Добро пожаловать в реальный мир Кэрол Мэттьюс
        Романы о таких, как ты
        Талантливая, но неудачливая певица Ферн работает в одном из лондонских пабов, мечтая о том, что в один прекрасный день ее голос покорит публику. И однажды фортуна предоставляет девушке удивительный шанс: она знакомится с обворожительным Эваном - знаменитым и влиятельным оперным певцом. Их судьбоносная встреча дарит Ферн возможность воплотить свою самую заветную фантазию и радикально изменить прежнюю скучную и серую жизнь. А неотразимый красавец Эван, давно оградивший себя от настоящих чувств, заново открывает полный красок и эмоций окружающий мир и обнаруживает, что слава и деньги не могут сделать человека по-настоящему счастливым.
        Кэрол Мэттьюс
        Добро пожаловать в реальный мир
        Глава 1
        - Мне нужно еще денег.  - Чуть наклонив стакан, я нацеживаю очередную пинту пива.
        - Кому не нужно, чел!  - прищуривается на меня сквозь пелену сигаретного дыма мой давний приятель Карл.
        Он сидит напротив, упершись локтями в барную стойку, и я отвечаю ему одной улыбкой - из-за царящего в пабе неумолчного гвалта довольно трудно быть услышанной, а я все же хочу поберечь голос.
        Карл определенно появился на свет не в свое время. Он был бы куда счастливее где-нибудь в семидесятые - из него точно бы вышел настоящий идол рока. А вот в наши дни его потрепанная джинсовая куртка, хипповатые волосы до плеч и извечная манера отвечать: «Клево, чел»,  - как-то не очень вяжутся с современными образчиками персонального стиля.
        Карла я знаю как облупленного, мы с ним прошли бок о бок долгий путь. Кажется порой, чересчур даже долгий.
        - Нет, мне действительно надо надыбать где-то денег. На сей раз и впрямь все плохо.
        - А когда оно было иначе,  - небрежно роняет Карл.
        - Джо уже просто утопает в счетах, надо что-то делать.
        Джо - мой старший брат, но так уж сложилось, что именно я ему опора. Впрочем, я вовсе и не против такого расклада: братишка мой оказался в той ситуации, когда рад любой возможной помощи.
        - Ты и без того на двух работах, Ферн.
        - Это я и сама знаю.  - Касса производит свой цифровой аналог прежнего «трень-брень», и я, старательно улыбаясь следующему посетителю, тянусь за новым стаканом.
        - А что еще ты можешь сделать?
        И впрямь, что еще? Выиграть в лотерею? Или, в надежде подзаработать, нацепить юбку покороче да принять заветную позу у выхода с «Кинг-Кросс»? Или найти себе третью работу, которая будет требовать от меня минимум усилий, давая при этом максимум дохода?
        Вкратце могу посвятить вас в свои, как я обычно называю, обстоятельства.
        Мой братишка Джо перебивается за счет пособий и уже давно настолько по уши погряз в долгах, что занимать ему больше просто не у кого. Сразу скажу, что брат вовсе не относится к тому расхожему типу людей, живущих на пожертвования,  - бестолковых ленивых бездельников. Джо не в состоянии работать, поскольку на руках у него больной сын Нейтан. Мой любимый племянник - пятилетний белокурый лапулечка-кудряш - страдает ужасной астмой. Без преувеличений - самой что ни на есть ужасной. И ему требуются непрестанные внимание и уход. И к этому-то ежечасному вниманию и уходу его мать - блистательная Кэролайн - оказалась совершенно не способна. Она бросила моего дорогого братца и их единственное дитя, когда Нейтану едва исполнился годик. И хоть обзовите меня брюзгой и занудой, но это едва ли можно было расценить как лишний шанс малышу на выживание.
        Если кто думает, что жить на подаяния от государства проще простого, или если кто считает, что быть единственным родителем больного чада сущий пустяк,  - тот человек, мягко выражаясь, сильно ошибается. У брата вырисовывалась многообещающая карьера в банке. Ну да, положим, звезд с неба он не хватал, и ему едва ли суждено было когда-нибудь появиться на Би-би-си в вечернем новостном обзоре в дорогом костюме в тонкую полоску, излагая свое весомое мнение о ситуации на финансовом рынке. Однако Джо неизменно получал высокие оценки руководства, регулярные продвижения по служебной лестнице, скромные прибавки к жалованью - и в перспективе ожидал более-менее стоящей пенсии. Когда же Кэролайн от них отчалила, Джо от всего этого разом отказался, чтобы сидеть дома и ухаживать за сынишкой. Уже за один этот шаг он заслуживает от меня всяческой помощи и поддержки.
        - Через минуту твой выход,  - выразительно взглядывая на часы, кричит мне хозяин паба, которого мы между собой давно прозвали Господин Кен.
        В точности как пинты, что одна за другой наполняются за усеянной пивными кляксами барной стойкой, я здесь тоже, что называется, «в обороте». Каждый вечер с понедельника по субботу (поскольку по воскресеньям в пабе «Голова короля» устраивают квиз[1 - Квиз (или квиз-найт, от англ. Quiz-night)  - букв. «вечер вопросов»  - интеллектуальная викторина, являющаяся весьма распространенным видом досуга в Европе (Здесь и далее примечания переводчика).]) у меня по два получасовых гига: я исполняю незамысловатые популярные песни для крайне нетребовательной к музыке аудитории.
        Мигом закончив наполнять бесконечную череду стаканов, я киваю Карлу:
        - Готов?
        Карл подрабатывает здесь тем, что аккомпанирует мне на пианино. И опять же, думаю, он был бы куда счастливее нынешнего, будь он ведущим гитаристом - а на гитаре он играет не менее блестяще!  - к примеру, в Deep Purple или в какой-нибудь другой подобной группе. Скакал бы как одержимый по сцене, выводил десятиминутные соло и отчаянно тряс головой, извергая в музыке свою томящуюся душу. Но ведь и Карлу, при всех его искрометных талантах, надо на что-то кушать.
        Мой друг легко спрыгивает с барного стула, и вместе мы направляемся к небольшому возвышению в глубине заведения, имитирующему для нас сцену. За спиной у нас к стене пришпилена рядком канцелярских кнопок старая занавесь с остатками осыпавшихся блесток.
        Несмотря на бунтарски-вызывающую, хипповатую наружность Карла, он самый стабильный и надежный человек, что мне только доводилось встречать в жизни. По своей глубинной сути он - словно сдержанный рок-н-ролл. Ну да, Карл отнюдь не пай-мальчик, он не прочь курнуть травки, а заполняя список избирателей, в качестве своего вероисповедания указывает «Рыцарь Джедай»[2 - Компьютерная игра в жанре «шутер» во вселенной «Звездных войн».],  - однако ничто на свете не могло бы его заставить свернуть на сцене голову живому цыпленку или выкинуть нечто в том же духе. Также он ни в жизнь не разбил бы вдрызг гитару в избытке сценической экспрессии, поскольку очень хорошо знает, сколько эти гитары стоят. И Карл - само спокойствие во плоти, когда каждый вечер тихонько просиживает часами на этом барном стуле, чтобы всего пару раз от души встряхнуться, когда мы с ним беремся за действительно любимое дело.
        - Могли бы, если хочешь, еще по паре часиков помузонить в «трубе»,  - предлагает приятель уже на пути к сцене.  - Хоть пару фунтов это да дает.
        Поймав Карла за руку, крепко стискиваю его пальцы.
        - Чего это ты?  - удивленно глядит он на меня.
        - Я тебя люблю.
        - Это у тебя корыстная симпатия,  - отмахивается он.  - Вот любила бы ты меня так же, не будь я лучшим в мире клавишником?
        - Естественно.
        И это совершенно искреннее признание. Мы с Карлом давно привыкли быть парой - хотя никогда не занимались с ним, что называется, «горизонтальным танго», чему я, если честно, очень рада. Но все же мы подолгу обнимались и целовались, и я не раз позволяла ему прикасаться к моим верхним прелестям - случалось, даже и под кофточкой. Впрочем, в свою защиту могу сказать, происходило это еще тогда, когда мне было пятнадцать и мы вместе учились в школе. И по сравнению с нынешним это вообще была сущая эпоха невинности.
        Теперь мне тридцать два, и у меня нет ни бойфренда, ни даже времени на него. Карл мне тоже не бойфренд, хотя он, похоже, до сих пор в меня влюблен. Ну не то чтобы страстно, пламенно влюблен - не сумасшедшей вспышкой молнии, а ровным стабильным огнем маяка, какой бы там ни использовали на маяках источник света. Я чувствую за собой некоторую вину, что не люблю Карла так, как любит меня он, но я уже много лет назад решительно дала ему отставку. К тому же, раз уж на то пошло, он по-прежнему носит все такую же куртку и такую же прическу, что носил тогда, пятнадцать лет назад. Что еще можно тут добавить?
        Мы занимаем места на сцене: Карл за клавишами, я - у капризного и ненадежного микрофона. Увы и ах, я сама понимаю, что мне недостает эффектности, этакой чувственной зажигательности. На сцене я всегда ощущаю собственную незначительность - и отчасти потому, что я лишь чуточку выше стойки микрофона.
        Многоголосый гул, царящий в пабе, прерывается легкой паузой, слышатся разрозненные хлопки. В этот раз без всякого вступления (ни «Раз, два, раз, два»,  - как я обычно проверяю микрофон, ни приветственного возгласа: «Добрый вечер, Лондон!») мы начинаем свою программу. Поскольку в этом пабе собираются преимущественно ирландцы, в нашем репертуаре обильно представлена группа U2, равно как The Corrs и Шинейд О’Коннор. Еще мы, как правило, выдаем несколько популярнейших хитов шестидесятых и под конец исполняем некоторые, ставшие классикой, лирические песни, дабы ублажить напоследок столь слезливых во хмелю клиентов.
        И вот я изливаю в музыке душу, плавно переходя от одной песни к другой, в завершение склоняюсь в поклоне - и в ответ получаю отдельные приглушенные хлопки. И ради этого я трачу свои силы, свою жизнь? Ради нескольких скудных крох признания и нескольких, не менее жалких, фунтов в конвертике в конце недели?
        Стоило мне вернуться за барную стойку и вновь взяться за пинты, ко мне наклоняется один из посетителей и, обдавая меня пивным облаком, говорит:
        - У тебя классный голос, детка. Зря ты, черт возьми, растрачиваешь его здесь.
        - Спасибо.
        - Тебе бы на «Минуту славы». Ты бы там всех, поди, заткнула за пояс.
        Мне уже не первый раз об этом говорят. Причем обычно это делают мужчины с густым пивным духом и совершенно ничего не смыслящие в музыкальной индустрии.
        - Отличная мысль!  - отвечаю я. Мне нет смысла объяснять ему, что для того, чтобы принять участие в каком-нибудь из этих, «ищущих таланты», вышибальных шоу, надо быть не старше лет двадцати двух и обладать плоским - не толще среднего панкейка - животиком. Ни то и ни другое ко мне, увы, не относится.
        Наконец мой почитатель пошатываясь отходит прочь, стиснув в руке стакан.
        Следующую пинту лагера я подаю Карлу.
        - Хорошо прошло, чел,  - отмечает он.  - Вроде как «С тобой или без тебя»[3 - With or Without You - первый сингл ирландской группы U2 из альбома The Joushua Tree (1987 г.).] реально было потрясно.
        - Согласна.
        - Я завтра к тебе закачусь. Промчимся по нашей программе - может, добавим че-нить новенькое.
        - Конечно.
        Мы всякий раз с такой серьезной дотошностью прорабатываем наши выступления, будто бы сошли с «Арены Уэмбли», а не с самопальных подмостков занюханного паба, и порой, признаюсь, в такие минуты мое сердце колотится чаще.
        Как-то раз в конце вечера незнакомый молодой человек попросил у меня автограф - хотя, кто знает, может, он хотел лишь позабавиться? Его приятели расхохотались, когда он показал им бирдекель с моим именем, выведенным по нему маркером. И тем не менее я уже целую неделю после этого случая чувствую себя на седьмом небе.
        Я подавляю невольный вздох. Не надо думать, будто я не лелею иных амбиций, кроме как петь в пивнушке за гроши и по совместительству наливать напитки. Я бы совсем не прочь оказаться Джосс Стоун, Джамелией и Джанет Джексон, вместе взятыми. Но, скажите на милость, где и как могу я ухватить за хвост свой счастливый случай, если все дни и ночи только и делаю, что зарабатываю на кусок хлеба?
        Глава 2
        Когда день за днем забираешься в постель лишь к часу ночи, то новое утро, кажется, наступает до невозможности быстро.
        С трудом разлепляю веки. Мало-помалу мутная пелена перед глазами рассеивается, и я наконец в состоянии встать. Сунув ноги в тапочки с черно-белой «буренкиной» расцветкой, бреду по квартире, пытаясь не видеть, в какой невообразимо ужасной дыре я живу. Даже Шрек и тот, наверно, отворотил бы нос, предложи ему здесь поселиться. А ведь он-то как раз привык обретаться на болоте. Несколько лет назад от избытка влажности у меня разъело потолок, и из-за размножившихся там целых колоний плесневых спор, ныне обитающих со мной в одной квартире, у меня развился пока что небольшой, похожий на астматический, кашель. Самое то для человека, чьи средства к существованию, как правило, зависят от голоса! Впрочем, это ерунда - держу пари, вы бы на этот кашель даже не обратили внимания.
        Прошаркав в ванную, я уныло стою в растрескавшейся ванне, дожидаясь, пока жиденькая струйка воды, что я, смеясь, называю душем, сумеет как-то привести меня в чувства, и, зажав в руке истертый обмылок, намываю свое уставшее, измотанное тело.
        Бедное мое горло! Каждое утро у меня такое ощущение, будто я заглотила с десяток бритвенных лезвий. Видя в этом результат своего пассивного курения в пабе, я за день выпиваю не один галлон воды, чтобы как-то нейтрализовать действие дыма. Вот уж скорее бы настал тот день, когда курение наконец запретят!
        Следующим во мне просыпается обоняние. Мое жилище расположено прямо над индийским рестораном «Империя специй». В рекламе заведения утверждают, что его открытие суть «…главное событие на канале Би-би-си»,  - вот только забывают упомянуть, что единственный раз, когда это заведение засветилось на телевидении, была программа местных новостей, где говорилось о вспышке сальмонеллеза - когда три десятка обедавших там людей слегли с пищевым отравлением. Хозяин ресторана Али, судя по всему, теперь надеется, что у его клиентов очень короткая память, равно как довольно крепкие желудки. Моя же главная беда в том, что шеф-повар «Империи специй» около шести утра уже ставит на плиту сковороду и начинает что-то жарить. И все, что бы я ни делала дома в часы пробуждения, сопровождается всепроникающим запахом готовящихся приправ. Стоит мне проснуться, и мой животик от нетерпения урчит, будучи убежден, что на завтрак его непременно ожидает чесночный бхаджи[4 - Бхаджи - индийская закуска из жаренных во фритюре овощей.], в то время как у меня в планах совсем иное.
        Не съезжаю я отсюда лишь потому, что мой домовладелец Али - славный, в сущности, парень. Может, моя квартирка и не обитель домашнего уюта и изысканности и даже не соответствует элементарным нормам здоровья и безопасности,  - однако Али очень спокойно относится к тому моменту, когда подходит срок платить за жилье. И если я порой действительно стеснена в деньгах, он позволяет мне несколько смен помыть посуду в его ресторане, пока я не компенсирую свой долг. Так что как раз такой арендодатель мне и нужен - а не какой-нибудь алчный огр-людоед со слюнявым ротвейлером.
        Я еще одеваюсь, когда слышится звонок в дверь, и я прекрасно знаю, что это может быть только Карл. Приятель наверняка принес мне на завтрак какую-нибудь вкусняшку, зная, что у меня вечно не хватает денег на еду. Я нередко спрашиваю себя: не перестану ли я просто-напросто существовать, если однажды Карл меня покинет?
        У моего друга имеется - ни больше ни меньше - оксфордская степень в такой непонятной для меня науке, как социальная антропология. Уж не знаю, как ему удается обводить вокруг пальца департамент здравоохранения и соцобеспечения, но это означает, что Карл вполне может жить на пособия и большую часть недели подрабатывать там и сям за наличку. Так что мой друг относительно процветает - особенно относительно меня.
        Я быстро влезаю в джинсы и уже на бегу натягиваю через голову джемпер.
        - Мир,  - хипповски подняв два пальца, приветствует он, когда я открываю дверь.
        - Ты мой семидесятник!  - усмехаюсь я, с любопытством косясь на его пакет со снедью.
        - Там бейглы[5 - Бейгл - булочка круглой формы с отверстием посередине из заварного теста, чаще всего с какой-либо начинкой.],  - поймав мой взгляд, поясняет Карл.  - Из новой забегаловки через дорогу. Пожалуй, стоит попробовать.
        - Клевяк!
        - И кто из нас семидесятник?
        - Это я с иронией,  - усмехаюсь я, торопливо освобождая Карла от его ноши.
        - И как нынче поживает наше Белокурое Тщеславие?
        - Чудесно - если не считать того, что я устала как собака, вся разбита, а еще из-за ежедневного вдыхания дыма восьми тысяч «Бенсон и Хеджес» скоро останусь совсем без голоса. Ну а ты как?
        - Клевяк,  - улыбается в ответ Карл.
        На кухне, оснащенной разве что буфетом да еле дышащим газовым бойлером, уже целую вечность закипает чайник - я же пока кладу нам в чашки по паре ложек дешевого растворимого кофе. Карл тем временем принимается намазывать бейглы сливочным сыром, прихваченным в той же забегаловке. Мне даже больно видеть, с какой любовью и заботой он отдается приготовлению для меня завтрака. Да, наша жизнь была бы куда проще, люби я Карла так же, как он меня.
        - И не забудь чуточку оставить Пискуну.
        Карл возводит глаза к потолку.
        - Все ж таки, кроме тебя, это единственный мой друг в этом мире,  - добавляю я.
        - Эта мышь прогрызла у тебя плинтус и провод от тостера. Не очень-то мне льстит попасть с ним в одну категорию.
        - Все равно, он - мой домашний зверек.
        Я совершенно не разделяю мнение всех моих знакомых, что Пискун - дикая заразная тварь, которую надо во что бы то ни стало уничтожить, и как можно быстрее. Это очень забавное и чрезвычайно вертлявое существо, к тому же не требует много денег для прокорма. Кто бы по-настоящему был мне по душе - так это кошка (да-да, я уже достигла той жизненной стадии, когда становятся кошатницами), однако у меня нет средств, чтобы ее содержать. И хотя она была бы мне милой и чудесной подружкой, она же явилась бы и неумолимым проедателем моего и без того плачевного бюджета. Так или иначе, я утешаю себя тем, что присутствие в доме кошки определенно не пошло бы на пользу ни мне с моим кашлем, ни уж тем более Нейтану с его астмой.
        Карл передает мне крохотный кусочек булочки, намазанный мягким сыром, и я любовно помещаю его рядом с маленькой мышиной дырой в кухонном плинтусе. Обычно Пискун оттуда выскакивает, быстро хватает то, что я ему положила, и тут же утаскивает еду в свою норку. На сей раз, появившись, он усаживается на кухне, радостно уничтожая угощение. Если бы он мог говорить, то, не сомневаюсь, непременно присоединился бы к нашему разговору, о чем бы он ни шел. Минус его нынешнего присутствия - что мне придется убирать чуть больше мышиного помета. Плюс же в том, что Пискун перестал наконец потрошить коробку с хлопьями, которые я обычно делаю себе на завтрак. Хотя, может статься, ему просто не по вкусу этот бренд? Хлопья эти неприлично дешевой марки, и, возможно, даже у мышей имеются свои пределы.
        Карл присаживается на столешницу, отчего я невольно хмурюсь. И дело здесь не в вопросах гигиены - я просто боюсь, что хлипкий стол не выдержит его веса.
        - Мне пришла тут в голову одна идейка, как поправить твои финансы,  - говорит мой друг, берясь за завтрак.
        - Ограбить банк?
        - Нет, куда легальнее. Сеструха у меня сейчас трудится в кадровом агентстве. Могла бы подобрать тебе постоянное местечко на дневное время.
        - Здорово.  - Я уже готова на все. Признаться, я даже взялась нарезать бумажки с объявлениями, подумывая заняться сексом по телефону. Знаю, это ужасно, но, ежели потребуется, я смогу тяжело и страстно дышать в трубку и говорить разные скабрезности.
        - Печатать умеешь?
        - Нет.
        - Ну и ладно, мы ей этого не скажем.  - Карл задумчиво потирает подбородок.  - А какими еще умениями можешь похвастаться?
        - Никакими.
        - Тогда мы это тоже обойдем.  - Он достает мобильник.  - Ну что, звоню?
        И не успеваю я что-либо ответить, Карл говорит в трубку:
        - Привет, Джулия! Здорово, братан на связи.  - И дальше брат с сестрой болтают на им одной понятной тарабарщине.  - Слушай, я тут пытаюсь выручить Ферн,  - возвращается наконец Карл к нормальному языку.  - У тебя там в заявках часом нет какой-нибудь суперской вакансии, на которой отвалят кучу денег?
        До меня доносится от трубки невнятное бормотание в ответ.
        - Ты че-нить смыслишь в опере?  - поворачивается ко мне Карл.
        - Нет,  - мотаю головой.
        - Да,  - отвечает в трубку Карл.  - Да-да, она большой любитель.
        - Да нет же!  - возмущаюсь я.
        - Цыц!  - шипит он мне, прикрывая рукой динамик.  - Тебе нужна работа или нет?
        - Нужна.
        - Будем давать напрокат дивидишки с операми.
        - У нас нет ни у кого DVD-плеера,  - напоминаю я.
        - Ручку! Дай чем записать,  - требует Карл.
        Я послушно передаю ему авторучку, и он записывает адрес.
        - Я пред тобой в долгу,  - говорит он сестре.  - Чао, детка.
        Наконец вешает трубку, оборачивается ко мне:
        - У тебя нынче собеседование.
        - Ничего себе!
        - Личным помощником к какому-то оперному типу.
        Я беру у него из рук листок. Похоже, сегодня мне предстоит нанести кому-то визит в апартаментах в Доклендсе[6 - Доклендс (Docklands)  - полуофициальное название района к востоку и юго-востоку от центра Лондона, протянувшегося по обоим берегам Темзы восточнее Тауэра.].
        - Мне ни за что это место не получить. Я же ничегошеньки не умею!
        - Ты весьма изобретательная женщина.
        - Положим.
        - И тебе нужны эти деньги.
        - Нужны.
        - Так иди и получи их!
        - Пойду, куда деваться!
        - А теперь,  - назидательно продолжает Карл,  - ешь вот эти бейглы, а потом тебе следует хорошенько распеться.
        К нашему завтраку снова присоединяется Пискун и быстро уписывает свой кусочек булочки с сыром, деликатно обгрызая его со всех сторон. Карл давно уже перестал вскрикивать всякий раз, как мой питомец появляется в нескольких дюймах от него.
        - Хочу вставить в наш гиг несколько новых песен,  - жуя, сообщает Карл.
        - Для более взыскательной аудитории «Головы»?  - не могу не съязвить я.
        - Ну, не вечно же нам по пивнушкам выступать.
        - Ах да, я как-то все забываю об ангажементе в Карнеги-холле!
        - Сарказм - это низшая форма остроумия[7 - «Сарказм - низшая форма остроумия, однако высшая форма ума» (Оскар Уайльд).], Ферн.
        Смеясь, мы забираем кофе и отправляемся с ним в гостиную.
        - Спасибо,  - говорю я, целуя Карла в щеку,  - ты настоящий друг.
        - А это дает мне право на «сочувственное ложе»?
        - Нет.  - Я засовываю в карман джинсов листок с адресом.  - Но обещаю на первую же получку купить тебе бейглов.
        Я стараюсь не думать, сколь стеснена сейчас в финансах и насколько остро нужны мне эти деньги. Место личного помощника при оперном певце? Наверно, это очень даже неплохо оплачивается. Да и само по себе звучит заманчиво. Представить не могу, чтобы там оказалось чересчур много работы. Итак: я - изобретательная женщина, и я в отчаянном положении. Джо позарез нужна сейчас моя помощь, и об этом не следует забывать. Так что, если я не хочу опять мыть посуду в «Империи специй», то должна во что бы то ни стало получить это место. Уж там-то едва ли мне придется переламываться!
        Глава 3
        Быстрым нетерпеливым шагом, гулко отдающимся по беленому дубу паркета, Эван Дейвид уже в который раз прошелся по апартаментам, глянул в просторное, двойной высоты окно, из которого просматривалась синевато-серая лента Темзы.
        - Я на сегодня назначил собеседования.
        Потирая виски, Эван обернулся к своему агенту Руперту Доусону:
        - Если Эрин не в состоянии сюда приехать, я обойдусь и без помощника.
        - Ты никак не можешь обойтись без помощника, дружище. Ты уже ознакомился со своим сегодняшним графиком?
        Эван протестующе воздел руки:
        - Если я настолько занят, Руп, то у меня нет времени беседовать с потенциальными помощниками.
        - Нам все равно нужно кого-то временно взять тебе в помощь, пока Эрин не встанет на ноги.
        - И долго поправляются после ветрянки?
        - Не представляю,  - пожал плечами Руперт.  - Но не думаю, что она скоро примчится сюда из Штатов.  - На лице его мелькнула тень тревоги.  - А у тебя самого никаких там прыщиков не вылезло?
        - Нет.
        - И нигде не зудит?
        Единственное, что у него сейчас зудело, так это желание прибить своего агента.
        - Нет, не зудит.
        - А как нынче с голосом?
        - Отлично с голосом.
        Руперт испустил вздох облегчения:
        - Твое счастье. Точнее, наше счастье.
        Эван открывал сезон Британской национальной оперы в Королевском Альберт-холле, исполняя главную мужскую партию, а именно Пинкертона в «Мадам Баттерфляй» Дж. Пуччини. Не такая уж затейливая роль для певца его уровня. Однако все равно не пристало ведущему солисту театра - «божественному исполнителю», «великому голосу», Il Divo - пропускать первый спектакль. Билеты на него распроданы еще год назад. А уж чего Эван никогда и ни за что себе бы не позволил - так это разочаровать свою публику.
        - От нас уже отправили букет к постели Эрин?  - спросил он.
        - Это сделает твой новый помощник.
        Эван спрятал улыбку. Они с Рупертом проработали в тесном контакте уже много лет - с тех самых пор, когда Эван только ступил на эту стезю,  - так что его агент отлично знал, как им манипулировать. И Эвану хочешь не хочешь, но приходилось с этим мириться - ведь Руп на сегодняшний день был для него не только хорошим импресарио, но, пожалуй, и ближайшим из друзей.
        Эван крепко, с наслаждением потянулся, и в шее сразу ощутилось напряжение. Делать так, конечно же, не стоило - это могло плохо сказаться на голосе. Хорошо хоть, на сегодня, чуть попозже, он успел заказать себе массаж. Кто ж теперь позаботится обо всех подобных мелочах, кто станет распределять его время, коли он остался без помощницы?
        Певец расстроенно погладил пальцами горло. Как и следовало ожидать, его постоянные разъезды начинают делать свое дело. Даже когда Эван был помоложе, где-то на самом взлете карьеры, случались дни, когда его усталое тело чуть ли не отказывалось покидать постель. Он слишком много лет провел в пути - так что пришло время хоть на некоторый срок пустить корни в каком-то одном городе. Он уже решил: как только закончится эта его поездка и он вернется в Сан-Франциско, Эван на несколько месяцев даже с места не двинется. Руперта он уже заставил изрядно подрасчистить график выступлений, что сразу вызвало в глазах агента огромные слезы, в каждой из которых переливалось по знаку доллара. И все же, чего бы это ни стоило, Эвану требовался перерыв. Слишком много разных театров было в его жизни, слишком много чужих апартаментов, слишком много проведенных в самолете часов - пусть даже и на борту его собственного, частного «Лира».
        Эван оглядел свои нынешние апартаменты. Что сказать, местечко сказочное: на самом верху небоскреба с потрясающим видом на английскую столицу. Старательно вылизанная огромная квартира, весьма современная и просторная, сплошь выкрашенная белым, со стеклянными лесенками и балконами в каждой комнате. Конечно, день и ночь с его особняком на Западном побережье - дворцом бывшего архиепископа, возведенным еще на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков,  - с изысканным антиквариатом и экзотическими коврами, с широко простирающимся вокруг дома участком земли. Впрочем, здешнее местечко вполне соответствовало своему предназначению. Эван не смог бы настолько к нему привязаться, чтобы остаться тут жить. Всего лишь временное пристанище - достойный кров, требующий лишь минимума ухода и не отвлекающий его от работы. Этим оно Эвану и понравилось. Как всегда, подыскала для него эти апартаменты Эрин, и его этот вариант проживания более чем устраивал. Она-то за столько лет хорошо уяснила, что чем меньше в его стенах будет толкаться посторонних, тем меньше микробов он сможет от них наловить. При столь напряженном
гастрольном графике было крайне важно загодя заботиться о голосе.
        Руперт между тем деловито придвинулся поближе к столу, словно рассчитывая своим примером и Эвана настроить на предстоящее собеседование.
        Агенту набежало уже изрядно за пятьдесят - он был на десяток с гаком старше Эвана. Лицо у Рупа было загорелым, словно покрыто дубленой кожей, и, как правило, он щеголял с пышной прической, что так любят ведущие разных телевизионных шоу и телемагазинов. Носил Руп строгие костюмы и тоскливо-измученную мину на лице. Когда Эвана не было поблизости, он с удовольствием одну за другой смолил сигарильо. Но несмотря на все их различия, даже случайному наблюдателю делалось ясно, что этих двух людей связывает сильное взаимопритяжение. Агент Доусон появился в жизни Эвана, когда тот был еще совсем неоперившимся юнцом, и с тех пор они шли рядом по жизни, вместе становясь старше и мудрее.
        - Первая претендентка вот-вот появится,  - глянул на часы Руперт.
        - Надо бы поторопиться, еще Антон заглянет меня послушать.
        Антон являлся консультантом Эвана по вокалу и заодно его учителем французского. И если отсутствие Эрин воспринималось певцом как потеря правой руки, то Антон был для него все равно что левая.
        Эван пропел одну за другой несколько гамм, наполнив апартаменты своим красивым разливистым голосом.
        - У нас по списку несколько отличных кандидаток,  - сообщил Руперт.  - Все огромные ценительницы оперы.
        - Что ж, чудно!
        В этот момент раздался звонок, и Руперт поспешил к дверям.
        - А вот и первая претендентка,  - бросил он Эвану.  - Попытайся быть любезным.
        - Я буду просто душка,  - послал он Руперту воздушный поцелуй.
        - Уж больно ты устрашающий тип.
        - Ну что ты, отнюдь! Я белый и пушистый,  - возразил Эван.
        - Не распугай их только, умоляю. Нам нужен кто-то, кто сможет вытерпеть тебя каких-то две-три недели.
        - А это что?  - поднял Эван со стола отпечатанный листок.
        - Ее резюме.
        - Университетский диплом… Любовь к опере… Привлекательна и уживчива, хорошо ладит с людьми… Руперт, мне нужно от нее лишь, чтобы вела кое-какие бумаги и отвечала на звонки. Я не собираюсь жениться на этой чертовой кандидатке!
        - Боже упаси, ни у кого и в мыслях не было на ком-то тебя женить!
        Руперт помчался к дверям, Эван же, напевая себе под нос, расположился за столом, в задумчивости собрав в одну точку пальцы с безупречно ухоженными ногтями.
        Вскоре агент привел к нему первую жертву.
        Она настороженно скользнула в комнату, оглядываясь по сторонам широко раскрытыми от изумления глазами. Не удержавшись, Эван проследил за ее взглядом.
        - Ого!  - выдохнула она.  - Это что-то!
        Эван поднялся из-за стола и вежливо протянул руку.
        - Милости прошу,  - прогудел он гостье.
        Женщина вздрогнула всем телом, потом нерешительно взяла его за руку. Ее ладонь оказалась влажной и холодной, так что Эвану захотелось поскорее вытереть свою о брюки.
        Руперт упреждающе сверкнул на него глазами.
        - Пожалуйста, присаживайтесь,  - проговорил он, подставив женщине стул и натянув самую что ни на есть обворожительную улыбку.
        Гостья опустилась на стул. На мгновение повисла неловкая тишина.
        - Я - Эван Дейвид…  - начал Эван.
        - Я видела вас по телику,  - кивнула она.
        «Боже правый!»  - мысленно изумился Эван. Эта кандидатка в личные помощники была пуглива, точно Бемби, а выглядела приверженкой беспорядочного стиля бохо[8 - Бохо - смешение нескольких стилистических направлений в моде, таких как хиппи, фольклор, сафари, милитари, этнические мотивы и даже винтаж.]. Ее порядком поношенные джинсы являли разительный контраст с шитыми на заказ деловыми костюмами, что предпочитала носить Эрин. Мало того, незнакомку отличала небрежная копна необыкновенно светлых, явно некрашеных волос и замшевая сумочка с хипповской бахромой. Да уж, одна эта бахрома чего стоит! Эвана аж передернуло. Для него все это было слишком, даже чересчур экзотично.
        Обычно при встрече с ним люди тут же рассыпались в похвалах насчет его партии Каравадосси в «Тоске» или Альфредо в «Травиате». А эта, видите ли, знает его «по телику»! Эван еле сдержал тяжелый вздох. И это первая из обещанных Рупертом «любительниц оперы», на которых он теперь должен потратить весь оставшийся день?
        - А вы?..  - подсказал ей Эван.
        - Ферн.  - Женщина быстро облизнула губы.  - Ферн Кендал.
        - У вас нет ветрянки?
        - Н-нет,  - озадаченно протянула она.
        - И ничего нигде не чешется?
        - Нет.
        - Отлично. Когда сможете приступить к работе?
        Ферн Кендал недоуменно перевела взгляд на Руперта, словно ища каких-то объяснений. По лицу агента, разумеется, тоже ничего нельзя было прочесть, хотя от удивления он, похоже, чуть не слетел со стула.
        - В любое время,  - ответила она с неестественной живостью.  - Сегодня… Прямо сейчас.
        Что ж, женщина с руками-ногами и явно не без способностей, проблем с общением не имеет. Насколько представлялись Эвану обязанности личного помощника, она прекрасно с ними справится. А потому он поднялся и вновь пожал гостье руку, успев запамятовать, какая у нее противно-липкая ладонь.
        - Вы приняты.
        - Правда?  - Ее и без того огромные, распахнутые глаза стали еще больше.  - Благодарю вас. Спасибо! Как здорово! Вы не пожалеете.
        Эван сдержанно улыбнулся, подозревая, что, как раз напротив, вполне может в том и раскаяться. Руперт, явно опешивший, некоторое время переваривал произошедшее.
        - Вот и хорошо,  - скупо улыбнулся Эван.  - Тогда я покуда вас оставлю.  - И направился к музыкальной комнате, сказав напоследок:  - Я полагаю, первым вашим поручением будет пойти сообщить остальным искательницам, что эта должность уже занята.
        Глава 4
        «Ну что, Ферн, хоть на сей раз у тебя как будто что-то выгорело!»
        Я плюхаюсь в огромное, кремового цвета, кожаное кресло и закрываю глаза.
        Битый час я объясняла десятку разодетых и вусмерть раздраженных претенденток, что место личного помощника уже занято. Впрочем, у меня не хватило духу упомянуть, что занято оно мной, поскольку большинство этих дамочек взирали на меня, точно на собачью какашку. Причем все они без исключения - по крайней мере, с виду - гораздо лучше справились бы с той должностью, на которой волею судьбы оказалась я.
        Чувствую, как от нервов дрожит нижняя губа. Страшно хочу чаю и шоколада - причем того и другого в непомерных количествах. А еще хочу поговорить с Карлом - пусть убедит, что у меня есть хоть какие-то шансы справиться с этой чертовой работой. К тому же мои способности определенно нуждаются в куда лучшем облачении. Как жаль, что я не пришла сюда в костюме! И если б у меня еще и был этот самый костюм! За всю мою жизнь таких случаев, когда бы требовалось надеть костюм,  - по пальцам перечесть. Ну да, доселе мое существование довольствовалось простой и будничной одеждой. Интересно, мне полагаются деньги на гардероб? И вообще, любопытно, сколько мне будут платить, по сколько часов предполагается мне здесь трудиться и что конкретно придется делать на этом моем временном посту?
        Сразу после собеседования - если его можно так назвать - великий Эван Дейвид на пару с другим, довольно забавным с виду мужичком с пышным начесом на голове просто улыбнулись мне и вышли. Так они и сидят сейчас, уединившись в соседней комнате и плотно закрыв дверь. Я успела уже принять десятка два телефонных сообщений от людей, утверждающих, что их дело крайне срочное и не терпит отлагательств - однако не осмелилась побеспокоить своих работодателей.
        Озираясь по сторонам, силюсь собрать мечущиеся мысли. Здесь, конечно, потрясающе! Нечто подобное можно, наверно, увидеть в… в… Ну, я, положим, такого еще не видела. Конечно же, это день и ночь с моей кишащей мышами вонючей хибарой (уж прости меня, Пискун!). Вся моя квартирка уместится в одну эту комнату, да еще останется место, где мячик пофутболить.
        Вот из соседней комнаты до меня доносятся размеренно поднимающиеся ноты. Неужто я и впрямь брякнула знаменитому Эвану Дейвиду, что видела его по телику?! Похоже, что да. Мне хочется стукнуться хорошенько головой об стол. Ну что за бараньи мозги!
        Я пытаюсь мысленно переключиться на те обязанности, что мне придется выполнять. На столе нет ничего, кроме телефона, ежедневника, блокнота и ноутбука - это, наверное, и даст мне какую-то подсказку. Глаза сами собой притягиваются пением из соседней комнаты. Эван как будто еще только распевается - но голос его все равно изумителен. Должна сказать, что во плоти, если можно так выразиться, Эван Дейвид гораздо привлекательнее, нежели по телевизору. Хотя, если честно, я не слишком-то и замечала его прежде - но это скорее потому, что обычно переключала телик, едва там начиналась опера. Теперь-то я начинаю жалеть, что не уделяла ей большего внимания! Я ведь тоже, с позволения сказать, человек искусства, и мне бы следовало расширять свой кругозор в мире музыки, а не пренебрегать оперой, видя в ней нечто, предназначенное лишь для напыщенных аристократов.
        Звонят в домофон, и я спешу к дверям, чтобы ответить.
        - Это Антон,  - слышится бесплотный голос.
        Антон - вокальный консультант Эвана, о чем я успела узнать из ежедневника, а потому впускаю звонившего. Пока он поднимается в лифте, стучусь в запертую дверь. Открывает Эван Дейвид.
        - Прибыл ваш консультант по вокалу.
        - Спасибо,  - отвечает он.  - Я выйду через пару минут.
        Явившийся вскоре Антон оказывается довольно худощавым малым с вьющимися волосами до плеч и ярко-красным бархатным шарфом.
        Спустя мгновение из соседней комнаты выскакивает Эван Дейвид, и они тепло друг друга обнимают, обмениваясь приветствиями на французском. Наконец Антон стягивает с себя шарф и проходит в другой конец комнаты к роялю, что вдвинут - вероятно, для более удачного освещения - в эркер огромнейшего окна.
        Мистер Дейвид между тем направляется ко мне, и у меня непроизвольно начинают трястись коленки. Он кладет передо мной на стол исписанный листок.
        - Совсем донимают репортеры,  - пояснил он.  - Не могли бы вы условиться об интервью где-нибудь на конец недели. И распорядитесь послать букет цветов моему постоянному помощнику Эрин. У нее ветрянка.
        Я в ответ киваю.
        Эван выдавливает улыбку, которая явно дается ему нелегко:
        - Вникаете?
        Я снова киваю.
        - Можете снять пальто.
        - Я чувствую себя чересчур скромно одетой,  - пытаюсь я объяснить.
        - Все у вас отлично.
        Все, что на нем надето,  - наверняка от Армани, или Версаче, или что-то вроде того. На ту сумму, что он выложил за одни свои часы, можно, пожалуй, лет пять кормить всю мою семью. У Эвана темные, коротко постриженные волосы и темно-серые глаза. Черты лица резкие и решительные.
        - Я на сегодняшний вечер условилась об одном деле.  - Я вовсе не собираюсь ему сообщать, что подрабатываю в пабе.  - Ничего, если я вскоре уйду?
        - Идите,  - кивает мистер Дейвид.
        - В какое время вы хотите, чтобы я приходила?
        - Не рано,  - пожимает он плечами.  - К восьми часам.
        - К восьми,  - повторяю я. Значит, поспать у меня получится что-то около пяти часов. Просто класс! Но все же отвечаю:  - Хорошо. Отлично!
        На этом Эван отходит от меня и отправляется к роялю. Этот человек обладает какой-то необычайной, мистической способностью: когда он отступает, на его месте словно образуется вакуум. По крайней мере, так я могу объяснить накатившую на меня оторопь и дрожь в коленках.
        Тем временем Антон, успев расставить ноты на подставке, без лишних вступлений начинает играть, и Эван разрывает тишину изумительнейшей песней, что мне когда-либо доводилось слышать. У меня аж волосы на загривке вздыбливаются, а от мощи его голоса перехватывает дыхание. Жаль, не могу вам сказать, что это за песня, поскольку не имею о том ни малейшего понятия. Я пытаюсь переключиться на список журналистов и расписание всех интервью, которое мне предстоит составить, однако это попросту невозможно: голос Эвана притягивает к себе все внимание без остатка. Все мои чувства разом обостряются - уши слышат каждый звук, кожу тоненько покалывает, даже соски сжались от напряжения. От невыразимого наслаждения меня словно откинуло на спинку кресла и на время парализовало.
        И с таким-то удовольствием я вынуждена сейчас попрощаться! Должна вырваться из этого вихря чувственности, взять свою сумку и в самый пик наслаждения заставить себя топать прочь, в «Голову короля»  - наполнять стаканы пивом и отбарабанивать свой никчемный концерт с патлатым Карлом.
        Кто бы мог подумать, что эта встреча закончится для меня таким необыкновенным восторгом!
        Глава 5
        Я сижу, покачиваясь, в подземке, мурлыкая про себя ту самую песню - чего вполне достаточно в Лондоне, чтобы расчистить вокруг себя немалое пространство. С учетом всех обстоятельств, день прошел крайне успешно. И вот в своем восторженном дурмане я вдруг решаю по дороге в паб на пять минут заскочить к родителям - похвастаться, какую классную нашла себе работу.
        Открыв дверь, я обнаруживаю своих предков в самый апофеоз «третьей мировой войны». Посреди кухни матушка с безумной яростью стегает папу кухонным полотенцем по голове - что далеко не легкий трюк, учитывая, что мама не в пример ниже его ростом, даже на каблуках. В прихожей стоят два вспучившихся чемодана.
        - Всем привет! Алё!  - кричу я.  - Что здесь происходит?
        Мама снова со всей злостью охлестывает папу полотенцем. Кажется, еще немного, и у нее пена выступит изо рта.
        - Твой отец меня бросает.
        - Что?! Бросает? Из-за чего?
        - Ничего я не бросаю,  - отнекивается папа, пытаясь прикрыть голову щитом из рук.  - Это мать твоя меня вышвыривает прочь.
        Я поворачиваюсь к маме:
        - Ты его вышвыриваешь?
        - С меня хватит!  - кричит она, «выпаливая» одновременно из словесного и кухонного орудий.  - Хватит с меня его пьянства, картежничества и хождения по бабам!
        У меня глаза лезут на лоб. Ну пьянство и картежничество - положим. Но хождение по бабам? Это что-то новенькое! Я знаю, конечно, что мой старикан заглядывается на женщин - но не думаю, чтобы когда-либо к кому-то прикасался.
        - Он дрянной и никудышный старый мерзавец!  - не унимается мать.
        - Но ведь он таким был все тридцать с лишним лет, что я на свете живу. Почему же ты выгоняешь его только сейчас?
        - Мне надоело, я хочу жить сама по себе!
        О нет! Похоже, моя матушка снова стала черпать себе советы из «Ричарда и Джуди»![9 - «Ричард и Джуди»  - телевизионный читательский клуб. Популярный британский телесериал, выходивший в жанре чат-шоу (2001 -2008).]
        - Подумай-ка сама хорошенько,  - силюсь я внести толику благоразумного спокойствия в не на шутку разгулявшуюся бурю.  - Вы женаты сорок с лишним лет. Вы ведь просто не выживете друг без друга.
        - Я бы предпочла хотя бы попытаться,  - угрюмо отзывается мама.
        - Поутру ты сама же будешь над всем этим смеяться.
        - Единственная причина, по которой я буду смеяться поутру - это если я повернусь и обнаружу, что его нет!  - злобно тыкает она пальцем папе в грудь, и у него на лице вмиг появляется убитая мина.
        - Ферн права,  - говорит папа.  - Ты без меня пропадешь.
        - Ха!  - аж вибрирует от гнева мать.  - Да на мне всю жизнь семья вся держится! Ну-ка, что конкретно я не смогу делать без тебя?
        У папы возникает заминка. Он слишком долго ищет, чем ответить, и все мы на некоторое время умолкаем. На лице у мамы вспыхивает торжество.
        - Я вообще-то заскочила сообщить вам, что нашла новую и просто потрясающую работу,  - нахожусь я.
        - Вот и чудно.  - Матушка направляется к чемоданам, и мы с отцом напряженно переглядываемся.
        - Эми, не надо,  - просит он.  - Ты же знаешь сама, что этого не хочешь.
        Мама берет в руки по чемодану. Оба они - уже видавшие виды, облепленные стикерами из Испании, Португалии, Ибицы, порядком потрепанные и драные.
        - Я изменюсь,  - пробует уговорить папа.
        Даже я уж сколько раз слышала эти слова, чтобы они могли меня хоть как-то убедить!
        - Эми, пожалуйста!  - с убитым видом взывает он.
        Но мамино сердце, должно быть, обернулось в камень - маленький и твердый, как она сама. Она тащит чемоданы к двери и вышвыривает в общий коридор, куда выходят двери остальных квартир.
        - Убирайся!
        Вот теперь и мне черед всполошиться:
        - Но куда же ему пойти?
        - Пусть идет обратно к своей поблядушке!
        - Фу, мама, что еще за поблядушка? К шлюхе,  - поправляю я.
        - Нет никакой шлюхи, Эми,  - мотает головой папа.  - Нет и никогда не было.
        Вместо ответа мамочка со своим росточком в пять футов и два дюйма с легкостью вышвыривает моего шестифутового[10 - Округленно 157,5 см и 183 см соответственно.] папу из прихожей вслед за чемоданами.
        - Я бы рада остаться и утрясти вашу неразбериху,  - говорю я,  - но я сегодня работаю.
        Мама складывает руки на груди.
        - Насколько я понимаю, и без тебя все утряслось.
        - Я завтра забегу.  - И тут же задаюсь вопросом, как это удастся сделать, если мне больше не принадлежат ни дни, ни ночи.
        Я ухожу вслед за отцом, а мама захлопывает за нами дверь. Нахожу папу на кирпичном балкончике: навалившись на перила, он жадно затягивается сигаретой.
        - Плохи дела,  - говорю я.
        - Эта женщина сведет меня в могилу,  - отзывается папа.
        - Так что, может, хоть объяснишь мне, что вообще происходит?
        - Я прошлой ночью не вернулся ночевать,  - признается папа.
        Я кошюсь на него с жалостливой укоризной.
        - Но я вовсе не был с какой-то другой женщиной. Точно не был с женщиной.
        - Где ж ты тогда был?
        - Играли в карты в «Микки-Маусе». Мне вчера страшно попёрло. Разве мог я бросить и уйти?
        - Похоже, этот твой пёр уже иссяк. Предлагаю вернуться и сказать маме правду.
        - Разве можно? За это она меня точно так же вышвырнет. Я ведь обещал ей, что больше никогда не сяду играть в покер. Лучше уж дать ей малость поостыть.
        - Ну так,  - взглядываю я на его пожитки,  - и что теперь?
        - Ничего, не пропаду.  - И отец берет в руки по чемодану.
        То есть папочка отправляется со мной. Просто класс!
        - Я и не мечтаю, что ты пожертвуешь кроватью для своего старого больного отца,  - великодушно молвит он.  - Я пристроюсь на диване.
        Забрав у него один из чемоданов, вздыхаю:
        - Пристроишься, что с тобой поделать!
        Глава 6
        Влетев наконец в «Голову», я на ходу скидываю пальто. Господин Кен прожигает меня суровым недовольным взглядом. В ответ я указываю большим пальцем назад, на плетущегося следом папу:
        - У нас семейный кризис.
        - Что, опять?
        - По-настоящему она еще ни разу его не выгоняла.
        Кен переводит взгляд на отцовские чемоданы.
        - Ну и отлично!  - Хозяин потирает руки.  - Всякий раз, как твой папаша к нам заходит, у меня выручка растет.
        О да! А мой и без того скудный бюджет всякий раз истощается.
        Карл возвышается на своем обычном месте перед барной стойкой, и папа, пройдя к нему, усаживается рядом.
        - Привет, сынок,  - легонько хлопает он Карла по спине.
        - Мистер Кендал,  - отзывается тот и показывает папе хипповские два пальца:  - Мир!
        - Позволь, я возьму тебе выпить,  - предлагает папа. Само добродушие!
        - Клево, чел,  - кивает Карл.  - Только нынче моя очередь.
        - Ты ж не возражаешь, если угощу я? И для тебя я - просто Дерек, вьюноша. Двойной виски, пожалуйста!  - кричит он Кену.
        - Давай-ка одинарный,  - велю я, успев обосноваться за стойкой.  - Двойной будешь заказывать, когда сможешь расплатиться сам.
        - Мне не очень-то нравится скрытый в твоей сентенции намек,  - заносчиво вскидывает голову отец.
        - Вот незадача,  - хмыкаю я, потянувшись за стаканом.  - Если собираешься гостить в моем доме, играть будешь по моим правилам.
        - Без лишних вопросов ясно, чья ты дочь,  - насупленно бормочет папа.

        А пока я тут переведу малость дух, давайте-ка поведаю вам кое-какие подробности насчет моих родителей.
        Дерек и Эми Кендал вместе живут вот уже сорок с лишним лет, причем большей частью не особо счастливо. Последние тридцать из них мама целыми днями бессменно работает в газетной лавке, что стоит в конце улицы. Когда-то давно, когда мы с Джо были еще маленькими, большой плюс этой маминой работы состоял в том, что нам с братом нередко перепадали там конфетки - если, конечно, мы вели себя ангелами.
        Отец у меня по профессии таксист, можно сказать - без пяти минут на пенсии. И я бы ни за что не хотела когда-нибудь оказаться в роли его пассажира, поскольку папа как раз из того разряда таксистов, что все уши прожужжат клиенту, разглагольствуя обо всем на свете - начиная с положения в мировой политике, глобального потепления и королевской семьи и заканчивая реалити-шоу «Большой брат» и шириной груди Майкла Джордана.
        Всю свою совместную жизнь мама с папой живут в одной и той же квартире одного и того же дома муниципальной застройки за железнодорожным вокзалом Эустон - то есть с тех самых пор, когда это был еще уютный и славный, немного старомодный микрорайон Лондона, а вовсе не тот испещренный образчиками граффити приют наркоманов, как сейчас. У родителей чистенькая тесная квартирка, и все в ней выглядит каким-то стареньким и одряхлелым - включая, к сожалению, и мою матушку.
        Про Эми Кендал точнее всего будет сказать, что эту женщину съели заботы. Сколько себя помню, она всегда была надежной и прочной основой нашей семьи - да и теперь куда больше, чем от нее требуется, опекает своего внука Нейтана. Дерек же Кендал - коротко Дел,  - напротив, живет себе, ни о чем на свете не печалясь. Мой папочка - обаятельнейший мужчина. Он из той породы людей, что будут душой и заводилой любой дружеской вечеринки - и в то же время наедине не пройдет и часа в обществе такого человека, как его уже хочется прибить собственными руками. Мой папа живет на планете под названием Дерек с населением в одну единицу. Управляется оно благодушной деспотией, и на сей планете уже нет места для кого-либо еще. Он чересчур много пьет, чересчур много болтает и большую часть своих денег проигрывает в карты или проматывает как-то иначе. И да, он засматривается на красивых женщин, но только и всего. Бывали времена, когда порой он не возвращался домой ночевать, и мама наутро выходила в кухню разбитая от переживаний и с ввалившимися глазами - и тут он возвращался весь из себя довольный, пританцовывая и
распевая в полную глотку. Тогда в который раз пускалось в ход кухонное полотенце, и папочка, изображая глубокое раскаяние, ретировался в постель отсыпаться. Но я абсолютно уверена, что всякие его заигрывания с противоположным полом никогда не выходили за рамки платонических отношений, что бы там матушка об этом ни думала.
        Сказать по правде, я не очень-то удивлена, что у мамы наконец-то лопнуло терпение - скорее поражает, что его так надолго хватило. Впрочем, отдельные вещи уже привыкаешь принимать как данность, и когда родители уживаются друг с другом уже битых сорок лет, то действительно трудно представить, будто что-либо способно нарушить этот их статус-кво.
        И вот наступает момент, когда вдруг выясняется, как ты можешь ошибаться!
        - А теперь сиди здесь и постарайся быть паинькой,  - велю я папе.
        - Буду,  - кротко соглашается он, виновато уставясь на стакан с виски, хотя по прошлому опыту я отлично знаю, что никакое раскаяние у папочки долго не продержится.
        - Ну, как прошло собеседование?  - вторгается в мои размышления Карл.
        - Отлично. Сегодня уже начала работать. Только не говори, что это клево!
        Приятель ненадолго умолкает.
        - И что там за оперный чувак? Небось какой-нибудь жиртрест, лысый и бородатый?
        - Как раз с точностью до наоборот. Это Эван Дейвид. Весьма симпатичный и с очень даже густыми волосами. И до избыточного веса ему далеко - как говорит в таких случаях моя бабушка, упитан, как мясницкий пес. Ни одной лишней калории на виду.  - Я повернула голову, чтобы папа не мог меня услышать, и шепотом добавила:  - В общем, мужик исключительно аппетитный.
        Вид у Карла заметно растерянный. Похоже, он не ожидал, что нонеча у меня в мозгах зашебуршатся вдруг столь приземленные мысли. Сказать откровенно, они и не шебуршатся. По крайней мере, не часто. Моя интимная жизнь большей частью заключается в далеко не частых минутах близости с нежным на ощупь изделием из пластмассы. Который, кстати, надо не забыть упрятать перед папиным прибытием.
        - И в чем заключается твоя работа?  - продолжает расспрашивать Карл.
        - Пока что мало в чем. Отвечать на звонки и все такое прочее. Вроде работенка не пыльная.
        Как я признаюсь Карлу, что при одной мысли о ней леденею от страха!
        - Тогда с тебя причитается,  - ухмыляется он.
        Перегнувшись через стойку, чмокаю Карла в щеку:
        - Спасибо, что меня туда пристроил.
        Я и впрямь ему за это благодарна.
        - Смотри меня не подведи,  - говорит Карл,  - не то сеструха меня убьет.
        - Не подведу,  - обещаю я.  - Похоже, я буду просто там сидеть, договариваться о разных встречах да впускать кого надо к нему в апартаменты.
        - Кого, например?
        - Ну, консультанта по вокалу…
        Карл понимающе поднимает бровь.
        - Еще у него есть свой косметолог.
        От этого сообщения брови в ужасе сдвигаются.
        - Кто?!
        - Косметолог. Делает массаж и маски для лица.
        Тут мой приятель просто цепенеет:
        - Мужчины?! Делают маски для лица?!
        - Ну да,  - потешаюсь его изумленной физиономии.  - Уже давно не мрачное Средневековье, мой милый Карлос. Некоторые мужчины, знаешь ли, заботятся о своей наружности.
        Но это его как будто не убеждает.
        - Мало того, некоторые мужчины уверены, что менять носки надо чаще, чем раз в месяц.
        На лице у Карла воцаряется скепсис:
        - Совсем уж загибаешь!
        Но вам я скажу, что Карл так только шутит. Возможно, мой друг и желает произвести впечатление, будто с водой он имеет весьма редкие и кратковременные контакты, и всех уверяет, что единственная его проба в искусстве стилиста - это сделать из Боба Гелдофа[11 - Сэр Боб Гелдоф (род. 1951)  - ирландский рок-музыкант, актер, общественный деятель. Исполнитель главной роли в фильме «Стена» группы Pink Floyd.] самодовольного денди. Однако Карл, несмотря на всю свою нарочито небрежную наружность,  - самый что ни на есть брезгливый чистюля. Не думаю даже, что он получает какое-то особое удовольствие от курения - он просто делает это ради своего, так сказать, антиистеблишмента.
        Карл между тем гасит окурок и допивает виски:
        - Ну что, почти пора.
        Тут у меня к горлу внезапно подступает комок, от слез начинает щипать глаза.
        - Этот Эван Дейвид живет в совершенно ином мире, Карл.
        Глядя на нашу жалкую, отдающую безвкусицей сцену и нашу не менее жалкую, затрапезную аудиторию, я понимаю, что сейчас более, чем когда-либо, хочу урвать для себя хотя бы малую частичку того мира.
        Глава 7
        И вот папочка возлежит у меня на диване в задрипанных кальсонах и майке, от вида которых меня бы воротило и в более благоприятное время, не говоря уж о семи часах утра. Я решительно направляюсь в кухню.
        Вид у нас обоих совершенно разбитый: у папы - из-за давешнего возлияния (сказались несколько халявных порций двойного виски за счет Карла), у меня - потому что в моем возрасте спать по четыре часа в сутки более чем недостаточно.
        Дружок мой Карл нынче утром меня, увы, не навестит, ибо он даже не представляет, что до десяти утра в принципе существует время. Он пребывает в благословенном неведении, что до сей поры вообще возможна какая-то жизнь - как, впрочем, обычно полагаю и я. Так что сегодня не ожидается ни душистых бейглов, ни прочих угощений. В холодильнике нет даже молока - тоже не самой лучшей снеди,  - так что на работу мне придется идти, заправившись лишь пустым черным кофе да витающими по квартире ароматами чесночного бхаджи из ресторана снизу.
        Отважившись вновь лицезреть непрезентабельное отцовское дезабилье, высовываю голову в гостиную. Папа на диване уже шевелится, уморительно потирая глаза и всем телом, аж до хруста, потягиваясь. Этим он как будто хочет сказать, что на моем просиженном диванчике ему не менее удобно, чем в супружеской постели. Но меня-то этим не купишь! Мне когда-то довелось провести на этом ложе пару не самых лучших ночей, и, уж поверьте, в нем выпирают пружины даже там, где, казалось бы, их просто быть не может.
        - Золотце, сделай своему старому бедному отцу хоть чашечку чая,  - просит папа.
        Этот его «старый бедный отец» тоже довольно быстро перестает на меня действовать. Терпение у меня уже висит на тонком волоске.
        - Молока у меня нет,  - сообщаю я, на что отец насупливается. Волосок истончается все больше, и в моем голосе звучат уже оборонительные нотки:  - Я как-то, знаешь ли, не ожидала гостей.
        - Чуть погодя я для тебя что-нибудь добуду,  - обещает отец.
        - Чуть погодя,  - подхватываю я,  - ты отправишься домой и будешь умолять маму пустить тебя обратно. Она всегда пускает.  - Хотя я все же забыла про тот факт, что прежде матушка никогда не выпроваживала отца из дома путем какого-либо физического воздействия.  - Просто на этот раз тебе придется очень постараться.
        Папа фыркает себе под нос.
        - Не хочешь все же мне сказать, что ты там такое натворил? Я-то уж не куплюсь на твою байку про картишки в «Микки-Маусе». Мама уже долгие годы все это терпит - и никогда еще так не психовала.
        Отец с независимым видом складывает руки на груди.
        - Мне больше нечего сказать. Клянусь богом, я ничегошеньки не натворил. И я остался точно таким же, каким был всегда.
        Одного этого достаточно, чтобы подать на развод на почве эмоциональной жестокости, отягощенной неразумным поведением супруга.
        Я разворачиваюсь, чтобы идти в кухню, и папа торопится за мной, обернувшись вокруг пояса простыней, которая не в состоянии укрыть от меня тот факт, что спал он не снимая носков. Я в раздражении качаю головой. Немудрено, что матушка сыта по горло! Достаточно одной ночи в обществе моего папочки - и мне самой хочется в него вцепиться.
        - Едрит твою налево!  - вскрикивает отец, едва ступив в кухню.  - Мышь!
        - Успокойся,  - хмыкаю.  - Это Пискун.
        - Это же гнусный вредитель!
        - Не будь таким грубияном. Это член семьи.
        - Я не собираюсь жить в одной квартире с этой чертовой мышью!
        - Ну и чудненько. Тащи свое недовольство обратно домой.
        Пискун высовывается нас поприветствовать.
        - Ты в курсе, что у мышей пузырь совсем не держит и за ними везде тянется след мочи?
        - Ну да, почти как у дряхлых предков.
        - Да ты просто вся в мать!  - сурово заявляет папа.  - С такой-то семейкой мы за годы сэкономили, поди, целое состояние на энциклопедиях - вы же обе и без них все обо всем на свете знаете!
        - Так, я уже на работу опаздываю,  - обрываю его я.  - Сам завари себе чай.
        - Когда вернешься?
        - Не знаю. Может, с новой работы снова прямиком отправлюсь в паб. Смотря как у меня сложится этот день высокого полета.  - При мысли, что новое место может сулить мне некий вполне реальный шанс, меня всякий раз окутывает дурманом.  - Тебе в какое время на работу?
        У отца выступает на лице страдальческая мина:
        - Мне бы сегодня лучше не идти, а то чувствую себя каким-то хворым. Наверное, от стресса,  - добавляет он.  - Да и со спиной нынче что-то не то.
        Я еле удержалась, чтобы не сказать отцу, что это «что-то не то» у него всегда и во всем.
        - Я, может, перехвачу тебя попозже в «Голове».  - Нарочито морщась, папа потирает себе спину.
        Быстро схватив сумку и пальто, спешу к входной двери.
        - Если у тебя осталась хоть капля здравого смысла,  - бросаю напоследок, хоть и понимаю, что у Дерека Кендала с этим всегда большая напряженка,  - ты сегодня сводишь куда-нибудь маму, дабы затереть свою вину, что бы ты там ни наделал.
        И вот после этой легкой словесной перепалки я с головой окунаюсь в свой новый день, страшно сожалея, что у меня уже с утра нет ни сил, ни духа выступать по тротуару, точно какая-нибудь красотка с рекламы лака для волос.
        Глава 8
        В подземке всю дорогу мурлыкаю под записи Coldplay на айподе, понимая, что это дико раздражает прочих пассажиров, но все же от этих песен мне становится намного лучше. Пробегая мимо нашей «уловистой» площадки в переходе, где мы с Карлом обычно подрабатываем, вижу какого-то саксофониста. Интересно, ему удается выручить больше чем нам? В открытом футляре у его ног разбросана где-то горсть мелочи, и я пытаюсь произвести в уме простейшие подсчеты.
        Как ни странно, мне довольно-таки нравится петь в «трубе». Там отличная акустика, и это дает нам возможность лишний раз хорошо порепетировать, одновременно зарабатывая какую-никакую денежку. В свое выступление мы нередко вставляем пару-тройку собственных песен, поскольку здесь нас с гораздо меньшей вероятностью закидают яйцами, нежели в «Голове». В лондонской подземке есть, конечно, и легальные, подконтрольные метрополитену, площадки для концертов, но мы предпочитаем следовать давно проторенной стезей вечно голодных бродячих артистов и доселе благополучно этим пробавлялись.
        В конце концов я выбираюсь из подземки и пересаживаюсь в доклендское легкое метро[12 - Помимо «классического» метрополитена, в Лондоне действует открытое в 1987 году автоматическое доклендское легкое метро, которое связывает лондонский Сити с расположенным в восточной части города районом доков.], на конечную станцию «Бэнк», и поезд усвистывает меня к деловому кварталу Кэнэри-Уорф в обществе подтянутых юношей и девушек из Сити в строгих деловых костюмчиках и не менее строгих начищенных туфлях. Прибываю на место аккурат к восьми часам. Звоню в домофон в апартаменты Эвана Дейвида, меня впускают внутрь… И только тут до меня доходит, что я собиралась перед выходом побольше приложить стараний к своей наружности и в спешке позабыла.
        - Привет,  - кивает мне открывший дверь парень.  - Я - Дьярмуид, шеф-повар.
        - Шеф-повар?
        - Ну, Il Divo тоже надо питаться.
        - Ах да, конечно. А я - Ферн,  - пожимаю ему руку.  - Я его… Знаете, я пока толком и не знаю, кто я здесь. Наверное, личный помощник. Я только вчера поступила на работу.
        - О, так вы нынче пришли опять? Очень храбро с вашей стороны.
        Я стягиваю пальто и держу в руках, совершенно не представляя, куда бы его пристроить, чтобы не внести в дом беспорядка, а потому прячу на стуле за столом. Здесь так потрясающе, что снова хочется смотреть вокруг и ахать! Шторы на окнах, что закрывали бы чудесный вид на город, отсутствуют, и утреннее солнце беспрепятственно заливает комнату. Это сколько же денег нужно заработать, чтобы позволить себе осесть в таком местечке?! Даже если всю жизнь провыступать в переходах подземки, едва ли хватит хоть на одну такую комнату.
        На столе не обнаруживаю ничего, что было бы однозначно оставлено для меня, и потому, не зная, чем заняться, отправляюсь вслед за мужиком с редким ирландским именем Дьярмуид на кухню, которая, конечно же, встречает меня блеском нержавейки и супер-пупер-современным оснащением со всевозможными гаджетами из последнего слова техники.
        Тут резко распахивается входная дверь, и на сей раз в ней появляется Эван Дейвид собственной персоной. В спортивной майке и шортах он очень привлекательный - разве что слегка вспотевший. И я не могу не отметить, какие у него крепкие красивые ноги. Щеки у меня тут же вспыхивают здоровым румянцем, хотя среди собравшихся я, судя по всему, единственный человек, обходящийся без физкультуры. За спиной у Эвана маячит не менее симпатичный мужчина без единой капельки пота на наголо обритой голове - будто ее обладатель только что вернулся из мест, не столь отсюда отдаленных.
        - Здравствуйте, Фелисити,  - кивает мне Эван.
        - Ферн,  - выжимаю я улыбку.
        - Да, Ферн,  - виновато пожимает он плечами.  - Доброе утро. Это Джейкоб, мой персональный тренер.
        За ними обоими высится огромный чернокожий парень, буквально человек-гора, очень смахивающий на одного из злодеев из фильма о Джеймсе Бонде. С грозным видом, в одежде темных тонов, в руке сжимает рацию. Этот живой утес, кстати сказать, тоже нисколько не вспотел.
        - А это Айзек,  - сообщает мне Эван.  - Мой менеджер по безопасности.
        Личный шеф-повар, персональный тренер, менеджер по безопасности, импресарио, консультант по вокалу, массажист, да еще я, кем бы я тут ни числилась! Сколько же народу требуется в помощь этому человеку каждый день? Может, он вообще дрейфует по жизни, окруженный целым сонмом помощников?
        Ничего удивительного, что мне никак не удается выбраться из своей безнадежной колеи! Единственный человек, который меня как-то поддерживает,  - это Карл. Если его не считать, то у меня имеется, напротив, целый пласт людей, во всем меня сдерживающих и висящих на мне тяжелыми гирями. Хотя нет, это, пожалуй, не совсем справедливо - я ни в коем случае не отнесу подобного ни к своему братцу, ни к любимому племяшу Нейтану. Они ж не сами себе организовали столь незавидную жизнь!
        При мысли о Джо с Нейтаном я вспоминаю, что надо бы им позвонить и повидаться как можно скорее, иначе они решат, что меня похитили, поскольку обычно редкий день обходится без того, чтобы я к ним не заглянула.
        - Вы уже позавтракали?
        Тут до меня доходит, что Эван Дейвид обращается ко мне.
        - Э-э…  - Интересно, а запахи индийской кухни за еду считаются?  - Нет,  - признаюсь я. Если честно, я настолько голодна, что не способна притворяться сытой.
        - Тогда наш шеф сейчас для вас что-нибудь придумает. Присоединишься к нам, Джейкоб?  - оглядывается он на тренера.
        - Я улетучиваюсь,  - поднимает тот ладонь.  - Мне в восемь тридцать надо быть в «Ллойдсе».  - И, подхватив свою сумку, мгновенно исчезает.
        - А я, шеф, приму душ и через пять минут буду у вас.
        Дьярмуид кивает в знак молчаливого согласия и поворачивается ко мне:
        - Что закажете, мадам?
        Я пожимаю плечами.
        - А что он обычно употребляет?
        - Свежие фрукты, омлет из белка, смузи из манго с лесными ягодами и прочую такую же вот дрянь,  - показывает он мне стакан с густой зеленой жижей.
        - Фу-у!
        - Это примерно то же, что съесть пять порций сырых овощей.
        - Здорово.
        - Он не ест ни мяса, ни молочных или углеводистых продуктов.
        - То есть питается чистым воздухом?
        Дьярмуид расплывается в ухмылке.
        - И ничего не ест из пакетиков быстрого приготовления.
        Стараясь не думать о том, сколь часто в моей диете фигурирует лапша Pot Noodle, я тянусь за чайником.
        - А как насчет кофеина?
        - Однозначно в меню не входит.
        - Почему-то меня это уже не удивляет.
        - А вот тут - витамины, что он принимает каждый день.
        В буфете, точно на аптечной витрине, виднеется целый строй всевозможных блистеров и склянок.
        - Он, должно быть, со всего этого редкостный живчик.
        - Конченый ипохондрик,  - возражает Дьярмуид.  - Не вздумайте где-нибудь рядом с ним чихнуть - иначе в пять минут отсюда вылетите.
        - Чего же это он такой нервный?
        - Все из-за голоса.  - За разговором Дьярмуид отделяет от белков самую вкусную часть яиц.  - Видите ли, он полагает, что все это способствует продуцированию слизи.
        - Да уж, что называется - слишком много информации.
        - Думаю, если бы ваш голос являлся основным вашим богатством, вы бы тоже о нем ой как пеклись.
        Тут я едва сдерживаюсь, чтобы не проболтаться, как еженощно надрываю глотку в сплошь сизой от дыма «Голове короля». Останавливаюсь взглядом на противных скользких белках. Кто знает, может, и я начну куда трепетнее относиться к своему здоровью, когда в мои двери постучится Саймон Коуэлл[13 - Саймон Коуэлл - английский телеведущий, продюсер, участник модных экранных шоу, яркий деятель теле - и киноиндустрии.].
        - Эван Дейвид - это поджарая, вечно брюзжащая поющая машина,  - признается мне Дьярмуид.  - В свободное от пения время он бегает, медитирует, упражняется в боевых искусствах и выматывается в спортзале.
        - От одних наших разговоров я скоро умру с голоду.  - Как в подтверждение моих слов, тут же громко урчит в животе.  - Так, а мне здесь что позволено?
        - Сэндвич с беконом.
        - Скажете тоже!
        Я сажусь возле него на табурет.
        - Только лучше съесть сэндвич, пока он не появился.
        - Смету в мгновение ока,  - обещаю я.  - И плевать на несварение желудка. По крайней мере, мне не придется пить эту субстанцию,  - кошусь я глазом на зеленую массу в стакане.
        - Зря, очень полезный напиток.
        - Уж поверю вам на слово.
        Дьярмуид изящным жестом бросает на сковородку пару ломтиков бекона.
        - А давно вы работаете на великого Эвана Дейвида?  - любопытствую я.  - Или тоже устроились сюда на время?
        Повар мотает головой.
        - Да нет, я здесь на постоянном жалованье, вот уже два года,  - объясняет он, продолжив готовить для Эвана его суперполезную снедь.  - Когда он ездит по гастрольным турам, я путешествую вместе с ним. А ездит он всегда. Причем никогда не останавливается в отелях. Терпеть их не может. Дескать, слишком много там разной пакости. Так что мы всегда нанимаем местечко вроде этого. Чтобы и респектабельно, и с минимализмом. Да и Эрин к его приезду успевает все продезинфицировать. Я же в трех огромных кофрах вожу с собой собственный поварской арсенал.
        - То есть ему вообще чужда романтика путешествий?
        - Единственное, что ему не чуждо,  - так это получать в точности то, что он хочет, и именно когда хочет.  - Кухня наполняется чудеснейшим ароматом жареного бекона.  - Эван у нас и впрямь великая личность. Несмотря на все,  - мрачно добавляет Дьярмуид.
        - Что вы имеете в виду?
        - Да уж очень любит поорать,  - откровенничает со мной шеф-повар.  - За исключением разве что тех дней, когда у него выступление,  - тогда от него порой и слова не добьешься.
        - Жене с ним, должно быть, не соскучиться.
        - Он не женат. Да и не думаю, что кому-то захотелось бы за него выйти. У него вообще очень напряженные взаимоотношения с людьми. Эван полагает, что самое худшее, чего может достигнуть человек,  - это стать красивым, успешным и могущественным. Дескать, эти качества только усложняют личную жизнь.
        - Да что вы!  - Я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться.  - И это говорит человек, который ни разу не испытал бедности, никогда не знал грязной работы и к тому же отнюдь не страшен, как смертный грех?
        - Я не говорил, что сам так же считаю,  - как будто даже обиженно отвечает Дьярмуид.
        Он кладет готовый сэндвич с беконом на белую, в японском стиле, тарелку, украшает его резной веточкой петрушки и темно-красным соусом сальса.
        Я с трудом не пускаю слюни, припомнив, что минувшим вечером ужинала лишь пакетиком чипсов с сыром и чесноком.
        - Я, конечно, не надеюсь, что здесь найдется какой-нибудь кетчуп…
        - Нет! Разумеется, не найдется!  - неожиданно рокочет у меня за спиной голос Эвана Дейвида.
        И как скроешь от него тот факт, что передо мной испускает соблазнительные ароматы сэндвич со свежеобжаренным беконом! Мне остается лишь виновато краснеть.
        - Что ж поделать,  - говорит Эван, растирая мокрую голову полотенцем,  - я не могу убедить вас, пока вы тут работаете, придерживаться, как и я, здорового образа жизни.
        - Э-э…
        - Так что не обращайте на меня внимания, кушайте спокойно. Наслаждайтесь…
        Слабо улыбнувшись, я поднимаю ко рту чудесно пахнущее, аппетитное яство.
        - …хотя это и сократит вам жизнь лет эдак на пять.
        Он усаживается напротив и внимательно меня разглядывает, что грозит изрядно попортить мне удовольствие от насыщения холестерином.
        Костюм для пробежки сменился на Эване повседневной черной рубашкой, однако характерная для него не сходящая с лица недовольная сосредоточенность осталась как была. На вид Эвану Дейвиду можно дать года сорок четыре - сорок пять. Вокруг глаз у него легкая сеточка морщинок - причем явно не от избытка улыбчивости. В темных волосах - изящный проблеск седины.
        Тут он поднимает бровь - и я вдруг понимаю, что все это время разглядывала его не менее внимательно, чем он меня, причем Эван это отлично видел.
        Наконец Дьярмуид подносит ему завтрак, который в сравнении с моим выглядит до тошноты здоровым.
        - Итак, Ферн,  - говорит Эван, заглотив свою пользительную жижу,  - вы, значит, большой ценитель оперы.
        - Э-э… Ну да, я…  - Наши глаза встречаются, и я не могу удержаться от смеха.  - Я что, и правда такое сказала?
        - Именно.
        - Значит, я лгунья. Я ни разу в жизни не была в опере. Я даже затрудняюсь назвать хотя бы одну из них. Единственный раз, когда я вас видела,  - это в «Королевском большом концерте», или, может, еще в интервью с Майклом Паркинсоном в Top Gear.
        - Что ж, тогда вам очень многое придется познать,  - сухо собщает мне Эван Дейвид. Покончив с завтраком, он промакивает губы льняной салфеткой.  - Начать можно уже и сегодня. У меня как раз нынче зиц-проба[14 - Зиц-проба (от нем. Sitzprobe)  - так называемая «сидячая» репетиция, оркестровый прогон без костюмов и игры.].
        Я пытаюсь сделать умное лицо.
        - Это прогон с оркестром в полном сборе,  - объясняет Эван. Похоже, мое умное лицо для него не прокатило.  - Поедете со мной.  - Он взглядывает на часы.  - И прихватите ноутбук, в перерывах кое над чем поработаем.
        - Ладно,  - подскакиваю я с места.  - Очень хорошо.
        - У вас жир от бекона на подбородке,  - легким жестом указывает мистер Дейвид.
        - Ой,  - начинаю я неистово тереть подбородок.  - Извините.
        Рассмеявшись, Эван выходит из комнаты.
        - Что за чертовщина!  - удивленно смотрит ему вслед Дьярмуид.
        - А в чем дело?
        - Кто-то явно подпихнул ему таблетки счастья,  - говорит шеф-повар, убирая со стола тарелки.  - Ни разу еще не видел, чтобы он за завтраком смеялся.
        Глава 9
        Дерек Кендал провернул ключ в замочной скважине и с опаской приоткрыл дверь в собственную квартиру.
        - Привет, дорогая!  - неуверенно подал он голос.
        Тут же в деревянный косяк врезалась кастрюля и упала к его ногам. Дерек вовремя отшатнулся.
        - Это всего лишь я,  - чуть громче сообщил он.
        Одна из лучших чашек Эми вмиг проделала ту же траекторию, что и кастрюля. Поскольку Дерек успел нырнуть за дверь, в прихожей раздался звонкий удар и звук разлетающихся по ковру осколков фарфора. Кендал изумленно застыл на месте: жена уже несколько лет не швырялась в него посудой.
        Дерек поднял руку, словно защищаясь. Сказать по правде, его нисколько сюда сегодня и не тянуло: Эми определенно нужно несколько дней, чтобы хорошенько остыть. Но если он сказал бы Ферн, что не был дома и не пытался все вернуть назад, ему бы точно не поздоровилось. И даже трудно сказать, кого мистер Кендал боялся больше - жены или дочери. Дерек обреченно помотал головой. Всю жизнь его окружают вздорные упрямые бабы! Немудрено, что ему то и дело требуется принять на грудь что-нибудь покрепче.
        Собравшись с духом, он сделал еще одну попытку проникнуть к себе домой:
        - Я всего лишь хочу поговорить.
        - Только на болтовню тебя всегда и хватает!  - криком ответила жена.  - Хотелось бы увидеть от тебя каких-то зримых действий, Дел. Того, что красноречивее всяких слов.
        Зримым действием самой Эми явилось метание в мужа очередной фарфоровой чашки, от которой Дерек едва успел увернуться.
        А ведь окажись в английской сборной по крикету такой классный боулер, подумалось ему, они бы не были сейчас в такой засаде!
        Между тем Эми встала посреди кухни, сложив руки у груди и сжав наготове еще один снаряд средней дальности,  - этакая разъяренная пятифутовая копия царицы воинов Боудикки[15 - Боудикка (лат. Боадицеа, ум. 61 г.)  - бесстрашная, обладавшая чрезвычайно высоким ростом царица бриттского племени иценов, проживавшего в районе современного Норфолка на востоке Англии. Подняла восстание против римлян, разгромив несколько городов и уничтожив около 70 тыс. римских солдат. Потерпев в итоге поражение, приняла яд.]. При виде ее раскрасневшегося лица с решительно стиснутыми губами у Дерека сжалось сердце.
        Все эти годы она была, в общем-то, славной женщиной, и даже сам он не мог не признать, что был для нее весьма далеким от совершенства мужем. Все его безрассудные поступки, по мнению Дерека, были мелкими и несущественными: ну, слишком много часов провел в пабе, или слишком много денег спустил на лошадок, или слишком много занимался ничего не значащими, в сущности, ухаживаниями, отчего порой не мог вернуться ночевать.
        В таких трениях они жили годами, и фактически большая часть их супружеской жизни была сопряжена с какими-нибудь размолвками и неприятностями. Так почему же она решила выгнать его теперь? В конце концов, с годами Дерек пообтерся, или, по крайней мере, не сделался хуже. Так почему все ж таки теперь? Почему именно сейчас? Что же явилось той соломиной, что сломала-таки спину верблюду? Хотя в данный момент об этом лучше Эми не спрашивать - ей наверняка не очень-то понравится сравнение с верблюдом. Что же случилось? Менопауза у нее прошла - в этом Дерек не сомневался. И она давно закончила принимать эту гормональную заместительную дребедень - так что и на это никак не спишешь.
        В прошлом году они отметили свою сороковую годовщину - с шиком, проведя две недели в Испании, в Марбелье. Классно тогда оторвались! Хотя теперь это вряд ли сойдет за аргумент. Но разве теперь, глядя в будущее, они не должны желать встретить старость вместе? Через пару лет он выйдет на пенсию. Тогда-то они смогут наконец радоваться жизни. У них будет куча свободного времени. Можно прихватить с собой Нейтана и рвануть, к примеру, в Брайтон. Чудесное местечко - Эми там определенно понравится.
        А вот потом, когда они станут слишком старыми и дряхлыми, чтобы трусить куда-нибудь за город на пикник,  - что будет, если они все-таки разойдутся? Кто, если не Эми, присмотрит за ним в старости?
        К лестничной площадке начали подтягиваться соседи. Дерек с напускным радушием помахал им рукой. Миссис Лисон всегда в первых рядах, когда где-то случается какой-нибудь скандал. Вот и теперь эта любопытная дамочка аж подалась в его сторону с трясущейся сигаретой на подрагивающей от возбуждения губе.
        Дерек вновь скользнул в квартиру.
        - Милая, может, я все-таки войду? Там уже люди собираются.
        - Пускай посмотрят!
        - Но что такого я, по-твоему, сделал?
        - Если ты сам этого не знаешь, тогда не о чем нам с тобой и разговаривать.
        Дерек склонил голову к дверному косяку.
        - Впусти меня. Клянусь, я тебе все объясню. Я сделаю все, что ты хочешь.
        - Тогда выметайся,  - потребовала Эми.  - И перестань меня доставать.
        - Я же твой муж.
        - Тьфу на такого мужа!
        - Мы с тобой сорок лет вместе, Эми. Сорок добрых лет. Неужели же это ничегошеньки не значит?
        - Для тебя они, может, и были добрыми - а кто сказал, что они были хорошими для меня?
        - Подумай наконец о детях,  - продолжал упрашивать Дерек.  - Ты же не хочешь, чтобы они вылетели из порушенного гнезда.
        - Дети уже оба взрослые,  - возразила Эми,  - и в нас нисколько не нуждаются. Я лучшие годы жизни отдала тебе и этим детям. Теперь пришло время сделать что-нибудь и для себя самой.
        - Что, интересно?  - подхватил Дерек.  - Что же такое ты можешь сделать сама, чего не можешь сделать со мной?
        Однако на это Эми не клюнула.
        - Ну хватит, милая,  - вкрадчиво стал подбираться он.  - Скажи, ну, какой смысл сейчас нам расходиться? У нас с тобой чудесный дом.  - Дом, правда, по-прежнему был в собственности муниципалитета.  - И ни ты, ни я не делаемся моложе.
        Лицо у Эми потемнело. Похоже, для нее это был не самый лучший довод. Его благоверная уже давным-давно миновала тот первый расцвет молодости, когда Дерек положил на нее глаз. Теперь-то ее локоны оставались золотистыми благодаря не генам, а любимой краске для волос. Они встретились в одном из данс-холлов в Уэст-Энде, когда Эми было всего-то двадцать один - она была самой красивой девчонкой, что он когда-либо видел, и к тому же довольно сговорчивой. Они бурно коротали время в его скромной холостяцкой берлоге, и уже спустя несколько недель, как они начали встречаться, Эми была беременна. Для свадебной церемонии все было уже организовано и даже оплачено, когда Эми потеряла дитя, но они все же решили довести дело до конца и все равно пожениться. Они закатили классную вечеринку, и Дерек ни разу, ни на миг не пожалел, что так все обернулось. Потом у жены случились еще два выкидыша, прежде чем она смогла наконец произвести на свет Джозефа. Затем прошло еще два года, пока им удалось-таки обзавестись дочуркой Ферн. Может, у них были и не самые страстные отношения - конечно, не Бёртон и Тейлор[16 - Имеются в
виду страстные отношения Элизабет Тейлор и Ричарда Бертона.],  - но за все эти годы Дерек и Эми достаточно притерлись друг к другу. Так ему, по крайней мере, казалось.
        Дерек решил, что надо предпринять иную тактику. Эми всегда отличалась бережливостью.
        - Ты хотя бы представляешь, как это дорого - получить развод?
        - Нет,  - резко выдохнула Эми.  - А ты?
        - Я нет, но…  - Дерек вздохнул.  - Самые трудные наши годы уже позади. Все невзгоды закончились. Ты вспомни те дни, когда наши дети были еще совсем подростками и у нас не было ни пенни за душой. Тяжкие тогда были времена.
        - Да, тяжкие,  - согласилась Эми.  - Мне приходилось целыми днями просиживать в газетной лавке, а по ночам гладить белье для чужих людей, чтобы было чем кормить семью.
        - Знаю, знаю,  - покивал он.  - Ты всегда была трудяшкой.
        - Но несмотря на это, ты никак не мог обойтись без выпивки и своих маханий ручонками.
        От этого напоминания Дерек повесил голову. Увы, было время, когда он нехорошо обходился с Эми - но ведь те дни уже позади. Далеко позади.
        - Скоро мы сможем наслаждаться заслуженным бездельем и жить в свое удовольствие.
        - А может, я хочу жить в свое удовольствие без тебя!
        - Нам не так уж много осталось, Эми. Наша жизнь уже достигла сумерек. Разве не стоит нам сейчас держаться друг за друга крепче, чем когда-либо?
        - И это лучшее, что ты можешь мне предложить?  - уперла она руки в бока.  - Или ты думаешь, быть за тобою замужем - это лучше, чем умереть?
        Такая постановка вопроса Дерека сильно покоробила.
        - Ну…  - замялся он.
        - Кое-кто, конечно, может с этим и не согласиться.
        У Кендала появилось неприятное чувство, что нынешнюю битву он почти что проиграл. Главное, он даже не понимал, с чего все пошло. Она что, и впрямь решила, что между ними все кончено? Но ведь это сумасшествие.
        - Знаю, я никогда не был совершенством, но я пытался, Эми. Правда, пытался.
        Жена вздохнула, и Дерек заметил, что в глазах у нее блеснули слезы.
        - Я тоже все это время пыталась, Дел.  - Она смахнула слезу.  - И больше уже не могу.
        Глава 10
        - Мне уже доводилось кататься в таком лимузине,  - подала голос Ферн, проводя ладонью по полированной ореховой обшивке дверцы.
        Они мчались к репетиционным залам вблизи Альберт-холла. Эван, который все это время тихонько напевал себе под нос, любуясь в окно изысканной роскошью Парк-лейн, развернулся к Ферн:
        - Простите, что?
        - На девичнике Джеммы МакКензи. Ну, конечно, он не совсем такой же был. Сейчас мы не сидим, как тогда, позади, слушая на полную громкость аббовские хиты, и не попиваем дешевое игристое вино, воображая, будто это шампанское.  - Она принялась вертеть прядь волос, наматывая на палец.  - А еще здесь нет цветомузыки.
        - То есть вы хотите сказать, что ваша нынешняя поездка на лимузине куда более степенная?
        - Ага.  - Ферн от нечего делать покрутила большими пальцами и попыталась сесть красиво. Даже натянула на колени свою цветастую юбку.
        Эван подумал, что, хотя его новая помощница сегодня заметно приукрасилась, она все равно выглядит как хиппи. Очаровательная, конечно,  - но все ж таки хиппи. И чего ему вздумалось везти ее на репетицию? И ведь ему совершенно искренне этого захотелось - причем приглашение само вылетело из его уст, не успел он это как-то обдумать. Постоянная его помощница Эрин, разумеется, сопровождала Эвана везде и всюду - но здесь-то совсем другое дело. Ферн определенно была не Эрин. Несмотря на все утверждения Руперта об обратном, Эван был уверен, что некоторое время вполне управился бы и сам, без ассистентов. А раз так, то он был очень доволен тем, что выбрал именно Ферн. Если слово «выбрал» здесь вообще уместно. Эта женщина будет при нем всего считаные недели. Все, что от нее требуется,  - это принимать почту и условливаться о его встречах и мероприятиях. И вот поди ж ты! По причинам, еще и самому не вполне понятным, он едет с этой женщиной на репетицию, да еще и пытается наладить с ней какое-то общение.
        Возможно, ему просто наскучило проводить все время с Рупертом. Каким бы тот ни был распрекрасным импресарио, спутник из него просто ужасный. Эван вновь скользнул взглядом по Ферн. Без сомнений, весьма симпатичная штучка, причем явно гораздо моложе его. И ничего плохого тут нет, тем более в наши дни. Эта женщина для него - словно глоток свежего воздуха. Все его знакомые варятся с ним в одном котле, занимаясь те же делом, что и он,  - и вдруг перед ним возникает Ферн, напрочь неспособная отличить «Турандот» от «Травиаты». Конечно, для Эвана это своего рода вызов! Возможно, будет занятно хотя бы раз в жизни соединить дело с удовольствием. Он ведь уже довольно долго не имел возможности насладиться женским обществом.
        И прежде чем в его мозгу возникли тысячи причин не задавать следующий вопрос, Эван чуть подался к помощнице и произнес:
        - Вы не откажетесь сегодня со мною поужинать?
        Ее глаза удивленно распахнулись.
        - Нет-нет, я не могу. У меня есть на сегодняшний вечер обязательства. И я занята каждый вечер,  - подчеркнула она.
        Эван почувствовал, что весь напрягся как пружина. Что ж, яснее и не объяснишь! Его вдруг окатило волной досады.
        - Я просто хотел ввести вас в курс дел,  - сухо сказал он.  - И ничего более. Я счел удачной возможностью сделать это за ужином.
        - Это вовсе не потому, что я не хочу,  - ответила Ферн, краснея.  - Просто я не могу. У меня…
        - Обязательства,  - подсказал он.
        Ферн промолчала.
        Словно идеально рассчитав время, чтобы спасти его от дальнейшего унижения, их лимузин подкатил к зданию, где располагался зал для репетиций.
        - Все в порядке, начальник?  - подал голос шофер.
        - Да, отлично, Фрэнк. Я позвоню, когда понадобится нас забрать,  - кивнул Эван.
        Не будь он настолько раздосадован, тут впору было бы лишь улыбнуться. Обычно у него была обратная проблема: как отделаться от чересчур назойливых дам. Каждый вечер у служебного входа выстраивалась целая очередь женщин, которые были бы несказанно счастливы разделить с Эваном Дейвидом ужин, не говоря уж о его пикантном продолжении. А тут он чуть было не выставил себя в дураках перед своей молоденькой помощницей!
        Ферн подхватила сумку, ноутбук и, невесело улыбнувшись, стала выбираться из машины, бросив ему:
        - Жду не дождусь услышать, как вы поете.
        Эван, качая головой, последовал за ней. Эта женщина была определенно не как все.
        Глава 11
        Все ж таки порой я бываю дурочкой, каких поискать! С тяжелым сердцем я поспешаю за Эваном Дейвидом в репетиционный зал. Можете себе представить - он явно делал мне авансы, или, говоря языком музыкантов, пытался проиграть мне увертюру. Меня так давно никто и никуда не приглашал поужинать, что я далеко не уверена, действительно ли он хотел обсудить там рабочие вопросы. Единственный мой опыт общения с мужчинами в последние годы - это Карл, а поужинать с моим дражайшим другом означает по пути из паба перехватить в забегаловке какой-нибудь кебаб или просто жареной картошки.
        Эван Дейвид весь такой утонченный и изысканный - в то время как я, наверное, произвожу впечатление ужасно неуклюжей простушки. Вот зачем, спрашивается, я растрещалась перед ним, как ездила в лимузине на девичнике Джеммы МакКензи? Можно подумать, Эвану это интересно - когда он каждый божий день пользуется таким транспортом. Слава богу, у меня хватило ума не рассказывать ему, как мы похитили и связали в машине стриптизера! А то наша красотка Джемма, выходя замуж, еще ни разу не кончала. Хи-хи…
        Итак, Эван Дейвид вышагивает впереди меня, и я обращаю внимание, что по мере его приближения толпа ожидающих людей раздается, точно Красное море перед Моисеем. Трудно сказать, какими я ожидала увидеть других оперных певцов - но уж точно никак не думала, что они будут выглядеть как самые обычные люди или даже как простые огородники на выходе из дешевого супермаркета. Я думала, они будут держаться с манерной солидностью - примерно как Эван Дейвид. Однако ничего подобного! На всех на них джинсы и футболки, явно видавшие лучшие дни,  - так что я вполне естественно впишусь в такое окружение.
        Неожиданно до меня доходит, что я и понятия не имею, какую оперу собрался здесь репетировать мой босс. Хороший же из меня личный помощник!
        Я ускоряю шаг, пытаясь догнать Эвана.
        - А какую партию вы исполняете?  - спрашиваю у его левого плеча, очень надеясь, что правильно сформулировала вопрос.
