. Но выбирать не приходилось. Разбойники приближались. Окинув еще раз взглядом воинов позади себя и приплясывающих в нетерпении коней, Габриэль проревел:
        - За мной! В атаку!
        Вооруженный на западный лад, отряд клином понесся на врага. Слаженный галоп с каждым мгновением набирал скорость. Габриэль бедрами ощущал железные мускулы жеребца и его безудержный бойцовский запал. Зажатое под мышкой копье уверенно лежало в руке шевалье. И вот первый враг, сраженный сокрушительным ударом, вылетел из седла, и конские копыта тут же втоптали его в землю. Рыцарь отбросил копье и выхватил меч. Ярость заволокла ему глаза красным туманом. Схлестнувшись в поединке с врагом, вооруженным саблей, он щитом отражал боковую атаку. Его неутомимый клинок наносил сильные стремительные удары. Габриэль преследовал лишь одну цель - убить. Помогая хозяину, Рапид кусал и лягал сильными ногами вражеских коней, заставляя их метаться от боли и сбрасывать седоков.
        Мощный таран расколол разбойников на две половины, и после жесткого столкновения бой рассыпался на отдельные схватки. Налетчики оказались умелыми воинами, но дрались каждый сам за себя. Вышколенный же отряд Габриэля сражался как единое целое, воины приходили друг другу на выручку. Не ожидавшие столь умелого контрудара, разбойники вскоре растеряли боевой пыл и развернули коней для отступления.
        Еще в начале стычки нескольким разбойникам удалось обойти основной отряд и приблизиться к каравану. Опытным жадным взглядом они отметили дорогой паланкин, и злость из-за неудачного налета придала им отчаянной дерзости. За знатную женщину можно было получить огромный выкуп. Грабители беспощадно теснили оборонявшихся, приближаясь к заветной добыче.
        - Хасан, Исмаил, за мной! - громко приказал Габриэль. Даже сквозь шлем он уловил пронзительные женские крики.
        Почти не касаясь земли, кони подлетели к лагерю. Тяжелые клинки всадников обрушились на спины разбойников, зажав их в железное кольцо безжалостной кровавой резни. Лишь один ускользнул.
        Основное сражение закончилось, и воины, собрав оружие, вернулись к обозу.
        - Хайфа, ты в порядке? - снимая шлем, спросил шевалье у испуганной женщины.
        - Да, хвала Аллаху! И тебе.
        Отряхнув платье, Хайфа подняла голову и застыла от ужаса. Стрела, пущенная убегающим разбойником, вонзилась Габриэлю в бедро. Во время длинных переходов он не носил тяжелые кольчужные шоссы, защищая голени поножами, а бедра до колен прикрывал хауберк. Но в схватке кольчуга зацепилась за седло, и коварная стрела со свистом вонзилась в беззащитную плоть. Габриэль охнул и скривился от боли. Хайфа же заорала испуганно:
        - На помощь!
        - На это нет времени. - Превозмогая боль, Габриэль остановил всех взмахом руки и приказал: - Как можно скорее поднимаем верблюдов - и в путь. Неизвестно, нет ли поблизости еще разбойников. Они могут напасть на нас. Убитых много?
        - Пятеро.
        - В телегу их, тяжело раненных тоже. Поклажу переложить на свободных коней. Хайфа-ханум, быстро в паланкин! - шикнул Габриэль на бегающую вокруг коня встревоженную женщину. И крикнул, обращаясь к остальным: - Привалов не будет, лишь краткие остановки, для того чтобы отдохнули лошади. Нам необходимо попасть в Дамаск до захода солнца!
        Люди выполнили его приказы, и караван двинулся в путь. Габриэль обломал древко торчащей из бедра стрелы и поясом перетянул ногу выше раны. Наконечник вытащат во время первой остановки. Вскоре штанина шевалье набухла от крови, и за вороным жеребцом потянулся красный ручеек. Каждый шаг Рапида отзывался пульсирующей болью в теле его хозяина. Мир перед глазами Габриэля стремительно расплывался, голова все ниже припадала к холке коня.
        - Стоять! - раздался властный голос Хайфы.
        Поправив никаб, надежно защищающий ее от пыли и солнца, она проворно покинула паланкин и приказала бережно снять раненого с коня. Габриэля уложили в повозку на плотную кошму, наброшенную на тюки с тканями. Габриэль хрипло возражал, но Хайфа с мягкой настойчивостью прикрыла его губы ладонью и нежно погладила по щеке.
        - Нужно вытащить наконечник стрелы и перевязать рану, иначе до Дамаска из тебя вытечет вся кровь. Вот, сожми эту палку зубами.
        - Не девица, потерплю. Дай мне лучше вина покрепче, - спокойно отозвался шевалье, и лишь расширенные зрачки его потемневших глаз говорили о том, какую боль он испытывает.
        Поддерживая голову Габриэля, Хайфа помогла ему выпить кружку хмельного напитка.
        Цирюльник, умевший обрабатывать раны, уже протер уксусом руки и прокалил нож в факельном огне. Самоучка-хирург, обладавший немалым опытом, действовал весьма уверенно и быстро, вырезая наконечник стрелы и зашивая рану. Тем не менее пепельное лицо Габриэля покрылось испариной, а из-под сомкнутых век выкатилась слезинка. Но из плотно сжатых губ не донеслось ни звука. Вскоре из-за выпитого вина и большой кровопотери он опрокинулся в спасительный сон. Цирюльник, вытирая после операции руки, посоветовал Хайфе как можно скорее показать господина хорошему лекарю: в этих краях принято отравлять стрелы, макая наконечник в нечистоты или вонзая в трупы животных.
        Войдя в город с последними лучами солнца, Хайфа спешно разослала слуг к известным лекарям Дамаска. Те симптомов отравления не обнаружили и, отметив, как хорошо обработана рана, прописали Габриэлю травяные настои, помогающие восстановить силы после большой кровопотери.
        Утром, отчаянно борясь с головокружением, Габриэль разлепил веки. Он лежал в собственной комнате, а рядом прямо на ковре спала Хайфа. Но, услышав, как раненый пошевелился, она тут же открыла глаза и подползла на коленях к невысокому ложу.
        - Как ты, любимый? - Женщина с нежностью откинула с его лба прядь влажных волос.
        - Да вроде бы нормально. А как мы вчера добрались? Ничего не помню…
        - Аллах послал тебе целебный сон. - Хайфа смочила в тазу с уксусной водой кусок ткани и стала бережно вытирать тело шевалье. Одновременно она делилась с Габриэлем новостями, которые сообщили ей вчера лекари: - Говорят, эта шайка уже не раз нападала на караваны. Разбойники нарочно выбирают время, когда до Дамаска остается день-два пути и люди в ожидании скорого прибытия теряют бдительность. В прошлом месяце полностью вырезали целый караван! Но ты нас спас.
        - Много раненых?
        - С тобой шестеро… А теперь выпей молока. Скоро придет лекарь.
        Стрела все же оказалась отравленной. У раненого началась сильнейшая лихорадка, а противоядия не оказывали заметного действия. Габриэль несколько дней метался в горячечном бреду, и Хайфа совсем не спала. Она неистово молилась Аллаху, затем обращалась к христианскому Богу, а под конец, обезумев, разразилась проклятиями. И как заклинание беспрерывно шептала:
        - Только не умирай, только не умирай, Джибраил!
        И он выполнил ее просьбу. Умелые действия лекарей, отчаянные мольбы женщины, выносливость молодого организма - все это, по отдельности и вместе взятое, помогло Габриэлю выжить. Кризис миновал, и он медленно поправлялся.
        Не доверяя слугам, Хайфа сама ухаживала за обожаемым мужчиной. Меняла компрессы и постель, кормила его из ложечки, обмывала тело, массировала затекшие ноги и руки и даже служила Джибраилу опорой, едва он начал вставать.
        Когда окончился срок, на который Габриэль согласился остаться в доме Хайфы, он не посмел уйти - чувство благодарности одержало верх. Да и светящиеся тоскливой мольбой глаза его не отпускали.
        ***
        После удачно отраженного нападения на караван за Габриэлем прочно укрепилась слава грозы разбойников. Подчиненные уважали его за холодную рассудительность и безжалостную храбрость. Право нанять это маленькое сплоченное войско с железной дисциплиной оспаривали друг у друга богатейшие купцы Дамаска; и без того высокая плата взлетела до небес.
        Д’Эспри с удовольствием окунулся в интересную работу. Новые города, невиданные места, непривычные лица, возможность продемонстрировать свои умения и щедрый звон золота - что может быть лучше? Габриэль заказал себе дорогие дамасские кинжалы с витиеватым узором, прочнейшую тонкую кольчугу и скроенный точно по голове шлем. Длинный меч из лучшей стали выковали специально под его рост. Широкую удобную ручку оплели шнурком из крокодиловой кожи, а в навершие по просьбе рыцаря впаяли большой черный агат.
        Хайфа наотрез отказалась взять за Рапида деньги, и Габриэль больше не настаивал. Преданный конь легко выполнял любые команды, различал сложные жесты хозяина, беспрекословно слушался малейшего движения его ног. Хайфа подарила шевалье боевое, инкрустированное серебряной чеканкой седло с высокими луками - так она отметила очередную годовщину их совместной жизни. В благодарность он привез ей из Александрии старинное ожерелье, по легенде, принадлежавшее египетской царице.
        Но радостных дней с каждым годом становилось все меньше, а сцен ревности - все больше. Первый звоночек задребезжал еще после ранения Габриэля.
        - В бреду ты звал какую-то Сабину. Кто это? - впившись в него взглядом, внезапно спросила Хайфа.
        Он потягивал вино и поперхнулся от неожиданности. Прокашлявшись, коротко бросил:
        - Мое прошлое.
        - Она твоя жена, невеста?..
        - Невеста, ставшая женой другого.
        - Она тебе изменила? Или же…
        - Разговор окончен! - резко оборвал Хайфу шевалье, взволнованный призраком из минувшего.
        Даже себе он не признавался, что глубоко в душе бережно прячет образ любимой девушки. Время стерло обиды и вознесло Сабину на небывалую высоту почти мифического обожествления. С прошлым такое возможно.
        - Давай поженимся! - без всяких предисловий выпалила Хайфа в другой раз.
        Они сидели на открытой террасе, ели сочную дыню и за миг до этого весело обсуждали Гайду, которая вышла замуж и ждала ребенка.
        Габриэль несколько мгновений исподлобья оценивающе смотрел на женщину и выпалил первое, что пришло ему на ум:
        - Не получится: у нас разная вера.
        - Прими ислам.
        - Ты прекрасно знаешь мой ответ. Зачем сотрясать воздух бессмысленными словами?
        В другой ситуации он разразился бы саркастическим смехом, но подобные разговоры уже изрядно утомили его и вызывали с трудом подавляемое раздражение.
        - Тогда я стану христианкой. - В женских глазах блеснуло безумие, и по спине Габриэля пробежал неприятный холодок.
        - Но от тебя отвернутся все: дети, Музаффар, Гайда!
        - Плевать!
        Габриэль кинул на Хайфу злобный взгляд и ушел из дома до вечера. Испортившиеся отношения становились для него обременительными. После долгой разлуки между ним и Хайфой вспыхивала былая страсть. Жаркие ночи и уютные дни сменяли друг друга, но и они заканчивались скандалом. Габриэль знал, что за всем этим кроется страх его потерять. Но зачем бороться с неизбежным?
        Через три года после памятной поездки в Газу Хайфа вновь засобиралась в дорогу, на этот раз в Иерусалим. Не дослушав ее сбивчивых объяснений, д’Эспри махнул рукой: хочешь - езжай.
        На этот раз он собирался в путь с особой тщательностью. Недавно для верховой лошади сделали седло (Рапида он берег как боевого коня). Обитое тонкой телячьей кожей, оно было снабжено множеством кармашков для важных мелочей. Кроме того, сшили удобные седельные сумки, вместившие необходимые вещи для долгого пути. Все его вещи.
        ***
        Эти сумки попались на глаза Хайфе. Уже в Иерусалиме на постоялом дворе она, дожидаясь возвращения Габриэля и терзаясь недобрым предчувствием, решила покопаться в его поклаже. Ее рука выудила внушительный кошель. Здесь явно были все его сбережения.
        - Он бросает меня! - судорожно выдохнула потрясенная женщина, и монеты со звоном рассыпались вокруг нее.
        Четыре с лишним года она ждала и боялась его ухода. Боялась и ждала день за днем. Но все равно это стало для нее неожиданностью. Спазм сжал горло Хайфы, и ей не удалось заплакать.
        В комнату вошел Габриэль. Хайфа сидела посреди огромного ковра, вокруг нее сияло золото. Его золото. В полных слез глазах застыл немой вопрос. Габриэль не посмел скрыть от нее свои намерения:
        - Я ухожу, после того как проведу караван назад в Дамаск.
        - Но почему, Джибраил? Тебе со мной плохо? Чего-то не хватает? Скажи, и я все исправлю!
        - Мне было хорошо с тобой. Но все когда-нибудь заканчивается…
        - Я не очень красива для тебя, не слишком молода, да? Двенадцать лет разницы - это много, я понимаю…
        - Дело не в возрасте. Ты еще молода и можешь осчастливить любого мужчину, создать новую семью…
        - Вот ты и проговорился! Я достаточно молода для любого другого, но не для тебя!
        - Хайфа, не придирайся к словам!
        - Не придираться к словам, не придираться к тебе… А я придираюсь, потеряв гордость и стыд! Цепляюсь, умоляю, прошу - не уходи! - Последние слова обезумевшая женщина прокричала, захлебываясь слезами.
        - Хайфа, прости, но ты с первого дня знала, чем все закончится…
        Ее потемневшие от горя глаза походили на два бездонных озера отчаяния. Зажав рот двумя руками, Хайфа сдерживала рвущуюся наружу невыносимую боль. Габриэль был больше не в силах выносить все это и попросту сбежал.
        Проревев всю ночь, Хайфа попыталась привести мысли в порядок. Уговаривать, упрашивать, умолять, а тем более шантажировать Габриэля не имело смысла, она уже хорошо изучила характер своего возлюбленного. Он уйдет, потому что, приняв решение, действует без сомнений. И сейчас наверняка пьет вино в ближайшей харчевне, давая ей время осмыслить его слова. Значит, надо как можно достойнее принять неизбежное и научиться жить дальше. Без него… И опять по ее щекам безудержно хлынуло море слез.
        Наконец Хайфа успокоилась и резко выпрямилась: если ничего уже не изменишь, нужно хотя бы остаться в памяти Джибраила гордой женщиной, не опустившейся до мести и шантажа. Месть - удел слабых, шантаж - глупых. А еще пусть запомнит ее великодушие. Открыв резной ларчик, она выбрала несколько драгоценных камней и сыпнула их в кошель Габриэля, значительно увеличив его накопления. И аккуратно сложила все его вещи назад в седельные сумки. Дорогое боевое седло с богатой серебряной чеканкой шевалье всегда забирал из конюшни в жилые комнаты, и Хайфа в задумчивости изучила его. Отыскав в дорожном сундуке подходящий кусок ткани, она написала на нем несколько слов. Затем медленно стянула с запястья любимый браслет с рубинами «цвета голубиной крови» и завернула его в лоскут с подсохшими чернилами. С горькой усмешкой женщина спрятала драгоценность под нижней обшивкой, прикрепив глубоко внутри седла. Зачем? Даже под пыткой она не ответила бы на этот вопрос. Ответа попросту не существовало.
        Утро Хайфа встретила у окна. Она была безупречно одета. Солнце, еще не видимое, но уже мощно пробивающее себе дорогу, рассеивало остатки ночной тьмы, и на улице все четче прорисовывались очертания зданий. Женщина услышала скрип открываемой двери и не спеша повернулась. Натянутая, как струнка, спина, развернутые плечи, голова горделиво вскинута…
        - Если твое желание неизменно, мы возвращаемся в Дамаск, - спокойно известила Хайфа Габриэля о своем намерении и встретилась с его недоверчивым взглядом. От него пахло перегаром, но взгляд оставался трезвым. Хмель не брал его. Видно, и ему расставание дается тяжело. Хайфа смягчилась и пояснила с улыбкой: - Я устала все время бояться! Ты прав: лучше одним махом разрубить запутанный узел и не продлевать агонию исчерпавших себя отношений.
        - Твое решение вызывает у меня подлинное уважение. Я оставлю Рапида у ворот Дамаска и уеду. Не будем устраивать шумных прощаний, хорошо?
        - Коня ты заберешь с собой, - сказала Хайфа, но, увидев отрицательный жест, с вызовом добавила: - Или я его зарежу! Рапид не знал другого седока, а мне лишние напоминания о тебе ни к чему!
        У стен Дамаска Габриэль обернулся и долго смотрел в сторону паланкина. Затаив дыхание, Хайфа замерла в отчаянной, надрывной мольбе. Но он круто развернул коней на запад.
        - Все в порядке! Так надо! - громко крикнула хозяйка, увидев замешательство людей, удивленных поступком командира.
        Одинокий всадник вскоре исчез за горизонтом, а торговый обоз поглотили ворота Дамаска. Хайфа ничего не видела - глаза ей застилали слезы. До служанки долетало ее прерывистое бормотание:
        - Он очень разборчив в любви… и долго присматривается. Слишком долго… Я успела ему надоесть.
        ***
        Достигнув Акры, которая последние почти сорок лет была столицей иерусалимских королей, Джибраил вновь почувствовал себя Габриэлем д’Эспри. Забытое и чертовски приятное ощущение! Наконец-то он выполнит обет, данный семь лет назад, и послужит христианскому воинству в деле освобождения Гроба Господнего от неверных. Неверных? Габриэль усмехнулся.
        Он выбрал постоялый двор в районе Монмусар, на севере города, и снял там несколько комнат. А с утра отправился осматривать Акру.
        Город делился на огромные кварталы, принадлежащие венецианцам, пизанцам, генуэзцам, франкам, провансальцам, англичанам, немцам, фламандцам. У каждой колонии был свой храм. Позже Габриэль узнал, что в Акре насчитывается три с лишним дюжины церквей и соборов. Невероятное количество даже для такого огромного города! Но еще больше Габриэля-воина поразила оборонительная мощь Акры. Со стороны моря порт охраняла сама природа с помощью скальных мысов и коварных рифов. А на суше в кольце толстых неприступных стен с могучими башнями каждая община выстроила по дополнительной цитадели. Самыми крупными из них - крепостями в крепости - владели тамплиеры, госпитальеры и иерусалимская королева Иоланда.
        Габриэль бродил по чистым узким улочкам среди высоких каменных домов единой высоты. Стены, сложенные из отесанных блоков белого известняка, украшали живописные росписи; почти все окна были застеклены. Богатый город.
        Центр по обыкновению представлял собой сплошной рынок, где лавки ремесленников пестрой вереницей сменяли друг друга. Здесь раскаленный безжалостным палестинским солнцем воздух смешивался с удушливым смрадом, а налетавший с моря ветерок вместо спасительной свежести приносил зловоние морского порта. Разноязыкий гомон, состоящий из криков зазывал, споров торгующихся, звонкоголосой женской болтовни, задиристых воплей пьяных моряков, нестерпимо резал Габриэлю слух.
        - Вавилон! - громко произнес он.
        - Простите, вы что-то сказали? - замедлив шаг, переспросил немолодой рыцарь с алым крестом на белоснежном сюрко.
        - Невольно глохнешь от этого разноязыкого гула. Настоящий Вавилон, - улыбнулся шевалье.
        - Ваша правда, с непривычки тут тяжеловато. Я так понимаю, вы в Акре недавно?
        - Со вчерашнего дня.
        Обрадовавшись неожиданному собеседнику, Габриэль предложил ему подкрепиться в ближайшем трактире: навязчивые запахи из харчевен и терпкий аромат восточных пряностей обостряли чувство голода.
        - С удовольствием. День сегодня не постный, можно и отобедать в хорошей компании. Меня зовут брат Мишель, - представился мужчина. Он был чуть ниже Габриэля, но такой же широкоплечий.
        - Шевалье Габриэль д’Эспри.
        Они остановили свой выбор на харчевне «Свиное рыло» и, разместившись в углу зала, подальше от остальных посетителей, заказали мясо, пирог со шпинатом и вино.
        - Вы прибыли в Акру лишь вчера, однако ваша смуглая кожа позволяет предположить, что на здешней земле вы уже давно.
        - Верно подмечено! Семь лет назад, не доплыв до Кипра, наше судно ушло на дно. Меня захватили в плен. Лишь недавно доставили выкуп от моих близких из Франции. Я вновь обрел свободу и теперь готов выполнить святой обет.
        Шевалье заранее придумал эту историю: он не намерен был рассказывать правду о сложных отношениях с мусульманской семьей, все равно не поймут, а оправдываться ему не хотелось. Да и не в чем было.
        Принесли их заказ. Жадно впившись зубами в сочный кусок жареного мяса, Габриэль признался:
        - Как же я соскучился по свинине!
        - Вы прежде воевали? Я имею в виду настоящие военные кампании, а не турниры, - продолжил разговор Мишель, утолив первый голод и взяв кружку с вином.
        - Пять лет сражался в Лангедоке, усмиряя катаров. - Габриэль заметил на лице собеседника едва уловимое недовольство. Очевидно, брат Мишель, как и все тамплиеры, не поддерживал альбигойскую войну. Это внушало еще бо`льшую симпатию. - Под Тулузой меня тяжело ранили, и я дал обет после исцеления отправиться в Левант.
        - Что вы делали в плену?
        Храмовник вновь вернулся к щекотливой теме, и Габриэль поднес к лицу кружку с вином, скрывая ироничную усмешку: их беседа напоминала допрос.
        - Сначала был гребцом на галере, затем писарем в лавке у дамасского купца. Я хорошо знаю латынь. Торговля же между христианами и мусульманами сейчас ведется очень оживленно, вот мои познания и понадобились сарацинам.
        - Вы еще и образованны… - будто подытоживая что-то, пробормотал тамплиер и добавил громче: - Теперь моя очередь рассказать о себе: я маршал иерусалимского командорства Ордена Храма.
        - Это большая честь для меня…
        - Перестаньте расшаркиваться, мы не в королевском дворце. - Мишель скупой улыбкой смягчил свой резкий тон. - К делу! Мы спешно собираем дополнительный отряд для обороны нашей новой крепости Шато-Пелерин. Пять лет назад дамасский амир аль-Малик аль-Муаззам попытался покорить ее, но у него ничего не вышло. Есть сведения, что его брат султан аль-Камиль хочет в ближайшее время взять реванш. Крепость неприступна, но пренебрегать укреплением гарнизона не следует. Кстати, она способна вместить до четырех тысяч военных.
        - Ого! - присвистнул шевалье с откровенным восхищением.
        - «Ого!» вы скажете, когда увидите ее вблизи, - улыбнулся маршал уже радушней, но его голос по-прежнему выбивал командную дробь. - Предлагаю и вам присоединиться к нашему отряду. Помимо рыцарей мы собираем внушительное сопровождение из туркополов[92 - Туркополы - подразделения легкой кавалерии, на марше всегда находившиеся в авангарде. Служили в разведке, в частях фуражирования, часто использовались как конные лучники. В бою прикрывали рыцарей с тыла. Имели на вооружении лук (арбалет), пику, щит и легкий стеганый доспех. В XI - XII вв. в подразделения туркополов нанимались мужчины из местного населения от смешанных браков (туркополы с греч. - «сыны турок»); позже (в XIII в.) этническая принадлежность не имела значения.] и лучников. Выступаем через два дня. Время на раздумья - лишь до завтрашнего утра.
        - Я согласен!
        - Искренне рад! - Подтверждая свои слова, Мишель отсалютовал кружкой вина и, отпив глоток, продолжил: - Ваши меч и квилон, как я погляжу, сработаны дамасскими оружейниками - добротные. У вас есть конь и доспехи?
        - И конь, и рыцарское вооружение в полном комплекте.
        - Не зря я остановился, - пробормотал храмовник, и Габриэль взорвался хохотом.
        Он не поверил, что монах нечаянно проболтался, слишком уж выверенным было каждое его слово. Но ироничная небрежность вызывала у шевалье симпатию. Улыбнувшись в ответ, брат Мишель пояснил:
        - От вас исходит спокойная уверенность сильного человека. Жду вас завтра в нашем Доме; там мы обсудим подробности.
        Габриэля обрадовала встреча с высокопоставленным храмовником. Утром задолго до намеченного часа он отправился в командорство тамплиеров - наиболее надежно укрепленное место в городе. У крепости были высокие блочные стены с башней на каждой стороне. Башни скромного размера не покоряли своей мощью, но приковывали к себе внимание: на каждой из них красовалось изображение льва, поднявшего правую лапу и смотрящего вправо. Фигуры размером с быка, покрытые золотом, просто ошеломляли! Казалось, богатство Ордена устрашающе рычало. Оторвавшись от этого золотого великолепия, Габриэль перешел улицу Святой Анны и осмотрел стоявший особняком дворец Великого Магистра, сложенный основательно, на века, как и все, что строили тамплиеры.
        Обойдя огромную церковь, колокольня которой, казалось, впивалась в низкие облака, шевалье вернулся к цитадели. Тяжелые, обитые железом ворота впустили его в большой внутренний двор. Брат Мишель в окружении спешившихся рыцарей уже обсуждал условия найма и порядок завтрашнего выступления. Усвоив детали, д’Эспри задержался в Доме Храма. Ему предстояло решить свои личные дела. Сбережения, дополненные драгоценными камнями Хайфы, сделали его весьма состоятельным человеком. Габриэль обнаружил ее подарок еще в первый вечер в придорожной харчевне и чуть было не вернулся. Но, поразмыслив, понял, что Хайфа, возможно подсознательно, надеялась на его возвращение. Бурные выяснения отношений сменятся страстной ночью, а после нее уйти будет еще трудней. Жизнь непредсказуема; когда-нибудь у него появится возможность вернуть этот долг.
        Тамплиеры обладали репутацией безупречных казначеев, у них хранил свою казну даже Филипп Август. Габриэль решил последовать примеру французского короля, доверив храмовникам свои сокровища. К тому же в его голове зародилась неясная мысль стать членом ордена; тогда эти деньги послужат вступительным взносом.
        Шевалье указали на исполинскую башню, стоявшую на мысе, - сокровищницу тамплиеров. Он разыскал дежурного казначея и, передав ему на хранение денежный вклад, получил заемное письмо. Отныне грабители были Габриэлю не страшны.
        Теперь нужно как можно скорее подобрать себе оруженосца. Выбор Габриэля пал на подвижного и смышленого парня лет двадцати. Он вырос сиротой, а потому многое умел и, не страшась задавать дополнительные вопросы, быстро вникал в круг новых обязанностей. Невысокий Андре не обладал силой Геракла, но, несомненно, был весьма ловким. Поход в Шато-Пелерин станет для него проверкой.
        ***
        Путь колонны военных пролегал вдоль побережья по живописным зеленым холмам с финиковыми рощами. Впереди скакали туркополы, затем шествовала дюжина храмовников во главе с маршалом, за ними - наемные рыцари с оруженосцами, следом - лучники. Замыкал колонну небольшой обоз. Рядом с Габриэлем ехал дружелюбный рыцарь. Его кольчужный капюшон был откинут, и ветер трепал волосы цвета спелой пшеницы; затаившаяся в короткой бороде улыбка и светлые прищуренные глаза в лучиках глубоких морщин выдавали неунывающего весельчака.
        - Нам предстоит провести вместе пару месяцев, поэтому предлагаю познакомиться, - сказал рыцарь. - Меня зовут Рено де Вир, я родом из графства Перш.
        - Габриэль д’Эспри, ваш сосед - из сеньории Монфор, - в тон собеседнику весело отрекомендовался шевалье. - Вы давно в Леванте?
        - Давненько, третий десяток пошел.
        - То есть вы почти туземец?
        За непринужденным разговором рыцари не заметили, как закончился день и они подошли к Шато-Пелерин. Увидев замок, Габриэль вспомнил слова маршала, и «ого!» - самое меньшее, что пришло ему на ум при виде этой ошеломляющей мощи. Мыс с замком Пилигримов врезался глубоко в море; неприступные скалы вперемежку с высокими стенами надежно защищали береговую линию. С суши мыс загораживали три огромные башни, соединенные между собой зубчатой стеной, а впереди угрожающе разинул пасть глубокий ров, заполненный морской водой. Высота стены достигала восьми-девяти человеческих ростов. У нее было две линии бойниц, и залп лучников легко мог покрыть стрелами всю эспланаду. И это только первый уровень обороны! Далее возвышалась гигантская стена, раза в два выше первой, с двумя исполинскими башнями, обращенными на юг и на север. Рено де Вир, наблюдавший за тем, как вытягивается лицо его нового знакомого, понимающе улыбался. В первый раз увидев крепость, он испытал такой же почтительный восторг, а потому спешил поделиться с Габриэлем известными ему характеристиками:
        - Каждая из внутренних башен размером сто на семьдесят шагов. Блоки, из которых они сложены, во время строительства с трудом тянули два быка. Конюшни находятся в подземных тоннелях, поэтому лошадям не страшны обстрелы и пожары. Да и ров пробит в скальной породе, что полностью исключает возможность подкопа. Если ко всему сказанному добавить наличие внутри двух источников с чистой водой, станет ясно: эту крепость сарацинам никогда не взять![93 - Отвоевав в 1291 г. Левант, мусульмане так и не взяли крепость Шато-Пелерин. После падения Акры тамплиеры просто покинули замок, прекратив бессмысленную оборону.]
        - Стены стенами, но укрепленный гарнизон никогда не помешает. - Габриэль помнил, как многие крепости Лангедока, казавшиеся неприступными, сдавались упрямцу де Монфору из-за нехватки людей.
        - Это вы верно заметили. Тем более что в прошлом тамплиеры получили жестокий урок…
        - Расскажите! - попросил шевалье, не скрывая любопытства.
        - Думаю, я как раз успею это сделать, - оценив расстояние до ворот замка, произнес де Вир. - Менее полстолетия назад тамплиеры построили грозную крепость Шастеле у брода Иакова на реке Иордан. Тогда усиливалось могущество Салах ад-Дина. Уверен, вы много о нем слышали…
        - Скажу больше: дом в Дамаске, где я жил во время плена, находился в нескольких кварталах от могилы этого знаменитого султана.
        Рено удовлетворенно кивнул и продолжил рассказ:
        - Так вот. Иерусалимское королевство нуждалось в укрепленном замке, который бы контролировал важный брод на караванном пути из Дамаска в Акру. Говорят, строительство неприступного вала из камня и железа с двойной стеной укреплений с первого же дня заставило сарацинского султана заволноваться. По слухам, он даже предлагал деньги иерусалимскому королю за недостроенный замок. Но Балдуин Четвертый отказался и продолжал возводить эту твердыню. Тогда в конце лета 1179 года Салах ад-Дин стремительным маршем подошел к Шастеле, пока ее не укрепили мощным гарнизоном. В крепости находилось всего с полсотни воинов и строители. Сарацины буквально засыпали защитников стрелами, а после нескольких удачных подкопов смогли обрушить одну стену. Маленький гарнизон был перебит, и меньше чем через неделю после начала штурма крепость пала. Помощь от короля Балдуина не успела подойти за столь короткий срок…
        - Теперь понятно, почему, услышав об угрозе, храмовники спешат увеличить число защитников Шато-Пелерин, - подытожил Габриэль.
        Они уже пересекли мост и через южные ворота, предназначенные для всадников и повозок, вошли в крепость. Внутри она производила не менее внушительное впечатление.
        Замковая церковь напомнила Габриэлю мечеть Купол Скалы в Иерусалиме. Долгое время лишенный возможности молиться Господу в христианском храме, шевалье старался не пропускать ни одной мессы. Членам Ордена по уставу разрешалось сидеть во время молитв - для экономии сил: в любое мгновение мог раздаться сигнал к бою. Оставаясь незамеченным в тени ниш за их спинами, Габриэль сравнивал, думал, вспоминал. Неясная мысль - стать тамплиером - приобретала все более отчетливые очертания. Шевалье постоянно и повсюду наблюдал за жизнью воинов-монахов. И как-то возле трапезной услышал проницательное замечание:
        - Вы сделаете неплохой выбор!
        Удивленный Габриэль обернулся, но, вежливо кивнув, брат Мишель тут же исчез в дверях Капитула.
        ***
        Солнце палило немилосердно, и, шумно пыхтя, Рено чертыхался, проклиная обжигающий воздух. Вместе с Габриэлем и оруженосцами они направлялись в разведывательный дозор. По телу струился пот, и нательная рубаха и подкольчужник под хауберком промокли насквозь. Еще перед выездом д’Эспри обмотал шлем тканью, чтобы не задохнуться в этом раскаленном котелке.
        - Ловко у вас получается. Доводилось скручивать чалму? - не удержался от вопроса де Вир, наблюдая за тем, как легко Габриэль наматывает ткань.
        - Не раз приходилось за этим наблюдать. - Габриэль стушевался: было бы глупо попасться на такой мелочи. - Я семь лет провел в плену.
        - Расскажете?
        - Конечно! - И д’Эспри повторил во время пути свою полуправдивую историю. - Теперь ваша очередь поделиться прошлым, - произнес он наконец.
        - С удовольствием, но позже, вечером. У меня пересохло во рту, и язык почти не шевелится, да и мысли расплавились…
        Миновав поселение крестьян и ремесленников, обслуживающих замок, рыцари отъехали на день пути юго-восточнее крепости, где следующие двое суток им предстояло вести наблюдение. Надежно спрятав коней в зарослях высокого кустарника, рыцари устроились в расщелине скалы, откуда равнинная местность просматривалась на несколько лье. Оруженосцы, расседлав и накормив лошадей, помчались к журчащему неподалеку источнику. Набрав полные кожаные ведра, Андре и Этьен вдоволь напоили животных и наполнили фляги своих сеньоров.
        Наблюдение продолжалось недолго - солнце, улизнув за горизонт, уступило место темной южной ночи. Огонь из осторожности не разжигали и на ужин довольствовались куском вяленого мяса и сухой лепешкой. Подкрепившись, оруженосцы улеглись спать. А Рено исполнил свое обещание:
        - В Левант я прибыл с отцом в составе войска Симона де Монфора. Я был тогда совсем юным, мне едва исполнилось восемнадцать. Как видите, я невысок, но довольно крепок, и мечом владею превосходно. Жизнь воина сразу же пришлась мне по душе. Мой веселый нрав покорял девчонок, и почти в каждом поселении, где мы квартировали, осталось разбитое сердечко. Но Бог шельму метит. Пришло время, когда я сам безумно влюбился. В красавицу пуленку. Вам, наверное, приходилось видеть девиц от смешанных браков?
        - Приходилось. - Чувство вины захлестнуло Габриэля, будто аркан, и вздох со свистом вырвался наружу. К счастью, темнота скрыла выражение его лица. Шевалье нервно пригладил волосы на затылке.
        - Тогда вы поймете, почему я решил жениться. Но мой отец воспротивился: не допущу, мол, сарацинскую кровь в своем роду, и все тут! В ответ я заявил, что все-таки женюсь и останусь в Леванте. Де Вир-старший, отплывая во Францию, поставил мне ультиматум: если через год не вернусь - один - под родительский кров, он от меня откажется. Так я стал сиротой при живых родителях.
        - Не пожалели об этом?
        - Нет! Помимо красоты моя жена обладала всеми добродетелями хорошей супруги и матери; она родила мне сына и дочь. Правда, два года назад сын по неопытности погиб на турнире, и жена, не сумев справиться с горем, умерла вслед за ним. Сейчас я живу вместе с дочерью Изабель.
        - Родители вас так и не простили?
        - Мой отец крепче брони. Несколько лет назад я написал ему о том, что у него есть двое внуков. Но в ответ - гордое молчание. Хотя я знаю - мои отец и мать еще живы. Ну да бог с ними. - Рено шмыгнул носом, и Габриэль догадался, что товарищ не смог сдержать слезу. Видно, морщинки вокруг его глаз не только от смеха. - Я ни о чем не жалею. Мы с женой прожили долгую счастливую жизнь. Я не особо разбогател, но, зарабатывая мечом на хлеб насущный, сумел купить в Акре небольшой дом. Сейчас собираю на приданое для Изабель. Ей почти тринадцать, пора подыскивать жениха. Вот и вся моя нехитрая жизнь!
        - Почему же нехитрая? Очень интересная, поучительная жизнь, в чем-то я вам даже завидую. Вы пошли наперекор родителям, традициям, распознали и отстояли свое счастье… - задумчиво отозвался из темноты шевалье. - Ладно, пора подумать о сне. Кто отдыхает первым?
        - Вы. Я разбередил душу воспоминаниями и теперь все равно не усну.
        - Хорошо! Разбудите меня перед рассветом, в предутренние часы подежурю я.
        Утром отправившиеся за водой оруженосцы вместо ведер притянули двух связанных арабов - юношей лет шестнадцати.
        - Полюбуйтесь, хозяин! - Андре подвел пленников ближе и, ударив их под колени, без лишних слов заставил опуститься на землю. - Я приметил их еще вчера вечером. Вроде бы пастухи, но на овец им наплевать. А сегодня они наблюдали за нами из-за кустов.
        - Может, это простое мальчишеское любопытство?
        - Не думаю, слишком уж они наглые для обычных пастухов. Да и прыткие - еле связали.
        - На лингва-франка говорят?
        - Мотают головами. Но нас наверняка понимают, я заметил это, когда мы их ловили.
        Один из пленников дернулся в сторону, но тут же получил затрещину от Этьена. Габриэль внимательно всматривался в дерзкие лица. Глаза арабов сверкали ненавистью. Прав оруженосец: они совсем не похожи на пришибленных селян. Габриэль уже хотел допросить их на арабском, но вовремя спохватился.
        - Молодец, Андре, и ты, Этьен. Все верно сообразили. Привяжите обоих к дереву, вечером решим, что с ними делать.
        Габриэль ушел. А затем, прячась за кустарником, подкрался ближе и приготовился слушать. В животе у одного из юношей заурчало, должно быть, от страха. Надеясь прогнать панику словами, он заговорил, уверенный, что кафиры не понимают по-арабски.
        - Как думаешь, наши попадут сегодня в крепость?
        - Завтра. У храмовников жесткий порядок. По плану очередная доставка продовольствия завтра утром.
        - Все равно не пойму, как наши люди смогут поменяться местами с замковыми слугами. А если те не захотят и устроят шум?
        - Осел! В крепости давным-давно под видом наемных лучников находятся несколько правоверных. Все это время они обрабатывали прислугу тамплиеров.
        - Думаешь, у них получилось?
        - Хм, - презрительно ухмыльнулся араб, - а ты бы не согласился покинуть крепость, которой грозит осада, да еще и получить за это кучу серебра?
        - На их месте - конечно, согласился бы. А если узнают стражники на воротах?
        - Не узнают. Со слугами поменяются лишь часть из вошедших в замок. Не думаю, что спесивые кафиры внимательно разглядывают лицо каждого наемного рабочего. Такой обмен произойдет несколько раз, пока наш храбрейший аль-Камиль приближается к крепости.
        - А дальше? Все равно наших людей недостаточно, чтобы перебить весь гарнизон!
        - Зато достаточно времени, чтобы придумать, как в нужный момент открыть ворота изнутри. С этим справятся и два-три десятка верных людей. И хватит болтать! Послушал тебя на свою голову: «Давай понаблюдаем, давай понаблюдаем!» Надо было еще вчера вечером доложить своим о дозоре кафиров. Сейчас бы ели у себя горячие лепешки, а не сидели бы привязанные к дереву. Лучше незаметно шевели плечами, ослабляй веревки. Попробуем сбежать!
        - Рено, проснись! - Габриэль разбудил де Вира и поделился с ним тем, что узнал. - Я сейчас же поскачу в крепость - дорого каждое мгновение. Ты без промедления отправляйся следом за мной. Присматривай за сарацинами, возможно, им еще что-нибудь известно.
        Рапид[94 - Быстрый.], оправдав свою кличку, домчал хозяина в Шато-Пелерин еще до заката. Следующим утром тамплиеры встретили подводы с должными предосторожностями и легко обезвредили мусульманских воинов. Под пытками сарацины назвали имена людей, затесавшихся в крепость под видом лучников. Вскоре головы лазутчиков и их пособников торчали на кольях с внешней стороны эспланады.
        Укрепленный дополнительным гарнизоном замок не удалось взять хитростью. Султан аль-Камиль не стал более искушать судьбу и вернулся в Каир.
        ***
        «Что делать дальше?» - ежедневно спрашивал себя Габриэль. За время службы в Шато-Пелерин его искренняя симпатия к тамплиерам переросла в глубокое уважение, и он находился в шаге от вступления в орден. С женщинами у него не заладилось. Таких глубоких чувств, как к Сабине, он ни к кому не испытывал, а лишь позволять себя любить, как это было с Хайфой, ему не нравилось. Почему бы не стать монахом-рыцарем? Брат Мишель, хорошо разбиравшийся в людях, всячески поддерживал намерение д’Эспри - с помощью длинных бесед, поучительных примеров, посулов для души. Монах не скрывал, что боевое мастерство, помноженное на недюжинный ум и неукоснительное соблюдение воинской дисциплины, сделают его, Габриэля, желанным членом ордена.
        Но что-то удерживало шевалье. Он нуждался в подсказке, последнем толчке, и решил посоветоваться со своим новым другом. Они сидели в крохотном дворике возле дома де Вира, потягивая сильно разбавленное холодное вино. Из кухни, находившейся на первом этаже, доносились дразнящие запахи, а в распахнутых дверях мелькала служанка.
        - Рено, как ты относишься к тамплиерам?
        - Ты знаешь, с уважением. Я много воевал под их руководством и скажу: вояки они отменные! Им по уставу запрещено отступать, а пленных орден не выкупает. Поэтому когда железная лавина рыцарей-храмовников движется на сарацин, те понимают - пощады не будет. За что и ненавидят тамплиеров, болтая о них всякие небылицы. Да и завистники добавляют байки об их жадности, ростовщичестве и любви к роскоши.
        - Я не заметил у них, даже у маршала, предметов роскоши. Никаких украшений на оружии и доспехах. Но при этом всё из качественной стали, а кони дорогие. Да и одежда сшита из добротного сукна…
        - Тамплиеры отличные хозяйственники, они знают: скупой платит дважды. Хорошие вещи служат дольше, а добрый конь спасает жизнь. Так же и в остальном: каждый акр земли у них плодоносит, скот тучнеет, овцы дают превосходную шерсть, ремесленники производят отменные товары. Храмовники ничем не гнушаются, не боятся никакой сферы деятельности человека. И везде - рациональность и железная дисциплина. Ты знаешь, что тамплиеру нельзя иметь собственные деньги?
        - Слышал краем уха.
        - Это главный запрет в их уставе. Если у погибшего храмовника находят хоть одно неучтенное денье, его тут же исключают из ордена. Представляешь? Мертвого!
        Запах свежей сдобы выманил из спальни юную де Вир. Схватив на кухне горячий пирожок и перекидывая его из руки в руку, она с откровенным любопытством рассматривала гостя. Но, перехватив ответный взгляд, в смущении унеслась к себе наверх. Служанка в это время вышла из дому, чтобы накрыть стол, за которым сидели приятели. Румяная пышечка средних лет выполняла в доме всю женскую работу, начиная от стирки и заканчивая обязанностями горничной. А судя по тому, как фамильярно она держалась с Рено, еще и разделяла постель с хозяином, догадался Габриэль. Дождавшись, когда служанка в очередной раз скроется в недрах кухни, он впервые произнес долго вынашиваемое решение:
        - Хочу вступить в Орден Храма.
        Теперь задумался Рено. Габриэль не сводил с рыцаря глаз и внезапно понял, как важно для него мнение мудрого друга. Рука шевалье потянулась к волосам на затылке.
