Враг моего мужа Лина Манило
        Муж лишил меня самого дорогого, и я ненавижу его за это так сильно, что невозможно дышать.
        И я сделаю всё, чтобы он получил сполна. Даже если для этого придётся обратиться за помощью к Артуру Крымскому - давнему врагу моего мужа, человеку, которого лучше бы обойти стороной. Он опасный, в нём слишком много тёмной силы, порочности и власти, и мне бы лучше его бояться. Только… не получается.
        Враг моего мужа
        Лина Манило
        Пролог
        Удар. Ещё удар.
        Больно.
        Я пытаюсь закрыться, отгородиться от человека, которого когда-то любила. Человека, который сделал всё, чтобы все чувства к нему окрасились в чёрный цвет. Теперь я знаю, что он никогда ко мне ничего не испытывал, но так хотелось верить.
        Не плАчу. Главное, не плакать, хотя держать себя в руках невыносимо. Я сжимаюсь в тугой комочек, абстрагируюсь от боли, но сильный толчок ботинком по рёбрам словно бы снимает с меня кожу, оголяет каждый нерв, превращает меня в кровоточащий кусок мяса.
        Больно.
        Я хочу закричать. Сделать хоть что-то, чтобы эта боль наконец-то прекратилась. Мечтаю умереть - лишь бы хоть так рухнуть наконец в небытие, прекратить эту кровавую вакханалию.
        Но даже если я закричу, разве кто-то в этом огромном пустом доме услышит меня?
        Бесполезно.
        - Тварь, тварь! - муж выплёвывает слова, и они эхом над головой. Впиваются в кожу, ранят сильнее ударов. - Какая же ты бесполезная, мелкая дрянь. Уродка! Фригидная идиотка!
        Он говорит ещё что-то, но я не слышу. Не могу слышать, не хочу, не собираюсь. Всего, что он уже сказал и сделал, достаточно, чтобы чаша переполнилась, и меня затопило с головой его злостью, разочарованием во мне, ненавистью.
        Чужая ненависть отравляет, но и отрезвляет. И мне проще сейчас, лёжа на полу, под градом ударов, чувствовать себя дрянью. Потому что иначе можно просто не выжить.
        А зачем я живу? Почему Коля просто не прихлопнет меня уже наконец-то? Пусть убьёт уже, уничтожит окончательно, тогда станет проще.
        Тогда будет не так больно.
        - Ко… Ко-ля, - хриплю, унижаюсь, пытаюсь достучаться до обезумевшего мужа, хочу, чтобы услышал меня, остановился. - Не-е… не надо. Пожалуйста.
        Но он не слышит меня.
        Больно.
        Коля наклоняется ко мне, сжавшейся пружиной на полу, наматывает мои волосы на кулак и больно дёргает на себя голову. Приближается, и его мутные шальные глаза заглядывают в мои. Ищут ответов.
        - Господи, какая ты жалкая тварь.... ненавижу, - он улыбается, обнажая ряд белоснежных зубов. - Кому ты теперь нужна, ущербная? Папочки твоего нет, некому тебя защитить. И денег у тебя нет. Ты бесполезная, ни уму, ни сердцу.
        И снова бьёт. С размаху, со всей силы, не жалея своих суставов и моих костей.
        Сейчас он похож на сбесившегося дикого зверя, почуявшего кровь. Пьяный, невыносимо злой, жестокий. Разочарованный. И это мой Коля? Человек, которому я когда-то поверила? Человек, который клялся мне в любви? Превратившийся в жестокое чудовище - ненасытного дикаря, измазанного ритуальной кровью врага.
        Невыносимо.
        - Блядь, зачем я вообще с тобой когда-то связался? Тварина.
        Он кричит и кричит, но голос его всё тише. Меня закручивает в вихре его злобы, ненависти, и, в конце концов, перестаю хоть что-то чувствовать. Меня поглощает сладостное небытие, и нитка боли наконец-то обрывается.
        И единственное, что ещё остаётся во мне - ненависть.
        А потом я выныриваю из тяжёлого марева, но в первые мгновения совсем ничего не чувствую.
        Не чувствую.
        Не помню.
        Отказываюсь помнить.
        Боль, приглушённая десятками уколов, капельниц почти не беспокоит. Физическую боль успокоить легко, а вот душевную… Время капает из невидимого крана, бьётся водой о стылый гранит, и вдруг… вдруг я вспоминаю что-то. Сначала неясное, смутное, с каждой минутой оно беспокоит меня всё сильнее.
        А когда вспоминаю, боль прошивает меня насквозь, вонзается под кожу ржавыми иглами.
        Ребёнок. Мой ребёнок.
        Скрипит дверь в палату, я дёргаюсь изо всех сил, пытаюсь дотянуться до вошедшей медсестры, тяну к ней руку, а язык не слушается - онемел. Я хочу спросить, что с моим ребёнком, мне нужно знать, жив ли он. Готова ли я к правде? Нет. Мне просто нужно знать, что с моим мальчиком всё хорошо.
        Я точно знаю, что это мальчик - чувствую это.
        Медсестре не больше двадцати, она круглолица и улыбчивая, но в глазах тоска.
        - Тише-тише, надо поспать.
