Искусство порока Мишель Маркос
        Империя страсти #3
        Почему мужчины женятся на настоящих леди, а потом начинают изменять им с куртизанками?
        И возможно ли стать для супруга одновременно женой и любовницей?
        Озадачившись подобными вопросами, леди Атина Макаллистер решает открыть школу для девушек на выданье, в которой самые известные повесы Лондона будут обучать их искусству кокетства и обольщения.
        Первым на роль учителя претендует Маршалл Хоксуорт, одержимый мечтой соблазнить саму леди Атину. Однако Маршалл и не предполагает, что она окажется весьма прилежной ученицей — и очень скоро преподаст ему урок пылкой страсти…
        Мишель Маркос
        Искусство порока
        Пролог
        Ей нет еще и двадцати, а она умирает.
        Она лежала на брусчатке лондонской улицы, впитавшей в себя многовековые запахи города, одинокая и покинутая. Холодная ночь эхом отзывалась в ее опустошенной душе.
        Вряд ли кто-либо ее хватится. Особенно женщины. И уж разумеется, не жены. И конечно же, не некоторые из вполне респектабельных джентльменов.
        Когда-то ее обожали богатые и влиятельные мужчины — благородного происхождения, но безнравственные. А она их любила… За хорошую цену.
        В ее заведении, где все дышало ароматами удовольствия. В ее салонах собрались королевы праздной жизни, готовые удовлетворить любые фантазии мужчин. В этот дом приезжали в поисках наслаждения и получали его. Здесь женщины подчиняли себе мужчин.
        Но теперь ее время кончилось. Объявление «Продается» было прибито к дверям ее дома.
        Последний посетитель покинул «Храм наслаждения».
        Покинутый и забытый, бордель напоминал измятую после ночи любви постель. Мебель была покрыта чехлами, окна закрыты ставнями, а некогда открытая дверь — заперта. Все ее куртизанки давно разъехались, клиенты исчезли. Веселые прожигатели жизни куда-то подевались.
        Но она отказалась уходить. Как и криво повешенная, качавшаяся на ветру деревянная доска с объявлением о продаже, маятник судьбы еще качнется в ее сторону, и, как это случается в жизни многих униженных и презираемых женщин, «Храм наслаждения» обязательно возродится.


        Глава 1
        Дважды в своей жизни Атина Макаллистер думала, что встретила мужчину своей мечты.
        В первый раз это произошло, когда ей было пятнадцать, а ему — шестнадцать. Светловолосый красивый мальчик, сын виконта, приехавший домой на каникулы из пансиона за границей. Он разговаривал с ней вежливо, как и подобает юному джентльмену, но на балу, как правило, таращился поверх ее рыжеволосой головки на какую-нибудь смазливую молодую женщину.
        В девятнадцать лет она познакомилась с настоящим виконтом. Ему было двадцать. Он тоже был красивым блондином, и он восхищался ее рыжими волосами. Он рассказывал о своих поездках в Италию и Америку, а когда заиграла музыка, пригласил танцевать не ее, а хорошенькую женщину постарше.
        Именно поэтому она с волнением смотрела на красивого светловолосого Кельвина Бредертона, его фигура и манеры свидетельствовали о богатстве его семьи во многих поколениях. О богатстве, которого у нее сейчас не было. Ей было двадцать восемь, она уже давно перешагнула возраст невесты, и все решили, что она так и проведет свою жизнь в аристократической бедности. Но графу как раз была нужна жена, и Атина надеялась, что это, возможно, ее последний шанс сделать приличную партию, не говоря уже о том, чтобы вообще выйти замуж.
        Передавая ей бокал с вином, Эстер взглянула на подругу и сказала:
        — У тебя взгляд кошки, которая подстерегает ничего не подозревающую птичку. На кого ты смотришь?
        Атина отпила глоток, и сладкое вино обожгло ей рот.
        — Ни на кого.
        Поджав губы, Эстер бросила взгляд на толпу мужчин по ту сторону зала.
        — Там стоят генерал Томасон, лорд Райбрук, епископ… Не может это быть епископ.
        Атина с улыбкой заметила:
        — Стоит за ним.
        Эстер скосила глаза.
        — Хм. Лорд Стокдейл. Красив, ничего не скажешь. Я хорошо знаю его семью. Он очень похож на свою мать.
        Атина усмехнулась.
        — Не сомневаюсь в том, что он пользуется успехом у женщин.
        Эстер хихикнула.
        — Я всегда была неравнодушна к голубоглазым мужчинам. Давай сядем. Может, он подойдет к нам, чтобы представиться.
        Атина и Эстер сели на стулья возле камина. Она называла это место «уголком засохших лепестков» — там обычно собирались вдовы, старые девы и другие, так сказать, перезрелые женщины. Она вполуха прислушивалась к разговору баронессы Бейсингхолл, женщины, похожей на огромную древнюю черепаху, сидевшую рядом со своей последней незамужней дочерью — такой же занудливой особой. Приглашение к баронессе на пятичасовой чай неизменно сводилось к обсуждению полезности чая при головной боли и рецепта приготовления припарок для лечения шишек на стопе.
        Однако взгляд Атины все время возвращался к мужчине, который ее заинтересовал. Кельвин в ответ на какое-то замечание генерала рассмеялся, запрокинув голову. И она увидела ряд идеально ровных, белых зубов. На мгновение она вдруг представила себе, как он будет улыбаться ей, и сама не сдержала улыбки. Темно-лиловый фрак облегал его стройную фигуру и длинные мускулистые руки. Какое это будет блаженство, когда эти руки обнимут ее! А его небесно-голубые глаза, такие красивые и харизматичные… вдруг затуманятся от желания.
        Взгляд Кельвина неожиданно упал на нее, и у нее замерло сердце. Мечта стала реальностью, когда он отделился от толпы мужчин и двинулся в ее направлении. Она не сводила с него глаз, и ей показалось, что время остановилось.
        По мере того как он приближался, его улыбка становилась все шире. Он был совершенно неотразим. Присущая ей уверенность стала растворяться под взглядом его голубых глаз, а ее гордость, которой она всегда похвалялась перед матронами, утверждая, что ей вообще не нужен мужчина, моментально сгорела в пламени предвкушения.
        Но не успела она моргнуть, как Кельвин прошел мимо, даже не взглянув на нее, остановился около двух стройных брюнеток-француженок в противоположном конце бальной залы и поклонился им.
        Сердце Атины дрогнуло. Будь она подростком и случись с ней нечто подобное, она надолго потеряла бы уверенность в себе. Но сейчас она была женщиной. Ее уверенность уже не зависела от ее внешности. Если бы Кельвин Бредертон заговорил с ней, она смогла бы убедить его, что она начитанная и интеллигентная женщина и достойна его внимания.
        — Прошу простить меня, леди,  — сказала Атина, поставив бокал и поднимаясь.
        — Ты куда?  — шепотом спросила Эстер.
        — Он не собирается подходить ко мне. Значит, мне придется подойти к нему.
        Эстер тоже поднялась, преградив ей дорогу.
        — Ты с ума сошла? Ты не можешь подойти к мужчине и представиться! Нельзя быть такой навязчивой.
        — Я не могу надеяться на то, что смогу подцепить мужа, если меня будут все время отталкивать к стене, как старую тряпку.
        — Атина, прошло уже много времени с тех пор, как ты в последний раз была на балу в Лондоне. Существуют определенные правила поведения, которые ты должна соблюдать. Ты должна держать себя с благопристойностью, подобающей твоему возрасту и стесненным обстоятельствам.
        — Тебя послушать, так я уже старая кляча. Но во мне еще осталась жизнь, Эстер.
        Эстер нахмурила свои тонкие черные брови и оглянулась с опаской.
        — Я просто прошу тебя подумать, что скажут люди. Для таких, как ты, разница между старой девой и девицей легкого поведения в глазах общества минимальна.
        Атина вздохнула. Эстер права — репутация не просто важна, она важнее всего. Как старую деву ее, по крайней мере, будут приглашать на балы. Если она лишится претензии на респектабельность, то станет еще более одинокой. Хорошие манеры означали, что надо сидеть тихо в обществе других старых дев, вдов и одиноких женщин и ждать, когда к ним подойдет джентльмен. Это случалось редко, да к тому же, как правило, к ней подходили не те мужчины, с которыми она хотела бы познакомиться. Это стало ее судьбой — быть приговоренной приличиями к одиночеству.
        Она наблюдала за француженками, которые очаровывали Кельвина, хлопая своими густыми черными ресницами и кокетливо хихикая, прикрываясь веерами. А она сидит в курятнике одетых в черное женщин с шишками на стопах.
        Девица легкого поведения.
        Надо же такое сказать!


        Глава 2
        — Вы зря хмуритесь, Мейсон.
        Ее светлость герцогиня Твиллингем осторожно поставила чашку на блюдце. Взгляд, который она потом бросила на Мейсона Ройса, барона Пенхалигана, был достаточным, чтобы барон, несмотря на свой почтенный возраст, почувствовал себя нашкодившим мальчишкой.
        — Я знаю свою внучку, ваша светлость.  — Его тонкие пальцы пролистали лежавшую перед ним книгу.  — Легче окунуть кошку в бочку с водой, чем заставить ее прочитать это.
        Графиня обвела недовольным взглядом комнату — потертый ковер, незажженный камин, книгу, валявшуюся на полу возле кособокого буфета, потрепанное кресло, в котором напротив нее сидел барон.
        — Ей больше, чем кому бы то ни было из тех, кого я знаю, будет полезно это чтение.
        Мейсон тяжело вздохнул.
        — У Атины свои убеждения.
        — Тем более важно заставить ее согласиться. Ей необходимо достичь определенного уровня изысканности. Если вы будете все время держать ее в деревне, то она и вовсе погибнет. Она, чего доброго, сойдется с каким-либо фермером. Не приведи Господь….
        — Атина не такая, Мэгги.
        — Позвольте мне поговорить с ней.
        — Она ненавидит принуждение,  — предупредил барон.
        Графиня состроила недовольную гримасу.
        — Вы всегда были слишком мягкосердечным, Мейсон. Неудивительно, что ваша внучка ведет себя так, как ей заблагорассудится. Тем, что вы такой снисходительный, вы оказали ей плохую услугу. Посмотрите, к чему это привело. Ей двадцать восемь, и никаких видов на замужество. И в этом виноваты только вы.
        — Она не такая, как все, Мэгги. Она… другая.
        Графиня вскинула голову, и перья на ее шляпе всколыхнулись.
        — Она ничем не отличается от любой другой девушки. Если она желает выйти замуж за аристократа, то должна научиться тому, как надо вести себя в приличном обществе. Ни один мужчина не пожелает соединиться узами брака с желчной и раздражительной женщиной. Но если она захочет, чтобы я помогла ей, то сначала должна приобрести определенные навыки скромности, деликатности и смирения. Приведите ее ко мне. Уверена, что смогу вразумить ее.
        Мейсон покачал головой, но все же позвал слугу.

        Слуга шепнул что-то Атине, сидевшей в саду за мольбертом с незаконченной картиной. Она коротко кивнула, положила кисть и встала.
        Спустя несколько минут она появилась на пороге гостиной в заляпанном красками рабочем халате без рукавов.
        — Ты за мной посылал, дедушка?
        — Да, Атина, заходи, разреши представить тебе Маргарет, графиню Твиллингем. Ваша светлость, это моя внучка Атина Макаллистер.
        Даже в свои шестьдесят лет ее светлость держалась, как королева. Тронутые сединой тугие завитки волос были видны из-под полей шляпы. Бровей уже почти не было, а высокий лоб весь в морщинах. Но когда взгляд ее темных глаз остановился на Атине, он был таким изумленным, словно у девушки вдруг выросла третья рука или еще одна пара ног.
        — Господи, что случилось с твоим платьем?
        Атина взглянула на свой халат и застенчиво улыбнулась:
        — Простите. Я была в саду… заканчивала картину… сломанное дерево…
        — И что? Неужели необходимо было приводить себя в такой ужасный вид?
        — Извините. Я не ожидала, что кто-то может нанести нам сегодня визит.
        Графиня поправила жесткий плоеный воротник своего розового жакета.
        — Полагаю, что я пришла как раз вовремя. Видите, Мейсон, это именно тот фатальный случай небрежности, о котором я вам только что говорила. Мисс Макаллистер,  — герцогиня снова обратила свой взор на Атину,  — в приличном обществе леди всегда должна быть готова принимать визиты между тремя и пятью часами. А вы, позвольте вам заметить, выглядите как свинарка с фермы.
        Атина выпрямилась и стиснула губы.
        — Я давно поняла, ваша светлость, что в приличном обществе люди либо очаровательно поверхностны, либо в такой же степени скучны. Я не приемлю ни того, ни другого.
        — Я попросила бы вас быть вежливой, мисс Макаллистер. Грязный халат не делает чести леди. Женщина, которая не заботится о своем внешнем виде, может без долгих слов перестать быть леди. Что, очевидно, с вами и случилось.
        Мейсон откашлялся.
        — Атина, ее светлость мой очень близкий друг. Мы знакомы с самого детства. Именно поэтому ее светлость весьма любезно предложила помочь найти тебе жениха. Она согласилась поддержать тебя в обществе и найти для тебя подходящего мужа. Она готова помочь тебе во всем, что касается нарядов, светских развлечений, приглашений и прочего. А если учесть наши ограниченные возможности, не сомневаюсь в том, что ты будешь так же благодарна ее светлости, как я.
        Атина скрестила на груди испачканные краской руки. Такое добровольное великодушие показалось ей подозрительным.
        — Разумеется. Благодарю вас за столь сердечное предложение, ваша светлость.
        Мейсон взял с чайного стола книгу и протянул ее Атине:
        — Ее светлость уже принесла тебе подарок.
        Атина взглянула на обложку и, сдвинув брови, прочла: «Совершенная женщина. Как вести себя в обществе. Руководство для молодой женщины».
        — Если ты хочешь найти мужа,  — сказала графиня,  — я настаиваю на том, чтобы ты прочла и выучила все, что написано в этой книге.
        Атина вспыхнула.
        — Спасибо за подарок, ваша светлость, но полагаю, что эта книга для меня бесполезна. Рискуя показаться нескромной, я все же хочу сказать, что у меня нет необходимости совершенствоваться.
        Графиня оперлась обеими руками на трость.
        — Это более чем нескромно. Это звучит высокомерно. Особенно потому, что совершенно очевидно, что многие качества твоего характера нуждаются не просто в улучшении. Чтобы произвести на тебя большее впечатление, скажу, что я подарила эту книгу не тебе одной. В этом сезоне всем незамужним девицам рекомендовано изучить принципы, изложенные в этой книге, которую написала графиня Кавендиш. Они одобрены высшим светом. Я понимаю, что у тебя не было настоящего дебюта в обществе и это уже нельзя исправить. Но из огромного уважения, которое я испытываю к твоему дедушке, а также по причине отсутствия в твоей жизни влияния женщины я постараюсь ввести тебя в общество, если, конечно, ты не сделаешь ничего такого, что могло бы унизить меня.
        Атине было мучительно сознавать себя объектом благотворительности.
        — Мне бы хотелось сказать, как я благодарна, ваша светлость.  — Но слова застревали у нее в горле.  — Я просто не уверена, что чтение книги, подобной этой, сделает из меня такую женщину, которой я стремлюсь стать.
        Графиня стукнула тростью об пол.
        — Единственной женщиной, которой ты должна стремиться стать, это замужняя леди. Если позор остаться старой девой для тебя недостаточный стимул, подумай хотя бы о своем дедушке. Ты единственная дочь его единственной дочери. Когда он умрет, фамилия Пенхалиган исчезнет. Неужели ты хочешь, чтобы прервалось и кровное родство?
        — Конечно же, не хочу. Я выйду замуж, если и когда встречу мужчину, которого полюблю.
        Графиня сверлила Атину своими холодными темными глазами. Атине стало не по себе.
        — Мейсон, будь добр, оставь меня наедине с твоей внучкой на несколько минут.
        — Разумеется.
        Мейсон вышел из гостиной, прикрыв за собой дверь. Атина остро почувствовала его отсутствие. Это было похоже на то, будто тебя оставили одну в комнате с рычащим львом.
        — Мисс Макаллистер, давайте поговорим начистоту. Перспективы стать женой у вас более чем призрачны. Вы уже давно перешагнули возраст желанной невесты. Вы непокорны, полноваты и рыжеволосы. У вас нет титула. О, я знаю, что ваш отец был виконтом, но он был шотландским виконтом, а в этой стране это скорее работает против вас. Более того, финансовое положение вашего дедушки не из лучших, и он не сможет дать за вами приличное приданое. Мисс Макаллистер, давайте посмотрим в лицо фактам. У вас нет абсолютно ничего, что вы могли бы предложить будущему супругу.
        Атина уткнулась глазами в пол. Она все это знала и не раз говорила об этом самой себе в тех же болезненных для ее самолюбия выражениях. Но услышать их из уст постороннего человека причиняло ей еще большие страдания.
        — А что еще более осложняет дело,  — продолжала графиня,  — это то, что ваш дедушка признался мне, что вы питаете романтическую надежду выйти замуж только по любви. И хотя я не отрицаю такое желание, но оно, подобно всем идеалам, расплывчато и не прагматично.
        Атина хотела было возразить, но графиня ее остановила.
        — Тем не менее от моего внимания не ускользнул тот факт, что у вас появились некие чувства по отношению к некоему джентльмену по имени Кельвин Бредертон.
        — Как вы?..
        Графиня отмела жестом ее вопрос.
        — Вы скоро обнаружите, как мало остается незамеченным, когда часто посещаешь балы.
        Щеки Атины запылали от унижения. Хотя и было правдой то, что вот уже несколько недель она испытывает тайную страсть к Кельвину, ей было больно услышать, что всем об этом известно. Чем больше она узнавала что-либо о Кельвине, тем больше он ей нравился. Он обладал всеми качествами, которые она желала видеть в мужчине,  — ум, остроумие, современные взгляды, красивая внешность. Такого красавца она еще в жизни своей не встречала. Но она не знала, как добиться его внимания. Ее родители умерли, когда ей было десять лет, и она выросла в обществе дедушки, так что не было женщины, которая обучила бы ее искусству обольщения. Если, конечно, этому можно научиться.
        — Я знаю, что вы задержались в своем развитии как женщина,  — довольно строго продолжала графиня,  — но эта книга поможет вам понять, как приобрести те качества, которых вам не хватает. Я поддерживаю вас в вашем стремлении добиться ухаживаний Бредертона. Но должна предупредить, что если вы намерены попытаться превратить свою телячью любовь к Бредертону в предложение руки и сердца, вам придется хорошенько поработать, чтобы повысить свои шансы. Соревнование невест в этом сезоне будет нешуточным. Мне стало известно из достоверных источников, что Бредертон является целью не менее пяти известных мне мамаш, жаждущих завлечь его в качестве мужа для своих дочерей.  — Графиня взяла со стола книгу.  — Однако при моей личной поддержке его родители, да и сам он, будут к вам благосклонны. Но только в том случае, если вы сможете предложить им перспективу подходящей жены.
        Атина взяла книгу из рук графини. Ее уверенность и так уже рассыпалась на мелкие клочки, а эта книга сулила еще больше несбывшихся надежд.
        — Если мне будут противостоять эти пять более умелых женщин, почему Кельвин выберет меня?
        — Потому что в отличие от этих девиц вашу кандидатуру буду поддерживать я.
        Атина вертела в руках книгу и думала о том, что мужчин привлекает нечто гораздо большее, чем остроумная беседа. Она понимала, что виновата в том, что делает то и думает о том, чего не должна делать и думать настоящая леди. То есть она виновата в том, что остается самой собой.
        Может быть, и вправду можно что-то почерпнуть из инструкций графини Кавендиш? Возможно, причина в том, что все это не имело для нее смысла, потому что ее никто не научил языку притворства и кокетства?
        Она отдаст все на свете, чтобы стать женой Кельвина Бредертона. И если единственной ценой за это будет чтение книги, она, конечно же, готова ее заплатить.
        Страница первая.


        Глава 3
        «Мой дорогой лорд Стокдейл.
        После того как у Вас была возможность встретиться несколько раз с Атиной Макаллистер, надеюсь, у Вас сложилось о ней хорошее мнение. Она приятная собеседница и обладает многими достоинствами, которые позволяют мне рекомендовать ее Вам в качестве невесты. Более того, у Вас нет необходимости завоевывать ее сердце — оно уже Ваше.
        Что касается Ваших родителей, я выполнила свою часть работы, повлияв на них соответствующим образом. Они готовы принять Вашу помолвку с мисс Макаллистер. Вам остается объявить о ней. Путь для Вас освещен. Вам лишь надо по нему пройти.
        Надеюсь, я облегчила Вам задачу. Но не сомневайтесь… Атина Макаллистер именно та, которая вам нужна.
        До встречи в Воксхолле.
        Ваша
        Маргарет, герцогиня Твиллингем».

        — Ты помнишь, чему научилась?
        В этот момент карета попала в огромную рытвину и Атина едва усидела на месте. Она с трудом удержалась от того, чтобы не выругаться, но вовремя сообразила, почему она здесь находится и с кем.
        — Помню, ваша светлость.
        — Новый корсет, который я тебе купила, просто сотворил чудо. Ты выглядишь почти нормально. Надеюсь, ты понимаешь, что красота требует жертв, так что не ропщи.
        В этом корсете было почти невозможно дышать, но он позволил Атине надеть великолепное платье, которое для нее заказала герцогиня,  — длинная юбка из бирюзового шелка, пышные рукава, украшенное крошечными жемчужинками декольте. Вечерние туфельки тоже расшиты жемчужинками. Прическу украшают изысканные белые цветы. Белоснежные перчатки выше локтя придают наряду полную завершенность.
        — Полагаю, ничего нельзя было сделать с твоими рыжими волосами. Я советовала тебе не выбирать такие кричащие цвета для платья. Желтые и коричневые цвета подошли бы больше к твоим волосам и немного притушили бы их яркость. Голубые и зеленые цвета наоборот все выпятили.
        Атина еле сдержалась, чтобы не нагрубить.
        — Дедушка говорит, что мои рыжие волосы — это часть моей естественной красоты.
        Герцогиня фыркнула.
        — Естественная красота присуща овцам и лошадям. Нам, женщинам, нужно гораздо больше.  — Она выглянула в окно.  — Может быть, у нас есть еще время остановиться у магазина шляп и купить подходящую к платью шляпу.
        — Нет, спасибо, ваша светлость. Полагаю, что для сегодняшнего пикника мои волосы вполне подойдут. Предлагаемый вами аксессуар, по-моему, будет неуместен для вечера на открытом воздухе.
        — Хм,  — неохотно согласилась герцогиня.  — Пожалуй, ты права.
        Если вход в Воксхолл — знаменитый увеселительный парк Лондона — был рассчитан на то, чтобы произвести впечатление грандиозности, то он оправдал себя в полной мере. Атина ощутила его магическое воздействие, как только переступила порог. Это был рай на земле. Вдоль широкой аллеи, словно огромные часовые, выстроились цветущие деревья. В наступающих сумерках было слышно пение соловьев. Слева от Атины стояла полукруглая колоннада, где в нишах стояли столики для посетителей. С правой стороны в середине большой лужайки был пышно украшенный аляповатыми фестонами павильон с огромной позолоченной раковиной, где в центре размещался оркестр, только что начавший играть.
        Атина шла за герцогиней — «не более чем в пяти футах от старшей особы», как предписывала книга графини Кавендиш,  — которая повела ее в свою собственную ложу, откуда открывался великолепный вид на оркестр. Сотни людей — судя по их нарядам, это была знать — прогуливались по Воксхоллу. Атине очень захотелось побродить по парку, где, как она слышала, был красивейший каскад, но она должна была следовать за герцогиней, которая уже заняла свое место в ложе.
        Атина села рядом. Легкий ветерок доносил аромат роз и гиацинтов. В глубине ложи висела потрясающая картина, от которой Атина пришла в восторг. Атина едва успела немного осмотреться, как к их ложе потянулась вереница людей, желавших возобновить знакомство с герцогиней. Многие люди раскланивались с герцогиней, и та благосклонно принимала их приветствия. Герцогиня всем представляла Атину, и Атина почувствовала, как ее престиж в обществе неуклонно растет.
        Но вежливая беседа очень скоро утомила Атину. Когда еще одна амбициозная леди угодливо попросила замолвить слово перед леди-патронессой «Олмака», Атина подавила зевок. Похоже, что многие в обществе восхищаются людьми за то, сколько у них знакомых, а не за то, что они сами совершили. Чтобы отвлечься, Атина стала осматриваться, надеясь, что эта часть вечера скоро закончится, и она сможет прогуляться по Воксхоллу до того, как окончательно стемнеет.
        — Добрый вечер, ваша светлость.
        Атина не обратила бы внимания на это приветствие, если бы не тот факт, что герцогиня на него не ответила. Атину это удивило, и она повернула голову. Перед ними стояла высокая сухопарая женщина с темными волосами, одетая в скромное, но элегантное платье ярко-синего цвета, но этот цвет казался на ней вполне уместным. Она была симпатичной, но отнюдь не красивой.
        Герцогиня не ответила, даже не взглянула на женщину.
        — Вы хорошо выглядите,  — продолжала женщина.
        Снова никакого ответа. Атине стало не по себе.
        Со стороны герцогини это было невежливо, но Атина знала, что если такой человек, как герцогиня, кого-либо осадит, то это было равноценно общественной порке.
        — Что ж, тогда доброго вам вечера,  — обратилась женщина к Атине.
        — Доброго вечера.
        Женщина хмыкнула.
        — По крайней мере одна из вас может претендовать на хорошие манеры.
        Женщина повернулась и ушла.
        Герцогиня побагровела от ярости.
        — Какая наглость! Как она посмела подойти ко мне и заговорить!
        Атина удивленно сдвинула брови:
        — Кто это был?
        Герцогиня в гневе стукнула открытым веером по столу.
        — Эта… тварь — чума Лондона. Знай я, что она здесь, ни за что бы не приехала!  — Она повернулась к Атине, сверля ее взглядом.  — Я хочу, чтобы ты поняла — ты ни при каких условиях не должна общаться с этой женщиной.
        — Я поняла.
        Герцогиня погрозила Атине пальцем:
        — Если я когда-нибудь узнаю, что ты принимала эту женщину, немедленно перестану тебе покровительствовать.
        В чем бы эта женщина ни провинилась перед герцогиней, этого было достаточно, чтобы заставить в общем-то вполне благодушную пожилую женщину потерять самообладание.
        — Да, ваша светлость, я вас поняла. Но вам не кажется, что мне будет легче отказать ей, если она ко мне явится, если бы я хотя бы знала, как ее зовут?
        Герцогиня сделала глубокий вдох, и ее лицо снова приняло выражение, сходное с мраморной статуей.
        — Это Вера, леди Понсонби, хотя мне стоит большого труда произносить это имя. Титул она получила, когда вышла замуж. На самом деле она дочь стряпчего. Но поверь мне, ее мать была гораздо хуже. Когда умер ее отец, ее мать купила и стала содержать дом терпимости!
        — О нет!  — в ужасе воскликнула Атина.
        — Ее мать была ужасной женщиной по имени Финч, посвятившей свою жизнь храму греха. Вся семья Финч была в это вовлечена. Не понимаю, о чем только думал Понсонби, связавшись с этой семейкой.  — Герцогиня покачала головой.  — А сейчас эта женщина является владелицей дома терпимости, доставшегося ей от матери. Но ничего хорошего ей это не принесло. Здание пустуете с тех пор, как умерла ее ужасная мать, и я слышала, что они никак не могут его продать. Мне только остается радоваться, что эта мертвая недвижимость опустошила кошелек Понсонби.
        Атину удивил тот ядовитый сарказм герцогини, с каким она говорила о женщине по фамилии Понсонби, и она заподозрила, что ее светлость чего-то не договаривает. Ее супруг слыл в обществе распутником, и вполне возможно, герцогиня потеряла его за дверями дома терпимости миссис Финч. Атина огляделась в надежде увидеть ту, которой удалось привести в ярость невозмутимую герцогиню. Именно в этот момент она увидела его. Он стоял в кружке мужчин, провозглашая тост.
        Кельвин Бредертон, лорд Стокдейл.
        В действительности он был так же красив, как в ее памяти, так и в мечтах. Одетый в коричневый камзол и расшитый золотой нитью жилет, он был воплощением здоровья, богатства и стиля. Он что-то оживленно говорил стоявшим вокруг него мужчинам и выглядел так же ослепительно, как неделю назад, когда герцогиня взяла ее с собой на обед в доме родителей Кельвина. Атина вспомнила, как долго она с ним разговаривала в тот вечер, и ее сердце учащенно забилось.
        — Я вижу, в каком направлении работают твои мысли.
        — Извините?
        — Ты слышала, что я сказала. На твоем лице написаны все твои неподобающие леди мысли. Вспомни предостережения графини Кавендиш.
        Атина покраснела до корней волос.
        «Настоящая леди никогда не должна думать о плотском. Если она стремится к совершенству, она не должна позволять ни своим мыслям, ни делам быть зараженными порчей. Чистота помыслов — вот отличительная черта настоящей леди».
        Коротким кивком герцогиня приветствовала хорошо одетого мужчину.
        — Я уговорила герцога Седжвика привести сюда лорда Стокдейла. Прошу тебя, не вздумай хотя бы словом обмолвиться о леди Понсонби и ее заведении.
        Атина почувствовала, что краснеет еще больше. Она ненавидела себя за то, что краснеет, потому что от этого ее волосы казались еще более рыжими. Обмахиваясь веером, она попыталась охладить свои пылающие щеки. Потом глубоко вдохнула, готовясь к встрече с ним. На ней прелестное платье, ее волосы уложены в безупречную прическу и у нее манеры настоящей леди. Она уже не та несуразная девица, какой была месяц назад. С тех пор книга графини Кавендиш подняла ее до уровня светского поведения. Сегодня она леди… и Кельвин это обязательно заметит.
        Кельвин подошел к ним, широко улыбаясь.
        — Ваша светлость,  — сказал он, приложив пальцы к шляпе.  — Как приятно снова видеть вас. Надеюсь, вы в добром здравии.
        — Спасибо, лорд Стокдейл. Вы помните мисс Макаллистер?
        — Разумеется,  — сказал он, одарив Атину свой ослепительной улыбкой.  — Мисс Макаллистер, рад вас видеть снова. Вы выглядите просто потрясающе.
        Лицо снова запылало. Единственным утешением было то, что когда она краснела, ее веснушки были менее заметны.
        — Благодарю вас, лорд Стокдейл. Не хотите ли присоединиться к нам?
        — С большим удовольствием.
        Они непринужденно болтали, обсуждая красоты парка Воксхолл и людей, которых они здесь встретили. Уровень несказанного счастья Атины поднимался выше с каждой минутой. Мысли улетали у нее из головы, и до нее дошло, что она все больше улыбается и все меньше говорит. И это было не так уж плохо, потому что, как учит графиня Кавендиш, «ни одному мужчине не нужна жена, болтающая без умолку, как попугай. Женщина, которая слишком много говорит или, во всяком случае, говорит больше, чем мужчина, может в будущем оказаться сварливой мегерой».
        Кельвин взглянул на нее, на секунду отвлекшись от того, что говорила герцогиня, и их взгляды встретились. Атина не удержалась от улыбки.
        — Должен сказать, что я очарован акцентом мисс Макаллистер, хотя он и малозаметен. Мисс Макаллистер, как давно вы уехали из Шотландии?
        — Очень давно. Мне было десять лет, когда мы покинули Шотландию.  — Атина запнулась, поняв, что невольно выдала свой не слишком молодой возраст.  — В то время умерли мои родители, и я переехала в Англию к своему дедушке.
        — Я никогда не был в Шотландии. Мне бы хотелось там побывать.
        — О, вам понравился бы Тай-на-Койлл. Это означает «Дом лесов». Это был красивый дом, вокруг которого, насколько хватает глаз, простирались поля и луга. Через лес протекает река, и по воскресеньям мы обычно ходили…  — Она хотела было сказать «на рыбалку» — но, увидев выражение лица герцогини, на мгновение остановилась. «Настоящая леди никогда не участвует в развлечениях мужчин. Охота, рыбалка, стрельба из лука, бега, бокс и прочее должны оставаться исключительно прерогативой мужчин. Считается совершенно неприличным поведением для леди принимать участие в разговорах об этих развлечениях, не говоря уже о том, чтобы в них участвовать».  — …гулять по лесу и наслаждаться пением птиц.
        — Звучит просто замечательно. Думаю, мы скоро предпримем туда поездку. Если, конечно, ее светлость сможет к нам присоединиться.
        — Это место уже давно нам не принадлежит,  — сказала Атина.  — Мой отец потерял его незадолго до смерти.
        — О, простите. Мне очень жаль. Значит, в Шотландии не осталось места, которое ни могли бы назвать своим домом?
        — Мой отец приобрел небольшой участок земли в качестве моего приданого. Мне хотелось бы, чтобы я могла похвалиться этим местом, но оно небольшое. Всего тридцать акров скалистой земли в горной части Шотландии недалеко от моря.
        Он улыбнулся, и на щеке у него появилась ямочка.
        — Все равно мне хотелось бы его увидеть. Может быть, когда-нибудь вы меня туда отвезете?
        Атина робко пожала плечами:
        — Если вы пожелаете.
        — Возможно, мы можем устроить там пикник… после того, как мы будем помолвлены.
        Атина была поражена.
        — Вы сказали «помолвлены»?
        — Я, разумеется, поговорю с вашим дедушкой, чтобы получить разрешение, если вы не возражаете стать моей женой.
        Герцогиня повернулась к Атине с торжествующим видом.
        Атина не верила своим ушам. Выйти замуж за Кельвина Бредертона — самого красивого, потрясающего, богатого и желанного мужчину в Англии. Не будь она так крепко закована в корсет, ее сердце разорвалось бы от счастья.
        — Нет, лорд Стокдейл. Я не возражаю,  — сказала она с улыбкой.
        Он улыбнулся в ответ.
        — В таком случае вы сделали меня самым счастливым человеком на свете.
        — Лорд Стокдейл,  — спросила герцогиня, отвлекая его от Атины, лицо которой уже просто горело,  — вы еще долго пробудете в Лондоне?
        — Думаю, недели две. Я обещал своим друзьям в Корнуолле навестить их.
        — Может, вы соблаговолите присоединиться к нам в «Олмаке» в следующую среду? В мою честь там будет устроен бал. Это будет мой последний бал в Лондоне, поскольку в субботу я уезжаю за границу и не вернусь до конца сезона. Приглашаю вас присоединиться к нам на этом балу.
        Теплый взгляд его голубых глаз остановился на Атине.
        — Боюсь, что мне придется отклонить ваше предложение… если только мисс Макаллистер не пообещает мне один танец.
        Атина с трудом сдерживала радость. Сбылась ее мечта. Более того. Она перестанет быть объектом насмешек, списанной со счетов старой девой. Теперь она достаточно желанна, чтобы стать графиней. Графиня Кавендиш права. «Когда леди ведет себя правильно, это замечают все мужчины».
        — Если танец со мной заставит лорда Стокдейла почтить нас своим присутствием на балу, тогда я почту за честь согласиться с его предложением.
        — Значит, все согласны,  — сказала герцогиня.  — Лорд Стокдейл, мы с нетерпением будем ждать вас на балу.
        Кельвин протянул руку Атине.
        — Я не буду танцевать ни с кем, кроме вас.
        Атина взглянула на склонившуюся над ее рукой голову Кельвина и почувствовала прикосновение его теплых губ к своей руке, затянутой перчаткой. Его губы на мгновение задержались, и ей захотелось запомнить это приятное ощущение.
        Он поднял глаза, их взгляды встретились, и она выдохнула. Его улыбка сулила райское наслаждение. Но он — слишком быстро — обратил свой взор на герцогиню, а потом запечатлел небрежный поцелуй на ее руке.
        — Леди, adieu.
        Атина следила за ним взглядом, пока он не растворился в толпе гуляющих.
        — Ты была очень любезна,  — похвалила ее герцогиня.  — Должна сказать, что твое сдержанное поведение превзошло все мои ожидания.
        Ничто не могло стереть улыбку с лица Атины.
        — Я наконец-то обручена.
        — Золото становится еще более ценным после того, как его отполировали. Такой незаурядный человек, каким является Бредертон, желает получить от жизни самое лучшее — самые элегантные экипажи, самые старинные замки, самых высокопоставленных друзей и самых знатных женщин. Чем выше твой успех в обществе, тем притягательнее ты становишься для мужчин, подобных Бредертону.
        Атина кивнула, переваривая слова герцогини. Она знала, что слишком неопытна, чтобы понять, что в действительности нужно мужчине. Ритуал ухаживания был весьма странной игрой. Не будь она в таком восторге от того, что подцепила Кельвина, она с презрением отмела бы все это явное притворство.
        Им подали обед — безвкусного цыпленка, тонко нарезанную ветчину и отварной картофель. Хотя все было совершенно пресно, обед не испортил ее ощущения позолоченного счастья. Подняв взгляд от тарелки, она увидела в толпе знакомое лицо.
        — Эстер!  — воскликнула Атина и, приподнявшись, стала энергично махать рукой.
        — Немедленно сядь,  — приказала герцогиня.  — Не привлекай к себе внимания!
        — Извините,  — ответила Атина, радуясь, однако, тому, что Эстер уже направляется к их ложе.
        Несмотря на то что Атину в Эстер привлекали ее царственная скромность и безмятежная мудрость, она завидовала всему, что в ней было помимо этого. Эстер была эфемерной черноволосой красавицей, высокой и стройной, а Атина — нет. Эстер была благопристойна и изысканна, воплощенная леди. И хотя семья Эстер не купалась в роскоши, все джентльмены, как сельские, так и столичные, все еще сделали бы ей предложение. Три года тому назад Эстер влюбилась в ученого джентльмена по имени Томас Уиллетт и вышла за него замуж.
        Мать Эстер, миссис Бермондси, приветствовала герцогиню:
        — Ваша светлость, разрешите представить вам мою дочь, баронессу Уиллетт.
        Герцогиня протянула затянутую в перчатку руку.
        — Как поживаете, леди Уиллетт? Разве с вами нет вашего супруга?
        Эстер опустила глаза.
        — Нет, ваша светлость. К сожалению, дела поместья не позволяют ему сопровождать меня.
        — Я уже давно не встречала его на приемах. Как он себя чувствует?
        — Благодарю, ваша светлость, он в добром здравии. Его обязанности отнимают у него много времени. Я передам ему, что вы о нем спрашивали.
        — Спасибо. Расскажите, миссис Бермондси, как вам понравилась Греция?
        Пока пожилые леди вели беседу, Атина нагнулась к Эстер и шепнула:
        — У меня потрясающая новость!
        — Какая?  — В голубых глазах Эстер вспыхнуло любопытство.
        — Не здесь.  — Подождав, когда в беседе обеих леди наступила пауза, Атина спросила: — Ваша светлость, вы не возражаете, если мы с Эстер прогуляемся по парку?
        Герцогиня выпрямилась.
        — Если не возражает миссис Бермондси, то и я разрешаю.
        — Но обещайте вернуться до того, как начнут зажигать фонари. И Эстер, избегайте темных дорожек.
        Эстер послушно кивнула, и девушки, взявшись за руки, исчезли среди цветущей зелени.
        — Господи, Атина!  — воскликнула Эстер.  — Ты что — похудела?
        — Нет. На мне этот проклятый корсет. Но я еще никогда не была так счастлива, как в этой ужасной броне. Ты не поверишь, что сегодня случилось.
        Атина рассказала обо всем, что произошло, о Кельвине Бредертоне и помолвке.
        — Ах, Атина! Как замечательно! Я так тебе завидую, просто кричать хочется!
        — Что за глупости, Эстер! Ты ведь уже замужем. Это я тебе завидую!
        Эстер, будто извиняясь, пожала плечами.
        — Просто я счастлива, что это наконец-то случилось с тобой. Надо же, кто бы мог подумать, что ты станешь графиней? Вы будете замечательной парой!
        Атина улыбнулась, представив себя и Кельвина на свадебном парадном портрете. Она увидела себя сидящей в саду, похожем на этот, а Кельвина у себя за спиной с гордо поднятой головой. Это будет автопортрет, потому что она хотела нависать его сама. Он на этой картине получится идеальным красавцем, а она — ну, себя она изобразит более худой. Краски фона будут яркими, а лица — более бледными, чтобы усилить романтический эффект. Она завтра же начнет делать наброски. Рисовать Кельвина по памяти не составит труда. Она была уверена, что ей удастся передать особенный изгиб его губ, мужественную линию подбородка, копну его волос. Единственной трудностью, с которой она может столкнуться, это его глаза…
        Они зашли довольно далеко, так что музыка была уже почти не слышна. Смеркалось, и дорожка стала еле видна.
        — Уже темнеет,  — заметила Эстер.  — Почему не зажигают фонари?
        Атине очень хотелось увидеть этот процесс. Тысячи фонарей в парке были каким-то образом связаны между собой, и перед наступлением темноты слуги стояли в стратегических местах и одновременно зажигали фонари с помощью факелов, казалось, что все вокруг вспыхнуло светом от одной искры. Это было фантастическое зрелище, которое необходимо описать, и Атина хотела его увидеть собственными глазами.
        — Теперь уже скоро. Пойдем дальше, я хочу увидеть весь парк, прежде чем нам придется вернуться в эту тесную ложу.
        Они поплутали еще немного по извилистым тропинкам, но когда дошли до большой садовой арки, Эстер остановилась.
        — Нам нельзя туда входить.
        — Почему?  — удивилась Атина.
        — Потому что это вход в аллею Любовников.
        Эта аллея вела к месту, где парочки уединялись и тайно занимались любовью. Лицо Атины озарила ликующая улыбка.
        — Я слышала об этом месте. Давай пойдем.
        — Нет. Мама не разрешает мне туда ходить.
        — Не будь трусихой. Мы только войдем и сразу выйдем.
        — Нас могут увидеть. Я не хочу, чтобы муж узнал, что я там была.
        — В такой темноте никто нас не увидит. Пошли. Я знаю, ты тоже сгораешь от любопытства.
        Атина потянула Эстер за собой в гущу довольно запущенного леса.
        Там вообще ничего не было видно. Они осторожно продвигались, отводя в сторону цепкие ветки кустов. Ковер из опавших листьев заглушал все звуки. За исключением одного.
        — Что это?  — всполошилась Эстер.
        Атина остановилась, прислушиваясь.
        — Похоже, это стонет раненый зверь.
        Любопытство заставило ее сделать несколько шагов.
        Эстер даже не пошевелилась.
        — Зверь? Какой зверь?
        Не обращая внимания на Эстер, Атина двигалась вперед. Чем ближе она подходила, тем явственнее становился звук. Это стонала женщина.
        Тропинка выводила на небольшую полянку, но Атина остановилась, спрятавшись за кустом. С этого места она разглядела, что на поляне происходило какое-то движение. Потом она различила большого мужчину — главным образом потому, что был виден светлый галстук. Именно из-под его фигуры неслись всхлипывания и тихие стоны удовольствия. Когда глаза Атины привыкли к темноте, она увидела женщину, перегнувшуюся через садовую скамейку, и стоявшего над ней мужчину, который ритмично двигал бедрами.
        Кровь прилила к лицу Атины. Быть свидетелем такой сцены было грешно и дурно, но отвернуться было выше ее сил. Хотя фигуры были размыты, воображение дополняло то, чего она не могла видеть. Атина представила себе, как соприкасаются тела, как жар порочного удовольствия передается от одного к другому. Ее тоже бросило в жар.
        Мужчина приказал что-то женщине свистящим шепотом, но Атина не могла разобрать слов. Однако его движения стали более энергичными, он издавал какие-то странные гортанные звуки, а женщина уже почти кричала. Широко раскрыв глаза и затаив дыхание, Атина наблюдала за тем, как страсть все больше овладевала этими людьми.
        Неожиданно тишину разорвал и какие-то хлопки, словно одна задругой вылетали пробки из бутылок с шампанским. Атина решила, что это начался фейерверк, но звуки все приближались. Она обернулась и увидела, что это зажигаются фонари по всем аллеям парка. Свет вспыхнул, и стала видна занимавшаяся любовью пара.
        Женщина вскрикнула и подняла голову.
        Атина ахнула. Леди Понсонби!
        Оттого, что подол ее ярко-синего платья был поднят до талии, ее поза была еще более постыдной и шокирующей. Позади нее, погруженный в ее лоно, мужчина был одет в коричневый камзол.
        — Остановись!  — крикнула леди Понсонби, глядя на кусты, за которыми пряталась Атина.  — Там кто-то есть!
        Мужчина поднял голову и обернулся. Кровь отлила от лица Атины.
        Черты его лица были искажены маской похоти. Такого выражения она никогда не видела. Зато она очень хорошо знала это лицо. Эти голубые глаза, в которые она смотрела с такой любовью. Эти волосы, до которых ей хотелось дотронуться. Этот рот… Сколько раз она мечтала прикоснуться к нему своими губами.
        Кельвин.
        Монумент счастья, который она уже воздвигла в своем воображении, начал рушиться. Глядя в это лицо, лицо мужчины, который менее часа назад поклялся ей в верности, она думала лишь об одном.
        Бежать.
        У нее подгибались колени, но она не останавливалась. Сейчас тропинка был освещена, но из-за слез она почти ничего не видела. Выбежав на широкую аллею, она уже рыдала в полный голос.
        Эстер поймала ее в объятия.
        — Что случилось? Атина, что ты там увидела?
        Образ увиденного был выжжен в ее мозгу словно каленым железом. Она могла описать его в тысяче тошнотворных деталей. Но не хотела. Она хотела похоронить его навсегда.
        — Увези меня отсюда,  — захлебываясь от слез, попросила она.  — Пожалуйста.
        Она позволила Эстер повести себя по другой дороге. Тугой корсет мешал Атине дышать. Они присели на садовую скамейку напротив какого-то фонтана. Атина не переставала рыдать.
        Прошла, как ей казалось, целая вечность, когда она немного отдышалась и нашла в себе силы говорить. Вытирая слезы перчатками, она описала Эстер то, что видела.
        — О, Атина,  — сказала Эстер, поглаживая спину Атины.  — Я даже не знаю, что тебе сказать.
        Атина покачала головой.
        — Я думала, что он меня любит. Я думала, что он любит меня. Я чувствую себя такой дурой.  — В кустах вдруг запел соловей, но для Атины это скорее напомнило пение сирен, заманивающих простодушных моряков.  — Почему он связался с этой… этой ужасной женщиной? Почему он променял меня на нее?
        Атина чувствовала себя полной дурой. Почему она подумала, что достойна замужества? У нее нет ни богатства, ни титула, ни перспектив. Годы цветущей юности прошли — и никакой корсет не изменит этой реальности. До чего она самонадеянная! Решила, что смогла завоевать сердце и восхищение такого человека, как Кельвин. Ей хотелось ненавидеть его, но вместо этого она ненавидела себя.
        — Атина, то, что случилось, не изменит его намерения жениться. Он все равно на тебе женится.
        — Я не хочу выходить за него замуж!  — воскликнула Атина — слишком громко, что было неблагоразумно.  — Он только что доказал меру своей любви ко мне. Неужели ты действительно думаешь, что я свяжу себя узами брака с человеком, который готов прыгнуть из моей кровати в кровать другой женщины? Сидеть дома и ждать, когда он вернется, и от него будет пахнуть так, как от женщин, подобных этой Понсонби?
        Эстер ласково гладила плечо Атины.
        — Ты расстроена, я понимаю, но подумай, о чем ты говоришь. Кельвин Бредертон — граф и завидная партия для любой женщины. У тебя и у твоего дедушки будет прочное положение. Не забывай об этом.
        — Эстер, ты говоришь так же, как герцогиня Твиллингем. А как насчет того, чтобы выйти замуж по любви и жить в состоянии взаимного восхищения? Как насчет того, чтобы связать свою жизнь с человеком, который намерен уважать тебя и пожертвовать всем ради твоего счастья? Разве не это важнее всего?
        Эстер неуверенно пожала плечами.
        — Моя мама говорит, что самую большую радость, на которую может надеяться женщина,  — это быть замужем и стать матерью. Если мужчина относится к женщине с уважением к ее предназначению в жизни, он выполнил свой долг. Ты не можешь ждать от мужчины, что он будет верен только одной женщине. Они устроены по-другому. Поэтому у них есть любовницы.
        Атина хорошо понимала истину этих слов. Но применительно к себе решительно отказывалась ее принять.
        — Почему я должна довольствоваться лишь половиной страсти мужчины?
        — Не знаю. Некоторые женщины — те, которым повезло,  — становятся женами. Остальные должны смириться с долей проституток. Так уж устроен мир.
        Атина огляделась. В свете фонарей каждая дорожка, каждое дерево и все беседки сверкали так, будто были сотканы из звезд. Поистине захватывающее зрелище… но все казалось каким-то нереальным. Настоящая красота парка была спрятана за обманчивой маской тщеславия.
        Компромисс. Она попробовала это слово на вкус, будто это был какой-то заморский фрукт. Неужели это правда, что ползамужества лучше, чем его отсутствие? Неужели большинство женщин соглашаются на брак потому, что им нужны защита и содержание? Неужели даже королевы выходят замуж за мужчин не по любви, а руководствуясь долгом — потому что это может увеличить их владения? Неужели она считает себя лучше их?
        Атина вскочила со скамьи, вытерла остатки слез и быстро направилась в сторону выхода из парка.
        — Это не мой путь. Хватит разыгрывать из себя леди. Зачем ломать комедию? Ради красивой свадебной церемонии, за которой последует холодная супружеская постель? Это не для меня. Подумать только, я старалась переделать себя ради вот этой… этой кучи дерьма. Будто всем мужчинам нужно, чтобы женщина была строгой и приличной. Это самая большая глупость, которую я когда-либо слышала. Спросите у леди Понсонби. Она вам ответит.
        — Куда ты идешь?  — крикнула ей вдогонку Эстер.
        — Домой. Устрою небольшой костерчик из книжки графини Кавендиш под названием «Совершенная женщина. Как вести себя в обществе. Руководство для молодой женщины».


        Глава 4
        — Маленький французский мальчик бежит домой и кричит: «Мама, мама, папа стоит на крыше и грозится спрыгнуть вниз!» А мать отвечает: «Скажи своему папе, что я наградила его рогами, а не крыльями».  — Адмирал громко рассмеялся собственной шутке. Маршалл Хоксуорт тоже хихикнул, отчего золотые эполеты у него на плечах слегка задрожали.
        Дымок от адмиральской сигары вызвал у Маршалла воспоминания о той Англии, которую он покинул, чтобы уйти в море. Жареная утка, отличный портвейн, сигары — это все были знакомые вкусы и запахи дома. Что-то, конечно, изменилось — отражавшееся в зеркале во время бритья лицо немного задубело от морского ветра, светлые волосы выцвели от яркого солнца, а многочисленные сражения, в которых ему довелось участвовать, оставили неизгладимый след в виде глубоких морщин. Все остальное было прежним — особенно шутки.
        Адмирал вытер выступившие от смеха слезы и спросил:
        — Как тебе портвейн, мой мальчик?
        Маршалл поставил на стол пустой стакан.
        — Первоклассный. Он намного лучше того пойла, которое мы пьем на корабле, однако эффект тот же самый.
        — В таком случае выпьем еще,  — сказал адмирал, наполняя стакан Маршалла янтарной жидкостью.  — Ты послушай еще один анекдот,  — добавил он, откинувшись в кресле.  — Маленький французский мальчик приходит из школы домой и рассказывает матери, что получил роль в школьном спектакле. «Замечательно,  — говорит мать.  — И что это за роль?» Мальчик отвечает: «Я буду играть роль французского героя войны». Мать нахмурила брови и говорит: «Возвращайся в школу и скажи своему учителю, что ты хочешь играть настоящую роль, а не выдуманного героя».  — Челюсти адмирала задрожали от сдерживаемого смеха.  — Как тебе нравятся эти французы, а?
        Маршалл отозвался коротким смешком.
        Перестав смеяться, адмирал сказал:
        — Прости, старина, я просто старался тебя немного развеселить.
        — Со всем к вам уважением, сэр… меня не надо веселить. Мне нужны ответы. Почему вы приказали, чтобы мой корабль вернулся в порт? Мы были на пути встречи со «Святым Георгием», когда я получил приказ возвращаться в Англию. Признаться, я обеспокоен безопасностью этого корабля и всей его команды.
        — С кораблем и командой все в порядке, мой мальчик. Вместо тебя я отправил «Триумф». Я уже получил донесение о том, что они захватили два французских судна с грузом оружия и боеприпасов и потопили третье.
        — Но почему вы отстранили меня от операции?  — Маршалл проследил за взглядом адмирала, смотревшего на черную повязку на своем рукаве.  — Это не из-за моего отца, сэр?
        Адмирал помрачнел.
        — Твой отец был хорошим человеком и моим близким другом. И я хочу, чтобы у тебя было время пережить его уход из жизни, мой мальчик.
        — Я любил своего отца, сэр. И еще долго буду его оплакивать. Но не сейчас. Я должен выполнить свой долг.
        — Твой корабль активно участвовал в боевых действиях целых пятнадцать месяцев. Команда нуждается в отдыхе.
        — Они все бодры и здоровы.
        — Они все люди, которым необходимо заботиться о своих телах и душах. Им нужен отпуск, чтобы подправить свое моральное состояние и взбодрить боевой дух. Поскольку ты не просил отпуск от их имени, я решил предоставить его тебе.
        — Но мы уже заставили Наполеона отступить. Мы уже перекрыли пути, по которым он получает оружие. Мы были готовы продолжать в том же духе, сэр.
        Адмирал внимательно посмотрел на Маршалла:
        — Ты уверен, что не хочешь просто заглушить боль утраты?
        — Нет, сэр. Я хочу почтить его память победой в этой войне.
        Адмирал поджал губы.
        — Именно этого я и боялся. Мне не нужен капитан корабля, который хочет, чтобы им гордился его покойный отец. Мне нужен лидер, способный оценивать реальность и сохранять ясность мышления во время сражений.  — Тон адмирала немного смягчился.  — Маршалл… ты уже выиграл достаточно сражений во славу Короны. Ты первоклассный офицер, лучший капитан флота его величества. Ты уже отдал долг памяти своему отцу. Но ты стал забывать, что сейчас в тебе больше всего нуждается твоя семья, и самой лучшей данью памяти твоего отца — это если ты возьмешь на себя заботу о его делах. Ты об этом не задумывался, мой мальчик?
        Маршалл стиснул зубы. Он всегда восхищался адмиралом Роуландом. Во многих отношениях он был для него в большей степени отцом, чем его собственный отец. А поскольку у адмирала никогда не было своих детей, Маршалл был как бы его сыном, который его понимал и шел по его стопам.
        — Я нужен там, на море, сэр.
        — Твоей матери и сестре ты тоже нужен. Я не прошу тебя отказаться от карьеры морского офицера. Я просто хочу предоставить тебе шанс отвлечься на короткое время с тем, чтобы ты мог привести в порядок дела отца. И я совсем не прочь почувствовать от тебя хоть немного благодарности за это. Не каждому я сделал бы такую скидку. Но ты не такой, как большинство моих офицеров. Многие из них вторые и третьи сыновья и не являются наследниками. И ни один из них не стал только что маркизом и пэром Англии, милорд.
        Маршалл покачал головой. Он сомневался, что сможет когда-либо привыкнуть, что его будут называть маркизом Уорриджем. Он никогда не придавал значения титулам. Считал их незаслуженными. Он был знаком со многими аристократами, которые вели распутный образ жизни, но тем не менее требовали, чтобы к ним относились так, будто их титулы каким-то образом предполагают достоинства. Обращение «капитан» значило для него гораздо больше, чем «маркиз».
        — Как твоя матушка переносит горе?
        — Она справляется, сэр,  — ответил Маршалл, сожалея о том, что говорит неправду, поскольку подозревал, что его мать более чем счастлива освободиться от второй половины своего неудачного брака.  — Я передам ей, что вы спрашивали о ней.
        — А твоя сестра?
        Маршалл снова покачал головой:
        — Жюстина была очень привязана к отцу. Это она ухаживала за ним во время его продолжительной болезни.
        — Бедная девочка. Ей пришлось отказаться от многих предложений выйти замуж, не так ли?
        — Да, вроде того. По правде говоря, она не слишком пыталась поощрять претендентов.
        — Понимаю. Поскольку у вашего отца не было возможности позаботиться о том, чтобы найти ей достойного мужа, эта обязанность ляжет на тебя. И пока ты будешь этим заниматься, как знать, может, ты найдешь себе жену до того, как снова отправишься в плавание.
        Маршалл сомневался, что он будет слишком этим озабочен. Его друзья часто подтрунивали над ним, говоря, что он женат на своем корабле. И в этом была большая доля правды. Все женщины его круга были бесцветными и предсказуемыми. Похожими друг на друга. А все вместе казались ему чем-то расплывчатым — только жеманные улыбки, притворные слабости и неинтересные светские сплетни. Они одевались одинаково, говорили одинаково и вели себя тоже одинаково. Казалось, что все они участницы в какой-то безымянной гонке название Леди Совершенство. Получить в жены такой приз — Боже избавь.
        Его гораздо больше интересовали простые женщины, работавшие в трактирах и в портовых борделях. Они не притворялись леди. Их заботы были о том, чтобы в доме была еда для семьи, их не интересовало, какой оттенок желтого цвета считается в этом сезоне немодным. Его больше привлекала настоящая женщина, чем та, которая была настоящей леди.
        Адмирал потушил сигару и встал.
        — Я о тебе самого высокого мнения, мой мальчик. Поэтому приказываю тебе жить собственной жизнью. Оплакивай своего отца. Заботься о матери. Выдай замуж сестру. Женись. А через несколько месяцев вернешься ко мне для дальнейшего прохождения службы.
        Маршалл тоже поднялся.
        — А мой корабль, сэр?
        — До твоего возвращения командовать «Возмездием» будет капитан Хедуэй.
        Голова Маршалла поникла. Теперь он почувствовал себя так, будто в его семье произошли две смерти.
        Ему показалось, что адмирал это понял.
        — Послушай, мой мальчик. Ты же не ждешь, что я оставлю наш корабль на привязи в сухом доке до твоего возвращения?
        — Нет, сэр,  — пробормотал Маршалл.  — Спасибо за обед и ваше общество, сэр. И за отпуск. Я признателен вам за вашу заботу о моей семье и сочувствие к нашей трагедии. Доброй ночи.
        Маршалл отдал честь и направился к двери.
        — Хоксуорт!  — окликнул его адмирал.
        — Да, сэр?
        — Не задерживайся слишком долго. Мы не можем позволить, чтобы маленькие французские мальчики разыгрывали героев в школьных спектаклях, не так ли?
        Как это похоже на адмирала Роуланда — сказать именно то, что хотел услышать Маршалл.

