Мельникова Ирина, Небо На Двоих- библиотека РусЛит

Небо на двоих Ирина Александровна Мельникова

        # Жизнь редактора глянцевого журнала Ольги Богдановой рухнула - любимый муж Юра бросил ее ради смазливой секретарши! Она уже подумывала наложить на себя руки, когда подруга Любава уговорила Олю уехать в горы и там, в медвежьем углу, забыть о прошлом и найти силы жить дальше. Так Ольга попала в совсем другой мир - завораживающей красоты и настоящих мужчин. Владелец турбазы Вадим был с ней холодно-язвителен, но Оля и не планировала заводить новый роман. А вскоре она узнала: ее обвиняют… в убийстве мужа! Надо срочно вернуться домой и разобраться, что там произошло, но как это сделать без денег и документов - все пропало во время горного обвала!..
        Ирина МЕЛЬНИКОВА
        Небо на двоих
        Глава 1
        От меня ушел муж. Бросил ради молоденькой секретарши. Согласитесь, ситуация - банальнее некуда. Совсем как в заурядном чиклите - чтиве современных барышень. Сотни женских романов начинаются с подобного печального события, которое вдребезги разбивает сердце героини. Я никогда не читала женские романы. Мне таких историй хватало на работе. Коллектив журнала, в котором я тружусь, в большинстве своем женский, поэтому хочешь не хочешь, а порой всякого наслушаешься, так что собственная жизнь кажется облаченной в розовую, с перламутровыми блестками рамку.
        Вернее, мне это казалось раньше. А иногда я даже злилась, что моя жизнь течет размеренно, без потрясений и скандалов. И временами нарочно провоцировала своего дорогого на ссору, на что он мило улыбался и спрашивал: «Чего злишься? Котлеты подгорели? Так давай в кафе махнем. Посидим, винца выпьем, потанцуем…» Злость моя тут же улетучивалась. Я мигом собиралась, и мы направлялись куда-нибудь подальше от дома.
        В общем, поссориться как следует нам не удавалось. Целых пятнадцать лет! И все же муж бросил меня. Ушел к девице, которой едва исполнилось двадцать. Ушел, как уходят мужья, - неожиданно.
        Если быть точной, я сама проворонила тот момент, когда нужно хватать мужей за жабры. Когда они на распутье, в раздумьях, сомнениях. Умный мужик, он, как собака, все понимает, только высказаться вовремя не умеет. И порой налаженный быт, верная жена, с которой можно поговорить о чем угодно, и, главное, кому удобно поплакаться на печальные обстоятельства, частенько перевешивают на весах упругие прелести длинноногого создания, чьи мечты горизонты не рвут и дальше модных бутиков не распространяются.
        Шеф-редактор в популярном женском журнале - это вам не фунт леденцов в ярких фантиках. Частенько я брала работу на дом, и меня радовало, что Юра, не мешая мне и не отвлекая, валялся вечерами на диване, смотрел спортивные передачи. Иногда он жаловался то на боли в спине, то на тяжесть в желудке, а в последнее время - на отдышку… Эти жалобы, несомненно, успокаивают жен. И преступно расслабляют.
        А расслабляться, повторяю, ни в коем случае нельзя, если дело касается мужчин, которым уже под пятьдесят и чьи желания выглядеть и чувствовать себя тридцатилетними, естественно, не совпадают с возможностями. Я же расслабилась и пропустила момент, когда муж вдруг заинтересовался своим гардеробом, купил новый одеколон и обильно обливался им каждое утро, точно водой из ведра, как Порфирий Иванов. Затем супруг поменял прическу и стал рассуждать перед зеркалом о цвете галстуков.
        Еще Юра стал отключать дома мобильник, чего раньше никогда не делал. И вообще трясся над своим сотовым, как курица над цыпленком - как бы лиса не утащила или хорек. То и дело вскрикивал, когда терял его из виду: «Где мой телефо-о-он?» А от вопросов «Зачем он тебе, если ты его отключил?» - немедленно краснел.
        Но сначала он начал проводить на работе большую часть времени, словно породнился с сослуживцами и они стали для него дороже самого близкого человека. И ужинать дома прекратил, правда, от завтраков не отказывался. Видно, учел мои наставления, что негоже отправляться на работу с пустым желудком, и плотно насыщался тем, что я готовила, вставая на час раньше, когда Юра еще нежился в постели.
        Вечерние лежания на диване, разумеется, тоже закончились. Супруг прибывал домой в лучшем случае ближе к полуночи, торопливо бежал в душ, мылся и ложился в кровать. Причем спал, повернувшись ко мне спиной, на левом боку, хотя я не раз предупреждала, что делать так не следует. Поутру же наше общение заканчивалось одной, произнесенной на бегу фразой: «Я тебе позвоню». Но не звонил. И на работу за мной перестал заезжать. Совместные ужины в кафе тоже как-то сами собой отпали. Но фразу эту почему-то упорно произносил - привычка, что ли?
        Я же, как последняя дура, продолжала спокойно созерцать сии перемены. Даже объяснение им придумала: во всем виноват кризис. Мой Юра, управляющий одного очень нехилого банка, ударно финансовым катаклизмам противодействует, отсюда и задержки на работе, интенсивный труд в выходные и даже новый имидж - все-все ради процветания родного предприятия, увеличения его активов и чего-то там еще, в чем я слабо разбиралась.
        Так продолжалось, наверное, месяца два. Занятость мужа никак не сказалась на моем настроении. Я активно трудилась на шеф-редакторской ниве: пахала, окучивала, боролась с сорняками и даже собирала неплохой урожай. Другими словами, отвечала за все, или почти за все: писала статьи, придумывала рекламные акции и от конкурентов отбивалась. Работы было много, о ней я думала постоянно: и перед сном, и по дороге в редакцию, и даже в магазине, куда забегала за продуктами. Тем более рекламодателей поубавилось, расходы заметно возросли, один из дизайнеров неожиданно запил, а второй вот-вот грозился уйти на летнюю сессию…
        Словом, забот у меня хватало, и я не собиралась перекладывать их на чужие плечи, потому что любила эти заботы, а если жаловалась, то исключительно подруге Любаве. И то в ответ на Любанины стоны, что работа ее съедает, личная жизнь не имеет просветов, а шансов что-то изменить - ноль целых и ноль десятых.
        Подруге я сочувствовала, но не слишком, потому что знала: Любава на самом деле тоже помешана на работе, а на личной жизни после четвертого по счету замужества временно поставила крест. Очередной муж не вписался в график ее работы тренером по фитнесу и занятиями этнической музыкой. Вернее, не выдержал Любавиных упражнений в горловом пении и шаманских танцев с бубном в руках.
        Меня не удивляли странные увлечения подруги. Еще в школе Любава выделялась из массы одноклассников экстравагантными нарядами и прическами, гоняла на стареньком
«Харлее», что едва не стоило ей золотой медали. Двадцать лет назад учителя не жаловали броских и нахальных выпускниц, являющихся к тому же натуральными блондинками. Впрочем, сейчас тоже не жалуют. Об этом я сужу по письмам, которыми забрасывают наш журнал пострадавшие от произвола педагогов девицы. Правда, я на стороне учителей, потому… Да потому, что повзрослела. А с Любавой мы взрослели и умнели вместе. Она всегда была верной подругой, искренней и честной. Я же обычно выступала в роли жилетки, куда Любава могла время от времени поплакаться, зная, что ее секреты не станут достоянием общественности…
        Юра тем временем купил клубную карту в престижный спортивный центр, где богатые мужики старались привести в порядок дряблые мышцы, и даже стал по утрам качать пресс. Карту я нашла на полу прихожей - видно, выпала из кармана мужа.
        - С чего вдруг? - поразилась я. - Мог бы и меня пригласить!
        - Так я тебя приглашал, а ты отмахнулась. - Юра смотрел на меня невинными голубыми глазами. - Даже головы не повернула от компьютера.
        Мне хотелось сказать, что приглашают более настойчиво, а не бросают мимоходом фразу, которую после вспомнить невозможно, но промолчала, хотя в первый раз не поверила Юре. Я прекрасно слышала, когда ко мне обращались, в любых условиях - работа к тому приучила. Даже если бы вокруг рвались снаряды, трещали пулеметы и взрывались фугасы, предложение вместе заниматься в спортзале я встретила бы с восторгом.
        Но Юра быстро усыпил мои подозрения - поцеловал меня в щеку и смущенно улыбнулся:
        - Хочу войти в форму, - похлопал он себя по заметному животу. - Ты ведь не любишь рыхлых мужиков?
        Вот тогда Любава и спросила меня осторожно во время очередных наших обеденных посиделок в кофейне:
        - А ты уверена, что такие жертвы - ради тебя?
        - Ну, почему же ради меня? - удивилась я. - Ради собственного здоровья. Сейчас модно выглядеть стройным и подтянутым.
        - Что ж он раньше к этому не стремился? - допытывалась Любава. - Может, появились веские причины? На твоем месте я бы не дремала. Просмотри его телефон, карманы…
        - Еще чего не хватало! - Меня передернуло от отвращения. - Я Юре доверяю.
        - Смотри, скоро его на романтику пробьет… - Любава потянулась за сигаретой. - Он должен мелодрамы полюбить. Или там кошечек. Или творчество певицы Алсу. Ничего подобного не замечала?
        Замечала. И у меня похолодело в груди. Месяц назад Юра ни с того ни с сего пристрастился к караоке. Я вернулась домой чуть раньше, тихонько открыла дверь - и замерла от неожиданности на пороге. Юра стоял посреди гостиной в трусах и носках и орал в микрофон: «Ты-ы-ы-ы! Теперь я знаю - ты на свете есть…»
        Я не убеждена, что увлечение караоке так уж романтично. Но Любава заронила семена сомнения, и я вдруг взглянула на ситуацию с другой стороны. Тем более что мужа неожиданно прорезался голос. Нет, не певческий талант, конечно, хотя супруг частенько теперь пел караоке.
        А еще начались придирки. И в минуты злости голос у Юры был даже противнее, чем при исполнении сладеньких шлягеров. Все, что бы я ни сделала, ему категорически перестало нравиться.
        Он нудил, брюзжал, ворчал и доводил меня до того, что я в ответ тоже начинала говорить ему гадости.
        Тогда Юра с заметно посветлевшим лицом исчезал из дома, бросив на ходу: «Я в командировку на пару-тройку дней, а у тебя будет время подумать, в чем ты неправа». Но вскоре возникал снова - с рассеянным взглядом и букетом цветов:
«Прости меня, Оленька, прости!» Муж смущенно улыбался, целовал меня в щеку и, тут же схватившись за телефон, закрывался с ним в кабинете.
        Раньше я не обращала внимания на эти выкрутасы. И нашла бы им объяснение: Юра просто не желает загружать меня своими проблемами. Но слова Любавы сделали свое дело, и я принялась анализировать. За что я должна его прощать? Что за тайная вина терзала моего любимого? И терзала ли?
        А потом он как-то проговорился. Спросил:
        - У тебя есть хорошие конфеты? А то бухгалтерия прибирает к рукам все сладости, и мне приходится постоянно их изымать для других.
        - Твой секретарь не в силах дойти до магазина? - удивилась я. - Не хватало, чтобы ты из дома конфеты в кулечке таскал. Пошли ее, пусть купит. А потом положи их в сейф, подальше от бухгалтерии, если они такие настырные.
        Юра промычал что-то невразумительное, а я вдруг поняла: раз он так обеспокоен неравномерным распределением сладостей в офисе, значит, он к кому-то неровно дышит. К кому? К своему заму Равилю Фаридовичу? К уборщице тете Маше? Или к секретарше Лизоньке? Как говорится, догадайтесь с трех раз…
        Я догадалась быстро. Тем более что, принимая Лизоньку на работу, Юра кочетом заливался, расхваливая ее незаурядные способности. И умна, дескать, необыкновенно, и старательна, все понимает с полуслова, а уж как корректна и скромна, по сравнению с прежними его секретаршами… Я тогда поинтересовалась, как выглядит Лизонька, но муж лишь пожал плечами:
        - Для меня главное - деловые качества. А внешность… Достаточно того, что она никого не напугает…
        Тогда мы еще обсуждали наши проблемы и сообща их решали. Но очень скоро все прекратилось. Мой милый нашел другие уши… Правда, пребывая в любовной эйфории, головы проблемами люди не морочат, вернее, все заботы сваливаются в другую плоскость.
        Озарение далось мне нелегко. Дня три я ходила как пришибленная, все валилось из рук, а на работе слова сотрудников воспринимала не сразу, смотрела на них пустыми глазами, и, не дослушав, молча уходила. Отношений с мужем я не выясняла по очень простой причине: он снова умчался в командировку. На сей раз в Сочи - проводить совещания с сотрудниками филиала и дополнительных офисов. И наверняка взял с собой Лизоньку. Как же без нее, такой внимательной и умненькой, и наверняка сногсшибательно хорошенькой? Хотя в этом возрасте достаточно быть просто хорошенькой.
        Я уже ни в чем не сомневалась. На пятом десятке мужики мало обращают внимания на дамские мозги и творческие задатки. Женщина средней внешности и возраста может сколько угодно мечтать о любви, говорить умности и петь ангельским голосом - внимание на нее вряд ли кто-то обратит. Все затмевают точеная фигурка, упругая попка и высокая грудь соперницы.
        Кажется, Жванецкий заметил: женщины после тридцати становятся невидимыми - их словно нет. И все лучшие качества точно приписывают не им, а таким вот Лизонькам, будь у них даже куриные мозги и пэтэушное образование.
        Я всегда, без тени сомнения, раздавала житейские советы, устные - Любаве, а печатные - читательницам журнала, но, став жертвой мужского коварства, растерялась. Я даже Любаве не осмелилась позвонить. Просто не представляла себя в роли плакальщицы. Считала унизительным пользоваться слезами, как оружием. И стопроцентно была уверена: излей я свои обиды подруге, та едва ли посоветует что-то путное, способное вывести меня из коллапса. Да и есть ли панацея против измены?

        Глава 2
        Я со страхом ждала возвращения мужа. Ведь пора было расставлять точки над «i», а я не знала, смогу ли выдержать и не сойти с ума. В недавних семейных ссорах я всегда выходила победителем и даже гордилась своим хорошо подвешенным языком. Юра предпочитал сбежать в кабинет или уткнуться в журнал… Но сейчас мне хотелось выть в голос, биться головой о стену, а вот слова, которые обязаны были сразить мужа наповал, если и всплывали в памяти, то казались бледными, неубедительными, затертыми до сального блеска…
        Юра появился через неделю. Загоревший, похудевший, веселый. Он позвонил в дверь и прямо с порога произнес три самые избитые и пошлые фразы, которые, несмотря ни на что, прогремели для меня, как гром среди ясного неба:
        - Оля, я полюбил другую. Прости, но я ухожу. За вещами заеду позже.
        Я застыла с открытым ртом. А потом с трудом выдавила из себя уже в спину коварному изменщику:
        - Кто она?
        - Лизонька, - оглянувшись, расплылся в улыбке муж. Глаза у него были ясными, как у птицы Феникс. - Я рассказывал тебе!
        Забыв о лифте, он легко побежал по ступенькам вниз. Почти полетел на отросших от счастья крыльях. Понес навстречу новой любви свое стокилограммовое тело в белых штанах.
        - Она ж тебе в дочки годится! - прокричала я вслед.
        В ответ получила набор невнятных звуков. И не поняла, то ли Юра ответ пробубнил, то ли эхо позабавилось. Равнодушное эхо, которому абсолютно наплевать, что чья-то супружеская жизнь резко пошла под откос.
        У меня тряслись руки и болело под ложечкой. Я вернулась в квартиру, умылась, высморкалась, легла в постель и стала размышлять, как это - быть счастливой на пепелище своего брака? Как это - быть счастливой, когда тебя, говоря пафосно, предали? Как это - быть счастливой, когда нет сил даже зареветь? Закричать, как на похоронах, свалиться у двери и вопить, постукивая лбом по новенькому паркету: «На кого ж ты меня покинул?»…
        Когда дело идет к пятидесяти, для брошенной жены остается только два выхода: сумасшедший дом или дюжина кошек. Не худший вариант - пара крохотных собачек. Кошек я любила, собачками тоже не брезговала, правда, пока на расстоянии. Даже против сумасшедшего дома ничего не имела против - по крайней мере, его пациенты не озабочены настоящим.
        Но до пятидесяти надо было как-то протянуть еще пятнадцать лет, а мне казалось, что не протяну и четверти часа. Пролежу вот так, глядя в потолок совсем недолго, час или два, а затем моя душа расстанется с телом. И никто, слышите, никто не огорчится, не пожалеет, разве что Любава прольет слезы на одинокой могилке. В итоге жалкий холмик зарастет бурьяном, и только на склоне лет Юра вдруг отыщет его, прошепчет, упав перед ним на колени: «Прости, дорогая! Я всю жизнь любил только тебя, единственную и неповторимую!» Лучше бы, конечно, если б он приехал на кладбище на инвалидной коляске в сопровождении медсестры из дома престарелых…
        Я представила эту картинку, и на душе стало легче. Ведь, если Юра не одумается, в развитии событий можно не сомневаться. И желательно, чтобы они развивались на моих глазах, тогда я могла бы усмехнуться в ответ на его жалобы и спросить: «А ты предполагал, что Лизонька будет вечно поддерживать твои дряхлые телеса?» Затем я гордо удалилась бы, все еще красивая и уверенная в себе, под руку… С кем?
        Дальше фантазия отказывалась работать, и я посмотрела на часы. Четверть часа пролетело как одно мгновение. Пора собираться на работу! И вместе с тем начинать потихоньку избавляться - избавляться от боли на вдохе и от боли на выдохе. От запаха его одеколона на подушке и от засохшего букета роз в вазе. От улыбки, которая так ему нравилась, и от его слов: «Я больше не люблю тебя».

«Держись!» - приказал разум. «Не за что!» - простучало сердце.
        И тут меня снова повело не в ту сторону. Избавиться от прошлого можно было только одним способом: исчезнуть вместе со всем этим барахлом, со всеми этими воспоминаниями, которые уже не вытравить. Исчезнуть. Просто не быть. Повеситься. Или, например, застрелиться.
        Я осмотрела люстры в квартире, затем оленьи рога в прихожей и пришла к выводу, что они меня не выдержат. Застрелиться тоже не было никакой возможности - не из чего, разве что из рогатки. Да и некрасиво это - валяться на полу вперемешку с собственными мозгами. Вот вскрыть вены - более эстетично. Набрать в ванну воды, зажечь свечи, включить красивую музыку и полоснуть бритвой по запястьям… Картина представлялась восхитительной - оставленная жена, вся такая бледная, в кровавой ванне. Плюс музыка и отражение язычков пламени в зеркалах….
        Спасло меня отсутствие в тот момент горячей воды. Можно было, конечно, нагреть воду в чайнике и кастрюлях. Но я представила себя потной, снующей по квартире с кастрюлями для того, чтобы скорее умереть, и мне стало смешно.
        - Дура ты, Оля, полная дура! Ни один мужик не стоит того, чтобы из-за него прощаться с жизнью! - с вызовом произнесла я и шумно высморкалась в полотенце. - И пусть он сказал, что больше не любит, полюса Земли от этого ведь не поменялись, планеты не сошли с орбит, а кометы и прочая космическая дрянь непременно пролетят мимо.
        Я выбросила полотенце в корзину для грязного белья и подошла к телефону, который трезвонил, не переставая, уже с полчаса. Наверняка звонили с работы.
        - Ольга Михайловна! - услышала я голос главного редактора. - Мне подкинули интересную идею… Не могли бы вы подскочить пораньше?
        - Не могу, - произнесла я через силу. - У меня голова раскалывается. Что будет, если ваша идея отлежится с денек?
        - Ничего, ничего страшного, - ответила главред с несвойственной ей суетливостью. - Отдохните, подлечитесь, а завтра, если вы не против, все обговорим. Главное, измерьте давление…
        - Спасибо, я измерю.
        Простившись с начальницей, я положила трубку. Оглядевшись по сторонам, поняла, что мне совсем не хочется заниматься уборкой. И завтракать не хочется. И вообще хочется снова броситься на кровать и уткнуться носом в подушку. Это было первым признаком депрессии, которую я никак не могла себе позволить. Тогда я принялась бродить по огромной квартире, бесцельно, из комнаты в комнату. Но везде натыкалась на Юрины вещи. Тренажер в спальне, очки на недочитанной книге в кабинете, галстук, небрежно брошенный на спинку дивана в гостиной, старенькие тапочки в прихожей, трубка со сломанным мундштуком на каминной полке… Все, буквально все в доме напоминало мне о муже.
        Я подошла к большому окну. При строительстве квартиры именно я заказала панорамное остекление. И после на пару с Юрой частенько любовалась закатами над Москвой-рекой и видами столицы чуть ли не с высоты птичьего полета.
        Некоторое время я бездумно созерцала зависшую над городом серую дымку. Начало апреля, но весна не торопилась - то дождь, то просто сырость невозможная. Почки на деревьях набухли, но раскрываться не спешили, как будто ждали новых холодов.
        - Мерзость! Мерзость какая! - простонала я и уткнулась лбом в стекло. Понятное дело, слова относились не к погоде, а к поступку мужа.
        Почему я упустила момент «открыть ему глаза»? Почему не вправила мозги, как советовала Любава? Почему не спросила: «Где была твоя Лизонька, когда ты разорился в дефолт? Когда ты чуть не продал дачу, чтобы элементарно выжить?» Почему не усмехнулась: «Милый, ты уверен, что эта девочка в восторге от твоей отдышки в постели?» Он же был умным, мой Юра. Очень разборчивым в людях. Сухарем и педантом! Но что вообще можно спросить у мужчины, который готов бросить все, разрушить свой кров и хлопнуть дверью по руке жены, вцепившейся в косяк? Бросить ради того только, чтобы день и ночь слышать юный голосок: «О, ты мой идеал! Мой мачо и мой ковбой!»…
        Тренькнул телефон: пришла эсэмэска.

«Завтра я подам на развод, - прочитала я торопливые, с пропущенными буквами, слова. - Будь готова!» И все, даже по имени не назвал, не говоря уж о «милая» или
«дорогая», как бывало раньше.

«Что ж он так торопится?» Первым желанием было перезвонить, наговорить ему кучу гадостей. Но я сдержалась и, стиснув зубы, ответила: «Всегда готова!»
        А затем позвонила Любаве. Та поняла с полуслова.
        - Еду! - коротко бросила в трубку подруга и отключила телефон.

* * *
        Через час Любава сидела напротив меня за кухонным столом. Как всегда она выглядела потрясающе. В узких, обтягивающих длинные ноги, черных кожаных брючках и в такой же куртке, усыпанной значками с говорящими надписями типа: «Мужики, я свободна!» и
«Я - сука, и горжусь этим!» Закинув ногу на ногу, она курила и пыталась внушить мне, почему одинокая женщина должна быть не просто стервой, а сукой, чтобы не потерять себя в недружелюбном мире.
        - Пойми, - вещала Любава, - сейчас не модно быть интеллигентной. Все хотят секса, и только секса, а интеллигентность для женщины - синоним непривлекательности. Надо быть раскованной, забыть о комплексах, и мужики будут виться вокруг тебя, как мухи.
        - Не нужны мне мухи, - вяло упиралась я. - Терпеть не могу этих… как их… пикаперов! Липнут, чтобы переспать с тобой, а потом навеки исчезнуть.
        - А чем пикаперы плохи? Ты ж не пробовала, - усмехалась Любава. - Проще надо быть! Зачем тебе какие-то обязательства?
        - О чем ты говоришь? Посоветуй еще на панель выйти!
        - Вот дура! - От негодования Любава сломала сигарету. - Нет, у меня просто в голове не укладывается! Старый, толстый козел, почти лысый, и такое сотворить с красивой и умной женщиной… Ни капельки не сомневаюсь: покажи этой девице эскимо на палочке - обрадуется. Потому как слаще репы ничего не пробовала. Через пару месяцев он это поймет и запросится обратно!
        - Не запросится, - не сдавалась я. - Он знает, что я его не прощу.
        - И не прощай! Заставляют тебя, что ли? Я говорю: не впадай в истерику. Поехали по магазинам! Купи кучу нарядов, сделай новую стрижку. И от мужиков отбоя не будет, я тебя уверяю.
        - Какие мужики? - рассердилась я. - Я еще с мужем не развелась!
        - Но я другому отдана, и буду век ему верна… Тьфу на тебя! - Любава непечатно выругалась и тут же утешила. - Ничего, с его деньгами он развод за три дня организует. Детей у вас нет, так что проблем не будет.
        - Почему я не родила? - Я всхлипнула и допила коньяк, который Любава уже в третий раз подлила в мою рюмку. - Зачем Юру слушалась? Он все говорил: «Рано! Рано!»…
        - Так у него же есть дети. Сама говорила: живут с первой женой в Америке.
        - Живут, - вздохнула я. - Уже и внук есть. Два года.
        - Ну, теперь с Лизкой детенка смастерят… - сказала Любава и осеклась, заметив, видно, что мне от ее слов стало еще хуже.
        Подруга погладила меня по руке и виновато заглянула в глаза.
        - Ну, что ты? Что ты? Это ж понятно! Зачем ему тогда торопиться с разводом? А тебе нужно о себе думать. Какие твои годы? Еще и замуж выйдешь, и ребеночка родишь. Сейчас тетки и в пятьдесят рожают!
        - Ты-то вон родила?
        Я не выдержала все-таки и расплакалась. И Любава, сильная, смелая Любава, вдруг тоже скривилась, и слезы потекли у нее потоком, размывая тушь на ресницах и тональную пудру на щеках…

        Глава 3
        Прошел без малого месяц. Теперь я была свободной женщиной, но никак не могла привыкнуть к новому состоянию. Развод действительно оформили быстро. Любава оказалась права: Юра сумел подсуетиться. И все обставил так, что мы даже не перебросились парой слов во время процесса. А за вещами он так и не приехал. Видно, любимый поменял не только устаревшую версию жены на молодую и красивую, но и полностью обновил свой гардероб.
        Поначалу я шарахалась от каждого мужчины, который чем-то смахивал на Юру. Даже получила по лбу тяжелой дверью, когда пыталась убежать от человека, который показался похожим на бывшего мужа: мелькнуло знакомое лицо, я охнула, рванула, не глядя, в сторону, и - бабах! - здравствуй, метрополитен. Мне даже в голову не пришло, что Юра уже лет двадцать не пользовался подземкой. Но отчего я бежала? Наверное, от информации, которая могла меня как-то задеть. Хорошо у него идут дела или плохо - это все равно царапнуло бы меня.
        И стишки некстати вспомнила, которые еще на первом курсе знала наизусть.
        Не встречайтесь с первою любовью,
        Пусть она останется такой -
        Острым счастьем или острой болью,
        Или песней, смолкшей за рекой…
        Но лирика эта, наверное, лишь для первокурсников и годилась. Когда у тебя груз воспоминаний весом в полтора десятка лет, очень трудно сделать вид, что ничего страшного не случилось. Сначала я подолгу стояла вечерами у окна и мучительно вглядывалась в машины, въезжавшие на автостоянку перед домом. Мне казалось, что угар вот-вот пройдет, и Юра вернется. Ведь он так любил меня когда-то, так красиво ухаживал…
        В журнале быстро узнали о моем разводе. Расспрашивать не расспрашивали, но я то и дело натыкалась на сочувствующие взгляды. К тому же Юра вдруг полностью поменял стиль жизни. Его имя стало мелькать в светской хронике, а фотографии с молодой женой появились на страницах газет и глянцевых журналов, но первым делом - в Интернете.
        Уже через неделю или две после ухода мужа я обнаружила на своем столе в редакции кем-то заботливо подложенную газетенку с огромной фотографией на первой полосе. Тогда я впервые увидела Лизоньку. Спазм стиснул горло. Я закашлялась и, скомкав газету, швырнула ее в корзину для мусора. Моя соперница была чудо как хороша в сногсшибательном платье от кутюр.
        Лично я при росте метр семьдесят пять стеснялась носить каблуки, потому что была одного роста с мужем. Но Лизоньку это, похоже, не волновало. Юра смотрелся рядом с ней, как крепенький корнишон в паре с длинным тепличным огурцом, и хотя головой едва доставал до ее плеча, как ни в чем не бывало обнимал молоденькую пассию за талию. А Лизонька таращила и без того огромные глаза в камеру и профессионально, ну точь-в-точь американская кинодива, улыбалась.
        Вечером я снова плакала навзрыд. Но затем привыкла и к фотографиям, и к восторженным статейкам, тем более знала им цену - все они, несомненно, оплачивались из кармана мужа. Лизонька рвалась в светские львицы. И ясное дело: такой олух, как Юра, лишь первая ступенька на пути девицы в высшее общество.
        Продолжая шарахаться от каждого мужчины, хоть чем-то похожего на бывшего мужа, я, вероятно, надеялась, что со временем остатки чувств исчезнут и мне действительно станет все равно. А может, и не в чувствах было дело? Скорее всего, мне хотелось сохранить неизменным то, что когда-то было. Чтобы Юра навсегда остался в январе десятилетней давности - красивый, веселый, розовощекий, стоявший по колено в снегах Домбая и улыбавшийся моей фотовспышке.
        Мне незачем знать о его нынешней страсти! Меня не должны интересовать его новые победы и поражения! Не надо свежих сюжетов. Это все равно что смотреть «Иронию судьбы-2» или «Возвращение мушкетеров» - одно расстройство.
        Вот я и бежала от всего этого. В работу, в пустую квартиру, в метро, где сновали люди и никто не обращал на меня внимания. Бежала, куда угодно, лишь бы не испортить бессмысленными кадрами счастливые воспоминания. Настолько они, оказывается, были дороги для меня.
        С Любавой мы только перезванивались. Я отказывалась от ее предложений посидеть в кафе или сходить на вечеринку. Я категорически отвергала ночные клубы и знакомства с молодыми людьми. Мне казалось кощунством веселиться на еще не остывшем пепелище своей любви. Но Любава этого не понимала. И однажды явилась ко мне под вечер в пятницу, решительно настроившись вытащить меня в выходные на дачу к какому-то своему приятелю. Но у меня к тому времени появилась уважительная причина. И мой отказ не выглядел неубедительным. У меня прибавилась наконец еще одна, но приятная забота - курчавый щенок. Карликовый пудель Дарри, или попросту Дарька. Щенок возился на кухне возле миски с едой, а затем уснул рядом, на коврике.
        - Возьми его с собой, - продолжала уговоры Любава. И, не сдержавшись, укорила: - Зачем он тебе? Совсем к дому привяжет!
        - А мне как-то наплевать, - отмахнулась я. - Зато есть живое существо, с которым я могу поговорить. А как он радуется, когда я прихожу с работы! Правда, шкодничает, сгрыз мои тапки, но зато никогда меня не предаст.
        - Ты - больная, - с сожалением произнесла Любава и покрутила пальцем у виска. - На даче такие мужики соберутся! Не чета твоему банкиру! Что ты хоронишь себя? Смотри, лето уже! Так и будешь в четырех стенах чахнуть? Хоть бы на дачу к себе съездила. И я с тобой! - Подруга со вкусом потянулась. - В баньке бы попарились…
        - Какая дача? - вскинулась я. - Как ты думаешь, где он сейчас живет со своей девахой?
        Любава хмыкнула и покачала головой:
        - Слава богу, тебе квартиру оставил, а ведь мог в три шеи погнать.
        - Я не обольщаюсь, - поморщилась я от неприятной мне темы. - Она только наполовину моя. Да и лучше было бы, наверное, обменять ее на меньшую. Эти апартаменты мне не по карману. А дача и вовсе записана на Юру, поэтому там мне ничего не светит. Он ведь купил ее еще до нашей свадьбы.
        Мне стало вдруг тоскливо-тоскливо. Я выглянула в окно. В небе летел воздушный шарик, разноцветный, как радуга. И каким ветром его занесло на высоту шестнадцатого этажа?
        - Знаешь, я куда-нибудь уехала бы на пару месяцев, - вырвалось у меня неожиданно. - В глушь несусветную, где ни телефона, ни телевизора, ни Интернета… Так, чтобы никто не нашел, не позвонил… Понимаешь, мне нужно отказаться на время от всего: от квартиры, фотографий, разговоров за спиной… Я должна уехать, чтобы вернуться новым человеком. А для этого мне нужны новые люди, новый мир, где меня никто не знает.
        - Н-а… - Любава смерила меня задумчивым взглядом. - Я понимаю. Заграничные курорты не пойдут, там обязательно встретишь того, кого бы век не видел. Да и не думаю я, что ты кинешься во все тяжкие.
        - Нет, курорты отпадают однозначно. Тишины хочу, речки с чистой водой, по лесу побродить…
        - Вот-вот! - радостно оживилась Любава. - Есть такое место! На бывшем юге нашей Родины. Леса, озера, горы до неба, а глушь такая - мама, не горюй! Чисто медвежий угол! Брат у меня там, двоюродный. В отшельники подался - на пенсию вышел и забрался в ту дыру. Дом построил, баньку. А для гостей у него - отдельная избенка. И ведь едут в его захолустье.
        - Вот, а говоришь отшельник. Значит, и там будут люди.
        - Без людей тоже нельзя. Одичаешь! Он летом туристов принимает. Зарабатывать на жизнь как-то надо? Места там красивые, охота, рыбалка. А из связи только спутниковый телефон. Хочешь, я сегодня с ним свяжусь? Думаю, договоримся. Заплатишь ему немного, и - живи на здоровье. Он у нас в принципе не жадный.
        - Но там, в горах, наверное, холодно. А в лесу комары. Я слышала, на юге они переносят малярию.
        - Нет сейчас никакой малярии, ликвидировали! - успокоила меня Любава авторитетным голосом. - А комары есть, наверное, везде. От комаров же репелленты всякие имеются. А потом в жару, в городе… пыль, духота, пробки… Учти, я скоро умотаю в Испанию. Так что решай: или покупай путевку и - в дальние страны, или к Вадиму в горы.
        - К Вадиму? - переспросила я. - А отчество у него есть?
        - Есть. - Веселые огоньки блеснули и пропали в глазах Любавы. - Как же без отчества? Вадим Борисович Добров. Ну, что, звонить ему?
        - Я подумаю, - вздохнула я. И подлила Любаве чайку.
        Все-таки страшновато ехать куда-то за тридевять земель. А как поступить с Дарькой? Можно ли его взять с собой? И брат этот… Даже если мужик на пенсии, где гарантия, что он не станет приставать ко мне? Тем более, если живет один.
        - Ухаживать не будет, зуб даю, - твердо сказала Любава, угадав мои мысли. - Я уж позабочусь. Но и без того он не стал бы за тобой волочиться. Хоть и не женат, но человек серьезный.
        - А почему тогда не женат? - осторожно поинтересовалась я.
        - В том-то и дело! - покачала головой Любава. - Погибла у него жена вместе с сыном. На машине разбились, пять лет назад. После этого он и на пенсию ушел, и в глушь забрался. Однолюб он у нас, не то что я. Очень строгий мужчина. Будешь сама по себе, но если что-то понадобится, то не стесняйся, Вадим поможет.
        Я пожала плечами. И вдруг вправду захотелось уехать далеко-далеко, за широкие реки, за высокие горы, чтобы прошлое осталось лишь темным пятном за плечами, этаким рюкзаком, который я попыталась бы сбросить, чтобы вступить в будущую жизнь с просветленной душой и чистыми помыслами…
        - Хорошо, позвони ему. О Дарьке не забудь спросить. А то мужики обычно терпеть не могут маленьких собачек.
        - Ну, и молодчина! - обрадовалась Любава. - Я бы от тебя прямо сейчас с ним связалась, но не помню номер телефона, он у меня в компьютере. Я тебе сразу перезвоню, когда с братом обо всем договорюсь. А ты прикинь пока, что с собой возьмешь и на какое число билеты закажешь. Лучше до Адлера лететь самолетом. А там тебя Вадим встретит на машине.
        - До Адлера? - удивилась я. - Он разве в Сочи живет?
        - Бери южнее, подруга, - самодовольно усмехнулась Любава. - В самом сердце Абхазии. Это тебе не баран чихнул, а вполне настоящая заграница. «Ах, море в Гаграх…» - дурашливо вылупив глаза, пропела она. И тут же абсолютно серьезно добавила: - Но загранпаспорт там вроде не нужен. Я уточню, но ты и сама посмотри в Интернете. Отзывы отдыхающих, то, се…
        Глядя на подругу, чьи глаза горели неподдельной заботой, я подумала, что Любава говорит о моей поездке, как о деле решенном. Впрочем, в душе я уже согласилась. Дело было за строгим Вадимом Борисовичем. Меня даже неизвестная Абхазия не страшила. Еще не видя брата Любавы, я почему-то уже побаивалась его. «Но, может, и к лучшему», - подумала я и, подхватив Дарьку на руки, вышла в прихожую проводить мою чрезвычайно активную подругу.
        - В конце концов, возьму пса к себе, - Любава потрепала пуделька за хохолок на затылке и подмигнула. - Чтоб ничто не отвлекало тебя от погружения в природу.
        Я весело хмыкнула в ответ.
        - Тебе так хочется сплавить меня диким горцам на растерзание?
        - Ну, может, и не растерзают тебя горцы, а здесь ты точно сожрешь саму себя, - ворчливо заметила Любава и чмокнула меня в щеку. - Ну, бывай, подруга! Жди звонка.
        - А что мне остается? - Я слабо махнула ей рукой.
        Странное чувство поселилось у меня в груди. Предчувствие, не предчувствие, но от него меня потряхивало, как от озноба. Закрыв за Любавой дверь, я закуталась в шаль, прижала к себе Дарьку и подошла к окну. Багровое солнце садилось в черную тучу, похожую на огромного зубастого крокодила… Пожар полыхал на небе, и редкие тучки казались угольками в пламени костра. Я вдруг представила и этот костер, запускающий столб искр в черное небо, и яркие звезды над головой, и груду хвороста рядом, и запах мокрой земли, и хвои… И высокого угрюмого старика представила, с белой, как лен, бородой… Сказку представила, в которой мне вдруг очень-очень захотелось очутиться.
        Тогда я разожгла камин, села на пол и, не спуская задремавшего Дарьку с колен, долго-долго смотрела на огонь. Мне было тепло и хорошо. И впервые за последние месяцы спокойно.

        Глава 4
        Любава оказалась расторопной. Она в два дня не только договорилась с братом, но и купила билет на самолет. Мне осталось лишь уладить текущие дела на работе и написать заявление на отпуск. Но главный редактор подписала его мгновенно, даже не слишком рассердилась, когда я попросила месяц в придачу без содержания. Я ведь прекрасно понимала, чего ей это стоило: слишком много было на шеф-редакторе завязано.
        - Ох, как я тебе сочувствую, - пригорюнилась начальница, когда мы выкроили несколько минут, чтобы выпить по чашке кофе с коньяком. - Конечно, мой Константин от меня не уходил, но я-то… - Она воздела очи горе и затянулась сигаретой. - Я-то два раза от него бегала… Но возвращалась. И знаешь, как трудно было поначалу. Но сейчас от кого бегать?
        Она вздохнула и перевела взгляд на фотографию двух девочек-близняшек, стоявшую на ее столе.
        - Вон каких красавиц родили. Теперь на ноги надо поднимать. Учить, воспитывать… - И, потушив сигарету о дно пепельницы, начальница деловито посоветовала: - Тебе родить надо непременно. Как только твой Юра вернется, никого не слушай, беременей незамедлительно.
        - Он не вернется, - покачала я головой. - Даже если его будут там резать пилой, Юра сбежит, но ко мне не вернется. Гордый он, унижаться не будет.
        - Да не гордый, а тебя боится, - отмахнулась главред. - Ты ж как посмотришь своими глазищами, как губы скривишь, кого только мороз по коже не продирает!
        Я чуть не подавилась кофе от такого заявления. Надо же, как все запущено! Я, оказывается, не только родной коллектив запугала, но и бывший муж, получается, от страха бросился в объятия смазливой секретарши.
        Об этом я рассуждала всю дорогу домой. Да, я была принципиальной. Да, не любила лентяев, потому что сама пахала, как вол. Что еще? Никогда не сплетничала и, если что-то не нравилось, не юлила, а высказывала претензии прямо, глядя в глаза… Не врала, перед начальством не лебезила… Любви сотрудников не искала, панибратства не допускала… И что получила взамен? Узнала, что в коллективе меня не уважают, а элементарно боятся. И наверняка обрадуются, что шеф-редактор наконец-то свалила в отпуск.
        Я пыталась убедить себя, что мне это безразлично, и все же, все же… Настроение испортилось. К тому же огорчило известие, что с Дарькой придется расстаться. Вадим Борисович был не против моего приезда, но категорически запретил брать с собой собаку. Любава сообщила, что он не возьмет на себя ответственность за жизнь моего щенка, потому что в хозяйстве у него не то четыре, не то пять охотничьих собак да пара сторожевых овчаров.
        Я представила такую свору, и мне вмиг расхотелось ехать. Но Любава сердито прикрикнула на меня и объяснила, что овчарки у него на цепи, а охотничьи живут в вольере. Просто Вадим, как бывалый собачник, знает, насколько вездесущи и проказливы щенки, особенно карликового пуделя. «Они ж, как крысы, - якобы сказал Вадим Борисович, - в любую щель пролезут».
        Сравнение с крысой мне очень не понравилось, но резон в его словах был. Дарька и впрямь оказался пронырливым и игривым щенком. Не дай бог, полезет брататься к овчаркам. Так что скрепя сердце я согласилась оставить своего питомца у Любавы, которая неожиданно восприняла это с энтузиазмом и даже поклялась воспитать из него образцовую собаку к моему возвращению. В чем я лично сильно сомневалась.
        Любава забрала Дарьку накануне отъезда, а рано утром обещала подбросить меня в аэропорт. Вещи были собраны еще два дня назад. Я терпеть не могла авралов, и потому подошла к этому делу со всей ответственностью и на полном серьезе, большая сумка на колесиках дожидалась в прихожей. Для всякой мелочи сгодился саквояж. Его я решила взять с собой в салон самолета. Проверила билеты, банковскую карту, наличные деньги, документы. Они уместились в сумку поменьше, которую я повешу на плечо. Кажется, все!
        Я присела на диван, и еще раз пробежала глазами список вещей. Нет, вроде ничего не забыла. Теплые вещи - свитера, носки, шапочка уложены. Две пары кроссовок, водонепроницаемая куртка, ветровка, джинсы, даже резиновые сапоги не забыла. На них настояла Любава. Что там еще? Белье, спортивный костюм, шорты и легкие сандалии… Жара в Абхазии, по словам Любавы, уже в конце мая доходит до сорока градусов. На всякий случай я захватила купальник и крем для загара. Может, получится выбраться на море, поплавать, позагорать… Не торчать же все время в горах!
        В Интернете я нашла отзывы туристов об Абхазии и очень удивилась тому, что совсем недавно там шли кровопролитные бои. Народ отстаивал свою независимость. Народ не хотел входить в состав Грузии.
        Честно говоря, об Абхазии я знала не больше, чем, к примеру, о Танзании или Республике Чад. Так уж получилось, что никогда там не отдыхала, ни с одним абхазом знакома не была. Зато, по доброй российской традиции, испытывала слабость к Грузии, на холмах которой лежит ночная мгла, дружила с грузинами - одноклассниками и однокурсниками, восхищалась их поэтами, актерами, певцами. А любовь Александра Грибоедова к юной грузинской княжне? Какая трогательная и романтичная история! А
«Мимино»? Кто из нас не напевал песенку: «Чито гврито, чито маргалито да…»
        А грузинские вина, чьи названия, как музыка, ласкали слух: «Хванчкара», «Ахашени»,
«Оджалеши», «Вазисубани», «Ртвели»… Но самый большой спрос в советские времена был, конечно, на «Киндзмараули» - возможно, потому, что оно считалось любимым вином Сталина.
        Помню, как лет пять-шесть назад меня пригласили на дегустацию грузинских вин. Тонкие бокалы с вином, налитым чуть выше донышка, играли, как драгоценные камни. Одни отливали золотом, другие таинственно поблескивали рубиновой гранью, третьи будто отбрасывали розоватый луч утренней зари. Зал ресторана наполнял пряный аромат мягких грузинских сыров, смешанный с запахом свежеиспеченного хлеба - чуреков.
        Первым делом нас предупредили: в Грузии вино пьют совсем не так, как в России. Им запивают пищу - закусывать вино, подобно водке, считается кощунством. Такой способ пития определяет грузинская кухня - пряная и острая, щедро приправленная жгучим красным перцем. А справиться с этим «пожаром», как мы убедились, под силу только хорошему вину. Словом, я любила Грузию по книгам и фильмам, слушая ее музыку и попивая ее вино, и меня совсем не смущал рассказ деда, служившего в Грузии в конце тридцатых годов. В город офицеры выходили только вдвоем и держались середины дороги. Под домами ходить было нельзя: сбрасывали цветочные горшки на голову, помоями обливали… Но бойцами грузины были отменными, этого дед не отрицал. Поэтому меня крайне удивили рассказы о жестокости, с которой грузинское правительство пыталось вернуть Абхазию в свои объятия.
        Но в Абхазии война давно закончилась. В целом, несмотря на разруху и бедность, отзывы об отдыхе в тех благословенных краях - мечте советского отпускника, были неплохими, цены умеренными, а кое-где просто смешными.
        Конечно, я не обольщалась, что горы встретят меня прекрасной погодой, но надеялась, что не будет хотя бы дождей. В Москве лето еще не наступило, но дня три уже стояла такая жара, что в редакции приходилось включать кондиционеры.
        Я подошла к окну. В последнее время это вошло в привычку. Шел девятый час утра. Юра, несомненно, был уже на работе. Но, тем не менее, я бросила взгляд на автостоянку и ахнула от неожиданности. Знакомый серебристый внедорожник стоял под окнами. Из него вышел Юра, что-то сказал охраннику…

        Глава 5
        Я на рысях бросилась к зеркалу, пригладила ладонью волосы, схватилась за помаду, затем провела пуховкой по лбу и щекам. От волнения на лице выступили капельки пота. Все это время я прислушивалась, не раздастся ли шум лифта? У меня дрожали руки, и чтобы унять эту дрожь, я схватилась за книгу Стига Ларссона, которая с месяц пролежала на тумбочке в прихожей.
        Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем раздался звонок. Я перевела дыхание, бросила быстрый взгляд в зеркало и открыла дверь. Я не ошиблась - на пороге стоял Юра. Помолодевший, постройневший, в новом светлом костюме и сиреневой сорочке. Все это стоило уйму денег, тут уж я не могла ошибиться. Так же, как и в оценке новых туфель. Тысячи две долларов…
        Я немного удивилась: Юра никогда не был скаредой, но и не превращал одежду в фетиш, но тут мое внимание переключилось на другой объект, который находился за спиной бывшего мужа. Очень молодой и очень хорошенький объект, если так можно назвать высокую и стройную девушку в джинсах и короткой маечке. И даже не видя ее на фотографиях, я бы мигом догадалась, кто такая эта неземная красота, возникшая в проеме дверей с надменной улыбкой на пухлых губах.
        Юра прибыл не один. В сопровождении Лизоньки. То ли боялся встречаться с бывшей женой в одиночку, то ли решил добить меня окончательно. В принципе, Лизонька была одета очень скромно, но эта скромность обошлась Юре тоже в немалые деньги. Одни джинсы, наверно, стоили дороже, чем весь новенький прикид мужа. Но не молодость и не красота соперницы сразили меня окончательно.
        Лизонька, нисколько не стесняясь, энергично двигала челюстями, с отстраненным видом выдувала пузыри из жвачки, словно ничего, кроме липких пузырей, ее не интересовало. Но, вернее всего, больше одной мысли в хорошенькой головке девушки не задерживалось.
        Схватившись за дверную ручку, я застыла на пороге.
        - Может, пустишь нас в дом? - скривившись, спросил бывший муж.
        И, отодвинув меня в сторону, вошел в квартиру. Следом продефилировала Лизонька.
        Тут я, наконец, опомнилась.
        - Что происходит? - спросила я высокомерно. - Я пока здесь живу!
        - Вот именно, пока! - прыснула Лизонька.
        Огромный пузырь лопнул и прилип к ее губам.
        - Погоди, дорогая! - Юра ласково коснулся ее руки. И перевел взгляд на меня. - Нужно кое-что обсудить. - И кивнул на вещи в прихожей. - В отпуск уезжаешь? Я вчера в журнал звонил, сказали, что ты взяла очередной…
        - Уезжаю, - сухо ответила я, хотя мне очень хотелось врезать Лизоньке по губам, а Юре - по уху.
        Но я лишь обошла парочку по дуге и присела на диван.
        - Что за дела? И так ли нужно было тащить сюда эту…
        Я смерила презрительным взглядом Лизоньку. Но девица - ноль внимания на меня и мой тон - устроилась в кресле напротив и закинула ногу на ногу. И взгляд ее был по-прежнему безмятежным, а жвачка, видно, нескончаемой. Вместо ответа она снова выдула огромный пузырь и со звонким чмоком втянула его в рот.
        - Лизонька - моя жена, - с нежностью произнес Юра и посмотрел на нее с неприкрытым обожанием, а затем перевел взгляд на меня, - так что придержи язык!
        Я задохнулась от негодования, но взяла себя в руки. И посмотрела на часы.
        - Говори, что тебе нужно? Через полчаса за мной заедет машина.
        - Понимаешь, - Юра присел на подлокотник кресла и обнял Лизоньку за плечи, - эта квартира слишком большая для тебя. Я вот подумал… У Лизоньки есть квартира, трехкомнатная, правда, не в центре… То есть квартира моя…
        Бывший муж стушевался и отвел взгляд.
        - Ты ее купил, когда она стала твоей любовницей? - Сердце забилось быстро-быстро от обиды и унижения. - Любовное гнездышко, так сказать?
        - Теперь детали не имеют значения! - быстро сориентировался Юра. - Если ты откажешься от доли в этой квартире, я перепишу ту квартиру на тебя. В смысле, оформим дарственные. Ты - мне, я - тебе.
        - Как далеко от центра та квартира? - вежливо осведомилась я, не ожидая от предложения ничего хорошего.
        - Новостройка, элитка. Метро «Октябрьское поле», - быстро ответил бывший муж. - Но у тебя есть машина…
        - Конечно, есть, но ты ведь знаешь, я редко езжу из-за пробок. Предпочитаю добираться на метро.
        - Ну, это твои проблемы, - насупился Юра. - В принципе, до метро там две минуты ходьбы.
        - Но отсюда я добираюсь до работы за полчаса, а оттуда с пересадками понадобится часа два. - Я продолжала упорствовать, хотя понимала, что все мои доводы напрасны.
        - Что ты предлагаешь? - нахмурился Юра. - Разменивать эту квартиру я не собираюсь.
        - Похоже, на мои интересы тебе наплевать? - Я встала. - Ладно! Мне пора собираться. Давай обсудим этот вопрос после моего возвращения.
        - Куда ты собралась? - поинтересовался Юра.
        - На кудыкину гору. - Мне вдруг стало весело. - Вернусь месяца через два, тогда и поговорим.
        - Она ж над нами издевается! - неожиданно подскочила на кресле Лизонька. - Она из тебя веревки вьет! - Затем девица окрысилась уже на меня. - Ты, чувырла лохматая! Подписывай документы, кому говорят! А то вообще на улицу вышвырнем!
        Я опешила, но тут же пришла в себя.
        - Юра, уйми свою жену, - произнесла я с расстановкой. - Я пока здесь хозяйка и имею полное право выставить хамку за дверь.
        - Я - хамка? - завопила, как резаная, Лизонька. Лицо ее побагровело. - Да я… Да я тебе…
        - Где ты ее откопал? - усмехнулась я, потому что видела: Юре реально стыдно за базарный тон юной супруги. - Небось торговала селедкой на рынке? Других версий у меня нет.
        - А ты умная, умная, да? - орала Лизонка: - Посмотри, на кого ты похожа? Да на тебя ж нормальный мужик посмотрит, испугается!
        Я определенно могла поспорить насчет «испугается». Нормальные мужики, совсем не слюнтяи, как Юра, на меня заглядывались постоянно. Другое дело, что я их близко не подпускала. Но я ничего не собиралась доказывать девице, чье сознание наверняка сформировалось под влиянием «Дома-2» и пошлых ситкомов.
        - Оля, ты же старше, - с укором посмотрел на меня бывший муж. - Она ж еще девчонка.
        - Ну да, девчонка. - Я ехидно прищурилась. - А ты по возрасту ей в папы годишься. Или почти в дедушки. Впрочем, твой выбор. Только я считала тебя умнее. Ты ведь финансист. Не просчитывал, кому этот брак выгоднее?
        - Я люблю Юру! - снова завопила Лизонька. - А ты его совсем запустила. Только о себе и думала. - И обняв Юру за плечи, чмокнула его в щеку. - Хорошенький мой, сладенький! Ведь она тебя загноила совсем, замучила? - И вдруг, резко сменив тон, деловито сообщила: - Я сейчас вернусь! Но пусть она тебя только тронет!
        Воинственно выставив подбородок, Лизонька фыркнула, дернула плечиком в мою сторону и, подхватив рыжую, в цвет своих волос, смахивающую на торбу сумку, выскочила в прихожую, вероятно, подправить поплывшую на ресницах тушь.
        Я остолбенела. Выпады Лизоньки меня не расстроили. Что с нее возьмешь, с девчонки с куриными мозгами? Но Юра-то, Юра… Нет, каков негодяй! Как он смел рассказывать гадости? Гадости обо мне, которая все положила на алтарь семейной жизни! Пятнадцать лет выплясывала перед ним, угождала… Кормила, стирала, гладила… В постели бревном не лежала и на головные боли не жаловалась, хотя уставала за день до чертиков… И вот, получила! А я еще надеялась на его возвращение… Плакала, умереть хотела…
        Но как кстати оказалась бы моя смерть для этих двоих! Ну, нет, не дождетесь! Я гордо выпрямилась и смерила бывшего мужа презрительным взглядом. Никаких больше слез, уж будьте уверены! И Юре навечно закрыта дорога в мое сердце. Перегорожена забором в два бревна толщиной, а сверху усилена колючей проволокой. Все, пора поставить точку в разговоре. И, мило улыбнувшись, я ее поставила.
        - Юра, - сказала я, - измена не бывает безобидной, не обманывай себя. Ты об этом узнаешь, когда изменят тебе. Но, может, ты станешь счастливее, когда постараешься сделать счастливой одну-единственную женщину. Попробуй хоть раз. Это так по-человечески. Двоих ты не осилил. И слава богу! А то я так бы и считала тебя порядочным человеком.
        И направилась в прихожую.
        - Ты куда? - бросился за мной Юра.
        - Я ведь сказала, что уезжаю, - напомнила я и сняла с вешалки куртку.
        - Но мы ж ничего не решили! - Юра схватил меня за руку. - Погоди! Подпиши документы. Я даже согласен переехать сюда после твоего возвращения.
        - В спешке никаких документов подписывать не буду, - отрезала я и выдернула руку из пальцев, сжавших мое запястье. - Только при свидетелях и у нотариуса. А сначала - я провела помадой по губам, - я посмотрю квартиру. Затем ты оформишь дарственную, если мне та квартира понравится…
        Из ванной появилась Лизонька.
        - Что ты ее слушаешь? - Ее лицо исказилось, и мне показалось, что Лизонька вот-вот вцепится мне в волосы. - Она ж тебя разводит! На деньги! Заплати ей, пусть она уберется поскорее!
        Лиза плаксиво скривила губы и опустила головку на плечо мужа. Правда, ей пришлось слегка согнуть колени.
        - Не надо, дорогая. - Юра мягко отстранил Лизоньку и перевел взгляд на меня. - Лизонька нервничает, прости ее, пожалуйста. А так она у меня спокойная и…
        - Ласковая, - скривилась я от отвращения.
        - Да, ласковая, - с гордостью произнес бывший супруг. И слегка подтолкнул Лизоньку в плечо. - Иди, милая, в гостиную. - Проводив ее взглядом, Юра произнес полушепотом: - Ладно, мы подождем. Ничего страшного. Только позволь, я заберу свои вещи. Обещаю, твоего мы не тронем!
        - Забирайте. - Я постаралась вложить в это слово все презрение, которое испытывала. - Но предупреди свою жену, чтобы ничего в экстазе не разбрасывала. На мою постель тоже прошу не ложиться и, тем более, сам понимаешь… Еще заразу оставите!
        - Сама зараза! Нужна нам твоя постель! - показалась в дверях Лизонька.
        Мерзавка, видно, пряталась за косяком.
        - На кресле вон посидела, все джинсы в собачьей шерсти. - Девица брезгливо сморщилась. - Еле отчистила. Развела тут собак!
        - И, правда, Оля, - смутился муж, - смотри, вон обои ободраны возле плинтуса. Твоя псина постаралась? И угол в гостиной чем-то испачкан.
        - Это не собачка, а я угол описала и обои погрызла, чтобы тебе досадить, - рассмеялась я и, подхватив сумки, уже от порога махнула рукой. - Ладно, прощайте оба! Но долго не задерживайтесь. Мне это неприятно! - И захлопнула за собой дверь.
        Но за дверью силы оставили меня окончательно. Чтобы унять слабость в ногах, я присела на сумку и прижала пальцы к вискам. Но раздавшийся рядом старческий голос мгновенно привел меня в чувство:
        - Олечка, что с вами? Ключи потеряли?
        Надо мной склонилась соседка, бывшая актриса, женщина во всех смыслах воспитанная и доброжелательная.
        - Нет, нет, что вы. - Я торопливо поднялась на ноги.
        - Но на вас лица нет! Какие-то неприятности?
        - Какие у меня могут быть неприятности, Нателла Андреевна? Вот в отпуск уезжаю, - кивнула я на сумки у своих ног. - Надолго!
        - Удачи вам, - улыбнулась соседка. И не сдержалась, спросила: - Не помирились с Юрием Валентиновичем?
        - Не помирились, - нахмурилась я. - Он успел жениться на молоденькой.
        - Ой, беда какая! - горестно всплеснула руками бывшая актриса. - Вы же такая красавица и умница! И чего этим мужчинам нужно? Гоняются за миражами, а потом все равно к старому берегу возвращаются… - Женщина махнула рукой. - Знаю, пережила. Вернее, трех мужей пережила. - И захихикала, отчего седая голова в кудряшках мелко затряслась.
        Насмеявшись, Нателла Андреевна вытерла заслезившиеся глаза кружевным платочком.
        - А я увидела во дворе машину Юрия Валентиновича, и подумала… Ну, да бог ему судья! Вещи-то забрал?
        - Забирает. - Я улыбнулась соседке: - Ну, я побежала… Посматривайте тут иногда на всякий случай, а то, говорят, преступники пустые квартиры по темным окнам вычисляют.
        О безопасности квартиры я не беспокоилась, но знала, что теперь Нателла Андреевна будет ходить к моим дверям, как на работу. И это наверняка скрасит серые будни никому не нужной пенсионерки.
        - Не сомневайтесь, Оленька! - Актриса с торжественным видом приложила руку к груди. - Присмотрю, как за своей.
        Вот на такой бодрой ноте мы и расстались.

        Глава 6
        Я выскочила из лифта и чуть не столкнулась лоб в лоб с инженером Горшковым, соседом, живущим двумя этажами выше меня. Мужчина вовремя отпрянул в сторону и схватился за сердце. Чем же я так его напугала?
        Мы познакомились дней десять назад в сквере, когда выгуливали своих собак. Он - спаниеля Риччи, я - Дарьку. Говорили исключительно о собаках и погоде, а то, что сосед служил где-то инженером, я узнала случайно, из разговора по телефону - новый знакомый, когда у него зазвонил сотовый, откликнулся несколько старомодно:
«Инженер Горшков…» Вот и все, что я знала о нем. Да и не интересовал он меня особо. Мужичонка так себе: лысый, тщедушный, глазки прячутся за нелепыми круглыми очочками. И по возрасту годится мне в отцы… Словом, скучный тип, и разговоры мы вели скучные…
        Горшков быстро пришел в себя и успел крикнуть испуганно вслед:
        - Ольга Михайловна, что с вами?
        А Риччи пару раз гавкнул. Видно спросил, куда я подевала Дарьку.
        - Простите, простите! - Я оглянулась и выдавила из себя виноватую улыбку. - На самолет опаздываю!
        - Счастливого пути! - Голос инженера долетел из-за хлопнувшей по пяткам двери подъезда.
        Сумка покатилась с разбега вперед, я - за ней, и мы на пару чуть не слетели со ступенек высокого крыльца. И тут я наконец пришла в себя.
        Куда я мчусь сломя голову? Что такого особенного случилось? И на кой ляд мне сдалась Абхазия? Ехать за тридевять земель к незнакомому человеку, который определенно не будет рад моему приезду? Нет уж, увольте! Я сама буду решать, что мне делать и как жить дальше! Но самое сложное сейчас - определить, чего мне хочется на самом деле. А что наоборот мешает.
        Есть несложная процедура: сесть на поезд «Москва - Владивосток» и проехать туда и обратно, как советовал мне один коллега по журналистскому цеху. Помнится, говорил еще, что именно так выявляются все «хвосты общественного бытия». Сам-то он попробовал однажды, а вот многие, кому советовал, так и не нашли время. Хотя уже лет десять-двадцать стонали от внутреннего кризиса. Большинство людей боятся жить и для себя тоже. Так и тащат на плечах кучу мешков с грузом: «друзья», «нелюбимая работа», «важные звонки», «что люди подумают»…
        А годы идут неотвратимо, как караван верблюдов.
        Не знаю, почему, но я хорошо запомнила тот разговор, состоявшийся в самом начале моей карьеры - коллега был этак лет на тридцать старше. И свой поступок он совершил еще во времена Советской власти. Причём познакомился с кем-то в поезде и проторчал во Владивостоке полгода. Даже на рыболовном сейнере в море выходил и вместе с пограничниками гонялся за браконьерами-корейцами, ловившими крабов в наших водах. Вернулся возмужавшим, с чемоданом интереснейших материалов. Вернулся и крайне удивился: никто из друзей даже не заметил его отсутствия. А ведь он считал себя «важной составляющей своего социума»!
        Та-а-ак… Я присела на скамейку, которая в этот час пустовала. Предподъездные бабушки смотрели то ли утренний сериал, то ли ток-шоу известного целителя.
        Приобрести билет - первый шаг в борьбе против навалившихся проблем. Только не стоить медлить - пока запал не прошел, пока я полна решимости полностью покончить с прошлым. А затем нужно запихать себя в купе. Не виртуально, а реально. Выбросить мобильник. Никаких органайзеров и «поработать в пути»! Тупо ехать, уткнувшись носом в окошко. Или спать сутками напролет, или разгадывать сканворды, или читать бульварные романчики в ярких обложках… И главное! Никаких разговоров о работе с попутчиками. Дня через три начнёт трескаться и отлетать шелуха «обязанностей перед обществом и близкими»…
        Но обществу на меня давно наплевать. А из близких у меня остались только Любава и Дарька. Они меня поймут и простят.
        Я поднялась со скамейки и покатила сумку по узкой дорожке, что вела мимо клумб и деревьев к стоянке автомобилей. А по пути размышляла. Ну что мне стоило рискнуть? Я теперь сама себе хозяйка. И терять мне нечего, кроме собственных цепей. Любаве я позвоню с дороги. Она, конечно, рассердится, начнет ругаться, но будет уже поздно.

«На самом деле большое заблуждение думать, что ничего уже не изменишь, - рассуждала я, - и потому много лет плыть по течению в давным-давно неинтересную сторону…»
        А я ведь и плыла по течению. И не верила, что оно потянет меня в омут. Моя любовь, если честно, давно превратилась в призрак, только я старательно этого не замечала. Но только сегодня, увидев Юру и Лизоньку вместе, раскрыла наконец ладони и выпустила ее, мою птицу-любовь, в глубокое, пахнущее первым летним дождем и фиалками небо.
        После того как Юра бросил меня, я подолгу сидела вечерами одна в пустой и темной квартире и тупо пялилась на разноцветные огни за окном или на плывущие по стеклу мутные потоки весенних ливней, и размышляла о том, как просто, в сущности, устроена наша жизнь. Она представлялась мне чем-то вроде пути в кромешной темноте, по белому лучу света. Такому узкому, что очень легко оступиться. Один неверный шаг - и провалишься во тьму, как в трясину. Темнота затянет тебя с головой, и света ты больше не увидишь.
        Пока мы были с Юрой вдвоем, вместе, мир казался мне разноцветной радугой, по которой мы карабкались все время вверх и вверх, ближе к небу, ближе к солнцу. А иногда наш мир выглядел, будто скатерть-самобранка. Каких только на ней не было яств и дорогих вин! Глаза разбегались, и руки переплетались под столом, точно деревья корнями, и пол уходил из-под ног…
        - Ольга Михайловна!
        Резкий окрик заставил меня вздрогнуть и остановиться. Я в недоумении завертела головой, стараясь определить, кому принадлежал голос.
        - О, Данила! - на ходу помахала я рукой водителю бывшего мужа. - Здравствуй! Здравствуй!
        Я замедлила шаг и старалась улыбаться легко и беззаботно, пока Данила, здоровенный детина с белозубой улыбкой и сломанными ушами борца, приближался ко мне вразвалку. Но смотрел он на меня так доброжелательно, а глаза излучали такое неподдельное удовольствие от встречи, что я невольно остановилась.
        - В командировку собрались? - спросил парень вежливо и подхватил сумку. - Показывайте, куда багаж нести. В такси, или кто-то за вами заедет?
        - Подруга обещала подвезти до аэропорта. Только не в командировку я еду, а в отпуск.
        - Отличное дело! - бодро заметил Данила и кивнул в сторону дома. - Долго они там?
        - Понятия не имею, - я потянула сумку за ручку. - Спасибо, Даниил, но дальше я сама справлюсь. А то местные хулиганы сопрут что-нибудь с машины или неприличное слово нацарапают.
        - Не успеют, - ухмыльнулся Данила. - А вы в какие края навострились? За границу небось?
        - Нет, на Дальний Восток, - брякнула я и прислушалась к своим ощущениям. По всем показателям словосочетание не вызвало у меня негативных эмоций.
        - У, далеко как! - удивился водитель. - Я служил на Сахалине. Рыбы там красной завались, и икру кружками черпали. До отвала нажрался, сейчас видеть не могу.
        - А чем я хуже? - Я все-таки завладела сумкой. И мы остановились в том месте, где автостоянка плавно переходила в дорожное полотно. Здесь я обычно поджидала Любаву, если та заезжала за мной на своем «мерсе». - Я тоже хочу икру кружками.
        - Ну, удачно вам слетать, - Данила поскреб в квадратном затылке. - А каким рейсом летите?
        - Тебе-то зачем? - опешила я.
        - Так они еще долго будут кувыркаться, вполне успею вас до аэропорта добросить.
        - Спасибо, конечно, но я управлюсь. Зачем тебе лишний выговор от начальства?
        - Давайте, давайте! - Парень перехватил у меня ручку сумки. - Живенько вас домчу!
        Я ручку не выпустила. Данила потянул сильнее. И мне не понравилось выражение его - на мгновение в них промелькнула злость.
        - Отпусти! - дернула я за ручку. - За мной вот-вот заедет Любава. Мы только что созвонились.
        Данила явно с неохотой выпустил сумку и с кислым видом пожелал мне счастливого пути.
        Улыбнувшись ему на прощание, я направилась через дорогу в крошечный сквер. Кусты сирени создавали густую тень. Место было не очень заплеванным, а еще там стояли скамейки. Я выбрала ту, что чище, и только собралась присесть, как зазвонил телефон.
        - Оля, - зачастила в трубку Любава, - я в пробке на Ленинградском. Уже час стою. Боюсь, не успею. Хватай такси и дуй в аэропорт. А я подскочу к вылету… Чмок, чмок, чмок! - и выключила телефон.
        Я некоторое время смотрела на потухший экран, затем достала из телефона сим-карту и выбросила ее в кусты. Кажется, судьба поцеловала меня в темечко. И я с легкой душой направилась к стоянке такси.

        Глава 7
        Полчаса не прошло, как я оказалась на Казанском вокзала. По правде сказать, я даже не знала, с какого именно вокзала отправляются поезда во Владивосток, и тут в справочной мне сообщили: с Ярославского. И я, чертыхаясь, поперлась через длиннющий подземный переход туда. Оказывается, напрасно. В кассах билетов не было. На три дня вперед.
        Я посмотрела на часы. До конца регистрации на самолет осталось сорок минут. Даже при очень большом желании я уже не успевала на рейс, а купить билет на поезд, который отойдет от перрона только через три дня, значило, что мне нужно вернуться в свою квартиру. Но где гарантия, что Юра со своей склочной супругой уже покинули ее?

«В Питер, что ли, смотаться? - подумала я, глядя тоскливо на шпиль Ленинградского вокзала. А ноги уже несли меня к входу в здание. И тут усиленный динамиком голос рявкнул чуть ли ни над ухом: «Скорый поезд номер… сообщением «Санкт-Петербург - Адлер» прибывает на пятый путь. Стоянка сокращена из-за опоздания состава до десяти минут».
        Адлер? Все-таки я еду в Адлер! Зачем мучиться, зачем рисковать, искать иного пути? Но сколько я буду добираться до Абхазии? Сутки, двое? Об этом я не имела понятия! Однако меня вдруг просто затрясло от желания немедленно зайти в вагон. Когда же я последний раз ездила в поездах? Я мысленно прикинула: кажется, лет десять назад. И припустила по перрону. Билета у меня не было. Я элементарно не успевала его купить. Но, может, получится договориться с проводниками?
        Я остановилась у первого купейного вагона. Пассажиров возле него не наблюдалось. Полная проводница в фирменном сарафане и блузке с неприступным видом взирала на сновавших по перрону людей.
        - Девушка, - подкатила я к ней свой сумку, - мы не могли бы договориться? Видите ли, я не успела купить билет. Мне до Адлера…
        - Не положено! - Проводница даже не посмотрела в мою сторону.
        - Заплачу двойную цену, - быстро сказала я. - Мне очень нужно…
        Мне действительно нужно было срочно уехать. Я это чувствовала всем нутром, кожей чувствовала, по которой забегали мурашки.
        Проводница дернула плечом и хмыкнула.
        - Тройную, - уронила я упавшим голосом и взялась за ручки сумки.
        Проводница молча перехватила у меня сумку и приказала:
        - Заходи! До Тулы посидишь в нашем купе. А в Туле пассажиры выйдут, помещу тебя во второе. Только по вагону лишний раз не шляться!
        - Договорились, - ответила я радостно.
        Наконец состав отошел от перрона, и я с облегчением вздохнула.
        Через несколько часов, сидя одна в купе, куда меня переместили подобревшие проводницы, я попыталась осмыслить, что же такое натворила. Выбрала самый кривой путь для достижения цели! На Дальний Восток съездить не получилось, зато дорога до Адлера вместе с билетом на самолет обошлась в кругленькую сумму. И чего добилась? Выбросила, как последняя дура, сим-карту и теперь не смогу дозвониться до Любавы. А она не сообщит брату, что я еду поездом. Выходит, придется добираться самой… Я полезла в сумку, достала листок с адресом: село Члоу, Добров Вадим Борисович… И вздохнула: не густо!
        Я понятия не имела, как далеко от Адлера до Абхазии. Как добираться до границы? На чем ее преодолевать? И вообще, что за село такое Члоу? Где его искать? Ведь обмолвилась же Любава, что оно где-то у черта на куличках! «Медвежий угол», кажется, так она сказала. Я снова вздохнула и спрятала бумажку.

