Флирт на грани фола Сандра Мэй

        # Моника Слай больше всего на свете боится кому-нибудь помешать. Она робка и незаметна, она полезна - и невидима для окружающих. Ее самооценка стремится к Абсолютному Нулю. Она работает на главного плейбоя города уже три года, но он вряд ли узнает ее, встретив вне работы. Куда податься несчастной девушке? Разумеется, к психотерапевту…
        Сандра Мэй
        Флирт на грани фола


1
        - Ваше дыхание выравнивается. Вы абсолютно спокойны. Вы прекрасно выглядите. У вас нет никаких проблем. Вы спокойны. Спокойны. Спокойны…
        Ну вот, а теперь, когда все мы успокоились, давайте посмотрим на своего соседа и поздороваемся. Просто поздороваемся. ПРОСТО поздороваемся!
        Несколько глубоких вдохов. Помните, что вы абсолютно спокойны. Мир вертится вокруг вас, и вам нет до этого никакого дела.
        Вы задаете орбиты вращения и скорость движения, вы диктуете правила игры и условия сделок, вы доброжелательны и благосклонны - ибо сильный человек всегда благосклонен…
        Мистер Джеймс, не нужно плакать. Не нужно, мой дорогой, все ведь в порядке, не так ли? Дайте ему воды кто-нибудь…
        Так, прекрасненько. На чем мы остановились? Ах, да. Теперь давайте знакомиться поближе. Вот вы, мисс. Да, да, темные волосы, короткая стрижка. А что вы так удивляетесь? Разве здесь есть еще кто-нибудь с темными волосами?
        Миссис Лью, не надо нервничать. Блондинка - не приговор, я всегда это говорил. Среди светловолосых полно умных людей. Кроме того, мы с вами попробуем рыбную диету, специально для блондинок…
        - Но я не блондинка! Я - Весы! А в гороскопе написано…
        - А… Понимаю. Да. Конечно. Чуть позже. Итак, темненькая мисс…
        - Слай.
        - Сталлоне.
        - Что, простите?
        - Ох, ничего, это я так, вырвалось… Просто есть такая игра - в ассоциации.
        - Правда?
        - Ну… да. Ассоциативные пары, понимаете? Пирог - черника, армия - Спасения, Слай - Сталлоне…
        - Почему?
        - Э-э… ну… потому что Сталлоне зовут Сильвестр.
        - Ну и что?
        - Собственно, ничего, но… сокращенно - Слай.
        - Почему?
        - Мама так назвала. Возможно. Итак, вы - мисс Слай. А имя?
        - Я же сказала.
        - Нет, это фамилия. Как вас называют окружающие?
        - «Э-э, мисс!»
        - Что, простите?
        - Так меня называют окружающие.
        - Понятно. Но ведь имя у вас есть?
        - Да. Но меня им никто не называет.
        - Как это может быть! Вы же написали, что работаете в большом дружном коллективе! Вы на хорошем счету, босс привык полагаться на вас - кстати, как вас зовет ваш босс?
        - «Мой говорящий костыль».
        - Кхм!!! Оригинально. Он что, хромой?
        - Что вы! Он - полубог.
        - Это с боссами бывает. А зачем ему костыль?
        - Он… не очень хорошо умеет организовывать свой распорядок. Вечно забывает все. А я все знаю. Он без меня никуда.
        - Так. Спокойно. Еще разочек. Мисс Слай, в ваших водительских правах написано: Слай, потом имя…
        - У меня нет прав.
        - Как это?
        - У меня и машины нет.
        - Понятно. Проблемы со здоровьем?
        - Нет, что вы, все хорошо, спасибо.
        - Пожалуйста. Кстати! В страховке - страховка-то у вас есть? - написано ваше имя. Назовите его нам. И не надо нервничать!
        - Сюзи… ой, то есть… Моника!
        - Отлично! Давайте все дружно поаплодируем Монике Слай за ее храбрость. Перерыв десять минут. Увидимся в зимнем саду.

        Доктор Шеймас Пардью дождался, пока за последним из его пациентов закроется звуконепроницаемая дверь, и со стоном повалился на кушетку - непременный атрибут кабинета психотерапевта, каковым Шеймас Пардью и являлся.
        Положительно, этот кошмарный город делает из нормальных людей дураков, а из дураков - дебилов. Неизвестно, в чем тут дело, возможно, в атмосфере и глобальном потеплении, но каждая новая его группа хуже предыдущей. Хотя, казалось бы, куда уж…
        В прошлой группе была Камилла Шо. Она в каждом мужчине - от пятнадцати до девяноста пяти - видела потенциального насильника. Бурно обсуждавшийся в прессе законопроект о сексуальных домогательствах в общественных местах привел к тому, что Камилла вооружилась с головы до ног и даже во время сеансов сжимала в кулаке баллончик с газом. Вопрос о кушетке и индивидуальных занятиях доктор Пардью даже не поднимал.
        Мистер Вотчел был страшно озабочен проблемой собственного старения, которое начинается, как известно, с двенадцати лет. То есть, это мистеру Вотчелу стало известно, давно, еще во время учебы в колледже. Под влиянием этой неумолимой теории мистер Вотчел облысел в двадцать, потерял зубы в двадцать пять, а в двадцать семь стал полным импотентом. В день, когда ему исполнилось двадцать восемь, его, обливающегося слезами над собственным завещанием (шестым по счету), силой скрутили родственники и привезли к мистеру Пардью.
        Еще была миссис Хэндсмоуки, она в истерики не впадала, а планомерно готовилась к смене магнитных полюсов Земли. Однажды она включила радио - и услышала окончание фразы диктора: «…скоро произойдет полная смена полюсов и с небес попадают самолеты, а часы пойдут в другую сторону». Полгода миссис Хэндсмоуки потратила на рассылку писем в ведущие научные организации Штатов, требуя открыть общественности горькую правду, а потом обратилась к мистеру Пардью.
        Последний случай он, кстати, разрешил с блеском и оперативно. Просто предоставил пациентке полную запись программы, а в ней первую часть той фразы: «Только полные идиоты могут думать, что скоро произойдет полная смена полюсов и с небес попадают самолеты, а часы пойдут в другую сторону».
        Все это были, так сказать, выдающиеся случаи, жемчужины в рутине дней, но эта группа побила все рекорды. Ни одного официального идиота в ней нет, но все пятеро как на подбор. Мистер Джеймс рыдает, едва почувствует, что на него косо посмотрели, миссис Лью комплексует, ибо родилась натуральной блондинкой, мисс Бейли превратилась в алкоголичку, снедаемая страшным подозрением, что у нее плохо пахнет изо рта (для устранения симптомов сначала применялись обычные освежители и пасты, а потом в дело пошел одеколон для спортсменов с особо стойким запахом), мистер Симпсон боится гремлинов под кроватью, а эта темненькая… Господи, как же ее… Арни? Нет, не Шварценеггер, а кто-то еще… или все-таки Шварценеггер?
        Шеймас Пардью резко сел и потер переносицу в явной растерянности. Имя и фамилия серьезной темноволосой девицы в сером платье и теннисных туфлях вертелись на языке, но мозг их вспоминать отказывался. Как же ее звать… Сью! Сью, то есть Сьюзан! Сьюзан… пусть будет Шварц.
        Шеймас Пардью наклеил на лицо дежурную улыбку и твердой поступью вышел в зимний сад к своим пациентам. Делай, что должен, и будь, что будет. Пошел в психотерапевты - не жалуйся на количество психов, записывающихся к тебе на прием. От них в конечном итоге зависит толщина твоей чековой книжки…

        Моника Слай ехала домой на автобусе, привычно сгорбившись на самом последнем сиденье у окошка. Под ногами гремела пустая жестянка из-под пива, справа Монику намертво придавила необъятная толстуха в синтетическом пуловере алого цвета. Для середины июня несколько… чересчур, и потому толстуха обливалась потом, тяжко вздыхала и иногда тихонько икала, в результате Монику по очереди окатывали отвратительные волны запахов пота и чеснока, а также дешевых и сладких духов и слегка притомившейся в кошелке толстухи рыбы.
        Моника не жаловалась. Она вообще никогда не жаловалась. Ни на что. Ну… почти.

        Моника вспомнила психотерапевта и болезненно поморщилась. Как таких берут на работу? Психотерапевт должен быть чутким, все понимающим, тактичным - а доктор Пардью не в состоянии даже запомнить ее имя. И группа у него подобралась - испуганно косящий толстяк, плаксивая блондинка, неопрятная женщина, то и дело подозрительно долго копошащаяся в сумке и чем-то булькающая…
        Ладно, сама виновата. В двадцать пять лет пора бы перестать верить рекламным объявлениям. «Вернем уверенность в себе. Ваши проблемы - наше решение. Небольшие группы, умиротворяющая обстановка. Опытный врач…».
        И виной всему дурацкая сцена, о которой даже вспоминать стыдно. Ну подумаешь, очередная гламурная дамочка в очередной раз посмотрела на Монику Слай, как на насекомое. И то, что при этом дамочка обнималась с ее боссом Хьюго Бэгшо, здесь совершенно ни при чем! Уж к чему к чему, а к тому, что никто не воспринимает ее как женщину, Моника привыкла. Практически, она с этим убеждением выросла.
        Моника Слай родилась в самой обычной, самой среднестатистической американской семье, состоявшей из отца-преподавателя, матери-домохозяйки и троих, включая ее саму, детей. Моника была самой старшей, потом следовал братец Энди, а за ним - Дрю, в данный момент превратившаяся в ослепительную красавицу с длинными ногами, роскошными формами и нулевым коэффициентом интеллекта. Впрочем, двадцатилетней Дрю последнее вовсе не мешало, даже наоборот. Дрю и Энди работали на телевидении, где сестра каждый вечер сообщала о природных катаклизмах и прогнозе на завтра, а брат любовно направлял на нее осветительные софиты. Жили они давным-давно отдельно, а Моника… Моника жила с мамой.
        Единственное, что в их семье произошло несколько нетипично - это уход отца. Всеми уважаемый преподаватель информатики престижного колледжа, сорокапятилетний отец семейства Маркус Слай в один прекрасный день воспылал преступной страстью к собственной аспирантке, а та неожиданно ответила ему вполне искренней взаимностью. Будучи человеком порядочным, жене мистер Слай не изменил, просто дождался, когда возлюбленная получит степень бакалавра, после чего подал на развод, благородно оставил все нажитое бывшей теперь уже супруге и детям, наскоро расписался в мэрии и укатил на другой край страны, в Лос-Анджелес.
        Случилось это пять лет назад, и Моника с тех пор ни разу с отцом не разговаривала. Не потому, что не хотела, а чтобы не расстраивать маму. Хотя… учитывая характер и темперамент миссис Слай… расстроить, скорее, могла она. Кого угодно.
        Юлалия Слай принадлежала к тому типу энергичных американок средних лет, которые с одинаковым успехом становятся и домохозяйками, и госсекретарями. Если такие женщины богаты, вокруг них буквально расцветают сады из благотворительных обществ и фондов в поддержку самых разных людей и явлений действительности. Если же такие женщины принадлежат к среднему классу… тогда они всецело отдаются общественной работе в тех самых фондах.
        Мама возглавляла общественный совет Фонда помощи зоопаркам Австралии, и Моника про себя полагала, что уж теперь несчастным коала, кенгуру и динго ничего не грозит, это точно. Во всяком случае, ничего страшнее самой миссис Слай. По сравнению с ней, браконьеры - просто кучка непутевых скаутов с рогатками.
        Ухода мужа миссис Слай попросту не заметила, а узнала обо всем только из письма собственных детей, отчаявшихся донести эту важную информацию устным способом. Единственной ее реакцией было гневное фырканье и громогласная эпитафия экс-супругу: «Ежели пожилому человеку охота выставляться дураком, тут уж ничего не поделаешь!».
        С тех пор имя Маркуса Слая в семье не упоминалось, а Юлалия с некоторым даже облегчением окунулась в работу. Теперь ей уж точно никто не мешал. Таким образом, когда Дрю и Энди выпорхнули из родительского гнезда, Моника оказалась предоставлена самой себе, потому что маму, с позволения сказать, так и носило по всему миру - по заседаниям, форумам, конференциям и ассамблеям.
        Тихая Моника была единственной из детей Маркуса Слая, перенявшей от него и спокойную миловидность, и мягкий характер. Младшенькие удались в маму, и Моника с шести лет усвоила намертво: не хочешь каждый день наблюдать гибель Помпеи - научись уступать. Она и научилась, благо, что характер к этому только располагал.
        Дрю мечтала о карьере звезды, Энди грезил о лимузинах и открытом счете в
«Хилтоне», а Моника тихонечко окончила школу, аккуратненько поступила на курсы стенографии и машинописи, после чего прилежно обивала пороги агентств по трудоустройству в течение полугода. Итогом этого смиренного трудового подвига стало совершенно неожиданное и ошеломляющее предложение от корпорации «Бэгшо Индепендент». Моника, разумеется, его приняла.



«Бэгшо Индепендент» была корпорацией не то чтобы супермощной, но, в некотором роде, легендарной. Основателем и бессменным ее главой в течение многих лет был Старый Змей Бэгшо - эксцентричный миллионер-хулиган, покинувший земную юдоль около четырех лет назад в возрасте девяноста трех лет. Что характерно, за гробом шла, обливаясь слезами, молодая вдова модельной внешности, и всему Чикаго было известно, что это отнюдь не крокодиловы слезы. Старый Бэгшо принадлежал к тому типу мужчин, который в наши дни вполне можно считать вымирающим - таких любят всегда и до самого конца их дней. До одури, до потери рассудка, без оглядки и совершенно искренне.
        Потом - ОЧЕНЬ ненадолго - главой «Бэгшо Индепендент» стал правнук старого Бэгшо, Хьюго, однако он продержался на своем посту лишь до оглашения завещания. После оглашения он переместился в отдел по связям с общественностью, а «Бэгшо Индепендент» перешла в руки некоего Мэтьюса Карлайла. Не прошло и года, как мистер Карлайл, по всей видимости, еще более эксцентричный человек, нежели старый Бэгшо, сложил с себя все полномочия, продал Хьюго свой пакет акций и отбыл в леса Монтаны, сжимая в объятиях молодую жену Белинду. Молодая была не очень молода, но отзывались о ней все хорошо, Карлайлу она уже родила двоих детей, и, судя по всему, возвращаться они не собирались.
        Таким образом, три с небольшим года назад Хьюго Бэгшо вновь занял место Большого Босса, а еще через пару месяцев Моника Слай стала его личным секретарем, на тот момент временным, так как предыдущая секретарша, Холли Уиллис, отправилась в декретный отпуск.
        Через полгода Хьюго Бэгшо осознал две важные вещи: на всем белом свете только Моника Слай способна разобраться в бардаке на его рабочем столе, а Холли Уиллис слишком много знает о некоторых… хм… не вполне украшающих его биографию фактах. К тому же и сама Холли, родив близнецов, вовсе не горела желанием возвращаться на рабочее место, так что Хью перевел Монику в основной штат, удвоил ей оклад - и зажил припеваючи.
        Моника обладала незаменимым и неоценимым для личного секретаря даром: она помнила все, про все и про всех. Хью очень быстро выбросил свой ежедневник и перестал делать вид, что сам планирует свой рабочий день. Какой смысл, если Моника все равно все переделает, причем гораздо лучше?
        Постепенно она стала для Хьюго Бэгшо незаменимой… вещью. Он понятия не имел, где она живет и когда у нее день рождения, его это и не интересовало. Моника Слай должна была всегда быть рядом. Хью прозвал ее «Мой говорящий костыль» и страшно гордился своим остроумием…

        Автобус уже подъезжал к дому Моники, вернее, к той улице, в конце которой этот дом стоял, но толстуху рядом сморил сон, и Моника оказалась замурованной намертво. О том, чтобы будить незнакомого человека, пугать его спросонья, отчаянно при этом смущаясь и краснея, не могло быть и речи. Моника высунула от усердия кончик языка и принялась совершать сложный обходной маневр, заключающийся в как можно более элегантном перелезании через спинку кресла с последующим протискиванием на свободу… Увы! На светофоре автобус дернуло, и Моника Слай самым позорным образом свалилась на толстуху, а та, как и положено, спросонья заорала на весь автобус и уронила сумку.
        Из сумки с тяжелым шлепком вывалился воняющий рыбой сверток и поскакал по проходу автобуса, довольно бодро шлепая рыбьим же хвостом, прорвавшим мокрую бумагу. Подростки, сидевшие впереди, разразились радостными воплями и сочувственными замечаниями, типа: «Тетенька, у вас запчасть отвалилась!» Тетка перестала орать, зато в цветовом отношении полностью слилась со своим пуловером, Моника барахталась у нее на коленях, умирая от стыда и ужаса. Наконец кошмар закончился, автобус лихо затормозил, и несчастный «говорящий костыль» Хьюго Бэгшо благополучно свалился с несчастной тетки.
        Только на остановке, глядя вслед автобусу, увозящему беззвучно вопящую тетку в алом, Моника осознала, что несчастную рыбу она чисто машинально прихватила с собой и теперь прижимает бьющийся сверток, остро пахнущий болотом, к своей чахлой груди, целомудренно обтянутой серым платьем. Размеры катастрофы еще только предстояло осознать, пока же Моника устало побрела по аккуратной дорожке к аккуратному крыльцу аккуратного домика, в котором последние двадцать пять лет прожила семья Слаев.

2
        Первым делом следовало позаботиться об украденном - это вам каждый гангстер скажет. Моника на ходу стряхнула теннисные туфли, прошла в ванную и включила холодную воду. Не дожидаясь, пока вода поднимется достаточно высоко, поспешно освободила свою невольную добычу и осторожно опустила ее в воду.
        Добыча оказалась громадным и на вид немного сердитым карпом необыкновенной красоты. Серебряные чешуйки, правда, понесли значительный урон, но в целом на дохлую и даже на снулую рыбу карп никак не походил. Такое ощущение, что он косился на Монику с глубоким неодобрением, хотя на самом деле в ванне просто было еще не очень много воды. Когда же ее набралось достаточно, чтобы карп смог плавать, он немедленно и резко вильнул всем телом и пошел наворачивать круги. Определенно, он чувствовал себя лучше. Моника решила дать ему передохнуть и вышла из ванной, погасив за собой свет.
        В измученной недавними событиями голове испуганными рыбками плавали разрозненные мысли. Не карпы, конечно, так, шпроты…
        Вероятно, сдохнет. Наверняка - в автобусе не менее получаса, да еще неизвестно, когда тетка его купила, не на остановке же? Столько времени без воды…
        Есть его невозможно, прежде всего потому, что чистить… ой, господи, да даже думать она об этом не может!
        Остается ждать, когда он сам… Зачем люди покупают живую рыбу? Да, конечно, это мелко и непорядочно - рыбные стейки в кляре ты любишь, а как живую рыбу покупать, так сразу вспоминаешь о том, что она живая, бедненькая! Помнится, какой-то русский писатель, из великих, хотя у русских все, кажется, великие, развлекался следующим образом: сам будучи вегетарианцем, брал живую курицу, привязывал к стулу, клал рядом здоровенный тесак, и когда пришедшие гости изъявляли желание съесть еще что-нибудь, кроме пареной репы и вареного горошка, предлагал им самим заняться приготовлением куриного бульончика, так сказать, с самого начала.
        Чем кормят карпов? Червяков надо накопать в саду. И купить книгу по рыбоводству… то есть об аквариумах. В аквариумах рыбки мелкие, правда, но ведь принцип должен быть один?
        У Хьюго в кабинете стоит здоровенный аквариум. Надо влезть туда перед работой и посмотреть, как устроены эти штучки, из которых идет воздух…
        Хьюго сегодня ей подмигнул. Два раза. Первый раз на совещании, когда говорил мистер Донован, бухгалтер. Говорил он долго и нудно, Моника не выдержала и зевнула, а босс заметил. А она заметила, что он заметил. И смутилась, как всегда. До оцепенения, до ступора, до холодного пота. И тогда Хьюго подмигнул ей. И от этого стало легче. Подмигивание - гениальный мимический прием.
        А вот второй раз - о нем лучше и не вспоминать. Именно после него Моника ощутила настоятельную потребность пойти к этому проклятому психоаналитику.
        Она с отвращением стянула через голову трикотажное платье, пропахшее рыбой, пылью и бензином. Пугливо оглянулась на окно, но оно было надежно закрыто плотным тюлем. Подошла к зеркалу - о нет, вовсе не для того, чтобы полюбоваться собой, этого она сроду не делала. Просто зеркало висело на дверце платяного шкафа, а Монике требовалось достать домашнюю одежду. Однако полностью проигнорировать собственное отражение она не могла и потому окинула его быстрым взглядом.
        Не высокая и не низкая, не худая и не толстая, не красавица и не урод. Волосы темные, коротко стриженые. Ненавистный с детства «сессон»: «Как будем стричь старшую девочку? - О, здесь все просто, полагаю, добрый старый сессончик». Мама всегда точно знала, что и кому из ее детей нужно в данный период жизни…
        Хорошо бы, у Моники были вьющиеся буйные локоны. И она носила бы их на работе сколотыми в тугой пучок, аккуратный и гладкий, а однажды Хьюго уронил бы бумаги, и она полезла бы под стол собирать их, а пучок развалился бы, и темная волна локонов разметалась бы по плечам, и Хьюго увидел бы, какая она красавица…
        Обалдеть прямо, какая красавица, встрял Внутренний Голос, как две капли воды похожий на голос мамы Юлалии. Лохматая, неловкая корова. Зная тебя, Моника Слай, нетрудно предположить, что и волна локонов выйдет несколько… жидковатой, и под столом ты в лучшем случае застрянешь, а в худшем - порвешь юбку, да и Хьюго никаких бумаг рассыпать не будет, потому что никаких бумаг и не читает, для этого как раз ты у него и работаешь, чтобы бумажки разные читать. И хватит дурака валять, иди, прими душ, от тебя несет, как от рыбной лавки.
        Моника смущенно и торопливо выхватила из шкафа застиранную футболку, старые драные джинсы и чистые трусики. Хорошо, что мама в данный момент борется за жизнь кенгуру в австралийском буше. При маме носить джинсы Моника не решалась. Юлалия весьма критически оценивала внешние данные старшей дочки. «С такой задницей нужно ограничиться черным и продольными полосками! В джинсах ты похожа на вышедшую в тираж стриптизершу». Вот так.
        Неужели стриптизерши ТАК выглядят? Пусть даже тираж их состоялся очень давно?..
        Она неожиданно закусила губу и расстроилась по-настоящему. В двадцать пять лет она чувствует себя старушкой, стесняется даже собственного отражения в зеркале, носит джинсы тайком от матери и до сих пор стрижется по ее же указке. А жить когда? Жить так, как живут нормальные девушки двадцати пяти лет…
        Моника вошла в душевую кабинку и только здесь сняла маечку и трусики. Это, конечно, был уже полный позор, но дело в том, что…
        Она немного стеснялась карпа в ванне…

        Оказалось, не зря стеснялась. Когда после душа Моника выскользнула из кабинки и потянулась за полотенцем, то поймала на себе пристальный взгляд серебристой рыбины. Карп уже успокоился и теперь лениво пошевеливал плавниками в углу ванны. Смотрел он при этом на Монику, и она могла бы поклясться, что во взгляде круглых темных глаз явно читается насмешливый и слегка надменный интерес. Ну и что ты за рыба, Моника Слай? И где твоя чешуя?
        Моника взяла себя в руки. Сняла с вешалки банный халат, завернулась в него и присела на край ванны. Карп не пошевелился, только слегка развернулся, чтобы смотреть прямо на Монику. Девушка кашлянула и неестественно громким и насквозь фальшивым голосом поинтересовалась:
        - Ну и что же мне с тобой делать, рыбка?
        Сама ты рыбка, спокойно ответили глаза карпа. Моника еле удержалась, чтобы не отвести взгляд.
        - Полагаю, ты должна… должен что-то есть. Червяков у меня нет, так что начнем с хлеба. Я сейчас принесу.
        Она попросту сбежала из ванной, провожаемая насмешливым взглядом темно-золотых глаз. Уже на кухне, кроша корку французского багета, Моника подумала, что карп, несомненно, мальчик. Вернувшись, она вновь присела на край ванны, начала крошить хлеб в воду… Карп наконец оторвался от созерцания своей спасительницы поневоле и поплыл вперед. Ехидно сложенные губы раскрылись в молниеносном движении - карп начал есть. Моника успокоилась и потому произнесла совсем уж расслабленно:
        - Пока мы вместе, надо тебя как-то называть. Ничего не имеешь против Джозефа? Обещаю воздерживаться от пошлых сокращений вроде Джози и Зефа. А я - Моника. Моника Слай.

        Уже лежа в постели, Моника мрачно констатировала: окончательное и бесповоротное помутнение рассудка. С птичками, рыбками и кошками, конечно, разговаривают, но никто в здравом уме не будет представляться им по имени, тем более - всерьез. А она поступила именно так.
        И уж совсем последней мыслью было: теперь по вечерам меня кто-то будет ждать…

        Работа начиналась в десять, так что Моника решила забежать в зоомагазин. На прощание заглянула в ванную - карп Джозеф мирно шевелил плавниками на дне у стенки. Дно ванны уже покрылось естественными отходами и размокшим хлебом, так что Моника решила не добавлять хлеба, а то у нее получится настоящее болото, и неизвестно, понравится ли это Джозефу.
        В зоомагазине было волшебно. Моника на некоторое время даже позабыла о цели своего визита и ходила между стеклянными и проволочными вольерами, зачарованно рассматривая их обитателей. Кого тут только не было!
        Серо-зеленые вараны изображали из себя неподвижные бревна. Котята самозабвенно терзали пушистые мячики. Щенки самых разных пород смотрели на мир шоколадными глазами, исполненными доброжелательного ужаса и надежды, что теперь-то уж пришли именно за ними. Надменные разноцветные попугаи ара удивительно человеческими движениями мощных лап чистили алые, изумрудные и аквамариновые перья, косясь сердитыми серыми глазами на оробевшую и восхищенную девушку.
        А потом она попала в отдел аквариумных рыб - и забыла про все на свете.
        Чикаго с его машинами, смогом и небоскребами растворился, как и не было. Искусственные Коралловые рифы раскинули свои ветви, между которыми шныряли разноцветные рыбешки. Взволнованно развевались водоросли, и то, что Моника поначалу приняла за плоский черный булыжник, оказалось малосимпатичной рыбиной, стремительно метнувшейся прочь, когда девушка подошла слишком близко.
        В прозрачной воде танцевали морские коньки, видимые только благодаря искусному освещению. Потешные мордашки улыбались, причудливо изогнутые хвостики подергивались. По дну бодро скакала полосатая креветка размером с блюдце. Извиваясь, проплыл от стенки к стенке черный изящный угорь. Маленький скат взмахнул крыльями-плавниками ничуть не менее величаво, чем его более крупные сородичи. И брызнули ослепительным бирюзовым фейерверком бесчисленные неоны…
        Моника склонилась к стеклу последнего в ряду аквариума, казавшегося пустым. Ее интересовал источник пузырьков воздуха, серебристым дымом вырывавшихся из развалин крошечного средневекового замка и наполовину зарывшегося в белый песок испанского галеона с малюсеньким скелетом у штурвала на корме.
        Неслышно подошедшая со спины маленькая девушка в зеленом фирменном комбинезончике тронула Монику за плечо, и та с наслаждением заорала в голос от неожиданности. Девушка сильно вздрогнула, но фирменная улыбка так и не покинула ее лица.
        - Простите, что напугала, мисс. Чем могу помочь? Интересуетесь аксессуарами?
        - Я… э… вообще-то… я не знаю…
        - У вас аквариум?
        - Нет. Да! Не у меня. На работе. Понимаете, мне надо за ним следить и вообще, а я…
        - Я понимаю. У нас есть прекрасный специалист. Одну минутку, придется покричать… Александер!!!
        Несмотря на то, что она была предупреждена, Моника все равно вздрогнула. У небесного создания в зеленом комбинезончике оказался на удивление зычный голос.
        Через пару мгновений стенка с аквариумами бесшумно отъехала в сторону, и перед Моникой предстал удивительный персонаж.
        Это был мужчина лет сорока с обветренным худощавым лицом. Мужественности этому лицу придавал кривой шрам над верхней губой, однако еще выше, над массивным крючковатым носом сияли абсолютно детские голубые глаза, исполненные в данный момент глубокой печали. Роста мужчина был не просто высокого, а очень высокого, из коротких рукавов клетчатой рубахи трогательно торчали изящные запястья пианиста, а пальцы были белыми и очень ЧИСТЫМИ на вид. Так бывает, когда человек много времени проводит, держа руки в воде.
        Голубые глаза с кротким возмущением уставились на девушку в зеленом, а потом - с усталым и терпеливым отвращением - на Монику. Голос же оказался приятным, певучим, и в нем явственно слышались особые журчащие нотки, свойственные лишь одному народу на земле - ирландцам. К тому же мужчина не выговаривал букву «р».
        - Что такое, Пъисцилла? Неужели так тъюдно запомнить, что меня нельзя отвлекать во въемя нееста?
        Ангел в зеленом немедленно превратился в ехидного бесенка.
        - О, прости, прости, Ал, но - мне страшно неудобно отвлекать тебя такими мелочами! - у нас, видишь ли, посетительница. И она вполне может стать покупательницей - если ты соблаговолишь на пару минут оторваться от своих…
        - Ни слова! Я знаю, что ты их тейпеть не можешь. Я вас слушаю, только быстъее.
        Моника окончательно оробела и затосковала. Когда ей предлагали говорить побыстрее, все слова начисто вылетали у нее из головы. Это при условии, что до этого она вообще знала, что сказать, а сейчас был явно не тот случай.
        - Я, понимаете, подумала, что надо обратиться к специалисту… ну то есть, если хочешь, чтобы все получилось… у меня никогда не было опыта общения с таким большим… то есть, и с маленькими-то не часто, а уж с этой громадиной… наверное, тут есть своя специфика… возможно, приспособления…
        Александер загрустил, и взгляд его исполнился истинно кельтской меланхолии.
        - Мисс, а вы увеены, что вам нужно сюда, а не в секс-шоп?
        Моника вспыхнула - и разозлилась.
        - Ценю ваш юмор, но дело в следующем. У меня дома рыба. Большая. Карп. Я держу его в ванне, но не думаю, что это для него лучшее место. Чем его кормят? Какая вода ему подходит лучше? Не тесно ли ему будет в аквариуме? Впрочем, если у вас здесь в основном декоративные рыбешки, вы, наверное…
        В голубых очах зажегся непонятный огонек, и дылда Александер вдруг молча отступил на шаг, пропуская Монику в потайную дверь. Девушка в зеленом тихонько фыркнула и удалилась восвояси. Моника с некоторой опаской прошла в служебное помещение… и замерла от восхищения.
        Здесь сразу стало понятно, что магазинные аквариумы - лишь витрина. Настоящие сокровища таились здесь, и царем над ними был долговязый Александер.
        Все четыре стены представляли собой громадные аквариумы. Здесь не было никаких пошлых замков и галеонов - только природные материалы. Розовые, алые и белые кораллы, пушистые актинии, тысячи водорослей разного вида - от широколистных до похожих на зеленоватые русалочьи волосы. Песок золотистый, песок белый, песок алый, как кровь, песок голубоватый; крупная галька, мельчайшие раковинки, ковром покрывающие дно, валуны, обросшие мягким зеленым пухом.
        Обломок античной амфоры. Утопленная в песок колонна древнего храма. Истлевшая доска с еле различимой вытравленной надписью «Santa Espera…» И как-то сразу было понятно, что это не пластик, не подделка, все настоящее и, скорее всего, самим же Александером и привезенное из дальних путешествий…
        И рыбки здесь были совсем другие. Яркие тропические цветы с плавниками - так вернее. Моника не узнала ни одной разновидности, да это было и не нужно. Обязательно ли знать, какого сорта были яблоки на Древе Добра и Зла в Эдеме?
        Над ее плечом раздался журчащий голос, и в нем явственно звучали нотки раскаяния.
        - Я пъинял вас за обычную идиотку из тех, кто содейжит гуппи и неонов в одном акваиуме, а вершиной оигинальности считает язведение декоятивных стейлядей. Как он к вам попал?
        - Кто? Ах, Джозеф… То есть карп… В общем-то, случайно. Его уронили на пол в автобусе, а я машинально подобрала.
        - Вот сволочи!
        - Вот именно! Только я не знаю, что с ним делать теперь.
        - Пъежде всего скажите, он сильно постъядал?
        - На вид - не очень. У него ободрана чешуя на боку.
        - Плохо! Нельзя выпускать. Без нее он все явно, что голый человек посъеди Чикаго. Нужно ждать, когда отъястет. Ёбъя щупали?
        - Что, простите… Ах, ребра! Н-нет, я решила побыстрее выпустить его в воду.
        - Отстаивали?
        - Кого?
        - Воду!
        - Ох, нет… Все так быстро случилось. Нужно отстаивать?
        - Лучше бы, но яз он в ванне… В пъинципе, они неплохо живут и в водопъяводной воде, только нужно фильтъёвать. Купите… сейчас я вам напишу. И компъессой.
        - Понятно. А что это?
        - Качает воздух.
        - А! Ясно. Скажите, а что они едят?
        - Чейвяков. Личинки. Вообще-то они хищники, можно и мелкую ебешку, типа плотвы.
        - А чейвя… червяки у вас продаются?
        - Мотыля купите у нас, а побалуете его настоящими, земляными. Накопаете в пайке… или где вы живете?
        - В пригороде. У меня есть садик.
        - Отлично! Думаю, он попъявится чеез паю недель. Тогда можно будет выпускать, язумеется, подальше от гояда. Тепей пъястите - меня ждут молодые матеи. И отцы. Да, и еще яз - извините. Я едко общаюсь с людьми.
        - Да уж…
        - То есть чаще я нахожусь в ИХ обществе.
        И Александер благоговейно повел рукой вокруг себя, а Моника подумала, что очень хорошо его понимает. Посреди этой безмолвной красоты даже она чувствовала себя спокойной и умиротворенной.
        Через пятнадцать минут она покинула волшебный магазин, прижимая к груди пакеты с фильтром, мотылем, лекарствами для поврежденной чешуи, витаминами и блестящими мормышками - «чтобы Джозефу было не скучно, пока вы на яботе!» В голове у нее немножко гудело, и только на пороге родного офиса она вспомнила, что так и не узнала толком про компрессор. Придется все же залезть в аквариум Хьюго. Благо, раньше одиннадцати он на работе не появится…