        День выдался великолепный — на небе ни облачка. Как обычно бывает в самый разгар весны.
        Эстер обменялась несколькими любезными фразами с Мейсоном Ройсом, прежде чем подняться наверх в комнату Атины.
        Она тихо постучала в дверь.
        — Атина?
        Эстер заглянула в полутемную спальню. Хотя было уже больше одиннадцати часов утра, занавески все еще были задернуты. Воздух в комнате был спертым. Атина лежала в постели, уставившись в догорающее в камине пламя.
        — Как ты себя чувствуешь?
        Атина взглянула на Эстер, но как будто не узнала ее.
        — Я приезжала к тебе вчера, но ты даже не спустилась, чтобы увидеться со мной.
        — Уходи, Эстер, пожалуйста. У меня и сегодня нет настроения тебя видеть.
        — Вот еще. Я не собираюсь позволить тебе предаваться мрачным мыслям ни секунды дольше.  — Она отдернула занавески и открыла окно.  — Давай вставай.
        Атина прикрыла глаза ладонью.
        — Если ты сейчас же не уйдешь, я позову дедушку.
        — А кто, по-твоему, послал меня сюда? Вставай. День уже давно начался.
        Атина села и взглянула на Эстер с нескрываемым раздражением. Ее подруга была в полном порядке в своем розовом платье, белой шали и таких же туфельках. Ленты в ее волосах тоже были розовые и белые. Даже румянец на светлой коже соответствовал ее наряду.
        — Я посмотрю, какой ты будешь веселой, когда я вылью на твою голову содержимое моего ночного горшка.
        — Это может даже улучшить запах в этой комнате. Сколько дней ты уже не мылась?
        — Не знаю,  — не скрывая сарказма, ответила Атина.  — А какой сегодня день недели?
        Эстер поджала губы.
        — Я скажу, какой сегодня день. Сегодня мы с тобой отправляемся на прогулку в Гайд-парк.
        — Отправляйся одна, а я останусь дома.
        — Ничего подобного,  — решительно заявила Эстер.  — Давно пора забыть то, чему мы были свидетелями в Воксхолле.
        Атина бросила на Эстер предостерегающий взгляд:
        — Эстер Уиллетт, если только ты посмеешь назвать имя сама-знаешь-кого, я засуну свой зонтик сама-знаешь-куда.
        — Договорились. А теперь иди и прими ванну. Я приготовлю тебе что-нибудь необыкновенное из одежды. И повезу тебя на охоту на свежую дичь.

* * *
        Атина с наслаждением вдыхала свежий весенний воздух, пока открытое ландо Эстер катилось по улицам Лондона. Она подставляла лицо теплому солнцу, чувствуя себя увядшим цветком, который медленно возвращается к жизни.
        К тому времени как они достигли Гайд-парка, Атина уже почти чувствовала себя прежней. Эстер останавливала ландо, чтобы поздороваться со всеми встречавшимися в парке на их пути, и Атина оказалась вовлеченной в светские разговоры — легкомысленные, а порой даже фривольные,  — но это были именно такого сорта банальности, в которых она нуждалась. Надо отдать должное дамским бессмысленным разговорам — они по крайней мере отвлекают от размышлений о более неприятных сторонах жизни.
        День выдался солнечный, и они решили прогуляться вдоль озера. Им попадались молодые влюбленные парочки, которые шли, взявшись за руки, и группки людей, явно наслаждавшихся погодой и прекрасными видами. Эстер болтала без умолку, комментируя то какую-то группу, то чье-то платье, и Атина постепенно приходила в себя.
        Атина разглядывала пологие холмы, но неожиданно ее взгляд за что-то зацепился, от чего у нее сразу испортилось настроение. Это было что-то ускользающее, эфемерное, но оно повлияло на нее так же, как если бы она окунулась в холодную воду Темзы. Она посмотрела еще раз, желая понять, что же так ее расстроила. Ничего. Она тряхнула головой. Что за глупость!
        А потом она это увидела. Ярко-синее пятно. Этот цвет с некоторых пор вызывал у Атины неконтролируемые приступы раздражения. На большом расстоянии от них на дорожке среди деревьев женщина в ярко-синем платье садилась в карету. Атина прищурилась. Она узнала платье… и женщину.
        Атину окатила волна ярости. У нее была в запасе парочка непечатных слов для леди Понсонби, и, видит Бог, она их выскажет.
        — Эстер, подожди меня здесь,  — сказала Атина.  — Я подъеду за тобой на ландо.
        Недоуменный вопрос Эстер остался без ответа, Атина уже бежала к воротам у входа в парк, где они оставили ландо. Кучер сладко спал на козлах и испуганно встрепенулся, когда Атина только что не прыгнула в карету.
        — Видишь вон тот экипаж? Следуй за ним. Если не отстанешь, получишь соверен.
        — Да, мисс,  — ответил кучер, кое-как нахлобучил шляпу и дернул за вожжи.
        Атина кипела от ярости. У нее найдутся походящие — не слишком приличные — словечки для этой леди Понсонби. Ей хотелось просто отхлестать эту женщину, но она знала, что этим она не достигнет желаемого результата. Эту женщину надо оскорбить гораздо сильнее, чем просто попортить ей физиономию. Атина хотела, чтобы ей было так же невыносимо больно, как и ей самой.
        Атина отмела обещание, данное ею герцогине Твиллингем, держаться подальше от леди Понсонби.
        Атина неумолимо следовала за этой женщиной по улицам Лондона, пока ее карета не остановилась на Уайтчепел-стрит.
        Леди Понсонби вышла из кареты и расплатилась с кучером. Затем подошла к дому из красного кирпича, поднялась по ступеням к выкрашенной в красный цвет двери, открыла ее и скрылась за нею.
        Атина выскочила из кареты, взлетела по ступенькам и остановилась перед дверью. На двери висела деревянная дощечка, прибитая гвоздем. На ней было выведено большими буквами «Продается». Рядом, на кирпичной стене, висела тусклая бронзовая табличка, на которой значилось «“Храм наслаждения”, основан в 1795 году». Атина заколебалась. Она собиралась сделать нечто грандиозное и была уверена, что это изменит ее жизнь. Атина редко сожалела о том, что сделала,  — чаще о том, чего не сделала. Поэтому она открыла дверь и вошла.
        Ее тут же окутала темнота. Правда, постепенно она к ней стала привыкать. Позади холла была гостиная, выходившая окнами на улицу. Сквозь закрытые ставни в комнату все же проникали тонкие лучики света, так что Атина увидела обстановку гостиной.
        Диваны и стулья были задрапированы белыми простынями, воздух был затхлым, и чувствовался запах плесени. Казалось, что в доме уже долгое время никто не живет. В воздухе стоял какой-то особый запах — странная смесь сигар, алкоголя и одеколона. На стенах не было ни картин, ни канделябров, но васильково-синий цвет, в который были выкрашены стены, от времени не поблек. В дальнем конце гостиной вдруг открылась дверь.
        Атина скрестила на груди руки.
        — Неужели это леди Понсонби собственной персоной?
        На угловатом лице леди Понсонби отразилось удивление.
        — Кто вы, черт побери?
        Этот вопрос привел Атину в ярость.
        — Кто я? Я та женщина, у которой вы украли ее будущее счастье.
        Леди Понсонби посмотрела на Атину повнимательнее:
        — Я действительно вас знаю. Вы протеже этой высокомерной коровы, герцогини Твиллингем. Я разговаривала с вами на прошлой неделе в Воксхолле.
        — На прошлой неделе это было не единственное, чем вы занимались в Воксхолле. Я видела вас в аллее Любовников с Кельвином.
        Леди Понсонби вызывающе вздернула подбородок:
        — Значит, это вы прятались за кустами? Разве ваша благодетельница не учила вас, что подсматривать за людьми считается неприличным?
        — Кто бы говорил! А как посмотрело бы общество на женщину, которая совокуплялась бы на земле, как свинья в пору случки?
        Медленными шагами леди Понсонби начала приближаться к Атине. Взгляд ее темных глаз был одновременно глубоким и пустым, словно скрывал какой-то секрет — притом не слишком счастливый.
        — Во-первых, моя маленькая шотландская мисс, мне в высшей степени наплевать на то, что обо мне думает общество. А во-вторых, какое отношение имеет к вам моя личная жизнь?
        Хотя леди Понсонби была гораздо выше ростом, Атина не дрогнула.
        — А то, что мужчина в вашей «личной жизни» был не ваш. Он был мой.
        Взгляд женщины немного смягчился.
        — Ах, вот в чем дело. Вы приревновали меня к этому молокососу. Мне он не нужен. Можете его забирать.
        Она повернулась, собираясь уйти.
        Атину взбесил ее снисходительный тон. Она схватила первую попавшуюся под руку вещь — незажженный подсвечник — и швырнула его в пустой камин. Тяжелое серебро ударилось о кирпичи со страшным грохотом и упало на дно камина.
        — Он должен был стать моим женихом! А вы отняли его у меня!
        Слезы подступили к глазам Атины, и она отвернулась, чтобы их скрыть.
        Леди Понсонби молчала, но она явно не потеряла самообладания.
        — Если это может как-то вас утешить, он меня не любит. Мы ничего не значим друг для друга.  — Она невесело хмыкнула.  — Я даже не помню, как его фамилия.
        Но это лишь повернуло острый клинок, засевший в сердце Атины с прошлой недели.
        Леди Понсонби наклонилась, чтобы поднять помятый подсвечник.
        — Он все еще ваш.
        — Он мне больше не нужен.
        — Почему? Потому что он захотел заняться любовью с другой женщиной?
        — Именно.
        Леди Понсонби пожала плечами:
        — В таком случае будьте счастливы тем, что я избавила вас от того, что вы вдруг обнаружите правду о его изменах после того, как вы свяжете с ним свою жизнь.
        В этом была доля истины. Но краски на палитре ее жизни уже были смешаны так, что ничего нельзя было разобрать.
        — Я просто не могу понять, какого черта?..
        — Он прыгнул в постель другой женщины? Проснись, крошка. У мужчин бывает лишь два состояния, в котором они пребывают,  — смерть и измена.
        — Но что он увидел в…
        Атине не пришлось заканчивать предложение. Ответ она прочла на лице леди Понсонби.
        — О, я поняла,  — сказала она.  — Дело не в том, что он изменил вам с другой женщиной. Дело в том, что он выбрал меня.  — На лице леди Понсонби появилось выражение холодного самодовольства, и Атина почувствовала себя униженной.  — И ты удивлена, что твой прекрасный принц предпочел увядшую старую каргу своей рыжеволосой принцессе.  — Она не скрывала сарказма.  — А это потому, моя лапочка, что я могу предложить ему то, чего ты просто не можешь.
        Это был вопрос, который убивал в ней последние остатки гордости, но она должна была его задать.
        — И что же это?
        Леди Понсонби лучезарно улыбнулась:
        — Ты не прочитаешь этого на страницах этого глупейшего справочника, который читают все дебютантки.
        Атина почувствовала себя виноватой. И униженной.
        — Я не дебютантка.
        — Нет. Именно в этом проблема.
        — Что вы имеете в виду?
        — Сколько тебе лет?
        — Вас это не касается.
        — Хорошо, не говори. Но я уверена в том, что ты собрала достаточно пыли, сидя у стены на балах столь продолжительное время.
        Атина покраснела, несмотря на свой воинственный вид.
        — И это имеет отношение к тому, о чем вы говорите?
        — Вот что я тебе скажу: ты созрела для того, чтобы тебя сорвали, но почему-то предпочитаешь оставаться не сорванной в ожидании умелого садовника.
        — И где же альтернатива? Упасть в объятия первого попавшегося батрака? Я не отношусь к проституткам вашей матери.
        Леди Понсонби хихикнула, но как-то невесело.
        — Почему же? Ты просто этого не понимаешь. И ты, и все остальные розовые бутончики общества с самого начала воспитаны со специальной целью — подцепить первого подвернувшегося богатого джентльмена независимо от того, нравится он вам или нет. Нет никакой разницы между такими, как вы, и такими, как я. За исключением того, что я наслаждаюсь плодами своего труда, тогда как вы… Вы получаете согласие общества осуждать меня за это.
        Атина не могла отрицать, что Понсонби в чем-то права. Если бы она присоединилась к мнению либо одних, либо других, она стала бы или невежей, или лицемеркой.
        — Но в любом случае,  — продолжала леди Понсонби,  — возвращайся к своим сплетням в гостиной и вышиванию на пяльцах. Возвращайся к отличному руководству графини Кавендиш о том, как заполучить и удержать мужа. Прячь голову в песок, чтобы не знать, что на самом деле мужчине нужно от жены. К твоим фантазиям присоединится весь Лондон. Но тогда не удивляйся, что такие женщины, как я, находя, дорогу в вашу украшенную кружевами жизнь.
        Слова леди Понсонби жгли Атине сердце. Что бы это ни было, но что-то в ней не устраивало Кельвина, и она хотела знать что. Отчаянно хотела.
        — Хорошо. Так просветите меня. Чего на самом деле мужчина хочет получить от жены?
        Откинув голову, леди Понсонби рассмеялась:
        — Спроси у них… если посмеешь. Могу пообещать, что тебе с удовольствием все покажут. Просто знай одно: нельзя заполучить мужчину, ни разу к нему не прикоснувшись. Пока ты будешь изо всех сил стараться быть твердой, другие женщины будут забавляться тем, что твердо у мужчин.
        Атина опустилась на один из покрытых простыней стульев. Она ни на йоту не приблизилась к пониманию того, почему она не смогла завоевать сердце Кельвина. Что бы это ни было, она не найдет ничего путного в книге графини Кавендиш. Леди Понсонби была резкой и самоуверенной, даже циничной, но она оказалась права, а руководство графини — просто макулатура.
        Атина оглядела комнату, полную призраков искателей удовольствия и тех, кто им эти удовольствия доставлял. Атина могла поспорить, что эти куртизанки знали, что ищет мужчина в женщине, и были полностью готовы дать им это… на короткое время и за приличную цену. Если бы только она могла побывать здесь, когда бордель процветал! В этих стенах была настоящая академия знаний того, как воспитать мужа — независимо от того, чей он. Атина была не дебютанткой, а дилетанткой. Будь она куртизанкой, она бы давно знала секрет, как подцепить мужа.
        Атина вздохнула. Однако мужчины не женятся на куртизанках, не так ли? Они женятся на знатных леди. Она покачала головой. Единственное, на что способны жены,  — это деторождение. Мужчине нужна жена только для того, чтобы она родила ему детей, а свою любовь и восхищение они отдают ночным бабочкам. Возможно ли сочетать одно с другим? Возможно ли быть той, кого он любит, и той, с кем он занимается любовью? Может ли женщина, стать для мужчины одновременно и женой, и любовницей? Возможно ли, чтобы она, Атина, узнала, что такой мужчина, как Кельвин, на самом деле желает, и не покрыть себя при этом позором, а остаться безупречной?
        Неожиданно в голову ей пришла мысль, но такая, в которой ей не хотелось признаваться. Но мысль завладела ею настолько, что она уже не могла от нее отделаться. Есть способ стать леди-куртизанкой. Но на это потребуются деньги. И умение. А главное — смелость.
        Атина вышла из дома и сняла с гвоздя дощечку с надписью «Продается». Потом снова вошла в дом и распахнула дверь в гостиную леди Понсонби.
        — Научите меня.


        Глава 5
        — Школа для старых дев?
        Мейсон Ройс опустил газету и с удивлением посмотрел на Атину. Она села на стул напротив него.
        — Пансион благородных девиц, дедушка. Академия для девушек, достигших брачного возраста, где их будут обучать тому, как заполучить, а потом ублажать мужа. Все пользуются рекомендациями графини Кавендиш.
        Но существовала некая скрытая программа, о которой у нее не было ни малейшего желания рассказывать дедушке.
        Дед сдвинул седые брови.
        — Но ты мне говорила, что книга этой графини — это осквернение самого понятия «литература».  — Мейсон Ройс снял очки.  — К тому же ты понятия не имеешь, как руководить таким пансионом.
        — Я не умела писать маслом, пока не попробовала. По-моему, такое обучение просто необходимо. В обществе много таких молодых леди, которые считаются старыми девами, потерявшими надежду выйти замуж, а я хочу предложить им шанс совершенствовать те достоинства, которыми они обладают, и приобрести те, которых у них пока нет. Возьми, например, Джо Айсли. Она умеет играть на рояле и петь, но будет совершенно неспособна вести хозяйство какого-нибудь джентльмена. Или Вайолет Тиздейл, старшая дочь барона Уотсита, она может рассказать все о Древнем Египте, а за обеденным столом слово боится вымолвить. Книга графини Кавендиш творит чудеса.
        — А как насчет Кельвина Бредертона? Разве ты не собираешься за него замуж?
        Атина напряглась.
        — Кельвину придется подождать. Пансион более важен. Если книга графини Кавендиш так меня изменила, что я сумела добиться предложения красавца графа, я считаю себя должницей тех девушек, которые потеряли всякую надежду.  — Она сделала строгое лицо, словно собиралась солгать по-крупному.  — Я уже написала графине Кавендиш и попросила у нее благословения, она просто в восторге от моей затеи. Она даже сказала, что сможет время от времени читать у нас лекции, когда начнутся занятия.
        Дед провел рукой по редеющим волосам.
        — А чему у вас будут учить?
        — Только вещам и занятиям, подобающим леди. Искусство, литература, поддержание беседы за столом.
        Но она не сказала, что у нее и другие планы. Занятия, например, будут также посвящены искусству обольщения, чтению эротической литературы и тому подобному.
        — Это, конечно, благородная цель,  — со вздохом произнес дедушка,  — но у нас совсем нет денег. Сколько все это может стоить, как, по-твоему?
        Атина скрыла улыбку.
        — Нам это ничего не будет стоить. У Эстер есть необходимые средства, и она согласилась вложить деньги в пансион. Я уже выбрала район. Он находится в самом центре Лондона, недалеко от Сити. Здание продается, и по тому, как оно выглядит, ремонт не потребуется. А владелец дома горит желанием поскорее его продать. Если все пойдёт хорошо — а я думаю, что так и будет,  — занятия уже можно начать через пару недель.
        — Отлично.
        Сказав это, Мейсон Ройс снова скрылся за своей газетой.
        Атина встала, поцеловала деда в щеку и собралась уйти, торжествуя победу.
        — А что сказала ее светлость герцогиня Твиллингем?
        Сладость триумфа сменилась горечью поражения.
        — Я… я не знала, что с ней надо было проконсультироваться.
        — Как же так? Ведь она теперь твоя благодетельница. Она согласилась помочь в том, чтобы ты обручилась. Пока ты не вышла замуж, ты должна удостовериться в том, что она одобрит все, что бы ты ни предпринимала.
        Атина знала, что спрашивать ни к чему. Герцогиня ее планы не одобрит, особенно если выплывет имя леди Понсонби. Настало время для еще одной невинной лжи.
        — Перед тем как она отправилась в путешествие по Италии, я упомянула о моем плане. Но ты же знаешь, каковы эти светские матроны. Она просто сморщила нос. Они смотрят с подозрением на любую леди, если она не в гостиной. Но чем больше я объясняла ей, какое это благодеяние — научить других женщин тому, чему она научила меня, тем больше она склонялась одобрить мою идею. Она даже была польщена.
        — Мне бы очень хотелось, чтобы ты просто вышла замуж за Бредертона и забыла про все это.
        Атина вернулась и села на ручку кресла, в котором сидел дед.
        — Ты помнишь сказки, которые ты мне рассказывал, когда я была маленькой? О Золушке и принце и другие?
        Мейсон улыбнулся:
        — Конечно, помню.
        — Ты рассказывал мне, как бедняжку Золушку никто не замечал, когда на ней были лохмотья. Но стоило ей надеть нарядное платье и туфельки, принц, сын короля, влюбился в нее с первого взгляда.  — Атина обняла деда.  — В обществе полно принцев для таких девушек, как Золушка. Им просто нужна крестная, которая показала бы им, что следует надевать на бал. Понимаешь, дедуля?
        Он громко вздохнул и похлопал по обнимавшей его руке.
        — Полагаю, что я просто глупый старик, который очень любит тебя. Вот тебе мое благословение!

        «Мой дорогой лорд Стокдейл.
        Я только что узнала о причине, по которой Вам отказала мисс Макаллистер. Очевидно, она изменила мнение о Вас, потому что застала Вас на месте преступления с известной Вам женщиной в Воксхолле.
        Хотя я не берусь осуждать моральную сторону Ваших поступков, не могу не удивиться Вашей неосторожности. Устраивать подобное свидание в публичном месте, да еще в то время, когда в саду находилась ваша невеста, было ошибкой. Вы должны понимать, какие чувства испытывает такая девушка, как мисс Макаллистер. Хотя стесненные обстоятельства, возможно, и подтолкнули ее согласиться на обручение с богатым человеком, но они не имеют ничего общего с тем, что она осталась старой девой. На самом деле будь она богатой, красивой и с положением в обществе, что сделало бы ее привлекательной партией, она все равно вышла бы замуж только по любви.
        Она все еще смотрит на Вас телячьими глазами, так что Вы должны это учесть и оценить. Выразите ей свою преданность, иначе она найдет другой предмет для любви. Вы не должны этого допустить.
        Пожалуйста, держите меня в курсе Ваших успехов.
        Ваша
        Маргарет, герцогиня Твиллингем».

        Спустя всего месяц Атина и Эстер открыли двери пансиона благородных девиц графини Кавендиш, имевший грандиозный успех.
        Атина пригласила нескольких великолепных преподавателей, которые должны были прочесть курс лекций по ряду проблем. Например, управляющий поместьем должен был рассказать о сложностях ведения хозяйства и управления штатом прислуги. Прочесть лекцию о поведении в обществе и высокой моде была приглашена французская графиня. Известный американский автор и бонвиван должен был проиллюстрировать умение вести светскую беседу. Куратора Британского музея попросили научить разбираться в тонкостях прикладного искусства. Этот набор лекций составлял ровно половину курса обучения, который был призван превратить женщину в очаровательную собеседницу, а затем и будущую невесту.
        Вторая половина курса, однако, была совсем другой. Она начиналась после того, как солнце заходило за здание бывшего борделя. Атина отправила тайные послания небезызвестным мистеру Гэллинтри и лорду Радерфорду, прославившимся своими успехами в деле обольщения. Это были джентльмены, которых уважающая себя леди никогда не принимала одна, но которых ни одна уважающая себя хозяйка не исключала из списка гостей. Атина пригласила этих «проказников», чтобы они научили ее учениц, как правильно соблазнить мужчину; как возбудить в мужчине желание; как целовать мужчину так, как это делают «плохие» женщины; как прикасаться к мужчине, не заходя при этом слишком далеко.
        Начальный месячный курс заинтересовал небольшую группу девушек. Это были не очень молодые гувернантки, а остальные — знакомые Атины и Эстер. Спустя несколько недель после окончания курса шесть из семи старых дев либо обручились, либо имели хорошие перспективы. Молва распространилась, и к началу второго набора абитуриенток оказалось втрое больше.
        Мисс Атина Макаллистер стала директрисой школы, где обучают хорошим манерам — и непристойному поведению.
        А скоро все станет еще более непристойным. Атина взялась за перо и написала объявление для газеты «Таймс».

        Маршалл Хоксуорт смял письмо в своем огромном кулаке и выскочил из кабинета.
        — Жюстина!  — крикнул он, сбегая по мраморным ступеням лестницы, словно разъяренный лев.  — Жюстина!
        Из столовой выглянула служанка, но почла за лучшее тут же закрыть дверь, чтобы переждать, пока хозяин не успокоится и не придет в более спокойное расположение духа.
        — Жюстина, сейчас же спускайся вниз!
        Светловолосая женщина с карими глазами перегнулась через перила второго этажа широкой лестницы.
        — Да, Маршалл.
        — Хочу поговорить с тобой. У себя в кабинете.
        Жюстина плотнее закуталась в шаль и стала осторожно спускаться вниз.
        — В чем дело?
        Маршалл сунул ей в руку измятый лист бумаги:
        — Вот, почитай это. Кажется, твой жених отменил свадьбу.
        — Герберт? Но почему?
        Маршалл скрестил на груди руки.
        — Об этом я хотел тебя спросить.
        Она зашла с братом в кабинет и села в обитое кожей кресло.
        — Ничего не понимаю. Почему он вдруг решил разорвать помолвку?
        — В письме все ясно изложено. Он ставит под сомнение твою нравственность.
        — Мою нравственность?
        — Хочу пояснить. Это для джентльмена кодовое слово, означающее, что он считает тебя распущенной женщиной.
        — Какой ужас! Я вовсе не распущенная.
        — Я знаю. Но почему он вдруг решил, что ты распущенная?
        Жюстина долго молчала.
        — Я была несдержанной.
        Маршалл нахмурился:
        — Несдержанной? В чем это выражалось?
        — Не хочу об этом говорить.
        — Нет, черт возьми, я заставлю тебя говорить.
        — Маршалл, ты мой брат, а не отец. Я не должна тебе ничего объяснять.
        — А теперь послушай меня. После смерти отца я вышел в отставку из Королевского флота — и заметь себе, в самый разгар войны — для того, чтобы присматривать за тобой и поместьем. Мой единственный долг перед тем, как я вернусь на корабль,  — это удачно выдать тебя замуж. А теперь, когда я убедил Герберта Стэнтона, владеющего половиной графства Бэкингемшир, сделать тебе предложение, ты со своей «несдержанностью» все испортила. Ты и теперь думаешь, что не должна мне ничего объяснять? Предлагаю все же подумать.
        У Жюстины задрожал подбородок.
        — Я не какой-то пункт в твоей программе, который ты должен отметить галочкой «выполнил», Маршалл. Отправляйся на свой драгоценный корабль и оставь меня в покое.
        — Ты прекрасно знаешь, что я не могу вернуться на флот до тех пор, пока ты не окажешься под защитой мужа.
        — Мне не нужен муж. У мисс Макаллистер нет мужа, а ее все равно уважают.
        — Кто такая мисс Макаллистер?
        — Директриса академии, куда меня определила мама,  — Школа искусств для женщин графини Кавендиш. В прошлом месяце я закончила курс.
        Маршалл, кажется, начал понимать. Беда с этими образованными женщинами. Какая-то худосочная старая дева притворяется, будто гораздо лучше вообще не выходить замуж, все восторженные молодые девушки решают, что они тоже не обязательно должны выйти замуж.
        — Что еще сказала тебе эта мисс Макаллистер?
        — Она учила нас, что леди может быть гораздо больше, чем просто женой. Леди — это женщина, которая играет по своим правилам.
        — Так вот что ты делала с Гербертом Стэнтоном? Играла по своим правилам?
        — Да, это так. Герберт всегда относился ко мне как… как к живой кукле. Словно я украшение его гостиной. Я хотела показать ему, что я живая женщина, у которой есть свои собственные желания и которая может быть для мужчины партнером и собеседницей, равной с ним по интеллекту.
        Маршалл покачал головой:
        — У Герберта Стэнтона репутация самого консервативного приверженца традициям в Англии. Ему не нужна равная… ему нужна послушная жена, которая нарожает ему детей.
        Жюстина стукнула кулаком по подлокотнику.
        — Что ж, в таком случае я не жалею о том, что он отменил свадьбу. Он мне не нравится, Маршалл. Мне нужен человек, который будет меня любить и позволит мне любить его.
        — Жюстина,  — сказал Маршалл, скрипнув зубами,  — ты не можешь позволить себе роскошь ждать выгодный брак по любви. Твой долг — выйти замуж, когда мы найдем тебе идеального мужа.
        — И Герберт идеальный муж? Человек, которому от жены нужно только, чтобы она была разодетой по последней моде служанкой или племенной кобылой, которая родит ему чистокровных жеребят?
        — Он твой единственный выбор, Жюстина,  — уже мягче сказал Маршалл.  — Твой единственный шанс.
        Глаза Жюстины наполнились слезами.
        — Если он мой единственный шанс, я вообще ни за кого не выйду замуж.
        Она смяла письмо Герберта Стэнтона, швырнула его в корзину для мусора и, хлопнув дверью, вышла из кабинета.
        Маршалл не привык к такому поведению, тем более собственной сестры. Дисциплина и уважение было его кредо. Он мог бы пойти за Жюстиной и потребовать, чтобы она вела себя более прилично, но бедняжка ушла от него в слезах. А он понятия не имел, как надо обращаться с женщинами, у которых глаза на мокром месте.
        Маршалл откинулся в кресле и обвел взглядом свой огромный полированный письменный стол. Потом его взгляд остановился на точной копии его корабля «Возмездие», запаянной в бутылку. Какой бы неудобной и грязной ни была жизнь на корабле, он по ней очень скучал. Он находил, что гостиные в домах высшего света более скучны, чем перекличка на палубе корабля, а выходка его непокорной сестры более утомительной, чем если бы ему не подчинился матрос. Помолвка Жюстины на несколько недель приблизила бы его возвращение на корабль, где его снова будут называть капитан Хоксуорт. Он взял в руки бутылку и посмотрел на макет корабля. Возвращение откладывалось. Исполнение его самого жгучего желания уплывало далеко за горизонт.
        Во всем виновата эта академия для девиц. Пансион, как же! Из-за него рухнули его планы. Представьте себе женщину, которая считает, что выходить замуж не обязательно! Возмутительно! Извращение какое-то! Намеренный и вопиющий подрыв устоев. Он не позволит, чтобы это продолжалось. Придется этой директрисе держать ответ. И если ей это не удастся… что ж, его «возмездием» будет не только его корабль.


        Глава 6
        Маршалл Хоксуорт потянул за поводья, и лошадь остановилась.
        Спешившись, он оглядел хмурым взглядом красное кирпичное здание. Дверь была выкрашена в веселенький голубой цвет, за кружевными занавесками окон были видны горшки с геранью. Но он только что узнал об отвратительном прошлом этого дома, и его снова охватило раздражение. В этом месте его сестру даже увидеть не должны были, не говоря уже о том, чтобы она здесь училась.
        Он поднялся по ступеням ко входу и стеком постучал в дверь. Ему открыла крохотного роста служанка и, сделав книксен, спросила:
        — Чем могу вам помочь, сэр?
        — Мне надо видеть директрису,  — ответил он, передавая служанке стек, шляпу и перчатки.
        — Сюда, пожалуйста.
        Маршалл следовал за служанкой, которая ростом напоминала эльфа-переростка, так что он с большим удовольствием перепрыгнул бы через нее, чтобы оказаться впереди. Но поскольку он не знал, где находится кабинет директрисы, счел более разумным умерить свое нетерпение. Но лишь до того момента, как он встретится с женщиной, ответственной за скандальное поведение его сестры, в результате которого его сестра лишилась самого выгодного жениха.
        Они подошли к двери в дальнем конце великолепного салона, и служанка постучалась.
        — Минутку, сэр. Я доложу о вас.
        — В этом нет необходимости,  — сказал он и открыл дверь.
        Гостиная была залита солнечным светом. Стены были обиты светло-зеленым шелком в розовый и голубой цветочек. Пол был застлан зеленым ковром. В середине комнаты стоял письменный стол вишневого дерева на гнутых ножках, за которым сидела молодая рыжеволосая женщина. Она оторвала глаза от лежавших на столе папок и, нахмурившись, взглянула на вошедшего.
        — Вы опоздали,  — сказала она, положив перо.  — Я принимала соискателей до полудня.
        Он покачал головой:
        — Я здесь, чтобы увидеть директрису.
        — Стало быть, это счастливое совпадение, что вы нашли ее здесь. Я мисс Макаллистер.
        — Вы? Вы руководите этой школой?  — не скрывая изумления, воскликнул он.
        Он ожидал увидеть ученую даму, всю в морщинах, с расплывшейся с годами фигурой. А совсем не такую…
        — Да, я. А теперь прошу вас закрыть рот и присесть.
        Он вздрогнул от подобной наглости.
        — Послушайте! Я здесь по очень важному поводу. На кону ни больше ни меньше как фамильная честь.
        Она напряглась.
        — Во-первых, вы можете называть меня мисс Макаллистер. Я буду вам благодарна, если вы вспомните, с кем говорите. А во-вторых, я совершенно точно знаю, почему вы здесь.
        Гневная отповедь чуть было не сорвалась с его губ.
        — Знаете? Вот как?  — удивился он.
        — Разумеется,  — ответила она, вставая.  — Вы не первый мужчина, переступивший порог этого дома, который испытывает финансовые затруднения. Вы можете даже сказать, что джентльмены, для которых настали тяжелые времена, пополняют наш штат.
        Он взглянул на нее с подозрением:
        — Неужели?
        — Нет ничего зазорного в том, чтобы зарабатывать деньги честным путем. Один день тяжелого труда не повредит многим джентльменам. Включая вас, осмелюсь сказать.
        Выдержать такое оскорбление было выше его сил. Мало того, что эта дерзкая женщина приняла его за кого-то другого. Но смешать с грязью его репутацию, не дав себе труда — хотя бы формально — узнать, кто перед ней, было уже слишком.
        — Тем не менее,  — продолжала она, скрестив руки,  — мы ценим тактичность. А позирование почему-то незаслуженно считается порочной профессией.
        Он чуть было не расхохотался. О том, что такое такт, эта девушка не имела ни малейшего представления. Но пока он размышлял о том, как поставить ее на место, какое-то слово зацепилось за его сознание. Позирование…
        — В нашей школе вы узнаете, что превыше всего мы ценим откровенность, прямоту. Наших учениц обучают широкому спектру всяких предметов, при этом даже таким, которые считаются неприемлемыми для женщин. Для внешнего мира наши программы могут вызвать неприятие. Ваше участие в программе предполагает тактичность как с нашей, так и с вашей стороны.
        Маршалл знал, как обращаться с противником. Недаром он прошел хорошую военную школу и дослужился до капитана Королевского флота. Что-то подсказывало ему, что будет намного эффективнее получить нужную ему информацию, если он скроет свои намерения, а не пойдет напролом.
        — Да, я об этом думал.
        — Как вас зовут?
        — Маршалл.
        Она вернулась к письменному столу и достала из ящика чистый лист бумаги.
        — Итак, мистер Маршалл, вы раньше работали моделью?
        — Пожалуй, нет. Но мне говорили, что у меня наметанный глаз.
        — Хм. Полагаю, если в комнате будет достаточно темно.
        Она сделала какую-то запись.
        — У вас светлые волосы и голубые глаза… Каков ваш рост?
        — Три фута, шесть дюймов.
        — Хороший рост.
        — Я веду свое происхождение из старинного оксфордского рода.
        Она подняла глаза от бумаги.
        — У меня нет желания обсуждать ваших родственников. Независимо от того, от каких племенных пород они происходят.
        Он не удержался и тихо хихикнул. Эта девушка была полнейшим сюрпризом. Приличные молодые леди, с которыми он был знаком, редко осмеливались ему возражать, не говоря уже о том, чтобы оскорблять. А у нее хватило смелости — нет, наглости — обращаться с ним подобным образом. Он оглядел комнату. На стенах были развешаны картины с изображением загадочных сюжетов — идиллического вида деревушка на краю темного леса, женщина с закрытой шкатулкой в руках, двое в масках, очевидно, на балу. Все картины, видимо, были написаны одной и той же рукой.
        — Это для вас я должен буду позировать?
        — Не только. Я веду уроки искусства, и мне требуется модель для следующего урока. Поскольку вы пока единственный соискатель, придется позировать вам.
        Он поджал губы.
        — Не льстите мне, пожалуйста. Это может вскружить мне голову.
        Она ухмыльнулась, и это придало ее лицу немного порочное выражение. У нее была великолепная кожа — белая и гладкая, и ее прекрасно оттеняли рыжие волосы. Глаза были похожи на ограненные изумруды, и в них светился ум. Рот был словно бутон розы, и он вдруг испытал непреодолимое желание прикоснуться к нему губами и заставить ее стонать, а не ухмыляться. Эта встреча полностью изменила его первоначальное намерение, но его заинтриговала возможность неожиданной авантюры. Эту женщину требовалось узнать получше.
        — За такую работу мы платим одну гинею в час. Если я вас найму, хочу, чтобы вы позировали не более двух часов подряд.
        Плата была более чем щедрая. Эта женщина явно не знала, что любая девушка с улицы согласилась бы на двадцатую долю такого заработка.
        — Когда надо начинать?
        — Я сказала, если я вас найму. Вы еще не получили должность натурщика.
        Он не удержался от улыбки. Он начал понимать, как работает ее ум. Должен был последовать еще один выстрел мортиры, и ему придется позволить ей продолжить атаку. Она не уступит ни дюйма, прежде чем сама не продвинется на один фут.
        — Что же я должен сделать, чтобы вы меня наняли?  — поинтересовался он.
        — Я должна вас хорошенько рассмотреть. Встаньте.
        Ее командный тон возмутил его до глубины души.
        — Встаньте вон там, на свету.
        Она подошла к нему, чтобы рассмотреть его поближе. Потом обошла его, чтобы рассмотреть с разных ракурсов. Макушка ее головы приходилась ему ниже плеча.
        — Так как, адмирал? Я прошел испытание? Я гожусь?
        — Я даже еще не начала изучать вас. Раздевайтесь.
        Саркастическая усмешка тут же слетела с его лица.
        — Простите?
        Она посмотрела ему в глаза:
        — Снимите одежду, чтобы я могла вас рассмотреть получше. Не могу же я принять вас, руководствуясь только вашей улыбкой.
        — Вы хотите, чтобы я позировал обнаженным?
        — А почему вы так удивлены? В моем объявлении я написала, что нужен натурщик, который будет позировать a la francaise. Вы решили, что это означает, что я буду угощать вас круассанами?
        Маршалл покачал головой в полном недоумении:
        — Мисс Макаллистер, вы не опасаетесь, как эта компрометирующая ситуация скажется на вашей репутации? Или на репутации вашего пансиона?
        Она подошла к окну и задернула занавески. В комнате стало полутемно.
        — Кроме меня, вас никто не увидит.
        Здравый смысл начал таять под напором воображения. Какая смелая женщина. Правда, когда он начал развязывать галстук, она опустила глаза.
        Глядя на нее в упор, он снял камзол. Она судорожно сглотнула и густо покраснела.
        Он стянул через голову полотняную рубашку и бросил на стул вместе с остальными предметами одежды. Он стоял с обнаженным торсом, ожидая, что она начнет его разглядывать, но она упорно смотрела в пол. Когда он хотел расстегнуть брюки, она остановила его.
        — На этот раз достаточно,  — сказала она, бросив на него взгляд.
        Маршалл наблюдал за тем, как ее глаза нервно скользили по его широкой груди. Она слишком сильно нервничала, чтобы как следует его оценить, и он подумал, не является ли все это детским проявлением власти. Но она совершенно очевидно была поражена тем, что увидела, и он решил, что вопреки явной браваде она впервые видит полуобнаженного мужчину.
        Сдерживая улыбку, он наблюдал, с какой робостью она его разглядывает с разных сторон. Сбивчивое дыхание свидетельствовало о том, что она нервничает. Ее тело было напряжено, как тугой узел. Это было очевидно, как ясный день. Его вид ее заворожил.
        — Вы приняты,  — наконец сказала она у него за спиной.
        — Благодарю вас.
        — При одном условии.
        Он обернулся.
        — Да?
        — Вы должны мне рассказать, откуда у вас эти шрамы.
        — Возможно.
        Она удивленно посмотрела на него.
        — Если вы меня как следует попросите,  — добавил он.
        К ней вернулось ее высокомерное выражение, и она поджала губы.
        — Можете одеваться. Я сейчас раздвину занавески. Когда она проходила мимо него, он схватил ее за руку выше локтя. Она оступилась и столкнулась с ним.
        — Минутку,  — сказал он, обняв ее одной рукой за талию.
        Она подняла на него глаза. В них одновременно отразились паника и восхищение. Она попыталась вырваться, но повсюду ее руки натыкались на его обнаженное тело. Ее сердце трепетало, как пойманная птица.
        Он опустил голову так, что она оказалась в нескольких дюймах от ее лица.
        — У меня есть два собственных условия.
        — Простите…
        — Во-первых, я хочу узнать больше о вашем заведении. Меня очень интересует, какое образование вы предлагаете. Особенно потому, что должен стать его частью.
        Она пыталась высвободиться, но его рука держала ее крепко.
        — А во-вторых?
        — Второе условие я оставлю на потом. Мне бы не хотелось, чтобы вы считали меня слишком самоуверенным.
        Он ослабил руку, и она выскользнула. На сей раз она не пустила в ход свой острый язычок.
        Она вернулась на свое место за письменным столом, видимо, для того, чтобы собраться с мыслями. Он схватил рубашку и начал ее надевать.
        — Я могу начать в понедельник?
        Она кивнула.
        — В десять утра?
        — Нет.  — Ее голос дрогнул, и она откашлялась.  — В восемь вечера. Вы должны воспользоваться входом для служащих в противоположной стороне дома. Это понятно?
        — Разумеется. Мы должны соблюдать правила приличия, не так ли?
        — Совершенно верно.
        — Говоря о приличии… вы не против?..
        — Против чего?
        Уголок его рта чуть приподнялся.
        — Вы не против отвернуться? Я должен расстегнуть брюки, чтобы заправить рубашку.
        Она бросила на него беглый взгляд.
        Пока она стояла к нему спиной, Маршалл нагнулся над письменным столом, чтобы взглянуть на папки, над которыми она работала, когда он вошел. Ему удалось увидеть лишь слова «Эротическая литература», и он понял, что должен взять эту папку. Он осторожно вытащил из брюк полу рубашки, спрятал у себя на животе папку и вернул рубашку на место.
        — Мисс Макаллистер,  — сказал он, застегивая жилет,  — очень надеюсь, что окажусь полезным в вашей школе. Мне бы не хотелось разочаровывать ваших учениц… и вас тоже. Вы, конечно, объясните мне, как завоевать ваше доверие.
        Она обернулась, и он увидел, что это случилось опять — она покраснела. Это было то же самое, как читать ее мысли, а они были не слишком приличными.
        — Возможно, есть кое-что, что вы могли бы сделать, чтобы мы как-то приноровились друг к другу, мистер Маршалл.
        Он надел камзол.
        — Все, что угодно.
        — Не будет ли вам угодно оставить дома свое колоссальное самомнение? Коперник уже доказал, что не вы являетесь центром вселенной.
        Несмотря на сарказм этого замечания, он улыбнулся:
        — Будь я этим центром, несомненно, получил бы ожоги от жарких лучей вашего солнечного характера.

        Маршалл спешился у питейного заведения «Олень и гончая». Хотя его отец уже был давнишним членом элитного клуба, сам Маршалл предпочитал более скромные заведения для пешеходов, считая, что нет ничего лучшего, чем запах опилок и жареной ветчины, пока ты опрокидываешь первую рюмку.
        Зайдя в туалет, он извлек украденную папку. Потом зашел в зал, сел за стол и, заказав кружку эля, принялся изучать документ.
        Беглым взглядом он прошелся по расписанию, в котором были обозначены все лекции на неделю. Все они должны были происходить в дневное время и включали историю, музыку и ряд обычных общеобразовательных предметов.
        Но у него отвисла челюсть, когда он прочел, что планируется проводить вечером. В понедельник — рисование обнаженной мужской фигуры. Во вторник — соотнесение эротической литературы с жизнью. В среду — чувственные поцелуи. В четверг — как использовать руки, чтобы доставить удовольствие своему и его телу. Маршалл вспомнил о своей сестре. Теперь он понял, почему его сестру обвинили в «несдержанности». Мисс Макаллистер учила своих учениц становиться соблазнительницами!
        Маршалл отпил большой глоток эля. Ничего себе пансион благородных девиц! Образование, которое Жюстина получила в этом пансионе, стоило ей жениха, а ему — освобождением от утомительных лондонских сезонов. Эти лекции, без всякого сомнения, оказались для Жюстины своего рода открытием. Но даже в ее возрасте было лучше оставаться невинной. Ей уже было двадцать девять, и найти ей потенциального мужа уже само по себе являлось нелегкой задачей, но она станет совершенно неразрешимой, если Жюстина позволит себе выбирать мужа, пользуясь только своей привлекательностью.
        Привлекательность. Маршалл отпил еще глоток и, качая головой, перечитал список вечерних занятий. Эта нахальная мисс Макаллистер разбудила в нем все чувства, дремавшие с тех пор, как он покинул корабль. Она была клубком противоречий. Строгой и высокомерной, но далеко не леди. Огненно-рыжие волосы прекрасно сочетались с ее невероятной дерзостью, но то, как она краснела, свидетельствовало о том, что она уязвима, как любая неопытная девушка. Полноватая фигура очень уютно помещалась бы в объятиях мужчины… но он сомневался, что она позволила бы кому-либо из мужчин заключить ее в объятия. У нее было лицо хорошей девочки, а язык — скверной девчонки. Он хихикнул. Этот рот, одновременно дерзкий и влекущий. При одном воспоминании о нем его бросило в жар. Он улыбнулся. Может, рискнуть?
        Он вздохнул, сложил бумагу и сунул ее во внутренний карман. Если слух об этом пансионе распространится, пострадает не только мисс Макаллистер. Каждая из учениц, получившая «образование» здесь, будет опозорена, в том числе и его сестра. Общество будет их сторониться, любая приличная семья откажется принимать их у себя дома. Несмотря на приданое Жюстины, ни один стоящий джентльмен никогда на ней не женится. Только какой-нибудь прохвост или хам. Но он ни за что этого не допустит.
        Этот пансион должен быть закрыть без лишнего шума. Но каким образом он сумеет убедить в этом необузданную мисс Макаллистер? Он должен найти способ заставить ее сделать это, даже если ему придется сжечь этот пансион дотла.


        Глава 7
        Весь понедельник Атина посматривала на часы на каминной полке. Она с нетерпением ждала наступления вечера. Мистер Тремейн, лектор по теме управления штатом прислуги, который по расписанию должен был вести занятия в течение двух часов, растянул свою лекцию почти на пять. Все двенадцать учениц героически боролись со сном. Только обещанный урок рисования с живым натурщиком позволял им удерживаться от зевоты.
        После того как злосчастный лектор ушел, Атина начала с ужасом ожидать часа, назначенного мистеру Маршаллу. Было достаточно плохо, что она поступилась своей обычной холодной сдержанностью в общении с ним. Хуже было то, что она вообще потеряла самообладание. Вместо того чтобы вести себя как зрелая женщина с солидным положением, она превратилась в слабую девицу. Его объятие полностью лишило ее какой-либо уверенности в себе. Но как она могла остаться официальной в объятиях полуобнаженного мужчины? Однако самым унизительным было то, что он догадался о ее растерянности. Даже сейчас при воспоминании об этом она внутренне содрогнулась.
        Ученицы просто молниеносно расправились с ужином, чтобы быть вовремя готовыми к встрече с мистером Маршаллом. Самой нетерпеливой была мисс Драммонд, женщина за тридцать, которая жила практически в заточении в доме своего брата. Ее глаза за толстыми очками в круглой оправе светились, и она все время переспрашивала Атину: «Он и вправду будет позировать обнаженным?»,  — и при этом у нее было такое выражение, как у ребенка, который ждет, что ему дадут конфетку.
        Ровно в восемь часов Атина услышала стук в дверь служебного входа. Она напряглась, не замечая, что даже затаила дыхание, и попросила Герт открыть дверь.
        Спустя минуту Герт открыла дверь в гостиную и объявила о приходе мистера Маршалла.
        Мистер Маршалл появился на пороге, криво улыбаясь. Он был одет в темно-зеленый пиджак и кремовый жилет и почему-то выглядел намного выше, чем ей показалось накануне. Однако она решила, что это потому, что его атлетическая фигура полностью закрыла дверной проем.
        Их взгляды встретились, он улыбнулся и слегка поклонился:
        — Мисс Макаллистер, желаю вам приятного вечера.
        Призвав на помощь всю свою холодную отстраненность, она ответила:
        — Вы прекрасно выглядите, мистер Маршалл.
        — Благодарю. Разрешите сесть?
        — Нет.
        Он удивился. В его взгляде мелькнуло любопытства.
        Она встала.
        — Это не светский визит, мистер Маршалл. В классе уже сидят двенадцать ваших учениц. Не хочу заставлять их ждать. Эта дверь ведет из гостиной в коридор, а оттуда следующая дверь ведет в туалетную комнату, где вы можете раздеться. Там же вы найдете махровую простыню, в которую можете завернуться, пока мы будем подниматься наверх.
        — Я надеялся, что сначала буду представлен вашим ученицам. Желательно одетым.
        Она скрестила руки на груди.
        — Мне жаль, но должна вас разочаровать, мистер Маршалл. Мне, очевидно, не удалось дать вам понять, каков ваш статус. Нас не касается, чем вы занимаетесь вне стен нашего пансиона. Не имеет значения, кто вы — член парламента или трубочист. Здесь вы просто наемный работник. Поэтому нет необходимости представлять вас. Когда вы подниметесь наверх, у вас не будет имени.
        Было видно, как он сжал челюсти.
        — У вас раздражающая манера ставить людей на место.
        — А у вас столь же раздражающая манера забывать свое место. А теперь прошу вас, отправляйтесь в туалетную комнату.
        Он даже не пошевелился. Его взгляд метал молнии. Он словно боролся с желанием бросить ей вызов. Потом, не говоря ни слова, он направился к двери.
        Когда он вышел из комнаты, она вздохнула с облегчением. Совершенно очевидно, что он был человеком, не привыкшим к тому, чтобы им командовали. Особенно женщины. Не повезло, подумала она. Придется привыкать. Она была горда тем, что последнее слово осталось за ней, и при этом она сумела полностью сохранить невозмутимость. Это был самый лучший способ общения с самонадеянными подчиненными.
        Вскоре дверь гостиной открылась. На пороге стоял Маршалл, совершенно обнаженный, лишь узкие бедра были обмотаны полотенцем. Его широкие плечи практически упирались в дверной косяк, и она поняла, что без одежды он выглядел таким же мощным. Его грудь была гладкой и мускулистой, как у статуй греческих солдат в Британском музее, но на этом сходство заканчивалось, потому что под этой загорелой кожей бились жизнь и сила. Полоска светлых волос на животе исчезала под белым полотенцем.
        Она попыталась пройти мимо через дверь, но он не посторонился. Ей пришлось остановиться.
        — Дайте дорогу,  — скомандовала она. Выражение его лица стало строгим.
        — Даже если я наемный работник, мне кажется более вежливым сказать: «извините».
        Малейший намек на то, что он задумал что-то недоброе или просто дразнит ее, вызвал бы у нее бурю негодования. Но он был серьезен.
        — Простите?
        — И член парламента, и трубочист заслуживают вежливого обращения. В том числе и я.
        У нее начали раздуваться ноздри. Даже ее дедушка никогда не отчитывал ее подобным образом.
        — Пропустите меня, мистер Маршалл.
        — Пропустите меня, пожалуйста.
        Она хотела было силой прорваться через эту груду мышц, но вовремя вспомнила, что если дотронется до его голого торса, то погибнет.
        — У меня отнюдь не игривое настроение.
        — У меня тоже. Обращайтесь ко мне вежливо, и я сделаю то же самое.
        Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Ее щеки горели от плохо сдерживаемого гнева.
        — Отлично,  — процедила она сквозь зубы.  — Пропустите меня, пожалуйста.
        Он вежливо улыбнулся и дал ей возможность пройти.
        Она посмотрела ему в лицо и присела в реверансе.
        — А теперь, если мой господин снизойдет до того, чтобы последовать за таким человеком, как я, я с удовольствием провожу его в художественный класс.
        Он прислонился к косяку.
        — Сарказм так же груб, как бесцеремонность, но я позволю себе понять ваши слова буквально.
        Атина выпрямилась. Это было похоже на то, что это он школьный учитель, а не она. Приподняв юбки, она повела его наверх.
        Из-за дверей класса были слышны голоса учениц. Она постучала два раза и влетела в комнату.
        Комната была оборудована в соответствии с ее указаниями. Перед небольшим возвышением, на котором стояла кушетка, полукругом стояли мольберты. Атина сразу же взяла контроль над ситуацией в свои руки.
        — Леди, занятия сейчас начнутся. Пожалуйста, займите места за своими мольбертами. Все надели халаты? Хорошо. А теперь помните, что я вам говорила. Мистер Маршалл, вы можете войти.
        Маршалл вошел, и двенадцать девушек разом ахнули. Перед тем как скрыться за мольбертами, они нервно хихикали и переглядывались.
        — Леди, прошу держать себя в руках. Мистер Маршалл, пожалуйста, займите место на подиуме.
        На полу перед возвышением с обеих сторон были расположены два канделябра, бросавшие свет на кушетку. Немного смущаясь, Маршалл взошел на подиум, озадаченный тем, как сесть на низкую кушетку, не обнажив при этом то, что было скрыто под полотенцем. Выход был один. Он развязал полотенце, прижал его к паху и неловко сел, как-то боком.
        Вид его обнаженных бедер заставил одну из учениц сдавленно фыркнуть. Атина прошла вдоль мольбертов и остановилась перед провинившейся.
        — Леди Кэтрин! Контролируйте себя. Это человек, а не цирковой клоун.  — Но ученица никак не могла справиться с шоком.  — О Господи! Мистер Маршалл, не могли бы вы закрыть глаза?
        — Закрыть глаза?  — нахмурился он.
        — Всего на несколько минут. Пожалуйста,  — добавила она многозначительно.
        Он вздохнул и закрыл глаза.
        — А теперь, леди Эллис, прекрати смеяться,  — посмотрите хорошенько на свою модель. Он вас не видит, так что вам нечего стесняться. Вот так выглядит мужчина, когда на нем нет одежды. Все мужчины отличаются друг от друга ростом и телосложением, и хотя ваша сегодняшняя модель представляет собой один из лучших образцов, все мужчины с физической точки зрения одинаковы. Причин, по которым я наняла натурщика, две. С одной стороны, мы будем совершенствовать технику рисования, а с другой стороны, хотела бы, чтобы вы увидели, как выглядит мужское тело. Ваши родители и опекуны хотели бы, чтобы вы ничего не знали ни о том, что вас ждет в первую брачную ночь, ни как выглядит мужское тело. Это ставит вас в невыгодное положение, потому что светское воспитание мужчины уже научило его тому, как выглядит женское тело, не говоря уже о том, каково оно, когда к нему прикасаются. В результате этого многие молодые невесты настолько поражены видом голого мужчины, что редко получают удовольствие от интимного акта. Сегодня ваш первый урок и начало целого курса. Вы увидите то, что может ожидать вас в супружеской постели.
Позвольте своим визуальным чувствам почувствовать твердый изгиб его мускулистых плеч и мягкость волос на его теле. Позвольте своим глазам упиваться мужским телом, а потом перенесите этот образ на бумагу.
        Атина оглядела своих учениц. Их лица просветлели, исчезло легкомыслие. Теперь они смотрели на модель по-другому. Атина осталась довольна. Это занятие позволит девушкам сделать большой шаг вперед по пути становления уверенной в себе женщины.
        — Времени, чтобы нарисовать всю фигуру за один урок, недостаточно, поэтому сосредоточьтесь на чем-то одном. А теперь можете начинать.
        Атина подошла к подиуму.
        — Мистер Маршалл?
        Он открыл глаза и посмотрел на Атину.
        — Очень трогательная речь,  — произнес он.  — Эти ваши занятия весьма интересны.
        — Они станут еще интересней. Уберите полотенце, пожалуйста.


