Си-бемоль Ольга Юрьевна Никитина

        Светлый, юмористический роман о взаимоотношениях, поиске любви и зигзагах судьбы. Что делать, если у подруги проблемы с личной жизнью, а твой хирург-стоматолог хорош собой по всем показателям? Вариант А: предложить подруге записаться к нему на прием. Вариант Б: организовать званый ужин. И как героине пройти кастинг в известный мюзикл, если прежняя любовь не дает как следует выспаться?.. Действие романа происходит в современной Москве.
        СИ-БЕМОЛЬ.
        СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ РОМАН.

        ВСЕ ПЕРСОНАЖИ ЭТОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЯВЛЯЮТСЯ ВЫМЫШЛЕННЫМИ. ЛЮБОЕ СОВПАДЕНИЕ С РЕАЛЬНОСТЬЮ СЛУЧАЙНО.

        
        ГЛАВА ПЕРВАЯ
        Солнце настойчиво рвалось в комнату через верхний угол матового стекла, действуя успокаивающе и будоражаще одновременно. Этот сноп яркого солнца непроизвольно напоминал мне о бабушке - у нее в квартире всегда ярко светит солнце. В какой бы точке комнаты, увешанной моими детскими фотографиями, я ни находилась - солнечное пятно обязательно найдет меня и усядется прямо на лоб, обливая теплом. Солнце - это витамин D. Матовые стекла с пупырчатыми ромбами напоминают мне баню. Почему баню? Ах, да, наверное, из-за белой керамической плитки на стенах. Точнее не баню, а душевую кабину. Громадную душевую кабину, где вместо потока воды на меня льется витамин D. Восторг. Я чувствую, как немеет правая сторона - от верхней губы до середины нижней. Врач наполняет еще один шприц, но меня это не пугает. Я знаю, что больно не будет. Точно. Он медленно вонзает иглу куда-то в правую сторону рта, но я ничего не чувствую, кроме того, что небо-таки немеет. Думаю, я не смогу сейчас спеть си-бемоль. Почему именно си-бемоль? Просто люблю эту ноту. Пожалуй, больше остальных. Говорю это шепотом: не дай бог, остальные ноты это
услышат. Нет, не больше. Просто си-бемоль - такая особенная нота, что на нее невозможно не обратить внимания. Другие ноты звучат одинаково каждый раз, когда их поешь. Но си-бемоль переменчива, как ветер мая. Верно, это из песни: ария герцога Мантуанского в опере «Риголетто». «Сердце красавиц Склонно к измене И к перемене, Как ветер мая.» Так о чем я?.. Как ласково светит солнце… никогда не думала, что поход к стоматологу может быть таким приятным. Ах, да… си-бемоль. Так вот, в этой ноте, на мой взгляд, заключен удивительный спектр экспрессии: она может звучать игриво, торжественно, печально, возвышенно, предупредительно, виновато и так далее, и так далее. Удивительная нота. А с чего это я вспомнила о ней? Наверное, из-за песни, что льется из усилителей. Солнце, музыка, хорошая компания. В самом деле, мой стоматолог - не только мастер своего дела. Он еще и приятный собеседник. Сыпет анекдотами, шутит…у него такие приятные морщинки в уголках глаз - шесть лучей по кругу. А руки…люблю мужчин с интеллигентными руками. Нет, не холеными, а именно интеллигентными. По таким рукам сразу видно человека чести.
Таким рукам можно доверить свой рот. В таких руках сила, уверенность и нежность играют ноктюрн на флейте… нет, не водосточных труб, уж, простите, на флейте моих зубов. Я окончательно во власти анестезии и необъятного восторга. Эх, встать бы сейчас и пойти… двигать горы. Не знаю, что мне дало такой заряд бодрости - витамин D, анестезия или руки хирурга, но это лучше, чем кофеин.
        - Ну, как, деревенеет?
        Я усиленно мычу в ответ. На подоконнике стоит фигурка лопоухого дантиста в халате и шапочке. В правой руке он победоносно держит чей-то зуб. Почему-то у него три ноги. Я сосредотачиваюсь на задаче, пытаясь разгадать ребус. Виктор Евгеньевич выключает минорную Уитни Хьюстон. Мгновение стоит умиротворенная тишина, точно в комнате спа-салона. Не хватает только шума прибоя за окном. И вдруг к нам врывается искрящийся цыганский джаз. Брень-брень-брень, тук-тук, шарам-шарам-шарам. Мои онемевшие губы пытаются растянуться в улыбке.
        -Главное в работе хирурга что? - вопрошает Виктор Евгеньевич, принимая у ассистентки Зины металлическую ванночку со скальпелями. Я жду ответа, предугадывая по умножившимся лучикам вокруг глаз ответ из арсенала КВНщика.
        -Найти такую музыку, чтобы зубы сами вылетали, - объявляет он.
        -Вот, Вы все хихикаете, - продолжает хирург миролюбиво, настраивая сверло,
        - А ведь Вы, как человек творческий, должны знать о силе искусства.
        Мне кажется, я слышу си-бемоли в каскаде прыгающих, точно ребятня на батуте, нот. И пока интеллигентные руки режут, пилят, долбят, тянут с хрустом что-то у меня во рту, я сосредотачиваюсь на музыке и трехногом дантисте. Почему три ноги? Найди си-бемоль. Я думаю о силе искусства и о том, что она как нигде уместна в кабинете хирурга-стоматолога. Я благодарю музыкантов, принимавших участие в записи этого альбома. Я представляю, что мой зуб мудрости, вдохновленный цыганским джазом, встрепенется и выпрыгнет сам в интеллигентные руки Виктора Евгеньевича. «Вспрянет ото сна» будет уместная в этом случае метафора. Мой зуб мудрости пребывает в состоянии самадхи с момента своего появления на свет: лежит горизонтально в десне, точно спящий Будда. Хотя я не чувствую боли, осознаю, что в полости моего рта происходит поистине ювелирная работа. Одно неверное движение, и скальпель, сверло или еще один из множества инструментов, которыми орудует хирург, точно золотоискатель в поисках жилы, соскользнут на десну и… си-бемоль - си-бемоль -си-бемоль.
        Раздается треск, как у выворачиваемого с корнем дерева, Виктор Евгеньевич упирается и тянет, что есть мOчи… Опасный момент! И…зуб вылетает из лунки и падает со звоном в металлическую ванночку.
        -Вы - бог! - сказала бы я, если бы могла говорить. Точно хорошо отрепетированный экспромт, несется из колонок победная легковесная композиция.
        Я открываю глаза и по диагонали от плеча хирурга, накладывающего шов, вижу трехногого дантиста. Да это же ножка бормашины у него за спиной. Почему это было так важно, не знаю. Конечно, не бывает трехногих стоматологов, и все же разгаданный ребус наполняет радостью. Последние штрихи у меня во рту: дренаж, марлевая подушечка. Виктор Евгеньевич выключает музыку на экране компьютера. Подходит ко мне и говорит серьезно и немного устало:
        - Мо-ло-дец.
        Причем здесь я?! Это же все сила искусства! Но мой крик застревает в опухшей щеке и марлевой подушечке. Жаль, что уже пора уходить.
        ГЛАВА ВТОРАЯ
        Я запомнила желтую розу, возвышавшуюся над ровно подстриженным кустом. По какой-то странной случайности она выросла промеж зелени, туго спрессованной согласно замыслу садовника. Ослепительно желтая, свежая, лепестки раскрылись наполовину. Дерзкая, нежная, неожиданная… Тонкий стебель, к которому прикреплен бутон, стоит ровно посередине кустового параллелепипеда. А может, это - не случайность? Может, нарочно эту ветку посадили по какому-то творческому наитию садовника?.. Желтый шелк лепестков так и манит коснуться их, будто прикосновение передаст кончикам пальцев особенную энергию - энергию совершенной прелести, бесстрастной уверенности бытия. Так мужчина жаждет прикоснуться к красивой женщине, стоящей одиноко и задумчиво поодаль от веселой компании. Он сразу угадывает «особенность» такой красоты. Его будоражит, что она появилась здесь, среди ровной непритязательной зелени. Такая отличная от нее, такая иная…такая возвышенная. Ему ничего не стоит обхватить тонкий стебель пальцами, прямо над уровнем куста, слегка нажать, склонив в сторону… легкий хруст, и горделивая красавица сломана. Обрубок зеленого
стебля некрасиво торчит чуть выше курчавой изумрудной шапки. Она больше не дитя природы, не самолюбивый шедевр создателя. Она принадлежит ему. Влажная слеза выступила на сломе стебля; колышутся лепестки под легким дуновением ветра. Она еще прекрасна, еще благоухает ароматом свободы, но уже зависима. Поставит ли он ее в вазу с водой? Будет ли заботиться? Будет ли восторгаться ее красотой, пока не кончится срок?.. Или бросит… пресытится…растопчет…
        Она торопится ко мне на встречу - тонкая, гибкая, в короткой джинсовой юбке. Точно модель на подиуме. На ней изящная желтая блуза - легкий шелк, с короткими, чуть ниже плеч, рукавами-фонариками. Мелкие перламутровые пуговицы. Почему-то именно эти пуговицы придают особый шарм. Винтаж, как говорят сейчас. Она перебегает дорогу и уже за несколько метров раскрывает объятия.
        - Привет!
        Мы обнимаемся. Мы не виделись пару месяцев. В Москве такое часто случается. Работа, дела, пробки…
        Но сегодня мы обе совершенно свободны и входим в «Счастье». Буквально. «Счастье на крыше» - это кафе в Путинковском переулке. Поднимаемся на лифте, потом еще этаж вверх по узким ступеням, вьющимся вдоль белых стен, украшенных деревянными полочками с фигурками ангелов, ажурными салфетками и воздушными пирожными. И вот мы - на той самой крыше. Мебель цвета ангельского крыла. Белогривые облака-лошадки над головой. Небесно-голубые купола церкви перед взором. Мы садимся за столик прямо напротив куполов, на самом краю крыши. Приветливая девушка раскладывает перед нами меню: бар, кухня, десерты.
        -Может, шампанского оформим? - подмигивает Виолетта. И я киваю в ответ. Мы заказываем шампанское. Прошла уже неделя после удаления зуба. Опухоль спала, и говорю я вполне членораздельно. Впервые за всю неделю я вышла в люди.
        Нам приносят шампанское в ведерке со льдом, разливают пузырьки по бокалам. Есть что-то очень французское в этом кафе и, наверное, оттого счастливое. Мы поднимаем бокалы за встречу, делаем первый глоток, блаженно причмокиваем.
        - Ну, рассказывай!
        Виолетта на мгновение прикрыла свои огромные васильковые глаза, в которых столько мужчин тонули, будто увлеченные на дно русалкой.
        - Все кончено.
        - Надолго ли?
        - Нет, теперь уже точно.
        Она запнулась, огляделась по сторонам, но кроме девушки, увлеченно болтавшей по телефону на качели, в кафе никого не было. Понедельник, четыре часа дня.
        - Я заблокировала его везде. Инстаграм, фейсбук, все телефоны удалила. С меня хватит!
        - Что, все так же морочил тебе голову?
        - Лжец, трус и…я просто устала, - махнула она рукой.
        Я замечаю темные круги у нее под глазами, она сильно похудела с нашей последней встречи.
        - Он все еще встречается с той… девушкой?
        - Человек мне звонит среди ночи - приезжай, я скучаю. Я ему говорю: А дальше что? Я к тебе два года езжу. Что дальше?! Он мне: Не знаю. Я ему говорю: Тогда позвонишь, когда узнаешь. Все! Я живу своей жизнью. Пытаюсь, по крайней мере. Через месяц звонок, опять ночью. Срочно-припадочно, мол, скучаю, не могу, нужно увидеться. Ну и что? Я же делаю вывод, что человек принял решение. Мы встречаемся. И он после этого на неделю исчезает. В выходные я захожу в Инстаграм, на его странице ничего нового. Тогда я решила посмотреть на странице этой его… и я вижу…
        Вита залпом допила шампанское и вытащила бутылку «Асти Мартини» из хрустящего льда.
        - Я вижу: только что… вот только что! Выставлена фотография: она - в купальнике, а рядом - рука держит ракушку. И подпись: такой-то отель в Турции. Просто рука… Но я-то знаю, чья это рука. Когда я вот только несколько дней назад… каждый пальчик… понимаешь? Я такое раньше в фильмах видела и думала: да ну, ерунда, что тут такого. А теперь…эта ракушка… его рука на фотографии…
        Она снова выпила, провела рукой по шее под длинными каштановыми волосами. Она никогда не красила волосы - натуральный цвет, густой каштановый, блестящий. Я украдкой пыталась разглядеть, не появилась ли у нее седина. Нам обеим было тридцать, обе выглядели максимум на двадцать пять. Одна из долгоиграющих наград, заслуженных многолетней преданностью художественной гимнастике. Вот только предательские седые волоски…
        - Конечно, я ему позвонила. И так спокойненько говорю: Привет. Как дела? Мне просто интересно было, как человек себя поведет. Будет юлить или скажет правду. Ты где? - спрашиваю. Он: Что это еще за вопрос? Нормальный вопрос» - говорю. Да я отъехал по делам. Один? Да нет, с друзьями. Ну, и все. Мне все было ясно. Я вспомнила весь свой запас редко используемой лексики и выдала ему. В смске. Я у мамы была - нельзя было истерить. Ну, и все. И удалила его отовсюду.
        - За это надо выпить, - сказала я, и мы подняли бокалы.
        Если бы людей определяли нотами, Виолетта стала бы си-бемоль. Она с детства была непредсказуемо-неожиданной. Капризная, своенравная, трудолюбивая, упрямая. Она была серой лошадкой, на которую никто не ставил, пока она не вырвалась вперед на финише. Когда я уже подумывала оставить спорт и готовиться к поступлению в университет, Вита вдруг превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя, и через год была приглашена в сборную страны. Готовясь к Олимпийским играм, она одновременно училась заочно на экономиста. Выиграв бронзовую медаль на Олимпиаде, не зависла, купаясь в лучах славы. Не вышла замуж за выгодного жениха, не воспользовалась помощью многочисленных ухажеров, суливших золотые горы и исполнение любых желаний. Сама устроилась на работу в банк, начав с самых низов - с кредитного консультанта. Потом перешла в специалисты и спустя пять лет стала заместителем начальника отделения. Все, за чтобы она ни бралась, она доводила до конца. У нее были четко выработанные спортом и жизнью принципы, которым она неуклонно следовала. Был, правда, период, когда Вита едва не поддалась искушению, едва не
бросилась в омут с головой… Знакомый предложил ей поучаствовать в массовке на съемках фильма известного режиссера. Она согласилась «для прикола», а на съемках влюбилась в сам процесс, в кино, в актерскую работу… Загорелась и несколько месяцев серьезно готовилась поступлению во ВГИК. Но… рассудительные, здравомыслящие люди за спиной говорили одуматься, приводили доводы, мыслили здраво… И она сдалась. Выключила сердце и включила здравый смысл. В самом деле, что за жизнь у актера.
        «У каждого человека должна быть мечта, - сказала она мне однажды.  - Вот и у меня будет мечта, над которой я смогу иногда погрустить. Она продолжила работать в банке и больше я никогда не слышала от нее об актерстве. Но зигзаг судьбы изогнулся и ударил другим концом. Разум победил чувства? Ну, что ж, переходим к плану Б. И план Б появился в виде темноглазого, черноволосого, в общем, смазливого, хоть и на полголовы ниже Виолетты, чиновника, доктора наук и профессора в одном флаконе. И стена разума пала, затрепетали лепестки на ветру. Два года я наблюдала, как моя гордая, независимая, умная подруга сгибалась все ниже под давлением чужих пальцев, принимая все то, что когда-то отрицала; становясь той, кого критиковала; соглашаясь на то, против чего выступала… И, конечно, никакие доводы не могли помочь ей. Синдром Адели. Остается только ждать. Он или пройдет. Или нет.
        - И какие планы теперь?
        Она вздохнула.
        - Взяла на работе максимальный отпуск. Завтра лечу в Милан.
        - С кем??
        - Да так. Старый знакомый. Он давно ко мне клинья подбивает. А мне сейчас так плохо, что я, наверное, соглашусь.
        - Ну, и правильно. Лучший способ отвлечься.
        - Вот, и я так решила. Если не уеду куда-нибудь, сойду с ума.
        - Слушай, а тебе зуб не надо удалить?
        - Что?!
        Почти допитая бутылка шампанского родила странные мысли у меня в мозгу.
        - Тебе надо удалить зуб. Это врач от бога! И потом - удивительная легкость! Как будто сбросила балласт. Честное слово.
        Вита фыркнула.
        - Он тебя там чем-то накачал, что ли?
        - Еще как. Четыре укола. Но какой кайф! Я бы к нему каждый день ходила. К тому же он - артист в душе.
        Вита рассмеялась.
        - Свидание под морфием? Я уж лучше в Милан.
        - Мы допили шампанское и заказали кофе.
        И все-таки…
        ГЛАВА ТРЕТЬЯ
        Белая юбочка-колокольчик покачнулась под тяжестью залетевшего в нее шмеля. Он уткнулся головой прямо в середину цветка, торчала снаружи лишь его мохнатая попка. Через мгновение вылетел и втиснулся в соседний цветок. Повозился там коротко, поднял головку, отерся лапками и полетел дальше. Мне на ум приходят строки из мюзикла Роджера и Хаммерстайна под названием «Король и я».
        Мужчина-шмель, что опыляет цветок за цветком, за цветком. Женщина - цветок, что опыляется шмелем, за шмелем, за шмелем.
        Я устремляю взгляд на дорогу. Молодая, очень загорелая статная женщина толкает коляску с тремя малышами. Одно сиденье впереди, два - сзади. Не могу не улыбнуться этой картине. Точно куклы, сошедшие с витрины Детского Мира: двое одинаково кучерявых блондинов в модных солнцезащитных очках и темноволосая барышня с аккуратно собранными в пучок волосами. Если бы они не двигались спиной вперед, можно было бы подумать, что едут они в Феррари по Лазурному побережью. Из нижнего отдела коляски выпала упаковка туалетной бумаги и женщина остановилась, укладывая ее обратно. Это дало нам возможность подольше полюбоваться двухлетними денди.
        - Ох, я хочу таких же! - простонала Виолетта.  - Хочу вот так же катать их в коляске, тискать. Не хочу ни работы, ни карьеры. Хочу мужа, детей и дом!
        Мы прошли мимо афиш мюзикла «Граф Монте Кристо» в театре Оперетты. Я улыбнулась, вспомнив, как ходила на кастинг этого мюзикла. Я тогда так увлеклась разминкой, что не услышала, как назвали мой номер. Очнулась много позже, пришлось объяснять комиссии свою оплошность и просить, чтобы включили меня в другую группу. После нервных метаний от одного к другому, я, наконец, получила разрешение станцевать. И вылетела из первого же тура.
        - 
        Ну, так выходи замуж, - сказала я.
        - 
        Наверное, выйду, - согласилась Вита.  -Если через два месяца мне будет так же одиноко, то соглашусь. Все-таки приятно было чувствовать себя женщиной.
        Она коснулась новой подвески на шее какого-то эксклюзивного итальянского дизайнера.
        - Мне даже говорить ничего не надо было. Он угадывал и претворял в жизнь все мои желания. Замерзла - мы заходим в бутик, и он покупает мне три кардигана.
        - Как в кино, - говорю я.
        - Ага, - в ее голосе звучит какое-то новое ленивое удовольствие.  - А я ведь никогда раньше не позволяла себе так расслабляться. Я же всегда сама, всегда была независимой во всех отношениях.
        - Но не раздражает же?
        - Наоборот. Оказывается, очень приятно. Нет, мы замечательно провели время. Как говорится, взаимовыгодное сотрудничество. Ему нужно было за кем-то ухаживать, а мне нужно было чье-то ухаживание. Сказал, через два месяца придет со сватами.
        Она вдруг замедлила шаг возле административного здания.
        - Не хочешь познакомиться? Он тут работает.
        - Кто? Я думала, он бизнесом занимается.
        - Да нет. Другой.
        - Ты что, снова? На те же грабли?!
        - Знаешь, что он мне сказал? «Я же вижу, что ты не со мной. Мы вот сидим-разговариваем, а ты - не здесь. Ты - с другим.» И он прав. На меня порой такая грусть накатывала - хоть на стенку лезь. Я тогда уходила в угол и сидела там одна, с бокалом вина. И вспоминала. Так, может, зайдем?
        - Хочешь-иди. Но без меня.
        - Нет. Не пойду. А у тебя такое было? Когда разум отключается и ничего не можешь с собой поделать?
        - Да у меня только так и было, пока замуж не вышла.
        Вита коротко рассмеялась.
        - Нет, я знаю. Надо найти своего человека. Но мне с ним так хорошо. По иному. Я с ним не капризничаю, не показываю характер. Понимаешь, с другими мужчинами я позволяю себя любить. Они заглядывают мне в рот, совета спрашивают, даже в своем бизнесе. А с ним… с ним я всегда пытаюсь соответствовать. Он бросает мне вызов постоянно, а я должна с ним справиться. Но потом, когда он признает, что я права… Вот, что мне нужно!
        - Очередная олимпийская медаль?
        - Да, наверное. Я знаю, это все спорт. Спорт учит справедливости, че - тности, моральным принципам.
        - Правильно. А он работает там, где все наоборот.
        - Ну, да. Он привык к отсутствию всяких принципов.
        Некоторое время мы молчим.
        -Наверное, я все-таки выйду замуж. В конце концов, не понравится - разведусь.
        У меня еще один козырь в кармане, но я решаю придержать его. До поры до времени. А дело в том, что…
        - 
        Оф, фафие филые фетишки, - забросила я удочку.
        Моя предпоследняя перевязка. Лунка быстро затягивалась. Поменяв дренаж, Виктор Евгеньевич снова положил сверху марлевую подушечку, хотя я уже ими и не пользовалась. Но не спорить же с профессионалом. Эта-то подушечка и составляла главное препятствие в моем нехитром плане.
        - Что-что, простите? - обернулся он, набирая номер на стационарном телефоне.
        - Фафие филые фетишки, - повторила я, изо всех сил стараясь и тыча пальцем в экран его компьютера, где на заставке стояла фотография: три мальчугана разного возраста и двое мужчин в масках Бэтмена. Виктор Евгеньевич взглянул на экран и, как будто, наконец понял, о чем речь. Но тут в трубке кто-то ответил, и он отвлекся. Я чувствовала себя ужасно глупо. Мой план был до смешного прост: узнать для начала, женат ли хирург. Если женат, то все дальнейшие действия не имеют смысла. Если нет, то… то, что, - я еще не знала. Предпочла двигаться постепенно. На вид ему было около тридцати шести лет и…я упомянула, что он выглядел почти как тот актер?.. с такой «языксломаешь» фамилией… он еще играл Шерлока Холмса в новом английском сериале. Курчавые темные волосы, острый слегка насмешливый взгляд зеленых глаз. Хотя лицо у Виктора Евгеньевича было немного более вытянутое, а уголки рта чуть опущены книзу - когда он не улыбался, то выглядел слегка опечаленным. Но зато улыбка преображала его, будто звездочки выпрыгивали из зеленых глаз, и эти лучики солнца, сиявшие в уголках… Словом, меня не переставала преследовать
навязчивая идея, что он с моей подругой может найти много общего. Оставалось немного… узнать, не занят ли он. И как же трудно это сделать, когда рот набит марлей. Призвав на помощь дух Демосфена, я ждала, пока врач закончит разговор. Он просил найти кого-то, кто должен был ему позвонить и попросить его позвонить на рабочий номер, потому что мобильный он оставил дома. Разговор отнял время, которое мне полагалось сидеть в кресле и которое я собиралась использовать для расспросов. Закончив разговор, Виктор Евгеньевич посмотрел на меня, точно вспоминая, почему я тут сижу, потом указал на стул рядом со своим. Это был знак присесть для назначения следующего визита. Перед тем, как он открыл таблицу с расписанием пациентов, я попыталась в третий раз.
        - Это фсе фафи фетифки?
        - Да, - сказал он, сворачивая таблицу и указывая на мужчину в маске.
        - Это старшенький…
        Мое ошарашенное молчание ему, явно, понравилось, и он добавил.
        - Шутка. Нет, это мы с товарищем. Он, между прочим, в соседнем кабинете работает. Вот эти двое - его сорванцы, а вот этот - он показал на самого маленького, мой.
        - Какой милый… - и дальше мне предстояло задать один единственный вопрос, чтобы угодить прямо в яблочко с первой попытки. Я пошла ва-банк.
        - А фафа фена тофе фтоматофоф?
        - Что, простите? - он внимательно посмотрел на меня, будто собираясь читать по губам.
        - Фафа фена тофе фтоматофоф? - почти с отчаянием выкрикнула я, как будто громкость могла повлиять на степень отчетливости.
        - Нет, - Виктор Евгеньевич замолчал, изучая таблицу.  - В следующий вторник в 17.00 подойдет?
        Я промычала утвердительно.
        - Моя супруга людей не мучает. Она стилист-парикмахер.
        «Господи, я слишком много и рано нафантазировала!» Я улыбнулась. И медленно поднялась со стула, считая неприличным оставаться дольше.
        - Фо фидания, - я направилась к двери.
        - Правильнее было бы сказать, моя бывшая супруга, - услышала я размеренный голос за спиной.
        И сделала все возможное, чтобы не обнаружить свою радость. Собрала лицо в кучку и скорбно покачала головой.
        - Я как-то еще не привык к этой формулировке, - добавил Виктор Евгеньевич серьезно, глядя куда-то в пол по диагонали.
        Я кивнула и поспешила выйти.
        - Фо фидания! - воодушевленно крикнула я администратору и, стянув бахилы, выбежала на улицу.

