Мой невыносимый телохранитель Лина Манило
        Тимур распахивает дверь в мою комнату резко, входит стремительно, совершенно не беспокоясь одета я или нет.
        - Собирайся, - рявкает, а я забираюсь на кровать, отползаю подальше.
        - Не поеду. Не заставишь!
        - Элла, это приказ твоего отца. Он не обсуждается.
        - Я не хочу слушать его приказы!
        - Придётся.
        Тимур упирается коленом в кровать, на которой я лежу. Наклоняется, а мне больше некуда отступать. Я в ловушке: за спиной стена, впереди Тимур, и вот-вот моему хрупкому детскому сопротивлению сломают хребет.
        - Поцелуй меня, тогда поеду, - говорю и зажмуриваюсь.
        Мой невыносимый телохранитель
        1 глава
        Тимур распахивает дверь в мою комнату резко, входит в неё стремительно, совершенно не беспокоясь одета я или нет.
        Чёрт, надо было дверь закрыть изнутри! А теперь поздно - Тимур внутри и прогнать его вряд ли получится.
        - Собирайся, - рявкает, а я забираюсь на кровать и отползаю подальше. Плевать, что в кедах, в одежде прогулочной - сейчас во мне лишь протест и нежелание подчиняться.
        - Не поеду я с тобой никуда. Не хочу. Не заставишь!
        Всеми силами пытаюсь добавить в голос льда, но Тимур всё ближе. Большой, грозный, злой до крайности. Его скулы сжаты, челюсть каменеет - никогда его таким не видела и немножко боязно.
        Кажется, я его довела окончательно.
        - Элла, это приказ твоего отца. Он не обсуждается.
        Каждое слово чётко отделяет от другого, в каждом властные ноты. Тимур говорит с весомыми паузами, и мне бы послушаться, потому что так правильно, только рядом с ним я сама на себя не похожа.
        - Я не хочу слушать его приказы!
        - Придётся.
        - Тимур, я останусь с ним. А вдруг его убьют? Не хочу уезжать, хочу ему помочь чем-то.
        - Ты ему поможешь, если сейчас без лишнего писка поднимешься и поедешь со мной.
        Мотаю головой, меня накрывает тенью. Тимур упирается коленом в кровать, на которой я лежу. Наклоняется, а мне больше некуда отступать. Я в ловушке: за спиной стена, впереди Тимур, и вот-вот моему хрупкому детскому сопротивлению сломают хребет.
        Тимур подавляет своей силой и превосходством, от которых у меня всегда мурашки по коже. Но я сопротивляюсь - не хочу быть послушной куклой.
        - Элла, это не шутки, - меня обдаёт его горячим дыханием, хотя Тимур и не пытается нарушить моё личное пространство. Только всё равно нарушает: своим запахом, голосом, взглядом. - Тебе грозит опасность, смертельная опасность. Я единственный, кто может тебе помочь.
        О смертельной опасности, которая мне грозит, я слышу уже несколько дней. У отца большие проблемы, и мне нельзя оставаться в этом доме, потому что в любой момент сюда может нагрянуть человек, нанятый врагами нашей семьи. Никто не знает, на что он будет способен, окажись я на его пути.
        Отец боится, боюсь и я.
        У меня хватает мозгов понять, насколько это всё серьёзно, но я не хочу никуда ехать именно с Тимуром. Не могу. С кем угодно другим, но не с ним. Он… мне нельзя оставаться с ним наедине. Я не смогу. Боюсь, что рано или поздно проболтаюсь о своих чувствах и тогда…
        Он не любит меня. Я ему даже не нравлюсь. Наверняка кажусь ему глупой и досадной мошкой. Раздражаю - это видно даже сейчас, по хмурым бровям и тяжёлому взгляду, в котором больше усталости и нежелания со мной возиться, чем чего бы то ни было. Но он обещал отцу, что спрячет меня, пообещал помочь, потому и не плюнул на мои фокусы до сих пор.
        В его взгляде нет теплоты, о которой я так мечтаю, и от осознания своей глупости хочется забиться в самый дальний угол и не высовываться.
        Моя первая любовь - напрасная. Но и не любить не получается.
        - Элла! - Тимур не выходит из себя, не кричит и не требует. Но в его голосе столько давления, что инстинктивно сжимаюсь. - Шутки кончились. Тебе придётся поехать со мной, - повторяет и, подхватив меня на руки, прижимает к себе.
        Я не могу устоять: обвиваю его мощное тело руками и ногами. Схожу с ума от его близости, теряю самоконтроль.
        Тимур - самый красивый мужчина из всех, кто мне встречался в этой жизни. Единственный и неповторимый. Сильный. Самый лучший.
        - Поцелуй меня, тогда поеду, - выдаю очередную глупость.
        Уверена: сейчас он рассмеётся мне в лицо. Сбросит с рук, как досадное недоразумение, обложит матюгами и просто уйдёт. Оставит одну. У отца много охраны, меня в безопасное место может отвезти любой. И пусть бы любой, не могу рядом с Тимуром быть, это унизительно. Терпеть его холодность - унизительно. Я три года терплю его игнор, больше, кажется, не выдержу.
        Но он смотрит в мои глаза. Бесконечно долго, а моё тело вспыхивает огнём от его близости. Щёки пылают, жар стекает к груди, соски становятся невероятно чувствительными. Всего лишь взгляд, а у меня уже крышу срывает.
        - Где ты взялась на мою голову, девочка-ромашка? - его голос грубый, хриплый. Никогда такого не слышала, не думала, что услышу. Не мечтала. Боялась мечтать. - Напросилась.
        Он целует. Впивается в мой рот, проталкивает горячий язык, трахает им, владеет. Даёт понять, что в этой игре он - главный. Устанавливает границы. Я растекаюсь киселём. Стону в рот Тимура, царапаю его плечи, прижимаюсь к широкой груди крепче. На мне лишь тонкая спортивная майка и крошечные шортики, и эта одежда сейчас кажется лишней.
        Ещё секундочку, пожалуйста. Ещё мгновение.
        - Тимур, - выгибаюсь навстречу, а сильные руки ставят метки на моей коже.
        Тимур кладёт меня на кровать, нависает сверху, такой большой и сильный. Самый любимый. Единственно любимый. Стремлюсь к нему навстречу, прогибаюсь в пояснице. Мои ноги на его талии, руки сжимают в кулаках чёрную футболку, хотят её разорвать.
        - Пожалуйста, - из груди вырывается стон, жадные губы в поиске, ищут, стремятся поцеловать глубже, сильнее. Урвать ещё кусочек вдруг ожившей мечты.
        А хронометр внутри отсчитывает секунды до взрыва.
        - Мать его, - рыком из горла, стоном из глубины души.
        Тимур теряет над собой контроль, а я плыву от его напора, растекають по кровати, расплываюсь озером под ним. Внизу живота пожар. Пламя, которое не хочется тушить. Хочется, чтобы было острее, сильнее, жёстче.
        - Возьми меня… пожалуйста, трахни.
        Господи, о чём я? Кто я? Лишь влюблённая дурочка, о чувствах которой правая рука моего отца даже не догадывается. Я идиотка, но я так сильно хочу, чтобы Тимур был со мной. Пусть всего лишь на пять минут, но со мной. Моим.
        - Ты сумасшедшая, - горячим выдохом в мою шею. Страстью по нервам. Наждаком по коже. - Нам нельзя, ты же понимаешь это?
        Его голос на редкость спокойный в этот момент, а во взгляде тёмных глаз миллионы вопросов. Но я подаюсь вперёд, трусь грудью, выгибаюсь, предлагаю себя.
        Как последняя шлюха, но я так люблю его.
        - Я люблю тебя, Тимур, - выдаю то, что боялась озвучить вот уже три года. Я пьяная от его касаний, смелая, влюблённая.
        Ничего не контролирую. Просто хочу этого мужчину, как никого и никогда. Только его и хотела, только с ним и хочу. Потом обязательно пожалею, но так хочется говорить об этом.
        - Блять, - рычанием у уха, и влажные горячие губы на виске. Рука на горле, подчиняющие, подавляющие. - Я же не сдержусь.
        - Не сдерживайся, Тимур. Не надо, - почти умоляю и обхватываю ногами его бёдра. Смыкаю их крепче на талии, толкаюсь вперёд. Плюю на все правила приличия, на то, что нас могут застукать. На всё плюю, лишь бы Тимур никуда не уходил. Лишь бы так и оставался диким, необузданным.
        Моим.
        - Ты глупая. Ничего не понимаешь.
        Тимур целует меня. В этом нет нежности - лишь желание доказать, как я неправа. Предупреждение, предостережение. Опасность.
        - Я не глупая. Я люблю тебя. Ты же хотел меня спасти? Спасай. Только сам, не потому что папа попросил.
        Тимур рычит, кусает мою шею. Срывается с тормозов, несётся вперёд, позабыв о долге, предназначении, обо всём на свете. Целует горло, покусывает губы, бормочет что-то нечленораздельное в мой рот.
        Но вдруг отстраняется, смотрит на меня туманно и испытующе. Сама себе кажусь разбитой вдребезги, но с честью принимаю этот ментальный бой.
        С Тимуром я не всё согласна.
        - Ты хотела, чтобы я всего лишь поцеловал? Поцеловал. Теперь поднимайся и пойдём. Пора в дорогу.
        Вздрагиваю. Такая резкая смена настроения. Стена между нами снова плотная, толстая, сложенная в ширину из тысячи кирпичей. Непробиваемая.
        - Надо уходить, Элла. Пора. Если тебе дорог твой отец, не создавай ему проблем, - и чуть подумав, добавляет: - Себе тоже не создавай.
        И не дав мне времени на возражение, снова подхватывает на руки и, водрузив себе на плечо, уходит прочь из комнаты.
        2 глава
        - Пристегнись, - Тимур вталкивает меня на заднее сиденье неприметной серой легковушки. Пыльной, с заляпанными номерами, совсем убогой. Но внутри чисто и даже пахнет приятно. Тимуром.
        Господи, какая же я дурочка. Но на зацелованных губах улыбка, и я касаюсь их кончиками пальцев, вспоминаю вкус дыхания Тимура, а на коже всё ещё горячие метки его прикосновений.
        Мне больше не хочется спорить, потому делаю, как было велено. Смотрю за окно, а Тимур останавливается возле машины, бьёт носком ботинка по покрышкам, хмурится. Он всегда такой - всё обязательно проверит, всё учтёт, обо всём подумает, ни одной мелочи не пропустит.
        Щёлкает замок ремня безопасности, в груди слишком много воздуха. Дышу ртом, носом - чем угодно, лишь бы снять напряжение. Но Тимур садится на место водителя, громко хлопает дверцей, и даже не смотрит на меня. Он весь закупоренный в себе, снова похожий на робота. Мне хочется коснуться его. Погладить по плечу. Сделать хоть что-то, чтобы он перестал быть таким холодным и далёким. Но что-то останавливает меня. Возможно, внезапно проснувшаяся гордость.
        Тимур заводит мотор, и машина трогается с места. За спиной остаётся наш дом. Мой дом, в котором я родилась и выросла, в котором планировала провести ещё ни один год. Там, внутри, мне дорога каждая мелочь, каждый угол хранит воспоминания, и расставаться с домом в такой ситуации - больно. От неизвестности кружится голова, от волнения за отца и его будущее страшно. По-настоящему, и я сжимаюсь внутренне в комочек, цепляюсь пальцами за обшарпанную обивку сиденья и крепко зажмуриваюсь.
        - Куда мы едем, Тимур?
        Мне нравится повторять вслух его имя. Если не хочет больше меня касаться, так хоть так буду ближе.
        - В надёжное место.
        Вот и весь ответ. Сидит, смотрит только на дорогу - ответственный. Машина мчится вперёд, рассекает рассветный туман. Тимур напряжён - никогда его таким не видела. На шее проступают жилы, на руках бугрятся мышцы, делают сильные предплечья ещё красивее.
        Наслаждаться рассматриванием любимого мужчины, похоже, мой способ избавиться от стресса и тяжёлых мыслей.
        - Тимур, всё очень плохо?
        - Скверно.
        - Папу… его убьют?
        - Твой отец - крепкий орешек.
        В голосе уверенность, и мне хочется верить ему. Кому, если не Тимуру, мне верить?
        Дорога петляет. Тимур сворачивает то в один переулок, то в другой. Срезает расстояние, молчит. Мимо проносится родной город, но бесполезно вглядываться в знакомые места, когда перед глазами от волнения всё плывёт. Внутри салона тесно - моим длинным ногам не хватает места. Но я знаю, что так надо - главное, быть незаметными. Сейчас это самое важное.
        Время детского бунта подошло к концу, пора становиться взрослой.
        Сворачиваем на пригородную трассу, ещё чуть-чуть влево, после прямо и направо. Оказываемся на просёлочной дороге. Не узнаю этих мест - вокруг запустение, тишина.
        - Глушь какая, надо же.
        - Привыкай, принцесса.
        - Это деревня, что ли?
        - Самая настоящая, - хмыкает Тимур, и целое мгновение смотрит на меня искоса.
        - Я не принцесса.
        - А кто? Королевишна?
        Это обидно.
        - Ты меня совсем не знаешь! - взрываюсь. - Я не избалованная девица!
        - Не избалованная, говоришь? Вот и проверим.
        Мне кажется или на его губах усмешка? Словно не верит в меня. Правильно, кто я для него? Докучливое недоразумение. Папина дочка, которую он вынужден прятать, потому что игры больших мальчиков зашли слишком далеко.
        Только разве целовал бы так, будь я ему совсем безразлична?
        Мысли о том, что случилось в комнате, придают сил. Я берусь за ручку двери и выхожу на улицу вслед за Тимуром.
        - Хорошо, что я не на каблуках, - неловко шучу и поддеваю носком комок грязи.
        Тимуру не смешно, а я, чтобы скрыть неловкость, снова ковыряю придорожную грязь. Мой рыцарь подбрасывает ключи от машины на раскрытой ладони, а после размахивается, а мне остаётся, раскрыв рот от удивления, следить за их полётом в самые дальние кусты.
        - Радикально.
        - Пойдём, принцесса.
        - Ты не собираешься мне ничего объяснять?
        - Меньше знаешь, дольше проживёшь.
        - Ты меня пугаешь.
        - А ты не бойся.
        Тимур не смотрит на меня. Уходит вперёд - вдоль незнакомой улицы, мимо чужих домов. Покосившиеся, обветшалые, они напоминают, что всему есть свой срок.
        Мне приходится практически бегом догонять Тимура, но я не тороплюсь становиться с ним плечом к плечу - слишком уж нравится смотреть на его спину. Красивая линия коротко стриженого затылка, могучая шея, широкие плечи. В дорогу он оделся не в ставший уже привычным для меня строгий тёмный костюм. Сейчас на нём чёрная футболка и низко сидящие на крепкой заднице джинсы. Узкая талия и бёдра, длинные тренированные ноги - Господи, помоги мне. Он слишком красивый… а ещё умный, сосредоточенный. И холодный.
        Чёрт возьми, Тимур, какой же ты холодный. Айсберг в океане, честное слово. Неужели ты теперь всегда таким будешь? Окончательно закроешься, потому что вбил себе в голову тысячу табу?
        - Элла, живее, - оборачивается, смотрит на меня, нахмурив тёмные брови, а я кажусь себе нашкодившей первоклашкой, забывшей дома сменную обувь. - Каждая минута на счету.
        - Ты грубиян и ледышка, - бурчу, а Тимур усмехается.
        - Налево.
        Вот и всё. Больше я не достойна ни единого слова. Только Элла Протасова так просто не сдаётся. Берегись, Тимур Каиров!
        Мы сворачиваем в один из переулков, шествуем по другой улице. Ждановская, читаю я на первой попавшейся табличке, но это мне ровным счётом ничего не говорит. Никогда здесь не была и не думала, что побываю когда-то.
        - Здесь тебя точно никто искать не будет, - поясняет Тимур, наверное, прочитав что-то на моём лице. - Безопасное место.
        - Как думаешь, когда это закончится? - спрашиваю, а Тимур вместо ответа нервно поводит плечами.
        Молчит.
        - Если даже ты ничего конкретного сказать не можешь, то дела плохи.
        Сверкает в мою сторону чёрными глазищами, недовольный чем-то. А я наслаждаюсь эмоциями, на которые удалось его вывести. Так-то, Тимур! После нашего поцелуя, его горячих прикосновений никак не могу перестать о них думать. И хочу повторения. И добьюсь его, что бы мой холодный принц об этом не думал. Как бы не сопротивлялся.
        Неужели для него это ничего не значило? Не верю.
        Мы сворачиваем снова в какой-то переулок, минуем несколько улиц, петляем и кружим по сонному посёлку, пока не выходим на пологий холм. Мои ноги слегка побаливают, кроссовки натёрли пятки, но я мужественно терплю все лишения. Потому что, как бы не сопротивлялась на словах, жутко боюсь, что все угрозы моему отцу его враги выполнят.
        - Зачем отец вообще решил баллотироваться в мэры? Хорошо же было, спокойно, а теперь… - бурчу, взбираясь вверх.
        - Власть - сильный наркотик.
        - Дай мне руку, - прошу, а Тимур тяжело вздыхает. - Пожалуйста. Я устала.
        Кажется, он снова назовёт меня принцессой, смерит насмешливым взглядом, но к моему удивлению ничего этого не происходит. Его широкая ладонь протянута ко мне, я вкладываю в неё свою руку и обмираю от затаённого счастья. Я знаю, я дурочка. Но я люблю его.
        - Пришли, - говорит Тимур и пытается разжать руку, но я цепляюсь в него, что тот клещ.
        Ничего, Каиров, потерпишь. Я не заразная. И ты целовал меня, так что поздно назад сворачивать.
        Но от всех этих мыслей меня отвлекает открывшийся перед глазами вид. Большой каменный дом за высоким забором, ярко-зелёная крыша, беседка, увитая гирляндами плюща, цветущий вдалеке сад и простор изумрудного поля вокруг. А чуть дальше лес и ни единой живой души на горизонте. Иллюзия свободы и безопасности.
        - Какой красивый дом, - выдыхаю, не сумев сдержать эмоции, а Тимур хмыкает. Как-то очень самодовольно, но уже через мгновение на его лице снова эта ледяная маска.
        - Пойдём, принцесса. Моей гостьей будешь.
        Тимур распахивает створку калитки и пропускает меня внутрь.
        - Я не потеряюсь и не сбегу.
        - Я в этом не сомневаюсь.
        - Какой же ты… сухарь.
        Тимур пропускает мою реплику мимо ушей, а я вхожу в просторный двор. Он ухоженный, с идеально подстриженным газоном, на который так и тянет прилечь. Чуть дальше по курсу кусты смородины. Они усыпаны яркими горошинам ягод, налитых и даже по виду сочных. Воздух пьянит свежестью, и я вдыхаю его полной грудью, ёжусь от прохладного ветерка. На голых бёдрах толпы мурашек, руки мёрзнут и я растираю предплечья ладонями, согреваюсь.
        - В доме теплее, - снова угадывает мои мысли Тимур и указывает рукой в сторону дома.
        - Это… это твой дом? - спрашиваю, а Тимур кивает.
        - Фамильное гнездо Каировых. Очень безопасное место.
        Тимур запирает ворота. Его жесты размеренные, плавные, в них ни капли лихорадки.
        Каиров так близко сейчас, так невыносимо близко, и я не сдерживаюсь - касаюсь его предплечья. Под пальцами жар мужского тела, гладкая смуглая кожа. Тимур остаётся спокойным, только смотрит на меня испытующе. Давит тяжестью взгляда. Облизываю губы, вмиг пересохшие, и каждый миллиметр тела покрывается мурашками.
        - Ты играешь с огнём, - заламывает бровь насмешливо.
        - Он не жжётся.
        - Сгоришь же к чертям, - на мгновение сбрасывает ледяную маску, обнажая свою горящую огнём суть. - Всё это глупости, Элла. Забудь. Ты ребёнок.
        - Тебе так кажется, Тим. Я уже давно взрослая, просто ты этого видеть не хочешь. Боишься.
        - Никогда не смей брать меня на слабо.
        Подаюсь вперёд, но Тимур отступает. Обливает меня ледяным взглядом, втягивает носом воздух, и ноздри трепещут. Он же борется с собой! Я же вижу это. Мне не показалось!
        И вот, когда мне верится, что он приблизится, снова станет таким, каким был в моей комнате, он отступает на шаг и пятится.
        - Твой отец доверил мне свою любимую дочь.
        Как вердикт. Как приговор. Неужели то, что случилось в комнате, больше никогда не повторится? Сейчас, когда смотрю в ледяные глаза Тимура, легко проверить, что всё мне приснилось. Не было этого. Показалось. Но губы покалывает, а на спине остались горячие метки его касаний.
        - Я тебя поняла, Тимур Каиров. Поняла.
        - Умница, - улыбается как-то устало и идёт к дому. Знает, что не сбегу. Куда я от него денусь?
        - Располагайся. Не хоромы, но это лучший вариант.
        Конечно, это не дом отца, не привычные мне стены и комфорт. Но это дом Тимура - мужчины, которым я брежу вот уже три года. И мне здесь…
        - Нравится. Очень красивый дом.
        - Маленькая лгунья, - усмехается и потирает пальцами идеально выбритый подбородок.
        - Ты недоверчивый сухарь!
        - Ты же говорила, что любишь меня. Терпи.
        - Не издевайся.
        Тимур растягивает губы в ленивой улыбке, закладывает руки в карманы и молчит. О чём-то думает, но у меня не получается “прочесть” его эмоции - лицо остаётся бесстрастным. Как бы хотелось залезть к нему в голову, понять, что в ней творится. Но больше всего хочется узнать, есть ли в ней место мыслям обо мне. Оставила ли я в ледяном сердце свой след?
        Наивная дура! Влюблённая идиотка! Мысленно бью себя по щекам, бужу снова уснувшую гордость, но глупое сердце рвётся к Тимуру. Наваждение какое-то. С первого взгляда самое настоящее наваждение.
        - Тут будешь жить, - припечатывает словами, а я не знаю радоваться мне или биться головой об стенку.
        - Мне нужны будут мои вещи. Компьютер, телефон… одежда. Я ведь не успела собраться.
        - У тебя было много времени, теперь поздно.
        - Но как мне без своих вещей? - обвожу рукой своё озябшее тело в тонкой майке и микрошортиках. Ночью я бегала вокруг дома, пыталась привести в порядок мысли, но у меня так и не получилось придумать что-то, что поможет отцу. - Хотя бы ноут и телефон можно?
        - Исключено, - отрицательно качает головой, сжимает губы в тонкую нитку. - Всё необходимое тут есть, тебе хватит.
        - Но мой телефон… там вся моя жизнь! И компьютер, - пытаюсь вразумить неуступчивого Тимура, объяснить, но он лишь снова качает головой.
        - Потерпишь пока без разговоров с подружками и без женихов своих, - твёрдо, и я понимаю, что бесполезно настаивать. - Не будь дурой, Элла. Не та ситуация, чтобы глупости делать.
        - У меня нет никаких женихов! - взрываюсь, готовая от бессилия топать ногами и метать яркие молнии.
        - Твоя личная жизнь - последнее, что меня сейчас волнует. Моя обязанность - твоя безопасность, а всё остальное оставь себе. Если бы не твой отец, я бы никогда не возился с тобой. Но я ему должен, он мой друг, потому приходится наступить себе на горло.
        Ну вот как он так может? Почему жестокий такой?
        - Ты не просто сухарь. Ты слепой сухарь! - выкрикиваю и принимаюсь остервенело развязывать шнурки на кроссовках. Чёрт, ноги всё-таки растёрла. Гадство. Ещё и этот… сухарь! Довёл, честное слово, довёл.
        - Ванная налево по коридору. Там есть аптечка. Разберёшься, не маленькая.
        Разувается, даже не глядя на меня, а мне плакать хочется. От бессилия, того, что творится вокруг меня в последние дни, всей ситуации с этими угрозами. Отец уже неделю мечется раненным зверем, злой, что тысяча чертей, бледный и взъерошенный. Никогда его таким не видела, а ещё Тимур… Заноза в каждой точке моего тела и души.
        Ванную нахожу почти сразу. Просторная, оборудованная всем необходимым. Господи, тут даже биде есть! Кто бы мог подумать. А ещё говорил, что не хоромы.
        После душа становится немного легче, словно со всей дорожной пылью сумела смыть и часть переживаний. Их закрутило воронкой, унесло в водосток. Вот пусть там и остаются. Упаковка пластырей лежит на полочке в пластиковой настенной аптечке, и пока клею тонкие телесные полоски на пятки, думаю, что без компьютера и телефона я точно взвою в этой глуши. Чем заниматься тут в одиночестве? Надеюсь, хоть книги тут есть - согласна даже “Капитал” штудировать, лишь бы не подпускать к себе дурные мысли. А они обязательно будут, если останусь наедине с тишиной.
        Интересно, Тимур ещё не уехал? Вряд ли. Рука тянется к просторному махровому халату, в котором утонуть можно, но вдруг шальная мысль посещает голову. Глупость, но мне хочется посмотреть на реакцию моего ледяного телохранителя. Хе-хе, Каиров, держись. Элла Протасова выходит на охоту.
        Хватаю голубое полотенце с полочки и, не дав себе времени одуматься, заматываюсь в него так, чтобы оставить достаточный простор для фантазии, но и не открыть лишнего.
        Элла, ты же воспитанная скромная девочка! Что ты творишь? Но я заглушаю занудный голос разума и, последний раз глянув на свой чистое и посвежевшее после душа отражание, распахиваю дверь.
        Так, интересно, где тут кухня?
        Дом довольно большой, построенный кем-то для огромной семьи. Интересно, почему тут никто не живёт? Я ничего не знаю о Тимуре и его жизни вне моей орбиты, но теперь вопросы теснят друг друга в голове.
        В коридоре я осторожно касаюсь стены. Останавливаюсь, закрываю глаза, пытаюсь хоть так быть немного ближе к неприступному Тимуру. Безразличному. Жестокому. Ведь только жестокие мужчины после признаний в любви делают вид, что ничего не было.
        Ещё и издевается, гад.
        Хочу понять его, попробовать просочиться в его мысли, словно я героиня пошлого сериала о паранормальном и способна видеть сквозь стены, умеющая чувствовать. Имеющая возможность проникнуть в сознание того, кто мне дорог.
        Но стены остаются глухими к моим страданиям, потому я решаю: жалеть себя буду как-нибудь потом. Когда спать лягу, например.
        Кухня, кухня, где же ты? Пить хочется очень, а ещё в животе урчит. Любовные печали - это здорово и интересно, но на пустой желудок даже о любимом думается плохо.
        Вдруг откуда-то издалека доносится голос Тимура, и я иду на него, следую как змея за дудочкой укротителя. Кручу головой, прислушиваюсь, шагаю вперёд, пока не попадаю в просторную кухню.
        Тимур в ней. Стоит спиной ко входу, прижимает к уху телефон, а во второй руке держит большую чашку. Наверное, с чаем - я помню, он его любит больше кофе. И желательно зелёный. Господи, сколько раз заваривала для него чай, обмирая от мысли, что он может хоть так, глоток за глотком, почувствовать мою любовь.
        Сейчас он не видит меня, а я останавливаюсь в дверях, чувствуя вдруг себя самой глупой на свете. Не решаюсь сделать хоть шаг вперёд, боюсь побеспокоить такого занятого Тимура.
        Вот за что я его люблю? Постоянно всех парней отшиваю, никого видеть рядом, кроме этого сухаря, не могу. Не хочу. Хотя встречались очень удачные кандидаты - приятные, влюблённые, пылкие. Готовые на многое ради меня, но в голове был и есть только Тимур, и изменить это ни разу не получилось.
        Люблю за то, что он самый красивый на свете? Да нет, внешность ведь не главное.
        Или за то, что сильный? Надёжный? Верный? А как он стреляет… однажды я пробралась в тир во время тренировки охранников отца. Папа попросил Тимура провести её, обучить всему своих бойцов, а я…
        Я целый час, наверное, смотрела, раскрыв рот, только на Тимура. Спряталась в нише и любовалась, боясь вздохнуть. Он стрелял так, что у меня под ложечкой сладко сосало. А потом неделю видела непристойные сны, чёрт бы этого Тимура побрал!
        А ещё он мастер спорта по рукопашному бою, бывший военный - сослуживец отца, - и в его силах уложить на лопатки любого, кто не вовремя сунется под руку. Господи, миллионы достоинств!
        - Да-да. Я понял… машина осталась далеко. Нет, никто не видел. Ты же знаешь, у меня все ходы записаны. Валеру не присылай, я сам подъеду.
        Я делаю шаг в комнату, а Тимур резко разворачивается ко мне. Рука с чашкой замирает, во взгляде мелькает что-то, что мне никак не удаётся определить. Смятение? Боже, нет. Это же Каиров! Железный человек. Какая уж тут растерянность? Тогда что?
        - Кхм… Я слушаю, конечно. Прости, птичка мимо окна пролетела, задумался. Да, никому не нужно знать. Остаться? Думаешь, разумная мысль? - снова длинная пауза, за которую Тимур успевает трижды пройтись взглядом по моему слабо прикрытому телу. - Ну, если ты так считаешь. Конечно, твоя дочь и её безопасность превыше всего. Отбой.
        - Это был папа?! - вскрикиваю, позабыв о том, что стою практически голая перед мужчиной своей мечты.
        Но нам с папой так и не удалось попрощаться, и сейчас я очень волнуюсь. Но Тимур игнорирует мой вопрос, словно у меня не голос, а жужжание мухи, летающей над ухом.
        - В ванной есть халат, - замечает, слегка наклонив вбок голову.
        Смотрит на меня так, что коленки трясутся, и на каждом миллиметре кожи - огненные метки. Клейма.
        - Халат сложно было не заметить, - задираю подбородок, смотрю на Тимура с вызовом и завожу руки за спину. Сплетаю пальцы в замок, перекатываюсь с пальцев на носки и изо всех сил стараюсь не потерять зрительного контакта.
        Пусть видит, какая я смелая.
        - Но ты выбрала полотенце.
        - Оно удобнее.
        Тимур подносит чашку к губам, смотрит на меня, сощурив глаза до тонких щёлочек.
        - Не провоцируй меня сделать то, о чём сама же потом и пожалеешь.
        - Я ни о чём не пожалею.
        - Элла, я не принц из девичьих грёз.
        - Я знаю.
        - Найди себе парнишку, который будет тебе песни под балконом петь, цветы дарить и вот этой всей чепухой заниматься. У меня нет на это ни времени, ни желания.
        - Хотела бы, давно нашла, - с вызовом, решительно.
        Только эта решимость у меня и осталась. А ещё страх - очень детский, отчаянный какой-то. Удушающий. За папу, за жизнь свою привычную, за то, что никогда-никогда самый лучший мужчина не полюбит меня. Не увидит во мне женщину.
        Так много страха, и от него мурашки по коже. Хочется свернуться калачиком и долго-долго плакать, но такой роскоши сейчас себе позволить не могу. Не на ту напали! Элла Протасова так просто не сдаётся и не раскисает.