        Глава 8
        Маршалл оглядел комнату, явно нервничая:
        — Перед всеми этими женщинами?
        Атина с удовольствием увидела, как он корчится от стыда.
        — Куда подевалась ваша самоуверенность?
        Его глаза метали молнии.
        — Мисс Макаллистер, вы уверены, что это разумно? Эти леди — невинные девушки.
        — Они все старше двадцати лет. Достаточно взрослые, чтобы выйти замуж, так что все в порядке.
        — Но они неопытны.
        — После сегодняшнего урока — уже нет.
        Он нервно заерзал на кушетке.
        — Я не хочу брать на себя ответственность за то, что участвую в развращении этих леди.
        — Ваша деликатность делает вам честь, но вы никого не развращаете. В этом суть этого урока. Неизвестное всегда вызывает страх. Если эти леди впоследствии увидят полностью обнаженного мужчину — очевидно, в первую брачную ночь,  — они окажутся в ситуации, которую не смогут контролировать. А здесь, на уроке, они могут чувствовать себя в безопасности. Могут смотреть и думать, не опасаясь неизбежного в таких случаях насилия.
        Он нахмурил брови:
        — Насилия? Это вы так квалифицируете занятие любовью?
        Атина пожала плечами:
        — Это факт. Некоторые из этих девушек, которых выдадут замуж за совершенно неизвестных им мужчин, именно так отнесутся к тому, что произойдет на супружеском ложе.
        Он подумал о Жюстине, и на его лице появилось виноватое выражение. Он взглянул на обращенные к нему лица учениц, ожидавших его ответа.
        — Я как-то не думал… об этом… с подобной точки зрения.
        — А следовало бы. Задайте этот вопрос самому себе.  — Атина обернулась к классу.  — Леди Пенелопа, вы как-то описывали мне мужчину, за которого ваш отец намеревался выдать вас замуж, помните?
        Леди Пенелопа — средней внешности, но с потрясающей фигурой — содрогнулась.
        — Это был лорд Чесли. О, он был ужасен. Старый подагрик, который брызгал слюной, когда говорил. Мне было невыносимо оставаться с ним в одной комнате. Однажды мне довелось увидеть, как он хлестал свою лошадь, потому что она захромало. Бедное животное истекало кровью, но даже я не смогла остановить его, и он продолжал свое черное дело. Однажды, на каком-то балу, он начал меня целовать. Я старалась как-то соответствовать, правда… Но сколько бы ласковых слов он ни шептал мне на ухо, все что я слышала,  — были стоны истязаемой лошади.
        Атина повернулась к Маршаллу.
        — Когда Пенелопа отказалась принять предложение лорда выйти за него замуж, отец выгнал ее из дома без копейки. Сейчас она живет в скромном поместье в Дорсете, обреченная остаться старой девой, если не послушается отца и не выйдет замуж за лорда Чесли. Это верх несправедливости, что такую умную и заботливую девушку, как леди Пенелопа, хотят выдать замуж за такого человека, как этот старик. Сейчас ее дядя привез ее в Лондон, чтобы сломить ее сопротивление и заставить обручиться с лордом. У каждой из этих леди своя история. По правде говоря, я не знаю, смогу ли уберечь их от подобных претендентов. Но самое малое, что я могу сделать, это помочь им узнать, что может их ожидать в супружеской постели в первую брачную ночь.
        Маршалл опустил голову, думая о том, что должна была чувствовать Жюстина, когда столкнулась с его выбором жениха. Он знал, что ей не нравится Герберт Стэнтон, но он заставил сестру обручиться с ним. Бедняжка Жюстина хотела изменить ситуацию, научившись, как вынести замужество, вместо того чтобы насладиться им.
        Маршалл глубоко вздохнул. Он не знал, что подстегнуло его — вина или сострадание, но он снял полотенце и швырнул его на пол.
        Атина быстро отвернулась и спустилась с подиума, она не могла не почувствовать некоторого смущения.
        — Леди,  — сказала она,  — используйте вид любезно предоставленной вам модели. Темы чувственности и любовной близости мы обсудим на следующей неделе. А пока воспользуйтесь возможностью оценить фигуру мужчины в ее естественном виде.
        Несколько девушек исподтишка захихикали, прикрыв рот ладонями. Атина ходила по комнате, наблюдая за тем, как менялись лица ее учениц. Сначала они были напряжены от застенчивости, но потом ее сменило робкое любопытство. Они уже смотрели смелее, склоняя головы то в одну, то в другую сторону, внимательно изучая натуру. Вскоре все уже увлеченно рисовали.
        Атине тоже хотелось смотреть на Маршалла. Но каждый раз, осмелившись бросить взгляд на подиум, она неизменно сталкивалась с его взглядом. Смущение, вызванное наготой, очень скоро сменилось у Маршалла явной непочтительностью. Он все время следил за ней глазами, где бы она ни была, и это было похоже на вызов. В результате она стеснялась слишком долго смотреть на его тело. За его уверенной, дразнящей улыбкой, казалось, скрывалось какое-то тайное знание, и от этого она чувствовала себя так, будто это она, а не он сидит на подиуме в обнаженном виде.
        Атина прохаживалась за спинами сидевших у мольбертов учениц, помогала им и исправляла их ошибки. Затем она поняла, что под видом учительницы она сможет изучать его тело, не краснея при этом. Наклонившись над мольбертом мисс Драммонд, она наконец смогла удовлетворить свое любопытство и взглянула на место между ног мистера Маршалла.
        Эта часть тела была совсем не похожа на греческие статуи. У статуй мужской орган был гладкими и отполированным и представлял собой уменьшенную и эстетичную копию. Но у человека на подиуме между ног было гнездо курчавых светлых волос, из которого торчала толстая трубка мускулов. Размер этого органа особенно поразил Атину: как он может поместиться в таком крошечном отверстии между ног женщины? В тысячный раз она представила себе, что почувствует, если этот орган мужчины окажется у нее внутри. При этом она ощутила легкое эротическое волнение. Надо в нем разобраться. Но не сейчас.
        Маршалл — красавец. В этом нет никакого сомнения. Красив лицом и телом — идеальная натура для художника. А сколько было интересных мест! Одни мускулистые руки чего стоили! Его смуглая кожа, казалось, вбирала в себя свет канделябров, а не отражала его. Светлый волосяной покров придавал рукам мягкое свечение. Валики мускулов спускались к самой талии. Он сидел, облокотившись одной рукой на колено и загородив этим левое бедро.
        У нее руки чесались взяться за карандаш. Она подошла к стоявшему в стороне столу и начала бритвой точить карандаш.
        — Я начинаю чувствовать что-то вроде сквозняка,  — пожаловался он.
        Она взглянула на него:
        — Ничего удивительного — ведь на вас нет никакой одежды.
        — Разве за моей спиной нет камина? Если его разжечь, я почувствовал бы себя более комфортно.
        — Вопрос задан, на вопрос отвечено,  — произнесла Атина и, взяв альбом и карандаш, направилась в ту часть комнаты, что была за подиумом. Отсюда она могла видеть Маршалла со спины, а он ее видеть не мог.
        — Все в порядке, мисс Макаллистер. Меня согревает одна ваша нежность.
        — Меня просто убивает тот факт, что мужчина жалуется на то, что он голый в комнате, где столько женщин.
        — Вы запели бы по-другому, если бы мы с вами поменялись местами.
        — Что за глупая идея — голый художник рисует одетую натурщицу.
        Он фыркнул.
        — Боже упаси! Что будет с нашим общественным строем!
        Она украдкой улыбнулась его шутке.
        Оказывается, она выбрала удобное место. Отсюда она может свободно его рассматривать, не чувствуя на себе его проницательного взгляда. Склонив голову набок, она проследила глазами за контурами его спины и начала рисовать.
        Вскоре на бумаге появился набросок мужского тела. Потом она начала прорабатывать детали: пряди его светлых волос, широкие плечи, прямую спину, переходящую конусом в тонкую талию, расставленные мускулистые ноги. Текстура его кожи была не гладкой, а шероховатой, словно бумага для набросков. А еще на спине у него были длинные, с неровными краями шрамы, портившие красоту его тела.
        — Откуда у вас эти шрамы?
        — Что за нездоровое любопытство,  — со смешком отреагировал он.
        — Не хотите — не говорите.  — Она хотела, чтобы это прозвучало дерзко, а получилось — обиженно.
        — Меня почти радует, что я могу не раскрывать вам своих секретов.
        Она поджала губы и начала прорисовывать тени.
        — Я могу лишь предположить, что вам вонзали ножи женщины, от которых вы скрывали свои тайны.
        Он обернулся и взглянул на нее:
        — Разве вас не учили, что это неприлично — обсуждать увечья других людей?
        Она почувствовала, что краснеет, но притворилась недовольной.
        — Мистер Маршалл, пожалуйста, примите прежнее положение. Если вы не будете двигаться и менять позу, наши отношения, возможно, окажутся менее тягостными.
        — Как вам будет угодно,  — ответил он, отвернувшись, и озорно ухмыльнулся.  — Разрешите сделать еще одно замечание. Всего одно.
        Она вздохнула.
        — Предоставляю вам слово, но не без тревоги…
        — Я расскажу вам о шрамах, если вы, в свою очередь, объясните, что стоит за зловещими деталями картин в вашей гостиной.
        В памяти всплыли эти картины. Запертая шкатулка, маски, темный лес. Это были символы ее собственной тайной боли — недоступность любви, невозможность проникнуть во внутренний мир мужчины, собственное одиночество. Она никогда не смогла бы поделиться этими интимными подробностями с таким человеком, как он.
        — В таком случае, полагаю, мы никогда не узнаем секретов друг друга.
        — Очень жаль.  — Он покачал головой.  — Я бы хотел познакомиться с вами поближе.
        Невозможно было не уловить подтекст этого высказывания, и у Атины слегка закружилась голова.
        Она вернулась к своему рисунку и начала пальцем растушевывать тени.
        Постепенно ее мысли начали блуждать. Когда ее пальцы скользили по контуру мускулов его плеча, она пыталась вообразить, какова была бы его кожа под ее пальцами. Потом она медленно провела пальцами по его позвоночнику и представила себе его пальцы на своей спине. В задумчивости она водила пальцами по рисунку, добравшись до бедер. Тут ее воображение разыгралось настолько, что она представила себе, что он лежит на ней, его бедра приподнимаются и опускаются, а его копье входит толчками в ее влажное лоно… снова… и снова… и снова.
        — Я сказал «извините».
        Образ в ее воспаленном воображении был грубо возвращен в холодную реальность, и она ощутила почти физическую боль. Она подняла глаза, чтобы понять, чей это голос. Маршалл повернулся на кушетке и смотрел прямо на нее.
        — Уже десять часов. Время вышло.
        Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где она находится.
        — О!  — Она положила рисунок лицом вниз.  — Разумеется.  — Она встала. Колени у нее дрожали.  — Леди, вы все закончили?
        — Да, мисс Макаллистер,  — в один голос ответили они.
        — Хорошо. Можете оставить ваши халаты здесь и идти готовиться ко сну. Эллис, пожалуйста, попроси Герт принести одежду мистера Маршалла.
        Маршалл встал и потянулся. Атина, как завороженная, наблюдала за тем, как его великолепное обнаженное тело выпрямилось в полный рост.
        — Это было более утомительным, чем я ожидал,  — признался он, завязывая полотенце вокруг бедер.
        Она начала собирать и складывать халаты.
        — Да,  — сказала она.  — Сидеть неподвижно в полном бездействии было для вас изнурительной работой.
        Он покачал головой:
        — Мне бы хотелось, чтобы неподвижным был ваш рот.
        Твердой походкой он сошел с подиума и обошел ее, чтобы взглянуть на альбомы учениц.
        Он двигался от мольберта к мольберту, внимательно изучая каждый рисунок. Со скрещенными на груди руками и задумчивым взглядом он походил на человека, изучающего рисунки и гравюры в Британском музее, а не в пансионе благородных девиц. Да еще в одном лишь полотенце вокруг бедер.
        — Очень интересно.
        — Что именно?
        — Выбор, сделанный художницами.
        — Что вы имеете в виду?  — Она смотрела на каждый из рисунков, перед которыми он останавливался.  — Ничего необычного в этих рисунках нет.
        — Я имею в виду вот что. Посмотрите.  — Он прошелся вдоль мольбертов.  — Вот эта ученица нарисовала мою руку, и надо сказать, очень хорошо. А эта нарисовала мою ногу… хотя она выглядит скорее как ласт тюленя, чем ступня человека. Эта нарисовала мою голову, эта — грудь. Когда я голый сидел здесь словно статуя, был уверен, что увижу двенадцать интерпретаций моего древа жизни.
        Атина фыркнула.
        — Это вполне совпадает с вашими взглядами. Вы считаете, что интимные части вашей анатомии занимают в мыслях женщин главное место. Возможно, так думают те женщины, с которыми вы обычно имеете дело. Но этих девушек искусство интересует гораздо больше, чем ваше тело, о чем вы можете судить, глядя на их рисунки.
        — Вот как?  — Он насмешливо поднял бровь.  — Посмотрим, что нарисовали вы.
        Он перешел к столу, где она оставила свой альбом, и взял его в руки.
        Атина безуспешно старалась отнять у него альбом.
        — Мистер Маршалл, сейчас же отдайте!  — Она подпрыгнула, чтобы выхватить альбом из его поднятой руки, но промахнулась.  — Мистер Маршалл, предупреждаю…
        — Хм,  — сказал он, изучая набросок, но не подпуская ее.  — Вам удалось очень точно изобразить нижнюю часть моего тела. Полагаю, это роднит вас с легионами женщин, с которыми, как вы считаете, я имею дело.
        — Ничего подобного,  — возразила она, выхватив альбом. Ее гордость была уязвлена.  — Я всего лишь пыталась совершенствовать свое мастерство.
        — Вы это так называете? Больше похоже на то, что вы хотели сохранить мой образ, чтобы позже, когда вы будете одни, насладиться им.
        Она густо покраснела, но, резко обернувшись, смерила его взглядом:
        — А вы и вправду самонадеянный болван. Можете стереть с лица эту глупую ухмылку. Да будет вам известно, что это всего лишь изучение художественных свойств света и тени на примере разных предметов.
        Он подошел ближе, прижав ее к краю стола.
        — Может, я могу предложить более осязаемый предмет?
        Ее гордость взбунтовалась против его высокомерия. Как он смеет обращаться с ней таким неджентльменским образом! Однако пламя, которое возгорелось, когда она ласкала в своем воображении его образ, вспыхнуло с новой силой от того, что он был так близко. Он возвышался над ней, а его нога оказалась у нее между ног, и фантазии, которыми она наслаждалась всего несколько минут назад, обрели жизнь.
        Ухмылка и вправду исчезла с его лица. Он опустил голову и внимательно посмотрел на нее из-под густых бровей. Его рука вдруг скользнула вверх к ее шее. Атина затаила дыхание, когда его большой палец провел сначала по подбородку, а потом по ее полуоткрытым губам.
        Ее тело разом воспламенилось от этого нежного прикосновения к столь чувствительному месту. Искры побежали по всему телу, напомнив вспыхнувшие один за другим фонари в Воксхолле. От шеи его пальцы медленно переместились на плечо. Прикосновение было одновременно нежным и горячим, успокаивающим и возбуждающим, вызывая в ней безумное желание. Фантазии столкнулись с реальностью, почти лишив ее разума. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее и положил конец ее любопытству. Но когда его пальцы коснулись чувствительной ямочки над ключицей, она опомнилась.
        — Что вы делаете?  — выдохнула она.
        — Совершенствую свои умения,  — сказал он, одновременно лаская пальцами бугорки ее груди над вырезом платья.
        Она опустила взгляд на его блуждающую по ее телу руку. Интересно, думала она, доберется он до сосков, которые уже торчали в ожидании? Ее сердце так громко билось, что она почти слышала его стук. Но в ушах вдруг появился другой стук… кто-то стучал в дверь.
        Она оттолкнула его и побежала в противоположную от стола сторону.
        — Войдите.
        Служанка открыла дверь. На руках у нее лежала аккуратно сложенная стопка одежды Маршалла.
        — Одежда джентльмена, мисс.
        — Спасибо, Герт. Мистер Маршалл может одеться здесь. Передай ему, что когда он закончит, пусть придет в гостиную.
        Даже не взглянув на него, она опрометью бросилась вон из комнаты. Ей надо было срочно оказаться одной и в полной безопасности.


        Глава 9
        Бегство Атины вызвало у Маршалла победоносную усмешку. В том, кто из них оказался победителем в этой схватке, не было сомнения, и он решил насладиться каждым моментом своей победы.
        Качая головой, он натянул брюки и застегнул их с некоторым трудом. От нее можно было сойти с ума в полном смысле этого слова. Если она не слишком раздражает его своим острым, как бритва, язычком, то своей невинностью, сумела разжечь в нем нешуточное желание.
        Он продолжал думать о ней, надевая чулки. У этой девушки острые ноготки и зубки, и горе тому мужчине, который вознамерится загнать ее в угол только с помощью своего ума. Но он нашел способ, как помешать ей обнажать свое оружие, а когда понял, как она уязвима, она стала для него реальной женщиной.
        Привычное тепло рубашки было приятным. Непонятно, почему эта уверенная в себе женщина терпит неудачу, когда дело доходит до отношений между мужчиной и женщиной. Трудно себе представить, что в этом возрасте она ничего не знала о прикосновениях мужчины. Но когда оказалась в его объятиях, он почувствовал ее неопытность и понял, что она оказалась в незнакомой ей ситуации.
        Завязывая галстук, он пришел к мысли, что цели ее пансиона были гораздо шире, чем он предполагал. Атина Макаллистер не просто пыталась научить своих учениц понимать взаимоотношения полов. Она сама пыталась их понять.
        Наставница Жюстины так же наивна, как и его сестра. Тем не менее Атина Макаллистер открыла ему глаза на то, о чем он никогда даже не задумывался. У него были женщины, у которых были мужчины до него. Они наслаждались интимными ласками также, как он. Но для такой чувствительной, девушки, как его сестра, жаркие объятия с мужчиной, который ей не нравится, были отвратительны и унизительны. И Атина показала ему, насколько глубокими могут быть страдания его сестры.
        Закончив одеваться, он спустился вниз и нашел дверь, которая вела в гостиную. Пригладив волосы, он постучал.
        — Войдите.
        Строгая команда вызвала у него улыбку. Она уже была на своей территории, и к ней вернулась отстраненность. Он открыл дверь и вошел.
        Вечером ее радующая глаз светлыми тонами гостиная выглядела мрачной. Обозначились затемненные углы, а заинтриговавшие его картины были в тени. Тем не менее их сюжеты остались в его памяти, и комната по-прежнему вызывала у него какой-то тайный трепет. Это здесь он понял, что его прикосновение способно вырвать штурвал из рук мисс Макаллистер и заставить ее, как говорят на флоте, сесть на мель.
        Однако за письменным столом никого не было. Он обвел взглядом комнату, и оказалось, что здесь две женщины, которые сидят на оттоманке возле камина. Около Атины он увидел очень привлекательную молодую женщину лет на пять старше, темноволосую и черноглазую.
        — Добрый вечер. Простите, что вторгаюсь, но мисс Макаллистер просила меня прийти… как только я… закончу свои дела.
        Атина выпрямилась.
        — Вы хотите сказать «получить расчет». Нет нужды быть загадочным, мистер Маршалл. Эстер знает, что вы служащий.
        — Атина, не будь такой невежливой. Мистер Маршалл, я — Эстер, леди Уиллетт.
        Маршалл поднес ее руку к губам.
        — Весьма польщен знакомством с вами, миледи. Рад отметить, что хорошие манеры не отменены в этом заведении.
        Маршалл проигнорировал выражение досады, если не раздражения, на лице Атины.
        Эстер любезно улыбнулась ему:
        — Спасибо, что позировали для наших учениц сегодня вечером. Я только что вернулась от них — они наверху в своих комнатах — и должна признаться, что вы единственный предмет их разговоров.
        — Надеюсь, что я их не шокировал.
        — Вовсе нет. Могу поручиться, что чаще всего они употребляли эпитет «красивый».
        — В таком случае я польщен. Спасибо вам на добром слове.
        — Не хотите ли бокал вина?
        Атина поднялась:
        — Нет, Эстер. Мне бы не хотелось отвлекать мистера Маршалла от других встреч.  — Она протянула небольшой кошелек.  — Вот ваш гонорар, мистер Маршалл. Не разрешайте нам задерживать вас.
        — Что вы, мисс Макаллистер. Мне очень нравится наша беседа, во всяком случае, с одной из вас.
        Атина поджала губы и медленно опустилась на оттоманку.
        Эстер протянула ему бокал вина.
        — Могу я полюбопытствовать, что привело вас к нам? Помимо объявления Атины?
        — Вы хотите знать, почему такой джентльмен, как я, опустился до того, что стал служащим?
        Эстер пожала плечами:
        — Вроде того.
        Маршалл невольно нахмурился. Он никогда никого не обманывал.
        Особенно ему не хотелось обманывать такую приятную леди, как Эстер.
        — У меня недавно умер отец, и мне пришлось взвалить на себя ведение дел в нашем поместье. Долг есть долг, как вы понимаете, миледи.
        — Конечно. Мне кажется, что в этом смысле между вами и Атиной есть что-то общее.
        — О?  — удивился он и повернулся к Атине.
        Атина покачала головой:
        — Эстер, я уверена, что мистер Маршалл предпочел бы сохранить известную меру секретности, касающуюся его личной жизни.
        — Совсем наоборот, мисс Макаллистер,  — ответил он, усаживаясь на стул.  — Я мог бы часами рассказывать о своих приключениях.
        — Нет уж, увольте. Только приключений нам не хватает,  — процедила она сквозь зубы.
        Он громко рассмеялся:
        — Что за характер! А что сказали бы ваши ученицы?
        — Знаешь, Атина.  — Эстер еле удерживалась от смеха.  — Не захочет ли мистер Маршалл вернуться в пансион в качестве замены лорду Радерфорду?
        — Что ты!  — чуть было не задохнулась Атина.  — Я тебе уже говорила, Эстер, мы отложим его лекцию до того времени, когда он совсем поправится.
        — Но почему?  — удивилась Эстер.  — Мистер Маршалл совершенно очарователен. К тому же наши девочки очень его полюбили.
        Атина многозначительно затрясла головой.
        Маршалл поставил бокал.
        — Э-э, я что-то пропустил?
        Внимание Эстер переключилось с Атины на Маршалла.
        — Простите нас, пожалуйста, это невежливо — говорить о вас, словно вас здесь нет. Понимаете, лорд Радерфорд — один из наших лекторов. Он проводит занятия по обучению поцелуям — своего рода практикум. На самом деле это не то, что может показаться. Главная цель первой сессии — помочь ученицам преодолеть природную застенчивость. Лорд Радерфорд, к сожалению, уже болен две недели — его свалила страшная инфлюэнца,  — и мы как раз думали, кем его заменить. И если это вам не в тягость, вы могли бы провести это занятие.
        Маршалл знал этого лорда Радерфорда. Это был избалованный, самовлюбленный денди, склонный к разврату. Маршалла охватила ярость. И этого человека наняли, чтобы научить его сестру, как целоваться? Если этот хлыщ учил и Атину, то неудивительно, что она настроена против мужчин.
        — Вы оказали бы мне честь,  — ответил он, мысленно желая, чтобы этот Радерфорд оказался сейчас перед ним: и он мог бы дать ему пощечину.
        — Мистер Маршалл,  — возразила Атина,  — я не уверена, что вы обладаете нужной квалификацией в данном вопросе. Лорд Радерфорд известен в свете своим умением ухаживать за женщиной.
        — Не знаю,  — усмехнулся Маршалл,  — я не стану хвалиться, но в свое время мне удалось вскружить несколько головок.
        — Кто бы сомневался,  — не удержалась Атина.
        Маршаллу это замечание явно не понравилось.
        — Мисс Макаллистер, искусство лорда Радерфорда заключается в умении обманывать. Свою славу — если это можно так назвать — он полностью заслужил, но не по той причине, о которой вы думаете. Дело не в его умении соблазнять женщин, а в том, что он их обманывает. Он негодяй, и не одна леди оказалась в незавидном положении женщины, вынужденной покупать его молчание после неосторожных сумасбродств, в результате которых она оказывалась финансовым и моральным банкротом. Независимо от того, наймете вы меня или нет заменой лорду, советую вам, пока у вас есть такая возможность, отказаться от его услуг, прежде чем кто-либо из ваших учениц падет жертвой его подлых интриг.
        Эстер посмотрела на Атину с нескрываемой тревогой:
        — Атина?
        Атина поджала губы:
        — Я уверена, что это все не так, Эстер. Я ни разу в жизни не слышала подобной гнусной клеветы.
        — Услышали бы,  — ответил Маршалл, смерив Атину взглядом,  — если бы проводили больше времени в кругах высшего английского общества и меньше — в отдаленных уголках Шотландии, о чем свидетельствует ваш акцент.
        Атина вспыхнула.
        — Как вы смеете унижать меня! Если бы вы провели больше времени в Шотландии, то узнали бы, что за подобное высказывание получили бы хорошую взбучку от воспитанного шотландского джентльмена.
        — После общения с вами, мисс Макаллистер, я понял, что слова «воспитанный» и «шотландский» нельзя употреблять в одном предложении.
        — О!
        Маршалл встал и взял со стола кошелек с деньгами.
        — Леди,  — произнес он, поклонившись,  — я не буду больше вам надоедать. Благодарю вас за прекрасный вечер. Рад, что справился с возложенной на меня задачей. Всего доброго.
        Эстер вскочила со стула.
        — Мистер Маршалл, подождите. В свете того, что вы рассказали нам о лорде Радерфорде, мы не можем позволить ему оставаться наставником в нашем пансионе. Прошу вас подумать и принять наше предложение. Мы будем вам бесконечно благодарны.
        — Мы?  — повторил он, в упор глядя на Атину, видимо, сдерживая свой гнев.  — Ваша директриса уже высказала свои возражения. Я искренне сомневаюсь в том, что она согласна с вашим предложением.
        — Атина,  — приказала Эстер.  — Попроси его.
        Атина вздернула нос.
        — Поскольку вы единственный кандидат, придется смириться.
        Маршалл, который почти всю жизнь привык слышать «нет, сэр» и «да, сэр», не собирался и дальше выслушивать грубости.
        — Нет, мисс Макаллистер, в разговоре со мной вам придется выработать более цивилизованный тон. Придется просить меня вежливо.
        — Да кто вы такой?
        Он хотел сказать ей — и поточнее — кто он, но в данном случае это не имело значения.
        — Я человек, имеющий право на уважение.
        Эстер посмотрела на Атину с укоризной:
        — Атина…
        Атина не сказала, а скорее прорычала:
        — Вы согласны занять эту вакансию? Пожалуйста.
        — Думаю, что приму. За десять фунтов.
        — Десять фунтов!  — возмутилась Атина.  — Радерфорд соглашался за пять.
        Эстер вскочила:
        — Мы заплатим. Спасибо. Так, значит, до среды?
        Он поднес ее руку к губам.
        — Буду ждать с нетерпением.  — Надев шляпу, он повернулся к Атине.  — Я буду удовлетворен тем, мисс Макаллистер, что вы научились правильно употреблять слова «пожалуйста» и «извините меня». Я бы попросил вас поупражняться в слове «спасибо», но боюсь, что такое проявление вежливости может оказаться для вас гибельно. А мне не хотелось бы отвечать за вашу преждевременную кончину.
        Он вышел, не дав ей возможности возразить.


        Глава 10
        «Дорогой лорд Стокдейл.
        Мне трудно описать разочарование, которое я испытала, узнав, что до сих пор ничего не изменилось с тех пор, как Вы обручились с мисс Макаллистер. Мне вряд ли нужно убеждать Вас в серьезности этой ситуации. Мы с Вами заключили соглашение, и я надеюсь, что Вы выполните свои обязательства. Мисс Макаллистер должна любой ценой выйти замуж за Вас, и ни за кого другого.
        Я очень скоро вернусь в Англию и надеюсь по возвращении прочесть в газетах заголовки о Вашей предстоящей свадьбе. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как Вы совершили свой необдуманный поступок, и мисс Макаллистер наверняка уже простила Вас. Настало время снова за ней поухаживать. Пообещайте ей все, чего бы она ни пожелала, но добейтесь, чтобы она вышла за вас замуж.
        Не подведите меня. В противном случае в моем лице Вы обретете непримиримого врага.
        Ваша
        Маргарет, герцогиня Твиллингем».

        Жюстина выбежала из дома, чтобы перевести дух после скандала с матерью. Она решила уединиться в дальнем конце сада и собраться с мыслями.
        С тех пор как умер ее отец, дом стал ей чужим. Она чувствовала себя совершенно одинокой.
        В саду воздух был прохладным и чистым. Пахло мокрой травой. Хотя на прогулке по саду она обычно чувствовала себя свободной, ей казалось, что сейчас неприятности окутывают ее, словно тяжелый плащ, который она никак не может сбросить.
        Отказ Герберта Стэнтона был страшным унижением. Хотя она видела его всего три дня до помолвки, он показался ей довольно приятным джентльменом. Немного заторможенным и слишком скованным в манерах, но тем не менее вполне привлекательным. Она не стала возражать, когда Маршалл рассказал ей о намерениях Стэнтона. Несмотря на то что она всегда мечтала о том, что выйдет замуж по любви, она понимала, что скорее всего ее отдадут за человека, которого она почти не знает. Разница была лишь в том, что она была готова полюбить Герберта Стэнтона. Его отказ больно ударил не только по ее чувствам, но и по репутации… и по ее отношениям с семьей.
        Тропинка сада вилась мимо кухни, и запах свежеиспеченного хлеба привлек ее внимание. Две молодые служанки несли на кухню большую корзину с яблоками. Жюстина села на скамейку рядом с клумбой, на которой росла лаванда, и стала наблюдать. Какая простая у этих девушек жизнь. По большому счету им было абсолютно не важно, за кого они выйдут замуж. Не страдали ничьи репутации, и семьи не рушились от того, кого они выберут себе в мужья. Долг, честь и богатство не играли никакой роли. Возможно, своим трудом они зарабатывали право на свободный выбор. Жюстина почувствовала, что она завидует этим девушкам.
        Мимо пробежал молодой грум и схватил из корзины два яблока. Одна из девушек, смеясь, отругала его и погрозила кулачком. Он отсалютовал ей в знак благодарности и побежал в сторону огорода.
        Жюстина наблюдала, как он шел между грядками моркови и картофеля. Он был в доме новичком — помощником конюха. Он был красив — с гладкой кожей и копной волос, как это бывает у человека в двадцать четыре года. Хотя он был всего на пять лет моложе, чем она, он, казалось, был человеком другого поколения. Румянец щек скрывала однодневная щетина.
        Он подошел к кусту малины и отломил небольшую ветку. В этот момент он заметил наблюдавшую за ним Жюстину и замер. Затем почтительно приложил руку к козырьку фуражки, едва не уронив яблоки, которые все еще держал в руке.
        — Доброе утро, мисс.
        — Доброе утро,  — ответила она, завороженно глядя на густые ресницы, оттенявшие его карие глаза.
        Он взглянул с виноватым видом на яблоки:
        — Они для коня капитана Хоксуорта. Мы с утра долго его объезжали, и я хочу его поощрить… Он обожает яблоки и листья малины.
        — Вы очень добры,  — сказала она.
        Он улыбнулся, и на щеке у него образовалась ямочка.
        — Могу я вам чем-то помочь, мисс?
        Ей хотелось сказать «да», но за этим коротким словом стояло так много! А он все равно не был в состоянии помочь ей, так что бесполезно что-либо говорить.
        — Нет, спасибо,  — ответила она с вымученной улыбкой.  — Я не хочу лишать Ланселота награды, которую он заслужил.
        — Понимаю,  — сказал он, хотя она знала, что он не понял.  — Тогда я пойду. Еще раз с добрым утром, мисс.
        Он помчался к конюшням. Она смотрела ему вслед и думала о том, что такие люди, как этот молодой человек, обладают какой-то собственной внутренней чувственностью. Сильная спина, уверенная походка, упругие бедра… нет ничего лучшего, чем это раннее проявление мужественности. Как бы ей хотелось попрактиковать на нем кое-что из того, чему ее учили в пансионе. Лорд Радерфорд обучил ее одному трюку, который, без сомнения, возбудил бы чувства этого юноши.
        Но пока она размышляла о том, какой солоноватой на вкус будет кожа его лица, в ушах у нее зазвучали два голоса. Один принадлежал ее матери, и он напоминал ей со всей строгостью, что этот человек находится гораздо ниже ее социального статуса. Так что ей не следует даже смотреть на таких мужчин, не говоря уже о том, чтобы разговаривать с ними. Второй голос звучал более интимно, но причинял гораздо больше боли.
        «Ты в таком возрасте, что могла бы быть его тетей — незамужней тетей. Даже если это было бы не запрещено, ему будут не интересны такие, как ты. Он молод, красив и полон жизни, а ты…»
        Она не позволила себе закончить предложение. Укол самобичевания был настолько острым, что она почувствовала, как к глазам подступают слезы. В прошлом она часто говорила себе эти слова. Она не унаследовала ни красоты матери, ни уверенности отца — этими качествами Бог наградил Маршалла. Все, что было у нее,  — это стремление быть желанной.
        От невеселых мыслей ее отвлекло появление из кухни служанки, которая держала в руках что-то, завернутое в кухонное полотенце. Девушка побежала к конюшням, подошла к красивому груму и развернула полотенце, в котором оказался горячий хлеб. Она что-то сказала ему, и в ее голосе и во всей фигуре ключом била радость. Парень улыбнулся ей, а в его прекрасных глазах было столько признательности, что у Жюстины перехватило дыхание.
        Так и должно быть, подумала Жюстина. Цветущие молодые девушки должны встречаться с приятными молодыми грумами. Ее шанс привлечь внимание такого молодого человека, как этот грум, давно упущен. Теперь уже слишком поздно. Ей придется принять того, кого Маршалл сочтет нужным уложить ей в постель. Никто не спросит, любит ли она этого человека или нет.
        Ее гордость была растоптана. Понурив голову, она поплелась обратно в дом… не заметив, что за ней озабоченно наблюдает пара карих глаз.
        Полулежа на диване и жуя пирожное с марципаном, Атина зачитывала Эстер приглашение на свадьбу от одной из их бывших учениц.
        — Знаешь, Эстер,  — сказала он, слизывая с пальцев липкую глазурь,  — в подвале этого дома есть римская баня. Куртизанки часто купали там мужчин за приличную плату. Как ты полагаешь, не проводить ли нам там занятия в следующем семестре?
        — И чему мы будем учить?
        Атина отправила в рот еще один кусок пирожного и озорно улыбнулась:
        — Как купать зверя.
        Громкий стук в дверь служебного входа заставил ее вздрогнуть, и она поперхнулась пирожным.
        — Это, наверно, мистер Маршалл,  — произнесла Эстер.  — Герт, пойди и открой дверь. И принеси чайник свежего чая.
        Атина так сильно закашлялась, что у нее на глазах выступили слезы.
        — О Боже! Помяни зверя, и он тут как тут. Мне кажется, Эстер, я не выдержу еще один вечер под одной крышей с этим человеком.
        Эстер пощипала себе щеки.
        — Ради Бога, что с тобой происходит, Атина? Ты ведешь себя так, будто он дьявол. Он невероятно красив.
        Атина вытерла глаза.
        — Он красив — это так. Но я имела в виду рога и заостренный хвост, как у дьявола.
        Эстер начала собирать корреспонденцию, счета и планы, разбросанные по комнате.
        — Не будь смешной, он всего-навсего мужчина.
        — Это все равно что сказать, будто тигр всего-навсего очень большая кошка.
        Эстер усмехнулась:
        — Ерунда. Он обворожителен, и у него прекрасные манеры. Не говоря уже о том, что с его стороны было благородно помочь нам избежать потенциально опасной ситуации с лордом Радерфордом.
        Атина поднялась с дивана и разгладила юбку.
        — Это невероятно, что такое мифическое творение может существовать. Ты не забыла, что он сумел получить у нас еще одну должность, увеличив при этом в два раза установленный гонорар?
        Эстер затолкала все бумаги в ящик письменного стола Атины.
        — Не будь такой циничной. Он к этому не стремился, и ты это знаешь.
        — Неужели? Этот человек все подавляет своей властностью. Боюсь, что еще один урок с мистером Посмотрите-какое-у-меня-идеальное-тело-Маршаллом может ввести наших учениц в заблуждение относительно того, каково должно быть поведение настоящего джентльмена.
        — Знай я тебя лучше, подумала бы, что ты изо всех сил сопротивляешься обаянию этого человека.
        Герт открыла дверь.
        — Вас хочет видеть мистер Маршалл, мэм.
        — Спасибо, Герт. Пусть он войдет,  — сказала Эстер, игнорируя раздраженный взгляд Атины.  — И попроси молодых леди собраться в главной гостиной на лекцию.
        Они слышали, что он приближается, еще до того, как он появился,  — его сапоги тяжело ступали по покрытому ковром полу, и Атина вдруг почувствовала, что очень хочет его увидеть.
        Маршалл вошел, чуть подавшись вперед, будто в лицо ему дул встречный ветер. На нем были синий камзол, расшитый серебряными нитями жилет и белоснежный галстук. Атине стоило только взглянуть на него, и ее лицо запылало. В одежде он выглядел еще более привлекательно, чем без нее.
        — Добрый вечер, леди Уиллетт,  — весело сказал он. Потом его голос чуть изменился.  — Мисс Макаллистер.
        — Добрый вечер, мистер Маршалл,  — ответила Эстер, расплывшись в улыбке.  — Прошу вас, садитесь.
        — Благодарю.
        Атина не могла не заметить — как ни старалась,  — сколько оттенков цвета в его волосах. Светлые пряди перемежались с золотистыми и лимонно-желтыми, а на висках поблескивала еле заметная седина. От его глаз нельзя было оторвать взгляда. Сразу определить их цвет не представлялось возможным. Они были кристально голубые — как небо над Шотландией в ясный летний день. Зрачки были обведены более темной каемкой цвета воды в горных озерах. Самым загадочным был цвет лица — почти смуглый. Чем занимается этот джентльмен, который явно много времени проводит на солнце? Может быть, тяжелые обстоятельства, в которых он оказался, вынудили его заняться каким-либо физическим трудом на свежем воздухе?
        — Мы как раз говорили о том, что вы были так добры и заняли эту новую для вас должность практически без предупреждения. Правда, Атина?
        Атина откашлялась.
        — Я припоминаю другую причину. Ту, что была связана с гонораром в десять фунтов.
        — Атина, зачем же так!
        Покачав головой и улыбнувшись, он посмотрел Атине прямо в глаза.
        — Мужчиной движут многие причины, мисс Макаллистер. Слава, деньги, амбиции… но в жизни очень редко выпадает такой приятный стимул, как еще одна встреча с двумя прекрасными женщинами.
        Атина удивленно заморгала. Она не ожидала, что он будет так любезен. Когда принесли чай, он и Эстер затеяли обычный светский разговор, точнее, начали сплетничать. Это вызвало у Атины какое-то странное чувство, определить которое она не могла. Словно это был их собственный язык, а Атина — иностранка, попавшая в компанию двух соотечественников. С Атиной он никогда так спокойно не разговаривал, а с Эстер они обменивались словами и фразами со скоростью пулемета. И вдруг Атина поняла, что это было за чувство. Зависть.
        Что, если она немного ослабит бдительность и позволит ему пройти по подъемному мосту через ров, которым она отгородилась от мужчин? Хотя он был таким же красивым, как Кельвин, и таким же обаятельным, он не был Кельвином. Правда, память о предательстве Кельвина все еще была жива, но этот человек, который так дружелюбно болтает с Эстер, в этом не виноват.
        — Вы о чем-то задумались, мисс Макаллистер?  — услышала она голос Маршалла.
        — Задумалась? Нет, я просто заметила, что… вы прекрасно выглядите.
        — Мой внешний вид вас оскорбляет?
        — Вовсе нет. Просто… ваше присутствие навело меня на мысль о другом человеке.
        — О! И как сравнение?
        — Полагаю, вас это не касается.
        — Ах, так. Наверно, возлюбленный.
        — Ничего подобного,  — сказала она, выпрямившись.  — В действительности как раз наоборот.
        — Значит, отвергнутая любовь.
        Она отвернулась и, приложив усилия, опять подняла подъемный мост. Она не была готова обсуждать тему Кельвина, особенно с этим человеком.
        — Если хотите знать, это я отвергаю всех мужчин. Честно говоря, ни один из вас не стоит того, чтобы тратить на него время и иметь с ним дело.
        — Понятно. Этот мужчина, видимо, причинил вам страшную боль, раз вы невзлюбили нас всех.
        У нее сжалось сердце.
        — Возможно, это звучит шокирующе, мистер Маршалл, но я предпочитаю жить своей собственной жизнью.
        — Но своих учениц вы учите не этому, не так ли?
        — Не каждая женщина настолько сильна, что может принять такое решение, как я.
        — Смириться с участью старой девы?
        — Остаться в одиночестве, не замужем, мистер Маршалл. Я выбрала свободу.
        — Мне кажется несправедливым, что вы прокляли всех мужчин, как негодяев, из-за одного человека. Может, вы все-таки дадите шанс остальным?
        — И очевидно, я должна начать с вас?
        — Вы можете хотя бы позволить мне вернуть доброе имя мужскому полу.
        — Честно говоря, мистер Маршалл, ваше самомнение такое же огромное, как слон, а слонов, как известно, приручить очень трудно. Что заставляет вас думать, что я испытываю к вам нечто большее, чем просто профессиональный интерес? На самом деле я задаю себе вопрос — а надо ли было нанимать учителя без предварительной проверки его умений?
        — А лорд Радерфорд, полагаю, сразу же приступил к демонстрации, без всякой проверки.
        — Разумеется, нет. Но предпосылкой была его репутация.
        — Репутация — это мощная сила. Она может возвысить человека, а может погубить.
        Атина встала:
        — Постарайтесь, чтобы сегодняшнее занятие возвышало. Мы хотим, чтобы вы отработали каждый пенни вашего непомерного гонорара.
        Он тоже медленно поднялся:
        — Я буду стараться изо всех сил, чтобы вы остались довольны, мисс Макаллистер.

        Ученицы уже собрались в большой гостиной, и оттуда доносился шум, напоминавший щебет птиц. Маршалл открыл дверь, пропуская вперед Атину и Эстер. Девицы тут же умолкли.
        — Добрый вечер, мистер Маршалл,  — сказала мисс Драммонд, расплывшись в улыбке. Остальные тоже подхватили приветствие, и каждая жалела, что не она произнесла его первой.
        — Добрый вечер, леди,  — ответил он.  — Вы все выглядите просто замечательно.
        Атина обвела взглядом своих учениц. Все они хихикали, словно только что окончившие школу девчонки. Их глаза были прикованы к Маршаллу, как будто его лицо и тело обладали магнетической силой. Даже когда Эстер вышла на середину комнаты и обратилась к ним, они не спускали глаз с Маршалла.
        — Сегодня, леди, мы начинаем первую из трех лекций, посвященных искусству чувственного поцелуя. Мистер Маршалл, с которым вы уже знакомы, согласился продемонстрировать нюансы эротического поцелуя. У вас появится возможность совершенствовать свое умение доставлять мужчине удовольствие, не опасаясь при этом осуждения. Помните, здесь вы многому научитесь. Никто вне этих стен не должен знать, что произойдет здесь сегодня вечером. Поэтому не бойтесь ошибок, задавайте вопросы, высказывайте свои опасения, чтобы понять мир таким, какой он есть, а не таким, каким он вам представляется. Не будем терять времени. Мистер Маршалл, ваше слово.
        — Благодарю. Леди, для меня большая честь быть сегодня вашим наставником, но, к своему большому сожалению, я должен начать с того, что искренне не согласен с леди Уиллетт. Она сказала, что вам предстоит научиться искусству поцелуя, словно существует какая-то техника, которой вы должны овладеть, дабы ублажать мужчину. Поскольку я мужчина, надеюсь, что развею ваши страхи, если объясню, что мы ставим ваше удовольствие выше всяких умений, которым вы, возможно, научитесь здесь.
        Леди переглядывались и улыбались. Сидевшая в углу Атина была заворожена этой вступительной речью.
        — Поцелуй — это проявление расположения. О том, насколько вам нравится джентльмен, скажет ваш поцелуй. Говоря это, я советую вам не бояться, если ваш первый поцелуй будет неловким. Поцелуи — это танец, движение, согласованное между двумя людьми. Не сельский танец, где фигуры предопределены традицией, а летящий, ничем не скованный обмен чувствами, как вальс.
        Леди Кэтрин откашлялась.
        — Но нам строго запрещено танцевать вальс на публике.
        Маршалл усмехнулся:
        — Вам также запрещено целоваться до свадьбы, но сегодня вечером вас никто не остановит.
        Девушки переглянулись в предвкушении удовольствия.
        А Маршалл продолжал:
        — Поцелуй мужчины — это его подпись. По тем эмоциям, которые он в него вкладывает, вы можете судить, какие чувства он к вам испытывает. Если вы неопытны, а я полагаю, что так оно и есть, вы можете ошибочно принять страсть за любовь. Когда мужчина возбужден, страстность его слов, его объятий, его поцелуев могут ввести вас в заблуждение, и вы поверите, что он вас любит. Не совершайте такой ошибки. Мужчина — особенно молодой — способен принять реакцию своего тела за любовь. Не следует сразу же обвинять в этом мужчину. Женщины тоже в этом виноваты. Леди Пенелопа, давайте возьмем вас в качестве примера. Сколько раз, придя на бал, вы замечали там красивого мужчину? Разве вы не разглядывали его, восхищаясь его фигурой и тем, как прекрасно на нем сидит одежда? И не представляли себе, как он обнял вас и начал страстно целовать?
        Леди Кэтрин толкнула леди Пенелопу локтем в бок, а остальные девушки рассмеялись. Пенелопа покраснела.
        — Мистер Маршалл, пожалуйста.
        — Не позволяйте леди Кэтрин смущать вас, леди Пенелопа. Она точно так же виновата, как вы.
        В комнате раздался смех, а обе девушки густо покраснели, прикрыв лица руками.
        — Дело в том, леди, что вы не испытывали любви к тем мужчинам, которыми восхищались. Желание — да, может быть, но не любовь. Любовь порождает желание, но желание не всегда порождает любовь. Поэтому поскольку вы становитесь светскими женщинами, вы должны научиться понимать разницу между влюбленностью и любовью. Если мужчина действительно вас любит, вы узнаете об этом не из его поцелуя, а из его поступков.
        Атина чувствовала себя так, будто ее загипнотизировали. Лорд Радерфорд ничего подобного не говорил. Кстати, Кельвин тоже.
        — Значит, так. Предположим, что я ваш поклонник. Я ухаживаю за вами уже несколько недель, и теперь вы готовы позволить мне выразить свои чувства к вам физически. Кто поможет мне первой?
        Поднялись шесть рук. Когда Маршалл оглядывал группу, рука мисс Драммонд поднялась еще выше.
        Неожиданно его взгляд остановился на темной фигуре в углу комнаты.
        — Мисс Макаллистер.
        Она удивилась:
        — Да?
        — Спасибо, что вызвались.
        — Я не…
        — Хотите быть неприступной? Как это осмотрительно.
        Она не позволит, чтобы ею манипулировали.
        — Нет, спасибо. Выберите для вашей демонстрации кого-нибудь другого.
        Маршалл опустил голову, словно бык, который собрался напасть.
        — Давайте, мисс Макаллистер. Учитель должен показывать пример.
        Атина взорвалась:
        — Я сказала «нет».
        Сопровождаемый веселыми возгласами девушек, Маршалл направился прямо к ней. Наклонившись, он обнял ее за талию. Она попыталась высвободиться, но силы были неравны, и он вытащил ее на середину комнаты.
        Леди Пенелопа захлопала в ладоши.
        — Мисс Макаллистер, теперь вы можете показать нам, как вы поцеловали бы мужчину.
        — Я с большим удовольствием ударила бы по этим губам, но не стала бы их целовать,  — тихо произнесла она.
        Отблеск свечей отразился в его потемневших глазах.
        — Трусиха.
        Она выпрямилась.
        — Никогда не обзывайте шотландку трусихой.
        — Тогда поцелуйте так, как поцеловала бы шотландка.
        Он стоял перед ней с вызывающей улыбкой.
        Ужас сменился паникой. Никогда еще она не чувствовала себя одной из своих учениц, а не директрисой. Женщине в ее возрасте следовало бы быть умнее, но весь ее практический опыт оборачивался неудачей. У нее не было желания стать предметом насмешек этого красивого мужчины, смотревшего на нее свысока.
        — Я не знаю, как… то есть, может, вы объясните ученицам, как надо готовиться к поцелую.
        — Отлично. Сначала ваш поклонник возьмет вас за руку. Вот так.
        Маршалл взял ее руку в свою. Ее пальцы утонули в его большой ладони. Она была теплая, сухая и твердая.
        — Затем он, по всей вероятности, скажет, что думает о вас. Мисс Макаллистер,  — начал он, и у нее взволнованно забилось сердце.  — Будь я трижды проклят, если вы не самая колючая женщина, которую я когда-либо встречал. Но вы также самая красивая и обворожительная женщина из всех, кого я знал. Я постоянно о вас думаю, даже когда вас нет рядом. Не понимаю, как могло случиться, что ни один мужчина не обратил на вас внимания, но я благодарен судьбе за то, что вы все еще свободны и я могу выразить вам свое восхищение. Быть с вами рядом — огромное удовольствие. Когда я с вами, я смеюсь — главным образом над собой,  — а вы учите меня понимать самого себя. Дни без вас — мучительны, а ночи — будто острые кинжалы. Дайте знать своим поцелуем, что вы чувствуете ко мне хотя бы малую толику того, что я чувствую к вам.
        Он говорил очень тихо и нежно. Она не уловила в его словах ни тени насмешки, а в его взгляде явственно угадывалась тревога ожидания и страха. Между ними пробежала искра, а мир вокруг них растворился в мягком отблеске свечей. Он сделал шаг вперед и оказался совсем рядом. Она взглянула в его лицо, не зная, что делать, а он просто стоял, впившись в нее взглядом. Его губы были мучительно близко, а она почти стояла на цыпочках, достаточно, чтобы…
        Он опустил голову, и их губы встретились.
        Это было совсем легкое прикосновение. Невинное и нежное. Но его губы слегка задержались, демонстративно увеличив чувство, скрывавшееся за поцелуем. Она ощутила, как что-то внутри его будто взорвалось — его руки вдруг скользнули вверх по ее рукам и прижали ее тело, а его губы завладели ее губами.
        Она была уверена, что должна что-то сделать. Он сказал, что это танец, и ей следовало сделать нужные шаги. Но ощущение его прикосновения было таким сладостным, что ей не хотелось разрушать его каким-либо неловким или грубым движением.
        Его губы оторвались от ее губ и тут же снова сомкнулись. Потом снова и снова его губы ласкали ее губы в том же ритме, будто он хотел сообщить ей нечто важное. Ее мозг не мог расшифровать это послание, однако ее тело поняло, что он хотел сказать. «Почувствуй мой вкус».
        Постепенно ее губы открылись и стали мягкими. Его вкус — был вкус чая, который они только что пили, но он почему-то был слаще. Наверное, от его собственного вкуса.
        Его руки сомкнулись вокруг нее, и она полностью оказалась в его объятиях. Они были словно мягкое, теплое одеяло, а его большие, крепкие руки обещали защиту.
        Неожиданно что-то проникло в ее рот, и она вздрогнула. Она знала, что люди целуются языками, но она не была готова к подобным ощущениям. Его острый язык проскользнул между ее губ, и ее ошеломил его обжигающий жар. Его язык дотрагивался до ее языка, но ей не хватало смелости ответить тем же. Однако мало-помалу удовольствие и предложенное им захватывающее приключение взяло верх, и она осмелела. Она не уловила момент, когда это случилось, но подвесной мост ее сердца был превращен в руины. Но это сделал не он, а она сама.
        Этот глубокий поцелуй пробил себе дорогу в ее тело. Пламя удовольствия вспыхнуло у нее между ног. Она хотела оттолкнуть его, но он крепко держал ее в объятиях. Она знала, как он выглядит обнаженным, а она хотела прикоснуться к его телу в первую же минуту, как увидела его. Теперь он уже был внутри у нее, и ей захотелось большего. Его всего. Целиком.
        Он, должно быть, чувствовал то же самое, потому что она ощутила на своем животе неоспоримые признаки растущего сексуального возбуждения. Неожиданно ее охватило восхитительное чувство победы. Она почувствовала себя привлекательной, соблазнительной, желанной. Все то, чего она ждала от Кельвина.
        Но прежде чем она успела додумать эту мысль, Маршалл отпустил ее. Его глаза, однако, оставались закрытыми, и Атина видела, что он пытается прийти в себя. Ей понравилось выражение его лица. Это был знак того, что она взяла над ним верх. Хотя ему, наверное, казалось, что он всегда контролирует себя и свои реакции, сейчас власть в ее руках. Но когда он открыл глаза, посмотрел на нее и улыбнулся, она поняла, что это она ему подчинилась.
        — Мисс Макаллистер,  — спросила мисс Драммонд,  — мы тоже должны будем проделать все это?  — Голос ее дрогнул.
        — Нас за это не осудят?  — добавила Эллис.
        Атина не сразу вернулась к реальности.
        — Мм, цель для каждой из вас… как следует взглянуть… то есть… я хочу, чтобы вы…
        Маршалл тихо посмеивался, глядя на ее рухнувшее самообладание.
        Она бросила на него уничтожающий взгляд и отошла в угол, чтобы занять место рядом с Эстер.
        — Можете продолжать урок, мистер Маршалл.
        — Вне зависимости от того, каково мнение вашей директрисы, давайте вернемся к теме нашего занятия. Нет, вас не осудят, к тому же это упражнение не является обязательным. Главное, леди, никакая техника, никакие попытки притворства не могут быть более приятными, чем естественная, искренняя реакция на мое ухаживание. Как это только что продемонстрировала мисс Макаллистер.
        Атина почувствовала предательский румянец. Она повернулась к Эстер и была удивлена, что та согнулась пополам, а по ее кулакам, которые она прижала к губам, текли слезы.
        — Эстер? Что случилось?
        Эстер фыркнула и бросилась вон из комнаты.
        Атина не могла оставить учениц одних, без присмотра, поэтому крикнула вдогонку:
        — Эстер!
        Ей не хотелось слишком громким криком привлекать внимание учениц, но ей незачем было об этом волноваться. Их внимание было полностью приковано к Маршаллу. Они стояли вокруг него, и он поочередно показывал им, что такое целомудренный поцелуй.
        Атина нахмурилась. Что так расстроило Эстер? Потом она взглянула на Маршалла и вспомнила, как ее сердце ожило в его объятиях.
        И подумала, что, возможно, то же самое произошло с Маршаллом.