        «Мохнатый шмель - на душистый хмель,
        Мотылек - на вьюнок луговой,
        А цыган идет, куда воля ведет,
        За своей цыганской звездой!»
        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
        Звякнула тарелка о тарелку. Шероховатая, коричневая, - я мОю ее первой, потому что не люблю, когда она трется об остальную посуду: происходит неприятный скрежещущий звук, от которого у меня сводит зубы. После коричневой - две большие полосатые - прекрасная блестящая керамика, желтая, с черными полосками, мамин подарок к новоселью. Мне нравится журчание воды из-под крана, нравится негромкое шипение мыльной пены в раковине. Из гостиной доносится звук телешоу, которое смотрит мой муж. Он обожает смотреть дебаты между учеными. Сейчас тема дебата - свобода воли. Я не разделяю его пристрастия; я с бОльшим удовольствием почитаю книгу. Сама не знаю, почему, но напыщенные споры на экране меня раздражают, как комар, зудящий где-то над ухом. Я слышу шаги в коридоре и улыбаюсь, зная, что мне предстоит философский спор на тему «свобода воли». Сейчас он войдет и спросит: «А что ты думаешь об этом вопросе?» И мы начнем собственный дебат. Иногда обсуждения бывают жаркими и затягиваются надолго. Мой муж - один из нескольких людей, с кем я люблю спорить. Он не навязывает свою точку зрения, он не пытается передавить
меня криком и эмоциями, он не против принять какие-то из моих доводов, если они кажутся ему убедительными. Я же восхищаюсь его спокойствием, умением так ясно выразить сложную мысль, что она вдруг распадается на дольки, точно правильно разрезанный арбуз. Его желание услышать мою точку зрения мотивирует меня на более вдумчивое отношение к предмету. Порой я выуживаю из своего ума неожиданные находки, которыми горжусь еще долгое время.
        - Это интересно, - говорит он в таких случаях, и я сияю, точно чисто вымытая тарелка.
        - Свобода воли - очень философский вопрос. Это как яйцо и курица. Как глубоко ни копай, все равно не узнаешь истины, - говорю я.  - Предположим, я скажу, что поднимаю руку по своей воле. Но кто вложил в мою голову желание поднять руку? Откуда взялась именно эта мысль именно в этот момент? Являюсь ли я действительно свободной в своих желаниях?
        Он обдумывает.
        - Да, это верно. С другой стороны, разве тот факт, что мы способны наблюдать процесс возникновения мысли, не доказывает, что мы обладаем свободой эту мысль изменить?
        - Мы можем наблюдать мысль, но значит ли это, что мы можем ее контролировать? - говорю я, вытирая руки клетчатым полотенцем и возвращая его обратно на крючок под шкафчиком для посуды.
        - А разве нет?
        - А как насчет ситуаций, когда человек понимает разумом, что не должен чего-то делать, но не может остановиться?
        Я намерено перевожу разговор в интересующее меня русло.
        - Например?
        Я двигаю высокий черный барный стул ближе к подоконнику. Чуть подальше от своего собеседника. Малогабаритная кухня выглядит «костюмчиком не по размеру» для моего рослого атлетического супруга.
        - Например, когда человек влюбляется в того, кто ему доставляет одни мучения. Он уже понимает, что надо остановиться, но не может.
        - Хм… Возможно, человек не хочет останавливаться.
        - Типа нет слова не могу, есть слово не хочу?
        - В страдании ведь тоже есть удовольствие. А удовольствие рождает желание повторить.
        - Но какая же это свобода, если мы, получается, идем на поводу у гормонов и инстинктов? Тогда можно сказать, что и животные обладают свободой воли.
        - Животные не могут захотеть перебороть инстинкты. А человек может.
        - Ой - ли?
        - Не все, конечно. Но опять же, те, кто не могут, совершают осознанный выбор.
        - Значит, ты - за свободу воли.
        Он снова задумался.
        - Я не отрицаю такой возможности.
        Я улыбнулась.
        - Это не ответ.
        - Еще какой ответ. Я допускаю, что человек обладает свободой воли. Я так же допускаю, что он не обладает.
        - Софист.
        - Я тоже тебя люблю.
        Мы весело рассмеялись. Это был один из тех моментов. Уютный желтый свет, легкий запах ванили, его смеющиеся серые глаза. «Лучше не бывает.»
        - Мне нужно устроить свидание. Но я не знаю, как это осуществить.
        - А подробнее?
        - Я хочу познакомить свою подругу со своим врачом, который удалял мне зуб. Но я не хочу, чтобы они знали, что я хочу их познакомить.
        - Почему?
        - Ну, потому что… Так ничего не получится. Все должно быть спонтанно.
        - Понятно. Тогда запиши ее к нему на прием.
        Я фыркнула.
        - Ей не нужен врач. Ей нужен муж.
        - Аа…
        Я вкратце обрисовываю ситуацию. Жду. Ровно тикают часы с кукушкой на стене - бабушкин подарок. Кукушка, правда, мирно спит за деревянной дверцей. Пришлось отключить ее. Сигналы е-мэйлов, фэйсбук обновлений, смсок и скайп-вызовов, - это еще куда ни шло, но ежечасное «ку-ку!» - это уже слишком.
        - Хм… - снова сказал мой муж.  - Даже не знаю.
        - А что, если я приглашу их на концерт. Ты же сможешь достать билеты?
        - Думаю, да. Но… как ты все это устроишь? А если он придет с кем-то?
        - А мы не дадим ему такой возможности.
        - Хм… А почему бы тебе не пригласить их обоих на ужин?
        - Я думала, но это как-то странно… приглашать малознакомого человека в ресторан… с чего…
        - Я не говорю про ресторан. Пригласи к нам.
        - Что?! К нам домой?
        - Конечно.
        Приглашать людей в дом. Этот ретроградный обычай наших родителей как-то давно вышел из употребления столичных жителей. Готовить застолье, накрывать, убирать…суетиться…как далеко и забыто это все. Пора давно минувших дней.
        - Как-то это неловко…
        - Начнем с того, что твоя идея вообще неловкая. Зато - непринужденная обстановка. Бесплатная еда. Музыку послушаем, потанцуем, может, и познакомятся.
        - Хм…Это надо обдумать.
        - А что тут думать? Куй железо не отходя от кассы. Завтра суббота. Вот и приглашай.
        - С ума сошел! А подготовиться? Как же так, с бухты-барахты!
        - Зато отвертеться не успеют. Ты же знаешь, как у нас…ой, заболел… срочная командировка… валенки промокли…
        - Май на дворе. Какие валенки?
        - Ну, ты поняла мысль. Давай-давай, звони.
        - А что это ты так оживился? На подругу мою хочешь взглянуть?
        - Да поесть наконец-то!
        - Не поняла, что за грязные намеки?
        - Конечно. А то после шести не есть. Теленочком станешь.
        - Поросеночком, - улыбаюсь я.
        - Все равно нелюдь.
        Я уже беру телефон, хотя и пребываю в сильных сомнениях. Одно дело - живо фантазировать, и совсем другое - идти в атаку. К тому же, я терпеть не могу разговаривать с людьми через телефонную трубку.
        - А какой повод? - надеюсь я посадить впросак моего ненаглядного и тем самым оттянуть момент.
        - Придумай что-нибудь. Майские праздники. Прошедшие. Будущий день защиты детей. Поминки твоего зуба. Да мало ли поводов у русского человека, чтобы…в гости сходить!
        - Ладно. Узнаю у Виты сначала.
        К моему удивлению подруга согласилась моментально и радостно.
        - А кто еще будет?
        - Да так, может, пара знакомых. Если смогут, - начала я плести свою сеть.
        Следующий звонок был куда более волнителен. Слушая длинные гудки, я уже обрадовалась, что никто не ответит, и была готова бросить трубку, когда приятный голос произнес:
        - Да-да. Слушаю.
        Я зажмурилась.
        - Виктор Евгеньевич. Добрый вечер. Это, конечно, неожиданно, но мы с мужем хотим пригласить Вас на ужин.
        - Простите, не расслышал.
        Я вцепилась пальцами в барную стойку, заменявшую обеденный стол, и по слогам произнесла, точно декламируя стих на уроке литературы.
        - Мы с му-жем хо-тим приг-ла-сить Вас на у-жин к нам до-мой завтра ве-че-ром.
        Не слишком ли много информации в одном предложении?..
        Повисло озадаченное молчание.
        Спасибо. А что за повод?
        - Похороны зуба… шутка…нет… дело в том, что… - я посмотрела на подленько улыбавшегося супруга и уверенно произнесла.
        - Дело в том, что мой муж - тоже стоматолог. Детский. Я рассказала, какой В необыкновенный мастер своего дела. Он жаждет с Вами познакомиться.
        Улыбка сползла с лица мужчины напротив меня, как сползает из рожка подтаявшее мороженое.
        - Ну, что ж, приятно, черт возьми. Коллеге не могу отказать. Буду с удовольствием. А где Вы обитаете?
        - Я Вам пришлю смской адрес. Во сколько Вам удобно?
        - Как хозяйка скажет.
        - Шесть-семь? Я в любое время доступна… то есть… готова… мы… мы готовы. О, черт! - это мысленно.
        - Тогда в семь. Что-то принести?
        - Нет-нет, все есть. Главное, приходите. Спасибо. Тогда до завтра.
        - Вам спасибо. До завтра.
        - И что это значит? - спокойным ледяным тоном обратился ко мне муж.  - Я, надеюсь, ты скажешь ему завтра, что я не детский стоматолог?!
        - Милый, ну, пожалуйста! Ты же слышал - он сказал: «Не могу отказать коллеге.» А так бы отказал. Ну, побудь один вечер стоматологом, - взмолилась я.
        Он долго и пристально на меня смотрел, наконец, сказал:
        - Это шутка, да?
        - Помнишь, когда у тебя не было работы, ты за месяц выучил весь учебник истории, чтобы стать туристическим гидом. А тут - всего один раз про зубы поговорить. Прочтешь пару сайтов и все. Ты же у меня такой умный!
        Он смерил меня взглядом.
        - В таком случае … я хочу лазанью.
        - Без проблем.
        - Пирожки с луком и яйцом;
        - Хорошо, милый.
        - И… пончики! С шоколадом.
        - Это же все такое… жареное, - промямлила я.
        - А, совсем забыл! У меня завтра вечером репетиция, - театрально хлопнул он себя лбу.
        - Ты не серьезно ведь, да?
        - Еще как серьезно. Но… за пончики я, возможно, мог бы ее отменить, - лукаво прищурился он.
        Нежный поцелуй закрепил сделку.
        - Но за продуктами идем вместе, - сказала я. И прежде чем он успел возразить, добавила.
        - Сейчас.
        Он горестно вздохнул.
        - А я-то собирался почитать о новинках детской стоматологии.
        - Вот придем, и будешь читать, - не поддалась я.
        - Кстати, можешь почитать, пока я составлю список продуктов.
        - Слушаю и повинуюсь. Я тебе говорил сегодня, какая ты красивая?
        И мы снова скрепили сделку.
        ГЛАВА ПЯТАЯ
        Я решила, что темой ужина будет «Смайл» - улыбка. Подходит и ситуации, и компании. Где же еще улыбаться, как не в присутствии стоматолога. Солнечно-желтая скатерть на столе, полосатые желто-черные тарелки, приветливые желтые салфетки со «смайликом» - сияющей во весь рот мультяшной головой. Даже в прозрачные бокалы я поставила картонную вкладку со смайликом, так что они полностью изменили свой облик. Главное, напомнить гостям вытащить вкладку перед тем, как наполнить бокал. День пролетел быстро, и только уставшая поясница и урчавший желудок служили напоминанием того, что я провела полный рабочий день на кухне, за приготовлениями. В определенном смысле это было именно то, что нужно, так как хлопоты избавили меня от волнений и переживаний за то, как все пройдет. Лазанья доходила в духовке, пончики прятались под фольгой, благоухая ванилью. Пирожки удались и соблазнительно выпячивали румяные бока из весенне-зеленого салатника. Оставив на последний момент нарезку овощей, я приступила к оформлению самой себя, и первым делом отправилась в душ.
        Расслабившись под теплыми потоками воды, я представляла себе предстоявший вечер. Хотелось, чтобы все прошло «позитивно». Я чувствовала некоторую вину за свое сводничество. Успокаивая себя тем, что намерения у меня самые, что ни на есть, благие, и, как справедливо заметил мой муж, если ничего не получится из общения, гости хотя бы вкусно поедят. Думаю, в тот момент я особенно отчетливо осознала значение «трапезы» в социальной жизни человека. Не средство для поддержания жизнедеятельности организма, не услаждение рецепторов, не принятая обществом норма, а именно рычаг, запускающий механизмы человеческого общения друг с другом. И если мы называем «бичом» нашего времени социальные сети, сводящие к минимуму потребность и необходимость живого разговора, то не является ли таким же бичом и система современного питания? Фаст-фуд, полуфабрикаты, рестораны быстрого питания… Вы когда-нибудь пробовали вести разговор за гамбургером? Попробуйте. Возможно, где-то между попытками откусить его, не потеряв половину содержимого, выскребания салатного листа из зубов и ежесекундного вытирания майонеза и кетчупа, вы
сможете высказать умную мысль. Конечно, кто-то возразит, что фастфуд потому и называется «быстрой едой», что он не предназначен для разговоров. Перехватил и пошел. Но не становится ли фастфуд закономерностью? Зачем готовить дома, если можно перехватить по дороге. Зачем варить ребенку суп, когда можно привести его в фудкорт. Уважение к еде уходит в прошлое, как и уважение к человеческому общению. Наполнить желудок, отделаться общими фразами, засунуть что-нибудь в рот. И вот мы теряем рычаг социального общения. Мы перестаем ценить «трапезу». Мы перестаем ценить живой разговор. И мы перестаем готовить. Перестаем говорить. Мы собираемся с друзьями в ресторане и общаемся поверх мобильников. Спросите нас наутро, что мы ели. И мы вряд ли вспомним. Зато мы точно помним, какую фотографию выставила наша подруга в Инстаграм. Кажется, я слишком задержалась в дУше. Выключаю воду, поспешно вытираюсь и начинаю готовиться к встрече гостей.
        - А нам обязательно ждать? - поинтересовался мой муж.  - Очень кушать хочется.
        - Ты помнишь свою профессию? - спросила я, аккуратно разглаживая желтое коктейльное платье.
        - Угу. Музыкант.
        - Стоматолог! - я начинаю ощущать предстартовый мандраж.  -Сегодня ты-стоматолог детского профиля. Ты же обещал!
        - Помню-помню. Это подойдет? - он достает из шкафа футболку с изображением плюшевого медведя рядом с тарелкой мюсли. Я знаю, что он терпеть не может сорочки.
        - Подойдет, - соглашаюсь я.
        Он добавляет модный серый жилет, сразу придавая своему виду что-то легковесно-французское. Я одобрительно хмыкаю.
        ГЛАВА ШЕСТАЯ
        Уже поглядывая на часы в ожидании первого гостя, я с наслаждением вдыхала аромат печеного, жареного и ванильного и нежилась в осознании собственной значимости. Вот здесь, в этот самый момент я состязалась с судьбой, намереваясь повернуть ее ход под другим уклоном. Выйдет ли что-нибудь из моей затеи? Я пригладила непослушные волосы, выбившиеся из гладкого высокого пучка. Аккуратные сережки с маленькими бриллиантами поблескивали в зеркале. Все как надо - не слишком торжественно, не слишком буднично. Как говорится, скромно и со вкусом. Негромкое «тинь-тинь» все же заставило меня вздрогнуть. Поворот железной ручки а-ля сейф первой двери, щелчок замка внешней двери.
        - Добрый вечер! Проходите, - поспешила я пригласить гостя в прихожую.
        На лестничной клетке пахло ядовитой хлоркой. Виктор Евгеньевич выглядел очень элегантно в джинсах и темно-красном тонком пуловере, из-под выреза которого выглядывал клетчатый ворот сорочки.
        - К столу, - он протянул мне изящной расцветки пластиковый пакет.  -Не был уверен, красное или белое, поэтому решил взять обе, - рассмеялся он, и от его смеха напряжение у меня внутри сдулось и растворилось где-то в желудочном соке.
        - Прекрасно. Хорошо, когда есть выбор, - я осторожно взяла пакет.
        - Пожалуйста, познакомьтесь. Мой муж Тимур. Тимур, это Виктор…Евгеньевич.
        - Просто Виктор. А то я чувствую себя очень старым.
        Мужчины обменялись рукопожатием. Они были практически одного роста, врач был совсем малость пониже и немного уже в плечах. Я невольно задержалась взглядом на упругих мышечных бицепсах Тимура под рукавами футболки.
        Я пригласила гостя в комнату, предлагая аперитив, что-то рассказывая и занимая время. Он заинтересовался альбомом с нашими свадебными фотографиями и, воспользовавшись моментом, я утянула мужа на кухню.
        - Ты готов к своей роли? - прошептала я.
        - Я постараюсь.
        - Я на тебя рассчитываю!
        Мы вернулись в комнату к гостю, который выразил восхищение фотографиями. Его комплименты плавно перетекли в непринужденную беседу, во время которой я украдкой посматривала на телефон. Виолетта задерживалась, и я досадовала, что она пропускает интересные истории из жизни своего «потенциального» кавалера.
        - Мы еще кого-то ждем? - осведомился врач, разбавляя красное вино водой.
        - Да. Мою подругу. Она должна быть совсем скоро.
        - Он вежливо и, как мне показалось, удивленно улыбнулся.
        - Где практикуешь, Тимур?
        Лицо моего мужа осталось бесстрастным, точно у египетского сфинкса, но в следующую секунду он протянул:
        - Ээ… - и бросил на меня быстрый взгляд, говоривший: «Прости, ты же знаешь, я не умею врать. Ты сама меня в эту дурацкую ситуацию поставила, и лучше рассказать все сейчас, пока не поздно, чтобы я мог спокойно наслаждаться ужином.
        Мое тело среагировало прежде, чем мозг обработал информацию.
        - Ой-ой-ой, ну, почему это всегда со мной происходит! - запричитала я над разливавшемся по столу бокалом вина. Солнечно-желтая скатерть в середине набухла причудливой кляксой. К счастью, бокал стойко перенес мое покушение. Мужчины кинулись мне на помощь, и втроем мы очень споро переместили посуду со стола на диван. Я сняла мокрую скатерть и заменила ее не такой тематической красной. За хлопотами опасный вопрос как-то сам собой снялся, по крайней мере, на время. И тут в дверь позвонили. Я радостно бросилась на зов.
        Виолетта была неотразима: облегающее, ниже колен, платье-карандаш с высокой талией, черное с аккуратными, искусными вкраплениями белого; небольшие жемчужины в ушах; волосы зачесаны назад и распущены по плечам безупречным шоколадным каскадом. Минимум макияжа направлял взгляд точно в синеву глаз.
        - Извини, опоздала, - сказала она, протягивая бутылку вина и швейцарские конфеты.
        - Ерунда. Я тебя кое с кем познакомлю. Пойдем же!
        - Ну, дай взглянуть хоть на себя, - прошипела она, быстро оправляясь у зеркала в прихожей.
        - Ты прекрасна, спору нет! Познакомьтесь! Виолетта, - почти втолкнула я ее в комнату.
        Мужчины привстали, и я успела заметить, как взгляд стоматолога метнулся от высокой груди моей подруги к ее лицу.
        - Виктор, - он слегка поклонился.
        - Очень приятно, - она опустилась на стул напротив нового знакомого.
        Мы с Тимуром сидели рядом друг с другом на широком диване-тахте. Было низковато, но других стульев не имелось, кроме высоких барных, и мы по детской привычке подложили под себя подушки.
        После общего тоста приступили к легким закускам - пирожки с луком и яйцом, канапе с семгой и овощами, салат и сырная нарезка.
        - Как самочувствие? - поинтересовался у меня Витя. Я подняла вверх большой палец, так как рот был занят пережевыванием.
        Рядом со мной Тимур активно уминал канапе, складывая зубочистки горкой. Явно нервничал. Мне стало его жалко, но, в конце концов, искусство требует…Я весело призвала гостей не превращать закуску в еду, ибо впереди ждало еще горячее.
        - Ох, но все так божественно вкусно, что остановиться просто невозможно, - простонал Виктор, и Тимур поддержал его одобрительным мычанием.
        - Виолетта…
        - Лучше Вита, - поправила красавица.
        Она терпеть не могла свое полное имя, считая его чересчур вычурным.
        - Как скажете… У меня такое чувство, что я Вас где-то видел.
        - Вита снималась в фильме у самого Корнейчука!
        - Это был крошечный эпизод, к тому же массовка…
        - Неважно. Тебя там отлично видно!
        - х, вот как! Так Вы-актриса?
        Я удивлялась, почему Витя обращался к собеседнице на «Вы». Сам же говорил: «Без церемоний»…
        - Нет. Это мое хобби. А если точнее - бывшее хобби.
        - Отчего бывшее? - заинтересованно спросил Виктор.  - Я, конечно, дилетант, но камера должна Вас любить.
        Вита насмешливо вздернула брови.
        - Спасибо, - она залпом осушила бокал белого вина, и Тимур наполнил его снова.
        - А у тебя есть хобби?
        Хобби у меня есть и, в отличие от профессии, совершенно безобидное, - рассмеялся Виктор.  -Я играю на кларнете.
        Тимур толкнул меня в бедро костяшками пальцев.
        - Надо же, какое совпадение! - воскликнула я.  -Тимур тоже играет…
        - На кларнете?
        И на кларнете тоже… - кивнул мой муж, тщательно изучая содержимое своей тарелки, усеянной зубочистками, точно поле битвы крестового похода.
        - А давайте создадим группу, а? У меня товарищ играет на барабане! Будет у нас оркестр стоматологов. Назовем: Наркоз и Рок-н-ролл! Как тебя идея, Тимур?
        - Момент… А при чем здесь Тимур? - удивилась Вита.  - Он же…
        - Ну, что, готовы к горячему? - хлопнула я в ладоши.  - Вита, помоги, пожалуйста. И я увела подругу на кухню, всучив блюдо с лазаньей.
        - У тебя все в порядке?
        - Не знаю. Как-то, - вздохнула она и добавила шепотом.
        - А что у вас делает стоматолог? Ты что, нас свести решила?
        - Боже упаси! Он…
        - Он что?
        - Я подумала, что тебе нужно отвлечься. А он в разводе.
        - Какое счастье, - фыркнула Вита.
        - Не нравится?
        - Мне вообще мужчины не нравятся в данный момент.
        - Тогда у меня есть сногсшибательная подруга по теме!
        - Вита нервно рассмеялась.
        - Пошли уже, сватья баба Бабариха.
        Одна из двух аппетитных, пропитанных сыром и томатным соусом, лазаний, была вегетарианской, вторая - такая же аппетитная, но мясная, предназначалась для Виктора. Накануне мы немного повздорили с Тимуром по этому поводу. Он считал, что не нужно готовить мясных блюд, дескать, один вечер переживет и без мяса. Я настаивала на том, что вкусы гостя надо уважать.
        - Откуда ты знаешь его вкусы?
        -Потому что он говорил про котлетки и холодец однажды… когда менял марлю.
        - Мало ли что он говорил. Это не значит, что он не может один вечер продержаться без мяса.
        - Слушай, ну, какая тебе разница? Я же готовлю, а не ты.
        - Просто я считаю, это неразумно, - сказал Тимур и, надувшись, ушел в комнату. Он никогда не повышал голоса, но малейшее его недовольство отзывалось во мне болезненным резонансом. Я забралась на диван и обняла его, прижавшись к широкой спине.
        - Когда я еще ела мясо, то любое назидание со стороны вегетарианцев казалось мне чушью. Я не хочу, чтобы человек подумал, что мы навязываем ему свои вкусы. Должен быть выбор.
        Он молчал. Но в его молчании я почувствовала свою победу. Одна из маленьких тайн супружеской жизни - понимать друг друга без слов.
        - Ладно, о, мудрейшая из мудрейших. Тогда и у мня должен быть выбор: есть после шести или не есть после шести. Я не шучу! - крикнул он вслед моему удалявшемуся смеху.
        - Вот это да. Значит, вы все тут против закона Дарвина?  - улыбнулся Витя, с готовностью протягивая тарелку к большому куску.
        - Минуточку,  - вмешалась Вита. - Живодерни к закону Дарвина не имеют никакого отношения.
        - Ну, каждый имеет право на свое мнение. Хорошо, что мы живем в эпоху толерантности ко вкусам других.
        Мои дипломатические попытки не увенчались успехом. Вита вступила в запальчивую дискуссию с врачом. Философия New Age против накопленного поколениями опыта. Новшества против традиций. Метафизика против рационализма.
        - Желудок хищника в три раза короче желудка человека. Мясо переваривается шесть часов. А то, что не переваривается, гниет у вас в организме.
        Я тихо восхищаюсь способностью Виты оставаться привлекательной, даже произнося такие речи.
        - Во всем нужна мера, - отвечал стоматолог.  - Но Вы меня не переубедите, что крепкий куриный бульон во время болезни можно заменить простой водой.
        - Мисо-суп, - парировала Вита.
        На лице Виктора отразилась гримаса.
        - Вы, наверняка, знаете, что все соевые продукты модифицированы. По крайней мере, у нас в стране.
        - А ваш бульон можно вместо антибиотиков прописывать! Все курицы ими пропитаны. И вообще, не понимаю, как врач может быть напрочь лишен сострадания. Вы хоть раз видели, что происходит на живодернях?! Нет? Так поинтересуйтесь. Простите, я на минуту.
        Ни разу не наклонив плеч за все время трапезы, Вита с такой же королевской осанкой поднялась и прошествовала в кухню, держа подмышкой сумочку.
        Я попросила прощения за подругу. Виктор заверил, что здоровый спор ему только в удовольствие и потянулся за добавкой. Тимур, кажется, решил наесться на годовой запас ужинов вперед.
        Вита стояла у окна в кухне, прижав трубку к уху. На улице в школьном дворе приятный юношеский тенор пел под гитару. Звуки песни. Выпитое вино вдруг на мгновение выбросило меня из этого пространства совсем в другую жизнь. Всего лишь на краткое мгновение накрыла меня густая пенистая волна прошлого, такая реальная и холодно-упругая, она подбросила меня, оставляя соленый привкус во рту. Или это горчило вино…
        Вопрос подруги втянул меня обратно в мою кухню, под свет белого плафона и запах пищи.
        - Что?
        - Точный адрес, - настойчиво повторила Вита.
        - Ты что, уезжаешь? А десерт?..
        Она показала пальцем в телефон, мол, там ждут. Я продиктовала адрес. Она передала, и по тому, как она демонстративно холодно отключила вызов, стало все ясно.
        - Ты опять?  - улыбнулась я, хотя мне хотелось наорать на нее и запереть в комнате.
        - Ну, прости, - она молитвенно сложила руки.  - Но он сейчас приедет. Сам!
        - Боже, какая честь.
        - И, знаешь, спасибо тебе за… Я ему написала, что кое с кем познакомилась, так он сразу взбеленился. Вот теперь-едет!
        Безумный блеск в глазах. Румянец на щеках. Мысли уже там, с ним…
        «Останься. Не уезжай. Не будь дурочкой», - хотела сказать я ей.  - «Там уже ничего не найти, кроме сожалений и боли. Даже если тебе кажется, что это наслаждение. Не будь жалкой! Ведь они не любят слабых.»
        Но я только пожала плечами.
        - Если передумаешь - звони.
        - Спасибо, - она улыбнулась, казалось, с облегчением.  - Я знаю, что я дурочка. Я все знаю, но…
        - Да ладно. Все мы через это прошли.
        - Только я припозднилась, - усмехнулась она.
        - Ну, а где ж тебе было. Пока все набирались опыта, ты по двенадцать часов тренировалась в женском монастыре.
        - Это точно.
        - Может, успеешь еще чаю выпить?
        Она взглянула на экран.
        - Он уже подъезжает. Сказал, выходить заранее. Не любит ждать.
        - Аа…
        Сердито зашумел электрический чайник.
        Короткое прощание-благодарность-извинение за ранний уход. Мужчины привстали и ответили любезно. Нырнула в туфли-лодочки из Милана. Я подумала, что она одевалась сегодня «для него», не зная, увидит ли, но вдруг… Сегодня «вдруг» наступило, а завтра его не будет. Мне стало ее жаль. И, вернувшись в комнату, я крепко сжала руку мужа под столом. И он придвинулся ближе. Остаток вечера прошел на удивление непринужденно. Почему-то не было «опасных» вопросов, а Тимур в перерыве между пончиками умудрился разговорить Витю на одну из своих любимых философских тем. Он это умел. Я не вмешивалась. Пусть мужчины говорят. Я думала о жене Виктора, о том, какая она и почему они разошлись. Ощупывала языком лунку, где был зуб, и удивлялась, как это мой стоматолог ведет беседу с моим мужем у меня в гостиной…
        Подошло время прощаться. Виктор вызвал такси и уже на пороге как бы невзначай сказал:
        - А подруга-то несвободна?
        Почему-то сказал с оттенком разочарования и, как будто, даже упрека. Или я все это надумала…
        - Там все сложно.
        - Ясно, - вздохнул он.  -У нее сложно. У меня сложно. Значит, не судьба.
        - А как же минус на минус дает плюс?
        - В математике, - кивнул он, впервые за весь вечер став очень серьезным, и лучики вокруг глаз померкли, оставив лишь бороздки.  - В математике - да. А жизнь, она неточная наука.
        Он еще раз поблагодарил, пожелав всего наилучшего и распрощался.
        Тимур поймал меня на перепутье между комнатами, взял из рук гору грязной посуды, отнес в мойку и только тогда признался. Пока мы с Витой отсутствовали, он рассказал Виктору, что он - не стоматолог. Я сначала оскорбилась, расстроилась. Как он мог саботировать этот вечер, подорвать мою репутацию!
        - Не волнуйся. Он сказал, что с ним такое не в первый раз. Очевидно, он пользуется популярностью у пациенток.
        - Вот спасибо, успокоил. Теперь он думает, что я одна из тех дурочек…
        - А пончики были волшебные! Весь вечер стоил одних пончиков!
        - По крайней мере, ты их уплетал со спокойной совестью. А как тебе трюк с бокалом?
        - Так это был трюк?
        - Конечно! Я же тебя спасала.
        - Ну, знаешь, могла бы и побольше доверять собственному мужу! У меня был готов ответ.
        - И какой же?
        - Дудки я тебе теперь скажу. Мучайся!
        Оставив грязную посуду, я вылила остатки белого вина в бокал и села на барный стул, ощущая, как растекается и спадает эмоциональное напряжение вечера.
        - Тимур!
        - А?
        - Смотри!
        - Куда? На пустые бутылки?
        - Да! Видишь, они одинаковые.
        - И что?
        - А то, что одну принес Виктор, а вторую - Вита.
        - Ааа… мы обменялись долгим взглядом.
        Если весь жизненный опыт, включая наши впечатления, воспоминания и эмоции, сохраняется в теле, то под чьим контролем находятся они в действительности: мозга, сознания или души? Кто в ответе за наши «не вовремя» пришедшие воспоминания, за навеянные ароматом духов, словом, выхваченным случайно и попавшим точно в цель, музыкой, зацепившей нерв, натянутый немного сильнее прочих? В наших ли силах остановить это трепетание и должно ли противиться ему в угоду настоящему?..
        Вымыта посуда и убрана скатерть, растаяли в прохладе распахнутого окна кулинарные запахи, уняв жужжание, разлетелись по отсекам мысли. Но мерцает разбуженный тем вечером светлячок. Мерцает тем настойчивее, чем больше пытаюсь я от него отвернуться. Светлячок радостно скачет, перебирая по гитарным струнам, разворачивая спрятанные в теле воспоминания, как разворачивает свой холст художник, приготовившись рисовать. И пусть бы воспоминания, но нет…Светлячок перекидывает струну, и она цепляется за крошечный выступ на безупречной равнине моей реальности. Все это происходит так незаметно и изящно, но теперь я чувствую натяжение струны, и оно не ослабевает. Не отпускает мое сознание, в котором по-прежнему светло. И в какой-то момент я перестаю сопротивляться и я … совершаю действие. Я открываю ноутбук. Пока ничего не значащее действие. У него могут десятки различных целей. У меня есть выбор следующего действия. И, размышляя над экраном, я твердо намерена не иметь никаких намерений. На самом деле, это очень сложный трюк: не иметь намерений. Ибо это само по себе является самообманом. Большинство «намеренного
вреда» случается именно вследствие ненамеренных действий. Например, если бы я призналась самой себе в момент А, каково мое намерение, я бы, наверняка, остановилась, осознавая глупость своего намерения. Однако я предпочла обмануться «ненамерением». Я просто шла от одного пункта времени к следующему, размывая таким образом очевидные границы причины и следствия. И когда я подошла к заключительному пункту моего путешествия, он показался мне «приключившейся случайностью». «Не знаю, как это вышло», - говорят в таких случаях герои мыльных опер.  - Я не хотел. Я тоже не хотела. Иметь намерение. Ибо это означало бы ответственность за свой выбор. А я сказала себе, что выбор был сделан за меня.
        В самом деле, я же не виновата, что анонс спектакля с его именем просто выпрыгнул на экран у меня перед глазами… Не виноватая я!..
        ГЛАВА СЕДЬМАЯ
        Сегодня день рождения сына. Пять лет. Как удачно, что он выпал как раз на воскресенье. По этому случаю отец надел новую, специально купленную светло-бежевую льняную сорочку. Он дольше обычного постоял перед зеркалом, довольный собой - сорочка ему шла и придавала его образу немного легкомыслия вкупе со стилем. «Фэшн», как говорит молодежь. Смочив ладонь под краном, прочесал сквозь густые завитки волос. Ну, вот и готов отец именинника. Потом долго искал подходящий пакет для кларнета. В его обычную сумку через плечо футляр не помещался. Наконец, отыскал немного фривольный - с изображением полуобнаженного мужчины - зато подходящего размера. Виктор собирался исполнить песню Крокодила Гены на детском празднике. Предстоявшее выступление было его первым выходом на сцену, и он изрядно волновался, хотя готовиться начал задолго и последний месяц играл почти без ошибок. Отмечать решили в кафе «Арлекин» на Таганке. Пять лет, все-таки, половина декады. Кафе порекомендовала подруга жены. Сказала: «Прекрасные аниматоры, ростовые куклы, шары и так далее, - детям нравится.» Договорились, что поедут вместе из
квартиры Ани. После развода она с Егором сняла квартиру на другом конце города.
        Могла бы и поближе найти, - думал Виктор, представляя долгий путь.
        Ему не терпелось увидеть Егорку и вручить ему подарок. Представлял, как заблестят от восторга глаза у мальчишки, и у самого рот растягивался в улыбке.
        Ну, вроде все, - выдохнул он на пороге и двинулся в путь.
        Оказалось, на улице шел дождь. Не гроза, а мелкий, сеявший, такой, который и не разглядишь в рассеянных солнечных лучах, пока не почувствуешь мокрые капли на носу и щеках. Быстрым шагом поспешил к метро - за руль садиться не стал. Хотелось все-таки выпить за здоровье сына.
        Благодать, ездить субботним утром в метро. И не подумаешь, что двадцать миллионов жителей. «Эти сорок две минуты под землей Я день за днем сложу в года», - пропел Виктор себе под нос в нараставшем скрежете железа.
        На следующей станции напротив него села молодая пара. Ему всегда было любопытно, почему в почти пустом вагоне люди выбирают места рядом с другими пассажирами…
        Они разговаривали на какую-то серьезную тему. Погруженные в мир, где существовали лишь они двое, не замечали никого вокруг. Они были только друг для друга. Это было видно по тому, как он смотрел на нее; по тому, с какие доверием открывала она ему свои сокровенные переживания. И Виктор невольно залюбовался их искренностью, сиянием, переливавшемся из глаз в глаза. Уже не подростки, но еще с трепетом юности в душах, они умели находить поддержку друг в друге; они умели обнажить чувства, не боясь выглядеть уязвимыми в глазах другого. Что-то было неудачно - девушка жаловалась, но негромко, слов было не разобрать. Мужчина отвечал, находя доводы, она возражала, но не слишком рьяно. Она явно хотела слышать его, черпала уверенность в его словах, и, словно из чаши сообщавшихся сосудов, его любовь, его вера в них обоих постепенно перетекла в нее, разбавив сладостью горечь. По ее щеке скатилась слеза, и мужчина нежно смахнул скользившую каплю. Они не замечали, что пассажир напротив следил за каждым их движением… «Не теряйте этого!» - хотел крикнуть Виктор. «Все остальное пройдет, все невзгоды пройдут, но не
теряйте друг друга.» Берегите себя друг в друге. Он разволновался, и сегодняшний день вдруг приобрел для него гораздо большую важность. Этот день, этот миг превратился для него в шанс вернуть то, что у него было. Девушка, очистившись слезами от мучавшего ее огорчения, вернулась в сонм реальности, ощутила неловкость, и, в мгновение стряхнув с себя слабость, стала сосредоточенно-деловитой. Она потянула мужчину за рукав, и они выбежали на станции, оставив след в душе случайного пассажира напротив. А Виктор думал над словами, которые скажет Ане. Он хотел найти слова, которые заставят ее вот так же посмотреть на него. Которые заставят ее глаза вот так же засиять. Когда-то он упустил момент, чтобы вернуть ее внимание, вернуть ее интерес и доверие. Ушел с головой в работу, хотел быть лучшим в своем деле. А на разговоры уже не хватало времени. «Потом, успеется… Никуда не денется»… Не обратил внимания, когда Аня стала дольше обычного сидеть перед компьютером. Точнее, обратил, но не придал значения. Даже обрадовался, что она больше не пристает к нему с «задушевными беседами». Вот и получил… Никто к нему не
пристает. Забавно, как быстро можно просмотреть жизнь на видеомониторе воспоминаний. «Вокруг собственной жизни за сорок минут» - увлекательное путешествие. Удивительно, какой именно маршрут выбирает сознание для путешествия. Почему-то из всех десяти лет брака вспоминались дни, начиная с рождения Егора. Огромный голубой бант на свертке в красном одеяле и какая-то странная, пронзившая грудь сладость, когда, заглянув в одеяло, он увидел глаза - светло-карие, почти без ресниц, но такие…живые. И ему показалось, что мир вокруг немного повернулся, а он остался стоять на месте. Может быть, неумело, не афишируя свои чувства, но он их любил. И сегодня он сделает то, что должен был сделать давным-давно, не прячась за щитом оскорбленного самолюбия.