        - Зря, что не нашла, - как приговор, с которым мне отчаянно не хочется мириться. - Придумала себе любовь и веришь в неё. Не надо, Элла, потом хуже будет.
        - Спасибо за совет, Тимур Русланович, но я взрослая и сама разберусь, что мне делать и в кого влюбляться.
        - Глупый маленький цветочек, - вздыхает и сжимает пальцами переносицу. - Иди, Элла… оденься. Твоя комната на втором этаже, первая справа.
        С громким стуком Тимур ставит чашку на мойку и быстро выходит из комнаты.
        3 глава
        Даже спустя несколько минут в моих ушах стоит грохот. Надо же, псих какой! Чуть чашку на разбил. А она, между прочим, красивая, очень самому Тимуру подходящая: большая, глянцево-чёрная, без намёка на какие-то цветочки или вензельки.
        - А посуду кто мыть будет? - кричу, чтоб не расплакаться. - Думаешь, рабынюшку себе нашёл?
        Но в ответ стремительно растворяющийся в тишине дома звук шагов. Похоже, своим уходом Каиров дал понять, в каком месте он видел меня, приставучую муху, вместе с её любовью.
        - Ну и вали. Сухарь!
        И снова мой возглас остаётся без ответной реакции, а я со вздохом всё-таки мою проклятую чашку. Рассматриваю её, чистую, кручу в руках, словно на её угольных боках могут быть написаны хоть какие-то ответы.
        Моргаю часто-часто, убираю чашку в сушку и упираюсь руками в край кухонного островка. Папа-папа, что же будет со всеми нами? Что ты наделал? Зачем тебе эта власть сдалась? Хорошо же жили.
        Шмыгаю носом, мотаю головой и, оттолкнувшись от островка, подхожу к большому окну, за которым Тимур. Он стоит у разлапистого смотродинового куста и снова с кем-то общается по телефону. Рядом припаркована незнакомая мне иномарка - угольно-чёрная, внушительная, а Тимур, не прекращая разговора, машинально покручивает связку ключей на пальце.
        Ну и катись. Уезжай и никогда больше не появляйся! И папе скажу, что сама справлюсь. Просто не буду высовываться, никуда не выйду из дома и никому не создам ни единой проблемы. Но пусть Тимура избавят от этой жуткой повинности - сторожить меня. Я же видела, как он отреагировал на папину просьбу. В его выражении лица было столько недовольства, обречённости, а в глазах - глухого раздражения…
        Не нужно этого всего. Сама справлюсь. Даже если с голоду буду умирать, справлюсь.
        Вспоминаю, что меня оставили без средств связи, отобрали то единственное, что сближало с внешним миром, с моей привычной жизнью. Тошно. Страшно. Словно в воду кинули и держат голову, чтобы не всплыла.
        Тимур кладёт в рот сочную ягоду, а я сглатываю слюну. Чёрт, ну почему ты такой… красивый и холодный. Безразличный.
        Сбрасываю с себя полотенце. Тимур всё равно не смотрит на меня - решает свои важные вопросы, - а мне становится невыносимо жарко. Душно. Тревожно. Я не для того разделась, чтобы соблазнить неприступную крепость. Просто так вышло.
        Но именно в этот момент Каиров смотрит на меня. Прямо в глаза. Его рука с очередной красной ягодой замирает в воздухе, а лицо превращается в чёртову ледяную маску. Челюсти каменеют, и лишь кадык выразительно пару раз движется вверх-вниз.
        Тимур просто смотрит, а мне мерещится, что его холодные пальцы снова на моей коже творят произвол.
        Не знаю, откуда во мне берётся эта бесшабашность. Откуда вообще её в себе нахожу? Но я приближаюсь к стеклу, вглядываюсь в чёрные глаза, впивающиеся в мою кожу острыми иглами. Я знаю, что красивая - никогда в этом не сомневалась. А ещё у меня красивая грудь и прямо сейчас Тимур видит её.
        Я целую стекло. Просто касаюсь его губами, оставляю на нём мутный след своего дыхания и губ. Жаль, мои губы не окрашены красным - был бы кадр из старого нуарного детектива: помада на стекле. Красотища! Но и так сгодится.
        Подмигиваю, действуя скорее на каких-то глубинных инстинктах. Слушаю свой внутренний голос, хотя никогда раньше к нему не прислушивалась. Рядом с Тимуром все эти годы я была тише воды, ниже травы, незаметной, влюблённой. Он часто приезжал к отцу. Они решали какие-то вопросы, попутно вспоминая боевое прошлое, а я подносила им чай, и Каиров всякий раз мазал по мне пустым взглядом и молчал. Лишь однажды нам удалось поговорить, и именно в тот момент поняла, что пропала окончательно и бесповоротно.
        Но мне уже двадцать один, и несмотря на все увещевания разума и здравого смысла, сейчас я хочу быть женщиной для него. Желанной. Самой нужной. Любимой.
        Глупости? Возможно. Но спустя столько лет я так и не представила никого рядом. Не смогла. Не сумела. Какое-то безумие. “Ты же не тряпка, Элла, не размазня”, - шепчет раз за разом подсознание, но в эру победившего феминизма разве так плохо показать мужчине, без которого не хочется жить, что он тебе нравится?
        Я подаюсь назад, когда Тимур с каким-то остервенением запихивает телефон в карман брюк. Смотрит на меня, облизывает губы. Делает шаг вперёд, ещё один, но вдруг зажмуривается и снова достаёт мобильный.
        Хмурится, растирает подбородок пальцами и, приняв звонок, слушает невидимого абонента и идёт к дому.
        Отворачиваюсь от окна. Несусь в ту комнату, которая вдруг стала моей. Разве это не злая ирония, если в дом мужчины, которым брежу, я вошла не хозяйкой, а жалкой временной приживалкой? Только лишь потому, что его дом - всего-навсего самый безопасный вариант. Унылость какая-то.
        Комната оказывается просторной, светлой и очень чистой. Не занюханный чулан, не комнатёнка под лестницей. Почти то же самое, к чему я привыкла в родном доме. Разве что балдахин не струится бежевой нежностью с потолка.
        Осматриваюсь и натыкаюсь взглядом на старомодный шифоньер, одна дверца которого "украшена" зеркалом. Точно такой же был в доме моей бабули, и ностальгия щиплет кончик носа.
        Тоскливо.
        Господи, как же мне тоскливо.
        Распахиваю "зеркальную" дверцу и к своему удивлению вижу с десяток плечиков, на которых развешаны джинсы, футболки, платья. Новые вещи, многие всё ещё с этикетками. Папа… с самого детства он привозил мне из любых командировок кучу платьев, каких-то бантиков, заколочек. Бывало попросит глаза закрыть, и пока я, мелкая, считала изо всех сил до десяти, стараясь не сбиться, он шуршал пакетом, доставая оттуда какую-то безделушку.
        Мне никогда столько много не нужно было, но папу не переубедить. Вот и сейчас он словно извиняется за всё привычным для себя способом.
        А ещё на столике стоит новенький ноутбук, только мне бы мой. Там столько для меня важного, но у папы, похоже, своё мнение. Впрочем, как всегда.
        - Элла, выходи, - голос за дверью ржавой пилой по венам. Заставляет поежиться и сморщиться.
        - Зачем?
        - Отец снова звонит
        Папа! Срываю с вешалки первое попавшееся платье, надеваю его шустро и только в зеркале замечаю на груди изображение мультяшного героя. На пышной женской груди это позорище! Да что ж такое! Я так-то хотела бы мужчину своей мечты соблазнить, но не с Микки Маусом же на сиськах.
        Топаю ногой от отчаяния, но время не ждёт. Но ждёт папа.
        Тимур стоит за дверью, держит в руке телефон, а второй опирается на стену. Завидев меня в этом глупом детском платье усмехается, словно ничего другого от меня не ожидал.
        - Дочь, как ты? - уставший голос отца в трубке отзывается во мне болью. Я знаю, он сильный, со всем справится, но переживать о нём мне это не мешает.
        - Пап, я в порядке. Всё нормально! Что со мной будет? У тебя как дела?
        - Ты же понимаешь, почему я так сделал?
        Папа никогда не станет жаловаться, тем более мне. Да никому не станет! Потому ответа о его реальном состоянии я вряд ли дождусь.
        - Да, я всё понимаю. Но, папа, ты же помнишь, я ведь просила, чтобы меня кто-то другой охранял. Зачем Тимур?
        Я говорю достаточно громко и знаю, что Каиров меня слышит сейчас. Но пусть знает, что я действительно этого не хотела. Ни капельки.
        - Элла, не начинай, - в голосе раздражение, и я буквально спинным мозгом чувствую, как злится сейчас отец. Он не выносит упрямства и споров. - Нет никого надёжнее Тимура, потому закроем эту тему. Ну и никому другому я свою принцессу доверить не могу. Он-то точно к тебе не полезет со всякими глупостями.
        Мысленно кричу, что хочу этих глупостей именно с Тимуром, но вслух бросаю лишь короткое и раздражённое:
        - Ясно.
        - Элла, заканчиваем концерт. Слушай Тимура и тогда у тебя всё будет хорошо. Он, между прочим, ради тебя все дела на время свернул.
        - Ради тебя и вашей дружбы. Не ради меня, - почти взрываюсь, а отец раздражённо вздыхает.
        - Дочь, я ещё позвоню.
        И обрывает звонок. Отец всегда так делает: прекращает неприятный для себя разговор резко, бескомпромиссно. Щёлк по носу, мол, сиди, Элла, в углу, не лезь, когда взрослые дела решаются. Молчи, слушай и не возражай, а то без сладкого останешься.
        Бесит! Потому что я не ребёнок. Что бы они с Тимуром себе не думали, не ребёнок. Даже несмотря на Микки Мауса.
        В голове тяжелыми камнями перекатываются слова отца. Тимур ко мне не притронется, он верный долгу, он честный и порядочный. Папа уверен в этом, потому и доверил меня Каирову, ничего не зная о моих чувствах и, уверена, слышать ничего не захочет.
        А я любимая дочка лучшего друга. Человека, который однажды спас Тимура, вытащил с того света. Между нами никогда ничего не будет, как бы я не прыгала и не пыталась, как бы не навязывалась и не старалась доказать, что я - достойна Тимура. Что меня можно и нужно любить.
        Больно и пусто. Я медленно поворачиваюсь к Тимуру, а он смотрит на меня, ждёт чего-то. То ли чтобы телефон вернула, то ли чтобы в комнате спряталась.
        Я впихиваю в руку Тимура телефон и принимаю, как мне кажется, взрослое и взвешенное решение:
        - Уезжай, Тимур. Честное слово, не нужно меня охранять. Я никуда не денусь. Но ты уезжай.
        - Уехать? - заламывает бровь, удивляется чему-то.
        - Да. Не мучайся. Тебе же тяжело, я ведь вижу. Долг, все дела. Тимур, я не дура, я всё понимаю. Тебя вынудил папа, ты не хочешь ничего со мной общего иметь. А то, что было в комнате… просто я сама напросилась. Это ничего не значит.
        Не знаю, где нахожу силы не расплакаться. Смотрю в глаза Тимура, пытаюсь казаться смелой. Но мне так тяжело от всей этой ситуации, от того, что моя первая любовь такая невыносимо тяжёлая, такая напрасная. Да, я взрослая, а взрослые люди умеют делать правильный выбор.
        И я выбираю свободу для Тимура.
        Шаг в мою сторону. Вязкий, словно сироп, медленный. Тимур замирает в десятке сантиметров от меня, не решаясь сделать последний шаг в пропасть, а я задираю голову, чтобы лучше видеть его лицо. Хочу запомнить каждую черту, сохранить её в памяти, чтобы потом долгими бессонными ночами перебирать, как яркие картинки, мечтать о несбывшемся.
        Наверное, я мазохистка, но я верю, что мои чувства к Тимуру - не пустой звук. Не прихоть избалованной малолетки, папиной принцессы. Это что-то большое и серьёзное, что лишает меня воли и делает слабой, но мне нравится эта слабость. Чёрт возьми, мне нравится любить Тимура, потому что он - самый лучший человек на свете. Просто нам нельзя.
        Так думает Тимур, в этом уверен отец, а я слишком слабая, чтобы суметь переубедить в чём-то двух взрослых и состоявшихся мужчин.
        - Элла… - он произносит это с какой-то затаённой горечью. В голосе надлом, а во взгляде тоска. - Ты такая красивая. Слишком красивая. Преступно.
        - Это плохо?
        - Это плохо, - тяжело вздыхает и касается пальцами Микки Мауса на моём платье. Меня прошибает током от этого невинного касания, а колени превращаются в желе.
        Пусть, пусть там будет этот глупый мышонок, я уже на всё согласна. Но если Тимур не отойдёт, я передумаю его отпускать. Не смогу, не сумею.
        - Почему? - слова царапают горло, а во рту пустынная сушь. - Мне казалось, мальчикам нравятся красивые девочки.
        - Мальчикам, наверное. Но мне на такую красоту смотреть больно и не смотреть не получается. Где ты взялась на мою голову, девочка-ромашка?
        Задыхаюсь от повторения слов, сказанных в моей комнате. Воспоминания наваливаются лавиной, мне нечем дышать и единственное, чего хочется - почувствовать вкус губ Каирова. Тимур близко, но он не пытается что-то сделать, не старается стать ближе. Он просто смотрит на меня так, что забываю обо всём на свете.
        - Уезжай, пожалуйста, - прошу шёпотом, собрав всю волю в кулак. - Если не хочешь ничего, если не можешь, боишься, уезжай.
        Толчок в грудь, а в спину упирается стена. Тимур обхватывает мои скулы пальцами, впивается в кожу до боли и смотрит то ли со злостью, то ли с вожделением - у меня такой туман перед глазами, что не могу разобраться в оттенках его эмоций.
        - Никогда, Элла, не бери меня на слабо.
        Он дышит тяжело, лицо темнеет от сдерживаемого огня, а глаза оставляют на мне калёные метки. Больно и сладко одновременно. До растекающейся внизу живота лавы, до рези под рёбрами, до неистового желания, поджигающего мои вены.
        И когда кажется, что вот-вот между нами случится что-то важное, где-то вдалеке раздаётся треск и грохот. Меня утаскивает куда-то вниз, накрывает сильным телом, а Тимур сдавленно матерится на незнакомом языке.
        Господи, что происходит?!
        4 глава
        Тимур тяжёлый, что тот медведь лесной, придавливает меня к полу всего на несколько мгновений, а у меня уже все рёбра трещат.
        - Что это? Тимур, что происходит? Нас убивают?
        - Быстро в свою комнату! - рычит на ухо и легко вскакивает на ноги. Собранный и деловой, только глаза горят дико. - Если не будешь под ногами путаться, может, и не убьют.
        Я не собираюсь спорить, Тимуру виднее, только коленки почему-то очень дрожат. И голос, когда умоляю Тимура быть осторожнее.
        Не оставляя мне времени, хватает за плечи, распахивает дверь и заталкивает в комнату. Буквально запихивает, и я чуть было не падаю на спину. Но сейчас не время для нежности.
        В замке проворачивается ключ: Тимур запирает меня внутри, чтобы действительно не путалась под ногами, и только в этот момент даю волю страху: оседаю на пол и сжимаюсь в тугой комок, обхватив руками колени.
        Сердце бьётся о рёбра, стучит в ушах, вибрирует в кончиках пальцев. Сжимаю и разжимаю кулаки, встаю, меряю шагами комнату, жду.
        Губы искусаны до крови, но странные звуки больше не повторяются. Проходит минута, две, пять, десять, полчаса, но Каиров так и не появляется, а я не знаю, что мне делать. Ужасно страшно. Несколько раз дёргаю ручку, в бессилии бью пятками по двери, но она заперта надёжно.
        Просто сидеть тут и ждать? Выбраться через окно, несмотря на второй этаж, схватить что-то потяжелее и ринуться на помощь? Накостылять врагам по голове новеньким ноутбуком, а после связать платьями и блузками? Или впрыгнуть в гущу событий голой и принять огонь на себя?
        Куча вариантов, только ни один из них, уверена, делу не поможет. Телефона у меня нет, ноут не подключен к интернету, потому даже если нас тут обоих перережут, на помощь позвать не смогу.
        Нет, нужно что-то делать. Нельзя так просто сидеть в засаде и надеяться, что опасность пройдёт стороной.
        Решаюсь. На окнах к моему счастью нет решёток, и я успела уже за время своих метаний туда-сюда, прикинуть, как можно легко добраться до земли. Я десять лет гимнастикой занималась и вообще девочка спортивная, справлюсь.
        Просто посмотрю, узнаю, всё ли с Тимуром в порядке. Меня убивает эта тишина и неизвестность. В шифоньере внизу выставлено несколько пар удобной летней обуви: голубые мокасины, белые кроссовки и светлые балетки с золотистым бантиком. Ох, папа-папа. Лучше бы тебя не только мой гардероб так сильно волновал.
        Морщусь, когда растёртых пяток касаются задники мокасин, но это можно перетерпеть - всё можно перетерпеть, кроме неизвестности и мыслей, что с Тимуром могло что-то случиться.
        Нет-нет, об этом думать я не буду! Ни в коем случае!
        Подхожу к подоконнику, распахиваю окно, и комната тут же наполняется ароматами яблоневого цвета. Смотрю вниз, в последний раз рассчитываю траекторию будущей вылазки: сначала на выступ, потом вправо к пожарной лестнице и вниз. Ничего сложного, справлюсь.
        Не хочу сидеть в стороне, если Тимуру грозит опасность. От одной этой мысли комок к горлу подступает. Любовь - она же не только на словах, не во вздохах под луной. Она в поступках.
        Но только я собираюсь осуществить свой дерзкий план, дверь распахивается. От неожиданности чуть было не вываливаюсь за окно, но вовремя хватаюсь за край подоконника.
        Каиров почему-то без футболки, и я напряжённо сглатываю. Стоит в дверях и смотрит удивлённо. С мокрыми волосами и в низко сидящих на бёдрах джинсах кажется мне совсем непривычным. Я-то и без костюма его только сегодня впервые за три года увидела, а с голым торсом он вообще ни разу пред мои очи заявился!
        У него мокрые не только волосы, но и плечи, а тугая капля воды стекает вниз по тренированному торсу, путается в тонкой дорожке тёмных волос, теряется ниже пупка. Помоги мне, Вселенная.
        Джинсы, кстати, мокрые тоже, словно Тимура пытались в бассейне утопить.
        - Ты живой, - выдыхаю едва слышно, а горло перехватывает спазм облегчения. - Живой!
        Ликую, а слёзы брызжут из глаз, что у того гротескного клоуна. Стекают по лицу, я всхлипываю, но это от радости. Не хочу себя сдерживать, не буду. Не в этой ситуации, когда от моих нервных клеток едва ли половина осталась.
        Подбегаю к Тимуру, обхватываю его плечи, ощупываю. Проверяю, на самом ли деле это он, всё ли с ним хорошо. Вдруг он кровь смывал? Что если его ранили? Но нет, Каиров целый и невредимый, только уставший какой-то.
        - Я от радости плачу, слышишь?! Я не плакса, я просто счастливая.
        Тимур зачёсывает мокрые волосы назад, а они сейчас кажутся чёрными до синевы. Делаю шаг назад, смутившись своего порыва,
        - Трубу в подвале рвануло, - сообщает, а я всхлипываю. - Ты зачем на окно полезла?
        - Не могла сидеть взаперти.
        - В следующий раз, значит, свяжу тебя.
        - Не надо следующих разов. Я этот еле пережила!
        - Еле пережила она, - усмехается. - Вот как знал, что нет времени переодеваться. Так бы и выпала в окно, а мне потом перед Сергеем отвечать.
        Кажется, ещё немного, и я начну глухо ненавидеть своего отца.
        - Никуда бы я не выпала! - взрываюсь возмущением. - Я всё продумала, там выступ удобный и до лестницы рукой подать. Ты не веришь в меня, а я бы справилась.
        Запал ругаться быстро тухнет, а радости от того, что с Тимуром всё хорошо, слишком много. Хочется прыгать на месте и хлопать в ладоши, но я не буду этого делать. Прыгающую на месте девицу с мультяшкой на груди вряд ли можно воспринимать всерьёз.
        - Ты мокрый, - замечаю, а Тимур снова усмехается.
        - Там весь подвал к чёрту затопило, а вентиль старый, едва перекрыть получилось. Но ты меня удивила… правда бы полезла? Из окна?
        - Да, Тимур Русланович. Потому что… я испугалась. А когда боюсь, не могу бездействовать. Тогда начну переживать и плакать, а плакать я не люблю.
        - Тебе бы всё равно ничего не угрожало. Я бы защитил.
        - Думаешь, я за себя боялась? Господи, какой же ты непробиваемый сухарь! Слепой, глухой.
        - Ради меня, что ли? Элла…
        Он проводит рукой по лицу, словно мысли плохие смахивает, и говорит устало:
        - Элла, между нами пропасть, - голос низкий, а слова падают на меня, точно камни с горы скатываются. - Годы, опыт, прошлое, долг чести перед твоим отцом. Он спас мне жизнь, он мне доверяет. Ты просто не понимаешь, куда лезешь. Я не железный, но я не хочу делать тебе больно. Не могу, ты для этого слишком прекрасна.
        Трус. Какой же ты трус, Каиров.
        Стираю с лица следы слёз, сцепляю пальцы в замок до ломоты в суставах. Мыслей слишком много в голове, и я пытаюсь их оформить хоть во что-то связное. Мой голос звучит хрипло, но я рада, что не жалобно:
        - Ты можешь сколько угодно меня уговаривать, приводить доводы, объяснять, но сердцу ведь не прикажешь. Я ж ради тебя хотела… я могу… я так много могу...потому что ты… потому что я тебя…
        Захлёбываюсь словами и эмоциями. Запускаю руки в волосы, пячусь окну и останавливаюсь только, когда упираюсь ягодицами в подоконник. Я не хочу больше это всё терпеть. Для меня слишком много чужой нелюбви.
        - Я люблю тебя, но я не могу заставить тебя передумать. Потому что да, твоему сердцу я тоже приказать не могу. Не любишь? Не должен. Ты мне ничего не должен, Тимур Русланович.
        И отвернувшись к окну повторяю сказанное раньше:
        - Уезжай, Тимур Каиров. Пожалуйста… я ведь тоже не железная.
        Дверь в комнату захлопывается с таким грохотом, что я взрагиваю. Ушёл. И правильно, у нас всё равно ничего не получится. Переболею, разлюблю, забуду. Всё у меня будет хорошо! Только без Тимура.
        Закрываю глаза. Иди ты к чёрту, Тимур Каиров. К чёрту!
        - Что, правда любишь? - летит тихое в спину, и горячее дыхание обжигает плечо.
        5 глава
        - Сергей точно меня грохнет. За яйца подвесит.
        Низкий голос тягучим сиропом обволакивает. Тимур не торопится меня касаться, но он так близко, что каждой клеткой кожи чувствую его. Искры между нами, искры во мне, они в воздухе, а в душе ураган.
        - Мы ему не скажем, - заявляю и зачем-то глажу деревянный подоконник.
        - Дрянная девчонка, - хрипло смеётся. - Разве можно отца обманывать?
        - И вообще, - шепчу и оборачиваюсь к Тимуру лицом. - Папе кажется, что я ребёнок и меня нужно охранять. Но мне уже двадцать один!
        - Но тебя действительно нужно охранять. От меня в том числе.
        Взгляд его чёрных глаз проникает в мою суть. Затуманенный, подчёркнутый дымкой вязкий, а на шее трепещет жилка. Я хочу коснуться её и не могу себе отказать. Всего лишь дотронуться, просто почувствовать бушующее внутри Тимура пламя, которое ему всё сложнее сдерживать.
        Пальцы находят пульс, ловят его, удерживают. Кажется, ещё немного и сердце Тимура выпрыгнет из груди. Я высокая, но чтобы дотянуться до губ Каирова мне приходится встать на носочки.
        - Я просто тебя люблю, понимаешь? - говорю в сомкнутые губы и осторожно кладу руку на его сердце, что порывисто бьётся под натянутой смуглой кожей. - Мне ничего не нужно от тебя, у меня и так всего слишко много. Просто будь счастлив. Но если ты сейчас мне скажешь, что без меня будешь счастливее и ничего ко мне не чувствуешь, то я приму. Услышу и приму.
        Влажная ткань его брюк касается моих голых ног, и я оказываюсь прижатой к подоконнику. Руки по разные стороны от моих бёдер, Тимур так близко. Облизывает медленно нижнюю губу, и если бы я что-то во всём этом понимала, то назвала бы это действие порочным. Но сейчас мне не до подбора терминов, потому что его рот в миллиметре от моего. Я чувствую жар его дыхания, ощущаю мятный аромат с тонкой ноткой шоколада.
        Замираю. Жду его дальнейших действий, и вижу лишь взгляд напротив, а в нём сокрушающий голод. Так не смотрят на женщин, которые безразличны!
        - Я три года ходил к твоему отцу, и каждый раз думал: да плевать на всё, мне нужна она. Смешная, добрая. Думающая, что я не замечаю все эти взгляды и румянец на щеках. А потом вспоминал ту мину, от которой меня спас Сергей, и уходил. Но сейчас…
        - Что сейчас? - сглатываю, моргаю, пытаясь отогнать туман, стоящий плотной пеленой перед глазами.
        - Сейчас я думаю, что давно искупил все свои долги.
        - Папа назовёт тебя мудаком.
        - Меня и похуже называли.
        Я не успеваю ничего ответить, а горячие губы ловят мои. Тимур неистовый в своей жажде, и я теряюсь на мгновение, но почти сразу отвечаю на поцелуй, и из груди Каирова вырывается стон. Контраст горячей кожи и влажной ткани джинсов рождает миллион дополнительных ощущений и каждое из них на грани сладкой боли.
        Мои ноги разведены в стороны, Тимур устраивается между ними, и с силой сжимает мои бёдра. Платье задирается, на коже под прикосновениями горячие колючие мурашки.
        Целует напористо, как тогда в комнате, берёт власть в свои руки, а я цепляюсь за его плечи, льну к широкой обнажённой груди, твёрдой и тренированной.
        Не прекращая поцелуя, Тимур поддевает меня под коленями и толкается вперёд - внушительным уплотнением под ширинкой в горячее лоно.
        - Без белья, чёрт, - удивлённо как-то, а я и забыла, что впопыхах надела лишь платье. Совсем забыла о трусиках, и теперь в глазах Тимура не только голод, но и борьба.
        - Без белья, - снова тянусь к его губам, но он слегка отстраняется. Взгляд проясняется, и мне снова кажется, что он возьмёт своё возбуждение под контроль, как тогда в комнате.
        - Ты же девственница, - это не вопрос, это факт.
        Краснею.
        - Я да, я не могла ни с кем другим, не хотела. Только с тобой.
        - Дурочка, - как-то ласково улыбается и трётся носом о выемку над ключицей. Слизывает мой вкус, а его безумно красивые пальцы мягко поглаживают тонкую кожу под дрожащими коленями. - Тогда меняем план.
        Я не знаю, какой был у него план, но он закидывает мою правую ногу себе на плечо, заставляет податься немного назад. Окно всё ещё распахнуто, но я доверяю Тимуру - он не отпустит.
        - Упрись руками, - приказывает хрипло, и я вижу каких трудов ему стоит вообще генерировать слова сейчас.
        Подчиняюсь, не в силах отвести взгляда от его красивого лица. Сейчас Тимур особенный - без ледяной маски, без желания оттолкнуть.
        Моё платье комком на талии, а соски такие возбуждённые, что трение даже о тонкую ткань причиняет дискомфорт. Но Тимур не торопится меня от него освобождать - не тогда, когда смотрит, словно завороженный, туда, куда не смотрел ни единый мужчина до него. И не посмотрит, не позволю.
        Одной рукой он гладит мою ногу, я же, кажется, научилась дышать кожей, потому что лёгкие точно отказали, а когда касается кончиками пальцев пульсирующего лона, вовсе задыхаюсь.
        - Горячая, влажная… - бормочет, сильнее надавливая.
        Я читала любовные романы, смотрела кое-какие фильмы для взрослых, у моих подружек яркая и насыщенная личная жизнь, и эротические сны тоже видела. Господи, я даже в д?ше себя трогала, представляя перед собой Тимура. Но я не думала, что всё это может быть настолько острым. Что бывает настолько хорошо.
        - Расслабься, Элла, - просит сдавленно, и я вижу, как краснеет его шея, словно он тяжеленную штангу поднимает. - Да, вот так.
        Я инстинктивно подаюсь вперёд - совсем немножечко, но этого хватает, чтобы палец Тимура прошёлся по какой-то совсем мне незнакомой точке. Судорога опоясывает, кисти рук болят от напряжения, но мне убийственно мало. Тимур поднимает глаза, а в них огненные вихри. Закусывает нижнюю губу, между бровей складка, и он, не прекращая ласкать меня, снова целует.
        Ярость поцелуя и нежность касаний, после ощущения меняются, и вот уже его губы ласкают меня, а пальцы вытворяют что-то совсем неимоверное. Дикое и распутное.
        Всхлипываю, когда от напряжения окончательно сносит крышу. Жмурюсь, царапаю плечи, двигаюсь порывисто, жадно. Выгибаюсь, ломаюсь на части, забыв обо всём на свете. Внизу живота пульсирует, мышцы влагалища сжимаются вокруг кончиков пальцев, неистово вбираю в себя каждую каплю удовольствия.
        Оргазм пролетает по телу волной цунами, смывает все страхи, и я, всё ещё дрожащая, затихаю у Тимура на плече. Из глаз катятся слёзы - это что-то невероятное, а сердце замерло, похоже, окончательно.
        Будет оно теперь биться без Тимура, если и раньше хотело работать на полную катушку только рядом с ним? Не знаю, но мне слишком хорошо, чтобы думать обо всём этом.
        6 глава
        Я натягиваю до подбородка тонкую простыню, пахнущую морем. Жмурюсь, шевелю пальцами на ногах, прислушиваюсь к своим ощущениям. Хорошо всё-таки. Действительно хорошо. Но душу царапает мысль, что Тимур не вернётся. Да, он ушёл принять душ после своих сантехнических подвигов, после того, что случилось между нами. Да, ему это было необходимо, но… вдруг наваждение схлынуло и он сейчас поймёт, что лучше всего будет уехать? Прислать вместо себя кого-то и больше никогда-никогда в моей жизни не появляться?
        Поднимаюсь резко, но с кровати не встаю. Сижу голая, обмотанная простынёй, и жду. Нет, Тимур не такой. Он же… он же сам этого захотел. Зачем отступать?
        Его слова, сказанные совсем недавно, растекаются тёплыми волнами во мне. Он ходил ради меня! Не только ради папы! Господи, это же правда? Я не верю, что Каиров решил обмануть меня. Он не умеет врать - об этом даже папа часто повторяет, восхищается этим качеством в Тимуре.
        Вдруг слышатся шаги. Я напрягаюсь всем телом, ерошу волосы, чтобы казаться ещё красивее, и не знаю, что мне делать. Но в образовавшемся дверном проёме показывается Тимур в обмотанном вокруг бёдер голубом полотенце, и мои губы расплываются в улыбке.