        Глава 11
        Синее небо вдруг потемнело. В считанные секунды небеса разверзлись и хлынул ливень.
        Жюстина совершала верховую прогулку в полях. Заметив, что погода меняется, она пустила свою лошадь галопом, но дождь все же ее настиг.
        К тому времени, когда она добралась до конюшен, она уже шла пешком рядом с лошадью. Какой-то человек выбежал, чтобы встретить ее. Его коричневая куртка тут же промокла насквозь. Это был тот самый молодой грум, с которым она совсем недавно разговаривала.
        — Мне очень жаль,  — сказала она, заметив, что он внимательно осматривает лошадь,  — но боюсь, что она хромает. Что-то случилось с правой передней ногой, еще когда мы были в поле.
        Грум взял у нее поводья.
        — Я займусь ею, мисс. А вам следует пойти в дом, вы совершенно промокли.
        Она оставила его слова без внимания.
        — С ней все будет в порядке?
        Грум опустился на корточки и осмотрел ногу:
        — Похоже на то, что ослабла подкова. Беспокоиться не о чем. Я позабочусь обо всем.
        — А копыто не треснуло?  — спросила она озабоченно.
        — Надо завести ее в конюшню и там осмотреть.
        Дождь барабанил по крыше конюшни. Молодой человек повел хромающую лошадь в конюшню и привязал ее, чтобы она стояла спокойно. Потом он зажег фонарь и, поставив его на табурет рядом с лошадью, поднял ее ногу, зажал между коленей и внимательно осмотрел.
        — Гвозди подковы с одной стороны расшатались, мисс. Но копыто не пострадало. Как только я сниму подкову, ваша лошадка будет в полном порядке,  — сказал грум, вытирая рукавом мокрое лицо.
        — Вы меня успокоили. Спасибо, мистер…
        Он приложил руку к насквозь промокшей фуражке.
        — Кин, мисс. Эллиот Кин.
        — Спасибо, мистер Кин.
        Улыбка вдруг исчезла с его лица.
        — Прошу прошения, что спрашиваю, мисс, но вы плакали?
        Она ушам своим не поверила, с нее ручьями стекала дождевая вода. Как он мог заметить, что она плакала?
        Она могла бы притвориться, будто не поняла, о чем он спрашивает. Или отчитать его за его непочтительность. Но было видно, что он искренне озабочен.
        — Не о чем беспокоиться, мистер Кин.
        — Это ведь не из-за подковы, не так ли, мисс? Обещаю, что ваша лошадка будет готова через несколько минут.
        Она натянуто улыбнулась:
        — Мне просто было с утра как-то грустно, и я решила поделиться своими чувствами с моей Молнией.
        — Да, лошади замечательные компаньоны, хотя слишком молчаливы. Похоже, что в данную минуту вам больше нужен друг, мисс.
        — Возможно, вы правы. Моя лучшая подруга живет в Кентербери. Надо будет пригласить ее к нам.
        — Моя мама обычно говорила, что когда ты в беде, лучше сосед рядом, чем брат за морем.
        — Что вы сказали, мистер Кин?
        Он пожал плечами, но потом сказал:
        — Я знаю свое место, мисс. И если я слишком фамильярен, вы так и скажите. Но я думаю, что леди не должна грустить. Каждая слезинка женщины — позор для всех мужчин, где бы они ни были.
        Он смотрел на нее, и в его карих глазах она прочла беспокойство, которое было сильнее, чем страх потерять работу. Длинные ресницы и чисто выбритые щеки делали еще более молодым его и без того юное лицо. Она легко могла себе представить, что девушки от него без ума.
        — Вы очень добры, мистер Кин,  — сказала она с той же вымученной улыбкой,  — но вы ничем не можете помочь.
        Он кивнул:
        — Ладно, мисс. Можете не говорить. Я спрошу у вашей Молнии, что вас беспокоит. Она не такая скрытная, как вы.
        Она засмеялась. Это был ее первый искренний смех за очень долгое время.
        — Но если вы почувствуете, что вам нужен друг, мисс, который не так далеко, вам нужно только послать за мной.
        Жюстина протянула ему руку в перчатке:
        — Спасибо, мистер Кин, что заботитесь о Молнии. О нас обеих на самом деле.
        Но когда он взял ее руку, в голове у нее мелькнула шальная мысль. Она знала, что это будет единственный момент, когда они прикоснутся друг к другу, и мысленно прокляла перчатку, которая была между ее кожей и рукой. Был лишь один способ украсть такую ласку, прежде чем это мгновение пройдет, и навсегда.
        Запрещено, подсказывало ей сознание, но от этого желание лишь усиливалось. Она задыхалась в рамках того поведения, которое предписывало общество. Но в этом обтягивающем ее фигуру мокром платье и с волосами, прилипшими к ее лицу, она не чувствовала себя леди. Сейчас, в этой конюшне, когда стена ливня скрывает ее от остального мира, у нее есть возможность сделать шаг навстречу пороку. Здесь она стала неким существом, с инстинктами и чувствами, как у этих лошадей, наблюдавших за ней из своих стойл.
        Всего один поцелуй, молило ее тело. Высокородные джентльмены требовали слишком много, а простые мужчины не просили ни о чем. В памяти всплыли практические занятия по овладению искусством эротического поцелуя, которые проводил лорд Радерфорд. Но сейчас они были как-то не к месту, будто ее опыт с этим лордом был подделкой.
        Дрожа всем телом, она подошла к Эллиоту совсем близко и, нерешительно подняв голову, мягко поцеловала его в губы.
        И тут же опустила глаза. Она почувствовала себя глупо, хуже того — порочной. Он был слугой, а она воспользовалась своим положением хозяйки. Теперь он будет бояться, что потеряет работу. Что было совсем уж плохо, так это что ей скоро будет тридцать, а он был по крайней мере на пять лет моложе. Это было неприлично, скандально… запрещено.
        Она ожидала, что он начнет заикаться, что-то мямлить, а потом сбежит под тем предлогом, что ему надо чистить конюшню. Она подняла глаза и чуть было не задохнулась, увидев выражение его лица.
        Он не осуждал ее, а понимал, не боялся, а чувствовал. Он нежно привлек ее к себе и, заглянув ей в глаза, запечатлел на ее губах поцелуй. Это был настоящий поцелуй.
        Его полные теплые губы ласкали так, что она почувствовала себя желанной. Такого волшебного чувства она еще никогда не испытывала — ее словно опустили в теплый мед. Несмотря на свой хваленый опыт знатока эротических поцелуев, то, чему ее учил лорд Радерфорд, было совсем не похоже на то, что она испытала сейчас.
        Она хотела пережить всего один момент, и он выполнил ее желание сполна. Теперь она будет бояться того бесконечно долгого времени, которое последует за этим поцелуем.


        Глава 12
        Вылезая из наемного экипажа, Маршалл влез в огромную лужу, но не стал задерживаться, хотя косой дождь хлестал по лицу. Он взбежал по ступеням к входной двери и постучал.
        Герт открыла дверь и впустила его. Взяв его промокший плащ и шляпу, она повела его в кабинет. Спустя несколько минут туда вошла Эстер.
        — Спасибо, что приехали, мистер Маршалл. По правде говоря, я не надеялась, что вы приедете. Погода не очень походящая для визитов.
        — Письмо, которое вы, очевидно, тайком, сунули в кошелек с моим гонораром, показалось мне важным. Я не посмел пропустить нашу встречу.
        — Да вы промокли до нитки. Сядьте поближе к огню, прошу вас. Мистер Маршалл.  — Эстер заломила руки.  — Я не должна была вас вызывать сюда. Особенно таким секретным образом. Простите меня, пожалуйста. С моей стороны это было глупо. Я поддалась импульсу и…
        — Леди Уиллетт, вы явно не кажетесь мне ни тупой, ни импульсивной. Но по вашему письму я понял, что вас вынудило написать его что-то срочное… и, возможно, какое-то несчастье. Я прав?
        — Да. Именно так.  — Она присела на кончик стула напротив него.  — Я решила поговорить с вами с глазу на глаз. Атина повела сегодня наших учениц в музей. Но когда они ушли, я все проанализировала и передумала. Мне не следовало обременять вас своими неприятностями.
        — Расскажите, что произошло, что повергло вас смятение,  — спросил он, подавшись вперед.
        Эстер закусила губу.
        — Меня смутило то, что вы сказали на уроке накануне вечером. Вы утверждали, что если мужчина действительно любит, мы должны понять это не по его словам, а по поступкам. Неужели вы и вправду в это верите?
        На лице Маршалла отразилось удивление.
        — Да, верю. Я всегда был уверен, что о характере мужчины надо судить по его делам и очень редко по словам. Мужчины могут претендовать на мудрость и великодушие, но настоящей проверкой является то, как они себя ведут в жизни.
        — А если его поступки говорят не о любви, а о равнодушии, безразличии?
        Маршалл вздохнул:
        — Леди Уиллетт, трудно обсуждать такие вещи абстрактно. Вас волнует что-то конкретное?
        Эстер нахмурилась.
        — Дело весьма деликатное. Оно касается… моего мужа. Я его очень люблю и верю, что он любит меня. Но я не знаю, любит ли он меня так же, как я люблю его.  — Она смущенно взглянула на Маршалла и покачала головой.  — Простите меня. Я, должно быть, привела вас в замешательство. Вчера вечером мы все вас слушали, а вы авторитетно заявляли, что не существует никакой техники завоевания любви мужчины, и все же… Я не знаю, как завоевать расположение моего мужа.
        — Если смогу помочь, я в вашем распоряжении.
        — Мне нужен только ваш совет.  — Она снова прикусила губу и на мгновение задумалась.  — Мой муж… для меня загадка. Он ответственный человек и заботится обо мне. Но мне кажется, что он не любит меня… вне супружеской постели.
        — Понимаю.
        — Когда мы ночью остаемся одни, он весь внимание. Но при свете дня он меняется. Мне кажется, что я для него больше ничего не значу. Я словно исчезаю, будто я предмет мебели. Он редко выезжает со мной в свет, и его не интересует, чем я занимаюсь. Я подумала, что, возможно, я недостаточно соблазнительная или не умею отвлечь его. Именно поэтому для меня стал столь важен этот пансион и я вложила в него так много денег. Я хотела научиться у наших преподавателей-джентльменов, как преодолеть свои недостатки и стать женщиной, желанной для мужа. Мне объяснили некоторые приемы, которые якобы должны понравиться Томасу. Например, «Поцелуй плоти»,  — призналась она, слегка пожав плечами.  — Он ему очень понравился, но на следующий день все было так, как всегда. Я снова стала невидимкой.  — Выражение ужаса омрачило ее красивое лицо.  — Я чувствую себя так, будто живу как бы за скобками его жизни. Не знаю, что мне делать. Поэтому я решила спросить вас, мистер Маршалл. Есть еще что-нибудь, что я могу для него сделать? Что-нибудь, что пробудило бы в нем любовь ко мне?
        Маршалл стиснул зубы. Как это печально, что такая красивая и нежная женщина, как леди Уиллетт, соединила свою жизнь с таким холодным или слишком сдержанным человеком, как ее муж. Однако Маршалл был слишком честен, чтобы игнорировать собственные взгляды, которые совпадали со взглядами барона Уиллетта. Разве он тоже не считал брак скучной и неудобной обязанностью? Разве он тоже не считал жен чем-то вроде мебели в доме? Ведь это он хотел выдать свою сестру за человека, который считается в свете выгодным женихом, а не за внимательного и любящего человека. Женщина, сидящая перед ним, была олицетворением его собственного небрежного отношения к столь важной проблеме.
        Он смотрел на нее и видел, как ее прекрасные карие глаза наполняются слезами. Она ждала, что он раскроет ей какой-то секрет или доселе неизвестную технику. Поразительно, но Атина думала так же. Как глупо было верить, что, научившись тому, как ублажать мужчину в постели, женщина заставит его полюбить ее.
        Но сначала надо было как-то помочь леди Уиллетт.
        — Простите за нескромность, леди Уиллетт, есть ли у вас хотя бы предположение, что ваш муж вам изменяет?
        Она вздохнула.
        — Не думаю. Я не замечала у него каких-либо внешних признаков или склонностей. К тому же он никогда не покидал наш дом на долгое время. Я всегда могла получить доказательства необходимости его отсутствия. Учтите, что даже если бы я заподозрила, что он мне неверен, я никогда не стала бы его в этом упрекать.
        — Почему?
        — Полагаю, мне было бы стыдно. В своей книге графиня Кавендиш утверждает, что если бы мы сделали свой дом привлекательным, наши мужья не стали бы его избегать. А если жена подозревает мужа в адюльтере, графиня Кавендиш требует от нас, чтобы мы его не упрекали. Нам советуют закрыть на это глаза и постараться сделать наше благопристойное поведение маяком, ориентируясь на который, муж найдет дорогу в свой дом.
        — Понятно,  — сказал Маршалл, хотя он ничего не понял. Супружеская постель не предназначена для троих.
        — Но именно в этом кроется моя проблема. Я не хочу подталкивать мужа в объятия другой женщины. Что я делаю не так, мистер Маршалл?
        Он глубоко вздохнул. Поскольку он холостяк, он не очень пригоден для того, чтобы давать советы по вопросам брака. Будь он тем капитаном Маршаллом Хоксуортом, каким был несколько месяцев тому назад, он посоветовал бы леди Уиллетт принять холодность мужа скорее как преимущество брака. Муж по крайней мере достаточно ее любил, чтобы не применять насилия. Но нынешний мистер Маршалл обнаружил, что жена — это нечто большее, чем то, чему учат большинство мужчин. Она обладает умом и смелостью, отстаивая свое мнение. У нее хватает юмора и ума, когда она хочет либо унизить, либо возвысить мужчину. Она обнаруживает свою страсть и нежность… Он улыбнулся. Мисс Атина Макаллистер сумела заставить его понять все эти вещи.
        — Решение вашей проблемы, леди Уиллетт, находится не под покрывалом постели, а поверх него.
        — Простите?
        — Мне ясно, что этот человек не смог оценить вас по достоинству. Ему необходимо узнать вас лучше, а вы должны лучше узнать его. Но не в замкнутом пространстве супружеской спальни, а за обеденным столом и по другую сторону письменного стола.
        Она с недоумением смотрела на него.
        — Письменного стола? Но, мистер Маршалл, вы явно ошибаетесь. Я так понимаю, что джентльмены не любят, чтобы жены вмешивались в их дела. Книга графини Кавендиш запрещает даже спрашивать у мужа о его планах.
        — Вы член его семьи. Не понимаю, почему вы не можете проявлять интереса к занятиям и склонностям вашего мужа. Вы такой же инвестор, как он, и это ваше общее дело. Вы можете делиться друг с другом своим опытом.
        Эстер печально покачала головой:
        — Жене не полагается говорить о делах. Это определенно не подобает леди.
        — И кто же так считает, позвольте узнать?
        — Книга графини Кавендиш предписывает следующее правило: если мы желаем сохранить любовь наших супругов, мы никогда не должны нарушать границы его компетенции, другими словами, не вмешиваться в его дела. Мы должны заниматься только тем, что приличествует нашему полу, а именно, развлекать наших мужей, постоянно занятых серьезными проблемами.
        Маршалл поджал губы.
        — При всем уважении к графине Кавендиш я все же предлагаю выкинуть ее книгу в окно наряду с любыми другими понятиями — ханжеством и пренебрежением. Это ваша жизнь, ваша семья, на кону ваше счастье вопреки тому, что считается приличным. Вам следует увидеть друг друга такими, какие вы есть, со всеми достоинствами и недостатками. Это единственный ключ к настоящей близости. Поймите это, леди Уиллетт.
        — Попытаюсь,  — ответила она сквозь слезы.  — Спасибо вам, мистер Маршалл. За вашу мудрость. И за ваше сочувствие.
        Маршалл достал из рукава носовой платок и передал его Эстер.
        — Я — холостяк, но если женюсь, это будет женщина, похожая на вас, миледи.
        — Как хорошо иметь друга, которому я могу довериться. Прошу вас, зовите меня Эстер.

        Экскурсия оказалась неудачной. Учениц не вдохновили картины Себастиано Риччи на выставке в музее, а Атина не смогла убедить их оценить по достоинству великолепие его произведений, не говоря уже о технике художника. Будто стреноженные лошадки, они рвались на расположенную неподалеку ярмарку, где все полки были завалены всевозможными товарами. В довершение всего начавшийся дождь загнал их под крышу музея.
        Когда дождь немного утих, девицы стали умолять Атину разрешить им вернуться домой. К тому времени и у Атины пропал интерес к музею, и они отправились домой. Всю обратную дорогу ученицы жаловались, что промочили ноги, а подол платьев забрызган грязью. Выслушивая эти жалобы, Атина поклялась себе, что у нее никогда не будет детей, если они будут хотя бы наполовину такими капризными, как эти девицы.
        Они вернулись как раз в тот момент, когда дождь хлынул с новой силой. Расталкивая друг друга, девушки вошли в дом, скинули на руки бедняжки Герт свои изящные, но бесполезные зонтики и побежали наверх, чтобы переодеться, поскольку насквозь промокли. Атина попросила Герт разжечь камин в ее комнате и принести чай. Что касается ее самой, в этом семестре она больше не станет делиться опытом в области искусства со своими ученицами, потому что это было выше ее понимания, как может человек находиться в одном помещении с произведениями искусства и не понимать их истинной ценности. Поведение ее учениц подтвердило ее предположение: чем богаче семья, тем меньше они ценят искусство. Они не получают наслаждения от созерцания шедевров. Они только стремятся их коллекционировать, как свидетельство их богатства.
        Готовясь к экскурсии, она прочла книгу о Риччи, и хотя девицы сочли факты его биографии неинтересными, сама Атина почерпнула из книги главное: радости и горести художника вдохновляли его на создание шедевров. Она решила уединиться в своей комнате, чтобы еще раз прочесть книгу, и пошла за ней в гостиную.
        Она открыла дверь и остановилась, пораженная тем, что увидела. Эстер и Маршалл сидели рядом на кушетке и улыбались друг другу. Маршалл держал Эстер за руку.
        Знакомая боль пронзила сердце Атины. Боль, которую она твердо решила забыть, поднялась из забытого уголка сердца, угрожая опять лишить ее жизни.
        — Атина,  — улыбнулась Эстер.  — Ты рано вернулась.
        — Слишком рано, судя по тому, что здесь происходит.
        — Смотри, кто нанес нам визит. Мистер Маршалл.
        — Нам?  — переспросила она не без сарказма, обернувшись к нему.
        — Мисс Макаллистер,  — сказал он, вставая.  — Вижу, что я не был единственной жертвой дождя.
        — Атина, да ты промокла до нитки. Иди сюда и сядь у огня,  — сказала Эстер, показывая на место, которое освободил Маршалл.
        — Не так уж страшно. Я совсем не замерзла.
        — Что-то не так, мисс Макаллистер?  — поинтересовался Маршалл.
        Атина смотрела на него с презрением. Он выглядел просто по-королевски в своем синем камзоле и серебристом жилете. И таким же, как Кельвин,  — неотразимым красавцем и мерзким предателем.
        — Не беспокойтесь, я не задержусь. Я зашла только для того, чтобы взять книгу. Продолжайте. Постарайтесь не слишком шуметь, когда займетесь любовью. Девушки наверху, в своих комнатах.
        — Атина!  — воскликнула Эстер, вытаращив глаза.  — О чем ты подумала?
        — Только о тебе, дорогая Эстер. Не очень хорошо, если хозяйку дома застанут в деликатной ситуации с человеком с улицы.
        — Мисс Макаллистер,  — сказал Маршалл,  — вы ошибаетесь. Мы с Эстер просто беседовали.
        Атина скрестила руки на груди.
        — Ах, теперь это просто «Эстер», не так ли? Насколько я понимаю, вы уже отбросили формальности. Хорошо, что я вовремя вернулась. Вы не успели раздеться.
        Маршалл подошел к ней.
        — Мисс Макаллистер, вы превысили свой собственный стандарт грубости.
        Эстер поднесла руку к пылающему лицу.
        — Атина! Ради всего святого! Как ты могла обо мне так подумать?
        Атина почувствовала укол раскаяния, но ревность бушевала в ней вовсю.
        — Как могла я? Признайся, Эстер, ты положила глаз на этого хама с самого начала. Я удивлена, что у тебя это заняло так много времени.
        Эстер отчаянно боролась со слезами, но не выдержала и, рыдая, выбежала из комнаты.
        Маршалл сжал кулаки.
        — Ах, ты чертова кошка! Как ты могла сказать такое и обвинить Эстер совершенно необоснованно?
        Она вздернула подбородок.
        — Можете ругать меня, сколько хотите.
        — Меньше всего я забочусь о ваших чувствах. Вам следует знать, что ваша подруга неспособна вести себя столь неприлично.
        — Да, я знаю Эстер. Однако не знаю вас. И знать не хочу. Убирайтесь.
        Охваченный яростью, Маршалл скрипнул зубами.
        — Я не слуга, чтобы меня прогонять.
        — Будь вы даже принц Уэльский — мне все равно. Здесь вы всего лишь наемный работник.
        Он подошел к ней.
        — Я долго терпел ваши диктаторские замашки, грубость и оскорбления. Но терпение мое лопнуло. Вы расхаживаете здесь с самодовольным видом, будто вы хозяйка замка, и считаете, что вы лучше меня, хотя совершенно ясно, что вы ведете себя, как провинциалка, каковой вы на самом деле и являетесь. Я был удивлен вашим странным поведением, но с меня довольно. Особенно после того, как вы своим поганым языком опорочили такую достойную женщину, как леди Уиллетт. Вы нечто иное, как наглая грубиянка, и мне очень хочется вас как следует выпороть. Еще одно непристойное замечание, и следующим звуком, который вы издадите, будет вопль боли.
        Его голубые глаза сверкали, словно раскаленные угли. Его кулаки сжимались и разжимались.
        Атина встретила его решительный взгляд, не отступив ни на шаг. Охваченная гневом, она вскоре поняла, что ее вздымающаяся и опускающаяся грудь вызывает боль в сердце. К тому же ее гнев начал понемногу утихать, и на смену ему пришло сожаление. Какая же она дура, что приревновала человека, от которого она ничего не могла требовать — ведь он ей не принадлежал. Она лишь опозорила себя и свою подругу.
        Хотя она все еще держалась стойко и выражение лица было решительным, она почувствовала, что ее глаза помимо ее воли наполняются слезами. Чтобы он этого не увидел, Атина отвернулась.
        — Хорошо. Пожалуйста, уйдите.
        Но он, стоя за ее спиной, даже не пошевелился.
        — Я попросила вас вежливо.  — Она задержала дыхание, чтобы не разрыдаться.
        Никакого движения.
        — Атина…
        Еще никогда она не слышала, чтобы ее имя произносили с такой нежностью. Желание услышать мужчину, который говорит с ней так, в сочетании с болью несбывшихся надежд, сломили ее. Она уже не могла сдерживаться и начала всхлипывать.
        — Что случилось?
        Она не могла — не хотела — показать этому человеку свою слабость. Она скорее вынесет его гнев, чем жалость.
        — Вы что, оглохли? Я сказала, чтобы вы убирались…
        Он сдвинулся с места, но не пошел туда, куда она надеялась, он пойдет. Он оказался у нее за спиной, и она напряглась. Но он не схватил ее, а просто взял за локоть.
        — Почему вы плачете?
        Да, она плакала. Она все время плакала, когда ее никто не видел. Плакала о том, чего у нее нет, и о том, что из-за этого у нее ничего не будет. Она плакала о потерянной любви и преданном доверии. Даже сейчас от воспоминания о предательстве Кельвина у нее снова закровоточило сердце.
        — Уходите,  — прошептала она.
        — Ну, ну.
        Он повернул ее лицом к себе. Она стояла, опустив голову, со скрещенными на груди руками. Он обхватил ее обеими руками, и она исчезла в его объятиях.
        — Я напугал вас? В этом дело?
        Она покачала головой. Слезы по-прежнему катились по ее лицу.
        — Жаль. Мне бы следовало знать, что вы слишком упрямы, чтобы вас можно было запугать.  — Его голос стал мягче.  — Тогда о чем все эти слезы?
        Если она ответит на этот вопрос, то потеряет его уважение. Она перестанет быть его суровым работодателем, а будет безвольной, чувствительной женщиной. Это как раз были те качества, которые она поклялась ни при каких обстоятельствах не показывать мужчине.
        — Ничего. Так просто. Правда.
        — Мне вы можете рассказать.
        Она опять покачала головой. Но ее обнимали его сильные руки, его грудь была такой теплой и удобной, а голос — ласковым. Он хотел ее подбодрить и утешить, а она так отчаянно в этом нуждалась.
        Она чувствовала его дыхание на своем затылке.
        — Я обещаю не смеяться. Во всяком случае, не очень сильно.
        Несмотря на свое горе, она хихикнула. Но ее голос выдавал ее действительные эмоции.
        — Извините, я… вела себя глупо. Меня тронуло… как вы… защищали Эстер. Я хотела, чтобы… кто-нибудь сделал то же самое для меня… когда-то давно.
        — Кто это был?
        — Не важно. То есть он не стоит того.
        — Как он с вами поступил?
        — Он говорил, что любит меня. И я была настолько глупа, что поверила ему. Во всем была виновата я. Не надо было влюбляться в красивого мужчину. Я жалею, что когда-то вообще обратила на него внимание.
        — Другая женщина?
        Она кивнула. Она чувствовала себя униженной.
        — В тот же самый день, когда он сделал мне предложение.
        Он шумно втянул носом воздух.
        — Тот факт, что он не любил вас так, как вы этого заслуживаете, не повод избегать всех мужчин. Не стоит держать под замком такую красоту из-за недостойного поведения одного мужчины.
        Она высвободилась из его объятий и подошла к окну, по которому струились потоки дождя.
        — Красота… Это смешно. Будь я красивой, он не променял бы меня на другую женщину. Я не занимаю призового места на ярмарке невест. Я не англичанка. У меня нет ни молодости, ни наивности, ни большого приданого. Предложение такого красивого, богатого и высокопоставленного человека, как Кельвин Бредертон, было гораздо больше того, на что я могла надеяться. Но он не смог устоять против ее чар. Она знала, как ублажить его своим телом, а я… я лишь умела делать книксен.  — Она тяжело вздохнула и вытерла лицо.  — Я не знаю, кого ненавижу больше… его за то, что он обманул меня, или себя за то, что вопреки всему я любила его. Когда тебя отвергают, это гораздо больнее, чем если тебя вообще просто не выбрали.
        Он нежно погладил ей спину.
        — Теперь по крайней мере мне все стало понятно. Вы выставляете все эти шипы и колючки, чтобы вас никто больше не выбрал. Атина…
        Ее имя на его губах звучало совсем не так, как на губах Кельвина. Она повернулась.
        — Атина, вам не обязательно соревноваться с женщинами, которыми вы не восхищаетесь, только потому, что у них есть то, чего хотели бы иметь вы. Мужчину привлекает женщина, у которой есть собственное мнение, у которой хватает смелости прислушиваться к своему сердцу независимо от того, куда оно может ее завести. Цена аморальным женщинам — один пенни за десяток, и они живут в том скрытом от глаз мире, который сами выбрали. Но женщину, которая ценит свое достоинство, окружает светящийся ореол, привлекающий настоящих мужчин, и они летят на этот свет подобно мотылькам. Какой бы хорошенькой ни была та женщина, ее красота блекнет в сравнении с той, которая светится внутренним светом.
        Все, что он говорил, было сказано намеренно, именно для нее, но Атина знала, что она не такая.
        Он схватил ее руки.
        — Вы знаете, кем в греческой мифологии была Атина[1 - Имеется в виду богиня Афина.]?
        — Конечно,  — ответила она, опустив голову.  — Она была греческой богиней разума и логики.
        Он кивнул:
        — Она также была богиней войны. И она не вышла замуж… богиня-девственница. Как же вы похожи на свое имя.
        — Вы сама доброта, не так ли? Вы считаете, что вы мне польстили?
        Он усмехнулся:
        — Нет. Я рассчитывал пролить свет на то, кто вы есть на самом деле. Отличительными качествами Афины были сила и мудрость. Ее описывают как мать искусств. Она — как это говорится у Гомера?  — «она учит нежных дев в доме и вкладывает в каждую голову понимание высокого искусства». Она целомудренна, бесстрашна и справедлива. И она не вышла замуж, потому что ни один мужчина, даже самый лучший, не был ее достоин.
        Атина мысленно проанализировала сходство. И хотя она пыталась убедить себя в том, что мужчина ей не нужен, скрывать правду было очень трудно.
        — Я не хочу быть похожей на нее. Не хочу остаться незамужней. Не хочу быть одна.
        — Вы и не должны.
        Он привлек ее к себе. Его объятие обладало слишком большой притягательной силой, и она не смогла ему противиться.
        Когда она замерла на его груди, жалость к себе начала улетучиваться. Теперь она ощущала его крепкое тело, тепло его торса, твердость и силу обнимающих ее мускулистых рук, вдыхала свежий аромат его туалетной воды.
        Он уперся подбородком в ее мокрую от дождя макушку.
        — Моя маленькая богиня. Если бы вы выстрелили в него парой своих стрел, возможно, он увидел бы вас такой, какой вижу вас я.
        Звук его голоса доставлял ей большее удовольствие, чем слова. Чувство горечи, которое отравляло ей жизнь, начало притупляться, и сменилось необыкновенным ощущением свободы… и сердечной теплоты.
        Его рука соскользнула ей спины, и она почувствовала, как его пальцы нежно поднимают ее лицо за подбородок. Она не хотела поднимать голову, чтобы он не увидел по выражению ее лица, как ей нравится — как ей необходимо — это объятие. Она закрыла глаза, но он ждал. Когда она наконец взглянула на него, то была поражена. Выражение его лица было точно таким же.
        Его голова опустилась, и их губы встретились. Его губы были мягкими и нежными и давали больше, чем брали. Она мечтала именно об этом… о таком поцелуе, поскольку чувствовала, что она женщина, достойная любви. Он будто направлял солнечный луч в ее увядшее сердце, и она начала расцветать.
        Она обхватила ладонями его лицо, умоляя о большем. Он откликнулся на ее мольбу, прижав ее к себе. Его губы заскользили по ее шее и плечам, одна рука приподняла ее за ягодицы. Желание, которое вдруг вспыхнуло в ней, было таким сильным, что грозило захлестнуть полностью и его. Не думая о том, какая его подстерегает опасность, он начал подогревать ее желание своими блуждающими руками и губами.
        Ее тело разом вернулось к жизни. Она запустила пальцы в его волосы и стала сжимать и мять их в кулаках. Ее агрессия подстегнула его собственную, и его правая рука обхватила одну грудь. Она вздрогнула и выгнула спину ему навстречу. Он сразу же этим воспользовался и начал покрывать ее грудь поцелуями.
        Она закрыла глаза, чтобы сполна насладиться незнакомыми ощущениями, но его губы вдруг оторвались от нее. Она стала ждать, в каком месте его губы появятся снова, но поцелуев не доследовало.
        Она неохотно открыла глаза. Затуманенным взором она увидела виноватое выражение его лица.
        — Что-то не так?  — шепотом спросила она.
        — Извините.
        — За что? Не останавливайтесь, пожалуйста.
        — Я не должен.
        Его руки, только что крепко прижимавшие ее тело, оттолкнули ее.
        — Но… но…  — Она не знала, что сказать.
        — Прошу вас простить меня. Я зашел слишком далеко. Я…  — Он встал.  — Я должен идти.  — Коснувшись ее губ легким поцелуем, он быстрыми шагами направился к дверям гостиной.
        Она стояла, пораженная. Оставшееся без ответа желание все еще полыхало в ее теле. А он вышел, закрыв за собой дверь.


        Глава 13
        — Слава Богу, ты вернулся домой,  — воскликнула Аквилла Хоксуорт, стоя у балюстрады лестницы второго этажа.
        Маршалл передал плащ и шляпу дворецкому.
        — Что случилось, мама?
        Аквилла начала медленно спускаться по широкой лестнице. Несмотря на свои шестьдесят лет, она все еще была воплощением элегантности и утонченности. Длинный шлейф платья волочился вслед за ней по ступеням.
        — Только что приходил какой-то человек. Он хочет поговорить с Жюстиной.
        — С Жюстиной? Кто этот человек?
        — Он сказал, что его зовут Нэнс. Отвратительный простолюдин. Он сказал, что он журналист и работает в газете «Городской глашатай». Я предупреждала тебя, что это случится. Тот человек, которого ты выбрал в качестве жениха для своей сестры, ославит всю нашу семью. Будет грандиозный скандал.
        Маршалл тяжело вздохнул в надежде, что мать предпочтет здравый смысл истерическому крику.
        — Мама, прошу тебя, расскажи толком. Чего именно хотел этот Нэнс?
        — Разве это не очевидно? Не сомневаюсь в том, что он хотел узнать подробности расторжения помолвки. Разве я тебе не говорила, что это унизительное внимание неизбежно?
        Маршалл выругался про себя. Он действительно почти ожидал этого. Расторгнутая помолвка — главная пища для скандальной хроники, особенно если это касается девушки такого положения в свете, как Жюстина.
        — Надеюсь, ты не позволила сестре говорить с ним?
        — Нет, конечно.
        Маршалл прошел в библиотеку и налил себе порядочную порцию бренди из графина, стоявшего на столике у книжных полок. Мать неотступно следовала за ним, ни в библиотеке она закрыла дверь, чтобы они могли поговорить наедине.
        — Ты ведь знаешь, что произойдет, не так ли? Если наша фамилия будет напечатана в этом грязном листке, нас с Жюстиной перестанут принимать в свете.
        Бренди обжег Маршаллу горло. Он не часто пил неразбавленный алкоголь. Он предпочитал не топить в вине свой неприятности.
        — Чего я не могу понять,  — продолжала Аквилла, усаживаясь в кресло,  — как эти журналисты пронюхали так быстро.
        Маршалл сел напротив матери.
        — А я понял. Стэнтон, должно быть, их подкупил.
        — Но зачем? Что он выигрывает от того, что опорочит нашу Жюстину?
        Маршалл сделал еще один глоток бренди.
        — Есть кое-что, о чем ты должна знать.  — Очень осторожно он объяснил действительную причину, по которой Стэнтон разорвал помолвку, но не стал говорить, где Жюстина научилась этому. Его мать отреагировала именно так, как он и предполагал, но хотел по возможности этого избежать.
        Она вскочила с кресла и стала ходить по комнате, словно разъяренная королева.
        — Почему ты не рассказал мне об этом раньше? Придется поговорить с Жюстиной! Как этот человек посмел оскорбить мою дочь! Какая наглость! Только подумай, как он с нами поступил! Под вопросом окажется репутация Жюстины! Уж я доберусь до этой девчонки! Она погубила нас всех!
        Он с изумлением смотрел на мать, которая обвиняла всех без разбора.
        — Успокойся, мама.
        — Успокоиться? А ты? Ты скрывал это от меня!
        — Мама, сядь, пожалуйста.
        Аквилла села. Ярость сменилась опустошением.
        — Подумать только. Наше имя появится в газетенке, в которую в лавках заворачивают рыбу! Что скажут люди? Маршалл, налей мне чего-нибудь выбить.
        Маршалл налил матери рюмку бренди.
        — Спасибо, дорогой,  — сказала Аквилла, протягивая руку за рюмкой.  — Я ничего не понимаю. Почему этот человек позволил Жюстине разорвать помолвку, а не поступил так, как это сделал бы нормальный цивилизованный джентльмен?
        Маршалл провел ладонью по лицу. Он порядком устал.
        — Не знаю. Могу лишь предположить, что после того, как он прислал мне письмо, он понял, что на самом деле он может быть привлечен к суду за нарушение обязательства. Возможно, поэтому он натравил на нас журналистов — чтобы собрать доказательства неприличного поведения Жюстины и укрепить свои позиции на тот случай, если я решу подать иск.
        Аквилла кивнула.
        — Тебе надо поговорить с Гербертом Стэнтоном. Ты должен заверить его в том, что не будешь подавать иск, если он возобновит свою помолвку с Жюстиной. Мы пригласим врача, который удостоверит ее девственность. Если понадобится, мы ему заплатим. Стэнтон должен остановить журналиста.
        — Вряд ли следует так поступить.
        — Почему?
        Он вспомнил об Атине.
        — Во-первых, Жюстина его не любит.
        Мать посмотрела на него так, будто он вдруг заговорил на иностранном языке.
        — Каким образом это может повлиять на его решение?
        Слова, которые он произнес, были для него необычны, практически незнакомы, но он нутром почувствовал, что они правильные.
        — Разве ты не хочешь, мама, чтобы твоя дочь вышла замуж по любви?
        — Что за чушь! Такая девчонка, как Жюстина, неспособна выбрать в мужья правильного человека. Она толком не знает даже своего сердца.
        — А ты?  — Он поймал себя на том, что то же самое сказал бы его отец.
        — Что я?
        — В том возрасте… ты знала собственное сердце?
        — Это сейчас не имеет значения.
        — Ты любила отца, когда выходила за него замуж?
        Она покачала головой:
        — Никто не выходит замуж по любви. Считается, что браки следует продумывать для пользы семьи. Я принесла твоему отцу солидное приданое, а он дал мне титул маркизы. Мы были идеальной парой.
        Маршалл вспомнил все эти аргументы, которые с течением лет превратились в холодную отчужденность. Мать не ухаживала за отцом, даже когда он уже был на смертном одре.
        — И вы до конца оставались идеальной парой?
        Она отвернулась.
        — Любовь — это одно, брак — другое. Я выполнила свой долг. Как и твой отец.
        Маршалл долго молчал, глядя на пустой стакан.
        — Если бы тебе пришлось начать все сначала, ты предпочла бы любовь моему отцу?
        Мать по-прежнему смотрела в окно.
        — Мне бы хотелось сказать, что я полюбила твоего отца. Но этого не произошло. Твоя бабушка уверяла меня, что я полюблю, но…  — Ее голос вдруг потерял свою обычную самонадеянность и аристократическое высокомерие.  — Во многом моя жизнь — наша жизнь — после свадьбы становилась все более невыносимой. Но я не сожалела о своем браке… в моей жизни появились ты и Жюстина. И я отдала вам всю ту любовь, которую не могла дать ему.
        Ему было очень жаль, что его родителям пришлось прожить в таком союзе. Лучше умереть, чем жениться, не раз повторял он себе и только сейчас понял, что это так. Его отец никогда не учил его ценить женщин, а мать ничего не сделала, чтобы доказать ему, что это неправильно.
        А Атина сделала и заявила об этом во всеуслышание. Она открыла ему глаза, показав, какие и сколько сюрпризов готовит женщина. Он открыл в ней мир намного более заманчивый и интригующий, чем загадочные очертания дальних берегов на горизонте морей, и он не мог им насытиться.
        Он положил ладонь на руку матери, словно хотел ее утешить. Рука была худой и прозрачной, похожей на тонкую бумагу. Как это ужасно, что радость пришла к ней в ту пору, когда ее муж уже лежал в могиле.
        Себе он такого не желал. И Жюстине тоже.


        Глава 14
        — Скажи, чтобы он ушел,  — сказала Атина.  — Под угрозой применения оружия.
        Герт заморгала, не веря своим ушам.
        — Мисс?
        — Иди и скажи мистеру Маршаллу, что я не хочу его принимать.
        — Но Атина,  — возразила Эстер. Она сидела на кушетке за рукоделием.
        Атина даже не потрудилась поднять голову от бумаг.
        — В тот день, когда я увижу этого человека снова, я позабочусь, чтобы у меня были под рукой лук и колчан, полный стрел.
        Герт прикусила губу.
        — Но он очень настаивает, мисс.
        — Герт, ты получила мое разрешение дать ему хорошего пинка. Я бы и сама это сделала, но на мне мои самые лучшие туфли.
        Эстер вздохнула:
        — Атина, я понимаю, что ты рассердилась на него за то, как он ушел, но, может, стоит рассмотреть проблему с нескольких сторон?
        — Я уже все рассмотрела со всех точек зрения. И в доказательство этого у меня есть набросок, где он изображен обнаженным.
        — Ну почему тебе обязательно нужно быть такой непреклонной? Он такой приятный джентльмен.
        — Шетлендский пони тоже приятный, но он не нужен мне в моей гостиной.
        Эстер повысила голос — что она делала крайне редко. При этом голос дрожал от негодования.
        — Атина, не далее как вчера мистер Маршалл отнесся ко мне с большой добротой, когда я поплакалась ему в жилетку, и дал мне бесценный совет, в котором я очень нуждалась. Ты извинилась передо мной за то, что оскорбила меня в тот день, но я не прощу тебя, если мне придется выйти к мистеру Маршаллу, чтобы сказать ему, что ты не желаешь его видеть.
        Атина в сердцах бросила перо, от чего на бумаге расплылось чернильное пятно.
        — Ну хорошо. Проводи его, Герт.
        Герт выскользнула за дверь и через минуту вернулась с Маршаллом.
        — Добрый день, леди.
        — Добрый день, мистер Маршалл,  — отозвалась Эстер.
        Атина закрыла лежавшую перед ней папку и встала.
        — Мистер Маршалл, если вы пришли сюда, чтобы получить место, я вряд ли смогу вам что-либо предложить. Штат полностью укомплектован.
        — Спасибо, мисс Макаллистер, но я здесь по другому поводу. Как поживаете, леди Уиллетт?
        — Хорошо, мистер Маршалл. У нас обеих все хорошо, не так ли, Атина?
        Атина взглянула на Маршалла. Ее подбородок был упрямо вздернут, хотя выражение его лица было скорее извиняющимся. Невысказанные слова повисли в воздухе.
        — Леди Уиллетт, вы позволите мне переговорить с мисс Макаллистер с глазу на глаз? Я был бы вам очень благодарен.
        Атина взглянула на Эстер и едва заметно кивнула.
        — Разумеется,  — сказала Эстер и, шурша платьем, вышла, закрыв за собой дверь.
        Маршалл поднял обе руки.
        — Атина…
        — Ничего не говорите.
        — Выслушайте меня.
        — Я бы предпочла вышвырнуть вас отсюда.
        — Поймите, прошу вас… вы единственная в мире женщина, от которой я не ушел бы в такой момент, как тот, что…
        — Благодарю вас,  — ответила она, не скрывая сарказма.  — Я не знаю, смогу ли вынести хотя бы еще один комплимент.
        Он опустил голову.
        — Вы понимаете, что я имею в виду. Я уважаю вас. Я хотел уберечь вашу честь.
        — К черту мою честь. Как насчет моей гордости? То вы поднимаете мне настроение, так что я чувствую себя красивой, а то вдруг опрокидываете, будто я тачка, полная навоза.
        Возникший перед ним образ вызвал у него смешок.
        — Я не хотел вас расстраивать. Правда. Но для меня было важно не воспользоваться вами в том хрупком состоянии, в котором…
        — Браво, мистер Маршалл. Высший балл за галантность.
        Маршалл вздохнул.
        — Мне очень жаль. Мне не следовало разжигать пламя, которое я не смог контролировать.
        — Не льстите себе. Пламя уже остыло.
        — Я этого не хотел. Атина…
        — Если вы пришли, чтобы извиниться, вы извинились. Можете идти.
        — Не прогоняйте меня,  — сказал он, и в его голосе появились резкие нотки.  — Пожалуйста… У меня к вам просьба.
        — Просьба? Ко мне?  — Атина села.  — Боже, это становится интересно, если не сказать — смешно.
        — Все очень серьезно, Атина. Мне необходимо поговорить с графиней Кавендиш.
        Она хихикнула:
        — Исключено.
        — Почему?
        — Потому что я решаю вопросы, относящиеся к школе.
        — Я должен ее увидеть. Это очень важно.
        — Расскажите, почему это так важно, что нужно беспокоить графиню.
        — Не могу. При всем уважении к вам, но это не вашего ума дело.
        Ноздри Атины раздулись от возмущения.
        — Что вы себе позволяете, мистер Маршалл! Сейчас же убирайтесь!

        Маршалл вышел на улицу. День выдался безоблачный, ярко светило солнце, но на душе у него было пасмурно.
        Он ожидал, что упрямая Атина откажется свести его с графиней Кавендиш, однако даже мягкая Эстер не захотела ему помочь.
        Настало время предпринять какие-то действия. Графиня должна знать о неминуемой угрозе газетного разоблачения. Он понимал, что это всего лишь вопрос времени и слух о том, чему учат в пансионе, распространится мгновенно и многие молодые леди, включая его сестру, будут оклеветаны. Он не мог раскрыть своего инкогнито Атине и Эстер, но графине Кавендиш он скажет, кто он.
        Он пролистал справочники, надеясь найти адрес графини, но не нашел ни одного упоминания имени графини Кавендиш. Он зашел в тупик, и его разочарование было велико, но он знал, что не все титулованные дворяне попадают в справочники. Те, кто недавно получил титул, и даже пэры, живущие заграницей, вообще могли нигде не значиться. Тогда он решил попробовать еще один ход.
        Он постучал в дверь офиса издательства «Стюарт и Ньюман», выпустившего книгу графини Кавендиш. Его принял издатель, мистер Хедли Стюарт. Все, что Маршаллу пришлось сделать,  — это представиться журналистом, работающим на «Таймс», и сообщить, что он пишет статью, в которой собирается похвалить этот учебник для молодых девушек. Маршалл подумал, что мистер Стюарт был в совершеннейшем восторге от того, какой доход ему принесет подобная статья.
        Мистер Стюарт был жизнерадостен и вежлив до подобострастия. Он хвастался, явно преувеличивая, успехом книги графини. Потом он стал показывать полки, на которых стоял и выпущенные издательством книги, так, будто это были трофеи.
        Маршалл решил немного охладить его пыл.
        — Наша газета особенно заинтересована в том, чтобы взять интервью у автора книги,  — пояснил он.  — Наши читатели, несомненно, захотят услышать из первых уст, что именно предопределило успех книги.
        — Могу я встретиться с автором?
        Мистер Стюарт расплылся в улыбке.
        — Я уверен, что она не станет возражать против короткого визита, принимая во внимание ваше желание написать хвалебную статью в «Таймс».
        — А почему визит должен быть коротким?
        — Насколько я знаю, у графини проблемы со здоровьем. Именно забота о здоровье заставляет ее жить уединенно в ее загородном доме.
        Маршалл не смог скрыть удивления.
        — Вы хотите сказать, что графиня Кавендиш живет не в Лондоне?
        — Боюсь, что так. Но до ее дома в Суррее не так далеко.
        Маршалл пришел в замешательство. После разговора с Атиной у него сложилось впечатление, будто графиня практически живет в школе, названной ее именем.
        — Вы уверены, что графиня не бывает в Лондоне хотя бы наездами? Например, во время сезонов?
        Мистер Стюарт сдвинул на лоб очки.
        — Я совершенно в этом уверен. Как раз на прошлой неделе я получил от нее письмо с обратным адресом. Вот — Кингстон-Лодж, Шепардс-Грин, Суррей. Когда вы ее увидите, будьте добры, попросите ее приехать в Лондон еще раз. Мне бы очень хотелось с ней познакомиться.
        — Вы никогда с ней не встречались?
        Он покачал головой, и очки снова оказались на носу.
        — К сожалению, нет.
        — А как же школа?
        Его белесые брови сомкнулись над оправой очков.
        — Школа? Какая школа?
        Маршалл быстро встал:
        — Не имеет значения. Спасибо зато, что уделили мне время, и за адрес. Я, разумеется, передам графине Кавендиш ваши добрые пожелания.
        Он вышел на улицу. Город буквально кишел пешеходами, наслаждавшимися хорошей погодой. Но Маршалл не разделял веселого настроения лондонцев. Его одолевали мрачные предчувствия.