        Выпрыгнув за железные двери, Виктор поспешил наверх из подземелья. Его встретило ласковое солнце, опершись о его руку лучами. Он огляделся в поисках цветочного магазина. Наконец, углядел малозаметную палатку вдалеке. Кинулся через дорогу, лавируя между машинами, и рьяно дернул ручку пластиковой двери.
        - Добрый день!
        Коротко стриженая женщина с огромными розовыми кольцами в ушах приветственно махнула, одновременно прижимая трубку к уху. Виктор быстро сканировал взглядом вазы с разноцветными бутонами.
        Оглядев заполоненный автомобилями двор, он порадовался, что приехал на метро. Искать парковку пришлось бы долго. Женщина с малюсенькой собакой на поводке окинула его взглядом, проходя мимо. Телефон завибрировал у него в руке, когда он торопился отыскать смс с кодом домофона.
        - Ты где? - своим неизменно ласковым голосом спросила Аня.
        - Вхожу. Какой код?
        Дверь запищала и пропустила внутрь.
        Нажал ручку презентабельной двери из красного дерева и нырнул в серебристую волну детского голоса.
        - Папа! Папа!
        - Проходи! - крикнула Аня откуда-то из глубины коридора.
        Виктор вошел в просторную, с евроремонтом квартиру.
        - Как настроение, именинник? - он залюбовался сыном в элегантной клетчатой рубашке и модных джинсах.
        - Классные носки!
        - В садике подарили, - гордо объявил Егор, пытаясь растопырить полосатые пальцы обеих ног сразу.
        - Ну, тогда принимай еще один подарок. - Виктор протянул коробку в темно-коричневой фольге. Пока открывал подарок, волновались оба.
        - Вау!
        Отец с облегчением выдохнул.
        Значит, не ошибся.
        Детский набор стоматолога пришлось заказать за кордоном. Доставка обошлась почти как сама покупка, но разве можно считаться в таком вопросе.
        Егор уже вооружился пластмассовым шприцом анестезиолога и раздумывал, кто станет первой жертвой.
        - Мама, смотри!
        Аня вышла к ним: длинные волосы распущены по плечам. Виктор не помнил, чтобы она носила такую прическу при нем, - всегда видел ее с пучком на затылке. Что-то легкое, соблазнительно женственное было надето на ней. Что-то в ней изменилось, неуловимо и одновременно значимо. Может, оттого, что она перестала быть его женой и стала… женщиной. Может, расстояние, разделявшее их теперь, позволило увидеть ее. Разглядеть. Он сделал шаг вперед. Какой чертовски длинный коридор. Она все еще была далеко.
        - Анюта, привет…
        Она улыбнулась. Вежливо или ласково?..
        - Это… - он пошарил рукой в пакете.  - Ой!-
        Укололся. Сбился с мысли. Разозлился.
        - Вот. Это тебе.
        Она протянула руки.
        - Как мило. Кактус.
        - Я…подожди…кактус, он с иголками, но он…живой. И он может цвести…
        - Я поняла, - улыбнулась она одними губами, а в зеленых глазах светилось разочарование.  - Спасибо.
        Она поставила горшок на обувную полку рядом с детскими кроссовками.
        - Витя, ты знаешь…
        - Подожди, я еще не закончил. Кактус - в общем, это метафора… Это…
        - Витя, сейчас не лучший момент. Дело в том, что…
        - Я знаю… я пропустил все лучшие моменты, но я хочу сказать… кактус-это как бы я.
        - Ну, конечно.
        - А ты-солнце. Кактусу нужно солнце. Понимаешь, что я хочу сказать?
        - Вить, это неважно. Я тебе звонила, но ты не отвечал…
        - Да нет же, это важно! Я тебе в любви объясняюсь, а ты…
        - Дружок, пойди в комнату, поиграй, - нежно улыбнулась она сыну, тыкавшему ей в руку шприцем.
        Все тем же голосом подтаявшего пломбира, но уже без улыбки, сказала:
        - Я устала быть солнцем. Теперь я просто женщина. Я не люблю кактусы. И знаешь, что? За десять лет жизни со мной ты так и не узнал, что я не люблю кактусы.
        - Анюта, я не то…
        Он обернулся на щелчок дверного замка. Смерил взглядом крепко сбитого мужчину с волевым подбородком и наглыми глазами. Мужчина был одет в светлый пиджак.
        - Не жарко? - выпалил первое, что пришло в голову, Виктор, сам стыдясь своего вздора.
        - Приветствую, - серьезно произнес мужчина.  - Малыш, это тебе, - и Виктору пришлось посторониться, пропуская бывшую жену в объятия чужого мужчины.
        Она приняла коробочку с духами из его рук.
        - Ой, мои любимые!
        - День рождения сына - всегда заслуга мамы, - белоснежно оскалился нахал.  - Я решил, что цветы все равно завянут, пока мы в отъезде.
        - В отъезде?
        Двое встрепенулись, словно Виктор зашел в чужую спальню.
        - Я пыталась тебе сказать…
        - Дядя Сережа! Пойдем!  - Егор выскочил из комнаты и потащил нахала в гостиную.
        - В каком отъезде? - прошипел Виктор, не теряя сына из поле зрения. Малыш усадил «пациента» в кресло.
        - Откройте рот!
        - Мы же идем в кафе Арлекин праздновать день рождения нашего сына. Так? - он с силой надавил на слово «нашего».
        - Я тебе звонила… хотела сказать… Сережа купил билеты в…
        - Сережа купил билеты? В день рождения нашего сына?
        - Витя, успокойся. Билеты в Диснейлэнд. Париж. Понимаешь? Егор так счастлив.
        - Счастлив? Правда? - он долго подыскивал слово.  -Изменница, - наконец просипел он и, развернувшись на каблуках, подошел к сыну, сосредоточенно исследовавшему рот пациента.
        - Так-так… Запустили Вы, батенька, - серьезно изрек Егор.  -Придется сверлить.
        - Друг, надо ехать. У нас же самолет. Давай отложим лечение.
        - Если доктор сказал: «Надо лечить», значит - надо лечить!  - отчетливо произнес мужской голос над ухом, а рука сжала челюсть железной хваткой.
        - Егор, ассистент потребуется?
        - Угу. Два кубика, пожалуйста.
        - Есть, - и Виктор вдавил пластмассовый шприц с воображаемой анестезией в десну противника. Тот крякнул.
        - Терпим. Как комарик укусил, - успокоил ассистент. И засадил шприц в верхнее небо. Нахал схватил его за запястье. Хватка была крепкая.
        - Доктор, приступайте, - кивнул сыну Виктор. И пока тот работал безвредным оранжевым сверлом, Виктор наклонился к самому уху Сергея. Мочка у него была большая, очень хотелось за нее дернуть, от души так дернуть. Но сдержался.
        - Еще раз так сделаешь, я тебе все зубы вылечу… без анестезии. Друг…

        - Дружок, у тебя все лежит в чемодане? - раздался пломбирный женский голос. Дружок громко сопел, не отвечая, но через десять секунд объявил пациента здоровым и побежал в комнату.
        Виктор прошел за ним, постаравшись не встречаться взглядом с бывшей женой. В комнате крепко обнял сына, пожелав счастливого пути.
        - Папа, я бы очень хотел, чтобы ты тоже поехал, но мама сказала, у тебя много работы.
        - Я бы тоже очень хотел с тобой поехать. Но врач - он же как пожарный, всегда на службе. Понимаешь?
        - Я знаю, - серьезно кивнул сын.  - Поэтому я хочу сейчас поехать в Диснейленд. Потому что когда буду врачом, не смогу никуда ездить.
        Виктор крепко обнял сына, чувствуя в горле комок, перекрывший дыхание. Пересек коридор и вышел без слов. Только подхватил кактус с обувной полки. И так бежал широкими шагами, прижав колючее растение с крохотными цветами промеж иголок к груди.
        Уже дома вспомнил, что оставил в квартире кларнет. Включил телевизор - изображение не пролезало в сознание. Сел к компьютеру - глаза не видели знаков на экране. Включил музыку - тоска накатила и придавила еще сильнее. Тогда он достал с верхней полки в буфете, где хранил дорогое спиртное, полученное в подарок от пациентов, бутылку «Белуги». Нарезал черствого хлеба. Налив стопарик, чокнулся с кактусом.
        - С днем рождения!
        Выпил, бросил в рот катышек хлеба и снова налил.
        ГЛАВА ВОСЬМАЯ
        Искусство многогранно, суть его неоднозначна, роль изменчива, а формы субъективны. Искусство - нечто, к чему каждый хочет прикоснуться, но мало кто готов марать руки. Большинство предпочтет удобную ложу, безопасную «заинтересованность наблюдателя» и предвкушение антракта. Единицы выбирают другую сторону. Обычно я - как раз представитель другой стороны, на сцене, но сегодня мы с Витой - зрители. Редкий повод надеть туфли на каблуках ( конечно, пара балеток в сумочке на всякий случай) и одно из немногих выходных платьев. Вита сегодня в коротком алом на одно плечо, на мне - длинное, струящееся, из бирюзового шелка с крошечными стразами по линии декольте. Сегодняшний день такой же, как наши наряды, немного легкомысленный, соблазнительный, зовущий выбираться из-под каменных потолков на свежий воздух. Теплый ветер забавляется игрой в наших волосах.
        - Спасибо, что вытащила меня в театр, - говорит Вита.  -А то я совсем… выбилась из колеи.
        - Как прошло вчерашнее рандеву?
        - Да как обычно. Местами хорошо, местами - не очень. Не хочу об этом. Давай-ка почитаем программку.
        Она развернула лист, и я мгновенно выхватила знакомое имя в самом низу.
        - Никого не знаю, - задумчиво протянула Вита.  -А ты?
        - Неа…
        - А почему ты именно этот спектакль выбрала?
        - Отзывы были хорошие, и потом - Оскар Уайльд же!
        - На меня он, честно, большого впечатления не производит. По-моему, он слишком заигрывается с остроумными сентенциями и теряет остроту жизненных ситуаций. Например, «Портрет Дориана Грея» с такой великолепной задумкой можно было написать гораздо интереснее.
        - А мне как раз нравится легковесность его произведений. Она дает выбор. Хочешь, оставайся на поверхности и наслаждайся звоном чайных ложечек и английского фарфора. А хочешь - проникай глубже в движения и мотивы героев. Расплетай каждый афоризм.
        - По-моему, он просто рисовался своими афоризмами. Мол, смотрите, какой у меня острый ум. Что ни фраза, то -народная мудрость. Лучше бы выдавал свои сентенции по одной на страницу.
        Прозвенел второй звонок, и зрители заторопились допить остатки шампанского, доесть пирожные и достоять очередь в туалет. Мы протянули билеты полной тетушке в пестром платке на плечах. Она махнула на верхние ряды партера, и мы проследовали на места. Стоял легкий запах древесины и еще чего-то неопределенного, но присущего всем театрам. Запах представления. Мягкие синие кресла услужливо приняли наши изгибы. Зал медленно заполнялся. Я взяла у Виты программку, делая вид, что читаю, а на самом деле - уставившись в крошечную фотографию в самом низу. Детский восторг и волнительное предвкушение щекотали нервы. Для меня этот спектакль должен был стать большим, чем воскресное развлечение, это была проверка.
        Вздрогнул и медленно растворился, обессилев, свет в зале. Побежала волна аплодисментов по рядам, раздвинулись в приветливой улыбке кулисы. Сила искусства - в его влиянии на внутренний мир. Но перед лицом мира внешнего он пасует. В изоляции театрального полумрака, отрешенные от раздражителей внешнего мира (конечно, если заблаговременно отключить мобильник) мы вовлечены в действо. Мы переживаем, радуемся, чувствуем вместе с героями на сцене. Все это кажется удивительно важным. И настоящим. Но вот зажегся свет, распахнулись двери и - рассыпалась с таким трудом возводимая пирамида конфликтов. Те, о ком мы так волновались меньше минуты назад, больше не имеют для нас значения. Реальны ли наши чувства, если они посвящены нереальному?
        Мы еще не покинули фойе, а Вита уже по косточкам разобрала игру актеров и приступила к критике режиссерского прочтения.
        - Нет, конечно, нужно связывать контекст с настоящим, но английский лорд в драных джинсах, это, знаете ли, бесстыдство!
        В другой раз я бы разозлилась. Почему некоторые не могут увидеть чудо таким, как оно есть? Им нужно непременно расчленить его и выжать досуха. А потом сказать, что чудес не бывает. Но в тот вечер ничто не могло нарушить мой покой. Я нашла ответ на волновавший меня вопрос. Я была счастлива. Я была свободна. Вита на ходу стучала по виртуальной клавиатуре смартфона. Я собирала восхищенные взгляды, притворяясь, что не замечаю их.
        - Не хочешь посидеть где-нибудь? - предложила подруга.
        Я охотно согласилась. Вечер располагал к легкомыслию и легкому алкоголю. Тимур играет допоздна на корпоративной вечеринке.
        - Кстати, я хочу тебя кое с кем познакомить.
        - Ой-ой, - простонала я.
        - Ну, пожалуйста. Мне важно твое мнение!
        - Как будто оно что-то изменит.
        - А вдруг изменит…
        - Ладно, веди своего принца.
        - Никакой он не принц, - фыркнула Вита.  -Пойдем в «Пушкин».
        - Ааа… а поближе куда-нибудь нельзя?
        - Меня попросили туда пойти.
        - А желание мужчины - закон, - вздохнула я.  - Ладно, тогда подожди.
        Примостившись на лавочке рядом с пожилой парой, сменила туфли на балетки.
        - Красота - наш друг, но ноги нам дороже, - продекламировала я, опустившись вниз на восемь сантиметров и пропорционально ускорившись в движении. Мы зашагали к Тверской.
        - Скажи, ты не испытываешь неловкости, заходя в дверь, которую открывает швейцар в белоснежных перчатках? - спросила я, переступая порог заведения.
        - Есть немного.
        - Слава богу. Значит, я не одна такая.
        Тяжелый кованый лифт поднял нас на второй этаж, где девушка в крахмальном фартучке провела к столику у стены.
        - Приятного вечера, сударыни.
        - Мы ждем чуда или можно начинать?
        - Можно начинать, - с деланным пренебрежением махнула рукой Виолетта, покосившись при этом на телефон.
        - Хорошо.
        Первой фразой подошедшего через полчаса «чуда» было:
        - Я сяду в курящем зале.
        Поизощрявшись в острословии с Виолеттой, он остался при своем намерении, и по неизвестным законам этики, мы перешли в курящий зал.
        - Познакомьтесь. Костя. Олеся, - представила нас Виолетта.
        - Очень приятно, - без улыбки сказала я.
        Мужчина в костюме и белой сорочке без галстука, с ежиком пепельных жестких волос, коротко улыбнулся. На левой щеке сверкнула и скрылась приятная ямочка. В течение всего вечера Костя улыбался одинаково - коротко, точно судорога сводила мышцы, но даже столь краткая улыбка смягчала его острое, немного хищное лицо. Он заказал виски и достал сигару из портсигара с оттиснутым золотым лейблом, каким именно - я не успела разглядеть.
        - Обычно джентльмен спрашивает у дам разрешения закурить, - сказала Вита.
        Костя коротко улыбнулся, на мгновение обнажив белые зубы.
        - Я не джентльмен и не претендую… - он обрезал кончик сигары и вспыхнул зажигалкой.
        - А зря, - продолжила Вита.  - Надо развивать себя.
        - Кому надо, тот пусть развивается, а я себе и таким нравлюсь.
        Он выдохнул слегка в сторону, и я ощутила тяжелый кисловатый запах сигары.
        Костя оценивающе на меня посмотрел.
        - Это подруга, которая замужем?
        - Да, и не обязательно говорить о присутствующих здесь людях в третьем лице.
        Вино было кисловатым, я отставила бокал и улыбнулась.
        - Да, та самая.
        - Уу, жаль, - скривил губы кавалер.
        Я мгновение размышляла, стоит ли съязвить, но промолчала. Ради подруги.
        - А тебе какая разница? - сказала Вита.  -Ты же занят.
        - Я - бродяга любви, Казанова, - рассмеялся он. Смех у него был такой же короткий и судорожный, как улыбка. Тем не менее, придававший его лицу определенный шарм.
        Я с интересом посмотрела на Виту, пытаясь понять, как она это терпит.
        - По-моему, Казанова плохо кончил, - очаровательно улыбнулась она.
        - А ты образованная, - выдохнул он дым.  - Наверное, золотая медаль есть.
        - Вообще-то есть.
        - Серьезно? - впервые за вечер на его лице отразилась какая-то искренняя эмоция.
        - Приятно познакомиться. Меня зовут Виолетта.
        - Надо же… Вот уж не думал…
        - Вот так, представь себе.
        - А я все гадал, откуда у твоего ума ноги растут.
        - От ушей, - заметила я, и мы покатились со смеху.
        Обстановка разрядилась. Правда, ненадолго. Дальше разговор зашел о моем муже и его профессии, и Костя с каким-то странным для человека, познакомившегося со мной полчаса назад, азартом, убеждал меня, что муж мне определенно изменяет. Ибо мужчины - кобели по натуре, а брак для них все равно, что клетка для гориллы. При этом выражения он подбирал едкие и грязные, явно желая меня задеть. На попытки Виолетты его остановить он не обращал никакого внимания. Через несколько предложений я стала слушать вполуха, придумывая фразу похлеще. Устала я не столько от его пламенной речи ( на гастролях в кругу танцовщиков и не такого наслушаешься), сколько от вони его сигары.
        - Ну, а ты, - вдруг стрельнул он своей улыбкой мне в глаза.  - Ты никогда не изменяла мужу?
        - Нет.
        - Даже в мыслях?
        - Мне пора идти. Приятно было познакомиться.
        - Я тебя провожу, - поднялась Вита из-за стола.
        - Не надо. Созвонимся потом.
        Прохладный вечерний воздух раскрыл нежные объятия. Тверская сияла огнями, и в моей голове невольно рождались мысли о том, какое астрономическое количество энергии тратилось впустую. Для красоты. И тем не менее, свет манил. Я направилась к сверкавшей хрустальным блеском аллее, размышляя о вечере. Мне не понравился Костя, но я понимала, почему он нравился Виолетте. Люди, бросающие нам вызов, держащие в постоянном напряжении, озадачивающие своим поведением, - такие люди провоцируют непрерывный поток электричества в нашем сознании. Бегут мысли, вспыхивают искры от столкновения нейронов, впрыскиваются гормоны в кровь, и мы чувствуем. Все наше естество наполняется движением, и нам кажется, что мы, наконец-то, живем. Такие люди похожи на аллею, богато украшенную электрическими гирляндами. Осознаем бесполезность, эгоистичность и ложную напыщенность этого освещения, но все же свет манит, гипнотизирует, завораживает…
        Актера в программке звали Станислав Аронин. Мой первый роман. Мне было шестнадцать. Он - на год меня старше, хотя выглядел он на все двадцать пять. Мускулистый загорелый красавец под метр восемьдесят, темно - каштановые волосы почти до плеч, серьга в левом ухе и легкая небритость. И хитрые голубые глаза, которые всегда смотрели внимательно и насмешливо, лишь в краткие минуты вспыхивая нежностью. За этими мгновениями нежности я и гонялась, как котенок за солнечным зайчиком. На тот областной чемпионат он зашел с другом случайно - из соседнего баскетбольного зала.
        Я стояла у ковра, готовясь к финальному награждению.
        - Привет, - сказал приятный мужской тембр.
        Обернулась, покраснела как та Фекла, внезапно осознала, насколько узок и крохотен мой гимнастический купальник. Голова закружилась, а черно-серые узоры ковра вдруг запрыгали перед глазами, точно помехи в старом советском телевизоре. Он что-то спросил, я что-то пролепетала пересохшим языком. Как потом оказалось - свой номер телефона. В то время у меня еще не было мобильного - они только входили в моду и стоили космических денег. Следующие два дня я просидела дома, чтобы не пропустить звонок. Он позвонил. Через неделю. Когда я перестала ждать.
        Первое наше свидание прошло в парке. Небольшой зеленый оазис на берегу реки. Мы сидели на лавочке, под свисавшей веткой плакучей ивы. Разговаривали. Больше говорил он, а я все слушала и усиленно пыталась преодолеть собственную застенчивость. Неожиданно пошел дождь, сразу, проливной, точно на небе кто-то опрокинул целое ведро нам на головы. Мы подскочили, чтобы бежать в укрытие, а потом Слава остановился:
        - Мой отец говорит, что человек не должен бегать от дождя. Это всего лишь вода.
        Его слова мне показались невероятно мудрыми и смелыми. Мы снова сели на лавочку, а Слава накинул мне на плечи свою легкую спортивную куртку - на мне-то был короткий летний топ. Его отец работал инженером на грузовом судне, а мама была учительницей русского языка и литературы в школе. Мне нравилось, что говорил он красиво и правильно. Нравилось, что он читал Ремарка и Дюма. Нравилось, как он смотрел на меня - слегка наклонив голову набок, с легкой улыбкой на губах. Мы много времени проводили у него дома - в небольшой, но уютной квартирке с белоснежными кружевными салфетками на столах и тумбочках. В его комнате, правда, салфеток не было. Там была гитара. Он играл для меня Цоя, ДДТ, Скорпионс и Битлов, иногда даже пел. И я растворялась в бархате его голоса.
        - Ну, что тебе сыграть? - спрашивал он, вытаскивая из-под кровати гитару.
        - Бременских музыкантов, - попросила я однажды.
        Он приподнял бровь, усмехнулся.
        - А я-то учу тебя серьезной музыке!
        - Ну, пожалуйста!
        В детстве «Бременские музыканты» была моя любимая пластинка. Я включала громоздкий проигрыватель, ставила иглу на тонкий край черного диска, садилась на ковре в своей комнате и наслаждалась мерным похрустыванием, предвещавшим начало истории. Песенкой Трубадура заканчивалась первая сторона. «Нам любые дороги дороооги. Нам любые дороги дорогии. Пара-па-па-рам, парапарарам. Уе-ее-е-е! Игла отскакивала с громким щелчком в сторону. Я поднималась и заводила песню снова. Иногда даже подпевала. «Наша крыша - небо голубое. Наше счастье-жить такой судьбооою. Наше счастье - жить такой судьбоою…»
        - Ну, только ты будешь петь, - сказал Слава.
        - Я не пою.
        Он настаивал, и я не могла отказать его голубым глазам.
        Кое-как пролепетала первый куплет. Надеялась, что он вступит и спасет меня. А он не вступил. Я обиделась, но не подала вида.
        - Ну, вот, молодец!  - подмигнул он.
        Сглотнула слезы, подступившие к горлу, и улыбнулась.
        Мы провстречались недолго. Через два месяца наши свидания закончились так же внезапно, как и начались. Близости так и не случилось. Я пресекала любые его поползновения. И как же я жалела об этом впоследствии. Как распаляла себя мечтами о его загорелом крепком теле в девичьих ночных фантазиях… Лишь моя подушка и мама знали, каким рубцом остался в юной душе тот скоротечный роман. Через страничку в «Одноклассниках», на которую я заходила под чужим именем, я узнала, что он ушел в армию. И узнала, когда вернулся.
        Мы столкнулись на улице через два года. Совсем как в романтических историях, что печатали в журнале Cool Girl. Тогда я впервые всерьез задумалась о силе мысли. Вспоминала я о нем часто - как только голова освобождалась от институтских лекций и семинаров. Но в тот жаркий летний день, когда я дефилировала по центральной улице города, довольная жизнью и собой, я вовсе не думала о Славе. Пока не увидела совсем близко - он шел мне навстречу, в модных выцветших джинсах и белоснежной футболке. Длинные волосы коротко острижены, прежняя легкая небритость. И снова меня пронзил блеск его глаз. Вежливое «привет»; сколько лет сколько зим; и вот он снова берет мой номер телефона и приглашает «погулять» вечером. И я соглашаюсь.
        Может, оттого, что я долго мечтала, КАК я его встречу, но не задумывалась о содержании нашей встречи, реальности оказалось нечего мне предложить…Мои новые оранжевые босоножки на высокой танкетке шагали вразрез с его потертыми кедами. Он привел с собой друга и сестру друга. Большие компании всегда меня страшили, а в тот вечер я и вовсе оказалась «не на той волне». Разговоры, шутки, игры-конкурсы, - все это походило на язык какого-то иного племени. Я слушала, но не понимала смысла и не могла «включиться». Я вовсю демонстрировала веселье и рыдала в душе. Уйти не позволяло воспитание, и я шагала рядом с ними весь вечер, гордо подняв голову, но ощущая себя щенком на привязи. После той прогулки он не позвонил, а меня «отпустило». Я больше не мечтала о встрече с ним.
        Но мы снова встретились случайно, уже в Москве, спустя четыре года. На семинаре по йоге. Я с трудом узнала рокера в гладко выбритом и обритом босоногом «адепте» с деревянными бусами на шее. Приветствуя меня, он сложил руки перед грудью в «Намасте» и слегка поклонился. И все-таки глаза его смотрели насмешливо. После семинара он спросил, не хочу ли я выпить чаю. Я согласилась. Отчасти из любопытства, отчасти - чтобы доказать нам обоим, что он больше не имеет надо мной силы. Мы отправились в новый японский ресторанчик на Чистых Прудах. Он рассказывал, что провел целый год в Ашраме во Флориде, где встретил своего гуру. Сказал, что всерьез думает о посвящении в «брахмачарьи», сан йога, отрекшегося от мира. Я в то время как раз начинала осваивать подмостки российской эстрады - прошла кастинг в балет к известной певице. Жизнь была насыщенной: репетиции, гастроли, съемки. Короткие романы без зазнобы в сердце. Я слушала его, не понимая, и удивляясь. И все-таки постепенно истории о восточных мудрецах, волшебниках и йогах, обретших бессмертие в вечном сне, завладели моим воображением. Встречи наши были
нерегулярны и невинны. Мы ходили в кафе, музеи или просто гуляли по улицам Садового кольца. Постепенно его истории, его смех и острый наблюдательный ум сплелись воедино с видом белых церквей с золотыми куполами, с воробьями в поисках крошек на тенистых аллеях, с гулом автомобилей. Наши встречи стали частью моей жизни, а он - частью «моей» Москвы. На третьей встрече он сказал, что принял «пробный» обет брахмачарьи - целибат.
        - Если выдержу, значит, смогу быть монахом.
        - Так я - твое искушение? - засмеялась я, чувствуя себя дерзкой и неуязвимой.
        - Проверка на прочность. Для нас обоих.
        - Я-то никаких обетов не давала…
        - Но ты же не встанешь на пути моего духовного просветления?
        - Как можно! И сколько длится твой обет?
        - Если выдержу, то всю жизнь.
        - Довольно долго… А как же… ну… Вы же, мужчины, по другому устроены…
        - Есть специальные методики. Сила семени сублимируется в силу духа, и тогда открываются сверхчеловеческие способности.
        - Что за методики?
        - Если честно, то довольно садистские. Например, соломинка вставляется в…
        - Все! Больше не хочу подробностей! Сублимируй сам свою силу. Желаю удачи.
        Однажды он привел меня на вечеринку в чьей-то квартире на Арбате. Странное это было собрание. Множество людей, знакомых и не знакомых друг с другом. Казалось, каждый из них принес собственную вселенную в эти гости. Они танцевали без музыки, играли без нот, декламировали странные монологи, носили несуразные одежды. Из напитков был только чай. Множество разнообразного чая, начиная от пакетированной «Беседы» до китайских цветков, распускавшихся в чашке с водой. И во всей пестроте этого разнообразия присутствовала некая объединявшая нить и гармония. Они приветствовали меня улыбками, не отрываясь от своих занятий, они радостно отвечали, если я спрашивала, и не навязывались, если я наблюдала молча. Струилась музыка, извлекаемая инструментом, название которого я не знала. Но звуки ее походили на гудение ночного океана и шум волн, и еще чего-то лесного, первобытного, взывавшего не к эмоциям, а глубже; проникая точно струйка наркотического дурмана в подкорку сознания. И не было иных желаний, кроме того, чтобы просто быть там: стоять, водя телом за ускользавшим флером, позволяя ему падать внутрь меня,
освобождая… И среди разрозненных событий сюжета, переплетенного тягучей и пряной музыкой, скользила высокая фигура в белом вязаном джемпере.
        - Кто все эти люди? - спросила я.
        - Артисты…
        - И ты всех их знаешь? - Он усмехнулся, не отвечая, и притянул меня к себе.
        Я положила руки ему на плечи и закрыла глаза. Легкий, ускользавший аромат его парфюма, нежные руки на моей талии… Мы танцевали под какой-то собственный ритм. Мои ладони вжимались в мягкие бугорки рельефной вязки его свитера. И даже закрыв глаза, я видела перед собой его руки - тонкие запястья, торчавшая косточка на правом; длинные, слегка шире в суставах, чем у основания, пальцы с широкими гладкими ногтями. Я очень хотела спросить его тогда, соблюдал ли он еще свой обет, но не спросила. Не хотелось портить волшебство того вечера. И я позволила фантазиям свободно течь сквозь мои опущенные веки. Я рисовала в воображении те пейзажи, что мы никогда не видели вместе; я делала его героем ненаписанных новелл; часть воображаемого оседала в воспоминаниях о реальном, и часть реальности потерялась под свежими мазками желаемого.
        С окончанием вечеринки переместилась я, но унесла с собой наш танец. Отныне следы его пальцев на моей тени следовали за мной неизменно.
        Однажды он позвонил рано утром. Слишком рано для обычного звонка. Он произнес одно слово.
        - Приезжай, - сказал он.
        Я глубоко вдохнула и выдохнула, лишь оказавшись в его объятьях.
        - Привет,  - сказал он, открывая дверь своей обыкновенной квартиры на третьем этаже.
        И мой ответ утонул в его губах.
        А позже, когда пришло время слов, ибо, как бы мы ни пытались остановить мгновение, оно неминуемо проходит, когда пришло время слов, я, желая избежать банальности, сказала:
        - Прошу прощения, что заставила тебя нарушить обет.
        Он посмотрел на меня.
        - Извинения приняты, - сказал он, а я отчаянно пыталась догнать нежность в его глазах.
        Удивительно, насколько весомее становятся слова, когда прочувствуешь их телом. Когда пытаешься выразить в словах то, что не имеет слова, сочетание букв приобретают почти сакральную значимость. Сколько раз встречалось мне выражение «распирать от счастья». Каким банальным шаблоном казалось оно мне. Но в тот день я впервые осознала его значение. И не было лучшего выражения, чтобы выразить то, что происходило со мной. Меня распирало от счастья. Я разбухала, полнилась, тонула в наводнении блаженства. Наверное, годовой запас гормонов, феромонов и всего того, что отвечало за положительные эмоции, выплеснулись в мою кровь тем утром. Я полнилась своим сумасшедшим счастьем и одновременно смотрела на него со стороны и уже заранее немного грустила, представляя неминуемый возврат в привычное. Когда качели, заброшенные в облака, упадут вниз и качнутся в обратную сторону. И момент наступил, и я спустилась с небес на землю, но все же… мое тело сохранило воспоминания о том дне, и они оказались сильнее горечи расставания. Счастье всегда сильнее. Ибо стремление любого человека - обретение счастья. После того утра
Слава больше не звонил и не писал, а я не пыталась его найти. Просыпаясь утром, я весь день мечтала, как случайно встречу его… засыпая, ждала нового дня - новый шанс случайно встретить его. Не знаю, чем бы все это закончилось… если бы однажды я не встретила Тимура. Моего Тимура.
        Четыре года спустя совершенно случайно, пролистывая театральные афиши, я увидела знакомое имя. Станислав Аронин. Выпускник театрального института.
        Кто все эти люди? - Артисты, - сказал он тогда, и спустя четыре года я услышала нечто новое в его ответе. Там было…восхищение. Артист…
        Тимур встречал меня на пороге. Мы долго стояли обнявшись, дыша в унисон. На нем был черный костюм с бабочкой, который он всегда надевал, когда играл в оркестре. Настоящий денди.
        - Только пришел?
        - Ага. Как спектакль?
        - Хорошо.
        - Тебе бы театральным критиком быть.
        Я рассмеялась.
        - Ты же знаешь, искусство теряет всю прелесть, если начать его пересказывать. Спектакли надо смотреть, а музыку - слушать. В антракте мы съели бутерброды и выпили шампанского.
        - А говоришь, нечего рассказывать.
        Пока переодевалась и снимала макияж, я поведала Тимуру о знакомстве с кавалером Виолетты.
        - Из твоих слов - очень неприятный тип, - покачал головой Тимур.  - К тому, же с кучей комплексов.
        - Ну, да, этакий нигилист.
        - Хм… как же тебе со мной повезло!
        - Читаешь мои мысли!
        - Да, я забыл тебе сказать…
        - Что?
        - Напрасно ты все это надела.
        Он ловко освободил меня от всего, что мешало семейному союзу.
        Уже заснув в объятиях любимого мужчины, я не слышала тоненький сигнал мобильного телефона.
        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
        Голова с похмелья так болела, зудела и звенела, что он уже готов был объявить внеплановый выходной. Но выжженное в мозгу каленым маминым голосом слово «надо» вспыхнуло и полыхнуло горячим жаром. Аспирина дома не оказалось, пришлось перебиться крепким кофе с лимоном. Дыхнул сам на себя в зеркало и поморщился. Хорошо хоть, операций запланировано не было, одни консультации. На столе нашел свой бумажник, разбросанные по столу кредитные карты. Заподозрив неладное, он пролистал историю поиска в ноутбуке. Выходило, что он пытался забронировать билет в Париж. Вот дурак! В электронной почте никакого подтверждения покупки не оказалось. Секрет раскрылся, когда дошла очередь до поисков мобильного. Упал за кровать. Оказалось, шесть непрочитанных сообщений с кодом-подтверждением от банка. Вероятно, спьяну он так и не нашел телефон. Бог отвел. События второй половины ночи возвращались к нему нестройными озарениями. Всему виной был ром, бутылку которого он прикончил после водки. Берег для особого случая. Вот и доберегся.
        В машине включил любимый джазовый сборник, и музыка подействовала освежающей прохладой.
        Ну, ладно, - ободрил себя Виктор. -Главное, дотянуть до обеда. Там - час перерыва, можно будет заказать куриного супчика с доставкой и вздремнуть полчасика.
        Его БМВ - «башмак» влился в длинную вереницу железных собратьев.
        Пропущенный вызов от Виолетты я увидела после тренировки в фитнес-центре. Солнце заливалось в широкие окна женской раздевалки, мышцы приятно вибрировали, набираясь тонуса для предстоявшего кастинга. Отодвинувшись от ожесточенно вытиравшейся прямо перед моим носом дамы, я перезвонила Вите. Извинения за поведение кавалера, которые якобы он же сам и передавал, я приняла, а вот свое мнение о нем пообещала рассказать при личной встрече.
        - Да я вообще-то по другому делу звонила. Нужна твою помощь.
        Оказалось, что для выполнения ежемесячного банковского плана отделения не хватало двух кредитов. Планы у них были зверские, но без выполнения сотрудники лишались солидной премии.
        - Я уже всех, кого можно было, к нам привела. И от родственников, и от знакомых. Все равно не хватает. Выручай.
        - Мм…Ты же знаешь, у меня все знакомые - артисты. Официально не трудоустроены.
        - Ну, хоть одного! А второго я уж как-нибудь наскребу.
        Тут меня озарило.
        - Виктор Евгеньевич.
        - Кто?
        - Стоматолог. Который у меня на ужине был.
        - Даа?..
        - Ну, попытка - не пытка.
        - Хорошо. Скинешь номер смской?
        - Угу, сейчас.
        Обычно Виктор не отвечал на звонки во время консультаций. Но сын с женой путешествовали в другой стране… Разрешив пациентке в кресле закрыть рот, он нажал «Ответ». Потребовалась минута, чтобы протащить воспоминания о субботнем ужине сквозь жернова, моловшие в его несчастной голове.
        - Виолетта!.. Ах, да, конечно! - воскликнул он облегченно, восстанавливая образ синеглазой брюнетки в памяти.
        - Чем могу помочь? - спрашивая, он ожидал привычного вопроса о консультации, и уже приготовился открыть календарь. Вопрос застал его врасплох.
        - Кредитную карту? Это же зло… Нет-нет, шучу, - поправился он.  - А если серьезно, я вроде бы недостатка в них не испытываю.
        Настойчивый, но музыкальный голос в трубке был приятным.
        - Скажите, Вита, если я соглашусь, я Вам лично помогу? Не вашей финансовой структуре, обирающей честных граждан, а Вам конкретно? Да? Ну, в таком случае я согласен. Только сегодня я работаю до… - он крутанул колесико мышки,  - собственно, до восьми.
        - А, если гора не идет к Магомету… - рассмеялся он и ойкнул - что-то стукнуло в висок.  -Тогда к часу можно. Да, всего хорошего.
        Он положил трубку и вздохнул. Обеденный сон накрылся медным тазом.
        Отпустив пациентку, он написал смску Ане: «У вас все ок? Когда обратно?» Нажал «отправить», снял форменную белую шапочку и марлевую повязку, включил было музыку, но тут же передумал. Посмотрел на экран телефона - ответа не было. Виктор от природы склонен был скорее к позитивным эмоциям, чем к негативным. Но сейчас все, что он испытывал помимо похмельной разбитости, была злость. Всплыло из глубинных, зарытых глубоко в сознание, недр детское ощущение беспомощности и слабости перед окружающим миром. Он, доктор наук, хирург - стоматолог высокого профиля, к мнению которого прислушивались даже коллеги из-за рубежа, к которому прилетали из Австралии на удаление проблемных «восьмерок»; который за день проводил по пять операций и еще ни разу после его операций ни один пациент не попал в больницу с осложнением, - он такой замечательный, не смог быть с собственным сыном в его день рождения. И отныне так будет всегда… Егор будет проводить дни с чужим мужчиной, а родного отца будет видеть дважды в месяц. «Каждые вторые выходные», - сказано в документе. Паршивый лист бумаги определяет его жизнь. И как он только
все это допустил?! Виктор со всей силы бухнул кулаком по столу. Подпрыгнула, соскользнула с лакированной поверхности и разбилась на сером плиточном полу чашка с чаем. На шум высунулась из подсобки ассистентка Зиночка. Увидела беспорядок, проворно все подмела, насухо вытерла, Виктор и глазом не успел моргнуть. Зиночка была незаменимой помощницей - дело свое знала на все сто, попусту не болтала, но была у нее черта, которую Виктор в людях особенно ценил: чувство юмора. Он поблагодарил. Зиночка ушла на первый этаж за новый чашкой. Телефон просигналил.
        «Все хорошо. Прилетаем послезавтра.»
        Витя хмыкнул.
        Послезавтра. А почему не через месяц! Уже бы на все лето загудели на Елисейских полях.
        Мысли лезли в голову злые и подленькие. Чтобы отвлечься - пациент запаздывал - принялся читать статью об альтернативной стоматологии. «Секреты, о котором молчат стоматологи! - называлась статья. «Регулярное полоскание растительным маслом не только предотвращает кариес, но и лечит его.»
        После горячего куриного бульона, доставленного в термосе ( он не переставал радоваться удачному соседству с недавно открывшейся «Лавкой кулинара») Витю разморило. Поставив таймер на десять минут, он забрался в кресло пациентов, опустил спинку и блаженно вытянулся во весь рост. Из темноты без сновидений его вывел не сигнал будильника, а ласковый женский голос. В первое, еще не совсем сознательное мгновение показалось, что Аня.
        - Виктор Евгеньевич…
        Он постепенно сообразил, что жена не стала бы называть его по имени-отчеству. Нехотя разлепил веки, сфокусировался на Зиночке и… подскочил в смущении, выпрямляясь и оправляясь перед посетительницей. Еще до того, как он узнал ее, пробежала по телу легкая дрожь, как будто щекотнули где-то в центре груди.
        - Я… прошу прощения… Зиночка, - наклонил он голову с укоризной.
        - Ох, Виктор Евгеньевич, простите. Я не знала, я думала…
        - Неважно, - махнул он рукой, чувствуя, что неловкая ситуация затянулась, и волоокая красавица с насмешливым интересом разглядывает его. Хотелось умыться, причесаться…
        Виолетта, проходите, пожалуйста…
        По привычке указал на «зубное» кресло, спохватился и подвинул стул.
        - Садитесь.
        Она грациозно опустилась на стул, раскладывая бумаги из глянцевой синей папки. Виктор незаметно махнул Зиночке, мол, все в порядке, можете идти.
        Он увидел на столе свою медицинскую шапочку, надел, потом опомнился и снял.
        - Это не займет много времени, - сказала девушка.
        - А я не спешу,  - отозвался Виктор, случайно уставившись на ее черные тонкие колготки, переходившие в туфельки на высоком каблуке. Одну ногу она держала на полупальце, открывая высокий пригорок подъема.
        - Виктор Евгеньевич Серов, - ответил он на первый вопрос, отчего-то не зная, куда деть руки.
        - Проще было бы приподнять ей верхнюю губу и заглянуть в рот.
        - Господи, да что я в самом деле, как мальчишка, - одернул он себя.
        - Разведен. А Вы?
        Она удивленно приподняла бровь, споткнувшись на следующем вопросе.
        - Предлагаю задавать вопросы по очереди. А то как-то нечестно, что Вы все обо мне узнаете, а я о Вас - ничего.
        Она постучала длинными перламутровыми ногтями по столу.
        - Я не разведена.
        - Значит, замужем?
        -Теперь мой вопрос.
        Он наклонил голову в знак согласия.
        - Номер паспорта.
        Он продиктовал по памяти.
        - Вита, Вы замужем?
        - Пока нет. Дата рождения?
        - Четырнадцатое апреля семьдесят седьмого года. Любимый фильм?
        - Красотка. Место работы и должность?
        - Клиника стоматологии «Зубы, лапы, хвост». Главный по зубам. Второй любимый фильм?
        Ручка, бегавшая по строкам, замерла.
        - Зубы, лапы, хвост?
        - Красотка?
        - А почему бы и нет?
        - Не подходит.
        - К чему не подходит?
        - К такой, как ты, не подходит.
        - И какая же я?
        Он выдержал паузу.
        - Успешная, самодостаточная, независимая.
        Это еще не значит, что…
        - Не значит, что?
        - Давайте закончим с анкетой. Мне, - она вскинула руку, отодвигая рукав элегантного пиджака, под которым скрывались часики с блестящим циферблатом, - нужно до шести отправить отчет.
        - Хирург - стоматолог, главный врач стоматологической клиники «Зубы, лапы, хвост.» Вывеску на двери разве не видали?
        Она покачала головой.
        - Это из мультика. «Каникулы в Простоквашино».
        Она улыбнулась. Зубы были белоснежные и ровные, только левый передний зуб был немного короче правого. Не хватало кусочка.
        - Как же так получилось? - не удержался он, указав пальцем на тот самый зуб у себя во рту.
        - Профессиональная травма.
        - Бог мой! Это процентная ставка на Вас рухнула?
        Можно многое сказать по тому, как человек смеется. Кто-то хихикает, иные стесняются собственного смеха, а другие, наоборот, гогочут во все горло. Виолетта смеялась как кинозвезда - звонко и ровно, не искажаясь в лице - точно аккорд пробежал по гитарной струне.
        - Почти угадали.
        Он не стал настаивать на объяснении.
        - Вас это совсем не портит. Вот только прикус может испортиться со временем, так что лучше не затягивать.
        Она кивнула.
        - Спасибо.
        Остаток анкеты заполнили по-деловому, без фривольностей.
        - Автограф, и через две недели станете счастливым обладателем карты.
        Он занес ручку над бумагой.
        - Давайте выпьем чаю… Завтра вечером.
        - Я не… Это что, шантаж?
        Зазвонил рабочий телефон.
        - Виктор Евгеньевич, пациент ожидает.
        - Да-да, я спущусь.
        Он положил трубку.
        - Это - приглашение.
        - А если я откажусь?
        - Потому что не хотите или не можете?
        - Могу…
        Он попытался прочитать ответ в ее синих глазах. Мгновение затянулось, и он вдруг почувствовал себя глупо. Чего он добивается. К чему эти игры…
        - Простите, - он поставил размашистый росчерк напротив своей фамилии и передал девушке. Освободив из-под копирки, она вернула ему один экземпляр. Аккуратно сложила бумаги в папку.
        - У Вас есть ксерокс?
        - Внизу, у администратора.
        - Можно снять копию Вашего паспорта?
        - Конечно. Пойдемте, - он пропустил ее в дверь.
        - Каблуки звонко ударялись о каменные ступени.
        Быстро справившись с ксероксом, они деловито попрощались.