        - Не одной тебе меня провоцировать, - криво усмехается и кладёт руку на дверной косяк.
        - Тебе идёт, - чувствую, как краснею. Прикладываю руки к пылающим щекам, простыня сползает до талии, и я вижу проходящую по лицу Тимура тень.
        - Встань, - приказывает, и я снова не могу ослушаться. Тяну за собой простыню, внезапно вспомнив о скромности, но Тимур качает головой. - Нет, выкинь тряпку.
        Оставляю простыню на кровати, остаюсь абсолютно голой. Я разделась, когда ушёл Тимур, а сейчас жалею, что не надела хотя бы бельё. “В женщине должна быть тайна и загадка, а полуобнажённость лучше полной наготы”, - вспоминаю один из миллиона советов с сайтов “для настоящих роковых красоток”.
        - Через окно плохо было видно? - нахожу в себе силы кокетничать, даже смотрю на Тимура сквозь ресницы и зачем-то облизываю губы.
        - Мутновато было, - короткий смешок слетает с его губ. Тимур кладёт руку себе на талию чуть повыше каймы полотенца, а я глотаю вздох восхищения.
        Всё-таки он очень красивый.
        Мы стоим в нескольких метрах друг от друга, и воздух вокруг наэлектризован и пахнет озоном. Мурашки разбегаются по телу, я провожу рукой по предплечью, а Тимур делает шаг ко мне.
        Мне не хватает кислорода, и хочется скорее оказаться ближе. Плевать, я не хочу и не могу сдерживать своих порывов. Потом буду о них жалеть, но сейчас я в три шага оказываюсь напротив. Кладу руки на широкую грудь, смахиваю влажные капли с плеч, зарываюсь пальцами во влажные волосы, забываю напрочь о стыде и скромности.
        - Я могу сделать тебе больно. И сделаю.
        Не успеваю понять: о душевных он муках или о процессе лишения девственности, как меня уже затягивает в водоворот поцелуя. Прикосновения стекают вниз по позвоночнику, к талии, ягодицам. Пальцы замирают на мгновение, чтобы в следующее сжать с силой. Будто бы Тимур хочет показать: вот, Элла, смотри, каким жестоким я могу быть, одумайся, дурочка. Но я льну ближе, потому что больше не могу сдерживаться. Не хочу останавливаться.
        Я сама этого хочу! Слышишь, Тимур? Сама. И я ни о чём не пожалею.
        Я глажу его спину, царапаю кожу, но так и не могу решиться сорвать с него полотенце - это кажется чем-то всё ещё очень запретным. Действую на инстинктах, а Тимур хрипло смеётся в мои губы.
        - Не бойся, Элла. Там нет ничего страшного.
        - Разрешаешь?
        Тимур толкается бёдрами в мою сторону, а я всё-таки срываю с него это несчастное полотенце, и чувствую его обнажённый орган, упирающийся в мой живот. Всё, последние покровы сброшены и вот-вот случится то, что изменит мою жизнь, разделит на “до” и “после”.
        Маленькая трусиха внутри меня сжимается в комок. Я боюсь, что такая неопытная только насмешу взрослого Тимура.
        Мы разрываем поцелуй, и я упираюсь пылающим лбом в ключицу Тимура. Сквозь ресницы смотрю на член, ох, внушительный такой член. Сглатываю вязкую слюну и делаю то, чего от себя никогда не ожидала: касаюсь тёмной глянцевой головки.
        - Чёрт, - сквозь сцепленные губы. - Проведи рукой вниз.
        Господи, какой он горячий, большой. Под пальцами бугрятся вены, я ласкаю пальцами плоть, а Тимур подталкивает меня к кровати. Ощущаю, как сильно вздымается и опадает его грудь от тяжёлого дыхания. Он на пределе, и его эрекция тому подтверждение.
        Я падаю на спину, Тимур следует за мной. Одной рукой упирается в кровать рядом с моей головой, удерживает вес своего тела, а второй убирает волосы с моего лица.
        - Красивая, очень красивая, - бормочет, миллиметр за миллиметром исследуя взглядом, пальцами моё лицо.
        Обхватываю ногами его талию. Пятками в упругие, словно железные, ягодицы. Тимур хрипло смеётся и кусает моё плечо. Серией острых поцелуев прокладывает себе путь к груди, а жадный взгляд ни на секунду не отпускает меня. Прямо в душу заглядывает!
        Господи, я романтическая дурочка и наверняка придаю огромное значение всему происходящему, но я верю, что это нечто большее, чем просто секс.
        Выгибаюсь в пояснице, когда Тимур обхватывает губами острый сосок, прикусывает его, обводит по кругу языком, играется с ним и ласкает. Вторую грудь устраивает в своей ладони, сминает, и я вспоминаю ту дурацкую избитую поговорку об идеальном размере, который обязан помещаться в руке мужчины.
        Моя помещается, надо же.
        На теле не остаётся ни одного не зацелованного сантиметра, и я чувствую, как между ног становится слишком горячо и влажно. От стонов саднит горло, а Тимур снова нависает сверху и низким голосом сообщает:
        - Просто не думай ни о чём, хорошо? Доверься мне.
        И упирается головкой в разгорячённое всеми его предыдущими манипуляциями лоно. Я смотрю в глаза Тимура, киваю часто-часто и чуть-чуть ёрзаю, от чего по лицу Каирова снова проходится тень.
        - Если так продолжишь, я за себя не ручаюсь. А тебе пока нельзя, ты ещё очень хрупкая.
        - Я сильная!
        Закатывает глаза и затыкает мне рот поцелуем. На плечах, груди бугрятся мышцы, наша кожа влажная, и Тимур начинает осторожно двигаться. Вперёд, ещё немножко, шипит на чужом языке тихонько, а влажные волосы чёрными волнами на лбу.
        - Тимур, - всхлипываю и громко ойкаю, когда он входит полностью.
        Слёзы текут из глаз, я молочу его пятками по пояснице, мотаю головой туда-сюда, что-то бормочу совсем глупое, а Тимур покрывает поцелуями мои плечи и шею.
        - Тихо, ромашка, тихо.
        Боже мой, больно-то как! Лучше б я девственницей умерла, честное слово. Но спазм постепенно стихает, оставляет после себя тянущий дискомфорт.
        Тимур похоже чувствует всё, что происходит со мной, потому что стоит боли уйти, начинает медленно двигаться. Выходит почти полностью и снова входит до упора с пошлым шлепком. Ох ты ж… как так-то?
        Забудьте всю ересь, о которой я только что думала. Это… хорошо.
        Он двигается плавно, неторопливо, и лишь пульсирующие на висках жилки показывают, насколько ему сейчас сложно.
        - Тимур, не сдерживайся, я… я порядке.
        - Глупая, - кривая вымученная ухмылка и новый медленный, сводящий с ума толчок. - Я же убью тебя, если возьму сейчас так, как хочется.
        - Ти-им… я…
        - Успеется, ромашка. Всё успеется.
        Он мучает меня своей размеренной плавностью и диким огнём взгляда. В нём столько обещаний, столько того, что Тимур никогда не сможет сказать вслух. Потому что не сможет, потому что я люблю его таким - немногословным сухарём.
        Тимур просовывает руку между нами, находит мой клитор и ритмично в такт своим движением надавливает на него. Это что-то точно за гранью моего понимания, такого ни в одной самой взрослой моей фантазии не было.
        И боже ты мой, я на небе. Действительно в раю.
        С глухим рычанием Тимур изливается в презерватив, сжимая пальцами мои бёдра, причиняя острую боль, растекающуюся внутри меня сладостью.
        7 глава
        Всё-таки для меня слишком много потрясений.
        Я едва-едва нашла в себе силы, чтобы дойти до ванной комнаты и то, без помощи Тимура, который последние несколько метров пронёс меня на руках, не справилась бы. Обмякла, разнежилась, превратилась в кусочек тающего на солнце желе.
        На пути обратно Тимур даже не стал разбираться: просто схватил в охапку, замотанную в огромное полотенце, и отволок обратно. Я хотела что-то ему сказать, о чём-то попросить, спросить. Хотелось знать понравилось ли ему, было ли Каирову так же хорошо, как и мне. Но мысли плыли, язык стал ватным, и сон сморил меня, стоило коснуться головой подушки. Слишком, слишком много потрясений за последние сутки.
        С этой мыслью я засыпаю, а просыпаюсь в холодном поту. Мне приснилось всё это! Не было ничего, и Тимур мне привиделся. За окном ночь, в комнате тишина, а постель рядом пустая. Сердце колотится в груди слишком сильно, и грохот его заглушает адекватные мысли. Где он? Куда делся? Не остался спать рядом? Ему… ему не хотелось? Или просто не привык?
        В глупой надежде я шарю по постели рядом, сминаю в кулаках простынь, тут же разглаживаю заломы, зато окончательно убеждаюсь, что Тимура нет. Разве мы не должны были, как герои любовных романов проснуться в обнимку, переплетённые руками и ногами? Эх, всё-таки не надо было их вообще читать, даже на пушечный выстрел к романтическим книжкам подходить нельзя было.
        Когда сон окончательно слетает с меня, смеюсь. С самой себя и своей дурости. Всё хорошо, и даже если станет плохо, было ведь прекрасно - мой первый раз запомнится, как что-то невероятно искрящееся, радостное. А дальше уже будь что будет.
        Я плюю на поиски одежды, и, как есть, выхожу из комнаты. Мне некого стыдиться и не от кого прятаться. В этом доме есть только я и Тимур, а остальным сюда хода нет.
        В коридоре тоже тихо, и я бреду наощупь, ёжусь от прохладного воздуха. Ночью в этих краях зябко. Вниз по лестнице в просторный холл. Верчу головой, но далеко уйти мне не удаётся.
        - Я и привыкнуть могу, - раздаётся голос Тимура, а за ним смешок шелестящий. - Но ты всё-таки одевайся, когда из комнаты выходишь. Мало ли.
        - Почему ты не спишь? - оборачиваюсь, нахожу в темноте Тимура, обвиваю его руками. Зрение привыкает, и вот передо мной самое красивое лицо на свете, самое любимое.
        - Не сплю, - и больше никаких ответов. В этом весь Тимур: не любитель долгих разговоров и пояснений.
        Я трусь носом о голую покрытую редкой тёмной порослью грудь, вдыхаю запах, лащусь точно кошка. Стальные мышцы под пальцами перекатываются при малейшем движении, и мне даже страшно представить, сколько труда вложено в такой торс и такие кубики. Я десять лет спорту отдала, только из-за травмы и бросила и до сих пор тоскую по гимнастике.
        Потому да, в нагрузках я кое-что понимаю, и упорство Тимура - ещё один повод для восхищения.
        - А ты зачем встала? Ночь на дворе.
        - Не знаю, - пожимаю плечами и молчу о своих страхах. Тимур рядом, его сильные руки обнимают меня, медленно гладят кожу на пояснице, и та мгновенно покрывается мурашками. И в коконе его объятий мне хорошо. - Может, ну… если мы уже не спим, может быть, кофе выпьем? Или чай твой любимый, зелёный заварим? Ты же помнишь, я вкусный делаю, тебе всегда нравилось.
        - Ты делаешь отвратительный чай, - смеётся, а я хлопаю его по плечу. Дурачусь, но именно так мне хочется. - Но мне нравилось.
        - Зачем тогда пил, если невкусный? Ещё и хватил.
        Тимур действительно за вечер в нашем доме выпивал не менее трёх чашек моего чая, и каждый раз лично просил сделать ему ещё чашечку. Однажды, пока отец общался с кем-то супер важным по телефону в своём кабинете, зашёл на кухню и долго-долго следил за моими манипуляциями, убивая мои нервные клетки своим молчанием, а и без того хрупкое самообладание разрывал на кусочки своим тёмным тяжёлым взглядом.
        - Зачем пил? Ну… наверное, я немного мазохист.
        Мы больше ни о чём не говорим, пока не оказываемся в кухне. Зажигается верхний свет, и я вдруг чувствую себя немного глупо. Тимур-то в штанах спортивных, а я с голой попой, но… но Каиров обжигает меня взглядом, обливает желанием с головы до пяток, что всякое стеснение пропадает.
        Чувствую себя первобытной женщиной, для которой нагота - самое естественное состояние.
        - Я ещё есть хочу. Тут же есть еда?
        - Тут есть еда, - усмехается и разминает мышцы шеи. - Разве Сергей допустил бы, чтобы его принцесса голодала?
        - Знаешь, когда ты говоришь так, убить мне тебя хочется больше, чем поцеловать, - бурчу, а Тимур смеётся.
        Распахивает дверцу, рассматривает забитые продуктами полки и машинально трёт поясницу. Морщится, а я смотрю на белеющий под пальцами круглый шрам.
        - Это… он после ваших войнушек остался? - кладу руку поверх его пальцев, будто бы могу принять на себя часть его дискомфорта, но Тимур и тут не слишком радует меня откровенностью. Только смотрит через плечо и чуть заметно кивает. - У папы такой же, только на плече.
        - Наши шрамы ровестники, - усмешка трогает уголки его губ, и Тимур на мгновение притягивает меня к себе и целует в растрёпанную макушку. - Но всё, до рассвета без папы твоего обойдёмся, его и так многовато в наших жизнях.
        - Давай я приготовлю что-то? - неловко тему перевожу, а взгляд Тимура теплеет. - Я умею. И я готовлю вкусно!
        - Вот готовишь ты правда вкусно, ну а чай, какой мне нравится, научу тебя заваривать. Будешь тогда совсем молодец. А мясо, прости, я тоже готовить буду сам, не женское это дело.
        - Да ты шовинист, Тимур Русланович!
        - Разве что, когда дело касается мяса.
        Он достаёт большой кусок говядины, обёрнутый вощёной бумагой, кладёт на стол и под моим восхищённым взглядом, поигрывая мышцами, нарезает на стейки. Раз-два-три, и вот уже мясо шипит на раскалённой сковороде в компании со сливочным маслом и розмарином.
        - Ты прям как Гордон Рамзи, - смеюсь и нарезаю овощи на летний салат. Через пять минут алые томаты, хрустящие огурцы пускают золотистый сок в большую красивую миску.
        Мы ходим по кухне, словно только ради этого момента и родились на свет. Иногда Тимур касается меня, гладит то по руке, то по бедру, а то и вовсе, пользуясь небольшой паузой, накидывает мне на шею белое полотенце, притягивает к себе, чтобы поцеловать.
        - Мне кажется, ты мне снишься, - признаюсь, а Тимур обхватывает ладонями моё лицо и смотрит в глаза туманно-внимательно. Что-то ищет на их дне, вытягивая взглядом на поверхность все самые-самые глубокие страхи и моё извечное одиночество в толпе.
        Тимур зарывается пальцами в мои волосы, массирует затылок, прижимает к своей груди. Я слушаю ритмы его сердца, пытаюсь понять, что будет и как будет между нами дальше. Но сейчас ловлю кайф от его прикосновений, и больше мне ничего не надо. Только желудок предательски урчит - слишком насыщенные и яркие ароматы плывут в воздухе.
        Дальше мы едим, сталкиваясь длинными ногами под столом, о чём-то разговариваем - о ерунде какой-то, и она даже в памяти не остаётся. Просто болтаем, жадно выбирая эти крошечные светлые моменты, впитываем их в себя, будто ничего подобного никогда больше не повторится.
        После идём спать, и теперь Тимур действительно, что тот герой из девичьей грёзы, оплетает меня руками и ногами, прижимает к своей груди и бережно укутывает.
        Мы засыпаем, чтобы утром проснуться уже в другой реальности. Жестокой и непредсказуемой.
        8 глава
        На этот раз я просыпаюсь не потому, что во мне живут глупые страхи. Я просыпаюсь от ощущения, что кто-то смотрит на меня. Медленно открываю глаза, а в голове мелькает опасная, как лезвие бритвы, мысль: папа пришёл и всё узнал. Мы даже не успели ничего подготовить! Никакого плана не придумали.
        Но на меня смотрит Тимур. Каиров полностью одетый, словно собирается куда-то, сидит напротив кровати и смотрит на меня внимательно.
        - Ты напугал меня, - силюсь улыбнуться, а он поднимается со стула и, засунув руки в карманы, отходит к окну.
        Поворачивается спиной, совсем не смотрит на меня, а плечи его напряжены.
        - Прости, ромашка. Я не хотел тебя будить.
        - Но разбудил. Что-то случилось? Тимур, ты…
        - Элла, мне нужно уехать, - обрывает меня и оборачивается, смотрит через плечо, ощупывает взглядом. - Давно уже нужно было, но я не хотел тебя будить.
        - Что-то с папой случилось? - паника хватает за горло железной хваткой, и я дышу через нос, чтобы снизить градус подступающей истерики.
        - Я всё равно тебе ничего не расскажу, ради твоей же безопасности. Но нет, с ним пока всё в порядке.
        - Пока, - выдыхаю это страшное слово. - Тимур, это надолго? Ты надолго уезжаешь?
        Он проводит рукой по лицу, пальцами приглаживает тёмные волосы, но после совместной ночи они упорно не хотят его слушаться, словно что-то в Тимуре безвозвратно изменилось. Как и во мне - в нас обоих. И этого уже не изменить.
        - Я постараюсь вернуться к вечеру. Телефон тебе оставлю, - он достаёт из ящика стола аппарат и кладёт на крышку ноута. - Он новый и его номер знает только один человек. Элла, я очень тебя прошу: никуда не звонить, звонки от неизвестных абонентов не принимать, сообщения не читать. Это важно.
        Тимур проводит инструктаж, а я только успеваю кивать. Хочется съязвить, чтобы перестал наконец меня глупой и маленькой считать, способной ослушаться, но молчу - Каиров сейчас не в том настроении, чтобы оценить мой юмор.
        Он снова превратился в собранного и деловитого, готового отразить любую атаку, предупредить всякую угрозу. Вон, как собой накрыл, когда труба взорвалась в подвале.
        - Это всё ещё самое безопасное место из возможных, потому ничего не бойся.
        - Тимур, ты вернёшься? Ты обещаешь мне?
        Я становлюсь на колени, позабыв обо всём, а Тимур оказывается рядом. Я утыкаюсь носом в его грудь, обнимаю руками за талию, дышу, словно сумасшедшая и ещё немного и начну рыдать.
        - Я очень постараюсь, ромашка. Не в моих правилах давать бессмысленные обещания, но стараться я буду точно.
        Он толкает меня на кровать и нависает сверху.
        - Мы в полном дерьме, Элла, и надо бы остановиться, но я устал врать самому себе.
        И впивается в губы злым поцелуем. Внутри вихрем возбуждение - только от одного факта, что Тимур так сильно хочет меня, из-за власти над этим большим и немногословным мужчиной. Все страхи мгновенно растворяются, а язык тела говорит больше слов. То, что невозможно выразить, выливается в прикосновения, укусы, поцелуи. Кажется, от нахлынувших эмоций я могу получить разрядку прямо так, без всяких дополнительных манипуляций, но я срываю с Тимура одежду, потому что очень хочу почувствовать на себе жар его тела, сгореть в нём и запомнить надолго.
        Мы целуемся бесконечные минуты, трогаем, исследуем, осознанно шагаем в этот ураган. Я оказываюсь сверху, распластанная на его груди, и влажные волосы липнут ко лбу. У нас совершенно нет ни на что времени, Тимуру нужно уезжать, но и оторваться друг от друга мы не можем. Внизу живота ноет сладко, возбуждение свивается в морские узлы, и я стону, когда головка члена упирается в меня.
        - Без защиты нельзя, - качает головой, когда толкаюсь невольно.
        Я снова лежу на спине, но очень скоро Каиров возвращается. Снова усаживает сверху, а потемневший взгляд Тимура выжигает на мне клеймо. Начинаю двигаться в такт какому-то внутреннему ритму, раскачиваюсь, раз за разом задевая чувствительные точки - не только свои.
        Тимур рычит, крепко хватает меня за бёдра и приподнимает над собой. Но вдруг останавливается в жалких миллиметрах:
        - С тобой… с тобой всё в порядке?
        Я понимаю, о чём он спрашивает, и такая скупая в чём-то даже растерянная забота умиляет. Упираюсь руками в его грудь, наклоняюсь к самому уху и прикусываю мочку. Поясняю:
        - В порядке, но будет плохо, если не сделаешь что-то со мной.
        Он улыбается и, закусив губу, словно ему больно, медленно опускает на себя. Так медленно, что успеваю прочувствовать каждую точку внутри себя, и к финишу меня буквально потряхивает от неудовлетворённого желания.
        - Сильнее, Тимур, - прошу, сама не ведая, что творю. Просто мне хочется чувствовать его полностью, впитать в себя каждую каплю текущего по его венам жидкого огня.
        Тимур ловит мой взгляд, фиксирует рукой затылок и кусает нижнюю губу. Сейчас он похож на дикого зверя, которому всё труднее сдерживать свои порывы, а я тону в его страсти и не хочу всплывать на поверхность.
        Толчки становятся настойчивее, а во взгляде всё больше голода. Тимур подбрасывает меня вверх и раз за разом силой опускает на себя. Комната наполнена смесью острых ароматов и нашими стонами, но Каиров, получив разрешение, даже не собирается сбавлять темп или заканчивать.
        На очередном толчке меня простреливает первым спазмом. Я хватаю ртом воздух, цепляюсь за плечи Тимура и слышу хриплый смех. Кажется, я потеряла сознание, и лишь способна наслаждаться тем, как удовольствие растекается по телу.
        - Смотри на меня, Элла, - приказывает, и сквозь дурман вижу его горящие дикие глаза. И стоит нам схлестнуться взглядами, как Тимур с гортанным рыком кончает.
        Мне так хорошо, что я прикусываю его плечо. Оставляю на его теле свои метки, делаю своим, помечаю.
        Отголоски оргазма стихают, пока Тимур медленно гладит меня по бёдрам, спине. Молчит, а я малодушно пользуюсь этой паузой в глупой надежде, что Каиров никуда-никуда не уедет. Но реальность иначе устроена.
        - Прости, у меня нет времени обниматься, - с сожалением, а лицо снова становится той самой непроницаемой маской, ледяным панцирем.
        Я изо всех сил пытаюсь казаться взрослой и мудрой. Надо уезжать? Значит, пусть едет.
        Вместо того, чтобы пускать сопли, я встаю, раскрываю створки шкафа и ищу какую-то одежду. Перебираю вешалки, пока не понимаю, что мне плевать, что будет на мне надето. Платье? Ну, пусть будет платье.
        - Давай, Тимур Русланович, не копайся, - притворно возмущаюсь и хлопаю в ладоши, глядя на одевающегося Тимура. - Время не ждёт!
        Тимур смотрит на меня, сощурившись, но всё-таки улыбается облегчённо. Неужели действительно думал, что я буду рыдать и хватать его за штанины? Нет уж, меня воспитал вечно занятый отец, я прекрасно знаю, что существуют дела, которые нельзя отменить. Даже если твой ребёнок выбил коленную чашечку и сейчас плачет от боли и одиночества.
        И неважно, что сейчас сердце бьётся глухо и причиняет боль. Разве это не моё лишь дело?
        До двери доходим молча, Тимур распахивает её, но выходить не торопится. Берёт меня за плечи, легонько встряхивает и цепко фиксирует мой взгляд:
        - Элла, трубку снимать только, если я позвоню. В холодильнике полно еды, есть вода в кулере, книги, даже выпивка в баре. Будь благоразумной, мы справимся.
        И, поцеловав меня в губы - легко и невесомо - выходит за порог. Машет на прощание рукой, хмурится и ныряет в салон незнакомой чёрной машины.
        Только возвращайся. Пусть даже не ко мне, но возвращайся.
        Я буду ждать.
        9 глава
        Всё будет хорошо, повторяю себе, и даже верю в это. Ну, а как иначе?
        Нет, ну сначала, стоило Тимуру уехать, конечно, поплакала немного, довела себя до икоты, но потом поняла, что таким образом я скорее поседею и инфаркт в двадцать один год заработаю, чем успокоюсь.
        Потому решила чем-то заняться.
        Удобно обуваюсь, нахожу в одном из шкафов большую миску - не модную из бутика посуды, а самую простецкую, белую эмалированную с нарисованными голубыми цветочками. И снова ностальгия больно тычет в грудь - у бабули такие же были, на все случаи жизни подходили.
        Выйдя из дома, смотрю по сторонам, и с умным видом отправляюсь в сад, где с удовольствием ныряю в смородиновые заросли. Тонкие ветки гнутся под моими пальцами, я скурпулёзно собираю ягоды, которых уродилось так много, что через час приходится идти за второй миской. Ярко-красные шарики сладко пахнут летом, расплываются кислинкой на языке, будят воспоминания, и они, словно непрошенные гости, вторгаются с гиканьем в моё личное пространство.
        Вот мне шесть, и мама только-только умерла. Папа, почерневший за ночь, много хмурился, украдкой вздыхал и трепал меня по светлым волосам. Две жиденькие косички от его грубой ласки всё время норовили расплестись, но я больше всего на свете этого боялась. Их мне ещё успела накануне соорудить мама, а после её не стало. Как-то резко, как-то вдруг. Я ещё слышала её смех в гулких коридорах нашего большого и ставшего вдруг неуютным дома, но это были лишь призраки.
        Наверное, тогда папа впервые не справился. Растерялся, опустил на мгновение руки и казался таким беспомощным, но мне, шестилетней, тогда было больше всех жальче себя - дети вообще эгоисты. Впрочем, взрослые тоже.
        Именно тогда меня отправили к бабуле по линии отца - у мамы родственников не осталось, у неё были лишь мы. И вот именно там, возле смородиновых кустов, с большой миской в руках я снова научилась быть обычным ребёнком с содранными коленками и грязью на щеках.
        Я очень давно обо всём этом не вспоминала, а вот, ты гляди, снова накатило, но я мужественно складываю горкой ягоды, по старой привычке каждую десятую отправляя в рот. В голове пульсируют с завидной регулярностью всего два слова: «папа» и «Тимур». Нет, там, в моей голове, есть ещё несколько словечек, но сделаем вид, что я не портовый грузчик, а приличная девушка, воспитанная барышня и всё такое.
        Но, чтоб оно всё к чёрту пошло, где Тимур? Что с папой?!
        На столе в кухне две большие миски, доверху наполненные красной смородиной. Я лениво поедаю ягоды, смотрю в окно, жду. Чего я жду? Но нельзя просто взять и перестать пялиться на ворота, когда Тимура всё ещё нет. Рядом лежит оставленный им телефон, и в записной книжке действительно только одно имя и подписано оно «Сухарь Русланович Каиров». Господи, это действительно смешно, и я каждый раз глупо улыбаюсь, когда смотрю на экран. Надо же, а кто-то, похоже, всё-таки имеет чувство юмора.
        Чтобы не сойти с ума от переживаний, я нахожу просторную библиотеку. Удивительно, действительно библиотека, как в каком-то «Аббатстве Даунтон», с ровными рядами полок, на которых чего только нет! Но больше всего медицинских справочников, и это наводит на мысль, что кто-то, ранее живущий здесь, был врачом. Ну, либо закрывал гештальты, рассматривая вечерами бесконечные справочники и пересчитывая нарисованные кости.
        У одной из стен стоит красивый диванчик с гнутой спинкой, я снимаю с полки первую попавшуюся книгу - «Гордость и предубеждение» - и окунаюсь в прекрасный мир великого романа. Мне даже удаётся увлечься, но уже буквально через несколько страниц теряю нить повествования. Мысли снова блуждают где-то далеко, и никак не удаётся сосредоточиться на вечных строках.
        Да что ж такое?!
        Со злостью на саму себя и свою нервозность кладу книгу на место, выхожу за дверь и спускаюсь в кухню. Завариваю зелёный чай. Меня болтает от слёз к улыбке, когда вспоминаю, что три года несколько раз в неделю Тимур пил мой, по его словам, невкусный чай. Пил и пил, вот ещё удумал. Зачем он так делал, если не нравилось? Может быть, это… любовь?
        Я выпиваю несколько чашек, потом гуляю, после снова пью чай. От него уже вяжет во рту и подташнивает, но я, оказывается, та ещё мазохистка. На метры вокруг дома никого, царит тишина и только птицы где-то вдалеке щебечут. Накрапывает дождь, после снова выходит солнце, пока не решает, что даже ему нужно иногда отдыхать.
        Закат. Красный, багряный, напоминающий о красках осени и скоротечности жизни, её цикличности. Папа мне всегда говорил, что я слишком много думаю, что мне нужно было родиться в другом веке и современным девчонкам нельзя так глубоко уходить в себя. Нужно быть легче, а когда я спрашивала, хочет ли он, чтобы я ночами напролёт легко прожигала свою жизнь, он хмурился и бурчал что-то себе под нос.
        Папа… я жалею, что в доме нет телевизора. Может быть, в новостях что-то рассказали? Всё-таки отец - персона в нашем городе заметная, любимый народом кандидат, хотя я сто раз уже успела проклясть его идею с выдвижением на пост мэра. Честно признаться, идиотская идея, от неё все проблемы начались. Ненавижу политику, всей душой ненавижу!
        За окном темнеет, я нахожу бутылку вина и, тяжело вздохнув, наливаю себе бокал. Красное, терпкое, оно приятно обволакивает горло, проникает в кровь. Я нечасто пью, но иногда это кажется жизненно необходимым. Глоток за глотком, и мне становится жарко. Можно вернуться в библиотеку, снова нырнуть в безопасное море классики, но оторвать взгляд от окна невыносимо сложно. Меня будто бы опутали цепями, приковали к стулу и заставили глядеть в одну точку.
        Только всё это бессмысленно. Заветный автомобиль не мигает фарами у ворот, не торопится ко мне. Тимур не возвращается.
        Я не выдерживаю и набираю короткое сообщение. Тимур не запрещал ведь, только от незнакомых номеров шарахаться заставил, но я не незнакомому абоненту писать собралась, я своему любимому Сухарю.
        “Надеюсь, всё хорошо”.
        Так, хватит. Это уже переходит всякие границы! Достаточно страданий, достаточно ожиданий, а чая тем более. И когда я уже собираюсь идти спать, за воротами мелькает вспышка света. Сердце радостно клокочет, я подпрыгиваю на месте, не знаю, куда себя деть, но следом начинает звонить телефон.
        Хватаю трубку, дрожащими пальцами смахиваю вправо, подношу к уху, не отрывая взгляда от окна, а взвинченный до предела голос Тимура оглушает:
        - Элла, быстро на чердак. Быстро!
        - Что? Что случилось? - хриплю испуганно, но ноги сами меня уже несут вверх по лестнице.
        Я так тороплюсь, перепрыгивая через несколько ступенек, что травмированная коленка начинает глухо ныть, но я должна сделать, как просит Тимур. Он умный и сильный, он знает лучше меня.
        Только, чёрт возьми, что происходит?
        - Тимур, не молчи! Мне страшно. Что произошло?
        - Неважно! - раздражённое, и я слышу, как срывается его дыхание, словно он бежит куда-то. - Мне немного осталось, я почти добрался. Но тебе надо на чердак.
        - Да-да, я поняла, я всё сделаю! - я оказываюсь у высокой двери, по счастливой случайности распахнутой. Или по чьему-то умному просчёту.