3
        Виной всему был старик Макинтайр. Хьюго терпеть его не мог, если честно. Прежде всего потому, что Макинтайр был ровесником и старым другом покойного прадеда. Как говорится, скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, куда от него лучше спрятаться.
        Макинтайр помнил не только юношеские прыщи Хьюго, но даже и совсем уж унизительные подробности его взросления, типа езды по коридору особняка Бэгшо на горшке и дальнейшего падения с оного. Наконец, Макинтайр в свои девяносто шесть обладал живостью ума шестнадцатилетнего, и потому никаких иллюзий относительно способностей Хьюго не питал. Любил по-отечески - это да, это пожалуй, но иллюзии - пфэ!!!
        А ведь Хьюго старался изо всех сил. Прямо скажем, если три года назад он стоял на краю пропасти, то потом сделал большой шаг вперед…

        Если совсем серьезно, то та история с завещанием прадеда сильно его задела - и многому научила. После смерти старого Бэгшо «Бэгшо Индепендент» (по велению Старого Змея) отошла под начало некоего Мэтьюса Кармайкла, сухаря и зануды, впоследствии, правда, оказавшимся вполне ничего себе, но суть не в этом. Когда после свадьбы Кармайкла и Белинды Карр Хьюго все-таки стал главой корпорации, он из кожи вон лез, чтобы окружающие перестали воспринимать его как легкомысленного
«золотого мальчика», плейбоя и лентяя.
        Учиться пришлось, по большому счету, только одному: работать. То есть, другими словами: вставать рано, ложиться поздно, планировать свой день, бесконечно разговаривать по телефону и встречаться с партнерами, быть в курсе всего происходящего и хотя бы поверхностно разбираться абсолютно во всех направлениях деятельности корпорации, в свободное (ха-ха!) время вести себя достойно, не носиться по трассе с полной машиной слегка одетых девчонок, не устраивать скандалов в ресторанах, не поливать шампанским коридорных в отелях, не, не, не…
        В первые полгода он отощал, потерял сон и аппетит, забросил свои любимые антикварные машины, так как не имел ни секунды свободного времени, расстался со всеми тремя тогдашними своими подружками, и даже его святыня - коллекция маленьких автомобильчиков - сиротливо пылилась в шкафу в его кабинете.
        Потом, в один прекрасный день, благополучно провалив выгоднейшую сделку (проспал, не пришел на переговоры, забыл о них начисто), Хью Бэгшо посмотрел на свой рабочий стол, полностью скрывшийся под грудами бумаг, и понял, что в ближайшее время умрет от нервного и физического истощения.
        И в этот момент Небеса сжалились над ним, послав Ангела.
        Разумеется, Небеса не обманешь, небеса отлично знали, с кем имеют дело, и потому Ангел не явился в блеске и сиянии золотых кудрей, голубых очей и серебряных крыльев, не пропел нежным голосом о спасении и прощении недостойного раба Хьюго и не превратил пустыню выжженную в пастбища тучные и обильные.
        Нет! Ангел явился в принципиально ином облике. В виде невысокой темноволосой девицы в несуразном, но вполне приемлемом деловом костюмчике, который, правда, шел девице, как корове седло. Начала она с того, что запнулась о порог и едва не влетела прямо в объятия миссис Призл, старшего менеджера по персоналу, которая с недавних пор занималась поисками личного секретаря для Хьюго. Прежняя секретарша, Холли, уже физически не могла работать, так как живот налезал ей на нос и мешал дотянуться до клавиатуры компьютера, не говоря уж о походах по всем этажам и ношении большого количества макулатуры в папках.
        Миссис Призл впоследствии признавалась в кулуарах, что новая секретарша и понятия не имеет, как помогло ей ее неловкое появление. Только тот факт, что в результате девица подвернула ногу и миссис Призл была вынуждена предложить ей присесть, дал возможность девице - мисс Слай - представить свое резюме, а миссис Призл - все же переговорить с несуразной соискательницей. Как ни странно, мисс Слай старой грым… миссис Призл понравилась, надо думать, тоже не без участия высших сил.
        А потом наступил рай. Хьюго, правда, по старой памяти, немного порасстраивался, что новенькая такая страшная - эстет всегда остается эстетом, - однако уже через неделю и думать об этом забыл. А через месяц не мыслил себе жизни без Моники Слай.
        Она волшебным образом навела порядок на его столе, все бумажки перевела в электронные аналоги, в считанные дни создала персональную компьютерную базу босса, распланировала все его встречи и звонки на три месяца вперед, договорилась с авиакомпанией о предоставлении мистеру Бэгшо постоянного билета с открытой датой, вызвала сервис-службу для починки кофеварки в приемной, на первую зарплату приобрела новенький кофейный сервиз, заказала десяток чайных кружек с логотипом компании - одним словом, бурное море успокоилось, и глазам Хьюго открылась цветущая равнина, где он мог резвиться без помех, всячески реабилитируясь в глазах бизнес-сообщества. И надо сказать, за три года преуспел в этом. Корпорация «Бэгшо Индепендент» преодолела кризис, а молодого Бэгшо стали воспринимать всерьез.

        Все, кроме старика Макинтайра! Этот успокоиться не мог, все подозревал Хьюго в запудривании мозгов общественности, и потому - а также из чистой вредности - назначил сегодняшний совместный деловой завтрак на несуразное время, в восемь утра в отеле «Карлтон».
        Отель располагался ровно напротив офиса «Бэгшо Индепендент», завтракал старикан исключительно зеленым чаем и сухариками, так что в девять утра Хьюго Бэгшо, сонный и сердитый, оказался на своем рабочем месте практически в полном одиночестве.
        Нет, разумеется, в здании было полно народу. Все отделы уже приступили к работе, сотрудники чинно сидели по своим местам, но Хьюго заняться было решительно нечем. Моника должна была появиться только в десять.
        Он полюбовался на свои автомобильчики, подразнил тупорылых зверюг, плавающих в шикарном аквариуме - полгода назад бразильский партнер во время прощального ужина преподнес ему этот двусмысленный подарочек, даже не похвастаешься никому, полный аквариум пираний, а их, между прочим, нельзя держать в общественных местах! - потом немного потренировался в забрасывании бумажных шариков в напольную вазу (сидя за столом, сидя на столе, стоя у окна) и к половине десятого окончательно заскучал. Подошел к зеркалу, высунул язык - нет, никаких симптомов тяжелой болезни! Чем же заняться?
        Хьюго Бэгшо недавно исполнилось тридцать лет. Был он невысок, зато прекрасно сложен, изящен, элегантен, носил отличные костюмы, а его симпатичное лицо всегда сохраняло доброжелательное выражение. Темно-серые глаза никогда не приобретали того стального блеска, который обычно выдает жесткость характера, и не зря: Хью Бэгшо не был жестким.
        Шалопаем - да, плейбоем - до недавнего времени, балагуром и бабником - сколько угодно, но никто и никогда не назвал бы Хью злым или жестким. Хью привык любить этот мир и не обижался даже тогда, когда мир отказывался платить взаимностью.
        Воспитанный матерью, тетками, бабушками и многочисленными старшими сестрами, он с детства научился любить и уважать женщин, понимал их лучше подавляющего большинства мужчин, а кроме того очень ценил женскую красоту во всех ее проявлениях. Именно поэтому Хью Бэгшо всегда окружали красотки. Одно время - это еще при Карлайле - Хью набрал себе целый отдел таких цыпочек, что ах…
        С тех пор многое изменилось, большинство девиц вынуждены были уволиться со слезами на глазах в связи с профнепригодностью, да и Хью с годами стал ценить в женщине не только высокую грудь и тугую попку, но тяга к прекрасному нет-нет, да и прорывалась наружу. Во всяком случае, в отдел по связям с общественностью (тот самый, который он когда-то возглавлял) по сей день набирали красавиц. Правда, теперь учитывался еще и интеллект, но от этого эффект выходил и вовсе сногсшибательным. Представляете: шестнадцать ослепительных красавиц, каждая из которых способна извлечь корень квадратный, процитировать Лонгфелло или Шекспира, самостоятельно рассчитать и представить предварительную смету на презентацию и отличить лобстера от филистера? С ума можно сойти, и именно сейчас весь этот цветник подтягивается на рабочие места. Хью воспрянул духом, поправил галстук и решительно направился к дверям. Большой босс просто обязан быть в курсе всех событий на фирме!
        Аккуратно сложив пакеты с покупками в нижний ящик своего рабочего стола, Моника Слай смело вошла в кабинет босса. В такое время боссы в своих кабинетах не водятся.
        Она его не боялась, нет. Просто Моника Слай совершенно искренне считала, что такая серая мышь и белая моль, как она, может служить красавцу Хью Бэгшо исключительно мебелью. Оргтехникой. Но уж никак не равноценным партнером в работе.
        Она и ухаживала за ним все эти три года исключительно из-за неосознанного желания быть нужной хоть одному человеку на Земле. Это желание было настолько сильным, что перевешивало даже смущение и стремление спрятаться под плинтус в присутствии других людей.
        Короче говоря, Моника Слай вошла в кабинет шефа вполне решительной и уверенной походкой человека, который точно знает, что ему ничего не грозит.
        После утреннего посещения зоомагазина Моника чувствовала себя истинным знатоком-аквариумистом и потому со знанием дела сразу же направилась к мягко светящемуся кубу в углу кабинета.
        Аквариум был большой и аляповато украшенный - в глубине души Моника ничуть не удивилась бы, окажись эти зеленые камешки на раме настоящими изумрудами. А рама, соответственно, золотой.
        Воздух, несомненно, в аквариуме присутствовал - о нем свидетельствовали как крупные пузыри, так и с трудом пробивающееся, но отлично чувствующееся сквозь крышку зловоние. Кстати, пахло тухлым мясом…
        Девушка наморщила носик и пошла вокруг аквариума, пытаясь понять, какое же устройство, непосредственно, булькает. Видимо, вот этот пластиковый камешек посреди аквариума - пузыри идут прямо из его вершины…
        Моника подтащила к аквариуму стул и попыталась задрать ногу. Узкая юбка зловеще затрещала. Моника стыдливо оглянулась на дверь и решительно подтянула юбку вверх. Этого показалось недостаточно, и Моника решительно задрала юбку до пределов разумного. Теперь нога отлично поднималась, и через пару секунд девушка уже стаскивала тяжеленную крышку с аквариума, высунув язык от усердия.
        Отвратительный запах ударил даже не в нос - в голову. Наверное, все дурацкие рыбки сдохли, и уже давно. Ах нет, вон одна… вторая… Это же надо было таких уродин подарить? Буро-серые, со скошенными черепами и воинственно выдвинутой вперед нижней челюстью. Точь-в-точь Билли Боб из ее класса в школе. Моника фыркнула и попыталась дышать ртом. Надо просто сунуть руку внутрь и нащупать камешек…

        Хью шел по коридору и вертел головой то влево, то вправо. Объяснение этому странному поведению было простое - справа Сью, слева Бель, блондинка и рыженькая, обе модельной внешности, обе хохотушки и болтушки. Бель щебетала что-то об офигительных туфельках, Сью - о том, что ей очень хочется в китайский ресторан. Прелесть, что за утро!
        Троица уже почти достигла кабинета Хью, когда рыжая Бель запнулась и брезгливо наморщила носик.
        - Ой, чем это воняет?
        Сью ревниво покосилась на соперницу и жизнерадостно пропела:
        - А это, наверное, кто-то пукнул! Я знаю точно, что не я…
        Хью поспешно выпалил:
        - И не я!
        Бель немедленно надулась и обиделась.
        - Очень смешно! Здесь воняет так, словно… это сделали человек тридцать хором. Или чем там это можно сделать всем вместе?
        С такими двусмысленными шуточками троица достигла, наконец, дверей кабинета, и Хью распахнул их…
        Жуткий запах тухлого мяса ударил прямо в нос. А прямо в мозг впечаталась потрясающая картинка: стройные девичьи ножки и соблазнительная попка незнакомой девицы, стоящей на цыпочках на стуле и самозабвенно плещущейся - такое складывалось впечатление! - в аквариуме с пираньями.
        Дальше все произошло молниеносно. Очень много всего смогло уложиться в доли секунды. Хью рванулся вперед с воплем «Прекрати, идиотка!!!», девушки завизжали, а незнакомка дернулась, как ужаленная, потеряла равновесие и начала падать, инстинктивно схватившись за край аквариума… Хью с воем отскочил, в последний момент увернувшись от аквариума, и поймал малахольную девицу на руки.
        Аквариум разбился вдребезги. Закаленное стекло разлетелось в мелкую крошку кубической формы. Триста литров вонючей желтоватой воды хлынули на пол и на ноги окружающим. А кроме того…
        Латиноамериканская пиранья не просто хищник. Она один из самых свирепых хищников. Даже мертвая рыбина продолжает сжимать свои челюсти с силой, приблизительно равной силе челюстей английского бульдога. Стая пираний способна за двадцать минут превратить среднего буйвола в ослепительно сверкающий скелет без единого клочка плоти, одна пиранья может за десять минут нанести взрослому человеку увечья, несовместимые с жизнью.
        Однако помимо своей кровожадности, пираньи славятся еще одним качеством. Они крайне, просто сверхъестественно живучи. Единственные рыбы на земле, способные жить и кусаться - впрочем, это для них одно и то же - даже без воды, на открытом воздухе.
        Именно такие существа в количестве пяти штук сейчас скакали в страшном боевом танце по полу, думая лишь о том, что вокруг пахнет свежей добычей. Нажраться до отвала и подохнуть во время десерта - для пираньи это самая желанная смерть.
        Однако Хью Бэгшо не обратил на пираний, вонь, воду и вопли девиц никакого внимания. Он смотрел только на ту, кого сжимал в своих объятиях. Даже если бы сейчас кто-нибудь выстрелил у него над ухом из пушки, он бы этим самым ухом и не повел.
        Шоколадные глаза, налитые ужасом. Высокие скулы полыхают, словно утренняя заря. Темные волосы мягкие, как шелк… И она совсем легкая, невесомая, а ножки… И пахнет от нее ландышами и мятой - ну, если абстрагироваться от тухлого мяса.
        Хью Бэгшо держал на руках собственную секретаршу, Монику Слай, и менее всего на свете желал избавиться от этой ноши.

        Через десять минут кабинет заполнился самым разнообразным народом, всхлипывающие Сью и Бель были отправлены в медпункт, пираньи переловлены (пострадало трое уборщиков), а Хьюго Бэгшо и его секретарша переместились в кабинет миссис Призл, где им налили кофе и тактично удалились. Все-таки бестактно наблюдать за тем, как шеф орет на подчиненную… хотя и очень интересно.
        Хью был вынужден избавиться от неприлично мокрых брюк, носков и ботинок, и теперь расхаживал, завернувшись в некоторое подобие римской тоги, сооруженное из скатерти. Сходство с патрицием усугублялось нахмуренными бровями и гневными тирадами, которыми Хью осыпал скорчившийся на стуле «говорящий костыль».
        - …Нет, вы только подумайте! Сунуть руку в аквариум с пираньями! Да меня бы посадили из-за вас!
        - Я все оплачу…
        - К черту ваши деньги! И вас тоже к черту! Мне плевать на ковер, плевать на пол, плевать на то, что теперь туда неделю нельзя будет зайти. Мне плевать на этот чертов аквариум, будь он неладен! Подумаешь, изумруды…
        - Значит, все же настоящие?
        - А? А, ну да. Пижон это Альмейда… Ну его тоже к черту! Вы же могли лишиться руки!
        - Мне очень жаль… и спасибо, что вы волнуетесь за меня…
        - За вас? Еще чего! Я за себя волнуюсь. Останься вы без руки, мне пришлось бы искать новую секретаршу, объяснять ей все, привыкать по новой…
        Моника склонила голову к самым коленям, чтобы не видно было слез, неудержимо капающих на голые коленки, неприлично торчащие из продранных колготок. Хью ничего не замечал и вопил в свое удовольствие. Его прямо-таки распирало, как воздушный шарик. И без того хорошее настроение стремительно и необъяснимо улучшалось. Вероятно, дело в адреналине.
        - …И это какой надо быть ду… необразованной, чтобы соваться к пираньям! Сразу видно, рыбок в детстве у вас не было.
        - У меня… сейчас… есть…
        Хью вдруг резко поменял направление и остановился прямо перед Моникой.
        - Послушайте меня, мисс Слай. Можете не поднимать голову, потому что я вас знаю, вы сей же момент начнете краснеть, потеть и нести чушь. Так вот. Сегодня я убедился, что у вас есть ноги и… хм, другие части тела. Что вы могли бы быть довольно привлекательны, если бы не были столь чудовищно ленивы. Мою лень вы победили, теперь я помогу вам победить вашу. Итак, даю вам совершенно официальное задание. Мне больше не нужна секретарша…
        Отчаянный и душераздирающий вздох в коленки. Хью его проигнорировал.
        - …которая в свои - сколько вам там, тридцать? Тридцать пять? - выглядит на сорок восемь. Я больше не желаю видеть перекрученные колготки, юбку пятьдесят третьего года выпуска и мужские сорочки, застегнутые под горлышко. Я не желаю слышать о теннисных туфлях. Меня стошнит, если вы еще раз причешетесь на прямой пробор или оденете ободок на волосы, потому что не удосужились их вымыть утром…
        Моника совершенно спокойно подумала: выйду из офиса и утоплюсь. Все равно жить после такого нельзя. Что там жить! Даже глаз поднять нельзя.
        - …И я не желаю больше видеть, как вы трескаете свои сиротские бутерброды с сыром на подоконнике пожарной лестницы! Что это такое, а? Вы что, мало получаете? Вам прибавить зарплату? Пожалуйста!
        - Не на…
        - Надо! Я не могу позволить себе роскошь держать рядом с собой чучело, вечно впадающее в панику, как только на него посмотрят не как на ответственного сотрудника, а как на существо женского пола. В конце концов, есть такое понятие, как дресс-код! Извольте отправляться домой!
        - Вы меня увольняете?
        - Еще чего! Я даю вам неделю - слышите, неделю! - на то, чтобы вы сходили к психоаналитику…
        - Я уже была…
        - Значит, к психиатру. Потом вы пойдете в СПА-салон, приведете себя в порядок, сделаете прическу, макияж, депиляцию, массаж, клизму - все, что потребуется. Наконец, после всего этого вы отправитесь в магазин. Бутик! Не на блошиный рынок, не в секонд-хэнд, не на помойку и не в благотворительные ночлежки! В Б-У-Т-И-К! И поскольку вы ничего не смыслите в моде и стиле, то вы попросите тамошних девчонок подобрать вам полный комплект одежды. От трусов - да, да, я произнес слово
«трусы», оно вовсе не ругательное! - до шубы. От пляжных тапочек до зимних сапог…
        Моника шумно высморкалась, но головы так и не подняла. Лица, вероятно, просто больше нет, только нос, из которого течет, и щелочки вместо глаз. Все остальное опухло и покрылось пятнами - манная каша с малиновым вареньем!
        Хьюго гремел уже в совсем патетическом регистре.
        - …И вот когда вы все это приобретете, вы отправитесь в ювелирный магазин и попросите подобрать вам украшения на каждый день и для торжественных приемов. Покажете им свои покупки, они сообразят.
        - Бистер Бэгшо… Я де богу больше… Зачеб вы так бедя…
        - Потому что достали! Молодая баба, а ведет себя, как старая дева в климаксе! Я миллионер или кто?! Желаю капризничать! Хочу, чтоб секретарша была зашибись, а не чучело огородное! И учтите, я не собираюсь жалеть о сказанном. Будь я жадным кровососом-капиталистом, а вы - бедной работящей девушкой, содержащей десяток малолетних братьев и сестер, старушку-мать и двух канареек редкой породы, я бы еще понял. Но вы получаете хорошие деньги, прекрасно знаете, что я не могу без вас прожить ни минуты, живете в частном доме совершенно одна - и не можете позаботиться о такой малости, как собственная внешность!
        - У меня есть семья…
        - Перестаньте, чудовище! Мир тесен, и потом, я смотрел документы в отделе кадров. У вас брат двадцати двух лет, сестра двадцати лет и мать - активистка партии зеленых. Миссис Слай выглядит прекрасно. Элегантна, подтянута, энергична, коммуникабельна…
        Вот тебе бы ее в секретарши, мстительно подумала практически уничтоженная Моника. Или Дрю… А Энди - в финансовые советники…
        - …Сестра - красавица, белокурая бестия, наследница божественной Мерилин. С некоторых пор самая желанная телепередача для меня - прогноз погоды на шестьдесят первом канале. Брат… ну, тут вам виднее. Живут отдельно, зарабатывают сами. Миссис Слай летает по всему миру с миссиями различной степени благородства. Вы предоставлены самой себе! Об этом неприлично говорить, но по самым скромным подсчетам за три года работы со мной вы должны были накопить… тысяч двести? Двести пятьдесят?
        Моника скорбно сопела, но в голове против воли вертелась совершенно новая мысль: а действительно, сколько у меня денег?
        Хью подхватил падающее полотенце и погрозил опущенной темноволосой головке Моники кулаком.
        - Тем не менее, я не собираюсь вас вынуждать тратить сумасшедшие деньги из своего кармана. Все будет за счет фирмы.
        - Нет! Я не могу…
        - Успокойтесь, лицемерка! Никаких подарков. Все это будет считаться униформой. Уволитесь - сдадите по описи. За трусы и чулки вычту, в связи с амортизацией и износом.
        - Мистер Бэгшо…
        - Это - приказ номер один. Номер два - на увольнение. Выбирайте.
        - Я…
        - Считаю до трех - два с половиной…
        - Но мне…
        - Все. Время вышло.
        - Хорошо. Только я… я не умею…
        - В вашем возрасте пора учиться. Телефон психотерапевта моей тетки и банковскую карту с неограниченным кредитом вам передаст миссис Призл. Жду вас через неделю!
        И Хьюго Бэгшо гордо вышел из кабинета, начисто позабыв о скатерти и босых ногах. Позади него дымились и догорали жалкие обломки того, что раньше называлось
«суперсекретарша Моника Слай».

4
        Моника заперла входную дверь и без сил привалилась к ней спиной. Такси довезло ее до самого дома, миссис Призл была неумолима, но, честно говоря, Моника мало что понимала.
        Все, что наговорил ей Хьюго Бэгшо… нет, не отсюда. Все, что она натворила на работе сегодня утром, а потом и все, что наговорил ей Хьюго Бэгшо, было настолько нереальным, настолько диким и неправдоподобным, что сейчас Моника Слай словно бы раздвоилась. Традиционная скромница и молчунья покорно и с ужасом взирала на картины, проносившиеся в мозгу, свято веря, что это случилось не с ней. С ней всего этого произойти просто не могло.
        Вторая же Моника Слай, неведомая и безумная, хулиганка, разгромившая кабинет собственного босса, сорви-голова, совавшая руку в аквариум с пираньями, короче, эта фантастическая Моника Слай пылала гневом и стыдом. Именно так: сначала гневом, а потом стыдом. И стыдилась отнюдь не того, что сделала, - а того, что так и не решилась сделать.
        Встать, вытереть сопли и слезы, надменно взглянуть на капиталиста-кровососа, этого хама-миллионщика, и ледяным голосом процедить: «Мое заявление будет у вас на столе через десять минут, а сейчас потрудитесь оставить меня одну…».
        Моника ощутила, что в руках у нее какой-то сверток. Поднесла судорожно сжатый кулак к глазам. Конверт с логотипом «Бэгшо Индепендент», а в нем небольшой плотный квадратик. Моника медленно распечатала конверт.
        Тускло сверкнуло серебро. Платиновая карта на предъявителя.
        Она была отличным делопроизводителем. Она разбиралась почти во всем, пусть и не глубоко, но достаточно, чтобы вспомнить: платиновая карта обеспечивается капиталом не менее пятисот тысяч долларов. Полмиллиона баксов. Пол-лимона.
        Хью Бэгшо, самодур и хам, отдал ей в полное распоряжение полмиллиона долларов. И еще одну вещь отдал, приказ - за неделю перестать быть Моникой Слай. Стать другим человеком. Красивой, уверенной в себе, прекрасно упакованной штучкой. Говорящий костыль, инкрустированный бриллиантами.
        Можно представить, как они все будут смеяться. Все эти Сью, Бель, Линды, Мэгги, Джины и Сандры. И громче всего будет хохотать красавчик Хью, Хью Бэгшо, ее босс и тайная любовь.
        Потому что она влюбилась в него с первого же взгляда, и невозможность этой безумной, немыслимой любви приняла так же покорно и обреченно, как всю жизнь принимала все тычки и насмешки младших брата и сестры, постоянное ехидство матери, недоуменное пренебрежение сослуживцев, равнодушное презрение сверстниц - тех самых красавиц, в одну из которых ей велел за неделю перевоплотиться Хью Бэгшо.
        Она не зарыдала, не закричала, не швырнула карточку в стену, просто положила ее на подзеркальный столик и побрела, шаркая ногами, в ванную. Встать под горячий душ, смыть с себя вонь тухлого мяса и сегодняшнего позора, забыть, забыть…
        Солнце заливало ванную сквозь матовые стекла, и в помутневшей воде тяжело метался крупный серебристый карп. Джозеф. Ее домашний питомец.
        Моника разом забыла все беды и склонилась над ванной.
        - Ах ты, бедный мой! Совсем я из ума выжила. Забыла на работе все твои подарки. Душно, да? Грязно тебе здесь, бедолага. Ничего, сейчас…
        Она метнулась на кухню, открутила с водопроводного крана старенький угольный фильтр. На первое время сойдет.
        Моника пустила воду, предварительно облившись с ног до головы, а потом сунула обе руки в ванну, нащупывая пробку слива. Вероятно, причина крылась в стойком запахе тухлого мяса, привлекательного для любой крупной рыбы, но внешне это выглядело совсем иначе. Джозеф не метнулся прочь, не забился, пытаясь уплыть от вторгшегося чужака - он проворно и смело подплыл, медленно шевеля плавниками, и начал щекотно тыкаться в голые руки Моники.
        Прикосновения эти были так легки и нежны, что она замерла на мгновение, а потом почувствовала, как закипают на глазах слишком долго сдерживаемые слезы. Вот рыба. Бестолковое, как утверждают книги и знатоки, создание. Но этой рыбе глубоко безразлично, как выглядит Моника Слай, рыба просто ей доверяет. Рыба - рыба! - видит в Монике Слай свою спасительницу и кормилицу. Рыба рассчитывает на нее.
        Она яростно вытерла запястьем слезы, а другую руку осторожно поднесла к спине Джозефа, он не уплывал, ждал. И Моника погладила его по гладкой серебряной чешуе здорового бока.
        - Ты выздоровеешь, обещаю. И мы с тобой отправимся далеко-далеко, туда, где небо синее, а трава зеленая, где нет людей, а в реках течет хрустальная вода. Я тебя отпущу и помашу рукой, а ты плеснешь хвостом в ответ и уплывешь к своим. Ты их найдешь, обязательно. И будешь у них королем. Веришь?
        Темно-золотые глаза рыбины смотрели на нее серьезно и доверчиво. Моника проглотила комок в горле и стала раздеваться.
        Грязная одежда полетела в корзину, горячие струи ударили по спине, душистая пена одела девушку в жемчужную мантию. Моника яростно намыливалась, бормоча под нос неясные и бессвязные угрозы.
        Хотите посмеяться - посмеемся вместе. Похохочем. Ржать, как лошади, будем!
        Драгоценности, говорите? О’кей. И еще меха, шелка, натуральная кожа и бархат, парча, все, про что Моника Слай читала в книгах!
        Где, говорите, телефон этого психа? И терапевта заодно с ним? Сейчас она ему устроит сеанс одновременной игры на десяти кушетках!
        Свежая, румяная, разъяренная девушка с шоколадными глазами вылетела из ванной и недрогнувшей рукой набрала номер, написанный на карточке твердой рукой миссис Призл.
        В опустевшей ванной, в прохладной чистой воде медленно парил крупный карп с золотыми глазами. Возможно, это был всего лишь оптический эффект, преломление света в воде, но на физиономии Джозефа явно читалась лукавая ухмылка.

        Чудеса случаются значительно реже, чем настаивают беллетристы, и решимость Моники Слай отнюдь не сделала из нее гордую красавицу в мгновение ока. Напротив, означенная решимость улетучилась в мгновение ока, едва на том конце провода сняли трубку и профессионально приятный женский голос сообщил:
        - Приемная доктора Шеймаса Пардью. Чем могу помочь?
        Моника с размаху хлопнула трубку на рычажки.

        До четырех часов она себе занятие нашла. Во-первых, убежала вода из ванны, и пришлось полчаса ползать на коленках, собирая ее тряпкой. Потом Моника отправилась в садик и мужественно накопала толстых дождевых червяков. Червяки извивались и очень напоминали миниатюрных удавов. Дальше было еще хуже: Моника высыпала их в ванну и сдуру осталась посмотреть, что получится.
        С точки зрения Джозефа получилось шикарно. Еда была живая, качественная и обильная. Настолько обильная, что хвост (или голова?) последнего червяка так и остался торчать изо рта карпа. Это зрелище вызвало в душе Моники некоторый неприятный переворот, в результате которого она решила не варить сегодня спагетти, ограничиться гамбургерами.
        Потом она опять поменяла воду, отметив при этом, что Джозеф явно предпочитает идеальный порядок в своем водоеме, осторожно растворила в воде пару кристаллов марганцовки и бросила в ванну несколько широких листьев пальмы-монстеры, чтобы Джозефу уютнее спалось.
        И наконец настал тот момент, когда никаких занятий у нее не осталось. Тут же вернулись воспоминания о сегодняшнем дебоше, а за ними - и о приказе Хьюго Бэгшо. Делать нечего, надо звонить доктору Пардью. Да и что она, собственно, теряет? Он ее уже видел, впечатление хронической идиотки Моника на него произвести успела, так что… как говорится, пятнадцать минут позора - и ты на свободе.
        Моника решительно набрала номер, собираясь говорить твердо и уверенно. Получается же у нее на работе, когда она, не моргнув глазом, звонит хоть в «Бритиш Петролеум», хоть в испанское посольство, чтобы договориться о встрече. Да, она договаривается о встречах для Хьюго Бэгшо, но ведь и сейчас она действует по его приказу? Стало быть, включаем секретаршу.