        - Пинкертона,  - разворачивается ко мне Эван и, видя на моем лице непонимание, улыбается:  - В «Мадам Баттерфляй» Пуччини… История о Чио-Чио-Сан.  - А поскольку у меня в глазах так и не вспыхивает проблеск узнавания, добавляет:  - Это трагическая история о неразделенной любви.
        Возможно, он просто надо мною насмехается, но я не успеваю спросить о чем-либо еще, поскольку Эван уже шагает дальше.
        Мы же - а именно я и прочие смертные - торопимся вслед за мистером Дейвидом в репетиционный зал, который скорее выглядит как обычный загородный подвал, куда снесли всю садовую мебель и составили в стороне банки с краской. Это большой железный навес с веселенькой красной окантовкой, очерченный загородкой с грибоподобными наростами, которые наверняка служат для усиления звука. Позади зала - несколько рядов пластиковых сидений, и на них - целая толпа людей.
        - Садитесь здесь,  - кажется, чересчур громко говорит мне Эван,  - рядом с хором.
        Конечно же, я быстро делаю, как он велит, и опускаюсь на свободное сиденье с краю ряда, надеясь, что не буду никому мешаться на пути и не вызову недоуменных взглядов.
        Оркестр словно впихнули в самую середину этого огромного сооружения: впереди струнные, за ними - деревянные духовые, медные духовые, ударные. Там же виднеются два расположенных по отдельности ряда сидений со стоящими перед ними нотными подставками и пометкой «Солисты». Эван как раз устраивается там. Изящная японка тянется к нему, чтобы расцеловать в обе щеки. Унаследуй я у своего папочки любовь к азартным играм, я бы поставила недельную зарплату на то, что это и есть та самая мадам Баттерфляй.
        Она необычайно красива - кожа словно фарфоровая, копна блестящих черных волос, спускающихся аж до талии. И я вдруг чувствую укол… Чего? Самой обычной, старой как мир ревности - вот чего. Вздохнув, я ерзаю, устраиваясь на своем сиденье.
        Тут в зал входит высокий худощавый мужчина с палочкой в руке - все мигом встают и ему хлопают. Что мне еще делать - я присоединяюсь к остальным.
        - Маэстро!  - восклицает своим рокочущим голосом Эван, похлопывая его по спине, и они приятельски друг друга обнимают.
        - Il Divo!  - ответствует дирижер, и они коротко что-то обсуждают, причем вроде по-французски, как мне кажется с моего места.
        Наконец маэстро встает за дирижерским пультом на небольшом возвышении перед оркестром.
        - Доброе утро, леди и джентльмены,  - приветствует он. Затем постукивает палочкой по пульту, находит нужное место в партитуре и вновь обращается к музыкантам:  - Сперва мы все прогоним, а потом разберем отдельные моменты.
        Он взмахивает палочкой, и оркестр начинает играть. И с первых же нот я слушаю как завороженная. Еще ни разу мне не доводилось оказаться в такой близи от играющего оркестра, и теперь мне кажется, будто извлекаемые им звуки пробегают, вибрируя, сквозь мое тело, бурлят по жилам, реверберируют в груди. Время и место истаивают в моем сознании, даже неудобное пластмассовое сиденье вдруг перестает подо мной существовать - я словно переношусь душой и плотью в совершенно иную реальность.
        Когда же Эван начинает петь, у меня пересыхает во рту. Прежде мне казалось, что кое-что я все же смыслю в пении - но я никогда и близко не слышала ничего подобного. Чистые звуки его голоса пробуждают во мне неведомые доселе эмоции, сердце стучит, как перфоратор, и я даже боюсь лишний раз вдохнуть, чтобы не дай бог что не пропустить.
        Где-то спустя два часа, когда Чио-Чио-Сан исполняет свою полную скорби последнюю песнь, я вообще превращаюсь в глухо всхлипывающую, никчемную развалину. Я понятия не имею, о чем она поет, поскольку вся опера на итальянском, но интуитивно чувствую в ее песне горечь трагической любви, и этот фрагмент берет меня за душу так, как ни одно музыкальное произведение никогда еще не трогало. Я слишком громко сморкаюсь в платок, и некоторые хористы даже снисходительно мне улыбаются.
        Когда прогон заканчивается, маэстро снова постукивает палочкой по пульту:
        - Благодарю вас, леди и джентльмены! Объявляю получасовой перерыв. Возвращайтесь в голосе.
        Тут же зал наполняется говором, и все дружной массой движутся в сторону кафетерия. Подавшись назад, чтобы пропустить идущих, я продолжаю сидеть в ожидании Эвана. Изо всех сил пытаюсь перестать плакать, но слезы сами струятся из глаз.
        Спустя несколько мгновений он наконец подходит ко мне, с удивлением заглядывает мне в лицо:
        - Вы плачете?
        Ничто не ускользнет от внимания этого человека!
        - Что случилось?
        - Я так счастлива,  - выдавливаю я сквозь плач.
        У Эвана явственно ошеломленный вид.
        - Это так вы наслаждаетесь своим первым знакомством с оперой?  - изумляется он.
        Мне никак не удается взять себя в руки, чтобы что-либо ответить, поскольку в горле сидит тугой комок. Я ощущаю слабость в коленках и вся мелко подрагиваю, точно тронутое желе. Мне трудно найти подходящие слова, способные передать мое состояние.
        - Это что-то фантастическое!  - восклицаю я и тут же громко всхлипываю.
        Чувствую, как тушь вовсю течет по щекам и, можно не сомневаться, лицо у меня сплошь пошло красными пятнами. Мне бы быть сдержанным, разбирающимся в опере ценителем и, может, даже выдать пару умных наблюдений от услышанного! Вместо этого я реву как малое дитя.
        - Это правда совершенно обалденно!
        Эван Дейвид потрясенно глядит на меня, а затем делает то, чего я уж никак от него не ожидала: заключает меня в объятия и крепко прижимает к себе.
        Глава 12
        Целый час, кажущийся невероятно бесконечным, я еще маюсь бездельем, после чего наконец могу выдвинуться в сторону своего паба. И теперь передо мной встает выбор: то ли мне навестить братца и своего сладкого плюшечку Нейтана, то ли заглянуть по пути к маме. Я до сих пор словно выбита из колеи после сегодняшней зиц-пробы. Даже когда после перерыва раз за разом исполнялись одни и те же арии, я всякий раз была готова разрыдаться. Меня всю лихорадит, будто при начинающемся гриппе,  - но это абсолютно ничто по сравнению с тем, что я до сих пор ощущаю, как держал меня Эван в своих крепких объятиях, и до сих пор, закрыв глаза, как наяву чувствую его запах. Запахиваясь в пальто, я испытываю приятно будоражащую, мелкую дрожь.
        Интересно, что чувствуют люди, исполняющие свои партии на таком высоком уровне? Потрясает ли их это так же мощно, как сегодня сразило меня? Должна сказать, что какие бы композиции ни исполняла я на подмостках «Головы короля», ни одна ни разу не пробирала меня до глубины души. И это заставляет меня признать: между тем, что пытаюсь делать я, и тем, чего достиг Эван, зияет огроменная пропасть.
        Уже трясясь в грохочущей подземке, я принимаю наконец решение. Я не уверена, что готова наблюдать очередной акт родительских разборок, а потому предпочитаю вместо этого повидать брата с Нейтаном. Как правило, вижусь я с ними каждый день, и теперь они, наверно, недоумевают, куда я запропала. К тому же я могу выпить с Джо чайку и немного освежиться перед вечерней работой. Рассудив так, я соскакиваю с Центральной линии «трубы» на «Ланкастер Гейт», я вскоре наслаждаюсь вечерней прохладой, бодро шагая по Вестборн-Террас.
        Как раз здесь, недалеко от Бейсуотер, и живет в своей съемной квартирке Джо. Это, в принципе, вполне здоровый район, и все здесь было бы неплохо, если бы их бесконечная извилистая улица не проходила через нелепое смешение дорогущих особняков с брошенными опустевшими домами, где обосновались бомжи и которые давно бы не мешало заколотить.
        Квартирка моего брата кажется очень даже милой - но это пока не оглядишь ее более пристрастно. Джо содержит ее в чистоте и аккуратности - а куда ему деваться, учитывая состояние Нейтана! Но вот само здание уже идет трещинами, а управляющей компании нет до него никакого дела. К тому же там чересчур высокая влажность для человека со столь суровыми медицинскими показаниями. За аренду этого безобразия Джо выплачивает поистине баснословную сумму, пусть даже и покрывающуюся нынешним пособием на жилье, а потому мое самое что ни на есть горячее желание - чтобы в один прекрасный день я заработала столько денег, что сумела бы вытащить их обоих из этой дыры. Прелестный домик с терассой в Криклвуде, прежде являвшийся семейным пристанищем Джозефа, ему пришлось продать, чтобы расплатиться с бывшей женушкой и ее далеко не мелкими долгами.
        Джо будет страшно рад узнать, что я нашла новую работу - особенно если учесть, что на данный момент эта работа предполагает для меня лишь чудесно завтракать да день-деньской слушать красивую музыку. Наверно, Эван Дейвид до сих пор еще дуется, что я ушла сегодня сразу после репетиций, да еще и отказалась ехать назад в его лимузине,  - по крайней мере, об ужине он больше уже не заикался. Кстати, надо бы как-нибудь выцыганить у Господина Кена аванс, не то я скоро прокатаю в метро весь свой доход за минувшую неделю.
        Дверь в парадную, где живет Джо, безнадежно сломана, а потому я беспрепятственно влетаю внутрь и поднимаюсь по лестнице - поскольку лифт пребывает в таком же плачевном состоянии. Возле многих дверей снаружи стоят черные мешки с мусором, так что запашок в подъезде стоит еще тот. Если мои родители когда-то мечтали, что мы с братом отучимся в университете, найдем себе какую-нибудь клевую работу и будем жить за городом в прекрасных особняках на четыре спальни, то сейчас они, должно быть, весьма и весьма разочарованы. Когда доходит до соискания хорошего места, мой аттестат со средненькими баллами оказывается на три четверти бесполезным, а двухгодичный базовый курс в Колледже текстиля и моды на поверку дает лишь то, что, ежели потребуется, я смогу очень красиво и аккуратно подрубать шторы. У моего же брата, как я уже говорила, вся его солидная работа в банке пошла прахом, когда ему пришлось стать круглосуточной нянькой.
        Я знаю, мама сильно переживает из-за того, что ее дети поселились едва ли не в трущобах, однако в Лондоне цены на жилье настолько высоки, что в надежде приобрести себе какой-то угол мне пришлось бы удалиться на несколько миль от моей семьи, а этого я просто не перенесу. Я хочу жить там, где я выросла, где живут мои друзья и дорогие мне люди. Естественно, это куда важнее, нежели иметь в собственности некую массу кирпичной кладки. Я ни за что бы не хотела обитать где-нибудь, скажем, в Нортхемптоне, или в Норфолке, или в Ноттингеме, когда все остальные остались бы жить здесь. К тому же я сильно сомневаюсь, что Джо с Нейтаном смогли бы без меня обойтись. Так что, если бы я куда и переехала, я бы непременно взяла их с собой.
        Я стучусь в дверь их квартиры, и спустя мгновение Джо открывает.
        - Привет, сестренка!  - Притягивает меня к себе в бесстрастном братском объятии.  - Сколько дней тебя не видели! Думали уж, сбежала с богатеньким арабским шейхом.
        - Была такая мысль,  - улыбаюсь в ответ,  - но ведь в «Голове» без меня не управятся. Бетти в отпуске, работников не хватает.
        - Ну да, вот так всегда у них,  - сетует братец.
        Нейтан сидит ровненько на диване, размеренно дыша через ингалятор. Большая полупрозрачная пластиковая колба, куда помещается лекарство, частично загораживает худенькое лицо мальчика. Подскочив к племяшу, я быстро его целую, и он милостиво это терпит, ибо поцелуй запечатлен лишь на лбу.
        - Ну как мой любимый племянник?
        Он отнимает от лица ингалятор. На трубке видна смеющаяся клоунская рожица.
        - Твой единственный племянник.
        Голос у мальчика почти всегда сипловатый из-за лечебных процедур и постоянно прерывается одышкой с присвистом.
        Обняв, прижимаю племяша к себе.
        - Вот потому-то и самый любимый.
        Хихикнув, Нейтан откладывает ингалятор и откидывается спиной на подушку.
        Мой племянник - милейшее в мире дитя! Копна белокурых волос, ясные голубые глаза. Он и выглядит как ангелочек, и ведет себя так же. Несмотря на все те трудности, что доставляет ему болезнь, он никогда не капризничает, как те несносные дети, которых родители под пронзительные вопли тащат по супермаркету. Может, это потому, что Нейтан с малых лет хорошо знает, что любое перенапряжение вызывает новый приступ астмы. Несмотря на столь нежный возраст, он все свои невзгоды сносит с завидным стоицизмом, и при виде его у меня порой сердце кровью обливается. Когда все его приятели бегают как одержимые с мячом, Нейтан сидит тихонько у кромки поля, дожидаясь, пока о нем вспомнят.
        Я легонько взъерошиваю ему волосы:
        - Я тебя люблю.
        - Тоже мне нежности.
        - Ладно, давай заканчивай свою процедуру.
        Он послушно берется за свою пыхалку, я же, отправляясь в кухню вслед за Джо, вопросительно киваю головой на Нейтана:
        - Ну как он?
        - Хорошо,  - громко и радостно отвечает брат. Уже в кухне бодрость сменяется унынием:  - Неплохо.  - Джозеф с безнадежностью пожимает плечами.  - Сама знаешь как.
        Да уж, более чем. Рядом с братом на столешнице впечатляющих размеров запас лекарств, который сопровождает Джо с Нейтаном везде, куда бы те ни отправились.
        - Он был сегодня в школе?
        - Нет,  - мотает головой брат.  - Сегодня не был.
        Племяш довольно много пропускает занятий, и все не по своей вине. Его многотерпеливым школьным учителям на уроках приходится все время бдительно за ним следить: состояние Нейтана преподносит подчас совершенно непредсказуемые проблемы. Когда же он совсем плох, Джозефу ничего не остается, как держать сына дома. Разве в какой-нибудь больнице смогут так контролировать самочувствие мальчика? Интересно, ему хотя бы раз довелось провести в школе нормальный беззаботный день? Меня ужасно тревожит, что уготовано Нейтану в будущем, и я лишь тешу себя слабой надеждой, что внезапно он каким-то чудесным образом вдруг «перерастет» свою болезнь.
        Нейтан страдает астмой с самого младенчества. Так называемый синдром свистящего дыхания, развившийся у него еще в колыбели, довольно скоро был диагностирован как нечто куда более серьезное. Некоторое время предполагали, что у Нейтана муковисцидоз. Тяжелое потрясение от того, что дитя оказалось неизлечимо больным, и необходимость неотлучно находиться при нем в больнице разрушительно сказались на семейной жизни Джо. Как на причину все яснее ясного указывало то, что Кэролайн всю беременность смолила по двадцать сигарет в день и продолжала курить, даже когда их кроха кашлял до изнеможения. Может, Джозеф имеет совсем иное мнение, но лично я была ужасно рада, когда эта самолюбивая корова от него свалила. Никогда не могла понять: что же мой братец в ней нашел! Может, она и выглядела как супермодель, однако с первого же дня совместной жизни стала для Джо тем еще геморроем. Материнский инстинкт отсутствовал в ней напрочь - и это лишний раз подтверждается тем фактом, что после своего ухода она никоим образом не связывалась с сыном - ни разу даже не послала ему открытку к дню рождения или Рождеству. Не
представляю, как можно быть настолько бездушной! Впрочем, что говорить - такая потеря всем нам пошла только на пользу.
        Единственный недостаток этой ситуации в том, что постоянное отсутствие жены и помощницы сильно усложняет жизнь и отцу, и сыну, а они такого просто не заслужили. Я уже тысячу раз предлагала брату со мною съехаться и объединить наши скромные ресурсы или же мне переехать к нему. Однако Джо все пребывает во власти иллюзии, будто один из нас (а то, глядишь, и оба сразу!) в один прекрасный день найдет себе подходящего спутника жизни, а потому не следует пока что торопиться с подобным шагом.
        - Будешь с нами тосты с фасолью?  - спрашивает Джо, доставая кастрюльку.
        - Ты прямо мой спаситель!
        Я пристраиваюсь за их небольшим столиком. Фасоль у них, разумеется, экологически чистая, без сахара и каких-либо добавок, поскольку у Нейтана аллергия практически на все придуманные человечеством полуфабрикаты. Все что угодно - начиная от чистящих средств и резких запахов до арахиса - способно вызвать у мальчика внезапный и острый бронхиальный спазм. Нейтан долгими курсами сидит на стероидах, не может нормально есть и спать - и, как следствие, маловат размерами для своего возраста. Он словно весь, образно выражаясь, исписан предупреждениями: «Осторожно, повышенная чувствительность!»  - причем исписан не фломастерами, поскольку на них у Нейтана тоже аллергия.
        Интересно, если они однажды уедут из Лондона и поселятся где-нибудь, скажем на Карибах,  - ему там станет легче?
        - Так что, где ты все же пропадала, сестренка?  - спрашивает Джо.
        - Я получила вчера новую работу, потому и не смогла заехать.
        - Классно.
        Душа у меня болит не только из-за Нейтана, но и из-за брата. Ухаживать за больным ребенком круглосуточно по семь дней в неделю - та еще развлекуха. Уверена, что Джо был бы бескрайне рад снова выйти на работу - даже при частичной занятости он мог бы немного встряхнуться,  - но так уж построена наша система льгот, что, зарабатывай он официально хотя бы несколько фунтов, ему пришлось бы финансово еще тяжелее.
        Изредка Джозефу удается подхалтурить у своего приятеля, который пытается как-то ему помочь, однако большую часть времени брат пребывает за чертой бедности.
        А ведь как было бы здорово не печься постоянно о деньгах и иметь возможность арендовать обширнейшие апартаменты где-нибудь на верхотуре, в пентхаусе, нанимать шеф-поваров, которые сготовят тебе что угодно тогда, когда твоя душенька - или твой желудок - возжелает! Держать шофера, который будет катать тебя в лимузине всюду, куда тебе ни приспичит…
        - И чем ты там занимаешься?
        - Служу помощником у одного оперного певца.
        - Что, типа Паваротти?
        - Он даже крупнее Паваротти.
        - Крупнее Паваротти уже некуда,  - качает головой брат.
        В определенном смысле Джо прав, даже при том, что Эван максимально далек от расхожего стереотипа тучного оперного певца.
        - Это Эван Дейвид.
        Брат глядит на меня непонимающе. Он совсем нечасто куда-то выбирается. А если и выбирается, то уж, конечно, не в оперу.
        - Он довольно-таки знаменит,  - неуверенно говорю я.
        - Здорово. Так, и что ты у него делаешь?
        - Пока мало что,  - признаюсь,  - но это полноценная работа, на весь рабочий день,  - по крайней мере, на ближайшие несколько недель. Мне пока что еще не платили, но теперь я точно смогу тебе немного помочь. Может, даже сумею купить вам небольшой тур, чтобы вы с Нейтаном куда-нибудь смотались на недельку.
        - Ты и так для нас очень много делаешь, сестренка.
        Увы, когда я вижу их обоих в этой сырой дыре, я чувствую, что делаю для них явно недостаточно.
        - Можно вам взять, например, горящую путевку в Испанию. Немного погреться на солнышке обоим пойдет на пользу.
        Брат с чувством обхватывает меня руками:
        - Подумала бы ты в кои веки о том, что тебе будет на пользу, Ферн.
        Глава 13
        Когда я добираюсь наконец до «Головы короля», Карл уже в полной предконцертной готовности восседает на своем привычном барном стуле.
        - Мир,  - приветствует он меня двумя пальцами, развернув ко мне ладонь.
        - Какой бы ни был,  - вздыхаю я, скидывая сумку и снимая с себя пальто.
        - Ну как сегодня поработалось?
        - Отлично.  - По некоторым причинам мне не хочется делиться с Карлом нынешними происшествиями. Предпочла бы оставить их своим маленьким секретом. К тому же что-то мне подсказывает, что это может растревожить Карла. Чего доброго, подумает, что я хочу бросить наше с ним ремесло и податься в оперные дивы. Или, не дай бог, взяться исполнять в нашем пабе Nessun Dorma[17 - Nessun Dorma - ария из оперы «Турандот» Дж. Пуччини, одна из самых известных арий тенорового репертуара. В переводе с итал. означает «Пусть никто не спит».] или что-нибудь в этом духе.  - Сестре от меня огромное спасибо. Передай, я ей очень обязана.
        - Ты и мне тоже обязана,  - напоминает Карл.
        - Ага, присылай мне счет,  - киваю я, занимая свое обычное место за стойкой.
        Приятель глядит на меня с хитрецой.
        - Что?  - не выдерживаю.
        - Кое-что ты могла бы для меня сделать…
        - Надеюсь, это не подразумевает какой-нибудь нестандартный секс?
        - Н-нет,  - с оскорбленным видом отвечает Карл.
        - Тогда выкладывай.
        - Только ты сразу не отбрыкивайся,  - предупреждает он и, набрав побольше воздуха, заявляет:  - В эти выходные в «Шеппердс Буш» будет прослушивание на «Минуту славы». Думаю, мы пройдем как нефиг делать.
        Я аж расхохоталась.
        - Да ни за что на свете! Все это для юных, свеженьких, розовощеких и наивных дарований - а не таких старых прожженных циников, как мы с тобой! В последних сезонах у них никого и не было старше двадцати.
        - Они расширяют диапазон,  - уверяет меня Карл.  - Верхняя граница теперь тридцать пять лет.
        - Подумать только! Мы в самый раз в нее втискиваемся!
        - Нам это шоу будет очень даже на пользу.
        - Это как?  - недоумеваю я.
        - Добавит нам опыта как артистам, к тому же никогда не знаешь…
        - Да брось, я-то знаю.
        - Но кто-то же должен там победить,  - не отступает Карл.  - Так почему не мы?
        - Нет. Без вариантов.
        Тут мой дружок насупливает брови:
        - Ты обещала, что сперва подумаешь.
        Я на миг вскидываю глаза к потолку.
        - Я подумала. Мой ответ - нет. Ни за что.
        - Ферн,  - терпеливо говорит Карл.  - Я ведь прошу сделать для меня всего такую малость!
        Эти слова заставляют меня устыдиться. Карл - моя верная поддержка и опора, мой хранитель, мой дорогой и единственный друг. И ведь действительно, он ничего от меня не просит взамен. Хотя, может, и не совсем верно сказано. Он частенько намекает мне, так сказать, на «дружеский секс», но никогда его не получает.
        - Пожалуйста, ну, сделай это для меня,  - устремляет он на меня жалостливый взгляд бедного потерявшегося мальчонки.
        - К тому же я, скорее всего, буду работать.
        - Разве ты не можешь попросить у своего Паваротти отгул?
        - Я только первую неделю работаю,  - напоминаю Карлу,  - и мне бы не хотелось у него вызвать недовольства. И уж чего бы мне меньше всего хотелось - так это признаться Эвану Дейвиду, что я тешу амбиции сделаться певицей. Мои жалкие потуги в сравнении с его талантом кажутся такими ничтожными, и… Не спрашивай меня почему, но мне бы не хотелось, чтобы он надо мной посмеялся. А уж я, поверь, давно привыкла, что мои амбициозные мечты все поднимают на смех.
        - Это, наверно, наш последний реальный шанс,  - на полном серьезе говорит Карл.  - Неужели ты хочешь провести остаток жизни за этой вот несчастной барной стойкой?
        Одновременно мы окидываем взглядом наводящую уныние обстановку паба: вздымающиеся к потолку клубы сигаретного дыма, мрачные, смолистого цвета занавеси, весь затертый и заляпанный рыже-коричневый ковер, лежащий тут, поди, с шестидесятых.
        - Не хочу,  - надуваю я губы.  - Но все же «Минута славы»…  - Я кривлю лицо в презрительной мине.
        - Если ты не пойдешь на прослушивание,  - грозится Карл,  - придется заняться нестандартным сексом.
        - Ладно, пойду.
        Тогда, потянувшись ко мне через стойку, Карл крепко стискивает мне руку:
        - Спасибо!
        - Пойду, если смогу взять отгул,  - уточняю я.
        - Для меня это уже здорово,  - радуется приятель, глаза у него возбужденно сверкают.  - Мы можем победить. Очень даже можем!
        Но тут в бар входит мой папаша, и у меня пропадает всякое желание миндальничать с Карлом. Наоборот, сердце в гневе сжимается. Вот что такого, скажите, в этом человеке, из-за чего мне порой хочется сцапать его ласково за шкирку да хорошенечко встряхнуть?
        - Ты ходил повидаться с мамой?
        - Привет, дорогуша,  - подтягивает он к себе стул.  - У меня все отлично, спасибо. А у тебя как день прошел?
        Я игнорирую его издевательский тон.
        - Привет. Ходил?
        - Да,  - вздыхает он.
        Нацедив пинту пива, ставлю перед отцом стакан, попутно отмечая, что денег он за это не кладет. А еще отмечаю, что за нынешний вечер прикладывается он уже явно не первый раз.
        - Привет, мистер Кендал,  - подает голос Карл.  - Дерек.
        Мне бы не хотелось говорить Карлу, что мой папаша для него «просто Дерек», только когда его угощают двойным виски.
        - Приветствую, парниша,  - немного невнятно отзывается папа, с заметным облегчением обнаруживая рядом с собой хоть одно дружеское лицо. Похоже, где-то начиная с ленча он угощался в какой-то другой пивнушке - причем, судя по поведению, наугощался уже всласть.
        Но меня не так-то легко отвлечь от дознания:
        - И?
        Отец мотает головой.
        - Я нынче снова воспользуюсь твоим гостеприимством.
        - Ты неисправим,  - досадую я.
        - Милая, я сделал все что мог. Это ненормальная женщина,  - добавляет он, осушив примерно половину порции.  - Понять не могу, что на нее нашло!
        Я с яростью натираю стаканы. Если б можно было так же легко втереть здравый смысл в башку моего беспокойного родителя!
        - Наелась она тобой по горло - вот что на нее нашло.
        В два больших глотка отец опорожняет стакан и громко, с силой опускает его на стойку:
        - Твою ж мать!  - внезапно выдает он, причем достаточно громогласно.  - Да пошло оно все на хрен!
        Мы с Карлом аж подпрыгиваем от неожиданности: у моего папочки масса недостатков, но в сквернословии он как-то замечен не был. Оба глядим на него с изумлением.
        - Пап, ты чего?
        - Да задолбало меня все это!  - продолжает он в том же агрессивном духе, принимаясь еще и размахивать руками.
        Господин Кен тут же делает стойку и внимательно глядит в нашу сторону. Я подмигиваю ему - дескать, все будет в порядке, на что я сейчас искренне надеюсь. Он, понятно, привык к пьяным потасовкам в «Голове» перед закрытием, однако это не означает, что Кену это нравится.
        - Черт подери, я всю свою жизнь из кожи вон лез - и, спрашивается, ради чего?!
        Я уж не буду уточнять, что о том, как он лез из кожи, кричать ему, собственно, не стоит.
        - Да ну и хрен с ней!  - не на шутку расходится отец.  - Пусть катится к чертям собачьим!
        С каждым новым ругательством голос его делается все пронзительней, и посетители паба начинают оборачиваться. Причем даже такие, что обычно не видят особой разницы между этим пабом и стройплощадкой.
        - Я уже не знаю, что с ней делать. Так что пусть катится к едрене фене! Пусть валит на хрен и сама строит свою гребаную жизнь! Без меня!
        - Пап!  - сердито шиплю я.  - Понизь-ка тон. И перестань ругаться, а то ведешь себя точно туреттик[18 - Синдром Туретта - расстройство центральной нервной системы, проявляющееся, в частности, внезапным и неудержимым агрессивным сквернословием.].
        - Туреттик?  - аж светится от радости отец. Чуть ли не ореол у головы сияет!  - Интересно, если я вдруг заболею, она пустит меня обратно?
        Глава 14
        - Ну и как она справляется?
        Эван, который уже довольно долго возился с галстуком, пытаясь выправить скособочившийся узел, обернулся к своему агенту:
        - Кто?
        - Твоя новая помощница, Ферн.
        Вот уже сколько лет Руперту приходилось всякий раз его дожидаться.
        - А-а, отлично,  - рассеянно ответил Эван.
        - Однако о сегодняшнем званом обеде она тебе не напомнила.
        - Нет,  - вынужден был признать певец. Возможно, Ферн не так-то и хорошо справлялась со своими обязанностями. У него совсем вылетело из головы, что нынче его ожидал прием у четы Блэр на Даунинг-стрит. И если бы его угораздило пропустить столь важную встречу у премьер-министра, это вышло бы, мягко выражаясь, нехорошо. К тому же, если бы она хорошо исполняла свою работу и вовремя обо всем напоминала, он бы не поставил себя нынче в дурацкое положение, когда пытался пригласить ее поужинать.  - Это я сам ее отвлек.
        - Любопытно бы узнать, как?
        - Не существенно.
        Меньше всего на свете хотел бы Эван посвящать своего агента в то, как неуклюже он попытался нынче подкатить к новой помощнице. Руперту и без того хватало беспокойств, чтобы Эван добавлял ему еще и собственных проблем.
        Еще меньше нравилось ему то, что с сегодняшней репетиции он не переставая думал о Ферн. Его по-настоящему шокировало, как искренне она отреагировала на музыку, и шокировало весьма приятно. Возможно, сам он просто слишком долго вертелся в этой сфере, и музыка давно уже перестала пробирать его до глубины души. Ясно было, что девушка первый раз слушала оперу в такой близи. Для Эвана же это был серьезный упрек и напоминание, что на самом деле точно так же произведение должно действовать и на него. В памяти внезапно всплыли времена, когда во время пения на сцене по его лицу потоком лились слезы. С тех пор минули многие годы. Да и неудивительно, что со временем его душевный жар изрядно подутих - если весь его мир крутится вокруг певческого дела с тех самых дней, когда его в совсем юном, десяти-одиннадцатилетнем возрасте отправили в хоровую школу. Ни страсть, ни драматизм в сценическом искусстве Эвана, конечно, не иссякли, однако в последние годы оперные перипетии уже не трогали его сердце. Чудесно было бы, если теперь через восприятие Ферн он смог бы это снова пережить! И если ей такое удастся - значит,
каких бы денег ей по должности ни платили, она их заслужила. Тут Эван грустно усмехнулся: даже если она забыла напомнить ему о чрезвычайно важной встрече.
        Приехать в первую очередь именно в Англию Эван согласился отчасти потому, что рассчитывал впрыснуть в свое творчество немного новой животворной струи. Одним из проектов в его программе было записать совместный альбом с некоторыми восходящими звездами рока. Руперт уверял, что это поистине изумительный ход. Эвану же казалось, что это скорее некий рекламный трюк, более подходящий, к примеру, Тому Джонсу. И не то чтобы он винил в этом Тома: столько времени успешно продержаться в шоу-бизнесе казалось настоящим чудом, и, без сомнения, тут уж приходилось использовать любые хитрости и уловки. Просто Эван далеко не был уверен, что хочет сам в это окунуться. И без того разные пуристы критиковали его за «чересчур коммерческий» подход к искусству. Интересно, что запоют эти любители чистоты жанра, если он запишет альбом, скажем, с трио Keane, с Athlete или с какой-нибудь из новых групп, только появившихся на слуху? И как это отзовется на репутации этих самых коллективов? Лично он, в свою очередь, полагал, что карьере Фредди Меркьюри ничуть не повредило совместное исполнение с Монсеррат Кабалье[19 - Имеется в
виду их композиция «Барселона», созданная как гимн к проводившимся в этом городе Олимпийским играм 1992 года.]. Поэтому-то главным образом он и позволил Руперту организовать для него пробные сеансы с несколькими новыми «агнцами на закланье»  - причем преимущественно с теми, кого сам же Руп как агент и представлял. И Эван не видел ничего плохого в этой сверхактивности своего импресарио. За годы Руперт сделал из нищего хориста, каким когда-то был Эван Дейвид, самого востребованного и высокооплачиваемого оперного солиста в мире - пройдя с ним рядом весь этот долгий трудный путь. Так что ничего страшного, если Руперту порой хочется его немножко поэксплуатировать. Агент всегда говорил ему, что у Эвана редкостный талант, который еще полностью не раскрыт, и это было правдой: на самом деле мало кто чувствовал себя как рыба в воде, исполняя как современные шлягеры для бродвейских шоу, так и арии из опер Моцарта. Может, как раз и пришло время дать полную волю своему дарованию?.. Впрочем, когда Руп заикнулся о хип-хопе, Эван это категорически отмел.
        Скосив глаза на стоявшего рядом агента, Эван снисходительно улыбнулся.
        - Пора бы уже и выдвигаться, дружище,  - постучал пальцем по часам Руперт.  - Если мы хотим вытрясти из этого нищего правительства хоть какие-то деньги на искусство, наверно, все же не стоит начинать наш визит с опоздания.
        Без лишних разговоров Эван проследовал за агентом к выходу и далее - к поджидавшему их на улице лимузину.
        Другая цель его нынешнего пребывания в Британии заключалась в открытии несколькими неделями позже нового театра Уэльсской национальной оперы в Кардиффе. Формально нынешний прием был посвящен празднованию грядущего события и позволял хоть на следующий день идти с протянутой шляпой к скопидомам из Казначейства, которые как раз и контролировали средства на поддержание и развитие искусства. Эван долго вынашивал этот проект донести оперу до максимально обширных слоев, мечтая, что она перестанет считаться дорогим времяпрепровождением для элитной публики и он сумеет открыть ее обычным школьникам и обитателям кварталов бедноты.
        Калифорнийский оперный театр, к примеру, каждый год устраивал на площадке в парке Йерба-Буэна-Гарденз бесплатные оперные концерты с раздачей угощений, а также закатывал ежегодное народное пиршество в парке Голден-Гейт, отмечая таким образом осеннее открытие нового оперного сезона. И то и другое мероприятия гостеприимно встречали всякого пришедшего и казались Эвану самыми волнующими из всех концертов, где он когда-то бывал задействован: ведь как раз там оперу слушают самые широкие массы населения! В этом году он непременно снова примет в них участие.
        Здесь, в Британии, он хотел бы видеть то же самое, но, поскольку в этой стране, похоже, не хватает денег даже на то, чтобы навести чистоту в больницах, борьба за финансирование проекта явно ожидается нелегкой. И в самом деле, разве люди чувствуют, что жизнь их обнищала, коли они ни разу в жизни не бывали на постановке «Турандот»? Эван испустил протяжный вздох. И все же Ферн так поразительно сегодня отреагировала… Такие-то мгновения и подпитывали еще его надежды.
        И пока их длинное черное авто медленно прокладывало себе путь сквозь плотный вечерний поток машин, Эван гадал, где сейчас может находиться Ферн,  - и, уже в который раз, сам себе на это подивился. Слишком уж часто эта женщина стала занимать его мысли. Может, было бы неплохо, если бы она составила им сегодня компанию? Можно представить, как от этого бы забеспокоился Рупертов внутренний радар!
        Перед внушительными чугунными воротами в начале Даунинг-стрит, которые отделяли публику от официальной резиденции премьер-министра, уже скопилась огромная очередь. Блестящая черная парадная дверь дома номер десять была маняще приоткрыта, однако те дни, когда эта самая публика могла спокойно к ней пройти, давно канули в Лету из-за маниакального радения о безопасности.
        - Дальше нам так просто не проехать,  - проворчал Руперт.  - Известный ты или нет, все равно встанешь в одну очередь с прочими сливками, и тебе точно так же под мышками будет щекотать полицейский, шаря в поисках ствола.
        Вслед за Рупертом Эван выбрался из лимузина. Тут же засверкали вспышками камер тучи папарацци, и певец великодушно помахал им рукой.
        - И почему ты у нас не глава государства? Это, наверно, единственные люди, что могут сюда попасть без всей этой дребедени,  - брюзжал агент.  - В нынешние времена абсолютно никакого проку от того, что ты оперный певец.
        И Эван, в сущности, не мог с ним не согласиться.
        Глава 15
        Наутро я уже жалею, что согласилась пойти с Карлом на прослушивание в «Минуту славы». Главным образом потому, что для этого мне теперь надо идти отпрашиваться у Эвана Дейвида с работы. По-моему, пробыв на новом месте всего-то пару дней, отпрашиваться довольно глупо. И так-то мне кажется, что он вряд ли доволен моими ежедневными уходами пораньше - но, по крайней мере, он не в курсе о второй моей карьере в сфере индустрии досуга. Даже я, не будучи надежным и известным всему миру работодателем, в состоянии понять, что это далеко не самая лучшая затея.
        К тому же я уже сейчас чую, что моя новая работа будет доставлять мне массу удовольствий, так что очень не хочется так просто ее прошляпить. Например, сегодня я просто сижу и слушаю, как Эван берет урок вокала. Хотя, пожалуй, это не совсем корректно сказано: мне кажется, что человек, способный петь, как он, не нуждается уже ни в каких уроках. Интересно, у Мадонны тоже есть консультант по вокалу? Или у Джей Ло?
        Увы и ах, единственное, наверно, что может быть у меня общего с Дженнифер Лопес,  - так это впечатляющий попец!
        Пока я слушаю Эвана, меня начинают одолевать разные соображения о том, что мне надо бы делать, дабы стать более заметной певицей. Мне кажется, у меня хороший голос - я даже в этом уверена,  - но я ни разу в жизни не брала никаких уроков вокала. Как же было глупо с моей стороны думать, что такие занятия подразумевают разве что громкое распевание гамм!
        А Карл, в свою очередь, не менее сглупил, решив, что у нас с ним есть какой-то шанс выиграть «Минуту славы». Неужто я и правда готова пройти все эти унижения, только чтобы осчастливить своего милейшего приятеля?
        Сюда примешивается и еще один страх. Ведь пение - единственное, что у меня получается хорошо, и если мы вдруг провалимся (а вероятность того весьма и весьма велика, поскольку преимущество тут явно не на нашей стороне), это лишний раз докажет, что я абсолютно ни к чему в жизни не пригодна. Кажется, уже столько времени прошло с тех пор, как мы с Карлом начали вместе выступать в местном юношеском клубе, устраивая импровизированные шоу для наших невзыскательных друзей. Выступать за деньги для меня явилось резким скачком на новый уровень - даже тогда Карлу пришлось чуть ли не силком меня заставлять. Да и теперь я вовсе не уверена, что у меня хватит храбрости высунуться из-за своего привычного бруствера и заявить, чтобы меня как певицу воспринимали всерьез.
        Нынешним утром Эван держится со мною с холодком. Когда я примчалась на работу, с завтраком было уже покончено - хотя я не опоздала ни на минуту,  - так что теперь у меня уже подводит живот. Мы обменялись ничего не значащими любезностями, после чего Эван попенял, что из-за меня едва не пропустил очень важную встречу на Даунинг-стрит, 10,  - отчего мне захотелось на месте испариться. Как я могла так сплоховать? А потом он отправился с Антоном в соседнюю комнату и погрузился в работу. Похоже, в этих апартаментах рояль имеется в каждой комнате, хотя на деле я это не проверяла. Если честно, я вообще боюсь оторваться от выделенного мне стола.
        И вот, под аккомпанемент сидящего за роялем Антона, через щелочку неплотно закрытой двери по квартире разливается дивный голос Эвана. Я понятия не имею, о чем он поет,  - похоже, мне стоит все же почитывать в газетах обзоры и рецензии на оперы, чтобы хоть немного быть в теме,  - но от его пения у меня, не поверите, по всему телу гусиная кожа. С одной стороны, меня это приводит в крайний восторг, с другой - тут же угнетает мысль, что мне никогда и близко так не научиться петь.
        Мало-помалу скупое зимнее солнце проникает в окна, постепенно отогревая мои застывшие ступни,  - отопление-то у меня в квартире почти что никакое!  - и, пытаясь сохранять деловой вид, я расслабляюсь под парящие звуки музыки. Удивительная мелодия как будто омывает мою усталую душу, и я чувствую себя на седьмом небе. В теле тоже еще сидит чувство разбитости: я словно на годы постарела, когда этой ночью мне пришлось тащить на себе домой и укладывать на диван в стельку надравшегося и к тому же пьяно разоряющегося папашку. Я в жизни не слышала подобной лексики - по крайней мере, от своих родителей. Казалось, еще немного, и я сниму туфлю да тюкну ему хорошенько по башке, чтобы он наконец вырубился. Не приди мне на помощь мой верный друг Карл - даже не представляю, как бы я с ним справилась. Вместе мы сумели стянуть с отца какую-то одежду и укрыли его с головой одеялом - что оказалось очень кстати, иначе я уже готова была заглушить его подушкой.
        Эван между тем принимается за распевочные упражнения. Голос его вздымается и опускается, давая изрядную, по-моему, нагрузку на гортань. Невольно я начинаю негромко ему подпевать и, к своему изумлению, даже беру неожиданные для себя ноты. Вместе наши голоса звучат очень гармонично - что тоже удивительно. Я поднимаюсь из-за стола и, манерно забросив назад голову, представляю, как я пою это со сцены в «Голове короля», повергая завсегдатаев нашего паба в сильнейший шок. Забывшись, я мало-помалу вхожу в раж… И тут дверь широко резко распахивается, подрагивая на петлях, и в проеме возникает недовольный Эван Дейвид.
        - Что здесь за шум?!  - возмущается он.
        - Я… э-э… Я только…
        - Вы что, включали радио? Мне показалось, я слышал пение.  - Эван хмурится, и его лоб бороздят суровые морщины.
        - Я… я… э-э…
        Хоть сквозь землю провались!
        - То есть это никакое не радио,  - глядит он на меня наводящим ужас взглядом.  - Это вы?!
        Я чувствую, как бледнею и краснею одновременно. Бог ты мой! Я никак не думала, что он меня услышит, но, похоже, не на шутку увлеклась. И много он, интересно, слышал?
        - Это вы пели?  - не отступает он.
        Теперь я начинаю понимать, откуда растет его репутация тяжелого человека. Это, можно сказать, мое первое настоящее знакомство с Il Divo. Неудивительно, что он так разъярился. Подумать только, какой-то личный помощник имел дерзость пристроиться к его распевкам!
        Если б я могла сейчас свернуться калачиком и умереть! Ну, почему, скажите, пол не может своевременно разверзнуться под ногами и тебя поглотить, когда это действительно очень нужно?
        В дверном проеме появляется еще и Антон - и тоже награждает меня тяжелым хмурым взглядом. Я чувствую себя точно загнанный зверек. Пушистый кроха-лисенок перед сворой спущенных на меня, противных, злобно рычащих гончих. «Лучше б умереть,  - говорю я себе.  - Просто умереть в этой ситуации было бы как нельзя кстати».
        - Э-э… я…
        И тут вдруг звонит мой мобильник. Все трое встревоженно переглядываемся. Еще ни разу этот дико раздражающий рингтон с чокнутой лягухой на мопеде не был для меня столь желанным! За одно это я в долгу пред мирозданием!
        - Слушаю,  - говорю я в трубку с нескрываемой дрожью в голосе.
        Подняв глаза, я вижу, что Антон уже куда-то исчез, а Эван в ожидании стоит в дверях, сложив руки на груди и вопросительно подняв бровь. Такому грозному уж точно не соврешь!
        - Это мисс Кендал?  - спрашивает меня голос в телефоне.
        - Да,  - отвечаю,  - это Ферн Кендал.
        - Это доктор Перри.
        - О, здравствуйте!
        Доктор Перри - наш семейный доктор аж от начала времен. Меня он видел безо всякой одежды больше раз, чем я в силах припомнить. Причем без малейшего эротизма - обычно он надевал резиновые перчатки и говорил: «Давай-ка расслабься». Может, я не сделала вовремя мазки? Иначе с чего бы ему еще мне звонить?
        - Я звоню насчет твоего отца,  - словно отвечает он на мой вопрос.
        - Папы?
        Слышу в трубке вздох.
        - Он у нас. В приемной.
        - Он в порядке?
        Как же, будь он в полном здравии, вряд ли оказался бы в приемной у врача!
        - Нет,  - отвечает доктор Перри,  - он не в порядке, Ферн. Ты можешь приехать сюда прямо сейчас?
        Я осторожно взглядываю на Эвана Дейвида - тот все так же негодующе на меня хмурится.
        - Я… М-м…  - А ведь это, пожалуй, самый удобный момент, чтобы по-быстрому отсюда сдернуть!  - Да, я сейчас буду.
        Единым движением я подхватываю сумку, вскакиваю и устремляюсь к дверям, бросив через плечо Эвану:
        - Мне надо идти.
        У него слегка отваливается челюсть - но мне, увы, некогда любоваться его реакцией на мой внезапный уход. У меня чрезвычайная ситуация, и ему придется с этим как-то смириться. Папа - один из самых важных людей в моей жизни, и если я сейчас ему нужна, я непременно буду рядом. А Эван Дейвид со своей дурацкой работенкой может катиться куда хочет.
        - Подождите!  - кричит он мне вслед.  - Не уходите так. Скажите, что случилось?
        Не успев столь эффектно удалиться, задерживаюсь в дверях.
        - У меня болен отец,  - отвечаю я Эвану.  - Ужасно болен.
        В глубине души же очень надеюсь, что это не так.
        Глава 16
        Спустя полчаса я врываюсь в переполненную комнату ожидания у приемной доктора Перри и вижу отца, сидящего на пластмассовом стуле - причем как будто в полном здравии. Все, что я напредставляла по пути - папу без чувств в кислородной маске или даже без одной конечности,  - мигом улетучивается из головы.
        Увидев меня, отец расплывается в улыбке:
        - Пшшла на хрен!
        По комнате ожидания прокатывается весьма различимый вздох. Мамочки тут же торопятся закрыть детям ладонями уши. Две женщины с крашеными голубоватыми волосами в голос выражают недовольство. Годовалый карапуз, что мгновение назад самозабвенно колошматил по красочному игровому центру, застыл с молоточком в руке.
        - У нас такое не принято, мистер Кендал!  - возмущается регистраторша.  - Я уже вам говорила.
        - Жопа. Задница. Уссысь,  - отвечает ей мой папаша.
        Я пробираюсь вперед, с трудом осмеливаясь признать, что этот раскрасневшийся, брызгающий слюной, полоумный дядька приходится мне родственником. Если женщина за столиком записи еще не зафиксировала мой приход, мне бы, по уму, надо развернуться и дать деру. Но тут же слышу, как регистратор произносит с явным облегчением в голосе:
        - Я сейчас позвоню, сообщу доктору, что вы пришли, мисс Кендал.
        - Папа?
        - А ты мешок дерьма,  - радостно сообщает он мне.
        - Что?  - непроизвольно отшатываюсь я.  - Я твоя дочь. Что происходит? Зачем ты говоришь эти пакости?
        Отец поворачивается к женщине, ближе всех к нему сидящей на таком же пластиковом стуле. Бедняжка пытается отодвинуться от него на максимальное расстояние, забиваясь уже в самый угол.
        - А вам нравится, когда пенис большой?  - проникновенно интересуется у нее папа.
        Снова раздается всеобщий вздох. Несчастная жертва уже готова бежать прочь. Это определенно старая дева в летах, и, судя по ее наружности, она никогда не видела не то что большого, а вообще никакого пениса.
        - Это непозволительно, мистер Кендал!  - резко выговаривает отцу регистраторша.  - Немедленно извинитесь.
        - Какашка! Пукалка!  - Папа делает паузу, явно выискивая очередное словцо.  - Волосатые яйца!
        - Да что вообще происходит?  - в отчаянии вскидываю я руки.  - Что, черт возьми, тут происходит?
        Не проходит и минуты, как доктор Перри открывает дверь, выпуская в приемную престарелую даму с забинтованной головой.
        - А, мисс Кендал!  - восклицает он, увидев меня.  - Заходи-ка сюда. И вы тоже,  - машет он рукой моему отцу, который, поднявшись со стула, непотребным движением выставляет свой зад перед собравшимися у приемной.
        Сцапав отца за руку, побыстрее затаскиваю его в кабинет врача. Папа тут же усаживается на стул и счастливо улыбается.
        - Ты что, совсем с ума сбрендил?!  - кричу я на него.
        На сей раз отец хранит молчание. Я плюхаюсь на стул рядом с ним, а наш семейный терапевт с измученным видом проводит пальцами по волосам. Я даже не знаю, к кому мне взывать - то ли к отцу, то ли к доктору,  - а потому пытаюсь говорить сразу с обоими, испепеляюще зыркая на своего невменяемого папашу.
        - Ты не хочешь нам все объяснить наконец?
        Отец складывает руки на груди.
        Испустив тяжкий вздох, доктор Перри объясняет:
        - Твой отец утверждает, что у него синдром Туретта.
        Тут меня разбирает смех.
        - Пшшла на хрен,  - снова бросает мне отец.
        - А ты заткнись,  - огрызаюсь я.
        - Он говорит, что подцепил это в «Голове короля»,  - говорит врач.
        - Ты никак не мог заразиться синдромом Туретта.  - По крайней мере, я считаю, что это невозможно. Гляжу с надеждой на доктора:  - Ведь так?
        - Нет, не мог,  - подтверждает тот.
        - Катитесь оба.
        Думаю, доктор Перри столь терпелив исключительно из профессионального долга. Будь я на его месте, я бы в пару минут вытолкала своего не мелкого папочку из приемной. Или дала бы ему горсть каких-нибудь сильно действующих успокоительных таблеток, предназначенных для беспокойных лунатиков или даже взбесившихся лошадей.
        - Нет у него никакого синдрома Туретта!  - с чувством говорю я доктору Перри.
        Надо заметить, самого врача это ничуть не удивляет.
        - Нет, есть, черт подери,  - протестует отец.
        - Он хочет привлечь к себе внимание,  - объясняю я.  - Все потому, что мама его выгнала из дома.
        - Поцелуй меня в задницу!
        - А ну, заткнись!
        Интересно, а хорошенько заехать своему папаше кулаком в нос является уголовно наказуемым деянием? Могу ведь не справиться с искусом и рискнуть!
        - Ты же никогда раньше не ругался!  - Ну разве угодив молотком по пальцу.  - Прекрати! Сейчас же прекрати.
        - Я связался с твоей матерью, Ферн. Еще до того, как звонить тебе,  - заглянул в свои записи доктор Перри.  - Боюсь, она сюда не придет.
        - Он думает, что, если заболеет, мама пустит его обратно домой.
        - Что ж, похоже, план не сработал.
        - Кончайте трындеть обо мне так, будто меня здесь нет!
        - А ты кончай вести себя, как испорченный ребенок!
        - Но я болен!  - настаивает отец.
        - Ничего ты не болен. Ты здоров как бык. Единственное, из-за чего ты можешь себя плохо чувствовать,  - так это от избытка пива.
        - Мудилы. Вонючки. Сиськи дурацкие!  - слышится изумительный ответ моего папаши.
        Я уже готова биться головой в облупленную стену видавшего виды кабинета доктора Перри. Ну почему я просто не повесила трубку и не осталась храбро держать ответ перед Эваном Дейвидом - пусть даже пришлось бы отвечать на его расспросы!
        - Что мне делать?  - чуть не с мольбой взываю к доктору.
        - Я сейчас крайне занят,  - извиняющимся тоном отвечает тот.  - Я выпишу ему рецепт на антидепрессанты.
        - Но у него нет никакой депрессии,  - возражаю я. Это же просто абсурд!  - На нем пахать можно! Такое поведение лишь еще больше убедит маму с ним развестись. Неужто ты сам этого не понимаешь?  - поворачиваюсь я к отцу.
        - Здоровые отвислые сиськи.
        Что ж, сейчас он, конечно, бодр и здоров - но если и дальше будет так себя вести, то это точно ненадолго.
        - Это нисколько не смешно, папа. Ты оскорбляешь и маму, и меня, и доктора Перри. Не говоря уж о всех тех людях, кто действительно страдает этим синдромом. Такое поведение постыдно и возмутительно. Единственный, кто и вправду болен в нашей семье, так это Нейтан. Тебе не кажется, что нам и с ним хлопот хватает?
        - У твоего отца, Ферн, определенно проблемы с психикой,  - замечает доктор Перри.
        - Ничего у него нет! Он только прикидывается.
        - Так ты готова забрать его домой?  - спрашивает меня врач.  - А то я могу его госпитализировать.
        При такой перспективе папа еще больше оживляется.
        - В больницу он не поедет,  - категорически возражаю я доктору, сердито зыркая на отца. Еще не хватало, чтобы он зря занимал место и пользовался уходом, предназначенным для того, кто на самом деле болен!  - Он отправится со мной.
        Радостная улыбка на папином лице тут же тает. Ну да, уж я-то с ним разберусь!
        Погоди, папочка, ужо отпробуешь ты моего лекарства!
        Глава 17
        По дороге домой от доктора Перри, в метро отец в весьма похотливой манере сказал сидевшей рядом женщине: «Ж-жопка». В ответ та три раза от души съездила ему по голове экземпляром Guardian, так что весь оставшийся путь папа провел в угрюмом молчании. Это лишний раз мне доказало, что он придуривается,  - будто в этом могли быть какие-то сомнения!
        И вот теперь он сидит надувшись у меня на кухне, уткнувшись подбородком в сложенные ладони.
        Пискун высовывает мордочку из своей дыры в плинтусе. Пошарив в хлебнице, я нахожу для него завалявшуюся крошку от пирога и кладу на пол. Вот бы меня кто-то любил такой же безоговорочной любовью, как я этого зверька! И тут я, естественно, вспоминаю про Карла. Мой друг души во мне не чает, прося взамен немногим больше нескольких сдобных крошек.
        Отец театрально вздыхает.
        - Можешь не стараться, я не в настроении. Из-за тебя я только что отказалась от новой работы,  - пеняю я ему,  - причем без малейшей на то причины. А эта работа была для меня очень, очень важна.
        Отец открывает рот, чтобы что-то сказать.
        - И даже не думай брякнуть что-нибудь про сиськи!
        Он снова закрывает рот.
        - Уж не знаю, откуда у тебя эта дурацкая идея.
        Сам того не желая, отец скашивает глаза в гостиную, на мой доисторический компьютер. Я, понятно, тут же топаю в комнату и его загружаю.
        Это, кстати сказать, еще один подарок от Карла. В компании, где работает его сестра, избавились от этого старья, дабы освободить место для новеньких шустрых компьютеров с плоскими ЖК-мониторами и большим запасом мегабайтов и гигабайтов и еще каких-то там байтов, так важных для этой техники, а Карл сумел спасти два компьютера - для меня и для себя. Мой домовладелец Али разрешает мне за просто так подключаться к своему широкополосному Интернету, так что никаких счетов за пользование электронной почтой мне не приходит. Все, что я получаю,  - так это спам, назойливо втюхивающий мне сомнительные американские лекарства, русских невест да заваливающий мольбами о помощи от африканских принцев, якобы свергнутых в суровую годину. Теоретически компьютер был приобретен для того, чтобы нам с Карлом было проще вместе сочинять музыку. Впрочем, мы так никогда и не узнали, каково это на практике, и так, по старинке, порой и бренчим у меня на диване до рассвета, заправляясь дешевой водкой.
        Когда комп заканчивает наконец стрекотать, проглядываю историю просмотров тех сайтов, что посетил мой папочка,  - и аж зубами скрежещу, «благодаря» наше правительство за бесплатное овладение компьютерной грамотностью гражданами старше пятидесяти пяти. Лучше бы подумало это правительство, как поразумнее распорядиться деньгами! Направить их, к примеру, на исследование детской астмы или на доступное жилье, чтобы Нейтану не приходилось с утра до вечера хрипеть и присвистывать в их сырой дыре. А для пятидесятипятилетних найдется масса куда более подходящих дел, дабы занять время,  - типа ухаживания за садом или игры в бочче[20 - Бочче (итал. Bochie - «шары»)  - древняя спортивная игра в шары на гладкой земляной площадке, напоминающая одновременно и боулинг, и гольф, и бильярд.]. Потому что первое, что делают эти старперы, научившись пользоваться компьютером,  - покупают «Виагру» и в разных чатах пускаются во все тяжкие. Мой драгоценный папаша, конечно, не покупал никаких снадобий для усиления своей сексуальной прыти, но, разумеется, посетил с десяток сайтов и форумов, обсуждающих синдром Туретта.
Неудивительно, что теперь он считает себя в этом деле большим знатоком! Вот убила бы! Честное слово!
        И знаете что? Ведь это и впрямь нельзя подцепить в кабаке. Это единственный промах в его довольно складной сказке про белого бычка.
        Вернувшись в кухню, я складываю руки на груди и с глубочайшим разочарованием в голосе говорю:
        - Я знаю, папа, в чем тут все дело, но это не прокатит. Ну никак не прокатит!
        - Сходи повидай мать,  - ноет он в ответ.  - Скажи, что я очень болен. Скажи, что она нужна твоему старому больному отцу.
        - Все, что это даст,  - настроит ее более решительно выкинуть тебя из своей жизни,  - пытаюсь его увещевать.  - Ты что, сам этого не понимаешь? Ей надо, чтобы ты был сильным, чтобы перестал выпивать и картежничать. Чтобы перестал считать джемперы с ромбами модным стилем одежды. И главное - ей нужно, чтобы ты наконец поставил ее во главу всех своих дел.
        Каким-то непостижимым образом моему «тронутому» папочке удается изобразить еще и скепсис.
        - Ничего странного, что ей тебя уже по уши хватило,  - раздраженно говорю я. Моя чаша терпения переполнилась уже за пару дней. Схватив сумку, я тороплюсь к дверям, бросая на ходу:  - Я к маме.
        Отец озаряется улыбкой.
        - Но вовсе не для того, чтоб за тебя просить.  - Хотя, конечно, на самом деле я готова на коленях умолять ее пустить отца обратно, поскольку в одной квартире с ним не вынесу больше ни мгновения.  - Хочу узнать, как у нее дела.
        - Скажи ей, что я ее люблю.
        - Сам бы лучше ей об этом сказал.
        - Она не станет меня слушать.
        - Ну да, прикидываясь туреттиком, вряд ли можно поправить ситуацию.
        Отец уныло опускает голову.
        - Чертовы ублюдки,  - говорит он с чувством.
        Глава 18
        Мама сегодня должна работать у себя в газетной лавке, так что я направляюсь прямиком туда. Хочу прогуляться пешком в надежде, что не только продышусь свежим воздухом да разомну ноги, но и получу небольшой тайм-аут, чтобы успокоиться и как-то дистанцироваться от моего дорогого папочки и его выкрутасов. Я нежно люблю своего отца, но это вовсе не означает, что он мне мил всегда.
        Кроме того, мне еще надо решить, что делать дальше с Эваном Дейвидом. Наверное, мне следует позвонить ему и объяснить свой столь поспешный утренний уход. Вот только что ему сказать? Дескать, мой папаша совсем сбрендил, но, если это не считать, все остальное - одна лажа, так что уж простите-извините, ускакала я от вас без особой нужды? Да и в любом случае едва ли мистер Дейвид желает, чтобы я вернулась на работу. Сомневаюсь, что зарекомендовала себя очень толковым личным помощником: отвергла его предложение вместе поужинать, забыла напомнить о встрече с самым главным человеком Британии, да еще и сорвала его занятие вокалом. Скажем, далеко не мощный старт. Плюс к тому, я не вижу никакого смысла звонить ему и унижаться, чтобы потом на завтра же отпрашиваться на «Минуту славы». Ведь тогда мне придется посвятить его в свои певческие притязания - а это трудно, очень трудно объяснить словами. И все это вместе ужасно досадно, потому что, кажется, и впрямь работа у него доставляла бы мне огромное удовольствие. Один вид чего стоит! Причем я разумею не только захватывающий вид из окна. Ну да ладно, что ж
теперь!
        Магазинчик прессы стоит здесь уже сколько себя помню, и столько же там работает моя мать, миссис Эми Кендал, ставшая в нем, можно сказать, старожилом. Это очень тесная лавка, где буквально каждое освободившееся местечко тут же забивается поздравительными открытками, сластями и журналами. У магазина за годы набралось немало постоянных покупателей, даже несмотря на то, что в последние двадцать лет он заметно захламлен и нуждается в хорошей уборке.
        Вывернув из-за угла, я с изумлением вижу, как мужчина в рабочем комбинезоне красит фасад лавки симпатичной голубой краской. Удивляюсь я не столько тому, что это дело не отложено, как все прочее, на потом, а тому, что кто-то по-настоящему за это взялся. Мужчина за работой весело насвистывает, желает мне доброго утра.
        Влетев в магазин, вижу маму за стойкой… И что-то в ее поведении заставляет меня отступиться от недавних намерений. Обычно на лице у нее усталость, плечи опавшие, да и насупленный вид у матери куда более привычен, чем улыбка. Сегодня же, напротив, матушка как будто в исключительно бодром и приподнятом настроении. Она при макияже - что, как правило, бывает по особым датам и праздникам,  - причем непонятно, зачем ей нынче понадобились голубые тени. Кроме того, она определенно посетила парикмахерскую: свежевыкрашенные волосы свиваются в неестественно тугие кудри. Ярко-красный джемпер, что обычно томится где-то в глубине шкафа «для лучших времен», тоже оказался востребован в день будний. Все это очень, очень странно - не менее странно, нежели то, что мой папочка каждые пять секунд разражается каким-то ругательством.
        Когда я подхожу, мама спонтанно поправляет ладонями прическу.
        - Привет, детка.
        - Мам?  - удивленно моргаю я, не в силах сдержаться.  - Что это с тобой?
        Она с лукавым видом себя оглядывает:
        - Не понимаю, что ты имеешь в виду.
        - Ты классно выглядишь… То есть ты всегда выглядишь отлично,  - вовремя поняла я свой промах,  - но обычно ты не выглядишь так классно, отправлясь на работу.
        - Это потому, что теперь у меня появилось гораздо больше времени на себя, поскольку мне не приходится опекать твоего ленивого и никчемного папашу.
        Да, явно не лучший момент, чтобы просить матушку разрешить ему вернуться на супружеское ложе.
        - Я решила, мне стоит, пожалуй, малость расслабиться, сделать себе какую-нибудь масочку,  - продолжает она с несколько вызывающим кивком.
        И это говорит моя мать, которая всячески избегает любых кремов для лица, даже обычной «Нивеи», считая это ненужным расточительством.
        Я наконец оглядываю магазинчик. Кто-то определенно навел здесь красоту: по углам больше не копится пыль; выстроившиеся на полках журналы выглядят заметно веселее; стародавние поздравительные открытки, прежде уныло болтавшиеся на проволочной карусельке, бесследно исчезли - их место заняли яркие и красочные, в защитной целлофановой обертке. Исчез и давно растрескавшийся линолеум, сменившись новеньким, под дерево, ламинатом.
        - У нас новые хозяева,  - сообщает мама в ответ на мой изумленно-вопрошающий взгляд.  - Они и приводят все в порядок. У мистера Пателя - у Тарика - есть масса свежих идей.
        - У Тарика?
        - Ну, у моего нового начальника.  - На лице у мамы вспыхивает настоящий девичий румянец.
        О нет! Только не это! У меня обрывается сердце, от нехорошего предчувствия по телу пробегает холодок. Пусть это будет лишь ужасный сон! Мало того, что мой папочка страдает вымышленной болезнью,  - так еще у мамы завелся кавалер!
        - Мама,  - многозначительно начинаю я,  - я пришла к тебе поговорить о папе.
        - Мне больше нечего сказать, детка.
        - Он сейчас в ужасном состоянии.
        - Он сам в этом виноват,  - отмахивается она с поражающим отсутствием сострадания.
        Мама всегда для всех являлась своего рода ангелом-спасителем - эдакой Флоренс Найтингель[21 - Флоренс Найтингель (1820 -1910)  - знаменитая сестра милосердия и общественный деятель Великобритании, основоположница сестринского дела.] с многоэтажки на Фродшем-Корт! Когда только в нее успела вселиться эта новая безжалостная личность?
        - У отца явно какое-то психическое расстройство.
        Но мама лишь мотает головой, нисколечки не тронутая моими словами.
        - Весь этот вздор, что он якобы болен,  - всего лишь его очередная дурацкая уловка. За столько лет я предостаточно дала ему шансов, и он их все профукал.
        - Я просто хотела бы, чтобы ты с ним повидалась.
        - Нет,  - отрезает мама не терпящим возражений тоном.  - Послушай, детка. Мне очень жаль, что тебе пришлось поселить его под своей крышей, но между мной и твоим отцом все кончено. И что бы он там теперь ни делал, домой он больше не вернется.
        В этот момент из заднего помещения выходит азиатского типа мужчина и с видом собственника останавливается рядом с матерью. В нем есть что-то от Омара Шарифа[22 - Омар Шариф (1932 -2015)  - египетский актер, известный главным образом по работам в американском и европейском кино («Лоуренс Аравийский», «Золото Маккены», «Смешная девчонка», «13-й воин» и др.).] - такие же влажно-карие ясные глаза, кожа цвета латте, густые волнистые волосы, подернутые сединой,  - и даже я, на добрый тридцатник моложе его, нахожу этого мужчину привлекательным.
        - Это моя дочь, мистер Патель,  - с неожиданным придыханием произносит мама.
        - А-а, Ферн,  - кивает он.  - Премного о вас наслышан.
        Жаль, не могу сказать того же самого о нем! До сей поры матушка как воды в рот набрала насчет того, что представляет собой ее новый босс. Сегодня я вообще впервые о нем услышала - это при том, что обычно маме не терпится поделиться со мной любыми магазинными сплетнями.
        Между тем он берет меня за руку и легко касается ее губами, причем без малейшего заискивания. Хм-м… Само очарование! Мама взволнованно хихикает. Случись моему папочке это видеть, он испустил бы поистине чудовищный поток брани - и прикидываться бы туреттиком не пришлось!
        Глава 19
        Когда Руперт сморкнулся уже в третий раз, Эван прищурился на него с подозрением:
        - Ты, часом, не заболеваешь, Руп?
        - Нет, что ты,  - энергично замотал головой агент.  - Всего лишь насморк. Может, что-то вроде поллиноза.
        - В Лондоне? Зимой?
        Руперт даже сжался под его взглядом.
        Эван натянул повыше ворот черного кашемирового свитера и машинально помассировал пальцами горло. Когда он утром, как заведено, мерил температуру, показания были отличными. Осторожность никогда не помешает. Если вовремя перехватить инфекцию, то при разумном лечении можно быстро задавить ее на корню. В горле у него першить не начинает? Эван для пробы сглотнул и не ощутил ни малейших признаков отека гланд. Так что нет - все вроде бы в полном порядке.
        Эти газетчики так и норовят все время оттоптаться по его параноидальной заботе о горле. А кто бы так не пекся о своем голосе, будь это его главное достояние? Лишь благодаря этому дару Эван сумел подняться из низов и не кануть в безвестности и потому никак не мог относиться к нему с пренебрежением. А раз так, то Эван старательно избегал молочных продуктов, задымленного воздуха, а также носителей разных микробов и тех, кто находился в контакте с такими носителями. Еще он не употреблял спиртных напитков - а во всем прочем, собственно, жил вполне нормальной человеческой жизнью. Так ему по крайней мере казалось.
        Первый вопрос, который задавал ему Руперт каждое утро: «Ну как нынче с голосом?» Не как он сам - в смысле личности. Только голос! Все прочее могло катиться в преисподнюю. А вот голос его был всё.
        - Держись-ка от меня подальше,  - посоветовал агенту Эван.  - Попринимай витамин С - возьми у Дьярмуида. И попроси, чтобы тебе тоже померил температуру.
        Руперт кинул на него усталый взгляд, означавший молчаливое согласие.
        Шеф-повар Эвана пока что находился при нем постоянно, и вообще все у них было отлично организовано. Дьярмуид не только готовил потрясающую высококалорийную еду, но и следил за общим самочувствием Эвана, всегда имея под рукой нужные витамины и пищевые добавки. Он и Руперта пытался приобщить к здоровому питанию, однако без особого успеха. На Дьярмуида полностью можно было положиться, а значит, единственное, на чем следовало сосредоточиться Эвану, так это на своих выступлениях. И вообще, он остро нуждался в таком окружении, которому можно всецело доверять. Эван очень не любил в этом признаваться, но он ощущал себя в безопасности с постоянным штатом помощников, схватывавших его потребности на лету. Кстати, о штате…
        - Слышно что-нибудь от Ферн?  - спросил он Руперта, стараясь напустить небрежный тон.
        - От кого?
        - От Ферн,  - повторил Эван, тщетно пытаясь подавить раздражение в голосе.  - От временного моего помощника. Вчера она внезапно сбежала и так до сих пор не вернулась.
        Руперт поднял бровь:
        - Может, она наивно полагает, что ты распускаешь своих работников на выходные?
        - С чего бы ей так считать?
        - У меня до сих пор не было времени обсудить с ней все детали и условия договора,  - заметил Руперт.  - Как раз собирался сделать это сегодня. Тогда она была бы в курсе, что тебе нужен не просто личный помощник, а постоянная нянька.
        - Руперт,  - предупреждающе рыкнул Эван. Его агент был единственным человеком, который мог его подзуживать, и ему это сходило с рук. Но иногда и Руперт все же заходил чересчур далеко.
        - Ладно, ладно!  - поднял тот ладони.  - Если она так и не вернется, я позвоню следующему претенденту в списке.
        - А ты не можешь сам позвонить этой женщине?
        - Могу,  - озадаченно глянул на него Руперт.  - У меня где-то есть ее номер. Но…
        - Кажется, она вполне хороший работник.
        - Она забыла напомнить тебе о важной встрече, а вчера еще и удрала без предупреждения,  - возразил агент.  - Что в твоем представлении означает «хороший»?
        Эван все же умел делать хорошую мину при плохой игре.
        - Она занятная, с ней не соскучишься.
        - О, я тебя умоляю!  - Руперт шумно вздохнул.  - Бог ты мой, ну и дела!
        Эван недовольно нахмурился:
        - Ты о чем?
        - Нам что, нужен человек, у которого единственное профессиональное качество - это быть занятным? Да и не уверен, что тебе оно поможет в твоем положении, если ты решил за нею приударить.
        - Ничего я не решил за нею приударить,  - с усмешкой отмахнулся Эван, хотя, пожалуй, был бы и не прочь. Как объяснить Руперту, что она вновь разожгла в нем нечто такое, что, оказывается, давным-давно погасло, а сам он этого даже не замечал? Что каким-то образом эта женщина оказалась единственным за многие годы человеком, который не только не истощал его творческую энергию, но и придавал ей какой-то новый импульс. Ферн была и забавной, и удивительной - совершенно необычной. Этого-то как раз так долго и не хватало в его жизни.  - А что конкретно за «положение» ты имел в виду?
        - То, в котором мы оба оказались оттого, что тебя домогается одна совершенно свихнувшаяся на этом особа.
        Эван протяжно вздохнул.
        - За эту неделю Лана названивала тебе миллион раз,  - объяснил Руперт.  - Я уже выдохся придумывать всякие отговорки.
        - Я ей перезвоню. Обещаю.
        - Ты говорил это еще на прошлой неделе.
        - Я не всегда расположен общаться с Ланой. Ты сам это прекрасно знаешь.
        - Я знаю то, что, если ты ей все-таки не позвонишь, у нас с тобой будут неприятности. Причем мало не покажется.
        Лана тоже была оперной певицей. И если Эвана прозвали критики Il Divo, то Лану Розину именовали La Diva Assoluta[23 - Абсолютная богиня (сцены) (итал.).]. Эта вспыльчивая страстная итальянка была на сегодняшний день одной из самых изумительных и ярких звезд мировой оперы.
        В одном из восторженных отзывов о ее последнем выступлении в Англии - Лана пела там партию Тоски в одноименной опере Пуччини - в газете Independent написали, что она обладает силой голоса Марии Каллас, даром драматического перевоплощения Эдит Пиаф и прекрасным телом Анджелины Джоли. Поистине головокружительное сочетание - которое делало ее в жизни совершенно несносным человеком. Критики неизменно восхваляли ее как верх совершенства, живую легенду - поведение же ее вне сцены тоже давно сделалось легендарным. Она была известна как выдающаяся певица - и в то же время как отменная драчунья. Любимым ее развлечением, казалось, было укладывать папарацци носом в асфальт крепким хуком слева.
        Кроме того, Лана была самым удивительным и божественным сопрано, с которым когда-либо Эван имел удовольствие делить сцену, а спустя некоторое время - и постель. В лучшем случае Лана бывала с ним злобно-насмешливой и своевольной. В худшем - невротичной мегерой с непомерным комплексом неполноценности. Она постоянно нуждалась в поклонении и обожании и делалась алчной и несносной, если этого обожания ей казалось недостаточно. Бывали дни, когда Эван определенно не мог преклоняться перед Ланой. Так что сказать, что их отношения были просто неустойчивыми, было бы изрядным преуменьшением.
        Ее пение на сцене всегда было мощным и полноголосым, она легко играла широтой своего тембрального диапазона, и ее блистательный верхний регистр не мог не трогать публику. Но когда такой голос обрушивается на тебя в стремительном напоре итальянских ругательств - это уже совсем иное дело. За годы их знакомства Эван не единожды делался объектом ее гнева, и при одном воспоминании о какой-нибудь их перепалке у него вздыбливались волосы на загривке. Голос Ланы нередко наделяли эпитетами «яркий» и «резвый»  - и никогда это не было настолько близко к истине, нежели когда она исходила пронзительной отборной бранью.
        Они повстречались давным-давно в Сан-Франциско, в Калифорнийском оперном театре - она без особой подготовки исполнила тогда партию Кассандры в «Троянцах» Берлиоза, повергнув критиков в восторженный экстаз. И с тех пор Лана не переставала их изумлять. Общение с ней Эвана было, кстати сказать, куда более разноплановым. Там же, в Сан-Франциско, она оказалась среди гостей у него дома на вечеринке по случаю окончания сезона, и он проникся симпатией к ее редкой страстности и полной жизни и задора красоте. Оба они слыли самыми рьяными трудоголиками среди нынешних оперных звезд и приглашались в международные турне намного чаще, нежели могли мечтать на заре своей карьеры. Обратной стороной этой медали было то, что их связь - как бы их друг к другу ни влекло - все же была весьма спорадической. Лана уже не раз давала ясно понять, что не считает такие отношения идеальными. Теперь они не общались уже несколько недель - с самых репетиций «Травиаты», в которой совсем скоро должны были вместе солировать в Уэльсе.
        - Позвони ей,  - настойчиво попросил Руперт.  - А то она уже начинает злиться.
        К добру это точно никогда не приводило. Разозлившаяся Лана как будто превращалась в перестоявшую на плите кастрюлю с макаронами: после долгого бурления все у нее выкипало через край, и во все стороны расползалась отвратительная масса. Но как раз сейчас Эван вовсе не хотел разговаривать с Ланой. Если она сердита на него - а скорее всего, это именно так,  - их общение вконец истощит его силы. Чтобы ей звонить, надо загодя настроиться психологически.
        - Попозже позвоню,  - уклончиво пообещал он Руперту.  - У меня сейчас дела.
        Через пару часов Эвану надо было присутствовать на генеральной репетиции «Мадам Баттерфляй», и ему требовалось собраться с мыслями, как следует подготовиться. Уже на выходе из комнаты глянув на Руперта, он заметил, как тот что-то бормочет себе под нос.
        - И не забудь позвонить Ферн,  - бросил он агенту.
        - Попозже,  - эхом отозвался тот.  - У меня тоже сейчас дела.
        Глава 20
        - Я не могу это принять,  - решительно возражаю я Карлу.  - Это слишком уж дорого.
        «А еще чересчур сексуально»,  - добавляю про себя.
        Он мгновенно краснеет до корней волос своей свежевымытой длиннющей шевелюры. По-моему, мой приятель слишком серьезно к этому подходит. Самые лучшие в его гардеробе голубые потертые джинсы очень уж бросаются в глаза, а сам он с неловким видом мнется у меня посреди кухни - это при том, что обычно Карл нигде и никогда не выглядит неловко.
        - Когда ты это купил?
        - Вчера,  - бубнит он.  - Мне показалось, тебе подойдет.
        - Одежка что надо,  - подает голос папа, жуя сэндвич с беконом. Похоже, всепроникающий аромат карри хорошенько подстегнул его аппетит. Отец одобрительно кивает:  - Всех сразишь там наповал.
        - А тебя не спрашивают,  - огрызаюсь я. Его храп с дивана всю ночь не давал мне уснуть. Успокоиться не получалось: перед сегодняшним прослушиванием нервы у меня были порядком взвинчены.
        - Примерь хотя бы,  - просит Карл.
        Ну что ж, поскольку у меня сейчас явно такая пора, что я, сама того не желая, стараюсь всем без исключения угодить, я послушно отправляюсь к себе в спальню, снимаю футболку, которая мне представлялась совершенно подходящей случаю, и надеваю шелковый топ, приобретенный для меня Карлом. Натягивая его через голову, гадаю: то ли мой друг его где-то стибрил, то ли всю неделю проходил без еды, чтобы на него раскошелиться. Наконец, облачившись, смотрю на себя в зеркало.
        Бог ты мой, какое чудо! Будь я не я - сама бы в себя влюбилась!
        Только представьте нежную дымку серебристого шифона, задрапированного у груди пухлыми складками, отчего мой бюст становится пикантно-волнующим, прям как у сексапильной девахи с «третьей страницы»[24 - Имеется в виду знаменитая «третья страница» британского таблоида The Sun, где традиционно помещается фотография красивой девушки топлес.]. Очень даже неплохо! Сам же лиф, снабженный косточками, плотно облегает торс, затягиваясь на спине шнуровкой, как корсет. Расширяясь снизу, он соблазнительно ниспадает на черные брючки, что на мне надеты, создавая видимость туго сжатой талии в сочетании с пышными покатыми бедрами. Никогда бы не подумала, что какая-то тряпица может настолько преобразить мою фигуру! Уж не доверить ли мне Карлу весь свой будущий гардероб? У этого человека определенно еще немало скрытых талантов.
        Я вылетаю обратно в кухню с криками:
        - Да! Да! Просто класс!  - отчего Пискун в испуге ныряет в свою дырку в плинтусе.
        У Карла глаза вылезают на лоб, и взгляд такой, будто он подавился чаем.
        - Вау!  - только и в силах он изречь.
        - Потрясающе!  - кидаюсь я к нему и целую в щеку.  - Ты молодчина! Даже не знаю, как тебя благодарить!
        - Ну, если б здесь не было твоего папы,  - бормочет он,  - я бы, пожалуй, мог кое-что тебе предложить…
        - Давай-ка поставь свою чашку и зашнуруй мне как надо,  - поворачиваюсь я к нему спиной.
        Карл послушно берется за шнуровку. Руки у него теплые, и чувствуется, как они слегка дрожат. Надеюсь, это он волнуется не из-за предстоящего прослушивания - иначе я пропала! Пальцы Карла легонько касаются моей кожи, вызывая у меня очень непривычные ощущения, и я непроизвольно отстраняюсь от него.
        - Ты в порядке?  - оборачиваюсь я к нему.
        Глаза у Карла аж горят.
        - Ништяк,  - сипло отвечает он.  - Клево выглядишь.
        - Пора бы уже и выдвигаться,  - предлагаю я.  - Мы же не хотим опоздать.
        - Дайте-ка я взгляну на мою девочку,  - встревает мой отец, выводя Карла из мечтательного оцепенения.
        Я с готовностью кружусь перед ним.
        - Очаровашка!  - кивает папа.
        Я быстро кусаю от его сэндвича, не беспокоясь, что тем самым смажу помаду.
        - А ты сегодня чем займешься, мой беспокойный родитель?
        - Да ничем особенным,  - отмахивается он с хитрющей физиономией.  - Найдется то да сё.
        То бишь сидеть где-то в пабе, покуда не выгонят, потом спустить последние деньги на лошадей, после чего подцепить какую-нибудь бабёху, готовую финансировать его весь оставшийся день. Неудивительно, что мама тут же переключилась на мистера Пателя с его киношной внешностью и просто бездной шарма!
        - Пожелайте нам удачи, Дерек,  - просит Карл, подхватывая свою гитару.
        - О, вы и без нее управитесь!  - уверяет папочка.  - Вернетесь домой с контрактом в руках. У всех остальных - вообще никаких шансов.
        Если б мы все так верили в наши силы! По мне - так будто мы просто идем попеть в другом придорожном пабе.
        Я на прощание целую отца в его заметно редеющие волосы и уже на выходе подмигиваю:
        - Заметь-ка, сегодня ты туреттизмом не страдаешь.
        Он тут же, сердито насупившись, складывает руки на груди:
        - Пшшла на хрен.
        Глава 21
        Прослушивания для всех желающих попасть на «Минуту славы» проходят в зале «Шепердс Буш Эмпайр»  - в восхитительном театре, изначально превращенном в музыкальную арену, в котором так и витает вековой дух старинного изящества. Мы с Карлом подтянулись туда за несколько часов до начала - и обнаружили, что очередь уже высунулась из дверей и - длиной с добрую анаконду - змеится далеко по улице. К тому времени, как мы предстанем наконец перед жюри, нам уже до слез все осточертеет и мы будем не рады, что вообще на свет родились. От огорчения я громко фыркаю.
        Однако мой приятель спокоен и невозмутим.
        - Ладно тебе, Ферн, заранее же знали, что тут будет дурдом.
        - Да уж,  - соглашаюсь я.
        А еще я заранее знала, что большинству явившихся сюда талантов не более двадцати лет от роду, а они уже выглядят как настоящие поп-звезды. И все равно меня порядком шокировало то, что их здесь собралось так много. Как и то, насколько у них открыто взорам тело. Ведь в Лондоне сейчас не так уж и тепло, и они наверняка замерзнут. Это, кстати, тоже выдает во мне человека, которому лет на пятнадцать больше, нежели в среднем всем этим амбициозным цыпочкам - и если бы Карл меня не подгонял, я предпочла бы одеться тепло и удобно вопреки соображениям сексуальности. Оглядывая неуклонно прибывающую толпу, я с ужасом для себя замечаю, что ни у одной девицы в очереди нет ни грамма лишнего жира.
        И хотя сейчас я выгляжу однозначно пикантнее, нежели в той одежде, что поначалу собиралась сюда надеть, я все равно комплексую из-за своей малозаметной талии, из-за ног, а также чересчур выставленной напоказ ложбинки на груди.
        - Только посмотри,  - сетую я Карлу,  - какие они все молодые.
        - Это лишь означает, что мы с тобою куда опытнее.
        Иной раз мне кажется, я бы от души поколотила своего давнего друга за его столь безнадежный оптимизм. По какой-то совершенно необъяснимой причине он убежден, что в один прекрасный день о наших талантах узнает весь мир. Что нас «откроет» какой-нибудь потрясающий эстрадный импресарио, и наше жалкое полуголодное существование в один миг превратится в расчудесную жизнь, полную богатства и процветания. Для Карла, в частности, это лишь означает, что он сможет покупать себе дизайнерские джинсы вместо Matalan. С тем же успехом он каждую субботу приобретает лотерейный билет, наивно полагая, что, если во что-то очень сильно верить, однажды это непременно сбудется - даже невзирая на тот факт, что за последние три года выиграл он не больше десяти фунтов, доказав тем самым, что удача явно настроена против него.
        Тут есть и бой-бэнды, и девчоночьи группы, особенно много двойников Бритни Спирс - однако как-то не наблюдается больше волосатых хиппи в сопровождении стареющих официанток. Мужской контингент очереди, в отличие от Карла, весь как на подбор вылитые геи, и нет ни одного, кто бы походил на металлистов из Black Sabbath. С нашей стороны припереться сюда - ужасная, глупейшая ошибка! Мы определенно очутились не в том месте и не в то время. Я бы с радостью предпочла отправиться домой, выпить горячего шоколада, задрать повыше ноги на диван и притвориться, будто ничего этого и не было. Но я же знаю этого упертого Карла: раз уж ему удалось залучить меня сюда, отговорить его будет уже не просто. Может, с виду он и кажется спокойно-отрешенным, однако этот человек наделен поистине стальным стержнем. Так что, дабы просто потешить его прихоть, придется пройти всю эту муторную процедуру до конца.
        Невзирая на мои скверные предчувствия - а таковых у меня, скажем, немало,  - мы все же пристраиваемся в конец очереди. Операторская группа водит камерами вдоль нее, тут же запечатлевая всю нашу убогость. Все прочие, как полагается, в истерической манере машут на камеру ручкой и старательно выпячивают губы трубочкой. Неужели только я чувствую себя так, будто обманула ожидания телевизионщиков? Даже Карл поднимает два пальца в знаке мира и - боже правый!  - расплывается улыбкой Гуффи! Единственное для меня утешение - что, по крайней мере, нет дождя. И это очень здорово, потому что где-то за час до начала прослушивания вдоль очереди ковыляют на невообразимо высоких каблуках две томные ассистентки, наделяя каждого претендента стикером с его номером. Мы с Карлом на двоих получаем номер 342. Интересно, сколько времени пройдет, пока отстреляются все триста сорок один, что перед нами? Наверняка уже успеет стемнеть. Похоже, придется нам по очереди убегать из очереди, чтоб навестить уборную в KFC через дорогу да немного подкрепиться в кафешке.
        Я вновь опускаю взгляд на наш номер… и меня вдруг осеняет:
        - У нас нет названия!
        Карл в шоке, я - ближе к панике. В пабе нас знают как просто «Карл и Ферн»  - что здесь, понятно, не очень-то уместно. Что ж это мы не озаботились придумать себе название - чтобы звучало достаточно модно и эффектно и могло бы привлечь внимание жюри?
        - Вот блин…  - бормочет Карл под нос.
        - Это не слишком броско.
        В ответ приятель оделяет меня убийственным, с позволения сказать, взглядом.
        - Может, «Вдвоем к успеху»?  - предлагаю я, пытаясь как-то поддержать свой стремительно падающий боевой настрой.
        - «Лишь вдвоем»,  - выдает Карл.  - Мне кажется, это как раз то, что всегда для нас было характерно. Лишь вдвоем - против всего мира.
        Вижу, что говорит он это на полном серьезе, а потому отвечаю:
        - Ладно, пусть будет «Лишь вдвоем».
        Или, может, я имела в виду, что мы с ним - лишь вдвоем? Но как бы то ни было, пусть и с опозданием, но наш дуэт наконец обрел законченный вид. По мне, так звучит не очень привлекательно для шоу-бизнеса, но Карлу я ничего возражать не стала.
        А потом, за неимением чем заняться, мы предались долгому ожиданию. Карл целый день развлекал себя тем, что курил сигарету за сигаретой и тихонько тренькал на гитаре. Я коротала время, представляя Эвана Дейвида в легких эротических фантазиях - пока не поняла, что для меня в подобном занятии нет абсолютно ничего хорошего. Интересно все же, он заметил мое нынешнее отсутствие? Может, он думает, что в понедельник я приду на работу как ни в чем не бывало? Понятия не имею, что у него на уме, но почему-то уверена, что, если я не явлюсь, он не сочтет это такой уж значительной потерей в своей жизни. И все-таки мне не отделаться от мысли: как бы могло у нас тогда сложиться? В мире моих грез Эван Дейвид будет настолько впечатлен моим талантом личного помощника, что решит уволить свою ветряночную Эрин и взять на ее место меня, так что до исхода века я буду мотаться вместе с ним по всему миру, наслаждаясь пятизвездочным комфортом. И будем без конца и без малейших надежд с ним флиртовать, точно Джеймс Бонд с мисс Манипенни.
        Спустя некоторое время, когда мы с Карлом уже порядком наскучили друг другу, мы разговорились с парой других соискателей из очереди, и справедливости ради скажу, как и предсказывал Карл, ни один из них не наделен таким богатым опытом, как мы. Мы с ним уже годами поем в пабах, причем очень долгими годами - а для большинства наших конкурентов это будет вообще лишь первое выступление на публике. Так что не могу не восхищаться их убийственным оптимизмом и уверенностью в том, что главное, на чем они способны выехать,  - так это на исключительной вере в себя. Множество людей, пережидающих сейчас длинную очередь, чтобы на пять минут блеснуть перед жюри, похоже, не имеют каких-то особых дарований, а движимы лишь слепыми амбициями и желанием урвать себе немного славы хоть в каком угодно виде. Похоже, никто из них не заморачивается такими комплексами, как у меня,  - и это несмотря на то, что, ежели я в голосе, то почти наверняка всех их заткну за пояс. Сколько людей, однако, желает сиюминутно обрести статус знаменитости, не приложив к этому ни малейшего труда и ничем, собственно, его не заслужив.
        Феномен «Минуты славы» захватил буквально всю страну, и нравится нам это или нет - но все население Соединенного Королевства каждую субботу в шесть вечера прилипает к экранам телевизоров, чтобы наблюдать, как борются, пробиваясь к славе, поп-звезды завтрашнего дня. Порой это довольно увлекательное и милое шоу, порой же - сущие гладиаторские бои. Впрочем, как говорится, зрелище есть зрелище! И покуда оно притягивает к себе массу зрителей, его будут гонять и гонять.
        Битых пять часов мы простояли в очереди и вот наконец оказались почти впереди. Дабы поддержать мои силы, Карл регулярно таскал меня в ближайшие кафешки, чуть не насильно потчуя горячим чаем и шоколадом. Лучше б я разрешила ему притащить с собой пару косячков - самое бы время раскурить на пару травки! Даже походная фляжка чего-нибудь горячительного была бы очень кстати для храбрости. Идти на прослушивание в полнейшем кайфе было бы однозначно предпочтительнее, нежели в полнейшей трезвости. Уже из недр «Шепердс Буша» выпроводили целый поток рыдающих девиц, причем некоторые из них умоляли каблукастых ассистенток дать им еще шанс. Некоторые просто пристраивались в конец очереди, вероятно, рассчитывая, что к тому моменту, как им удастся снова выступить, судьи уже порядком скиснут и не заметят, что часа три назад видели их номер.
        - Ты как, в порядке?  - осведомляется Карл.
        - Нет, естественно.
        Еще бы! Вся моя завивка на влажном воздухе распрямилась, ноги гудят, чудеснейший шифоновый топ под пальто помялся…
        Тут Карл обхватывает меня и крепко прижимает к себе. Я чувствую, как он весь аж вибрирует от радостного возбуждения - чего, увы, не скажешь обо мне.
        - Все будет суперски,  - уверяет он.  - Мы с тобой будем суперскими.
        Будем ли? Все, на что я пока способна,  - это просто тупо ждать.
        Глава 22
        Когда мы наконец подбираемся к самому началу очереди, одна из неотличимых друг от друга ассистенток спрашивает, как нас именовать, и я лишний раз радуюсь, что мы вовремя спохватились придумать себе название.
        - «Лишь вдвоем»,  - сообщает ей Карл.
        Девушка не проявляет ни малейшего восторга от нашей оригинальности, вместо этого дает нам понять, что болтовня здесь не приветствуется, и увлекает в коридор, что ведет в закулисье сцены. Я как-то не предполагала, что нам придется выступать на самой что ни на есть настоящей сцене. Если не считать того случая, когда однажды летом Господин Кен устраивал в ближайшем парке фестиваль пива и мы с Карлом - ах да, «Лишь вдвоем»!  - выступали на открытом прицепе от грузовика, имитировавшем концертную площадку, сегодня я впервые в жизни попадаю именно на сцену. От предвкушения у меня даже трясутся коленки. Какого дьявола, скажите, я тянула с таким дебютом до сегодняшнего дня?
        И вот я уже не чувствую волнения и страха, поскольку не чувствую вообще ничего. Мы стоим за кулисами, наблюдая выступление предыдущей участницы под номером 341. Это пугающе юная девчонка по имени Эмбер, с которой мы почти весь день проболтали. Карл пару раз покупал ей чай, и они даже стреляли друг у друга сигаретки, но общались они совсем не панибратски, поскольку девочке всего семнадцать. Думаю, Карл просто проникся к ней жалостью. Если честно, певица из Эмбер ужасная, и у меня за нее душа болит. Даже ее мама не пожелала прийти с ней на прослушивания, полагая, что та зря теряет время. Порой кому-то все же стоит припомнить великую истину, что мама очень часто бывает права. Сиплым голосом девочка вымучивает несколько тактов одной из песен Шанайи Твейн, когда голос из сумрачного зала говорит ей: «Все, спасибо»,  - причем с такой глубокой, смертной тоской, до которой еще надо постараться довести.
        И вот тут симпатичная ассистенточка аккуратно выталкивает нас на опустевшую сцену. Будто в трансе, я иду вслед за Карлом, слыша, как громко отдаются мои шаги по деревянным половицам. Огни рампы ослепляют меня, но я все же успеваю различить огромное и пустое пространство зала. Несколько рядов сидений убраны, и вместо них временно поставлен стол, за которым восседают на трех креслах члены жюри. На дальнем плане слоняются отдельные служители театра.
        Ассистентка выходит на сцену вместе с нами.
        - Триста сорок второй,  - громко объявляет она.  - «Лишь втроем».
        Мы с Карлом недоуменно озираемся, ища третьего. Или, может, они сочли, что это мы так шутим? Надо нам было, пожалуй, оставить всем понятный номер 342.