        Глава 15
        Экипаж Маршалла уже несколько часов трясся по ухабам сельских дорог Суррея, и с каждой милей, отделявшей его от Лондона, его гнев на сумасбродную мисс Атину Макаллистер возрастал.
        Мысленно он перечислял обвинения против нее. Она лгунья. Обманщица. Своевольная кокетка. Она занимается бизнесом по практически украденным программам, используя чужое имя, чтобы самой заработать. Школа искусств для женщин! Ха! Да это просто умело завуалированный бордель, который потворствует распущенности женщин, а не мужчин. И Атина их «мадам». Ему хотелось наказать ее за обман и за дерзость. К незаслуженным оскорблениям, которые то и дело срывались с ее языка, он старался относиться так, как подобает джентльмену. Но всякий раз, как он придумывал способ укоротить ее острый язычок, он неизменно кончал тем, что фантазировал на тему, как бы использовать его для чего-либо более приятного.
        Когда он уже подъезжал к поместью графини Кавендиш, у него вдруг закралось подозрение. Шепардс-Грин был именно таким, каким он себе его представлял,  — холмы, по которым бродят стада овец, а в центре — деревня с кузницей, красильней и конюшнями. Он проехал по фунтовой дороге до Кингстон-Лодж, надеясь увидеть в конце пути по меньшей мере дворец. Однако дорога привела его к побитому временем загородному дому на вершине холма.
        Дом был величественным, но каким-то неухоженным, словно его обитатели отказывались признавать его роскошным феодальным замком, каким он, по-видимому, когда-то был. Когда Маршалл постучал, дверной молоток тихо пискнул, словно жалуясь. Спустя несколько минут к двери подошел крупный мужчина.
        — Добрый день, сэр. Меня зовут Маршалл Хоксуорт, маркиз Уорридж. Я бы хотел увидеть графиню Кавендиш, если она будет добра принять меня.
        — Графиню Кавендиш?  — удивленно переспросил мужчина, оглядев Маршалла с головы до ног.
        — Да, сэр. Мне не назначали, но я был бы благодарен, если она даст согласие на аудиенцию.
        Мужчина посмотрел на Маршалла искоса:
        — Кто вам сказал, что она здесь живет?
        — Мне дали этот адрес в Лондоне. Вы позволите мне войта?
        — Никакой графини здесь нет.
        Маршалл нахмурился:
        — Но я уверен, что это именно тот адрес, который мне дали в Лондоне.
        — Вас дезинформировали. До свидания.
        Мужчина попытался закрыть дверь, но Маршалл остановил его.
        — Сэр,  — начал он, понемногу закипая от такой наглости.  — Я проделал весь этот долгий путь из Лондона. Я не хочу испытывать ваше терпение, но дело, которое привело меня сюда, очень важное. Речь идет о честном имени и состоянии графини Кавендиш.
        — А что насчет состояния?  — Мужчина сдвинул брови в явном недоумении.
        — Могу я войти, чтобы все вам объяснить?
        Мужчина вздохнул, но распахнул дверь. Маршалл вошел, и его проводили в гостиную.
        Комната оказалась довольно уютной, но явно принадлежала мужчине. В воздухе стоял запах табака, стены были увешаны чучелами голов диких зверей и оленьими рогами. По обе стороны незажженного камина стояли огромные, обитые кожей стулья, а между ними стоял стол, сделанный из ноги слона.
        Маршалл ненавидел охоту. Хотя он с большим удовольствием упитывал большие порции оленины или жареного фазана, ему казалось странным, что убивать животных считалось видом спорта. Само по себе уже было плохо, что охотники устраивали праздник, когда убивали зверя, но еще омерзительнее было, когда бахвалились тем, что подстрелили его. Он не выносил насилия, а мысль о том, что птица или животное могут быть оставлены беспомощными с пулей в теле, ужасала его больше всего. В его поместье дичь отлавливали, а не охотились на нее с ружьями.
        Он начал разглядывать мужчину, который наливал себе что-то из графина. Он был без камзола, в одной жилетке, облегавшей его широкую спину. Лысину окаймлял венчик седых волос, а из-за щек торчали жидковатые баки.
        — Могу я предположить, что вы граф, хозяин этого дома?  — спросил Маршалл.
        — Нет, я не граф,  — усмехнувшись, ответил он.
        — Позвольте узнать ваше имя, сэр?
        — Стрейтер. Джулз Стрейтер. Так что там насчет состояния графини?
        — Мистер Стрейтер, я не хочу показаться грубым, но дело весьма деликатное. То, что мне надо сказать, предназначено только для ушей графини. Мне будет позволено ее увидеть?
        Мужчина снова смерил глазами Маршалла. Опрокинув в рот содержимое стакана, он сначала пот полоскал жидкость во рту, а потом проглотил.
        — Вы приехали по поводу книги?
        — Да.
        Он презрительно фыркнул и налил себе еще из графина. Маршаллу показалось, что этот человек уже немало выпил до того, как он постучал в дверь дома.
        — Вы можете с тем же успехом рассказать мне все, что хотели. Нет никакой графини Кавендиш.
        Маршалл сдвинул брови:
        — Мне очень жаль. Я слышал, что она была больна, но не знал, что она ушла в мир иной.
        — Никуда она не ушла. Эта сука никогда не существовала.
        Маршалл опешил:
        — Простите?
        На лице мужчины выступил пот.
        — У вас есть дети?
        — Нет, но…
        — Не важно. Пусть наслаждение женщинами будет просто развлечением. Не обременяйте себя женой и детьми, особенно если эти дети — девочки. Они пустая потеря времени денег, а самое главное — ПОКОЯ.
        — Мистер Стрейтер, что это вы говорите? В ваших словах нет ни капли здравого смысла.
        — Как и в женщинах. Я доказал это, написав эту шуточную книгу. Но теперь, насколько я понимаю, шутка обернулась против меня!
        — Погодите… Это вы написали книгу графини Кавендиш?
        Саркастическая улыбка расплылась на лице Стрейтера.
        — Я и есть графиня Кавендиш. Я — помещик из глубинки, который указывает светским женщинам, как они должны вести себя, разговаривать и думать. Как вам эта шутка? Я стал идеалом поведения женщин в обществе, а я даже не женщина.
        — Но зачем?
        Мистер Стрейтер поставил пустой стакан на поднос.
        — Затем, что молодые девушки не знают, как себя вести. Они ленивы, тщеславны, потакают своим прихотям и неуважительны. Женщин сегодня не учат признавать превосходство мужского пола. Мы обращаемся с ними как с фарфоровыми куклами, балуем, льстим им и проявляем сдержанность. А что делают они? Пренебрегают нашими советами. Не слушаются нас. Предъявляют требования. И Боже избави — они рожают. А непослушные жены неминуемо рожают непослушных дочерей.
        Он отодвинул ящик письменного стола и достал из него несколько листков бумаги:
        — Видите это? С этого началась моя книга. Это длинное ругательное письмо, которое я написал своей дочери, когда эта потаскуха уехала и против моей воли вышла замуж за какого-то ирландца. Я так и написал: порядочная женщина должна быть скромной. И добродетельной. И бережливой. Должна уважать своего отца и во всем его слушаться. Я обрисовал ей — не выбирая при этом выражений и не церемонясь,  — как должны себя вести порядочные женщины.  — Он начал мерить шагами комнату.  — После того как я написал это длинное письмо, до меня вдруг дошло. Это должна знать каждая женщина. Жены, матери, дочери, каждая женщина должна следовать этим принципам. Поэтому я сел и расширил свое письмо, и у меня получился учебник для всех женщин. Когда я его закончил, я понял, что он идеален. Но я знал, что никто не станет его читать, если его автор Джулз Стрейтер. Поэтому, отсылая рукопись в Лондон, подписал ее «графиня Кавендиш», зная, что каждая глупая гусыня будет делать то, что ей посоветует любая титулованная особа в юбке.
        Чувство отвращения постепенно сменялось у Маршалла негодованием. Эта маленькая обманщица Атина сама оказалась обманутой. Она и каждая из тех женщин, которые думают, что следуют советам «специалиста».
        Мистер Стрейтер вытер рукавом лицо.
        — Я надеялся, что книга будет хорошо продаваться, однако не хотел, чтобы она стала такой популярной и пользовалась успехом. Совсем недавно ко мне приходила женщина — некая вдова, живущая за пределами поместья. Мы немного выпили, и я провел почти весь день, притворяясь, будто мне интересны все незначительные моменты ее жизни, чтобы она пришла в нужное состояние. Я уже почти уложил ее на спину, когда она вдруг встала и начала разглагольствовать о том, что чистота присуща женскому характеру и что без этого ни один мужчина не захочет жениться на ней. «Женщина должна воображать себя плотно свернутым бутоном цветка, чьи нежные лепестки защищают ее сердце прозрачным флером красоты»,  — сказала она. А ведь это написал я! Подумать только! Эта перезрелая домохозяйка, которая должна была бы прийти в восторг от моего к ней внимания, обернула мои слова против меня! Будто я мог жениться на таком троглодите, как она.
        С Маршалла было довольно. Он поставил стакан, не отпив ни глотка.
        — Сэр, вы шарлатан и лицемер. Вы ждете, чтобы женщины вели себя как леди — или не как леди,  — только если это нужно и удобно вам. Вы правы в том, что чистота — это отличительный признак характера женщины, но вы понятия не имеете, что делает женщину леди.
        Маршалл взял шляпу и направился к двери.
        — Подождите! Вы собирались сказать мне что-то о моем состоянии.
        Маршалл обернулся:
        — Графиню Кавендиш, которая выдает себя за знатока женских добродетелей, ждет разоблачение. Мой вам совет: прочтите ту страницу из своей книги, где вы учите быть бережливым. Другими словами, ведите себя как леди.

        Узнав, что никакой графини Кавендиш не существует, Маршалл отправился в пансион. Он готов был вести войну. Его противником оказалась вздорная, непредсказуемая, глупая женщина.
        Отстранив Герт, он прошел прямо в гостиную. Была половина одиннадцатого. Вечерняя лекция все еще продолжалась, и все ученицы сидели в гостиной, слушая молодого американского поэта. Лектор был молодым красавцем с нежным румянцем на щеках и блестящими карими глазами. Однако его растрепанные темные волосы и экстравагантное одеяние придавали ему скорее цыганский вид, от которого ученицы, видимо, пришли в неописуемый восторг.
        Его низкий голос завораживал.
        — «Ее гибкое тело было прижато к его мужскому достоинству, похожему на стебель тюльпана, качающегося на ветру».  — Взгляд его горящих глаз останавливался на каждой из девушек, словно он ласкал их всех поочередно.
        Маршалл подошел к лектору и закрыл книгу, которую тот держал в руках.
        — Чтение окончено. Леди, можете расходиться.
        — Кто вы, черт возьми?  — спросил поэт.
        — Не тот, с кем можно шутить.
        — Да вы знаете, кто я? Я Клинт…
        — Я знаю, кем вы будете. Побитым американцем. Забирайте свои непристойные стишки и выметайтесь.
        — Безобразие! Я потребую объяснения у мисс Макаллистер.
        Маршалл схватил поэта за красный шарф, и молодой человек, который был значительно ниже ростом и более субтильным, счел за благо не сопротивляться.
        Прямо в лицо поэта, трясущегося от страха, он пробормотал слова, не предназначенные для ушей девушек:
        — Даю вам одну секунду, чтобы убраться отсюда, похотливый щенок.
        Поэт закивал, и как только Маршалл отпустил его, вылетел из гостиной.

        Атина, которую он не сразу заметил, подошла к нему. В руках у нее было какое-то письмо.
        — Как вы смеете приходить сюда и срывать урок? Кто вы такой, чтобы…
        — Мне нужно поговорить с вами,  — сказал он. Не давая ей возможности возразить, он повернулся к ученицам.  — А все остальные — спать! Немедленно!
        Его слова прозвучали словно ружейный выстрел. Девушек как ветром сдуло.
        Атина повернулась к нему вне себя от ярости:
        — Вы… вы презренный варвар! У вас хватает наглости врываться сюда и распоряжаться, будто вы какой-то психически неуравновешенный учитель.
        — Сядьте. Я жду от вас объяснений.
        Она прищурилась и прошипела, словно ядовитая змея:
        — Вы сами напросились. Я сейчас же пошлю за констеблем.
        — Давайте. Тогда у вас будет возможность объяснить нам обоим, зачем вы украли имя графини Кавендиш.
        Атина замерла на пороге гостиной.
        — Что?
        — Вы прекрасно меня слышали. Вы использовали имя графини Кавендиш, чтобы придать своей школе видимость правдоподобия. Однако правда в том, что графиня Кавендиш даже не представляет, чем вы здесь занимаетесь.
        — О чем вы говорите? У меня есть ее письмо, в котором она согласилась быть попечителем школы.
        — Фальшивка.
        — Как вы смеете,  — негодуя повторила она, но гораздо спокойнее.
        — Вы ввели в заблуждение десятки известных семей, объявив, что знаменитая графиня Кавендиш руководит воспитанием и образованием их дочерей, тогда как на самом деле графиня Кавендиш имеет такое же отношение к вашей школе, как Наполеон к Бэкингемскому дворцу.
        Атина густо покраснела.
        — Это ложь.
        — Увы, это правда,  — возразил он и подошел к ней.  — Вы обманщица, мошенница и лгунья. Судья признает вас виновной в том, что вы работали, пользуясь именем графини Кавендиш, без ее разрешения. Такое преступление карается смертной казнью через повешение.
        — Чушь! Графиня Кавендиш будет польщена.
        Он усмехнулся:
        — Ошибаетесь, он не будет.
        — Он? Кто?
        Маршалл обошел ее, перекрыв выход.
        — Хочу кое-что сообщить. На самом деле графиня Кавендиш — это достаточно озлобленный старик, ополчившийся против всего женского пола. Я сегодня утром встречался с ним. Он написал эту книгу, чтобы доказать, что женщины не просто глупы, но что у них вообще нет мозгов. И после того как я познакомился с тем, как вы руководите этой так называемой школой, я склонен согласиться с ним.
        — Это невозможно. Я вам не верю.
        — Кингстон-Лодж, Шепардс-Грин, Суррей. Не стесняйтесь. Нанесите ему визит.
        Атина начала ходить по комнате, сжимая в кулаке письмо.
        — Мне следует взять эту книгу и стукнуть ею этого человека по башке!
        — Минуточку, моя маленькая лицемерка,  — сказал он, взяв ее за локоть, чтобы она перестала метаться.  — Прежде чем вы потребуете возмездия для этого человека, который успел обмануть вас до того, как вы обманули остальных, будьте так добры объяснить мне, что вообще заставило вас навязать другим «учение» графини.
        — Вам я ничего не обязана объяснять.
        — Черта с два! Это было просто прикрытием для уроков на тему «как стать дамой полусвета»?
        Атина выпрямилась.
        — Во-первых, эти уроки — это практические занятия на тему взаимоотношения полов. А во-вторых, возможно, я и просвещала своих учениц в области сексуальных проблем, но я по крайней мере вооружала их знанием окружающего мира… Того мира, где мужу разрешено немного развлечься на стороне, а жена, позволившая себе нечто подобное, будет осуждена и жестоко наказана. Я должна была научить их тому, что им не надо сидеть в своем доме в уголке, словно серой мышке, и ждать, когда их мужья вернутся от своих содержанок. Мне надо было научить жен, как вырвать своих мужей из объятий любовниц.
        — Вам надо было учить их стать индивидуальностями, а не гаремом соблазнительниц.  — Маршалл вспомнил, в чем ему призналась Эстер.  — Секс удерживает мужчину лишь недолгое время. Мужчине нужен компаньон, друг, жена и любовь. Неужели вы настолько плохо информированы, что не понимаете, чего желаем мы?
        Атина тяжело дышала. Ее грудь то вздымалась, то опускалась над вырезом платья.
        — Мужчине нужна опытная любовница,  — выпалила она.
        — Да, Атина, но не такая, которую выучили в какой-то школе. Если женщина должна знать, как ублажать мужчину, я хочу, чтобы она научилась этому в моей постели со мной.
        — Не смешите меня. Не научись я ублажать мужчину, он вообще не заметил бы меня.
        От ревности у Маршалла потемнел взгляд.
        — Глупышка. Что бы вы ни делали, Кельвин Бредертон не захочет, чтобы вы к нему вернулись.
        Серьезность была стерта с ее лица словно невидимой рукой. Однако шок очень быстро сменился яростью.
        — Неужели? Вот, смотрите!  — воскликнула она, швырнув ему в лицо измятый лист бумаги.  — Убедитесь сами! И кто из нас после этого глуп?
        Он поднял с пола бумагу.
        — Что это?
        — Письмо от Кельвина Бредертона, в котором он просит у меня прощения и снова предлагает мне руку и сердце. Он хочет официально объявить об этом при первой же возможности. Что вы об этом думаете?
        Он явно был в растерянности. Нахмурив брови, он прочел письмо.
        — Ха! Съели?  — Она проглотила слезы.  — И где теперь ваша пламенная речь в защиту мужчин? Вы встаете в позу и похваляетесь тем, как много вы знаете о любви и ухаживании, а на самом деле вы сами обманщик.
        Все было именно так, как она сказала. Бредертон опять делал ей предложение. Маршалл должен был бы быть счастлив за нее, но почему-то не был. Мысль о том, что Атина может стать женой какого-то другого мужчины, вызвала у него тревогу, которую он был не в состоянии превозмочь. Однако его беспокоило что-то еще, что имело отношение не к нему, а к ней.
        — А он вас любит, Атина?
        Выражение ее лица изменилось.
        — Что?
        Он протянул ей смятый листок.
        — Где он говорит, как сильно он вас любит? Об этом в письме нет ни слова.
        Она выхватила у него письмо и начала его перечитывать.
        — Я… он… Это само собой разумеется.
        — Неужели? Или предложения руки для вас достаточно?
        Она молчала.
        Маршалл покачал головой и пожал плечами:
        — Он одержал над вами верх с помощью всего нескольких слов.
        — Неправда. Он любит меня.
        — Вы в этом уверены?
        — Иначе зачем он…  — Она не договорила.
        — Иначе зачем он что? Бредертон не способен выразить свою любовь даже в словах. А вы считаете, что он должен любить вас, поскольку хочет жениться?
        Она все еще не отрывала глаз от письма, но на ее лице появилось выражение, которого он никогда не видел. Ранимость. Незащищенность.
        — Он любит меня, потому что я стала той женщиной, которую он хотел.
        Он постарался не думать о том, что скрывается за этими словами, и сказал:
        — Почему вы себя так низко цените? Атина, неужели вы не понимаете, что сколько бы у вас ни было недостатков — будь их хоть легион,  — вы достойны всего того, что может дать мужчина, и гораздо больше? Вам незачем покупать его любовь ни игривыми словами, ни незаметными для посторонних глаз прикосновениями. Вы уже достойны.
        Глаза ее наполнились слезами.
        Он поднял пальцами ее лицо, и его поразил и ранил взгляд ее глаз, в них была мольба о правде. Ему было жаль, что ей пришлось столкнуться со столь бессовестными мужчинами. В глубине ее зеленых глаз он увидел выражение юной девушки, чье сердце разрывалось от разочарования. Ему захотелось восстановить ее доверие к мужчинам. Захотелось вернуть надежду этому задумчивому молодому лицу.
        Опустив голову, он медленно приблизил губы к ее губам. Если у нее хватит смелости снова поверить, он покажет ей, что это того стоило.


        Глава 16
        Всего несколько мгновений назад она упивалась своей гордостью, а теперь почувствовала, будто падает в бездну.
        «Пожалуйста»,  — кричало ее сердце, но она не понимала, чего оно просит. Она находилась в свободном падении, и зацепиться было не за что.
        Он предлагал ей то, в чем она отчаянно нуждалась,  — доверие. Ей хотелось снова поверить в мечту Золушки о прекрасном принце. Перед ней мужчина, который уверяет, что идеал все еще существует. Мужчина, который будет любить ее, никогда не причинит ей боли и не предаст.
        Ему хотелось скрепить свое обещание поцелуем. А ей очень нужно было это обещание. Тем более что его губы были так близко.
        Их губы встретились. Поцелуй был нежным и настоящим и выражал чувства, которых она никогда не ожидала от мужчины, о которых не смела даже мечтать,  — верность, силу, любовь, обязательства, заботу. Сжатое в кулак сердце начало понемногу расправляться.
        Он глубоко вдохнул, словно в него вливалась новая жизнь. А она придвинулась ближе к нему, схватив за лацканы. Он обнял ее и крепко прижал к себе.
        Его поцелуй становился все более настойчивым. Потом он провел языком по ее губам, и на сей раз она готова была принять его. Их языки встретились. Влажный жар его губ напомнил о существовании у нее другого органа, зажившего вдруг собственной жизнью и потребовавшего внимания.
        Он нежно гладил ее по спине, а она запустила пальцы в его волосы. Этот интимный жест вызвал у него бурю желания. Он застонал, а его губы, оторвавшись от ее губ, заскользили по шее. Ощущение было настолько сильным, что погрузило ее в неизведанные глубины наслаждения.
        Его поцелуи опускались все ниже, и она выгибала спину, чтобы дать им дорогу. Он обхватил рукой одну грудь и поднял ее к губам. Она зарылась лицом в его волосы, вдыхая их легкий аромат.
        Однодневная щетина слегка царапала нежную кожу ее груди, но когда до нее дотронулся горячий язык, желание стало невыносимым. Ее воспаленный мозг молил показать ей то, чего она была лишена все эти годы. Атина не знала, произносила ли что-либо вслух, но Маршалл каким-то непостижимым образом понял, в каком она состоянии. Она испугалась — но и странным образом обрадовалась,  — что больше не сможет себя контролировать. Он действовал решительно, и она подчинилась.
        От мужчины требовалась недюжинная сила, чтобы нести такую не очень худенькую женщину, как она, вверх по лестнице. Он смотрел на нее так, словно хотел сообщить, что сейчас должно произойти. Ни о чем не спрашивал… ничего не говорил. И будь она проклята, если будет сопротивляться.
        — Куда?  — прорычал он и ей понравился этот рокочущий тон.
        — В конец коридора,  — прохрипела она.
        В спальне он, положил ее на кровать. Сердце стучало у нее в ушах и висках. Она вдруг осознала, что собирается делать. Всю жизнь она мечтала о свадьбе Золушки и брачном ложе принца. Но судьба нанесла ей сокрушительный удар, который разбил ее мечты и изменил всю ее жизнь. Но даже в ее возрасте еще остается призрачная надежда на то, что она все же сможет выйти замуж. Выходят же некоторые… Но если она позволит этому мужчине оказаться в ее постели, это конец. Потерять невинность сейчас означает уничтожить последний шанс. Не будет ни свадьбы, ни мужа, ни детей. Она навсегда останется старой девой. Достоин ли этот мужчина такой жертвы?
        Он стоял, опершись одним коленом на кровать, и его брюки четко обрисовывали его твердую плоть. Лунный свет освещал его со спины, окружая его голову серебристым нимбом. Он тяжело дышал, и хотя его лицо оставалось в тени, вид у него был решительный.
        — Вы самая большая ошибка в моей жизни,  — сказала она, ненавидя себя за это признание своей глупости в такой же степени, как и за то, что неминуемо разочаруется, если откажется от наслаждения.
        — Вы тоже,  — сказал он, начав раздеваться.
        Его ответ рассердил ее.
        — В таком случае убирайтесь.
        — И не подумаю. Сегодня вы станете моей.  — Он сдернул с себя галстук.  — И впредь не будете принадлежать никому другому.
        Все в ней восстало против того, чтобы кому-то принадлежать. Все, кроме сердца. На самом деле его слова были музыкой для ее одинокой души, и она впитывала их, как увядший цветок — живительную влагу. Эти слова были почти как объяснение в любви. Почти, но не совсем. И недостаточны.
        Она приподнялась на локте.
        — Я не буду принадлежать ни одному мужчине.
        — Это мы еще посмотрим.
        Он наклонился над ней и накрыл губами ее губы.
        Ей не понравилось, что он силой заставляет ее молчать, и попыталась оттолкнуть его. Но у нее не получилось — руки лишь скользнули по его шелковому жилету.
        Он не переставал целовать ее, одновременно стараясь открыть языком ее рот. Из ее груди вырвался стон — она слишком долго подавляла в себе страсть.
        А он тем временем взял губами мочку ее уха, и все ее тело взорвалось от одного этого прикосновения.
        Его рука скользнула по обнаженной части ее груди и остановилась на соске, все еще прикрытом тканью платья. Маршалл стал его гладить, вызывая в ней мучительное желание.
        Она услышала, что опять стонет, и тут же возненавидела себя за то, что признается в своей страсти. Но прежде чем она успела остановить его, он сдернул платье с ее плеча. Она вскрикнула, услышав треск разрываемой ткани. Она не поняла выражения его побагровевшего лица, но оно почему-то ее восхитило.
        То, что произошло дальше, было для нее неожиданностью — его горячие губы обхватили сосок, и это привело ее в состояние полного блаженства.
        Но в этот самый момент в голову неожиданно пришла мысль, отравившая удовольствие.
        Кельвин.
        Сколько раз она лежала на этой самой постели, фантазируя о таком же сценарии? Распростертое над ней мужское тело. Она — в ожидании его, еще пока невидимого, мужского достоинства. Ее пальцы доставляли ей то удовольствие, которое не мог доставить воображаемый возлюбленный. Иногда, хотя она никогда никому в этом не призналась бы, воображаемое лицо, склонившееся над ней, материализовывалось в лицо Кельвина. И вопреки тому, что мысль о нем возбуждала ее, она всегда сопровождалась чувством вины.
        Теперь над ней склонился реальный мужчина, и его руки стали задирать ей платье. Ее рациональный ум, хотя и затуманенный наслаждением, подал свой осуждающий голос. Внизу, в гостиной лежит письмо Кельвина, в котором он просит сохранить себя для него. Повторное предложение вызвало у нее множество разноречивых мыслей, но оно по крайней мере поможет ей покончить с позорным положением старой девы. А человек, который сейчас лежит в ее постели, обречет ее на одиночество до конца жизни.
        — Нет,  — выдохнула она, но слово было будто из другого, незнакомого языка, и все ее существо отвергало его. Будто ее ум и тело враждовали друг с другом.
        — Не сопротивляйся, Атина,  — шепотом попросил он.  — Если ты станешь моей, я тоже стану твоим.
        Если бы ее разумная мысль могла принять физические очертания, она стояла бы перед ним, уперев руки в бока, и говорила: «Я все сказала». Этот человек ловко манипулирует ею, стремясь получить то, что хочет. И то, что в данный момент она хотела того же, что он, не имело значения, потому что она не могла поступиться своей гордостью.
        — Убирайся из моей постели!
        Он приподнялся. Его волосы были взлохмачены ее руками.
        — Не говори ерунды.
        Она понимала, что ее гордость будет окончательно сломлена, если она немедленно не прекратит то, что происходит. И она залепила ему пощечину.
        Он закрыл глаза и замер, словно стараясь опомниться от шока.
        Затем посмотрел ей в глаза:
        — Довольно, Атина.
        Она ударила его еще раз по другой щеке.
        — А это уже более чем довольно.
        Он опустил ногу на пол и, опустившись на колени, рывком приподнял ее и обхватил за талию. Затем без всяких усилий перевернул ее на колени лицом к изголовью и склонился над ней.
        — Отлично, мой котеночек,  — сказал он,  — в таком положении тебе не помогут твои коготки.
        Схватив в кулак подол ее платья и сорочку, он задрал их до талии.
        — Отпусти меня! Я не хочу тебя! Я люблю Кельвина!
        Положение было унизительное.
        Но он крепко держал ее, а сам в это время расстегивал брюки.
        — Можешь сколько угодно лгать другим и даже самой себе, но я тебя вижу насквозь.
        — Не надо,  — сказала она, но как-то неуверенно.
        — Я не собираюсь применять силу,  — прорычал он.  — Если захочешь, чтобы я остановился, я остановлюсь. Но признайся, Атина, что я твой мужчина, и я им буду.
        Страстность, звучавшая в его голосе, поколебала ее уверенность. К тому же положение его бедер между ее бедрами привело к тому, что снова вспыхнула и ее страсть. Она не видела его лица, и это, возможно, было ее спасением. Закрыв глаза, она попыталась себе представить, что мужчина за ее спиной — Кельвин. Но воображение подвело ее. Правда была в том, что она хотела, чтобы это был Маршалл.
        — Да.
        Возврата не было. Зажатая между мягкой постелью и его твердым мускулистым телом, Атина поняла, что сейчас произойдет что-то опасное, и приготовилась к боли.
        Он немного изменил позу, и она ощутила какое-то давление на плоть у себя между ног, будто она прислонилась к чему-то круглому и твердому. Но потом эта «округлость» скользнула внутрь ее, заставив содрогнуться и вскрикнуть. Хотя Маршалл двигался медленно и осторожно, боль все возрастала.
        Она не ожидала, что будет так больно. Было ли это потому, что она слишком старая или что у него плоть слишком большая, она не знала, впрочем это не имело значения. Тем более что Маршалл вышел из нее наполовину, и боль утихла.
        — Дыши,  — сказал он, но вместо того чтобы выйти из нее, толчком вошел еще глубже. Она всхлипнула, снова почувствовав боль и неприятное напряжение. А он продолжал двигаться. Ощущения стали другими — будто он заполнил ее всю. Боль понемногу утихала и постепенно превращалась в какое-то извращенное наслаждение.
        Он нежно поглаживал ее спину, и это облегчало боль от его движений, которые постепенно все убыстрялись, воспламеняя обоих. Она даже почувствовала удовольствие от своей позы. Это было так непристойно, так по-скотски, так не похоже на фантазии ее юности. Так не должно быть, думала она тогда, а сейчас ей не хотелось, чтобы это было как-то по-другому.
        Неожиданно он застонал и остановился.
        — Нет, не так,  — услышала она его слова и почувствовала, что он кладет ее на бок.  — Ложись на спину.
        Она легла, а он опустился на нее и, наклонив голову, стал ее целовать. Она инстинктивно обняла его ногами, и он снова вошел в нее.
        Раскачивающееся над ней мощное теплое тело и гладкий шелк его жилета, скользящий по нежной коже ее груди, познакомили ее с незнакомыми ей эротическими ощущениями.
        Он застонал, и этот звук показался ей восхитительным. Значит, не только она испытывает наслаждение, но он тоже. Она радовалась и даже немного гордилась тем, что является объектом его страсти.
        Когда ее настиг оргазм, она закрыла глаза, чтобы насладиться этим ни с чем не сравнимым ощущением. Ее рот был открыт. Дыхание стало прерывистым, и все ее тело вдруг взорвалось в эротическом экстазе.
        Когда спазмы утихли, до нее дошло, что его движения прекратились. Она открыла глаза и увидела, что он внимательно на нее смотрит.
        — Мне бы хотелось всю жизнь видеть это выражение на твоем лице,  — произнес Маршалл.
        Она улыбнулась, а его движения возобновились, теперь уже в его собственном ритме. А она расслабилась и стала его рассматривать, размышляя о том, что он за человек. Добрый, благородный, красивый. Как же она не сразу это заметила?
        А когда он позволил себе роскошь собственного оргазма, она снова в него влюбилась.
        Наконец он открыл глаза, и выражение его лица стало совсем не таким, какое она привыкла видеть. В его глазах светилась тихая, ничем не омраченная радость. Это было самым лучшим, неповторимым моментом в её жизни. Он опустил голову, и они соприкоснулись лбами. В этот миг она почувствовала, что мир вокруг стал похож на цветущий оазис.

        За окном в темном небе поднималась полная луна. Она лежала, свернувшись калачиком рядом с ним, не в силах оторвать от него восхищенного взгляда.
        — Я тебе когда-нибудь говорила, что ты потрясающе красивый мужчина?
        Он хихикнул:
        — Ты говорила прямо противоположное. Когда мы встретились с тобой в первый раз, ты подвергла сомнению родословную моих родителей.
        — Неужели? Весьма своеобразно для первого знакомства.
        — А ты вообще своеобразная женщина.
        — Но это вышло как-то само собой. Я не нарочно.
        Он поцеловал ее в висок.
        — Как это ни странно, но твоя резкая манера на все реагировать — это часть твоего очарования.
        — Я могла бы обидеться на слово «резкая». Скорее решительная.
        — Чему только такие, как ты, могут научить девушек, как стать леди? Из всех в этой школе леди можно назвать кого угодно, только не тебя.
        — Ах ты несчастный, зловредный…
        Он расхохотался:
        — Нет, нет, я не так выразился. Я просто имел в виду, что ты не слишком много можешь предложить своим ученицам в смысле приличного поведения в обществе.
        Она взглянула на него искоса:
        — Оставляю без внимания это замечание.
        — Меня всегда учили,  — сказал Маршалл,  — что леди не занимаются бизнесом.
        — Почему бы и нет? Я, кстати, не против. Если бы я решила выйти замуж, это кончилось бы тем, что я попусту растратила бы свои умственные способности.
        — Понятно. Лучше быть головой мыши, чем хвостом льва, не так ли?
        — Совершенно верно.
        — Ты все еще этого хочешь?
        — Чего?
        — Выйти замуж.
        Она выдохнула.
        — Вопрос не в том, есть ли желание. Я знаю, что для дебютантки я немного перезрела. Но как бы ты чувствовал себя на моем месте?
        — Не знаю. Я не дебютантка.
        Она игриво ущипнула его за плечо.
        — Я имела в виду, что я для этого немного старовата.
        — Ты не старая. Но и не подросток.
        Она немного напряглась.
        — Ты тоже далеко не подросток. Почему ты не женат?
        — Не знаю. Наверно, не встретил свою девушку.
        — Тебя послушать, так ты просто слишком разборчив.
        — В каком-то смысле это так. Все женщины, которые мне встречались, больше интересуются состоянием своей прически, чем совершенствованием своего характера. В их обществе я могу находиться максимум минут двадцать. Я потерял интерес к безмозглым женщинам.
        — О? А может, они просто слишком умны для тебя?
        Он пристально посмотрел на нее.
        — Уже очень скоро — буквально на этих днях — я собираюсь научить тебя находить лучшее применение для твоего язычка.  — Он нежно провел ладонью по ее волосам.  — Меня привлекают женщины умные, сердечные, смелые, с чувством юмора. Рыжеволосые…
        Атина зарделась, опустив глаза.
        Он усмехнулся:
        — Ты не могла бы познакомить меня с такой женщиной?
        — О!  — воскликнула она и ткнула его кулаком в живот.
        — Ох! Побоями ты не вынудишь меня сделать тебе предложение.
        — Ха! Можно подумать, что у тебя отбоя нет от невест. Во-первых, женщина должна быть готова выйти замуж за малоимущего джентльмена. Во-вторых, она должна быть всепрощающей, чтобы разрешать своему мужу позировать обнаженным и целовать женщин. На постоянной основе.
        Маршалл сделал серьезное лицо.
        — Я как раз хотел поговорить с тобой на эту тему.  — Он встал, подошел к окну и долго молча смотрел в темноту.  — Атина, я хочу, чтобы ты закрыла школу.
        Она села в постели.
        — Что?
        Он обернулся и посмотрел на нее.
        — Твою школу, Атина, надо закрыть.
        Он сказал это с такой мрачной серьезностью, что она почувствовала, как кровь отлила от лица.
        — Почему?
        Маршалл уже продумывал несколько способов; как признаться Атине, кто он на самом деле и что ему было известно о том, какой может разгореться скандал. Но вопрос в том, когда он это сделает, все еще был для него загадкой. Но сейчас явно неподходящий момент.
        — Атина, ты мне доверяешь?
        Она сдвинула брови.
        — Нет. Я не могу сказать, что доверяю.
        Настала очередь Маршалла удивиться.
        — После всего того, что только что произошло между нами?
        — Почему ты хочешь, чтобы я закрыла школу?
        — Для твоего же блага. Для блага твоих учениц и их семей. И для моего.
        — То, что ты говоришь, не имеет смысла.
        — Я знаю. Я все тебе объясню. Обещаю. Но не сегодня, Атина. Сегодня особенная ночь.  — Он присел на край постели.  — Однако прошу тебя завтра утром распустить своих девушек по домам.
        Она отпрянула от его протянутой руки.
        — Ну ты и наглец! Сначала ты врываешься сюда, делаешь выговор моему лектору и прогоняешь его. Потом насилуешь меня, словно я какая-нибудь уличная девка. А теперь безапелляционно требуешь от меня, чтобы я немедленно закрыла школу только потому, что ты так решил. Да кто ты такой, черт побери?
        — Атина, я…
        Она взглянула на него, прищурившись:
        — Что ты собираешься делать? Перехватить у меня школу? Ты соблазнил меня только для того, чтобы заставить отказаться от моего бизнеса? В этом твоя игра?
        Он поднял обе руки.
        — Успокойся.
        Она выскочила из постели, прикрыв покрывалом наготу.
        — Нет, это ты успокойся! Для меня отдать школу все равно что отдать левую руку. И уж конечно, не из почтения к подчиненному.
        Он встал, возмутившись тем, каким тоном она произнесла последнее слово.
        — Я пытаюсь сказать тебе, а скорее, воздержаться от того, чтобы рассказать тебе,  — что есть некий журналист, рассылающий запросы относительно школы. И я не хочу, чтобы он узнал, что происходит здесь на самом деле.
        — Это не ваша забота, мистер Маршалл. Этим учреждением заведую я, а не вы. Я определяю направленность этой школы. И мне наплевать, что пишет какой-то газетчик. Вы не сможете шантажировать меня тем, что я использую имя графини Кавендиш. Я не подчиняюсь ни одному мужчине, особенно вам. Убирайтесь!
        Он понял, что перед ним стена, которую просто так не прошибешь. Сегодня он ничего не добьется, особенно когда она так возбуждена. Он поднял с пола плащ и шляпу.
        — Я уйду. Пока что. Но запомните на будущее: долг не всегда согласуется с нашими благими намерениями.
        Перекинув плащ через плечо, он вышел из комнаты.


        Глава 17
        На улице не было ни души.
        Брусчатка была мокрой и скользкой от недавно прошедшего дождя. Поднимался туман. В этот час не было слышно даже лая собак. И запах Лондона, присущий ему в часы делового дня, тоже был другим — каким-то бесцветным и неподвижным.
        Маршалл тихо закрыл за собой входную дверь школы. Он все сделал неправильно. Атина была не той женщиной, которая могла подчиниться требованиям, даже если это было в ее интересах. Он покачал головой. Какое же она божье наказание. Она была неизученной территорией — независимая, умная и вместе с тем необыкновенно ранимая. Ее вечные насмешки восхищали его, а красота держала его в состоянии постоянного возбуждения. Он то хотел сражаться с ней, то желал лежать в ее объятиях, как это было сегодня ночью. Но в одном он был убежден: мисс Макаллистер забрала себе его сердце, и он никогда не получит его обратно.
        — Лорд Уорридж.
        Маршалл обернулся, удивившись больше тому, как к нему обратились, чем незнакомому голосу.
        — Кто здесь?
        В густом тумане мелькнул огонек, и он увидел человека с сигарой во рту.
        Маршалл смерил его взглядом. Это был худой мужчина, одетый в поношенный плащ и обтрепанные брюки. Шляпа сидела на нем как-то криво, а лицо блестело от влаги. Кем бы он ни был, он уже долгое время находился на улице.
        — Эдвард Нэнс, к вашим услугам.
        Мужчина протянул руку, и Маршалл пожал ее. Он надеялся, что правильно разобрал имя, хотя Нэнс процедил его сквозь зубы, не вынимая изо рта сигары.
        — Мы с вами знакомы, мистер Нэнс?
        — Пока нет, но надеюсь, что мы станем друзьями, которые доверяют друг другу. Я журналист и пишу статью для своей газеты.
        — Ах так, мистер Нэнс. Насколько я понимаю, вы были у меня дома. Вы меня преследуете?
        — Считайте это отчаянным шагом в попытке поговорить с вами, лорд Уорридж.
        — Я не слишком хорошо отношусь к тому, что за мной следят. И я не люблю, когда мою семью преследуют. Если вы желаете со мной встретиться, мистер Нэнс, вы можете обратиться ко мне письменно с просьбой назначить вам встречу.
        Нэнс вынул изо рта сигару и улыбнулся:
        — Вряд ли это возможно. Понимаете, я ограничен во времени, а газета очень ждет мою статью.
        — В таком случае ничем не могу вам помочь. До свидания, мистер Нэнс.
        — Вы не хотите, чтобы я изложил вам проблему хотя бы вкратце?
        Маршалл остановился. У него засосало под ложечкой от дурного предчувствия.
        Нэнс рассмеялся:
        — Не беспокойтесь. Это не связано с вашей сестрой. Во всяком случае, не напрямую.
        Маршалл посмотрел Нэнсу прямо в лицо:
        — Мистер Нэнс, будьте осторожны, если вздумаете напечатать что-нибудь о моей семье, иначе я немедленно подам на вас в суд…
        Нэнс помахал сигарой в знак того, что он отрицает такую возможность.
        — Не волнуйтесь, лорд Уорридж. Ваша семья меня не интересует. Просто ответьте мне на вопрос: что вы делали в школе, которая находится на той стороне улицы?
        Маршалл сжал кулаки.
        — Не ваше дело, черт побери!
        — Ну, ну. Я не тупица. Такой джентльмен, как вы… покидает школу для женщин в неприличное время… с плащом в руках. На какую это наводит мысль?
        — Мне наплевать на то, на какую это наводит мысль.
        — Конечно. Давайте прекратим эту игру. Меня, не трогает ваш показной гнев. Будь у меня столько денег, сколько у вас, я тоже был бы здесь.
        — Предупреждаю вас, Нэнс…
        — Прошу прощения. Я ни в коем случае не хочу обижать вас. Вы мне нужны. Более того, мы нужны друг другу. Мне необходимо ваше содействие. Если поможете, обещаю не упоминать в своей статье ни вас, ни вашу сестру.
        — Что вы от меня хотите?  — буркнул Маршалл.
        — Меня интересует эта школа. Я слышал, что там происходят сомнительные с точки зрения морали вещи. Вещи, которые не шокируют таких, как вы и я, но для публики это будет весьма интересное чтение. Незамужних девиц учат здесь сексуальной неразборчивости. Это возмутительно. Все, что мне нужно от вас,  — это немного информации. Расскажите, что там происходит.
        — Почему вы думаете, что мне что-то известно об этой школе?
        Нэнс прищурился:
        — Некоторые известные мне люди рассказали мне, чем вы здесь занимаетесь. Нанимаете за деньги мужчин, чтобы они научили девиц целоваться. О, я знаю об этом все. Будь я таким же красивым, как вы, я бы был первым в очереди, чтобы получить такую работу. Но приличные нравственные люди в этом городе считают, что это порочно, безнравственно. Я бы не удивился, если бы началось расследование. Распущенность, оргии, мужская проституция. Как знать, что еще?
        Маршалл похолодел. Если школу разоблачат, это обернется банкротством для Атины. Она сильная женщина, но она не сможет удержать волков, и они ее уничтожат. Он не переживет, если с ней случится что-либо подобное.
        — Послушайте, Нэнс. Я понимаю, что вам нужна захватывающая история. Сенсация, но нет необходимости выстраивать интригу на пустом месте. В этой школе нет никакой проституции, поверьте мне.
        — В таком случае что там происходит?
        — Это школа для женщин. Их обучают рукоделию, вышиванию и всякой чепухе вроде этого.
        Глаза Нэнса заблестели.
        — А секс?
        — Нет!
        — Да ладно, лорд Уорридж. Расскажите мне правду, чтобы я знал, что публиковать.
        — Даю вам слово, что ничего аморального здесь не происходит.
        Нэнс сунул сигару в рот.
        — Этого недостаточно. Мне нужны факты.
        Маршалл с трудом выдохнул.
        — Мы с вами оба знаем, что вам не нужны факты. Вам нужно захватывающее чтиво, Нэнс. Но прежде подумайте о том, что вы можете нанести большой вред тем, что бросите тень на этих женщин. На кону много жизней. Старых дев и одиноких женщин, которые ни в чем не виноваты. Разрушьте их репутацию, и они на всю жизнь останутся изгоями общества.
        — Я не разрушаю репутаций, я просто констатирую. Помогите мне правильно представить факты. Расскажите, что знаете. Вам не надо рассказывать много. Я уже располагаю многими деталями.
        — От кого вы их узнали?
        — Я не могу этого сказать. Достаточно того, что мой источник знает из первых рук все то, что там происходит.
        Маршалл помрачнел. Радерфорд! Он голову может дать на отсечение, что этот негодяй делал то, что умел лучше всех, истолковывал поступки людей так, чтобы их репутация была разрушена, заставляя их идти на компромисс для того, чтобы защитить единственное, чем они дорожили,  — свою репутацию. Этот негодяй, возможно, выдал Атину этому шакалу Нэнсу в отместку за то, что Маршалл лишил Радерфорда его доходного места в школе. Сознание вины захлестнуло Маршалла. Это он виноват. Он нечаянно стал виновником события, которое может обернуться для Атины крахом.
        — Ладно, Нэнс. Я уже догадался, кто ваш источник. Сколько вы хотите за то, чтобы уберечь школу от грязного скандала?
        Нэнс скрестил руки на груди.
        — То, что происходит в школе, очевидно, очень непристойно. Тот факт, что вы готовы заплатить шантажисту, подтверждает полученные мною сведения.
        С Маршалла было довольно.
        — Черт с вами и вашим источником! Если вы располагаете всей нужной вам информацией, то за каким дьяволом вам нужен я?
        — Вы мне нужны, чтобы придать моей статье большую правдоподобность. Если эта история выплывет наружу, множество известных и богатых семей обрушатся на газету с исками. Я буду первым, кто признается, что одного слова моего информатора будет недостаточно, чтобы опровергнуть столь гнусную клевету. Но такой джентльмен, как вы — маркиз из благородной семьи, офицер Королевского военно-морского флота,  — ваше свидетельство будет очень весомым и произведет нужное впечатление. Маршалл невесело засмеялся:
        — Пошли вы к черту. Я не стану соучастником в этом грязном деле.
        Он повернулся и собрался уйти.
        — История выплывет, лорд Уорридж, независимо от того, будете вы свидетельствовать или нет.
        Маршалл обернулся.
        Нэнс стоял и смотрел на здание школы.
        — Когда полиция начнет расследование, моя история получит подтверждение. Я даю вам возможность выбора. В моей статье вы можете появиться либо в качестве свидетеля, либо как соучастник.  — Он многозначительно посмотрел на Маршалла.  — Подумайте над этим.
        А потом, словно кот, уставший играть с мышью, Эдвард Нэнс скрылся в тумане, оставив Маршалла одного на пустынной улице.


        Глава 18
        — Посмотри, что я вчера купила,  — воскликнула Эстер, ворвавшись в школу с пучком разноцветных лент для волос.  — Мы можем раздать их ученицам в следующем месяце в качестве прощального подарка в связи с окончанием семестра… Атина, что случилось?
        Атина сидела одна на кушетке в гостиной с чашкой кофе, пока девушки завтракали в столовой. Ее неподвижный взгляд был устремлен в незажженный камин. Она подняла голову, услышав вопрос Эстер.
        — Почему ты спрашиваешь?
        — Во-первых, ты бледна как полотно. А во-вторых, этого не скажешь про твое платье.
        Атина опустила глаза. По коленям разлилось большое коричневое пятно.
        — О Господи!  — вскричала она, поставив на стол холодную чашку с блюдцем. Схватив салфетку, она попыталась промокнуть платье, но оно уже и так высохло.  — О Господи!  — повторила она, охваченная отчаянием.
        Эстер дернула за звонок, вызывая Герт.
        — Это пятно можно вывести с помощью лимонной воды.
        — Если бы все было так просто,  — сказала Атина и повалилась на кушетку.
        — Что с тобой?  — участливо спросила Эстер, опускаясь на колени перед Атиной и заглядывая ей в лицо.
        Атина прижала руки к груди, будто хотела успокоить сильно бьющееся сердце.
        — О, Эстер. Я сделала нечто ужасное. Прошлой ночью, когда ты ушла, сюда пришел мистер Маршалл.  — Атина рассказала все, что произошло, не пропустив ни единой детали — включая даже касавшиеся их занятий любовью.
        — Атина,  — выдохнула Эстер, прикрыв рот ладонью.  — О чем ты только думала?
        Атина нахмурилась:
        — Я не думала. Я вроде как делала. На самом деле это была не моя вина… но он был такой красивый и все происходило с такой страстью, а потом… это просто случилось.
        — Здесь? И все девочки были здесь?
        — Они не были в комнате со мной.  — Атина попыталась оправдаться.  — О, я знала, я чувствовала уже в тот момент, когда этот человек переступил порог нашей школы, что произойдет катастрофа. Он погубил меня.
        Богиню свергли с трона.
        — Он наверняка сделает тебе предложение.
        — Я не хочу выходить за него замуж!  — воскликнула Атина, вставая.  — Знаешь, почему этот негодяй соблазнил меня? Чтобы заполучить мою школу! Он только хотел, чтобы я в него влюбилась, и была более покладистой.
        — Что-то не верится.
        — Но это правда. После того как ой кончил заниматься со мной любовью, первое, о чем он меня попросил, это чтобы я закрыла школу.
        — Но почему?
        — Не знаю… может, он хочет открыть свою школу и избежать конкуренций. Может, рассчитывает на часть нашей прибыли. Возможно, он хотел приобрести здесь больший авторитет. Не все ли равно почему? Он взял мою девственность, а взамен потребовал мое послушание. Он мошенник и проходимец, и я просто не могу поверить, что была так глупа, что думала, что люблю его.
        Эстер глубоко вздохнула и села на стул.
        — У тебя нет выбора. Если он запятнал твою репутацию, ты не сможешь выйти замуж ни за кого другого.
        — Не говори глупостей. Я не могу выйти замуж за джентльмена, у которого нет ни гроша. Что скажет мой дедушка? О, Эстер,  — в панике повторила она.  — Что скажет мой дедушка?
        — Твой дедушка тебя обожает. Он будет любить тебя независимо от того, в какой ты оказалась ситуации. Успокойся, пожалуйста.
        Атина начала ходить по комнате, заламывая руки. «Безнравственные женщины стоят один пенни за десяток,  — сказал он ей однажды,  — и они живут в том скрытом мире, который сами выбрали». Она отдалась этому человеку, а что она о нем знает? Его жизнь была для нее загадкой, и она намеренно ни о чем его не спрашивала. Но сейчас их отношения зашли слишком далеко.
        — Ах, Эстер, я чувствую себя настоящей шлюхой. Я даже не знаю, как его зовут.
        — Думаю, тебе следует…
        — Леди Понсонби была права. Запретный плод не похож на яблоко. По форме он больше напоминает банан.
        — Атина!  — Эстер повысила голос, чего почти никогда не делала.  — Сядь, чтобы мы могли поговорить спокойно.
        Атина села на подлокотник кушетки.
        — Скажи мне, пожалуйста,  — в отчаянии спросила она,  — что я должна делать?
        Эстер сжала руку Атины.
        — Ты должна принять предложение Кельвина.
        — И это весь мой выбор? Кельвин или этот?
        Эстер кивнула.
        — Кельвин знает, какую боль он тебе причинил. И поэтому он будет последним, кто бросит в тебя камень.
        — Я не хочу выходить замуж за Кельвина.
        — Но ни один джентльмен не захочет тебя. И не рассчитывай на то, что сможешь обмануть мужчину, после того как он женится на тебе. Это будет позор для тебя и твоего дедушки. Единственное, что тебе остается,  — это по-прежнему быть старой девой, что, по сути, не менее позорно.
        Плечи Атины поникли:
        — В любом случае я никогда не буду счастлива.
        В дверь тихо постучали, и вошла Герт.
        — Только что вам принесли письмо, мисс. Посыльный сказал, что это срочно.
        Атина открыла конверт.
        — Это от дедушки. Он просит меня немедленно вернуться домой, но не объясняет почему! О, надеюсь, с ним ничего не случилось. Герт, собери мне небольшой чемодан. Мне надо во что-то переодеться. Эстер, ты сможешь остаться с девочками на день-два? Я вернусь в школу, как только смогу.
        Она даже почувствовала некоторое облегчение. Теперь, когда центр беспокойства переместился с нее на дедушку, она снова почувствовала себя самой собой.