        Шеймас Пардью закончил все дела на сегодня и блаженно потянулся в кресле. Жизнь налаживается! Вчерашняя группа претерпела некоторые количественные сокращения, сегодня та девица, Шварценеггер, не пришла, но отсев двадцать пять процентов - это нормально. Зато мистер Джеймс почти не плакал. И у мисс Бейли удалось выманить бутылку из сумки. Да, она ее потом забрала, но хоть на занятиях не пила…
        Размышления доктора были прерваны приходом секретарши Донны. Доктор Пардью с удовольствием окинул взглядом точеную фигурку в белом халате. И секретарша у него хоть куда!
        Донна профессионально мило улыбнулась шефу. Мало кто знал, что эта хрупкая на вид и красивая женщина с темными гладкими волосами несколько лет проработала надзирательницей в одном из самых тяжелых психиатрических отделений Чикагского госпиталя, а под этим крахмальным халатиком скрывается мускулистое тело обладательницы черного пояса по таэквандо. Доктор Пардью знал и про то, и про другое. Донна уже полгода была его любовницей.
        - Как дела, карамелька?
        - Лучше. Тебе звонили.
        - Кто?
        - Во-первых, племянник мисс Бэгшо. Просил за свою знакомую. По его утверждению, ничего серьезного, небольшая коррекция личности.
        - Так, понятно. Учитывая то, что молодого Бэгшо самого неплохо бы подлечить от излишнего инфантилизма, я представляю, что там надо корректировать. Еще кто?
        - Сразу после него звонила твоя вчерашняя пациентка, мисс Слай.
        - Точно! Сталлоне! Слай!
        - Док, иногда я за тебя волнуюсь.
        - Понимаешь, у меня напрочь отшибло ее имя прямо во время занятий. Помню, что фамилия какого-то нашего кинокультуриста, а вот кого… Назвал ее Шварценеггер, представляешь?
        - Смешно.
        - Что ты! Неудобно. В конце концов, она же не виновата, что родилась такой недотепой. Так что сказала мисс Слай?
        - Ничего. Испугалась и бросила трубку. У меня высветился ее номер, я успела внести в список.
        - Бросила, говоришь? Это не хорошо, но и не плохо. Позвонила - значит, хочет прийти. Бросила - все еще робеет.
        - Перезвонить?
        - Ни в коем случае! Спугнешь. Пусть это будет ее решение. Иначе она может замкнуться. Поцелуемся?
        - Шейм, давай лучше поедем ко мне? Купим еды в китайском ресторанчике…
        - …Зажжем свечи…
        - …Расстелем медвежью шкуру на ковре…
        - …Я раздену тебя медленно-медленно, начну с блузки…
        - …Я буду стонать все громче…
        - …А потом ты будешь лежать на шкуре и ласкать себя, пока я медленно сниму пиджак…
        - …Нет, пиджак я сорву с тебя еще в прихожей…
        - …Хорошо, тогда брюки…
        - …И я приподнимусь навстречу, поцелую тебя прямо…
        - Все! Молчать! А то мы никуда не доедем. О, телефон! Я возьму трубку, одевайся, дорогая… Алло, доктор Пардью у телефона… Здравствуйте, здравствуйте, дорогая мисс Слай! Ужасно рад. Волновались сегодня абсолютно все… Как «почему»? Ведь вы - член группы… Да, конечно… Я думал… Ах, вот что… Нет, я как раз освободился… Полагаю, мы могли бы встретиться прямо сейчас… Да, жду… До встречи. И поклон мисс Бэгшо. Всего доброго. Пятнадцать на домофоне, вы помните?
        Донна с интересом наблюдала за доктором Пардью, а тот опустил трубку на рычажки и растерянно потер руки.
        - Надо понимать, китайская еда, шкура и поцелуи в диафрагму откладываются?
        - Донна, детка, не сердись, но - да! Зато в качестве бонуса потрясающая новость: протеже Хью Бэгшо и мисс Слай - одна и та же девушка.
        - Ого! А может, она мозги нам пудрит, док? Хью Бэгшо не мог клюнуть на то, что вчера сидело у вас в кабинете в спущенных колготках и кедах.
        - Донна, я вынужден тебе напомнить о профессиональной этике…
        - …а также о том, что семейство Бэгшо вносит значительный вклад в рост твоего благосостояния…
        - …и твоего, таким образом, тоже. Донна, не злись. Я приеду попозже и буду неукротим в постели.
        - На шкуре!
        - На шкуре, в прихожей, в ванной, в коридоре, в спальне, в постели, около постели, на балконе и два раза - на кухне.
        - Ого, док! На такое способен не каждый Шварценеггер! Ладно, целую. Не забудь поставить на сигнализацию сейф с наркотой. До вечера.
        Доктор Пардью помахал рукой возлюбленной и остался ждать пациентку.

        Оказывается, надо было сразу включать секретаршу! Все прошло, как по маслу. Моника даже не вспотела, а такое с ней бывало редко.
        Оставалось решить, в чем отправиться к психотерапевту. Деловой костюм погиб на ближайшие три дня, вчерашнее серое платье воняет рыбой… Остаются джинсы?
        Она натянула потертые джинсы с дыркой на колене, нашла чистую футболку, надела под нее маечку, чтобы не просвечивали соски, и осторожно взглянула в зеркало. На нее смотрела смутно знакомая девушка с растрепанными темными волосами и испуганными шоколадными глазами. Голубые джинсы туго обтягивали бедра и ноги, футболка явственно свидетельствовала об отсутствии лифчика. Моника в отчаянии закусила губу.
        Ну почему, почему тысячи девчонок ходят по летнему Чикаго едва ли не в трусах и шлепанцах, а она, взрослая, совершеннолетняя, самостоятельная тетка не имеет права надеть джинсы?
        А вот возьмет - и пойдет в драных джинсах по улице!
        И ничего не случилось. Никто и не посмотрел в сторону развратной Моники Слай и ее вызывающей попы. Люди спешили по домам, подростки гнали на скейтах, девушки неспешно и призывно стреляли глазами по сторонам… Впервые в жизни Монике пришло в голову: а может быть, мир вовсе не так уж пристально следит за ней, и найдется пара десятков человек, которые выглядят куда более идиотски, чем она?
        Эта мысль потрясла ее настолько, что Моника единым духом домчала на автобусе до уютного фешенебельного района, где на тенистой улочке располагался психотерапевтический кабинет доктора Пардью.

        Шеймас Пардью смотрел во все глаза и никак не мог понять, что же его сегодня смущает во вчерашней пациентке. Ну, не смущает, удивляет.
        Во-первых, одежда. Вчера мисс… Слай была самой типичной из всех типичных серых мышей, во многом благодаря несуразному серому платью и нелепым теннисным туфлям. Сегодня перед ним сидела… ну, не сказать, чтобы апофеоз раскованности и естественности, но вполне нормальная, ОБЫЧНАЯ молодая женщина. Немного слишком зажатая, немного чересчур смущенная. Не знала, куда девать руки и что делать с грудью, которая, кстати, чертовски хороша - полная, округлая, соблазнительно волнующаяся и прекрасной формы - безо всякого лифчика.
        Волосы вчера были зализаны - сегодня видно, что они густые и вьющиеся, а короткая стрижка ей к лицу. Немного поработать стилисту - и Моника Слай может быть даже и неотразимой, чем черт не шутит.
        Глаза - это вообще песня. Вчера напрашивалось только одно определение: коровьи. Бессмысленные, добрые, карие, серьезные, печальные… Сегодня на Шеймаса Пардью глядят великолепные шоколадные очи, и смятение, плещущееся на дне, только прибавляет этому взгляду чувственности. Бог ты мой, да вчера о чувственности и разговора идти не могло!
        Ресницы густые, длинные, загибающиеся вверх. Ротик… великоват, но тут, как говорится, на любителя. Личико свежее, чистое, сразу видно, что косметикой девушка никогда в жизни не пользовалась. Лишнего веса никакого, ножки стройные, прямые, джинсы в обтяжечку - да нет, сегодня перед ним прямо цветок нераспустившийся, а не вчерашняя грымза без возраста!
        Доктор Шеймас Пардью был, конечно, бабником и деньги своих пациентов любил куда больше, чем самих пациентов, но помимо этого он был профессионалом. Такие резкие перемены в облике свидетельствовать могут только о двух вариантах: либо за прошедшие неполные сутки что-то в жизни мисс Моники Слай кардинально переменилось, либо и вчера, и сегодня перед ним сидела одна и та же девушка, закомплексованная и затюканная родней и работой, но внутренне достаточно свободная и не лишенная изюминки. И доктору Пардью предстоит выяснить, какой из вариантов верен, а если все же второй - вытянуть на свет божий эту изюминку, освободить душу Моники Слай от оков условностей и подарить миру еще одну красавицу.
        - Ну-с, давайте-ка с самого начала. И прежде всего скажите мне, почему вы ко мне обратились, дорогая моя мисс Слай?
        - Вчера? Или сегодня?
        - А! Вы чувствуете разницу?
        - Разумеется. Вчера я пришла сама, сегодня меня прислали.
        - Начнем со вчерашнего дня.
        - Понимаете… Я очень устала. От себя самой. Окружающих может раздражать твоя чрезмерная стеснительность, но ведь они вольны просто отвернуться, уйти домой, прогнать тебя. А ты - ты всегда здесь. И никакого отдыха.
        - Вот что: я даже не хочу знать, кто и почему вас прислал, как вы говорите, сегодня. Начнем вот откуда. Назовите мне самое счастливое воспоминание детства. Любое. Даже если считаете, что оно покажется мне идиотским. Не побоитесь?
        - Нет. Я сегодня свой план по страхам выполнила…

        Поздним вечером вымотанный до предела Шеймас Пардью собственноручно довез Монику Слай на машине до ее дома и проследил, как она бредет по дорожке к крыльцу. У двери она обернулась и помахала ему - немного робко, но вполне уверенно. Доктор Пардью удовлетворенно улыбнулся. Пошло дело! Если не будет неожиданностей, к концу недели результаты заметят все, знавшие ее раньше в качестве скучной грымзы в сером платье…

5
        С утра Монику разбудил звонок в дверь. Спала она без задних ног, вымотанная вчерашним визитом к доктору Пардью до предела, но звонивший в дверь был настойчив.
        Моника притащилась в прихожую, отчаянно зевая и пытаясь пошире открыть глаза. На крыльце обнаружился курьер с ее работы. Он принес забытые вчера пакеты и письмо от миссис Призл. Моника вяло поблагодарила парня и отправилась в ванную - кормить Джозефа и менять фильтр на кране.
        Сидя верхом на корзине с грязным бельем, она распечатала конверт и углубилась в содержание послания. Джозеф тем временем гонялся за вяло убегающим в разные стороны мотылем и выглядел совершенно здоровым и бодрым.
        Четкий почерк миссис Призл - чистое удовольствие для секретарей. Ни одного непонятного слова… То есть Моника не знала ЗНАЧЕНИЯ очень многих слов, но написание было идеальным.

«…салон на Восемнадцатой могу рекомендовать от всей души. Великолепный мастер, отличное обслуживание, к тому же они практикуют программу полного дня, а это существенно сэкономит Ваше время. Относительно работы можете не волноваться - я пригляжу за мистером Бэгшо, тем более что составленные вами планы, как всегда, безупречны.
        В заключение позволю себе дать чисто женский совет: не экономьте и не раздумывайте долго. Всегда лучше сожалеть о сделанном, чем о том, что так и не решился сделать. К тому же СПА-лифтинг и пилинг восхитительны, а ароматические обертывания наводят на мысли об Эдеме. Вот увидите, Вы еще будете благодарить молодого Бэгшо за его блажь. С неизменным уважением к Вам - Эмилия Призл».
        Моника перевела взгляд на карпа и подмигнула ему.
        - А я и не знала, что ее зовут Эмилией. Ну если уж она не боится этих процедур, то и мне не стоит. Сейчас мы с тобой примем солнечную ванну, а потом я поеду в этот самый салон на Восемнадцатой.
        Моника настежь распахнула окна, и солнечный свет хлынул в воду. Джозеф величаво выплыл из-под листьев монстеры и замер в золотом столбе света, шевеля плавниками. Моника немного полюбовалась им, а потом пошла одеваться.

        Автобус недавно ушел, и она решила не терять времени, пошла пешком. Проходя мимо зоомагазина, едва удержалась, чтобы не зайти, и в этот момент раздался печальный журчащий голос:
        - Здъявствуйте, мисс. Как дела у нашего больного?
        - Ой, Александер! Доброе утро, очень рада вас видеть. У Джозефа дела идут неплохо, он стал бодрее, вчера ел червяков, сегодня мотыль. Фильтр я поставила, а вот про компрессор забыла.
        - Ничего стъяшного. Ыба къюпная, спъявится сама. Если будут вопъёсы - заходите.
        - Обязательно, спасибо.
        Она почти летела по мостовой, и сердце бешено колотилось в груди. Моника Слай, Тихоня Слай, Зануда Мо разговаривала с мужчиной и ни разу не покраснела и не брякнула глупость!
        Моника лихо вскочила в автобус и помчалась навстречу неизвестности.

        Восемнадцатая оказалась тихой и крайне умиротворяющей улочкой. Моника и не подозревала, что в Чикаго такие еще остались. Здесь повсюду стояли дома постройки прошлого века, и о веке сегодняшнем напоминали только яркие неоновые вывески. В частности, одна из них гласила: «ЖОЗИ-СПА. КУЛЬТ ТЕЛА».
        На пороге симпатичного викторианского дома путь слегка оробевшей, но все еще не чуявшей подвоха Монике преградило настоящее чудовище.
        У чудовища были густо накрашены глаза, лихо загнуты накладные ресницы, кокетливо подмазаны блеском пухлые губки. На первый взгляд это был маленький, тонкий, гибкий, как змея, юноша, которому (при ближайшем рассмотрении) было не меньше пятидесяти. Волосы у пожилого мальчика были острижены коротким ежиком, но на лоб спускался кокетливый завиток.
        Тело было каким-то длинным, узким в плечах и расширяющимся к бедрам. Ноги были затянуты в блестящие черные лосины с золотыми лампасами, совсем снизу сияли грубые армейские сапоги из тончайшей лайковой кожи.
        Еще на странном создании болталась и полыхала всеми оттенками радуги свободная рубаха из шифона, а в вырезе виднелась впалая безволосая грудь, украшенная несколькими золотыми цепочками с кулонами. Создание курило дамскую сигаретку и трепалось по мобильному телефону довольно приятным баритоном, из чего, опять-таки, следовало, что хотя бы отчасти создание было мужчиной.
        Моника, в жизни не общавшаяся с представителями сексуальных меньшинств, слегка запаниковала. С одной стороны, следуя логике, представители не могут… представлять опасность для женщин. С другой - кто их знает. Моника робко тронула создание за плечо и пискнула:
        - Вы позволите?..
        Она даже не предполагала, что эффект может быть столь сногсшибательным. Создание взвилось в воздух с громким и явно женским визгом, а потом сердито уставилось на Монику. Та окончательно перепугалась.
        - Ох, простите меня, ради бога. Я не думала…
        - А напра-асно! Головки - даже такие хорошенькие - даются барышням именно для этого, а потом уж для всего остального!
        Моника окаменела, превратившись в статую. Что он… она… ОНО сказало?! Хорошенькая - что? У кого? Чья?
        - Это вы мне?..
        - А здесь еще кто-то есть? Вам, вам, не вздумайте оглядываться. Темноволосым красоткам не идет выражение идиотизма на лице. Это - удел блондинок.
        Моника окаменела вторично. Красотка…
        Впрочем, чего удивляться, ведь это говорит гей.
        - Девушка! Женщина! Алло! Я к вам обращаюсь!
        - А?
        - Говорю, может, зайдете? Я ваш должник, вы меня избавили от крайне нудного собеседника, от которого я никак не мог отделаться.
        - То есть… как это?
        - Путем напугивания меня до полусмерти. Непроизвольное сокращение мышц привело к уронению телефона на землю, а судорожные подергивания ноги - к дальнейшему его толканию в канализацию.
        - Ох, я заплачу вам…
        - Не стоит ничего, это был подарочек.
        - Тем более…
        - И тем не менее. Ну что, зайдете?
        - А вы… кто?
        Создание выпрямилось, немедленно приобретя телосложение балетного танцора, и неожиданно звонко щелкнуло каблуками.
        - Позвольте представиться: Джозеф Санти, или Жози Сантуццо. Стилист, визажист, конформист, артист, эксгибиционист, натуралист, косящий под гея, и хозяин данного заведения. Прошу!

        Жози Сантуццо оказался форменной прелестью. То есть, будь он женщиной, его бы только так и звали - моя Прелесть. Был он подвижен, как ртуть, нахален, как москит, грубоват и остер на язык, но бесконечно обаятелен. Монику смущали только лосины, но в конце концов и это стало неважно. Девушку взяли в кольцо сразу несколько очаровательных фей несомненно женского пола, и Жози стал между ними метаться, выкрикивая непонятное:
        - Так, совершенно запущена голова. Полагаю, маски шесть и семнадцать, потом пар, потом обернуть в водоросли…Мэй Ли, пиши! Теперь ноготки. Посмотрите на мои. Знаете, что это? «Орли»! Волшебное средство. Я перепробовал все, включая природные рецепты, - ничего не помогало. Приходилось спать в перчатках, честное слово. Мэй Ли, записывай: тепловой удар, потом лимонная ванночка, скраб, пилинг и перчатки с ароматическими маслами. Депиляцию горячим воском будем делать?
        - Депиляция горячим воском! Это же… горячо!
        - Неофитка! Все ясно.
        После этого последовал вдохновенный рассказ о преимуществах данного вида избавления от нежелательных волос, и Моника сгорела от стыда окончательно.
        Бесстыжий Жози вертел своих девочек, как хотел, задирал на них халаты и показывал пылающей Монике абсолютно ВСЕ места, подлежащие депиляции.
        В результате Моника настолько утратила бдительность, что позволила увести себя в отдельный кабинет, где и была ласково раздета, уложена на кушетку и протерта спиртовыми салфетками. Безумный Жози метался вокруг и нагло рассматривал деморализованную и обессиленную жертву.
        - Во-первых, у вас с этим проблем нет. Даже странно, вы черненькая, а ноги не волосатые. Лейла, проверь зону бикини… Да что ж вы так трясетесь, голубушка?! Ведь вас же не невинности лишают, а лишней растительности. Или вы хотите интимную стрижку? Сара, принеси каталог…
        Когда до Моники дошло, КАКАЯ часть тела фигурирует на всех страницах этого каталога, она едва не сверзилась с кушетки. Жози и глазом не повел.
        - …Бывают тяжелые случаи, когда даме приходится брить ноги через день. Некоторым дамам - даже и каждый день.
        - Перестаньте издеваться! Бреются мужчины.
        - О, я смотрю, детка, тебе предстоит еще очень многое узнать об окружающем мире.
        - Это что же, я должна поверить, что женщина берет мужскую электробритву и…
        - Нет, электробритва здесь не подходит. Женщина берет обычный станок. Знаешь, сейчас начали выпускать специальные, дамские, с несколькими лезвиями. Ох, это неважно, тебе я этого не советую, душечка.
        - Да я и не собиралась… А почему не советуете?
        - Потому что у тебя и так почти все хорошо. А от бритья волосы только сильнее растут. Так вот. Во-вторых, метод горячей депиляции наиболее приемлем, ибо почти безболезненно и очень быстро избавляет от этой маленькой кудрявой неприятности. Горячий воск расширяет поры, так что, сама понимаешь…
        - Насколько же он все же горяч…
        - На первый раз? Сильно. Обман чувств. На самом деле терпимо. Начнем с задней поверхности.
        Монику резко перевернули на живот и велели расслабиться. От ужаса она даже честно попыталась сделать это, но в этот момент…
        Такое ощущение, что ноги окатили кипятком! Моника заорала и рванулась было со стола, но крепкая Сара привычным движением перехватила нервную пациентку.
        - Ничего страшного, это от неожиданности. Температура воска всего градусов пятьдесят.
        Оглушенная этим сообщением, Моника покорно прилегла обратно. На ошпаренные места прилепили полоски материи, после чего включили приятный прохладный фен. Несчастная мисс Слай почти расслабилась, во всяком случае поняла, что ожог явно не сильный, потому что уже не болит, и тут…
        И тут отвратительная девица с бодрым возгласом «Ну, секундное дело!» рванула полоски ткани с ног своей жертвы.
        Слезы градом брызнули из глаз Моники, она взвыла и снова рванула со стола, однако на этот раз ее перехватил сам Жози.
        - Уже все, деточка, перестаньте орать и прислушайтесь к ощущениям. Больно только одну секундочку, не больше.
        - Секундочку? Да с меня кожу заживо содрали!
        - Я ж говорю, обман чувств. Зато теперь ножки будут гладкие и нежные, как у ребенка…
        - Я больше не дамся! Я ухожу!
        - Нет уж. Я же отвечаю за качество работы! Что будет, если моя клиентка явится в свет с одной гладкой ногой? Позор макароннику Сантуццо, скажут эти богатеи. Кстати, а почему я тебя раньше не видел, сестренка? Судя по карточке, ты непростая штучка.
        В этот момент Моника случайно взглянула в глаза Жози и похолодела. Никакой он не гей, молнией пронеслось в голове. Мужик он самый настоящий, да еще и неглупый.
        В этот момент мускулистая Сара вновь клятвенно заверила, что теперь-то уж точно больно не будет - и рванула.
        Все познается в сравнении. Моника позволила себе только громкий вопль, но со стола уже не спрыгивала. И очень зря, потому что злые девушки и демон Жози, усыпив ее бдительность, перешли к области бикини.
        Этот процесс подозрительно напоминал изнасилование - или то, что Моника Слай понимала под этим словом. Надо отдать Жози должное, он ей в трусы не лез, ушел за ширму и вещал оттуда.
        - …заметь, все продумано. Ошарашили - усыпили бдительность - и вот позади и самое страшное.
        - Я вас ненавижу…
        - Ты скажешь мне спасибо.
        - Я вас ненавижу. Я куплю винтовку и убью вас. Как только получу возможность передвигаться. Господи, да что ж со мной творится! Зачем я согласилась…
        - Так, закончили стонать! Мэй Ли, пиши: педикюр.
        - Мне не нужен педикюр.
        - Педикюр нужен всем.
        - Я не крашу ногти на ногах. И на руках тоже.
        - Ц-ц-ц, неправильное время! Не красиЛА.
        - Я не хочу!
        - Вперед! Педикюр - это не только красить ногти. Слушай, кого ты убила и ограбила? Ты же явно из тундры, где медведи…
        - Я попросила бы, мистер Сантуццо…
        - Шутка, шутка это! Вперед! Нет, без штанов не надо. В рабочее время я, конечно, гей, но инстинкты не перешибешь, а у тебя такая по…
        - Мистер Сантуццо!!!
        - …ходка! Ты очень интересно ходишь. Когда я был маленьким, мне закапали в глаза атропин. Вот я тогда так же ходил. За мной.
        И Жози помчался по коридорам, заполненным самыми загадочными личностями. Моника еле поспевала за ним, на ходу дивясь, как быстро они с визажистом перешли на «ты», и, кстати, она его совершенно не стеснялась! Конечно, вопрос внезапности, но…
        Жози не обращал на здешние ужасы никакого внимания, небрежно здоровался, расспрашивал о семье, хотя лица тех, с кем он разговаривал, были закрыты марлевыми повязками, свободными оставались только глаза и рот. Лица же других покрывал толстый слой самой настоящей грязи. Некоторые приветствовали Жози прямо из кабинетов, ибо лежали на кушетках, обмотанные полиэтиленовой пленкой и опять же обмазанные какой-то дрянью. С точки зрения Моники, отличить их друг от друга было совершенно невозможно, но Жози, кажется, ни разу не ошибся.
        На той же бешеной скорости они влетели в большой светлый кабинет, где ворковали, журчали, хихикали и трещали около десятка молодых и пожилых женщин в белых купальных халатах. Ноги и руки их покоились на специальных подставках и столиках, а молоденькие симпатичные девушки непринужденно подрезали и красили чужие ногти, ковырялись в чужих ногах пинцетами, терли чужие пятки пемзой - и при этом так же жизнерадостно журчали, ворковали и хихикали.
        Моника была переодета в халат, усажена в свободное кресло, и сама Мэй Ли, отложив блокнот, принялась колдовать над руками и ногами Моники. Впрочем, эта процедура, надо отдать ей должное, оказалась весьма приятной, так что девушка даже чуточку расслабилась.
        Оказалось, рано, потому что потом наступил черед обертываний и СПА-процедур.
        Моника уже почти смело шагнула в очередную дверь - и замерла.
        Огромный зал, раздробившийся в сияющих зеркалах. Кресла. Цветы. Запах клубники и ландышей. Девушки в белых платьицах, все как одна похожие на фей.
        Жози довольно бесцеремонно подтолкнул ее в спину.
        - Не робей. Можешь пока выбирать любую из них.
        Моника ошеломленно показала на проходившую мимо девушку-китаянку. Жози одобрительно кивнул.
        - Хороший выбор. Чанта Слим с Таиланда. Профессиональных массажистов из них готовят с трех лет. Итак, Чани, начни с парной, потом Душ Восьмидесяти Лепестков, потом массаж, потом растительный пилинг, аромапилинг, дерматоаэрация, массаж на камнях, сауна, массаж волос, мгновенное восстановление, общий массаж, контрастный бассейн, кислородный коктейль и релаксация на крыше. Потом гидроколонотерапия, и в шесть она должна прибыть ко мне в кресло. Целую всех. Работать, девочки!

        В течение следующих нескольких часов Моника Слай убедилась в том, что красавица - это не просто дар природы, это тяжелейший повседневный труд. Быть красавицей трудно, страшно, неприлично, опасно, утомительно, жарко, невыносимо, интересно, иногда неплохо, изредка просто обалденно… И как у хрупких - в большинстве своем - девушек хватает на все это сил и времени?
        Чанта хлопнула в ладоши - и Монику раздели догола. Потом затолкали в сауну, потом разложили на столе и ходили по ней ногами. Потом окунали по очереди то в холодную, то в горячую воду, потом опять ходили по ней ногами, потом обмазали вонючей черно-зеленой грязью и обмотали полиэтиленом, потом смыли грязь при помощи сухих стеблей травы и обмазали душистым маслом, потом снова засунули в парную, где поверх масла натерли ее медом и солью, потом отмыли от всего этого в контрастном душе, быстро и ловко завернули в простыню, пропитанную еще каким-то душистым составом, и выгнали на крышу здания, где усадили в кресло, немедленно принявшее форму ее тела, и велели ни о чем не думать. Это далось легче всего, потому что после всего пережитого в голове было пусто и звонко. Моника как-то странно ощущала свое тело, то ли плывя в невесомости, то ли засыпая на ходу.
        Мэй Ли неслышно возникла рядом с Моникой, села у ее ног. Она принесла с собой маленькую жаровню, на которой лежали серые продолговатые камешки. Прежде, чем Моника поняла, что к чему, китаянка ловко вставила эти камешки ей между пальцев ног и стала массировать ее ступни. Ощущения были волнующие и неожиданно приятные, хотя камни были весьма горячи.
        Еще через несколько минут перед Моникой оказался маленький столик, уставленный тарелками, тарелочками, мисочками и блюдечками. Некоторые были накрыты крышками, и от них поднимался пар. Вкус большинства блюд Моника назвала бы специфическим, но в животе урчать перестало, а потом и дремота навалилась, но тут Мэй Ли и Чанта разбудили ее и препроводили обратно в салон, в совсем специальный кабинет, а там с Моникой делали такое, о чем она не расскажет никогда и никому, хоть бы и под пыткой. Достаточно сказать, что даже от растительного обеда не осталось ни малейшего воспоминания, а одним из главных предметов интерьера кабинета являлся унитаз…

        В конце концов измученную и в то же время отдохнувшую Монику вернули на нижний этаж, церемонно ей поклонились и исчезли. Наступало Время Великого Жози. Здесь, в парикмахерском салоне девушку снова ждал сюрприз. Зеркала висели только при входе, перед креслами их не было.
        - Это чтобы клиентка не мешала мастеру творить спокойно. Леди, а вам уже говорили, что вы прелестны?
        - Н-нет вроде…
        - Мужики - грубые животные. А женщины - завистливые змеи. Истинно говорю вам: слушайте Жозефа, ибо Жозеф понимает толк в красоте. Итак: ты прелестна. Хотя и несколько запущена.
        - Но я…
        - Садись. Думай о хорошем и о лучшем. Можешь дремать, можешь медитировать, можешь петь песни и декламировать стихи - лишь бы тебе было хорошо. Не думай только об одном, о своей прелестной головке. О ней подумает Жози. А хочешь, сказку тебе расскажу. Жил-был на берегу теплого синего моря мальчик Джузеппе…
        Голос Жози становился все глуше, дальше, неразборчивее. Голове было легко, и по позвоночнику бегала приятная щекотка. Хорошие руки у него, успела подумать Моника, прежде чем провалиться в приятную и невесомую дымку дремоты…

        - Ох, Жози… Я заснула, прости меня…
        - Не извиняйтесь, богиня. Это комплимент мне. Значит, мои руки не несли отрицательной энергии. Впрочем, это и так видно. Вуаля, богиня.
        Она подошла к зеркалу - впервые за весь сегодняшний день.
        Это был высший пилотаж.
        Ничего, ровным счетом ничего не изменилось в ней самой и у нее на голове. На первый взгляд.
        Просто теперь ее головку украшали те самые тугие и блестящие колечки, о которых она так долго мечтала. А из-под неровной челки взволнованно сверкали шоколадные глаза. И светилась изнутри чисто вымытая, перламутровая кожа.
        Моника отступила на шаг и схватилась за плечо Жози, чтобы не упасть. Плечо пожилого мальчика оказалось на удивление сильным и мускулистым.
        - Лучшая награда мастеру - когда клиент теряет сознание от своей красоты. Леди, придя ко мне, вы были прелестны. Теперь вы - несравненны!

        Моника приехала домой на такси и первым делом прошла в ванную. Джозеф лениво шевельнулся под листьями, потом все же выплыл ей навстречу. Моника уже смело протянула руку и бережно коснулась изящным гладким пальчиком серебряных чешуек.
        - Джозеф… а я сегодня познакомилась с твоим тезкой. Он волшебник, а ты… ты, наверное, Рыбка-Золотые Перышки! Ты исполняешь сокровенные желания. Может, ты и говорить умеешь?
        Джозеф молчал, но в золотистых глазах играла снисходительная усмешка.