        - «Лишь вдвоем»,  - поправляю я, и, на свою беду, слышу в ответ из сумрака хорошо различимый вздох.
        - Хорошо,  - говорит один из судей.  - Давайте, как будете готовы.
        На «Минуте славы» обычно говорят: «В добрый час».
        Мне не совсем отчетливо видно жюри. Обычно его возглавляет какой-нибудь известный эстрадный импресарио - один из тех, из-под чьего крылышка исполнители уже не один год лидируют в чартах. Еще обычно присутствует какой-нибудь дока из мира моды - и мне страшно любопытно, что он или она сотворит из ретростиля моего дружищи Карла. И наконец, чтобы пополнить судейскую троицу, чаще всего в жюри приглашают представителя молодежного канала. Три человека, которые вольны что сломить дух участника, что помочь ему осуществить свою мечту. Это ж каким могуществом они облечены! Немудрено, что под его тяжестью они уже настолько утомились.
        Карл с гитарой занимает на сцене нужную позицию, бросает на меня ободряющий взгляд… И внезапно моя душа словно пробуждается, отряхиваясь от хандры. Я просто должна это сделать для своего друга! Ради него одного я обязана расшибиться тут в лепешку!
        Готовясь к прослушиванию, мы перебрали массу разных песен, прежде чем нашли что-то подходящее. Это старая-престарая композиция группы Prefab Sprout «Невыносимо быть особенным»  - немного меланхоличная лирическая песня, которая, надеюсь, выделится среди сотен бьющих по ушам перепевов «Ядовитого» Бритни Спирс. Я вся прониклась душевностью этой песни и могу лишь рассчитывать, что точно так же она проймет и судей.
        Тут я запоздало спохватываюсь, что, столько времени простояв в очереди, не поделала никаких вокальных упражнений. Вот как бы на моем месте готовился Эван Дейвид? При мысли о нем я снова панически теряю над собой контроль и лишь усилием воли заставляю себя вернуться к реальности.
        Карл берет первый аккорд, и я призываю всю, возможно, таящуюся во мне внутреннюю мощь, чтобы выложиться сейчас по полной. Во рту пересыхает, ладони холодеют и становятся влажными. Между грудями щекотно сбегает струйка пота. Я вступаю, первая нота звучит у меня чистой и сильной - а потом меня как будто захлестывает мелодией, и я полностью забываюсь в песне.
        И вот когда я начинаю потихоньку расслабляться и даже осмеливаюсь думать, что, может, это и есть мой самый настоящий звездный шанс,  - из полумрака доносится все тот же полный смертной скуки голос, что нам уже довелось слышать после предыдущего выступления:
        - Все, спасибо.
        Мне это кажется ужасно несправедливым - ведь я в десятки, сотни раз лучше ее!
        Хотя, судя по всему, я единственный человек, кто так считает.
        Пение мое обрывается. Карл же продолжает играть, и музыка его звучит упрямым докучливым риффом[25 - Рифф - прием мелодической техники рока и джаза, циклически повторяющаяся ритмико-мелодическая фигура.].
        - Мы с вами свяжемся,  - слышится бестелесный голос.
        - Спасибо,  - выдавливаю я с очень трогательной признательностью в голосе.  - Спасибо.
        За что спасибо? За то, что нас полностью уничтожили? Что высоко вознесли наши чаяния и надежды - и в один миг разбили их о скалы? Мне хочется кричать и топать ногами, требовать, чтобы они дослушали нашу песню до конца. Хотя бы из элементарной вежливости! Но тут я вспоминаю про сотни томящихся молодых талантов, ожидающих своей очереди выйти к этой рампе, и понуро покидаю сцену вслед за Карлом.
        Снаружи, при резко ударившем по глазам дневном свете я вижу, что друга моего бьет дрожь. Уж не знаю, то ли от страха, то ли от перевозбуждения.
        - Ну что, не так уж вроде бы и плохо,  - говорит он.
        - Неплохо.
        Я даже не знаю, как квалифицировать нынешний наш опыт. Волнующе? Ужасающе? Или головокружительно? Крайне возбуждающе? Адреналин беснуется у меня в крови, словно буйная дикая лошадь. Прежде я никогда такого не испытывала - знаю только, что, точно наркотика, буду желать этого снова и снова.
        Карл крепко обхватывает меня руками. Надеюсь, он не собирается тут нюни распускать? А то, боюсь, могу к нему и присоединиться.
        - Ты была потрясающа!
        - Да ты и сам был не хил.
        Мы еще некоторое время в сердечном порыве обнимаем друг друга, пока наконец не вспоминаем о людях на улице, о суетящемся транспорте,  - и снова возвращаемся в реальный мир. Я отстраняюсь от Карла.
        Он стоит, безвольно свесив руки по бокам:
        - И что теперь будем делать?
        - Неплохо бы чего-нибудь перекусить, прежде чем я двину к «Голове».
        - Я имею в виду прослушивание.
        - Тут уж нам ничего больше не поделать,  - отвечаю.  - Как говорится, отдались тому полностью[26 - Здесь слегка перефразируется рефрен из одноименной песни популярнейшего американского исполнителя кантри 1980 -2000 гг. Джорджа Стрейта «Give it all we got tonight».].  - Я и вправду уверена, что в то мимолетное мгновение славы мы вложили все душевные силы.  - Если им понравилось, с нами свяжутся.
        И независимо пожимаю плечами, как будто и впрямь мне это безразлично. Как только получается у меня выдерживать столь равнодушный тон, если в этот момент я готова продать душу дьяволу за одну лишь возможность появиться на шоу «Минута славы»! И, если честно, Карлову душу я продала бы тоже.
        Глава 23
        Мой путь к «Голове короля» тянется, кажется, целую вечность. Всякий раз, как звонит телефон - кто бы там ни был на связи,  - я так нервничаю, что постепенно превращаюсь во вздрагивающую по любому поводу развалину. Эти милые люди с «Минуты славы» ведь не сказали точно, сколько времени пройдет, пока они нам позвонят, ежели захотят пропустить нас в следующий тур и пригласить на новое прослушивание. От нервов в животе у меня словно бурлит водоворот - хотя причиной тому может быть и сомнительная китайская забегаловка, где мы с Карлом второпях налопались после всех треволнений. Я даже подумать не решаюсь, что буду чувствовать, если нам вообще никто не позвонит.
        Даже Карл этим вечером выглядит подавленно. После взлета и эйфории у нас обоих наступает резкий спад. Мало того, Карл еще и сидит в пабе рядом с моим уже достаточно набравшимся отцом - а это само по себе кого угодно вгонит в депрессию. Папа бессвязно что-то бубнит - дескать, любовь его пошла наперекосяк. Насколько я могу понять, сам он не сделал ничего мало-мальски конструктивного, чтобы снова эту свою «перекосившуюся» любовь выправить. О том же, что должен прикидываться туреттиком, отец не забыл и теперь то и дело извергает спонтанные потоки ругательств проходящим мимо посетителям паба. Весьма, кстати, опасное времяпрепровождение в «Голове короля», прослывшей в округе «кулачным раем».
        - Мудила,  - бормочет он крупному, сплошь покрытому татуировками мужику. Тот останавливается и огорошенно выпяливается на моего отца.  - Вонючка. Хрен стоячий.
        - Он немного не в себе,  - поясняю я мужчине, многозначительно и совершенно не политкорректно крутя пальцем у виска.
        Меня он тоже одаривает недоуменным взглядом, однако все же топает своей дорогой, к дартсу, не попытавшись сшибить моего папашу на пол.
        На сей раз вроде обошлось.
        - Пап!  - одергиваю я своего чересчур действующего на нервы родителя.  - Прекрати сейчас же!
        - Мудилы…
        Запас его ругательств успел истощиться, и, пока папаша не завел свое по кругу, я резко перебиваю:
        - Ты прямо сам напрашиваешься, чтобы тебе начистили рыло!
        Он снова вперивается взглядом в стакан.
        Можно подумать, мне мало о чем волноваться, чтобы в список моих забот добавился еще и папин надуманный психический недуг. Я жду не дождусь, когда же нам пора будет выступать. Хочу проверить, удастся ли мне так же, как на прослушивании, полностью забыться в музыке. Со мной такое случается далеко не часто - возможно, выступая на сцене в «Голове», я просто слишком опасаюсь, что в нас чем-нибудь швырнут из зала.
        В отведенное нам время Карл соскальзывает с барного стула, и мы идем вдвоем к нашему скромному помосту. Вопреки обыкновению, хозяин паба шагает туда вместе с нами, и едва я протягиваю руку к микрофону, Господин Кен выхватывает его первым.
        - Леди и джентльмены,  - возглашает он,  - сегодня у нас появился свой собственный соловей…
        Я кошусь на него взглядом. Что еще за соловей?
        - …прелестная Ферн Кендал, которая пришла спеть перед вами сразу после своего потрясающего выступления на отборе в «Минуту славы».
        Хорошо, я не сказала Кену, что нас бесцеремонно выставили с прослушивания, не дав допеть и до середины. И барная публика - также вопреки обыкновению - задорно приветствует нас и награждает порцией аплодисментов.
        Кен передает мне микрофон, и, накрыв его ладонью, я тихо предупреждаю:
        - А ведь мы захотим повышения зарплаты, если будешь нас так рекламировать.
        Он тут же меняется в лице и ретируется за барную стойку, чтобы налить себе чего-нибудь покрепче.
        Мы с Карлом начинаем первую песню, и… Даже не знаю, как это объяснить, но почему-то я чувствую себя гораздо увереннее обычного - хотя, конечно, и не мечусь в экстазе по всей сцене. Все ж таки в моей вере в себя произошел какой-то едва уловимый сдвиг. Обыкновенно стремление к величию или богатству - совсем не мой конек, но теперь я чувствую, что могла бы в этом преуспеть, причем в самом широком масштабе. Будь такой шанс[27 - «Будь такой шанс» (Given the Chance)  - композиция группы The Kite String Tangle, работающей в жанре инди, альтернативного рока, электронной музыки.].
        Мы выступили один раз, спустя некоторое время вышли еще, и - возможно, у меня просто разыгралось воображение,  - мне почудилось, что на сей раз нас приняли чуть восторженнее. Когда я спрыгиваю со сцены, меня даже хлопает дружески по спине кто-то из посетителей. Все вокруг мне радостно улыбаются - причем явно не по пьяни.
        И тут звонит телефон - чувствую, как вибрирует в джинсах мобильник. У меня аж перехватывает дыхание. Может, это как раз тот самый звонок, которого мы так ждем? И сейчас сама наша судьба нетерпеливо ерзает в моем кармане? Может, наше второе за сегодня выступление каким-то образом донеслось до них через эфир вселенной, побудив главных вершителей из «Минуты славы» с нами связаться?
        - Может, это они и есть?  - говорю я Карлу. Рот от волнения словно песком набит.  - Почему бы нет?
        Я поспешно выдергиваю из кармана мобильник и отвечаю, пока он не перешел в режим голосовой почты.
        - Алло!  - говорю я в трубку, всеми силами стараясь сохранить то чувство небывалой уверенности, что владело мною еще с минуту назад.
        - Алло,  - слышится мужской голос, явно мне незнакомый.  - Это Руперт Доусон,  - вкрадчиво произносит он.  - Агент Эвана Дейвида.
        - Ой, здравствуйте.  - Радужный пузырь моего ликования вмиг лопается.
        - Я звоню узнать, все ли с вами в порядке.
        - Со мной?
        - Вчера вы удалились в большой спешке и сегодня не вышли на работу. Эван забеспокоился.
        - Правда?
        - Ему хотелось бы знать, стоит ли ожидать вас завтра.
        Завтра воскресенье, и я надеялась повидаться с Джо и Нейтаном, о которых сегодня даже не вспомнила. Задумавшись, я прикусываю губу. Получается, если Эван хочет, чтобы я завтра явилась на работу, значит, свое место я еще не потеряла. Что ж, весьма за то признательна.
        - Вы меня слышите?  - напоминает о себе Руперт.
        - Завтра? Хорошо,  - отвечаю ему.  - И прошу извинить, что меня не было сегодня.
        Кроме всего прочего, я ведь и не знала, что должна буду работать по выходным. Пусть думают, что я отсутствовала из-за случившегося с моим отцом кризиса. Они ни за что не докопаются, что я сачканула работу, чтобы попасть на прослушивания в «Минуту славы». Знал бы Эван Дейвид, где я давеча была, вряд ли обо мне так взволновался!
        Повесив трубку, поворачиваюсь к Карлу:
        - Увы, это звонили не слава с удачей. Но, по крайней мере, я осталась при работе.
        - Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться,  - хмыкает Карл.
        - Лично я не то и не другое,  - пожимаю я плечами и отправляюсь к отцу.
        Считайте меня наивной дурочкой, но меня немало взбудоражила весть о том, что Эван Дейвид вообще обо мне думает. Непроизвольно подперев руками подбородок, я устремляю в пространство мечтательный взгляд.
        - Ферн!  - тут же кричит мне Господин Кен.  - Тебе скорее урежут плату, если не будешь обслуживать посетителей.
        Я быстро стряхиваю грезы и с радушной улыбкой занимаю место у пивного насоса:
        - Что вам угодно?
        Впереди всей очереди - тот самый здоровяк с татуировками. С хмурым подозрением косится на моего папашу.
        - Мне пинту «Гиннесса».
        О нет! Его же наливать целую вечность! Почему бы этому товарищу не взять, к примеру, диетическую колу - тогда бы я могла побыстрее спровадить его подальше от стойки.
        - Опа, опа…  - тут же заводит папочка.
        - Заткнись,  - шикаю ему.
        - Это вы мне?  - рокотом осведомляется у отца мужик с наколками.
        - Нет, что вы,  - поспешно отвечаю я.  - Похоже, у моего папы очередной припадок.
        И быстро зыркаю на отца - смотри, мол, напросишься.
        - Оп-па, оп-па,  - мелодично расходится он,  - жирная жопа.
        Наколотый аж взвивается вокруг оси. Он темнеет в лице, на толстой шее напряженно пульсирует жила.
        Но все это нисколечко не унимает моего отца, которого, похоже, разобрало не на шутку:
        - Оп-па, оп-па, жирная ты жопа!
        - Ах ты, дебил упоротый!
        Еще чуть-чуть - и у меня будет сердечный приступ.
        Мужик одним ударом смахивает папу с барного стула, и отец плюхается на пол.
        - Едрит твою!..  - изумленно озирается он.
        Что касается драки, то завсегдатаям «Головы короля» особого приглашения к ней и не надо. Кто-то кричит: «Бей его!»  - и через несколько секунд в воздухе мелькают кулаки и проносятся стаканы. А мой папочка - зачинщик всего этого - тихонько отползает к входной двери, задрав зад и пряча голову пониже.
        Господин Кен, недолго думая, звонит в полицию. Бросает на меня сердитый взгляд:
        - Чтобы папашки твоего и духу здесь больше не было!
        Я молча киплю от злости. Ну так легко он у меня не отделается!
        Глава 24
        Этим утром мы с отцом не разговариваем. В скверном настроении я грохочу на кухне всем, что только под руку подвернется, папа же тем временем сидит угрюмо за столом. Выползши целым и невредимым из потасовки, что сам же он устроил в пабе, отец не может покрасоваться даже подбитым глазом - хотя, если вас интересует мое мнение, хороший смачный бланш он заслужил. Одному небу известно, как моя матушка терпела его столько лет! И если в ближайшее время она не пустит его обратно, то, чувствую, я сама, собственноручно, наведу ему фонарь.
        Всю дорогу в подземке я старательно прихожу в себя, успокаиваясь,  - и наконец, попав в апартаменты Эвана Дейвида, неожиданно для себя испытываю прилив радости. Сама дивлюсь, насколько я счастлива здесь снова оказаться! Как будто из окружающего меня хаоса и суеты я вдруг ступила в оазис покоя и умиротворения. Меня встречают приглушенные звуки классической музыки, и я, не в силах сдержаться, еле слышно вздыхаю. Эван в черных спортивных штанах и футболке ленивыми, размеренными движениями растирает коротко остриженные темные волосы полотенцем. При виде меня он прерывает свое занятие.
        - Приветствую,  - говорит он со скованной улыбкой, свешивая себе полотенце на шею.
        Эван порывисто направляется ко мне, и в какой-то момент мне кажется, что он хочет меня поцеловать. Внезапно он останавливается, и мы вдруг оба испытываем какое-то стеснение друг перед другом.
        - Здрасьте,  - отвечаю.  - Извините за вчерашнее недоразумение.
        - Я очень рад, что у вас все в порядке.
        Не уверена, что хочу распространяться перед ним о том, как именно все у меня в порядке.
        - Вашему отцу уже лучше?
        - Он идет на поправку,  - уклончиво отвечаю я. Очень надеюсь, что к тому моменту, как я вечером вернусь домой, папочка окончательно придет в себя и озаботится тем, как бы спасти свой брак неким более разумным способом, нежели изображать собою полудурка. Если же нет, я пару раз как будто невзначай обмолвлюсь в разговоре насчет мистера «Омара Шарифа» Пателя.  - Я рада сюда вернуться.
        У меня такое чувство, будто я не одну неделю провела вдали от драгоценного и горячо любимого друга, а вовсе не отлынивала самовольно пару дней от новой работы.
        - На сегодня дел совсем немного,  - сообщает Эван.
        Зачем же тогда, спрашивается, Руперт меня сегодня вызвал? Или, может быть, Эван до такой степени не способен самостоятельно функционировать в реальном мире, что ему требуется постоянное сопровождение в режиме 24/7?
        - Согласитесь со мной позавтракать?
        Я пожимаю плечами. Папа вчера употребил весь оставшийся хлеб, так что утром и мне, и Пискуну-Голодному-Мышу пришлось обойтись без тостов.
        - С удовольствием.
        - Я велел Дьярмуиду выставить столик на балкон.
        - Звучит потрясающе!
        Ну почему ни на одной из прошлых моих работ не было все так изысканно!
        - Я взял на себя смелость заказать для вас завтрак.
        Ох, плакал мой сэндвич с беконом!
        Осторожно взяв под локоток, Эван выводит меня на балкон. Столик застлан белой скатертью с льняными, как и полагается, салфетками, а не царапучими бумажными. В небольшой стеклянной вазочке стоит композиция из коротких алых роз - сразу чувствуется рука суперфлориста Джейн Пэкер[28 - На момент написания и публикации романа знаменитая британская флористка Джейн Пэкер была жива и полна новых дизайнерских замыслов (ум. в 2011 г.).]. Знаю я это потому лишь, что несколько лет назад, листая изрядно потрепанный журнал в приемной у дантиста, наткнулась на любопытную статью о ней. Этому дизайнеру свойственен особый, тотчас узнаваемый стиль, и мне бы очень хотелось, чтобы однажды кто-то мог бы сказать подобное и про меня.
        Утро еще хранит рассветную прохладу, и установленный на балконе уличный обогреватель жарит беспрерывно, развеивая бодрящую свежесть. Зимнее солнце и не думает показываться, все небо белесое, в мелких, точно конь в яблоках, серых облачках. Я по-прежнему в пальто, а Эван берет со спинки стула и надевает теплый кашемировый свитер. Я в который раз поражаюсь, насколько красиво его лицо с остро выступающими, точно мастерски изваянными скулами и полными чувственными губами, которые с такой великой неохотой поддаются улыбке. Сегодня в его серых глазах как будто отражается холодная Темза, несущая свои воды чуть не под самым балконом. В Эване чувствуется какая-то напряженность, во всем его теле словно сосредоточилась некая сила, готовая в любой момент выплеснуться на свободу - будто вся мощь его могучего голоса невероятными усилиями удерживается внутри. Этакий альфа-самец высшего разряда! Я думала, что давным-давно выработала иммунитет ко всем этим неотразимым мачо, ан нет, дудки! Как видно, я ошибалась. Этот мужчина - просто оперный аналог Джорджа Клуни.
        Мы усаживаемся за столик, и тепло обогревателя ласково обдувает нас, отчего у меня, как ни странно, по всему телу сыплются мурашки. Воспользовавшись этим неловким моментом затишья между мной и Эваном, Дьярмуид приносит завтрак.
        - Привет, Ферн. Рад тебя видеть,  - и, отвернувшись от Эвана, украдкой мне подмигивает. Этакий типичный комедийный греховодник!
        Я бесхитростно улыбаюсь в ответ. Что бы это значило? Может, я пропустила какую-то шутку?
        Дьярмуид между тем удаляется, вновь оставляя нас наедине.
        Мое внимание целиком притягивается к выставленным перед нами яствам. Свежие ягоды и йогурт для разгона. Честное слово, уж сколько лет я так не завтракала! Это куда как лучше зачерствелого в хлебнице долгожителя с мохнатящимися зеленой плесенью краями.
        Эван Дейвид берет в руку стакан со свежевыжатым апельсиновым соком и чокается со мной:
        - Славно, что вы вернулись.
        Успев уже наброситься на чудеснейшую землянику, я шамкаю в ответ:
        - Славно у вас здесь.
        Ошеломленная всей обстановкой, оглядываюсь по сторонам. Ведь именно так, наверно, и завтракают киношные звезды - и, судя по всему, оперные тоже. На фоне этого моя собственная суетная жизнь с постоянными перекусами на бегу выглядит особенно жалостно. Когда встаешь по утрам и видишь перед собой разве что тосты из перележалого хлеба - какое уж тут сравнение!
        Я взглядываю на Эвана Дейвида. Как-то он чересчур рад меня видеть. Интересно, он так ведет себя со всеми личными помощниками?
        Лежащая перед Эваном земляника остается нетронутой. Его удивительные глаза буквально прикованы к моим, скупая поначалу улыбка медленно становится шире… И тут до меня наконец доходит! Причем доходит с полнейшей ясностью, сражая, точно гром среди ясного неба. Вот оно в чем дело! Я тоже включена в меню. Сердце разом ухается вниз, увлекая с собой все мое самомнение. Он думает, раз уж попотчевал меня своим здоровым завтраком, то вполне может меня и поиметь? Я вздыхаю про себя. Бог ты мой, что же это я не прояснила все нюансы своей новой должности, прежде к ней приступать? Будет мне на том хороший урок. Меньше всего я представляла, что одной из моих служебных обязанностей будет развлекать Эвана Дейвида во всех сферах его жизни. Его столь медлительная улыбка внезапно приобретает в моих глазах совсем иное значение.
        Очередная ягода вдруг застревает у меня в горле. И что теперь делать? Этот их гламурный стиль жизни ну совершенно не по мне! Даже в голову не приходило, что от меня будут такого ожидать. Возможно, случись мне работать на какую-нибудь брутальную легенду рока, я бы могла подобное предвосхитить,  - но оперные господа, казалось мне, имеют куда более возвышенный моральный облик. Впрочем, одно лишь то, что они поют более рафинированные песни, наверное, не делает их лучше остальных людей. Хотя почему-то мне казалось, что именно так оно и должно быть. Это только лишний раз показывает, насколько я наивна по части обыденного миропорядка. Или, скорее, по части здешнего, звездного миропорядка. Если бы в «Голове» кто-то со мной повел себя таким образом, я почти наверняка хорошенько врезала бы наглецу.
        - Вы в порядке?
        - Да, отлично.  - Я вдруг захожусь кашлем.  - Просто поперхнулась земляникой.
        Еще каких-то пять минут назад я была без ума от него. Всего пять минут назад мы с ним были два отдельных человека, нормальных и полнокровных, которые могли бы идти вперед по жизни, питая друг к другу симпатию и некоторое уважение. Теперь же, когда я знаю, что он видит во мне нечто вроде оплаченной игрушки, которую он может пользовать, как и когда ему заблагорассудится, наши отношения выглядят уже совсем в ином свете. Плюс к тому я уже очень давно не занималась сексом. До сих пор не встретился мне тот человек, в которого бы я безоглядно влюбилась или который был бы готов предложить мне свою любовь и определенные обязательства. И раз уж я продержалась так долго, то, разумеется, не собираюсь прыгать к кому-либо в постель только потому, что от меня этого ожидают,  - даже если это тот самый мужчина, к которому я на недавней памяти прыгала в постель в воображении.
        Елки зеленые, за кого он вообще меня принимает?
        Господи, а вдруг он на меня набросится?
        Неудивительно, что Дьярмуид нынче так странно мне подмигнул. Он-то уж точно все это видел не однажды.
        Меня снова пробирает кашель. Не дай бог еще добавлю неловкости, если, откашливаясь, усею все вокруг ошметками клубники. Вот ведь незадача, угораздило ж меня родиться с полным отсутствием гена утонченности!
        Эван Дейвид промакивает рот салфеткой и с беспокойством на лице приподнимается с места:
        - Хотите, я постучу вас по спине?
        - Нет-нет!  - «Держи-ка при себе свои грязные руки, приятель!»  - Я сейчас. Мне надо скорее в одно место.
        И метнувшись в балконные двери, поскорее захлопываю их за собой.
        - Уборная где?  - в панике кричу я Дьярмуиду, и тот, не спрашивая, что за спешка, указывает нужное направление.
        Здешний туалет - это, естественно, роскошная мраморная комната размером где-то с мою квартиру. Схватив с подставки у сдвоенной раковины стакан, быстро наполняю его водой из крана - заодно выясняя, как работают эти образцы новейших технологий. Делаю большой глоток, и досаждавшая мне земляника мягко соскальзывает с опасного места.
        Вся зарумянившаяся, с красными глазами, гляжу на себя в огромное зеркало. И как мне теперь поступить? Еще раз, что ли, изобразить исчезновение? Наверняка ведь я прямо отсюда могу улизнуть незамеченной. Но надо ли мне это? Вроде как у меня наметилась чудесная работа. Если бы я могла так легко от нее отказаться, я бы сегодня сюда не вернулась. К тому же, видит бог, мне чертовски нужны деньги. Да и надо ли мне так резко реагировать? Делаю поглубже вздох - и понимаю, что явно переоцениваю ситуацию. Едва ли, согласитесь, он захочет изнасиловать меня прямо на своем белковом омлете. И если уж я умею управляться с шаловливыми клиентами «Головы короля», то уж Эвана Дейвида точно смогу несколько недель держать на почтительном расстоянии.
        И когда я мучительно пытаюсь разрешить эту моральную дилемму, у меня звонит мобильник. Время самое что ни на есть неподходящее - а значит, скорее всего, вызванивает мой дражайший старикан.
        Я хватаю телефон, выдыхаю в трубку:
        - Да, алло!
        - Ферн Кендал?
        Что ж, по крайней мере, это не отец.
        - Да.
        - Это Алана с «Минуты славы».
        У меня подкашиваются колени, и я пячусь назад, пока не присаживаюсь на краешек огромной мраморной ванны. Не могу припомнить, что это за Алана,  - наверняка из команды этих безукоризненных ассистенток по связям с общественностью.
        - Да,  - робко отзываюсь я.  - Алло! Да, здравствуйте.
        - У меня для вас кое-какие вести.
        Сердце заходится как сумасшедшее, а дыхание, наоборот, едва не замирает.
        - Мы хотим, чтобы вы спели в финальном отборе,  - радостно сообщает она.  - Если вам удастся его пройти, вы будете участвовать в телевизионном шоу.
        О боже! Боже, боже мой! Может, я даже, сама того не сознавая, брякаю в трубку какую-то подходящую случаю банальность. Господи, мы сделали это! Сделали, черт подери! Мы с Карлом круты безмерно! Чувствую, как катятся по щекам слезы. Мы обставили всех этих двойников Бритни с их щупленькими попками и попадаем в следующий тур! Надо позвонить Карлу. Прямо сейчас, немедленно! Он ни за что не поверит!
        - Ферн?  - окликивает меня из трубки Алана.  - Вы на связи?
        - Да! Да,  - быстро отвечаю ей.  - Просто я так… настолько…
        Так рада видеть проблеск надежды, которая может положить конец моему жалкому тягомотному существованию.
        - Я вне себя от радости!  - добавляю я.
        - Только одна небольшая оговорка.
        Слезы радости мгновенно пересыхают. Ну почему всегда бывает какая-то «одна оговорка»?
        Вся моя эйфория стремительно утекает, точно вода под выдернутую из слива пробку.
        - Я вас слушаю.
        - Это касается вашего напарника.
        - Карла?
        - Тут есть одна проблема,  - говорит Алана.  - Мы считаем, что дальше вы пойдете как сольный артист.
        - Сольный артист?
        Алана, прочистив горло, поясняет:
        - Карл должен уйти.
        Вот уж чего я никак не ожидала! Из всех возможных «небольших оговорок» ни за что бы не подумала, что мне скажут, будто нас с Карлом не могут принять вместе.
        - Мы понимаем, что для вас это будет нелегко.
        - Я не могу,  - резко выпаливаю я.  - Я не могу идти на шоу без Карла. Мы с ним одна команда. Мы уже много лет вместе. Его это просто раздавит! Чем он вам не угодил?
        - Видите ли, мы на «Минуте славы» отнюдь не считаем, что он соответствует вашему имиджу,  - холодно отвечает Алана.
        Да у меня и вовсе нет никакого имиджа! Есть лишь один премиленький топик, что я напялила на это чертово прослушивание. Теперь это что, мой имидж?
        - Мы хотим предоставить вам наилучший шанс к победе. Карл же будет лишь вам мешать.
        У меня аж в голове загудело. Карл-то уж точно не будет мне мешать! Ведь именно этот человек лестью и угрозами заставил-таки меня пойти на прослушивание. Как можно говорить про него, что он якобы будет меня сдерживать! Без него я просто шаркающая развалина! Да знает ли эта дамочка, что случаются дни, когда, не будь Карла, мне бы вообще приходилось сидеть без еды! Разумеется, этого ей не дано знать. Она видит в нем лишь очередного неудачника - лабающего по струнам хиппи, которого можно легко оттереть в сторону. Но я-то так вовсе не считаю. Для меня все это совершенно иначе!
        Отчаянно тряхнув головой, пытаюсь разогнать заволочивший мозги туман. В кои веки я, казалось бы, ухватила свой шанс - и вот, нате вам, уже внезапные загвоздки. Вечно они случаются, эти проклятые загвоздки!
        Еле слышным голосом говорю в трубку:
        - Я не уверена, что смогла бы выступить без него.
        На другом конце повисает молчание.
        - Что ж,  - молвит наконец Алана, и мне слышится ее глубокий вздох.  - Совершенно точно одно: вместе с ним вы не пройдете в программу.
        У меня снова бегут по щекам слезы.
        - Это даже не подлежит обсуждению. Мы хотим, чтобы вы либо пели на шоу сами по себе, либо не участвовали вообще.
        От рыдания перехватывает в горле. Что мне теперь делать?
        - Я не могу так с ним поступить,  - бормочу я.  - Не могу.
        - У вас есть некоторое время хорошенько все обдумать,  - чуточку смягчается голос в трубке.  - Вы должны быть абсолютно уверены, что не хотите воспользоваться этим шансом. У вас потрясающий голос, Ферн. Не упустите свою возможность. Мы могли бы радикально изменить вашу музыкальную карьеру. Перезвоните мне завтра по этому вот телефону…  - И она быстро говорит мне номер сотового.
        - Спасибо,  - уныло отвечаю я, и Алана отключается.
        Я прислоняюсь головой к холодным мраморным плиткам. «Вашу музыкальную карьеру»,  - многократным эхом отдается в мозгу. Она думает, я достойна того, чтобы иметь какую-то музыкальную карьеру! Но только без моего ближайшего, самого лучшего друга Карла. Такое у меня просто в мыслях не укладывается. И к этому-то жестокому, безжалостному миру я хочу принадлежать? Когда тебя склоняют - причем весьма бесцеремонно - к тому, чтобы без лишних раздумий топить своих самых близких друзей, тех людей, что больше всех тебе в жизни помогали? В этот момент проблема не подпустить к себе Эвана Дейвида сразу кажется мне наименьшей из всех бед. Вот если бы я знала его достаточно хорошо, чтобы с ним все это обсудить! Интересно, что бы он посоветовал? А может, он вообще не увидел бы здесь никакой проблемы. Хочешь стать ярчайшей в мире знаменитостью - привыкай всегда пренебрегать другими.
        Для Карла это будет катастрофа. Более скверной вести, кажется, и быть не может! Или, может, вообще не стоит ему ничего говорить? Может, лучше сделать вид, что, по мнению жюри «Минуты славы», мы с ним оба не добьемся успеха? Это будет означать, что мне придется отказаться от своего хрупкого шанса попасть в звездный мир. Но раз уж я вынуждена этим пожертвовать, то так тому и быть. Лучше я оставлю собственные честолюбивые мечты, чем так вот бессердечно брошу Карла.
        Я нервно грызу ноготь. Да, это будет, несомненно, самое лучшее решение.
        Глава 25
        Не представляю, как мне пережить остаток дня - или, по крайней мере, наш нынешний завтрак. Хотя что мне остается! В легком оцепенении возвращаюсь за стол. Похоже, Эван Дейвид улавливает в моем настроении перемену: мы оба деловито беремся за еду, он сводит разговор к ничего не значащим подробностям своего графика - как всегда, сумасшедшего,  - а потом на все оставшееся утро скрывается где-то в глубине апартаментов.
        Я сажусь за рабочий стол, открываю ноутбук и тупо гляжу в него, не делая ничего мало-мальски полезного. Все, о чем я способна думать,  - это об озвученном мне Аланой ультиматуме от власть имущих с «Минуты славы».
        «Карл должен уйти».
        Проходят минута за минутой, а я так и не могу прийти к какому-то решению. И по-прежнему не могу взяться за работу, хотя уже несколько раз аккуратненько перекладывала на столе бумаги. В конце концов Эван Дейвид вновь выбирается из своего логова и бродит задумчиво по комнате.
        - Я нынче вечером пою в «Большом Королевском концерте»[29 - Грандиозный концерт Royal Variety Performance устраивается ежегодно в Великобритании с 1912 г. Члены королевской семьи традиционно принимают участие в его организации и являются главными зрителями шоу.],  - сообщает он мне.
        Ну да, если бы я уделила хоть какое-то внимание его ежедневнику, я бы уже об этом знала. Это единственный раз в году, когда королевская семья выезжает посмотреть, на что способны сливки британского шоу-бизнеса. Миллионы людей смотрят этот концерт по телевизору. Очень может быть, там-то я когда-то и видела одно из выступлений Эвана Дейвида. И вот что удивительно: для него это, должно быть, знаменательное событие, а он спокоен как удав!
        Я ловлю себя на том, что смотрю на него пустым безучастным взглядом.
        - Nessun Dorma?  - добавляет он уже с вопросительной интонацией.
        Бог ты мой! Ведь как раз этой арией так пленяет Паваротти! К тому же это одна из очень немногих оперных песен, что мне действительно известны.
        - Да-да, замечательно!  - подхватываю я с умным видом.
        - Это одна из моих любимых арий.
        - О, и моя тоже,  - энергично киваю я.
        - Вы не желаете отправиться туда со мной?
        - На «Королевский концерт»?!
        - Вероятно, вам придется смотреть его из-за кулис,  - добавляет Эван,  - если только Руперту не удастся наколдовать вам лишний билетик.
        Вечером я, вообще-то, должна работать в «Голове». Сегодня как раз ожидается викторина, а значит, работы будет невпроворот - но, по крайней мере, мы с Карлом нынче не выступаем. Господин Кен будет, конечно, в ярости, если я отпрошусь на сегодняшний вечер, но «Большой Королевский концерт»… Такая возможность выпадает единственный раз в жизни! И я как никогда близко смогу увидеть саму королеву - пусть мне для этого и придется тайком высовываться из-за занавеса! Я почти физически ощущаю, как переваривается у меня в мозгу эта восхитительная мысль. Когда еще мне доведется получить столь заманчивое приглашение! Хотя, разумеется, к нему вполне могут прилагаться и некие условия…
        Я поднимаю глаза на Эвана Дейвида. Лицо его кажется достаточно искренним. Если все это нужно ему лишь для того, чтобы залучить меня в постель, то, скажу я, движется он очень даже верным путем. И, не успев придумать, как объясню в пабе Кену свое нынешнее отсутствие, отвечаю:
        - Буду очень рада туда попасть.
        - Значит, договорились,  - кивает Эван, и в его словах мне чудится неподдельная радость.  - Позвоните Рупу, узнайте, что он там сумеет раздобыть.
        - А что еще от меня требуется?
        - У меня сегодня намечена репетиция с оркестром, с участием телевизионщиков. Туда я отправлюсь один - это довольно скучное мероприятие. Хорошо бы, вы договорились с Фрэнком, чтобы он меня забрал и туда отвез. Далее, мне нужно сложить одежду на предстоящий вечер. Мне понадобится один из моих смокингов, сорочка, бабочка, носки, белье, ну и туфли. И еще смену одежды на после концерта. На всякий случай. Выбор на ваше усмотрение. Сложите все в черный портплед.  - Подняв взгляд к потолку, Эван Дейвид еще раз мысленно все прокручивает.  - Как будто все.
        - Хорошо.
        - Когда с этим управитесь, можете ехать домой и тоже собираться. Оставьте свой адрес, мы завернем на лимузине вас забрать, когда вечером поедем в театр.
        - Я вернусь сюда,  - поспешно отвечаю я.
        Уж меньше всего на свете мне хочется, чтобы Эван Дейвид «завернул» ко мне и узнал, что я обретаюсь в убогой халупе над «Империей специй»  - в самом средоточии ботулизма всего Блумсбери. Открываю ежедневник и - впервые за весь день!  - делаю в нем запись о планах босса.
        - Буду здесь к пяти,  - говорю я.  - Ну, крайний пожарный - в шесть.
        - Значит, увидимся,  - кивает он уже на выходе.

        Вот так. Еще несколько минут я сижу и обдумываю, что мне надо сделать по порядку. Сперва я быстро упаковываю одежду для Эвана. Затем звоню Господину Кену и говорю, что сегодня нездорова. Уже и не припомню, когда я последний раз прикидывалась больной, чтобы прогулять работу,  - если вообще такое было. Я определенно становлюсь дочерью своего отца! Но я-то сошлюсь на то, что чем-то траванулась, а пищевое отравление куда правдоподобнее, нежели внезапное умопомешательство. Просто Кену придется нынче как-то выкрутиться без меня. Затем звоню Карлу и сообщаю новости с «Минуты славы». Тут уж все должно быть начистоту. Одно дело врать своему работодателю, и совсем другое - водить за нос лучшего друга. Потом я тороплюсь домой, по-быстрому принимаю душ и надеваю тот самый топик, что купил мне Карл. Кто бы мог представить, что за одни выходные его ожидают сразу два дефиле! Я-то уж точно не думала не гадала. Если останется время, загляну к Джо с Нейтаном, по которым страшно соскучилась. Не видела их уже несколько дней. Представляю, как они за меня порадуются, когда скажу, что иду сегодня на «Большой Королевский
концерт». Мне самой-то в это с трудом верится!
        Я чувствую себя настолько счастливой, что даже отгоняю от себя мысль о неминуемом, наисквернейшем в моей жизни, разговоре с Карлом. Проплываю по апартаментам в поисках спальни Эвана и, открыв примерно с дюжину дверей, ведущих в комнаты, где гуляет одно эхо, нахожу наконец нужную. Я могла бы спокойно поселить сюда на некоторое время Джо с племяшем - и никто бы даже не заметил. Я и сама могла бы с тем же успехом сюда перебраться. А что - один из верных способов отделаться от моего дражайшего старикана!
        В спальне Эвана Дейвида стоит широченная кровать - в жизни такой огромной не видала. Эдакий экземпляр американского супер-кинг-сайза. Хоть в регби на нем играй! Серебристо поблескивают простыни из нежно-серой материи. Зеленовато-голубое кашемировое покрывало, изумительно мягкое на ощупь, изящно накинуто на изножье постели. Огромные, во всю высоту стены, окна открывают еще один великолепный вид на Темзу.
        И вот я стою и представляю, как просыпаюсь однажды в подобном восхитительном местечке. Спешу добавить - «хоть и наедине с собой»[30 - Здесь героиня почти цитирует первую строку композиции британской рок-группы Asking Alexandria «Even though I’m on my own».]. Эта моя внезапная фантазия совершенно исключает Эвана Дейвида как непременный компонент. И хотя во многих отношениях эта комната кажется совершенно безликой, я все же чувствую, будто вторгаюсь в чью-то святая святых. На столике возле кровати - целый нотный магазин, а также слегка полистанный роман Мартина Эмиса. В спальне имеется гардеробная с огромными, примыкающими друг к другу стенными шкафами, и хотя именно это мне и поручено было сделать, я с неловкостью проскальзываю в ее вместительное нутро. Бог ты мой, с чего ж начать?
        Нерешительно открываю одну из дверец. Прямо передо мной - ряд накрахмаленных белых мужских сорочек. Все аккуратненько, просторно развешаны по одинаковым деревянным плечикам. Согнутой в тех же целях проволоке здесь, как вы понимаете, не место. Ниже ярусом - ряд одинаковых черных рубашек. В шкафу веет пряным, немного мускусным духом - отголосок Эванова лосьона после бритья. Хм-м, пахнет приятно. Проведя рукой по белым сорочкам, выбираю наконец одну и откидываю себе на предплечье. В следующем шкафу хранится с десяток черных смокингов. Пошив у них разнится еле-еле, а потому, недолго думая, беру ближайший к себе костюм и осторожно накидываю на черные кожаные плечики, в ожидании висящие рядом. В самом низу шкафа лежит портплед из мягкой черной кожи. Вытягиваю его к себе, складываю рубашку и аккуратно засовываю внутрь.
        В следующем шкафу царит все та же маниакальная аккуратность. В нем, продолжая монохромный ряд, тянутся ряды безукоризненно-белых и черных футболок. Да уж, Эвана Дейвида ни за что, пожалуй, не увидишь в каком-нибудь кричаще-красном! Выдвинув ящик, беру оттуда пару черных носков, затем, выдвинув другой, достаю черные, шелковистые на ощупь хипсы. Сделаны они из очень тонкого трикотажа каким-то итальянским, неизвестным мне производителем и к тому же очень узкие. Приложив их шутки ради к своим бедрам, любуюсь на себя в высокое зеркало:
        - М-мм, какая чудная маленькая попка!
        - Благодарю.
        Я резко оборачиваюсь… О ужас! Все мои ночные кошмары словно слились разом в один. Позади меня в дверном проеме стоит сам Эван Дейвид. Щеки у меня полыхают заревом.
        На его губах блуждает еле заметная улыбка.
        - Я пришел узнать, все ли вам удалось здесь найти.
        - Да,  - отвечаю, зажав в кулаке его белье.  - Конечно, все.
        Глава 26
        Господин Кен страшно негодует, когда я звоню ему и, ссылаясь на недомогание, говорю, что нынче не смогу прийти на работу. Вообще-то, берясь за трубку, я и вправду чувствую изрядную слабость - что и поделом мне, наверное. Кена же куда больше, нежели мое самочувствие, волнует, кто будет раскладывать по тарелкам жирные мясные рулеты[31 - Имеется в виду популярная в Британии закуска: рулетики из теста, чаще слоеного, с начинкой из колбасного фарша.] распалившимся участникам воскресного квиза. Сказала бы ему, что мне это совершенно по барабану, но вместо этого стараюсь дать понять, насколько сокрушаюсь из-за его нынешнего бедственного положения. Плати он побольше, у него под рукой всегда была бы целая команда дежурных барменш, что с радостью заступили бы на мое место по первому зову. Однако Кен вечно жмотится, а потому я считаю, что вполне могу в кои-то веки прикинуться больной, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.
        Затем, не в силах больше медлить, звоню своему дорогому приятелю. Карл, как всегда, очень рад слышать мой голос. Он говорит, что сегодня его ждет еще одна работа, которую он как-то умудряется вставлять в свой и без того забитый график. Эта его халтурка в «Пиццерии Питера» случается весьма эпизодически, однако, если все же выдается, приносит хорошие деньги. Будучи развозчиком пиццы, Карл пользуется скутером, а потому мы договариваемся, что он зарулит ко мне, меня прихватит, и пока он объезжает клиентов, мы обо всем поговорим. И я ничуть не возражаю, что Карл подкатит за мной к «Империи специй». Мой друг видел меня в самые горькие минуты отчаяния, и перед ним мне нет нужды поддерживать приличный фасад. Он прекрасно знает, что занавески у меня давно продырявились и что мои штаны, тоже подчас с дырками, привыкли сушиться на веревке над ванной. Вместе мы пережили столько, сколько не видала ни одна знакомая мне пара - не важно, супружеская или нет. Он был со мною в болезни и в здравии, в горе и в радости, в бедности…  - богатства вот только пока не наблюдалось. На его глазах у меня появлялись один за
другим новые бойфренды - и неминуемо пропадали. А Карл все так же оставался со мной, раз за разом собирая по осколкам мое разбившееся сердце. И вот сегодня - впервые в жизни - я содрогаюсь в предвкушении нашей встречи.
        Сижу в ожидании и с беспокойством гляжу на свои ногти - слишком поздно сознавая, что было бы неплохо их покрасить,  - пока наконец внизу под окнами не раздается пара знакомых коротких гудков. Я мигом хватаю сумку и несусь вниз по лестнице.
        - Здорово!  - привычно воздевает он знак мира.
        - И тебе того же,  - отзываюсь я и запрыгиваю позади Карла на скутер, прямо перед большим термоконтейнером для пиццы.
        - Поедешь без шлема?  - удивляется Карл.
        - Конечно, странно, но у меня почему-то нигде не завалялось ни одного шлема.
        - Значит, будешь считаться нарушителем.
        Помните, я обмолвилась, что мой друг лишь отчасти крутой рокер? Так вот, Карл до сих пор трясется насчет правил дорожного движения. Бьюсь об заклад, Оззи Осборн этим точно бы не заморачивался.
        - Знаешь, сейчас это меньше всего меня колышет. Поехали!
        Или, точнее, рванули - если так можно выразиться.
        Скользнув руками Карлу вокруг пояса, приникаю к его спине. Вскоре мы вливаемся в воскресный вечерний поток, и я едва ли не вжимаюсь в своего друга. Как все же здорово, когда можешь кого-то крепко обнять без всяких лишних сложностей!
        - У меня сейчас встанет!  - кричит мне Карл через плечо.
        - Ничего, потерпишь. Мне нужно обнимашек.
        Волосы жгуче стегают мне по глазам. Пока мы неторопливо чухаем на скутере по запруженным улицам в направлении Камден-тауна, я все хочу заговорить с Карлом, но никак не могу подобрать слова, чтобы верно все изложить. Или, может, все же не стоит сейчас ему все это сообщать? Еще вдруг разобьется.
        - И что ты там хотела мне сказать?  - кричит он снова.
        - Давай где-нибудь приткнемся. У меня плохие новости.
        - Боишься, разобьюсь?
        - Да.
        - Звучит не очень-то обнадеживающе.
        Я киваю в ответ, хотя и знаю, что он этого не увидит. В глазах начинают расплываться красные габариты движущихся перед нами машин, и я понимаю, что плачу.
        - Можем закатиться на Оакли-сквер,  - сжимает мою руку Карл.  - Это как раз мне по пути.

        Оакли-сквер - весьма знакомое нам обоим местечко. Сразу позади вздымающихся застроек Эустон-роуд находится это пристанище наших детских игр. Сколько счастливейших часов провели мы там, сидя посреди помятой, торчащей клочьями травы, сплошь усыпанной бычками, пытаясь разложить по полочкам весь миропорядок - толкуя о любви, о жизни и, между нами, девочками, о последнем модном оттенке губной помады. Это было одним из немногих наших прибежищ среди «бетонных джунглей». Еще не так давно здесь были дикие места, теперь же сразу за углом работают «Старбакс» и кофейня «Коста Кофе»  - верные признаки того, что район успешно заселился. Цены на здешнюю недвижимость резко взлетели, и ныне на близлежащих улицах обитают в основном идущие в гору медиакомпании да рекламные агентства со стеклянными лестницами и алюминиевыми перекрытиями. В прошлом году прямо посреди этой стремительно исчезающей урбанистической дыры прямо напротив площади был внезапно отстроен огромный бизнес-центр с многочисленными офисами, кафешками и спортзалами. И теперь летом на здешней траве, отдыхая после силовых разминок, греются на солнышке
молодые сотрудники в брендовых костюмах от Пола Смита, попивая новомодные низкогликемические фруктовые смузи и поедая цельнозерновые сэндвичи с салатом. Впрочем, зимой здесь по-прежнему ошиваются замызганные бомжи с повязанными поверх пальтушек веревками. Также никуда отсюда не делись и торговцы наркотой, сомнительные компании и уже с утра поддатые пьянчужки - так что преображение района явно далеко еще не полно.
        Карл выезжает на край Оакли-сквер, глушит мотор и приковывает свой скутер к стойке на парковочной площадке. У нас с давним моим другом немало воспоминаний, связанных с этим парком. Здесь мы тинейджерами чаще, чем где-либо, обнимались и ласкались. Здесь мы любили, здесь беззаботно смеялись и напивались до бесчувствия дешевым сидром. Возможно, именно здесь мы впервые, еще по-юношески неуверенно, спели вместе несколько песен.
        Мы и раньше не раз бывали здесь после закрытия парка - ибо лучшего места, чтобы прийти и обсудить, казалось бы, нерешимые проблемы, попросту не сыскать. А уж нынешняя наша проблема, думаю, серьезнее некуда. Поскольку давно уже стемнело, то ворота парка закрыли на ночь, поэтому Карл давно отработанным движением подсаживает меня, помогая одолеть кованую чугунную ограду, и я падаю в траву. Освещение в парке гаснет, и теперь сюда добирается лишь сияние уличных фонарей.
        - Как бы у пиццы ноги не выросли,  - говорит Карл, вытягивая из контейнера сумку на молнии.  - Сейчас тебе переправлю.
        И когда он это делает, из сумки меня овевает чудесным ароматом расплавленного сыра и горячего томатного соуса. Я тут же вспоминаю, что не ела ничего с того роскошного, но чересчур поспешного завтрака с Эваном Дейвидом.
        Ничуть не нуждаясь в чьей-то помощи, Карл вслед за мной перемахивает через ограду.
        - Знаешь, я проголодалась,  - сообщаю ему.
        - Ну уж нет,  - пытается забрать он у меня сумку с пиццей.  - Даже не думай!
        Мы с ним бредем в направлении детской площадки для лазания. Там теперь целый набор всевозможных разноцветных прибамбасов для активного отдыха, которых не было, когда мы в нежном возрасте частенько сюда захаживали. И вряд ли мы от этого чувствовали себя хоть сколько-то обделенными. Мы сами выдумывали себе массу развлечений. А нынешним детишкам, пожалуй, едва ли угодишь желтенькой горкой да парой красных качелек. Теперь глаза у них куда скорее заблестят от пары евриков да пачки шоколадных конфет!
        Я же сейчас не свожу жадных глаз с сумки с пиццей, которую Карл буквально вырывает у меня из рук.
        - Да никто ведь даже не заметит,  - начинаю я канючить.
        Вздохнув, Карл отдает обратно сумку, и мы усаживаемся на лавочку рядом с лесенками и горками. Какой же он порою мягкотелый! Я расстегиваю сумку и извлекаю из нее картонную коробку.
        - Возьму всего кусочек, а потом чуть сдвину оставшиеся. Уж ты мне поверь - никто и в жисть не заметит!
        - Ладно, посмотрим,  - бурчит он в ответ.
        Распаковав пиццу, я осторожно выуживаю из нее один кусок и тут же немного смещаю остальные треугольнички, закрывая образовавшийся зазор. Получается очень даже неплохо. Предлагаю Карлу откусить первому, но тот мотает головой:
        - Не хочу быть замешанным в твоем преступлении.
        - Считай, это всего лишь вкусняшка для заедания стресса,  - с голодным видом облизываю я пальцы.
        - Это я такой озабоченный или во всем, что ты сегодня делаешь, какой-то сексуальный напряг?
        - Скорее ты,  - отвечаю я и слизываю с губ томатный соус.
        - А я уж решил, это Эван Дейвид встряхнул нынче твои гормоны.
        - Разумеется, нет,  - отрезаю в ответ, всеми оставшимися в душе силами изображая возмущение.
        - Тогда давай рассказывай,  - подталкивает он меня локтем в ребра,  - что у тебя там за беда?
        Я молча гляжу, как ветер беззаботно гоняет по парку затейливыми витками набросанный за день мусор. Бумажные пакетики как будто весело пританцовывают друг с другом. И я отчаянно жалею, что не придумала какого-то иного, более удачного способа донести до Карла свою паршивую новость. Или не нашла какой-то вариант, чтобы вообще этого не делать.
        - Или я должен для этого задымить сигаретку?  - хмыкает приятель.
        - А что, хорошая мысль.
        И пока Карл предается неторопливой процедуре раскуривания, я выигрываю еще чуточку времени.
        - Звонили с «Минуты славы»,  - наконец выдаю я.
        Карл озаряется улыбкой, которую мне просто невыносимо видеть.
        - Когда?
        - Сегодня утром.
        - И ты не бесишься, не улюлюкаешь?
        - Нет.
        - Значит, они не хотят, чтобы мы на пару прошли в следующий тур.
        - Не хотят.
        Карл с недовольным фырканьем подскакивает и тут же плюхается обратно на лавку, поднимает глаза. Будь на небе звезды, он бы, наверное, приковался к ним взглядом.
        - Ну это все же не конец света,  - молвит он натянуто. Потом вдруг роняет лицо в ладони:  - Нет, конец. Я был так уверен, абсолютно уверен…  - Тут он взглядывает на меня:  - Я даже не сомневался, что у нас все получится. Я был просто убежден, что это наш с тобой звездный час. Что мы сделали не так?
        Я молчу в ответ. А что тут скажешь?
        Расправившись наконец со слямзенным кусочком пиццы, запускаю руки в еще пышущую теплом сумку, чтобы немного согреть ладони.
        Карл некоторое время молча размышляет, потом поворачивается ко мне:
        - Но это еще не все, верно? Если бы они нас просто выперли, ты бы не звонила мне вся в слезах и соплях. И не хотела бы срочно меня видеть. А раз уж тебе приспичило поговорить со мной лицом к лицу, значит, тут есть кое-что еще.
        Да, мой друг куда мудрее и прозорливее, нежели может свидетельствовать его вусмерть истрепанная джинса.
        Я по-прежнему не могу выдавить из себя ни слова, на глаза вновь набегают слезы.
        - Все, я въехал!  - вдруг восклицает Карл и, поднявшись с лавочки, начинает бродить вдоль нее туда-сюда, прочесывая пальцами волосы.  - Они хотят, чтобы я пошел в следующий тур, а не ты. Вот блин! Тебе сказали, что у тебя просто недостаточно таланта, чтобы проскочить дальше. И теперь тебя грызет мучительная зависть.
        Сквозь слезы у меня вырывается смех.
        - Нет!
        Тогда он снова усаживается рядом со мной, обхватывает меня рукой за плечи и, крепко обняв, прижимает к себе:
        - Значит, все с точностью до наоборот,  - шепчет он мне в ухо, и я уже начинаю в голос реветь от такого пренебрежения и несправедливости судей.
        - Ну же, ну! Чего ты!  - утирает он мне большим пальцем слезы на щеках.  - Ты же сделала это! Тебе надо гордиться собой.
        - Я не могу,  - всхлипываю я.  - Как я справлюсь без тебя?
        - Справишься. Разумеется, справишься.  - Карл поднимает мое лицо, заставляя взглянуть ему в глаза. Представляю, какой у меня сейчас должен быть видок, но знаю прекрасно, что Карлу это до лампочки. Он любит меня такой, какая я есть, и я могу лишь в сотый раз пожалеть, что не люблю его так же. Насколько бы сразу стала проще наша жизнь!
        - Я свой счастливый шанс, похоже, прохлопал,  - продолжает он дрожащим голосом,  - а твой пока что у тебя в руках. Ты должна сделать это, Ферн.
        - Нет.  - Я громко шмыгаю носом, отчего на скамейке невдалеке поднимает голову спавший бомж и недоуменно на нас таращится.  - Я не хочу без тебя.
        - Давай-ка не глупи! Ты не смеешь так просто этим разбрасываться. У тебя здесь реальный шанс. Где еще представится такая возможность?
        Я испускаю прерывистый вздох.
        - К тому же, если ты реально пробьешься в люди и станешь богатенькой фифой, то я, возможно, решу на тебе жениться, и ты будешь сама держать мне крутой стиль, к которому я даже смогу притерпеться.
        Меня снова разбирает смех.
        - Я вовсе не шучу,  - в шутку надувается Карл.
        - Ты дурачок!
        - Вот и все слова любви.
        - Мой любимый дурачок.
        Он склоняется к моему лицу:
        - Зуб даю, ты говоришь это каждому бойфренду.
        Я тру нос рукавом.
        - Думаешь, мне надо им перезвонить и сказать «да»?
        - Ну а как иначе?
        - Я люблю тебя, Карлос. Ты лучший друг на всем белом свете!
        - А еще - фантастический любовник.
        - Так ты все время только говоришь.
        - Что ж, однажды я, пожалуй, дам тебе возможность это оценить.
        Между тем вокруг опускается вечерняя тьма, ветер усиливается, пробирая меня до дрожи. Отчего-то меня совсем не тянет говорить Карлу о предстоящей поездке на «Королевский концерт» вместе с Эваном Дейвидом - все равно что сыпать соль ему на свежие раны. И в то же время не хочу, чтобы он думал, будто я готова легко сорваться с места и умахнуть куда-то без него. А потому, вместо долгих объяснений, говорю:
        - Если мы как можно скорее не доставим куда надо пиццу, она станет холодная как лед. И я, кстати, тоже.
        - Что ж, тогда двинули.  - Карл ставит меня на ноги.  - Если ты не собираешься сейчас меня изнасиловать на этой вот скамейке, то поехали - раздадим углеводы тем, кто в них, поди, и не нуждается.
        Мы торопимся обратно к ограде парка.
        - Я этого никогда не забуду, Карл.
        - Хотелось бы верить,  - усмехается он.  - Будешь мне должна.
        Я в чувствах привлекаю его к себе:
        - Спасибо, что ты есть. Ты такой замечательный! У меня никогда бы и духу на это не хватило, если б не твоя поддержка.
        - И ты к тому же ни за что бы без меня не перебралась обратно через эту решетку.  - Карл подставляет мне сложенные ладони, я опираюсь ступней - и он тут же переправляет меня через ограду.
        Перескочив ее сам, Карл засовывает сумку с пиццей в контейнер на багажнике скутера, мы оба забираемся на сиденье.
        - А они как-то объяснили почему?  - спрашивает Карл не оборачиваясь.  - Это, надеюсь, не из-за моей игры?
        - О господи, конечно, нет! Сам же знаешь, ты самому Эрику Клэптону задашь жару. Все дело в твоем образе. Он, видите ли, по их мнению, не совмещается с моим.
        - Вау!  - чуть не присвистывает Карл.  - А я и не знал, что у кого-то из нас вообще есть какой-то образ.
        - В смысле, твой прикид рокера из семидесятых вышел чисто случайно?
        Он невесело усмехается.
        - Кабы знать, что они будут судить настолько мелко, я бы, так и быть, прихайрился.
        - Когда ты покупал мне этот сногсшибательный блестящий топ, надо было себе взять такой же.
        - Не-а. Мне бы он не подошел.  - Карл отталкивается ногой от поребрика.  - Знаю точно, потому что сперва примерил сам.
        Я легонько пихаю его кулаком.
        - Вот если б они подняли на смех мой талант - это было бы реально обидно.
        - Не говори глупости. Просто при встрече с истинной гениальностью они не способны ее разглядеть. Все, что они видят,  - это старомодную джинсовую куртку да не напомаженные гелем волосы.
        - Когда-нибудь такой прикид снова войдет в моду,  - уверяет Карл.  - И кто тогда над кем посмеется?
        И не успеваю я вставить еще слово насчет его выбора одежды, мы трогаемся с места. Мчась по вечерним улицам у Карла за спиной, я гадаю, что на самом деле он обо всем этом думает, и пытаюсь разобраться в собственных мыслях на этот счет. И наконец понимаю, что просто должна это сделать. И для себя самой, и ради нас обоих. Карл абсолютно прав. Как прав всегда и во всем.
        Через несколько минут мы подъезжаем к одному из немногих старых обшарпанных домов, втиснувшихся в шикарную ленточную застройку на Хавертон-хилл.
        - Ты в порядке?  - оборачивается ко мне Карл.
        Я в ответ киваю.
        Взяв в руки коробку с пиццей, Карл звонит в дверь. Через некоторое время ему наконец открывает взъерошенный молодой человек. Вполне возможно, что студент, и уж совершенно точно - лихо накирявшийся. Карл вручает ему пиццу. Парень радостно хлопает его по спине, будто наконец нашедшегося брата. Мгновение спустя мой приятель с озадаченной миной бредет обратно к скутеру.
        - Вот те на, приехали!  - роняет он.  - К твоим ногам сейчас брошен весь шоу-мир, а я только что получил от какой-то пьяни десятку чаевых за поеденную пиццу. Что ж, думаю, мы квиты!
        Он опускает взгляд на зажатую в руке, изрядно помятую десятифунтовую бумажку и дарит мне мужественную улыбку, от которой вновь сжимается сердце и хочется плакать.
        Глава 27
        Очень скоро Карл подбрасывает меня к дому. Отец, слава богу, уже ушел - вероятно, на поиски новой пивнушки, где пока не откажутся его обслужить. Но, по крайней мере, это означает, что в моем полном распоряжении остается ванная и даже струйка горячей воды из душа. Немедленно этим воспользовавшись, я блаженствую где-то три минуты, пока вода не становится вновь ледяной. Али все время грозится что-нибудь сделать с этим коварным бойлером, но, как и у большинства мужчин, его благим обещаниям не хватает конкретной практической составляющей.
        Пискун сидит на полу прямо посреди кухни, обрадованный отсутствием присутствия моего папочки. Отец не только извергает на бедного мыша потоки ругательств, но и при каждом его появлении швыряется разными неодушевленными предметами, несмотря на мои яростные протесты. Причем папа, конечно же, списывает все это на свой якобы туреттизм. В свою очередь, дабы подтвердить особый статус Пискуна как моего домашнего питомца, я отламываю от хранящейся на черный день плитки молочного «Кэдберри» маленький квадратик и даю ему. Забудьте все, что вы видели в детских мультиках! Мышам - ну, по крайней мере, моему Пискуну - совершенно фиолетово до треугольного дырчатого ломтя от головки чеддера. Зато ради кусочка «Марса» тот же Пискун готов хоть расшибиться. Возможно, мой питомец на самом деле барышня, а никакой не парень, и у нее, может статься, как раз критические дни. Но какого бы пола ни был Пискун, сейчас он сидит передо мной, цепко зажав крохотными лапками кусочек шоколадки, и объедает его с отчаянной быстротой, тревожно выпучив свои влажные темные глазки.
        Я все время беспокоюсь за Пискуна. Он совсем не похож на этих тупых и каких-то ненастоящих полевых мышек с розовыми лапками и миленькой, постоянно подергивающейся мордочкой. Нет, он у меня тощий и поджарый, покрытый шрамами, суровый городской зверек, который, судя по его шкурке, далеко не единожды побывал в зубах у кота. На каждом шагу его подстерегает опасность. Покой - совершенно чуждое для Пискуна понятие, как, собственно, и для меня. И наверное, именно потому я чувствую с ним какое-то, если можно так выразиться, родство душ. Мы с ним оба - вселенски уставшие городские обитатели, усердно выцарапывающие себе у жизни кусок хлеба. Единственное время, когда я способна на миг остановиться и задуматься,  - это когда я наблюдаю за своей крохотной мышкой и ее борьбой за выживание в безжалостной враждебной среде. Мне интересно, где он спит. Уж точно не в маленькой удобной постельке с теплым одеяльцем мышиных размеров, как старательно внушали нам в детстве «Том и Джерри». И я очень тревожусь, куда Пискун уходит по ночам. Карл говорит, я чересчур мягкосердная, но тем не менее он меня понимает.
        Покончив с шоколадкой, Пискун исчезает, а я принимаюсь за свои обычные дела. На сотовом нахожу послание, где говорится, что Джо с Нейтаном сейчас у мамы. Так что, если я подсуечусь и выскочу пораньше, у меня будет немного времени с ними повидаться до встречи с Эваном. Дрожащими пальцами я набираю номер Аланы с «Минуты славы» и сообщаю ей, что готова выйти в следующий тур одна. Судя по голосу, она очень довольна услышанным. Еще бы, так мастерски мною манипулировать - ей есть за что себя похвалить! Сообщает, что следующее прослушивание намечено на будущую субботу. То есть еще один день придется мне как-то выкручиваться. Знаю, что Карл захочет музицировать со мной еженощно, что будет еще больше укорачивать мое и без того стремительно иссякающее свободное время. Выпадет это, вероятно, на ту пору, когда я возвращаюсь домой из паба, поскольку это единственные часы, что я способна посвятить себе. Теперь я даже представить не могу, что провалюсь, когда он так в меня поверил. Надо бы еще выкроить время помолиться своенравным и капризным богам поп-звезд, чтобы позволили мне пристроиться в ряды их
подопечных.
        Побегав второпях по квартире, я быстро «наштукатуриваюсь», а потом надеваю тот классный топ, что купил мне Карл, вместе с самыми красивыми моими брючками. Очень надеюсь, это вполне приемлемый наряд для выхода на «Большой Королевский концерт». Если нет, то увы и ах - это единственное, что у меня есть. Напоследок оглядываю себя в зеркале. Когда-то я считала, что выгляжу намного моложе своих лет - собственно, так обо мне многие отзывались. Впрочем, теперь этого уже не говорят. Мой возраст давно уж сравнялся с моей наружностью. Слишком много ночных бдений и ранних вставаний сделали свое дело. Понятно, если ты в год зарабатываешь сто пятьдесят с лишним тысяч фунтов, это может добавить года три к твоей продолжительности жизни. А если меньше пятнадцати тысяч - то сразу очевидно, что твой срок в сем бренном мире убавляется где-то на пару лет. Боюсь, я однозначно попадаю во вторую категорию. К тому же, когда ради даже такой ничтожной суммы пашешь на трех работах - уверена, результат будет еще более плачевным.
        Я надеваю свое обычное пальто - жалея, что не имею чего-то более шикарного,  - беру сумку и быстрым шагом отправляюсь к Фродшем-Корт.
        Мама открывает дверь - и меня тут же окутывает уютным теплом.
        - Привет, детка,  - обнимает мама.
        Мы всегда были довольно тесной семьей, и сейчас у меня сердце разрывается при мысли, что наш папа занимается бог знает чем и непонятно где - вне нашего узкого домашнего круга. Я успеваю лишь открыть рот…
        - Если хочешь что-нибудь сказать о своем отце, то лучше не надо,  - предупреждает мама.  - В своих бедах ему некого винить, кроме себя самого.
        - Я и не собиралась заговаривать о папе,  - пожимаю плечами, одновременно скидывая пальто. Конечно же, я хотела замолвить о нем словечко, но никак не ожидала, что мать так ловко прочитает мои мысли.  - Но раз уж ты его упомянула, то, пожалуй, кое-что скажу. Ему трудно без тебя, мам. Правда, трудно.
        - Вот и хорошо. Чашечку чая?
        Я сразу сдаюсь, понимая, что победить тут явно не сумею.
        - Ага, только по-быстрому. У меня совсем немного времени.
        В гостиной Джо с Нейтаном уже лакомятся шоколадным печеньем.
        - Всем привет,  - прохожу я к столу, целую обоих, после чего опускаюсь на порядком обтрепанный диван, усаживаясь рядом с Нейтаном. Вид у него бледный и измученный. Вместо того чтобы уписывать угощение за обе щеки, как и полагается мальчикам его возраста, он лишь апатично покусывает печенье. Вообще, из-за астмы Нейтан очень плохо ест. Уж не знаю, лекарства тому виной или что-то другое, но я никогда не наблюдала, чтобы он набросился на еду с нормальным волчьим аппетитом, как любой его сверстник.
        Ладонью убираю ему челку со лба. Под глазами у Нейтана круги. Когда его мучает грудь, спит он очень беспокойно. Джо, кстати сказать, тоже выглядит изможденным.
        - Ну, и как мой любимый мальчишка?
        - В порядке,  - с заметным усилием произносит племяш.
        Я взглядываю на брата - тот смиренно пожимает плечами. «Все то же, и все так же»,  - вздыхаю я про себя.
        - Усталы, раздражительны, но до конца не сломлены,  - поясняет старший брат.
        По какой-то неведомой причине врачи больницы, где наблюдается Нейтан, до сих пор безуспешно пытаются взять под контроль течение его астмы. И тут уж дело не в каких-то недостатках государственного здравоохранения - сотрудники его астматической клиники замечательно относятся к Нету и уже перепробовали для его лечения все, что только имеется в их распоряжении. Просто, похоже, мой любимый племяш обречен сам, своими силами выкарабкиваться к жизни независимо от того, сколько лекарств в него закачивают.
        - Хочу попросить тебя об одном одолжении, сестренка…
        Джо прекрасно знает, что я никогда и ни в чем ему не откажу, и потому без особой надобности ко мне с просьбами не обращается.
        - Выкладывай.
        - У меня появилась возможность на следующей неделе малость подработать,  - сообщает он.  - Отличное дельце, и платят наличными.
        - Ну так классно.
        - Вот только мне надо, чтобы кто-то забрал Нейтана из школы и приглядел за ним, пока я не вернусь.
        - Ты же знаешь, я сейчас днем на работе,  - напоминаю я.  - А мама забрать не может?
        Мама вплывает в гостиную, неся в руках поднос с заварочным чайником:
        - Меня не будет.
        - Не будет?
        - Я на несколько дней уезжаю в Брайтон.
        - В Брайтон…  - повторяю я, малость опешив.  - Зачем тебе в Брайтон? Что тебе там делать?
        - Ну там много чем можно заняться!  - говорит мама, разливая по чашкам чай.  - Там довольно бурная ночная жизнь.
        Мы с Джо недоуменно переглядываемся. Ночная жизнь?! С каких это пор она вдруг этим заинтересовалась?
        - И с кем ты туда собираешься? Надолго?
        - Ну-ну, спокойно, мисс Любопытность!  - осаживает меня мама. Обычно ей самой не терпится нас известить о своем планируемом побеге, поскольку она не видит в раскрытии деталей ни малейшего посягательства на свои свободы.  - Еду я сама по себе. И планирую трехдневный выходной.
        Прежде моя матушка ни разу никуда не снималась аж на три дня.
        - Ой, забыла молоко,  - спохватывается она.
        Мама ненадолго отлучается в кухню, и я тут же поворачиваюсь к брату.
        - Ты не находишь, она как-то странно себя ведет?  - приглушаю я голос.
        - В смысле, сперва выпереть из дома мужа после сорока лет совместной жизни, а потом сорваться в одиночку в мини-отпуск?  - уточняет Джо и поджимает губы.  - Да нет, я вообще не вижу в ее действиях ничего странного!
        То, что мой папочка реально пропадает, уже достаточно скверно, и я не перенесу, если с мамой произойдет то же. Да что ж такое стряслось с главной опорой, с незыблемым стержнем нашей семьи? С той, что прежде поддерживала нас в любых невзгодах? Как же я жалею теперь, что мы вообще оказались на этой зыбкой, уходящей из-под ног почве!
        - Ты уже видел нового хозяина лавки, мистера Пателя?  - спрашиваю брата.
        - Мы здесь его застали, когда приехали,  - шепчет в ответ Джо.
        - Здесь?!
        - Сидел, чаи распивал. Подъел последние мамины «орешки».
        Это для меня самый убийственный аргумент. Никто без достаточно серьезных оснований не покусится на эти матушкины «штампованные» двустворчатые сласти.
        - Мне кажется, что-то тут не так,  - бросаю я.
        - Где?  - спрашивает мать, возвращаясь в гостиную с молоком.
        Мы с братом виновато ерзаем на месте.
        - Да на работе.  - Очень надеюсь, что Нейтан не проболтается.  - Хочешь знать, куда я сегодня иду?  - поспешно меняю я тему.
        Мама тут же переключает внимание на меня.
        - На «Большой Королевский концерт»!  - важно объявляю я.
        - А я все гадаю, чего это ты так прихорошилась!
        - А что это за концерт?  - подает голос племяш.
        Вот что можно такого сказать, чтобы сразить нынешнего пятилетку?
        - Это такой концерт, посмотреть который приходит сама королева.
        - Ого! И ты будешь сидеть с нею рядом?
        - Скорее всего, нет.
        - Ну вот…  - Едва выясняется, что мне не светит восседать в королевской ложе бок о бок с нашей монархиней, интерес ко мне у Нейтана мигом тает, и его взгляд возвращается к телевизору.
        - Сможешь сама сегодня посмотреть, мам,  - говорю я.  - Я постараюсь даже высунуться перед камерой и помахать тебе ручкой.
        Мама кокетливо поправляет прическу.
        - Я не сумею посмотреть, детка. Во всяком случае, сегодня.
        Мы с братом вопросительно взглядываем на нее.
        - Меня не будет дома,  - роняет она и всем своим видом дает понять, что больше ничего объяснять не намерена.
        Это мне совсем не нравится. Куда, интересно, наша матушка может намылиться, чтобы не могла нас в это посвятить? Бьюсь об заклад, этот мистер Патель приложился не только к маминым пирожным. Трудно, конечно, представить матушку в роли разбитной проказницы - она все ж таки куда более склонна вязать носки, нежели бэдээсэмовский бандаж,  - однако, без сомнений, что-то такое она определенно затевает. Папа рвал бы и метал, доведись ему узнать, что происходит в его собственном доме,  - и мне бы не хотелось оказаться в роли такого черного вестника.
        - Так запиши на видео,  - довольно жестко советую я.
        - Обычно этим ваш папа занимался,  - признается мама, слегка спасовав.  - Я даже не представляю, как это делается.
        Ну, что ж, я и не собираюсь ее уговаривать. Если она предпочитает идти куда-то крутить роман со своим красавчиком вместо того, чтобы остаться дома и смотреть, как ее единственная дочка в кои веки высвечивается по телику, то ей же хуже.
        - Так как насчет Нейтана?  - прерывает мои мысли Джо.  - Мне не хочется подвести человека. Если хорошо справлюсь, то, глядишь, этот мужик предложит мне еще у него поработать.
        Хоть на части разорвись! Разве могу я вновь задвинуть Эвана Дейвида в самый конец списка? И в то же время, если я не выручу Джо, он не сможет получить работу - а я отлично знаю, как отчаянно он нуждается в деньгах. Плюс к тому я обожаю проводить время с Нейтаном, а за последнюю неделю я его толком и не видела.
        - Я успею вернуться к тому времени, как тебе надо идти в паб,  - уговаривает братец.  - Слово даю. Буду навеки тебе обязан…
        Не выдержав, я поднимаю ладони.
        - Все, все, хватит, умеешь ты уболтать! Я спрошу, смогу ли улизнуть на пару часиков с работы,  - обещаю я, прекрасно сознавая, что надо быть сумасшедшей, чтобы на это согласиться. Поймет ли Эван Дейвид, что мне надо отлучиться для того, чтобы забрать племянника? И существуют ли вообще в его вселенной маленькие дети?  - Я заберу его из школы и отведу домой.
        Ага, домой, в эту ужасную, насквозь отсыревшую квартиру…
        И тут до меня доходит, что мне настолько заморочили голову заботы обо всех остальных, что я напрочь забыла донести до родных собственную главную новость.
        - Слушайте,  - возвещаю я, сразу не на шутку взволновавшись,  - я прошла в следующий тур «Минуты славы». Мне как раз сегодня позвонили сообщить. Возьму еще один барьер - и меня могут показать в программе.
        Нейтан радостно подскакивает и обхватывает меня ручонками:
        - Какая ты умница, тетя Ферн!
        - Круто,  - улыбается Джо.  - Моя сестренка станет известной рокершей! Меня зауважают! Карл, должно быть, страшно доволен собой.
        В этот момент мне почему-то не хватает духу сказать им, что для того, чтобы попасть в следующий тур, мне пришлось отказаться от своего милого друга Карла.
        Неожиданно я понимаю, что мама до сих пор никак не отреагировала на мои слова.
        - Мам?
        Она задумчиво хмурится.
        - А когда, позвольте-ка узнать, милая леди, вам удастся выкроить время, чтобы сделаться поп-звездой?  - недовольно ворчит она.
        Я весело усмехаюсь в ответ и в то же время думаю: «А ведь она, может статься, как в воду глядит».
        Глава 28
        Я чудом успеваю вовремя прибыть в апартаменты Эвана Дейвида - большое спасибо бесконечным остановкам в «трубе» из-за каких-то технических сбоев. Есть на свете некоторые вещи, которые меня страшно нервируют, и теперь я понимаю, почему Эван Дейвид повсюду разъезжает в лимузине.
        Когда я влетаю в квартиру, он нетерпеливо расхаживает туда-сюда. Эван быстро оценивает взглядом мой наряд - однако не говорит ни слова, и я не уверена, добрый это знак или как раз наоборот. Лицо его ровным счетом ничего не выражает.
        - Вы успели,  - только и молвит он.
        - Да.  - Я до сих пор не могу отдышаться, и все мои заранее заготовленные объяснения за поздний приход, сваливающие вину на «подземку», совершенно вылетают из головы.
        - Пошли, Руперт!  - кричит Эван, и тут же его агент вырастает рядом с ним.
        Без лишних разговоров мы подхватываем сложенные в кучу сумки и портплед с костюмом Эвана и спешим на выход. Вскоре я быстро юркаю в поджидающий нас вышеупомянутый лимузин - в переднее авто короткого кортежа из двух машин,  - и мы выезжаем в лондонский «Колизей»[32 - Лондонский «Колизей»  - самый большой театр в Лондоне, построен в 1904 г. Там впервые в Европе применили механизм вращения сцены, а также лифт.], где в этом году и проходит «Большой Королевский концерт». «Колизей» уже давно является пристанищем Английской национальной оперы и в этом году празднует свой столетний юбилей. Это, пожалуй, главная причина того, что именно Эван Дейвид приглашен туда как гвоздь программы. Как, разумеется, и тот факт, что он является мегазвездой международного масштаба и плюс к тому - любимым тенором ее величества.
        Я не представляю, о чем говорить с Эваном по пути, а потому не говорю ничего - но я больше чем уверена, что вместе нам обоим одиноко. Наконец перед нами вырастает затейливый неоклассицистский фасад театра, и лимузин бесшумно подкатывает прямо к нему. Выскочив из машины, мы оказываемся как раз перед служебным входом. Поверить не могу, что за эту неделю меня уже второй раз куда-то подвозят на лимузине! Ох ты боже мой, как бы мне привыкнуть к такой жизни!
        Тротуар во всю ширину перекрыт заграждениями, и собравшаяся за ними толпа дамочек выкрикивает имя Эвана Дейвида. Своим поклонницам он небрежно машет рукой и дарит свою столь редкую улыбку. Но ведь всякой женщине, согласитесь, нравится мужчина, изображающий недоступность,  - а потому толпа взвывает еще громче. Из второй машины выбирается наш человек-гора - менеджер по охране Айзек - и торопливо ведет нас в театр. Я семеню вслед за Эваном, крепко вцепившись в его сумки. Замыкающим движется Руперт.
        Эвана встречают в театре, точно члена королевской фамилии, и тут же ведут нас лабиринтами коридоров к двери с большой звездой, на которой значится: «Гримерная м-ра Дейвида». Рядом с ней стоит охранник. Айзек тут же отсылает его, заступив на его место.
        - Рады снова вас здесь увидеть,  - встречает Эвана менеджер театра.
        - Сюда радостно возвращаться.  - Мистер Дейвид пожимает ему руку, затем обрачивается ко мне:  - А это мой помощник - Ферн. Я бы хотел, чтобы она посмотрела шоу из-за кулис.
        - Хорошо, мистер Дейвид. Дайте мне знать, если вам потребуется что-нибудь еще.
        Вот было бы здорово, если бы и со мною так обращались! Сейчас же менеджер даже не глянул в мою сторону - настолько я малозаметная для них персона.
        Эван быстро скрывается от всех в гримерной - я же точно привязанная следую за ним. Конечно, я ожидала увидеть там нечто более роскошное, но, впрочем, в комнатке довольно чисто, уютно и все очень функционально. Вдоль одной стены стоит кожаный диван цвета конского каштана. У противоположной приткнулась маленькая душевая кабинка. Как хорошо, что не выбрали гвоздем концерта Паваротти - он-то в нее уж точно не уместился бы! Перед огромным гримерным зеркалом с подсветкой в голливудском духе терпеливо дожидается своего часа коробочка с гримом. Также там стоит совсем крошечный телевизор и огромный букет лилий.
        - Унесите их,  - велит мне Эван.  - Пыльца вредит моему голосу.
        Я проворно забираю с гримерного столика цветы и, унеся их от греха подальше в коридор, пристраиваю в такое местечко, где по ним никто ненароком не наподдаст. К тому моменту, как я снова открываю дверь в гримерку, Эван уже вовсю раздевается. Пиджак с рубашкой он уже снял и теперь, разувшись, расстегивает ремень. Я растерянно застываю в дверях. И что от меня требуется теперь?
        - Входите, входите быстрее,  - ворчит Эван.  - И заприте же эту чертову дверь. Не хочу, чтобы вся общественность видела меня тут в исподнем.
        Я не уверена, что тоже хочу видеть его в исподнем - особенно в данный момент времени,  - но тем не менее быстро проскальзываю в комнату и запираю за собой дверь.
        - Садитесь, садитесь же, ради бога,  - указывает на диван Эван.  - У нас еще уйма времени.
        Он прямо на глазах становится крайне раздражительным. Интересно, это он всегда такой перед выступлением? Может, это и есть тот самый момент, о котором я так наслышана, когда Эван в любую секунду готов разразиться дикой вспышкой гнева? На всякий случай я делаю, как мне велено, и тихонько усаживаюсь на диван. Вот бы еще и стать невидимкой!
        - Подайте мне брюки, Ферн.
        Я снова поднимаюсь на ноги, извлекаю из кожаного портпледа его смокинг и подаю Эвану брюки, которые он тут же надевает. На таком малом расстоянии я не могу не оценить, какой у него замечательный, словно выточенный, торс. Широкие плечи, крепкая грудь, бугрящиеся бицепсы… Кажется, в гримерке делается слишком жарко. Эван, часом, не желает, чтобы я приоткрыла окно?
        В дверь стучат, и я вновь иду открывать. В комнату вплывает симпатичная молодая женщина с настоящим инструментальным ящиком в руках.
        - Приветствую вас, мистер Дейвид.
        - О, Бекки!
        Они шлют друг другу воздушный поцелуй.
        - Когда я приезжаю в Британию, Бекки делает мне грим. Мы уже очень давно вместе работаем,  - поясняет он мне через плечо. И я тут же мысленно заношу еще одного человека в его нескончаемо растущий список персонала. Похоже, этот парень обеспечивает работой куда больше людей, нежели «Маркс и Спенсер».  - А это мой временный личный помощник Ферн. Будет мне помогать, пока не вернется Эрин.
        Бекки опускает на столик ящик со своими хитрыми прибамбасами и начинает готовиться к работе.
        - Я слышала, Эрин приболела.
        - Да, словила ветрянку.
        - Вот не повезло бедняжке!
        Я так и не поняла, относятся эти слова ко мне - что буду ему помогать,  - или к Эрин с ее ветрянкой.
        - Привет,  - говорю я, и мы пожимаем друг другу руки.
        - Ну что, готовы «к бороде приклеиться»?  - спрашивает она Эвана.
        Тот усаживается перед гримерным зеркалом, и Бекки натягивает ему на голову белую, с широкой горловиной футболку и начинает порхать над ним с основой под грим и спонжами, вытягивая их из своего ящичка. Я ретируюсь на диван, чтобы оттуда наблюдать весь процесс трансформации.
        Эван сидит совершенно неподвижно, закрыв глаза и расслабленно соединив ладони у груди, в то время как Бекки над ним игриво хлопочет. Вполне очевидно, что им очень комфортно в обществе друг друга и эта женщина действует на Эвана весьма успокаивающе. «Вот бы и у меня получалось так же!»  - думаю я, глядя, как Бекки ласково воркует над мистером Дейвидом, наводя ему грозные оранжевые тени. У меня же в присутствии этого человека настолько взвинчиваются нервы, что я просто не в состоянии вести себя естественно.
        - Ферн, включите телевизор,  - просит меня Эван.  - Концерт начнется совсем скоро.
        Бекки наконец заканчивает работу, вновь посылает ему воздушный поцелуй и удаляется, а мистер Дейвид пересаживается ко мне на диван.
        Тем временем на экране телевизора к театру степенно подъезжает королевский «Роллс-Ройс», и огромная толпа, собравшаяся в ожидании его прибытия на Сент-Мартинс-лейн, заметно оживляется. Из авто выбираются ее величество и принц Филипп, царственно помахивая рукой своим подданным. Наша монархиня, как всегда, блистательна в своем белом парчовом платье и сверкающей бриллиантовой тиаре. Они величаво шествуют по красной ковровой дорожке и заходят в театр.
        Весь следующий час мы, сидя на диване в гримерной Эвана, следим, как разворачивается знаменитое шоу. Как будто дома смотришь телевизор - если не считать того, что время от времени Эван вскакивает с места, начинает мерить шагами комнату и пропевать гаммы или же несколько тактов своей арии. С ним в одной программе сегодня выступают Майкл Бубле, Донни Осмонд, Гвен Стефани, Оззи и Шерон Осборн, «Цирк дю Солей», Кэти Мелуа, а также показывают фрагменты из нашумевших мюзиклов «Продюсеры» и «Билли Элиот». Я сижу, ошеломленная мыслью, что все это происходит едва ли не за дверью нашей гримерной. Вы не поверите, как сильно в этот момент мне захотелось сделаться частью этого мира! От волнения аж дрожь бьет в животе.
        Следующим номером на сцену выходит победитель прошлогодней «Минуты славы»  - развязный ирландский паренек по имени Тэдиас, покоривший сердца нации. Его сингл «Я не могу без тебя» молниеносно занял первое место в чартах. Из зала слышатся приветственные крики. Сердце у меня бешено колотится. Боюсь даже об этом думать, но, ежели на грядущем прослушивании я верно разыграю свои карты, на его месте вполне могу оказаться я!
        - Вот же бесталанная дрянь!  - угрюмо вздыхает рядом Эван Дейвид.  - Вы только гляньте на него!
        Отплясывающий по всей сцене Тэдиас выглядит, признаться, малость чокнутым.
        - Почему теперь всякий мнит, будто может стать певцом?
        У меня невольно открывается рот, но прежде чем от меня требуется что-либо ответить, Эван продолжает ворчать:
        - Вы знаете, сколько времени я занимался, чтобы сделаться оперным тенором?
        Я отрицательно мотаю головой, хотя понятно, что моего ответа не ждут вовсе.
        - Восемь лет! Восемь долгих лет я рос к большой сцене, получая жалкие гроши. Забывая о светской жизни и жертвуя личными отношениями ради того, чтобы безупречно выучить очередную роль. Все, что мне удавалось заработать, я тратил исключительно на уроки вокала, дабы в совершенстве овладеть своим ремеслом. Вы же знаете, тенорами не рождаются - этот тембр старательно пестуется, формуется и лепится, в один прекрасный день превращаясь в изумительный инструмент. Это многие часы бесконечного, упорного труда над своим голосом, постоянного оттачивания и отделки, пока он не достигнет мыслимого для человека совершенства. Я неустанно учил, проигрывал и буквально проживал все те роли, что подходили для моего тембра, делая их своими ролями. Вот почему в «Ла Скала» мне аплодируют стоя! Вы хоть представляете, скольким я пожертвовал, чтобы оказаться сейчас тем, что я есть?  - Он презрительно фыркает, глядя в экран на Тэдиаса.  - А нынешние певуны хотят добиться всего мгновенно, без усилий. Женщины только и делают, что выставляют напоказ свои полуобнаженные тела, а мужчины полагают, что нехватку таланта с успехом
можно замаскировать гелем для волос. И подумаешь, какая ерунда, что им не взять верные ноты! В студии-то им все подправят! И ведь он даже не способен петь вживую!  - тычет Эван пальцем на экран.
        Теперь, присмотревшись получше, я и правда вижу, что Тэдиас не поет, а занимается под свою музыку пантомимой. Причем рот у него открывается и закрывается немного невпопад, не очень-то соотносясь со словами фонограммы. И мне становится ужасно неловко за него. Ведь он с таким трудом пробился в финал «Минуты славы» и, дабы не вылететь с шоу, перед жюри, поди, еженедельно пел вживую - а теперь не может оправдать успеха без фальшивки? Я невольно поглубже втискиваюсь в диван. Ничего удивительного, что Эван Дейвид поднимает его на смех!
        - Да я, собственно, и не виню этих детишек,  - продолжает Эван.  - Во всем виноваты эти дурацкие развлекательные шоу по поиску талантов. Они создают у молодежи ложное впечатление, будто для того, чтобы стать знаменитым, достаточно лишь научиться хорошенько крутить задом. И пожалуйста - теперь никто уже не хочет заниматься упорным трудом. Никто не хочет выстрадать свою славу!
        Меня подмывает сказать ему, что стояние в очереди под дождем с тысячами других таких же талантов ради того, чтобы урвать всего лишь минутный шанс прославиться, ничего потешного собой не представляет и для людей вроде меня может быть единственной возможностью показать себя миру. Но в то же время я согласна, это совсем не равноценно тому, чтобы восемь лет упорно работать над собой, будучи изначально несомненно одаренным от бога.
        Эван снова взглядывает на экран с Тэдиасом.
        - Через год никто даже не вспомнит его имени!
        От этих слов я невольно съеживаюсь. Тут же старательно пытаюсь выудить из памяти имя того, кто выиграл конкурс до Тэдиаса,  - и никак не могу вспомнить. Его имя кануло в Лету. Некое исчезнувшее в Граде Забвения мимолетное чудо с одним-единственным хитом, которого всю оставшуюся жизнь будут спрашивать: «Не ты ли там раньше?..» Я вспоминаю Карла, которому с трудом удается сводить концы с концами, то выступая в «Голове», то виляя на своем скутере через пробки, чтобы развезти пиццу. Вот там - реальная жизнь. Моя жизнь. И ради погони за этой дурацкой мечтой я, можно сказать, предала самую важную в своей жизни дружбу?..
        На мое счастье, не успела я еще больше углубиться в эти рефлексии, раздается стук в дверь.
        - Мистер Дейвид, до выхода пятнадцать минут.
        Эван поднимается с дивана и потягивается.
        - Лучше мне, пожалуй, сейчас одеться, Ферн.
        Эван стягивает с себя белую футболку, и я иду доставать его парадную сорочку со стоячим, отогнутым по углам, воротничком. Эван вновь оказывается передо мной с обнаженным торсом, и я невольно вздыхаю, накидывая ему на плечи тонкую шелковистую рубашку. С привычной сноровкой он застегивает пуговицы, и я дрожащими, независимо от моей воли, пальцами помогаю Эвану закрепить запонки. Затем передаю ему бабочку. Эван с опытным видом ворочает на шее галстук, пока не добивается идеально сидящего узла. Тогда я наконец расправляю смокинг, и Эван облачается в него, энергично поводя плечами.
        - Ну и как я выгляжу?
        Потянувшись к его плечам, я аккуратно разглаживаю пиджак, затем проверяю, чтобы воротничок сорочки стоял симметрично, чуточку поправляю на месте бабочку, убедившись, что сидит она абсолютно идеально. На груди рубашки обнаруживаю тонкие складочки и, не успев осознать собственные действия, провожу по ним пальцами, старательно выравнивая. Сквозь тонкую ткань я чувствую жар его тела… И тут мои руки внезапно прерывают это занятное путешествие, замирая у него на груди.
        - Пожалуйста, продолжайте,  - глядит на меня сверху Эван.  - Мне очень понравилось.
        - Простите,  - поспешно говорю я.  - Я малость увлеклась. Слишком переусердствовала в своих обязанностях. Вы, как всегда, выглядите отлично. Просто восхитительно!
        - Спасибо.
        Его потемневшие глаза влажно поблескивают. Теперь-то я понимаю, почему по всему земному шару на миллионах офисных стен пришпилено его фото.
        - Надеюсь, все пройдет как надо,  - добавляю я.
        - Не сомневаюсь.
        Умом я понимаю, что Эван Дейвид уже тысячи раз до этого выступал, но все равно от волнения за него на ладонях выступает холодный пот. Точно такое же ощущение у меня бывает, когда я веду Нейтана в астматическую клинику. Мне ужасно хочется, чтобы мне самой довелось все пройти, а не ему.
        Эван поддергивает на место манжеты.
        - Нам так и не удалось выяснить, вы ли это пели тогда, прежде чем так внезапно упорхнули?
        - Да,  - честно говорю я.  - Это была я.
        - И вы стремитесь стать певицей?  - вопросительно поднимает он бровь.
        Я чувствую, что вся аж запылала. После всего, что он только что тут высказал о Тэдиасе, признаться в подобном было бы сущим сумасшествием.
        - Что?! Чтобы быть, как эти жалкие идиоты с «Минуты славы»?  - Я разражаюсь чересчур громким и даже визгливым смехом.  - Ну уж нет! Ни за что. Я, пожалуй, оставлю свое пение для душа. Или, может быть, спою на какой-нибудь «семейной свадьбе», если хорошенько выпью.