        -Здравствуйте, - приветствовал врач нового пациента.  -Пойдемте.
        Грузный мужчина поднялся из кресла, провожая заинтересованным взглядом удалявшуюся фигуру. Сел за стол, читая карту пациента. Тренькнул смской телефон. Быстро скосил глаза.
        «Завтра после 19.00 я свободна. Вита.»
        -Хотите анекдот? - повернулся доктор к пациенту.
        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
        - Рот открывай! Уверенней! Садись на ноту сразу! Что с тобой сегодня? - Черноволосая Тамара, мой педагог по вокалу, вопросительно смотрит на меня большими, немного навыкате, глазами.
        - Спала хорошо? В семье все порядке? - она начинает перечислять возможные причины.
        - Давай попробуем снова, - я настроена решительно.
        - Давай вот с этой строки. Не бойся, выходи на си-бемоль смело. Не потом дотягивать.
        Я набираю воздуха и пропеваю строфу.
        - Ну… - Тамара улыбается.  - Совсем другое дело. Почему так?
        Мне нравится ее легкий акцент, напоминающий о виноградных лозах и пышных сырных лепешках.
        - Перестала думать, - отвечаю я.
        - Вот и не думай. Чувствуй, - говорит Тамара. И мы продолжаем урок. Я, следуя совету учительницы, наполняю воздухом не только легкие, но и голову.
        Пение - одно из самых ярких доказательств влияния мыслей на внешнюю реальность. Стоит моему сознанию лишь навострить уши куда-то в сторону, его крен немедленно отражается на звуках, вылетающих из моего рта. Конечно, у профессионалов вокального искусства ничего такого не происходит. Они уже научились маскировать техникой зигзаги и волнения души. Но мне, еще дилетанту в этой сфере, это не под силу. Поэтому все мои попытки задавить стучащую шариком пинг-понга мысль оборачивались проваленной си-бемоль. Лишь перестав сражаться с собственной головой, я обрела необходимое спокойствие, немедленно выпорхнувшее здоровым сочным звуком. Если мысль без моего намерения способна управлять моим телом, то как я могу доверять своему сознанию? Как могу быть уверенной в том, что оно не подведет меня в роковой момент, не сыграет со мной злую шутку, взяв контроль в свои нейроны?
        Это как, стоя на балконе, задаваться вопросом: что удерживает меня от шага вперед? От легкого перевеса тела через ограду. И еще сильнее будоражит свобода выбора: где та граница, за которой мысль о шаге превратится в намерение сделать шаг? И кто этот таинственный страж, стоящий на охране границы?
        -Так, уже звучит хорошо. А теперь добавь сюда чувства. Это же про любовь. Вот и пой с любовью, - поощряет Тамара, аккомпанируя мне.
        И я наполняю грудь воздухом, добавив сладкого розового сиропа, я выдуваю череду голосовых вибраций, заключенных в большой розовый пузырь. Меня наполняют легкость и сладость, освобождая от чего-то, просившегося наружу.
        -Прекрасно, - комментирует Тамара, продолжая аккомпанировать. И только я знаю, на чем был замешан тот сироп.
        Слава Аронин написал на вашей ленте новостей - сообщила мне электронная почта тем утром.
        «Привет!..»
        Сначала я удивилась, потом обрадовалась, потом насторожилась, и, наконец, задалась вопросом. Точнее двумя: Зачем? И почему?
        Зачем он меня приветствует и почему именно сейчас? Неужели он каким-то образом почувствовал энергию моих мыслей? Энергию моего присутствия в зале на его спектакле? И вот здесь началась опасная зона. Такие ядовито-желтые таблички с трафаретными черными буквами вешают на стены зданий. ОПАСНАЯ ЗОНА. УГРОЗА ОБРУШЕНИЯ ДУШЕВНОГО СПОКОЙСТВИЯ И ПАДЕНИЯ СОСУЛЕК ПАМЯТИ. Поначалу я не придала значения этому, как будто ненавязчивому, вторжению в мой мир, но с каждым новым часом все глубже оно вгрызалось в мой мозг, порождая новые плоды воображения и возрождая былые и давно увядшие. Они разбухли, вытеснив все остальные куда более продуктивные размышления. Подавить сорняки силой воли оказалось столь же пустой затеей, как уложить спать куклу-неваляшку.
        «Не пытайся остановить мысли», - говорил мой учитель йоги.  - «Позволь им течь свободно. Не погружайся в них, но наблюдай со стороны.» И я наблюдала за тем, как всплывали давно погребенные на дне реки краски и полутона, калейдоскопические узоры, воображаемые комбинации, составленные из восьми знаков: Привет!.
        Это же просто мысли, - решила я.  -Никто не увидит их в моей голове. Никто не узнает, что они там были. А слова не будет.
        Перед сном я стерла сообщение из ленты новостей и почувствовала облегчение.
        День медленно отделился от «сегодня» и соскользнул в океан минувшего вместе со всем своим содержимым.
        ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
        Официально он заканчивал в семь часов вечера, но случалось и задержаться, в зависимости от процедуры. Больше всего, конечно, было удалений восьмерок - зубов мудрости. И если верхние восьмерки вылетали сами,  - как любил он говорить пациентам, - то нижние требовали гораздо больше времени и усердия. «В Америке, например, есть хирурги-стоматологи, которые удаляют только нижние восьмерки. Они, как правило, больше ничего о зубах не знают, но зато знают все про нижние зубы мудрости» - рассказывал он байки своей пациентке, ожидая, пока подействует анестезия. Шутил, заговаривал зубы, а сам прикидывал, как сильно опоздает на встречу. С Витой договорились на половину восьмого. У входа в ресторан на Пушкинской. Виктор прикинул, что последняя операция была назначена на пять, и двух часов должно было хватить. Но по закону подлости пациентка припозднилась, первый укол на нее не подействовал. Вот и вышло, что когда она минус зуб покинула его кабинет, стрелки часов на стене предательски двигались к четверти восьмого. Виктор ненавидел опаздывать, а уж тем более, опаздывать на встречу с Витой. Он не хотел называть
это свиданием. Просто встреча. Поспешил выпроводить Зиночку и быстро переоделся в строгий черный костюм. Хотелось загладить прошлое впечатление полусонного и всклокоченного себя. Смочил ладони водой, пригладил кудри, торопливо запер кабинет и, спрыгнув вниз по лестнице, помчался к метро. Ехать на машине в час пик не имело смысла. Пока бежал, вспотел, пожалел, что напялил пиджак, остроносые ботинки сжимали и терли ноги. Трясясь в электричке, он с тоской наблюдал за убегавшими в даль минутами. Написал смску, что задерживается минут на двадцать. Ответа не было. Дождавшись, когда на станции появилась сеть, набрал номер. Она ответила, и Виктор успел извиниться и повторить, что задерживается. Но поезд отправился, сеть исчезла, и он не услышал ее ответа. К ресторану он подбежал, запыхавшись, без пяти девять. Напротив выхода мужчина открывал дверь карамельного Кайена своей спутнице. Она элегантно скользнула в салон. Виктор не видел ее лица, но кольнуло неприятное подозрение. Он набрал номер.
        - Виточка, Вы еще не убежали? Страшно извиняюсь.
        - А Вы знаете, мне пришлось уехать.
        - Кайен уже отъезжал, но он успел ухватить черты ее лица в окне. Хоть она и не смотрела в его сторону.
        - Может, в следующий раз?
        - Конечно, - он изо всех сил старался скрыть одышку. По спине под сорочкой катилась липкая струйка пота.  - Конечно, в другой раз.
        Уже не глядя на автомобиль, он вошел в ресторан. Опустившись за столик, первым делом заказал стакан холодного морса. Остыв телесно и душевно, он принялся изучать меню. Долго пытался выбрать между щучьими котлетами и горшочками с дымком.
        - Девушка, еще минутку, - взмолился он нависшей над ним официантке и
        увидел, как из двери кованого лифта вышла и направилась к его столику Виолетта.
        - Рекомендую пирожки с грибами, - сказала она.
        Виктор, ужасно обрадовавшись, приветствовал даму стоя. Галантно пододвинул высокое набивное кресло, спросил ее мнение о горшочках и щуке. Она ответила, что не пробовала ни то ни другое, напомнив о своем вегетарианском выборе. На этот раз они обошли стороной спорный момент в своих предпочтениях. Виктор остановился-таки на котлетах, вдобавок взял и пирожков с грибами. Виолетта ограничилась коктейлем с названием, сулившим нечто ягодное и шипучее. Отчего-то собеседница заставляла его нервничать, отчего-то чувствовал он себя так, будто она делала ему одолжение своим присутствием, и он чаще необходимого поддергивал рукава сорочки под пиджаком, касался запонок, и даже вкус котлет, которые, наверное, были все же нежно-пряными, не мог различить. И он все тянул время, не доставая козырь, который припрятал для остроты разговора. Впрочем, беседа текла, не нуждаясь в искусственном розжиге. Они переходили от темы к теме, не углубляясь особенно в предмет. В самом начале их встречи девушка выключила айфон, но почему-то оставила его на столе. От собеседника не укрылось, что она бросала взгляды на черный экран, то
и дело касалась его длинным ногтем с белоснежным кантом. Виктору было любопытно, что же произошло в Кайене. Кем был мужчина за рулем и почему пребывала в агонии эта прекрасная девушка, так легко жонглировавшая знаниями из самых различных областей, но избегавшая личных вопросов.
        - Значит, все разрешилось благополучно?
        - В каком смысле? - она оторвалась от соломинки, через которую потягивала коктейль.
        - То… дело, которое Вас заставило так срочно уехать.
        - Ах, это… Да… - снова взгляд на мобильный.  -Да, все разрешилось…
        - И, окунувшись в ход собственных размышлений, добавила:
        - А Вы не торопитесь? Я бы взяла еще один коктейль.
        - До завтрашнего дня я совершенно свободен.
        Она вскинула на него синеву глаз в раковине густых ресниц. Что-то насмешливое блеснуло там, заставившее его выпрямиться в кресле. Но лишь мгновение.
        - А как же Ваши пациенты? - рассмеялась она.  -Врачебная этика?..
        Он подмигнул ей.
        - Есть один секрет.
        - Поделитесь? Может, он и мне подойдет?
        - Поделюсь. Если выпьете со мной на брудершафт.
        Она откинулась на высокую спинку кресла, помолчала. Он старался не смотреть на идеальный изгиб ее губ.
        - Тот факт, что я знаю, сколько Вы зарабатываете, еще не делает нас близкими знакомыми.
        - А факт третьей встречи?
        - А, по-моему, есть в обращении на «Вы» что-то притягательное, - сказала она.  - Петербуржское.
        - Что ж, тогда давайте как в Петербурге, - согласился он.
        - С другой стороны… Предлагаю компромисс. Мы переходим на «ты», но без брудершафтов.
        - Согласен, - кивнул Виктор, поднимая свой стакан морса.  - За тебя.
        Стекло бокалов соприкоснулось, звякнув.
        - А ведь я вспомнил, где видел тебя.
        - Где же?
        - Угадай.
        Она попросила повторить коктейль и, немного подумав, пожала плечами,
        - Сдаюсь.
        - Вот здесь.
        Полистав страницы в смартфоне, Виктор протянул его девушке. Она взглянула на скрин-шот собственной фотографии из телевизионного шоу и рассмеялась.
        - Ну да, так я и поверю, что ты смотрел «Звездные танцы» пять лет назад и запомнил мое лицо.
        - Может быть, и не запомнил, но я его вспомнил, когда увидел тебя на том ужине.
        - Она улыбалась, внимая ему.
        - Спортсменка, комсомолка и просто красавица.
        - Комсомолкой быть не довелось.
        - И все-таки… олимпийская медаль! А почему не осталась в спорте? Неужели такая страсть к банковскому делу?
        Ее айфон завибрировал, и Виктор почувствовал, что потерял ее внимание, завоеванное с таким трудом. Кто-то на той стороне ее телефона интересовал ее гораздо больше. Тогда зачем она сидит с ним и делает вид, что ей интересно? Его вдруг накрыла злость. Пальцы, бегавшие по клавишам. Буквы, летевшие к другому. Однажды он совершил ошибку, не обратив внимания на те буквы. Он думал, что вечер с синеглазой девушкой поможет ему отвлечься от мыслей о собственном болезненном разводе, о том, что бывшая жена ушла к другому мужчине, о тоске по Егорке. Но сейчас тонкая, едва начавшая сплетаться между ними нить, провисла, и он вернулся к неприятным мыслям.
        - Виолетта, я должен идти, - он отер губы накрахмаленной салфеткой.
        Он нарочно назвал ее Виолеттой, помня, что она предпочитала короткое имя.
        - Я надеюсь, что у тебя все наладится…там,  - он кивнул на ее телефон. Попросил счет.
        - За меня платить не нужно.
        - А вот этого не нужно. Я тебя пригласил.
        Она начала возражать, возник спор, довольно глупый по сути, но каким-то образом переросший в настоящую битву полов. Ни один не хотел уступать - как будто речь шла о чем-то другом, принципиально важном. Как будто каждый вел собственное сражение с невидимым оппонентом.
        - Не хотел бы я быть твоим мужем! - выпалил он.
        - Ну, так радуйся, что ты им не будешь, - она бросила купюры на стол, развернулась на шпильках и спустилась по лестнице. Гости за соседними столиками с интересом, а некоторые и со смехом, уставились на Виктора.
        - Спортсменка, - развел он руками. Расплатился по счету, а все, что бросила на стол девушка, оставил «на чай».
        Виктор быстро раскаялся в своей несдержанности, был порыв догнать Виолетту - извиниться. Но момент был упущен, да и публичные сцены он не любил. Когда покинул заведение, вдохнув остывший вечер в подсветке огней неспящего города, Виты на улице уже не было. Наверное, прыгнула в одно из ожидавших вдоль бордюра такси. Он и сам поступил также, и в скором времени был дома. Тишина пустой квартиры в этот вечер казалась ему особенно неприятной. Не хватало кларнета, забытого у Ани. Начал смотреть боевик, но скоро отвлекся, открыл ноутбук и случайно забрел на личную страницу Виолетты в фейсбуке. Статус: свободна.
        ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
        Я переехала в Москву десять лет назад. До того часто бывала в столице на соревнованиях. Москва того времени запечатлелась у меня в памяти фотографическими снимками. Знаменитые часы кукольного театра на Садовой. Гурьба детей стоит, задрав головы - ждем, когда пробьет полдень и появятся в окошках сказочные фигурки. Щелк.
        Две худые девочки с огромными дорожными сумками на троллейбусной остановке уплетают мороженое - вафельный сливочный стаканчик с огромной шапкой из шоколада с орехами. Темноволосая молодая женщина машет нам - мол, троллейбус едет. Мороженое очень твердое и обжигает зубы, пока я тороплюсь откусить кусок побольше.
        - Выбрасывайте, - велит тренер.
        И мы покорно кладем в урну едва начатый стаканчик. Обидно до слез. Но мы с Витой молча садимся в первую дверь троллейбуса. Светит яркое солнце в широкое лобовое стекло, такое же просторное и бескрайнее, как и проезжая часть перед нами. Я обещаю себе, что однажды я вернусь в Москву и куплю себе такой же огромный стаканчик с высокой шоколадной шапкой, и ничто не помешает мне его съесть. Щелк.

        Кремлевская красно-кирпичная стена, мощеная мостовая перед Мавзолеем, заполненная людьми. Снова светит солнце, а небо - чистое и глубинно-синее, как перевернутое море. Я держу в руках пластикового Буратино - бабушкин подарок из Центрального детского мира. Бабушка приехала к нам из Рязани на один день. У него полосатый колпак на голове, длинный остренький нос, а руки и ноги на шарнирах. Мы с девчонками, конечно, немедленно пробуем на нем гимнастические элементы. Я позирую, Буратино приветственно задрал руку вверх. Бабушка щелкает затвором старенького пленочного «Зенита» в кожаном темно-коричневом футляре. Щелк.
        Почему-то в моих воспоминаниях в Москве всегда стояла хорошая погода. Пахло весной, чирикали воробьи, расстилались приветливо широкие проспекты. Переехав, я познакомилась с другой Москвой, с той, что «слезам не верит», с той, где в марте приходят морозы, а заветных сливочных стаканчиков с огромной шоколадной шапкой уже не было и в помине. Правда тогда, десять лет назад, став «москвичкой» с неофициальной «официальной» регистрацией за триста рублей, я нашла утешение в слойках. Как тогда говорили, «ворвалась». Палатки со свежей выпечкой стояли буквально на всех углах, издавая душераздирающий аромат. Аромат этот влек меня, точно сыр - мышонка Рокфора из мультика Уолта Диснея. Две слоечки по дороге домой, после затянувшейся допоздна репетиции в театре, стали моим ежедневным ритуалом. С вишневым джемом и с творогом. Я никак не могла решить, какая из двух мне нравится больше, поэтому брала обе. Воздушные, горячие, хрустящие, - экстаз. Через несколько месяцев увлечение прошло. Пару раз по старой памяти я пробовала возродить былой восторг, но отчего-то не вышло. То ли производство испортилось, то ли
запросы у меня «остоличились». А потом и палатки эти исчезли.
        Едва протолкнула себя в тяжелую дверь, гласившую «Выход», как нестарая и прилично одетая женщина попросила десять рублей на автобус. Попросила как-то вежливо, без уничижения, без «наезда». Я поделилась с ней монеткой-червонцем. Сделала несколько шагов по направлению к арке, ведущей на мощеный Кузнецкий мост, и со мной поравнялся мужчина под зонтиком - накрапывал мелкий дождь. Предложил проводить до места назначения, поделившись зонтом. Я вежливо отказалась, но он не отставал, и вдруг с наскоку рассказал мне, что он-инженер, выпускник Бауманского училища и даже лауреат какой-то премии. Я вслух порадовалась его успехам, после чего он ненавязчиво попросил «рублей десять», пояснив на всякий случай:
        - Заводы-то все закрыли.
        Услышав, что я уже помогла кое-кому до него единственной десяткой, он галантно, даже виновато, извинился и ретировался. Кузнецкий мост.