        Ныряю в тёмное помещение, пахнущее пылью и ветошью, чуть не роняю телефон и тяну железную дверь на себя. По венам плещется адреналин, он подстёгивает двигаться, слушать приказы, действовать.
        - Там внутри замок, он надёжный. Закройся!
        Прижимаю трубку к уху плечом, пальцы на удивление не трясутся, хотя мне очень страшно. Безумно! Но я нахожу где-то в себе силы провернуть замок на три оборота, ещё и огромный чугунный крючок в петлю забросить. Прислоняюсь спиной к двери, тяну влево руку, но окрик Тимура останавливает:
        - Не смей включать свет! - рявкает, и это останавливает меня от фатальной ошибки.
        Потому что я, идиотка перепуганная, именно это сделать и собиралась. Храни господь трезвый ум Каирова. И его храни.
        - Я скоро, не делай глупостей! - снова повторяет Тимур и отключается.
        10 глава
        Я не буду подходить к окну, не буду! Тимур запретил, я не должна делать наперекор, он умный, он знает, что говорит.
        Вокруг пыль, тишина и темнота. Я сижу на полу, сжавшись в комочек, обнимаю руками колени и упираюсь в них лбом. Кровь циркулирует как-то странно: у меня безумно горячее тело и ледяные пальцы на руках и ногах. Дрожу, прислушиваюсь, но в ушах так сильно громыхает, что ничего другого не разобрать.
        Вдруг сквозь шум моей паники пробиваются голоса. Я вздрагиваю, поднимаю голову и прислушиваюсь. Сердце стучит в груди, но я приказываю ему замедлиться, хоть на секунду остановиться. Мне нужно понять, что там происходит, не подставляя Тимура, никому не создавая проблем.
        Голоса близко. То ли из-за круглого чердачного окошка, раскрытого сейчас, доносятся, а то ли из самого дома - разобрать не получается. Напрягаюсь всем телом, словно кошка перед прыжком, и больше всего меня волнуют воображаемые хлопки. Если они будут, значит, там стреляют, и значит, враги отца всё-таки до нас добрались.
        Пока этого нет, я ещё могу верить, что всё обойдётся, и это какая-то злая шутка. Только воспоминания о встревоженном и злом голосе Тимура не дают поверить в сказку. Но я прислушиваюсь, пытаясь не пропустить ни звука. Хочу понимать, что вокруг меня происходит и что с этим всем делать, куда плыть.
        - Ты обещал! - доносится до меня тихим шелестом, но каждое слово отбивается в сознании рваным ритмом, морзянкой. - Обещал!
        Это женский, что ли, голос? Я… я не понимаю. Но я не успеваю зафиксировать эту мысль, потому что следом несётся неразборчивая перепалка на незнакомом мне языке. Цепляюсь за мысль, что нужно обязательно его выучить, чтобы больше не чувствовать себя глупо, а мужские голоса, в том числе и Тимура, всё спорят и спорят.
        - Артур! Тимур! - взвизгивает всё тот же женский голос, а я вздрагиваю.
        Женщина? В этом доме? Или всё ещё на улице?!
        И кто такой, чёрт возьми, этот самый Артур?! Он угрожает моему Сухарю? От одной этой мысли поднимается волна гнева, а на заднем фоне голоса всё громче, ругань всё ядрёнее. Кажется, там полным ходом идёт драка, и я набираюсь смелости и медленно подползаю к окошку. Лишь бы меня не увидели!
        Но меня не видят - слишком заняты выяснением отношений. Нет, это не драка, это ментальный бой, а я рассматриваю собравшихся у открытых ворот людей.
        Первой замечаю низкорослую брюнетку. У неё… выдающиеся формы, а ещё длинные вьющиеся волнами волосы до самой попы. Чёрт, красивые волосы. Она вся… очень красивая.
        Девушка чем-то то ли возмущена, то ли расстроена, и лишь руки заламывает и о чём-то быстро-быстро говорит, но её голос тонет в гуле мужских возгласов и криков.
        Мой Тимур стоит, напряжённый и злой, напротив высокого темноволосого мужчины. Они почти одного роста, но это, наверное, тот самый Артур. Они переругиваются, кричат друг на друга, Каиров злится, а Артур вовсе в ярости: размахивает руками, что-то пытается доказать, нервничает. Из-за уличных фонарей мне хорошо видно площадку возле дома, даже номера незнакомой машины могу рассмотреть без особого труда - у меня хорошее зрение. Жаль, не умею в чужие головы залезать.
        Девушка встряхивает кудрями, бросается к Тимуру и - господи, помоги! - опутывает моего, чёрт возьми, Каирова руками. Льнёт к нему, что-то жарко шепчет в шею, а у меня внутри всё умирает. Леденеет и отказывает по ненадобности.
        Она. Обнимает. Моего. Тимура. А я… уничтожена всем этим, раздавлена, разбита.
        Господи, спаси меня.
        Этого просто не может быть!
        Впиваюсь зубами в запястье, пытаюсь хоть так отвлечься от созерцания чужих обнимашек, но больше всего хочется схватить что-то тяжёлое и как пульнуть в окно, чтобы в чью-то подлую голову попало. Кровь, брызги, эпичный конец представлению!
        Моргаю часто-часто, а время замедляет свой бег. Картинка перед глазами смазывается, замирает, словно кто-то фильм на паузу поставил. Нет, хватит!
        Где я нахожу в себе силы отвернуться? Отползти от окна? Не знаю. Не иначе, как инстинкт самосохранения врубился, спасая меня от необдуманных действий, от истерики. Пачкаясь в пыли, я ползу и ползу обратно к двери, но на чистоту наряда мне как-то пофиг. И на шашни Тимура тоже! Плевать, я сказала. Слышишь, глупое сердце? Плевать!
        Только уговоры не помогают, и оно стучит в рваном ритме, то замирая, то снова несясь вскачь, приплясывая при каждом ударе. Я кладу искусанную руку на грудь, глажу, пытаюсь успокоиться. Сжимаю пальцы, кулаком бью по рёбрам, но ничего не чувствую. Совсем ничего, а жгучая ревность отравляет кровь, мутит окружающий мир, делая его ещё чернее.
        «Нельзя плакать из-за мужиков, они всё равно ничего не оценят», - любит повторять моя лучшая подруга Анжелика каждый раз, когда на её бурном личном фронте случается коллапс. Мантра у неё такая, и я сейчас повторяю эту фразу про себя раз за разом, размазывая горячие слёзы по щекам.
        Может, это ошибка? Вдруг это его родственница? Я цепляюсь за мысль, точно за щепку в бушующем океане, только слишком уж тесно она жалась к моему Тимуру - интимно очень. Родственники так жарко к шее не льнут.
        Блин!
        Это мой Каиров, только мой сухарь! То, что было между нами, не могло ничего для него не значить. Тимур хороший, Тимур правильный, он справедливый - этим отец очень восхищается, а уж папа в людях разбираться умеет. Он не мог поставить на кон их дружбу, долг, обязанности, забыть о данных другу обещаниях и просто трахнуть меня, чтобы время скоротать. Не мог!
        Я уговариваю себя, всхлипывая, трусь пылающим лбом о дрожащие колени. У меня никак не получается успокоиться, и жгучая ревность, обида, как самый крепкий в мире коктейль, заменяют собой кровь.
        За окном голоса. Они то стихают, то снова звучат слишком громко, но вдруг раздаётся рёв мотора и визг шин. Несколько секунд и теперь меня окружает не только полумрак чердака, ещё и оглушительная тишина.
        Наверное, я могу выходить. Возможно, Тимур даже уехал с этой странной парочкой, окончательно оставив меня. Мужчины же исчезают иногда с радаров? Когда хотят избежать тяжёлых разговоров, вынуждают своим молчанием «до всего самой догадаться». Это тоже одна из великих мудростей моей слишком опытной для двадцати одного года и влюбчивой Анжелики.
        Вполне возможно скоро приедет кто-то другой вместо Тимура и будет исправно меня сторожить, не позволяя себе ничего лишнего. Не волнуя меня, не будоража. Кто-то чужой, в кого я никогда не смогу влюбиться.
        Я поднимаюсь на ноги, дрожащими пальцами открываю замок. Мне нужно выйти, нужно на воздух, но вдруг слышатся знакомые шаги. Тимур! Сердце делает кувырок, чуть не выпрыгнув из сжатого спазмом горла, после чего приземляется в районе пяток, когда Каиров не даёт мне захлопнуть дверь, тянет её на себя. Мне не нужно видеть, чтобы понять - это он, я его спинным мозгом чувствую, словно во мне радар настроенный.
        - Ромашка, - тихое, хриплое.
        Я ничего не могу с собой сделать: моя любовь слишком сильная, чтобы суметь оставаться холодной сейчас, но обида сильнее.
        Отскакиваю от него так резко, что чуть снова не плюхаюсь на пол. Изо всех сил убеждаю себя быть выше этого. Элла, никаких скандалов. Слышишь?!
        - Не называй меня так! - шиплю и упираю руки в боки. Я так крепко сжимаю кулаки, что пальцы болят, и прожигаю Тимура воинственным взглядом. Ну, во всяком случае, мне очень хочется, чтобы со стороны именно так и казалось.
        Свет, падающий из-за спины Тимура, мягко очерчивает его фигуру, но лицо всё ещё остаётся в тени. Правда, это не мешает мне увидеть, как яростно горят его тёмные глаза. Он делает шаг в мою сторону, я отступаю. Снова шаг вперёд, мой назад и так, пока не упираюсь в прохладную стену. Нагретая за день крыша отдаёт своё тепло, или мне до такой степени жарко?
        Тимур хлопает ладонью рядом с моей головой, но я умница, я даже не вздрагиваю, только почти ломаю пальцы, всё крепче сжимая их. Ногти вонзаются в ладони, суставы ноют, и я чувствую себя разбитой старушкой.
        - Ты плакала, - утверждение, с которым невозможно поспорить, но я пытаюсь.
        - Вот ещё! Было бы из-за чего.
        Я даже фыркаю, гордая такая, неприступная, ледяная принцесса, а внутри всё дрожит и плавится, когда Тимур вытирает мою мокрую щёку. Усмехается, когда мотаю головой, сбрасывая его пальцы. Они ведь жгутся, как он не понимает?
        - Я всё видела! - вырываю с корнем из себя слова, но становится только больнее, хуже. - Всё, слышишь?
        - Неужели? - заламывает тёмную бровь, а мне хочется стукнуть его промеж глаз, чтобы перестал так на меня смотреть.
        - Вы особенно и не скрывались, - пожимаю плечами и толкаю Каирова в грудь. Оттолкнуть его не получается, но легче немного становится. - Тут, между прочим, окно есть. Вот в него всё и видела.
        Повожу плечами и злобно щурюсь. Но моя решимость даёт дёру, сверкая пятками, когда Тимур поддевает мой подбородок, удерживая крепко пальцами, и наклоняется ниже. Глаза в глаза и губы так близко…
        - А слышала? - вопрос выбивает меня из колеи, я открываю и закрываю рот, а Тимур медленно кивает.
        - Так я и знал, - в уголках губ дрожит улыбка, а глаза ощупываю моё лицо. - Элла, ты знаешь, сколько мне лет?
        - К чему…
        - Знаешь?
        - Тридцать шесть, - пищу, потеряв контроль над голосом, потому что Тимур проводит пальцем по моей скуле. Очень нежно, слишком волнительно.
        - Ты же понимаешь, что у меня была какая-то жизнь? - пристально в саму душу заглядывает, не переставая касаться, путая все мои мысли.
        - Была?
        - До тебя. Понимаешь?
        - Куда ты ездил?
        - К отцу твоему, он в надёжном месте, - в голосе такое спокойствие и уверенность, что я вдруг верю, что с папой всё-всё будет хорошо. - Но я был не только у него.
        Пауза, во время которой Тимур проводит большим пальцем по моей нижней губе, а я сжимаю крепче зубы, чтобы не поддаться на его провокацию.
        - Мне просто нужно было раньше это сделать.
        - Что именно?
        - Расставить все точки, - отвечает, а в глазах мелькает что-то мне незнакомое, но очень похожее на сожаление. - До того, как сделал тебя своей, нужно было разрулить кое-что.
        - Почему не сделал?
        - Не смог удержаться, - Тимур вздыхает и прижимает мою голову к своей груди. Держит крепко, не даёт оттолкнуть. - Если бы я включил голову, ничего бы этого не было, но всё так запуталось...
        - Кое-что… у тебя есть женщина? - задаю самый важный вопрос. Он звучит тихо и глухо, но Тимур слышит меня.
        - Есть, конечно, - уверенно и без раздумий, а я всхлипываю, потому что мой мир медленно осыпается пылью на землю. Бью Тимура по плечам, толкаюсь, дерусь, и мне всё-таки удаётся вырваться.
        - Сходи, Каиров, знаешь куда?! - послать его не получится, он вряд ли стерпит, но и молчать не могу.
        Я отбегаю на безопасное расстояние, пячусь, чтобы не дай бог снова не поддаться на его провокации.
        - Куда-куда мне сходить? - уточняет, но подойти не пытается. Лишь складывает руки на груди, а я готова в любой момент лопнуть от злости.
        - К женщине своей! Вон, как страстно она тебя тискала. Иди к ней!
        Тимур усмехается. Нет, он откровенно улыбается, и это бесит меня сильнее всего. Я готовлю гневную тираду, но Каиров плавно толкается в мою сторону и так резко оказывается рядом, что я забываю напрочь все слова. Он не даёт мне ничего сказать, что-то сделать и, как тогда в комнате, подхватывает в воздух и волочёт прочь из сумрака чердака.
        Я кричу, чтобы спустил меня немедленно. Насылаю на него все кары небесные, луплю кулаками по пояснице, предлагаю ему провалиться сквозь землю, а он лишь всё крепче сжимает рукой мои ягодицы, удерживая на месте.
        - Угораздило же, - размышляет вслух, и судя по движениям плеча, головой качает.
        Он опускает меня на пол в гостиной, я за время «путешествия» выдохлась, а Тимур пользуется моим состоянием и обхватывает ладонями скулы. Запрокидывает мою голову, смотрит прямо в глаза и приближает губы на опасное расстояние. Всего какой-то жалкий миллиметр и поцелует.
        - Ты совсем меня не слышала? - хрипло и немножко зло. - Да, у меня были отношения. Поверь, даже не одни. Я взрослый мужчина со своими потребностями. Кивни, если понимаешь. Ну вот, - облизывает губы, а я не могу от них теперь взгляда оторвать. - Я никому из них ничего не обещал. Никогда. Но я не властен над фантазиями других, и если кому-то взбрело в голову, что я их с потрохами, не могу ничего сделать. Это была некрасивая сцена, и я прошу у тебя за неё прощения.
        Я молчу, пытаясь не заплакать, но Тимур удерживает мой взгляд, и рыдать не получается.
        - Я сегодня был у твоего отца, потом поехал к Анне.
        - Анна…
        - Элла, я не хочу оправдываться только потому, что у кого-то в голове родился план приехать в мой дом на детсадовские разборки. Если бы ты слышала, а не только видела и то не до конца, мы бы не стояли здесь и не обсуждали эту чушь. Я здесь, я выгнал эту невменяемую парочку, я с тобой и деваться никуда не собираюсь. Больше ты их не увидишь, потому что второй раз они не сунутся. А впрочем, хватит цирка.
        И целует, используя самый древний аргумент в любом споре.
        11 глава
        Тимур целует так, что у меня вмиг подкашиваются коленки, а глупое сердце бьётся в груди. Я кладу ему руки на плечи, ощущаю жар кожи даже сквозь ткань, глажу тело, и пальцы порхают, норовя быть везде одновременно.
        Мы сплетаемся языками, руками, телами, и уже невозможно разобрать, где кто, будто общим чем-то стали, единым целым. Мой затылок в его ладони, пальцы зарываются в волосы, ерошат их, путают, и сладкая дрожь гуляет вдоль позвоночника, заставляет тело трепетать. Я в его руках - желе, сгусток энергии, волшебный светящийся шар, наполненный любовью и предвкушением. Этот мужчина мой и только мой и никаким Аннам я его точно не отдам!
        Так, стоп.
        Замираю, и Тимур какое-то время ещё продолжает целовать, но всё-таки отрывается от меня. Взгляд затуманенный, жадный, голодный и немного растерянный. Он не может понять, почему я остановилась, а я и сама понять ничего не могу.
        Но пока перед глазами стоит эта льнущая к Тимуру Анна, я ничего не могу с собой поделать. Не получается - оказывается, я слишком ревнива, хотя всегда смеялась с Анжелики, которая готова была часами выслеживать своих парней, чтобы убедиться в их неверности. Однажды она целый день в двадцатиградусный мороз торчала в кустах у ночного клуба, пока её очередная любовь всей жизни не вышел из него, конечно же, в окружении знойных красоток. Анжелика рыдала тогда трое суток кряду, но всё-таки была собой очень довольна.
        Я всегда считала, что выше этого, и не буду уподобляться мегерам, которые, сгорая от ревности, выставляют крупный счёт возлюбленным, бьют посуду, что-то громко доказывают, истерят. Такой мне никогда не хотелось быть, но Анна… и Тимур. Они вместе, в застывших в сознании картинках они рядом, слишком близко. Они обнимаются, и мне никак не удаётся от всего этого избавиться.
        Но что-то сейчас во взгляде Тимура провоцирует и дарит мне власть. Потому, бросаю за плечо все страхи и сомнения, толкаю Каирова в грудь, отталкиваю его от себя, веду в этой партии, став вдруг отчаянно смелой. Он усаживается на диван в гостинной, вдруг став непривычно покорным, ожидающим, а в тёмных глазах всё больше голода.
        - Каиров, ты мой, - заявляю и сбрасываю с себя платье. Бросаю его за спину и повторяю: - Только мой. Понимаешь это?
        - Только твой, - кивает и сглатывает, ощупывая моё тело жаждущим взглядом, закидывает руки за спинку дивана, расставляет шире ноги, а я замечаю уплотнение в районе ширинки. - Иди сюда!
        Голос хриплый, но я не тороплюсь выполнять приказ. Я должна всё прояснить, должна разобраться, мне нужна сатисфакция.
        - Анна ничего для тебя не значит? - спрашиваю, оборачиваясь к Тимуру спиной, покачиваю бёдрами, соблазняю. Танцую как в последний раз.
        Перекладываю распущенные светлые волосы на плечо, открываю спину, чтобы любовался, чтобы ни о ком другом думать больше не мог. Никогда и ни за что. Он только мой, и я готова драться за этого мужчину до последней капли крови - желательно не своей, а тех баб, которые решат его у меня отнять.
        - Для меня уже три года никто ничего не значит.
        - Кроме меня? - где нахожу в себе смелость? Это, наверное, истерика или помешательство, но мне нравится то, что сейчас между нами происходит. Несмотря ни на что, нравится. - Отвечай!
        - Какая властная ромашка, - задумчиво. - Конечно, Элла, кроме тебя.
        В голосе слишком много щемящей искренности, и я больше не могу сдерживаться. Оборачиваюсь, порхаю к Тимуру, срываю с него одежду, не переставая целовать, отдаю всю себя, принимаю слишком много, но эта сладкая боль, к которой я почти привыкла, которая мне нравится.
        - Ты только мой, слышишь?! - шепчу куда-то в шею, изнываю от желания, чтобы он вошёл ещё глубже, ещё сильнее. И Тимур чувствует мои потребности: подбрасывает вверх, насаживает на себя, сжигает меня взглядом, плавит им. - Только мой.
        - Только твой, - жаркое, и обнажённая грудь в плену его губ, он ласкает языком соски, прикусывает, и крик рвётся наружу. - Мне никто не нужен, слышишь меня? Элла, ты слышишь? Я очень за тебя испугался, очень.
        Он бормочет ещё что-то о том, что не хотел, чтобы я видела что-то, повторяет, что я глупая, но он не может ничего с собой сделать - я нужна ему, вся и без остатка.
        Мы кончаем почти одновременно, а после Тимур бережно относит меня в кровать, и всё кажется таким правильным, таким нужным. Укрывает шёлковой простынёй, прижимает к себе крепко, бормочет, засыпая, о том, что я дурочка, но он всё-таки любит меня именно такой. Вот с первого взгляда любит и ничего поделать с этим не может.
        - Не можешь?
        - Не хочу, - целует в кончик носа, уговаривает спать, и это самая лучшая ночь за всю мою жизнь.
        А после идут дни, напоённые сладостью любви, и никаких Ань, Наташ, Свет и прочих теней из прошлого. Мне нравится дом Тимура, нравится каждый уголок в нём, каждая деталь, любая комната. Я не знаю, чем всё закончится, но в этом доме я хотела бы встретить старость. Обязательно рядом с Тимуром и только с ним. И наплевать, что думают по этому поводу другие - я счастлива с этим мужчиной и только с ним. Больше никого мне не надо, а без него только медленная смерть.
        _________________________________
        А ДАЛЬШЕ У НАС КАПЛЯ ЭКШНА, ПОСЛЕ КОТОРОГО УЖЕ НИ ОДИН ПАПА НЕ СМОЖЕТ ПРОТИВИТЬСЯ ЛЮБВИ ТИМУРА И ЭЛЛЫ)
        12 глава
        Спустя несколько дней звонит папа. Говорит, что он соскучился по мне, а я так счастлива его слышать, так рада ему, что в уголках глаз скапливается влага. Больше всего на свете мне хочется его обнять, посмотреть в глаза, погладить по широким плечам. Пусть всё скорее будет хорошо, пусть всё закончится.
        Три недели мы с Тимуром прячемся, отрезанные от мира и цивилизации, но вот, стоило услышать голос отца и кажется, что больше не выдержу. Даже ради Каирова и того, что между нами происходит, не выдержу.
        - Дочь, ты у меня уже совсем взрослая, - говорит отец, и в голосе грусть.
        - Папа, у тебя точно всё хорошо? Ты…
        - Да, птенчик, всё замечательно. Знаешь, я сегодня весь день маму нашу вспоминал. Какой же она всё-таки была красавица.
        - Ты хочешь меня добить? - хлюпаю носом, растираю соль по щекам, но папа, кажется, чувствует, что сказал что-то не то.
        - Элла, скоро всё закончится, - объявляет с щедрой долей оптимизма, и слёзы моментально высыхают. - Я тебе обещаю: всё будет очень хорошо. Выборы скоро. Кстати, я на сегодняшний день заберу твоего охранника, нужно кое-что обсудить.
        Ох, знал бы ты, папа, насколько этот охранник мой, голову ему отрубил, а так ничего, шутишь.
        - Папа, может быть, откажешься? - предпринимаю ещё одну, тысячную по счёту, попытку поговорить с отцом о важном. - Зачем тебе это?
        - Встреча с Тимуром? - делает вид, что не понял, что в виду имею, и даже смеётся, чем ещё больше меня злит.
        - От поста этого! Отказаться от поста, ну? Понимаешь меня?
        - В смысле отказаться? - удивляется, а я тяжело вздыхаю.
        - В прямом! - не выдерживаю и теперь вместо слёз мне хочется метать из глаз молнии. - Ты не понимаешь, что ли? Это из-за твоего решения мы в такой глубокой заднице! Мог же и дальше заниматься благотворительностью, вкладывать деньги в регион, решать проблемы людей. Без кресла этого.
        - Элла, ты забываешься! - осаждает меня отец, но я и так достаточно молчала. Хватит!
        - Папа, а если тебя убьют? Ты думал вообще об этом? Разве власть и пост этот проклятый стоит таких жертв? Ты обо мне подумал?
        - Всё, Элла, я ещё позвоню.
        И снова обрывает звонок, а я едва сдерживаюсь, чтобы не запустить телефоном Тимура в окно. Ну что за пропасть?! Почему отец такой упёртый?
        - Сдалось ему это мэрство! - выкрикиваю, и гнев вздымается в груди огненной лавой. Тимур забирает у меня телефон, усаживает за стол напротив себя и заставляет выпить чашку сладкого чая.
        - Если твой отец чего-то хочется, он всеми путями будет этого добиваться, - говорит Тимур и усмехается. - Кто-то очень на него похож, тебе не кажется?
        - Да ну тебя, - бурчу, но злиться больше не хочется. Никуда от правды не деться, мы с отцом действительно во многом одинаковые.
        Тимур уезжает минут через сорок, целует меня в висок и скрывается в салоне машины - очередной неопознанной. Штампуют их для него, что ли? Впрочем, у него несколько автомобильных салонов и СТО, так что с транспортом проблем никаких. А я решаю, что вполне могу позволить себе небольшую прогулку. Просто пройтись по полю, посмотреть изнутри на лесок за ним. Может быть, грибы найду.
        Идея пожарить на ужин картошку с грибами такая яркая и навязчивая, что от предвкушения кончики пальцев зудят. Я очень люблю это дело, и раньше, когда ещё в школе училась, мы с папой часто выбирались на вот такой вот культурный отдых. А ещё я просто обожаю рыбалку - да-да, однажды я самолично поймала щуку на три килограмма, а уж скольких карасей выловила за свою жизнь - не сосчитать.
        Пулей несусь вверх по лестнице, залетаю в свою комнату и начинаю копаться в шкафу в поисках идеальной одежды грибника. Ну, конечно, ничего даже близко похожего нет, потому выбираю тёмно-голубые брюки, просторную белую футболку, обуваю кроссовки и, найдя в кухне небольшое пластиковое ведёрко, выхожу из дома. Я всего лишь немного погуляю, ничего страшного не произойдёт, просто…
        Я слишком устала ото всего этого - многовато для меня нервов и потрясений, и им всё ни конца и ни края. Выборы, будь они прокляты, через неделю, а до этого ещё дожить надо.
        В поле пахнет свежей землёй, травами и сладостью. Жужжат пчёлы, крошечные мошки норовят больно цапнуть обнажённые участки кожи, муравьи носятся туда-сюда с ветко-палочками на спинах. Я бреду вдоль вытоптанной утрамбованной дорожки, по бокам высится сочная зелень, ароматы и звуки лета будоражат, ведёрко при каждом шаге мягко стучит о бедро, и мне становится легче. Получается выкинуть из головы все дурные мысли и просто наслаждаться покоем и природой.
        Когда я захожу в лесок, что-то тёмное мелькает на периферии зрения, я встряхиваю головой, хочу обернуться, но внезапно кто-то толкает меня в спину. От неожиданности не успеваю сгруппироваться, смягчить падение и лечу вперёд, падаю плашмя, взвизгивая на тонкой протяжной ноте.
        - Ну что, папина дочка, - низкий голос совсем рядом, но у меня шок и я не могу пошевелиться, чтобы увидеть лицо говорящего. - Попалась?
        ________________
        НАДО БЫЛО ПАПЕ ВСЁ-ТАКИ ПОСЛУШАТЬ ДОЧЬ)
        13 глава
        Колено болит неимоверно. Старая травма от падения даёт о себе знать, я лежу на земле и тихонько подвываю. Обхватываю ногу, покачиваюсь, а в фокусе только грибное ведёрко. Оно откатилось далеко и почему-то его мне жалко больше всего, как и картошку, которую я так и не изжарила. А так хотелось Тимура порадовать...
        - Поднимайся! - командует мужчина, но я не вижу его лица, замечаю только грубые ботинки рядом с собственным лицом. Толстая подошва “трактор” да пыльные небрежно завязанные шнурки - вот и всё, что я вижу.
        Всё остальное уплывает, и весь мир кажется зыбким, словно пустынное марево. Рядом ползёт муравей. Я вглядываюсь в его крошечное тельце, а он, будто является существом разумным, поворачивает ко мне крошечную головку, но почти сразу убегает, утаскивая за собой очередную тонкую веточку.
        Грубые руки хватают меня. Крепко сжимаю бока, пальцами пересчитываю рёбра, прижимают безвольное тело, корчащееся от боли, к груди, волокут куда-то. Я пытаюсь закричать. Зову на помощь Тимура, папу - кого угодно, лишь бы меня услышали. Бесполезно, напрасно, но не могу молчать.
        Чужая крепко пахнущая табаком и антисептиком ладонь зажимает мой рот, а шею обжигает горячее дыхание с нотками мяты. Пытаюсь укусить, мир перед глазами плывёт, волосы падают на глаза. Я ничего не вижу! Меня уволакивают в сторону и, не дав вздохнуть хоть разок, запихивают в автомобиль. В багажник, и следом раздаётся хлопок, и наваливается плотная темнота, словно погребальный саван.
        Мне больно, но ещё больше страшно. Господи, помоги. Что вообще происходит?
        Бьюсь руками, больной ногой в крышку багажника, зову на помощь, кричу до сорванного горла, но мотор ревёт, и машина трогается с места. Так стремительно, что меня отбрасывает в сторону. Не удержавшись, бьюсь плечом, вскрикиваю. Господи, я просто ору, долблюсь о железо, сдираю костяшки в кровь, задыхаюсь, но автомобиль катится вперёд, и никакой надежды на спасение.
        Тимур, где же ты? Зачем ты уехал? Зачем я вообще попёрлась за этими грибами?! Ненавижу грибы!
        Папа… Что же ты наделал, папа?
        Вместе с нервным срывом приходит забвение, а когда прихожу в себя, меня уже вытаскивают из багажника. Вокруг темнота, ночь, и даже звёзды, словно в страхе, попрятались. Небо над головой непроницаемо, лицо моего похитителя не рассмотреть, да я и не пытаюсь. Пытаюсь бороться, но у меня слишком мало сил против взрослого большого мужчины, который явно настроен сделать мне больно.
        - Отпустите, - сиплю, когда сильные руки обхватывают поперёк груди. - Мне больно…
        - Замолчи! - хриплое из-за спины, и мир снова мелькает.
        Небо меняется местами с землёй, всё снова переворачивается. Меня запихивают в какой-то сарай, замки щёлкают, и я остаюсь в кромешной темноте.
        Оседаю на пол, рыдаю так, как не плакала даже в детстве. Скручиваюсь узлом, обнимаю себя руками, прижимаю колени к груди, вою.
        Папа, я ненавижу тебя. Слышишь меня? Ненавижу!

* * *
        Сколько проходит времени? Не знаю. Может быть, час или, возможно, сутки, а то и вовсе неделя - я совсем не ориентируюсь во времени. Только вижу вокруг себя темноту, к которой не получается привыкнуть, ощущаю пустоту и жажду.
        Что делать, чтобы получить свободу? Как отсюда выбраться? Загадка, ответ на которую найти не получается.
        Хочется пить, хочется есть и выбраться отсюда. Хочется к Тимуру - единственному мужчине, который нужен мне сейчас. К самому лучшему мужчине, единственному любимому.
        Слышатся голоса. Кто-то совсем рядом ругается. Какой-то мужчина кричит, пытается что-то доказать, но мне не слышно слов. Лишь напряжение витает в воздухе электрическими разрядами, но сколько не вслушиваюсь, совершенно ничего не понимаю.
        Одно знаю точно: это всё отец. Его игры в большую политику. Его нежелание слушать доводы разума. Его амбиции, страсть. Он хотел власти? Наверное, он её получит. Только какой ценой?
        Или не получит?