        - У вас хороший голос,  - говорит Эван.  - Он явно свидетельствует о таланте. Мы с вами пели в совершенной гармонии.
        Теперь-то я понимаю, что он попросту подтрунивает надо мной. О да, конечно, я и Эван Дейвид слились в совершенной гармонии!
        И в этот момент, спасая меня от дальнейших унижений, вновь раздается стук в дверь.
        - Ваш выход, мистер Дейвид!
        Вдруг Эван берет меня за руку и подносит мои пальцы к губам, нежно их целуя.
        - Пожелайте мне удачи,  - тихо говорит он.
        И я бы с радостью это сделала, найди я силы вообще хоть что-то сказать.
        Глава 29
        Нарядный, усыпанный блестками занавес поднимается, из зала доносится одобрительный гул. И пока Эван не начал свою арию, публика аплодирует стоя. Эван раскланивается перед королевской ложей, после чего выходит на авансцену. У меня внутри все сжимается.
        Благоговейно умолкнув, зрители вновь опускаются на свои места. Всякая возня и шуршание в зале затихают - даже непременная волна покашливаний мигом сходит на нет. Многие ряды великолепно одетых людей очарованы этим человеком. Да и не только они - я тоже стою как завороженная. Наконец Эван берет первую, словно взмывающую ввысь, ноту, и я, затаив дыхание, упиваюсь его неземным тенором. Такое впечатление, что весь зрительный зал от восторга вдруг разом перестает дышать.
        Когда чудесные звуки Nessun Dorma наполняют театр, кажется, можно услышать, как булавка упадет. Эван в совершенстве владеет аудиторией, полностью подчиняя себе публику,  - и я сильно сомневаюсь, что даже тысячью уроков вокала можно достигнуть чего-то подобного. Чем Эван обладает изначально, так это талантом высшей пробы - редкостным божьим даром, которым так мало кто способен удивить, и, впервые наблюдая его воочию, вмиг понимаешь, что присутствуешь при чем-то совершенно неординарном. Такое качество либо есть у человека, либо нет - и никто на всем белом свете этой исключительности не научит.
        Ария Эвана между тем достигает впечатляющего финального крещендо, и зрители вновь поднимаются на ноги. Едва не плача от восторга, присоединяюсь к бурным овациям зала. Тут Эван оборачивается к кулисам, и - клянусь!  - наши глаза встречаются, и он улыбается. Причем улыбается мне одной! Потом вновь отворачивается и склоняется в последнем, самом низком поклоне перед королевской ложей, где сидят ее величество и герцог Эдинбургский. С моего места мне хорошо видно, что даже королева глубоко тронута его выступлением. И хотя наша монархиня и не подскакивает с места, как ее подданные, однако аплодирует она Эвану высоко воздетыми руками.
        Всякий раз, как он пытается покинуть сцену, публика требует его снова. Эван выступал последним номером в концерте, и прежде чем окончательно опускается занавес, зрители долгих пять минут хлопают ему стоя.
        Наконец Эван направляется ко мне - и тут я уже никак не могу сдержаться. Совершенно не задумываясь о том, что делаю, я бросаюсь к нему и обхватываю его за шею. Мгновение нерешительности - потом его теплые ладони скользят вокруг моей талии, и Эван крепко прижимает меня к себе.
        - Это было потрясающе!  - восклицаю я.  - Просто обалдеть! И сам вы невероятно потрясающий!
        Эван пристально глядит на меня, но мне никак не удается понять его взгляд. В этот момент к нам приближается менеджер сцены с планшетом в руке:
        - Мистер Дейвид, вам необходимо вернуться на сцену.
        Мы размыкаем объятия, и Эван энергично спешит обратно на сцену, где собираются все участники концерта, чтобы напоследок вместе поприветствовать королеву. Вскоре он присоединяется к коллегам по площадке, любого из которых он легко заткнет за пояс. И, надо сказать, я не единственная, кто так считает. Блистательная Елизавета II в сопровождении десятка подлипал торжественно выплывает на авансцену. Кажется, целую вечность монархиня шествует вдоль шеренги беспокойно переминающихся исполнителей, каждого из них благодаря или подбадривая словом и каждому пожимая руку с той величавой грациозностью, на которую способны одни короли. Вот приходит очередь Эвана, и ее величество, глубоко растроганная его пением, склоняется к нему, чтоб перемолвиться парой слов. Пожалуй, любой не прочь иметь подобную поклонницу таланта! Наконец королева неторопливо отбывает из театра, и зрители яростно аплодируют потянувшейся вслед за ней цепочке исполненных гордостью артистов.
        Эван возвращается ко мне.
        - Давайте выбираться отсюда,  - говорит он, взяв меня под локоть, и мы уходим к его гримерной, оставляя позади восторженные крики и гром рукоплесканий.
        Несмотря на свое столь берущее за душу выступление, Эван, как ни странно, держится куда спокойнее меня. У меня до сих пор все внутри трепещет, и я просто не представляю, как можно так легко прийти в себя, только что полностью выложившись на сцене. Возможно, как раз поэтому многие артисты и пристращаются к выпивке, наркотикам и еще к черту в ступе. У Эвана же в гримерке ничего «градусного» мне на глаза не попалось. Похоже, он вообще не употребляет ничего более ядреного, нежели свое зеленое, как из водорослей, питье.
        Зайдя в гримерную, мы закрываем за собой дверь, отгородившись от сумасшедшего галдежа со стороны сцены. После того бедлама царящая здесь тишина кажется всеобъемлющей. Я прислоняюсь спиной к двери, испуская шумный вздох.
        - Не могли бы вы достать мне одежду, пока я наскоро приму душ?
        Я безмолвно киваю. Что же будет дальше?
        Эван вновь начинает раздеваться.
        - Может, сходим куда-нибудь поужинаем?  - предлагает он, снимая бабочку.  - Вы голодны?
        Я опять киваю.
        - Я даже знаю, куда можно пойти. В одно очень тихое местечко.  - Эван стягивает пиджак, я же хлопотливо принимаюсь складывать в сумку ту одежду, что он снял в прошлое переодевание.
        Неожиданно Эван подходит ко мне, прервав мою суетливую возню, и, взяв за плечи, разворачивает к себе. Взволнованно прочищает горло.
        - Спасибо, Ферн, что были сегодня со мной, что проводили меня на сцену. Это очень много значит для меня. Меня никогда еще никто так не ждал за кулисами.  - И, немного замявшись, добавляет:  - Я даже не представлял, какая это разница. Спасибо!
        Губы Эвана оказываются совсем рядом с моими. Его прекрасный, могучий рот, способный исторгать божественные звуки… И это меня пугает. Я совсем не уверена, что к этому готова. Страх он в меня вселяет, пожалуй, не меньший, нежели восторг. Под его ладонями я вся захожусь дрожью, а потому пытаюсь как-то развеять неловкость момента, беззаботно поведя плечом:
        - Ну что вы, это же моя работа.
        Эван внезапно темнеет с лица и даже чуть отшатывается.
        - Да, конечно,  - опускает он руки.  - Извините. Я забыл. Вы здесь лишь потому, что я вам за это плачу.
        - Я вовсе не это имела в виду,  - поспешно пытаюсь объяснить.  - Я хочу сказать, для меня это огромное удовольствие. Я бы ни на что на свете ее не променяла!
        Однако по его сжатым губам, по словно скованным плечам я понимаю, что не только не развеяла неловкость момента, но вообще все испортила.
        Вот же гадство! Ну почему мне совершенно не дано строить эти чертовы отношения!
        Эван между тем быстро снимает рубашку.
        - Впрочем, ужин мы, пожалуй, отменим. Я сегодня устал.  - Он мельком взглядывает на меня.  - К тому же мне хочется побыть одному. Скажите Руперту, пусть организует вам машину до дома.
        - Я…  - подаю я голос, вот только не знаю, что сказать, а потому поскорее закрываю свой огромный, жирный и тупой рот, пока он еще чего-то не напортил.
        - У нас впереди очень напряженная неделя,  - сухо продолжает Эван.  - Я полагаю, вы уже успели ознакомиться с нашим графиком?
        Я кротко киваю. Естественно, я не удосужилась ознакомиться ни с каким чертовым графиком. Свет еще не видывал более бесполезного личного помощника! Рот как черпак, а мозгов - с горошину!
        - Тогда вы, надо думать, осведомлены, что начиная с завтрашнего дня у меня три выступления с «Мадам Баттерфляй» в Королевском Альберт-холле. Затем, уже в конце недели, мы едем в Кардифф на открытие нового театра Уэльской национальной оперы. Там целый перечень плотного общения с прессой и разных встреч по связям с общественностью. Эрин успела все это организовать, так что, надеюсь, все пройдет без сучка без задоринки, однако ваше присутствие мне там все же понадобится. Отправимся мы в пятницу, пробудем весь уикэнд и вернемся предположительно ко вторнику. На всякий случай проверьте, чтобы все предварительные договоренности оставались в силе.
        - В К-Кардифф…  - озадаченно бормочу я, как будто он предложил мне посетить иную звездную систему.
        - Ну да. А что, какая-то проблема?
        - Э-э…
        И что мне ему сказать? Я ведь собиралась в субботу слинять на прослушивание в «Минуту славы». Как мне сейчас об этом заикнуться? Особенно теперь, когда мне так хорошо известно, сколь «высокого мнения» Эван Дейвид об этих шоу талантов! Может, это и единственный в моей жизни реальный шанс - но, как мне уже дал понять мистер Дейвид, он видит в этом лишь пустое место. Что же, не всем нам быть оперными суперзвездами с мультимиллионным гонораром! Однако я должна это сделать! Ради себя самой, ради Карла, ради моей семьи - и прочей всякой разности, что только может от меня зависеть.
        И вместо того чтобы дать волю своему разочарованию и объясниться с Эваном начистоту, я иду иным путем:
        - Как вам известно,  - неуверенно говорю я,  - у меня имеются иные обязательства. И для меня эта поездка будет затруднительна.
        Иначе говоря - «почти что невозможна, дружище».
        - Затруднительна…  - Эван издает негромкую усмешку.  - Что ж, тогда позвольте мне напомнить вам кое-что, сказанное вами же где-то пару минут назад. Это была ваша работа, Ферн. Вам стоило о том подумать.
        После чего поворачивается ко мне спиной, отчетливо давая понять, что я освобождена. Да так, что у меня нет ни малейшей возможности что-либо исправить.
        Глава 30
        Наутро Эван Дейвид толкал штангу с куда большей яростью, нежели то необходимо.
        - И на кого мы так нынче осерчали?  - даже поинтересовался Джейкоб, его личный тренер.
        Перебравшись на жимовой тренажер, Эван принялся озлобленно его пинать.
        - Давай-ка немного полегче,  - не выдержал Джейкоб,  - не то дальше мы отправимся в кабинет физиотерапии.
        Недовольно бурча под нос, Эван оставил в покое тренажеры и утер лицо полотенцем.
        Спортзал располагался тут же, в одной из комнат его огромных апартаментов, однако он только сейчас прибрел туда, с затуманенными от бессонницы глазами. Этой ночью он почти не сомкнул глаз. С самого концерта он был взвинчен и ничего, собственно, не предпринял, чтобы хоть как-то успокоиться. Про ужин Эван, естественно, забыл, и в животе всю ночь урчало, отчего он еще больше ерзал и ворочался в постели. И ему нисколько не хотелось разбираться, голод ли тому причиной или нечто совершенно иное. До рассвета он лежал с открытыми глазами, раз за разом прокручивая в голове свой вздорный разговор с Ферн, и лучше ему от этого, конечно же, не становилось.
        Ферн совершенно права: причина того, что она проявляла к нему столько внимания и была с ним рядом на вчерашнем концерте,  - что Эван чертовски хорошо ей за это платит. Создав себе обширное оплаченное окружение, легко поддаться ложной вере, будто в этом искусственном мирке найдется тот, кто будет рядом потому лишь, что ему действительно приятно общество Эвана Дейвида.
        Правда состояла в том, что Эвану очень хотелось, чтобы эта женщина была рядом, и он втайне надеялся, что она с ним именно потому, что сама этого хочет. Она же единой фразой тут же загасила его надежду, а он, в свою очередь, выставился перед ней своим искрометным остроумием и природным шармом. От отчаяния Эван чуть не хватался за голову - Ферн уже едва не вошла ему в плоть и кровь, а впускать в свою жизнь какую бы то ни было женщину он не собирался.
        Тут Эван сообразил, что Джейкоб все так же пристально за ним наблюдает.
        - Не хочешь на сегодня закруглиться?  - спросил тренер.
        Эван согласно кивнул. Было уже десять утра, а он до сих пор был не в состоянии чем-либо заниматься.
        - Извини, Джейкоб. Что-то я сегодня совсем не в настроении.
        - Да ладно, не казни себя так,  - ответил тот.  - Невозможно же каждый день выкладываться на сто десять процентов.
        Но как раз это он обычно и делал, подумалось Эвану. Он привык ни в чем не щадить своих сил и всегда очень сильно переживал, если не удавалось достичь наивысшего результата. Он сам сделал свое имя, создав себе репутацию лучшего во всем и привыкнув выкладываться гораздо больше, чем следовало.
        - Приди сегодня попозже,  - предложил он Джейкобу.  - Устроим пробежку.
        - В четыре годится?  - уточнил тот.
        - В четыре в самый раз.
        Когда тренер ушел, Эван принял душ и переоделся, с немалым трудом заставив себя как можно дольше находиться за пределами большой гостиной. В последний раз, как он выглядывал, Ферн еще не приехала, а ему хотелось появиться как бы случайно - так, будто ничего досадного между ними вечером не произошло. В то же время Эвану хотелось увидеть ее как можно скорее, чтобы вновь наладить с ней отношения. Он вчера чересчур резко с ней разговаривал, и это было несправедливо с его стороны. Все это было довольно нелепо - ведь наняли Ферн как раз для того, чтобы помочь ему сконцентрироваться на работе, а не отвлекать от нее. С этой мыслью, раздраженно тряхнув головой, Эван Дейвид наконец выбрался в гостиную.
        За столом, бегло просматривая свежие газеты в поисках обзоров давешнего концерта, сидел Руперт.
        - С добрым утром, мистер Дейвид,  - с напускной формальностью поприветствовал Эвана его агент.  - Ну, как нынче с голосом?
        - Отлично с голосом,  - уселся он напротив Руперта.
        - Хорошо вчера выступил.
        Определенно, похвала агента относилась к его выступлению на сцене, а не к случившейся потом в гримерке досадной размолвке.
        - Пять минут аплодировали стоя,  - продолжал тот с самодовольной ухмылкой.  - Почти как в тот раз, когда ты покорил «Ла Скала».  - Руперт полистал газету.  - А вот и твое фото. Глянь, какое классное!  - развернул он полосу к Эвану, чтобы тот оценил.  - И не менее классная подпись: «Мужчина, привносящий в оперу сексуальности». А что, мне это нравится. Я даже в восторге!
        Эван попытался сделать вид, будто бы его мало волнуют как отзывы о нем в газетах, так и очевидное отсутствие личного помощника.
        - От Ферн ничего не слышно?
        - Нет,  - отозвался Руперт.  - И у меня такое чувство, что мы вообще ее больше не увидим после того, как ты давеча ее выпер - причем довольно-таки бесцеремонно, должен заметить. Вид у нее был ну совершенно подавленный.
        - Проклятье,  - пробормотал Эван.  - Почему б тебе ей не позвонить?
        - А почему бы тебе ей не позвонить?  - с нажимом парировал Руперт. Он закинул ноги на стол и сцепил за головой ладони.  - Давай-ка припомним, разве мы этого уже не проходили с этой, столь исключительной, молодой леди?
        - Похоже, с ней я постоянно умудряюсь все испортить,  - признался ему Эван.
        - Обычно тебя это как-то не особо беспокоит,  - съязвил Руперт.  - С Эрин вы орете друг на друга каждый божий день, а потом оба держитесь так, будто ничего не случилось.
        - Я никогда не кричу на Эрин,  - холодно возразил Эван.  - Я должен беречь свой…
        - Голос,  - с выражением подсказал Руп.  - А ты у нас само благоразумие. То есть, я так понимаю, это скорее связано с плотскими радостями, нежели с работой?
        На провокацию Эван не поддался. Сказать по правде, он и сам уже толком не понимал, в чем тут дело.
        - А Лане ты так до сих пор и не позвонил,  - напомнил ему Руперт.  - Она, кстати, по-прежнему тебе вызванивает по десять раз на дню. Умоляю, разбирайся ты как-то по очереди со своими дамами. Созвонись с Ланой до нашего отъезда в Кардифф, не то наша блистательная Дива будет потом шипеть на тебя, точно загнанный в угол драный кот. Как тогда ты сможешь изображать влюбленного Альфредо с Виолеттой в ее лице? Предполагается же, что у них любовь - как на сцене, так и вне. Или ты забыл?
        - Мы с ней работали, когда еще даже не были тесно знакомы.
        - Верно,  - вздохнул Руп.  - Вот только газетчики на этом изрядно порезвились. Впереди очень важное выступление…
        - Они все очень важные.
        - …и было бы очень хорошо, чтобы между вами были тишь да гладь, что называется.
        Эван молча потер бровь.
        - Хотя бы на этот раз,  - добавил Руперт.
        - Я позвоню ей чуть позже,  - молвил Эван и, встретив недоверчивый взгляд своего агента, добавил:  - Обещаю.
        - Ну что, если мы можем наконец переключиться с твоей душещипательной интимной жизни на прочие вопросы, то я хотел бы обсудить с тобой кое-какие интересные предложения,  - принял Руперт свой обычный, умиротворяющий тон.  - Давай-ка выйди на балкон, проветрись. Не желаешь чего-нибудь выпить? А то давай велю твоему шеф-повару выжать тебе апельсинового сока?
        - Было бы очень кстати,  - кивнул Эван.  - И закажи Дьярмуиду что-нибудь для себя - или ты нынче пробавляешься только свежей кровушкой?
        - Эту шпильку я оставлю без внимания,  - пробурчал Руперт.  - Выходи давай, приобщись к здешнему смогу. Я буду через минуту.
        Воздух на балконе ничего общего не имел со смогом - напротив, был свежим и бодрящим. Внизу, неся свои воды к сердцу Лондона, змеилась серебристая лента Темзы. В Англии было, конечно, замечательно, однако Эван уже начал томиться по долгому и жаркому лету Тосканы. Может, ему удастся выкроить время, чтобы отправиться туда, на свою виллу? Он уже больше года там не появлялся. Его утомленному духу весьма не повредили бы несколько деньков безделья у лазурного бассейна на знойном воздухе, пряно пахнущем лавандой. Внутренне настроившись, он мог даже сейчас ощутить этот чудесный аромат. Какой вообще смысл владеть несколькими особняками, если не имеешь возможности хоть какое-то время там проводить?
        Руперт между тем вернулся в гостиную, устроился за столом и раскрыл ноутбук. Нехотя покинув балкон, Эван подсел к своему агенту, и тут же шеф-повар принес ему стакан свежевыжатого сока. Руперт между тем припал к более привычному для себя напитку - очень крепкому черному кофе.
        Агент энергично согнул в локтях руки и похрустел пальцами, давая понять, что уже принял рабочий настрой, и без всяких предисловий перешел к делу:
        - Сейчас самое время выпустить новое поколение «Трех теноров»[33 - Первоначально итал. I Tre Tenore - популярное название трио оперных теноров: испанских певцов Пласидо Доминго и Хосе Каррераса и итальянского певца Лучано Паваротти. Этот проект был призван популяризировать оперное искусство, донеся его до максимально широкой аудитории.]. Паваротти покинул сцену[34 - Таким образом, время действия романа - между 2004 г., когда Лучано Паваротти официально объявил, что покидает оперную сцену, и 2007 г., когда великий тенор ушел из жизни.], двое других уже подустарели.
        - Едва ли им было бы приятно такое услышать,  - недовольно буркнул Эван.
        Руперт лишь пожал плечами. Порой его давний друг был куда более откровенным прагматиком, нежели другие агенты.
        - Пора на их место двинуть свежие силы. Ты в курсе, сколько по всему миру раскупили твоих дивиди?
        - Да уж не сомневаюсь, что с новой партией твои денежные закрома набьются еще туже,  - скривился в насмешке Эван.
        - Ну и?  - вскинулся Руп.  - Ты разве не хочешь, чтобы я осел на пенсии со всеми удобствами?
        - Лучано никогда мне не простит, если я попытаюсь узурпировать его славу.
        Крутой взлет в карьере Эвана случился в тот самый миг, когда Паваротти, впервые его услышав, обнял и велел лелеять и взращивать богом данный талант, заметив, что никогда еще не встречал юного тенора с подобным чистым и ярким голосом. Этим воспоминанием Эван чрезвычайно дорожил. С тех давних пор он не раз уже пел на сцене с маэстро - как правило, на ежегодных благотворительных концертах «Паваротти и друзья» в Модене, родном городе великого певца.
        - А ты ничего у него и не узурпируешь,  - насупившись, возразил Руперт.  - Ты просто продолжишь его дело для нового поколения.
        - Агент до мозга костей,  - вздохнул Эван.  - Мы ведь, получается, украдем его идею.
        - То есть ты согласен?  - уточнил Руп.
        - Ты ж не оставишь меня в покое, пока не соглашусь.
        - Тогда я сегодня позвоню Эмилио Рицци и Жаку Францу. Они, ежели не возражаешь, будут другими двумя тенорами в вашей троице.
        Оба этих певца блистали яркими звездами на оперном небосклоне, и Эван всегда восхищался их несомненным талантом. А потому он нетерпеливо махнул рукой своему импресарио:
        - Что там еще?
        Руперт задумчиво погладил подбородок.
        - Видишь ли,  - осторожно начал он,  - есть тут кое-что еще, и мне бы очень не хотелось, чтобы ты это упустил… Боюсь, ты можешь поспешить и отказаться, не подумав…
        - Что означает, ты предполагаешь мой отказ.
        - Взгляни на это без предубеждений.
        - Мне уже хочется отказаться, даже не услышав, в чем там дело.
        - Утром мне позвонили с «Минуты славы»…
        - Нет.
        - Выслушай хотя бы,  - взмолился Руперт.
        - Нет.
        - Они просят, чтобы ты посидел у них в жюри на телешоу.
        - Нет.
        - Говорят, в этом сезоне у них есть совершенно потрясающие участники. Не одни, мол, блондинистые красотки да неудачники с ночных клубов. На сей раз там будут ребята, реально одаренные. Нашли они одну певчую птичку с золотым голоском, которую уже прочат в новые Мадонны.
        - Очень рад за нее.
        - А еще у них есть бой-бэнд, поющий оперную классику.
        - Замечательно.
        - Ну же, Эван,  - заныл Руп.  - Давай хотя бы просто сперва подумай. Они рассчитывали, ты придашь их шоу некой весомости, зрелости, что ли.
        - Бог знает, нужно ли им это.
        - Я сказал, что ты рассмотришь их предложение. Причем достаточно внимательно.
        - Я не стану этого делать.
        - Они предлагают кучу денег.
        - Ага, ты снова подумываешь о пенсии где-нибудь в Испании.
        - Большую кучу денег.
        - В деньгах я уже особо не нуждаюсь.
        - Ну, как ты можешь так говорить!  - даже с обидой уставился на него агент. Руперт подался вперед, упершись локтями в стол, и сделал искреннее лицо:  - Сделай это. Ну пожалуйста. Хотя бы для меня.
        - Нет,  - уперся Эван.  - Я не могу в этом участвовать. Вся их программа - полнейшая лабуда.
        - А ты когда последний раз ее смотрел? Там уже все изменилось, стало лучше. Правда, лучше. В последнее время они задействуют Шерон Осборн. Разве она станет выпускать лабуду? Можешь даже и не отвечать.
        - Зря сотрясаешь воздух, Руп.
        - Для твоего имиджа это будет как нельзя кстати. Прайм-тайм в субботнем телеэфире! Твой контингент слушателей резко расширится. Ты получишь непосредственный контакт с народом. Только представь, сколько прелестных молодых мамашек и домохозяек ринутся покупать последний твой сидишник! Ну пожалуйста, сделай это. Хотя бы ради меня.
        - Нет, нет и нет!  - категорически замотал головой Эван.  - Что бы ты там ни сказал, ты меня не убедишь. Я ни за что не соглашусь.
        - Ох ты господи,  - растерянно вздохнул Руперт.  - Позор моим сединам, Эван. Сущий позор.  - Агент порылся в своем портфеле и толкнул через стол бумагу с контрактом.  - Потому что я вроде как за тебя согласился.
        Глава 31
        Я уже больше не хочу в сотый раз петь эту чертову песню.
        - Давай еще разок,  - говорит Карл.
        - Нет.
        - Пока что не совсем безупречно.
        - Да уж лучше и быть не может,  - ворчу я, обессиленно откидываясь на спинку дивана.  - Пусть будет как будет.
        - Тьфу ты!.. Неверный это подход, Ферн.  - Карл пытается напустить на себя непреклонный вид, но тем не менее откладывает гитару.
        - Если ты еще хоть раз заставишь меня петь, то к прослушиванию я совсем охрипну.
        Мой друг недоуменно взмахивает ресницами.
        - Ну всего разок.
        - Знаешь, есть такой феномен, как «перерепетировать». Боюсь, мы как раз к этому уже и подошли.
        В ответ мой мучитель лишь испускает смешок.
        - Можем сделать паузу, попить чайку,  - предлагает он.
        Для меня «попить чайку» означает вновь отправиться на кухню и столкнуться с отцом. Тот сидит за столом с несчастным лицом и стремительно опустошаемой бутылкой виски. Подрагивающий от возлияний подбородок прячется под трехдневной, порядком спутавшейся седой порослью. Плюс к тому он продолжает утверждать, что подхватил синдром Туретта, а потому может с легкостью послать меня куда подальше «плодиться и размножаться», едва я сунусь в дверь, а я вовсе не уверена, что спокойно на это отреагирую.
        - Куда лучше будет пицца под пару стаканчиков вина.  - Я одариваю Карла своей самой что ни на есть подкупающей улыбкой, перед которой он гарантированно не в силах устоять. Маска непреклонности тут же соскальзывает с его лица, и он заметно сдает позиции. За кусочек пепперони этот человек готов на все!  - А то я что-то очень проголодалась.
        - Я тоже,  - признает Карл, потянувшись за своей потрепанной джинсовой курткой, что так всегда ему к лицу.
        - Я угощаю,  - предупреждаю я, хотя вовсе не собираюсь разбрасываться деньгами, особенно теперь, когда мое гламурненькое местечко в мире оперы, похоже, уплыло от меня как дым.
        - Как думаешь, может, нам лучше написать для этого свою песню?  - вдруг спрашивает Карл, озабоченно насупив брови.
        Ну да, в моем нынешнем настроении - самое то! Песню о том, как я на дикой скорости вот-вот вметелюсь в огромное дерево. К тому моменту, как я закончу, все жюри будет готово вскрыть себе запястья. Все ж таки произвести на них мне хочется несколько иное впечатление.
        Сейчас утро понедельника, и я не потрудилась вернуть себе должность при Эване Дейвиде после того, как была так беспардонно уволена из-за моей глупейшей бестактности в памятный вечер после «Большого Королевского концерта».
        Все же интересно, а что бы произошло дальше, если бы я тогда держала рот на замке? Лично мне показалось, что наклевывалось нечто большее, нежели просто ужин. Вспомнив о том, еле сдерживаю тяжкий вздох.
        В отличие от предыдущего раза, Руперт мне не звонил, прося вернуться на работу. Так что наверняка выяснилось, что Эван Дейвид вполне способен управляться со своими делами и без моего участия. А другой довод, которым я пытаюсь успокоить свою пораненную душу,  - что работа у Эвана Дейвида лишь на каких-то несколько недель могла разнообразить мою жизнь. В общем, моя неколебимая верность должна принадлежать лишь Господину Кену из «Головы короля», который будет иметь сомнительное удовольствие быть моим единственным работодателем после того, как вышеупомянутая оперная суперзвезда полетит дальше по земному шару своим «фирменным» шармом разбивать впечатлительные сердца. Всему произошедшему я способна дать разумное объяснение - но это все равно не избавляет меня от ощущения, что дело мое полный швах. Разве можно без последствий пройти мимо человека, настолько великого, что аж больно глазам? Такого, что жутко хочется вцепиться в него коготками и не выпускать. Звучит, скажете, странно? Уж поверьте на слово, со мной такого в жизни еще не было!
        - Мне кажется, будет надежнее держаться классики,  - отвечаю я на вопрос Карла.
        В качестве моего piece de re’sistance[35 - «Главное блюдо» (фр.).] приятель выбрал старый-престарый хит Роберты Флэк «Когда я впервые увидела твое лицо»[36 - Роберта Флэк (род. 1937 г.)  - американская соул-певица, автор и исполнитель утонченных джазовых баллад. Упомянутый хит - The First Time Ever I Saw Your Face - принес ей успех и известность в 1972 г.]. И я безмерно признательна Карлу за его горячее участие, хотя сейчас, может быть, этого и не проявляю. Пусть даже я готовлюсь выступать на сцене одна, я, по крайней мере, не чувствую, что делаю это в одиночку.
        - Пошли,  - киваю я Карлу.  - Если угостишь дешевым кьянти, то, может, и сумеешь меня уболтать потом еще разок порепетировать.
        - А мне не удастся уболтать тебя на что-нибудь опосля?  - мурчит он, блудливо шевельнув бровями.
        - Однажды я сделаю тебе сюрприз,  - усмехаюсь я.  - Возьму и скажу «да»  - и ты не будешь знать, что со мной делать.
        - Я вылезу из кожи вон,  - пылко уверяет он.
        Целую Карла в щеку.
        - Я так высоко ценю твою дружбу, что не хочу запятнать ее, уравнивая с презервативами.
        - Даму твоих лет не очень-то красит роль недотроги,  - роняет он уже на пути к дверям.
        - А жирная итальянская пища обычно не относится к афродизиакам,  - парирую я.
        Краем глаза я замечаю своего угрюмого - и, может, вправду свихнувшегося - родителя, пытающегося на кухне утопить свои печали в виски. У меня едва не срывается с языка позвать его за компанию, но Карл тут же кидает на меня упреждающий взгляд. И он совершенно прав: это вызовет только еще одну словесную перепалку.
        - Мы уходим, пап,  - сообщаю я.
        Отец поднимает голову, тяжело уставясь на меня.
        - Счастливчики.
        - Ничего хорошего тебе это не даст,  - выразительно взглядываю я на его быстро убавляющийся «Джеймсон».
        - Задница. Жопа. Сиськи,  - изрекает папаша, однако уже без прежнего энтузиазма.
        - Может, попробуешь изобразить какую-нибудь другую хворь?  - спрашиваю его.  - А то эта уже начинает приедаться.
        - Кажется, у меня еще и кружится голова,  - мрачно говорит он, широко расставляя ладони по столу, словно пытаясь удержать равновесие.
        Я непроизвольно скриплю зубами.
        - А как насчет бешенства?  - предлагаю ему.  - У тебя, должно быть, куда больше на это опыта. Можешь даже взять жидкость для мытья посуды, чтобы изобразить пену у рта.
        А заодно, думаю, и смыть всю ту мерзопакостную дрянь, что извергается из него в последнюю неделю.
        Его покраснелые от постоянных возлияний глаза страдальчески округляются.
        - Вот только с мамой все это не срабатывает,  - напоминаю я.  - Ей совершенно безразлично.
        Я решила не сообщать пока отцу, что куда более небезразличен нашей матушке привлекательный джентльмен азиатской наружности, владеющий ныне магазином, где она работает, и что теперь она частенько исчезает по вечерам и на выходные на свидания, не сообщая другим членам семьи, куда идет. Это наверняка гораздо быстрее привело бы моего папочку в форму, нежели мои нынешние старания, однако я ни за что не заставила бы себя сделаться вестником злого рока. Возможно, когда у меня будет больше доказательств матушкиной неверности, нам с Джо придется устроить насчет этого семейный совет вместе с отцом.
        Игнорируя все мои основные инстинкты, требующие оставить его самого расхлебывать все то, что заварил, я иду к отцу и крепко его обнимаю. Мой отец вообще-то крепкий коренастый мужик, но почему-то сейчас он мне кажется маленьким и каким-то съежившимся.
        - Мы ненадолго,  - говорю ему.  - Прими пока душ, освежись немножко.  - («И попытайся вновь обрести человеческое лицо»,  - добавляю про себя). Шутливо подталкиваю его локтем:  - Слабые духом никогда не завоюют сердце прекрасной дамы.
        - Пшшла ты на хрен,  - получаю в ответ.
        Видя, что у меня вот-вот вырвется из ушей пар и я взорвусь, Карл поспешно сжимает ладонью мои пальцы и тянет меня к выходу.
        - Я ведь чуть его не отдубасила,  - горестно качаю головой уже снаружи.  - С меня бы сталось.
        На улице сразу овевает лицо вечерней свежестью.
        - Значит, говоришь, слабые духом никогда не завою-ют сердце прекрасной дамы?  - с насмешливым взглядом переспрашивает Карл.  - А ко мне этот твой совет тоже относится?
        Глава 32
        Ну вот и Кардифф, столица Уэльса,  - оживленный город-космополит. К тому же это и родина Эвана Дейвида, самое ее сердце - место, где его любовно называют знаменитым сыном родного края. За последние десять лет миллионы фунтов британских стерлингов были вбуханы в эту прежде безнадежно хиреющую местность, чтобы превратить ее в туристический город мирового значения, а также центр всей европейской культуры. Старинные торговые ряды, отстроенные еще в Викторианскую эпоху, а ныне заполненные модными дизайнерскими бутиками, стоят бок о бок с новыми, тянущимися к небу современными жилыми застройками, цены в которых заставят содрогнуться даже обитателей лондонского королевского боро[37 - Боро - административная единица Лондона районного уровня. Кенсингтон и Челси имеет статус королевского боро в память о том, что район Кенсингтон является личным королевским владением.] Кенсингтон и Челси. Сказочный средневековый замок в центре города борется за внимание туристов со здешним музеем, хранящим богатейшую коллекцию импрессионистов - одну из лучших за пределами Парижа.
        Все было ему таким вроде бы знакомым и любимым. И все же с каждым разом, как Эван возвращался домой, родные места казались ему все более далекими и чужими. Вот и теперь - незнакомый доселе указатель направлял его к какой-то очередной скульптуре из нержавейки.
        На этот раз его приезд был приурочен к открытию нового театра Уэльской национальной оперы[38 - Имеется в виду уэльский Миллениум-центр, заложенный в 2002 г., первый этап открытия которого состоялся в ноябре 2004 г., а второй - уже в январе 2009 г.] - здания, предназначенного для поддержки оперного искусства края, а также являющегося домашней сценой для Национальной оперной труппы Уэльса, той самой, что когда-то дала Эвану первую в его сценической жизни ведущую роль. И теперь, когда бы ни возникла у родной труппы надобность в его участии, он гарантированно готов был найти ей место в своем напряженном графике. В какую бы точку мира Эван ни отправился, нигде не принимали его так тепло и сердечно, как в этом городе с его щедрой душой. Его соплеменники-валлийцы уж точно знали толк и в празднествах, и в похвалах!
        Облицованное чудесным валлийским серо-лиловым сланцем, хорошо перекликающимся с окружающим ландшафтом, здание театра с изогнутой нержавеющей кровлей - среди местных ласково прозванное «армадилло»[39 - Жук-броненосец.] - величественно стояло на самом краю новенькой, поражающей взгляд предпортовой застройки в Кардиффской бухте. Оно успело прочно укорениться в валийских сердцах как безусловная гордость нации. Красующийся на фасаде театра стих на валлийском, выполненный шестифутовыми буквами, воспевает художественную правду и вдохновение, рядом, уже на английском, выведено: «В этих камнях поют горизонты»[40 - Надпись над главным входом Миллениум-центра представляет собой две строчки из произведений валлийской поэтессы Гвинет Льюис. На валлийском значится: «Творите истину, как стекло из печи вдохновения».]. Замечательное местечко для выступления, отметил Эван. И весьма удачный момент, чтобы возобновить старые связи.
        Пока Эван обозревал открывшийся вид, Руперт занимался тем, что извлекал из лимузина их многочисленный багаж. Эрин заранее организовала их пребывание в Кардиффе, забронировав апартаменты в пентхаусе одного из жилых зданий, возвышающихся над портовым кварталом. Слегка солоноватый запах моря смешивался здесь с ароматом кофе, струящимся из множества кафешек и баров, что буквально усеяли район бухты.
        Итак, приехал он сюда, чтобы исполнять главную партию в «Травиате» в паре с блистательной Ланой Розиной. И Эван до сих пор так и не удосужился ей позвонить, о чем Руперт сердито бурчал ему всю дорогу от Лондона.
        На сегодня в планах еще значилась целая серия интервью для СМИ, а также неофициальная задушевная беседа на местной радиостанции Би-би-си. На завтра была намечена генеральная репетиция, после чего ожидался еще один сумасшедший день с прессой. Саму оперу должны были дать лишь через пару дней, чтобы голосовым связкам исполнителей выпала хоть небольшая передышка. Эван был вполне готов к тому, что, увидев его после столь долгого перерыва, Лана меньше всего на свете захочет поберечь голос. Эта женщина способна была переговорить всю Британию - да и Италию вкупе. Кто бы сомневался, что ей очень много чего хочется сказать Эвану - причем ему, разумеется, не получится даже вставить слово. Они не виделись и вообще не разговаривали с Ланой аж с последних репетиций «Травиаты». Где же довелось ей с тех пор побывать? Он едва мог припомнить, что она говорила ему на этот счет. Может, в Сан-Франциско? Или в Риме? Или же она выступала в нью-йоркском «Мете»?[41 - Разговорное сокращение для Метрополитен-опера.] Страны и города вообще в последнее время все больше путались у него в голове, к тому же в случае с Ланой - по
крайней мере, у Эвана - в разлуке сердце сильней любить не стало.
        Эван решил, что, разобрав багаж, отправится на пробежку с Джейкобом, который, как и прочие, сопровождал его в поездке. Дело в том, что по прибытии сюда Эван внезапно обнаружил, что давние воспоминания сделались намного острее и напряженнее, и теперь ему требовалось хорошенько, как говорится, «поутюжить мостовые» в надежде задвинуть эти воспоминания в безопасное место. Хотя чем старше он становился, тем это представлялось все сложнее. Разве не противоречило это естественному ходу вещей? Разве с возрастом воспоминания не должны растрачивать былые блеск и яркость, оставаясь в сознании тонкими и призрачными, точно паутина? Для Эвана же, напротив, образы прошлого были слишком ясными и отчетливыми - и чересчур болезненными. Возможно, именно поэтому они и преследовали его так долго. Последний раз, еще до подготовки к «Травиате», он приезжал в Кардифф несколько лет назад - и никто, кроме него, потом не мог понять, почему же так долго и старательно Эван избегал появляться здесь снова.
        В сердцах Эван пнул ботинком недавно выложенную плитку под ногами.
        Дьярмуид тоже, как всегда, прибыл вместе с ним и теперь, негромко насвистывая, споро выгружал из машины свою переносную дорожную кухню. Единственный человек, которого не хватало в окружении Эвана,  - это Ферн. Красивой, немного взбалмошной - и настолько разочаровавшей его Ферн. Он так не позвонил ей - и теперь решил, что не станет этого делать. Эван уже даже занес пальцы над кнопками сотового, однако не смог заставить себя их нажать. У него и без того дел по горло, чтобы усложнять себе жизнь завязыванием каких-то отношений.
        Так он, собственно, и всегда предельно занят. Каков шанс, что у него вообще когда-либо найдется время на поиски будущей жены? Увы, за успех надо платить. И чтобы огромные залы до отказа набивались зрителями, приходится идти на определенные жертвы - видит бог, он это знает как никто другой! Те немногие женщины, что встречались на его пути, совершенно не способны были это оценить. С чего бы на этот раз все было иначе? Ферн вообще существовала за пределами его мира. Как он мог ожидать, что она сумеет понять, чем он живет, чем дышит? Ферн оказалась совершенно несведуща в оперном искусстве - ну полный ноль!  - хотя при знакомстве с оперой и выказала живую неподдельную радость. Абсолютно ничего она не знала и о самом Эване. Так что все, пожалуй, сложилось именно так, как и должно было сложиться.
        - Эван,  - раздался сбоку голос Руперта,  - давай-ка зайдем внутрь. Надо кое-что с тобой обсудить.
        - Иди, я сейчас приду,  - кивнул в ответ Эван своему агенту, менеджеру, своему единственному в мире другу.
        - Смотри горло не застуди,  - бросил через плечо Руперт и направился ко входу.
        Эван еще раз окинул взглядом район бухты. Он постоянно пребывал в окружении людей - и все же в последние месяцы так часто чувствовал себя оторванным от мира. Что с ним такое творится? Неужели эта скорлупа, которую он с таким старанием создавал вокруг себя, все ж таки дала трещину? Конечно, состояла она из довольно хрупкой субстанции, скрепленной страданием и болью, и то, что она не сможет защищать его вечно, пожалуй, было изначально предсказуемо.
        И почему до сих пор ощущение прикосновений Ферн, ее руки, обхватившие Эвана за шею, ее слезы радости, пролитые за него, снова и снова возникали на задворках его сознания, терзая его душу? Может быть, потому, что в те минуты Эвану показалось: настолько искренних переживаний он не наблюдал уже так давно, что затруднялся даже вспомнить. Как оказалось, он ошибся.
        От ветра пощипывало веки, вызывая слезы на глаза. В студеном воздухе носились вечно жалующиеся на что-то чайки, и их надрывные крики болью отзывались в сердце Эвана. У него было все, что только можно получить за деньги,  - так почему же так часто он ощущал пустоту внутри? Как такое могло быть, что, несмотря на миллионы поклонников по всему свету, он оставался вечно одинок?
        Глава 33
        На первоначальные прослушивания по всей стране, помнится, выстроились в очереди более пятидесяти тысяч «талантов», теперь же число искателей славы сократилось до пятидесяти. Если мне не изменяют мои знания математики, это означает, что в финал прошла лишь одна десятая процента. Пугающе малый шанс - который мне каким-то образом удалось урвать. Но когда приходится бороться за свое место с другими сорока девятью не менее одаренными индивидами, кажется, что число конкурентов неимоверно высоко. Между нами царит тяжелая атмосфера совершенно осязаемого нервного напряжения, периодически взрываемая чьим-то резким истерическим смехом.
        Нас всех запихнули в конференц-зал отеля «Савой» на Стрэнде[42 - Центральная улица Лондона, соединяющая центр политической жизни Вестминстер и центр деловой активности Сити.]. Ни разу в жизни я не бывала в столь роскошных стенах! В подобном местечке впору было бы останавливаться Эвану Дейвиду, не страдай он такой невротической боязнью в отношении микробов. Думаю, что я совсем уже оправилась, поскольку вспомнила о нем за сегодня всего лишь в двадцать седьмой раз. Впрочем, сейчас еще только десять утра - еще куча времени, чтобы вконец известись мыслями.
        На сей раз наше ожидание организовано немного более цивильно: нас угостили чаем и шоколадным печеньем - хотя чай подали в хлипких пластиковых стаканчиках, а не в костяном фарфоре, которым, думаю, здесь обыкновенно пользуются. Впрочем, я ничуть не жалуюсь. Даже не представляете, как я счастлива, что смогла так далеко пойти!
        Двое сольных исполнителей привели с собой для поддержки компашки. Мой же дружочек Карл сказал, что не сможет вынести такого напряжения, и обосновался в ожидании меня в «Старбаксе» прямо напротив «Савоя». Будто воочию вижу, как он попивает там латте под хрустящие овсяные флэпджеки! Про себя я решила, что Карл просто боится, что меня вычеркнут из списка, если увидят, что я пришла на прослушивание вместе с ним. Я, конечно, сказала ему, что он мается ерундой, но кто знает - может, он и прав. Всякие странности могут случиться и случаются порой[43 - Здесь героиней немного перефразируется текст песни Ронни Милсапа, популярного (особенно в 70 —80-е гг.) американского кантри-исполнителя и композитора: «If stranger things can happen…»]. Почти все время на нас направлены телекамеры, готовые подловить любого в самый неподходящий момент,  - так что, если до приезда сюда ты еще не нервничал, то теперь уж точно будешь на взводе.
        Я втихаря подглядываю за своими конкурентками, и, если совсем честно, все они выглядят намного, просто несравнимо лучше меня. Они куда лучше одеты, лучше ухожены, лучше подготовлены и, разумеется, гораздо более артистичны. Они моложе, сексапильнее, к тому же, держу пари, половина из них успела переспать с кем-то из жюри. А что - будь я на месте судьи, скажу вам, я бы соблазнилась! Грудей и попок здесь увидишь, пожалуй, не меньше, чем на нудистском пляже. Возможно, это прокатило бы и в моем возрасте, но я, пожалуй, единственная в этом зале, у кого грудь надежно запрятана под рубашку - там, где сердце неистово колотится в ребра, будто норовя выскочить наружу. И вот когда я говорю себе, что сейчас далеко не лучшее время развивать в себе комплекс неполноценности - он уже тут как тут.
        В скором времени ко мне подходит блондинистая красотка-телеведущая, секс-бомба телеэфира Кайра Карсон, обнимает, даже тискает меня в объятиях, обращаясь со мною, точно со своей лучшей подругой, и, поднося ко мне микрофон, задает какие-то совершенно бессмысленные вопросы. С застывшей на лице столь же бессмысленной улыбкой я выдаю ей какой-то банальный вздор: дескать, для меня это огромный шанс, как будто они и сами этого не знают! Кажется, это мучение продлится бесконечно - я уже не соображаю, что она у меня спрашивает и что я несу в ответ. Знаю только, что от такой своей пурги могу проснуться в три часа ночи в холодном поту. Сдается мне, нынешний день вообще еще много лет будет являться в ночных кошмарах. Операторы даже не пытаются скрыть, как их все это утомило, откровенно позевывая и явно мечтая, чтобы поскорей иссякла моя жизнерадостная трескотня и они могли наконец сделать очередной перекус. Все это, вместе взятое,  - сущая пытка. Ждать, ждать и ждать, меряя шагами пол между раем и преисподней.
        Наконец начинается второй тур прослушивания, и команда одинаковых с лица PR-ассистенток разом подхватываются с места и начинают энергично сгонять нас поближе к дверям, дабы препроводить по одному в их святая святых - а если точнее, то в самое львиное логово. Я уже хочу лишь одного: чтобы поскорей подошла моя очередь и все это закончилось (и лучше бы это случилось до того, как я спасую и выйду из игры), и я могла бы побежать к Карлу зализывать раны.
        Долго ли, коротко ли, как говорится,  - какая-то из неотличимых одна от другой стройняшек объявляет мое имя и тут же выводит меня из конференц-зала под хорошо срежиссированные выкрики моих конкуренток. Бьюсь об заклад, все они только и ждут, что я как-то облажаюсь.
        Такое ощущение, будто я иду на эшафот с гильотиной. Всего несколько мгновений, и моя жизнь оборвется, а голова, окровавленная и безжизненная, покатится, подпрыгивая, в корзину для «чуть-чуть недотянувших».
        У меня трясутся колени, ноги чуть не поскальзываются на плюшевом ковре. Мы проходим под роскошными люстрами, сияющими ослепительно ярко, словно тысячи звезд. Мне приходят на ум многие известные люди, наверняка когда-то бывавшие в этом отеле,  - они так же шли по этому же самому ковру. Люди, сумевшие пробиться в суровом мире шоу-бизнеса.
        Наконец моя PR-девица распахивает передо мной двойные стеклянные двери и, пока я никуда не сдернула, заводит меня внутрь.
        - «Лишь вдвоем»,  - объявляет она, и только тут до меня доходит, что мне следовало бы сменить название, поскольку я ведь больше не в составе дуэта.
        В передней части большого, очень просторного помещения сооружена временная сцена. Довольно близко к ней заседает судейский ряд. Вы бы их сразу узнали по разным сезонам телешоу. Тут и поп-импресарио Стивен Коулдвелл, и сидящий с ним бок о бок продюсер нескольких бой-бэндов Джексон, прославившийся поставленным на поток производством «поющих крошек». Еще в жюри сидит Карли Томас, которая один раз смогла возглавить британский чарт, а теперь занимается тем, что пишет мгновенно оказывающиеся на слуху хиты для певиц вроде Кайли или Наташи Бедингфилд.
        - Привет, Ферн,  - говорит Стивен, бросив на меня беглый взгляд, и указывает рукой на сцену:  - Давай, как будешь готова.
        Итак, момент настал. Каким-то непостижимым образом ноги доносят меня до микрофона. Поскольку Карлу играть запретили, я собираюсь петь без аккомпанемента. С дрожащим вдохом набираю полную грудь воздуха и начинаю петь: «Когда я впервые увидела твое лицо…»  - причем с такой безудержной мощью, будто от этого зависит вся моя жизнь. Я закрываю глаза, словно отгораживаясь от судей, и тут же принимаюсь снова терзаться мыслями об Эване, отчего звуки как будто рождаются глубоко в груди, в самом сердце. Время словно остановилось… и все же, не успела я начать, как песня вдруг окончилась. Открыв глаза, вижу, как жюри оживленно переговаривается. Они все шепчутся, кивают, качают головами, я же тихо стою в ожидании, когда же придет конец моим мучениям.
        Наконец Стивен Коулдвелл взглядывает на меня.
        - Спасибо,  - говорит он без всякого выражения.  - Проходишь в следующий тур.
        И если Стивен Коулдвелл сообщил мне об успехе без малейших эмоций, то моя реакция вполне достойна этой вести. Я падаю на сцене на колени, задыхаясь и плача одновременно. Телекамеры тут же выхватывают мое лицо.
        - Спасибо! Спасибо!  - всхлипываю я.
        Тут телевизионная блондинка, красавица Кайра бросается ко мне и крепко обхватывает, помогая подняться на ноги. В полной эйфории мы, хохоча, кружимся, словно в танце. Даже жюри не в силах сдерживать улыбки.
        - Увидимся через неделю на телевидении,  - говорит мне наконец Стивен, и Кайра поскорее уводит меня из зала.
        Преследуемые по пятам командой операторов, мы со всех ног несемся обратно по застеленной плюшевым ковром лестнице и врываемся в конференц-зал, где ждут своего выхода мои конкуренты.
        - Ферн прошла в следующий тур!  - громогласно объявляет Кайра собранным здесь исполнителям, и меня вмиг облепляет радостно ликующая компания. Признаться, окажись я сама в подобном положении, то не уверена, что была бы столь великодушной: разве не означало бы это, что на мою долю осталось одним шансом меньше? И если кто-то из них чувствует нечто подобное, то определенно умеет это скрыть.
        - Мне надо позвонить Карлу,  - спохватываюсь я.  - Срочно позвонить Карлу.
        Трясущимися пальцами я достаю мобильник, нахожу его номер. Карл мгновенно отвечает.
        - Прошла!  - выдыхаю я.  - Я в финале!
        - Щас буду,  - кратко отвечает он и отключается.
        - Поторопись,  - говорю я в никуда.
        Через несколько секунд двери в конференц-зал резко распахиваются, и дорогой, любимый мой дружище, раскрасневшийся от радости, с торжествующей улыбкой бросается ко мне. Меня снова кидает в слезы, и Карл, схватив за талию, высоко поднимает меня и принимается кружить. Я обвиваю его руками за шею.
        - Ты сделала это!  - восклицает он.  - Ты крута!
        - Мы сделали это!  - бормочу я ему в шевелюру.  - Мы, а не я.
        Карл опускает меня на пол, вид у нас обоих изрядно растерянный. Камеры тут же отъезжают от нас, выискивая себе новую жертву.
        - Я так рад за тебя,  - кивает Карл.  - Да что я говорю! О-хре-неть! Я просто на седьмом небе!
        У обоих его возглас вызывает непроизвольный смешок.
        - Интересно, что будет дальше,  - улыбаюсь я.
        Рядом сразу возникает Кайра Карсон.
        - Мои поздравления,  - говорит она, причем куда более сдержанно, нежели под камеры.  - С нетерпением ждем тебя через неделю в нашей студии. За это время у тебя будет курс медиа-тренингов и общение с имидж-консультантом.  - Не сомневаюсь, с этими словами Кайра скосила глаза на Карла.  - Еще готовься заниматься с консультантом по вокалу.
        Каким, интересно, образом я смогу все это успеть? Видно, снова придется отпрашиваться с работы у Господина Кена. Впрочем, тот факт, что я пробилась в финалисты «Минуты славы», наверняка привлечет в паб больше клиентов, желающих нас послушать, и Кену следовало бы расценивать это как своего рода вложение в его бизнес. Надо будет подать ему свою просьбу именно под таким соусом.
        - Я препоручу тебя Мелиссе, она все хорошенько разъяснит.
        Тут же к нам подходит еще одна из «одинаковых с лица» PR-девиц. В руке планшет, улыбка во весь рот.
        - Будет просто здорово!  - в восторге возвещает она.  - В этом сезоне ожидается особый сюрприз!
        Я обращаюсь в слух. В последнее время мне начинают нравиться сюрпризы.
        - К привычному жюри на сей раз присоединится совершенно потрясающий гость!  - объясняет Кайра и с ликованием даже хлопает над головой в ладоши.  - Эван Дейвид! Сам Эван Дейвид!
        И тут мой феерический пузырь, естественно, лопается.
        Глава 34
        С тех пор как Эван в последний раз видел Лану Розину, она, несомненно, стала еще красивее. Блестящие черные волосы крупными завитками ниспадали ей на спину, пунцовые припухлые губы как будто сделались еще выпуклее, чем прежде. А ее соблазнительными формами, туго затянутыми сценическим платьем с пурпурным кожаным корсажем, невозможно было не залюбоваться.
        Партнерша Эвана по сцене, исполнительница главной женской роли, прибыла с заметным опозданием: их самолет продержала в аэропорту Лос-Анджелеса тамошняя служба безопасности - если, конечно, верить ее объяснениям. Может, Лана и являлась самой прельстительной оперной дивой - но она же притом была и самой свое-нравной, вздорной дамочкой.
        Генеральная репетиция прошла с дублершей Ланы в главной роли, поскольку La Diva Assoluta сразу по приезде слегла в постель, сославшись на больное горло и серьезный сбой биоритма из-за смены часового пояса. Эвану даже было интересно, что из этого специально придумано для того, чтобы избежать встречи с ним до премьеры. На звонки его Лана не отвечала, а ее личный помощник всякий раз утверждала, что та не может даже перемолвиться парой слов - разумеется, из-за запрета докторов. Притом Лана прекрасно знала Эвана: она была уверена, что он не отважится к ней заявиться, опасаясь, что горло у нее может болеть из-за настоящей инфекции, а вовсе не надуманной.
        Может, это такой способ надавить на него, поставить в невыгодное положение? Такие штуки были весьма в духе Ланы. Сколько раз уже такое случалось, что она скрывалась от всех до самой премьеры, не желая развеивать совершенно реальные опасения, что придется выкручиваться на сцене без нее. Всю труппу - и в особенности дирижера и хор - это заставляло изрядно попаниковать, однако неизменно в самый последний момент у Ланы чудесным образом все как рукой снимало. Так что Эван давно уже перестал нервничать из-за ее выкрутасов. Умудренный немалым опытом, теперь он взирал на все Ланины перформансы вне сцены, как терпеливый родитель на выходки своего избалованного дитя. Где бы она ни была, Лана требовала повышенного внимания к своей персоне и не мытьем, так катаньем всегда этого добивалась.
        И вот теперь она стояла перед Эваном в гримерной - наглядный образец физической крепости и здоровья. Больное горло, по всей видимости, было забыто до следующего раза, как в том возникнет нужда. Так что дублершу звезды уже в который раз ждало разочарование.
        Лана резко развернулась к Бекки, гримировавшей в этот момент Эвана:
        - Не могла бы ты нас оставить ненадолго?
        Тут же Бекки в свойственной ей манере сочувственно глянула на него и вышла из комнаты, и Эван, едва подавив вздох, поднялся с кресла. Уж Бекки-то знала как никто другой, что не стоит перечить Лане перед самым выступлением. Та и в лучшие-то времена чересчур нервозна, а уж за пару часов до поднятия занавеса вообще напряжена, как жеребец перед скачками, и в два раза чаще пинает все, что попадется под ногу. Понятно, что Бекки совсем не хотелось оказаться у нее на пути.
        Когда они остались в гримерке одни, Лана тронула Эвана за рукав и с намеком на кокетливость опустила веки. Такой образ, однако, темпераментная итальянка подолгу не выдерживала. Эта женщина вообще была слишком горяча и вспыльчива, так что любая мало-мальская искра вскоре приводила к полноценному пожару.
        - Сколько времени прошло,  - молвила она, приникнув в объятия Эвана.
        Он поцеловал ее в щеку, потом в другую, и тогда Лана подняла голову и прильнула к его рту своими мягкими, пытливыми губами. В душе у Эвана шевельнулись былые чувства. Любил ли он ее когда-нибудь? Трудно сказать. Их любовная связь всегда была стремительной, невероятно страстной - но с каждым разом все более полной какого-то враждебного отторжения. Могли ли они вообще поддерживать хоть какие ни на есть, но нормальные человеческие отношения? Впрочем, выяснять это сейчас Эван был совсем не расположен. Отстранив от себя Лану, он спросил:
        - Ну как, готова к сегодняшнему выходу?
        - Разумеется,  - тряхнула она своими роскошными волосами.
        Нынешняя постановка «Травиаты» полностью повторяла ту, где они вместе играли несколько сезонов назад в Париже - с полными аншлагами и с дифирамбами в прессе. Те же французские режиссеры, с которыми они работали в тот раз, прибыли в Кардифф ставить этот спектакль в новом театре. Из-за договоренности с Ланой все основные приготовления и репетиции прошли еще несколько недель назад, после чего она улетела исполнять другие свои контракты. Надо сказать, она частенько пользовалась привилегией уехать куда-то по своим делам, что свидетельствовало об особом статусе дивы. Конечно, совместная репетиция с Ланой перед самой премьерой совсем бы не помешала, однако они с Эваном настолько безупречно знали роль, что могли, если придется, исполнить свои партии в глубоком сне.
        В этой постановке использовался современный антураж, в котором тема «Травиаты»  - падшей женщины - символизировала на злобу дня всеобщую одержимость славой. И Эван не мог не отметить иронию ситуации: перед ним стояла женщина, певица, провозглашенная кумиром века, знаменитость среди знаменитостей, которая играла другую женщину, Виолетту Валери, отказавшуюся от гедонического образа жизни ради истинной любви. «А настоящая Лана, интересно, способна была бы на такую жертву?»  - задавался вопросом Эван. Да уж едва ли. Она любила украшать собою обложки журналов и получала явное удовольствие, встречая свои фото в колонках со сплетнями; с папарацци, преследующими каждый ее шаг, она заигрывала столь же часто, сколь и кричала о своем к ним отвращении. Некогда ее фото побывало на передней обложке американской версии Vogue, а изображения Ланы, где она представала с головы до пят затянутой в черную кожу, изображая напарницу гангстера, висели на рекламных щитах по всему Нью-Йорку, «раскручивая» предстоящие ее гастроли в этом городе. Никому и в голову никогда бы не пришло связывать Лану Розину со стыдливой
Виолеттой Валери!
        Что с нею будет, спрашивал себя Эван, когда она состарится, а публика, в свою очередь, пресытится ею - что, в сущности, неизбежно,  - найдя ей более молодую и свежую замену? Это неминуемо должно случиться - вопрос только во времени. А у Ланы нет ни малейшего иммунитета к изменчивости славы - как, впрочем, нет и у него. Ее альбом наиболее популярных оперных арий несколько лет лидировал в чарте классики и считался самым быстро продаваемым диском со времен феноменального успеха пластинок Марии Каллас. Но чего бы ни удалось Лане достичь, ей этого казалось недостаточно. Ее остро задевали нападки критиков, говоривших, что она разменяла свой талант на «кожаные брючки и лучшую десятку». Его партнерша по сцене так и не научилась нормально переносить отдельные выпады в ее адрес - хотя это, в сущности, тяжело воспринималось всеми их собратьями по ремеслу. Эвану уже сейчас было ясно, что на Лану надвигается серьезнейшая опасность: когда ее необычайной красоты голос начнет меркнуть, она станет попросту ничем. Хотя, как бы то ни было, им обоим посчастливилось удивительно долго удерживаться на самом пике однажды
выбранной для восхождения горы.
        А как сам-то он относится к своей так называемой звездности? Достигнув такого успеха, о котором не смел и мечтать,  - готов ли он по-прежнему отдавать частицу себя всякому человеку из толпы? Долго ли еще захочется ему всецело принадлежать той публике, которая, собственно, его и сделала тем, кто он есть? И откуда в жизни обычных людей возникает такая всепоглощающая пустота, которую им требуется поскорее заполнить пошлыми слухами о жизни знаменитостей?
        В нынешние времена довольно легко снискать себе славу, либо облачаясь в слишком откровенные наряды, либо взяв в любовники какого-нибудь женатого футболиста, либо же выступив на одном из этих омерзительных субботних талант-шоу, на которых сейчас все будто помешались. Эван уже горько сожалел, что позволил Руперту уболтать себя прийти на «Минуту славы». Мысль об этом страшила его, пожалуй, не меньше, нежели перспектива сегодняшнего выступления с Ланой.
        - Знаешь, я все так же люблю тебя,  - задушевно мурлыкнула она.
        Возникла неловкая пауза, поскольку Эван совершенно не представлял, что ей ответить.
        - Мог бы сказать, что тоже меня любишь,  - подсказала Лана.
        Сегодня он играл Альфреда Жермона - воздыхателя Виолетты, страдающего от безнадежной любви. Поклонника, упорно добивающегося своей возлюбленной - той женщины, что желанна очень многим мужчинам; той женщины, что, несмотря на все его старания, до конца остается для него недоступной. Текст оперы исключительно насыщен эмоционально, развязка трагична.
        - Я сегодня тебе это сотни раз еще скажу,  - обещает он Лане.
        «Какая досада, что горло у нашей дивы не проболело чуть подольше»,  - подумалось ему. Он бы, конечно же, предпочел петь слова любви кому-нибудь другому, а не Лане.
        Глава 35
        Я влетаю через автоматически открывающиеся двери в больницу и бегу всю дорогу до детского отделения. После десятка дежурных вопросов охраны меня наконец пропускают внутрь. Сейчас пройти в детское отделение - все равно что пробраться в Форт Нокс, и, мне кажется, это наглядно показывает, в сколь печальные времена мы живем. Наверно, если бы я умудрилась сделать это в духе Джеймса Бонда и спуститься на веревке по зданию больницы - попасть туда оказалось бы куда как проще. Я вконец запыхалась, преодолевая этот запутанный лабиринт коридоров.
        Звонок от Джо раздался, когда мы с Карлом еще решали, будет ли уместно в свете новых фактов отпраздновать мой успех. Мой друг пытался рассуждать об этом философски, но для меня, говоря откровенно, присутствие в судействе Эвана Дейвида не снилось и в самых страшных снах,  - и что бы там Карл ни говорил, ничто не могло убедить меня в обратном. Но едва позвонил Джо и срывающимся голосом сказал, что Нейтана снова упекли в больницу, все мысли о славе, богатстве и о чем бы то ни было еще мигом выветрились из головы. Карл заплатил таксисту, чтобы меня отвезли туда вдвое быстрее обычного, после чего уже в который раз отправился к Господину Кену сообщить, что я малость припозднюсь. Надо думать, Кен тайно по мне сохнет, иначе уже давно бы вышиб меня с работы.
        У Нейтана регулярно случается подобный приступ астмы. Когда он был поменьше, такое происходило раз-два, иногда даже три раза в месяц, и, наверно, нам пора было бы к этому привыкнуть. Но астма - болезнь очень коварная, поскольку с ней легко впасть в ложное ощущение, будто ты надежно от нее защищен. И когда уже думаешь, что более-менее все держишь под контролем, она имеет привычку вдруг взять да и кольнуть исподтишка. Нейтан у нас уже давно не попадал в больницу, поэтому новость прозвучала как гром среди ясного неба. Все в нашей семье пытаются игнорировать тот факт, что на сегодня астма по-прежнему остается самым ненасытным детоубийцей в Соединенном Королевстве. А мой племяш порой просто не говорит нам, что чувствует себя хуже, поскольку терпеть не может ложиться в больницу и не хочет разлучаться с друзьями. Как все ж таки жестоко, когда ребенок в столь нежном возрасте вынужден бороться с подобными заморочками! У меня за него частенько сердце кровью обливается.
        Наконец вижу Джо с Нейтаном в самом конце отделения - койка мальчика оказалась рядом с Тигрой шестифутового роста. Голова Нейтана возвышается на горке подушек, к носу подсоединены кислородные трубки, на губах синева. Неутешительный знак. Из пальца у него как раз берут на анализ кровь, чтобы определить уровень гемоглобина, и над мальчиком колдует добродушная и толстозадая медсестра с Ямайки. Закончив брать пробы, она легонько пожимает Нейтану ручку со словами:
        - Все у тебя славненько, мой сладкий.
        Джо с видимым облегчением обмякает на стуле.
        Чмокнув Нейтана в лоб, я спрашиваю сразу обоих:
        - Так и что случилось-то?
        Тяжело, с присвистом дыша, племяш силится что-то сказать, но тут же бросает свои попытки и просто лежит, измученно глядя на меня.
        Я быстро целую в щеку брата, и он расстроенно мотает головой:
        - Отпустил, называется, к другу на день рожденья. Дал с собой все лекарства, тщательно проинструктировал…
        Да, Джо постоянно вынужден это делать.
        - Должно быть, что-то съел там с аллергенными добавками или еще что-то, запустившее процесс.  - Он с удрученной усмешкой взглядывает на Нейтана.  - Хотя он и не сознается.
        Сын в ответ выдавливает слабую улыбку. Даже от резких запахов Нейтан может начать дышать как паровоз. И, кстати, здесь, в палате, заметно попахивает дешевой дезинфекцией - едва ли это пойдет ему на пользу.
        - Может, он просто перевозбудился. В общем, как бы то ни было, когда он спросил, где его ингалятор и маска, эта глупая тетка настолько зашебутилась с двумя десятками детишек, что не смогла вспомнить, куда их засунула,  - в недоумении закатывает глаза Джо.  - Хорошо хоть, у нее хватило ума вызвать «Скорую», когда мой парнишка стал вдруг на глазах принимать странный оттенок. Как потом оказалось, его «пыхалка» угодила в мусорное ведро вместе с бумажными тарелками. Только меня не спрашивай, как такое случилось! Эта дура до сих пор до смерти напугана.
        - Да уж могу представить.
        Естественно, напугана! Люди зачастую недооценивают всю серьезность астмы. Неужто она не понимала, что, если Нейтану не удастся задышать, он может просто умереть? Было бы очень памятное завершение праздника по случаю дня рождения ее сына!
        Я ужасно сочувствую Джо. Ему постоянно приходится балансировать между желанием никуда не отпускать Нейтана без собственного надзора и риском доверить здоровье своего малыша тому, кто не вполне владеет ситуацией. Порой он просто околачивается возле сына в гостях, отчего тот начинает чувствовать себя каким-то недоумком. А потому, что бы Джо ни предпринял, все будет не слава богу.
        Я тяжело опускаюсь рядом с братом на пластиковый стул. Вид у Джо бледный и измученный. Он устало потирает пальцами лоб.
        - Когда ж мы наконец сможем из этого выкарабкаться-то?  - чуть не со слезами спрашивает брат.  - Не хочу, чтобы у Нейтана всю жизнь это висело на шее.
        - Я поправлюсь, пап,  - выдыхает с кровати мой отважный племяш.
        - Конечно же, поправишься!  - с неестественной оживленностью восклицаю я, мягко похлопывая его по руке.  - У вас у обоих все будет отлично!
        И уже в который раз я мечтаю о том, чтобы выиграть миллион фунтов и вытащить наконец своих родных из их жуткой квартиры и вообще вывезти из лондонской сырости.
        - Ты, кстати, тоже выглядишь как выжатый лимон,  - с типично братской заботой замечает Джо.
        - У меня же сегодня было последнее прослушивание в «Минуту славы»,  - напоминаю я ему и тут же ощущаю, как по телу прокатывается накопленная за день усталость.
        - Вот черт, сеструха! Я ж совсем забыл!
        - Да уж думаю, тебе много чего приходится держать в голове, окромя моей никчемной погони за славой.
        Мы одновременно бросаем тревожный взгляд на нашего мальчика.
        - Ну так и что? Как все прошло?
        - Отлично,  - осторожно отвечаю я.  - Я прошла в следующий тур, то есть на телешоу.
        - Ого, класс!  - восторженно восклицает Джо.  - Слышь, Нейтан? Твоя тетушка скоро станет звездой!
        В знак одобрения племяш обессиленно приподнимает большие пальцы. Это говорит мне, насколько ему худо, поскольку иначе он бы прыгал и скакал от счастья по всему отделению. Я в ответ тоже выставляю большой палец.
        - До звезды мне еще трубить и трубить,  - охлаждаю я их радость.  - К тому же есть и не самая лучшая новость. В жюри будет сидеть тот мужик, у которого я только что работала.
        - Если не ошибаюсь, обычно знакомство с членом жюри расценивается как преимущество.
        - Ну да, мужик, которого я обидела, да еще и оставила в трудный момент.
        - Ничего себе, когда только успела!
        - Так что я бы не сказала, что это дает мне огромное преимущество.
        - Надо было с ним хоть переспать,  - еле слышно, чтобы не донеслось до Нейтана, говорит Джо.
        Признаться, такая мысль мне уже в голову являлась.
        - Вот чего мне уж точно не следовало делать - так это врать ему насчет моих отлучек с работы. Он и представить не может, что я имею тайные поползновения сделаться певицей. Когда он мне сказал, что у меня хороший голос, я лишь со смехом отмахнулась. Ну как я скажу великому Эвану Дейвиду, что я предполагаю выдержать испытание перед такими же, как он!  - Да, больше всего мне сейчас хочется заползти в какую-нибудь подходящую нору и никогда больше оттуда не вылезать.  - Он же выпадет в осадок, увидев меня там на сцене. Или я выпаду.
        - Вот вечно ты все в жизни усложняешь!
        - А то я сама этого не знаю.
        - Почему бы тебе просто не взять да и не выйти за Карла?
        - За Карла?  - издаю я смешок.  - Да потому что он ни разу меня замуж и не звал.
        - Это лишь потому, что он прекрасно знает, что ты скажешь «нет».
        Я мотаю головой.
        - Карл ни за что не захочет, чтобы его связывали по рукам и ногам какие-то стандартные договоренности и обязательства. Ему нравится смахивать на бунтаря-рок-н-ролльщика. Может, он и не откусывает головы летучим мышам[44 - Намек на Оззи Осборна, про которого ходит легенда, что на концерте в 1982 г. он, дабы подзадорить публику, откусил голову живой летучей мыши. Сам музыкант утверждал, что принял ее за резиновый муляж.], но в нем по-прежнему силен свободный дух.
        - Сама знаешь, сестренка, ерунда все это. Никакой Карл не свободный - и никогда таким не будет. Он же душой и телом безнадежно предан тебе.
        - Я тоже ему предана,  - уверенно говорю я,  - но только как сестра. С Карлом я не смогла бы стать слабой и податливой. Между нами совершенно не такие отношения.
        - Что-то мне не кажется, что сам Карл думает так же. Если б ты предложила ему обручальное кольцо, пару вихрастых детишек и дом где-нибудь за городом, он бы мигом забил на свою рокерскую жизнь.
        - Может, перестанем обсуждать мои сложные взаимоотношения?  - отрезаю я и выразительно взглядываю на часы:  - Когда же наконец явятся наши проштрафившиеся родители?
        Может, увидев своего любимого внучка в таком состоянии, они наконец образумятся? Все прочие способы вправить им мозги, похоже, провалились.
        Джо резко мрачнеет.
        - Я пытался дозвониться маме, но дома ее нет, а мобильник она с собой никогда не носит. А если и берет, то забывает включить эту чертову штуку. Она единственный человек, кого я знаю, которому на два года вполне хватает десяти фунтов.
        - Поверить не могу,  - шумно вздыхаю я со злостью.  - Хотела бы я знать, куда она все время смывается!
        Мне ужасно неприятно думать, что мама сваливает на отца всю вину за их развалившийся брак, в то время как сама погуливает с другим.
        - А папа вообще не захотел приезжать,  - продолжает Джо, в точности повторяя мой сердитый вздох.  - Себялюбивый мерзавец. Больницы он, видите ли, не любит!
        - Чудное высказывание от человека, который старается сам как можно скорее туда попасть.
        Вот доберусь до дома - выскажу ему все, что о нем думаю. Не выбирая выражений. Он у меня получит на орехи!
        - Надо будет отказаться от той работы, на которую я подписался на будущую неделю,  - говорит мне Джо.  - Я же не могу оставить Нейтана, когда он так плох.
        - Придется оставить. Нейтану подают стероиды, и к понедельнику будет как огурчик. Вот увидишь!  - Мы всякий раз изумляемся, как быстро удается Нейтану оправляться после таких ужасных приступов. И все очень надеемся, что так будет и потом, когда он станет старше.  - К тому же я за ним присмотрю. Я же обещала.
        - Как ты теперь за ним присмотришь, когда прошла отбор в «Минуту славы»? Тебе надо полностью на этом сконцентрироваться, Ферн. Может, это твой самый большой в жизни шанс!
        - А может, и самое большое несчастье,  - напоминаю я.  - Шансы-то тут явно не в мою пользу.
        - Кто-то же должен там победить. Я бы предпочел, чтобы это была ты.
        - В общем, я успею. Если Нейтану будет достаточно хорошо, чтобы днем пойти в школу, я отлично со всем управлюсь.
        - Ну если ты так уверена…  - неохотно соглашается Джо.
        - Конечно, уверена!
        Уж брата я никак не могу подвести - я же ему обещала.
        В целом я чувствую невероятную, вселенскую усталость. Порой мне кажется, будто я пытаюсь жонглировать слишком большим числом мячиков сразу, и однажды они вдруг все посыпятся мне на голову, а я останусь впустую молотить руками по воздуху. Впрочем, до той поры буду как-то со всем справляться. Пока что у меня это получалось.
        Глава 36
        Шло первое действие. Декорации к спектаклю были броские, современные. Глянцевые черно-белые фотографии в двенадцать футов высотой составляли задник сцены, на фоне которого ярко выделялась Лана в образе Виолетты, принимавшей перед своими многочисленными сценическими поклонниками разные томные позы в стиле Vogue.
        Вечеринка была в самом разгаре, то и дело слышалась беззаботная болтовня и звон бокалов. Хористы, рассевшиеся на ярко-розовых и оранжевых диванах, выделялись яркостью нарядов. Эван подозревал, что лишь половина из них были способны на выдающуюся игру; большинство же слишком рассчитывает, что их блистательная La Diva вывезет все действие на себе.
        Лана с черными распущенными волосами, в платье с откровенным красным кожаным корсажем держалась в центре сцены. Публика слушала как завороженная. Эван в роли Альфредо был одет в черный костюм от Армани и белую сорочку, каждой мельчайшей своей черточкой являя изысканного аристократа. Как он и обещал Лане в гримерной, он признавался Виолетте в вечной, бессмертной любви, несмотря на то, что сама девушка уже была в шаге от смерти.
        Сюжет «Травиаты» довольно прост и держится на избитой жизненной истине. Юноша встречает девушку. Юноша пытается увлечь собой эту девушку. Юноша понятия не имеет, что девушка уже одной ногой в могиле. Их разлучает отец юноши, вмешиваясь в ситуацию из самых лучших побуждений. Юноша пребывает в уверенности, что в их разлуке виновата девушка. Потом юноша и девушка вновь воссоединяются. И юноша узнает всю правду, как раз когда девушка уже готова покинуть сей бренный мир. Сплошь и рядом такое случается у самых обыкновенных людей!
        Однако в этот вечер по неведомой причине эмоциональная нагрузка его партии проникала в душу Эвана глубже, чем когда-либо прежде. Когда он обращался к Лане, держа ее в объятиях, в глазах его стояли слезы. Выразительный и сочный итальянский стих разливался по залу, когда Альфредо велеречиво признавался, что любит Виолетту с того самого мгновения, как впервые ее увидел:
        Я трепетал от пламенной любви,
        которой не знавал еще ни разу,
        от той любви, что для меня явилась вдруг
        бесценным средоточьем, сердцем мирозданья.
        На что Лана, глядя ему в лицо, в ответ пела:
        Найду ль я в себе силы и отваги на настоящую, бессмертную любовь?
        Ни одному еще мужчине в мире не довелось влюбить меня в себя.
        О наслаждение, неведомое прежде! Любить и быть любимой!
        Любить и быть любимым… Неужто он и дальше пойдет по жизни, так и не изведав, что значит любить и быть любимым? Внезапно это показалось Эвану чересчур горькой и безрадостной перспективой.
        Лана между тем вырвалась из его объятий, и Эвана неожиданно потрясло осознание того, что он жаждет вновь осязать тепло ее тела.
        Могу ль я пренебречь такой любовью ради пустых забав и суеты?
        Эван и сам в последнее время чуть не каждый день задавал себе такой вопрос. За долгие годы он изрядно зачерствел сердцем, сдерживая себя всякий раз, когда появлялся шанс отбросить прочь всякую осторожность и влюбиться с головой. Как он, далеко ходить не надо, обошелся с Ферн? Просто чудовищно! Эта женщина, как ни одна другая, сумела полностью овладеть его мыслями, а он взял и так легко упустил ее. Он всегда слишком сдерживал свои чувства. Всегда слишком себя оберегал.
        - Так давай же вкусим ее наслаждений,  - призывала Лана, крепко сжимая его кисти.  - Любовь - быстротечная, сиюминутная радость. Это дивный и хрупкий цветок, что, распустившись, уже увядает…
        Эван, как никто другой, знал, что любовь и вправду порой всего лишь быстротечное наслаждение, которое могут вырвать у тебя в любой момент. Так стоит ли рисковать нарваться на мучения, чтобы познать это блаженство? Эвану уже однажды довелось испытать потерю, и он не хотел когда-либо снова изведать это страшное чувство. Потому-то он и отдавал всего себя оперной сцене, всецело вкладывая душу в свои выступления, за что его теперь превозносили по всему земному шару. Просто его любовь не ведала иного выхода, а ей необходимо было куда-то излиться.
        И внезапно это показалось Эвану достойным скорей безмерной жалости, а отнюдь не восхищения.
        Глава 37
        Акт третий. Черно-белые декорации. С балами и вечеринками покончено. Все вокруг серое и гнетущее. Больничная постель Виолетты стоит посредине сцены. В ожидании смерти она предстает в чисто белой ночной сорочке - без малейшей косметики, без пышных нарядов, без прежнего блеска.
        Сегодняшнее выступление вымотало Эвана. С этими бесконечными речами о любви и страстном томлении у него впервые в жизни возникло ощущение, что он обнажил на сцене свою встревоженную душу. И публика упивалась ею, жадно вбирая все, что от него исходило, оставляя его опустошенным и подавленным. Для Эвана это оказалось перформансом всей его жизни. Его душа прорвалась наконец наружу и раскрылась, распласталась всем на обозрение.
        Лана, игравшая мучительно страдающую Виолетту, превзошла саму себя, изображая, как та отчаянно цепляется за любовь, когда жизнь вот-вот ее покинет. Они с Ланой больше не были парой оперных звезд с баснословными гонорарами, поющими кем только не перепетые партии,  - они обратились в два сердца, напрямую говорившие друг с другом. Как никогда прежде, их души стремились поведать друг другу свои чувства. Атмосфера на сцене накалилась невероятно, о зрителях давно было забыто. Как мог он так долго игнорировать исключительные достоинства этой женщины! Как мог, слепец, не видеть, сколь сильно она его любит!
        На сцене это был самый последний шанс парочки примириться, прежде чем Виолетта оставит этот мир. Альфредо глубоко раскаивается в том, как сомневался он в любви Виолетты, и влюбленные вновь принимаются мечтать о счастливом будущем, прекрасно при этом зная, что девушке отпущен чрезвычайно короткий срок. Это совершенно душераздирающая сцена, идущая разительным контрастом к изображению веселой жизнерадостной вечеринки в самом начале оперы. Именитые друзья Виолетты давно ее покинули, гедонический, полный удовольствий образ жизни, к которому она склонялась прежде, больше не способен ее поддержать.
        Умирая, она умоляет Альфредо, чтобы остаток своих дней он не прожил в одиночестве.
        Коли случится, что младая дева,
        в самом расцвете юных лет своих,
        тебе отдаст неопытное сердце —
        женись на ней,  —
        просит Виолетта и, откидываясь на постели, отходит в мир иной.
        Когда упал занавес, зал зашелся овациями. Зрители как один повскакивали с мест.
        Не в силах сдержаться, Эван уже в открытую рыдал. По щекам Ланы тоже безудержно катились слезы.
        - Я бы не хотела сегодня провести ночь в одиночестве,  - тихо молвила она ему.
        Эван в молчаливом согласии кивнул. Он и сам ни за что бы не хотел снова остаться наедине с собой.
        Занавес поднялся, и они вдвоем, покинув ложе Виолетты, вышли на авансцену и склонились в глубоком благодарственном поклоне. Оба дрожали от обуревавших их эмоций, и Эван даже не представлял, как вообще сумел дотянуть до конца спектакля. Его давние раны разом вскрылись и теперь болезненно кровоточили. В каком-то смысле для него это был глубокий облегчительный катарсис. В то же время это заставило его осознать, что в его жизни еще очень много нерешенных вопросов.
        Как и в случае с «Травиатой», где героиня в финале умирает (как это часто случается в оперных спектаклях), в опере это обычно делается с эффектным позированием, красивым мощным голосом и с разливами фальшивой крови. Кончина героини величественна и прекрасна. И крайне потрясающа.
        Но Эван-то знал, что в реальной жизни все не так. В реальной жизни все бывает совершенно иначе…
        Глава 38
        Они уехали из театра в лимузине Эвана, преследуемые пестрой тучей папарацци на скутерах, и, по взаимному согласию, направились прямиком в отель, где остановилась Лана, вместо того чтобы петлять по городу в надежде избавиться от нежеланного эскорта.
        Когда они подкатили к ее помпезному пятизвездочному отелю - к этому виднеющемуся издалека архитектурному великолепию, возвышающемуся над Кардиффской бухтой,  - то у входа их поджидала другая толпа репортеров, принявшихся торопливо щелкать фотоаппаратами, пока Эван с Ланой выбирались из машины, ослепляя певцов множеством вспышек.
        Руперт предупреждал его об этом, когда Эван известил своего агента, что не вернется к себе в апартаменты до утра. Их позднее свидание, несомненно, будет завтра размазано по всему очередному номеру журнала Hello! однако, пережив за сегодняшний вечер столько сильных эмоций, Эван пришел к мысли, что его это больше нисколько не волнует. Не будет же он и дальше жить как монах, чтобы только избегать колонок сплетен! Он был нормальным, полнокровным мужчиной, здоровым самцом, если на то пошло, и временами просто не мог себя вести как-то иначе.
        Наутро, когда страсти улеглись, утвердившееся с годами здравомыслие вновь напомнило о себе, и Эван сам подивился тому, что сделал. Он потянулся к лампе у изголовья кровати и, мгновение поколебавшись, все же ее выключил. Свет струился в комнату через балконное окно, резкими контрастами являя взору нанятый Ланой роскошный номер в пентхаусе. Кругом царил безупречный порядок, ничто не выдавало их бурной страстной ночи. Боковой столик, который их угораздило опрокинуть, стоял на прежнем месте. Одежда, что разлеталась по всему полу, когда они с Ланой в неистовстве друг друга раздевали, теперь была аккуратно сложена на диване в углу. Точнее, его вещи были сложены - ее одежды уже как не бывало. Так же, как не бывало и ее владелицы. Место рядом с ним на огромнейшей кровати было хоть и помято, но совершенно пусто. Из ванной не доносилось звуков льющейся воды, которые могли бы указывать, что Лана, проснувшись, пошла принять душ.
        Голова у Эвана спросонья тупо ныла, и он не мог это списать на последствия алкоголя. Лана, может, и опустошила добрую половину бутылки болланже, но он, как всегда, обошелся лишь минеральной водой. Бывают привычки, которые держатся крепче других.
        Эван приподнялся на локте.
        - Лана?  - позвал он.
        Не получив ответа, он заставил себя выбраться из постели. Все тело отчаянно болело. После двух своих выступлений в роли любовника - на сцене и после - Эван чувствовал себя так, будто пробежал одну за другой с десяток марафонских дистанций. В постели Лана была такой же требовательной и ненасытной, как и во всех прочих сферах своей жизни. Эван с кривой усмешкой тряхнул головой. Эта женщина ничего не могла делать абы как!
        Может, ему не помешало бы заглянуть в этом отеле в спа-салон, распарить косточки, поплавать в бассейне, чтобы вода вернула жизнь в его разбитое тело. Но тут же он представил, сколько еще других людей будут плавать с ним в одной воде, и мигом передумал. При том безумном графике, что ему предстоял в ближайшее время, он никак не мог рисковать подцепить какую-нибудь инфекцию.
        Воспользовавшись одним из пушистых «казенных» халатов в номере Ланы, Эван сунулся в ванную, предположив, что она может скрываться там.
        - Лана?  - снова позвал он.
        Какой только любви и каких обязательств они не наобещали друг другу минувшей ночью в упоении страсти и безудержном потоке чувств! Вполне возможно, Лана сегодня тоже, по зрелом размышлении, передумала.
        Однако и в этом выложенном белой плиткой замкнутом пространстве Ланы не оказалось.
        В гостиной Эван нашел на стеклянном кофейном столике свежевыжатый сок и фрукты. Вытянувшись на кожаном, персикового цвета диване, он не торопясь подкрепился яблоком, пытаясь вычислить, куда могла деваться его «заглавная дама». Возможно, когда она наконец появится, они могли бы провести вдвоем весь этот день - или хотя бы вместе позавтракать. Эван понятия не имел о ее планах, но в них уж точно не входило каких-либо прогулок по Уэльсу. По крайней мере, не в этот, так характерный для Ланы, мимолетный визит.
        Затем Эван заметил сложенную записку, на которой неестественно размашистым почерком, который мог принадлежать лишь одному на свете человеку, было выведено его имя. Развернув, пробежал глазами послание.
        «Чао, милый!  - прочитал он вслух.  - Было весьма занятно! Попозже позвоню. Лана».
        Эван вздохнул. Ну что же. По крайней мере, внизу письма был запечатлен поцелуй. Реальная Лана Розина всегда претендовала на нечто гораздо большее, нежели ее сценический персонаж Виолетта. И Лана ни за что и никогда не откажется от своего нездорового образа жизни крупной знаменитости ради настоящего чувства. Так чего стоят все ее пламенные уверения в любви в пылу их ночной страсти! Вместо того чтобы увидеться с Эваном наутро, она усвистала задравши хвост. Как будто их совместная игра - что на сцене, что в жизни - бывает лишь на один вечер.
        Мобильник его обнаружился на столе. Эван взял его в руки и позвонил Руперту.
        - Привет, Руперт.
        - Она что, не спустила с тебя шкуру?
        - Не совсем,  - вяло усмехнулся Эван.  - Можешь прислать за мной машину?
        - Прямо сейчас? Не вопрос!  - В голосе агента явно сквозило облегчение.  - Нам кучу всего надо обсудить. Давешняя премьера была просто всплеск гениальности! Ты был великолепен. Сногсшибателен! Сплошь блестящие рецензии!
        - Хорошо, приятно слышать.
        Интересно, а от Ланы он дождется когда столь же пылких отзывов?
        - Также очень много пересудов насчет тебя и La Diva.
        - Уже не так приятно.  - Эван испустил глубокий вздох.
        - Ладно, увидимся через пару минут. Можем обсудить, что нам с этим делать.
        - Только я не сразу поеду к себе,  - предупредил Эван.  - Мне сперва надо кое с чем разобраться.
        - А ты не хочешь посвятить своего агента, что собираешься делать?
        - Нет.
        Повисла пауза, после чего Руперт осторожно спросил:
        - Ты не хочешь поведать своему лучшему другу, что намерен предпринять?
        Эван беспокойно провел рукой по волосам. Ну как ему это объяснить? С чего начать? У него сейчас всколыхнулись такие чувства, которых он и себе-то не мог объяснить, а потому решил, что даже и не будет пытаться донести их до Руперта.
        - То, что следовало бы сделать уже очень, очень давно,  - уклончиво ответил он.
        Глава 39
        Блестящий черный лимузин Эвана Дейвида с трудом пробирался по тесным для него улочкам с крохотными типовыми домиками маленькой шахтерской деревушки Лланголет. Селение как будто разительно изменилось с тех пор, как Эван видел его в последний раз. Впрочем, впечатление могло быть и обманчиво.
        Эван быстро прикинул в уме: он не приезжал сюда уже больше двадцати лет. И не то чтобы он не хотел здесь побывать - просто ему никак было не заставить себя предпринять эту поездку.
        Нынешним утром солнце до обидного коротко блеснуло над Кардиффской бухтой, и теперь, когда Эван спустился в долину, над деревней и бегущей рядом речкой Тафф висел густой туман. Посыпалась нескончаемая морось, и Эвана охватила зябкая дрожь, несмотря на то, что обогреватель в машине вовсю обдувал салон. Фрэнк, его водитель, весь раскраснелся и, судя по его виду, изнывал от жары. Как только Эван согреется, то сразу велит тому убавить температуру.
        Ухоженные «бээмвэшки» и «Мерседесы», так часто встречающиеся в Кардиффе, здесь, всего в часе езды от города, уступили место лохматым ржавым «Фордам» и «Воксхоллам». Блестящие стеклом и хромом здания сменились старенькими ветхими викторианскими домами с безупречно аккуратными тюлевыми занавесочками на окнах, но при этом с немилосердно облезающими рамами. Единственный здешний клуб оказался заколочен досками, лавка на углу закрыта, а на улицах было пустынно, если не считать нескольких шелудивых, недовольно порыкивающих псов. Склоны близлежащих холмов до сих пор были покрыты шрамами давно заброшенных рудников.
        Здесь Эван родился. И здесь все было наполнено воспоминаниями, которые он силился от себя отогнать. Некогда являвшая собой тесную общину потомственных рудокопов и их семей, эта деревенька уютно расположилась в долине близ здешних копей и высящихся насыпей отвальных пород. Семья Эвана была как все шахтерские семьи. Его отец, Герайнт, с подростковых лет пошел зарабатывать себе на жизнь, надрывая спину в черном пыльном стволе шахты, чего, собственно, все вокруг от него и ожидали. Это был нелегкий, сопряженный с огромной опасностью труд - но таков был их привычный жизненный уклад. Как и его приятели-горняки, Герайнт день-деньской вкалывал на руднике и три раза в неделю, вечерами, пел в мужском шахтерском хоре. И хотя он, как все, каждый божий день давился на работе едкой угольной пылью, его могучий голос неизменно звучал чисто и проникновенно, заставляя утирать слезы женскую половину селения. Это, пожалуй, было единственное, что отличало Герайнта от прочих коллег. Его талант в округе весьма почитали, и Лланголетский мужской шахтерский хор был востребован на всех местных концертах. Встречаясь с отцом
на улице, мужчины непременно снимали шапку, с благоговением говоря друг другу: «Герайнт Дейвид идет. У него голос!»
        Мать Эвана, Меган, сидела дома, пекла, как казалось в детстве, восхитительные булочки и целыми днями занималась глажкой. Вечерами дом наполнялся ритмичным постукиванием ее спиц (мать вязала игрушки для детишек из бедных семей) под записи Энрико Карузо и тогдашней оперной звезды Марио Ланца - это было задолго до того, как начал блистать Паваротти. Благодаря этим пластинкам Эван впервые проникся богатым, глубоким и совершенно непривычным звучанием оперы. Как и отец, он полюбил эту музыку и впервые рискнул, подпевая старым скрипучим записям, опробовать собственный голос. Папа же научил его нутром ощущать ноты. Все вокруг говорили, что мальчику суждено стать «яблоком от яблони»  - мол, чего удивительного, это же сын Герайнта Дейвида! Он был полной папиной копией - от самой макушки с копной темных густых волос и вплоть до отцовской способности превращать любой незамысловатый напев в поистине божественное пение. В их доме всегда царила радость. Эван и его сестра Гленис были единственными детьми, произведенными на свет счастливой четой…
        - Останови-ка здесь, Фрэнк,  - велел Эван водителю, когда лимузин проезжал мимо его старого родного дома на Томас-стрит.
        Здесь уже давно жила другая семья. Входная дверь, окрашенная уже в иной цвет, отважно вспыхивала густым багрянцем на фоне бледно-серых стен. К фасаду крепилась спутниковая тарелка. Но во всем прочем за годы мало что изменилось. С тяжелым вздохом Эван откинулся назад на сиденье.