        Цокот копыт, стук колес экипажей, шелест пышных юбок, блеск драгоценных камней. В то время, когда моим величайшим наслаждением была вишневая слойка, а в выходной день я еще ходила гулять на Красную Площадь, тогда я обходила Кузнецкий мост стороной. А если случалось на нем оказаться - пробегала скорей, бросая взгляд украдкой на витрины магазинов. Кузнецкий мост представлялся мне тайным обществом, входить в которое могли только посвященные. Тогда я еще ни разу не была за границей, не побывала ни на Елисейских полях, ни на Пятой Авеню. В ту пору увлечение брендами только начинало захватывать «простых смертных», а имена дизайнеров из глянцевых журналов вызывали благоговейный трепет. Джинсы прошлогодней коллекции из бутика, купленные на распродаже со скидкой, были для меня пределом мечтаний, в Miss Sixty на Тверской я заходила иногда, по праздникам, просто, чтобы вдохнуть атмосферу красивой жизни. Кузнецкий же мост был для меня даже не завтраком у Тиффани, а скорее - королевским дворцом для Золушки. Но вот однажды… я получила зарплату за длинное гастрольное турне. Каким-то чудом в тот месяц мне не
нужно было отдавать долги, не было никаких непредвиденных расходов, и в следующем месяце намечалось достаточно концертов. Одним, словом, у меня появились свободные деньги. Я решила открыть счет в Сбербанке, положить деньги на книжку и начать копить на… черный день. Понятия не имею, как я оказалась на Кузнецком мосту. Но точно помню, что, оказавшись, не смогла уйти. Ноги сами понесли в магазин. Конечно, это был самый скромный бутик из всех. Магазин известного английского бренда. И я купила в том магазине платье. Стоило оно четыреста долларов - тогда ценники еще разрешалось ставить в валюте. Так и было написано: 398$. А рядом - пересчет на рубли по курсу магазина. Девять тысяч с копейками. Тогда, а было это лет семь назад, даже зарплата в моем трудовом контракте стояла в валюте: сто долларов за концерт. Для сравнения, арендная плата за двухкомнатную квартиру, которую я снимала с подругой, была восемнадцать тысяч рублей. Моя половина - девять тысяч. И вот приветливая молодая продавщица вручила мне бумажный пакет, черный, с серебряными буквами, такой пакет, от которого брендом веет за версту. С которым не
стыдно и по Кузнецкому мосту пройтись с гордо поднятой головой. Мол, а что вы удивляетесь? Да, я могу себе это позволить… Они же не в курсе подробностей. Глупо, конечно. Но на то и двадцать лет, чтобы совершать глупости. Платье было зимнее - как раз по сезону. Из мягкой тонкой шерсти, ниже колена, свободное, под пояс. Просторный высокий ворот стоял точно чаша кувшинки, а зона декольте была ажурно вывязана тонкой блестящей черной нитью, так что белье слегка просвечивалось сквозь воздух между вязкой. Надевала я его не более раза в год в течение следующих пяти лет. Берегла. Моя бабушка хранит дорогой хрусталь в шкафу под замком и никогда не ставит его на стол - боится разбить. И все же однажды… Я надела его на встречу со Славой. На ту самую странную вечеринку - чаепитие. И когда взгляд его голубых глаз будто ненароком скользнул на черное кружево, платье из дорогого превратилось в бесценное. «Потрясающе выглядишь”,-сказал он мне тогда.
        - Отлично выглядишь, - улыбнулась я Виолетте, ворвавшейся в ресторан, где мы договорились встретиться в ее перерыв на обед.
        - У них хорошие бизнес-ланчи, - сказала она деловым тоном, опускаясь в мягкое бежевое кресло с высокой спинкой. Черное узкое платье ниже колен и белоснежный пиджак без ворота и пуговиц. После Олимпиады Вита сильно поправилась - обычное дело после окончания спорта. Набрала килограммов десять, а потом в одно лето так же мгновенно похудела обратно, только высокая полная грудь осталась при ней.
        Я удобно расположилась на диване.
        Заказав бизнес-ланч, Вита пожаловалась на сложного клиента.
        - Он, видишь ли, написал письмо в головной офис о том, что уезжал из города по семейным обстоятельствам, чтобы ему за этот месяц не начисляли процентов. А теперь возмущается, что все-таки начислили! И, главное, не слышит никого. Я уже и так и эдак, а у него все - одно да потому! Вот, у меня свидетельство о смерти отца. Почему мне начислили проценты за этот месяц? Письмо, мол, в головной офис написал. А кому он его писал? Где оно, его письмо? И вообще… почему он к нам пришел, а не в головной офис? Мы с ним тридцать минут как слепой с глухим. Удивительно, как люди не слышат никого кроме самих себя!
        Официант разложил приборы и поставил на стол специи.
        - Ну, да ладно. Бог с ним, - махнула Вита рукой, передвигая вилку немного в сторону.
        Несколько минут праздного разговора и вот, наконец, мы добрались до самого интересного.
        - А букет от кого? - улыбнулась я. Полчаса назад Вита выложила в
        Фейсбук фото огромной охапки разноцветных тюльпанов. Она поиграла браслетом с шармами на левом запястье.
        - От Кости… - и, не выдержав, счастливо сверкнула глазами.
        - Исправляется?
        - Ох, не знаю. Мы же вчера опять поругались.
        - Она выждала паузу, пока официант бережно ставил тарелки с грибным супом-пюре.
        - Я ему предложила поехать ко мне. А он-нет, снимем номер. Мне эти номера уже вот, - она провела ребром ладони по горлу, - где. Я ему говорю: «Я хочу спать в своей постели.» Он мне ответил: « Вот и спи одна тогда». Нет, я, конечно, понимаю, что я тоже палку перегнула. Но надо же двигаться вперед. Сколько можно в отелях-то?
        - И что ты сказала?
        - Сказала, чтобы остановил машину. Вышла и ушла. Телефон отключила. Потом включила - двенадцать раз звонил. А сегодня вот - букет.
        - Забавно… - сказала я, хотя было, скорее, печально. Но человеку с синдромом Адели этого не объяснишь. Люди слышат только себя.
        - А ты что о нем думаешь? Только честно, - Вита нервно рассмеялась. К супу она не притронулась.
        - Дело твое, конечно. Но это как олимпийская медаль. Очень хочется ее получить. А потом не знаешь, что с ней делать.
        - Она помолчала, хрустнула пальцами.
        - Может… может, ты и права. Но пока не получишь - этого не узнаешь.
        Но ведь ты знаешь! У тебя ведь уже есть одна медаль! - воскликнул голос у меня внутри. Но я промолчала. Назиданиями жизнь не прожить. Чужая правота - не лекарство, которое можно ввести внутривенно. Скорее, напротив, - соль, раздражающая рану. У меня с детства топографический кретинизм: я могу, что называется, в трех соснах заблудиться. Всякий раз, как мы приезжали на новую соревновательную площадку, я совершенно терялась в направлениях - могла начать упражнение спиной к зрителям, перепутать открытую диагональ с закрытой… с возрастом стала немного получше, во всяком случае, в четырех углах я более-менее ориентируюсь, а вот на улице - не всегда.
        - Точно-туда? - несколько раз обычно переспрашивает Тимур, и я с полной уверенностью киваю. А оказывается - совсем в обратном направлении. Но он никогда не злится и не упрекает меня. Даже если мы опаздываем или дождь льет как из ведра.
        - Ой, кажется, не туда, - говорю я, уже внутренне ощетинившись. Но он
        улыбается, целует меня в нос и молча разворачивается в другую сторону. Никакого: «Я же говорил! Ну, вот опять! Конечно! Так и знал!» И в следующий раз, прежде чем сказать «туда» я скажу: « Я не уверена. Поможешь мне разобраться с картой?» Я позволю себе быть неправой.
        Однажды мы со Славой смотрели фильм.
        - Это тот актер, что играл в «Ронине»?
        - Это Роберт де Ниро. Известный артист, - ответил Слава. Ответил таким тоном…
        Крошечные детали. Когда видишься раз в неделю, можно пропустить их мимо ушей. Когда слышишь их каждый день, они ранят. Точно порез бумагой.
        - Тебе виднее, - сказала я Вите.
        - На смену супа принесли тушеные овощи.
        - А как ты? - она, наконец, проглотила кусочек съестного.
        - Хорошо. Готовлюсь к кастингу в мюзикл. Через две недели.
        Она поморщилась.
        - Сколько можно уже по кастингам бегать. Вам детишек пора уже заводить.
        Ну, вот. Вот так и относись к людям тактично.
        - Попозже.
        - Ох, а мне так хочется бэбика! Прямо клинит.
        Я попросила кофе, Вита - зеленый чай. Приятная сытая усталость вдавливала тело в кресло. Горечь ароматного напитка подействовала бодряще.
        - Хочу поделиться с тобой планом, - после долгого молчания сказала Вита. И прошептала.
        - Только не суди меня строго.
        - Не буду.
        - Я решила завести лже-роман, чтобы заставить Костю сделать мне предложение. Я заметила - каждый раз, когда на горизонте моей жизни кто-то появляется, он становится шелковым. Когда я в Милан уехала, было точно так же. Вчера вот - пошла на свидание, и - пожалуйста,  - букет.
        - И с кем ты заведешь роман?
        - С твоим стоматологом…Ты не смейся!
        - Да это так… нервное.
        У нас с ним вчера уже что-то вроде свидания было.
        - Подожди… Я правильно тебя поняла? Собираешься использовать человека, чтобы заставить другого тебя ревновать?!
        - Нет, - она упрямо качнула головой, - чтобы до человека, наконец, дошло, что я ему нужна. Если он по-настоящему испугается, что может меня потерять, то…
        Я молчала.
        - На войне и в любви все средства хороши!
        - А как же спортивная честность?
        - Слушай, я же не буду никого обманывать. Просто… использую катализатор.
        - Живого человека, - уточнила я.  -Который чувствует и…
        - Ничего он не чувствует. По крайней мере, ко мне. Он вчера вообще первый ушел.
        - В смысле?
        - Ну, вот так. Поднялся посреди разговора и говорит: «Мне пора».
        - И тем не менее…
        - Я же могу с другими людьми, извините, общаться. С работы прихожу и - сижу одна в четырех стенах. Жду звонка. Вот смотри.
        Вита взяла телефон, лежавший на белой скатерти сбоку от чашки и быстро настрочила смску.
        «Хорошо. Сегодня в восемь». Отправляем… А теперь пишем еще одну. «Ой, извини, это не тебе», - сначала продемонстрировала текст на экране.  - - Снова отправляем. И ждем.
        Она довольно улыбнулась. Телефон завибрировал через минуту.
        - Алло, - мгновенно сменившимся бесстрастным тоном ответила.
        - Какая разница, кому. Не Вам.
        Еще несколько минут в том же духе. В голове у меня шумело от возмущения, и я проклинала день, когда решила познакомить Виктора с подругой.
        - Я не обязана перед тобой отчитываться. Ты мне кто? Отец, брат, муж?!
        Она бросила трубку.
        - Вот так и живем, - пробормотала она, быстро набирая новый текст.
        Я не стала интересоваться, кому.
        Посчитайте, пожалуйста, - махнула Вита официанту.
        Обслуживающий персонал проводил нас любезными приглашениями «приходите еще».
        - Ты только… не заиграйся, пожалуйста,  - сказала я мягко, но серьезно, глядя в синие глаза подруги.
        - Да не волнуйся. Стоматолог твой только что отказался от встречи.
        - Вот и к лучшему.
        - Ну, ладно. Будем на связи, - мы расцеловались и разошлись в разные стороны. Она - вниз по мостовой в банк, я - вверх к метрополитену.
        Дождь перестал, но день остался нахмурено-пасмурным, точно художник забыл написать солнце на потертом холсте.
        ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
        Смска пришла как раз в тот момент, когда он наложил последний стежок на разрезанную десну. Услышал тонкий, едва различимый вибросигнал и потянулся мысленно к телефону, но руки уверенно продолжали работу - щелкнул ножницами, отрезая торчащую изо рта пациента нитку, брызнул в рот водой, подождал, пока сплюнет пациент в металлическую вазочку, положил на рану марлевый тампон.
        - Можно закрывать. И посидите, - мягко сказал, и грузный мужчина сразу
        обмяк, расслабился в кресле, блаженно прикрыл глаза - точно воин после выигранной битвы. Только тогда Виктор снял латексные перчатки, подошел к столу и взял телефон в руки.
        «Приехали».
        Разлилось по телу приятное спокойствие. Надо же, оказывается, все это время находился в напряжении. За работой как-то и не замечал, а только сейчас, получив известие, понял, что все это время, с самого утра, грудь точно сковали железным обручем. Удивительная все-таки это задача - быть родителем. Превращает тебя в какого-то параноика, а вместе с тем определенно это - самое лучшее, что с ним произошло за все тридцать шесть лет его жизни.
        Радость была слегка омрачена необходимостью ждать выходных, чтобы увидеть жену и сына. Бывшую. Вот так. Десять лет вместе прожили. В радости и в горести. В болезни и здравии. А потом одним прекрасным днем…Выходишь с женой из ресторана после вкусного обеда. Снег хрустел под ногами, деревья «принакрылись снегом точно серебром». Он в ту минуту именно строками школьного стихотворения и подумал, а в правое ухо уже летели слова: «Давай разведемся.» У него вдруг обед так обратно и полез. Надо же было такому случиться. Может, скажи он что-нибудь правильное в тот момент, поведи себя как-нибудь иначе, может быть, изменил бы что-то. А он, извините за выражение, начал блевать.
        А теперь - папа на воскресение.
        Был у него товарищ в мединституте, здоровый такой бугай, ручищи великанские. Виктор все удивлялся, как такими ручищами он ухитрялся скальпель и зеркальце держать. Апофеозом всегда было, когда, тренируясь на пробных пациентах, Гриша нежным басом сообщал: «А теперь мы вам турундочку положим.» Так вот, тот самый Гриша любил говорить:
        « Я вообще не понимаю, зачем бабы замуж выходят! Мог бы я детей рожать - никогда б не женился!»
        Пациент в кресле заерзал, и Виктор, отвлекшись от размышлений, пригласил его из кресла за свой полированный стол, чтобы назначить перевязки.
        Отпустив мужчину, Виктор сделал легкую гимнастику для кистей и пальцев - сжал по десятку раз черное резиновое кольцо, и тут позвонила Аня и почему-то шепотом спросила, не хочет ли он вечером заехать к Егору. Витя обеспокоился, не случилось ли чего. Нет-нет, все в порядке. Просто… если он хочет увидеть сына…
        Чувствует себя виноватой, - подумал Виктор, - за испорченный день рождения. И сказал, что обязательно заедет после работы. Во время разговора пришла смска от Виолетты.
        Попробуем еще раз? Свободна сегодня после 20.00. И смайлик с застенчивой улыбкой.
        Ответил: «Извини, сегодня не получится. Занят.»
        Едва дописал смс, снова звонок - на экране высветилось «мама». То пусто то густо, - усмехнулся Виктор.
        - Привет, мам.
        - Нет, я вообще внука смогу поздравить с днем рождения? Или мы с отцом уже не входим в почетный круг семьи?
        - В выходные приедем, мам.
        - Я вообще-то ждала вас в прошлые выходные, - голос у матери был звонкий, почти девчачий, с превосходной дикцией.
        - Я и сам Егора почти не видел. Они уехали в Париж. Только вернулись.
        - Отличччно, - протянула мать, растягивая букву «Ч», точно кобра, распушившая капюшон.  -А ты продолжай в том же духе. Дождешься, что вообще сына не увидишь.
        - Мам, мы уже все…
        - Я говорила, что эта девочка всем нам устроит веселую жизнь.
        - Мам…
        - В тихом омуте же не зря…
        - Ты же говорила, что она - Дюймовочка и Настенька из Морозко…
        - Что там, Степа? - голос в трубке стал приглушенным. Виктор облегченно вздохнул. Мама, видимо, звонила со студии, а там у нее всегда ажиотаж.
        - Подожди. Сейчас. Витя, я перезвоню, - и как всегда, не прощаясь, исчезла с радаров.

        Остаток дня проскользнул шелковой ниткой, за работой, сдабриваемой джазовой музыкой. И вот он уже ехал по «Варшавке», гремел и вздрагивал лифт, поднимаясь медленно, точно с одышкой, на восьмой этаж. Гладкая лакированная дверь уже распахнута, из-за нее торчит физиономия Егора.
        - Папа! - кричит он и выбегает навстречу. На нем пижамные штаны и крошечная футболка с изображением Человека-Паука. Курчавые темные волосы слегка влажные после ванны. Обнялись, Виктор внес сына в квартиру, улыбнулся бывшей жене.
        - Привет.
        Аня кивнула. Выглядела она уставшей, хотя бледно-сиреневый домашний костюм ей шел, придавая какую-то трогательную хрупкость. Русые волосы были заплетены в косу. Совсем юная, и не скажешь, что тридцать пять лет. И однако же в глазах - серьезная собранность, на лбу между бровей тонкая морщинка, которая уже не уходит, даже, когда она улыбается. Да и улыбается она редко. Во всяком случае, ему. Да и то самыми кончиками губ. Как будто боится, что ее широкая улыбка полумесяцем даст ему какую-то надежду. Неизвестно откуда повисла перед глазами другая улыбка - белозубая, озорная, с одним передним зубом на миллиметр короче соседнего. Он моргнул, стряхивая воспоминание. Егор демонстрировал новенький самокат.
        - Мне дядя Сережа подарил!
        - Понравился Диснейленд? - Виктор нагнулся расшнуровать ботинки.
        - Нормально.
        Он увидел на полу под обувной полкой знакомую сумку с полуобнаженным мужчиной. Кларнет.
        - Сын, я же для тебя песню разучил. Будешь подпевать? - он прошел в комнату и щелкнул замками прямоугольного чемоданчика. Егор заинтересованно наблюдал.
        - Вить, поздно уже. Соседи будут ругаться.
        - Потерпят пять минут, - отозвался он. «Я же терпел почти неделю.», - хотел добавить, но промолчал.
        Егор начал просить подуть.
        - Сначала я, - возразил отец и, приложив кларнет к губам, воспроизвел
        нехитрую мелодию. Для разогрева. А потом, набрав воздуха исполнил безупречно свой номер.

        «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете
        И бесплатно покажет кино…»

        - Я-я-я!  - прыгал вокруг него Егор.
        Но, получив желанный предмет в руки, не смог выдуть ни звука, как ни пыжился и ни надувал щеки. Родители наблюдали с умилением.
        -Вот дерьмо! - крикнуло чадо, шваркнув кларнет об ковер.
        - Это еще что такое? - подпрыгнул Виктор.
        - Дружок, мы такие слова не говорим.
        - А, ну, пойди сюда, - Виктор сел на диван, чтобы сравняться с сыном по высоте. Тот подошел, надув щеки и сложив руки на груди, демонстрируя всем своим видом недовольство.
        - То, что ты сейчас сделал и сказал - очень некрасиво. Этот инструмент стоит больших денег, обращаться с ним нужно бережно. А если что-то не получается, надо не злиться, а…
        - А мне дядя Сережа кучу таких купит! - буркнул Егор.
        - Что ты сказал?
        - Дядя Сережа мне все покупает. Он сказал, что я могу все попросить, что захочу.
        - Если будешь хорошо себя вести, - вставила Аня.
        - Нет! Просто так! Он сказал,  - просто так! У него много денег. И кредитных карт, - добавил, помолчав мальчик, как будто для пущей убедительности.
        Виктор молча поднял с пола кларнет, покрутил в руках, осторожно положил в чехол, защелкнул. Потом повернулся к сыну и сказал ровным голосом.
        - Ну, а теперь покажи мне свои игрушки.
        Егор кинулся вдоль по коридору в детскую, усыпанную кубиками, частями конструкторов, машинками и роботами.
        - Мда… - задумчиво обвел комнату взглядом Виктор.
        - Не слабо.
        Егор, ничего не подозревая, начал подробно описывать свои сокровища.
        - Сейчас я заберу все твои игрушки. И буду отдавать по одной, когда ты заработаешь.
        - Что?! - Егор рассерженно топнул ногой.
        - Для начала до субботы тебе нужно… - он помедлил, - выучить алфавит.
        - Ха! Я и так знаю! А-б-в-д-е-ж… - и запнулся, учащенно дыша. - О-Н-П-Р…
        - Выучить алфавит без ошибки. Тогда получишь назад одну игрушку.
        - Какую?!
        - Сам выберешь. Это называется «заработать». Аня, принеси большой пакет, пожалуйста.
        Егор, казалось, до последнего не верил, что отец выполнит обещание. И только когда тот принялся складывать игрушки с пола в целлофановый пакет, мальчик разразился воплями.
        - Витя, ну, что ты… - пролепетала Аня.
        - Чтобы поздно не было, - угрюмо отозвался бывший муж. Пакет он поставил в коридоре у двери, прикрыв ядовито-зеленым новеньким самокатом.
        - Нет, только не самокат! Это подарок! Это дядя Сережа! - кричал, захлебываясь сын, извергая все доводы, которые моли прийти в голову пятилетнему ребенку.
        - И не вздумайте, - акцентируя на последнем слоге, - Ничего покупать, - взглянул во влажные глаза бывшей жены Виктор.  - Ты бы хоть сама подумала!
        Он рассерженно тряхнул кудрями.
        - Егор, в субботу жду алфавит! Получишь игрушку обратно! - повторил
        он четко.
        Последнее, что он услышал, выходя из квартиры, было:
        - 
        Ненавижу тебя!
        Виктор вздрогнул и на мгновение прикрыл глаза, ускорившись на лестнице. В одной руке - самокат, в другой - мешок с игрушками. Этакий Анти Дед Мороз.
        Сложив захваченное в багажник, сел за руль и стукнул рукой по панели.
        - Вот дерьмо!
        Посидев немного, набрал номер.
        - Да, - тихий Анин голос заглушали детские завывания.
        - Считаешь, я был неправ?
        - Теперь уже неважно.
        - Послушай, мы, может, и в разводе, но я - его отец.
        - Я помню.
        Господи, ну, неужели она не может поговорить с ним по-человечески, а не этими куцыми отговорками.
        - Ясно. Ну, ладно. В общем, я в субботу часов в одиннадцать заеду за ним.
        - Хорошо. Пока.
        - Пока, - сказал он уже не слышавшей его трубке.