        Она хлопает меня по плечу, пытается уложить обратно, успокоить. Я же рвусь вперёд, кричу, но вместо громкого звука на волю вылетает раздирающий горло всхлип. Птичий клёкот.
        - Всё будет хорошо, просто поспи, - просит медсестра, прежде чем вонзить под израненную кожу иглу и влить по тонким венам очередную дозу препарата. - Откуда в людях такая жестокость?
        Она причитает, говорит и говорит, и меня снова утягивает на дно моей персональной адовой воронки. Меня обкалывают, усыпляют, снова обкалывают, словно всеми силами мешают очнуться, задуматься, понять. Кажется, даже кормят через трубочку, но всё это неважно. Я хочу, чтобы мне ответили, что с моим ребёнком, жив ли он? Но всё-таки сдаюсь - ни один младенец не выдержал бы такой жестокости родного отца и безумного количества препаратов, ни один.
        И на смену жгучей тоске по несбывшемуся снова приходит ненависть. И иссушающее желание отомстить, выжигающее изнутри, превращающее душу в расколотую на части пустыню.
        И чего бы мне это ни стоило, я это сделаю.
        Даже если придётся продать душу Дьяволу, сделаю.
        1 глава
        Злата
        Несколько месяцев спустя
        Я переодеваюсь в крошечной кабинке туалета на заправке. Взятая напрокат машина ждёт меня у обочины, я последние деньги отдала за бензин. У меня ничего больше нет, кроме цели впереди.
        Не думай о плохом, Злата, не представляй. У тебя всё получится.
        В заляпанном сколотом с одного края зеркале отражаются огненно-рыжие волосы и огромные испуганные глаза. Больше ничего, кроме этого, не вижу. Жмурюсь, после снова вглядываюсь в незнакомую мне девушку по ту сторону гладкой поверхности, но не узнаю в ней себя.
        - Эй, красотка! Выходи, ты не одна тут! - противный голос, прокуренный до невозможности идентифицировать пол, режет по натянутым канатам нервов ржавой ножовкой.
        Следом кто-то - наверное, тот же персонаж - бьёт по хлипкой двери, но я не даю ему возможности сорвать её с петель.
        - Иду я, господи. Уже в туалет сходить нормально нельзя.
        Подхватываю пакет с повседневными вещами и прижимаю его к груди, встряхиваю волосами, поправляю короткую юбку и опускаю вниз щеколду. На меня смотрит одутловатая личность. Всё-таки, кажется, женщина, но если она и была когда-то красивой, сейчас этого не увидеть.
        - Это ж надо какую кралю в нашу Тьмутаракань занесло, - присвистывает существо, осматривает меня гнусным взглядом и ухмыляется, а я бочком-бочком протискиваюсь мимо. - Тебе бы к нашему хозяину обратиться! - несётся мне вдогонку. - Говорят, он с красивыми бабами щедрый. Ещё и рыжая!
        - Спасибо за информацию, - киваю и растягиваю губы в вежливой улыбке.
        Мне нельзя ни с кем ругаться, я в этот город приехала не для того, чтобы врагов наживать.
        Быстро прыгаю обратно в машину, пока снова какой-нибудь алкаш не начал давать мне советы. Слишком короткое платье задирается неприлично высоко, распущенные волосы щекочут шею и плечи, а помада на губах до ужаса яркая - совсем не мой стиль. Но такая амуниция - единственный шанс пробиться к тому, кто может помочь найти справедливость.
        Потому больше мне обратиться не к кому.
        Дорога впереди то сужается, то разветвляется, петляет, но я точно знаю, куда именно мне нужно ехать. Не зря почти неделю штудировала карту, просчитывала маршрут. Выучила путь наизусть, даже с закрытыми глазами найду нужную точку.
        Впрочем, в этом городе каждая собака знает, как найти ночной клуб "Чёрное и Белое". Но мне нужен не только и не столько клуб. Мне нужен его владелец.
        Я никогда не видела Артура Крымского, но я очень многое слышала о нём: о его жестокости, бескомпромиссности, ярости при умении хранить ледяное спокойствие. И о давней вражде с моим мужем тоже слышала. И это мой шанс. И я его не упущу.
        Я так часто все эти месяцы повторяла слово “шанс”, так много думала о своём будущем, что, кажется, меня зациклило. Но однажды поняла, что это лучше чем рыдать о прошлом.
        Парковка клуба забита автомобилями, но больше всего здесь мотоциклов. Огромные, словно адовы кони, такие же чёрные, некоторые с заляпанными грязью колёсами - эпическое зрелище. Я никогда не видела столько мотоциклов разом, и невольно замираю в надёжном убежище арендованной машины. Что меня ждёт внутри? Когда ехала сюда, разбитая, уничтоженная, видела лишь конечную цель перед глазами. Воображала, что найду Крымского, скажу ему, кто я, расскажу о том, что знаю и всё будет решено. А сейчас?
        Боюсь ли я? Нет. Все страхи выбил из меня муж своими тяжёлыми ботинками. Мне лишь хочется, чтобы мой путь сюда имел хоть какой-то смысл. Чтобы не впустую.
        Снова смотрю на себя в зеркало и наношу на губы новый слой алой помады, натягиваю пониже юбку. От её экстремальной длины мне немного не по себе, но я пришла сюда побеждать, и короткое платье - моё самое главное оружие. Единственное.