        Гленис была его старшей сестрой. В отличие от многих девчонок, плаксивых трусишек и вредин, его сестра была настоящим сорванцом - крепким, здоровым и полным жизни. Этим именем, означающим «чистая и непорочная», ее нарекли в честь бабушки, маминой мамы. Будучи двумя годами старше Эвана, Гленис вечно нарывалась на неприятности, то лазая по деревьям, то падая в реку, то возвращаясь домой с чернущим от угольной пыли лицом после игр на терриконе, что было категорически запрещено. Отец постоянно вдалбливал детям, сколь опасно там ходить.
        А еще сестра научила Эвана играть в регби, ловить в речке пескарей, показала кое-какие секреты армрестлинга. На летних каникулах они целыми днями бродили по лесам и полям. Гленис то и дело находила ветки, на которых можно было качаться, как на качелях, учила брата искусству плести из ромашек венки и ловить лягушек. Она знала, где найти наилучшие птичьи гнезда и в какое время ходят местные поезда, чтобы можно было поиграть на рельсах, считая, что это относительно безопасно. Когда Дэй Дженкинс взял манеру задирать Эвана после уроков, Гленис быстро поколотила его обидчика. Матушка всегда горько сетовала, когда после прогулок по окрестностям все дочкины платья с рюшечками попадали домой грязные и в репьях.
        Если не считать ежегодных поездок на каникулы в Тенби или на остров Англси - в те довольно редкие моменты, когда отец мог позволить себе вольный стиль одежды с закатанными штанинами и засученными до локтя рукавами и когда детям разрешалось отъедаться мороженым, пока не заболеют,  - в целом в их жизни не происходило ничего примечательного.
        Но вот в один из серых, хмурых зимних дней всему этому пришел конец.
        У отца тогда были репетиции к ближайшему концерту в местном сельском клубе, и Эван напросился, чтобы его взяли с собой. Почти с самого утра над всей долиной повисла нескончаемая морось, означавшая, что на улицу его играть не выпустят и Эван вынужден будет весь остаток дня бесцельно слоняться по дому. Единственное, что могло бы как-то развлечь мальчика,  - это если отец все-таки позволил бы пойти с ним на репетицию. После долгих упрашиваний и уговоров папа наконец смягчился и дал свое разрешение, но лишь при условии, что Гленис отправится с ними, чтобы присмотреть за братом. Сам Эван считал, что за ним уже нет нужды присматривать, однако не стал оспаривать отцовское решение. Рис Уильямс тоже собирался пойти в клуб, как и еще горстка детишек, которым удалось уломать отцов взять их с собой.
        Вопреки обыкновению Гленис совсем не горела желанием туда идти. Ей хотелось остаться дома и играть с куклами. Эван не понимал, что на нее нашло - ведь ей всегда нравилось слушать, как отец поет. Всякий раз, когда папа выступал, ее лицо светилось невыразимым восторгом. Последовали новые уговоры и убалтывания, и наконец сестра сдалась - и то лишь под угрозой тяжелой маминой руки и после настойчивого повеления приглядеть за младшим братом. Эван радостно кинулся надевать куртку, а на Гленис мать подпоясала длинный дождевик, в то время как папа, в ожидании их, уже нетерпеливо переминался у порога. Брат с сестрой оба знали, что отец только делает вид, будто не желает брать их с собой. На самом деле он очень гордился своими детьми и порой даже уговаривал Эвана попеть перед другими их хористами, чтобы те могли оценить, как развивается его голос.
        Гленис нога за ногу плелась по Томас-стрит, ворча всю дорогу. В знак протеста она взяла с собой бледную косоглазую куклу по имени Молли, которую с какой-то неистовостью прижимала к себе - что вообще на Гленис было не похоже. Обычно, когда они вместе шли в школу или обратно, то вовсю распевали самые популярные песни. Больше всего они любили The Beatles, а потому нередко окрестности оглашались напевами I Want to Hold Your Hand, Can’t Buy Me Love или She Loves You. Пол Маккартни был у сестры любимым из битлов. Она даже мечтала, что, когда вырастет, выйдет за него замуж. Гленис всегда была оптимисткой и на редкость жизнерадостной девчонкой - несмотря на безнадежно тоскливое, мрачное небо, чаще всего выпадавшее на долю их деревни.
        Вот и в тот день погода не заладилась, с утра холмы окутались беспросветными тучами. Мелкий неустанный дождь просачивался сквозь одежду, мокрые волосы прилипали к голове - и казалось, они целую вечность тащились к клубу, то и дело подгоняемые хмурым отцом.
        Их сельский клуб, как игрушечка, примостился у подножия огромной, точно гора, насыпи отвальных пород, для населения деревни являвшей весьма удручающую подробность пейзажа.
        Оставив их в самом конце зала и велев хорошо себя вести, отец присоединился к своим друзьям-хористам на сцене. Всякий раз, как папа прибывал на репетицию, настроение у всего хора заметно улучшалось. Приятели-горняки обнимали отца, похлопывая по спине, как будто не виделись с ним чуть ли не месяц, хотя Эван прекрасно знал, что еще вчера они работали бок о бок.
        Гленис помогла своему совершенно никчемному восьмилетнему брату снять куртку, поприглаживала его непослушные волосы, пытаясь придать им какое-то подобие прически, и наконец отвела его к ряду стульев, уже выставленных в зале в ожидании предстоящего вечером концерта. Друзья Эвана уже все собрались, тоже придя послушать своих отцов: и Рис Уильямс, и Дилан Хьюз, и Идрис Эдвардс, чей папа из-за невероятно могучих бицепсов прослыл в округе как Арвель-Окорок.
        - Можно я посижу со всеми?  - шепнул Эван сестре, и Гленис презрительно скользнула взглядом по неровному ряду мальчишек, уже нетерпеливо дергающихся на своих стульях.  - Ну пожалуйста, Гленис!
        За сегодняшний день он успел выпросить у сестры уже много разных уступок и прекрасно знал, что за все ему придется отплатить. Может, сестра опять заставит его умыкнуть кота миссис Джонс, чтобы она могла покатать в своей кукольной колясочке этого шипящего и плюющегося от ярости зверя.
        Когда Эван скользнул на свободное место рядом с Рисом и они в знак приветствия толкнули друг друга локтями, со сцены уже вовсю разливалось «Над топью Тредегара»[45 - Ar ben Waun Tredegar (англ.: On Top of Tredegar Moor)  - валлийская народная песня.]. Сочный отцовский тенор словно парил над другими голосами, глаза его были обращены к небу.
        В клубе было жарко, и Эван стянул с себя ярко-красный шерстяной свитер, любовно вывязанный для него матерью. Это была его любимая одежка, хотя Эван в ней и жарился, точно в парнике. Мальчик сложил его на спинке стула, как научила его Гленис, потом попытался, опять без малейшего успеха, пригладить волосы. Сестра недовольно одернула его, пихнув под ребра.
        Хор между тем распевно завел «Улетишь ли, черный дрозд?»[46 - A Ei Di’r Deryn Du? (англ.: Will You Go Blackbird?)  - валлийская народная песня.], и Эван с приятелями стали перешептываться через весь ряд. У мальчишек, полдня просидевших в четырех стенах, нерастраченная энергия, понятно, била ключом. Гленис уже впала в восторженное оцепенение, с благоговением глядя на отца. На лице ее светилось счастье, и в этот момент она выглядела в точности как в евангельской сценке на минувшем Рождестве, где Гленис играла ангела. Сам Эван и рад бы полностью сосредоточиться на музыке, но это у него никак не получалось, поскольку Рис болтал с ним без умолку.
        - Эван, глянь!  - Приятель раскрыл ладонь, показав горсть новеньких блестящих шариков. Он ссыпал их в руку Эвану, выбрав для этого не самый подходящий момент, и когда пение стихло, шарики с шумом покатились по полу, рассеявшись где-то под стульями.
        В мгновение ока Герайнт Дейвид сбежал со сцены, резко сдернул Эвана со стула и безо всяких церемоний оттащил униженного перед друзьями мальчика в самый конец зала. Там отец усадил Эвана на последний ряд, возле двери.
        - Если не можешь нормально себя вести, будешь сидеть на задах в одиночку,  - сердито сказал он.  - Еще одна дурацкая проделка - и сестра отведет тебя домой.
        - Но папа!  - попытался Эван отстоять свою невиновность.  - Это же не я…
        Однако не успел он договорить, помещение тряхнуло от оглушительного взрыва. Эван развернулся и вытянул шею, глядя в окно.
        - На шахте рвануло,  - сказал кто-то с тревогой в голосе, и несколько хористов, опрокидывая в спешке пюпитры, спрыгнули со сцены и устремились к дверям.
        Послышался низкий раскатистый звук, словно над самыми головами летел реактивный самолет, и Эван различил голос отца, громко крикнувшего:
        - Быстро все отсюда!
        В дверях между тем образовалась такая дикая свалка, что последовать его приказу было попросту невозможно.
        Рев за окном усилился, и Эван, изумленно раскрыв рот, увидел, как огромный крутящийся валун влетел в окно, сбив с ног сразу двух, оказавшихся у него на пути, хористов - мистера Вауна и мистера Бойса. Тут же все вокруг почернело, и на них обрушилась стена жидкой глины, кусков сланца и грязи. Шестисотфутовая гора породного отвала возле шахты, что годами тихо стояла на краю деревни, тронулась с места и с сокрушительной скоростью съехала в долину, подмяв под себя их крошечный клуб.
        Все вокруг знали, как рискованно селиться рядом с огромным терриконом или находиться в опасной близости к надшахтным постройкам,  - но все это являлось частью давно привычного пейзажа, который они наблюдали каждый день. Нетвердо держащиеся фрагменты высящихся близ деревни черных масс регулярно сползали вниз, оседая своим безмерным весом,  - но такова была плата за возможность работать в общине рудокопов, и никто даже представить себе не мог, сколь катастрофическими могут быть последствия смещения всей этой гигантской махины и с какой легкостью это может вдруг начаться.
        Когда рев прекратился, припомнил Эван, повисла мертвая, сверхъестественная тишина: не слышалось ни шума с дороги, ни отдаленного пения птиц. Идрис Эдвардс каким-то образом очутился рядом с ним, причем голова его была вывернута под странным углом, а из носа струилась темная кровь. Оба они были наполовину завалены ужасной вонючей глиной. Эван попытался растрясти приятеля, но Идрис оставался неподвижен, даже несмотря на то, что по его ногам текла ледяная черная вода - и это было действительно жутко.
        - Давай, давай, пойдем,  - услышал он у самого уха.
        Это оказался Дилан Хьюз - выглядел он как контуженый, в сплошь изорванной спереди рубашке. Мать бы его убила, увидев в таком состоянии!
        Эван кое-как выкарабкался из-под стула, уговаривая Идриса последовать за ним, но тот по-прежнему не шевелился. В другой стороне зала Эван увидел торчащий из грязи, запачканный рукав своего красного свитера. С трудом туда пробравшись, мальчик вытянул его из черной массы. Вещь была безнадежно испорчена. Просто до неузнаваемости. Уж надерет ему мать за это задницу! И все ж таки он поднял свитер и прижал к себе. Меган Дейвид поистине творила чудеса своими спицами - может, ей удастся как-то его починить?
        Нигде Эван не видел ни папы, ни Гленис. Из глины там и сям торчали погнутые и поломанные пюпитры, и Арвель-Окорок с перепачканным и кровоточащим лицом голыми руками, точно одержимый, разрывал черную грязь. Все мужчины, что стояли на сцене рядом с папой, куда-то поисчезали.
        - Пап!  - выкрикнул Эван.  - Ты где?
        - Иди отсюда!  - заорал ему Арвель.
        - А как же папа?  - дрожащим голосом спросил Эван.  - Как же Гленис?
        Они же только что тут были! Куда они могли деваться? Неужели ушли, ничего ему не сказав? Или же он так озорничал, что отец решил оставить его здесь? Эван уже готов был расплакаться.
        Потом он заметил брошенную прямо в глинистой жиже поломанную куклу Молли и понял, что это скверный знак. Гленис ни за что бы сама не рассталась со своей любимой игрушкой.
        - Шуруй отсюда!  - как ненормальный завопил Арвель.  - Иди давай, живо! Зови на помощь!
        Дилан Хьюз дернул Эвана за руку, пополз вперед - и тут же принялся разгребать кучу грязи и угольных отходов, которыми перебило почти все окна клуба и теперь перекрывало выход. Эван даже не видел двери. А еще не видел ни одного из своих приятелей - даже Риса Уильямса, который был его лучшим другом и они везде ходили вместе.
        - Я не могу уйти без Риса,  - выдохнул он, закашлявшись от раздражавшей горло пыли.
        - Его нет,  - отрезал Дилан, и в тот момент Эван решил, что Дилан имеет в виду, будто Рис уже ушел.
        Его друг ужасно разозлится, узнав, что Эван ушел без него с Диланом,  - это вообще было бы очень странно.
        Прямо над ними, наверху строения, еще осталось неповрежденное окно, и Дилан стал карабкаться к нему, а добравшись, стал бить ногами стекло.
        - Ты чего делаешь?  - офонарел Эван.
        - Я пойду домой, к маме. Она решит, что надо делать,  - решительно сказал Дилан. От разгребания угля руки и коленки у него были черны и ободраны в кровь.  - Здесь я не останусь.
        Казалось, это вполне разумный план, хотя папа, конечно, страшно рассердится, что Дилан разбил одно из совсем немногих окон, уцелевших после схода террикона. Впрочем, Эван очень надеялся, что его не станут тоже в этом винить.
        Глава 40
        Лимузин плавно вырулил на Стэкпол-стрит, и Эван велел водителю еще больше сбавить ход. На том месте, где некогда стоял их сельский клуб, теперь была устроена детская площадка. В плотном ряду одинаковых домиков по-прежнему зияла брешь, оставленная тем роковым сходом отвальных пород, который снес заодно и несколько строений, разметав по земле кирпичную кладку, точно жалкие спички. Так что теперь улица выглядела, точно застывший в ужасе рот с выбитыми передними зубами. В том самом месте, где произошла трагедия, ныне зеленел небольшой, любовно ухоженный садик. На аккуратной медной табличке сообщалось, что то давнее несчастье унесло жизни пятидесяти шахтеров, в том числе двадцати участников Лланголетского мужского хора и их пятерых детей. Эван печально провел пальцами по холодному металлу. Среди них были его отец, Герайнт Дейвид, и любимая сестрица Гленис.
        Ярко-желтые нарциссы упрямо покачивались на холодном ветру, поникая головками от тяжести дождевой влаги. Сам принц Уэльский посетил здесь поминальную службу и собственноручно посадил дерево. Эвана Дейвида, к его неослабному стыду, на церемонии не было. Он был слишком зол, слишком раздосадован и слишком возмущен, чтобы мямлить там какие-то банальности заезжим высокопоставленным особам, которые и понятия не имеют, как пострадала вся их община.
        Шумное веселье детей, теперь играющих на весело разрисованных качелях и на горке, показалось ему здесь совершенно неуместным - ибо тогда, после той трагедии, на селение опустился тяжелый покров тишины.
        Подавшись вперед, Эван попросил Фрэнка:
        - Давай заедем на кладбище.
        В тот роковой день Дилан помог Эвану выбраться через окно, и первым потрясением для мальчика было вдохнуть свежего воздуха после висевшей в клубе душной пылевой завесы. Эван до сих пор помнил, с какой жадностью втягивал его в себя, наполняя легкие.
        Вторым потрясением явилось то, что их деревенского клуба больше не существовало: он полностью исчез из виду, уничтоженный сланцево-глинистой массой сползшего террикона. Верхушка его сейчас выглядела так, будто там недавно взорвался вулкан, оставив после себя кратер наподобие тех, что Эван вполне мог бы представить на Луне, но уж никак не в их тихой безмятежной деревеньке.
        Позднее выяснилось, что после трех дней непрерывного дождя свыше миллиона тонн угольных отбросов размякли, разрыхлились и, стронутые с места подземным взрывом в руднике, двинулись своим трагическим путем. Мельчайшая искра от врубовой машины воспламенила огромное скопление газа, случившееся там из-за поломки в системе шахтной вентиляции. Той самой поломки, на которую Герайнт Дейвид уже не один год жаловался своему бригадиру и о которой каждый вечер недовольно ворчал, возвращаясь домой с этих адских глубин.
        Когда Эван с Диланом, протолкнувшись сквозь окно, вылезли наконец наружу, на место уже прибыла группа шахтеров, только-только выбравшихся из забоя,  - черных от угольной пыли и до сих пор пошатывающихся от удара взрывной волны. Поняв, что их товарищи оказались погребены под сползшим отвалом, мужчины не медля принялись разгребать гигантскую черную кучу, принесшую с собой все, что только попадалось ей на пути: обломки деревьев, кирпичи, даже помятые машины. Сложив свой изодранный свитер и оставив на стене, Эван тоже кинулся голыми руками разрывать угольную массу, пытаясь добраться до сестры, пока не пришел полицейский и не оторвал его, отчаянно брыкающегося, от кучи.
        - Там мой папа,  - дергался у него в руках Эван,  - там сестра.
        - Пойдем отсюда, сынок,  - тихо сказал ему полицейский.  - Ты уже ничем не сможешь им помочь.
        Несколько хористов, черные от грязи с головы до пят, стояли и плакали. От отца и от Гленис не было и следа.
        Спустя несколько мгновений, прямо в домашних шлепанцах, на ходу поправляя на голове платок, примчалась мать. Непонятно зачем она прихватила с собой все, какие были в доме, полотенца. Увидев сына, она кинулась к нему и порывисто прижала к себе.
        - А где Гленис?  - тут же встряхнула она его за плечи.  - Где твоя сестра?
        - Не знаю,  - ответил Эван, уже опасаясь самого худшего.
        - Где твой отец?
        Не дожидаясь ответа, мама оставила его стоять, а сама, отталкивая всех, кто пытался было ее остановить, устремилась к угольной куче. К ней присоединились и другие матери. Среди них Эван увидел маму Идриса Эдвардса, и ему очень не хотелось сообщать ей то, что он знал. Женщины пальцами растаскивали, расковыривали грязь и глину, разбивая руки в кровь, а он, всеми забытый, стоял в стороне рядом со своим спасителем Диланом, совершенно не зная, что делать.
        Спустя час, а может, и больше, полицейский вытащил наверх через окно его отца. Руки и ноги у него безвольно свисали, как у куклы Молли, он весь был в ссадинах и кровоподтеках, в грязной и драной одежде, со слипшимися с глиной волосами. Папу положили на землю, и полицейский накрыл его простыней. Эвану тогда это показалось странным: как же папа сможет все видеть своими глазами?
        После этого Меган уже не могла стоять без поддержки. Ее трясло как в лихорадке, колени бессильно подгибались под тяжестью тела, и женщина едва ли не висела на миссис Эдвардс. Когда стемнело, его мать уговорили покинуть это место, а один из санитаров приехавшей «Скорой» обмыл и перевязал ей ободранные руки, превратившиеся в сплошные кровоточащие раны.
        Она отвела Эвана домой, но забыла дать ему что-нибудь поесть. Он самостоятельно отмылся, вытершись жесткой застиранной фланелью, поскольку ни одного полотенца в доме не осталось,  - мать же все это время кричала и плакала перед очагом, издавая ужасный, пронзительный вой, какого Эван никогда в жизни не слышал и ни за что не хотел бы услышать когда-либо еще. Потом он в полном молчании, не представляя, что сказать, сел рядом с мамой в пижаме. Уже поздним вечером, оставив перепуганного Эвана одного, мать ушла с полицейским в маленькую баптистскую часовню и несколько часов ожидала своей очереди, чтобы исполнить свой жуткий долг по поиску дочери среди завернутых в покрывала трупов. Наконец Гленис была найдена…
        Фрэнк плавно огибал на своем лимузине тесные повороты, продвигаясь к деревенскому кладбищу - несоразмерно крупному для столь небольшой общины. Их авто неторопливо вкатилось на парковочную площадку перед деревянной клепаной дверью потемневшей за столько лет часовни.
        - Я ненадолго,  - бросил Эван водителю.
        Лицо пожилого шофера обеспокоенно сморщилось.
        - Могу пойти с вами, шеф.
        Но Эван замотал головой:
        - Я предпочитаю побыть один.
        - Там, в багажнике, есть зонт, давайте я вам достану.
        Дождь и впрямь заметно усилился, тяжело падая с мрачного серого неба.
        - Благодарю,  - отозвался Эван,  - но мне и так хорошо.
        Ему хотелось ощутить этот дождь непокрытой головой. Хотелось почувствовать, как он просачивается сквозь его до смешного здесь нелепое кашемировое пальто. Подобный визит уж точно не стоило бы предпринимать в радостном сиянии летнего солнца.
        Оставив позади лимузин, Эван двинулся вверх по крутой тропе, идущей через кладбище. Старые могильные камни стояли как попало, некоторые даже повалились, все заросло высокой травой. Требующие ремонта надгробия были повязаны желто-черными лентами, очень похожими на те, которыми огораживают место преступления в американских полицейских боевиках. Это было, конечно, безобразие, и кто-то должен был этим озаботиться. В сравнении со старым кладбищем мемориальный сад на вершине холма выглядел на удивление новеньким и ухоженным. Об этих могилах никто не забывал. Ряды строгих белых камней резко выделялись на фоне унылого пейзажа - последние коварные терриконы уже много лет назад были разровнены под давлением общественности. После той трагедии была устроена одна общая погребальная служба, и плач от нее разносился по всей долине к окрестным селениям.
        Меган Дейвид, только что получившая своего мужа и дочь после их погребения под оползнем, вынуждена была снова предать их земле. От этого тягостного испытания она так никогда и не оправилась. Едва ли не за одну ночь ее волосы совершенно поседели. Без всякой на то логики она винила в обрушившейся трагедии себя: дескать, ей не следовало отпускать детей на ту злополучную репетицию и надо было найти хороший предлог оставить мужа дома. Но Эван-то знал, что на самом деле мать тут совсем ни при чем - это целиком и полностью его вина.
        После того несчастья уже ничто не вернулось в прежнюю колею.
        Вместо того чтобы тихо и мирно оплакивать погибших, община выступила против шахтного начальства, которое она винила в случившемся: управляющие игнорировали постоянные тревоги рудокопов насчет проблем с вентиляцией в забое.
        Мать Эвана никогда уже больше не вязала вечерами, и тот испорченный красный свитер оказался ее последним изделием. Так она его и не починила. И больше никогда не пекла мама свои восхитительные булочки. И подолгу не замечала на мебели пыль. И больше не звучали удивительные пластинки с оперными записями. Единственное, что слышалось теперь в доме,  - так это тиканье часов.
        Тогда не принято было устраивать психологические беседы, и невозможно было как-то выговориться или выплакать свое горе. Ты должен был просто зажать свои чувства в себе, закрыть от всех, понадежнее упрятать. С Эваном никто не заговаривал на улице. Никто не встречал его радостными приветствиями. От него отворачивались, как будто он был слишком отвратителен, чтобы на него смотреть. С того дня он больше никогда не играл с Диланом Хьюзом. Сталкиваясь в школе, они с неловкостью глядели друг на друга, и Эван всякий раз гадал, испытывает ли его бывший приятель то же чувство вины, что и он, сумев выжить тогда, когда столько людей погибло. Он ходил с матерью в часовню, они вместе читали молитвы и слушали псалмы. И хотя никто об этом не заикался, но каждый в их деревне сознавал, что община потеряла самые сильные и чистые певческие голоса. Из Лланголетского мужского хора выжили только пятеро, и после случившегося несчастья они никогда уже не пели. Сам Эван тоже не мог петь псалмы и гимны, даже если бы и захотел: от них у него в горле застревал тугой комок, и он не мог выдавить ни слова.
        Его мать уже ничто на свете, казалось, не интересовало. Когда его прежде высокие учебные достижения стали потихоньку съезжать, она нисколько его за это не журила, хотя отец бы точно устроил разнос. Невыполнение домашних заданий теперь оставалось безнаказанным. Эван мог неделями ходить с немытой шеей, а его мать этого даже не замечала. Дэй Дженкинз перестал его задирать, хотя рядом уже не было Гленис, чтобы за него вступиться. И больше уже по дороге в школу Эван не распевал битловских песен…
        Эван медленно шел вдоль рядов надгробий, читая надписи на могильных камнях. Сколько же до боли знакомых там имен! Вот Рис Уильямс, его лучший друг; вот Идрис Эдвардс. Вот Мерфин Дейвис, исключительный бегун, неизменно получавший медали на всех спортивных состязаниях в школе. Вот Хивел Оуэн, который своими дурацкими остротами и кривлянием умел рассмешить весь класс. Прирожденный артист из него бы вышел. Как же рано погасли их короткие жизни!
        За детскими могилами вытянулись длинными шеренгами надгробия шахтеров, погибших под землей. Эван искренне надеялся, что теперь-то они получили в подземных чертогах какое-то успокоение.
        Наконец он добрался до могилы своего отца и горячо любимой сестры, положил ладонь на мраморное надгробие. Для него Гленис осталась навсегда такой же юной. Довольно трудно было осознать, что отец был моложе его, Эвана, когда погиб. Спустя какое-то время к ним присоединилась и мать, Меган Дейвид. Похоронив ее рядом с остальными близкими, Эван поставил ей могильный камень, очень надеясь, что сделал все как надо. Тогда, на похороны Меган, он в последний раз приезжал в родную деревню. Потеряв мужа и дочь, его мать больше уже не обрела желания жить и просто отбывала отпущенное ей время, тихо угасая. Да и кто бы мог такое пережить! С того дня, как она похоронила тех, кого так любила, Меган ходила как неживая.
        Эван окинул взглядом величественную панораму долины, как и тогда, окутанной туманом, маленькие, горделиво выступающие из дымки дома - и его душу сжало скорбной печалью. В одиннадцать лет, намучившись за три года от того, как еженощно плачет мать, притом что в шкафчике в ванной у нее полным-полно было нераспечатанных антидепрессантов; от того, что, ворочаясь без сна в постели, он больше всего на свете желал лежать в земле вместе с папой и Гленис,  - однажды Эван попытался по своему разумению как-то взбодрить маму, когда та слегла с ужасной головной болью. Ему хотелось вернуть в дом хотя бы толику былого счастья. Не в силах больше терпеть давящую тишину, Эван встал в гостиной и запел «О чистая душа!»  - любимую песню матери. За долгие месяцы вынужденного молчания что-то произошло с его голосом, и теперь из уст подростка разливался красивый и сочный, совершенно отцовский тембр. Тут же Меган Дейвид слетела к нему по лестнице, в бешенстве схватила и принялась неистово лупить по голове, крича:
        - Никогда больше так не делай, Эван! Слышишь, никогда!
        А затем, рыдая, повалилась на пол.
        Спустя месяц, избегая смотреть ему в глаза, мать, ни с кем не советуясь, отослала Эвана в Оксфорд, в школу, специализирующуюся по музыкальной части. Это оказалось достаточно далеко, чтобы он не мог часто приезжать домой. Притом что ему столько времени вообще не разрешалось дома петь, Эван до сих пор дивился, как ему удалось попасть в одно из самых престижных музыкальных заведений. Наверное, папа и Гленис по-прежнему оберегали его и знали, что его нужно забрать подальше из этого ужасного места. Тогда-то он и осознал, что в случившемся вовсе нет его вины.
        Эван мог понять мамины душевные муки, но за всю жизнь ему так и не удалось их вытеснить или сгладить. Почему она не сумела найти утешение в единственном выжившем сыне? Меган никогда не радовалась его успеху, никогда не смотрела его выступления по телевизору, никогда не слушала его в записях. Ее страшно смущала его знаменитость, и Эван перестал ездить домой, чтобы не видеть ее страданий. Он понял, что для матери его голос всегда будет звучать в точности как отцовский, и ничем на свете он не сможет облегчить ей эту боль. Эван так никогда и не смог найти с ней общий язык, и мать умерла, оставив между ними массу недосказанностей и невыясненных вопросов. Много других матерей безвременно сошли в могилу к своим мужьям и детям, и от осознания этого разрывалось сердце. У надгробия семьи Дэйвид всегда лежали свежие цветы: матери Риса Эдвардса регулярно поступали с его счета деньги, чтобы она поддерживала там тот же порядок, что и на могиле своих близких. Это хоть немного да успокаивало его совесть.
        В селении не было ни одного человека, кого бы каким-то образом не затронула та трагедия. Многие из его друзей отправились работать на шахту, которая уже успела отравить им жизнь, украв у них отцов, дядьёв и братьев. Каждый день, как бы им ни было не по себе, они спускались во мрак забоя. Они женились на местных девушках и обустраивали свою семейную жизнь, взращивая новое поколение селян-шахтеров. У Эвана же все сложилось иначе. Он был одним из очень немногих мальчишек, которым посчастливилось избежать такой судьбы. И если деньги и слава являются мерилами успеха, то Эван уже почти достиг величия. Из той школы в Оксфорде он впоследствии перешел в музыкальный колледж учиться оперному искусству, а затем поступил в Брайтонскую консерваторию, где весьма преуспел на выбранном поприще, окончив ее лучшим студентом в своем выпуске. В считаные месяцы ему удалось выступить перед большой публикой, совершив поистине сенсационный дебют и выиграв на глазах у миллионов телезрителей международный конкурс «Кардиффские голоса». Тут же с ним подписал контракт один из крупнейших импресарио Руперт Доусон, и певческая
карьера Эвана устремилась ввысь, полная выступлений по всему миру. После блистательного дебюта в нью-йоркском Метрополитен-опера ему была обеспечена обширная хвалебная статья на первой полосе The New York Times, что расценивалось как беспрецедентная почесть.
        Эван с готовностью упал в объятия небывалого успеха и никогда не вспоминал о своей маленькой шахтерской деревушке, что когда-то едва не поглотила его навсегда. Теперь во всем мире его уважали, перед ним всячески заискивали и исполняли его прихоти. И все же прошлое оставило на нем свою отметину. Эван не хотел жениться на деревенской девушке, как, впрочем, ни на одной из девушек, которыми ему доводилось увлечься за все эти годы - если, конечно, можно так охарактеризовать его довольно редкие и случайные свидания. Эван тщательно избегал, говоря языком психологов, любой эмоциональной включенности, желая оставаться в одиночестве, в стороне от любовных переживаний.
        Наклонившись к могиле, где была погребена его раздавленная горем мать, его сильный и талантливый отец, от которого он унаследовал свой божественный голос, и его юная красавица-сестра, Эван поднял безупречно белый цветок и задумчиво смял в ладони нежные лепестки. Если ему случится однажды встретить ту, с которой он вновь захочет петь битловские песни - к примеру, кого-то вроде Ферн,  - неужели ее так же безжалостно вырвет у него жестокий рок? Разве сможет он когда-нибудь держать в руках собственное дитя и не дрожать от страха при мысли, что способно уготовить ему будущее? От одной этой мысли Эвана пробирал озноб. Однако какой смысл был в его существовании, в его успехах и достижениях, если всему этому он мог порадоваться только в одиночку? Эвану крайне нелегко было это признать, но он уже устал таиться в своей раковине, всегда оставаясь совершенно один. Может, как раз настало время набраться смелости и разделить свое бытие с кем-то еще?
        Вот только он слишком хорошо знал, что потеря кого-то горячо любимого может разрушить всю жизнь человека, погрузив его в невыносимый мрак отчаяния, лишающий способности что-либо делать - ну разве что на самом примитивном уровне. Неужели он сумел бы рискнуть снова кого-либо так сильно полюбить? Готов ли он поставить на кон все, что с таким трудом наработал за свою жизнь? Возведя вокруг себя непроницаемую защитную оболочку, Эван теперь желал лишь одного: чтобы кто-то вошел в его жизнь, проткнув эту защиту и освободив его. И тогда с его помощью Эван, без сомнений, сможет вырваться на волю и вернуться в реальный мир.
        Эван поднял глаза к небу и заплакал. Это селение, и эта трагедия, и эта страшная потеря до сих пор сидели у него в крови, болезненно перекатываясь по жилам. И вся его жизнь проходила в неустанных попытках прогнать от себя темноту. Именно поэтому ему всегда нужны были светлые и просторные апартаменты с большими комнатами. Именно поэтому он требовал, чтобы окна не закрывались никакими шторами. Именно поэтому от шума самолетного двигателя его душу остро пронизывало страхом. Именно поэтому он старательно поддерживал свое здоровье горстями разных витаминов и соблюдал строгий режим постоянных тренировок. И именно поэтому, оставаясь ночью один, Эван до сих пор спал при включенном свете.
        Глава 41
        - Вы кто?
        Резко крутанувшись вокруг оси, я вижу в дверях на кухню своего папочку, озадаченно скребущего в затылке.
        - Что?
        - Кто вы?  - вновь спрашивает он.  - Что я тут делаю?
        Несмотря на то, что мой сжавшийся на нервах желудок решил, что есть мы нынче не хотим, я все же налегаю на хлопья.
        - Некогда мне, пап, с тобой тут развлекаться,  - поднимаю я ладонь.  - Сегодня у меня очень важный день. Сегодня первый тур на телеконкурсе «Минута славы», и мне надо хорошенько собраться с мыслями.
        - Скажите свое имя,  - говорит отец, точно под гипнозом.  - Я с вами знаком? Война уже закончилась?
        Ясно, у папы с головой совсем беда.
        - Что на сей раз?  - раздраженно опускаю я миску.  - Мнимая амнезия? Теперь ты это подхватил? С синдромом Туретта, значится, не прокатило?
        В последнее время мой солидных лет родитель в подобном случае посылает меня куда подальше, однако сегодня этого не происходит.
        - Где я?  - вопрошает он, изумленно озирая кухню.
        - Ой, бога ради, давай-ка завязывай.
        Недолго думая, я топаю в гостиную, к компьютеру, и едва он загружается, открываю интернет-историю.
        А, ну да! Папочка побывал на разных информационных сайтах по болезни Альцгеймера. Так что, предположив амнезию, я была не так уж далека от истины. Но, похоже, отец рассчитывает, что «альцгеймер» вызовет больше сострадания. Ну-ну, надейся!
        - Что, у тебя теперь болезнь Альцгеймера?  - возвращаюсь я в кухню.  - Это большее, на что тебя хватило?
        - Сейчас что, пора завтракать?  - с оторопелым видом снова оглядывается он по сторонам.  - А что я обычно ем на завтрак?
        - Надеюсь, обычно ты ешь дешевые и противные хлопья,  - огрызаюсь я,  - потому что больше ничего у нас нет.
        Папа усаживается за стол, и я с демонстративным стуком ставлю перед ним тарелку с хлопьями.
        - Благодарю вас,  - молвит он,  - вы очень хороший человек.  - И, принявшись за хлопья, добавляет:  - Кем бы вы ни были.
        - Зря стараешься,  - хмыкаю я.  - Это совершенно не сработает. Матушка великолепно управляется и без тебя.
        От этих слов отец заметно вздрагивает.
        - Ты что, не видишь, что только зря теряешь время? Маме ты совсем до лампочки, и не могу сказать, чтобы я ее осуждала при том, какие дурацкие представления ты тут устраиваешь. Неудивительно, что ее куда больше интересует мистер Пат…
        Вот тут-то папа сразу вскидывается! Глаза вылезают на лоб, челюсть отвисает. Хотя, как ни странно, выглядит он теперь даже более ошарашенно, нежели изображал с минуту назад.
        - Я убегаю,  - поспешно говорю я.  - Не хочу опоздать на свой звездный час.
        - Что ты только что сказала?  - спрашивает отец, причем совсем не в той манере, как, типа, «ах, я бедняжка, совсем память потерял!».
        - Ничего,  - небрежно отмахиваюсь я.  - Никак не припомню. Наверно, у меня тоже болезнь Альцгеймера.
        Я хватаю со стула сумочку. Сегодня мне ничего с собою брать не надо, поскольку там меня полностью обеспечат и одеждой, и прической, и всем прочим. Единственное, что от меня потребовалось,  - так это подняться спозаранку, чтобы успеть до папы попасть в душ. Так что на сей раз горячей воды мне хватило.
        Словно торопясь пожелать мне на прощание удачи, Пискун вылезает из своего убежища, и я спешу угостить его кукурузной хлопьиной. Если бы я не боялась, что он меня укусит, я бы даже его поцеловала.
        - И пока меня нет, оставь мыша в покое,  - строгим голосом предупреждаю я отца.  - Как ты смеешь его терроризировать!
        Папа непонимающе хлопает глазами.
        Тут в дверь стучат - несомненно, это Карл приехал подбросить меня до телестудии. С «Минуты славы», конечно, могли бы прислать за мной машину, но я, уже в который раз, и думать не хочу, чтобы кто-то узнал, где я на самом деле живу. И это заставляет меня всерьез задуматься о том, чтобы в самом ближайшем будущем как-то улучшить свое непрезентабельное жилье.
        Я запускаю Карла в квартиру, и он сразу идет на кухню, я же беспокойно суечусь, рассовывая по местам то, что мне сегодня явно не пригодится,  - словно пытаюсь отсрочить тот момент, когда нам уже понадобится выдвигаться.
        - Доброе утро, Дерек,  - радостно приветствует Карл моего отца.
        - А вы кто?  - отзывается папа, и мой друг озабоченно сдвигает брови.
        - Вот только не начинай опять!  - со злостью бросаю я через плечо.
        Карла моя вспышка раздражения, естественно, шокирует.
        - У него обнаружилась болезнь Альцгеймера,  - поясняю я другу.  - Так вот вдруг.
        - Надо же,  - качает головой Карл.  - Печально слышать.
        - Но есть и хорошие новости,  - продолжаю я.  - Синдром Туретта чудесным образом пропал.
        - О, клево!  - улыбается Карл.
        Папа же поглядывает на нас с угрюмой злостью. И ведь правда, несмотря на наши столь откровенные провокации, от моего родителя до сих пор не вырвалось ни единого более-менее сочного ругательства.
        Карл потирает ладони:
        - Ну ты как? Как ощущения?
        - Вся на нервах,  - признаюсь ему.  - Еще толком ничего не сделала, а ладони уже взмокли.
        - Да брось, плёвое дело,  - подбадривает меня Карл.  - Проскочишь.
        - Сперва бы еще дотуда проскочить,  - напоминаю я.
        Тут же Карл вручает мне мотоциклетный шлем.
        - Мы же на скутере. Так что давай напяливай без разговоров.
        И мне ведь даже не поворчать, что шлем помнет мою прическу, поскольку никакой прически я не делала. Сегодня я полностью доверюсь стилистам с телешоу - пусть делают со мною что хотят.
        - Мог бы пожелать мне удачи,  - говорю я отцу уже перед самым выходом.
        - Удачи,  - скупо буркает он.
        И ведь если подумать, иду я на все эти мучения, только чтобы обеспечить лучшую жизнь своей семье - включая и моего неблагодарного папашу. Сама порой дивлюсь: зачем мне все это надо?
        Глава 42
        - Хочу, чтоб ты пошел со мной.  - Я готова всячески умолять Карла остаться.
        Он высаживает меня у служебного входа телестудии Би-би-си на стадионе «Уайт-Сити», ловко обойдя все пробки на своей - точнее, одолженной у кого-то - маленькой тарахтелке.
        - Нет, лучше ты давай сама по себе,  - уверяет Карл.
        Не знаю, с чего взбрело ему такое в голову, но Карл вдруг исполнился уверенности, что больше не является моим счастливым талисманом, а, напротив, навевает на меня лишь плохую карму. Если честно, я предпочла бы это проверить, имея его за спиной, однако мой приятель - достаточно упертый малый, а потому, расцеловав меня и сжав в объятиях едва не до полусмерти, Карл оставляет меня стоять у заднего входа, сам же, послав мне напоследок воздушный поцелуй, отправляется прочь. У меня аж сердце сжимается, когда он неспешно катится прочь на своем скутере. Вот теперь я точно чувствую себя в полнейшем одиночестве!
        Вижу несколько знакомых еще по прошлому прослушиванию лиц. Конкуренты вылезают из шикарных авто и чуть не вприпрыжку торопятся к служебному входу. У меня же нет ни малейшего желания нестись туда со всех ног - скорее чувствую такую подавленность и безнадегу, хоть горло режь. Снова все они выглядят куда более подходяще случаю, нежели я. Ну почему меня вечно раздирают сомнения и неуверенность? Потенциальная поп-звезда так не должна себя вести! Карл бы хорошенько отчихвостил меня за такое - и, наверно, именно поэтому мне так хотелось, чтобы он пошел со мной.
        Нас всего лишь десяток, попавших в этот тур. Из тысяч «молодых талантов» я оказалась среди нескольких избранных. Вообще-то стоило бы этим гордиться! И мне бы не мешало «зажигать» саму себя примерно такими вот речами: мол, эти господа с «Минуты славы» знают, что делают, и если я попала в финал, то уж точно не по ошибке.
        И вот, таким образом «препоясав чресла свои», я подвергаюсь неприятной процедуре прохождения через охрану (ощущение, будто подписываю себе смертный приговор!), попадаю в здание корпорации Би-би-си, и меня тут же отводят в огромную студию дожидаться своей очереди на репетицию. Еще заранее ребята с телешоу попросили меня исполнить ту же, что и на прослушивании, песню - «Когда я впервые увидела твое лицо». Только если в тот раз я пела без аккомпанемента, то теперь меня будет сопровождать струнная группа студийного оркестра. От этого мне делается страшно, поскольку мне в жизни никто и никогда не подыгрывал, кроме моего любимого друга Карла. Так что, чувствую, цена успеха возрастает все больше и больше.
        Сидя тихонько в стороне, наблюдаю, как идут своей чередой выступления остальных участников. Вот молоденький парнишка с чувством поет старый добрый глэм-рок; вот пугающе юная девчушка, едва достигшая половозрелой поры, исполняет непременную в любом конкурсе песню Бритни Спирс; вот приятный, прям по-соседски душевный парень елейным голосом поет что-то из мотауновской классики[47 - Американская звукозаписывающая компания «Мотаун Рекордз» (созд. в 1959 г.), специализировавшаяся на продвижении чернокожих исполнителей, разработала в 60-е гг. особое, «мотауновское» направление ритм-н-блюза.] - и нет абсолютно никого моих лет. И знаете что? Я ничуть не хуже их, и я это прекрасно знаю. У меня есть все, чтобы победить. Если я сумею мобилизовать силу воли и унять мандраж, то вполне могу и потягаться за главный приз. В принципе, единственный, кто меня серьезно озадачивает среди конкурентов - так это оригинальный бой-бэнд, поющий оперные арии.
        При мысли об опере у меня душа уходит в пятки. Если бы я очень-очень постаралась, то смогла бы почти забыть, что одним из судей в жюри, перед которым мне придется выступить, будет Эван Дейвид.

        Спустя несколько часов я сижу вся такая элегантная, начищенная, нализанная, прихорошенная, где надо подвыщипанная и, предположительно, уже готовая предстать перед публикой. У меня есть собственное «голливудское зеркало» и приставленная исключительно ко мне гримерша Кирсти. Мне сразу вспоминается наше последнее общение с Эваном Дейвидом после той премьеры, и я всеми силами отгоняю эти мысли, не то мне захочется плакать, а Кирсти, только что потратившая добрых десять минут, чтобы слой за слоем нанести на ресницы тушь, вряд ли будет мне за это благодарна. Кроме того, свою гримерку я делю с другими конкурсантами женского пола, а потому стараюсь все же взять себя в руки.
        - Все, я закончила,  - объявляет Кирсти и, взбив мне напоследок волосы, отходит, чтобы я могла собой полюбоваться.
        Даже я не могу не признать, что Кирсти сумела сделать невозможное. Ей удалось, получив в руки свиное ухо, превратить его в настоящий шелковый кошелек[48 - «Из свиного уха шелкового кошелька не сошьешь» (Дж. Свифт).]. Вижу перед собой в зеркале настоящую королеву красоты - и не могу поверить, что это я.
        - Ну как, нравится?
        - Очень!
        Мои непослушные, вечно разлетающиеся, словно живущие своей собственной жизнью волосы превратились в каскад обрамляющих лицо блестящих локонов. Неровные обрубки на руках барной официантки теперь, благодаря чудесам акрила, вытянулись в длинные изящные ноготки. Надеты на мне, как обычно, джинсы - только теперь они дизайнерской модели, в которых все чудесным образом оказывается на нужном месте,  - и головокружительной высоты каблуки, с которыми ноги у меня теперь, как у жирафа. И еще могу с полной уверенностью добавить, что никогда, ни разу в жизни я так глубоко не открывала чужим взорам свою ложбинку на груди. А нынче собираюсь это сделать аж по национальному телевидению!
        Не отрывая глаз от зеркала, медленно сглатываю. Мать моя женщина! Я же вылитая поп-звезда! Настоящая поп-звезда, а не какая-то несчастная перестарка, которую разве что из жалости пустили с улицы. Теперь завсегдатаи «Головы короля» будут совсем иначе на меня смотреть. И если уж я сама себя не узнаю, то, может быть, есть шанс, что и Эван Дейвид меня не узнает? Хотя шанс этот, скажу я, очень призрачный.
        Так, похоже, у меня снова сдают нервы.
        Программа идет уже вовсю, а я никак не могу себя заставить посмотреть на экран. Не испытываю ни малейшего желания увидеть, что же ожидает меня там, на съемочной площадке студии. Репетиция с оркестром прошла просто блестяще, и могу лишь надеяться, что вечером, когда мое выступление будут оценивать, оно окажется хотя бы наполовину таким же классным. Я даже заметила, что одна из «одинаковых с лица» PR-девочек, когда я закончила петь, утерла слезу.
        - Ферн, ждем вас через десять минут,  - объявила вдруг незнакомая девица с планшетом в руках и гарнитурой на голове.
        У меня по всему телу начинается трясучка, и никак от нее не избавиться. Чтобы как-то отвлечься мыслями, я беру в руки лежащий рядом журнал Hello! и начинаю перелистывать. Добираюсь почти до середины, бесцельно разглядывая загорелые лица суперзнаменитостей, когда вдруг замираю над одной из страниц. С фотографии мне улыбается - точнее, сурово на меня взирает - лицо Эвана Дейвида, которого обхватывает руками весьма привлекательная темноволосая женщина, являющаяся, как подсказывает подпись, оперной звездой Ланой Розиной. И выглядит она тоже исключительно роскошно. Моя уверенность в себе тут же делает крутое пике. Парочка на фото заходит в фойе отеля, и, думаю, из этого вполне можно сделать определенные выводы. Меня тут же, без всяких на то оснований, словно обволакивает зеленой пеленой. У меня ничего не было с Эваном Дейвидом - так почему же меня сейчас снедает такая жуткая ревность? И если я работала на него, питаясь иллюзиями, будто бы он что-то испытывает ко мне, то это более чем ясно доказывает, что очень скоро он бы со мной расстался. Быстро закрыв, с непроизвольным хлопком кладу журнал на место.
Теперь мне еще меньше хочется его увидеть!
        Девушка в наушниках, явно слукавив, является как будто уже через десять секунд и сообщает, что мне пора на выход.
        Под всеобщее «Удачи тебе, Ферн!» я следую за ней по коридору к студии. На сцене молоденький глэм-рокер с самодовольным видом исполняет свою композицию. Парень очень даже неплох. Публика раскачивает баннеры, расписанные его именем, и яркую концовку песни встречает радостными возгласами и аплодисментами. И вот тут-то я краем глаза замечаю Эвана Дейвида, сидящего в самой середине жюри прямо напротив сцены. Он, как обычно, одет в монохромную гамму: в черный льняной костюм и серую шелковую рубашку. Загорелый, отдохнувший и заметно посвежевший, он поигрывает авторучкой, в такт музыке легонько постукивая ею по столу. И тут же все у меня внутри безвольно раскисает. Уж не знаю, то ли это любовь, то ли страх, то ли гремучая смесь того и другого сразу - но я просто раздавлена могучим ударом чувства, которого ни разу еще прежде не испытывала.
        И тут я с предельной ясностью понимаю, что не смогу этого сделать. Я еще могу привыкнуть к незнакомой оркестровке, могу вынести живую аудиторию и пережить тот факт, что программа вещается на всю страну, на двенадцать миллионов домов. Со всем этим я как раз способна справиться. Я просто не могу выйти в студию и предстать перед Эваном Дейвидом. Что угодно, только не это!
        Сердце сумасшедше заходится, на бровях выступают капли пота. Я поворачиваюсь к девице к планшетом - та стоит, всецело сосредоточившись на действиях администратора студии и команды операторов. Закончив петь, глэм-рокер срывает бурные овации. Девушка с кем-то невидимым негромко переговаривается через гарнитуру, и пока она это делает, я на цыпочках тихонько делаю ноги.
        Через мгновение, словно почувствовав, что я ухожу, она резко оборачивается и, видя мою стремительно удаляющуюся спину, приглушенно шипит вслед:
        - Ферн!
        Но я и не думаю останавливаться. Ни-ни-ни! Только бы скорее отсюда убраться!
        С цыпочек я перехожу на полноценный бег и пулей несусь по коридору, расталкивая по пути томящихся там ассистентов и своих конкуренток.
        Девица с планшетом мчится за мной.
        - Задержите ее!  - кричит она, и несколько человек даже бросаются мне наперерез.
        Я хорошо понимаю, что при этом многих подвожу. Джо будет дома высматривать меня по телику вместе с Нейтаном, которому стало лучше, и его, слава богу, выписали из больницы. Да и мама, наверное, к ним присоединится, если не будет слишком занята флиртом со своим мистером Пателем. Карл вообще будет рвать на себе волосы, если я не появлюсь на экране, и, естественно, станет винить в этом себя. Еще и постоянные клиенты «Головы короля» собирались включить эту программу и за меня болеть. Но сейчас я просто не в состоянии обо всем этом думать. Мне надо лишь поскорее отсюда выбраться!
        Атлетические способности, положим, никогда не были моим сильным местом, но уж поверьте, при том времени, что я там показала, я бы обошла олимпийскую сборную в спринте! Дышу уже с одышкой, сердце колотится в унисон с доносящимися позади шагами - та-та-та!  - все чаще и чаще ударяя в грудь; пятки аж горят. Но я стремительно пыхчу дальше по коридорам, преследуемая множеством сотрудников с телешоу, которые выкрикивают мое имя - пока наконец не выскакиваю через служебный вход. Поднырнув под заграждение, я миную ошеломленных охранников и, лавируя сквозь пробку, перебегаю Вудлейн, оставляя своих преследователей позади. Кто-то из них даже размахивает кулаком.
        Господи, что я такого сделала? Я просто в трудный момент покинула «Минуту славы»  - только и всего.
        Денег на дорогу у меня нет, а потому я перепрыгиваю автомат на входе в подземку у станции «Уайт-Сити» и спускаюсь к платформе. Хорошо хоть, за мной не гонится никто из работников Лондонского метрополитена, поскольку если я еще хоть немного пробегу, то точно сдохну. Я успеваю втиснуться в двери уже готового отправиться поезда и наконец плюхаюсь на сиденье, бешено отдуваясь. Поезд отходит от станции, и я выпрямляюсь на спинке дивана, пытаясь перевести дух и мысленно переваривая тот факт, что я только что исключительно эффектно, целиком и полностью все продула.
        Глава 43
        - Может, кто-нибудь потрудится мне все объяснить?!  - Поп-импресарио и продюсер телевизионного конкурса «Минута славы» Стивен Коулдвелл отнюдь не походил на счастливейшего человека.
        Перед ним в неловкости переминалась его команда.
        Шампанское уже вовсю текло рекой, однако Эван Дейвид стоял в сторонке, не употребляя ничего крепче газированной минералки. По завершении первой части «Минуты славы» телевизионщики и члены жюри собрались, как всегда, в гостеприимно ждущем их Зеленом зале. Теперь все они вынуждены были слоняться битый час, ожидая завершения телефонного голосования. Тогда можно будет вновь вернуться в студию, где судьи донесут до публики свое мудрейшее суждение, после чего можно будет наконец и закругляться. Хотя Эван вовсе не был уверен, что так уж спешит поскорее вернуться в свои одинокие апартаменты.
        Как и следовало ожидать, каждый очередной номер этого шоу был для Эвана сущей пыткой. Ни один из вышедших перед жюри исполнителей не мог похвастаться подлинным талантом, и весь конкурс в целом, казалось, служил скорее самовозвеличиванию остальных судей. Эван же, положа руку на сердце, вполне мог без этого обойтись. Даже оперному бой-бэнду не удалось поднять ему настроения. Так что завтра, решил Эван, надо не забыть прибить Руперта за то, что втянул его в это гиблое дело.
        - Куда она делась?!  - гремел Стивен Коулдвелл, от возмущения едва не топая ногами.  - Почему никто ее не остановил?!
        Как выяснил Эван, один из участников проекта - дуэт «Лишь вдвоем»  - едва не за мгновение до эфира решил не участвовать в шоу и сбежал, устроив за кулисами полный переполох. Следующего исполнителя второпях пригнали на площадку, из-за чего он оказался взвинченным и неготовым. Весь отлаженный порядок пошел насмарку, и ведущим программы пришлось всячески выруливать из ситуации, заполняя образовавшийся пробел. Подобного в их студии еще ни разу не случалось.
        - Она просто взяла и удрала,  - испуганно проговорила женщина с планшетом в руках. Похоже, все шишки сейчас валились именно на нее.  - И ее никто не смог поймать.
        - Это возмутительно!  - не унимался Стивен Коулдвелл.  - Она была самым лучшим исполнителем за все время существования этого чертова шоу - а мы вот так взяли, видите ли, ее и упустили!
        Все в его команде, само собой, выглядели как побитые.
        - За что я только вам плачу?!  - Стивен схватил бокал с шампанским.  - Мы еще устроим разбор полетов! Мало не покажется! Чья-то голова за это точно полетит!
        Женщина с планшетом еще сильнее забеспокоилась.
        - Прочь с глаз моих! Все прочь!
        Люди Стивена поспешно покинули зал, и Коулдвелл вмиг вернул на лицо приятнейшую улыбку.
        - Извините, Эван,  - елейно проворковал он.  - Простите за всю эту неразбериху.
        Певец вместо ответа лишь пожал плечами.
        - Всякий, конечно, кавардак бывает,  - покачал он головой,  - но уж такого мы никак не предполагали. Ч-черт! И кто, скажите, только придумал этот прямой эфир!  - Продюсер испустил нервный смешок.  - Она была так хороша! Просто чертовски хороша! Она бы всех тут сделала. А приз конкурса - контракт на звукозапись с моим лейблом. Но, строго между нами, я бы его в любом случае с ней подписал.
        - А с тем парнем?  - полюбопытствовал Эван.
        - Каким еще парнем?
        - Если не ошибаюсь, участником там значился дуэт - «Лишь вдвоем».  - Не то чтобы Эвану это было особо интересно, но ему казалось, что хотя бы из вежливости он должен поддержать разговор, а заодно приуспокоить Стивена до начала второй части шоу.  - А она что, здесь единственный талант?
        - Увы, да,  - проболтался Стивен.  - Парня мы выкинули из шоу еще на стадии первого прослушивания. Славный гитарист, насколько я помню, но уж какой-то больно хипповатый. Не знаю, почему она не сменила название, а может, это просто мы забегались, забыли.  - Лицо у него снова помрачнело.  - Так что да - она тут была единственная с талантом.
        - Жаль.
        - Не то слово. Ужасно жаль! Поверить не могу, что она взяла и просто сдернула!
        Эвану подумалось, что сделать так могла лишь совершенно взбалмошная идиотка - однако не стал озвучивать это свое мнение.
        Стивен опрокинул в себя шампанское и налил еще бокал. Он приглашающе качнул бутылкой в сторону Эвана, но тот отказался. Продюсер вновь с досадой покачал головой:
        - Мне как-то казалось, что Ферн из более крепкого теста.
        Тут у Эвана Дейвида встопорщились на загривке волосы, и хотя в зале было жарко, он почему-то весь покрылся мурашками. Как будто кровь у него в одно мгновение остыла на несколько градусов.
        - Ферн?
        - Ага, она,  - просиял Стивен.  - Вы уже слышали о ней?
        - Не уверен,  - машинально ответил Эван.
        Ферн? Но это никак не может быть она! Она же говорила, что поет лишь на семейных посиделках, да и то когда изрядно выпьет.
        - Классный голос! И задница хоть куда,  - выдал резюме Стивен.
        - А у вас случайно нет ее рекламного фото?
        - Как же, есть…  - Стивен принялся рыться в папке на ближайшем к нему столе.  - Должно быть где-то здесь…  - После недолгих поисков он извлек наконец фотографию и горестно вздохнул:  - Не будь я таким примерным парнем, я бы им тут точно все разнес.
        Он передал фотографию Дейвиду.
        Еще даже толком не взглянув на фото, Эван понял, что не ошибся. Это действительно была Ферн. Его Ферн.
        Глава 44
        Когда я наконец выбираюсь из «трубы» на станции «Оксфорд Сёркас», то чувствую себя в полнейшем трансе. Домой меня не тянет, к тому же я пребываю в таком шоке, что, как только ноги в состоянии меня держать, выскакиваю на первой же станции. К счастью, внизу у эскалатора я вижу нашего с Карлом знакомого, который промышляет песнями на одной из наших излюбленных площадок в подземке. Немного с ним потрепавшись, я улучаю момент выцыганить у него пятерку, так что теперь могу спокойно оплатить себе поездку на метро и не бояться, что к перечню проделанных на сегодня глупостей у меня добавится еще и задержание за безбилетный проезд. Разумеется, мне хватает адекватности, чтобы подольститься к контролеру и без лишней головной боли внести законную плату за проезд от «Уайт-сити»[49 - В лондонской подземке билеты проверяются как на входе, так и на выходе из метро.]. Хотя, если честно, это короткое общение высасывает последние мои силы, и меня уже едва хватает на то, чтобы вообще выйти из метро наружу.
        На Оксфорд-стрит в этот поздний час уже практически пустынно. Толпы покупателей, равно как и стайки карманников, давно разбрелись. Неторопливо катаются туда-сюда красные двухэтажные автобусы, большей частью свободные. Обычно бурлящие людской суматохой магазины сейчас закрыты на ночь.
        В этот момент яркие уличные огни у меня перед глазами размываются, явно начинается отходняк - и первым делом после стресса подступает головная боль. Я сажусь на скамейку рядом с очень вонючим бомжом и звоню с мобильника Карлу.
        - Что стряслось?  - тревожно спрашивает он, сразу сняв трубку.
        Ясно, что мое отсутствие на телешоу не осталось незамеченным.
        - Я все просрала,  - говорю сквозь слезы.  - Просрала свой звездный шанс.
        - Где ты?
        - На Оксфорд-стрит. Сижу на скамейке перед большой витриной H&M.  - Не сдержавшись, начинаю реветь.  - Я не знаю, что мне теперь делать.
        - Не двигайся с места,  - велит он.  - Я сейчас буду.
        На этом Карл отключается, я же, не сходя со скамейки, плачу еще сильнее, уже не сдерживая огромные слезы жалости к себе. В итоге мне удается настолько разжалобить сидящего рядом бродяжку, что он, дабы хоть как-то меня взбодрить, предлагает глотнуть его сидра. Я принимаю предложение - это к тому, сколь низко я опустилась!  - и на одном дыхании опорожняю полбутылки, отчего в глазах у него появляется тень тревоги. Возможно, он уже сожалеет, что так расчувствовался к какой-то ненормальной. Чтобы как-то компенсировать убыток, я отдаю бомжу ту мелочь, что мне дали в метро на сдачу с пятерки.
        Спустя то ли несколько минут, то ли целую вечность Карл оказывается рядом со мной, подхватывает меня в объятия и пытается унять мои слезы, раскачивая меня туда-сюда и ласково гладя ладонью мою чудесную поп-звездную прическу. Я же все это время вою, как банши[50 - Фигура ирландского фольклора, женщина, которая является возле дома обреченного на смерть человека и характерными стонами и рыданиями оповещает того о близкой кончине.].
        - Да что ж такое стряслось-то?  - хочет он все-таки узнать, когда мне наконец удается немного взять себя в руки и хотя бы перестать рыдать.
        - Я просто не смогла выйти и выступить,  - бурчу я, всхлипывая, в ответ.  - Увидела в самом первом ряду Эвана Дейвида собственной персоной - и струхнула.
        По правде, я в тот момент припомнила все то вранье, что я ему наговорила, все мои уходы с работы по неотложным делам - и, если честно, я поняла тогда, что просто не смогу посмотреть ему в глаза. Решила, что, может, как-нибудь наедине выложу ему все как есть, начистоту.
        - Ох, Ферн,  - только и может мне ответить Карл.
        - Мне надо напиться,  - говорю я приятелю.  - В полный хлам. Отведи меня в какой-нибудь ужасный паб и напои чем-нибудь покрепче до отключки.
        - Могли бы двинуть в «Голову»,  - предлагает Карл.  - Там все за тебя переживали.
        - Мне хочется побыть среди незнакомых людей. Я не выдержу, если мне станут задавать какие-то бестактные вопросы.
        Или вообще какие бы то ни было вопросы.
        - Звякни Джо,  - советует Карл.  - Они там все уже переволновались.
        - Позвони ему ты,  - умоляю я друга.  - Я не хочу ни с кем разговаривать.
        - Даже со своим братом?
        Я энергично киваю в ответ.
        Вздохнув, Карл отыскивает на своем мобильнике номер Джо, дальше следует короткий разговор между моим родным и моим близким, где в двух словах объясняется, что я облажалась и что Карл собирается меня куда-то отвести, чтоб я могла напиться в дым.
        - Ему ужасно жаль,  - передает мне Карл, повесив трубку.  - Никто тебя, Ферн, за это не казнит.
        - Я сама себя казню.

        Не имею понятия, куда Карл меня приводит, но это точно самый что ни на есть ужасный паб. Мы забиваемся в самый угол заведения, в котором тесно от шумной публики и дым стоит коромыслом. Всякий раз, как я несу стакан ко рту, я рискую, что мне поддадут под локоть, однако это не слишком сдерживает мое заметно прогрессирующее состояние. Не знаю, насколько сильно мне надобно набраться - знаю только, что принять надо много. Причем очень много.
        Однако забытье все не приходит, а реальность между тем настойчиво стучится. Я снова и снова переживаю свое презренное бегство от славы и все никак не могу выкинуть из головы образ Эвана Дейвида. И всякий раз, как я все это представляю, мне делается только хуже и хуже.
        - Хочу водки,  - требую я.  - Налей мне лучше водки.
        - Да вроде как тебе уже достаточно,  - говорит мне Карл, и печаль в его голосе даже горше моей.
        - Не-е-ет,  - возражаю я, уже еле ворочая языком.  - Надо добавить.
        - Да, кажется, не надо.
        И, уже сползая вниз по стене, я успеваю подумать, что Карл, пожалуй, все же прав.
        Крепко обхватив руками, он в очередной раз поднимает меня на ноги и ведет на выход. На улице, на свежем воздухе, в голове у меня малость проясняется. Рискованно держа меня одной рукой, Карл «голосует», ловя такси. Несколько машин нас объезжают на безопасном расстоянии - что со стороны водителей, на мой взгляд, вполне разумно,  - однако находится один идиот, который все же возле нас останавливается. Приятель грузит меня в салон, на заднее сиденье, с которого я почти сразу скатываюсь на днище машины.
        - Будем надеяться, ее не вырвет,  - говорит Карлу таксист.
        - Все будет отлично,  - уверяет тот водителя, что, мне кажется, довольно опрометчиво, и называет адрес своего дома, который отсюда всего в нескольких минутах.
        Мой милый, дорогой, любимый друг поднимает меня со дна - и в прямом, и в переносном смысле - и вновь усаживает на сиденье, затем устало плюхается со мной рядом.
        Я опять начинаю лить слезы. Какая же бестолочь! Какая же я жалкая никчемная бестолочь! Я же всех подвела. И себя, и - что главное - Карла. А он этого совершенно не заслуживает, он же столько сделал для меня! Я чувствую себя ужасно. Так ужасно, что и представить невозможно. Глотая слезы, беру Карла за руку:
        - Ты меня ненавидишь?
        - Нет, Ферн.  - Он испускает долгий прерывистый вздох, потом разворачивается ко мне, уставясь мне в глаза пристальным, немигающим взглядом:  - Я люблю тебя.
        Глава 45
        Карл живет в квартире от жилищной ассоциации сразу за вокзалом Эустон, совсем недалеко от дома моих родителей. Это тесная берлога с одной маленькой спальней, куда более вопиюще нуждающаяся в ремонте, нежели мой дом. Входная дверь у него выглядит так, будто лишь за последнюю неделю как минимум десяток человек пытались ее выбить ногой. Обитает там Карл один - если не считать двух десятков гитар, электронных клавишных и целой кучи всевозможных усилителей разных размеров и невероятно оглушительной громкости.
        Для старого бунтаря-рок-н-рольщика мой друг чрезвычайно чистоплотен. И если моя квартира вполне может сойти за студенческую общагу, у Карла всегда тарелки перемыты, а ванная сияет чистотой. Хотя и приходится постоянно спотыкаться о вышеупомянутое музыкальное хозяйство.
        - Чаю хочешь?  - спрашивает Карл.
        Я киваю, тут же сожалея об этом резком движении. Приятель усаживает меня на диван и начинает домовито хлопотать. Я бы и рада сказать, что в такси мне удалось по дороге протрезветь - но это было бы враньем. Еще одним враньем. Стоит только начать обманывать, и вскоре ложь уже легко и естественно слетает с языка.
        Я дрыгаю ногами, скидывая обувь, и распластываюсь на диванных подушках. Но даже к тому моменту, как Карл возвращается в комнату с двумя дымящимися кружками горячего чая и тарелкой тостов, мне почему-то не удается остановить бегущие вокруг головы стены.
        - Небось за день еще и не поела,  - говорит Карл, отчего я снова заливаюсь слезами.
        Он садится рядом и, оторвав кусочек от чудесно пахнущего, намазанного маслом тоста, кладет мне в рот. Я машинально, как во сне, прожевываю и послушно глотаю - и так пока не кончается весь кусок. Затем дает глотнуть мне чай и держит у моего рта кружку, пока та не опустевает.
        - Ну как, лучше?  - спрашивает Карл.
        Я, понятно, киваю, хотя мне ничуть не лучше. У меня по-прежнему кружится голова - равно как и его комната. Карл приваливается рядом со мной, запрокинув голову на спинку дивана.
        - Так, и что мы будем с тобой делать?
        - Позаботься обо мне,  - слабым голосом прошу я, уютно примостившись на его плече.
        - Да я вроде и так все время этим занимаюсь,  - мягко пожимает он мне руку.  - Надо бы отнести тебя в постельку, а то утром голова с похмелья будет раскалываться. Вот только не знаю, есть ли у меня чистое белье,  - заметно беспокоится Карл, даже покусывая губу.
        А что до меня - так чистая у него постель или нет, меня сейчас трогает меньше всего на свете.
        - Себе я постелю здесь,  - похлопывает он ладонью по дивану.
        Я недоуменно взглядываю на него:
        - Карл, мне совсем не хочется сегодня оставаться одной.
        - Я буду здесь, рядом. Ты ж знаешь.
        - Я хочу сказать…  - Я не сразу решаюсь это произнести.  - Останься со мной… на всю ночь[51 - Героиня использует здесь весьма расхожую в англоязычной рок - и поп-музыке фразу: «Stay with me tonight» (Джеффри Осборн, Пэтти Райан, Крис Норман, The Quite Riot, The Human League и многие, многие, многие другие).].
        - Слишком много водки,  - усмехается Карл, легонько тыкая мне пальцем в кончик носа.
        - Вовсе нет.  - Я провожу руками по его куртке, расстегивая фирменные, со штампиком Levi пуговицы.  - Это… это… Я хочу… Я просто хочу…
        Просто мне хочется почувствовать что-то еще, кроме душевной боли и чувства вины, но мой одурманенный алкоголем мозг не в состоянии облечь это в слова.
        - Если ты предлагаешь мне с тобою переспать, Ферн, то это замечательно. Но, видишь ли, прождав семнадцать лет, пока закончатся наши платонические отношения, я бы предпочел заниматься этим, когда ты будешь трезвой.
        - Не понимаю, что ты имеешь в виду,  - мотаю я головой. И это последнее, что я помню за тот вечер.

        И вот я просыпаюсь в постели Карла. Простыни изрядно помяты, но, на мой взгляд, вполне даже чистые. Все же меня озадачивает, что одинаково помяты оба края постели. Неужели мы с Карлом все же закончили тем, что переспали?
        На ногах у меня не оказывается ни джинсов, ни моих головокружительных каблуков, однако, проверив нижнее белье, обнаруживаю его там, где ему и положено быть. Что ж, уже хороший знак! Оторвав голову от подушки, тут же понимаю, что лучше бы мне этого сегодня не делать. С поистине нечеловеческим усилием заставляю себя вылезти из постели, оборачиваюсь простыней и шаткой походкой бреду на кухню.
        Чтоб я еще хоть раз, хоть каплю…
        Карл уже хлопочет на кухне. Взбивая яйца, он тихонько насвистывает, что сразу режет мне по ушам.
        - Привет,  - говорю я от дверей голосом, больше напоминающим осипшего Барри Уайта[52 - Барри Уайт (1944 -2003)  - американский певец в стиле соул и ритм-энд-блюз, пик популярности которого пришелся на 70-е гг., обладатель низкого баритона.], нежели здоровую на горло женщину.
        От неожиданности Карл оборачивается как ужаленный:
        - Тихо ты!  - даже отшатывается он.  - Ну и видок у тебя… пожеванный.
        - Чувствую себя так же.
        - Хорошо спалось?
        - Наверно, да.
        - Омлет будешь?
        - Нет,  - мотаю я головой, чего мне тоже сегодня явно не следует делать.
        - Да,  - поправляет Карл.  - Он тебе точно пойдет на пользу.
        Я бочком пробираюсь в кухню, поплотнее затягиваясь простыней, и, дабы удержать вертикальное положение, прислоняюсь к буфету. Даже в своем тормознутом состоянии чувствую, что Карл нынче какой-то взбудораженный. К тому же он сегодня лохматее обычного, и, надо сказать, это ему даже идет. На нем надеты только его любимые джинсы, и каким-то образом прорехи на них оказываются вполне даже на месте - через них очень дразняще проглядывают голые ноги. Я уже довольно долго не видела Карла в столь неодетом виде. По кухне он шлепает босыми ногами, и это тоже мне кажется невыносимо сексуальным. Мой милый рокер никогда еще не выглядел таким красавцем! Непроизвольно я бросаю быстрый взгляд на спальню, и Карл успевает его проследить.
        Прокашлявшись, я спрашиваю скрипучим голосом:
        - Слушай, а мы…
        - Ну да,  - кивает он.  - Такой безудержный был секс! Точнее, ты была такой безудержной штучкой. Я и не знал, что ты способна на такие вещи! Скажи, а они вообще легальны?..
        Я улыбаюсь:
        - То есть нет?
        - Нет,  - признается Карл.  - Конечно, нет. Считай меня странным человеком, но, когда я занимаюсь с женщиной любовью, я предпочитаю, чтобы она типа была в сознании.
        - Ох…
        - Кстати сказать, я приберег на будущее твое любезное приглашение разделить ложе. Думаю, это стоит еще одного «оха».
        - Ох…  - отзываюсь я.
        - Твой омлет готов.
        Взяв тарелку, отправляюсь в гостиную. Карл следует за мной и садится напротив, в единственное кресло.
        - Спасибо,  - говорю ему.
        - За омлет или за то, что тобой не овладел?
        - За то и за другое.
        Мы избегаем встречаться глазами и вместо этого всецело сосредотачиваемся на еде. К тому многому, в чем Карл великолепен, как неожиданно для меня выясняется, он еще и готовит потрясающий омлет. Я ненадежно помещаю тарелку на колени, и жар от нее припекает мне кожу.
        - Не хочешь малехо поподробнее мне поведать о вчерашнем?
        - Не очень.
        - А по трезвом размышлении ты все так же думаешь, что поступила как надо?
        - Нет,  - с тяжелым сердцем признаюсь я.  - Вот что мне точно надо было сделать, так это встретиться с Эваном перед шоу и разрешить все наши недомолвки.
        - Да тебе бы, наверно, и не позволили это сделать.
        - Надо было хотя бы попробовать. Это было бы и благоразумно, и вообще по-взрослому. Тогда бы я смогла с чистой совестью идти на программу и выложиться там от души. До сих пор не верится, что я так вот профукала то, что для меня настолько важно. Для нас важно.  - От стыда я не знаю, куда глаза девать.  - Может, для большого успеха у меня просто не тот темперамент? Может, мне на роду написано всю оставшуюся жизнь петь в нашей пивнушке?
        - Что-то мне не очень в это верится. Да и тебе, думаю, тоже.
        - Спасибо тебе, Карл, что так здравомысленно к этому подходишь,  - печально улыбаюсь я другу.  - И спасибо, что не воспользовался моментом, когда я была такой… слабой и беззащитной.
        - В смысле, нахлеставшись водки?
        Оба смеемся.
        - И спасибо, что ты мой самый лучший друг.
        - Мне это тоже навсегда на роду написано?
        Я не знаю, что на это ответить, а потому предпочитаю промолчать.
        - Похоже, ты не намерена еще раз предлагать мне с тобою переспать, я верно понял?  - говорит Карл, внезапно посерьезнев.
        - Ну кто знает, кто знает,  - язвительно усмехаюсь я.
        Не то чтобы я не любила Карла - я очень его люблю. Нам как-то удалось пережить наш разрыв в пору юности, и не думаю, что мы были бы способны на это опять, уже во взрослом качестве. Я опасаюсь переходить с Карлом на более интимные отношения, потому что гораздо больше боюсь потерять его как друга. Что, если эти наши отношения не срастутся? Сможем ли мы вновь спасти нашу столь рискованную дружбу? Я не уверена, что хочу ставить ее на карту. Плюс к тому, конечно же, есть и еще кое-какое затруднение. Каким бы знойным ни казался Карл сейчас на кухне, от него у меня давно уже коленки не дрожат и ноги не подкашиваются. Так он действовал на меня, когда мне было пятнадцать, но теперь я слишком долго знаю своего приятеля, чтобы он вызывал у меня возбуждение. Мне бы не хотелось это говорить, но за столь долгое время мои чувства к нему перешли на иной уровень. Вот Эван Дейвид - тот как раз заставляет меня вновь чувствовать себя пятнадцатилетней неуклюжей девчонкой, и стоит ему ко мне повернуться - ноги у меня превращаются в кисель. Мозги, к большому сожалению, тоже.
        - Наверно, я знаю,  - отвечает Карл на мою насмешку.  - Ты, должно быть, очень любишь этого Эвана Дейвида.
        - Похоже на то,  - пробалтываюсь я, отчего настроение у меня, естественно, лучше не становится.
        - Но ведь он только что испоганил тебе жизнь.
        - Ничего подобного. Мы с тобой же выяснили, что мне удалось это сделать самой.
        Карл втыкает вилку в омлет.
        - Ты бы точно выиграла этот несчастный конкурс, Ферн.
        И, возможно, мой друг совершенно прав. Вот только мне от этого ничуть не лучше.
        Глава 46
        В дверь настойчиво трезвонили.
        - Сейчас, сейчас. Чего так горячиться!
        Дерек Кендал подскочил с дивана, отдернул занавеску и выглянул из окна гостиной на оживленную утреннюю улицу. Прямо напротив двери Ферн была припаркована чья-то очень дорогая машина.
        - Что за черт?  - скривил он губы.
        Приехали определенно не к нему. Дерек глянул на часы. Десять часов, а от дочери ни слуху ни духу. Интересно, что же случилось вечером? Разве Ферн не говорила, что должна выступить на телешоу «Минута славы»? И хотя он внимательно просмотрел всю программу - если не считать тех нескольких минут, когда у него от тяжести смежились веки,  - его дочь на экране так и не появилась. Да и после никак не дала о себе знать, что на Ферн, вообще-то, было не похоже. Она всегда была хорошей девочкой.
        А теперь вот какой-то идиот бессовестно вырвал его из сна, в то время как единственное, чего ему сейчас хотелось - так это забыться и не думать о своих нынешних проблемах. Дерек тяжело спустился по узкой лестнице, на ходу натягивая рубашку.
        В дверь зазвонили снова, и Дерек рывком ее открыл.
        - Я не глухой,  - раздраженно проворчал он.
        Перед ним стоял высокий симпатичный мужчина, причем весьма холеного вида. Явно владелец той роскошной тачки. Незнакомец нетерпеливо постукивал ботинком.
        - Я ищу Ферн Кендал,  - сказал гость, не представившись.
        - Ее здесь нет.
        - А это ее дом?  - довольно скептически оглядел он обшарпанный дверной косяк.
        - Да,  - с подозрением уставился на него Дерек.  - Я ее папа. Она что, должна вам денег?
        - Нет, нет,  - живо отмахнулся мужчина.  - Мне просто необходимо срочно с ней связаться. Я пытался звонить ей по мобильному, но она не отвечает. Вы не знаете, где она сейчас?
        - Не знаю,  - с неохотой признал Дерек.
        - У меня к ней важное дело,  - продолжал мужчина.  - Мне бы хотелось, чтобы она сама со мной созвонилась, как только сможет это сделать.
        Дерек кивнул.
        - Могу я оставить ей записку?
        Он кивнул снова.
        Тогда незнакомец полез в карман, выудил оттуда визитку и очень дорогую с виду авторучку. На обороте карточки он что-то быстро написал и вручил визитку Дереку:
        - Вы не забудете ей это передать?
        - Нет.
        - Благодарю вас. Это и впрямь чрезвычайно важно.
        - Без проблем,  - ответил Дерек. Этот мужик что, принял его тут за идиота?
        - Мне бы хотелось узнать, сумели бы мы с ней сработаться в одном деле,  - настойчиво продолжал гость.  - Вы сможете передать ей это на словах?
        Наконец, то и дело оглядываясь беспокойно через плечо, незнакомец отступил назад и забрался в свою дорогую тачку. Медленно тронувшись с места, его машина вскоре влилась в плотный дорожный поток. Среди белых лохматых грузовых фургонов, обычно пробирающихся по этой улице, его новенькое, с сияющими боками авто бросалось в глаза, точно нарыв на пальце.
        Дерек закрыл дверь и, внимательно изучив визитку, сунул ее в карман брюк. Поднимаясь обратно по ступеням, он довольно улыбнулся. Все же интересно, что бы все это значило? Этому господину явно во что бы то ни стало хотелось видеть Ферн.
        Итак, это был Стивен Коулдвелл, главный человек на телешоу «Минута славы». Что ж, судя по тому, что тут наклевывается, решил Дерек, ему самому тоже перепадет какая-то денежка.
        Глава 47
        - Ну как нынче с голосом?  - похлопал Эвана по плечу Руперт Доусон.
        - Отлично с голосом,  - привычно ответил певец. И это была сущая правда - вот только во всем остальном он чувствовал себя прескверно.
        Он провел очень беспокойную ночь, совершенно не выспавшись. Мысль о том, как Ферн убегает с «Минуты славы», до рассвета не давала ему уснуть. Почему она это сделала? Может, потому, что увидела его сидящим среди жюри? Но ведь она не могла не знать, что Эван Дейвид будет на шоу одним из судей. Вот ведь задача! И Эвану, разумеется, очень хотелось ее разрешить.
        - Я вижу, что-то не так,  - заметил Руперт.  - Что нынче тревожит нашего Il Divo? На «Минуте славы» ты смотрелся просто потрясающе. И наговорил куда больше толковых вещей, нежели те недоумки из жюри. Ты прямо создан для этого, дружище.
        - Нет, больше я туда ни ногой, Руп.  - Эван сразу увидел, к чему клонят льстивые речи агента.
        Руперт с грустью понурил голову.
        - Что же, очень, очень жаль. Пропадает прирожденная звезда телеэфира!
        - Ты поговори со Стивеном Коулдвеллом, чтобы сделать телешоу по величайшим в мире операм,  - я, глядишь, и заинтересуюсь.
        В глазах Рупа вмиг засветились значки фунта.
        - Сейчас же с ним и созвонюсь. Ух ты! А ты будешь там почетным членом жюри. Прямо вижу воочию! Классная будет программа! На втором канале Би-би-си, да в девятичасовом вечернем эфире. Просто фантастика!
        Эван не мог не улыбнуться. Дай Руперту дюйм - он, будь уверен, вскоре превратит его в добрую милю.
        - Давай-ка сосредоточимся пока на более насущном деле,  - предложил Эван.
        Они находились в довольно престижной звукозаписывающей студии в элитном историческом районе Лондона Сент-Джонс-Вуд, и Эван приехал сюда, чтобы, выражаясь современным языком, записать несколько треков с одной из новых инди-рок-групп, которую тоже представлял Руперт. Эвану это виделось совершенно несовместимым сочетанием, однако эти ребята, без сомнения, были сейчас на пике популярности, и несмотря на свой буйный, разухабистый внешний вид, всей душой были настроены всерьез взяться за дело и проделать перед многочисленными фанатами лихой творческий пируэт. Эван согласился записать несколько их песен, дабы расширить свой контингент слушателей за счет более юной аудитории - по крайней мере, так увещевал его Руперт. Впрочем, его агент был в чем-то прав: сколько же можно раз за разом перезаписывать одну и ту же классику! Пришло время найти нечто новое, свежее, неизбитое. Наблюдая со стороны их молодой задор, Эван пытался угадать, то ли он сам сейчас заразится их бьющей через край энергией, то ли рядом с ними просто почувствует себя намного старше.
        Между тем парни успели «разогреться» и теперь готовы были предстать перед Эваном.
        - Ну что, тебе ничего, часом, не нужно?  - на всякий случай спросил Руперт.
        Эван понимал, как волнуется его агент, чтобы запись прошла как надо. Он прихватил Руперта за локоть и, понизив голос, спросил:
        - Не мог бы ты кое-что для меня сделать?
        - Все что угодно.
        - Найди мне Ферн.
        - Ферн?  - выпучил глаза агент.
        - У нас должен был остаться ее адрес.
        - У меня есть ее сотовый,  - пожал плечами Руперт.  - Давай позвоним.
        - Она не захочет со мной разговаривать.
        Эвану не хотелось говорить своему агенту, что он уже звонил Ферн, но ее телефон оказался выключен. И бесполезно, считал он, оставлять ей сообщение на голосовой почте: будь у Ферн такая возможность, она бы скрылась от него опять.
        Руперт еле подавил вздох:
        - Что стряслось на этот раз?
        - Она должна была выступить на «Минуте славы» и в последнюю минуту дала такого стрекача, что полкоманды телевизионщиков догнать не смогли.  - Эван невольно усмехнулся. Это стоило, наверно, посмотреть!  - Мне бы очень не хотелось думать, что в этом виноват я.
        Руперт поглядел на него так, будто абсолютно был согласен с этим утверждением.
        - Не говори ничего,  - поднял ладонь Эван.  - От этого мне станет еще паршивее. Я и так чувствую себя ужасно виноватым.
        Лицо у агента немного смягчилось.
        - Так от меня-то ты чего хочешь?
        - Найди ее.
        - Позвоню-ка я Стивену Коулдвеллу. Посмотрим, может, кто из его людей знает, где она тусуется.
        - Мне бы не хотелось, чтобы они знали, что я ею увлечен.
        Руперт едва мог скрыть удивление:
        - А ты правда, что ли?
        - Пока не знаю. Но мне нужно найти возможность с ней поговорить.
        - Ну так а от меня-то чего ты ждешь?
        - Не знаю,  - признался Эван с заметным раздражением в голосе.  - Просто найди ее. Это что, так сложно?
        - Лондон большой город. А что, если она не хочет, чтобы ее нашли?
        - Подключи к этому Айзека.  - На его шефа безопасности всегда можно было положиться.  - У него должны быть нужные контакты.
        - Ты что, хочешь устроить за ней слежку?
        - Если придется.  - Даже при той малой толике надежды, что ему это сулило, Эван испытал огромный прилив радости. Айзек знал свое дело, и Эван верил, что уже скоро получит какие-то результаты. Ему просто необходимо было в это верить.
        - Что ж, должно быть, это очень важно для тебя,  - молвил Руперт, изо всех сил стараясь выдержать безразличную мину.
        - Именно,  - подтвердил Эван.  - Важнее, чем что бы то ни было.
        Глава 48
        Жизнь потихоньку возвращается в нормальное русло. Точнее, в нормальное, но с каким-то неблагополучным перегибом. Папочка все так же изображает мнимые недуги, рассчитывая вновь завоевать мамино расположение. А мамочка тем временем гуляет неизвестно где, занимается непонятно чем и более чем вероятно, что крутит роман с мистером Пателем. Я, как и прежде, работаю в «Голове короля» барменшей и каждый вечер пою там под аккомпанемент Карла. Я оставила свои дурацкие мечты о славе и богатстве. У моего друга теперь все настроение пронизано грустью, чего прежде не бывало,  - но все же, по своему обыкновению, Карл пытается это всячески скрывать. Что насчет «Минуты славы», то я бы и рада посмотреть ее по телевизору, узнать, как там у них дела,  - но у меня не хватает на это духу. Карл сказал, что вроде бы сейчас лидирует тот самый глэм-рокер. И я не могу отделаться от мысли, что на его месте могла бы быть я.
        Единственное хорошее, что из всего этого получилось,  - так это то, что теперь у меня есть время забирать из школы Нейтана. Джо успешно вышел на свою «классную денежную работенку», и даже при том, что я самым постыдным образом обломалась в своих попытках устроить им новую расчудесную жизнь, за эту неделю им все же станет лучше на несколько сотен фунтов.
        Мой племяш, уже в который раз, сумел, почитай, волшебным образом оправиться от приступа астмы, но я все время терзаюсь мыслью, как долго он теперь продержится - ведь каждый период обострения болезни делает Нейтана слабее и неминуемо ухудшает состояние здоровья. У врачей же хорошо получается в ответ на наши страхи давать нам самый минимум информации.
        Вот я дожидаюсь племянника возле школы, и неожиданно по всему телу у меня пробегает нервная дрожь. Я очень сильно люблю Нейтана, общение с ним доставляет мне массу радости и позволяет надеяться, что когда-то я буду точно так же радоваться собственным детям. И гоню от себя мысли, как же будет ужасно, если вдруг этого, паче чаяния, так и не произойдет. Подозреваю, это намного хуже, чем никогда не пробиться в новые Мадонны.
        Спину мне согревает горячее не по сезону солнце, а сквозь холодную, затвердевшую за ночь землю на клумбе вдоль бордюра храбро пробиваются весенние цветы - ярко-желтые головки нарциссов, темно-пурпурные крокусы и ослепительно-белые цветки нескольких поздних подснежников. В небе - пронзительная синева. Белые пухлые облачка ни единым намеком не говорят о дожде. Сегодня стоит славный денек. Очень хороший и славный денек. И несмотря на мое подавленное состояние, чувствую я себя в порядке. Вполне даже нормально - все могло бы сложиться гораздо хуже.
        Постепенно запруживая улицу, народ подъезжает за своими чадами на машинах. Кучка мамашек с карапузами в прогулочных колясочках сгрудилась у ворот школы поболтать. Когда-то бы и я хотела влиться в их ряды. Возможно, однажды и вольюсь - а пока что коротаю время тем, что, стоя в одиночестве, бесцельно вожу кончиком туфли по краю тротуарной плитки.
        В отдалении звенит школьный звонок, и спустя каких-то несколько секунд из школы выплескивается целая орда встрепанных орущих ребятишек. Я уже дергаюсь в нетерпении, ожидая Нейтана, и вот наконец его вижу - одновременно он замечает меня. Он вскидывает свой ранец и бегом устремляется ко мне, затем (вероятно, заметив на моем лице тревогу) резко замедляет темп, сменяя бег неспешной трусцой. Когда он приближается, я сгребаю его в охапку и поднимаю на руки, не беспокоясь о том, что завтра он наверняка схлопочет от своих друзей порцию язвительных дразнилок.
        - Ну как мой самый лучший мальчишка?
        - Отлично,  - отвечает Нейтан. При этом лицо у него бледное, под глазами темные тени.
        В его дыхании мне слышится знакомый присвист.
        - Тебе сегодня учительница давала подышать в ингалятор?
        Нейтан с серьезностью кивает.
        - Хорошо,  - опускаю я его на землю.  - Пойдем к бабушке пить чай. Ты как, в порядке?
        - Ага.
        Я взъерошиваю ему волосы, чего он терпеть не может, и мы разворачиваемся в противоположную сторону, к автобусной остановке. Едва мы это делаем, как я вижу занявший чуть не половину улицы огромный черный лимузин и сразу инстинктивно понимаю, кому он принадлежит. У меня тут же душа уходит в пятки, ноги дальше не идут. И вот перед нами на тротуаре и впрямь вырастает Эван Дейвид. На нем черное кашемировое пальто, руки глубоко засунуты в карманы. Он, как всегда, красивый, а еще - немного грустный и даже, в немалой степени, как будто оробевший. Я едва подавляю в себе желание схватить Нейтана и удрать в противоположном направлении.
        - Привет,  - тихо говорит он.
        Мы с Нейтаном останавливаемся перед ним, и я совершенно не представляю, что ему сказать. Племяш тоже недоуменно глядит на меня, словно ожидая подсказки.
        Эван нас обоих спасает от замешательства.
        - Так это и есть одно из твоих многочисленных обязательств?
        - Это Нейтан,  - сообщаю я.
        - Мне пять лет,  - добавляет племяш.
        - Очень приятно познакомиться.
        - Как ты узнал, что я здесь окажусь?
        - Да есть у меня свои шпионы,  - легко отмахивается Эван, но у меня такое ощущение, что говорит он это вполне серьезно.
        Я снова не знаю, что сказать, а потому мы просто стоим и смотрим друг на друга. Пауза затягивается, и Нейтан начинает нетерпеливо ерзать.
        - Пожалуй, мы пойдем,  - говорю я наконец.
        - Давайте я вас подброшу,  - поспешно предлагает Эван.  - Отвезу вас домой.
        Я колеблюсь. Не ящик ли Пандоры я готова тут открыть?
        - Я ищу возможности с тобой поговорить,  - добавляет Эван.  - Пожалуйста, позволь подвезти вас до дома.
        - А это ваша машина?  - спрашивает Нейтан, указывая на лимузин.
        - Да.
        Мальчик умоляюще смотрит на меня, и я уступаю. Как я могу отказать своему племяшу в том, что, может статься, его единственная в жизни возможность покататься на машине размером со всю его квартиру?
        - Мы собирались заглянуть к бабушке на чай, это у вокзала Эустон,  - говорю я Эвану.
        - Значит, отвезу вас туда.
        Я страшно рада, что мы не едем к моему ужасному жилью, однако впервые в жизни - мне даже стыдно это произнести!  - я стесняюсь родительского дома. Сильно сомневаюсь, что Эвану Дейвиду когда-либо в жизни доводилось бывать в таком тесном и обветшалом и столь откровенно муниципальном жилище. Впрочем, этот дом - тоже часть меня. Такой, какая я есть. И Эвану, хочешь не хочешь, но придется это если не полюбить, то принять.
        Мы подходим к машине и все вместе забираемся на задний диван. Я опасаюсь, что Нейтан может «передышать» от перевозбуждения, и на всякий случай обхватываю пальцами его ингалятор у себя в кармане.
        - Это и правда твоя машина?  - взволнованно выдыхает Нейтан.
        - Да.  - Эван явно чувствует себя немного неловко.
        - Я никогда в такой не ездил,  - говорит племяш и поворачивается ко мне:  - А ты?
        Решив не посвящать Нейтана в отдельные подробности девичника Джеммы МакКензи, я обращаюсь к более свежему периоду своей жизни:
        - Я уже ездила на этой машине с мистером Дейвидом.
        - Ничего себе!  - восторженно восклицает племяш и откидывается на спинку гигантского, по его размерам, сиденья.
        - Куда едем?  - спрашивает Эван.
        Я сообщаю адрес дома на Фродшем-Корт, водитель понимающе кивает, и авто неслышно трогается с места.
        - Люди будут думать, что я принц!  - подскакивает на сиденье Нейтан и, припав к окну, застывает как прикованный.
        Я взглядываю на Эвана Дейвида, стесняясь до смешного.
        Подвинувшись на сиденье, он поворачивается ко мне:
        - Так почему ты сбежала с «Минуты славы»?
        Я пожимаю плечами и, как Нейтан, впериваюсь взглядом в окно.
        Эван неловко кашляет, прочищая горло.
        - Из-за меня?
        Мне хочется ему сказать, чтобы не особо-то о себе воображал, но в глубине души понимаю, что мне не удастся так легко отделаться.
        - Мне было ужасно совестно, что я тебе наврала,  - признаюсь я.  - Сколько себя помню, я всегда хотела стать певицей.
        Я ожидала, что Эван будет шокирован моими словами, однако он сидит как ни в чем не бывало, совершенно спокойно мне внимая.
        - Собственно, я и есть певица,  - уточняю я, с каким-то даже самоедством взглядывая на него, хотя и чувствую довольно редкий для меня прилив дерзкой самоуверенности.  - Я каждый вечер пою для публики разные популярные хиты в пабе под названием «Голова короля», а мой лучший друг Карл подыгрывает мне на пианино.
        - Почему ж ты мне об этом не сказала?
        - А что тебе до этого?  - с досадой огрызаюсь я, причем куда более резко, нежели бы мне хотелось.  - Тебе и так, должно быть, постоянно досаждают желающие стать певцами и певицами.