6
        Среда была посвящена тряпкам - и Джозефу. Или, пожалуй, Джозефу, а заодно и тряпкам.
        Пожалуй, утренний ритуал у них уже сложился. С самого утра Моника включала воду и садилась на край ванны, поговорить с красивой серебристой рыбой. Джозеф совершенно очевидно реагировал на ее появление: величаво выплывал из-под листьев и поднимался к самой поверхности. Моника опускала руку с ломтиком подсушенного хлеба в воду, и Джозеф немедленно принимался тыкаться ей в запястье носом, отщипывая крошечные кусочки от медленно размокающего угощения.
        Потом девушка выключала воду и принималась за лечение. Александер посоветовал действительно отличные лекарства - их было достаточно добавить в определенной пропорции в воду. Потом Моника скидывала ночнушку и лезла в душ. Непосредственно в среду она испробовала контрастный душ и нашла его весьма радикальным средством от сонливости и опухших глаз.
        Итак, все эти формальности были соблюдены, включая прощальный виноватый взгляд в сторону корзины с грязным бельем. Серое платьице и офисный костюмчик продолжали покоиться на ее дне, и Моника подозревала, что еще пару дней - и с ними придется попрощаться навеки. Честно говоря, ее это нисколько не расстраивало, хотя еще на прошлой неделе могло привести в настоящую панику.
        Сегодня ей предстояло отправиться за новыми нарядами, и Моника испытала неожиданный подъем духа. Она еще ни разу в жизни не была в бутике и уж точно никогда не покупала себе вечерние платья…
        Верхом нарядности для Моники были в жизни - по мере взросления - белое шифоновое платьице в бледно-голубую клетку, доставшееся от бабушки, затем вельветовые брючки, которые не разрешалось подрезать (могут пригодиться кому-нибудь, у кого ребенок нормальный, не коротышка) и выпускной костюм, состоявший из серой - проклятый цвет! - прямой юбки ниже колен, белой блузки с кружевным жабо и черного кардигана с меховой, почему-то, опушкой на рукавах. Сам по себе костюмчик был даже вполне ничего, только с одной поправкой: если одноклассницы Моники на вечере напоминали либо распустившиеся цветы, либо, в худшем случае, второсортным певичек из ночного клуба, то Моника Слай являла миру идеальный образ учительницы начальных классов в школе для детей с девиантным поведением. Ничего лишнего, яркого, способного возбудить нездоровые эмоции. Да, и мокасины без каблука.
        Моника вспомнила про костюмчик, а потом про то платье, в котором Дрю на прошлой неделе читала прогноз погоды. Или это было не платье… Нет, ну не может же быть, чтобы на телевидении пропустили выход ведущей в одном исподнем! Во всяком случае, то платье заканчивалось приблизительно на одном уровне с трусиками, а сверху младшую сестру от полной обнаженки спасало только наличие ослепительно алого лифчика с цветами и стразами.
        Интересно, а Монике такой фасончик пошел бы?
        Она, повинуясь внезапному порыву, бросила на постель джинсы и свежую футболку и подошла к зеркалу в одной маечке.
        После вчерашних фокусов в салоне у Жози Сантуццо Моника уже не так стеснялась смотреть на собственное полуголое отражение, и потому с интересом и удивлением уставилась на неизвестное создание, отразившееся в зеркальной глади.
        Темные короткие локоны в художественном беспорядке обрамляли нежный овал лица. Щеки горели румянцем - не пунцовыми пятнами, а ровным розовым пламенем, вырывающимся, казалось, из-под полупрозрачного перламутра кожи. Темные глаза блестели, полуоткрытые губы подозрительно напоминали цветом кораллы из тайных сокровищниц рыбьего царя Александера…
        У нее обнаружилась стройная точеная шея, красивой формы плечи и руки, а также грудь, от которой неожиданно не хотелось отводить глаз. Моника машинально натянула маечку вокруг талии и выяснила, что и талия хороша, тонкая, живот не торчит, а бедра… Что ж, на ее собственный взгляд, широковаты, но тут уж макияжем не обойтись. Наверное, надо начать кататься на велосипеде.
        Ноги, с которыми она мысленно попрощалась после вчерашней депиляции, порадовали не только формой и длиной, но и неожиданно здоровым цветом. Раньше они казались Монике какими-то… синюшными, что ли? Вероятно, горячий воск что-то проделал с кровеносными сосудами, но сегодня ей совершенно не хотелось скрыть свои ножки под плотными колготками.
        Она прижала ладони к щекам и засмеялась. Потом спохватилась и начала прилежно выполнять специальные упражнения, заданные доктором Пардью, одновременно одеваясь и собирая сумку.
        Попрощавшись с Джозефом и пообещав прийти пораньше, она легко сбежала с крыльца, мимоходом подивившись тому, как уверенно и раскованно она двигается. Положительно, что-то произошло за эти два дня! И иначе, чем чудом, это не назовешь. Рассуждая логически, никто не может кардинально измениться за такой короткий период времени, а она чувствует себя совсем другим человеком. Несомненно, чудо!
        Доктор Пардью мог бы объяснить этот феномен с чисто научной позиции, но сейчас его рядом нет, он проводит сеанс кодирования мисс Бейли от алкоголизма. Мысли его, впрочем, заняты исключительно Моникой Слай, и, вероятно, именно поэтому сеанс кодирования пройдет необычайно успешно…

        Адрес бутика «Мое Удовольствие» Моника тоже почерпнула из письма миссис Призл, сама она никогда в таких заведениях не бывала. Уже в самом магазине запоздалая мысль метнулась испуганной рыбкой: вот сейчас эти разряженные и надушенные девицы посмотрят на нее презрительным и надменным взором, станут цедить сквозь зубы нечто невнятное, она смешается, опять начнет путать слова, побагровеет и…
        К ней бросились сразу три нимфы, и на лицах их цвела такая нежная любовь, такая искренняя и такая бурная радость от встречи с Моникой, словно они были ее родными сестрами, в раннем детстве разлученными с ней злым роком. Восклицательные знаки горохом сыпались из хорошеньких ротиков, трещавших наперебой:
        - Здравствуйте! Пожалуйста, проходите и располагайтесь!
        - Доброе утро, мисс! Как хорошо, что вы зашли к нам!
        - Вы уже завтракали?! Чашечку кофе или чая не хотите?!
        - Вы отлично выглядите! Уже знаете, за чем именно зашли?!
        Моника улыбалась, кивала в разные стороны, а три нимфы провели ее вглубь магазина, совершенно не похожего на магазин, и усадили в удобное и мягкое кресло. Из воздуха возникли яркие каталоги, благоухающая чашечка кофе, а следом за всем этим и элегантно одетая, невысокая и черноглазая женщина постарше, в которой за милю можно было угадать хозяйку салона. Страхи Моники, было, вернулись, но женщина мило улыбнулась и присела на соседнее кресло.
        - Я ужасно рада видеть новую посетительницу нашего бутика. Надеюсь, вам у нас понравится, и мы станем настоящими друзьями. Мисс?..
        - Слай. Моника Слай. Лучше просто Моника.
        - Я тоже не люблю официоз. Мы все так устаем от него в обычной жизни - нужно же место, где можно расслабиться и поболтать между нами, девочками? Меня зовут Николь. Итак, Моника?
        И удивительная женщина неожиданно подмигнула Монике, как старинной подружке.
        Лед растаял, и Моника доверчиво посмотрела на черноглазую Николь.
        - Знаете, Николь… Передо мной стоит почти немыслимая задача. Мне надо полностью изменить свой гардероб. Совсем. Начисто.
        - Понятно. Перемены в жизни?
        - Думаю… да!
        - Это же замечательно! Рози, Бекки, Джейн - четырнадцать, «три це», восемнадцать, тридцать пять с половиной, пастель, муар нюи, нулевой цикл! Думаю, Джемайма… Да, Джемайма!
        Ошеломленная Моника не поняла ни слова. Черная магия, вероятно. Или шпионское гнездо. Но здесь совсем не страшно, и Николь эта симпатичная, а девочки не противные и не смеются за ее спиной, в зеркало видно. Вот только… кто такая Джемайма?
        Николь кашлянула.
        - Моник - вы позволите так вас называть? Вы напоминаете мне о моем родном Париже, - давайте определимся для начала, что вы подразумеваете под словом «полностью»?
        - Начиная с тру… белья!
        - Отлично! на какую сумму мы рассчитываем ограбить ваш банк сегодня?
        Вот это класс! Это вам не какое-нибудь пошлое «Девушка, а вы уверены, что вам это по карману?» Моника абсолютно естественным небрежным жестом выложила платиновую карточку на полированный столик, и Николь не притронулась к ней даже пальцем, только понимающе кивнула.
        - Отлично! Люблю стратегический простор. Устраивайтесь поудобнее и не бойтесь критиковать модели - людей с одинаковым вкусом и стилем на земле нет.
        - Николь… Я хотела бы попросить… Помогите мне. Приблизительно, хотя бы…
        - Ни слова! Я горда вашим доверием, Моник. Начнем вечеринку. Девочки - алле!
        И «вечеринка» задалась! Под задорную музыку три нимфы по очереди вылетали на подиум, с нечеловеческой скоростью меняя наряды, и Моника узнала, что дырки на джинсах можно декорировать золотыми шнурками, а стразы и перья отлично смотрятся на кожаной курточке. Что топы бывают всех цветов радуги, а футболки в сочетании с шелком превращаются в вечерние платья для коктейля.
        Что армейские ботинки запросто шьются из джинсовой ткани, а потом расшиваются бисером…
        На третьей чашке кофе музыка переменилась, зазвучали переливы парижского аккордеона, и божественный Воробушек хрипло и страстно запел гимн древнему и юному городу поэтов, гаменов и красавиц. И под звуки этого сорванного, прокуренного, прекрасного голоса маленькой великой певички на подиум вышла… Моника!
        Нет, вот уж это точно была Моник! Ямочки на щеках, лукавая улыбка - и угловатая грация эльфа-подростка. Такие женщины всем тряпкам на свете предпочитают лишь аромат «Шанель номер пять» да нитку жемчуга…
        Николь мурлыкнула откуда-то сбоку:
        - Это наша Джемайма. Она из Саванны. В южных штатах жило много французов. Вижу, вам нравится?
        - Нравится? Это же волшебство! Она… нет, это неправда. Она гораздо больше похожа на меня, чем я сама…
        - О нет! Вы себя недооцениваете. Любая манекенщица - ХОРОШАЯ манекенщица - это всего лишь пустой сосуд. Простой, изящный, но - пустой. Вдохновение дали мне вы, я начала фантазировать, а Джемайма только внимательно смотрела мне в глаза. Она хорошо чувствует стиль. Редкое качество. С одного взгляда распознать в вас скрытую до поры чувственность и страсть, дымку порока в сочетании с детской невинностью, смертоносный шарм Лилит - и неловкость дебютантки школьного бала… Моник, вы моя удача. Хорошо, когда день начинается с удачи. Теперь, если вас все устраивает, пойдемте смотреть обувь. Туфли - вещь куда более интимная, чем, пардон, трусики!

        Выяснилось, что на каблуках ходить не страшно, удобно и приятно. Просто раньше ей попадались какие-то неправильные каблуки. Моника азартно топала обутой ножкой в ковер и с изумлением рассматривала тонкую щиколотку незнакомки в зеркале. Улыбчивая Рози стремительно присела на корточки - и тончайшая золотая цепочка с крошечным бриллиантовым шариком засверкала на ноге той, кого в прошлой жизни, кажется, звали Моникой Слай…
        Уже на выходе, расцеловавшись с Николь и девочками, Моника ахнула:
        - Я совершенно забыла! Мне же нужны были деловые костюмы, парочка!
        - О, это уж проще чечевичной похлебки. Вы позволите, чтобы это осталось сюрпризом? Бекки, ты помнишь клип про совращение «белого воротничка»? Добавь несколько блузок - и оба оттенка, разумеется.
        Моника зажмурилась и раскинула руки в стороны.
        - Я такая счастливая, что сейчас, кажется, полечу над такси. Спасибо вам! Вы меня проводили в сказку. Я никогда вас не забуду, Николь. И ваших фей-помощниц.
        - Звучит грустно, Моник. Так, словно мы больше не увидимся, а это не так. Учтите, у нас скоро открывается еще один салон…
        - Какой же?
        Темноволосая волшебница лукаво улыбнулась, сверкнула черными глазами.
        - Всему свое время, Синдерелла! Будет и бал, и разбитое сердце, и карета, и серебряные туфельки, стертые до подошвы - будет и повод заглянуть в мой новый салон. Я загадала: если станете первой посетительницей, будет мне удача, а вам счастье. До встречи?
        - Ну… до встречи!

        Таксист помог донести пакеты до двери, и Моника залилась румянцем, неловко протянув ему двадцатку. Усатый черноглазый крепыш средних лет подмигнул ей и покачал головой.
        - Много, сестренка. Без привычки еще, верно? Это к лучшему. Иной раз улыбка и доброе слово куда дороже чаевых, а вот об этом богачи понятия не имеют. Давай пятерку - и будь здорова.
        Высунулся из окна и прокричал, взмахнув рукой:
        - Ты очень красивая, hermanita!
        Моника прижала ладони к горящим щекам и рассмеялась. Чудно! Одни сказки вокруг. Говорящие рыбы, добрые колдуньи, наряды из орешков, вот только принца не хватает.
        При мысли о принце она смутилась отчего-то, подхватила пакеты и торопливо затащила их внутрь дома.
        Джозеф обновки одобрил. Плавал, шевелил губами, смотрел то одним глазом, то другим, шлепал хвостом и даже проделал круг почета по ванне на большой скорости. Бок у него почти зажил, и Моника вдруг с острой грустью подумала, что скоро придется выпустить карпа на волю, это хорошо - но она даже боится представить, как выглядит ее пустая ванна!
        Дурочка ты, дурочка! Привязалась к рыбе, словно к человеку. Бедная, одинокая, никому не нужная Моника Слай!

        Нельзя сказать, что она скупила весь бутик, нет. Однако вещей набралось достаточно, чтобы занять все полки и свободные вешалки. Из легкомысленного Монике особенно приглянулось удивительное льняное платье сине-зеленого цвета. Яркие краски напоминали о перьях павлина, покрой у платья был свободный и очень Монике шел. Она покрутилась перед зеркалом - и решила поносить его до вечера.
        Все равно в офис в нем нельзя, можно только на побережье какое-нибудь, где песок и волны, где сосны у самого прибоя впились в прозрачное небо и держат его, чтобы не улетело…
        А по белому ослепительному песку идет, утопая босыми ногами в россыпях микроскопических бриллиантов, Моника Слай в изумрудно-аквамариновом платье, и ветер все силится унести эту большую красивую бабочку, и летит яркий подол по ветру, а навстречу Монике бежит по полосе прибоя темноволосый принц…
        С лицом Хью Бэгшо.
        Ага, и фигурой Брэда Питта. И обаянием Шона Коннери. И самое главное - с горячим желанием заключить тебя в объятия, глупая ты курица. И жить с тобой долго и счастливо - щас, разбежалась! Иди, копай червей. Джозеф хочет есть!

        Она накопала целую банку и разогнулась, чтобы передохнуть. Стояла и смотрела куда-то в пустоту, когда совсем рядом прозвучал странно знакомый голос, произнесший непонятные слова:
        - Ллеу а те, Латтрайн ат Ллоханнарр!
        Моника резко повернулась и увидела возле изгороди Александера. Меланхоличный ирландец возвышался над кустами на добрых два фута, и в голубых очах явно отражалось восхищение.
        - Александер! Вы меня напугали. Что это вы сказали? Чары напустили?
        - «Ядуйся, Хозяйка Луга и Озея.» Это дъевнее пъиветствие для фэи.
        - Для феи?
        - Нет, не для феи, а для фЭи! Съеди фэи есть не только феи, еще эльфы, гоблины, гномы, баньши, луханнаны…
        - Фэйри! Простите, сразу не поняла… Стоп! А почему у вас получается выговаривать… или это бестактный вопрос?
        - Сам не знаю. В гэльском языке «эй» совсем дъюгая. Пъяктики здесь никакой, собственно, в Ийландии тоже. Мало кто говоит по-гэльски.
        - Красивый язык.
        Александер гордо выпрямился, отчего живая изгородь показалась совсем уж низеньким бордюром.
        - Самый лучший! Слушайте, я пъишел к вам. Хочу посмотъеть на кайпа. Пустите?
        - Ох, конечно! Я очень яда… то есть рада! Заходите!

        В этот же день, только чуть раньше, Хью Бэгшо томился на совещании совета директоров.
        Третий день без Моники Слай оказался труднее двух предыдущих, и путем нехитрых логических построений Хью сообразил, что до окончания срока их разлуки, инициированной им самим, он может и не дотянуть. Мало того, что он не знает, как влезать в компьютер мисс Слай; мало и того, что из кабинета пришлось временно переехать, потому что никакие чистящие средства не в силах забить этот запах. Хью вдруг как-то отчетливо понял, что скучает без своего «говорящего костыля».
        Окончательно это подтвердилось вчера, когда он зашел развеяться в любимый отдел по связям с общественностью. Девчонки щебетали, кофе благоухал, нормальные, маленькие, симпатичные рыбки плавали в аккуратном аквариуме. Казалось бы - сиди, отдыхай душой.
        И тут кто-то из красавиц выпалил:
        - Ну что, в понедельник ожидается потеха? Красотка Слай войдет в офис - все офигеют…
        И тут Хью взбеленился. Волна холодной, белоснежной ярости на мгновение затопила окружающий мир, обожгла леденящим ощущением бездны, и вынырнул из нее совсем другой Хью Бэгшо. Воин. Берсерк.
        Очень тихим, почти нежным голосом он поинтересовался:
        - Лу, детка, сколько тебе лет?
        - Ой, ну Хью, как будто ты не знаешь…
        - СКОЛЬКО ТЕБЕ ЛЕТ?
        - Двадцать…
        - Так. Понятно. Ты ведь менеджер по организации ученых советов, не так ли?
        - Д-да, но…
        - И ты закончила университет?
        - Н-нет…
        - Колледж?
        - Н-нет, но…
        - Школу?
        - Да! В Милуоки.
        - Прелестно. И чему был посвящен последний ученый совет, который ты организовывала?
        Смешки потихоньку стихали. Такого Хью здесь никто не видел, да и непонятно было, к чему он клонит. Кто-то из сердобольных подруг шипел из заднего ряда подсказку несчастной Лу…
        Хорошенькая, словно куколка, Лу набрала воздуха и выпалила:
        - Вроде, типа, «Проблемы мелирования и рации в бассейне у Мисиписи»!
        Наступила пауза, заполненная сдавленным бульканьем и хрюканьем тех, кому были знакомы слово «мелиорация», да и название одной из величайших рек Америки. После чего Хью Бэгшо сказал мертвым от ярости голосом:
        - Лу, боюсь, что в понедельник тебе офигевать не придется. Ты уволена с завтрашнего дня. На всякий случай, специально для тебя: завтра - четверг.
        - Хью, миленький…
        - «Миленький» тоже с завтрашнего дня. Да, девушки, всех касается. Неформальные отношения - после увольнения. Хотите по собственному, хотите - я уволю лично.
        - Хью… Мистер Бэгшо…
        - Да, Бель?
        - Это из-за Моники Слай? Но ведь вы и сами…
        - Я тоже идиот, но тут немного другое. Во-первых, я не могу уволить сам себя. Во-вторых, я хотя бы вижусь с мисс Слай каждый день, вы же над ней издеваетесь абсолютно просто так, хотя она вам ничего не сделала… Да вы все ей в подметки не годитесь, ясно?! Она профессионал, умница, порядочный, добрый человек! А вы?
«Мисиписи»! Украшение банкета! Извольте знать свое место, барышни. С сегодняшнего дня: услышу, что кто-то из сотрудников перемывает кости другому сотруднику, да еще в его отсутствие - пеняйте на себя. Уволю в момент. И не сметь говорить мне о профсоюзе!!!
        И вышел, хлопнув дверью.
        Прадед, вероятно, был страшно удивлен, взирая на правнучка с небесной высоты.

        Настроение испортилось окончательно, тогда Хью осенило. Он поедет в гости к мисс Слай, посмотрит, как она живет, а заодно и проверит, как выполняется его задание. То есть скорее всего, оно вообще не выполняется, так зачем время терять? Пусть возвращается уже на работу, у Хью все из рук падает!
        Накрутив себя до предела, Хью Бэгшо железным голосом сообщил миссис Призл, что у него деловая встреча («Но в плане мисс Слай нет никаких деловых встреч, мистер Бэгшо…» - «А это неожиданная деловая встреча, форс-мажорная, так сказать, деловая встреча, глубоко интимная, черт возьми, деловая встреча, миссис Призл!..»), сел в свой «порше» с открытым верхом и укатил к Монике Слай.

7
        По дороге Хью купил букет цветов, постоял над пирамидой коробок с шоколадными конфетами, но не решился на такой интимный (по меркам мисс Слай, естественно) подарок и продолжил свой путь.
        Адрес ее он знал, выяснил давно, еще когда узнавал сведения о семье. Пригород Чикаго, довольно милое местечко. Наверное…
        У аккуратного маленького домика «порше» затормозил без излюбленного Хью визга тормозов, эффектных разворотов на месте и прочих примочек. Человек, хорошо знавший Хью Бэгшо, отметил бы, что наследник и правнук Старого Змея ведет себя несколько скованно и как-то… испуганно, что ли?
        Он походил возле машины, закурил сигарету, тут же затушил ее, выбросил, посмотрелся в зеркало, потом двинулся по дорожке к дому, на середине остановился, хлопнул себя по лбу, вернулся, забрал букет с заднего сиденья… Куда девался сверкающий «золотой мальчик» Бэгшо! На крыльцо дома Слаев всходил робкий подросток, впервые идущий с цветами в гости к девочке, которую до сего дня исключительно дергал за косички и дразнил обидными прозвищами.
        Хью в последний раз оглядел доступные обзору области себя и позвонил в дверь одеревеневшим пальцем.

        Александер изумительно вписался в интерьер ванной. Моника не испытывала ни малейшего смущения, хотя на батарее - о, ужас! - висели выстиранные трусики, а вывернутая наизнанку ночнушка грозила свалиться рыбьему царю на голову с вешалки.
        Специалист немедленно кинулся к псевдоаквариуму, упал на колени и загулил не хуже весеннего сизаря, ухаживающего за неприступной подружкой. Джозеф при этом недоверчиво, но довольно спокойно кружил по ванне.
        - Ну-ка, кто тут у нас такой пъекъясный… Какой мы къясивый и мощный… Нам годика тъи, не меньше… В пъекъясной фойме… А как наши чешуйки? Вот какие у нас чешуйки, совсем новенькие у нас чешуйки… Тесно нам, да? Тесно в ванне нам, пъятивная хозяйка, тесную какую ванну нам дала!.. МИСС СЛАЙ!
        Моника откликнулась из кухни:
        - Да, Александер? Кстати, меня Моника зовут…
        - Это совейшенно неважно… то есть, пьястите, очень пъиятно… Я хотел сказать, вы отлично спъявились! Он в пъекъясной фойме. Еще неделька - и можно выпускать. Вейнее, нужно! Он окъеп и ему тесно… Я откъёю, не беспокойтесь.

        Иногда стечение мелких и никак между собой не связанных обстоятельств способно изменить ход истории - это давно подмечено специалистами.
        Если бы Александер в это утро не закрыл свои аквариумы на профилактику…
        Если бы Моника сама открыла дверь…
        Если бы Хью не поторопился бы с выводами…
        Если бы Александер почаще возвращался из своего рыбьего царства в мир людей…
        Если бы Моника не нашла в шкафу окаменевший кекс с изюмом…

        Перед окаменевшим Хью на пороге дома Моники Слай высился огромный человек. Длинные костлявые руки сделали бы честь Фредди Крюгеру. Зловещий шрам придавал неприятному лошадиному лицу незнакомца воистину бандитское выражение. Голубые глаза взирали на Хью Бэгшо с рыбьим безразличием.
        Одновременно из глубин дома донесся веселый и потому казавшийся незнакомым голосок мисс Слай:
        - Как Джозеф отнесется к кексу с изюмом?
        Александер механически ответствовал в том же стиле, в каком только что ворковал с карпом:
        - Мы очень любим кекс с изюмом. Мы его будем клевать пъямо из ючек хозяйки… Вы кто?
        Хью Бэгшо горько помахал букетом в воздухе.
        - Так, никто. Жалкий работодатель одной вероломной девицы. Не обращайте внимания… Джозеф. Идите, клюйте кекс прямо из ручек хозяйки!
        Александер серьезно кивнул.
        - Хоёшо. Джозеф пъяголодался. До свидания.
        И закрыл дверь, костлявое чучело.
        Хью медленно спустился по ступеням. Сейчас перед его мысленным взором проносились все романтические герои мировой литературы. В детстве легкомысленный Хью не понимал, с чего это они так убиваются из-за этих Лорелей и Аделаид.
        Сейчас он понимал все.
        Зеленоглазое чудовище - Ревность - взмахивало над его головой черными крыльями, и было у чудовища лицо Моники Слай.

        Первой его мыслью было заблокировать карточку, но Хью взял себя в руки. Он же не для себя Монику собрался превратить в человека, ему просто нужна секретарша, а не пугало огородное. А то, что это пугало живет вместе с еще одним пугалом - это их, пугальские, проблемы. Если же в понедельник Хью не увидит результат… Вылетит Моника Слай с работы, ясно?! Без выходного пособия!
        Мрачный, как туча, он вошел в свой новый кабинет и рухнул в кресло, задрав ноги на стол. Эта привычка осталась, вроде бы, в прошлом, но последствия стресса разбудили генетическую память, не иначе.
        На надрывающийся телефон он смотрел очень долго, пока не сообразил, что одной силой мысли звонки не остановить. Протянул руку и взял трубку. Собственный голос прозвучал в ушах Хью похоронным звоном.
        - Алло. Добрый. Говорите, что хотите, мне все равно, я автоответчик.
        Из далекого треска и гула вылущился жизнерадостный голос человека, которого Хью никак не ожидал услышать. Джош Белью, собственной персоной! Лесоторговец, миллионер, сквернослов и пьяница, краснорожий ковбой, не снимающий свои сапоги даже во время посещения Оперы. Муж знаменитой наездницы и заводчицы лошадей Ширли МакЛеод. Друг и ученик Старого Змея Бэгшо. Друг и учитель Мэтьюса Кармайкла. Наконец, человек, который двадцать два года назад научил маленького тщедушного Хью Бэгшо драться «по-уличному», чтобы не обижали старшие мальчики в закрытой элитной школе.
        - Эй, балбесик, как твои дела?!
        - Джош, я ужасно рад тебя слышать! Нормально мои дела. Терпимо. Могли быть лучше. Не очень…
        - Так и скажи - хреново! Что с тобой? Устал копить денежки?
        - Ага. До смерти.
        - Понимаю, малыш. При твоей любви к работе… Шучу, наслышаны о твоих успехах. Мэт постоянно читает бюллетени компании. Не женился?
        - Нет!!! И не женюсь никогда.
        - Дело твое, хотя многим нравится. Слушай, такое дело. У Ширли на следующей неделе юбилей, она хочет собрать близких друзей, и тебя - по неизвестной мне причине - включила в их число. Не хочешь отряхнуть смог Чикаго с ног своих и приехать на недельку к нам в Монтану?
        Хью мрачно скосил глаза на экран компьютера. Обед с «Бритиш Петролеум»… Совещание в Майами… Презентация в Бостоне…
        А ну их всех!
        - С удовольствием, Джош. Спасибо за приглашение. Подскажи, что подарить Ширли?
        - Новое седло, как всегда, сделает ее счастливой. Не знаю, спроси у подружки.
        - Нет у меня подружки…
        - Да ладно! Не может быть! Ну и черт с ней, приезжай один, найдем из местных. Наши девчонки вашим не чета. Короче, со среды ждем. Привет Чикаго.
        Хью повесил трубку и мстительно свернул окно на экране. Все такие умные… вот пусть тут и крутятся, как хотят!

        Вечером Моника сидела в кабинете доктора Пардью и взахлеб рассказывала о своих ощущениях от посещения салона и бутика. Доктор ласково кивал и что-то помечал в таблицах, лежавших перед ним, а потом неожиданно поинтересовался:
        - Скажите, а этот Александер… он не ухаживал за вами?
        Моника немедленно сбилась и покраснела.
        - Ой, что вы! Потом, он же абсолютно помешан на своих рыбках, это же видно.
        - То есть его вычеркиваем…
        - Откуда?
        - Из списка ваших потенциальных жертв.
        - Как… ких жертв?
        Доктор подался вперед и проникновенно уставился в глаза розовой и хорошенькой Монике.
        - Хотите навсегда избавиться от своих проблем? Так слушайтесь меня! Вы за четыре дня совершили гигантский скачок. Передо мной сидит симпатичная девица, с фигуркой, с личиком, с ножками…
        - Доктор, я…
        - Но мои планы простираются дальше. Эту девицу все еще легко смутить, сбить с толку, невольно обидеть - и тогда прежняя закомплексованная старая дева вернется обратно. Хотите, чтоб она вернулась?!
        - Нет!!!
        - Ответ правильный. Вот вам окончательный рецепт вашего выздоровления: с завтрашнего дня мы с вами будем по телефону говорить обо всем, самом для вас немыслимом и стыдном. Об отношениях между женщиной и мужчиной. О вашем первом сексуальном опыте. О ваших бойфрендах. Об измене и разочаровании.
        - Но я не…
        - Молчите. Я не позвоню вам больше. Вы позвоните мне сами, завтра. Если действительно хотите, чтобы все кончилось.
        - Я хочу, но…
        - А в понедельник на работу придет холодная и властная покорительница чужих сердец. Ее будут звать Моника, просто Моника, без всяких фамилий. И задание у нее будет только одно: свести с ума мужчину, который раньше не обращал на нее ровным счетом никакого внимания. Если это удастся - значит, я хороший специалист, и вы полностью здоровы. Если нет… говорят, неудачный опыт тоже не бывает бесполезным. До завтра!

        Ночь она, разумеется, не спала. Ворочалась без сна, пиная кулаками подушку. В голове проносились странные, чужие, совсем новые для нее мысли и воспоминания… нет, воспоминания как раз были очень даже ее. Даже чересчур ее. Если вы понимаете…
        Для викторианской эпохи она была вполне пригодна. Скажем, в роли бонны или приживалки. Учитывая изменения во внешнем облике - даже в роли подружки романтической героини, бедной, честной и до ужаса неинтересной потенциальной старой девы.
        В эпоху великих королей и европейских революций амплуа у нее было бы, пожалуй, то же самое, а вот по сути… Тогда девственность и целомудрие практически вообще нигде не встречались, даже в монастырях. Что же до Америки… ну да, пуританские женщины славились строгостью нравов, но ведь и к институту брака подходили столь же сурово: если ты не готова стать женой и матерью, то зачем ты нужна на этой земле?
        Конец двадцатого столетия, на который пришлась юность Моники Слай, вообще не относился к этой проблеме, как к проблеме. Самой собой подразумевалось, что на выпускном балу в школе соотношение девиц и не-девиц колеблется в пределах «один к пяти - один к четырем», да и то благодаря такой уловке человечества, как петтинг. СОВСЕМ уж ничего не знающих о сексе девушек не бывает - так, по крайней мере, утверждает статистика, а статистика знает все.
        Однако согласно той же статистике, на каждое самое незыблемое правило находится хоть одно исключение, и Моника Слай приняла эту неблагодарную роль на себя.
        В школе за ней никто не ухаживал, тут и вспоминать нечего. Обо всех физиологических тонкостях собственного развития она узнала из книги, которую выкрала из маминого книжного шкафа. Читала она исключительно в туалете, поздней ночью, смущаясь и краснея отчаянным багрянцем праведницы, сознательно совершающей грехопадение.
        Интересно, что Дрю, несколькими годами позже достигшая того же состояния, нимало не смущалась и осмеливалась обсуждать - О УЖАС! - собственную физиологию с мамой за завтраком. И книга Дрю не пригодилась, она и так все откуда-то знала. Вероятно, и про секс тоже.
        Да, так вот. Секс. Теоретические познания у Моники имелись, куда ж без них в наше-то время, да при уровне развития наружной рекламы! Фильмы, опять же. Только вот Моника единственная из всей семьи, как дура, бочком выходила из комнаты, когда начинались сцены с «обнаженкой». Таким образом, секс для нее долгое время ассоциировался с пыхтением, сопением и невнятными фразами типа «О да! Нет! Да! Не останавливайся! Я хочу быть твоей (твоим) в эту ночь!».
        С точки зрения логики, это было не вполне нормально, так как несколько суживало сферу духовного общения при означенном процессе, а это неверно, так как всем известно, что любовь - это прежде всего духовное единение двух человек. Неужели Байрон и Шелли тоже ограничивались междометиями? И что в таком случае сподвигло их на создание бессмертных строк о любви?
        Маму спросить было стыдно, папу - немыслимо, Энди - сами понимаете, а Дрю - о, к Дрю Моника не обратилась бы даже под пыткой. При нулевом интеллекте Дрю обладала воистину звериным инстинктом на возможность уязвить и унизить любое существо женского пола, особенно старшую сестру. Монику Дрю считала позором рода человеческого, относясь с презрительным пренебрежением. Нет, Дрю здесь никак не годилась.
        К двадцати одному году, обретя статус избирателя, в сексуальном плане Моника оставалась чиста и невинна, как дитя, причем дитя, выросшее не в городе, а в деревне, да еще и полной сиротой. В колледже она - к удивлению однокурсников и однокурсниц - действительно училась, потом были курсы, на которых было тем более не до романов. Придя же в «Бэгшо Индепендент», Моника и захотела бы - не смогла заинтересоваться подобным бесстыдством. Зверь по имени «Профессиональная Этика» был, правда, в значительной степени укрощен самим Мэтьюсом Карлайлом, женившимся на собственной сотруднице, но ведь и они предварительно уволились, а потом уже… того-этого… Нет, ну, наверное, того-этого еще до того, как уволились, но… В общем, ясно. Никому не позволено крутить шашни на работе.
        И тут это дикое задание доктора Пардью! Заинтересовать того, кто не обращал на нее никакого внимания. Разбить ему сердце. Стать холодной и бессердечной красавицей, равнодушно переступающей через корчащиеся тела страдающих мужчин. Смешно!
        Что касается кандидатур, тут выбор был большой. На Монику Слай НИКТО не обращал внимания. Ни мужчины, ни женщины, ни контролеры в автобусах. То есть чисто теоретически начинать можно было с любого.
        Скажем, с мистера О’Коннелли, счетовода из отдела статистики деловых соглашений. Или с охранника Лэнса. Или с уборщика Чжана. Одна беда: этих мужчин (шестьдесят восемь, сорок три и девятнадцать лет соответственно) Моника видела не так уж часто, в силу специфики службы. Собственно, она вообще видела более или менее постоянно деловых партнеров «Бэгшо Индепендент», а совсем постоянно… Хьюго Бэгшо!
        Здесь ее прошиб пот - сначала холодный, потом горячий, потом Моника в полной темноте залилась румянцем, сморщилась, как от зубной боли, затрясла головой и, наконец, издала стон, полный муки и тоски.
        Мысль о Хьюго Бэгшо, как о сексуальном объекте, вызвала к жизни именно то страшное воспоминание, с которого и началось погружение в пучины психотерапии. Тот кошмар. Гадость. Позор.