        - Я понимаю, что у тебя была очень сложная жизнь и ты рассказал мне далеко не все. Не перебивай! - предупредил Рено, заметив протестующий жест собеседника. - Многое из прошлого мы предпочитаем забыть навсегда. Думаю, твое желание стать тамплиером - прежде всего попытка убежать от себя, спрятаться от судьбы. Но это обман, а ложь - великий грех. Как ты сможешь прийти в Дом Господа, имея на душе такую ношу?
        - Наверное, ты прав. Я действительно не знаю, что делать дальше, не понимаю, чего хочу…
        - И еще. В ордене у тебя отберут свободу, подчинив все твои дела, мысли, желания уставу и Капитулу. Многие новички, становясь тамплиерами, мечтают приобщиться к их славе. Но забывают: мир не знает ни одного имени героя-храмовника, вся слава принадлежит ордену! Неофиты, привыкшие к вольготной жизни, страдают прежде всего от отсутствия собственного «я». Ты же успел побывать в плену, познал вкус свободы и готов снова с ней распроститься?
        - Я еще не перестал радоваться, слыша «Габриэль д’Эспри» вместо «Джибраил».
        - Вот и ответ! Сделавшись храмовником, ты вновь потеряешь имя, станешь братом Габриэлем. - Повисло долгое тяжелое молчание. - Хочешь вернуться во Францию?
        - Скорее да…
        - Несчастная любовь преградила дорогу домой? - мягко улыбнулся Рено, и Габриэль, тяжело сглотнув, уставился в проницательные глаза друга. - Ну, ну, не нервничай! Все мы бредем по жизни, подгоняемые демонами: завистью, тщеславием, ненавистью, страхами. Нам же с тобой достался не самый худший из них - любовь. Правда, у тебя она основательно приправлена ревностью, отчего ее вкус изменился.
        - Угадал. Моя невеста, не дождавшись меня, вышла замуж за другого. Но все уже перегорело. А свобода, очевидно, вскружила мне голову. Нужно привыкнуть к своим и удержать равновесие, - засмеялся шевалье.
        - Вот это мудрые слова! Ты человек целеустремленный, но после плена немного растерялся, потому и захандрил. Поживи-ка годик-другой в Акре, затем решишь: орден или Франция. А сейчас будем ужинать. Изабель, присоединяйся к нам! - громко позвал Рено. - Кстати, шевалье, где твой оруженосец?
        - Отпросился навестить очередную девицу. Меняет их, стервец, чуть ли не каждую неделю. Не пойму, что они в нем находят?
        - Когда-то отец говорил обо мне то же самое!
        И, весело подмигнув, хозяин дома принялся разрезать зажаренную баранью ногу.
        ***
        К зиме следующего года Изабель превратилась в привлекательную девушку. У нее были выразительные, слегка раскосые карие глаза; белая кожа прекрасно гармонировала с густыми темными волосами. Лишь любопытный носик постоянно влезал во взрослые беседы отца.
        Рено с Габриэлем за прошедшее время очень сдружились. Они вместе воевали - стычек в приграничных районах хватало с избытком - и проводили свободное от службы время. Д’Эспри даже снял жилье неподалеку, чтобы после затянувшихся далеко за полночь бесед было проще добираться до собственной постели.
        Изабель, проявляя упорство, вертелась рядом с ними. Ее детская восторженность красивым другом отца постепенно переросла в откровенный флирт. Рубец на лице Габриэля благодаря стараниям Хайфы давно превратился в еле заметную полоску, а отточенная физическими нагрузками фигура выглядела как никогда эффектно. Он находился в зените мужской красоты, и редкая женщина могла смотреть на него равнодушно. Изабель, к сожалению, не стала исключением; она не сводила с рыцаря влюбленных глаз. Пытаясь бороться с этим, Габриэль прибегал в общении с ней к холодной строгости, а иногда и к открытому пренебрежению. Не помогало.
        - Рено, негоже юной девице слушать наши грубые беседы с пикантными подробностями походной жизни, - уже не в первый раз сказал он другу.
        - Перестань наговаривать! Пошлостей и сквернословия мы избегаем. А девочке скучно. У нее нет матери. С кем ей беседовать? - отмахивался Рено, делая вид, будто не понимает сути проблемы. - На днях отправимся к родственникам жены в Цезарию. Для меня эти поездки тяжелы - там все напоминает о покойной супруге. Но для Изабель это развлечение.
        - Когда поедете, возьми с собой моего Андре. Дороги неспокойные, и еще один человек вам не помешает.
        Спустя неделю во дворе дома д’Эспри раздался громкий цокот копыт. Рыцарь читал перед сном. Вдруг к нему в комнату влетел Андре. У него заплыл один глаз, а одежда была покрыта кровавыми разводами.
        - Беда, сеньор! На нас напали разбойники и захватили в плен Изабель!
        - Это твоя кровь? - спросил Габриэль, указывая на рубашку.
        Он уже опоясывался мечом. В критических ситуациях шевалье принимал решение и действовал одновременно.
        - Не моя, Этьена. Со мной все в порядке. А вот Рено ополоумел. Еле привезли его домой. Пришлось связать!
        Де Вир сидел на табурете и, обхватив голову руками, громко выл. Усевшись напротив, Габриэль бесцеремонно приподнял лицо несчастного отца за подбородок.
        - Ты успел рассмотреть нападавших? Кто это был? Сколько их? Остальные, - он бросил взгляд на оруженосцев, - тоже пытаются вспомнить.
        - Разбойники, кто же еще? - первым заговорил Андре. - Только в их шайках арабская речь мешается с лингва-франка.
        - Не сарацины - точно, - сказал Этьен, поддерживая ладонью раненую руку, обмотанную окровавленной тряпкой.
        - Я насчитал человек семь или восемь, - отозвался Рено; решительный голос друга заставил его очнуться. - Они неожиданно выскочили из темноты и попытались захватить вьючную лошадь со скарбом. Изабель заметила их первой и подняла крик. Пока мы отвоевывали назад свои пожитки, кто-то из разбойников схватил мою дочь и, перекинув через седло, ускакал. Остальные негодяи, быстро смекнув, прикрывали отход своего товарища. Нам удалось уложить двоих, но остальные успели скрыться. На небе были тучи, ни черта не видно… Разбойники просто растворились в темноте.
        - Господин прав, - закивал головой Андре, - я поскакал следом за мерзавцами, но они исчезли, словно призраки. Даже стука копыт не было слышно.
        - Таким образом, их осталось шестеро, - подсчитал Габриэль. - Копыта лошадей они обвязывают тряпками, чтобы скакать бесшумно… Значит, так! Завтра ты, Рено, останешься дома - будешь ждать вестей от разбойников. Они обязательно потребуют выкуп за Изабель.
        - Но ее могут продать в какой-нибудь гарем! - воскликнул де Вир. При упоминании о дочери у него на глазах вновь появились слезы.
        - Могут. Но сначала попытаются получить выкуп! Ты заплатишь за нее гораздо больше, чем дадут в любом гареме, даже учитывая то, что она девственница. Мы же с Андре пройдемся завтра по базарам и харчевням, будем вслушиваться в болтовню прохожих. Может, кто-то обмолвится о вчерашнем похищении. А сейчас всем спать, - приказал Габриэль, но, взглянув на де Вира, с искренним сочувствием добавил: - Тем, кто сможет.
        Утром, переодевшись в бедняцкие отрепья, Габриэль и Андре стали прохаживаться по торговым кварталам Акры в поисках каких-либо сведений. Протолкавшись напрасно весь день, вечером они вновь сошлись в доме у Рено. Рассевшись полукругом возле горевшего на кухне очага, мужчины сообщили о неутешительных результатах. О еде никто не вспоминал - слишком все были подавлены.
        - Все бесполезно! Надо собирать отряд и прочесывать окрестности! - Де Вира охватила болезненная жажда деятельности; он готов был на все, чтобы спасти свою дочь.
        - Ага, чтобы разбойники побыстрей избавились от нежелательной пленницы, продав ее первому попавшемуся купцу, торгующему живым товаром, - подавляя сочувствие, жестко возразил Габриэль. - Эти мерзавцы не разглядели у тебя на лбу, где ты живешь! А Изабель наверняка ничего им не скажет. Им нужно время, чтобы все выяснить.
        Железная логика друга несколько отрезвила Рено.
        - Что будем делать завтра? - спросил он.
        - То же самое! Думаю, им понадобится три-четыре дня, чтобы понять, как именно требовать выкуп. Может, нам повезет раньше. - Хлопнув ладонями по коленям, Габриэль закончил совет и встал. - А сейчас всем спать. Рено, и тебе тоже! Выпей травяного настоя и попробуй заснуть. Нам всем нужны силы.
        Служанка, услышав последние слова, уже бросилась к котелку готовить отвар.
        Лишь к вечеру третьего дня Габриэль, спрятавшись за выступом одного из зданий на Кожевенной улице, услышал то, что его интересовало. Два коренастых парня в дорогой, но поношенной одежде негромко переговаривались между собой.
        - Мы узнали, что это дочь сеньора де Вира. Где живет, тоже выяснили.
        - Так в чем же дело? Надо требовать выкуп!
        - Требуй! Постучись в двери и скажи: «Господин, ваша дочь у нас, дайте денег!» А к вечеру будешь болтаться на виселице посреди главной площади.
        - Что же делать?
        - Надо отправить письмо. Но как? Никто из нас не умеет писать, хромой лишь с трудом читает.
        Решение пришло молниеносно. Отделившись от здания, Габриэль оббежал несколько домов и вернулся на эту же улочку с противоположной стороны квартала.
        - Составляю договоры, пишу письма, беру недорого! Письма, договоры - напишу для любого!
        Сквозь толчею, прихрамывая, протискивался писарь, устало выкрикивая одну и ту же фразу.
        Разбойники одновременно уставились на босоногого мужчину в латаном халате и нелепом головном уборе, нахлобученном на голову.
        - Уважаемый, - ехидно оскалившись, крикнул один из них, - подойди-ка сюда.
        - Молодые люди желают написать любовное послание? - Габриэль заискивающе улыбался, потирая многодневную щетину на лице.
        - Угадал. Только писать будешь у нас дома. За это мы тебя накормим и приютим на пару дней.
        - Эх, согласен. Не в моих правилах работать за еду, но у меня совсем кишки свело от голода… Где господа живут?
        - Увидишь.
        И, подхватив писаря под руки, разбойники торопливо направились к городским воротам.
        - Но вы не говорили, что живете за городом! - Возмущаясь и икая от страха, Габриэль вертел головой: может, удастся заметить что-нибудь полезное. - Я отказываюсь, это опасно!
        - Опасно не слушаться нас! Тебе сказали: еда и ночлег будет. Не шуми! - И один из парней ткнул увесистым кулаком Габриэля под ребра. Тот жалобно заскулил, и разбойник, развеселившись, ударил его еще раз. - Не верещи как девка!
        Ночью Рено не сомкнул глаз. Исчезновение Габриэля одновременно радовало и пугало его.
        - Сеньор де Вир, успокойтесь! Мой хозяин предупредил заранее: волноваться за него не стоит. Вы же знаете, какой он умный! Наверняка придумал какую-нибудь хитрость, - увещевал рыцаря Андре.
        И действительно, на рассвете под двери дома просунули письмо. Рено дрожащими руками развернул кусок пергамента и, с трудом разбирая буквы, прочитал:
        «Твоя дочь находится у нас в загородном доме, где ум. Искать бесполезно! Выкуп - 50 безантов - принесешь сам. Будь один. На закате тебя встретят за Северными воротами у оливковой рощи. При малейшем подозрении мы отменим сделку, и девица окажется в сарацинском гареме».
        - Они потребовали выкуп! Благодарю тебя, Господи! - И Рено, рухнув на колени, стал неистово молиться.
        Пробормотали благодарение и оруженосцы. Когда первая радость немного схлынула, де Вир еще раз медленно прочел послание вслух. А затем в раздумьях принялся кружить по кухне:
        - Вам не кажется, что в этом письме что-то не так? Оно по-деловому точное, без лишних рассуждений и описаний. И вот это: «В загородном доме, где ум». Чепуха какая-то.
        - Может, они намекают, что у них все продумано? - предположил Андре, опиравшийся на дверной косяк.
        - Или же дом расположен где-то с умом, просто так не найдешь, - сказал Этьен. Он спрятался в углу, чтобы мечущийся по комнате сеньор случайно не зацепил его раненую руку.
        - Где ум… - бормотал Рено, предчувствуя что-то важное. - L’esprit[95 - L’esprit - ум (фр.).]…
        - Д’Эспри! - вдруг воскликнул Андре. - В доме, где находится сеньор д’Эспри! Это он написал это письмо под диктовку разбойников.
        - Ты прав! - Потрясенный де Вир крепко обнял сообразительного парня. - Теперь я спокоен, Габриэль рядом с моей дочерью!
        - Господин, я знаю, о какой оливковой роще идет речь. Местность там ровная и хорошо просматривается. Разбойники издалека увидят сопровождающих вас людей, - заметил Этьен.
        - А никого и не будет, - ответил де Вир. - Я поеду один.
        ***
        Наконец-то тревожная ночь, проведенная в логове разбойников, сменилась рассветом.
        Еще вечером, составляя письмо в общем зале за длинным столом, Габриэль запоминал обстановку. В полуразрушенной башне, находившейся часах в трех ходьбы от города, сохранилось перекрытие над первым этажом, служившее разбойникам крышей. В двух угловых комнатах уцелела каменная кладка, а в помещении, куда затолкали шевалье, недостающую стену заменили куском ветхого полотнища. После того как он написал послание, ему сунули кусок сыра с хлебом, кружку с кислой жижей, обозвав ее вином, и велели помалкивать, если он хочет выбраться отсюда живым.
        Утром, когда все в башне зашевелились, Габриэль изо всех сил напрягал слух, стараясь различить звуки. Вскоре заскрипела, открываясь, дверь и раздался высокомерный женский голос. Изабель! Она здесь! Рыцарь осенил себя крестным знамением и, бесшумно ступая, подошел к занавеске и осторожно выглянул из-за нее.
        Разбойники закончили завтракать и разбрелись по углам. Они то уходили, то возвращались. Определить, сколько их было рядом с башней, Габриэлю не удалось. Лишь возле дверей комнаты, где держали девушку, постоянно дежурил стражник, да у котла, подвешенного над очагом, колдовал колченогий парнишка, и башня наполнялась вкусным запахом еды. Рядом с костром стояла бадья с песком - на случай, если понадобится срочно погасить огонь. Скользнув взглядом по грубо сколоченным, стоящим вдоль стен кроватям, Габриэль заметил в противоположном углу лестницу, ведущую на второй, уже несуществующий этаж. Окна-бойницы почти не пропускали дневного света, поэтому горели факелы в стенных креплениях.
        Запомнив обстановку, Габриэль осторожно отвязал от бедер короткие кинжалы и вытащил из головного убора метательные ножи. Он с трудом спрятал их в чалме, отчего та приняла еще более несуразную форму. Но разбойники решили, что его жалкий вид и неровная походка - привязанные кинжалы сковывали движения - объясняются убогостью писаря, а потому не стали обыскивать его полностью, ограничившись осмотром тощей котомки.
        В полдень голоса смолкли. Неужели все ушли? Габриэль отодвинул край занавески, но тут же вернул ее на место - двое разбойников вернулись. Один из них заглянул к писарю. Тот послушно сидел на жестком топчане и глуповато улыбался. Снисходительно хмыкнув, разбойник бросил ему свежую лепешку и, вернувшись к приятелю, продолжил прерванную беседу на арабском. Очевидно, повар и охранник у дверей Изабель не понимали местную речь, а жалкий писарь не стоил внимания.
        - Поэтому я ухожу из шайки. У нас уже куча золота, а мы все собираем и собираем! Скажи, для чего?
        - Давид говорит, для важного дела, после которого мы станем богаче самого султана.
        - Ерунда! Мы и так богаты, а едим и пьем всякое дерьмо. Живем на развалинах. Баб видим только по праздникам!
        - Согласен: надоело прозябать в этом клоповнике и жить в вечном страхе перед Давидом. Уходим?
        - Уйдем, только не с пустыми руками! После удачного выкупа наш Давид, как обычно, исчезнет на пару дней. Вот тогда-то мы вытащим сокровища из тайника в его комнате и скроемся.
        - В его комнате? Я думал, они закопаны где-то в округе…
        - Все так думают! Давид для отвода глаз уносит добычу и якобы закапывает в месте, известном только ему. Но однажды ночью в приоткрытую дверь я увидел все наши богатства. Чуть не ослеп от блеска!
        - Да поможет нам Аллах!
        Под вечер члены шайки сошлись под сводами башни, и Габриэль по голосам определил, сколько их: вместе с хромоногим поваром - семеро. Шевалье не двигался, надеясь, что о нем забудут. Вскоре послышался конский топот, и Габриэль припал к дырочке, заранее проделанной в занавеске. В зал вошел Рено в сопровождении восьмого разбойника. На входе их встретил громила с двуручным боевым топором. Вчера его не было. Очевидно, это и есть главарь банды Давид. Теперь понятно, почему разбойники перед ним трепещут!
        - Приветствую тебя, любящий отец! - раздался трубный голос Давида, соответствующий его исполинской стати.
        - Где моя дочь? Покажите ее! - Голос Рено звучал со спокойной уверенностью, но Габриэль понимал, каких усилий ему это стоило.
        Давид кивнул на дальнюю комнату. По его знаку Изабель с кляпом во рту на мгновение вывели на порог, а затем вновь заперли. Самообладание изменило отцу. Распахнув плащ, он указал на внушительный кошель, тяжело свисавший с пояса:
        - Немедленно отпустите ее! Я привез выкуп!
        - Послушный мальчик! - расхохотался Давид, и даже его подельники поежились от этого сатанинского смеха. - Но у нас изменились планы…
        Он перекинул из руки в руку тяжелый топор, словно игрушку, и двинулся вперед, демонстрируя свои истинные намерения.
        - Дьявольское отродье! - Рено выхватил меч и принял боевую стойку.
        Он едва доставал макушкой гиганту до плеча, но с легкостью отбил его вялый замах: видимо, разбойник недооценил противника. Рыцарь тут же отскочил назад, оставляя место для маневра. Удивленный Давид снова замахнулся, но противник ускользнул. Маленький Рено кружил вокруг соперника, истощая его силы и ища брешь для ответного удара. Окружающие изумленно уставились на этот необычный поединок. Помочь главарю никому не пришло в голову.
        Пора! Забытый всеми Габриэль вынырнул из-за занавески, и два метательных ножа вонзились в шеи разбойникам. Прыщавый парень удивленно обернулся: писарь?.. Однако у его напарника были более крепкие нервы: он бросился в атаку. Габриэль, ловко уклонившись, нанес ему быстрый удар кинжалом под подбородок. Лезвие вошло глубоко и плотно застряло в теле жертвы, поэтому сабельную атаку прыщавого парня шевалье пришлось отражать с помощью одного короткого кинжала - неравноценное оружие. Но клинок в сильных руках Габриэля превратился в сплошной зловещий круг; ноги шевалье привычно задвигались в боевом танце, отступая в сторону горящего очага. Уверенный, что загнал противника в угол, разбойник уже предвкушал победу. И сделал последний широкий замах. Однако лжеписарь уже зачерпнул из бадьи пригоршню песка и швырнул ему в лицо. Пока разбойник, чертыхаясь, протирал глаза, Габриэль скользнул ему за спину и изо всех сил ударил локтем в основание черепа. Разбойник полетел в огонь, перевернув на себя горячее варево в котле. К потолку взвился звериный рев. Габриэль успел подобрать отброшенную саблю и в резком развороте
встретился с новым противником. Орудуя саблей и кинжалом, шевалье отработанным ударом с оттяжкой отрубил нападавшему руку возле плеча. Разбойник с воем упал на колени, заливая кровью пол. Выдернув из мертвой ладони тяжелый меч, шевалье помчался в противоположный конец зала на помощь другу. Дела Рено шли не столь блестяще - его левая рука беспомощно свисала. Однако и противник его явно обессилел.
        Последний человек из банды Давида, улучив момент, приблизился к Рено со спины. Но, не успев замахнуться, упал с кинжалом в затылке. Главарь отвлекся на биение сердца, отыскивая того, кто метнул нож. Рено воспользовался этим и, прыгнув вперед, разрубил сопернику бедро. От неожиданной боли Давид упал на одно колено, но, защищаясь, выкинул вперед топор. Рено отскочил. Габриэль был уже сзади и обрушил на голову гиганта мощный удар меча. Давид с раскроенным черепом завалился набок.
        - Кажется, я вовремя? - весело уточнил Андре, спускаясь со второго этажа.
        Габриэль лишь благодарно кивнул ему.
        Пока рыцари, опираясь на мечи, пытались отдышаться, Андре освободил пленницу от пут и вывел ее в зал. Дочь и отец, всхлипывая, обнялись; Изабель пригнулась под тяжестью слабеющего Рено.
        Раненого усадили на лавку, и он привалился спиной к стене. Сквозь разрубленную кольчугу на его плече виднелась страшная рана с торчавшими осколками кости. Охнув, девушка дрожащими руками оторвала кусок ткани от своей камизы и промокнула обильно текущую кровь. Габриэль понимал, что Рено необходима срочная помощь лекаря, но ему надо было кое-что проверить в башне. И он устало опустился рядом с другом на скамью.
        - Потерпи немного, скоро поедем.
        Его слова прервал жуткий стон обожженного разбойника, и все почувствовали отвратительный запах горелой плоти.
        - Добей его, Андре, прояви милосердие. И остальных тоже. И сними с Давида сапоги - у меня уже окоченели ноги. Да, и поищи хромого парнишку. Насколько я понял, его держали здесь насильно, за долги семьи.
        Шустрый оруженосец выполнил все приказания и притащил в зал полуживого от страха поваренка.
        - Попробую пристроить тебя в моей любимой харчевне. Собирай вещи.
        Изумленный подросток мало что понял, но поковылял за своей котомкой. А Габриэль вновь стал отдавать распоряжения, обращаясь к Андре:
        - Неподалеку я приметил сарай. Вместе с Изабель поищите там повозку. Если не найдете, соорудите носилки для раненого и закрепите ее между конями - или мулами, не важно. И для остальных придумайте транспорт.
        Когда Андре и Изабель ушли, шевалье скрылся в комнате Давида. После долгих поисков он нашел неприметное кольцо люка и, пошарив рукой под полом, нащупал сундучок.
        - Что это? - прохрипел Рено.
        - Сейчас увидим. - Габриэль поставил находку на стол и, сбив кинжалом замок, протяжно свистнул. Доверху набитый ларец сиял золотыми монетами и драгоценными украшениями. - Одними разбойными нападениями такое состояние не накопишь; они явно нашли чей-то клад. Рено, мы с тобой богачи!
        - Ты богач! Эти сокровища по праву твои. Без тебя я был бы уже мертв, а моя дочь услаждала бы прихоти какого-нибудь толстого араба, - сказал Рено и прикрыл глаза.
        Крупные капли пота стекали у него по лбу. Силы оставляли его, надо было торопиться. Габриэль подобрал чью-то накидку и обмотал ею ларец.
        Носилки уже соорудили и привязали их к спинам двух мулов. Раненого бережно переложили на них. Габриэль, сидя на коне Рено, держал поводья одного мула; вторым управлял оруженосец, оседлавший лошадь разбойников. Для Изабель нашелся покладистый ослик. Звездное небо прекрасно освещало дорогу измученным путникам.
        Несмотря на сильную усталость, Габриэль ликовал: они вызволили пленницу, нашли клад, и все остались живы. Правда, ранен его друг… Но кто из них не получал раны в бою? Да, если бы не ловкость и отвага Андре…
        - Ах да, мой дорогой оруженосец, расскажи-ка, каким чудом ты оказался в нужном месте в нужный час?
        - С чудом я не договаривался, это уж верно, - рассмеялся тот. - Просто не согласился с сеньором де Виром, когда тот решил ехать один, но возразить не посмел. Не мешкая я вышел из города и спрятался в маленьком имении рядом с оливковой рощей, где была назначена встреча. Разбойник все время поглядывал на город, я же, скрываясь, бежал в стороне от них. Конечно, я отстал, хоть всадники и ехали очень медленно, но направление приметил верно. Подкравшись к башне, я по дереву залез в развалины и разглядел плохо заделанный лаз. И, как выяснилось, очень вовремя!
        - Благодарю тебя! - прохрипел с носилок Рено и, не сдержавшись, застонал: тряска причиняла ему невыносимую боль.
        ***
        Рено был уже немолод, и раны на его теле плохо заживали. К Рождеству состояние рыцаря заметно ухудшилось. Лекари лишь беспомощно разводили руками.
        - Габриэль, мне надо с тобой поговорить. - Де Вир, полулежа на высоких подушках, перевел взгляд на сиделку. - Покиньте комнату и проследите, чтобы нас не беспокоили.
        - Боже, какая торжественность! - рассмеялся д’Эспри, хотя впору было расплакаться: друг наверняка хотел сказать ему прощальные слова.
        - Присядь на стул и не перебивай меня. Сколько бы лекарей ты ни приводил, я лучше них знаю, что дни мои сочтены. А мне надо уладить главное дело своей жизни - устроить судьбу дочери! - Рыцарь на мгновение закрыл глаза, переводя дух. - Скажи, ты уже решил, будешь ли вступать в орден?
        - Решил. Я не буду тамплиером. Весной возвращаюсь во Францию.
        - Хвала Господу нашему! - Рено хотел перекреститься, но его непослушная рука упала на кровать. - В таком случае обещай, что выполнишь мою просьбу…
        - Какую? - спросил Габриэль, но, встретив умоляющий взгляд друга, произнес: - Обещаю выполнить любую твою просьбу.
        - Недавно я получил письмо. В нем сообщается, что умер мой младший брат. Он не оставил наследников, значит, моя дочь - единственная наследница нашего рода. Отвези Изабель на родину, к моим родителям. Думаю, старики сжалятся и примут ее в свой дом. - Раненый вновь замолчал, собираясь с силами. - Если же наличие сарацинской крови в ее теле так и останется непреодолимым препятствием, выдай ее замуж за хорошего рыцаря. Ей скоро пятнадцать, возраст подходящий. Или сам на ней женись!
        - Рено, как тебе не стыдно? Она мне в дочери годится!
        - Семнадцать лет разницы - не так уж много, - возразил рыцарь, но, встретив рассерженный взгляд друга, пошел на попятную: - Ну, ну, не кипятись! Просто я вижу, что ты нравишься Изабель, вот и подумал… Не по сердцу она тебе - не женись, благородство здесь ни к чему. Иначе оба будете несчастны. А влюбленность девочки пройдет. Но ее можно понять - сложно не увлечься красивым мужественным рыцарем, особенно после того, как он спас ее из плена…
        - Перестань нести чушь! Слова сладкоголосых труверов из уст старого раненого воина звучат нелепо! - взорвался Габриэль.
        Он резко встал со стула и отвернулся к окну, ругая себя за несдержанность. В комнате стоял тошнотворный запах страдающей плоти. Приоткрыв ставню, Габриэль глотнул свежего воздуха и пригладил волосы на затылке.
        - Прости, Рено. Для меня Изабель лишь твоя дочь, ребенок.
        - Тебе не за что извиняться. Я спросил, ты ответил… К делу. У меня есть небольшие денежные сбережения, здесь, в тайнике, - и Рено указал рукой на изголовье кровати. - Да еще продашь мой дом. Получится неплохое приданое. Во Франции сейчас много родовитых, но обнищавших рыцарей, которые с радостью дадут девушке свое громкое имя в обмен на финансовое вложение в их обветшавшие замки. Подыщи Изабель хорошую партию, если мои старики ее все же не примут, - очень тихо добавил вконец обессиленный Рено и закрыл глаза, засыпая.
        Габриэль заботливо поправил на нем одеяло и, обдумывая завещание друга, тихо вышел из комнаты. В дверях он столкнулся с Изабель.
        - Ваш отец уснул. Позовите, пожалуйста, сиделку.
        - Сеньор д’Эспри, я так и не поблагодарила вас за свое спасение, - быстро прошептала девушка, обдавая его волной слепого обожания. - Папа рассказал мне в подробностях, как вы не щадя жизни вызволяли меня из плена…
        - Опять высокопарные слова из романтических поэм, - прервал ее раздосадованный шевалье. - Я поступил как любой нормальный мужчина. Семья друга попала в беду, и мой долг…
        - Вы не семью спасали, а меня! - упрямо возразила девушка. - Разрешите в знак благодарности вас поцеловать.
        Бесстыдный вызов в глазах девушки смягчили ее губы, смешно поджатые в капризной детской гримаске. Габриэль сдался и, нагнувшись, подставил для поцелуя лоб. Однако Изабель обхватила руками лицо рыцаря и звонко поцеловала его в губы. И, не дав ему опомниться, тут же скрылась в дверях отцовской спальни.
        На Богоявление сеньора де Вира не стало - сердце воина перестало биться во сне. Изабель осталась круглой сиротой. На похоронах, прижимая к груди рыдающую дочь друга, Габриэль запретил себе сердиться на нее. Перед ним была испуганная девочка, оставшаяся одна в этом жестоком мире, и он теперь единственный ее защитник. Задержавшись возле гроба дольше остальных, шевалье еще раз пообещал Рено позаботиться о его любимой дочери.
        ***
        - Шевалье д’Эспри, искренне рад вас видеть, - сказал маршал тамплиеров. - Что привело вас в Дом Ордена?
        - Доброе утро. - Габриэль приветливо улыбнулся. - Я пришел забрать свой денежный вклад.
        - Из чего я делаю вывод, что вступать в наши ряды вы передумали. Очень жаль, очень жаль. - Брат Мишель, искренне опечаленный, покачал головой. - Из вас получился бы прекрасный тамплиер.
        - Я долго вынашивал это решение. Думаю, оно принято верно. С началом навигации возвращаюсь на родину.
        - Это ваше право! Не буду спорить. Я слышал, вам удалось уничтожить шайку опасных разбойников. Мы больше года за ними охотились. Летом нам удалось заманить их в ловушку, но главарь ушел от нас. Вы же вырубили зло с корнем. Примите нашу благодарность. Теперь окрестности Акры задышали свободней.
        - Большей благодарности заслуживает мой друг Рено де Вир. Он погиб от раны, полученной в том бою.
        - Мои соболезнования. Я много лет знал покойного де Вира. Отличный воин! Да примет его милосердный Господь в Царствие Небесное! - И брат Мишель торопливо пробормотал заупокойную молитву. - Куда вы направитесь во Франции?
        - В Париж. Мне надо устроить судьбу дочери Рено, начну с этого. На днях я уладил вопросы, связанные с имуществом де Вира, и оформил опекунские бумаги.
        - Похвально, похвально… - Маршал помолчал, что-то обдумывая. - Не сочтите за труд, найдите меня за несколько дней до отплытия, мне надо кое-что передать в Париж.
        Они попрощались, и Габриэль отправился на мыс, в башню-сокровищницу тамплиеров. Но вклада он не забрал. Дежурный казначей разъяснил ему подробно, что необязательно забирать деньги и рисковать ими во время неспокойного путешествия через Срединное море. По заемному письму, которое было у Габриэля, можно получить свои сбережения в парижском Тампле или любом другом командорстве Ордена Храма.
        - Так просто? И без обмана? - выпалил изумленный шевалье.
        - Надеюсь, последнюю фразу вы произнесли не подумав, а не с намерением нас обидеть, - улыбнулся одними глазами бородатый казначей.
        - Простите великодушно, я сказал это без злого умысла. - Габриэль вложил в улыбку все свое обаяние. - Ваша система настолько удобна, что я, пожалуй, сделаю еще один вклад - на имя сеньоры де Вир.
        Но сокровища, найденные у разбойников, Габриэль храмовникам не отдал. Судьба этих драгоценностей неизвестна, лучше не рисковать. Если их похитят по пути в Париж, значит, так тому и быть.
        Незадолго до отплытия шевалье вспомнил обещание, данное маршалу храмовников, и разыскал его. Они договорились встретиться на следующий день в Доме Ордена.
        Озираясь в приемном зале командорства, Габриэль безуспешно искал признаки роскоши. Мощные колонны без всяких украшений держали высокий сводчатый потолок. На отштукатуренных стенах висело бело-черное знамя Ордена Храма, рядом - большое деревянное распятие да неприметные держатели для факелов. Под стрельчатыми арочными окнами за широким столом сидели на простых лавках тамплиеры. Да, никаких излишеств. Лишь ярким пятном розовел на столе пышный цветок.
        Радушно поприветствовав гостя на входе, брат Мишель провел его к столу.
        - Братья, позвольте представить вам шевалье д’Эспри. Доблестно послужив почти два года нашему общему делу на Святой земле, он на днях возвращается в Париж. В свою очередь представляю вам брата Ансельма, брата Ришара и брата Гуго. - Храмовники по очереди наклонили головы, и маршал жестом пригласил Габриэля присесть. - Теперь перейду к просьбе, точнее миссии, которую мы хотим на вас возложить. В конце прошлого года на французский престол взошел новый король, Людовик Девятый. Он еще очень молод, но, говорят, невероятно благочестив, чему весьма способствует богобоязненность его матушки.
        - Я тоже об этом слышал. - Сердце Габриэля неистово забилось, предчувствуя небывалое.
        - Мы хотим передать королю призыв к организации нового похода на Святую землю. Нам необходимы воины, чтобы отвоевать Иерусалим.
        - Но почему вы решили сделать это через меня? - осторожно спросил шевалье, с трудом сохраняя невозмутимость. Его направляют к самому королю?!
        - Подобные просьбы постоянно исходят от ордена, и к ним, увы, привыкли, как к жужжанию мухи, - невесело пошутил брат Мишель. - Слова же обычного рыцаря, воевавшего здесь, будут более действенными. Донесите до короля: Святая земля остро нуждается в свежих силах!
        - Но я слышал, что Фридрих Немецкий заключил брак с иерусалимской королевой Иоландой и готовит армию для похода сюда.
        - Он готовит эту армию последние десять лет, - не удержавшись, буркнул брат Гуго.
        - Я очень уважаю императора Фридриха, - произнес маршал, укоризненно покачав головой на слова Гуго, - но у него столько дел за морем… Сложно удержать императорскую корону и две страны в повиновении. А вот на франкских воинах стояла и стоит мощь здешних государств.
        - Вы поедете не с пустыми руками, - вступил в беседу брат Ансельм. - Вместе с поздравлениями патриарх Иерусалимского королевства передаст королю Луи ковчежец с мощами Иоанна Предтечи. Эта реликвия бесценна, поэтому вас будут сопровождать несколько братьев Ордена Храма.
        И, отбросив покрывало, он продемонстрировал стоящий на столе ковчег: небольшой ларец, сделанный в виде храма и обильно инкрустированный золотыми пластинами и самоцветами.
        - Почту за честь выполнить ваше поручение, - сказал Габриэль и, встав, поклонился. Затем подошел к святыне ближе и, осенив себя крестным знамением, поцеловал крышку.
        - И еще одна просьба, точнее подарок. - Брат Ришар поднялся, держа нежный цветок в мозолистой ручище, в которой гораздо уместнее смотрелся бы тяжелый меч. Монах меланхолично понюхал розу, вызвав у шевалье невольную улыбку. - Вам знаком этот цветок?
        - Несомненно. В Дамаске, где я находился в плену, любят розы за их сладкий, опьяняющий аромат и изысканную красоту.
        - А вы поэт, - улыбнулся Ришар, - значит, сможете достойно сопроводить словами подарок из дюжины саженцев, предназначенный для королевы Бланки. Мы так и назовем это растение: дамасская роза!
        - Думаю, все женщины неравнодушны к цветам. С радостью выполню и это поручение! - Габриэль подивился открывшейся ему новой грани тамплиеров. Покрытые шрамами воины, каждый день глядящие в глаза смерти, не забывают о красоте!
        - С вами приятно было иметь дело с первого же дня. Очень жаль, что вы передумали вступать в орден, - еще раз заметил брат Мишель и протянул Габриэлю свиток, скрепленный печатью храмовников: два всадника на одном коне. - Это рекомендательное письмо для вас. Жизнь так длинна и запутанна! Если вам вдруг понадобится помощь или же вы все-таки решите стать тамплиером, передайте этот свиток в любое наше командорство, и вам обязательно помогут. Ковчег и саженцы принесут на корабль наши братья, которые будут вас сопровождать. Желаю легкой дороги, шевалье д’Эспри! И храни вас Бог!
        Мужчины, не сдержавшись, обнялись, как старые друзья.
        Немного оправившись после похорон отца, Изабель с нетерпением ждала путешествия в загадочную Францию. Все здесь напоминало ей об умерших родителях, там же, на родине предков, романтичный рыцарь обязательно женится на ней. Ведь не зря он хлопочет возле нее столько месяцев, сочувствуя ее горю и выполняя капризы. Даже двух камеристок нанял, будто она графиня.
        С не меньшим ликованием ожидал скорого отъезда и верный Андре, обожавший приключения. К тому же ему сказочно повезло с сеньором. С таким можно хоть на край света, не пропадешь!
        За неделю до Пасхи караван нефов отчалил из порта Акры, взяв курс на Марсель. На одном из них был Габриэль, через девять долгих лет возвращавшийся домой.
        Глава 5
        ПАРИЖ. 1227 - 1228 ГГ.
        Всю ночь шел дождь. Его унылая, однообразная дробь, перекликаясь с монотонными, тяжелыми мыслями, раздражала Сабину.
        Женщина беспокойно ворочалась в огромной кровати, сминая простыню и терзая подушку, но к утру усталость все же одолела ее и послала недолгий сон.
        С восходом солнца Вивьен, осторожно прошмыгнув мимо спящей хозяйки, отворила ставни. В комнату радостным вихрем ворвался вымытый парижский воздух вместе с заливистой трелью соловья. Ароматы и звуки летнего утра весело заполнили просторную спальню, а огромные вышитые полотна с лесными пейзажами и пушистый ковер на полу, сотканный арабскими мастерицами, приветливо откликнулись на это сиянием красок.
        Сабина проснулась и, не открывая глаз, с удовольствием вдохнула зарождающийся день. Потягиваясь, она коснулась тяжелого бордового балдахина, спускающегося искусно драпированным каскадом вдоль стоек, и в голове у нее звонким эхом откликнулся вчерашний вечер: Габриэль! Он жив! Но следующая мысль не замедлила затмить ее радость: он девять лет не давал о себе знать. Почему?
        - Господи! Он же не один, с ним женщина! - Последнюю фразу насмешливая память приберегла напоследок, и Сабина произнесла ее громко, вслух.
        Резко сев в кровати, она устремила невидящий взгляд на роскошный камин с тонкой скульптурной отделкой, расположенный напротив.
        - Кто с женщиной? - вздрогнув, обернулась стоявшая у окна Вивьен.
        Ее опытный взгляд придирчиво пробежал по комнате в поисках беспорядка. Однако большое бронзовое зеркало и многочисленные шкатулки с драгоценностями чинно стояли на массивном столе с круглыми ножками, да и корзинка с рукодельем, ажурные вазочки и шахматы в идеальном порядке красовались на низких столиках, окруженных изящными креслами.
        - Габриэль, герой вчерашнего пира…
        - Не волнуйтесь вы так, сеньора. - Камеристка ловко взбила подушки и заботливо помогла госпоже опереться на них. - Сегодня вы с ним встретитесь и все выясните…
        - Да, ты права, сегодня все выяснится, - согласилась Сабина и тут же жалобно захныкала: - Вот это-то и страшно! Я почти десять лет бережно хранила память о любимом человеке, а теперь все, во что я верила, может улетучиться в один миг. Родной образ Габриэля рассыплется в прах и передо мной предстанет чужой, незнакомый человек!
        - Откуда такие мрачные мысли? Вы же любили его! И, судя по вчерашнему обмороку и леденящей душу истерике, по-прежнему любите. - Вивьен так искренне старалась подбодрить хозяйку, что совесть не позволила баронессе и дальше капризничать.
        - Решено: прочь глупые страхи! Давай подумаем, во что я оденусь.
        Вскочив с кровати, Сабина подбежала к высоким, красочно расписанным сундукам, хранившим в своих недрах ее потрясающие наряды. Вместе с камеристкой баронесса разбросала по комнате ворох разноцветных платьев и приступила к важному и очень ответственному действу - Выбору Наряда для Свидания.
        ***
        Габриэля всю ночь терзали неясные, тревожные сны. Накануне вечером в королевском саду он бескомпромиссно разобрался в своих чувствах и пришел в смятение. Даже стук дождевых капель не успокоил его, хотя после палестинской жары дождь был для шевалье наслаждением.
        Едва дождавшись утра, Габриэль безжалостно разбудил слуг и дал каждому из них задание. Недавно нанятый камердинер начал брить господина, а тот, пытаясь отвлечься, наблюдал в зеркало за оруженосцами. Анри, перед тем как почистить кольчугу, искал и чинил поврежденные кольца. Он не выспался и потому хмурился, но работал очень старательно. Переведя взгляд на Андре - тот, весело насвистывая, полировал большой дамасский меч, - Габриэль мысленно ухмыльнулся: вот кому ранние подъемы нипочем. Шевалье с удовольствием посмотрел на любимый клинок, осознавая, что охотнее расстанется с последней нательной рубашкой, чем со своим верным мечом.
        Рыцарю не удалось отвлечься - его мысли упорно возвращались к Сабине. Камердинер помог ему одеться, и Габриэль отправился завтракать в небольшой зал, где с изумлением застал за накрытым столом Изабель - обычно она до обеда нежилась в постели.
        - Доброе утро, сеньор д’Эспри, - помня вчерашний выговор, поздоровалась девушка. Но, очевидно, учуяв тонкий запах восточных благовоний и удивившись при виде роскошной малиновой котты с золотой тесьмой, выпалила: - По какому поводу вы так расфуфырились, неужели на свидание?
        - И тебе доброе утро, Изабель. - Усаживаясь за стол, Габриэль благодарно кивнул слуге, налившему в кубок вина. - Напомните, пожалуйста: когда мы с вами договаривались о том, что я в обязательном порядке буду отчитываться в своих планах на день?
        Девушка обиженно опустила голову и стала разминать ложкой густую кашу. Габриэль же положил на румяную лепешку сочный кусок мяса и с присущим ему волчьим аппетитом усиленно заработал челюстями. Он посматривал на Изабель, пытаясь угадать причину, по которой та проснулась ни свет ни заря. Наконец девушка подняла лицо и с ехидной улыбочкой, которую он терпеть не мог, заговорила:
        - Вам известно, что вчера на приеме ваша знакомая из Тулузы ни с того ни сего упала в обморок?
        - Да, мне сказали об этом.
        - А потом граф де Дрё, не постеснявшись присутствия супруги, отнес баронессу на руках в опочивальню королевы.
        Не переставая жевать, Габриэль исподлобья смотрел на собеседницу, напичканную дворцовыми сплетнями. Поощренная его молчанием, та продолжила:
        - Говорят, у них уже полгода длится бурный роман. Перед коронацией, двигаясь с королевским кортежем, дамочка очередной раз рухнула в обморок - видно, это ее излюбленный трюк, - и они с графом на сутки уединились в придорожном трактире. А зимой эти двое и вовсе одновременно исчезли на целых две недели. Целомудренная королева не допускает при дворе скандальных адюльтеров, поэтому любовники прятались по дешевым постоялым дворам…
        Гнев боролся в душе Габриэля с ревнивым любопытством. Необходимо было прервать поток грязи, льющийся из уст Изабель, неблагородно выслушивать сплетни о близкой ему женщине… Но его зубы продолжали пережевывать мясо, а нужные слова не спешили срываться с губ. Внутренности шевалье стянуло в узел, и каждое слово Изабель делало эту боль еще сильнее.