        Эван задумчиво потирает подбородок.
        - Да нет, как ни странно.
        - Это, верно, потому, что они очень боятся, что их унизят.
        - И ты тоже этого боялась?
        - Ну естественно!
        А еще я чувствовала себя глупой и жалкой. И совершенно недостойной. И вообще испытывала полный набор всевозможного негатива, что только может прийти в голову.
        Я перевожу взгляд на Нейтана, который развлекает себя тем, что на манер ее величества помахивает ладошкой глядящим на него прохожим. Ну хоть кто-то из нас безмерно счастлив!
        - У тебя был верный шанс выиграть конкурс,  - роняет Эван.
        Господи, когда же мне перестанут об этом говорить!
        - Остальные из вашей компании просто недостойны внимания.
        - И ты что, отдал бы свой голос за меня?  - не могу я удержаться от иронии.
        - Положим, я пока так и не слышал, как ты поешь,  - бесстрастно замечает Эван,  - хотя очень хотел бы услышать.
        - Ну ты не много потерял,  - усмехаюсь я.
        - Уж позволь мне самому судить об этом.
        Мы оба не можем сдержать осторожной улыбки.
        - Зато я слышал, что ты отличная бегунья.
        Тут уже меня просто разбирает смех.
        - Вот только не надо!  - шутливо ворчу я.  - Не усугубляй.
        Эван прячет улыбку, и его голос вновь вновь становится серьезным:
        - Стивен Коулдвелл считает, у тебя настоящий талант.
        Мне остается лишь вздохнуть.
        - Едва ли меня это сильно утешит. Я все равно все прохлопала, меня никто уже не примет обратно на шоу.
        - Это верно,  - соглашается Эван.
        Между тем мы подъезжаем к обшарпанному многоквартирному дому, где живут мои родители, с облезающей на стенах краской и непотребными граффити.
        - Приехали,  - без всякого намека говорю я.
        Некоторое мгновение мы сидим молча, наконец Эван спрашивает:
        - И что дальше?
        - Дальше я отправлюсь в «Голову короля» наливать за стойкой пиво,  - с притворным безразличием пожимаю я плечами.  - А ты?
        Скользнув ладонью по сиденью, Эван касается моей руки.
        - Поеду к себе, в свои пустые апартаменты, и буду в одиночестве ужинать.
        Мне срочно нужно что-то сделать, как-то его удержать! Может, обнять его? Сделать какой-то ласковый жест? Вот только я в этом деле полный профан!
        - Я совсем немного еще пробуду в Англии,  - сообщает Эван.  - Еще где-то неделю. А потом вернусь к себе, в Сан-Франциско.
        - Я слышала, там очень красиво.  - Это говорит та, что нигде не бывала дальше Ибицы!
        - Да, прекрасный город,  - кивает Эван.
        Я беру Нейтана за руку. Вид у мальчишки вконец расстроенный: такое классное катание и так досадно быстро завершилось.
        - Мы, пожалуй, пойдем,  - говорю я.  - А то бабушка заждалась.
        Наконец я набираюсь храбрости и, потянувшись к Эвану, чмокаю его в щеку. Мне бы, конечно, стоило вложить в свой поцелуй больше волнующей страсти - однако я нахожусь, так сказать, в блаженном ведении, что каждое наше движение лицезрит мой смышленый пятилетний племянник.
        Я сдвигаюсь на сиденье ближе к дверце.
        - Давай-ка, Нэт, поблагодари мистера Дейвида, что прокатил тебя в своей машине.
        - Было классно!  - говорит ему Нейтан. Эван поднимает раскрытую ладонь, и мой племяш дает ему «пять».
        Наконец Нейтан выбирается из лимузина, я следую за ним и некоторое время стою на тротуаре, задержав руку на дверце. Я понимаю, что, возможно, вижу Эвана в последний раз, и мне не хочется так вот с ним расстаться. Несмотря на всю его обстановку роскоши, шикарное авто и дорогую одежду, выглядит он почему-то очень одиноким и несчастным.
        Ни один из нас не вымолвил ни слова, однако мы на долгое мгновение встретились глазами, глядя друг на друга то ли с сожалением, то ли с тоской. И тогда, не успел мой мозг опомниться, как губы произнесли:
        - Если хочешь, можешь зайти с нами на чай.
        Глава 49
        Мамочку, наверно, при виде такого гостя кондрашка хватит. Надеюсь только, она прибралась сегодня в квартире, иначе мне сильно непоздоровится, что пригласила в дом столь шикарного незнакомца, заранее не предупредив.
        Посреди дворика у нас детская площадка, и несколько детишек чем-то непонятным кидаются друг в друга, будто играя в «вышибалу». И я в который раз удивляюсь, почему мои родители не уехали отсюда еще много лет назад, когда весь наш квартал стал постепенно захиревать.
        По бетонной лестнице, на которой вечно отдает затхлым духом мочи, мы поднимаемся к родительской квартире.
        - Когда-то здесь был очень хороший район,  - говорю я Эвану, хотя сомневаюсь, что он готов мне поверить.  - Много лет назад.
        Я вставляю ключ в замок маминой двери, и когда она распахивается, с облегчением вздыхаю, окутавшись запахами домашней выпечки и лимонным ароматом средства для полированной мебели. Мама у нас и впрямь сегодня занималась домом.
        Все вместе мы заходим в прихожую, Эван смущенно мнется за моей спиной. Бьюсь об заклад, он уже жалеет, что так опрометчиво принял мое приглашение.
        - Я привела гостя!  - кричу я, предупреждая маму. Она не очень-то любит подобные сюрпризы.
        Мать хлопочет в кухне, которая нынче сияет как новенькая. И, как и следовало предполагать, так же сияет и сама матушка. На ней долго лежавший среди антимольных шариков «лучший» наряд, волосы туго завиты, на лице снова легкий макияж. Такое впечатление, что она готовится провести где-то - а может, как раз и здесь,  - веселую вечеринку с мистером Пателем. Наше чаепитие с Нейтаном было бы для меня лучшей возможностью попытать матушку насчет ее тайной личной жизни, однако теперь, приведя сюда Эвана, я, похоже, вынуждена буду еще какое-то время сдерживать любопытство.
        Нейтан кидается обнять бабушку, которая, естественно, всегда его балует.
        - Ну как мой боец?  - спрашивает она.
        - Хорошо, бабуль.  - Поскорее избавившись от ранца, мальчик уже стягивает куртку.  - А я ехал в огроменной машине!
        Мать смотрит на меня, ожидая объяснений.
        - Это Эван Дейвид, мам,  - скромно представляю я гостя, едва подавляя в себе желание выпихнуть его вперед, пред ее очи.  - Он подвез нас от школы домой.
        - О, ну надо же!  - восклицает мать, непроизвольно вскинув руку к бусам на шее.  - А в реальной жизни вы смотритесь куда лучше, нежели по телевизору!
        Ну почему, скажите, каким бы взрослым ты ни был, родители все равно умудряются вогнать тебя в краску?
        - Благодарю,  - великодушно молвит Эван.  - Очень рад с вами познакомиться, миссис…
        - Кендал,  - напоминаю я.
        - Эми,  - кокетливо добавляет матушка.  - Можете называть меня Эми.
        Ну хоть не предложила называть ее мамой! И на том огромное спасибо.
        Затем мама подается вперед и запечатлевает на щеке у Эвана неловкий поцелуй, на что тот отвечает не менее неуклюже. Я про себя усмехаюсь: все же приятно видеть, как порой его гладкий фасад дает трещину!
        - Я попросила Эвана зайти с нами на чай,  - сознаюсь я.  - Надеюсь, это ничего?
        - Что ж, ему придется принимать нас такими, как есть,  - независимо отвечает мама так, будто Эвана здесь и нет. Но я-то прекрасно знаю, что она сейчас же ринется доставать из недр буфета свой самый что ни на есть лучший фарфор.  - Так как насчет чашечки чаю?
        Мы с Эваном решительно киваем.
        - Пойдем в гостиную.  - И тяну его за локоть вперед, пока он не успел отказаться.
        Нейтан уже пристроился перед телевизором, утратив к нашему именитому гостю всякий интерес.
        Матушка и здесь навела на мебель глянец, и теперь в гостиной витает облако искусственного лимонного аромата. От этого у Нейтана тут же появляется нехороший присвист, и меня это сильно настораживает.
        - Вам надо подышать через ингалятор, молодой человек,  - говорю я племяшу.
        Мальчишка только-только вышел из больницы, и мне вовсе не хочется, чтобы он вновь туда угодил. Так что нам приходится на корню пресекать у него даже малейшее проявление астмы, а ингалятор-небулайзер, равномерно распыляющий лекарство, позволяет быстро восстановить нормальное дыхание.
        Смиренно глянув на меня, Нейтан бредет в прихожую за ингалятором.
        - Извини уж, пожалуйста,  - говорю я Эвану.  - Ты садись, садись. Это ненадолго.
        Я принимаюсь суетиться, взбивая диванные подушки, прежде чем понимаю, что незаметно превращаюсь в собственную мать. Кстати, первое, что я бы сделала со своим выигрышем в «Минуте славы»,  - это купила бы ей новый костюм-тройку.
        Нейтан приносит свой небулайзер, и мы возимся с этой штукой, готовя к работе.
        - Не хочешь ко мне на колешки?
        Племяш кивает, я поудобнее усаживаюсь на диване, и Нейтан забирается ко мне, пристраиваясь головой поперек моих бедер. Я надеваю ему на рот и нос чистую пластиковую маску ингалятора и прижимаю мальчика к себе. Нейтан закрывает глаза, почти сразу же проваливаясь в сон. Он настолько привык к этой процедуре, что такой быстрый переход для него уже в порядке вещей.
        Тут я, улыбаясь, поднимаю взгляд на Эвана… и вижу, что он побелел как полотно. В лице как будто не осталось ни кровинки.
        Улыбка мгновенно сходит с моего лица:
        - Что с тобой?
        На лице у него застыл чистейший ужас.
        - Что случилось?
        Эван пребывает в таком шоке, что даже не способен что-либо ответить. Он открывает рот, но оттуда не доносится ни звука.
        Я опускаю взгляд на Нейтана.
        - У него начался приступ астмы,  - твердым голосом поясняю я,  - только и всего. Его только что выписали из больницы, и я не хочу, чтобы он вновь туда попал. Так что это всего лишь предохранительная мера.
        Эван по-прежнему не в силах вымолвить ни слова. И тут до меня доходит: он испугался, что может подцепить от Нейтана какую-то заразу, которая поразит его бесценнейшее горло.
        Меня вмиг захлестывает раздражение: с чего это он вдруг решил, что весь мир должен вращаться вокруг его проклятого голоса?! Или он не в курсе, что в реальном мире людям приходится сталкиваться с куда более серьезными бедами?!
        - Он не заразен,  - резко говорю я.  - Это всего лишь легкий приступ астмы. Ты тут ничем не заразишься.
        - Мне надо идти,  - поспешно говорит Эван и, снявшись с кресла, нетвердой походкой идет к дверям.
        Я ошарашена столь дикой его реакцией на болезнь Нейтана. И едва ли тут причиной слегка свистящее дыхание мальчонки. Да что ж не слава богу с этим человеком?!
        - Что на тебя такое нашло?  - говорю я, совершенно сбитая с толку.  - У него вовсе не заразная болезнь.
        Тут Нейтан начинает ворочаться у меня на коленях, и я тихонько его укачиваю:
        - Тш-ш, тш-ш…
        В этот момент в гостиную вплывает мама с чайным подносом в руках, и Эван едва не сталкивается с ней, устремляясь к выходу.
        - Извините, миссис Кендал,  - торопливо говорит он.  - Я должен вас покинуть. Простите за столь спешный уход.
        И с этими словами выскакивает из квартиры, захлопнув за собой входную дверь.
        Мама опускает на стол поднос, изумленно глядя ему вслед:
        - И что это такое было?
        - Вот уж не знаю,  - честно отвечаю я и, понизив голос до шепота, пытаюсь объяснить:  - Похоже, он чуть с катушек не съехал от Нейтановой астмы.  - Я в замешательстве пожимаю плечами:  - Единственное, что я могу предположить, так это то, что он боится что-нибудь тут подцепить. Он же всю жизнь только и трясется над тем, как бы что не сказалось на его бесценном голосе!
        - Что ж, это вполне можно понять,  - говорит мама, хотя по ней вовсе не скажешь, что она что-либо поняла.  - Ну, что же делать, Ферн. А я уж обрадовалась, что тебе на этот раз повезло с молодым человеком.
        - Он мне не молодой человек, мам. Он…  - Тут я запинаюсь, поскольку вообще не представляю, как объяснить маме наши отношения с Эваном Дейвидом.
        - Как Нейтан?  - кивает она на внука.
        - Думаю, поправится,  - отвечаю.  - Очень на то надеюсь. О чем ты только думала, так густо опшикивая мебель? Знаешь же, что подобными вещами можно легко спровоцировать у него приступ! Надо бы здесь хоть на несколько минут все окна пооткрывать.
        - Извини, детка. Я и понятия не имела, что переборщила со средством. У меня мысли были заняты совсем другими вещами.
        «Типа мистера Пателя?»  - так и подмывает спросить.
        Тут мама чихает, причем настолько громко, что будит этим Нейтана. Она чихает снова, потом вытягивает из коробочки на диване бумажный платочек и хорошенько, от души просмаркивается.
        - Извини, золотце.
        - А скажи-ка мне, мама, это у тебя часом не простуда начинается?
        Она глядит на меня сконфуженно.
        - Да, знаешь, милая, думаю, вполне может быть.
        Я мрачно взглядываю на нее.
        - У меня целый день сегодня саднит горло и нос заложен,  - признается она.  - Может, поэтому я и не унюхала, что чересчур перестаралась с мебелью.
        - Ты же можешь кого-то заразить,  - насупливаюсь я.  - Я бы ни за что не притащила сюда Нейтана, если бы ты мне сказала, что больна.
        - Я как-то не подумала, детка.
        Мне кажется, матушка в последнее время вообще мало о чем думает.
        Я готова ее чуть ли не убить! Как она могла подвергнуть Нейтана такому риску?!
        Я уж молчу насчет Эвана Дейвида! А я еще уверяла его, что в этом доме он ничего не подцепит - когда, похоже, тут все просто кишит инфекцией!
        Глава 50
        - Ну как нынче с голосом?  - с некоторой тревожностью спросил Руперт.
        - Да как-то неважно,  - признался Эван.  - Всю ночь першило и саднило в горле.
        Утром они должны были вновь поехать в студию, чтобы записать еще один трек с той инди-группой, но, похоже, этому не суждено было случиться. Руперт специально заехал за ним в апартаменты, однако в таком состоянии Эвану лучше было сидеть дома.
        - Я уже велел Дьярмуиду приготовить мне каких-нибудь соков с повышенным содержанием витамина С. Надеюсь, это поможет.
        - Выглядишь ты довольно скверно,  - озабоченно нахмурился агент.
        Эвану очень не хотелось это признавать, но и чувствовал он себя так же отвратительно. В постели он все никак не мог согреться и до сих пор ощущал озноб. Руки-ноги у него ныли, веки налились тяжестью.
        - У тебя уже очень давно не болело горло,  - заметил Руп.
        Эван чихнул.
        - И давненько не было простуды,  - добавил агент.
        - Это просто жуть.
        - Я отменю на сегодня запись,  - потянулся Руперт за мобильником.  - Ребята займутся пока теми треками, где не предполагалось твоего участия. Так что не проблема.
        - Передай им мои извинения,  - попросил Эван.  - Скажи, мы непременно запишем с ними все, что осталось, до моего отъезда в Сан-Франциско.
        Насчет последнего Руперт скептически скривился, и Эван вынужден был признать, что насчет своего участия явно склонен принимать желаемое за действительное.
        Некоторое время его агент общался с кем-то по сотовому, меняя прежние договоренности и ведя довольно шумные переговоры. В такие минуты он сполна отрабатывал свою немалую комиссию.
        Наконец он вновь повернулся к Эвану:
        - Вот завтра у нас точно будет проблема.
        На следующий вечер у Эвана в графике значился большой благотворительный вечер в пользу нуждающихся детей. И всякого, кто чего-то в этом мире стоил, всеми возможными способами, включая лесть, угрозы и даже грубый шантаж, вовлекали в грандиозное мероприятие. Это дело Эван считал своим безусловным долгом и очень не хотел подводить организаторов. Участие в концерте было занесено в его личный график загодя, еще за два года вперед,  - так что он просто не мог сейчас вот так взять да и свалиться с простудой.
        - Лучше позвони им и предупреди, что я, возможно, не смогу явиться,  - с тяжелым сердцем попросил Эван.
        - Для них это будет едва ли не катастрофа.
        - Думаешь, я сам не понимаю?
        Эван готов был рвать на себе волосы, что поймал эту инфекцию. И это при всех его мерах предосторожности, что он всегда соблюдал, оберегая свой голос! Тех мерах, что защищали его верой и правдой - до самой нынешней поры. За все годы своей театральной карьеры он по болезни пропустил спектаклей - по пальцам перечесть! Да, Ферн сказала ему, что состояние Нейтана никак не связано с инфекцией, и все ж таки у него имелись веские подозрения, откуда на него свалилась эта внезапная «простуда».
        Руперт словно прочитал его мысли.
        - Тебе удалось вчера пересечься с Ферн?
        Эван кивнул.
        - Все прошло хорошо?
        - Поначалу - да.
        - Звучит так, будто результат не слишком-то положителен.
        - У нее есть ребенок.
        Руперт пожал плечами.
        - Ну сейчас это довольно распространенное явление - особенно среди женской половины человечества.
        - И он болен.
        - Немудрено, когда ребенок играет с другими детьми.
        - Нет, ты не понял. Он очень болен. Я заехал к ней домой с ее…
        Руперт удивленно поднял бровь.
        - Познакомиться с ее матерью.
        Вторая бровь тут же вскинулась следом.
        - Все совсем не так, как тебе может показаться.
        - И там ты подхватил инфекцию?
        - Не знаю,  - пожал плечами Эван.  - Ферн сказала, что у мальчика приступ астмы, но… Боже, Руп! Он же выглядел так, будто вот-вот…  - Он хотел сказать «умрет», но слово застряло у него в горле.  - Он мне показался ужасно больным. И это меня страшно перепугало.
        Агент молчал, терпеливо ожидая дальнейших объяснений.
        - Я вылетел оттуда как пробка из бутылки. Чуть ее мать не сшиб в дверях.
        Руперт тихонько хихикнул.
        - Это было совсем не смешно,  - проворчал Эван.  - Я выглядел там полным идиотом.
        - То есть на этом фронте без перемен,  - подытожил Руперт, и друзья разочарованно переглянулись.
        - У тебя когда-нибудь были дети, Руп?
        - Я, видишь ли, никогда не задерживался на одном месте на столько, чтобы от меня мог кто-то понести,  - усмехнулся Руперт, пытаясь обернуть все это в шутку.  - Согласись, довольно трудно строить серьезные отношения, когда ты постоянно в разъездах. А еще сложнее, когда в это уравнение вводятся ребятишки. Дети все же совершенно не вписываются в наш образ жизни. Вот почему я никогда не склонялся к идее создать семью.
        - У меня на то есть куда более сложные причины,  - молвил Эван, уставясь куда-то вдаль и размышляя о той боли, что он носил в себе после гибели сестры.
        Без сомнения, ему очень хотелось сблизиться с Ферн: в ее присутствии Эван испытывал такие чувства, которые, как ему прежде казалось, были для него уже недоступны. Но смел ли он рисковать, решаясь на тесное общение с ее ребенком? При мысли об этом все его существо захлестывало такими эмоциями, которые он всячески хотел в себе подавить. Он не мог позволить себе снова и снова впадать в этот параноидальный припадок всякий раз, как мальчишка засопит. К тому же едва ли это поможет наладить отношения с его матерью.
        - Да, знаю,  - сказал Руперт и похлопал его по плечу.  - Я этого нисколько не забыл.
        - Ты очень многим пожертвовал ради меня, Руп. Разве не так?
        Руперт явно смутился.
        - Ну а ты, в свою очередь, сделал меня очень богатым человеком.
        - Разве мы богаты?  - с горечью вопросил Эван.  - Ну да, мы весьма состоятельны - но разве это то же самое, что быть богатым? У меня много денег, которых мне за свой век не потратить, машин, на которых я не езжу, домов, в которых не живу. Но как вот насчет всего того, что действительно имеет ценность в жизни? Есть у меня хоть что-то?
        - Ну у тебя масса разных достоинств,  - ответил Руперт с пылкой преданностью, так характерной для его манеры общения.
        - Мне неприятно в этом признаться, но я испугался этого ребенка - ее Нейтана. Мне он показался невероятно уязвимым, просто чертовски беззащитным! Это до смерти меня напугало! А что еще сильнее меня потрясло - так это близость, сплоченность их семьи. Ферн и ее мама просто без памяти его любят, как безудержно любят все друг друга в этой семье. У меня никогда такого не было. В моей семье…  - И вновь слова застряли у него в горле.  - Ну ты сам знаешь.
        Руперт поджал губы, давая понять, что он и правда в курсе.
        - Я могу выйти перед тысячной толпой и спокойно петь - но вот этот крошечный семейный союз шокировал меня буквально до глубокой дрожи. И я не уверен, что меня хватит на то, чтобы все это принять.
        - Но ты об этом подумываешь.
        - У меня уже голова от этого кругом, Руп!  - Эван прочесал обеими руками по волосам.  - Я ведь, наверно, староват уже для кризиса среднего возраста?
        - Я бы сказал, идеальный для этого возраст,  - усмехнулся агент.
        - Весьма меня обнадежил,  - улыбнулся Эван.
        - Ну что,  - вздохнул Руперт,  - можешь теперь целый день об этом размышлять. Дядя Руп советует тебе немедленно залечь в постель. Не двигаться и не болтать. Дай отдохнуть телу, дай отдохнуть голосу - и к завтрему, глядишь, почувствуешь себя совсем иначе.
        «А глядишь, и так же скверно»,  - с серьезным опасением добавил про себя Эван.
        Глава 51
        Мне срочно нужна горячая ванна и хоть немного холодного вина. С первым наверняка возникнет проблема: у меня просто нет ни пригодной для лежания ванны, ни в достатке горячей воды, поскольку мой бойлер уже на последнем издыхании. Со вторым может не получиться, потому что холодильник у меня тоже на ладан дышит. Так что решением всех моих проблем будут прохладный душ да бокал тепловатого вина.
        Тяжело поднимаясь по лестнице к своей квартире, я сознаю, что снова и снова возвращаюсь к тому, что просто тупо тащу себя по жизни. Надо наконец что-нибудь предпринять, чтобы как-то оживить свою затухающую жизненную энергию. Что-нибудь такое, разумеется, что не предполагает отдыха и расслабления, поскольку на это у меня просто нет времени. Я уже порядком вымоталась, присматривая за Нейтаном, даже несмотря на то, что, слава богу, ему сейчас ничто не угрожает. Джо на этой неделе с головой в работе, и ему вроде как обещают предложить что-то еще - может быть, даже на постоянной основе. Братцу очень на пользу хорошенько встряхнуться после долгих месяцев круглосуточного ухода за ребенком, да и лишние деньги, естественно, никогда не помешают.
        Все это время я старательно пыталась перестать думать об Эване Дейвиде, но мне не особо это удалось. До сих пор никак не могу понять, почему он так жаждал поскорее убраться подальше от Нейтана. При том, как остро он отреагировал, можно было подумать, ему явился призрак. У меня вся эта сцена раз за разом прокручивается в голове, но я так и не могу придумать ей разумное объяснение.
        - Кто вы такая?  - вопрошает отец, едва я появляюсь на кухне.
        - Брось, пап,  - обрываю его я.  - Я не в настроении.
        Он сдается, усаживаясь поглубже в кресло.
        Следующим пунктом, к чему мне следует приложить побольше сил, идет продолжающееся до сих пор раздельное существование родителей. Если я в самое ближайшее время не вытурю своего спятившего папашу из квартиры, я вполне буду способна его убить. Похоже, он досрочно решил отправить себя на пенсию, и с тех самых пор, что мама его выгнала из дома, он на работу не ходил, а значит, и не отдавал никаких денег за свое проживание. Это несмотря на то, что он с удовольствием уничтожает содержимое моего буфета, едва мне стоит наполнить его едой. И, как я уже убедилась, все, что он делает,  - так это день-деньской сидит и смотрит, чем-нибудь похрустывая, программу «Дес и Мел», да периодически совершает набег на интернет, выискивая себе для симуляции какую-нибудь очередную хворь. Пол в моей спальне ровным слоем завален его джемперами с ромбами и некоторыми другими предметами одежды, которые, будучи от папы, не очень-то радуют глаз. У гостиной вид, как после бомбежки, поскольку диван там хронически разложен и постель после сна не убрана, а полка в ванной забрызгана пеной для бритья и завалена использованными
бритвенными лезвиями. Ну хоть, по крайней мере, он пока что моется и бреется!
        Прежде чем я развернусь и уйду в «Голову» на свой выдающийся вечерний концерт, мне надо еще запустить стирку. Есть, конечно, еще тысяча других невыполненных домашних дел, но они пока что могут подождать. Приоритетом всегда пользуется наличие в доме чистой одежды.
        - Пап, тебе ничего не надо постирать?
        - Есть пара вещичек,  - отзывается он.  - Сейчас принесу.
        Насчет нормально поесть я оставляю на потом. Может, заскочим с Карлом в какую-нибудь забегаловку. Больше, я так понимаю, в моей жизни роскошных обедов не светит. Пока же надо чего-нибудь наскоро перехватить, чтобы от голода не подвело живот, и я обшариваю на кухне шкафчики. Однако оказывается, что мой драгоценный родитель меня в который раз объел подчистую. Единственное, что он мне оставил,  - это дешевые и отвратительные на вкус хлопья, которыми брезгует даже Пискун. Выставив из буфета на стол коробку, я шарю в другом шкафчике в поисках неиспользованной глубокой тарелки. Когда же наконец нужная попадается под руку, я пытаюсь насыпать в нее хлопьев - и вдруг выясняется, что коробка совершенно пуста. Да что же это за бзик такой у мужиков, что они вечно ставят опустевшую упаковку в буфет или холодильник?! Почему они не могут просто взять и выкинуть ее, как это делают женщины? Я встряхиваю коробку, однако, в отличие от Дейвида Блейна, не в силах материализовать хлопья из воздуха. Зато я очень даже в силах прибить своего папочку - реально, без всяких преувеличений.
        В этот момент отец появляется с кипой стирки в руках.
        - Почему ты даже не подумал оставить мне еды?  - спрашиваю его.
        Заглянув в коробку из-под хлопьев, он мигом находит выход:
        - Так возьми хлеб.
        Я открываю хлебницу. Хлеба там нет.
        - Завтра принесу,  - обещает отец.  - Если не забуду.
        - Да уж не забудь,  - предупреждаю его.  - И раз уж на то пошло, самое время вспомнить, что у тебя есть жена. И если ты не сочтешь нужным что-либо предпринять, то она, пока ты тут изображаешь амнезию, затеет бракоразводный процесс.
        Услышав это, отец немного напрягается, но в целом на подначку не реагирует.
        Я выхватываю у него из рук грязную одежду и кидаю на пол перед стиральной машиной. Даже эта моя стиралка является старым-престарым, отработавшим свой век агрегатом, доставшимся мне от матери Карла,  - впрочем, все последние годы машина служит мне верой и правдой.
        Папа шаркает на кухню и усаживается за стол, я же остаюсь разбирать грязные трусы и футболки, ужасно жалея, что не имею под рукой большущих бельевых щипцов, чтобы не трогать руками отцовское исподнее. Среди кучи есть и пара брюк, и я принимаюсь выворачивать в них карманы на тот случай, если у отца там завалялась какая-то мелочь, способная вывести из строя мою машину,  - непредвиденных расходов на новую стиралку мне в ближайшее время явно не потянуть.
        Единственное, что обнаруживается у отца в брюках,  - так это какая-то визитная карточка. Я хочу передать ее отцу, но тут вдруг знакомое название цепляет глаз. Совершенно явственно с визитки на меня глядит запоминающийся логотип «Минуты славы». В центре крупными буквами значится имя Стивена Коулдвелла. В этот момент я даже жалею, что у меня нет при себе какого-нибудь ингалятора, как у Нейтана, поскольку чувствую, что начинаю задыхаться. Перевернув карточку, обнаруживаю на обороте выведенное его рукой краткое послание: «Ферн, позвони мне! Стивен». В руках появляется нервная дрожь.
        Протянув к отцу визитку, гневно вопрошаю его:
        - Это что? Что это такое?!
        Надо отдать ему должное, отец делается мертвенно-бледным:
        - Не припоминаю. У меня болезнь Альцгеймера.
        - Да хрена лысого у тебя!
        Отец сдвигает брови:
        - Как ты смеешь так разговаривать со своим отцом?
        - А я, может, переняла от тебя синдром Туретта, коим ты хворал на прошлой неделе. Или ты об этом тоже забыл?
        Отец угрюмо смотрит в стол.
        - Откуда у тебя эта визитка? Он что, сюда приходил?  - начинаю его распекать.  - Сам Стивен Коулдвелл потрудился ко мне сюда заехать, а ты мне даже не сказал?! Сунул ее в карман - и попросту забыл?!
        - Да, забыл,  - утверждает отец.
        - Что мне тебе после этого сказать?!  - завожусь я.  - Я терплю все твои дурацкие выходки, а когда случается вдруг что-то для меня действительно важное - ты даже не удосуживаешься мне о том сказать?!
        У меня начинается истерика. Кровь вскипает в жилах, перед глазами, клянусь, красная пелена. Никогда в жизни я еще не испытывала такой ярости.
        - Когда он приходил?
        - Э-э… Вчера,  - мямлит отец.  - Или позавчера. Но точно совсем недавно. Я правда не могу припомнить.
        - Что он сказал?
        - Да ничего особенного.  - Вид у отца точно загнанный.  - Просто сказал, чтобы ты ему позвонила.
        - Надеюсь, ты ему не нагрубил? Не велел ему отправляться на хрен?
        - Думаю, что нет,  - говорит отец с дрожью в голосе. И это не дает мне полной уверенности, что такого не было.
        - Если б я узнала, что ты сделал это специально, папа, я бы тебе никогда этого не простила.
        - Ты говоришь ужасные вещи,  - с оскорбленным видом отвечает он.
        - А ты ужасные вещи делаешь! Ты вообще хоть представляешь, насколько для меня это важно?
        - Начинаю понимать,  - бормочет он под нос.
        Но это нисколько меня не успокаивает.
        - «Минута славы» и Стивен Коулдвелл могли бы стать для меня единственной возможностью выкарабкаться в жизни, уехать из этой жалкой дыры! Неужели ты не желаешь мне лучшего?
        - Желаю,  - тут же приободряется отец.  - Я даже кое-что для этого сегодня сделал.
        - Что?  - спрашиваю я, смутно надеясь, что папе удалось поднять себя с дивана и взглянуть, что там не в порядке с холодильником.
        - Я избавил дом от этого гнусного мелкого грызуна.
        У меня застывает в жилах кровь, челюсть отваливается.
        - Что сделал?
        - Избавился от мыши. Если бы я этого не сделал, у тебя бы уже скоро весь дом кишел этими тварями. Ты знаешь, сколько заразы они переносят?
        - Что ты сделал?  - не могу я оправиться от шока.  - Что ты с нею сделал?
        Отец смотрит уже не так уверенно.
        - Я купил ей ловушку.
        - То есть тебе не пришло в голову купить, скажем, буханку хлеба, или молоко, или каких-нибудь хлопьев, но ты заставил себя выйти из дома и купить мышеловку?
        - Я думал, ты обрадуешься,  - возмущается отец.  - От них же одна грязь. Здесь кругом на полу мышиный помет.
        - С ним ты что сделал? Отнес его в парк?
        У отца начинают бегать глазки.
        - Нет…  - обрывается у меня внутри.  - Нет. Скажи, что ты купил гуманную ловушку.
        Отец устремляет взгляд на ведро с откидывающейся крышкой, стоящее в углу кухни.
        - Нет!.. Пожалуйста, скажи, что ты этого не сделал.
        - Солнышко,  - говорит отец,  - это ведь только к лучшему.
        Я спешу в угол к мусорке, откидываю крышку - так и есть, маленькое раздавленное тельце Пискуна валяется поверх использованных бумажных полотенец, пустой пластиковой миски и последнего экземпляра Mail on Sunday.
        Я осторожно поднимаю Пискуна, поглаживая пальцами серую шерстку, и падаю на колени, вся сжавшись над его поверженным крошечным тельцем. Словно со стороны, я слышу, как громко рыдаю, то и дело вскрикивая: «Нет! Нет!», не в силах остановиться. Такое ощущение, будто эти вопли исходят от кого-то другого, а не от меня. Я знаю, что, может, сейчас не в силах здраво рассуждать, но эта бессмысленная смерть - точнее, ничем не оправданное убийство Пискуна - словно символизирует собою все, что в моей жизни пошло наперекосяк. Все мои последние беды и неудачи вдруг разом обрушиваются на меня, раздавливая, расплющивая, наверное, так же, как эта жестокая ловушка размозжила тощенькое тельце Пискуна. И если я не смогла защитить даже эту несчастную мышку - разве заслуживаю я вообще право ходить по этой земле?
        Я аккуратно заворачиваю тело Пискуна в выброшенный кусок бумажного полотенца, кладу его на пол у задней двери и неутешно плачу.
        Через какое-то время чувствую на плече ладонь отца.
        - Это лишь к лучшему,  - говорит он.  - Я ради тебя же это сделал.
        Я подскакиваю как ужаленная, разворачиваюсь к нему:
        - Ничего не к лучшему! И вовсе не ради меня! Тебе самому это приспичило!
        Папа на шаг отступает, глядя на меня так, будто перед ним Медуза горгона. Может, у меня и впрямь уже змеи лезут из головы, потому что я злобно шиплю и брызгаю слюной, руки вскидываются сами собой. Прежде я никогда не понимала значения выражения «слепая ярость»  - теперь я его очень хорошо прочувствовала.
        Перед глазами все затуманивается, и, метнувшись к отцу, я вцепляюсь ему в плечо. Он перехватывает мою руку:
        - Не надо, милая! Не заводись ты так попусту.
        - Попусту?! Как ты можешь быть так чудовищно безразличен к моему страданию?!
        - А мои страдания тебя не волнуют?  - парирует отец.
        И вот тут-то меня окончательно накрывает багровый туман. Отец по-прежнему не понимает или не хочет понять, что все это значит для меня. И я вовсе не считаю, что мой отец от чего-то страдает. По мне, так он черствый, себялюбивый паразит, ничтожный нахлебник!
        Извернувшись, я хватаю со стола пустую коробку из-под хлопьев и принимаюсь его яростно хлестать. С глухим рычанием я луплю отца наотмашь по голове, он же пытается от меня увернуться и отбиться.
        - Ферн, прекрати!  - кричит он.  - Успокойся!
        Но я нисколько не хочу успокаиваться. Я хочу сделать ему так же больно, как больно мне. Хочу, чтобы он на своей шкуре прочувствовал, каково мне сейчас.
        И вдруг отец перестает от меня отбиваться и хватается за грудь.
        - Давай-ка еще раз изобрази!  - в ярости рычу я и снова бью коробкой.
        Однако он, вцепившись пальцами в столешницу, валится на колени.
        - Что на сей раз симулируешь? Сердечный приступ?  - нависаю я над ним, тяжело дыша, уперев руки в бока.  - Знаешь, что-то не очень верю.
        Отец начинает задыхаться, причем даже почти что убедительно.
        - А теперь прочь отсюда!  - рявкаю я на него.  - Вообще убирайся из моей жизни!
        Отец ползком направляется к дверям, уже почти у порога падает ничком и остается неподвижно лежать.
        - Хорошая попытка,  - злобно скалюсь я.  - Можешь попробовать себя в местном любительском драмтеатре. Уверена, они твою игру оценят. Меня же, знаешь ли, не впечатляет. А теперь, если не возражаешь, я все ж таки буду собираться на работу.  - Я хочу перешагнуть безвольно лежащее на полу тело отца.  - И только попробуй тронуть Пискуна! Завтра я похороню его в парке.
        Тут я замечаю, что губы у отца посинели - а это, я точно знаю, самому подделать невозможно. А еще из моего немалого опыта с Нейтаном я знаю, что это очень нехороший знак.
        Наклонившись к отцу, тихонько трясу его за плечо:
        - Пап?
        Если бы он тут же подскочил или засмеялся, я бы в минуту с ним разделалась, честное слово! Не важно, что он мне кровная родня - я умываю руки прочь и больше знать его не желаю. Однако отец ни чуточки не шевелится. Глаза широко раскрыты и смотрят в никуда. Губы издают какой-то булькающий звук, хотя совершенно ясно, что он не способен говорить. И вот теперь я точно понимаю, что это свое состояние он не симулирует, что все на самом деле очень даже серьезно, смертельно серьезно.
        - Вот ч-черт!  - кидаюсь я к телефону и как можно быстрее набираю пальцами 999. Сообщаю службе неотложной помощи свое имя и адрес, умоляя «Скорую» приехать в ближайшие же минуты.
        Затем кидаюсь обратно в кухню.
        - «Скорая» уже выехала,  - говорю я отцу.  - Держись. Только дождись ее.
        Однако по нему не скажешь, что он чего-то ждет. И тут мне вдруг стреляет в голову, что где-то двадцать лет назад в скаутском отряде меня учили оказывать первую помощь. Паника сразу отступает, сменяясь деловитым спокойствием, и, готовясь сделать своему отцу «поцелуй жизни», я говорю ему:
        - Не наслаждений ради…
        Глава 52
        Уж не знаю, как им это удалось, но прибыли парамедики едва ли не в считаные секунды. Отодвинув меня в сторону, они спокойно и профессионально стали оказывать отцу помощь. И я даю себе слово, что больше ни за что и никогда не стану ругать нашу чудесную, неимоверно перегруженную работой, Национальную службу здравоохранения.
        Папу укладывают на носилки и осторожно спускают по лестнице к ожидающей у подъезда «Скорой». Я спешу следом и понуро усаживаюсь в машине рядом с отцом, взяв его за руку. Он в ответ выдавливает болезненную улыбку, парамедики же тем временем прицепляют к нему с десяток всевозможных штуковин.
        - Ему повезло, что вы оказались рядом,  - говорит мне один из санитаров, когда мы направляемся к больнице.  - Возможно, вы спасли ему жизнь.
        Я не отваживаюсь сказать им, что я-то как раз и спровоцировала отцу инфаркт. Не могу с уверенностью сказать, светит ли тюрьма за непредумышленное убийство одного из родителей,  - но совершенно точно знаю, что мне бы там совсем не понравилось.
        Отец лежит с закрытыми глазами, весь такой тихий и умиротворенный, но в то же время крепко сжимает мою руку. Как все ж таки мы, люди, хрупки и недолговечны! Я глажу его по волосам, убирая их назад с прохладного потного лба.
        - Прости меня, папа,  - тихо говорю я.
        - И ты меня,  - шепчет он в ответ.

* * *
        В больнице отца оформляют в отделение кардиореанимации, а я тем временем выскакиваю на парковку, чтобы позвонить с сотового маме и Джо.
        Мамы, похоже, дома нет, а ее мобильник, как всегда, выключен. Наверняка лежит на кухне возле чайника, где она обычно его держит,  - а там с него какая польза? Мы постоянно пытаемся достучаться до ее сознания, убеждая пользоваться мобильником на тот случай, если вдруг случится что-то чрезвычайное. Но мама у нас из того разряда людей, которые не верят в чрезвычайные происшествия. И вот теперь такое произошло - а где ее носит, одному богу известно! Набрав номер Джо, с облегчением вздыхаю, когда он после третьего гудка снимает трубку. Объясняю ему ситуацию, и брат обещает напрячь кого-нибудь из соседей приглядеть пару часиков за Нейтаном, пока он съездит в больницу.
        Затем я звоню Карлу и уже откровенно плачу в трубку. Он пытается утешить меня словом, унять мои слезы, обещает сказать Кену, что у меня дома очередное ЧП и что я из-за этого опоздаю на работу (думаю, я там уже точно кандидат на увольнение). А потом мой милый любимый друг говорит, что тоже на всех парусах примчится в больницу, отчего я опять раскисаю.
        Вернувшись в отделение, нахожу отца на койке в самом углу. Миниатюрная тайская медсестричка заботливо подтыкает вокруг него чистую простынку. К его обнаженной груди прилеплена целая россыпь розовых липучек с проводками, змеящимися по редкой седой поросли. Папа подсоединен к капельнице и кардиомонитору, на руке у него манжета тонометра - но в целом, надо сказать, отец выглядит уже чуточку лучше. Лицо вновь обрело относительно нормальный цвет, да и сидит он уже в постели вертикально.
        Почувствовав небывалый прилив нежности, кидаюсь к папе и крепко его обнимаю.
        - Смотри не скинь с меня все эти примочки,  - предупреждает он,  - не то доктора решат, что я тут снова коньки отбрасываю.
        Прежде чем оставить нас одних, тайская медичка цокает язычком и говорит:
        - Счастливчик ваш папа.
        Я не ослышалась? Он только что загремел в больницу с инфарктом, а мне говорят, что он счастливчик? С того места, где я стою, он совсем не тянет на счастливчика, а выглядит, скорее, старым и больным.
        По щеке у меня скатывается слеза.
        - Не плачь,  - говорит папа.  - Я уже в порядке.
        - Ты был на волосок от смерти.
        Он легонько похлопывает по груди со стороны сердца:
        - У этого старикана еще есть порох в пороховницах,  - шутит он.  - Скоро совсем буду как огурчик.
        - Папа, папа…  - Я смахиваю слезы рукавом и опускаюсь на пластиковый стул у его койки.  - Если с тобой что случится, я этого не перенесу.
        - Я пока что никуда не собираюсь,  - уверяет он. Затем как-то пристыженно взглядывает на меня:  - Всё, больше никаких глупостей.
        - Рада это слышать,  - отвечаю я, и мы неловко переглядываемся.  - Джо уже едет. Думаю, скоро будет здесь.
        - Не представляю, как Нейтан все это переносит.
        - Я тоже.
        - Наверно, он из куда более крутого теста, чем я.  - Папа снова откидывается назад, на подушку.  - Я лишь хочу отсюда выбраться и поправиться поскорее.
        - Я тоже хочу, чтобы все вернулось в нормальное русло.
        Отец осторожно прокашливается.
        - Маме звонила?
        - Звонила. Ее нет дома.
        Взглянув на большие часы на стене, папа хмурится:
        - Она же никуда вечерами не выходит. Где она может быть в такое время?
        Чтобы не отвечать на вопрос, делаю вид, будто все мое внимание приковано к больничной палате. У меня не хватает духу сказать отцу, где, по моему мнению, может быть мама,  - не хочу быть виноватой в новом сердечном приступе.
        Глава 53
        Эван уже успел принять целую кучу всевозможных лекарств и от простуды с гриппом, и от кашля с насморком - полный набор снадобий, что составили бы честь всякому уважающему себя янки. И все равно чувствовал он себя ужасно. Голова пульсировала и раскалывалась, с носа текло ручьем. Осмотревший его нынче вечером ЛОР промыл ему тампоном горло, ощупал гланды и наконец объявил, что петь Эван пока что не способен. Так что благотворительный концерт был для него заказан.
        И теперь он лежал в постели, в одиночестве и печали, исполнившись жалости к самому себе. «Подумаешь, какая-то простуда,  - ворчал он на себя,  - ничего же страшного». Эван вообще относился к тому типу людей, которых любая мало-мальская болезнь полностью выводит из строя, здесь же еще добавлялся обычный для оперного певца невроз. И хотя он сам понимал всю иррациональность такого хода мыслей, но всякий раз, когда ему доводилось слечь с простудой, Эван боялся, что навсегда потеряет голос. Что с ним будет, если такое однажды случится?
        Эвану казалось, что уж на одну-то песню его вполне хватит, речь же не идет о полном концерте! Руперт по-любому должен был отправиться на благотворительный вечер, чтобы извиниться за его отсутствие и лично поприветствовать там кое-кого из почетных гостей. В последний момент Эвана заменили другим тенором, Йоханом Райссом. Пел тот весьма неплохо, так что вполне способен был спасти ситуацию - хотя и не был вторым Эваном Дейвидом. Вдобавок Эвана пугала мысль, что из-за непоявления на публике его имидж немного потеряет блеск. Он всегда с тревогой думал о том, что чем выше взлетает его звезда, тем дальше ей придется падать. К тому же извечно найдется масса бульварных газет, что с готовностью ускорят его падение на землю. Надо будет ему в порядке компенсации сделать весьма ощутимый вклад в этот благотворительный фонд, после чего - из не совсем, скажем, альтруистических соображений,  - науськать Руперта, чтобы как бы невзначай обмолвился об этом в нужных местах.
        Взявшись за пульт, он опустил плазменную панель с потолка к изножью кровати, после чего включил телевизор - и как раз вовремя, застав самый приезд знаменитостей на благотворительное торжество. Эван даже застонал. Уж это ему точно невыносимо было видеть, а потому он стал щелкать пультом по нескончаемой череде телеканалов, пока не убедился, что смотреть там абсолютно нечего. Роман, лежащий у изголовья постели, его как-то не захватил, к тому же требовал гораздо большей концентрации, нежели та, на которую Эван был сейчас способен. Отчаявшись найти себе хоть какое мало-мальски стоящее занятие, Эван откинул одеяло и поднялся с постели. Накинув домашний халат, он прошелся по апартаментам, шлепая босыми ногами по паркету и слушая, как разносятся его шаги по всему помещению. С этой проклятой простудой он на два дня засел тут, точно в клетке, и у него, похоже, начал развиваться так называемый синдром четырех стен.
        Эван направился к окнам, отодвинул одну из перегородок и ступил на балкон. Вечерний воздух оказался приятно прохладен, легкий ветерок овеял свежестью его разгоряченное лицо. Сверкающие по всей Темзе огоньки и плеск волн внизу, почти у самого здания, немного отвлекли головную боль. Где-то там, в этом городе, была Ферн. Раскинув руки, Эван взялся за стальной каркас окна и глубоко, всей грудью вздохнул. Он тосковал по ней. Тосковал по тому, чего у них не сложилось.
        Интересно, что же она может сейчас делать? Наверное, готовится к очередному выступлению в том пабе, где работает. Как, бишь, она его назвала? Часом, не «Голова короля»?
        Внезапно Эван понял, что ему просто позарез необходимо туда пойти. Во что бы то ни стало ему понадобилось отыскать Ферн. Недолго думая, он поспешил в глубь квартиры, второпях оделся и покинул свои апартаменты. Фрэнка он, естественно, отпустил до утра, никак не предполагая, что вечером, в самый пик болезни, ему придет в голову прокатиться по городу. Уже на выходе он проверил содержимое бумажника - Руперт не раз сетовал, что мистер Дейвид не носит при себе наличных. Прямо как ее королевскому величеству, Эвану приходилось вечно просить своих подчиненных заплатить за него по счету. Руп всегда сопровождал его, на всякий случай имея под рукой набитый купюрами бумажник. Не это ли одно показывало, сколь далек он ныне от реальной жизни? Эван не имел ни малейшего представления, сколько стоит буханка хлеба или пинта молока. Ему даже неведомо было, сколько он платит за проживание в этих апартаментах. В бумажнике, как и следовало ожидать, денег не обнаружилось, и Эван пошарил по ящикам стола, пока не наткнулся на шкатулку для мелочи, где удалось наскрести что-то около пятидесяти фунтов. Забрав мелочь, Эван
оставил вместо нее нечто вроде долговой расписки - на случай, если вдруг забудет вернуть, хотя, по сути, это тоже были его деньги.
        Спустившись лифтом, Эван вышел на улицу. Он готовился вновь соприкоснуться с миром реальных людей и начать собирался с подземки. Прогулявшись по вечерней улице и освежив голову, Эван спустился на ближайшую станцию метро вполне даже бодрым и жизнерадостным. Внизу оказалось достаточно пустынно, и Эван огляделся по сторонам, не зная, что делать дальше. Когда он последний раз прибегал к общественному транспорту? Он не всегда, конечно, разъезжал в длинных лимузинах самых дорогих моделей, но уже больше двадцати лет как не пользовался ни автобусом, ни «трубой». Терминалы по продаже билетов показались ему чересчур мудреными штуками, и он потратил пару минут на то, чтобы отыскать нормальную билетную кассу. Живой человек в ней, по крайней мере, мог ему помочь.
        Затем, пронаблюдав, как другой пассажир прикладывает свой билет к турникету, Эван проделал то же самое. Смешно сказать! Взрослый, сорокапятилетний мужик - и не способен без посторонней помощи ездить в общественном транспорте! Эван лишь надеялся, что в своей сумасбродной затее он хотя бы движется в нужном направлении. Одно из немногого, что он запомнил насчет места работы Ферн,  - что находится это где-то недалеко от дома ее родителей, а он не сомневался, что это где-то рядом с вокзалом Эустон. Может, он и не пользовался городским транспортом, однако, увидев, сразу узнал этот один из главных вокзалов города.
        Никто не оборачивался на Эвана Дейвида ни когда он стоял в ожидании поезда, ни когда вошел в вагон. Никто даже взглядом не задержался! Когда он проходил по вагону, ни один не оторвался от своей книги или газеты. Никто не разинул в удивлении рот, никто не выпрашивал его автограф. Все были полностью поглощены собственными делами, и Эван с облегчением опустился на свободное сиденье. Ему было непривычно и забавно остаться незамеченным, анонимно смешаться с человеческой массой, и даже подумалось: получится ли у него влиться обратно в общество? Теперь стало совершенно ясно, что ему нет нужды как-то маскироваться - все, что ему для этого нужно, так это жуткую простуду и малиновый нос, так чтобы он выглядел ужаснее некуда и сделался вовсе неузнаваемым для публики. Почему-то от этого он чувствовал себя значительно лучше. Трудно понять, что ощущает человек, который всегда у всех на виду, покуда сам не окажешься в его шкуре.
        Эван сел поудобнее, откинувшись на спинку сиденья. Многое изменилось с тех пор, как он последний раз ездил подземкой. И на станции, и в вагоне было очень чисто, все вокруг сияло новизной. Судя по всему, со времен его студенческой жизни в Лондоне во все это было вбухано немало средств. Так что теперь в общем и целом ездить в метро стало довольно-таки приятно. Эван закрыл глаза и, прислушиваясь к ритмично пульсирующей головной боли, задумался о том, что же он скажет Ферн при встрече.
        Пересев же на Северную ветку в направлении станции «Эустон», Эван понял, что ничего, по большому счету, в Лондонском метрополитене и не изменилось: станции здесь были все такие же старые, грязные и сплошь облупленные, а поезда едва не разваливались на ходу. Здесь было гораздо оживленнее, и Эвана при посадке буквально затолкали в поезд, хотя по-прежнему никто так и не обратил на него особого внимания. На этот раз все места были заняты, и ему пришлось стоять, беспокойно покачиваясь, когда поезд проносился по туннелям. В одном из переездов поезд остановился, и всем с замиранием сердца несколько минут пришлось ждать, пока он тронется дальше. Да и после этого продвинулись не шибко. «Из-за пропадания сигнала»,  - как объявил машинист по громкой связи. Единственное, что оставалось Эвану, так это шмыгать носом и отчаянно чихать в платок, то и дело сетуя, чего ж это ему не лежалось в постели. Если так пойдет и дальше, то пока он доберется до «Головы короля», паб уже закроют - если его вообще удастся найти.
        Когда Эван наконец доехал до станции «Эустон», то решил, что уже по горло сыт этой реальной жизнью, и жалел, что не стал отрывать Фрэнка от телевизора или от чего-то там еще, чтобы прокатиться по городу в лимузине. Он как никогда оценил свою изнеженную и полную всяческих удобств жизнь в привилегированном мире.
        Прибыв на упомянутую станцию, Эван спохватился, что так до сих пор и не знает, где может быть эта «Голова короля», а потому спустился на грязную подземную парковку, чтобы взять такси. Не лимузин, конечно, но все ж таки лучше, чем трястись и толкаться в этой огромной и тесной банке сардин, именуемой здесь «трубой».
        - Мне нужно срочно найти паб под названием «Голова короля»,  - сказал он водителю.
        - Да их же в Лондоне, поди, с пять сотен наберется, шеф,  - развел руками таксист.  - Можно как-нибудь поточнее?
        - Он где-то здесь. Думаю, совсем недалеко от вокзала. Можем просто прокатиться по округе.
        - Вот до чего ж люблю вас, янки!  - добродушно хохотнул водитель.  - Все вы думаете, что Англия с трехпенсовик размером!
        Эвана удивило, что таксист по акценту не распознал в нем британца или валлийца. Может, это потому, что теперь для Эвана привычное, родное окружение находится где-то в районе средней Атлантики?
        - А я вас случайно не мог видеть по телику?
        - Не думаю.
        - А то я на прошлой неделе Джуда Лоу вез у себя на заднем сиденье! Вот звезда так звезда! Попомните мои слова: этот парень еще далеко пойдет. Так какой, говорите, паб вам надо?
        - «Голова короля».
        - Ну что же, давайте сделаем кружок…  - И под нетерпеливые гудки дюжины клаксонов таксист встроился в плотный дорожный поток.
        Несмотря на отсутствие каких-то вразумительных ориентиров, в считаные минуты Эван был доставлен к явно не процветающему заведению, типичному представителю лондонских задворок,  - к пабу «Голова короля».
        Оставив таксисту весьма щедрые чаевые за свою на редкость короткую поездку, Эван мог лишь надеяться, что это та самая «Голова».
        Глава 54
        Некоторое время Эван стоял на тротуаре перед пабом, еще сомневаясь, здравой ли была идея сюда пойти, однако с ватной от болезни головой был просто не в состоянии о чем-то еще думать. Он заехал в такую даль, претерпел столько мук в общественном транспорте, что теперь пути назад для него просто не было.
        Обстоятельно высморкавшись и на всякий случай прокашлявшись, Эван наконец взял себя в руки и толкнул открывающуюся в обе стороны дверь, что вела в «Голову короля». Дым стоял в пабе - хоть ножом режь, и от этого Эван растерялся еще больше. Заведение было набито посетителями, толкающимися за каждое свободное местечко. Эван стал внимательно оглядываться по сторонам, но уже довольно скоро выяснил, что с пабом он все ж таки угадал: впереди, поверх множества голов, на откровенно самодельной сцене, прямо напротив него стояла Ферн.
        На ней были потрепанные джинсы и футболка, возможно, видавшая и лучшие дни, волосы беспорядочно рассыпались по плечам - и тем не менее она удивительно держалась на сцене. В ней ощущалась та харизма, которой никто и нигде не научит. Голос ее был чистым и сильным - и совершенно зря растрачивался в подобном месте. Стивен Коулдвелл был прав, подумалось Эвану. Она и впрямь хороша. Даже очень хороша. Это Эван мог определить уже после нескольких спетых ею нот. Ферн, несомненно, выиграла бы состязание в «Минуте славы», и у Эвана от этой мысли вновь защемило душу. Он не узнал той композиции, что Ферн уже заканчивала петь, но слушатели принялись бурно аплодировать, так что, очевидно, эта песня пользовалась здесь большой любовью. Порой он настолько бывал замкнут в собственном мире оперной музыки, что и малейшего представления не имел о главных событиях в современной поп-культуре. Тем не менее Эван с жаром присоединился к овациям публики. Покивав в знак благодарности, Ферн подошла к своему клавишнику, и тот стал объявлять следующую песню.
        Должно быть, требовалось немало решимости и отваги, чтобы так вот, из вечера в вечер, давать подобные концерты. Эван засомневался, что сумел бы такое выдержать. Каждый вечер ей приходилось завоевывать внимание аудитории, пробиваясь сквозь смех и болтовню посетителей, сквозь клацанье игровых автоматов, шум у барной стойки. Даже будучи начинающим певцом, Эван тогда уже как бы автоматически пользовался уважением аудитории. Ферн же приходилось тяжело и упорно прокладывать себе каждый дюйм пути.
        Когда зазвучала следующая песня, Эван мгновенно ее узнал. Это был битловский шедевр, иронически названный «Любовь не купишь»[53 - Сингл The Beatles 1964 года Can't Buy Me Love.],  - одна из любимейших мелодий его сестры Гленис, и при воспоминании об этом в нем всколыхнулось столько эмоций, что в горле застрял ком, а на глазах выступили слезы. Звучала песня в несколько ином, современном ритме, и Ферн искусно, совершенно профессионально, доносила ее до самых дальних закутков паба. Вскоре зал начал танцевать под музыку, а Ферн уверенно и дерзко продолжала петь о том, что не стоит придавать деньгам чересчур уж большое значение. И тут Эван с неожиданной остротой вдруг понял, что, возможно, слишком большую часть своей жизни сосредоточивался как раз на том, что почти ничего в этой жизни и не значит. Он медленно стал пробиваться сквозь людскую толчею, направляясь к передним рядам публики.
        И снова Ферн закончила песню под неистовые аплодисменты.
        - Хорошо,  - улыбнулась она в микрофон, откидывая волосы с лица. Кожа ее сияла испариной, подбородок чуть выступал смелым решительным бугорком. Видно было, что на сцене она отдается пению всем сердцем, без остатка,  - и в этот момент Эван понял, что собственного сердца он только что лишился навсегда.  - Теперь давайте-ка немного сбавим темп.
        Клавишник взял первый аккорд, пронзивший Эвана до глубины души, и Ферн запела начало бессмертной лирической песни битлов «Вчера». И не успев даже сообразить, что же он делает, Эван решительно двинулся на сцену.
        Увидев его, Ферн от неожиданности качнулась на каблуках назад, запнувшись на первых, известных всему миру словах. Публика его узнала, по заведению прокатились восторженные возгласы, и Эван в знак признательности поднял ладонь. Вернув самообладание, Ферн широко ему улыбнулась и начала песню снова. И когда Эван присоединился к ней дуэтом, зрители замерли в благоговейном молчании. Парень за клавишами свел аккомпанемент до предельного минимума, и все, что можно было услышать со сцены,  - это удивительное слияние их голосов, звучавших в совершенной гармонии. По крайней мере, Эвану показалось, что союз их голосов уж точно заключен на небесах.
        Он взял Ферн за руку, крепко обхватив пальцами ее кисть. От его прикосновения женщина вздрогнула, по щеке у нее покатилась слеза, которую он осторожно смахнул большим пальцем.
        Петь при простуде было с его стороны, конечно, непростительной глупостью - Руперт бы его убил, окажись он сейчас здесь. Однако агента, способного его остановить, рядом не было, да и Эвана это сейчас не особо-то волновало. Это было нечто иное, чем петь полноценный концерт. К тому же, убеждал себя Эван, одна короткая песня - совершенно не то, что оперная ария. А главное, уже столько долгих лет ни одной женщине не удавалось зажечь в нем желание спеть вместе с ней песни The Beatles. И теперь он пел и для Гленис, и для Ферн, и для себя самого, наслаждаясь каждым мгновением. Эвану уже доводилось выступать по разным поводам и перед президентом Бушем, и перед римским папой, и перед британской королевой, но никогда еще это не доставляло ему такого наслаждения и счастья.
        Наконец песня закончилась, и он обнял Ферн, крепко прижав к себе.
        - Поверить не могу, что ты здесь,  - выдохнула Ферн.
        - Я тоже,  - кивнул он.
        Затем они подняли руки и низко поклонились исступленно хлопающей им публике. Если прежде Эван что-то и делал не так, то, возможно, сейчас у него была возможность все исправить. Как говорилось в этой песне, он поверил в день вчерашний - однако теперь возлагал огромные надежды и на завтрашний.
        Глава 55
        Когда я ухожу из паба вместе с Эваном, Карл отворачивается, однако я успеваю заметить выражение его лица. При виде страданий моего лучшего друга у меня сжимается сердце и возникает даже порыв остаться, но тут Эван берет меня за руку и сквозь толпу увлекает к выходу. Иду я не оглядываясь. Похоже, Господину Кену нынче опять придется как-то управляться без меня.
        На улице меня сразу пронизывает холодом, и я жалею, что не подумала прихватить с собой пальто.
        Эван поднимает руку, и возле нас останавливается такси.
        - Сегодня что, без лимузина?  - поддразниваю я спутника.
        Он помогает мне сесть в машину.
        - Ни за что не поверишь, что я такое сделал, чтобы сюда добраться. Я воспользовался общественным транспортом!
        Меня разбирает смех.
        - Ух ты! Вот бедняжка!
        - Фрэнка я на вечер отпустил,  - объясняет Эван.  - Не мог же я вдруг взять и выдернуть его из круга семьи!
        - Да ты, оказывается, душа-человек!
        Эван сообщает водителю свой адрес, и тот устремляется к Доклендсу. Сидя на заднем сиденье такси, мы некоторое время с тоской и вожделением смотрим друг другу в глаза. Потом Эван мягко обхватывает меня рукой и на ухо сообщает:
        - У меня ну просто жуткая простуда.
        - И ты пришел, значит, заразить меня?  - Ну да, лучший способ защиты - нападение. У меня не хватит духу признаться, что, по-моему, это как раз он заразился от моей любимой мамочки.  - Какая прелесть! Вот спасибо!
        - Сегодня я должен был петь на благотворительном вечере,  - говорит Эван,  - но выступление пришлось отменить. Врач не разрешил мне выходить на сцену.
        Вот теперь мне уже реально не по себе.
        Эван между тем берет меня за руку, крепко стискивает пальцами.
        - Поначалу я просто лежал, думая о тебе. В конце концов вынужден был подняться и отправиться тебя искать.
        - То есть ты слез с одра болезни, дабы меня повидать?
        Эван кивает.
        - Я хотел услышать, как ты поешь.
        Я бросаю на него смущенный взгляд.
        - Ты очень хороша на сцене.
        - Только не говори, что я могла выиграть в «Минуте славы», не то я тебя убью.
        - А еще мне хотелось извиниться, что я так некрасиво сбежал из твоего родительского дома,  - продолжает Эван.  - С моей стороны это была несусветная грубость, и я хотел бы объяснить, почему так вышло.
        - Да ты не обязан мне ничего объяснять…
        - Когда я увидел, что твой сын, точно…
        Я навостряю уши:
        - Нейтан мне не сын.
        Эван заметно ободряется.
        - Правда?
        - Он мне племянник. Сын моего брата.
        - Уфф…  - С явным облегчением Эван откидывается на спинку сиденья.
        Может, он считает, что чайлдфри в моем лице есть куда более предпочтительный для него вариант? При этой мысли меня охватывает возмущение. Хотела бы я знать, что сейчас творится в его голове!
        - Я думал, что твой,  - говорит Эван и громко чихает.
        - Индюк, знаешь ли, тоже думал…  - быстро говорю я. Потом все же смягчаюсь:  - Я частенько сижу с ним. Настоящая мать от них удрала, когда он был совсем еще крохой. Так что я для него типа вместо матери, а еще любимая тетушка.
        Эван в ответ молчит.
        - А я решила, что ты боишься от него что-нибудь подцепить.
        - Так я и подцепил,  - слегка улыбается он.
        - Это ты от мамы,  - признаюсь ему.  - Она, как выяснилось, простыла.
        - Так что присоединяйся,  - снова берет он мою руку.  - Насчет его болезни я действительно думал, но совсем не в том ключе, как тебе показалось.
        Я терпеливо жду продолжения, чувствуя, что это дается Эвану не без внутренней борьбы. Наше такси тем временем мчится по темным лондонским улицам, без труда лавируя в изрядно поредевшем к ночи дорожном потоке.
        - У меня когда-то была сестра,  - говорит наконец Эван и нервно прикусывает губу.  - Она погибла, когда мы с ней были еще детьми.
        - Ох, Эван! Мне так жаль!
        - Я так и не смог до конца пережить эту потерю,  - говорит он хрипло, с душевным волнением. При этом, не глядя на меня, теребит мои пальцы.  - С тех самых пор я избегаю всего, что как-то связано с детьми. И чураюсь серьезных отношений. Всего того, что может вернуть меня к реальной жизни.
        - И вид больного ребенка выбил тебя из равновесия?
        Эван откидывает голову назад, на спинку сиденья, впериваясь взглядом в потолок, что я воспринимаю как «да».
        - Мне хотелось как-то сблизиться с тобой. И мне казалось, мы и впрямь становимся друг другу ближе… Но меня ужасала мысль о том, что тогда мне придется вплотную столкнуться с болезнью Нейтана.
        - А теперь?
        - Эта мысль долго рикошетировала в моем мозгу, точно шарики в пинболе,  - признается он с прерывистым вздохом.  - Но я думаю, что все же стоит попробовать…
        - Что попробовать?
        - Вот это…  - склоняется ко мне Эван и, пропуская пальцы сквозь мои волосы, притягивает меня к себе крепче.
        Сердце заходится так, что громко пульсирует в ушах.
        - Из-за тебя я тоже заболею.
        - Тогда сама узнаешь, как сильно я страдаю.
        И Эван целует меня, крепко и глубоко, заставляя меня потерять всякое благоразумие. Вместе мы опускаемся на сиденье, его тело оказывается надо мной - и остается лишь сожалеть, что водитель не может опустить никакой шторки или как-то иначе отгородиться от пассажиров, потому что на заднем диване уже нарисовывается откровенная любовная сцена. Я с тревожной скоростью теряю на себе одежду, одновременно срывая с Эвана его, сдирая пуговицы с безумно дорогой рубашки, чего он, похоже, вовсе не замечает.
        С ума сойти! Со мной человек, живущий исключительно в пятизвездочных люксах по всему земному шару,  - а мы лижемся, точно тинейджеры, на заднем сиденье замызганного такси.
        С его губ срывается утробный стон.
        - Я никогда и никого так не хотел…
        И тут наше авто подъезжает к апартаментам Эвана, что, конечно, весьма кстати, иначе нас вполне могли бы арестовать за непристойное обнажение в публичном месте.
        Глава 56
        Поднимаясь в лифте к нему на верхний этаж, мы еще больше встрепываем друг на друге одежду. Я безумно хочу видеть этого мужчину обнаженным! Мои руки скользят по его гладкой, почти безволосой груди. Его кожа под моими пальцами жаркая и шелковистая, и от нестерпимого желания у меня подкашиваются ноги. У меня уже очень долго ни с кем не было секса, и я, что и говорить, хочу этого немедленно, прямо сейчас!
        Эван пытается на ощупь попасть ключом в замок, поскольку нам страшно не хочется размыкать губы, а его руки норовят заняться куда более важным делом, нежели открывание двери.
        - Если не ошибаюсь, врач тебе сказал, что выступать сегодня ты не в состоянии,  - напоминаю я, когда, оторвавшись от меня ненадолго, Эван пытается все же открыть замок.
        - Не надо верить докторам. Они сами не знают, о чем толкуют. Уверен, как раз сейчас я способен на лучший в жизни перформанс,  - уверяет он меня.  - И в сущности, к нему-то я и намерен не медля приступить…
        Я и сама этого жду не дождусь.
        Наконец, то и дело спотыкаясь и наталкиваясь друг на друга, мы попадаем в апартаменты Эвана. Тут же, жарким сплетением рук и ног, падаем на диван и снова ласкаем друг друга страстными поцелуями. Эван нащупывает пряжку моего ремня, с легкостью расстегивает…
        - Подожди, подожди,  - спохватываюсь я.  - Погоди-ка.
        Мы оба садимся на диване.
        - Что случилось?  - спрашивает он.
        - Мне кое-что надо сделать.
        - Что именно?
        - Мне нужно в ванную.
        Он издает неопределенный вздох.
        Я мигом соскакиваю с дивана. Что мне на самом деле надо - так это немного прийти в себя. Мне хочется насладиться каждым мгновением нашей близости - а она, судя по всему, подступает чересчур стремительно. Причем в какой-то момент ее темп настолько набирает обороты, что то ли мое тело, то ли сознание - уж не знаю точно, что,  - заметно отстает от процесса, и мне надо или то, или другое немного подстегнуть.
        Эван целует меня вновь, и я едва не забываю, что мне нужен небольшой перерыв.
        - А я, пока тебя нет, открою шампанское,  - хрипло говорит Эван.
        - Ты ж не пьешь.
        Он подносит мою руку ко рту, обхватывая губами кончики пальцев.
        Бог ты мой, мои колени… Я опять не чую ног!
        - Ну, думаю, это можно расценить как особый случай.
        И, пока окончательно не потеряла рассудок, я несусь в ванную, по пути подбирая свою разбросанную одежду. Второпях я тыкаюсь в разные двери, пока наконец не нахожу искомое убежище. Это как раз то место, где мне довелось узнать, что я одна, без Карла, отобрана на шоу талантов. И теперь меня всю трясет не меньше, чем тогда,  - вот только по совсем иной причине.
        Я оглядываю себя в огромных зеркалах - и вид у меня, скажем, не самый привлекательный. Выгляжу я довольно подозрительно - как будто меня только что изнасиловали на заднем сиденье такси. На голове словно сделал начес какой-то сумасшедший парикмахер. Косметика размазалась повсеместно - губная помада на носу и прочее в таком же духе. Тойе Уиллкокс[54 - Тойа Уиллкокс (род. 1958)  - английская актриса и певица, начинавшая на панк-сцене и ставшая затем одной из самых ярких фигур британской «новой волны».] в восьмидесятые, может, и удалось каким-то образом выехать на подобном образе, но сейчас-то он уж точно не прокатит. Достав бумажные платочки, я чуть смачиваю их под краном и обтираю лицо. Потом, подышав в ладошку, проверяю, как пахнет изо рта. Это тоже оставляет желать лучшего - вот что значит пассивное вдыхание пивных паров. Бог ты мой, неужели я только что обнималась и целовалась с Эваном Дейвидом, воняя, как старая пивоварня! Слава тебе господи, что у него насморк и он не способен этого унюхать! В керамической подставке вижу зубную щетку и пасту и собираюсь ими попользоваться. А что остается?
Сейчас мне совершенно все равно, чья это щетка - хотя все же сильно надеюсь, что Эвана, а не кого-то еще. Решившись, энергично тру ею зубы, уповая на то, что не наловлю себе микробов больше, чем уже успела отхватить. Так что, если Господин Кен до сих пор меня не уволил, то Эван Дейвид окажется не единственным, кто на этой неделе не способен петь.
        Заниматься с ним любовью я хочу искушенно и сладострастно. Хочу, чтобы наша близость была неторопливой и чарующей. Едва ли Эван привык силой овладевать на своем диване разными сумасшедшего вида дамами. Прочие его победы наверняка гораздо более искусные и утонченные, нежели нынешняя. Такой уж он человек! Я краснею при мысли, что мы вытворяли с ним в такси - водитель стопудово еще не одну неделю будет рассказывать это своим клиентам. Эван, должно быть, сам сейчас дивится, какого черта он привез меня домой. Открыв один из шкафчиков, нахожу расческу и, прочесав свою всклокоченную гриву, пышно убираю ее назад с претензией на модную прическу.
        Затем, расстегнув пару пуговок на блузке, проверяю, не возрос ли под ней часом мой уровень искушенности. Увы, никаких шансов! Есть только один способ иначе решить этот вопрос - сразить Эвана по полной. Я быстро оглядываю на себе белье - и благодарю удачу, что на этой неделе мне некогда было загрузить машину очередной стиркой, а потому мои незавидные будничные трусы все оказались в грязном белье, и мне пришлось надеть свои нарядные, обычно хранимые для особых случаев, трусики и даже - подумать только!  - подходящий к ним лифчик! Ха! А ведь часто случается совсем наоборот. Так вот нежданно-негаданно очутишься в объятиях желанного мужчины - и вот те раз! На тебе вдруг окажутся какие-нибудь застиранные трусы с растянутой резинкой. Но на сей раз, как ни странно, у меня все как надо.
        - Ты сделаешь это, детка!  - с усмешкой подмигиваю своему отражению в зеркале.
        Прежде чем выскочить наружу, я решаю снять остальную одежду. К счастью, термостат в ванной у Эвана установлен чуть не на миллион градусов, так что гипотермия мне уж точно не грозит. Я вновь предстаю перед зеркалом и критически себя оглядываю.
        Черный кружевной бюстик и узенькие «танга». Есть! Ноги и подмышки побриты. Есть! Убийственные каблуки. Есть! (С кроссовками, естественно, было бы совсем не то.) Теперь немного покусать губы для прилива крови и припухлости - угораздило ж меня оставить помаду в сумочке на диване! И не помешало бы немного выпить, пока этот кураж во мне не улетучился. С жаром предвкушаю, как сейчас выпью шампанского…
        Итак, последний раз оглядываю себя в зеркале. Неплохо! Несколько раз глубоко вдохнув, напутствую сама себя:
        - Я смогу! У меня все получится!
        Собравшись с духом, я выскакиваю из ванной и чисто подиумной походкой плавно выступаю обратно в гостиную. Сейчас, сейчас у моего любимого мужчины глазки вылезут из орбит. Держись, Эван Дейвид! Такого ты ни в жисть еще не видел!
        Глава 57
        - Оп-па! Вот и я!  - захожу я в гостиную и, энергично раскинув руки, являю его взору свои не слишком-то прикрытые прелести.
        Как я и предвкушала, у Эвана Дейвида глаза, дико вращаясь, выкатываются на лоб, челюсть отвисает чуть ли не до пола.
        Однако, вопреки моим ожиданиям, мой любовник отнюдь не возлежит, пылая страстью, на диване с бокалом шампанского в руке. Он стоит, сжимая в руке бутылку, с застывшим в ужасе лицом.
        У меня опускаются руки:
        - Что такое?
        Эван открывает рот, но, не успев что-либо сказать, кидает куда-то вправо совершенно панический взгляд. Я прослеживаю за его глазами.
        - Привет!  - говорит женщина.
        Я пытаюсь прикрыть ладонями бюстгалтер, потом трусы, потом… оставляю эти нелепые попытки.
        - Я Лана Розина,  - мурлыкает мне она.  - А вы, должно быть…
        Наверно, сумасшедшая. Конечно, сумасшедшая - кто ж еще?
        - Ферн,  - натянуто произносит Эван.  - Это моя подруга Ферн.
        Подруга? Я - подруга?! С друзьями обычно как-то не запрыгивают в кровать - точнее, на диван.
        Лана несет откуда-то фужеры для шампанского и подает их Эвану со словами:
        - Это надо отметить.
        Теперь-то я ее узнаю. Это та самая женщина, с которой Эвана сфоткали, когда они глубокой ночью пытались скрыться в каком-то фешенебельном кардиффском отеле. Я видела их вместе в журнале, когда листала то ли Hello! то ли ОK! то ли еще какой-то журнал, представляющий знаменитостей в самых что ни на есть неловких ситуациях. Неудивительно, что Эван побелел как полотно! Он, видно, запамятовал, что на сегодняшний вечер уже наметил себе развлечение.
        От гнева и разочарования у меня аж немеет рот. Похоже, никакой бурной сладострастной ночи мне не светит. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
        Лана Розина между тем многозначительно вытягивает вперед руку. На пальце у нее переливается и посверкивает камень размером со скромную планету, яркий блеск которого едва не слепит мне глаза.
        - Я - невезта,  - с нескрываемым ликованием и итальянским прононсом возвещает она.
        - Поздравляю,  - говорю я, с языка же едва не срывается: «Бессовестный мерзавец к вашим услугам!»
        - О, я так влюблена!
        Как ни странно, еще с минуту назад я была тоже.
        Свирепо зыркаю на Эвана - но тот, очевидно, еще не оправился от шока, будучи застигнут на месте преступления, поскольку даже не замечает моих убийственных «лучей смерти»[55 - Гипотетическое лучевое оружие, способное поражать цель на расстоянии при помощи направленного излучения, идея создания которого была особенно популярна в начале XX века (Никола Тесла, Михаил Филиппов и др.). В фантастической литературе встречается в «Войне миров» Г. Уэллса, «Гиперболоиде инженера Гарина» А. Н. Толстого и пр.]. С трудом, конечно, но все же можно представить, чтобы дама, такая же красивая, как и сам Эван Дейвид, от случая к случаю делила бы с ним ложе, и он просто не счел нужным об этом упомянуть - но забыть, что твоя невеста собиралась заглянуть вечерком? Это просто побивает все рекорды!
        Ну почему со мною вечно случается такая дребедень? Может, я сама создаю себе в жизни всевозможные трагедии? Или притягиваю их к себе, точно магнит - железные опилки? Будь на мне одежда, я могла бы еще как-то объяснить ситуацию, сказав, к примеру, что малость заработалась… Но тут у меня кровь чуть не вскипает. С какой такой стати мне надо вытягивать Эвана Дейвида-Блудливого-Хрена из этой засады?! Ну уж нет, дудки! Я умываю руки. Пусть сам как хочет, так и выкручивается.
        О чем я ему и сообщаю:
        - Я ухожу.
        Эван наконец выходит из ступора.
        - Ф-ферн,  - с трудом выдавливает он.  - Все совсем не так, как тебе кажется.
        Ох уж эта старая избитая банальность!
        - Да нет, я вижу, все как раз именно так,  - заносчиво вскидываюсь я.
        - Нет, не так!  - с гневным раздражением бросает Эван.
        Что-что? Я не ослышалась! Это он очень зря! Сейчас-то уж точно совсем не время на меня порыкивать.
        - Вам вовзе незачем укодить,  - с ощутимым акцентом снова мурлыкает мне Лана, беспечно пожимая плечами.  - Я же взе понимаю, взякое бывает. Мы з вами взрозлые люди.
        Ну я, значит, не отношусь к этим чертовым «взрозлым людям»! Это, может, в их оперных кругах «взякое бывает»  - а для барменш из «Головы короля» это «взякое» исключено. Я бы сказала им обоим все, что о них думаю, да не хочу быть виноватой еще в двух сердечных приступах.
        - Лана,  - натянуто говорит Эван,  - не вмешивайся.
        - Я ухожу,  - вскидываю я ладони.
        - Ферн…
        - О, пожалуйста, оставь свои объяснения для тех, кто их оценит.  - И поскорее срываюсь в сторону ванной, поскольку чувствую, что все мое достоинство уже держится на волоске. Впрочем, если уж подумать, упомянутое достоинство обрушилось еще несколько минут назад.
        - Я не хочу, чтобы все так закончилось,  - говорит мне в спину Эван.
        - Я хочу,  - негромко отрезаю я.
        На этом я бегу в ванную, быстро одеваюсь и собираюсь с духом, чтобы отсюда уйти. Мне страшно хочется вернуться обратно и посмотреть им в глаза, обоим,  - но не лучше ли уйти просто так, гордо подняв голову? Может, меня и застукали здесь в нижнем белье - но, по крайней мере, ничья голая задница на диване еще не вскидывалась. Так что я отделалась легким испугом. Хотя могу себе представить, что могло бы быть!
        Вытерев под глазами слезы, убираю потеки туши. Не хочу, чтобы они видели, что я плакала!
        Снова полностью одевшись, но по-прежнему ощущая себя нагой и уязвимой, я прохожу обратно к гостиной. Сияющая Лана, улыбаясь до ушей, наливает себе шампанского. Эван угрюмо стоит у окна, напряженно всматриваясь в реку, хотя все, что он может там увидеть - лишь полнейший ночной мрак.
        Не имею понятия, как меня вообще держат ноги, однако каким-то образом они доносят меня до выхода. Обернувшись от дверей, говорю как можно уверенней и громче:
        - Надеюсь, вы будете очень счастливы вместе.
        И пока не сдало самообладание и я не разревелась прямо перед ними, спешу за дверь - и уж не сомневайтесь, уходя, я от души хлопнула дверью!
        Глава 58
        Сев в метро, я прямиком отправляюсь на квартиру к Карлу. На лестнице у него царит кромешная тьма, и я отчаянно колочу в дверь, пока не начинают болеть кулаки, а соседи, оторванные моим стуком от подушек, не принимаются высовываться из дверей. Один даже извергает в мой адрес непотребную брань.
        - Простите, извините,  - бормочу я и пытаюсь звонить Карлу на мобильный.
        Там тоже никакого ответа. И что мне теперь делать? Мой и без того упавший дух оседает ниже плинтуса. Этого Карла вечно нет рядом, когда он мне действительно нужен! Я чувствую себя так, будто меня покинула собственная тень. Оставляю ему на сотовом жизнерадостное голосовое сообщение: «Привет, Карлос, это я. Уже поздно, но я думала, ты не прочь со мной немного поболтаться. Позвони мне».
        Не зная, что еще предпринять, отправляюсь домой. Вернувшись к себе, я медленно поднимаюсь по лестнице, стягивая на ходу одежду, причем куда менее спокойно и размеренно, нежели это проделываю обычно. Единственный плюс того, что папы в квартире нет,  - это что я могу ходить до дому в одном белье и ванная опять полностью в моем распоряжении. Но знаете что? Может, это странно, но мне все ж таки очень не хватает моего беспокойного старикана. Без него в квартире как-то слишком тихо, и я уже не представляю, как когда-то жила здесь одна.
        Скинув на пол сумку, сразу иду на кухню. Бойлер у меня снова гавкнулся, поэтому дома уже достаточно холодновато. Целых десять минут я вожусь с его кнопками и ручками, пока он с пугающими хлопками и шипением не соблаговоляет загореться вновь. Надо обязательно привести сюда Али - пусть полюбуется на эту хренотень. Это же просто игра со смертью!
        Сев за стол, горестно опускаю лицо в ладони. По Пискуну я тоже ужасно скучаю. Конечно, трудно представить, что какая-то мышь могла мне составлять отличную компанию, но тем не менее Пискуну это удавалось. И вот теперь его нет. Мне еще никогда не было так одиноко в этом мире! Эван Дейвид уже явно не кандидат в мой список рождественских поздравлений, папа загремел в отделение кардиореанимации, матушка превратилась в беспутную гулящую дамочку, Карл сдернул от меня в самоволку, а мой любимый маленький питомец лежит, завернутый в бумажное полотенце, на полу у задней двери.
        Я бы и рада сейчас заварить себе чашку чая, но больше ни секунды не могу видеть то, что осталось от Пискуна, а потому собираю скинутую на входе одежду и облачаюсь вновь. Пошарив по кухонным ящичкам, нахожу плотный полиэтиленовый пакет и засовываю туда мыша. Раз уж я решила со всеми приличиями похоронить его в парке, то, понятно, не хочу, чтобы его на следующий же день выцарапал из земли какой-нибудь шелудивый пес. Из этих соображений для верности помещаю его еще в один пакет. Наконец, сунув в карман столовую ложку, выношу Пискуна из дома.
        Пройдя сквозь толпящуюся у выхода компашку повылезавших на ночь глядя наркоманов, выхожу на улицу и сажусь в автобус, идущий от Эвешолт-стрит к Оакли-сквер, причем, по счастью, пустой, если не считать нескольких тихонько пристроившихся в нем бродяжек.
        Уж с этим-то делом я вполне могу обойтись и без помощи Карла. Конечно, именно он всегда меня подсаживает, чтобы я перелезла через ограду в парк, но на сей раз придется как-нибудь управиться самой. С другой стороны, одна я не могу ни положить Пискуна на землю, ни перекинуть через забор впереди себя. Быстро найдя решение, привязываю пакет к запястью и гордо взбираюсь на ограду без посторонней помощи.
        Фонарика я с собой, естественно, не прихватила, а потому, едва укрывшись от сияния уличных огней, оказываюсь в полумраке, в самой глубине парка, возле густых беспорядочных зарослей кустарника, сумевшего здесь как-то уцелеть. Положив мыша на землю, выуживаю из кармана ложку и выкапываю в мягком грунте маленькую неглубокую могилку - в то же время не слишком мелкую, чтобы не разрыли вездесущие собаки. Взяв завернутое тельце Пискуна, кладу его благоговейно в ямку и засыпаю землей. Жаль, у меня с собой нет ни цветка, ни чего-то другого, чтобы как-то отметить это место - но ведь я и не планировала сегодня этим заниматься. Может, завтра куплю ему какую-нибудь розочку - Пискуну бы, наверное, это понравилось.
        Поднявшись, бросаю последний взгляд на крохотный могильный холмик, готовая разреветься. Прочитать бы какую-нибудь молитву - но я уже столько времени не молилась, что даже не представляю, ни какие слова сказать, ни к кому с этой молитвой обращаться.
        Если так нелегко сказать последнее «прощай» всего лишь мышке - как же тяжело, наверное, было бы хоронить папу? Страшно даже подумать, что с ним могло бы произойти непоправимое. Вот так живешь себе в стойкой уверенности, что родители будут с тобой рядом всегда - и с ужасом вдруг обнаруживаешь, что они все-таки смертны.
        Я стараюсь гнать от себя мысли об Эване, но не могу не думать о том, что же чувствует человек, у которого сестра умерла в столь юные годы. Уверена, я бы вся расползлась по швам и развалилась бы на части, случись что с Джо или с Нейтаном. Может, и с Эваном произошло когда-то нечто подобное.
        Взяв лицо в ладони, медленно массирую глаза. Поверить не могу во все, что сегодня случилось! Кто бы мог подумать, что наша нынешняя встреча внезапно примет такой лихой оборот! Впрочем, уже задним числом я даже рада, что это не зашло дальше. Провести с ним хотя бы одну ночь было бы гораздо хуже, нежели не проводить совсем. Как раз это я постоянно, раз за разом, пытаюсь себе внушить - и уже даже почти в это поверила.
        Главное, я так рада, что получила шанс восстановить добрые отношения с папой, и в то же время очень надеюсь, что случившееся сподвигнет их с мамой вернуться к прежней жизни. Все же семья - это единственное, что действительно имеет значение, и мне не следует об этом забывать.
        Плетясь назад через парк, я вытираю испачканную ложку о джинсы и обещаю себе, что не забуду подержать ее в отбеливателе, прежде чем пользоваться вновь. Вскоре, пыхтя и отдуваясь, буквально перетаскиваю самое себя через ограду. Все же интересно, где сейчас Карл? В последние - дцать лет он неизменно был для меня правой рукой, так что я даже забыла, каково это - обходиться без него.
        Может, мне стоит больше обращать внимания на то, как он ко мне неровно дышит? Забыть все свои нелепые фантазии и эту дурацкую страсть к Эвану Дейвиду - в конце концов, фантазиями там, в сущности, все и ограничилось! Глупое, идиотское увлечение! И наконец, может быть, пора уж подыскать себе любовь где-нибудь поближе к дому?
        Глава 59
        - Так, и когда свадьба?  - уточнил Руперт.
        - Через два месяца.
        - Да уж, когда этой женщине что-нибудь припадет на ум, она времени терять не станет,  - усмехнулся агент.  - Надо отдать ей должное.
        Сурово поджатые губы Эвана не дрогнули.
        - Да уж кто бы сомневался.
        - Сейчас же занесу в твой ежедневник.  - Руперт направился к письменному столу.  - Это, наверно, единственное мероприятие, от которого ты не сможешь отвертеться.
        - И не говори.
        - Если ты и туда не сумеешь явиться, то вполне рискуешь навсегда расстаться со своей мужественностью.  - Руперт потер ладони.  - Пожалуй, я запишу это кровью.
        - Смотри только, своей писать придется,  - угрюмо хмыкнул Эван.  - Моя вся вышла.
        Руперт остановился на полпути.
        - Что-то ты как будто не слишком этим обрадован, дружочек.
        Эван уклончиво пожал плечами.
        - Я обрадован. Даже восхищен. Я просто в восторге.
        Но Руперта, похоже, это ничуть не убедило.
        - Что еще мне сказать?  - с тоской спросил Эван.
        - Ты не мог бы объяснить дядюшке Руперту, почему после такой чудесной вести ты выглядишь таким несчастным? Мне казалось, для тебя это будет весьма хорошей новостью.
        Эван смущенно поскреб пальцами отросшую щетину.
        - Видишь ли, Лана сюда заявилась и объявила об этом событии как раз когда мы с Ферн приятно уединились.
        - Ферн была здесь?
        - Я ездил в тот паб, где она поет.
        Агент был явно ошарашен услышанным.
        - То есть вопреки всему, что тебе велели врачи, ты вылез из постели и отправился в паб?
        - Она невероятно хороша,  - вздохнул Эван.
        У Руперта еще больше округлились глаза:
        - В чем?
        - В пении,  - долгим пристальным взглядом посмотрел на него Эван.  - Лана приехала как раз за минуту до того, как мы приступили к чему-то еще.
        - Как же рад я это слышать!  - воскликнул Руперт. Он вернулся к дивану и тяжело на него плюхнулся.  - Все это, дорогой мой, очень, очень тягостно для моего сердца.
        - У тебя его просто нет, Руп.
        Руперт Доусон схватился за то место, где оно предположительно должно быть.
        - Вот только не надо тут изображать,  - устало произнес Эван.  - Это меня едва тут не застигли без штанов.
        - А Ферн?  - спросил Руперт.  - Как она-то теперь вписывается в сложившуюся ситуацию?
        - Никак,  - с досадой мотнул головой Эван.  - Все кончено.  - Ему больно было думать, что, в сущности, это окончилось, так и не начавшись.  - Мне не нужны скандалы. Когда она увидела здесь Лану, то подумала…  - Эван тяжело вздохнул.  - В общем, даже не сомневаюсь, что она подумала нечто совершенно ужасное.
        - Ну разве можно ее в том упрекать?  - пожал плечами Руперт.
        - Она даже не захотела слушать мои объяснения,  - стоял на своем Эван.  - Она просто все восприняла как есть.
        - А как это еще можно воспринимать?  - Агент налил себе шампанского из полупустой бутылки, стоявшей на кофейном столике.  - Сам же знаешь, в делах сердечных женщины напрочь лишены рационального мышления.
        Руперт отхлебнул шампанского и скривился: за столько часов оно напрочь выдохлось. Таким же выдохшимся и лишенным всякой живости чувствовал себя сейчас и Эван.
        - Она единственный человек, которого я когда-либо…  - начал он и запнулся.  - Да, впрочем, теперь-то какая разница.
        - И в самом деле,  - горячо подхватил Руперт.  - Ерунда, на ошибках учатся! Давай-ка встряхнись. Через пару недель мы отсюда уедем, и она превратится всего лишь в далекое воспоминание.
        - Я хочу, чтобы ты съездил послушал, как она поет, Руперт. Это просто здорово! Из нее бы вышло нечто потрясающее!
        - Эван, я трезвый и практичный бизнесмен, а отнюдь не богадельня для отвергнутых любовниц.
        - Ты сперва ее послушай,  - настойчиво проговорил Эван.  - Сам поймешь, что я прав. Я даже могу вложиться деньгами, если надо. От тебя понадобится разве что бумажная работа.
        - Бог ты мой, Эван, это же певичка из пивнушки. Эстрадная самодеятельность! Такое ни за что не отобьется.
        - Смотри, уведет ее у тебя из-под носа Стивен Коулдвелл,  - подначил друга Эван. Насколько он знал Руперта, тот ни за что не допустит, чтобы ему перебежал дорогу другой такой же искатель дарований.
        Руперт, забеспокоившись, прикусил губу.
        - Так и быть, я на нее взгляну.
        Эван спрятал свою скупую улыбку.
        - И еще, у нее есть племянник,  - продолжил он.  - Я тебе о нем уже говорил.
        - Мне показалось, ты говорил о сыне.
        - Еще один прокол Эвана Дейвида.
        - Надеюсь, у тебя не войдет в привычку то и дело тупить?  - съязвил Руперт.  - Прежде ты слыл очень даже славным смышленым парнем. Ну разве что малость несдержанным.
        - Сын, племянник - какая разница! Короче, он болен, и мне хотелось бы перевести деньги, чтобы его вылечили. Скажи ей, что, сколько бы это ни стоило, все медицинские расходы будут погашены. Я заплачу за все, что ему ни потребуется. Просто скажи ей. Обязательно ей это передай.
        Эвану казалось, это единственное, что способно как-то помирить его с Ферн. В его понимании это был жест, ясно дающий ей понять, что он по-прежнему очень сильно ее любит. К тому же, может быть, он и сам отчасти облегчит свои страдания, если ему удастся спасти хотя бы одного больного ребенка. Понятно, это был не главный мотив его действий - просто своим прямолинейным и деятельным мужским умом он решил сделать попутно и доброе дело.
        - Любовь порой подвигает на очень странные поступки.
        - Тоже мне, открыл Америку,  - пробурчал Эван.
        - Все ж таки я впишу в твой ежедневник дату свадьбы, чтоб мне провалиться.  - Руперт снова направился было к столу, но почти сразу остановился и оглянулся на друга:  - Послушай, ты сам-то ясно понимаешь, что делаешь?
        - Руперт, оставь свои нотации и сделай как я сказал,  - ворчливо отрезал Эван.  - Порой ты забываешь, что это я тебя нанимаю.
        - О! Вот и наш сварливый друг,  - улыбнулся Руперт и потер ладони.  - Ну слава богу! А то я уже испугался, что тебя потерял. Будем надеяться, что и вся прочая твоя жизнь вскоре снова вернется в нормальное русло.
        Однако Эван понимал, что его жизнь по-любому уже слишком далеко отклонилась от этого нормального прежнего русла.