«Эх, Оля, сиди теперь и наслаждайся поездкой! - приказала я себе. - И моли бога, чтобы тебя не выкинули из поезда за проезд без билета, а остальное решится на месте!»
        Тут я почувствовала, что проголодалась, и направилась в вагон-ресторан, где с аппетитом поела и выпила бокал вина. После чего настроение поднялось на несколько градусов, и пейзажи за окном показались веселее, хотя ничем не отличались от скучных подмосковных. Правда, полей стало больше, и на них что-то зеленело: то ли трава, то ли посевы. Затем меня укачало, и я забылась почти счастливым сном.
        Проснулась я от резкого толчка и лязга сцепок. Поезд остановился.
        - У вас попутчик, - заглянула в купе проводница.
        А за ней, роняя с грохотом кульки и свертки, в дверь протиснулся молодой мужчина. Извинившись, он приподнял полку напротив и затолкал в рундук дорогой с виду кожаный чемодан. Тут состав неожиданно дернулся, и горе-попутчик приземлился на мою полку, прямо мне на живот.
        - Идиот… - прошипела я и столкнула его с себя, не преминув ударить коленом под зад. Случайно, конечно!
        - Простите! - Сосед с размаха врезался в верхнюю полку головой и взвыл: - Ой-е-ей! - Схватившись за темечко, он даже присел от боли.
        Я вздохнула: вот не повезло-то! Пассажир явно пьян и, наверное, тоже левый, как и я. Иначе зачем проводнице его сопровождать? Я повернулась к нему спиной, натянула повыше одеяло, закрыла глаза и сделала вид, что крепко сплю. Но сосед по купе не унимался. Все грохотал, возился, шумел… А потом плеснул на одеяло кипятком. Я подскочила с воплем:
        - Да вы что, совсем с ума сошли?
        - Я вам чаю принес, - даже при слабом свете было видно, что мужчина густо покраснел. - И разлил. Такой я неуклюжий, простите, ради бога. Кстати, меня Саша зовут…
        Он смотрел на меня глазами побитого спаниеля. Освещал полутемное купе виноватой улыбкой. Куртка, которую он повесил в изголовье, замечательно пахла морозной свежестью - это в жаркий-то и по-летнему душный день! Отношение к мужской косметике у меня щепетильное, но тут и я бы не нашла, к чему придраться. В общем, учитывая воспитание и хороший парфюм, я сначала его просто простила, а затем попалась. Быстро и легко, как наивная девчонка. Купилась на виноватую улыбку, глаза с поволокой, которые больше подошли бы какой-нибудь гарной дивчине.
        Мой случайный попутчик умел слушать, а мне нужно было выговориться. У него нашлась бутылка французского коньяка, и мы проболтали всю ночь. Я рассказывала Саше то, чем даже с Любавой не делилась: как мне было плохо, когда Юра бросил меня, как хотела убить себя. И даже про попытку уехать на Дальний Восток рассказала, и про выброшенную сим-карту…
        Потом незнакомец с глазами спаниеля говорил о себе: адвокат из Одессы, разведен, был в Москве, сейчас возвращается домой через Харьков - там у него дела… А мне было чертовски жалко, что скоро он сойдет с поезда, и мы никогда, да-да, никогда больше не увидим друг друга…
        За окном посветлело, коньяка осталось на дне бутылки, когда Саша взял мою ладонь в свою и спросил:
        - Ты веришь в любовь с первого взгляда? - И уже тише добавил: - Оставь свой телефон, а?
        - Нет у меня телефона, - вздохнула я. - Я же сказала. С квартирой расстаюсь, симку выбросила…
        В любовь с первого взгляда я не поверила. Но все же мне было приятно, что моя поездка началась с признания любви. Тем более, Саша выглядел лет на двадцать пять. Это, несомненно, еще сильнее согрело душу. Получается, он не заметил нашу разницу в возрасте?
        Воодушевленная таким поворотом событий, я рассказала Саше о Дарьке и четырех мужьях Любавы. О каждом по порядку. Саша слушал мою галиматью и лишь улыбался. И эту улыбку, как рыба наживку, я заглатывала все глубже и глубже…
        Одним словом, утро подкралось незаметно. А вместе с ним проверка документов на российско-украинской границе. Вот уж не ожидала. И расстроилась: вдруг потребуют билет? Я бросилась к проводницам.
        - Не бойся, - успокоила меня Галя, та, что пустила в поезд. - Разберемся без тебя. Главное, чтобы в чемодане ничего противозаконного не обнаружили: наркотики там, оружие, взрывчатка… Если это найдут, то уж не взыщи, подруга!
        - Что ты? Какие наркотики? - замахала я руками.
        - Тогда иди и сиди, как рыбка в аквариуме.
        Я поплелась в купе.
        - Что там? - с тревогой спросил Саша. Он был уже в курсе моих проблем.
        - Сказали, обойдется. А вдруг? - Я тоскливо посмотрела в окно.
        - Ну, высадят тебя, и что тут страшного? Купишь билет и отправишься в свой Адлер дальше. Тут же куча поездов проходит каждый день. И вообще я не понял, с чего вся заваруха? Могла бы спокойно сдать билет на самолет, какие-то деньги тебе бы вернули. А захотелось тебе трястись двое суток в вагоне - купила бы спокойно билет на другой поезд - и поехал без нервов и лишних затрат. Как-то нелогично ты поступаешь. Или бежишь от кого? Или от чего?
        Я уставилась на него с недоумением. Как он не соображает? У меня порыв был… душевный… Я с катушек слетела… Где тут думать о логике?
        - Да, ничего ты не понял.
        Я отвернулась и принялась смотреть в окно. Весь обзор закрывал высоченный забор с колючей проволокой поверху. Какие-то люди, насколько я поняла, со стороны Украины, высоко подпрыгивали и что-то кричали через забор.
        - Чего они кричат? - спросила я. - Узники режима? На волю хотят?
        - Нет, - засмеялся Саша, - горилку предлагают.
        Я рассмеялась в ответ.
        В купе заглянул пограничник. Украинский, судя по желто-голубым нашивкам на рукаве.
        - Приготовьте паспорта, - приказал он и протянул руку к моим документам. Быстро пролистал их, как мне показалось, чисто формально, и спросил: - Багаж есть? Предъявите для досмотра!
        Я с готовностью вытащила сумку из рундука. Пограничник потянул за язычок «молнию», быстро, одной рукой закопался в кучу тряпья. Бросил на меня внимательный взгляд и спросил:
        - Не страшно столько с собой возить?
        - В принципе, нет, - в недоумении пожала я плечами. С чего я должна бояться перевозить в багаже резиновые сапоги и джинсы?
        - Ну, смотрите, я бы не советовал, - заметил пограничник и вышел из купе.
        На чемодан Александра он даже не взглянул.
        - Фу! - Мой попутчик носовым платком вытер со лба пот. - Пронесло!
        - Что? - изумилась я. - Везешь контрабанду? Оружие, наркотики?
        Пошутила, конечно. Но Саша не успел ответить. Дверь купе снова отъехала в сторону. В проеме двери стояли уже двое пограничников. Один из них был с автоматом. За их спинами маячил офицер. Сердце ушло в прятки. Это за мной! Но, оказалось, ошиблась.
        - Гражданин Портнов? - спросил солдат, что рылся в моей сумке.
        - Портнов, - упавшим голосом ответил Саша.
        - Пройдемте с нами, - выдвинулся на первый план офицер.
        - На каком основании? - Саша побледнел, на лбу его снова выступили капельки пота.
        Я вжалась в дальний угол полки. Меня потряхивало от неприятного возбуждения.
        - Вы задерживаетесь до выяснения некоторых обстоятельств. Вероятно, догадываетесь, каких именно?
        Я насторожилась. Очевидно, обстоятельства были не совсем благоприятными для Александра. Его пальцы тряслись, когда он схватился за выдвижную ручку чемодана. Но солдат перехватил у него багаж, а офицер жестом показал на выход из купе.
        - За что вы его? - громким шепотом спросила я, глядя, как уводят моего попутчика.
        На выходе из купе офицер повернул голову и окинул меня насмешливым взглядом:
        - Надеюсь, вас он не успел облапошить? Это ведь известный шулер Санька Карась. Сутки назад он двух генералов до нитки обобрал…
        - Ш-шулер? - Я закрыла рот ладонью и откинулась на стенку купе.
        Боже, вразуми идиотку! Как долго я думала, что держу руку на пульсе жизни, знаю все или почти все. Но те десять-пятнадцать лет, что я не ездила на поездах дальнего следования, окончательно выдернули меня из народной среды. Я разучилась понимать элементарные вещи, перестала ориентироваться и разбираться в людях. Пестрота и глянец модного журнала заслонили собой целый мир, который продолжал жить по своим законам. Некоторые из них я совсем забыла, а часть не знала, как применять.
        - Боже! - Я прижала пальцы к вискам. Почему все хорошее так безобразно заканчивается?
        Тут мой взгляд упал на расстегнутую «молнию» сумки. Я наклонилась, поправила потревоженные пограничником вещи. И вдруг пальцы наткнулись на кое-что, абсолютно мне не знакомое. Я быстро выхватила из-под резиновых сапог пакет, тяжелый, кстати, и обомлела. В пакете лежали несколько толстеньких пачек стодолларовых банкнот.
        Я перевернула пакет и высыпала его содержимое на одеяло. Пересчитала пачки. Ровно десять. Сто тысяч долларов! Откуда? Я бросила взгляд на дверь купе, затем - в окно. Оказывается, состав уже тронулся, и теперь мчался мимо славных хаток из белого кирпича с разноцветными крышами и садочков, в которых буйно цвели яблони и абрикосы.
        Вот оказывается, о чем спрашивал пограничник! Он - профессионал. И сразу определил, что спрятано в пакете под вещами. Потому и советовал быть осторожнее. Я взяла в руки пачку, вытащила одну купюру и принялась тщательно ее разглядывать. И хотя я мало смыслила в валюте, но, похоже, она была настоящей. Неужто Карась скинул свой преступный барыш в мою сумку? Но когда он успел? Ах да, во время нашего разговора я пару раз отлучалась в туалет, да ранним утром сбегала к проводницам протрясти ситуацию…
        Что ж, на то он и ловкач, чтобы мигом избавиться от опасного груза. Но на что парень рассчитывал? Что его не узнают? И после проверки на границе ему удастся так же незаметно забрать свои денежки обратно? Но просчитался, сукин сын! От досады я стукнула кулаком по столику. Думай, Оля, думай! Что теперь с долларами делать? И где гарантия, что меня не прищучат на выезде с украинской территории. Там уже будут шерстить русские пограничники.
        Я затолкала деньги в саквояж. Он разбух и потяжелел. Если ко мне полезут с расспросами, мол, откуда у вас, гражданка, иностранная валюта, выложу ее и объясню, как было. А если не спросят? Нельзя сказать, что я в момент почувствовала отвращение к этим деньгам. Нет, соблазн возник сразу, я даже прикинула, куда бы их смогла потратить… Но за последние дни я совершила столько необдуманных поступков, столько глупостей натворила, что пришла пора включить разум.

«Так, - начала думать я, - если при жулике не найдут деньги, то вполне могут и отпустить его. А он захочет их вернуть… Я постучала себя пальцем по лбу. Идиотка! Умудрилась рассказать попутчику, в каком журнале работаю. Рано или поздно мне придется возвратиться в Москву, и там-то уж надо быть начеку, когда этот тип явится за своим добром.
        В дверь купе постучали. Я быстро задвинула саквояж под подушку. На пороге стояла проводница.
        - Ну, как ты? - спросила она, присаживаясь на свободную полку. - Забрали попутчика-голубчика? Вроде мужик симпатичный, одет дорого. Хотя шулеры да ворье сейчас хорошо одеваются, от порядочных не отличишь.
        - Парень тоже без билета ехал?
        - Да нет, с билетом. Он свой портфель у нас оставил. Но я его выдала погранцам - от греха подальше. Обещали не сообщать начальнику поезда. А то у нас с этим строго!

«Ничего, за тройную цену вам и строгости не страшны! - подумала я. А вслух спросила: - Когда в Россию въедем?
        - После обеда, - сообщила Галя и поднялась с полки. - Чаю принести? У меня пирожки есть. Нам из ресторана свежие носят.
        - Неси, - кивнула я, лишь бы отвязаться.
        Проводница ушла. А я снова вытащила саквояж и мигом затолкала его в рундук. С глаз подальше. Но не из мыслей.

        Глава 8
        Я стояла на привокзальной площади и размышляла, в какую сторону податься. Атаку местных таксистов, обещавших доставить до границы за пару тысяч рублей, я отбила достойно. После встречи с милым шулером, пришлось держаться настороже. Таксисты, разумеется, врали. Очевидно, где-то поблизости пряталась автобусная остановка, с которой можно уехать за копейки. Хватит с меня бесполезных трат!
        Яркое солнце заливало площадь. Я надела темные очки, но мир вокруг не стал хуже. Вовсю зеленели деревья, распустили свои веера пальмы, на клумбах перед зданием вокзала цвели анютины глазки. Я прошлась глазами по автомобилям, заполнившим привокзальную площадь, по пестрым вывескам магазинчиков и остановила взгляд на уличном кафе под навесом, потому что заметила возле него крепкого милиционера славянской наружности. И, недолго думая, направилась к нему.
        - Простите, - сказала я, мило улыбаясь. - Вы не подскажете, как мне добраться до границы с Абхазией?
        - До границы? - удивился милиционер и оглядел меня с головы до ног. - А что, в Адлере не хочешь отдохнуть?
        - Нет, мне в Абхазию нужно. Там подруга ждет с маленьким ребенком. Не смогла встретить! - с радостным видом соврала я.
        - Понятно, - улыбнулся милиционер. - Тут за углом остановка. Садись на любую маршрутку, что идет до Казачьего рынка. А там рукой подать!
        - Так близко? - поразилась я.
        - Остановка близко, а до Казачки - с полчаса, если в пробку не попадете, - расплылся в очередной улыбке милиционер. - Жаль, не в Адлере остановилась. Могли бы хорошо провести время! - И откозырял. - Счастливого пути!
        - Спасибо!
        Я завернула за угол и, пропустив три или четыре переполненные маршрутки, с грехом пополам втиснулась в ту, где единственное свободное место находилось в самом конце, на боковом сиденье. Я чуть не упала на колени толстому дядьке, с распаренным, как в сауне, лицом, втиснулась в узкую щель между ним и задней дверцей, подтянула сумку…
        Боже, что такое маршрутка в жару, я тоже прочно забыла. Духота стояла неимоверная. Не спасали даже открытые окна. Я ловила воздух открытым ртом и явно смахивала на дауна, но это меня меньше всего волновало. Сумка - на коленях, саквояж на сумке - за этой пирамидой я не видела, куда меня везли, и лишь пыталась убрать ноги подальше под сиденье. И все же то и дело выходившие из маршрутки пассажиры сумели их оттоптать.
        Наконец в машине никого не осталось. Только я устроилась поудобнее, как водитель повернул голову и спросил:
        - Назад, что ли, едешь?
        - Так это Казачий рынок? - обрадовалась я.
        - Казачий, Казачий, - отозвался водитель. - Выходи уже, а?
        - А как до границы добраться?
        - Выйдешь и топай прямо-прямо. Там все к границе идут, увидишь.
        - Пешком? - поразилась я.
        - На трамвае! - рявкнул водитель. - У меня график, понимаешь, а она: граница-маница… Мимо не пройдешь, женщина! Слушай, выходи, а.
        Я выбралась из маршрутки, как бабочка из кокона. Мокрая от пота, в измятой одежде. И некоторое время приходила в себя, расправляя крылья, которые, само собой, затекли в духоте и в тесноте.
        Поток людей, миновав широкие ворота, тек мимо торговых рядов, заваленных фруктами, овощами, зеленью… На открытом воздухе было не менее жарко и душно, чем в маршрутке, но здесь хоть никто не грозился отдавить ноги. В воздухе витали терпкие и пряные запахи. На стоянке такси несколько жгучих брюнетов, устроившись в тени забора, резались в нарды.
        Я повесила меньшую сумку на плечо, пристроила саквояж поверх большой и отправилась вслед за людским потоком…
        Чувствовала я себя не совсем уютно. Возможно, из-за денег, приличной-таки суммы, свалившейся мне, как снег на голову. Только сейчас я подумала, что на границе наверняка досмотрят багаж. А вдруг чертов красавчик Саша Карась под давлением улик во всем признался, и меня теперь ищут с собаками по всему Черноморскому побережью? И арестуют при проверке документов как пособницу жулика?
        Воображение разыгралось не на шутку. Меня даже потряхивало от нехороших предчувствий. Но я продолжала упорно двигаться в сторону Абхазии. Да вот, такова моя натура - действовать супротив логики.
        Путь оказался долгим и утомительным, вероятно, из-за того жара, который обрушился на мои плечи и голову. Пришлось остановиться в торговых рядах и купить панамку. А еще бутылку ледяной воды, которую я вылила на затылок, чтобы остудить почти растаявшие мозги.
        Я тащилась, как сонная муха, по расплавленному асфальту в узком коридоре, почти туннеле, отделенная от всего мира высоким сплошным забором. Задыхалась от пекла и захлебывалась от пота, который ручьями сбегал по лицу, затем тех по животу, ногам и заканчивал свой путь в кроссовках, где уже скопились два озера - Эльтон и Баскунчак.
        К тому же я сильно проголодалась, хотя в жару обычно ем редко и мало. К счастью, на пути попалось кафе. Чистенькое, с кондиционером. Я заказала окрошку, хачапури и сок. И съела почти все с таким аппетитом, который не замечала за собой с того момента, как потеряла Юру. Потеряла? Я хмыкнула. Впервые с момента его ухода к Лизонке я ничего не почувствовала: ни горя, ни отчаяния. Возможно, я просто устала? Но я пила сок, смотрела в окно и думала о чем угодно, но только не о бывшем муже. Голод ушел и унес с собой часть беспокойства по поводу непредвиденного богатства. Хотя все относительно в нашем мире. Кто-то, может статься, и сошел бы с ума от радости, а для меня эти деньги - всего лишь источник раздражения и тревоги.
        Сквозь пропускной пункт на границе я прошла быстро и без эксцессов. На таможне тоже все оказалось проще, чем я ожидала. Мои вещи пропустили через «телевизор». Контролер, пожилая женщина с серым от усталости лицом, равнодушно смотрела на экран, я же уставилась в бетон под ногами, чтобы таможенники по взгляду не определили, что я встревожена. Но мой багаж благополучно миновал зону контроля, и я подхватила его с ленты транспортера.
        Камень свалился с души, и даже жара, казалось, немного спала. Ловко лавируя между тачек, которые, миновав спецконтроль, лениво ползли в гору, я вышла на мост через бурную, стремительную реку. «Псоу» сообщали синие буквы на белой табличке.
        Впереди виднелся звездно-полосатый флаг. В отличие от стяга США полоски на нем были бело-зелеными, а звезды - красными. А чуть ниже флага висела длинная растяжка со словами: «Бзиала уаабеит!» и «Добро пожаловать!». Я с облегчением перевела дух. Неужто мои мытарства позади?
        Надежды мои оправдались. На абхазской стороне границы в мой паспорт взглянули чисто для проформы. И слава богу! Моя сумка благополучно проехала с моста мимо старушек, торговавших петрушкой и чурчхелой, мимо группки молодых людей, дружно куривших «Winston», мимо двух пожилых армянок, оживленно оравших друг на друга. Я подумала, что они ругались, но ошиблась: женщины в конце концов расцеловались и побрели в разные стороны.
        Тут же ко мне подлетел горбоносый горец с пластиковой бутылкой и стаканом в руках.
        - Вино купи, а? - с ходу предложил он. - Хорошее вино, «Изабелла»! Водку не добавлял, сахар не мешал. Пробуй, а? - и плеснул в стакан вино густого гранатового цвета. - Бесплатно пробуй, я тебя прошу!
        - Спасибо, не нужно. - Я ускорила шаг.
        - Ежевичное вино, вишневое, коньяк… - бросился навстречу второй продавец, по виду абсолютный близнец первого.
        - Нет, нет! Не пью вино! И коньяк не пью!
        Я почти бежала, стараясь быстрее миновать опасное место, где толпились торговцы вином и сувенирами, направляясь к стоянке машин на приграничной площади. Правда, издали обилие легковых, автобусов и маршруток больше смахивало на кучу-малу, чем на стоянку. Сумка подпрыгивала на выбоинах асфальта, заваливалась на сторону, но я прибавила шаг. Вокруг сновали люди. Они толкались, кричали, смеялись, окликали друг друга, обменивались дружескими поцелуями.
        Протискиваясь сквозь толпу, я пыталась отыскать автобус или маршрутку, которые шли бы в Члоу, или какое-то подобие расписания. Не нашла ни того, ни другого и спросила у пожилой женщины, где посадка на Члоу. Но она посмотрела на меня, как на дурочку, только пальцем у виска не покрутила. Тогда я обратилась к водителю одной из маршруток, на лобовом стекле которой значилось «Пицунда». Но он уставился на меня с таким видом, что я невольно поднесла руку к голове: уж не выросли ли там рога, коровьи или козьи, и не превратились ли мои уши в ослиные?
        - Кто тебе сказал, что мой машина едет в Члоу, а? - спросил водитель. - Туда теперь только вертолет ходит. А у меня, видишь, написано «Пицунда».
        - Вертолет? - Ноги у меня подкосились, и я схватилась за раскаленный от жары поручень «Газели». - Позавчера меня должны были встречать на машине…
        - Позавчера? - хмыкнул водитель. - А вчера ночью буря была, мост речка снесла!
        - И что мне теперь делать? - Я в растерянности оглянулась. - Назад возвращаться?
        - А зачем тебе в Члоу? - удивился водитель. - Моря нет, шакалы воют. Оставайся здесь, в Гантиади. Граница - рядом. Море - рядом. Я - рядом. Дом хороший, вина много, чачи. Сестра мамалыгу сварит, сыр поджарит. Стол накроем, гуляй - не хочу!
        - Спасибо, но мне в Члоу надо, - вежливо сказала я.
        И, бросив последний взгляд на скопление машин и людей, вздохнула: «Знать, не судьба тебе, Оля, провести отпуск в Абхазии!»
        Солнце зависло над кронами кипарисов и тополей. Стало прохладнее, но тащиться обратно совсем не хотелось. Я устала, снова проголодалась, но делать нечего - надо было возвращаться. Мне хотелось заплакать от голода, от бессилия, от собственной непроходимой тупости. Но кому нужны мои слезы? Устроить представление на потеху людям, которым есть куда и к кому ехать? Я же чувствовала себя безродной дворняжкой на обочине дороги. Случись что, никто куска не бросит…
        Я плелась к границе и предавалась печальным размышлениям, отчего жалела себя все больше и больше.
        - Куда прешь? Глаза разуй! - Родной московский говор мгновенно привел меня в чувство. Оказывается, я чуть не налетела на двух велосипедистов, вернее, на их дорогущие велосипеды. Сами же велосипедисты снимали рюкзаки, притороченные на крыше старенькой «Нивы».
        - Простите, - отпрянула я в сторону.
        Саквояж свалился в пыль. Я кое-как его отряхнула и вновь приспособила поверх сумки. И тут обнаружила, что потеряла колесико. Я потянула сумку за ручку, она безобразно завалилась, снова сбросив с себя саквояж. Хлюпая носом, я присела на корточки, и стала разглядывать дно сумки. Надо же, все одно к одному! Сглазили меня, что ли?
        - Что случилось? Помочь?
        Сверху вниз на меня смотрел высокий седоусый и седовласый мужчина с большим носом.
        - Колесико отлетело, - сообщила я упавшим голосом. - Не знаю теперь, как сумку везти.
        Седовласый схватил сумку за ручки.
        - Куда нести? К автобусу?
        - Нет, - вздохнула я, - к границе. Вернусь в Адлер. Туда, куда мне нужно, автобусы не идут.
        - Так нельзя, - покачал головой седовласый. - Только приехала и сразу назад. Автобус не идет, так у нас такси есть. Сейчас еще не сезон, недорого возьмут. Мамой клянусь!
        - Не получится. Мне сказали, там мост ночью сорвало. Не пройти, не проехать… Только на вертолете.
        - Постой! - он резко остановился. - Ты куда едешь?
        - Ехала, - скривилась я. - В Члоу.
        - В Члоу? Обара! - Незнакомец хлопнул себя по лбу и поставил сумку в пыль. - Так это тебя позавчера Вадик встречал? Ты Оля?
        - О-оля, - поперхнулась я от неожиданности. - Откуда вы…
        - Давид… - Мужчина протянул мне широкую, с загрубевшей кожей ладонь. - Я его туристов только что привез. Хотел уже возвращаться.
        Я с недоверием посмотрела на его видавшую виды машину.
        - Мне сказали, автобусы туда не ходят.
        - Так то автобусы не ходят, - не спрашивая моего согласия, Давид снова подхватил сумку и направился к «Ниве», - а моя косуля где угодно пройдет. Поехали, что ли? - спросил он, заметив, что я нерешительно топчусь на месте.
        - Странно как-то, - промямлила я, потому что не слишком верила в счастливые совпадения. - Очень уж вовремя вы здесь оказались!
        - Чего боишься, а? - Седовласый затолкал сумку на заднее сиденье и воздел руки к небу. - Бога благодари, что Давид на час опоздал. Колесо спустило, менять пришлось. А так куда бы ты делась? Назад в Москву? Вадик вернулся сердитый, переживал, что ты не приехала. Сестре звонил, только не дозвонился. Помехи большие в горах перед грозой. Не веришь?
        Я пожала плечами и осталась стоять на удалении от его «Нивы».
        - А-а-а… - пробормотал мужчина что-то на своем языке и полез в машину.
        Некоторое время Давид рылся в бардачке, затем вынес свернутую трубочкой бумажку и сунул мне в руки.
        - Смотри! Вот Вадик твой. А рядом кто? Я у него и водитель, и проводник в горах. А ты думала, бандит какой?
        Бумажка оказалась рекламным буклетом, впрочем, замызганным до невозможности. И все-таки я рассмотрела и Вадима, и стоявшего рядом в картинной позе Давида. Водитель был в черкеске с газырями и в огромной черной папахе, закрывавшей глаза, но усы я узнала.
        По Вадиму я тоже прошлась внимательным взглядом. Крепкий мужик за сорок в военной панаме, рукава куртки засучены выше локтя. Вот незадача! Именно таких типов я недолюбливала: крутых, мускулистых, брутальных, с трехдневной щетиной на мужественных ликах. Словом, все у них напоказ: и бицепсы, и помыслы, и намерения. Но такие Ильи Муромцы и Добрыни Никитичи интересны юным барышням или вечным Золушкам, которые не могут себя защитить и постоянно находятся в поисках опекунов и спонсоров. Мне же заступники не нужны. Я себя в обиду не давала и не дам никогда! И потому мужчины мне нравились изящные, с тонкой натурой, чувственные и глубокие. Вроде Саши Портнова…
        Вспомнив своего попутчика, я скривилась от досады. Лучше терпеть рядом небритого и потного мачо типа Вадима Доброва, чем жулика-ловкача в образе эстета.
        - Уговорили. - Я улыбнулась Давиду и взгромоздилась на переднее сиденье, отправив саквояж в компанию к сумке. - Поехали!
        - Поехали. - Мужчина улыбнулся в ответ, повернул ключ в замке зажигания и спросил: - Можно я музыку включу, а?
        - Включайте!
        Из динамиков грянуло:
        …А впереди еще три дня и три ночи,
        И шашлычок под коньячок - вкусно очень.
        И я готов расцеловать город Сочи
        За то, что свел меня с тобой…
        С этого залихватского напева Трофима и началось мое путешествие в Члоу.

        Глава 9
        - Ты на самолете прилетела? - первым делом спросил Давид, лишь только машина выехала со стоянки.
        Я не люблю, когда незнакомые люди обращаются ко мне на «ты», но тут промолчала. Правда, ответила сдержанно:
        - Нет, поездом приехала.
        Мне вообще не хотелось разговаривать, тем более отвечать на вопросы. То ли от голода, то ли от утомления дико болела голова. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, я стала смотреть в окно. И уже через минуту не могла оторвать взгляд от моря, которое мелькало в просветах между кипарисами и высоченными тополями. Море было густого янтарного цвета с золотыми вкраплениями - отблесками солнца. Ровное, спокойное, ни морщинки на поверхности, точно лоб младенца.
        - А почему Вадим самолет встречал? - не отставал от меня Давид.
        - Не получилось с самолетом. Улетел без меня, - ответила я, не вдаваясь подробности.
        Дорожное полотно, судя по всему, было новеньким. Ни ямки, ни ухаба, поэтому
«Ниву», которая мчалась на скорости за сто километров, не трясло и не раскачивало.
        - В первый раз в Абхазии? - снова спросил Давид.
        - В первый, - вздохнула я, понимая, что вскоре последуют другие вопросы. В висках застучал крохотный метроном. Первый признак того, что могу вспыхнуть, надерзить сгоряча, наговорить колкостей.
        Но сказать об этом Давиду не решилась. Зачем обижать хорошего человека? Если бы не встреча с ним, где бы я сейчас была? Небось до сих пор тащилась бы по Казачьему рынку и ругала Любаву последними словами.
        - Знаешь, как мы раньше хорошо жили! - Давид, не спросив разрешения, закурил. - Дружно, богато. Вино, мамалыга, мандарины, чай… И какой ты нации, вообще значения не имело. Все соседи - абхазы, грузины, русские, армяне - ходили друг к другу в гости, вместе пили вино и вместе отмечали всякие праздники.
        - У нас тоже собирались, только во дворе, - улыбнулась я. - Родители отправляли меня летом к бабушке, в Бердичев. Все в доме знали друг друга с пеленок. Только нет уже ни того дома, ни того двора… Бабушка давно умерла. Да и Бердичев теперь за границей.
        - А я что говорю? - посмотрел на меня Давид. - Явился Горбачев, началась перестройка, и все пошло вразнос. Воровать стали, грабить, молодежь наркотики попробовала. Брат на брата пошел, друг - на друга. И управы не найдешь. Грузины в милиции только грузин защищали. Молодые перестали стариков слушать и уважать. Страшное время было, не дай Бог, повторится!
        Давид перекрестился с зажатой в пальцах сигаретой. Дым вылетал в открытое окно, но меня замутило сильнее. Надо бы, подумала я, попросить Давида остановить машину где-нибудь в живописном месте, и хотя бы с четверть часа подышать свежим воздухом, насыщенным запахами хвои, цветов и моря. Его огромное зеркало сливалось на горизонте с голубоватой дымкой. В нее садилось багровое солнце. Но я не попросила: неожиданно для себя постеснялась.
        Конечно, у меня дух захватывало от открывшейся глазам красоты, и только червячок под ложечкой упорно и все сильнее напоминал о себе. Я с тоской вспоминала о недоеденной в кафе окрошке и оставленном на тарелке приличном куске хачапури. Он был безумно вкусным этот хачапури. Я даже хотела завернуть его в салфетку и забрать с собой, но мне вдруг стало стыдно. Я что, из голодных краев? Но как бы он сейчас оказался кстати, тот кусок! Я сглотнула густую слюну. Хоть бы какое-нибудь кафе встретилось по дороге…
        - Далеко еще до Члоу? - спросила я, чтобы отвлечься от мыслей о брошенном хачапури.
        - Далеко, - отозвался Давид, - восемьдесят километров до Сухума, и от него сорок. Самые тяжелые. Там государственные трассы не проходят. Раньше эта дорога Военно-Сухумской называлась. По ней через Клухорский перевал в Черкесию попадали, в Кабарду. Там очень древний торговый путь проходил. Говорят, часть Великого Шелкового пути.
        - Клухорский перевал? - удивилась я. - Бывала я в тех местах. И в Теберде, и в Домбае, и в Архызе. Только не думала, что Абхазия находится так близко от Домбая.
        - Раньше все было близко! - глубокомысленно заметил Давид. - Из Теберды маршрут был до Сухуми. Знаменитый Всесоюзный 43-й маршрут. Сколько ребят с рюкзаками ходили. Каждые два дня по сорок-шестьдесят человек. Ничего не боялись. Даже мотоциклисты и те перебирались. А теперь на Клухоре русские пограничники стоят. Другая страна, просто так границу не перейдешь! А ведь абхазы в Великую Отечественную тоже воевали, перевалы защищали от немцев.
        - Фашисты дошли до Абхазии? - поразилась я, ощущая себя полной дурой. Оказывается, я совсем не знала не только географию, но и родную историю. Нет, кое-что знала, конечно, но, как говорится, в общих чертах, основные моменты. Остальное мне просто было не нужно.
        - Фашистам на Кавказе дали по морде, - с гордостью посмотрел на меня Давид. - В Абхазии они только одно село захватили. Псху называется. Это далеко в горах. Но ниже фрицев не пустили. Сколько там егерей полегло… До сих пор их трупы в ледниках находят. Мой отец, ему пятнадцать было, вместе с братьями вступил в истребительный батальон. Они парашютистов ловили, диверсантов. Один раз пять десантников уничтожили. У нас призывной возраст издавна с пятнадцати лет до семидесяти. Мой прадед в восемьдесят лет парашютиста скрутил и в штаб доставил. Боевую медаль получил.
        - Здорово! - искренне восхитилась я. - Молодец какой!
        - Да, были раньше люди… - вздохнул Давид. - У нас двадцать два Героя Советского Союза только за Великую Отечественную войну. Хорошо воевали абхазы. Матерям не было стыдно за своих сыновей…
        Пепел от сигареты упал ему на колени. Давид ругнулся и выбросил окурок в окно. Затем спросил:
        - Тебе не дует?
        - Спасибо! Все хорошо! - вежливо ответила я, продолжая созерцать пейзажи по обеим сторонам дороги.
        Высокие горы, покрытые густым курчавым лесом, розовато-коричневые скалы, а на их фоне белые особняки, особенно яркие в лучах предзакатного солнца. Дома сильно смахивали на те, что я видела в Грузии. В большинстве своем двухэтажные, с балконами по всей длине здания, они утопали в садах, из которых порой виднелись только крыши. Одно удручало: тут и там мелькали развалины когда-то красивых строений, а участки заросли дурниной, сквозь которую не пройти, не проехать.
        - Я слышала, вы с Грузией воевали в начале девяностых? - повернулась я к Давиду. - Такие красивые дома разрушили!
        - Кому война, а кому мать родна… - скривился Давид. - Тут больше мародеры постарались, растащили все. Многие дома во время войны остались без хозяев. И абхазские, и грузинские. А восстановить их сейчас денег нет…
        На дороге показалось медленно бредущее стадо - коровы вперемежку с козами. Машины впереди принялись сигналить, водители - орать и браниться. Давид тоже притормозил, высунулся из окна и что-то прокричал по-абхазски мрачному пастуху с длинным посохом в руках. Затем покосился на меня. Видно, проверил, поняла ли я, как он старается быстрее довезти меня до Члоу. Я ободряюще улыбнулась. Но тут пастух ответил в той же тональности, но более коротко, и сверкнул глазами из-под войлочной шапочки.
        - Чтоб я тебя оплакал! - уже по-русски огорчился Давид. - Был бы он горный абхаз, я б из машины вышел. Но он из долины… Что с них возьмешь? Тут один дурак, не буду имя называть, купил жене шубу за сто тысяч. Песец называется. В ней в снегу на Мамдзышьхе спать можно! Спрашивается, зачем в нашем солнечном краю такая шуба?
        Давид посмотрел на меня. Я пожала плечами. Он усмехнулся с таким видом, словно сказал: «Ничего, самое смешное впереди».
        - Нынче в марте, чтобы людям показаться, пошла она в той шубе на свадьбу. Солнечный удар получила, и свалилась, как свинья. Спрашивается, чем хозяевам заниматься - этой кекелкой или молодых женить? - Осуждающе покачав головой, Давид посмотрел на меня, словно проверяя мою реакцию.
        - Да уж! - отозвалась я. - Она б еще валенки надела!
        - Сейчас много отдыхающих приезжает, - продолжал Давид. - Те, кто комнаты сдают, летом в деньгах купаются. Вот и этот дурак вместо того, чтобы с умом деньги потратить, в кафе посидеть да друзей угостить, шубу купил. Теперь шубу моль сожрет, потому что над его кекелкой вся Абхазия смеется.
        Слово «кекелка» я не раз слышала от нашего с Юрой друга Мамуки. Так он обзывал одну, ну, очень известную телеведущую и пояснял: «Кекелка - жеманная дура. Сегодня у таких девиц за душой лишь тупая тяга к «гламуру», а при Советах - к «свэти». Мечта идиотки - стать «свэти», то есть принадлежать к высшему обществу. Причем торговля собой не обязательна, но снисходительно приветствуется мужским полом».
        Я хмыкнула про себя. А я кто? Самая настоящая кекелка и есть. Кто бы сомневался! Правда, собой не торгую.
        Стадо впереди растеклось по обочинам дороги, но одна коза - судя по рожкам, совсем молодая и глупая, стала метаться перед капотом, отчего мы едва не съехали в кювет.
        Я думала, Давид снова разразится гневной тирадой в адрес пастуха, который брел вдоль дороги и безмятежно потягивал пиво из баночки, а козу демонстративно не замечал.
        Но Давид едва слышно хихикнул и повернул ко мне абсолютно довольное лицо.
        - Знаешь нашего писателя Фазиля Искандера, обара[Обара - обращение к женщине (абхазск.)] ? - Водитель восторженно цокнул языком: - Как красиво написал, слушай, а? «Созвездие Козлотура»! Я много раз читал. Нравится мне. А сколько фильмов у нас снимали по его книгам: «Сандро из Чегема», «Белый башлык»… По всем книгам снимали!
        Фазиля Искандера я читала в юности и помнила лишь не то имя, не то прозвище мальчишки - Чик, поэтому литературную тему решила не поддерживать. Впрочем, в голове у меня промелькнула мысль, что последние пять или шесть лет я вообще не читала книги. Политику я не любила, вернее, терпеть ее не могла, но газеты иногда пробегала взглядом, просматривала журналы конкурентов, находила какую-то информацию в Интернете. Мне этого хватало!

«Надо же, как все запущено! - подумала я. - В кого ж ты, Оленька, превратилась? В гламурного робота, способного ежемесячно выдавать на-гора двести страниц глянцевой дряни, которая так же далека от реальной жизни, как… как… - Я посмотрела в окно. - Да, как лужа от моря!»
        Наконец стадо покинуло трассу и свернуло в боковое ущелье, на склонах которого виднелись несколько старых домов, сплошь увитых виноградной лозой. Давид прибавил скорость. Деревья и скалы проносились со свистом мимо, на крутых поворотах машину заносило на встречную полосу. Я закрывала глаза от страха, а затем не выдержала и спросила: что случится, если навстречу нам из-за поворота выскочит другой лихач?
        - Лихач? - удивился Давид. - У нас все нормально ездят. Плохо ездили бы, горы железа везде валялись бы. А тех, кто выскакивает, я как себя чувствую!
        И правда, пару раз Давид лихо уходил от лобового столкновения. Визжали тормоза за спиной, раздавались проклятия, но мы мчались вперед, как ракета к намеченной цели. Гор железа я не видела и слегка успокоилась. И все же меня то и дело заваливало набок при резком уходе влево, или бросало на Давида при повороте вправо. Потоком воздуха панамку сорвало с головы, я едва успела ее подхватить.
        - О! - рассмеялся Давид. - У нас говорят: «Папаху потерял, голову потерял!»
        Я подумала, что у меня и без папахи голову заклинило, а вслух спросила:
        - В приметы верите? У моей бабушки тоже присказка была: «Платок посеешь, косу потеряешь».
        - Приметы не мы придумали. Старики в приметы верили и меньше глупостей делали. Вадим говорит: «Вы - абхазы, хоть и православные, а язычество из вас так и прет». Наверное, он прав. Когда в горах, в лесу живешь, начинаешь в приметы верить, особенно, если они сбываются. Мой дед рассказывал: накануне войны с фашистами черное солнце в море садилось, а с горы Баграта в Сухуми спустился волк. Жутко выл. А еще розы сильно цвели. Черные. Их у нас «Королевскими» называют. Старинные это приметы, только не придали им значения, а когда вспомнили, поздно было. Война началась.
        Давид горестно вздохнул, покачал головой и что-то пробормотал сквозь зубы по-абхазски.
        - Так всегда бывает, когда беда случится, - усмехнулась я. - Вон, накануне одиннадцатого сентября, когда в Нью-Йорке небоскребы взорвали, чего только люди не видели! Одни - огненный крест в небе, другие - огромный объект типа НЛО, а третьи и вовсе красных муравьев размером с кота… И принялись трактовать свои видения, как знамения.
        Давид покосился на меня, и мне стало стыдно за свой легкомысленный тон.
        - Простите! - сказала я. И стала смотреть в окно.
        - Мы долго в мире жили, успокоились, - продолжал Давид как ни в чем не бывало. Он снова закурил, но меня это уже не раздражало. - Только в августе девяносто второго опять волк с горы спустился. И выл страшно. Все городские собаки всполошились, тоже выть стали. Люди шептались: «К беде». Мать моя все черные розы в саду выкорчевала. Только не спасло это от войны - через неделю грузинские войска перешли границу. На танках, бэтээрах. Самолеты, вертолеты… А у нас ополчение с охотничьими ружьями да милиция с табельным оружием.
        - И как же вы победили, если у них были танки? - поразилась я. И только тут поняла, что головная боль и тошнота отступили.
        А Давид, словно не расслышав меня, продолжал говорить. Голос его звучал глухо:
        - Я из-под Сухума, до войны учителем в школе работал, историю преподавал. Трое маленьких детей, родители-старики, вот я и пошел за свой дом воевать. И у меня, и у жены родственники в Сочи, в Геленджике, но родился я здесь, у меня нет другой родины. Когда наступали в марте на Сухум, меня ранило в бок, пуля вышла из спины. Я и не понял сначала, что ранили. Спрятался за дерево, хочу стрелять - но чтоб в меня мои враги так стреляли, как я мог тогда стрелять! Оказывается, правую руку мне перебили - не мог поднять автомат. Клянусь мамой, от обиды чуть не заплакал. Легкое тоже пробило - я дышал и слышал, как внутри хлюпает. Рука не действовала, ребра сломаны…
        - Как же вы спаслись? Кто-то помог?
        - Нет, сам выбирался. К вечеру пришел в себя, перевязал, как мог, рану шарфом и пополз к своим. У меня только дети были в голове, я думал, что ради них должен выжить. Полз прямо по минному полю, и ни одна не взорвалась, на мое счастье. Через четыре часа добрался до речки, стал кричать нашим: «Ора[Ора - обращение к мужчине (абхазск.)] , слушай! Я здесь! Спасите, по-братски прошу!» Несколько дней в реанимации провалялся. Медсестра мне потом сказала: «На тебя Господь посмотрел». То есть - пожалел меня Всевышний. Я быстро встал на ноги, съездил к детям, к жене, они в Пицунде были, в эвакуации. И снова пошел воевать…
        Давид махнул рукой, горько усмехнулся.
        - Клянусь мамой, клянусь детьми, если хоть одно слово неправда. Но не люблю об этом вспоминать. - И перевел на меня взгляд. - Кушать хочешь? Сейчас в Гагре в пацху зайдем. Там хозяином мой друг Саид. Так пацха и называется: «У Саида».
        - Пацха? - удивилась я. - Что-то вроде кафе?
        - В пацхах раньше абхазы жили, - кивнул Давид. - Летом в ней хорошо, прохладно. А в городе это… Как лучше сказать? Кафе в национальном стиле. Нашу еду попробуешь: мамалыгу, сыр, копченое мясо, вина бокал выпьешь. Сразу усталость пройдет.
        С воображением у меня все в порядке, и я сразу представила жилище, в котором мне придется жить у Вадима. Сооружение типа избушки на курьих ножках, где почти нет мебели, а на стенах - рога оленей, медвежьи шкуры, гирлянды красного перца, лука, чеснока и початков кукурузы. На земляном полу полыхает костер, над которым на вертеле жарится мясо или коптится сыр, или варятся в котлах мамалыга и фасоль. Во дворе бегает стайка детей за курами, а за стеной блеют козы, вздыхают коровы и гогочут гуси…
        Впрочем, меня это не расстроило. Я согласилась бы жить в палатке, лишь бы меня оставили в покое, не докучали расспросами и вниманием.
        По лицу Давида бродило мечтательное выражение. Видно, тема отдыха была его любимой. И он, улыбаясь, продолжал:
        - Я люблю посидеть в пацхе с хорошими людьми, поговорить от души, забыть свое горе, рассказать свою радость, послать две-три бутылки хорошим ребятам, выпить за друзей. Разве это плохо?
        - Нет, конечно, - согласилась я. И, вспомнив вдруг Грузию, где любой прием пищи превращался в настоящий пир горой, с тостами, песнями, реками вина и горами угощения, неуверенно предложила: - Может, быстренько перекусим чем-нибудь? Уже стемнело, а нам еще неизвестно сколько добираться.
        - Чего боишься? - удивился Давид. - Часом позже, часом раньше, все равно приедем. Мамой клянусь! Ночью даже лучше.
        - С чего вдруг ночью? - поразилась я.
        - Реку будем на машине переезжать. Ночью снег в горах плохо тает, воды меньше.
        - Как же ночью мост снесло, если воды меньше? - продолжала допытываться я.
        - Так буря была, ливень, вода поднялась метра на два. А мост старый, его в шестьдесят восьмом построили, вот и не выдержал, - терпеливо объяснил Давид.
        Только тут я заметила, что домов по обеим сторонам дороги заметно прибавилось, появилось много красивых, добротных зданий, а справа потянулись пляжи и сплошная череда кафе и ресторанчиков. Жаль, но и здесь местами мелькали развалины, однако новых домов все-таки было больше.
        - Это старая Гагра, - пояснил Давид. - Тут на горе в начале прошлого века принц Ольденбургский свой дворец выстроил. Сейчас не видно, темно. Но очень красивый дворец. Правда, разрушен немного. Но скоро все восстановим! - Давид покачал головой. - А недалеко гостиница «Гагрипш». Тоже из тех времен. В ней «Веселых ребят» снимали. В Абхазию до войны много киношников приезжало, и сейчас помаленьку снова стали снимать. Смотрела кино «Олимпус Инферно» о событиях в Южной Осетии?
        - Смотрела, - кивнула я.
        - У нас снимали, - с гордостью произнес Давид. - В Гудаутах и в Новом Афоне. А
«Десантуру» видела? Там Сухум показали, обезьяний питомник…
        - «Десантуру» не видела, - покаялась я.
        - А в Пицунде «Тома Сойера» снимали. Режиссер Говорухин. Я с ним вот как с тобой рядом сидел, вино пил, мясо кушал.
        - Надо же… - удивилась я. - Как-то не задумывалась раньше, где этот фильм снимали. Я его еще девчонкой смотрела. А недавно узнала: в нем мой любимый актер Влад Галкин играл Гекльберри Финна.
        - Владик? - Давид покачал головой. - Как рано ушел! Как искра! Вспыхнул и сгорел!
        - Работал человек на износ, а сорвался, сколько грязи на него вылили. А ведь до того случая на руках носили, залюбили просто. Но стоило попасть в беду, все разбежались.
        - Попался бы мне тот ишак, что слухи нехорошие распускал! Клянусь мамой, в живом виде скушал бы! - Давид яростно сплюнул в окно. - В шоу-бизнесе немало ишаков. Я их маму видал!
        Некоторое время мы ехали молча. При воспоминании о Владе Галкине настроение испортилось. Я так рыдала, когда он умер… И мне так нравились его герои в кино: все, как на подбор, при погонах. А наяву я терпеть не могла военных. Вдоволь нажилась в военных городках, насмотрелась всякого, и даже в институт поступила, как образцовый солдат, по приказу отцов-командиров. Только в моем случае командирами были родители. Я пошла по маминым стопам. Окончила мединститут, отпахала три года врачом на «Скорой», успела в это время выйти замуж. И благо, что дела у Юры пошли в гору, я перебралась к нему в Москву и занялась наконец своим любимым делом - журналистикой, о которой мечтала с детства…
        Я вздохнула. Нет, стоило немного устать, расслабиться, и мысли мгновенно устремились в старое русло. Опять вспомнился Юра, но как-то вяло, без особого трагизма… Вспомнился и вспомнился. Как один из этапов собственной жизни. Мысли о Владе Галкине меня растревожили сильнее.
        Я посмотрела в окно. Машина мчалась сквозь сплошной зеленый коридор. Давид, видно, заметил мой взгляд и снова вошел в роль экскурсовода. Голос его звучал бодро, как у футбольного комментатора:
        - Вон, видишь, фонтан и знаменитая колоннада. Самое красивое место в городе.
        - Ой, - обрадовалась я, - их я в кино видела. «Зимний вечер в Гаграх» называется.
        - Тоже у нас снимали, - с довольным видом улыбнулся Давид. - А там гора Мамдзышьха, - махнул он рукой влево. - Говорят, на ней горнолыжный курорт будут строить, не хуже, чем в Красной Поляне. Ваш президент будет приезжать на лыжах кататься, мандарины кушать, вино пить.
        - Вы прямо, как гид, так интересно рассказываете, - улыбнулась я.
        - Я ж туристов на экскурсии вожу, - расплылся в ответной улыбке Давид. - Тех, кто к Вадику приезжают. - И продолжая правой рукой крутить баранку, он принялся загибать пальцы на левой руке. - Гагра и Мамдзышьха, само собой, Рица, Гегский водопад, Ауадхара, - перехватив руль левой рукой, он перешел на пальцы правой, - озеро Мзы, Пицунда, Гудаута, Лыхны, Новый Афон, Сухум, храм в селе Бедия. Его в десятом веке построил царь Баграт Второй. Это на востоке Абхазии.
        - А Члоу где расположено?
        - Члоу ближе к Кодорскому ущелью. Сейчас у нас спокойно. В ущелье почти не осталось сванов, ушли недавно в Грузию. Так что опять все маршруты открыты. - Давид по-детски восторженно посмотрел на меня. - Чтоб я столько пальцев имел, сколько у нас интересных мест для отдыхающих! Абхазия - древняя страна. У нас есть что посмотреть. Вот ты знаешь, что Шерлок Холмс в кино дрался с профессором не в Альпах, а возле нашего Гегского водопада?
        Но я, сраженная наповал новой информацией, не успела и слова сказать в ответ. Давид привстал на сиденье и, продолжая крутить баранку, высунулся вдруг в окно и ликующе закричал:
        - Ора, Саид! Хулыбзиа![Добрый вечер! (абхазск.)] Встречай гостей!
        - Давид! Осторожнее! - вскрикнула я. - Зачем встаете?
        - Обара! - удивился он. - Даже корова поднимается с места, когда другая подойдет к ней, а как же человеку не почтить человека вставанием? Тот, кто сидит на коне, должен привстать на стременах.
        - Так вы ж не на коне! - огрызнулась я.
        Но Давид или не захотел спорить, или элементарно меня не расслышал, потому что быстро крутил баранку, выруливая на стоянку перед кафе.
        Я увидела сверкавшую прямо-таки новогодними огнями вывеску. На ней кто-то неуверенной рукой вывел: «У Саида», а рядом нарисовал веселого горбоносого человека в поварском колпаке. А под вывеской стоял жгуче-усатый брюнет, точь-в-точь изображение над головой, и, распахнув объятия, радостно улыбался. В одной руке он держал бутыль с вином, в другой - хрустальный рог.
        - Бзаала уаабеит[Добро пожаловать (абхазск.)] , Давидик! - с важным видом произнес Саид и склонил голову в поклоне.
        Мой спутник вышел из машины.
        - Бзиа убеит![Добро тебе видеть (абхазск.)] - сказал он и поднял руку на уровень груди, сжав при этом пальцы в кулак.
        Я подумала, что так, наверное, давным-давно приветствовали друг друга воины, поднимая тяжелый меч или копье.
        Друзья расцеловались.
        - Как твои дела, дорогой? - вежливо справился мой водитель. - Как дети? Как Мзия? Не болеет? Я слышал, она ногу подвернула?
        - Слава богу! - Саид поднял к небу бутыль и рог. - Все живы-здоровы! Мзия фасоль и кукурузу посадила…
        И я поняла: часом тут не обойдется. Дай бог выбраться к утру.

        Глава 10
        Я не ошиблась. В кафе мы сидели долго и основательно. Принесли сначала один ящик сухого вина, затем второй, потом третий… Время от времени к открытой веранде пацхи подъезжала машина или подходил человек, что-то говорил и ставил на пол несколько бутылок вина и уезжал.
        - Все не могут здесь разместиться, - пояснил Давид. Видно, заметил, что я напугана количеством бутылок. - Поэтому посылают нам вино, чтоб мы хорошо провели время.
        - Кто посылает? - не поняла я. - Зачем?
        - Да все. Когда приносят, говорят от кого. Мои друзья, родственники, друзья Вадима. Ты ведь наша гостья, значит, и тебе приносят.
        От обильной еды, выпитого коньяка я совсем ослабла и разговоры за столом воспринимала как гул пчелиного роя - монотонный и усыпляющий. Сонным взглядом я пыталась всмотреться в лица друзей Давида, понять, кто есть кто. Мне пришлось пережить церемонию знакомства, но я так и не запомнила, где тут Динарик, а где Астамур. А вот тот усач Даур или Нодар? Или, может, и вовсе Адгур?
        Стол был заставлен блюдами. Глаза у меня разбегались от обилия еды. Одно мне не нравилось: что поначалу все пили только водку или коньяк. А как же то вино, что заняло целиком угол веранды? Неужели его тоже придется выпить?
        Я спросила об этом Давида.
        - Вино подадут позже, когда сварят мамалыгу, - ответил он и подлил мне коньяка. - Пей, дорогая, здесь нельзя отказываться.
        - Женщине на Кавказе тоже не положено сидеть за столом в окружении мужчин, - парировала я.
        Давид окинул меня насмешливым взглядом:
        - Вот станешь женой абхаза, тогда и займешь место на женской стороне. А пока ты моя гостья, и получай уважение спокойно!
        Коньяк пришлось выпить. И не раз, и не два! Я налегала на закуски, но алкоголь быстро проник в кровь. Захмелев, я воспринимала происходившее вокруг, будто картинки в «живом фонаре». Была у меня такая игрушка в детстве - подарок бабушки. Как она говорила: «Привет из девятнадцатого века».
        Наконец подали горячую мамалыгу с копченым сыром, вареное мясо и вино. Теперь бразды правления взял в руки тамада - седой мужчина в полосатой майке, спортивных штанах и шлепанцах на босу ногу. Тосты следовали один за другим. Тосты за всех присутствующих, тосты самые приятные, хвалебные, доброжелательные.
        Почему на Кавказе люди говорят за столом друг другу столько приятностей? У русских все проще. «Ваше здоровье!» или «Ну, за…» - и все. Видимо, это исторически сложившаяся традиция. Она родилась из склада жизни вечно враждовавших и в то же время ненавидевших вражду людей, скорее всего, как следствие многовековой кровной мести. Попробуй сказать о человеке плохо, попробуй за столом покритиковать горца или намекнуть об его недостатках! Представляете, чем все закончится? Я не рискнула высказать эту мысль вслух, все равно бы никто со мной не согласился, зато обиделись бы все крепко.
        По той же причине я решила не умничать. И первый бокал вина выпила целиком, но после только пригубливала. Давид посматривал на мою хитрость сквозь пальцы.
        Мне очень хотелось выйти на улицу, подышать свежим воздухом. Пару раз это удалось. В небе, словно огни елочной гирлянды, перемигивались огромные мохнатые звезды. В кустах стрекотали цикады, мельтешили светлячки, где-то скрипуче и недовольно квакали лягушки. Я с большей радостью посидела бы на лавочке под старым платаном в компании рыжего кота, который разгуливал взад-вперед по перилам веранды, принюхиваясь к запахам застолья. Кроме того, я с беспокойством посматривала на
«Ниву». Она находилась в пределах видимости, но за оградой пацхи. Я точно знала, что Давид не закрыл машину, вытащил лишь ключ из замка зажигания. Он, наверное, прочитал в моих глазах нечто, что заставило тут же его мамой поклясться, что воров здесь нет и в помине, все в округе знают его машину и подойдут исключительно для того, чтобы выказать свое уважение.
        Однако уже стемнело, а в незапертой машине лежала сумка с сотней тысяч баксов и кучей барахла, без которого современная женщина не проживет и трех дней. Еще я подумала, что мой водитель быстрее поймет намек, если я буду прогуливаться возле машины…
        Но когда я спросила Давида, можно ли покинуть застолье, он ответил, что это немыслимо. Мой необъяснимый уход до того, как были бы произнесены самые важные тосты, сочли бы просто-напросто за дурной тон, за неуважение к хозяину.
        Я осталась. Прислонившись к стене веранды, постоянно косила глазом в сторону
«Нивы», и в то же время умудрялась мило улыбаться и отвечать на вопросы, хотя не понимала, что можно уяснить из моих ответов в том гаме, который царил за столом. Лица и обстановка вокруг сливались в одно слегка размытое разноцветное пятно. Все вокруг подернулось туманом, и пришлось прикладывать немалые усилия, чтобы глаза не закрылись сами собой. И чтобы не свалиться под стол.
        Во время застолья мне раз десять пожелали счастья, радости, веселья, выпили за мои ум и красоту. Я улыбалась и благодарила. Но как же мне хотелось улечься прямо на полу, положить под голову скатанный ковер и заснуть! Причем заснула бы я так сладко и крепко, что даже залп сотни орудий не смог бы вырвать меня из блаженного забытья.
        Я украдкой включила телефон, чтобы посмотреть, который час, и ужаснулась. Боже, скоро полночь! А нам еще пилить и пилить. И затем в темноте как-то форсировать реку. Это испытание я представляла с трудом. Но если б я могла знать наперед, во что выльется переправа, то не щурилась бы сонно по сторонам, а хватала бы Давида за шиворот и силой тащила в машину. Эх, если бы…
        - Встань! - тихо сказал Давид и поддержал меня за локоть. - Сейчас выпей обязательно. Тост за павших на войне.
        Что ж, святое дело… Я осушила бокал и поняла: своим ходом до машины мне уже не добраться.
        Я почти смирилась с мыслью, что Давид не расстанется с друзьями до утра, но он вдруг поднялся из-за стола, приложил руку к груди, раскланялся, расцеловался со всей честной компанией, а с хозяином - по-русски троекратно, и взял со стола барсетку с ключами от машины. Затаив дыхание, я ждала, не веря своим глазам.
        - Оля, пошли!
        Держась за стенку, я поднялась на ноги и покачнулась. Меня подхватили под руку. Шквал улыбок, рукопожатий, пожеланий счастья-радости-веселья вновь обрушился на мою голову. Я изо всех сил старалась не подавать виду, что больше всего на свете хочу быстрее выбраться на улицу в темноту и прохладу южной ночи и вскачь умчаться от этого гвалта, запахов и доброжелательных, но навязчивых мужчин.
        Дальнейшее запомнилось слабо. С помощью Давида я благополучно добралась до машины. Правда, то и дело заваливалась на него, и он, добродушно ворча под нос, вновь приводил меня в вертикальное положение. В голове мелькнула мысль, что меня напоили специально. И где гарантия, что поутру я проснусь в доме Вадима, а не где-нибудь в зиндане у дикого горца, или хуже того - в турецком борделе?
        Кажется, я заплакала, настолько мне стало жалко себя. Давид, подсаживая и впихивая меня в машину, пытался втолковать, что никого похищать не собирается, а выкуп он потребует с Вадима за то, что вовремя обнаружил пропажу. Я поняла, что пропажей мой спутник назвал меня, но не смогла возразить, потому что голова коснулась спинки сиденья. Я заснула мгновенно, ничуть не удивившись, каким образом Давид прочитал мои мысли о похищении.
        А проснулась от сильного толчка. Резко качнулась вперед и едва не въехала головой в лобовое стекло. Свет фар, разрезая ночное пространство, выхватывал купы деревьев, чьи ветви смыкались над нашей головой. Я даже не поняла вначале, то ли мы едем сквозь лес, то ли дорога совсем узкая. Густая, словно чернила, темнота не позволяла оценить обстановку и понять, где мы находимся. Но если едем по бездорожью, значит, Члоу уже близко?
        - С трассы съехали, - подтвердил мою догадку Давид. - Проснулась? Теперь держись руками и зубами. Дороги тут не слыхали слова «асфальт».
        Я вздохнула и двумя руками схватилась за поручень, приваренный над бардачком, судя по всему, самим хозяином машины. И тут краем глаза заметила, как Давид вытащил из-под сиденья автомат и положил себе на колени.
        - На всякий случай, - пояснил он. - Сваны ушли, а вот диверсанты с той стороны Ингура, бывает, приходят. Но ты не бойся. Ты - гостья Вадима, а значит, и моя гостья. Твоя обида - моя обида, и потому тебя никто не тронет. А вообще-то народ у нас хороший, и гостей мы любим. Раньше бывали разбойники, но теперь все спокойно…
        Я зябко поежилась. Диверсанты, разбойники, засады, теракты, перестрелки… Не хватало попасть в военную сводку. «В перестрелке с грузинскими диверсантами погибла гражданка России…» Ой, оборвала я себя, еще накаркаю! Лучше так: «При захвате и обезвреживании грузинских диверсантов чудеса храбрости и смекалки проявила гражданка России…» Последнее мне понравилось больше, и на этой волне я предложила водителю:
        - Давайте, подержу автомат. Он ведь мешает вести машину!
        Давид покосился на меня.
        - Оля, по нашим законам женщина оскверняет оружие, а оружие бесчестит женщину.
        - Может, оружие позорит абхазскую женщину, а я тут при чем? - удивилась я. - Отец у меня был офицером. Командиром полка. Я стреляла из всего, что стреляет, даже из зенитки и крупнокалиберного пулемета. Давно, правда, но уж с автоматом разберусь, будьте спокойны.
        - Не сердись, - блеснул в темноте белками глаз Давид. - По нашим обычаям, женщина может взять в руки оружие только в одном случае - если в ее роду не осталось мужчин, которые могли бы защитить свой род или отомстить за пролитую кровь. Тогда женщина - герой, и наш народ славит ее в песнях и сказаниях.
        - Ну, славить меня не надо, - буркнула я, - а в моем роду мужчин давно не осталось. Одни женщина. Я да старые тетушки. Так мы сами кого угодно защитим.
        - Ладно, бери, только осторожно! - Давид одной рукой передвинул автомат ко мне на колени. - Он заряжен, но стоит на предохранителе.
        - Хм, не «Калашников», - сказала я, проведя по нему рукой. - Иностранный, что ли?
        - Зачем иностранный? - удивился Давид. И уточнил уважительно: - Это «Вал». Спецназовский. Знаешь, как в войну за ним гонялись! Я…
        Он не закончил фразу - машина вдруг резко ухнула вниз.
        Я клацнула зубами, прикусила язык и, забыв о приличиях, вскрикнула:
        - Черт бы вас побрал! Полегче нельзя?
        Давид, продолжая крутить баранку, высунулся в окно, пытаясь разглядеть, куда нас занесло. Но, видно, напрасно, потому что с досады ругнулся:
        - Я твою маму видал! Откуда канава взялась?
        И тут нас снова прилично тряхнуло. Капот машины ушел вниз, корма же рванулась вверх. От резкого толчка у меня перехватило дыхание. Я закашлялась. Но Давиду было не до меня. Даже в жидких бликах от фар, освещавших крутой откос прямо по курсу, я заметила крупные капли пота у него на висках. Он что-то сердито бурчал, орудуя рычагами и педалями. И «Нива» не подвела. С натужным рыком, иногда буксуя, но машина поползла вверх и вскоре благополучно миновала совсем не шутейное препятствие. Я сложила пальцы крестом на удачу, а затем погладила холодный ствол автомата.
        Дрожь пробежала по телу. Я действительно не раз держала в руках оружие, однако только сейчас поняла: если придется стрелять, то уже не по мишеням, а по живым людям. Не скажу, что подобная перспектива меня обрадовала, но точно не напугала. И хотя один автомат ничто против десятка стволов опытных диверсантов, я почувствовала себя уверенно и уже без опаски вглядывалась в ночную темноту.
        - Друга моего из-за него убили. - Давид выбросил в окно окурок и потянул из пачки вторую сигарету. - Русским он был. Из Москвы. Стихи сочинял. Леша Гардарин. Может, слыхала?
        - Гардарин? - Я поперхнулась от неожиданности.
        Однажды, очень давно, когда я и Любава учились то ли в девятом, то ли в десятом классе, на вечеринке по случаю дня рождения ее брата Толика нас познакомили со странным парнем в мохнатой папахе и в настоящей черкеске с газырями. Кажется, именно он привез десятилитровую флягу вина и большую корзину с мандаринами. Помню, меня крайне удивило и количество вина, и то, что мандарины не только новогоднее лакомство. Фамилия у него тоже была странная - Гардарин. Видно, поэтому я ее запомнила. Да, он читал стихи, пел песни под гитару. Мы с Любавой весь вечер пялились на него. Но его взгляд скользил поверх наших голов. Говорили, что он приехал с Кавказа. В каком же году это было? Лет двадцать назад. Получается, незадолго до войны… А еще он отлично танцевал лезгинку…
        Но я не успела ничего сказать Давиду - видно, для него было не важно, знала ли я Лешу на самом деле.
        - Мы еще до войны познакомились. - В голосе моего спутника звучала неподдельная горечь. - Он учился на переводчика с абхазского и часто приезжал в Абхазию. А когда началась война, пришел через перевал с добровольцами из Чечни, был в нашем диверсионном отряде, ходил к противнику в тыл. Все, кто с ним воевал, просто восхищались, говорили: он необыкновенный человек - совсем не знает страха!
        - Его убили из-за автомата? - переспросила я. - Как это случилось?
        - А, чеченец один, я его маму видал! Позарился на автомат, сын шакала! Только его кости мышам достались. Леша был мне как брат. Я как за брата и отомстил. Хотел отдать автомат Лешиной матери. Она приезжала за телом сына в Абхазию. Но ее в Россию с оружием не пропустили бы, вот и отдала его мне…
        - Лешу в Москву увезли?
        - Мы очень хотели похоронить его в Новом Афоне. Там он погиб. Но когда из Москвы приехали его родители, сначала не решались попросить об этом. А потом Вадим поговорил с ними, и те дали согласие, чтобы Леша остался в Абхазии. Он ее так любил! Вместе с матерью прошли по городу, выбрали место. В парке и похоронили его, бедного. Весь город проститься пришел. - Давид перекрестился. - Пусть земля под ним будет мягкой, а память о нем долгой!

«Ох, какая планета покатая… - вздохнула я про себя. - Все сползаем постепенно в одну кучу!» Двадцать лет прошло. Я и думать забыла о худеньком парнишке, который, играя на гитаре, так забавно шмыгал носом.
        Я закрыла глаза и представила: деревянный крест и невысокий холмик, выложенный морской галькой. На него медленно и бесшумно, как шаги почетного караула, падают белые лепестки магнолий, а вокруг - радужный свет. Свет струится, мерцает. Я понимаю, такого не бывает, и все ж догадываюсь, откуда у русского хлопца абхазская грусть…
        - По нашему обычаю, о погибших в бою не плачут. Оплакивают тех, кто умер тихой смертью, а о героях слагают песни и легенды, - ворвался в сознание голос Давида.
        Я поняла, что засыпаю, и, с трудом разлепив веки, спросила:
        - Вадим тоже воевал в Абхазии?
        - Вадим? - переспросил Давид. - Нет, не воевал. Они с Лешей еще до войны в Москве познакомились. Но во время боев был здесь, в составе группы русского спецназа, которая охраняла секретную лабораторию в Пицунде, оставшуюся со времен Союза. У него есть автоматный патрон, который ему подарил Леша. Это тоже обычай. Писали на патроне свое имя и менялись с другом или с братом. «Вернешь на Ингуре!» - так говорили. По реке Ингур сейчас граница с Грузией проходит. Много наших не дошли до Ингура…
        Давид снова засмолил сигарету. И по тому, как тяжело он вздыхал, я поняла: растревожил себя человек, теперь долго не успокоится.
        Устроившись удобнее на сиденье, я закрыла глаза, но какой уж тут сон, если машину подбрасывает на кочках, как теннисный мяч. А то вдруг она начинает переваливаться с боку на бок, точь-в-точь рыбацкий баркас на волне, или скользить, как лыжник, коньковым ходом.
        Вдобавок пошел дождь. Мутные потоки побежали по стеклам. «Нива» в сотый раз, наверное, пошла юзом, а я снова схватилась за поручень. Нас развернуло поперек дороги… вернее, поперек того, что и в страшном сне не назовешь дорогой.
        Давид ругался сквозь зубы, ожесточенно крутил баранку, давил на педали и дергал рычаги, пытаясь вызволить машину из огромной лужи, в которую мы сползли не по своей воле. «Нива» квохтала, как курица, - видно, вода попала в мотор, но наконец-то сердито взревела. Из-под колес веером вылетела грязь. По крыше, капоту, стеклам защелкали камни. А к потокам дождя прибавились грязевые ручьи.
        Тогда я не выдержала и спросила:
        - Как здесь автобус ходит?
        - Автобус? - покосился на меня Давид. - Мы едем по старой дороге, к броду. Слышала ведь, мост снесло.
        - Вы мне не ответили. Как тут насчет автобуса? - допытывалась я.
        - Автобус ходил через мост. Там дорога лучше. Асфальт даже сохранился, - спокойно пояснил Давид, хотя мог послать меня в известные края за то, что докучаю ему пустыми вопросами. Причем во время движения по пересеченной местности при почти полном отсутствии видимости.
        - А… - снова открыла было я рот.
        Но не успела спросить, как далеко еще до Члоу, потому что в свете фар проявились какие-то строения, вернее, вагончики, похожие на бытовки строителей. Рядом виднелся грузовик с будкой и ржавый остов «Скорой помощи». На таких машинах начиналась моя карьера врача. Впрочем, на них она и закончилась. Но тут я мигом забыла о прошлом. Настоящее предстало шлагбаумом, который преградил нам путь.
        - Где мы? - с тревогой спросила я, разглядев двух людей в плащ-палатках и с автоматами на груди, направлявшихся к нашей машине.
        - Здесь блокпост, - абсолютно спокойно ответил Давид. - В этот район и днем въезд по пропускам, а ночью - особенно.
        Но я не увидела, чтобы он что-то вытащил из кармана. Он даже не вышел из автомобиля.
        Я на всякий случай поставила автомат между колен, приготовившись затолкать его под сиденье. Хотя при досмотре машины его вмиг обнаружат. Спина у меня покрылась холодным потом. Почему Давид поступил так опрометчиво? Зачем прихватил с собой автомат? Неужто не знал, что будем проезжать блокпост?
        Это слово слишком хорошо знакомо каждому россиянину по телевизионным новостям и кинофильмам. И почти всегда связано с кровавыми событиями: кого-то подорвали, расстреляли, захватили в заложники… Даже дома, сидя на мягком диване, я ощущала холодок между лопаток, когда слышала его, а тут блокпост наяву. Естественно, мне стало не по себе. Впрочем, «не по себе» еще слабо сказано. Я перетрусила чуть не до нервного срыва, с трудом сдерживаясь, чтобы не стучать зубами.
        Тем временем военные подошли к «Ниве» со стороны Давида. Я увидела: русские. Судя по зеленым фуражкам, видневшимся под капюшонами дождевиков, - пограничники. Сейчас, сейчас… Губы у меня тряслись от страха. Сейчас нас выволокут из машины, бросят лицом в грязь, заломят нам руки за спину. … Сколько раз я видела в криминальных хрониках, как задерживают людей с незаконным оружием. И приготовилась к худшему. Хотела перекреститься, но бросила взгляд на Давида. Тот сидел с невозмутимым видом. Тогда я решила не поддаваться панике, а автомат незаметно спустила себе под ноги.
        - Кого везешь? - добродушно спросил один из пограничников.
        Второй осветил кабину фонариком. Давид включил свет.
        - Девушку везу, - ответил он, широко улыбаясь, - невесту Вадика. Смотри, какая красавица. Только глаза сильно не раскрывай, а то порвешь.
        - Ого! - присвистнул пограничник. - Вадим надумал жениться? С чего вдруг?
        - Ты у Вадика спроси, - посоветовал Давид. - Он тебе расскажет. А мое дело: отвези-привези.
        - Таких невест, как твоя дамочка, и я бы возил, - кивнул в мою сторону боец. - А то стой тут, как проклятый, под дождем… С ума сойдешь, за сутки - первая машина. Давай! - крикнул он что было мочи и махнул рукой кому-то возле шлагбаума, тот со скрипом стал подниматься. Пограничник повернулся к нам. - Проезжай! А Вадиму скажи: не позовет на свадьбу, ваши машины перестану пропускать.
        Я молчала, переваривая услышанное. Что за шутки? Дамочка… И что значит, невеста? С какой стати?
        Об этом я не преминула спросить Давида, лишь только вагончики блокпоста исчезли в темноте за нашей спиной.
        - Чего сердишься? - пожал плечами Давид. - Как сказал Вадим, так я пограничникам и передал.
        - Не мог он такое сказать! Вы только что сами придумали! - разозлилась я еще больше. - Я Вадима в глаза не видела, кроме как на вашем буклете. Еду отдыхать по совету подруги.
        - У нас в горах теперь редко кто отдыхает. - Давида, похоже, не слишком расстроила новость, что я не невеста Вадима. - У нас на море отдыхают. Только я подумал: зачем тебе море, если жених рядом? Ты можешь ничего не говорить, если тебе стыдно. Но чего стыдиться, если замуж идешь? Вадик - хороший человек. Правильный. Наши законы уважает. Людям помогает.
        Я поняла: убедить спутника в обратном - нелегкий труд. И решила промолчать. Зачем мне разуверять Давида, если утром я спрошу с Вадима по полной? Какого рожна он произвел меня в свои невесты? Или Любава опять что-то придумала? Я замолчала, но тут вспомнила слова пограничника о первой за сутки машине и снова подала голос:
        - Послушайте, я не поняла… Пограничник сказал, что по этой дороге сутки никто не проезжал. А как же велосипедисты?
        Давид покосился на меня и рассмеялся.
        - Все еще боишься, что я тебя украл? У меня дети такие, как ты, зачем мне кого-то красть… А велосипедистов я как раз накануне бури в Сухум отвез. Они у моего брата гостили. Уже оттуда на границу поехали. Успокоилась? - Водитель коснулся моей руки. - А зачем автомат под ноги спрятала? Пограничники меня знают, машину не проверяют. И про оружие тоже знают. Пока Грузия нас не любит, с оружием нельзя расставаться.
        - Но это ж опасно! - возразила я и снова водрузила автомат на колени. - Перестреляете друг друга к чертовой бабушке на радость грузинам!
        - Это в России только дай людям оружие в руки, начинают палить по головам, как по мишеням, - усмехнулся Давид. - У нас даже дети знают, что с оружием нельзя баловать. Оно для защиты, а не для пустого убийства.
        Я пожала плечами. Оружие оно и есть оружие. А пьяный дурак он и в Абхазии дурак.
        - Держись! - перебил мои мысли Давид. - Сейчас самое трудное начнется. К реке будем съезжать. А затем через реку… Вроде воды мало. Слышишь? Не гудит вроде?
        Но я ничего не слышала за шумом ветра и лишь снова схватилась за поручень.