        За спиной остаётся парковка. Иду вперёд, гордо вскинув подбородок, не оборачиваюсь и не смотрю по сторонам. Гордячка, подумает кто-то. Идиотка, думаю я. Но моя внешняя уверенность позволяет добраться до входа в клуб без приключений. То ли толпящиеся на улице мужики в кожанках, с бокалами пива в руках и сигаретами, зажатыми в зубах, не интересуются подобными мне девушками, то ли просто боятся подступиться. Неважно, главное, что никто не пытается меня окликнуть, не хватает за зад и не отпускает сальные шуточки.
        Уже хорошо.
        Громадный охранник на входе, завидев меня, ведёт бровями, ухмыляется и отходит в сторону, пропуская внутрь. Я тороплюсь войти, высоченные каблуки цокают по плиточному покрытию, но вскоре этот звук тонет в громкой музыке и раскатистом смехе. Мне нужно найти Крымского, пока в беду не вляпалась.
        Или с ним я вляпаюсь в неё быстрее?
        Жмусь к стене, пытаюсь остаться незамеченной, хотя разгорячённому алкоголем и красивыми полуголыми танцовщицами контингенту клуба явно не до рыжей девицы в коротком платье. Пока что не до меня. Я осматриваюсь по сторонам и вдруг кто-то хватает меня за локоть. Больно держит, не вырваться. Медленно поворачиваюсь, встречаюсь с водянистыми глазами какого-то лысого громилы в чёрной футболке. Мне остаётся лишь смотреть на него, потому что говорить не получается - горло перекрыло спазмом. Громила наклоняется ко мне, вглядывается в моё лицо, словно пытается вспомнить, кто я такая, и вся эта ситуация отзывается дрожью в коленях.
        Господи, помоги мне не упасть в обморок.
        - Красивая какая цыпочка, - выдыхает мне в ухо, а я сглатываю и облизываю вмиг пересохшие губы. - Хозяину понравится.
        И тащит меня куда-то, а я готова расхохотаться от того, как оказалось легко добраться до Крымского. Лишь бы он меня выслушал, лишь бы не прогнал.
        Чужие пальцы так больно впиваются в мою руку, что наверняка останутся следы - моя кожа всегда была чувствительной к таким сильным прикосновениям. Стоит хоть немного стукнуться об угол, как назавтра проступает огромный синяк, который ещё неделю переливается разными оттенками от багряного до лимонного. Но сейчас это - меньшая плата за возможность использовать шанс на возмездие.
        Тем более, после всего, что со мной случилось недавно, не только моя душа задубела, но и тело.
        Музыка становится тише, громкие голоса и пьяный хохот уже не с такой силой бьют по барабанным перепонкам, когда меня затаскивают в узкий коридор. Он тесный и душный, но в нём не царит аромат алкоголя, а мягкое напольное покрытие глушит звук наших шагов. Я не сопротивляюсь - покорно следую за своим провожатым. Он ещё не в курсе, что невольно помогает мне, хотя, уверена, узнай он об этом, мне точно не поздоровится. Чего доброго, ещё шею сломает.
        Я не знаю, что ожидать от этого человека, но он тот, кто приведёт меня к Крымскому - моя спасительная ниточка, потому подбираю нервы, делаю несколько поверхностных вдохов и закусываю изнутри щёки, чтобы ни звуком, ни словом не выдать своего нетерпения.
        А если Крымский убьёт меня? Если слушать не захочет?
        Но поздно об этом думать, когда до заветной двери осталось всего несколько шагов. Тем более бояться.
        - Ц-ц, красотка, - провожатый останавливается, отпускает мою руку, а я растираю запястье и морщусь от боли. - Ещё и покорная такая. Немая что ли?
        Я молчу. Пусть думает, что немая, потому что сказать мне ему всё равно нечего.
        - Прости, какой бы милашкой ты не была, но есть кое-какие правила, - усмехается и принимается натурально лапать меня.
        Стискиваю зубы, пока его лапищи якобы проверяют, нет ли на мне оружия, а на самом деле бугай просто пользуется своим положением, чтобы пощупать мою грудь и задницу.
        Интересно, скольких девушек до меня вот так вот нагло и без спроса бросали в клетку с тигром? А скольких после?
        - Снять бы с твоей сладкой попки пробу… - мечтательно улыбается, хлопает меня по ягодице, и мне приходится задрать голову, чтобы видеть его лицо сейчас. - Но шеф не любит порченый товар.
        Товар, господи. Как просто и легко он бросается такими словами. Впрочем, я знала, куда шла - тут и не такое можно встретить.
        На нём чёрная майка с серым принтом и потёртые на бёдрах джинсы. Ткань сильно натянута на внушительном животе, и мне даже представить страшно, что со мной может быть, если такой товарищ решит всё-таки снять с… меня пробу.
        - Гляди, даже не орёт, мамочку не зовёт, - качает головой и отходит от меня на шаг. - Чего, привыкла, что тебя все, кому захочется, на член насаживают? Хорошо, что ты не трясёшься. Будешь умницей, шеф тебя озолотит.