        В прошлую пятницу, уже во второй половине дня, Моника получила от Хью Бэгшо совершенно идиотское задание. Он отправил ее распечатывать на цветном принтере рекламные проспекты одной фирмы, нацелившейся стать партнером «Бэгшо Индепендент». Якобы, эти экземпляры потом раздадут отделу маркетинга, чтобы каждый с ними ознакомился, сделал выводы и в письменной форме отчитался перед боссом.
        Рекламки содержали образцы колеров и оттенков жидких обоев - сами понимаете, цветокоррекция требовалась тщательная, и Моника употела, пока настроила большой принтер на нулевом этаже офиса. А примерно через час сложила еще теплую стопку листков и поперлась наверх, несчастная дура.
        Сюрприз хотела сделать шефу, идиотка. Он, мол, добрая душа, сказал: «Там много, сегодня доделаете - и сразу домой». А она вот какая молодец, все быстренько распечатала и возвращается на рабочее место. То-то удивится Хью Бэгшо, удивится и обрадуется, что у него такая стремительная и исполнительная секретарша!..
        Он и удивился, только вот не обрадовался - сто процентов! Потому что, когда Моника Слай с грацией слона и тактом бегемота ввалилась без стука в его кабинет, Хью занимался тем, что… Скажем, исследовал новые области маркетинга. Не всего, а только одного из менеджеров по маркетингу. Той самой блондинки Сью, которую впоследствии - есть Боженька на небе, есть! - цапнула за ногу пиранья. Ну, по крайней мере, довела до истерики.
        Новые области таились под кургузым пиджачком Сью, а также где-то в недрах ее юбки, хотя у такой набедренной повязки недр никаких не найдешь, как ни ищи. Главное богатство обнаружилось именно под пиджачком - он был надет на голое тело, если не считать двух кружевных розочек, скрепленных шнурочками и чудом державшихся на высокой - это тоже сразу бросалось в глаза - груди Сью.
        Проще говоря, Хью Бэгшо отослал дуру-секретаршу, чтобы без помех оттрахать Сью прямо на столе!
        Последняя мысль была настолько неожиданной, что Моника даже села на кровати и перестала морщиться и стонать от стыда. Эта мысль не могла принадлежать прежней Монике! Прежняя Моника Слай тогда вообще лишилась всех мыслей, залилась багровым румянцем, ахнула, рассыпала стопку отпечатков, резко метнулась назад, впечаталась бедром к косяк двери, едва не зацепилась ногой за порог и уже в свободном падении вывалилась в коридор, страстно мечтая только об одном: умереть немедленно!
        Прошлые выходные она думала только об одном: теперь она не сможет вернуться на работу. Потому что невозможно вернуться на работу и посмотреть на Хью Бэгшо, на Сью, на всех тех, мимо кого она пронеслась, на ходу меняя оттенки с багрового на вишневый и обратно.
        И представьте, она еще чувствовала себя виноватой, словно это именно она поставила Хью в неловкое положение!
        Короче, поняв невозможность вернуться в понедельник на службу, Моника Слай взяла толстый еженедельник и недрогнувшей рукой набрала первый же номер первого же психотерапевта. Доктора Шеймаса Пардью.
        Так песчинка, которую стронуло дуновение сквозняка от крыльев вспорхнувшего воробья, катится все быстрее - и вот уже безмятежная долина похоронена под ревущей лавиной горного обвала!

        Моника вскочила и ринулась в кухню, налила себе воды, выжала туда половину лимона, выпила залпом и совершенно машинально завернула в ванную, к Джозефу.
        Огромный карп лениво шевельнулся, и золотистые глазищи насмешливо уставились на всклокоченную, красную и сердитую Монику.
        Ну и что ты сделаешь, говорили эти глаза. Теперь ты все понимаешь. Знаешь, каким чучелом он тебя считает. Знаешь, что твоя личность для Хью Бэгшо - это что-то, находящееся намного ниже плинтуса. Только с насекомым можно разговаривать так, как разговаривал с тобой он, отдавая свой бредовый приказ о перерождении в красавицу. И ты, со свойственной тебе дуростью, пошла у него на поводу, покорно покивала и отправилась воплощать идеи босса в жизнь.
        А если бы он приказал тебе сделать операцию по смене пола? Выкинуться из окна? Пойти и ограбить банк?
        Золотые глаза рыбы смотрели немигающим взглядом, и Моника вдруг почувствовала слабость в ногах. Ответ на все эти вопросы был один: «Да!»
        А причина такого ответа крылась… вернее, наоборот, лежала на поверхности.
        Моника Слай была беззаветно, смертельно, по уши влюблена в своего босса, непутевого бабника и фантастического лентяя Хьюго Бэгшо.

        Карп совершенно явственно ухмыльнулся, вильнул мощным хвостом и ушел на вираж. Потом поднялся к самой поверхности и снова уставился на Монику Слай. Девушка медленно вытянула перед собой руку с растопыренными пальцами, защищаясь от презрения, горевшего в глазах рыбы. Если уж рыба начинает вас презирать…
        - Нет! Даже не думай об этом, Джозеф. Это безумие. Во-первых, я просто не смогу этого сделать - это слишком глупо… Это же его собственная карточка! Потом, он любит блондинок… И я вовсе не хочу…
        Джозеф резко ушел на глубину. Ему явно надоело слушать эту фигню.
        Разбитая и усталая Моника Слай доползла до кровати и заснула мертвым сном человека, которого топтали тяжелыми сапогами в течение нескольких часов. Ей не снились ни чудеса, ни кошмары, но где-то посередине сна она почувствовала облегчение - к ней пришла твердая уверенность, что все эти мучения закончились, и продолжать эксперименты над собой больше не надо…
        Утром она проснулась и не смогла открыть глаз - веки сильно опухли, хотя она не помнила собственного плача. Лежа в постели, Моника тщетно пыталась таращиться в потолок - получалось только щуриться. Затем в проснувшийся мозг стали поступать сигналы из внешнего мира - и Моника поняла, что внизу надсадно звонит телефон.
        Она медленно поплелась к аппарату, по звонкам догадываясь, что звонят из-за границы. Значит, мама…
        - Алло?
        - Ты что себе позволяешь, Моника Слай, хотела бы я знать?!
        - Доброе утро, мама, я тоже рада тебя слышать…
        - Рада? Чему тут радоваться?! За три дня ты откуда-то берешь громадную сумму денег - и немедленно спускаешь ее на невесть что! За три дня просто НЕВОЗМОЖНО истратить такие деньги. Особенно тебе!
        Ошеломленная Моника не заметила, как открылись глаза. Потом поняла смысл сказанного и едва не взвыла.
        Дрю и Энди завели собственные счета в банке еще в школе. Дрю откладывала на наряды, Энди - на машину. Мама даже гордилась такой финансовой «независимостью» младших, а Моника… у них с мамой имелся один общий счет. Вернее, формально их было два, на имя Моники и Юлалии, но мама всегда могла контролировать траты старшей дочери, хотя особой надобности в этом не было, как и самих трат. Кстати, теоретически и Моника могла контролировать маму…
        Выдав Монике платиновую карточку, Хью Бэгшо поступил вполне - и на удивление! - благородно, чтобы не ставить ее в двусмысленное положение. Он перевел карту на ее имя и на ее счет. И мама, очевидно, решив снять какую-то сумму со своего счета, по традиции сунулась с проверкой - и напоролась на всю эту банковскую операцию.
        Полмиллиона баков плюс, да сто пятьдесят тысяч минус, да за три дня - тут любой ангел осатанеет, а Юлалия Слай ангелом не была никогда.
        Минуточку, а в каком это смысле «Особенно тебе!»?

8
        Моника осторожно положила трубку, изрыгавшую гневные попискивания, на столик для ключей, подошла к зеркалу и с силой растерла лицо ладонями, потом взъерошила волосы, тряхнула головой и уставилась на собственное отражение.
        Темноволосая, стройная девушка с усталыми шоколадными глазами смотрела на нее. Симпатичная, ладненькая, очень заспанная. Нежная кожа уже не хранит отпечатков подушки, волосы вновь лежат в художественном беспорядке - слава Жози! - и белоснежные зубы закусили абсолютно коралловую губку, а брови сурово сдвинулись к переносице. Эта девушка в зеркале… она не будет блеять невнятные объяснения, которым никто и никогда не поверит. ЭТА девушка точно знает, что ни в чем не виновата - а стало быть, и оправдываться не в чем и не перед кем.
        Моника набрала воздуха в грудь, выдохнула и решительно взяла трубку со столика.
        - Мама, если ты перестанешь орать хотя бы на минуту, я смогу тебе все объяснить. Если нет - продолжай в той же тональности.
        - Я… ЧТО?!
        В голосе Юлалии прозвучало пока еще даже не изумление - лишь слегка поколебленная уверенность в том, что она просто ослышалась.
        - Я сказала - прекрати кричать, если хочешь что-то узнать.
        - Алло! Алло! Моника, это ты?! Кто говорит?! Девушка, проверьте связь!
        - Мама, это я, и связь просто отличная. Я тебя слышу, ты меня тоже.
        - Я не понимаю…
        - Разумеется, не понимаешь. Всю жизнь считать меня бессловесным деревом - и вдруг выяснить, что у меня есть голос.
        - Ты что, пьяная?!
        - А ты полагаешь, с тобой можно разговаривать, только хлопнув для храбрости?
        - Моника, я не…
        - Выслушай меня, мама. Эти деньги не имеют к тебе никакого отношения, ко мне, впрочем, тоже. Их выделили… на модернизацию производства!
        - Да? А почему на наш счет?
        - На мой счет, мама. Их выделили на мой счет, а ты, по обыкновению, влезла его проконтролировать.
        - Раньше ты так не говорила со мной…
        - Да, виновата. Терпела. Но и ты никогда особенно меня не стесняла. Унижала - да, не уважала - конечно, но уж в денежных вопросах всегда доверяла.
        - Моника, это полмиллиона…
        - Это мой счет. Один доллар на нем или миллион - тебя это не касается. Я уже четыре года, как совершеннолетняя, и три года зарабатываю в два раза больше, чем ты, Энди и Дрю вместе взятые.
        - Но я…
        - Я плачу налоги, а еще я плачу за воду, свет и газ, кроме того, я выплачиваю кредит Энди за машину, и если тебе срочно надо вылететь в Австралию, именно я бронирую и выкупаю билеты на самолет.
        - Моника…
        - И при этом вы трое еще имеете нахальство выставлять меня перед окружающими этакой девочкой-дауном, тупиковой ветвью эволюции, что-то типа «а это наша Моника, не обращайте внимания, она у нас нескладеха». Мама, а теперь постарайся мне внятно объяснить, ЗАЧЕМ вы это делаете? Ведь я прекрасно знаю, что на самом деле ты меня любишь. Что Дрю в детстве очень радовалась наличию старшей сестры. Что из тебя Энди не вытряс бы ни цента на свою несчастную машину. И что уйди я из дома, очень, очень многим редким животным Австралии не дождаться встречи с тобой, моя драгоценная мамочка.
        В трубке воцарилась почти полная тишина, если не считать попискивания и потрескивания на линии. Потом Юлалия произнесла напряженным и почти заискивающим тоном:
        - Моника, мы все немного перегнули палку, я полагаю… Я излишне резка, есть такой грех, но пойми и ты - ведь полмиллиона! Естественно, материнское сердце встревожилось…
        - Не пошла ли я по кривой дорожке? К сожалению, нет, мама. Пока еще нет. Но я очень надеюсь свернуть на нее в течение ближайших выходных. Чао!
        И повесила трубку.
        Обычно в такой ситуации Юлалия перезвонила бы. То есть раньше-то такой ситуации в принципе не могло возникнуть, но если бы возникла… Точно перезвонила бы! Видимо, в небесных сферах что-то изменилось, и значит, жизнь Моники тоже пошла несколько по другой орбите…

        Все на свете зачем-нибудь да нужно. Вот и звонок Юлалии Слай послужил невольно тем самым запалом, от которого взорвалась холодная глыба неуверенности в груди Моники. Она больше не сомневалась и не стеснялась. Она собиралась использовать свой шанс на всю катушку.
        У нее осталось три дня. Через три дня она либо изменится навсегда, либо… либо у нее отберут платиновую карточку, и мир все равно не рухнет. Нужно пробовать, нужно действовать, нужно жить!
        Она позвонила доктору Пардью еще до полудня, чем несказанно его удивила - и обрадовала. Достойный Шеймас Пардью уже вошел в азарт скульптора, которому в глыбе розового мрамора неожиданно привиделся пленительный изгиб бедра будущей нимфы. Он переживал за Монику Слай так, как если бы работал с нею не один месяц. И еще ему очень хотелось посмотреть, что в понедельник случится с теми, кто привык видеть в Монике серую мышь и хроническую идиотку.
        Будучи прирожденным бабником, Шеймас Пардью умел оценить женщину, даже столь глубоко забившуюся в свою раковину, как Моника Слай. Будем объективны, не сразу, не с первого взгляда - но зато теперь он с уверенностью мог сказать: этот алмаз еще сверкнет так, что всем мало не покажется!

        Самым трудным оказалось начать. Моника даже малодушно укрылась с телефоном в ванной, потому что Джозеф необъяснимым образом вселял в нее уверенность.
        Она ожидала неприличных вопросов, а они оказались совершенно нормальными, просто очень подробными и неожиданными.
        Как звали куклу, которую тебе так и не подарили?
        Самая страшная тайна, которую ты так и не рассказала лучшей подружке?
        Сколько денег тебе давали в одиннадцать лет, а сколько - в тринадцать?
        Если надо было купить вату или тампоны, ты шла в аптеку или в супермаркет?
        Когда ты поцеловалась в первый раз?
        А в последний?..

        Это была долгая и кропотливая работа. Они устали оба, и доктор, и пациентка, но зато вечером Моника сделала то, чего в прошлой жизни не сделала бы никогда и ни за что. Она позвонила миссис Призл и поблагодарила ее за советы, которые помогли ей изменить себя… Нет, не совсем уж кардинально… Это сюрприз!.. Все увидите в понедельник… Да, и она немного задержится, предупредите мистера Бэгшо, ладно? До встречи…

        В субботу Хью Бэгшо обедал у… Господи, ну как ее называть-то? Прабабушкой же глупо!
        Вдова Старого Змея Бэгшо была всего на десять лет старше его правнука, у нее были хрупкие пальцы и сильные запястья скрипачки, фиалковый взгляд, золотистые косы вокруг головы и фарфоровой белизны кожа. Ее звали Алисон, и Хью очень с ней дружил.
        Алисон с интересом наблюдала, как мрачный Хью гоняет по тарелке зеленый горошек, не обращая ни малейшего внимания на свиной эскалоп. Раньше за ним такого не водилось.
        - Эгей! Правнучек! Оставь горошек в покое, поешь мяса.
        - А? А-а… Сейчас. Да.
        - Хью, ты сегодня прямо сам себя превзошел по части красноречия. Трещишь и трещишь, в ушах звенит.
        - Это шутка, да? Ха-ха.
        - У меня разовьется комплекс неполноценности, честное слово… Что-то случилось?
        - Нет. Да. Ничего особенного.
        - Обычно с таким отсутствующим видом говорят о бросившей вас девушке, но, по теории вероятности, очень трудно предположить, что тебя могли бросить ВСЕ твои девушки сразу…
        - Ой, перестань ты повторять глупости тети Мэг! Никаких толп девушек я в гардеробной не держу. Наоборот, у меня уже три года нет ни одной официальной пассии.
        - А, так это просто тоска юного сердца по любви?
        - И откуда столько сарказма в такой маленькой и хорошенькой головке? Успокойся, змея, я вовсе не влюблен и не мечтаю влюбиться.
        - Да? Тогда открой тайну, несчастный, о чем ты все-таки думаешь? Неужели о котировках акций «Бэгшо Индепендент»?
        - Гадость какая! Нет, вовсе не об этом. Я в среду лечу в Монтану.
        - Зачем?
        - У Ширли Белью юбилей. Кстати, а сколько ей брякнуло, не знаешь?
        - Возраст женщины - это тайна, которую она уносит с собой в могилу, юный Бэгшо. По моим подсчетам… пятьдесят пять.
        - Змея!
        - Почему? Мне Ширли нравится, а кроме того, она никогда не скрывала свой возраст. Ей до него нет дела - единственный мужчина ее жизни все равно смотрит на нее такими же влюбленными глазами, как и двадцать, и тридцать лет назад.
        - Джош… Да, а с виду - чистый гоблин. Вообще, я заметил, внешность бывает обманчива.
        - Ого! Слышу речь умудренного жизнью человека. Где набрался премудрости?
        - С удовольствием махнулся бы на невинную доверчивость юности, но - не могу.
        - А кто еще в твоем окружении похож на гоблина?
        - Скорее, на коварную мачеху.
        - Ох, неужели я? Но я не гожусь, номинально я твоя прабабушка.
        - Ты - кроткий агнец по сравнению… ладно, о женщинах, как о покойниках - либо хорошо, либо никак!
        - Свят, свят, свят…
        Хью внезапно с яростью поймал неуловимую горошину пальцами и отправил себе в рот, после чего залпом осушил бокал с хересом.
        - Нет, ты подумай! Ходит такая… стра-ашненькая крыска, все ее жалеют, всем на нее смотреть смешно, а потом она раз! И Джозеф, видите ли, из ручек у нее клюет! Извращенка!
        - Хью, боюсь, я несколько утеряла нить повествования…
        - И добро, был бы Джозеф похож на человека, а то - Железный Дровосек в помеси с дворецким Аддамсов!
        - Действительно, жуть.
        - Тебе смешно. Всем смешно! Представляю, как хохотал Джозеф!
        - Да кто такой этот…
        - Ни слова, Алисон. Дальше - тишина!
        - Хью, не пугай меня. Ты читал Шекспира?
        - Да, во времена Шекспира все было намного проще. Яду в рюмку, кинжал в спину - и вся недолга…
        - Хью Бэгшо! Либо объясни, о чем весь этот бред, либо давай говорить о котировках акций. Боюсь, даже в них я разберусь быстрее.
        - Да что объяснять-то! Один дурак решил облагодетельствовать одну змею, у которой никого нет, а змея на его денежки кормит некоего Джозефа и сюсюкает с ним так, что даже противно.
        - Дурак - это ты, Джозеф - дворецкий, а змея…
        - Я забыл ее имя. Вычеркнул из памяти.
        - Подружка наставила тебе…
        - Мне стыдно за тебя, бабушка Алисон! Этим ли выражениям учат в Королевском оркестре струнно-щипковых инструментов!
        - О, если бы ты знал, о чем шепчутся юные альтистки во время пауз и партии треугольника! А балерины!
        - Алисон, прекрати портить мне настроение своими подколками. Змея мне не подружка, но в каком-то смысле очень близкий человек. И я был уверен, что делаю ей добро…
        Алисон откинулась на спинку резного стула и насмешливо прищурила голубые очи.
        - То есть, ты облагодетельствовал некую девицу и ждал, что она начнет смотреть на тебя, как на божество, а все вокруг станут хвалить тебя за доброту и ангельский характер?
        - Ну…
        - И вместо этого выяснилось, что несчастная Золушка в гробу видала твои серебряные туфельки, да еще и Прекрасный Принц у нее имеется?
        - Прекрасный, ага!
        - Да не твое дело! Ей нравится.
        - А чего это ты ее защищаешь? Ты что, знаешь, кто она?
        - Нет. Но я знаю, кто ты.
        - Давай, давай! Скажи, что я избалованный маменькин сынок, который работает всего три года из тридцати…
        - Нет, не скажу. Ты - мальчишка.
        - Что?
        - Мальчишка, упрямый, шкодливый, легкомысленный, ленивый, несобранный, одинокий - но не злой. В тебе нет злости, Хью. Совсем. Даже самые дурные твои шутки… в них только озорство, но ни грамма подлости.
        Хью невольно приосанился. Приятно все же, когда о тебе говорят хорошее… хоть и в такой сомнительной форме. Алисон фыркнула, заметив это.
        - Ты вполне способен подбросить шкурку банана прохожему и затаиться в кустах в ожидании, когда он споткнется и растянется на мостовой. Более того, когда он растянется, ты будешь хохотать от всей души, но ты же первый и бросишься на помощь, когда выяснится, что в результате тот сломал ногу. И никогда не ударишь в спину. И не обзовешь женщину дурным словом… в крайнем случае - змеей.
        Хью выдохнул и устало сгорбился на стуле.
        - Знаешь, что? Ты права. Все вокруг всегда правы. Я радовался именно, как дитя, предвкушая, чем все закончится. Я был уверен, что это моя проделка. И когда понял, что все не так… Мне просто обидно выходить таким круглым дураком! А полмиллиона - что! Это ерунда.
        Алисон с восхищением уставилась на Хью.
        - Обожаю тебя за это. Полмиллиона - ерунда. Правда, будем откровенны: сказать такое может лишь тот, у кого ЕСТЬ лишних полмиллиона. Ну тебя, Хью! Давай лучше про Монтану.
        Лицо Хью слегка прояснилось - но тут же вновь стало мрачнее тучи..
        - Я полечу в среду вечером… или в четверг утром. Праздник намечен на вечер пятницы - и до воскресенья. Старина Джош ненавидит вечеринки по протоколу. Только вот… боюсь, они решат, что мне скучно, и начнут сватать какую-нибудь симпатичную деваху из ранчерос - знаешь, кровь с молоком, хохот, напоминающий обвал в горах, и привычка хлопать вас по плечу до тех пор, пока оно не отнимется.
        - Ты не любишь простых естественных девушек?
        - Я не люблю простых естественных девушек.
        - Тогда возьми с собой кого-нибудь.
        - Кого?! Я же сказал - никого, уже три года…
        - Юный Хьюго, меня совсем не волнует твоя сексуальная жизнь. Я не призываю тебя взять наложницу, любовницу или невесту. Просто спутницу. Существо дамского пола и не особенно вызывающего возраста, так что тетя Мэг не годится.
        - С ума сошла! На отдых вместе с тетей Мэг? Только если я в Монтану, а она - в Айдахо. Слушай, но ведь никто не поверит, что я с этой самой спутницей не того… Объяснять придется.
        И тут Алисон, сама того не зная, разом выпустила на свободу всех демонов, терзавших преисподнюю души Хью Бэгшо.
        - А ты возьми с собой свою секретаршу. Мисс Слай, кажется? У нее приятный голос и неброская внешность, а кроме того, она умеет держаться с достоинством и в то же время на дистанции - с ней вас точно поселят в разных комнатах.
        От взгляда Алисон не укрылось то, как резко дернулся Хьюго при имени мисс Слай. Но она приписала это избалованности молодого человека, привыкшего к окружению девушек с модельной внешностью.
        Если бы она знала, какую рану разбередила!

        Воскресенье Моника Слай провела в «Моем Удовольствии» у Николь. На этот раз ей не требовались наряды и украшения - задача стояла куда более сложная: как все это правильно носить.
        Николь и ее девочки не подвели. Для начала они отнеслись к удивительной просьбе абсолютно естественно. Никаких смешков, никакого недоумения или замешательства… Более того, Николь повесила на дверь табличку «Извините, у нас небольшой перерыв» и занялась процессом обучения сама.
        На Монику были подобраны туфли на высоченной шпильке, юбку нашли настолько узкую, что девушка в нее едва втиснулась, а сильно декольтированная блузка так и норовила упасть с несчастной Моники Слай… Хотя нет, почему несчастной?
        Доктор Пардью мог гордиться результатом своей стремительной работы. Заставив Монику разговориться и задавая ей самые нескромные вопросы, он словно снял шоры с ее глаз, заставил распрямить плечи - и выяснилось, что проблема, названная вслух, перестает быть проблемой. К Николь пришла совсем другая Моника, и француженка одобрительно улыбалась, глядя, как красная уже только от натуги - не от смущения - Моника старается втиснуться в узкую юбку. А потом начался урок.



…Для начала научимся стоять. Ноги на ширине плеч оставь для занятий пилатесом и штангой. Вспомни Венеру… Одна ножка чуть согнута, колено как бы прикрывает другое колено… Не выворачивать носок! Третья позиция! Рози, покажи.

…Теперь идем выше. Выше у нас бедра и попа. Да, именно попа! И именно на попу мужчины реагируют куда живее, чем на все остальное. Полагаю, это связано с инстинктивными воспоминаниями о первобытном прошлом, когда… хм… одним словом, джентльмены предпочитают сзади… Неважно! Это потом…
        Запомни, Моник: центр тяжести у женщины расположен именно в нижней части тела. Попробуй чуть присесть и покачаться на полусогнутых ногах… Так, очень хорошо. В китайском ушу подобная поза называется позой всадника.
        Останься в этом положении и попробуй выпрямить верхний отдел позвоночника… Нет, нет, не надо сводить лопатки, словно это вороньи крылья! Плечики круговым движением на-зад… грудь впе-ред… Оно не упадет! Декольте никогда не держалось на резинке - его поддерживала сама грудь. Встанешь дома перед зеркалом, ссутулишься - и она отвиснет до пояса. Распрями плечи, подбери животик, шейка прямо, подбородок чуть вперед, как будто ты толкаешь им воздушный шарик… Ну, в целом, неплохо. Теперь встань нормально… Осторожно!!!

…Не знаешь, куда девать руки? Представь, что твою блузку надели на тебя вместе с распялкой. Ты не можешь ни согнуть руки, ни сложить их на груди. Они просто свободно висят… да, именно так. Можешь поболтать ими. Не помахать, а поболтать. Расслабление! Осанка!

…Это очень просто: ноги напряжены - бедра расслаблены, спина напряжена - плечи расслаблены, шея напряжена - голова расслаблена. Через один. Отлично! Теперь работаем над выражением лица.

…Не таращи глазки специально, они достаточно большие и так. Про рот нужно помнить лишь одно: он должен быть закрыт и расслаблен - из открытого и расслабленного потекут слюни. Я рекомендую почаще вспоминать что-то приятное - и легкая полуулыбочка углами губ. Кстати, помада тебе не нужна, только карандаш по контуру и розовый блеск. У тебя прелестное сочетание - матовая кожа, коралловые губки и шоколадные глазки.

… А теперь начнем двигаться. От бедра… нет, нет, это никуда не годится! Рози, встань сзади. Моник, откинься на нее всем телом, не бойся. Расслабься. Так, Джемайма, становись спереди, тоже откинься… Отлично смотритесь! Расслабились. Почувствовали тела друг друга. Моник, зажимаешься! Забудь о предрассудках: твое тело - самая естественная вещь в мире. А все остальные женщины устроены точно так же. Я еще понимаю, когда стесняются, В ПЕРВЫЙ РАЗ прижимаясь к мужчине, но женщины должны чувствовать друг друга без слов!
        Прекрасно! А теперь медленно по-шли… Угадывайте, куда двигается ведущий… по моей команде… Джем! Рози! Джем! Рози! Моник! Рози! Моник! Моник! Моник! Отлично! Рози!…

…Все помнишь? Рози, давай музыку. Для начала Штраус - и не надо попадать в такт и считать шаги. Кстати, и танцевать так не научишься. Просто впусти музыку в себя. Дай ей раствориться в крови. Она сама задаст тебе походку…

…Теперь старый добрый рок-н-ролл! И вот ты - озорная девчонка, которая никогда не ходит шагом, всегда пританцовывает или бежит… Каблуки? Ну и что? Точек опоры осталось столько же, просто пятка выше. Знаешь, а ты представь, что бежишь на цыпочках…

…Теперь общее дефиле - и кофе с бисквитом! Мы это заслужили! Алле!
        Отлично, Моник! Развернись в конце подиума так, как будто тебе нет до НЕГО никакого дела… Следующий круг заверши многозначительным взглядом через плечо. Третий - уйди нехотя.
        А теперь добавь огонек в глаза!.. Маленькая чертовка! Теперь ангел! Теперь чопорная англичанка! Теперь африканка, лишенная предрассудков! Теперь проститутка… Не знаешь? А чего здесь сложного? Тебе просто нужно продать товар - те самые попу, грудь, бедра… Отлично! Теперь снова ангел! Девчонка! Королева! Секретарша!..
        Споткнулась - бывает. Бывает, что и упадешь. Это еще не беда, Моник. Главное - встать. Поверь, помнят не то, что упала, а то, что не смогла подняться.
        Главное - встать.