        - Все при дворе уверены, что после вчерашнего откровенного ухаживания граф Робер решится на развод… - Изабель в недоумении замолчала. Никакой реакции от Габриэля!
        А тот не спешил. Он медленно допил разбавленное вино, успокаивая клокотание внутри. Затем тщательно вымыл пальцы в миске с водой и промокнул их полотенцем.
        - Вижу, вчерашний день вы провели с пользой. Как быстро вы вошли во вкус дворцовых интриг! Нужно как можно скорее отвезти вас к де Вирам!
        Холодная сталь его глаз больно резанула сникшую Изабель. Бросив салфетку на стол, Габриэль с шумом отодвинул стул и стремительно вышел из комнаты.
        Ревность охватила шевалье плотным черным кольцом, как когда-то девять лет назад. Слова этой девчонки полностью объяснили подсмотренную вчера сцену - задушевный разговор Сабины с графом. Холодный рассудок противно нашептывал Габриэлю: «А что же ты хотел? Сабина красивая молодая вдова, разумеется, у нее есть любовник! Робер - привлекательный мужчина, покоряющий галантностью истинного аристократа. Такие нравятся женщинам. К тому же в его жилах течет королевская кровь… Дамы не могут оставаться к этому равнодушными. И тут появляюсь я - обычный шевалье. Да, меня торжественно приняли при дворе. Но я не граф!»
        Меривший спальню размашистыми шагами Габриэль вдруг остановился у окна и широко распахнул ставню. Запустив руку в волосы на затылке, он глубоко вдохнул чистый после дождя воздух. Но безжалостные мысли продолжали терзать его. Вчера Сабина искренне обрадовалась их встрече. Он был в этом совершенно уверен: его воскрешение из мертвых потрясло ее, потрясло до глубокого обморока. Но не более того. Сегодня все войдет в привычное русло, они побеседуют и в лучшем случае останутся хорошими знакомыми.
        Обдумывая эти нерадостные перспективы, Габриэль в сопровождении Андре подъехал к воротам Монмартр задолго до намеченного времени. Но и Сабина не заставила себя ждать.
        - Андре, мы с баронессой поедем вперед, нам хочется поговорить без свидетелей, а ты тем временем займи ее служанку, - продолжая приветливо улыбаться приближающимся женщинам, велел шевалье оруженосцу.
        - О, тут вы можете полностью на меня положиться, хозяин! - хохотнул любвеобильный Андре и, прищурившись, добавил: - К тому же я вижу: камеристочка очень даже ничего!
        - Смотри не увлекайся! Хотя о чем это я? Постоянство - и мой разгильдяй-оруженосец?.. - мимоходом съязвил Габриэль и, приветствуя всадниц, произнес: - Добрый день, дамы! Добрый день, мадам д’Альбре!
        - Добрый день, шевалье д’Эспри!
        И он, и она держались скованно. Вчерашняя неожиданная встреча стала продолжением их прежних отношений, прерванных десять лет назад, но сегодня стало понятно: им нужно познакомиться заново.
        За городскими воротами Рапид с Дамаском, ритмично помахивая роскошными хвостами, неспешно понесли всадников к вековой дубраве. Бодрый ветерок нашептывал тысячи мыслей, но ни одна из них не казалась Габриэлю подходящей для того, чтобы завязать разговор после столь долгой разлуки. Наконец он предпочел нейтральную тему: как истинный ценитель породистых лошадей восхитился скакуном своей спутницы:
        - Какой интересный окрас у вашего красавца!
        - Ваш вороной тоже хорош: на нем остановит взгляд любой, даже совершенно равнодушный к лошадям человек.
        - Да, вы правы. Моего коня зовут Рапид. А вашего?
        - Дамаск.
        - Почему Дамаск?
        - Ничуть не сомневалась, что вы спросите об этом. Все задают мне этот вопрос, а я не знаю, что ответить. Четыре года назад покойный супруг предложил мне придумать кличку для нового коня, что я и сделала.
        - В это время я как раз жил в Дамаске…
        - Ну, вот причина наконец и выяснилась. - Сабина даже не думала скрыть изумление.
        Она не отрываясь смотрела на шевалье и, казалось, готова была безжалостно утопить его в своих широко открытых изумрудных глазах. А Габриэль и не сопротивлялся. Обреченно вздохнув, он стал с упоением проваливаться в сладостную бездну.
        Всадники сами не заметили, как очутились под сводами дремучего леса, встретившего их прохладной храмовой тишиной. Некоторое время Габриэль и Сабина ехали молча, подавленные величием столетних дубов, пока баронесса не задала главный вопрос, снова перейдя на привычное «ты»:
        - И все же, Габри, почему ты не сообщил мне о том, что выжил?
        - А когда ты получила письмо от мадам де Монморанси с известием о моей смерти? - ответил он вопросом на вопрос.
        - Где-то в конце зимы.
        - И я тогда же получил послание от Алисы. Она писала, что рада за меня, и даже прислала мне денег.
        - Но почему ты сам не сообщил мне о своем чудесном спасении?
        - Я написал два письма и отправил их с оказией. Но шла война, и мои послания, судя по всему, пропали. Сам же приехать я не мог, поскольку был все еще слаб после ранений.
        - Дальше.
        - Весной, где-то накануне Пасхи, уже собираясь ехать в Тулузу, я получил письмо с известием о твоем замужестве.
        Они давно уже остановились и не сводили друг с друга взгляда, ища истину в глубине глаз напротив. Лесная тишина звенела от напряжения. С опушки доносился приглушенный смех и голоса Вивьен и Андре.
        - То есть через год? На то, чтобы полностью исцелиться, тебе понадобилось больше года?
        - Почему через год? - удивленно пожал плечами шевалье. - Я получил это известие той же весной!
        - Но я вышла замуж в конце восемнадцатого года, на Рождество! - крикнула Сабина. Она первой поняла, что кто-то жестоко над ними подшутил. - Получив письмо от баронессы Алисы, я несколько месяцев не могла оправиться от потрясения, и тетя Агнесса всерьез опасалась за мое душевное здоровье. Но я поняла, что весть о твоей смерти правдива, иначе ты обязательно дал бы о себе знать! Лишь через год с лишним после твоего ранения, соблюдя положенный траур, я согласилась вступить в брак! Мне шел девятнадцатый год, и опекунство тетушки Агнессы слишком затянулось. К тому же она намекнула на монастырь, если я и дальше буду оставаться незамужней. Пришлось уступить и освободить ее.
        Габриэль изумленно молчал. Глаза Сабины были чистыми, как родник, они не могли лгать. Но он лично прочел письмо, извещающее о ее замужестве. Заподозрить мадам Алису во лжи?.. Это невозможно! Мадам Агнесса?.. Она никогда не скрывала, что он не пара ее племяннице, но чтобы обмануть его так бессердечно и хладнокровно?.. Габриэль почувствовал, как в голове у него закипает варево из непонимания, подозрения, обмана, обиды и злости. У него на скулах заиграли желваки, и он процедил сквозь зубы:
        - Мы стали жертвой чудовищной интриги. Осталось выяснить, чьей именно.
        - Баронесса Алиса тут ни при чем, значит, ты подозреваешь мою тетю? Но я вступлюсь за нее. Она видела, как я схожу с ума, получив известие о твоей смерти, и не могла бы хладнокровно плести интриги. Все-таки в нас течет одна кровь! Я сегодня же напишу ей и потребую объяснений.
        - Кому еще могла помешать наша любовь? - Габриэль продолжал подозревать баронессу де Лонжер.
        - Ты женат? - неожиданно спросила Сабина и замерла в ожидании ответа.
        Шевалье кожей почувствовал ее страх.
        - Нет. И никогда не был.
        Женщина звонко рассмеялась. Она не скрывала, как сильно ее обрадовал его ответ.
        - Надеюсь, мы выясним, по чьему злому умыслу нас столь безжалостно разлучили. А сейчас расскажи, где ты пропадал эти бесконечные девять лет?
        Сабина нежно коснулась его плеча, и рука Габриэля в волнении потянулась к затылку. Поглаживая волосы, он судорожно сглотнул и предложил:
        - Может, пройдемся пешком?
        Бесцельно гуляя по лабиринту лесных тропинок, баронесса и шевалье не заметили, как пролетел день. Они упивались присутствием друг друга. Их души были словно песчаная пустыня, десятилетиями не знавшая дождя. Вдруг влюбленные с удивлением обнаружили, что солнце ушло далеко на запад, а тени удлинились до бесконечности; слуги явно проголодались, да и кони капризно фыркали, утомившись от продолжительной прогулки.
        - Родная, нам пора возвращаться, скоро закроют городские ворота, - с грустью вздохнул шевалье, услышав нарочито громкий голос Андре.
        Вернувшись в город, Сабина и Габриэль сдержанно попрощались. Они не решались прикоснуться друг к другу. Многолетний лед еще не растоплен, можно поскользнуться. Именно по этой причине Габриэль не упомянул в разговоре графа де Дрё.
        Через день они с Сабиной снова встретились и отправились на прогулку. Дорога вилась среди живописных холмов, усаженных виноградниками; изумрудная зелень покрывала все видимое глазу пространство. Неожиданно Габриэль спрыгнул с коня и вынул из седельной сумки великолепную уздечку из дорогой кожи с серебряными креплениями. Сабина, натянув поводья, удивленно обернулась.
        - Это для твоего Дамаска. Порода у него арабская, имя тоже, значит, и сбруя должна быть с Востока! - Шевалье, смеясь, ловко надел на жеребца узду, украшенную крупной бирюзой. Ее голубовато-зеленый цвет, отливая восковым блеском, прекрасно гармонировал с пепельной гривой скакуна. - Бирюза в переводе с персидского означает «камень счастья»[96 - В средневековой Европе бирюза была довольно редким, а потому дорогим камнем, который привозили из Персии.].
        - Какая превосходная сбруя! И камни изумительной красоты! - Сабина склонилась над холкой Дамаска и с трогательной нежностью погладила крупные самоцветы.
        Не удержавшись, Габриэль надолго припал губами к ее руке. Из женских глаз на мужской затылок капнула счастливая слезинка.
        ***
        - Приближаясь к городским воротам, я еще издали увидела его широкую обворожительную улыбку. В памяти вдруг всплыло, как, год назад въезжая в Париж, я приняла улыбающегося Родриго за Габриэля. - Сабина делилась с Бланкой впечатлениями от первых свиданий с Габриэлем. - Тогда я списала все на проделки болезненного воображения, но сейчас знаю - то был знак свыше! А еще я вспомнила, что сказала на прощание Габриэлю десять лет назад: «Всю жизнь, день за днем, я буду ждать только тебя!» И пусть не я, но сердце мое сдержало это обещание. Назло холодному рассудку оно день за днем верило и ждало.
        Летний солнечный день окутывал теплом дворцовый парк. Маленькие принцы Альфонс и Филипп весело возились в песочнице, а крошка Изабель изучала цветочную клумбу. Проходивший мимо садовник застыл от ужаса: под маленькими ножками гибли хрупкие стебельки. Он взглянул на няню девочки, но та лишь пожала плечами: ничего, мол, не поделаешь. Садовник обреченно вздохнул и пошел дальше. Рядом на скамейке на руках у кормилицы важно посапывал Шарль.
        Женщины прохаживались неподалеку от резвящихся детей. Слушая рассказ Сабины, Бланка присела возле сыновей. Она решила помочь им построить замок из песка, но разговора не прервала:
        - Кому же понадобилось плести столь жестокие интриги?
        - Мы с д’Эспри перебрали все возможные варианты. Близких мы отвергли - слишком уж это было бы чудовищно. Кому еще это могло понадобиться? - Сабина развела руками, но не смогла сдержать улыбку, наблюдая за тем, как пятилетний Филипп, высунув от усердия язычок, сооружает крышу башни. - Я уже отправила гонца с письмом к тете Агнессе. Но пройдет не меньше месяца, прежде чем доставят ответ. Да и едва ли он прольет свет на столь давние события.
        - Как знать, как знать… - Королева отряхнула руки от песка и ловко выбралась из песочницы. Бланка полностью оправилась после родов, и ее фигура обрела былую стройность и гибкость. Обернувшись, женщина одарила мальчиков нежной улыбкой: - Мои славные детки! Дальше стройте сами, а мы с мадам Сабиной еще немного пройдемся.
        Они неспешно зашагали по ухоженным аллеям парка; слуги в почтении расступались, низко кланяясь.
        - Николя! - окликнула Бланка одного из садовников. - Как твои успехи?
        - Ваше величество! - Сминая койф[97 - Полотняный головной убор в виде плотного капюшона или чепца.] раздавленными работой ручищами с навсегда въевшейся в них черной землей, мужчина неумело поклонился. - Все в порядке. Я поговорил с лучшими парижскими цветоводами и теперь уверен: не пропадет ни один саженец.
        - Я тебе доверяю. - Королева сверкнула обворожительной улыбкой, предназначенной обычно высокопоставленным вельможам.
        - Вы знаете всех дворцовых садовников по имени? - прыснула удивленным смешком Сабина.
        - К сожалению, я не Александр Македонский, - рассмеялась Бланка, - просто этому человеку поручено ухаживать за дамасской розой, саженцы которой привез ваш д’Эспри.
        - Мой… - задумчивым эхом отозвалась баронесса. - Как бы я хотела этого!
        - Вы предназначены друг для друга! После вашего обморока я весь вечер наблюдала за шевалье и могу с уверенностью сказать: он обладает не только яркой внешностью, но и сильным характером. Такой мужчина, несомненно, достоин вашей любви.
        Сабина грустно улыбнулась, видимо, приняв эти слова за обычную вежливость. Однако Бланка не лукавила. Она искренне радовалась за Сабину, которая вновь обрела возлюбленного. Королева знала, что такое любовь, и прекрасно понимала свою конфидентку. Но главное - шевалье д’Эспри появился как нельзя кстати. Поведение необузданного Робера де Дрё не на шутку напугало Бланку. Он так откровенно демонстрировал перед двором и супругой свою страсть к другой женщине! Так и до развода недалеко. Скандал непременно дойдет до Латерана[98 - До 1307 г. резиденция папы римского. С конца XIV века перенесена в Ватикан.], а это недопустимо! Но и конфликт с верным вассалом королева не могла себе позволить. Появление же Габриэля поможет разрешить этот конфликт мирно.
        Энергичная Бланка не привыкла тратить время на сентиментальные охи и ахи. Меньше чем через месяц королевский гонец, явившийся ранним вечером в особняк д’Альбре, передал приказ немедленно прибыть к ее величеству. Изумленная Сабина примчалась во дворец и столкнулась с выходившим из кабинета королевы папским легатом Романо Франджипани. Остановившись, тот с отточенной грацией придворного кивнул баронессе и протянул ей кардинальский перстень для поцелуя, после чего бодрой походкой удалился по коридору. Сабина бросила ему вслед оценивающий взгляд: бесспорно, кардинал был воплощением мужских достоинств. Бланка продолжила, будто прочитав ее мысли:
        - Умнейший человек, много путешествует и читает, обладает широчайшим кругозором и обширным опытом. Был бы идеальным собеседником, если бы не заносчивость римского патриция. Но с этим приходится мириться: его советы трудно переоценить, особенно в том, что касается взаимоотношений монархов и высшего духовенства. - Королева жестом пригласила Сабину присесть за шахматный столик, где они любили подолгу беседовать. - Я прекрасно понимаю, что мир, заключенный в Вандоме, слишком шаток и мятеж может случиться в любой момент. Поэтому нам необходимо как можно скорее наладить отношения со всеми прелатами королевства, включая и тех, кто находится на землях непокорных вассалов.
        - Такую же характеристику Франджипани я слышала из уст Бартелеми де Руа: он также жаловался, что закипает от злости из-за непомерного апломба его преосвященства, - с улыбкой поддержала разговор Сабина, но ее глаза выражали недоумение.
        - Немножко терпения, моя дорогая, - усмехнулась Бланка, как обычно, легко прочитав эмоции на лице своей верной подруги. - Я расскажу вам, зачем так спешно вас вызвала. Дождемся лишь сеньора д’Эспри.
        Имя Габриэля оказало нужное воздействие - остальной мир тут же перестал интересовать Сабину. На ее губах засияла радостная улыбка. Королева, пристально наблюдавшая за своей визави, поняла, что все делает верно. Размышления женщин прервал дворецкий, доложивший о прибытии шевалье. Вошедший следом за слугой Габриэль грациозно поклонился королеве, а затем и баронессе. «Хорош! Ох как хорош!» - подумала Бланка, но тут же заставила себя перейти к делу. Она приблизилась к письменному столу и взяла с него несколько свитков.
        - Я набралась смелости и отправила письмо вашей, Сабина, тете с просьбой пролить свет на загадочные обстоятельства, безжалостно разлучившие вас с шевалье много лет назад. Сегодня прибыл мой гонец; он привез несколько писем от баронессы де Лонжер. Простите, мадам, но он оказался быстрее вашего посланца. Шевалье, присядьте! Новость слишком невероятная, чтобы воспринимать ее стоя. Агнесса написала каждому из вас по письму; основное же послание я прочту вслух чуть позже.
        Габриэль немного поколебался, но, перехватив настойчивый взгляд королевы, присел на краешек кресла и развернул предназначавшееся ему послание.
        «Шевалье д’Эспри! Я понимаю, что в создавшейся ситуации вы обвините меня в интриге, разлучившей вас с моей племянницей. Но поверьте, тут нет моей вины! Если бы вы видели неподдельное горе и ужасные муки, терзавшие мою девочку после известия о вашей смерти (а я действительно получила письмо, в котором утверждалось, будто вы скончались)!.. Даже у жестокого Ирода дрогнуло бы сердце. Что уж говорить обо мне? Сабина ведь дочь моего любимого брата! Вас разлучило коварство другого человека. Высылаю вам оригинал письма от Алисы де Монморанси; он все объяснит. Мадам де Лонжер».
        Письмо, адресованное Сабине, содержало следующее:
        «Дорогая моя девочка! Я получила твое письмо одновременно с королевским посланием. Долг повелевает мне ответить прежде всего на монаршую просьбу. Поэтому отправляю корреспонденцию с королевским гонцом, в том числе и оригинал письма, объясняющего случившееся. Прости, что в свое время утаила известие, полученное от мадам Алисы, но ты тогда только-только начала обретать хрупкое душевное равновесие, и я побоялась, что второго удара твой рассудок не вынесет. Еще раз прости меня и не суди строго. Молюсь, чтобы на этот раз Милостивый Господь позволил вам с шевалье д’Эспри обрести выстраданное счастье. Любящая тебя тетя Агнесса».
        Увидев два изумленных лица, почти одновременно поднявшихся от пергамента, королева не стала выдерживать театральную паузу и торопливо прочла основной документ, сообщающий о леденящей душу подлости тулузского епископа Фолькета. Под высокими сводами просторного кабинета повисло гнетущее молчание. Лишь голоса слуг, работающих без устали, доносились в открытые настежь окна. Самообладание изменило Габриэлю, и он с протяжным вздохом провел ладонями по лицу, как будто смывая с себя грязь чужой подлости. Сабина продолжала безмолвствовать. Только ее руки, мертвой хваткой вцепившиеся в подлокотники кресла, да текущие по щекам слезы свидетельствовали о пережитом потрясении. Нарушая тишину, Бланка похлопала по руке свернутым пергаментом и тактично отошла к окну.
        - Но чем мы так помешали Фолькету? - первой не выдержала Сабина.
        - Думаю, это месть! Помните, после бегства пленного катара я спас вас от суда? - Заметив кивок Сабины, Габриэль продолжил: - Я покусился на власть епископа, и он не смог мне этого простить.
        - Но что он получил бы с сироты, живущей под опекой родственников?
        - Материальные блага здесь ни при чем. Главное, я помешал ему управлять жизнью других людей, нарушил его волю. Его влияние на мир споткнулось о жалкого шателена, посмевшего ему перечить. И епископ продемонстрировал, кто действительно управляет чужими судьбами.
        - Сеньор д’Эспри, вы совершенно правы, - поддержала его королева, - не все держатся за власть лишь ради наживы, многих привлекает именно желание управлять другими. Епископ Тулузы принадлежит к числу таких людей. Очень жаль, что он до сих пор стоит во главе епархии. Супруги де Монфора давно уже нет в живых, а обличать священнослужителя такого уровня с помощью сомнительного письма десятилетней давности не имеет смысла. Фолькет назовет его жалкой подделкой.
        Они еще долго говорили, пытаясь с помощью философствований заглушить душевные терзания. Чужое коварство бьет исподтишка, и потому эти удары весьма болезненны.
        ***
        Изабель де Вир часто бывала в Нотр-Дам, но не из-за религиозного рвения или любви к архитектуре. Здесь всегда было полным-полно парижской аристократии, а значит, и свежих сплетен.
        - …прыть этой неугомонной д’Альбре раздражает. Сначала граф Робер, теперь этот рыцарь, - донесся до нее шепот прошедших мимо придворных дам.
        Девушка напряглась: ей как воздух нужны были сведения об этой стерве - Сабине. Необходимо что-то предпринять! В прошлый раз яд ее речей не подействовал на Габриэля. Несмотря на любимую невозмутимую маску блеск в его глазах обжигал Изабель. Она знала шевалье уже два года, но никогда еще не видела его таким… счастливым? Не может быть! Он должен, обязан жениться на ней! Делая вид, будто молится у иконы Святого Дионисия, юная интриганка жадно вслушивалась в перешептывание знати.
        - Вы знаете, что красавец-шевалье из Акры угодил в паутину королевской фаворитки?
        - Говорят, в прошлом их связывала какая-то романтическая тайна.
        - В прошлом? Она же была замужем за старым бароном!
        - Может, они знали друг друга еще до ее замужества. А может, и во время.
        Послышался смешок. Дамы заглушили его, кокетливо прижавшись лицом к рукаву платья.
        - Вы ведь сами сказали: барон был стар!
        - Как ни крути, а красота и добродетель несовместимы.
        - Наша королева - исключение? Она красива, а ее верность к мужу вошла в поговорку.
        - Для ее величества красота, мужская любовь и прочие земные удовольствия лежат на одной чаше весов. На другой же, неизменно перевешивая, покоится главная страсть ее жизни - власть.
        - Но любовь к Луи?.. Вы же не станете ее отрицать?
        - Любовь к королю Луи! - Говорившая сделала ударение на слове «король». - Любовь к власти и к сыну - части одного целого. Делить ее - все равно что спрашивать, за что мы любим лето: за теплое солнце или за зеленую траву? Выбрать невозможно. Так и с Бланкой. Она - королева-мать! И оба слова тут главные.
        Изабель захлебывалась от бешенства: все это не то! Нужно опорочить развратницу-баронессу в глазах Габриэля. Но как? И вдруг на шумной площади перед собором она увидела приближающуюся к храму Матильду де Даммартен. Девушка познакомилась с ней месяц назад на королевском пиру и, собственно, от нее почерпнула бо`льшую часть сплетен о взаимоотношениях Сабины и Робера. Вот он - случай, который ей поможет!
        - Доброе утро, ваше сиятельство! - Изабель присела в низком реверансе.
        - А, сеньора де Вир!
        Матильда хорошо ее запомнила. Между ними сразу же возникла приязнь, основанная на общей ненависти к третьему человеку. Графиня приказала жестом своей свите приотстать и побрела с Изабель вдоль собора. Девушка, не искушенная в продуманной светской беседе, прямо сообщила Матильде о своих безуспешных попытках отвратить Габриэля от Сабины.
        - Вот как? - Губы графини крепко сжались, глаза налились гневом. Чужое счастье причиняло ей гораздо больше страданий, нежели собственное горе. Помяв в задумчивости широкий рукав платья с золотой каймой, она процедила: - Есть несколько пикантных подробностей, которые мне недавно поведал Пьер Моклерк. Я расскажу о них - хоть ваши ушки и слишком юны для этого, - а вы потом огорошите Габриэля лихими проделками его бывшей невесты.
        - Он мне не поверит. - Изабель понурилась, но тут же снова вскинула голову. Глаза девушки возбуждено заблестели - ей в голову пришла гениальная мысль, как опорочить Сабину. - Смею ли я пригласить вас к себе? Мне хотелось бы, чтобы сеньор д’Эспри из ваших уст как бы нечаянно услышал скабрезные подробности. Тогда он наверняка поверит сказанному.
        - А вы не по годам лукавы, Изабель, - удивленно хмыкнула Матильда. - Но, как бы то ни было, я согласна. Мы с мужем еще несколько дней пробудем в Париже. Давайте проучим эту выскочку из Аквитании!
        Девушка, решившая идти напролом, исполнила все с завидной ловкостью. Однажды вечером, вернувшись домой, Габриэль узнал, что у его подопечной гостья. Он весь день провел в Тампле у друзей, устал и потому решил незаметно прошмыгнуть на свою половину занимаемого ими этажа. Но затем услышал имя Сабины и невольно прислушался к разговору.
        - Вообразите, моя дорогая Изабель, Пьер Бретонский лично видел, как на убогом постоялом дворе его брат целовался с мадам д’Альбре.
        Юная де Вир краем глаза заметила застывшего возле двери шевалье и жестом подбодрила Матильду: ну же, смелей! Графиня понимающе улыбнулась, и из ее уст полилось обличающее злословие.
        - Столь откровенное бесстыдство потрясло герцога. Робер уже уходил, но баронесса побежала следом за ним и нахально повисла у него на шее, прося подарить ей еще одну ночь любви. Он сбрасывал ее руки, но развратница силой тащила графа в комнату. Брр! Не пойму, как добродетельная королева терпит рядом с собой столь грязную распутницу? По-моему, портовые блудницы и то более сдержанны…
        Послышались удаляющиеся шаги Габриэля. Он все услышал! Теперь нужно заняться Сабиной. Тут уж Изабель ни в чьей помощи не нуждалась. Она сама явится в дом баронессы и расскажет ей всю правду, в которой давно убедила себя: шевалье поклялся умирающему другу отвезти его дочь во Францию и жениться на ней. Она поверила ему, бросила родной город. А он подло нарушает священный обет, который дал человеку, лежащему на смертном одре. Если мадам д’Альбре порядочная женщина, она должна отступить.
        ***
        После визита Изабель Сабина надолго заперлась в своей комнате. Ей никого не хотелось видеть. Ее опасения подтвердились - Габриэль помолвлен! Рано она обрадовалась. Но почему же он молчал? «А почему ты не спросила? О женитьбе вопрос задала, а дальше духу не хватило? Вот и получай!»
        Мир помрачнел. Прошла неделя, а от Габриэля не было ни одной записки. Все в доме ходили на цыпочках. Вивьен приносила хозяйке еду и тут же выскакивала из спальни - поднос летел ей вслед.
        Наконец добровольное затворничество Сабины прервала королева, призвав ее к себе. Баронесса поплакала, выслушала слова поддержки и немного ожила. А на следующий день, сопровождая ее величество на мессу в Нотр-Дам, столкнулась на соборной площади с шевалье д’Эспри. Он явно ее поджидал! Понимающе улыбнувшись, Бланка шепнула своей конфидентке, что на сегодня та может быть свободна.
        Сабина заговорила с Габриэлем, и мир тут же засиял для нее яркими красками. Но, радостно улыбаясь, она наткнулась на его тяжелый взгляд. Неужто… Однако он пригласил ее на конную прогулку, и женщина вздохнула с облегчением - ей почудилось.
        Они катались в лесу. Сабина старательно избегала беседы о личных отношениях. Габриэль, как ей показалось, тоже. Их разговор, перескакивая с темы на тему, коснулся мечей из дамасской стали, и баронесса продемонстрировала свои познания. Сабина внезапно поняла свою ошибку: она упорно держала шевалье на расстоянии. Какому мужчине это понравится? Сидела бы со своей добродетелью в Лабри…
        - Кстати, у меня от покойного супруга осталась восхитительная коллекция оружия. Хочешь взглянуть?
        - С удовольствием, - отозвался Габриэль, и его глаза опять как-то странно сверкнули.
        Однако заботы хозяйки вскоре отвлекли ее от неприятных мыслей. Габриэль похвалил ее особняк, сравнив его убранство с утонченной обстановкой дома в Тулузе. И, конечно же, с восторгом осмотрел прекрасную коллекцию металлического оружия.
        - Потрясающе! Меня сложно удивить: на Востоке саблям и кинжалам уделяют особое внимание, но барону Арно это удалось.
        - Спасибо, мне приятна твоя похвала.
        - Ты любила своего мужа? - вдруг выпалил Габриэль.
        - Любила, - немного смутившись, ответила Сабина, - но не так, как тебя. Арно был старше меня на тридцать два года, поэтому я испытывала к нему скорее дочернюю привязанность и безграничное уважение.
        Взгляд Габриэля потеплел, и он ласково улыбнулся Сабине. Она шагнула ему навстречу. Но тут в Каминном зале послышался шум, и хозяйка вышла из оружейной. Мажордом еще не успел доложить ей о прибытии графа де Дрё, как Робер, перепрыгивая через ступеньки и сгорая от нетерпения увидеть любимую, уже появился наверху лестницы.
        - Дорогая мадам Сабина, приветствую вас! - Низко поклонившись, граф прильнул к ее руке - как всегда, долгим и страстным поцелуем. Он только утром прибыл в Париж и сразу же нашел предлог, чтобы увидеться с баронессой д’Альбре. - Я пришел, чтобы лично передать вам приглашение на королевскую охоту, которую Луи устраивает послезавтра в Венсенском лесу.
        Сабина онемела от неожиданности. Габриэль все видел в настежь открытые двери, и она мысленно проклинала визит графа вместе с будущей охотой. Робера заинтриговала молчаливость остроумной баронессы, но через мгновение ему все стало ясно - из соседнего зала вышел сеньор д’Эспри. Взгляды мужчин скрестились, и Сабине показалось, что она увидела яркий сноп искр, словно в ожесточенной схватке сошлись два меча. Если бы где-нибудь рядом лежал сухой хворост, он вспыхнул бы ослепительным пламенем от рассыпавшихся вокруг жгучих углей неистовой ревности.
        - Мадам, я и не подозревал, что у вас при дворе столь высокий статус: сам граф служит вам гонцом. - На лице Габриэля не было даже тени улыбки.
        - И, заметьте, этот гонец чувствует себя счастливейшим человеком на свете, ведь у него есть возможность лишний раз взглянуть на самую прекрасную даму в мире, - парировал Робер, и его синие глаза потемнели до черноты бушующего моря.
        Вновь стало тихо. Сабина растерялась и в отчаянии прикусила губу. Габриэль пришел ей на помощь:
        - Разрешите поблагодарить вас, мадам, за то, что составили мне компанию во время чудесной конной прогулки и позволили взглянуть на превосходную коллекцию оружия. Позволите удалиться?
        - Я передал приглашение и также намерен откланяться! - кивнул граф головой, не уступая сопернику в благородстве.
        - До свидания, господа, - выдохнула Сабина. - Мой мажордом вас проводит.
        На улице мужчины, холодно кивнув друг другу, попрощались и, вскочив на коней, демонстративно разъехались в разные стороны.
        Габриэль понял, что вновь запутался. После случайно услышанного женского разговора он решил больше не вмешиваться в чужие отношения. Но его тянуло к Сабине с силой утреннего прилива, и этому невозможно было противиться. Ну не похожа она на развратницу! Да и с ним держится слишком уж целомудренно. Будь ее поведение всего лишь игрой, он за прошедший месяц разглядел бы притворство. К тому же Габриэлю очень понравился ее ответ о любви к покойному супругу. Начни она рассказывать о невыносимом долге, о тяжелой ноше, коей стала для нее жизнь со старым мужем, и он испытал бы к ней неприязнь. Слова же Сабины прозвучали вполне естественно и правдиво. Нечто подобное Габриэль испытывал к Хайфе: не любил ее страстно, но очень уважал. Да и только что, при внезапном появлении графа, баронесса растерялась, как девочка. Распутная интриганка повела бы себя с циничной уверенностью, на Сабину же жалко было смотреть. Возможно, то, что он услышал, всего лишь злобные сплетни завистниц?
        ***
        Полстолетия назад Венсенский лес по приказу Филиппа Августа обнесли сплошной стеной. Генрих Второй Английский не преминул сделать венценосному французу оригинальный подарок, отправив целый корабль с оленятами, ланями, косулями и кабанами. Звери прижились, размножились, и здешние места, изобилующие лесной дичью, стали любимым местом охоты.
        К выехавшему из дворца королевскому кортежу присоединились по дороге многочисленные гости, и к воротам Сен-Антуан подъехала уже внушительная кавалькада охотников. Оживленный гомон всадников вперемежку с лошадиным ржанием заполнил венсенское предместье. Солнце весело подмигивало из-за малахитовых крон, уверяя: дождя сегодня не будет.
        Сразу же заметив Габриэля в толпе, Сабина решительно направилась к нему. Дамаск прокладывал дорогу, не очень любезно отпугивая особенно впечатлительных кобыл, и их наездницы бросали колкие реплики. Но Сабина не обращала на это внимания. После того как в ее доме столкнулись шевалье д’Эспри и граф де Дрё, она всерьез задумалась о нелепой двусмысленности своих отношений с этими мужчинами. Баронесса была в бешенстве. Ни с одним из них она не познала близости, но чувствовала себя, как падшая женщина, застигнутая врасплох между двумя обожателями. Она любит только Габриэля. Осталось выяснить, свободен ли он.
        Произнеся обязательные при приветствии любезности, Сабина решительно выпалила:
        - Габриэль, разрешите задать вам прямой вопрос? Мне хотелось бы получить такой же прямой ответ.
        - Мы снова на «вы»? - ухмыльнулся шевалье, но, заметив, как она взволнована, отбросил иронический тон. - Хорошо, я слушаю.
        - Вы дали обет умирающему другу в Леванте?
        - Откуда вы знаете?
        - Я просила отвечать прямо.
        - Да, я поклялся умирающему Рено де Виру, что выполню его последнюю волю в отношении дочери Изабель.
        - И вы намерены его исполнить?
        - Я не даю обетов, если не собираюсь их выполнять.
        Габриэль не понимал, к чему она клонит, и ждал объяснений.
        - Спасибо, шевалье. - Вся отвага Сабины разом исчезла, но дело было сделано. Теперь она точно знает, шевалье сам ей об этом сказал: Изабель - его будущая жена. Что же дальше? К горлу баронессы подступала истерика. Она запаниковала и, закрыв испуганные глаза, решила сбежать. - Простите, меня ждет королева.
        Тем временем началась охота. Королевский егермейстер доложил, что в лесу подняли великолепного оленя с ветвистыми рогами. Луи протрубил сигнал в олифан[99 - Дорогой охотничий рог из слоновой кости. (от фр. I’elephant - слон).]. Опытные загонщики со всех сторон обложили обреченного зверя, не давая ему уйти в сторону, и кавалькада устремилась вперед. Заядлый охотник Ангерран де Куси с удовольствием возглавил бы охоту, но чувство такта подсказало ему пропустить короля вперед. Сжав зубы, де Куси придержал коня. Всадники исчезли в чаще леса.
        Сабина же пустила Дамаска галопом в другом направлении, надеясь, что ветер развеет последние услышанные ею слова. Однако быстрая скачка не помогала: признание Габриэля яростно пульсировало у нее в мозгу.
        - Мадам, что случилось? - преградил ей дорогу Робер, неожиданно выехав из-за дерева.
        - Мессир! - Сабина резко натянула поводья, и Дамаск поднялся на дыбы. - Что это за шутки - бросаться под ноги галопирующего коня?
        - Простите, мадам, не хотел вас испугать! Но мне показалось, у вас что-то случилось, раз уж вы решились скакать галопом в густом лесу.
        - Все в порядке, Робер. Это пустяки, недостойные вашего внимания.
        Глубокий, бархатный голос графа, как всегда, подействовал на Сабину успокаивающе, будто бальзам. Боль от обиды, сдавливающей ее грудь железным обручем, слегка притупилась, и Сабина нашла в себе силы улыбнуться.
        - А почему вы, заядлый охотник, не участвуете в травле?
        - Там слишком много желающих убить одного несчастного зверя. К тому же неподалеку есть другая, более желанная дичь, - отшутился граф, скользнув взглядом по стройной фигуре Сабины, затянутой в алый шелк.
        - В таком случае давайте поищем королеву. Я обещала быть при ней, но отстала, - тихо отозвалась Сабина, покраснев от откровенного мужского взгляда и собственной лжи.
        - С удовольствием составлю вам компанию. - Робер по обыкновению не стал ее расспрашивать.
        Пустив коней шагом, они негромко переговаривались на общие темы, обсуждая дворцовые сплетни и обмениваясь последними новостями. Вскоре послышался захлебывающийся лай гончих, разноголосое пение труб, тарахтенье трещоток и улюлюканье азартных охотников. Сабина и граф приближались к охотникам. Судя по звукам, погоня достигла кульминации.
        После того как оленя убили, а собакам в качестве награды разрешили сожрать его внутренности, все вернулись в красивый охотничий домик. Многочисленные повара принялись разделывать оленью тушу и жарить мясо. Слуги тем временем накрывали пиршественные столы прямо на зеленой душистой траве под густыми уютными кронами.
        Весь вечер Сабина была рассеянной. Она не прикоснулась к изысканным блюдам, невпопад отвечала на вопросы удивленной королевы и безуспешно искала глазами Габриэля. Внимательный Робер догадался, кого она ищет, и в голове у него отчетливо и ритмично зазвучали слова из канцоны какого-то трувера: «Belle dame sans merci!»[100 - Красивая дама без пощады (фр.).] Граф безуспешно пытался вспомнить, где же слышал эту навязчивую фразу, и к концу вечера пришел в бешенство. Несмотря на это он нежно улыбался, ухаживая за баронессой, и лишь подергивающееся веко позволяло догадаться о его оскорбленных чувствах. Сабина поступала с ним с жестокой беспечностью женщины, которая знает: ее безумно желают, а потому стерпят все.
        Габриэль, не понимая, что так ужаснуло Сабину и почему она от него сбежала, будто от прокаженного, проследил за ней. У него в груди клокотала злость. Вскоре он увидел, как баронесса д’Альбре с приветливым видом беседует с графом де Дрё, и в душе у шевалье взорвалась ярость - никак баронесса вспомнила о свидании с любовником? Поморщившись, будто от сильной зубной боли, Габриэль вдруг отчетливо осознал: Сабина охотно принимала его ухаживания, пока Робера не было в Париже. Но стоило высокородному графу вернуться, и его, простого шевалье, с легкостью отбросили на обочину. А он-то - дурак! - поначалу обрадовался, когда баронесса д’Альбре предпочла его общество на глазах у придворной знати.
        - Довольно! Встретились, объяснились - и разошлись в разные стороны! - прорвался его гнев ядовитым шепотом и затерялся в зеленой листве.
        Габриэль развернул коня и галопом помчался в Париж. Дома он громко известил всех о том, что завтра рано утром они отправляются в замок де Виров. Слуги тут же бросились укладывать вещи. Шевалье уже получил письмо от родителей Рено - те с нетерпением ждали внучку. Незачем бедным старикам долго волноваться! А потом шевалье собирался поехать в свой замок. Узнав, что хозяин цел и невредим, старый верный Готье просто обезумел от счастья и теперь с нетерпением ожидал его.
        Триумфальное появление в Париже сменилось горьким разочарованием - именитый соперник победил его. Задыхаясь от ревности, Габриэль решил убежать и в одиночестве склеить рвущееся на куски самолюбие.
        ***
        Наутро Сабина чувствовала себя разбитой. Голова раскалывалась от бессонницы. Жить не хотелось. В дверях топталась Вивьен, не решаясь обратиться к хозяйке.
        - Говори, хуже не будет.
        - Госпожа, вам записка от шевалье д’Эспри.
        Баронесса рывком стянула ленту со свитка и развернула его.
        «Мадам Сабина! Дела призывают меня срочно уехать из Парижа. Было приятно вновь увидеться с вами, вспомнить далекую юность. Простите, что не заехал проститься. Возможно, случай еще сведет нас вместе. Габриэль».
        Выронив пергамент, Сабина с головой укрылась шелковым одеялом и затихла. Камеристка ожидала истерики, но стояла тишина. Помявшись, девушка уселась у окна и жалобно разрыдалась.
        - Вивьен, моя хорошая, чего ты плачешь? - Испуганная Сабина босиком подбежала к служанке и, утешая, стала поглаживать ее по затылку. - Что стряслось?
        - Андре!.. Он уехал вместе с хозяином, - размазывая по щекам крупные слезы, проговорила Вивьен. - Это он принес записку.
        - Уехал так уе… - И тут Сабина все поняла. - Боже мой, ты влюбилась! Моя камеристка наконец-то влюбилась, а я из-за собственных переживаний ничего не замечала!
        - Вы знаете, какой он веселый? А как ухаживает! Только господин де Дрё может с ним сравниться!
        - Если он похож на графа Робера, тогда я тебя понимаю, - хмыкнула Сабина. Она и прежде знала, что Вивьен в восторге от обаятельного вельможи, но не думала, что тот является для нее эталоном мужской галантности. - Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем. Если до конца лета твой Андре не объявится в Париже, мы напишем его хозяину. И коль кавалер тебя не забудет, я под каким-нибудь предлогом вызову его в город. А если забудет, тогда и тосковать о нем не стоит.
        - Правда? - улыбнулась камеристка, продолжая шмыгать носом. В ее глазах заблестела надежда. - Вы напишете письмо? Ради меня?
        - А ты считаешь, что ради твоего счастья я пожалею кусок пергамента?
        Чужая драма заставила Сабину взять себя в руки. Отодвинув жалость к себе в дальний угол, она решила заняться делом. Давно нужно было забрать оставшиеся вещи из Лабри и получить первый взнос от продажи сеньории. Сабина улыбнулась, вспомнив, как сильно помог ей дом Арно после потери Габриэля. К тому же сеньория Альбре - родина Вивьен, и девушка наверняка по ней тоскует. Поездка поможет отвлечься им обеим.
        - На днях мы поедем в замок Лабри!
        - Домой?! - Слезы на лице служанки тут же высохли, и она кинулась обнимать госпожу.
        Составив планы на ближайшее будущее, Сабина со спокойным сердцем отправилась к королеве. Погода стояла великолепная, и баронесса не сомневалась, что застанет Бланку с детьми в саду. Так оно и случилось. Королева читала сыновьям Псалтырь. Мальчики, включая и Луи, сидели вокруг нее на скамейках и внимательно слушали.
        Сабина остановилась в сторонке за деревом, чтобы не нарушать эту идиллию, и принялась терпеливо ждать. Наконец королева захлопнула книгу. Старшие сыновья, поцеловав матери руку, пошли к своим учителям, а младшие стали играть с няньками в прятки.
        Бланка заметила баронессу и жестом пригласила ее присесть рядом с ней на скамейке.
        - Или, может быть, пройдемся?
        - С удовольствием! - улыбнулась Сабина.
        Они шагали по ухоженным дорожкам, посыпанным свежим песком, вдоль благоухающих цветочных клумб. Порхающие вокруг нарядные бабочки радовали глаз, а трудолюбивые пчелы, собирающие нектар, лишний раз напоминали о быстротечности летней красоты.
        - Я подглядела, как ваши дети стоически слушали Псалтырь в столь чудесный день, больше подходящий для игр и развлечений. Это непостижимо!
        - Моим детям многое дано, но еще больше с них спросится! На одном из них, которому всего тринадцать, уже лежит ноша, которая очень тяжела даже для взрослого сильного мужчины. Всю жизнь им придется находиться в центре пристального внимания. Поэтому моя главная задача - воспитать детей в нравственной чистоте, с безупречными понятиями о морали, чтобы в будущем злой молве не за что было зацепиться.
        - Думаю, вам это удастся, ведь вы подаете своим детям достойный пример.
        - Мадам д’Альбре, вам известно - я не люблю лести, особенно из ваших уст! - передернула плечами Бланка.