        Я морщусь в шумно втягиваю носом воздух, словно он меня ударил. Но что поделать, если я сама так вырядилась?
        - Шеф точно будет доволен.
        Он усмехается особенно плотоядно и берётся за ручку ближайшей двери. На ней нет ни табличек, ни каких-то других опознавательных знаков - просто чёрное деревянное полотно, но я кожей чувствую, что именно за ней находится тот, кто мне нужен.
        - Шеф, можно? - просовывает лысую голову внутрь, а его пальцы снова держат крепко. До вмятин на коже. - Я тебе тут подарок привёл, а то ты злой в последнее время.
        Я отключаюсь. Абстрагируюсь, как той ночью несколько месяцев назад, когда Коля… но при одной мысли о муже, о том, что он сделал, о выкидыше, тошнота подступает к горлу, и я зажимаю рот рукой, пачкаю помадой ладонь. Неважно.
        Ненавижу, господи, как же сильно я его ненавижу.
        - Проходи, красотка, - почти ласково выводит меня из ступора мужской голос, и я фокусирую взгляд на улыбающейся роже своего конвоира, а по сути похитителя. - Давай-давай, никто тебя тут не обидит.
        С его голосом случилось что-то странное: из грубого он превратился в какой-то… визгливый, что ли. И тон такой заискивающий. Передо мной? Вот сомневаюсь.
        И он добавляет:
        - Отличного отдыха, шеф, - и уходит.
        Дверь за спиной хлопает, я вздрагиваю, снова принимаюсь растирать покрасневшее из-за сильной хватки запястье и смотрю на человека, стоящего у окна. А он медленно поворачивается, наклоняет вбок голову и прищуривается, глядя на меня абсолютно холодным взглядом. Скучающим.
        Артур Крымский. Это точно он, сомнений быть не может. Довольно высокий, широкоплечий, в сером модном костюме, на запястье заложенной в левый карман руки массивные часы. Светлые волосы, льдистые глаза, аккуратный нос, тонкие губы.
        Я всё это успеваю рассмотреть, пока Крымский молчит. Его взгляд не блуждает по моему телу, не липнет к коже. Он… замораживает.
        - Ты вообще кто такая? - раздаётся, когда мне кажется, что ещё чуть-чуть и замёрзну от его взгляда. Даже мурашки россыпью на голых плечах. Или это из-за кондиционера? Не может же обычный человек так смотреть на другого?
        - Я Злата, - говорю.
        Голос удивительно спокойный, не срывается. Молодец, Златка, умница. Крымский делает шаг в мою сторону, а я давлю в зародыше желание отпрянуть назад. Нет, я не для того такой путь проделала и рисковала, чтобы сейчас сдаться.
        - И что мне делать с тобой, Злата? - усмехается, будто бы действительно здесь очень много вариантов.
        - Артур… - я называю его по имени, а Крымский вроде бы удивляется. Какая-то тень мелькает в его стылых глазах, но он моргает и гасит эту эмоцию. - Нам надо поговорить. У меня есть информация для вас, очень важная. Мне… мне нужна ваша помощь.
        Артур снова прищуривается и в одно мгновение оказывается напротив. Кабинет у Крымского небольшой, а шаг широкий, и меня волной властной энергетики относит назад. Словно бомба рядом взорвалась.
        - Помочь? Я? Тебе? - разграничивает вопросы многозначительными паузами, наступает, и мне ничего не остаётся, как вжаться спиной в стену. - Я похож на филантропа?
        В голосе ирония и лёд, но я киваю и, собрав всю свою волю в кулак, смотрю на Крымского.
        - Ну? Что у тебя? Денег на новые сапоги не хватает? Или младшему братишке есть нечего? Маме в деревне нужно помочь? - он уже откровенно издевается надо мной. - А ну, смотри в глаза.
        Резкий приказ подобен удару хлыста по обнажённой коже. Даже, кажется, свист в рассекаемом воздухе слышу.
        - Думаешь, ты первая искательница приключений, которая приходит в мой клуб в надежде раздобыть лёгких денег? - его голос пугающе спокоен, но я ловлю себя на мысли, что мои колени вот-вот подогнутся, и я просто рухну на пол, как сломанная кукла. - Правда, ты не похожа на обычную шалаву, хоть и очень хочешь ею казаться, но...
        - Мне не нужны ваши деньги! Мне нужна помощь, но это не деньги за секс, - стараюсь не кричать, но всё равно голос на последнем слове срывается, и я сглатываю нервный всхлип.
        Дышу тяжело, облизываю пересохшие губы и не знаю, куда деть руки. Потому сплетаю пальцы в замок, до хруста в суставах, и изо всех сил прижимаю их к животу, а в нём что-то замирает и ёкает. Крымский же касается моих волос, собирает в пригоршню рыжие пряди и долго смотрит на них, словно заворожённый. И эта пауза позволяет мне немного привести мысли в порядок.
        - Не верю, - хмыкает и, точно дикий зверь, втягивает носом воздух рядом с моей шеей. - Смелая… страхом совсем не пахнет, но пахнет отчаянием. Кто ты, Злата? Что тебе на самом деле нужно от меня?