        Глава 11
        Хорошо, что вокруг было темно, и в бледном свете фар я видела только узкий клочок дороги. Но и того, что видела, хватало, чтобы проклясть тот день и час, когда согласилась на предложение Любавы. Дороги практически не было, а только старая колея, залитая водой и заваленная камнями. Она вела круто вниз, и мне казалось: еще чуть-чуть, и «Нива» свалится в пике, а затем - в штопор, как подбитый бомбардировщик. Вцепившись в поручень, я кожей чувствовала, что машина напряжена, как струна, что она дрожит и дышит, как человек, которому очень тяжело и страшно. И чтобы не впасть в панику, я включила воображение. При чем тут побитая жизнью и местными дорогами «Нива»? Я - летчик-испытатель, сижу в кабине самолета. И до отказа отжала ручку вперед. Дрожь самолета усилилась и передалась мне. Все, абсолютно все содрогалось в мелком ознобе. Что же делать? Машина вот-вот развалится в воздухе. И тут сильный удар потряс самолет…
        «Ой, дела, ночь была,
        Мы фашистов разбомбили дотла.
        Бак пробит, хвост горит,
        Но наш птенчик летит
        На честном слове и на одном крыле…»
        Мне вдруг вспомнилась старая заезженная пластинка с голосом Утесова и пьяные слезы деда, капавшие в граненый стакан с водкой. Во время войны он летал на тяжелых бомбардировщиках, горели, к счастью, выжил, но каждый День Победы включал старую пластинку и плакал…
        Самолет завалился на правое крыло, а затем со свистом пошел вниз. И следом - треск и скрежет металла. И визг, пронзительный, словно металлом по стеклу. От которого ломит зубы и рвет барабанные перепонки. Я ударилась головой о что-то острое, зашипела от боли. И тут же пришла в себя. Какой самолет? Кажется, чертова «Нива» упала с обрыва. Надо ж, совсем спятила, даже стихами заговорила! Я ощупала голову. Панамка исчезла, а волосы на затылке сбились во влажный то ли от пота, то ли от крови колтун.
        Под колтуном кожу жгло и саднило. Все-таки поранилась? Я слегка коснулась пальцем того места, где больше болело. Нет, пустяки, всего лишь царапина. Пара дней, и зарастет как на собаке!
        Я прислушалась к своим ощущениям. Раз болит, значит - жива. А как же Давид? Почему молчит? Что с ним? Я протянула руку, чтобы проверить, на месте ли мой водитель. Рядом в темноте кто-то завозился, вспыхнул огонек зажигалки - Давид прикурил новую сигарету.
        - Слава богу, недалеко летели, - сказал он и перекрестился.
        - Машина цела? - спросила я, вспомнив скрежет металла.
        - Сейчас выйду, посмотрю, - отозвался Давид. - Но сначала расцелую свою косулю. Не подвела, дорогая!
        И он, склонившись, на полном серьезе поцеловал рулевое колесо.
        - Зачем мы поперлись сюда ночью? - произнесла я сквозь зубы. - Чуть ведь без голов не остались.
        - Днем еще хуже, - безмятежно сообщил Давид. - Грязь вперемешку с камнями, только на вездеходе пробираться… А ночью подстынет, так на «Ниве» или «уазике» - милое дело…
        Он вылез из машины и, видно, угодил в лужу, потому что я расслышала сочное «хлюп!» и не менее сочное: «Чтоб я тебя оплакал!»
        Тупой удар и снова визг… Более пронзительный, который тут же перерос в знакомое
«хр-хр-хр» и тонкое повизгивание. Дикие кабаны? Только их нам не хватало! Я где-то читала, что кабаны-самцы очень сильны и бесстрашно защищают свое стадо. Нет, лучше погибнуть геройски от пули грузинского диверсанта, чем под копытами диких свиней…
        Одно успокаивало: Давид не прихватил с собой оружие, значит, не слишком опасался зверья. Автомат по-прежнему лежал у меня на коленях, и я слегка приоткрыла дверцу.
«Нива» уткнулась капотом в песчаный откос, который явно спас нас. Попадись на пути камни или деревья - кости наши собирали бы в кучку.
        Фары, забитые грязью, светили слабо. Давид, включив фонарик, оглядывался по сторонам с таким видом, словно попал в эти места впервые. Справа поднималась отвесная скальная стенка, поросшая кустарником. Слева виднелась та самая колея, куда мы не смогли вписаться. А чуть дальше с трудом просматривался деревянный мостик, под которым что-то глухо бурчало и грохотало. Я поняла: там река. И, судя по шуму, бурная и стремительная.
        - Давид, что происходит? Откуда здесь кабаны? - крикнула я водителю.
        - Это домашние свиньи, из деревни, - обернулся он, сверкнув полоской зубов. - Наступил на одну в темноте. Они по малой воде уходят через реку в лес.
        Я уже и раньше подумывала, что благодаря словоохотливости Давида смогу, наверное, написать краеведческий очерк. Но если дело и дальше так пойдет, вполне сподоблюсь на путеводитель по Абхазии.
        - Живут себе на воле, отъедаются. Дичают, правда. Зимой хозяева за ними как на зверя охотятся, - как ни в чем не бывало продолжал Давид. - В Члоу не только свиней держат. Буйволов разводят, коз, ишаков…
        - Ага, - обрадовалась я, - значит, Члоу близко?
        - Совсем рядом. На том берегу. - Давид вернулся к машине. Даже в свете фонаря я разглядела, что он озабочен. - Только вот беда какая…
        Он удрученно вздохнул и почесал затылок:
        - Надо брод проверить. Вроде ошибся я. Гудит река. Много воды.
        - И что теперь? - расстроилась я. - Будем ждать, когда вода спадет? А если месяц продержится? Прикажете в лесу со свиньями дичать?
        - Обара, успокойся, а! - Давид крякнул и огляделся по сторонам. - Я сейчас к броду спущусь. Темно, но посмотрю. Может, и переедем…
        Я хотела сказать, что перебираться через быструю реку нужно в светлое время суток, а не сидеть за полночь с друзьями за столом. Но благоразумно промолчала. Дождь, мрак, грязь и заглохшая «Нива» к ссоре не располагали. Поэтому я буркнула:
        - Возвращайтесь скорее, а то здесь как-то неуютно…
        Давид усмехнулся:
        - В такую погоду хозяин дохлую кошку за порог не выбросит. Зверье в норах сидит, а люди здесь даже днем мало ездят. - И он зачавкал башмаками по грязи в сторону от машины.
        Хмель из меня окончательно выветрился. Видно, поэтому я стала соображать быстрее и поняла, что продрогла. Требовалось немедленно переодеться в теплую одежду и в резиновые сапоги, чтобы не промочить ноги. Дождь по-прежнему лил, не переставая, и, похоже, не собирался униматься. В воздухе похолодало, и даже сидя в машине, я выдыхала облачко пара. Стекла мгновенно запотели, мотор быстро остыл, и в салоне было сейчас не теплее, чем снаружи, только не так ветрено.
        Я переложила автомат на сиденье Давида, а сумку перетянула себе на колени. Теплая куртка, спортивная шапочка, джинсы, свитер, носки, резиновые сапоги… Как я благодарила себя за предусмотрительность! Правда, мне пришлось изловчиться, чтобы переодеться. С трудом, но у меня получилось. Господи, как хорошо, когда тепло! Я чуть не заплакала от умиления, но не забыла проверить, на месте ли деньги. Нет, не исчезли, лежат себе в пакете. Я шепотом выругалась: что за наказание свалилось на мою голову! Вряд ли это награда за мои страдания - слишком мала компенсация за пролитые слезы.
        Рассердившись, я отбросила сумку назад, но неловко - задела-таки клаксон, и «Нива» взвизгнула, словно та свинья, на которую наступил в темноте Давид.
        - Что случилось? - вырос он возле машины. - Чего сигналишь?
        - Нечаянно надавила, - повинилась я, выбираясь наружу и погружаясь желтенькими в красный цветочек сапогами в жидкую грязь. - Что там с бродом?
        - Проехать можно.
        Голос Давида звучал неуверенно. Я это сразу определила, хотя занималась поиском более твердого участка суши. Наконец взгромоздилась на скользкий валун и спросила:
        - Вас что-то смущает?
        - По дну реки скала идет. Едешь как по асфальту. Но…
        - Что «но»? - быстро поинтересовалась я.
        - С непривычки страшновато, - почесал Давид в затылке. - Если застрянем, придется по воде идти. А там местами по пояс. Не побоишься?
        - О, черт! - расстроилась я. - А до утра нельзя переждать?
        Давид пожал плечами.
        - Можно, но холодно очень. Попробую костер развести. Только с дровами здесь плохо. Я Вадиму звонил, хотел сказать, чтоб на вездеходе навстречу нам спустился. Не берет трубку. Или спит крепко, или связь плохая…
        - Здесь есть мобильная связь? - поразилась я. - В горах?
        - Не мобильная, спутниковая. Но когда дождь или снег, Вадим говорит, сигнал на спутник плохо проходит.
        - Что вы предлагаете? - Я посмотрела в упор на Давида. - Вы ведь разбираетесь в ситуации лучше меня. Скажете через реку переправляться, буду переправляться. Скажете в машине утра дожидаться…
        - Не надо дожидаться, - вздохнул Давид. - До дома Вадима тут меньше километра. Там, - махнул он в сторону мостика, - уже Члоу начинается. Прямо по дороге пойдешь, в его ворота уткнешься.
        Я вгляделась в темноту. Конструкции моста выглядели странно, но я сочла это за обман зрения.
        - А почему нельзя через мост переехать? Он же вроде стоит, не падает…
        Давид покачал головой.
        - Все можно, дорогая, только ему лет сто уже. В старину горцы колес не знали. И летом, и зимой на санях ездили. Пойдем, покажу. Если не побоишься, через полчаса дома будешь. Вадим обрадуется, баню затопит, стол накроет.
        - Ой, зачем мне излишества? - улыбнулась я. - Горячий чай - и кувырок в постель. И поспать часов десять!
        - Пошли, - сказал Давид. - Документы забери, а вещи в машине оставь. Я их утром привезу. А Вадиму скажи, чтоб Эдика на вездеходе отправил. Вдруг утром вода еще выше поднимется? Дождь-то не унимается.
        Я натянула капюшон. Тугие капли барабанили по голове, а по куртке стекали потоки воды. Джинсы промокли, и только в сапогах пока было сухо. Но к утру без обогрева немудрено превратиться в ледышку. И тогда я решилась: а чем черт не шутит, пока бог спит? Ходят же по этому мосту местные жители. Или я хуже их. Или трусливее? Сказал же Давид: за мостом начинается Члоу. Что мне стоит пройти километр по деревенской улице!
        Правда, меня смутило, что кругом царила кромешная темнота, а впереди - ни одного огонька. Да и звуков других, кроме рева реки, я тоже не слышала.
        Давид подал мне сумку с документами.
        - Осторожнее там, - сказал он. - Если страшно станет, не ходи, сразу вернись!
        - Разве вы не переведете меня через мост? - удивилась я.
        - Я тебе фонарь отдам. А без фонаря как вернусь?
        - Пойдем вместе. Ночью с машиной ничего не случится. А утром на вездеходе приедете.
        - Нет, нельзя, - покачал головой Давид. - Как машину одну бросить? Затоскует, в следующий раз совсем заглохнет.
        - Как хотите, - вздохнула я и, подсвечивая себе фонариком, направилась к мосту.
        - Я тебе кричать буду, - сообщил мне в спину Давид, - и сигналить, чтобы не боялась.
        - А волки тут есть? - спохватившись, остановилась я. - Или медведи?
        - Никого нет, - добродушно засмеялся Давид, - кроме свиней и шакалов.
        - Шакалов? - я со страхом вгляделась в темноту. - Они нападают на человека?
        - Шакала не бойся, он сам тебя боится, - успокоил меня Давид. - Но сейчас дождь, шакал в логове прячется.
        - Слава богу, - буркнула я себе под нос. - Шакалу и то есть, где спрятаться, а мне…
        Я медленно двинулась к мосту, стараясь не споткнуться о камни и не поскользнуться в грязи. Фонарик светил слабо. Но то, что он высветил впереди, сначала меня удивило, а затем привело в ужас. Это было, что угодно, но только не мост! Просто ряд полусгнивших балок в один жидкий пролет на хилых подпорках, с камнями, наваленными сверху для устойчивости. Сквозь балки и брошенные на них доски зияли прорехи. Причем доски явно швыряли как попало, не удосужившись прибить гвоздями, отчего некоторые из них встали торчком, другие на ребро, потому конструкция и показалась мне странной. Вдобавок у нелепого сооружения не было перил.
        Я оглянулась. Темно, как в первый день творенья. Вернуться? Чтобы на пару с Давидом стучать зубами в тесной кабине? Нет уж! Пан или пропал! На глаз прикинув, что идти метров десять, и я ступила на скользкие бревна.
        Мост заплясал у меня под ногами. Его раскачивало из стороны в сторону, причем я никак не могла угодить в такт, и, растопырив руки, лихорадочно перебирала ногами, стараясь не оступиться, не попасть ногой в зиявшие повсюду дыры. Балки вертелись у меня под ногами, мокрые доски скрипели и вставали на попа, если я наступала на незакрепленный край. Сердце ухало в пятки, замерзшие губы шептали «Спаси и помоги! . Я ощущала себя акробатом, выполняющим смертельный трюк под куполом цирка. Но мой номер был и страшнее, и более непредсказуемым. Циркач хотя бы с лонжей работает. У меня же вместо страховки только голос Давида за спиной да слабенький свет фар, который скорее мешал, чем помогал. Но я оценила желание Давида помочь. Он все-таки развернул «Ниву» в сторону моста, чтобы осветить мне путь.
        Внизу бесновалась река. Холодные брызги сквозь дыры в настиле окатывали меня, как из брандспойта. Я без того уже промокла до костей, но теперь вода была даже во рту. Я задыхалась, отплевывалась, однако уже приноровилась и довольно ловко перепрыгивала с балки на балку, с доски на доску. Только раз моя нога соскользнула, застряла в щели между досками, и я не на шутку перепугалась. Ведь чуть-чуть - и простилась бы с сапогом. А идти босиком по грязи и холодным камням, согласитесь, не самое приятное в жизни.
        Я, как смогла, присела на корточки, пытаясь освободить ногу. Ступня ушла в щель по щиколотку. С трудом приподняла доску, сменив точку опоры. Нога скользнула вниз, и я чуть не рухнула следом. Трясущимися руками схватилась за балку, мерзкую даже на ощупь. «Б-р-р-р!» - передернуло меня то ли от страха, то ли отвращения. Но балку я не выпустила. Она держалась крепко, и мне удалось перенести вес на вторую ногу, а затем осторожно вызволить провалившуюся.
        Тихонько подвывая от страха, я преодолела остаток пути на четвереньках, держась осмотрительно за балку, но, как оказалось, на этом мои мучения не прекратились. Мост закончился, не дотянув этак метра полтора до берега. С берегом его связывало совсем не чудо инженерной мысли: две узкие доски. По таким, только с поперечными плашками, поднимались, помнится, в курятник бабушкины куры. Но я ведь не курица!
        Привстав, я вгляделась в темную жуть впереди. И вспомнила, как бабушкина соседка тетя Соня успокаивала внучку, завалившую вступительные экзамены в институт: «Руфа, ты только не плачь. У тебя все спереди. Пожалей мое больное сердце. Оно таки лопнет от горя!»
        Вот и у меня все было только спереди… Вернуться назад? Нет, даже под дулом автомата не потащусь вновь по адскому сооружению… Но идти вперед предстояло по одной доске. Над беснующимся потоком. Сумку я давно уже повесила на шею, фонарик исполнял роль декорации. Я затолкала его в карман куртки и, расставив руки, пошла по доске вниз, более всего опасаясь наступить на край. Одно неловкое движение, доска крутанется под ногами, и - прощай, Ольга Михайловна, и твоя недопетая песня!
        Семеня ногами и взмахивая руками, как гусыня крыльями, я сбежала на берег. И, надо же, именно там споткнулась и едва не пропахала носом борозду до второго мостика, при виде которого мне стало совсем плохо. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что несколько тонких жердин неизвестные доброхоты перебросили через узкий овраг, и тут имелись перильца, а внизу не ревела река. Так что второе препятствие я преодолела быстро. Чувство страха притупилось. Правда, я уже сомневалась, что на моем пути этот мосток последний.
        - Дошла? - прокричал мне вслед Давид и надавил на клаксон.
        От неожиданности я оступилась, и из-под ног что-то порскнуло - мелкое, но шустрое. Я вскрикнула и включила фонарь.
        Жидкий луч света выхватил свинью. Она стояла, преградив мне путь, и совсем не походила на упитанных коротконогих хрюшек, любительниц поваляться в грязи. Это особь имела вытянутую морду, длинные ноги, поджарую стать и пятнистое, в жесткой щетине туловище. Задрав голову и подергивая пятачком, свинья смотрела в мою сторону, видимо, определяя степень опасности противника. Она коротко и совсем не грозно похрюкивала, но маленькие глазки, как мне показалось, отливали красным.
        Некоторое время мы стояли друг против друга и решали, что предпринять. Свинья сообразила быстрее. Хрюкнув, она бросилась ко мне. Взвизгнув, я отскочила в сторону и, подхватив ветку, замахнулась на нее.
        - Ах ты! - грозно крикнула я. - Счас как врежу!
        Свинья сердито дернула рылом, снова хрюкнула, но все же продолжила движение, направляясь ко мне. Тут в тени камня я заметила трех поросят, совсем маленьких. Кажется, один их них и попался мне под ноги.
        - Кыш! - заорала я дурным голосом и опять замахнулась веткой. - Пошла вон!
        - Что случилось? - надрывался от моста Давид. - С кем воюешь?
        - Свинья тут! - прокричала я в ответ. - Не уходит!
        - Это Амра. Она есть просит, - пояснил, вопя что было мочи, Давид. - Не уйдет, пока не угостишь!
        - Чем же я ее угощу? - разозлилась я. - Дубиной?
        - Не надо! - рявкнул Давид. - Она кусается!
        Я услышала, как клацнул предохранитель. Короткая очередь разорвала тишину. Цепочка трассирующих пуль ушла в небо. Ухнуло и частой дробью рассыпалось по скалам эхо. Я присела от неожиданности, зато Амра недовольно взвизгнула и метнулась со своим выводком в темноту.

«Боже! - подумала я. - Куда меня черт занес?» И поднялась на ноги.
        - Зачем стреляли? - крикнула я Давиду и навела на него фонарь.
        Мой защитник стоял возле первого моста и улыбался. Автомат висел у него на плече.
        - Амра только выстрелов и боится. Ей кто-то ухо прострелил. Не заметила? Вредная свинья, хуже сочинского гаишника. От того хоть откупиться можно, а эта взятку возьмет, но и укусит. Вся в хозяйку! Та тоже своего не упустит.
        - Спасибо, конечно, но, наверное, вы все Члоу переполошили?
        - Никого я не полошил, - охотно отозвался во всю мощь своих легких Давид. - Я ж говорил: здесь в каждой семье оружие, от пистолета до станкового пулемета. В прежние времена и гранатометы были, а председатель сельсовета горную пушку в сарае прятал. Со времен войны. Месяц назад властям сдал. А то говорит, чало[Чало - сухие стебли и листья кукурузы. Используется зимой на корм скоту. (абхазск.)] негде держать.
        Я поняла, что диалог на криках через два моста грозит затянуться надолго, и помахала Давиду рукой.
        - Счастливо! Я пошла!
        - С Богом, иди! - крикнул он вслед. - Только левее держись, к горе прижимайся, а то дальше справа - обрыв, метров пятьдесят. Туда корова соседа упала. Прямо в заросли держи-дерева. Намучились, пока доставали…
        Последние фразы догнали меня на ходу. Но наверняка я что-то не расслышала. Голос Давида превратился сначала в неясное бормотание, а затем стих вовсе.
        К моему удивлению, а также к радости, дорога была если не наезженной, то хорошо натоптанной. Я светила себе под ноги, стараясь не слишком вглядываться в темноту. Боялась, что увижу нечто такое, чего испугаюсь до смерти и буду орать до паралича лицевого нерва. А потом умирать со стыда, когда откроется, что это был обычный валун или какой-нибудь корень.
        Но радость вскоре улетучилась - дорога резко пошла в гору. Хотя утихший дождь зарядил с новой силой, я успела подняться по склону и разглядеть впереди два огонька, почти затерявшихся среди деревьев. Правда, после крутого подъема немедленно начался резкий спуск, и я потеряла огоньки из вида. Но теперь, во всяком случае, не сомневалась, что иду в нужном направлении. Где-то далеко гавкнула собака. И я восприняла этот звук, как лучший из всех звуков в мире.
        Внезапно дорогу преградила куча плоских камней и шифера вперемешку с травой и глиной. Я осторожно обошла ее, понимая, что здесь недавно случился обвал и нет гарантии, что мне не прилетит по голове глыбой, свалившейся с откоса.
        От страха, наверное, я забрала вправо сильнее, чем нужно. И чуть не поплатилась за это, поскользнувшись на глинистом склоне. Спасли меня колья, которые кто-то заботливо вбил на краю обрыва. Я схватилась за них, а луч света от фонаря нырнул вниз, в мрачную глубину, из которой отчетливо несло дохлятиной. «Или корову все-таки не достали, или жертв было больше», - подумала я. Затем, цепляясь за траву и корни деревьев, на коленках выползла назад на тропу.
        Я уже настолько привыкла к дождю, что воспринимала его как необходимый антураж этой ночи, дороги, мокрых камней, кустов и грязи. В свете фонаря я разглядела, во что превратились мои джинсы - казалось, меня вываляли в противной глинистой жиже. Впрочем, куртка выглядела не лучше. Я провела ладонью по груди, проверяя, на месте ли кнопки. В магазине, где я покупала куртку, меня заверили, что она выдержит многодневный тропический ливень, и даже град ей не страшен… Но вот с абхазскими потоками она не справилась. Грязь хлюпала даже в бюстгальтере.
        Что уж тогда говорить о лице, о котором я раньше так заботилась, которое холила и лелеяла. Как я боялась ранних морщин, складок и синяков под глазами! С уходом Юры эти проблемы отодвинулись на второй план. И вот уже сутки я издевалась над своим лицом на всю катушку: долго торчала на солнце, недосыпала и только что не купалась в грязи. Но, кажется, в сумке у меня завалялся носовой платок. Надо бы протереть лицо, чтобы не напугать гостеприимного хозяина…
        Вспомнив о платке, я поняла, что давно не чувствую сумку на шее. Меня бросило в жар. Я машинально ощупала себя, словно сумка такая вещь, которую легко не заметить. Ничего! Пусто! А я, как ни напрягала мозги, так и не вспомнила, до какого момента сумка была при мне. Нет, на мосту она еще болталась на шее. Я точно ее поправляла, чтобы не мешала движению! А вот при встрече с Амрой… кажется, ее уже не было, когда я наклонялась за веткой…
        Я шепотом выругалась. Теперь гадай, не гадай, толку никакого. Кто бы меня вразумил вовремя, что нужно быть осторожнее. В растерянности я оглянулась назад. Что делать? Документы, банковская карта, деньги - все, абсолютно все я посеяла в первые часы пребывания в чужой незнакомой стране, да еще в глуши, из которой бесплатно вряд ли выберешься. А как переходить границу без паспорта?
        Я схватилась за голову. Реветь не имело смысла, нужно что-то решать. Возвращение назад по кошмарной дороге чревато новыми неприятностями, тут я не сомневалась. И где гарантия, что я отыщу сумку в такой-то темноте? Если мыслить здраво, то надо двигаться вперед. Возможно, утром удастся уговорить Давида или Вадима заняться ее поисками. А если сумку найдет случайный прохожий, заберет деньги, а документы и карту выбросит в реку? Что мне тогда останется? Навечно поселиться в Абхазии? Как обрадуются Лизонька и Юра, если я исчезну с их горизонта! Но я им не позволю ликовать слишком долго. Позвоню Любаве - среди тех, кого она тренирует, важные дамы из Госдумы и Министерства внутренних дел. Возможно, что-то посоветуют или чем-то помогут. Но это так, на всякий случай. Запасной вариант. Я ведь не теряла надежды, что сумка найдется.
        Наладив контакт с разумом, я двинулась вперед. Но теперь перемещалась осторожно и медленно. По такой дороге любая спешка могла привести к печальному исходу. Проезжая часть, как я ее называла, сузилась до минимума, прижалась к скале, а затем вообще исчезла, ухнув куда-то вниз. В этом месте скальные выступы образовали природную лестницу, только ступеньки в ней были разной высоты и ширины. Я решила не рисковать и преодолела «лестницу» на пятой точке, тормозя руками и ногами на крутых участках и не думая, что джинсы теперь уже точно превратятся в тряпье.
        Наконец и этот спуск закончился. Дорога стала шире, ровнее и суше, но потом снова пошла в гору. Со всех сторон меня окружали деревья. Я посветила направо и, о, счастье! - обнаружила, что они огорожены крепким забором из сетки-рабицы, закрепленной на металлических столбах. Ура, цивилизация! Я задохнулась от радости. Дошла! Выжила! Самое страшное позади, а впереди - горячий душ, чистая постель и, наверное, стакан чая с лимоном. Это было пределом моих мечтаний. Особенно чай с лимоном.
        Обретя надежду, я ощутила новый прилив сил, видно, открылось второе дыхание. Душа ликовала… Но напрасно! Рано я расслабилась. Забыв об осторожности, чуть не свалилась в промоину, разрезавшую дорогу пополам, и тупо топталась теперь на краю. Промоина не выглядела глубокой, но на дне скопилась вода, вернее, жидкая грязь вперемешку с камнями. Здесь даже резиновые сапоги были бессильны.
        С тоской осмотревшись по сторонам, я поняла: тьма стала реже. Уже виднелись отдельные деревья, мелкие камни под ногами и куски дерна на дне ямы (вероятно, почва провалилась совсем недавно). Небо тоже посерело, хотя тучи висели низко, и из них сочилась мелкая гадость. Надо же, утро наступило! Ничего себе!
        Я снова огляделась, пытаясь отыскать доску или корягу, чтобы перебросить через препятствие. Ничего не нашла, но зато увидела, что промоина доходит только до забора. Так, обрадовалась я, всего-то делов, что перелезть через забор, обойти зловредную яму и тем же макаром вернуться на дорогу…
        Недолго думая, я направилась к забору. Перелезть через него оказалось непросто. Я долго пыхтела, ругалась, но, в конце концов, подтянулась, тяжело перевалилась через железную раму и с шумом приземлилась в густые кусты, которые тянулись вдоль изгороди, насколько видел глаз. Поднявшись на ноги, я поняла, что свалилась в заросли «лаврушки» - так моя бабуля называла лавровый лист. Тут этого листа была сущая пропасть!
        Еще я увидела, что все вокруг засажено орешником. По осени, надо думать, здесь собирали тонны фундука.
        Уже рассвело настолько, что я стала различать предметы на значительном удалении. Это меня обрадовало. При свете дня опасность кажется пустяковой, а ночные тревоги - зряшными. Я сделала несколько шагов, миновала промоину и торопливо направилась к забору. Ведь неизвестно, как поведут себя хозяева, если заметят чужого человека на своей делянке. Особенно, если они при оружии. Правда, я сомневалась, что мне хватит сил снова преодолеть забор, даже при угрозе быть пристреленной.
        Задумчиво измерив на глаз высоту, я вздохнула, приноравливаясь, как бы ловчее подпрыгнуть и ухватиться за верхнюю раму, к которой крепилась рабица. И тут краем глаза заметила двух огромных собак. Они неслись молча, их тела стлались над травой, то скрываясь, то вылетая из тумана, низкой пеленой затянувшего землю. Косматая шерсть, разинутые пасти с вываленными языками я увидела уже в полете…
        - Мама! - заорала я и птичкой взлетела на верхнюю перекладину. И едва успела подтянуть ноги.
        Собаки бросились передними лапами на сетку и только теперь залились оглушительным лаем. Квадратные морды огромных лохматых кавказцев я разглядела уже с обратной стороны забора. Собаки бесновались. Глаза их налились кровью. Они не лаяли, а утробно бухали, словно сваи в землю заколачивали. Страшные клыки, раззявленные пасти, слюна, вожжами висевшая на брыластых щеках…
        Я показала им язык, а затем, обнаглев, средний палец. Собаки взвыли от унижения, мощные лапы принялись рвать сетку. И хотя я понимала, что стальная рабица им не по зубам и не по когтям, предпочла убраться от греха подальше.
        И тут вдруг вспомнилось, как представляла себе, с какой легкостью пройдусь по местной деревенской улице. Смех да и только! Эх, где ж та милая сердцу тихая улочка Бердичева? С милыми садочками и яркими мальвами. Здесь же кроме забора и двух злобных псин - никаких признаков поселения.
        Тем временем становилось все светлее и светлее, а при солнце положение дел зачастую кажется не таким уж мрачным. Я прошла еще метров сто. Вдруг деревья расступились и передо мной вырос на горном склоне огромный белый дом с красной крышей и ажурными балконами по второму и третьему этажам. На фоне темных зарослей и серых скал он показался мне огромным парусником, возникшим на горизонте. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - пробормотала я, оторопев на мгновение. - Избушки на курьих ножках в сказках остались!»
        В окна мансарды ударил первый солнечный луч, отразившись от стекол, заплясал, заискрился, и вдруг я увидела радугу. Яркую, но мимолетную, на фоне темной тучи, убегавшей за гору. Говорят, на одном конце утренней радуги - ковш с любовью, а у той, что на закате, - с золотом. Кто же против того, чтобы зачерпнуть немного счастья? А с любовью… Была у меня любовь, только вся вышла. Я вздохнула. Дверцу в своем сердце я заколотила гвоздями. Пусть больно, но зато не будет повторения. Тысячи женщин живут без любви, и ничего, справляются. И даже радуются жизни. Я тоже научусь жить без любви. Вот с сегодняшнего дня и возьмусь за обучение.
        Я остановилась перевести дух и оглянулась. Невысокие холмы, поросшие буйным лесом, серые и красноватые скалы, а далеко на горизонте - бирюзовая полоска, намного ярче неба, в котором копились кучевые облака. Я поняла: там море! Над головой пронеслась пестрая сойка, в кустах зазвучали переливы флейты - завел свою нехитрую песню черный дрозд. Зачирикали и задрались на ветке воробьи, а в воздухе остро и пронзительно запахло молодой листвой, мокрой травой и еще чем-то волнующим и давно забытым. Тем, что притупилось, сгладилось, стерлось в суматохе столичной жизни. А тут словно прорвалось сквозь толщу шлака и бетона.
        Я задохнулась от восторга. Давно не видела такой яркой и щедрой, омытой дождем зелени, не дышала столь свежим, напоенным ароматами весны воздухом, не ощущала простора, когда хочется раскинуть руки и ринуться вниз с холма. И затем парить, как птица или воздушный змей, потому что в такие минуты все по силам, даже взлететь высоко-высоко, за облака, к солнцу, добраться до радуги, наконец. Или долететь до моря…
        Эвон куда понесло тебя, Оля!
        Я вздохнула. Что за щенячий восторг? Мне предстоит прожить здесь почти два месяца. И где гарантия, что через неделю и горы, и лес, и даже море не опротивеют до тошноты?
        Я прибавила шагу и через пару минут уткнулась в ворота. Черные, массивные, металлические. Метра три высотой. Я поискала глазами, но не нашла кнопку звонка. И деликатно ударила кулаком. Ни звука в ответ, настолько тяжелы и значительны были ворота. Тогда я плюнула на этикет, подняла камень с земли и принялась дубасить им по металлической створке, вопя благим матом:
        - Эй, откройте! Есть кто живой?
        В ответ раздался утробный лай. Похоже, вернулись мои лохматые знакомцы. Сил у кавказцев было намного больше, потому что ворота загудели, когда они бросились на них лапами. И как музыка прозвучал вдруг мужской голос:
        - Сейчас подойду! Не дразните собак! - И следом: - Арат, Домбай - фу! Пошли вон, кому сказал!
        Ворота, видно, открывались автоматически, потому что без скрежета и лязга поползли в сторону. А я опустилась на траву и закрыла глаза. Боже, неужели мои мучения закончились?

        Глава 12
        - Что случилось?
        На меня смотрел небритый и заспанный тип в тельняшке. Ему было явно за шестьдесят, и на Вадима он не походил никак: худой, тщедушный, с кривыми волосатыми ногами. Ко всему прочему мужичок вылез открывать ворота в красных семейных трусах.
        Но мой вид произвел на него впечатление.
        - Чего тебе? - рявкнул он. - Не видишь, куда прешь?
        - Осторожнее в выражениях! - Я гордо выпрямилась. - Я не пру, милейший, а приехала в гости к Вадиму Борисовичу. Идите и скажите, что Ольга Михайловна добралась наконец до вашего чертового Члоу!
        - Ольга Михайловна? - Мужик смерил меня недоверчивым взглядом. - С парашютом, что ли, выбросилась? К нам сейчас только на вертолете…
        - Слушайте, - я почувствовала, что ярость накрыла меня с головой, - что вы тут топчетесь с ноги на ногу, как мерин? Доложите или, как там у вас заведено, отрапортуйте своему хозяину, что к нему приехали. А уж каким образом добрались, вас не касается. Он, думаю, без вас рассудит, как ему поступить!
        Все это я не выпалила, а выстрелила, как гвардейский миномет, одним залпом. Меня просто вывернуло наизнанку от раздражения. И было отчего злиться: вместо вожделенного чая с лимоном я получила тощий набор костей и запах перегара.
        Я принюхалась. Точно! Мужик крепко выпил с вечера, а закусил луком. Видно, на лице моем все прописалось яснее некуда, потому что тип в трусах отступил на шаг и прикрыл рот ладонью.
        - Николай, - раздалось откуда-то сверху, - шесть утра! С кем там лясы точишь?
        - Да вот, - мужик показал мне спину в выгоревшей тельняшке, - бомжиха вроде, а говорит - Ольга Михайловна!
        - Сам ты бомж, причем натуральный! - буркнула я довольно мягко, потому что заметила человека, чей снимок разглядывала вчера в рекламном буклете.
        Наяву он выглядел моложе и худее. Может, потому, что одежды на нем было еще меньше, чем на Николае, одни трусы, только спортивные. Но того же ярко-красного цвета.

«Оля, успокойся, у них униформа такая», - усмехнулась я про себя.
        Смех - лучшее средство защиты. Чаще более действенное, чем высокомерие. Но с первого взгляда на человека, бегом спускавшегося по дорожке, ведущей от дома к воротам, я поняла, что высокомерие здесь не прошло бы однозначно. В принципе, Добров не смотрелся Синей Бородой, но почему-то у меня заныло под ложечкой.
        С какими только мужиками я не общалась, кого только не ставила на место и не загоняла в тупик. Верно, по этой причине главный редактор никогда не ездила на переговоры с учредителем - наглым и жадным олигархом Завьяловым, а посылала исключительно меня. При мне тот не матерился и не разбрасывался галстуками. И всякий раз я возвращалась в редакцию, заручившись обещаниями Завьялова повысить зарплату сотрудникам. И ни разу он свои обещания не нарушил. А ведь при первой встрече стянул-таки с себя галстук и намеревался швырнуть его мне в лицо только по той причине, что я предложила увеличить штат сотрудников на два человека.
        Галстук я поймала, намотала чисто машинально на кулак и процедила сквозь зубы:
        - Жаль, что не могу снять бюстгальтер. А то б носили его вместо галстука!
        И с гордо поднятой головой вышла из кабинета.
        По дороге в редакцию меня нагнал звонок телефона. В трубку нервно дышала главный редактор.
        - Что ты сотворила с Завьяловым? - Голос ее трепетал от восторга. - Сам позвонил! Лично! Сказал, чтобы с утра привезли его галстук и штатное расписание. Он подпишет. Спрашивал, кто ты такая. - Шеф перешла на шепот: - Пригласит поужинать, не отказывайся!
        - У меня есть с кем ужинать, - отрезала я, заметив, что до сих пор сжимаю в руке галстук учредителя.
        То-то у девушки на ресепшене, а затем у охранников на выходе взоры были странными.
        - Сейчас приеду и напишу заявление об уходе! - Я затолкала галстук в сумку. - Работать с таким мерзавцем не собираюсь.
        Но заявление я так и не написала. Работа мне нравилась, а с олигархом мы общались редко, раз в полгода, а то и в год. Но встречал он меня неизменно вежливо, хотя не улыбался, а в глазах, казалось, навечно застыло настороженное удивление. Я вела себя корректно, но, главное, я не испытывала страха. И Завьялов чувствовал это!
        При взгляде на Вадима я не испугалась. С чего бы вдруг? Смотрел он доброжелательно и едва заметно улыбался. Но я мгновенно поняла, почувствовала на уровне подсознания: шутки с ним не пройдут. Он здесь - хозяин, хорошо, если не царь и бог в одном лице. Хм, тогда нам и вовсе не найти общий язык. Потому что я терпеть не могла тиранов, ненавидела диктаторов и вообще всех, кто заставлял безропотно подчиняться и строиться в колонну по одному. Еще я подумала, что совершила ошибку, взяв отпуск на два месяца. Похоже, сбегу отсюда через неделю…
        - Ольга? - Вадим остановился тремя ступеньками выше и сверху вниз посмотрел на меня. - Откуда ты взялась? Я уж думал, решила не ехать в Абхазию.
        Опять «ты»? Я дернула плечом. Видно, здесь не принято обращаться на «вы». Тем не менее приосанилась и с гордым видом посмотрела на Вадима.
        - Опоздала на самолет, доехала на поезде.
        - А нельзя было сообщить, что по железной дороге едешь? - прищурился Вадим. - И как все-таки добралась до Члоу?
        - Меня Давид подбросил. Мы с ним случайно на границе встретились, - пояснила я. - Он там остался, возле брода. Велел вездеход прислать.
        - Ты шла по сванскому мосту? Одна?
        Я заметила, как вздулись желваки на лице Доброва, и пожала плечами.
        - Шла. А что такого? Только вот сумку с документами потеряла. Нельзя ли как-то ее отыскать? Выронила, сама не знаю где…
        - Немудрено!
        Вадим нахмурился и посмотрел на присевшего рядом на корточки Николая. Тот успел закурить сигарету.
        - Поднимай Эдика. Живо оба на вездеход и поезжайте за Давидом. Вернешься пешком через сванский мост и посмотри, может, и правда где сумка валяется.
        Я шмыгнула носом. Холодный ветерок пробирал насквозь в мокрой одежде.
        - Ты ж замерзла совсем! - спохватился Вадим и подал мне руку. - Пошли! Отогреть тебя надо, отмыть… Да и выспаться, наверное, не помешает!
        - И поесть. С голоду просто умираю! - Я решила не церемониться.
        - Это само собой! - расплылся в улыбке Вадим. - А еще выпить найдется, и закусить.
        Рука у него была теплой, почти горячей, и крепкой. С такой поддержкой я бы сванский мостик на крыльях перелетела… Стоп, приказала я себе, не расслабляться!
        Через огромный ухоженный двор к дому вела дорожка, вымощенная каменными плитами. По сторонам разлеглись огромный газон с молодой, изумительно яркой травой и ухоженные цветники с фонтанчиками и альпийскими горками. Чего там только не было: тюльпаны, анютины глазки, нарциссы, гиацинты, огромные ирисы… Куртины азалий и камелий, пионов, желтых и красных рододендронов…
        А в Подмосковье сейчас зацвели ландыши и незабудки. Я вздохнула, вспомнив нашу дачу в сосновом бору на берегу Истры. Вот где раздолье ландышам! Сплошной ковер! Вечерами их запах врывался в раскрытое окно. А Юра, работая с документами, задумчиво напевал:
        Ландыши, ландыши,
        Светлого мая привет…
        Теперь там управляется Лизонька. Слушает, как поет Юра, плетет венки из незабудок, ставит в вазочку ландыши…
        У меня сжалось сердце. Как я любила пору соловьиных трелей и страстных лягушачьих серенад, время цветения яблонь и первой редиски на грядках. Но у меня отобрали и эту радость. Чтобы отвлечься от подсчета потерь, я вновь принялась рассматривать цветы. Они окружали дом разноцветным ковром, на котором мелким бисером искрились капли дождя.
        Посреди двора высился огромный грецкий орех с густой кроной, на нижней ветке которого болтались детские качели. А вокруг ствола кто-то смастерил лавочку. Качели меня удивили и немного огорчили. Возможно, Любава отстала от жизни. Вадим давно женат и даже ребенком успел обзавестись.

«Интересно, кто у него жена? - подумала я. - Небось, тоже молоденькую нашел?»
        Добров, похоже, прочитал мои мысли, потому что бросил на ходу:
        - Давид для внуков соорудил. Они на лето к нему приезжают.
        Удивительное дело, но я почувствовала облегчение, словно семейная жизнь Вадима была главной проблемой моей жизни.
        По широким ступеням мы поднялись на просторную крытую террасу. Часть ее была завалена снаряжением: палатками, шезлонгами, складными кроватями, рюкзаками, спальными мешками и связками ботинок с высокими берцами и рифленой подошвой. Я вспомнила, чем, по рассказам Любавы, занимался Вадим в летнее время, и подумала, что снаряжения заготовлено человек, кажется, на пятьдесят. Так что покой в этом доме - понятие относительное. «Ко всему можно притерпеться, - подумала я, - если не забивать себе голову!»
        Вадим открыл входную дверь и пропустил меня вперед. Я замерла в растерянности у порога. Такого великолепия я никак не ожидала. Первый этаж не походил ни на что, виденное раньше. Никаких медвежьих шкур и оленьих рогов по стенам! Никаких очагов посреди комнаты! Светлый, с легким желтым оттенком пол, такой блестящий, что в нем отражалась огромная люстра, висевшая в центре потолка. Длинный стол цвета слоновой кости. Мягкие, сливочных тонов диваны вдоль стен. Над ними картины, в которых реализм, как я отметила, и не ночевал, - что-то яркое, сплошное торжество цвета и щедрых мазков. Шесть колонн поддерживали потолок. А в них - сквозные ниши, где установлены статуи женщин с пышными формами и обнаженной грудью. Справа камин. И там две гипсовые дамы с шикарными бюстами в качестве кариатид поддерживали каминную полку. И все! Ничего больше из мебели или декора! Словно огромный танцзал.
        Я фыркнула про себя. Купеческий размах… Желание пустить пыль в глаза… Фу, как примитивно! Но одно меня примирило со вкусами Вадима: охапка дров, которая лежала наготове в камине. Как здорово! Видно, хозяин дома тоже любил живой огонь. Впрочем, кому не нравится посидеть в непогоду возле пляшущего на поленьях огня? Нет ничего приятнее, чем смотреть на язычки пламени, слушать, как потрескивают угли, и мечтать о чем-то светлом и немного грустном (возможно, потому грустном, что мечты о счастье так редко сбываются).
        Я отвела взгляд от камина. Будь моя воля, первым делом разожгла бы огонь, чтобы в огромном, каком-то театральном зале повеяло живым духом. Но не я здесь распоряжалась, поэтому вновь принялась рассматривать зал.
        Противоположная стена оказалась полностью стеклянной. Она выходила в сад, где цвели фруктовые деревья, и гроздья сирени стучались в нее. За стеклом просматривались роскошные цветники, а еще беседка, густо обвитая виноградной лозой.
        В углу зала за одной из колонн я заметила барную стойку. За ней - кухня сочных желтых и цвета кофе оттенков. Правда, без ярких занавесок, прихваток, полотенец, вазочек, баночек и прочей ерунды, которые наполняют кухню теплом и уютом. Обилием стекла и блестящего металла она смахивала, скорее, на операционную или лабораторию ученого. Это меня неожиданно успокоило. Значит, не женщина хозяйничает в доме. И слава богу! Уживаться с хозяйкой всегда сложнее, чем с хозяином.
        В целом все производило очень сильное впечатление. Но я подумала, что в таком доме тяжело, наверное, жить подолгу. Слишком вычурно все, слишком напоказ. В этом бальном зале надо скользить по паркету в балетках и шифоновом плате, приседать в реверансах и говорить по-французски. Красные спортивные трусы и покрытая грязью одежда никак в величественный интерьер не вписывались.
        - Чего топчешься, проходи! - Вадим слегка подтолкнул меня в плечо и кивнул на лестницу, ведущую на второй этаж. - Там тоже есть спальни. А хочешь, оставайся на первом. Тут комнаты попроще, но зато к кухне ближе.
        - Мне бы помыться… - смутилась я. - Только багаж остался в машине.
        - Я заметил, - улыбнулся Вадим. И предложил: - Давай тогда на второй этаж. Выбери спальню сама. Любую, какая понравится. В ванной все есть: халаты. полотенца, фен, шампуни. А я пока попрошу Мадину что-нибудь приготовить на скорую руку.
        На втором этаже находились шесть спальных комнат с собственными туалетами и душевыми кабинами, а в одной имелась даже джакузи. Я решила не скромничать и выбрала ту, что с джакузи. Под горячими струями основные рефлексы восстановились, вылезать наружу не хотелось. Но я пересилила себя и вышла из душа. Банный халат оказался великоват. Как ни запахивала полы, они все время расходились. А ведь под халатом на мне ничего не было! Но Вадим оказался предусмотрительнее, чем я думала. Грязная одежда исчезла, а на ручке двери висел пакет, в котором я обнаружила мужскую байковую рубашку, старенькие спортивные брюки и теплые, домашней вязки, носки.
        Судя по размеру, рубашка принадлежала Вадиму, а вот брюки и носки были гораздо меньше, хотя чуть велики для меня. Одевшись, я почувствовала облегчение, словно натянула на себя защитный панцирь, а вместе с грязью и мокрой одеждой исчезли из жизни прежние страхи. Только ни горячая вода, ни теплая одежда не смогли избавить от озноба. Меня слегка потряхивало, возможно, от усталости и двух бессонных ночей. Чашка сладкого чая с лимоном, толстый бутерброд - и в постель! Это ли не предел желаний?
        Я сделала несколько шагов по коридору. Сознание работало слабо, язык во рту едва-едва ворочался, а глаза закрывались сами собой.
        Вадим ждал у подножия лестницы. Судя по веселой искорке, проскочившей в его глазах, смотрелась я сейчас даже нелепее, чем в грязной одежде. По крайней мере, у ворот он не веселился. Но у меня не было сил злиться, а Вадим быстро взял себя в руки.
        - С легким паром, - сказал он, улыбаясь. - Ну как? Согрелась немного? Ожила?
        - Ожить ожила, - вздохнула я, - а вот согреться не могу. Наверное, простыла немного.
        - Простывать у нас не положено. Проходи, сейчас лечиться будем.
        Мы подошли к столу, тому самому, огромному. Но теперь добрая его часть была заставлена блюдами. Чего только здесь не было! Красные помидоры и пупырчатые огурчики, пучки петрушки, кинзы, кресс-салата и укропа, нежные метлы зеленого лука, желтые ломтики копченого сыра, мраморная мамалыга и вареное мясо, на большом блюде - цыплята табака, а в другом, горкой, картофельное пюре. Чуть в стороне - тонкие лепешки лаваша, а рядом - золотистые хачапури. От запахов у меня закружилась голова. Я на мгновение зажмурилась и, сглотнув слюну, обвела взглядом стол. Все это великолепие да на скорую руку? В жизни не поверю! Тут пятерым нужно трудиться, чтоб приготовить такую прорву угощения!
        Но вслух усомниться не успела. Вадим опять опередил меня.
        - Мадина с дочкой постарались. Одной ей не справиться.
        - А кто такая Мадина? - все-таки не сдержалась я.
        - Соседка. Вдова моего друга. Он милиционером был, три года назад его убили на границе. С тех пор Мадина помогает мне по дому. Жить на что-то надо, детей учить.
        Я промолчала. Информация была почти исчерпывающей. И все же мне очень хотелось взглянуть на эту женщину. Не знаю почему, но я чувствовала беспокойство, когда Вадим называл ее по имени.
        - А ты разве не пригласил ее к столу? - спросила я.
        Вадим пожал плечами.
        - Бесполезно. Она за стол никогда не садится. Ни со мной, ни с моими гостями. А сейчас коров нужно доить, затем на пастбище выгонять. Мадина сегодня из-за нашего завтрака припозднилась.
        - Можно было что-нибудь попроще придумать. - Я обвела взглядом стол. - Тут же человек на десять наготовлено.
        - Не бойся, - отмахнулся Вадим, - если останется, найдется, кому съесть. Сейчас голодный Давид с мужиками нагрянет, а им только подавай.
        Хозяин жестом показал на стул.
        - Присаживайся! - И сам устроился рядом.
        Я отщипнула крупную виноградину от грозди, лежавшей в вазе, и положила в рот. Она была вкусной, но очень холодной, и я оглушительно чихнула. Вадим сердито посмотрел на меня и взял за руку.
        - Ну вот, руки ледяные. Сейчас я тебя согрею, как положено.
        Он прошел в кухню и принялся с грохотом выкатывать ящики и хлопать дверцей холодильника - видно, что-то искал. Затем зашумел и, щелкнув, выключился чайник. Наконец Вадим появился с подносом, на котором стояла чашка крепко заваренного чая. Рядом на блюдечке лежали ломтики лимона. У меня защипало в горле - так захотелось чаю. Но Вадим отставил его в сторону. Налил в стопку прозрачной жидкости и приказал:
        - Хлебни! Только резко, одним глотком! Главное у нас лекарство, всю простуду как рукой снимет.
        Я не почувствовала подвоха. И приняла жидкость внутрь, как велел, одним глотком… Горло полыхнуло огнем! Я закашлялась, вылупила глаза, которые мгновенно наполнились слезами. Но Вадим, не позволив перевести дыхание, подсунул мне ломоть черного хлеба с куском говядины, чем-то намазанной сверху.
        - Закусывай, закусывай! - Голос его звучал ласково. - Это всего лишь чача. Давид сам гнал. Семьдесят градусов. Все вирусы сдохнут!
        Я никак не могла отдышаться и, взяв протянутый ломоть, откусила приличный кусок. Во рту будто петарда взорвалась, эхом отозвавшись в затылке. Язык обожгло, в носу, словно болид промчался. Боже! Впервые я поняла, что значит выражение «глаза вылезли на лоб». Я вскрикнула, схватилась за горло, слезы ручьем побежали по щекам. Тогда я цапнула помидор и впилась в него зубами. Сок брызнул во все стороны, но мне было не до приличий. Только теперь огонь, пожиравший небо и язык, потух.
        - Что это было? - еле ворочая языком, спросила я.
        - Всего лишь горчица, - засмеялся Вадим. - Крепко я тебя подлечил? Теперь никакого насморка, никакого кашля!
        Все к тому располагало, чтобы огреть его чем-то тяжелым, но силы почти оставили меня. После столь экстремальной профилактики простуды совсем расхотелось есть. Я взяла в руки чашку, и принялась маленькими глотками пить горячий запашистый чай с медом и лимоном. Постепенно ледник внутри начал таять, вот уже и к ногам подступило тепло. А затем вдруг страшно закружилась голова, и я закрыла глаза, вцепившись в чашку как в спасательный круг. Последнее, что почувствовала, как мне осторожно разжали пальцы, отняв чашку, а потом кто-то рядом засмеялся и подхватил меня на руки…

        Глава 13
        Я открыла глаза. Солнце за окном светило так ярко, что его лучи пробивались сквозь жалюзи. Потянувшись, я отбросила легкий плед и села на постели. Оглядела комнату, ту самую, которую выбрала, с джакузи. Мебель дорогая, в итальянском стиле, цвета шоколада и с позолотой. Белый ковер на темном паркете, белые шторы, большой цветок на красивой подставке в углу. И белая постель, в которой я спала - как в колыбели, такой она была мягкой и удобной.
        Здорово! Я с удовольствием и совсем, как в детстве, несколько раз подпрыгнула, испытав матрас на упругость, погладила пушистый плед. Не любила я купеческую роскошь, всякие там балдахины, ламбрекены и позолоту, но в этой комнате чувствовала себя необыкновенно легко. Вероятно, потому, что впервые за много-много дней выспалась от души. На кресле возле кровати лежали банный халат и большое полотенце.
        Я глянула на часы, стоявшие на туалетном столике, и удивилась. Они показывали восьмой час. Выспаться за пару часов после массы передряг невозможно. Выходит, я проспала больше суток? Ничего себе! Понятно: все обитатели дома, в том числе и хозяин, сразу после водворения меня в кровать тут же занялись делами. Обо мне забыли, и я с большим удовольствием проспала все царство небесное.
        Двери на балкон были открыты, и ветер раздувал почти невесомую занавеску. Я поднялась на ноги и только тут обнаружила, что на мне надета ночная сорочка. Новенькая, из фланели. Голубая, в желтых рыбках. Такую в здравом уме я ни за что бы надела. В восьмидесятые годы похожие ночнушки носила моя бабушка. И все же меня не столько расстроила сама сорочка, сколько тот факт, что под ней на мне ничего не было. Я с размаху села на кровать. Господи! Кто ж меня переодел? Неужели Вадим?

«Только не он! - постаралась я себя успокоить. - Я ведь не помню, как меня перенесли в спальню, могла не запомнить и то, как переоделась».
        И все же собственные доводы показались мне не совсем убедительными. Откуда, к примеру, взялась сорочка? Или они хранятся в доме про запас? На тот случай, если хозяин вздумает лечить очередную непутевую гостью от простуды… Но что случилось со мной? Вусмерть напиться тремя столовыми ложками виноградной водки - это, наверно, редчайший дар. Но, скорее всего, я просто перемерзла, а тут спиртное, да на старые дрожжи, плюс бутерброд с горчицей, в придачу горячий чай с лимоном… Сосуды резко расширились, вегето-сосудистая система не выдержала. И - хлоп! Поволокли тебя, Оля, как чурку!
        Я недовольно поморщилась. Кому понравится, что тебя лапает малознакомый мужик. Особенно, если ты в обморочном состоянии и не способна дать отпор. Я не сомневалась, без лапанья не обошлось. Какой мужик удержится, чтобы безнаказанно не потискать молодую бабенку? В любом случае, хотел того Вадим, не хотел, но ко мне он прикасался. И кое-какие подробности моего телосложения тоже, наверное, разглядел или ощутил, ведь он не в инвалидной же коляске поднял меня наверх.
        Помнится, я неплохо воспринимала окружающее до того момента, когда у меня все поплыло перед глазами и кто-то подхватил меня на руки. Сомнительно, что Вадим позвал кого-то на помощь, того же Николая, например.
        Я фыркнула, представив, как тщедушный мужичок, согнувшись в три погибели и шатаясь от изнеможения, поднимается по лестнице, а мое бесчувственное, весом этак в полцентнера тело болтается на его руках, конечности волочатся чуть ли не по ступенькам. На верхней он спотыкается, роняет меня на пол, сверху валится сам… Мда! Картина маслом! Нет, однозначно в спальню меня доставил Вадим. Мне не хотелось признавать это, но я обиделась бы, если б Добров доверил меня Николаю. И все-таки кто же переодел меня в сорочку? Тут я вспомнила слова Любавы, вернее, ее клятвенные заявления, что Вадим настолько серьезный мужик, что ему даже в голову не придет приударить за мной.
        Кто бы сомневался в Любавиных талантах! Наверняка убедила брата, что я человек строгих правил и не намерена крутить скоротечные романы. В таком случае он вряд ли осмелился надеть на меня сорочку. Возможно, попросил о помощи Мадину? Хм, тоже не лучший вариант. Чужая женщина рассматривала меня - слабую, невменяемую. В таком состоянии я могла и наболтать три бочки арестантов… Но кто в том виноват, Оля? Кто тебя заставлял забираться к черту на кулички, в это Члоу? Неужто не сумела бы выкинуть Юру из головы в Москве? Пошла по пути наименьшего сопротивления, вот и огребла кучу проблем!
        От неприятных загадок-догадок хорошее настроение испарилось вмиг, как снежок на сковородке. Не радовал даже солнечный день за окном. Похоже, я и правда проспала больше суток. Но почему никто не будил, не беспокоил меня? Ведь ненормально же спать столько часов кряду!
        Вещи, которыми меня снабдил Вадим, исчезли. «Специально забрали, что ли?» - подумала я с досадой. И, накинув банный халат, все же вышла на балкон. И тотчас все мысли о сорочке, Мадине и хозяине этого удивительно симпатичного дома вылетели у меня из головы. Оказывается, я приковыляла к дому с тыла. И только сейчас он открылся мне во всей красе.
        Широкое парадное крыльцо, как в старинном барском доме, двумя пролетами сбегало к широкой аллее, по обеим сторонам которой росли цветущие мандариновые и лимонные деревья. А возле крыльца благоухал и искрился капельками росы чудесный розарий. Там уже распустились первые цветы. Портик над крыльцом поддерживали четыре колонны. А по бокам лестницы еще и кованые решетки с причудливым орнаментом имелась. Одну из них обвивала виноградная лоза, вся в молодых побегах, вторую - вьющаяся роза, щедро усыпанная крупными алыми цветами.
        Чуть в стороне от аллеи виднелась та самая беседка, которую я заметила сквозь стеклянную стену гостиного зала. Она немного смахивала на пацху, в которой мы с Давидом так славно попировали. Рядом с ней находился уличный мангал, больше похожий на печь. А вокруг раскинулось море-морское цветов, кустарников, деревьев. И все это цвело, благоухало, излучало спокойствие и благодать.
        Несмотря на раннее утро, в воздухе сновали пчелы, порхали бабочки, трещали крыльями стрекозы, во всю силу легких распевали птицы. Их голоса сливались в одну симфонию с чистым горным воздухом, ослепительно ярким солнцем, молодой листвой всех оттенков зеленого и моим настроением. На крыше беседки белый кот с рыжим пятном на спине, распластавшись, крался к юркому черному дрозду, который вертел хвостом у него под носом. Бросок! Дрозд вспорхнул, озорно свистнул: дескать, поделом тебе, бродяга! - и перелетел на акацию, усыпанную белыми гроздьями соцветий. Кот повис на лапах, зацепившись за край крыши и, мявкнув, сорвался вниз. Глухой шлепок… Я зажмурилась, но расслышала новое «Мяв!» и открыла глаза.
        - А чтоб тебя! - в сердцах произнесла я, заметив кошачий хвост, мелькнувший в цветнике. И отправилась на обзорную экскурсию по балкону, который почти целиком опоясывал дом по второму этажу. При этом я не стеснялась, что кто-то заметит мое любопытство. Внизу просто-напросто никого не было: ни людей, ни собак. Вообще никакого движения, словно все вымерли вокруг. А может, попросту отсыпались?
        Правда, в метрах пятидесяти от дома, справа, за высоким забором располагались хозяйственные постройки. Там кудахтали куры, орал петух, блеяли козы, призывно мычали коровы. И раздавались голоса: женские и низкий мужской, который был мне незнаком. Слева же тянулись аккуратно подстриженные, выше человеческого роста заросли кустарника. Но не лавра - с мелкой, в ноготь, листвой. За живой изгородью просматривались длинный навес и какие-то строения, издали похожие на альпийские домики-шале. Между ними сверкало зеркало большого открытого бассейна, а еще дальше находился настоящий теннисный корт, огороженный сеткой.

«Ничего себе!» - восхитилась я. И тут же простила Вадиму и фланелевую сорочку, и все тревоги-сомнения по поводу того, кто меня переодевал. А еще подумала, что, кажется, выдюжу здесь пару недель.
        Ниже по склону я разглядела крыши нескольких особняков. Сами дома тонули в зелени и белой кипени цветущих деревьев. И здесь людей я не разглядела, но слышала далекие голоса, звяканье ведер, мычание коров. Над крышами поднимался дымок, пахло свежеиспеченным хлебом и парным молоком. «Где-то там живет Мадина, - подумала я. - Ведь Вадим сказал, что она его соседка». Но по каким признакам определить дом женщины, я не знала, а на крышах, понятное дело, имена владельцев не пишут.
        Я перевела взгляд дальше. Над сопками, по склонам которых разбежались дома Члоу, вздымались горы повыше. Серые скалистые вершины, ребристые, с крутыми отвесами и острыми выступами поднялись над зеленой каракульчой леса, а за ними почти касались неба и вовсе высоченные пики, с которых еще не сошел снег. Они сияли сахарной белизной, сверкали, как леденец. А над всем этим великолепием всходило солнце, настолько яркое, что я зажмурилась.
        И вспомнила вдруг свою последнюю, тринадцатилетней давности поездку в Местию, столицу горной Сванетии. Юра с неодобрением воспринимал мое увлечение альпинизмом, и после той поездки я уступила, пообещала ему, что брошу опасное занятие, полностью посвящу себя любимому мужу.
        Был конец августа, и склоны пестрели красными кленами, желтеющими буками и грабами, разноцветными кустарниками и кое-где еще зелеными березками. Полыхала огнем рябина, темнели на фоне снежных вершин и ослепительно голубого неба ели и пихты. А взглянешь под ноги, и - на тебе, листья черники и пунцовые ягоды брусники среди вечнозеленого ковра рододендронов.
        Но стоило ступить на камень, как из кустарника, будто из засады, стремглав вылетал белозобый дрозд, всегдашний обитатель кавказских высокогорий. Ф-р-р! И белая капля - шлеп! Хорошо, если под ноги… Но все это издержки походной жизни. Самое главное - поднимешь голову, а перед тобой Ушба.
        Ушба… Она высится в самом центре Верхней Сванетии, над Местией. Вид ее поражает, ошеломляет, пугает и восхищает. Почти полтора километра сплошного отвеса над зеленым ковром лугов и над сверкающими ледниками! Стена настолько крутая и гладкая, что получила название «зеркало». Это невозможно представить, если не видел Ушбы. При всем старании не получится!
        Я лицезрела многие горы - Кавказ, Тянь-Шань, Памир, Алтай, Саяны, вулканы Камчатки… С отцом и мамой исколесила весь Союз. Родители служили даже на Чукотке, в бухте Провидения. В студенческие годы успела побывать в Татрах, поднималась на красивейшие вершины Альп - Монблан и Маттерхорн. Все горы прекрасны. Ушба одна. Нет, и не может быть второй Ушбы.
        Тогда, тринадцать лет назад, мне довелось смотреть на нее в предрассветный час с ее соседки Шхельды. Пока светало, фантастические краски беспрерывно сменяли друг друга. Цвета были яркими, насыщенными и совершенно неестественными. Это напоминало искусно подсвеченную декорацию, задник огромной, во все небо, сцены, созданный художником, чьи полотна не имели ничего общего с реализмом.
        Зрелище было настолько грандиозное, настолько захватывающее, что я совсем забыла, кто я, где я и зачем я. А ведь в то утро я участвовала в спасательных работах, лежала на крохотном уступчике над пропастью и пыталась организовать спуск нашего пострадавшего товарища по километровой стене Шхельды…
        Впрочем, картины, что висели по стенам дома Вадима, слегка напоминали то зрелище, но только слегка, потому что ни одному живописцу не удалось передать красоту Ушбы. Кстати, издавна она считалась обителью нечистых, и лет сто назад ни один сван не рискнул бы взобраться на ее склоны из-за суеверного страха попасть к чертям. А еще, по преданию, там живет богиня охоты Дали, шутки с которой плохи, если охотник решил добыть козла или тура на продажу, а не для пропитания семьи.
        Я вздохнула. Все в прошлом. Ночью я шла через сванский мостик и тряслась от страха. Вот что сделали со мной пятнадцать лет сытой и безоблачной столичной жизни. А ведь когда-то и пострашнее мосты в горах встречала: пара ржавых цепей, к примеру, на которые доски набросаны как попало, а рядом еще одна цепь - чтобы держаться. И через горную реку по веревкам переправлялась, когда они провисают настолько, что идешь не над потоком, а сквозь него. Волны перекатываются через тебя, и хлещут, и рвут, и беснуются… И ничего! Обходилось без стрессов и обмороков!
        Помнится, в Сванетии и в Кабарде говорят: «Плоха та дорога, с которой путник обязательно свалится, и тела его не найти. С хорошей дороги путник падает, но труп его можно найти и похоронить. А с прекрасной дороги путник может и не упасть». Так вот, легких троп на Кавказе не бывает. Я же забыла об этом. Видно, совсем потеряла сноровку, а взамен приобрела страх и осмотрительность. Пошла на поводу Юриной ревности, его эгоизма. И что еще я там потеряла, благодаря своим уступкам? Кажется, пора свести дебет с кредитом и подбить итоги. Как бы только не выяснилось, что потери давно перевесили чашу весов, и я хватаюсь за последнюю соломинку, чтобы удержаться на плаву…
        Нет-нет, одернула я себя, не может такого быть! Надо узнать, что с вещами, нашлась ли сумка с документами, и все само собой образуется. Самое главное я не потеряла: желание быть счастливой!
        В жизни, и это естественно, всем хочется любви. Понимания, жалости, сострадания. Сильной руки в нужную минуту и крепкого плеча. Чтобы спина была прикрыта. Чтобы можно было верить и не терять надежду. Чтоб в глазах не темнело от горя и безнадеги. Одна закавыка: слово «любовь» мы разучились понимать. Слово «любовь» уже не имеет смысла. Любовь теперь синоним страстного секса и желания скорее затащить вожделенный объект в постель…
        Я бросила взгляд на ближнюю сопку, потому что краем глаза заметила движение среди деревьев. Мелькнула морда лошади, затем на мгновение показался всадник в черной папахе. И тут же скрылся в зарослях. Но зато я разглядела довольно широкую тропу. Она змеилась вверх по склону среди камней и деревьев и терялась где-то возле вершины, на которой виднелись развалины то ли сванской башни, то ли старинной крепости. Я прикинула на глаз расстояние: километра три. Всего-то! А не прогуляться ли мне? Если мои вещи еще не доставили, одолжу, так и быть, у Вадима пару ботинок. У меня даже ладони зачесались от нетерпения, так мне захотелось подняться к древним руинам!
        Я вернулась в спальню. Открыла дверь в коридор и - о, счастье! - увидела: мой багаж целый и невредимый стоял возле порога. А сверху стопочкой лежали выстиранные и даже аккуратно заштопанные куртка и джинсы. Я их пожалуй наверно, не стала бы даже стирать, а просто затолкала бы в пакет и выбросила в мусорный контейнер. Но теперь они выглядели вполне прилично. По крайней мере, для путешествия по горам сквозь колючие заросли годились. «Наверное, Мадина постаралась», - решила я. И вдруг задумалась: а стала бы я стирать и штопать вещи незнакомой женщины? Да ни за какие коврижки! Хотя смотря при каких обстоятельствах… А Мадина даже сапоги вымыла, положила их в пакет. Красивые, конечно, сапоги. Писк, можно сказать, моды.
        Впрочем, они не подвели на сванском мосту и, дай бог им здоровья, точно не подведут на грязных лесных тропах. Я непременно исследую-обследую все окрестности, взберусь на все горки, благо, что рядом нет Юры с его кривой ухмылкой. Нет, мой муж был не против гор. Он очень любил горные лыжи и меня научил неплохо спускаться с горы. Каждый год мы ездили на недельку в феврале или в марте в Чегет или Домбай и от души катались на тамошних склонах. Юра был только против альпинизма, против бесцельного, как он говорил, риска для жизни.
        Я втянула сумку в комнату, за ней - саквояж. Единственное, чего среди вещей не было, так это сумки поменьше - с документами, которую я посеяла ночью. Судя по всему, Николай ее не нашел.
        Зато деньги шулера оказались на месте. Я быстро растолкала по полкам и развесила вещи в платяном шкафу. Моими стараниями комната приобрела жилой вид. На туалетном столике в спальне и на полочке в ванной выставила свою косметику, а пакет с долларами, недолго думая, спрятала под кровать, благо, что между нею и полом имелась узкая щель. Затем спохватилась, достала из пакета тысячу долларов. Зачем Вадиму знать о моих проблемах? Пусть чужими деньгами, но я расплачусь с ним до копейки. А когда доберусь до Москвы, потраченную сумму возмещу сполна.
        Поладив с совестью, я успокоилась. Даже пропажа документов при свете дня уже не пугала, как ночью. Я знала: из любого положения можно найти выход, особенно имея такую подругу, как Любава. А потому с легкой душой отправилась в душ.
        Горячие, затем ледяные, потом снова горячие струи лупили по спине и плечам. Я подставила лицо под холодную воду. Все, все проблемы вытравить, выбить, выжечь каленым железом из головы… Будет день, будет пища! А пока - отдыхать от городской суеты на полную катушку. Форсаж! Есть форсаж! От винта! Я выключила душ. Полетели, Ольга Михайловна, навстречу новым ощущениям!
        Я быстро натянула на себя чистое белье, джинсы, майку, ветровку, спортивную кепку, на ноги - кроссовки с толстой подошвой. Теперь меня ничто не должно смутить - выспавшуюся, одетую в собственную одежду… Вот только подкрепиться нужно! Я посмотрела в зеркало и ободряюще улыбнулась своему отражению. Все будет хорошо, Оля, даже если будет иначе!
        Захватив фотоаппарат, я сбежала по лестнице на первый этаж. Почему-то мне представилось, что застану Вадима храпящим на одном из диванов в его шикарной гостиной. Юра-то улучал любую свободную минуту, чтобы поваляться на диване… Но в этот раз я ошиблась. Доброва в гостиной не было.
        Я прошла на кухню. Открыла дверцу холодильника. И присвистнула от восторга: он был забит до отказа. Но я всего лишь сделала себе два бутерброда с колбасой и сыром и, подумав секунду, взяла баночку пива. Правда, я пиво почти не пью. Но тут решила попробовать. Хотя это не слишком красиво звучит: начать новую жизнь с банки пива…
        Во дворе никто меня не остановил, никто не встретил с распростертыми объятиями. Что ж, мне даже понравилось! Я почти бегом проскочила двор, но направилась не к воротам. Сбоку за деревьями я заметила калитку, через которую и прошла незамеченной. По крайней мере, мне того хотелось.

        Глава 14
        Сразу за калиткой обнаружилась грязная, в лужах, тропа, которая вела вдоль забора. Я разглядела на ней свежие отпечатки лошадиных копыт. Видно, недавно здесь проехал тот самый всадник, которого я заметила с балкона. Впрочем, их нашел бы и не такой дрянной следопыт, как я. На влажной после дождя почве мои кроссовки оставляли еще более заметные следы, так что не требовалось посыпать дорогу хлебными крошками, чтобы вернуться домой.
        Тропа только сверху казалась широкой и нахоженной. Она все время вела в гору, иногда круто вверх, так что я несколько раз останавливалась, чтобы перевести дух. Правда, я заметила следы колес, но не автомобильных, и не слишком четкие - здесь изредка ездили на телегах и верхом на лошади. Порой среди деревьев мелькали то часть изгороди, то стена дома, то угол загона. Но людей на тропе я не встретила. Грешным делом в голову закралась мысль: а кто сказал, что в Члоу живут люди? Может, я попала в параллельный мир или вовсе в общество эльфов, орков и как их… гоблинов? Вот выскочит из-за поворота местный Шрек или его подружка Фиона, и я от ужаса умру на месте.
        Я бросала быстрые взгляды по сторонам, страшась услышать громкий треск сучьев или возню в зарослях, чтобы понять, не копится ли, не ждет ли меня именно там что-то кошмарное. Но вокруг все дышало покоем. Пели птицы, шумели деревья, а где-то внизу журчал ручей, словно невидимый музыкант играл на флейте.
        Мне хотелось отыскать где-нибудь полянку повыше, чтобы позавтракать и полюбоваться прекрасными видами. Фотоаппарат оттягивал шею, но я не сделала пока ни одного снимка. Не было повода.
        И тут как раз тропа вывела к небольшому роднику, а затем на обширную поляну, на которой я заметила двух черных буйволов. Огромные животные лежали в грязи, мерно жевали жвачку и лениво вздыхали, тогда над ними взмывала туча мух. На меня буйволы не обратили ровно никакого внимания. Я спокойно сделала несколько снимков с разных ракурсов, но мимо прокралась на цыпочках, чтобы не потревожить сон почти королевских особ.
        На одной из полянок я умилилась и сфотографировала маму-ослицу с крошечным осликом. Правда, мамаша не подпустила меня близко - задрала верхнюю губу, показав крупные зубы, и заорала так, что у меня заложило уши. Местная живность не очень охотно позировала перед фотокамерой, но, скорее всего, просто недолюбливала чужаков.
        А тропа тем временем резко пошла вниз. И вскоре сузилась до метра, а местами совершенно скрывалась в зарослях самшита. Здесь на телегах уже не ездили, да и лошадиных следов я не заметила. Справа от меня разлеглось ущелье, с шумевшей по дну рекой, слева - крутой известняковый склон. Среди деревьев я разглядела деревянный щит, закрепленный на старом пне высотой под два метра. Подошла ближе.
        Надпись на щите гласила: «Очамчирский природный заказник. Территория охраняется государством».
        А ниже значилось:
        Закон таков: «Не бить ни птиц, ни зверя,
        Лес не рубить и не косить травы».
        Лесничество. Заказник. Это - двери
        В мир снежных гор и хвойной синевы.