        Завел мотор и двинулся домой, медленно-медленно. Ехал, как черепаха, хотя дорога была свободной. Даже музыку не включал. И все пытался вспомнить, сколько ему было лет, когда он алфавит выучил. Вроде бы столько же, сколько сейчас сыну. Может быть, лучше бы половину было задать. Все-таки, тридцать три буквы. Это же целая челюсть, со всеми зубами мудрости, да еще один зуб. В свое время отец поступил с ним точно так же. Но вот только отец жил с ними, полная семья была. А тут взяли ребенка и выбросили к какому-то дяде Сереже. Ах…
        Виктор уже готов был развернуться, привезти обратно все игрушки Егору, обнять, приласкать сына. Но вспомнил мамино: «А ты продолжай в том же духе. Вообще сына лишишься.» И, сжав зубы, вцепившись в баранку, ехал дальше. Два дня. Два дня до субботы.
        Принял душ, укутался в любимый махровый халат, разогрел какие-то блины с мясом в микроволновке. Сел к компьютеру. Щелкнул курсором. На странице, сохраненной в истории поиска, набрал: «Привет!». Долго сидел над сообщением, не отправляя. Напротив имени адресата горела зеленая точечка. В онлайне. Он нажал «Ввод». Встал, походил по комнате, налил вторую чашку чая, вернулся к компьютеру.
        «Добрый вечер», - ответила Виолетта.
        «Прошу прощения, что не смог сегодня встретиться.»
        Танцующие точечки - печатает.
        «Не смог или не захотел?»
        Он улыбнулся. Последний раз он вел виртуальную переписку года два назад с одноклассниками. Его тогда хватило на пятнадцать минут. «Как дела - замужем-женат-дети есть-нет - где-работаешь-опросник исчерпан.» Бездушное, бесцветное общение, - сделал он тогда вывод и больше в социальные сети не заглядывал. До вчерашнего вечера.
        «Не смог. Семейные дела.»
        Пауза.
        «Понятно.»
        «Не отвлекаю?»
        «Мне как раз-таки надо отвлечься.»
        «А чем занимаешься, если не секрет?»
        Смайлик с улыбкой. «Читаю».
        «Что читаешь?»
        «Будешь смеяться».
        «Обещаю, только про себя.»
        «Денискины рассказы. Нашла на полке.»
        «Обожал эту книгу в детстве!»
        «Серьезно?»
        «Абсолютно. Особенно, как они с Мишкой ракету мастерили.»
        «А мне нравится, как он белок со скорлупой мешал, а манную кашу в окно вылил. Смайлик.
        «Да, весело!»
        «Я так тоже пробовала - с вареным яйцом. Но меня мама вычислила. Я не белок, а желток в скорлупе закопала.»
        ))))))))))
        «А ты что делаешь?»
        «Чай пью»
        «А что к чаю?»
        «Ничего не нашлось.»
        «Ну… Так не интересно. Я вот зефир в шоколаде люблю.»
        «А я - творожные колечки. Раньше на Тверской возле Елисеевского палатка была, ох, и вкусные там колечки делали!»
        И пошло перестукивание по клавиатуре - точно азбука Морзе.
        Тук-тук-тук-тук-тук-тук, и еще один секрет открыт. Тук-тук, и на шаг ближе к расшифровке чужой души. Или на шаг дальше?.. Тук-тук…
        И не заметил, как перевалило за полночь. Покачивался маятник в часах, уменьшенной копии лондонского Биг Бена. Подарок от пациента, специалиста по бальным танцам. Удалили все четыре восьмерки. Без осложнений. В знак благодарности привез из туманного Альбиона часы - башенка сантиметров тридцать высотой, наверху - циферблат, а внутри, в проеме между стенами, - маятник. Они тогда с Аней немного повздорили из-за этих часов. Как-то глупо. Она сказала, что было бы здорово увидеть Биг Бен вживую. Он не отреагировал. Она обиделась, и целый вечер с ним не разговаривала. Кое-как ему удалось вытащить из нее, в чем причина ее обиды. Долго тащил. Все равно, что горизонтальную восьмерку - потихонечку, чтобы не раскрошилась… Наконец, она сказала, что, мол, жизнь проходит, а они дальше Сочи никуда не выезжали. Он пообещал, что съездят. Вот только клиника начнет доход приносить. Пока большая часть уходила на оплату аренды да выплату кредита за оборудование. Ну, и как-то затянулось…Так никуда и не съездили. Только на родительскую дачу в Подмосковье.
        Вита спохватилась первая. Написала, что пора и честь знать. Мол, уже скоро вставать на работу. А она еще и не ложилась. Попрощались, и Виктор закрыл ноутбук. Сразу стало как-то тихо в квартире. Собаку, что ли завести,  - подумал врач. Хотя куда ему собаку, если он на работе с утра до вечера. Только мучать животное. Вздохнув, он постелил себе на диване и на удивление быстро уснул.
        ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
        - Ты сегодня задумчивая, - говорит Тимур, наблюдая за мной и потягивая чай из синей чашки в виде молочника. Я грею в руках такой же молочник, но бледно-желтого цвета. Точнее, грею руки о теплую чашку с чаем. Под нашим окном кто-то разбил цветник. Пестренькие шапки цветов игриво выглядывают сквозь аккуратно подстриженную зелень. У соседнего подъезда кто-то расстарался еще больше и посадил в центр клумбы огромного плюшевого льва. Может, ворон отпугивать… Креативщики.
        - Да… пропеваю про себя ноты, - говорю я.
        - Волнуешься?
        - Пока не очень.
        В окно влетает заливистое чириканье.
        - А, ну-ка, - Тимур прислушивается, слегка наклонив голову вправо.
        Левое ухо у него слышит лучше.
        - Можешь поймать ноту?
        Я пытаюсь пропеть вслед за фьюить-фюить. Почти попадаю.
        - Что это, си?
        - Си-бемоль, - говорит музыкант. У Тимура абсолютный слух.
        То, что птица чирикает си-бемолями, кажется мне удивительным и забавным.
        Мужчина улыбается и кивает в тон моим мыслям. Делает шаг вперед и пытается меня поцеловать.
        Не надо, - я закрываюсь руками и прячу голову вниз. Еще некоторое время мы стоим молча. Лифт открывается, и я выбегаю. И… просыпаюсь.
        Уже несколько ночей меня преследовал этот сон. Я в лифте со Славой. В первую ночь мы просто разговаривали. Я рассказывала про Тимура, а он просто слушал и улыбался. Мы куда-то ехали в лифте. Я выходила первая и шла искать Тимура. Во вторую ночь Слава пытался меня обнять. По-дружески. Я выбежала искать Тимура. На следующую ночь я снова оказалась с ним в лифте. Он стоял совсем рядом, мы о чем-то говорили, и я уже не хотела убегать. А потом…он вдруг поцеловал меня. И я убежала. И… открыла глаза. Вот только проснулась ли?.. Тогда почему продолжается легкий туман у меня в голове, из которого проступают очертания другого мужчины? Почему хочется непрерывно возвращаться мыслями к моему сну?.. Вот уже четвертый день я борюсь с собственным мозгом. Вот уже четвертый день мы живем в двухкомнатной квартире втроем. Мой муж, я и мужчина из моего сна. Один мудрец сказал, что сны - наше подсознательное. Другой утверждал, что - бессознательное. Кто прав? И виновата ли я?..
        “У всех есть прошлое. Но он - больше не часть моего настоящего”, - сказала я Тимуру в начале наших отношений. Я не лукавила и не лгала. А сейчас что-то во мне упрямо пытается доказать обратное. Я сопротивляюсь. Вот только кто из нас - истинная я?.. И кто из нас победит? Тимур говорит что-то, но я плохо слышу его из-за призрака, стоящего между нами. Я плохо слышу его из-за страха, который тянется шлейфом из моего сна. Я выбегаю из лифта, ищу Тимура. Его нигде нет. Пытаюсь набрать его номер, но цифры выскальзывают из-под пальцев и в глубине души я знаю, что он не простит меня. Я сделала что-то очень плохое. Я разрушила наше счастье.
        Пробуждение не избавляет меня от этого страха. Он гнездится. И я чувствую себя виноватой. За то, чего не произошло. Или все-таки случилось?.. Я начинаю искать ответы в книгах. Говорят, если задать вопрос Вселенной, она обязательно пришлет ответ.
        Мы смотрим фильм. Я свернулась клубком у Тимура на коленях. «Это реально, если ты это чувствуешь», - говорит герой.
        У меня шумит в голове.
        Я читаю книгу по дороге на урок классики.
        «Только наши поступки, не слова и не мысли определяют, кто мы есть», - говорит герой.
        Вот оно. Наши поступки. Я удалила «привет» на странице сообщений. Я никогда не напишу ответное «привет». Мы никогда не встретимся «выпить кофе». Мы никогда не окажемся в одном лифте. Ничего не произойдет. А ЕСЛИ БЫ оказались?..
        За месяц до нашей с Тимуром свадьбы я попала на урок Кундалини-йоги. Как оказалось, очень удачно. В конце занятия преподаватель - молодая миловидная женщина рассказала, что именно той ночью луна находилась в нужной фазе для избавления от прошлых связей.
        «Энергия каждого из мужчин остается в тонком каузальном теле женщины очень надолго», - сказала она.  - «В то время, как мужчина избавляется от следов своих связей уже через несколько дней. Но есть способ и для нас с вами убрать нежелательные следы.» И она показала нехитрое упражнение.
        - Эй, надеюсь, ты от меня не избавилась? - заволновался Тимур, когда я рассказала ему об этом трюке. Я заверила, что отныне он единственный господствовал в моем теле и мыслях, хоть на астральном, хоть на физическом уровне. Шутки или нет, но так и было. До того вечера, когда знакомая песня зацепила какую-то струну. До этого «Привет». Или у астрального очищения ограничен срок действия, или… Я не хочу думать о том «или». Я хочу вернуться к своей счастливой жизни с единственным мужчиной в ней. И я принимаю меры: урок классики, урок пения, урок джаза. Ужин. Веселый ситком. У меня нет времени на отвлеченные материи и призраков из снов.
        - Ты идешь спать? - зовет Тимур.
        - Да, скоро. Я еще почитаю.
        Я еще почитаю о биохимических процессах в мозге.
        Бодрствующий не видит снов.
        ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
        Первую половину дня Егор дулся. Буркнул неразборчивое «привет», поцеловал Аню, но отцу в ладонь руку не подал. И крошечный чемодан на колесах, разрисованный веселыми автомобилями из мультика, не отдал. Сам подвез к лифту. И стоял, уткнувшись в пол. И в машине не разговаривал. На сообщение о том, что едут к бабушке с дедушкой, пожал плечами. И только переступив порог солнечной квартиры, под звонкие возгласы Галины Степановны, оживился. Что, в общем, неудивительно. Присутствие Галины Степановны могло и ледники растопить. Редкий человек оставался рядом с ней равнодушным. Мужчины расправляли грудь, начинали хохмить и галантно ухаживать; женщины, пытаясь завоевать ее расположение, спрашивали совета и делились секретами.
        - А, ну-ка, пойдем, покажу тебе что-то! - она схватила внука за руку и потащила куда-то, откуда через минуту раздался восторженный возглас сына. Виктор обнялся с отцом. Они были одного роста, но отец - сухощавее, волосы с проседью, прямые, коротко подстриженные. На юных фотографиях у отца, Евгения Павловича, волосы завивались густыми темными кудрями. Виктор всегда удивлялся, как могла взять и просто исчезнуть такая шевелюра. Очки с толстыми линзами, как обычно, сидели у Евгения Павловича на носу, делая его добрые, точно у кокер-спаниеля глаза, еще больше.
        - Как оно? - по привычке спросил отец.
        - Потихоньку, - так же привычно отозвался сын.
        Круглый стол в кухне, совмещенной с гостиной, ( идея Галины Степановны, которой она жутко гордилась) ждал гостей. На блюде с какой-то вычурной росписью лежали пирожные, торт-творожник, на блюде поменьше из того же сервиза - бутерброды с красной икрой, колбасой и сыром. Готовила мама редко и без особого удовольствия. В отличие от покойной уже папиной мамы, Аллы Андреевны. Та была мастерица выпечки и кулинарии. Папа иногда шутил, что Галя вышла за него замуж только после того, как попробовала блинчики Аллы Андреевны. Виктор же иногда думал, что мама одобрила его брак с Аней, чтобы иметь возможность бесплатно стричь и укладывать волосы. Он, правда, на эту тему никогда не шутил. Характер у мамы был взрывной. Предугадать ее реакцию на чьи-то слова не мог никто. Кроме папы.
        - Нет, Женя, ну, что ты стоишь! - выбежала из комнаты хозяйка. В белоснежных идеально отглаженных брюках и просторной яркой шифоновой блузе. Короткая прическа на платиновых с черными перьями волосах - точно с фотографии из глянцевого журнала.  - Приглашай к столу! Чайник включай. Отец поспешно направился в кухню. Но Галина Степановна уже опередила его, обежав круглый стол из светлого дерева с другой стороны. Нажала кнопку прозрачного модного чайника.
        - Садись, Женечка. Витя, зову Егорку.
        Наконец, все расселись. Чай был налит в белоснежные, с кружевной вязью по ободу, чашки. Галина Степановна торжественно воткнула одну свечку в торт. Егор дунул, голубовато-желтое пламя затрепетало, борясь за жизнь, и растворилось в воздухе, унося с собой загаданное желание. Ковыряясь ложечкой в песочном творожнике, Егор начал негромко:
        - А - б-в-г…
        За столом воцарилась тишина. Без ошибки и без запинки. Сердце у Виктора радостно забилось, и даже в жар слегка бросило. От гордости.
        - Вот это мой сын!
        И Егор впервые за весь день улыбнулся, еще сдержанно, в чашку. Ну, а после похвалы бабушки с дедушкой уже гордо расцвел. Румянец заиграл на щеках.
        - Ну, выбирай игрушку. Заработал! - сказал отец.
        - Самокат!
        Егор торт не доел - убежал в комнату, принес - похвастался новым трансформером от бабушки с дедушкой. Потом, выпросив разрешение посмотреть мультик, уселся на диване в гостиной, отделенной от кухни, где чаевничали, широким длинным коридором.
        Виктор рассказал о Диснейленде, истории с кларнетом и принятых им мерах воспитания. Говорили вполголоса, да и телевизор работал громко. Галина Степановна покачала головой.
        - Как же все это нехорошо.. Для ребенка. Я одного не понимаю. Ты ведь говорил, все у вас было прекрасно…
        - Мам, - поморщился Виктор.  -Ну, опять двадцать пять.
        - Нет, я пытаюсь понять! - мать повысила голос. Этого железного тона страшились все на съемочной площадке. От буфетчицы до именитых актеров. Галина Степановна работала исполнительным продюсером на знаменитой киностудии. Выпустила не один «хит». Пока училась в театральном, ей не раз предлагали перейти на актерское. Говорили: «Будешь звездой.»
        Горящие зеленые глаза, черная толстая коса до пояса, темперамент… Отказалась. Дескать, не хочу шататься по кастингам и зависеть от чужого мнения. Но хоть и не актриса, а сердец разбила немало. И те самые, с разбитыми сердцами, до сих пор ей звонили, приносили контрамарки в театры, говорили комплименты. Это ей-то, женщине под шестьдесят.
        - Мама, у тебя же морщины! - смеялся Виктор.  - Какие тебе свидания?!
        Но, смеясь, понимал, что не замечают люди ее морщин. Потому что глаза у нее горят, как девчонки, и какое-то сияние исходит.
        - Нет, я пытаюсь понять! Женщина просто так из семьи не уходит. Я, вон, каждый месяц влюблялась по молодости. Женя знает. А, Жень?
        - Угу, - хмыкнул отец, не поднимая глаз от газеты.
        - Бывает - приду домой. А он сразу видит. Говорит: «О, опять влюбилась.» Но это же все так, ерунда!
        - У тебя была ерунда, а у нее-нет. Это жизнь.
        - Жизнь, - буркнула мать.  -Побегает и вернется. Еще на коленях умолять будет. А мы-то еще подууумаем!
        Отец глянул на нее поверх очков. То ли насмешливо то ли укоризненно. Виктор никогда не мог понять.
        - Нет, я, конечно, тоже была не подарок. По молодости-то. Отец твой меня все со свиданок отлавливал. Но мы же еще не женаты были, - предупредительно подняла она палец.  - Женя, сколько раз ты мне предложение делал, а?
        - Как будто она могла забыть эту сакраментальную цифру, - усмехнулся про себя Виктор. Она, державшая в голове сметы одновременно трех кинокартин.
        - Три, как будто, - отозвался Евгений Павлович, - переворачивая газету.
        - А по-моему, четыре. А, Жень? Четыре.
        - Может, и четыре.
        Ты меня тогда в пять утра встретил. У тебя в тот день экзамен был в меде, а ты меня всю ночь прождал. Да, Жень?
        - Угу.
        - Еще дождь был. И ты меня тогда встретил, с зонтом, проводил домой. И ушел. А я руку в карман плаща, а там - кольцо!
        Мать окинула удивленно - восторженным взглядом аудиторию, словно она вот этим самым утром обнаружила в своем кармане обручальное кольцо. Виктор невольно залюбовался ею и снова подумал, что она была бы великолепной актрисой. Отец снова зашелестел газетой, но на этот раз свернул ее и бросил на соседний стул, мельком глянул в телевизор, где выясняли отношения два автомобиля с огромными глазами вместо фар.
        - С заданиями - это ты хорошо придумал. Только с Анной договориться бы надо. Чтобы вы друг против друга не играли. У вас сейчас общая цель - человека вырастить. А с кем вы там по койкам, это - ваше дело.
        - Вот, правильно, Женя! Я и говорю… - тут Галину Степановну прервал телефонный звонок, и она ушла кого-то воспитывать в другую комнату. Отец, взяв чашку с собой, сказал, что ему нужно кое-что почитать и ушел. Заведующий хирургическим отделением больницы, Евгений Павлович находился в постоянном процессе самосовершенствования. Сколько Виктор себя помнил, отец всегда читал, писал, работал. Достигнув преклонного возраста, он отошел от практики хирурга и углубился в исследовательскую работу. Несмотря на то, что отец с сыном были коллегами по ремеслу, общение друг с другом у них выходило скудным. Сложно сказать, что служило тому причиной: благоговейный страх перед авторитетом отца, оставшийся с детства, или скрытое разочарование Евгения Павловича выбором сына. Хирург-стоматолог - не то, что настоящий хирург.
        Виктор был рад остаться ненадолго наедине с самим собой. Он любил родителей, но всегда был с ними как будто настороже. Точно хоккеист на льду: увернуться от нападения, защитить ворота, объехать противника, не потеряв шайбу…Он проверил мобильный. Звонков не было. Одно сообщение от Ани: «как дела?».Ответил: «Все хорошо. У родителей.» Хотел спросить, что она делает, но передумал. Не задавай вопросов, ответы на которые могут тебе не понравиться. От Виты сообщений не было, и он ощутил легкое разочарование. Они переписывались уже несколько дней. Не то, чтобы Виктору не был знаком эпистолярный стиль. Он даже сценарии фильмов писал по молодости, пока не утвердился в своем призвании к медицине. Но социальные сети его никогда не привлекали. А еще большая ирония состояла в том, что его бывшая жена стала бывшей именно по вине социальных сетей. Он не придал особого значения, когда Аня стала вечерами просиживать у компьютера, а на губах у нее играла тонкая улыбка. Думал - временное увлечение, послеродовой стресс. Пройдет. Он как раз открыл свою клинику, дел было невпроворот. А жена, как оказалось позже,
переписывалась с бывшей любовью. Тот, с кем встречалась до знакомства с Виктором. Парень уехал жить за границу. Они вроде бы из-за этого и расстались. А теперь вернулся, оказался при деньгах. И нашел Аню в социальной сети. Будь они неладны. Так говорил он месяц назад. А теперь сам, точно подросток, переписывался в Мессенджере и находил процесс довольно приятным. До глубокой ночи стучали они клавишами, обходя стороной личную жизнь, но обсуждая вкусы, увлечения и всякие пустяки, которые не станешь высказывать вслух. А на экране - можно.
        Виктор никогда не изменял жене. Флиртовал иногда, но не выходя за рамки приличий. У него на этот счет имелись жесткие принципы: если решил соединить судьбу с кем-то, уважай свой выбор. Обманываешь жену - значит, не уважаешь ее. Не уважаешь ее - значит, не уважаешь себя. Не уважаешь себя ты - не станут уважать и окружающие.
        Но с Аней они давно не говорили так интересно и легко, как переписывались с Витой. Виктор покрутил телефон в руках, раздумывая, написать ли сообщение первым или подождать ответной инициативы. Решил - не писать. С другой стороны… «Привет» в Мессенджере ни к чему не обязывает. Захочет - ответит. Занята - проигнорирует.
        Зеленая точечка немедленно вспыхнула. Виктор улыбнулся, вспомнив, что девушка не выпускает телефон из рук. Интересно, ждала ли она сообщения от него или…
        - Что это у тебя такой мечтательный вид? - вынырнула из-за спины
        Галина Степановна. Прищурилась на телефон у него в руке.
        - Витя, у тебя что роман?!
        - С камнем, мам, - он спрятал мобильник в карман.  - Рабочие моменты.
        - Ну-ну, - мама принялась сбрасывать чашки и блюдца в посудомоечную машину, рассказывая о съемках текущего проекта. Виктор слушал вполуха, уловил только, что скоро будет экспедиция в Ярославль, на натуру. Вита прислала сообщение.
        « Привет. Провожу день с мамой.»
        и минутой позже:
        « стою рядом, пока она принимает единственно верное решение.» Смайлик.
        «Знакомо», - напечатал Виктор. « 1. Мама всегда права. Если мама не права - смотри пункт первый.»
        Три смеющихся до слез рожицы в ответ.
        Господи, взрослый же мужик! - удивился сам себе врач.
        Он переместился на диван, рядом с сыном и с интересом включился в разговор двух Порше.
        ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
        - Больной, пройдите, пожалуйста, на процедуру.
        - Что, опять? - простонала я.
        Тимур протягивал чашку с раствором для полоскания горла.
        Я же только что полоскала.
        - Только что было полчаса назад. Ты же сама сказала: «Каждые полчаса.»
        - Ну, сказала… - угрюмо бормочу я, вылезая из-под одеяла. Беру чашку и, держась за стенку в пастельного тона обоях с масонскими символами а-ля код да Винчи, плетусь в ванную. Голова кружится, поясницу ломит, горло болит. Нечего сказать, отличная подготовка к кастингу.
        - Ты же хочешь выздороветь до просмотра? - кричит мне вслед Тимур.
        Я набираю солено-щелочной раствор в рот и булькаю, запрокинув голову. Хочу!
        В детстве у меня была мечта. Я хотела петь. Смотрела все воскресные выпуски «Утренней звезды» и представляла себя участницей передачи. Я и в «Поле Чудес» регулярно отправляла письма с заявками на участие в детском выпуске. Однажды даже сшила собственноручно куклу в черном костюме и с усами, как у ведущего передачи. И отправила бандеролью на Шаболовку. Я твердо верила, что мое творение приведет в дикий восторг комиссию, отбиравшую участников в передачу. Письмо из Москвы с приглашением так и не пришло. С «Утренней звездой» тоже ничего не вышло. Мама, уставшая от моих домашних распевок, все-таки привела меня в музыкальную школу. Учительница что-то наиграла на фортепиано, попросила меня спеть любимую песню. И сообщила маме, что слуха у меня нет, голос слабенький, а пальцы короткие, и, вообще, лучше попробовать плавание. Зачем мучить ребенка! Плаванию помешал гайморит, и мама отдала меня в секцию художественной гимнастики. Для здоровья. Мои вокальные «неспособности» стали предметом добрых семейных поддразниваний, а вскоре были вовсе забыты, как и потешная тряпичная кукла с лицом ведущего передачи «Поле
Чудес». Мечта потухла и стерлась из списка желаний, сменившись страхом перед любыми вокальными выступлениями. За три версты я обходила караоке, отказывалась от школьных песен, с похвальной самоиронией отшучиваясь, что, мол, не дано.
        - Она не слышит музыку, - огорченно качала головой тренер.
        - Ты не слышишь музыку, - будут саркастически улыбаться педагоги в институте культуры.  -Как ты собираешься танцевать?
        А дело было в том, что между мной и музыкой стояло одно непробиваемое препятствие: страх. Он вырастал с первыми аккордами мелодии и натужно шипел мне в ухо: «Ты не слышишь музыку. Не слышишь…не слышишь…» и я, леденея от ужаса и стыда, проваливалась в черную дыру без звуков. Потребовались немало времени и усилий, прежде чем я научилась-таки слышать. Я победила чудовище, потому что хотела его победить. ОЧЕНЬ ХОТЕЛА.
        Когда Виту пригласили в сборную страны, у меня случился шок. Не такой шок, от которого впадаешь в ступор или падаешь в обморок, а такой, о котором никто, кроме тебя не знает. Такой, который медленно иссушает, а потом начинает выжигать в груди пустоту. Мир становится бесцветным и безвкусным. Не то, чтобы я надеялась достичь таких высот. Никогда. Но одно дело - завороженно смотреть на тех, кто ТАМ, НАВЕРХУ, а совсем другое - когда подруга, с которой бок о бок тренировались десять дет, у который ты даже выигрывала первые места, вдруг совершенно неожиданно, в краткие несколько месяцев вырастает до уровня Олимпийского олимпа, а ты… ты остаешься там, где и была: в старом зале с замшелыми стенами и жестким колючим ковром. И ты отчаянно пытаешься убедить себя, что все правильно; что большой спорт никому не нужен, а уж особенно - тебе, с твоими способностями и перспективами; что там адские нагрузки, а если травма - выбросят на улицу и не вспомнят. Мама кричит и волнуется, использует весь свой дар красноречия. Я мешаю ложкой чай, хотя в нем и сахара-то нет. Я понимаю, что она хочет помочь, что я не должна
была ей жаловаться и реветь. Разве это ее вина, что у меня ноги не связываются в узел за ушами… Но от ее слов мне только горше и безнадежнее.
        Зачем тогда было это все?..
        Зачем было потерянное в тренировках детство? Стыд за каждое съеденное пирожное? Зачем были искореженные спортивными лагерями и сборами летние каникулы с минутной двухнедельной передышкой у бабушки, которая стоически блюла мою диету?
        Но главное: зачем я десять лет хотела всех этих тренировок и терний, если теперь мне нужно эту часть себя просто из своей жизни вычеркнуть. Стереть ластиком и притвориться, что никогда ничего подобного и не было. Что я такая же, как все.

        Вот такие мысли бродили у меня в голове, пока я хмуро помешивала несладкий чай. Тот вечер стал переломным моментом. Я поняла, что никто не предложит мне идеальную жизнь. И мама, как бы ни хотела, не решит за меня мою проблему. И проблема эта не уйдет сама собой одним прекрасным утром. В тот вечер я поняла, что пришло время принимать самостоятельные решения. Когда двумя месяцами позже я объявила родителям, что вместо юридического буду поступать в институт культуры на отделение эстрадного танца, они схватились за головы. Но сделали ту самую правильную вещь, которую могут сделать родители подростка. Они меня поддержали.
        Так в мою жизнь снова вернулась музыка.
        Прошло еще пятнадцать лет, и однажды мой муж, услышав, что я устала гастролировать с певцами и хотела бы работать в мюзикле, сказал:
        «А почему бы тебе не брать уроки вокала?
        Сначала я засмеялась. Потом возмутилась. Потом задумалась. А через неделю после разговора записалась на пробный урок пения. Пробный урок был очень похож на тот самый урок больше двадцати лет назад. Робкое лепетание, бледное подобие пения. Вот только педагог Тамара не отправила заниматься плаванием. Сказала: «Давай попробуем.»
        Мы начали пробовать. Спустя месяц оказалось, что у меня есть слух. Еще через месяц прорезался голос меццо-сопрано, а после трех месяцев занятий я поверила, что действительно смогу научиться петь. Три месяца уроков дважды в неделю. Двадцать три года в заточении собственного страха. Слишком поздно для «Утренней звезды», но еще можно кое-что успеть.
        Я хочу выздороветь.
        Я хочу петь на моем первом в жизни вокальном кастинге.
        И я чувствую - помогут тут не только лекарства. Я возвращаюсь в постель, беру свой телефон и пишу сообщение в Мессенджере.
        «Привет. Как дела?»
        Нужно смотреть своим страхам в лицо.
        ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
        Неделя пролетела незаметно - приемы, операции. На выходные был приглашен в гости. В общем, закрутился, как все столичные жители. В пятницу пришла смска: «Ваша кредитная карта готова. Можете получить ее в отделении по адресу.» Понедельник, как известно, день пропащий. А вот во вторник Виктор освободился пораньше и рванул в отделение на Кузнецком мосту. Как и полагается, взял талон. Людей набралось прилично. Оно и понятно. Центр, конец рабочего дня. Высматривал за приемными столиками знакомое лицо. Нет, увы. А потом молоденькая, немного испуганная сотрудница попросила клиента подождать, убежала, прибежала, суетливо дробя каблучками по скользкому плиточному полу. И следом показалась Виолетта. «Выступая точно пава», - подумалось Виктору. Подошла, что-то спросила у клиента, представительного мужчины в розовой сорочке. Что-то пощелкала на компьютере и, царственно кивнув подчиненной и улыбнувшись на прощание клиенту, проводившему ее долгим взглядом, направилась, вероятно, в свой кабинет. Виктор встал с мягкой тумбы и, сделав несколько шагов вслед, негромко окликнул.
        - Виолетта Владимировна.
        Она обернулась. И сверкнула белоснежными зубками.
        - Я тут принес для вас посылку.
        Принимая коробку зефира в шоколаде, она нечаянно коснулась пальцами его руки.
        - Спасибо! Очень кстати. Пойдем.
        Она кивнула вглубь коридора и привела в свой кабинет, где помимо стола с кожаным креслом и множеством полок с толстыми папками стояла кофе машина и чайный сервиз.
        - Хочешь кофе?
        - С удовольствием.
        Он сел в удобное кресло.
        - У тебя здесь уютно.
        - Да. Как дела?
        Раздалось угрожающее шипение, и густой черный напиток заструился в чашку с логотипом банка.
        - Не жалуюсь. Я вот собирался тебя похитить.
        - И просить выкуп?
        - Ну, это по обстоятельствам. Для начала накормить ужином.
        Она поставила перед ним чашку, вскрыла коробку с зефиром.
        - Еще как бы рановато. Рабочий день в самом разгаре.
        - Ну, что ж, - кивнул Виктор.  -Тогда перенесем похищение на более удобное время?
        Она откусила шоколадную шапку и чмокнула от удовольствия.
        - Подожди здесь. Я узнаю.
        Положив пару пирожных на чайное блюдечко, куда-то ушла. Вернулась довольная и без пирожных.
        - Что ж, можешь похищать. Я договорилась.
        Ничего себе, - восхитился Виктор.  -То есть вот так просто?
        - Ну, не так просто. А с правильным подходом. Я прошлую неделю все выходные работала, так что директор смилостивился и дал на сегодня вольную.
        Тогда побежали.
        Вышли они по очереди. Виктор - первый. Вита - через несколько минут, задержавшись по делам в общем зале.
        - Вот это здорово - так рано уходить с работы, - промурлыкала девушка, устраиваясь на переднем сиденье автомобиля.  - А куда ты меня повезешь?
        - Есть одно место. Думаю, тебе понравится. Только учти - за все заплачено вперед. Так что фокус не пройдет.
        Виолетта хмыкнула.
        - Как скажешь.
        Она немного опустила стекло, и в салон ворвался свежий и теплый ветер. День стоял прекрасный. Только проехали под мостом мимо Цветного, Витя рассказывал смешной анекдот про Мойшу, когда справа у бордюра заметил…
        - Это что, котенок?!
        Он притормозил, сдав немного назад и, встав на аварийку, побежал сквозь поток сердито гудевших автомобилей. Подхватил серый крошечный комочек шерсти и - обратно в машину. Осторожно передал девушке, сам завел двигатель.
        - Он еще дышит!
        Надо в ветеринарку. Можешь найти ближайшую по карте?
        - Сейчас.
        Виктор стащил с заднего сиденья плед.
        - Вот. Положи на колени, а то вся в шерсти будешь. Надо же, сбили и уехали! Что за люди!
        Вита тем временем нашла ветлечебницу и включила гугл-навигатор.
        - А крови нет, - тихо сказала она.  -Может, несильно ударило…
        Он, наверное, сам дополз до обочины.
        До больницы ехали молча. Вита поглаживала одним пальцем бездвижного котенка. Дышал он едва заметно и очень редко. Лишь время от времени пытался приоткрыть глаза и как будто смотрел на Виту снизу вверх. Она тихонько шептала ему, что все будет хорошо. Они везут его в больницу. Все будет хорошо. Повезло - очереди не было. Сразу же вышел доктор - молодой небритый мужчина с добрыми глазами. Положили малыша на специальный стол. Врач осторожно ощупал тельце.
        - Скорее всего, внутреннее кровоизлияние. Бедро сломано. Если что-то и можно сделать, то нужно будет несколько операций. Но неизвестно, насколько серьезно повреждены внутренние органы.
        - То есть? - резко спросила Вита.
        - Это ваш?
        - Нет… сбили на трассе, - сказал Витя.
        - Ну… смотрите… если пробовать лечение, то это будет стоить от двадцати тысяч и больше. Гарантии нет. А животное мучается.
        - Понятно, - кивнул врач.
        - Что понятно? - Вита перевела взгляд с котенка на обоих мужчин по очереди.
        - К сожалению, самый лучший вариант, который я могу предложить, - это укол, - ветеринар хрустнул пальцами, скрестив ладони.
        - Усыпить?
        Легкий наклон головы.
        - Но… Может быть, все-таки попробовать! Я заплачу…
        - Понимаете, ему сейчас очень больно. Даже если мы попытаемся что-то сделать, это только продлит агонию…
        - Ясно. Ну, что ж… Давайте так, - сказал Виктор.  - Прекратим страдания.
        - Пять тысяч рублей укол стоит.
        Виктор безразлично махнул рукой. Вита склонилась над несчастным и держала его осторожно, поглаживая кончиками пальцев. Тонкая длинная игла вошла в тельце в районе бедра. Котенок продолжал призрачно, тихо дышать.
        - Несколько минут, - тихо сказал врач.
        - И вот он вздохнул глубже и, как будто с облегчением, потом быстро-быстро, тельце его изогнулось судорогой, верхняя лапка как-то отчаянно вытянулась вперед и застыла в воздухе, окоченев. Еще мгновение спустя - обмякла.
        Все.
        Вита не шевелилась.
        - Можете его здесь оставить. Мы утилизируем.
        - Нет. Нет, мы заберем, - сказала Вита твердо.
        Они вдвоем завернули тельце в плед, вышли на воздух.
        - Ты в порядке?
        Виктор только заметил мертвенную бледность девушки.
        - Да. Да. Я посижу.
        Он забрал у нее сверток, открыл дверь автомобиля. Она откинула голову и закрыла глаза.
        Витя бережно положил плед с котенком на сиденье сзади.
        - У меня возле дома есть двор. Можно там его похоронить. И лопата есть на балконе.
        - Поедем, - пробормотала Вита.
        - Хочешь воды или еще чего-нибудь?
        - Нет-нет. Поедем, - она снова выпрямилась в королевскую осанку.
        - Ну, вот, - Виктор немного притоптал свежий холмик в дальнем углу двора, за мусорными баками. Вита воткнула в центр могилы зеленую ветку, которую нашла неподалеку.
        - Он уже, наверное, в кошачьем раю.
        - Точно.
        Он отер пот со лба, посмотрел на серые от грязи ладони.
        - Я сейчас быстренько приведу себя в порядок и можем ехать.
        Вита подняла на него синие глаза.
        - Может, отменим ресторан?
        - Конечно, как скажешь. Извини, не слишком удачный вечер получился. Зря ты на меня свой бонус истратила, - грустно улыбнулся он.
        - Я бы, знаешь, заказала пиццу и… что-нибудь покрепче.
        - А я бы с удовольствием к тебе присоединился, если ты не против.
        - Вот и договорились!
        - И они направились к подъезду.
        Квартиру Виктор держал в аккуратном и чистом виде - так был воспитан. Мама часто уезжала на съемки, и он научился сам и стирать, и убирать, и гладить. Квартира была двухкомнатная, с высокими потолками и балконом, не своя - съемная. Но жил он в ней уже семь лет, с Аней, с Аней и Егором и полгода - сам по себе. У Виктора была трехкомнатная квартира на Ленинградском шоссе, доставшаяся в наследство от бабушки, но на семейном совете решили, что арендная плата пригодится больше. К тому же до клиники добираться ближе с юга, чем с севера Москвы.
        Большой плазменный телевизор, хорошая встроенная кухня из светлого, с патинами дерева, стиралка, в общем, все, что нужно для комфортного проживания. При Ане, конечно, были картинки на стенах, разные статуэтки, фотографии в рамочках-сердечках. Уехав, она все это забрала. Только посуду и полотенца поделила пополам. Теперь квартира выглядела опрятно и без изысков. Кожаный диван, правда, был, как говорят, козырным. Широкий, просторный и очень удобный. Виктор отдал за диван солидную сумму в свое время, часть даже занял у товарища. Но не пожалел.
        - Проходи, располагайся, - пригласил он гостью.  -Я сейчас найду какого-нибудь Марчелло Мастроянни, который слепит нам первоклассную лепешку.
        - Мне - «четыре сыра», - попросила Вита, оглядывая комнату.
        - Вино? Шампанское?
        Девушка покачала головой.
        - Лучше виски.
        - Тогда надо бежать в магазин. Тут недалеко.
        - Я подожду, - кивнула Вита, устраиваясь на диване, изящно поджав под себя ноги в тонких черных колготках.
        - Какие-то предпочтения?
        - Нет. Все равно. И яблочный сок, пожалуйста.
        Он заказал две пиццы «Четыре сыра» и побежал в магазин. По дороге бросил взгляд на холмик с торчавшей веткой. Сердце сжалось. Нет, никогда не смог бы он стать хирургом. Слишком жалостливый.
        Вернулся с бутылкой Джека и коробкой сока. Увидев его, Вита быстро засунула айфон под колено. Придиванного столика у него не было - расставил стаканы и бутылку на стуле. Себе плеснул немного в стакан со льдом, девушке смешал некрепкий коктейль с соком.
        - За Вискаса, - сказала она.
        - Прекрасное имя. Главное, редкое.
        На удивление быстро доставили пиццу.
        -А где же салями и ветчина? - улыбнулась Вита, глядя в коробку собеседника.
        - Да что-то нет аппетита.
        - После того, как увидел смерть животного?
        - Не могу сказать, что здесь есть причинно-следственная связь… Хотя, возможно, ты и права.
        Некоторое время молча уплетали и запивали.
        Щеки у девушки порозовели. Глаза заблестели.
        - Все. Больше не могу!  - она вытерла пальцы о бумажную салфетку и, взяв стакан, откинулась на спинку. Виктор сидел на другой стороне дивана, по-турецки скрестив ноги. За окном было еще светло, но он задернул шторы в коричневых кофейных зернах, и комнату затянул полумрак.
        - В детстве у меня была любимая пиццерия в кинотеатре, - сказала Вита. - Там делали самую вкусную в городе пиццу. Хотя тогда ее, наверное, только там и делали. В выходные, когда не было соревнований, мы с папой шли за этой пиццей. Два кусочка на таких крошечных картонных тарелках. И стакан кока-колы. Сыр был такой тягучий, жирный и, наверное, очень вредный. Но такой вкусный! И тесто - толстое, нежное… В понедельник я, конечно, получала нагоняй от тренера за толстый живот. Но все равно лопала снова.
        - Папа, наверное, тобой очень гордится.
        - Он… не здесь.
        - Извини.
        - Да ничего. А это - твоя семья? - Вита указала глазами на фото на рабочем столе компьютера.
        - Сын и мама сына.
        - То есть твоя жена?
        - Мы в разводе. Ты же знаешь.
        - А что так?
        Виктор налил новую порцию, себе и ей.
        - Тебе краткую или длинную версию?
        - Давай длинную. До завтра я совершенно свободна.
        И он рассказал, конечно, не совсем длинную, а нечто промежуточное. Как Аня была его пациенткой и как от страха у нее дрожала нижняя челюсть, и пришлось вставлять резиновую «распорку». Как она робко протянула свою визитку «парикмахера-универсала» и пригласила на стрижку. Разумеется, совсем бесплатно. Как ему нравилось, что она с интересом слушала его «зубные истории». Как родился Егор. И как через десять лет ушла от него к бывшему бойфренду. Может, и не надо было столько рассказывать, но как-то захотелось. Наверное, виски развязал язык. Вита слушала внимательно и только в конце перебила, воскликнув:
        - Ну, и что! Надо бороться за свою любовь. Как же так - ребенок и столько лет вместе! Надо пробовать - раз, два, три! Бороться за желаемое!
        - А ты всегда получаешь то, что хочешь? - спросил он с мягкой улыбкой, чувствуя тепло и негу во всем теле. Он сменил позу, оказавшись ближе к собеседнице.
        - По крайней мере, делаю все возможное!
        - Ты мне так и не ответила на вопрос тогда, в ресторане.
        - Какой?
        - Почему банковский сотрудник?
        - Люблю деньги считать.
        - Ну-ну. А мечты?
        - Что - мечты?
        - Мечта есть какая-нибудь? Заветная?
        - Почему обязательно должна быть мечта? Может, для меня важнее путь.
        - Ну, неужели ни о чем не мечтаешь? Даже о сумочке Шанель?
        - Знаешь, к чему приводят мечты? К разочарованиям.
        - Сказала олимпийская медалистка.
        - Да… медаль. Знаешь, почему я занималась спортом? Из самолюбия. Думала, если брошу, значит, проиграю самой себе. Нормальный человек в детстве играет, в юности гуляет, в отрочестве мечтает. В зрелом возрасте мечты выполняет. А я? Не играла, не гуляла, мечтала ли? Нет. Скорее, чужие амбиции выполняла. А в двадцать лет оказалась с олимпийской медалью на шее. Говорят, не покоряйте Эверест. После этого все остальное покажется бессмысленным. Вот так и у меня. Чтобы я ни делала - это для меня не имеет значения. Я могу танцевать, считать деньги или толкать речи с трибуны. А могу ходить по магазинам и покупать шмотки. Внутри у меня ничего не изменится. Свою жизнь я в первые двадцать лет прожила.
        Она потянулась за «Джеком».
        - Ух, ты… - Витя перехватил бутылку и налил немного ей в стакан.
        - А я в детстве мечтал в хоккей играть. Только я очень стеснительным был… и худым. Пришел однажды записываться в секцию, посмотрел на крутых парней на льду, испугался и ушел.
        - И все?
        - И все.
        -Не попробовал еще раз?
        - Неа. Я решил стать злодеем. Не могу ходить с выбитыми зубами, так буду другим их выбивать.
        Она улыбнулась.
        - Хочешь, открою секрет?
        - Еще бы!
        - Мой папа был стоматологом.
        - Правда?
        - Ага. Мечтал свою клинику открыть.
        - Здорово!
        - Еще мечтал построить дом, где у меня будет свой спортивный зал. С хореографическим станком.
        Виктор больше не задавал вопросов.
        - А потом… хоп - и вышел в окно.
        - Господи…
        - Я шла домой из школы. Смотрю - люди вокруг собрались, что-то обсуждают. Скорая помощь стоит. Я подошла ближе, а это - мой папа… На земле…
        Она посмотрела на стакан и отставила в сторону. Улыбнулась.
        - Вот так.
        Он захотел обнять ее. Прижать к себе и не отпускать. Но сдержался.
        - Вита, милая… Но то, что его мечта не сбылась, не значит, что ты не должна мечтать!
        В глазах ее проскользнул холод.
        - А ты мне кто, чтобы указывать? Сама разберусь.
        - Конечно, разберешься. Ты же умница.
        - Ой, еще так рано, а я уже в такой кондиции! Вызову-ка я, наверное, себе такси.
        - Не уходи, - сказал он. Просто сказал, но она как-то странно на него взглянула. Так, что дыхание захолонуло от этой синевы с потаенной темной тайной на самом дне.
        - А что будем делать?
        - Ну, у нас еще полбутылки Джека. А также можем посмотреть кино.
        - Какое?
        - Твое любимое.
        - Только не говори, что будешь смотреть со мной «Красотку».
        - Почему бы и нет. Прекрасная актриса. С прекрасными ногами.
        - Неужели? - прищурилась она.  - Значит, Вас только ноги интересуют?
        - Нет, еще то, к чему они крепятся.
        И они вдвоем расхохотались и долго тряслись от смеха, подпрыгивая на диване. Ощутил ее губы на своих, и комната закружилась, точно детская карусель.
        - Подожди… Пожалуйста, подожди.
        Собрав последние остатки воли, он отстранился.
        - Так нельзя.
        - Почему?
        - Во-первых, мы … в состоянии опьянения. А я-джентльмен.
        - А во-вторых? - она снова поджала под себя ноги и выпрямила спину.
        - Во-вторых… ты не свободна.
        - С чего это ты взял?
        - С того, что ты все время глядишь на телефон. И ждешь смски от мамы.
        - От мамы?! Я не от мамы… - она запнулась, сообразив, что он расставил ей ловушку.
        - Ничего я не жду! И не смотрю!
        - Смотришь-смотришь.
        - Ах, так. Пожалуйста! - она схватила телефон и окунула в свой широкий низкий стакан, затопив экран до половины.
        Он только моргнул.
        - Очень даже свободна! А вот ты-нет! У тебя - семья. А мне пора вызвать
        такси.
        - Виктор молча опустил свой черный айфон в стакан с жидкостью.
        - Кажется, мы не сможем вызвать тебе такси…
        - Ты, что, дурак?!
        - Точно, дурак. А теперь будем смотреть фильм.
        Он нашел «Красотку» в онлайн-просмотре и соединил компьютер с телевизором. Побежали вступительные титры. Вита опустила голову к нему на плечо. Он думал, что она спит, когда услышал:
        - Я хотела быть актрисой. Глупо, да?
        - У тебя бы получилось.
        - Ты просто так говоришь…
        - Нет, я в этом кое-что понимаю.
        - Ну, да. Поздно уже… пить боржоми…