        Глава 60
        По пути в больницу, куда я еду навестить папу, снова звоню Карлу. И опять бодрый голос робота предлагает мне оставить ему голосовое сообщение, что я послушно и делаю.
        - Здорово, Карлос! Ты, часом, не смылся из страны?  - говорю я в трубку как можно бодрее и радостнее.  - А то я уже о тебе беспокоюсь. Забегу сейчас повидать маму, потом еду к отцу в больницу. Уже десять утра. Ты где, ленивый паршивец?
        После этого держу путь в сторону Эустон-роуд.
        Карл вполне может быть еще в постели. Сейчас совсем не его время дня. Хотя на самом деле даже не знаю, когда бывает это «его время». Какая-то часть его существа всегда не прочь поваляться где-нибудь в уютном гамаке. Карла нередко посещают грандиозные замыслы, но, как правило, он слишком ленив, чтобы спустить ноги на землю и пойти воплощать их в реальность. Первый раз, когда мне довелось увидеть его по-настоящему чем-то одержимым,  - это когда Карл заявился ко мне с этой своей идеей насчет «Минуты славы». Это лишний раз показывает, что глубоко внутри в нем таки скрываются честолюбивые амбиции - раз уж он способен порой себя мобилизовать.
        Потом я подумала, что он мог с утра пораньше сдернуть куда-нибудь за завтраком - может, уже даже несет мне какие-нибудь свежеиспеченные вкусности. Но Карл и тут меня удивил, не появившись. По крайней мере, надеюсь, что с ним все в порядке.
        Когда я заскакиваю к маме в газетную лавку, она вовсю работает за стойкой. Терпеливо дождавшись, пока она полюбезничает с каждым своим покупателем, отсчитает сдачу и поправит разложенные газеты, я подхожу к ней.
        - Привет, Ферн.  - Наклонившись над стопкой Daily Mails, матушка быстро целует меня в щеку. Мама всех нас безумно любит, просто она не любительница слащавых проявлений чувств.  - Каким ветром сюда, детка?
        - Да я вот тут подумала, что ты, возможно, захочешь знать новости насчет папы.  - Я еще не сообщала ей, что произошло. И, честно говоря, чем меньше подробностей она узнает о моей роли в том, что папа угодил в больницу, тем лучше - не то хорошая взбучка мне гарантирована. Вся информация насчет папиного инфаркта (или, как он выражается, «сердечко шальнуло») идет к матери через брата.
        - Джо сказал, он хорошо себя чувствует,  - отвечает мама, продолжая ворошить газеты. От типографской краски подушечки пальцев у нее почерневшие - но в целом очень даже ухоженные ручки.
        - Да, хорошо.  - Я набираю воздуха и говорю:  - Мам, он зовет тебя.
        Единственная ее реакция на мои слова - это приподнятая с легкой иронией бровь. Не представляю, что мама хочет этим сказать, хотя и подозреваю, что ничего хорошего.
        - Ты ведь даже у больницы-то не появилась,  - говорю я даже с большим укором, чем следовало бы.
        На что, опустив сложенные руки на конторку, мама совершенно спокойно спрашивает:
        - А ты уверена, что он не придуривается опять?
        - Теперь уж точно взаправду,  - качаю головой.
        Однако на лице у нее читается недоверие. В этот момент появляется новая волна покупателей, и я отодвигаюсь в сторонку, чтобы мама могла их обслужить. Пока она занята, я вытягиваю шею, пытаясь заглянуть в заднюю каморку - узнать, не там ли мистер Патель.
        Когда мы вновь остаемся одни, я еще раз берусь за дело:
        - Ты нужна ему. Просто сходи его навести. Всего лишь поздоровайся. Это все, о чем я тебя прошу.
        Вздохнув, мама складывает руки на груди.
        - Скажи на милость, почему я должна это сделать?
        - Потому что он все еще твой муж,  - осторожно напоминаю я.  - Неужто у тебя не осталось к нему вообще никаких чувств?
        Мамина непреклонная осанка немного проседает. Похоже, я все же нащупала тоненькую брешь в ее броне.
        - Джо сказал, отец уже вне опасности.
        - Ему уже лучше,  - соглашаюсь,  - но он все равно еще не совсем, скажем, готов бежать Лондонский марафон.
        - Это не тема для сарказма, юная леди,  - строго предупреждает мать. Теперь она явно перешла в оборону, и это, пожалуй, добрый знак.
        - Сходи с ним повидаться. Ну пожалуйста! Прошу тебя!  - прибегаю я к мольбам.  - Пожалуйста! Врачи говорят, что ему нельзя расстраиваться, а это его как раз очень сильно огорчает.  - На самом деле врачи мне этого не говорили - но, разумеется, сказали бы, будь они в курсе нашей ситуации.  - Просто загляни к нему с цветами.
        - С цветами?  - аж фыркает мама.  - Для этого старого кобеля? Он не заслуживает цветов.
        Она настолько разгорячилась - того и гляди, заведет сейчас тираду - мол, «ненавижу твоего отца», что мне вообще невыносимо слышать. Мой папа, конечно, не ангел, но все же и не такой уж плохой человек.
        Я успокаивающе поднимаю ладони:
        - Ладно, ладно, я все поняла. Если ты не желаешь его видеть - это твое право. Я сделала все, что могла.
        Мамины губы с неумолимостью поджались. Не представляю, как можно быть настолько бессердечной! Лично для меня это верное доказательство, что ее нежные чувства сейчас направлены куда-то к другому объекту.
        - Но если с ним что-то случится, мам, знай: я пыталась тебя уговорить. Запомни: я сделала все, что в моих силах.
        Глава 61
        Добравшись наконец до больницы, я вижу, что папа восседает на постели, и его кормит с ложки какой-то похожей на овсянку субстанцией все та же маленькая симпатичная тайская сестричка, что дежурила в тот вечер, когда поступил отец. Такое впечатление, что она постоянно здесь торчит. Мне даже любопытно, а этот персонал вообще по домам отпускают?
        Единственный плюс того, что папу положили в отделение кардиореанимации,  - это что здесь отсутствует строгий распорядок посещения больных. Разве что где-то около трех часов дня, когда предполагается, что пациенты укладываются на тихий час, медсестры выключают повсюду свет - а так можно спокойно приходить и уходить когда угодно.
        Я решила заскочить к отцу пораньше, поскольку следующим пунктом у меня значится «Голова короля», где я не на шутку готова лебезить перед Господином Кеном, извиняясь за то, что так ужасно поступила накануне, бросив его в трудный час наплыва посетителей. Но больше такого уже не повторится, я стану у него образцовой работницей. Возможно, даже сподвигну его ввести систему поощрений для особо отличившихся - типа как в «Макдоналдсе». Я даже готова в самые что ни на есть кратчайшие сроки подняться от низшего уровня до Почетного работника месяца с полной нагрузкой. Таков будет мой обет. И все это я выскажу Кену, выразительно прижав ладонь к груди. Возможно, он и предпочел бы, чтобы я приложила ладонь к какому-нибудь другому месту, но уж обойдется и этим.
        На подходе к папиной койке вижу, что он говорит сестричке на ухо что-то смешное, а та, в свою очередь, от души хихикает. Это откровенное заигрывание меня просто ошеломляет. Подумать только, мой папочка, только что оправившийся после сильнейшего сердечного приступа, уже флиртует с медичками!
        Господи Иисусе, Мария и Иосиф! Вот же наградил бог предками! Разве не должны как раз родители примерно себя вести, переживая за своих буйных неугомонных деток? Здесь же мы как будто поменялись ролями.
        Когда я подхожу к самой постели, оба виновато поднимают на меня глаза. Я, может, и не опытный медик, но, на мой взгляд, папе уже совсем не так и плохо. И, кстати, кардиомонитор у него пикает, как мне кажется, куда живее, чем вчера.
        - Привет, пап.
        - Привет, милая,  - сконфуженно отзывается отец.
        - Выглядишь гораздо лучше.  - Сама даже замечаю, насколько резче становится мой тон.
        - Я просто здорово себя чувствую!
        - Я рада.  - Правда, по моему голосу этого не скажешь!
        - Это Ким,  - беспокойно облизнув губы, кивает он на свою сиделку.
        Та тихонько, по-девчоночьи прыскает смехом.
        - Здравствуйте, Ферн! Я уже много о вас слышала.
        В самом деле? Я нехорошо зыркаю на отца.
        - Я рассказывал ей о «Минуте славы», детка,  - поспешно объясняет он.  - И о том, какая ты у меня умница.
        О да! Такая умница, что умудрилась прошляпить свой единственный звездный шанс! Так, что ли?
        - Ким из Таиланда. Из Бангкока. Приехала сюда поработать. Совсем ненадолго,  - быстро и скомканно сообщает отец.  - Дома у нее осталась огромная семья. Каждый месяц отсылает им деньги.
        Ким при этом энергично кивает, и с каждой новой подробностью, что сообщает мне отец, ее очаровательная улыбка расползается все шире и шире. Чувствую, как невольно хмурю лоб. Да они тут, похоже, проводят время в душевных разговорах!
        Наконец, выдохшись, папа умолкает, и мы в неловком молчании пристально смотрим друг на друга. В общем-то, чем бы тут Ким ни занималась, она определенно подымает папе тонус.
        - Вот и все,  - забирает она у отца пустую миску.  - Хороший мальчик!
        Мальчик? Мой папочка - мальчик?!
        Он, разумеется, отвечает ей хитрой улыбкой сорванца.
        - Я попозже еще приду, постелю свежие простыночки,  - обещает она папе. Я бы даже не удивилась, чмокни она его в щеку.
        Робко на меня глянув, Ким торопится прочь.
        Я присаживаюсь к отцу на койку.
        - Персональный уход, да?
        - Она чудная девчушка.
        - Ну да, ей даже удалось вернуть твоим щекам здоровый румянец.
        Думаю, мне не стоит попрекать отца, что урвал себе хоть немного утешения. Вот только мне было бы все же приятнее, чтобы его утешение явилось не в таком молоденьком и симпатичном варианте.
        - Как сегодня себя чувствуешь?
        - Лучше,  - кивает отец.  - Уже намного лучше.
        Я пожимаю его руку:
        - Классно.
        Папа отводит глаза к окну.
        - Что слышно от матери?
        - Только забегала к ней с последними новостями. Она за тебя тревожится,  - легко слетает с языка ложь.
        - Но не настолько, чтобы прийти меня повидать?
        Может, папочка и болен, но он вовсе не дурак. Ничего не ответив, лишь качаю головой. Отец опускается обратно на подушку, на глаза его набегают слезы.
        - Не знаю, что там у нее творится в голове,  - признаюсь я.
        - Я сорок лет пытался это постичь,  - невесело шутит отец.  - Ничего, ей просто нужно время, чтобы прийти в себя.
        Перехватываю его брошенный тайком взгляд на хлопочущую по отделению, красивую молоденькую Ким. Обернувшись, она встречается со мной глазами. Очень надеюсь, что мама придет в себя не слишком поздно.
        Глава 62
        Братишка Джо приезжает в отделение кардиореанимации одновременно с Карлом. Я целую их обоих.
        - Как Нейтан?  - спрашиваю у Джо.
        - Хорошо. Скучает по тебе.
        - Я тоже по нему скучаю. Попытаюсь чуть позже заскочить,  - обещаю я. Теперь, когда я не так по уши занята, куя себе карьеру поп-звезды, а в промежутках исполняя прихоти Эвана Дейвида, я вполне могу заняться и собственной жизнью.
        Джо пожимает папе руку и усаживается на мое место у его постели.
        - Пойдем,  - зову я Карла.  - Можем пока сбежать и где-нибудь перекусить.
        - Счастливо, мистер Кендал,  - кивает Карл отцу.  - Рад, что вы идете на поправку.
        - Навестил, называется! Не успел прийти - уже уходит,  - недовольно ворчит папа.  - И где, спрашивается, мой виноград?
        Да уж, я вижу, мой папочка и впрямь с чудесной скоростью выздоравливает.
        Карл с добродушной ухмылкой взмахивает ему ладонью в знаке мира, и мы отправляемся на поиски больничной кафешки.
        - Ну чего, выглядит неплохо,  - роняет Карл на ходу. Мы шагаем с ним по длинным коридорам больницы, слушая отражающееся от бетонных стен эхо наших шагов.  - Так что можешь расслабиться.
        - Расслабиться?!  - возмущенно фыркаю я.  - Да он уже пытается соблазнить одну из молоденьких сестричек на нечто большее, нежели обтирание в постели.
        Карл испускает смешок.
        - Не смешно! Даже при том что он побывал одной ногой в могиле, это все равно не сподвигло мою матушку прийти его навестить. Вот уж не думала, что она себя так поведет! Мне казалось, оба должны отбросить всю свою дурь и помириться. Мне ужасно грустно это признавать, Карл, но у меня такое чувство, что они уже никогда больше не будут вместе.
        - Ты слишком уж о них беспокоишься.
        - Это ненадолго,  - ворчу я.  - Я всерьез подумываю, чтобы обменять их, пусть даже с доплатой, на каких-нибудь других родителей, получше.
        - Ты любишь их обоих такими, как они есть,  - возражает мне Карл.  - И ты сама об этом знаешь.
        Я сердито, с шумом вздыхаю.
        - Знаешь, не очень-то хорошая манера все время оказываться правым.
        С беззаботным смешком Карл заводит меня в двери больничного кафе. Как назло, словно чтобы еще больше меня побесить, помещение кафешки отделано в красно-белых тонах. Да уж, цвета крови и бинтов - не самый, скажем, лучший выбор для такого заведения. Но, может, я просто чего-то не понимаю?
        - Жаль, я не курю,  - говорю я Карлу, когда мы пристраиваемся в очередь к прилавку самообслуживания.  - До зарезу хочется какой-нибудь отравы, чтобы вмиг взбодриться.
        Если честно, сейчас я готова улечься прямо на прилавок и мгновенно отрубиться. Я невероятно вымотана, к тому же единственное время, когда у меня отключается голова,  - это когда я в постели. Вот бы кто вдруг увез меня, к примеру, на Багамы, где я могла бы недельки две проваляться на пляжном лежаке, восстаналивая силы! Но, как и все прочее, о чем я мечтаю, мне это совершенно не светит, и единственное, что меня может сейчас как-то подкрепить,  - это больничная столовская еда.
        - Могу сигаретку дать попыхать,  - предлагает Карл.  - А то хочешь, у меня дома травка завалялась…
        - Ну да, какой же рок-н-ролл да без наркотиков!  - дразню я приятеля, и оба покатываемся со смеху. Не знаю почему, но я ожидала, что сегодня утром между нами повиснет какое-то напряжение. И разумеется, в который раз недооценила умение Карла быть чудесным другом, все понимающим и принимающим.
        Мы берем себе по чашке вонючего больничного кофе и по рулету из бекона, причем за то и за другое плачу я, поскольку чувствую себя виноватой. Я все ожидаю, что Карл донесет до моих ушей, как честил меня Господин Кен по поводу моих хронических отлучек - однако если ему и есть что донести, он как воды в рот набрал.
        Мы находим себе относительно чистый столик, и я вытираю его бумажной салфеткой. Вот вам и борьба за чистоту в больницах! Если ее где-то и добиваются, то это явно не распространяется на больничное кафе. Устало опустившись на жесткие красные пластмассовые стулья, расставляем перед собою скромную снедь.
        Отхлебнув глоток горького кофе, я надкусываю рулет.
        - Итак,  - взглядываю на Карла,  - где тебя носило на ночь глядя?
        - То же самое могу спросить и у тебя,  - парирует он.
        - Я была у Эвана Дейвида, в его апартаментах…  - отвечаю я, решив поделиться первой. Где бы ни был вчера Карл, его приключения уж никак не могут быть настолько неудачными, как мои. Делаю паузу для усиления эффекта: —…где меня представили его невесте.
        - Ого!  - Карл настолько ошарашен, будто я посвятила его в жуткие подробности какой-нибудь кровавой бойни. Я уж не стала ему живописать о своем коротком дефиле в нижнем белье - для его ушей это уже явно лишнее.  - Вот облом, чувак!
        - Хорошо сказано.
        - Ну и как ты?
        - Как полная дура.  - Да, это лучше всего оценивает мое состояние. И хотя сердце сжимается болью, я пренебрежительно отмахиваюсь со словами:  - Ну теперь все позади. Больше никакой дури.
        - Мне толкнуть утешительный спич: типа свет клином не сошелся, в море и другой рыбы хватает?
        - Да без надобности. Скоро я уже раскину сети, ловя себе нового окушка.  - Со стуком ставлю чашку на стол.  - На самом деле я со дня на день открою собеседования на замещение вакантного места моего предмета обожания.  - Я взмахиваю ресницами на Карла, однако он, вопреки обыкновению, не предлагает мне свою особу, причем даже в шутку. Вместо этого он неловко ерзает на стуле, прикидываясь, будто весь поглощен изучением лежащего на столике меню.
        - Ну что,  - говорю я, прерывая явно затянувшуюся паузу,  - надеюсь, у тебя вечер прошел куда удачнее моего? Куда ты свои стопы направил?
        - В клуб,  - отвечает Карл, все так же пряча взгляд.
        - В какой еще клуб?
        Карл никогда не шляется по клубам, питая к ним природное отвращение.
        - В Камдене.
        - А что за клуб?
        Карл пожимает плечами.
        - Не помню названия. Там клевая живая музыка.
        - И это все, что ты мне можешь рассказать?
        - Да больше особо и нечего.
        - А кто с тобой там был?
        - Да кое-какие тамошние чуваки,  - снова заерзал он.
        И если я хоть как-то разбираюсь в языке тела - чувихи тоже. То есть Карл, получается, с кем-то встречается? О-го-о! Осознание этого факта наполняет меня целым спектром эмоций, и одна из них определенно ревность.
        За то время, что мы с ним дружим, он, естественно, встречался с другими женщинами - не монах же он, в самом деле! И он не давал обета безбрачия только потому, что я не горю желанием запрыгнуть к нему в постель. Но обычно Карл рассказывает мне обо всех своих дамах, и я прекрасно знаю, что в его жизни не было ни одной какой-то особо близкой. Вот, значит, почему он сделался вдруг таким скрытным!
        - Ну же, Карл,  - вкрадчиво подбираюсь я,  - давай поболтаем, посплетничаем.
        - Да не о чем тут сплетничать.
        - Случись у меня бурный трахач с Эваном Дейвидом, я бы тебе рассказала все до мельчайших подробностей.
        Понятно, не стала бы я этого рассказывать - но ведь Карлу и не надо об этом знать!
        - Для меня это было бы особенно приятно,  - угрюмо хмыкает он.
        - Давай я как-нибудь пойду в тот клуб с тобой за компанию,  - предлагаю ему.  - Как, говоришь, он называется? Давай как-нибудь вечерком двинем туда, после паба. В последние недели мы так мало времени проводим вместе! А то сперва надо было разбираться в заморочках отца с матерью, потом у Джо с Нейтаном проблемы. Их даже на пять минут не оставишь…
        - Не можешь же ты тратить все свое время только на то, чтобы налаживать жизнь других,  - решительным тоном говорит Карл.  - За исключением Нейтана, все мы взрослые люди. Может, все же настала пора, когда мы сами будем принимать собственные решения и совершать собственные ошибки? А ты разберись лучше в своих делах.
        Я чуть кофе не подавилась. То есть Карл только что велел мне не лезть не в свое дело. Такого у нас еще не было! Я просто в шоке. Интересно, это он что - влюбился?
        Глава 63
        Господин Кен то и дело кидает на меня нехороший взгляд и многозначительно фыркает всякий раз, проходя мимо. Но поскольку он меня все же с работы не турнул, то думаю, он просто делает видимость. Как бы то ни было, я стараюсь держаться образцовым работником и натираю стаканы так, будто от этого зависит вся моя жизнь. Паб к вечеру потихоньку наполняется людьми, и уже сейчас я чувствую, что буду занята сегодня выше крыши и мне станет попросту не до мыслей - а для меня это как раз то, что надо. Предаваться размышлениям - вообще сильно переоцененное времяпрепровождение.
        Я посылаю Кену самые что ни на есть очаровательные улыбки, и он скалится мне в ответ. Я, в свою очередь, еще усерднее натираю стаканы… И вот в самый разгар этого ни к чему не ведущего противостояния в «Голову короля» вплывает моя мать и ловко забирается на барный стул прямо напротив меня.
        - Привет, золотце!
        Я едва не роняю стакан. Уже сколько месяцев прошло с тех пор, как моя матушка заглядывала в «Голову». На самом деле мама сюда фактически так просто и не заглядывает, так что этому ее визиту определенно есть причина.
        Я настороженно ее целую.
        - Чему обязана таким удовольствием?
        - Можешь угостить свою дорогую мамочку джин-тоником,  - молвит она, прижимая сумочку к коленям.
        Я покорно нацеживаю на глаз порцию джина, с лихвой разбавляю его тоником. Уж я-то знаю, что у мамочки на втором месте после стаканчика шерри! Передаю ей напиток и терпеливо жду, чтобы узнать, что же такое стряслось. Может, она наконец решилась нас просветить насчет своих гуляний с мистером Пателем? А вдруг она пришла сказать, что они приобрели себе бунгало в Истборне и собираются туда вместе переехать? Подумать даже страшно! Впрочем, Карл прав: родители мои оба взрослые люди и вправе жить так, как считают нужным. И если мама после всего, что случилось, не примчалась со всех ног к постели больного папы, значит, теперь ее ничто уже не заставит принять его обратно.
        Мама потягивает из стакана.
        - М-м-м, восхитительно!
        Хотя с уверенностью могу сказать, пить ей это сейчас ну совершенно не хочется.
        Тем временем к бару подходят два посетителя, и я тороплюсь их обслужить, краешком глаза приглядывая за мамой. При бесстрастном взгляде со стороны я замечаю, что за эти дни мать как будто стала старше и дряхлее, и у меня от этого сжимается сердце. Перемены вроде еле уловимые, но я все же вижу, что недавней вздорности у мамы явно поубавилось. Интересно, что же все-таки произошло? Или это стала на ней сказываться ее таинственная двойная жизнь? Или это в ее летах так переживается мысль о разводе? Это в любом возрасте не так-то просто - но когда к тебе вовсю подступает пенсия, вся эта процедура, наверно, переживается с особой остротой.
        Закончив обслуживать посетителей, возвращаюсь к матери:
        - Итак?
        Вздохнув, она спрашивает:
        - Как там папа?
        - Отлично,  - честно отвечаю я.  - Если верить докторам, через неделю сможет уже отправиться домой.
        - Хорошо,  - роняет мама, но каким-то очень нетвердым голосом. Она делает еще глоток джина, причем прилагает весьма заметные усилия, чтобы его проглотить.  - Он собирается вернуться к тебе в квартиру?
        - Наверно, да,  - пожимаю плечами.
        Мама поднимает на меня взгляд, в глазах у нее стоят слезы.
        - Ему на самом деле было плохо?
        - Хуже не бывает,  - рублю я напрямик.  - Мы его чуть не потеряли.
        - Вот старый дурак,  - бормочет она под нос, но уже без всякой злости.
        - Можешь о нем уже не беспокоиться,  - говорю я, хотя по маме и так видно, что она этим не заморачивалась.  - К папе чрезвычайно внимательно относятся в больнице. При нем крутится очень исполнительная и очень даже хорошенькая молодая тайская сестричка, которая ему довольно симпатична,  - с колкостью сообщаю я.  - Она уверяет, что он поправляется. Я к нему забегаю каждый день, да и Джо тоже.
        «Ты вот только, мам, откалываешься от нашей маленькой уютной компании»,  - напрашивается к моим словам подтекст.
        На высоком барном стуле мама кажется совсем миниатюрной. Она взволнованно хмурится. Может, сейчас не самое лучшее для этого время - и уж точно не самое лучшее место,  - но я хочу скрепя сердце разрешить наконец тот вопрос, что раскалывает на части нашу семью.
        Я кладу ладонь на мамину руку.
        - Я знаю про мистера Пателя,  - говорю я.  - Уже давным-давно просекла, что происходит.
        У мамы расширяются глаза.
        - Откуда ты узнала?
        - Ты же моя мать,  - спокойно объясняю я.  - Да и я вроде не дурочка.
        - Я не хотела, чтобы кто-нибудь об этом знал,  - признается она.  - Это было моей маленькой тайной, о которой никому не следовало знать.
        - Да по тебе самой это было уж очень заметно,  - тихо усмехаюсь я.  - Макияж там, новая прическа. Из недр гардероба повытаскивала лучшие наряды. В общем, не надо быть семи пядей, чтобы прорюхать, в чем тут дело.
        Мама огорошенно глядит на меня.
        - Да я все понимаю,  - снисходительно похлопываю я ее по руке.  - Этот мистер Патель - весьма привлекательный мужчина. Кто ж тут устоит! Я бы только хотела, чтобы ты ничего не скрывала от нас, мам. Папа все свои идиотские фертеля выкидывал, пытаясь вернуть тебя назад,  - и ведь он даже не представляет, что ты нашла себе кого-то еще.
        - Кого-то еще?!  - с каким-то придушенным писком переспрашивает мать, поперхнувшись остатками джина.
        - Да у тебя на лице это написано.
        Мама пшикает джином, едва не забрызгивая стойку.
        - То есть ты думаешь, что у меня роман с мистером Пателем?
        - Все ж таки ты моя мама,  - понимающе подмигиваю я,  - и мы с тобой обе опытные женщины…
        Тут лицо у матушки грозно темнеет, явно предвещая бурю.
        - Это все, о чем способны думать женщины твоего поколения?! Секс, секс и только секс?!
        Теперь моя очередь опешить. Может, конечно, я и думаю очень много о сексе, но это вовсе не означает, что его много в моей жизни.
        - На свете есть масса других вещей!  - неистовствует мать.  - Например, выручать друзей. Или ты понятия не имеешь о платонических взаимоотношениях?!
        О, вот уж насчет этого мне можно лекций не читать!
        - Я уже семнадцать лет как пребываю в этих платонических отношениях с Карлом.
        - Вот именно,  - резко говорит мама.  - Постыдилась бы. Парень так давно тебя любит и боготворит - пора бы уж проявить к нему какую-то порядочность.
        У меня отпадает челюсть. Еще ни разу в жизни мама не комментировала моих отношений с Карлом.
        - Где тот красавец-мужчина, которого ты к нам приводила?  - Мама качает передо мной пальцем:  - Сплыл. Только его и видели!  - щелкает она пальцами.
        Ее слова укалывают меня в самое чувствительное место.
        - А Карл был с тобою рядом большую часть твоей жизни. С тех пор, как вы оба еще были тощими и неказистыми подростками.
        - Я никак бы не смогла без Карла, и я, конечно, люблю его…  - Тут до меня доходит вся правда наших отношений, и у меня внутри словно что-то рушится.  - Но люблю его недостаточно.
        - А я люблю твоего отца,  - перескакивает мать на иную тему.  - Но временами он меня страшно бесит.
        Долгое мгновение мы пристально смотрим друг другу в глаза, потом я наливаю маме еще джин-тоника и делаю порцию себе. Мы с ней чокаемся.
        - И что мы будем теперь делать?  - спрашиваю.
        - Тебе надо бы отпустить Карла,  - советует мне мать.
        - Ну а ты что?
        У нее на губах блуждает неопределенная улыбка.
        - Я ходила на бальные танцы,  - признается мама.  - Только и всего. Я не хотела, чтобы кто-нибудь об этом знал, потому что вы подняли бы меня на смех. Жена мистера Пателя перенесла операцию по замене тазобедренного сустава и теперь шесть месяцев не сможет танцевать. Так что я вместо нее исполняю роль партнерши Тарика, то есть мистера Пателя.
        Я бросаю на нее предостерегающий взгляд:
        - Так оно все и начинается.
        - А Шандра, то есть миссис Патель, тоже к нам приходит на своих костылях. Чудесная женщина!
        - Рада это слышать,  - пристыженно буркаю я.
        - Знаешь, когда я порхаю по танцевальному залу, легкая как перышко, я чувствую себя лет на двадцать моложе,  - продолжает мама, мечтательно глядя в никуда.  - Я могу забыть обо всех своих проблемах. Могу забыть, что у меня больной внучок, что у меня несчастливый сын, оставшийся без жены и все время пытающийся как-то свести концы с концами. Могу забыть, что моя дочь живет в убогой халупе, еще лелея прекрасные несбывшиеся мечты. Могу забыть, что у меня есть муж, который за все годы нашей совместной жизни не дал мне ни минуты покоя. А главное - я могу забыть, какой я стала, воображая, будто я снова молода и беззаботна. Или ты думаешь, я этого не заслужила?
        Чувствую, мама вот-вот расплачется, как, собственно, и я.
        - Но почему ты нам ничего этого не сказала?
        - Вы все бы надо мной смеялись,  - с горечью говорит она.  - У меня никогда не было времени на себя. Не было даже никакого хобби. Семья всегда стояла для меня на первом плане. Ну а это оказалось мое и только мое. Мне хотелось, чтобы это была моя маленькая тайна. У меня ведь тоже есть мечты, Ферн.
        Я устремляю на маму сочувственный взгляд.
        - Было бы гораздо лучше, если бы ты села и поделилась всем этим с папой.
        - Да разве можно хоть чем-то таким делиться с твоим отцом!  - возмущается мама, причем вполне, скажу я, справедливо.  - Он же потом плешь бы мне проел своими дурацкими остротами! И делал бы все, чтобы только я никуда без него не уходила.
        - Вы могли бы ходить туда вместе.
        - И он бы все время ставил меня в неловкое положение. Являлся бы пьяный в стельку и потешался бы там над всеми. А то ты его не знаешь, Ферн!
        Увы, знаю.
        - С ним всегда было очень непросто жить бок о бок,  - продолжает мама. Мягко сказано, должна признать!  - Больше меня на это просто не хватает.
        - Но раньше-то ты как-то с этим мирилась. Почему же выперла его теперь, после стольких лет?
        - Мне нужно было время, чтобы просто побыть самой собой, не оглядываясь постоянно на Дерека.
        - А теперь?
        Мама на мгновение опускает голову.
        - А теперь я лучше пойду прямиком в больницу, проведаю его.
        Перегнувшись через барную стойку, крепко обнимаю маму:
        - Я люблю тебя.
        - Я тоже тебя люблю, детка.
        Мама соскакивает со своего стула, вытирает под глазами слезы и грозно расправляет свою миниатюрную - метр шестьдесят с кепкой - фигурку:
        - Так как, говоришь, зовут эту симпатичную тайскую сестричку?
        - Как зовут, я и не говорила,  - улыбаюсь я, и мама мечет на меня свои неотразимые «лучи смерти», которые я так успешно от нее переняла.  - Так ты заберешь его домой, мам?
        Мама вешает сумочку на плечо и оправляет жакет.
        - Пусть только кто попробует меня остановить.
        Глава 64
        - Что, очередной семейный кризис?  - подходит ко мне хозяин паба.
        - Извини, Кен,  - напускаю я на себя удрученный вид. Как объяснить ему, что вообще весь сыр-бор у нас лишь из-за того, что у матушки вдруг развилось внезапное помешательство на бальных танцах и свободе? Не уверена, что я сама успела все это переварить.  - Это в последний раз. Честное слово! Отныне «Голова короля» будет для меня всегда на первом месте.
        - Ага, как же, поверил! Скорее рак на горе свистнет!  - рычит на меня Кен, точно цепной пес.
        В этот момент появляется Карл и тут же спешит мне на помощь.
        - Привет, народ,  - приветствует он нас в своей непринужденной манере.  - Что за базар?
        - А, ну да,  - ворча, отходит от нас Кен,  - наш «славный влюбленный»[56 - Вероятно, намек на героя песни Фредди Меркьюри в исполнении английской рок-группы Queen: Good Old-Fashioned Lover Boy - «Славный старомодный влюбленный».] сейчас снова все разрулит.
        Карл смотрит на меня, ожидая объяснений.
        - Видишь ли, я обещала Кену, что больше ничто на свете не помешает мне наливать пиво - притом что последние полчаса я тут общалась с матушкой.
        Он глядит еще более вопросительно.
        - Она отправилась в больницу навещать отца,  - сообщаю я, и мы оба вздыхаем с облегчением.  - Надеюсь, теперь-то они наконец воссоединятся.
        - А что мистер Патель?
        - Всего лишь ее временный партнер по бальным танцам, и ничего более.
        Карл открывает рот…
        - Молчи!  - останавливаю я.  - Я больше ни секунды не хочу думать о своей семье. У меня уже голова от них болит. Скажи мне лучше что-нибудь о себе.
        Карл легко запрыгивает на стул, только что покинутый моей матушкой, и я, как всегда, нацеживаю ему пинту лагера и вношу за нее деньги из своего кармана.
        - Да нечего мне особо говорить.
        - И ты не хочешь мне кое о ком рассказать?  - призывно гляжу я на него, склонив голову набок.
        Вспыхнув, Карл сосредоточенно изучает содержимое своего стакана.
        - Карлос, между нами не должно быть никаких секретов,  - напоминаю ему.  - Или ты мне о ней расскажешь, или я обижусь.
        Приятель поднимает на меня свои прекрасные ясно-карие глаза, и взгляд его смягчается. У меня замирает все внутри: я чувствую, что Карл от меня ускользает.
        - Ну она с одного из бэндов, что в клубе том музонят. Помнишь, я тебе говорил?
        - И у нее есть имя?
        - Шелли.
        - Классно.  - Судя по имени, она молодая и симпатичная, и я уже ее ненавижу.  - И чем она занимается?
        - Днем работает в одном из магазинов там же, в Камдене, а вечерами солистка группы.
        А, ну да! Еще одна из наших миллионных рядов ловцов удачи. Интересно, а она тоже проходила прослушивания в «Минуте славы»? У Карла я полюбопытствовать как-то не решилась и вместо этого спросила:
        - А ты меня с ней познакомишь?
        - Ни за что. Ты ее отпугнешь.
        - Я буду с ней очень мила,  - уверяю я Карла.
        Или выцарапаю глазенки!
        - Я думал, ты будешь…  - хочет что-то сказать Карл и запинается на полуслове.
        - Я рада за тебя. Иди сюда, мой дурачина!  - наклоняюсь я через стойку и обнимаю его.  - Я бы к тебе подошла и крепко-крепко поцеловала, но боюсь, что Кен от злости вырвет на себе остатки волос.
        - Да, это было бы совсем нежелательно,  - соглашается Карл.  - К тому же я ведь тогда могу и передумать.
        - Не говори так. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы у тебя все наконец наладилось. Хочу, чтобы ты влюбился.
        Он останавливает на мне такой знакомый, проникновенный взгляд.
        - Я влюблен уже очень давно.
        - В смысле, влюбишься не в такую безнадежную идиотку, как я.
        - Ну да,  - кивает Карл.  - Похоже, я такую и нашел.
        Тут над нами грозно вырастает Господин Кен.
        - Ну а теперь, раз уж вы нашли свою любовь, может, потопаете наконец на сцену и споете что-нибудь об этом, черт возьми?!
        Мы оба схватываем его красноречивый намек. Карл ставит на стойку пинту и соскакивает со стула, я снимаю фартук и спешу за Карлом к сцене. Просто невероятно, как легко и быстро мы вновь погружаемся в рутину наших повседневных дел! Хотя в какой-то момент я и запаниковала: а вдруг Карл меня бросит ради Шелли и станет уже ее, а не моим лучшим клавишником и супергитаристом?
        - Кен прав,  - говорю ему тихо,  - надо бы нам спеть что-нибудь о любви. Глядишь, это принесет нам обоим удачу.
        Мы занимаем на сцене привычные места. И я бы и рада сказать, что в пабе повисает тишина - но сильно покривила бы душой. Хотя, когда мы начинаем петь свой обычный репертуар, многие разговоры прерываются и кто-то из нашей аудитории даже пристукивает в такт ботинком. Как ни странно, но мой опыт с «Минутой славы» изрядно прибавил мне уверенности в себе. Откинув назад голову, я с наслаждением растворяюсь в своих песнях. Карл тоже входит в раж, и посетители вскоре покачиваются под музыку. Кен довольно кивает нам: мол, продолжайте в том же духе,  - и мы «выкапываем» еще несколько любимых композиций о любви, способных, кажется, ответить разом на все вопросы.
        Едва ли мы когда-то на этой сцене были в таком ударе, как нынче. Некоторые клиенты начинают танцевать, и мы, на подъеме эмоций, наращиваем темп, так что очень скоро все заведение чуть ли не подскакивает. Кен, естественно, в восторге, поскольку продажи пива растут прямо пропорционально жажде танцующих.
        Да, сегодня мы с Карлом отрываемся по полной! Я грациозно двигаюсь по сцене - ни дать ни взять богиня рока! Карл просто в экстазе. Никогда еще не слышала, чтобы он так потрясающе играл! И если так на нем отразилась его новая любовь - что мне остается сказать? Успеха!
        Откинув волосы назад, даю волю голосу. Я просто улетаю! Как и публика в пабе, что уже сама себя заводит. И вот, на пике драйва, мы буквально разражаемся последней нашей композицией, и на минуту я забываю обо всем на свете. Я уже не знаю, где я, кто я. Я чувствую себя суперзвездой на сцене стадиона Уэмбли перед беснующейся толпой фанатов. Я даже забываю про Эвана Дейвида… пока, устремив взгляд вперед, не вижу среди толпы его агента, Руперта Доусона, который застыл как монолит в самой глубине паба.
        Глава 65
        После выступления я спархиваю со сцены, окрыленная дружными аплодисментами зала. Однако не успеваю я укрыться в нашей святая святых - за барной стойкой,  - как Руперт Доусон быстро проходит через зал, оказываясь прямо передо мной.
        - Ферн,  - останавливает он меня, тронув за предплечье.  - Рад тебя видеть.
        Я, однако, не собираюсь с ним любезничать:
        - Что вы тут делаете?
        Руперт, похоже, немного сбит с толку моим враждебным настроем.
        - Эван просил меня сходить послушать, как ты поешь.
        На лицо у меня, видимо, находит грозная туча, поскольку он спешно добавляет:
        - И то, что я слышал, мне понравилось.
        - Что ж, я польщена.  - И норовлю побыстрее проскочить мимо него за стойку, поскольку попросту не знаю, о чем с ним говорить.
        - Он хочет помочь тебе, Ферн.
        - Я не нуждаюсь в его помощи. Так что спасибо, не надо.
        - Эван просил передать, что обеспечит тебя всем, что ни потребуется для твоего племянника.
        - Нейтана?  - Это заставляет меня застыть на полпути.  - Что он имеет в виду под «всем»?
        - Эван хочет оплатить все расходы на его лечение - тогда ему станет спокойно на душе. Сумма не имеет значения. Ты можешь получить все, что необходимо. Абсолютно все.
        - Бог ты мой,  - насмешливо фыркаю я,  - он что, думает, что может от меня откупиться, используя моего племянника? У этого мужчины нет ни грамма честности и порядочности?
        Руперт явно в шоке. Может быть, он привык оплачивать Эвановы счета без подобных заморочек? Или, может, он думает, что я так отчаянно нуждаюсь в деньгах, что продам эту историю в какой-нибудь бульварный таблоид, специализирующийся на разных сальных живописаниях, и рассчитывает таким способом купить мое молчание? С кем-то другим я бы ни за что не отвергла такое предложение - мне казалось, я готова на все, лишь бы достать деньги на лечение Нейтана. Но я ни за что не приму этот откуп от Эвана Дейвида.
        - Смею уверить тебя, Ферн, все совсем не так, как тебе представляется. Эваном движет исключительно желание тебе помочь.
        Очень смешно! Раскатываюсь глухим и жутковатым смехом.
        - А, ну да, кто бы сомневался!
        - Он действительно за тебя беспокоится.
        «О да! Так беспокоится, что подослал тебя сделать за него грязную работу»,  - думаю я.
        - Он ужасно переживает из-за того, что тогда произошло.
        - Он вам поведал?
        - Я ведь его агент,  - кивает Руперт.  - А еще его друг. И я знаю, насколько для него важно, чтобы ты приняла его помощь.
        - Ну, значит, передайте ему, что мне его помощь не нужна. Он мне ничего не должен и может со спокойной совестью идти на все четыре стороны. Управлюсь как-нибудь сама. Я знать не хочу Эвана Дейвида и уж точно не хочу от него каких-то денег.
        - Ферн,  - чуть не умоляет Руперт.  - Подумай сперва.
        - Если он боится, что я растрезвоню это желтой прессе,  - продолжаю я,  - так пусть успокоится, я этого тоже делать не собираюсь.
        Руперт неловко переминается.
        - Да, с этим я, похоже, не справился,  - говорит он.  - Ферн, может, мы куда-нибудь пойдем, выпьем кофе или чего покрепче? Давай я свожу тебя в свой клуб? Там очень тихо.  - Руперт оглядывает обшарпанную обстановку «Головы» и чуть склоняется ко мне:  - Я еще кое о чем хочу с тобой переговорить.
        - Очень жаль, но мне некогда куда-то ходить,  - отвечаю я, хотя ни чуточки о том не сожалею. Я хочу лишь избавиться от этого лизоблюда, который не гнушается делать за Эвана Дейвида неприятную работу. За эти дни мои суждения о людях, пожалуй, радикально поменялись - раньше, если помните, я говорила, что Руперт - спокойный и очень порядочный мужик.  - Мне надо вернуться за стойку.
        - Ты еще не общалась со Стивеном Коулдвеллом?  - с искренней тревогой в глазах интересуется Руперт.
        - Со Стивеном Коулдвеллом? Нет.
        Тут меня точно киянкой по голове стукает: я вспоминаю, что названный поп-импресарио передал мне через отца свою визитку и что с этого-то как раз и покатился тот снежный ком, что привел в итоге к папиному инфаркту. Ну я шляпа! Как я только могла заставить ждать такого человека!
        - На это у меня тоже не было времени,  - быстро говорю я, с полнейшей ясностью понимая, что в очередной раз упустила свой шанс.  - Я вообще очень занятой человек.
        Как же неубедительно это звучит из моих уст!
        - Тогда я хотел бы предложить тебе контракт.
        - Что?
        - Я хотел бы предложить тебе подписать контракт.
        - Ферн!  - орет мне Господин Кен.  - Клиенты заждались!
        Я вновь поворачиваюсь к Руперту:
        - Мне надо идти.
        Он вытягивает из кармана куртки какие-то бумаги и чуть не силой впихивает мне в руки.
        - Прочти вот это,  - говорит он.  - Очень внимательно прочти. У тебя исключительный талант, и сегодня я наблюдал его в действии. Эван вырвал у меня обещание сходить тебя послушать - и я рад, что это сделал. Он прав: ты нечто необыкновенное. Ни за что бы в это не поверил, если бы сегодня не убедился самолично. Я видел тысячи женщин со смазливыми личиками и умением петь, но ни одна не обладает таким, как у тебя, потенциалом.
        - Мне ничего не надо от вас, Руперт. Ни от вас, ни от Эвана Дейвида.
        Руперт аж багровееет от злости.
        - Ты не только необыкновенный талант, но еще и очень глупая и упрямая женщина!
        - Да, мне не первый раз уже об этом говорят,  - с какой-то даже гордостью брякаю я, пока наконец не понимаю, что же такое я несу.
        - Забудь ты Эвана!  - рычит Руперт.  - Это не имеет к нему никакого отношения. Это касается только нас с тобой. Сделай это для меня. Для себя сделай, наконец!
        Я качаю головой, пытаясь вручить ему обратно его бумажки.
        - Пусть побудут у тебя,  - настаивает Руперт.  - Даю два дня, чтобы ты могла мне позвонить и переменить решение. Если я не дождусь от тебя звонка, то сочту, что ты решила остаться на всю жизнь певичкой из пивнушки.
        Это меня пронимает, и я отступаю с бумагами в руках.
        - Позвони мне обязательно,  - добавляет агент.  - Не подведи меня.
        На этом Руперт Доусон разворачивается на каблуках и выходит из паба. После его толчка дверь еще некоторое время раскачивается на петлях, взгляды всего зала устремляются в мою сторону, и у меня по спине бегут мурашки.
        Глава 66
        - Ферн!  - снова орет мне Кен.  - Я, что ли, за тебя должен тут работать?
        На трясущихся ногах, с дрожащими руками я возвращаюсь за стойку. Очередь из обуянных жаждой посетителей вытянулась чуть ли не на милю. Кен в одиночку наполняет пинты с такой скоростью, будто торопится побыстрее сбыть уже не модный товар.
        Когда я подхожу, Карл издает несколько многозначительных хлопков в ладоши:
        - Ну ты даешь, чел!
        - Тебе-то что?  - огрызаюсь в ответ, засовывая контракт в недра своей сумки. С тем же успехом я могла бы его порвать на куски и употребить в сортире, но это мне кажется совсем уж пустым и никому не нужным жестом.
        - Тебе подать топорик?
        Я непонимающе гляжу на Карла.
        - Лучшей попытки рубить сук, на который садишься, я в своей жизни еще не видел!
        Тут из меня разом выходит весь мой боевой задор.
        - Перестань,  - устало говорю я,  - я не хочу, чтобы ты вообще в это вмешивался.
        - А ведь он прав, Ферн. Ты сама отмахиваешься от любых возможностей выбраться из этой дыры.
        - За всем этим стоит Эван Дейвид,  - парирую его упрек.  - А с ним я не хочу иметь вообще никаких дел. И уж ты-то, как никто другой, должен был меня поддержать.
        - Ты вообще хоть знаешь, кто это такой?  - спрашивает Карл, кивая на дверь, в которую только что вышел Руперт Доусон, унося на одежде часть штукатурки со здешних облупленных стен.
        - Это Руперт Доусон,  - пожимаю плечами,  - импресарио Эвана Дейвида.
        - А еще он представляет Carrion Ten, The Spiel, Culture Clash, Эйми…  - И Карл перечисляет еще целый список инди-бэндов, которые сейчас на пике популярности.  - Мне продолжить?
        - Нет, уже достаточно,  - поднимаю я ладонь.
        - Так вот, видишь ли, я не думаю, что он стал бы предлагать тебе контракт только потому, что ему велел это сделать твой драгоценный Эван Дейвид. Наверно, этот чувак все ж таки способен и сам учуять подлинный талант.
        Я делаю непроизвольный вздох.
        - У меня есть два дня, чтобы ему отзвониться.
        - Значит, советую тебе так и сделать.
        - И я очень советую,  - слышится у меня за спиной голос Кена.  - Потому что ты уволена.
        Оборачиваюсь на него с открытым ртом.
        - Хуже барменши во всем Лондоне не сыщешь,  - ворчит он.
        - В-вы, н-наверно, шутите?  - бормочу я запинаясь.
        - Нисколько,  - отрезает Кен, вручая мне мое пальто и сумку.  - Давай чеши отсюда. И ты тоже,  - кивает он моему другу.
        - Кен, ты чего, чел…  - начинает Карл.
        - Всё! Гуляйте отсюда оба!  - гремит Кен, и мы, как и велено, покидаем заведение.

        В ярко освещенном «Макдоналдсе» через дорогу Карл берет мне чай, и я грею ладони, обхватив обжигающе горячий стаканчик. Слава богу, я еще способна что-то чувствовать, кроме полного оцепенения.
        - Вот это безнадега,  - говорю я с нервным смешком.  - Как думаешь, Кен серьезно?
        - По мне, так вполне серьезно.  - Карл рассеянно отгибает ободок бумажного стакана.
        - И где я теперь буду зарабатывать деньги?
        - Придется поискать, куда еще сунуться с гигом. Завтра пошарю по окрестным пабам. Может, удастся пристроиться в «Монстрах».
        - Где?
        - В том самом клубе в Камдене, где поет Шелли.
        - А, ну да.  - Я уже забыть успела про Шелли.  - Да, можно попытаться.  - Я глотнула обжигающего чая.  - Может, если я перемолвлюсь утром с Кеном, он и передумает? Или, может, лучше тебе с ним поговорить? Ты ему нравишься.
        - Ты тоже ему нравишься, Ферн. Но, может, нам пора как-то двигаться дальше? Мы с тобой уже выдохлись в этой «Голове».
        - Я становлюсь тебе обузой, Карл. Может, нам пора распасться и пойти дальше разными путями?
        Он только смеется.
        - Ты с пятнадцати лет мне обузой. Чего теперь-то портить праздник?
        - Вот черт! Какая ж я бестолочь! Почему б тебе, когда я допью чай, просто не толкнуть меня под автобус, тем самым обоих нас избавив от мучений?
        - Да брось ты, выше нос!  - спокойно говорит Карл.  - Все могло быть и похуже.
        - Мне нравится твой оптимизм. Вот только вечно затрудняюсь разобрать: то ли ты шибко умный и находчивый, то ли такой же дурак, как и я.
        Взяв за руку, Карл поднимает меня со стула:
        - Пойдем, пожелаем твоему папе спокойной ночи, а потом я закину тебя домой.
        Я крепко обнимаю Карла:
        - Знаешь, я тебя очень люблю. Ты лучший мужчина в моей жизни.
        - Да чего уж там, поздно уже,  - усмехается он.  - Я уже, можно сказать, помолвлен.
        - Ей страшно повезло,  - говорю я и тыкаю его пальцем под ребра:  - Надо было хватать тебя поживее, пока ты изнемогал ко мне страстью.
        Приобняв за плечи, он выводит меня из «Макдоналдса» на улицу. И я так счастлива, что какие бы заморочки ни случались в моей жизни, как бы все вокруг ни рушилось, наши отношения с Карлом - это единственное, что выстоит под любыми ударами судьбы.
        Глава 67
        В кардиологии свет уже притушен до минимума, и медсестры обходят на ночь больных с последними процедурами. Издалека вижу, что возле папиной угловой койки горит на тумбочке лампа, рассеивая маленький кружок теплого света. Подойдя с Карлом ближе, мы обнаруживаем, что мама здесь. Стул ее придвинут к самой постели, и она сидит, притулившись к папе и опустив голову к его руке. Глаза у папы закрыты, но выражение лица исполнено удовлетворенности.
        Я придерживаю Карла:
        - Не хочу их беспокоить.
        Но он все равно тянет меня вперед.
        - Они будут очень рады тебя видеть.
        И в самом деле, когда мы подходим, оба смотрят на нас с теплой радостной улыбкой.
        - Я думал, вы в это время еще в пабе,  - говорит отец.
        Я взглядом даю понять Карлу, чтобы не проболтался.
        - Сегодня пораньше получилось,  - с легкостью объясняю я и целую папу в лоб.  - Как ты себя чувствуешь?
        - Гораздо лучше, едва только увидел вашу маму.  - Он ласково пожимает ей руку, и мама глядит на него с обожанием.
        Теперь я уж точно чувствую, что мы вторглись не вовремя.
        - Мы хотели лишь пожелать тебе спокойной ночи и сразу уйти.
        - Я побеседовала с лечащим врачом,  - подает голос мама.  - Он говорит, что если папа будет идти на поправку, то на следующей неделе его могут выписать.
        - Здорово.
        - И тогда ему придется заниматься какой-то щадящей гимнастикой. Я тут подумала, не походить ли нам с ним вдвоем на бальные танцы?  - Мама взглядом велит мне ничего не говорить.
        - На бальные танцы? Классно!  - В глазах у меня вспыхивает огонек азарта, и мама молча благодарит меня, что не сболтнула лишнего.  - Тебе там понравится, пап.
        Взгляд у отца довольно скептический, но тем не менее он быстро произносит:
        - Раз уж этого так хочет ваша матушка…
        В этот момент у папиной койки нарисовывается Ким, та самая симпатичная тайская медичка.
        - Пора уже спать, Дерек,  - молвит она воркующим голоском.  - Нам не хочется, чтобы вы переутомились.  - И принимается подтыкать ему простыни и одеяло.
        Мама тут же подскакивает с места.
        - Я сама все сделаю,  - с энтузиазмом говорит она.  - Я его жена, и этого человека я укладывала в постель уже столько лет, сколько вы еще не топтали эту землю. Не сомневаюсь, что вам надо обойти еще массу больных.
        Едва сдерживая улыбку, я перевожу взгляд на Карла. Да уж, воистину, чтобы вновь расшевелить любовь, нет ничего лучше, нежели явление чудища с зелеными глазами![57 - «О генерал, пусть Бог вас сохранит от ревности: она - Чудовище с зелеными глазами, / С насмешкой ядовитою над тем, / Что пищею ей служит / (У. Шекспир. Отелло. Пер. П. И. Вейнберга.)]
        Ким, стараясь делать мину, будто никто ее отсюда не отшивал, поспешно ретируется, не преминув сказать напоследок:
        - Если я вам понадоблюсь, Дерек, зовите. Просто нажмите кнопку.
        - Мне казалось, они должны быть перегружены работой,  - раздраженно ворчит мама, глядя в ее удаляющуюся спину.
        Папочка, разумеется, как и все мужчины, упивается вниманием к своей персоне.
        - Может, тебя подождать, мам, и проводить до дома?
        - Нет, не надо. Я побуду здесь подольше. Нам с вашим папой надо еще о стольком переговорить! Звякни мне утречком.
        - О’кей.  - Я нежно целую обоих родителей, а Карл привычно осеняет их знаком мира. Мама ответным жестом велит ему идти куда подальше[58 - Как известно, в Великобритании, а также в Австралии, знак мира (или «Виктория») и «посылающий куда подальше» жест различаются лишь поворотом ладони. Оскорбительное значение имеет разворот тыльной стороной кисти к собеседнику.], но мы не торопимся ее поправлять.

        Выйдя из больницы, мы с Карлом садимся в ближайший автобус, хотя до моей отвратной квартиры ехать всего-то пару остановок. Здорово, конечно, видеть, что родители наконец помирились, однако за сегодняшний день я так вымоталась, что чувствую себя попросту опустошенной.
        Поздний автобус едет пустым, а потому мы с Карлом усаживаемся на верхнем ярусе, как всегда бывало в детстве. Мне страшно подумать, что наш муниципалитет собирается покончить с двухэтажками, заменив их новомодными изгибающимися евробасами - этими длиннющими одноярусными «змеями». Красные даббл-деккеры - это часть Лондона, часть моей жизни. К тому же никакие туристы не станут приезжать подивиться новым автобусам.
        Уютно привалившись к Карлу, я кладу отяжелевшую голову ему на плечо, расслабляясь под мерное потряхивание даббла.
        - Мне надо срочно в постельку,  - бормочу я.  - Я уже совершенно никакая.
        - Я тоже,  - признается Карл.
        - Как ты думаешь, нам удастся сорок лет поддерживать наши отношения?
        - Да я и не планирую так долго жить,  - с усмешкой отвечает Карл.  - Я ж рок-н-ролльщик, наш лозунг - живи быстро, умри молодым.
        - Ах да, я все как-то забываю.
        - К тому же тебе бы надо найти кого-то такого, с кем ты сможешь общаться больше десяти минут.
        - Уж кто бы говорил!  - возмущаюсь я.  - Твой послужной список едва ли богаче.
        - Ну у меня-то к тому имеются смягчающие обстоятельства. А ты вот как отмажешься?
        Я поднимаю на него взгляд.
        - Что я не могу распознать приличного парня, когда кое-кто постоянно тычет мне своими двумя пальцами в глаза.
        Карл тут же тыкает мне пальцами в глаза.
        - Ой!
        - Пошли, плутовка. Нам выходить.

        Ночью на улице довольно свежо, и я жалею, что у меня нет пальто потеплее. Завтра я как раз собиралась забежать в благотворительную лавку с секонд-хэндом в надежде, что удастся найти что-нибудь дешевенькое, но в то же время не смотрящееся так, будто к нему идут впридачу собственные блохи.
        Мы неспешно шествуем по тротуару, словно прогуливаемся чудесным тихим вечером по набережной Сены или где-то в том же духе. И вот когда мы доходим до верхнего конца моей улицы, я вдруг вижу такое, что сперва просто перехватывает дыхание.
        - О нет!  - вскрикиваю я.  - О нет, нет!
        Карл, проследив за моим взглядом, резко выдыхает:
        - Бл-лин!
        Какие уж тут прогулки - мы срываемся и бежим со всех ног! Карл меня обгоняет, прибывая на место первым, хотя и я, если можно так выразиться, несусь за ним по пятам.
        И вот мы стоим, сплетясь руками и потеряв дар речи, и наблюдаем, как в том самом месте, где была моя квартира, из дома вырывается пламя. Огненные языки, яростно облизывая стены, тянутся к небу, а с приставных лестниц их безуспешно орошают водой двое пожарных. С земли их коллеги борются с огнем, неудержимо распространяющимся по «Империи специй» этажом ниже.
        У меня даже сил не хватает выдавить: «Моя квартира!»
        Почувствовав, как меня дергают за рукав, оборачиваюсь - и вижу почерневшее лицо Али, хозяина дома. Он отчаянно кашляет, очевидно, надышавшись дымом.
        - Бог ты мой, Али!  - прорезается у меня голос.  - Ты в порядке? Что случилось?
        - Похоже, это все твой бойлер, Ферн,  - хрипит он в ответ.  - Мы услышали выше этажом сильный хлопок. В ресторане даже картины со стен попадали. А уже через минуту все было охвачено огнем.  - Того и гляди Али бухнется без сил на тротуар, и Карл обхватывает его рукой, поддерживая на ногах.  - Я ведь уже давным-давно собирался заняться этим бойлером! Хвала небу, что тебя не было дома, Ферн!
        От этой мысли у меня тоже подкашиваются колени, но поскольку у Карла руки уже заняты, я прислоняюсь к стоящей рядом машине. Наверно, мне бы лучше прореветься, но слезы совершенно не идут. Может, они тоже оцепенели от шока?
        - Слышь, приятель!  - издалека кричит несчастному Али один из пожарных.  - Переговорить надо.
        Али с признательностью взглядывает на нас с Карлом.
        - Мне очень жаль, Ферн. Правда, очень жаль.
        И он уходит, уводимый дюжим парнем в желтой флуоресцентной спецовке.
        Карл приваливается к машине рядом со мной, глядя, как выгорает дотла мой дом.
        - И что мне теперь делать?  - упавшим голосом спрашиваю я.  - У меня теперь нет ни работы, ни жилья.
        Дружище обхватывает меня за плечи, прижимает к себе.
        - Похоже, Супер-Карлу снова придется тебя спасать.
        Глава 68
        Уж не помню, как мы добрались до квартиры Карла - то ли дошли пешком, то ли взяли такси, у меня это просто в голове не отложилось. Должно быть, мое сознание временно пребывало в режиме полного отключения, потому что следующее, что до меня доходит,  - это как меня проводят через входную дверь, как ставят чайник и как Карл что-то бубнит насчет чистых простыней, собираясь опять ложиться спать на диване. В этом озабоченно взбивающем подушки человеке нет и отдаленного намека на брутального рок-н-ролльщика.
        - Погоди,  - говорю я.
        Приятель замирает на месте, вопросительно глядя на меня. Я забираю у него подушку, совершенно бесцеремонно швыряю обратно на диван, после чего привлекаю Карла к себе и медленно целую в губы. Он отступает от меня на шаг, держа за плечи. В глазах сидит недоумение. Я снова притягиваю его к себе и целую еще раз. Теперь уже он без малейших вопросов отвечает на мой поцелуй со всей нежностью и страстью, отчего у меня голова идет кругом.
        Я беру его за руку, и мы идем в спальню.
        Без лишних слов, аккуратно и очень бережно Карл раздевает меня, прикасаясь, точно к прекрасной и хрупкой скульптуре, неторопливо обследуя пальцами все изгибы моего тела. Затем, уже обнаженная, я тоже медленно раздеваю его. Скользя по нему губами, я избавляю Карла от рубашки и джинсов, заставляя его резко вздыхать и покрываться дрожью. Наконец он опускает меня на постель, и мы занимаемся любовью, лаская друг друга с такой мучительной медлительностью, что от желания у меня замирает дух. Его тело для меня вроде бы так знакомо, и в то же время дарит удивительное ощущение новизны - как будто разворачиваешь подарок, заранее зная, что за наслаждения он в себе таит. Когда у Карла срывается с губ мое имя, мне кажется, у меня поет душа. Спустя несколько часов мы засыпаем в объятиях друг друга, и я не могу понять, почему мы столько лет все шли к этому чудесному мгновению. А ведь я запросто могла погибнуть в той квартире! Умереть, так никогда этого и не познав.
        Проснувшись рано утром, я некоторое время лежу, разглядывая спящего Карла. Потом перекатываюсь на спину и впериваюсь глазами в потолок, размышляя о своем нынешнем бездомном и безработном положении. У моего приятеля висят занавески с ужасным узором спиральками, однако когда сквозь них пробивается солнце, вся комната наполняется теплым розоватым сиянием. Мне здесь очень уютно, к тому же я уже так давно не спала рядом с горячим мужским телом. Скользнув в постели, я придвигаюсь поближе к Карлу, подстраиваясь под форму его тела и наслаждаясь этим ощущением.
        Спустя некоторое время начинает пробуждаться Карл. Полусонный, он потягивается под одеялом, выпрастывает руки и закидывает одну на меня. Тогда я целую его в лоб, и Карл широко открывает глаза.
        - Прикинь,  - говорит он,  - я решил, что это мне приснилось.
        Я разворачиваюсь к нему, и мы устраиваемся на подушке нос к носу. Карл отводит у меня со лба волосы и нежно заправляет за ухо. Я, признаться, ожидала, что поутру нам, возможно, станет неловко друг с другом, однако, похоже, это знаменательное событие прошло, в общем-то, без неприятных последствий.
        - Мы по-прежнему друзья?  - спрашиваю Карла.
        - Хотелось бы так считать.
        - Мне очень понравилось этой ночью.
        - Мне тоже.  - Карл придвигается ко мне ближе.  - Даже не верится, что мы для этого ждали столько лет.
        - Но оно того стоило?
        - Почти что да,  - поддразнивает он меня.
        За такую дерзость я пинаю его в голени.
        - И что теперь будет?
        - Ну ты могла бы в меня влюбиться,  - предлагает Карл.  - Это бы очень многое в нашей жизни упростило.
        Наверное, я слишком долго колеблюсь с ответом, потому что глаза у Карла немного тускнеют.
        - Ну или же,  - с неестественной живостью продолжает он,  - ты могла бы продолжить свои тщетные старания влюбить в себя Эвана Дейвида, а я тем временем возобновлю поиски той, что попробует побить твою непомерно высокую планку.
        - Думаю, прежде чем выяснять наши с тобой взаимоотношения, не мешало бы разрешить сперва постигшие нас финансовые затруднения, а также мой жилищный кризис,  - ловко вышла я из положения.
        - Все в твоих руках, Ферн,  - с глубокомысленным тоном кивает Карл.  - У тебя в сумке лежит большой и жирный контракт от одного из лучших игроков музыкального бизнеса.
        - Еще неизвестно, такой ли уж он большой да жирный.
        Карл выскальзывает из постели, натягивает джинсы и шлепает в гостиную. Вскоре возвращается с упомянутой сумкой и вручает ее мне.
        С нарастающим волнением я вынимаю небольшую пачку отпечатанных листков и принимаюсь просматривать. По мере чтения глаза у меня вылезают из орбит, и, закончив, я передаю бумаги Карлу, который тоже изучает их со все более расширяющимися зрачками.
        Потом ошарашенно глядим друг на друга.
        - Точно, большой и жирный,  - произносим мы в унисон.
        Я забираю у Карла бумаги.
        - Этого же не может быть!
        - Да похоже, что может,  - пожимает он плечами.
        - Такая куча денег разом решит целую массу проблем.
        Ну да, что уж тут говорить!
        - Мне вообще непонятно, чего ты колеблешься,  - пожимает плечами Карл.
        - И правда, чего это я…  - Я забираюсь рукой в сумку поглубже и выуживаю оттуда мобильник. На балансе у меня едва хватит средств, чтобы сделать хотя бы один звонок, да и в кошельке завалялось не больше пятерки. Это, собственно, все мое имущество - притом что я держу в руке листок бумаги, в котором сумма моего вознаграждения прописывается просто невозможным, немыслимым для меня количеством нулей.
        Некоторое время я растерянно гляжу на телефон, потом поднимаю глаза на Карла за поддержкой:
        - Ты уверен, что мне надо это сделать?
        - Абсолютно,  - уверенно кивает он.
        Я набираю номер Руперта Доусона и, слушая в трубке гудки, говорю Карлу:
        - Без тебя мне бы ни за что это не высветилось. Так что на сей раз либо мы будем вдвоем, либо не будем вообще.
        Карл молча хватается за голову. Похоже, он думает, что я снова прохлопаю свою удачу.
        Наконец в трубке отвечают.
        - Руперт?  - говорю я дрожащим голосом. Все же у меня такое чувство, что я правильно все делаю. Что ж, время покажет! Карл обхватывает пальцами мою кисть, крепко сжимает.  - Это Ферн. Я готова подписать с вами контракт.
        Глава 69
        Ныне я известна как Ферн. Просто Ферн, и ничего больше. Я прекрасно понимаю, что это сокращение до одного имени - тоже составляющая успеха. Ферн Леанне Кендал умерла. Да здравствует Ферн!
        Так быстро многое переменилось! Мы с Карлом сидим перед Рупертом Доусоном в его шикарном современном офисе в двух шагах от метро «Тоттенхэм-Корт-роуд». Я откладываю авторучку и подвигаю к Руперту подписанный контракт. Агент энергично потирает ладошки, что явственно демонстрирует, как он доволен сделкой.
        - Ну что же, милости просим к нам на борт,  - расцветает он весь.
        Он пожимает руку мне, затем Карлу. Мы с приятелем сидим в изумленном молчании. Руперт уже обеспечил нам «грандиозный музыкальный проект», как об этом сообщали в прессе, с одной из ведущих звукозаписывающих компаний. Как это ни поразительно, но, по всей видимости, он потихоньку запустил этот процесс, едва выйдя тогда из «Головы короля». Руперт говорит, будто не сомневался, что я ему позвоню, и я могу лишь удивляться этой его уверенности, поскольку сама я на тот момент была абсолютно убеждена, что звонить ему не стану.
        Если на свете возможны чудеса - то со мной как раз случилось чудо. Такое ощущение, будто кто-то хорошенько перетасовал всю мою жизнь, запустив меня в новую партию с полным сетом шестерок. На сей раз все складывается как нельзя лучше. Руперт Доусон оказался как раз тем рыцарем в сверкающих доспехах, которого я всю жизнь ждала. Именно он единым росчерком своей золотой, в двадцать четыре карата, авторучки превратил меня из бездомной, безработной и совершенно безбудущной «девы в беде» в новую, яркую, блистательную поп-звезду. Если считать это лотереей, то я выиграла самый большой куш.
        Карл на сей раз в деле на все сто процентов и теперь занят формированием нашей группы. Нашу любимую лондонскую подземку мы уже променяли на лимузины с водителями, и Руперт выдал мне некоторую сумму авансом на покупку дома. Офигенно большого дома! Поверить не могу, что говорю сейчас такое.
        Руперт садится обратно в кресло и закидывает ноги на столешницу матового стекла. Со стен его кабинета улыбаются нам фотографии богатых и знаменитых. Надеюсь только, что среди них не случится Эвана Дейвида. При одном случайном взгляде на эти портреты у меня внутри все переворачивается, а потому я стараюсь смотреть строго перед собой.
        - Эван насчет этого не в курсе,  - словно прочитав мои мысли, вскользь оговаривается Руперт.
        Карл находит мою руку и крепко сжимает пальцами.
        - Тогда пусть и дальше будет так же.
        - Да едва ли это получится долго скрывать, милочка. Ты слишком долго держала свет под спудом. Я хочу, чтобы ты стала знаменитой. Баснословно знаменитой!..  - Руперт явно хочет сказать что-то еще, однако, заметив мою руку в руке Карла и будучи не посвящен в наши с ним отношения, предпочитает промолчать. Вместо этого он сообщает:  - Сегодня, во второй половине дня, у тебя в программе стилисты и фотографы. Я попозже подъеду, чтобы все проконтролировать.  - Затем Руперт сверяется со своим ежедневником.  - Нам надо побыстрее выпустить сингл, так что я забронировал время на студии. А еще пора бы собирать материалы для первого альбома.
        Мы с Карлом, оба более чем ошеломленные, дружно киваем.
        Потом Руперт зачитывает нам список людей, с которыми нам предстоит работать,  - многие из этих имен мне доводилось видеть на чужих дисках. Я даже крепко щипаю себя за руку. Но нет, поди ж ты, я не сплю!
        - Если вам что-либо понадобится, просто позвоните мне,  - продолжает Руперт.  - Я все разрешу. Думаю, вам такой расклад будет только в радость. В общем, все проблемы адресуйте ко мне.
        Мы с Карлом встаем.
        - Увидимся позже,  - кивает нам агент.
        Я огибаю стол и, подойдя к нему, крепко обнимаю. Руперт вспыхивает румянцем, но все же расслабляется в моих объятиях.
        - Спасибо!  - говорю ему сдавленным от избытка эмоций голосом.  - Огромное вам спасибо!

        Снаружи нас уже поджидает лимузин, и мы с Карлом побыстрее проскальзываем в полумрак салона. Уже внутри оба взрываемся счастливым смехом.
        - Это правда не приснилось?  - спрашивает Карл.
        - Да похоже на то.
        - Аф-фигеть! Кто бы мог подумать.
        - Да уж точно не я.
        Карл разворачивается ко мне:
        - Слушай, я давеча заскочил в «Голову»…
        - Она что, без нас еще не скопытилась?
        - Знаешь, почему Господин Кен тебя уволил? Прикинь, он решил, что иначе ты опять прошляпишь свой звездный шанс.
        - Правда, что ли?  - опешиваю я.  - Вот ведь старый хрыч!
        - Теперь там Шелли с ее бэндом.
        О Шелли мы с ним не заговариваем, но у меня такое нехорошее чувство, что их отношения так и остались на той, начальной стадии. Впрочем, похоже, Карл на меня за это не в обиде.
        - Когда мы станем богатыми и знаменитыми, то непременно явимся в «Голову» и закатим мощный гиг специально для Кена,  - смеюсь я.  - То-то у него глазенки повылазят!
        - Да мы уже богатые,  - говорит Карл.  - Нам разве что немножко славы…
        Теперь наша судьба в руках других людей. Нам же остается делать лишь то, чем мы, собственно, занимались всегда: хорошо петь и работать до седьмого пота.
        - Поехали домой,  - говорю я Карлу.  - Сегодня ко мне перебираются Джо с Нейтаном, так что хочу успеть к их приезду, чтобы помочь.
        Наш дом на данный момент - это огроменный особняк в григорианском стиле с видом на Риджентс-парк. Сняла я его за астрономическую сумму с числом цифр, как у телефонного номера, при виде которой меня трясет от ужаса. Когда выдастся свободное время, я собираюсь присмотреть какую-нибудь недвижимость для вложения капиталов - и скорее всего, где-нибудь за городом, чтобы вывезти Нейтана из городского смога на постоянное жительство на природе. Вот только я очень хорошо понимаю, что часики уже вовсю тикают, отсчитывая мои пятнадцать минут славы[59 - «В будущем каждый сможет стать всемирно известным на пятнадцать минут»,  - знаменитая фраза Энди Уорхола, американского художника, продюсера, дизайнера, писателя и культовой фигуры в истории поп-арта и современного искусства в целом.], и я рискую так и остаться, что называется, певицей одного хита. Поэтому мне хочется быть уверенной в том, что, каким бы кратковременным ни оказался мой звездный полет, помимо удовольствия обладать деньгами, у меня еще останется какая-то защищенность в будущем. Хотя, конечно, я собираюсь успеть сделать как можно больше и совершить
вообще все, что в моих силах, чтобы доказать: я не из тех, кто спустя каких-то пару лет становится участником популярного шоу «Где они теперь?».
        Впрочем, сейчас я вовсю купаюсь в золотых лучах славы. В доме у меня комнат больше, чем пальцев, чтобы их пересчитать, и самое замечательное во всем этом - что мой любимый брат и чудесный маленький племянник вот-вот переедут ко мне. С первым же приливом успеха я сразу добилась большего, чем когда-либо могла мечтать: Джо с Нейтаном сменят наконец свою жуткую, пропахшую сыростью квартиру на этот замечательный просторный дом с окнами во всю стену и дубовыми полами в каждой комнате. Этот контракт по звукозаписи для меня означает, что я могу дать своим близким то, что им так необходимо,  - по крайней мере, в материальном отношении. Я все же очень надеюсь, что благодаря таким переменам в состоянии Нейтана произойдет заметное улучшение и он сможет наконец жить нормальной жизнью. О большем я и мечтать не могу.
        Наверху дома имеются отдельные огромные апартаменты с двумя спальнями, с ванной комнатой, в которую поместится целая сборная по регби, и с небольшой террасой на крыше. Эту часть дома я и собираюсь забить для себя. А Джо с Нейтаном пусть заправляют всем остальным. Еще я пытаюсь убедить переехать к нам маму с папой, но они пока что пребывают в стойкой уверенности, что все это какое-то необъяснимое недоразумение и в любой момент ко мне нагрянут долговые коллекторы, а люди в белых халатах увезут меня куда-нибудь в психушку. Карл тоже предпочел пока остаться в собственной квартире - он как-то тревожно воспринимает новую реальность со столь радикально изменившимися обстоятельствами и хочет привыкать к ней постепенно. Хотя, надо сказать, в моем доме он проводит гораздо больше времени, нежели у себя. Карл все никак не может смириться с тем фактом, что он теперь богатый человек,  - хотя и перестал получать пособия от государства.
        После той внезапной ночи страсти у нас с Карлом до сих пор нечто вроде романа, хотя мы все больше скатываемся к нашим прежним платоническим отношениям, чему я, как ни странно, очень рада. Я понимаю, нам необходимо серьезно обсудить с Карлом, как мы представляем наше с ним будущее, но, если честно, мы сейчас настолько захвачены той бешеной круговертью, в которую превратилась наша жизнь, что подобного разговора без труда удается избежать. Карл, как всегда, изумительный товарищ, и мне больно признавать - даже перед самой собой,  - что я до сих пор страдаю по кое-кому другому. И вот это-то игнорировать уже намного труднее.
        Глава 70
        Из фургона для перевозки мебели пара крепких грузчиков вытаскивают коробки с немногочисленными пожитками Джо и Нейтана и относят в те комнаты, что я им отвела.
        - Это что-то потрясающее, сестренка!  - восклицает Джо, бродя по дому с широко раскрытыми глазами.  - Ты уверена, что это все твое?!
        - Как ни поразительно, но да.
        Нейтан обхватывает меня ручонками за талию:
        - Тетя Ферн, а мы правда будем жить теперь с тобой?
        - Правда,  - обнимаю я племяша.  - Ты в порядке?
        - Супер!  - Он дает мне «пять».
        - Я буду подолгу отсутствовать, а вы с папой, пока меня нет, станете присматривать за домом.
        - У тебя отличный дом!  - Уставясь в потолок, Нейтан крутится вокруг своей оси.  - В таком доме могла бы жить и наша королева.
        Раздается звонок в дверь, и я взглядываю на часы.
        - Я еще кое-что собиралась тебе сказать, Джо,  - говорю я, спеша к парадной двери.  - Теперь тебе тут будет кое-какое подспорье, так что, если ты хочешь вернуться к прежней банковской работе, ты вполне можешь это сделать.
        - Ферн, для меня это чересчур…
        - Даже не обсуждается. Только давай ты сперва на нее взглянешь.
        Открываю дверь и впускаю в дом просто сногсшибательную красотку.
        - Здравствуйте,  - говорит она с весьма ощутимым акцентом.
        - Добрый день, Алина. Проходите, пожалуйста.  - И веду ее в гостиную.
        У братца челюсть едва не стукается о дубовый паркет, лицо приобретает свекольный оттенок. Хм, ну что же, похоже, с выбором я не ошиблась!
        - Мальчики, прошу любить и жаловать - в нашей маленькой команде прибыло. Это Алина, она из Польши. Надеюсь, вы не будете возражать, чтобы она тоже перебралась к нам жить.
        Я очень много времени потратила на собеседования с потенциальными кандидатками на это место, пока мне не попалась та, что, на мой взгляд, была бы в самый раз. Алина оказалась не только красавицей, а девушкой с блестящими рекомендациями и уже богатым опытом по части присмотра за детьми. А тот факт, что она с виду просто загляденье и к тому же не замужем, так что вполне может подойти на роль подруги сердца для моего дражайшего братца,  - это были уже второстепенные соображения. Чесслово!
        В дверь опять звонят.
        - Почему бы вам, парни, не показать Алине дом? Заодно и познакомитесь друг с другом получше.
        Нейтан берет девушку за руку.
        - Пойдем, я покажу тебе сперва мою коллекцию динозавров,  - тянет он ее к лестнице наверх.  - Это здесь самое интересное.
        Джо, повернувшись ко мне, произносит одними губами:
        - Красава!
        Это, я так понимаю, означает, что Джо очень рад, что она будет заботиться о благоденствии его сына. Улыбнувшись про себя, снова тороплюсь к дверям.
        На сей раз это мама с папой, которые долго мнутся в прихожей, будто в столь роскошном доме чувствуют себя не в своей тарелке. Оба целуют меня в щеку и украдкой озираются по сторонам.
        - Снимай ботинки, Дерек,  - командует матушка.
        - Да не надо, мама…  - останавливаю я.
        Не слушая меня, она вынимает из своей бездонной сумки две пары поношенных тапочек и одну вручает папе, который делает как велено.
        - По таким полам нельзя ходить в уличной обуви,  - наставляет меня мама, снимая туфли на каблуках и вместо них надевая розовые, отороченные мехом шлепки. Мои кроссовки, хоть и совсем новенькие, удостаиваются при этом гневного взгляда.
        - Я просто хочу, чтобы вам здесь было уютно,  - объясняю я.  - А все остальное мелочи.
        - Как мне тут может быть уютно!  - восклицает мама.  - Здесь же шикарнее, чем в Букингемском дворце!
        Я беру под руку отца:
        - Ну как ты себя чувствуешь? Поправляешься?
        - Почти атлет,  - кивает папа.  - Жаловаться не приходится. Мы, кстати, только что с бальных танцев,  - закатывает он глаза за маминой спиной.
        - А еще ему надо следить за своим весом,  - повышает голос мама.  - Так что больше никакой выпивки и сэндвичей с беконом.
        - Когда твоя матушка все сделает по-своему, в моей жизни не останется никаких удовольствий!  - шепотом сетует отец.
        С радостью могу сказать, что, воссоединившись, мои родители с новой силой прониклись друг к другу любовью и привязанностью, хотя после сорока лет совместной жизни, наверно, им трудно обойтись без грубоватой фамильярности с изрядной примесью пренебрежения. Что ни говори, но живут они теперь как никогда душа в душу. Даже вон в танц-класс вместе ходят!
        - Надеюсь, чайник-то у тебя есть?  - спрашивает меня мама.
        - Ну конечно. Пойдем на кухню.
        Настороженно озираясь, мать идет вслед за мной в огромнейшую комнату, которая выходит в настоящий цветущий сад, засаженный розами и жимолостью.
        - Мы пришли посмотреть, как устроились тут Джо с Нейтаном,  - объясняет мать.
        Сверху до нас доносятся взрывы смеха и легкое хихиканье, и я не скрываю удовлетворенной улыбки. Как же здорово в кои-то веки слышать беззаботный голос Джо!
        - О, я думаю, им тут очень даже понравится!  - радуюсь я.
        - Наверное, когда ты будешь в отъезде, нам надо бы пожить здесь,  - говорит мама таким тоном, будто вынуждена мне сделать одолжение.  - Присмотреть как следует за домом, за хозяйством. Такой сад в две минуты зарастет, коли за ним не ухаживать!
        Я уж не говорю ей, что у меня на то имеется штатный садовник. Он славный старикан и, уверена, разрешит мамочке ему помогать.
        - Сейчас заварю чай, и мы все вместе можем пойти посидеть там немножко на солнышке, а то нам с Карлом скоро на фотосессию.
        - Как вам угодно, мадам,  - искоса взглядывает на меня мать.
        Я ставлю на поднос кружки и блюдо с горкой шоколадного бисквитного печенья, купленного на днях в Harrods[60 - Самый известный торговый центр в Лондоне, один из наиболее крупных и фешенебельных универмагов мира.].
        - А где сам Карл?  - любопытствует мама.
        - У себя наверху. Одну из комнат он мне обустроил как музыкальную, с роялем и гитарами, чтобы мы могли сочинять где-нибудь вместе.
        Мама устремляет на меня свой «фирменный» взгляд.
        - А Карл тоже планирует сюда переехать?
        - Он пока что не решил.  - Я занимаюсь чаем, не имея ни малейшего желания вдаваться в эту дискуссию, поскольку не совсем уверена, так ли это Карл «пока что не решил». Скорее, тут вопрос во мне самой.
        - Все сохнешь по этому Эвану Дейвиду, да?
        Вот в этом вся моя матушка: сразу берет быка за рога!
        - Я даже не хочу об этом говорить!  - поднимаю я ладонь.  - На меня столько сразу навалилось дел, что невозможно собраться с мыслями.
        Мама лишь поднимает бровь:
        - Сдается мне, одно дело у тебя так и осталось незаконченным, милая леди.
        За спиной слышу тихий гитарный аккорд и, обернувшись, вижу Карла, с гитарой наперевес лениво привалившегося к дверному косяку. По лицу его и глазам трудно понять, о чем он думает.
        - И мне так кажется,  - роняет он.
        Глава 71
        Эван Дейвид сидел в шезлонге на летней террасе на крыше своего дома в Сан-Франциско, потягивая чай со льдом и наслаждаясь раскинувшимся перед ним неповторимым силуэтом города. Вдалеке величественно вздымался над водой висячий мост «Золотые ворота», в кои веки не утопавший в тумане: сейчас стоял самый пик летней жары, и температура воздуха зашкаливала за сто градусов[61 - 100 градусам по Фаренгейту соответствует около 38 градусов по Цельсию.]. Благодаря этому на море словно выжгло зноем любые волнения и шторма, регулярно сотрясающие бухту. Вот и сегодня небо сияло чудесной пронзительной голубизной, возможной, пожалуй, только в Калифорнии. Слабый ветерок шевелил разлапистые ветви пальм, высаженных в кашпо на террасе, веяло горячим, насыщенным цветочным ароматом. Эван вздохнул и закрыл глаза. Еще никогда он, нежась на отдыхе у себя дома, не имел такого желания поплотнее смежить веки.
        Стук внизу возобновился. В саду то и дело перекрикивались между собой рабочие. Перекрывая весь этот строительный шум, буквально голосила в свой сотовый, раздавая распоряжения, деловитая дамочка-ведмейкер[62 - Специалист по подготовке и проведению свадебных мероприятий.]. Одному богу известно, как удалось Лане уболтать его провести церемонию здесь, у него дома! Она ведь прекрасно знала, сколь бесценен для Эвана этот уединенный уголок - и теперь превращала его в нечто среднее между цирком и вокзалом «Гранд-Централ». Личная помощница Эвана, Эрин, тоже была задействована в подготовке торжества, притом что столь тесное общение с Ланой не приносило ей ни малейшего удовольствия - Эван даже подозревал, что она бы предпочла снова слечь с ветрянкой. Ни слова ему не говоря, предприимчивая La Diva уже продала права на освещение мероприятия огромной массе глянцевых сплетников по всему земному шару, так что в самом скором времени сюда должны были нагрянуть целые орды фотографов, дабы запечатлеть для армии поклонников сие знаменательное событие. Эван до сих пор не понимал, почему еще несколько недель назад он не
занял решительную позицию, а просто махнул на все рукой.
        Это местечко было его убежищем, его святая святых. Здесь уже много лет был его дом, и именно сюда Эван чаще всего возвращался, когда ему требовалось восстановить силы и воспрянуть духом. На рубеже XIX -XX веков этот особняк принадлежал архиепископу, и когда Эван приобрел его себе в качестве постоянного пристанища, здание нуждалось в серьезной реконструкции. Вместо комнат в нем были огромные роскошные залы. Свет, преломляясь сквозь окна с оригинальными витражами, струился по коридорам и рассыпался по резной дубовой лестнице веселыми разноцветными бликами. Лана уже наметила это местечко на лестнице как самое подходящее для свадебных фото. Единственное, почему Эван не воспрепятствовал всему этому безобразию,  - это его боязнь навлечь на себя гнев Ланы Розины.
        Прямо посреди лужайки, где и предполагалось проводить церемонию, уже возвели нечто вроде увитой розами беседки. Вплотную к дому соорудили огромный временный шатер, что должен был вместить все две сотни приглашенных Ланой гостей. Хорошо хоть, большую часть этих людей Эван отлично знал, что обещало ему в назначенный день развлечь себя приятным общением. Заказанные к торжеству цветы уже поступали огромными корзинами. Чтобы обеспечить изобилие зеленых глянцевитых листьев, где-то в тропиках, похоже, вырубили целый лес. При мысли об этом Эван содрогнулся. Таково было Ланино представление о тихой вечеринке «для своих». В его же глазах это был сущий ад. Но, по крайней мере, это белое монструозное шифоновое уродство в оборках никак не совмещалось с самим особняком, а потому Эван мог не опасаться, что по его дому будут болтаться толпы подвыпивших гостей, размазывая по его старинным коврам упавшие канапе и залапывая жирными пальцами бесценный хрусталь баккара. Когда же все это наконец закончится и его жизнь сможет вернуться в нормальное русло - тогда-то он испытает неимоверное счастье.
        В этот момент Руперт открыл двери и шагнул к нему на залитую солнцем террасу.
        - Вот нечистая сила, как сегодня припекает-то, дружище,  - проворчал он.
        Эван пожал ему руку:
        - Сколько лет, сколько зим, старый ты бродяга! Рад тебя видеть.
        Последние несколько месяцев Эван обретался у себя в Сан-Франциско, будучи по горло занят в новом сезоне постановок в Калифорнийской опере. Он с головой ушел в работу - что для него, собственно, никогда не составляло труда. При таком рвении сцена почти заслонила собой его реальную жизнь.
        Они с Ланой снова выступали вместе, исполняя ведущие партии в «Турандот» Дж. Пуччини. Без сомнения, это привнесло в их отношения какую-то натянутость. Лана пела партию Турандот - деспотической китайской принцессы, которая безжалостно убивает всех мужчин, имевших глупость просить ее руки. И от Эвана не ускользнула вся ирония ситуации. Он, разумеется, исполнял партию Калафа, несчастного влюбленного, пытающегося спасти принцессу от самой себя. Но почему-то Эвану с Ланой так и не удавалось достичь того эмоционального накала, который они продемонстрировали в Уэльсе, исполняя «Травиату». Лишенные красок рецензии о ее нынешней игре полностью отражали тот факт, что Лана была слишком поглощена приготовлениями к самому знаменательному событию своей жизни, чтобы целиком сосредоточиться на работе. Работать с Ланой непросто было и в более удачные времена - теперь же иметь с ней дело стало гораздо сложнее. Может быть, пора уже поставить крест на их сценическом партнерстве и двигаться дальше без нее? Но в данный момент было совсем не время решать подобные вопросы. Сегодня давали последний спектакль сезона, и
вообще нынешняя ночь ожидалась для Эвана долгой и томительной.
        В канун грядущего бракосочетания известный на весь мир крутой итальянский темперамент Ланы принял совсем угрожающие размеры, проявляясь куда резче обычного. Так что Эвану очень стало не хватать успокаивающего влияния его агента, и он был невероятно рад, что Руперт так вовремя нарисовался в его доме. Впрочем, никто бы ему и не позволил манкировать этим мероприятием: Лана без всяких возражений велела ему явиться - и вот он тут как тут.
        - Что так задержало тебя в Лондоне?
        - То да сё, всяких дел хватало…
        Руперт кинул на шезлонг CD-диск - результат совместной работы Эвана с инди-группами в Лондоне, которую чудесным образом удалось закончить вовремя. Музыкально-издательская компания успела выпустить партию дисков на самом гребне популярности, и, судя по всему, идея сработала.
        - У него бешеный успех,  - кивнул на диск агент.  - Даст бог доброй удачи да попутного ветра - на будущей неделе выйдет на первое место по продажам.
        - Если ты хочешь сказать, что мне придется снова ехать в Лондон заниматься их продвижением,  - то можешь не стараться,  - хмыкнул Эван.  - Ни за что на свете.
        - У тебя, если ты помнишь, запланирован часовой рождественский спецвыпуск на канале Би-би-си,  - напомнил Руп.  - Так что рано или поздно, а съездить туда придется.
        - Я еще могу и отказаться,  - пригрозил Эван.
        Руперт заметно упал духом. Что ж поделаешь, придется его агенту с этим смириться, подумал Эван. Чем дальше он от Лондона, тем лучше - только так он, возможно, перестанет наконец думать о Ферн. А мыслям о ней Эван предавался куда как чаще, чем следовало. За минувшие месяцы он несколько раз брался за трубку, чтобы ей позвонить - просто узнать, как она поживает, да попытаться объяснить, что же на самом деле произошло в их последнюю встречу. Стоит ли говорить, что он так ни разу и не смог совершить звонок.
        По трезвом размышлении, какие бы ни сложились между ними отношения, они, так или иначе, были бы чересчур уж сложными. Слишком много разных препятствий пришлось бы им преодолевать, да и слишком много было между ними различий. Его сознанию удавалось все это четко и рационально разложить по полочкам - вот только на сердце от этого легче не становилось.
        - Когда все наконец закончится, я непременно уеду отсюда на пару месяцев,  - сообщил Эван.  - Возможно, отправлюсь в Тоскану - отдохнуть, набраться сил.
        Руперт выглянул с балкона, и лицо его скривилось в недовольной гримасе.
        - Ну и как все идет?
        - Ужасно!  - Эван беспокойно покачал головой.  - Как меня угораздило позволить этой женщине меня во все это втянуть - одному богу известно!
        - Расслабься, через пару дней все будет позади.
        - Ах если бы,  - пробурчал Эван.  - Ты, кстати, заказал на открытие свадебной церемонии певцов? А то Лана меня убьет, если я о том забуду.
        - Если я забуду, дружочек,  - поправил его Руп.  - А отвечая на твой вопрос, скажу - да, я пригласил потрясающего исполнителя.
        - А я его знаю?
        - Похоже, это выльется в весьма кругленькую сумму.
        - Деньги меня не беспокоят - была бы Лана счастлива. Так кто это?
        Руперт сосредоточенно стал наливать себе чай со льдом.
        - Что это за дрянь такая?  - брезгливо посмотрел он на стакан.  - Почему они не могут здесь пить нормальный чай?
        - Руп, так кого ты все-таки пригласил?
        - Это сюрприз.  - Руперт отвел взгляд.  - От меня лично. Можешь мне поверить, он сразит тебя наповал.
        - В хорошем смысле «наповал» или все-таки не очень?
        Руперт постучал кончиком пальца сбоку по носу и поморщился:
        - Подожди немного - и сам все увидишь!
        Глава 72
        Есть! Я лечу в Штаты на частном самолете! Вновь прилипаю к иллюминатору - убедиться, что все это на самом деле. Да, все как есть! Йох-хо! Малыш Гедеон нынче едет по-взрослому![63 - Имеется в виду американский мультсериал «Грэвити Фоллз».]
        Карл склоняется ко мне, легонько сжимая ладонью коленку:
        - Тебе хорошо?
        - Мне просто супер!
        К нам подходит стюард с просьбой пристегнуть ремни: мы уже на подлете к аэропорту в Сан-Франциско. Я откидываюсь на спинку сиденья и прикрываю веки. Просто поразительно, как быстро я привыкла ко всей этой роскоши! И мне отнюдь не хочется, открыв глаза через минуту, обнаружить, что это все было лишь сон, что я все так же без работы и опять сижу у Карла дома, поскольку так вот запросто стала погорельцем без крыши над головой. По крайней мере, очень надеюсь, что это не сон.
        Остальная наша группа едет с нами. Карлу удалось собрать всех за очень короткий срок, умыкнув Шелли с ее группой из «Головы» и вновь оставив Господина Кена с его заведением без уже привычной фишки. Надо отдать должное Карлу - ему великолепно удается оставаться друзьями со всеми своими бывшими девушками. Кстати сказать, мне случилось пару раз заметить томные переглядывания между моим супергитаристом и новой бэк-вокалисткой, и я не уверена, что мне это так уж безразлично.
        Жизнь нас продолжает удивлять. Первый наш сингл, не успев выйти, сразу возглавил британские чарты. Эту песню мы с Карлом написали вместе, когда, сидя у меня в гостиной, мечтали о радостных переменах и верили, что жизнь непременно изменится к лучшему - но только не у нас. К счастью, наша композиция снискала у музыкальных знатоков отличные отзывы - меня даже провозгласили новой Мадонной,  - и как результат такого внимания к нашему творчеству у моего порога стали дежурить тучи папарацци. Так что теперь в своем успехе я могу не сомневаться. Матушка задабривает газетчиков, регулярно вынося им поднос с чаем и печенюшками - и эта их лафа, я уверена, сразу закончится, едва где-нибудь в The Mirror опубликуют какой-нибудь гнусный снимок с моей высовывающейся из джинсов задницей, или с задравшейся юбкой, или еще что-либо в том же духе.