9
        Миссис Призл поймала себя на том, что уже в десятый раз украдкой смотрит на часы. Без двадцати одиннадцать. Однако! Впрочем, она ведь предупредила, что задержится.
        Самое смешное, что мистер Бэгшо волнуется, как… мальчик!
        Миссис Призл сама содрогнулась от крамольности своих мыслей. Назвать босса мальчиком! Но ведь правда же! Пришел на работу без пяти десять - не раньше на полчаса, не позже на час, именно без пяти десять. Курил за это время уже два раза. Оба раза при этом смотрел на себя в зеркало и поправлял галстук.
        В четверть одиннадцатого начал проверять коммутатор - пришла ли секретарша…
        В половине одиннадцатого САМ зашел к миссис Призл, покачался на каблуках, хотел быстро придумать повод, разозлился, ушел. Сейчас явно подсматривает в приоткрытую дверь - обычно она захлопывается, значит, ее придерживают с той стороны.
        И лицо у мистера Бэгшо сегодня не такое, как обычно. Бывало, конечно, нечто похожее, но тогда было понятно, что такие синяки под глазами и ввалившиеся щеки есть результат затянувшейся вечеринки с друзьями, и надо отметить, что за последние три года таких вечеринок - раз, два и обчелся! Нет, сегодня у него вид человека, который очень хотел заснуть, да так и проворочался до утра в своей постели. Уж миссис Призл бессонницу всегда узнает!
        Надо признать, легкая небритость и изможденность мистеру Бэгшо очень к лицу. Он становится похож на своего прадеда, Старого Змея - да-да, нечему удивляться, старик до самой кончины выглядел лет на тридцать моложе своего возраста, и внешность у него была очень… мужественная, вот какая! Хью… то есть, молодой мистер Бэгшо всегда в большей степени тяготел к определению «красавчик», а про Старого Змея такое мог решиться подумать только слепоглухонемой камикадзе, да и то непосредственно в момент взрыва самолета…
        Без десяти одиннадцать. Это уже никуда не годится. «Немного запоздаю» и «запоздаю на час» - разница почти час. Каламбур, надо же…
        Миссис Призл усилием воли перестала хмуриться и постаралась улыбнуться посетительнице как можно приветливее, раз уж пришлось замещать секретаршу мистера Бэгшо…
        - Добрый день, мисс. Могу я вам чем-то помочь?
        - Думаю, да, миссис Призл. Например, уступить мне место.
        - Простите, я…
        - МОЕ место, я имею в виду. И спасибо, что подменили.
        Миссис Призл начала медленно приподниматься, но мозг, видимо, отказывался руководить сразу всеми частями тела. Мозг усиленно работал, пытаясь осознать, прочувствовать и поверить в невероятную картину, развернувшуюся перед ним, мозгом, в данный момент. И перед миссис Призл, понятное дело, тоже.
        Незнакомка была хороша. Очень хороша. Удивительно хороша. О, она вовсе не была красива дистиллированной красой худощавых див из отдела по связям с общественностью, но именно это и привлекало внимание.
        Прежде всего, даже взгляд миссис Призл, прирожденной и убежденной моногамной гетеросексуалки, то и дело упирался в вырез изящно пошитого темно-серого приталенного пиджака в мелкую, едва заметную полоску. Вероятно потому, что под пиджаком совершенно явно ничего больше не было… кроме, разве что, черного кружевного топа, да самого главного - округлой соблазнительной груди. То есть, миссис Призл эта грудь не соблазняла, но одновременно, объективности ради, миссис Призл должна была отметить, что грудь очень неплоха. И топ с пиджаком - при всей своей тайной порочности - прикрывают ее вполне целомудренно.
        Пиджак был еще и укороченным, далее шла юбка, столь же идеального покроя, прямая, на ладонь не достающая до колена. И именно эта классическая длина юбки в деловом стиле в полной мере помогала оценить форму и длину ног незнакомки - стройных, сильных, с тонкими щиколотками и высоким подъемом, выгодно подчеркнутым черными лакированными «лодочками» на узком каблуке, инкрустированном малюсенькими стразами. Стилет, машинально подумала миссис Призл. Стилет в сердце мистеру Бэгшо, если это действительно…
        - Мо… ни… ка… это… вы…?!
        - Поверьте, это лучший комплимент, миссис Призл. Ни одному мужчине не угнаться… Впрочем, они и не думают гнаться? Они ведь всегда уверены в своей правоте? Да, и еще раз - спасибо вам! Ваши советы оказались воистину бесценны.
        Миссис Призл на негнущихся ногах вышла из-за стола, и Моника - Моника Слай! - грациозно скользнула на свое место, причем миссис Призл совершенно машинально отметила, что у юбки имеется довольно смелый разрез сзади, а сверху из-под него опять черные, вроде бы, кружева… померещилось, наверное!
        Из ступора достойная надзирательница за рабочими кадрами вышла только у дверей приемной и здесь повернулась, чтобы окинуть взглядом всю, так сказать, панораму.
        Несомненно, несомненно - это Моника Слай. И она не делала пластическую операцию, не наносила на лицо метровый слой штукатурки, не красила волосы в «скандинавский блонд» и не завивала их мелким бесом. Она ВООБЩЕ практически не накрашена, как и всегда. Но почему-то сегодня видно, что у нее коралловые, нежные, четко очерченные губки, высокие скулы, украшенные едва заметной россыпью золотистых веснушек, крошечная родинка на левой щеке, изящной формы брови и густейшие ресницы, а глаза - глаза у нее абсолютно шоколадные, как будто любимый миссис Призл горький черный
«Дрост» растопили на огне…
        Прическа - что ж, большинство ровесниц миссис Призл сказали бы, что это не прическа, а полное ее отсутствие, но миссис Призл в душе была Женщиной с Большой Буквы, а кроме того, и сама раз в полгода позволяла себе укладочку у Жози Сантуццо, и потому с первого взгляда могла распознать руку мастера во всех этих локонах, прядях, завитках, небрежно растрепанных таким образом, словно их обладательница только что сошла с борта быстроходного парусника… или вскочила с постели.
        Миссис Призл сделала то единственное, что могла в данной ситуации. Она молча подняла кверху большой палец, потом повернулась и вышла из приемной. Ей срочно требовалось выпить кофе, выкурить тоненькую сигариллу со вкусом шоколада (личный лимит - пять штук в месяц) и КОМУ-НИБУДЬ РАССКАЗАТЬ ОБ УВИДЕННОМ!
        В десять минут двенадцатого Хью Бэгшо в последний раз посоветовался со своим отражением в зеркале и пришел к выводу, что все лимиты человеческого и ангельского терпения в нем исчерпаны. Видит Бог, он ждал гораздо дольше, чем любой руководитель на его месте! Что там - любой руководитель! «Бэгшо Индепендент» вообще знала за свою историю всего трех руководителей. Старый Змей, основатель корпорации, не узнал бы Терпение, даже если бы оно выскочило из кустов и стукнуло бы его по голове. Провинившиеся сотрудники вылетали со своего места без выходного пособия, зато с сердечным приступом, а на профсоюзы дед всегда плевал с высокой колокольни. Кроме того, ни один профсоюз, даже в полном составе, не мог тягаться с богатым словарным запасом Змея.
        Мэтьюс Карлайл не повышал голос никогда. И это было еще противнее. То есть вы могли разговаривать с боссом, зная о своем проступке или нарушении трудовой дисциплины, и уже увериться в том, что гроза миновала, но у самых дверей вас, легкого и окрыленного, нагонял тихий, ровный и вежливый голос Зануды Карлайла:
«Да, заявление можете принести после того, как получите окончательный расчет в бухгалтерии». Хью об этом знал из первых, так сказать, рук. Мэтью Карлайл два раза предупреждал его о служебном несоответствии - если бы не Белинда Карр, на третий раз от увольнения Хью не спасло бы даже Второе пришествие.
        Сам Хью терпеть не мог увольнять людей. То есть, в бытность свою «первый раз руководителем» он сократил некоторые отделы, руководствуясь исключительно соображениями эстетического характера - вылетели старые и несимпатичные. Но, во-первых, он потом раскаивался, во-вторых, выходное пособие отвалил всем в размере годичного жалования, а в-третьих, сам тогда этим не занимался, все сделали его замы.
        За последние три года полностью переродившийся Хью уволил всего двоих - охранник депозитария в очередной раз привел на ночное дежурство «невесту и ее подружек», и всех шестерых обнаружили утренние уборщицы - говорят, зрелище было то еще. Вторым вылетел здоровенный бугай-уборщик, белокурая бестия с мозгом динозавра, обозвавший свою напарницу Консуэлу «черножопой шлюхой» и «пуэрториканским отребьем». Тогда Хью чудом отделался от судебных издержек, потому что порывался лично набить придурку морду, и лишь вмешательство Моники Слай спасло ситуацию.
        А вот теперь на очереди сама Моника Слай. За опоздание на работу. И вовсе не за то, что у нее Джозеф клюет из ручек, и не за то, что Хью Бэгшо из-за нее чувствует себя дурак дураком…
        Хью тяжелым взглядом обвел кабинет. Всего лишь неделя без Моники - и такое ощущение, что здесь разорвался артиллерийский снаряд. Залежи факсовых бумаг, кипы документов, грязная чашка из-под кофе, мусорная корзинка переполнена - все в здании знали, что кроме Моники никто мусор трогать не должен, потому что мистер Бэгшо имеет обыкновение задуматься о вечном и отправить в корзинку конфиденциальные, скажем, биржевые сводки. Большая напольная ваза полна бумажных шариков - раньше он искренне полагал, что просто редко упражняется в бросках на меткость, а это Моника каждый день вытряхивала из псевдокитайского чудовища мятую бумагу…
        Уволить Монику… и повеситься.
        Придет новая, чужая, бестолковая, не знающая, что мистеру Макартуру надо звонить не раньше одиннадцати, а Макинтайр расцветает, когда передают привет его маленькой правнучке… Понятия не имеющая, что кофе он пьет с тремя кусками сахара, кусками, а не ложками, и что чай надо заваривать только зеленый с жасмином… И что если босс вошел в кабинет, насвистывая «битлов», то настроение у него лирическое и с работой лучше не приставать, а если совсем без свиста - поскорее нести все бумажки на подпись, потому что после обеда он сбежит…
        Не говоря уж о том, что новой, чужой, бестолковой совершенно немыслимо, глупо и неприлично объяснять, в каких магазинах он покупает носки и сорочки, какую расцветку галстуков любит, а от какой у него болит голова - все эти маленькие, но важные мелочи, которыми у нормальных мужчин ведают жены, а у Хью Бэгшо - его секретарша, его нелепая, тихая, серая мышь, его «говорящий костыль» Моника Слай!
        От последней мысли стало совсем тошно, и Хью решительно схватил трубку городского телефона, чтобы позвонить этой змее и наорать на нее… Но тут вспомнил про Джозефа и испугался: вдруг тот возьмет трубку? Тогда Хью немедленно умрет, потому что самое немыслимое и противное в этой нелепой истории - представить хоть на минуту, что это костлявое чудище спит с Моникой, гладит ее узкие плечи, проводит по шелковистым волосам, целует ее, раздевает, занимается с ней любовью…
        Хью задохнулся, рванул галстук и ринулся в приемную. Он не может больше здесь находиться в одиночестве! Лучше уж миссис Призл!
        Он вылетел в приемную - иссиня-бледное чудовище с выкаченными и красными от недосыпания глазами, всклокоченными волосами и еще непроизнесенными проклятиями на искусанных губах…

…Каковые - проклятия - и умерли, не родившись.
        Горячий шоколад и ландыш, мирра и мед, елей и мед изливались на него из глаз богини, вопросительно вздернувшей соболиные брови. За один только носик богини сильные мужчины с удовольствием стрелялись бы с утра до вечера. В волосы богини нужно было зарываться лицом, желательно - на рассвете, одновременно обнимая точеные плечи и точеное… все остальное! Коралловые же уста богини могли произносить только нечто обворожительно-невнятное, либо стихотворное, но никак не то, что они произнесли сейчас:
        - Доброе утро, мистер Бэгшо. Надеюсь, вы не сердитесь на меня за опоздание? Миссис Призл была столь добра, что согласилась подменить меня сегодня утром. Все чеки я положила в один конверт с вашей пластиковой картой. Сегодня в два у вас ланч с
«Сони Инкорпорейтед».
        Хью спохватился и закрыл рот. Машинально провел пятерней по волосам. Потом с подозрением оглядел богиню за столом Моники Слай с головы до ног - и с ног до головы. Этого оказалось недостаточно, и Хью предпринял обход по кругу, беззастенчиво разглядывая богиню со всех доступных ракурсов.
        Если бы она хоть на мгновение смутилась, как раньше, если б не смотрела на него с этим снисходительно-терпеливым выражением на прекрасном - да, именно прекрасном! - лице, если бы сказала еще хоть что-то, он бы смог сориентироваться. Наверное. Не исключено. Ну… скорее всего. В конце концов, он же бабник со стажем. На его счету имеется даже одна настоящая герцогиня!
        Но не Королева! А за столом Моники Слай сидела именно Королева. И у нее были глаза Моники Слай. Лицо, в принципе, тоже Моники, но с одной поправкой. Прежнее лицо было привычным и неинтересным, а это… это хотелось исключительно покрывать горячими поцелуями.
        Хью издал сдавленный хрип, перешедший в писк, после чего просипел:
        - К черту «Сони»! Закажите на вечер среды два билета до Монтаны.
        Коралловые губы изогнулись в легкой и лукавой улыбке.
        - До Монтаны вообще, или вас интересует определенный пункт назначения?
        - Взж… мнэ… Чего? То есть, что?
        Лукавство исчезло, осталось терпеливое ожидание.
        - Мистер Бэгшо, штат Монтана приблизительно в три с половиной раза больше штата Иллинойс, в котором мы с вами сейчас находимся. Наиболее крупные города штата Монтана - Мизула, Бьюттс, Биллингс, Хелина, Грейт-Фолс…
        - О! Да! Вот туда! В Грейт-Фолс! А откуда вы знаете?
        - Знаю - что?
        - Все эти идиотские города?
        - Почему дурацкие?
        - А почему Хелина? И кто такая Мизула?
        - Вы полагаете, Чикаго звучит понятнее?
        - Н-ну… не очень, вы правы. Слушайте, мисс Слай, а это правда вы?!
        Улыбка богини стала откровенно нахальной.
        - Я. Не сомневайтесь. Охранники, например, меня узнали.
        - Охранников набирают за мышцы, а не за мозги. Вас невозможно узнать! Что вы с собой сделали?
        - Я выполнила ваше распоряжение.
        - К черту… то есть… Зачем вы маскировали все это раньше?
        - Что, простите?
        - Грудь! Ноги! Улыбку! Все ЭТО!
        И Хью в изнеможении описал руками большой круг. Лицо Моники Слай слегка - самую малость! - заалело, в голосе появился лед.
        - Мистер Бэгшо, я вынуждена просить вас быть сдержаннее в выражениях. Мы с вами не состоим в настолько близких отношениях, чтобы обсуждать мои… стати. Могу я задать вам вопрос по работе?
        - Нет! Да!
        - На чью фамилию регистрировать второй билет?
        - На вашу, естественно!
        Пауза. Затем Новая Мисс Слай позволила себе слегка приподнять одну бровь в знак изумления.
        - Я должна лететь в Грейт-Фолс, штат Монтана, в среду вечером?
        - Ну да. Я же лечу…
        - Простите, мистер Бэгшо, но этого довода мне недостаточно. Насколько я могу судить по своим записям, эта командировка не была запланирована…
        - А это и не командировка. Мы летим на юбилей к моим друзьям.
        - Вы УВЕРЕНЫ, что вам в этой поездке нужна секретарша?
        Хью море было по колено. Все утренние переживания стремительно и со свистом уносились куда-то вниз и назад - по всей видимости, Хью Бэгшо взлетал на большой скорости прямо в небеса, к ангелам, и у всех ангелов было лицо Моники Слай.
        - Секретарша мне там, естественно, не нужна, мне нужны вы, и поэтому вы летите со мной…
        - Мистер Бэгшо!
        - …Я познакомлю вас с Джошем Белью и его женой Ширли, день рожденья как раз у нее, мы классно проведем время, а в воскресенье вернемся обратно…
        - И в качестве кого вы собираетесь меня представить своим друзьям?
        В качестве богини, едва не выпалил честный Хью. Однако что-то в голосе Моники заставило его сдержаться и немного притормозить.
        - Ну… в качестве хорошей знакомой.
        - Интересно…
        - А чего такого? Уж кто-кто, а вы меня знаете, как облупленного. Да я без вас и не долечу! Заблужусь в аэропорту, перепутаю трапы, увезут на Шпицберген - замерзну…
        - В аэропорту Шпицбергена тепло.
        - Да? Не знаю, не бывал. Ну все равно. Что-нибудь да перепутаю…
        Моника держалась из последних сил. Ее душили смех и восторг. Она вся была, как воздушный шарик с гелием, легкая и веселая. Эксперимент доктора Пардью блестяще завершен, все у нее получилось, и Хью Бэгшо… Боже мой, как же она без него соскучилась, без этого…
        - … Выглядите вы теперь вполне пристойно, не стыдно и в люди вывести…

…Придурка самовлюбленного! Идиота! Трепача и пустозвона! Бестактного хама!
        Гелий улетучился безвозвратно. Моника Слай встала из-за стола, и Хью, оробев, попятился. На каблуках она оказалась выше него…
        - Мистер Бэгшо! Давайте проясним вот что: вы можете уволить меня прямо сейчас, можете предварительно подыскать мне замену, либо я могу продолжать выполнять свои служебные обязанности и дальше. Но эти обязанности заканчиваются вместе с окончанием рабочего дня. Вне работы никакие ваши прихоти и капризы я выполнять не обязана и не буду этого делать. Я вам не эскорт-девица! Если вы улетите, наплевав на четыре вами же назначенные деловые встречи и одно расширенное заседание совета директоров - это ваше решение. Но принудить меня лететь с вами вы не сможете. Мне писать заявление?
        Хью на всякий случай переместился вбок, чтобы их разделяли стол и факс.
        - Заявление здесь вообще ни при чем! Послушайте, я же не имел в виду ничего такого… ну… неприличного! Встречи я перенесу сам, не проблема, только вы мне напомните, с кем я должен был встречаться. Заседание - бог с ним, меня отлично заменит там мистер Джейсон. А вас я вовсе не хотел обидеть… Господи, да что ж такое! Слушайте, Моника… мисс Слай, они отличные люди, они меня с детства знают, с самого натурального детства, Джош меня драться учил, а Ширли - на лошади ездить… Она ведь наездница! Знаменитая. И заводчица тоже. МакЛеод - слышали, наверное?
        - Простите - нет.
        - Странно. Ну неважно. И у них огромный дом в лесу. Полно места. Соглашайтесь! Пожалуйста!
        Больше всего расстроенной и рассерженной Монике хотелось хлопнуть Хью Бэгшо папкой по голове, но тут этот балбес вдруг перегнулся через стол и факс, свернув стаканчик с карандашами, и схватил ее за руку.
        - Моника… Я ужасно без вас скучал, правда! Я чуть не умер без вас. Я совсем ничего без вас не могу делать, даже кофе пить неохота. Пожалуйста, поедем?
        И в серых глазах «золотого мальчика» загорелась такая отчаянная и искренняя мольба, что Моника не отняла руку. Правда, постаралась, чтобы ее голос звучал как можно суше:
        - Я не уверена, что смогу так надолго оставить дом. У меня ведь тоже были свои планы на уикенд… Да, и самое главное: мы должны взять с собой Джозефа!
        О, женщины, вам Вероломство имя, вслед за Бардом воскликнул смертельно раненный рассудок Хьюго Бэгшо. И еще - Наглость!
        Как и всегда в сложных ситуациях, на помощь Хью призвал убийственную иронию.
        - О, не вопрос! Я же говорю, дом большой. Захотите пригласить родню - возьмем и родню. И родню Джозефа, до кучи! Может, у вас с ним есть особо дорогие вам друзья - тогда можно заказать чартерный рейс. Скажем, на пятьдесят посадочных мест. Хорошее, круглое число…
        Моника с веселым изумлением смотрела на своего босса. Перед ней заливался сердитым соловьем маленький мальчишка, едва сдерживавший горькую обиду на… на нее? Но почему?
        Ее осенило - и она едва удержалась от хохота. Джозеф! Он думает, что Джозеф - ее бойфренд!
        Моника была уже готова расхохотаться и выложить Хью всю правду, но тут Женщина внутри нее предостерегающе погрозила пальцем. Пусть помучается! Пусть злится, пусть язвит, пусть не спит до самой среды, он это заслужил.
        Кроме того… уж больно эта злость на ее якобы бойфренда смахивает на РЕВНОСТЬ!
        От этой мысли стало жарко в животе, ноги превратились в желе, и румянец начал свое победное шествие от коленок к щекам. Хью Бэгшо ревнует Монику Слай к ее «жениху» Джозефу. То есть… Хью Бэгшо небезразлична Моника Слай?
        - …На худой конец, я могу вообще прилететь грузовым рейсом. Или почтовым. Лишь бы Джозефу было комфортно.
        - Думаю, это излишне. Джозеф будет рад с вами познакомиться.
        - А уж я-то как буду рад! В прошлый раз у нас было мало времени, не успели многого сказать друг другу.
        Моника с недоумением воззрилась на Хью. Тот горько помахал рукой в воздухе.
        - Не обращайте внимания. Нечаянная радость от перспективы встречи с Джозефом открыла шлюзы красноречия и сняла тормоза разума. Несу всякую чушь. Да, карточку заберите обратно. С нее и снимете деньги на билеты. Надеюсь, там еще хватит…
        Моника немедленно вспыхнула от негодования.
        - Мистер Бэгшо, я ведь у вас ни пенса не просила…
        - А я и говорю - должно хватить. И на меня, и на вас… с Джозефом.
        И Хью, резко повернувшись, вышел из приемной. Мир обложил его, как волка - охотники. Поездка в Монтану, сулившая столько счастья еще десять минут назад, обернулась смертельной ловушкой. Одна надежда - этот костлявый придурок может свалиться в пропасть или утопнуть в водопаде - мало ли, сколько опасностей подстерегает горожанина на нехоженых тропах лесов Монтаны…
        А уж Хью постарается, чтобы они гуляли по самым нехоженым тропам! С утра до вечера!

10
        Посвятив понедельник разбору завалов в кабинете босса и заказав два билета до Грейт-Фолс, Моника по дороге домой составила список необходимых дел. Нужно было подобрать хорошую обувь, купить джинсы и дождевик, а самое главное - переноску для Джозефа. Да, и посоветоваться с Александером насчет перелета - как карп перенесет высоту и разреженный воздух? Ведь в переноску компрессор не поставишь…
        Она не знала, что за автобусом в данный момент едет «порше», за рулем которого сидит воплощение Общественной Опасности. Хью Бэгшо с наслаждением совершал ошибку всех ревнивцев. Так человек, у которого болит зуб, не может удержаться от того, чтобы потрогать его кончиком языка. Знает, что будет больнее - и все равно трогает.
        Он ехал за Моникой Слай, готовый к самому страшному: увидеть, как на крыльце ее встречает и целует костлявое чучело по имени Джозеф!

        Джинсы и дождевик она купила в обычном магазине, решив заехать к Николь завтра - чтобы посоветоваться насчет подарка и собственного вечернего платья. Конечно, вряд ли в лесу потребуется нечто необыкновенное, но Николь может знать про эту Ширли Белью…
        Зоомагазин оказался закрыт на учет, но девушка в зеленом комбинезончике узнала Монику и обрадованно замахала ей сквозь витрину, а потом повернулась в сторону аквариумов и беззвучно завопила, широко разевая рот.
        Через минуту рядом с ней возник долговязый ирландец Александер и начал что-то укоризненно ей выговаривать, девушка перебила его и указала на окно. Теперь махала уже Моника, одновременно подпрыгивая от нетерпения. Александер просиял - насколько это было возможно счесть сиянием - и поспешил на выход.

        Хью припарковал машину в десятке ярдов от магазинчика, возле которого так бурно размахивала руками вероломная Моника Слай, и сполз почти под руль, чтобы его не заметили. В неведении относительно цели визита сюда Моники он находился недолго. Проклятый Джозеф оказался каким-то, видимо, бакалейщиком или, еще хуже, мясником, потому что выскочил на улицу в грязном прорезиненном фартуке. К счастью, целоваться на людях они постеснялись, иначе Хью за себя бы не поручился.
        Потом проклятые любовники начали совещаться, а Хью сидел на полу собственной машины, смотрел в щелочку и страдал. Он их не слышал, но прекрасно представлял, о чем они могут говорить, и распалял себя собственными комментариями к воображаемому разговору…

        - Джози, дорогой, ты щас обалдеешь прямо от моей новости! (Куда уж больше!)
        - Джози любит новости. (У, дебил несчастный!)
        - Мой придурок-шеф оплатит нам с тобой клевый отдых на халяву в лесном доме его знакомых толстосумов. (И похороны Джози тоже!)
        - Джози любит клевый отдых на халяву. (Оно и видно!)
        - Представляешь, мой сладенький, мы с тобой напьемся шампанского по сотне за бутылку и всласть натрахаемся на пуховых перинах! (Если бы я был женщиной, меня бы стошнило!)
        - Джози бы взял наличными, но и так сойдет. (Ну и пусть ей будет с ним плохо, дуре несчастной!)
        - Джози, я побегу домой и приготовлю моему мальчику его любимую жрачку - замороженную пиццу, чипсы с беконом и кока-колу с пивом. (Правильно, пусть сдохнет от язвы желудка!)
        - Джози любит пиво. (И это тоже написано на его роже!)
        - А потом ты придешь домой, и я все тебе подробно расскажу - какая глупая рожа была у придурка-босса, и про то, что он так и не удосужился проверить деньги на карточке, так что мы можем до среды кутнуть от всей души! (Был бы я таким же гадом, как ее Джози, сей же момент заблокировал бы карточку!)
        - Джози любит кутнуть. (Дебил, самый настоящий!)
        - Тогда я побежала, мой ненасытный кролик! До вечера! (Неужели всем бабам нужно только одно?!)
        - Джози любит свою малышку. (Еще бы! Пока у нее есть деньги!)
        Джозеф скорчил на прощание рожу, отдаленно напоминавшую улыбающееся лицо Фредди Крюгера, Моника помахала ему в ответ и едва ли не вприпрыжку поскакала по улице, прямо мимо машины Хью. Шпион поневоле скорчился на самом полу, невыносимо страдая не столько от неудобной позы, сколько от вероломства Моники, усугубляющегося с каждой минутой.
        Выждав минут десять, он осторожно приподнялся и огляделся по сторонам. Оказывается, магазинчик находился кварталах в двух от дома Моники, и тут Хью решился на отчаянный шаг. Он поедет сейчас прямо к ней, пока этот гад не вернулся домой, и скажет ей начистоту, что ее поведение омерзительно, что он отменяет свое приглашение, что деньги они с Джози могут оставить себе, но в дом Джоша и Ширли они не сунутся, и что если у нее хватит совести смотреть ему в глаза, то увольнять он ее не будет…
        Короче, поедет и все выскажет! Только сначала успокоится немного.
        В этот момент костлявый Джозеф вышел из магазинчика, мрачно огляделся по сторонам и зашагал в направлении ровно противоположном тому, в котором упорхнула его презренная любовница.
        Ведомый мстительным чувством и неясным охотничьим азартом, Хью немного выждал, а затем медленно двинулся вслед за своим врагом. «Порше» крался, как лев по саванне…

        Моника натянула футболку на голую попу и уселась на край ванны, опустив гудящие ноги в холодную воду к Джозефу. Карп приветственно ткнулся ей в икры, и Моника тихонько засмеялась. Пусто будет без Джозефа в доме… зато она впервые за две недели полежит в ванне! И Джозефу привольно. Монтана - край заповедных лесов и кристально чистых рек. Даже вероятность наткнуться на браконьеров там ничтожно мала, не говоря уж о промышленной рыбалке. Джозеф уплывет и найдет себе дом и семью…
        Она вдруг закусила губу и торопливо протянула руку к серебристой рыбине. Только бы все прошло удачно! Александер говорил не слишком оптимистично, хотя по его меркам…

        - Простите, что отрываю, но мне нужен ваш совет. У меня появилась возможность выпустить Джозефа в заповеднике.
        - Пъекъясно!
        - Но это далеко, в Грейт-Фолс. Монтана…
        - Знаю. Двое суток на машине. Ничего, он выдейжит. Я выбею вам самый большой контейней.
        - В том-то и дело… Мне придется лететь самолетом. Джозефу это не повредит?
        - М-да… с одной стояны это даже хояшо - быстъее. С дъюгой - пеепад давления… Я бы советовал машину, но выбиять не пъиходится. Тогда так: в багаж не сдавать! Дам вам таблетки - бъёсите в контейней, если он начнет задыхаться. Выябатывают кислоёд. Только не чаще одной в час! Может обжечь легкие. Обидно потеять такого къясавца на поёге его свободы.
        - Я постараюсь, Александер.
        - Знаю. Ему повезло с вами, мисс Слай. Сообщите, когда вейнётесь, ладно? А завтъя я пъиготовлю для вас все, что нужно.
        - Конечно. Спасибо. Александер?
        - Да?
        - А как по-гэльски «Прощай, большая рыба»?
        - Ллеу ларр, тррохр ллаг лланг. Только не йиба. Хозяин Большой Воды.
        - Да… Так лучше… До завтра!

        Привыкший к космическим скоростям «порше» постанывал от унижения, выдавая десять миль в час от силы, но Хью был неумолим. Долговязый соперник размашисто и ходко шагал по улице, не обращая внимания ни на что вообще, только иногда взмахивая руками и что-то яростно доказывая невидимому собеседнику.
        Таким манером они прошли-проехали четыре квартала, и тут Джозеф выкинул штуку: резко затормозив возле невысокого красного заборчика, он решительным и привычным жестом нажал на кнопку звонка. Из беленького домика под абсолютно леденцового вида черепицей вдруг горохом посыпались дети. Возрастом от трех до семи, все рыжие, голубоглазые, человек сто, не меньше - так, по крайней мере, показалось ошеломленному Хью.
        Вся эта орава повисла частью на заборе, частью на костлявом Джозефе, издавая птичий щебет, сквозь который прорывалось одно несомненно человеческое слово -
«папа». Потом на крыльце показалась авторша рыжих шевелюр маленьких Джозефов и Джозефин - невысокая рыжеволосая красавица. Огненная грива ее вилась мелкими кудрями, на улыбающемся лице сияли зеленые глаза, и даже из машины Хью Бэгшо мог запросто определить, что перед ним истинная дочь Клевера и Белого Единорога, чистокровная ирландка.
        И этот гад, этот вероломный мерзавец вошел в калитку, неся на себе половину своего щебечущего выводка, подошел к рыжей красавице и поцеловал ее, бесстыжий, хотя не прошло и получаса, как они с Моникой Слай, его любовницей и сообщницей расстались возле магазина!
        Хью ерзал за рулем, сжимая кулаки и кляня костлявого гада, на чем свет стоит. С какой стороны ни возьми, этот человек заслуживает того, чтобы свалиться в водопад! Либо он обманывает эту прекрасную женщину, родившую ему целую кучу музыкально одаренных детишек, - либо в дурах пребывает Моника Слай, думая, что она у Джозефа единственная!
        Между тем семейство скрылось в доме, и как-то сразу стало ясно, что Джозеф пришел сюда не на минуточку, а окончательно, до завтра. Возможно, темной ночью он выскользнет в окно и помчится в похотливые объятия своей любовницы, но пока на это ничего не указывает. И это отлично, потому что Хью может спокойно поехать - и поговорить с этой самой любовницей.
        И если ему удастся - со свойственным ему тактом и хитроумием - выведать про отношения с Джозефом побольше, он сможет открыть ей глаза на то, что Джозеф обманщик, либо пристыдить ее за то, что она сознательно вступила в порочную связь с женатым отцом семейства!
        Исполненный благочестивых мыслей, Хью Бэгшо величаво развернулся и помчался к дому грешницы Слай, словно ангел с карающим мечом.