        Я уже совершенно ничего не понимаю. Жмусь в угол, обхватываю колени руками, чего-то жду. Чего? Сама не знаю. Мне очень страшно, очень больно, неуютно. В сознании оживают миллионы картинок, одна кровавее другой. Я определённо смотрела слишком много детективных сериалов, передач о маньяках и прочей лабуды. И сейчас кажется, что вот-вот дверь откроется, в неё ввалится огромный мужик, страшный, что та смерть, и изнасилует меня. Просто повалит на пол, навалится сверху и овладеет, не спрашивая разрешения.
        Подползаю к двери, стучусь, бьюсь в неё, хочу выбраться, но бесполезно - я слишком слабая.
        - Помогите! Пожалуйста, помогите!
        Кричу так громко, что срываю горло. Хриплю, откашливаюсь, но во рту сухая пустыня. Зачем я здесь? Что от меня хотят эти люди, что ругаются где-то вдалеке?
        Вдруг наваливается тишина. Она такая плотная, что, уверена, её можно разрезать ножом словно масло, и мне душно до ломоты под рёбрами.
        С удовольствием зарыдала бы, но слёзы не идут, есть лишь злость, неконтролируемая ярость, позволяющая не скатиться в панику и безумие.
        Когда дверь открывается, впуская в моё узилище тонкий луч света, я отползаю дальше, пытаюсь спрятаться в темноте, потому что… страшно. Безумно, до икоты. Всхлипывая, смотрю на тяжёлые ботинки - те же самые, что видела в лесу. Они такие же пыльные, грубые, и кажется, что вот-вот меня ими раздавят.
        - Такая хорошая девочка, - скрипучий голос разносится вокруг, а я сжимаюсь в тугой комок, пытаюсь быть незаметной. Вдруг меня никто не увидит? Вдруг говорят не со мной? - Потерпи, детка.
        Хочется закричать, что я никакая не детка, но голос не слушается, а горло стянуто тугим обручем. Дёргаюсь, когда меня тянут за волосы, пригвождают к стулу, обвязывают верёвками. Или ремнями? Обездвиживают.
        Загорается свет, и я вижу перед собой лицо обладателя тяжёлых ботинок. Вопреки ожиданиям этот человек не имеет страшных шрамов через всю щёку или повязки на глазу, или каких-то других страшных опознавательных знаков. Обычный мужчина, симпатичный даже, только ледяной взгляд замораживает начисто.
        - Просто смотри в камеру, - усмехается, и от этого мне ещё страшнее становится. - Просто попросим твоего папочку быть немного сговорчивее. Не нужен ему этот пост. Ты же, детка, и сама это понимаешь?
        Молчу. Кручу головой, пытаясь избежать всего этого звездеца.
        - Не буду. Не заставишь! - кричу, что есть мочи, дурею от всей этой ситуации, бьюсь раненной птицей, попавшей в силки. Ремни больно впиваются в тело, кожу саднит и кажется, что вот-вот прольётся моя кровь.
        Мужчина обхватывает мои скулы рукой, причиняет боль, и пальцы его, что те клещи, сильно впиваются в кожу.
        Я хочу и готова плюнуть в лицо тому, кто вдруг возомнил себя хозяином жизни. Брыкаюсь, борюсь. Наплевав на боль в колене, от ремней, дерусь, словно это последний день моей жизни. Лягаюсь, отталкиваю похитителя, но это не так просто как мне мерещилось, потому что вскоре боль пронзает меня насквозь, а щека горит. Он меня ударил!
        Мою голову отбрасывает назад, лицо печёт и где-то в шейных позвонках раздаётся хруст. Он сломал мне шею!
        - Просто скажи на камеру то, что требуется, или я сверну тебе голову! - мужчина в тяжёлых ботинках нависает сверху, снова бьёт по щекам, и тонкая горячая струйка вытекает из носа, достигает рта.
        Слизываю соль и железо с губ, кричу что-то яростное и злое.
        - Убей меня лучше, - ору, пытаясь вырваться, кусаюсь, дерусь. - Отойди от меня, урод!
        - Плохая девочка, - усмехается прямо мне в лицо и, надёжно зафиксировав затылок, целует.
        Это совсем не то, о чём я мечтала. Совершенно не то, что было у нас с Тимуром. Это противно, мерзко и действительно, лучше смерть. Господи, какое отвратительное ощущение!
        Липкий влажные язык проникает в мой рот, вылизывает нёбо, насилует. Я задыхаюсь в этом поцелует, ненавижу запах мужчины, целующего меня: пот, железо и кровь. Немыслимо!
        Это не Тимур, не он, не мой любимый Сухарь! И я изворачиваюсь и смыкаю челюсти. Кусаю урода, его язык, и вкус железа и соли наполняет рот.
        - Сука! - выдыхает, отпрянув, смотрит на меня удивлённо, а я всё-таки плюю ему в рожу.
        - Урод. Ненавижу! Пошёл ты в задницу, козлиная морда! - ярюсь. Ругаюсь, точно портовый грузчик, сыплю проклятиями, злюсь.
        Меня уже не волнуюсь ремни, опутывающие меня. Пусть делают больно, пусть царапают кожу, но живой я не дамся. Если не с Тимуром, то ни с кем иным.
        14 глава
        Осознание своего идиотизма приходит резко. Шок растворяется в венах, глупая бравада проходит, а тело словно бы старыми тряпицами набито. Чувствую себя приколотой к бархату бабочкой под стеклом: нет сил трепыхаться, бороться, да и нужно ли?
        Всё это не имеет никакого значения. Я сейчас совсем одна, один на один с большим и сильным мужской, растерянная и растрёпанная, и если продолжу сходить с ума, от меня мокрого места не останется.
        Мысли вяло текут, сменяют друг друга, как кадры на истёртой киноплёнке. Я закрываю глаза. Дышу носом, пытаюсь собраться, прийти в себя, придумать, что делать и как из этого выпутаться, но я слишком слабая, а ремни держат крепко.
        Мне если и выбраться, то только на тот свет.
        - Успокоилась наконец? - голос моего похитителя наполнен ехидством. Он явно доволен, что ему наконец удалось меня сломать, сделать покорной, послушной.
        Я убеждаю себя, что всё это - дурной сон. Верю, что даже самый страшный кошмар проходит, нужно просто потерпеть. Знаю: меня вряд ли оставят в живых - с жертвами похищения никто не церемонится. Их убивают раньше, чем поступает заявление в полицию.
        Но, может быть, мне повезёт и случится чудо?
        - Готова попозировать? - короткий смешок совсем рядом, дыхание касается шеи, и даже на руках дыбом волоски становятся. - Ты красивая девочка, всем наше видео понравится.
        Я киваю и крепче зажмуриваюсь. Кажется, что если не буду смотреть, то всё, со мной происходящее, действительно окажется страшным сном, после которого смогу проснуться и жить дальше, словно ничего не произошло.
        Мне просто нужно потерпеть.
        - Открой глаза! - властный окрик, а я мотаю головой. Волосы падают на лицо, а крепкая хватка холодных пальцев на подбородке причиняет боль. - Если твой папаша не будет идиотом, он просто откажется от выборов и будете дальше жить, припеваючи. Он же откажется, а? Ради своей дочурки ненаглядной. Кому хочется, чтобы с единственной деточкой случилась беда?
        Он издевается, и слова его сочатся ядом. Не верю, что меня действительно отпустят, но вдруг его слова обрастают смыслом. Вдруг… вдруг действительно папа откажется? Тогда не будет этих угроз, не придётся прятаться, и можно будет спокойно жить… если позволят жить.
        - Я готова, - голос не слушается меня и очень хочется пить. Сглатываю, пытаюсь смочить его хотя бы слюной, но во рту пустыня. - Можно… можно воды?
        - Всё, что пожелает принцесса, - снова этот полный издёвки голос, но мужчина уходит, чтобы через пару минут вернуться с бутылкой воды.
        Её совсем немного, и мужчина резко подносит бутылку к моим губам, наклоняет вперёд, и я едва не давлюсь водой. Похоже, это своеобразная месть, но я жадно пью и уже ни о чём другом думать не могу.
        - Э нет, сначала дело, потом уже все удовольствия мира.
        Свет становится ярче: мне в лицо направляют лампу. Щурюсь, теряю фокус, и веки немилосердно печёт. Моргаю, из уголков глаз текут злые слёзы, и я пытаюсь стереть их плечом, но только размазываю влажную соль по лицу.
        Мужчина, возомнивший себя великим оператором, отходит, громыхая ботинками, пододвигает штатив с камерой ближе, заглядывает в объектив. Что-то бормочет, сам с собой разговаривает, а я пытаюсь сделать всё, чтобы не помнить его лица. На меня наваливается тупая апатия. Хочется лишь свернуться клубком и никуда никогда не выходить, но раздаётся тихое жужжание и монотонные щелчки.
        Тимур, пожалуйста, найди меня. Умоляю.
        - Всё-таки такая миленькая девочка, - говорит похититель и выравнивается. - Итак, лирику в сторону. Сейчас смотришь в объектив, говоришь несколько жалобных фраз о том, что тебе очень больно, плохо, тебя держат в заложниках непонятные страшные люди. И обязательно добавь, что папуле просто необходимо снять свою кандидатуру с выборов, чтобы всё у всех снова было хорошо. Уяснила? Вроде бы ничего очень сложного даже для блондинки.
        Урод.
        Лампочка на камере зажигается, мужчина даёт отмашку, но слова не идут. Я пытаюсь хоть что-то сформулировать, но мысли путаются, а мужчина теряет терпение.
        Я не хочу умирать. Хочу жить с Тимуром и быть счастливой. Чтобы у папы всё было хорошо и никаких политических игрищ. Господи, пожалуйста! Я обещаю, что всегда буду хорошей, никого никогда больше не обижу. Только верни мне мою жизнь, пожалуйста.
        Откашливаюсь, щурюсь от слишком яркого света и, закусив губу, пусть с трудом и паузами, но говорю всё, о чём меня просили. Мир перед глазами плывёт, теряет очертания - я плачу.
        Где-то в сердце теплится надежда, но всё обойдётся. Она очень слабая и робкая, почти задушенная ужасом, призрачная и невесомая, но яркая, точно колибри. Держусь за её крошечное крылышко и на истерическом нерве заканчиваю речь.
        А когда камера выключается, меня уносит волной страха и отчаяния.
        Я теряю сознание.
        15 глава
        “Надо от неё избавляться”.
        Эта фраза заставляет очнуться. Я лежу на чём-то мягком, но это не постель, жмурюсь, считая про себя до десяти. Потом в обратную сторону, пока люди спорят о том, пригожусь ли я им, а один из них орёт, что в тюрьму точно не пойдёт. Не из-за Протасовской сучки. Они так не договаривались, им за это не платили и ещё что-то такое же дикое и безумное.
        Моя жизнь совсем ничего не стоит - я всего лишь инструмент в играх больших мальчиков, рычаг давления, способ добиться желаемого. Функция.
        Конечно, меня проще прибить, как таракана - хлоп газетой и никаких проблем. Видео они записали, отец теперь наверняка сделает всё, что они попросят, какой от меня толк? Ну, может быть, изнасилуют на дорожку и прощай, Элла, ты была хорошим человеком, мы будем иногда вспоминать о тебе.
        Голоса удаляются, и я рискую приоткрыть один глаз, потом второй, но вижу только пол. Осторожно шевелюсь, шиплю от боли, но вроде бы живая, тело пусть и потрёпанное, но целое.
        Я всё в той же комнате, свет горит ярко. Камера выключена, но на тумбе у дальней стены стоит то, от чего на мгновение снова жмурюсь. Этого не может быть, эти люди не могут быть такими тупыми. Так не бывает! Но нет же, сколько не моргай, но ноутбук никуда не исчезает. Вон он, родименький. Экран потух, но лампочка сбоку горит и мигает - значит, работает.
        Это риск, но вдруг всё получится? Вдруг получится связаться с Тимуром? Он же умный, он сможет как-то найти меня.
        И пусть я ничего не знаю о месте, в котором нахожусь, но попробую. Мой телефон забрал похититель - наверняка, выбросил где-то подальше, потому старый ноутбук с поцарапанным экраном - мой единственный шанс. Я просто должна попытаться.
        Группируюсь, перекатываюсь на живот и подтягиваюсь на руках. Ползу в сторону ноута, стараясь не обращать внимания на ноющую боль во всём теле. Комнатка маленькая, мне всего-то нужна минутка. Всего одна минутка. Пока люди за стеной орут и спорят, пока решают, каким способом меня лучше устранить и когда это сделать, я рискну.
        До цели всего несколько метров. Поднимаюсь на ноги, в ушах звон, крики становятся громче. Что происходит? Что?! Топот чьих-то ног приближается в тот момент, когда я лихорадочно жму на все кнопки, пытаясь оживить пыхтящий и рычащий аппарат. От моих попыток привести его в чувства, ноутбук яростно жужжит, тарахтит чем-то в своих недрах, экран загорается, тухнет и решает, что именно в этот момент ему нужно перегрузить квёлый мозг.
        Зараза! Впрочем, всё действительно не могло быть настолько просто. Кто в своём уме оставит в одной комнате с жертвой ноут? Судьба не бывает такой щедрой - видимо, я исчерпала свой лимит милостей.
        Даже моё упорство бессильно, но дверь уже срывается с петель, а я понимаю, что именно в этот момент мне наступил полный и безоговорочный конец. Потому что страшный человек вернулся, он видит меня на месте преступления. После такого не выживают, я совершила очередную ошибку.
        Мне не нужно смотреть на него, чтобы понимать - не сдобровать. Приплыла ты, Элла Протасова, к своему последнему берегу. Я замираю, завожу руки за спину и переплетаю пальцы. Шаги в мою сторону, они всё ближе. Крепко жмурюсь, снова пытаюсь поверить, что всё это - глупый кошмар. Не хочу смотреть на того, кто пришёл меня убивать, не буду.
        Сильные руки хватают меня, грубо оттаскивают в сторону, а в нос бьёт аромат крови. Мои глаза всё так же крепко закрыты, я молюсь всем богам, чтобы страшный человек нашёл в себе благородство открутить мою голову быстро и без особых мучений. Слёзы брызжут, как у гротескного клоуна, когда меня грубо и нетерпеливо разворачивают к себе лицом. Не сдерживаюсь, всхлипываю и распахиваю глаза.
        Не могу удержаться, когда к запаху крови примешивается совсем другой. Родной и близкий.
        Я, наверное, умерла. В тот момент, когда в обморок рухнула, потому что на меня смотрит, сверкая чёрными глазами, злой и перемазанный кровью...
        - Тимур...
        Он обхватывает моё лицо ладонями, больно надавливает пальцами на кожу, щупает, всматривается в глаза, медленно блуждает по мне взглядом - злым и голодным. Молчит, дышит тяжело, прерывисто, сводит брови к переносице, а я не могу поверить, что он рядом. Что он нашёл меня, хотя уже отчаялась увидеть его в этом проклятом месте.
        Меня трясёт. Разрывает на мелкие части от взгляда его, дыхания хриплого, молчания, которое тяжёлым грузом ложится на мои плечи. Проходит всего несколько мгновений, но они кажутся вечностью, за которой уже ничего хорошего не будет. И когда мерещится, что Каиров никогда и ничего больше не скажет, он прижимает меня к груди крепко, гладит по волосам, путает их, мои мысли путает. Его сердце стучит так громко, я кладу руки ему на плечи, глажу порывисто, щупаю, убеждаюсь, что это действительно он - мой Сухарь.
        Голоса за стеной не мешают мне - сейчас во мне нет страха, нет отчаяния и боли тоже нет. Всё, что со мной случилось сегодня - ерунда. Всё пройдёт и забудется. Главное, что Тимур тут, он живой и здоровый. Мой герой, мой идеальный мужчина.
        - Прости меня, пожалуйста. Прости, - всхлипываю, не в силах удержаться от рыданий и сокрушительного чувства вины. - Это я виновата, мне нельзя было уходить. Я дура, понимаешь? Полная дура. Ненавижу грибы.
        - При чём тут грибы?
        - И картошку тоже ненавижу, - бухчу, сминая в кулаках футболку на груди Тимура.
        - Грибы, картошка… ладно, потом поговорим, не плачь, Ромашка, - я никогда не слышала, чтобы голос Тимура звучал настолько сдавленно и хрипло.
        Первый дурман радости проходит, я вижу кровь на его одежде, вскрикиваю и пытаюсь пальцами нащупать раны, но Тимур не даёт мне касаться себя: обхватывает одной рукой мои запястья, фиксирует, прижимает к груди и наклоняется низко-низко. Я сглатываю - меня стремительно утягивает в тёмную непроглядную бездну его взгляда.
        - Я целый, не волнуйся. Пойдём, - Тимур указывает подбородком в сторону открытой двери, я иду за ним, но боль в колене возвращается. - Что такое? Нога твоя?
        - Ты помнишь, - меня захлёстывает волной радости. Она бесконечным потоком разливается внутри: Тимур помнит о моей детской травме, из-за которой всё-таки пришлось бросить любимую гимнастику. - Нет, Тимур, всё хорошо. Это просто… это неважно.
        Но Тимур даже не слушает меня: одним мощным рывком подхватывает на руки и выносит прочь из комнаты. Мы с ним - словно герои какого-то дешёвого боевика, но я прижимаюсь к широкой груди, стараясь изо всех сил не думать, откуда на нём кровь.
        Это всё неважно - я обязательно когда-нибудь потом об этом спрошу, но только не сейчас, когда вокруг творится настоящий хаос.
        - Элла, прикрой глаза, - шепчет Тимур, стремительно неся меня через заваленный чем-то двор.
        И я на самом деле пытаюсь, изо всех сил, но разве можно удержаться и не посмотреть по сторонам?
        Я вижу того самого мужчину, который так настойчиво требовал от меня видео. Узнаю его по тяжёлым ботинкам, но теперь он вряд ли сможет причинить хоть кому-то вред. Он валяется мордой в землю и наверняка совсем не дышит. Меня утешает одно: он был очень плохим человеком - хорошие девушек не бьют и не решают потом, каким способом избавиться от жертвы.
        - Он живой, - угадывает мои мысли Тимур и, чёрт возьми, это самая лучшая новость. Я бы не хотела, чтобы мой невозможный и благородный мужчина брал на себя такое. - Ты же видела, как я умею вырубать людей, не убивая их?
        Я задираю голову и вижу, что он усмехается. Честное слово, вокруг ад, а этот невероятный человек находит время подшучивать надо мной. Вот только…
        - Ты видел меня, что ли? Тогда? Во время тренировки?
        Тимур молчит, пока мы не оказываемся у серебристого Опеля. Вокруг бегают и суетятся люди, подъезжают две полицейские машины, а люди в белых халатах возятся с потерпевшими чуть поодаль. Всё это я замечаю, когда Каиров осторожно ставит меня на землю и распахивает заднюю дверцу.
        - Ты так очаровательно пряталась в тот день и охала каждый раз, когда я размахивал пистолетом или отрабатывал какой-нибудь бросок, - снова усмехается и ерошит и без того растрёпанные волосы. На шее кровавая полоса, от края тёмной футболки кто-то оторвал здоровенный кусок, а обувь заляпана чем-то тёмным.
        - Ты такой великолепный притворщик, - восхищаюсь, и этот разговор здорово отвлекает меня от всего, что произошло за последнее время.
        Потом на меня обязательно навалятся ночные кошмары, воспоминания, снова проснётся злость на папу, но пока что жмусь к Тимуру, вдыхаю его аромат - мужской, терпкий, насыщенный, родной и думаю только о том, что мне очень сильно повезло встретить однажды Каирова.
        - Я хочу уехать домой, - шепчу в горячую шею, ловлю губами рваный пульс.
        - Хорошо, я обязательно тебя к отцу отвезу, - кажется, в его голосе сквозит разочарование, и я, наплевав на боль, становлюсь на носочки и шепчу ему в губы:
        - Нет, к тебе домой. Отвезёшь?
        К свиданию с папой я пока… не готова. Блин, я даже думать о нём сейчас не могу спокойно, не то что в глаза посмотреть. Потом.
        Но уехать сразу не получается даже за всё золото мира и при огромном желании: нас осматривают медики, у меня берут показания суровые блюстители порядка. Я терпеливо отвечаю на все вопросы, боясь выпустить из видимости Тимура.
        Мне просто необходимо видеть его постоянно, потому что кажется: он исчезнет и всё снова повторится.
        Я терпеливо, медленно и чётко отвечаю на все вопросы, пока шустрая медсестра ощупывает мою ногу, а после ловким и отточенным движением разрезает ставшие грязными брючки до самого колена и смазывает опухшую конечность специальной мазью.
        Нет, я по своей глупости пошла в лес за грибами.
        Да, я отдавала себе отчёт, что это опасно.
        Нет, Тимура Каирова в доме не было, он ничего не знал.
        Да, это были люди конкурентов отца, им необходимо было всеми способами заставить папу отказаться от поста мэра.
        Нет, меня никто сильно не бил, не насиловал, но определённо к сотрудничеству вынуждали.
        И так далее и тому подобное в десятый раз по двадцатому кругу. Но всё-таки наступает момент, когда мне желают поправляться, больше отдыхать, набираться положительных эмоций и предлагают ехать с богом. Но в процессе беседы я не только отвечаю на вопросы, но ещё и узнаю, что в моём телефоне был встроен жучок, и я понимаю, что это мог сделать лишь один человек - Тимур.
        Он тем временем параллельно общается с другим полицейским, и я со страхом жду, что вот-вот на него наденут наручники, грубо схватят за шею и впихнут в один из “бобиков”, но нет - спустя минут пятнадцать Каиров возвращается ко мне и занимает место водителя, а я сажусь рядом.
        - Всё закончилось, Элла. Закончилось, - говорит, обхватывая мой затылок рукой. Придвигается ближе, его лицо оказывается в миллиметрах от моего, и дыхание наше смешивается. - Я очень за тебя испугался.
        Это всё, что он говорит прежде чем поцеловать так, как мне не снилось даже в самом порочном сне.
        16 глава
        Машина Тимура срывается с места и уносит нас всё дальше от этого жуткого места. Губы болят после поцелуя, подбородок исцарапан тёмной щетиной, и эти в чём-то даже болезненные ощущения возвращают меня в привычную и очень желанную реальность. Делают живой, избавляют от гнёта чужой грубости.
        Оборачиваюсь только раз, чтобы убедиться - всё осталось позади. Что бы ни ждало меня - нас - в будущем, это будет другое. Без страха и ужаса. Без насилия.
        Я держу руку Тимура, сплетаю наши пальцы, хватаюсь намертво - боюсь. Что отпустит, что передумает и всё-таки вернёт меня отцу.
        - Он отказался от поста, - говорит Тимур, вглядываясь в тёмную дорогу за окном.
        Я киваю и прикрываю глаза. Господи, неужели всё действительно закончилось? Но на языке вертится вопрос:
        - Неужели нельзя было раньше? Пока всё не стало вот так?
        Тимур сжимает зубы так крепко, что, кажется, они вот-вот раскрошатся в пыль, а на шее бьётся жилка.
        Всё, не хочу больше об этом думать. Потом, всё потом.
        - Я люблю тебя, - говорю, а Тимур останавливается на перекрёстке и целует меня в растрёпанную макушку. - Не надо, я грязная.
        Смущаюсь, пытаюсь отстраниться, выпутаться - неловко, но Тимур хмурит брови и качает головой.
        - Я как бы тоже не персиками пахну, - в голосе тёплая усмешка, а я смеюсь.
        - И правда, но мне и так хорошо.
        - И мне тоже, потому не выдумывай.
        Мы едем бесконечно долго, а пальцы Тимура всё крепче сжимают руль. Он напряжён, хмур, молчалив, но мне всё равно радостно быть рядом. Я счастлива.
        Когда кажется, что наш путь домой никогда не закончится, а дорога будет виться перед колёсами бесконечной извилистой лентой, Тимур выворачивает руль.
        - Куда мы? - смотрю по сторонам, пытаюсь в темноте за окном рассмотреть хоть что-то знакомое, а Тимур тем временем глушит мотор.
        - Выходи, - приказывает, а в уголках глаз морщинки разлетаются тонкими лучиками. - Элла, пожалуйста, я больше не выдержу.
        Взгляд обжигает, а в голосе столько порочного обещания и неприкрытой жажды, что внутри меня настоящее пламя. Оно вспыхивает мгновенно, за долю секунды и сжигает меня до тла. Я больше ни о чём не хочу спрашивать, говорить о чём-то нет никакого желания. Есть лишь мы с Тимуром и жажда друг по другу, когда не остаётся места на размышления и глупые споры.
        Хочется лишь слушать и, склонив голову, покоряться.
        Пока я дрожащими пальцами пытаюсь справиться с ремнём безопасности, Тимур распахивает свою дверцу и, обогнув машину, оказывается с моей стороны. Тянет на себя ручку, ловко щёлкает карабином и подхватывает меня на руки. Он такой восхитительно сильный, такой невероятно прекрасный сейчас. Любимый. Желанный. Самый необходимый.
        Мне плевать, что мы грязные. Растерянные. Уставшие. Я просто льну к широкой груди, а под попой - жёсткий холодный металл капота.
        - Нас же увидеть могут, - спохватываюсь, но руки без участия мозга уже срывают с Тимура футболку.
        Вокруг то ли лес, то ли посадка - не разобрать. Слышу лишь шум зелени, ветер гуляет в волосах, а в нос бьёт запах травы и полевых цветов. Где-то вдалеке ухает сова, слышится жужжание каких-то насекомых, перестук и щелчки. Дикая природа вокруг будит что-то уснувшее внутри меня на мгновение. С каждым звуком, шорохом, прикосновением вечерней прохлады к разгорячённой коже я оживаю.
        - Наплевать, - голос глухой из-за футболки, которую Тимур, сжалившись надо мной, снимает через голову.
        Бах и самое умопомрачительное на свете тело - будто сошедшее со страниц глянцевых журналов и инста страниц каких-то спортсменов - передо мной. Задыхаюсь, закусываю губу и хочу обхватить бёдра Тимура ногами, но он качает головой.
        - Слышала, что врач сказала? - отрывисто, глядя прямо в глаза. - Береги коленки.
        - Мне уже не больно! - протестую, но с Тимуром спорить бесполезно.
        Качает головой, целует сначала левый, потом правый уголок рта, прокладывает влажную торопливую дорожку до яремной впадины, а после к уху. Втягивает в рот мочку, посасывает, и после этого у меня думать ни о чём не получается. Нет мыслей в голове. Ни единой.
        Шершавые ладони задирают футболку, оглаживают бока, рёбра, отдают и берут, присваивают себе целиком и полностью. Хочу его невыносимо. Люблю невозможно.
        Мой единственный. Мой герой!
        - Я бы никуда не доехал, - тихо рокочет на ухо, а я понимаю, что он прав как никогда. - Элла, я чуть не умер, когда понял, что ты исчезла. Если бы не жучок...
        - Действительно испугался? - кое-как спрашиваю, хотя язык не слушается.
        - Смертельно.
        - Испугался, что папа тебе не простит?
        - Если бы я боялся твоего отца, не делал бы с тобой этого, - Тимур приникает губами к моей шее, а пальцами поглаживает ткань брюк между моих ног. - Я просто не простил себя, если бы с тобой что-то случилось.
        - Конечно, такой сильный и деловой вояка не мог прошляпить объект, - провоцирую, а моя футболка рвётся по шву под бешеным напором голодного Тимура.
        - Вот без твоего длинного языка мне бы точно жилось очень скучно, - усмехается и сжимает руками полукружья груди.
        Его хватка сильная, собственническая, властная. Горящие тёмные угли глаз впиваются в мою кожу, оставляют на ней клейма. Я прогибаюсь в пояснице, дышу тяжело, пытаюсь насытиться кислородом, но ничего не получается: под рёбрами ноет от нехватки воздуха.
        - Только попробуй ещё хоть раз меня ослушаться, - практически рычит, кусает моё плечо, а я запрокидываю голову, а перед глазами огромные звёзды.
        Они блуждают по небу, меняются местами, сталкиваются и кружат в прекрасном танце, сияют, падают прямиком в сердце. Душа распахивается им навстречу, и они принимают мою жертву.
        Тимур спускается губами ниже. Лизнув кожу над бюстгальтером, ловит ртом сосок, прикусывает его сквозь ткань. От неожиданности вскрикиваю, смотрю вниз, но вижу лишь тёмную бездну глаз.
        Тимур проделывает что-то невероятное с моим телом, и когда я почти готова кончить от одного лишь взгляда, направленного мне в душу, где-то рядом раздаётся мелодичный перезвон.
        Телефон.
        И мне почему-то кажется, что я знаю имя этого нетерпеливого абонента.
        17 глава
        Тимур упирается руками в капот: не отстраняется, но и не целует больше.
        - Принесла нелёгкая, - замечает едва слышно, а звонок обрывается, но лишь для того, чтобы через секунду разорвать тишину вновь. - Ответить?
        Он даёт мне право выбора, ждёт моего вердикта. А я… я не знаю. Вся моя энергия, весь запал, глупая борьба и желание протестовать, спорить остались там, в страшном домике. Сейчас я просто хочу целоваться, трогать своего Сухаря, наслаждаться моментом, но…
        - Это твой отец, - подтверждает мои догадки Тимур, а я киваю.
        … но невозможно расслабиться, когда отец обрывает невидимые телефонные провода.
        - Я знаю, но…
        - Если не готова, я сброшу вызов.
        Это очень трогает: Тимур выбирает меня. Не долг, не дружбу, не избавление кого-то от страхов - меня! И это ценно, это важно, это прекрасно, но я слишком хорошо знаю своего отца: он не перестанет звонить, будет настаивать, требовать, поднимать всех на ноги.
        Меня волнует один-единственный вопрос, ответ на который может причинить мне боль.
        - Почему отец с тобой не поехал? Не приехал меня спасать? Почему он тебе звонит, почему он не здесь, не рядом? Почему никого с тобой из охраны не послал?
        Тимур достаёт из кармана телефон и смотрит сначала на экран, потом на меня. В глазах горечь, губы сжаты в тонкую нитку, почти невидимы сейчас.
        - Он с журналистами был, давал пресс-конференцию. Наверное, некогда было.
        - Это обязательно, да? То есть… он же мог просто выступить срочно, записать ответный ролик на ютубе, зачем пресс-конференция?
        Отец звонит до упора, сбрасывает вызов и вновь набирает. Кажется, я явственно вижу, какой он нервный сейчас, как сильно волнуется. Наверняка ходит по кабинету, меряет шагами просторную комнату, громко матерится и призывает на наши головы все казни египетские, если не ответим срочно-срочно.
        - Возьми трубку, а то его инфаркт хватит.
        Тимур принимает звонок, не сводя с меня глаз, всё ещё не отходит. Даже ближе становится, словно опять защитить меня пытается.
        - Да, Сергей, да. Она со мной, всё верно.
        Из трубки несётся громкие отголоски отцовской речи, лицо Тимура остаётся непроницаемым, только нерв на скуле дёргается.
        - Не ори на меня, Сергей, я тебе не пацан в коротких штанах и не твой личный раб.