«Надо же! Стихи! - удивилась я. - Вот почему я не встретила людей - им здесь попросту нечего делать». Минуту я раздумывала, стоит ли идти дальше. Вдруг и с фотоаппаратом здесь нельзя появляться? Но решила, что могла и не заметить щит с предупреждением, а потому с легкой душой отправилась дальше.
        Тропа временами спускалась прямо к реке, но, в конце концов, круто пошла по оголенному склону вверх. Тут я уже не шла, а карабкалась, хватаясь за серые шершавые глыбы. Пот ручьями бежал по лицу, я скинула ветровку. Последний рывок! Казалось - в самое небо! Задыхаясь от забытых нагрузок, я сделала несколько последних шагов, и взору открылась такая широкая, такая необычайно красивая и сложная панорама, что я тотчас забыла и нелегкий переход, и страхи, и сомнения.
        На вершине дул ветерок и приятно разбавлял жару. Я спустилась на другую сторону сопки к зарослям тиса. Сделала с десяток шагов и отпрянула назад от неожиданности. Далеко внизу, в глубоком и узком ущелье мчала мутные воды река. Над ней клубился туман. В небе парили орлы, гнезда которых находились в скалах подо мною. Я разглядела одно: гора сухих сучьев, среди них - голова орлицы, сидевшей на яйцах.
        Тут уж я оттянулась по полной: сделала, наверное, полсотни снимков. А затем расстелила ветровку на камнях, присела под деревом и съела бутерброды. Они пошли за милую душу. А вот к пиву не притронулась. Напилась чистейшей и холодной, аж зубы заломило, воды из крохотного родника, бившего из подножья скалки, вблизи которой я устроилась.
        Было абсолютно тихо. Лишь ветер шуршал в кронах деревьев, да иногда с его порывами, долетал странный звук, похожий на мелодию, выводимую каким-то музыкальным инструментом. Я посмотрела на ту сторону каньона, где поднималась пологая зеленая гора. Ближе к вершине - пастушеский шалаш. Возле него какие-то постройки. На склоне горы паслись коровы, кони и виднелась фигурка пастуха, который сидел в стороне от своего стада. Похоже, он играл на дудке, и заунывные звуки еле слышно доносились до моих ушей. И я на миг позавидовала его безмятежности.
        Но пришла пора двигаться дальше. Вожделенная крепость была совсем близко - на вершине утеса, который выступал над лесом, как гигантская челюсть древнего ящера.
        Судя по высоте солнца, время приближалось к полудню. Но, отдохнув и подкрепившись, я шла быстро и радовалась, что прежние навыки потихоньку, но возвращались. К подножью утеса вела заросшая, местами пропадавшая среди кустов и камней тропа. По ней давно не ходили. К моему удивлению, тут и там среди обломков известняка виднелись красноватые пятна. Я нагнулась и подняла… кусок керамики. Неужто обломки древних кувшинов просто так валяются под ногами? Это ж, наверное, раздолье для археологов! Или их не пускают в заказник?
        Я шла по тропе, не поднимая головы и тщательно смотря под ноги. Карман куртки оттягивали уже несколько обломков. Взгляд выхватил голубое пятнышко - крупную бусину, а рядом - толстый зеленоватый осколок стеклянного сосуда. Вероятно, для серьезного ученого мои находки ничего бы не значили. Просто мусор, хоть и древний. Но я радовалась им, как малый ребенок радуется новой игрушке.
        К вершине вели не меньше полусотни крутых ступеней, но я все равно полезла вверх. Из-под ладоней порскали юркие ящерицы и крупные жуки. Пот заливал глаза, в горле пересохло. Преодолев треть пути, я подумала, что погорячилась, решив лезть сюда, на половине - что сглупила по полной, а на подходе к развалинам - что, наверно, умру на одной из последних ступеней, и никто никогда не обнаружит мое бездыханное тело здесь, потому что вряд ли найдется еще один дурень, который вздумает переться в эту чертову гору.
        Верхние ступени сильно заросли кустарником, я на последнем дыхании продралась сквозь цепкие ветки. И почти упала на горячие плиты, которые когда-то были крепостной кладкой. Но отдышалась довольно быстро: все-таки не предавалась порокам - не пила и не курила, поэтому вскоре пульс забился ровно. Я села, прислонившись к стене башни, и огляделась.
        Наружная кладка бывшей крепости состояла из крупных, чисто обработанных глыб известняка с соблюдением рядов в духе самых высоких античных традиций. По крайней мере, похожую кладку я видела то ли в Греции, то ли на Кипре. За башней находился обширный двор, огражденный стенами, которые охватывали вершину кольцом. На камнях - все те же разомлевшие под полуденным солнцем ящерицы. Вокруг - буйные заросли леса, затянутого колючками и лианами. Зеленый мягкий мох толстым слоем накрыл древние камни, а под шуршащим навалом листвы лежали столь же древние обломки. В этой дикой чащобе я отыскала фундамент еще одной башни, но ближе не полезла. Опасалась, что застряну в колючках.
        Но самое главное, я выполнила то, что хотела: добралась до руин, до одури пофотографировала. И присела на камне передохнуть в предвкушении обратного спуска и возвращения домой. Домой? А почему бы и нет? За то время, что я здесь продержусь, дом Вадима станет и моим домом. За приличную сумму в баксах, естественно!
        Солнце уже перевалило зенит и клонилось к западу. Что ж, посижу с полчасика, подумала я, полюбуюсь пейзажами и с легким сердцем - вниз. К этим руинам я уже никогда не поднимусь. Даже под угрозой высылки за сто первый километр. Хотелось пить, но я знала, что ручей неподалеку, только спуститься по склону…
        Я сидела, прислонившись спиной к старой стене. Солнце жарко припекало. Кузнечики оглушительно трещали в траве. В воздухе стоял сильный запах разогретых папоротников. Я чувствовала, как в теле струится кровь и как расправляются каждая клеточка, каждый нерв и каждая жилка. Голова кружилась, и все, что я видела, плавно, словно покрывало тумана, поднималось вверх и плыло куда-то. Плыла земля, на которой я сидела, плыли горные хребты с заснеженными вершинами, плыли далекие зеленые холмы со светлыми крышами домов и едва слышными звуками: детских голосов, петушиной переклички, ленивого бреха собак. Плыл каньон в сиреневой дымке, прорезанный серебряной лентой реки, и плыло бездонное небо, в котором медленно кружила огромная птица, едва заметно взмахивая крыльями…
        И вдруг - свист над головой, словно пронеслось звено реактивных истребителей. Я вздрогнула. Тревожное, быстрое-быстрое «Ой-ой-ей-ей!» разнеслось над сопками. И я заметила крупных птиц. Бросившись с ближней скалы, они летели вниз стремительно и красиво. И почти не работали крыльями. Планировали, как дельтапланы, и кричали в лете тревожно. Видно, что-то напугало их. Улары! Надо же!
        Я шесть лет ходила в горы и никогда не задумывалась: а как они звучат? Какой звук самый характерный для высокогорья, по которому ты безошибочно определишь, где именно находишься? Что это - перезвон ручьев, сбегающих в солнечный день по леднику? Или, может быть, порывистый ветер, треплющий палатку и бросающий в нее горсти сухого снега? Удар камня о камень, звук камнепада? Гром и грохот снежной лавины? Нет! Ветер - везде ветер, звон ручья можно услышать в лесу, по камням ходить и у реки. Лавина? Да, с ней встречаешься не так уж и часто. И все-таки есть звук, единственный и неповторимый, который услышишь только в горах. Услышишь - и не забудешь никогда.
        Утром высоко в горах холодно. Ущелья еще полны ночной мглой, а тихие громады вершин стоят уже в ожидании солнца. Небо постепенно становится ярче, дали яснее, тени резче. Первые лучи еще не легли на серые снега вершин, не зажгли их розовым цветом, а уже далеко по ущелью разносится крик улара. Эхо подхватывает его и несет по ледникам.
        - Фью-уть-юу, уууль-люуу-ююю-ууу! Проснитесь, горы, утро на подходе!
        Скоро закапает с черных блестящих скал вода, посыплются с грохотом оттаявшие камни, заговорят на леднике стеклянным звоном ручьи в своих ледяных руслах, глухо заворочаются подо льдом жернова ледниковой мельницы…
        - Уууль-ууль-фью-уть-ююу! Утро! Утро!
        В Европе улара нет. И от этого горы Франции, Италии, Швейцарии казались мне всегда какими-то… ненастоящими. Чего-то в них не хватало. Обилие дорог, гостиниц и ресторанов, подъемников и хижин, установленных на ледниках и даже над ледниками, разнообразных примет цивилизации предостаточно, а вот улара не слышно.
        Индийские врачи много лет назад лечили больных пением птиц. Эффект лечения происходил, видимо, не столько от самих звуков, сколько от рождавшегося внезапно ощущения свежего воздуха, солнца, дуновения ветерка, весенних запахов, от всех красок лугов и лесов. Ощущения эти слиты, но достаточно одного только звука, чтобы воссоздать, воспроизвести в воображении все остальное, крика улара. Тогда возрождались в памяти горы, раннее утро и убегающие вверх по крутым каменистым склонам большие птицы с белыми перьями в распущенном хвосте.
        Я вздохнула. Растяпа! Забыла, что под рукой фотокамера. Уларов редко удается увидеть вот так запросто, как сейчас. Они мастерски прячутся среди камней и зарослей. И будет ли еще возможность увидеть их близко?
        Поднявшись на ноги, я надела ветровку и отправилась к спуску с горы, продолжая ругать себя за бестолковость. Но впереди меня ждала новая встреча, на сей раз не столь приятная.

        Глава 15
        Я ступила на лестницу и присела на корточки, примериваясь, как спуститься по высоким ступеням без потерь. И услышала тихое рычание. Я подняла голову. Чуть правее, на расстоянии двух-трех метров я увидела небольшую дворнягу, худую, с подведенным от голода брюхом. Она заметила мой взгляд и снова зарычала, задрав губу и показав небольшие, но острые клыки.
        - А ну, пошла отсюда! - грозно прикрикнула я и поискала глазами, чем бы тяжелым в нее запустить.
        Но собака не сдвинулась с места. Вид у нее был неопрятный. Отвратительный, прямо скажем, вид. Бурая зимняя шерсть свисала клочьями по бокам и ляжкам, а новая была рыжеватого цвета, с переходом в черный на спине и боках. Мохнатый хвост, как у волка, болтался между ног. Я насторожилась. Нет, мне повстречалась не обычная дворняга. Та давно залилась бы лаем. Лиса? Нет, морда коротковата. Шакал? Ну, конечно же, это шакал! Я облегченно вздохнула. Лишь бы не бешеный. А так он труслив, и прогнать его вряд ли составит большого труда.
        Я подобрала камень, бросила в шакала, но не попала. Зверь отскочил в сторону, но не ушел, а вновь оскалился и заворчал. Словно предупредил: «Не двигаться!»
        - Ах ты, тварь! - рассердилась я. И снова замахнулась.
        Только тогда правее заметила еще одного шакала. А выше, слева на камнях - третьего. Мне стало не по себе. Звери брали меня в кольцо. И стоило мне сделать шаг назад, как они тоже шагнули, но вперед.
        До сих пор мне ни разу не приходилось встречаться с шакалами. Даже в горах. А слышать я их слышала. Много-много раз. Стоило стемнеть, и тут же начинался многоголосый вой, с причудливыми руладами и перепадами звуков. Особенно им нравилась музыка из репродуктора на территории альплагеря. Старший инструктор ругался: «Хоть не включай радио! Такие серенады устраивают, повесишься!» Иногда он выносил двустволку или ракетницу и палил в небо. Шакалы на некоторое время замолкали, а затем принимались голосить с новой силой.
        Но я никогда не слышала, чтобы шакалы нападали на человека. Что стряслось? Почему звери решили, что мной можно безнаказанно пообедать? Сейчас ведь лето, всякой живности в достатке… Или мне встретились особые шакалы, мутанты какие-нибудь, которые питаются исключительно человечиной? Может, и людей я тут не видела по той же причине? Местные знают о повадках здешних шакалов и не осмеливаются забредать далеко в горы.
        Медленно, не сводя взгляда с гадких тварей, я отступила к крепостной стене. За тылы я была теперь спокойна, а рядом хватало камней, чтобы отбить атаку. Я присела на корточки, стараясь сохранять выдержку. Пить хотелось нестерпимо, солнце припекало еще очень сильно, но приближался вечер, и где гарантия, что к этой своре не присоединятся другие звери?
        Положение, как ни крути, получалось безвыходное. Если ночью меня не порвут в клочья - а я без боя не сдамся! Мерзкие твари вполне способны взять меня измором. И, главное, кого звать на помощь? Тут на десяток километров ни одной живой души! Разве что пастух за каньоном. Но как ему сообщить о беде? Ведь у меня нет ни спичек, ни зажигалки, чтобы запалить костер. А как было бы здорово! Огонь на вершине виден на много километров. На него непременно обратили бы внимание, если он зажжен в непривычном месте. К тому же костер однозначно отпугнет шакалов. Возможно, его приметит Вадим. И догадается, что кто-то попал в передрягу.
        Только теперь я осознала, что меня наверняка потеряли. Сдуру я не оставила даже записки. Думала ведь быстро обернуться, пробежаться по горам часа за два-три. Но нелегкая понесла дальше. К новым приключениям на дурную голову.
        Я старалась не совершать резких движений, чтобы не провоцировать хищников. Сидела тихо и напряженно размышляла, но выхода не видела. Шакалы тоже присмирели, легли и даже опустили головы на лапы, однако не спускали с меня настороженных взглядов.

«Надо же, какая плотная осада, - усмехнулась я про себя. - Или конвой. Что вряд ли лучше!»
        Спина затекла, и я медленно встала. Но шакалы тотчас вскочили на лапы и заворчали. Я поняла: они тоже побаивались, по крайней мере, при свете дня. Но это меня не слишком обрадовало. Долгая агония уже не жизнь, а лишь продление мучений.
        - А плевать! - сказала я громко и прошлась вдоль стены.
        Ничего не случилось. Шакалы не сводили с меня глаз, но приближаться явно опасались. Видно, помнили, что я могу бросаться камнями.
        Я раз десять подпрыгнула, разминая мышцы. Сбежать вниз по лестнице не получится, а вот залезть на крепостную стену… Я задумчиво оглядела развалины. Пожалуй, можно попытаться вскарабкаться по камням и даже продержаться ночь. А там - одна надежда на Вадима. В том случае, если он поймет, чьи следы отпечатались на дорожке возле его калитки. А вдруг не поймет?
        Ничего путного на ум не приходило. Я прошлась вдоль стены: пять шагов - туда, пять - обратно. Шакалы оставались на местах. Что их, клеем приклеили? Я даже не могла сглотнуть слюну, так пересохло горло. Эх, была не была, буду прорываться с боем! Подняла камень, тяжелый, размером с детский мячик, и в тот момент что-то выпало из кармана. Я посмотрела под ноги - обломки, которые обнаружила на тропе. И среди них осколок стекла.
        Я отложила камень и присела на корточки. Толстое стекло. Грязное. Может, попробовать его вместо линзы? Сначала, естественно, надо отмыть. Ведь случается такое, я читала: отразится от кусочка стекла солнечный луч, подпалит траву, и заполыхает тайга страшным огнем.
        Откупорив банку с пивом, я сделала пару глотков, чтобы промочить горло. Хотя и понимала: после этого пить захочется сильнее. Но ничего не смогла с собой поделать. И чтобы отвлечься от мыслей о воде, промыла стекло пивом. Потом положила на камень, чтобы просохло. Но осколок так и остался мутным, то ли от старости, то ли по причине криворукости мастера.
        Я повертела его в руках. Бесполезная стекляшка. И почему я не ношу очков? Вот с их помощью уж как-нибудь разожгла бы костер. Как герой Жюля Верна, который из двух часовых стекол умудрился изготовить линзу…
        За этими мыслями я совсем забыла о шакалах. Но они обо мне не забыли и пост свой не оставили. Я снова взялась за камень. Но, несмотря на опасность, мне не хотелось, чтобы эти твари валялись на камнях с разбитыми черепами. И тогда я решила их напугать. Подняла камень и завизжала, как никогда в жизни, даже в детстве не визжала…
        Шакалы вскочили. Тот, что был ближе, метнулся по камням влево, вправо, затем с размаха приземлился на хвост, закинул голову вверх и завыл. К нему тотчас присоединились несколько голосов. И стало понятно, что шакалов не трое, а гораздо больше. С десяток их вылезли на камни, и, задрав морды, включились в обряд оплакивания. Они вопили, причитали, рыдали, надрываясь изо всех сил, будто хоронили любимого дедушку.
        - У-у-у-у-у-у… У-у-у-у-у-у…
        - Ая-я-я-яй… Ая-я-я-яй…
        - Ууа-ууа-ууааааа…
        Чтоб вас громом прибило! Я торопливо хлебнула из баночки. Пиво напоминало по вкусу жидкое мыло. Я сплюнула и приготовилась вновь завопить, чтобы подлые твари захлебнулись в слезах.
        - Я твою маму видал! - раздалось где-то в кустах ниже по склону.
        И следом - хлоп, выстрел! Словно костыль одним ударом забили. И по горам эхо: хлоп, хлоп, хлоп! Шакалов как ветром сдуло. А в кустах послышался треск. Мой спаситель уходил по тропе вниз. Я опешила: неужто не заметил? И заорала не своим голосом:
        - Эй, кто там? Я здесь! Наверху!
        Я ничуть не сомневалась: ищут меня. Вадим, наверное, всех поднял по тревоге. Он ведь не знал, что столичная штучка неплохо ориентируется в горах, да и по скалам ходит уверенно, ничуть не хуже, чем по асфальту. Так оно и было, без всякого хвастовства, но кто мог представить, что меня возьмут в плен шакалы…
        Удивительно, но на мои вопли никто не ответил. И внизу - ни шороха, ни движения среди деревьев. Что за чертовщина? Я в недоумении вглядывалась в зеленую мешанину веток и листьев. Поди, разберись, кто там прячется? И прячется ли? Но если выстрел мне почудился, если у меня начались слуховые галлюцинации от жажды, то шакалов ведь не обманешь. Ишь, как сиганули, клочья шерсти разлетелись по камням.
        Вокруг стояла абсолютная тишина - ни шелеста, ни скрипа, ни вздоха… Даже ветер притих, не мешая мне прислушиваться.
        Я постояла еще несколько мгновений. Видно, все-таки показалось. Повернулась в последний раз посмотреть на древние руины вблизи - и чуть не свалилась в обморок от неожиданности.
        За моей спиной стоял абрек. Да-да, самый настоящий абрек, именно это слово пришло мне в голову первым. Высокий, худой, но не тощий, а поджарый, как все горцы. Темные глаза мрачно блестели из-под черного башлыка, концы которого были завязаны на затылке. Щеки и подбородок заросли густой щетиной, а то, что не заросло, загорело до черноты. Я сразу определила: горный загар. Знающий человек не спутает его с приобретенным на море. Голова под башлыком обрита наголо, отметила я. Одет же он был в старую черкеску с газырями, перетянутую в талии тонким с серебряными бляшками ремешком. Одежда выгодно подчеркивала узкую талию и широкие плечи незнакомца. На ремешке висел настоящий кинжал в серебряных с насечкой ножнах. Наши сванские проводники называли такую черкеску «чоха», что нас ужасно забавляло.
        Впрочем, еще больше забавляло, когда они приходили на танцы в огромных, как аэродром, кепках и остроносых ботинках. И неловко переминались у входа на танцплощадку, потому что абсолютно не умели танцевать европейские танцы. Но как они зажигали, когда звучали национальные мелодии! И парни все были, как на подбор: красавцы под два метра, широкоплечие, тонкие в талии, не лазавшие, а бегавшие по скальным стенкам. Что греха таить, влюблялись в них девчонки!
        Все эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове. Уж очень незнакомец смахивал на наших инструкторов в альплагере. Возможно, поэтому испуг быстро прошел.
        Обут абрек был в мягкие черные сапоги, вроде ичигов. Вот почему он подкрался незаметно! А на груди - винтовка. Я чуть не присвистнула от удивления. Трехлинейка Мосина! Где он откопал такое старье?
        Незнакомец стоял передо мною, положив руки на дуло и приклад и смотрел бесстрастно, как на статую девушки с веслом.
        - Кто ты такая, женщина? - наконец произнес он с жутким сванским акцентом.
        Тут уж я не могла ошибиться. Наши проводники в горах были или сванами, или кабардинцами. Но Давид сказал, что почти все сваны ушли в Грузию. Кто же тогда этот тип в черном? Может, диверсант? Разведчик? Но диверсанты с допотопным оружием по горам не бегают. А вдруг не все сваны ушли, некоторые остались партизанить в лесах?
        Мысли метались в голове, как потревоженные осы. Язык присох к небу то ли от жажды, то ли от страха. Я молчала, как пень. И на лице незнакомца проявилась недовольная гримаса.
        - Что делаешь на горе?
        - Кто? Я? Отдыхаю. А вы кто? - выдавила я из себя и закашлялась.
        Незнакомец опустился на камень, взял банку с пивом, и, не спрашивая разрешения, опрокинул ее в рот.
        - В горах пиво и вино не пьют, в горах пьют водку. Ты попробуй выпить, у тебя сердце откроется, и ты поймешь, какая тут красота. - Незнакомец многозначительно поднял палец. - Здесь самые красивые горы в мире!
        - У меня нет водки, - тихо сказала я.
        - Плохо! - сплюнул на камни незнакомец. - И пиво плохое. Теплое.
        Я нервно сглотнула. Кто бы он ни был, но встреча с ним сулила, надо думать, еще больше неприятностей, чем ночевка в окружении шакалов.
        - Ты здесь одна? - спросил абрек и обвел меня внимательным взглядом.
        У меня нешутейно задрожали коленки. Золотые серьги, цепочка, браслет, фотоаппарат… Чем я могу откупиться, если он захочет украсть меня? Ведь этого мало! Просто катастрофически мало! Но, самое главное, за меня некому заплатить выкуп. Да и не с кого его абреку потребовать. Только сейчас я отчетливо поняла: на свете нет ни одного человека, которому я была бы дороже денег. Значит, похититель не будет слишком церемониться.
        Я представила весь ужас плена. Уж лучше бы убил. Или просто ограбил. Ведь что ему с моего убийства?
        - Я к Вадиму приехала… К Вадиму Доброву, - прошептала я, стараясь не стучать зубами и не расплакаться. - Я его невеста…
        Вранье далось легко, и даже слово «невеста» не смутило.
        - Невеста Вадика? - На лице незнакомца промелькнуло что-то похожее на удивление. - Как он тебя одну отпустил?
        - Я сама ушла. Хотела крепость посмотреть.
        - И не сказала ему? - Глаза незнакомца мрачно блеснули из-под башлыка.
        - Сказала, - опять соврала я, удивляясь, как ловко у меня это получается. - Он скоро придет за мной. Я и сама спустилась бы навстречу. Только шакалы, - махнула я рукой на камни, - обложили со всех сторон.
        - Шакалы? - усмехнулся незнакомец. - Они тебя не тронут. Они боятся за своих щенков. Тут у них логово.
        - Откуда мне знать про их логово? - буркнула я. - Но все-таки неприятно видеть, как они скалятся. Если б не вы…
        Незнакомец молча поднялся и снова окинул меня взглядом. Словно примеривался, как поступить. Затем усмехнулся, но взгляд оставался мрачным, отчего у меня словно заледенело между лопатками от страха.
        - Ладно, скажи спасибо богу, что Шалико встретила. Я тебя провожу немного, а то скоро стемнеет, тропу не увидишь. И больше не ходи по горам одна. Я тебя прошу, женщина!
        - Хорошо, - кивнула я. И, не удержавшись, спросила: - А почему вы с винтовкой? Егерем работаете в заказнике?
        Шалико скривился и ничего не ответил. Но приказал:
        - Пошли, женщина! И смотри перед собой. Тут змей много.
        - Змей? - пожала я плечами. - Ни одной не видела…
        - А это что?
        Шалико ткнул стволом винтовки мне под ноги. От неожиданности я подпрыгнула, а он поддел что-то, и уже в воздухе я заметила тонкое, как хлыст, извивающееся тело змеи, которое мужчина перебросил через плечо в кусты за спиной.
        - Гадюка? - обомлела я.
        - Наверное. - Глаза абрека снова блеснули, но уже насмешливо. - Я змей не смотрю.

        Глава 16
        Шалико шел первым, не поворачивая головы. Уверенно лавировал между деревьями, колючими кустами и камнями. Абсолютно бесшумно, не задевая веток, не оступаясь на камнях, скользил, как большая кошка. Как черная пантера! Я не отставала, боясь рассердить его. Но, заметив родник, попросила остановиться и с жадностью напилась. Шалико, не проронив ни слова, отошел в сторону. Винтовка все так же висела у него на груди. Хмурый взгляд исподлобья скользнул по мне и ушел в сторону. Показалось, что он прислушивается. Странная настороженность… Неужели и вправду партизан? Народный мститель? Мне стало не по себе. В наше время этих мстителей называют боевиками.
        - Напилась? - спросил абрек равнодушно. И приказал: - Пошли!
        Минут через десять мы спустились с сопки и оказались на знакомой тропе, шедшей вдоль каньона. Тут Шалико остановился и неожиданно заговорил, но даже не повернувшись в мою сторону. То ли презирал, то ли считал ниже своего достоинства разговаривать с женщиной.
        - Здесь в ущелье лесные люди живут. Не ходи одна. Они жен среди наших женщин ищут. Раньше сваны считали, что в лесных людях бес сидит, и убивали. Мой дед охотился недалеко отсюда. Наступила ночь. Он развел костер и вдруг видит - идет к огню человек, голый совсем и волосатый. Дед испугался, забыл про ружье, влез на дерево. Нагой человек подошел к костру, стал над ним прыгать и хлопать в ладоши. Затем взял ружье и сунул его прикладом в костер. Ружье выстрелило. Тогда нагой человек испугался и убежал. Смотри, вот его ружье с обожженным прикладом…
        Я пригляделась. И впрямь часть приклада сильно пострадала от огня.
        - А зачем вы это мне рассказали? Хотите напугать? - вежливо поинтересовалась я.
        - Глупая женщина! - скривился Шалико. - С горами шутить нельзя. А ты, как коза, прыг, прыг… Одна пошла в горы, которые не знаешь…
        Я хотела огрызнуться. Но Шалико, шагнув раз-другой, резко остановился. Настолько резко, что я едва не уткнулась носом в его спину.
        - Что такое? - спросила я почему-то шепотом.
        Но мой спутник упреждающе поднял руку. Мы замерли, вслушиваясь. И я различила впереди цокот копыт.
        - Тихо! Стой здесь! - буркнул Шалико и по-змеиному ловко нырнул в кусты.
        Что случилось? Я проводила его взглядом. То ли сбежал, то ли занял удобную для стрельбы позицию. Вот только перестрелки мне не хватало!
        Ожидание продлилось недолго. На тропу выехал всадник. И я чуть не потеряла голову от радости.
        - Вадим! - завопила я и бросилась навстречу.
        Добров молча спешился, перекинул висевший на груди карабин за спину, направился ко мне. Судя по выражению лица, выговора не избежать. Я остановилась и с покорным видом приготовилась выслушать все, что Вадим думает обо мне и моем поступке.
        - Что за детство? - начал он без лирических отступлений. - Трудно сообщить, что отправилась на прогулку? Я уже своих людей хотел поднимать, только Давид следы нашел возле забора. Сказал, наверное, к каньону пошла. А ты знаешь, что в горах одной опасно? Особенно в здешних.
        - Мне уже объяснили, - виновато потупилась я, - дескать, лесные люди могут в жены забрать. Очень актуально, надо признать.
        - При чем тут лесные люди? Кто тебе эту чушь сказал?
        - Шалико, - пожала я плечами. - Кажется, местный абрек. Он меня от шакалов спас.
        Сообщение о шакалах Вадим пропустил мимо ушей, зато сильно возбудился при имени Шалико. Лицо его покраснело, и последовал быстрый вопрос:
        - Ты видела Шалико? Где он?
        - Только что здесь был. - Я огляделась. - Велел мне остановиться, а сам сиганул в кусты.
        Вадим перенес карабин на грудь. Его лицо приняло точь-в-точь такое же настороженное выражение, как за несколько минут до того у моего провожатого.
        - Шалико! - крикнул Добров. - Выходи! Я знаю, ты здесь!
        Над головой у меня раздался шорох. Я оглянулась. Шалико взобрался на скалку, возвышавшуюся над кустами за моей спиной. Теперь он держал ружье в руках, и взгляд у него был мрачнее тучи.
        - Здравствуй, Вадик! - произнес абрек. - Я с уважением отнесся к твоей невесте. Тебе не в чем меня упрекнуть.
        - Шалико, я рад тебя видеть живым и здоровым, - сказал Вадим. - Как твои ноги?
        - Спасибо, хорошо, - ответил Шалико. - Но зачем тебе знать о моих ногах, если не хочешь взять меня в горы?
        - Я рад тебе как брату. Но работать ты у меня не будешь. Даже разговора не может быть!
        - Я давно уже без работы, - сказал Шалико, - меня нигде не берут.
        - И я не возьму. И ты знаешь, почему, - нахмурился Вадим. - Я много раз верил тебе, но ты меня подводил. Ты очень быстро забываешь свои клятвы, Шалико! Думаешь, я не помню, как ты тащил меня на себе? По грудь в снегу через лавины. До сих пор не понимаю, как мы остались целы. Принес и упал у хижины. А затем разжег печурку и поделился последней лепешкой. Такого товарища еще поискать… Ты можешь отдать все, что у тебя есть. А потом чуть не убить и ограбить моего гостя. Я тебе снова поверил, гость простил, так ты затеял драку один против десятерых, и тебя выбросили со второго этажа. - Вадим посмотрел на меня, словно искал поддержки, и пояснил: На нем живое место черта с два найдешь, весь поломан! Даже менисков в коленях нет.
        - Но он хорошо ходит по горам, - возразила я. - И спас меня! От шакалов!
        - Знаю. На нем все быстро зарастает. - Вадим, видно, снова не расслышал про шакалов. - Врачи говорили, всю жизнь будет ходить на костылях. Но посмотри на него… Приходится верить в чудеса. Только будь я проклят, если еще раз свяжусь с ним. С меня хватит!
        Пока Добров говорил, Шалико закинул винтовку за спину и, присев на корточки, охватил опущенную голову руками. А при последних словах вскинул ее. Черный башлык сполз на сумасшедшие глаза. Резко обрисовывался крупный нос с заметной горбинкой.
        - Все было так. Только одного не было: не спал я с твоей женщиной. Она не из-за меня уехала, мамой клянусь! - выкрикнул абрек и снова опустил голову.
        Я насторожилась.
        - При чем тут женщина? - с досадой произнес Вадим. - Женщин мы с тобой еще не делили. Я говорю о немце, которого ты ударил камнем по голове и ограбил. Или ты думал, я не узнаю? В общем, пока ты будешь колоться, в отряд я тебя не возьму. Ты потерял контроль над собой. Ты законченный наркоман, Шалико! Какой же ты после дозы проводник? Разве тебе можно доверять жизнь людей? Ты ведь их зарежешь, если понадобятся деньги на наркотики. Пойми, я не хочу прослыть идиотом, которого постоянно водят за нос.

«Ты просто струсил, Вадим. Это куда проще, чем помочь человеку», - хотелось сказать мне. Но я промолчала, решив послушать, что будет дальше.
        А Добров продолжал говорить и, выбирая обидные слова, ронял их не спеша, с упорством, достойным лучшего применения. Мне стало страшно. Надо как-то прекращать эту экзекуцию. Руки Шалико дрожали, а лицо исказила страдальческая гримаса.
        - Я не кололся всю зиму! - выкрикнул он. - Меня ломало, я землю грыз, но не кололся, а ты мне не веришь!
        - Что ж тогда домой не возвращаешься? Почему в лес ушел? Тобой уже малых детей пугают! Ты боишься показаться отцу, потому что Митан - достойный человек, и не хочет видеть такого сына.
        Шалико вновь обхватил голову, принялся раскачиваться из стороны в сторону и мычать от отчаяния.
        Бросив еще несколько жестоких фраз, Вадим проговорил уже мягче и более устало, словно отложил в сторону плетку, которой хлестал Шалико:
        - Хватит с тебя! - И, помолчав мгновение, добавил: - Ладно, в последний раз возьму. Но запомни: сейчас ты пойдешь к отцу.
        - Спасибо, - чуть слышно отозвался Шалико.
        - Если что случится в этом сезоне, я сам тебя убью. Не буду больше ничего говорить, а убью раз и навсегда. Пристрелю как паршивого пса! Ты знаешь мое слово.
        - Да! - Лицо Шалико на глазах повеселело. - Я сам вставлю патрон в патронник. Мамой клянусь!
        Абрек легко сбежал вниз и как ни в чем не бывало обнялся с Вадимом. Я стояла рядом, ошеломленно наблюдая за мужчинами.
        - Все, иди к отцу. И скажи, что беру тебя на сезон. С испытательным сроком! - Вадим подтолкнул Шалико в плечо.
        - Спасибо, брат! - прижал тот ладонь к груди. - Я тебе слово даю: если хоть один волосок упадет с головы твоих туристов, брошусь вон с той скалы. - парень кивнул на утес, с которого мы недавно спустились. - Разобью свою башку от стыда!
        - Башку береги, тогда и с туристами все будет, как надо, - улыбнулся Вадим. И посмотрел на меня. - Ладно, сын гор, давай прощаться. Завтра часам к восьми утра подходи. А мне еще нужно с дамой разобраться.
        Меня покоробил его тон. Но я не успела высказаться. Шалико с радостным видом цокнул языком.
        - Красивая у тебя невеста, Вадик! И смелая. Меня не испугалась. И по горам не хуже Шалико ходит.
        Вадим усмехнулся и смерил меня взглядом.
        - Плохих не держим!

        Глава 17
        Спина Шалико мелькнула среди деревьев и пропала. Вадим перевел взгляд на меня.
        - Ну, что, невеста, набегалась по горам? Живот, небось, с голодухи подвело?
        - Что за тон? Как вы со мной разговариваете? - возмутилась я. - Если я назвалась вашей невестой…
        - Кстати, - глаза Вадима насмешливо блеснули, - с чего вдруг на «вы»? Все-таки невеста!
        - Какая к черту невеста? Я вашего приятеля испугалась! Вот и соврала, что невеста! На всякий случай!
        - И все-таки ты меня не помнишь… - задумчиво произнес Вадим и вскочил на коня. - Эх, память девичья! - И подал мне руку. - Давай, ко мне…
        Я слова не успела сказать, а уже сидела впереди него в седле. Мне ни разу не приходилось ездить на лошади вдвоем, да еще с малознакомым человеком. Добров обхватил меня левой рукой за талию, теснее прижал к себе, а правой дернул поводья.
        - Пошел, Ветер, пошел!
        Вадим прижимался к моей спине, а его дыхание касалось шеи и слегка щекотало кожу. Но я не испытывала неудобства. Мне даже нравилось, что крепкая рука лежит на талии. А когда мы проезжали под ветками, то пригибалась и касалась грудью его руки, отчего меня пробирал озноб. И очень хотелось, чтобы поездка продолжалась дольше, но не столь долго, чтобы опять провести ночь на свежем воздухе.
        В горах темнеет быстро. Вадим спешился и пошел, ведя лошадь в поводу. Ступал он осторожно, так как тропа вилась по краю каньона. И с лошади я видела сверкавшую серебром далеко внизу ленту реки.
        - Дождь будет, - наконец заговорил Вадим. - Слышишь? Река шумит.
        - Мы успеем до дождя? А то как-то не очень хочется лечиться от простуды.
        Вадим тихо засмеялся и остановился. В сумраке ярко блеснули белки глаз.
        - Что там Шалико заливал насчет шакалов?
        - Ничего особенного, - дернула я плечом. - Поднялась к развалинам крепости…
        Я коротко поведала о своих приключениях и появлении Шалико. Об одном умолчала - о своих страхах по поводу плена. Зачем Вадиму знать, чего я там нафантазировала?
        - Сильно струсила, когда Шалико увидела? - засмеялся Вадим. - Он у нас парень колоритный. Дато Туташхия прямо.
        - Похож на свана, но Давид сказал, что все сваны ушли из Абхазии.
        - Почему все? - удивился Вадим. - Которые испокон веку здесь жили, с абхазами не ссорились, дружили и роднились остались. В том числе, из рода Мергиани. Это фамилия Шалико.
        - Честно сказать, я сначала приняла его за абрека, - повинилась я. - Физиономия-то у него разбойничья. Но мы разговорились, и он предложил проводить меня до тропы.
        - Понятно. - По голосу я поняла, что Вадим улыбнулся. - Ты всегда была рисковой девушкой. Любава рассказывала.
        - И что она тебе рассказывала? - Я с подозрением уставилась на своего провожатого. - А мне не говорила, что делилась с тобой подробностями моей личной жизни.
        - Ну, слава богу, опять на «ты»… - Вадим снова вскочил на коня и обнял меня. - Все, теперь тропа полегче. Километра три - и дома. Заедем к Мадине. Она стол накрыла, ужинать ждет.
        - Зачем? - поразилась я. - Поздно уже! Неудобно!
        - А знакомиться с людьми ты думаешь? - спросил Добров. - С Мадиной тебе придется общаться чаще, чем со мной. Я беру Давида и двух рабочих и послезавтра ухожу в горы. Надо после зимы тропы проверить, подправить, если обвалились, от камней расчистить.
        - Уходишь? - Я почувствовала разочарование. - Но, может, мне пойти с вами? Я бы готовила на костре. Я ведь бывала в горах. И не только на Кавказе.
        Тропа пошла вниз, и я схватилась за луку седла.
        - Наслышан… - Вадим крепче обхватил меня за талию и сильнее прижал к себе. - Нет, женщине там делать нечего. Это не прогулка, а тяжелая работа для мужиков.
        Он неожиданно убрал руку, зато пальцы коснулись моей шеи, а дыхание - щеки.
        - Волосы у тебя растрепались, - сказал тихо, - в лицо лезут. - И снова провел ладонью по шее.
        Я задохнулась. Почудилось: совсем чуть-чуть, одно мгновение - и он тронет кожу губами… И все! Белый флаг! Капитуляция! Кажется, я тотчас брошусь ему на грудь, и будь что будет!
        - Не дергайся, - насмешливо произнес Вадим, - не съем.
        Насмешка меня отрезвила, я одернула себя: «Оля, что с тобой? С чего тебя так развезло? Любви захотелось? Ласки? Но только не этого мужлана! Он же тебя ни в грош не ставит!»
        Я закусила губу. В метро, бывало, мужчины сильнее прижимались, и - ничего. А здесь что случилось? Южный климат так подействовал? Я постаралась незаметно привести в порядок дыхание. «Оля, ты же никогда особо не заглядывалась на посторонних мужчин!
        Естественно, не заглядывалась, потому что рядом был Юра, Юрочка. Свет в окошке. Но теперь он светит Лизоньке… А мне, что ж, отгородиться ставнями от всего мира? Нет, позвольте! Тут уж как сложится. Чего ж не пофлиртовать слегка, не закрутить короткий роман с симпатичным мужчиной, если, конечно, он не спит с Мадиной. Но даже, если и спит, почему бы ему не переспать со мной? Не убудет!
        Тропа пошла вниз. Где-то впереди залаяла собака. Вот и конец пути. Сейчас мы отправимся к Мадине. Вадим будет смеяться, шутить с ней, а я - сходить с ума от злости и ревности.
        И… Стоп! Новая мысль пришла в голову. Что там Шалико говорил о какой-то женщине? Она уехала? Уехала из-за неясностей в отношениях? И в этом был замешан Шалико. Иначе зачем ему оправдываться… Получается, у Вадима была или есть женщина, причем не Мадина. И мои опасения насчет нее напрасны. Кстати, Мадина вполне может оказаться пожилой горянкой, которая давно утратила свою красоту.
        - Сколько лет Мадине? - спросила я.
        - А тебе зачем?
        Я спиной почувствовала, как Вадим расплылся в улыбке. И рассердилась.
        - Хочу знать, с кем придется общаться. Может, ей под восемьдесят…
        - Ну, ты загнула! - рассмеялся Вадим. - Ей тридцать восемь. У нее пятеро детей. Старшему Астамуру - двадцать, он работает у меня проводником во время каникул. Заканчивает третий курс университета в Сочи. А младшему - тринадцать. Тоже мне помогает. Бассейн чистит, теннисный корт.
        - Пятеро детей! - покачала я головой. - Бедная женщина! Как она ладит с такой оравой?
        - Мадина - счастливая женщина. У нее хорошие дети. Она умудряется помогать своей сестре, у которой муж-инвалид. Они живут выше в горах, где вообще никакой работы нет. Скот разводят, тем и пробавляются.
        - И все равно не понимаю, как она умудряется справляться одна, без мужа с пятью детьми!
        - Ну, кто-то с пятью справляется, а кто-то одного родить не может, потому что своей особой занят…
        - Ты обо мне? - тихо спросила я. - А ты хотя бы знаешь, почему я не родила?
        - Не о тебе, успокойся, - неожиданно зло оборвал меня Вадим. - Что ты по всякому случаю встаешь на дыбы?
        - Я? На дыбы? Как ты со мной разговариваешь! Кто тебе дал право!
        - Мы с тобой еще толком и не разговаривали, - усмехнулся Вадим. - А ты к каждому слову цепляешься. Я тебе чем-то не угодил? Вроде еще и повода не было. Или злишься за бутерброд с горчицей? Так это шоковая терапия. Клин клином выбивают. После моего лечения ты сутки проспала, а потом целый день по горам бегала.
        - Мне не нравится твой тон! - не сдавалась я. - Не люблю, когда со мной разговаривают снисходительно, как с маленькой девочкой. Я приехала сюда перевести дух, отдохнуть от Москвы. Хочу ходить в горы, спать до полудня и тупо пялиться на бабочек, жучков и птичек. На облака, в конце концов. Я это заслужила!
        - Да, нервы у тебя на пределе, факт, - заметил Вадим. - Прости, если обидел. Но я думал: фифа столичная - тряпки дорогие, косметика, ногти, как у китайского мандарина… Честно сказать, если б Толик не попросил, я б не согласился на твой приезд.
        - Толик? - опешила я. - Любавин брат? А она сказала, что очень быстро с тобой договорилась.
        - Быстро? - Вадим хмыкнул. - Подтянула тяжелую артиллерию в виде брата-генерала, вот и договорилась.
        - Я не буду обузой, - тихо сказала я. - И заплачу, сколько нужно: Естественно, в пределах разумного.
        - Заплатишь, как же! Николай нашел твою сумку. Вернее, то, что от нее осталось.
        - Что значит «осталось»? - похолодела я.
        - Что-то съедобное в ней было?
        - Полпачки печенья и шоколадка, - ответила я. - Но там и более ценные вещи имелись - паспорт, телефон, деньги…
        - То-то и оно, что имелись. Амра, подлая тварь… Давид сказал: вы уже познакомились… нашла сумку возле сванского моста и порвала в клочья, когда добиралась до печенья. Паспорт заново восстанавливать придется. На некоторых купюрах, правда, сохранились номера, их можно будет обменять в Сбербанке в Адлере. Но телефон сдох и ремонту не подлежит - ночь пролежал в луже. Что касается банковской карты, то внешне вроде в порядке. Но опять же надо в Адлер ехать, чтобы проверить. А я туда не раньше, чем через месяц выберусь.
        - Но как я перейду границу без паспорта? Фотография на нем хоть сохранилась?
        - Нет, но на одной странице читаются номер и серия. Придется крепко постараться, но вопрос этот решаем. Никто не собирается держать тебя в Абхазии всю жизнь.
        - Кто бы сомневался… - буркнула я. - Только насчет оплаты не думай. Есть у меня НЗ, чтобы расплатиться.
        - Слушай! - неожиданно рассердился Вадим. - Ты у меня в гостях! Какие могут быть счеты-расчеты? Успокойся!
        - А ты не строй из себя Ротшильда! Меня это не разорит, а тебе деньги нужны. Любава сказала, что туристы у тебя - основной источник дохода. Да еще военная пенсия.
        - Пенсия? Туристы? - Вадим рассмеялся во весь голос. - Ну, Любава…
        - А почему она никогда не рассказывала о тебе? - спросила я, вдруг поразившись, что не задала тот же вопрос подруге. - Правда, и о Толике мало говорила, но о тебе вообще никогда. Ни слова!
        - Зачем ей рассказывать обо мне? - Вадим, похоже, озадачился не меньше. - Кто я ей? Кум, сват, брат?
        - Постой! - схватила я его за руку. - Но ты ж и вправду брат, двоюродный.
        - С чего ты взяла? - Вадим придержал лошадь. - Мы с Толяном учились в одном училище. И с тех пор дружим. Правда, пути наши разбежались перпендикулярно друг другу. Одного не пойму, зачем ей было врать обо мне?
        - Да потому, что ей бы тогда не вытолкать меня из Москвы, я бы вообще никуда не поехала, - вздохнула я. - Меня бросил муж. Разбогател, сукин сын, и решил, что ему нужна женщина лучше. А я оказалась за бортом.
        - Лучше? Имеется в виду, моложе?
        - Ты как в воду глядел. - Я усмехнулась. - Так что твоя горчица - персиковое варенье по сравнению с тем, что я пережила.
        - Ой, какие ж вы, бабы, нежные! - Вадим пришпорил коня. И тот пошел быстрее. - Муж тебя не бросил, а просто вовремя освободил. Ты ж молодая, красивая! И замуж выйдешь, и дите родишь. Хуже, если б он тебя на шестом десятке бросил. Хотя в этом возрасте тоже, бывает, влюбляются и замуж выходят. Мама у меня в пятьдесят три года второй раз замуж вышла. И счастлива с отчимом до сих пор.
        - Замуж я не собираюсь, - твердо заявила я. - Хватит, нажилась! А ребенка от любовника можно родить.
        - Ну и дура! - Вадим заставил коня свернуть на боковую тропинку. - Ребенку отец нужен! А то плодите безотцовщину, а потом жалуетесь, что дети по скользкой дорожке пошли…
        - Я еще никого не родила, - парировала я. - А если рожу, то обойдусь без твоих советов и нравоучений.
        - А я о тебе, что ли, говорю? - удивился Вадим. И вдруг склонился, прижался губами к шее, чуть выше ключицы.
        Я онемела. А он оторвался и тихо рассмеялся.
        - Пульс-то зашкаливает! Боишься меня? Так я не кусаюсь. А шейка у тебя тонкая, соблазнительная. Прости, не сдержался! - И теперь уже пальцами коснулся ключицы.

«Я тебя убью! - едва не вскрикнула я. - Что тебе мешало поцеловать меня по-настоящему? Зачем дразнишь?». Но вместо этого произнесла, стараясь не выдать, что меня потряхивает от возбуждения:
        - Не трогай меня! Я женщина соблазнительная, но не про вашу честь, Вадим Борисович!
        Разве я могла сказать что-то другое в этой ситуации?
        Вадим засмеялся в ответ. Вообще он смеялся чаще и громче, чем я.
        - Понял, понял, Ольга Михайловна! Только при Мадине не сболтни, что на самом деле не моя невеста. Ты сильно не возмущайся, но мои друзья в Абхазии не поймут, отчего молодая интересная женщина живет в доме одинокого мужчины. Так что выбирай: или тебя будут считать моей невестой, или обычной шлюхой. Причем статус невесты ни к чему тебя не обязывает. Разве что на людях веди себя вежливее. Как положено женщине, а не как столичная профурсетка.
        - Что? Что ты сказал? - Я резко обернулась и схватила Доброва за отворот армейской куртки. - За словами следи! А то не посмотрю, что невеста, так врежу…
        - Тихо, тихо! - Вадим стиснул мое запястье. - Не кипятись! Ишь, Аника-воин… Мы уже подъезжаем. Ради бога, не позорь меня перед Мадиной.
        И вдруг он крепко прижал меня к себе. Его глаза были слишком близко. И губы. Я чувствовала исходившее от Вадима тепло, и запах хорошего табака и чего-то еще, почти неосязаемого. И вспомнила наконец: так пахнет от человека, который целый день провел на свежем воздухе, под горячим горным солнцем.
        Было крайне неловко проделать это в седле, но я изловчилась-таки, закрыла глаза и, потянувшись к нему, коснулась щекой его щеки. И ничего! Он отпустил мое запястье и весело сообщил:
        - Все, приехали!
        И, спешившись, подал мне руку, чтобы я сошла с лошади. Откуда ему было знать, что минуту назад я испытала одно из самых сильных разочарований в своей жизни. Этот подлец, этот негодяй так и не поцеловал меня!

        Глава 18
        Высокое тенистое дерево с резными листьями (кажется, инжир) возвышалось в центре идеально чистого двора, заросшего мелкой травкой. Под деревом - скамейка, рядом - детские качели. Я поняла, здесь отдыхают от дел в жару. А слева и справа вдоль изгороди протянулись ряды металлических опор с перекладинами, обвитыми виноградной лозой. Над крыльцом двухэтажного дома с просторным балконом светил сильный фонарь. Было видно, как днем.
        Громко залаяла собака. На крыльце тотчас появилась тоненькая невысокая женщина вся в черном и, приложив ладонь козырьком ко лбу, посмотрела в нашу сторону. И закричала:
        - Мадина! Встречай! Вадим со своей невестой!
        - Неловко как-то, - прошептала я. - Придется, наверно, объяснять, где мы познакомились…
        - Ничего не нужно объяснять, - Вадим взял меня за локоть. - Держись естественно, не напрягайся. Здесь не принято лезть в душу, если человек этого не хочет. Но гостей встречают по высшему разряду. Угощают лучшей едой и вином, которые берегут только для гостей.
        И крикнул женщине:
        - Инга, привет! Где Мадина?
        Но та не успела ответить.
        - Вадим! Я здесь! - Откуда-то из-за дома показалась женщина чуть выше, но тоже в черном. - Нашел Олю?
        Она подошла и протянула мне руку. Я заметила, что щека у нее слегка запачкана в муке.
        - Мы очень рады вам! Будьте, как дома… Проходите в пацху. Летом мы там ужинаем. Хотела накрыть на улице, но боюсь, что дождь начнется.
        Мадина с любопытством посматривала на меня и улыбалась мне, даже когда разговаривала с Вадимом.
        - Приехала Сырма? - спросил тот.
        Женщина, улыбнувшись, кивнула:
        - Дома, дома! С Давидом час назад приехала. Куда ей по ночам ходить? Помогает мне хачапури печь.
        Она смотрела на Вадима с тем непередаваемым выражением, которое свойственно лишь любящим женщинам. Преданно, немного восторженно, но без раболепия. Мне стало не по себе.
        У нее было тонкое красивое лицо, очень живое и выразительное. И, видно, Мадина привыкла двигаться быстро, потому что тут же опередила нас на шаг. И, слегка размахивая руками при ходьбе, сообщила Вадиму, что коза принесла двух козлят, Давид сегодня починил курятник, а то туда повадилась ласка и уже загрызла двух куриц.
        Вадим что-то сказал ей весело по-абхазски, как я полагала, пошутил, и Мадина отвечала звонким, как у девушки, смехом. Эти двое хорошо понимали друга. «Все не так просто, как ты себе сочинила, Оля! - подумала я. - Женщина, похоже, его любит, но не воспринимает тебя соперницей. Видно, интуитивно чувствует, что ты не та, за кого себя выдаешь. Отсюда и любезности, и милая улыбка…»
        Мы обогнули дом. Пацха находилась рядом с ним. Почти дверь в дверь. Чуть дальше за высоким плетнем располагались хозяйственные постройки: плетеный кукурузник на высоких столбах, загон для коз, сарай для скота, курятник. Здесь же стояла самая настоящая арба с огромными колесами. Под длинным навесом висели связки красного перца и сухих трав. Тихо гоготали гуси, громко вздыхала в хлеву корова… В саду среди деревьев виднелись ульи… Благодать!
        Но сколько забот! Сколько сил нужно затратить, чтобы содержать дом и хозяйство в порядке! И не потерять при этом свежесть лица и красоту. Не разучиться смеяться и радоваться жизни. Честно сказать, я позавидовала Мадине. А больше тому, что она может свободно общаться с Вадимом, шутить, бесхитростно делиться с ним радостями и проблемами. И каково ей, наверное, видеть меня рядом с Вадимом? Но, если тот знает об ее любви, почему ж тогда объявил, что я его невеста? Не мог же он намеренно причинить ей боль? Или любовь женщины ему в тягость? Но как-то не похоже. Иначе зачем ему соглашаться на ужин в ее доме?
        Словом, я совсем запуталась в своих догадках и обрадовалась, когда мы вошли в пацху - одноэтажный домик со стенами, сплетенными из орешника. В небольшой полутемной комнате находились несколько мужчин. Среди них я разглядела Давида, Николая, который теперь был одет в спортивный костюм, а рядом высокого горбоносого парня с черными, как смоль, кудрями, прижатыми сванской шапочкой, в джинсах и полосатой майке.
        Медный котел для приготовления пищи висел над огнем на очажной цепи. Я знала: кованая и всегда очень древняя эта цепь - предмет на Кавказе священный. Она - символ очага, символ семьи, дома, рода. На ней клялись, на ней проклинали. Унести ее из чужого дома считалось страшным оскорблением, смываемым только кровью.
        Мужчины при нашем появлении встали и поздоровались. Давид улыбнулся мне, а парень в сванке окинул любопытным взглядом. Николай же посмотрел исподлобья. Сегодня он не смахивал на пьяницу. Впрочем, и на простого работягу тоже мало походил.
        Мадина первым делом бросилась к котлу и принялась длинной деревянной лопаткой перемешивать его содержимое. Похоже, там варилась мамалыга.
        - Проходи, присаживайся вон на ту скамейку, - тихо сказал Вадим. - Там сидят женщины, а с этой стороны - мужчины.
        Добров подсел к мужчинам, а я устроилась по другую сторону очага. Чувствовала я себя крайне неуютно. Собственно, и понятно, ведь была здесь чужой и лишней. Мадина возилась возле котла, мужчины живо обсуждали предстоящую вылазку в горы. Парень в шапочке, его как раз и звали Эдиком, изредка косился в мою сторону и едва заметно улыбался. Зато Вадим будто забыл о моем существовании. Будь я настоящей невестой, то нашлась бы, как привлечь к себе его внимание. Но когда ты в гостях да на птичьих правах, то лучше не высовываться.
        Предложить свою помощь Мадине я не осмелилась. Чем я смогу ей помочь? Да ничем! Буду лишь путаться под ногами. Поэтому притихла и принялась рассматривать пацху. Медвежья шкура все-таки имелась, на стене за спиной у Вадима, но небольшая. Сначала я даже приняла ее за собачью. Впрочем, немудрено ошибиться, потому что свет шел только от очага и двух светильников: одного, стоявшего в углу, и второго - подвесного. Оба кованые, круглые, с четырьмя бычьими мордами, в которые вставлены самые настоящие, чадившие черным дымом лучины. Чудо чудное! Здесь нет даже керосиновых ламп! Похоже, я очутилась не в двадцатом, а в девятнадцатом веке. В углах я разглядела большие лари, видно, для зерна, муки, а также сундуки для одежды и огромный медный котел со змеевиком для перегонки чачи.
        - Сырма! - громко позвала Мадина.
        И тотчас в дверях возникла совсем юная девушка с глазами большими и темными, как колодцы.
        Откуда-то сбоку раздался сдавленный смешок и шепот. Я посмотрела в ту сторону и вдруг увидела сквозь щель в плетеной стене чей-то любопытный глаз. Через мгновение глаз исчез, и снова раздался смех. Сырма внесла на подносе стопку золотистых хачапури и поставила на стол.
        Вадим поднял голову и посмотрел на девушку:
        - Началась сессия, Сырма?
        Та смущенно улыбнулась.
        - Нет, только через неделю, но я постараюсь быстрее освободиться. Когда приезжают ваши гости?
        - В конце июня. Большинство хорошо говорят по-русски, но переводчик нам все равно понадобится.
        - К тебе приезжают иностранцы? - не удержавшись, спросила я.
        - Немцы, - кивнул Вадим. - Тут у нас одно грандиозное мероприятие намечается… Работы выше крыши!
        - И что за мероприятие?
        - Давай попозже? - Добров посмотрел на меня и улыбнулся. А затем пересел ко мне на скамейку. Он приобнял меня за плечи и заглянул в глаза: - Смотрю, заскучала? Расслабься, здесь тебя никто не обидит.
        - Я не боюсь, - тихо сказала я и потерлась щекой об его небритый с утра подбородок.
        А что, вполне понятное для невесты желание приласкаться к жениху. Но Вадим, видно, не ожидал от меня такой прыти. Я почувствовала, как он напрягся. Но не отодвинулся. Хм, уже достаточно. Взялся играть роль жениха - входи в образ. Сам же предупреждал меня, чтоб не подвела и не проговорилась.
        Неожиданно я поймала взгляд Сырмы, смотревшей на нас с болезненным любопытством. Уголки губ опустились, словно девушка собиралась заплакать. Она выронила тряпку, которой протирала жаровню, но даже не заметила этого. Поняв, что я гляжу на нее, Сирма опустила глаза и выскочила на улицу.

«Господи, еще одна влюбленная! - подумала я. - С ума тут все женское население посходило, что ли? Понятно, почему Вадим объявил меня невестой. Я, получается, вроде бронежилета, за которым он спасается от поклонниц».
        И все же эти мысли меня не успокоили. Вдобавок Вадим незаметно отодвинулся от меня. Но я решила не сдаваться и повторить свой маневр. Но не успела - к нам присоединился Давид.
        - Отдохнула? - спросил он первым делом. - Выспалась?
        Я пожала плечами. Наверное, мою прогулку в горы можно назвать отдыхом, если днями напролет сидишь в офисе и мечтаешь о чем-то необычном, что прервет череду рутинных дел.
        - Отдохнула, - сказала я. - Вообще-то отдыхать начала, как только из Москвы вырвалась.
        - Мы твою сумку нашли, - сообщил Давид. - Только Амра в клочья все порвала. Я ее породу видал! Попадется, все ножки переломаю!
        - А пока не попалась?
        - Дикая сволочь… - покачал головой Давид. - Николая за руку укусила. Не хотела твою сумку отдавать. Мы обрывки денег по кустам собирали. Вроде все подобрали.
        - Спасибо! - произнесла я проникновенно. - Ваши труды не пропадут даром, я всех отблагодарю.
        - Зачем благодарить? - поразился Давид. - Ты - невеста Вадима, а Вадим - наш друг. Для друзей нам ничего не жалко.

«Ну, да, для друзей… - мысленно вздохнула я. - А я, значит, никто? Не назвали бы меня я невестой Вадима, фиг бы вы расстарались на поиски!» Но вслух ничего не сказала. Ведь я могла ошибаться.
        Тем временем Мадина, поглядывая в нашу сторону, накрыла низкий длинный стол белой скатертью и стала расставлять на нем блюда с салатами, мамалыгой, мясом. К ней присоединилась Инга - как оказалось, невестка, вдова погибшего брата. Женщины действовали быстро и слаженно, стол заполнялся разнообразными вкусностями. Я отвела от него взгляд, испугавшись, что не сдержусь и пущу слюну. Только сейчас мне стало понятно, как жутко я проголодалась.
        Давид истолковал мой взгляд по-своему.
        - Это Мадина меня после ранения выходила, - начал рассказывать он. - Я лежал в госпитале в Новоафонском монастыре, туда привозили раненых с Гумистинского фронта. Грузины из установок «Град» били по санитарным машинам. При мне на монастырский двор упали две мины и не взорвались - бог не допустил. А для нас богинями были медсестры. Такие, как Мадина. Во время боя в Верхней Эшере грузины лупили по мосту прямой наводкой, а она перетащила на наш берег семерых раненых. А после вместе с водителем под гранатометным огнем раненых выносила, когда их «Скорую» на Красном мосту подбили.
        - Мне рассказывали, - улыбнулся Вадим. - Мадина, бывало, и раненого, и пулемет его тащит. Одной рукой перевязывает, другой отстреливается - не женщина, а чистый Рэмбо. Весом - с воробья, но характер, скажу тебе, железный.
        - Она в бою с Гурамом, своим мужем, познакомилась, - продолжал Давид. - Их отряду пришлось держать оборону на дороге. Ее ранило в ногу и в плечо, она сама себя перевязала, вытащила из-под огня раненого Гурама, взяла его автомат и отстреливалась вместе с ребятами. А сейчас уже незаметно, что хромает.
        - Она теперь в Члоу за фельдшера, - добавил Вадим, наблюдая за Мадиной.
        Я снова почувствовала тревогу и даже заерзала на скамье от мрачных предчувствий. Как-то не похоже, что Вадим безразличен к этой красавице. Взгляд слишком неравнодушный для того, кто просто уважает и ценит женщину.
        - Диплома нет, ничего не успела закончить, - продолжал Вадим, вроде не заметив, что я в смятении. - Но что остается людям? Идут к ней. Врачи только в Сухуме, и до них еще добраться нужно. А Мадина врачует почище именитого доктора.
        - Надо же, - покачала я головой. - А я вот окончила мединститут, отработала три года врачом на «Скорой», а потом подалась в журналисты. Мужу не нравились ночные смены…
        Тут я заметила взгляд Вадима и захлопнула рот. Вот ведь чума ходячая! Просил же он меня быть внимательнее! Какой муж у невесты?
        Но Давид будто бы не заметил мою оплошность.
        - До войны в монастыре размещалась турбаза «Псырцха», гнездо пьянства и разврата, - продолжал он как ни в чем не бывало. - А вот идея разместить там госпиталь понравилась всем. Гудаутский батюшка отец Виссарион Пилия освятил все помещения, благословил раненых, врачей и санитарок. И, знаешь, особой охраны ведь не было, лишь толстые стены монастыря да высота святой горы, а снаряды никакого вреда не причинили. Теперь монастырь потихоньку восстанавливается. Первые монахи появились. Я свожу тебя в Новый Афон, сама увидишь, какая там красота! И на Лешину могилу сходим. Ты ведь хотела… Ты помнишь Гардарина? - быстро спросил Вадим.
        Я удивилась: откуда ему знать, что я была знакома с ним? Или Давид рассказал? Но ответить опять не успела.
        - Ой, что-то мои мужчины разболтались… - подала голос Мадина.
        Мне очень не понравилось ее слово - «мои». Улыбается, любезничает, а исподволь жалит, как змея. Я почувствовала сильнейшее желание встать из-за стола и бежать отсюда, куда глаза глядят. Одного я не могла понять, зачем Вадиму ломать комедию. Издевается надо мной? С какой стати? Я еще не успела насолить ему до такой степени, чтобы он воспылал желанием отомстить мне. Но если и решил почему-то отомстить, то не таким же глупым способом…
        - Да вот, бойцы вспоминают минувшие дни, - отозвался Вадим. И вдруг, обняв меня за плечи, притянул к себе. - Рассказываем Оле, какая ты у нас замечательная.
        - Скажете тоже… - неподдельно смутилась Мадина и посмотрела на меня. - Не слушайте их. Это они подлизываются, потому что утром я их так ругала, так ругала! Весь Члоу слышал. В доме пять мужиков и ни один не заметил, когда вы ушли. Спрашиваю: «Где, Оля? Завтракать пора», - а они в ответ: «Спит еще». Я не выдержала, пошла будить. Смотрю - кровать пустая. Невесты и след простыл.
        - Так получилось, - развела я руками. - Никого не встретила, чтобы предупредить. А потом увлеклась, ушла аж до самой крепости.
        - Она больше не будет, - засмеялся Вадим. И уже откровенно обнял меня.
        Я не сопротивлялась. Мне было приятно. И нравилось, что можно не скрывать своих чувств. Мадина при этом не изменилась в лице. Видно, и впрямь обладала железной выдержкой. Сырма помогала накрывать ей на стол, но больше не смотрела в нашу сторону. Личико ее было печальным, а в глазах сквозила такая тоска, что я невольно ее пожалела. Ведь, по сути, Вадим годился ей в отцы. Только наверняка был умнее Юры и не связывался с девчонками.
        Взяв в руки кувшин с водой и перекинув полотенце через плечо, Сырма вышла из комнаты.
        Мы пошли вслед за нею и стали мыть руки. Первым мыл руки Давид, но прежде он вежливо предложил другим, и в первую очередь мне, как гостю. После пререканий очередность была установлена, и мы все вымыли руки. Поливая Вадиму, девушка отворачивалась, слегка закусив губу. Но Вадим вел себя безмятежно, и я успокоилась. Скорее всего, опять разыгралось мое воображение. Ну как загнать его в узду?
        Мы вернулись в пацху, сели за стол. И я на время забыла о своих подозрениях. Ели жирные, сочившиеся маслом, горячие хачапури, и мне казалось, что я ничего вкуснее в жизни не едала. Секрет кухни был прост: сыра в лепешках оказалось больше, чем теста. Вадим сидел рядом, искоса на меня поглядывал и то и дело, словно невзначай, касался меня. То ли подразнивал, проверяя мою реакцию, то ли ему просто нравилось прикасаться ко мне. Я выпила на этот раз совсем немного вина и размышляла вполне трезво: скоро мы вернемся в дом Вадима… Неужели он отправит меня спать, не поговорив? Ведь у меня накопилось к нему столько вопросов!
        Словно прочитав мои мысли, Добров вдруг поднялся из-за стола.
        - Спасибо, Мадина. Спасибо, Давид, за стол, за вкусное угощение. - Вадим прижал ладонь к груди и слегка склонил голову. - Вы можете еще посидеть, пообщаться, а нам с Олей пора идти. Она устала, нужно отдохнуть.
        Я говорила какие-то слова благодарности, даже расцеловалась на прощание с Мадиной и Ингой, но сама уже жила предчувствием. И удивлялась своей реакции на Вадима. Ведь даже во времена сильнейшей влюбленности в Юру я так не волновалась и не тряслась в ожидании свидания. Или во мне проснулись дремавшие до сей поры инстинкты? В столь диком краю и инстинкты, должно быть, дикие. Но я не боялась отпустить их на волю. Не смущало меня и то, что я почти не знала Вадима. Мне хватало того влечения, которое я испытывала. И он как будто об этом догадывался.
        Мы вышли из пацхи. Вадим держал меня под локоть. И я ощутила, что его пальцы подрагивают.

        Глава 19
        Возле ворот нас дожидались две лошади.
        - Вторую Давид для тебя пригнал, - пояснил Вадим. - Тут вкруговую до моего дома километров пять, а напрямую, через гору, метров двести. Но там круто и тропа узкая, так что двинем по дороге. - И спросил: - Одна на лошади поедешь?
        - Почему бы нет? - пожала я плечами. - Давно, правда, верхом не ездила, но справлюсь как-нибудь.
        - Как-нибудь не надо, - улыбнулся Вадим. - Но ничего, Конфета у нас дама спокойная. Шибко ее не понукай, она и без поводьев к своему овсу дойдет. Но может остановиться, травку пощипать, тогда не жалей, огрей ее камчой.
        Добров подал мне плетку с петлей на рукоятке. Я надела петлю на руку и взобралась на лошадь, причем без помощи Вадима. Страха я не испытывала. Так, слегка тревожно было, потому что впереди разлеглась абсолютная темнота, лишь над головой небо казалось чуть светлее. Звезды почти затянуло тучами. Где-то глухо рокотал гром. Небо освещали редкие вспышки далеких молний.
        Мы вновь оказались в лесу. Слева и справа между деревьями промелькнули и остались позади проплешины света. Видно, там тоже жили люди. И мы остались один на один с ночью. Тихо шумели деревья. В темноте серебрились колонны буковых стволов. Тропы не было видно, но лошади сами находили дорогу. Правда, моя Конфета безбожно отставала. Видно, пощипать траву или оторвать лист с придорожного куста считала делом первостепенной важности. Мне было жалко стегать ее камчой, и Вадим то и дело окриками и свистом подгонял лошадь, но ненадолго. Вдруг Добров остановился.
        - Тихо, - сказал он, когда я поравнялась с ним. - Слышишь?
        Я натянула поводья и насторожилась. Что случилось? В вязкой тишине трудно было что-то разобрать, кроме клацанья удил на зубах у лошадей.
        - Что там?
        - Дождь нас догоняет, - пояснил Вадим. - Надо спешить!
        И я вдруг не просто расслышала - кожей почувствовала далекий гул. Показалось, к нам приближается грузовой состав. Все вокруг притихло, затаилось, даже деревья не шуршали листвой в тревоге перед надвигавшимся ливнем.
        - Вперед, быстрей! - Вадим пустил своего коня рысью.
        Но Конфета заупрямилась - она только принюхалась к молодой травке на обочине, и вдруг такое насилие над личностью.
        - Стегани ее сильнее! - крикнул Добров и, не дожидаясь моей слабой камчи, так гикнул на лошадь, что меня мгновенно затрясло в седле. Конфета с места рванула рысью и вырвалась на корпус вперед.
        - Крепче держи поводья! - крикнул весело Вадим. - А то разнесет чертовка!
        Лошади шли рысью, меня все трясло и трясло в седле. Из всех звуков самыми громкими были частый и глухой стук копыт о твердую дорогу, иногда звяканье подков о камни. Казалось, пять километров никогда не закончатся. А сзади медленно и неуклонно приближался шум ливня. Вдруг яркий фиолетовый сполох озарил все вокруг - то ударила молния, а следом грянула настоящая канонада. Удар следовал за ударом, словно по гигантской стиральной доске катилась телега и подпрыгивала на ухабах. По листве застучали редкие, но тяжелые капли, упали на плечи, лицо…
        - Чувствуй поводья! - снова крикнул сзади Вадим. Не очень понимая, что значит чувствовать поводья, на я всякий случай крепче сжала их в руках.
        Молнии вспыхивали почти непрерывно. Из-за громовых раскатов я ничего больше не слышала, не понимала и полагалась только на Конфету, которая резво перебирала ногами. А я боялась одного - чтобы меня не сбило веткой во время галопа.
        Вдруг я почувствовала рядом дыхание лошади Вадима и его ногу почти вплотную к моей ноге. Он что-то развернул в темноте и, не останавливая лошадь, набросил мне на плечи. Я поняла: это бурка. И вспомнила, что та была приторочена к седлу его лошади. Тут же ощутила руки Вадима у своего подбородка и, прежде чем догадалась, что он завязывает тесемки у меня под горлом, прижалась к мокрой ладони щекой. Вадим только на мгновение коснулся пальцами моего лица и, гикнув на Конфету, заставил ее снова пуститься вскачь.
        И все же ливень догнал нас. Настоящий водопад обрушился на землю. Грохот дождя по листьям был настолько силен, что почти заглушал гром. В свете молний вдруг высвечивались прямые, как проволока, струи дождя, мокрая, сбившаяся грива и испуганно прижатые уши лошади, огромные стволы буков. Дождь барабанил по бурке так, что перебивал остальные звуки. Но я уже ничего не боялась. Пальцы Вадима едва коснулись моей щеки, но отчего-то мне стало весело, хотя, согласитесь, скачка под проливным дождем, да еще ночью - удовольствие не из приятных. Но, кажется, после сванского моста меня уже трудно было чем-то напугать.
        - Эй! Эй! - покрикивал Вадим, и я поняла, что этими криками он подгонял Конфету. - Не отпускай поводья! - напоминал мне Добров после каждого удара грома. Видно, боялся, что лошадь понесет.
        Начался подъем, и животные перешли на шаг. Копыта чмокали в потоках воды, стекавшей по склону.
        - Осторожнее! - Вадим на Ветре выехал вперед, пристроился первым и скомандывал: - Следуй за мной, чтобы не сбило потоком.
        И правда, по склону навстречу нам неслась чуть ли ни река: вода вперемешку с камнями, глиной, ветками деревьев… Натуральный селевый поток!
        - Вадим! - завопила я. - Это ж наводнение!
        - Здесь каждый дождь такая беда! - проорал в ответ Вадим. И, развернув коня, подъехал ко мне.
        В блеске молнии мелькнули его веселое, улыбчивое лицо и тельняшка, так плотно облепившая тело, что были ясно видны очертания крепкой и сильной фигуры.

«Господи! Как же он, бедняга? Замерз, наверное?» - подумала я.
        - Скоро приедем, - сообщил Вадим радостно. И, словно пытаясь заглушить грозу, закричал: - Э-ге-ге-гей!
        В ответ на его голос залаяли собаки. Я поняла, что дом рядом. И в самом деле, через пару минут мы остановились у знакомых ворот.
        - Быстро! Быстро! - смеясь, прокричал Вадим. Спешился сам, а затем, подхватив меня под мышки, поставил на землю.
        Мы рванули к воротам. Дождь лупцевал по плечам и спинам. Трава была скользкой, но Вадим крепко держал меня за руку, и я не боялась упасть.
        Он открыл ключом калитку рядом с воротами, и мы вбежали во двор. Навстречу нам торопился Николай. Он тоже был по уши мокрым. Видимо, возвращался от Мадины по тропе, если перегнал нас.
        - Лошадей заведи, пожалуйста, - крикнул ему Вадим на бегу. И вслед за тем мы буквально ворвались в дом.
        - Быстро переодевайся и - вниз! - приказал Вадим. - На все про все тебе пятнадцать минут.
        Я даже не успела спросить, отчего такая спешка, как он скрылся за дверью одной из комнат первого этажа. Делать нечего, перескакивая через ступеньки, я бросилась к себе.