        - Да какая уж там лесть! - вздохнула Сабина.
        - Вот что, вчера вы были подавлены, если не сказать раздавлены, сегодня же сияли, будто солнышко, но теперь опять появились тучи. Скажу откровенно, я совсем запуталась в хитросплетениях вашей личной жизни. - Королева усмехнулась. - Выкладывайте, что у вас произошло с шевалье д’Эспри?
        Сабина подробно, ничего не скрывая, рассказала ей о разговоре с Габриэлем.
        - А почему вы решили, что шевалье дал слово жениться на дочери друга? - поинтересовалась Бланка.
        - Он же сам сказал: выполню его последнюю волю в отношении дочери!
        - Я не услышала слова «жениться».
        - Это ведь и так понятно, - отозвалась Сабина тише, постепенно осознавая собственную ошибку.
        - Понятно кому? Тому, кто хочет убедить вас в этом, то есть Изабель?
        - А какой еще обет можно дать в отношении молоденькой девушки?
        - Да какой угодно! Привезти ее на родину, оформить над ней опекунство… Могу перечислить еще с полдюжины вариантов. Вам известна моя способность видеть людей насквозь? Так вот, могу с уверенностью сказать: Габриэль не из тех мужчин, которые любят одну, а женятся на другой. Сильный человек сам выбирает дорогу в жизни, а не идет на поводу у кого-то, даже если это его умирающий друг!
        Слушая этот панегирик в адрес шевалье, Сабина больно прикусила губу.
        - Моя королева, можно ли научиться умению разбираться в людях или мне суждено умереть дурой?
        Бланка, запрокинув голову, рассмеялась, а затем, уже мягче, добавила:
        - Он вас любит, это же очевидно!.. Теперь поговорим о графе де Дрё. Откуда он взялся?
        - Ниоткуда! Вернее, из-за дерева. Может, он следил за мной? Трудно сказать. Он нестандартно мыслит. Как бы то ни было, Робер пришел мне на помощь очень вовремя со своей отвлекающей дружеской беседой.
        - Ох уж этот Робер, несносный в своей обескураживающей галантности!
        Женщины прыснули смехом. Успокоившись, королева спросила серьезно:
        - Что вы собираетесь делать дальше?
        - Поеду в замок Лабри. Уже середина лета, мне надо поторопиться. Заодно развеюсь, приведу в порядок мысли и чувства…
        - Мудрое решение! Сопровождение - дюжину конных сержантов и столько же лучников - я вам обеспечу. Думаю, этого будет достаточно.
        - Вполне, - улыбнулась Сабина и тут же замялась. - У меня к вам просьба… Вдруг граф Робер… поедет следом за мной?
        - Робер? Да, этот может! Его озорная непредсказуемость не исчезла с возрастом. - Немного поразмыслив, королева добавила: - Но мы задержим его. Я попрошу Луи договориться с графом де Дрё об уроках фехтования. Я уже давно об этом думаю. Классические занятия - хорошо, но реальный бой - это нечто другое. А королю предстоит вести за собой войска. Кто, как не первоклассный опытный боец, коим, без сомнения, является Робер, сможет поделиться с юным Луи всеми тонкостями ведения боевой схватки? Итак, граф де Дрё до конца лета будет обучать короля. И коль уж мы о нем заговорили, поделюсь с вами слухами. Я слышала, Робер подумывает о разводе…
        - Не скрою, он еще весной сообщал мне о том, что намерен развестись с Аэнор, но я попыталась его образумить. Побеседуйте с ним, ваше величество. Граф очень вас уважает и наверняка послушает.
        - О чем мне с ним беседовать? - Удовольствие, мелькнувшее в глазах королевы, свидетельствовало о том, что комплимент пришелся ей по душе. - Робер де Дрё не обращался к нам с Луи с прошением о разводе, а обсуждать дворцовые сплетни гордый граф не станет даже со мной. Будем надеяться, что вам удалось убедить его отказаться от этой глупой мысли.
        ***
        Этьен де Вир еще издали увидел отряд всадников, приближавшийся к замку. Не слепнущими глазами, а сердцем он безошибочно узнал родную внучку, так похожую на Рено. Когда сын остался в Леванте, он был ненамного старше, чем сейчас Изабель.
        Впустив гостей во внутренний двор, де Вир с чувством прижал к груди внучку. Стыдясь льющихся ручьем слез, старый воин молча отворачивался. Его жена, следом за ним обнявшая Изабель, плакала в голос. Растерянная девушка лишь почтительно улыбалась.
        Габриэль почувствовал, что и у него щиплет глаза. Может, Рено поступил опрометчиво? Хорошие, сердечные старики… Впрочем, возможно, Этьен смягчился лишь на старости лет, потеряв сыновей. Чтобы не утонуть в этом эмоциональном всплеске, шевалье стал озираться вокруг. В небольшом, но добротном замке крепкая хозяйская хватка чувствовалась даже в мелочах. Однако признаки надвигающейся бедности уже давали о себе знать, проявляясь в осыпающихся стенах, небольшом количестве слуг и полупустой конюшне, куда конюхи отвели расседланных лошадей.
        Пока бабушка показывала Изабель внутренние покои, а слуги разносили вещи по комнатам, Этьен пригласил Габриэля выпить вина в ожидании праздничного ужина. Они устроились в Рыцарском зале на дубовой скамье у окна. Жестом велев слуге удалиться, хозяин сам налил гостю вина.
        - Я очень благодарен вам, д’Эспри, - де Вир отсалютовал кружкой, - двери моего замка всегда открыты для вас.
        - Спасибо, но я лишь выполнил волю Рено. Хороший был человек, веселый, надежный… Прекрасный воин. Даже маршал ордена тамплиеров высоко ценил его способности.
        - Я очень виноват перед ним, и Бог наказал меня за безмерную гордыню… - И, не сдержавшись, несчастный отец снова разрыдался.
        Габриэлю стало не по себе от слез старого рыцаря. Он сделал большой глоток вина, подыскивая слова утешения.
        - Рено всегда тепло отзывался о вас. Злые мысли были ему попросту не свойственны. Не простив, он едва ли отправил бы к вам любимую дочь!
        - Спасибо, дорогой Габриэль. - Этьен вытер слезы кулаком, постепенно успокаиваясь. - Я ваш вечный должник… Впрочем, мне осталось уже недолго. Успеть бы выдать внучку замуж…
        - Кстати о замужестве. Рено скопил для Изабель неплохое приданое. Эти сбережения находятся у казначеев Ордена Храма. Вот грамота, по которой вы можете получить все деньги в любом командорстве тамплиеров. - Шевалье передал сеньору де Виру заемное письмо, которое заранее вытащил из седельной сумки. Также он отдал старику опекунские документы и… испытал облегчение, как будто с плеч свалилась непосильная ноша. Но, заметив, что де Вир равнодушно взглянул на пергаменты (видимо, он не умел читать), добавил: - Повторяю: сумма солидная, и вы можете, не стесняясь, подыскивать для внучки приличную партию. Она не бесприданница!
        - Конечно не бесприданница, - слегка обиделся старик и добавил, выпятив грудь: - Замок и лес вокруг него - ее наследство!
        - Тем более. Начинайте искать жениха. - Габриэль не смог сдержать улыбку.
        - Надеюсь, вы погостите у нас подольше? - сменил тему смущенный Этьен.
        - Благодарю за приглашение, но вынужден отказаться. Меня ждут в родовом замке, где я не был - страшно сказать - семнадцать лет!
        Габриэль не сообщил Изабель о том, что уезжает на следующее утро. Он знал, что она закапризничает и испортит радость встречи, а ему было жаль стариков.
        Слуги тем временем накрыли стол для пира, и за вкусными блюдами, приготовленными из мяса косули, забитой накануне, вечер прошел приятно. Демуазель была в прекрасном настроении, наслаждаясь всеобщим вниманием и обожанием. Однако на следующий день, проснувшись по обыкновению поздно, Изабель с ужасом узнала, что шевалье уехал. Выплеснув гнев на подвернувшихся под руку камеристок, девушка горько проплакала до самого вечера. Старики по-своему объяснили ее печаль, решив, что Габриэль - единственная ниточка, связывавшая их внучку с прежней жизнью. А потому, особо не досаждая ей, старались развеселить девушку заранее заготовленными подарочками, сытной и вкусной едой и рассказами о маленьком Рено. Что ни говори, а отца Изабель очень любила и с большим удовольствием слушала воспоминания о нем.
        ***
        То, что Габриэль увидел на месте своего родового замка, заставило его сердце болезненно сжаться. Жалкая убогость! Ров, и прежде полузасыпанный, почти сровнялся с землей. А надвратная башня, некогда представлявшаяся юному Габриэлю огромной, оказалась высотой не более пяти туазов, да и она уже во многих местах осыпалась. Массивные дубовые ворота прогнили и, впуская путников во двор, издали жалобный скрип, похожий на вой, как будто дюжине собак одновременно прищемили хвосты. Но наиболее печальное зрелище представлял собой почерневший от времени деревянный двухэтажный донжон. Он так угрожающе накренился, что, казалось, вот-вот приляжет отдохнуть от вековых забот. Здесь доживали свой век несколько старых воинов, таких же трухлявых, как и весь замок. Нахальные куры, снующие под ногами, несколько коз, блеющих в ожидании вечерней дойки, гуси за загородкой, поднявшие дикий гогот и захлопавшие крыльями при виде незнакомцев на лошадях, придавали замку вид заурядного крестьянского двора.
        Единственным светлым пятном в этой мрачной картине неприкрытой бедности был новенький каменный домик, в котором жил Готье. Тут и поселились приезжие.
        Встреча с преданным управляющим оказалась надрывной. После первых объятий он, непрерывно повторяя: «Мой мальчик! Мой мальчик вернулся!», не сводил с Габриэля счастливых заплаканных глаз. А «мальчик», который был выше его на голову, радостно смеялся и торопливо смахивал слезы. Подъезжая к замку, Габриэль ожидал увидеть старика, похожего на Этьена де Вира, но перед ним стоял крепкий, полный сил мужчина. Коротко остриженные волосы и опрятную бороду Готье усеяла седина, но глаза молодецки блестели, а зубы, обнажавшиеся в улыбке, были почти все целы.
        - Ты хорошо выглядишь! На сколько же ты меня старше?
        - На девятнадцать лет, если мне не изменяет память.
        - Всего-то! А в детстве ты казался мне стариком, умудренным опытом! - Ликование выплескивалось из горла Габриэля безудержным смехом: как же он рад оказаться в родных стенах после стольких лет странствий! - А почему ты писал, что боишься не дожить до моего приезда?
        - Припугнуть вас хотел, - захохотал Готье.
        К общему веселью присоединились и Андре с Анри, разделяя радость хозяина.
        Пир устроили прямо во дворе. Слуги торопливо расставили козлы и положили сверху столешницы, стряпухи носили съестные припасы, хранившиеся в замке, на вертелах уже жарились гуси. Голодные путники жадно набросились на еду. У хозяйственного управляющего было припасено немало продуктов, и кухарки, обливаясь по`том, спешно готовили новые лакомства. Виночерпий с трудом успевал менять опорожненные кувшины.
        - Надолго вернулись? - наконец не выдержал Готье.
        - Навсегда, - весело подмигнул ему Габриэль. - Будем отстраивать замок!
        - А деньги?
        - Они у меня есть. Хватит на то, чтобы построить несколько замков. Жаль, места нет.
        - Так уж и несколько? - Готье недоверчиво прищурил глаза, решив, что в голове у его сеньора забродил хвастливый хмель.
        - Да, я не преувеличиваю! Как сказал Анри, я тот редкостный везунчик, которому удалось разбогатеть на Святой земле. - И рыцарь хлопнул по плечу сидевшего рядом Анри.
        Не успев прожевать кусок мяса, оруженосец поперхнулся от неожиданности, чем вызвал новый взрыв хохота.
        - Осмотрюсь недельку, а там решу, с чего начать…
        - А что тут думать? С донжона!
        - По-моему, нужно начинать со всего и сразу, - невольно поморщился Габриэль.
        Вскоре заиграли фретель[101 - Духовой инструмент, многоствольная флейта.] и бубен. Один из воинов принялся выбивать ритм на щите, как на барабане, и замковые девицы пустились в безудержный пляс, наперебой увлекая за собой красавца-сеньора. Веселый праздничный пир получился по-домашнему радушным.
        Говоря о денежных запасах, которых хватит не на один замок, шевалье ничуть не преувеличивал. Клад, доставшийся ему после разгрома шайки Давида, и в самом деле оказался очень ценным. Еще в Марселе Габриэль отнес несколько драгоценностей к ломбардцам, которых там было очень много. Они-то и подтвердили баснословную стоимость редких камней. А тамплиеры, охранявшие ковчежец, помогли в целости и сохранности довезти сокровища до парижского Тампля.
        Вскоре первая волна радости, вызванной возвращением в собственный замок, схлынула. Очарование родных мест затмили житейские проблемы, и Габриэль погрустнел. Да и образ Сабины, навязчиво являвшийся к нему по ночам, навевал на шевалье тоску.
        Как-то вечером за кружкой крепкого вина, развязывавшего языки, Габриэль решил поделиться своими чувствами со старым наставником. Больше было не с кем. Дружба с Амори де Монфором за десять лет разлуки заметно ослабела. Не сказать, чтобы это сильно огорчило Габриэля, - он давно чувствовал себя одиночкой. Но сейчас ему захотелось приглушить свою боль чьим-то вниманием. Они с Готье сидели на лавке возле деревянного сарая, и Габриэль рассказывал о своей любви к Сабине, причудливой нитью протянувшейся через всю его жизнь. Увы! Теперь она любовница высокородного вельможи.
        - Вы застали их в постели? - резко повернулся Готье, и содержимое его кружки плеснуло на сапог хозяина.
        - Нет, конечно, - вздрогнул от неожиданности Габриэль, - но я видел их вместе на прогулках, а молва…
        - Вот именно - молва, слухи, сплетни и ничего конкретного! - Готье почти кричал, и шевалье открыл рот от изумления. - Вы же любите ее, любите всю жизнь, почему не сказали об этом прямо? Пора освобождаться из плена молодости и становиться терпимее к людским слабостям.
        - Чего ты раскричался?
        - А вот чего! - Но, заметив, как прачка, развешивавшая выстиранное белье, застыла от любопытства, управляющий понизил тон: - Я расскажу вам похожую историю, только из жизни простых крестьян. Но люди и их чувства везде одинаковы, независимо от того, в какой постели их рожали: под бархатным балдахином или на соломенном тюфяке. Есть у меня знакомая из нашей деревни. Она уже года три как овдовела. Красавица - просто дух захватывает! Конечно, все мужики в округе захлебываются при виде нее похотливой слюной. Ну, и деревенские бабы стали твердить в один голос, что эта распутница переспала с их мужьями, да и вообще со всеми в деревне, от безусых юнцов до седых стариков. К чему я веду? - Готье сделал глоток вина. - Надумал я к ней посвататься. Четыре года назад я овдовел, а жить-то одному не сахар. Но чтобы не смешить народ, не жениться на распутнице, решил я понаблюдать за своей избранницей, и могу сказать с уверенностью - не водит она в дом никого. У нее двое ребятишек, она сама их и воспитывает. А на мое предложение выйти замуж красотка ответила решительным отказом! Говорит, что очень любила покойного
мужа. Может, со временем боль пройдет, а пока… Я обещал ей и жизнь в замке, и какой-никакой достаток - ни в какую! А завистливая людская молва ее с грязью смешала. Может, и ваша баронесса такая?
        - Разгромил ты меня, Готье, в пух и прах, - опершись на стену сарая и прикрыв глаза, еле слышно отозвался Габриэль. - Однако поклонник Сабины - граф королевских кровей! Мне до него как до луны.
        - А вот сейчас вы городите полную ерунду! Вы молодой, красивый, а главное - неженатый. Вы можете предложить ей руку, а он - нет!
        - Да зачем ей выходить за меня замуж?
        - Да, судя по всему, кашу с вами не сваришь! Черт с вами - сидите и лелейте свое самолюбие! А я бы пошел на приступ!
        - Чего ж ты свою деревенскую красавицу приступом не возьмешь? - ехидно ухмыльнулся Габриэль, скосив глаза на управляющего.
        - Кто вам это сказал? Я уже год кручусь возле нее. Чувствую - скоро приведу в дом новую жену, - задорно подмигнул хозяину Готье.
        - Отчитал ты меня, дорогой наставник, как ребенка, и озадачил, как взрослого, - тяжело вздохнул шевалье и, помолчав, продолжил: - Знаешь, в прошлой жизни я влюбился в искреннюю девчонку. Она вызывала у меня неистовое желание защищать и помогать, мне нравилось потакать ее капризам. Сейчас же я столкнулся с самоуверенной женщиной, осознающей свою силу.
        - Вас это отталкивает?
        - Как оказалось, нет.
        - Значит, препятствия вас по-прежнему лишь подстегивают. Вы по натуре завоеватель, тонкий и умный. Что же касается защиты и помощи… думаю, у вас все впереди, - глубокомысленно изрек Готье.
        ***
        В Лабри Сабина обрела душевное равновесие. Много часов провела она в замковой капелле над могильной плитой Арно, где поведала мужу о парижской жизни, мешая рассказ со слезами. Незримый дух покойного супруга как будто вновь поддержал ее, и Сабина почувствовала, что ей стало гораздо легче.
        Виконт де Безом немного испортил ей настроение своей кичливой грубостью, когда отдавал первую часть платы за сеньорию. Это произошло в Рыцарском зале при трех свидетелях со стороны покупателя. Баронессу охраняла дюжина королевских сержантов.
        Подписав документы, Пьер по-хозяйски обошел зал и остановился напротив Сабины. После того что она узнала, женщина попыталась взглянуть на виконта другими глазами, как на романтика, верного своей давней любви. Однако пьяный взгляд, бесцеремонно блуждавший по ее телу, вмиг отрезвил баронессу. Запах перегара и застарелого пота никак не вязался с образом прекрасного кавалера. Все стало еще хуже, когда виконт заговорил:
        - Ловко меня обработал твой нотариус! Как же я упустил такую жирную добычу? Надо было попросту похитить тебя да выдать замуж за своего сына. Тогда бы и денежки остались при мне, и красавица-жена у Аманье появилась, а потом и очаровательные внуки подоспели!
        - Почему вы говорите со мной без должного почтения? Я дала вам для этого повод? - Сабина передернула плечами и пододвинулась к огромному камину.
        - Почтения захотела? Женщина, кому ты перечишь? - И пьяный Пьер, шатаясь, двинулся на нее.
        Родриго торопливо заслонил собой сеньору; его рука потянулась к кинжалу на поясе. Заметив этот недвусмысленный жест, виконт взревел:
        - Щенок, кому ты вздумал угрожать?!
        Но он не успел вытащить меч из ножен даже наполовину, как его плотным кольцом обступила охрана баронессы.
        - Выведите его! - гневно крикнул Родриго. - По условиям договора он не имеет права здесь находиться, пока бывшая хозяйка не вывезет из замка все свое движимое имущество.
        - Хозяйка? Это я хозяин, и имущество мое! - продолжал орать де Безом, ничего не понимающий в юридических тонкостях, но поверенный уже шептал ему на ухо, что это заявление справедливо и им лучше уйти.
        Хорошо вооруженные сержанты стеной надвигались на маленькую свиту виконта, оттесняя ее к выходу, и грубияну пришлось подчиниться.
        - Какой ужас! - Испуганная Сабина прошептала молитву и осенила себя крестным знамением. - И какое счастье, что год назад я решила отсюда уехать!
        ***
        В середине августа Габриэль с оруженосцами поехал в Париж к тамплиерам. Зная храмовников как первоклассных строителей, он попросил у них помощи в возведении замка. Знакомые монахи тут же свели шевалье с толковым инженером - братом Боэмундом.
        - Я хочу построить большой квадратный донжон, фланкированный четырьмя угловыми круглыми башенками, небольшую изящную часовню, а вокруг - высокие стены с мощными башнями, - сказал Габриэль. - Я не прошу возвести Шато-Пелерин, но крепкий замок постройте!
        Его шутка вызвала смех среди находившихся в приемном зале храмовников. Многие бывали на Святой земле, и разговор ненадолго завертелся вокруг грозной крепости. Только инженер, задумавшись, молчал, и Габриэль беспокойно поглядывал на него. Наконец Боэмунд улыбнулся и сообщил о своем решении:
        - Берусь! Надо, конечно, посмотреть на месте, но, скорее всего, мы справимся за два-три года.
        В его умных глазах загорелся откровенный интерес к новому проекту, и Габриэль проникся доверием к этому человеку. Не откладывая дела в долгий ящик, они съездили в Эспри, где инженер сделал необходимые замеры и зарисовки. А затем, уже в Париже, шевалье и Боэмунд дни напролет обсуждали в подробностях будущую стройку. Помимо громких споров вокруг эскиза планируемой крепости, который уже набросал инженер, обсуждали наем каменщиков, плотников, каменотесов, кровельщиков, думали, где лучше купить нужный строительный материал и как его привезти. Необходимо было также нанять кухарок и прачек, которые будут обслуживать многочисленных работников, построить бараки для проживания и сделать многое другое.
        Но заботы занимали Габриэля днем. Вечерами же, завалившись в сапогах на чистую постель в уютной комнате дорогого постоялого двора, он думал о Сабине, вспоминая слова Готье. Шевалье понимал, что безумно хочет ее увидеть, но ему не приходил в голову ни один более-менее подходящий повод для визита, а уязвленное самолюбие не позволяло явиться без предлога. Вскакивая с кровати, Габриэль метался по комнате, словно берберийский лев в клетке. Он рычал, мотал головой, но никак не мог призвать на помощь свою решительность.
        Однажды вечером, услышав на лестнице шаги, а затем увидев на пороге непривычно унылого оруженосца, шевалье встревожился:
        - Андре, я не ждал тебя раньше полуночи. Что-то случилось?
        - Хотел навестить Вивьен, камеристку мадам Сабины…
        - А она выгнала неотразимого Андре? - пошутил Габриэль.
        Он перестал кружить по комнате и теперь стоял в центре помещения, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.
        - Хуже! Они с госпожой уехали туда, где жили раньше. За вещами, что ли… - Оруженосец с усталой тоской привалился к дверному косяку. - Должны вернуться до наступления осенней распутицы, но до нее еще месяц, а может, и больше.
        - Для постоянного в любви Андре это все равно что вечность, - продолжал подтрунивать над слугой Габриэль, радуясь неожиданной отсрочке. - Как я погляжу, ты в глубокой меланхолии. Эта камеристка крепко тебя зацепила?
        - О да! Я почти каждый день о ней думаю! Вивьен предчувствовала, что после нашего спешного отъезда ее госпожа выкинет какой-нибудь фортель. Очень нервничала и говорила, что сеньора не переживет, снова потеряв Габр… то есть вас, хозяин.
        - И часто вы нас обсуждаете?
        - Часто, - не заметив подвоха, признался оруженосец, - все ведь происходит на наших глазах, а мы не слепые и не тупые.
        - А что еще говорила твоя подружка? - Габриэль внезапно сообразил: кому, как не камеристке, известны альковные дела ее госпожи. И, отбросив щепетильность, продолжил обсуждать свою личную жизнь со слугой.
        - Говорила, что никогда не видела свою хозяйку такой счастливой, как после вашего чудесного воскрешения. Конечно, за баронессой ухаживает граф, и, по словам Вивьен, делает это красиво и настойчиво. Даже жизнь однажды ей спас - от разбойников отбил. Но де Дрё…
        - Что де Дрё? - нетерпеливо перебил оруженосца Габриэль, выдав себя с головой.
        - …женат, и потому мадам Сабина категорически отвергает его притязания.
        - Осел! Самовлюбленный, твердолобый осел!
        - Простите, хозяин, о ком это вы? - еще не решив, обижаться или нет, на всякий случай уточнил Андре.
        - Не о тебе! - обнажив два ряда превосходных зубов, засмеялся шевалье и неосознанным жестом приложил руку к груди, стремясь укротить часто бьющееся сердце. - А не выпить ли нам пару кувшинчиков хорошего вина? Не откажешься, мой верный оруженосец?
        - Откажусь? От хорошего вина? Да ни за что!
        - Тогда позови Анри. Где он?
        - Спит, как обычно. Пойду разбужу.
        Андре с важным видом вышел из комнаты, понимая, что сообщил шевалье хорошую новость, правда, не совсем ясно, какую именно, но это и не важно. Главное, сеньор впервые обсуждал с ним свои личные проблемы. А это сближает. Да, надо не забыть за вином расспросить его о меланхолии. Хозяин постоянно сыпал книжными словечками, а Андре любил выяснять их значение, чтобы затем при случае ввернуть в разговорах с девицами.
        ***
        Прибыв после полудня в Париж, Сабина со слугами весь оставшийся день распаковывала привезенные из Лабри вещи и рано вечером, обессилев, упала на постель. И только утром одна из служанок вспомнила, что хозяйку уже много дней дожидается письмо.
        «Мадам Сабина! Я в Париже и в ближайшее время уезжать не собираюсь. Если у вас возникнет желание со мной увидеться, пришлите записку по адресу, указанному ниже. Ваш Габриэль».
        - Мой! Он написал «ваш Габриэль»! - Радостный смех разнесся по дому, будто звон колокольчика, даже слуги на первом этаже невольно улыбнулись. Ошалевшая от счастья женщина запрыгала по комнате и, обняв Вивьен, закружила ее в радостном вихре.
        - Значит, и Андре здесь?! - Камеристка завизжала так, что голуби на карнизе упали в обморок.
        Громкий крик привлек внимание Родриго, но, увидев женщин, одновременно прыгающих, плачущих и смеющихся, он в недоумении прикрыл двери и тихонько удалился.
        После полудня безукоризненно одетые, словно для первого в жизни свидания, две влюбленные пары встретились вновь. Едва выехав за городские стены, Андре и Вивьен уже по личной инициативе исчезли из поля зрения своих господ, а Габриэль с Сабиной, миновав виноградники, в чьих изумрудных листьях появились желто-красные вкрапления ранней осени, скрылись в чаще леса. Ослепительная радость не вязалась со сдержанным обменом любезностями, и шевалье с баронессой надолго замолчали, наслаждаясь присутствием любимого человека. Было тихо, лишь цокот копыт, многократно передразниваемый звонким эхом, заставлял дрожать тонкие паутинки в старых ветвях. Наконец Сабина не выдержала и задала вопрос, не дававший ей покоя:
        - Габриэль, вы выполнили свой обет?
        - Опять вас интересует моя клятва! - Шевалье с чувством хлопнул себя по колену. - Помню, в прошлый раз, получив ответ, вы поспешили избавиться от моего присутствия!
        - Вышло нелепо, признаю. Но все же скажите.
        - Выполнил полностью. - Габриэль пожал плечами, но, заметив, что Сабина ждет объяснений, добавил: - Привез Изабель во Францию и передал ее деду с рук на руки. А еще вручил старому де Виру документы, касающиеся наследства его внучки.
        - И все? - Не смея перевести дух, Сабина понимала: мудрая Бланка в сотый раз оказалась права.
        - Господи, все! Объясните, дотошная моя, чем вызван неподдельный интерес к клятве, никоим образом вас не касающейся?
        - Не злись, Габриэль, умоляю! - Даже завидное спокойствие шевалье имело предел, и Сабина не на шутку испугалась его шипящей язвительности. - Просто Изабель сказала мне, что ты у одра Рено поклялся на ней жениться…
        Потрясенный абсурдностью услышанного, Габриэль круто повернул коня, и вскоре по лесу наперегонки с эхом прокатился его безудержный хохот. Удивленный Рапид, чувствуя, как сотрясается мощное тело хозяина, нервно перебирал копытами. Сабина шумно выдохнула и, жмурясь под пробивающимися сквозь листву лучами, улыбнулась.
        - Ух, давно я так не смеялся! - с трудом успокоившись и вытирая слезы, произнес шевалье. - Вот взбалмошная девчонка! Именно поэтому в прошлый раз, услышав о моем намерении выполнить обет, в твоем понимании - жениться, ты убежала от меня прочь, словно от зачумленного?
        - Да, Габриэль, и теперь догадываюсь, как глупо я выглядела в твоих глазах.
        - Ну, глупой в моих глазах ты никогда не выглядела. Но мне было очень обидно, не скрою.
        Сабина приблизилась к нему и виновато тронула за руку, сжимавшую поводья. Габриэль торопливо спрятал ее ручку в своих ладонях и, выдохнув, решился.
        - Коль уж мы начали разбираться, позволь и мне задать вопрос.
        - Да, конечно!
        - Этот граф де Дрё… Что вас связывает? Я слышал о вашей дружбе, но как-то неясно…
        - Мы не любовники и никогда ими не были, - просто ответила Сабина, не отводя глаз от его пристального взгляда. - Догадываюсь, какие слухи ходят о нас с графом при дворе; наверняка они достигли твоих ушей… Но Робер действительно мой верный друг и никто более, во всяком случае, у меня нет к нему других чувств.
        В это время сильный ветер, пригнав грозовые тучи, растрепал густые волосы Габриэля и заставил зазвенеть длинные серебряные серьги в ушах у Сабины. Вскоре в небе ослепительно сверкнула молния и прокатились гулкие раскаты грома, будто подводя итог нелепым недоразумениям. Вышколенные скакуны, приученные не пугаться резких звуков, даже не пошевелились.
        Габриэль по-прежнему сжимал женскую ладонь в своих руках, и оба счастливо улыбались. Но тут по зеленой листве звонко застучали первые крупные капли дождя. Сабина подняла лицо, и по ее щеке побежала струйка воды.
        - Убегаем?
        - И как можно скорее! Гроза будет нешуточная!
        ***
        - Королевский двор еще не вернулся из резиденции в Понтуазе, но мы ждем его прибытия со дня на день, - сообщил дворецкий слегка разочарованной Сабине.
        Чтобы хоть немного поднять себе настроение, она решила в сопровождении Родриго прогуляться по любимой улице Нёв-Нотр-Дам, где располагались бесчисленные лавки книготорговцев, пергаментщиков и переплетчиков. В одной из них секретарь обнаружил небольшой трактат Авиценны на арабском языке, непонятно каким ветром занесенный в Париж. Книготорговец отдал любопытному кастильцу этот фолиант с бессмысленным набором красивых знаков почти даром, довольный, что выручил хоть какие-то деньги за такую ерунду. Родриго же был на седьмом небе от счастья.
        Пробравшись сквозь шумную толчею торговых улиц, они вновь сели на коней и не спеша двинулись по городу. Ситуация была подходящей, и Сабина решила начать давно назревший разговор. Она всегда чувствовала ответственность за благополучие своих людей, как физическое, так и душевное.
        - Родриго, прости, что поднимаю запретную тему, но ты не чужой мне человек…
        - Вы о Вивьен? - неожиданно помог ей молодой человек.
        - О ней. - Сабина кинула на него быстрый взгляд и мысленно улыбнулась: приятно разговаривать с умным человеком, понимающим тебя с полуслова. - Ты догадываешься, что она увлечена другим?
        - Почему догадываюсь? Знаю. Еще в начале лета Вивьен сообщила мне о своих чувствах.
        - Вивьен сама тебе все рассказала?!
        - Ага. Она же всегда видела во мне только брата. - Заметив, что глаза хозяйки широко распахнулись от удивления, Родриго натянуто улыбнулся. - Пустяки! Я давно уже знаю, что не интересую Вивьен как мужчина, и смирился с этим.
        Внезапно их разговор прервала появившаяся из-за угла Изабель. Ее лицо выражало страдание, руки безжалостно мяли поводья, как будто хотели их растерзать.
        - Ваша милость, простите, что перебиваю, но мне необходимо с вами поговорить!
        - О чем? - Сабина хотела проехать мимо, но умоляющий взгляд девичьих глаз тронул ее. Баронесса кивнула Родриго, давая ему знак немного приотстать, и приблизилась к Изабель. - Опять будете обвинять меня в том, что я похитила чужого жениха?
        - Нет, я… - Девушка явно растерялась.
        - Вчера я выяснила, что Габриэль никогда не обещал на вас жениться. Выходит, вы мне солгали. Чего мне ждать теперь?
        - Почему солгала? Я искренне верила, что сеньор д’Эспри обещал взять меня в жены, во всяком случае, именно так сказал мой отец.
        - Допустим. - Искренняя печаль в голосе Изабель тронула чувствительную баронессу, хоть она и понимала: свалить вину на мертвого легче всего. Сабина сознавала, что глупеет на глазах, но продолжала слушать девушку. - Что еще?
        - Спасибо, вы очень добры. Не знаю, с чего начать, все так ужасно… - печально вздохнула демуазель де Вир. - Постараюсь быть краткой. Шевалье наверняка рассказывал вам, что лично отвез меня в замок деда, где в честь моего приезда по обыкновению состоялся пир. Вечер прошел восхитительно! Вино оказалось крепким, а романтическая летняя ночь - такой жаркой… В общем, у нас с Габриэлем все случилось.
        Сабину словно с размаху ударили о каменную стену. Разум говорил ей: не верь, - но события, так чувственно описанные девушкой, и вправду могли случиться. Вино, юная дева, звездная ночь… Какой мужчина устоит перед этим? Изабель добавила еще более несчастным голосом:
        - Я ни в коем случае не обвиняю шевалье в насилии, все случилось по обоюдному согласию. Утром он уехал, и мне ничего не оставалось, как смириться и молча страдать. Но недавно выяснилось, что произошло непоправимое… Я беременна.
        Если бы возле уха Сабины просвистел арбалетный болт, она не вздрогнула бы так сильно. Чтобы успокоиться, женщина сделала несколько глубоких вдохов, затем до боли зажмурилась и резко распахнула глаза. Это помогло - голос рассудка вновь заговорил и дал ей дельный совет. Сабина решила заставить Изабель повторить этот рассказ в присутствии Габриэля.
        - Я вас поняла. Однако это слишком важная новость, чтобы обсуждать ее на улице, да и мне необходимо закончить одно дело… Жду вас сегодня у себя на закате. Там мы все спокойно и обсудим.
        Скрывшись из поля зрения девушки, Сабина приказала Родриго срочно отыскать Габриэля.
        А Изабель, победно улыбаясь, отправилась к портнихе.
        До конца лета юная де Вир еще надеялась заманить Габриэля к себе в замок. Но на бесчисленные предложения погостить у них, которые дед Этьен передавал через гонцов, приходили лишь вежливые отказы. В последний раз посыльный сообщил, что шевалье уехал в Париж на неопределенный срок. Понимая, что медлить больше нельзя, иначе отношения Габриэля и Сабины окончательно наладятся, Изабель упросила деда отпустить ее в столицу, якобы для того, чтобы обновить гардероб. Старик, который ни в чем не мог отказать капризной внучке, безропотно согласился.
        Не заподозрив подвоха, Изабель, считавшая, будто сыграла сценку великолепно, повторила спектакль в покоях у баронессы. Они сидели с Сабиной в удобных креслах в малой гостиной, и вдруг из соседней комнаты появился Габриэль. Он вошел так стремительно, что чуть не снес широким плечом тяжелую занавеску, висевшую у входа. Его глаза сверкали от бешенства.
        - Так вы утверждаете, демуазель, что мы с вами провели безумную ночь любви под яркими звездами? Я полгода нянчился с вами, терпел ваши сумасбродства и капризы, только для того, чтобы под небом фамильного замка Вир насладиться вашим лживым телом? То есть небо Леванта, Срединного моря и Прованса не подходило мне по определению?
        - Габриэль?! - По лицу смертельно испуганной девушки разлилась восковая бледность.
        Она просчиталась: несмотря на присущие баронессе д’Альбре приветливость и любезность, та оказалась отнюдь не мягкотелой.
        - Сколько раз повторять, я для вас шевалье д’Эспри! Не могу понять, как благородный Рено мог произвести на свет такую интриганку! - Габриэль не кричал, его голос звучал жестко, как глухие удары короткого хлыста.
        Сабина безмолвно наблюдала за разыгравшейся сценой. Ее потрясло, что эта девушка шла напролом, не выбирая средств.
        - Подобными оговорами вы ничего не добьетесь, Изабель. Рано или поздно правда пробьется наружу, а вот ваша репутация навсегда окажется под руинами лжи. Даже ради любимого мужчины не стоит бесчестить свое имя. Мой совет: возвращайтесь в замок деда.
        Девушка с низко опущенной головой направилась к выходу, и Габриэль бросил ей вдогонку:
        - Я провожу вас, подождите меня внизу.
        После ее ухода Сабина в волнении заметалась по комнате, пока не оказалась в крепких мужских объятиях.
        - Не стоит тревожиться! Прекрасно, что ты смогла так сразу все прояснить.
        И Габриэль покрыл лицо любимой нежными поцелуями. Больше всего на свете шевалье хотел бы остаться здесь, но он все еще чувствовал ответственность за дочь Рено. Уже стемнело, а на неспокойных парижских улицах весьма опасно появляться юным девушкам без сопровождения.
        ***
        Утро встретило Сабину грустной новостью. В переданной через слуг записке Габриэль извещал ее о том, что вынужден срочно отлучиться на неделю. Инженер Боэмунд нашел нужный строительный камень по сходной цене. Необходимо без промедления заключить выгодную сделку. Сабина горько ухмыльнулась: именно сегодня она хотела оставить Габриэля у себя на ночь. Ну почему она не сделала этого позавчера во время грозы, ведь шевалье так смотрел на нее! «Взрослая женщина, а ведешь себя, как испуганная невинная девица!» - мысленно отругала себя Сабина. Ее самобичевание прервал гонец из дворца: королевский двор вернулся в Париж!
        Уже после полудня Сабина на верном Дамаске прибыла на Ситэ. Сопровождаемая дворецким, она увидела Бланку в крытой галерее второго этажа. Королева беседовала с придворным лекарем - темноволосым мужчиной средних лет. Тот шел рядом с Бланкой и убежденно твердил:
        - Все-таки я оказался прав: его величество отравился несвежими продуктами - что-то было подпорченным. Жар окончательно отступил, но сегодня король еще попостится на моих травяных отварах, а завтра переведем его на кашу.
        - Спасибо, мэтр Бертран! Осмотрите также принца Шарля. Он всю ночь капризничал и плохо спал… - Тут королева заметила Сабину и приветливо улыбнулась ей: - Мадам д’Альбре, как я рада вас видеть! Пройдемте с нами. Сейчас лекарь осмотрит Шарля, а потом мы с вами поболтаем.
        - Его высочеству нездоровится? - спросила баронесса, присев в глубоком реверансе. Она не на шутку встревожилась - до года жизнь ребенка висела на волоске.
        - Надеюсь, с ним все хорошо, но пусть мэтр Бертран лишний раз это подтвердит.
        - Малыш очень возбудился в дороге и ночью плачем выразил все, что думает об утомительных переездах, - осмотрев маленького Шарля, по-доброму улыбнулся лекарь. - На два дня оградите его от излишнего шума, посторонних людей, и все постепенно наладится. А теперь позвольте мне ненадолго удалиться в Отель-Дьё102, там меня ждут несколько интересных пациентов. Вечер и ночь я опять проведу у постели короля.
        Бертран скрылся за дверью, и Сабина с удовольствием посмотрела ему вслед. Его легкая полнота гармонировала с мягким голосом, а живой и мудрый взгляд вызывал безоговорочное доверие. Причем у всех без исключения! Но тут баронесса вспомнила о короле Луи.
        - Его величество занемог? У него что-то серьезное?
        - Бертран утверждает, что нет и худшее уже позади. Вчера в дороге у Луи была сильная рвота, а под вечер начался жар. Но сегодня ему уже гораздо лучше.
        Бланка дала указания кормилице и вместе с конфиденткой спустилась в Малый зал. Королева кивнула на кресла, стоящие возле пустовавшего столика для рукоделья - последний год ей явно было не до вышивания, - и приказала мадам Луизе принести вино и сладкие груши, переданные Тибо.
        Сабина перехватила взгляд Луизы и радостно кивнула ей, та же в ответ приветливо улыбнулась. Несмотря на непростые отношения, обе дамы были рады этой встрече. Уже без дополнительных указаний Луиза шепотом велела придворным дамам покинуть комнату (после двухмесячной разлуки королева наверняка желала побеседовать со своей верной конфиденткой наедине), после чего, подав все необходимое, удалилась сама.
        Полились увлеченные рассказы о прошедшем лете и нескончаемые вопросы-ответы, прерывавшиеся лишь сочным хрустом фруктов и восхвалением превосходного вина с шампанских виноградников.
        - Кстати, граф де Дрё летом был само спокойствие и даже не порывался сбежать. Может, он начал излечиваться от любовной тоски?
        - Может быть. - Сабина как можно равнодушней пожала плечами, услышав этот провокационный вопрос. - Правда, его посыльные не единожды осведомлялись о моем местонахождении.
        - Так вот в чем причина его невозмутимости! Наверняка граф навел справки и о шевалье д’Эспри, убедился, что он не с вами, - рассмеялась Бланка и, сделав несколько глотков вина, заговорила о политических событиях. - Дела амурные обсудили, давайте отодвинем их в сторону. Вы знаете, что в августе умер канцлер Герен, епископ Санлиса?
        - Конечно, я об этом слышала! Очень соболезную вашему величеству: вы потеряли верного служащего.
        - Благодарю вас. Это действительно тяжелая утрата. Епископ, без преувеличения, верой и правдой служил нашему престолу сорок лет. Государственного мужа такого уровня трудно заменить.
        - Вы уже назначили нового канцлера?
        - Да, им стал магистр теологии Адам де Шамбли. - Бланка воздержалась от каких-либо дополнительных комментариев. - Самое ужасное, что наши неугомонные мятежники решили воспользоваться этим печальным событием.
        - Каким образом?
        - Они распространяют бесстыдную клевету о том, что указ о назначении меня регентшей Франции подложный. Якобы мой супруг не подписывал ничего подобного! Единственный, кто присутствовал при этом, - канцлер Герен, но он уже ничего не подтвердит.
        - Однако в Оверни я своими глазами видела десятки склоненных голов: первые вельможи государства признавали ваше право называться регентшей!
        - Мои противники легко смогут переманить эти головы на свою сторону. А вот старика Герена нельзя было согнуть! В случае с Филиппом Юрпелем можно сыграть на его жадности и зависти, с Ангерраном де Куси - на его непомерных амбициях. Вы слышали, какой донжон выстроил барон в своих владениях?
        - Большой?
        - Настоящее чудовище диаметром восемнадцать, а высотой двадцать восемь туазов! При этом толщина стен - три с половиной туаза! Де Куси утверждает, что ничего подобного не возводили со времен древних римлян. Если кто-нибудь пообещает чванливому Ангеррану призрачное регентство, он переметнется на его сторону.
        - А я всегда считала его верным короне. - Сабина была неприятно удивлена.
        - А еще Бартелеми де Руа докладывал мне, что в Париже изо всех щелей доносятся непристойные песенки о моих отношениях…
        - С графом Тибо?
        - Не угадали! С Романо Франджипани!
        - С кардиналом?! Что за чепуха!
        - Пикантный слух, ничем не подтвержденный, полностью лишенный здравого смысла, всегда вызывает живой отклик в человеческой душе. Чем абсурднее новость, тем легче верит в нее толпа! Голой эмоцией управлять гораздо проще, чем рассудительностью! Поднимай возбужденных людей и, периодически меняя одни эмоции на другие, умело манипулируй ими.
        - Что же вы собираетесь предпринять?
        - Ничего! Пасквилянтов как ловили, так и будут ловить, но всем горожанам, распевающим пошлые куплеты, рты не закроешь. И папский легат мне нужен. В середине осени он устраивает в Туре собор прелатов королевства, на котором я непременно побываю, чтобы лично с ними побеседовать. Кстати, я смогла договориться с Фридрихом Штауфеном! Ни он, ни его вассалы не поддержат мятежников.