        Голос Тимура твёрдый, тон непреклонный. С ним, таким, невозможно спорить, его нереально продавить. И, кажется, даже папа это понимает, потому что понижает тон и говорит о чём-то уже спокойнее.
        Я не вслушиваюсь, мне это неинтересно. Мне просто нужно понять, как общаться с отцом дальше.
        - Да, она рядом. С ней всё хорошо, не волнуйся.
        Снова отцовское бу-бу-бу в ответ и цепкий взгляд Тимура в мою сторону. Я отворачиваюсь, и чувствую его кожей, каждым нервным окончанием.
        - Она устала, - слишком резко говорит Тимур, а я вздрагиваю. Поворачиваюсь и протягиваю руку.
        “Ты уверена?” - читается во взгляде, а я киваю.
        И вот трубка в моей руке, от недавнего возбуждения осталась лишь ноющая боль внизу живота, да и коленка начинает с новой силой меня беспокоить.
        - Дочь, что вообще происходит? - папа снова пытается включить свой безоговорочный авторитет. Он прекрасный, я его очень люблю, но мне не хочется, чтобы он со мной впредь так разговаривал.
        Хватит, мне уже не шесть и даже не шестнадцать.
        - Я устала, Тимур ведь сказал тебе. У меня был… очень трудный день.
        Папа хочет что-то сказать, даже звук какой-то издаёт, но замолкает. Пауза тянется так долго, что я успеваю сосчитать несколько десятков звёзд.
        - Элла, где ты? Вы едете домой? Тимур тебя ведь привезёт домой? - никогда я не слышала отца таким растерянным. Он, словно потерявший трон король, шатается в воздухе и не знает, что делать дальше.
        Я часто с ним спорила, но никогда не была настолько равнодушной и немногословной. И мне самой от этого больно, но на что-то иное пока не способна. Мне нужно время - хотя бы несколько часов, чтобы привести мысли в порядок, чтобы подумать.
        - Папа, давай не будем. Я приеду… утром. Да, утром приеду.
        - Элла, но ведь… тебе ведь уже не нужно прятаться. Куда ты сейчас поедешь?
        - К Тимуру. Знаешь, мне там понравилось: природа дивная, ягоды вкусные и хозяин радушный.
        Если бы папа мог хотя бы мысль допустить о наших с Тимуром отношениях, он наверняка сейчас обо всём догадался. Прямо в это мгновение, но папа в некоторых вещах всё ещё очень доверяет Каирову.
        - Тоже мне, выдумала, - фыркает отец. - У Тимура много и своих дел. Давай я приеду, а? Прямо сейчас. Заберу тебя, поедем кататься. Как в детстве, помнишь? Ты любила очень в машине моей по городу мчаться.
        Тру щёку, разгоняю толпы мурашек, родившихся от непрошенных воспоминаний.
        - Это запрещённый приём, папа, - вздыхаю. - Я ведь уже не маленькая, да? У меня вон какой защитник имеется, всё будет хорошо. Прости, папа, утром приеду. Не сейчас.
        Едва сдерживаюсь, чтобы не пустить в ход свой длинный язык и не выпустить на волю злые мысли. Я не хочу ругаться сейчас с отцом - не по телефону так точно.
        От греха подальше уже хочу положить трубку, но отец останавливает меня. Говорит о том, что зря доверил меня Тимуру - тот не смог уберечь единственную дочь.
        - Всего-то и нужно было: следить за тобой! - ярится отец, перекладывая часть своей вины на плечи Тимура.
        И я не хочу участвовать в этом.
        - Папа, нам всем нужно остыть. До завтра.
        И, нажав на зелёную трубку, впихиваю телефон в руки Тимура.
        - Он примчится к тебе домой, - говорю, уверенная в этом на две тысячи процентов.
        Папа не любит споры, ненавидит, когда ему перечат и всегда “знает, как лучше будет для всех”. Потому вряд ли он будет терпеливо ждать, когда же я соберусь с мыслями и вернусь домой.
        Он приедет сам и очень скоро.
        - Я даже не сомневаюсь в этом, - усмехается Тимур и потирается носом о мою шею.
        - Тогда не будем тратить время, - криво улыбаюсь и обхватываю небритые щёки Тимура руками. - Поцелуй меня.
        18 глава
        - Поцелуй меня.
        Тимур замирает лишь на мгновение - в миллиметре от моих губ. Его так много сейчас, его запах вокруг, а тёмная бездна глаз утаскивает за собой. Я не могу оторвать взгляда от Каирова, хотя мне и больно на него смотреть, когда Тимур так близко, но вглядываюсь в своё личное солнце, и время перестаёт существовать.
        Каиров набрасывается на меня с голодным остервенением, вкладывает в поцелуй все страхи, от которых - знаю это - ему самому неуютно. Тимур не привык бояться: ни за себя, ни за других, а за меня испугался, и я чувствую привкус паники на кончике его языка.
        Руки в растрёпанных волосах создают на голове настоящий хаос, пальцы смещаются к скулам, держат крепко, надёжно. Я забываю, что нас могут увидеть, обо всём забываю, когда Тимур исступлённо целует моё лицо, словно поверить не может, что вот она я - живая и здоровая - вся в его власти.
        Бесстыдно развожу ноги ещё шире, льну, трусь, выгибаюсь.
        - Раздевайся, - хрипло. Тимур отстраняется и сглатывает, когда тяну вверх футболку. - К тебе точно никто не прикасался?
        - Нет, - вру, потому что боюсь говорить правду. Тогда, уверена, Тимур прыгнет в машину, вернётся в то страшное место и убьёт всех. Потом на том свете достанет и снова убьёт с особой жестокостью. Нет, нельзя, немыслимо! - В том смысле… никто не трогал.
        Вглядывается в мои глаза, но я не даю ему времени узнать правду: сбрасываю бюстгальтер.
        - Эксгибиционистка, - тихо смеётся и кладёт руки на оголённую грудь, рождая этим сокрушающую волну удовольствия, пожаром расходящуюся по венам. - Это всё - только моё. Никому не отдам.
        - Не отдавай.
        - Сегодня я заберу тебя у отца.
        Это не вопрос, а в голосе ни капли сомнения. Действительно заберёт и никого не спросит, а широкие ладони на моём теле очерчивают границы, за которые никому, кроме Тимура, заходить нельзя.
        Тимур кладёт руки на мою талию, и я вздрагиваю, когда он в два счёта расправляется с замком на моих брюках и ловким движением спускает плотную ткань вниз. Слабая боль пронзает колено, но я мгновенно забываю о ней. Лёгкий тёплый ветер обдувает кожу, между ног влажно и горячо, и мне становится ещё жарче, когда через несколько секунд Каиров избавляется от своей одежды.
        Господи, секс на капоте машины! Как пошло, развратно, неприлично, но всё это неважно, если с Тимуром.
        Я руками опираюсь на прохладное железо, шире развожу бёдра, смотрю на Каирова бесстыдно. Облизываю губы, но Тимур качает головой и отходит в сторону. Щелчок, водительская дверца распахивается, шорох, негромкое хриплое ругательство, а после звук рвущейся фольги. Презервативы.
        - Тимур… а можно я сама?
        Во мне слишком много отчаянной смелости, но я не могу и не хочу себя контролировать, когда Тимур рядом - совсем сумасшедшей делаюсь.
        Тимур становится напротив и протягивает мне на раскрытой ладони пакетик с презервативом. Заламывает тёмную бровь, упирает руки в мускулистые бока и даёт мне безмолвное разрешение.
        Крупный член ощущается тяжёлым, с налитой кровью тёмной глянцевой головкой. Прежде чем надеть на него броню, смачиваю пальцы слюной и касаюсь бархатистой кожи. Неотрывно смотрю в глаза Тимура, а он закусывает нижнюю губу. Взгляд темнеет, подёргивается дымкой, а на скуле судорожно дёргается нерв.
        Я на правильном пути, и снова проделываю с Тимуром тоже самое - пусть не очень опытно и ловко, но мне хочется подарить ему ещё больше удовольствия.
        - Я так долго не выдержу, - говорит и толкается мне в ладонь. - Элла, с огнём играешь.
        Но я не хочу останавливаться: сжимаю член у основания, с силой прохожусь рукой вверх-вниз, дурея от своей смелости и тихих стонов, рокотом в тишине. Тимур не выдерживает: вырывает у меня презерватив, бросает хриплое "доигралась" и за секунду раскатывает латекс.
        Одной рукой фиксирует мои запястья, заводя руки над головой, укладывает на спину, нависает сверху. Второй рукой проводит по влажной промежности и шипит что-то неразборчивое, но определённо возбуждающее.
        Тимур забывает об осторожности, а мне она тоже не нужна. Пусть будет диким, необузданным, нетерпеливым - каким угодно, но моим. С ума схожу от его напора, власти над моим телом, от колючей щетины, оставляющей следы на коже. Да пусть бы и больше оставлял, какая разница?
        - Моя Ромашка, - стонет сдавленно, впивается в губы влажным горячим поцелуем, кусает нижнюю, оставляет мягкий влажный след на верхней, берёт в плен язык, и я взрываюсь от невыносимого контраста силы и нежности, грубости и заботы.
        - Я люблю тебя, - выкрикиваю, и Тимур бурно кончает, впечатываясь в моё тело с запредельной скоростью.
        Мы проводим так, замерев в моменте оглушительного счастья, наверное, час. А может быть, больше, но я не хочу никуда ехать. Не хочу видеться с отцом, который уже наверняка тараном сносит ворота Тимура. Физические повреждения, засохшая над губой кровь, колено вновь напоминают о себе, но больше всего болит в груди.
        “Я же просила, просила”, - бьётся в голове мысль, трепещет пойманной птицей.
        - Поехали, - говорю, словно в студёную прорубь ныряю с головой. - Если папа полезет к тебе драться, я буду рядом.
        Тимур смеётся, запрокинув голову. До слёз.
        - Защитница моя, - целует в кончик носа и уходит, чтобы через несколько мгновений вернуться с большой упаковкой влажных салфеток.
        Сосредоточенно принимается стирать с моего лица грязь, кровь. Жаль, что от боли и тревоги так просто не избавиться.
        Мы кое-как одеваемся, Тимур морщится, когда пропитанная кровью футболка снова касается его тела, а я решаю, что больше никогда не позволю, чтобы мой мужчина собой рисковал из-за меня. Тем более из-за амбиций моего отца.
        Мотор тихо рокочет, машина плавно стартует. Тимур прибавляет газ, увеличивает скорость, словно боится куда-то не успеть. Или передумать. Чем ближе мы к дому, тем мрачнее он становится, а его рука машинально гладит моё колено.
        - Мы справимся, - говорю, когда впереди показывается знакомая улица.
        - Куда мы денемся? - усмехается, но лицо его каменеет, когда в свете фар вырисовываются контуры знакомой нам обоим машины.
        Папа.
        Он стоит, засунув руки в карманы и смотрит на нас. Похожий на статую, большой и широкоплечий, одетый в тёмный деловой костюм - даже в такой ситуации отец выглядит идеально. Безупречно. Только лицо похоже на восковую маску.
        Машина останавливается, Тимур сжимает мою ледяную ладонь, а я разрываюсь между желанием броситься отцу на шею и никогда-никогда больше не выходить наружу. Так и умереть здесь, в душном салоне.
        Тимур выходит первым и подходит к отцу. Я вижу лишь его затылок, напряжённые плечи. Он о чём-то говорит - мне не слышно - и взмахивает рукой назад.
        Отец переводит взгляд с Тимура на меня, после снова возвращается назад и делает то, чего я боялась больше всего на свете: размахивается и бьёт Каирова со всей силы.
        19 глава
        Я толкаю дверь, боясь не успеть. Паника сковывает меня по рукам и ногам, но нахожу в себе силы вырваться из плена душного салона.
        Вываливаюсь на улицу, забываю обо всех своих травмах - даже колено не беспокоит - и несусь вперёд, позабыв обо всём на свете.
        Отец бьёт Тимура - это единственное, что отпечатывается в сознании. Грохочет набатом, звучит колоколом, разбивает меня на части. Ничего не вижу перед собой, кроме дерущихся чуть дальше мужчин.
        Они катаются по земле, рычат и шипят, плюются друг в друга яростью, ненавистью и злобой. Такой острый коктейль, от которого задыхаюсь.
        Слишком много тёмной мужской энергетики. От неё крышу сносит.
        Уже неважно, кто в этом месиве отец, а кто - самый любимый мужчина на свете. Понимаю одно: я обязана их разнять.
        “Я же обещала Тимуру быть рядом”, - звучит в голове.
        Закусываю губу, кричу: “Папа, не смей!”
        Не надо, папа! Ни в коем случае! Не знаю, что сказал ему Тимур, что спровоцировало драку, но сидеть в тенёчке, наблюдать за мордобоем не получается.
        Не буду стоять в стороне, когда перед глазами такие дела творятся.
        Перед глазами мелькает тёмный пиджак, и я бросаюсь вперёд, падаю вниз, группируюсь и обхватываю плечи отца.
        - Папа, не надо! - ору, что есть мои. Прямо в ухо.
        В этот момент ничего больше не существует: только желание остановить этот произвол, сделать всё, чтобы больше никогда самые дорогие мои мужчины не сплетались в древнем танце войны.
        Не переживу этого, не вынесу. Они оба, каждый из них - важные для меня.
        Я сползаю с отцовской спины, кое-как выравниваюсь, шиплю и становлюсь на ноги. Перед глазами всё плывёт, но боковым зрением замечаю, что папа поднимается на ноги.
        Мне нужно остановить его, чтобы больше не махал кулаками - это единственное, что понимаю сейчас.
        Стараюсь не смотреть на Тимура - стыдно. За отца в том числе. За себя - особенно. Они ведь друзья, сослуживцы, а я стала между ними! Если бы не я, то никакой бы драки не было.
        Отец тяжело дышит, а я держусь рядом, чтобы, если что, помешать выйти на второй круг бойни.
        - Мудак, - выплёвывает отец, и я, честное слово, никогда его таким злым не видела.
        Он действительно готов его убить, и я не понимаю причину такой гулкой ярости, рассекающей воздух.
        - Ты должен был следить за ней! Запереть! - орёт отец, совершенно не осознавая, что я - совсем рядом. - Она моя дочь, а ты просрал её безопасность.
        Отец гневается, но я обхватываю его шею руками, тяну назад, пытаюсь хоть как-то помешать их слишком яростной перепалке.
        Тимур стоит напротив и растирает по лицу кровавый след. Запрокидывает голову, шумно втягивает воздух, но тёмный взгляд держит меня в фокусе.
        - Ты всё слышал, - голос Тимура совсем чужой. Колкий, скрипучий, но в нём твёрдость и уверенность в каждом слове.
        - В смысле, она твоя? - орёт отец, вырывается, но я сильная девочка, моих рук хватит, чтобы объять целый мир. - Она совсем ребёнок. Ты не имеешь права на неё смотреть. Мразь! Похотливый подонок!
        - Папа, я люблю его! - выкрикиваю совершенно неосознанно, но именно эта фраза останавливает смертоубийство.
        Отец так и замирает, занеся кулак. Я сползаю вниз, хватаю отца за ткань пиджака, натянутую на спине, выгибаюсь, огибаю мощную фигуру, оказываюсь напротив. Сжимаю в кулаках борта идеально отглаженного пиджака, тяну на себя, становлюсь на носочки.
        Ловлю расфокусированный взгляд отца, смотрю внимательно в его светлые глаза.
        - Папа, я люблю его, - говорю, буквально вгрызаясь взглядом в глаза родителя. - Слышишь меня?! Три года люблю, только его. Он герой, он самый лучший. Тимур спас меня. Ты слышишь меня?
        Отец кажется мне кем-то незнакомым: слишком растерянным, потерянным, несчастным. Он не понимает, что именно имею в виду. Не слышит.
        Или не хочет слышать?
        Отец накрывает мои ладони своими, отрывает палец за пальцем от своего жутко дорого пиджака, отступает. Кладёт руку на мой затылок, смотрит прямо в глаза.
        - Эллочка, у тебя шок, - говорит, но я качаю головой так сильно, что спутанные волосы падают на глаза.
        - Я люблю его, - повторяю, словно заведённая, и тепло обдаёт мою спину.
        Тимур. Его присутствие я узнаю из миллионов подобных.
        - Сергей, пойдём поговорим, - Тимур собственнически кладёт руки мне на плечи и притягивает к себе. - Как взрослые люди, а не подростки.
        Я оборачиваюсь, всё ещё не сводя взгляда с отца, кладу голову Тимуру на грудь и жду, что скажет папа.
        А впрочем, какая разница?
        20 глава
        В просторной гостинной не хватает кислорода - его заменила злость, витающая в воздухе. Она осязаемая, плотная и душная, из-за неё на меня наваливается бессилие. Адреналин схлынул и теперь хоть плачь.
        Я растерянно осматриваю комнату, не знаю, куда деть руки. Что сказать, чтобы разрядить атмосферу? Что сделать, чтобы быть уверенной хотя бы на пятьдесят процентов, что они снова не сцепятся и не превратятся в рычащих голодных хищников, выгрызающих право на территорию?
        Тимур подходит, снова становится сзади, и это не остаётся незамеченным: отец раздувает ноздри, щурится и бледнеет от едва сдерживаемой ярости.
        - Убери от неё руки, - цедит сквозь сжатые зубы отец, но разве этим можно сдвинуть Тимура с места?
        Он лишь наклоняется ко мне и говорит тихо:
        - Элла, завари чай.
        Вскидываю взгляд, оборачиваюсь, смотрю на тёмные глаза, а в них напряжение и стальной блеск. Слегка качаю головой, всматриваюсь в Тимура, пытаюсь мысли его угадать.
        - Элла… - в голосе Тимура нет угрозы, есть лишь неприкрытая уверенность в каждом своём слове. И я слушаюсь.
        Только на пороге гостинной оборачиваюсь, смотрю на отца, а он не сводит с меня глаз. Молчит, но во взгляде мелькает что-то похожее на удивление и… разочарование.
        От этого становится чуточку больнее, потому я убегаю. Трусливо прячусь в кухне, закрываю дверь, приваливаюсь к ней спиной. Надо заварить чай, да? Не знаю, будет ли вообще его хоть кто-то пить или ограничатся тем, что искупают друг друга в кипятке и накормят заваркой, но мне действительно нужно хоть чем-то себя занять.
        Я благодарна Тимуру за идею с чаем - мне это пойдёт на пользу.
        Жалею ли я о чём-то? Нет, ни в коем случае. А папа? Перебесится. Если любит меня, рано или поздно поймёт.
        Вздрагиваю, когда за стеной слышится громкий голос отца. Командный, раскатистый, а тон нетерпеливый. Он исполняет соло номер и ведёт себя так, словно Тимур ему не друг, не сослуживец и брат по оружию, а подчинённый.
        Я знаю этот тон: со мной он тоже бывает так себя ведёт, когда считает, что мне без его мудрых советов и приказов уж точно ни в чём не разобраться. Я же ребёнок ещё, да? Глупый несмышлёныш, которого всё ещё нужно водить за ручку, а не то потеряется.
        Только Тимур не из тех, с кем так можно обращаться. Думаю, отец это понимает, просто остановиться никак не может.
        Я выхожу из кухни в тот момент, когда отец снова называет Тимура мудаком. Сжимаюсь внутренне, цепляюсь пальцами за края подноса и тороплюсь скорее вернуться в гостинную.
        Ну почему дом такой большой?!
        - Выговорился? - спокойно интересуется Тимур, а я ставлю поднос на столик. - Полегчало?
        - Папа…
        - Замолчи, Элла! С тобой отдельно поговорим, - выдавливает из себя слова и припечатывает тяжёлым взглядом к полу.
        Кажусь себе в этот момент маленькой девочкой, но я больше не ребёнок. Жаль, что папа никак этого понять не может.
        - Пейте чай! - заявляю и обвожу мужчин взглядом. - Остынет.
        - Элла, ну вот вообще не до этого, - вздыхает отец, а я цокаю языком и качаю головой.
        - Чай очень вкусный, - убеждаю и беру одну чашку, протягиваю её отцу. - Держи. Держи!
        Тычу в него чашкой, смотрю в глаза. Отец открывает рот, я свожу брови к переносице, хмурюсь и снова толкаю чашку ему в руку.
        - Вкусный, две ложки сахара, долька лимона. Всё как ты любишь.
        Отцу ничего не остаётся как забрать у меня несчастную чашку, а за спиной раздаётся тихий смешок Тимура.
        - Ты тоже пей, - бросаю на него взгляд через плечо, и Тимур кивает.
        Сам берёт чашку, делает большой глоток и довольно жмурится. Хех, всё-таки я научилась делать такой, который ему нравится.
        - Голодные? - вдруг спохватываюсь. - Хотите мяса пожарю?
        - Нет! - хором заявляют, а я пожимаю плечами.
        Усаживаюсь на диван, складываю руки на коленях, сижу.
        - Ну? Почему больше не ругаетесь? Меня стесняетесь?
        Господи, из-за нервов я начинаю молотить языком какую-то чушь, но иначе не знаю как направить их взаимный гнев в мирное русло. Ладно, пусть буду в их глазах дурочкой, но не допущу, чтобы снова орали.
        - Элла, иди в машину, - вздыхает отец и указывает рукой на выход. - Я скоро подойду.
        - В какую такую машину ты меня отправляешь? - хмыкаю и головой качаю.
        - В свою машину, - повторяет медленно и достаёт из чашки дольку лимона. Смотрит на неё пристально, словно не узнаёт, и всё-таки кладёт в рот. - Мы едем домой.
        - То есть ты так решил, да? - нет-нет, я не кричу и не буду, но удержаться очень сложно. - Что вот сейчас я взвизгну от радости, всё брошу и помчусь за тобой с ветерком?
        Отец мечет молнии, прожигает меня взглядом, а я продолжаю:
        - Я никуда не поеду. Не сегодня, прости.
        - Сергей, послушай дочь, если в меня только слюной брызгать можешь, - Тимур ставит чашку на столик, поднимается на ноги. - Элла остаётся здесь и точка.
        Такой высокий, сильный и надёжный.
        - Я тебя вообще пришибу, - рычит отец, но кидаться в драку не спешит. - Как ты посмел приблизиться к ней?! Она ж на твоих глазах выросла, извращенец!
        - Росла-росла и выросла. Я тебе уже всё объяснил, - Тимур с грацией дикого зверя, обманчиво спокойного и вальяжного, подходит к отцу. - Я люблю её.
        Сердце учащает свой бег, в груди взрывается фейерверк, и его залпы гремят в ушах. Мне не послышалось? Он ведь так сейчас сказал, да? Ущипните меня, Сухарь признался мне в любви!
        - Да, люблю, потому орать на неё будешь теперь в своих фантазиях.
        - Тело молодое её любишь! - выплёвывает отец, бледнея и краснея попеременно.
        Ну вот что за упёртый человек?
        - Папа, прекрати! - срываюсь, хотя, возможно, после и пожалею о своей вспышке, но ведь так тоже нельзя. - Ты не можешь слышать только себя одного, вокруг тоже люди есть, у них чувства есть. Они не роботы!
        - Да ты же старый для неё, - бьёт козырем и нервно сбрасывает с себя пиджак. Тот летит куда-то в угол, но никто особенного внимания на это не обращает. - Тебе тридцать шесть, а ей?
        - Двадцать один мне, - напоминаю, а то вдруг папа решил, что всё ещё двенадцать.
        - Элла, и? Ты считать умеешь? Пятнадцать лет. Пятнадцать!
        - Сергей, сбавь обороты, а то всякие границы переходишь. Хватит орать.
        - Ей учиться надо, а не шашни со взрослым мужиком крутить, - сыплет доводами, словно они что-то изменить могут.
        - Может быть, я сама решу, с кем и что мне крутить?
        Папа ослабляет узел галстука и мрачно смотрит на меня, а я понимаю, что очень устала.
        Обнимаю себя за плечи, льну к Тимуру. Хочется свернуться калачиком на его руках, согреться. Пусть он отнесёт меня в душ, пусть спать уложил, я не могу больше.
        - А ты ведь не спрашиваешь, как я вообще, что со мной, в порядке ли, - говорю тихонько, а в уголках глаз песок собирается. Моргаю часто-часто, чтобы не расплакаться. - Тебя ничего не волнует, кроме наших отношений с Тимуром. Тебе ведь плевать, да? Лишь бы всё по-твоему было.
        Отец обводит меня мутным взглядом и, когда останавливается на разрезанных по шву штанах, распахивает глаза.
        - Элла…
        Я жестом обрываю его, потому что намерена высказать наконец всё.
        - Я ведь просила тебя прекратить эту гонку. Но ты разве послушал? Нет, конечно, потому что кто я такая, да? Глупая девчонка. Только я тебя предупреждала, умоляла, в коленях валялась. И к чему это привело? Ты задумывался, что было бы, если бы Тимур не успел? Сам его выдернул, я начудила, а теперь Тимур виноват? Нет уж. Он герой.
        Отец молчит, а мне реакции от него хочется. Пусть хоть раз в жизни признает свою ошибку, услышит не только свои мысли, но и меня.
        - Единственное, что волнует тебя: с кем я роман кручу, - пытаюсь горько рассмеяться, но вместо этого из горла вылетает сухой надсадный кашель. - Я такого страха натерпелась, но тебя волнует только это. Спасибо, папа, за заботу, я оценила.
        И, чтобы всё-таки не разрыдаться, стремительно покидаю комнату.
        21 глава
        Я выбираю чердак - здесь мне безопаснее всего. В полумраке сижу, привалившись спиной к двери, снова, как в тот день, упираюсь лбом в колени и сама не знаю, чего жду.
        Тимура? Отца? Чтобы меня все оставили в покое? Не знаю. Я просто жду.
        Возможно, когда меня отпустит, когда больше не захочется плакать, страдать, мучиться от того, что отец решил показать себя настоящим козлом, я смогу выйти отсюда с гордо поднятой головой. Но пока папа так себя ведёт, пока считает, что может распоряжаться моей жизнью, словно я пупс из игрушечного отдела, не могу сдвинуться с места.
        Да-да, я знаю, что о родителях нельзя так говорить - я знаю! Но и удержаться не могу, потому что папа показал и доказал, что его мало что волнует, кроме его репутации.
        Роман с Тимуром, наверное, как-то ей повредит. Ну, или просто он никак не может смириться, что я уже выросла и сама вправе распоряжаться, кого любить и с кем спать.
        - Элла, - тихий голос Тимура за дверью будоражит нервы, заставляет встрепенуться, выйти из оцепенения.
        Тимур будто бы знает, чувствует, где я нахожусь. Уверен, что слышу его тихий зов.
        Поднимаюсь, распахиваю дверь и оказываюсь лицом к лицу с Каировым - человеком, которого люблю больше жизни. Ради которого готова пожертвовать всем на свете. Даже упорядоченной жизнью рядом с отцом.
        На Тимуре чистая майка, чистые светлые брюки, а от кожи пахнет свежестью. Волосы, влажные после душа, лежат на лбу красивыми угольно-чёрными завитками, а глаза кажутся ещё темнее. На чердаке мрачно, но я вижу Тимура так хорошо, словно вокруг белый день.
        - Пойдём, - он ни о чём не спрашивает, лишь подхватывает меня на руки и выносит из пыльной комнаты под самой крышей.
        - Я испачкаю тебя, - жалобно, потому что моя одежда действительно грязная, а от меня не очень хорошо пахнет.
        Становится стыдно за себя, такую замарашку, но насмешливый взгляд Тимура из-под полуопущенных смоляных ресниц заставляет улыбнуться.
        Ему действительно плевать: голая я или в шубе, грязная или пахну фиалками. Он просто делает то, что считает нужным: несёт меня в ванную.
        Мечты сбываются, да?

* * *
        - Спи уже, - ворчит Тимур, обнимает меня руками, ногами, жаром своего тела окутывает, ароматом горячего тела, но у меня всё равно не получается заснуть.
        У меня даже успокоиться не получается! Куда там, если столько мыслей в голове, и все они распирают меня изнутри, причиняют практически физическую боль?
        - Папа… - произношу одно-единственное слово, которое занимает сейчас все мои мысли.
        В нём слишком много личного, одного на двоих, и тихий вздох Тимура подтверждает мои мысли - его это тоже волнует. Впрочем, удивляться нечему.
        Они же друзья, да?
        - Ты знаешь, как мы с твоим отцом познакомились? - спрашивает и немного ослабляет объятия - ровно настолько, чтобы я могла видеть его глаза сейчас.
        - Вы служили вместе, - вспоминаю то, о чём говорил отец.
        - Правильно, - горько усмехается и наматывает на палец прядь моих волос. - Служили… он спас мою жизнь. Нас загнали в воронку, обступили со всех сторон. Свистели пули, рвались мины, горячий песок набился в глотку и ничего вокруг не видно. Тогда погибли почти все ребята, но твой отец вытащил меня из пекла этого, нашёл лазейку. Спас.
        Тимур никогда так много не говорил и сейчас выдохся - замечаю это по сжатой напряжённой челюсти и пульсирующей жилке на шее.
        - Ты поэтому согласился охранять меня?
        - В том числе, - его плечи дёргаются, а взгляд теплеет. - Я должен ему свою жизнь, но между нами всё сложно. Твой отец непростой человек, с ним нелегко. Но ещё я не хотел, чтобы кто-то другой вертелся возле тебя.
        - Экий ты ревнивец.
        - Есть немного, - тихо смеётся, но смех обрывается на полувздохе. - Элла, он любит тебя, очень любит. Просто не умеет это по-человечески показывать.
        - Я понимаю, веришь?
        Глажу кончиками пальцев смуглую кожу на груди, впитываю тепло, заряжаюсь от Тимура энергией и перенимаю уверенное спокойствие, которым он будто бы светится изнутри.
        - Поговоришь с ним? - шёпотом, и в голосе нет ни давления, ни нажима - лишь живой интерес.
        - Постараюсь, если он перестанет перегибать палку.
        - Он пока не перестанет. Ему время нужно.
        - Зачем оно ему?
        - Чтобы смириться с тем, что у нас всё серьёзно.
        - А у нас серьёзно? - спрашиваю, с трудом моргая. Слишком хочется спать, я очень устала.
        - Серьёзнее, чем с кем бы то ни было до тебя.
        22 глава
        - Ты прикалываешься! - восклицает Анжелика и даже ладошками округлившийся рот закрывает. - Вот это приключения!
        Моя лучшая подруга - человек для меня невероятно важный, ценный и любимый. И она первая, к кому я рванула, когда немного пришла в себя.
        Вернее, не так. Если бы я к ней срочно не рванула, она бы подняла всех на уши, наняла поисковой отряд, взяла самую опытную овчарку на поводок и разыскала меня даже в самой далёкой глуши.
        О том, что отец отказался от “трона” по просьбе похитителей, Анжелика, как и весь город, узнала из новостей. И я знала прекрасно, как сильно она обо мне волнуется, потому не стала тратить её нервные клетки попусту и приехала к ней.
        Сейчас мы сидим в крошечной кофейне на первом этаже её дома, пьём кофе и едим круассаны. Анжелика, нервничая и охая, съела аж три штуки, я всего один, потому что слишком занята рассказом об изменениях в моей личной жизни и прочих выкрутасах последних дней.