        Поместье Эндсли-Грейндж было зажато в узкой долине между двумя холмами. Внешний облик дома свидетельствовал о стесненных обстоятельствах его обитателей и очень отличался от прежнего дома, где Атина выросла. Когда-то это было процветающее шотландское поместье, снабжавшее мясом и овощами всю округу, да при этом еще достаточно оставалось на продажу. Летом в лесу было полно земляники, а садов было столько, что Атина могла сорвать с дерева грушу, просто высунувшись из окна кухни.
        По контрасту теперешний дом был от всего изолирован и окружен деревьями и кустами, за которыми уже несколько лет никто не ухаживал. Одна женщина была и за кухарку, и за уборщицу. Половина дома вообще была заперта за неимением денег для его реставрации в прежнем виде.
        Прожив несколько последних месяцев в Лондоне, Атина почти забыла о плачевном состоянии дома. Палисадник представлял собой настоящие джунгли. Ни одного цветочка. Поломанная карета все еще стояла, прислоненная к дому. Пока Атина шла к входной двери, у нее из-под ног разбежались цыплята.
        Ей открыла женщина из деревни, присматривавшая за домом.
        — Здравствуйте, мисс Атина.
        — Привет, миссис Тэссел. Вы хорошо выглядите. Как мой дедушка? Он здоров?
        — Как всегда, здоров и бодр. Он в бальном зале со своим гостем.
        С характерным для него юмором дедушка назвал самое маленькое помещение в доме «большим бальным залом». Он служил ему кабинетом, который был завален древними томами по его любимой теме — подвиги и приключения странствующих рыцарей Средневековья. Атина не слишком поверила утверждению миссис Тэссел об отличном здоровье дедушки и спросила:
        — Могу я прямо сейчас войти к нему и увидеть его?
        — Конечно. Он вас ждет. Но имейте в виду, он в плохом настроении. Мудрая поговорка гласит — начни разговор с доброго слова.
        Что могло повергнуть обычно добродушного дедушку в плохое настроение? Атина мысленно перебрала все возможные причины, но ни на одной не остановилась. Она прошла к кабинету и постучала.
        — Войдите.
        — Дедушка, как я рада тебя видеть!
        Он медленно поднялся из-за письменного стола.
        — Атина,  — довольно резко сказал он. Его тон был словно невидимая рука, удержавшая ее от того, чтобы броситься к деду и обнять его.
        Краем глаза она увидела сидевшего к ней спиной мужчину. Он был одет в синюю форму военно-морского офицера, и Атина тут же решила, что дедушка получил плохие вести с войны.
        Мужчина встал и повернулся к ней. Большего шока она испытать не могла. Человек в военной форме был некто иной, как мистер Маршалл.
        Она обвела глазами золотой шнур, обрамлявший высокий воротник, лацканы и манжеты. Плечи украшали золотые эполеты, а китель был застегнут на золотые пуговицы. И хотя ее мозг отказывался принять несоответствие, это был он. Человек, которого она считала обедневшим джентльменом, остро нуждавшемся в работе, стоял перед ней в мантии героя. Здесь, в ее собственном доме, рядом с дедушкой стоял человек, который прошлой ночью тайно остался в ее постели.
        — Добрый день,  — сказал он.
        Выражение его лица при этом было многозначительным, но она не могла понять, что именно она, по-видимому, должна была знать. Интересно, что мистер Маршалл успел рассказать дедушке, подумала она и посмотрела на деда.
        — Капитан Хоксуорт приехал ко мне сегодня утром,  — сказал дедушка.  — Он обо всем мне рассказал.
        Капитан Хоксуорт? Быстрым взглядом Атина оглядела его начищенные до блеска черные сапоги, заправленные в них белоснежные бриджи и кортик у пояса. Мистер Маршалл был морским офицером?
        — Что значит обо всем, дедушка?
        — Ты прекрасно знаешь, о чем!
        Она метнула взгляд на мистера Маршалла, но выражение его лица оставалось серьезным.
        — Я информировал лорда Пенхалигана о нашем с вами разговоре относительно вашей школы, мисс Макаллистер.
        — О школе!  — брызгая слюной, возмущенно сказал дедушка.  — Это публичный дом, гарем. За исключением того, что женщины платят мужчинам.
        Атина прямо-таки позеленела.
        — Что этот человек рассказал тебе?
        — Он рассказал мне, что в твоей школе молодых леди учат, как надо заниматься любовью. Это правда?
        Атина мельком взглянула на человека в форме. Если бы в комнате не было деда, она проколола бы его насквозь его собственным кортиком.
        — Это правда.
        Мейсон стукнул кулаком по столу.
        — Я поверить не мог, что моя внучка на такое способна! Я думал, что у тебя есть голова на плечах. Но теперь я вижу, что дал тебе слишком много свободы. Ты в курсе, что некий журналист ведет расследование и собирается разоблачить разврат, происходящий в твоей школе? По твоей милости нашей семье грозит скандал. Я очень удивлюсь, если после всего этого ты сможешь выйти замуж.  — Мейсон упал на стул и закрыл лицо морщинистой рукой.  — Я в растерянности, капитан Хоксуорт, не знаю, как мне просить прощения за действия моей внучки. Надеюсь, что она не полностью развратила вашу сестру.
        — Вашу сестру?  — спросила Атина.
        — Да, Жюстину Хоксуорт.
        Атина наконец поняла. Она вспомнила, что Жюстина была дочерью маркиза Уорриджа, ныне покойного, имевшего двоих детей. Стало быть, человек, который стоял перед ней, был прямым наследником маркиза.
        — А герцогиня Твиллингем знает о том, что происходит в твоей школе?  — спросил Мейсон.
        — Нет, дедушка. Она даже не знает, что это я организовала школу.
        — Проклятие!  — вскричал Мейсон.  — Капитан Хоксуорт, вина за все случившееся целиком лежит на мне. Сначала затея школы показалась мне здравой, даже забавной. Бывший бордель будет превращен в школу для девственниц. Но вижу, что я ошибался. Этот проклятый бордель на самом деле не переставал существовать. Но я ничего не понимаю. Атина всегда была уравновешенной, рассудительной, разумной девочкой, не склонной к опрометчивым поступкам. И вдруг совершает такую омерзительную глупость.
        Она стояла перед этими двумя мужчинами, словно провинившийся ребенок, которому выговаривают за его постыдные поступки, и опустила глаза.
        Капитан Хоксуорт закинул ногу на ногу.
        — Я не хотел, чтобы скандал затронул вашу дочь или кого-либо из учениц, многие из которых происходят из уважаемых дворянских семей. Я посчитал единственным правильным ходом немедленно закрыть школу, что, возможно, сможет воспрепятствовать расследованию этого бессовестного журналиста. Похоже, он жаждет крови и ни перед чем не остановится. Поэтому я приехал к вам, лорд Пенхалиган, в надежде, что вы сможете использовать свое влияние на Атину и спасти ее от грозящей ей опасности.
        — Разумеется, капитан. Я у вас в долгу. Я очень рад, что кто-то заботится о благополучии Атины. Я теперь понимаю, что слишком ей потворствовал. Когда убили ее родителей, я был вне себя от горя. После их смерти я почувствовал себя обязанным позаботиться о том, чтобы у Атины было все, о чем бы она ни попросила. Наверно, я хотел тем самым компенсировать потерю родителей. Но я дал ей слишком много свободы и независимости. Сейчас мне придется хорошенько подумать, что делать с Атиной.
        Атина сверлила взглядом точку на ковре. Но ее глаза очень скоро наполнились слезами, и точка на ковре расплылась.
        — Как насчет замужества, сэр? Вы об этом думали?
        Мейсон невесело засмеялся:
        — Никто ее не хочет. Она достаточно хорошенькая, но слишком упряма и слишком своевольна. Я предполагал, что книга графини Кавендиш сможет изменить ее и превратить в более послушную девочку. Думал, что она решила взять эту модель поведения при обучении невинных девушек. На самом деле она учила их быть больше похожими на себя. У меня нет слов, так мне стыдно, капитан Хоксуорт!
        По щекам Атины текли слезы, и она ничего не делала, чтобы скрыть их.
        Мейсон покачал головой:
        — Она не сможет о себе позаботиться. Ей надо обручиться при первой же возможности.
        — Сэр,  — медленно начал капитан Хоксуорт,  — могу я просить руки Атины?
        Слезы уже текли ручьем. Она посмотрела Маршаллу в лицо. Оно было, как никогда, серьезным.
        — По правилам джентльмен должен сначала спросить разрешение у опекуна. А поскольку мы оба думаем о будущем Атины, я решил, что сегодня самое время объявить о своих намерениях.
        — Сэр… я поражен…
        — Вы возражаете, сэр? Уверяю вас, я способен обеспечить ее.
        — Не возражаю. Вовсе нет.  — Мейсон расплылся в улыбке и протянул через стол руку, чтобы пожать руку Маршалла.  — Вы делаете нам честь. Но я не ожидал, что вы достаточно хорошо знаете Атину, чтобы делать предложение.
        Маршалл мельком взглянул на Атину.
        — У нас было несколько стычек. То есть я хочу сказать, что мы встречались несколько раз.
        Дедушка повернулся к Атине.
        — Ну, Атина? Что ты на это скажешь?
        Атина шмыгнула носом и вытерла лицо.
        — Что я скажу? Да у меня нет слов. У меня не хватает слов, чтобы выразить то, что я чувствую, и все же кое-что приходит мне на ум.
        — Что же?
        — Чушь собачья.
        Маршалл не слишком удивился, хотя и сел.
        — Я не вышла бы за него замуж, даже если бы он был последним мужчиной на земле. Дедушка, этот человек хочет отобрать у меня школу. Он знает, какое это прибыльное заведение, и хочет, чтобы оно досталось ему. Правдой и неправдой он намерен установить контроль над школой. Даже если ему для этого придется на мне жениться.
        — Это неправда,  — возразил капитан Хоксуорт.
        — Неужели? Тогда почему вы хотите, чтобы я ее закрыла?
        — Я уже ответил на этот вопрос. Некий журналист намерен разоблачить вас.
        — Ха! Вы придумаете что угодно, только бы заставить меня закрыть школу. Сначала — этот нехитрый пустячок о графине Кавендиш, а теперь придумали какого-то мифического журналиста.
        — И то и другое — чистейшая правда.
        — Вы такой же, как все. Предатели. Все до единого. Вы похожи на шотландский чертополох… красивый на вид, но весь в колючках. Идите вы все к черту!
        — Довольно!  — рявкнул дедушка.  — А теперь сядь и слушай.
        У Атины задрожал подбородок, поэтому она перестала ругаться и села. Будь она проклята, если начнет реветь на глазах у этих мужчин. Гнев выглядит намного достойнее.
        — Сэр,  — начал капитан Хоксуорт,  — позвольте мне поговорить с Атиной наедине. Уверен, что смогу убедить ее в практической стороне моего предложения о браке.
        — О практической стороне?  — саркастически бросила она, не удержавшись.  — Ну, ну, продолжайте, пожалуйста. Ваши заявления о вечной любви и преданности наверняка тронут мое нежное сердце.
        Дед покачал головой:
        — Брак — это не только любовь. Должен был бы, но увы. Я знаю, что забил твою голову сказками о романтических приключениях средневековых рыцарей и их возлюбленных, но сейчас другое время. Мужчины и женщины не женятся по любви, они выполняют свой долг. И настало время тебе выполнить свой.
        — Я не выйду за него.  — Она мотнула головой в сторону сидевшего на соседнем стуле Маршалла.  — Уж лучше я выйду за Кельвина.
        — Вполне может кончиться тем, что Кельвин Бредертон откажется от своего намерения жениться на тебе,  — сказал дед.
        — Что?  — Ужас охватил Атину, и у нее похолодело сердце.  — Это невозможно.
        — Вчера вечером Бредертон нанес мне визит. Он был в сильном расстройстве. Он сказал мне, что хотя он и возобновил свое предложение письмом, единственной причиной было то, что он получил определенные уверения герцогини Твиллингем. Вчера он мне признался, что он намерен жениться на какой-то другой женщине, и умолял меня поговорить с герцогиней от его имени, чтобы она освободила его от сделанного тебе предложения на том основании, что ты его отвергаешь.
        Атина готова была провалиться сквозь землю. Мало того, что Кельвин не хочет жениться на ней, так об этом теперь знает капитан Хоксуорт. Этого она не вынесет. Одно ей было ясно: если она не выйдет замуж либо за Маршалла, либо за Кельвина, она останется старой девой. Но этот выбор показался ей наилучшим.
        — Тогда я вообще не выйду замуж.
        Дед сжал кулаки.
        — Атина, если ты не хочешь выходить замуж за Кельвина, тогда, пожалуйста, подумай о предложении капитана Хоксуорта.
        Атина повернулась к Маршаллу. В этой офицерской форме он был просто неотразим. Но он представился ей под вымышленным именем, и теперь она понятия не имела, что из того, что он рассказал, было правдой, а что — ложью. Она сомневалась в том, что сможет когда-либо снова ему доверять.
        — Я уже подумала и решила. Нет.
        Маршалл посмотрел на Мейсона.
        — Видимо, мне придется настоять на своем предложении.
        Мейсон сдвинул брови.
        — Капитан?
        — Я считаю Атину своей женой, поскольку она уже принадлежит мне.
        Атина взглянула на Маршалла в полной растерянности. Неужели он это скажет?
        Мейсон еще больше нахмурился:
        — Что это за обвинение? Вы хотите сказать, что она уже отдалась вам?
        — В этом не было ее вины. Я ее соблазнил. Но у меня и в мыслях не было ее опозорить. И сейчас нет. Это одна из причин, почему я прошу ее руки.
        Лицо Мейсона стало серым.
        — Это правда, Атина?
        У нее сжалось сердце.
        — Это было ошибкой.
        Он закрыл лицо ладонями.
        Она почувствовала себя такой презренной, такой запятнанной. Она смотрела на эти старческие руки, за которыми она любила наблюдать, как они переворачивают страницы романтических книг, которые он всегда читал ей на ночь. А теперь этими руками он закрыл лицо, только чтобы не смотреть на нее.
        Наконец он встал.
        — Капитан Хоксуорт, своими бездумными действиями вы унизили мою семью. Будь я моложе, вызвал бы вас на дуэль. И плевать на закон, который их запрещает.
        Маршалл тоже поднялся.
        — Да, сэр. Я прошу прощения за оскорбление, которое нанес вам и вашей внучке. Я чувствую свою вину за то, что причинил ей боль и лишил ее будущего. Я могу лишь надеяться, что вы примете мой искренние извинения и позволите мне сделать то, чего требует от меня моя честь. Я дам Атине свое имя и заплачу выкуп за невесту, который вы назначите. И если вы примете мое раскаяние, знайте, что наш брак с Атиной защитит ее от криминального преследования — в случае, если все происходящее в школе Атины окажется в центре внимания прессы и начнется расследование. Ничто не заставит меня давать показания, поскольку по закону муж не может свидетельствовать против жены.
        Мейсон был явно разочарован.
        — Хорошо. Атина — ваша.
        — Дедушка! Ты что!  — завопила Атина.
        Мейсон повернулся к ней лицом, и она увидела, как он вдруг постарел.
        — Это ты выбрала его, внучка, не я. Когда ты согласилась лечь с ним в постель, он стал неотделимой частью тебя, а ты — его частью. Ты теперь дискредитирована. Если ты расстроена, винить в этом ты должна только себя. Ты позволила ему украсть у тебя привилегию самой выбирать себе мужа.
        Тяжело ступая, Мейсон вышел из комнаты. Атина выбежала вслед за дедом, чтобы как можно быстрее скрыться в своей спальне.


        Глава 19
        Маршалл на минуту остановился, прежде чем постучать в дверь. Кроме отказа Атины выйти за него замуж, было еще более серьезное препятствие его браку с Атиной — его мать Аквилла Хоксуорт.
        Будуар матери был самой большой комнатой в доме. В дальнем конце за ширмой была спрятана ванна из бронзы. По обеим сторонам камина располагались два дивана, обитые розовой тканью в тон чуть более светлым обоям с растительным орнаментом. Будуар был убежищем Аквиллы, и она проводила в нем все то время, когда в доме не было гостей.
        Маршалл увидел ее сидящей за письменным столом у одного из трех высоких окон.
        — А, Маршалл. Я хочу поговорить с тобой о Жюстине. Приближается день ее рождения. Я подумываю о том, чтобы дать обед в эту пятницу. Мы можем пригласить Герберта Стэнтона и попробовать склонить его к браку с твоей сестрой.
        Маршалл сел на подлокотник одного из диванов.
        — Мама, я хочу поговорить о другом счастливом событии, которое нас ожидает.
        — О?  — произнесла она, с рассеянным видом, продолжая что-то писать на листе бумаги.
        — О моей свадьбе.
        Перо замерло.
        — Корделия дала свое согласие?
        — Ей я не делал предложения, мама. Я попросил руки Атины Макаллистер.
        Аквилла молчала. Маршалл ненавидел эти ледяные паузы, означавшие неудовольствие.
        — Директрисы школы Жюстины?
        — Да.
        — Но она никто.
        — Только не для меня.
        — Я имею в виду, что у нее нет никакого положения в обществе.
        — Она внучка Мейсона Ройса, барона Пенхалигана.
        Аквилла тихо фыркнула:
        — Я даже не знаю, кто это.
        — Это не имеет значения. Барон благородный человек в полном смысле этого слова.
        — В таком случае почему его внучка занялась бизнесом? Принимая во внимание, что графиня Кавендиш одобрила кандидатуру мисс Макаллистер и ее программу обучения, я послала в эту школу Жюстину. Но даже если в ее семье — неизвестно где и у кого — и есть титул, это не делает ее достойной стать твоей женой.
        — Ты хочешь сказать, что она достаточно хороша, чтобы учить твою дочь, но не годится мне в жены?  — вспылил Маршалл.
        — Совершенно верно. Она не более чем служанка, выдающая себя за важную персону.
        Так вот, значит, как. Придется побороться с презрением матери.
        — Я очень прошу тебя изменить свое мнение. Эта «служанка», как ты ее называешь, станет моей женой.
        — Не глупи. Она шотландка.
        — У нее отец шотландец, а ее мать англичанка.
        — Наполовину шотландка — это слишком много. Кроме того, ходят слухи, будто герцогиня Твиллингем согласилась покровительствовать мисс Макаллистер в качестве одолжения ее деду. Семья совершенно не имеет никаких средств. И ты собираешься жениться на мисс Макаллистер?
        — Да.
        Так он и знал — эта гробовая тишина. Лицо матери превратилось в маску утонченного презрения.
        — Я этого не потерплю.
        — Мама…
        — Ты ждешь, что я всем расскажу, что аристократическая кровь Уорриджей будет разбавлена шотландской?
        Он вскочил со стула.
        — Черт побери, мама, почему тебе обязательно надо все принижать?
        — Господи, Маршалл, неужели ты не нагулялся с этими простыми девицами во время своих путешествий по свету, когда служил на флоте?
        Маршалл схватил кочергу, чтобы расшевелить потухающий огонь в камине.
        — Она не простая девушка. Она дочь виконта Макаллистера.
        — Шотландского виконта. Это все равно что безродная.
        Он фыркнул.
        Но мать не унималась:
        — Дорогой Маршалл, почему ты не женишься на Корделии? У нее есть титул, деньги… Союз с ней будет выгоден не одному поколению твоих потомков.
        Он сжал кочергу руками.
        — Я не женюсь на Корделии. Мне нужна Атина.
        — Но почему?
        Его мать никогда его не поймет. С тех пор как он познакомился с Атиной, он узнал нечто, что в корне изменило его жизнь. Он понял, что герой — это не просто мужчина, который стоит на носу корабля с поднятым мечом. Герой — это мужчина, который способен изменить сердце женщины.
        — Потому что я нужен ей. И потому что я ее люблю.
        Аквилла подошла к Маршаллу.
        — А теперь послушай меня внимательно, Маршалл. У тебя есть долг перед семьей — и у тебя, и у той, на которой ты женишься. Тебе не позволена роскошь жениться по любви. Никому из нас. Женись на Корделии.
        Он уже еле сдерживал гнев. Он понимал, что мать отчасти права. Но она пытается давить на него, навязывая ему невесту, так же, как она давила на Жюстину. Однако он был слишком честен, чтобы в словах матери не узнать своих собственных слов, которые он совсем недавно говорил Жюстине.
        Маршалл посмотрел на постаревшее лицо Аквиллы. Оно уже было мало похоже на лицо, изображенное на портрете, висевшем в гостиной. Ее «идеальный брак» привел к тому, что ее сердце очерствело, сделав жизнь всех членов семьи несчастной. Он не позволит, чтобы жизнь его семьи постигла та же участь.
        — Атина будет на твоем ужине в пятницу. В субботу в газетах появится сообщение о помолвке.  — Он сделал шаг к двери и обернулся.  — И не вздумай приглашать Герберта Стэнтона. Ему больше нет места в жизни Жюстины.  — Он бросил кочергу на стоявший у двери стул и вышел, закрыв за собой дверь.
        Аквилла долго не сводила глаз с серого пятна на бело-золотой обивке стула, прожженного кочергой.


        Глава 20
        Атина безучастно смотрела в окно кареты, катившей в сторону загородного дома Уорриджей.
        Эстер с беспокойством поглядывала на Атину. За короткое время ее подруге три раза не повезло. Сначала она потеряла невинность, отдавшись человеку, который не был ее мужем, и, стало быть, ей придется смириться с позором, связанным с этим событием. Потом ее любимую школу принудительно закрыли, а учениц распустили по домам в самой середине семестра. А сейчас она едет на ужин — безделушки,  — устроенный в честь ее помолвки с человеком, которого она хотела ненавидеть. Удача наверняка должна была скоро вернуться, но Эстер не могла заставить Атину поверить в это.
        — Это изумрудно-зеленое платье очень тебе идет, Атина. Ты заказала его специально для сегодняшнего вечера?
        Вопрос остался без ответа. Эстер чувствовала себя все более неловко, оттого что пауза затянулась.
        — Не правда ли, экипаж, который прислал за нами капитан Хоксуорт, очень удобный?
        Снова молчание. Исчерпав все темы светской беседы, Эстер перестала ходить вокруг да около.
        — Послушай, Атина, будь благоразумна. Если ты будешь в таком мрачном настроении, ничего хорошего из твоей помолвки не выйдет.
        Атина повернулась к Эстер:
        — Я не просто буду мрачной. Я намерена быть совершенно невыносимой. Если капитан Маршалл Хоксуорт думает, что хочет взять меня в жены, его ждет большой сюрприз. Сегодня вечером он получит Атину Макаллистер. Со всеми изъянами ее ужасного характера.
        — Атина, что ты задумала? Ты собираешься отомстить Маршаллу за то, что он навязал тебе эту помолвку?
        — Месть — это слишком пошло, и я от нее ничего не выиграю. У меня на уме нечто более тонкое и вместе с тем такое же низкое и дурное. Саботаж.
        — Атина, надеюсь, ты в курсе, что мать капитана Хоксуорта известна своей нетерпимостью к людям более низкого происхождения?
        — Вот и отлично. Это облегчает мне задачу.
        Родовое поместье семьи Хоксуорт глубоко почитали за его великолепие. Вокруг огромного дома простирались акры буйной зелени, с которыми контрастировал фасад из бледно-желтого известняка. Замысловатой планировки сады с фонтанами и статуями очень напоминали комнаты, расположенные на свежем воздухе. Фасад дома был обращен на сверкающее на солнце озеро.
        К тому времени как шорох колес по гравию подъездной дорожки возвестил о прибытии Атины, множество экипажей уже выстроились вдоль боковой стены дома. К их карете подошли два лакея в ливреях. Один придержал лошадей, второй помог дамам выйти из кареты.
        — Кажется, прием намного больший, чем я ожидала,  — шепнула Эстер.
        — Для моих целей — чем больше народу, тем веселее.
        Интерьер дома больше походил на дворец, чем на загородный дом. Вдоль стен круглого холла стояли античные статуи. Широкий коридор, освещенный напольными канделябрами, вел в бальный зал, откуда доносился приглушенный гул голосов многочисленных гостей.
        Мужчина, которого она теперь знала как капитана Маршалла Хоксуорта, одетый в парадный мундир и при всех регалиях, отделился от толпы и направился к Атине и Эстер. Сердце Атины затрепетало. Он был так великолепен в этой форме, что Атина тут же забыла о своих намерениях. Мундир сидел на нем так ловко, что она не могла себе представить его одетым во что-то другое.
        Он взял ее руку и на мгновение склонился над ней.
        — Добро пожаловать в Ашбернем-Мэнор, Атина, ты выглядишь потрясающе. А вы, леди Уиллетт,  — само очарование. Ваш визит — большая честь для нашего дома.
        — Благодарю вас, капитан Хоксуорт.
        За спиной Маршалла появилась дама в темно-синем полупрозрачном платье. Светлые волосы, такие же, как у Маршалла, были уложены в высокую прическу, хотя в них было много седины.
        — Леди, разрешите вам представить мою матушку, вдовую маркизу, леди Аквиллу Хоксуорт. Мама, полагаю, что ты знакома с Атиной, моей невестой.
        Аквилла оглядела Атину быстрым острым взглядом с головы до ног. Их знакомство началось с того дня, когда они обсуждали программу обучения Жюстины. Разговор был коротким, но Аквилла сразу же приняла условия Атины. А когда Аквилла привезла в школу Жюстину и ее багаж, это было похоже на то, как если бы она просто привезла какое-то свое платье на переделку. А сейчас, хотя Аквилла и улыбнулась, Атина почувствовала ее неодобрение.
        Атина присела в реверансе.
        — Миледи.
        — Добро пожаловать, мисс Макаллистер. Надеюсь, вы не очень устали в пути.
        — Я нисколько не устала, благодарю вас. Ваш сын предоставил нам удобную карету.
        Аквилла явно удивилась такому ответу, а то, как глубоко вдохнул Маршалл, свидетельствовало о том, что он раздражен.
        — Леди Хоксуорт, разрешите представить вам леди Уиллетт.
        Аквилла протянула Эстер руку:
        — Я рада, что мы наконец встретились. Мы знакомы с вашим супругом.
        — Благодарю вас, миледи. Я очень надеялась, что вы не будете возражать против того, что я сопроводила Атину вместо ее дедушки.
        Аквилла опять смерила Атину взглядом.
        — Я надеялась познакомиться с вашим дедушкой. Он не смог присоединиться к нам из-за болезни?
        — Нет, миледи,  — ответила Атина.  — Он был не совсем трезв.
        — Понимаю.  — Аквилла бросила разочарованный взгляд на сына. Именно этого и хотела Атина.
        Маршалл откашлялся.
        — Мисс Макаллистер просто шутит, мама. У нее своеобразное чувство юмора.
        Атина улыбнулась:
        — Капитан Хоксуорт слишком хорошо меня знает. А с течением времени и я узнала его достаточно хорошо. Видя вас рядом с сыном, я поняла, от кого он унаследовал свою великолепную внешность. Но для меня остается загадкой, от кого он получил в наследство честность.
        Маршалл решил, что с него довольно. Он взял ее за локоть.
        — Леди, прошу извинить нас, но мне надо переговорить с Атиной.
        Он не стал дожидаться, пока кто-либо из дам ему ответит, и силой увел Атину из зала.
        Он говорил шепотом, но в тоне звучала ярость.
        — Позволь спросить, какого черта ты ведешь себя подобным образом?
        — Я веду себя так, как ты просил. Знакомлюсь с твоей семьей и твоими друзьями.
        — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Почему ты выставляешь себя этакой несносной маленькой грубиянкой?
        Она, прищурившись, взглянула на него.
        — Ты поймешь это в течение этого вечера. И уменьшительный эпитет будет лишним.
        Он выпрямился.
        — Ты намерена саботировать нашу помолвку?
        Она посмотрела на него с невинным видом.
        — Саботировать? Все, что я пытаюсь сделать, это показать всем, кто здесь присутствует, на ком ты намерен жениться.
        — Предупреждаю тебя, Атина,  — строго сказал он.  — Если тебе кажется, что ты обращаешься к суду общественности, чтобы он избавил тебя от брака со мной, тебя ждет шок. Никто из тех людей, которые собрались в этом зале, не имеют на меня ни малейшего влияния. И если я не слишком ясно выразился, то предупреждаю, что ты выйдешь за меня замуж, нравится тебе это или нет.
        Она прижала кулаки к губам.
        — Видишь? Опять! Я этого не перевариваю. Командуешь мной, как если бы я была твоим солдатом.
        — Матросом.
        — Не все ли равно!
        — Они знают, что у меня тяжелая рука, если дело касается оскорбления, и тебе неплохо было бы об этом знать. Продолжай вести себя так, как сейчас, и я заставлю тебя пожалеть о подобной глупости.
        Он взял ее руку, продел ее под свой локоть и повел обратно в бальный зал.
        В углу стояла группа мужчин с бокалами в руках. Один из них — коренастый, с веселым лицом — был в такой же форме, как Маршалл. Когда Атина с Маршаллом приблизились, Атина услышала конец рассказа.
        — И тогда французская мамзель, которую этот старый англичанин спас, сказала: «О, месье, мне очень жаль, но мне нечем заплатить вам», на что джентльмен ответил: «Моя дорогая, у вас есть то, чем вы можете меня отблагодарить, но я сожалею, что у меня нет ничего, чем бы я мог вас атаковать».
        Мужчины расхохотались.
        Маршалл откашлялся.
        — Извините, адмирал. Могу я представить вам мою невесту, мисс Атину Макаллистер?
        Мужчина обернулся и посмотрел на нее:
        — Разумеется, можете. Мисс Макаллистер, очень рад познакомиться с вами.
        — Атина,  — продолжал Маршалл,  — это адмирал Джаспер Роуланд, Королевский военно-морской флот.
        — Сэр.  — Атина присела в реверансе.
        — Вы еще более хорошенькая, чем вас описывал капитан Хоксуорт.
        Атина густо покраснела.
        — Я и не подозревала, что оказалась темой вашего разговора.
        — Хо! Единственной женщиной, о которой капитан говорил с таким же неподдельным интересом, был его корабль[2 - В английском языке слово «корабль» женского рода.].
        Трудно было хмуриться в ответ на такую открытую улыбку.
        — Его корабль?
        — Британский военный корабль «Возмездие». Хоксуорт много лет командовал этим кораблем.
        — А команда корабля тоже нервничала и раздражалась, когда капитан ею командовал?
        — Атина…  — предупредил Маршалл, правда, с улыбкой.
        — Нет, вряд ли,  — ответил адмирал.  — Его люди последовали бы за ним до самых врат ада. И черт возьми, пару раз так и было.
        Атина хихикнула, искоса взглянув на Маршалла.
        — Жаль, что они не оставили его там.
        Запрокинув голову, адмирал расхохотался.
        — Клянусь Юпитером, вы были правы, Хоксуорт, рассказывая о ней. Она так же опасна, как боевой корабль.
        Маршалл вздохнул.
        — И ею так же трудно командовать, сэр. Просим прощения.
        Адмирал схватил Атину за руку.
        — Нет, сэр. Не прощу. Мы только что начали узнавать друг друга. Продолжайте. Я хочу узнать больше об этом восхитительном создании. Пойдемте, дорогая, и выпьем шампанского.
        Маршалл остался стоять, словно пригвожденный, наблюдая затем, как адмирал уводит Атину. Она бросила на него лукавый взгляд через плечо, а в его взгляде можно было прочесть суровое предупреждение.
        — Должен признаться, всех нас очень удивило известие о том, что Хоксуорт наконец-то выбрал себе невесту. Никогда не думал, что такой старый морской волк, как он, когда-либо пустит корни на земле.
        — Вот как?
        Адмирал взял бокал шампанского с подноса проходившего мимо лакея и передал Атине.
        — Жизнь на корабле никогда не бывает приятной. Особенно на боевом корабле. Запах немытых тел, черствый хлеб, отвратительная еда, а уж алкоголь… Длительное отсутствие женской ласки. Выносить такую жизнь может лишь человек с твердым характером, не говоря уже о том, чтобы сознательно ее выбрать.
        — Выбрать?
        — Да. Оглянитесь вокруг. Здесь Хоксуорт вырос, окруженный богатством и аристократической средой. Менее стойкий человек предпочел бы влиться в эту привилегированную жизнь, огражденный от окружающего мира своими деньгами и титулами. Но не таков ваш будущий муж. Он патриот. Человек, преданный королю и отечеству. Он никогда не боится опасностей, всегда готов биться за правое дело. Для большинства мужчин достаточно защитить свою семью. Хоксуорт — защитник своей родины.
        Атина поискала глазами Маршалла. Он стоял к ней в профиль в толпе людей в противоположном конце зала. Когда она в первый раз увидела его в форме, она не видела ничего, кроме обмана. А сейчас это словно был другой, не знакомый ей человек. Форма стала означать для нее нечто другое — что-то настоящее и хорошее, и это тронуло ее сердце.
        — Он лучший офицер флота его величества,  — продолжал адмирал.  — Все, кто его знает, преданы ему.
        Возможно, в этом была ее проблема. Она не была уверена, что знает его.
        — А вы, моя дорогая, оказались той, которая наконец-то очаровала его. Я должен был украсть вас, чтобы убедиться, что вы производите на меня такое же впечатление.
        — Загадка должна остаться неразгаданной, адмирал Роуланд. Я не умею притворяться послушной, безропотной женщиной. Как раз наоборот.
        — О, я и не ожидал, что вы будете кроткой. Маршалла всегда отталкивали кисейные барышни. Я был уверен, что в вас будет гораздо больше характера и смелости.
        Атина кивнула.
        — Вы сказали «отталкивали»?
        — Совершенно верно. Посмотрите, например, на вон ту леди.  — Рукой с бокалом шампанского он указал на элегантно одетую женщину, разговаривавшую с двумя мужчинами.  — Это леди Корделия Ренвилл-Хоуп, дочь герцога. Она уже много лет имеет виды на Маршалла. Мягкая женщина в строгом значении этого слова и бриллиант чистой воды. Но этот ее мягкий характер, из-за которого ее сейчас облепили, словно мухи, те два джентльмена, для Хоксуорта все равно что уксус. Я, правда, не понимал почему. Однако полагаю, что великая демократия любви заключается в том, что она может посетить каждого, даже такого человека, как Маршалл.
        Атина сделала большой глоток шампанского. Если ему не нравятся бесхарактерные женщины, неудивительно, что она привлекла его. Теперь ей стало ясно, что она все делала не так. Ей надо было познакомиться с женщиной, которая вызвала у Маршалла презрение. Тогда она смогла бы понять, как сделать так, чтобы он и ее невзлюбил.
        Прежде чем ей удалось выудить у адмирала еще кое-какую информацию, к ним подбежала Жюстина и обняла Атину.
        — Мисс Макаллистер! Я так счастлива снова видеть вас!
        — А я вас, Жюстина. С днем рождения.
        — Спасибо.  — Улыбнувшись адмиралу, Жюстина потащила Атину на балкон в дальнем конце зала.
        Ночь выдалась прохладная, безветренная, Жюстина потащила Атину в затемненную нишу, отгороженную каким-то большим растением в горшке.
        — Это должны были быть вы. Я знала, что это должны были быть вы.
        Атина смотрела на Жюстину, не понимая ее слов.
        — О чем это вы, Жюстина?
        — Когда Маршалл сказал мне, что сделал вам предложение, я все поняла. Это вы помогли ему изменить его мнение о Герберте Стэнтоне.
        — Герберт Стэнтон? Это тот человек, о котором вы писали мне, что он стал вашим женихом?
        — Он больше не мой жених!  — В карих глазах Жюстины стояли слезы благодарности.  — Маршалл сказал, что я не должна выходить замуж за Стэнтона. И за это я должна благодарить вас, мисс Макаллистер!
        Атина покачала головой:
        — Жюстина, я счастлива, что вас не заставляют насильно выходить замуж, но уверяю вас, меня благодарить не за что. Я не говорила с капитаном Хоксуортом о вас и Стэнтоне.
        Жюстина обняла Атину.
        — Вам и не надо было. Вы изменили его сердце. Никто, кроме вас, не мог этого сделать.
        Атина нежно погладила Жюстину по спине.
        — Я… не понимаю, что вы имеете в виду.
        Жюстина отстранилась и с серьезным видом посмотрела Атине в лицо.
        — Мисс Макаллистер, вы помогли ему понять, что значит жениться по любви. Мне не удавалось это сделать с тех пор, как я начала выезжать в свет. Ни ему, ни моему отцу не было дела до того, должна я любить своего мужа или нет. И тут появились вы. Теперь Маршалл говорит, что если я не встречу человека, которого полюблю, я вообще не стану выходить замуж. Можете себе это вообразить? Я и думать не могла, что услышу эти слова из уст Маршалла.
        То же самое могла бы сказать и Атина. Она не могла объяснить причину, по которой Маршалл изменил свое отношение к Жюстине. Но на Атину это не распространялось. Он разрешил своей сестре остаться незамужней, если она не выйдет замуж по любви, но настаивает, чтобы Атина вышла за него замуж независимо от того, любит она его или нет. Это было нечестно.
        — Я очень рада за вас, Жюстина,  — сказала Атина.  — Надеюсь, вы встретите человека, чьей женой захотите стать.
        Жюстина наклонилась к Атине с заговорщическим видом:
        — Об этом я как раз хотела поговорить с вами, мисс Макаллистер. Я уже встретила его.
        — О?
        Во взгляде Жюстины промелькнуло беспокойство.
        — Я боюсь, что он… неподходящий.
        — О.
        — Я знаю, что Маршалл ждет, чтобы я выбрала жениха богатого и с титулом. Но я влюбилась в человека, у которого нет ни того, ни другого.
        — О!  — Атина судорожно сглотнула.  — Кто он?
        Жюстина взглянула на нее с виноватым видом.
        Выражение было точно таким же, когда она призналась, что ей очень понравилась лекция на тему чувственных прикосновений.
        — Его зовут Эллиот Кин. Он наш грум.
        — Понимаю. Что ж… поздравляю.
        — Ах, мисс Макаллистер, вы не понимаете. Маршалл никогда не позволит мне выйти замуж за Эллиота. Он слуга у нас в доме.
        — На вашем месте я не стала бы беспокоиться. Вы всегда сможете обвинить его в лицемерии. Маршалл тоже делает шаг вниз, женясь на мне.
        — Вы не могли бы поговорить с ним, мисс Макаллистер? Вас он послушает.
        — Жюстина, вы уверены, что я могу контролировать вашего брата. На самом деле это не так.
        Большие карие глаза Жюстины смотрели на Атину с мольбой.
        — Но он любит вас.
        Эти слова потрясли Атину до глубины души.
        — Я даже представить себе не могу, чтобы Маршалл мог произнести такие слова.
        Атина вернулась в зал, чтобы высмотреть свою соперницу. Она кипела от раздражения. Однажды ей пришлось притвориться кем-то другим, чтобы привлечь человека. Теперь она снова должна притвориться, чтобы оттолкнуть…
        Она нашла леди Корделию Ренвилл-Хоуп, которая в это время разговаривала с викарием.
        Хотя леди Корделии было далеко за тридцать, она не была похожа на старую деву. Ее красота излучала молодость и женское обаяние. Высокая, с царственной осанкой и высокой прической красиво уложенных черных волос, подчеркивавших белизну кожи и нежный румянец щек. От красоты ее элегантного платья, выполненного в греческом стиле и расшитого по корсажу и подолу крошечными бриллиантами, просто захватывало дух. Соперниц у нее, по-видимому, не было. Атина сразу ее невзлюбила.
        — Леди Корделия? Добрый вечер. Я Атина Макаллистер.  — Она протянула руку в перчатке.
        Атина ожидала натянутую холодную улыбку, но по выражению лица Корделии можно было понять, что она не намерена ссориться.
        — А, да, мисс Макаллистер. Я так много о вас слышала.
        — От кого?
        — От маркизы. Она с большим нетерпением ожидала этот вечер.
        — Понятно. Жаль, что нельзя обогнать свою собственную репутацию, всегда плетешься в ее хвосте.
        — Согласна. Я слышала, что грядет счастливое событие. Рада за вас.
        Но Атина видела, что радости не было.
        — Благодарю вас. Я понимаю, что с моей стороны не слишком тактично говорить такое, но насколько я понимаю, когда-то вы испытывали нежные чувства к мистеру Марш… то есть к капитану Хоксуорту.
        — Мисс Макаллистер, надеюсь, вы не думаете, что я сделаю что-либо, что…
        — Что вы, леди Корделия. Простите, что я об этом спросила, но мне очень важно знать правду. Вы гораздо красивее меня и занимаете более высокое положение в обществе, чем я, поэтому я просто хочу знать, почему он сделал предложение не вам, а мне.
        Леди Корделия наморщила лоб и несколько изменилась в лице.
        — Ваш вопрос меня глубоко ранит, мисс Макаллистер.
        — Я не хотела смущать вас, миледи, но дело в том, что у меня не было желания поощрять его ухаживания и я хочу знать, как мне отговорить его жениться на мне. Если бы вы помогли мне, я сделаю все, чтобы защитить ваши интересы в этом деле.
        Выражение страдания сменилось замешательством.
        — Вы имеете в виду, что не хотите выходить за него замуж, мисс Макаллистер?
        Атина покачала головой:
        — Мне не нравятся высокомерные мужчины.
        — Высокомерные?  — Леди Корделия не скрывала удивления.  — Капитан Хоксуорт вовсе не высокомерен. Он гордый, если на то пошло, и он имеет на это право. Его род восходит ко времени правления Елизаветы и отличался благородством во всех последующих поколениях. Он герой, дважды награждённый принцем-регентом, и один из самых обещающих офицеров флота его величества. Его достоинства легендарны, так же, по моему мнению, как его красота. Все друзья ему преданы, потому что он считает всех выше себя. Вы можете говорить о капитане Хоксуорте все, что вам угодно, но он не заслуживает того, чтобы его называли высокомерным.
        Атину поразило, с каким жаром леди Корделия защищала Маршалла.
        — Мне кажется, вы оказываете ему слишком много чести, леди Корделия.
        — Я всего лишь отдаю дань справедливости, мисс Макаллистер.
        — Простите. Я не предполагала, что вы столь горячо отвергнете мой план помочь вам.
        — Если бы в глубине души у меня был свой интерес, я бы приняла ваш план. Но суть в том, что он меня не любит. Он любит вас. И если вы та, которая, по его мнению, принесет ему счастье, то ради него я откажусь от своего собственного. Жаль, что вы придерживаетесь другого мнения.
        Она приподняла юбку и направилась в противоположный конец зала.
        Атина осталась одна, и ей потребовалось время, чтобы прийти в себя. Ей было стыдно за себя. Адмирал Роуланд, Жюстина, а теперь и леди Корделия совершенно определение дали понять, как несправедливо она оценивала Маршалла. Что в ней такого извращенного, что мешает ей видеть то, что видят другие?
        Она поискала его плазами.
        Он был именно таким, как о нем говорили эти люди. Она смотрела на него и видела бронзовую статую, изображающую настоящего джентльмена. Он предпочитал личные достоинства привилегиям, семью — деньгам, Атину — леди Корделии.
        Он разговаривал с каким-то джентльменом, а потом расхохотался. Ей вдруг стало стыдно. Почему она относится к нему с такой враждебностью?
        Дело было не в его обмане. Она невзлюбила его с той минуты, как они познакомились. По правде говоря, он ни разу не соврал ей. Это она была уверена в том, что он не тот за кого себя выдает. Она, не задумываясь, выпускала в него стрелы, всегда склонная к словесным нападкам вместо того чтобы постараться прийти к согласию.
        Она назвала Маршалла шотландским чертополохом, но правда была в том, что это она была этим ужасным растением, у которого нет ни аромата, ни вообще чего-либо стоящего, обыкновенный сорняк. Никто никогда не рвал чертополох, потому что к нему было больно даже прикасаться.
        И несмотря на это, он выбрал ее.
        А сейчас, на этом вечере по случаю их помолвки, он перед всем миром назвал ее своей невестой. Он заслужил совершенно другого от нее отношения. Ну почему она не может показать ему, что у нее на сердце?
        Она сделала глоток из оставленного леди Корделией бокала. Закрыв глаза, она попыталась унять ставшее болезненным биение сердца. Был всего один ответ на вопрос «почему?».
        Страх.
        Страх не за него. Страх потерять его.
        Все, кого она когда-либо пыталась полюбить, уходили от нее. С самого детства над ней висело это проклятие. Все, кому она отдавала свое сердце, исчезали из ее жизни.
        Может быть, подумала она, если бы ее сердце принадлежало ей одной, если бы она отказалась отдать этому человеку свою любовь… он не исчез бы?
        Но, защищая свое сердце, она чувствовала себя еще более несчастной. Шипы чертополоха кололи так же больно.
        Обеими руками она потерла глаза.
        Наглухо запертый ящик. Темный лес. Лица, спрятанные за масками. Как она устала от всех этих секретов.
        Настала пора их раскрывать.

        — Мне надо поговорить с тобой.
        Маршалл удивленно посмотрел на Атину. А она вдруг увидела его — человека, которого видели все, а она никак не могла разглядеть.
        — Что-то не так?
        — Да. Нет.  — Ей вдруг стало не хватать воздуха.  — Я не знаю. Здесь есть где-нибудь место, где бы мы могли поговорить наедине?
        — Конечно. Пойдем со мной.
        Он протянул ей руку, при этом золотые пуговицы и шнур на рукаве блеснули в свете свечей, и пропустил ее вперед.
        Он провел ее по коридору в противоположный конец дома, где уже почти не были слышны ни музыка, ни шум разговоров.
        Она осмотрелась. Они были в какой-то комнате, по-видимому, кабинете.
        — Атина, с тобой все в порядке?
        «Вы только посмотрите на него»,  — подумала она. Он беспокоится о ней. Такой красивый. Просто идеал.
        Ей столько всего хотелось сказать ему, но она никак не могла начать. Голос ее не слушался. Впервые в жизни она не находила слов.
        Вместо этого она подошла к нему и обвила руками его шею.
        Ее ухо было прижато к его сердцу. «Не исчезай. Пожалуйста, не исчезай». Сукно мундира было шершавым, золотая шнуровка отпечаталась у нее на лице. Но она не могла его отпустить. И не отпустит.
        Он обнял ее, хотя не так крепко.
        — Что ты сказала?
        Она и не поняла, что произнесла эти слова вслух. Но секрет был выпущен на свободу.
        — Ты сказала «не исчезай», Атина?  — Он отстранил ее и заглянул ей в глаза.
        Непрошеные слезы затуманили ее зеленые глаза.
        — Я… я люблю тебя.  — Она впервые призналась в этом даже себе.
        Выражение удивления, с которым он смотрел на нее, сменилось добротой и чем-то еще… ей непонятным.
        — Я знаю.
        — Как… после всего того, что я наговорила и натворила… как ты мог это понять?
        Он улыбнулся.
        — Очень хотелось бы узнать, почему ты так старательно это скрывала?  — Он посадил ее на стул, а сам опустился перед ней на колени.  — Тебе казалось, что маска скрывала шрамы от нанесенных тебе ран. Ты очень старалась их скрыть, но именно они делали тебя прекрасной. Все, что ты скрывала, на самом деле было сокровищем.
        Еще ни один мужчина не был настолько смелым, чтобы увидеть то, что она так тщательно прятала.
        — Почему только ты? Почему никто, кроме тебя, не пытался это увидеть?
        Он пожал плечами:
        — Наверно, во мне сидит пират. Все время ищу спрятанные сокровища.
        Она хихикнула сквозь слезы.
        — Как ты можешь смотреть на меня и видеть сокровище?
        Голубые глаза встретились с зелеными.
        — Когда я увидел тебя в первый раз, тот мир, который был мне знаком, вдруг исчез. Кем я был и что было потом — все перестало быть важным. Ты изменила то, что до этого имело для меня значение.  — Он помолчал.  — Я понимаю, что не очень хорошо могу все объяснить. Я могу сказать лишь одно: когда я тебя встретил, я захотел тебя полюбить. Это не имеет никакого отношения к каким-то эмоциям. Я просто почувствовал необходимость отдать тебе ту любовь, в которой тебе было отказано. Но потом ты начала меняться и стала прислушиваться к своему сердцу. В тот момент, когда твое сердце повернулось к моему, я в тебя влюбился.
        Что бы он ни говорил, он говорил искренне. Она поднесла руку к дрожащим губам.
        — Я боюсь.
        — Чего?
        — Сделать так, что ты уйдешь.
        Настала его очередь хихикнуть.
        — Ты не можешь заставить меня уйти. Если только кем-либо меня заменишь, а так — я никогда не уйду.
        — Мне все равно страшно.
        — Тогда отдай мне свой страх. Не бойся отдать его мне.
        Она кивнула. Он подался вперед, и они коснулись друг друга лбами. Он прошептал ее имя, и его горячее дыхание обожгло ее губы.
        Какое-то чувство промелькнуло в ее сознании, как забытый сон. Она не могла назвать его, но знала, что он был. Она повернула голову, и их губы встретились.
        Нежное прикосновение переросло в страстный поцелуй. Ей уже было все равно, правильный ли этот поцелуй и все ли в порядке с техникой. Ее сердце молило: «Покажи ему то, что ты чувствуешь». А он отзывался так же безмолвно. Это был диалог, не имевший завершения, но обещавший его.
        Для Атины этого было достаточно.


        Глава 21
        Часы пробили девять, когда дворецкий в парике и ливрее понес на подносе блюда для завтрака. Он шел медленным, размеренным шагом по дому, где все свидетельства вчерашнего приема были убраны. Бальный зал был пуст и тих, столовая приведена в порядок.
        Дворецкий поставил серебряный поднос на столик у дверей комнаты для завтраков. Служанка, разжигавшая огонь в камине малой гостиной, понимающе кивнула и бросила на него предостерегающий взгляд, означавший «будь осторожен».
        Он пожал плечами и, глубоко вдохнув, открыл двойную дверь.
        Разговаривавшие на повышенных тонах Маршалл и Аквилла замолчали. Дворецкий расставил блюда на серванте.
        — Спасибо, Хорнер,  — сказала Аквилла своим обычным тоном хозяйки.  — Мы сами все возьмем.
        — Хорошо, миледи,  — пробормотал он и, поклонившись, вышел, закрыв дверь.
        Аквилла села за стол, положив себе на тарелку кусок холодной ветчины.
        — Когда я думаю, что ты будешь навечно связан с этой вульгарной выскочкой… Это просто невозможно.
        — Мы уже это обсудили, мама. Давай не будем бередить старые раны.
        Но Аквиллу не так-то просто было заставить замолчать.
        — Обычно при первой встрече человек старается показать себя в наилучшем свете. А она вела себя как вульгарная девка.
        Маршалл решил начать с кофе.
        — Мы должны сделать скидку на то, что она выросла на севере. Я знаю, что иногда она может казаться резкой. Но она говорит то, что думает. Она так привыкла.
        — Я не имею в виду ее манеры. Яблоко от яблони недалеко падает. Ей недостает скромности, приличия, происхождения, красоты.
        — Я нахожу ее красивой.
        Аквилла тяжело вздохнула:
        — Ты мужчина. Ты и виолончель счел бы красивой, если бы на ней было платье. Следовало поубивать всех шотландцев, когда у нас была такая возможность.
        Он с такой силой поставил кофейник, что немного коричневой жидкости выплеснулось на скатерть.
        — Эта шутка свидетельствует о плохом вкусе и недостойна тебя, мама.
        — Как и твоя девица недостойна тебя.
        Маршалл молча провел пятерней по волосам.
        Аквилла поубавила тон.
        — Я не прошу тебя избавиться от нее. Если она так тебя привлекает, оставь ее для своего личного удовольствия. Женись на Корделии, а шотландку сделай любовницей.
        Маршалл в упор посмотрел на мать.
        — Ушам своим не верю. Неужели тебя совершенно не волнуют чувства Атины? Да и Корделии, если на то пошло?
        — Нет. Единственное, о чем я забочусь, это наша семья. Она будет еще больше процветать без Атины!
        — Доброе утро.  — Атина стояла в дверях. Ее рука замерла на ручке. За ее спиной стояла Жюстина.  — Мы пришли не вовремя?
        Маршалл смущенно провел по лицу ладонью.
        — Нет, Атина. Входи, пожалуйста. Садись.  — Он встал и подвинул ей стул.
        Жюстина слегка поцеловала мать в щеку, будто опасаясь, что та взорвется от малейшего прикосновения.
        — Доброе утро, мама.
        Атина переводила неуверенный взгляд с Маршалла на Аквиллу.
        — Вчера был замечательный вечер, миледи,  — сказала она.  — Спасибо за ваше гостеприимство.
        Аквилла сидела на стуле, выпрямив спину. Ее светло-коричневое платье было негнущимся, будто деревянное.
        — Мисс Макаллистер, прошу вас не обижаться на то, что я собираюсь вам сказать. Поскольку вы, конечно, слышали, что я сказала своему сыну, я действительно возражаю против этого брака, и по нескольким причинам. Не самым последним среди этих причин является отсутствие у вас богатства. Как всякая хорошая мать, я желаю своим детям выгодный брак, а в этом отношении вы — не лучший кандидат на роль жены.
        Атина развернула салфетку и положила ее себе на колени.
        — Как это замечательно, что в высшем обществе процветает такой романтизм.
        — Вы говорите языком сарказма, мисс Макаллистер, а я говорю на языке реализма. Вы добавите — или нет?  — что-либо материальное в этот союз, что может увеличить имущество моего сына и его наследников после него?
        Атина опустила глаза, но сказала:
        — У нас было поместье в Шотландии в графстве Эршир, но мой отец его потерял. Он продал все, что мы имели, чтобы приобрести около тридцати акров земли в горной части Шотландии незадолго до смерти.
        — Земля плодородная?
        Прикусив губу, она покачала головой.
        — Значит, надо понимать, что ваше приданое состоит из нескольких акров гористой местности в отдаленном районе Шотландии? Вы это предлагаете моему сыну?
        Атина выпрямилась.
        — Это… и свою любовь.
        Маршалл прикрыл ее руку ладонью.
        — Которая бесценна.
        — И бесполезна,  — добавила Аквилла.
        — Мама!  — воскликнул Маршалл.  — Атина будет моей женой. Не потому, что она может увеличить наше богатство, и не потому, что может добавить важную ветвь к нашему фамильному генеалогическому древу. Я знаю, что тебе трудно заставить себя это понять, но брак — это больше, чем союз богатств.  — Он мельком взглянул на Аквиллу.  — Я предпочитаю быть счастливым, а не богатым. Так что, пожалуйста, мама, или празднуй вместе с нами, или оставайся несчастной, если тебе это нравится.
        Тишину нарушил голос Жюстины:
        — Маршалл, я счастлива слышать то, что ты только что сказал о браке.  — Атина напряглась. Она бросила обеспокоенный взгляд на Жюстину, мысленно призывая ее замолчать, но Жюстина продолжала: — Потому что я должна кое-что сообщить тебе, мама.
        — О?
        — Я хочу твоего благословения на мой брак.
        — С кем?
        Нервный взгляд Жюстины блуждал между Маршаллом и Атиной.
        — С Эллиотом Кином.
        Аквилла вскочила со стула и встала у окна.
        — Какая нелепость!
        Маршалл вздохнул.
        — Жюстина…
        — Нелепость,  — повторила Аквилла, обернувшись к Маршаллу.  — Ты понял, что ты наделал? Девушка с доходом в двадцать тысяч фунтов в год… замужем за грумом. Мой ответ — нет.
        — Мы еще поговорим об этом,  — решительно заявил Маршалл.
        — Хватит того, что мой старший навлек позор на этот дом. Я не хочу, чтобы оба моих ребенка унижали меня.
        Аквилла с силой распахнула обеими руками двустворчатую дверь, так что обе ее половины стукнулась о стенки коридора. Дворецкий, который стоял за дверью, ожидая, что его могут позвать, осторожно закрыл дверь за хозяйкой.
        Атина схватила Маршалла за руку.
        — Мне очень жаль.
        Он поцеловал ее.
        — Тебе незачем чувствовать себя виновной. Такова моя мать. Она по всякому поводу жужжит так, будто это целый рой пчел.
        — Да, но это я ткнула палкой в улей.
        — Я бы не стал о ней беспокоиться. Ее всегда больше волновало, что скажут люди о ее семье, а не то, что чувствуем мы. Войди я сюда после того, как лев оторвал мне руку, она сказала бы: «Посмотри, как ты испачкал свой мундир».
        Атина хихикнула.
        — Что касается тебя,  — сказал он, повернувшись к Жюстине,  — ты выбрала не самый подходящий момент, чтобы сообщить свою новость, не так ли?
        Жюстина пожала плечами:
        — Заварил, кашу — не жалей масла.
        — Больше подошло бы «кто живет в башне из стекла…».
        — Наверно,  — ответила Жюстина, покраснев.
        — Мне бы хотелось узнать поподробнее об этом Кине. Но успокоить маму,  — это все же придется тебе.
        Жюстина обошла стол и обняла Маршалла со спины:
        — Спасибо тебе, Маршалл.
        — Иди, пока я не передумал,  — съязвил он.
        Когда они остались одни, Атина сказала:
        — Жюстина была права. Ты действительно изменился, я тоже это заметила.
        Он покачал головой:
        — Не столько изменился, сколько стал более осведомленным. У меня был хороший учитель.
        Он протянул ей руку и тянул до тех пор, пока она не оказалась у него на коленях.
        Если когда-либо в ее жизни был момент, когда она хотела, чтобы время остановилось, этот момент настал. Голубые глаза излучали любовь, улыбка на губах обещала чувственное удовольствие, руки прижимали ее к мощному, твердому телу. Это были не просто видения, а настоящие чувства. У него были не только деньги, титул и красота. Он обладал гораздо большим — добротой, умом, твердым характером, чувством юмора. Он был храбрым авантюристом, и это подтверждали его многочисленные шрамы. Попытайся она изобразить его на холсте, у нее бы ничего не получилось. И дело было не в ширине и длине холста, а в глубине его характера, которую нельзя было ни нарисовать, ни понять, а только принять.
        — Что ты собираешься сейчас делать?
        Его взгляд остановился на ее губах.
        — Парочка идей напрашиваются сами собой.
        — Я имела в виду, что ты решишь по поводу свадьбы Жюстины?
        Он сдвинул брови, но продолжал улыбаться.
        — О свадьбе Жюстины? Я пока еще ничего не решил насчет нашей с тобой свадьбы.
        — Полагаю, что ты считаешь это шуткой?
        Ответа не последовало. Вместо этого он так страстно ее поцеловал, что у нее закружилась голова.
        Его свежевыбритое лицо пахло туалетной водой с ароматом лайма. Все на нем было чистым, отглаженным и накрахмаленным, но ее неожиданно воспалившееся — от поцелуя — воображение рисовало его сидящим обнаженным на подиуме в художественной мастерской школы.
        Это становится опасно. Этого человека она не может контролировать. Более того, когда он рядом, она почти теряет контроль над собой. Теперь он разжигает в ней эротические ощущения, которые она не в силах контролировать.
        — Остановись,  — сказала она, когда он наконец освободил ее губы, но только для того, чтобы переместить свои губы в ямочку под подбородком.
        — Нет.
        Голос был глубоким и соблазнительным. Губы скользили по шее, по груди, и Атина чувствовала, что тает в его объятиях.
        — Мм. Клубника со сливками.  — Его губы остановились на бугорках ее грудей, а его золотистые волосы щекотали ей лицо. Еще один поцелуй и…
        — О Господи,  — раздался голос от двери. Атина открыла глаза и увидела Эстер.  — Я потом зайду.
        — Нет, нет,  — остановила ее Атина, слезая с колен Маршалла.  — Входи. Мы как раз… То есть мы собирались…
        — Завтракать?  — пришел ей на помощь Маршалл.
        — Да,  — ответила она, разглаживая немного помятое платье.
        — Вижу,  — сказала Эстер.  — И что сегодня подают на завтрак?
        — Сосиски. По-моему, пахнет сосисками. Тебе положить, или ты сама?
        — Сосиски,  — повторила Эстер. Маршалл хихикнул, увидев, как зарделась Атина.  — Нет, я, пожалуй, ограничусь ветчиной.
        Атина села на свое место и приложила ладони к пылающим щекам.
        — Я, наверно, последую твоему примеру.
        Маршалл встал, подошел к Атине и поцеловал ее в макушку.
        — Все хорошо, моя дорогая. Мы все знаем, чего ты на самом деле хочешь на завтрак.
        И с этими унизительными словами он закрыл за собой дверь.