        Глава 20
        Когда я спустилась обратно на первый этаж, Вадим уже разжег огонь и курил, сидя на полу у камина. Кивком указал мне на столик рядом с диваном - там стояли бутылки коньяка и две пузатые коньячные рюмки.
        Я подошла к огромному окну и прижалась лбом к стеклу, чтобы лучше видеть, что происходит в саду. Дождь как будто стал еще сильнее, падал теперь сплошной стеной.
        Вадим выключил люстру, комната освещалась только напольным светильником у камина и пламенем. Росчерки молний следовали один за другим и озаряли огромный зал причудливым голубовато-мертвенным сиянием. Вид черных силуэтов деревьев на фоне сполохов придавал обстановке еще большее ощущение нереальности.
        Я подумала вдруг, что сейчас Вадим подойдет ко мне, обнимет сзади за плечи и скажет такие слова, что я вмиг забуду о своих злоключениях и даже Любаве прощу ее интриги и вранье. Ведь подруга хотела как лучше.
        Но он не подошел.
        - Чего ты там выглядываешь? - раздался голос от камина. - Никто больше не придет. Иди сюда!
        Я повернулась.
        - О чем ты хотел поговорить?
        - О нас. Думаю, нужно прояснить кое-какие моменты.
        - Прояснить?
        Я присела на диван и взяла со столика бутылку коньяка. И присвистнула от удивления. Ничего себе… «Hennessy Richard Crystal Decanter» - вот какие коньяки пьют российские пенсионеры. Стоимостью в годовую пенсию! А то и в две!
        Вадим подошел и взял у меня из рук бутылку. Скривился:
        - Знаешь толк в коньяках?
        - Знаю, это дорогой коньяк. Юре как-то подарили бутылку…
        - Юра - твой муж?
        - Бывший муж, - уточнила я. - Мы расстались месяц назад.
        - Месяц назад? - Вадим разлил коньяк по рюмкам. Немного, на палец высотой. - И теперь ты занята поиском нового соискателя своей руки и сердца? - Он поднял рюмку. - Твое здоровье!
        - С чего ты взял? - опешила я. - Объясняла ведь, что меня теперь замуж на вожжах не затащишь.
        - Все вы так говорите. - Вадим залпом осушил рюмку. - Не держи меня за дурачка! Скажи честно, ты приехала сюда, чтобы морочить мне голову? Пофлиртовать от нечего делать?
        - Господи… - Я почувствовала, как почва уходит у меня из-под ног. Этот негодяй и впрямь читал мои мысли. - Что за чушь ты несешь? На кой ляд ты мне сдался? Стоило тащиться черт знает куда, чтобы закрутить роман с грубияном!
        - Не ври! - Вадим смерил меня тяжелым взглядом.
        А я поразилась, как быстро изменилось его настроение. Стоило нам остаться наедине, как веселый и обаятельный человек превратился вдруг в безмозглого болвана.
        - Я что, бревно бесчувственное, не чую, когда женщина прижимается случайно, а когда специально трется, вздыхает, глазки строит? Ты это брось! А то чемодан в зубы и - айда в свою Москву на рассвете.
        - Вадим, как ты можешь? Когда я к тебе прижималась? Может, только у Мадины. Но ты сам просил, чтобы я вела себя как невеста.
        - Здесь не принято, чтобы жених и невеста тискались на людях.
        - Я… ты… - У меня даже дыхание перехватило от негодования. - Ты называешь это тисканьем?
        Я была потрясена до глубины души. Все тайное он выдернул наружу, перемесил в грязи и метнул мне в лицо, без намеков, без обиняков… Так настоящие мужчины не поступают! Я выкрикнула что-то подобное, гневное, на грани нервного срыва, а затем схватила рюмку с коньяком и запустила ему в голову. Вадим увернулся, рюмка ударилась в одну из статуй и, разбившись, окропила ее медового цвета каплями.
        - Урод! - заорала я и пнула столик.
        Тот отлетел в сторону. Вадим едва успел подхватить бутылку.
        - Ноги моей здесь не будет! - Я решительно направилась к лестнице.
        - Стой! - Добров в два шага догнал меня и схватил за руки. - Я тебя предупредил. Если я тебе по барабану, чего тогда орешь? Всю округу переполошила! Николай небось под дверью стоит, ждет, когда позовут труп выносить.
        - Труп? - тупо спросила я. - Чей?
        - Ну, чей-нибудь, - засмеялся Вадим. - На сей раз, наверное, мой.
        - А что, были другие трупы?
        - Не было других, - уже в голос расхохотался Вадим. - Но от твоих криков, кажется, все шакалы сдохли. Не голосят сегодня.
        - Шакалы не голосят в дождь, - отрезала я и попыталась освободить руки из стиснувших запястья сильных пальцев.
        - Не дергайся! - сказал Вадим. - Не отпущу, пока не пообещаешь, что не станешь больше орать и бросаться тяжелыми предметами. Я ведь совсем не против, если ты поживешь в моем доме. Я здесь практически не бываю. И своим присутствием не буду докучать тебе.
        - Главное, чтоб ты не докучал мне грязными домыслами. Поживу недельку-другую и уеду. Если, конечно, не сорвусь раньше.
        - Уедешь-уедешь… - Он наконец отпустил мои руки и вернулся на диван. Распорядился: - Прихвати себе рюмку на кухне. - И тут же расплылся в добродушной ухмылке, хлопнул ладонью по дивану рядом с собой. - Чего стоишь с несчастным видом? Присаживайся!
        - Не буду пить, - буркнула я. - Уже третий день только и знаю, что пью. Хватит уже!
        - А я не предлагаю напиваться. - Вадим сам сходил на кухню и принес рюмку. - По пять граммов для живого разговора. Впрочем, ты его оживила дальше некуда.
        Я смерила Доброва сердитым взглядом и опустилась на диван, но на некотором удалении. Хозяин дома язвительно хмыкнул, снова разлил коньяк по рюмкам и пододвинул мне разломанную на дольки плитку шоколада, прямо так, на фольге.
        - Вот, закуска на скорую руку.
        Мы выпили.
        - Я так считаю, за знакомство! - сказал Вадим и, потянув из пачки сигарету, посмотрел вопросительно. - Можно закурю?
        - Кури. Хозяин - барин, - пожала я плечами. И перешла к делу. - Ты что-то там намекал, вроде я тебя не узнаю. Мы разве встречались раньше?
        - А ты Леху Гардарина помнишь все-таки или нет?
        - Честно сказать, забыла. Но Давид заговорил о нем, и сразу вспомнила. Мы всего один раз встречались. На дне рождения Толика. Да, собственно, как встречались? Словом не перекинулись.
        - А кто тебя после той вечеринки домой провожал, помнишь? - нахмурившись, спросил Вадим и снова разлил коньяк по рюмкам.
        - Как кто? Толик и… - Я уставилась на собеседника. - Не хочешь ли ты сказать, что тот лопоухий лейтенант…
        - Старший лейтенант. - Вадим улыбнулся. - А ты вредная была. Даже телефон свой не оставила.
        - Да-да, что-то помню!
        Я засмеялась, потому что у меня словно камень с души свалился. Он был славным тот парень - длинным, худым, уши топориком, а на носу - веснушки. Только я терпеть не могла военных, потому что они мне плешь проели дома. Кавалеров я себе выбирала сугубо гражданских.
        - Надо же, - покачала я головой. - Лет двадцать, наверное, прошло. Леша погиб…
        - А я вот, видишь, жив, - произнес Добров глухо и отвернулся.
        Я придвинулась к нему и взяла за руку.
        - Успокойся. Я знаю, твои жена и сын…
        - Я даже их не хоронил! - Вадим скрипнул зубами и склонился над рюмкой. - Был в спецкомандировке. Мне не сказали, чтоб не провалил задание. Понимаешь, то задание было важнее моего мальчика… - Он закрыл лицо ладонью и замычал.
        У меня сжалось сердце. Я не знала, как поступить. По всем канонам следовало прижать его голову к груди. Но я побоялась нового взрыва негодования и просто молчала. Потому что в таких случаях соболезнование лишь пустое сотрясание воздуха.
        - Знаешь, - я все же осмелилась и погладила его по плечу, - у меня тоже родители погибли. Впервые поехали отдохнуть в Турцию, и на второй день их автобус упал в пропасть. Никто не выжил. Только после их смерти я поняла, что они для меня значили. Маму до сих пор во сне вижу…
        - Оля, - Вадим поднял голову, - прости, что накричал. На самом деле я обрадовался, что ты приедешь. Я ведь пару раз через Толяна посылал тебе приветы, но он, скотина, так их и не передал. Забыл вроде как.
        - Да я ж тогда совсем девчонкой была. Очень стеснительной, парней побаивалась. И за Юру вышла, наверное, потому, что он был старше меня на четырнадцать лет.
        - И этот козел тебя бросил? Ради кого?
        - Пошло, но факт: ради молоденькой секретарши… - Я обвела взглядом зал. - Давай не будем о Юре, мне неприятно. Скажи лучше, зачем тебе такие апартаменты в глуши? В них ведь можно заблудиться.
        - Это дом Арчила, моего бывшего компаньона по бизнесу. Он здесь родился, хотел провести остаток жизни на родине, но умер внезапно от инфаркта. Его молодая жена продала мне его долю в бизнесе и дом в придачу. Не очень дорого, кстати. Спешила укатить в Майами. Два года назад. А мне все не хватает времени, чтобы перестроить его по своему вкусу. Хотя гостям он нравится. Тут у меня важные гости останавливаются. Те, кто попроще, - в шале. Здесь дюжина домиков. А совсем уж студенты, молодежь - в палатках.
        - Ты хорошо развернулся, судя по коньяку.
        - Нет, пока не очень. Проложили несколько маршрутов по здешним горам с выходом к
«Южному приюту» на Клухорском перевале. Но хотелось бы возродить старые, еще советские маршруты до Теберды и Домбая. Пока не удается. Граница мешает. Куча согласований, пропасть бумаг… Но в этом году мы задумали одно очень интересное дело. Через год-два думаю построить выше в горах два подъемника, оборудуем горнолыжную трассу…
        - Вот тогда я приеду к тебе покататься на лыжах, - радостно сообщила я.
        Вадим вздохнул.
        - Если хочешь рассмешить бога, сообщи ему о своих планах… Я сегодня расслабился, а вообще-то не слишком разговорчивый тип. Мадина убирает в доме, стрекочет, как цикада, и меня это раздражает. Ухожу, чтоб не слышать ее болтовню.
        - Надо же, - усмехнулась я, - а мне показалось, она тебе нравится. Да и она вроде как отвечает тебе взаимностью.
        - Мадина? - Вадим уставился на меня с веселым удивлением. - Глупости! У них с Давидом все на мази. Она не хотела за него выходить, дескать, вдова, стыдно от родственников и детей… Но я пригрозил, что уволю. И ее, и Давида. Осенью после окончания сезона они распишутся. Давид тоже вдовец, его жена умерла несколько лет назад.
        - Ничего не понимаю, - потерла я лоб. - Но она так смотрела на тебя…
        - Ага, а я, сволочь и извращенец, притащил невесту к ней в дом. У тебя мозги работают или тоже отдыхают?
        - И все-таки ты грубиян, - насупилась я. - Ладно, если не Мадина, то Сырма. Девочка так сердито на меня поглядывала. Видно, ревновала. Совсем еще юная девочка…
        - Сырма? - покачал головой Вадим. - Тут другое. Очень долго рассказывать. Если получится, при случае обязательно расскажу. - Он вопросительно посмотрел на меня. - Выпьем еще? По пять граммов.
        - Наливай! - лихо махнула я рукой.
        На душе у меня полегчало. Мадина и Сырма оказались не у дел. Зря я переживала. И все-таки здоровый красивый мужчина… Неужто у него нет любовницы? Ни за что не поверю! Но спросить в лоб я не решалась, опасаясь нового взрыва гнева.
        - Давай выпьем за то, чтобы твой отпуск не омрачал мое существование, а мое существование не омрачало твой отпуск, - улыбнулся Вадим. И посмотрел мне в глаза.
        Очень пристально посмотрел, словно проверил, не затаилось ли чего тайного в закромах моей души.
        Но я встретила его взгляд с безмятежным видом. Вернее, очень надеясь, что с безмятежным видом.
        - Не бойся, постараюсь тебе не мешать. Тут хотя бы библиотека есть? Я бы почитала что-нибудь с удовольствием.
        Вадим развел руками.
        - Увы! Ни книг, ни телевизора, ни мобильной связи… Все никак не соберусь поставить спутниковую антенну. Тогда и в Интернет можно было бы выходить. Но у меня нет времени смотреть телевизор и сидеть в Сети. Зимой, пожалуйста. Но зимой я живу в Сухуме.
        - И чем ты там занимаешься зимой, если не секрет?
        - Вот так возьми все и расскажи тебе, - добродушно усмехнулся Вадим. - У меня двойное гражданство: российское и абхазское. Ко всему прочему я - депутат абхазского парламента. Но в большую власть и клановые трения не лезу, поэтому меня поддерживают многие. Врагов в Абхазии у меня вообще нет. Потому что я - как коза среди овец: те траву щиплют, а я листья - у каждого свое. Кое-кто оттуда, из России, пытался на меня наезжать, но получил по мозгам и отступился. Меня нельзя остановить, можно только убить. Но смерти я давно бояться перестал, слишком часто приходилось с ней встречаться. Мне главное, чтобы не мешали, остального добьюсь, чего бы мне ни стоило.
        Он снова посмотрел на меня, только взгляд стал жестче.
        - Извини, Оля, пора спать. Оба мы устали сегодня.
        Добров легко поднялся на ноги, подал мне руку.
        - Тебя проводить?
        - Зачем? - удивилась я. - Дорогу знаю.
        Вадим пожал плечами.
        - Плохой из меня джентльмен. Но утром я еду в село. Хочешь, подвезу тебя? Там магазинчики какие-то есть. А в бывшем клубе библиотека имеется. Договоримся со старым Гочей, может, даст несколько книжек почитать.
        - А может не дать? - поразилась я. - Для чего тогда библиотека?
        - Видишь ли… - Вадим почесал в затылке. - Клуб-то давно заброшен, но Гоча не дает растащить его. Сын у него до войны был завклубом. Погиб в первый же месяц. А отец все ждет его. Не верит, что погиб. Властям же сейчас не до клубов, сама понимаешь.
        - Опять на лошади поскачем? - спросила я.
        - Нет, на машине поедем, - засмеялся Вадим. И вдруг обнял меня. - Что, надоели скачки по пересеченной местности?
        Я осторожно отстранилась.
        - За последние двое суток наглоталась вашего экстрима по уши. Так что дай мне немного отдышаться.
        - Но ты поедешь или нет?
        - Конечно, поеду, - вздохнула я. - Может, потом и без тебя в село выберусь. Если позволишь взять свою машину.
        - Зачем машина? - Вадим улыбнулся. - Мы тебе велосипед подарим. Когда сухо, лучшее средство передвижения по нашим дорогам. Хороший велосипед, горный.
        Я пожала плечами.
        - Что ж, подари, если не жалко. Но мне и на Конфете было неплохо.
        - Ладно, будет тебе Конфета.
        Вадим снова потянулся ко мне, но я стукнула его по рукам.
        - Не лезь! Я ведь обещала не соблазнять тебя, так что не провоцируй. Или решил устроить проверку на вшивость? Учти, я своих обещаний не забываю.
        И направилась к лестнице на второй этаж. Но пока поднималась по ступеням, все время чувствовала на себе взгляд Вадима. Сдержалась - не оглянулась.

        Глава 21
        Стоило мне подняться на второй этаж, как силы вмиг будто испарились. Я едва доплелась до спальни. Злость пузырилась и фырчала. Злость переливалась через край. Я ненавидела себя и весь мир. Еще бы! За несколько дней отпуска устала больше, чем за год авралов в журнале. А уж сколько неприятностей огребла! Полной лопатой! В который раз ругала себя последними словами за то, что поддалась на Любавины уговоры. И вспоминала, как Любава на мои робкие сомнения по поводу южных нравов отвечала со смехом:
        - Ты что, считаешь себя Анжелиной Джоли или Клаудией Шиффер? Думаешь, каждый встречный мужик будет бросаться на тебя с диким ревом и валить на траву? Запомни раз и навсегда: если женщина не хочет, к ней никто не пристанет, пальцем не тронет. Хочет она или нет, всегда написано у нее на лице крупными буквами.
        - А если попадутся такие, которые не умеют читать даже крупные буквы? - неуверенно возражала я.
        - У нас уже лет сорок обязательное среднее образование, а в Абхазии до сих пор учатся по нашим учебникам, - отвечала Любава.
        Вадим, видно, умел читать по лицу. И не только написанное крупными буквами. Но истолковал все превратно. Испугался, что я его соблазню и брошу, и придется ему, как бедной Лизе, бежать, топиться к пруду. Но даже сравнение с бедной Лизой не рассмешило меня.
        Разговор с ним решительно выбил меня из колеи. Я долго лежала в ванне, пытаясь расслабиться в теплой воде, но нервное напряжение не проходило. Давно я не переживала столь горькой обиды. Какой-то солдафон, грубиян и нахал, который абсолютно не в моем вкусе, вдруг отчитал меня так откровенно и бесцеремонно! Спрашивается, с чего вдруг набросился с дурацкими обвинениями? Какой нежный тип! Мальчик неискушенный! Испугался, что погладила его по щеке… Не в постель же затащила.
        Фыркнув от негодования, я с головой погрузилась в воду. Но хоть и хорохорилась, и сердилась, было мне больно и стыдно. По незажившей ране, по истекавшему кровью самолюбию вновь полоснули бритвой, что оказалось не просто ужасно, а невыносимо мучительно и досадно. Я вынырнула на поверхность и, закусив губу, тихонько повыла. Без слез, потому что от злости на себя я не плачу. Конечно, строгий наблюдатель назвал бы мои переживания сопледавилкой. Но с каких это пор растерзанную совесть и вывернутую наизнанку душу стали называть соплями?
        - Скотина! Тупая, бесцеремонная скотина!
        Я с остервенением ударила ладонью по воде и поднялась на ноги. В зеркале на стене ванной рассмотрела абсолютно измученное лицо с темными кругами под глазами. Неудивительно, что Вадим меня в грош не ставит. Приехала гостья, словно снег на голову свалилась, и внешне смотрится - краше в гроб кладут. Но, может, я просто отвыкла видеть свое лицо без косметики? И Юра абсолютно прав, что подобрал себе более презентабельную супругу. Интересно одно: почему в журнале ни разу не сделали замечания по поводу моего внешнего вида? Не пригрозили уволить, если я не поработаю над своей внешностью? Нет, здесь не то. В Москве я ведь тоже смотрела в зеркало. И нравилась себе. Вероятно, все дело в том, блестят ли глаза. Живешь ли ты радостным ожиданием и предчувствием счастья. Праздник ли у тебя на душе или гнетущий холод. Все же Любава права: мне нужны новые наряды, хорошая косметика, да и к стилисту сходить бы стоило. Подобрать прическу, макияж…
        Но даже столь приятные во всех отношениях мысли мало меня успокоили. Где я, а где тот стилист? Обида, досада, стыд смешались в один ядовитый коктейль. Я отвернулась от зеркала. Ничего, придет мой час! Отосплюсь, позагораю под южным солнцем, восстановлю спортивную форму, и тогда посмотрим, Вадим Борисович, как вы будете нос воротить!
        Слегка обтершись полотенцем, я, как была, голышом, залезла под одеяло, а ненавистную ночную сорочку зашвырнула на плательный шкаф. Но с каким удовольствием я зашвырнула бы туда источники своих страданий… Весь боекомплект: Юру, Лизоньку и Вадима. Но это было так же немыслимо, как проснуться поутру в московской квартире.
        Еще в ванной в голове у меня копошились трусливые мысли: сбежать из ненавистного дома спозаранку, лишь только займется заря. Однако рассудок победил. Неприятно сознавать, но Вадим правильно поступил, обозначив свой статус-кво и очертив границы, которые мне не позволено переступать. Влюбиться можно быстро, даже потерять на время голову. Только что потом делать со своей влюбленностью и как промывать мозги, пропитанные любовной патокой? Страдать и мучиться? Вот уж что не по мне! Москва закрутит, затянет в омут с потрохами. Больше в Абхазию я не вернусь, даже если здесь появятся лучшие в мире горнолыжные трассы. Да и с Вадимом наши пути точно - могу под этим подписаться! - никогда не пересекутся. А Любаве я выскажу все, что о ней думаю, когда вернусь. Вернее, если вернусь.
        События сегодняшнего и впрямь сумасшедшего дня вытеснили из головы реально важные проблемы. Насчет паспорта нужно решать немедленно. Иначе я проторчу здесь до морковкиного заговения и вдобавок ко всем прелестям потеряю любимую работу. Но завтра, первым делом, я заплачу Вадиму за жилье. Чтобы он там ни говорил, как бы ни отказывался, но лучше от него не зависеть. Я не приживалка, не нищая, не камелия, чтобы жить за чужой счет. И пусть попала в непростую ситуацию, однако найду способ выйти из нее достойно. Конечно, придется потратить часть денег шулера. Ничего, я все возмещу в Москве и сдам в милицию. Зачем мне головная боль и деньги преступника?
        После ванны я рассуждала вполне здраво и логично, и все же мысли стали путаться. В них стали вторгаться непонятные видения - цветные, размытые, словно акварели импрессиониста. Я поняла, что засыпаю. Последним перед глазами проплыл взгляд Вадима. Тот самый, который он бросил на меня за столом у Мадины. Наши глаза встретились, я быстро отвернулась, потому что разглядела в них… Нет, не нежность. Добров, похоже, никогда не слышал этого слова. Он смотрел на меня с таким видом, с каким голодный человек глядит на хлебную пайку. Хотя возможно, я увидела в его взгляде то, что желала увидеть. Но когда мужские пальцы под дождем коснулись моего лица, мне почудилось, что вода, стекавшая по щеке, зашипела, испаряясь, настолько горячей была та рука.
        - М-м-м… - промычала я и теснее прижалась щекой к подушке, чтобы стереть то прикосновение. Оно до сих пор жгло кожу, даже после дождевых потоков, щедро омывших меня с головы до ног, даже после купания в ванне…

…Мне показалось, что я только-только стала погружаться в сон, когда чья-то рука коснулась моего плеча, а мужской голос тихо окликнул:
        - Оля!
        Я быстро открыла глаза. Вадим сидел рядом на кровати. В комнате все еще было темно, но я видела его отчетливо. Наверное, уже начало светать.
        - Что случилось? - спросила я.
        - Ничего, - ответил Добров. - Просто я не могу уснуть. Пусти к себе, а?
        - Но ты же… Ты еще и таким образом решил проверить меня на стойкость?
        Я села на постели, забыв, что на мне нет ничего из одежды и, охнув, натянула одеяло до подбородка.
        - Убирался бы ты подобру-поздорову, а то с твоими проверками я точно никогда не высплюсь.
        - Выспишься. - Он потянулся ко мне и бесцеремонно сдернул одеяло. И тихо засмеялся. - Так ты уже готова?
        - Отстань! - прикрывшись подушкой, я попыталась вырвать у него одеяло. - Убирайся! Нахал!
        Но одеяло, а следом подушка полетели на пол, а я непонятным образом оказалась у него на коленях. Жадный рот прижался к моим губам. И я задохнулась от восторга. Наконец-то! Вот отчего я сердилась, вот почему я проклинала Вадима - все оттого, что так долго ждала этого поцелуя.
        Мы целовались неистово, до боли в губах, и отрывались друг от друга, чтобы перевести дыхание. А затем Вадим опрокинул меня на спину, кажется, поперек кровати, и тут уж я дала себе волю, чего никогда не позволяла с Юрой. И кричала, и стонала, и просила Вадима, чтобы он не останавливался. Мне было невыразимо хорошо. Я чувствовала себя такой счастливой! Казалось, весь мир вот-вот вспыхнет, как бенгальский огонь…
        - Кукареку! - истошный вопль ворвался в сознание.
        Я вздрогнула и открыла глаза… Но лучше б я их не открывала.
        В комнате определенно посветлело. В распахнутое настежь окно врывались звуки раннего утра. Пока еще робко щебетали птицы. Один за другим начинали распевку петухи… Вадима рядом не было.
        Я тихо, сквозь зубы выругалась. До чего дошла, оказывается! Эротические сны я видела крайне редко, да и были они более скромными, почти целомудренными. А тут… Я испытала неподдельное разочарование. И чувствовала себя от этого усталой и разбитой. Оказывается, с Юрой я не изведала и половины того, что пережила во сне.
        Впрочем, где гарантия, что, окажись Вадим в моей постели, я бы и наяву испытала столь острые и глубокие ощущения? Я хмыкнула. И, встав с кровати, направилась к окну. Спать расхотелось. Сердце продолжало биться в непривычном для меня режиме. Закрывая оконную створку, я взглянула на небо. Оно было бледно-зелёным, нежным. На юге, чуть выше ребристой диаграммы гор сияла огромная, мохнатая, как бы размытая звезда. Больше на небе я не заметила ни одной звезды, и эта единственная, казалось, просто зазевалась и не успела скатиться за горизонт. Утренняя прохлада пробирала до костей. Я ежилась, переступала с ноги на ногу, но не уходила, все любовалась мокрой, как бы стыдившейся своей лохматости звездой.
        Горы, ещё не озарённые солнцем, были тёмно-синими и мрачными. И только скалистая вершина самой высокой горела золотым пятнышком - до нее уже дотянулось солнце.
        Я взглянула на будильник. Всего-то пятый час. Спуститься, что ли, вниз и выпить чашечку кофе? Я оделась и направилась к лестнице.
        Минут через пятнадцать стояла с чашкой кофе в руках возле стеклянной стены зала и разглядывала взлохмаченные дождем кроны деревьев, растрепанные розовые кусты, примятую траву. На улице было сыро и зябко, в зале - неуютно. Отпив пару глотков, я с чашкой в руках снова поднялась наверх. Присела возле туалетного столика.
        В Москве я очень любила раннее утро. И зачастую именно на рассвете добавляла в статью ту изюминку или перчинку, которую, бывало, искала весь предыдущий день. Но сейчас мне абсолютно нечем было заняться, разве только снова отправиться спать. Но я прогнала сон созерцанием звезды, затем убила его крепким кофе. Я прошлась взглядом по комнате и уткнулась им в саквояж, который так и не удосужилась убрать в шкаф. Сердце радостно трепыхнулось. Кажется, мне есть чем заняться. Я не взяла ноутбук, выбросила сим-карту, у меня нет возможности выйти в Сеть, но у меня есть ручка и тетрадь. Большая и толстая тетрадь. И я буду вести дневник. Как в школе. Стану записывать все, что случилось со мной в Абхазии.
        Я задумалась на мгновение. Нет, дневник уже пройденный этап. Лучше написать роман… Роман о погубленной любви…
        Я метнулась к саквояжу, достала тетрадь и разложила ее на коленях. Белые страницы, абсолютно чистые, манили и словно подталкивали: «Начни! Начни! У тебя получится! С твоим-то воображением грех все не записать…»
        Но одного я не учла - за последние годы я совсем разучилась писать ручкой. Черт! Первые буквы получились кривыми, будто и не был у меня когда-то самый красивый почерк в классе. Затем пошло легче, почерк выровнялся.

«От меня ушел муж. Бросил ради молоденькой секретарши. Согласитесь, ситуация - банальнее некуда. Совсем, как в заурядном чиклите - чтиве современных барышень, Сотни женских романов начинаются с подобного печального события, которое вдребезги разбивает сердце героини…» - писала я. И удивлялась: словно кто-то невидимый водил моей рукой и нашептывал в ухо нужные слова.
        Дело продвигалось, на удивление, быстро. Буквы, как бисер, нанизывались, образуя слова, слова превращались в предложения. Я писала, забыв обо всем на свете. И опомнилась лишь тогда, когда луч солнца проник в комнату и золотым блинчиком лег на исписанные страницы. «Да и есть ли панацея против измены?» - вывела я и поставила точку. Подумав, добавила строкой ниже: «Глава 2», затем закрыла тетрадь.
        И тут почувствовала, что хочу спать самым страшным образом. И если сию минуту не залезу под одеяло, то засну, упав головой на туалетный столик. Не раздеваясь, я нырнула в постель и уже сквозь сон подумала, что идея написать роман - очень хороша в моем положении. У меня будет и развлечение, и способ проверить свои дарования. Вдруг во мне дремал писательский талант, а за суетой и текучкой мне просто недосуг было его разбудить? Я удовлетворенно хмыкнула и с чувством исполненного долга закрыла глаза.

        Глава 22
        - Оля! Оля! - опять вторгся в сознание голос, на этот раз женский.
        Я с трудом разлепила веки.
        - Кто там? Заходите!
        Я села, спустив ноги с кровати, и потянулась. Взгляд упал на будильник. Ничего себе! Полдень!
        В дверь просунулась голова Мадины.
        - Ты здесь? - улыбнулась женщина. - А то Вадик послал проверить, не сбежала ли ты снова в горы.
        - А он бы очень обрадовался, - проворчала я. И только затем сообразила, что хриплый голос и ворчливый тон совсем не красят счастливую невесту.
        - Зачем обрадовался? - удивилась Мадина и вошла в комнату. - Вадик себе места не находил, когда ты на самолете не прилетела. Туда-сюда по комнате ходил, курил. Звонить пытался. Только не дозвонился. И вчера переживал, что ты в горы одна ушла. Сейчас в горах опасно. После дождей то обвалы, то оползни. Мы без нужды туда не ходим. На прошлой неделе трое мужчин из соседнего села поехали за дровами на машине и пропали. Через два дня нашли их. Упали вместе с машиной в пропасть.
        - Так я ведь не на машине. Да и в горах я не новичок.
        - Все равно опасно! - покачала головой Мадина. - Не расстраивай Вадика. Он много горя повидал. Мы его уважаем. И жалеем, конечно. Только он не любит этого. Сердится. Если бы не он, Члоу давно бы умерло. Молодые сбежали бы в город, а старики доживали бы свой век одни. Он пришел, работу дал. На лесопилке, в заказнике. Турбазу строит, хижины для туристов в горах. Молодежь работает, деньги получает. В школе детей прибавилось, садик для малышей открыли. Сырма институт закончит, в нашу школу учительницей придет.
        - Надо же, - удивилась я, - а со мной скромничает, ничего не рассказывает.
        - Ой, проболталась! - испугалась Мадина и зажала рот ладонью. - Он меня убьет!
        - Не убьет, я не позволю, - улыбнулась я, заметив неподдельный страх в ее глазах. - Застращал он вас совсем? Загноил?
        - Что ты, что ты! - зачастила Мадина и отчаянно замахала руками. - Вадик очень добрый, но не любит пьяниц и лентяев. Он все справедливо решает, не обманывает…
        Я усмехнулась про себя. Вот ведь как! Не Вадим Борисович, а просто ходячая коллекция добродетелей. Только почему же со мной он ведет себя как распоследний хам? Чем же я ему так не понравилась? Причем с ходу. Наверное, тем, что абсолютно от него не завишу и по этой причине не смотрю на него подобострастно снизу вверх. Но если быть честной, не похоже, чтобы и Мадина, и Давид, и даже Шалико ходили перед ним на задних лапках. Так в чем же причина откровенной нелюбви Доброва ко мне?
        - Мадина! - прогремел в коридоре голос того, о ком в последнее время я думала почти постоянно. - Черт возьми, куда ты пропала?
        - Ай! - Мадина забавно округлила глаза и всплеснула руками. - Ора, чего кричишь? Я тут, у твоей невесты, приглашаю ее завтракать…
        - Завтракать? - Вадим бесцеремонно распахнул дверь и возник на пороге. - Уже обедать пора! Учти, по твоей милости у меня сегодня весь день наперекосяк.
        - С чего вдруг? - рассердилась я. - Что я опять не так сделала?
        - Мы ж собирались сегодня спуститься в Члоу. Ты хотела взять книги в библиотеке.
        - И по этой причине твои дела пошли наперекосяк? - удивилась я. - Ты не мог разбудить меня пораньше?
        - Я не нанимался тебя будить! - рявкнул Вадим. - Просто понадеялся, что ты не из тех женщин, который через секунду забывают о своих обещаниях.
        И тут мы, очевидно, одновременно поймали взгляд Мадины, которая взирала на нас потрясенно.
        - Прости, - сказала я виновато. - Видно, вчера сильно устала. Ничего страшного, если б ты меня разбудил.
        - Хорошо. - Вадим тоже умерил тон. - Спускайся, перекуси, что там Мадина приготовила, и поедем, пока снова дождь не пошел. Как бы не завязнуть тогда где-нибудь по дороге.
        Затем хозяин дома улыбнулся Мадине.
        - Иди, дорогая, накрой на стол побыстрее, а то мы до вечера не соберемся.

* * *
        Машину мы оставили на въезде в село. Впрочем, где там въезд, а где выезд, я так и не поняла. Дома хаотично рассыпались по горе, некоторые вообще были едва заметны среди деревьев. Просто закончилась разбитая колея, по которой мы спустились с горы, началась более-менее сухая грунтовка, и Вадим заглушил мотор.
        - Дальше пойдем пешком, - объявил он. - Посмотришь, где что находится, люди увидят тебя со мной. Потом будешь сама спускаться. Бояться нечего. Никто тебя не тронет.
        - А я и не боюсь, - не преминула напомнить я.
        И мы пошли по деревенской улице бок о бок. Иногда на скользких или каменистых участках Вадим поддерживал меня под руку. Со стороны мы, наверное, напоминали семейную пару, прожившую вместе не один год и понимавшую друг друга без слов. А мы действительно обходились без слов. Вадим хранил непроницаемый вид, а я глазела по сторонам и жалела, что не прихватила фотоаппарат.
        Наконец вышли на главную улицу селения. Дорога стала шире и суше, но все равно, то ныряла вниз, то ползла вверх. По левую сторону высились бывшие общественные здания: конторы чайного совхоза и заказника, почта. Последней мы миновали столовую. Теперь в ней размещались магазин и небольшое кафе, в котором, по словам Вадима, по вечерам собиралась мужчины выпить вина, поиграть в нарды, обсудить события за день. На здании почты виднелась вывеска: «Ламбарт». Именно так, с буквой «а» в начале и «т» на конце. А в бывших конторах сквозь выбитые окна гулял ветер. Внутри гнездились голуби - даже на расстоянии было слышно их бормотание. Все эти строения стояли у самого обрыва. Внизу, под обрывом, шумела невидимая река.
        Чайный совхоз развалился в начале девяностых, пояснил Вадим, а заказник и подавно лет тридцать уже существовал только на бумаге. Я хотела спросить о той новенькой вывеске, которую заметила недалеко от развалин старой крепости, но решила выбрать другое, более подходящее время.
        Мы миновали золотившийся новыми брёвнами детский сад. С десяток ребятишек гуляли в дворике. Их звонкие голоса были слышны издалека. Справа раскинулось кукурузное поле. Кукуруза уже поднялась над землей на полметра. Крепкие стебли стояли торчком, как копья древних всадников. Три свиньи местной породы, чёрные и длинные, как торпеды, медленно перешли улицу.
        Справа за кукурузником открылся школьный дворик с маленькой, очень домашней школой. Двери одного из классов были открыты - все классы выходили на длинную веранду с крылечком. В конце веранды стояли парты, нагромождённые одна на другую.
        Обогнув школьный дворик, дорога пошла вправо и вверх. Здесь она была сильно замусорена, занесена галькой и крупными камнями - следами ливневых потоков. Мы же свернули влево.
        Путь до Дома культуры, по словам Вадима, занимал минут десять, но мы шли около часа. На каждом шагу Вадим пожимал руки встречным сельчанам, целовал седую щетину стариков и сморщенные лица старух, одетых в черные платья и черные платки, с каждым долго вел непонятный для меня разговор. Оказывается, Добров бегло говорил по-абхазски. Возле нас останавливались все до одной проезжавшие мимо машины. Выходившие из них люди открывали Вадиму объятия, целовали его, и опять с каждым из них нужно было что-то долго обсуждать. Все без исключения обращали на меня внимание. И Вадим с самым счастливым видом произносил какие-то слова и обнимал меня за плечи.
        - Очень красивая женщина! Поздравляем! Счастья, радости, веселья!
        Эти комплименты и пожелания я выслушала неимоверное количество раз. И наконец не выдержала.
        - Не стыдно врать? - спросила я, улучив момент, когда на короткое время мы остались без свидетелей. - Я ведь скоро уеду! Что ты скажешь людям?
        - Слушай, - Вадим замедлил шаг, - что тебе не нравится? Я о твоей репутации пекусь.
        - А мне плевать на мою репутацию, - разозлилась я. - Обо мне он заботится… Не обо мне, а о себе! Ты ж у нас чистенький, правильный весь! Вон как люди тебя уважают! Всего исцеловали-облизали!
        - Вот этого не трожь, - нахмурился Вадим. - Да, уважают, целуют, обнимают. Не твоя забота. Я живу здесь и буду общаться с этими людьми по их законам. А ты, пока будешь жить в моем доме, подчинишься тем же законам. Третьего не дано, особенно в твоем положении.
        - А чем тебе не нравится мое положение? - вкрадчиво спросила я.
        - Тем! - отрезал Добров. - Пока у тебя нет документов, чтобы перейти границу. Я решу этот вопрос, но не раньше, чем вернусь с гор. То есть через две-три недели.
        - Две-три недели? - Известие ошеломило меня настолько, что я невольно остановилась. - Ты шутишь?
        - Вот еще! Из-за твоего раздолбайства я не намерен ломать свои планы. Единственно, вместо Николая возьму в горы Шалико. С Николаем, конечно, проблем меньше, но у него рана на ноге открылась. Наверное, придется его в Сухум везти.
        - Николай? - поморщилась я. - Неприятный тип. И выпивает, по-моему. С чего у него рана? Трофическая язва?
        Глаза Вадима сузились.
        - Заруби себе на носу: никогда не оскорбляй людей, если ничего о них не знаешь. Николай - мой друг. В сорок четвертом его дед по приказу из Москвы должен был организовать депортацию абхазов в Казахстан и Сибирь. Говорят, баржи стояли в Очамчирах, а железнодорожные составы - в Гаграх. Но машина дала сбой. Может, Берию совесть пробила, может, бог спас, но вернее - дед Николая свою роль сыграл. Он, по матери абхаз, был охранником Берии в свое время. В общем, что бы там ни случилось, депортацию отменили. Берия, кстати, неподалеку от Члоу родился. В селении Мерхеули. По национальности мингрел.
        - Но при чем тут Николай? - удивилась я.
        - Николай - боевой офицер, прошел Афганистан. Дважды ранен был, контужен. Вышел на пенсию, приехал жить в Абхазию. Здесь его дед и бабушка похоронены. Дом построил как раз в Мерхеули, в сельхозтехнике местной работал. А потом тут запахло войной. Она ведь не сразу началась. Под флагом Грузии первыми пришли бывшие советские армейцы. Для них казалось диким стрелять и грабить в мирном все-таки краю. И тогда Шеварднадзе заменил личный состав войск на уголовников. Им обещали прощение старых грехов и щедрую добычу. Они как действовали… Заходят в населенный пункт - есть три цели: аптека, банк, автомобили. Таранят бронетехникой витрины, хватают наркотики, деньги и угоняют автотранспорт.
        - Ничего себе! - уставилась я на Вадима. - Какая ж это война? Бандитский сброд бросили убивать мирное население!
        - Так я о том же, - усмехнулся Вадим. - О международном праве они и слыхом не слыхали. Против себя восстановили и армян, и русских, и греков, и евреев. Когда в Сухуме начался голод, не было воды. Тех, кто не грузины, выкидывали из очереди за хлебом. Бочка с водой приехала - грузины к ней с ведрами. Русская девочка лет пяти пришла с графином: «Дяденьки, мама болеет, просит пить!» А ей: «Пусть Ельцин вас поит!» Чтобы люди не брали воду из пожарных водоемов, набросали туда дохлых собак. Поэтому, когда пришли абхазы и стали раздавать хлеб, консервы, люди просто в голос ревели, благодарили их.
        - Ты был на стороне абхазов в той войне?
        Вадим усмехнулся:
        - Как ты думаешь, был бы я депутатом, если бы поддерживал грузин?
        - Прости, глупость сморозила, - повинилась я. - Давид рассказывал, что ты какой-то секретный российский объект в Пицунде охранял.
        - Допустим, не один я его охранял. Но это другой разговор и к делу не относится. Но, признаюсь, не всегда мы были сторонними наблюдателями.
        - А я и не сомневалась, - засмеялась я. - Просто так в депутаты не выбирают и гражданство не дают.
        - Грузины ту войну проиграли, потому что пришли разбойничать и грабить. - Вадим взял меня под руку и помог перейти по камням неглубокий, но быстрый ручей. - Целые троллейбусы набивали добром: коврами, мебелью, телевизорами, потом цепляли к танкам и угоняли. А когда им накрутили хвост, никакого насильственного выселения здесь не было - все сами бросились за Ингур. Страшная картина, скажу тебе, точь-в-точь «Бег» Булгакова: толпами, чуть ли не босые, голодные, с детьми, в глазах ужас…
        - А Николай, получается, воевал? На стороне абхазов?
        - Ну, он долго присматривался. Примеривался. Но однажды вернулся в Мерхеули - и застал страшную картину. Восемь танков заняли позицию перед поселком - и бьют по нему из пушек. Кинулся Николай, только обстрел закончился, домой. Окраина поселка вся в руинах, кровь, стон, визги. Его дом - в глубине. В стене зияет дыра от снаряда. Всю семью: жену, дочь, сына, отца накрыло одним тем снарядом. Похоронил он их и - в Ткварчел, город шахтерский недалеко отсюда. Быстро сообразил, что танки, когда те пойдут штурмовать Ткварчел, берданками не остановишь. И успел наладить производство мин на основе газовых баллонов. Его, как говорится, ноу-хау. Он их заправлял взрывчаткой, которой для работы в шахте было вдоволь. Позже радиоперехват донес с грузинской стороны: абхазы применяют ранее неизвестное в мире сверхоружие - разрывает танк пополам. Представляешь? Затем Николай склепал из нескольких подбитых танков один действующий. Следом другой. Так у ткварчельцев появилась своя бронетехника. Из водонасосов и электродвигателей он смастерил и запустил на горной речке целый каскад мини-электростанций. Вот, а ты говоришь,
пьяница… Не скрою, какое-то время после войны он пил. Но вот уже несколько лет работает у меня. Нахвалиться на него не могу. Настоящий Левша! Позавчера годовщина была со дня гибели семьи, поэтому выпили с ним немного. А больше Николай - ни-ни!
        - Хорошо, если так. Но он смотрит на меня… - я замялась, - так, что мне не по себе становится.
        - Понятное дело, - усмехнулся Вадим. - Ни он, ни Давид, ни Мадина не хотят повторения ошибок…
        - Чьих ошибок? - быстро спросила я.
        Но врасплох собеседника не застала.
        - Тебя не касается. - Вадим помрачнел. - И тоже к делу не относится.
        Он остановился перед одноэтажным каменным зданием с облупившейся штукатуркой, давно некрашенными оконными рамами и с едва заметными буквами на выцветшей вывеске
«Дом культуры села Члоу. Очамчирский сельсовет». На дверях висел большой амбарный замок.
        - Пришли! Но что-то не видно Гочи. Ты посиди на скамейке, - кивнул Добров на деревянное сооружение, истертое множеством задов, - а я поднимусь к нему домой. Узнаю, что со стариком. Обычно он днями толчется у клуба.
        - Хорошо. Только ты недолго!
        Я уселась на лавочку. Оказывается, совсем не скучное занятие - бесцельно глазеть на окружающий мир! Вовсю сияло солнце, зеленела трава. Забор напротив был сплошь увит виноградом и багровыми розами. Мимо проходили то небольшие стада коз, то несколько телят принялись щипать пырей у забора, то, похрюкивая, трусили вдоль дороги свиньи и поросята. Спешили куда-то женщины в черных одеждах с ведрами и корзинами, мужчины, один даже с плугом на плечах… Мальчишки в форме «Спартака», перебрасывая друг другу мяч, пронеслись в сторону школы. И вскоре оттуда донеслись их громкие вопли и звонкие удары по мячу. Скамейку прикрывали сверху и сзади какие-то кусты, щедро усыпанные душистыми белыми соцветиями, и мне казалось, будто я сижу в засаде. В отсутствие Вадима никто не обращал на меня внимания. А я в который раз убедилась, что здесь мои знания, опыт, какой-никакой талант, даже смазливая внешность - ровно ничего не значат. Я была здесь чужой. И если бы не Вадим, то так бы чужой и осталась.
        Я то и дело бросала взгляды на дорогу. Она вилась среди деревьев, обступивших дома. Асфальта в Члоу, наверное, не знали никогда, и какой дорога была первоначально, тоже не понятно. Скорее ее проложили стихийно, еще во времена царицы Тамары.
        Прошло больше часа - Вадим не возвращался. Солнце пригревало все сильнее. Тень отступила, и мне изрядно напекло голову. Вздохнув, я поднялась и обошла клуб, надеясь найти более прохладное место. И с удивлением обнаружила, что там имеется еще одна дверь, гостеприимно распахнутая. А невысокое, в три ступеньки крыльцо недавно кто-то помыл, на нем еще не просохли влажные пятна. У порога лежало старенькое мокрое полотенце, видно, для тех, кто собирался пройти в клуб, чтобы аккуратно вытерли ноги, не наследили.
        Интересно, подумала я, почему Вадим не сказал, что есть еще один вход в Дом культуры? Намеренно оставил меня одну, чтобы отлучиться по своим делам? Чего было шифроваться, мне ведь его дела неинтересны…
        Я тщательно вытерла подошвы кроссовок и перешагнула порог. Длинный полутемный коридор уходил в глубь здания. Пахло старым деревом, пылью и… склепом. Как-то в Германии мы с Юрой побывали на экскурсии в старинном замке и спустились в склеп его родовитых хозяев. Сейчас на меня повеяло именно теми запахами - сырости, затхлых тряпок. И горьким - плесени.
        Мне стало не по себе, но я постучала в косяк костяшками пальцами.
        - Эй! Есть кто живой?

        Глава 23
        В глубине здания послышались шаги. Обрисовался светлый прямоугольник - проем двери. А на его фоне - тонкая девичья фигурка.
        - Кто здесь?
        - Простите, - смутилась я, не зная, как представиться, - мне бы в библиотеку… Почитать что-нибудь…
        - Это вы?
        Девушка подошла ближе. И я тотчас узнала ее.
        - Сырма? - удивилась я. - А Вадим пошел искать дедушку по имени Гоча. Говорит, он охраняет клуб.
        - Гоча - мамин отец, - улыбнулась Сырма.
        Сегодня она не выглядела сердитой или испуганной. И на меня смотрела доброжелательно.
        - У дедушки спина разболелась, и я попросила разрешения разобрать книги. Тут крыша в дождь протекла, некоторые книжки отсырели. Вот просушу их, подклею и буду читателям выдавать. Дожили, дети в глаза не видели литературу, даже ту, что по программе в школе положено читать, им учителя содержание пересказывают! А здесь книги мертвым грузом лежат.
        - Ты - молодчина, здорово придумала! - искренне обрадовалась я за местную детвору. - А мне что-нибудь предложишь почитать?
        - Проходите. - Сырма кивнула в глубь коридора. - Только осторожнее. Пол местами прогнил, и свет нельзя включать. Проводка очень старая.
        - Жаль. А когда-то явно хорошее было здание, - сказала я, пробираясь вслед за Сырмой по узкому проходу между завалами старой мебели. - Кино, наверное, показывали, танцы устраивали, концерты…
        - Я только уже не застала, - вздохнула Сырма. - А дедушка все время вспоминает, как хорошо раньше жили, когда Бесик в клубе работал. И смотры художественной самодеятельности проводили, и концерты для чаеводов. Агитбригады по кошам ездили, День урожая справляли. Бесик - мой дядя, мамин брат. Он на войне погиб.
        - Вадим говорил о нем, только не сказал, что это твой дядя.
        - Вадик хороший, - даже в полумраке я разглядела, что Сырма расплылась в улыбке. - Обещает клуб отремонтировать к зиме. Сейчас он всю технику отправил на ремонт моста. И бульдозеры, и кран, и трактор. Скоро к нему туристы поедут, как же без моста…
        Девушка открыла дверь, и мы вошли в комнату. Я огляделась. Свет едва пробивался сквозь грязные стекла окна, затянутого ржавой решеткой. Но я все же заметила тень, метнувшуюся за стеллажи с книгами. Возможно, обман зрения, подумала я. Но краем глаза отследила опасливый взгляд, который бросила на меня Сырма, и поняла: совсем не обман зрения. В библиотеке находился кто-то третий. Тот, кого Сырма не очень хотела показывать мне. Что ж, у каждого свои тайны. Но признак хорошего воспитания - не совать свой нос куда не следует.
        Я обратила взор на стеллажи. Боже, какое старье! Какие-то справочники по сельскому хозяйству, альбомы фотографий с партсъездов, собрание сочинений Ленина и даже толстенный том «Капитала».
        Я подошла к конторке библиотекаря. На ней лежала книга, шикарное издание Шекспира середины прошлого века, в черном, с золотым тиснением переплете. Взяла том в руки и прочитала на открытой странице: «Ромео и Джульетта». И с удивлением посмотрела на Сырму.
        - Это ты читаешь?
        - Я, - смутилась та. - Интересно! Обычаи немного на наши похожи. Тоже кровная месть…
        - А что, в Абхазии до сих пор существует кровная месть? - поразилась я и отложила книгу. - Я думала, пережиток прошлого.
        - Пережиток, конечно, - тихо сказала Сырма и виновато улыбнулась. - Вы пройдите, посмотрите, тут есть хорошие книги. Я их все уже перечитала.
        И девушка подвела меня к полкам, очень умело лишив возможности направиться к тем стеллажам, за которыми кто-то прятался. Интересно, кто же там был?
        Я перебирала книги. Все-все давно читано-перечитано. Еще в детстве или в молодости. И заново перечитывать не хочется. Но тут взгляд упал на двухтомник Ильфа и Петрова. Я обрадованно схватила его. Рядом обнаружился Джером К. Джером
«Трое в лодке, не считая собаки», а чуть дальше пятитомник Марка Твена. Я радостно сгребла книги с полки и выложила перед Сырмой.
        - Запиши куда-нибудь, пожалуйста.
        Пока девушка переписывала названия в потрепанную тетрадку, я снова взяла в руки томик Шекспира и обнаружила карандашные пометки на списке действующих лиц. Против Джульетты стояло имя «Сырма».
        - Постой, - воскликнула я, - это ж распределение ролей! Ты спектакль собираешься поставить?
        Сырма зарделась, как маков цвет.
        - Я бы очень хотела. - И тут же девушка поправилась: - Мы бы очень хотели. Молодежи у нас много. Желающих сыграть в спектакле, хоть отбавляй. Но, сами понимаете, я ничего в этом не соображаю. Одно дело смотреть спектакль на сцене театра, другое - поставить его самому. А костюмы, а декорации…
        - Погоди, - вклинилась я. - Я как-то смотрела в Москве «Короля Лира». Его играли актеры провинциального театра, причем то ли в мордовских, то ли в чувашских национальных костюмах. Ведь это трагедия, которая вне времени и пространства. Ее хоть в Африке поставь и одень героев в набедренные повязки - все будет понятно.
        - Здорово! - Глаза Сырмы загорелись. - И имена не нужно менять. У меня соседку Джульеттой зовут, а мужа ее - Романом.
        - Надеюсь, эта история не про них? - засмеялась я.
        - Нет. - Сырма неожиданно поскучнела.
        Я заметила, что у нее дернулась нижняя губа. Словно девушка собиралась заплакать.
        - Прости, ради бога… Я тебя чем-то обидела?
        - Что вы! - Она прижала руки к груди. - Мне так приятно с вами разговаривать.
        - Знаешь, - я снова взяла в руки томик Шекспира, - я, наверное, немного смогу вам помочь. В детстве я играла в школьных спектаклях. Конечно, Шекспира мы не тревожили, а вот «Кошкин дом» и «Горе от ума» ставили. У нас был очень хороший режиссер - Мария Эммануиловна Файль. Из актрис старого, еще послевоенного поколения. Я сама до девятого класса хотела поступать в театральное училище. Но родители цикнули, и пришлось идти в мединститут.
        - Так вы врач? - оживилась Сырма. - Может, посмотрите, что у дедушки со спиной? Он уже какой день разогнуться не может. Мы и мазями его натирали, и массаж делали - ничего не помогает.
        - Обязательно посмотрю, - не задумываясь, согласилась я.
        Мне очень хотелось как-то отблагодарить милую девушку.
        - Вадим вернется, я попрошу, чтобы он…
        - О чем ты меня попросишь? - раздался за спиной знакомый голос. - А, вижу, вы нашли общий язык!
        Улыбаясь, Вадим прошелся быстрым взглядом по стопке книг на конторке, по мне, а затем по Сырме.
        - Сырма попросила осмотреть ее дедушку. Ты не мог бы проводить меня до его дома?
        - Давид и Мадина повезли старого Гочу в Сухум. Я договорился, что его положат в больницу. Подлечат, поставят на ноги.
        - Вадик, спасибо! - прошептала Сырма.
        - Он велел тебе за клубом присматривать. И никого без дела в него не пускать.
        - Я знаю. - Сырма выпрямилась. - Сегодня сюда девочки придут. Мы будем порядок в библиотеке наводить. - И не выдержала, похвасталась: - Оля обещала помочь нам поставить спектакль.
        - Да? - Брови Вадима взлетели вверх. - У нас такие таланты? Режиссерские?
        - Не язви, - рассердилась я. - Я свои таланты прекрасно знаю. Но есть опыт игры в школьных спектаклях. Почему бы не помочь ребятам…
        Шорох за стеллажами заставил меня насторожиться. Я вопросительно посмотрела на Сырму:
        - Крыса?
        Девушка покраснела и бросила виноватый взгляд на Вадима.
        А тот расплылся в улыбке:
        - Илико, выходи! Никто тебя сырым кушать не будет.
        - Здравствуй, Вадим! - Из-за стеллажей показался высокий горбоносый парень, одетый в джинсы и полосатую рубашку-поло. Буйные кудри прикрывала бейсболка.
        - Здравствуй, здравствуй, друг Илико! - Вадим пожал ему руку. - Не боишься, что братья Сырмы утопят тебя в реке?
        - Не боюсь, - нахмурился Илико. - Я ее украду и увезу в Сочи. Там нас никто не достанет.
        - Нет, так дело не пойдет, - покачал головой Вадим. - Зачем тебе проклятье на свой род? Надо как-то иначе решать проблему.
        - Ее два века не могут решить, - с тоской посмотрела на него Сырма. - Что теперь, тоже со скалы в реку бросаться?
        - Скажешь тоже! Бросаться! - рассердился Вадим. - Я вам обещаю: завтра же поговорю с твоим отцом, Илико. Как я понимаю, вся проблема в нем? Мадина, в принципе, не против, что вы поженитесь?
        - Она еще не знает, что у нас с Илико… - Сырма покраснела и бросила взгляд на парня. - Я ее спрашивала, что будет, если девушка с нашего берега полюбит парня с Зухбы, позволят ли им сыграть свадьбу. Мама сказала, что дурацкие пережитки могут помешать. Хотя настоящая любовь не должна бояться пережитков.
        - Отец ни за что не согласится. Я ее украду! - с упрямым видом повторил Илико.
        - Украдешь, украдешь, - усмехнулся Вадим, - но позволь, сначала я поговорю с Георгием.
        - Ой, прячься, Илико! - испуганно вскрикнула Сырма. - Сюда Шали Мергиани идет!
        Парень вновь метнулся за стеллажи. И вовремя. Дверь без стука распахнулась, и на пороге возник Шалико, но уже не в черкеске, а в джинсах и новой клетчатой рубахе.
        - Привет, Сырма! - сказал он весело и поцеловал ее в щеку. Затем обратил свой орлиный взор на нас. - Вадим, поехали уже. Отец, братья ждут. Стол накрыли, вино достали из погреба…
        - Секунду еще, Шалико! Подожди нас в машине, пожалуйста.
        Шалико хмыкнул, но послушно вышел и закрыл за собой дверь.
        Вадим поднял руку и посмотрел на Сырму.
        - Ты меня поняла? Никакой дурости!
        - А спектакль мы обязательно поставим, - улыбнулась я.
        - Хорошо, - потупила взгляд девушка. - Я очень на тебя надеюсь, Вадик.

        Глава 24
        Вернулись мы домой уже под вечер. Пиршество в доме Митана Мергиани, отца Шалико, затянулось на несколько часов.
        Это был типичный сванский дом, такие я видела в Местии. Двухэтажный, просторный, нижний этаж из камня, верхний из дерева. Вдоль всего второго этажа шла веранда, внизу - большое помещение с железной печкой и длинным столом. Встреча показалась мне более чем сдержанной: ни громких криков и возгласов, ни шумных проявлений восторга, ни слез. Скупые объятия для Вадима, рукопожатия для меня. Иной мог бы подумать, что нам здесь и не рады вовсе, но я-то знала: все, что есть у семьи, будет сейчас на столе. А наверху, если мы соизволим заночевать, нам постелют постели с лучшим бельем и одеялами.
        Братья Шалико и он сам вышли к столу в черкесках. Достали из какого-то дальнего сундука черкеску и для хозяина дома. Я подумала: «Жаль, если все это сделано только из уважения к гостям». Но, видно, ошиблась. В движениях старика появилась величавость, в осанке ребят - гордость. Они выпрямили спины, приосанились, подтянулись. Перед тем, как сесть за стол, мать Шалико обошла своих мужчин и попросила каждого снять и отдать ей кинжал. Женщина собрала их и унесла куда-то вместе с поясами. Таков обычай. За столом люди должны находиться без оружия.
        Через час-другой меня стало клонить в сон от обильной еды и выпитого вина. Мужчины неспешно обсуждали какие-то проблемы. Женщины тихо пили кофе на своем конце стола.
        За окном уже смеркалось, когда Вадим встал из-за стола, прижал руку к сердцу и стал благодарить хозяина за великолепное угощение и прекрасное вино.
        - Подожди, - произнес тогда Митан и с величавым видом удалился из комнаты.
        Минут через пять старик торжественно, на вытянутых руках вынес огромный кинжал. Между серебряными с чернью ножнами и белой костяной ручкой проглядывал потертый сафьян. Шалико что-то тихо сказал по-свански, и старик сверкнул на него глазами.
        - Этот кинжал, - сказал Митан, - принадлежал семи поколениям Мергиани. Мой прапрадед выкупил его как ценность…
        Старик был взволнован и перешел на сванский язык, Вадим тихо переводил для меня:
        - Раньше его носил Тадешкелиани-старший, Мирзахан Тадешкелиани. Потом он был у Тенгиза Тадешкелиани, который убил им из кровной мести двадцать сванов. Тенгиза убил Бекмурза. Этим кинжалом убито много людей. На нем кровная месть. Он старый, но может убивать еще. Возьми его, Вадик, и пусть он больше никого не убивает.
        Пока Митан говорил, все стояли. Вадим принял кинжал, поцеловал его, поцеловал старика.
        Кинжал был старинным, работы тифлисских мастеров, как пояснил мне Вадим, показав дату на обратной стороне серебряных ножен - 1836 год. Судя по всему, Добров знал толк в старинном оружии. Вон как глаза загорелись.
        Но меня больше заинтересовали слова, выгравированные по серебру замысловатой грузинской вязью.
        - Что здесь написано, дядя Митан? - спросила я.
        Старик велел Шалико перевести надпись. Тот перевел: «Кинжал я, режу врага, убийцу моего». И добавил:
        - У нас не принято дарить кинжал. Он переходит от отца к старшему сыну. Кинжал - лицо человека, его дарят только в очень редких случаях. И лишь родственникам.
        В голосе Шалико откровенно звучало сожаление об утраченной семейной реликвии.
        - А этот кинжал… Отец оказал тебе большую честь, Вадик! Береги его! - закончил он.
        - Ты теперь мой сын, - снова заговорил Митан, - старший брат Шалико. Спасибо, что не прогнал его, а отнесся с уважением. Если он будет плохо работать в этом сезоне, можешь прийти и плюнуть мне в лицо.
        - Прости, отец! - Вадим прижал руку к сердцу и склонил голову. - В случае чего я сам разберусь с Шалико. Как старший брат разберусь.
        Глаза Шалико блеснули. Он нахмурился, но промолчал и пошел провожать нас до машины.
        - В пять утра уходим, - сказал Вадим. - Полпятого ты должен стоять под моими воротами в полном боевом снаряжении. Дождь, снег, град, цунами - на все ты должен наплевать. Иначе ничто тебе больше не поможет!
        - Я понял. Зачем повторять, а? - Шалико воздел руки к небу. - Я богу поклялся. Тебе этого мало?
        - Ничего, повторение - мать учения. - улыбнулся Вадим. - Не серчай. На сердитых воду возят!
        - Да ладно! - Шалико махнул рукой. - Чего сердиться, сам виноват.
        Мы сели в машину. И я заметила, как сошла улыбка с лица Вадима. Что ж, понятное дело, улыбки не для меня. Впрочем, я на них не рассчитывала и поэтому отвернулась, стала смотреть в окно. Оказывается, не угодила и на этот раз.
        - Чего молчишь? - спросил мой спутник. - Вроде я сегодня тебя не обижал. Наоборот, с хорошими людьми познакомил. А ты сопишь и дуешься!
        - Вадим, - повернулась я к нему, - объясни мне наконец, почему ты разговариваешь со мной в таком тоне? В чем я провинилась? Приехала сюда перевести дух, забыть о передрягах и работе, но почему-то вынуждена нервничать из-за того, что чем-то тебе не нравлюсь. С чего вдруг я должна подстраиваться под твое настроение? И доказывать, что приехала сюда не крутить с тобой роман? Ты много на себя берешь! Особенно при том положении, в котором я тут оказалась… Или тебе доставляет удовольствие унижать меня? Учти, никто и никогда не унижал меня, и если ты не прекратишь издеваться, я тебя зарежу тем большим ножиком, который тебе подарил Митан.
        - О, это особенный ножик! - с гордостью произнес Вадим.
        Казалось, он расслышал исключительно последнюю фразу, но особо не расстроился. Видно, не поверил, что я могу прикончить его.
        - Очень старый кинжал. - Вадим любовно погладил ножны. - Клинок травленой стали, с тремя канавками, как делали только до середины позапрошлого века. Он и костяная рукоятка лет на полсотни старше ножен. Заполучить такое оружие по всей округе - дело безнадежное, старики не продают его ни за какие деньги. По обычаю оружие переходит к старшему сыну, чужим его не отдают.
        - Но Митан назвал тебя старшим сыном…
        - Да, и только поэтому передал кинжал. А так бы не видать его мне, как своих ушей.
        - Шалико это не понравилось. Кажется, он обиделся.
        - Он не скажет, что обиделся. И понял, что его крепко наказали. Возможно, урок пойдет ему на пользу. Кстати, я уже сказал Шалико: «Женишься, передам кинжал твоему первенцу». Ты бы видела, как он просиял.
        Я вытащила клинок из ножен. Провела пальцем по сизым узорам, осторожно - по лезвию. И ойкнула от боли. На пальце выступила капля крови.
        - Острый какой!
        - Осторожнее, - буркнул Вадим, - кинжал не игрушка.
        - Это булатная сталь? - спросила я, посасывая палец, чтобы ранка перестала кровоточить. - Как бритвой полоснуло!
        - Нет, настоящий булат изготавливали только в Индии и в Персии. Клинки с таким слоистым узором из дамасской стали. В Грузии изготавливали сварочный дамаск. Брали кусок чистого железа и кусок стали, сваривали их и обковывали, посыпая мелким песком. Многократная перековка давала дамаск. Очень важно, безусловно, качество железа и стали, кроме того, многое зависело от искусства самой ковки. Ведь делалось все на глазок. Без приборов устанавливалась температура, степень деформации, расположение сваренных слоев, продолжительность ковки.
        - Откуда ты все это знаешь? - поразилась я.
        - Будет интересно, покажу тебе свою коллекцию холодного оружия. Она пока небольшая. Кроме старых кинжалов и сабель есть даже кремневое ружье. Но все же мне интереснее холодное, чем огнестрельное оружие. Знаешь, - оживился Добров, - как раньше закаляли клинки? Возле кузницы стоял наготове всадник. Раскаленное в горне лезвие кузнец передавал ему в руки. И всадник с места пускался вскачь, летел во весь опор строго до определенного места, подняв клинок над собой. Сталь закалялась быстрым движением воздуха. При испытании такой сабли одним ударом отсекали голову взрослому быку. Показали мне как-то такую же. Владелец сгибал клинок в колесо. Страшно было смотреть, сердце екало: вот-вот сломается. И ничего. Сталь только чуть-чуть дрогнула и приняла прежнюю форму.
        Вадим говорил, но я почти не слушала его, исподтишка рассматривая его в профиль. Лоб, нос, подбородок… Это, скажу я вам, был профиль настоящего мужчины. Сильного и волевого. О мужчине с таким профилем мечтает если не каждая первая, то каждая вторая женщина России. А может, и не только России. У меня пересохло в горле, и я незаметно, как мне казалось, облизала губы. Поездка в машине сквозь вечерний сумрак наедине с мужчиной, который способен вызвать зависть подруг, определенно настраивала на другие мысли, отнюдь не благочестивые.
        Конечно, я злилась на себя и корила за легкомыслие, но гормоны, что поделаешь, действовали сильнее, чем доводы разума. И только химическими реакциями в организме можно объяснить, что я не вырвала руку из цепких пальцев Вадима, когда тот вдруг схватил мою кисть и резко встряхнул.
        - Чего молчишь? - спросил он сердито. - Я стене рассказываю?
        - Очень внимательно тебя слушаю, - огрызнулась я. - И мне действительно интересно. Но зачем задавать вопросы, если и так все понятно?
        - Ну, прости. - Вадим расплылся в улыбке. В полумраке его лицо казалось почти черным, а зубы и белки глаз сверкали особенно ярко. - Тебя только зацепи!
        Вдруг Добров заглушил мотор и некоторое время молча в упор рассматривал меня. А я покорно ждала, когда он покончит с этим занятием.
        - Слушай, - сказал Вадим, снова блеснув полоской зубов, - я тебе верю. И, честное слово, больше ни в чем не упрекну. Отдыхай себе на здоровье! Тем более с завтрашнего дня. - Он вновь завел машину. - Одно прошу: если обещала помочь Сырме, помоги!
        - Ты и тут во мне сомневаешься? - вздохнула я. - А мне и самой интересно поставить здесь спектакль. Разумеется, это громко сказано - поставить…
        - Молодежи у нас нечем заняться, - отозвался Вадим. - Никаких развлечений, кроме телевизора. Сырма - молодец, взялась за восстановление клуба. Молодежь привлекла…
        - А ты обещал его отремонтировать. Так Сырма сказала.
        - Обещал, ну и что?
        Мне почудилось недовольство в голосе Вадима.
        - Великое дело! - продолжал он в том же духе. - Зато молодежь не будет по вечерам пиво глушить. А то ведь кое-кто уже и колется…
        Я покачала головой.
        - Вадим, скажи на милость, ты стыдишься разве, что помогаешь людям? Кстати, про мост я тоже знаю. В смысле, что ремонтируешь его. И все за свой счет?
        - Вот только в мой карман не лезь! - Вадим резко вывернул руль, объезжая коров, разлегшихся поперек проезжей части. - Это не твои заботы!
        Хрупкий мир грозил вот-вот лопнуть и перерасти в новый конфликт. Я поспешила сменить тему, сказала я торопливо:
        - Прости, это действительно не мое дело. Но про Илико-то можно спросить?
        - Можно. - Голос Вадима потеплел. - Отличный парень. Работает на стройке в Сочи. Хорошо зарабатывает.
        - Но что ему мешает жениться на Сырме? Я поняла из ваших разговоров, какие-то предрассудки?
        - Предрассудки, чтоб их! - в сердцах бросил Вадим. - Сырма живет, как ты знаешь, в Члоу, а Илико - в Зухбе, по ту сторону реки. Люди этих сел испокон века не знаются друг с другом. Из-за чего возникла вражда, никто уже и не помнит. Самое интересное, что в советские времена оба села были отделениями одного чайного совхоза. Пытались помирить их с помощью партийных указивок. Но не тут-то было! Кажется, отделение в Члоу стало победителем соцсоревнования, и вместо примирения вражда разгорелась с удвоенной силой. Все это последствия кровной мести.
        В тот момент мы свернули на ответвление дороги. Теперь я знала, что оно ведет к дому Вадима. Ориентирами выступали две высоченные узкие башни, чьи стены напоминали вертикально поставленную мостовую. Только «брусчатка» была крупнее. Верх башен венчали крепостные зазубрины, в стенах имелись узкие бойницы. Они словно охраняли вход в ущелье, по которому вилась дорога.
        - Думаешь, зачем раньше в горах строили башни? - спросил Вадим. И сам же пояснил: - В них месяцами скрывались от кровной мести. Война шла не только между селениями, но и между домами. Достаточно было сказать обидное слово, ударить человека или его лошадь камчой, просто пнуть собаку, чтобы получить пулю в лоб. И тогда мужчины поднимались в башни. Они забирали туда женщин и детей, прокопченные мясные туши, боеприпасы, наполняли водой деревянные баклаги. Мне рассказывали, бывали случаи, когда мужчины отсиживались в башнях годами. Пока кровная месть не была осуществлена, старики гневались, молодые издевались, жены отказывались ложиться в общую постель. Землю не возделывали, пропадал скот от бескормицы, гибли люди.
        - Вот почему Сырма хочет поставить «Ромео и Джульетту», - вздохнула я. - Действительно, очень похожие обычаи. Война кланов…
        - Сегодня Митан подарил непростой кинжал. Мергиани принадлежат к древнему роду князей Тадешкелиани. Их кровная месть с родом свана Бекмурзы продолжалась более ста лет, с начала девятнадцатого века. А закончилась, когда один из представителей рода Бекмурзы поймал и убил безобразника и самоуправца Тенгиза Тадешкелиани, чем сравнял счет. Если не ошибаюсь, на счету той и другой стороны было по пятнадцать человек.
        - Этим кинжалом убили столько людей? - ужаснулась я.
        - Ну, не только кинжалом. Из ружья Шалико тоже нескольких прикончили. Видела у него раритет? Чуть ли не ровесник русско-японской войны.
        - Но Илико и Сырма… Тоже кровная месть между родами?
        - Нет, там другая история. Как мне рассказывали, во времена коллективизации прадед Сырмы написал письмо Сталину, прося в нем, как он выразился, «о небольшом одолжении». Дескать, если уж совсем невмоготу большевикам без колхозов, пусть колхозы живут и процветают. Только не надо трогать абхазов, потому что абхазу, глядя на колхоз, хочется лечь и тихонько умереть. Естественно, письмо не дошло до Сталина. Его перехватил прадед Илико. Он работал начальником почты. И передал его в НКВД. Прадеда Сырмы арестовали и отправили в сибирские лагеря, где он и сгинул. Видно, не пережил страшные морозы. Вот отсюда и пошла вражда. Непримиримая!
        - Ты думаешь, отец Илико пойдет на уступки?
        - Не пойдет, даже не сомневаюсь. Но попробовать нужно. Он у меня старший на лесопилке. Очень рассудительный и неглупый малый.
        Про лесопилку я не стала уточнять, а то собеседник опять рассердится, что лезу в чужой карман, и спросила:
        - А что там Сырма говорила, дескать, в реку броситься придется, если не разрешат свадьбу?
        - Глупости говорила, - поморщился Вадим. - Есть тут на берегу скала. Говорят, лет сто назад парень с девушкой прыгнули с нее в воду. Тоже родители не разрешили им пожениться. Я уже говорил Сырме, чтобы выбросила подобную муть из головы. А то не посмотрю, что взрослая девица, надеру уши.
        - Неужели ничего, абсолютно ничего нельзя поделать?
        - Эти люди не поддаются на уговоры. Обычаи - святое дело. Правда, от кровной мести раньше можно было откупиться. Плата определялась специальным судом из двенадцати родственников убийцы и тринадцати родичей убитого. Но и там все давалось непросто. Бывали случаи, когда споры приводили к новым убийствам прямо на месте судилища, и тогда вражда вспыхивала снова. Женщины просто не успевали снимать траурные одежды.
        - Я уже заметила, - кивнула я. - Здесь пожилые женщины носят только черные юбки и платья.
        - Так сколько у них родственников-то. Месяца не проходит, чтобы кто-то не умер.
        - Может, и в случае Сырмы какой-то выкуп можно заплатить? - осторожно спросила я. - Виноватой стороне. Все-таки прадед Илико провинился…
        - Ну да, скажи об этом Георгию, отцу Илико, он очень обрадуется, - произнес сквозь зубы Вадим. Дорога пошла в гору, размытую ливневыми потоками. Добров сосредоточенно вел машину, а я вдруг вспомнила, о чем хотела поговорить с ним еще накануне. И наконец набралась смелости.
        - Все же я хочу заплатить тебе за проживание и еду, - сказала я решительно. - Тысячи долларов в месяц достаточно?
        - Нет, ты все-таки больная на голову. - Вадим с рассерженным видом покосился на меня. - Деньги некуда девать? Так помоги Сырме. Что там? Костюмы, декорации… Или в садик игрушки купи, книжки… Или в школу…
        - Ты не о том говоришь! - не отступала я. - Я ничем не заслужила, чтобы пребывать у тебя на содержании. Это меня оскорбляет, понимаешь?
        - Понимаю, - с досадой кивнул Вадим. - Боишься, что потребую взамен любви и ласки? Не дождешься! Это мы уже проходили!
        - Но тогда я вообще ничего не понимаю!
        Я еле сдержалась, чтобы не высказать Вадиму все, что о нем думаю, в самых нелестных выражениях. Могла бы подогнать целый состав обидных эпитетов и при случае выпустить их залпом. Но что-то остановило меня. Более того - мне наоборот захотелось прижаться щекой к его плечу, обнять за шею и - будь, что будет… Пусть даже придется пешком добираться до дома…
        Тут нашу машину стало швырять из стороны в сторону с такой силой, что крамольные мысли сами собой увяли. Увяло и желание вести разговоры с таким толстокожим носорогом, с таким упрямым буйволом, чья лобная кость толще танковой брони…
        Наконец показались знакомые ворота. Рядом с ними стояла «Нива» Давида.
        - Вернулись! - обрадовался Вадим. - Видишь, дожидается Давид. Вот уж исполнительный человек, не чета Шалико! Все снаряжение, все инструменты сто раз проверит перед выходом в горы.
        Добров несколько раз просигналил под воротами, и они почти сразу отъехали в сторону. Навстречу нам почти бежал Давид. В свете фонаря его лицо казалось мучнисто-белым.
        - Вадик, Оля! - он задыхался. - Николай умирает. Температура под сорок. Ногу разнесло, как полено. Там Мадина возле него.
        - Так, говорите быстро! - я выскочила из машины. - Какие лекарства есть у Мадины? Хирургические инструменты?
        - Не знаю, - опешил Давид и посмотрел на Вадима. - Я хотел отвезти его вместе с Гочей в Сухум, а Николай наотрез отказался. Заругался даже. А вернулись, смотрим, ворота никто не открывает. Я - через забор. А он в своей избушке… бредит…
        - Понятно. - Вадим посмотрел на меня. - Ты сможешь помочь?
        - Попытаюсь, но все равно Николая нужно везти в Сухум. Вдруг там что-то серьезное.
        - Осколок у него зашевелился, - глухо пояснил Вадим. - Это я виноват, не сумел настоять, чтобы он поехал в город. Не думал, что все так серьезно.
        - Ора! Николай - взрослый мужчина, свои мозги ему не вставишь, - подал голос Давид, и удрученно покачал головой. А в Сухум теперь добраться не получится. Мы обратно еле-еле вернулись через брод. Очень сильно вода поднялась. Очень!
        - Ладно, я понял: Сухум нам не поможет, - оборвал его Вадим. - Пошли уже.
        И мы направились к небольшому кирпичному строению вблизи ворот, где, оказывается, жил Николай.