        - Летом ходили слухи, будто его армия наконец-то отплыла в Святую землю, - весело произнесла Сабина.
        Император Священной Римской империи десять с лишним лет обещал римскому папе освободить Гроб Господень, но ему все время мешали какие-то непреодолимые препятствия. Понтифик от бешенства скрежетал зубами, Фридрих с напускным смирением оправдывался, и лишь венецианские и сицилийские кораблестроители довольно потирали руки: каждые два-три года к ним поступали прибыльные заказы.
        - Как же! Добрался до Бриндизи и… захворал, - засмеялась Бланка, но сразу же осеклась и осенила себя крестным знамением. - Говорят, на этот раз он болен по-настоящему.
        - Вы думаете, император всерьез готов воевать?
        - Нет, Фридрих слишком умен! Он искусный дипломат и умеет договариваться, ему незачем проливать кровь. Вот у кого надо бы поучиться! Да и сарацины ему не враги, он ведь вырос среди них. Но Фридриху нужны богатейшие восточные рынки, ради этого он женился на Иоланде Иерусалимской, а также ведет нескончаемую переписку с каирским султаном. Император затеял какую-то хитрую игру. Не удивлюсь, если в скором времени он будет хозяйничать в Иерусалиме.
        - Он договорится с Аль-Камилем? - Сабине не пришло в голову отнестись к словам королевы скептически, ведь ее политические прогнозы всегда сбывались.
        - Думаю, да. И мне это на руку. Пока Фридрих и папа препираются, им не до нас! Вот почему мне так важно, чтобы Робер своим дурацким разводом не привлек внимание Латерана к Парижу, - сказала Бланка, и Сабина вспыхнула ярким румянцем.
        ***
        Возвращаясь из Ла Марша в Булонь, графиня де Даммартен пребывала в мрачных раздумьях. Весной скончался ее отец Рено, проведя в заключении почти тринадцать лет: последний, кто сдался на поле боя при Бувине, и единственный, кого так и не помиловали. Теперь у Матильды развязаны руки и она может открыто проявить неповиновение французскому королевскому дому. Первым делом она уговорила своего трусливого мужа съездить на переговоры к Гуго де Ла Маршу и Пьеру Бретонскому. Взывая к тщеславию графа, они подбили его на правах дяди короля выдвинуть претензии на пост регента Франции. И Филипп Юрпель сдался.
        Но, не доверяя этому шаткому согласию, Моклерк решил проводить графскую чету домой, чтобы за время этого продолжительного пути укрепить волю ненадежного союзника. В дороге Пьер озвучил давно взлелеянную мысль о том, чтобы захватить в заложники близкого королеве человека:
        - Тогда у нас появится убедительный рычаг давления в переговорах с ней.
        Эта идея нашла живой отклик в душе Матильды. Она уже знала, кого следует похитить, - эту выскочку д’Альбре. Проезжая недалеко от Парижа, графиня со змеиной улыбкой предложила разведать обстановку в королевском дворце на Ситэ. Пьеру же с Филиппом лучше подождать ее в Бове.
        Несколько дней Матильда собирала в столице сведения о привычках Сабины и вдруг узнала, что сеньора де Вир тоже в городе. Эта юная интриганка ей поможет!
        Изабель действительно все еще находилась в Париже. После разоблачения в особняке баронессы д’Альбре она ожидала по дороге домой длинных нотаций от Габриэля. Однако тот не проронил ни звука, и это оскорбило девушку еще больше. Холодным кивком шевалье попрощался с ней у ворот постоялого двора. Прорыдав всю ночь, Изабель поняла: она проиграла! Ей оставалось лишь дошить заказанные платья и отправляться восвояси, в замок деда.
        - Какая неожиданность, Изабель! - Матильда, подстроившая эту «случайную» встречу на улице, изобразила удивление.
        И девушка, вспыхнув от восторга, выложила ей последние новости о Сабине, избавив графиню от необходимости задавать вопросы. Сообразительная Матильда, хорошенько обдумав услышанное, тут же составила план действий.
        - Хотите, я поговорю с ней, по-женски, откровенно? Расскажу о вашей любви и попрошу, как взрослую и более опытную женщину, отойти в сторону и не ломать судьбу юной девушки.
        - Думаете, это подействует? - Несмотря на лукавство, Изабель все еще оставалась ребенком и пала жертвой этого ложного сочувствия.
        - Надеюсь! Я все-таки гораздо выше по статусу, попробую припугнуть ее, в конце концов. - Сдерживая смех, графиня несла полную чушь. - Но говорить на ходу мне не хочется, надо устроить встречу в подходящем месте. Лучше всего в каком-нибудь аббатстве.
        - А как ее туда заманить? Она уже не поверит ни единому моему слову…
        - Пошлите ей записку такого содержания: вы и вправду беременны, но не от Габриэля, которого оговорили от отчаяния, а от оруженосца деда, например. Вы рано лишились матери, находитесь в чужой стране… Вы в панике, готовы наложить на себя руки! Если жестокий дед узнает о вашем позоре, он сгноит вас в подземелье собственного замка. Вы нашли временный приют в аббатстве Сен-Жермен и умоляете баронессу приехать и посоветовать вам, как быть дальше.
        - Думаете, она мне поверит?
        - Может, и не поверит, но приедет обязательно. Она особа жалостливая, не бросит сироту в беде.
        Подготовив девушку должным образом и составив записку Сабине, Матильда немедленно отправила гонца в Бове. Уже на следующий день герцог Бретонский читал ее послание:
        «Мессир! Появилась возможность незаметно для окружающих прихватить любительницу уничтожителя пшеницы. Утром в День святого Матфея пришлите необходимую помощь к воротам Сен-Жерменского аббатства».
        - Вот и настало время, когда Дама в Голубом послужит моим целям, братец, - ухмыльнулся Моклерк, сразу же смекнув, что речь идет о любовнице Гастебле.
        Вообще-то похищать баронессу пока что рановато, они еще не готовы к переговорам с королевой. Но если Матильда утверждает, что можно незаметно выкрасть мадам д’Альбре… Некоторое время на них никто не подумает, а к зиме он выдвинет ультиматум Бланке. Такая возможность выпадает нечасто, и герцог выслал на помощь графине полдюжины отчаянных головорезов.
        Сабина, вертя в руке письмо Изабель, колебалась. У нее в голове не укладывалось, как можно в угоду прихоти топтать собственную честь. Может, эта девочка не лжет, может, она действительно беременна? Наконец баронесса решилась: лучше лишний раз обмануться, чем оставить сироту в беде.
        В назначенный день Сабина накинула любимый желтый плащ, сколола его изумрудным аграфом и, выбрав неприметного коня, направилась через сен-жерменские ворота к аббатству Сен-Жермен. Но за сотню туазов до обители Сабину окружили свирепые мужчины в крестьянской одежде и, стащив ее с лошади, затолкали в крытую повозку. Сопротивляясь, баронесса ухватилась за накидку одного из нападавших и заметила под ней кольчугу. Переодетые воины! Значит, ее похитили.
        Сеньора де Вир, издалека наблюдавшая за этими странными действиями, недоумевала. Либо Сабину и вправду украли случайные разбойники, как пыталась убедить ее приехавшая позже Матильда, либо же она, Изабель, стала слепым орудием в чьей-то игре. Письмо, выманившее баронессу д’Альбре из Парижа, написано ею собственноручно, поэтому во всем виновата она. Настойчивое требование Матильды немедленно укрыться в замке у деда звучало вполне убедительно. Осторожная Изабель так и поступила.
        ***
        - Сеньор, госпожи нет дома со вчерашнего утра. Я была совершенно уверена, что она с вами! - Вивьен, ничего не понимая, во все глаза смотрела на Габриэля.
        Он только что вернулся в Париж и сразу же примчался к Сабине.
        - Почему вы так решили?
        - Хозяйка получила письмо и два дня напряженно размышляла. А вчера, сказав, что не нуждается в сопровождении, уехала. Я почему-то подумала, что вместе с вами.
        - Такое уже случалось прежде?
        - Не припомню. Прошлой зимой госпожа часто оставалась во дворце, но всегда предупреждала об этом заранее либо же извещала нас через посыльного.
        - Посмотрите, злополучное письмо на месте?
        Девушка сбегала в спальню хозяйки и вернулась в слезах:
        - Письма нет. Наверное, госпожа забрала его с собой.
        - Я во дворец! - сказал Габриэль. - Если будут известия, пусть Родриго меня найдет.
        Королева приняла шевалье без задержек. Оказалось, что и она не видела Сабину три дня. На лице Габриэля проступила мертвенная бледность. Бланка попросила его повторить рассказ Вивьен, ненадолго задумалась, а затем позвонила в колокольчик.
        - Господина прево* немедленно ко мне, - приказала она вошедшему на зов секретарю и, повернувшись к Габриэлю, пояснила: - Я прикажу поднять всех на ноги и обыскать парижские притоны, кабаки и… кладбища. Однако не думаю, что случилось худшее. Чутье подсказывает мне: это похищение, и связано оно с политикой. Но проверить надо все версии.
        - Если рассматривать другие варианты, то, возможно… в этом замешан граф де Дрё?
        - Думаете, это он похитил Сабину? Чушь! Однако проверим и это предположение. Я немедленно пошлю гонца в Дрё. Вы же обратитесь за помощью к храмовникам, с которыми так дружны. У них самая мощная агентурная сеть на континенте. Наверняка им удастся пролить свет на загадочное исчезновение Сабины.
        - Непременно обращусь… И последний вопрос. Вы сказали, что это похищение, связанное с политикой. Ваше величество, прошу вас, поясните!
        - Это сделал герцог Бретани! Мир в Вандоме для него лишь временная передышка. Он хочет аннулировать договор и вновь выдвинуть свои требования, и при этом знает, как больнее надавить. Герцог намерен шантажировать меня жизнью мадам д’Альбре, требуя, чтобы я отказалась от регентства и объявила во всеуслышание о фальсификации указа моего покойного супруга. Затем он добьется созыва пэров, и те под его нажимом безропотно передадут кому-нибудь мои полномочия, например, бесхарактерному Филиппу Юрпелю.
        Габриэль задышал спокойней. Если Бланка права, то Сабина жива, а значит, он сможет ее спасти.
        Наутро в Тампле его принял магистр храмовников Французского королевства. Габриэль вспомнил о рекомендации, составленной для него братом Мишелем, и решил, что пришло время ею воспользоваться. Прочитав письмо с просьбой «оказать посильную помощь подателю сего листа» и внимательно выслушав шевалье, магистр отдал соответствующие приказания своим помощникам.
        - Заранее ничего не обещаю, но через два дня в полдень вы получите донесение с первыми результатами наших поисков, - обнадежил Габриэля исполин с густой седой бородой; его голубые глаза светились подкупающим дружелюбием.
        Властное спокойствие главы французских тамплиеров вселило в Габриэля уверенность, которой ему так не хватало.
        В тот же день на закате, явившись на зов Бланки, он увидел в королевских апартаментах взъерошенного графа де Дрё. Ревность неприятно засосала под ложечкой: как быстро он появился! А граф действительно пришел в ужас от известия, которое принес ему монарший посыльный, и, загнав двух лошадей, к вечеру примчался на Ситэ.
        - Ваше величество, я не видел баронессу с середины лета, после охоты в Венсенском лесу, поэтому ничего не знаю о ее возможных планах. А какими сведениями располагаете вы? - Робер говорил ровным голосом, но подергивающееся веко выдавало его волнение.
        - Осмотрели все неблагополучные места Парижа, обследовали даже реку - труп Сабины не обнаружен. Значит, она жива, - обратилась королева к обоим рыцарям. - Будем продолжать поиски и ждать ультиматума от герцога Бретонского. Что у вас, шевалье?
        - Послезавтра в полдень тамплиеры обещали сообщить предварительные результаты своих поисков. Я сразу же оповещу о них ваше величество.
        - Благодарю и с нетерпением жду. А вы, Робер, покрутитесь во дворце, побеседуйте с дамами, как умеете только вы. Они вас любят и непременно поделятся ценными сведениями. Нам важны любые мелочи.
        Несмотря на легкий сарказм, Бланка ценила Робера за способность привносить в придворную жизнь пикантное веселье; благодаря графу дворец наполнялся женскими пересудами. Де Дрё, пропустив иронию мимо ушей, согласно кивнул.
        Он готов был флиртовать с самим дьяволом, если это поможет ему увидеть любимую женщину невредимой.
        Первый отчет тамплиеров подтвердил, что королева была права. Сеньора д’Альбре покинула город через сен-жерменские ворота; ее действительно похитили, затолкав в крытую повозку. Кто выманил баронессу из Парижа и куда ее увезли, храмовники еще не выяснили.
        Робер разузнал у придворных дам, что графиня Матильда, несколько дней жившая во дворце, проявляла горячий интерес к образу жизни баронессы.
        - Матильда уехала из Парижа в день исчезновения Сабины, - вспомнила Бланка, - и к тому же в последнее время они с герцогом встречаются подозрительно часто…
        - Мы знаем, где было совершено похищение! Завтра, переодевшись простолюдином, я похожу там, послушаю, поспрашиваю, наверняка кто-то что-нибудь запомнил, - предложил Габриэль.
        - Великолепная идея! - похвалила королева.
        И это сработало. Шевалье два дня расспрашивал возможных очевидцев и наконец по описанию свидетеля безошибочно узнал Изабель, находившуюся там во время похищения. Он был в ярости и порывался сейчас же ехать в замок Вир.
        - Никуда вы не поедете, - резко одернула его Бланка. - Туда отправится профессиональный агент-храмовник. Он быстро и без лишних скандалов узнает у Изабель все, что нужно. В данном случае нам необходим результат, а его с помощью нравоучений не добиться. Выяснять отношения с демуазель де Вир будете потом.
        Через десять дней после исчезновения Сабины тамплиеры, собрав все сведения воедино, предоставили Габриэлю отчет. Похищение сеньоры д’Альбре спланировали графиня де Даммартен и сеньора де Вир. В День святого Матфея баронессу хитростью выманили из Парижа, а затем похитили. Наемники сопровождали ее до графства Перш, где передали другому вооруженному отряду, взявшему курс на запад. По дороге похитители старательно заметали следы, поэтому в районе Ле Мана были потеряны из виду. Храмовники задействовали дополнительных людей для поисков в Бретани, Ла Марше и Пуату.
        - Ну что ж, господа, подведем итоги и решим, что делать дальше. Сабина похищена герцогом Бретонским, который, видимо, чувствуя слабость своей коалиции, пока не спешит предъявлять мне ультиматум, - резюмировала королева, размашисто шагая по кабинету и постукивая по ладони свитком, содержащим отчет тамплиеров, который только что зачитала вслух. - Значит, у нас есть время на дальнейшие поиски.
        Бланка замолчала и посмотрела на собеседников. В отблесках пылающего камина изможденное лицо Габриэля с ввалившимися от многодневной бессонницы глазами выглядело устрашающе. Робера ко всему прочему выбила из колеи подлость родного брата. Королева продолжила:
        - В Туре через две недели состоится собор французских прелатов. Мы с его величеством собираемся на нем присутствовать. Предлагаю и вам туда поехать. Чем ближе мы будем к землям Гуго де Лузиньяна и Пьера Бретонского, тем больше вероятность напасть на след Сабины. Вы согласны?
        Мужчины кивнули. Бездействие угнетало их обоих.
        ***
        На высоком холме среди вековых лесов возвышался укрепленный замок Монмюран, окруженный широкой эспланадой. Древняя крепость, огороженная глубоким, наполненным водой рвом, представляла собой неправильный четырехугольник с тремя мощными башнями и одной сдвоенной, внутри которой располагались въездные ворота. Именно сюда привезли Сабину после почти двухнедельного пути. Поначалу она старалась запоминать дорогу, однако вскоре по восходящему с разных сторон солнцу поняла бессмысленность этой затеи - похитители нарочно путали следы.
        - А вот и моя гостья! С каким же нетерпением я ожидал вас, мадам д’Альбре, - прищурив синие глаза, улыбнулся герцог Бретонский.
        Он встречал пленницу посреди внутреннего замкового двора в окружении нескольких воинов. Пожалуй, только цвет глаз да высокий рост роднил герцога с братом. Робер наслаждался жизнью, Пьер же ценил лишь власть. Его жестокий, бескомпромиссный взгляд, узкие, крепко сжатые губы, надменно-негнущаяся шея на широких, развернутых плечах выдавали глубокие амбиции властителя, мечтающего о покорении новых земель под свою привыкшую к мечу руку. Сабина постаралась не показывать страха. Она гордо вскинула голову, хоть ее коленки и предательски дрожали.
        - Гостья? Все приглашенные являются к вашей светлости с кляпом во рту и со связанными руками?
        - Обычное приглашение вы вряд ли приняли бы, верно? - рассмеялся Пьер. - А мне не терпелось посмотреть на Даму в Голубом: очень хочу понять Робера.
        - Ну и как, поняли?
        - О да, мадам, у моего брата безупречный вкус!
        - Видел бы он меня теперь! - еле слышно прошептала Сабина, представляя, как сейчас выглядит: в покрытом двухнедельной грязью плаще и засаленном покрывале на голове. Спутанные волосы раздражали, немытая голова невыносимо зудела, а тело, казалось, покрылось коркой грязи.
        - Жаклин! - крикнул герцог и, дождавшись, когда к ним подойдет мужеподобная женщина, ростом и статью не уступающая хозяину, добавил, обращаясь к Сабине: - Вот ваша новая камеристка. Сейчас она принесет горячей воды, чтобы вы искупались, и отдаст прачкам вашу грязную одежду. В комнате вас ждет сундук с платьями; надеюсь, вы что-нибудь себе подберете.
        Взглянув на огромные ладони служанки, Сабина представила, как эти неуклюжие толстые пальцы застегивают мелкие пуговки или шнуруют платье, и ее губы дрогнули. Проницательный Моклерк, перехватив ее насмешливый взгляд, тоже улыбнулся:
        - Согласен, в этих руках гораздо естественней выглядит боевой топор, но уж не обессудьте, крепость у нас военная, поэтому нежных служанок не держим…
        - И сколько времени я должна наслаждаться вашим сказочным гостеприимством? - задала Сабина главный вопрос.
        - Месяца два или три, как получится. Все зависит от королевы.
        - Вы намерены ее шантажировать?
        - Люблю умных людей - им не нужно ничего объяснять. - Пьер слегка разозлился. - Не смею более обременять вас своим присутствием. Если будут пожелания, передавайте их через Жаклин.
        В охраняемом замке с высокими стенами Сабину не стали прятать в подземелье. Ее поместили под надзором Жаклин в отдельную комнату для прислуги, расположенную на втором этаже деревянного строения; внизу была прачечная, кухня и другие служебные помещения. Пленнице предоставили относительную свободу - она могла перемещаться внутри крепостных стен, но нечасто пользовалась этой поблажкой - в замке было полным-полно воинов, не скрывавших похотливых взглядов.
        Впрочем, поначалу Сабина торопливо ходила по крепости, изучая ее и ища лазейку для побега, чем забавляла Моклерка, иногда наблюдавшего за ней в окна донжона. Эта женщина вызывала у него уважение. Герцогу доложили, что за время пути, да и сейчас, она не проронила ни слезинки. А эта откровенная дерзость во взгляде, когда она говорила с ним в день приезда! Пьер был храбрым человеком и ценил это качество в других.
        Вскоре в Монмюран прибыл архиепископ Ренна - для переговоров с герцогом. Перед собором епископов в Туре Пьер хотел согласовать с прелатом ближайшие цели Бретани, да и нужно было подготовить его к разговору с королевой, которая обязательно захочет с ним побеседовать.
        Сабина вспомнила о предстоящем церковном соборе. Ее непременно будут искать, однако она не оставила ни одной зацепки, даже злосчастное письмо зачем-то увезла с собой. Поэтому необходимо срочно найти способ встретиться с высокопоставленным церковником и передать весточку о себе. Ничего более подходящего, чем испросить разрешения на исповедь, ей в голову не пришло. Герцог, полностью уверенный в лояльности архиепископа, разрешил баронессе с ним встретиться.
        Они устроились в замковой часовне, и Сабина в начале беседы несколько раз упомянула о том, что ее насильно удерживают в Монмюране. Однако, не увидев в глазах священнослужителя ни капли сочувствия, перешла к стандартным фразам, лихорадочно обдумывая, каким же образом передать на волю весть о себе. Решение пришло, как обычно, по наитию. Сабина сняла с плаща аграф с изумрудами, подаренный королевой:
        - Ваше преосвященство, мне, бедной узнице, больше нечего передать в дар нашей Святой Церкви. Примите это как пожертвование для собора Святого Петра в Ренне.
        Архиепископ, наметанным глазом оценив стоимость аграфа, торопливо спрятал его в рукаве. В последний раз осенив женщину крестным знамением, он дал ей поцеловать свой перстень и, довольный, вышел из часовни. Сабина, кусая губы в кровь, еще долго смотрела ему вслед.
        ***
        Собор в Туре начался, и на второй день Бланка пожелала побеседовать с реннским архиепископом наедине. Тот короновал герцога Бретани и тесно взаимодействовал с ним, а потому мог дать ей толковый совет, как улучшить отношения с непокорным вассалом.
        Накинув плащи, королева и архиепископ вышли во внутренний дворик дворца. Неожиданно королева заметила знакомый аграф, красовавшийся на одеянии священнослужителя. Несомненно, это ее подарок Сабине, которым та очень дорожила. Быстро взяв себя в руки, Бланка с простодушным удивлением воскликнула:
        - Какая изумительная вещица! Откуда она у вас?
        - Не помню, кто-то подарил. Я не обращаю внимания на подобные мелочи.
        Архиепископ занервничал, наверняка обругав себя за глупость. Надо же было надеть столь заметное украшение королевской фаворитки! Его сбивчивые объяснения, походившие на оправдания, лишь усилили подозрения Бланки. Вечером, вызвав д’Эспри, она поделилась с ним своими наблюдениями:
        - Это тот самый аграф, я уверена! Надо как следует расспросить архиепископа. - Но, заметив, как во взгляде Габриэля блеснула сталь, предостерегла: - Только без рукоприкладства, шевалье! Он все-таки высокопоставленная особа.
        - Не волнуйтесь, ваше величество, с архиепископом ничего не случится. - Шевалье поклонился и тут же исчез за тяжелыми складками штор, висевших на двери.
        Взывать к совести архиепископа Габриэль не собирался; он вообще сомневался в ее существовании. Поздним вечером, пока Андре и Анри отвлекали охранников реннского владыки, шевалье пробрался к нему в спальню, словно привидение скользнул к кровати и, придавив коленом грудь его преосвященства, приставил кинжал к его горлу.
        - Сейчас ты быстро, а главное подробно вспомнишь, где и от кого получил аграф с изумрудами.
        - Кто вы? - хрипел в кромешной тьме испуганный сонный священнослужитель. - Какой аграф?
        - Которым ты сегодня украсил свой плащ. Говори, не заставляй меня терять терпение! - прошипел шевалье, сильнее вдавливая острие в шею архиепископа.
        - Скажу, скажу, только уберите нож! - Священнослужитель вцепился в плечи нападавшего. - Я не сделал ничего крамольного. Просто исповедовал женщину, которая добровольно, подчеркиваю, добровольно передала в дар Церкви этот аграф.
        - Что за женщина? - Габриэль движением плеч стряхнул руки священнослужителя и нажал коленом на его грудь. - Когда и где это произошло?
        - Имени я ее не знаю, вернее, не помню. - Колено вдавливалось все глубже, и архиепископ захрипел, забарабанив ладонями по простыне. - Дней десять назад… в замке Монмюран… У нее большие зеленые глаза…
        - Ясно. - Габриэль медленно вложил кинжал в ножны и выпрямился. - Сообщать о нашем разговоре никому не нужно.
        - Вы хоть представляете, кому только что угрожали и какие последствия вас ожидают? - расхрабрился священнослужитель, жадно хватая воздух ртом и потирая шею.
        - Представляю, ваше высокопреосвященство, поэтому и предупреждаю вас по-хорошему. А чтобы избежать неожиданностей, до утра с вами побудет мой человек.
        Шевалье растворился в темноте так же неслышно, как и появился. На его месте возник Андре. Он присел на край кровати и приложил клинок к своим усмехающимся губам, призывая архиепископа не шуметь.
        Ранним утром, сразу после молитвы первого часа, в комнате королевы собралась для совещания неизменная тройка. Наконец-то они точно - из двух источников - знали, где держат заложницу. Габриэль только что прочитал донесение храмовников, полученное утром в капелле, и рассказал о ночном визите в спальню архиепископа Ренна.
        - Надеюсь, с ним все в порядке? - встревоженно спросила королева.
        - Не волнуйтесь, ваше величество, никто не пострадал. Но его высокопреосвященство нужно задержать в Туре. Если Моклерк узнает о нашей осведомленности, Сабину тут же перепрячут и поиски придется начинать заново.
        - Не волнуйтесь, я попрошу Луи день и ночь держать архиепископа возле себя для духовных бесед, а гонцов будут перехватывать мои люди. Теперь о главном, господа. Как будем освобождать пленницу? Какие у вас предложения?
        Габриэлю показалось, что взгляд Бланки на миг стал беспомощным: ее миссия закончилась, теперь в дело вступали они, мужчины. И он почувствовал, как по его жилам побежала быстрее кровь, участилось дыхание в предвкушении долгожданных действий.
        - Срочно вызываю своих людей! - произнес граф де Дрё, возглавлявший надежное войско.
        - Пока вы будете собирать людей, Пьер не спеша перевезет пленницу в другую крепость, затем еще в одну, и еще. Ваше сиятельство собирается штурмовать все крепости Бретани? - насмешливо осведомилась королева.
        - А как еще можно вызволить человека из хорошо охраняемого замка? - вспылил Робер, не привыкший сидеть сложа руки в ожидании чуда.
        - Хитростью, - подал голос Габриэль, прерывая перепалку.
        - Именно! Никакого кровопролития, если можно действовать умом! - подхватила Бланка. - Сабину выманили хитростью, надо так же ее и вернуть. У вас есть какие-нибудь предложения?
        - Пока что нет. Нужно поехать в Ренн и осмотреться на месте. Разрешите отправляться в путь?
        - Разумеется! Со дня похищения прошло уже больше месяца, и нам неизвестно, в каких условиях содержат баронессу. - Королева вздохнула, выдавая так долго скрываемую тревогу. - Выезжайте с его сиятельством немедленно.
        - Почему с его сиятельством? - разозлился Габриэль, а ревность в его душе съязвила: «Твердолобый вояка будет обузой в столь тонком деле». Но вслух шевалье высказался более дипломатично: - Граф слишком приметная фигура, а нам нужно действовать осторожно.
        - Бросьте, шевалье! Сейчас не время для ревности и соперничества. - Бланку сложно было провести игрой слов. - Вы оба любите одну и ту же женщину и для ее спасения сделаете даже невозможное, а значит, шансы освободить несчастную Сабину удваиваются. Я уже говорила вам и еще раз повторю: отношения будете выяснять потом. Ступайте!
        Граф, как и шевалье, взял с собой лишь двух оруженосцев. Прибыв к концу третьего дня в Ренн, мужчины уже знали, с чего начнут. Утром, облачившись в одежду простых горожан, они стали бывать в трактирах, на площадях и рынках города в поисках сведений, которые помогли бы им незаметно проникнуть в замок Монмюран.
        Одному из оруженосцев Робера повезло. Назвавшись братом прачки, якобы работающей в замке, он громко пожаловался в харчевне, что не знает, как передать сестре гостинец от родителей. Сидевшие рядом виноторговцы за умеренную плату предложили ему помощь: завтра утром они отправляют в Монмюран две подводы с бочками вина, могут подбросить и его. Обрадованный «брат», договорившись о месте встречи, помчался сообщить новость графу.
        Встретившись в небольшой комнате ничем не примечательного постоялого двора, мужчины принялись разрабатывать детальный план.
        - Мы спрячемся в бочки из-под вина и проникнем в замок, - высказался граф, как всегда, нацеленный на решительные действия.
        - И нас перебьют в этих бочках еще на входе, - усмехнулся Габриэль. - А может, прямо в них и зажарят внутри замка.
        - Предлагайте свои варианты! Я так понимаю, хитрость - это по вашей части, - не сдержался Робер, нарушив установленный перед выездом из Тура договор: никакого соперничества, действовать сообща для спасения пленницы.
        - Предлагаю, - спокойно ответил Габриэль, четко осознавая, что освободить Сабину сможет только он сам. - Я немедленно отправлюсь к бочарам. Мы закажем бочку с двойным дном, в которой и вывезем пленницу. Вы же, мессир, завтра утром вместе с оруженосцами остановите подводы с вином за городом и будете дожидаться меня с хитрой бочкой. Мы с Андре переоденемся и под видом виноторговцев проникнем в крепость.
        - Что же буду делать я?
        - В паре лье восточнее замка ждать нас с доспехами, лошадьми и провизией на несколько дней. Мы же похитим Сабину, а затем все вместе будем уносить ноги. Всё! - улыбнулся шевалье, понимая, что наиболее сложную часть плана - как похитить женщину из крепости - будет додумывать уже на месте.
        Подготовка прошла безупречно. Все сыграли, как по нотам. Связанные виноторговцы с кляпами во рту жалобно хлопали ресницами, наблюдая за странными действиями разбойников. Те зачем-то перелили вино в новую бочку.
        - Двух человек оставим вместе с пленными, - распорядился Габриэль. - Убежать небольшим отрядом и затеряться в лесу гораздо легче, да и невинных виноторговцев жаль убивать. Мессир, выбирайте одного из оруженосцев, с кем вы будете нас ждать.
        - Благодарю за доверие, - ответил граф колко. Его самолюбие было уязвлено.
        Внимательно оглядев троих воинов, он остановился на Анри, который был гораздо крупнее его людей и намного опытней.
        Переодевшись и выбрав по повозке, Габриэль и Андре под видом возничих двинулись в Монмюран.
        ***
        Вечером Сабина услышала во дворе странный шум. Скрип телег и ржание лошадей смешивались с кудахтаньем перепуганных кур, оказавшихся под колесами, и криками возничих. Затем раздались приказы разгружать бочки. Сабина выбежала из своего жилища и остановилась на углу деревянного сарая, надеясь узнать какие-нибудь новости.
        Вдруг один из возничих, обернувшись и невзначай приподняв низко надвинутую на глаза шляпу, взглянул на нее. Габриэль! У Сабины подкосились ноги, и она вынуждена была прижаться плечом к бревенчатому сараю. Потрясение застряло в горле плотным комком и, к счастью, не позволило ей вскрикнуть. Габриэль едва заметно кивнул и отвернулся. Сабина постепенно пришла в себя и с трудом отвела от него взгляд. Необходимо надеть на лицо маску равнодушия и успокоить часто бьющееся сердце, готовое выпрыгнуть из груди и покатиться к любимому. В голове у женщины победно закричала знакомая с юности уверенность: он рядом, значит, все будет хорошо!
        Проявив излишнее рвение, Андре случайно покатил бочку не в том направлении и оказался рядом с Сабиной. Почти не раскрывая рта, он прошептал:
        - Покажите мне свое жилище. Ночью не спите и будьте наготове.
        - Придурок, ты что, совсем ослеп? Подвал в другой стороне! - заорал на Андре виночерпий, и парень резво покатил бочку в противоположном направлении.
        Сделав вид, что устала от этого неинтересного зрелища, Сабина не спеша пошла к себе. Столкнувшись у входной двери с не спускающей с нее глаз Жаклин, баронесса игриво потеребила ключи у нее на поясе и лениво вошла внутрь. Служанка оторопела: обычно пленница была с ней предельно вежлива, не позволяла себе даже лишнего движения бровей, а тут - такая вольность. Сабина же, поднявшись к себе, шумно распахнула ставни. Снизу ей подмигнул Андре - мол, все заметил и понял.
        - Куда будем переливать вино? - поинтересовался Габриэль.
        - Никуда. Вас разве не предупредили? Мы отправим взамен несколько бочек с солониной. Сейчас их приготовят, утром погрузите и поедете обратно.
        - Мы каждый день мотаемся то туда, то сюда, разве все упомнишь? - пробубнил шевалье, понимая, что чуть не попался.
        На улице стемнело, и бочки не успели спустить в винный погреб; их оставили рядом с солониной. Габриэль поблагодарил Господа за это невероятное везение. Когда весь замок погрузился в сон, шевалье откатил бочку с двойным дном за сарай и вылил вино прямо на землю.
        А Андре весь вечер обхаживал Жаклин. Его порочное обаяние, разбивающее женские сердца, и на этот раз подействовало безотказно. Ухажер едва доставал Жаклин до подбородка, но она покорилась его чарам и после жарких ласк и не менее действенного макового отвара крепко уснула. Выкрасть ключи и вызволить пленницу удалось за считаные мгновения.
        Понимая, что времени нет, Габриэль все же крепко обнял Сабину:
        - Не бойся! Мы вывезем тебя в бочке с двойным дном.
        - Ничего не боюсь, когда ты рядом. - Она нежно погладила шевалье по лицу, чтобы убедиться: не сон ли это? Габриэль жадно, закрыв глаза, прильнул к ее ладони.
        Послышались голоса загулявших вояк, и Габриэль, Сабина и Андре, присев, спрятались за бочками. Гуляки наперебой хвастались своими приключениями на сеновале и, ничего не заметив, прошли мимо. Вынырнув из убежища, Габриэль стянул с Сабины плащ и выстелил им дно бочки.
        - Синяков тебе, конечно, не избежать, но все же будет мягче, - шепнул он ей на ухо. - В бочке проделаны небольшие дырочки, во время досмотра обязательно прикрой их вот этой дощечкой. Мы постараемся не задерживаться.
        Он накрыл свернувшуюся калачиком Сабину вторым дном и положил сверху куски мяса. Лишнюю полупустую бочку они с Андре спрятали в чулане. Скоро рассвет. Мужчины для правдоподобности примяли стог сена, выделенный им для сна в сарае, и, отряхивая сухие стебельки, вновь вышли во двор. На землю опускался туман, значит, дождя не будет. К тому же стояла довольно теплая для начала ноября погода. Еще одна удача.
        - У бедной Сабины уже задеревенело все тело, надо поторопиться, - прошептал Габриэль, кинув жалостливый взгляд на ряд бочек, приготовленных к отгрузке, и громко, чтобы привлечь к себе внимание, произнес: - А здесь любят поспать!
        - Кто спит? - Протирая заспанные глаза, показался сержант, отвечавший за ночную охрану. - Чего вы вскочили ни свет ни заря?
        - Ехать пора, а еще надо загрузиться. Хотим добраться до Ренна засветло.
        - Ладно, черт с вами. Сейчас позову кого-нибудь на помощь.
        Вскоре две груженые повозки приблизились к воротам замка.
        - Гильом, проверять груз? - крикнул охранник сержанту.
        - Я присутствовал при погрузке, но на воротах стоишь ты, тебе и отвечать.
        - Давай заглянем в несколько бочек, ты в той телеге, а я в этой, - пробурчал охранник, обращаясь к напарнику. Приподняв несколько крышек, они лениво перебрали верхние куски солонины. - Порядок! Открывай ворота!
        Облегченно выдохнув и шепча благодарственную молитву, Габриэль лихо стеганул лошадь кнутом. Отъехав на приличное расстояние от крепости и полностью скрывшись под лесной кроной от взглядов дозорных, дежуривших на высоких замковых стенах, он крикнул ехавшему впереди Андре:
        - Стой! Распрягай коней. Дальше поскачем верхом.
        Молниеносно отбросив крышку бочки и раскидав куски мяса, шевалье помог Сабине выбраться наружу. Вдохнув свежий воздух, она закашлялась, а очутившись на земле, закусила губу от пронзившей тело боли - тысячи мелких колючек, пробежав внутри, сообщили о возобновлении нормального кровообращения.
        - Ну как, легче? - Габриэль крепко держал ее за талию.
        - Все в порядке, - наконец выдохнула Сабина. - Никогда не думала, что мясо так отвратительно воняет! Меня чуть не вывернуло наизнанку прямо в бочке. Еле сдержалась.
        - Потерпи еще немного. Сейчас мы поскачем без седел. - Запрыгнув на коня, Габриэль подставил ступню вместо стремени и усадил баронессу себе за спину. - Впереди нас ждет де Дрё с оседланными лошадьми.
        - Робер?! - удивленно воскликнула Сабина, нечаянно назвав графа по имени.
        Габриэль стиснул челюсти и раздраженно ударил коня пятками, отчего женщина у него за спиной едва не упала на землю.
        Встретившись со второй частью отряда, шевалье и Андре спешно надели доспехи и вооружились. Пересев на резвых скакунов, беглецы размашистой рысью устремились на восток.
        - Скоро они обнаружат пропажу и пустятся в погоню. Мой самолюбивый брат не простит такой оплеухи. Он приложит все усилия, чтобы вернуть беглянку. - Стараясь не слишком громко кричать и подстраивая дыхание под аллюр лошади, Робер стал обсуждать дальнейший план побега.
        - Может, они будут искать нас южней, в направлении Ренна? - предположил Андре.
        - У Пьера много недостатков, но скудоумие в их число не входит. Он вышлет несколько отрядов в разных направлениях.
        Слова графа оказались пророческими. Незадолго до полудня беглецы услышали топот коней и крики преследователей.
        - Шевалье, увози женшину, а я вас прикрою! - крикнул Робер и круто развернул коня, готовясь принять бой на небольшой прогалине.
        - Андре, Анри, к графу! - обернувшись назад и оценив количество догонявших их воинов, проревел Габриэль. А сам, проскакав еще немного и увидев место, заросшее густым подлеском, натянул поводья. - Сабина, остановись!
        - Что случилось? - Она резко натянула поводья.
        - В тех зарослях тебя с конем никто не заметит, поэтому жди нас там. - Шевалье уже отстегнул от седла топфхельм и теперь надевал его.
        - Ждать? А ты?
        - Я поскачу на помощь. Их менее дюжины, для троих многовато, но вчетвером мы справимся. Если что, держи путь на восток, по солнцу. - И, не дав ей опомниться, он умчался.
        Габриэль вовремя ворвался в гущу сражения. Под Андре убили лошадь. Он успел вынуть ногу из стремени и при падении откатился в сторону, но тут на него нацелилось смертоносное копье. Бросившись наперерез, Габриэль щитом выбил копье из руки наемника. И, не дав противнику опомниться, ударом меча разворотил его лицо, защищенное лишь наносником сервельера[103 - Полусферический шлем, похожий на каску.].
        - Андре, на коня, живо!
        Но оруженосец уже и сам стягивал с седла хрипевшего в предсмертной агонии всадника, чтобы воспользоваться его лошадью. Два преследователя, заметив подмогу у неприятеля, в нерешительности остановились, и у Габриэля появилась возможность оглянуться. И вовремя! За спиной у Робера сержант заносил боевой топор. Перекинув меч в другую руку, шевалье молниеносным движением вытащил из-за голенища сапога нож с узким лезвием и метнул его в шею лошади. Смертельно раненное животное резко дернулось и, захрипев кровавой пеной, медленно завалилось на бок вместе с седоком. Топор, не достигнув цели, лишь прочертил в воздухе бессмысленную дугу.
        Услышав грохот падения, граф обернулся и мгновенно оценил ситуацию. Но поблагодарить Габриэля не успел - тот уже отражал нападение оправившихся от изумления наемников. Шевалье умело лавировал между свистевшими с двух сторон смертоносными клинками. Робер, по привычке наблюдая за подчиненными во время боя, искренне восхищался ловкостью шевалье. Пока соперник замахивался, Габриэль успевал нанести ему три-четыре удара, целясь в основном в голову.
        Схватка продолжалась. Анри сражался в паре с графом, а Андре, прикрывая спину хозяина и остервенело ругаясь, ввязался в драку со свирепым наемником.
        Вскоре затихли скрежет стали и изощренное сквернословие. Слышалось лишь тяжелое хриплое дыхание да глухие стоны раненых, иногда заглушаемые ржанием покалеченных лошадей. Отряд преследователей валялся в кроваво-грязном месиве. Последнего убегавшего догнал дротик Анри.
        - Добейте раненых! Свидетели нам ни к чему! - скомандовал граф, устало снимая топфхельм и вытирая пот со лба.
        Спешившиеся оруженосцы ударами мизерикорда[104 - От фр. misericorde - милосердие. Кинжал с узким лезвием, легко пробивающий доспехи; служил для того, чтобы добивать поверженного противника.] отправили в вечность раненых противников. А затем прикончили бившихся в агонии лошадей.
        ***
        Целые и почти невредимые воины - Андре, падая с лошади, ушиб ногу - вернулись в чащу, где Габриэль оставил Сабину. Но там лишь конь мирно выискивал травку под опавшей листвой. Женщина пропала! У графа едва не сорвались с языка гневные, обвиняющие слова. Однако, увидев растерянный взгляд и побелевшие губы д’Эспри, Робер сжалился и обрушил на луку седла удар, в который вложил всю свою ярость. Конь жалобно заржал.
        На их зовущие крики лес откликнулся лишь эхом. Габриэль предложил спешиться и поискать какие-нибудь следы. Все разошлись в разных направлениях, напряженно всматриваясь в даль.
        - Габриэль! Габри… - внезапно пронесся по лесу истошный женский вопль и так же неожиданно захлебнулся.
        - Ее насилуют! - прорычал шевалье. Кровь гулко ударила ему в голову - он еще с альбигойской войны помнил, как кричат женщины, подвергшиеся надругательству!
        Отчетливей всех услышал призыв граф. Он рванулся в заросли. Бродяга в полуистлевших обносках навалился на извивающееся женское тело. Во рту у Сабины был кляп. Одной рукой бродяга спускал штаны, другой задирал подол ее платья. Неподалеку с дубинкой на плече приплясывал в нетерпении еще один нищий. К нему-то, припадая низко к земле, и подбежал Робер. Увидев возникшего будто из-под земли рыцаря, лесной разбойник в изумлении открыл рот, но закрыть его не успел - после сокрушающего удара меча его голова вместе с плечом и рукой отлетела в сторону.
        Повернувшись на шум, второй бродяга увидел дымящиеся внутренности разрубленного пополам напарника. В диком ужасе, даже не подтянув штаны, он пустился наутек. Но его догнал кинжал, пущенный уверенной рукой Габриэля, который уже мчался к Сабине.
        - Бедная моя, любимая, что они с тобой сделали? - Его голос дрожал от боли. Шевалье вытащил изо рта баронессы кляп и, поправляя на ней одежду, поднял с земли.
        - Они не успели! - выдохнула вместе со слезами Сабина.
        Бережно вытерев кровь из ее разбитой губы и носа, Габриэль укутал женщину в плащ и осторожно прижал к себе. Однако, почувствовав, что она обмякла, опустился на одно колено и усадил ее на другую ногу. В ответ на эту нежную заботу Сабина расплакалась. Обняв Габриэля двумя руками и уткнувшись ему в шею, она горько рыдала, а шевалье нежно поглаживал ее по голове и успокаивал ласковым шепотом.
        Перед Робером предстала до боли знакомая картина - менее года назад он так же успокаивал испуганную Сабину. Граф почувствовал нестерпимую ревность. Он до шума в ушах стиснул зубы и, отвернувшись, попытался взять себя в руки.
        Вскоре, ведя в поводу лошадей, подошли оруженосцы. Андре прихрамывал.
        - Ого! - восхищенно воскликнул он, увидев изуродованный труп бродяги. - Страшный у вас удар, ваше сиятельство!
        Сабина притихла. Габриэль повернул голову и оценил мощь удара, обрушившегося на разбойника. Да, граф де Дрё обладал неимоверной силой.
        - Не приведи господи попасть в бою вам под руку, мессир!