        Хотя они планировали остаться до воскресенья, Атина решила, что будет лучше — принимая во внимание создавшуюся атмосферу,  — если они с Эстер уедут сегодня сразу после завтрака.
        Маршалл вышел их проводить и помог сесть в карету. На прощание он лишь поцеловал Атине руку. Когда карета уехала, он посмотрел на окно будуара матери. Она тут же задернула занавеску.
        Он покачал головой. Он слишком хорошо знал свою мать, чтобы думать, что она согласится с его мнением. Наверное, все было бы по-другому, если бы она помнила, как влюблялась,  — то есть если бы она когда-нибудь испытывала это чувство. Иногда ему казалось, что его мать уже родилась древней старухой.
        Карета скрылась за поворотом. Маршалл посмотрел на небо. День, начавшийся тихим рассветом, начал быстро меняться, обещая непогоду.
        В тот момент, когда Маршалл уже собрался закрыть за собой дверь, он увидел карету, которая приближалась к дому. Он остановился и стал ждать, когда эта черная лакированная коляска с гербом на боковой дверце остановится.
        Коляска, запряженная парой белых лошадей, остановилась у ступеней, которые вели к дому, и из нее вышли двое.
        Маршалл стиснул зубы. Не только погода неожиданно стала враждебной.


        Глава 22
        Спустя полчаса, когда гости уехали, Маршалл пошел в кабинет, достал лист бумаги, быстро что-то написал, сложил бумагу и запечатал. Потом вызвал звонком дворецкого и приказал ему собрать чемодан.
        Затем он направился на конюшню и разыскал там Кина.
        Эллиот Кин был новым человеком на службе у Хоксуортов. Он был стройным и худощавым, хотя Маршалл знал, что он достаточно силен. Скорее всего Жюстину очаровал смуглый цвет его лица. А может быть, и его мягкий характер, позволявший ему хорошо управляться с лошадьми. Или его карие глаза, которые сейчас смотрели на Маршалла с опаской.
        — Доброе утро, сэр,  — сказал он, приложив руку к козырьку фуражки.
        — Кин,  — сказал Маршалл довольно резко.
        Эллиот снял фуражку.
        — Простите меня, если я слишком смел, но я хотел бы воспользоваться возможностью объясниться. Я имею в виду мисс Жюстину.
        — У тебя еще будет для этого возможность, Кин, а пока иди и собери свои вещи.
        — О, сэр. Пожалуйста, не увольняйте меня. Клянусь, я не сделал ничего бесчестного.
        Маршалл выпрямился.
        — У нас с тобой, видимо, разные взгляды на то, что считается бесчестным.
        — Извините, сэр, но они одинаковые. Мисс Жюстина так же важна для меня, как и для вас. Я бы никогда не причинил ей зла.
        Маршалл скрестил руки на груди. Вид у него был грозный.
        — А ухаживать за ней за моей спиной честно?
        Кин опустил голову.
        — Я не понял, что это было ухаживание, сэр. Все как-то само собой получилось. Мы с ней разговаривали, пока она тренировала свою лошадь или ездила на прогулку, сэр. Вот и все.
        — Тем не менее.
        Эллиот снова надел фуражку.
        — Сэр, я не хочу, чтобы вы из-за меня поссорились с мисс Жюстиной. Я уйду. Но пожалуйста, позвольте мне продолжать наши встречи. Не в качестве слуги, а как… мужчине.
        — Ты смеешь просить меня видеться с моей сестрой после того, как я тебя уволил?
        Под гневным взглядом Маршалла Эллиот расправил плечи, по его голосу чувствовалось, что он смутился.
        — Да, смею, сэр. Со всем к вам уважением, сэр. Я прошу вашего разрешения ухаживать за мисс Жюстиной. Не за вашей спиной, а под вашим наблюдением. Конечно, после того, как найду другую работу.
        Маршалл смерил Кина взглядом. Надо быть смелым человеком, чтобы просить о таком. Более того. Человеком, который влюблен.
        — Полагаю, нам надо еще поговорить, Кин. Я хочу, чтобы ты сопровождал меня в поездке на север. Но сначала хочу, чтобы ты отправился с этой запиской к мисс Макаллистер в Эндсли-Грейндж. Там переночуешь, а на утро привезешь сюда мисс Атину и леди Эстер Уиллетт.
        Эллиот смущенно переминался с ноги на ногу, глядя на записку.
        — Значит, я не уволен?
        Маршалл положил руку на плечо Эллиота.
        — Я имел в виду, чтобы ты собрал вещи на пару дней, а не навсегда.
        Эллиота осветила счастливая улыбка, и Маршаллу вдруг стало ясно, что именно очаровало его сестру.
        — Спасибо, сэр.

        В одиннадцать часов следующего утра Атина, Эстер и Маршалл оправились в Ашбернем в карете, на козлах которой сидел Эллиот Кин.
        Атина с трудом разобрала, что было написано в записке Маршалла. Почерк был ненамного более разборчив, чем если бы по бумаге прошелся голубь с испачканными чернилами лапками. Ей удалось разобрать слова «поездка» и «Шотландия», и она подскочила от радости. Эстер послала записку мужу, хотя знала, что он вряд ли будет по ней скучать, даже если бы она повсюду сопровождала Атину.
        — Вот увидите, вам сразу все понравится,  — повторяла Атина всю дорогу, заражая своим возбуждением остальных.  — Я не была в Шотландии уже двадцать лет, но воспоминания о нашем поместье Тайна-Койлл так свежи в моей памяти, будто я была там только вчера.
        Маршалл скептически поднял бровь.
        — Может, это мое воображение,  — сказал он,  — но мне кажется, к тебе вернулся шотландский акцент.
        — Ох нет,  — ответила она, и он чуть не подавился смешком.
        До самых границ Шотландии погода их баловала, и они отлично провели время. Через четыре дня они въехали в город Джедбург.
        Их приветствовали огромные пологие холмы, усеянные стадами черных овец, которые мирно паслись среди изумрудно-зеленой травы. Воздух, наполненный ароматом сырой земли, был свежим и бодрящим. Крошечные домики располагались по краю ферм с их собственными полями, так что с далекого расстояния все выглядело как большое пестрое лоскутное одеяло.
        Атина выглянула из окна кареты. Сильный северный ветер растрепал ее волосы, освободив их от всех шпилек, но ей было все равно. Здесь она ощущала себя живой, свободной от ограничений. Она чувствовала, как эта земля притягивает ее, точно так же, как стрелка компаса всегда указывает на север. И теперь, когда она оказалась здесь после такого долгого перерыва, все ее существо пело от радости.
        Когда карета подъехала к перекрестку дорог, они почему-то свернули не в сторону графства Эршир, откуда Атина была родом, а продолжили путь на север к Эдинбургу.
        Она обернулась к Маршаллу:
        — Эллиот должен был свернуть.
        Маршалл тяжело вздохнул:
        — Мы едем не в Эршир, а в горную часть Шотландии.
        — Почему?  — разочарованно спросила Атина.
        Маршалл ответил не сразу, а потом спросил:
        — Твои родители погибли в горах, не так ли?
        — Да, но…
        — В свете приближающихся свадебных торжеств мне стало очень жаль, что твои родители не могут присутствовать на нашей свадьбе. Поэтому я… я посчитал это данью памяти — посетить то место, где они упокоились навечно.
        — О, как это мило!  — Она погладила Маршалла по щеке.  — Эстер, не правда ли, он самый внимательный и заботливый человек на свете?
        — Да, мало кто мог бы сделать такой многозначительный жест, капитан Хоксуорт.
        Маршалл нервно улыбнулся, вытерев выступившие на верхней губе капельки пота. Он ведь заранее решил, что лучше, чтобы Атина подольше ни о чем не догадывалась: так их поездка будет более спокойной.
        На следующий день, когда карета поднялась по немощеной грунтовой дороге в горы, пейзаж резко изменился. По пути им встречались дома без крыш, развалины некогда процветавших деревень. И это были не археологические остатки, а напоминания о недавно оставленных крестьянских усадьбах.
        — Что явилось причиной этого опустошения?  — спросила Эстер, пораженная увиденным.
        — Богатые и влиятельные,  — ответила Атина,  — согнали всех мелких арендаторов с их земель и сожгли их дома.
        — Зачем?
        — Чтобы стать еще богаче и влиятельнее,  — с возмущением ответила Атина.  — Лендлорды согнали честные, работящие семьи с принадлежавших им земель их предков, чтобы было где пастись овцам.
        Атина рассказала, с какой жестокостью все это происходило. Арендаторам говорили, что землю расчистят для «улучшений», а потом выгоняли их из домов. Люди едва успевали спасти то малое, что им принадлежало, как дома сжигали, иногда вместе с остававшимися там стариками и инвалидами. Многие семьи эмигрировали в Англию, некоторые — в Америку. Малую часть населения расселили по побережью, практически под открытым небом, вынудив людей заниматься незнакомым им трудом — рыболовством. Очень немногим удалось построить себе нормальное жилье.
        Ночь они провели в Голспи — в одном из рыбацких поселков, о которых рассказывала Атина. Однако наутро Эстер настолько устала, что была не в состоянии проделать последний оставшийся отрезок пути, и Атина настояла на том, чтобы она осталась на постоялом дворе. Атина договорилась с хозяйкой и приказала Эллиоту Кину остаться с Эстер.
        Погрузив в карету провизию, Атина и Маршалл отравились вверх по горной дороге к тому месту, где погибли родители Атины. По пути не было почтовых станций, где можно было бы поменять лошадей, так что Маршалл старался не слишком гнать.
        К полудню они добрались до местечка Килдэрон. Горный пейзаж был суров, но прекрасен — нетронутая целинная земля, вересковые пустоши, заповедные леса с оленями, ручьи с чистейшей водой. Они напоили лошадей в одном из них, а потом двинулись пешком вверх по течению.
        Заслонив глаза ладонью от яркого солнца, Маршалл оглядел горизонт.
        — Что делали здесь твои родители?  — удивился он.
        — Из рассказов дедушки я знаю, что они хотели построить дом в Килдэроне. Мой отец был, к сожалению, игрок и проиграл наше поместье. Дедушка никогда не пропускает случая упомянуть об этом каждый раз, как речь заходит о моем отце. Отец попросил у дедушки одолжить ему немного денег, чтобы купить эту землю, но дедушка отказал ему. Однако отец был очень упрям и продал все, что у него осталось — то, что он не успел проиграть в карты,  — с тем чтобы купить здесь землю. Однажды отец с матерью отправились в Килдэрон, чтобы подыскать там дом. Больше я их никогда не видела.
        Атина замолчала, и ее взгляд остановился на какой-то точке на горизонте.
        Маршалл обнял ее за плечи.
        — Что же с ними случилось?
        — Их карету окружили горцы… бандиты, мародеры. Они никогда не были опознаны и не попали под суд. Моих родителей случайно нашел проезжавший крестьянин. Они были убиты — застрелены прямо в карете. Лошади и деньги исчезли.
        Он крепко прижал ее к себе и поцеловал в макушку.
        — Мне очень жаль.
        Атина тяжело вздохнула.
        — Сначала я места себе не находила от горя. Мне было всего десять лет. Но это случилось очень давно, и печаль немного утихла. А теперь… Мне просто их не хватает.
        Маршалл кивнул.
        — Мое сердце тоже по-прежнему болит по моему отцу. Надеюсь, что настанет время, когда оно перестанет болеть.
        Они обнялись, находя утешение в том, что они рядом. Вместе. У них было ощущение, будто они вообще единственные люди во всем мире.
        — Атина,  — начал Маршалл,  — тебя не удивляет, что твои родители выбрали такое отдаленное и практически необжитое место для того, чтобы поселиться здесь? Ведь до ближайшего города — восемь миль, а вокруг нет ни одного клочка земли, пригодного для земледелия, ни леса для строительства дома или для продажи и получения прибыли. Разве не странно, что они захотели осесть здесь?
        — Странно, конечно. Но я не могу сказать точно, о чем они думали. Возможно, отец пытался снова объединиться с семьей. Много лет назад человек из младшей линии клана Макаллистеров приезжал сюда. Возможно, он хотел объединиться с нашими общими корнями.
        — Значит, здесь нет никакого шотландского наследства для Бредертона.
        Атина сдвинула брови в недоумении.
        — Какое отношение ко всему этому имеет Кельвин Бредертон?
        У Маршалла был явно смущенный вид.
        — Я хотел рассказать тебе об этом раньше.
        — О чем именно?
        — Когда вы с Эстер уехали из Ашбернема, ко мне приезжали Бредертон и герцогиня Твиллингем.
        — И что было надо Бредертону?  — резко спросила она.
        — Если одним словом — тебя. Он хотел возобновить свое предложение жениться на тебе. Я отказал ему, сообщив, что мы уже собираемся официально объявить о нашей помолвке. Он попросил меня — нет, он приказал,  — чтобы я отступил. Герцогиня настаивала на том, что Бредертон сделал тебе предложение первым, и грозила всяческими неприятностями за присвоение чужой невесты.
        — Так, понятно. И когда же ты собирался рассказать мне обо всем этом?
        — Как только разузнаю, почему Кельвин Бредертон неожиданно изменил свое мнение.
        — Стало быть, эту поездку в Килдэрон ты организовал не для того, чтобы отдать долг памяти моим родителям, не так ли?
        Он виновато улыбнулся:
        — Нет.
        — Ты посчитал,  — медленно и отчетливо начала она,  — что это невозможно, чтобы Кельвин Бредертон хотел на мне жениться ради меня самой, поэтому ты приехал в Шотландию, чтобы узнать, насколько привлекательно мое наследство.
        — Все не так подло, как ты стараешься представить.
        Но ее уже было не остановить.
        — Тогда скажи мне, насколько все же это было подло? Атина слишком уродливая и толстая, чтобы Кельвин хотел на ней жениться. Поэтому что-то в ее наследстве должно быть стоящее.
        — Черт побери, Атина, почему ты не можешь быть разумной? Почему сразу закипаешь?
        — Я закипаю?
        Она толкнула его с такой силой, что он перелетел через скалистый выступ и плюхнулся в ручей. Он сразу же промок до нитки и, размахивая руками, попытался сесть в ледяной воде.
        — Не смешно!  — крикнул он.
        — Да, с моего места смотрится очень даже забавно.
        Он подполз к берегу и попытался встать, но поскользнулся и снова упал в воду.
        — Атина, я не могу встать. Кажется, я сломал лодыжку.
        Атина вмиг посерьезнела.
        — Господи, что я наделала!
        Она подбежала к месту, где берег был более пологим, спустилась вниз и пошла к Маршаллу. Вода была ей по колено.
        — Помоги мне,  — сказал он, протягивая ей руку.
        Она наклонилась.
        — Держись за мое плечо.
        Он так и сделал, и ему удалось встать на колени. А потом с молниеносной быстротой он толкнул ее.
        Атина упала в ледяную воду. Ее жакет тут же промок, а кожа под ним покрылась мурашками. Она с трудом выбралась из воды. Мокрые рыжие волосы облепили ей лицо.
        — Ты была права,  — ухмыльнулся он.  — Отсюда действительно все выглядит забавно.
        — Ах ты, мерзкий, вероломный… англичанин! Это был подлый трюк!
        — Разве не вы это начали, мисс Макаллистер? Может, это купание немного охладит ваш гнев?
        Вода стекала у нее по груди.
        — Вы только посмотрите, что вы сделали с моим платьем.
        Он поднялся.
        — Я сделал? Ха! Будет большой удачей, если мы оба не простудимся. Дай руку.
        — Я бы с большим удовольствием дала тебе ногу… и толкнула бы ею тебя под зад.
        — Как хочешь.
        — Ладно уж.  — Она протянула ему руку.
        Он взял ее руку, но его сапог пополз по мокрым камням, и она опять упала в воду.
        Отдышавшись, она сказала:
        — Ты сделал это нарочно.
        — Нет, клянусь,  — расхохотался он.
        — Так я тебе и поверила.
        — Честное слово. Смотри! Мой жест раскаяния.  — Он плюхнулся в воду рядом с ней.
        — Ты такой же сумасшедший, как мартовский заяц.
        — А ты сумасшедшая шотландка, сидящая в ледяном ручье. Ну и парочка же мы!  — Он нагнулся и поцеловал ее в губы. Она ответила на поцелуй, а он крепко прижал ее к себе. Вокруг них бурлило холодное течение, но они его не чувствовали. В тех местах, где их тела соприкасались, они ощущали жар.
        Не отрываясь от ее губ, Маршалл направил ее к краю воды. Она схватила его за мокрые лацканы и дерзко просунула свой язык ему в рот. Этот смелый жест заставил его втайне улыбнуться, но он вознаградил ее за это тем, что принял ее игру. Она тихо застонала, а он открыл глаза, чтобы насладиться выражением страсти на ее лице.
        Она была дикаркой, неукротимым, естественным существом, но ее буйный нрав по-прежнему его привлекал.
        Неожиданно он замер. Ему показалось, что в расселине между скалами в воде что-то сверкнуло.
        — Что случилось?  — очнулась она.
        — Не шевелись,  — сказал он и, засунув руку в воду в нескольких дюймах от ее уха, вытащил какую-то блестящую щепку.
        — Что это?  — спросила она. Солнце светило прямо в глаза, и она не могла понять, что это.
        — Золото.


        Глава 23
        — Дай посмотреть.
        Атина села и взяла щепку из рук Маршалла. Она была не больше ее ногтя и имела форму орлиного клюва. Поверхность оказалась шершавой и без блеска. Если это и было золото, оно выглядело так, будто кто-то его пожевал и выплюнул.
        — Смотри!  — Он нашел еще одну щепку.
        Атина положила золото на ладонь.
        — Неужели оно настоящее?
        — Я бы сказал, что эти два кусочка стоят около десяти фунтов.
        — Десять фунтов?  — изумилась она.  — За эти две щепки?
        Маршалл пошарил по дну.
        — Мм. Получается, что твой клочок земли стоит гораздо больше, чем ты думала.
        Атина закрыла глаза, мысленно расставляя по местам кусочки загадочной головоломки.
        — Неудивительно, что мои родители хотели приобрести именно эту землю. Они, очевидно, знали, что здесь скрыто большое богатство.  — Ее передернуло, но не столько от холода, сколько от воспоминания о гибели родителей.  — Однако эти маленькие щепочки не пойдут мне на пользу, если я здесь умру от холода. Надо возвращаться в карету.
        Маршалл нехотя согласился. Хотя солнце стояло высоко, холодный ветер с гор пробирал до костей.
        Атина забралась в карету и закуталась в теплый шерстяной плед, лежавший на сиденье. А Маршалл взял под уздцы лошадей и повел их по поросшему травой месту между скал, чтобы они могли попастись. Он снял куртку, рубашку и жилет и повесил их сушиться на оглобли кареты.
        — Снимай платье,  — сказал он, заглядывая в окно кареты.
        Она нахмурилась:
        — Что значит — снимай?
        — Если ты дашь мне свою одежду, я повешу ее сушиться.
        Неожиданно Атина смутилась. Хотя они с Маршаллом уже занимались любовью, он ни разу не видел ее обнаженной, да еще среди бела дня. Все же она сняла жакет и платье. Скромность не позволила ей снять сорочку и корсет.
        Спустя несколько минут он запрыгнул в карету. В руках у него была корзинка с провизией. Но Атина смотрела не на нее, а на великолепный обнаженный торс — гигантский треугольник великолепных мускулов, сужавшийся к тонкой талии.
        — Такого холодного ветра я не помню с тех пор, как ко мне приезжала герцогиня Твиллингем.
        Атина резко выдохнула.
        — Чтобы настоять на возобновлении предложения Кельвина Бредертона?
        — Да. Ты рассказывала ей о своем приданом здесь, в Шотландии?
        Атина кивнула.
        — Кто еще знал о Килдэроне?
        Атина на секунду задумалась.
        — Ну… дедушка.  — Потом она начала пересчитывать по пальцам.  — Эстер. Герцогиня Твиллингем. Кельвин Бредертон… и его родители. Не считая, конечно, моих родителей.
        — Кто-нибудь из них знал, что здесь есть золото?
        — Даже я не знала об этом. Уверена, что и дедушка тоже не знал, иначе он рассказал бы мне о нем. Кроме того, он с самого начала был против покупки этой земли и жаловался каждый раз, когда ему приходилось платить земельный налог.
        — А Кельвин Бредертон?
        Атина пожала плечами:
        — Ты же сказал… если он хотел жениться на мне, то только из-за моего приданого.
        — Думаю, что если он знал о золоте, он вряд ли расторг бы с тобой помолвку. Вспомни — он сказал твоему дедушке, что хочет жениться на ком-то другом. Я уверен, что он был бы более любезен, если бы знал, что он теряет. Мне совершенно ясно, что он захотел возобновить обручение по чьей-то подсказке.
        — Герцогини Твиллингем? Она пыталась помочь мне с Кельвином. Она действовала в моих интересах.
        — Может быть, она хотела, чтобы ты считала, что она действует в твоих интересах. Возможно, она задумала устроить этот брак с самого начала.
        Нахмурившись, Атина вспомнила, как герцогиня предложила ей свою бескорыстную помощь в том, чтобы завоевать Кельвина Бредертона.
        — Но какая ей выгода от нашего брака? После свадьбы с Кельвином мое приданое становилось бы собственностью Кельвина.
        — И тем самым было бы проще передать его герцогине.
        — Но зачем ему это понадобилось?
        Маршалл откинулся на сиденье.
        — Не знаю. Возможно, Бредертон чем-то обязан герцогине или они заключили сделку — после свадьбы он получает Килдэрон и продает его герцогине. Какова бы ни была причина, я считаю, что они договорились таким образом завладеть Килдэроном… еще до того, как герцогиня помогла тебе заполучить Кельвина.
        Атина задумалась. Мысль о тайном сговоре смущала ее.
        — Но каким образом герцогиня узнала о золоте?
        — Не знаю, впрочем, это не имеет значения. Потому что сейчас выбор исключительно за тобой.
        Он нагнулся, чтобы достать из корзинки хлеб и сыр, и она на мгновение увидела шрамы на его спине.
        — Какой выбор?
        — Ты можешь решить, что тебе делать дальше. В этих горах полно золота. Твое собственное сокровище. Когда ты начнешь добывать это золото, ты сразу разбогатеешь.  — Он передал ей тарелку с нарезанным холодным мясом.  — И станешь самой привлекательной особой на ярмарке невест. В конце концов, ты все еще свободная женщина. Ты можешь выйти замуж за Кельвина или за меня.  — Он вынул пробку из бутылки вина и налил его в две глиняные кружек.  — Ты можешь вообще не выходить замуж и оставить все богатство себе.
        Атина взяла протянутую ей Маршаллом кружку и посмотрела ему в глаза.
        — Зачем ты говоришь мне об этом?
        — Я хочу жениться на тебе не потому, что заставил тебя принять мое предложение, а потому, что выбор за тобой. Я хочу знать, тот ли я мужчина, который тебе нужен.
        Она отвернулась к окну кареты. За окном был огромный цветущий луг. Головки цветов качались под ветром, над ними летали жужжащие пчелы. Потом она увидела бабочку, не очень уверенно машущую крыльями, но, очевидно знающую, в каком цветке она найдет самый сладкий нектар.
        Атина повернулась к Маршаллу, который явно замер в ожидании. Не было никакой бравады, никакого притворства. Только еле заметное учащенное дыхание.
        — Кельвин был первым мужчиной, которого я полюбила. Он мужчина моей мечты.
        Маршалл вдохнул. Его взгляд упал на нетронутую кружку с вином.
        — Но дело в том, что он был просто мечтой. А ты реальный, настоящий.
        На его губах появилось подобие улыбки.
        — Когда я смотрю на тебя, Маршалл, все встает на свои места. Я не существовала как целое, а теперь отдельные части, из которых я состою, соединились таким образом, что я начинаю понимать, кто я. А это произошло потому, что ты стал мне небезразличен. Не понимаю, как ты мог полюбить меня, ведь во мне было так мало того, за что можно любить. Я не могу себе представить жизнь с Кельвином. Или смогу ли я жить одна, сколько бы у меня ни было денег. А слово «золото» у меня связано не с деньгами, ас тобой.
        Выражение его лица стало нежным и в то же время горделивым.
        — Мне по душе такие слова, особенно когда их произносишь ты.
        Она пододвинулась к нему ближе и прикрыла его плечи концом своего пледа.
        — Знаешь, какие еще слова мне хочется от тебя услышать?  — прошептал он.
        Она взглянула на него с недоумением:
        — Мм?
        — Что-то вроде этого,  — улыбнулся он.
        Он приблизил губы к ее губам, а потом провел по ним языком.
        — Мм.
        Он опять улыбнулся:
        — Так-то лучше.
        Он пошевелился, и Атина готова была убить его за то, что плед соскользнул с ее спины.
        — Не двигайся,  — запротестовала она.  — Мне холодно.
        — Я знаю другой способ согреться нам обоим.  — Он посадил ее себе на колени и обнял за талию. Одна рука скользнула по ее спине и расстегнула верхний крючок корсета.
        — Что ты делаешь?
        — Стараюсь, чтобы нам было поудобнее,  — сказал он и расстегнул еще один, так что стягивавшие корсет металлические ребра немного разошлись.
        Дышать стало легче, а сердце забилось чаще, потому что она поняла, что корсет вот-вот упадет. Часть груди уже обнажилась, и Маршалл прильнул к ней губами. Потом его губы переместились в ложбинку между грудями. Эта медленная пытка привела ее в экстаз. С каждым поцелуем она все больше растворялась в приятных ощущениях, забыв обо всем на свете.
        Но вот был расстегнут последний крючок, и барьеры пали.
        Она инстинктивно прижала к себе плед. Природная стыдливость все еще протестовала. Луч солнца, пробивавшийся сквозь запотевшие стекла окон, освещал ее тело в промокшей мятой сорочке. Он не пытался убрать плед, но сверлил ее взглядом так, будто хотел, чтобы были сломлены препятствия в ее сознании. Он еще ни разу не видел ее обнаженной, и она даже думать боялась, что ее тело может показаться ему отвратительным. Ее роскошные формы не нравились многим молодым людям. Ее отверг Кельвин. Это тело помогало ей столько лет оставаться незамужней…
        Он целовал ее нежно, любовно, чтобы дать ей возможность побороть стыдливость.
        Затем он посадил ее себе на колени и крепко прижал к своим бедрам, и лежа впервые прикоснулась к его обнаженному телу. Эротическое возбуждение вспыхнуло у нее между ног.
        Между тем большая мозолистая ладонь обхватила ее лицо, и она стала ее целовать. Она не знала, чего ей хотелось больше — целовать эти мозоли или ощущать их на своем лице.
        А вторая рука уже опустилась вниз и подняла подол юбки. Она вздрогнула, но эта большая рука, такая сильная и теплая, уже проторила тропинку по ее бедру, и у нее вдруг появилось ощущение, что она медленно возрождается к жизни.
        Он это почувствовал. Она поняла это по твердой плоти, упиравшейся ей в бедро. Если кто-то и был недоволен ее формами, то этот мужчина оценил их. К ней наконец начала возвращаться уверенность.
        — Сядь напротив меня,  — хриплым от страсти голосом сказал он.
        Она пересела, а он опустился перед ней на колени и рывком отбросил плед, который она все еще удерживала рукой.
        Она наблюдала за тем, как он оглядывает ее тело, выражение его лица было серьезным, однако его учащенное дыхание говорило о том, что его возбуждение растет. Обеими руками он стянул через голову сорочку и, отбросив ее в сторону, жадно набросился на ее соски.
        Ее полностью обнаженное тело было готово принять его ласки, и он воспользовался этой возможностью, дав волю рукам. Было время, когда она представляла себе — не без смущения,  — как будут выглядеть ее бедра во время секса, но сейчас все сомнения вытеснили ощущения от прикосновений Маршалла. Он просунул руку ей между ног, и она вздрогнула, когда его пальцы завладели чувствительными лепестками ее плоти. Неужели мужчина может быть таким нежным? Каждое прикосновение было словно признание в любви. Он целовал ее все то время, когда его пальцы были у нее внутри, и она почти теряла сознание от наслаждения.
        Он умело ласкал жемчужину у нее между ног, варьируя ритм, пока не нашел тот, от которого у нее из груди вырвался стон.
        В ее затуманенном сознании вдруг всплыло воспоминание об их первой близости. Тогда она брала то, что он ей предлагал. Теперь она будет отдавать свой долг.
        — Остановись,  — выдохнула она.
        Подождав, пока вожделение немного утихло, она сказала:
        — Сядь напротив меня.
        Он улыбнулся напряженному выражению ее лица и пересел. Теперь она опустилась у него между ног, и уже одна эта поза вызвала у нее всплеск эротики. Она медленно расстегнула пуговицы брюк.
        — Я всегда хотела потрогать тебя здесь. Можно?
        Его улыбка стала еще шире.
        — Не стану же я разочаровывать такую прелестную рыжеволосую женщину.
        При дневном свете она могла лучше разглядеть его плоть. Она была покрыта сетью тонких сосудов и удивительно мягкой. Конец, напротив, был большим и твердым, и она снова удивилась, как легко он в нее вошел. Она начала гладить волосы вокруг плоти и прикасалась к мешочку под ней.
        Прошло несколько мгновений, и Маршалл, прервав ее ласки, спросил:
        — Что-то не так?
        Она покраснела.
        — Лорд Радерфорд учил нас одному способу делать это, мистер Гэллинтри показывал другой. А я пытаюсь понять, какой из них лучше.
        Он зарычал и усадил ее к себе на колени.
        — Мне наплевать, какому способу вас учили эти похабники. Сейчас я покажу тебе, что нравится мне.
        Подчинившись рефлексу, она остановилась, когда он приподнял ее, а его плоть соприкоснулась с ее нежными складочками, но потом инстинкт быстро взял верх и она всем телом села на твердую плоть его тела.
        Она не сразу поняла, что нужно делать дальше, но попыталась приноровиться.
        — Вот как мне нравится,  — сказал он.  — Так, чтобы мы оба заполняли друг друга полностью. Стали единым целым.  — Сказав это, он взял длинный локон ее волос и сунул его себе в рот.
        Она раскачивалась над ним — сначала неловко, потом более уверенно, когда ее мускулы стали привыкать к этому движению, а совсем скоро она поняла, как должна двигаться, чтобы наслаждение увеличивалось с каждым толчком.
        Ее страсть разгорелась еще больше, когда он поднес ко рту одну ее грудь и его горячие губы потянули за твердый сосок.
        Возбуждение Маршалла тоже росло, и его бедра стали подниматься в одном ритме с ней. Теперь они двигались синхронно, и из груди Маршалла вырывались совершенно невероятные стоны наслаждения, Атина воспринимала их как прекрасную музыку. Леди Понсонби как-то сказала ей, что мужчинами надо наслаждаться, как вкусным десертом и хорошим вином. Но Атине казалось, что она получает большее удовольствие от его стонов, чем от своих.
        Как это умеют делать только любовники, он передавал ей свою все растущую страсть. Ритм ускорился, толчки становились все сильнее и глубже, и она почувствовала, что сейчас взлетит на вершину блаженства. Она прижала его к себе, и с последним ослепляющим толчком мир взорвался вокруг них разноцветными искрами фейерверка.
        Когда он наконец открыл глаза, то увидел, что она смотрит на него.
        — Я бы хотела всю жизнь видеть это выражение на твоем лице,  — сказала она.
        Он усмехнулся, вспомнив, что когда-то эти слова произнес он.
        — Если ты будешь дарить мне такую же любовь, как сегодня, боюсь, я долго не протяну.
        Несколько минут они оставались неразъединенными, переживая то, что произошло. Сексуальное удовольствие угасало, но радость не уменьшалась. Она по-прежнему гладила его, наслаждаясь близостью его тела.
        — Откуда у тебя эти шрамы?  — спросила она, проводя пальцами по бугристым линиям на его спине.
        Он усмехнулся и покачал головой:
        — Все-то тебе нужно знать!
        — Ты полюбил меня и мои шрамы. Позволь мне любить твои.
        — Хорошо.  — Он сразу посерьезнел.  — Если ты обязательно хочешь знать, так вот: это случилось десять лет тому назад и это был самый ужасный день в моей жизни.
        Он замолчал.
        — Продолжай,  — попросила она, слезая с его колен и садясь рядом на сиденье.
        Он провел ладонью по влажным волосам.
        — В то время Наполеон все еще планировал вторгнуться в Британию, и для этого ему надо было укрепить свою морскую мощь. Адмирал Нельсон организовал непробиваемую блокаду Тулона и какое-то время удерживал ее. Представь себе, какое адмирал почувствовал унижение, когда французский адмирал Вильнев прорвал эту блокаду с помощью не одного корабля, а целого флота. Тогда Нельсон послал наш корабль «Победитель» — я тогда служил на нем лейтенантом,  — чтобы в качестве разведчика следовать за французским флотом и докладывать обо всех его маневрах. Незамеченные, мы следовали за французом от Тулона через всю Атлантику до Вест-Индии.
        Там мы узнали, что миссией Вильнева было атаковать и захватить британские колонии на островах. Нам удалось узнать заранее об этих планах, и они были сорваны. Вильневу удалось захватить лишь один остров. После этого его флот вернулся в Европу, чтобы соединиться с остальным флотом Наполеона.
        Воспоминания нахлынули на Маршалла, и он закрыл глаза.
        — Когда мы были в Атлантическом океане, наш капитан совершил тактическую ошибку, и наш корабль столкнулся с флотом Вильнева, состоявшего из шестнадцати французских и испанских кораблей. Силы были неравными, мы отчаянно сражались, но наши пушки не могли сравниться с пушками французов. Наш капитан и многие офицеры и матросы из нашей команды погибли. Палуба была буквально залита их кровью.
        Атина была в ужасе, переживая вместе с Маршаллом эту трагическую историю.
        — После гибели капитана командовать кораблем пришлось мне. И ты не поверишь… но моим первым приказом был приказ сдаться.  — Маршалл помолчал.  — Вильнев и его люди поднялись на корабль, и «Победитель» стал наградой для Наполеона. Всю нашу команду взяли в плен. Нас привязали веревками к палубе, не пощадили даже раненых и умирающих. Адмирал хотел захватить нас живыми, но капитан одного из испанских судов начал его подначивать. Проклятый испанец расхаживал по палубе, наслаждаясь своей победой. А потом он убедил Вильнева оставить в живых только половину команды, а остальных выбросить за борт — связанных и беспомощных.
        Атину охватила дрожь, и она закутала плечи уже забытым пледом.
        — Не могу сказать почему, но меня больше бесило, что нас хотели разделить, чем то, что нам было отказано достойно встретить свою смерть. Я пытался урезонить капитана, но испанец ткнул меня в грудь и посоветовал адмиралу первым бросить за борт меня. Я не выдержал и плюнул ему в лицо.
        Маршалл потер лицо, словно хотел успокоить фантомную боль.
        — За это испанец так сильно ударил меня наотмашь, что у меня пошла кровь. Адмирал лишь пожал плечами и предоставил испанцу самому решать проблему. Я оказался в унизительной ситуации просителя за своих матросов. Наконец испанец согласился на сделку: я могу выкупить жизнь своих людей… по десять ударов плетью за каждого.
        — Десять ударов?  — ужаснулась Атина.  — А сколько человек было в твоей команде?
        — Двести сорок три.
        Атина быстро подсчитала в уме число ударов и содрогнулась.
        — Люди испанца содрали с меня рубашку, привязали к рее и принялись избивать. Испанец думал, что англичане трусы, что я запрошу пощады. Но я не доставил ему такого удовольствия. Я должен был спасти свою команду.
        — О, Маршалл! Сколько же ударов ты выдержал?
        Он безучастно пожал плечами:
        — Сорок восемь.
        Она закрыла лицо руками.
        — Ты, должно быть, уже был в агонии.
        Маршалл вздохнул и не стал вдаваться в детали.
        — Значит, тебе удалось спасти только четверых?
        — Так получилось, что нам всем удалось избежать плена. Дым от стрельбы пушек во время сражения привлек внимание британского флота. Пока испанец издевался надо мной, британский флот неожиданно напал на корабли Вильнева, и он бежал. Обратно во Францию.
        — Слава Богу. Если бы не англичане, тебя убили бы.
        Он кивнул.
        — И адмирал Роуланд очень старается, чтобы я об этом не забывал.
        — Значит, это он спас тебя и твою команду?
        — Так мы с ним познакомились и стали друзьями, я обязан жизнью этому старику. Теперь ты знаешь, откуда у меня шрамы. Я рассказал тебе все потому, что ты наконец выполнила оба моих условия — ты вежливо меня попросила и попросила, чтобы я разделся.
        Она улыбнулась. Благодаря этому рассказу о героизме и готовности жертвовать собой Маршалл стал ей еще дороже, хотя ей было невыносимо думать о том, что ему пришлось пережить.
        — Мне очень жаль, что на твою долю выпали такие тяжкие испытания.
        — Шрамы напоминают тебе о том, что прошлое было реальным. Но при этом приятно думать, что прошлое не взяло над тобой вверх, а это ты победил его.  — Он нежно поцеловал ее в губы.  — Мы оба пережили в прошлом много чего страшного, но наши шрамы — это наши награды за стойкость.


        Глава 24
        Надо отдать им должное, но и Эстер, и Эллиот сделали вид, будто не заметили, в каком состоянии была их одежда, когда Атина и Маршалл вернулись на постоялый двор.
        Они пообедали в пабе изумительно вкусной копченой треской с картофелем. Понизив голос, Атина рассказала им о том, что они нашли золото, с чем Эстер и Эллиот их поздравили.
        Маршалл запил обед крепким шотландским элем.
        — Первое, что нам необходимо сделать, это найти доверенное лицо, надежного управляющего, которому мы можем доверить защищать наши интересы в Килдэроне. Кин?
        — Да, сэр?
        — Я хочу, чтобы ты стал моим представителем в Килдэроне.
        — Я, сэр?  — не поверил Эллиот.  — Но я всего-навсего грум.
        — Я никогда бы не доверил такое важное дело груму, Кин.  — Маршалл положил руку на плечо молодого человека.  — Но своему зятю…
        — О, сэр! Спасибо, сэр!  — Он схватил руку Маршалла и стал энергично ее трясти.
        — Поздравляю, Эллиот,  — сказала Атина.  — Жюстина замечательная девушка.
        Эллиот сиял от счастья.
        — Я не могу в это поверить. Я женюсь на Жюстине! Со мной она будет счастлива, сэр, не беспокойтесь.
        — Это ты беспокойся. Я послежу за этим. Глаз с тебя не спущу.
        Но Эллиот продолжал улыбаться.
        — Жюстина будет моей. Я просто не знаю, как мне благодарить вас, сэр.
        На лице Маршалла появилось задумчивое выражение.
        — Моя невеста говорила мне, как сильно она меня любит, Кин. И на меня это произвело такое впечатление. Каждый мужчина заслуживает подобного счастья. Впереди у тебя будет не так уж безоблачно. Люди начнут сплетничать о тебе, о ней, обо мне. Но меня ты не должен опасаться. Моя сестра говорит, что любит тебя, и я уверен, что она знает свое сердце. Я хочу, чтобы она почувствовала, что значит выйти замуж по любви. Если она говорит, что ты тот человек, который сделает ее счастливой, я ей верю.
        — Я сделаю ее счастливой, сэр. Я пойду куда угодно, сделаю что угодно, чего бы это ни стоило, ради нее.
        — Ну вот!  — воскликнула Атина.  — Теперь все влюбленные счастливы.
        Эстер отодвинула стул и встала.
        — Прошу меня извинить. Я все еще себя неважно чувствую.
        Мужчины встали, проводив Эстер взглядом. Выражение озабоченности появилось на лице Маршалла.
        — Давай прогуляемся, пока не стемнело,  — предложила Атина Маршаллу.
        — Прекрасная идея. Кин, мы поедем в Англию завтра на рассвете. Так что рассчитайся с хозяйкой постоялого двора и подготовь лошадей.
        Хотя солнце еще не село, на западном горизонте уже появилась луна. С моря начал клубиться туман, постепенно укрывая горы, словно большое пушистое одеяло.
        — Как замечательно ты решил дело для Эллиота. И для Жюстины тоже,  — сказала Атина.
        — Есть старая песня, в которой поется: «Любовь одна для нищих и королей». Я был бы не прав, отказывая сестре в счастье только потому, что по закону семьи я могу диктовать ей, за кого ей выходить замуж. Правда, теперь мне предстоит объяснение с матерью.
        — Не вижу в этом смысла. Жюстина совершеннолетняя и может выйти замуж за кого хочет.
        — Да, но у людей нашего статуса все по-другому. В выборе супруга мы должны учитывать последствия. Результат плохого выбора может повлиять на многие будущие поколения.
        — Я никогда не пойму английских аристократов. Они размахивают свои титулами, как своего рода опознавательными знаками.
        — Согласен. Несмотря на войны и захват вражеских кораблей, на море все гораздо проще.
        — Если бы я была на флоте, какое у меня было бы звание?
        Он улыбнулся:
        — Если бы ты была на флоте, я заставил бы тебя целовать дочь канонира.
        — О! А кто она?
        Он расхохотался:
        — Так называется дисциплинарное взыскание, которое мы налагаем на молодых матросов, позволивших себе ослушаться офицера.
        Она подняла бровь.
        — Если в этом замечании содержится урок, то я не поняла его.
        — Нет, никакого урока,  — ответил он, заключив ее в объятия.  — Ты строптивая и вздорная женщина, которая к тому же имеет привычку непристойно ругаться. А теперь, когда ты отдала мне свою любовь, ты стала еще опаснее.

        — Я же говорила тебе, что эта женщина сплошное несчастье,  — разразилась тирадой Аквилла Хоксуорт.  — Посмотри, что она с нами сделала.
        Разъяренная женщина швырнула через обеденный стол газету, и она попала прямо в руки Маршалла. Он развернул газету и мысленно выругался.

        «На непристойных лекциях одиноких женщин учат разврату!
        Мы обнаружили, что так называемая Школа искусств для женщин графини Кавендиш — это пансион, в котором старых дев и пока еще незамужних девушек развращают лекциями по вопросам секса, превращая их, таким образом, в женщин легкого поведения. Ученицами школы являются члены семей правящего класса Англии, которых готовят стать куртизанками. Владелицы этого заведения мисс Атина Макаллистер и леди Эстер Уиллетт (урожденная Бермондси) нанимали джентльменов с плохой репутацией, чтобы лишать девушек невинности и учить их развратному поведению. Из-за обвинений в разврате школа была закрыта, но владелицы скрылись».

        — Читай дальше,  — съязвила Аквилла.  — Погоди, пока доберешься до имен учениц. Имя Жюстины пропечатано там огромными буквами.
        Маршалл прочел омерзительную статейку до конца.
        — Негодяй! Я предостерегал его, говорил ему, чтобы он не публиковал этого.
        — Ты бы видел, что было у нас дома. Повсюду нечистоплотные журналисты. Подумать только — моя дочь стала предметом столь жгучего интереса. Следующим шагом будет наше изгнание из всех салонов Англии. Этот дом станет нашим монастырем, нашей тюрьмой!
        — Мама, попытайся не поддаваться панике. Нам надо придумать способ подавить этот грязный вздор.
        — Подавить? Разве можно повернуть это вспять? Это все равно что выбросить на ветер ведро с перьями, а потом пытаться запихнуть все обратно. Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь.  — Она села в кресло и потерла лоб.  — Единственное утешение в том, что вовлеченными оказались и другие семьи. Это до некоторой степени уменьшает нашу виновность. Слава Богу, что ты еще не объявил официально о своей помолвке. Никто, кроме узкого круга, не знает о том, что ты якобы некогда обручился с этой женщиной.
        Аквилла принадлежала к касте, которая не была склонна к бурному выражению эмоций, но, увидев мать в таком состоянии, Маршалл не на шутку рассердился.
        — Никакого «якобы» и «некогда», мама. Я женюсь на Атине.
        — Ты с ума сошел? Неужели ты серьезно думаешь жениться на этой особе? Она пользуется дурной славой! О ней всегда будут говорить шепотом, как о чем-то неприличном.
        — В этой грязи замешаны мы все, мама. Ты не должна быть пристрастной. Атина и леди Уиллетт порядочные, честные женщины.
        — Такие, как они, редко бывают честными. Разве ты не прочел статью? Они проводят все свое время на спине.
        — Довольно! Прекрати!
        — Ну ты и дурак, Маршалл. Все годы, которые ты провел с этим матросским отребьем, сделали из тебя предателя. Ты предал свой класс. Можешь ты хотя бы раз подумать о ком-либо другом, а не о себе? Трудно преувеличить вред, который эта заметка нанесла шансам Жюстины выйти замуж. К ней ни один уважаемый джентльмен не подойдет даже на пушечный выстрел. Что нам с ней делать?
        Эти слова задели Маршалла.
        — Не волнуйся за Жюстину,  — не скрывая сарказма, сказал он.  — Я сошлю ее в Шотландию с первым же мужчиной, который захочет взять ее замуж.

        Эстер была рада укрыться в своем будуаре после этой утомительной дороги. Еще когда они ехали в Шотландию, ее укачивало от того, что карету трясло на ухабах, но обратный путь оказался еще ужасней. Ей никогда не нравились длительные поездки, а сейчас ей пришлось проехать от одного конца страны до другого.
        Ее горничная Риверз помогла ей снять жакет и платье, и Эстер села перед зеркалом, чтобы расчесать волосы. Она выпила крепкого горячего чаю с крекерами, и ее тошнота почти прошла, когда в ее комнату ворвался муж.
        Томас Уиллетт швырнул на туалетный столик газету:
        — Что это такое, черт побери?
        Она постаралась подавить раздражение.
        — Похоже на газету.
        — Не дерзи,  — прикрикнул он, расхаживая по комнате. Ему было немного за тридцать, но его волосы преждевременно поседели. Эти волосы, а также серые глаза и квадратное лицо придавал и ему своеобразную исключительность, и это привлекло Эстер, как только они познакомились. Но после того как она вышла за него замуж, Эстер поняла, что его царственная внешность была под стать его властному характеру.
        — Я ожидала встретить более приветливый прием после моего долгого отсутствия.
        — Возможно, если бы моя жена не вела себя как шлюха, я был бы внимателен.
        Эстер бросила на мужа такой взгляд, что Риверз перестала убирать ее вещи и тихо вышла.
        — Будь добр, объясни это клеветническое определение моего характера.
        — Я не скажу ничего такого, что и так известно. Прочти газету,  — добавил он и отвернулся к окну.
        Эстер прочла статью.
        — Понятно.
        Он повернулся:
        — Что ты можешь сказать в свое оправдание?
        Она начала расчесывать волосы щеткой.
        — На меня это что-то непохоже.
        — Как ты можешь быть спокойной в такой момент?  — Он скрестил руки на груди.
        — Мне не нравится, когда ты пытаешься вмешиваться в дела, которые тебя не касаются.
        — Разве меня не касается крах, ожидающий нашу семью?
        — Я сказала «касается», а не «замешан». Тебя никогда не заботило то, что я делала, Томас. Вне нашей спальни я могла и вовсе не существовать.
        — Не начинай. Я не собираюсь спорить. Мне нужно объяснение — каким образом ты оказалась замешанной в историю с этим притоном.
        — Если ты имеешь в виду, что я вложила деньги в школу искусств для женщин, то для тебя это не должно было быть сюрпризом. Ты прекрасно знал, где я бывала и сколько времени там проводила.
        — Но я ничего не знал о происходящем там разврате.
        Она швырнула на стол щетку.
        — Как ты смеешь судить о том, как работает школа! Прежде чем верить тому, что напечатано в газете, как насчет того, чтобы спросить у меня, твоей жены?
        Он немного смутился, но возмущение взяло верх.
        — Ну так расскажи. В газете написано, что ваша школа была сродни французским салонам, где пользующиеся дурной славой мужчины предаются блуду с вашими ученицами.
        — Знай ты меня лучше, был бы в такой же ярости, как я, от этой грязной лжи. Мы обучали наших девушек на примерах фактов из жизни с ее вызовами и удовольствиями.
        — Удовольствиями! Вы позволяли этим мужчинам развращать девушек до того, как они официально выходили замуж.
        Эстер достала из баночки немного крема.
        — Не надо считать, что ты лучше, Томас. Ты не совратил бы меня до свадьбы, если бы я сказала «нет» вместо «да».
        Томас явно растерялся.
        — Что с тобой случилось? Я никогда не слышал, чтобы ты реагировала так бурно. Ты так никогда так со мной не разговаривала.
        — Ты понятия не имеешь, кто я, Томас. Я чувствую себя леди, что бы я ни сделала. На самом деле сейчас я становлюсь леди, которой я когда-то завидовала. Мне понравилось, что я могу повлиять на жизнь наших учениц. Но что я действительно хочу — это иметь влияние на твою жизнь.
        Его гнев немного поутих.
        — Как ты можешь говорить такое! Конечно же, ты влияешь на меня. Ты моя жена.
        — О, Томас,  — тихо произнесла она, качая головой,  — я гораздо больше, чем просто жена.


        Глава 25
        В Лондоне дул пронизывающий северный ветер, но Атина его не замечала. Гнев душил ее. Она направлялась в типографию газеты «Городской глашатай», чтобы устроить там грандиозный скандал.
        Когда она шла по переулку близ типографии, чья-то рука высунулась из-за стены дома и затащила ее в какую-то темную нишу. Атина хотела было закричать, но большая мужская рука закрыла ей рот. Мужчина держал ее, крепко прижав к своей груди, а его размеры и недюжинная сила не оставляли ей возможности сопротивляться.
        Неожиданно в нос ей ударил запах конюшни.
        — И куда это вы собрались?  — прорычал мужчина. Голос был знакомый. Атина перестала сопротивляться, и мужчина отпустил ее.
        Атина обернулась:
        — Маршалл! Ты меня до смерти напугал! Что ты здесь делаешь?
        Его губы расплылись в улыбке.
        — Я поехал в Эндсли-Грейндж, чтобы повидаться с тобой. Я не слишком удивился, не застав тебя там. Твой дед рассказал мне, куда ты отправилась. Ты так стремительно выбежала из дома, что он не смог тебя остановить.
        — Так возвращайся и расскажи ему, что ты меня нашел. Пока.
        — Погоди минуту. Ты хочешь сказать мне, что серьезно считаешь, что сможешь обругать этого репортера?
        — У тебя удивительная способность подмечать очевидное.
        — И что ты намерена ему сказать?
        — До или после его похорон?
        Он хихикнул.
        — Господи, твой острый язык мог бы помочь Англии выиграть войну.
        Атина взглянула на него сурово и повернулась, чтобы уйти, но он остановил ее.
        — Не так быстро. Сначала мне надо сказать тебе пару слов.
        — Не сейчас, Маршалл.
        — Именно сейчас. Пойдем со мной.
        Он взял ее за руку и потянул к постоялому двору, где только что остановилась почтовая карета, на которой Атина приехала в Лондон.
        «Гора Олимпа» был самым большим постоялым двором в Лондоне и самым высоким зданием на Делфин-стрит. На первом этаже находился паб, еще два этажа занимали номера.
        В высоком, в человеческий рост, очаге жарился огромный окорок, распространяя приятный аромат.
        Маршалл усадил Атину за маленький столик и заказал им обоим тушеного мяса.
        — Я понимаю твой гнев. В этой мерзкой статейке не было ни слова правды. Но четвертование Эдварда Нэнса, каким бы это ни было удовольствием для нас обоих, это не ответ. Мы просто дадим ему материал для следующей публикации.
        — Хорошо. И что дальше? Что ты намерен делать? Принять его клевету?
        — Нет, конечно.
        — А что же?
        Маршалл сжал кулаки.
        — Пока не знаю, но эта статейка опубликована не просто так. Я подозревал, что информатором Нэнса был лорд Радерфорд, но теперь я в этом не так уверен. Лорд Радерфорд ничего не выигрывает от того, что школу закроют и вы разоритесь. Вопрос в том, кому это выгодно?
        — Не все ли равно? Нэнс написал статью. С таким же успехом он может опубликовать опровержение.
        За соседним столиком сидели двое: мужчина с большими усами и женщина с усами поменьше. Женщина с ужасом смотрела на них.
        — Говори потише,  — предупредил он Атину.
        Атина перешла на шепот:
        — Я так всем этим расстроена. Этот Нэнс написал лживую статью… Я не хочу, чтобы он нас всех уничтожил.
        — Но ты должна понять, что он не единственный наш противник. Кто-то все это подстроил. У тебя есть еще враги?
        — Нет. Вообще никого.  — Атина задумалась.  — Ты же не предполагаешь, что это мог быть Кельвин или герцогиня Твиллингем?
        Он еще крепче сжал кулаки.
        — Я не уверен. Что они выигрывают от того, что разоблачили тебя?
        У Атины не было возможности ответить. Ее отвлек громкий шепот, доносившийся от соседнего стола, за которым сидело пятеро женщин. Перед ними лежала газета, и они с явным неодобрением сравнивали лицо Атины с фотографией на первой полосе. Атина посмотрела на них в упор. Они замолчали.
        Но усатая женщина с другого стола сказала:
        — Бесстыжая шлюха.
        Атина вздрогнула. В шоке она обернулась к столу, где сидели пятеро женщин. Они улыбались, предвкушая назревающий скандал.
        Атина вскочила и бросилась вон.
        — Атина, подожди!  — крикнул Маршалл и бросил на стол несколько монет.  — Сэр,  — обратился он к мужчине с большими усами,  — не разрешайте своей супруге распускать язык, иначе вы можете оказаться на острие дуэльной шпаги.
        Маршалл выбежал вслед за Атиной, догнав ее только в конце улицы. Ее лицо было залито слезами. Он обнял ее.
        — Не плачь,  — нежно сказал он.  — Перестань, Атина.
        — Я не могу. Эта ужасная женщина права.
        — Нет, конечно же. Она не знает правды.
        — Но все считают, что я нанимаю мужчин для сексуальных утех.
        — Это неправда.
        — Но это так. Ведь тебя я наняла, не так ли?
        Он расхохотался:
        — Так оно и было. Но я открою тебе секрет. Я сделал бы это и бесплатно.
        Но его игривый тон не мог прорваться через ее отчаяние.
        — Тебя не должны видеть со мной. Нет смысла подвергать унижению нас обоих. Для твоего же блага ты должен отказаться от меня.
        Он заставил ее посмотреть ему в глаза.
        — Я никогда — слышишь, никогда — не откажусь от тебя.
        Глядя в эти голубые глаза, она вдруг вспомнила его леденящий душу рассказ о том, что он перенес на борту своего корабля, и поняла, что он заплатит любую цену за то, чтобы спасти тех, кто находится под его защитой.