        Через несколько минут она и вправду уснула. А он сидел и не шевелился, боясь, что она соскользнет с его плеча.
        Он долго не мог понять, что за противный звук настойчиво рвется в его сновидение. Наконец, сообразил, что это домофон. На ходу восстанавливая цепь произошедших событий, нажал кнопку ответа.
        - Да, - собственный голос спросонья звучал незнакомо.
        - Это Сергей, меня Аня прислала. Егор в больнице, - прерываясь, прочавкал динамик.
        Он крикнул: «Что случилось?!» - в лестничный пролет, но пришлось ждать невыносимую минуту, пока Сергей поднялся на этаж.
        - Егор в больнице, - повторил он.  -Сотрясение мозга. Тебе не дозвониться. Ты что, квасишь?!
        Но врач уже схватил с крючка в прихожей легкую куртку и бросил короткое:
        - Поехали.
        Потом вспомнил, что у него в квартире спит девушка, рванулся обратно. Потряс ее за плечо. Она открыла глаза. Он отрывисто произнес несколько предложений, не дожидаясь ответа.
        Мужчина за рулем скупо отвечал на град вопросов.
        - Упал. Дома. Ударился об угол стола.
        Плачущая бледная жена, деловито-собранный отец и раздающая медсестрам поручения мать. В рваном диалоге Виктор услышал: «Катался на самокате, гематома, без сознания… Бессильная ярость на мир захлестнула, закипела и выплеснулась через край.
        - Витя, оставь его! - Аня хрупким телом повисла на руке, прижимавшей к стене противника.
        - Если бы не твой чертов самокат! - прорычал он, сгорая от желания вмазать как следует.
        - Дурак ты! - оттолкнул его, Сергей.  - Додумался, забрать у ребенка игрушки! Что ему оставалось делать! Тоже мне, воспитатель!
        На крик прибежала медсестра, отчитала и пригрозила выставить на улицу всех.
        Отец принес новости - Егора перевели из реанимации в отдельную палату. Он по-прежнему без сознания. Остается только надеяться на лучшее.
        - Родители могут войти, - объявила медсестра, с подозрением глядя на Виктора.
        Они вошли и встали по разные стороны, избегая смотреть друг на друга.
        Детские кеды на полу. Крошечные, тряпичные, синие с серым рисунком какого-то мультяшного героя. Прошиты грубой белой ниткой по краю. Виктор почему-то не мог оторвать от них взгляда. Как будто они были здесь самыми важными, в этой палате, эти пустые синие кеды с лопоухим кроликом, а вовсе не мальчик в бинтах и трубках прямо перед ним.
        Что? - переспросила Аня шепотом.
        - Двадцать три. Двадцать третий размер обуви. На следующий год будет двадцать четвертый.
        - Он поправится, - в голос сказала Аня. И повторила еще громче.
        - Он поправится.
        - Конечно. Конечно, поправится. Он же - наш сын.
        Он придвинул стул ближе и сел.
        - И мы будем здесь, когда он откроет глаза.
        Он уронил голову в ладони, сдавил пальцами затылок. Почувствовал Анину руку в волосах.
        - Ты не виноват. Слышишь, никто не виноват! Дети падают.
        Он не отвечал. Он пытался подавить душившие его рыдания.
        - Все будет хорошо, - повторила Аня.
        ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
        -Привет.
        Солнце немного слепит глаза, и я щурюсь, глядя снизу вверх на мужчину в светлых выгоревших джинсах и белой хлопчатобумажной футболке. Темные, небрежно падающие на лоб, точно на макушке им не хватает места, волосы, широкая грудная клетка, рельефные плечи, узкая талия, легкий уверенный шаг. Да, он все тот же - Слава.
        - Привет.
        - Извини, задержался. Поезда не ходили в этом направлении, - он убирает мобильник в карман.
        - Что, рельсы разобрали?
        - Вероятно.
        Голубые зрачки насмешливо вспыхивают.
        - Отлично выглядишь.
        - Спасибо.
        Это уж точно. Зеркало в коридоре сообщило мне то же самое. Минимум косметики - тушь для ресниц, пудра, блеск для губ. Длинное платье в стиле Diesel, не слишком узкое, не слишком широкое, не слишком праздничное, не слишком повседневное. И туфли на каблуке, но не шпильке. Одним словом, золотое сечение.
        - Ну, что, пойдем? - Слава открывает передо мной стеклянную дверь, ведущую к лифту на верхний этаж, в кафе «Счастье».
        Мы заходим в лифт, я машинально нажимаю кнопку и совершенно не к месту вспоминаю рассказ Джанни Родари о людях со стеклянными головами. Они могли читать мысли друг друга. Я радуюсь, что у меня не стеклянная голова, потому что я сейчас думаю о моем навязчивом сне.
        - Я, честно говоря, удивился твоему приглашению.
        - Я тоже. Не ожидала от себя.
        Вот и все. Мы и приехали. Дверь отъезжает в сторону, и нас встречает хостесс. И не так страшно. Мы поднимаемся еще пролетом выше, с полочек на кирпичных стенах улыбаются белокрылые ангелы.
        - В зале или на веранде желаете присесть?
        Простой вопрос ставит меня в тупик. Я, как в «Поле Чудес», должна немедленно назвать правильное слово. Прекрасный день, чтобы сидеть на открытом воздухе, под ласковыми солнечными лучами, под щебет воробьев.
        - В зале, - быстро отвечаю я.
        Мы садимся друг напротив друга за столик у стены. Кафе почти пустое не считая нескольких гостей. Вторник, середина дня. Или среда. Неважно. Не до того сейчас. Я прокручиваю в голове заранее приготовленную речь. Приносят наши напитки - капучино мне и зеленый чай Славе.
        - За встречу, - улыбается он, приподнимая белоснежную чашку.
        - За встречу.
        - Мне показалось, я тебя видел на спектакле. Недели две назад, по-моему. Могло такое быть?
        - На спектакле? - удивляюсь я.  -Нет, вроде никуда не ходила в последнее время.
        - А, ну, значит, показалось.
        - Угу.
        - Рассказывай, как жизнь.
        - Да все хорошо. Замужем. Счастлива. Я, вот, собственно, и хотела встретиться, чтобы сказать…
        - Что замуж вышла? Так и написать могла бы.
        - Нет. Не перебивай, пожалуйста. Я хочу сказать, что…
        У меня заготовлен высокопарный монолог на тему «Спасибо, что ты ушел из моей жизни, тем самым дав мне возможность встретить настоящую любовь.» В общем, «кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали». Но в минуту, когда я открываю рот, в зал входит пара. Виолетта и Костя. Входят и немедленно меня замечают. Мой собеседник еще пытается понять, что вызвало такое удивление на моем лице, а Вита уже движется в нашу сторону. Как всегда, элегантная. Ее кавалер удостаивает меня легким наклоном головы, как мне кажется, насмешливым, и проходит на веранду.
        - Привет! - радостно улыбается мне подруга, но я слышу шум подводного течения в ее голосе.  - Какая встреча!
        - Познакомьтесь: Слава. Виолетта.
        - Очень приятно. Лучи голубых и синих глаз перекрещиваются.
        - А я вас где-то видела.
        - Я не впервые это слышу, - лукаво улыбается Слава.
        Они что, флиртуют?!
        - Ну, ладно. Не буду вам мешать. - она чуть приподнимает бровь, обращая ко мне эти слова.
        - Но не оправдываться же мне прямо здесь. Она уже повернулась спиной в черной шелковой блузе и внезапно…
        - А я вспомнила! Леся, он же играл в спектакле! Или это были не Вы? В «Идеальном муже»?
        - Я.
        - Ага! Леся, а ты сказала, что никого не знаешь!
        Я краснею, по-моему, до самых пяток.
        - Извините, мне нужно выйти.
        Я еще стараюсь сохранить непринужденный вид, но сердце колотится, точно перфоратор. Почему-то вместо туалета я спускаюсь вниз, в крохотный зальчик у лифта. Реальность оказывается постыднее сна. Чувствую ладонь на плече.
        - Ты что? - почти шепчет он мне в ухо. Я оборачиваюсь.
        - Я была на твоем спектакле. Это была я.
        Он пожимает плечами и садится за круглый, точно кукольный, столик.
        - А почему не сказала?
        Официантка делает попытку приблизиться, но Слава останавливает ее жестом. С обворожительной улыбкой.
        - Пока ничего.
        Смотрит на меня.
        - Слишком много чести. С чего я должна тебе говорить?!
        - Ясно.
        Мы молчим. Напряженно молчим. Ротик на замочек… Почему он молчит! Почему не поможет мне снова обрести почву под ногами… Тимур бы обязательно задал нужный вопрос. Тот, что плавит лед и помогает душе оттаять.
        - Ну, ладно. Расскажи, как дела. Чем занимаешься?.. - Слава закидывает ногу на ногу и скрещивает пальцы вокруг коленной чашечки.
        - Я вообще-то пришла не светские разговоры вести.
        - Тогда объясни, зачем ты пришла, - тон его язвительно-сладок.
        - Ни за чем. Дурацкая идея. Извини, что потратила твое время.
        Я поднимаюсь, железные ножки стула противно скрежещут по шершавой плитке. Скорей бы исчезнуть отсюда и все забыть.
        - Было больно?
        Тихий, едва уловимый звук. Оборачиваюсь.
        - Что?
        - Когда я ушел, тебе было очень больно? - лениво, точно от нечего делать, тянет он, рассматривая собственные пальцы, отбивающие дробь по столу.
        - Много чести! - хочу насмешливо фыркнуть я. И вдруг слышу строгий голос Тамары у себя в голове: «Открой рот!»
        - Очень, - тихо произношу.
        Он поднимает на меня глаза. И я думаю о си-бемоле: не веселая и не грустная нота; и веселая, и грустная одновременно. Нота соловьиной трели.
        - Каждый раз, когда ты уходил, мне было очень больно. Даже не представляешь, как.
        - А сейчас?
        - А сейчас я счастлива. Очень. Но… это твое сообщение выбило меня из колеи. И это… неправильно. Потому что тебя больше нет в моей жизни.
        - Извини… - он царапает ногтем ребро указательного пальца.
        - Это не твоя вина.
        - Нет… извини, что ушел тогда. Что исчез и не появлялся. Я давно хотел извиниться перед тобой. Но…
        - Ничего. Все хорошо.
        - Ты же понимаешь, что тебе без меня лучше.
        - Знаю.
        - Я… ведь…
        - Артист.
        - Точно.
        Мы улыбаемся друг другу. И дышать легче. Как же было просто сказать. И как сложно.
        - Пойдем наверх? Кофе, наверное, уже остыл.
        - Пока мы поднимаемся, приходит смска от Виты. Жду тебя в туалете!!!
        Я говорю Славе, что посещу дамскую комнату. Мою руки в розовом фаянсе, прикладывая ладони к пылающим щекам. Синеокая Немезида появляется через минуту.
        - Ну, рассказывай, что все это значит?
        - Что именно? Слава - мой старый знакомый.
        - Знакомый, значит… А почему… Ты что, изменяешь Тимуру? Конечно, это не мое дело…
        - Нет. И это не твое дело.
        - Ну, ладно, - она начинает мыть руки.  - Я думала, мы подруги.
        - Мы и есть подруги. И как твоя подруга я тебя прошу прекратить это самоистязание. Я понимаю, сейчас кажется, что он - единственный свет в окошке. Я тоже думала…
        - Все получилось, - говорит она, вытирая руки бумажным полотенцем.  -Он попросил меня переехать к нему!
        - Правда? Поздравляю… наверное.
        - Спасибо. Это, конечно, еще не свадьба, но уже - прогресс.
        - Я за тебя рада! Готова?
        - Мы еще поговорим, - грозит она мне пальцем, но уже с доброй улыбкой.
        - Поверь, причин для беспокойства нет.
        - Я верю.
        И мы возвращаемся к нашим столикам. Я вижу, как на веранде Вита счастливо улыбается своему кавалеру в экстравагантной футболке канареечного цвета с размытым арт-дизайном. Мне кажется, будто на мгновение ее взгляд тускнеет и уносится куда-то вдаль, прочь от самодовольного собеседника. Но то, наверное, тучка нашла на солнце.
        - Что ж, вот он - счастливый желанный хэппи-энд.
        Мы допиваем напитки, рассказывая друг другу выжимку нескольких лет жизни. Слава показывает мне фотографию годовалого сына.
        - Хорошенький! А мама у него есть?
        - Есть, - слегка улыбается он.
        - Это хорошо.
        Слава расплачивается за нас обоих, и я не протестую. Мы выходим на улицу, прощаемся, крепко сжав друг друга в объятиях.
        - Счастья тебе! - говорит Слава.
        - Взаимно, - отвечаю я.
        Мы расходимся в разные стороны. Я иду пешком несколько улиц, штормовая пена мало-помалу оседает на дно, и в моей голове воцаряется штиль. Бриллиантовые нити фонтана на Пушкинской площади сверкают в горячих солнечных лучах. Я присаживаюсь на скамейку, подставляя лицо прохладному бризу. Время от времени шаловливая капля воды долетает до меня и падает на нос или щеку. Огромный постер на кинотеатре уже анонсирует премьеру нового мюзикла «Унесенные ветром». Хотя на него и кастинг еще не провели. Уж я-то знаю. Ветер приносит запах сирени - тонкий, непередаваемо-приятный и свежий. И это мгновение становится таким прекрасным, что хочется крикнуть: «Остановись!» Безупречная гармония снисходит на этот крошечный атом Вселенной, и момент тишины приносит мне четкую установку следующего действия, как будто ангел, пролетая, шепнул, пощекотав крылом. Я звоню мужу.
        - Привет! Я только что виделась с одним знакомым из прошлого. Хотела, чтобы ты знал.
        - Хм… Мне надо волноваться?
        - Наоборот.
        - А ты сказала, что у твоего мужа черный пояс по карате?
        - Нет, но я сказала, как сильно я тебя люблю.
        - Ну, тогда все в порядке. Мне надо бежать - мы репетируем. Целую!
        - До вечера.
        ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
        Витя верил в высшие силы. Не в библейского бога, а во всеобъемлющую и все пронизывающую энергию положительных тенденций. Именно эта энергия позволяет просыпаться утром и доживать до вечера, выполняя намеченные планы. Эта энергия - есть основа эволюции и стремления всего живого к свету, теплу, добру. Скептик, несомненно, нашел бы изъяны в этой теории. Хотя и это было одно из проявлений законов положительных тенденций - каждый находит в жизни то, что ищет. Виктор никому эту теорию не навязывал, просто субъективно в нее верил. Именно к этой энергии обращался он мысленно, третий день сидя в палате Егора, лишь иногда ненадолго покидая пост. Пусть победит сила жизни. Пожалуйста, пусть победит жизнь!
        Егор открыл глаза. Моргнул густыми черными ресницами. И посмотрел на родителей, стоявших у его постели рука об руку. Пробежала, всколыхнула все тело волна неземного счастья, такого, перед которым меркнет весь остальной мир; кроме вот этих трепещущих ресниц.
        Прибежали медсестра и врач, провели тесты, проверили реакцию, - все было в порядке.
        - Мне приснилось,  - тихо сказал Егор, - что мы снова живем все вместе. Папа, мама и я.
        - Мы так рады, что ты проснулся, - Аня крепко поцеловала сына.  - Мы всегда будем рядом. Ты только выздоравливай, ладно, Дружок?
        Виктор попросил у Ани телефон - позвонить родителям. Она спросила, что случилось с его мобильным.
        - Сломался.

        Тот вечер, когда он браво утопил телефон в скотче, казался таким далеким… Девушка, заснувшая у него на плече… Позвонив по очереди сначала матери, а потом отцу, он вернул телефон Ане, еще раз погладил сына по макушке и вышел в туалет, освежиться. Подставил руки под холодную струю воды и ощутил страшную усталость, но страшную в хорошем смысле слова. Как после сложной операции. Когда в голове ни мыслей, ни эмоций и только приятная наполненность осознанием, что все в порядке. Дверь открылась, и вошла Аня. Как всегда тихо. Молча подошла и положила маленькую ладонь с розовыми короткими ногтями на его руку. Он закрыл кран, накрыл ее ладонь сверху.
        - Видишь. Все хорошо.
        Слова, которые она сказала ему в тот ужасный вечер. И поцеловал ее в губы. Спонтанно поцеловал, не думая. Она не отшатнулась. Смотрела на него спокойным взглядом зеленых глаз с залегшими темными кругами. Он почувствовал интуитивно, что вот он-тот момент, которого он ждал. Сейчас он скажет, что любит ее и хочет, чтобы она вернулась к нему. Что они должны быть семьей. И она согласится. Молча кивнет подбородком, и уйдут в историю Сергей с его Диснейлендом, свидетельство о разводе и встречи с сыном по выходным. Все будет как раньше.
        - Принести тебе кофе? - спросил он. Аня кивнула.
        Уже на пороге, когда он толкнул рассохшуюся скрипучую дверь кулуара, услышал:
        - У тебя кто-то есть?
        Он придержал дверь, ступив одной ногой наружу, и так застыл - половина там, половину тут.
        - Аня, нам надо будет поговорить. Всем вместе, с твоим… с Сергеем. Нам надо играть на одной стороне. Не против друг друга.
        Она кивнула.
        - Да. Хорошо, что ты предложил.
        Позже тем днем он заехал домой переодеться. Прошмыгнула глупая мысль увидеть Виолетту у себя в квартире. Повернул ключ в замке - дверь захлопывалась, поэтому он не волновался, как гостья покинула его жилье. Виолетты не было, но стаканы были вымыты, мусор убран в пакет под мойкой. Телефон - на столе, рядом с компьютером. Попробовал включить - получилось! Пропущенных вызовов было много, но ни одного от Виты. Зато сообщение от банка: «не забудьте получить свою карту.» Ну, конечно, он же забыл, зачем приезжал в банк. Хотя нет, не забыл. Приезжал он не за картой. Набрал Виолетту. Абонент был недоступен. Интересно, ей так же повезло с телефоном… или пришлось ремонтировать? Набрал сообщение в Мессенджере.
        « Привет! Позвони, как сможешь, пожалуйста.» И свой телефонный номер на всякий случай.
        Быстро сбегал в душ, переоделся и меньше чем через час был на работе. Зиночка и администратор Танечка, конечно, разволновались, увидев его. Они получили от него только распоряжение отменить всех пациентов на ближайшие два дня, а потом новое - еще на два дня. Услышав о несчастном случае, охали-ахали, посоветовали богу свечку поставить. Потом разбирались с расписанием, звонили пациентам, распределяли по свободным клеточкам. Так остаток дня пролетел.
        Уходя из кабинета, Виктор остановился на пороге.
        - Зиночка, вот как бы Вы поступили: как нужно или как хочется?
        - Это смотря, какие последствия, Виктор Евгеньич.
        - Хм… Последствия предсказать трудно. Непредсказуемые последствия.
        - Это ж, Виктор Евгеньич, как посмотреть. Иногда кажется, что нужно, а потом оказывается - и не нужно вовсе. А бывает, сделаешь, как хочется, ан-так, оказывается, и нужно было.
        - Вот она, народная мудрость! Отныне, Зиночка, буду Вас называть мастер Йода.
        - Йода? Это оттого, что у меня пальцы желтые? Так то ж не йод! То я грецкие орехи чистила вчера. Сестра с юга привезла. А они красятся, собаки.
        - Мастер Йода, Зиночка, это из фильма «Звездные войны», мудрый учитель джедаев.
        - А, ну их, - отмахнулась помощница.  - Я эту иноземщину не смотрю. У них все там стреляют да взрывают.
        - До завтра, Зиночка.
        - Сыну привет передавайте!

        Он сел в машину и посмотрел на часы. Еще не поздно заехать в банк. За карточкой. Но в отделении банка ему сказали, что Виолетты Владимировны сегодня нет.
        - А завтра будет?
        Такую информацию ему представить не могут. Пусть попробует позвонить по добавочному номеру. Мобильный телефон был по прежнему недоступен.
        ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
        Однажды вечером, много лет назад, совсем детьми, мы ехали с Виолеттой и ее мамой с соревнований. Было воскресенье, поздняя осень или начало зимы. В полупустом трамвайном вагоне горел тусклый свет, за окном разбавляли сумерки редкие уличные фонари. Мы обе заняли призовые места, получили грамоты и призы. Кажется, какие-то вазочки для конфет. Сиденья в трамвае были желтые и красные, пластмассовые, с длинной горизонтальной прорезью внизу спинки. Я всегда гадала, каково предназначение этой прорези. Может, экономили таким образом материал? Сейчас уже нет вагонов с такими сиденьями, а, может, и есть - где-нибудь в маленьком далеком городке. И люди там тоже гадают, для чего сделаны прорези под копчиком. Тем вечером я сидела на красном, вполоборота, а Вита с мамой - позади меня на спаренных желтых местах. Обсуждали выступления. Кто сколько раз уронил предмет, у кого оценка была выше…
        - Представляешь, - вдруг сказала Вита.  - А у этих людей сегодня ничего не произошло. Просто обычный день. А у нас - такое!
        - А у них просто обычный день, - кивнула ее мама.

        День кастинга для артиста - то же, что соревнования для спортсмена. В день кастинга сложно представить, что где-то, у кого-то сегодня обычный день. А, может, и не обычный, но занятый совершенно другими событиями. В день кастинга не существует никаких других дел. Сколько бы у тебя кастингов не было, каждый следующий - как первый. Каждая мелочь имеет значение: от цвета и фасона одежды - красное или черное… свободного покроя, придающее амплитуду движениям или облегающее, чтобы подчеркнуть фигуру… макияж - поярче, чтобы заметили или поменьше, чтобы выглядеть естественно… волосы распустить или собрать в гладкий пучок… до бумажного квадратика с номером - счастливый ли…

        Подходит моя очередь. Я приближаюсь к столу в коридоре, за которым сидят регистраторы со списками, анкетами и номерками. Называю фамилию и получаю номер двадцать два. Дважды одиннадцать. Десять плюс один. Десятое - дата моего рождения. Значит, счастливый.
        Коридор заполняется танцовщиками. Человек восемьдесят, не меньше. А кастинг разделен на два дня. Значит, около трехсот конкурсантов. Выберут двадцать, максимум тридцать. Но обо этом сейчас нельзя думать. Сейчас нужно думать только о хореографии. Я вижу знакомые лица среди участников. Здороваюсь. Обмениваемся несколькими фразами, смеемся. Снаружи. Внутри же мы натянуты как тетива. Предельная собранность. Боковое периферическое зрение улавливает любое движение регистраторов. Главное, не пропустить момент Х.

        Наконец, нас приглашают в зал. Обычное приветствие, представление комиссии: продюсеры, хореограф, директор, еще какие-то люди. Мне удается занять место во второй линии, справа от центра. Те, кто понаглее, выходят вперед, оттесняя соперников. Оказывается, напрасно. Всех снова просят выйти в коридор и приглашают первую группу - номера с первого по сорок пятый. Я вновь успеваю занять место ближе к зеркалу. Украдкой проверяю себя в отражении - среднего роста, пониже, чем блондинка рядом со мной в шортах -так низко на бедрах, и топе -так высоко на груди, что даже в танцевальном зале она выглядит неприлично голой; мой черный топ с тонкими лямками крестом на спине выгодно подчеркивает рельеф рук. Стройные мышечные ноги в черных леггинсах ниже колена, накачанные «балетные» икры. Темно-каштановые волосы я собрала в хвост, но не залакировала, чтобы в нужный момент распустить. Несколько непослушных витков торчат дыбом - приглаживаю их быстро. В общем, отражение мне нравится. Добавляем уверенную улыбку и блеск в глазах. Пять-шесть-семь-восемь.

        Шаг-шаг, точка-накрест, шаг-прыжок, контракшн, пируэт, вниз-голова-поворот-и-три, рука назад, потянулись, выпад-вперед-наверх, в пол, разворот…
        -Как ты все это запоминаешь, - удивился однажды Тимур, посмотрев мое выступление.  -Это же нигде не запишешь, все в голове!
        Все в голове. А еще точнее - в теле. Когда счет идет на секунды, голова не успевает запомнить. Мышцы двигаются быстрее рассудка. Она так и называется - мышечная память. Есть в этом удивительный пьянящий кайф - выучить комбинацию, что называется, с листа. Показали - повторили, дальше… Три - четыре раза станцевали с хореографом под музыку.
        - Ну, а теперь будем вызывать по номерам. Первая подгруппа - с первого по шестой номер.
        Я не смотрю на танцующих. Правило спортсмена - не смотри, когда выступает соперник. Если хорошо - будешь бояться, если плохо - расслабишься. В английском языке есть на этот случай замечательная поговорка: Do your best and forget the rest. Делай, что можешь и забудь обо всем остальном.
        С седьмого по двенадцатый…
        С тринадцатого по восемнадцатый…
        Хуже всего, когда короткая память прекращает свое действие, а долговременная действовать еще не начинает. Тогда наступает «блэкаут». Темнота. Провал. Или от сильного волнения. Минуту назад все сидело в теле безупречно. А вот встаешь - и хоть тресни. Провал в памяти. А второго дубля не будет…
        Девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два…
        Искусство - это способ выразить свое «я» внешними инструментами. Кастинг - это попытка доказать себе, что твое «я» интересно кому-то еще. Но от тебя лично зависит, ну, не более сорока процентов. Остальное - лотерея. Видение режиссера, видение хореографа, не говоря уже о «своих», которые «на короткой ноге» с хореографом или с режиссером, а то и с обоими. Да и просто - заметят ли тебя в толпе. Не пройденный кастинг - это маленькая смерть. Убийство своего «я».
        И все же… и все же не ради первых мест трудится истинный спортсмен, не ради признания работает артист. А потому, что получает наслаждение от самого процесса. Потому, что тридцать секунд, в которые тело выплескивает музыку в заданной последовательности движений, останутся самыми сладкими воспоминаниями в картотеке души. Те, которые согревают холодными вечерами и одинокими ночами. Те, ради которых стоит жить.
        Пять-шесть-семь-восемь…
        Спасибо. Следующая группа.