        Моника заварила себе чай и сунула в духовку булочки с маслом и корицей. Это был чистейший разврат и гибель для фигуры, но сегодняшний день наверняка унес у нее миллион калорий сразу, так что - можно. Моника уселась в кресло и вытянула блаженно гудевшие ноги на табуретку. После холодной воды и массажного крема с лавандой она натянула высокие шерстяные носки из овечьей шерсти, а старая бесформенная футболка с выцветшим изображением Желтой Подводной Лодки почти не ощущалась на теле. Блаженство - вот как это называется! А завтра привезут билеты на самолет, и очень скоро она увидит бескрайнее зеленое море, раскинувшееся под крылом самолета. Ей всегда хотелось побывать в Монтане. Говорят, там даже воздух совсем другой…
        Звонок в дверь вырвал беспечно дремлющую Монику Слай из мира грез - и тем самым спас булочки. Моника на ходу выключила духовку и метнулась в прихожую, отчаянно соображая, что бы накинуть сверху. Футболка доходит до колен. Этого было бы совершенно недостаточно для мисс Слай недельной давности выпуска, но нынешнюю совершенно не смущало, только вот под футболкой ничего не надето, и это может смутить того, кто… Кстати, а кто это мог бы быть?
        Искренне заинтересованная данным вопросом, Моника содрала с вешалки драную шерстяную кофту и завернулась в нее в самый последний момент, уже открывая дверь.
        На пороге стоял Хью Бэгшо. Вид его был ужасен. Именно так Моника и представляла себе людей, воочию увидевших призрака. Бледное лицо, синие тени под глазами, прыгающие губы и нахмуренные брови, а в глазах - преисподняя и все ее демоны.
        - Мистер Бэгшо! Что-то случилось? Заходите же.
        Хью переступил порог, стараясь не очень пялиться на коленки Моники Слай. Проклятая секс-бомба! У нее ничего не выйдет, он будет тверд, как скала, он выложит ей все, он расставит все точки над…
        - Хью! На вас лица нет! Чаю? Или выпьете… хотя, вы же за рулем… Вызвать вам такси?
        - Нет. Нам нужно поговорить. Немедленно.
        - Проходите…
        В шоколадных глазах лениво плескалось изумление, но смущенной или испуганной она не выглядела. Надо же было так притворяться три года! Серая мышь, по рассказам девочек, стеснявшаяся даже в дамской комнате колготки подтянуть… так и ходила - в перекрученных винтом.
        Хью прошел на кухню и против воли потянул носом. Горячие булочки с корицей имеют обыкновение пахнуть детством для представителей абсолютно всех слоев населения. А если они еще и слегка подгорели…
        Моника Слай ахнула и метнулась к допотопной газовой духовке - спасать булочки. Когда она села на корточки, Хью едва не вытаращил глаза и не открыл рот самым неподобающим образом. Под футболкой на его секретарше ничего не было, чтоб ему провалиться! Кофта неопределенного цвета и формы распахнулась, а вот футболку Моника Слай успела натянуть и зажать коленками… лучше б она этого не делала.
        Расстроенный и деморализованный вконец Хью дождался, когда она вытащит и поставит в центр стола противень с золотисто-коричневыми булочками, истекающими маслом, судорожно сглотнул и выпалил:
        - Мисс Слай, ответьте мне начистоту, что вас связывает с Джозефом?!
        Она посмотрела на него задумчиво и как-то… оценивающе, что ли? Приблизительно так на него смотрела мисс Бобкинс в начальной школе, но об этом Хью Бэгшо вспоминать не любил. И потому начал злиться все сильнее. Кто тут грешник, в конце концов?
        Моника Слай склонила голову на плечо, в шоколадных глазах появилась некоторая отстраненность, а в голосе - напевность древнего сказителя.
        - Нас с Джозефом свел несчастный случай… Можно сказать, что нас сблизила общая беда.
        - Не расскажете ли поподробнее?
        Теперь она смотрела прямо в глаза Хью, и в шоколадных глазах все явственнее читалась насмешка, но голос оставался торжественно серьезен.
        - Охотно. Я возвращалась домой от врача. По сути дела, он только что дал мне понять, что мой случай не лечится. А Джозеф… одна женщина его совершенно измучила. Он едва дышал, в самом прямом смысле этого слова. Он буквально свалился мне под ноги. Я не могла его бросить. И отдать той женщине тоже не могла. С ней он погиб бы.
        Хью поражался этому цинизму. Значит, все знает про жену и детей. И тем не менее, уверена, что поступает правильно…
        - …Я привезла его к себе домой, положила в ванну, постаралась сделать так, чтобы ему было хорошо… У меня совсем не было опыта, мистер Бэгшо. Я понятия не имела, как обращаться с… ну… вы понимаете.
        - О да! Но вы научились.
        - Да. У меня был хороший учитель.
        - И не сомневаюсь, что вы стали прекрасной ученицей.
        - Я старалась день и ночь. К тому же на работе случились некоторые неприятности, результатом которых стал неожиданный и довольно познавательный оплаченный отпуск.
        - Познавательный? Благодарю вас, я запомню это прелестное определение. Так что там дальше с Джозефом?
        - А, ну да. Каждый час, проведенный под одной крышей, сближал нас все больше, очень скоро я по-настоящему привязалась к нему…
        - А о чувствах той женщины вы не думали?
        - Уверяю вас, она не знает, что такое чувства. Только низменные животные инстинкты и физиологические потребности.
        - Как вам не стыдно, она ведь мать…
        - Не исключено. Но Джозефа она просто съела бы.
        - Да она бы костями подавилась!
        - В каждом деле свой риск.
        - Мисс Слай!.. И вы полагаете, Джозеф испытывает к вам ответные чувства и не жалеет, что не остался с той женщиной?
        - О, в последнем я совершенно уверена. Любая встреча с ней - смерть для Джозефа.
        В шоколадных глазах плескались пузырьки смеха, но ослепленный яростью и ревностью Хью этого уже не замечал. Голос его вибрировал от сдерживаемого напряжения, хотя сам Хью был уверен, что говорит вкрадчиво и саркастически.
        - Тогда позвольте совсем уж нескромный вопрос: Джозеф все время проводит с вами?
        - Да. Мы не расстаемся ни на минуту, когда я дома, разумеется.
        - Ага! И сейчас он…
        - В ванной.
        - В ванной. Как мило. Что ж, с вашего позволения, я подожду, пока он выйдет. Очень хочется с ним познакомиться.
        Моника наклонила голову, еле сдерживая рвущийся наружу хохот.
        - Боюсь… вам придется… долго ждать… мистер Бэгшо…
        - А я сегодня совершенно свободен, знаете ли. Отлично выспался за те дни, когда вас не было на работе. Никто не приставал ко мне с графиком и бумагами на подпись. Больше того, обо мне вообще ни одна собака не вспоминала… Так что я подожду. Булочку вот съем!
        Он решительно схватил золотистую булку и впился в нее зубами, однако кусок застрял у него в горле, когда Моника Слай подняла голову и очень спокойно изрекла:
        - Пожалуй, будет лучше, если я провожу вас к нему. Прямо в ванную.
        - Экхм… гр-р-р… знаете, мисс Слай, это что-то потрясающее… Такой цинизм… Думаете, я не пойду?
        - Почему? Вы - мужчина, он - мужчина. Я могу постоять в дверях.
        - Вы думаете, меня остановят этические соображения? Так вот, у меня их нет! И никакого Джозефа у вас в ванной тоже нет, вы просто делаете хорошую мину…
        - Пойдемте.
        И бесконечно наглая, бесстыдная, шоколадная и коричная мисс Слай с голыми коленками взяла обалдевшего и разъяренного Хью за руку и повела по коридору в ванную комнату. И он пошел, пошел, как теленок, идущий на заклание!
        Моника Слай распахнула дверь, вспыхнул свет.
        - Позвольте представить: Джозеф. Джозеф, это мистер Бэгшо. Хью Бэгшо.
        Хью машинально сделал несколько шагов вперед. В ванной плавали большие зеленые листья какого-то комнатного растения, а между ними…

…лениво шевелил плавниками громадный серебристый карп. Часть чешуи блестела чуть ярче, глаза были темно-золотистыми и смотрели прямо на Хью. Тот против воли сделал еще шаг, оказался у самой ванны, протянул руку…
        Потом обернулся и пробормотал:
        - Моника, я, видимо, опять свалял дурака…
        Она прислонилась к косяку и улыбалась. Она была так хороша, что хотелось завыть в голос. Частично от облегчения, потому что Джозеф оказался совсем не тем, который… Но ведь есть еще и второй! Брови Хью вновь сошлись на переносице.
        - А с кем это вы секретничали сегодня на улице?! И этот же костлявый тип открывал мне дверь, когда я приезжал… короче, в прошлый раз!
        Она округлила глаза, приложила ладонь к губам в шутливом ужасе.
        - Ты за мной следил, Хью?! Ты подсматривал, с кем я встречаюсь?
        - Не твое дело, поняла? Кто это был?!
        - Александер.
        - Кто?!
        - Александер. Он продавец в зоомагазине. Абсолютно помешан на рыбах и аквариумах. Знает о них все. У него красавица-жена и куча детишек, все ужасно смешные и тоже не выговаривают букву «р». Он меня с ними познакомил в тот самый, видимо, день, когда ты приезжал. Я тогда даже не вышла открывать, заваривала чай. Александер посмотрел Джозефа, и мы пошли к нему в гости.
        Хью некоторое время хлопал глазами, а потом жалобно протянул:
        - И взять с собой в Грейт-Фолс ты хотела…
        - Вовсе не своего любовника, а карпа по имени Джозеф, чтобы выпустить его в заповедную реку, где никто его не станет ловить.
        - Я идиот…
        - Да.
        - Что?
        - Ты идиот. И я тебя люблю.
        Моника Слай оторвалась от косяка, шагнула вперед, обхватила Хью за шею и крепко поцеловала прямо в губы.
        Хоть здесь Хью оказался на высоте. Вернее, его тело. Пока рассудок пребывал в коматозе, руки, ноги, губы и прочие части организма не подкачали, сделали все правильно. И Моника Слай оказалась ровно такой, какой и представлялась ему в последнее время: шоколад и корица, ландыш и мед, мирра и елей, дождь освежающий и огненная пещь…
        Он уже приступил к вполне осмысленным действиям, когда она, задыхаясь, уперлась ему в грудь руками и пискнула:
        - Только не здесь! Я… не могу при Джозефе… Ты только не смейся…
        Хью покосился на карпа, тот ехидно сверкнул золотым глазом. Хорошо, что она первая это сказала.
        Потому что Хью тоже не смог бы при Джозефе!

11
        Все любовники каким-то образом оказываются в постели впервые. Ну, или не в постели, а на скамейке в парке, в машине, в чистом поле, на рояле - это уже технические мелочи.
        Так вот, первый этот путь всегда бестолков и неловок. Хью и Моника не стали исключением.
        Они посшибали все встреченные на пути углы, они чудом не свалились с лестницы, когда Хью наступил на носок Моники, они разбросали всю одежду Хью вдоль всего пройденного до спальни маршрута - и все это время они непрерывно целовались.
        Они задыхались от ощущения вечности, навалившейся на них. Время убыстрило свой бег, потом остановилось вовсе, а затем свернулось в тугую серебряную спираль и улетело в небеса, оказавшиеся странно близкими.
        Сердца бились со скоростью, неподвластной измерению. Это больше не было сокращением мышц, это было ровным гулом в груди, в висках, на губах - сердца стали чем-то единым - и иным.
        И кровь превратилась сначала в обжигающе холодное шампанское, а потом - в раскаленную лаву, выжигающую тела изнутри. Выжженные и легкие, они взлетели туда, в распахнувшиеся небеса, и понеслись в вихре под названием Страсть…

        Она ничего не знала и не умела. Она помнила про любовь, что это ритмичные вздохи, ненатуральные стоны и подозрительные чавкающие звуки - все в соседней комнате, где телевизор. Она сама никогда на это не смотрела.
        И правильно делала, потому что это - не любовь.
        И даже не секс.
        Хорошо, что ей нечего было вспоминать. За нее все помнила Та, Другая, которая жила глубоко внутри, которую в прежней Монике Слай выдавали только шоколадные глаза…
        Та, Другая, выплеснулась наружу шампанским и лавой, нежными прикосновениями и страстными объятиями, смелостью опытной куртизанки и пугливостью утреннего цветка…
        Та, Другая, растворилась в дыхании мужчины, стала с ним единым целым, сплавилась кожей, кровью, золотом в жилах, единственными словами, имеющими значение для женщины…
        Люблю. Твоя…

        Он много их знал. Разных - симпатичных, красавиц, хорошеньких, милых, опытных… Даже профессионалок, пожалуй. И хорошо, что он знал только их. Потому что они тоже не имели никакого отношения к любви. Разве только к сексу…
        Когда говорят «опытный любовник» - говорят ерунду. Опытным может быть слесарь. Дантист. Электрик. Но никакой опыт не поможет тому, кто впервые - после сотни женщин - испытывает вдруг удивительное и ни на что не похожее ощущение…

…Когда кожа нежна, как шелк, холодна, как ручей, жжет, как огонь, раздирает в клочья твое тело, и ты смеешься от счастья и благодарности за эти муки.
        Когда целуешь и понимаешь, что раньше не жил, потому что жить - это дышать и пить, а ты только сейчас пьешь ее дыхание и не можешь напиться им, да это и невозможно. Напьешься - умрешь…

… и взлетишь в бесконечность темноты, где глазам больно от золота еще не родившихся солнц, где тьма бархатистая на ощупь, где вечность можно потрогать рукой, просто некогда это делать, руки заняты другим, совсем другим, и глаз не нужно, чтобы понять: эта грудь идеальна и создана Господом именно для твоей ладони.
        И когда Высшие думали, как сделать розу царицей цветов, то вспоминали женщину, уставшую от любви и раскинувшуюся на груди своего мужчины - и зацелованные соски стали бутонами, а кровь на искусанных и улыбающихся губах - лепестками…
        Он ласкает сейчас тело своей первой женщины, ибо первая - та, которую любишь. Он еще в силах удивляться и восхищаться - как тонка эта талия, как ненасытны эти губы, как шелковиста и нежна кожа, как сильны стройные ножки, сомкнувшиеся у него на спине…
        Он еще помнит, что надо быть нежным и осторожным, потому что и он у нее - первый, и бурю и натиск надо оставить на потом, а сначала не стоит торопиться, надо быть терпеливым и уверенным, но не настойчивым, а подлаживающимся, надо дать ей время на обретение уверенности и смелости, на принятие решения, и только потом взорваться фейерверком счастья и изнеможения, улететь в благословенную тьму и помнить только об одном, единственно важном: не выпустить ее из объятий.
        Не разомкнуть счастливых рук. Не прервать поцелуя, растворившегося в гордой улыбке.
        И перед полетом в бесконечность повторить два самых главных мужских слова.
        Люблю. Моя…

        Моника совсем ничего не боялась и не стеснялась. И у нее как-то все очень правильно и хорошо получилось - и в первый раз, и… потом тоже.
        И короткой боли она даже не запомнила, она вообще мало что помнила из материального, так сказать, мира, а вот очень хорошо - глаза Хью, серые, распахнутые, сияющие, счастливые и немножко испуганные.
        Он все время за нее боялся - это было так здорово, что она засмеялась, уткнувшись носом в его плечо. Гладкое, мускулистое плечо, нормальное, не накачанное. Он вообще был очень… обычный, золотой ее мальчик и наследник миллионов. Почему она считала его плейбоем? Неужели вслед за всеми остальными?
        Но разве плейбой сумеет так нежно коснуться твоих губ, так обнять, так уверенно и легко провести тебя по дорожке, ведущей прямо в небо, а потом вернуться с тобой вместе на грешную землю и засмеяться в ответ на твой смех…
        - Хью…
        - Что, любимая?
        - Пообещай одну вещь.
        - Знаю, знаю, все знаю Завтра увольняю тебя с работы, послезавтра женюсь…
        - Нет, я не об этом.
        - Странно… А я только об этом и могу… Тогда что?
        - Зови меня и дальше «Говорящим костылем».
        - Вот уж выдумала! Моя любимая женщина не может быть костылем.
        - А по-моему… по-моему, это очень хорошо, когда ты - чей-то костыль…
        - Моника, я невоздержанный на язык, хвастливый, самовлюбленный пустозвон…
        - Это да…
        - … И я никогда не задумывался над тем, как людей могут обижать мои слова…
        - И все-таки костыль - это хорошо…
        - … Теперь я изменюсь и стану за собой следить.
        - И я за тобой стану следить.
        - И с работы ты уйдешь.
        - Ох…
        - Не волнуйся, на первое время нам хватит. Лет на пятьсот, примерно.
        - Хвастун ты, Хьюго.
        - Почему? Денег и правда много, а зачем они нужны, если их не на кого тратить?
        - И тебе нисколечко не было жалко давать мне ту карточку?
        - Ой, не напоминай. Я себя так вел…
        - Не то слово. Я думала, что уже умерла.
        - Почему ты меня не убила?
        - Потому что я была еще не я, а потом - у меня же колготки порвались на коленках, забыл? Как бы я встала с драными колготками?
        - О! Кстати! А зачем тебя понесло к пираньям?
        - Я хотела посмотреть, как работает компрессор. В том аквариуме не было видно никаких проводков и трубочек. Ты тоже не напоминай! Разбила такую вещь…
        - Жуткую. И воняло из нее страшно. Их же мясом надо кормить, желательно тухлым.
        - А где они сейчас?
        - У охраны, в депозитарии. Миссис Призл заказала им армированный аквариум. Пираньям, не охране.
        - Ясно… Хью, а ты хорошо знаешь Грейт-Фолс?
        - Не очень, чтобы очень, но - знаю. Я там редко бывал, только в детстве. Джош тогда тоже больше любил город. А почему ты спрашиваешь?
        - Я вот думаю, Джозефу там понравится?
        - Конечно! Там такие реки, что не понравиться не могут. Глубокие - а вода хрустальная. И никого народу вокруг, на сотню миль.
        - Хью…
        - Что, любимая?
        - С какими же глазами я завтра на работу приду…
        Хью рассмеялся, сгреб свою голую и счастливую секретаршу в охапку и прижал к себе изо всех сил.
        - С бесстыжими, мисс Слай. Грешными и бесстыжими. И это сразу все заметят.
        И все заметили, Хью оказался прав.
        Во-первых, добирались до работы они крайне оригинальным образом. Вначале Хью довез ее до конечной автобусной остановки, после чего поехал нарезать круги по городу, а Моника с преувеличенно-независимым видом спустилась в метро.
        В офис она вошла на негнущихся от страха ногах, и охранник Сэм немедленно напугал ее еще больше.
        - Доброе утро, мисс Слай. Вас прям и не узнать сегодня. Вчера пришли красавицей, но сегодня - чистая принцесса. Светитесь вся изнутри…
        Дальше - больше. Девицы из связей с общественностью вчера не успели посмотреть на переродившуюся Монику Слай, так что сегодня добирали свое. Она шла по коридору, спиной ощущая недоверчивые, иногда враждебные, но в основном удивленные взгляды…
        Николь сказала ей тогда за кофе: «Неважно, как будут смотреть мужчины, Моник. Как ни прискорбно, но все наши ухищрения для них совершенно не имеют значения. Ты можешь одеться от Кардена - или обмотаться очесами льняной пакли, можешь постричься у Гала Жиро - а можешь не мыть голову с прошлой недели, но если у тебя соблазнительная попка - мужики все равно придут в восторг. Самые строгие судьи - женщины. И запомни: у красивых и любимых подруг не бывает…»
        Моника Слай с удовольствием преодолела бы коридор бегом, но боялась свалиться. Эх, надо было надеть туфли без каблука…
        В приемной она смогла перевести дух - но ровно до того момента, как в дверях показался сияющий и свеженький Хью Бэгшо… с громадным букетом алых и белых роз. Моника ахнула, а потом прошипела:
        - Это конспирация называется, да?! Теперь только ленивый не догадается…
        - Ох, это я забыл… Ничего, если хочешь, я тебе через полчасика закачу скандал по поводу - ну, сама придумай, по какому поводу. Дверь мы приоткроем, на это время вызовем Сью или Бель, получится очень хорошо. Они всем расскажут, не бойся.
        - Хью, я что-то сомневаюсь в твоих способностях интригана.
        - Напрасно. Я - король интриги. Кроме того, я знаю женщин - в смысле, их психологию. Вот увидишь, Сью еще кинется тебя утешать.

        Разумеется, вышло все наоборот. То есть, сначала все шло по плану, Сью сидела в приемной, а Хью самозабвенно орал на Монику, старательно придерживающую дверь приоткрытой. Потом Хью от избытка чувств шваркнул папкой с договорами по столу, все рассыпалось, и они вместе полезли собирать. Так уж получилось, что НЕ поцеловаться они не смогли - под столом сложилась на редкость располагающая к интиму обстановка. Напоследок Хью совсем уж неискренне выпалил ей в спину: «Еще раз повторится - уволю!!!», и Моника выпала в приемную. Слава богу, хоть румянец у нее был вполне натуральный…
        Но вот насчет знания женской психологии… Вместо утешений и заверений в крепкой девичьей дружбе красотка Сью, склонившись над столом Моники Слай, прошипела:
        - А ты думала, что достаточно перепихнуться с боссом, чтобы стать круче вареных яиц? Не выйдет, крыса! Хью плевать на тебя хотел. Он никого, кроме себя, не любит. И больше всего на свете ненавидит напрягаться - а ты всегда под рукой. Так что не обольщайся… красавица описанная!
        И вошла к боссу в кабинет, раскачивая бедрами так, что у Моники голова закружилась. Кроме того, ее пробрал неудержимый нервный хохот, поэтому миссис Призл застала ее с покрасневшими глазами и носом, а также совершенно явственными следами слез. Миссис Призл сочувственно вздохнула и вручила Монике конверт с двумя билетами на рейс до Грейт-Фолс, штат Монтана, среда, пять пятнадцать вечера…

        Вечером же вторника состоялось знаменательное знакомство Хью Бэгшо с Александером. После работы Хью своей властью наплевал на корпоративную этику и просто дождался Монику у выхода из офиса. У нее не оставалось другого выхода, как сесть в машину на глазах практически всего огромного муравейника под названием «Бэгшо Индепендент».
        Завтра будут пересуды и разговоры, завтра начнут победоносное размножение слухи и сплетни, завтра, завтра…
        А сегодня «порше» мчится по улицам Чикаго, города гангстеров и музыкантов, города больших шишек и неограниченных возможностей, города-монстра, города-гиганта. И очень быстро - благодаря «порше» - город заканчивается, и стальная лента автострады, словно оторопев, сужается, сбрасывает весь свой гонор, превращается в обычную автостраду и вливается в милый сердцу любого американца пригород. Здесь зелены деревья, здесь трава не припорошена свинцовой пудрой, здесь в воздухе нет гула и смрада мегаполиса. Здесь живет одноэтажная Америка - и в маленьких белых домиках хохочут дети и лают щенки, а из открытых окон струится аромат блинчиков с кленовым сиропом. Здесь живут те, кто по утрам возвращается в серо-стальные клетки небоскребов промышленного гиганта, чтобы ковать славу, как они думают, своей страны. Бог с ними. Оставьте им эти заблуждения. Природа не терпит пустоты - уже вечером все эти клерки, менеджеры, руководители среднего звена, секретарши и продюсеры вернутся в Пригород. К самому главному в жизни причалу.
        Вернутся домой…

        Возле маленького зоомагазина Хью насупился и вцепился в руль мертвой хваткой.
        - Ты иди, а я подожду.
        - Мистер Бэгшо?
        - Я вас очень внимательно слушаю, мисс Слай.
        - Ты трусишь!
        - Вовсе нет.
        - Тогда почему ты не идешь со мной?
        - У меня… э-э… аллергия на животных.
        - Они в вольерах.
        - Ты не понимаешь, аллергия - это страшная вещь. Крошечные частички пыли, невидимые глазу и неподвластные пылесосу, носятся в воздухе, чтобы потом осесть на моей слизистой оболочке и вызвать страшнейший приступ астмы…
        - Хью, у тебя сроду не было астмы. За эти три года - ни разу, по крайней мере.
        - Ха! А где ты видела у нас на работе животных? Если не считать охранников…
        - Хорошо, тогда как ты собираешься кататься на лошадях в Грейт-Фолс? Лошади - животные.
        - Лошади - больше, чем животные. Они друзья.
        - Не заговаривайте мне зубы, босс. Идем.
        - Я лучше тут…
        - Слушай, я прекрасно понимаю, что тебе неудобно смотреть в глаза Александеру, но ведь ОН-то не знает, ЧТО ты о нем думал.
        - Достаточно, что это знаю я.
        - Хью!
        - Моника?
        - Ну пожалуйста! Я хочу, чтобы ты увидел эту красоту.
        - Это ты про Александера что ли?
        - Не остри, не смешно.
        - Моника, ну что, в самом деле, аквариумов я не видел?
        - Таких - не видел.
        И она настояла на своем, разумеется. Вздыхающий и кряхтящий Хью был за руку втащен в магазин, где девушка в зеленом комбинезончике несколько примирила его с действительностью. А потом из своего укрывища вышел Александер.
        Странная вещь человеческая психика. Хью болезненно дернулся и ощутил почти непреодолимое желание задушить костлявого ирландца. Правда, это недостойное чувство покинуло его буквально через секунду, но осадок-то остался! В результате в служебное помещение вошел надутый и насупленный Хью Бэгшо, на которого не обращали ни малейшего внимания двое счастливых ихтиофилов - Моника и Александер.
        На некоторое время Хью даже сделался крайне несчастен, потому что Моника самозабвенно расспрашивала Александера о достоинствах и преимуществах предмета, у которого, по мнению Хью, никаких достоинств и преимуществ не могло быть в принципе: прямоугольного пластикового контейнера размером с бельевой бак. К контейнеру прилагалась резиновая лента для герметичного закупоривания, полупрозрачная крышка и съемная ручка, «чтобы легче пъинести в самолет». Тут Хью впервые проявил некоторый интерес к происходящему. Дело в том, что на его взгляд, в контейнер вмещалось не менее пятидесяти литров воды. И как прикажете нести эту дуру? Небрежно помахивая?
        И что скажет стюардесса, если герметичная крышка отскочит, а все эти пятьдесят литров разольются по салону?
        Взбодрившийся, но не повеселевший Хью собирался вклиниться в дискуссию, но случайно поглядел по сторонам - и забыл обо всем на свете.
        Разноцветные рыбки, похожие на леденцы, шныряли между кружевных зарослей кораллов, смешной краб боком удирал от задиры-креветки, а усатые сомики деловито перемалывали белоснежный песок, устилавший дно…
        Хищная мурена сладострастно скалилась из своей пещеры. Убийственно-прекрасная актиния пожирала зазевавшуюся рыбешку.
        Изумленно-придурковатая стерлядь безуспешно пыталась взглянуть на мир за стеклом обоими вытаращенными глазами сразу. Под ней лениво нежились в сознании своей эксклюзивности осетры. Иногда между ними истеричной черной лентой проносился угорь.
        Маленькая манта самозабвенно взмахивала крыльями, паря в бирюзовой невесомости прозрачной воды, пронизанной жемчугом воздушных пузырьков.
        И все это кружилось вокруг Хью цветной каруселью, навевая воспоминания о детских счастливых снах, когда смеешься, не просыпаясь, а проснувшись - улыбаешься, когда все еще живы и впереди целая огромная жизнь, в которой нет места ни слезам, ни предательству, ни лжи…
        Хью стоял столбом, и в глазах у него переливались слезы. Моника оборвала свой вопрос на середине и осторожно тронула любимого босса за руку.
        - Хью… Ты в порядке?
        - А? Да… Как красиво, маленькая!..
        Александер в лице не изменился, но вокруг него ощутимо потеплело. Не особенно интересуясь миром людей, Александер подразделял всех живущих на суше на две категории: любящих подводных обитателей и равнодушных к ним. Вторых было больше, к этому печальному факту Александер привык и смирился с ним. С первыми он тоже не особенно умел общаться, но эти, по крайней мере, не несли в себе угрозы. Их он, можно сказать, любил.
        Хью зачарованно шагнул к прозрачным стенам волшебного царства и ласково коснулся стекла кончиками пальцев.
        - Моника, это бесподобно… Зачем мы вышли на сушу!
        Александер - опять же, по его меркам, уже улыбался во весь рот. Какой хороший человек. Сразу видно, умен и приятен в обращении.
        - Это Молли. Муена. Сейчас она бъёсится на ваш палец. Дуячка, не понимает…
        - Она прекрасна!
        - Вы так думаете? Стъянно, до сих пой я встъечал только одного человека, думающего так же, как вы.
        - Правда? Кто же он?
        - Я сам. Даже моя жена меня не поддейживает. Хотя и является океанологом по объязованию.
        Хью с трудом заставил себя отойти от аквариума с муреной.
        - Вы счастливый человек, Александер. Боже, я и забыл, какое это ошеломляющее зрелище - беззвучный мир.
        Моника вытаращила глаза.
        - Хью, да ты поэт!
        - Нет, к сожалению. Просто… в детстве у меня были рыбки, потом я умолил отца научить меня подводному плаванию, до пятнадцати лет нырял с аквалангом каждое лето… Потом времени не стало, а может, я просто вырос… как Пропащие Мальчишки.
        Александер серьезно кивнул.
        - Это чаще всего случается. Но знаете, Питей Пэн - тоже не самая лучшая ёль. Особенно, если в нем почти семь футов ёсту, шъям на лице и ийландское пъяисхождение.
        Хью рассмеялся, Александер издал странное пыхтение, по-видимому, также означавшее смех… И тут уже Моника Слай почувствовала себя одинокой и брошенной. У двоих мужчин совершенно неожиданно нашлись общие интересы.
        Из магазина они вышли, когда уже стемнело. Александер сам оборвал собственные разглагольствования о преимуществе нерестования осетровых в лабораторных условиях и погрузил контейнер для Джозефа в багажник «порше». Потом с чувством потряс руку Хью и неловко улыбнулся на прощание Монике.
        - Вы обязательно яскажите мне, как все пъяшло. И пеедайте от меня пъивет Джозефу.
        - Ллеу ларр, тррохр ллаг лланг?
        - Вы запомнили? Да, именно так.
        - Я обязательно передам ему, Александер. И думаю, он будет тронут…

        К чести Хью Бэгшо надо отметить, что ни единое слово из этого разговора не показалось ему бредом. Честное слово.

12
        Вначале по-честному уговорились, что ночевать Хью не останется, поедет к себе. Только чаю выпьет…
        До чая так и не дошло. Сначала мыли контейнер, потом читали инструкцию к кислородным таблеткам и пришли в ужас - от неправильной дозировки, оказывается, у Джозефа могли вскипеть внутренности! Потом успокаивали друг друга и доуспокаивались до того, что оказались в постели - вернее, сначала на ковре в гостиной, а потом на диванчике, потом в душе, недолго, потому что оба стеснялись Джозефа, ну а уж после этого - в спальне, на кровати.
        И рай вновь оказался на удивление доступен и близок, а ангелы играли на своих небесных гармониках что-то очень знакомое и нежное…
        И Моника вновь умирала и воскресала в объятиях своего мужчины, чувствуя себя то неопытной девственницей, то зрелой и умудренной жрицей любви, а Хью - о, Хью перебывал буквально всеми персонажами мировой культуры. От демона-искусителя до подростка, впервые познающего женщину. И ведь он ничего не играл! Все получалось само собой!
        Такая уж женщина досталась ему.
        Такой уж мужчина был рядом с ней.
        В шоколадных омутах плещется наслаждение, а губы успевают и целовать, и шептать бесстыдные, жаркие слова, которым не живется при свете солнца. Эти слова - ночные, они боятся света и чужих глаз и ушей.
        Шелк растрепанных волос нежнее ночи, а ночь - непроглядна. И кожа женщины загорается под твоими прикосновениями, а точеное тело поет в твоих руках, словно самая совершенная скрипка Страдивари. И когда стон, отразившись от потолка, превращается в смех, а сам потолок распахивается в небо, ты понимаешь, что только что побывал богом…
        Монике хотелось одновременно прижиматься к груди Хью, плакать от счастья под тяжестью его мускулистого, сильного тела, растворяться в его страсти и отвечать на нее с удвоенной силой - и баюкать любимого на своей груди, чтобы ни единый шорох не побеспокоил его сон…
        Брать - и отдавать сполна, дарить без остатка, становясь все богаче, вычерпать всю себя досуха - и раствориться в последнем поцелуе…
        Этому не научат ни инструкторы тантрического секса, ни сексопатологи, ни опытные гетеры. Все это знает и умеет только Та, Другая, живущая внутри каждой женщины с того самого момента, как крошечный огонек новой жизни в материнском лоне обретает первые признаки своего пола. Слабого? Помилуйте, да разве слабость способна подарить вечную жизнь собственному счастью? Но дети рождаются, а потом рождаются дети, и снова на свет являются дети - так от века и до конца, и в каждом из них останется та искра, что яростным пожаром пылала в груди самых первых любовников на этой Земле.
        И Хью никуда не уехал, потому что они заснули, любя друг друга, не разомкнув объятий, и Монике уже под утро приснился очень короткий и странный сон: она летит в полной темноте, а впереди ослепительно сверкает крошечный серебристый огонек. Он не становится ни ближе, ни больше, но в какой-то момент Моника понимает, что он уже не далеко, а совсем рядом, в ней самой… И тогда мимо проплывает огромный серебряный карп с золотыми глазами и подмигивает ей.
        И тьма рассыпается мириадами серебряных звезд…

        Единственным - зато большим - минусом ночных выкрутасов явилась частичная потеря ориентации во времени у обоих сразу. Проще говоря, Хью и Моника проснулись на следующий день, в среду, в районе двенадцати часов, еще полчасика поваляли дурака в постели, а потом рука об руку спустились вниз, пребывая в состоянии полной эйфории и непоколебимой уверенности, что сегодня, к примеру, воскресенье.
        Они вместе поменяли Джозефу воду в ванне, покормили его и пообщались с ним, потом в четыре руки готовили завтрак, потом завтракали и ворковали - одним словом, до двух часов с четвертью вели совершенно идиллическую жизнь. О том, что сегодня день отлета не вспомнил ни один из них.
        В половине третьего Хью - как мужчина и руководитель фирмы - испытал легкое беспокойство, потому что на краешке сознания его забрезжило какое-то смутное воспоминание: вроде бы, на сегодня намечалось какое-то дело…
        Тут он вспомнил, что Моника не только его любимая женщина и будущая мать его детей, но еще и «говорящий костыль», и потому задал ей прямой вопрос.
        - Кстати, а какой сегодня день?
        - Судя по тому, что вчера был вторник, должна быть среда.
        Слова еще срывались с лениво улыбающихся губ Моники Слай, а в глазах уже вспыхнул ужас.
        - Хью!!!
        - Ай! Ты чего кричишь, я же здесь…
        - У нас самолет через два с половиной часа!
        После этого начался форменный сумасшедший дом.
        Пометавшись по дому без всякого смысла, они приняли единственно верное решение: поскольку у Хью вещей нет по определению - кроме тех, что на нем и на полу гостиной, спальни и кухни - он займется пересадкой Джозефа в контейнер, а Моника быстро соберет сумку.
        Результат получился двоякий. С одной стороны, все рекорды скорости сборов в дорогу были перекрыты, с другой - в чемодане Моники вперемешку лежали: шесть пар трусиков, три футболки, два махровых полотенца, одно вечернее платье, резиновые сапоги и дождевик канареечного цвета, а также - россыпью - зубная паста, зубная щетка, пустая косметичка и тени для век, в то время как Хью Бэгшо выглядел отчасти даже импозантно в своем деловом костюме и при галстуке, но был неприлично мокр спереди и снизу. Джозеф проявил неожиданное упорство и не желал даваться в руки для пересадки. Хью не сдался, применил технические средства (дуршлаг) и справился с непокорным карпом. Джозеф немного побился о стенки тесного контейнера и недовольно затих, широко и судорожно разевая рот.
        Моника немедленно впала в панику, предположив, что карп уже начал задыхаться, на что Хью резонно возразил, что они еще не набрали высоту, и по сравнению с газетой, в которой Джозеф проделал свой путь до дома Моники, у него сейчас райские условия.
        Без четверти четыре «порше» стартовал в сторону аэропорта. О том, что на работе тоже надо бы появиться перед отъездом, и речи не шло.
        Хью лихо рулил, надеясь про себя, что сквозняк хоть чуть-чуть подсушит мокрые брюки, а Моника сидела, вцепившись в контейнер с Джозефом, и лихорадочно вспоминала, выключили ли они плиту перед отъездом.
        Регистрация уже прошла, и потому проскользнуть незамеченными им не стоило и пытаться. Наплевав на условности, Хью ворвался вместе с Моникой в курительную дамской комнаты, спугнув пару пожилых канадских туристок, и они задрапировали контейнер одним из махровых полотенец, после чего рысью промчались мимо изумленных сотрудников аэропорта и влетели в салон самолета на последнем издыхании.
        Только плюхнувшись на свое место и невнятным мычанием отогнав встревоженную и профессионально заботливую стюардессу, Хью Бэгшо осознал, что все это время нес одной рукой ручную кладь весом килограммов под тридцать. А еще то, что никакого подарка для Ширли Белью он с собой не везет. И то, что через каких-то семь часов полета ему предстоит выйти посреди заповедного штата Монтана в деловом костюме и даже без сменного носового платка.
        А встречать его будет Джош…
        Хью посмотрел на Монику - и начал тихонько подвывать. Она в недоумении взглянула на него - и присоединилась секундой позже и октавой выше. Через три секунды они оба хохотали взахлеб, и слезы текли у них по щекам.