        Еще мне пришлось нанять телохранителя, чтобы забирать Нейтана из школы. Племяш считает, что это очень круто и порядком добавило ему авторитета среди друзей. Детишки, конечно, судят обо всем поверхностно - но, по крайней мере, Нейтану уже не приходится стоять одному в сторонке, глядя, как они играют без него.
        Уже в стольких журналах обо мне напечатали, что я даже сбилась со счета. Мама сперва было завела специальную папку для газетно-журнальных вырезок, чтобы показывать потом своим соседкам, но быстро оставила это занятие, когда уже в первые две недели туго забила три пластиковых скоросшивателя.
        Отряд стилистов, мастерски играя акрилом, светотенью и наращиванием волос, превратил меня в этакую матерую рок-богиню. Одевают меня в стиле бохо-шик - который мне безумно нравится,  - и теперь мне кажется, что я уже никогда больше сама не удосужусь пойти выбирать себе одежду.
        Имидж Карла сочли совершенно классным - стилистам очень нравится его наружность в стиле ретро-гранж[64 - Стиль одежды с элементами сильной заношенности, этакий «маргинальный шик».]. Это лишний раз доказывает, насколько непостоянна и переменчива вся шоу-индустрия: ведь с «Минуты славы» Карла выперли по тем же самым причинам. Так что нынешний Карл выглядит почти точь-в-точь как прежний, если не считать того, что теперь он платит парикмахеру вдесятеро больше, чем обычно, только чтобы на миллиметр подкоротить его переросший «хайр». Все, больше никаких стрижек с ножом за треху и вилкой! Стилисты как будто видят в этом существенную разницу. Да и я, собственно, тоже.
        Мы направляемся в Сан-Франциско, где я должна буду спеть на какой-то особой «приватной» вечеринке - о чем настоятельно просил меня Руперт,  - после чего летим в Лос-Анджелес, чтобы выступить на сцене всемирно известного Стейплс-центра в летнем благотворительном концерте, гвоздем которого ожидается Брюс Спрингстин, а также The Red Hot Chilly Peppers. Мы с Карлом, естественно, значимся гораздо ниже в списке, однако нам отведено в концерте три композиции, и я рассматриваю это как огромный шаг от положения ведущих артистов паба, поющих для поддатой публики.
        Самолет касается взлетной полосы, и мы с Карлом сходим по трапу, махая на прощание ручкой остальной нашей команде. Прочие участники группы остаются на борту, собираясь лететь в Лос-Анджелес, чтобы спокойно разместиться в отеле, заранее настроить и проверить звук. Мы присоединимся к ним уже завтра, как только закончим в Сан-Франциско, приехав уже к самому концерту. Для меня это будет первое выступление перед такой огромной аудиторией, и я все жду, когда же меня проймет мандраж,  - но пока что держусь спокойно. Может, я далеко не так знаменита, как некоторые указанные в программе «коллеги по цеху»,  - но все же мне кажется, долгим тяжелым трудом и упорством я заработала себе какое-то признание.
        Мы с Карлом садимся в лимузин, быстро увозящий нас к терминалу. Никакой тебе давки в переполненном автобусе в аэропорту! Мы без малейших проблем проходим иммиграционный контроль, после чего просачиваемся сквозь кучку фотографов, которые, похоже, торопливо щелкают вообще все, что движется,  - и наконец с облегчением видим поджидающего нас Руперта Доусона.
        Агент с теплотой меня обнимает, похлопывает Карла по спине.
        - Добро пожаловать в Сан-Франциско! Машина ждет снаружи.
        И, не дав разобраться, что к чему, нас буквально заталкивают в другой лимузин и стремительно увозят из аэропорта.
        Всю дорогу мы с Карлом с любопытством выглядываем из затемненных окон салона, пока наше авто мчится по улицам, плавно огибая повороты и взбираясь на крутые холмы, которыми так славен Сан-Франциско. Мы проезжаем под канатной дорогой на Пауэлл-стрит, на которой как раз плывут в воздухе с десяток туристов. Затем минуем здание Калифорнийской оперы - и вот тут я вижу ярко-красные афиши, на которых крупными буквами выведено имя Эвана Дейвида. При виде их у меня перехватывает дыхание.
        Он здесь, в этом городе, в это самое время - выступает с «Турандот». Я могу просто купить билет и вечером сходить его повидать. Буду сидеть себе на мягком бархатном сиденье, вволю им любуясь и наслаждаясь его пением,  - а Эван даже не узнает, что я в зале.
        От этой мысли душа даже растерялась: то ли воспарить на радостях, то ли от страха уйти в пятки. От тоски по нему внутри как будто скрутило. Где бы я ни была, куда бы ни отправилась - везде встречаю невольные напоминания о нем. Интересно, наступит ли однажды такой момент, когда мои чувства наконец обретут свободу от этого человека?
        Потом я замечаю, что на афише, чуть ниже его имени, но такими же крупными буквами значится имя Ланы Розины, и мне становится нехорошо. Оказывается, выступают они здесь вместе - и я уже сожалею, что мы не поехали от аэропорта каким-нибудь другим маршрутом, чтобы я могла и дальше пребывать в блаженном неведении. Я специально не давала себе шарить по Интернету в поисках каких-то упоминаний о гастролях Эвана. Слишком уж тоскливо было бы следовать за ним по всему миру этаким виртуальным ловчим. И вдруг он оказывается здесь! Мы с ним снова в одном городе, и между нами - какие-то несколько миль, несколько улиц, всего, может, несколько шагов!
        Я чувствую, как кровь отливает от лица, и кондиционер в салоне как будто барахлит. Я нащупываю на дверце кнопку стеклоподъемника и, впустив в машину резкий поток свежего воздуха, глубоко и с жадностью его вдыхаю.
        Карл резко поворачивается на сиденье, вокруг глаз пролегают тревожные морщинки:
        - Все в порядке?
        Я в ответ киваю, не в силах справиться с голосом.
        - Это у тебя, наверно, из-за резкой смены часовых поясов,  - говорит Карл. Я же гадаю, неужто он и правда не заметил имя Эвана Дейвида, выведенное аж шестифутовыми буквами.
        Снова киваю в знак согласия.
        Руперт, тоже заметив, что мне не по себе, открывает в лимузине мини-бар и заботливо наливает мне стакан воды, не переставая разглагольствовать о городских достопримечательностях. При всей его непринужденности, я-то вижу, что он обеспокоенно косится на меня: едва ли будет ему на руку, если у его новой протеже будут регулярно случаться нервные приступы.
        Наконец мы подъезжаем к шикарному отелю на холме Ноб-Хилл - как поясняет Руперт, названному так потому, что некогда там селилась разная знать[65 - От англ. nob - высокопоставленная особа, вельможа.] и зажиточные горожане. Это местечко как будто специально создано для приема поп-звезд, и каких-то несколько месяцев назад я даже не мечтала, чтобы в такой гостинице остановиться!
        Карл помогает мне выбраться из машины, и мы идем регистрироваться на ресепшен, после чего некоторое время праздно слоняемся возле довольно выпендрежной стойки администратора, ожидая, пока принесут от лимузина наши вещи. Это дает мне время успокоиться, прийти в себя и вновь утихомирить свои эмоции. Затем нас провожают наверх, в номер люкс в пентхаусе,  - а это означает, что практически весь двадцать пятый этаж отеля в нашем полном распоряжении. Украшающие вестибюль тяжелый бархат и претенциозная парча здесь уступают место более современному стилю интерьера, и я облегченно вздыхаю: я уже не чувствую себя точно в музее.
        Руперт дает коридорному щедрые чаевые и проводит нас по комнатам. В номере две спальни, две ванные комнаты, причем обе с джакузи. Угловую его часть занимает застекленная столовая с изумительнейшим видом на город. Еще имеется просторная гостиная, вся отделанная в черно-белых тонах, выходящая окнами на грандиозную перспективу «Золотых ворот».
        - На этом я вас покину,  - говорит Руперт.  - Мне сегодня надо еще кое-где появиться. Что, детишки, найдете, чем себя занять?
        Мы с Карлом, естественно, киваем.
        - Утром к одиннадцати тридцати вы должны быть готовы к выходу. Пришлю за вами машину. Стилист с парикмахером будут к девяти тридцати.
        - Что, два часа на сборы?  - недоумеваю я.
        Руперт переминается с ноги на ногу, явно чувствуя себя неловко.
        - Впереди очень важное выступление, Ферн. Уверяю тебя, это того стоит.
        Я понимаю, что те времена, когда я могла подскочить с постели и уже через пару минут вылететь из квартиры по делам, остались в далеком прошлом. Руперту явно очень не хочется сообщать нам какие-либо подробности о завтрашнем мероприятии, и я, уж не знаю почему, не хочу у него ничего выпытывать.
        - Я распорядился накрыть вам завтрак в номере,  - продолжает агент.  - Вам остается только известить на ресепшене, чем вы желаете подкрепиться.
        На этом Руперт целует меня в щеку, похлопывает Карла по спине и направляется к выходу.
        - Ну что, чудесного вам вечера в Сан-Франциско!  - вполоборота машет он нам ладошкой и исчезает в дверях.
        - Ничего себе!  - восклицаю я, когда мы с Карлом остаемся одни.  - Ну, и как тебе все это?
        - Круто,  - усмехается он.  - Мне нравится быть рок-звездой.  - Он обхватывает меня рукой, легонько сжимая ладонью плечо.  - Я всегда знал, что рано или поздно ты навяжешь мне тот стиль жизни, к которому мне самому захочется привыкнуть.
        - Ну что, давай проводить время с максимальной пользой,  - оживленно щебечу я.  - Пойдем встряхнемся хорошенько, пусть город вздрогнет!
        - Я бы только хотел для начала принять душ,  - говорит мой друг, потянувшись к своей сумке.  - Пожалуй, я займу вот эту спальню - если ты, конечно, ничего не имеешь против.
        - Отлично!  - Не знаю почему, но я вздыхаю с облегчением, узнав, что Карл и не предполагал, будто мы будем спать в одной постели. Он так глубоко понимает мои чувства и потребности и с таким бережным уважением ко всему относится, что за это я люблю и ценю его еще больше.
        Внезапно Карл оборачивается ко мне, в его потемневших глазах словно сгустились тучи.
        - Так ты собираешься с ним увидеться, пока ты здесь?
        Я непроизвольно скрещиваю руки на груди:
        - С кем?
        Карл бросает на меня выразительный взгляд: мол, уж со мной-то не придуривайся!
        Ясно, что он видел афиши с Эваном Дейвидом. Конечно, надо быть слепым, чтобы их не заметить!
        - Нет. Я, э-э…  - пытаюсь я что-то изречь.  - У нас нет на это времени.
        - Если для тебя это важно - а мне кажется, что все-таки важно,  - то время найдется. Руперт наверняка знает, где его найти.
        Я решительно мотаю головой. Что толку от того, что я найду Эвана Дейвида и смогу с ним поговорить? Он обручен с другой. О чем тут еще говорить! Признаюсь, я все же в последние месяцы - видимо, чтобы лишний раз себя помучить - старательно «прочесывала» желтую прессу, пытаясь найти хоть какие-то подробности его грядущей женитьбы, но так и не сумела ничего обнаружить и, наверное, должна бы этому порадоваться. Поверить не могу, чтобы Лана Розина смогла не разболтать этот секрет газетчикам - скорее, она бы даже умудрилась продать права на освещение события в массах.
        - У меня нет желания дергать из-за этого Руперта. И я не хочу больше ничего иметь с Эваном Дейвидом.
        Карл глядит на меня недоверчиво.
        - Да, это так,  - стою я на своем.  - Мне просто нужно время это пережить.
        - Однако получается это не так легко. Верно, Ферн?
        Отвечать ему мне нет нужды: Карл разворачивается и уходит к себе в спальню. Медленно подойдя к окну, окидываю взглядом впечатляющий вид на Сан-Франциско. Где-то в этом городе занят своими каждодневными делами Эван Дейвид. И делает он их с кем-то другим, а не со мной. И как бы ни было мне тяжело, я просто должна жить с этим дальше.
        Глава 73
        Вчера Лана один за другим разодрала свои сценические костюмы, крича, что все они ее полнят. Наконец бурный припадок гнева прошел, оставив La Diva Assoluta рыдать в изнеможении, и остальные актеры просто старались тихонько обходить ее стороной. Эван, который не раз все это видел, уже не давал своей партнерше себя разжалобить. Хотя подневольный и многотерпеливый народ, работающий в костюмерной, потом всю ночь чинил ее костюмы.
        На сей раз Лана появилась в его гримерке радостно сияющая, в сногсшибательном, облегающем черном платье-футляре, выполненном в очень идущем ей китайском стиле, в котором, конечно, выгодно подчеркивались все ее дамские округлости,  - но Эван совершенно не представлял, как в таком одеянии можно дышать, не говоря уже о том, чтобы петь. Ему не хотелось это признавать, но Лана оказалась права. Этот сексапильный наряд шел ей намного больше, нежели все предыдущие,  - в нем совершенно не ощущался ее возраст. Но почему за минувшие шесть недель напряженных репетиций Лана как будто ничего не имела против своих костюмов - при том, что все прочее ее дико выводило из себя,  - для Эвана так и осталось загадкой. Этот сезон постановок вообще оказался насыщен всевозможными проблемами, и Эван, уже порядком выдохшись, радовался, что конец не за горами. К счастью, хоть сегодня Лану аж распирало от счастья, что означало: очередной кризис миновал и нынешнее представление с Ланой в роли Турандот пойдет обычным чередом.
        - Привет, милый,  - сердечно поцеловала его Лана.  - Ну как ты сегодня?
        - Отлично,  - пожал плечами Эван.
        Уже искусно загримированный, в давящем на плечи костюме, он просто сидел в своей гримерке в одиночестве, ожидая, что его вызовут за пять минут до выхода на сцену, и думая о Ферн, хотя прекрасно понимал, что делать ему этого не стоит.
        - Каллы все оставлю на завтра,  - прервала его раздумья Лана.  - Они просто божественны!  - радостно воскликнула она.
        Дом Эвана уже и без того превратился в гигантский флористический салон, и он уже не представлял, где можно еще найти комнату для новых цветов. Но если Лану это способно так умилостивить - с чего бы ему возражать? Очень скоро все это наконец закончится. Эван лишь надеялся, что все пройдет без сучка без задоринки - в противном случае кто знает, какие тут искры полетят! Вполне может кончиться тем, что на кого-нибудь наденут свадебный торт.
        - Понемногу уже подвозят всякие напитки и вкусности, так что наш шатер все больше превращается в страну чудес!  - От радости Лана даже захлопала в ладоши.
        Эван попытался было отвлечь ее мысли от свадебных приготовлений, о которых за последние месяцы ему уже все уши протрезвонили, на дело более насущное - предстоящий спектакль:
        - Готова к выходу?
        Но его партнерша лишь беспечно махнула рукой:
        - Главный мой выход ожидается завтра!  - легкомысленно заявила она.  - Так что свои силы и энергию я поберегу лучше на это. Завтра я стану счастливейшей женщиной в мире!
        Эван тронул ее за руку:
        - Очень рад это слышать.
        Участившиеся в последнее время приступы гнева у Ланы портили все на свете, и он очень надеялся, что после свадьбы она наконец угомонится и этот несносный буйный торнадо утихнет до легкого вихря.
        В нынешнем поколении оперных исполнителей Лана являла собой одно из наиболее востребованных сопрано - и все же, несмотря на всю свою показную заносчивость и высокомерие, до сих пор оставалась до смешного не уверена в своем таланте. А потому ей ни в коем случае нельзя было видеть отзывы критиков на ее прошлое выступление, иначе она опять впадет в жестокую хандру - и от греха подальше Эван задвинул ногой под гримерный столик стопку последних газет. В самых умеренных отзывах ее пение отмечали как «рассеянное» и «лишенное блеска». Эван прекрасно знал, что чтение критических заметок нанесет Лане смертельную обиду, да и пресс-агент певицы сделал все, что в его силах, чтобы держать ее подальше от рецензий. Между тем самого же Эвана восхваляли в критике за «убедительно героическую наружность», что вызывало у него улыбку, и «неистощимую жизненную энергию». Читать это было очень мило и забавно, потому что на самом деле он никогда еще не испытывал такого, как сейчас, истощения душевных сил.
        Лана склонилась к его зеркалу.
        - Для меня все это чрезвычайно важно!  - вытянув губки, произнесла она.  - Я не хочу остаток своих дней провести в одиночестве. Вспомни Каллас!  - Лана откинула назад свои роскошные волосы.  - Она окончила дни совершенно одна, без близких и друзей. Даже голос - и тот ее покинул. Кому этого захочется?
        «И впрямь, кому?»  - подумал Эван. Мария Каллас была кумиром его поколения, перед ней преклонялись все, кому посчастливилось быть с ней знакомым - и тем не менее жизнь она закончила фактически затворничеством, в окружении разве что лекарств и снедаемая горькими сомнениями, удалось ли ей оставить свой след в этом мире. Эван знал, что Лану терзают те же опасения, поэтому отлично понимал, сколь много значит для нее предстоящее замужество.
        - Для меня есть кое-что куда более важное, нежели мой голос,  - капризным голосом продолжала она.  - Я хочу произвести на свет малюсеньких bambini. Хочу, чтобы у меня была семья.  - Лана обхватила себя руками.  - Это и будет мое наследие - десяток махоньких, бегающих туда-сюда Розин!
        Откровенно говоря, такая перспектива внушала Эвану ужас. Тут и с одной-то едва удавалось управиться!
        - Неужели ты сам такого не хочешь?  - елейно спросила она.
        Эван лишь молча вздохнул. То, чего сам он хотел от жизни, было безмерно сложнее.
        - Возможно, тогда я вынуждена буду меньше работать,  - молвила Лана.
        Эван подумал, что сможет в это поверить, только когда увидит воочию. Он почему-то сомневался, что потребности молодой семьи и впрямь могут вызвать в этой женщине тот же бурный отклик, что и толпы благоговеющих поклонников.
        - Ты ведь понимаешь, милый, о чем я толкую?
        - Понимаю,  - кивнул Эван.
        - И ты все так же любишь меня?
        - Я тебя обожаю,  - как можно убедительнее ответил он.
        - И всегда будешь любить?
        - Пока не высохнут моря и океаны.
        Лана лукаво на него взглянула:
        - Это будет наполнять меня особым счастьем.
        - Значит, так оно и будет.
        Партнерша Эвана скользнула к нему на колени, обхватив рукой за шею. В этот момент по громкой связи объявили пятиминутную готовность - спектакль вот-вот должен был начаться. Лана проникновенно заглянула ему в глаза:
        - А что тебя сделает счастливым, дорогой мой Эван?
        Он отвел взгляд, уставясь перед собой в зеркало. Он и сам был бы не прочь узнать ответ на этот вопрос.
        Глава 74
        Мы с Карлом великолепно проводим оставшийся день, любуясь красотами Сан-Франциско. Прогуливаемся, взявшись за руки, по улицам. Заглянув на Рыбацкую пристань, пытаемся перепробовать, наверно, все местные морепродукты, что только видим на лотках. Затем неспешно бродим по Пирсу 39[66 - Пирс 39 - весьма популярный как у местных жителей, так и у туристов крупный торгово-развлекательный центр на Рыбацкой пристани.], смешиваясь с толпой туристов и отдыхающих целыми семьями горожан и наблюдая просто невообразимое множество всевозможных развлечений. Я, разумеется, покупаю открытки: серьезную - для Джо и Нейтана, красочную - для мамы с папой и одну немного неприличную - для Господина Кена. Пока мы сидим на скамье, поедая домашнее мороженое, я подписываю открытки, а потом мы просто наблюдаем, как выскакивающие из бухты катера несутся к острову Алькатрас и дальше, и мы буквально загипнотизированы царящей что на воде, что на набережной веселой суетой. Впрочем, ничто, кажется, не способно так вскружить нам головы, как осознание того, чего мы достигли за столь короткий срок.
        Я приваливаюсь к Карлу, опуская голову ему на плечо. Конечно, я очень устала - но зато как счастлива! Он медленно гладит меня по волосам, и я слышу его глубокий тихий вздох. И в который уж раз задаюсь вопросом: способна ли я любить Карла так, как он того заслуживает?
        Когда начинают опускаться сумерки, мы берем такси до района Хэйт-Эшбери и катаемся по улицам квартала, прославившегося благодаря знаменитому «Лету любви» 1967 года. Это то самое место, куда съехались десятки тысяч первых поборников «власти цветов»[67 - «Flower Power»  - один из известнейших девизов хиппи 60-х гг. XX в. Хиппи дарили людям цветы и всячески украшали ими одежду, вставляли их в оружейные дула полицейских и солдат в знак неприменения насилия.] и где они остались уже навсегда. Крохотные магазинчики, выстроившиеся вдоль Хэйт-стрит, изобилуют винтажными шелковыми платьями и «варенками» из Индии и Таиланда. Чуть ли не из каждой двери тянет благовониями. Есть лавки, торгующие всевозможными ремешками или же сувенирами и атрибутикой незабвенных Grateful Dead[68 - Grateful Dead («Благодарный мертвец»)  - американская рок-группа, образованная в Сан-Франциско в 1965 г., исполнявшая психоделический рок, блюз-рок, фолк - и кантри-рок. В начале карьеры была тесно связана с коммуной хиппи на Эшбери-стрит и являлась своего рода музыкальным авангардом этого социокультурного феномена.]; полным-полно
всякой хиромантии. А если ты к тому ж еще и «веган»  - то это местечко для тебя просто рай, поскольку здесь огромный выбор кафешек с весьма своеобразной снедью. Хотя еда здесь найдется, пожалуй, на любой вкус.
        Попрошайки в готических одеяниях красуются буквально на каждом углу. Мимо нас проезжает женщина на велосипеде, сплошь украшенном пластиковыми цветами. Такое впечатление, что некоторые хиппи так до сих пор и не поняли, что давно все кончено. Здесь все-таки уже слишком много людей с татуировками да зелеными ирокезами и слишком много туристов в приличной, опрятной одежде, с видеокамерами, с круглыми глазами и отвисшими челюстями.
        - Я б не прочь тут поселиться,  - мечтательно произносит Карл.  - У нас, часом, нет в планах покорить Америку?
        - Думаю, Руп ни за что бы не упустил такую возможность,  - заверяю я приятеля.
        Немного помолчав, он со значением вопрошает:
        - А славно ль ты проводишь время?[69 - Are You Having a Good Time - композиция калифорнийской группы альтернативного рока Lazlo Bane.]
        Я радостно чмокаю его в щеку:
        - Да просто круто провожу!
        Карл заводит меня в магазин размером чуть ли не с самолетный ангар, где торгуют подержанными грампластинками и CD-дисками, и дальше мы не один час копаемся в старых любимых записях, умиротворенные тихим постукиванием целой кучи уцененных «блинчиков» в руках огромного множества людей. Звук напоминает монотонное перебирание четок. И хотя в этом магазине вроде бы ничто не стоит больше десяти баксов, мне трудно даже представить, какую сумму я просадила, когда спустя некоторое время мы выходим оттуда с полными руками ценных трофеев.
        - Когда-нибудь и наши с тобой записи будут здесь лежать,  - говорю я Карлу.
        И, похоже, атмосфера этого местечка все же успела пропитать собою Карла, потому что мой приятель вдруг выдает:
        - А глючный трип выходит, чел.
        И, рассмеявшись, мы, нагруженные пакетами, топаем по улице дальше.
        - Давай где-нибудь перекусим,  - предлагаю я.  - А то с этим нашим шопингом я страшно проголодалась.
        На пересечении Хэйт - и Эшбери-стрит, как раз и давших название всему району, мы находим живописный мексиканский ресторанчик. Латиноамериканские напевы разносятся оттуда по всей улице, и мы, недолго думая, ныряем внутрь. Декор в заведении не менее эклектичен, нежели клиентура. Мы удобно устраиваемся в отдельном закутке на черных кожаных сиденьях и во все глаза дивимся украшающим стены «святыням»  - морским ракушкам, спиральным пружинам, автомобильным рессорам, безголовым куклам и пластиковым муляжам тропических фруктов, соседствующим с изображениями Христа и Мадонны. Этакая смесь религиозности и канибализма!
        На ярко-синей скатерти, покрывающей наш столик, стоит пластмассовый ананас с живыми орхидеями. Карл вытягивает один цветок из этой аляповатой вазы.
        - Приезжая в Сан-Франциско, непременно вплети в волосы цветы. Так вроде бы поется в песне?[70 - Знаменитая песня американского певца, поп - и фолк-исполнителя Скотта МакКензи «Сан-Франциско» (1967), ставшая гимном движения хиппи.] - И он аккуратно заправляет мне за ухо цветок.
        Вспыхнув румянцем, я принимаюсь изучать меню. Для начала мы заказываем кувшин сангрии, которая оказывается настолько крепкой и терпкой, что разъедает нёбо. Тем не менее емкость уходит в минуту, и мы заказываем еще, на сей раз уже с закусками - острыми креветками и жаренными во фритюре бананами, которыми весело потчуем друг друга прямо пальцами.
        Выбрав для Карла самую мясистую креветку, я с любовной заботой ее очищаю и подношу сочный розовый кусочек к его губам. Карл цепко схватывает меня за запястье и крепко держит, поедая угощение.
        - Знаешь, я хотел бы на всю жизнь запомнить, каково это - так чудесно проводить время, как мы с тобой сегодня,  - покончив с креветкой, произносит он прерывающимся от волнения голосом.  - Лишь вдвоем - это так замечательно. У меня такое чувство, что мы оба уже захвачены кружащимся водоворотом, и мне бы не хотелось, чтобы нас втянуло туда с головой. Я бы ни за что не хотел забыть, каково это - наслаждаться самыми простыми радостями бытия. Все это очень весело и занятно,  - небрежно обводит он жестом изукрашенные стены, но я прекрасно понимаю, что на самом деле он имеет в виду.  - Это заставляет понять, что для тебя в жизни по-настоящему важно. И когда все это закончится - а рано или поздно это случится,  - я бы не хотел остаться, так сказать, при пиковом интересе. Я бы хотел, чтобы в моей жизни всегда было что-то хорошее и светлое.
        - Непременно будет,  - тихо говорю я.  - Насчет этого мы постараемся.
        - Ферн Кендал, ты бы согласилась, чтобы я поступил как честный и порядочный мужчина?
        И уж не знаю, то ли сангрия во мне заговорила, то ли случилась какая-то ослепляющая вспышка в сознании, то ли я просто примирилась с тем, что Эван Дейвид для меня абсолютно недосягаем, то ли подействовало что-то еще - но я заглядываю Карлу в глаза… и неожиданно его предложение не кажется мне такой уж неудачной мыслью.
        - А знаешь,  - отвечаю ему,  - пожалуй, что да.
        Глава 75
        Его вчерашнее, последнее в сезоне, выступление имело огромный успех, и теперь Эван готовился к предстоящему, не менее важному «перформансу». Он лежал в постели, закинув руки за голову, и задумчиво разглядывал богато украшенный потолок, пытаясь собраться с силами к новому дню.
        Лана поднялась еще на рассвете и уже вовсю руководила прислугой - ее звучный голос разносился по всему дому, строя в нем всех и каждого. Эван вздохнул про себя. Он не представлял, где эта женщина черпала столько энергии. Может, это любовь так наполняла ее энтузиазмом? Эвану оставалось лишь пожалеть, что то же самое он не может сказать про себя. Он даже не в состоянии был поприсутствовать на обязательной вечеринке для актерского состава по окончании последнего в сезоне спектакля. Обычно он приглашал всех к себе домой, однако на сей раз бесцеремонный Ланин захват его имения положил этой традиции конец. Она ни за что бы не потерпела в этом доме конкурирующего празднества. Так что остальные актеры нашли прибежище своим увеселениям в каком-то модном ресторане - то ли в «Абсенте», то ли в «Жардиньере», Эван толком и не запомнил. Все, на что его хватило,  - это черкнуть пару автографов у служебного выхода и тут же, в измученном донельзя состоянии, отправиться домой. Лана приехала вчера вскоре после него.
        Сейчас же, легкая на помине, она влетела к Эвану в спальню: темные волосы уложены высоко на макушке и унизаны жемчугом, на лице, несмотря на столь ранний час, уже безукоризненный макияж. Одета она была в белый шелковый пеньюар и белые домашние туфли, украшенные перышками марабу.
        - Ты почему еще не готов, милый?
        Эван глянул на часы.
        - Лана, еще столько времени впереди.
        - А у тебя еще столько дел!  - парировала она.
        - Разве не считается скверной приметой видеть невесту до свадьбы?
        - Для тебя я делаю исключение. Давай-ка подымайся немедленно!  - решительно потребовала Лана.  - Мне надо, чтобы ты был в полной готовности.
        И она тут же куда-то упорхнула опять.
        Вздохнув, Эван выключил прикроватную лампу, нехотя вылез из постели и отправился в душ. Повернув рычажок в режим массажа, он с наслаждением подставил тело под жаркие водяные «иголочки», уносящие прочь всю накопившуюся усталость.
        Вернувшись в спальню, Эван снова застал там Лану. Она раскладывала ему одежду на выход - черный костюм-визитку, белую сорочку с отогнутым на углах воротничком, кремового оттенка парчовый жилет и галстук в тон. Его шеф-повар Дьярмуид, судя по всему, тоже успел тут отметиться, поскольку Эвана уже дожидался стакан свежеприготовленного сока. Содержимое стакана было ярко-зеленым, и Эван надеялся, что там содержится достаточно шпината, чтобы он мог, прямо как моряк Попай[71 - Моряк Попай - герой американских комиксов и мультфильмов, который в критической ситуации, столкнувшись с по-настоящему серьезной трудностью, съедает банку шпината и становится многократно сильнее.], преодолеть сегодняшний кризис. Предусмотрительно Эван употребил сок до того, как принялся одеваться. Ведь случись ему пролить такой сок на белую рубашку - это будет первая катастрофа свадебного дня.
        Эван прошел к французским окнам и, распахнув створки, ступил на балкон. Доносившиеся снизу стук и грохот давно стихли, бригада рабочих испарилась, оставив после себя некое подобие тропического рая с сотнями белых свежих цветов. На лужайке у дома возвышался огромный белый шатер, недалеко от него стояла увитая белыми розами свадебная беседка, под сенью которой предполагалось произносить слова клятвы.
        Единственное, что так и не изменилось перед домом,  - это присутствие все той же деловитой ведмейкерши, с кем-то на резких тонах переговаривающейся по сотовому. Вокруг этой женщины крутилась приставленная к ней Эрин, и, судя по лицу своего личного помощника, Эван сомневался, простит ли она ему это когда-нибудь.
        Вернувшись в комнату, Эван окончательно обтерся полотенцем и принялся облачаться. Он собирался сегодня исполнить на церемонии чудесную песню - «Молитву»[72 - «Молитва» (The Prayer) впервые прозвучала в 1998 г. в американском мультфильме «Волшебный меч: В поисках Камелота» в исполнении канадской певицы Селин Дион (английская версия) и итальянского тенора Андреа Бочелли (итальянская версия), позднее исполнявших ее дуэтом.],  - одну из любимейших Ланиных композиций с его последнего альбома. Как будто вполне подходящая случаю песня! Эван начал было распеваться, но почти сразу умолк, вспомнив тот вечер, когда он вышел на сцену вместе с Ферн в том ужасном пабе и впервые за много лет исполнил песню The Beatles. Тот самый вечер, когда все покатилось кувырком и так скверно закончилось. При мысли об этом у него до сих пор сердце сжималось от боли, хотя прошел уже не один месяц, и за это время ему с лихвой хватало того, чем занять мысли. Ничто так до сих пор и не смогло вытеснить Ферн из его сознания. Эван часто задавался вопросом, как она сейчас, и очень надеялся, что у нее все отлично. Да, если бы ему
понадобилось коротко, в двух словах, охарактеризовать Ферн, он бы сказал, что она жизнерадостна и жизнестойка.
        Он пытался предлагать ей материальную поддержку, однако Руперт передал, что она решительно от всего отказалась. Это яснее всего указывало место Эвана в ее жизни.
        Эван оценивающе оглядел себя в зеркале, расправляя жилет. Костюм сидел на нем великолепно, чего, собственно, и следовало ожидать: Лана замучила его бесконечными примерками. Однако вид у Эвана был настолько мрачным, словно он собирался на похороны, а не на свадьбу. Эван выдавил улыбку, но почему-то она смотрелась на его лице совершенно некстати. Вскоре должен был появиться Руперт - может, хоть тому удастся его взбодрить? Он растрясет агента на пару каких-нибудь дурацких шуток или анекдотов - на что угодно, способное вывести его из скверного расположения духа. Может, это бесконечные разговоры о свадьбе вогнали его в такую глубокую меланхолию? Может быть, когда ожидаемое бракосочетание наконец будет позади, он почувствует себя совсем иначе? Эван весьма на это надеялся.
        Глава 76
        Мы с Карлом проводим ночь вместе, в моей гостиничной постели, однако больше уже не возвращаемся к тому мимолетному разговору в ресторане. И сейчас, лежа в его объятиях, я совсем не уверена, что он всерьез сделал мне предложение, а я так же всерьез его приняла.
        Вот привозят завтрак, и мы наконец встаем и вскоре усаживаемся в нашей роскошной столовой, где будто весь Сан-Франциско раскинулся у наших ног, и поглощаем панкейки с крупной черникой, увенчанные густым кленовым сиропом и взбитыми сливками. Руперт прислал нам в номер шампанское и апельсиновый сок, и мы воздали своему агенту должное, осушив и то и другое. С безоблачного неба уже вовсю палит солнце, и в этот момент я почти чувствую себя счастливой - впервые после того, как Эван Дейвид ушел из моей жизни. Карл берет меня за руку, и я отбрасываю прочь все муки сомнений, что еще меня терзают. Передо мной человек, который вроде бы по-настоящему, крепко меня любит!
        Когда приезжают стилисты, я чувствую себя уже довольно поддатенькой и от счастья ничуть не возражаю, когда для меня выбирают белое воздушное платье и босоножки в стиле хиппи-шик, украшенные монетками и бусинами, да еще и горстями обвешивают меня экзотическими серебряными побрякушками. Затем меня старательно пудрят - к чему я уже явно начинаю привыкать,  - всячески прихорашивают и наводят блеск от макушки до пят, пока я не принимаю совершенно сногсшибательный вид.
        - Слышь, чел,  - с трепетным волнением подает голос Карл,  - ты прям как будто замуж выходишь.
        - Ну, пока не совсем,  - бормочу я.
        Подойдя вплотную, Карл целует меня.
        - Потрясно выглядишь. Разве мог бы я в тебя не влюбиться! Как вообще в тебя можно не влюбиться!
        Он тут же тушуется, понимая, что своими словами невольно задел мое самое больное место, но тут роящиеся вокруг стилисты торопливо уводят Карла подбирать ему одежду, спасая нас обоих от еще большей неловкости.
        Мой приятель надевает белую просторную льняную рубашку и дизайнерские джинсы с множеством заштопанных прорех - он же у нас старый рок-н-ролльщик, и ему такой наряд будет то, что надо. Исполнять мы собираемся все ту же песню Роберты Флэк «Первый раз, когда я увидела твое лицо», вот только на сей раз у меня имеется моя гарантия уверенности, мое, так сказать, «защитное одеяльце»  - Карл, подыгрывающий мне на акустической гитаре.
        Руп ничего нам о предстоящем не поведал, кроме того, что выступать мы будем для небольшого приватного сборища. Должно быть, на то у него есть свои причины, и мы, несомненно, сами вскоре их выясним.
        Карлу, чтобы собраться, хватает и пары минут, а потому он наскоро «прогоняет» нашу песню, давая мне возможность распеться, а заодно унять начинающуюся на нервах дрожь в животе. К тому моменту, как мы заканчиваем, у двоих стилистов глаза уже на мокром месте - надо сказать, мне эта песня за то и нравится, что может практически любого пронять до слез.
        Тут как раз появляется Руперт, весь довольный и сияющий. Он тоже выражает восхищение моим нарядным убором, после чего мы по-быстрому запрыгиваем в лимузин и снова куда-то мчимся по улицам Сан-Франциско.
        Спустя уже несколько минут мы подкатываем к шикарному особняку где-то в самом сердце города, занимающему едва ли не полквартала. Напротив него буйно зеленеет большой парк, где народ выгуливает собак и где группа уже солидного возраста китайцев занимается гимнастикой тай-чи. Вдоль другого крыла этого огромного зеленого пространства тянется ряд ярко выкрашенных живописных деревянных домов, за которыми к небу проступает величественный силуэт города.
        - Ого, какое потрясающее местечко!  - восхищаюсь я.
        Ворота к дому превращены в увитую белыми лентами арку, в которую вплетены крупные белые розы. Сверху на ветру целой стаей колышутся белые шарики.
        Мы с Карлом изумленно вываливаемся из лимузина.
        - Пошли в дом,  - говорит Руперт и торопится к дверям.
        - Ты нам не говорил, что выступать будем на свадьбе,  - говорю я ему.
        Прилетела я сюда на частном борту и всего за одну песню должна получить целое состояние. Люкс в пентхаусе, где мы остановились, стоит, поди, больше десяти тысяч баксов за ночь. И теперь мне и впрямь страсть как любопытно: кто ж это так разбрасывается деньгами? Даже выпавшее мне в последнее время неимоверное, казалось бы, богатство перед этим просто кажется ничтожным.
        - Разве не говорил?  - Руперт выглядит каким-то чересчур оживленным.
        Я, нахмурившись, поворачиваюсь к Карлу. Может, мой друг знает нечто такое, чего не знаю я? Я бросаю взгляд на свой наряд: как-то я уж очень смахиваю на невесту. Надеюсь, Карл не собирается преподнести мне какой-нибудь офигительный сюрприз? Внезапно до меня наконец доходит, что за согласие дала я давешним вечером.
        - Что?  - беспокоится Карл, ловя на себе мой напряженный взгляд.
        - Здесь что-то затевается, Карлос?
        - Если и да, то я не в курсе,  - пожав плечами, совершенно бесхитростно отвечает он. После стольких лет знакомства я бы точно раскусила, если б Карл мне врал.
        Внутри весь этот великолепный дом точно так же украшен арками из белых цветов.
        - Бог ты мой!  - шепчу я.  - Это кто же тут хозяин?
        Карл опять в ответ недоуменно пожимает плечами.
        Что ж это за богач-то такой? Не иначе как Билл Гейтс!
        Руперт между тем увлекает нас в маленькую гостиную - в смысле, относительно маленькую.
        - Здесь и будем ждать вашего выхода к гостям,  - роняет он.  - Вы как, готовы?
        Настраивающий гитару Карл и я в ответ дружно киваем. Надо заметить, сам Руперт нервничает куда больше, нежели мы оба.
        Подойдя к французским окнам, я выглядываю в самый настоящий дворцовый парк.
        - Да тут, похоже, великосветская свадьба!  - изумленно выдыхаю я.
        - Может, еще шампанского?  - Руперт протягивает мне пенящийся полный бокал, который я буквально опрокидываю в себя. Такими темпами я наклюкаюсь, пожалуй, раньше, чем смогу спеть хоть одну ноту.
        Очень скоро у меня появляется забавное предчувствие, по телу пробегают зябкие мурашки. Ошибки быть не может! Что-то здесь определенно затевается. У меня аж волосы на загривке встопорщиваются, точно перед ударом молнии.
        Я упираю руки в бока, стараясь напустить на себя как можно более грозный вид:
        - Может, мне кто-то все же потрудится объяснить, что здесь происходит?!
        Руперт вспыхивает.
        - Видишь ли, я не знаю, как ты можешь к этому отнестись…  - принимается он бормотать, нервно облизывая губы.
        Тут мое бедное измученное сердце поражает осколок ужаса.
        - Отнесусь к чему?  - холодею я.
        В этот момент из дверей высовывается какая-то взвинченная дама в шелковом костюме:
        - Все готово, вас ждут. Извольте следовать за мной.
        - К чему, Руперт?  - не отступаю я.
        Однако мой агент лишь хлопает ртом, точно рыба без воды, и наконец просто говорит:
        - Вскоре само все прояснится, дорогая.
        На этом нас не мешкая выводят из гостиной, спешно препровождают в сад - и все крутящиеся в голове возможные объяснения мгновенно развеиваются.
        Глава 77
        На свадебное торжество собралась не одна сотня гостей, и все уже расселись рядами на изящных белых стульях, тоже увитых лентами и цветами. В воздухе разливается пьянящий экзотический аромат. Играет рояль, слышится негромкий гул светских бесед. Нас с Карлом провожают по краю сада, между деревьями, словно обрамляющими собравшуюся толпу, и ведут к большой беседке, воздвигнутой в самом центре лужайки. Идем мы медленно, поскольку каблуки моих прелестных босоножек то и дело утопают в газоне.
        Карл берет меня за руку.
        - Нервничаешь?
        - Ага.  - По какой-то неведомой причине сердце чуть не выпрыгивает из груди.
        Когда мы доходим до тыльной стороны невысокого помоста, сопровождающая нас дама останавливается:
        - Будьте так любезны подождать здесь еще пару минут. Я дам знать, когда выходить.
        Кивнув женщине, я, пользуясь моментом ожидания, разглядываю будущую аудиторию. Какое все же щеголеватое сборище - в жизни еще не видела в одном месте столько дизайнерских брендов! Если хорошенько вытянуть шею, то, может, мне удастся хоть одним глазком увидеть счастливого - и к тому же страшно богатого - жениха. Я чуть сдвигаюсь вбок, заглядывая за густое скопление белых роз, и наконец вижу его.
        Я вижу Эвана Дейвида и его шафера, которые стоят в первом ряду, сияя до ушей, точно два полудурка, и гордые собой, как два индюка. Никогда еще не представал он предо мной таким красивым, как в этом свадебном костюме!
        Эван поворачивает голову в мою сторону, однако меня он не замечает, глядя как будто сквозь. Я невольно отшатываюсь назад, и Карл меня подхватывает:
        - Ты чего?  - с тревогой в голосе спрашивает он.  - Что случилось?
        Я не в силах сказать ни слова, лишь часто и прерывисто дышу, как будто задыхаясь. Голова идет кругом. Я сознаю, что присутствую на свадьбе того, которого люблю,  - и у меня даже нет слов, чтобы описать пронзившую меня боль!
        - Что с тобой?  - уже не на шутку беспокоится Карл.  - Скажи же, что стряслось?
        Но говорить я не в состоянии, а потому просто указываю пальцем в сторону жениха, и Карл устремляет туда взгляд.
        - От ч-черт!  - выдыхает он, наталкиваясь глазами на Эвана Дейвида.  - Это что, свадьба Эвана Дейвида?!  - Тут он с досадой хлопает себя по лбу:  - О чем только думал этот чертов Руперт! Почему он ничего тебе не сказал? Он же знает, что ты любишь…  - Тут он резко умолк.
        У меня начинается настоящая трясучка - лихорадит, как при гриппе, и ничего не могу с собой поделать. Такой кошмар мне не снился в самых страшных снах! Я даже начинаю мысленно молить невидимого господа, чтобы дал мне поскорее проснуться - и чтобы я снова оказалась в своей постели, в своей квартире до того, как она выгорела, и до того, как мы сделались поп-звездами - и вообще до всего того, что постепенно привело меня к этому ужасному мгновению. Я все бы отдала, лишь бы не оказаться здесь и сейчас!
        - Слушай, Ферн,  - хватает Карл меня за плечи и встряхивает так неистово, что аж вращаются глазные яблоки.  - Ферн, давай-ка, прекрати сейчас же!
        Мне надо срочно убраться из этого места! Я точно не в состоянии петь перед ним. Развернувшись, я пытаюсь сбежать, но мои чертовы каблуки застревают в дерне, и я вновь спотыкаюсь.
        Карл хватает меня за руку и цепко держит на месте.
        - О нет, ты этого не сделаешь. Даже не думай от этого сбежать.
        Наконец я выхожу из шокового состояния - и вот-вот готова разреветься.
        - Я не могу это сделать,  - задыхаюсь я.  - Не могу.
        Однако Карл глядит на меня решительно и твердо.
        - Можешь,  - уверенно говорит он.  - И ты это сделаешь.
        - Не могу.  - Я и говорить-то едва в силах, не то что петь! У меня такое ощущение, будто мир вокруг рушится, в ушах стоит глухой звон.
        - Ферн!  - Карл совсем как будто взбеленился.  - Ты не смеешь меня подвести. Ты же профессиональная певица, и нам за это заплатили уйму денег. Давай-ка копни в себе поглубже и найди то, ради чего ты должна сейчас выйти на сцену и спеть.
        Кто же оплатил нам все это? И частный самолет, и люкс в пентхаусе? Эван уж никак не мог потребовать, чтобы я пела на его свадьбе - это было бы чересчур жестоко. И уж никак не могу представить, чтобы Лана Розина вдруг возжелала в свой знаменательный день меня здесь увидеть. У меня уже кружится голова, и все, чего мне хочется,  - это просто лечь и умереть.
        - Я не могу.
        - Сейчас не время для бабских истерик.
        Бабских истерик?! Не будь я сейчас так выбита из равновесия, я бы Карла поколотила!
        - Выход по готовности,  - появляется возле нас организатор. Если ее и огорошило мое ненормальное состояние, то она ни слова об этом не сказала, лишь устремила на Карла беспокойный взгляд.  - Может, вам еще нужно какое-то время?
        - Будем готовы через минуту,  - хрипло отвечает Карл.
        Ага, как же, мечтай!
        Едва дама уходит, Карл берется за подол моего прелестного воздушного платья и, повернув ткань изнанкой, вытирает мне слезы.
        - Справишься с этим, Ферн,  - значит, выдержишь уже все на свете.
        Я невидяще киваю - перед глазами по-прежнему размытая пелена.
        - Я буду с тобой,  - обещает Карл.  - Я тебя когда-нибудь подводил?
        Я мотаю головой.
        - Когда закончишь, я налью тебе самый что ни на есть огромный бокал шампанского, какой только смогу найти.  - Он берет меня за руку:  - Ну что, готова?
        - Да.  - Голос мой звучит приглушенным хрипом, весьма далеким от того голоса, из-за которого меня сюда, собственно, и позвали.
        Мой дражайший Карл помогает мне подняться на помост беседки, и я, точно слепая, бреду к микрофону. Я стараюсь не глядеть на Эвана, но никак не могу удержаться - и когда я встречаюсь с ним взглядом, то замечаю, как его лицо вмиг озаряется радостью. Он широко мне улыбается - столь редкой для него и такой удивительно красивой улыбкой. Мне кажется, что, пока я готовлюсь запеть, скорее свалюсь от слабости. Мне очень хочется знать, что сейчас происходит в его голове,  - и я ужасно рада, что он не видит того, что крутится в моей.
        У самого моего локтя Карл берет вступительные аккорды нашей песни. Я закрываю глаза и пытаюсь представить, будто я сейчас где-нибудь в совершенно другом месте. И сама поражаюсь, каким чистым и сильным рождается мой голос. Словно из ниоткуда я получаю внезапный толчок, мощный импульс, дающий мне понять, что я на самом деле способна это преодолеть. Я знаю, что должна закрыться и не пропускать через себя лирический текст песни,  - но у меня это никак не получается, и меня захлестывает трогающими за живое, западающими в душу словами. В моем сознании они обретают цвет и осязаемость, причем настолько зримо, что мне кажется, у меня чуть ли не галлюцинации. Карла я слышу с трудом - но не сомневаюсь, что он - как всегда и неизменно - рядом, готовый меня поддержать.
        Наконец моя песня, слава богу, подходит к концу, и я открываю глаза. По лицу у меня безудержно струятся слезы. Поднимаю взгляд на зрителей - у многих из них тоже потоки из глаз. У Эвана лицо также влажно. В последний момент, прежде чем я отворачиваюсь, чтобы сойти со сцены, наши глаза встречаются, и мне кажется, будто ему удается взглядом проникнуть мне глубоко в душу. На подкашивающихся ногах я отступаю от микрофона, и тут меня накрывает волной слабости.
        Сразу же начинает играть знакомая мелодия Генделя «Прибытие королевы Шебы»  - весьма подходящая, на мой взгляд, музыка для свадебного марша,  - и в самом конце прохода между рядами кресел появляется Лана Розина. Свет еще не видел невесты в столь облегающем свадебном платье! Ее узкое платье-футляр из мокрого шелка, обрисовывающее каждый изгиб прекрасного тела, каждую его выпуклость,  - наверняка эксклюзивное творение какого-нибудь пальцастого кутюрье вроде Веры Вонг. Грива густых темных волос, унизанная жемчугами, уложена на макушке, удерживаясь жемчужной же диадемой. Следом за Ланой тянется чуть ли не на милю длиннющая фата. Стыдливо прикрывать фатой лицо невесты - это явно не для Ланы Розины! В руках Лана несет букет белых калл. И, если честно, столь потрясающе красивой невесты я еще в жизни не видела. Меня снедает жгучая зависть вкупе с ревностью. Будь у меня в руках автомат, я бы сейчас с удовольствием пустила его в ход!
        Гости разом встают с мест и разворачиваются в ее сторону. Эван Дейвид с его шафером тоже поднимаются, причем Эван как будто с большой неохотой отрывает от меня взгляд. Он что-то произносит мне одними губами, чего я не в силах понять, потом все же поворачивает голову к Лане, глядя, как она величаво шествует по проходу. У меня же чуть сердце не разрывается от боли.
        Больше я уже выдержать не в силах.
        - Пошли,  - шепчу я Карлу.  - Я свое дело сделала, теперь давай валить отсюда.
        И в мгновение ока покидаю сцену.
        - Нам надо досмотреть до конца,  - шепчет в ответ Карл.  - Мы не можем сейчас уйти, Ферн.
        Но я уже решительно шагаю назад по саду. Вижу, как озабоченно хмурится, глядя на нас, Руперт - но это уже его личная проблема! Я иду, глядя строго перед собой, и не имею ни малейшего желания смотреть, что там происходит на церемонии.
        - Надо остаться до конца,  - шипит Карл.  - Уйти будет крайне невежливо.
        - Да мне насрать! Я что, похожа на идиотку?!  - взрываюсь я.  - Мы едем прямо в аэропорт, к этому дурацкому самолету, и летим отсюда к чертовой матери!
        Мы уже успеваем взяться за дверцу лимузина, когда нас нагоняет Руперт.
        - Вы уезжаете?  - тяжело отдуваясь, выдыхает он.
        Я забираюсь в салон. Я настолько зла, так раздосадована, в таком диком бешенстве от всего, что связано с этим местом, что даже не желаю с ним разговаривать. Он должен был сказать мне об этом! Должен был меня предупредить… Хотя, скажи он мне заранее, я бы ни за какие коврижки сюда не поехала!
        - Мы едем в аэропорт,  - слышу я голос Карла. Затем он понижает голос, так что я едва разбираю слова:  - Для Ферн это был ужасный шок. Она просто хочет поскорее отсюда уехать.
        - Но почему?  - встревоженно недоумевает Руперт.
        - Поехали!  - кричу я из машины.
        - Вы же знаете, какие чувства она к нему испытывает, Руп,  - разводит руками Карл, непроизвольно оглядываясь в сторону сада.  - Едва ли она вообще могла себе представить, что будет петь на его свадьбе.
        Эк он мягко высказался! Типичная Карлова сдержанность.
        - На свадьбе у Эвана Дейвида?  - переспрашивает Руперт.
        - Можем мы наконец отсюда уехать?  - выкрикиваю я противным вздорным тоном, сама себя за это ненавидя.
        Карл, пожав плечами, садится рядом со мной в машину, лимузин неслышно трогается с места и уезжает, оставляя на тротуаре совершенно ошалелого Руперта.
        Глава 78
        Церемония, казалось, будет длиться целую вечность. Для Эвана же она по-любому не могла окончиться быстро. И вовсе не потому, что он был уже обременен определенными обязанностями. Единственное, чего ему хотелось,  - так это поскорее со всем этим развязаться и сразу же отыскать Ферн. Он и понятия не имел, что она здесь сегодня появится, и теперь понимал, почему Руперт держал от него в секрете, кто же будет своей песней открывать брачную церемонию. А то, как самодовольно ухмылялась, глядя на него, Лана, указывало, что она тоже была в эту тайну посвящена. К тому же едва ли Лана могла оставить хоть что-то воле случая при том, что все прочее организовала прямо-таки с военной четкостью.
        «Ну, погодите, пара интриганов,  - думал он,  - выскажу я вам потом пару ласковых!»  - хотя на самом деле был вне себя от радости, что они вернули в его жизнь Ферн. Они, должно быть, видели, что, оставшись без нее, Эван испытывает невероятные душевные муки, но при этом слишком упрям, чтобы признать это даже перед самим собой. Да, порой все же стоит иметь при себе добрых друзей!
        Наконец Эван исполнил свой долг шафера, поднеся освященные кольца Лане и ее новоиспеченному супругу - Кристофу Вурэю, перспективному оперному тенору из Парижа, с которым Эвану уже не раз доводилось вместе петь. И он не погрешил бы против истины, сказав, что был чрезвычайно польщен той честью, что парочка выбрала его в шаферы Кристофа, хотя жених и знал о былом романе Эвана с Ланой.
        Лана, казалось, была на седьмом небе от счастья, Кристоф - тоже. По крайней мере, сейчас. Позади у них была бурная и короткая пора ухаживаний, за которой, как подозревал Эван, теперь последует столь же короткий и бурный брак. Когда две такие крупные величины постоянно вращаются в столь тесном соприкосновении своей семейной жизни - это все равно что Битва Титанов. Вообще, чтобы жить с Ланой Розиной постоянно, нужно быть человеком особого склада - уж это Эван хорошо испытал на своей шкуре. Сам он пытался с нею ужиться, хотя и совсем недолго и с некоторой нерешительностью. И все ж таки весьма неучтиво было с его стороны сидеть на их свадьбе с подобным негативом в мыслях, и Эван искренне пожелал им обоим самой что ни на есть большой удачи в браке.
        Вот процедура обмена кольцами завершилась, и пока счастливая парочка ставила свои подписи в книге регистрации, Эван взошел на сцену и исполнил «Молитву» с необычайным подъемом и воодушевлением. Про себя он добавил к этой песне свою собственную мольбу, чтобы Ферн по окончании церемонии ждала его с раскрытыми объятиями. Раз уж она согласилась сюда приехать - это определенно означало, что она не против примирения.
        В завершение по саду разлилась мелодия увертюры к «Женитьбе Фигаро»  - той самой опере, которая свела Лану с Кристофом и с которой они вместе выступали в Германии,  - и на этом самая важная, торжественная часть празднества завершилась.
        Эван пожал руку Кристофу и дружески похлопал по спине.
        Повернувшись к нему, Лана поцеловала Эвана в щеку.
        - Эван, спасибо тебе за все это,  - обвела она рукою сад.  - Если б не ты, такого бы не получилось.
        - Поздравляю,  - сказал он и поцеловал Лану в ответ.
        - Возможно, мы с тобою тоже могли составить прекрасную пару,  - пожала она плечиком,  - когда-то давным-давно.
        - Тебе гораздо лучше с Кристофом,  - улыбнулся Эван.  - Вы с ним великолепно друг другу подходите.
        Рассмеявшись, Лана подняла бровь:
        - Может, следующая твоя очередь?
        - Может быть.  - Разумеется, он смел бы на это надеяться, если бы удалось раз и навсегда перебить своих демонов.  - Я так понимаю, ты знала, что Ферн сюда приедет?
        - Естественно,  - ответила Лана.  - Так что теперь можешь пойти ее отыскать.
        - Как раз это я и собирался сделать.
        Он еще раз поцеловал невесту, и, когда Лана с Кристофом двинулись обратно по проходу, принимая поздравления родственников и друзей, Эван ускользнул из толпы гостей, отправившись на поиски Ферн.
        По террасе взад-вперед нервно расхаживал странно бледный Руперт. В одной руке он сжимал бокал с шампанским, в другой - мобильник, что-то в него порыкивая. Увидев Эвана, он быстро оборвал разговор.
        Эван поднялся на террасу по две ступени за раз, внезапно обнаружив в себе уйму энергии, которой в последнее время ему так недоставало.
        - Старый ты пройдоха!  - сказал он, подойдя к Руперту.  - Я и не знал, что ты у нас такой интриган.
        Руперт старательно прятал от него глаза.
        - Ну скажи же, что она хороша!  - просиял Эван, понимая, как глупо он улыбается.  - Что я тебе говорил!
        - Я еще несколько месяцев назад подписал с ней контракт,  - признался Руперт.  - Она - это что-то.
        - Бессовестный ты проныра! Что ж ты мне-то не сказал?
        Руперт по-прежнему отводил от него взгляд.
        - Ну так и где она?  - потребовал ответа Эван.
        Руперт перетаптывался с ноги на ногу, точно школьник, пойманный директором на куреве.
        Эван сразу помрачнел:
        - Что, есть еще какие-то тайны, которые мне предстоит узнать?
        Агент нервно пожевал губу и наконец сказал:
        - Мне кажется, я сделал ужасную ошибку.
        - Что? Это почему это?  - Эван огляделся по сторонам.  - Где Ферн?
        Руперт нервно сглотнул.
        - Она уехала.
        Эван опешил.
        - Уже?!  - Наверно, он как-то неверно понял происходящее.  - Так, что ты тут затеял, Руперт? Она знала, что я буду здесь?
        - Наверно, я забыл об этом упомянуть.
        Эван грузно опустился в подвернувшееся рядом кресло.
        - То есть она не пожелала меня видеть?
        Руперт сильнее изменился в лице:
        - Это было бы еще полбеды.
        - Она что, выскочила за этого своего Карла?  - Он бы, наверное, не вынес, если бы Ферн была сейчас с кем-то другим.
        - Это тоже была бы не бог весть какая проблема.
        - Что тогда?
        - Мне кажется, Ферн решила, что на самом деле это ты женишься на Лане,  - признался наконец Руперт.  - И мне не удалось сказать ей, что это совсем не так.
        Глава 79
        - Уму непостижимо! Более безрассудного плана и представить невозможно!  - Эван взволнованно провел пальцами по волосам.  - За такую выходку я бы должен тебя уволить.
        В глазах у Руперта уже читалась паника.
        - Уверен, мы с этим что-нибудь придумаем.
        - Как ты мог ее не предупредить, что это Ланина свадьба, а вовсе не моя?
        - Не думаю, что Ферн вообще приехала бы сюда, узнай она, что ты будешь здесь. Вы же упертые с ней оба до жути! Но мне и в голову не пришло, что она вдруг решит, что это ты женишься. С чего бы ей было так подумать?
        - С того же, с чего она в тот раз решила, что мы с Ланой обручены.
        - Такое впечатление, что между вами явный дефицит общения.
        - Ну что же,  - шагнул Эван с террасы,  - выходит, надо поспешить за ней, чтобы хотя бы попытаться с ней поговорить. Я должен выяснить все раз и навсегда.  - Он сорвался на бег, устремившись к фасаду дома, в то время как Руперт поспешал за ним болезненной трусцой.
        - А как же фотографы?  - воскликнул Руперт.  - Лана же обидится.
        Агент, еще что-то бормоча, прибавил темп, стараясь от Эвана не отстать.
        - Я и так достаточно сделал для Ланы!  - крикнул ему через плечо Эван.  - А теперь должен позаботиться и о себе.
        Перед домом Эвана стояла вереница лимузинов, однако ни одного шофера на глаза не попадалось. Эван забегал по тротуару:
        - Где эти водители, черт бы их побрал?!
        - Пойду найду кого-нибудь,  - бросил Руперт и поспешил было прочь.
        - Никуда ты не пойдешь,  - рыкнул ему Эван, едва не взломав дверцу ближайшего лимузина - довольно вытянутой модели, способной с удобствами разместить в себе два десятка человек.  - Водить умеешь?
        Руперт в крайнем ужасе уставился на него.
        - Дружище, я всю свою жизнь прожил в Лондоне. Скажи на милость, с чего бы мне уметь что-то водить?
        - Тогда полезай. Живее!  - Эван скользнул на водительское сиденье и непонимающе уставился на приборную панель.
        Руперт с огромной неохотой опустился на сиденье рядом:
        - Я не знал, что ты умеешь водить машину.
        - Доводилось… некоторое время назад,  - произнес Эван сквозь стиснутые зубы, оглядывая россыпь циферблатов и переключателей. Как же изменились «торпеды» за столько лет!
        Трясущимися руками Руперт пристегнул ремень.
        - А давно, если поточнее?
        - Не помню, Руперт.
        Он сказал чистую правду. Сколько Эван себя помнил, его везде возили. Так что вряд ли он садился за руль с тех пор, как был совсем еще зеленым юнцом.
        - Бога ради, кончай меня допрашивать и помоги. Как завести эту чертову штуку?
        - Поверни ключ,  - указал пальцем Руперт.
        Эван повернул ключ в замке зажигания, и машина тут же скакнула вперед, врезавшись в припаркованный перед ними лимузин.
        Руперт поспешно отстегнул ремень и хотел было вылезти из машины.
        - Сиди на месте,  - приказал ему Эван.
        - Получится гораздо быстрее, если я все ж таки сбегаю найду водителя. Квалифицированного водителя, с водительскими правами. Такого, что нас обоих не убьет.
        - Что тут может быть сложного! Почти как управлять велосипедом. Дай мне минуту - и я все вспомню.
        Эван снова нажал педаль газа, и машина дернулась уже назад, вмазавшись на сей раз в лимузин, стоявший сзади.
        Руперт схватился за голову.
        - Я как-то не привык к автоматической коробке,  - объяснил Эван.
        Он еще раз вдавил акселератор и наконец выкатился на улицу.
        - Вот видишь? Проще простого!  - широко улыбнулся агенту Эван, резкими длинными скачками правя лимузин по Фултон-стрит вдогонку за сбежавшей Ферн.
        Глава 80
        Хотя мы и примчались в аэропорт раньше времени, самолет, как выяснилось, ждал нас в любое время, и мы с радостью поднялись на борт. Все ж таки ни с чем не сравнится радость обладания собственным самолетом, когда не приходится подолгу высиживать в залах отправления с толпами других пассажиров в ожидании времени вылета! Я за всю жизнь даже представить не могла, что мне выпадет подобная роскошь! Хотелось бы надеяться, что хоть это компенсирует провалы в других сферах моей жизни.
        Уже через считаные минуты после посадки на борт мы летим коротким рейсом в Лос-Анджелес. Когда достигаем крейсерской высоты, стюард подходит предложить нам что-нибудь выпить. Я выбираю апельсиновый сок в надежде, что это поможет унять отчаянно пульсирующую головную боль. Карл же заказывает бутылку пива, и когда его привозят, стекло оказывается настолько ледяным, что даже трудно держать в руках.
        - Вот ни за что б на него не променял чудесную теплую пинту британского пива!
        Я с улыбкой поднимаю глаза:
        - Как думаешь, Господин Кен по нас скучает?
        - Нет, конечно. Он теперь всю оставшуюся жизнь будет паразитировать на истории твоего успеха. Прославится как человек, предоставивший всемирно известной ныне Ферн ее первый звездный час.
        - Я прямо вижу заголовки!  - смеюсь я.
        Поскольку мы с Карлом единственные пассажиры на борту, то с удобством вытягиваемся в креслах, и я с глубоким, чувственным вздохом скидываю наконец босоножки.
        Взяв меня за руку, Карл мягко перебирает пальцы:
        - Ну ты как? Нормально?
        - Немножко получше.
        - Ты молодцом со всем справилась.
        - Разве?  - Я делаю глоток сока.  - Мне так не по себе, что я накинулась на Руперта.
        - С его стороны это была непростительная глупость.
        - Знаешь, он столько всего для нас сделал! Я должна перед ним извиниться.
        - А он должен извиниться, что поставил тебя в такое положение.
        - Может быть, он не сознавал, что я до сих пор…  - Фраза замирает на полуслове.
        - Эвана?
        Я киваю. Что мне еще остается?
        - И как себя чувствуешь теперь?
        - По-дурацки,  - признаю я.  - Но все ж таки жизнь продолжается. Наконец столько всего разного начинается на нашем пути - так что я должна считать, что мне очень сильно повезло.  - «А не сохнуть зазря по тому, кто никогда твоим не будет»,  - добавляю уже про себя. У меня явно начинается прилив нездорового энтузиазма:  - Только подумай, сколько в нашей жизни потрясающих событий! Вечером мы участвуем в грандиозном концерте перед тысячами зрителей! Мы должны страшно гордиться тем, чего достигли!
        - И у тебя всегда есть я,  - добавляет Карл.  - Несмотря на то, что ты, возможно, меня и не хочешь.
        - Ох, Карл,  - вздыхаю я.  - Что бы я вообще без тебя делала! Ты моя судьба.
        - Главное, не забывай об этом,  - с усмешкой напоминает он.  - За каждой успешной женщиной всегда стоит верный ей мужчина в потертой джинсе.
        - Спасибо!  - Я подношу его пальцы к губам.  - Спасибо, что ты есть.
        Карл отворачивается к иллюминатору.
        - Ты все так же его любишь?
        - Что толку об этом говорить, Карл? Все кончено. Эту главу моей жизни я уже перелистнула. Он женился, и я просто должна его забыть. Что еще мне теперь делать?
        Карл заглядывает мне в глаза:
        - Но ты не сказала «нет».
        В самом деле?
        - У меня в голове сейчас такой сумбур,  - честно отвечаю я.  - Просто будь потерпеливее со мною.
        Заглянув Карлу через плечо, вижу тающее позади крохотное пятно города. Где-то там сейчас с полным размахом празднуется свадьба Эвана. Они с Ланой счастливо смеются, не отрывая друг от друга влюбленных глаз,  - и при одной мысли об этом я чувствую невыносимую боль.
        Мне уже ничего с этим не поделать - я просто должна забыть Эвана Дейвида и жить дальше. Вычеркнуть его из мыслей, из памяти. Вырвать и забыть. И полностью отныне сфокусироваться на своей карьере. Мужчины же - а в особенности оперные типы - в моих целеустремленных исканиях славы будут занимать теперь исключительно второстепенные места.
        Возможно, мое сердце и осталось в Сан-Франциско… но нет ни малейшей надобности оставлять там еще и мозги.
        Глава 81
        Эван давно потерял счет всем тем водителям, что возмущенно гудели ему по дороге. И тому, сколько раз сам он яростно жестикулировал в ответ. Руперт сполз пониже на сиденье, закрыв лицо руками, и выглядывал на дорогу сквозь решетку из пальцев, испуская лишь прерывистые стоны ужаса.
        - Умолкни, Руп,  - прорычал Эван.  - Мы уже почти на месте.
        Они все еще неслись в направлении аэропорта. Вместо прежних протяжных рывков лимузин теперь двигался по автостраде с неистовым болтанием - впрочем, Эвану уже почти удавалось держать машину в пределах разметки полос. Холмы Сан-Франциско сильно усложнили им путь. Три раза их лимузин шаркнул днищем по асфальту, помял на повороте два припаркованных автомобиля. Руперт выскочил из салона и сунул каждому под «дворники» свою визитку - так что, без сомнений, через некоторое время к ним посыпятся счета за ремонт авто. Вид у них был - полная рухлядь, так что, может быть, дабы умиротворить владельцев, Эвану будет проще просто купить им новые машины?
        - Когда, говоришь, должен начаться этот благотворительный концерт?
        - Ее выход где-то через пару часов. Там очень тесный регламент.
        Эван нахмурился.
        - Кому ты это рассказываешь!
        Он вдавил педаль газа до пола, совершенно игнорируя скоростной предел. Вскоре лимузин стремительно влетел на подъездную дорогу к аэропорту и, сбавив ход, несколько раз зацепил бордюр, прежде чем Эван сумел развернуть его вбок на парковку прямо перед зданием терминала.
        Руперт с облегчением даже перекрестился.
        - У меня, знаешь, вся жизнь перед глазами пролетела,  - признался он.
        - И как? Понравилась?
        - Вполне,  - задумчиво ответил Руперт.  - Я очень даже неплохо ее прожил.
        - Ладно, пошли,  - поторопил его Эван.  - Найдем Ферн.
        - И я бы предпочел, чтобы моя жизнь продолжалась и дальше. А потому я пока что не стану еще раз садиться к тебе пассажиром.
        - Не бойся,  - усмехнулся Эван,  - с этих пор я буду заниматься исключительно пением. Я понял, к чему у меня есть таланты.
        Вождение, похоже, было отнюдь не в их числе, хотя Эван и был уверен, что когда-то у него это очень даже неплохо получалось.
        Выскочив из лимузина, он помчался к терминалу. Руперт, тяжело отдуваясь, припустился за ним.
        - Частный или рейсовый?  - на бегу крикнул Эван.
        - Частный,  - выдохнул Руп.
        Эван сразу же нырнул в VIP-зал, где стюардесса за стойкой мигом узнала в нем постоянного клиента:
        - Добрый день, мистер Дейвид. Чем могу быть вам полезна?
        - Я ищу молодую особу по имени Ферн Кендал. Она должна была сегодня лететь в Лос-Анджелес.
        Женщина перевела взгляд к себе на экран.
        - Вообще-то я не вправе выдавать такого рода информацию…  - Она жеманно взглянула на Эвана.  - Но лично для вас…
        Эван подождал, нетерпеливо пристукивая ботинком. Будь это какая-нибудь романтическая комедия, герой непременно должен перехватить самолет с возлюбленной, после чего следует волнующая сцена воссоединения, в которой он радостно кружит героиню на руках.
        Женщина за стойкой еще некоторое время изучала список вылетов и наконец с сочувствием посмотрела на Эвана:
        - Мне очень жаль, но вы ее упустили. Борт мисс Кендал совершил вылет несколько секунд назад.
        Увы, это реальный мир, и Эван приехал слишком поздно. У него упало сердце.
        Тут подоспел Руперт с тяжелой одышкой.
        - Хорошие вести?
        - Нет,  - покачал Эван головой.  - Она уже улетела.
        Отойдя к окну, они увидели очертание летящего уже на расстоянии самолета, и Эван подумал, не на нем ли улетела Ферн.
        - Вели приготовить мне мой самолет,  - произнес Эван.
        - Ферн как раз на твоем сейчас и летит,  - признался агент.
        Эван потемнел в лице.
        - Значит, найми мне другой. Или купи другой. Задействуй коммерческую авиацию. Привяжи меня к почтовому голубю, наконец! Мне все равно, Руп! Делай что хочешь - но сегодня я должен, хоть ты тресни, оказаться в Лос-Анджелесе.  - Эван крепко схватил агента за плечи.  - На сей раз я никак не смею ее упустить.
        Глава 82
        Стадион Стейплз-центра в Лос-Анджелесе набит битком. Притаившись за кулисами, я смотрю, как на огромной сцене выступает одна из групп, и меня охватывает сильный нервоз и даже раздражение: как это они держатся так невозмутимо, когда я аж трясусь от страха? Это подающий большие надежды американский инди-бэнд под названием Craze, о котором я ни разу не слышала,  - но звучат они потрясающе! Да, мне явно не мешает пополнить свои познания по части современной музыки, раз уж я теперь верчусь в этом бизнесе. Эти талантливые ребята определенно заняли свою нишу в рок-культуре.
        Слушая их, толпа мерно колышется, словно единая масса. Девушки в откровенных бикини-топах раскачиваются на плечах дюжих молодых людей, дружно подпевая исполнителям на сцене. Это сразу напоминает мне, как несколько лет назад мы с Карлом попали на концерт Live 8  в Гайд-парке[73 - Live 8 (или «Лайв эйт»)  - серия благотворительных рок-концертов, прошедших 2 июля 2005 г. в странах Большой восьмерки и ЮАР. Это вторая подобная акция, первая состоялась в 1985 г. под названием Live aid («Лайв эйд»), организованная сэром Бобом Гелдофом как акция-призыв к лидерам Большой восьмерки навсегда покончить с нищетой.], чудом сумев разжиться парой билетов, раздававшихся бесплатно. Нынешний концерт организован в поддержку группы No Strings, которая вовсю использует кукол-марионеток, чтобы просветить детишек в охваченных войною странах, сколь опасно находить фугасные мины. И для меня самой это звучит довольно грозным предостережением.
        Карл стоит рядом со мной со свисающей с плеча гитарой. Он на удивление быстро и без малейшего напряга прижился в этом новом мире, и я невольно улыбаюсь про себя.
        - Поверить не могу, что мы с тобой здесь, Карлос!
        - Да уж поверь скорее, а то мы следующие.
        - Как думаешь, чем напутствуют рок-звезд перед выходом на сцену?  - спрашиваю я.  - «Удачи» звучит как-то не в тему, а «Чтоб ты сломал ногу!»  - все же говорят лишь в театре[74 - Фразой «Break a leg!» (букв. «Сломай ногу!»), по смыслу равноценной «Ни пуха, ни пера!», театральные актеры в Англии и США желают друг другу удачной игры (в то время как пожелание удачи как раз считается плохой приметой).].
        - Удача нам и не нужна,  - хмыкает Карл.  - Нам просто надо всех сразить.
        За нашими спинами слоняются остальные участники группы. У нас, похоже, сбилась отличная команда: ребята к утру все подготовили и настроили, проверили звук и прочее. И главное, все отлично ладят друг с другом, учитывая, что вместе мы еще совсем недолго. Надеюсь, это очень хорошее предзнаменование.
        Меня на сей раз «экипировали» в зеленый, с этническими мотивами, шифоновый топ на бретельках, сплошь расшитый бисером, и укороченные джинсы с босоножками на высоченных каблуках от Джимми Чу.
        Сзади ко мне незаметно подступает Шелли. Будучи моей бэк-вокалисткой, она соответственно одета и разукрашена, выглядя в этом наряде чрезвычайно привлекательно. И, похоже, это не ускользает от глаз Карла. А еще я замечаю, что с самого нашего приезда Шелли просто неумолчно болтает с моим чудесным другом. Что бы там между ними ни случилось, но для нее это определенно еще не пройденный этап, и во мне эта ситуация вызывает как нельзя более острое сопереживание. Она лишний раз доказывает древнюю мудрость, гласящую, что любимых не выбирают.
        Готовясь к выходу, я делаю несколько глубоких вздохов. Мы собираемся исполнить наш новый сингл и еще два трека с нового альбома, что как раз выйдет по нашем возвращении домой. Так что на всякий случай я шепотом повторяю слова. От волнения даже взмокают ладони, но я все равно жду не дождусь нашего выхода. И какая все же жалость, что мои родные в Англии - и Джо, и Нейтан, и мама с папой - не могут быть сейчас со мной, хотя я не сомневаюсь, что дома они будут, затаив дыхание, смотреть прямую трансляцию концерта по MTV.
        Наконец под бурные аплодисменты Craze закончили свое выступление, старательно откланялись и с мальчишеским задором ускакали со сцены.
        - Готовы, ребята?  - спрашиваю своих.
        Все как один выбросили вверх кулаки.
        Карл внезапно притягивает меня к себе, прильнув губами к моим.
        - Ты это сделала, Ферн,  - говорит он, блестя глазами.  - Это чертовски здорово!
        И вот подходит наш черед идти на сцену. Вот оно - мое мгновение!

        Эван бегом миновал пространство за кулисами площадки в Стейплз-центре. Это место он знал великолепно, ведь за столько лет выступал здесь раз десять, а то и больше, и потому ему не пришлось убалтывать охранников на входе, поскольку все прекрасно знали, кто он такой. Иногда широкая известность все же несет с собой явные преимущества - хотя на его типично свадебное облачение многие глядели с любопытством.
        Руперт быстро нанял ему самолет до Лос-Анджелеса, и Эван почти без промедлений поднялся в небо. Похоже, он поспел как раз вовремя: закулисный администратор сообщил ему, что Ферн вот-вот выйдет. Эван протиснулся сквозь толпу музыкантов и певцов поближе к занавесу, надеясь, что сможет оттуда беспрепятственно смотреть ее выступление. Едва он подошел к кулисам, как услышал голос конферансье:
        - А теперь, леди и джентльмены, дружными аплодисментами приветствуем нашу заокеанскую гостью! Прямо из Англии, из Лондона,  - встречайте!  - Ферн!
        От восторженно завопившей толпы зрителей вздрогнул, казалось, стадион. Эван увидел, как Ферн на мгновение молитвенно сложила ладони - и тут же выскочила на сцену. За ней последовала ее группа, и в идущем позади всех парне Эван узнал Карла. Перед тем как выйти на сцену, приятель Карл обернулся… и оторопел, увидев пристроившегося у кулис Эвана.
        - А ты чего здесь делаешь?  - сурово спросил Карл.
        - Я должен был прийти. Мне надо видеть Ферн,  - произнес Эван.  - Это не я женился.  - И, заметив, что Карл скептически оглядывает его наряд, добавил:  - Я был шафером.
        - И ты примчался за ней.
        - Я люблю ее.
        - Я тоже,  - мрачно сказал Карл.
        - А она тебя любит?  - Эвану необходимо было это знать. Если да - то он развернется и уйдет, попытавшись навсегда забыть все, что с нею связано.
        У Карла разом поникли плечи, выступили слезы в глазах.
        - Да,  - ответил он.
        У Эвана от одного этого слова будто вышибло дух.
        Но тут Карл с печалью покачал головой:
        - Но совсем не так, как любит тебя.
        - Тогда что мне теперь делать?
        - Помнишь тот вечер в «Голове короля»?
        Эван кивнул.
        Карл медленно расплылся в улыбке:
        - Тогда давай - вперед!
        - Да, первое выступление Ферн в Штатах уж точно станет незабываемым!  - обрадовался Эван и горячо пожал Карлу руку:  - Спасибо! Спасибо тебе огромное!
        - Если ты ее когда-нибудь обидишь, я тебя убью,  - серьезно предупредил Карл и поспешно выбежал на сцену.

        Две первые наши песни приняты на ура. Публика уже вовсю завелась и встречает нас горячим бурным откликом. Я ношусь по сцене, доводя зрителей чуть не до помешательства. Вот уж никогда не подозревала, что способна так мощно влиять на толпу! Такого выброса адреналина у меня в жизни не было! Мне только страшно жаль, что нам осталась всего одна песня,  - я была бы счастлива выступать здесь хоть всю ночь! И если такой должна стать моя жизнь без Эвана Дейвида, то на самом деле все совсем не так уж и плохо.
        Я уже готовлюсь перейти к последней нашей композиции, когда вдруг замечаю Карла: он делает мне отчаянные знаки, веля замедлить темп,  - и я, понятно, начинаю паниковать, поскольку не представляю, что у него на уме, и не имею ни малейшего желания с треском провалиться перед столь огромным собранием в Стейплз-центре. Остальные наши ребята тоже перестают играть - и тут я уже вконец сбита с толку.
        Карл с акустической гитарой выходит на авансцену и присаживается на рампу. Я начинаю подозревать, не потерял ли он рассудок. Когда же он трогает струны, то сразу узнаю аккорды битловского Yesterday - той самой, что мы исполняли вместе с Эваном в тот роковой вечер в «Голове», прежде чем я узнала, что он обручен с Ланой Розиной. Что ж это затеял мой свихнувшийся приятель? Это же вконец разобьет мне сердце!
        Тут меня ослепляет подсветкой, и вдруг я вижу, как из-за кулис на сцену выходит сам Эван Дейвид. Публика его мгновенно узнает и впадает буквально в исступление - так что я чувствую себя точно на крохотном островке спокойствия посреди разбушевавшейся бури. Я же не в силах и шевельнуться, конечности словно онемели, и где-то глубоко в душе зреет чувство приятия. Эван по-прежнему в свадебном костюме, и я даже представить не могу, что ж такое могло стрястись после того, как мы с Карлом уехали с празднества. Но раз уж этому суждено было случиться и Эван примчался сюда, чтобы быть со мной, то разные подробности мы как-нибудь выясним потом.
        Взяв меня за руку, Эван проникновенно заглядывает в глаза.
        - Это была не моя свадьба,  - тихо произносит он.
        И не успеваю я потребовать дальнейших объяснений, как стадион затихает, и Эван начинает петь «Вчера» своим удивительным звучным голосом, от которого у меня бегут по спине мурашки. Это словно его мольба ко мне о прощении, и слова песни пронизывают меня до глубины души. Только что мне казалось, я смогу прожить без этого человека, теперь я знаю, что это невозможно.
        После первого куплета вступаю я, и мы как будто всецело растворяемся друг в друге и в прекрасной музыке. Когда мы заканчиваем, слезы безудержно текут по нашим лицам, и я вижу, что Карл тоже не в силах сдержать плач. Поднявшись от рампы, он идет к Шелли, которая тут же крепко обхватывает его руками. Каким-то непостижимым образом моему лучшему другу удалось сделать так, чтобы это случилось, и еще никогда в жизни я не любила его так сильно, как сейчас.
        Эван ведет меня на авансцену, подносит мою руку к губам и целует.
        - Я люблю тебя,  - говорит он в микрофон, и публика взрывается одобрительными воплями.
        Не размыкая рук, мы кланяемся, и рев собравшейся на стадионе толпы достигает апогея. Целый стадион поднимается на ноги, скандируя наши имена! В этот миг мне кажется, что предо мной как будто приоткрывается все мое будущее, в котором меня ждет еще очень много чудесного и удивительного. Я украдкой щипаю себя за руку, убеждаясь: это и вправду он - мой настоящий, самый что ни на есть реальный мир. И тогда я приникаю к Эвану, чувствуя силу его крепких объятий… и хочу, чтобы это мгновение никогда не кончалось.
        notes
        1
        Квиз (или квиз-найт, от англ. Quiz-night)  - букв. «вечер вопросов»  - интеллектуальная викторина, являющаяся весьма распространенным видом досуга в Европе (Здесь и далее примечания переводчика).
        2
        Компьютерная игра в жанре «шутер» во вселенной «Звездных войн».
        3
        With or Without You - первый сингл ирландской группы U2 из альбома The Joushua Tree (1987 г.).
        4
        Бхаджи - индийская закуска из жаренных во фритюре овощей.
        5
        Бейгл - булочка круглой формы с отверстием посередине из заварного теста, чаще всего с какой-либо начинкой.
        6
        Доклендс (Docklands)  - полуофициальное название района к востоку и юго-востоку от центра Лондона, протянувшегося по обоим берегам Темзы восточнее Тауэра.
        7
        «Сарказм - низшая форма остроумия, однако высшая форма ума» (Оскар Уайльд).
        8
        Бохо - смешение нескольких стилистических направлений в моде, таких как хиппи, фольклор, сафари, милитари, этнические мотивы и даже винтаж.
        9
        «Ричард и Джуди»  - телевизионный читательский клуб. Популярный британский телесериал, выходивший в жанре чат-шоу (2001 -2008).
        10
        Округленно 157,5 см и 183 см соответственно.
        11
        Сэр Боб Гелдоф (род. 1951)  - ирландский рок-музыкант, актер, общественный деятель. Исполнитель главной роли в фильме «Стена» группы Pink Floyd.
        12
        Помимо «классического» метрополитена, в Лондоне действует открытое в 1987 году автоматическое доклендское легкое метро, которое связывает лондонский Сити с расположенным в восточной части города районом доков.
        13
        Саймон Коуэлл - английский телеведущий, продюсер, участник модных экранных шоу, яркий деятель теле - и киноиндустрии.
        14
        Зиц-проба (от нем. Sitzprobe)  - так называемая «сидячая» репетиция, оркестровый прогон без костюмов и игры.
        15
        Боудикка (лат. Боадицеа, ум. 61 г.)  - бесстрашная, обладавшая чрезвычайно высоким ростом царица бриттского племени иценов, проживавшего в районе современного Норфолка на востоке Англии. Подняла восстание против римлян, разгромив несколько городов и уничтожив около 70 тыс. римских солдат. Потерпев в итоге поражение, приняла яд.
        16
        Имеются в виду страстные отношения Элизабет Тейлор и Ричарда Бертона.
        17
        Nessun Dorma - ария из оперы «Турандот» Дж. Пуччини, одна из самых известных арий тенорового репертуара. В переводе с итал. означает «Пусть никто не спит».
        18
        Синдром Туретта - расстройство центральной нервной системы, проявляющееся, в частности, внезапным и неудержимым агрессивным сквернословием.
        19
        Имеется в виду их композиция «Барселона», созданная как гимн к проводившимся в этом городе Олимпийским играм 1992 года.
        20
        Бочче (итал. Bochie - «шары»)  - древняя спортивная игра в шары на гладкой земляной площадке, напоминающая одновременно и боулинг, и гольф, и бильярд.
        21
        Флоренс Найтингель (1820 -1910)  - знаменитая сестра милосердия и общественный деятель Великобритании, основоположница сестринского дела.
        22
        Омар Шариф (1932 -2015)  - египетский актер, известный главным образом по работам в американском и европейском кино («Лоуренс Аравийский», «Золото Маккены», «Смешная девчонка», «13-й воин» и др.).
        23
        Абсолютная богиня (сцены) (итал.).
        24
        Имеется в виду знаменитая «третья страница» британского таблоида The Sun, где традиционно помещается фотография красивой девушки топлес.
        25
        Рифф - прием мелодической техники рока и джаза, циклически повторяющаяся ритмико-мелодическая фигура.
        26
        Здесь слегка перефразируется рефрен из одноименной песни популярнейшего американского исполнителя кантри 1980 -2000 гг. Джорджа Стрейта «Give it all we got tonight».
        27
        «Будь такой шанс» (Given the Chance)  - композиция группы The Kite String Tangle, работающей в жанре инди, альтернативного рока, электронной музыки.
        28
        На момент написания и публикации романа знаменитая британская флористка Джейн Пэкер была жива и полна новых дизайнерских замыслов (ум. в 2011 г.).
        29
        Грандиозный концерт Royal Variety Performance устраивается ежегодно в Великобритании с 1912 г. Члены королевской семьи традиционно принимают участие в его организации и являются главными зрителями шоу.
        30
        Здесь героиня почти цитирует первую строку композиции британской рок-группы Asking Alexandria «Even though I’m on my own».
        31
        Имеется в виду популярная в Британии закуска: рулетики из теста, чаще слоеного, с начинкой из колбасного фарша.
        32
        Лондонский «Колизей»  - самый большой театр в Лондоне, построен в 1904 г. Там впервые в Европе применили механизм вращения сцены, а также лифт.
        33
        Первоначально итал. I Tre Tenore - популярное название трио оперных теноров: испанских певцов Пласидо Доминго и Хосе Каррераса и итальянского певца Лучано Паваротти. Этот проект был призван популяризировать оперное искусство, донеся его до максимально широкой аудитории.
        34
        Таким образом, время действия романа - между 2004 г., когда Лучано Паваротти официально объявил, что покидает оперную сцену, и 2007 г., когда великий тенор ушел из жизни.
        35
        «Главное блюдо» (фр.).
        36
        Роберта Флэк (род. 1937 г.)  - американская соул-певица, автор и исполнитель утонченных джазовых баллад. Упомянутый хит - The First Time Ever I Saw Your Face - принес ей успех и известность в 1972 г.
        37
        Боро - административная единица Лондона районного уровня. Кенсингтон и Челси имеет статус королевского боро в память о том, что район Кенсингтон является личным королевским владением.
        38
        Имеется в виду уэльский Миллениум-центр, заложенный в 2002 г., первый этап открытия которого состоялся в ноябре 2004 г., а второй - уже в январе 2009 г.
        39
        Жук-броненосец.
        40
        Надпись над главным входом Миллениум-центра представляет собой две строчки из произведений валлийской поэтессы Гвинет Льюис. На валлийском значится: «Творите истину, как стекло из печи вдохновения».
        41
        Разговорное сокращение для Метрополитен-опера.
        42
        Центральная улица Лондона, соединяющая центр политической жизни Вестминстер и центр деловой активности Сити.
        43
        Здесь героиней немного перефразируется текст песни Ронни Милсапа, популярного (особенно в 70 —80-е гг.) американского кантри-исполнителя и композитора: «If stranger things can happen…»
        44
        Намек на Оззи Осборна, про которого ходит легенда, что на концерте в 1982 г. он, дабы подзадорить публику, откусил голову живой летучей мыши. Сам музыкант утверждал, что принял ее за резиновый муляж.
        45
        Ar ben Waun Tredegar (англ.: On Top of Tredegar Moor)  - валлийская народная песня.
        46
        A Ei Di’r Deryn Du? (англ.: Will You Go Blackbird?)  - валлийская народная песня.
        47
        Американская звукозаписывающая компания «Мотаун Рекордз» (созд. в 1959 г.), специализировавшаяся на продвижении чернокожих исполнителей, разработала в 60-е гг. особое, «мотауновское» направление ритм-н-блюза.
        48
        «Из свиного уха шелкового кошелька не сошьешь» (Дж. Свифт).
        49
        В лондонской подземке билеты проверяются как на входе, так и на выходе из метро.
        50
        Фигура ирландского фольклора, женщина, которая является возле дома обреченного на смерть человека и характерными стонами и рыданиями оповещает того о близкой кончине.
        51
        Героиня использует здесь весьма расхожую в англоязычной рок - и поп-музыке фразу: «Stay with me tonight» (Джеффри Осборн, Пэтти Райан, Крис Норман, The Quite Riot, The Human League и многие, многие, многие другие).
        52
        Барри Уайт (1944 -2003)  - американский певец в стиле соул и ритм-энд-блюз, пик популярности которого пришелся на 70-е гг., обладатель низкого баритона.
        53
        Сингл The Beatles 1964 года Can't Buy Me Love.
        54
        Тойа Уиллкокс (род. 1958)  - английская актриса и певица, начинавшая на панк-сцене и ставшая затем одной из самых ярких фигур британской «новой волны».
        55
        Гипотетическое лучевое оружие, способное поражать цель на расстоянии при помощи направленного излучения, идея создания которого была особенно популярна в начале XX века (Никола Тесла, Михаил Филиппов и др.). В фантастической литературе встречается в «Войне миров» Г. Уэллса, «Гиперболоиде инженера Гарина» А. Н. Толстого и пр.
        56
        Вероятно, намек на героя песни Фредди Меркьюри в исполнении английской рок-группы Queen: Good Old-Fashioned Lover Boy - «Славный старомодный влюбленный».
        57
        «О генерал, пусть Бог вас сохранит от ревности: она - Чудовище с зелеными глазами, / С насмешкой ядовитою над тем, / Что пищею ей служит / (У. Шекспир. Отелло. Пер. П. И. Вейнберга.)
        58
        Как известно, в Великобритании, а также в Австралии, знак мира (или «Виктория») и «посылающий куда подальше» жест различаются лишь поворотом ладони. Оскорбительное значение имеет разворот тыльной стороной кисти к собеседнику.
        59
        «В будущем каждый сможет стать всемирно известным на пятнадцать минут»,  - знаменитая фраза Энди Уорхола, американского художника, продюсера, дизайнера, писателя и культовой фигуры в истории поп-арта и современного искусства в целом.
        60
        Самый известный торговый центр в Лондоне, один из наиболее крупных и фешенебельных универмагов мира.
        61
        100 градусам по Фаренгейту соответствует около 38 градусов по Цельсию.
        62
        Специалист по подготовке и проведению свадебных мероприятий.
        63
        Имеется в виду американский мультсериал «Грэвити Фоллз».
        64
        Стиль одежды с элементами сильной заношенности, этакий «маргинальный шик».
        65
        От англ. nob - высокопоставленная особа, вельможа.
        66
        Пирс 39 - весьма популярный как у местных жителей, так и у туристов крупный торгово-развлекательный центр на Рыбацкой пристани.
        67
        «Flower Power»  - один из известнейших девизов хиппи 60-х гг. XX в. Хиппи дарили людям цветы и всячески украшали ими одежду, вставляли их в оружейные дула полицейских и солдат в знак неприменения насилия.
        68
        Grateful Dead («Благодарный мертвец»)  - американская рок-группа, образованная в Сан-Франциско в 1965 г., исполнявшая психоделический рок, блюз-рок, фолк - и кантри-рок. В начале карьеры была тесно связана с коммуной хиппи на Эшбери-стрит и являлась своего рода музыкальным авангардом этого социокультурного феномена.
        69
        Are You Having a Good Time - композиция калифорнийской группы альтернативного рока Lazlo Bane.
        70
        Знаменитая песня американского певца, поп - и фолк-исполнителя Скотта МакКензи «Сан-Франциско» (1967), ставшая гимном движения хиппи.
        71
        Моряк Попай - герой американских комиксов и мультфильмов, который в критической ситуации, столкнувшись с по-настоящему серьезной трудностью, съедает банку шпината и становится многократно сильнее.
        72
        «Молитва» (The Prayer) впервые прозвучала в 1998 г. в американском мультфильме «Волшебный меч: В поисках Камелота» в исполнении канадской певицы Селин Дион (английская версия) и итальянского тенора Андреа Бочелли (итальянская версия), позднее исполнявших ее дуэтом.
        73
        Live 8 (или «Лайв эйт»)  - серия благотворительных рок-концертов, прошедших 2 июля 2005 г. в странах Большой восьмерки и ЮАР. Это вторая подобная акция, первая состоялась в 1985 г. под названием Live aid («Лайв эйд»), организованная сэром Бобом Гелдофом как акция-призыв к лидерам Большой восьмерки навсегда покончить с нищетой.
        74
        Фразой «Break a leg!» (букв. «Сломай ногу!»), по смыслу равноценной «Ни пуха, ни пера!», театральные актеры в Англии и США желают друг другу удачной игры (в то время как пожелание удачи как раз считается плохой приметой).