        Спасибо?! И только-то? Дайте же станцевать еще раз. Хотя бы раз. Я ведь столько умею! Я ведь столько могу сказать…
        Но мы отходим в сторону - номера с девятнадцатого по двадцать четвертый.
        Продолжение тянется невыносимо долго. Может, все-таки, попросят станцевать еще раз!..
        Но нет. Секретарь перекладывает карточки. Сейчас назовут номера, которые останутся на следующий этап. Остальным - спасибо. Вы все-прекрасные танцовщики… Бла-бла-бла…
        Номер два, три, пять, шесть… восемь, двенадцать, двадцать, двадцать два, двадцать три…
        Я несколько раз сравниваю свой номер на груди с прозвучавшими словами. Двадцать два. Первая цифра - двадцать, вторая - два. Кажется, верно. Это мой номер! Я остаюсь!
        Нам советуют отдохнуть - теперь черед второй группы, затем - небольшой перерыв и вторая часть.
        Отдохнуть… отдыхал ли Кутузов между сражениями?!
        Кое-как коротаю время. Немного болтаю со знакомыми, немного листаю фейсбук. Главное, поменьше думать. Главное, не потерять «волну».
        И вот нас зовут в зал. Теперь нас уже вдвое меньше, и мы все уменьшаемся в один заход. Блондинка в коротких шортах тоже здесь. Наверное, за смелость. Парная работа. Поддержки. Мне достается в пару темноволосый парень с круглым лицом, приятный, немного выше меня, крепкого телосложения. Илья.
        И все начинается сначала. Пять-шесть-семь-восемь.
        Через десять минут мы снова потные и разгоряченные. Ладони скользят при захвате. Плечо у Ильи скользит, когда он поднимает меня в арабеск вниз головой. Но это все не имеет значения. Удержаться любой ценой. Я впиваюсь ногтями.
        Снова делят на группы. Я оказываюсь в первой. Волнение улеглось - незнакомая обстановка стала привычной. Мужские руки держат крепко и поднимают уверенно. Мы выполняем комбинацию без ошибок и улыбаемся друг другу признательно. Ждем.
        Сейчас мы назовем номера, которые останутся на следующий тур. Вокальный.
        Слово щекочет где-то в районе копчика.
        Два, три, восемь, двадцать, сорок четыре…
        Что? Нет, вы, наверное, пропустили. Ошиблись номером. Не может быть!.. Мы же все сделали!.. Мы же все сделали! - хочу завопить я.
        Восемьдесят шесть и номер двадцать два.
        Она это, правда, сказала или это я закричала в агонии?
        Простите, двадцать два?
        Двадцать два, - кивает она с улыбкой.
        Мой партнер под номером восемьдесят шесть подмигивает мне. Что ж… отступать некуда.
        На вокальный тур заранее просили подготовить две песни: темповую и лирическую. Темповая у меня из мюзикла «Моя прекрасная леди» - «Я танцевать хочу», а лирическая - песня Ариэль из мюзикла «Русалочка». Почему эти? Просто понравились. Кроме того, знакомая певица сказала, что «Русалочку» хорошо принимают на кастингах.
        В перерыве съедаю принесенный с собой бутерброд и нахожу укромный уголок на верхнем этаже, чтобы распеться.
        С тех пор, как я распелась, прошло три часа. Последний час я тупо проговариваю мысленно первую строчку песни. Я просто хочу, чтобы назвали мой номер.
        Свершилось!
        Захожу в зал. Не тот, где мы танцевали - намного просторнее. Посредине стоит фортепиано. Комиссия - на стульях в первом ряду.
        -Пожалуйста, что Вы приготовили?
        Я называю произведения и отдаю аккомпаниатору ноты.
        «Ты - главная», - сказала мне Тамара. - «Когда будешь готова, дай знак пианисту. Веди себя уверенно. Как будто сто раз это делала.»
        Сто раз…

        Просят спеть припев «Моей прекрасной леди». Набираю воздуха в грудь, киваю головой. Конечно, надо было сначала кивнуть, а потом вдохнуть. Первая строка выходит слабо. Стараюсь не обращать внимания и продолжаю петь.
        - Я танцевать хочу до самого утра…
        Ох, не так я пела на уроках… Только не теряйся. Борись до конца! Пока играет музыка, еще есть шанс.
        Комиссия не выглядит особо вдохновленной. Они перешептываются, смотрят в записи.
        - Давайте вторую.
        - Сначала? - уточняю я.
        - А что там было?
        - Русалочка.
        - Сначала.
        И вот в этот короткий перерыв между песнями ко мне приходит осознание того, что я ПОЮ. Перед комиссией. На сцене. Я ПОЮ! И мысль эта меня до того забавляет, что я забываю испугаться. И начинаю куплет. Слышу музыку, льющуюся из-под пальцев аккомпаниатора. Слышу свой голос и слышу, как он ложится на музыку и как он звучит. И… перестаю думать. Мне дают допеть до конца. Удивительно. Такая длинная песня. Девушка слева, рядом с хореографом несколько раз звонко хлопает в ладоши. Внутри меня разливается восторг. Неужели это и в самом деле произошло!
        - Спасибо, - говорит режиссер. Я пытаюсь понять, улыбается она искренне или дежурно. Пытаюсь прочитать ее мысли. Вот, где были бы кстати стеклянные головы. Аккомпаниатор протягивает ноты и тоже улыбается. Насмешливо или уважительно?
        Сложнее, чем пройти кастинг - пережить его окончание.
        «Вырубите меня», - вот единственное мое желание, когда я выхожу на улицу. Еще обманчиво светло и солнечно, на самом же деле, уже начало седьмого. В театр я вошла в девять утра. Хочется все осмыслить и одновременно ни о чем не думать. Голод, жажда, усталость, возбуждение, - все смешалось в дикой пляске. Я немного отхожу от крыльца и стою в раздумьях. Даже звонить никому пока не хочется. Хочется просто тишины. Но я вижу пропущенный вызов от Виктора Евгеньевича, стоматолога. Странно. Из уважения делаю над собой усилие и перезваниваю. У него смущенный тон. Спрашивает, давно ли я разговаривала с Виолеттой. Неожиданный вопрос о забытом на сегодня мире. Я пытаюсь соединить в общую картину цепь воспоминаний и выбрать то, что можно знать моего стоматологу.
        - На прошлой неделе виделись с ней. А что случилось?
        - Надеюсь, ничего. Просто не могу ей дозвониться уже несколько дней. И на работу тоже.
        - Понятно. Я попробую позвонить и скажу, чтобы она перезвонила.
        - Буду признателен.
        Мысли нестройным полупьяным потоком перестраиваются в ином направлении. Я звоню Виолетте. Абонент недоступен. Возможно, ее горе-кавалер, наконец, образумился и повез ее в путешествие. Но есть же роуминг. Работа мысли ускоряется. Я вдруг замечаю, что нахожусь рядом с тем зданием, мимо которого проходили мы с Витой, когда она сказала: «Может, зайдем? Он здесь работает.»
        Через четверть часа я захожу в административное здание на Китай-городе и прошу добавочный номер такого-то. Добродушный усатый охранник (почему-то все охранники - усатые) называет цифры.
        - Слушаю, - очень официально говорит в трубку Константин.
        - Добрый день. Это Олеся, подруга Виолетты. Извини за беспокойство, но я не могу дозвониться до Виты. Вы же вместе живете…
        - Мы не живем вместе, - обрывает он меня ледяным тоном.
        - А она говорила, что ты…
        - Я уже неделю ее не видел и, в общем-то, не интересуюсь.
        - Козел ты, - спокойно говорю я и кладу трубку.
        Благодарю охранника, который смотрит на меня с удивлением, и покидаю здание.
        Приходит смска от Тимура. «Как дела?»
        «Только закончили. Дошла до второго тура. Спела ок.» Он прислал смайлики и поздравление. Но мой кастинг меня сейчас не интересует. Половина меня хочет отмахнуться и сказать: «все в порядке. Она взрослая.» Но другая половина насторожилась, приготовив кисти и черную краску, чтобы сочинить страшные тени. Даже самого сильного человека можно сломать. Что случилось после того дня в кафе «Счастье»? Почему у меня, занятой собственной жизнью, не возникло мысли позвонить подруге и узнать, как дела?..
        Я принимаю решение, но мне нужен напарник, кто-то спокойный и уверенный, с мужской логикой и хладнокровием. Кто-то кроме моего мужа, который на работе.
        - Виктор… я тоже не дозвонилась… Я поеду к ней домой…проверить.
        - Скажи мне адрес, я подъеду, - немедленно реагирует, и я ему благодарна. Значит, я не ошиблась. Я называю адрес.
        - Это район Юго-Западной.
        - Хорошо, я выезжаю, надеюсь, не застряну нигде.
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
        Я приехала на Юго-Западную первой и села на лавочке у остановки, время от времени нажимая кнопку вызова и слыша вновь и вновь, что абонент недоступен. Через полчаса на экране высветилось имя Виктора.
        Синий БМВ - башмак. 423.
        От метро до дома Виолетты, в котором она купила однокомнатную квартиру после Олимпиады, было пять минут езды.
        - Вон тот дом. Второй подъезд.
        - А этаж?
        - Одиннадцатый.
        Виктор припарковался под развесистым деревом. Тонкая ветка уперлась в лобовое стекло.
        На входной двери стоял домофон. Я набрала номер квартиры - 87 и нажала «В». Долгие безответные сигналы. Мы переглянулись. Через пять минут дверь открылась, выпуская старушку в платке, которая подозрительно на нас покосилась. Мы проскользнули в подъезд и вызвали лифт. Настойчивый трезвон в дверной звонок также не дал результатов.
        Виктор приложил ухо к глазку железной двери.
        По-моему, там кто-то есть.
        Что будем делать? Может, в службу спасения позвонить…
        Но Виктор, не отвечая, нажал кнопку соседнего звонка. Немного погодя дверь открыл молодой парень со светлой козлиной бородкой.
        - Здрасте.
        Вместо переднего зуба у него была дырка.
        - Привет. Не знаешь случайно, в этой квартире кто есть? - спросил Виктор.
        - Маруся, иди сюда, - шикнул на толстую белую кошку парень, картавя букву «р». Маруся, не поведя ухом, устремилась вниз по лестнице.
        Я догнала ее и передала хозяину.
        - Спасибо, - щербато улыбнулся тот.  -Точно не могу сказать. Никто вроде не приходил.
        - А хозяйку давно видел?
        - Виолетту-то? Да, пожалуй, с неделю. А, точно, я в субботу рисовал у той стены. И какой-то шум там был, грохот. А чо стряслось-то?
        - К тебе на балкон можно?
        - Ну, зайдите, - парень отодвинулся в сторону, продолжая поглаживать кошку, хотя та была явно не в восторге - хвост так и гулял маятником из стороны в сторону.
        Квартира была заставлена чистыми холстами и нарисованными пейзажами. Пахло кошками, краской и еще чем-то подгоревшим. Виктор с силой потянул перекошенную пластиковую дверь балкона. С одной стороны стоял стеллаж с закатанными банками огурцов и яблок. На полу, под ногами, валялись столярные инструменты. Виктор свесился через перила.
        - Вот это получается ее квартира, так?
        - Да.
        Расстояние между балконами было не больше метра.
        - Всегда ругал новые дома балкон в балкон, - усмехнулся Виктор, закатывая рукава бежевой сорочки.
        - Ты что перелезать будешь?!
        Он снова не ответил, что-то прикидывая в уме.
        - Давай позвоним в МЧС. Ты с ума сошел!
        Я посмотрела вниз и охнула. Одиннадцатый этаж.
        - Подожди, - вдруг вмешался художник.  -Я веревку принесу. Для страховки.
        Тоже мне, альпинист нашелся. Лучше бы я сама поехала.
        Он притащил моток толстой плетеной веревки.
        - Вот. Я в походы беру.
        - И что ему эта веревка! Вы оба - ненормальные.
        - А доски у тебя нет случайно? Толстой, чтобы с этого края до того.
        - Щас, - художник умчался и вернулся в обнимку с деревянной доской в сиренево-золотых цветах сирени.  - Мне на реставрацию отдали. Ширма. Подойдет?
        Вдвоем они водрузили доску на перила и продвинули в длину. Она как раз захватила поручень соседнего балкона, образовав мост «под куполом цирка».
        - Ну, вот, отлично! - обрадовался Виктор.  -Теперь еще притащи табуретку и давай свою веревку.
        Обвязав Виктора вокруг талии, другой конец парень туго закрутил вокруг балконной решетки.
        Врач выпрямился во весь рост на деревянной, забрызганной разноцветной краской, табуретке и, держась за стену, шагнул на доску, подальше от короткого края. Художник и я с двух сторон обеими руками удерживали конструкцию.
        - С богом,  - шепнул Виктор и, раскинув руки в стороны, побежал по доске. Мы не успели опомниться, как он уже спрыгнул на соседний балкон. Мы громко зааплодировали.
        - Ух, - выдохнул сосед.  - Я бы так не смог.
        - Да уж.
        - А он ей кто, парень что ли?
        Я пожала плечами. Хороший вопрос.
        - Друг.
        Тем временем Витя отвязал веревку, художник втащил свой объект реставрации обратно в комнату. Сюрреализм какой-то, - подумала я, глядя, как стучится в окно квартиры Виктор. Он вдруг исчез в дверном проеме.
        Мы с художником бросились на лестничную клетку. Дверь была по прежнему заперта. Прямо кроличья нора - заходишь и исчезаешь. Я слышала его шаги за дверью.
        - Витя! - забарабанила я, наплевав на остальных соседей.
        Истошный женский крик разодрал тишину.
        - Господи!
        - Ну, по крайней мере, она жива, - философски заметил сосед.
        - Была до сих пор.
        - Ладно, я тогда пойду, - он посмотрел на меня загадочно.
        - Спасибо за помощь.
        - Да… А Вашей маме зять не нужен?
        - Уже есть.
        - Жаль. Я вот Виолетте все блины пеку, а она не реагирует, - сокрушенно пожаловался он.
        Я сочувственно покачала головой.
        - Да, она такая…
        - Ну, пока, - махнул он и удалился, прихватив готовую к побегу кошку.
        В двери что-то заскрежетало и она, наконец, открылась.
        - Заходи,  - сказал Виктор.
        - Что с ней?
        Все в порядке. В ванной.
        Я постучалась и, не дожидаясь ответа, вошла. Вита, замотанная в полотенце, вторым вытирала волосы.
        - Вы что, совсем обалдели?!
        - Да мы не знали, что и думать! Не берешь телефон, на работе тебя нет и… - я запнулась. Лучше не упоминать о Косте.
        - А как вы сюда попали?
        - На вертолете. Витя перелез через балкон.
        Она выпрямилась, распустив по шее длинные влажные локоны.
        - Как это перелез?
        - Вот так. С риском для жизни. Так что уж объясни, что с тобой происходит!
        Она вздохнула и села на край ванны.
        - Я устала.
        - Опять поругалась с Костей?
        Он сделал предложение.
        - Поздравляю!
        - Не мне.
        - А…
        - Той своей.
        - Так он же тебе переехать предложил?
        - Он сделал ей предложение. Она отказала. И он предложил мне переехать к нему.
        - А как ты узнала?
        - Он сам сказал.
        - Слушай, ну, молодец, что не стала терпеть…
        - Да нет. Надо дальше бороться. Это же хорошо, что она отказала. Значит, у меня есть шанс.
        - Я посмотрела на подругу с подозрением. Она что, прикалывается?
        - Просто я устала. Мне просто надо отдохнуть. Недельку. От него, от работы… Спать все время хочется… А, он что, правда, через балкон лез?
        - Не веришь-спроси соседа своего.
        - Ох, этот сосед…
        Когда мы вышли из ванной, Виктор возился в кухне. В квартире царил беспорядок. Толстые гардины плотно задернуты, на полу - коробки из-под зефира, конфетные обертки, тумбочка почему-то перевернута, и рамки с фотографиями валялись на полу: Вита с кубком в руках. Вита с медалью на пьедестале. Мы вдвоем с ней, под снегом, в смешных красных колпаках.
        Она залезла под одеяло в постель.
        - Вы там сами, ладно? Я полежу.
        Я собрала с пола мусор, подняла тумбочку, расставила фотографии. Вита отреагировала только, когда я попыталась раздвинуть шторы - громко воспротивилась.
        На кухне Виктор разливал кипяток в расписанные гжелью чашки.
        - А крик почему был? - спросила я его.
        - Я зашел, в квартире никого. Темно. В ванной свет горит и тихо. Я зову-она не отвечает. Честно сказать, я здорово трухнул. После той истории.. с ее папой - он приглушил голос.
        - Она тебе рассказала?!
        - Ну, да. Так вот, открываю дверь. Полная воды ванна и - никого. И тут выныривает голова. Увидела меня и как давай вопить. Я еле ее успокоил. Еще и обрызгала.
        - Слушай, не знаю, какие у вас с ней отношения. Но у нее сейчас трудный период.
        - Это я понял…
        - По-моему, на этот раз все зашло в тупик. И ей кажется, что она проиграла. А она…
        - Боится проиграть.
        - Вроде того.
        Он выудил откуда-то из шкафа разделочную доску и поставил на нее чашки.
        - Прошу! - весело объявил он, входя в комнату.  - Тебе чай в постель или в чашку?
        - Закроете за собой дверь, - пробормотала Вита из-под одеяла.
        - А мы без тебя не уйдем.
        Виктор уселся в белое икеевское кресло.
        - Я спать хочу…
        - Всю жизнь проспишь…
        - Вот и прекрасно.
        - Даю три предупреждения. Если сама не пойдешь…
        - То что?
        - Увидишь. Олеся, собери, пожалуйста ее вещи. Зубную щетку там, сменную одежду. Все, что понадобится в недельном путешествии.
        Я молча повиновалась.
        - Ни в какое путешествие я не поеду, - проскулила Вита.
        - Предупреждение номер два.
        - Оставьте меня в покое.
        В углу оказался дорожный чемодан. Когда Вита не ответила на вопрос, что в нем, пришлось забыть о хороших манерах. Я подняла крышку, и оказалось, что он заполнен как раз тем, что может пригодиться в недельном путешествии. Видимо, она так и не распаковала вещи, сбежав от своего ненаглядного.
        - Я полицию вызову.
        - Вызывай, - обворожительно улыбнулся врач.
        Когда через полчаса никаких подвижек в состоянии больной не произошло, Витя отставил чашку, поднялся, сгреб мою подругу вместе с одеялом и, забросив на плечо, направился к лифту.
        - Захватишь сумку?
        Пока я искала ключи от квартиры и впопыхах сбрасывала все, что еще могло понадобиться Вите в загадочном путешествии, вопли на лестничной клетке стихли. Схватив бледно-зеленую кожаную сумочку, чем-то наполненную, я выбежала на лестничную клетку и снова столкнулась с художником, подозрительно выглядывавшим из-за своей двери.
        - Что там у вас происходит?
        - Все в порядке. Он - врач, - невпопад ответила я и, захлопнув дверь, понеслась вниз по ступенькам дабы избежать новых вопросов.
        Вита, укутанная в свое белое с голубыми цветочками одеяло, рыдала на первом сиденье.
        - Куда ты ее везешь? - спросила я, передавая чемодан Виктору. Он открыл багажник.
        - Не волнуйся. Ей сейчас везде лучше, чем здесь. Я тебе вечером отчитаюсь, хорошо?
        - Ну, ладно, - вздохнула я.  - Спасибо.
        - Не за что, - он подмигнул и сел за руль. Крикнул в окно.  - До метро подбросить?
        - Не надо. Я прогуляюсь.
        Синий БМВ укатил. Виктору лучше запастись терпением. Надеюсь, он знает, что делает.
        Посмотрела на часы и охнула: начало двенадцатого. Ничего себе денек. Казалось, кастинг был не сегодня утром, а когда-то давным - давно.
        Позвонил Тимур.
        - Ты где?
        - На Юго-Западной. Еду домой. Не поверишь, что у меня сегодня случилось.
        - Приезжай скорей. Я соскучился!
        - Я тоже. Даже не представляешь, как.
        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
        Виктор терпеливо перенес рыдания, причитания и требования вернуться. Вита замолчала, когда он выехал на Ярославское шоссе.
        - Ну, и куда мы едем?
        - Увидишь.
        - А я, между прочим, голая.
        - Я предупреждал.
        - Какая тебе вообще разница?!
        - Голая ты или нет?
        Мимо проносились зеленые поля и пригорки, перемежаемые тонкими ручейками.
        - Зачем ты мне звонил? У тебя жена и ребенок!
        - Бывшая жена.
        - Неважно.
        - Для меня важно. Почему не отвечала на звонки?
        - Не хотела. Ты же не хотел сообщить мне, в чем дело и почему тебя не оказалось дома, когда я проснулась. И где ты был всю неделю!
        - Я…
        - Ну, и не надо мне оправданий. Ты мне никто и ничего мне не должен!
        - Что ты заладила - никто да никто! Кем ты хочешь, чтобы я тебе был?! А?! Скажи, кем?
        - Знаешь, что! Я тебе использовала, чтобы заставить ревновать другого человека! Вот так! Ничего мне от тебя не нужно! Ни от кого не нужно! - она завернулась потуже в одеяло, подняв задний край точно воротник Снежной королевы.
        - Получилось?
        - Вот только не надо притворяться железным рыцарем. Как будто тебя это не задевает!
        - Ну, а я слукавил, что вспомнил твое лицо из передачи. На самом деле я об этом прочел в Википедии. Загуглил твое имя и прочитал.
        - Я так и думала.
        - Ну, что, теперь мы квиты?
        - Зачем?
        - Что зачем?
        - Зачем ты загуглил мое имя? Зачем пригласил меня в кафе? Зачем вообще все это?
        Он молчал.
        - А зачем ты согласилась?
        - Я же сказала - надо было.
        Он не ответил. Она вздохнула и тоже замолчала, откинулась на спинку. Виктор включил музыку. Следующие два часа они не произнесли ни слова.
        Они проехали больше половины, когда он снова услышал ее голос.
        - Мне надо в туалет.
        Он свернул к одинокому зданию мотеля, со стандартным названием «У дороги».
        - Может, переоденешься?
        - Может быть, - буркнула она.  - Дай мне сумку… пожалуйста. Он усмехнулся, вытащил из багажника чемодан, передал ей, деликатно захлопнул дверь и отправился обозревать незавидные окрестности в полумраке дорожного освещения. Через какое-то время дверь открылась, и Вита вышла в джинсах, футболке и кроссовках.
        - Ну, вот, другое дело! - подмигнул Виктор.
        У меня волосы мокрые.
        - Ну, пойдем - проверим, найдется ли у них пара вентиляторов.
        Недовольное выражение лица работницы мотеля, которую оторвали от просмотра крошечного телевизора, вытянулось с еще большим презрением, когда она услышала, что посетителям нужны лишь туалет и фен.
        - У нас тут не парикмахерская.
        Тем не менее, вежливость мужчины и предложенная тысяча рублей сделали невозможное возможным. Она удалилась в какую-то подсобку и вынесла довольно приличный фен.
        - Последняя дверь справа.
        Пока Виолетта приводила себя в порядок, Виктор сделал звонок, который привел его в хорошее расположение духа.
        - Готова?
        Девушка смерила его взглядом.
        - К чему?
        К продолжению путешествия.
        - Она царственно прошествовала к автомобилю.
        - Мы что, в Ярославль едем? - воскликнула она, увидев дорожные указатели.
        - Все возможно…. - загадочно качнул головой Виктор.
        Он что-то забил в навигатор и, двигаясь почти в полной темноте по каким-то узким проселочным дорогам, они выехали к речному причалу.
        Площадка была заставлена транспортом - легковушки, огромный, точно динозавр, генератор, несколько вагончиков-прицепов, грузовик, желтый вагончик - туалет… Вокруг сновали люди с фонариками, бегая по направлению к приставшему пароходу и от него.
        - Это что… съемочная площадка? - Вита приподнялась на откинутом почти горизонтально сиденье и вгляделась в темноту.
        - Точно. Пойдем. Познакомлю тебя кое с кем.
        Они вышли из автомобиля, Виктор направился к одному из вагончиков. Никто не обращал на них внимания.
        - Простите, - окликнул Витя пробегавшего мимо с мотком проводов в руках юношу.  - Административный вагончик где?
        - Вон там, - махнул рукой парень и, уже на бегу, обернулся, пятясь спиной.  - А вам кто нужен?
        - Серова Галина Степановна.
        - Аа, так она на палубе!
        - Спасибо.
        - Только осторожнее. У них там аврал!
        - Еще бы! - понимающе кивнул врач.  - Пойдем-пойдем, - крикнул он спутнице.
        Чем ближе они подходили к пароходу, тем отчетливее слышался раздраженный женский голос.
        - А мне нет дела, как она домой поедет! Я не собираюсь тратить бюджетные деньги на бестолочей! Ты понимаешь, она же - ассистент по актерам! А у меня ни одного актера на площадке. Кадр стоит, а она там чай пьет! Позавчера у Черновой заключительный съемочный день был, так она и словом не обмолвилась. Если бы я не заметила - заслуженная артистка России осталась бы цветов. А мне потом ей в глаза смотреть! Нет-нет-нет, вон! Сейчас же. И пришлите утром нового ассистента. Слышишь, рано утром уже на площадке должен быть. Все. - Галина Степановна нажала отбой и посмотрела на прибывших.
        - Витя, привет. Дурдом какой-то.
        - Мама, познакомься. Это Виолетта. Галина Степановна, директор этого дурдома.
        - Здравствуйте.
        - Привет. А мы вот рассвета ждем - у нас сцена. Чай-кофе будете?
        Виктор посмотрел на спутницу, но та увлеченно вглядывалась в светящийся пароход.
        - А можно… внутрь?
        - Можно. Все равно пока свет выставляют. Скажи - Галина Степановна разрешила.
        Когда девушка была достаточно далеко, мама поправила как всегда безупречно уложенные в творческом беспорядке волосы и прищурилась.
        - Ну, рассказывай.
        - Хорошая девушка. Спортсменка.
        - Комсомолка и красавица…Понятно. У вас что, серьезно?
        - Пока не знаю. Мам, у меня просьба. Пусть она тут покрутится, на площадке. Она, правда, сообразительная.
        - С каких это пор ты стал протежировать юные таланты?
        - Мам, я же не часто о чем-то прошу?..
        - Так… - мать покрутила в руках очки в модной дорогой оправе.  -Может, она пока за актерами посмотрит… Большого ума не надо…
        - Спасибо! - он чмокнул мать в щеку.
        - Ну, это мы еще посмотрим, стоит ли овчинка выделки.
        - Витя! - вдруг раздался крик и из темноты вынырнула стройная фигура.  -Ой, извините. Галина Степановна, у вас что, Корнейчук - режиссер?
        - Ну, раз он там стоит, значит, он и режиссер.
        - А я с ним однажды работала. То есть у него, в массовке.
        - Да? Актриса, что ли?
        - Нет… Просто пригласили… - замялась Вита.
        - Интересно. У нас тут ассистент по актерам уволилась. Пока они нового пришлют… А нам бы дожить до рассвета…
        - Я могу! То есть могла бы… помочь, если, конечно…
        - Ну, вот и чудно. Пойдем, я тебя познакомлю. Вить, иди, чаю попей. Там Лена - координатор в вагончике. Найдешь.
        И обе женщины удалились к высившемуся на пристани пароходу. Врач смотрел им вслед.
        - Ну да, не стоит благодарности, - пробормотал он, но на губах играла довольная улыбка.

        Несмотря на кофе, любезно приготовленный Леночкой, его разморило. Забравшись на верхнюю полку, свободную от офисной техники, он с наслаждением вытянулся и прикрыл глаза. И, как оказалось, заснул. Проснулся внезапно и быстро - точно сдернули с глаз черную повязку. Вита стояла рядом с ним и внимательно смотрела. На него.
        - Привет.
        - Привет.
        Они поиграли в гляделки.
        - Так все-таки, зачем ты меня сюда привез?
        Он продолжал смотреть на нее и даже не думал над ответом. Ему нравилось просто на нее смотреть. Она сделала шаг вперед, и поцеловала в губы.
        - Ну, вот я трезвая…
        …
        - И свободная.
        - А я в тебя влюблен… - наконец, сказал он те слова, что уже давно рвались на волю.
        На этот раз поцелуй длился намного дольше.
        ЭПИЛОГ.
        ТРИ МЕСЯЦА СПУСТЯ.
        Мне приснился сон. Узкая душевая кабина, похожая на те, что бывают в фитнес-центрах. Мужчина притягивает меня к себе и задергивает белую в голубых цветах шторку. Каким-то образом я оказываюсь с обеих сторон этой шторки. Я не вижу нас, но я знаю, что там, за шторкой мы занимаемся любовью. Я чувствую прикосновение его рук, возбуждение, охватывающее нас обоих, сладостное упоение друг другом. Я просыпаюсь. Тимур слышит, что я открыла глаза и поворачивается ко мне. Мы лежим, соприкасаясь кончиками носов.
        - Мне приснился сон, - говорю я.
        Он молча ждет продолжения, и я шепчу ему на ухо.
        - Не уверен, что мне нравится, когда ты изменяешь мне с моим астральным двойником!
        - Поверь, ему до тебя далеко.
        - А ты не опоздаешь?
        - Не опоздаю…
        - У кого-то сегодня премьера!
        Он нарочно ждет, пока я соберусь ответить и зажимает мне рот поцелуем.
        Я прохожу мимо афиш, анонсирующих премьеру мюзикла « Унесенные ветром», и улыбаюсь. Показываю охраннику пропуск на проходной. Костюмы уже разложены в гримерной. Я беру микрофон и позволяю себе минуту торжества. Через несколько часов я выйду на сцену и буду петь о любви - настоящей и надуманной, о той, что выдержит любые испытания и той, что блекнет со временем под натиском жизни.
        У меня не сольная партия - роль в ансамбле, несколько строчек в общем хоре голосов. Но это неважно. Это только начало. А мы, спортсмены, умеем начинать сначала. Театр заполняется людьми - артисты, гримеры, постижеры, звукорежиссеры, режиссерская группа, - все те, кто претворяет идею в жизнь. Я окунаюсь в ворох приготовлений и повторений. И все эти несколько часов трепещет в груди легкий приятный холодок. Предстартовое волнение. Оно не отпускает до самого начала… до того мгновения, когда открывается занавес и разливается в воздухе музыка.
        Пять-шесть-семь-восемь!
        -Поздравляю!  - Тимур целует меня. Он очень элегантен в черном костюме с бабочкой.
        - Спасибо!
        - Мне очень понравилось!

        Отзвучали аплодисменты, вызывающие артистов на бис. Закрылись кулисы и вот он - момент, когда все позади. История рассказана. Слезы пролиты. Радость спета. Конец спектакля.
        Мы снимаем парики и микрофоны, поправляем макияж, переодеваемся в праздничную одежду и спускаемся в зал. На праздничный фуршет. Продюсер произносит торжественную речь.
        - Смотри, кого я нашел, - говорит Тимур.
        - Виолетта в гипюровом красном платье ниже колена обнимает меня.
        Виктор с чувством пожимает руку.
        - Прекрасный спектакль!
        - Спасибо! Спасибо, что пришли, - улыбаюсь я.
        - Шампанского? - я взглядом отзываю Виту в сторону. Мужчины заводят разговор между собой.
        - Как дела? - шепчу я, протискиваясь к подносу с искрящимися бокалами.
        - Хорошо, - загадочно улыбается Вита.
        - Хорошо, в смысле, «все ок», или хорошо, в смысле, « я счастлива»?
        - Второе. В следующем месяце иду на курсы актерского мастерства.
        - Неужели? - улыбаюсь я.
        - Ну, да. Галина Степановна сказала, что у меня есть способности.
        - А работа?
        - Пока работаю. Но…нет, спасибо, - отказывается она от вина.
        - За рулем, что ли?
        - Нееет…
        - Подожди… Ты…
        Я бросаю взгляд на ее безупречную талию.
        Подруга застенчиво кивает.
        - Два месяца.
        Тут уж приходит мой черед поздравлять.
        - Значит, все хорошо?
        - Да, - она пожимает плечами и счастливо улыбается.
        - А сын его как?
        - Ой, мы с ним отлично ладим! Вчера играли в футбол, и Егор сказал, что для девчонки я неплохо играю! Представляешь? - она смеется.
        - О чем это вы тут сплетничаете? - Виктор обнимает Виту за талию и нежно целует.
        - О кариесе.
        - Кстати, кто следующий готовит ужин? - спрашивает Тимур.  - По-моему, надо сделать это традицией.
        Мы все дружно соглашаемся.

***
        Мы не знаем, почему встречаем тех или иных людей на жизненном пути. Что нас с ними связывает. Через сколько жизней тянется та или иная нить… Мы не знаем, почему появляется то или иное чувство. Из каких недр рождается мысль. Как формируются желания. Что мы должны знать - это то, что веселая и грустная музыка пишется из одних и тех же двенадцати нот, которые подбираем мы сами.
        Все зависит от того, с каким настроением петь си-бемоль.
        КОНЕЦ.