        Америка не зря гордится своими авиалиниями. Уже через час полета все проблемы оказались волшебным образом решены. Стюардесса, не моргнув глазом, унесла брюки Хью в технический салон на просушку и глажку, самого Хью изящно задрапировали пледом, Монике предоставили место у бортового компьютера, и она связалась по Интернету с магазином «Мир Настоящих Мужчин» в Грейт-Фолс, где и заказала для Хью новый чемодан с полным набором одежды для четырехдневного отдыха в лесном заповеднике. Потом принесли еду, Хью и Моника хлопнули по рюмочке коньяка, проверили состояние Джозефа и в изнеможении заснули на плече друг у друга.
        Моника проснулась часа через три, некоторое время с нежностью разглядывала лицо спящего Хью, а затем приступила к обеспечению карпа кислородом. Таблетка подействовала быстро - Джозеф немедленно успокоился и теперь смирно дрейфовал в слегка помутневшей воде, не проявляя никаких признаков паники.

        В аэропорту Грейт-Фолс контейнеру с живой рыбой никто особенно не удивился. В здешний заповедник слишком часто приезжали ученые с самой разнообразной ручной кладью, чтобы сотрудников можно было смутить подобной ерундой. Зато Джош Белью, ожидавший их снаружи возле своего устрашающего «хаммера» пришел в восторг.
        - Малыш Хью! Как ты вырос! Отсутствие девушек сказывается исключительно в положительном смысле! Наконец-то ты перестал поклоняться златому тельцу и стал юннатом. А это, надо полагать, твоя ассистентка-лаборантка? Добрый день, мисс. Не пугайтесь, я вовсе не безумен, просто очень рад видеть малыша.
        - Джош, это Моника Слай, моя…
        - Знаю, знаю: твоя незаменимая секретарша. Все мне уже добрые люди доложили. И чемодан с твоими вещами уже прибыл. Мисс Слай, добро пожаловать в Грейт-Фолс. У нас здесь рай для секретарш и их боссов - местный воздух буквально творит чудеса. Стоило Зануде Карлайлу приехать сюда с помощницей - готово, уже трое ребятишек. Пока, правда, два с четвертью, так вернее, но…
        - ДЖОШ!
        Краснолицый великан немедленно умолк и кротко уставился на посуровевшего Хью, успев, однако, подмигнуть Монике, а та неожиданно загрустила. А ведь и верно, довольно избитый сюжет - босс привозит на выходные свою секретаршу… Неужели Сью была права, и сказка кончится, не успев толком начаться?
        Хью приосанился и царственно положил одну руку на контейнер с Джозефом, стоявший на тележке, а другой обнял Монику за талию.
        - Джош, свои ковбойские шуточки прибереги для кого другого. Позволь представить - ты так и не дал мне этого сделать! - мою невесту Монику Слай. Моника - это Джош Белью, король строительного леса, игры в покер и оптовых продаж металлопроката, а также верный раб очаровательной наездницы из клана МакЛеодов, чье имя Ширли… Джош - это Моника, мать моих будущих детей и хозяйка моей судьбы. Из секретарш я ее уволил.
        Моника ахнула.
        - Когда это?!
        - Когда ты спала. За неполное служебное соответствие. Всю жизнь мечтал сделать это с удовольствием и без чувства вины.
        - А чему это я неполно соответствовала?
        - А кто забыл предупредить босса об отлете? Ты проспала, не явилась на работу…
        Джош заржал, Моника слегка вздрогнула, потом с подозрением посмотрела на Хью - и вдруг молча обняла его за шею. Джош отсмеялся и заключил:
        - Что ж, вот ты и нашел себе преданную няньку, Маленький Змей. Открою тебе страшную тайну: у вас это фамильное. Твою родную прабабку старый Бэгшо с треском уволил из кладовщиц, после чего полдня орал у нее под окном «Салли, я люблю тебя! , пока она не согласилась выйти за него замуж. Две его следующие жены тщетно пытались устроиться на работу в «Бэгшо Индепендент» - в разное, естественно, время, а Алисон полгода врала, что едет к маникюрше, а сама сбегала на концерт - он не разрешил ей работать.
        - Попрошу без оскорбительных намеков! У МЕНЯ жена будет только одна - Моника!
        - Не сомневаюсь. Такие глазки… Так вот, твой дед женился на албанке, а у них в принципе не принято, чтобы жена при живом муже работала. Твой же отец - и мой друг детства - делал предложение твоей матери восемь раз, но она постоянно писала диссертацию. Тогда он был вынужден применить фамильный метод - наябедничал в ученый совет, что за нее все делают ее студенты.
        - Я не знал…
        - Он не стремился афишировать этот подвиг, как ты понимаешь. Маме отложили защиту на неопределенный срок, а за это время Даг приложил все усилия, чтобы прелесть науки несколько померкла в ее глазах… Давайте уже поедем, а? Ширли ждет, здесь душно и пахнет керосином…
        С этими словами Джош Белью легко и ловко подхватил контейнер с тележки одной рукой, чемодан Моники - другой, стремительно погрузил все в багажник и галантно распахнул перед Моникой заднюю дверь «хаммера».
        - Не обращайте внимания на мою болтовню, Шоколадные Глазки. Просто вы мне понравились, вот я и разливаюсь соловьем. Радуюсь за малыша, опять же. Когда мужчине тридцать, мало кто верит, что он до сих пор не может шагу ступить без поддержки и подсказки, а ведь это на самом деле не его вина, а его беда…
        Моника неожиданно обиделась за Хью, сердито надувшегося рядом с ней на заднем сиденье.
        - Между прочим, Хью вовсе не беспомощный! Он уже три года прекрасно руководит
«Бэгшо Индепендент», и его уважают коллеги, а подчиненные…
        - Ага, ага, боготворят. Не сомневаюсь в этом.
        С этими словами Джош взгромоздился за руль и плавно тронул с места. В зеркальце заднего обзора Моника заметила его ехидный взгляд и нахмурилась. Джош опять захохотал.
        - Да не бойтесь вы за него! Придет время - и он себя покажет. Не всем же от природы быть бойцовыми петушками, кто-то должен просто радовать глаз и топтать курочек… кукарекать, на худой конец.
        Хью засопел и выпятил челюсть. Сейчас он особенно напоминал обиженного мальчишку, и Монику пронзила прямо-таки материнская жалость. Она молча взяла Хью за руку, и он благодарно стиснул ее пальчики в ответ.
        Ну и что, подумала Моника Слай. Пусть он будет слабый и нерешительный, легкомысленный и несобранный. Зато он добрый. Он не любит увольнять людей, но любит аквариумы с яркими рыбками. И он смеется во сне - тихонько, как маленький ребенок.
        А собранности и трудолюбия у нее хватит на двоих.

        Ширли Белью Монике очень понравилась. Невысокая, худенькая, моложавая и доброжелательная, она сердечно поздоровалась с Моникой, а все еще дувшегося Хью расцеловала в обе щеки.
        - Я так рада, что ты приехал, малыш! Знаешь, в какой-то момент день рождения для женщины перестает быть праздником, и тогда особенно важно видеть за столом только близких и любимых. Моника, я очень рада знакомству. Располагайтесь и будьте, как дома. Гости появятся только в пятницу, так что вы успеете выспаться и отдохнуть. У нас здесь тишина, никто вас не потревожит.
        - Спасибо, миссис Белью…
        - О нет, только не это. Просто Ширли. Миссис Белью тянет на все шестьдесят. Сегодня я уеду на пастбище, но вам и не до прогулок - после Чикаго. Завтра же я в полном вашем распоряжении. Покажу вам Лес, проедемся вдоль реки… Надеюсь, завтра берег подсохнет - у нас вчера была гроза. Отдыхайте.

        Им отвели не комнату и не две комнаты, а целое крыло просторного и большого двухэтажного бревенчатого дома под красной черепицей. В этом крыле располагались две смежных просторных спальни, уютная гостиная в индейском стиле, своя ванная комната и даже гардеробная. В гардеробной Моника и Хью повеселились от души, так и этак развешивая свои скудные пожитки, а потом им надоело и они отправились принимать совместный душ.
        Это мероприятие оказалось волнующим и возбуждающим, особенно, когда намыленный Хью пытался обнять намыленную Монику, а она хохотала и уворачивалась, стараясь при этом не сойти с места, но в какой-то момент потеряла равновесие, ахнула, схватилась за край ванны…
        И замерла в соблазнительной, но излишне напряженной позе. Хью уже вознамерился ухватить ее за наиболее вызывающие части тела, но Моника уже выпрямилась и с ужасом посмотрела на будущего отца своих детей.
        - Хью! Мы забыли про Джозефа! Он же сварится в багажнике! Или Джош отнесет его на кухню…
        Все дальнейшее происходило настолько стремительно, что осталось навеки загадкой, как это они не разбились насмерть на гладком мраморном полу, залитом мыльной водой и пеной. Едва ополоснувшись, они натянули одежду прямо на голое тело - да, да, опять деловой костюм, вернее, то, что от него осталось - и ринулись вниз.
        Джош сидел на открытой веранде, потягивал виски, курил сигару и внимательно рассматривал Джозефа. Джозеф блаженствовал в открытом контейнере, где уже поменяли воду, причем на этот раз она была воистину кристально чистой.
        Влажные и перепуганные любовники замерли, с облегчением глядя на открывшуюся картину, а Джош, заметив их, поинтересовался:
        - Я надеюсь, вы не планируете съесть этого красавца? Давно не встречал таких великолепных карпов. Они живут до двухсот лет, вы знали об этом?
        - Н-нет… И разумеется, мы не собирались его есть! Мы хотим его выпустить в реку. Подальше от людей.
        - Что ж, ради этого стоило тащить его в Монтану. Здесь почти нет рыболовов, а гризли предпочитают форель. Завтра и поедем.
        Хью неожиданно покачал головой и произнес наигранно небрежно:
        - Он и так достаточно настрадался. Мы с Моникой отправимся прямо сейчас. Ну… после обеда.
        Джош недоуменно взглянул на него.
        - Малыш, во-первых, обед у нас в восемь вечера. Сейчас я собирался предложить вам домашний ржаной хлеб, солонину и сидр. Во-вторых, Моника говорила о безлюдных местах - туда можно добраться только на лошади, и для этого нам нужна Ширли, а она уже умотала на дальние пастбища и вернется только утром. В-третьих, я не гожусь, потому что хлопнул вискаря и лошади меня к себе не подпустят…
        Хью надменно выпятил губу.
        - Дядюшка Джош, тебя никто и не зовет. Я отлично справлюсь с лошадью, Моника научится в два счета, а здешние места, слава богам, я помню с детства. Потом, знаешь ли, трудно заблудиться, двигаясь все время по одному и тому же берегу реки!
        Джош прищурился.
        - Ого! Шоколадка, не сочти за дерзость, но ты пробудила в нем мужчину. Что хочу, то и ворочу - так, малыш? Или красуешься перед девушкой?
        Хью хмыкнул.
        - Все, Джош. Твои чары на меня больше не действуют, у меня есть собственная фея. Подначивай меня хоть весь день - я и глазом не моргну. И на реку мы с Моникой отправимся вдвоем… потому что нам надо побыть вдвоем! И не завтра, а сейчас…
        - И не с солониной, а с хреном…
        - И не смешно вообще!
        - Посмотри на девочку, она же устала.
        - Я вовсе не устала, но, Хью, может, Джош прав насчет дальнего переезда…
        Хью возмущенно посмотрел на предательницу.
        - Говорю тебе, я тут вырос! Мы проедем по берегу миль десять, выпустим Джозефа на излучине Большой Воды, попрощаемся с ним и вернемся рысью. Как раз к восьми. А дядюшка Джош сготовит нам к этому времени обед.
        Джош выглядел не на шутку обеспокоенным, и это Монике не очень нравилось, но еще меньше ей хотелось бросать Хью на произвол судьбы - и насмешек Джоша Белью. Поэтому она просто кивнула.
        Джош раздраженно затушил сигару о каменные плиты патио и бросил:
        - Кабы ты был один, я бы и не возражал, чтобы ты заблудился. Насмерть не заплутаешь - а ума наберешься. Но я не могу позволить тебе тащить городскую девочку на ночь глядя в глушь!
        - Очень хорошо. Я не потащу.
        - Слово?
        - Слово.
        Джош покачал головой и удалился в дом, а Хью немедленно схватил Монику за руку.
        - Скорее! Он наверняка пошел ябедничать Ширли по телефону. Надо успеть взять лошадей!
        - Но ведь ты ему сказал…
        - А я тащу тебя? Нет! Ты же сама согласилась? И разве Джозеф не заслуживает этой спешки?
        Моника могла бы сказать, что Хью поступает так вовсе не из-за Джозефа, а из-за собственного мальчишества, но это означало бы ссору и обиду, а этого ей совсем не хотелось. Да и что такое десять миль?
        - А как мы привяжем к лошади контейнер?

        Лошадка Монике досталась белая с серыми пятнышками, смирная и неторопливая, но поскольку Хью был явно лучшим наездником, то и контейнер привязывать не стали. Упрямец Бэгшо водрузил его на луку седла своего чалого жеребчика и решительно тронулся шагом прочь со двора. Моника - точнее, ее лошадка с Моникой на спине - потрусила следом.
        Честно говоря, ситуация была довольно глупая, тем более, что Моника стала не на шутку опасаться гнева Джоша и его погони за ними, в результате чего самолюбие Хью могло пострадать самым непоправимым образом… Однако Хью отмел ее страхи небрежным взмахом руки и презрительным фырканьем.
        - Не бойся! Джош говорил правду. Он приличный наездник, но лошади Ширли на дух не переносят, когда от него несет виски. Просто не подпускают его к себе.
        - А если он кого-то пошлет?
        - Кого? Все его ранчерос и ковбои на дальних пастбищах, куда отправилась Ширли. Сейчас кобылы жеребятся, в это время люди здесь никого не волнуют. Мы успеем вернуться к обеду, точно тебе говорю.

        Сумерки уже одевали окружающий мир в сиреневую вуаль, когда Моника и Хью достигли излучины Большой Воды. К этому моменту Монике открылись две истины: во-первых, здесь очень красиво и спокойно, во-вторых - она совершенно не создана для езды верхом.
        От монотонной тряски в седле девушку слегка подташнивало, в пустом желудке порхали тысячи бабочек, внутренняя сторона бедер, натертая швом джинсов, горела огнем. Поэтому при виде сверкнувшей за поворотом водной глади Моника едва не свалилась с лошади от радости.
        Хью тоже устал, но старался не показывать вида. Тяжелый и неудобный контейнер не позволял ему ехать с правильной посадкой, и Хью вынужденно сгорбился, с трудом удерживая равновесие. К тому же он даже не мог помочь Монике слезть с лошади, и потому в течение нескольких секунд, показавшихся столетием, она весьма неграциозно сползала с седла бесформенным кулем, а потом еще и подвернула ногу.
        Стараясь не наступать на нее, Моника приняла из рук Хью контейнер, отчего в спине что-то хрустнуло, дождалась, пока Хью спешится и заберет у нее Джозефа, и с облегчением повалилась на траву, которая оказалась мокрой и холодной. Впрочем, это уже было неважно. На самом деле только сейчас Моника осознала, как привязалась к большой серебристой рыбине.
        Впервые в жизни она целых десять дней была нужна живому существу, впервые в жизни ее не оценивали, не осуждали и не осмеивали, впервые в жизни ей самой довелось принимать решения… И вероятно, именно благодаря этому она и смогла измениться. Измениться до такой степени, что в ее жизни появился Хью.
        А ведь если бы не Джозеф, ничего этого не было бы, подумала Моника с каким-то мистическим восторгом. Рыбка Золотые Перышки… Старая, старая сказка со счастливым концом.
        Она опустила руки в контейнер, и Джозеф в последний раз доверчиво ткнулся ей в ладони носом. Моника почувствовала, как закипают в глазах слезы.
        Она бережно взяла карпа в руки, вынула из контейнера, еще секундочку вглядывалась в золотистые глаза, а потом присела и опустила его в прохладные воды заводи.
        Джозеф некоторое время не шевелился, словно сканировал незнакомую местность и решал, стоит ли уплывать из знакомых рук навстречу неизвестности. Потом осторожно отплыл на фут… другой…
        И серебряной молнией прочертил по дну заводи, стремительно уходя на глубину. Моника выпрямилась и торопливо выкрикнула:
        - Ллеу ларр, тррохр ллаг лланг! Прощай, Хозяин Большой Воды! Я тебя не забуду!
        И, словно в ответ на древнее приветствие, серебряная рыбина в прощальном прыжке взвилась над водой, чтобы на этот раз скрыться из вида окончательно. Круги разошлись по стремительно темнеющей глади воды, и Моника разрыдалась уже по-настоящему, уткнувшись в плечо Хью и совершенно не думая о том, что через пару минут у нее распухнет нос и превратятся в щелочки зареванные глаза…

        Темнота упала неожиданно и резко, и тогда стало понятно, чем ЕЩЕ дикая природа отличается от города. Полным отсутствием дополнительных источников света.
        Разумеется, для любого, пусть даже современного потомка Гайаваты и Чингачгука наступившая тьма таковой вовсе не являлась. Небо было все еще темно-фиолетовым, не черным, и кое-где светили редкие звезды, отражавшиеся к тому же в спокойной воде, как в гигантском зеркале. На западе, за темной и неровной линией леса небо вообще еще догорало последними лучами заката. Однако для городских жителей - Хью Бэгшо и Моники Слай - вокруг было темно, хоть глаз коли.
        И крайне, крайне неуютно.
        Более умело управляя своим конем, Хью заставил его поравняться с кобылкой Моники и взял девушку за руку. Она с благодарностью вцепилась в его ладонь и почему-то прерывистым шепотом поинтересовалась:
        - Мы ведь правильно едем?
        - А, ну да. Разумеется. Кроме того, лошади в любом случае знают дорогу. Да и река, я же говорил…
        - Хью!
        - Что?
        - Я потому и спросила… когда мы ехали сюда, река была слева?
        - Ну… да.
        - Значит, на обратном пути она должна оказаться справа?
        - Д-да…
        - Но она снова слева, Хью! Слышишь? Видишь отражение звезд?
        В этот момент над ними пронесся порыв ветра, как-то особенно неприятно взвывший в ветвях деревьев, и Моника вскрикнула. Одновременно оступилась белая кобылка, заскользила по невидимой мокрой глине, и Хью судорожно ухватил ее за поводья, но при этом уронил пустой контейнер. Грохот пластмассы испугал чалого, тот коротко и дико всхрапнул, присел - и поднялся на дыбы.
        Хью неплохо ездил шагом, посредственно - рысью, всего один раз в жизни - неудачно - пробовал галоп. Однако даже опытные наездники не всегда способны справиться с лошадью, встающей на дыбы, что уж говорить о Хью.
        В результате он очутился на земле, слегка оглушенный падением с приличной высоты, белая кобылка отчаянно забила копытами, вырываясь из глиняного плена на тропу, и вдобавок ко всему этому раздался отчаянный, сразу оборвавшийся крик Моники.

        Хью было очень страшно. Так страшно, как никогда в жизни. Он полз в темноте и звал Монику, даже не понимая, в какой стороне искать.
        Испуганные лошади давно скрылись во тьме, а ветер завывал в кронах деревьев уже без всякого перерыва, шелестел ветвями, тревожно шуршал осокой, налетал и отскакивал, как цепной кобель на незнакомого человека…
        А потом Хью неожиданно нащупал в темноте руку Моники и заорал от ужаса, потому что это была очень холодная и очень неподвижная рука… И тут хлынул ливень.

        Джош Белью истратил весь запас ругательств в адрес Змееныша Бэгшо, пометался в бешенстве по патио и с горя выпил еще виски. Потом сурово приказал себе заткнуться и не нагонять панику. Потом посмотрел на безмятежное с виду небо - и кинулся в дом звонить Ширли.
        Его жена была спокойна и деловита, а вот с телефонной линией творился какой-то кошмар. В трубке трещало и щелкало на все лады, и Джош не выдержал:
        - Ширли, постучи по проклятому аппарату, или я сейчас оглохну!
        - Джош, аппарат ни при чем… У нас здесь сильнейший шквал… Буквально несколько минут, но даже после этого в палатке полно воды… Посмотри, на ком они уехали… Если старые и спокойные лошади, то они успеют отойти от реки…
        - Я перезвоню, Ширли!
        Джош влетел в конюшню, пыхтя, как паровоз. В денниках немедленно поднялся шум. Негодующе раздувались бархатные ноздри, подергивались замшевые губы, в кротких черных глазах зеленым огоньком загоралось безумие ярости… Лошади и без того нервничали, чуя грозу, а присутствие запаха алкоголя вообще выбивало их из колеи.
        Джош с неожиданным для его комплекции проворством увернулся прямо из-под вздыбившихся громадных копыт любимца Ширли - строптивого вороного жеребца по кличке Слалом. Быстро обежал глазами денники. Сердце неожиданно глухо бухнуло.

«Если старые и спокойные лошади, то они успеют отойти от реки…».
        Змееныш, придурок, взял чалого трехлетка, лишь на прошлой неделе поставленного под седло, и белую тихушницу Бастинду, прозванную так отнюдь не за способность таять от воды…

        Хью выволок Монику на траву, подальше от бурлящей реки. Вокруг бушевал ад. Деревья больше не шумели - они стонали и трещали под ударами шквального ветра. Дождь превратился в колючую водяную пыль, жалившую лицо и руки. Однако Хью не обращал на это никакого внимания. Гораздо хуже и страшнее было другое - Моника так и не приходила в себя.
        Постанывая от ужаса, Хью склонился над девушкой, прижался ухом к ее груди… Далеко-далеко маленький отважный барабанщик отмерял секунды, минуты и годы, положенные Монике Слай для того, чтобы родить Хью Бэгшо двух дочек и двух сыновей. Хью зарычал от ненависти и презрения к самому себе. Самовлюбленный осел, придурок, мудак - что же он натворил!
        Он разжал ее холодные твердые губы и начал вдувать воздух в легкие. Когда перед глазами завертелись огненные круги, Моника судорожно вздохнула и закашлялась, давясь сухими рвотными спазмами. Хью едва не заплакал от облегчения.
        А потом она слабо охнула и обхватила его за шею, и тогда Хью, шипя от боли в ушибленном копчике, поднялся на ноги и вскинул свою женщину на плечо.
        Изнеженные и жеманные Эстетические Соображения, которыми он привык руководствоваться в прошлой жизни, заткнулись и смиренно пошли к черту. На первый план выдвигался могучий и волосатый самец - Инстинкт Самосохранения.
        Бастинда и Чалый ворвались во двор конюшни одновременно с порывами ветра, и Джош, уже в голос кроя Хью Бэгшо, метеорологов, собственную беспечность и дурость лошадей, не признающих за ним право выпить пять капель виски, снова стал звонить Ширли.
        Те, кого можно было собрать, пришли на ранчо к полуночи. Ветер уже стих, дождь прекратился, и яркая луна заливала серебром все вокруг. Поисковые группы растянулись в цепочку и пошли по предполагаемому маршруту Хью и Моники. Сам Джош на всякий случай перебрался на другой берег реки, порядком разлившейся после урагана…

13
        Моника никак не могла понять, что это бухает у нее в ушах. Такое ощущение, что кто-то читает псалмы… Неужели она умерла и попала на небеса? Вот ведь глупость - зачем им там, на небесах, читать псалмы самим себе?
        Когда до нее стали доноситься отдельные слова, версия с псалмами отпала сама собой. Ни в одной действующей церкви мира, включая сатанистов, подобные слова не употреблялись.
        Некоторое время Моника с невольным и искренним интересом слушала незнакомые конструкции родного английского языка, а потом решилась приоткрыть один глаз.
        Полиглотом-экстремалом оказался Джош Белью. Он изрыгал проклятия, адресуя их какому-то мужчине… смутно напоминающему… нет, только если старший брат…
        У этого мужчины были темные растрепанные волосы, орлиный нос и усталые серые глаза, обведенные темными кругами. Высокие скулы обметало синевой двухдневной щетины, а черты лица в целом поражали медальной четкостью. Густые темные брови трагически изломаны над переносицей, и щеку пересекает свежий рубец - как у пирата после абордажной схватки.
        Широкие плечи мужчины бугрились мускулами, на гладкой безволосой груди поблескивала золотая цепочка оригинального плетения…
        Моника вдруг почувствовала металлический вкус этой цепочки на языке и зарделась. Не могла же она брать в рот… в смысле, облизывать… короче, пробовать на вкус цепочки посторонних мужиков!
        Посторонний мужик между тем уловил движение на кровати и стремительно метнулся прямо к Монике. Она немедленно открыла оба глаза, заорала и шарахнулась к стенке, а мужик в ответ завопил голосом Хью Бэгшо:
        - Моника! Любимая! Живая! Слава Богу!
        И только тут она его признала окончательно.

        Часом позже, умытая и перевязанная, наряженная в новую ночную рубашку, накормленная блинчиками с мясом и напоенная горячим чаем с молоком, Моника блаженствовала в могучих объятиях так разительно переменившегося Хью, а подобревший и обмякший Джош рассказывал ей о трагических событиях минувшей ночи.
        Оказалось, что Хью нес Монику на руках по непролазной чаще. Он прошел по бездорожью не меньше пяти миль и вышел к ранчо совершенно случайно - а может, благодаря пробудившемуся звериному чутью. Он не бросил ее, не свалился без сил рядом с ее бесчувственным телом, не заметался в ужасе - он нес ее до самого конца.
        И когда Джош столкнулся с Хью нос к носу, он тоже не узнал того великовозрастного мальчика, кого так любили длинноногие дивы из отдела связей с общественностью. Перед Джошем стоял очень усталый, очень измученный, очень настрадавшийся мужчина, который при этом совершенно не думал ни о своей усталости, ни о своих муках, ни о своих ранах. Этот мужчина думал только о женщине, которую нес на руках…
        В этом месте Джош сбился с патетических интонаций и как-то подозрительно шмыгнул носом, после чего закончил вполне буднично:
        - Короче, совершенно не желая того, наш балбес в одну ночь стал мужчиной, и разрази меня гром, если я имел в виду что-то скабрезное! Как только ты окрепнешь, я лично поведу тебя к алтарю и прослежу, чтобы ты не сбежала от него в последний момент. Медовый месяц можете проводить хоть на Канарах, но первенец появится в Грейт-Фолс, помяните мое слово.
        Хью устало улыбнулся и нежно поцеловал Монику в висок.
        - Ты считаешь, я захочу сюда переехать? После того, что случилось?
        - Именно, мой дорогой, именно! После того, что случилось, тебе больше нечем будет заниматься в стерильных джунглях большого города. Что тебе обвал на бирже после ночного шквала? Джоггинг по аллеям городского парка - в сравнении с марш-броском по заповедным лесам Монтаны? Стерильный секс с крашеными выдрами - после того, как любимая женщина умирала у тебя на руках по твоей вине, и ты волок ее, грязную и страшную, чтобы отнять у Духа Смерти?
        Хью внезапно расправил плечи и стал очень похож на своего прадеда. Моника с трепетом и восторгом заглянула ему в лицо.
        - А знаешь, Джош… ты, пожалуй, прав. В последнее время меня неосознанно тянет к дикой природе… Милая, ты не расстроишься, если я уйду из бизнеса?
        Моника отчаянно замотала головой. Потом запечатлела на смеющихся губах своего мужчины долгий и страстный поцелуй и произнесла с лукавой улыбкой:
        - Кроме того, должен же кто-то присмотреть за Джозефом!

        P.S. Юлалия Слай прилетела на свадьбу из Австралии, а Дрю Слай несла за невестой шлейф, и обе вели себя тише воды, ниже травы.
        P.P.S. Платье невесты - розовая парча, жемчуг, алансонские кружева - произвело фурор и разом вывело бутик «Мое Удовольствие» в лидеры продаж эксклюзивной женской одежды. Николь открыла сеть новых магазинов, Джемайма получила сразу несколько приглашений от ведущих домов моды Европы.
        P.P.P.S. Доктор Шеймас Пардью женился на своей ассистентке и сделал ее полноправным партнером по бизнесу. Миссис Пардью ведет прием пациентов-мужчин, мистер Пардью специализируется на глобальной психокоррекции поведения женщин. Тяжелых абстинентов просьба не беспокоить.
        P.P.P.P.S. Жози Сантуццо сменил имидж - теперь он мачо, грубый и властный самец, от которого разит табаком и опасностью. Наплыв клиенток увеличился…
        P.P.P.P.P.S. Миссис Призл подала заявление об уходе после того, как увидела, что преемник Хью Бэгшо на посту руководителя «Бэгшо Индепендент», мистер Джейсон (58 лет, холост) дарит цветы своей секретарше.
        P.P.P.P.P.P.S. Александер подарил Монике Слай на свадьбу ожерелье из нежно-розовых кораллов собственной выделки. И представьте - Хью Бэгшо даже глазом не моргнул.
        P.P.P.P.P.P.P.S. Карп Джозеф женился. Теперь у него уже восемнадцать миллионов триста семьдесят пять тысяч шестьсот четырнадцать детей…