        Глава 25
        Мужчина лежал на походной кровати в крохотной комнате со слабым освещением. Рядом на низком стульчике сидела Мадина и держала его вялую руку за запястье.
        Кроме кровати в комнате находились электроплита и пластиковый стол. На нем стояли сковородка с остатками яичницы и кружка с прокисшим молоком. Вероятно, с утра, подумала я. А после бедолага к еде не прикасался. И за помощью ни к кому не обратился. Или из скромности, или от невозможности позвать.
        - Елки-палки! Как же его скрутило! - Вадим склонился над Николаем.
        - Позволь мне пройти, - твердо сказала я.
        Вадим молча повиновался. Давид остался у порога.
        Мадина в волнении облизывала губы и не спускала с меня глаз.
        - Как давно он без сознания? - спросила я, проверив пульс и реакцию зрачков.
        - После обеда, когда повезли отца в Сухум, зашли к нему с Давидом. Уговаривали поехать к хирургу. Только Коля наотрез отказался. Он был в полном сознании, температура еще не поднялась. Заявил, что наложил мазь Вишневского, которая весь гной вытянет. Уехать он не мог, потому что не на кого было оставить дом. И вообще у него очень много дел. А еще он не хотел подвести Вадика.
        - Вот же… - Вадим скрипнул зубами. - Нет слов! Выходит, дела важнее здоровья? Что за человек, а!
        - Ладно, давайте от охов-ахов переходить к делу. - Я посмотрела на Мадину. - Нужны бинты, марля, анальгин в ампулах, перекись водорода и физраствор. А еще перчатки, кипяченая вода и марлевая маска. Медицинский спирт есть? Йод?
        - Йод и все остальное, наверно, найду, а вот спирта нет, - упавшим голосом сообщила Мадина. - Но я обычно чачу беру. Семьдесят градусов.
        - Пусть будет чача, - согласилась я. - Потребуются еще скальпель и пинцеты.
        - Есть скальпель. И пинцеты. Остались от прежнего фельдшера. Но ими лет двадцать никто не пользовался. Не знаю, в каком они состоянии.
        - Какие-то хирургические инструменты я видел в полевом наборе хирурга. Есть у меня парочка на всякий случай. Но что там именно, не разбираюсь, - вмешался в наш диалог Вадим. И кивнул Давиду. - Принеси. В шкафу, в кабинете две зеленые сумки.
        Давид быстро вышел из комнаты, Мадина отправилась следом.
        Я снова склонилась над Николаем. Одного взгляда хватило, чтобы понять: у него сильнейший жар. Даже при тусклом свете было заметно, как осунулось лицо, провалились глаза, пересохли губы. Изредка больной что-то быстро и бессвязно бормотал. Руки его вздрагивали, а лицо искажала болезненная гримаса.
        - Дай мне нож, - попросила я Вадима.
        Тот с готовностью протянул кинжал - подарок Митана.
        - Нет, тот, что на столе, - уточнила я. - Нужно разрезать штанину, чтобы подобраться к ране.
        Ни слова не говоря, Вадим ловко располосовал брючину кухонным ножом, а затем и бинты-повязки.
        - Да-а… - выдохнула я, рассматривая тампон с толстым слоем мази Вишневского. - Придется сначала рану очистить. Основательно. - И пояснила: - Мазь накладывается на уже заживающие раны, а тут воспаление в самом разгаре. Нужно вскрывать гнойник.
        - Елки-палки! А ты сумеешь? - Вадим окинул меня недоверчивым взглядом. - Небось все забыла.
        - У тебя есть лучший вариант? Или здесь поблизости находится первоклассный хирург, которому ты доверяешь? Только ничего у тебя нет: ни варианта, ни хирурга! А у человека может начаться гангрена. Ты знаешь такое слово - гангрена? По слогам произнести?
        - Ладно, не кипятись. - Вадим смущенно улыбнулся. - Так уж и гангрена! Напугаешь до смерти!
        - Гангрена не гангрена, а покраснение возле раны имеется. И вообще… - Я огляделась по сторонам. - Нужно перенести его в дом. Там и света больше, и чище.
        - Нет вопросов!
        Вадим подхватил Николая на руки. Я даже охнуть не успела, подивившись, с какой легкостью он это проделал.
        - Поберегись! - крикнул Добров возникшим на пороге Мадине и Давиду. И добавил уже снаружи: - Все за мной! В дом!

* * *
        Бальный зал превратился на время в мини-госпиталь. Николая положили на огромный стол, включили люстру. Теперь освещения хватало на десять операционных.
        К счастью, помимо хирургических инструментов и иголки для наложения швов в
«полевом наборе» оказались необходимые лекарства, очень подходящие для лечения гнойных ран. Одноразовые шприцы нашлись у Мадины.
        Я тщательно осмотрела рану. Старый шрам, видно, военных времен. Возможно, с Афганистана. Или здешний, абхазский. То, что на нем образовался свищ, говорило об одном: в ране, вернее всего, осколок или другой инородный предмет. Пришло время, и его потянуло выйти наружу. Что ж, придется резать и выяснять причину нагноения.
        На удивление, я не испытывала мандража: у меня не тряслись руки, не пересыхало во рту. Возможно, потому, что впервые за долгие годы передо мной лежал человек, чья жизнь и здоровье полностью зависели от моих знаний и умений. От того, что я упорно и старательно пыталась вырвать с корнем из памяти. Но и знания, и умения заложили столь глубоко и основательно, что даже десяток лет целенаправленного забывания не смогли их вытравить до конца.
        Инструменты мы сложили в большую миску с чачей, а затем для страховки обожгли. Мадина обрила ногу вокруг раны, сетуя на чрезмерную волосатость пациента, затем тщательно обработала кожу сначала той же чачей, а потом уже йодом. Теперь нога блестела и отсвечивала, как лоб загорелой фотомодели. Я вскрыла свищ и тщательно удалила гной сухими марлевыми шариками, а затем обработала рану перекисью водорода и раствором фурацилина. Мадина помогала мне, и с первым этапом мы справились быстро.
        - Придется расширить рану, - сказала я, проверив, полностью ли она очищена от гноя. - Осколок, очевидно, застрял в тканях. Будем искать.
        Мадина перекрестилась, а я с тревогой посмотрела на Николая. Тот был по-прежнему без сознания, но я все-таки обколола рану новокаином. Правда, рана была несвежей, а в таком случае добиться полного обезболивания не всегда удается. Но все же я решила подстраховаться.
        - Принеси простыню, - попросила я Мадину. - Нет, лучше две.
        И когда она исполнила просьбу, объяснила:
        - Зафиксировать конечность, чтобы пациент не дернулся в случае чего, мы не сможем, поэтому свернем простыни в жгуты и наложим на грудь и колени. Вадим, ты удерживаешь жгут на груди, а вы, Давид, стягиваете ноги.
        Правда, Николай так и не приходил в сознание, и мои опасения оказались напрасными. Но лучше перестраховаться, чем жалеть о последствиях.
        Не буду описывать процесс поиска осколка. А в ране и впрямь оказался осколок. Крошечный, с гречишное зернышко. Удивляюсь, как я смогла подцепить его пинцетом. Он пару раз ускользал от меня, но все же попался. А я наконец перевела дух, услышав, как металл звякнул о дно лотка.
        Оставался последний этап. Нужно было изготовить турунду, пропитать ее физраствором и уложить в рану. Соль вытягивает жидкость и гной. Сверху накроем пропитанными солевым раствором салфетками и забинтуем ногу… Прекрасно! Николай даже не застонал. Введем, на всякий случай противовоспалительные средства… Теперь наложить шину из обрезков старых лыж… Все, до утра можно не беспокоиться. Единственно, кому-то надо остаться рядом с больным.
        Я взглянула на Мадину.
        - Перенесем Николая в одну из комнат. Ночью я подежурю, а днем ты сменишь меня. Нельзя, чтобы больной сорвал повязку, когда новокаин прекратит действовать. Но, думаю, утром он уже придет в себя.
        - Спасибо, Оля!
        Кто-то положил мне руку на плечо. Я оглянулась. Вадим смотрел на меня и смущенно улыбался.
        - Прости, - обронил он и взял меня за руку в грязной перчатке. - Ты действовала, как заправский доктор! Что-то там нашла? - кивнул Добров на забинтованную ногу Николая.
        - Старый осколок. Решил о себе напомнить, гад! Но ничего, через пару дней рана начнет рубцеваться, тогда наложим мазь. Дней через десять только рубец останется. Главное, чтобы рана снова не загноилась. Но теперь уж мы не допустим безобразия. Правда, Мадина?
        Я перевела взгляд на свою помощницу.
        - Оля, ты просто молодец, - сказала та. - Очень ловко все сделала. Я даже позавидовала. А Николаю скажу, пусть свечку в церкви поставит за твое здоровье.
        - Какая свечка? - Я сняла наконец перчатки и отправила их в таз с грязными бинтами и тампонами. - Простейшая операция. Хорошо, что нашлись инструменты и нужные лекарства. А то пришлось бы орудовать подручными средствами. Кинжалом Митана, например.
        - По этому случаю нужно обязательно выпить, - за нашими спинами возник Давид с доброй четвертью вина в руках.
        - Нет-нет! - испугалась я. - Лучше потом отметим его выздоровление. Как раз вы вернетесь домой. А пока перенесите Николая на кровать. Желательно, чтобы в комнате и для меня какой-нибудь диванчик нашелся, чтобы не бегать ночью.
        Все устроилось наилучшим образом. Николай лежал за ширмой. Температура у него снизилась, но он пока не приходил в себя. Несколько раз я смачивала ему губы водой, мужчина что-то мычал, но лицо его утратило синюшный оттенок, и пульс стал ровнее. Все это несказанно радовало меня. Ведь справилась же, спасла человека! Главное, на глазах у Вадима. И наверняка у него появился повод задуматься, такой ли уж я никчемный человек, как он себе навыдумывал.
        Расстались мы с Добровым почти по-дружески. А по сравнению с предыдущими расставаниями, можно сказать - нежно. И на сей раз без всякого притворства.
        В душе у меня плескалось, билось волной о берег целое море счастья. Окружающие меня люди, которые относились ко мне пусть и дружелюбно, но с оттенком недоверия, поняли наконец, что столичные фифы умеют не только соблазнять мужиков, но и врачевать их боевые раны. И как быстро, без церемоний мы перешли с Мадиной на
«ты»!
        Воодушевленная таким поворотом событий, я даже натянула на себя фланелевую сорочку. В ней, как ни странно, было очень уютно. Затем забралась с ногами на тахту, которую Вадим и Давид принесли из другой комнаты, пристроила на коленях тетрадь и взялась за вторую главу своего жизнеописания.
        Писалось опять удивительно легко, только я часто прерывалась - в памяти всплывали то взгляд Вадима, то его слова, то улыбка, а то и просто жест… От этого сладко щемило под ложечкой. Хотелось лечь на спину, раскинуть руки и долго-долго смотреть в бездонное небо и на перышки облаков.
        Тут я клевала носом, испуганно вскидывала голову и прислушивалась к дыханию за ширмой. Оно было спокойным. Но пару раз мне показалось, что я ничего не слышу, и тогда я на цыпочках кралась к ширме. Николай перевернулся на бок, и теперь уже спал по-настоящему, подложив ладонь под щеку. Я выключила свет и тоже отправилась спать. Правда, главу я все-таки дописала…

        Глава 26
        - Эй, что вы здесь делаете?
        Мне показалось, я только-только закрыла глаза, но чей-то хриплый голос бесцеремонно заставил открыть их снова.
        Я с трудом оторвала голову от подушки. В окно сочился жиденький рассвет. Даже сквозь стекла было слышно, как лупит по листьям дождь.

«Ну и погодка! - подумала я тоскливо. - Юг называется!»
        Откинув одеяло, села и бросила взгляд в сторону ширмы бросила взгляд в сторону ширмы. Кто-то отодвинул ее в сторону, и я разглядела, что Николай тоже сидит на кровати и крайне неприязненно смотрит на меня.
        - В чем дело? Как я здесь очутился? - спросил мужчина недовольно. - И почему в одной с вами комнате?
        - А повязка на ноге вам ничего не объясняет? - спросила я и зевнула. - Можно подумать, вы - красна девица. И что мы в одной постели проснулись.
        - Вы - невеста Вадима, - насупился Николай. - Он может приревновать…
        - Приревновать? К вам? - Я чуть не расхохоталась. Но вовремя сдержалась. - Не беспокойтесь, я тут вроде сиделки. Вчера пришлось заниматься вашей раной. По правде сказать, вы довели ее до отвратительного состояния.
        - Ну, как получилось. - Мужчина смущенно пожал плечами, а на бледном, заросшем седой щетиной лице проявилось слабое подобие улыбки. - Это вы меня перевязали?
        - Берите выше. Пришлось извлекать осколок. Поэтому дня три вам придется соблюдать постельный режим.
        - Что значит - постельный? - опешил Николай. - Валяться в койке? Но я не могу. Столько работы! Все снаряжение нужно проверить, починить…
        - Николай, спорить бесполезно! - заявила я строго. - Вчера Вадим видел, в каком вы пребывали состоянии, и очень рассердился, что не поехали с Давидом и Мадиной в Сухум. Вечером пришлось вскрывать гнойник в домашних условиях. А это опасно…
        Я, конечно, сгущала краски, но с такими упертыми пациентами только так и следовало поступать, а то мороки не оберешься.
        - Осколок… так-таки осколок… - пробормотал Николай и откинулся на подушку. - Черт! Все ж насмарку!
        - Ничего страшного за три дня не случится. - Я постаралась, чтобы голос звучал мягко. - Как вы себя чувствуете?
        - Нормально, - пожал неугомонный больной плечами, - так бы вскочил и побежал.
        - Ну, скакать вам еще рано!
        Я подошла к нему, осмотрела повязку. Абсолютно чистая, без ржавых пятен выделений. Добрый знак.
        - Часов в десять посмотрим вашу рану, промоем, перевяжем. Я попытаюсь поднять вас на ноги побыстрее.
        - И поселитесь здесь? - Николай криво усмехнулся. - Вадиму это не понравится.
        - Вот заладили: «Вадим, Вадим…» Он в курсе и лично притащил для меня кушетку. И вообще…
        В дверь тихо постучали. Я замолчала, не закончив фразу.
        - Кто там? Входи! - подал голос Николай.
        Скрипнула дверная створка. В образовавшуюся щель просунулась голова Эдика.
        - О, - сказал он, увидев меня, - уже не спите?
        - Заснешь тут с вами… - проворчала я. И спросила: - Чем обязана столь раннему визиту?
        - Так мы в горы уходим, - подивился моей несообразительности Эдик. - Вадим Борисыч послал узнать, как тут Николай. Пришел в себя или нет?
        - Пришел-пришел, - проскрипел из своего угла Николай и с укором посмотрел на меня. - Хоть бы палку какую дали или костыль. Что же я, даже ребят не провожу? Не по обычаю! Неправильно!
        - Лежите уже! - приказала я. И велела Эдику: - Скажи Вадиму, что Николай неплохо себя чувствует, но ходить еще не в состоянии.
        Эдик скрылся за дверью, а я накинула поверх рубашки халат, пригладила волосы. Затем накрыла тахту пледом, а тетрадь с опусом затолкала под подушку.
        Вадим не заставил себя ждать. Но явился не один, а в паре с Давидом.
        - Доброе утро всем! - Он с порога улыбнулся мне и тут же обратил свой взор на Николая.
        - Ну, старина, задал ты нам вчера жару! Хорошо, доктор под рукой оказалась. Избавила тебя от металлолома.
        - Вам повезло, что не началось заражение, - сухо добавила я.
        - Спасибо. - Николай приподнял голову от подушки. - Позвольте проводить ребят. Я по стеночке, как-нибудь…
        - Нет! - отрезала я. - Никаких стеночек!
        Я заметила, с какой мольбой Николай уставился на Вадима, но тот развел руками.
        - Не проси, старина. Доктор у нас строгий, знает, что говорит. Ничего, отлежишься несколько дней, отдохнешь, а потом лучше прежнего по горам бегать будешь.
        - Ора! Лежи уже! Будешь с доктором ругаться, она тебе вторую ногу побреет, - засмеялся Давид. - Или укол поставит, чтобы ты на работу не рвался.
        - Шалико подъехал? - быстро спросил Николай.
        Лицо Вадима пошло красными пятнами. На скулах выступили желваки.
        - Нет, - процедил он сквозь зубы. - Через десять минут выезжаем, если не появится, то уже не приму. Митана жалко… - Добров вздохнул. - Ну не мерзавец разве? Зарекался же я брать его, так нет, пожалел…
        - Может, случилось что непредвиденное? - тихо спросила я. - Не верится мне, что бы парень обманул.
        - Верь, не верь, но причина известна. Вчера я ему небольшой аванс выдал. Эх, сколько можно поддаваться на уговоры! - Вадим склонился и обнял Николая за плечи. - Держись, старина, и выздоравливай скорее. Честно, я без тебя, как без рук!
        А потом повернулся ко мне.
        - Давай прощаться. На улице дождь, холодно, не выходи!
        - Но как же вы поедете в дождь? Как работать по такой погоде?
        - Пока снег с гор не сойдет, о хорошей погоде придется забыть. Но днем обычно жарко, так что справимся как-нибудь.
        Вадим обнял меня, и я краем глаза заметила, что Давид и Николай быстро отвернулись.
        - Спасибо тебе! - тихо сказал мне на ухо «жених». - За Николая, за Сырму. Не скучай здесь! Книги, что взяла в библиотеке, у меня в машине. Ключ от нее у Мадины. Можешь брать машину, когда захочешь.
        Он на мгновение прижал меня к груди, скорее в расчете на зрителей, но тут же отстранился. Отвел глаза, заспешил, заторопился.
        - Пошли, пошли, Давид!
        - Удачи! - махнул вслед уходящим Николай. А когда дверь за мужчинами закрылась, перекрестился. - Господи, благослови, чтобы все благополучно закончилось.
        Он еще что-то пробормотал, взбил рукой подушку и улегся, накрывшись одеялом чуть ли не с головой.
        А я стояла посреди комнаты ошеломленная и опустошенная. Мысль, что буду медленно сходить с ума день за днем, час за часом, только сейчас пришла мне в голову. Две недели, - сказал Вадим. Или даже три. Как долго, непростительно долго я не увижу его! Буду отсчитывать минуты, вечерами стоять на балконе и смотреть на горы - тихие с виду, безмятежные. Но я-то знаю, насколько они опасны в это время. Сколько ловушек таится на горных тропах, речных переправах и подтаявших снежниках.
        - Черт! - пробурчала я. - Главное, связи никакой!
        - Какой связи? С кем? - поднял голову Николай.
        - Я имею в виду Вадима. Случись что, как сообщить?
        - Без связи нельзя!
        Николай сел, снял висевшую на стуле тужурку и принялся хлопать по карманам. Искал курево - поняла я. И не ошиблась. Мужичок вытащил из нагрудного кармана мятую пачку и вопросительно посмотрел на меня.
        - Курить можно?
        - Да курите, - махнула я рукой, - потом проветрим.
        Неторопливо закурив и выдохнув облачко дыма, Николай посмотрел на меня более благожелательно.
        - Связь есть. У Вадима «Беркут», очень хорошая рация. Конечно, и она не без греха, поэтому мы стараемся выходить в эфир в одно и то же время, в двадцать Москвы. Так что не волнуйтесь, вечером узнаете, как у них дела.
        - Хорошо бы… - вздохнула я. - А я смогу поговорить с Вадимом?
        - Сможете, сможете, - расплылся в улыбке Николай. - Эх, дело молодое! Горячее!
        Я не успела ответить, как дверь снова открылась. На пороге стояла Мадина. В руках она держала поднос, на котором исходил ароматом кофе в крошечных чашках и стояла вазочка с конфетами.
        - Слышу, разговариваете… Одной пить кофе скучно, вот я и решила вам тоже сварить, - весело сообщила женщина и кивнула на Николая: - Раненому можно?
        - Ему все теперь можно, только бегать пока нельзя, - так же весело откликнулась я и бросилась очищать от каких-то бумаг журнальный столик в углу.
        Мадина поставила на него поднос. Передала чашку Николаю.
        - Конфеты будешь? - спросила.
        Но Николай отрицательно покачал головой.
        - Конфеты не ем.
        Некоторое время мы молча пили кофе. Николай - на кровати, мы с Мадиной за столом.
        Женщина первой подала голос.
        - Надо как-то Шалико найти. Может, еще догонит Вадима…
        - На чем догонит? - пробурчал Николай. - Они на вездеходе сегодня до первой хижины дойдут, значит, километров двадцать отсюда. А ты, - нахмурившись, наш больной посмотрел на Мадину, - вертолет ему предложи. Если найдешь его, конечно. Да ясно же, валяется где-нибудь пьяный или обкуренный! - Мужчина махнул рукой и с досадой произнес: - В яблоке и то червяк заводится, вот и в хорошей семье…
        - Я тоже не верю, что Шалико обманул Вадима, - вступила в разговор я и отставила пустую чашку. - Надо поехать к его отцу и узнать, что случилось.
        - Поезжайте, если хотите убить Митана, - снова вмешался Николай. - Старик наверняка думает: Шалико отправился с Вадимом. Откуда ему знать, что сын кантуется в притоне?
        - Так уж в притоне! - не сдавалась я. - Всякое бывает…
        - Согласен, всякое, - уже раздраженно произнес Николай. - Но почему-то у Шалико срывает крышу в самый ответственный момент. Я бы не стал искать его. И к Митану не поехал бы. Зачем тревожить старика?
        - Коля, не нервничай, я тебя прошу, - засуетилась Мадина. - Бог присмотрит за Шалико. Посчитает нужным - накажет. Или снова пожалеет.
        Тут мне почудился отдаленный грохот, вернее, ритмичные, но тупые удары по железу.
        - Ой, - округлила глаза Мадина, - в ворота стучат! Неужто Шалико?
        - Точно в ворота, - насторожился Николай. - Но Шалико в ворота не станет ломиться. Он через забор сигает, как архар.
        - Пойду, посмотрю. - Мадина накинула на плечи толстую кофту и выглянула в окно. - Дождь-то все идет и идет… Как там наши?
        - Я с тобой! - сказала я. - Вдруг кто-то чужой?
        Сказала и подумала, что на самом деле здесь я чужая. Чужее всех чужих! А они - свои. Даже с тем, кто ломится сейчас в ворота.
        - Ну, девки, бедовые вы, однако! - усмехнулся Николай. - На рожон только не лезьте, и ворота сразу не открывайте. Сначала посмотрите, кто явился. - Приставив ладонь к уху, он прислушался. - Ишь, настырный! Стучит, как заведенный.
        Удары стали глуше и звучали реже, но не прекращались.
        - У меня в избушке под кроватью автомат лежит, - сообщил Николай и посмотрел на Мадину. - Если там Эльза с дружками, скажи, что будешь стрелять на поражение…
        Опа! Что-то новенькое! Меня так и потянуло спросить, кто ж такая Эльза? И почему от нее нужно отстреливаться? Но Мадина уже направилась к двери, и я решила не отставать.
        Двор мы проскочили бегом, но я изрядно вымокла в своем халате.
        - Кто там? Кто стучит? - прокричала Мадина на ходу. - Что случилось?
        - Мадина, Мадина! Открой!
        Я с трудом узнала голос Шалико. Язык у него заплетался. «Пьян, зараза! Все-таки пьян!» - подумала я с досадой. Как обидно обмануться в человеке! Но тут он прокричал несколько слов по-абхазски, и Мадина резко, словно наткнулась на препятствие, остановилась.
        - Мадина, что с тобой?
        Я вовремя удержала ее за руку, потому что она схватилась за сердце, побледнела и стала оседать на землю.
        - Господи, Мадина! - Я огляделась по сторонам, словно кто-то мог прийти на помощь. И крикнула: - Шалико, как открываются ворота?
        - Калитку… калитку открой, - прошептала Мадина. - Ключ на гвоздике, в комнате Николая.
        - Что же ты под дождем! - растерялась я. - Давай помогу, дойдем до домика …
        - Оля, - Мадина закрыла лицо руками и разрыдалась. - Не могу… Ноги не идут… Сырма…
        - Сырма? Что с Сырмой? - испугалась я. - Украли?
        Мадина замотала головой и, рыдая, поднялась. Припадая на левую ногу, она заспешила к воротам. Я бросилась следом.
        Калитку мы все-таки открыли. Шалико - мокрый, грязный, в изорванной майке и трикотажных штанах - при виде нас упал на колени. Вид у него был еще тот, как после пьяной драки. Правую скулу перечеркнул кровавый рубец, на голове - тоже приличный кровоподтек, пальцы на руках разбиты в кровь.
        - Бог мой! - всплеснула я руками. - Кто ж тебя так отделал?
        А парень вдруг, как Мадина перед тем, схватился за голову и заплакал:
        - Гора поплыла. Дождь землю размыл… Камни везде… Вода, глина… И люди под камнями! Братья, отец, мать! Я в кукурузнике ночевал, меня крышей придавило, еле выбрался!
        - Только твой дом пострадал? - Я присела на корточки и отвела его руки от лица.
        - Нет, много домов разбито. Дом старого Гочи тоже развалился… Инга спаслась как-то, сейчас пытается камни растащить… Там остались Сырма и старая Софико, мать Мадины. Люди кричат, скот орет… Что делать?
        Я посмотрела на Мадину. Та, схватившись за калитку, раскачивалась, уставившись в одну точку, и стонала:
        - Сырма… Сырма… Мама…
        - Мадина, - подошла я к ней, - кончай реветь! Где ключи от машины?
        - Вот… - протянула она связку и уже осмысленно посмотрела на меня. - Желтенький от машины.
        Я взяла ключ. Шалико и Мадина не сводили с меня глаз. И я поняла: медлить нельзя, нужно принимать командование на себя.
        - Едем! - приказала я. - Своими глазами посмотрим, что там произошло. Потом решим, что дальше делать. Есть у вас глава поселения?
        - Есть, - кивнул Шалико, - но его дом тоже развалился.
        - Кто-нибудь занимается спасением людей?
        - Сами люди занимаются, пытаются камни растащить…
        - Боже! - перекрестилась я. - Нужно возвращать Вадима. Но как? Раньше вечера он на связь не выйдет. А нам без него не справиться.

        Глава 27
        - Шалико, где тебя носило? - раздался за спиной грозный окрик.
        Я обернулась. Николай все-таки вылез на террасу и теперь сверкал глазами на Шалико, держась одной рукой за косяк и опираясь другой на каминную кочергу.
        - Беда, Николай, - сказала я. - На Члоу оползень сошел, пострадали дома Шалико и отца Мадины.
        - Оползень? - побледнел Николай. - Я так и знал, что этим кончится. Ну, тварь гребаная! - выругался он, сделал шаг и едва не упал.
        - Много домов пострадало, не только наши. - Шалико вовремя подхватил мужчину под локоть и помог ему опуститься на ступеньки крыльца. - Я не знаю сколько. Все кричат: люди, собаки, коровы… Я не смог растащить камни, бросился сюда…
        Парень снова схватился за голову.
        - О, горе мне…
        - Так, без паники! - прикрикнула я и повернулась к Мадине. - Нужно приготовить перевязочный материал. Очень быстро! Собери все, что есть подходящее в доме: марлю, бинты, простыни, шторы…. Есть у тебя хоть какие-то обезболивающие, антистрессовые средства?
        - Ничего, почти ничего нет, - всхлипнула Мадина. - Аптека в Зухбе, но там не дадут без рецепта, а в Сухум невозможно добраться…
        - Шалико, - я посмотрела на парня, - я дам тебе деньги, напишу список лекарств. Не знаю, как, но ты доберешься до аптеки и купишь все, что требуется…
        - Они меня прикончат, - тихо сказал Шалико. - Если я появлюсь в Зухбе…
        - Не прикончат, - сказала я жестко. - Или ты не мужчина, Шалико? И еще. Найди Илико. Скажи, что Сырма попала в беду.
        - Какого Илико? - спросил Николай.
        - Я не знаю фамилию, но его отец работает на лесопилке Вадима.
        - Зурандия он, - с мрачным видом сообщил Шалико. - Илико Зурандия. Мы с ним дрались на прошлой неделе.
        - Его мать фельдшер в Зухбе, - сообщил Николай. - Попробуй ее уговорить… Ольге и Мадине одним не справиться.
        Шалико помрачнел еще больше, но кивнул головой.
        - Мадина! - прикрикнула я, заметив, что та вновь захлюпала носом. - Собирай соседок, готовьте в зале операционную.
        И посмотрела на Николая.
        - Нужна машина для перевозки раненых и… погибших.
        - У нас есть «Газель». - Николай с помощью Шалико снова поднялся на ноги. - Мы на ней туристов возим на экскурсии. Можно снять сиденья. Пара носилок войдет.
        - У меня только одни носилки, - тихо сказала Мадина.
        - Значит, нужно самим сделать, - сказала я. - Возьмешь пару плащ-палаток у Вадима, а палки, думаю, найдутся… Лыжные, например.
        - Все, я поняла. - Мадина провела ладонью по лицу, вытирая слезы. - Ты не берешь меня туда, вниз?
        - Нет, там тебе делать нечего! Прости, ты ничем не поможешь Сырме, если будешь просто плакать на развалинах. Пусть спасением людей займутся мужчины. - И обратилась к Николаю: - Нужно снять со строительства моста технику.
        Мужичок кивнул:
        - Распоряжусь!
        - Шалико, - вновь посмотрела я на парня, - сейчас переоденусь и принесу деньги. Возьми «Ниву» Давида. Доедешь до переправы, а там уж как получится, но переберись на тот берег. Непременно!
        Николай покивал головой.
        - Ты правильно расставила всех по местам. Как опытный командир.
        - У меня отец, как и вы, был офицером.
        Я улыбнулась Николаю, а он посветлел лицом.
        - Что ж, командуй. У меня, как видишь, полторы ноги… И те еле-еле ходят.
        Опираясь на кочергу, мой пациент неловко сошел с крыльца прямо в лужицу на дорожке. Лужица дрогнула. Дрогнуло облачко, отразившееся в ней. И только сейчас я поняла, что дождь закончился.
        - Шалико, - сказал Николай. - У них в сельсовете есть обычный телефон. Нужно сообщить об оползне в Сухум. Звони, куда дозвонишься. Милиция, больница, МЧС… Главное, чтобы прислали спасателей и врачей. И как можно быстрее. Желательно, на вертолете. Иначе им не пробиться. А я, пока Ольга переодевается, попробую связаться с Вадимом…
        Мне хватило четверти часа, чтобы переодеться. Я позаимствовала у Вадима полевой камуфляжный костюм и ботинки, из тех, что хранились на террасе. И успела набросать список нужных лекарств: обезболивающие, противостолбнячный анатоксин, сердечно-сосудистые и антигистаминные средства, растворы диазепама и феназепама, а еще жгуты, капельницы, шприцы, физиологический раствор, шины для иммобилизации конечностей… Словом, список получился внушительный.
        Я вручила его Шалико вместе с пачкой долларов.
        Парень побледнел.
        - Ты даешь мне такие деньги?
        - Дурак! - рассердилась я. - Зачем спрашиваешь? - И добавила: - Если в аптеке откажутся продать феназепам без рецепта, скажи: придет доктор и перестреляет их к чертовой матери из автомата.
        И Шалико не удивился. Лишь согласно кивнул головой.
        - Я понял. Ты можешь!
        Минут через пять после того, как он выехал за ворота, на пороге дома показался Николай и развел руками.
        - Бесполезно! Сильные грозовые разряды, не проходит сигнал.
        И посмотрел в небо. Над горами вновь копились черные, как беда, тучи.

* * *
        - Нет, не проедем! - вздохнул Николай.
        Но и без его слов я поняла, что дальше машина не пройдет. Обвал перегородил дорогу. Камни вперемешку с обломками деревьев, спаянные красноватой глиной. Из-под завала сочилась вода, словно огромное раненое животное истекало кровью. Я вышла из машины, абсолютно не представляя, что делать дальше. Каждая минута на счету. Люди под обломками долго не протянут, потому что жидкая глина быстро заполняет все пустоты и не пропускает воздух. Стоит пригреть солнцу, вся эта масса превратится в бетон.
        Я с досадой стукнула по капоту кулаком.
        - Вот наказание! Там люди гибнут, а мы торчим здесь, как последние сволочи! - Посмотрела с надеждой на Николая. - Или все-таки попробовать перебраться через оползень?
        - Нет, это опасно! Даже пешком не пробуй!
        Николай с трудом выбрался из машины. Я уже не возмущалась, что он совсем не бережет ногу, поскольку впервые, наверное, поняла, что бессильна изменить ситуацию.
        - Снова дождь к вечеру соберется, - сказал Николай, оглядывая из-под руки горизонт. - Плохо. Гора может опять поползти.
        Он помолчал и решительно, словно собрался с духом, сказал:
        - Придется подняться выше, попытаемся объехать оползень. Только… - Мужичок замялся. - Заслон там стоит. Конкуренты наши выставили. У Вадима с Эльзой контры…
        - Кто такая Эльза? - быстро спросила я.
        - Это не ко мне, - отвел взгляд Николай. - А то неправильно что-то скажу, Вадим сочтет за сплетника.
        - Не хотите говорить, не надо, - пожала я плечами, но взяла себе на заметку информацию о конкуренте с женским именем. Затем развернула машину. - И все-таки едем! Попробуем пробиться! Возможно, ваши конкуренты уже в Члоу. Помогают расчищать завалы.
        Николай в ответ скривился, но сказал коротко:
        - Поехали, посмотрим…
        Дорога, по которой мы направились в объезд обвала, на дорогу походила мало, впрочем, как и все местные дороги. Я молилась лишь о том, чтобы удержать руль, когда машину швыряло из стороны в сторону, и чтобы острые камни не пробили колесо.
        Вскоре дорога вывела нас на край огромного провала, дно которого терялось в сизой дымке, а затем резко поползла вверх. На одном, особо крутом участке, колеса потеряли сцепление с почвой. Тормоза не помогали. Машина скользила, как на лыжах, к пропасти. Я уже видела валившиеся вниз камни, и серый туман на дне, в который те камни ухали, словно в преисподнюю.

«Еще секунда, и ты уйдешь в полет, Оля!» - мелькнуло в голове. Я мысленно перекрестилась и вывернула, что было сил, руль вправо. И - о, чудо! - скольжение прекратилось. Мы замерли на самом краю, уткнувшись в обломок скалы, оставшийся при прокладке дороги.
        - Ну, ты даешь! - Мой спутник вытер лицо носовым платком и посмотрел на меня с восхищением. - Я уж думал: каюк! Где научилась так ругаться?
        - Ругаться? - Я провела ладонью по лбу, смахивая капли пота. - Понятия не имею! Даже не помню, что ругалась.
        Николай тихо засмеялся. А я с опаской, осторожно, ласково приговаривая: «Давай, давай, милая!», вывела машину с опасного участка. И тогда, кажется, впервые перевела дыхание.
        А затем увидела то, что в других обстоятельствах разглядела бы моментально - поляну на склоне горы. Вернее, то, что осталось от цветущих альпийских лугов. Отвратительное, удручающее зрелище! С каменистого склона, казалось, сняли зеленый скальп, оставив пустыню - грязь вперемешку с огромными уродливыми пнями, сучьями и лапником. Повсюду виднелись следы колес. На краю поляны я разглядела разбитый трелевочный трактор, груду железных бочек и два вагончика-бытовки. Там, видно, жили лесорубы. В стороне от поляны, около небольшого озерка, все еще зеленел лес, но оттуда доносился резкий визг электрических пил, вгрызавшихся в живое дерево.
        Я потеряла дар речи. С таким варварством мне еще не доводилось встречаться. Вероятно, когда-то здесь плескалась в речках форель, а в лесах паслись олени, но ничего этого больше не существовало. Похоже, здесь рубили все подряд. Дьявольски безжалостно уничтожали все, что попадало под руку.
        - Видишь? - спросил Николай. - Это и есть Эльзина стройка. Она скупила несколько усадеб, те, что на отшибе Члоу, прихватила еще землицы, явно самовольно, и в пику нам строит свой туркомплекс.
        - Почему в пику? - спросила я.
        Николай насупился.
        - Я ведь сказал: все вопросы к Вадиму. Не знаю, чего они не поделили.
        - А им было что делить? - снова поинтересовалась я.
        Мужичок яростно сверкнул глазами из-под мохнатых бровей и буркнул:
        - Я с этой сучкой не в контакте. Надо будет, Вадим расскажет.

«Ага, - подумала я, - кажется, кое-что вырисовывается. Уж не та ли это женщина, о которой говорил Шалико?»
        Но я решила не забивать себе голову Эльзой и ее отношениями с Вадимом, а сосредоточила внимание на дороге. Тяжелые лесовозы разбили ее в пух и в прах. Наша машина с трудом преодолевала глубокую колею. И когда бороздила брюхом по камням, у меня мурашки пробегали по коже, я ежилась от неприятных ощущений.
        Николай молча смотрел в окно. Мне казалось - безучастно. Но вот мы проехали мимо молодых деревьев, вбитых в грязь, измочаленных тракторными гусеницами в труху, и он пробормотал:
        - Вашу маму… Сволочи!
        Тут я была с ним солидарна. Против логики, но солидарна. Деревья, естественно, мешали строительству. Все то, что я увидела, и огорчило, и разозлило меня одновременно. Да и как не расстроиться, как остаться равнодушной, если видишь грубое насилие над землей, хамское, бессовестное? Насилие временщиков, привыкших срывать куш и плевать на все остальное.
        С трудом мы подъехали к одному из вагончиков. Путь нам преградил шлагбаум - тяжелое бревно на цепях. Я посигналила. Один раз, затем второй… Наконец на пороге бытовки появился заспанный детина славянской наружности в выцветшей футболке, трусах и резиновых сапогах.
        - Чего надо? - пробурчал он, сильно окая. - Здесь проезд запрещен.
        - Дорога завалена. Мы едем в Члоу. Там под оползень попали несколько домов.
        - А я тут при чем? - Детина зевнул. - Не велено чужие машины пускать!
        - Идиот! Там люди гибнут! - Я выскочила из машины и схватила его за грудки. - Я - доктор! Понимаешь, дубина?
        - Че орешь? Какой оползень? - Он оторвал мои пальцы от футболки. - Мы тут при чем?
        - Вы как раз и при чем! - рявкнула я. - Лес извели, вот и поплыла почва.
        - Че ты городишь? - Парень с недоверием уставился на меня. - Я, правда, слышал ночью грохот, но, думал, опять гроза пришла. Тута сутки напролет грохочет!
        - Тута… Гроза… - Я едва сдержалась, чтобы не съездить по шее тугодуму. - В горах работаешь, а грохот обвала от грома отличить не умеешь. Давай поднимай шлагбаум!
        - Да я че? Я - ниче. Щас подниму…
        Он направился к шлагбауму.
        И тут я услышала сильный хлопок за спиной, а по горам прокатилось эхо.
        Я в недоумении посмотрела на Николая. Что такое? Неужто стреляют?
        - Породу вроде рвут, только заряды небольшие, - пояснил он. И снова выругался: - С ума сошли, дебилы!
        Детина, перехватив наши взгляды, ухмыльнулся.
        - То наши пни взрывают!
        - Пни? - опешила я. - У вас совсем крыша поехала?
        - А что такого? - удивился парень. - Корчеватель сюда не поднимется, склон крутой. Но мы и без него почти все выкорчевали. Осталось штук пять самых мудреных. Я здесь прорабом. Вот и дал рабочим немного взрывчатки, чтобы долго не маялись. Вчера два взорвали и сегодня три, а то четыре…
        Я заметила, как замер Николай. Лицо его исказила судорога.
        - Боже мой! - губы его тряслись. - Это же они, подонки, спустили оползень. Сначала уничтожили все деревья, которые удерживали почву на склоне, теперь добрались до пней. Их надо немедленно остановить. Второй оползень сметет все село.
        Я представила себе, как подействует взрыв на плывучую глину на каменном склоне. Она стронется в одном месте, затем цепная реакция пойдет по откосу, так падают одна за другой поставленные в ряд костяшки домино. Глина мгновенно превратится в жидкую массу, и вся эта жуткая смесь грунта, воды, камней, изломанных в щепу деревьев обрушится вниз. Впрочем, частично так уже случилось.
        - Парень! - Николай с трудом выбрался из машины. - Пока не поздно, кричи своих приятелей. Больше никаких взрывов! Пускай уходят отсюда подобру-поздорову, да поскорее.
        - Как же, разбежались… Хозяйка нас сожрет, если сегодня не очистим площадку под фундамент.
        - Похоже, твоей хозяйке завтра будет некого жрать, - разозлилась я. - Живо беги к рабочим! Если они взорвут хоть один пень, через полчаса все здесь сметет к чертовой матери! Понимаешь, гора обвалится! Даже пикнуть не успеете!
        Удивительное дело, но мои слова парень воспринял быстрее и со всех ног рванул мимо нас к вагончику.
        Я бросилась следом. И чуть не столкнулась с ним лбом, когда он выскочил навстречу с биноклем в руках.
        - Думаю, взрывники вон там, справа. - Детина вытянул руку в сторону склона, изуродованного варварским лесоповалом. - А дальше еще трое. Лес валят.
        - Бежим! - крикнула я.
        И мы бросились вверх по натоптанной в грязи тропе. Парень схватил меня за руку, помогая преодолевать колдобины. Что-то прокричал вслед Николай, но я уже не расслышала, что именно.
        - Сильно не топай, а то вызовем оползень, - прохрипела я, задыхаясь от быстрого бега в гору.
        Мы старались бежать быстро, но осторожно, и на склон взлетели, как на крыльях. Парень закричал:
        - Тимоха! Серый!
        Кто-то неподалеку откликнулся:
        - Эй, что такое?
        Я повернулась и увидела человека, сидевшего на корточках за большим камнем. Он удивленно смотрел на нас.
        - Тимоха! - воскликнул парень. - Где Серый?
        - Там, за скалой.
        - Что он делает?
        - Сейчас взорвем вон тот пень. Все уже готово.
        Он показал на громадную корягу, остаток огромного дерева. Я заметила, что к ней тянется тонкий провод.
        - Кончай взрывать! - рявкнул прораб и рванул к коряге.
        - Олег, - встревоженно закричал Тимоха, - не ходи туда! На хрен взлетишь!
        И тут я стала свидетелем по-настоящему смелого поступка. Олег подбежал к пню, наклонился и, выдернув шнур с электрическим детонатором, небрежно бросил его на землю. И только тогда вернулся к нам.
        - Я ведь ясно сказал: кончай взрывать! Теперь уматывай отсюда, Тимоха. Убирайся живее по объездной дороге.
        Рабочий пожал плечами.
        - Ладно, ты - начальник… - Повернулся и поспешно двинулся влево, к скалистому утесу, возвышавшемуся над поляной. Затем остановился. - Если нужно прекратить взрывы, поторопитесь. Серега собирался взрывать три пня одновременно. Этот один из них.
        - Боже! - простонала я.
        И мы дружно посмотрели в сторону нагромождения камней, где находился Серый. Но опоздали. Раздался резкий хлопок и одновременно сухой щелчок неподалеку - взорвался детонатор, который Олег вытащил из-под коряги метрах в пятидесяти от нас.
        В воздух взметнулись два облака пыли и дыма, и ветер неторопливо стал относить их в сторону. Я затаила дыхание, а затем медленно, с облегчением выдохнула. Олег улыбнулся. Несмотря на нелепый вид, улыбка у него была замечательная!
        - Похоже, пронесло. - Прораб приложил руку ко лбу и вытер влажную ладонь о майку. - Взмокнешь тут от таких дел…
        - Крикни Серому, пусть убирается отсюда, - сказала я.
        И в тот момент до моего слуха донесся слабый гул, как будто где-то вдалеке прогремел гром. Я восприняла его даже не ушами, а всем своим существом, как и легкое дрожание почвы под ногами.
        Олег замер на полушаге.
        - Что… - Он с удивлением посмотрел под ноги.
        Звук, если это был звук, повторился, и колебания почвы стали сильнее.
        - Смотри! - крикнула я Олегу, показывая на редкую поросль, до которой не добрались еще лесорубы.
        Кусты и молодые деревья тряслись, словно трава под напором ветра. На наших глазах дерево вдруг стало клониться все ниже, ниже и упало на землю.
        - Оползень! - закричала я. - Началось!
        На склоне появилась темная на фоне яркого неба фигура.
        - Серый! - закричал Олег. - Беги оттуда!
        Земля тряслась под ногами сильнее и сильнее, окружающий пейзаж стал стремительно меняться. Сергей побежал в нашу сторону, но не успел покрыть и половины расстояния. Земля вспучилась, выбрасывая наружу камни, потоки воды, обломки деревьев…
        И парень исчез. Там, где он только что находился, мы увидели лавину двигавшихся камней, из которой, как пробки, иногда вылетали отдельные валуны. Склон потек, как река, и все, что было на нем, плавно поехало вниз. Одновременно возник страшный, оглушающий гул, какого я до сих пор не слышала. Он был похож на гром, на тысячекратно усиленный рокот оркестровых литавр, на близкий рев реактивного бомбардировщика и в то же время не похож ни на что. А из глубины шел еще один звук - чавкающий и сосущий. - Такой бывает, когда вытаскиваешь из трясины ногу. Только здесь «шагал» великан.
        Олег и я стояли, словно пригвожденные к земле, и беспомощно взирали на то место, где исчез Сергей. Собственно, местом назвать его было невозможно, потому что это понятие предполагает нечто определенное, неподвижное. Здесь же ничего неподвижного уже не существовало, и «место», где Сергея перемололо камнями, оказалось метрах в ста от нас и быстро уносилось вниз.
        По-видимому, мы стояли так не больше двух-трех секунд, но они показались мне вечностью. Я первой пришла в себя.
        - Бежим! - закричала я что было мочи и бросилась вниз, туда, где виднелось красное пятнышко - наша машина. Это был единственный путь спасения. Конечно, если получится обогнать оползень.
        Но цепная реакция в слое глины под нашими ногами происходила быстрее, и земля, казавшаяся твердой, уже колебалась, скользила, раскачивалась, словно палуба лайнера в сильный шторм.
        Мы бежали через рощу молодых деревьев, которые дрожали, клонились и падали в разные стороны. Одно рухнуло прямо передо мной, выворотив пласт земли с обнаженными корнями. Я перепрыгнула через него и продолжала бежать, но тут сзади донесся звук - наполовину крик, наполовину стон. Я обернулась и увидела, что Олег лежит на земле, придавленный стволом другого упавшего дерева.
        Я подбежала к парню и поняла, что он почти потерял сознание от боли и страха. С огромным трудом, но мне удалось столкнуть с него дерево, к счастью, оказавшееся не слишком толстым. Я чувствовала тошнотворную слабость, невероятный грохот почти парализовал меня. Казалось, будто я нахожусь внутри гигантского барабана, по которому что есть мочи лупит тот самый великан, что недавно чавкал ногами по глине.
        Но я все-таки вытащила Олега из ловушки, и как раз вовремя. Громадный валун, подпрыгивая, как мячик, прокатился, вдавив ствол в грязь, аккурат в том самом месте, где только что лежал Олег. Я чуть не надорвалась, перетаскивая крепкого парня в относительно безопасное место. Глаза его были открыты, но неподвижны, он явно ничего не соображал. Я врезала ему по физиономии, и прораб пришел в себя.
        - Беги! - прокричала я. - Беги, черт побери!
        И мы побежали снова, только теперь Олег тяжело опирался на мое плечо. Правда, на бег наше продвижение по склону походило слабо. Перемещаться прямо было почти невозможно, как при переходе реки с сильным течением. Ноги вязли в грязи, мы с трудом вырывали их из топкого месива, беспомощно скользили и спотыкались. Но молча стремились вперед: дальше, дальше…
        Из-под ног внезапно вылетел фонтан грязи метра три высотой и окатил нас по самые уши. Мы даже не отшатнулись. Просто не было сил шарахаться из стороны в сторону. И все же нам удалось выбраться из опасной зоны. По мере того, как мы приближались к краю оползня, колебания земли уменьшались. Наконец у меня появилась возможность сбросить Олега на твердую почву и судорожно перевести дыхание. Неподалеку я заметила скорчившегося на земле Тимоху. Он греб руками, словно пловец. Скрюченные пальцы царапали камни. И голосил он, и визжал пронзительно, словно раненая собака.
        Со времени падения первого дерева до того момента, когда мы очутились в безопасности, прошло, вероятно, не больше минуты. Одной долгой минуты, которая потребовалась нам, чтобы пробежать каких-то сто метров. Это, конечно, трудно назвать рекордом, но сомневаюсь, чтобы какой-нибудь чемпион мира смог бы пробежать лучше нас в подобной ситуации.
        Я хотела подойти к Тимохе. Тот хоть и виновник оползня, но нужно осмотреть его. Вдруг что-то серьезное? Крови на нем я не заметила. Скорее всего, у парня шок. Но в этот момент мне словно распечатало уши - страшный грохот вновь обрушился на барабанные перепонки. Я схватилась за голову, не в состоянии отвести взгляда от того, что происходило чуть левее нас.
        Вся земля вокруг скалистого утеса, на который мы каким-то чудом выбрались, двигалась вниз все быстрее и быстрее. Из селевого потока вылетали, как спички, целые деревья, громадные валуны бились друг о друга с оглушительным грохотом. И вот язык потока достиг вагончиков. Таких крошечных сверху, словно игрушечных. Доски взлетели вверх и веером опали на оползень. Тот проглотил их мгновенно. Но красное пятно машины оставалось неподвижным.
        - Что ж ты не едешь? Николай! Уезжай! - заорала я, как оглашенная, не слыша своего голоса.
        В этот миг оползень накрыл машину.
        - Господи… - выдохнула я и, схватившись за голову, села на камень, потому что ноги уже не держали. - Сволочь ты, Оля! Бросила беспомощного мужика …
        Некоторое время я сидела, вглядываясь в страшное месиво. Но напрасно - машина исчезла. И тогда я заплакала. И рыдала некоторое время, размазывая слезы и грязь кулаками по лицу.
        Не прошло и четверти часа после взрыва пней, а оползень приобрел громадные очертания, километра два в длину и этак полтора в ширину - от одного склона до другого. Повсюду стояли озера мутной воды. Глина отдала всю жидкость, и опасность нового оползня на какое-то время отступила. До следующего дождя.
        Я посмотрела вниз, на то место, где виднелись недавно озеро и роща, в которой работали лесорубы, и увидела там лишь вспученное, перемолотое страшной силой, изуродованное пространство. Природа отомстила варварам. Но при чем тут безвинные жители Члоу?
        Оползень уничтожил все на своем пути, но, к счастью, всего лишь перемахнул через дорогу и не пошел вниз на Члоу. Позже выяснится, что удар принял тот самый провал, в который мы с Николаем чуть не свалились. Но грязь запрудила реку на дне ущелья. И над Члоу нависла новая угроза - наводнения.
        Я представила картину бедствия, и мне стало плохо. Быстро встряхнула головой, возвращая разум на место. Во что бы то ни стало нужно добраться до Члоу. Надо немедленно эвакуировать людей из опасной зоны!
        Олег, пошатываясь, поднялся сердито забурчал:
        - Как же, черт возьми… - С удивлением посмотрел на меня и повторил более спокойно: - Как же, черт возьми, нам удалось спастись от всего этого? - Он махнул рукой в сторону оползня.
        - Помогли удача и крепкие ноги, - ответила я.
        Тимоха все еще продолжал цепляться за землю и кричать. Олег повернулся к нему, рявкнув:
        - А ну, заткнись! Живой? Так радуйся! Серега вон…
        Олег закашлялся и отвернулся. Тимоха продолжал голосить, правда, как-то устало, словно по заданию. Я направилась к нему. Но Олег опередил меня и пнул парня в бок. И тот мгновенно, будто отключили рубильник, замолчал.
        - Пошли! - Прораб подхватил его под мышки.
        Тимоха обвис, как тряпичная кукла. Олег встряхнул его.
        - Смотри, оставлю тебя здесь! Сдохнешь, как собака!
        Парень уставился на начальника бессмысленным взглядом. Что-то замычал, слюна струйкой побежала по подбородку.
        Тогда я подошла и отвесила ему затрещину, затем другую…
        - Вставай! - крикнула в ярости. - Натворил дел, мерзавец, теперь визжишь, как свинья? А ну, шагом марш вниз!
        Взгляд Тимохи мигом прояснился.
        - Ты че руки распускаешь, сука? - заорал он и оглянулся на Олега. - Откуда она тут взялась?
        - Иди, иди! - подтолкнул его в спину Олег. - Быстрее! А то и тебе, как Серегу… в труху…

        Глава 28
        Честно сказать, если бы не Олег с Тимохой, я никогда бы не добралась до Члоу. Местность изменилась до неузнаваемости. Мной овладела странная апатия. Было все равно, дойду ли я до села или не дойду, выйду живой из передряги или не выйду. Умом я понимала: все это последствия стресса и усталости, но никак не могла себя пересилить. И лишь подчинялась парням, когда они советовали смотреть под ноги при переходе через очередной завал.
        Все вокруг было слишком неустойчиво, зыбко, грозило новым водопадом камней или фонтаном грязной жижи, и так покрывавшей нас с головы до пят.
        Наконец показались первые деревья. Оползень прошел сквозь лес, как гигантская газонокосилка. Но я заметила крыши домов. Тех, что не пострадали от оползня. Мы направились к ним. И нашей одежде вновь досталось, потому что пришлось пробиваться сквозь заросли держидерева с массой зловредных колючек, о которые я в кровь изодрала руки.
        Под ноги все чаще стали попадаться камни, а вслед неслись глинистые потоки воды вперемешку с мусором и щебенкой. Кое-где пришлось скользить по склону вниз, цепляясь за скальные выступы и кусты. Но спуск оказался не вечным. Схватившись за большой камень, я с трудом перевела дух и поднялась на ноги. Сколько синяков собрала я всего лишь за пару часов! Наверное, больше, чем за всю прожитую жизнь. Взгромоздилась на камень, решив отдохнуть минут пять. Сердце тяжело билось в груди, кровь пульсировала в висках. Мне казалось, что я чувствовала, как набухали и выступали над кожей сосуды. Еще чуть-чуть, и они лопнули бы от несвойственной им нагрузки.
        Отдышавшись и оглядевшись по сторонам, я обнаружила, что спутники мои исчезли. Несколько раз окликнула их по именам, постояла, прислушиваясь. И поняла, парни не провалились сквозь землю, хотя следовало бы. Они просто-напросто смылись. Решили сделать ноги, пока не поздно, пока компетентные органы не занялись расследованием причин катастрофы.
        - Ничего, я вас из-под земли достану! - крикнула я в ярко-зеленую чащу.
        И тут же подумала, как это опрометчиво: парни вполне могли прикончить опасного свидетеля. Однако они почти галантно провели меня через опасный участок и только тогда ушли. Как истинные джентльмены - не прощаясь.
        До домов я так и не добралась. Оказалось - незачем. Еще издали стало видно страшное зрелище: выбитые окна, просевшие кровли, облупившиеся стены. Порой у развалин отсутствовала крыша и часть стены, от других остались лишь фундаменты, и вся эта печаль густо заросла колючками, плющом, покрылась мхом и закуталась в лианы.
        Оползнем здесь и не пахло. Здесь пахло войной. Мою догадку подтверждали пулевые щербины на каменной кладке, а один из особняков насквозь прошил снаряд - пробоина зияла внушительная. «Видно, долбанули из танка», - отметила я машинально, перебираясь через огромный завал камней, рваных листов ржавого железа и обломков дерева.
        Странное дело, но оползень обошел развалины стороной. Словно специально искал кровавую жертву. Чем же так не угодил создателю этот райский уголок, что он вновь и вновь насылает страшенные испытания его обитателям? Может, по той причине, что рай на земле невозможен? А вот ад - пожалуйста! Добро пожаловать, кто бы сомневался…
        Я шла вперед, как управляемая ракета к цели. Только траектория моего «полета» была кривой, а местами изломанной. И все же я добралась туда, куда стремилась. Я вошла в Члоу со стороны школы. Правда от школы остались лишь часть футбольного поля и искореженные ворота, а дальше - сплошные развалины. Оползень не пощадил даже бывшие конторы. Их смело гигантским валом, как и когда-то другим «валом» власть, при которой они были построены.
        Вскоре стали попадаться первые люди. В основном, старики, старухи, дети. Все у них было серым от пыли: и лица, и одежда, и узлы чудом спасенного скарба. Они тащилось мимо меня с этими узлами, котомками, корзинами. Тащились молча, со скорбным видом. Плакали только дети, которые плелись вслед за взрослыми. Малышей несли на руках. Я остановилась на мгновение. В голове работали всего лишь две извилины: я могла дышать, передвигаться, а вот рассуждать… С этим я едва справлялась.

«Почему они идут пешком? - тупо соображала я. - Разве нельзя вывезти людей на машинах?» Но через мгновение поняла: оползень перерезал дороги и машинам просто-напросто не пробиться.
        Некоторые люди были ранены. Я видела неумело перевязанные тряпками руки, головы. Но какие ж то были грязные и убогие повязки! У некоторых людей кровь засохла ручейками на лице и руках. Сквозь рваную одежду виднелись синяки и ссадины. Но почти все, кого я встретила, передвигались без посторонней помощи и уходили от места катастрофы своим ходом.
        Мимо меня прошли человек тридцать. Те, кто спасся. Я не могла реально оценить, много это или мало, потому что не знала, сколько домов пострадало. Я не сомневалась, что есть тяжело раненные и погибшие. И, судя по разрушениям, их в разы больше, чем тех, кто выжил.
        Но я решила себя не накручивать. Вполне возможно, что ситуация не столь безнадежна. Однако нужно спешить, потому что при оползнях и обвалах многим пострадавшим требуется немедленная помощь хирурга, впрочем, как и психотерапевта, способного вывести их из шокового состояния.

«Оля! Быстро! Быстро! - лихорадочно подгоняла я себя. - Надо непременно найти Шалико! У него бинты, лекарства… Наверняка он тоже ищет меня…»
        Я с трудом миновала очередной завал. И тут увидела людей, которые разбирали развалины дома. Обитая старым железом крыша провалилась внутрь, а от дома остался лишь угол стены высотой метра в полтора и горы камня, с остатками штукатурки на нем. В воздухе витало облако пыли, и люди копошились в нем, передавали по цепочке камни, из которых сложили приличную горку чуть вдалеке. Где-то работал двигатель то ли бульдозера, то ли трактора. Тяжело работал, с надрывом. Кашлял и захлебывался от напряжения. Чуть дальше мелькала стрела подъемного крана. И там суетились люди. Но их было ничтожно мало, зато развалины занимали все видимое пространство. Причем некоторые дома просто развалились, как карточные домики. Другим, и таких было большинство, повезло меньше - сель поглотил их, как большая рыба глотает малую.
        Люди работали на тех развалинах, которые оползень пощадил, зацепив лишь по касательной. Понятное дело, здесь хотя бы имелся шанс отыскать живых людей под завалами. Или трупы, чтобы похоронить по-человечески. Но основная масса селевого потока прокатилась по Члоу с востока на запад, отрезав друг от друга северную и южную части поселения. Глина под солнцем уже подсохла, еще через час она превратится в камень. И грязный поток станет саркофагом для жертв чужих алчности и скудоумия.
        - Оля? - раздалось откуда-то сбоку.
        Я с трудом повернула голову.
        - Жива?
        Легкий на помине Шалико, еще более грязный, с застывшей кровяной коркой на лбу, подобрался ко мне, перепрыгивая с камня на камень, и протянул руку.
        - Пошли! Пошли! Вот все обрадуются! Николай сказал, что ты попала под обвал.
        - Николай? - опешила я. - Он не погиб? Я видела, как унесло машину!
        Шалико едва заметно ухмыльнулся.
        - Ему повезло. Я возвращался той же дорогой. Он пытался снять с ноги шину, запутался в бинтах. Я тащил его в «Ниву», а он вырывался, орал: «Там Оля! Оля!» Но оползень уже покатился с горы. Грохотало, как у нас в армии на учебных стрельбах. Ты бы видела, как мы удирали! Все стекла в машине камнями посекло.
        Я только покачала головой, отказываясь верить. Перед глазами до сих пор стояла жуткая картина, как разъяренная стихия сметает все на своем пути, как подбрасывает машину, словно огромный тюлень добычу, а затем ловит раззявленным ртом…
        - Что с твоими? - спросила я.
        - Слава богу, все живы! - Шалико поднял руки к небу. - Обрушился только второй этаж, из дерева, а первый, каменный, выстоял. Отец свою черкеску потерял. Горевал сильно. Она ему от отца досталась.
        - Я рада за тебя, Шалико, - сказала я, перебираясь через огромный бетонный блок с торчавшей из него арматурой.
        Моя одежда тоже посерела, словно меня весь день катали в известковой пыли, на зубах скрипел песок, а по щекам тек пот и скапливался над верхней губой. Вряд ли кто вокруг сумел бы заподозрить, что еще три-четыре дня назад я и шага не могла ступить без утреннего душа, макияжа, маникюра, педикюра и прочих радостей уважающей себя женщины. Но здесь, на этих руинах, мое чистое лицо выглядело бы, наверное, неприлично.
        И опять вспомнилась бабушка. Вернее, ее сосед - Яков Залманович. По вечерам он приходил к бабушке почаевничать. Вся его многочисленная семья давно переселилась в Израиль, но сам Яков Залманович был невыездным по причине чисто уголовной. Будучи казначеем местной синагоги, он крепко проворовался, и хотя возбуждать дело почему-то не стали, выехать с Украины старик не мог. Как я теперь понимаю, соплеменники, узнав о проделках бывшего казначея, просто не пускали его в святую землю. Хотя сам он делал важный вид и шепотом сообщал, что это происки арабов, которые видят в его лице - надо сказать, изрядно морщинистом и одутловатом - серьезную угрозу своей подрывной деятельности. Он так и говорил: «Уггозу своей подгхывной деятельности…» А, завидев, что я кручусь перед зеркалом, старик качал головой и, причмокивая, восхищался: «Цагхевна, настоящая цагхевна! Будь Яша молодой и гхасивый, он бы тебя на гхуках носил. Но Яша сейчас больной и плешивый, - тут Яков Залманович умильно улыбался бабушке, - и никому, гхоме тебя, Тося, не нужен!» Сосед всхлипывал и сморкался в большой клетчатый платок.
        Вот интересно: в минуты отчаяния я почему-то первым делом вспоминаю бабушку, а не родителей. Вероятно, потому, что она единственная не стремилась воспитывать меня по своему образу и подобию…
        Наконец мы преодолели еще одну, разрушенную чуть ли не в пыль усадьбу. Далось это нелегко. Я сильно ушибла колено и сбила локоть. В голове у меня вновь было пусто и легко, словно в ней осталась только одна извилина, которая помогала двигаться по прямой. На большее извилина была не способна. Главное, она не позволяла сосредоточиться. Все же я напрягла остаток разума, и тут же вспомнила главное. То, что вызывало тревогу.
        - А Сырма? Почему ты молчишь о Сырме?
        Шалико остановился.
        - Николай сказал Зурику, брату Сырмы, привести Домбая. Пес обучен находить людей под лавинами. Нашел уже пятерых живых в завале. Лает, лапами камни скребет. В общем, мы слышали голос из дома Гочи. Слабый-слабый. Но, может, это не Сырма, а Софико, ее бабушка.
        - Получается, ни Сырму, ни бабушку до сих пор не откопали?
        Шалико отрицательно покачал головой.
        - Их сильно завалило. Николай говорит, удивительно, что кто-то выжил.
        - Как давно они под завалами?
        - Часа четыре, наверное!
        - Да-а? - только и сказала я.
        При подобных катастрофах особую опасность представляет то, что пострадавшие долгое время находятся под руинами, камнями, поваленными деревьями. У потерпевших со сдавленной травмой ног или рук, пробывших под завалами больше двух часов, возможна ампутация раненой конечности. И хорошо, если такая беда обошла Сырму. Едва шевеля губами, я начала читать про себя молитву «Всех скорбящих радости», которой меня научила бабушка.
        Надо же, прошли годы, молитва позабылась, а тут вдруг всплыла в памяти, будто кто-то голосом бабушки нашептал мне ее в ухо. Но я не осмелилась просить у Богородицы слишком много для дочери Мадины. В ту секунду кто только не обращался к ней за спасением и помощью! Так что Пресвятая Дева вполне могла запутаться в бесчисленных просьбах. Поэтому я попросила об одном: чтобы Сырма выжила. А там уж как карта ляжет. Возможно, девочке удастся вытащить козырную.
        Я не стала говорить Шалико о своих опасениях. Но поинтересовалась:
        - Далеко еще?
        - Метров двести, - ответил парень и кивнул в том направлении, где виднелась стрела крана. - Там самые большие разрушения. Илико привел с собой людей из Зухбы. Теперь помогают нашим разбирать завал. - Шалико улыбнулся грустно. - Он заплакал, когда я сказал, что Сырма попала под оползень. Раньше я бы его убил, если б узнал, что он бегает за Сырмой. Она мне как сестра. А сегодня я помогал его матери перебираться через сванский мост. Рая очень боялась, и ей пришлось завязать глаза. У нас всегда женщины просят, чтобы им завязали глаза, когда идут по нему.
        Я хмыкнула. Надо же! Неужто Давид не знал об этом, когда отправил меня к дьявольскому сооружению? Проверял, струшу ли я? Но что ему с того, проявлю ли я чудеса героизма? Или хотел избавиться от меня? Концы в воду, и взятки гладки… Но ведь с большим успехом мог прикончить меня по дороге, а не под носом у Вадима! Пристрелить или придушить, и спрятать труп в зарослях…
        От усталости я никак не могла свести подозрения в кучку. И оставила бесполезное занятие. Придет время, разберусь во всем! И сванский мост обязательно увижу при дневном свете, чтобы определить уровень собственной храбрости. Вернее, трусости, хоть и обидно это сознавать.
        - К дому Вадика сейчас не проехать. Мадина и Рая, мать Илико, развернули временный госпиталь возле клуба, - продолжал Шалико. - Им помогают Инга и еще две девушки. Николай приказал доставить армейские палатки, в которых летом туристы живут. Так что раненых отправляют туда. Погибших разобрали родственники, но некоторых мы свезли в ледник. Он от столовой остался.
        - Правильно, - сказала я. - Николай распорядился?
        - Ну да, мы ему типа костыля сообразили. Отец Илико постарался. Ковыляет теперь, старый!
        - Отец Илико тоже здесь? - поразилась я. - А как же ваши вековые распри, месть?
        Шалико пожал плечами.
        - Беда пришла. А когда страшная беда, о мести забывают. Наверное, на время. Потом опять вспомнят. Но, может, старики договорятся о примирении…
        - Такое вероятно?
        Шалико пожал плечами.
        - Не знаю. Но дед рассказывал, что, бывало, мирились роды. На моей памяти не случалось.
        Мы как раз преодолевали огромный завал - все, что осталось от когда-то большого и красивого дома. Это я определила по остаткам стен, отделанных сайдингом. Хотела спросить, кому принадлежит дом, но Шалико опередил меня:
        - Глава поселения Анзор здесь жил. Почти всех достали из-под камней. Даже раненых нет, одни мертвые. Восемь человек. Только внука не нашли. Два года было Гарику.
        Я скрипнула зубами от отчаяния. Вот так всегда бывает, когда помощь приходит не вовремя.
        - В Сухум звонил? - спросила я.
        Шалико остановился и подал мне руку, помогая перебраться через поваленное дерево.
        - Звонил. Попал в дежурную часть милиции. Сказали, что помощь нужно ждать часа через два. Только два часа давно прошли. Пока никого нет. И связи нет.
        - Ты достал лекарства?
        - Конечно, - посмотрел с удивлением Шалико. - Все, что ты заказала. Ты сомневалась? Но мне выписали счет, чтоб ты плохого не подумала. Оставшиеся деньги отдам, как только доберусь до машины.
        - Возьми их себе. Твоей семье они сейчас нужнее.
        Шалико остановился и чуть ли ни с ужасом уставился на меня.
        - Ты что? Мне такую сумму сроду не вернуть!
        - И не нужно возвращать, - сказала я. - Но, может, когда-нибудь, когда я не смогу поднести кусок ко рту, ты накормишь меня из ложечки.
        Шалико с облегчением рассмеялся, а я продолжала, спросив:
        - Ты говорил, что тебя прикончат в Зухбе. Обошлось?
        - Не совсем… - Парень усмехнулся и непроизвольно коснулся ссадины на подбородке. - Но я их убедил.
        - С аптекой были проблемы?
        - Нет, они сразу все поняли. Правда, на всякий случай я сказал, что наш доктор хорошо стреляет из автомата. Аслан, хозяин аптеки, выгреб весь склад. Он не медик, но палатки устанавливать умеет. Помогает сейчас Мадине и Инге. У него свой швейный цех, так что целую кучу простыней для госпиталя принес и халаты бесплатно… - сказал Шалико и замер, прислушиваясь.
        Там, где находился дом старого Гочи, раздались вдруг громкие вопли. Слава богу, не испуганные, а восторженные.
        - Кого-то нашли!
        Забыв обо мне, Шалико скачками понесся на крики. И я, наплевав на опасность переломать ноги, рванула за ним.