        - Всё-таки ты его добилась! - издаёт победный клич и в ладоши хлопает. - Молодец, Эллка, просто умница.
        Анжелика встряхивает фиолетовыми кудрями, засовывает в рот последний кусочек круассана и, довольная, откидывается на спинку стула. В зелёных глазах сияет гордость - она за меня рада. Подруга - единственная, кто знал о моей любви к Каирову, и только её безграничная вера в меня питала получше высокооктанового горючего. Все три года Анжелика зудела на ухо, что я не должна теряться, нервничать и стесняться, а должна смело посмотреть в глаза Тимуру и признаться в своей любви.
        Возможно, без её поддержки у меня ничего бы не вышло.
        - Слушай, а если дядя Серёжа так и не одобрит ваших отношений, - наступает на больную мозоль и, не глядя на меня, мешает ложечкой с длинной ручкой сахар на дне очередной чашки кофе. - Ну, вдруг не примет, всё-таки будет стоять на своём… что делать будешь?
        Анжелика всегда зрит в корень и умеет вычислять самое важное.
        Вздыхаю и отвожу глаза. Рассматриваю спешащего с подносом долговязого официанта в клетчатой рубашке и пытаюсь посчитать, сколько серебристых пуговиц на его рубашке, стараюсь угадать, какой сорт кофе он несёт для одного из гостей. В общем, делаю всё, чтобы не отвечать на вопрос.
        Потому что не знаю ответа. Вернее, догадываюсь, но озвучивать его не хочется. Потому что стоит позволить словам вырваться на свободу, они станут реальностью.
        Реальностью, в которой мне будет неуютно.
        - Энджи, я не знаю.
        - Выберешь Тимура? - догадывается Анжелика и тянется ко мне. Берёт мои ладони в свои, крепко сжимает и в глаза заглядывает.
        - Я не хочу ничего выбирать, - говорю с тихим вздохом и, чтобы скрыть неловкость, которой не было никогда в наших с Анжеликой разговорах, вырываю левую руку и впиваюсь пальцами в чашку с кофе.
        Он остыл, покрылся плёнкой, но я всё равно его пью, потому что мне нужна пауза.
        - Я всё время об этом думаю, не могу успокоиться, - говорю, когда горьковатый напиток допит до дна, а от горечи на корне языка не осталось и следа. - Папу люблю, но и Тимура люблю. А папа…
        - Он обидел тебя, - с важным видом кивает Энджи и принимается комкать салфетку. Не останавливается, пока из белоснежного прямоугольника не получается серый шарик. - Но… может быть, вам нужно поговорить? С глазу на глаз? Может быть, настало время?
        - Думаешь, ему хватило одного дня, чтобы успокоиться? - скептически хмыкаю, а Анжелика качает головой.
        Моего отца она знает отлично, и об его упёртости много слышала, кое-что даже своими глазами видела. Чёрт, да мы же выросли вместе, тысячу раз Анжелика оставалась у меня ночевать, ездила со мной и отцом в наш загородный домик, проводила там несколько недель каждые летние каникулы. Так что, кто-кто, а она понимает меня лучше кого бы то ни было.
        - Но вам всё равно нужно поговорить, - настаивает, а я понимаю, что Анжелика права. Надо. - Нельзя же вечно ходить и обижаться. Дядя Серёжа упёртый, ты не лучше. Так ведь и будете ходить вокруг да около.
        - Думаешь? - сомневаюсь, хотя внутрене, кажется, полностью к этому готова.
        Кто-то должен быть взрослее, да?
        - Уверена, - бодро заявляет и щелчком длинных пальцев подзывает официанта. Фиолетовые волосы в искусственном свете кажутся слишком яркими, но Анжелике идёт быть настолько броской и выделяющейся из толпы.
        Смотрю на неё и думаю, что надо бы и в себе что-то изменить, чтобы найти внутренний баланс.
        Может быть, с изумрудными или малиновыми волосами в жизнь придут новые краски и всё как-то само устаканится?
        Мы ловим такси, и я называю адрес офиса своего отца. Город мелькает за окном, я на несколько минут абстрагируюсь от того раздрая, что творится в душе и сама не замечаю, как Анжелика расплачивается с водителем и распахивает дверцу.
        - Приехали! - заявляет бодро, и через несколько минут мы уже вызываем лифт.
        Энджи не оставляет меня ни на секунду, словно сбежать могу. Подталкивает в кабину, хоть я и не сопротивлялась, сама нажимает нужную кнопку и корчит смешные рожицы своему отражению.
        - Элла Сергеевна, - окликает меня секретарь отца, а когда поворачиваюсь к Наталье Игоревне с улыбкой, почему-то мнётся и в глаза смотрит нерешительно. - Рада вас видеть! Как вы?
        Конечно, она тоже всё видела. Собственно, как и почти все вокруг. Наталья Игоревна мне нравится: работает у отца уже лет пятнадцать и ю я иногда в шутку говорю, что ей давно положен орден.
        - Всё хорошо, спасибо вам! - улыбаюсь шире и спрашиваю: - Папа у себя?
        Снова этот странный взгляд, словно Наталью Игоревну вот прямо в эту минуту усадили порой на костёр.
        - Сергея Георгиевича… его нет на месте.
        - Когда он вернётся? - спрашиваю, пока у меня холодеет от неприятного предчувствия не только спина, но и пятки с локтями.
        - Он уехал в столицу, в командировку, - говорит слишком торопливо и смотрит на меня с сочувствием. - Разве не сказал вам?
        Анжелика толкает меня в бок и с силой обхватывает моё предплечье. Посылает мысленные сигналы, чтобы не раскисала раньше времени.
        - Ой, конечно же! - театрально хлопаю себя ладонью по лбу и улыбаюсь во все тридцать два. - Вот же, ветер в моей голове! Всё напрочь выдувает! Извините, Наталья Игоревна, что побеспокоили.
        И пулей вылетаю из приёмной.
        Только вся проблема в том, что я слышала его голос - там, за закрытой дверью кабинета.
        Ну, ладно, папа. Наказываешь меня игнором и молчанием, как бывало уже тысячу раз до этого? Это твой выбор.
        Я пыталась.
        23 глава
        Я успокаиваюсь только, когда выхожу из лифта и покидаю шумное помещение модного бизнес-центра, в котором у отца арендован аж целый этаж. Пусть на улице жара, пусть футболка неприятно липнет к коже, но на воздухе мне проще собраться с мыслями.
        Всю дорогу до выхода озиралась. Ждала пусть не отца, но что хоть кто-то меня задержит, не даст уйти. Охранник, серкретарь, бухгалтер, уборщица - да кто угодно, лишь бы понимать, что отец - человек взрослый и всё это какая-то глупая ошибка. Но нет, мы с Анжеликой стоим на улице, до нас никому нет дела, и я понимаю, что мне нечего здесь делать.
        Не сегодня.
        - Да уж, дела, - протягивает слегка шокированная Анжелика и снова энергично встряхивает фиолетовыми кудрями.
        Я не сомневаюсь, что она тоже слышала голос отца, только Энджи не из тех, кто будет намеренно ковырять чужие раны грязными палками. За то и ценю.
        - Энджи, а пойдём в салон, - предлагаю и указываю рукой вправо, где через дорогу от нас виднеется лаконичная и стильная вывеска.
        - Зачем это? - удивляется и даже рот округляет.
        - Хочу покраситься, - пожимаю плечами, словно ничего эдакого в моём желании нет.
        Анжелика смотрит на меня с осторожностью, хмурится, а зелёные глаза на ярком солнце кажутся ярче первой травы.
        - Ты же никогда этого не делала, - замечает, а я снова пожимаю плечами. - Помнишь, когда я впервые покрасила волосы, ты меня дурочкой назвала?
        - Ну вот а теперь захотелось. А то ты вон яркая какая, а мне что, нельзя?
        - И то верно, - кивает Анжелика и делает шаг к пешеходному переходу.
        Тимур звонит в тот момент, когда мастер заканчивает укладку моих волос. Кончики покрашены в ярко-розовый, с тёмно-фиолетовыми и синими вкраплениями и серебристым отблеском. Мне… нравится моё новое отражение. Надеюсь, что Каирову понравится тоже.
        - Элла, - говорит, а в голосе мне слышится улыбка.
        - Я соскучилась, - кручусь в кресле, а сидящая в соседнем Анжелика поднимает большой палец вверх. - Очень.
        - Мы пять часов и сорок минут не виделись, - подначивает, а у меня тепло на сердце растекается, потому что это, наверное, действительно любовь, если мужчина озвучивает точное время, что прошло с нашего расставания.
        - Это очень много, - встаю с кресла и расплачиваюсь с мастером, а Тимур чем-то шуршит в трубке.
        - Я как раз разгрёб все дела на сегодня, скоро буду дома.
        - Это хорошо... только я не дома.
        Мне кажется, что придётся говорить много и долго, запинаться и заикаться, но Тимур, как всегда, понимает всё без слов:
        - К отцу ездила?
        - Угу, - бурчу и распахиваю дверь салона красоты, стремясь скорее увидеть, как разноцветные пряди заиграют на солнце. - На работу к нему приехала и… вот.
        И правда, красиво! Так ярко, необычно, непривычно, но мне очень нравится, а по глазам выходящей следом Анжелики понимаю, что так кажется не одной мне.
        - Я буду через пятнадцать минут, подожди немного.
        И вешает трубку, а я стою и глупо улыбаюсь. Всё-таки он самый лучший мужчина из всех - самый понимающий и правильный, что ли.
        Три года я могла лишь мечтать о нём, но постоянно одёргивала себя, чтобы не дай бог не придумать лишнего. Не хотелось подпускать к себе глупые фантазии, наделять Тимура теми качествами, которых не бывает даже у сказочных принцев. Разочарование - вот чего хотелось меньше всего, но день за днём, раз за разом я убеждалась, что он - именно тот, кто мне нужен. Кто сделает меня счастливой, с кем будет уютно, безопасно и надёжно.
        Не прогадала.

* * *
        Тимур подъезжает в тот момент, когда Анжелика выкуривает третью сигарету, а я успеваю в десятый раз рассказать ей о том, как мы с Каировым жили все эти дни.
        Энджи любопытная, ей интересны любые, даже самые мельчайшие подробности, и пусть намного опытнее меня, но слушает рассказ с таким интересом, что ничего не остаётся как снабжать её всё новыми подробностями. Чёрт, я даже о полотенце рассказываю, на что она громко хохочет и давится слюной, кашляет и мне приходится с силой похлопать её по спине, чтобы пришла в себя.
        Мы сидим на кованом парапете, я бью Энджи по спине и высматриваю машину Тимура.
        И он приезжает, паркуется, выходит из машины и видит мою подругу красной, точно рак, взъерошенной, но отчего-то жутко радостной.
        - Дамы, - усмехается Тимур, выйдя из машины.
        На нём строгий костюм, тёмные волосы идеально уложены на пробор, и Тимур излучает спокойствие, благополучие и респектабельность.
        - Тимур, - улыбаюсь, а Энджи заносит в приветствии вверх кулак.
        - Ты Анжелика, да? - спрашивает у неё, а та кивает и расплывается в улыбке, словно это что-то невероятное - помнить её имя. - Не помешал вам?
        - Нет, конечно, - Анжелика обнимает меня за шею, звонко чмокает в губы и, попросив на ухо шёпотом, чтобы не пропадала, но если что, она поймёт, почему я исчезла, прощается и убегает к стоянке такси.
        Мы остаёмся с Тимуров вдвоём, стоим друг напротив друга, и я начинаю почему-то нервничать, что он из тех мужчин, для которых хоть противогаз напяль, он всё равно не заметит. Переминаюсь с ноги на ногу, заглядываю ему в глаза, а в них смех искрится.
        - С тобой не получится соскучиться, - говорит и подходит ближе. И становится всё равно, что вокруг много людей, а окна отцовского кабинета выходят на эту сторону.
        Тимур протягивает руку, пропускает между пальцев мои локоны, смотрит на игру цвета внимательно и качает головой.
        - Что в голову стукнуло?
        - Просто захотелось, - шаркаю ногой по асфальту, стираю с предплечий мурашки, смотрю прямо в глаза Тимура.
        - Утром не хотелось, а тут приспичило? - качает головой, не веря ни единому слову.
        - Поехали куда-нибудь. Не хочу тут разговаривать.
        Тимур без лишних слов распахивает для меня дверцу машины, помогает пристегнуть ремень и через несколько минут уже едем вперёд.
        Мне становится легче, словно то, что произошло в приёмной отца можно забыть хотя бы на мгновение.
        - Тебе очень идёт, - говорит Тимур, останавливая машину на перекрёстке, и пока ждём зелёный, наклоняется в сторону и быстро целует меня в губы.
        - Правда? - оживляюсь и смотрю на себя в зеркало дальнего вида. И правда, идёт. - Видел Анжелику? У неё такая красота на голове, мне тоже захотелось.
        - Если женщина резко меняет причёску, дело не только в волосах подруги, - хмыкает Тимур, а я цокаю языком.
        - Опасно иметь дело с таким проницательным мужчиной.
        - Привыкай, - улыбается и выруливает к центральной улице, где тянется галерея модных бутиков одежды и обуви.
        Останавливает на парковке, глушит мотор, поворачивается ко мне и спрашивает:
        - Ну что, Элла Сергеевна, готова официально выйти со мной в свет?
        24 глава
        Меня слегка потряхивает - нервы. И не то чтобы робею перед выходом в свет - я не раз была на разного рода мероприятиях с отцом, просто с Тимуром… это впервые и очень волнительно. Непривычно, странно, остро и на грани. Словно вот именно этим вечером всё, что случилось между нами, станет реальностью. Ожившим сном - моей новой реальностью.
        Что будет после? Как вообще дальше будут протекать наши отношения, в какое русло вытекут? Не знаю. Мы не говорим о будущем, но поступки Тимура, его желание защитить меня, быть со мной рядом, даже вот просто сегодня пойти куда-то вместе, значат для меня намного больше самых красивых на свете слов.
        Я ведь не в балагура и шутника влюбилась, не в душу компании, играющего ночами для всех девушек округи на гитаре печальные баллады, не в своего в доску парня. Я полюбила серьёзного, немногословного и в чём-то даже мрачного Сухаря, который, как оказалось, умеет быть тёплым, ласковым и нежным. Ну, иногда.
        - Ой, какой макияж красивый! - восклицает Энджи, когда связываемся в мессенджере.
        После того как всё наладилось, в родовом гнезде Каировых чудесным образом появился интернет, потому мне ничего не стоит прибегнуть к нему, чтобы, позвонив лучшей подруге, успокоить нервную дрожь.
        - Ты снова что-то ешь, - смеюсь, наблюдая энергичную работу челюстей Анжелики.
        - Бабуля пирожков напекла, моих любимых, - вздыхает Энджи и потрясает перед глазком камеры щедро надкусанной сдобой. - С ней я не то что не похудею, вообще в дверь не пролезу!
        Анжелика возмущается, хотя уж кому-кому, а ей с её метаболизмом лишние килограммы точно не светят.
        - Эллка, ты тему-то в сторону не уводи! - спохватывается, чинно вытирает пухлые без всякого ботокса губы салфеткой и сводит тёмные брови к переносице. - По какому случаю такая красота?! И платье… А ну! Встань! Покрутись! Это же платье?! О-о-о! Это оно, да? Та лавандовая прелесть из последней коллекции Фердинанда Церелли? Боже, я о нём мечтаю уже две недели! Ну и жучка ты, Эллка!
        Я смеюсь, а Анжелика вдруг хлопает себя ладошкой по лбу:
        - Признавайся, это свидание? Да? Да?! С Тимуром? О-о-о, вы пойдёте в ресторан? Или подожди… на яхте кататься? Выкладывай!
        - Ты такая смешная, - присаживаюсь напротив ноута, смахиваю с плечей разноцветные локоны и рассказываю Анжелике, что сегодня мы идём на какой-то жутко важный ужин и ради этого события я даже согласилась обуть каблуки.
        Хоть колено всё ещё жутко ноет, я хочу сегодня быть самой красивой.
        - Повесились там, - получаю напутствие от Анжелики и отключаю видеосвязь, когда наступает время выходить из комнаты.

* * *
        - Не волнуйся, - улыбается Тимур, когда перед капотом машины вьётся кирпичной ленточкой подъездная дорожка к воротам модного загородного комплекса.
        - Не волнуюсь, - говорю и крепче сжимаю его ладонь, пока он второй рукой мягко управляет машиной. - Просто ты так и не объяснил, что здесь за событие намечается.
        - О, ничего особенного. Просто юбилей старинного приятеля, - его пальцы тёплые, немного шершавые, а кожа на тыльной стороне ладони гладкая с ощутимыми узелками вен.
        Значит, с друзьями познакомит.
        - А в каком качестве? - озвучиваю вопрос, который ещё даже в голове не успела прокрутить. Он просто вырвался наружу, ничего уже не изменишь.
        - В смысле? - словно не понимает меня Тимур, хотя в глазах черти пляшут.
        - В каком качестве я здесь?
        Ну вот, спросила.
        Хочется зажмуриться, но я продолжаю смотреть на чёткий профиль Тимура, подсвеченный проникающим в тёмный салон сиянием сотни лампочек, что вмонтированы в красивые гирлянды. Они опутывают деревья, кусты, сплетаются в причудливые узоры и нанизанные на жёсткий каркас образуют силуэты диковинных животных.
        Дорожка узкая, за нами пристроилось ещё несколько машин представительского класса, ворота приветливо распахнуты, но Тимур смотрит только на меня.
        - Ты ещё не поняла?
        Он будто бы удивлён, а мне хватает этого, чтобы понять: я здесь не просто мимокрокодил, не случайная попутчица, не кто-то с улицы. Я - Элла Протасова - официальная спутница Тимура Каирова, а это уже, уверена, многое значит.
        - Вижу, что поняла, - улыбается лениво и наклоняется, чтобы сорвать с губ, покрытых нюдовой помадой, поцелуй. - Вкусная.
        Краснею от этого нехитрого комплимента, и волнение отступает на десятый план. На его место приходит оживление и лёгкий укол адреналина. Я слышу музыку - джаз, кажется. Она проникает в приоткрытое окно, живая и волнующая, а впереди маячат шатры. Их около десятка, а вокруг красивые люди пьют шампанское из высоких бокалов, о чём-то беседуют.
        Тимур паркует автомобиль между чьими-то кадиллаком и порше, выходит на улицу, а я не тороплюсь следовать его примеру. Крошечный серебристый клатч лежит на коленях, я цепляюсь в него пальцами левой руки, а правой поправляю в последний раз причёску. Каиров машет кому-то, обходит машину и распахивает мою дверцу.
        - Прошу вас, Элла Сергеевна.
        - Благодарю, Тимур Русланович, - улыбаюсь, как мне кажется, томно и вкладываю свою ладонь в его.
        Грациозно ступаю на плитку, придерживая подол платья, и переплетаю наши пальцы. Тимур заламывает бровь, усмехается и, поддерживая меня за талию, ведёт вперёд - к шатрам.
        По дороге беру бокал с прохладным шампанским с подноса пробегающего мимо официанта, благодарю его улыбкой, кивком головы и перевожу взгляд на стоящих впереди людей. Их тут десятки, если не около сотни, но двор настолько просторный, что всем хватает места, ещё и запас остаётся.
        Спасибо, папа, хотя бы за то, что в высшем обществе гиен и шакалов я не чувствую себя инородным предметом.
        25 глава
        Именинник находится в одном из шатров и, увидев его, на мгновение жмурюсь. Окружённый парочкой таких же респектабельных мужчин и ослепительно красивых женщин, он хмуро и весьма сердито что-то выговаривает застывшему перепуганному официанту, который, уверена, только чудом не падает замертво. Но наше с Тимуром появление спасает бедолагу от неминуемой гибели, потому что именинник расплывается в улыбке и делает шаг вперёд, позабыв, что секунду назад готов был сожрать парнишку без соли и перца.
        Властным жестом отправляет его прочь и раскрывает руки для дружеских объятий.
        - Каиров, ты всё-таки выбрался, сыч эдакий, а я уж надежду потерял, - он хлопает Тимура по плечу, тот отвечает аналогичным жестом, а я крепче хвастаюсь за ножку бокала. Потому что...
        Именинник смотрит на меня, и в больших светлых глазах, опушенных слишком густыми и тёмными для мужчины средних лет ресницами, мелькает вначале удивление, оно сменяется лёгким шоком и неверием. Переводит взгляд с меня на стоящего рядом Тимура, потом снова на меня, после опять на Тимура.
        Я видела этого человека десятки, если не сотни раз за жизнь, но таким растерянным никогда.
        - Эм, - протягивает, но берёт себя в руки, вооружается широкой улыбкой и заносит ладонь, но она так и замирает в воздухе. Знаю, что он хотел бы, как бывало в моём детстве, потрепать по волосам, но ясно, что сейчас неподходящий случай, у меня красивая причёска и вообще, я уже выросла. - Лисёнок, необычная у тебя компания.
        Кажется, он хочет добавить “а папа в курсе?”, но благоразумно замолкает.
        - Станислав Игоревич, с днём рождения. Всех благ, процветания бизнесу, здоровья себе и близким, - улыбаюсь и беру Тимура под локоть. - Мир тесен, да?
        - О, ещё как, - смеётся и неловкость, воцарившаяся между нами, рассеивается. - Правда, Каиров парень скрытный, потому я до последнего не знал, кем именно окажется его очаровательная спутница. А сейчас узнал и…
        Он не заканчивает фразу, потому что Тимур вручает ему подарок, словно намеренно рот затыкает, и Станислав Игоревич - один из деловых партнёров отца и человек “из его тусовки” отвлекается на бурные восторги.
        Отхожу в тень. Тимур смотрит на меня поверх головы Станислава Игоревича, а я дёргаю подбородком в сторону, мол, прогуляюсь немного, пока вы болтаете, и Каиров кивает.
        Иду вдоль шатров, улыбаюсь то тому, то этому - здесь слишком много знакомых лиц, хотя в глубине души знаю, кого ищу на самом деле, но этого человека здесь нет.
        То ли отец снова много работает, то ли находится в таком глубоком кризисе, что не хочет выходить из дома. У него такое бывает: несмотря ни на что, он очень ранимый.
        Ко мне подходят люди, интересуются самочувствием, желают здоровья. На некоторые время именно я - жертва чужой жестокости - старовлюсь центральной фигурой на этом празднике жизни. Кто-то - например, жена крупного чиновника Самсонова - не выдерживает, хватает меня за локоток и, оттащив подальше, жарко дышит в лицо и, округлив глаза, пытается выведать любые подробности моего похищения.
        Я сбрасываю её руку, потому что точно ни с кем из тут присутствующих не собираюсь это обсуждать, сворачиваю разговор и, заменив пустой бокал на другой, ухожу.
        Шампанское пузырится на языке, освежает, но лучше всего оно расслабляет. Я улыбаюсь, откинув в сторону все сомнения и тревоги, и скоро меня нагоняет Тимур. Он, словно уверенный в себе оживший ледокол, рассекает толпу знакомых и едва узнаваемых лиц.
        Он держит меня за талию, мягко подталкивает вперёд - к патио. Там безлюдно, музыка почти не слышна, а шум голосов остаётся за спиной. Я благодарна Тимуру за это, потому что есть мне совсем не хочется, шампанского с меня достаточно, а ноги, закованные в новые лодочки, гудят и побаливают.
        - Как оно? Весело? - спрашивает Тимур и садится рядышком на мягкий диван.
        - Безумно, - смеюсь и выразительно округляю глаза, головой качаю. - Если серьёзно, терпеть не могу такие сборища, меня на них вечно в сон клонит.
        - То ли дело ночной клуб, да? - подначивает, а я фыркаю.
        - Вот же, помнишь…
        Краснею слегка, потому что тот позорный случай в биографии мне бы лично хотелось забыть. Тогда мне только исполнилось девятнадцать, я окончательно поняла, что хочу быть с Тимуром, но ещё поняла, что такое счастье мне вряд ли светит. Потому схватила в охапку Анжелику и, не придумав ничего лучше, завалилась вместе с ней в один из клубов. Там я додумалась напиться, потом разрыдалась, снова выпила и уснула за столиком.
        Когда проснулась дома и в своей постели, переодетая в пижаму, отец не хотел со мной разговаривать, смотрел куда-то в сторону, словно меня не существует. Будто бы я досадная ошибка, позор и недоразумение. Я просила у него прощение, уговаривала, но папа есть папа - с ним трудно. И пусть вины моей было предостаточно, играть в молчанку с единственным близким человеком было невыносимо.
        А ещё он рассказал о моём приключении Тимуру - я слышала их разговор несколькими днями позже, - и это сделало мне больно. А ещё говорят, что женщины сплетницы.
        - Элла, мне тоже было девятнадцать, - Тимур приближается, касается губами виска, и я закрываю глаза, наслаждаясь его запахом. - Чего ты ёрзаешь?
        Чёрт, заметил.
        - Я… мне нужно кое-куда, - заявляю и отвожу взгляд.
        - Если что, то нужная тебе комната через двор и налево, - понимающе улыбается и расслабленно откидывается на спинку диванчика.
        - Жди меня и я вернусь! - звонко целую его в щёку, подбираю подол платья и, вцепившись в клатч, иду по заданному направлению к дамским уборным.
        Внутри всего две женщины - лет тридцати, высокие, красивые. Поправляют макияж у зеркала, мажут по мне пустыми взглядами. Равнодушные и холодные, богатые настолько, что от блеска их бриллиантов слепит глаза. Правда, одна из них удивлённо заламывает бровь, когда замечает моё платье - так выглядит зависть.
        С достоинством, высоко держа голову, плавно прохожу дальше и скрываюсь в одной из кабинок. Надо уезжать отсюда, надоел этот блеск и гламур.
        Когда выхожу, никого уже нет, потому спокойно мою руки, а дверь за спиной тихонько раскрывается. В неё входит девушка - я узнаю её из тысячи. Да что там! Из миллионов.
        Это Анна.
        _________________
        ДОРОГИЕ МОИ!
        Я НАДЕЮСЬ, ЧТО ВСЁ У МЕНЯ ПОЛУЧИТСЯ И ЗАВТРА ЗАФИНАЛИМ ИСТОРИЮ.
        СПАСИБО, ЧТО ЧИТАЕТЕ И ОСТАЁТЕСЬ РЯДОМ)
        26 глава
        Меня изнутри словно кипятком окатывает - это точно она. Я смотрю в зеркало, но перед глазами не моё отражение. Перед ними мелькают картинки: вот я подползаю к окну, чтобы увидеть, как эта лохудра лезет с обнимашками к моему Тимуру. Тогда было больно, сейчас тоже, но уже не настолько, чтобы потерять над собой контроль.
        Анна красивая… очень. Ниже меня ростом, аккуратная, ладная в элегантном платье и на умопомрачительно высоких каблуках - на такие только смотришь в магазине, а уже голова кружится и мир из-под ног уходит. Ну и старше, конечно же - примерно двадцать пять, а может быть, даже немного больше. В эру продвинутой косметологии и пластической хирургии сложно определить возраст женщины “на глаз”.
        Скашиваю глаза в сторону, по второму кругу намыливаю руки, словно не делала того же несколько мгновений назад, и наблюдаю за Анной. Она не торопится занять одну из кабинок, пристраивается рядом, а я перевожу взгляд на зеркало. В нём её отражение: бледное, расстроенное чем-то. Анна порывисто кладёт маленький клатч от известного бренда на мраморную столешницу, напряжённо в нём копается, хмурится, но всё-таки находит то, что ищет: расчёску.
        Её волосы похожи на жидкий шоколад, такие мягкие даже на вид, блестящие. Не думаю, что им необходима щётка, но Анна нервничает, потому принимается за дело: прядь за прядью, не отводя взгляда от своего отражения, она расчёсывается.
        Мы стоим рядом, я точно так же отражаюсь в зеркале, но, наверное, сейчас для Анны все в этом мире перестали существовать.
        Нервничаю. Она знает меня? Она понимает, кто я такая? Внутренне я готова к скандалу. Даже к драке. К тому, что эта красивая нервная женщина обернётся фурией, набросится на меня, выбьет все мозги из ревности. Но нет, Анна меня не замечает.
        Внутренний голос шепчет: Элла, тебе показалось, это не она. Не та встревоженная прилипчивая девушка, которая хотела забрать у меня Тимура. Тогда она приехала с братом - наверное, чтобы Каиров хоть так одумался, но он мой. Не её. Мой.
        И наш визит сюда - лучшее тому доказательство, потому что Тимур не стал бы ходить под ручку с дочкой Протасова в месте, где так много общих знакомых.
        Когда продолжать мылить руки кажется глупым, подставляю ладони под тёплую воду и смываю пену. Анна тем временем словно бы приходит в себя, понимает, что всё это время была в комнате не одна и смотрит на меня внимательно. Я чувствую её взгляд кожей, нервными окончаниями, каждой клеткой.
        Методично отрываю несколько бумажных полотенец, тщательно вытираю руки. Резко оборачиваюсь, встречаюсь с задумчивым взглядом тёмных глаз, в которых печаль растекается расплавленной медью. Кажется, Анна вот-вот расплачется, а я… я не знаю, как на это всё реагировать.
        Анна словно бы хочет мне что-то сказать - даже рот округляет, но вдруг из её сумочки, забытой на прохладном сером мраморе, раздаётся мелодичная трель звонка. Анна хмурится, трёт тёмную от природы бровь тонким пальцем и достаёт наружу телефон.
        - Артур? - Анна отворачивается спиной, а я не знаю, что мне делать дальше.
        Меня словно бы примагнитило к монохромной плитке, в крови кипит растерянность - впервые со мной такое. А ещё любопытство. Чёрт, я ведь очень любопытная, а если дело касается Тимура, то вдвойне.
        Я понимаю, что нужно уходить. Разумом понимаю, мозгами своими. Только что-то не даёт - наверное, желание понять, что именно когда-то заинтересовало Каирова в этой Анне и что есть между ними сейчас.
        Ревность, потухшая на некоторое время, разгорается с новой силой, но я набрасываю на неё строгий ошейник, тяну за поводок, чтобы не вырвалась никуда, не убежала и не расплескалась вокруг бесполезным ядом.
        - Да, я слышала, мне рассказали. Не буду! Хватит! Нет, Артур, не надо. Я не хочу унижаться, и ты успокойся. Да, я еду обратно, нечего мне здесь уже делать. Не хочу, нет.
        Бульканье в трубке слышится грозным рычанием, Анна теряется, но снова уверяет Артура, что лучше поедет домой, чем снова станет унижаться.
        - Да, я понимаю тебя, но это безвыходная ситуация. Ты сам всё слышал. Тимур всё предельно ясно объяснил тогда и сейчас. Не хочу, устала. У меня тоже гордость есть.
        Отключается, бросает телефон на дно сумки и тяжело вздыхает, а у меня… у меня почему-то сердце сжимается от тоски. Сама не понимаю, что со мной.
        - Скажите мне, почему мужики такие тупые? - спрашивает будто бы меня, а может, и пустоту вокруг. - А ещё жестокие.