        Он отходит назад так же резко и стремительно, как и подошёл до этого. Снова возвращается к окну, опирается на подоконник и складывает руки на груди. Ждёт. Рукав пиджака задирается, обнажая кусочек золотистой кожи и тянущиеся к стальному браслету массивных часов язычки чёрной татуировки.
        - Зачем ты сюда пришла, Зла-ата? - растягивает моё имя, раскатывает его на языке, а мне почему-то мерещится, что это меня саму расплющивают по стене, сминают кости.
        Какое странное ощущение, Господи.
        - В этот клуб таких, как ты, не заносит, - говорит с полной уверенностью в каждом своём слове. Так привыкли общаться люди, которым неведомо слово "нет" и любое сопротивление. - Опасное место для таких рыжих птичек. Хоть ты и пыталась изо всех сил стать "своей".
        К чёрту все эти игры. Скажу сразу и как есть.
        - Я жена Николая Романова, бывшая жена, - выдаю на одном дыхании и еле сдерживаюсь, чтобы не зажмуриться от накатившей паники. - Я помогу вам его уничтожить, мне многое известно о его делах, грязных делах. Артур, мне больше не к кому обратиться. Вы единственный, кто может помочь ему отомстить, найти справедливость. У меня нет ничего, я всё потеряла… из-за Коли потеряла всё. Помогите мне, а я вам.
        Глаза Артура полыхают странным огнём - в них уже не остаётся вечной мерзлоты. Лицо каменеет, черты становятся чётче, скулы острее. Крымский шумно втягивает носом воздух, и это единственное, чем он позволяет выдать себя.
        Моё горло сводит спазмом, и я так сильно прикусываю щёку, что рот наполняется вкусом соли и железа.
        - Сделка, значит? - уточняет, растягивая слоги, и атмосфера в кабинете стремительно меняется. В воздухе отчётливо пахнет опасностью, и потоки чужой едва сдерживаемой ярости бьют наотмашь и точно в цель.
        - Сделка, - говорю, собрав всю себя в кулак. Нельзя поддаваться, нельзя идти на поводу у эмоций. Я должна быть сильной, я не могу повернуть назад.
        - И я должен тебе поверить? Должен развесить уши и поверить бабе, которая была замужем за моим злейшим врагом? Для чего мне это? Чтобы твой ненаглядный заманил меня в ловушку? Я что, похож на идиота?
        Каждое его слово впивается в мою кожу ржавыми гвоздями, царапает, ранит. Какая же я дура, какая наивная идиотка. Надо было слушать внутренний голос. Я же знала, в глубине души знала, что этим всё закончится. Но так приятно было держаться за последнюю иллюзию - только из-за неё и выжила.
        Всё, чего мне хочется сейчас - сжаться в комок, заползти в самый дальний угол и никогда-никогда оттуда не выходить.
        Крымский злой - мне даже не нужно видеть его лицо, чтобы ощущать это каждой клеткой. И когда он подходит снова и на этот раз грубо прижимает к стене, обхватывает пальцами подбородок, фиксирует моё лицо и сверху-вниз заглядывает в глаза, всё что мне остаётся - выдержать этот молчаливый поединок.
        - Он тебя прислал? Признавайся! - требует, а хватка на подбородке становится невыносимо болезненной.
        - Нет! - выкрикиваю и пытаюсь вырваться, но кто бы мне позволил. - Нет-нет! Я сама!
        Мне снова причиняют боль, снова чужая ярость разрывает мою душу на куски, но я одна в этом виновата. Во всём и всегда только моя вина. Лучше бы мне умереть на том полу или после в больнице, вместе со своим ребёнком умереть, честное слово, чем каждый миг рассыпаться на части, ненавидеть и не иметь возможности эту ненависть погасить хоть чем-то.
        - Я не знаю, Зла-ата, какую аферу придумали вы с муженьком, но у вас явно не получилось. Я тебе не верю и не хочу верить, - усмешка на губах, от которой у меня мороз по коже. - Но я вот сейчас подумал и решил, что ты мне ещё пригодишься.
        2 глава
        Злата
        Крымский достаёт из кармана брюк небольшой брелок и, не сводя с меня взгляда, нажимает на него. Раздаётся слабый писк, и вскоре слышится звук шагов. Он несётся издалека, стремительно нарастает, и ощущение, будто бы рота солдат грохочет сапогами по мостовой, не покидает меня.
        Это нервы, убеждаю себя, но на сердце неспокойно. Ведь, когда мы шли с лысым сюда, даже каблуки мои не стучали по полу, а тут такой отчётливый и громкий звук.
        - Неужели не боишься? - усмехается Артур, а я пожимаю плечами.
        - Мне скрывать нечего, и я действительно пришла сюда сама. Ваша воля мне не верить.
        - Такая упёртая, - качает головой, и взгляд полосует кожу. - Я же всё равно тебя сломаю.
        Он заявляет это так легко и просто, будто бы для него это обычная практика - ломать людей, подчинять их своей воле, выкручивать, подобно мокрому пододеяльнику. И я верю, что при желании у него это получится. Только… только нельзя разрушить то, чего не существует. Меня уничтожил Коля. Вряд ли кто-то способен сделать со мной что-то похуже.
        Но я молчу об этом, потому что сейчас Крымскому не нужны мои рассказы о горькой доле. Потом. Потом я обязательно найду способ его убедить, докажу.