        Глава 29
        Добравшись до развалин дома, я увидела человек десять мужчин и двух женщин в черном, которые окружили кольцом более-менее расчищенную площадку. Одни стояли, согнувшись, другие сидели на корточках, а двое - рослый мужчина в грязном камуфляже и худощавый парень в рваных джинсах и свитере - лежали на животе. Но все они сосредоточили взгляды в одной точке.
        - Сейчас, сейчас… - говорил рослый в камуфляже. - Потерпи, девочка!
        Мне показалось, что я слышу голос Вадима. Но тут явственно донесся стон - мучительный, но тихий, шедший из-под земли. На ходу засучивая рукава, я протиснулась между мужчин и опустилась на колени. В полуметре подо мной находилось отверстие, пробитое в бетонной плите. Сквозь сплетение арматуры виднелась рука. Девичья рука! В грязи, окровавленная, со страшной раной на предплечье.
        - Давай, давай пилу! - закричали над головой.
        Меня бесцеремонно оттеснили. И уже со стороны я наблюдала, как пила по металлу вгрызалась в прутья арматуры.
        - Шалико! - крикнула я. - Мне нужны лекарства и хирургические инструменты! Срочно!
        После я пыталась представить этот день в хронологическом порядке и не смогла. Просто-напросто он превратился в кромешный ад…
        Я уже знала, под завалами оказались около ста восьмидесяти жителей селения, в том числе почти сорок детей. Спасатели извлекли двенадцать погибших и семь человек живых. Около тридцати человек выбрались сами, около двух десятков живых жителей Члоу обнаружили родственники и соседи, пятерых - собаки. В том числе Сырму. Я видела, как расцеловывал морду Домбая худенький подросток, младший брат Сырмы Зурик. Так он благодарил пса, отыскавшего сестру под толстым слоем обломков и грязи. Но с каждым часом оставалось все меньше надежды, что оставшихся под завалами людей удастся спасти. Для тех, кто попал под селевый поток, надежды не осталось совсем. А помощь из Сухума задерживалась.
        Стоило мужчинам перерезать несколько прутьев арматуры и отогнуть их, как я подступила к Сырме. Впервые я работала с пострадавшей лежа на животе и чуть ли не вниз головой. Ввела ей противостолбнячный анатоксин, обезболивающее, наложила жгут выше раны - на всякий случай, хотя артерия, судя по всему, не была повреждена. И после этого уступила место спасателям. Они возились минут двадцать, пока кто-то не крикнул: «Готово!», и девушку осторожно извлекли на поверхность. Илико подхватил ее на руки. Мужчины расступились. И парень, опасливо поглядывая под ноги, перенес Сырму на расчищенный кое-как участок и положил на расстеленный Шалико брезент.
        - Всем отойти! - приказала я и занялась спасенной.
        Девушка была без сознания. Рот у нее забило песком, и я первым делом очистила его влажным тампоном. Сырма открыла глаза, несколько раз судорожно перевела дыхание, но меня, видимо, не узнала. Я проверила пульс - еле прощупывается. Однако причина была не в ране на руке, которая на самом деле оказалась обширной ссадиной. Главное беспокойство у меня вызывала посиневшая нога, которую придавило плитой. Я наложила жгут выше границы сдавливания и обколола это место новокаином, хотя понимала, что дела плохи. Как бы не пришлось ампутировать ногу…
        Когда-то преподаватель с военной кафедры рассказывал нам, студентам, что при подобных катастрофах - землетрясениях, обвалах, оползнях, когда масса людей находится под обломками долгое время, порой по несколько суток, синдром длительного сдавливания конечностей - обычное дело. Интоксикация организма продуктами распада тканей высочайшая, почти никто не выживает, даже если вовремя ампутировать ноги или руки. Но Сырма пробыла под завалами недолго, может, получится ее спасти?
        К счастью, крупные сосуды не пострадали, и я ввела внутривенно препарат, улучшавший работу почек. После осмотра сняла жгут и просто забинтовала ногу от пятки до паха. И следом попросила Илико и еще двух парней наполнить пластиковые бутылки холодной речной водой, чтобы обложить ими поврежденную ногу.
        Сырма с трудом приоткрыла глаза. Взгляд у нее был замутненный и отстраненный.
        - Бабушка… - прошептала она, - бабушка жива?
        И снова закрыла глаза.
        - Водка, чача есть у кого? - бросила я, не обернувшись, потому что занялась раной на предплечье. Сняла жгут, очистила ссадину перекисью и перевязала.
        Из-за спины быстро подали фляжку, и я, приставив ее к губам Сырмы, приказала:
        - Глотни!
        Девушка послушно глотнула. Я видела, как судорожно дернулось ее горло, но зато она снова открыла глаза. И взгляд стал более осмысленным. Она сфокусировала его на мне.
        - Оля? - прошелестел девичий голос. - Я думала, мама…
        - Софико! Софико! - раздалось за спиной. - Подняли Софико!
        Я бросила взгляд через плечо. Худенькая старушка с тощими седыми косицами и в рваной рубахе была не только жива, но отделалась, похоже, намного легче, чем внучка. Мужчины пытались поддержать ее под руки, а она что-то крикнула гневно по-абхазски и, пошатываясь, но своим ходом направилась к Сырме. Упала рядом со мной на колени и принялась голосить, как по покойной.
        Я пыталась объяснить, что Сырма жива, просто слаба сейчас, и ей нужен покой и лечение. Но старушка хваталась за брезент, когда ее оттаскивали в сторону, брыкалась. Явно была в шоке…
        Сырму осторожно положили на носилки. Илико и его приятель подхватили их и уставились на меня, ожидая указаний.
        - Несите в госпиталь, - сказала я. - Передай маме и Мадине, что подойду следом за вами.
        А сама занялась Софико. Ввела ей раствор феназепама - старушка даже не заметила укола. Зато вмиг, словно выключатель щелкнул, перестала голосить и бросаться в драку. Села на камни, застыв, как изваяние. На вопросы не отвечала, на неподвижном лице - только испуг и растерянность. Кожа приобрела пепельный оттенок. Лоб покрылся холодным потом, зрачки расширились, дыхание и пульс ускорились, а кровяное давление упало. Такое состояние позднее переходит в потерю сознания и иногда заканчивается смертью. Я приказала закутать Софико в одеяло, уложить на носилки так, чтобы при рвоте старушка не захлебнулась, и срочно отправить в госпиталь к дочери и внучке.
        Но я так и не добралась до госпиталя. Сначала нашли живым маленького Гарика с раздробленным плечом. Я провозилась с ним около часа. Малыш плакал, звал маму, вырывался. Я боялась промахнуться с дозой новокаина и успокаивающих средств. Но справилась с проблемой. Обработала рану, перевязала плечо и отправила сонного малыша в госпиталь. Затем мне пришлось успокаивать пожилого мужчину. Его целым и невредимым извлекли из туалета, в который он отправился за минуту до того, как на его дом обрушился оползень.
        В семье Автандила, так звали спасенного, погибли все: жена, трое взрослых детей, старики-родители. Мужчина метался, как лев в клетке, хаотично махал руками, кричал, порывался куда-то бежать. Его пытались остановить, но он кидался из стороны в сторону, рвал на себе волосы, выкрикивал абсолютно бессвязные слова, а то вдруг успокаивался на мгновение и, растерянно озираясь по сторонам, жалобно просил о помощи. Что ж, реактивное возбуждение, как и реактивный ступор, сопровождаются помрачением сознания. И в дальнейшем пострадавший не помнит, что с ним произошло и при каких обстоятельствах.
        Я долго, не повышая голоса и стараясь изо всех сил не сорваться, уговаривала мужчину принять успокоительное. Наконец Автандил согласился. А через некоторое время, мрачный, подавленный, уже расчищал соседние руины.
        Следующим оказался местный кузнец с пудовыми кулаками и развитыми бицепсами, которого все называли Малютка. Его раскопали в кузнице возле теплого еще горна. Весь в саже, Малютка буйствовал, ругался. И своей могучей дланью чуть не засветил мне в глаз. Я обратилась за помощью к окружающим, чтобы ввести кузнецу успокаивающее лекарство. Его с трудом удерживали трое мужчин. И я едва не сломала иголку, когда вводила ему препарат. Кузнец вырывался, орал благим матом, заехал в челюсть одному из добровольцев, и тот мешком свалился мне под ноги. Пришлось выводить парня из нокаута…
        Помощь и поддержка требовались многим. Я перевязывала спасателей, повредивших кто руку, кто ногу. Впрыскивала им противостолбнячную сыворотку. Успокаивала потрясенных несчастьем людей, орала на зевак - всегда найдутся любители насладиться чужой бедой, - но первым делом спасала раненых. Их было десять или двенадцать человек, на моих глазах извлеченных из-под завалов. Но трое были уже мертвы, а одна женщина скончалась прямо у меня на руках - не выдержало сердце.
        Я ничего и никого не видела вокруг. Два или три раза слышала знакомые голоса за спиной. Сознание на это среагировало, но я даже не оглянулась. Слишком много работы свалилось на меня. А еще больше человеческого горя!
        Но кто бы из глядевших на меня с надеждой людей знал, что я давным-давно уже не работала врачом. А когда-то, как все студенты, проклинала военную кафедру. Тогда казалось: ну, нам-то, педиатрам, зачем нужна, скажем, организация военно-полевых госпиталей? Но вот нежданно-негаданно знания пригодились. И, наверное, стоило бы поклониться в пояс нашим преподавателям с «военки», за ту науку, которую они в нас усердно вдалбливали и которая не выветрилась даже через тринадцать лет после окончания мединститута.
        Я не знала, сколько времени прошло. Оно словно сжалось в пружину. И когда над головой раздался стрекот вертолетных моторов, а люди вокруг радостно загалдели, я даже не подняла головы, потому что зашивала потерпевшему рану на ноге.
        Вскоре на развалинах появилась масса людей: в военном камуфляже и в темно-синих костюмах с надписью «МЧС», в милицейской форме и с эмблемами медицины катастроф на куртках. И тогда я тихонько уступила им место. Без лишних слов и эмоций. Просто отошла в сторону и опустилась на обломок дерева.
        Некоторое время я сидела, тупо уставившись в одну точку. Затем стала различать отдельные, пробившиеся тут и сям сквозь грязь и щебень травинки, потом рассмотрела запыленную божью коровку, которая расправила крылышки и взлетела.
        Я проследила за ней взглядом. И тут чья-то рука коснулась плеча.
        - Как ты? - раздался знакомый голос.
        Вскинув голову, я обомлела.
        - Вадим? Откуда ты взялся?
        - Оттуда, - ответил он коротко и пристроился рядом со мной. - Часа не прошло, как мы отъехали, вдруг звонок на спутниковый. Смотрю, мой приятель, начальник сочинского спасотряда, как-то пробился. Что за хрень, думаю, но трубку взял. Спрашивает: «Что стряслось в твоем королевстве?» Я удивился: «Ничего не стряслось, с чего ты взял?» А он мне: «Только что из Сухума звонили. Члоу просят помощи. Оползень накрыл». Я не дослушал, рванул назад… А вас с Николаем уже и след простыл. Потом он и Шалико нашли меня в Члоу и сказали, что ты погибла…
        Вадим судорожно вздохнул, привлек меня к себе и уткнулся лицом в мои пропотевшие, пыльные волосы.
        - Я все видел. Как ты выдержала? На коленях, среди грязи и крови, не разгибаясь шесть часов подряд… Не всякий мужик на такое способен. Ты настоящий врач, Оля! Все уляжется, и Члоу будет носить тебя на руках…
        Голос его звучал сбивчиво, а мне было чертовски неловко. Я пыталась вывернуться, сказать, что не все, наверное, сделала так, как полагается, но Вадим держал меня крепко.
        - Отпусти, - попросила я тихо, - люди смотрят.
        - Пусть смотрят, - ответил Добров сквозь зубы. - Я тебя никуда не отпущу!
        И, склонившись, поцеловал меня в губы.
        - Соленые, - усмехнулся. - От пота или от слез?
        - Вадим, - взмолилась я, - не надо! Я потная, грязная. Мне стыдно, наконец! Ты ведь сам сказал, здесь не тискаются прилюдно…
        - Сказал и сказал, - засмеялся он тихо. - И тут же забыл.
        Затем поднялся и подал мне руку.
        - Пошли. Тебе нужно отдохнуть. Шалико привел Конфету. Пешком отсюда не дойдешь.
        - Как там Сырма? - спросила я, поднимаясь. - Ты ее навещал в госпитале?
        - Сырму эвакуировали в Сочи. На вертолете. - Он снова засмеялся. - Превратили мой двор в вертолетную площадку. Машины то взлетают, то приземляются. Завалили газоны ящиками, снаряжением. На первом этаже правительственный штаб заседает, по двору охранники шмыгают. Давид и Эдик эту суматоху контролируют…
        - Что у Сырмы с ногой? - не слишком вежливо перебила я Вадима. - Ты разговаривал с врачами? Можно ее спасти или нет?
        Вадим вмиг стал серьезным.
        - Обещали сделать все возможное. Мадина полетела с ней. И Илико. Думаю, девочка выкарабкается с такой-то поддержкой.
        - Илико? - поразилась я. - Как его подпустили к Сырме?
        Вадим пожал плечами и хитро прищурился. И я поняла, что без Вадима тут не обошлось.
        - Она велела тебе передать, что непременно выздоровеет, чтобы сыграть Джульетту. Но, как мне кажется, ваш спектакль уже не будет злободневным. Георгий, отец Илико, видел, как сын вился возле носилок Сырмы, и все же промолчал, отвернулся. С недовольным видом, но промолчал…
        Вадим снова обнял меня за плечи. И тут на нас налетели лохматая девица и долговязый парень с телекамерой на плече.
        - Сочинское телевидение! Специально для НТВ! Только один вопрос, только один! - возопила девица и ткнула мне в лицо микрофон, а парень навел на меня камеру.
        - Вы врач? - почему-то тоном прокурора-обвинителя спросила корреспондентка. - Говорят, вы многим раненым спасли сегодня жизнь. Представьтесь, пожалуйста.
        Но я в расстройстве, что камера фиксирует мой, мягко сказано, неприглядный вид и чумазое лицо, раздраженно ответила:
        - Зовут меня Ольга Михайловна. Фамилия - Богданова. К слову, я - бывший врач. Педиатр. Но десять лет занимаюсь другим делом, которое нравится мне не меньше.
        - И чем же вы занимаетесь? - ввернула второй вопрос девица.
        - Работаю в глянцевом журнале, - ответила я сердито. - На этом все! Вы обещали задать один вопрос, но втюхнули и второй…
        - Но как же? - Девица побагровела. - Мы снимаем вас для НТВ…
        - Слышала, слышала, - отмахнулась я. - Достаточно! Больше никаких вопросов!
        - Зрителям же будет интересно знать, как сотрудница глянцевого журнала очутилась в эпицентре катастрофы.
        - Зрителям по барабану, как я здесь очутилась, - огрызнулась я и, повернувшись спиной к камере, взяла Вадима под руку.
        Прищурившись, он смотрел на меня и улыбался.
        - Пошли, - сказала я, - а то свалюсь от усталости.
        Мы направились к лошадям. Их держал в поводу Шалико и тоже улыбался мне во весь рот.
        Девица и оператор не отставали.
        - Скажите, сколько человек вы спасли лично? А раненым переливали свою кровь?
        - Отстань, а? - Шалико заступил им дорогу. - Видишь, на докторе лица нет…
        Он в чем-то убеждал девицу, та громко возмущалась, но я уже взгромоздилась на Конфету, Вадим - на Ветра. И мы направились домой.
        По дороге мы перекинулись едва ли парой фраз. Меня укачало на лошади. Глаза слипались от усталости, хотелось тишины и покоя. Но Вадим беспрестанно разговаривал по телефону, и это меня раздражало. Звонки следовали один за другим почти без перерыва. И наконец Вадим в сердцах его отключил. Конечно, я не прислушивалась, что он говорил в трубку чаще сердитым или приказным тоном. Да и нужды особой не было - высказывался он громко, и все переговоры крутились вокруг катастрофы и только. Похоже, Вадим был нужен всем, сию минуту и одновременно в разных местах. Возможно, в других обстоятельствах я бы восхитилась такой его способностью, но сейчас мне было не до восторгов. Я мечтала о том, как доберусь до своей комнаты и немедленно смою грязь и пот, которые, казалось, растеклись по всем капиллярам.
        У раскрытых настежь ворот нас встретил Эдик. Мы с Вадимом спешились, и парень увел куда-то лошадей.
        Мы направились к дому сквозь толпы людей и горы грузов, заполнивших двор. Краем глаза я заметила российский флаг, болтавшийся на грецком орехе. Почему-то мне тяжело давался взгляд вправо-влево, поэтому я смотрела строго вперед. И упустила тот момент, когда Вадим исчез. Очевидно, его перехватил кто-то из сотрудников МЧС или милиции, которые сновали туда-сюда по двору. Я разрезала их скопления, как ледокол полярные торосы. Мне уступали дорогу, кто-то смотрел с удивлением, кто-то провожал глазами. Я чувствовала взгляды спиной, но непреклонно шла к своей цели - к ванне с прохладной водой и к чистым полотенцам… И наконец-то дошла!
        Так закончился четвертый день моего отпуска в Члоу. Всего-то четвертый день.

        Глава 30
        Меня разбудил оглушительный звук, словно выстрелили над ухом из пистолета. Я подскочила на кровати, не успев как следует открыть глаза. А когда открыла, все оказалось проще некуда - сквозняком захлопнуло входную дверь. Я быстро, как по тревоге, поднялась и в недоумении уставилась сначала на нее, затем на распахнутое окно. Убей бог, но я не помнила, как открывала его ночью. И открывала ли? Кажется, наоборот, я плотно притворила окно и балконную дверь, чтобы шум во дворе не мешал мне уснуть. Впрочем, ни рев вертолетных моторов, ни крики спасателей, ни свет прожекторов - ничто не смогло победить сон. Я упала в него, как в теплый песок. Уже засыпая, подумала, что не включила вентилятор и теперь задохнусь от духоты. Но сил хватило только на эту, совсем коротенькую мысль.
        От духоты я не погибла. Значит, кто-то побывал в комнате, когда я спала, и открыл окно, отчего сейчас в спальне веяло свежестью и запахом цветов. Но кто заходил? Я огляделась по сторонам. Вроде ничего не изменилось. Наклонилась и пошарила рукой под кроватью. Пакет с деньгами на месте. Впрочем, золотые серьги, браслет и цепочка, которые я оставила на туалетном столике перед тем, как забраться в ванну, тоже никуда не исчезли. Выходит, здесь побывал не грабитель, а свои. Но только один человек мог столь бесцеремонно войти ко мне и даже устроить сквозняк, хотя его о том не просили.
        Я накинула халат и прошлепала босиком на балкон. Из низких туч моросил дождь, но на горизонте уже пробивались узкие полоски синевы. Я сразу заметила Вадима. Он стоял возле входа в дом и разговаривал с пожилым абхазом в милицейской форме, на погонах я разглядела полковничьи звезды. Лица у обоих мужчин были сердитыми. Полковник оживленно жестикулировал и пытался наступать на Вадима. Тот отрицательно качал головой, но позиций не сдавал. Они почти сошлись грудь в грудь и напомнили мне двух распустивших хвосты глухарей.
        Некоторое время я с интересом наблюдала за их спором. И так увлеклась, что потеряла бдительность. Мужчины одновременно подняли головы и посмотрели в мою сторону, застав меня врасплох. Полковник на мой приветственный кивок и вежливую улыбку ответил кислой гримасой. Натянув форменную фуражку, он бросил Вадиму совсем короткую, но резкую фразу, махнул рукой и, быстро поднявшись на крыльцо, открыл входную дверь.
        Я перенесла внимание на Вадима. Тот стоял в задумчивости, заложив руки за спину. И, покачиваясь с пятки на носок, не спускал с меня глаз. Мне его взгляд не понравился. И я крикнула:
        - Что случилось?
        - Я к тебе поднимусь!
        Вадим едва ли не быстрее милиционера взбежал по ступеням, а я кинулась к шкафу, чтобы переодеться до его появления в комнате.
        Добров появился на пороге с рюкзаком, с новым полевым костюмом и вчерашними ботинками, которые кто-то успел отмыть от грязи.
        - Переодевайся быстро! - жестко сказал он. - И прихвати теплую куртку. Мы уезжаем! В горы!
        - Зачем? - поразилась я. - Здесь столько работы! Я уже отдохнула и могу помочь в госпитале.
        - Обойдутся без тебя.
        Вадим настойчиво отводил взгляд, что меня насторожило.
        - Я не поеду, пока ты все не объяснишь! - Я села на кровать и сложила руки на груди. - Что за пожар, в конце концов? Мы от кого-то бежим?
        - Сейчас сюда нагрянет банда журналистов, - с недовольным видом пояснил Вадим. - Тебе охота с ними встречаться? Мне - нет.
        - Для этого нужно скрываться в горах?
        - Не нужно! - рявкнул Вадим. - А если я просто хочу хоть сутки побыть с тобой наедине? Чтобы никто не бегал кругами поблизости, не звонил, не требовал, не интересовался, не приказывал? Если тебе неохота ехать со мной, так и скажи!
        - Мне охота, - тихо сказала я. - Очень охота! Но если ты снова решил проверить меня на стойкость…
        - Ты меня убьешь! - с хмурым видом перебил меня Вадим. - Никаких проверок не будет, обещаю. Только не тяни время. А то откроются еще какие-нибудь обстоятельства, и мне не позволят смыться. Думаю, и без меня здесь все образуется. Я оставляю вместо себя Давида, у него в помощниках Шалико и Эдик. А Николая под шумок отправил в Сухум. Пусть подлечится.
        Он направился к двери, но на пороге остановился.
        - Если есть что-то ценное, прихвати с собой. Куча народу кругом. Всякое может случиться…

* * *
        Мы долго поднимались по узкой каменистой тропе, пробиваясь сквозь пелену тумана. И когда сорвавшийся с гольцов ветер раскидал серое марево, я замерла от восторга. Такой перемены декорации, такой своеобразной, ни с чем не сравнимой панорамы я никак не ожидала увидеть.
        Перед нами, рассеянные по горным отрогам глубокой котловины, лежали многочисленные селения, виднелись полуразрушенные башни старинных крепостей и древних храмов. Их окаймляли мозаичные ковры полей и садов.
        Внизу котловину прорезали страшные пропасти, на дне которых извивались реки, выше темной полосы хвойных лесов лежали альпийские пастбища. А еще выше, ближе к небесам, - только голые скалы, с которых сползали языки подтаявших снежников. И все это разнообразие пейзажей - красочных, ярких, сверкающих под лучами солнца, - замыкало гигантское ледяное кольцо, из которого тянулись к небу величайшие вершины Кавказа.
        Узкая тропка шла высоко над рекой: то через лес, то по крутым сыпучим склонам. Время от времени требовалось сойти с лошади и вести ее в поводу. Мы переправлялись через бурные потоки боковых ущелий, карабкались вверх, круто спускались вниз, так что седла съезжали на шеи лошадей и приходилось их заново подпруживать. Я хоть и привыкла к горам, но все равно не могла наглядеться на красоту, открывавшуюся с высоты птичьего полета.
        Часа через два пути Вадим придержал коня.
        - Смотри, Стена Дьявола, - указал он на дно ущелья.
        Ущелье, почти теснина, было перегорожено высокой каменной стеной шириной этак метров в пять и высотой около сотни метров. Выходы скал начинались на одной стороне ущелья и продолжались на другой. В середине преграду разрывал ревущий речной поток.
        - Стена Дьявола, - повторил Вадим. - Мы приезжали сюда с Гардариным. А ночь мы с тобой проведем в хижине, которую они построили с Давидом еще до войны. Мы ее бережем в память о Леше.
        Он помолчал мгновение, вслушиваясь в дикий рев взбесившейся реки.
        - Лешка клялся, что один из местных стариков - они тут важные, в чохах, с алабашами[Крючковатый посох.] - рассказал ему легенду об этой стене. Дескать, решил дьявол погубить род человеческий. И стал перегораживать реку каменной стеной, чтобы разлилось море и затопило все вокруг. Он носил камни и возводил стену сразу с двух сторон, с этого склона и навстречу - с другого. Но боги не могли допустить гибели людей. Когда стена была почти готова и дьяволу оставалось сбросить вниз последний камень, по ущелью вдруг понесся громадный баран, выпущенный богами с ледника Шхара. Ударив рогами в стену, гигант развалил ее. Остатки камней унесла река…
        Полюбовавшись на добросовестную работу барана, мы продолжили наш путь, поднимаясь все выше и выше на гребень горы. Через час копыта лошадей захрустели по снегу. И вскоре мы подъехали к толстому снежному пласту, сквозь который пробивалась речка, почти ручей, просверливший в снегу тоннель. Слегка пригнув головы, мы въехали в него и очутились в белом коридоре, потолок которого пропускал солнечный свет, смягченный толщей снега. Кое-где снег протаял под солнечными лучами, и в проталинах сияли синие лоскуты неба.
        Лошади осторожно переступали с камня на камень. Мы пригибались, стараясь не задевать головой хрупкий белоснежный свод. Выбрались из туннеля уже у самого гребня. Здесь снега не было, и уже вовсю зеленела трава, разбавленная синими мазками гиацинтов вперемешку с желтыми брызгами «куриной слепоты».
        Сердце гулко стучало - сказывалась высота. Горячий сухой воздух, поднимавшийся снизу, встречался здесь с холодным дыханием ледников, отчего ветер на перевалах всегда дует сильнее и пронизывает насквозь. Но это меня не смутило. Я дернула поводья, принуждая Конфету ускорить шаг, и, обогнав Вадима, стала подниматься на гребень.
        - Осторожнее! - крикнул вслед Добров.
        Но я уже взобралась на скалу. Внизу под крутым обрывом лежало озеро. Я глянула на него в изумлении. Мне показалось невероятным, что за мгновенье до этого не видела и не чувствовала, что рядом существует подобное чудо.
        Озеро находилось прямо подо мною, окруженное нежной и курчавой, как спина ягненка, травой. Недалеко от берега из воды поднималась гряда бурых скал, четко, как в зеркале, отраженная в воде. Толстые шматы снега лежали вокруг озера и тоже отражались в нем, точно белый венец на фоне голубого неба.
        Над озером и над лужайкой, справа и слева, - навороченные друг на друга глыбы, отроги гор и хребты. Окаменевший, но все еще рвущийся вверх хаос борьбы за высоту, за небо.
        А здесь - тихое озеро, и тихая лужайка, и смирившиеся камни, по горло погруженные в воду, и крупные ломти снега, забывшего растаять, прислушивались к чему-то тоже тихому, вечному…
        У меня сжалось сердце. Разве не к этой тишине и покою я стремилась в последнее время?
        За спиной зацокали по камням копыта Ветра. Вадим придержал коня рядом со мной и тоже долго смотрел на озеро. Кажется, он испытывал похожие чувства, потому что жесткая складка на его лбу разгладилась.
        Вода на мелководье была прозрачной, и каждый камешек радостно сиял, отбрасывая на песчаное дно дрожащую тень.
        - Здесь мы с Лешкой ловили форель, - сказал Вадим.
        И как в подтверждение его слов над водой взметнулось гибкое серебряное тельце, за ним - другое…
        - Сегодня не успею, но завтра поймаю и поджарю тебе форельки, - пообещал Вадим.
        Так уверенно пообещал, словно форель в очередь выстроилась к его удочке. Я хотела съязвить по этому поводу, но передумала. Озеро и тишина вокруг к перепалке не располагали.
        Мы подъехали к хижине, когда уже начало смеркаться. До перевала, за которым начиналась Россия, оставалось, по словам Вадима, километра два. Хижиной он называл маленький домик из железного листа, облицованный изнутри деревом. По углам он был укреплен растяжками из толстой проволоки. Такие хижины я не раз встречала в горах. Порой в сто крат хуже, без окон и дверей. Здесь хоть стекла в окне сохранились, но дверь сорвало ветром с петель, и она валялась рядом на камнях.
        Ветер чувствовал себя тут полным хозяином. Противно завывая в скалах, он бросал в лицо мелкий сухой снег, выбивал слезы из глаз. Пока я наводила порядок в хижине, у меня совсем закоченели руки. Но Вадим быстро навесил дверь, а затем растопил печку-буржуйку заготовленными дровами. Затем вышел наружу - накормить и напоить лошадей, для которых за хижиной был построен нехитрый загон.
        Добров долго не появлялся. Но я не беспокоилась, что с ним случится какая-нибудь неприятность. Сквозь вой ветра слышала, как осыпаются мелкие камни под его ногами, как он что-то укоризненно говорит лошадям, кажется, журит жадную до овса Конфету.
        А в хижине уже через полчаса стало так жарко, что я скинула куртку и принялась готовить ужин из тех продуктов, которые Вадим захватил из дома. Оказалось, он ничего не забыл: сыр, копченое мясо, овощи, зелень, пяток свежих лавашей и еще много чего. Даже две бутылки коньяка обнаружились в седельной сумке. Я озадаченно покачала головой. Запасов хватило бы не на одни сутки. Или Вадим рассчитывал, что мы будем заниматься исключительно истреблением провизии, или все-таки проведем здесь гораздо больше времени. Забегая вперед, скажу: под утро он рассеял мои сомнения. И я поняла, что прошлые испытания - цветочки по сравнению с предстоящими.
        Но сначала Вадим вернулся в хижину. Ветер бушевал за стенами, пламя оплывшей свечи раз за разом кланялось его порывам. Мы сидели на нарах поверх разложенных спальников, за кривобоким столом, ужинали и пили коньяк. А я рассказывала, как тяжело переживала измену мужа, как Любава уговорила поехать в Абхазию. Вадим большей частью молчал. Лишь смотрел на меня странно, а у меня от его взгляда мурашки бегали по коже. И я почему-то со страхом ждала, когда он задует свечу.
        От нее остался крошечный огарок. Тогда Вадим снял со стены гитару. Я знала уже: она принадлежала Леше Гардарину. Именно с ней он приезжал в Москву, когда в том, очень далеком году мы встретились с ним на дне рождения Толика.
        Гитара была настроена - похоже, ею пользовались совсем недавно. Вадим провел рукой по струнам, склонил голову и запел. Тем московским вечером он точно не пел. Я бы запомнила, потому что у него оказался очень хороший голос, и на гитаре он играл ничуть не хуже Гардарина. Сейчас Вадим запел мою любимую песню Владимира Высоцкого, которую я впервые услышала от отца.
        - Куда меня несёт, покуда меня носит?
        К какому городку приговорит?
        И кто меня там ждёт? И где рябины гроздья
        Меня простят до глубины земли?
        Тебя со мною нет, сегодня нет, и всё же
        Я не приму отсутствие, как зло.
        Гнетущий стон венков над тем, что было прожито -
        Щемящий вой кладбищенских оков…
        Грустная песня… Она завораживала до трепета в груди, до слез, застывших в горле, до дрожания губ… Я подобрала ноги и, придвинувшись к Вадиму, положила голову ему на плечо. Он не отстранился, хотя я, конечно же, мешала.
        …И тихий лоск рябин, спокойствие несущих
        Оглохнувшим венкам, их ржавой голове…
        Земную суету, прекрасную, по сути,
        Ограда завлекла в свой молчаливый тлен.
        Вадим вдруг отложил гитару и закурил. Казалось, он никак не среагировал на мое объятье. Но когда заговорил, голос у него подрагивал от волнения.
        - Ты была похожа на Одри Хепбёрн в «Римских каникулах»… - Вадим нервно затянулся и выпустил изо рта струю дыма в противоположную от меня сторону. - И платочек у тебя был на шейке, как у нее на знаменитой фотографии. Я позже нашел тот снимок в немецком журнале и долго хранил…
        Надо же! Красавица Одри Хепбёрн! Кто-то мне уже говорил, что я вылитая Одри, но актриса умерла к тому времени, и мне не хотелось сравнивать себя с умершей. Кстати, под моим платочком на шее прятался прыщ, который выскочил в канун вечеринки. В пятнадцать лет я подозревала, что слово «прыщ» звучит не слишком романтично. А выглядит и вовсе неприлично.
        Но я не сказала ничего из того Вадиму.
        Он посмотрел мне в глаза.
        - Я влюбился впервые в жизни. С ума сходил от любви, а Толян смеялся, называл тебя малолеткой… Теперь-то понимаю: ты ему тоже нравилась. А потом, через несколько лет, я узнал, что ты удачно вышла замуж… К счастью, твой козел-супруг бросил тебя. Иначе бы мы никогда не встретились. Представляешь, что я почувствовал, когда Толян сказал, что моя Одри хочет приехать ко мне?
        - А что тебе мешало найти меня без помощи Толик? - спросила я. - Еще до того, как я вышла замуж?
        Вадим пожал плечами.
        - Я жутко стеснялся. Едва ли с десяток слов проронил, когда мы с Толяном тебя провожали. Ты косо смотрела на военных, а форма у нас тогда была второй кожей. Порой месяцами не вылезали из камуфляжа… Знаешь ведь, какое время было. Так что ни ему, ни мне ничего не обломилось. Я ведь женился через месяц после того, как узнал о твоей свадьбе. Супруга была очень богатой женщиной, на пять лет меня старше. Но ей очень хотелось родить ребенка, и она по-своему любила меня…
        Я ничего не сказала, только поцеловала Вадима в шею. И тогда он резко повернулся и обнял меня. Глаза его, такие глубокие в сумраке хижины, были слишком близко. Свеча потрескивала, догорая, а я все больше и больше погружалась в его глаза, как в топь, и мне совсем не хотелось из нее выбираться.
        - Знаешь, что? - Вадим слегка прищурился. - Я должен тебе признаться еще кое в чем.
        - В чем?
        - Помнишь, наш разговор, когда я предупредил тебя, чтобы ты не заигрывала со мной?
        - Да, что-то подобное помню, - улыбнулась я, слегка покривив душой.
        - Я должен был это сказать. Если б не сказал - все! Тут же пропал бы! Руки вверх и сдался бы. А я очень боялся, что ошибаюсь, отношусь к тебе необъективно. Из красивой девчонки ты превратилась в сногсшибательную женщину. А это частенько синоним стервы.
        - Боже… - Я окинула его взглядом. - Такой большой дяденька и… Не верю, что тебя можно напугать!
        - И не верь. Я не из пугливых. Но профилактики ради…
        Я потянулась к нему, схватила за плечи и встряхнула.
        - Профилактики ради, говоришь? Вспомни, как ты заставил меня поклясться, что я не буду строить тебе глазки! Нужен ты мне больно!
        - Кажется, тебя это не остановило.
        Вадим расплылся в улыбке. И мы стали целоваться, как безумные. Его рука нырнула мне под рубашку, ладонь накрыла грудь. И тогда я бесцеремонно потянула с него тельняшку. Внезапно раздался шипящий звук - ашш! - это стакан с коньяком опрокинулся на свечу, и желто-голубое пламя на мгновение осветило хижину. А затем непроглядная темнота поглотила все вокруг.
        Впрочем, мы отлично поладили в темноте. Бедная хижина! Бедные нары! Такое безумство эти стены пережили впервые. Что там мой сон! Наяву Вадим довел меня до умопомрачения своими ласками, и я превратилась в дикую кошку, ненасытную и неуемную в своем желании вновь и вновь любить этого мужчину. И с той же страстью, с какой он овладевал мною на сбившихся в кучу спальниках. А мы даже не замечали, что лежим на голых досках…
        Под утро мы забылись недолгим сном, причем Вадим так и не выпустил меня из объятий. Потом я неловко повернулась. Он проснулся. И снова его рука легла мне на бедра…
        Позже он произнес в полусне, немного ворчливо (но я понимала, что ворчливость скрывает смущение):
        - Ты - неистовая женщина! Утром придется ремонтировать нары. Вторую ночь они не выдержат.
        Я ткнула его кулаком под ребра и еще теснее прижалась к горячему крепкому телу.
        - Да уж, отремонтируй, пожалуйста. А то доски так скрипели…
        - Скрипели? - В хижине посветлело настолько, что я разглядела, как он приоткрыл один глаз и с веселым удивлением посмотрел на меня. - Я ничего не слышал - ты так громко кричала… Лошади за стеной сильно волновались. Думали, наверное, что я поедаю тебя живьем.
        - Я не прочь, если ты съешь меня еще раз, - я медленно потянулась и закинула ему ногу на живот. - У тебя так хорошо получается! А я слабая женщина и мне трудно тебе отказать. Но если ты устал…
        - Не говори глупостей.
        - Нет, я серьезно. Если ты хочешь спать…
        - Нет, я не хочу спать. - Вадим резко перевернул меня на спину. - Я слишком долго этого ждал, чтоб дрыхнуть.
        Через несколько минут, справившись с дыханием, я спросила:
        - Ты спишь?
        - Угу.
        - Не рассердишься, если я скажу тебе кое-что не слишком умное?
        - Смотря что.
        Я помолчала, раздумывая, сказать или нет, и наконец решилась.
        - Я пошла бы за тебя замуж. Если, конечно, ты не против.
        Вадим резко сел. И в упор посмотрел на меня.
        - Повтори! Что ты сказала?
        Я пожала плечами.
        - Если ты не против, я бы хотела стать твоей женой. Я подумала, что глянцевое чтиво без меня не пропадет.
        - Женой… - протянул Вадим.
        В его глазах промелькнула тень. И я сжалась в предчувствии беды. Сейчас он скажет, что позабавился со мной от скуки, оттого, что давно не спал с женщиной. Или что любит другую. Тогда я выйду из хижины и брошусь с самой высокой скалы в озеро…
        Но Вадим произнес совсем другое. Совсем не то, что я от него ожидала. Он спросил:
        - Оля, зачем ты убила мужа?

        Глава 31
        Я лежала на старом продавленном диване и ждала Вадима. Он запретил подходить к окну. Запретил приоткрывать занавеску и форточку, зажигать свет и ходить по квартире, потому что половицы отвратительно скрипят. Но он не смог запретить мне дышать и думать. И, конечно же, вспоминать…
        Пока было светло, я писала, покрывая нервными строчками один тетрадный лист за другим. Писала торопливо, словно боялась, что Вадим застанет меня за этим занятием и оно ему категорически не понравится. И еще боялась, что тетрадь вот-вот закончится, а я не решусь попросить его купить новую.
        Глава выстраивалась за главой, чередой вставали перед глазами события. Я раз за разом, минута за минутой прокручивала тот злополучный час, когда в последний раз видела Юру живым. Я ни на йоту не сомневалась: в убийстве напрямую замешана Лизонька, иначе зачем преступникам оставлять ее живой? Пожалели ее молодость и красоту? Маловероятно! Но по какой причине ей вздумалось скоропалительно избавляться от Юры? Зачем подбросила деньги? Вопросов накопилось масса, но сколько я ни ломала голову, ответов не находила.
        Третий день Вадим уходил в семь утра, а возвращался за полночь. Он очень неохотно рассказывал, что ему удалось выяснить. Но то, что рассказал, ясности не прибавило. И я грешным делом подумывала: уж не нашло ли на меня временное затмение и не прихлопнула ли я на самом деле своего бывшего на глазах молоденькой жены? Но все ж оставалось загадкой, почему мой выбор пал на Юру, а не на Лизоньку. И почему я оставила ее живой? Ведь, по идее, первым делом должна была прикончить ее, а не Юру. Или вслед за Юрой…
        Я лежала, уставившись в закопченный потолок, и в который раз за последнюю неделю перемалывала, перетирала в голове события, которые враз превратили меня в преступницу, объявленную в международный розыск…
        - Оля, зачем ты убила мужа? - спросил Вадим тогда в хижине, когда мы едва-едва пришли в себя после ночного безумия.
        - Мужа? - машинально переспросила я. - Я его убила? - В горле у меня что-то пискнуло, и голос сорвался. - Юру убили? Но как? И почему я? Когда я уезжала, они с Лизонькой остались в нашей квартире. Оба были вполне живы и здоровы. Нет, это чья-то шутка! Тебя разыграли, и ты поверил…
        - Какие уж тут шутки? - рассердился Вадим. - Видела мента, полковника, с которым я разговаривал? Это абхазский замминистра. Вчера показали репортаж по НТВ, уже поздно вечером, ты промелькнула на экране несколько раз. Кому нужно, сразу тебя узнали и подсуетились оперативно. Направили запрос в абхазское МВД, попросили задержать тебя до приезда опергруппы. Три опера вчера должны были прилететь из Москвы. Полковник приехал за тобой. Я ему соврал, что ты где-то в Сухуме… Надо было выиграть время. И тут ты - ни раньше, ни позже! - вылезла на балкон…
        - Ничего не понимаю, - схватилась я за голову.
        Только сейчас до меня стало доходить, что случилось ужасное. Юры больше нет! Нет уже несколько дней, а я даже ничего не почувствовала…
        - А Лизонька? Она жива?
        - Жива, но слегка побита, - нахмурился Вадим. - Ты привязала ее скотчем к креслу. Рот заклеила. Так что девица с час-полтора пребывала в таком виде. После ее обнаружил не то водитель, не то охранник. Вот она-то и заявила, что ты в ярости набросилась на бывшего мужа, несколько раз огрела его по голове кочергой, проломив череп аж в трех местах. Она, мол, пыталась грудью встать на защиту любимого, но ты оттолкнула ее с такой силой, что она упала на пол и потеряла сознание. Очнулась привязанной к креслу, а тебя и след простыл. Сбежала, да еще сто тысяч долларов прихватила, которые у нее были в сумке.
        - Сто тысяч долларов?
        Я поперхнулась от неожиданности. Когда ж эта сучка успела их мне подкинуть? Когда в ванную уходила? Надо ж, какая ловкая! А я на бедного шулера грешила…
        - Но зачем? - спросила я скорее себя, чем Вадима. - Зачем столько наличных денег? У нее нет банковской карты? У жены банкира?
        - Они направлялись в автомобильный салон. Покупать машину этой девке. По ее словам, наличкой машина стоит тысяч этак на двести дешевле. Я имею в виду рублей. Насколько я знаю, информация подтвердилась.
        - Ерунда какая-то, - пробормотала я. - Юру убила непонятно за что, Лизу пожалела, деньги украла… Сто тысяч! Я их нашла уже в поезде. Думала, что мне их подложил шулер, с которым мы случайно оказались в одном купе.
        - Какой еще шулер? - уставился на меня Вадим. - С тобой не соскучишься!
        Я быстро рассказала ему про приятного попутчика, которого задержали украинские пограничники.
        - Кстати, я решила сдать доллары в милицию по возвращении в Москву. А те, что растратила на лекарства, хотела восполнить. Я не бедная женщина, Вадим. Я не играю в казино, не езжу по дорогим курортам, не снимаю дорогих мальчиков. Поверь, эта сотня была мне без надобности. У меня на счету гораздо больше. В разы больше.
        - Знаю, - кивнул Вадим. - Я разговаривал с Толиком. Их контора занимается расследованием гибели твоего бывшего мужа в одной связке с МВД и прокуратурой. Дело громкое - убили крупного банкира. А вдруг здесь заказное убийство?
        - Заказное убийство кочергой по голове? - удивилась я, прислушаваясь к своим ощущениям.
        Я говорила о Юре как о чужом, как о незнакомце. Но такого просто не должно быть. Это ненормально - говорить о недавно близком тебе человеке без дрожи в голосе, без слез!
        - Так… - Я потерла лоб, собираясь с мыслями. - Получается, меня сделали убийцей со слов Лизоньки? А у следователя не закралось подозрения, что меня элементарно подставили? Если я убила Юру, то зачем оставила в живых свидетеля? Мотив, какой у меня мотив? Завладеть сотней тысяч баксов? Или побыстрее оставить Лизоньку вдовой? Чтоб девочка от души погуляла на Юрины капиталы?
        - Можно представить, что ты ему отомстила…
        - Странная месть, однако. Если честно, я бы с большим удовольствием прикончила Лизоньку. Ты сам-то веришь, что я убила Богданова? Только правду говори!
        Вадим помолчал мгновение. Потянулся к сигарете, но, не закурив, смял ее в пальцах.
        - Нет, не верю. Но я не следователь прокуратуры. А тот верит фактам и вещественным доказательствам. И показаниям свидетельницы.
        - Она могла меня оговорить!
        - Могла. Что сейчас как раз и проверяют. Но ты так искусно замела следы! Испарилась, исчезла… Поначалу, как сказал Толик, отрабатывали версию, что тебя убили, а труп вывезли. И тогда главным подозреваемым становилась вдова.
        - Как смылась? - поразилась я. - Меня видели три человека, когда я выходила из дома…
        - И кто из них может подтвердить, что в тот момент твой Юра был еще жив?
        Я пожала плечами:
        - Никто.
        - Экспертиза установила, что убийство было совершенно в промежутке между восемью и десятью часами утра. Ты вышла из дома около девяти, что подтвердили водитель Богданова и сосед по подъезду.
        - Ага, - кивнула я, - Данила и Горшков. Я перебросилась с ними парой фраз. Но меня видела еще и Нателла Андреевна. Моя соседка, актриса. Я попросила ее присматривать за квартирой.
        Вадим как-то странно посмотрел на меня.
        - Актриса подтвердила, что встретилась с тобой. Но время назвала на час позже. Получается, ты вернулась, чтобы их прикончить. То есть действовала целенаправленно. А значит, убийство в состоянии аффекта здесь не прокатит.
        - Какие глупости! - развела я руками. - Нателлу Андреевну я видела даже раньше, чем Горшкова и Данилу. Зачем мне возвращаться? С тяжеленными сумками? За сотней тысяч баксов, о которых я не подозревала? Да умный следователь это дело как дважды два распутает!
        - Ладно, допустим, не убивала. Но зачем заметала следы? Не явилась на самолет… Даниле сказала, что едешь на Дальний Восток… Телефон отключила…
        - Ну, да, - усмехнулась я, - получается, заметала. Добавь еще в список, что в Адлер я приехала без билета. Заплатила крупную сумму проводникам, а симку просто выбросила.
        - Твои поступки - против здравого смысла. Я-то вполне могу объяснить их твоим легкомыслием. Но труп налицо, свидетель указывает на тебя, соседка говорит, что видела тебя под дверями квартиры часом позже. И к тому же ты так ловко скрылась в неизвестном направлении, что даже Толик засомневался в твоей невиновности.
        - Соседка не могла видеть меня часом позже, - упрямо повторила я. И потянулась к одежде. - Мне нужно в Москву. Я должна во всем разобраться. Нельзя же отсиживаться в горах всю жизнь.
        Вадим смерил меня насмешливым взглядом.
        - Каким образом ты попадешь в Москву? Еще и без документов. Наверняка у погранцов уже есть твоя фотография и приказ задержать любым способом. Абхазские менты тоже церемониться не станут, быстро сдадут московским операм. На тебя наденут наручники, отправят в СИЗО. Одна радость - наймешь хорошего адвоката, и, возможно, тот сумеет доказать, что ты ничего не соображала в момент убийства.
        - Жизнерадостная перспектива, - проворчала я. - Слушай, а почему абхазский милиционер не задержал меня, когда увидел на балконе? Ему ж придется оправдываться перед Москвой.
        - Москва может и не узнать, что он приезжал в Члоу. Полковник дал два часа, чтоб мы с исчезли с глаз долой.
        - Добрый такой? Первый раз встречаю благородного мента.
        - Можно подумать, ты с ними плотно общаешься, - усмехнулся Вадим. - Но ты спасла его племянника, маленького Гарика. Поэтому он дал нам шанс…
        - Нам? - поразилась я. - Но с какой стати ты забиваешь себе голову чужими проблемами?
        - Ты ничего не поняла, - вздохнул Вадим. - Думаешь, мне было легко? Я даже не знал, как начать разговор. Конечно, ни секунды не сомневался, что ты не виновата, что тебя кто-то подставил. Но утром, когда ты спала, я обыскал твою комнату и нашел под кроватью деньги…
        - Как ты смел обыскивать мою спальню? Кто ты такой? - заорала я. - Ты мог бы меня спросить сначала! И еще неизвестно, поехала б я тогда в горы или нет. Ты наврал мне! Придумал про журналистов!
        - Про журналистов я не придумал. Они действительно спешили взять интервью у убийцы. То есть у тебя! Ты хоть это соображаешь?
        - Соображаю, - тихо ответила я. - Но скажи, что мне делать? Как доказать, что произошла ошибка? Что я не имею к убийству никакого отношения?
        Некоторое время Вадим не сводил с меня глаз. На лбу опять появилась жесткая складка, под кожей выступили желваки. Наконец он решительно произнес.
        - В Москву поедем вместе. Я попробую тебе помочь.
        - Как поедем? - опешила я. - Меня ж мгновенно схватят на границе!
        - А кто сказал, что мы пойдем через погранпосты? Мы пойдем мимо, через горы. Тайными тропами абреков.
        - Вадим, не городи чушь! - воскликнула я потрясенно. - Если нас поймают, не поздоровится обоим. Нелегальный переход государственной границы… Или как это называется?
        - Так ведь если поймают… - засмеялся Вадим и обнял меня. - Ты заметила, какое я снаряжение прихватил? А припасы? За сутки, - он постучал по столу костяшками пальцев, - доберемся до Архыза, оттуда до Домбая. Там сейчас полно туристов, никто нас не заподозрит. В остальном доверься мне.
        Он притянул меня к груди и поцеловал в лоб.
        - В Москве у меня остались кое-какие связи. А кое-кто и вовсе обязан мне по гроб жизни. Так что не пропадем, если будешь беспрекословно слушаться, не станешь огрызаться и подставлять лоб, пока я тебе не позволю.
        - Ну, ты даешь! - Я покачала головой и тоже обняла его. - Согласна на все. И готова идти хоть сейчас.
        - Мы выйдем вечером, - мягко сказал Вадим. - А сейчас давай поспим немного. Нам еще нужно подготовить снаряжение. Придется идти по фирновым полям, а кое-где по леднику. Идти почти на ощупь, потому что там, понимаешь, фонариком не подсветишь.
        - А что будет с лошадьми? - спросила я.
        - Их заберет на обратном пути Шалико, - улыбнулся Вадим. - Я тебе не сказал, что он будет нашим проводником?
        - Ты и вправду негодяй, - шлепнула я его по груди. - Все рассчитал, все подготовил… А вдруг бы я призналась в убийстве? Что тогда?
        - Я и без твоих рассказов знаю, что ты не убивала, - расплылся в улыбке Вадим. - Ты просто не могла оглушить девицу кулаком. А уж превратить череп бывшего супруга в труху, тем более. Веса не хватило бы. Да и бланш, что ты якобы поставила, засветив Лизоньке в глаз, явно не от дамской ручки.
        - Получается, кроме меня, есть еще подозреваемые? - оторопела я. - Как ты умудрился об этом узнать?
        - Ну, дело нехитрое. Все, спать! - Вадим посмотрел на часы. И повалил меня на спальники. - Не дрыгаться и не приставать ко мне! А то я за себя не отвечаю…

* * *
        Ночной переход границы по тайным тропам - такого не придумаешь и во сне. Еще неделю назад я мечтала о покое, но теперь поняла, что о нем нужно прочно забыть. Странное дело, много лет я пыталась оставить в прошлом то, что не хотела брать с собой в будущее: учебу в мединституте, занятия альпинизмом… Стремилась быстрее превратиться в уверенную и высокомерную столичную даму. Похоже, у меня получалось. Но как быстро этот опыт выветрился из головы, стоило мне столкнуться с реальными трудностями. И как пригодились подзабытые умения и навыки…
        Мы шли через горы в связке. Первым Шалико, я посередине, замыкал движение Вадим. Не знаю, обладал ли Шалико даром ночного видения, но он безошибочно выбирал направление: тропа вовремя проступала под ногами, нужный выступ сам ложился в ладонь.
        На одном из коротких привалов я не выдержала и спросила, сколько раз Шалико переходил границу. Он пожал плечами и покосился на Вадима. Я поняла: такие вопросы задавать некорректно. Но Вадим, помолчав, сказал:
        - Двадцать лет назад границы здесь не существовало. Появилась с распадом Союза. После войны абхазских мужчин в Россию несколько лет не пропускали. А у многих семьи, родственники оказались по ту сторону Псоу. Вот и приходиось пробираться тайными тропами.
        - Мы не бандиты, - хмуро заметил Шалико, - нас заставили вести себя, как шпионы.
        На наше счастье, небо очистилось от туч. Гигантская луна заливала все вокруг желтовато-лиловым цветом, мириады звезд над головой с любопытством следили за нашими попытками форсировать сверкавшие в лунном свете снежные поля. На этом фоне горы казались еще мрачнее и строже. Мы шли тихо, стараясь не слишком шуметь, перенося тяжесть тела с носка на пятку. На каждый шорох или стук камней Шалико оборачивался и делал свирепое лицо. На леднике пришлось надеть «кошки». И все-таки я умудрилась сорваться. После того, как мы уже преодолели ледник, который, по словам Шалико, был самым серьезным препятствием на нашем пути. Если верить ему, впереди оставался сущий пустяк.
        - Вон граница, - вытянул он руку в сторону светлой полоски на востоке - это просыпалась заря. - Мы пройдем через ущелье. Там все затянуто колючей проволокой. Но я знаю проход в скалах, где проволоки нет…
        Мы вышли на склон, покрытый снежником. За ночь его верхний слой подмерз и превратился в ледяную корку.
        - Как же мы спустимся? - спросила я у Шалико, оглядывая склон и не находя места, удобного для спуска.
        - Должна быть тропинка, - сказал он, озираясь. - Пропала куда-то… Почему?
        Мы походили по краю обрыва, но ничего похожего на тропу не нашли. Она до этого все время крутилась у нас под ногами - слабая, едва заметная - и вдруг исчезла, словно ее стерли гигантским ластиком.
        - Напрасно мы влезли в снег, - сказал Вадим, - не надо было сходить с тропы.
        Мы стояли на небольшой площадке, зажатой справа и слева отвесными скалами. Видно, вышли не в том месте. Перед нами стоял выбор - двигаться вниз и искать тропу или взбираться на скалы и идти по ним до тех пор, пока не найдется более или менее подходящее место для спуска. В конце концов решили разделиться. Мы с Вадимом пошли по скалам, огибавшим снежник, Шалико отправился назад искать тропу. На всякий случай изредка, подражая крику улара, перекликались.
        Полоска на востоке становилась все шире, шире. Вот-вот начнет светать, а мы продолжали топтаться на склоне, не зная, что предпринять. Скоро вернулся Шалико. Оказывается, мы вышли правильно, но тропа спряталась под небывалым для начала лета мощным снежным покровом.
        О том, чтобы навесить веревки, не было и речи, вырубать ступени в снегу - тем более. Мы потеряли время, отыскивая тропу, и должны были спешить. Иначе пришлось бы еще сутки отсиживаться в неприветливых холодных скалах, выжидая, когда снова стемнеет.
        И тогда Вадим принял решение.
        - Будем спускаться на своих двоих. Оля, - глянул он на меня с тревогой, - ты умеешь пользоваться ледорубом при спуске?
        Я сердито фыркнула. За кого он меня принимает? Я шесть лет занималась альпинизмом!
        На Вадима моя обиженная физиономия не произвела впечатления. Он заставил показать, как я буду держать ледоруб при торможении, предупредил об опасности залететь в камни. И мы заскользили вниз.
        Сначала все шло хорошо. Я летела по склону, как на горных лыжах, оставляя за собой шлейф снежной пыли от ледоруба. Как мне пригодились навыки катания на трассах Чегета и Домбая! Работали те же мышцы - ноги, спина, плечи. Слева я заметила Шалико, справа Вадима. Они явно не выпускали меня из виду. Но, засмотревшись, как лихо завершил вираж Вадим и какой пируэт выполнил Шалико, я прозевала трещину в снежнике…
        Доли секунды, поздно уходить в сторону: там краем глаза я рассмотрела нагромождение черных камней. «Нет, камни - верная гибель», - успела подумать я. И тут ледоруб выбило из рук. Он, кувыркаясь, взлетел в воздух и вонзился в снег далеко за моей спиной. Но я этого уже не видела…
        Мгновение - и вспышка боли во всем теле чуть не погасила сознание. Боль, невыносимая вначале, вызвала новую вспышку - удивления, но не силе удара, а его одушевленной злости, непонятной жестокости. Вместе с толчком и болью я поняла, что перелетела через трещину, а не провалилась в нее, как ожидала. И тогда боль, как удар электрического разряда, оживила меня. Я почувствовала, что руками, ногами, животом и даже подбородком стараюсь зацепиться, втиснуться, удержаться на жестком, обжигающем, беспощадно рвущемся из-под меня снежном покрывале.
        Меня несло вниз, крутило, бросало, вертело, сначала на животе, затем я изловчилась и перевернулась на спину. Лицо саднило, видно, ободрала о наст, острую ледяную терку. Потом скорость падения уменьшилась. Я уже могла в какой-то мере управлять своим телом. Теперь мне удавалось держаться в сидячем положении. Стараясь не налететь на обломки скал, я изо всех сил на ходу отгребала руками и тормозила ногами, моля бога, чтобы не кувыркнуться через голову.
        Но вот остановилась. Вернее, тело мое остановилось. Я с трудом встала, сначала на четвереньки, затем - в полный рост, и почувствовала, что трясусь. Особенно дрожали ноги. Живот стянуло спазмом, и меня вырвало. Неприглядное зрелище. Я воровато огляделась по сторонам. Шалико и Вадим быстро приближались ко мне с двух сторон. Вадим что-то кричал. Должно быть, приказывал оставаться на месте. Но зачем ему видеть содержимое моего желудка?
        Теперь склон был совсем пологим, гладким, и над ним не выступали камни.
        Я помахала рукой, дескать, все в порядке, шагнула на снег и - снова полетела вниз. Это была насмешка над моим первым падением, ее замедленным повторением. Я снова вскочила на ноги, снова шлепнулась на снег и поняла, что от напряжения, страха и всего пережитого меня просто не держат ноги. Я села на снег и, отталкиваясь руками, с истерической яростью снова заскользила вниз. Наконец поверхность снега стала совсем ровной, почти горизонтальной. Я встала и пошла по снегу, а потом по траве и камням. Меня пошатывало, кружилась голова, но я ощущала неодолимый прилив сил, злорадную жажду мести. Чувствовала, что кто-то очень надеялся меня уничтожить, извести под корень, подло, из-за угла, без всякого повода и предупреждения.

«Эти сволочи хотели меня прикончить», - не то подумала, не то сказала я вслух. И добавила: «Но им не удалось». Потом, упав на колени, в голос заплакала.
        Сквозь рыдания я слышала крик улара, затем меня позвали по имени. Вадим и Шалико подбежали одновременно.
        - Жива! Жива! - как исступленный, повторял Вадим. А Шалико с изумленным видом качал головой и что-то бормотал сквозь зубы по-свански.
        Еще через час мы вплотную подошли к границе. Я в недоумении присмотрелась. Разве это граница? Ни тебе знакомых по фильмам полосатых столбов с гербом Родины, ни контрольной полосы… Возможно, они где-то имелись, но не на здешних отвесных скалах, не на дне провалов, куда ни подняться, ни спуститься без альпинистского снаряжения и специальной подготовки. В заросшем держидеревом и лианами ущелье особой нужды в колючей проволоке тоже не было. Шалико привел нас верно - точно к узкому проходу в скалах. И здесь мы распрощались с нашим проводником.
        Часа два мы с Добровым карабкались по горам вверх, затем спускались вниз, с трудом одолели узкий карниз над рычащим речным потоком и наконец, когда солнце взошло над горизонтом, вышли к белой скале, торчавшей над глубоким ущельем, как одинокий зуб во рту. Под нами расстилалась большая, плавно уходившая вниз ложбина с рыжими и черными пятнами пасущихся коров, со светлой зеленью травы и темной зеленью пихт, стоявших, как сказочные витязи, по краю. Между деревьями виднелись какие-то строения.
        - Пастуший кош, - пояснил Вадим.
        Мы спустились в ложбину по крутой тропе, терпеливо петлявшей между скалами, прошагали под пихтами и вышли на лужайку. Возле покрытой корой и смахивающей на балаган хижины горел костер, а над костром в казане варилось мясо. Рядом с хижиной была привязана невысокая горная лошадка.
        Пастух с длинными седыми усами, в огромной папахе и в черной бурке, опершись на алабаш руками и подбородком, наблюдал за нами, как мы осторожно ступали по мокрым от росы камням.
        - Турыст? - спросил он. - Заблудылса? Кушат будэшь, а?
        - Россия… - тихо пробормотал Вадим и улыбнулся старику. - Спасибо, отец! Кушать будем обязательно!
        Ближе к вечеру мы уже сидели в маршрутке, которая отвезла нас в Майкоп. До Москвы мы добирались рейсовым автобусом - на огромном «Мерседесе» с кондиционером и душем. Билеты в кассе покупать не стали - Вадим договорился с водителем, и тот за приличную сумму подсадил нас недалеко от автовокзала. Почти всю дорогу до столицы я проспала. И очень удивилась, когда Вадим тронул меня за плечо:
        - Просыпайся, нам скоро выходить…

        Глава 32
        Мы прибыли в Москву рано утром. Еще в пути во время остановок Вадим выходил наружу и кому-то звонил, о чем-то договаривался, что-то кому-то доказывал и на кого-то сердился. Это я определяла по его лицу, когда наблюдала за ним из окна автобуса. Суть переговоров Доброва осталась для меня тайной за семью печатями. Он не торопился посвящать меня в свои секреты, а я опасалась лишний раз спросить, потому что видела, как меняется его настроение с приближением к Москве. Меняется в худшую сторону. И я уже не ждала ничего хорошего от будущего - дело времени, чтобы наручники защелкнулись на моих руках. Так что вскоре сомнения переросли в уверенность.
        Вадим запрещал мне лишний раз высовываться из автобуса. Я поняла, почему, когда ночью на остановке мы решили перекусить в кафе (от сухих бутербродов и сомнительной минералки у меня начал побаливать желудок).
        Как на грех, в кафе работал телевизор. И хорошо, никто не обращал внимания на то, что говорили с экрана. Но меня-то как обухом огрели, когда я услышала свою фамилию и вдобавок увидела свой портрет размером во весь экран. Вообще-то смотрелась я там очень даже неплохо, однако известие потрясло до глубины души. Ну да, меня объявили в федеральный розыск, а после того, как выяснилось, что я скрываюсь в Абхазии, то и в международный.
        Вадим с хмурым видом пережевывал пельмени и наблюдал за мной, как я копаюсь в своей тарелке и то и дело кошусь на экран.
        - Ешь, давай! - наконец сказал он и придвинул мне стакан томатного сока. - И, склонившись, тихо произнес: - Соберись с мозгами! На экране - гламурная красотка, - а здесь… Он вздохнул, окинул меня взглядом и едва заметно улыбнулся: - Видела бы ты себя со стороны!
        Последняя фраза отнюдь не была комплиментом, но она мне понравилась больше, чем восхваление до небес. Кстати, я и раньше-то не рвалась к славе, а уж теперь точно бы предпочла, чтобы вся информация обо мне в одночасье пропала, сгинула, стерлась, провалилась в тартары, да там и осталась навечно. Но это было так же невозможно, как остановить движение солнца по небосклону.
        Я приготовилась к встрече с неизбежным: к тому, что долгие годы проведу в заключении. Если не приговорят к пожизненному сроку, то дряхлой бабулькой выйду-таки на свободу. Надежда умирала постепенно, день за днем, и только присутствие Вадима не позволяло впасть в отчаяние. Я надеялась на чудо! Но какое чудо могло распутать тот чудовищный клубок нелепостей, который я сотворила по легкомыслию? С другой стороны, кто знал, что все так обернется?
        Из автобуса мы вышли вблизи одной из станций метро. Поймали частника, хотя такси стояли в очередь на стоянке. Словом, Вадим предпринимал, как говорят по телевизору, «беспрецедентные меры безопасности». В другой ситуации я сочла бы это выпендрёжем и даже посмеялась бы над демонстрацией характерных навыков сотрудника спецслужб. Но когда карающий меч правосудия завис над моей бестолковой головушкой, я его меры оценила. С Вадимом мне не было страшно. С ним я не впадала в панику. Я его не благодарила, однако то, что беспрекословно выполняла его приказы и не сердилась на нелестные замечания, говорило само за себя.
        Я знала, что он беспокоится, серьезно боится за меня, и это подтверждало искренность его намерений. В порыве страсти не переходят тайком границу, не рискуют своей репутацией и, главное, свободой. Наверное, он лучше меня понимал, чем ему грозит эта поездка в Москву. Одно утешало - действовал Добров как профессионал. Без нервов, истерик, спокойно и целеустремленно. С профессионалами подобного рода я раньше не встречалась, но мне хотелось верить, что именно так действуют люди, для которых камуфляж когда-то был второй кожей.
        Меня определили на заднее сиденье автомобиля, и Вадим приказал не высовываться. Частник оказался продувной бестией и тут же предложил нам квартиру в отдаленном районе в готовом для сноса здании. Вадим, подумав, согласился. Он и еще о чем-то договорился с водителем - я не прислушивалась, потому что опять задремала. В последнее время я пребывала в каком-то полусонном состоянии, видно, и впрямь изрядно устала.
        Дом, в котором нам предстояло провести неизвестно сколько времени, оказался обыкновенной панельной пятиэтажкой. Три подъезда уже пустовали, в последнем, четвертом, еще оставались жильцы. Я так и не поняла, коренные или такие же залетные, как мы. Физиономии двух мужчин и молодой женщины, которых мы встретили на лестничной площадке, явно просились в криминальную хронику. Но они дружески кивнули водителю: «Привет, Миша!», на нас же не обратили никакого внимания.
        Квартира, против ожиданий, оказалась довольно чистой. Правда, из мебели здесь остались лишь старый продавленный диван да пара разнокалиберных стульев. На кухне даже стола не было. Вместо него имелся деревянный ящик, на котором стоял изрядно закопченный чайник. И все! Никакой посуды. Ни вилок, ни ложек. Но свет был, из крана слабой струйкой текла вода, на старой плите действовала одна конфорка. Значит, будем с чаем. И, главное, можно наконец помыться, стоя под душем в облупленной, с ржавыми пятнами ванне.
        Не знаю, сколько заплатил за этот «комфорт» Вадим, он рассчитывался с водителем в прихожей, но я поначалу отнеслась к окружающему убожеству с большим сомнением.
        - Ты уверен, что милиция не устраивает здесь облавы? - спросила я, как только Добров возник на пороге. - В таких притонах наверняка одни алкаши да наркоманы обитают. Того гляди и мы попадем под раздачу.
        - А ты кое-чему учишься, - улыбнулся он. - Но квартира тем и хороша, что из нее просматриваются все подходы к дому. И не так много здесь квартир, в которых остались жильцы. Помимо нашей, еще две или три на весь подъезд. Вряд ли милиции они интересны. К тому же, смотри. - Вадим подошел к окну и, слегка отодвинув штору, подозвал меня. - Вокруг стройплощадки, ночью освещаются прожекторами. Пройти незаметно почти невозможно.
        - И все-таки, - не сдавалась я, - вдруг водитель подставной? Вдруг нас ждали?
        Вадим засмеялся и привлек меня к себе.
        - Успокойся, тебя до сих пор ищут в Абхазии, я позаботился. Даже наш общий друг Толик не додумается, что мы перешли границу не там, где положено. А если додумается, то вряд ли поверит, что ты вернешься в Москву. Словом, не морочь себе голову. Твое дело сидеть в этой норе и не высовываться, пока я не разведаю обстановку.
        - Но как ты разведаешь обстановку? Тебя ведь сразу вычислят. А вместе с тобой и меня.
        - Вот же настырная! - Вадим поцеловал меня в макушку. - Я и это предусмотрел. Официально я прилетел в Москву еще вчера. Сегодня билет будет у меня на руках. Я числюсь среди пассажиров, которые прошли регистрацию… Остальное неважно! Вернее, тебе лучше не знать, кто все проделал и за какие деньги, чтобы совсем не потерять веру в человечество.
        - Ой, да я давно уже эту веру потеряла. Но тебя могут задержать, чтобы выяснить, где я.
        - За что меня задерживать? - засмеялся Вадим. - Я ведь не сообщник. Мужа твоего не убивал. Разве только отвечу на кое-какие вопросы.
        - А как ты ответишь, куда подевалась я?
        Вадим снова засмеялся:
        - Шалико подтвердит, что отвез тебя по твоей просьбе и тайно от меня ранним утром в Сухум как раз в тот день, когда мы отправились в горы. Оставил на автовокзале. А куда ты делась потом, не знает. Тенгиз, тот самый полковник, которого ты видела с балкона, подтвердит в крайнем случае, что, когда он приехал, тебя уже не было в Члоу. Официально ты границу не переходила. Давиду я велел, чтобы рассказал, как ты потеряла документы. Так что однозначно облаву на тебя устроят в Абхазии. Одно
«но»: Толян наверняка не поверит, что я бросил тебя на съедение волкам. Правда, он помнит, что я могу поведать следствию, по чьей рекомендации ты приехала ко мне. Стопроцентно Толяну это невыгодно, ему ведь скоро на пенсию. Ну и зачем Толику такая головная боль? Но встретиться, думаю, захочет. Я же пойду на встречу только в крайнем случае, когда пойму, что тебе ничто не угрожает.
        - Думаешь, настанет такое время? - неуверенно спросила я.
        - Настанет, - Вадим поцеловал меня в лоб. - Если, конечно, ты не навешала мне мастерски лапшу на уши, а честно все рассказала и не утаила ни одной детали.
        - Ты еще сомневаешься? - обиделась я. - После того, что у нас было?
        - Эх, женщины, женщины, - вздохнул Вадим. - «После того, что было…» Это как раз самое сильное ваше оружие, но не довод для следствия!
        - Но как ты будешь искать доказательства моей невиновности? Тобой сразу заинтересуются! Как я понимаю, информация-то секретная.
        - Правильно понимаешь. Только у меня свои каналы. Я ж говорил, есть в столице товарищи, которые обязаны мне по гроб жизни…
        - А они тебя не предадут? - спросила я с опаской. - Иногда бывает спокойнее предать, чем помочь.
        - Не предадут. - Вадим задернул занавеску и посмотрел мне в глаза. - Надеюсь, ты играешь по правилам?

        Глава 33
        - Просыпайся, - тронул меня за плечо Вадим.
        Я мгновенно открыла глаза.
        - Царство небесное проспишь! - Добров выглядел довольным.
        - Хорошие новости? - быстро спросила я. - Что-то новенькое узнал?
        Вадим прошел на кухню. Я, все еще пребывая в полусонном состоянии, потащилась за ним, зевая и стараясь пригладить взлохмаченные волосы.
        - Который час? - Я прислонилась к косяку, глядя на пакет с эмблемой известного супермаркета. Каждый вечер он приносил такой.
        - Полпервого ночи, - сказал Вадим, выкладывая на ящик обычный набор провизии, которой нам хватало на сутки: минеральная вода, колбаса, сыр, хлеб, овощи, зелень… - И добавил он тем же будничным тоном, которым сообщил время: - Тебе привет от Любавы.
        - Ты ее видел? - поразилась я. - Как она? Что говорит?
        - Она говорит, - проворчал Вадим, - что тебя поспешили уволить из журнала. Вообще-то незаконное действие. Твой отпуск еще не закончился. Вина не доказана. Ведется предварительное расследование. Назвать тебя преступницей вправе только суд.
        - Уволили? - Я уставилась на него, соображая, огорчило ли меня известие. Наверное, с месяц назад действительно бы огорчило. А сейчас я восприняла его почти равнодушно, мне скорее хотелось услышать от Вадима другие новости.
        - Ты для этого с ней встречался? - поинтересовалась я.
        - Нет, по другому поводу. Я пока не признался, что ты в Москве. Любава ко мне подступала, как опытный пытарь, но я выдержал. И получил очень ценную информацию …
        - Ценную? - Я с размаха села на кривоногий стул. - И до сих пор ходишь вокруг да около? Живо выкладывай!
        Вадим присел рядом на корточки, потер виски. И тут только я заметила, что он выглядит усталым и измученным.
        - Прости, - погладила я его по руке. - Несколько слов, и будем ужинать! У меня живот подводит от голода.
        Он усмехнулся и обнял меня за плечи.
        - Мне нужно было посмотреть на твоего щенка. А другого способа я не нашел, как обратиться к твоей подруге. Любава сейчас живет за городом в шикарном особняке… - Заметив, что я раскрыла от изумления рот, Вадим засмеялся: - Да-да, она вышла замуж за олигарха. Говорит, познакомилась с ним в тот день, когда ты отказалась поехать с ней за город на дачу. На какую, интересно, дачу ты отказалась поехать?
        - Совсем неинтересно, - махнула я рукой. - Рассказывай быстрее, что разузнал.
        - Твой Дарька чувствует себя там королем. И, как мне показалось, возвращать его Любава не собирается.
        - Слушай, - дернула я Вадима за ухо, - говори уже! С Любавой я как-нибудь разберусь!
        - Короче, мне удалось раздобыть результаты экспертизы. На кочерге отпечатки только твоих пальцев. Но кроме них в заключении экспертов фигурирует собачья шерсть. Ее нашли в ране и на кочерге. Несколько крохотных волосков.
        - Еще бы! - буркнула я. - От Дарьки столько шерсти, не успевала пылесосить…
        - При чем тут Дарька? - расплылся в улыбке Вадим. - Я для того и ездил к Любаве, чтобы проверить свои подозрения. Так вот. Шерсть вовсе не Дарькина, а другой собаки.
        - Другой? - поперхнулась я. - У нас в подъезде, кроме Дарьки, только одна собака - спаниель Риччи инженера Горшкова, который живет этажом выше.
        Вадим исподлобья посмотрел на меня.
        - А с инженером вот какая неувязка: его вчера убили. Раскроили череп куском арматуры.
        - Убили? - поразилась я. - За что? Он гулять выходил в старых джинсах и куртке. Золотых цепей я на нем не замечала. Кому он понадобился? Пожилой безобидный интеллигент…
        - Следствие выясняет, кому понадобился. Случилось это вечером. Было еще довольно светло, но свидетелей пока не нашлось. Только что прошел дождь, собачников было мало. Обнаружила его жена - услышала, что собака странно лает. Лежал он в сквере недалеко от дома. Пес бегал рядом и визжал. Поводок Горшков, даже мертвый, сжимал в руке.
        - Ничего не понимаю, - прошептала я. - Надеюсь, смерть соседа никак не связана с Юриным убийством?
        Вадим пожал плечами и поднялся на ноги. Смерил меня взглядом.
        - Кто его знает… Ты случайно в мое отсутствие не выходила из дома?
        - Я? - У меня перехватило дыхание. - О чем ты говоришь? Ты все-таки подозреваешь меня?
        Вадим отвел взгляд.
        - Пока я не нашел обратных доказательств. Но на досуге подумал, ты ведь занималась альпинизмом, а там слабых не держат. Затем я видел, как ты обращалась с ранеными, как завернула руку за спину бугаю Малютке. Так что при внешней хрупкости силенка у тебя имеется…
        - Вадим, как ты можешь? - У меня подкосились ноги, и я ухватилась за ящик, словно Леонардо Ди Каприо за рояль. - Неужто ты не нашел ничего такого, что могло бы помочь избавиться от этого кошмара?
        - Посмотрим… - Вадим поднес чайник к крану и открыл воду. - Я отдал на экспертизу шерсть Дарьки. А завтра постараюсь добыть еще и шерсть Риччи.
        - Ты все-таки подозреваешь Горшкова? Абсурд! Горшков - сообщник Лизоньки? Скажи еще, что они любовники.
        - Не утрируй, - поморщился Вадим и, включив плиту, поставил чайник на конфорку. - Кстати, не хотел тебе говорить, но секрета тут уже нет. Одним словом, Горшков не инженер совсем. Он служил в МВД, в одном секретном подразделении, где все сотрудники - или научные работники, или инженеры. Это легендой называется. Поняла? От его сослуживцев я сегодня долго уходил проходными дворами и менял машины. Слава богу, оторвался.
        - Ты заметил за собой хвост? - Я с ужасом уставилась на него. - Где гарантия, что ты никого не привел за собой?
        - Оля, - Вадим взял меня за руку и посмотрел в глаза, - отрываться от наружного наблюдения меня обучали в училище, да и позже мне было где практиковаться.
        Он достал из кармана пачку сигарет и, приоткрыв форточку, закурил. И сказал глухо, в форточку:
        - Если б я плохо уходил от филеров, если б не мог узнать наблюдателя в толпе, то грош мне цена как профессионалу. Собственно, я давно бы превратился в труп и гнил бы не в нашем черноземе. Где-нибудь в азиатских пустынях мои кости давным-давно растащили бы падальщики.
        - Фу, не надо об этом! - Я лбом уткнулась ему в спину, обняла за талию. - Будем живы назло всем падальщикам, правда?
        - Правда, - кивнул Добров и повернулся ко мне. - Но с завтрашнего дня станем заниматься всеми делами вместе. Как говорится: бог не выдаст - свинья не съест! Будет трудно, но ты ведь не ищешь легких путей?
        - Не ищу, - тихо сказала я. - А ты уверен, что Любава не выдаст нас?
        - Я ни в чем не уверен, - буркнул Вадим, - поэтому и сказал ей, что ты в Абхазии.
        - Она тоже верит, будто я убила Юру?
        - Что значит «тоже»? - Вадим снял с печки чайник. - Я - не верю! Тебе этого достаточно?
        - Но ты не хочешь оставлять меня в квартире. Думаешь, я взялась зачищать свидетелей? Кто на очереди? Данила, Лизонька, Нателла Андреевна? Или, может, ты сам? Ты ведь рядышком! Не боишься, что я ночью задушу тебя подушкой? Или воткну шпильку в ухо? - Меня трясло от злости. Я не могла остановиться. - Потом возьмусь за Любаву, она-то знает обо мне больше всех. Ты случайно не прикидывал, что она может оказаться сообщницей?
        - Оля, прекрати! - Вадим стукнул кулаком по ящику. Чайник подпрыгнул и расплескал кипяток. - Я понимаю, ты целыми днями сидишь одна. У тебя мозги поехали от безделья и страха…
        Я хотела возразить, сказать, что нашла, чем заняться, но вовремя промолчала. Вдруг он прикажет показать ему мою писанину, а мне очень не хотелось, чтобы кто-то преждевременно ее видел.
        Господи, сейчас я бы многое отдала, чтобы вернуться в то время, с которого закрутились мои несчастья! Время, когда я еще могла вправить Юре мозги. Но я прошляпила его влюбленность в Лизоньку и во что это вылилось? Тут я подумала, что, взяв ситуацию под контроль, наверняка вернула бы Юру в семью, как трамвай в родное депо. Но тогда не встретила бы Вадима…
        - Давай лучше ужинать, - вторгся в сознание его голос.
        И я возвратилась в реальность.
        - Есть хочу до тошноты! - заявил Добров и, вынув из кармана перочинный нож, принялся нарезать хлеб и колбасу.
        - Любава разве тебя не накормила? - спросила я подозрительно. - Кстати, как фамилия олигарха?
        - Завьялов. Довольно приятный малый. Она нас познакомила, - безмятежно ответил Вадим. И тут же крайне испугался за мой рассудок, когда я села мимо стула и дико захохотала.
        - Завьялов? - Я чуть ли не каталась по полу от смеха. - Скажи еще, что это Любава меня уволила…
        Я все не могла успокоиться, и Вадим, набрав в рот минералки, брызнул мне в лицо.
        В ту ночь мы долго разговаривали. И во время позднего ужина, и потом - в постели. Я рассказывала Вадиму о своей жизни за те два десятка лет, что мы не виделись, и о сложных взаимоотношениях с Завьяловым в том числе. Сквозь занавеску на окне пробивался свет строительного прожектора, но лицо Вадима оставалось в тени. Он большей частью молчал, но я надеялась, что ему интересно слушать мою историю. А мне нужно было выговориться. Наконец я выдохлась. Тогда Вадим обнял меня, поцеловал и тихо сказал:
        - Я тебя люблю по-прежнему. Но пойму, если ты решишь остаться в Москве.
        - Как та женщина, о которой говорил Шалико? - осторожно спросила я и провела ладонью по его щеке, по отросшей за день щетине.
        - Запомнила… - усмехнулся Добров. - Но там другое! Она приехала с туристами. Старший научный сотрудник НИИ этнографии. Ездила по селам, что-то записывала, фотографировала. Я ей помогал с машиной, с организацией: стариков разговорить, на свадьбу попасть, какой-то праздник на видео снять. Короче, она надумала остаться совсем. Я не противился. А осенью я застал ее с Шалико в кукурузнике. Парня спасло то, что он был пьяным, как свинья. Впрочем, она тоже…
        Я поцеловала его в щеку.
        - Слава богу, а то я, грешным делом подумала, что это была Эльза. Отсюда у вас контры.
        - Эльза? - Вадим тихо засмеялся. - Эльза - та самая сука, бывшая жена моего друга. Она сначала продала мне дом и участок, а потом внаглую захотела все оттяпать. Решила, что продешевила.
        - Она ведь уехала в Америку.
        - Ну да, там и живет, но периодически наведывалась в Члоу, чтобы нагадить мне. А теперь нагадила всей округе.
        - Неужели в Абхазии оставят без внимания то, что она натворила?
        - Приедем, увидим! - Вадим приподнялся на локтях и посмотрел на меня. - Ты не беспокойся, Эльза свое получит, я тебе обещаю. А пока спи! Завтра мы встретимся с женой Горшкова. Она согласилась поговорить со мной.
        - Ты звонил ей по телефону? А вдруг номер на прослушке?
        - Ой, какая у меня сообразительная женщина! - Вадим хитро прищурился. - Любишь детективы читать?
        - Раньше любила, сейчас некогда. Но по телевизору - сплошные менты. Я ведь и про презумпцию невиновности из сериала узнала, и про то, что ни слова без адвоката…
        Про «узнала из сериала» я, конечно, лукавила, но так хотелось подыграть Вадиму.
        - Эх-ма… - Он потянулся и обнял меня. - Велика сила просвещения! Я-то все думал, откуда бабульки при подъездах так юридически подкованы. Только заикнешься что-нибудь спросить, как тут же служебное удостоверение просят показать. И долго так рассматривают, фотографию с мордой лица сравнивают.
        - У тебя есть служебное удостоверение? - поразилась я. - Фальшивое или настоящее?
        - Все тебе расскажи… - засмеялся Вадим. - Но врать не стану. Настоящие и фото, и печать. Только фамилия другая…

        Глава 34
        Утром Вадим поднял меня рано, еще не было шести. Мы на скорую руку позавтракали и покинули квартиру. Долго пробирались дворами, пока не вышли на тихую улочку, которая заканчивалась тупиком, вернее, высоким бетонным забором. Я думала, что придется лезть через него - другого способа одолеть преграду не видела. Но Вадим нырнул в пыльные кусты, подал из них руку, и мы некоторое время двигались вдоль забора по забитой мусором водосточной канаве, заросшей цветущим кипреем, запахи которого частично перебивали вонь свалки. Наконец бегом пересекли пустырь с разрушенным почти до основания зданием, и тут я увидела автомобиль - черный
«Хаммер» с тонированными стеклами и московскими номерами.
        - Ничего себе! - выдохнула я. - На такой машине мы только до первого гаишника и доедем. Из любопытства остановят.
        - Ни первый, ни десятый не тормознут, - буркнул Вадим. - «Хаммер» одолжил мне приятель, депутат Госдумы. Его автомобиль гаишники никогда не останавливают. Устраивайся сзади.
        Я села в машину и прикинула, чего ждать от нынешнего дня. Ничего хорошего в голову не пришло.
        К тому же уверенность по поводу гаишников тотчас пропала, стоило нам выбраться из тупика. Не проехали мы и двух кварталов, как нас остановили крепкие ребята в черных бронежилетах и касках-полусферах. Я едва сдержалась, чтобы не сползти с сиденья вниз, но стать ростом с Дюймовочку захотелось неимоверно. Тут Вадим на что-то нажал, и шторка между передними и задними сиденьями закрылась.
        Машину окружили ребята с хмурыми взглядами и пистолетами-пулеметами. Таких я еще не видела. В смысле, оружия такого. Я нервно сжала поручень. Засада! Все-таки вычислили!
        - Выходите! - приказал один из парней, по всей видимости, командир. И, подняв автомат, клацнул предохранителем.
        Вадим не вышел. Но из окна высунулась его рука и подала бойцу права, еще какие-то бумаги и, судя по виду, удостоверение. Тот лишь коснулся взглядом прав, но долго изучал удостоверение. Вертел его и так, и этак, а затем, козырнув, вернул владельцу с остальными документами.
        - Все понятно. Но нам нужно досмотреть машину.
        Вадим поманил командира пальцем и, склонившись, прошептал ему что-то на ухо.
        Тот расплылся в улыбке, однако все же спросил:
        - Оружие имеется? Разрешение на ношение?
        - А как же, все честь по чести! Можешь проверить.
        Опять из машины показалась рука Вадима. В ней - пластиковый пакет с документами, а сверху - желтая пистолетная кобура, явно не пустая.