        Равнодушно пожав плечами, Робер все же довольно ухмыльнулся и сделал ответный комплимент:
        - А вы где научились так ловко метать ножи?
        - В Леванте брал уроки у ассасина[105 - В XI - XIII вв. члены религиозно-военизированного формирования низаритов (воинствующая ветвь в исламе). Отличались прекрасной военной подготовкой и фанатизмом. В своих действиях активно прибегали к индивидуальному террору, что создало им славу наемных убийц.].
        - У ассасина? Ну да, кто же лучше них владеет этим оружием? Не зря говорят, что меч - продолжение чести, а кинжал - помощник хитрости. Теперь понятно, откуда у вас способности составлять хитроумные планы, - поддразнил Габриэля де Дрё.
        - Только с честным мечом я едва ли поспел бы к вам на помощь, а вот хитрый кинжал справился вовремя, - не менее колко парировал д’Эспри.
        - Убедили, сдаюсь, - шутливо вскинул руки Робер, понимая, что обязан шевалье жизнью, - и благодарю от всего сердца!
        Слушая остроумную перепалку мужчин, Сабина окончательно пришла в чувство. Она поднялась с колена шевалье, вытирая, а точнее, размазывая по щекам слезы вместе с кровью и грязью.
        - Ты похожа сейчас на деревенскую девчонку, которую ждет нагоняй от мамы, - с нежной улыбкой прошептал Габриэль.
        - Мне бы умыться…
        - Андре, у тебя есть вода?
        - Вроде бы что-то булькает. - Оруженосец поболтал флягой, сделанной из свиного желудка.
        - Плесни.
        Шевалье смочил край плаща и вытер им лицо Сабины.
        - Думаю, мы разгромили лишь первый отряд, посланный за нами вдогонку. Скоро подоспеют другие! - сказал граф, прерывая затянувшуюся сцену нежности и возвращая всех к реальности.
        - Полностью согласен, - перехватил инициативу Габриэль. - Сделаем так. Андре, поменяйся плащом с сеньорой - вы с ней почти одного роста. Плащ желтый, заметный, поэтому наденешь капюшон и будешь изображать из себя беглянку, привлекая внимание. Мы вернемся назад, к полю битвы, и дождемся преследователей. Затем, поманив, поведем их к городу Витре, где постараемся на время затеряться. А вы, граф, с Сабиной и Анри спешите в Париж.
        - Давайте отвлекающий маневр сделаю я? - предложил Робер совершенно искренне.
        - Нет. - Шевалье уже все обдумал; игра в благородство была сейчас неуместна. - Во-первых, мы с Андре понимаем друг друга с полуслова, что в данных обстоятельствах очень важно. Во-вторых, и это главное, вы хорошо знаете местность и превосходно ориентируетесь в здешних лесах. Когда выберетесь из Бретани, вашему сиятельству окажут помощь в любом замке или городе. Впрочем, советую обходить их стороной, ведь сейчас неясно, кто друг, а кто враг.
        - Согласен! Мое сиятельство привлечет внимание не только врагов, но и разбойников.
        - Хозяин, - подал голос Андре, - Анри должен поехать с нами. В замок прибыло двое возничих, похитивших женщину. Если мы поскачем вдвоем, то у преследователей возникнет вопрос - где же третий?
        - Что заставит их задуматься, а не безоглядно мчаться за нами, - продолжил мысль Габриэль. - Как думаете, граф, вы справитесь один?
        - В другой ситуации я принял бы это за вызов, - отозвался Робер и, понимая, что любое его слово прозвучит двусмысленно, все же добавил: - Чем хитрее мы поступим, тем больше вероятность, что наш план сработает. Вы должны поехать втроем.
        - Так и сделаем, - криво ухмыльнулся д’Эспри. Несмотря на сложную обстановку, между ними, казалось, сверкали искры ревности.
        - Но Габриэль, - дрожащим голосом, сдерживая слезы, произнесла Сабина, перебивая мужчин. - Как вы выберетесь из Витре? Там же устроят облаву!
        - Разумеется устроят! Но искать будут зеленоглазую женщину в желтом плаще! От приметного одеяния мы избавимся перед въездом в город, а на зеленоглазую красавицу Андре не слишком-то похож, - усмехнулся шевалье, хлопнув оруженосца по плечу.
        Все рассмеялись, но скорее взволнованно, чем весело.
        - Пора, мы и так потеряли бездну времени!
        Обменявшись плащом с оруженосцем, Сабина шагнула к Габриэлю. Граф перехватил ее любящий взгляд, предназначенный шевалье, и не смог подавить глухой стон. Схватившись за шею, словно ему стало нечем дышать, Робер торопливо отошел в сторону. Оруженосцы также отступили к лошадям, чтобы проверить подпруги.
        - Габриэль… ты… береги… - Слезы помешали Сабине закончить. Она уткнулась в грудь шевалье и в отчаянии ударила кулаком его по плечу. - Второй раз твоей смерти я не переживу! Просто не смогу!
        - Я вернусь, родная, - нежно шептал Габриэль и с силой прижимал женщину к себе, забыв о том, что его кольчуга может причинить ей боль. - Я всегда возвращаюсь, ты уже убедилась в этом. Жди!
        Стремительно отстранившись, он подтолкнул баронессу к Роберу и запрыгнул на коня.
        - Берегите ее, мессир!
        ***
        Близилась ночь. Путники лишь раз остановились у ручья, чтобы напоить лошадей и дать им отдохнуть. После пережитых волнений у Сабины не было сил на то, чтобы поддерживать беседу, да и в голове у нее пульсировала лишь одна мысль: что с Габриэлем? Баронесса молилась про себя: «Всемогущий Господь, смилуйся, сохрани жизнь моему возлюбленному и его оруженосцам!»
        - Мадам, если вы устали, мы сделаем привал. Постоялые дворы мы пока что обходим стороной, да их тут и немного. Здесь не оживленные торговые пути Шампани и Иль-де-Франса. - Граф поморщился и замолчал. Видимо, воспоминания о путешествии в Труа, совершенном прошлой зимой, были для него болезненными.
        - Я не устала, можем ехать дальше. - Слегка вздрогнув, Сабина пришла в себя и поняла, что ей надо поговорить с Робером. Он в очередной раз бросился ее спасть, а теперь не докучал разговорами. Господи, какой же он чуткий! Ей стало стыдно. - Простите, мессир, что до сих пор не поблагодарила вас…
        - Не сто`ит.
        - Сто`ит, Робер, ох как сто`ит. - Баронесса вложила в улыбку всю свою признательность. - И… я смертельно устала.
        Приподнявшись в стременах и отыскав глазами подходящую полянку, граф умело устроил привал. Он сгреб опавшую листву под походное, видавшее виды покрывало и усадил на него женщину. Вскоре рядом запылал жаркий костер. Затем Робер расседлал лошадей и насухо вытер их спины пучком пожухлой травы.
        - Могу ли я чем-то помочь? - спросила Сабина; ей стало неловко.
        - Нет. Хотя… - Граф поставил перед ней седельную сумку. - Покопайтесь в мешке и приготовьте что-нибудь поесть.
        Покормив лошадей, он присел рядом с женщиной, которая уже разломила хлеб и нарезала вяленого мяса. Едва прожевав кусок, Сабина негромко рассмеялась и тут же поморщилась от боли - соль попала в рану на губе.
        - Что так развеселило мадам? - спросил удивленно граф, жуя хлеб.
        - Еще утром, путешествуя в бочке с солониной, я думала, что больше ни за что не притронусь к мясу, а сейчас понимаю, что в жизни не ела ничего вкусней. - И для большей убедительности Сабина вновь откусила кусок свинины и смачно пережевала.
        Покончив с нехитрым ужином, Робер собрал большую охапку дров для поддержания огня и подложил седло в изголовье спутницы.
        - Устраивайтесь на ночлег.
        - А вы?
        - Буду вас сторожить. Лес не всегда радушно встречает своих постояльцев. - И граф вытащил меч из ножен и положил его под правую руку.
        - Тогда и я не буду спать, - улыбнулась Сабина. В душе у нее колыхнулось уже забытое ощущение легкости, вызванное беседой с Робером, который, в отличие от Габриэля, никогда не стремился ее подчинить. - Скажите, мессир, что за люди на меня напали?
        - Бродяги, скорее всего висельники, сбежавшие от наказания и укрывшиеся в лесу. Наверняка промышляют мелким разбоем и совершенно одичали.
        - А почему они не взяли коня?
        - Они не смогли бы его продать - первый же покупатель заявил бы властям, и их тут же вздернули бы. А вот по женскому телу они, судя по всему, изголодались. Забыли об осторожности, даже не отбежали подальше, терпения не хватило… - Услышав судорожный всхлип, Робер резко повернул голову. - О, простите, что напомнил вам о пережитом ужасе!
        - Это и вправду было ужасно! Зловонное дыхание, безумная животная похоть во взгляде, ногти, раздирающие мою кожу… Настоящий зверь! - Сабина обхватила колени руками и положила на них голову.
        - Вы не заметили, как эти бродяги к вам подкрались?
        - Я молилась о вас… Они неслышно подошли сзади. У меня до сих пор звенит в ушах от удара дубинкой по голове. Я пришла в себя, когда они волочили меня по земле, и сразу же закричала. Меня дважды ударили кулаком по лицу и заткнули рот зловонной тряпкой. Наверное, увидев распростертое на земле женское тело, они потеряли остатки терпения…
        Пережитый кошмар вновь вызвал у нее слезы. Крупные соленые капли, сверкая в отблесках костра, скатились на распухшую губу, и женщина жалобно скривилась. Не выдержав, Робер обнял ее за плечи и зашептал нежные слова.
        Глаза Сабины закрылись, и вскоре она спокойно спала, привалившись головой к знакомому мужскому плечу.
        Иногда, сильно рискуя, баронесса и граф заезжали на постоялые дворы или в маленькие аббатства, чтобы пополнить запасы провизии, немного согреться и как следует выспаться. Но чаще Робер дремал днем, а ночью охранял сон Сабины. К счастью, путешествие проходило спокойно, без опасных приключений. Лишь однажды в утренней мгле дорогу им загородили с полдюжины разбойников: двое держали на плечах огромные секиры, остальные - увесистые дубинки. Лесные бродяги разглядывали всадников, прикидывая свои возможности: один из путников - женщина, но второй - хорошо вооруженный внушительный рыцарь, поклажи у них никакой, лишь тощие седельные сумки. Перекинувшись парой фраз и почесав вшивые бороды, разбойники решили, что овчинка выделки не стоит. Грабить особо нечего, а грозный всадник наверняка будет сопротивляться и успеет покалечить половину из них. Поэтому незнакомцы исчезли в ближайшем овраге так же тихо, как и появились. Сабина шумно выдохнула, а Робер, расслабив напрягшиеся мускулы, убрал ладонь с рукояти меча.
        Сабина мужественно переносила тяготы пути, не жалуясь на отсутствие элементарных удобств, грязную одежду, спутанные, нечесаные волосы, которые с трудом заплетала в подобие косы. Она даже шутками подбадривала графа, страдавшего от невозможности обеспечить любимой женщине должный комфорт.
        Поздняя осень все уверенней вступала в свои права. Днем путников немного согревало низкое солнце, устало наблюдавшее за последними опадающими листьями, а по ночам уже чувствовался легкий мороз.
        - Нам повезло, что нет дождей, иначе мы всю дорогу ехали бы в мокрых плащах и тряслись бы от холода, - заметил как-то граф, почесывая подбородок, заросший недельной щетиной. - А так нас хоть костер по ночам согревает.
        Но он рано радовался отсутствию мокрой одежды.
        Очередной ночной привал они устроили у реки Эр. Сабина повесила плащ на сук и спустилась к воде, чтобы умыться. Однако сук оказался трухлявым, и плащ упал в реку. Женщина успела поймать плащ, но при этом погрузилась по пояс в воду. Робер, в свою очередь, вытащил ее вместе с плащом и на руках вынес на твердую землю.
        - Что же это за наказание? - пробубнил граф с притворной строгостью.
        Вскоре он развел возле высокого куста жаркий костер и развесил на нем плащ и шоссы, а на воткнутые в землю колья нахлобучил перевернутые женские полусапожки.
        Сабина устроилась на покрывале возле огромного пламени, кутаясь в мужской плащ и продолжая стучать зубами. Мокрый подол суконной котты не давал ей согреться, а от нарастающей усталости знобило еще сильнее. Робер беспокойно поглядывал на Сабину и, покормив лошадей, стянул с себя кольчугу. Затем присел рядом с баронессой и потянул за край ее плаща, выказывая намерение тоже под ним укрыться.
        - Обнимите меня! - попросил он.
        - Зачем? - Сабина судорожно сглотнула.
        - Хочу согреть вас своим теплом. - Граф все же рассмеялся, понимая, как напугал ее.
        - Вы поэтому сняли кольчугу?
        - Прижимаясь к холодному металлу, едва ли согреешься.
        Робер укутал их обоих плащом и обнял Сабину двумя руками. Через некоторое время она перестала дрожать и ее дыхание стало более ровным.
        - Вы спите? - спросил Робер.
        - Нет, - отозвалась Сабина из кокона. Она снова почувствовала угрызения совести: опять она бессовестно пользовалась добротой графа, ничего не давая ему взамен. - Думаю, сколько раз вы приходили мне на выручку? Уже со счета сбилась…
        - Но при этом ты всегда звала на помощь Габриэля.
        Робер понимал, что это замечание сейчас неуместно, но его ревность все же выбралась наружу и перешла на «ты». Наверное, во всем виновата яркая полная луна. Озаряя все вокруг мистическим светом, она обостряла чувства людей, скрываемые днем.
        - Только раз, несколько дней назад… - пробормотала Сабина.
        - Нет, не раз. Год назад в лесу, когда понесла лошадь, ты, приходя в сознание, приняла меня за Габриэля. И еще прошлой зимой, когда напали разбойники, ты призывала на помощь шевалье. Я тогда подумал, что ослышался, но теперь знаю, чье имя ты всегда произносила.
        Сабина лишь вздохнула - ей нечего было сказать. Она всегда ждала Габриэля.
        А Роберу и не требовался ответ, все было ясно без слов. Он грустно размышлял: «Вот и я освоил правила куртуазной любви. Теперь виртуозно владею собой: безумно желаю женщину, но не смею к ней прикоснуться. И это я, всю жизнь наслаждавшийся простой земной любовью, трепетной горячей плотью! Воистину, не зарекайся. Когда-то я подтрунивал над куртуазностью Тибо, много лет воспевающего образ недосягаемой королевы, а сейчас сам оказался у пьедестала неприступной Сабины. Она не пожелала ответить на мою любовь, а я покорен и мне нужно не только ее тело. Что тело? Вот оно, хрупкое, лежит в моих сильных руках, чуть придави ладонью - и… А может, последовать примеру Рено де Даммартена? Похитить Сабину, как тот похитил свою будущую жену Иду, и отправиться с ней в Святую землю, предварительно выторговав у папы разрешение на развод с Аэнор? Но что потом? Ловить на себе ее презрительные взгляды? Не этого я хочу! Вот если бы она хоть раз взглянула на меня так, как смотрела на шевалье во время расставания…»
        Сабина уже давно спала, а Робер все еще поглаживал нежно ее плечи и целовал затылок.
        ***
        Лекарь Бертран вышел из покоев Сабины, и королева, ожидавшая в малой гостиной, задала дежурный вопрос:
        - Как ей сегодня, лучше?
        - Горло уже почти не красное. Но основная причина болезни не переохлаждение, а нервное потрясение. Я дал ей усыпляющий отвар. Сон в ее состоянии - прекрасное лекарство.
        - А живой Габриэль - еще лучшее, - со вздохом добавила королева.
        Неделю назад Робер наконец-то привез Сабину в Париж. Бланка чуть с ума не сошла от радости. Более двух недель от графа и шевалье не было никаких известий, и она совсем извелась от непривычного ощущения беспомощности. Луи, как мог, успокаивал мать.
        Сабина была жива, но ее здоровье резко ухудшилось - ночевки в холодном лесу не прошли для нее бесследно. По приказанию королевы лекарь Бертран немедленно приступил к лечению и ежедневно осматривал больную. Но Бланка, много времени проводившая рядом с Сабиной, прекрасно понимала, что тревога за шевалье - основная причина ее болезни.
        - Отвар подействует не сразу, - прервал размышления королевы Бертран, - поэтому у вашего величества есть время на то, чтобы поговорить с баронессой. Разрешите идти?
        Отпустив лекаря, Бланка вошла в спальню. Сабина попыталась встать при ее появлении.
        - Не делайте глупостей! - Махнув рукой, королева села в придвинутое служанкой кресло. - Как вы, моя дорогая? Вам уже легче?
        - Намного! Бертран - чудесный лекарь. - Больная полулежала на высоких подушках. Последние несколько дней она объяснялась знаками, теперь хрипела, но уже могла разговаривать. - Простите меня, ваше величество! Я знаю, мое легкомыслие, ставшее причиной похищения, нельзя оправдать.
        - Не корите себя. Это будет наукой всем нам. А учеба, как известно, дорого стоит, - пошутила Бланка, надеясь отвлечь подругу от горьких мыслей.
        - Вы, как всегда, добры ко мне, - попыталась улыбнуться Сабина, но ее глаза наполнились слезами. - Только вот Габриэль из-за моего легкомыслия сейчас рискует жизнью…
        - Не тревожьтесь. Судя по всему, шевалье много чего повидал в своей жизни. Он справится. Недаром же он l’esprit - д’Эспри, - каламбурила королева. И уже серьезней добавила: - Знаете, моя дорогая, вы вновь - на этот раз, конечно, случайно - предотвратили назревавший мятеж баронов.
        - Это новый метод лечения больных? - пыталась сострить Сабина, не понимая, в чем тут подвох.
        - Отнюдь нет! Еще в Туре я сообщила королю о вашем похищении, и он с трогательной детской наивностью заставил архиепископа Ренна во всем признаться. Я написала Филиппу Юрпелю, поведав о проделках его жены. А реннский владыка сделал приписку, подтверждая правдивость моих слов. Еще я приложила к письму предоставленный тамплиерами протокол допроса Изабель де Вир; этот документ свидетельствует, что Матильда принимала в похищении непосредственное участие.
        - И?.. - Сабина уже с трудом поддерживала беседу; ее глаза слипались.
        - Трусливый Филипп тут же отрекся от принадлежности к мятежной коалиции! Он умолял простить его глупую жену и до конца месяца обещал явиться в Париж лично, чтобы заверить его величество в своих верноподданнических чувствах. Герцог Бретонский и Гуго де Ла Марш снова остались без поддержки, а значит, очередной заговор разлетелся, как одуванчик на ветру! И опять благодаря вашему чудесному содействию и без капли крови!
        Больная сонно улыбнулась, и Бланка, попрощавшись, покинула комнату.
        Выходя из дома, она столкнулась с графом де Дрё, ежедневно навещавшим Сабину.
        - Ваше величество, - рассеяно поклонился Робер.
        - Очень хорошо, что мы с вами встретились. Баронесса только что уснула, зайдите к ней позже. - Во дворе особняка, замерзая, королеву ожидала охрана с конюшим, и ее величество кивнула им, прося потерпеть еще чуть-чуть. Сама же вместе с графом отошла в сторонку. - Мессир, примите мою искреннюю признательность за спасение Сабины! Вы лучше других знаете, как она мне близка. Я в долгу перед вами.
        - Тронут, моя королева, но благодарить вам следует не меня. Я лишь вернул заложницу в Париж. План же разработал д’Эспри, приняв на себя основной удар, - честно признался граф. - Сейчас опасности подвергается он, и еще неизвестно, вернется ли живым…
        - Обязательно вернется! Его здесь очень ждут, он не может поступить иначе. - Бланка мягко положила руку на предплечье де Дрё: даже в угоду неистовой ревности он не позволил себе преуменьшить заслуги более счастливого соперника. Королева восхищенно добавила: - Вы так благородны, Робер.
        ***
        Королевская свита уехала. Порывы ветра кружили мелкий колючий снег, и Робер решил не ездить туда-сюда, а подождать, когда проснется Сабина, в тепле ее особняка, возле жарко пылающего камина.
        Не успел мажордом подать графу вино, как с первого этажа донесся громкий мужской голос, и вскоре в Каминном зале в сопровождении Родриго появился Габриэль. Грязный, заросший бородой, в коротком плаще с чужого плеча и разваливающихся сапогах, он первым делом примчался узнать, каково состояние его любимой женщины. Внизу радостно завизжала Вивьен, очевидно, распознав в косматом дикаре своего обожаемого Андре. Родриго еле слышно вздохнул и, поклонившись господам, удалился. Граф в восторженном изумлении резко поднялся с кресла:
        - Искренне рад видеть вас живым и невредимым, шевалье!
        - Я тоже, мессир, - помедлив, отозвался д’Эспри. Его явно смутило присутствие Робера в этом доме. - Как вы добрались?
        - В целом без происшествий. Но тяготы пути плохо сказались на здоровье баронессы.
        - Родриго рассказал мне об этом в двух словах. - Габриэль нетерпеливо поглядывал в сторону спальни.
        - Баронессе дали лекарство, и теперь она спит, так что мы с вами можем поговорить, - произнес де Дрё и, указав на кресла возле камина, налил вино в кубки.
        Габриэль смертельно устал. Без малейших возражений он сбросил нелепый плащ и с блаженством откинул одеревенелое тело на спинку кресла, вытянув к огню ноющие после многодневной скачки ноги. Граф почувствовал едкий запах мужского пота, смешанный с кислым конским, и смрад грязной, заношенной одежды.
        - Мне самому противно, - ухмыльнулся шевалье, заметив брезгливую гримасу собеседника.
        - Сразу по возвращении мы с баронессой тоже не благоухали лавандой, - пошутил Робер, извиняясь за свою несдержанность, и вкратце рассказал Габриэлю о путешествии с Сабиной. - А как вам удалось ускользнуть из Витре?
        - Под видом странствующих пилигримов. - Шевалье смаковал отличное вино из Бордо. - Больше недели в городе устраивали облавы и мы прятались поодиночке. Однако искали в основном зеленоглазую женщину. Наши приметы знали весьма приблизительно. Очевидно, в замке Монмюран нас с Андре никто не удосужился рассмотреть; к тому же мы прибыли в вечерних сумерках, а уехали, едва рассвело. Впрочем, они могли бы прислать Жаклин, которая без труда опознала бы Андре…
        - Пьер скор на расправу. Обнаружив, что заложница пропала, он, скорее всего, зашиб ее конвоиршу в припадке гнева.
        - Значит, нам повезло. Дождавшись, когда из города начнут выпускать людей (подвергая их тщательному обыску), мы решились покинуть Витре вместе с толпой бедных паломников. Но я не желал расставаться со своим дамасским мечом, и мне пришлось рискнуть. Оруженосец привязал его к моей спине, затем я завернулся в нищенскую рвань. К счастью, брезгливые охранники не стали обыскивать больных и вшивых бродяг. Нам приказали лишь прилюдно помочиться, чтобы подтвердить, что среди нас нет женщин. Мы с Андре проделали это на прощание с огромным удовольствием. А отойдя от города на приличное расстояние, благодаря мечу быстро раздобыли лошадей.
        - А… где Анри?
        - Он погиб. - Скрывая волнение, Габриэль сделал несколько больших глотков вина. - Расставшись с вами, мы слишком увлеклись игрой, хотели удостовериться, что все преследователи помчались именно за нами. Погоня стремительно настигала нас в открытом поле. Что ни говори, а наши кони после боя и длительной скачки очень устали. Вот Анри и прикрывал нас, давая возможность затеряться в лесу. Уже скрываясь за деревьями, я увидел, как его выбили из седла и добили копьями на земле. В сгустившихся сумерках нам удалось оврагами добраться до Витре. Мы выбросили в реку желтый плащ, доспехи и, разделившись, через разные ворота вошли в город… В общем, доблестный Анри нас спас.
        - Жаль его, хороший был воин. - Робер тяжело вздохнул. - Я успел полюбить его за немногословность и исполнительность.
        - Да, очень жаль… очень.
        Собеседники одновременно замолчали, отдавая дань храброму оруженосцу.
        - А ваши люди вернулись?
        - Да, вместе с виноторговцами. Те поняли, что их ожидает расправа, и сбежали.
        Беседа прервалась. Габриэль то и дело поглядывал на дверь в спальню Сабины и наконец, не выдержав, направился туда.
        Вскоре он вернулся. Граф стоял у пылающего камина спиной к шевалье, но почувствовал его приближение по едкому запаху. «Двигается он и вправду бесшумно. Опасный противник», - подумал Робер, а вслух, не оборачиваясь, произнес:
        - Спит?
        - Да, я не стал ее будить.
        - Знаете, как ни больно это признавать, Сабина в минуты опасности всегда призывала только вас, даже прошлой зимой, когда считала вас давно умершим…
        - И в эти минуты поблизости оказывались именно вы?
        - Так уж получалось. Не ревнуйте! - Робер круто обернулся и прямо посмотрел сопернику в глаза. - Вам незачем ревновать! Сабина дала мне от ворот поворот задолго до вашего появления в Париже. Вы везунчик! Вас любит и наверняка всю жизнь любила прекраснейшая из женщин.
        - Жаль, мессир, что любовь к одной и той же даме сделала нас соперниками, - Габриэль был сражен откровенностью графа, - мне бы не хотелось оказаться в стане врагов благороднейшего человека.
        - Почту за честь называть другом столь отважного воина, как вы, - ответил де Дрё, помолчав лишь самую малость, и протянул шевалье открытую ладонь.
        Мужчины крепко пожали друг другу руки.
        - Пожалуй, если Сабина услышит мой запах, у нее может начаться обострение болезни. - Габриэль шуткой разрядил излишнюю торжественность повисшего молчания. - Пока она спит, съезжу-ка я приведу себя в порядок.
        - Разрешите с вами попрощаться. - Робер понимал, что не сможет наблюдать их радостную встречу. - Возвращаюсь в Дрё. Я исчез оттуда прямо среди ночи и пропал на два месяца.
        Габриэль проводил его взглядом, раздирая рукой спутавшиеся грязные волосы на затылке. Он-то думал, что его уже ничем не смутить, но графу это удалось. Открыто признать свое поражение способен лишь сильный духом мужчина.
        ***
        Сабина проснулась с ощущением необъяснимой радости. Еще не открывая глаз, она гадала - это был сон или Габриэль действительно вернулся? И вдруг она почувствовала жуткую вонь, сквозь которую проступал запах… его запах!
        - Вивьен! - хрипло крикнула Сабина, открывая глаза, и, увидев смеющееся лицо камеристки, все поняла. - Он вернулся? Где он? Зови!
        - Сеньор ушел, чтобы помыться и переодеться. Видели бы вы их с Андре! Нищие на паперти Нотр-Дам и то выглядят лучше, - заливалась счастливым смехом Вивьен. - Он сказал, что скоро вернется.
        - Вивьен, я напишу записку, и пусть ее тотчас же отнесут шевалье д’Эспри. - Сабина уже пришла в себя от ошеломительного известия. - А пока беги на кухню и прикажи немедленно согреть воду для ванны.
        В уборной комнате стояла огромная бадья для купания, сделанная из полированного дуба. Когда несколько кухонных работников закончили наполнять ванну горячей водой, Сабина с блаженством погрузилась в нее. Она любила долго нежиться в теплой воде, благоухающей ароматами трав, но сейчас ей было не до того. Мысль о Габриэле заставляла баронессу торопиться, и служанки почти сразу же приступили к мытью.
        - Какую прическу желаете сделать? - закончив натирать тело госпожи лавандовым маслом, поинтересовалась Вивьен, беря гребень из слоновой кости.
        - Просто расчеши волосы до блеска и сбрызни их розовой водой.
        - Вы встретите шевалье с распущенными волосами? - удивилась камеристка, но, тут же улыбнувшись, прикусила язык.
        - Принеси в спальню кувшин вина, два кубка, засахаренного миндаля, каких-нибудь фруктов и сыра. Вечером можешь быть свободна. И скажи слугам, чтобы до утра меня никто не беспокоил! - Сеньора отрывисто бросала приказания, стыдливо пряча глаза от догадливой служанки.
        Записка Сабины, в которой та просила явиться к ней на закате, сбила Габриэля с толку. Она намеренно оттягивала встречу. Зачем? А может быть, граф де Дрё не уехал и произнес все эти пышные слова лишь для отвода глаз? В груди у шевалье снова болезненно заныла ревность. Однако он решил исполнить просьбу своей возлюбленной.
        Габриэль с помощью слуг тщательно вымылся, побрился, облачился в нарядную одежду и в назначенное время прибыл в дом Сабины. Мажордом провел визитера в малую гостиную баронессы. Перекинув через руку дорогой меховой плащ, Габриэль огляделся, но не заметил ничего подозрительного: выкрашенные в сливочный цвет стены, яркие шпалеры, окна, прикрытые резными ставнями, шахматный столик, кресла с разноцветными подушками, кованые жаровни с тлеющими углями…
        Тут двери распахнулись и из спальни вышла Сабина. На ней было дамастовое платье насыщенного фиолетового цвета. В отблесках свечей ее глаза искрились изумрудным огнем, губы от волнения налились сочной малиной, а волосы… «Они распущены! - наконец-то понял Габриэль. - Она встречает меня с распущенными волосами… как мужа!» Он слегка потянул за ворот котты, чувствуя, как сжалось горло, и, уронив плащ на пол, стремительно подошел к Сабине.
        - Габриэль… ты жив… ты вернулся… - Она глотала слезы вместе с обрывками фраз, вскинув на него счастливые глаза.
        - Я всегда возвращаюсь! - Шевалье без лишних слов подхватил баронессу на руки и, войдя в спальню, закрыл дверь плечом.
        Поставив любимую на кровать, Габриэль одним движением стянул с нее котту вместе с нательной рубашкой. Отбросив стыдливость, Сабина с грациозной медлительностью опустилась на ложе, и ее волосы, источая тонкий цветочный аромат, рассыпались вокруг головы сияющим нимбом. Совершенное белое тело, изгибы которого Габриэль давно изучил на ощупь, впервые предстало перед ним в ослепительном блеске, вызывая нестерпимое желание. Несколькими рывками он снял с себя одежду и лег рядом с Сабиной, покрывая ее тело жаркими поцелуями и жадно лаская. Она вела себя не слишком умело, отвечая лишь на поцелуи, и Габриэль не спешил, медленно доводя ее до исступления, пока не понял, что она готова его принять. Всепоглощающая страсть затопила их обоих; стоны терялись в тяжелых складках балдахина…
        Габриэль нехотя скатился с Сабины и лег набок, подперев голову рукой. Он не сводил взгляда с возлюбленной и, нежно касаясь, рисовал узоры на ее упругих, словно спелые яблочки, грудях. Сабина медленно перевела на него затуманенный взор и еле слышно прошептала:
        - Что сейчас произошло?
        - Ты же была замужем! - В глазах шевалье сверкнула ирония.
        - Я считала это лишь досадной обязанностью, которую терпишь ради удовольствия супруга.
        - Глупышка! Неземное блаженство должны испытывать оба.
        - Неземное блаженство… - промурлыкала Сабина и вдруг резко выдохнула: - Еще!
        С трудом сдерживая ликование, Габриэль стал медленно целовать каждый дюйм ее восхитительного тела, спускаясь все ниже и ниже, пока не дошел до самого сокровенного. Сабина вцепилась пальцами в его волосы, а через несколько мгновений резко выгнулась и, мелко задрожав, выдохнула сладостный стон. Не сдерживаясь больше, Габриэль вошел в нее и тут же, прижимая любимую к себе, перекатился на спину. Оказавшись сверху, Сабина удивленно открыла глаза. Она не понимала, что делать дальше.
        - Ты же превосходная наездница, - хрипло рассмеялся Габриэль. - Действуй!
        Любовный инстинкт пришел женщине на помощь, и вскоре они с Габриэлем, утомленные, откинулись на подушки, тяжело дыша. Повернувшись к Сабине и вглядываясь в родное лицо, расслабленное в сладостной неге, шевалье понял, что нашел ее, в сущности, такой же, какой оставил десять лет назад - невинной. Он первый мужчина, открывший для нее мир сказочных чувственных наслаждений. Первый!
        - Единственный мой, - подтвердила его мысли Сабина и обвила шею Габриэля руками.
        Нежность затопила его ласковым приливом, и ревность, утратив последнюю колючку сомнения, бесследно растворилась. А Сабина, щекоча его шею жарким дыханием, шептала:
        - Подумать только, мы потеряли десять лет райских удовольствий!
        - Мы все наверстаем, обещаю, - еле слышно смеялся Габриэль, сжимая в объятиях самую желанную женщину на свете.
        ***
        Однажды в начале зимы в комнату Габриэля вошел Андре и, переминаясь с ноги на ногу, застыл на пороге. Он явно хотел что-то сказать. Шевалье, сидя за столом, делал пометки в отчете инженера Боэмунда, но, заметив несвойственную оруженосцу робость, вопросительно посмотрел на него:
        - Говори, я слушаю.
        - Хозяин, я намерен жениться!
        - Вот так поворот! - хохотнул д’Эспри, оторвавшись от бумаг. - Ты решил разом изменить всем женщинам, женившись на одной?
        - Так я, конечно, не думал, - засмеялся Андре, но, помолчав, добавил: - Меня потрясла смерть Анри. Жил себе человек, вдруг его убили, и ничего после него не осталось.
        - И к чему привели тебя эти философские мысли?
        - Надо жениться и обзавестись детьми, чтобы моя кровь продолжала течь в их жилах, а не ушла бесплодно в землю, как у Анри.
        - Разумно, не поспоришь. Кто же твоя избранница? Надеюсь, это Вивьен?
        - Да, хозяин. Нравится она мне очень, да и подходим мы с ней друг другу по возрасту и характером. Скучно нам не будет!
        - Ну что ж, не возражаю. Что еще тебе от меня нужно?
        - Чтобы вы попросили разрешения у мадам д’Альбре, вам она ни в чем не откажет!
        - Откуда такая уверенность?
        - А то не видно, какими глазами она на вас смотрит!
        - Что еще тебе видно? - Шевалье в последнее время частенько вел подобные разговоры с Андре, признав их пользу.
        - Что вы рано или поздно поженитесь, а значит, мы с Вивьен сможем жить вместе с вами и служить вам, не меняя хозяев.
        - Таким образом, ты спланировал не только свою, но и мою свадьбу? - Запрокинув голову, Габриэль расхохотался и, успокоившись, добавил: - Хорошо, я поговорю с Сабиной. Насколько я понимаю, она уже давно этого ждет.
        Сабина действительно очень ждала и для любимой камеристки не поскупилась. Во время рождественских праздников сыграли веселую шумную свадьбу.
        ***
        Рождество во дворце на Ситэ отметили по традиции грандиозным пиром. В празднично украшенном зале горели все люстры и факелы, зычно потрескивал гигантскими поленьями камин, а жаровни, благоухающие веточками розмарина, притягивали людей своим теплом. Слегка нарушив протокол, но желая сделать королеве приятное, кравчий Робер де Куртене усадил Габриэля рядом с Сабиной. Что совершенно не вызвало сплетен: все уже приняли их отношения, смирились и привыкли.
        Съехавшиеся на королевский пир вельможи с женами щеголяли новыми драгоценностями и ослепительными нарядами. Лишь Тибо Шампанский прибыл, как всегда, без супруги, что также никого не удивило. Его стихи в честь обожаемой королевы становились после смерти Людовика Льва все откровеннее, а бушевавшую страсть во взгляде Тибо прикрывал лишь густыми ресницами. Проникновенные канцоны графа-трувера несколько раз заставляли присутствующих на пиру восторженно замирать, а женщины, перешептываясь, не скрывали душившей их зависти.
        - Надо же, как повезло! И королева, и регентша, и в счастливом браке четверть века прожила, да еще и всесильный вельможа дарит ей бесконечные слова любви, - злобно шептала одна.
        - И не говори! Я согласна и на захудалого оруженосца, лишь бы услышать в свою честь похожие слова, пусть у него и не будет такого чудесного голоса, как у графа Шампани, - мечтательно произнесла другая.
        Проходя по залу, Бланка слышала обрывки разговоров, но лишь победно улыбалась: «Трещите, сороки, трещите!» Она направлялась к Сабине, которую в последнее время редко видела и с которой хотела перекинуться парой фраз, перед тем как начнут выступать акробаты.
        - Шевалье д’Эспри, вы позволите ненадолго похитить вашу собеседницу?
        - Я больше никому не позволю похитить у меня любимую женщину, кроме вашего величества, - со смехом поклонился он.
        Королева и ее конфидентка не спеша шли мимо расступающихся в стороны гостей. Сабина, до краев полная ночными ласками Габриэля, старалась сохранять серьезность, но не получалось. Наблюдательная Бланка сразу же отметила:
        - Вижу, моя дорогая, ваши с шевалье отношения продвинулись далеко вперед!
        - Неужели это так заметно? - смутилась Сабина.
        - Вы просто светитесь изнутри! Конечно, я обязана сказать вам, что грех невенчанной ложиться в постель с мужчиной, но у меня нет на это моральных сил. Ваша радость столь заразительна, что мне хочется лишь поздравить вас.
        - Спасибо, ваше величество! Вы, как всегда, снисходительны ко мне. Но я и вправду так счастлива, что замужество интересует меня меньше всего.
        - Шевалье слишком самолюбив, и для того, чтобы назначить дату свадьбы, ему явно нужны какие-то условия, чтобы не пострадала его гордость. Уверена, это временная задержка. Насколько я могу судить, вы выйдете замуж за очень сильного и уверенного в себе человека с несгибаемым внутренним стержнем. Правда, и принимать решения в семье будет только он. Вы надежно укроетесь от жизненных невзгод за его широкой спиной, однако к вам за советом он будет обращаться лишь в случае сомнений. А такое с ним случается крайне редко.
        - Но это же счастье, когда кто-то готов взять на себя бремя ответственности!
        - Счастье? - Бланка на мгновение задумалась. - Безусловно… если и через пять лет вы скажете об этом с улыбкой.
        Пристально наблюдавший за Сабиной граф де Дрё сделал такие же выводы, что и королева. С горечью проворчав про себя: «Кошка! Сытая, довольная кошка!» - он от злости обратил все свое неотразимое обаяние на молоденькую виконтессу. Ее старый муж не мог оторваться от обильных яств и неприлично хохотал в компании таких же чревоугодников, как и он сам, и женщина одиноко слонялась по залу. Хорошенькая виконтесса не устояла перед страстной лавиной ухаживаний высокородного вельможи, и к утру в длинном списке его побед появилась еще одна жертва. Но эта женщина уже не интересовала его. За ночь он услышал подробную историю ее жизни, успел разгадать ее незатейливый характер, а полдюжины своих немудреных мыслей она выложила еще с вечера. Робер же был по натуре охотник, и столь легкая добыча ему быстро наскучила. Разочарование погнало его в собственный замок.
        ***
        Эротические игры, которые без устали придумывал достойный ученик изысканного Востока Габриэль, заканчивались в самых неожиданных местах. Как-то любовники пришли в себя на толстом персидском ковре, возле уютно потрескивающего очага, под меховым одеялом, искусно сшитым из хорошо выделанной овчины. Сабина, перевернувшись на живот и опираясь рукой на мужскую грудь, щекотала лицо и шею любимого тоненькой щепкой. Тот лежал на спине с закрытыми глазами, закинув бугрившуюся мышцами руку под голову, мягко улыбался и поглаживал любимую по спине.
        - Скажи, - с трудом подбирая слова, наконец произнесла она, - у тебя ведь была женщина в Леванте? Я имею в виду не продажных девиц, а твою постоянную… любовницу.
        - Зачем ты об этом спрашиваешь? - Продолжая улыбаться, Габриэль приоткрыл глаза и посмотрел на нее из-под длинных ресниц.
        - Я чувствую, что у тебя есть целый пласт воспоминаний о жизни в Дамаске, которыми ты никогда ни с кем не делился. Я же рассказала тебе о своей жизни все. Так нечестно!
        Габриэль продолжал молчать, про себя удивляясь тому, насколько верно ее замечание, подсказанное интуицией влюбленной женщины. Не дождавшись ответа, Сабина спросила прямо:
        - Как ее зовут?
        - Хайфа.
        - Она сарацинка?
        - Да, родственница араба, у которого я был в плену.
        - Она тебя… принудила к…
        - Можно и так сказать, - засмеялся Габриэль и прижал ее лицо к своей груди. - Давай закончим этот разговор!
        - Она красивая? - продолжила допрос Сабина, подняв голову.
        Шевалье понял, что отшутиться ему не удастся и этот разговор обязательно когда-нибудь продолжится. Лучше уж сейчас окончательно разобраться с прошлым, стереть все белые пятна.
        - Очень красивая.
        - Лучше… чем я? - Голос Сабины дрогнул. Она задохнулась от ревности.
        - Вы с ней совершенно разные. Ты - яркая, солнечная! Тебя хочется носить на руках, ласкать, с каждым днем становиться лучше ради тебя…
        - А она?
        - Хайфа - загадочная, непонятная, манящая, как луна. С ней одновременно сложно и интересно.
        - Ты любил ее?
        - Уважал - да, безусловно. Но любил ли?.. - Габриэль приподнял пальцем лицо Сабины за подбородок, подчеркивая важность сказанного. - Ты прекрасно знаешь, что всю жизнь я любил только тебя!
        - Но она ведь наверняка тебя любила? Тебя невозможно не любить!
        Габриэль, тронутый последним замечанием, нежно поцеловал Сабину в губы.
        - Почему она тебя отпустила?
        - Сложно сказать. В начале наших отношений я считал ее поведение прихотью скучающей вдовы. Но со временем понял: она действительно меня любит и готова на любые безумства. - Продолжая исповедь, шевалье осторожно подбирал слова, чтобы не обидеть лежащую рядом дорогую ему женщину. - Хайфа очень богата, решительна, рядом с ней можно было бы прожить сытую, беспечную жизнь, в холе и неге. Но это не для меня. Я ведь себя уважаю…
        - Иногда чересчур, - съязвила Сабина и тут же спрятала лицо у него под мышкой.
        Габриэль, снисходительно вздохнув, чмокнул ее в макушку и продолжил:
        - Я ни на мгновение не думал связать с ней свою жизнь навсегда. У нас ведь разное вероисповедание, большая разница в возрасте и неравное социальное положение: она знатная и богатая, я же - бывший раб, кафир. В конце концов мы расстались. У Хайфы не было выбора, и она отпустила меня, однако не стала преследовать и мстить, хоть и могла бы это сделать.
        - Как в сказке, - вздохнула Сабина.
        Уколы ревности истерзали ей душу, но она сама напросилась.
        - Так ведь дело было на Востоке, а там все как в сказке. - Засмеявшись, Габриэль приподнялся на локтях; Сабина села рядом. - Но знаешь, теперь я лучше понимаю Тибо Шампанского и его чувства в королеве, над которыми потешаются придворные.
        Он намеренно сменил тему разговора, и Сабина, благодарно посмотрев на него, пересказала одну из сплетен:
        - Многие думают, будто Тибо мечтает жениться на королеве и укрепить таким образом свое могущество.
        - Граф Шампани и без того один из могущественнейших людей во Франции. А его отношение к королеве Бланке мне вполне понятно. Он испытывает безмерное уважение к сильной личности, превозносит незаурядную женщину, поклоняется ее соблазнительной, но недоступной красоте. Ничего общего с земной любовью к своей единственной такое чувство не имеет.
        - А какие слова говорят своей единственной? - еле слышно прошептала Сабина.
        - Они не нужны.
        И Габриэль в подтверждение опрокинул любимую на спину и покрыл ее тело неистовыми поцелуями, в жгучем безмолвии прося прощения за вынужденный рассказ о своем прошлом.