        Подруги сидели в уютной гостиной в доме Эстер. Возле пылающего камина стояла большая софа и несколько удобных кресел.
        — Мне очень жаль, что я втянула тебя в эту грязь, Эстер,  — уже в четвертый раз сказала Атина с тех пор, как они с Маршаллом приехали.  — Я и подумать не могла, что нечто подобное может случиться.
        Эстер покачала головой:
        — Если тебя это утешит, я с самого начала подозревала, что тем все и закончится.
        Это заявление крайне удивило Томаса, сидевшего напротив Маршалла.
        — В таком случае зачем ты это сделала?  — поинтересовался он.
        — Потому что, Томас, я верила, что плюсы перевесят риски.
        — Прежде чем начать боевые действия, хороший капитан всегда продумывает стратегию,  — вмешался Маршалл.
        — Но эту школу вряд ли можно считать полем боевых действий,  — заметил Томас.
        — Ошибаешься,  — возразила его жена.  — Атина предложила спасти этих женщин от участи униженных и одиноких жен, научив их поверить в то, что они могут привлекать мужчин своими собственными достоинствами. И ей это удалось. Хотя опасностей на ее пути было более чем достаточно.
        Атина покачала головой:
        — Тебя послушать, Эстер, так я просто героиня.
        — Так оно и есть. Если не для других, то для меня — безусловно.
        Атина покраснела.
        — Но я очень подвела своих учениц. Они станут изгоями так же, как мы. Я всех вас подвела.
        — Ничего подобного. И мы не откажемся от борьбы.
        Атину удивило смелое заявление Эстер, которая встала и взяла с письменного стола пачку писем.
        — Эти письма пришли сегодня. От наших учениц или от их семей. Они требуют ответа. Прежде чем мы дадим ответ обществу, нам надо ответить им.
        — Я не знаю, что им ответить,  — призналась Атина.
        — Ответ придет сам собой. А пока мы должны разыграть что-то вроде шахматной игры и определить наше будущее. А главное, постараться всегда быть на шаг впереди наших оппонентов.
        — Но если наш противник — бесчестная пресса, что ты предлагаешь делать?  — спросил Томас.
        — Будем жульничать,  — подмигнула Эстер мужу.
        Они проговорили весь обед вплоть до десерта и после обеда, когда перешли в гостиную, чтобы мужчины выпили свой традиционный бренди. Они обсудили — и отмели — несколько планов действий. Наконец Эстер предложила смелый гамбит, который был одновременно рисковым и многообещающим. И хотя они попытались проанализировать каждый шаг, варианты были слишком неопределенны: это была авантюра, но она стоила свеч.
        — Вряд ли я смогу,  — сказала Атина.  — Я просто не выдержу, если меня все время будут обзывать по-всякому. Я больше не хочу иметь с этим дела. Никогда в жизни.
        — Атина…  — начал Маршалл, но Эстер его остановила.
        — Атина, ты должна знать, чему ты противостоишь. Люди будут презирать тебя и издеваться над тобой, а те, кто не станет бросать обвинений тебе в лицо, будут тебя сторониться. Но я всегда буду рядом с тобой. Мы им покажем, из чего на самом деле сделаны женщины.
        Поддержка Эстер сделала свое дело. Мало-помалу Атина нашла в себе силы и смелость согласиться снова стать директрисой школы.
        Была уже почти полночь, когда Атина и Маршалл собрались попрощаться с четой Уиллетт. Для незамужней женщины это был неприличный час быть вне дома, но Атина вряд ли могла в данной ситуации считать себя — приличной. Она безумно устала, и больше всего ей хотелось вернуться в Шотландию — подальше от всего того, что ожидает ее в Лондоне в ближайшие дни.
        — Спасибо за обед,  — поблагодарил Маршалл.  — В следующий раз, когда мы будем снова обедать вместе, у нас, возможно, появятся более веселые темы для разговоров. Завтра нам всем предстоит тяжелый день. И я думаю, Атина, нам с тобой надо нанести неожиданный визит герцогине Твиллингем.
        — Зачем?  — удивилась Эстер.
        — Поговорить про Килдэрон. Я хочу спросить у нее, как ей удалось узнать про золото.
        Томас нахмурил седые брови.
        — Эстер рассказала мне про крупицы золота, которые вы нашли в ручье в Шотландии. Но позвольте полюбопытствовать, какое отношение имеет герцогиня Твиллингем к вашему золоту?
        Атина закрыла глаза.
        — Это долгая история. А нам надо уходить. Мы и так слишком задержали вас.
        — Конечно,  — ответил он.  — Разрешите проводить вас до дверей. У герцогини, насколько мне стало известно, скопилось довольно много золота.
        Маршалл остановился:
        — Что вы хотите этим сказать?
        Томас пожал плечами:
        — Это просто сплетни, которые я случайно услышал на каком-то балу. Один из арендаторов в поместье герцогини в Ланкашире опоздал с уплатой за аренду земли, и ее управляющий получил у фермера в качестве платы кусочек золота. По слухам, этот человек украл золото из зуба умершего человека, трупа, но точно никто не знает. Однако с тех пор фермер всегда расплачивался золотом. Откапывал могилы, чтобы грабить мертвецов. Жуткий способ зарабатывать на жизнь, неправда ли? Может, заняться фермерством?
        Маршалл и Атина многозначительно переглянулись.
        — Вы случайно, не слышали, не был ли этот арендатор шотландцем?
        Томас покачал головой:
        — Точно не могу сказать. Но если подумать, пожалуй, был. Леди, чью сплетню я случайно подслушал, называли его «грабителем могил».
        Маршал взглянул на Атину:
        — Так вот каким образом герцогиня узнала о золоте в Килдэроне. Видимо, один из ее фермеров наткнулся на находку. Когда он начал расплачиваться с долгами золотом, она что-то заподозрила и заставила его признаться, где он его нашел.  — Маршалл стиснул зубы.  — Наверняка ее светлость знала об этом золоте уже некоторое время.
        В душе Атины поднялась злость, но не на герцогиню Твиллингем, а на Кельвина Бредертона. Вопреки тому, что произошло, ей все еще не хотелось верить, что Кельвин ухаживал за ней только для того, чтобы прибрать к рукам Килдэрон. Она все еще глупо надеялась, Что Кельвин испытывает к ней нежные чувства. А теперь все встало на свои места. Он был марионеткой в руках герцогини Твиллингем, которая решила прибрать к рукам единственное наследство Атины.
        Кельвин своей притворной любовью дал ей почувствовать себя королевой. На самом деле она была всего лишь жалкой пешкой в нечистой игре.
        Но даже пешки могут свергать королей.


        Глава 26
        Было девять часов утра, когда Атина постучала в дверь городского лондонского дома Кельвина Бредертона. Не имело значения, что книга правил графини Кавендиш запрещала во-первых, визит до завтрака и, во-вторых, посещение незамужними леди холостых мужчин. Что касается Атины, то пусть графиня Кавендиш засунет свои правила… куда подальше.
        Дверь открыл сгорбленный, кривоногий дворецкий. Он был явно удивлен, но Атина прошла мимо него, бросив на ходу:
        — Я пришла, чтобы увидеть лорда Стокдейла. Где я могу его найти?
        — Я посмотрю, дома ли он. Как о вас доложить?
        — Я сама ему скажу, кто я.
        Она подошла к первой же открытой двери и заглянула внутрь.
        — Мисс, если вы соблаговолите подождать в кабинете…
        Но ему пришлось закончить свою фразу, глядя ей в спину. Она открыла еще две двери. Дворецкий громко протестовал, но он был слишком немощен, чтобы поспевать за ней, тем более когда она начала подниматься по лестнице.
        Она открыла первую же дверь. Это оказалась спальня. На смятой постели лежал Кельвин. Увидев Атину, он сел, в шоке.
        Она не была готова к тому, что увидела. Его торс был обнажен и был так же прекрасен, как статуи римских богов, которые она видела в музее. Впрочем, растрепанные волосы придавали ему немного дикий вид. Сколько раз в своих мечтах она представляла его именно таким, но сейчас она осталась холодна.
        Кривоногий дворецкий наконец добрался до спальни.
        — Сэр, я пытался насильно ее выгнать, но мне не хотелось причинить ей боль.
        — Не вините его,  — сказала Атина.  — Я слишком зла и слишком шотландка, чтобы он мог меня догнать.
        — Все в порядке, Дженсинг. Оставь нас на минуту одних.
        Кельвин внимательно смотрел на нее, пока дворецкий закрывал дверь.
        — Стул?
        — Да, пожалуй.
        Он вздохнул, приготовившись к неприятному разговору.
        — Чем обязан удовольствию? Я прав, предположив, что вы предпочли меня капитану Каракатице?
        Она лучезарно улыбнулась:
        — По-моему, это вы предпочитаете иметь любовниц, которые ведут себя как самки осьминога.
        — Я думал, что вы простили меня за вольность, которую я себе позволил с леди Понсонби.
        — Я никогда не забуду, в каких позах я увидела вас обоих. Я непременно стерла бы из памяти эту картинку, если бы это было возможно.
        — Вам не кажется, что вы уже взрослая девочка и должны были бы понять, что это был обыкновенный секс?
        — Я не жду, чтобы вы меня поняли. Если бы вы знали, как я вас любила, вы бы поняли, что вы разбили мне сердце.
        У него хватило совести выглядеть раскаявшимся.
        — Я знаю. И мне очень жаль.
        Это мнимое раскаяние все же немного притупило остроту ее злости.
        — Вы также раскаиваетесь, что вступили в сговор с герцогиней Твиллингем, чтобы жениться на мне?
        Чувство вины отразилось на его красивом лице.
        — Откуда вы знаете?
        Признание укололо ее в самое сердце.
        — Это имеет значение?
        Кельвин встал с постели, обернувшись простыней. Он подошел к ней и по мере приближения казался все выше ростом и шире в плечах. От его близости в ее груди вспыхнула какая-то загадочная искра, явно нежеланная.
        — Я не хотел, чтобы вы об этом узнали, Атина. Но герцогиня… Я оказался в ловушке. Несколько лет назад я вложил деньги в довольно рискованное предприятие в Америке и занял у герцогини значительную сумму денег. Прошло много времени, а доходов с этого предприятия как не было, так и нет. И боюсь, не будет. Но она потребовала вернуть долг, а у меня в последнее время финансовые трудности, и у меня нет наличных, чтобы с ней расплатиться. Она сказала, что будет считать мой долг полностью погашенным, если я женюсь на вас.
        — Просто женитесь?  — с болью в голосе спросила Атина.
        Он пожал плечами.
        — Да, женюсь и передам ей право собственности на Килдэрон.
        — Килдэрон.
        — Да. Извините. Не то чтобы вы мне не нравились. Но мне было противно, что мною манипулируют, заставляя жениться.
        — А герцогиня когда-нибудь говорила вам, зачем ей был нужен Килдэрон?
        Он кивнул.
        — Она сказала, что ей нужны пастбища для ее овец и коз. Она богатая женщина. У нее огромное поголовье скота — несколько тысяч. Я думал, что вы не будете против, если я таким образом расплачусь с долгом. Я должен ей в два раза больше, чем стоят эти несколько акров скал. Кроме того, мне казалось, что эти земли не очень-то вам нужны. Насколько я помню, вы говорили о них с пренебрежением.
        — Понятно. Но моя школа была мне очень нужна. С какой целью вы рассказали о ней этому журналисту?
        — Какому журналисту?
        — Нэнсу, тому человеку, который напечатал о моей школе лживую статью в «Городском глашатае». Только потому, что в этом здании когда-то был бордель, которым раньше владела ваша любовница леди Понсонби, не делает школу борделем.
        — Пожалуйста, Атина, не упрекайте меня за леди Понсонби. Она ничего для меня не значит.
        — Неужели?  — раздался чей-то голос из глубины комнаты.
        Атина повернула голову и увидела женщину, голое тело которой было освещено солнечным светом, пробивавшимся сквозь затемненные занавесками стекла.
        — Леди Понсонби,  — сказала Атина, и это имя прозвучало почти как проклятие.
        Женщина села на кровать, прислонившись спиной к деревянному изголовью, нисколько не смущаясь своей наготы.
        — Или более известная как леди Осьминог.  — Она взяла со столика второй бокал, не замеченный ранее Атиной.  — Хотела бы я иметь еще четыре конечности, чтобы обвивать ими вашего драгоценного возлюбленного.
        В панике Кельвин бросился на постель.
        — Почему ты не осталась в другой комнате? Атина, я сейчас объясню.
        — Думаю, не стоит этого делать, Кельвин. Я и так все прекрасно поняла.  — Она не позволит леди Понсонби шокировать ее своей наготой или своими словами. Она поставила стул в ногах кровати и села.  — Леди Понсонби была недостаточно откровенна со мной, когда говорила, что не помнит, какая у вас фамилия. На самом деле она хотела присвоить ее себе, не так ли?
        — Не понимаю,  — сказал Кельвин, примостившись на край постели.
        — Конечно, не понимаете. Как я уже говорила, вы не знаете, что такое любовь, поэтому не можете понять, что она делает с женщиной.
        Кельвин перевел взгляд с одной женщины на другую, явно смущенный молчаливой связью между ними.
        Атина положила ногу на ногу — один из строгих запретов согласно книге графини Кавендиш.
        — С некоторых пор, Кельвин, леди Понсонби воспылала к вам любовью. Она сделает все, чтобы стать вашей женой. Для этого она даже пожертвует мной.
        — Вы с ней встречались?
        — Да, встречались. Понимаете, когда-то я просила ее научить меня тому, что умела она. Но она не смогла. Потому что, как оказалось, она сама ничего не умеет.
        — И все же это я в постели с Кельвином, а не вы,  — съязвила леди Понсонби.
        — Да, правда. Вы завладели его членом. Но этим вы вряд ли завоюете его доверие.
        — Для начала этого достаточно.
        Атина покачала головой, хотя понимала, насколько глупо было в это верить. Когда-то она считала, что именно таким способом — в постели можно завоевать любовь мужчины. Она даже учила этому других. Но как же она ошибалась! «Когда мужчина возбужден, он своими жаркими словами, поцелуями, объятиями заставляет вас поверить, что он вас любит». Этому научил ее Маршалл. «Любовь порождает желание, но желание не всегда порождает любовь. Если мужчина действительно любит тебя, ты узнаешь об этом не по его поцелуям, а по его поступкам».
        — Вы надеялись, что конец будет в вашу пользу, но он так и не наступил. Кельвин никогда не обещал вам жениться. А когда вы поняли, что он все же больше склонен жениться на мне, чтобы угодить герцогине, вот тогда вы решили погубить мою репутацию. Если я стану изгоем общества, даже герцогиня не сможет заставить Кельвина жениться на мне. Поэтому вы рассказали Нэнсу о том, что происходит в школе. В школе, которую вы сами помогли мне открыть.
        Леди Понсонби внимательно посмотрела на Атину.
        — Не прикидывайтесь одураченной наивной девушкой. Вы просили научить вас, и я научила. Но все имеет цену, так что вы не можете ожидать, что, обучаясь темным сторонам жизни, вы останетесь чистенькой.
        Атина внутренне содрогнулась. Леди Понсонби оказалась права. На самом деле она была крестной матерью Атины, вселив в нее ту красоту, с помощью которой она хотела завоевать своего принца. Но это была не та красота. И не тот принц.
        Атина встала и направилась к двери.
        — Сейчас мне пришло в голову, что я так и не поблагодарила вас за эти знания. Поэтому я благодарю вас сейчас — обоих. Леди Понсонби, я никогда не выйду замуж за Кельвина. Можете забрать его себе. А вы, Кельвин, забирайте леди Понсонби. Вы стоите друг друга. Более чем.


        Глава 27
        Каждую неделю, что Атина избегала встречи с Эдвардом Нэнсом, в «Городском глашатае» появлялась новая скандальная статья. Одна статья была посвящена родителям Атины, которые описывались как беспутные прожигатели жизни, разорившие свою дочь и толкнувшие ее на самое дно, откуда ее вынужден был вытащить ее дед. В следующей статье дед представал перед публикой как пьяный негодяй, чьи дочь и зять погибли при подозрительных обстоятельствах и без свидетелей. В одной из последних статей досталось Эстер. Оказывается, она озлобленная, бездетная женщина, ее муж не хочет, чтобы ее видели рядом с ним в свете. Извращения были просто чудовищны, но никто, кроме Атины и Эстер, не должен был это знать.
        Несмотря на страшные разоблачения, Атина и Эстер продвигали свой план. Они вместе наносили визиты всем своим ученицам и их семьям. Им приходуюсь выслушивать гневные тирады родителей, братьев и опекунов о том, какими взглядами их провожали на улицах, как унижали на балах и как препятствовали появлению в клубах. Атина и Эстер давали им выговориться, а потом убеждали их в том, что ученицы должны немедленно вернуться в школу.
        Атина объясняла, что лучший способ избежать провокаций желтой прессы — противостоять им. Если они не разрешат своим дочерям закончить семестр, это равносильно признанию в соучастии. Если леди вернутся в школу, они покажут всему миру, что не делают ничего постыдного. В противном случае они не смогут избавиться от подозрений.
        Эстер понимала, в какое незавидное положение они попали. Перед ними вырисовывались две перспективы. Обе они были одинаково суровы, и ни одна не защищала от всеобщего злословия. Но единственным способом борьбы с гнусным преследованием было объединение.
        В тот день, как школа официально возобновила свою работу, Атина и Эстер сидели в гостиной, терпеливо ожидая появления учениц. Они старались держаться, но с неумолимым тиканьем часиков на камине их надежды начали постепенно таять. Неожиданно входная дверь хлопнула, они разом встали и, не дожидаясь Герт, побежали встречать приехавших. В дверях стояли леди Кэтрин и ее мать, лакей вносил в дом вещи, принадлежавшие ученице. Атина была так счастлива, что принялась по очереди обнимать всех троих.
        В течение часа прибыли еще три девушки, а к полудню собрались все, кроме троих. Атина отпраздновала событие грандиозным чаепитием, после которого были устроены танцы под музыку приглашенного трио музыкантов.
        Но Эдварда Нэнса не так-то легко было остановить. В каждом последующем номере газеты он публиковал статьи о школе и ее ученицах. Стало очевидно, что Атина заслужила слишком дурную славу. Было невозможно игнорировать тот факт, что прохожие старались как можно скорее пройти мимо здания школы, а когда ученицы выходили на прогулку в парк, на них смотрели с любопытством и — что хуже — с осуждением. Но когда Атина вернулась в школу и увидела, что на двери было написано красной краской «Платные шлюхи», она решила, что уже недостаточно просто делать вид, что ничего не происходит.
        Она наняла мальчишку, который закрасил оскорбительные слова, надела шляпу и перчатки, наняла кеб и отправилась с визитом к герцогине Твиллингем.

        В вечернем Лондоне царила атмосфера праздника. Это был день, когда Наполеон проиграл битву при Ватерлоо, что означало конец войны.
        Джентльмены праздновали в своих клубах, и «Уотьер» не был исключением: народу было не протолкнуться. В воздухе стоял аромат бренди и сигар. Мужчины стояли группами и пили за победу. Адмирал Джаспер Роуланд подошел к своему другу генералу Монкрифу и похлопал его по спине.
        — Как зовут французского генерала, выигравшего войну?
        Генерал Монкриф с черной повязкой на одном глазу пожал плечами:
        — Не знаю.
        Раскрасневшееся лицо адмирала Роуланда просияло.
        — И я не знаю. Пока что еще ни одного такого не было.
        Оглушительный хохот долетел до ушей Маршалла. Раскатистый голос адмирала он узнал бы где угодно, даже в таком невообразимом шуме. Он стал пробираться через толпу, чтобы приветствовать Роуланда.
        — А вот и мой самый лучший офицер, Монкриф. Вы ведь помните капитана Хоксуорта, не так ли?
        — Конечно,  — ответил генерал, пожимая Маршаллу руку.  — Вы сражались при Копенгагене и Трафальгаре.
        — Да, сэр. Позвольте поздравить вас с победой при Ватерлоо. Это был настоящий триумф армии.
        Генерал Монкриф передал Маршаллу бокал.
        — Это заслуга Уэлсли. Он первоклассный стратег. Все, что от меня требовалось, это кивать в знак согласия с его предложениями.
        Адмирал Роуланд взял Маршалла за локоть.
        — Я многое отдал бы за то, чтобы лично встретиться с Бонапартом в открытом море. Одного взгляда на наши новейшие стопушечные корабли достаточно, чтобы война закончилась. Скажи, почему французы всегда носят желтое?
        Маршалл выпил бренди и ответил:
        — Не знаю, сэр.
        — Чтобы быть одного цвета со своей кровью. Ха-ха-ха!
        Маршалл повернулся к генералу Монкрифу:
        — Сэр, вы не возражаете, если я переговорю с адмиралом с глазу на глаз?
        — Пожалуйста. Прошу прошения, джентльмены.
        Где-либо уединиться в клубе при таком стечении народа было невозможно, поэтому Маршалл просто понизил голос.
        — Адмирал, я хотел бы поговорить с вами о перспективах моей службы на флоте.
        — Я подумал о том, что ты, наверно, расстроился, когда я тебя отозвал. Ты хотел оставаться действующим офицером, когда война уже закончилась. Не беспокойся, Хоксуорт. Сражений еще осталось достаточно. Испания, Ирландия, эти надоедливые американцы.
        — Я не об этом, сэр. Понимаете, я… хочу выйти в отставку.
        — О!  — Адмирал улыбнулся.
        Маршалл не ожидал такой реакции.
        — Мне кажется, что вы не слишком расстроились.
        Адмирал вздохнул:
        — По правде говоря, я очень надеялся, что это произойдет.
        Глядя на возмущенное выражение лица Маршалла, адмирал положил ему руку на плечо.
        — Пойми меня правильно, сынок. Его величество считает, что Британия обязана своим военным превосходством таким людям, как ты. Как твой начальник, я буду остро чувствовать твое отсутствие. Ни один человек не сможет тебя заменить… сомневаюсь, что человек такой храбрости, как ты, вообще когда-либо появится. Но как твой друг, я могу лишь выразить радость по поводу новости, которую ты мне сообщил. Надеюсь, что твое решение как-то связано с некоей мисс Макаллистер?
        — Да, сэр.
        — Флот очень ревнив, мой мальчик. Он требует от человека все его время, пока он жив. Я, например, отдал ему всю жизнь. Море отнимает у тебя радости семейной жизни, а я не хочу, чтобы ты лишился их, как это случилось со мной. Не хочу, чтобы ты, как я, поседел на службе Короне и не было никого, кто мог бы утешить тебя в старости. Но не надейся оказаться в тихой гавани с такой женщиной, как мисс Макаллистер, на которой тебе повезло жениться. Укрощение морской стихии покажется тебе пустяком по сравнению с укрощением такой особы, как она.
        Маршалл улыбнулся:
        — В прессе ей дана ошибочная оценка.
        — Знаю. Я читал этот грязный листок. Надеюсь, что внимание публики на какое-то время отвлекут новости о нашей победе.
        — Я тоже на это надеюсь.
        — Мнение о ней общества может измениться, когда ты женишься на ней.  — Адмирал помахал рукой и крикнул: — Монкриф!
        Генерал обернулся и подошел к ним:
        — Да?
        — Знаешь, та леди, о которой пишут в газетах, Атина Макаллистер? Она невеста Хоксуорта.
        — Правда?  — удивился генерал.
        — Правда. Но не верь ни единому слову, что пишут в этих газетенках. Я лично знаком с этой девушкой, и она такая же приличная, как все наши леди.
        — Вы бы так не говорили, если бы знали, какой переполох поднялся при ее появлении в дамском клубе.
        Маршалл побледнел:
        — Атина там была? Когда?
        — Не далее как сегодня вечером, когда я был там. Она попросила, чтобы ее впустили повидаться с герцогиней Твиллингем, но леди патронесса отказала ей. Девушка устроила скандал. Но самым удивительным было то, что герцогиня все же к ней вышла. И они уехали вместе в карете герцогини. Можете себе представить, как все были удивлены.
        Маршалл мысленно прикинул, зачем Атине понадобилось увидеться с герцогиней Твиллингем наедине.
        — Я должен ее найти. Спасибо, генерал Монкриф.  — Потом Маршалл пожал руку адмиралу.  — Спасибо за вашу дружбу. Мне будет не хватать ваших шуток, сэр.
        Седые брови адмирала поползли вверх.
        — Не беспокойся. Знаешь, где ты можешь найти еще более трех миллионов шуток про французов?
        Маршалл улыбнулся:
        — Конечно, сэр. Во Франции.
        — Хороший мальчик,  — с гордостью произнес адмирал.


        Глава 28
        В тот вечер Маршаллу не удалось найти Атину. И на следующее утро тоже. Ее не было ни в клубе, ни в школе. К тому же ни ее, ни герцогини не видели в доме последней. Атина Макаллистер просто исчезла.
        Когда Маршалл приехал в школу на следующий день, он уже был в отчаянии. Страх рос, как на дрожжах. Он все время нервно теребил волосы, так что от их естественной красоты мало что осталось. Галстук, обычно завязанный с военной аккуратностью, съехал набок. От недостатка сна под глазами образовались темные круги. Он старался убедить себя в том, что существует разумная причина внезапного исчезновения Атины, но воображение рисовало множество страшных переделок, в которые она могла попасть.
        Герт проводила его в столовую. Из-за дверей гостиной доносилась приятная музыка, но она болезненно диссонировала с его мрачным настроением.
        — Маршалл, вы в порядке?  — спросила Эстер, вышедшая из гостиной.
        — Вы не получали никаких известий от Атины?
        — Нет. Я было хотела сообщить в полицию, но побоялась навлечь на Атину еще большие неприятности, если узнают, что она не ночевала дома.
        — Что могло с ней случиться? Вы уверены, что она не оставила никакой записки?
        — Мы искали везде. Она просто сказала Герт, что выйдет из дому ненадолго, и ушла. Я даже ученицам ничего не сказала. Они сейчас в гостиной на уроке танцев, который проводит мистер Бейнбридж. Мне не следовало бы оставлять их одних.
        — Да, разумеется. Возвращайтесь к ним. А я… отправляюсь в Эндсли-Грейндж. Может быть, она по какой-то причине решила поехать к деду. Во всяком случае, я должен сообщить ему, что она исчезла, вдруг она у него появится…
        Мертвая — поймал он себя на мысли, от которой он весь похолодел.
        Входную дверь открыли, и раздались шаги. Маршалл бросился в холл.
        На фоне утреннего солнца, бившего ему в глаза, Маршалл увидел силуэт. Это была Атина. Она сняла шляпу, и рыжие волосы каскадом рассыпались по плечам.
        — Атина! Слава Богу, ты жива!
        Он сжал ее в объятиях.
        — Боже, какой замечательный прием. Хотелось бы, чтобы при виде меня все были так же счастливы, как ты.
        За спиной Маршалла появилась Эстер.
        — Мы думали, что ты пропала.
        — Каким образом? Растворилась в облаках?
        Вдруг, как из бочки, с которой сняли обода, радость Маршалла выплеснулась наружу. Он схватил ее за руки.
        — Где ты была? Я с ума сходил от беспокойства. Как ты могла никого не поставить об этом в известность?
        Тревога в его голосе вызвала удивление на лицах учениц, появившихся за порогом гостиной. Девушек, по-видимому, привлек громкий разговор.
        — О! Доброе утро, мистер Маршалл,  — сказала Кэтрин.
        Маршалл повернулся к девушке:
        — Доброе утро, леди. Прошу вас, продолжайте урок. Надеюсь, вы извините меня за то, что я убью вашу директрису без вас.
        Он схватил Атину за руку и потянул в столовую.
        — Атина, что с тобой случилось вчера вечером?
        — Я хотела тебе рассказать, Маршалл, но у меня не было времени.
        — Да где уж! Мне рассказали, что ты уехала с герцогиней Твиллингем. Это правда?
        — Да.
        — И какое у тебя к ней дело?
        Атина прикусила губу.
        — Маршалл, мне надо идти. Я жду гостей.
        Он покачал головой.
        — Ты хотя бы представляешь себе, что мне пришлось пережить вчера вечером?
        — Я не знала, что ты будешь меня искать,  — немного смягчилась она.  — Прости меня.  — Она поднялась на цыпочки и быстро поцеловала его в губы.
        Его глаза превратились в щелки.
        — Клянусь, тебе это будет стоить гораздо больше, чем это.
        Он опустил голову, захватил губами ее губы и крепко прижал к себе.
        — Никогда больше так меня не пугай!  — предупредил он.
        Она тупо покачала головой.
        Раздался стук в дверь, и Атина отпрянула от Маршалла.
        — Тебе придется уйти, Маршалл.
        — Почему?
        — Потому что без тебя мне будет легче.
        — Кто там за дверью?
        — Эдвард Нэнс,  — ответила она, поджав губы.
        — Что он здесь делает?
        — Я попросила его прийти.
        — Что ты задумала?
        — Гамбит, королева берет ладью.
        Атина решительным шагом направилась к двери.
        Человек на пороге дома снял шляпу.
        — Мисс Макаллистер?
        Он был совсем не такой, каким она его себе представляла. Враждебность, которую она испытывала к Эдварду Нэнсу все эти недели, рисовала в ее воображении брюзгливого старика с маленькими глазками, склонившегося над листами дешевой бумаги, по которым он водит своим ядовитым пером. На самом деле он был высокого роста, довольно красивый, разве что слишком скромно одет. Ему было немного за сорок, в черных волосах уже была заметна седина. Взгляд светло-карих глаз был внимательным, но не наглым. От него неприятно пахло сигарным дымом, пропитавшим его одежду.
        — Мистер Нэнс. Входите.
        — Спасибо,  — сказал он и быстрым взглядом окинул комнату.  — Я слышу музыку. У вас званый вечер?
        — У моих учениц урок танцев. Прошу вас, пройдемте в гостиную.
        — Спасибо.  — Он последовал за ней в гостиную, где большое окно выходило на улицу.  — Признаться, меня удивило ваше приглашение. Я много раз пытался добиться интервью с вами, но мои просьбы остались без ответа.
        Атина села на кушетку.
        — Скажем так — я устала читать всякий вымысел.
        Нэнс сел напротив нее и улыбнулся:
        — Журналистика не относится к научным профессиям, мисс Макаллистер. Недостаток информации — это ключ к творчеству. Если в какой-либо истории слишком много белых пятен, писатель вынужден скреплять распадающиеся куски по собственному разумению.
        — Скреплять — это понятно,  — сказала она, сверкнув глазами,  — но вы предпочитаете вставлять собственные куски. Большие, несочетаемые, нелепые и явно сфабрикованные куски.
        Нэнс пожал плечами:
        — Мое дело — продавать газеты, мисс Макаллистер.
        — Странно. Я думала, что ваше дело — публиковать правду.
        Нэнс внимательно на нее посмотрел:
        — Правда всегда относительна и в большинстве случаев — неинтересна. Секреты, мисс Макаллистер, вот пища успешной журналистики. Они лежат в основе самых лучших историй.
        Она кивнула:
        — И это означает, что лучшие истории по определению должны содержать едкие, уничтожающие разоблачения.
        — Не всегда, но по большей части.
        — Разоблачения, окрашенные вашим видением вещей, то есть субъективностью.
        — Каждый журналист по натуре моралист. Невозможно о чем-то рассказывать без того, чтобы не добавить свое собственное мнение.
        — Вы хотите сказать, что это не составляет труда. Гораздо легче разглагольствовать о чем-то, чем объяснять.
        Нэнс тяжело вздохнул.
        — Я не ученый, мисс Макаллистер. Я ничего не объясняю. Я просто сообщаю. И именно в этом, надеюсь, вы мне поможете сейчас и сообщите вашу историю.
        — Как я могу быть уверена, что вы расскажете мою историю такой, какая она есть, а не такой, какой ее видите вы?
        Нэнс достал блокнот и карандаш.
        — Я постараюсь изложить факты как можно более точно. Расскажите мне о вашей Школе искусств для женщин.
        Атина рассказала. Рассказала, как купила здание борделя у его бывшей хозяйки леди Понсонби с единственной целью организовать школу для старых дев, чтобы научить их, как привлекать мужчин, которые должны были стать их мужьями. В дополнение к занятиям, обычным для молодых леди — уход за детьми, вышивание, культура,  — они должны были научиться соблазнять — но без каких-либо сношений, фактических сношений.
        Нэнс с таким усердием строчил в своем блокноте, что у него на верхней губе выступили капельки пота. Атина мысленно могла уже прочесть заголовки, которые рождались в голове журналиста.
        — А откуда у вас были деньги для школы?
        — Леди Эстер Уиллетт спонсировала школу из своих собственных средств.
        — А лорд Уорридж? Какова его роль?
        — Вы имеете в виду капитана Хоксуорта? Он был у нас моделью.
        — Моделью?
        Атина кивнула с невинным видом. Она подошла к шкафчику под окном и достала оттуда альбом со своими набросками.
        — Видите? Вот он.
        Нэнс стал с жадностью рассматривать альбом.
        — Лорд Уорридж позировал обнаженным перед всеми вами?
        — Да.
        У Нэнса оставалось все меньше листов в блокноте, а записи становились все более неразборчивыми.
        — Вообще-то еще очень рано, мистер Нэнс, но, похоже, вам не помешает стаканчик бренди. Не хотите?
        — Э, да. Спасибо.
        — Я могла бы позвать Герт, но она сейчас очень занята. Не могу ли я попросить вас принести бренди сюда?
        — Конечно. А где он?
        — Около входа в баню есть шкафчик. Там вы и найдете графин.
        Нэнс встал и, захватив с собой свои записи, прошел по коридору и спустился вниз. Спустя несколько минут он вернулся с графином и двумя стаканами. Разлив бренди, он выпил свою порцию и тут же налил вторую.
        — Ваши ученицы… они все из благородных семей?
        — Нет. У некоторых нет титула. Некоторые происходят из семей с весьма скромными средствами, и их выгнали из дома непримиримые жены их братьев или дядей. Девушкам пришлось работать гувернантками, чтобы не умереть с голоду. Единственное, что общее у всех наших учениц,  — тот факт, что они не смогли привлечь к себе мужей. До тех пор, пока не пришли в нашу школу.
        Атина подождала, пока карандаш Нэнса перестал строчить.
        — А теперь скажите мне, мистер Нэнс, после того, как я изложила вам факты, что вы намерены написать?
        Нэнс усмехнулся:
        — Всего лишь самую постыдную историю, когда-либо изложенную на бумаге. С ней не сравнится ни история убийства Капофаро, ни покушение на премьер-министра Персиваля… Будет продано больше газет, чем с новостями об окончании войны.
        — Мистер Нэнс,  — сказала Атина,  — вы неправильно поняли мои намерения. Я ожидаю, что вы опубликуете опровержение всего того, что вы написали обо мне, о моей школе и о моих ученицах.
        Плечи Нэнса затряслись от невеселого смеха.
        — При всем уважении к вам, мисс Макаллистер, никто не может диктовать мне, что я должен печатать в моей газете. И менее всего та, которая, как я понял из вашего рассказа, не более чем обыкновенная сводня.
        Дверь гостиной открылась, и в комнату ворвался Маршалл. Его лицо было искажено яростью.
        — Может, я могу предложить дополнительный стимул?
        Он схватил Нэнса за лацканы и приподнял.
        — Уорридж,  — улыбнулся Нэнс.  — Вижу, вы никак не можете покинуть это заведение, не так ли?
        — Так же, как и вы, разве что вас вынесут на носилках гробовщика.
        — В этом нет необходимости,  — раздался чей-то голос.  — Лорд Уорридж, сейчас же отпустите этого человека.
        Маршалл нехотя поставил Нэнса на ноги.
        Нэнс разгладил лацканы и спросил вошедшую:
        — Кто вы?
        — Я Маргарет, герцогиня Твиллингем.  — Герцогиня села в кресло и оперлась старческими руками на набалдашник трости.  — А вы, сэр — и это, поверьте, в ваших интересах,  — опровергнете все, что вы написали об этой женщине в вашей газете.
        — Зря тратите на меня свои угрозы, ваша светлость. Меня никто не может запугать.  — Он бросил многозначительный взгляд на Маршалла.  — Никто.
        Герцогиня ничего не ответила. С задумчивым видом она оглядела комнату.
        — Вот уж не думала, что когда-либо переступлю порог этого дома. Надеялась, что он сгорит дотла, просто перестанет существовать. Раньше он назывался «Храм наслаждения», но мне он не принес ничего, кроме несчастья. Если вдуматься, то сколько по вине обитавших здесь женщин было разрушено браков. Однако должна признаться, что я была слишком сурова по отношению к женщинам, занимавшимся этим ремеслом, и недостаточно сурова по отношению к мужчинам, которые были их клиентами.
        — Ваша светлость знакома с этим заведением,  — ехидно заметил Нэнс.
        — Также как и вы, мистер Нэнс. Или мне следует обращаться к вам «лорд Эссуорти»?
        Нэнс изобразил удивление:
        — Кто такой лорд Эссуорти?
        — Не играйте в эти игры со мной, Эссуорти,  — властным тоном произнесла герцогиня.  — Всем хорошо известны ваши темные делишки.
        Маршалл изумленно смотрел то на герцогиню, то на Нэнса.
        — Эссуорти? Мне знакомо это имя. Он был армейским офицером… его обвиняли в дезертирстве и пренебрежении воинским долгом во время мятежа в Ирландии. Его судил военный трибунал.
        — И осудил его,  — продолжила герцогиня.  — Его должны были посадить на пять лет в тюрьму, но он сумел обмануть охрану и сбежал. А потом появился в этом самом заведении под именем Эдварда Нэнса.
        — Это ложь. Я никогда здесь не был.
        — Были, мистер Нэнс,  — сказала Атина.  — Вы прекрасно знали, где в этом доме держат бренди. Если бы вы никогда прежде здесь не были, откуда вы могли знать, что бани находятся в подвале и там есть шкафчик с бренди?
        Нэнс на минуту запнулся.
        — Почти все люди держат спиртное в подвале.
        Герцогиня открыла свой ридикюль и вынула из него какой-то предмет.
        — Но только одному человеку могла принадлежать эта вещь.  — Герцогиня передала ее Маршаллу.
        Маршалл повертел в руке золотые карманные часы.
        — На них выгравировано «Эссуорти».
        — Они не мои,  — тут же заявил Нэнс.
        — Они были ваши, когда вы передали их моему мужу два года тому назад.  — Обернувшись к Маршаллу, герцогиня рассказала: — «Храм наслаждения» являлся заведением, которое было хорошо известно джентльменам из высшего общества. Оно славилось тем, что здесь предлагали свои услуги самые красивые женщины, но только джентльменам, которые могли себе это позволить. Мне стыдно признаться, но мой муж был среди этих богатых клиентов, которые покровительствовали этому заведению и оказывали ему финансовую поддержку. Два года назад я нашла эти часы среди вещей моего мужа и устроила скандал. Ему пришлось признаться, что он познакомился в борделе с человеком, которого звали Нэнс. Нэнс попросил его взять эти часы в качестве платы за членство в этом заведении. Муж рассказал мне, что вы оба делили одну и ту же девицу.
        — Вы меня разоблачили, ваша светлость,  — сказал Нэнс, невесело улыбаясь.  — Я признаюсь, что приходил сюда пару раз. И хотя мне льстит, что меня причислили к аристократии, я не тот лорд Эссуорти, о котором вы говорите. Меня зовут Эдвард Нэнс.
        Маршалл положил часы в карман.
        — В таком случае вы не будете возражать против того, чтобы предстать перед военным прокурором, который судил офицера по имени Эссуорти, просто для того, чтобы доказать свою невиновность.
        — Я ничего не должен вам доказывать,  — с ухмылкой заявил Нэнс.
        — А вы себе представляете, какое наказание ждет офицера за дезертирство из воинской части? Мягкий приговор о тюремном заключении может быть заменен на смертную казнь.
        Нэнс бросился к двери, но Маршалл, который был выше его ростом и сильнее, схватил его и швырнул на пол.
        — Вы никуда не пойдете. Ваш побег окончен. Вы полностью почувствуете на себе тяжелую карающую руку британской судебной системы.
        Пот выступил на лице Нэнса.
        — Это было давно, Уорридж. Почти двадцать лет назад. Срок давности истек.
        — Но не для военных. У Короны долгая память на дезертиров… и на тех, кто скрывается от закона.
        Нэнс поднялся на колени.
        — Вы не можете выдать меня. Я не был профессиональным военным. Мой отец купил офицерское звание, чтобы у меня было будущее. Я был вторым сыном второго сына, так что по английским законам ни титул, ни наследство мне не светили. Выбор у меня был невелик — либо армия, либо церковь, но я явно был непригоден для того, чтобы стать священником. Я и не подозревал, как мало пригоден для службы в армии, пока не началась война. Она была ужасна, жестока. А я был так молод. Поэтому я сбежал, не подумав о том, что солдаты моего полка выдадут меня полковнику.
        Губы Маршалла презрительно искривились.
        — Вы трус, в этом я и не сомневался. Оставили своих солдат без командира перед лицом мятежников.
        — Мы и так проиграли бы войну. Это была кровавая бойня. Мы везде были жертвами. Я не горжусь тем, что сделал, но, возможно, я сделал бы это опять. С тех пор как меня арестовали, я не видел свою семью. Они, наверно, думают, что я сбежал из страны. Или на это надеются. Я начал новую жизнь под именем Эдварда Нэнса. И это может показаться странным, но я хорошо делаю свое дело.
        Атина покачала головой:
        — Возможно, вы хороший газетчик, но другим от этого только хуже. Вы нечто иное, как словесный разгребатель дерьма, мистер Нэнс. Все, что вы делаете своими статьями,  — это разрушаете чужую жизнь. А вы потом сидите и наблюдаете, как люди страдают. Вы разрушаете достоинство людей, стирая его в порошок в вашей мельнице сплетен.
        Нэнс взглянул на Маршалла:
        — Хорошо. Я сделаю все, о чем говорит герцогиня. Я напечатаю опровержение. Я напишу, что содержание статей почерпнуто из нечестного и ненадежного источника.
        — И это будет только правдой,  — подчеркнула Атина.
        — Я признаю свою ошибку,  — продолжал Нэнс.  — Но пожалуйста, не сдавайте меня властям. Это никого не утешит и ничего не решит.
        Опустив голову, Маршалл задумался. Его кулаки то сжимались, то разжимались.
        — Ладно. Я позволю вам сохранить ваше новое имя. Пока.  — Он посмотрел Нэнсу в глаза.  — Но запомните: если вы сбежите или не оправдаете моей снисходительности, в Англии не найдется ни одного квадратного фута, где вы сможете спрятаться. Я найду вас везде. Мы поняли друг друга?
        Нэнс кивнул и поднялся на негнущихся ногах.
        — Есть еще одно условие, мистер Нэнс,  — сказала Атина.  — Причина, по которой я поделилась каждой деталью жизни этой школы и ее учениц, только одна: чтобы вы спрятали всю эту информацию в свой секретный сейф. Если я когда-нибудь прочту что-нибудь или о ком-нибудь в газетах, я пойму, что вы нас предали. В этом случае вы можете быть уверены, что мы предадим вас. Это условие вам понятно?
        — Понятно.
        Нэнс надел шляпу, оглядел всех и тихо выскользнул из комнаты.
        — Какой неприятный человек,  — сказала герцогиня, вставая с кресла. Тяжело опираясь на трость, она направилась к двери.
        — Ваша светлость,  — остановила ее Атина,  — могу я предложить вам чаю, прежде чем вы уйдете?
        — Моя дорогая, в этом доме я не могу отдыхать. Можно назвать лягушку принцем, но от этого она все равно остается лягушкой. Независимо от того, какая вывеска украшает эту дверь, это здание навсегда останется «Храмом наслаждения».
        У выхода из дома герцогиню ждал лакей, который помог ей сесть в карету.
        Атина прислонилась к закрытой двери и облегченно вздохнула. Маршалл смотрел на нее, не отрываясь.
        — Вы не перестаете удивлять меня, мисс Атина Макаллистер. Значит, вот где ты была весь вечер, уговаривала герцогиню помочь тебе.
        — Как любит говорить ее светлость, если часто посещаешь наш дамский клуб, никаких секретов не остается. Я решила, что если Нэнс задумал погубить наши репутации, мне следует немного покопаться в его прошлом. Герцогиня владела нужной мне информацией, и я должна признаться, что не ожидала, что она окажется столь отвратительной.
        — Но ведь герцогиня была твоим противником. Как тебе удалось…  — Он вдруг догадался.  — Ты отдала ей Килдэрон.
        Атина пожала плечами:
        — Всего несколько недель назад я даже не знала, что у меня имеется золотой запас. Кроме того, мои девушки стоят больше, чем несколько скал, будь они даже золотые.
        — Я знаю одну,  — сказал Маршалл,  — которая стоит особенно дорого.
        Он подошел к ней, и его близость вызвала у нее желание, которое она держала в узде все эти дни без него.
        Он обнял ее и прижал к себе. Это было именно то, чего она ждала.
        — Теперь, когда моя карьера натурщика закончилась, я остался без работы.
        — Я знаю об одной вакансии, которую ты мог бы занять.
        Уткнувшись ей в шею, он засмеялся:
        — Следует ли это понимать, что я могу быть не просто натурщиком?
        — Да.
        — Это дорого тебе обойдется.
        Она улыбнулась, взяла свой ридикюль и, достав что-то из него, раскрыла ладонь. Это оказались те самые золотые щепки, которые они нашли в ручье в Килдэроне.
        — За такой гонорар,  — сказала она, и ее глаза заблестели,  — тебе придется очень постараться.


        Глава 29
        Эстер сидела в своем будуаре перед зеркалом. Ее горничная Риверз заколола шпилькой последний завиток великолепной прически. Риверз пришла в голову замечательная идея — вплести в темные пряди жемчужное ожерелье, когда-то принадлежавшее бабушке Эстер и прекрасно сочетавшееся с платьем цвета слоновой кости. Эффект оказался потрясающим.
        — Риверз, помоги мне одеться. Я хочу приехать в церковь пораньше, чтобы поддержать Атину, которая наверняка нервничает.
        — Да это вряд ли, мэм. Мне кажется, я никогда не видела, чтобы мисс Макаллистер нервничала. Ей это не присуще.
        — Суровая внешность Атины обманчива. Большую часть своей жизни она для самосохранения носила маску неприступности. У меня такое чувство, что сегодня мы увидим настоящую Атину Макаллистер.
        В тот момент, когда Риверз подняла платье, чтобы надеть его на Эстер, в дверь постучали.
        — Войдите,  — сказала Эстер.
        Это был Томас. На нем были чёрный фрак и жемчужно-серый жилет. Благородная седина в волосах и серо-голубые глаза делали его похожим на того Томаса, каким он был в день их свадьбы. Но сегодня выражение его лица было не таким, как обычно. Отсутствовало показное равнодушие.
        — Риверз, оставь нас на минуту одних,  — попросил он.
        Риверз положила платье на кровать и, сделав книксен, вышла.
        — Ты выглядишь прекрасно.
        Эстер улыбнулась:
        — Спасибо, Томас. Но я еще не одета, поэтому я сохраню этот комплимент до того момента, когда буду готова появиться на публике.
        Эта шутка не вызвала у Томаса даже намека на улыбку. Видимо, на уме у него было что-то важное, и это чувствовалось.
        — Пожалуйста, сядь, Эстер. Мне надо кое-что тебе сказать.
        Всевозможные эмоции охватили Эстер, были среди них и счастливые.
        Она села, а Томас опустился перед ней на одно колено. Она такого никогда не видела, но заметила, что за спиной он держит какой-то пакет. Он положил его ей на колени.
        — Разверни.
        У нее дрожали пальцы, когда она развязывала ленту, которой была перевязана коробка. Она подняла крышку.
        — Что это?  — спросила она, доставая квадратную шапочку из черного шелка с кисточкой на черном шнурке.
        — Это академическая шапка, которую я носил во время моей учебы в Оксфорде.  — Пока она разглядывала странный подарок, он продолжал, и в его голосе слышалась неуверенность.  — Я знаю, что я был не самым внимательным мужем. Я не могу этого объяснить, но хочу сказать… Я образованный человек, Эстер, но многим вещам меня не научили. К тому же боюсь, что я не проявлял склонности научиться им. Например, женщины… Меня учили верить, что жена — это всего лишь красивое украшение, подросший ребенок, которого муж вынужден терпеть. Но ты показала мне то, чего я в своем ослеплении не видел. Что ты редкая женщина. Твоя красота — это наименьшее из твоих достоинств. Я не подозревал, насколько глубоки твой ум, твоя мудрость, твоя верность и твое мужество. И хотя за твоей фамилией не стоит половина букв английского алфавита, как у многих ученых мужей, ты показала, чем богата твоя душа. Вот это,  — он указал на шапочку,  — принадлежит тебе за то, чему ты меня научила. Моя жена, и моя любовь.
        Эстер взглянула на мужа совсем другими глазами. Он дал ей неизмеримо больше, чем думал. Каждое его слово падало в ее сердце, словно живое семечко в поле. У нее наконец был муж… нет, больше чем муж, больше чем любовник, у нее был близкий друг.
        Эстер поцеловала Томаса в губы, и на этот раз в его поцелуе было больше, чем просто физическая страсть. Это было единение чувств и мыслей. Сегодня будет не только свадьба Атины. Сегодня будет также и ее свадьба.
        Прекрасная прическа Эстер, увы, не дожила до церемонии.


        Глава 30
        Это был самый лучший подарок, который она когда-либо получала.
        Проходя по пустым комнатам во дворце Тайна-Койлл, она испытала много счастливых моментов.
        Знакомая музыка скрипучих половиц, вид грушевых деревьев за окном кухни и даже запах сырой земли Эршира, казалось, приветствовали ее возвращение. Это был ее дом.
        Маршалл ходил за ней следом, наслаждаясь счастливым блеском ее глаз, когда она показывала ему любимые места своего детства.
        — Как долго мы можем здесь оставаться?
        — Сколько захочешь. Месяц, может быть, два месяца каждый год. Но после этого придется возвращаться к своим обязанностям. Ты не забыла, что ты теперь хозяйка Ашбернем-Мэнора?
        Она взглянула на него. Как же он был красив в этом золотистом шелковом жилете и синем флотском мундире с золотыми пуговицами! Зачем ей Килдэрон? Вот где ее настоящий золотой прииск.
        — Спасибо, что купил для меня мой старый дом. Ты не представляешь, что для меня значит снова вернуться сюда. Когда я девочкой переехала в Англию, мне казалось, что я оставила здесь всю себя… а новой жизнью жила не я, а кто-то другой. А теперь я чувствую, будто рассыпавшиеся страницы книги моей жизни наконец сложились вместе и переплелись в один замечательный том.
        Он взял ее за руку.
        — А как вписывается в эту книгу твоей жизни… твой муж?
        Она улыбнулась:
        — Ты ее лучшая часть.
        Он привлек ее к себе.
        — И когда же настанет кульминация?
        Она закатила глаза.
        — Мы только что сюда приехали.
        Он пропустил это замечание мимо ушей.
        — За все эти годы, что ты жила в этом доме, я уверен, что кое-что ты никогда не делала,  — прошептал он, покусывая мочку ее уха.  — По-моему, это подходящий конец для этой главы, а?
        Он начал тянуть ее за рукав нового розового платья, но она его отругала:
        — Осторожно, Маршалл, порвешь! Я купила это платье специально для тебя.
        — Оно мне не нужно.
        — Я хотела сказать, что надела его специально для тебя.
        — Спасибо, а теперь сними его.
        — Что может мужчина иметь против такого красивого платья?
        — Если его рассматривать отдельно от твоих бедер? Ты это хочешь сказать?
        Эти слова немного ее возбудили, но она сказала:
        — Маршалл, веди себя прилично. В соседней комнате слуги. Если мы запрем дверь, они могут подумать, что мы ведем себя неприлично.
        Он затрясся от смеха.
        — Ты открыла школу, чтобы обучать девушек, как возбуждать мужчину. При этом ни больше ни меньше, а в стенах бывшего борделя. Потом становишься женщиной с самой дурной репутацией в Лондоне, а теперь беспокоишься о том, что слуги могут посчитать тебя неприличной?
        — Здесь не Лондон. Мы в Шотландии.
        — Что-то мне подсказывает, что ты и Шотландию тоже скоро поставишь на уши.
        Он закрыл ей рот поцелуем, не дав возразить. Как только он обнял ее и прижал к себе, она забыла обо всем на свете.
        Ее жизнь была полна горестей и невзгод, но ими оказалась выстлана дорога к этому идеальному мужчине и их совместной жизни. События ее жизни сформировали ее как человека, которого полюбил этот замечательный мужчина.
        Его рука проскользнула ей под грудь, приподняла ее и начал осыпать поцелуями. Во мгновение ока эти поцелуи вызвали в ней вожделение. Он поднял её своими сильными руками, а ее ноги как-то сами собой, обвились вокруг его бедер. Он понес ее к двери и повернул ключ.
        Теперь она оказалась зажатой между дверью и его телом. И хотя деревянная дверь сотрясалась от толчков, а их учащенное дыхание было слышно всем, дороги назад не было. Женское начало в ней подчинило себе леди.
        И как раз перед тем, как их сердца и тела слились воедино, она мысленно удивилась тому, как закончилась их романтическая история. Совсем не так, кончаются сказки. Но они с Маршаллом предпочитают жить именно так.
        Все так же порочно.


        Эпилог
        К дверям снова прибили объявление «Продается» — свидетельство былого унижения и позора.
        Девушки, приехавшие, чтобы научиться искусству секса в ее школе, окончив ее, поняли, что такое любовь. Они разъехались не куртизанками, а женами.
        Однако не многие из ее подопечных нашли дорогу к настоящей любви.
        Но Лондон был полон потерянными женщинами, которые были в поиске — чего они сами не знали. Одни будут учиться, другие — соблазнять. Недаром заведение называлось «Храмом наслаждения». Наверняка найдется тот, кто заинтересуется, начнет расспрашивать, а потом, может, и купит. Она разрешит ему и оглядеться, и потрогать, и купить.
        Какая-то фигура в черном, почти невидимая в темноте ночи, подошла к дверям здания. Вряд ли этим человеком двигала любовь. Скорее — нужда. Он снял объявление о продаже и бросил его на землю. Потом в лунном свете блеснул металл ключа. Замок щелкнул, и «Храм наслаждения» был снова открыт.
        notes

        Примечания
        1
        Имеется в виду богиня Афина.


        2
        В английском языке слово «корабль» женского рода.