        Если жива останусь.
        Дверь распахивается, и на пороге оказывается высокий короткостриженный мужчина. На нём кожаная куртка с, кажется, тысячей заклёпок и каких-то бляшек. Я смотрю на него искоса, а он не видит никого, кроме Крымского.
        - Эту - на базу, - бросает короткий приказ Артур, а я смотрю прямо в его ледяные глаза и зачем-то провожу тыльной стороной ладони по губам. Не знаю зачем, неосознанно. На коже остаются красные пятна, я перевожу на них взгляд, и меня утягивает в чёрную воронку памяти, на дне которой пахнет кровью и падалью.
        Меня снова пытаются схватить за руку, но я веду плечом и бросаю короткое: “Я сама”.
        - Только не дёргайся, я нервный, - абсолютно равнодушно заявляет очередной провожатый и подталкивает меня к двери.
        Господи, по уши вляпалась.
        - Налево, крошка, - за спиной, и я следую очередному приказу. Перед глазами двоится, я едва разбираю дорогу перед собой, словно всё вокруг затянуло плотным смогом. Даже запах гари ощущаю.
        И снова никого вокруг, и только многочисленные железяки на куртке моего провожатого грохочут набатом. Вот, что я слышала, оказывается.
        Спиной я ощущаю липкий взгляд на себе - острое чувство дискомфорта, словно мне за шиворот кинули змею, и сейчас она ползает под платьем, извивается. Вздрагиваю, даже плечами передёргиваю, кручу головой - делаю всё, чтобы сбросить с себя эту иллюзию.
        - Направо, - и я сворачиваю, ощущая себя отбывающей наказание за страшное преступление. Только руки за спину не заламывают и к стене лицом не прижимают, а так один в один.
        Пока я плаваю в мареве тяжёлых раздумий, мы оказываемся у стальной двери, и она сама, без чей-то помощи, разъезжается.
        Я делаю шаг вперёд, и свежий ветер бьёт в лицо. Волосы взлетают вспышками пламени, снова опадают на плечи, щекочут шею. Я закрываю на мгновение глаза и позволяю себе взять паузу и делаю несколько глубоких вдохов.
        Почему я не пытаюсь вырваться? Почему не зову на помощь? Не угрожаю полицией?
        Потому что слишком хочу возмездия и очень хорошо знаю, как умеет бездействовать полиция. Иначе бы Коля сидел в тюрьме, а не трахал очередную бабу в какой-нибудь сауне в компании “деловых партнёров”.
        Разве поехала бы я к Крымскому, если бы тогда эти продажные твари хотя бы попытались завести дело? Если бы допросили больше одного раза, а протокол первой беседы не уничтожили? Нет, конечно. Мне бы и в голову не пришло. Но вышло так, что кроме Артура мне не на кого надеяться.
        Зачем-то же я тогда выжила, может быть, и сейчас повезёт.
        - В машину, - как сухой щелчок, и я оказываюсь в огромном салоне. Внутри пахнет кожей, дымом и немножко по?том.
        Когда дверца за мной с грохотом захлопывается, а водитель занимает своё место, я зачем-то поворачиваюсь назад и вижу Крымского. Он курит и смотрит на меня. В глаза. Не отрываясь.
        А после идёт в нашу сторону, а водитель мешкает, устраивается удобнее и ждёт. Я инстинктивно съёживаюсь, когда Крымский оказывается возле машины, и его энергетика проникает в салон. Он садится на сиденье рядом со мной, но приблизиться не пытается. А водитель поворачивается в его сторону и ждёт. Наверное, приказа.
        - Саш, я знаю вас всех отлично. Её, - скупой жест в мою сторону, - не трогать. Никому. Ясно? Это мой приказ, так всем и передай. Шкуру спущу лично с каждого, если ослушаетесь. Она мне целая нужна.
        И покидает салон.
        Машина плавно набирает скорость и уносит меня куда-то далеко-далеко. Я не смотрю на часы, совершенно не слежу за дорогой, потому что за окнами слишком темно, чтобы хоть что-то рассмотреть. Толку тогда напрягаться?
        Ощущаю себя рыбой, выброшенной на берег. И вдохнуть бы полной грудью, только вода далеко и никак до неё не добраться, как не бей хвостом о песчаный берег.
        Иногда ловлю на себе цепкий взгляд водителя, но стоит ответить на него, как меня снова игнорируют. Но я понимаю: ко мне присматриваются. Только вот с какой целью? Как к забавной зверушке? Угрозе? Красивой женщине?
        Я не умею считывать чужие эмоции, не могу разобраться, что в голове у другого, в сущности незнакомого, человека, потому прикрываю глаза, сбрасываю туфли, подтягиваю ноги и, согнув их в коленях, прикрываю глаза.
        В голове звучат слова Крымского, его отрывистый приказ “её - не трогать”, и верю, что его послушаются. Даже не могу понять, почему так сильно доверяю этому.
        Наверное, я засыпаю. Даже не сразу понимаю, что машина остановилась, и открываю глаза только тогда, когда с моей стороны распахивается дверца, и кожу холодит прохладный ночной воздух.