        ***
        - Я обязана это сделать, Сабина, - сжав ладони, упрямо твердила королева. - Не вижу другого способа остановить волну злобных слухов.
        Они сидели в креслах дворцового кабинета. На улице бушевала неистовая февральская метель, и даже плотно закрытые ставни не спасали от сквозняков. В комнате поставили дополнительные жаровни, но несмотря на это женщины зябко кутались в пледы. Уже догорала трехфутовая свеча, а Бланка все доказывала своей конфидентке неизбежность запланированного акта, вызванного отчаянием. Клеветническая кампания против нее, начатая осенью, после неудавшегося похищения Сабины приобретала угрожающие размеры. Теперь королеву обвиняли не просто в любовных отношениях с Тибо Шампанским и кардиналом Романо Франджипани, но и в том, что она беременна. Поскольку граф Шампани бывал при дворе только на многолюдных событиях, таких как рождественский пир, отцовство молва приписывала римскому кардиналу.
        - Но это же - чушь, чушь, чушь! - не сдержавшись, закричала Сабина.
        - Для вас. Для остальных же - политическая интрига, - негромким грудным голосом ответила Бланка, убеждая конфидентку, а скорее - саму себя. - Последние полгода я хранила гордое молчание, пока проплаченная чернь распевала на улицах Парижа похабные песенки с двусмысленными намеками. Сейчас же в куплетах прямо говорится о похотливой чужестранке-королеве, которая меняла любовников, как перчатки, и в конце концов понесла от римского попа. Подобная клевета уже открыто гуляет в стенах королевского замка; даже мои собственные служанки хихикают под дверью моей спальни. Мне все труднее сдерживаться… Но страшнее другое. Наши мятежные бароны намерены без всякого стеснения использовать слух о моей позорной беременности как повод для того, чтобы отстранить меня от регентства! Вельможи и епископы внимательно прислушиваются к интригующим гнусностям, ведь смена регента повлечет за собой политическую нестабильность. А в мутной воде всегда легче ловить рыбку.
        - Может, дождаться Тибо?
        - Нет! - резко мотнула головой королева. - Я спешу исполнить задуманное, пока граф в Труа! Он не позволит мне это сделать!
        - И правильно! То, что вы предлагаете, - безумие!
        - Это тщательно просчитанная политическая акция, я обдумываю ее уже не одну неделю. Сейчас на Ситэ собрались самые нужные люди, остальные, благодарение Богу, не приедут из-за метели. Через день состоится королевская курия[106 - Курия - здесь: совет сеньора со своими вассалами.], на которой мы будем обсуждать сокращение полномочий распоясавшихся прево. Там я и выступлю.
        - Но ведь на совете обязан присутствовать король?..
        - Он опоздает. Я попрошу сеньора Бартелеми задержать его под каким-нибудь благовидным предлогом. Мне потребуется не много времени, чтобы заткнуть глотки этому хитрому лису Гуго де Лузиньяну, тщеславному мешку Ангеррану де Куси и крохобору Филиппу Юрпелю. - Взбешенная королева не стеснялась в выражениях. - Жаль, что Пьер Моклерк не приедет: он остерегается меня после вашего похищения.
        - Может, просто подобрать нужные слова? - Сабина не желала сдаваться.
        - Моя дорогая, будь у меня хоть капля надежды на то, что мои оправдания подействуют, я обязательно бы к ним прибегла! Но я уверена: они не помогут, я лишь унижу себя. Все решено! И прекратим этот спор. Вы сможете пожить некоторое время во дворце?
        - Безусловно, ваше величество. Я буду рядом с вами столько, сколько понадобится.
        - Благодарю вас, моя верная конфидентка! А как же Габриэль?
        - Он уехал два дня назад.
        - Что-то случилось? Расскажите, мне надо отвлечься.
        - В его замке произошла трагедия. Из-за обильных снегопадов обвалилась крыша на одном из бараков, где жили работники, строившие крепость. О погибших не знаю, но пострадавших много. Взяв двух лекарей и все необходимое, Габриэль спешно выехал спасать людей. В такую стужу надо как можно скорее расселить оставшихся без крова мастеровых. А потом нужно построить новый барак и разобраться, что за халтурщик соорудил прежний. В общем, забот полным-полно, и я думаю, что Габриэля не будет две-три недели.
        - Хорошо.
        Королева вновь погрузилась в нерадостные мысли. А Сабина, сославшись на то, что ей нужно оповестить домочадцев о своем отсутствии, вызвала через слуг своего секретаря. И уже через час отдавала ему приказания в безлюдной галерее:
        - Я понимаю, Родриго, что хороший хозяин в такую метель даже собаку из дому не выгонит, но другого выхода нет! Необходимо срочно ехать в Дрё. Пусть граф Робер немедленно прибудет сюда, на Ситэ.
        - Что-то случилось?
        - Случится через день, в полдень. И сеньор де Дрё должен успеть к этому часу. Королева решилась на отчаянный шаг, мои уговоры тщетны. Дороги занесло снегом, но время не ждет. Постарайся успеть, Родриго!
        В день заседания королевской курии Бланка, наглухо запахнувшись в бархатный плащ, стояла у дверей зала.
        - Евангелие не забыли?
        Дрожащая за ее спиной Сабина кивнула, и королева, не поворачивая головы, добавила:
        - Будьте все время в туазе от меня. Не ближе и не дальше.
        Сделав последний глубокий вдох, она вошла в зал, где на дубовых скамьях важно восседали вельможи королевства. Их было чуть меньше дюжины. Они растерянно встали. Появление Бланки без короля, но в сопровождении фаворитки обескуражило их.
        - Господа, прошу вас сесть и уделить мне немного внимания! - бодро произнесла Бланка, еще больше сбив мужчин с толку. Один за другим они медленно опустились на сиденье. - Вам хорошо известна поговорка о том, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Поэтому, опровергая клевету, льющуюся на меня последнее время, я не буду говорить, что чиста и не беременна - ни от папского легата, ни от графа Шампани, ни от кого-либо еще. Я это продемонстрирую.
        Королева нервно дернула за шнурок плаща и движением плеч сбросила одеяние на пол. На ней осталась лишь молочно-белая камиза из тончайшего шелка, четко обрисовывавшая стройное тело. Мужчины дружно ахнули, и эхо, повторяя вырвавшийся из их глоток возглас, затерялось под высоким сводом. Вельможи бессовестно уставились на женщину, лишь Амори де Монфор уронил лицо в ладони. Зная, что произойдет дальше, Сабина тем не менее рванулась вперед, чтобы прикрыть собой королеву. Но, увидев гневный взмах руки, остановилась и в растерянности подняла с пола упавший плащ. В камине пылал огонь, но тепла от него было недостаточно, чтобы согреть огромное помещение в лютую стужу. Однако Бланка, стоя в одной сорочке, не чувствовала холода. Она горела от стыда и гнева! Впрочем, ее голос с саркастичными нотками звучал спокойно.
        - Все вы, господа, видели беременных женщин, поэтому без труда определите, что я не понесла. Мой живот плоский, талия тонкая, а грудь не налилась. - Королева с невыносимым цинизмом указывала на перечисляемые признаки.
        Сабина невольно застонала, и изумленные сеньоры, опомнившись, отвели взгляд. Но Бланка не собиралась отступать. Подозвав жестом Сабину с Евангелием в руках, она продолжила:
        - А теперь я поклянусь на Священном писании, что за всю жизнь познала лишь своего супруга! После его смерти мое ложе есть и будет недосягаемо для любого мужчины.
        Вдруг двери зала с грохотом распахнулись. На пороге стоял разъяренный граф де Дрё. Вид Бланки, застывшей посреди холодного зала в нательной сорочке перед десятком мужчин, потряс его. На мгновение Робер замер. Но только на мгновение.
        - Встать! - заревел он, затушив ближайшие свечи; эхо в страхе забилось под потолком. - Как вы смеете сидеть в присутствии королевы?
        Вельможи медленно поднимались с мест.
        Робер тем временем подбежал к Бланке. Он поискал глазами ее одежду на полу, но, не найдя, сорвал с себя плащ и накинул на плечи королеве, стряхнув с него снег. Бланка вздрогнула - то ли от прикосновения холодного плаща, то ли от осознания, что кто-то вступился за ее честь.
        - Пойдемте, ваше величество, не стоит тратить силы на людей, позабывших, зачем носят шпоры и меч!
        - Осторожней, мессир, не заговаривайтесь! - подал голос Ангерран.
        - Да что там рыцарская честь? - Робер не счел нужным обернуться на реплику и, обращаясь к королеве, продолжал хлестать собравшихся мужчин словами: - Эти господа забыли об элементарной порядочности, раз безропотно наблюдали за столь страшным оправданием в несовершенном грехе.
        - Вы оскорбляете нас! - выпятил грудь Филипп Юрпель.
        - А я и не отрицаю этого. Приму вызов от любого из вас или от всех сразу! - С ужасающим спокойствием де Дрё повернулся лицом к могущественным сеньорам, но никто из них не шелохнулся. Многие отвели взгляд - выстоять в поединке с Робером у них не было ни единого шанса.
        Вдруг раздался звонкий голос Сабины:
        - Только женщина, безупречно чистая телом и душой, могла решиться на такое откровение. Королева доказала вам: она целомудренна!
        Это искреннее восклицание окончательно привело всех в чувство. Граф де Монфор, упав на одно колено перед королевой, попросил у нее прощения за себя и всех присутствующих в зале. И пообещал, что лично пригвоздит к стене любого, кто бросит хоть тень сомнения на репутацию ее величества.
        - Благодарю вас, Амори! Знаю, вы не повинны в клевете, обрушившейся на меня, и лично вас мне не за что прощать… До свидания, господа! - Королева резко повернулась, однако ноги у нее подкосились.
        Сабина вовремя поддержала Бланку, иначе та рухнула бы на пол.
        Прибежав в кабинет королевы, потрясенный Луи выслушал рассказ о случившемся. От него не скрыли ни одной детали, и на глазах у короля выступили слезы гнева и обиды. Он знал, что его мать всегда вела себя безупречно, и тяжело переносил возводимую на нее напраслину. Луи опустился возле кресла Бланки на колени и, успокаивая, стал целовать ей руки. Все понимали: будь он на несколько лет старше, ничего подобного бы не произошло, он не допустил бы этого. Но Людовик был еще слишком молод, и Бланке пришлось защищать свою честь, а значит, и честь своего сына, способом, который она сочла наиболее действенным. И это сработало! Эффект усилило неожиданное, а потому весьма действенное появление графа де Дрё, с помощью словесных пощечин образумившего чванливых аристократов.
        К началу весны бесстыдные песенки о королеве полностью исчезли из репертуара парижских наймитов.
        ***
        После нескольких партий в шахматы - она наконец-то выиграла у Габриэля! - Сабина победно хмыкнула и, удовлетворенно потянувшись, поправила на плечах шерстяной узорчатый платок. Взяв из вазочки вяленый инжир, она, мягко ступая домашними туфлями из овчины, подошла к окну, за которым виднелся заснеженный сад. Сквозь небольшие застекленные ячейки в свинцовой раме[107 - В Средневековье не умели изготавливать стекло в виде листов. Небольшие куски стекла вставляли в свинцовую оправу, затем устанавливали в пазы и прикрепляли к железной решетке. Поскольку открывающихся оконных рам в XIII в. еще не было, застекленную железную решетку вмуровывали в оконный проем. Для проветривания жилых комнат отдельные окна оставляли незастекленными и закрывали ставнями (а также иногда дополняли деревянными решетками). Застекленные окна могли себе позволить только очень богатые люди.] мир за окном казался расплывчатым, и Сабина подошла к другому окну, которое служило для проветривания комнаты. Она распахнула ставни и вдохнула свежий холодный воздух. Ее длинные стройные ноги и аппетитные бедра были хорошо видны сквозь
полупрозрачную камизу из белоснежного льна на фоне скудного, но все же дневного света.
        Габриэль судорожно сглотнул - эта женщина вызывала в нем постоянное желание - и, неслышно подойдя сзади, захватил ее в кольцо рук. Сабина еле уловимо вздрогнула от неожиданности, но тут же игриво потерлась затылком о его подбородок, и шевалье с удовольствием вдохнул терпкий аромат шалфея, лаванды и еще бог знает каких трав, которыми она ополаскивала волосы.
        За окном неспешно кружились в мартовском воздухе мелкие снежинки, в стороне виднелась башня Лувр. Во дворе рыжая кошка перетаскивала котят из сарая в теплую конюшню. Черный мохнатый пес, натянув цепь, захлебывался раздраженным лаем; он пытался лапой достать нахальную мамашу, бегающую туда-сюда всего в нескольких дюймах от него. Сабина засмеялась, указывая пальцем в окно.
        - Я понимаю, родная, что ты хочешь услышать от меня предложение руки и сердца, - тихо начал Габриэль, и женщина, нервно дернувшись, резко оборвала смех.
        Ее реакция свидетельствовала о том, что она давно уже ждала этих слов. Последние десять лет Габриэль был одиночкой в чужом мире и выработал привычку скрывать свои мысли и планы. Но недавно осознал: несправедливо наказывать молчанием женщину, с которой он собирался провести остаток дней.
        - Мы обязательно поженимся, но немного позже…
        - Что же мешает нам сделать это теперь? - спросила Сабина, не оборачиваясь, и напряженно замерла.
        Молчание Габриэля действительно беспокоило ее. Он продолжал арендовать небольшой дом, чтобы соблюсти приличия, но на самом деле почти поселился у нее. Однако речь о свадьбе не заводил. И Сабина терпеливо ждала, зная: давить на шевалье бессмысленно.
        - Я не могу привезти молодую жену в полуразрушенное поместье, - продолжил Габриэль, нежно зарывшись лицом в золотые завитки, выбившиеся из наспех заплетенных кос. - Однако брат Боэмунд обещает, что к середине осени донжон готов будет принять новую хозяйку. Февральская метель немного спутала наши планы, но рабочие наверстают упущенное.
        - Значит, к осени мы поженимся? - Сабина резко повернулась в его руках.
        - Обязательно! Думаю, к этому времени я успею выполнить и вторую, не менее важную задачу.
        - Какую?
        - Обзавестись титулом! Не могу же я предложить сеньоре д’Альбре более низкий статус, чем есть у нее сейчас.
        - Глупенький мой! Статус супруги шевалье д’Эспри для меня более желанен, чем графский или герцогский титул, - облегченно рассмеялась она и, привстав на носочки, потянулась к губам Габриэля.
        - Спасибо за эти слова; они ласкают мой слух. - Шевалье охотно ответил на поцелуй, слизнув с ее уст сладость инжира. - Однако мое самолюбие требует, чтобы вместе с рукой я предложил тебе еще и титул.
        - И как же мой самолюбивый мужчина собирается это осуществить?
        - В моей стремительно меняющейся жизни часто важную роль играл случай. Просто надо вовремя распознать его и разумно им воспользоваться.
        - Всего-то, - хихикнула Сабина и бесстыдно потерлась о него бедрами.
        Габриэль больше не мог сдерживаться. Он подхватил ее на руки и, распахнув дверь ногой, понес к кровати.
        ***
        Ранним утром в канун весеннего равноденствия Сабина пришла во дворец, чтобы поздравить королеву с днем рождения Шарля. Торжественных мероприятий не намечалось, но баронесса знала, что Бланка с особым трепетом относится к младшему сыну, и не могла пропустить это важное событие.
        Сабина застала счастливую мать в опочивальне - та играла с маленьким принцем. Королева была загружена делами, как никто другой, но несмотря на это всей душой отдавалась скромным семейным радостям.
        - Ваше величество, - присела баронесса в глубоком реверансе.
        - А, ранняя пташка! Посмотри, Шарль, кто пришел к нам в гости. - И Бланка подхватила на руки сына, одетого в белоснежное платьице, расшитое серебряными ангелочками.
        - Разрешите поздравить его высочество с днем рождения и вручить ему небольшой подарок. - В руках у Сабины засверкал великолепный хрустальный кубок на массивной серебряной ножке с впаянным алым рубином.
        - Небольшой? - ахнула королева, любуясь очаровательной вещицей. - Это воистину царский подарок! Откуда такая роскошь?
        - Из наследия покойного барона. Работа ромейских умельцев. - Сабина улыбалась, наблюдая за тем, как именинник внимательно изучает новую игрушку. Его маленький кулачок крепко обхватил ножку тяжелого кубка, удерживаемого материнской рукой.
        - Шарль, скажи мадам спасибо.
        И годовалый принц, залопотав что-то на своем, понятном только ему языке, важно закивал, будто и впрямь благодарил подданную. Женщины рассмеялись.
        - Ваше величество, ребенка пора кормить! - напомнила появившаяся в дверях мадам д’Энви и передала мальчика кормилице.
        - А как себя чувствует король? - поинтересовалась Сабина, приветливо кивнув удаляющейся Луизе.
        - Он тоже празднует день рождения младшего брата, но по-своему. - И Бланка, остановившись у окна и приоткрыв ставню, махнула рукой баронессе, приглашая ее подойти поближе.
        Во дворе толпилось множество нищих и калек, впущенных по велению короля. Несмотря на многолюдность, тишина стояла удивительная, видно, величие царских стен подавляло попрошаек. Вскоре появился Луи в простой одежде. Его сопровождал лакей с огромным подносом, на котором высилась гора серебряных денье. Молодой король раздавал монеты страждущим, отодвигая слишком наглые руки и щедро одаривая самых убогих. Когда поднос опустел, охранники вежливо, но настойчиво подтолкнули пеструю публику к дворцовым воротам - на выход. Однако нищие продолжали тянуть к Луи руки. Не понимая, почему так быстро закончились деньги, король виновато оглядывался по сторонам. Тут из-за угла показался епископ Парижа - Гийом Овернский, в последнее время дававший его величеству уроки теологии. Очевидно, его преосвященство наблюдал за раздачей милостыни. Королеву охватило любопытство, и она торопливо приоткрыла вторую ставню.
        - Браво, сир! Неплохое получилось представление, - с улыбкой подразнил Людовика священнослужитель.
        - Отчего же представление, ваше преосвященство? Они мои верноподданные и в первую очередь страдают от войн и голода, а значит, в мирное время я обязан их поддержать. Думаю, я выплатил им далеко не все, что должен, - слегка покраснев, ответил Луи учителю и поцеловал его перстень.
        - Похвальные слова, достойные короля! - Епископа явно смутила поучительная чистота помыслов его воспитанника.
        - Ага, Гийом! Получил от мальчишки щелчок по носу, - тихо засмеялась королева, закрывая окно, и вместе с Сабиной направилась к креслам. Подсмотренная сцена потешила материнскую гордость. - Надеюсь, Луи удастся возвести совесть в ранг королевского достоинства. Вы знаете, он сегодня едет в Орлеан.
        - Один?
        - Без меня, но с канцлером Адамом де Шамбли. Надо разрешить затянувшийся конфликт между тамошними гильдиями кожевенников и мясников. Уже года два они борются за небольшой кусок земли в центре Орлеана, на котором хотят построить собственную приходскую церковь. Документы на право собственности есть и у тех, и у других. Как так вышло? Городской прево разводит руками. Попахивает взяточничеством. Между тем спор цеховиков переходит в открытые столкновения. Вот король и решил выслушать всех на месте, разобраться и вынести вердикт.
        - Разбирательство может затянуться надолго?
        - Надеюсь, к Пасхе Луи вернется. Дело несложное. Пусть привыкает к самостоятельности, - закончила королева и тут же спохватилась: - А как у вас дела?
        - О том, что Габриэль сделал мне официальное предложение и назначил свадьбу на начало осени, я вам уже рассказывала. Больше новостей нет, - пожала плечами Сабина и вдруг вспомнила: - Тетя Агнесса до сих пор терзается чувством вины, из-за того что скрыла от меня последнее письмо Алисы де Монфор. Недавно она отправила мне в подарок две повозки с оливковым маслом, вином и лавандой. Скоро весь Париж будет благоухать этим ароматом! Я отказывалась - бесполезно. Вчера Родриго выехал в Бурж. Там он примет тетушкин подарок у ее представителей, а затем доставит его сюда.
        - Моя дорогая, не обижайте мадам де Лонжер. Мы все с возрастом становимся сентиментальными, а она к тому же, вы говорили, недавно потеряла дочь…
        - Увы, осенью Аделаида умерла от горячки. Недавно в письме тетя Агнесса сообщила, что воспитывает двух внучек-погодок. Прыткий зять тут же женился вновь, а мачеха не пожелала видеть детей от предыдущего брака. Вот бабушке и пришлось забрать девочек в Тулузу. Ее жизнь повторилась заново: теперь она воспитывает внучек.
        - Неисповедимы пути Господни, - вздохнула королева, осенив себя крестным знамением.
        ***
        В Бурже Родриго встретил обоз из Тулузы и принял продукты по списку. Но в обратный путь решил отправиться через день - уж очень ему хотелось взглянуть на большой город. Утром, отстояв мессу в кафедральном соборе, кастилец стоял на площади, озираясь в раздумьях - с какой улицы начать. Его внимание привлекла кавалькада рыцарей, а точнее, шедший к ней от собора сеньор Шампани. Графская корона, по обыкновению, ярко сверкала на начищенном до блеска шлеме; бело-синий плащ с гербом развевался, демонстрируя густой беличий мех изнанки. Тибо, рассеянно оглядевшись вокруг, заметил секретаря мадам д’Альбре и решительно направился к нему.
        - Родриго? Я не ошибся?
        - У вас изумительная память, мессир, - низко поклонился кастилец.
        - Хвала Всевышнему, он только что меня услышал!
        Красивое лицо графа озарилось улыбкой; он был искренне рад этой встрече. Тибо предложил Родриго прогуляться и, взмахнув рукой, приказал своим воинам подождать.
        Свернув налево, граф и кастилец зашагали вдоль узкой улочки. Наконец, убедившись, что вокруг нет ни души, а ближайшие окна наглухо закрыты, Тибо заговорщически произнес:
        - Мне необходима ваша помощь. Король в опасности. - Но, вдруг прервав самого себя - события последних дней сделали его подозрительным, - спросил: - А что вы здесь делаете?
        - Встречал подводы для хозяйки, которые должен сопроводить в Париж.
        - Что за груз?
        - Вино, масло, лаванда.
        - Его доставят мои слуги; в крайнем случае, я возмещу баронессе ущерб. Вы нужны для более важного дела.
        - Я к вашим услугам, - поклонился заинтригованный Родриго.
        - Сегодня ночью от надежных осведомителей я получил ужасные сведения. Собравшиеся в Корбейле мятежники-бароны задумали похитить короля, дабы потом диктовать условия Бланке. При этом будущее самого Луи весьма туманно. Дороги к Орлеану охраняются, поэтому мне туда не попасть, я слишком известен. Вы же сможете проникнуть в город. Луи знает вас как доверенное лицо фаворитки своей матери, поэтому поверит вам. Обвинения в измене слишком чудовищны, их не может передавать посторонний человек. Во что бы то ни стало найдите короля. Пусть немедленно направляется в Париж. Я же собираю войско и выступаю на Корбейль.
        - А ее величество уже известили?
        - Мой гонец отправился к Бланке на рассвете.
        Следующим вечером Родриго уже стоял перед королем. Секретарь Сабины поведал его величеству все, что узнал от графа Шампани. Канцлер Адам согласился с мнением Тибо, и Луи с сопровождающими не медля выехал в Париж. Скромная численность королевской охраны не позволяла им ввязываться в бой, поэтому его величество надеялся исключительно на быстроногих коней и секретность. Однако за Шатр-су-Монлери войско мятежников преградило им путь. Их намерение захватить монарха в заложники стало очевидным, и королевский кортеж не рискнул двинуться дальше. Оставалось укрыться за стенами надежной крепости и ждать помощи извне.
        - Мэтр Родриго, послужите своему королю еще раз. - Луи стоял у окна донжона в комнате, отведенной под кабинет. За последний год его величество еще больше вытянулся (и теперь не оставалось сомнений, что он будет высоким мужчиной) и уже басил. - Вы должны во что бы то ни стало добраться до Ситэ и рассказать о моем бедственном положении королеве. Нас здесь слишком много, а запасы ничтожны. Долго мы не продержимся.
        - Будет исполнено. - Родриго поклонился и, не удержавшись, с ободряющей улыбкой добавил: - Мы освободим вас, мой король!
        Легко сказать. Но как добраться до Парижа? Все дороги перекрыты мятежниками, всех, кто вызывает хотя бы малейшее подозрение, хватают и без лишних слов бросают в подземелье Корбейля.
        Выбравшись из крепости, Родриго направился в предместье Монлери и заметил там обоз купцов, едущий из Марселя в Париж. У него с самого начала возникла идея прикинуться ничего не понимающим арабом, поэтому он захватил с собой ткань, из которой скрутил чалму. Скинув котту, Родриго вывалял ее в пыли, перепачкал грязью нижнюю рубаху, руки и лицо. И вот уже возле трактира стоит жалкий иноземец и, трогательно жестикулируя, рассказывает на исковерканном языке франков, сдобренном арабскими словами, как его привезли сюда из-за моря и бросили. Он ужасно бедствует, его никто не понимает, все гонят прочь. Торговцы - бывалые люди - не раз слышали подобные истории о привезенных ради забавы сарацинах и согласились взять горемыку с собой. Если повезет, они продадут его какому-нибудь сеньору, тоскующему по левантийской молодости.
        Но близ столицы сарацин вдруг заговорил на чистом lange d‘oil и именем короля потребовал дать ему лошадь. Купцы почесали затылки и решили, что лучше пожертвовать одним конем, нежели быть втянутым в сложные политические противостояния.
        ***
        Гонец от графа Шампани, прибывший пять дней назад, рассказал, что на короля готовится покушение. Королева, даже будучи беременной, всегда держалась со стойкостью, вызывавшей у всех уважение. Но на этот раз она упала в обморок.
        Получив ужасающее известие, коннетабль де Монморанси с небольшим королевским войском немедленно двинулся к Орлеану, но дошел только до Лонжюмо - дальнейший путь преграждали мятежники. Потоптавшись на месте и понимая, что силы неравны и ввязываться в бой - безумие, Матье вернулся в Париж, куда уже стягивались армии верных баронов.
        Королевский дворец походил на военный лагерь. По двору, лязгая железом, сновали толпы рыцарей и сержантов. Гортанная речь, громкие приказы, визг молоденьких служанок, попавших по шаловливую мужскую руку, сливались в тревожный гул.
        Сабина вновь перебралась во дворец, и Габриэль часто приходил на Ситэ, чтобы с ней увидеться.
        Они стояли на углу Счетной палаты в вечерних сумерках, и Сабина взволнованно рассказывала шевалье о состоянии королевы и о последних новостях от коннетабля Матье. Вдруг они увидели Родриго. У секретаря был весьма потрепанный вид. У баронессы округлились глаза:
        - Ты как здесь очутился? И почему в таком виде?
        - После, госпожа, я все расскажу вам подробно, а сейчас мне необходимо срочно увидеть королеву. Я от его величества.
        Не задавая лишних вопросов, Сабина отвела Родриго в Малый зал, где как раз проходило очередное совещание. Графы де Дрё и де Монфор, коннетабль де Монморанси, великий камерарий де Руа и еще несколько вельмож, горячо споря, окружили сидевшую у камина королеву.
        - Ваше величество, к вам прибыл посланник от короля! - Нарушая этикет, баронесса д’Альбре растолкала мужчин, и Бланка, вцепившись в подлокотники, подалась вперед.
        Родриго согнулся в низком поклоне. Ему почудилось, будто он слышит, как учащенно бьется сердце матери, и потому кастилец начал с главного:
        - Король жив! Но успел дойти лишь до Шатр-су-Монлери. Дальнейший путь ему преграждают внушительные силы мятежных баронов. Его величество с охраной укрылся за стенами замка, который еще не осаждают, но подступы к нему перекрыты, а это мало чем отличается от осады. Король просит помощи. - И, заметив в глазах Бланки животный страх за сына, добавил: - Его величество хорошо себя чувствует, но очень напуган и не понимает, что делать дальше.
        Королева закрыла ладонями лицо, и зал замер. Но Бланка быстро справилась с чувствами - надо действовать, а поохает и поплачет она потом, ночью, на плече у Сабины.
        - Господа, я готова выслушать советы о том, как освободить короля.
        - В Париже уже несколько отрядов; они продолжают прибывать, - начал коннетабль Франции. - Думаю, через пару дней мы сможем собрать армию для сражения с мятежниками.
        - А вы представляете, сколько будет жертв? Два огромных войска сойдутся в смертельной битве - и где? В центре Иль-де-Франса, недалеко от Парижа! - Королева пыталась сдерживаться, но паника неумолимо рвалась наружу.
        - На переговоры они не пойдут, значит, надо сражаться! - сказал Матье, и его поддержали другие рыцари.
        - Я не позволю омрачить первые годы царствования Луи кровопролитием! Все что угодно, только не жестокая междоусобица! Иначе сын, став взрослым, проклянет мое неумелое регентство! А я желаю, чтобы потомки вспоминали царствование Людовика Девятого как золотой век Французского королевства. Думайте, господа, думайте!
        Королева гневно взирала на вельмож. Ее взгляд остановился на шевалье д’Эспри, вошедшем в зал следом за Сабиной. Бланка помнила, как ловко тот вызволил любимую женщину из лап герцога Бретонского, и сейчас смотрела на него с надеждой.
        Шевалье, соблюдая этикет, стоял в стороне. Он вскинул голову под взглядами мужчин, направившимися в его сторону. Габриэль уже несколько дней обдумывал возможные варианты освобождения Луи, а встреча с Родриго наконец-то подсказала ему недостающие ходы в шахматной партии, и она окончательно сложилась в его голове. Без лишних предисловий д’Эспри откликнулся на немой призыв Бланки:
        - Ваше величество, необходимо узнать у сеньора де Руа, как быстро он сможет побеседовать со старейшинами ремесленных гильдий.
        - Да завтра днем и побеседую, - поймав вопросительный королевский взгляд, ответил Бартелеми. - Только вот о чем?
        - Попросите их оказать содействие в освобождении короля.
        - Вы хотите, чтобы ремесленники выставили дополнительных вооруженных людей? В таком случае будет лучше, если ее величество поговорит с цеховыми мастерами лично. - Не дав ответить д’Эспри, великий камерарий продолжил развивать собственную мысль: - Они народ тщеславный! Будут долго советоваться, важничать, пока придут к какому-нибудь решению.
        - Да я вступлю в переговоры даже с разбойниками на большой дороге, лишь бы вернуть сына в Париж целым и невредимым! - запальчиво ответила королева.
        Но Габриэль уже не слушал - отойдя в сторонку, он тихо разговаривал с Родриго… на арабском.
        - У тебя есть приятели среди схоларов, которые смогут тотчас же отправиться на улицы Парижа? Их задача - призвать горожан двинуться на Шатр-су-Монлери, для того чтобы освободить короля.
        - Есть, конечно! Многих из них хлебом не корми - дай поораторствовать, почувствовать свою значимость.
        - Отлично, такие цицероны нам и нужны! Пусть пару дюжин схоларов разделят город на равные участки и немедленно приступают к агитации в трактирах, а завтра с утра - на улицах, площадях и рынках города. Затем…
        - Может, хватит тарабарщины? - гневно воскликнул Матье; его взбесила таинственность этого захудалого шевалье и то, что королева явно ему благоволила.
        Бланка сверкнула на коннетабля глазами. Она давно уже стояла рядом с Сабиной, вцепившись в ее предплечье.
        - Ваше величество, еще пару слов - и я все объясню, - сказал Габриэль. Королева кивнула, и он вновь обратился к кастильцу: - Затем схолары должны пройти по селениям до самого Монлери, где также будут поднимать народ для спасения короля. Как думаешь, они справятся?
        - Уверен! Не зря же они изучают риторику. Только, господин, вечно голодным студентам надо посулить материальные блага, тогда они землю носом перепашут, - хитро улыбнулся Родриго.
        - Скажи им, что все, кто будет участвовать в агитации, получит по новому суконному плащу на овчине. А всей студенческой братии без исключения после успешного завершения дела я обещаю устроить недельную попойку.
        - О! Тогда они не только Иль-де-Франс, но и все французские земли на уши поставят.
        - А вот этого не надо! Я потому и перешел на арабский язык, чтобы присутствующие вельможи не услышали, как легко можно поднять простой люд, - ухмыльнулся шевалье и передал Родриго свой тугой кошель. - На расходы. Время не ждет!
        Кастилец исчез за дверью, а Габриэль поделился с присутствующими своими мыслями:
        - Простите, господа, что напустил на себя таинственность. Мой план таков. Вы, ваше величество, встретитесь завтра со старейшинами цехов и попросите, чтобы горожане выступили в Монлери. Всем известна их медлительность, и потому схолары, с которыми сейчас побеседует Родриго, своими речами воспламенят патриотические настроения горожан. И тогда завтра за ужином дети и жены будут требовать от мужчин немедленно принять участие в освобождении юного короля. Многотысячная толпа парижан двинется к осажденному Луи и, окружив его живым щитом, доставит в столицу. Рыцари мятежных баронов побрезгуют воевать с простолюдинами, да и, думаю, многим из них благородство не позволит обнажить мечи против детей и женщин, которых в толпе будет множество.
        - Вы действительно считаете, что моего мальчика удастся спасти? - Королева не отрывала глаз от шевалье.
        - Я много лет водил караваны в Леванте. При хорошей организации все получится. Но невооруженная толпа - всего лишь толпа, - добавил Габриэль и, повернувшись к графу де Дрё, спросил: - Мессир, вы сможете выделить надежных воинов, которые не побрезгуют облачиться в одежду горожан и несколько дней провести среди ремесленников и вилланов?
        - Если прикажу, они и коровами прикинутся, - уверенно ответил Робер. - Сколько людей надо?
        - С полсотни. Король будет двигаться внутри своей охраны, а я с вашими переодетыми воинами, растворившись в толпе, создам второе вооруженное кольцо. Если что, Луи мы отобьем. Но я уверен, мятежники не рискнут воевать с невооруженной многотысячной массой.
        - Я тоже дам людей, - подал голос Амори де Монфор.
        - А остальным что делать? - Матье де Монморанси, которого отодвинули на задний план, не скрывал раздражения.
        - В полной боевой готовности стоять в предместье Парижа!
        - Считайте, что этот приказ исходил из моих уст! - быстро вставила королева, не позволив оскорбленному коннетаблю взорваться. Подойдя вплотную к Габриэлю, она по-матерински перекрестила его и, еле сдерживая слезы, прошептала: - Действуйте, и да поможет вам Господь!
        К вечеру следующего дня Париж бурлил в неистовом воодушевлении. В своих зажигательных речах схолары уделили особое внимание юному возрасту короля, пробуждая в парижанах не только верноподданнические чувства, но и родительский инстинкт. А наутро огромная толпа, незаметно, но очень умело направляемая д’Эспри, возглавлявшим сотню переодетых воинов, двинулась в направлении Шатр-су-Монлери.
        Лишь раз произошла неожиданная стычка. Небольшой наемный отряд мятежников принял разведывательную группу во главе с Габриэлем за отбившихся от основного потока горожан и решил обобрать их. Открывать врагам, что среди толпы парижан есть хорошо вооруженные люди, не входило в планы шевалье, но и погибнуть ему не хотелось.
        - К бою! В живых никого не оставлять! - негромко скомандовал Габриэль.
        Неожиданность была на их стороне: наемников вскоре перебили, трупы свалили в яму и прикрыли ветками.
        В остальном план, тщательно контролируемый Габриэлем, сработал без сбоев. Герцог Бретонский скрежетал зубами, проклиная весь мир и обзывая своих воинов трусами. Но никто не рискнул напасть на тысячи невооруженных людей, среди которых шли веселые дети, гордые своей храбростью женщины и не пожелавшие отставать от молодежи старики. Простой люд использовал вместо оружия молитву; он громко просил Господа сохранить жизнь королю и уберечь его от врагов. Счастливый Луи ехал посреди этой живой реки и подобно римскому триумфатору приветствовал верноподданных, толпившихся по обочинам и славивших его.
        Такого Франция еще не видела!
        ***
        В тот день, когда горожане вышли из Парижа, Родриго рассказал своей госпоже о намерении графа Шампани собрать войско и выступить в направлении Корбейля. Так он, пожалуй, сорвет мирный план Габриэля.
        - Этого нельзя допустить! - воскликнула Бланка, услышав от Сабины тревожное известие, и забегала по спальне. - Надо срочно предупредить Тибо!
        - Гонца с письменным приказом не пошлешь - опасно, - произнесла баронесса. - Да и непонятно, как поведет себя заносчивый граф. А учитывая то, что каждый час обстановка может измениться…
        - Все верно! Но Родриго руководит схоларами, а Робер де Дрё как сквозь землю провалился! Наверное, в одиночку отправился спасать мир, - горько пошутила Бланка, опустившись в кресло. - Амори и Матье руководят войсками. Придется поехать вам, моя дорогая.
        - Немедленно отправляюсь в путь, - без малейших колебаний отозвалась Сабина.
        - Я знаю, что вы сильно простужены. Днем вы сдерживаете кашель. - Королева улыбкой прервала возражения. - Ночью же я отчетливо его слышу. Но надежда только на вас. Вам в подробностях известен план шевалье, а главное, вы знаете характер Тибо и умеете его укрощать. Поезжайте, по моим сведениям, граф сейчас недалеко - в Куломье. Не дайте ему все испортить!
        К великому изумлению Сабины, графа Шампани не пришлось уговаривать. Его, как и всех, потрясла идея Габриэля. Тибо пообещал стоять вместе с войском в стороне, но в полной боевой готовности.
        - Разрешите, мадам, дать вам отряд воинов? - участливо предложил Тибо. - Времена сейчас неспокойные…
        - Спасибо, мессир, не сто`ит. Я прибыла сюда в сопровождении трех охранников; надеюсь, что так же благополучно вернусь в Париж.
        - Но вы больны! Может, отлежитесь в тепле? Пусть вас осмотрит мой лекарь…
        - Еще раз благодарю за заботу, но боюсь, что от волнений я расхвораюсь еще сильнее. Мне надо срочно ехать в Париж.
        - Тревожитесь за своего красавца-шевалье? - добродушно поддразнил ее граф.
        - Очень! - улыбнулась Сабина.
        Несмотря на иронию, взгляд Тибо выражал восхищение ее мужеством.
        Поздно вечером баронесса двинулась в обратный путь. Но дожди вконец размыли дороги, еще не просохшие после зимы, и ее маленькая кавалькада заблудилась в лесу. Вскоре путники заметили костры и выехали на большую прогалину, где у огня грелись несколько дюжин крестьян. Увидев богато одетую даму и трех вооруженных всадников, подвыпившие вилланы окружили их и развязно потребовали спешиться. Один охранник потянулся за мечом, но его тут же сбили наземь огромной дубиной и связали. Двое других воинов, прикрывая сеньору, отступали к чаще леса. Нахальные мужицкие руки тянулись к красивой всаднице, и ее охранникам пришлось покалечить нескольких крестьян. Вилланы взвыли и, стянув воинов с коней, искрошили ножами. Сабину связали, заткнули ей кляпом рот и, бросив наземь у костра, принялись вершить суд.
        - Наверняка это шпионы! Откуда они ехали? Со стороны Корбейля! Значит, герцог Бретонский задумал какую-то хитрость! - заявляли одни.
        - Она благородная дама, пусть с ней господа разбираются! А то будем потом виноваты! - кричали другие.
        - Что-то на этот раз сеньоры сами не справились, нас на помощь позвали! - не соглашались третьи.
        - Говори, сучка, ты шпионка? - Мужик, заросший бородой по самые глаза, ткнул Сабину палкой в бок. В ответ она решительно замотала головой. - Нет? Ну конечно, обделалась от страха!
        Поляна огласилась грубым хохотом.
        - Ладно, утро вечера мудренее. Завтра до обеда решим: то ли потешимся да вздернем эту хитрую лису на дереве, то ли и впрямь передадим ее графьям!
        Лишь один молоденький виллан пожалел красавицу. Он исчез под покровом ночи, намереваясь разыскать благородных господ, чтобы те спасли несчастную.
        ***
        Бланка почти угадала причину, по которой исчез граф де Дрё, только он умчался не спасать мир, а утверждать в нем справедливость. Всего лишь с четырьмя всадниками Робер поскакал к брату, намереваясь высказать ему свое негодование. Он прекрасно понимал, что его проповедь вряд ли подействует на Пьера, однако вновь промолчать не смог.
        Братья встретились в открытом поле недалеко от Корбейля. Три дюжины всадников Моклерка окружили графа де Дрё и его спутников. Пьер и Робер спешились и отошли в сторону. Широко расставив ноги, синеглазые атлеты одновременно заложили большие пальцы рук за пояс и уставились друг на друга в упор. Они решили не тратить время на ненужные приветствия.
        - Похищение мадам д’Альбре я еще мог объяснить политическим расчетом! Но сейчас, Пьер, ты покусился на свободу малолетнего короля, в котором течет родная кровь!
        - Ты проделал опасный путь, для того чтобы, как в детстве, пожурить младшего брата?
        - Не позорь род Дрё святотатством! Ты угрожаешь помазаннику Божьему, да еще ребенку!
        - Он прежде всего король, который правит под руководством взбалмошной матери!
        - Это Бланка взбалмошная?!
        - Она женщина, а значит, не способна управлять государством!
        - Моклерк рассуждает, как фанатичный священник, - запрокинув голову, расхохотался Робер. - Ты же их с детства терпеть не мог и всегда над ними подтрунивал!
        - Женщина на вершине власти - унижение для нас, таково мое твердое убеждение! - Пьер начинал злиться. Старший брат все еще имел над ним власть. Герцог решил сменить тему: - Кстати, кто придумал этот исход голодранцев из Парижа?
        - В отличие от тебя, эти голодранцы преданны королю и пошли за любимым государем по собственному почину.
        - Как же, так я тебе и поверил! Без умелого организатора мужики даже веселую пирушку не устроят. Ладно, знаю, ты лишнего не скажешь, поэтому давай закончим этот ненужный разговор. Уезжай! Мои люди не будут вас преследовать - я уважаю твою безрассудную храбрость. - И, уже вскочив на коня, Пьер крикнул: - Но моя снисходительность имеет пределы!
        Отряд герцога Бретонского скрылся среди деревьев, а Робер еще долго стоял в задумчивости. Он и не ожидал другого, но все равно на душе у графа скребли кошки.
        Его маленький отряд переночевал в убогом придорожном трактире и на рассвете уже седлал коней. Неожиданно в рассеянном сумраке из-за дерева показалась немытая голова молоденького крестьянина. Он то и дело низко кланялся и теребил шапку в руках, не решаясь подойти к графу.
        - Раз явился - говори, что нужно?
        - Благородный господин, вчера люди из моей деревни захватили в плен знатную даму. Решили, что она шпионка мятежников. Думаю, утром они побалуются ею, а затем повесят.
        - А где ее сопровождение?
        - Она прибыла с тремя воинами, но одного из них связали, а двух других зарезали. Может, и третьего уже убили…
        - А ты с чего это такой добрый? - Робер ухмылялся, но в душе закипал от злости. Как посмели эти убогие твари взять в плен знатную даму? Однако необходимо сдерживаться. Сейчас леса в округе кишат вилланами. Достаточно легкой искры, чтобы они взбунтовались. - Денег решил заработать?
        - Не нужны мне деньги! - обиженно воскликнул юноша. - Просто стало жаль молодую красавицу.
        - А как она выглядит? - Робер похолодел от дурного предчувствия.
        - Я же говорю, жуть какая красавица. А зеленые глаза даже при свете костра…
        - На коней, живо! - крикнул граф своим спутникам и приказал виллану: - Влезай за спину вон тому всаднику. Будешь показывать дорогу.