«Так… веселенькое дельце! - отметила я. - У него при себе оружие!»
        Я некоторое время с тревогой созерцала, как командир разглядывает бумаги, сверяет номер пистолета с указанным в лицензии и, как мне показалось, с тоскливым вздохом возвращает его Вадиму. Значит, с документами все в порядке, подкопаться не к чему.
        - Простите, за причиненное беспокойство. - Боец снова взял под козырек. - На днях в Москве совершенно нападение на инкассаторов. По словам свидетелей, они скрылись на черном внедорожнике. Теперь проверяем все похожие машины, чьи номера начинаются на цифру «два».
        Наш номер начинался двумя нулями и заканчивался двойкой.

«Надо же, как парень изысканно выражается. Решили подстраховаться, бедняги! - рассудила я. - Можно подумать, бандиты скрылись на «Хаммере» с депутатскими номерами… Да на том внедорожнике номера наверняка были фальшивыми!» Еще я пришла к выводу, что перекрывшие дорогу бойцы точно не гаишники. Тем редко приходит в голову извиниться за проверку документов даже у важных персон.
        Наконец мы покатили дальше. Шторка нас уже не разделяла.
        - Ты показал фальшивое удостоверение? - спросила я.
        - Нет, настоящее, - не повернул головы Вадим, потому что мы уже мчались по проспекту в сторону МКАД. - Помощника депутата. Это их впечатлило.
        - Как же! - усомнилась я. - Помощники депутатов на поверку в таких жуликах частенько состоят!
        - Обижаешь, - улыбнулся Вадим. - У меня открытое, честное лицо и добродушная улыбка. А фамилия какая - Добров! Полностью соответствует моему внутреннему миру. Не находишь?
        - Нахожу, - буркнула я. - Только кто бы знал, как это честное лицо постоянно от меня что-то скрывает, не договаривает… Зачем ты возишь с собой пистолет?
        - Мне положено. Я ведь еще и телохранитель.
        - Телохранители возле тела хозяина обитают, а не в горах Абхазии, - проворчала я. - Опять воду мутишь?
        Вадим прищурился.
        - Оля, давай договоримся. Я занимаюсь твоими делами, но как, какими методами - тебя не касается! Знаешь поговорку: «Меньше знаешь, лучше спишь»? Это про тебя. То, что необходимо, я рассказываю, остальное пусть пребывает за кадром. Согласна? Любопытство до добра не доведет.
        - Любопытство? - обиделась я. - Моя жизнь вот-вот треснет, а ты - любопытство!
        - Не треснет, - весело заверил меня Вадим. - Не допустим!
        Некоторое время мы ехали молча. За окном мелькали дома, вывески магазинов, турфирм, банков. Вот и знакомое - «Трансинвестбанк». Здесь работал Юра. Возле крыльца стоял серебристый внедорожник со знакомыми номерами. Водитель, это был Данила, вышел из машины и предупредительно распахнул дверцу для пассажира. Мы как раз проезжали мимо, и мне пришлось развернуться на сиденье и даже встать на колени, чтобы разглядеть, для кого он так расстарался. Никакого открытия не произошло - на Юрино место взгромоздился Равиль Фаридович. Кто бы сомневался!
        Внедорожник чуть не смел стоявшую рядом «шестерку», въехал задним колесом на тротуар и, резко рванувшись вперед, резко вписался в поток автомобилей. Недолго, но он следовал за нами. Я прекрасно видела сквозь его лобовое стекло самодовольную физиономию Равиля. Но уже через пару минут внедорожник перестроился во второй ряд и обошел «Хаммер» на скорости, за которую в черте города водителя лишают прав года эдак на полтора. Но таков стиль езды Данилы. «Ямщицкий» - называл его Юра. Резкий, отчаянный, так что дух захватывало, когда он шел на обгон, выскакивая на встречную полосу. Езда с ним смахивала на мою поездку с Давидом по Сухумскому шоссе, только в Абхазии машин было в десятки раз меньше. Данила же свои фортели устраивал на дороге, забитой автомобилями до отказа. Я вздохнула и заняла исходное положение.
        - Ты случайно не в курсе, кто сейчас возглавляет «Трансинвестбанком»? - спросила я на всякий случай. - Вместо Юры, я имела в виду.
        - В курсе. - Вадим глянул на меня в зеркало заднего вида. - Какой-то татарин, кажется. Или башкир. Закиров Р.Ф. Знакома с ним?
        - Знакома, - буркнула я. - Это Равиль Фаридович, Юрин зам.
        - Он пока назначен исполняющим обязанности. Совет директоров банка соберется через две недели. Говорят, Закиров пройдет однозначно.
        - Пройдет, куда им деваться… Юра считал его отличным специалистом.
        Я вздохнула и замолчала. Не хотелось продолжать тему. Юра действительно считал Равиля классным специалистом, но отвратительным человеком - карьеристом и стукачом. Впрочем, мы не расходились во мнениях. У меня на то имелись свои причины.
        - Почему не досмотрели машину? - спросила я минут через десять, забыв о своем обещании не любопытничать. - Что ты им сказал?
        Вадим выразительно посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
        - Ты неисправима, дорогая! Но тут нет секрета. Я сказал парню, что хозяин на заднем сиденье развлекается с любовницей. Этого оказалось достаточно.
        - Н-да… - протянула я. - Девице новое развлечение, наверное, не понравилось бы. Я имею в виду проверку документов в самый интересный момент. А что, - прищурилась я, - на самом деле это штатная ситуация, когда депутат трахает любовницу за спиной помощника?
        Вадим пожал плечами.
        - Мой не трахает. У него жена молодая и бдительная. Но чего не бывает? А ментов мало чем удивишь.
        Добров снова замолчал. Теперь на долгое время. Я не рискнула спросить, куда мы едем. Да и какая разница? Главное - едем, главное - пока на свободе. Но самое великое счастье - я до сих пор жива! Осознание этого пришло ко мне как раз в тот момент, когда нам махнули рукой и крикнули: «Проезжай!» Если учесть, что мне пришлось испытать и - выжить, то тут уж не о простом везении речь. Ангел-хранитель исправно держал надо мною ладошку. Но хватит ли у него терпения? Я ведь изрядно его утомила.
        За размышлениями я не заметила, что мы давно миновали МКАД и мчались теперь в сторону Твери, - так утверждал указатель. Затем повернули влево, миновали тихий городок и покатили сначала вдоль реки, потом въехали в дачный поселок. Узкие улочки явно были не рассчитаны на проезд огромных внедорожников.
        - И куда ты меня привез? - спросила я, сочтя этот вопрос вполне закономерным.
        Вадим промолчал. Он очень осторожно вел машину по изрытой ливнями дороге, но
«Хаммер» то и дело порывался снести хлипкий забор или въехать в росшее на обочине дерево.
        - На телегах они здесь ездят, что ли? - проворчал Добров.
        И тут нашему взору открылась обширная кочковатая поляна. С одной ее стороны теснились утопавшие в садах дачные домики, с другой - расположился пруд, по которому, громко гогоча, плавала, словно огромное облако, стая белых гусей.
        Мы остановились. Вадим вышел из машины и окликнула двух загоревших до черноты босоногих пацанов с удочками на плечах. Что-то спросил у них. Юные рыбаки замахали руками в сторону домов, и мне показалось, что я прочитала по губам одного из них:
«Пятый с краю».
        - Выходи… - Вадим открыл дверь и подал мне руку. - Дальше пойдем пешком.
        - Кого ищем? - снова поинтересовалась я.
        - Жену Горшкова, - ответил Вадим. - Мы договорились встретиться на даче. Дети занимаются подготовкой к похоронам, она же приходит в себя на природе.
        - Вдова не сидит у гроба? - спросила я. Хотя какое мне было до того дело.
        - Тело Горшкова находится в морге, - терпеливо пояснил Вадим, - родным его выдадут завтра. Уже возбуждено уголовное дело по факту убийства. Возможно, оно связано с его профессиональной деятельностью. Прокуратура настояла на тщательной медэкспертизе. Но нам нужен Риччи! Риччи - это наше все!
        - Понятно, - кивнула я, пытаясь отбиться от тучи комаров, налетевших на нас с энтузиазмом футбольных болельщиков.
        Мы подошли к дому, действительно пятому от конца улицы. Риччи с радостным лаем метнулся от крыльца к калитке. На пороге веранды показалась пожилая женщина в брюках и в пестрой майке навыпуск. Из-под козырька ладони она внимательно в нас всмотрелась.
        - Кого вам? - спросила не очень приветливо, но шагнула с крыльца.
        И тут я разглядела, что левый глаз у нее почти заплыл под большим отеком красно-фиолетовых оттенков. Кто-то крепко звезданул тетеньке по физиономии. Вблизи гематома смотрелась внушительно, а из-за спины женщина извлекла топор и держала его с решительным видом, перекладывая из одной руки в другую, как мясник, убийца заезжих барышень. Нечто подобное под названием «Резня на хуторе Спрингфильд» я видела в пору своей юности в одном из видеосалонов.
        Топор был плотницким, остро заточенным. А в топорах я знала толк. Бердичевский дедушка был знатным плотником: не одну баньку срубил, не одну летнюю кухню построил.
        - Мы к Ирине Сергеевне, - подал голос Вадим. - Илья Федоров, журналист. Я с ней созванивался.

«Федоров? Журналист? И тут удостоверение найдется?» - фыркнула я про себя.
        Нашлось! Вадим вытащил из нагрудного кармана куртки красные корочки с надписью
«Пресса» и помахал ими перед носом у женщины. Она к тому времени приблизилась к забору, но топор из рук не выпустила.
        - Дайте, - сказала она строго и протянула руку.
        Вадим подал ей удостоверение через забор. Тетка тщательно его изучила и, не выпуская корочки из рук, посмотрела на меня.
        - Женщина с вами?
        - Со мной, - бодро ответил Вадим. - Она - стажер в нашей газете. Вот, натаскиваю помаленьку…
        - Я - Ирина Сергеевна, но не понимаю, какой у вас ко мне интерес? Расследованием занимается прокуратура… - Хозяйка дачи вернула удостоверение, открыла перед нами калитку. И снова окинула меня взглядом. - Сдается мне, где-то я вас видела.
        Впрочем, я тоже ее не сразу узнала. Серая моль, заурядная внешность. Промелькнула пару раз в подъезде. Я даже не знала, что она жена Горшкова.
        - Вряд ли, - расплылся в улыбке Вадим. - У Ани типичная внешность красотки с обложки журнала. В сериалах их пруд пруди!

«Ах ты… - Я сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. - Я тебе покажу Аню с обложки! Мною, значит, хоть пруд пруди?»
        Мы поднялись по ступеням и вошли на веранду. Горшкова кивнула на деревянный диван возле круглого стола на одной ножке.
        - Присаживайтесь!
        Я бросила быстрый взгляд по сторонам. Точно такой же стол стоял на бабушкиной веранде. С белой скатертью, поверх которой - цветная, связанная крючком. А на ней - старинный самовар с семью медалями. Какой вкусный чай в нем получался! Вся округа возле того стола по вечерам собиралась…
        - Слушаю вас, - произнесла женщина и непроизвольно коснулась синяка на лице.
        - Простите, а откуда у вас свежая гематома? Кто вас ударил? - не удержалась я.
        - Не могу сказать. - Ирина Сергеевна склонила голову и внезапно заплакала - горько, навзрыд. - Я боюсь!
        Вадим присел рядом, обнял ее за плечи.
        - Вы прячетесь от кого-то? Но если вас ищут, то обязательно найдут! Расскажите, и мы попытаемся вам помочь.
        - Как вы поможете? - Женщина промокнула глаза платком, шумно высморкалась. - Я ведь даже в милицию не могу заявить…
        - Почему? - в один голос спросили мы.
        А Вадим уточнил:
        - Это касается смерти вашего мужа?
        Хозяйка вздохнула и отвернулась, продолжая промокать покрасневший нос. Затем тихо сказала:
        - Дети запретили мне говорить, но я чувствую: он меня прикончит!
        И она зарыдала, закрыв лицо ладонями.
        - Нападение на вас как-то связано с убийством банкира в вашем подъезде? - не отступал Вадим. - Да или нет?
        - Да, - с трудом пробилось сквозь рыдания.
        - Вы заявили об этом?
        - Нет! - Рыдания усилились. - Он же был милиционером. Стыд какой! Позор!
        И тогда я опустилась на колени и с силой отвела ладони от ее лица.
        - Послушайте, присмотритесь внимательно. Я ваша соседка, живу этажом ниже. Мы с вашим мужем встречались в сквере, где выгуливали наших собак. Это моего мужа убили, банкира Юрия Богданова. В убийстве обвиняют меня. Я хочу найти настоящего убийцу. Возможно, ваш муж что-то увидел, кого-то узнал. Скажите, по какой причине напали на вас, если ваш муж мертв?
        Ирина Сергеевна всхлипнула, но слезы уже не бежали по лицу. Она с интересом уставилась на меня. Затем кивнула:
        - Да-да, теперь я вас узнала. Саша рассказывал о вас и вашей собаке.
        Женщина снова шумно высморкалась, но на сей раз извинилась. И, скомкав платок, решительно затолкала его в карман брюк. Затем объявила:
        - Я готова. - И положила руки на стол, одна на другую, как примерная ученица, обвела нас взглядом. - Только попрошу вас, ни слова в органы. Это погубит репутацию Саши навсегда!
        - Но как же быть с убийцей? - удивилась я. - Он ведь уйдет от наказания!
        - Не уйдет, - с торжеством произнесла женщина. - Вы ведь распутаете убийство банкира, правда? И тогда негодяй окажется за решеткой.
        - Кто он? - быстро спросил Вадим.
        - Я не знаю. - Горшкова пожала плечами. - Он напал на меня со спины в том же сквере, где убили Сашу. Я гуляла там вчера вечером с Риччи. Знаете, горе горем, а собаку-то выгуливать надо…
        Ирина Сергеевна помолчала мгновение - видно, воспроизводила в памяти страшные события, потому что лицо у нее исказилось.
        - Схватил меня в охапку, хоть я женщина и не худенькая, потащил куда-то. А чтобы не орала, зажал мне лицо рукой в перчатке. Судя по руке и по тому, с какой силой он меня схватил, это был крепкий, молодой мужчина. Он тащил меня сквозь кусты и хрипел: «Верни перчатку! Не вернешь, придушу!» Меня спас Риччи. Пес никогда не кусается, но тут вцепился мерзавцу в ногу. Бандит выругался, на мгновение убрал руку с лица, и я заорала так, как никогда в жизни не орала. Риччи тоже лаял, как бешеный. Какие-то мужчины бросились к нам, нападавший ударил меня и рванул в кусты. Вот, собственно, и все. Я вернулась домой, и на семейном совете мы решили, что до похорон мне нужно уехать из города. Ночью старший сын отвез меня на дачу. Он только-только перед вами уехал.
        - Я так понимаю, теперь ваша семья в курсе, какую перчатку требовал от вас громила?
        - Да, - упавшим голосом сказала Ирина Сергеевна. - В тот день, когда убили банкира, Саша выгуливал собаку и встретил вас в подъезде. Вы чуть не сбили его с ног, так спешили.
        Женщина вопросительно посмотрела на меня.
        - Верно, - кивнула я.
        - Саша стал подниматься в квартиру. Он никогда не пользовался лифтом, подъем на семнадцатый этаж был для него вместо зарядки. Возле вашей квартиры муж остановился. В ней сильно шумели, что-то роняли, кричали. Саша очень удивился, потому что ничего подобного от вас раньше не доносилось. Он постоял минуту или две. Потом рассказывал: мужской голос звучал тише, женский - пронзительно. В мужском муж узнал голос банкира - они с ним не раз встречались в подъезде и даже здоровались. Вас, как я уже сказала, Саша встретил на выходе из подъезда. А потому удивился: кто ж тогда ссорился с вашим супругом в квартире? Он постоял еще немного, но потом решил не вмешиваться в чужие разборки и поднялся домой. Где-то через час или чуть раньше позвонил Сашин начальник и приказал ему срочно приехать в управление. Вообще-то муж был в отпуске, и мы собирались на дачу, но что-то там, как всегда, стряслось…
        Ирина Сергеевна махнула рукой и потянулась к пачке сигарет, лежавшей на подоконнике.
        - Пожалуй, я к вам присоединюсь. - Вадим достал свою пачку.
        Некоторое время они молча курили. Ирина Сергеевна первой затушила сигарету и продолжила с тяжелым вздохом:
        - А часа через два или три ко мне постучался милиционер в штатском. Так я узнала, что банкира убили. Я тут же позвонила Саше, но его телефон был недоступен.
        - А когда муж рассказал вам о ссоре в квартире Богдановых? - спросил Вадим, отправляя сигарету в пепельницу.
        - Вечером, когда вернулся. Он уже знал об убийстве. Мы обсуждали это событие за ужином. Тем более, о нем кричали по всем телевизионным каналам.
        - И что еще он вам рассказал?
        - В тот вечер ничего, - вздохнула женщина. - Но за два дня до смерти он пришел с прогулки возбужденным. Метался по комнате туда-сюда. Потом велел мне сесть на диван и заявил: «Я знаю, как погасить Егоркины долги по ипотеке. У меня появился шанс достать деньги». Потом добавил: «Моя честность не принесла мне богатства, так ну ее в задницу!» Я ничего не поняла, попросила объяснить. Саша же расхохотался и сказал: «Я их заставлю платить. Они сами мне деньги принесут!» И тут позвонил телефон. Муж схватил трубку и скрылся в спальне. А затем весь вечер ходил радостный, песни напевал. Видите ли, наш старший сын выплачивал ипотеку, но вдруг его без объяснения причин уволили с работы. Платить стало нечем. Конечно, мы помогали, как могли. Вся Сашина зарплата уходила на платежи в банк, жили на мою крошечную зарплату. В этом году даже в отпуск не поехали.
        Мы переглянулись. И Вадим протянул:
        - Понятно… Я так полагаю, какой-то человек обронил перчатку. Ваш муж ее нашел. У него, опытного милиционера, были все основания полагать, что тот человек - убийца банкира Богданова. Но он не сообщил ничего следствию, а решил шантажировать предполагаемого убийцу. Одним словом, заставить его раскошелиться на крупную сумму.
        - Это действительно была перчатка? - уточнила я. - Или что-то еще?
        - Не знаю! - Глаза женщины вновь покраснели. - Бандит кричал про перчатку, но Саша мне ничего не рассказывал. Правда… - Рассказчица замялась. - После нападения на меня сыновья обшарили наш гараж и машину и нашли запаянный утюгом пакет. А в нем перчатку. Белую, нитяную. Я в таких на даче работаю. Мы решили, что бандит требовал вернуть именно эту перчатку.
        - Где пакет? - Вадим весь подобрался. - Вы его не уничтожили?
        - Нет, - покачала головой Ирина Сергеевна. - Если хотите, отдам его вам. Посидите здесь, сейчас принесу.
        Она вошла в дом. И тотчас раздался дикий крик и звонкий лай Риччи. Вадим, оттолкнувшись руками от столешницы, буквально перелетел через диван и рванул следом. Меня же словно парализовало на мгновение.
        Крики, вопли, звон стекла, тяжелый удар, грохот, будто упал тяжелый шкаф, треск дерева, топот ног… И выстрелы - хлоп! Хлоп! И снова - хлоп!
        - Вадим! - заорала я дурным голосом и, прихватив табуретку, бросилась в дом.
        И чуть не погибла вместе с табуреткой под дорожным катком. Именно так мне показалось. Кто-то буквально вынес меня спиной вперед обратно на веранду. Я упала, табуретка развалилась на мне на части. Но все же мне удалось заметить: кто-то в черном - большой, квадратный - плечом высадил дверь веранды…
        - Стой!
        Это Вадим выскочил следом. Я с трудом перевернулась на живот и встала на четвереньки. В руках у Доброва был пистолет. И слава богу, стрелял он, а не в него. Я еле-еле поднялась на ноги и, хватаясь за косяки, вывалилась на крыльцо. Вадим уже перемахнул через забор и со всех ног мчался по полю за человеком в черном, который петлял метрах в ста от него, как заяц.
        Вадим поднял пистолет и выстрелил в воздух. А человек присел (я думала - от испуга) и неожиданно исчез, словно в воду канул.
        - С обрыва сиганул, - прошелестел за моей спиной испуганный женский голос. - Там речка, она давно пересохла, только балка осталась.
        Вадим бросился к обрыву. И вдруг, будто из-под его ног вырвался мотоцикл. Человек в черном поднял байк на дыбы, газанул, мотор дико взревел. Из-под заднего колеса вырвалась туча пыли. Вадим едва успел отскочить в сторону, и мотоцикл с яростным ревом, подняв еще выше облако пыли, ринулся в сторону «Хаммера». И через мгновение скрылся в узкой улочке, которую мы насилу преодолели на своем внедорожнике. Но я все же кое-что разглядела - мотоциклист скрылся на красном «Кавасаки».
        - Черт! Черт! Черт! - Вадим с перекошенным от злости лицом поднялся на крыльцо и несколько раз впечатал кулак в косяк. - Как я его прошляпил? Как? Он влез в окно с улицы и явно слышал наш разговор.
        - Кто? - осмелилась я спросить. - Ты его узнал?
        - Нет! - рявкнул Вадим. - Не узнал! На морде у него была шапка-спецназовка. Такая, - он повертел пальцами перед лицом, - с прорезями для глаз.
        Добров пару мгновений молчал, затем ополчился на меня:
        - Какого рожна сунулась? Дырку в лоб получить хотела?
        - Так это он стрелял? - с тупым видом уточнила я.
        - А кто же? - уже спокойнее откликнулся Вадим. - Зато теперь у нас есть трофей.
        И только тут я рассмотрела в его руках раритет. Так сказать, музейный экспонат. Подобное оружие я видела в советских фильмах о революции.
        - Здравствуй, товарищ маузер! - усмехнулся Вадим. Потом осмотрел пистолет и перевел взгляд на хозяйку. - Пришли в себя? Какой-нибудь пакет найдется, чтобы вещдок упаковать?
        - Найдется, - прошептала Ирина Сергеевна. - А с этим что делать? - И женщина протянула ему запаянную мультифору, в которой лежала белая нитяная перчатка.

        Глава 35
        Теперь мы мчались в сторону Москвы. Я лежала на заднем сиденье, свернувшись калачиком и прикрывшись курткой Вадима. Пыталась задремать, но у меня плохо получалось. Ирину Сергеевну мы доставили в соседний дачный поселок. Там проживала ее подруга с мужем и двумя сыновьями-баскетболистами. Думаю, в таком окружении вдова Горшкова наконец-то почувствовала себя в безопасности.
        - Так… - прервал долгое молчание Вадим. - Сейчас мы свезем шерсть Риччи на экспертизу, но думаю, здесь дохлый номер. Горшков твоего банкира не убивал. Впрочем, не стоит надеяться, что перчатка принадлежит убийце. Возможно, тут вообще левое дело, никакого отношения к убийству не имеющее.
        - Мы зашли в тупик?
        - Пока нет, но на полпути к этому, - засмеялся Вадим. - Думаю, нам нужно переключиться на Лизоньку и Данилу. Девка, ясен перец, стопроцентно врет. Водитель то ли ей подпевает, то ли сам замешан в грязных делишках. Я тут дал кое-кому задание проверить, насколько тесно они общались в прошлом. Скоро получу отчет…
        Наученная горьким опытом, я не стала интересоваться деталями. Меня сильно тянуло в сон. Тогда я снова пристроилась на заднем сиденье и, кажется, все-таки задремала.
        Привел меня в чувство резкий звук сирены и усиленный динамиками голос: «Водители! Всем прижаться к обочине! Освободите проезд!»
        - А чтоб вас… - Вадим с досадой ударил ладонью по рулевому колесу. - Правительственный кортеж! Теперь точно в пробку попадем!
        Я выглянула в окно. Мы стояли в районе Ботанического сада. Вадим опустил стекло и закурил. Прошло не менее получаса, прежде чем поток машин стронулся с места. Ехали недолго и свернули к новенькой высотке. Добров заглушил мотор неподалеку, на стоянке, и приказал:
        - Из машины не выходи. Я к эксперту. Этот человек знает о собаках все.
        - Лучше б он знал все об убийцах. - проворчала я. Но заметила, что Вадим, поколебавшись, достал из бардачка и пакет с перчаткой.
        Я проследила, как он быстрым шагом пересек стоянку и направился к лестнице, ведущей в полуподвальное помещение. На стене красовалась вывеска «Добрый Доктор». Чуть ниже и мельче значилось: «Ветлечебница профессора Л. Штарка»
        Я хмыкнула, удивившись амплитуде знакомств Вадима. Есть люди с уникальными способностями мгновенно обрастать связями с нужными людьми. Я такими талантами не обладала, поэтому и превратилась, наверное, в одну огромную ходячую неприятность.
        Солнце клонилось к западу. Тень от дома протянулась через дорогу. Веки у меня отяжелели, я клевала носом и подумывала, не прикорнуть ли мне снова на заднем сиденье. Но бросила контрольный взгляд в сторону высотки и тут меня словно током ударило - я вновь увидела Юрин внедорожник. Автомобиль притормозил в двадцати метрах от «Хаммера». Я насторожилась. Что здесь нужно Равилю? Или Даниле? Неужто они следили за нашей машиной?
        Все эти мысли со скоростью света пронеслись в голове. Я не знала, что предпринять. А Вадим, как назло, засел в лечебнице…
        Тем временем из внедорожника показался Данила, слегка вразвалку направился к задней дверце. Открыл ее. И я охнула от неожиданности. Навстречу парню выпрыгнул огромный ротвейлер. Данила пристегнул поводок к ошейнику и повел пса к лечебнице. На левом бедре собаки виднелась повязка. И ротвейлер, прихрамывая, все время стремился поджать больную ногу.
        Я подпрыгнула на сиденье. Надо же! И здесь собака! Но откуда у Данилы ротвейлер? У холостяка-то, живущего в малосемейном общежитии! И, главное, зачем? Ротвейлера можно держать за городом, в большом особняке. Но только не в городе, не в крошечной квартире. И выгуливать желательно подальше от толпы людей, где каждый может спровоцировать сурового пса на агрессию…
        И надо такому случиться: Вадим и Данила встретились на лестнице. Вадим посторонился, придержал дверь, пропуская пса. Данила вежливым кивком поблагодарил его. Мужчины разошлись. А я чуть не тронулась умом от нетерпения, потому что Вадиму вздумалось купить сигарет и он направился к табачному киоску.
        Наконец дверь «Хаммера» открылась, и Вадим устроился на водительском сиденье.
        - Ты! Где тебя черти носят? - ткнула я его кулаком в плечо. - Видел парня с ротвейлером? Это Данила, Юрин водитель. Но у него никогда не было собаки! Откуда он ее взял? И что делает у ветеринара?
        - Данила, говоришь?
        Не выясняя деталей, Вадим схватился за мобильник. Через секунду я стала свидетелем его разговора с профессором.
        - Слушай, Лев Зиновьевич! Там к тебе парень с ротвейлером спустился. Узнай, пожалуйста, откуда у него собака. И что за рана у нее на ноге. А главное, попробуй шерстку на экспертизу заполучить.
        Помолчав мгновение - профессор ему что-то ответил, - Вадим сказал:
        - Ничего мы подождем. Большая очередь? Кролик и морская свинка? Да, серьезные пациенты! Ротвейлер за ними? Ладно, занимайся своими свинками. Позвони, когда освободишься.
        Ждать пришлось долго. Часа полтора! Ротвейлера Данила вынес на руках. Теперь повязка охватывала всю тазобедренную область. И пес безвольно обвис на руках водителя.
        Я видела, с каким трудом Данила дотащил, а затем затолкал пса в заднюю дверь внедорожника. Затем присел возле машины на корточки и закурил.
        И тут зазвонил телефон. Вадим прижал трубку к уху.
        - Привет, Зиновьич! Что-то интересное обнаружил?
        Профессор быстро говорил в трубку, но я не разобрала ни единого слова. Вадим слушал. Я наблюдала за Данилой, потому что в кабине было уже темно, и я все равно не видела глаз Вадима в зеркале. Данила вдруг резко встал, рывком открыл машину, сел, захлопнул дверцу…
        Внедорожник сорвался с места, как торпеда.
        - Черт! - заорал Вадим и повернул ключ в замке зажигания. И сразу завопил он еще громче: - Держи трубку!
        А когда я, не поняв, схватила мобильник и зажав его в руке, рявкнул:
        - К уху прижми!
        В отличие от машины Данилы, «Хаммер» довольно лениво вывернул со стоянки, и мы увидели только мелькнувшие вдали габаритные огни внедорожника. К счастью, шоссе было полупустым, Вадим прибавил скорость.
        На небе копились темные тучи. Я приспустила немного стекло: в лицо бил ветер, пахнувший дождем. Фонари сливались в одну линию, а пролетавшие по встречной полосе машины вжикали, как пули у виска, только громче. Я хорошо понимала: при такой скорости водителя отвлекать вопросами нельзя. Но просто умирала от любопытства, что такого сказал Вадиму профессор, отчего тот очертя голову бросился в погоню за Данилой. К счастью, мы настигли внедорожник довольно быстро, на одной из автозаправок, а затем покатили чинно, на приличном удалении, но так, чтобы не потерять его из виду. Проехали еще километров пятьдесят, и появившиеся у меня сомнения переросли в уверенность.
        - Вадим, - сказала я тихо, словно кто-то мог услышать, - чует мое сердце, Данила едет к нашей даче.
        - Сколько до нее?
        - Километров тридцать осталось. Скоро будет поворот направо, на Загрядье. Это поселок такой. До него километров пять. А за ним - сосновый бор. В бору наша дача.
        - Понял, - кивнул Вадим. И с досадой произнес: - Эх, надо бы сменить машину. Слишком уж она приметная!
        - Зато ночью фары выключишь, фиг кто заметит, - засмеялась я. И под эту марку спросила: - Ну, что там твой профессор обнаружил?
        - Много чего, - был короткий ответ.
        Я не увидела, но почувствовала по интонации, что Вадим расплылся в улыбке. А затем он принялся-таки рассказывать.
        - Во-первых, как я и думал, шерсть Дарьки и Риччи не совпадает по множеству показателей с теми шерстинками, которые обнаружены в ране, на кочерге и частично на скотче, в который упаковали девицу. Но зато подобные волосинки имеются на перчатке, которую нашел Горшков. Лев Зиновьевич определил, что они принадлежат крупной короткошерстной собаке, типа ротвейлера, дога, добермана. Случай преподнес нам подарок в лице Данилы и его пса. Профессору не составило труда определить, что волосинки, найденные на месте преступления и те, что принадлежат собаке Данилы, - идентичны. Но рано кричать «ура», это только предварительная экспертиза. Более тщательная может выявить некоторые отличия. Но самое интересное, что профессору удалось прибрать к рукам носовой платок Данилы. Сама понимаешь, пот, слюна, другие выделения человека - строго индивидуальны. Если на перчатке и носовом платке следы окажутся идентичными, то…
        - Выходит, Данила убил Юру? - перебила я Вадима. - Как такое может быть? Он его лет шесть или семь возил. Получал очень приличную зарплату. Зачем ему убивать кормильца и поильца? А теперь объясни, как ты предъявишь свои доказательства следствию, если экспертиза проводилась нелегально? Как объяснишь, откуда перчатка? И откуда у твоего профессора нашлись шерстинки с кочерги? Ты опять морочишь мне голову?
        - Как раз не морочу, - отозвался Вадим, не отрывая взгляда от дороги. - Льва Зиновьевича всегда привлекают, если в происшествии фигурируют животные. Он как раз проводил экспертизу по твоему банкиру.
        - Но тогда с какого перепугу меня назначили преступницей, если все проще пареной репы? Ведь и дураку понятно, что шерсть ротвейлера отличается от шерсти карликового пуделя. Даже по цвету. Ты заметил, Дарька у меня рыженький и кучерявый?
        - Заметил, - засмеялся Вадим. - Сначала никому и в голову не пришло, что на кочерге и в ране шерсть другой собаки. Но следователь уже заподозрил неладное. На скотче оказалась и Дарькина шерсть, кстати. В общем, еще день-два, и сладкую парочку все равно бы схватили. Мы же пытаемся ускорить этот процесс.
        Я вгляделась в темноту. Красные огоньки мелькали впереди.
        - Сейчас он едет на дачу к Лизоньке. С больной собакой? Зачем? - размышляла я вслух. - И при чем тут Горшков? Какие деньги мог ему заплатить Данила? Парень же гол, как сокол! А Лизонька? Она даже не вступила в наследство! Но я изрядно испорчу ей кровь, если мерзавка станет претендовать на все Юрино имущество…
        - Не кипятись, - мягко остановил меня Вадим. - Собака попала под машину. Данила подобрал ее, перевязал, как мог. Сейчас ей сделали сложную операцию, но ногу сохранили. Кстати, на шерсти ротвейлера профессор обнаружил следы краски. Скорее всего, от той машины, которая его сбила.
        - Указатель! - крикнула я.
        Вадим резко вывернул руль, съезжая на уходившее вбок шоссе. Впереди снова мелькнули огни внедорожника. До Загрядья оставалось километра два, когда Данила вдруг решил спуститься на проселок. Мы последовали за ним - по кустам, по щебенке съехали на грунтовую дорогу.
        На всякий случай Вадим выключил фары, и мы двигались почти на ощупь в пыльном облаке, которое оставлял за собой внедорожник.
        - Куда это он? - спросил Вадим.
        - Похоже, направился в объезд, - ответила я. - Там кусты, пустырь. Мужчины вскладчину построили спортивную площадку для детей, да и сами иногда играли на ней в футбол.
        - Мы проедем?
        - Нет, придется оставить машину и идти пешком, если хочешь посмотреть, зачем Данила сюда заявился.
        - Я тебе отвечу, зачем… - судя по всему, усмехнулся Вадим.
        Но тут «Хаммер», видимо, попал колесом я яму. Машину тряхнуло, и Вадим выругался:
        - А, чтоб тебя! Наделают вездеходов, а они ни одной рытвины не пропустят!
        Теперь мы ехали на малой скорости, плелись, как черепаха, за красными огнями, едва заметными в пыли.
        - Говори, - я тряхнула его за плечо, - зачем здесь Данила?
        - Данила? - переспросил Вадим. - Ты еще не догадалась?
        - Н-нет, - тихо сказала я, чувствуя, как постепенно, словно кувшин, наполняюсь ужасом.
        - Я встретился на днях с одним частным детективом, моим давним добрым знакомым, и попросил его отследить некоторые моменты жизни твоего бывшего благоверного. В течение последнего года. Для парня не составило труда дать мне ответ почти сразу - ведь месяцем раньше его нанял Богданов. Усекла? Кстати, ты в курсе, что твой банкир написал на тебя завещание восемь месяцев назад? Не пройдет и полгода, как ты, а не Лиза, станешь очень богатой дамой.
        - Богатой? - ахнула я. - Завещание? Я ничего не знала…
        - Как раз восемь месяцев назад врачи поставили Богданову жесткий диагноз: неизлечимая болезнь сердца. Жить ему оставалось год или два. Думаю, по этой причине он и бросился во все тяжкие. Решил вкусить, так сказать…
        - Не надо, - сказала я тихо. - Он вкусил по полной! Одного не пойму - зачем ему нужно было жениться на Лизоньке?
        - Девчонка забеременела. Только, я так полагаю, не от него. Богданов сначала крепко обрадовался, но затем по какой-то причине засомневался, настаивал, чтобы она сдала анализы… Поэтому и завещание не стал переписывать. Думаю, тогда и нанял частного детектива, чтобы следить за молодой женой. Пока ты дрыхла на заднем сиденье, он мне как раз позвонил и изложил всю диспозицию. Красивую картину нарисовал! Завтра получу документы и фотографии на руки. Оказывается, до поступления на работу в банк Лизонька полгода жила в гражданском браке… С кем, ты думаешь?
        - Неужто с Данилой? - изумилась я.
        - Правильно мыслишь. Затем они якобы расстались. Девица очень удачно устроилась секретарем к Богданову. Возможно, даже с подачи водителя. Дальнейшее тебе известно. Не удивлюсь, если выяснится, что расставание влюбленных - всего лишь инсценировка. И беременна девушка от Данилы…
        - Но зачем, зачем она подкинула мне деньги? Хотела выставить в глазах Юры воровкой? - воскликнула я в отчаянии. - Засадить меня в тюрьму? Что за идиотский способ избавляться от бывшей жены?
        - Ну, не совсем идиотский, - усмехнулся Вадим. - Года три ты бы схлопотала с учетом того, что сбежала в неизвестном направлении. А Лизонька, видимо, хотела отвлечь внимание мужа, потянуть время, чтобы не сдавать анализы. Кто знает, что еще она придумала на пару со своим любовником.
        - Все равно тут что-то не стыкуется, - упорствовала я. - Подбросила мне деньги, затем убили Юру…
        - Не забывай, после твоего ухода они ссорились. Думаю, в ближайшее время мы выясним, по какой причине, - сказал Вадим и заглушил мотор.
        Дальше мы двинулись накатом, осторожно, под горку. Неожиданно красные огоньки мелькнули справа и скрылись из виду.
        - За спортплощадку заехал, - прошептала я, словно Данила мог услышать. - Дальше
«Хаммер» не проедет. Загони его в кусты, и пойдем пешком.
        - Слушаюсь, товарищ командир! - Вадим, повернувшись ко мне, тихо засмеялся. - Тоже пойдешь? Думаешь, что-то новенькое узнаешь?
        - Данила оставил собаку в машине! - ткнула я его в плечо. - Смотри, что у него в руках?
        - Спортивная сумка.
        Вадим вдруг вытащил из-под сиденья какую-то штуку, типа очков, но более сложно устроенную, и быстро надел на голову. Прибор ночного видения! Тоже из арсенала помощника депутата?
        - Ого! Я так и знал! - прошептал Добров. И, потянувшись к бардачку, достал оттуда пистолет.
        Я попыталась выйти, но дверца не поддалась.
        - Вадим, Выпусти меня! Я с тобой!
        - Сидеть! - грозным шепотом приказал он и, выскочив из машины, нырнул в темноту.

«Щас…» - пробормотала я и перелезла на переднее сиденье. Секунда - и уже оказалась снаружи. Причем в два шага догнала Вадима. Тот, почти прижавшись к ограждению спортплощадки, осторожно перемещался вслед за Данилой, который, пригнувшись, короткими перебежками двигался в сторону нашей дачи.
        - Вадик, - тихо позвала я и тронула его за рукав.
        И чуть не схлопотала рукояткой пистолета промеж глаз. Каким-то чудом я уклонилась, но упала на спину и откатилась в сторону, чтоб под горячую руку не получить ногой по ребрам.
        - Тю-ю! - Вадим сплюнул на траву. - Я ж тебе чуть мозги не вышиб!
        И подал руку, помогая подняться с земли. Все это он проделал, не спуская глаз с Данилы.
        Впереди показалась дача. Все окна были темными, однако двор освещался - правда, единственной лампой, возле ворот. За дачей стоял флигель для гостей, и Лизонька вполне могла находиться там. Я бы на ее месте точно чувствовала себя неуютно в просторном двухэтажном особняке.
        А Данила тем временем повел себя более чем странно. Достиг освещенной площадки перед забором, а дальше не пошел. Остался возле кучи валунов, громоздившихся рядом с дорогой. Прошлой осенью их привезли с Валдая. По весне я хотела пригласить дизайнера, чтобы тот соорудил несколько альпийских горок с водопадами и фонтанами.
        Но планы так планами и остались. А валуны, судя по всему, пришлись по вкусу Даниле. Он улегся за ними на живот, расставил ноги и извлек из сумки длинный предмет, завернутый в какую-то ткань. Я ахнула про себя, когда парень снял тряпку и ткнула локтем Вадима в бок. «АКМ»! То-то Данила улегся, как при стрельбе по мишеням…
        - Дуй в машину! - процедил сквозь зубы Добров.
        - Ни за что! - отчеканила я и на всякий случай отодвинулась от него, понимая, что гоняться за мной он не станет, чтобы не поднимать шум.
        Вадим попытался цапнуть меня за шиворот и промахнулся. Я вовремя нырнула вбок.
        Он очень выразительно сжал кулак, я послала ему воздушный поцелуй. Пока мы обменивались любезностями, ворота вдруг поехали в сторону. И я увидела милый моему сердцу двор. А на взлелеянных мной и садовником газонах и цветниках разглядела два внедорожника: «Лексус» и, кажется, «Тойоту».
        Мне стало не по себе. Не из-за вспаханного колесами газона и порушенных клумб - нынешним летом цветами там не пахло. А потому, что увидела нескольких крепких парней в кожаных куртках, джинсах и с автоматами на груди. Все это напомнило какой-то американский боевик: ночь, черные машины, черные люди… хороший полицейский с бестолковой напарницей в засаде… В кино такое здорово смотреть. И хохотать над огрехами помощницы, которая, в конце концов, обставит наставника по всем статьям. Но в реальности у меня затряслись коленки. Парни во дворе нашей с Юрой дачи сильно смахивали на бандитов, какими их показывают в сериалах про русских ментов.
        - Да-а… - прошептал над ухом Вадим. - Чем дальше в лес, тем больше партизан. Кажется, Данилка тоже не любит этих братков. Но что, интересно, они делают на твоей даче?
        Ответа от меня не требовалось, потому что я и сама хотела бы знать, как они оказались здесь. Причем, похоже, парнишки обитали тут не первый день, если Данила сумел их вычислить. Но зачем водитель приехал сюда с автоматом? Свести счеты? А может, спасти кого-то, освободить? Вдруг эти типы взяли Лизу в заложники? Но с какой стати? Хотели получить за нее выкуп? Полная чушь! К тому же держать заложника на его же даче и вовсе полный звездец.
        Пока я терялась в догадках, парни в черном напряглись и выкатили автомобили, один за другим, на площадку перед воротами. Решили не тревожить соседей? Вежливые какие, предупредительные!
        Забывшись, я шлепнула себя по лбу и убила комара. Вадим выразительно посмотрел на меня и что-то прошептал. По губам я прочитала: «Убью!» и развела руками, мол, виновата, прошу прощения.
        И сразу охнула, присев от неожиданности.
        В воротах показалась Лизонька. Поначалу я подумала, что ошиблась, что вижу похожую молодую женщину, а не ту легкомысленную красотку с пузырями жевательной резинки на губах, которая возникла на пороге моей квартиры. Сейчас она была одета в спортивный костюм, кроссовки, волосы стянуты на затылке в «конский хвост».
        Следом за ней вышел мужчина - крепкий, широкоплечий, в узких джинсах, ноги не колесом, но однозначно овалом. Он нес в руках приличных размеров сумку, довольно тяжелую, потому что багаж оттягивал ему руку, и мужчина слегка скособочился. Сзади его прикрывали два дюжих парня с автоматами. Именно прикрывали, потому что вертели головами точь-в-точь, как охранники олигарха Завьялова (однажды я имела счастье лицезреть его перемещение к машине). Но, возможно, они опекали не мужчину, потому что следом за ними из темноты выступили еще два парня, и тоже с тяжелыми сумками в руках.
        На всякий случай я ущипнула себя за запястье. А вдруг мне все это снится? И сейчас я очнусь возле телевизора, из которого кошмарят зрителя очередной ментовской сагой… Нет, больно! Значит, не сплю, все происходит наяву. Но, возможно, здесь плохую услугу оказало воображение, и никто никого на самом деле не охранял. А в сумках находился всего-навсего богатый Лизонькин гардероб… Но отчего ж тогда на груди у парней автоматы? Кого они опасаются на темной пустой улице, в центре лесного массива?
        Парочка тем временем приблизилась к «Лексусу». Лизонька продолжала заслонять мужчину, лицо его мне не удавалось рассмотреть. Но фигура и, главное, ноги показались смутно знакомыми. И походка, и посадка головы - низкая, потому что шея коротковата.
        Боже! Я прижала ладонь к губам, чтобы не закричать. Этого еще не хватало! И беспомощно оглянулась на Вадима.
        А тот, пригнувшись и вытянув шею, словно почуявшая добычу охотничья собака, осторожно перемещался к ближним кустам. Заметив мой взгляд, махнул ладонью. Я поняла его жест как команду «Ложись!» и живо ее исполнила. И уже с земли увидела, как Данила поднимает автомат и наводит его на парней.
        - Та-та-та! - разорвала темноту автоматная очередь.
        Парни врассыпную бросились по двору, но двое остались лежать на газоне. Один - неподвижно, другой дрыгал ногой и верещал. Значит, немало досталось. «Ох, не жилец ты, парень, не жилец!» - подумала я сердобольно. И тут же о раненом забыла. Потому что вокруг началось такое, что я пожалела о том, отчего не родилась муравьем или червяком, чтобы закопаться в землю.
        Автоматы лупили, как в битве за рейхстаг, громко и непрерывно. Кругом грохотало, звенело, взрывалось, яркие вспышки били по глазам. Я ползла куда-то на четвереньках, пока не уткнулась в ствол дерева. Обхватила его руками и стала молиться, подвывая в такт выстрелам. Снова что-то рвануло, ослепительно вспыхнуло.
        Я приоткрыла глаза. Похоже, горел «Лексус». Хороший костер из него получился - пламя до небес! На фоне огня метались черные фигуры. А на траве - тут я забыла о молитве - валялись деньги: пачки, банкноты. Они покрывали все видимое пространство. Неимоверное количество денег! На их фоне сто тысяч баксов из моего багажа показались бы жалкой кучкой.
        Деньги поднимало ветром, купюры кружились в воздухе, как листья, и опадали на лежавшего лицом вниз парня в черном. Возле него виднелась одна из сумок, распоротая вдоль и поперек автоматными очередями. Деньги выпали из нее, но - только часть, получается. Я присвистнула: там же, мама дорогая, преогромная сумма! И перевела взгляд на парня. Вокруг его головы растеклось темное пятно, а пальцы сжимали рожок автомата. Сам автомат валялся рядом, но без рожка.
        Проклиная себя последними словами, я по-пластунски устремилась к убитому. Деньги шуршали под локтями и коленями. И, снова спасибо полковнику с военной кафедры, доползла я сравнительно быстро. Подтянула к себе автомат. Магазин в руке парня оказался полным, и я вставила его в автомат. Куда полагается. Одним движением. И почувствовала себя неимоверно смелой.
        Где же Вадим? Где Данила?
        И тут же, как по заказу, увидела Данилу. Тот стоял, наставив автомат на четверых парней, которые лежали подле забора на земле, раздвинув ноги и скрестив руки на спине. А Вадим… Черт побери! Добров целился из автомата, явно трофейного, в мужчину, которого я почти узнала. Вадим наступал, мужчина пятился, но при этом тащил за собой Лизоньку, обхватив ее левой рукой за шею, а в правой держал пистолет. Рука у него дергалась, и он истошно вопил:
        - Пропусти к машине, пидор! Кому сказал! Я ее прикончу!
        Тогда я подняла автомат, прицелилась, совместила, как учили (спасибо папе!), целик с мушкой и нажала на спусковой крючок. Одиночный выстрел! Точно под колено! Это тебе за пидора.
        Мужчина, завизжал, как заяц, упал на задницу и схватился за колено. «Ох, не танцевать тебе танго, милый!» - злорадно подумала я. И метнулась за Лизонькой. Потому что та сиганула в темноту, как резвая лань. Однако не слабая девчонка, если учесть, что в руках у нее была та самая тяжеленная сумка. Я нагнала ее возле спортплощадки. Лиза крутанулась на месте - ну, типа Ван Дамм! - чуть не заехала ногой мне в лицо. Я с наслаждением вмазала ей прикладом под ребра. Лизонька хрюкнула, сложилась пополам и рухнула к моим ногам. Я намотала ее «хвост» на кулак и потащила по траве туда, где мой любимый тряс, как грушу, вопившего от боли
«казанского сироту» - так недавно называл себя этот ушлый малый. Я тихонько ненавидела его с тех пор, как на одной из корпоративных вечеринок он пригласил меня на танец и под шумок стал лапать за нежные места. В отместку я проткнула каблуком его лаковый штиблет и, кажется, ногу. После того вечера подлец долго ходил прихрамывая.
        Я отпустила Лизин «хвост», и девица, ударившись о землю, глухо застонала. Я же чувствовала себя Артемидой, добывшей оленя к столу верховного бога.
        - Ловко ты его… - Вадим вытер тыльной стороной ладони пот с грязного, в пятнах копоти лба. - А Лизу за что так уделала?
        - Заслужила, - был мой ответ.
        Затем я присела на корточки перед кривоногим засранцем, которому только что разнесла коленную чашечку, и сказала я весело:
        - Привет, Равиль! Откуда деньжищи? Из банка, вестимо?

        Глава 36
        - Теперь уедем в Члоу? - спросила я у Вадима, когда мы, разобравшись с Равилем и Лизонькой, уселись на траве под забором дачи. Мы ждали приезда прокуратуры, милиции и, наверное, гэбистов. Банда налетчиков, захвативших инкассаторскую машину, валялась мордами вниз на газоне. Данила не сводил с них глаз. Правда, три бандита признаков жизни не подавали, остальные пятеро, в том числе бывший зам Юры, белели повязками на разных частях тела. На эти цели сгодились Лизины маечки от Версаче и кого-то там еще. Сама она сидела возле забора. - Вадим привязал ее за ногу к столбу. Девица уткнувшись побитым лицом в колени, тихонько подвывала и сморкалась в одну из своих маек.
        - Нет, пока длится следствие, тебе придется остаться в Москве, - сказал Вадим. И нахмурился. - Прости, но я сомневаюсь, что ты захочешь вернуться в Члоу. Восстановиться в журнале раз плюнуть, к тому же через полгода ты вступишь в наследство. Станешь владелицей заводов-пароходов… Зачем тебе ехать в «медвежий угол»?
        - Все, тема исчерпана! - рассердилась я. - В любом случае я вернусь. У меня в Члоу много дел. Дорогу я знаю, и даже сванский мост наверняка преодолею, не завязывая глаза платком. А для Амры и ее поросят заранее припасу что-нибудь вкусненькое. К тому же я должна вернуть книги в библиотеку. Взамен тех, что погибли вместе с машиной. У Мадины я научусь печь хачапури. Кроме того, просто обязана поставить
«Ромео и Джульетту». И не прощу себе, если не увижу примирение жителей Члоу и Зухбы. А еще я очень хочу погулять на свадьбе Сырмы и Илико…
        - Вот как? - Вадим обнял меня за плечи. - Хорошо, если так. Только первое время не получится звонить. Я уйду в горы проверять маршрут. Скоро ко мне приедет куча народу. Будут наши из России, немцы, чехи, французы, бельгийцы… Словом, интернационал. Мы давно задумали провести реконструкцию боев на Кавказе в сорок втором и сорок третьем годах. Только не будет у нас ни фашистов, ни коммунистов. А как в «Зарнице» - «желтые» и «зеленые». Но хотим, чтоб ребята хлебнули по полной. Мои друзья-питерцы игру уже разработали, заказали соответствующее снаряжение. Нужно готовиться. Обещали важные люди из правительства заглянуть. Может, и ты успеешь вернуться. Медсестрами с Мадиной будете. У вас это хорошо получается.
        - Я постараюсь, - сказала я и прижалась щекой к его плечу. - А теперь расскажи мне, что ты вытряс из Равиля.
        - Лизонька - девка не промах. Ушла от Данилы, но продолжала тешить его надеждами. Спала с Богдановым и строила глазки Закирову. От него и забеременела. А с твоим Юрой все произошло случайно. Банкир взял ее сумку и обнаружил, что та, странное дело, легкая. Раскрыл - денег нет! Набросился на жену, засветил ей в глаз. Выяснял, куда его дорогая подевала доллары. Она орала, что это ты их под шумок сперла. Богданов снова кинулся на нее с кулаками, дескать, Оля не могла украсть. Во-первых, потому что порядочная, во-вторых, все время была у него на глазах. А вот Лизонька как раз выходила со своей сумкой в прихожую…
        - Истинная правда, так и было! - кивнула я.
        - Словом, Лиза закрылась в ванной, позвонила Закирову. Вопила в трубку, что ее убивают. Равиль примчался с работы, схватил кочергу и прикончил твоего супруга. Я ж говорил, так раскроить череп женщина не способна. Затем связал Лизоньку, заклеил ей рот. Быстро вернулся в офис и позвонил Даниле, который безмятежно спал в машине, что, мол, никак не может дозвониться до Богданова. Водитель направился в квартиру, а там - опа! - труп банкира и изнемогающая в путах красотка. Остальное ты знаешь.
        - А перчатки? Откуда взялись перчатки?
        - Закиров прихватил их из багажника. В машине в них копался, пса своего вычесывал. Того самого Слайда, которого Данила привез в лечебницу.
        - Это его пес? - поразилась я. - Но почему с ним возился Данила?
        - Закиров попросил водителя отвезти Слайда в лечебницу и усыпить его, дескать, ногу уже не спасти. Но уважаемый Лев Зиновьевич объяснил Даниле, что пес пострадал не в драке, как утверждал Закиров, его ударила машина, судя по всему, белая… И тут Данилу осенило. Дело в том, что один из погибших инкассаторов - помнишь, спецназовец, что остановил нас утром, упоминал об ограблении? - был его близким другом. Парни как раз разговаривали по телефону, договаривались о встрече в спортзале, и вдруг инкассатор вскрикнул: «Костя, там собака! Сбили собаку! Остановись!» А следом - крики, шум, выстрелы… Утром Данила узнал об ограблении. Его друг погиб. Из бронированного автомобиля унесли около трехсот миллионов в рублях и около миллиона в валюте. Преступники сумели открыть кодовые замки на машине - заметь, белой, - коды меняются каждый день, их знают немногие.
        - Ты хочешь сказать, что Закиров оказался предателем? Но ведь он так упорно строил свою карьеру! Теперь, после смерти Юры, ему открылись все дороги наверх. Юра-то его притормаживал, видимо, чувствовал гнильцу. Я думаю, его все равно бы скоро вычислили.
        - Думаю, уже вычислили. Или были близки к этому. И милиция, и служба безопасности банка. Но Горшков первым вышел на него. Вот любезный Равиль Фаридович и решил побыстрее смыться. Не удалось!
        Вадим вытащил смятую и пустую пачку сигарет. С тоской посмотрел на нее и швырнул в траву, к разбросанным вокруг деньгами. Затем заговорил снова:
        - В юности Закиров был членом сильной казанской ОПГ, которую возглавлял его старший брат по матери. Но брата давно убили, Закиров успешно окончил Академию Плеханова, но связи-то остались. И огромные долги. Равиль играл в подпольном казино, и ему уже приставили нож к горлу. Вот он и решился на ограбление. Помочь должны были старые друзья, которые подъехали из Казани. Собаку специально бросили под колеса - рассчитывали, что инкассаторская машина или остановится, или сильно сбавит скорость. Автомобиль остановился. Налетчики тут же его окружили. Минута ушла на то, чтобы вскрыть замки. Еще три минуты на то, чтобы пристрелить инкассаторов и погрузиться с деньгами в машины. На все про все потратили не больше пяти минут. Ночь. Темно. На улице никого. Только какой-то старичок вышел в тот момент покурить на балкон, он и заподозрил неладное, позвонил в милицию.
        - Ограбили «Трансинвестбанк»?
        - Нет, его дочку, «Трансинвесткорпорейшн». Но, как я сказал, на очень крупную сумму.
        - Понятно, - вздохнула я. - Какая ж сволочь этот Закиров! Может, пристрелить его при попытке к бегству?
        - Зачем руки марать, - засмеялся Вадим. - Он свое получит! И за Богданова, и за Горшкова, и за друга Данилы. И за Слайда, конечно.
        - Но откуда у Горшкова взялись перчатки Закирова?
        - Очевидно, Закиров выронил их в спешке, когда мчался к своей машине. Горшков не только их подобрал, но и запомнил номер автомобиля. Профессиональная привычка. Думаю, он по службе занимался ограблением инкассаторской машины. И вычислил Закирова. Стал его шантажировать. На встречу принес одну перчатку. Естественно, получил не деньги, а арматуриной по голове. К Ирине Сергеевне за второй перчаткой Закиров направил своего подельника. Вон того, с пробитой башкой. Парень выследил, как сын повез ее на дачу, направился на мотоцикле следом, но тут мы не вовремя подоспели. Пришлось ему спешно делать ноги. А теперь давай к «Хаммеру»… - сказал Вадим и поднялся.
        Но я и без того увидела вдали на шоссе проблески «маячков» и тут же расслышала вой многочисленных сирен.
        - Сиди в машине, никому не показывайся! - предупредил Вадим строго. - Я буду долго объясняться с ментами и прокуратурой. Придется врать и изворачиваться. И торговаться. Нужно выгораживать нашего народного мстителя. - Добров бросил взгляд на Данилу, который, присев на корточки, жадно курил. - Решил, видите ли, за друга отомстить… Они вместе Чечню прошли. И живы остались, а тут… В общем, женщинам наш базар слушать не положено. Да и нет тебя. Ты ж пока в Абхазии. А вот завтра мы вернем тебя в Россию официально.
        - А как же Лизонька? Она проговорится…
        - Не проговорится, - бодро заверил Вадим. - Я обещал выбить ей зубы, если хоть словом помянет тебя.
        - А если досмотрят машину?
        - Мою не досмотрят, - улыбнулся Вадим. - Мы ж им с Данилой такой шикарный подарок приготовили.
        - Горшкова не выдавай, - быстро сказала я. - Мы слово дали Ирине Сергеевне!
        - Иди, иди уже…
        Вадим быстро поцеловал меня в губы, развернул и подтолкнул в спину. И уже вслед сказал:
        - Завтра навестим твою соседку. Интересно узнать, как она умудрилась увидеть тебя на час позже остальных свидетелей.

* * *
        Прошел месяц. Любава расписалась со своим олигархом и взяла фамилию Завьялова. Мы с ее мужем подружились и даже выпили на свадьбе на брудершафт. При ближайшем рассмотрении он и впрямь оказался довольно славным человеком. Разбрасываться при Любаве галстуками и крепко выражаться Завьялов побаивался. И предлагал мне вернуться в журнал главным редактором. Как оказалось, моя начальница неделю назад схватила своих девчонок в охапку и умчалась в Мадрид к какому-то испанскому гранду.
        От работы в журнале я отказалась. Я ждала, когда закончится следствие по уголовному делу Закирова и Лизоньки. Тогда мне можно было бы до начала суда уехать в Члоу без всякого приглашения. Но мне хотелось, чтобы Вадим наконец вспомнил обо мне и позвал не просто в гости, а замуж.
        А он пока не звал. И позвонил только пару раз, потому что был занят выше крыши. Я все понимала, ведь Добров столько времени потратил на меня, а лето уже в разгаре. И связь была отвратительная, в чем мне пришлось убедиться.
        Я все понимала, и все же тосковала. И даже плакала, когда оставалась одна.
        Роман я перепечатала на компьютере и отвезла в издательство. На удивление, его приняли, а через неделю сообщили, что готовы издать книгу. И вообще не против дальнейшего сотрудничества. Насчет сотрудничества я тоже еще не решила. Но, с другой стороны, в конце романа я поставила не точку, а многоточие. Жизнь продолжалась, и наверняка в ней будут и новые встречи, и новые события. Но больше всего я надеялась, что наша любовь с Вадимом не закончится тем днем, когда мы побывали у Нателлы Андреевны…
        Старушка долго не открывала дверь. Мы даже подумали, что она отлучилась из дома. Но тут я услышала шаркающие шаги и снова нажала кнопку звонка.
        Створка распахнулась, и старая актриса застыла на пороге, подслеповато щурясь в сумрак подъезда.
        - Нателла Андреевна, не узнали? Это ж я, Ольга, ваша соседка, - подала я голос и кивнула на дверь своей квартиры, залепленную бумажкой с печатью прокуратуры.
        - Оля! - всплеснула руками актриса. - Как же? Откуда вы? Говорили, что вы исчезли! Что вас убили!
        - Как видите, жива. Мы к вам приехали кое-что прояснить. - Затем я представила Вадима: - Мой друг.
        Наталла Андреевна поджала губы, но жестом пригласила войти, только предупредила:
        - Простите, только что встала. Не успела прибрать постель, поэтому пожалуйте на кухню.
        Мы прошли по полутемному коридору. Вадим выставил на стол большую коробку с тортом, конфеты в яркой упаковке и бутылку вина. И заявил, продемонстрировав свою неотразимую улыбку:
        - С утра вроде неприлично вино пить, но не отказался бы от чая.
        Старушка растаяла в момент. Засуетилась, забегала. Утопала в спальню, пока я включала чайник и расставляла на кухонном столе чашки, и вернулась в шелковой блузке с рюшами и длинной бархатной юбке. И даже успела подкрасить губы.
        Ее настороженность улетучилась, и во время чаяпития она поведала нам, как досаждали ей грубые и бестолковые милиционеры своими грубыми и бестолковыми вопросами.
        - Но что поделать? - тут она виновато посмотрела на меня. - Я действительно видела вас, Оленька, где-то около десяти.
        Вадим едва заметно пожал плечами.
        А Нателла Андреевна продолжала говорить:
        - Поймите, я всегда просыпаюсь в полдесятого, выношу мусор в мусоропровод, пью чай и смотрю утренние новости. Сразу за ними начинается программа о том, как сохранить здоровье нам, пожилым людям. Ее ведет такой импозантный мужчина и актриса… я ее знаю, зовут Леночкой, а вот фамилию, простите, запамятовала…
        - Вы не могли ошибиться или просто проснуться в тот день раньше? - осторожно спросила я. - Ведь отлично помню, что еще не было девяти, когда я вышла в подъезд.
        - Что вы, что вы! - замахала руками Нателла Андреевна. - У меня свой внутренний будильник. Он еще ни разу меня не подвел. За свою жизнь в театре я не проспала ни одной репетиции. К тому же часы стоят у меня возле кровати. Открыла глаза - и сразу вижу время. Очень удобно.
        Актриса сорвалась с места и через минуту ткнула мне в руку старенький будильник.
        - Видите, стрелки и цифры крупные. Я отчетливо помню: проснулась в полдесятого.
        Я посмотрела на циферблат - и впрямь без очков все видно. И перевела взгляд на Вадима. Закрыв лицо ладонью, тот давился от смеха.
        - Что такое? - спросили одновременно мы с Нателлой Андреевной. Я - с удивлением, старушка - обиженно.
        Вадим оторвал ладонь от лица. В глазах его стояли слезы.
        - Нателла Андреевна, а вы переводили часы на летнее время? Я имею ввиду с зимнего на час назад.
        Актриса в недоумении пожала плечами.
        - Зачем мне какое-то летнее время? Я живу по своим часам. Мне этого достаточно.
        - И ни разу никуда не опаздывали?
        - Мне лет двадцать уже некуда опаздывать, - вздохнула пенсионерка. И засуетилась: - Пейте, пейте чаек. Совсем остыл…
        Вечером я проводила Вадима в аэропорт. Я бы, наверное, плюнула на следствие и на все неприятности, связанные с моим новым побегом в Абхазию, да и полетела бы с ним, но у меня пока не было документов. Чтобы их восстановить, потребуется не меньше месяца, а переходить границу снова нелегально… Нет уж, увольте!
        Брат Любавы через сестру пригласил меня на встречу в свой кабинет на Лубянке. Я опасалась, что вопрос о моих метаниях через рубежи непременно там бы всплыл. Правда, Вадим пообещал, что интерес будет чисто спортивный. Но наша встреча в Управлении ФСБ так и не состоялась: Толик улетел в недельную командировку, а после его возвращения приглашение на Лубянку не повторилось. Но мы все-таки увиделись - на свадьбе Любавы. Располневший генерал расцеловал меня в обе щеки, попенял, что не обратилась к нему за помощью, и я поняла, что мои тревоги позади.
        Впрочем, все волнения были пустячными по сравнению с тем, как я тосковала по Вадиму. И Любава, которая занималась теперь только домом и своим олигархом, надумала устроить праздник. Формально она решила отметить первую неделю официальной семейной жизни. Завьялов с маху подхватил идею супруги и организовал все с небывалым размахом. Хотя мне ведь не с чем было сравнивать этот размах, поэтому я и сочла его небывалым.
        Посреди огромного двора разожгли костер, на котором жарили быка. Человек двадцать официантов в костюмах американских индейцев накрывали длиннющие столы; пиротехники возились в дальнем углу сада; на спешно сооруженной эстраде разогревались музыканты с бубнами - то ли тувинский, то ли алтайский джаз-банд в шаманских нарядах. Я подозревала, что они порадуют нас любимым искусством хозяйки - горловым пением и народными танцами. А удары бубнов приведут пьяных гостей в такой экстаз, что прыжки через костер окажутся самым невинным занятием.
        Любава заранее разослала приглашения. От визитеров требовалось одно - прийти в национальном костюме: шотландском, монгольском или зулусском, в каком угодно. Я представила, сколько появится здесь к вечеру толстых негров, упитанных бразильянок и прочих туземцев, с готовностью демонстрирующих свои телеса, и загрустила.
        Лично мне подобрали какие-то немыслимые желто-красные одежды до пят - как уверяла Любава, подаренные ей царицей Непала. Не зря она весь день напевала дуэтом с Митяевым, чей голос звучал из ее телефона везде, где ступала нога моей проворной подруги:
        И к самолету подадутся слоны,
        И опахалами замашет Тибет,
        И, как царица этой древней страны,
        Ты не позволишь больше плакать себе…
        Сама Любава нарядилась в кимоно и напялила на голову жгуче-черный парик. Дарька, как шальной, носился следом и хватал ее то за подол, то за пятки. Меня он демонстративно не замечал. Любава лупила пса веером и, сбросив сабо, носилась по газону босиком, под звонкий собачий лай раздавая налево и направо приказы и распоряжения. Праздник, который она, с присущим ей даром полководца, продумала до мелочей, грозил закончиться сюрпризом для гостей - гигантским фейерверком, а затем фонтаном, который окатил бы всех с головы до пят. А на закуску - костер до неба, бубны и народные пляски до утра…
        Сколько же здесь будет визга, воплей и веселых матерков! О ночном покое соседей тут, похоже, не заботились. Но и соседи, судя по всему, отвечали Завьяловым взаимностью. Иначе бы им не выжить рядом с Любавой.
        От всей этой суматохи я спряталась в саду. Сидела в шезлонге, закутавшись в плед, смотрела в небо и думала о том, насколько мельче и бледнее звезды в Подмосковье по сравнению с кавказцами. А еще я мечтала, чтобы меня не заметили, забыли на время праздника. Но тут увидела Любаву. Она мчалась по дорожке с высоко поднятой рукой, в которой светилась телефонная трубка.
        - Скорее! - прошипела подруга. - И только посмей отказаться!
        Я поднесла трубку к уху и услышала такой родной, такой любимый голос:
        - Черт возьми! Куда ты опять подевалась? Срочно собирайся. Через час за тобой заедут эмчээсники. Я договорился с министром, тебя подкинут на их самолете до Адлера. А там тебя встретят. Давид или Шалико. Я уже заказал банкетный зал в Сухуме.
        - Зачем? - удивилась я.
        - Но ты ж просилась за меня замуж? Или я что-то не понял?
        - Просилась! Просилась! - закричала я, как безумная.
        И, вскочив с шезлонга, как заправский жонглер, подбросила и поймала трубку.
        - Оп-ля!
        А затем подхватила Любаву и закружила ее по поляне. Под звуки песенки из мобильника: «В Непал! В Непал! В Непал!»
        Нет, все-таки не зря я поставила многоточие в конце своего романа… Не зря!

        notes
        Примечания

1
        Обара - обращение к женщине (абхазск.)

2
        Ора - обращение к мужчине (абхазск.)

3
        Добрый вечер! (абхазск.)

4
        Добро пожаловать (абхазск.)

5
        Добро тебе видеть (абхазск.)

6
        Чало - сухие стебли и листья кукурузы. Используется зимой на корм скоту. (абхазск.

7
        Крючковатый посох.