        Лето в этом году что-то припозднилось, и ветерок ощутимо холодный - заставляет поежиться.
        - Выходи, - всё тот же скрипучий низкий голос.
        Саша даже не наклоняется ко мне, просто объявляет, что именно мне нужно делать. И так… проще, что ли, потому что я не способна сейчас к долгим разговорам с людьми. Мне всё ещё сложно держать себя в руках и не показать всему миру, насколько изранена изнутри и снаружи.
        Нахожу туфли, кое-как засовываю в них ноги, а мой конвоир - именно такое слово ему больше всего и подходит - не торопит. А говорил, что нервный, надо же.
        - Где мы? - спрашиваю без надежды на ответ, и в самом деле его не получаю. Похоже, я достойна лишь коротких приказов и руководств к действию, всё остальное не для меня.
        Позади огромные ворота, наглухо запертые и непроницаемые. Впереди огромная площадь незнакомого мощёного плиткой двора с припаркованными то тут то там внедорожниками и всё теми же мотоциклами, что и у клуба. Или очень похожими. Сколько на территории человек, если столько транспорта? И они все… мужчины? Ох ты ж…
        - Куда идти? - спрашиваю, и мне кивком головы указывают направление: вперёд и налево.
        Не успеваю сделать нескольких шагов, как появляется невысокий сухонький мужичок, в клетчатой рубашке и с какой-то коробкой в руках. Окидывает нас взглядом и ускоряет шаг.
        - Санёк, Артур звонил, он минут через пятнадцать будет здесь.
        Его голос совсем не подходит внешности: низкий глубокий баритон с бархатистыми нотками. И ещё он… не вызывает страха, даже кажется симпатичным. Я не та, кто бросится к незнакомому человеку с дружескими объятиями, но этот старичок не кажется способным на злые поступки.
        Так бы мог выглядеть мой дедушка, если бы он у меня был.
        Хотя, что я понимаю в людях, если даже в Коле далеко не сразу разглядела самое настоящее чудовище?
        Санёк отводит старичка в сторону, о чём-то быстро докладывает, низко наклонившись, а я растираю озябшие плечи и переступаю с ноги на ногу. Подошвы стоп жутко болят от высоких каблуков, хоть я и снимала их в машине, но физический дискомфорт снова спасает меня от внутреннего апокалипсиса.
        - Пойдёмте, барышня, - почти ласково улыбается дедок и, отдав коробку Саше, предлагает пойти за ним. - Меня дядей Ваней кличут.
        - Как у Чехова? - улыбаюсь в ответ, и дядя Ваня мне подмигивает. - А я Злата.
        - Красивое имя, тебе подходит, - он намекает на мои рыжие волосы, и это мне кажется почему-то милым.
        Я всегда была блондинкой, а выйдя из больницы, поняла, что не могу видеть себя, прежнюю, в зеркале. Вообще не могла смотреть на себя, тошнило от собственной внешности, от себя самой тошнило. Пошла в магазин, купила самый яркий оттенок краски и стала рыжей. И мне… понравилось.
        Чем дальше мы углубляемся, тем громче и отчётливее слышатся мужские голоса, громкий смех, споры. И маты, да. В воздухе витает аромат чужой силы, тестостерона и алкоголя.
        - Мальчики у нас шумные, - отвечает на незаданный вопрос дядя Ваня, будто бы извиняется. - Артур распорядился тебя пока в гостевой домик отвести. Там… безопасно.
        Безопасно. Странное слово, исходя из того, что меня по сути похитили и привезли в место, где не меньше тридцати мужчин о чём-то громко общаются.
        - Тут мило, - отмечаю, когда дядя Ваня распахивает дверь кажущегося совсем крошечным домика в самой глубине двора. Внутри всего одна комната, но довольно уютная. - Спасибо вам.
        Дядя Ваня улыбается, обнажая довольно крепкие белые зубы, и, не сказав больше ни слова, просто уходит. Оставляет меня одну. Вот просто закрывает за собой дверь с той стороны и проворачивает ключ в замке, а я решаю внимательнее осмотреть своё пристанище. Только временное ли или мне тут до скончания века сидеть?
        Светлая комната, в которой есть всё необходимое для жизни: небольшой стол у окошка, кожаный диван, подобное ему кресло с широкими подлокотниками и высокой спинкой, действительно очень уютная. Светлые стены, широкое окно, бирюзовые жалюзи в поперечную полоску и книжный шкаф. Почему-то это кажется мне удивительным - книги? Здесь?
        Я не хочу ничего трогать в комнате, потому прохожу к креслу, присаживаюсь на самый краешек, как примерная девочка, складываю руки ладонями вверх на коленях и жду. Чего? Или лучше спросить “кого”?
        Минуты текут, словно густой кисель. Теряю терпение, встаю, принимаюсь ходить из угла в угол. Растираю лицо руками, босые ноги щекочет мягкий ворс ковра, в котором утопаю практически по щиколотку, в горле пересыхает - безумно хочу пить. Если я начну кричать и биться в дверь, потребую воды, меня хоть кто-то услышит? Сомневаюсь, потому что звуки чужого веселья проникают даже сквозь стены моего узилища.