        Солнце было уже высоко, когда графский отряд укрылся в небольшой низине. Робер, наблюдая из-за густых кустов за лагерем крестьян, оценивал место боя. Мужики позавтракали и теперь обсуждали дальнейшую судьбу пленницы, красоту которой при дневном свете разглядели все без исключения. Последние сомнения в том, виновна она или нет, исчезли. Похоть взяла верх.
        - Наших жен с дочерями господа берут без спросу, можем и мы один раз пощупать их мадаму, - приговаривал косматый мужик, перерезая веревки, которыми была связана Сабина, и вынул кляп у нее изо рта. - Пусть верещит и брыкается: так веселей будет ею тешиться.
        Голытьба заржала. Стоящая на коленях пленница потерла затекшие руки, затравленно озираясь вокруг. Страх за любимую женщину стянул внутренности Робера в тугой узел, веко задергалось. Сквозь стиснутые от гнева зубы он приказал своим людям окружить поляну.
        - Как только я посажу женщину на своего коня, с громкими криками налетайте на мерзавцев с разных сторон.
        Граф вновь надел топфхельм и вскочил на коня. Хвала Господу, что именно сегодня под ним был великолепный дестриэ! Робер решил прихвастнуть своим недавним приобретением перед Пьером, известным ценителем боевых коней. Сейчас от дестриэ зависела жизнь двух людей. Робер пришпорил коня.
        Вилланы оцепенели - на них летел сам архангел Михаил с темными крыльями за спиной.
        А грозный всадник с развевающимся за спиной плащом уже был возле пленницы, и его жеребец безжалостно затоптал бородатого мужика. Сжимая в одной руке щит и поводья, Робер свесился с седла, на ходу подхватил женщину поперек туловища и забросил ее на коня перед собой. Не останавливаясь, дестриэ, управляемый лишь ногами рыцаря, помчался на противоположную сторону поляны и резко развернулся. С криками «Монжуа! Сен-Дени!» на вилланов летели с разных сторон другие всадники. Мужики с перепугу подумали, будто на них напал огромный отряд, и замерли в нерешительности.
        - Родная, поскорее перелезай мне за спину, я должен сражаться, - сказал де Дрё.
        Сабина уже узнала Робера и, держась за него руками, перебралась на кожаный накрупник. Граф тут же вытащил из ножен тяжелый меч.
        Между тем крестьяне разобрались, что нападавших всего пятеро, а их самих - более трех дюжин. Осмелев, вилланы пустили в ход ножи и дубинки. Граф, повернувшись спиной к огромному дереву, сросшемуся тремя стволами и защищавшему Сабину с тыла, отбивался с неистовой яростью. Мужики наседали. Кровавая пелена застилала Роберу глаза, и он крикнул Сабине:
        - Прижмись ко мне как можно сильнее!
        Почувствовав, что женские руки крепче обхватили его живот, граф поднял коня на дыбы. Он получил возможность разить врага мечом с обеих сторон, а дестриэ насмерть забивал вилланов мощными копытами. Пространство вокруг было уже усеяно телами с отрубленными конечностями и разбитыми черепами. Одному мужику удалось подкрасться сзади, и, замахнувшись, он едва не вонзил нож в Сабину. Но вышколенный конь Робера почуял врага и лягнул его копытом. Виллан отлетел в сторону, а его нож случайно вонзился в голень рыцаря, пробив звенья кольчужных шосс. Робер слегка охнул, но лишь усилил смертоносные удары, вновь и вновь поднимая коня на дыбы.
        Вилланы отступили от неистового рыцаря. Они решили сосредоточить силы на остальных всадниках, не таких отчаянных, а потом сообща наброситься на их предводителя.
        Робер получил передышку и, тяжело дыша, повернул голову к Сабине:
        - Ты в порядке?
        - Да, я цела, - ответила баронесса и зашлась кашлем.
        Шлем не позволил графу увидеть ее, но сквозь узкие прорези в топфхельме он разглядел в густом кустарнике пожилого мужчину. Тот, прижимая палец к губам, жестом подзывал Робера к себе. Всадник приблизился.
        - Господин де Дрё, езжайте за мной, я вас спрячу.
        Лицо этого человека показалось графу знакомым, к тому же старик узнал его герб, да и выхода другого у Робера не было. Один его оруженосец уже убит, другой из последних сил держится в седле, а опьяневшие от крови мужики продолжают сражаться, не давая им уйти.
        - Симон! - крикнул Робер и, когда тот повернулся, показал знаком: «Я увожу женщину».
        Воин кивнул и решительно двинулся в противоположную сторону, отвлекая врагов на себя. Улучив момент, граф скрылся в густом подлеске. Заметив это, вилланы подняли вой, но погони не последовало. Видимо, уставшие мужики решили поберечь силы.
        Двигаясь за провожатым, Робер чувствовал, что Сабина почти лежит на нем. Ее болезненный жар ощущался даже сквозь доспехи. Повесив щит на луку седла и сняв левую кольчужную рукавицу, граф ладонью обхватил сцепленные на его животе женские руки, не давая им разжаться. Вновь заморосил холодный дождь. В сгущавшихся лесных дебрях приходилось отодвигать ветви мечом. Казалось, они уже давно заблудились, но тут перед глазами Робера возникла почерневшая от времени хижина.
        - Мне знакомо твое лицо. Напомни, откуда я тебя знаю? - Граф еще не решил, правильно ли поступил, доверившись этому человеку.
        - Я с сыном сражался в Аквитании в рядах пехотинцев под вашим командованием. После одного боя вы, объезжая поле, увидели тяжелораненого и подобрали его. Это был мой сын. Позже у него начался антонов огонь[108 - Так в старину называли гангрену.], нужно было отрезать руку, однако цирюльники не хотели делать операцию без денег. В отчаянии я пришел к вам с мольбой, и вы дали мне не только денег на лечение, а еще и телегу, чтобы отвезти раненого домой. Выходит, ваше сиятельство, вы дважды спасли жизнь моему единственному сыну.
        - Возможно, - сказал Робер; он смутно припоминал эту историю. - А что за хижина?
        - Она заброшена. Я нашел ее несколько лет назад и иногда живу тут, собирая травы, для того чтобы лечить жителей нашей деревни. Лишившись руки, мой сын женился на здешней крестьянке, а я остался при нем. - Мужик виновато замялся, но все же продолжил: - Ваше сиятельство, весть о побоище в мгновение ока разлетится по округе. Обозленные мужики не станут выяснять, кто виноват. Лучше отсидитесь пару дней, пока король не войдет в Париж, а вилланы не разойдутся по домам. Об этой лачуге никто не знает. Вы сами видели, какая узкая тропа сюда ведет.
        Разговаривая, де Дрё снял с коня уже безучастную ко всему женщину и, прихрамывая, перенес ее на соломенный тюфяк единственной в доме лежанки. Помимо топчана граф разглядел потрескавшийся ларь и трехногий табурет. Подслеповатое оконце, затянутое бычьим пузырем, почти не пропускало дневного света, и хозяин зажег сальную лампу. Она сильно коптила, но все же разгоняла тьму по углам. Робер помог стянуть Сабине мокрые полусапожки.
        - Мадам, необходимо снять верхнее платье, оно насквозь промокло и испачкалось.
        - Хорошо, - просипела Сабина, - отвернитесь.
        - Мы выйдем, а вы снимите и шоссы - у вас промокли ноги. Укройтесь моим плащом, внутри он сухой. - Робер отдал ей накидку с кожаным оплечьем, пропитанную воском.
        Плащ Сабины украли еще вчера вечером, поэтому ночь она провела на холодной земле почти раздетая.
        На улице, подвесив над примитивным очагом закопченный котелок, их неожиданный спаситель стал кипятить какие-то травы, помешивая варево длинной ложкой:
        - Лихорадку за один раз этот отвар, конечно, не снимет, но заснет она до утра очень крепко. Ей необходимы силы. Угостить, к сожалению, мне вас нечем. Есть только родниковая вода в глиняном кувшине да пара черствых сухарей. А вот коню повезло больше: в углу стоит мешок, там есть немного прошлогоднего овса. На рассвете я принесу вам молока со свежим хлебом.
        Напоив больную зельем и подоткнув под ее горячее тело толстый плащ, хозяин развесил на крюках мокрую одежду. И уже собирался уходить, но тут Робер неожиданно спросил:
        - Сможешь перевязать мне ногу?
        - Вы ранены? - ахнул знахарь.
        Пока рыцарь стягивал металлические шоссы и отвязывал от пояса суконную штанину, старик нашел на полке немного корпии, сушеного тысячелистника[109 - Использовался в Средневековье при лечении ран как кровоостанавливающее средство и антисептик.] и, оторвав от своей рубахи длинную полосу, довольно ловко обработал и перевязал раненую голень.
        - Только не говори о нас никому, хорошо? - на всякий случай предупредил граф, натягивая штанину.
        - Как можно, мессир? - обиделся мужчина. - Я столько лет молился за ваше здоровье, и вот Господь наконец дал мне возможность вас отблагодарить!
        Хозяин ушел.
        Вскоре дождь прекратился. Тучи рассеялись, и показалось солнце; было уже далеко за полдень. Припадая на раненую ногу и морщась от боли, Робер позаботился о коне: расседлал его, вытер насухо, покормил и напоил остатками дождевой воды из полусгнившей деревянной бадьи. Граф постоянно прислушивался, надеясь уловить людские голоса или шум боя, но стояла звенящая тишина. Робер вернулся в хижину и устроился на табурете. Привалившись спиной к стене, он грыз каменный сухарь и с жадностью смотрел на спящую женщину. Каким чудом он вновь оказался рядом с ней в нужный момент?
        Вечером у Сабины снова начался сильный озноб. Под воздействием травяного отвара и болезни она пребывала в каком-то странном обморочном оцепенении. Женщина стучала зубами и, не просыпаясь, куталась в плащ. Граф не мог смотреть на ее мучения. Он решил согреть Сабину испытанным способом - своим телом. Робер с трудом стянул с себя хауберк и подкольчужник и забрался под плащ. Льняная камиза на Сабине давно высохла, и жар ее тела обжигал мужские руки, сжимавшие ее. Болезненная дрожь долго не отступала, но в конце концов все-таки прекратилась.
        Тихо застонав, женщина повернула голову и уткнулась Роберу в лицо. Он замер, но потом все же не удержался и едва заметно коснулся губами ее глаз, носа, рта… Вдруг ее уста ответили на поцелуй. Решив, что у него разыгралось воспаленное воображение, граф слегка отодвинул голову. Но женский рот жадно нашел его губы; тонкие руки обвились вокруг его мускулистой шеи. Последняя совестливая мысль в его голове - негоже пользоваться болезненным сном Сабины, - вильнув хвостом, исчезла в глубине сознания и уступила место всепоглощающему желанию. Страсть поселилась на жестком топчане, изгнав остальные чувства прочь. Руки Робера задрали рубашку Сабины и уверенно заскользили по ее телу. Наконец она с первобытной требовательностью притянула его к себе. Любовный танец ног и рук, сплетенных в единое волнующее действо, подарил графу бесконечное блаженство и закончился мощной волной конвульсивной дрожи. Протяжный сладостный стон, сорвавшийся с женских уст, стал для него бесценным призом. Долгих полтора года он мечтал об этом упоительном миге.
        «Сабина не проснулась и, скорее всего, любила только что Габриэля. Как же быстро ему удалось разбудить в ней дикую чувственность! - устраивая ее голову на своем плече, думал Робер, но затем отогнал печальные мысли прочь. - Пусть воспоминания об этой прекрасной ночи будут мне подарком, о котором она никогда не узнает…»
        Граф проснулся на рассвете от пристального взгляда. Сабина, немного отодвинувшись и запрокинув голову, с болезненной обидой в упор смотрела на него.
        - Почему мы спим вместе? - еле слышно прошептала она.
        «Не помнит», - пронеслось в голове у Робера, и последняя искорка надежды - что ласки Сабины все же предназначались ему - погасла. Хорошо, что он поправил на них одежду.
        Как можно беспечнее граф произнес:
        - Я согревал вас проверенным способом. Лихорадка не отступала, а мой плащ не помогал. Костра тут не разожжешь. Оставалось только мое тело…
        Взгляд Сабины потеплел. Женщина облегченно выдохнула - она научилась безоговорочно доверять графу. Прочитав на ее лице эти бесхитростные мысли, де Дрё устыдился и поспешил повернуться к ней спиной.
        - Спасибо, Робер!
        Мужчина растерянно оглянулся.
        - За то, что в очередной раз спасли мне жизнь! Не знаю, каким чудом вы оказываетесь рядом в трудную минуту, и не могу подобрать слов…
        - Не стоит, Сабина, я по-прежнему вас люблю. Этим все сказано.
        Робер едва уловимо выдохнул, но его мужское самолюбие удовлетворенно ухмылялось.
        Пора одеваться. Граф встал с топчана.
        - Вы ранены? - Сабина заметила на его штанине кровавое пятно. - Очень больно?
        - Ерунда, небольшая царапина, я уже и забыл о ней, - совершенно искренне отозвался Робер, но улыбнулся, тронутый ее неподдельной тревогой.
        Вскоре пришел их вчерашний спаситель с завтраком.
        - Какие новости? - жадно уплетая хлеб и запивая его молоком, расспрашивал граф.
        - Кто-то из ваших воинов, похоже, спасся и сообщил господам, что вы остались в лесу. Уходя из деревни, я заметил небольшой отряд всадников, разыскивающих вас.
        - Так ты сказал им, где я? И какой у них герб?
        - Вы же приказали молчать! А герб бело-синий, поперек - такие штуки. - Мужчина нарисовал в воздухе зигзагообразную линию.
        - Люди графа Шампани! Ты все сделал правильно. А теперь разыщи их и приведи сюда.
        ***
        На закате обессиленный Габриэль ввалился в дом Сабины. Но хозяйки не было. Вивьен доложила, что госпожа еще не вернулась от графа Шампани, к которому отправилась по приказу королевы. Ноги не держали шевалье, спина ныла, и он, тяжело опустившись на широкую лавку, оперся о стену. Служанка рассказывала ему подробности, а он слушал ее с закрытыми глазами, не в силах разлепить тяжелые веки. Несколько суток Габриэль почти не спал, лично контролируя план по возвращению короля. Под щебетание камеристки в мозгу шевалье пронеслась мысль: «На рассвете выезжаю навстречу Сабине…»
        Вивьен едва успела подложить ему под голову подушку. Затем разыскала Андре с Родриго, уснувших прямо на полу у входа, и позаботилась и о них.
        Однако выспаться мужчинам не дали. В полночь под гулкий цокот копыт раздались крики и настойчивый стук в ворота. Прибыл отряд графа де Дрё. Габриэль, выбежав во двор, принял из рук графа Сабину, изнуренную жестокой лихорадкой.
        Дом всколыхнулся. Больную бережно уложили на кровать, и Вивьен, выставив мужчин за дверь, принялась ухаживать за госпожой. Вереница служанок уже несла тазы, горячую воду, полотенца. Родриго помчался в королевский дворец за лекарем Бертраном.
        Шевалье пригласил графа де Дрё в Каминный зал; мажордом принес вина. Мужчины сидели в креслах у пылающего очага, и Габриэль, не сводя с Робера требовательного взгляда, ждал объяснений. Тот коротко описал ситуацию.
        - Все-таки это случилось! - воскликнул д’Эспри. Граф вздрогнул и вопросительно уставился на него. - Я больше всего боялся, что восторг экзальтированной толпы перерастет в дикую, неуправляемую вседозволенность. Потому на совещании во дворце и говорил с Родриго на арабском, чтобы вы, вельможи, не взбунтовались. Но судьба, обладающая прекрасным чувством юмора, нанесла удар по мне!
        Уперев локти в колени, Габриэль обхватил голову ладонями и замолчал в горестных раздумьях. Именно он поднял простой люд, объединил его в решающую силу, благодаря которой был освобожден король. И толпа, почувствовав свою значимость, решила, будто ей все дозволено! Если бы не граф Робер, страшно даже представить, каким чудовищным издевательствам могла подвергнуться Сабина! Немного успокоившись, Габриэль продолжил беседу:
        - А что с вашими людьми?
        - Нищий сброд накинулся на нас со всех сторон - так свора собак нападает на медведя. Моих верных людей просто искромсали на куски! На их телах насчитали дюжины ножевых ранений. Хвала Господу, мой верный Симон де Робюсте выжил…
        - Мне искренне жаль ваших погибших воинов. И, мессир, скажу без пафоса: я ваш вечный должник!
        - Бросьте! Вы прекрасно знаете причину, по которой я вступил с ними в схватку! - И граф, пряча лицо, поднес кубок к губам.
        Шевалье бросил на него быстрый взгляд. Де Дрё чего-то недоговаривает? Или ему показалось? Ревность не преминула сгустить краски.
        - Вы, словно добрый ангел-хранитель, всегда появляетесь вовремя, - произнес д’Эспри с иронией.
        - У каждого из нас своя роль в ее жизни: я - ангел, вы - плоть. - Робер вновь опустил взгляд, сосредоточенно массируя раненую голень.
        - Я заметил, что вы прихрамываете. Вам сильно досталось?
        - Пустяки!
        Габриэль взял себя в руки; они с Робером навсегда соперники, и любой его жест будет восприниматься с подозрением. Все же, как бы то ни было, граф де Дрё вырвал Сабину из лап ужасной смерти.
        - Мессир, вы спасли жизнь моей будущей жене, и я буду благодарен вам до гробовой доски!
        Слова шевалье прозвучали, как клятва. На этот раз Робер не отвел взгляда. Разумеется, рассказывая о спасении Сабины, он опустил подробности. Но все равно эта беседа далась ему тяжело. Чувство вины не давало графу покоя, благодарный взгляд шевалье больно обжигал его. Аллегория про ангела и плоть получилась красивой, но не совсем правдивой. Однако, несмотря на муки совести, Робер не сомневался: случись все опять, он не колеблясь сделал бы то же самое.
        И, дабы сменить тему разговора, граф вспомнил о переданных ему знахарем лечебных травах, которые за неделю поставят Сабину на ноги. Надо только посоветоваться с королевским лекарем…
        ***
        Париж ликовал, празднуя чудесное освобождение юного короля. Столичные окрестности три дня оглашал мелодичный перезвон с высоких колоколен; из монарших подвалов одну за другой выкатывали бочки с вином.
        Габриэль сдержал свое обещание: парижские студенты - многие в новеньких теплых плащах, - позабыв об учебе, неделю беспробудно пьянствовали.
        Возле Парижа стояли отряды верных короне вассалов. Восточнее Корбейля ожидало приказа мощное войско Тибо Шампанского, а города Фландрии выставили многочисленное ополчение, которое быстрым маршем двигалось к столице. Понимая, что вновь проиграли, мятежники не солоно хлебавши разбрелись по своим вотчинам. Пьер Бретонский и Гуго де Лузиньян потерпели очередное поражение. Но вряд ли они на этом успокоятся.
        Все эти новости королева рассказала выздоравливающей Сабине во время очередного визита. И, заканчивая беседу, бодро добавила:
        - До свидания, моя дорогая. Может быть, в следующий раз встретимся у меня во дворце?
        - Надеюсь, ваше величество. Думаю, через пару дней я полностью поправлюсь.
        Женщины сердечно попрощались, и Бланка направилась к выходу. Провожавшему ее Габриэлю она высказала свои мысли о состоянии Сабины и неожиданно добавила:
        - Сеньор д’Эспри, я знаю, что за время кампании по освобождению моего сына вы понесли значительные денежные траты. Я должна их компенсировать.
        - Вы ничего не должны, ваше величество. Свои обязательства я привык выполнять самостоятельно, - холодно произнес уязвленный Габриэль.
        - Что ж, другого ответа я и не ожидала! Простите, если задела ваши чувства, - смиренно ответила королева, но бросила на шевалье хитрый взгляд.
        Такие же лукавые искорки заметила и Сабина, когда в начале лета Бланка пригласила ее с Габриэлем на королевский пир и очень настоятельно просила взять в числе сопровождавших слуг и Родриго. Сабина искренне удивилась, но выспрашивать подробности не стала.
        Перед началом пиршества герольд в торжественной обстановке попросил шевалье д’Эспри преклонить колено перед троном короля. Сдерживая удивление, Габриэль по-военному выполнил приказ, но слова, прозвучавшие из уст Луи, показались ему настоящим чудом:
        - Благородный рыцарь Габриэль д’Эспри! За услуги, оказанные лично нам и всему французскому королевству, жалую в вечное пользование вам и вашим прямым потомкам виконтство Авранш со всеми его землями и доходами.
        Шевалье изумленно смотрел на короля, а тот мягко улыбнулся и знаком велел церемониймейстеру поднести Евангелие. Габриэль понял, что от него ждут вассальной клятвы верности. Передав отстегнутый пояс с мечом герольду, шевалье вновь опустился на одно колено и положил руку на священную книгу.
        - Я, как истинный слуга, клянусь верно служить вашему величеству и неукоснительно выполнять все древние кутюмы. Я объявляю о своем твердом желании посвятить меч, силы и жизнь на пользу Франции и вам! - Габриэль протянул к королю руки, сложенные ладонями внутрь.
        Спустившись с трона, Луи принял оммаж и подарил виконту д’Авраншу поцелуй мира.
        Сабина задыхалась от переполнявшей ее гордости и невольно прикоснулась к подарку, преподнесенному ей в день помолвки. Это было шикарное ожерелье, составленное из оправленных в золотую филигрань камней сапфира, изумруда и рубина.
        Однако сюрпризы от Бланки на этом не кончились. Не успела Сабина поздравить сияющего Габриэля, как герольд звучно протрубил:
        - Мэтр Родриго из Толедо, подойдите к его величеству!
        Стоявший возле дверей в толпе слуг Родриго даже не шелохнулся. И, лишь когда Вивьен его ущипнула, понял, что обращаются к нему. Непослушные ноги понесли кастильца к трону под внимательными взглядами вельмож. Церемониймейстер сделал знак Родриго опуститься на одно колено и передал королю освященный меч в новеньких ножнах, прикрепленных сложной перевязью к добротному ремню.
        - Во имя Господа, посвящаю вас, Родриго из Толедо, в рыцари! Будьте благочестивы, доблестны и верны! - Слова монарха эхом разнеслись под сводами притихшего зала, после чего Луи хлопнул посвящаемого по плечу и опоясал его мечом.
        - Для меня великая честь служить вашему величеству! Клянусь вам в безоговорочной верности! - с трудом выговорил изумленный кастилец.
        - Принимаю вашу клятву, шевалье Родриго! - весело отозвался Луи. Возможность изменить судьбу человека к лучшему доставляла ему огромное удовольствие.
        Церемониймейстер начал пир, а новоявленный рыцарь по привычке направился к слугам, однако его догнал помощник кравчего.
        - Шевалье, ваше место отныне там. - И он указал на столы, где пировали рыцари.
        В самом начале застолья Тибо пропел отрывок из жесты[110 - Chanson de geste - эпическая песнь о деяниях, подвигах (фр.).] о Роланде, искусно проводя параллель с Габриэлем, и зал взревел от восторга. Д’Эспри, как и год назад, вновь оказался в центре внимания, но уже не как гость. Он приобрел славу спасителя короля.
        Сабина, улучив минутку, поблагодарила королеву с глазу на глаз:
        - Ваше величество, если я начну рассказывать о переполняющих меня чувствах, то могу проговорить до утра, не выразив и толики…
        - Поверьте, моя верная конфидентка, ваша признательность все равно меньше моей! Габриэль и Родриго спасли жизнь и честь моего сына и мое регентство! Разве может сравниться с этим какое-то виконтство? - Сияющие глаза Бланки подтверждали искренность ее слов. - И не забывайте, я - прежде всего правительница, а потому виконтство пожаловано Габриэлю с политическим расчетом. Земли Авранш, права на которые французская корона выкупила зимой у Ранульфа де Блондевиля[111 - В действительности права на виконтство Авранш Людовик IX выкупил в 1236 г.], расположены на границе с герцогством Бретань, чуть севернее замка, где вас держал в заложницах Пьер Моклерк. У нового виконта - вашего будущего супруга - имеются и личные мотивы, для того чтобы сдерживать мятежного герцога, а это зачастую куда сильнее влияет на результат. Так что не спешите меня благодарить, я даже подарки просто так не делаю!
        Королева громко расхохоталась, и фаворитка подхватила ее смех. Окружающие бросали на женщин кто недоуменные, кто завистливые, а кто и радостные взгляды.
        - Не наговаривайте на себя, моя госпожа, - с трудом успокоившись, проговорила Сабина. - С виконтством все ясно. Но как вы решились посвятить в рыцари простолюдина? Насколько я помню, такого не случалось уже более полстолетия!
        - Верно! Но королевская власть позволяет иногда менять традиции. Думаю, в лице Родриго мой сын посвятил в рыцари всех парижан, устремившихся ему на помощь. По-моему, акт весьма символичный.
        - О да!
        Сабина удивилась. Как же далеко ей до государственного мышления королевы!
        - Кстати, ваш секретарь умеет владеть мечом? - спросила Бланка.
        - Мастерски! Его обучал фехтованию барон Арно, - с гордостью произнесла Сабина и задумчиво добавила: - Непостижимо! Мог ли подумать голодный босоногий мальчишка, сын толедского кузнеца, что в двадцать пять лет его посвятит в рыцари король Франции!
        Еще немного поболтав, женщины вернулись на свои места. Начинался грандиозный конкурс жонглеров, который судил сам Тибо! После неудавшегося похищения короля граф Шампани с молчаливого согласия благодарной Бланки почти безвыездно жил во дворце на Ситэ. Постоянное присутствие могущественного вассала отпугивало врагов и вселяло в королеву уверенность.
        Между тем певцы выступали на пределе своих возможностей - шутка ли, их оценивал сам принц труверов! - и представление получилось просто потрясающим. Когда затихли последние рукоплескания, Сабина шепнула на ухо Габриэлю:
        - Сегодня вечером тебя ждет еще один, не менее царский подарок.
        Он улыбнулся, решив, что она намекает на жаркую ночь любви. Габриэль выполнил обещание, получил титул и потому достоин награды. Однако дома его ожидала оглушительная новость.
        Раздевшись и отпустив камеристку, Сабина в белоснежной камизе, по которой рассыпались ее золотые волосы, подошла к жениху и положила его ладонь себе на живот.
        - Любимый, в середине зимы я подарю тебе мальчика или девочку.
        Глаза Габриэля радостно блестели, на губах блуждала глупая улыбка. Увидев, что ему трудно осознать значение услышанного, Сабина со смехом добавила:
        - У нас будет ребенок!
        Мужчина протяжно охнул. Он медленно опустился на колени и прижался щекой к ее животу, не в силах сдержать слезы счастья.
        Глоссарий
        БРЭ - нательное белье в виде штанов до колена или чуть ниже.
        ВЕЛИКИЙ КАМЕРАРИЙ - один из высших государственных чинов Французского королевства, хранитель королевской казны и сокровищницы.
        ВИЛЛАНЫ - лично свободные крестьяне (в отличие от сервов - крепостных).
        ВИМПЛ (или кувр-шеф) - головной убор, состоящий из двух платов ткани, один из которых подвязывался под подбородком, закрывая драпировкой шею и грудь, и закреплялся на затылке, а второй набрасывался сверху.
        ДЕНЬЕ - французская средневековая монета. Чеканилась из серебра. В нач. XIII века ее вес составлял 1,2 г.
        ДЕСТРИЭ - крупный боевой жеребец особой выучки.
        ЖОНГЛЕР (от старофранцузского jongleur - затейник) - бродячий актер: музыкант, певец, рассказчик.
        КАМИЗА - нательная рубаха простого кроя изо льна, шелка или хлопка.
        КВИЛОН - рыцарский кинжал с развитой гардой. Использовался как оружие для левой руки.
        КИСТЕНЬ - холодное оружие ударно-раздробляющего действия. Представляет собой ударный груз, соединенный гибким подвесом, с рукоятью.
        КОТТА - основное туникообразное платье. У мужчин длиной от колена и ниже, у женщин закрывала ноги, праздничный вариант предусматривал шлейф.
        ЛИВР - денежно-счетная единица, равная 20 су.
        ЛЬЕ - французская мера длины, равная 4,5 км.
        МАЖОРДОМ (от лат. major domus - «старший двора») - управляющий в богатых домах.
        ПЕРНАЧ - холодное оружие, разновидность булавы с несколькими металлическими пластинами на головке.
        ПРЕВО - королевский чиновник, обладавший властью на вверенной ему территории.
        СУ - счетно-денежная единица, равная 12 денье.
        СЮРКО - верхнее платье, которое надевали на котту. Чаще без рукавов, отороченное мехом. В военной амуниции сюрко (или котт-д-арм) с изображением герба надевали поверх кольчуги, защищая ее от непогоды.
        ТОПФХЕЛЬМ (от нем. topfhelm - «горшковый шлем») - шлем, полностью закрывающий голову и шею, с узкими смотровыми щелями.
        ТРУВЕР - поэт, музыкант и исполнитель (в Лангедоке - трубадур).
        ТУАЗ - французская единица длины, равная 1,949 м.
        ФАЛЬШИОН - клинковое оружие с расширяющимся к концу коротким клинком, заточенным с одной стороны.
        ХАУБЕРК (или котт-де-май) - кольчуга, в XIII веке до колен, с длинными рукавами и капюшоном.
        ШПАЛЕРА - безворсовый настенный ковер с сюжетными или пейзажными изображениями.
        ШОССЫ - чулки. У мужчин из плотной ткани на всю длину ноги, у женщин тонкие, облегающие, до колен. Кольчужные шоссы - вид доспеха, полностью защищающий ноги.
        Литературно-художественное издание
        Нордье Софи
        Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству
        Роман
        Главный редактор С. И. Мозговая
        Ответственный за выпуск Е. В. Озерова
        Редактор Е. В. Пунько
        Художественный редактор А. О. Попова
        Технический редактор В. Г. Евлахов
        Корректор О. С. Калмыкова
        Подписано в печать 11.01.2021. Формат 84х108/32. Печать офсетная.
        Гарнитура «Literaturnaya». Усл. печ. л. 28,56. Тираж 4500 экз. Зак. №.
        Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга». Св. № ДК65 от 26.05.2000
        61001, г. Харьков, ул. Б. Хмельницкого, д. 24. E-mail: [email protected]
        Отпечатано в АТ «Харківська книжкова фабрика “Глобус”»
        61052, г. Харьков, ул. Рождественская, 11.
        Свидетельство ДК № 3985 от 22.02.2011 г.
        notes
        Примечания
        1
        Здесь и далее звездочкой отмечены слова, значение которых дано в глоссарии в конце книги. (Здесь и далее примеч. авт., если не указано иное.)
        2
        Невероятный, сказочный храм (лат.).
        3
        Имеется в виду Четвертый крестовый поход (1202 - 1204).
        4
        Жители южной Франции произносили слово «да» как «oc» (на севере - oil). Отсюда произошло название провинции - Лангедок (страна языка ОК, на французском - lange d’oc).
        5
        Речь идет о Третьем крестовом походе (1189 - 1192), из которого Филипп Август вернулся в конце 1191 г.
        6
        Бесспорными наследниками всего состояния были дети, супруга же получала после смерти мужа имущество, именуемое «вдовьей долей» и оговоренное в брачном контракте, иногда дополненное в завещании.
        7
        Главная резиденция графов Тулузы, разрушенная в XVI веке.
        8
        Графа Раймона VI Тулузского отлучали от Церкви шесть раз.
        9
        Альбигойская война (1209 - 1229) состояла из нескольких военных кампаний. Целью крестовых походов, инициированных папством, было искоренение альбигойцев (катаров) и их вероучения, которое начисто отрицало догматы католицизма, а потому представляло угрозу для Римской церкви.
        10
        Обязательный сорокадневный срок военной службы вассала.
        11
        Это произошло 17 апреля 1211 года.
        12
        Партию Белых (называлась так по белому кресту, нашитому на груди) создал епископ Фолькет для борьбы с еретиками. В противовес ей горожане объединились в партию Черных.
        13
        Так называли себя катары.
        14
        Рутьеры - наемные пехотинцы, отличавшиеся профессионализмом и крайней жестокостью; активно использовались в Альбигойской войне с обеих сторон.
        15
        Эспланада - очищенное от деревьев и строений пространство перед крепостью или замком, через которое противник не мог незаметно подойти к оборонительным стенам.
        16
        Это произошло в мае 1215 года.
        17
        К середине XII века в Тулузе сформировался орган городского самоуправления - Capitouls. В начале XIII века в него входили 24 представителя (консула) от 12 частей (капитулов) города. Консулы наделялись административными, судебными и полицейскими полномочиями. Каждый новый граф Тулузский, вступив в права, обязательно произносил перед консулами клятву, обязуясь защищать город и уважать его вольности.
        18
        Тулузские ткачи - одно из насмешливых прозвищ катаров.
        19
        Четвертый Латеранский собор; продолжался с 11 ноября по 14 декабря 1215 г.
        20
        Битва при Мюре - важнейшее сражение альбигойской войны, состоявшееся 12 сентября 1213 года у замка Мюре, в Лангедоке, между крупной объединенной армией графа Раймона VI Тулузского и короля Арагона Педро II, выступавших защитниками альбигойства, и немногочисленными войсками крестоносцев под командованием Симона де Монфора. Благодаря блестящей победе крестоносцы смогли подчинить себе значительную часть Лангедока.
        21
        Битва при Лас-Навас-де-Толосе состоялась 16 июля 1212 года. Объединенные силы кастильского, арагонского, наваррского и португальского королевств нанесли сокрушительный удар по маврам, расширив границы христианских государств далеко на юг Пиренейского полуострова.
        22
        Со стороны Симона де Монфора в битве при Мюре участвовало 900 всадников и 600 пехотинцев, со стороны объединенных сил арагонского короля, графа Раймона Тулузского и графа де Фуа - 2 тыс. всадников и 40 тыс. пехотинцев. Потери составили: 150 северян и более 10 тыс. южан.
        23
        Манекен для тренировок. С одной стороны крепился щит, по которому надо было попасть копьем, после чего манекен разворачивался. Если всадник не успевал увернуться, то мешок с песком, привязанный на другом конце, вышибал его из седла.
        24
        Вино, подслащенное медом и приправленное имбирем, корицей и гвоздикой.
        25
        7 марта 1216 года.
        26
        Кусок ржаного хлеба с небольшим углублением в мякише, который использовали как тарелку. После трапезы тренчеры раздавали беднякам.
        27
        В Средние века восковые свечи стоили довольно дорого и считались предметом роскоши.
        28
        Тулуза, лукавая (лат.).
        29
        В древнеримской мифологии Марс - бог войны.
        30
        В католицизме - период, аналогичный Рождественскому посту у православных христиан.
        31
        Это произошло 13 сентября 1217 года.
        32
        Пятый крестовый поход (1217 - 1221).
        33
        Неф - здесь: парусное судно.
        34
        Рубрикатор - здесь: специалист, вписывающий заглавные буквы.
        35
        Миниатюра - здесь: небольшой цветной рисунок в старинных книгах.
        36
        Скрипторий - мастерская по переписке книг; изначально скриптории находились в основном в монастырях.
        37
        Бестиарий - здесь: средневековый иллюстрированный сборник статей о животных.
        38
        Рикос омбрес (с каст. - богатый, знатный человек) - высшая аристократия в Испании.
        39
        Держава Ромеев, Романия - так называли свое государство византийцы.
        40
        Благодаря помощи крестоносцев Исаак II и Алексей IV были соправителями с 1203-го по январь 1204 г.
        41
        Так в Средневековье называли пролив Ла-Манш.
        42
        Обол - здесь: медная монета во Франции, равная половине денье.
        43
        Ордонанс - королевский указ.
        44
        В 1212 г. был издан ордонанс, обязывающий супруга назначать вдовью часть размером в половину своего имущества, а ордонанс 1219 г. запрещал родственникам забирать у вдовы более половины ее приданого.
        45
        Небольшая косынка, закрывающая подбородок и завязывающаяся на голове.
        46
        От blanc - белая (фр.).
        47
        Речь идет о графе Раймоне VII (Раймон VI умер в 1222 г.), чья мать - Иоанна - приходилась родной сестрой матери Бланки.
        48
        Камнемет с огромным противовесом, метающий камни весом до 60 кг на расстояние до 400 м, при этом методично стреляющий в одно и то же место. За ужасающую убойную силу требюше, как и арбалет, церковники пытались запретить к использованию.
        49
        Состоялась 27 июля 1214 г.
        50
        Кутюм - правовой обычай.
        51
        В 1200 г. король Филипп своей хартией освободил схоларов (студентов) и магистров (профессоров) из-под юрисдикции прево, подчинив их суду епископа. В 1208 г. у парижской корпорации магистров появились первые статуты, само же название - Парижский университет - возникло в 1217 г.
        52
        Башня Филиппа известна как Нельская башня, прославленная М. Дрюоном. Донжон Лувра - новая крепость, усиливающая оборону городских стен; в конце XIV в. она станет королевской резиденцией Лувр.
        53
        Данный показатель в Средние века считался нормальным: до четырнадцати лет не доживало 50 - 70 % детей.
        54
        Около 6 утра. Молитвы первого, третьего, шестого, девятого часа, а также утреня, вечерня и т. д. входят в систему ежедневных богослужений. В Римско-католической церкви именуются «литургией часов». В Средневековье и светские люди часто прибегали к данному делению для обозначения времени суток.
        55
        Вассальная присяга сюзерену. Как правило, дополнялась клятвой верности.
        56
        В XIII веке король считался совершеннолетним в 21 год. Таким образом, регентшей Бланка становилась до 25 апреля 1235 года.
        57
        Уильям Длинный Меч (1176 - 1226) - незаконнорожденный сын английского короля Генриха II и его фаворитки графини Иды.
        58
        Робер III де Дрё был правнуком короля Людовика VI.
        59
        Mauclerc - плохой клерк. Герцог получил это ироничное прозвище за плохое отношение к духовным лицам.
        60
        Родные дяди Гуго - Ги с 1192 г., Амори с 1994 г. - были первыми королями Кипрского королевства. Династия Лузиньянов на кипрском престоле прервалась в 1267 г.
        61
        Английский король Генрих III.
        62
        Известный орнамент, образуемый линией, ломанной под прямыми углами.
        63
        Клерк - здесь: духовное лицо в средневековой Англии и Франции.
        64
        Имеется в виду Алиенора Аквитанская, бабушка королевы Бланки и прабабушка графа Тибо IV.
        65
        Восьмой день после праздника.
        66
        Верхняя одежда из дорогой ткани, подбитая мехом, в виде пелерины до колен с прорезями для рук.
        67
        Агнесса де Боже (1200 - 1231) - вторая супруга Тибо IV Шампанского.
        68
        Браки не были заключены: Жан умер в 1232 г., в возрасте 13 лет, а Изабелла посвятила жизнь служению Богу.
        69
        Капетинги - королевская династия во Франции, сменившая в 987 г. династию Каролингов и правившая до 1328 г.
        70
        Адель Шампанская и Изабель д’Эно.
        71
        Карл, граф Анжу, в 1266 г. стал королем Неаполя, основав анжуйскую династию, правившую Неаполитанским королевством до 1435 г.
        72
        Водопровод и канализация, существовавшие у древних римлян, не были забыты византийцами и арабами. В эпоху Крестовых походов некоторые блага римской цивилизации, не прижившиеся в средневековой Европе, возвращались. Многие аристократы, подражая восточным образцам, снабжали свои замки и особняки примитивной системой канализации, устраивали купальни.
        73
        В Париже посередине вымощенной камнем улицы прокладывали желоба для стока воды, которая выводилась в общие сточные канавы. Содержимое канав выливалось в Сену.
        74
        Имеется в виду скандально известный брак графа Рауля I де Вермандуа (1085 - 1152) и Петрониллы Аквитанской (1125 - 1151), родной сестры королевы Алиеноры.
        75
        В Париже в 1292 г. насчитывалось не менее 26 бань, в которых можно было не только помыться, но и побриться и постричься; девушки там делали массаж, а заодно оказывали и другие услуги.
        76
        Струнный щипковый инструмент.
        77
        Стихотворное произведение лирического характера.
        78
        Начальник, на флоте - капитан (араб.).
        79
        Иноверец (араб.).
        80
        Lingua franca (ит.) - язык франков; смешанный язык, появившийся в Средиземноморье в эпоху Крестовых походов.
        81
        Западноевропейское название византийской золотой монеты - номизмы.
        82
        Локоть - единица измерения длины, в разных странах имела неодинаковое значение. В Средиземноморье в основном равнялась 45 см.
        83
        Секретарь, писарь (араб.).
        84
        Женская половина дома у богатых мусульман.
        85
        Покрывало (араб.) - головной убор, закрывающий лицо, с узкой прорезью для глаз.
        86
        Потомки от смешанных браков европейцев и коренных жителей Леванта.
        87
        Имеется в виду Анна Комнина (1083 - 1153) - византийская принцесса, одна из первых женщин-историков.
        88
        Традиционное арабское женское платье.
        89
        Если Аллах пожелает! (араб.) - восклицание, означающее смирение мусульманина перед волей Аллаха.
        90
        Кайал - сурьма (араб.).
        91
        В июле 1221 года.
        92
        Туркополы - подразделения легкой кавалерии, на марше всегда находившиеся в авангарде. Служили в разведке, в частях фуражирования, часто использовались как конные лучники. В бою прикрывали рыцарей с тыла. Имели на вооружении лук (арбалет), пику, щит и легкий стеганый доспех. В XI - XII вв. в подразделения туркополов нанимались мужчины из местного населения от смешанных браков (туркополы с греч. - «сыны турок»); позже (в XIII в.) этническая принадлежность не имела значения.
        93
        Отвоевав в 1291 г. Левант, мусульмане так и не взяли крепость Шато-Пелерин. После падения Акры тамплиеры просто покинули замок, прекратив бессмысленную оборону.
        94
        Быстрый.
        95
        L’esprit - ум (фр.).
        96
        В средневековой Европе бирюза была довольно редким, а потому дорогим камнем, который привозили из Персии.
        97
        Полотняный головной убор в виде плотного капюшона или чепца.
        98
        До 1307 г. резиденция папы римского. С конца XIV века перенесена в Ватикан.
        99
        Дорогой охотничий рог из слоновой кости. (от фр. I’elephant - слон).
        100
        Красивая дама без пощады (фр.).
        101
        Духовой инструмент, многоствольная флейта.
        102
        Парижская больница, основанная в VII веке.
        103
        Полусферический шлем, похожий на каску.
        104
        От фр. misericorde - милосердие. Кинжал с узким лезвием, легко пробивающий доспехи; служил для того, чтобы добивать поверженного противника.
        105
        В XI - XIII вв. члены религиозно-военизированного формирования низаритов (воинствующая ветвь в исламе). Отличались прекрасной военной подготовкой и фанатизмом. В своих действиях активно прибегали к индивидуальному террору, что создало им славу наемных убийц.
        106
        Курия - здесь: совет сеньора со своими вассалами.
        107
        В Средневековье не умели изготавливать стекло в виде листов. Небольшие куски стекла вставляли в свинцовую оправу, затем устанавливали в пазы и прикрепляли к железной решетке. Поскольку открывающихся оконных рам в XIII в. еще не было, застекленную железную решетку вмуровывали в оконный проем. Для проветривания жилых комнат отдельные окна оставляли незастекленными и закрывали ставнями (а также иногда дополняли деревянными решетками). Застекленные окна могли себе позволить только очень богатые люди.
        108
        Так в старину называли гангрену.
        109
        Использовался в Средневековье при лечении ран как кровоостанавливающее средство и антисептик.
        110
        Chanson de geste - эпическая песнь о деяниях, подвигах (фр.).
        111
        В действительности права на виконтство Авранш Людовик IX выкупил в 1236 г.