        - Мужики ведь не животные в зоопарке, они все разные, - говорю и крепко цепляюсь в свой клатч.
        - Наверное, просто мне не везёт, - пожимает плечами и, взмахнув напоследок, выходит из дамской комнаты.
        А я остаюсь одна.
        - Ты долго, - Тимур стоит на улице, и я, выйдя из дамской комнаты, попадаю в его крепкие объятия.
        У него встревоженный взгляд, глубокая складка между бровей. Крепкая стальная хватка, словно я могу куда-то деться.
        - Я… задержалась, - пищу, хотя ведь казалось: я в полном порядке. - Ты заждался?
        Тимур молчит, смотрит на меня снизу вверх, поддев пальцами подбородок.
        - Поехали домой, а?
        - Домой можно, - улыбка трепещет в уголках губ, Тимур берёт меня за руку и выводит к парковке. - Не будем ни с кем прощаться, обойдутся.
        В голосе спокойствие, хотя мне кажется, он чем-то встревожен. Его тревога сейчас не такая, какой была, когда нашёл меня в том страшном доме, но всё равно - напряжение ощутимое витает между нами в воздухе.
        Попав в тёмный прохладный салон автомобиля, пристёгиваюсь и расслабляюсь. В окнах мелькает просторный и ухоженный до скрипящей на зубах стерильности двор, мы выезжаем из ворот и покидаем место, где царит фальшь.
        - Ты так ничего и не поела. Заедем куда-то, перекусим?
        - Я видела Анну.
        Я смотрю на профиль Тимура, он следит за дорогой, а на виске дёргается жилка.
        Сворачивает к обочине, глушит мотор и поворачивается ко мне. Всем корпусом, и ремень безопасности оставляет складки на идеально выглаженном пиджаке. Широкая ладонь накрывает мою щёку, взгляд тёмных глаз, кажущихся сейчас бездонными, проникает под кожу, рождает миллиарды мурашек, вливается расплавленным металлом в кровь. Будоражит, сбивает с толку, но оставляет немного пространства, чтобы могла сейчас думать.
        - Элла, я тоже её видел. Когда ты была в туалете.
        - Ты знал, что она здесь будет?
        - Нет. Ты думаешь, привёз бы тебя на растерзание своему прошлому?
        - Она не узнала меня, - объясняю и трусь щекой о шершавую ладонь. - Ты не говорил, с кем у тебя отношения?
        - Не думаю, что её касается, с кем у меня отношения. Анна - это моё прошлое. Элла Протасова - настоящее и будущее.
        - Будущее? - всхлипываю, а Тимур наклоняется и целует уголок моих губ. Невесомо касается и замирает на долю секунды, и так тепло становится.
        - Я люблю тебя, Элла. Я уже взрослый мальчик. Знаю, что мне нужно и кто.
        - И кто тебе нужен?
        - Ты.

* * *
        Мы так и не заехали куда-то перекусить - еда оказалась не главным. Был другой голод. Он сжигал вены, его нужно было утолить, потому, только ввалившись в дом, мы набросились друг на друга, словно сто лет не виделись. Тимур терзал моё тело, целовал, входил, дарил оргазмы, давал немного отдохнуть и снова набрасывался, словно голодный зверь.
        Ещё никогда Тимур не был таким страстным, таким отчаянным и диким, и я ловила его настроение, подстраивалась под ритм, отдавала всю себя и брала всё, что готов был мне предложить.
        Язык тела сказал намного больше слов. И поверила: я действительно настоящее и будущее.
        Я уснула измождённая, искромсанная страстью Тимура, но безумно счастливая. Но с рассветом в дом ворвалось не только солнце, но и настойчивый звонок мобильного.
        Тимур встрепенулся, пробурчал что-то неразборчивое, нащупывая мобильный, лежащий на столике рядом с кроватью, а, посмотрев на экран, протянул мне телефон.
        Я схватила мобильный, растирая одной рукой заспанные глаза, взглядываясь в экран, а адреналин пробежал взрывной волной, подступил комом к горлу.
        - Отец, - проговорила, глядя на Тимура. Приняла звонок, откашлялась и тихо в трубку: - Папа?
        - Элла, я… вы в доме?
        - Да.
        - Откроете?
        27 глава
        Во мне сейчас слишком много эмоций и ощущений: радость, обида, протест и очень много страха. И хочется верить, что отец пришёл с добром, только лучше не придумывать себе лишнего, чтобы потом не разочароваться.
        Надеваю то самое платье с Микки Маусом, чем вызываю короткий смешок, слетающий с губ Тимура. Он не нервничает, кажется абсолютно спокойным, только глаза цепко следят за мной.
        - Я сама открою, хорошо? И вообще… поговорю с ним, хорошо? Вдруг опять драться полезет.
        - Уже не полезет, перегорел, - Тимур подходит ко мне близко, расчёсывает пальцами спутанные волосы, и его энергия перетекает меня, словно кто-то портал открыл.
        - Ромашка, я буду поблизости.
        Он целует меня, и на мгновение весь мир перестаёт существовать, а все тревоги отступают. Рядом с Тимуром становлюсь сильнее, увереннее, спокойнее.
        Тимур отпускает меня, отходит, чтобы натянуть серую домашнюю майку, а на языке ещё хранится вкус поцелуя, и я довольно жмурюсь и выхожу из комнаты.
        Иду вниз. Ступенька за ступенькой, всё ниже и ниже спускаюсь, пока не оказываюсь у входной двери, но перед ней останавливаюсь. Хватаюсь за ручку, закрываю глаза, набираю полную грудь воздуха и шумно выдыхаю через нос. И так несколько раз, пока пульс не замедляется.
        Первые лучи солнца уже здорово припекают, и я щурюсь от яркого света, смотрю на небо, время оттягиваю. Неосознанно, но хочется папу помучить - сделать с ним тоже самое, что вытворил со мной, когда не пустил на порог своего кабинета.
        Это было… обидно. Очень. Но я вдруг понимаю, что не хочу быть такой же упёртой, как отец, не хочу оставлять за спиной руины и обожжённые балки моста.
        Уже у самих ворот я оборачиваюсь и замечаю Тимура. Он стоит за окном кухни, сложив руки на груди, и следит за мной. Его присутствие подбадривает, и я, улыбнувшись, распахиваю ворота.
        Отец стоит прямой, словно палку проглотил, но какой-то непривычный. Растерянно осматриваю его с головы до ног, гляжу за спину, простреливаю взглядом улицу и понимаю, что именно меня смутило: нет машины. Отец почти никогда не ходит пешком - вечно куда-то торопится, гонится за чем-то, потому видеть его без верной железной повозки странно.
        А ещё на нём светлые льняные брюки и обычная футболка. Ни тебе идеального костюма с острыми стрелками на брюках, ни запонок, ни извечной удавки галстука. Даже пахнет не одеколоном, а свежестью, будто это не мой строгий папа, а кто-то совсем другой.
        - Пустишь? - усмехается отец, и пусть на губах улыбка, но в глазах лёд.
        Я знаю этот взгляд: отец всегда за таким прячется, когда в жизни наступает тёмная полоса. Впервые увидела его глаза такими, когда умерла мама.
        Отец тот ещё мастер в постройке бастионов, за которыми можно спрятаться от всех и каждого. Даже от меня.
        Я взмахиваю рукой, очерчиваю периметр двора и отхожу в сторону, давая отцу проход. Вопросы вертятся на языке, но я не тороплюсь открывать рот и задавать их - для начала хочу понять, зачем он здесь, с добром ли пришёл. Но один из них - самый безопасный - всё-таки вырывается на волю:
        - Ты пешком сюда пришёл, что ли?
        - Прогулка на свежем воздухе активизирует мыслительные процессы. Мне нужно было подумать.
        - Ты зануда, - не могу сдержать улыбку, а отец разводит руками, мол, вот такой я. - Пойдём в беседку.
        Не дождавшись его ответа, поворачиваюсь и ухожу вперёд, зная, что он обязательно отправится следом. Впрочем, он сам приехал, его никто не умолял о встрече и в ногах не валялся, слёз не лил, потому папе придётся немножко придушить гордость.
        - У меня сейчас затылок задымится, - говорит отец, переступая порог беседки и взмахивает рукой назад. - Твой ненаглядный во мне дыру своим взглядом прожжёт.
        Я смотрю за спину отцу, а Тимур направляется в нашу сторону. Идёт медленно, заложив руки в карманы, никуда не торопится, но я чувствую, как сильно напряжены налитые мышцы, перекатывающиеся под кожей.
        Качаю головой, Тимур останавливается, а во взгляде немые вопросы. Да, Тимур, я сама справлюсь, мне это необходимо. И Каиров отходит в сторону, скрывается в тени деревьев, но я всё равно чувствую на себе его взгляд, его поддержку.
        Присаживаюсь на лавочку напротив отца, перед этим смахнув пару сухих листочков, складываю руки на коленках и смотрю на отца широко открытыми глазами. Он молчит, ждёт чего-то, а меня начинает тяготить эта тишина.
        - Папа, зачем ты приехал?
        - Нельзя было?
        Отец устраивается удобнее, закидывает ногу на ногу, обхватывает колено ладонями и смотрит на меня внимательно, чуть склонив набок голову. Он всё ещё очень красивый, а годы сделали его мужественнее. Для меня он всегда был самым лучшим, самым любимым и близким человеком, хотя его тотальная занятость и излишняя властность добавляли сложностей.
        Но так трудно, как сейчас, не было никогда. И мне бы устыдиться, что так расстроила родителя своими отношениями с Тимуром, но не получается - я счастлива, как никогда раньше.
        - Элла, дочка, - тяжело вздыхает, когда я так и не отвечаю на его вопрос. - Ты же знаешь, что дороже тебя у меня никого нет?
        Я ковыряю ногтем большого пальца угол деревянной столешницы. Руки немного дрожат, но мне не хочется, чтобы отец это заметил. Я хочу, чтобы видел перед собой взрослого человека, способного отвечать за свои поступки, нести за них ответственность и выбирать свою судьбу.
        Хочет этого отец или нет, но ему придётся начать считаться с моим мнением, а иначе ничего хорошего у нас не получится.
        - Посмотри на меня, - просит, хотя, скорее, приказывает.
        Не реагирую. Пока он не забудет хотя бы на мгновение о своих властных замашках, так и буду смотреть куда угодно, только не на него, и молчать. Я тоже крепкий орешек.
        Отец вздыхает. Мне не нужно сейчас смотреть на него, чтобы знать: он потирает пальцами переносицу, хмурится до морщинок на лбу, а на скулах ходят под кожей желваки плотными камушками.
        - Элла, мы теряем время на твои глупые детские обиды, - снова вздыхает, и вот тут я не выдерживаю:
        - На глупые? Согласна. Конечно же! - щурюсь, напрягаюсь всем телом и сплетаю дрожащие пальцы в замок. - То есть у меня не было повода обижаться, когда ты сначала устроил чёрт знает что и напрасно набросился на Тимура, а после вообще додумался меня, родную дочь, на порог кабинета не пустить? По-твоему это нормально, да? Чего ты этим хотел добиться?
        Отец прикрывает глаза, барабанит пальцами по колену, о чём-то думает.
        - А! - хлопаю себя по лбу. - Ещё из-за твоих амбиций меня чуть не убили, и если бы не Тимур… но это тоже всё неважно. Куда важнее была болтовня с журналюгами! А теперь ты хочешь повернуть всё так, будто это я глупая обидчивая девочка, у которой в голове вата и она ничего не соображает, а умеет только, уцепившись за твой хвост, ходить туда-сюда.
        - Элла, если бы я не дал ответ всем журналистам сразу, они бы рванули за мной, нашли тебя, начали бы приставать со своими идиотскими вопросами. Я хотел тебя защитить. Хоть так, но защитить, если иначе не получилось. Зато тебя никто не тронул.
        - Да что они бы мне сделали? - фыркаю и совсем чуть-чуть голос повышаю. - Папа, ты не понимаешь. Это следствие. Твоих поступков, твоих ошибок. Но ты даже признавать ничего не хочешь, словно если извинишься, планета перевернётся и мир рухнет.
        - Элла…
        - Папа, помнишь мою гимнастику? - дождавшись кивка головы, продолжаю: - Мне очень хотелось, чтобы ты гордился мной.
        - Я гордился.
        - Наверное, - встяхиваю головой, прячусь на мгновение за занавесью волос. - А скажи, сколько моих соревнований ты посетил? А? Ну?
        Отец цокает языком, запускает руку в волосы, портит причёску.
        - Нет ответа? А я тебе подскажу. Ноль. Круглый такой, знаешь? Круглый и пустой. А когда я упала? Когда колено раздробила? Сколько мне пришлось тебя ждать? Целую вечность.
        - Принцесса, я… это было для тебя так важно? Соревнования твои? Чтобы я на них был? - впервые в голосе растерянность, а лицо из каменной маски становится расстроенным, “человеческим”.
        - А ты как думаешь? Впрочем, это всё уже в прошлом, просто… ай, ладно.
        Мы снова молчим, только теперь взгляд отца совсем печальный. Я не знаю, радоваться ли этому или горевать вместе с ним - всё-таки сделать ему больно не входило в мои планы. Только он мне тоже делал больно и продолжает в том же духе, считая, что он-то на всё имеет право, ибо взрослый и ответственный, а я так, сопля неразумная.
        - Ты прирождённый политик, папа. У тебя на всё найдётся правильный и удобный ответ, сотня аргументов, но только я не твой электорат. Я твоя дочь! Я люблю Тимура и не собираюсь это скрывать или уходить от него, чтобы быть тебе удобной и послушной, но несчастной.
        - Нет у меня уже никакого электората, завязал я с большой политикой.
        В его голосе грусть мелькает - я знаю, что он действительно хотел выиграть эти проклятые выборы. Жаль, что любой ценой.
        - Папа, если ты хочешь снова убедить меня, что Тимур - плохая партия, а нам нужно поехать домой, то мой ответ “нет”. Не трать время попусту, не усложняй то, что и так слишком сложно.
        - Ты его не бросишь?
        - Нет.
        Отец крутит головой, “хрустит” шеей, разминает плечи. Намеренно затягивает паузу, а я складываю руки под грудью и смотрю на него в упор.
        - Упёртая ты.
        - Вся в тебя.
        - Он же старый для тебя, Элла. У него баб было столько, что если их запихнуть всех в одну комнату, они там задавят друг друга. Подумай, куда ты лезешь, во что ввязываешься. Что бы ты там себе не думала, ты моя дочь, я люблю тебя и не хочу, чтобы Каиров сделал тебе больно.
        - Что мне надо, то я и делаю. Папа, правда, это глупый разговор, он ни к чему хорошему не приведёт.
        Отец не собирается сдаваться, хотя уже нет того напора в голосе. Просто папа никак не может принять мысль, что его доводы уже не действуют на меня.
        - Если бы твой Тимур был порядочным человеком, он в первую очередь попросил у меня разрешения, предложение бы сделал, а потом уже мутил с тобой.
        - Папа, прекрати.
        Отец подаётся вперёд, протягивает руку и гладит меня по щеке.
        - Просто подумай, Элла. Любит ли он тебя на самом деле? - его голос вкрадчивый, в нём сквозит забота, а мне уши закрыть хочется. - Что хорошего ты увидела с ним? Вот этот домишка? Уединение посреди леса? Смородину? Он тебе подарил хотя бы какой-то подарок? Может быть, сводил куда-то? Представил кому-то из друзей, знакомых? Он же просто пользуется тобой. Наиграется и выбросит.
        У меня отвисает челюсть.
        Папа был бы тысячу раз прав, если бы не вчерашний юбилей, где я получила все доказательства, которые он перечислил.
        Я хочу ему всё объяснить, но вдруг тёмной тенью в беседке вырастает Тимур. Места становится меньше, отец напрягается и смотрит на Каирова исподлобья, желая испепелить взглядом.
        Они просто молча смотрят друг на друга, а атмосфера в беседке раскаляется добела, и искры летают в воздухе.
        - Ты бы хоть светскую хронику почитывал, - заявляет Тимур и кладёт на стол свой телефон. - Ну так, для приличия.
        - Не интересуюсь всяким дерьмом, - фыркает отец, но на телефон смотрит с интересом.
        - Иногда оно бывает интересным. Сергей, просто посмотри, что на первых полосах жёлтых газетёнок, топ-новости глянь, а потом уже доводы приводи. Бери-бери, не укусит, читай.
        Отец с достоинством тянется к телефону Тимура, снимает с экрана блокировку, листает новостную ленту, вчитывается.
        Господи, я сейчас сгорю от любопытства! Что там, а?
        Вопросительный взгляд для Тимура. Его кивок головы и едва различимая усмешка на губах.
        Я сажусь рядом с отцом, заглядываю ему через плечо, вчитываюсь в буквы на экране - в громкий заголовок, посвящённый вчерашнему юбилею. Вернее, нам с Тимуром.
        “УВАЖАЕМЫЙ БИЗНЕСМЕН И ЗАКОРЕНЕЛЫЙ ХОЛОСТЯК ТИМУР КАИРОВ ВПЕРВЫЕ ВЫШЕЛ В СВЕТ НЕ ОДИН. ЕГО ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ СПУТНИЦЕЙ ОКАЗАЛАСЬ…”
        Интрига, ты гляди.
        Отец листает ниже, и я вижу своё имя.
        “Об отношениях Тимура Каирова и дочери Сергея Протасова долгое время не знал никто. Но именно Элла стала первой, кому удалось набросить лассо на шею владельца сети автосалонов и автосервисов. Что это: выгодный союз, слияние капиталов или любовь?”
        - У-у-у, журналюги, - бухчу себе под нос.
        - Там ещё и фотки наши есть, - добавляет Тимур, а отец отбрасывает его телефон на стол.
        - Стасик мне звонил ночью, - говорит, а голос скрипит. - Но я не хотел трубку брать, злился на всех.
        - А Станислав Игоревич что тебе сделал? - иронизирую и получаю скептический взгляд отца.
        - Мне нужно было подумать… обо всём. Не хотел отвлекаться.
        - Вот если бы отвлёкся, приехал друга поздравить, а не сидел надутый в своей башне, то узнал, что мы с Тимуром приехали на его юбилей. Вместе. Как пара.
        - Уже понял, - хмыкает и снова разминает шею. - Каиров, ты же понимаешь, что мне это всё равно не нравится? Ты для неё старый, а ещё кобель. Моя девочка заслуживает, чтобы в прошлом её избранника не маячил полк случайных девиц.
        Да что ж он заладил!
        - Сергей, тебя заносит, - Тимур опирается плечом на ствол растущего возле беседки дерева, усмехается и его уверенности хватает на двоих.
        - Ла-адно, - отмахивается и обнимает меня за шею. - Принцесса, ты же понимаешь, что всё это только потому, что я о тебе очень волнуюсь? - и набравшись смелости, он добавляет хрипло, словно у него в горле горсть битого стекла: - Прости меня, а?
        - За что? - в носу печёт, я закусываю щёку изнутри и смотрю на отца.
        - За всё. Похоже, я был не очень хорошим отцом. Дашь возможность исправиться?
        - Я ещё злюсь на тебя, - бурчу, но в следующее мгновение трусь щекой о его плечо. - Не будешь больше орать и драться?
        - С этим? - кивок головы в сторону Тимура. - Буду держать себя в руках.
        Они смотрят друг на друга уже без ненависти, хотя всё ещё без той привычной мне дружеской теплоты. И я понимаю одно: им нужно поговорить, выяснить всё наконец-то, попытаться восстановить то, что странным образом разрушилось.
        В голове созревает план. Я ухожу в дом, завариваю чай, накрываю стол. Стараюсь изо всех сил, порхаю по кухне бабочкой, мечу калачи и плюшки. Жарю пышный омлет, раскладываю по красивым тарелкам, украшаю зеленью, нарезаю хлеб.
        А когда заманиваю обоих в кухню, оставляю наедине и несусь к гаражу. Там стоят две машины, в одной из них ключи - я умею водить, папа научил меня ещё в четырнадцать, а Тимур разрешил ездить хоть куда.
        Но до этого момента не чувствовала в этом потребности, а теперь понимаю, что при мне папа с Тимуром никогда ничего до конца не выяснят, так и будут сверкать глазищами, сопеть нервно и пылать изнутри.
        Выгоняю машину из гаража, по пути отправляю Тимуру сообщение.
        “Со мной всё хорошо, не беспокойтесь. Я поехала в город, к Анжелике. Не балуйтесь, вернусь через несколько часов. И чтоб к моему возвращению снова был мир и жвачка!”.
        Прибавляю грозный смайлик, завожу мотор и, посмотрев в последний раз на дом, укатываю подальше отсюда.
        Эпилог
        СПУСТЯ ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ. БРАЗИЛИЯ, АНГРА-ДОШ-РЕИШ.
        Яркое солнце жарит без устали, а, кроме меня в этом уединённом уголке атлантического побережья всего несколько человек. Дочерна загорелая немка средних лет лениво плещется в пенных волнах, придерживая жилистой рукой соломенную шляпу. Невысокий коренастый итальянец болтает с барменом, потягивая через трубочку сангрию, а его маленький сынок, как любой другой ребёнок его возраста, строит песочный замок. Сопит от натуги, пыхтит, болтает что-то себе под нос, а когда получается достроить крышу, радостно смеётся и тащит отца за руку - любоваться хрупкой красотой.
        Я лежу на шезлонге, пью безалкогольный мохито, шевелю пальцами ног и улыбаюсь. Мне так хорошо сейчас, что боюсь, если позволю счастью выплеснуться наружу, начнётся шторм.
        Боковым зрением замечаю чьи-то ноги в тёмных сланцах - мужчина. Закрываю глаза, но похоже мой внезапный сосед никуда уходить не собирается. Вот же, никакого покоя.
        - Свободно? - интересуется весьма игриво и наглым образом усаживается на шезлонг рядом.
        - Занято же, - вздыхаю и указываю рукой на аккуратно сложенное полотенце.
        - Но я никого не вижу, - разводит руками, а я головой качаю.
        - Но полотенце хоть видите? - заламываю бровь, многозначительно смотрю на прилипалу. - Синенькое такое, большое? Его сложно не заметить, а вам пора уходить.
        - Но пока никого нет, я же могу тут посидеть? - настырничает и разглаживает складки на светлых пляжных шортах.
        У мужчины почти чёрные глаза и растрёпанные ветром, выгоревшие на солнце тёмные волосы. Они ложатся мягкими волнами на высокий лоб, а щёки покрывает трёхдневная щетина. На отдыхе все расслабляются, позволяя себе быть чуточку беспечнее.
        - Сидите, только потом, если вам сломают ноги, не обижайтесь.
        Мужчина запрокидывает голову, смеётся, а я смотрю на выступающий кадык, “прыгающий” вверх-вниз под кожей.
        - Разрешите угостить вас коктейлем, - он указывает рукой на мой полупустой бокал, а я отрицательно качаю головой.
        - Не имею привычки принимать ненужные мне подарки, даже если это лайм, мята и лёд.
        - Ну, не капризничайте, - мужчина улыбается и наклоняется ко мне. - Не мешайте мужчинам быть рыцарями.
        - Ох, велик подвиг из бара стакан с напитком принести, - фыркаю, повожу плечами, а мужчина снова смеётся.
        - Какой крепкий орешек мне попался, - задумчиво говорит себе под нос, головой качает, словно прикидывает, какого рода подвиги придётся совершить, чтобы меня заарканить.
        - О, вы даже не представляете насколько. Так что уходите, вам тут не рады.
        Но он будто бы не слышит меня: смотрит на меня с поволокой, вытягивает длинные ноги, сбрасывает сланцы и зарывается пальцами в белоснежный шелковистый песок.
        - Я надеюсь, ваш друг не очень ревнивый? - он указывает рукой на лежащее рядом с ним полотенце и выразительно смотрит на меня.
        - Друг, наверное, не очень. А вот муж…
        - Ух ты, муж, - притворно пугается и, отпрянув, смотрит на меня в ужасе, но снова расцветает улыбкой и, хлопнув себя ладонями по голым коленям, поднимается.
        Высокий, темноволосый, с отлично прокачанными мышцами пресса, с негустой тёмной порослью волос на груди. Смотрит на меня сверху вниз, я усмехаюсь и делаю крошечный глоток коктейля - уже не такого ледяного.
        - Муж, значит… - задумчиво. - А если я украду его супругу, что будет делать?
        - Убьёт, конечно же, - заявляю, округлив глаза, ещё и пальцем в воздухе грозно так покачиваю. Мол, риск - дело благородное, но не в этом случае.
        - Очень страшно, но ради такой девушки я готов рискнуть.
        - Мужчина, я кричать буду! - ставлю бокал на столик и вытягиваю вперёд руки.
        - Кричи, Ромашка, мне это нравится, - резко подаётся вперёд, я завороженно смотрю на игру мускулов под загорелой кожей.
        Не успеваю пискнуть, а он подхватывает меня на руки, поднимает вверх и впивается в губы поцелуем. Мир вокруг кружится, я хватаюсь за широкие плечи, наслаждаясь гладкостью смуглой кожи, впускаю горячий язык в свой рот, посасываю его, прикусываю.
        Бултых, и мы, не прекращая целоваться, оказываемся в тёплой воде, пугая брызгами степенную немку.
        - Ты прям мачун, - качаюсь на волнах, обхватив Тимура за плечи, болтаю ногами, разгоняя рябь по воде, смеюсь. - Так лихо девиц на пляжах снимаешь.
        - Ну, допустим, одну конкретную девицу. Вредную и упёртую, - слизывает соль с моей щеки, обхватывает меня за талию, и я чувствую массивное такое уплотнение в районе ширинки.
        - То есть ты бы предпочёл, чтобы я легко шла на контакт с любым, кто подойдёт ко мне, - удивляюсь, хотя и так знаю ответ.
        - Ну ты же правильно сказала, что я и убить могу, потому пусть рискуют, камикадзе.
        - Я вообще-то просто так ляпнула. Для устрашения настырного кавалера!
        - Ла-адно, не буду никого убивать. Так, только ноги сломаю и в лес вывезу.
        - Какой грозный у меня муж, - смеюсь и обхватываю талию Тимура ногами.
        Наша свадьба была слишком скромная для Тимура Каирова и Эллы Протасовой, но мы не хотели шумихи. Да, у меня было белое платье, а рядом был невероятно красивый в Тимур. Он надел светлый костюм, и я чуть слюной не захлебнулась, когда увидела его, такого невероятного.
        Отец бухтел - как это так, его единственная дочь выходит замуж словно бы втихушку! Да что же такое, да зачем эта скромность, а где же журналисты, где фотокамеры, важные гости и разного рода помпезный сброд?!
        - В конце концов, у меня одна-единственная дочь! Очень красивая, умная, моя гордость! - бухтел отец и чуть волосы на голове не рвал от досады.
        - Нет, папа, даже не уговаривай! Это всё тебе нужно, не нам. Если хочешь, сам женись и тогда зови хоть папу Римского, хоть королеву Елизавету.
        В итоге отец повздыхал и смирился. Мы расписались в крошечном уютном кафе, Анжелика осыпала нас белыми лепестками, монетками, одна из которых чуть было мне в лоб не попала, настолько Энджи старалась. После мы чуть не оглохли от её радостных визгов, едва не утонули в слезах и улетели в Бразилию, о которой я с детства мечтала - наслаждаться солнцем, морем и друг другом.
        Тут хорошо. Есть только мы, счастье, карнавал, незнакомцы кругом и так много радости, что иногда кажется: сердце просто не выдержит настолько ярких эмоций. Лопнет, зато умру довольной.
        - Всё-таки ты мой, - говорю, удивляясь, что моя любовь к Тимуру, мои сомнения, метания и желание быть с ним превратились в яркую сказку. - Мечты сбываются.
        Целую Тимура и понимаю: я только сейчас, кажется, окончательно поверила, что всё это - не сон. Что Каиров действительно мой, и вся жизнь впереди. Одна на двоих.
        - Ну что, Элла Каирова? - играет бровями Тимур, ставший на отдыхе невероятно болтливым и игривым даже. - Пойдём в номер делать маленького сухаря?
        - Ты гляди, какой шустрый! - заливаюсь хохотом, а Тимур уже выносит меня на берег.
        Немка смотрит на нас и улыбается, а я понимаю, что вот оно - счастье моё.
        Делать самой выбор, строить свою судьбу, жить в гармонии с окружающим миром, смеяться и дурачиться. Пусть было непросто, иногда тоже будет сложно, но я готова ко многому, пока любовь заставляет сердце разрываться от счастья на маленькие кусочки.
        Жизнь - это огромное лоскутное одеяло. Бесконечная череда ошибок, предательств, разочарований и обид.
        Всё это - тёмные лохмотья.
        Но есть на этом одеяле и яркие пятна, и только от нас зависит, каким будет будущее: тёмной грязной тряпкой или разноцветным полотном.
        Я, Элла Каирова, выбираю второй вариант.
        ____________________
        ОТ АВТОРА.
        ВО-ПЕРВЫХ, ХОЧУ ПРИГЛАСИТЬ КАЖДОГО ИЗ ВАС В СВОЮ НОВИНКУ "НЕВИННАЯ ДЛЯ ГРЕШНИКА" - КАК РАЗ СЕЙЧАС ПОЛНЫМ ХОДОМ ИДЁТ ВЫКЛАДКА, ЗАХОДИТЕ КО МНЕ НА СТРАНИЦУ, ЧИТАЙТЕ, ДЕЛИТЕСЬ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ - Я БУДУ СЧАСТЛИВА)
        А ВО ВТОРЫХ, ЯПРОСТО ХОТЕЛА НАПОМНИТЬ КАЖДОМУ ИЗ ВАС, ЧТО ВЫ ПРЕКРАСНЫ. ВСЕ ВМЕСТЕ И КАЖДЫЙ В ОТДЕЛЬНОСТИ - ВЕЛИКОЛЕПНЫЕ ЧУДЕСНЫЕ ЛЮДИ. БЕЗ ВАС И ВАШЕЙ ПОДДЕРЖКИ НИ ОДИН ИЗ АВТОРОВ (УВЕРЕНА В ЭТОМ) НЕ МОЖЕТ БЫТЬ УДОВЛЕТВОРЁТ, СЧАСТЛИВ. ВСЕ ВАШИ ЛАЙКИ, КОММЕНТАРИИ, НАГРАДЫ И ПРОСТО ДОБРЫЕ СЛОВА, РАЗМЫШЛЕНИЕ - ТО ТОПЛИВО, КОТОРОЕ ПИТАЕТ ВСЕХ НАС.
        СПАСИБО ВСЕМ, КТО ПРОЧЁЛ ЭТУ КНИГУ. РАДА ВСЕМ "СТАРИЧКАМ", КТО СО МНОЙ ДАВНО, РАДУЮСЬ КАЖДОМУ НОВИЧКУ, КТО ЛИШЬ ВПЕРВЫЕ МЕНЯ УЗНАЛ, НО ДОВЕРИЛСЯ И ДОШЁЛ ДО КОНЦА.
        ЛЮБЛЮ ВАС НЕИМОВЕРНО!
        ВАША ЛИНА)