        Я стою у стола, пытаюсь разглядеть хоть что-то в темноте за окном, а за спиной снова проворачивается ключ. Не поворачиваюсь, так и смотрю, точно завороженная, впереди себя, а чужие шаги всё ближе. Терпкий аромат щекочет ноздри, и я прикрываю глаза. Крымский.
        - Повернись, - в голосе Артура ни капли мягкости или теплоты. Только вечные льды и требовательность.
        Он совсем близко - спиной чувствую давление его ауры, тяжёлой и мрачной. Крымский злой и опасный, и я это понимаю прежде чем медленно оборачиваюсь и встречаюсь с его стылым взглядом. Совершенно холодным, чужим, но… не равнодушным.
        Я делаю крошечный шажок назад, упираюсь попой в стол и хватаюсь за него руками так сильно, что ноют суставы. Но это не делает расстояние между нами больше - напротив. Крымский становится будто бы ещё ближе, и меня обжигает жаром его тела и почти звериным ароматом: острым и пряным. Он ставит свои руки поверх моих, между нами исчезают в этот момент даже жалкие миллиметры расстояния. Артур напирает всем телом, без намёка на ласку, в единственном желании подавить, и наклоняется ниже, к самому уху.
        - Я бы мог тебя прихлопнуть за одну секунду. - Нет, это не угроза, это всего лишь констатация факта. - Я так и собирался сделать, веришь?
        - Верю, - и не лукавлю. И даже почти готова к такому развитию событий.
        - Зато я не верю тебе ни на грамм, Зла-ата Романова, - его тяжёлое дыхание щекочет мою шею, ощущается на коже, как ожог. - Но твоя гордость, упёртость и вместе с тем покорность… меня это, мать его, заводит. Я не могу понять, кто ты такая, какая ты. Меня это бесит, у меня не получается просчитать. Но я найду ответ, Злата, обязательно найду. И если это он тебя послал, я убью тебя.
        Я пытаюсь оттолкнуть его, дёргаюсь вперёд, но Крымский обхватывает мой затылок рукой, крепко удерживает, спутывает волосы пальцами, и его губы сминают мои властно и неудержимо, с дикой яростью голодного хищника.
        Терзают. Мучают. Пытаются подчинить.
        Его бешеным напором меня вплющивает ягодицами в дерево так сильно, что даже больно. Я пытаюсь выпутаться, вырваться, хоть на мгновение спрятаться от этого урагана, который обязательно сломает мне все кости и вывернет наизнанку. Ёрзаю, и Крымский понимает это по-своему: отпускает мой затылок, и не прерывая поцелуя, усаживает на стол.
        Сопротивляться бесполезно, но я всё ещё пытаюсь.
        Он раздвигает мои бёдра, устраивается между, а слишком короткое платье задирается высоко. Между нами лишь жалкие клочки ткани, и реши Крымский взять меня сейчас, силой, я совершенно ничего не смогу с этим сделать - с Артуром мне физически не справиться. Но Крымский не переходит границу, только пьёт моё дыхание, таранит языком рот, трахает им меня до перекрытого дыхания, неутомимо и беспощадно.
        Я не понимаю, что это. Насилие? Поцелуй? Секс? Это всё вместе и ничто из этого одновременно. Мужчины разве умеют так целоваться? Разве в одном человеке может быть столько силы и власти губами подчинять себе?
        Кусаю его за нижнюю губу, но это, кажется, только раззадоривает Крымского: он приглушённо стонет, толкается вперёд, будто действительно трахает меня не только языком, и я ощущаю между ног твёрдую эрекцию под тканью серых брюк, и что-то совсем глубинное во мне отзывается. Пульсирует где-то на кончиках пальцев, течёт по венам, волнует.
        В конце концов, мне же не пятнадцать, я никому ничего не должна, вот только…
        Вот только после издевательств Романова я думала, мне казалось, что всё внутри отсохло и отвалилось напрочь, что никогда и ни за что, ни с кем больше. Думалось, что всё женское во мне умерло.
        Это неправильно, я не должна это ощущать. Потому что пришла сюда за помощью, а не для того чтобы умирать от желания, истекать в руках совершенно чужого и злого мужчины. Мужчины, который не верит мне и в любой момент может просто прихлопнуть меня, как таракана.
        Но я невольно подаюсь вперёд, Крымский шипит и, отпустив мой затылок, сжимает крепкими пальцами мои щёки. Отрывается от губ, упирается лбом в мой и тяжело дышит.
        - В тот момент, когда ты стёрла совершенно по-блядски помаду со своих губ, я захотел тебя трахнуть, - в его голосе хрипота и злость. - Прямо там прижать к стене и вытрахать всю твою упёртость, гордость. Чтобы умоляла, чтобы горло сорвала, чтобы призналась, зачем на самом деле припёрлась в мой клуб. Потом убить захотел, потому что всё, что касается твоего мужа, мне противно. И ты мне должна быть противна.
        Он слегка отстраняется - ровно настолько, чтобы мне удалось сделать глоток воздуха. Крымский снова ставит руку на стол, рядом с моим бедром, задевает его большим пальцем, чертит какие-то линии и круги по покрытой мурашками коже. А пальцы второй руки смыкаются на моём подбородке, как клещи.
        - Течёшь, - усмехается, - по взгляду вижу, что течёшь.
        И снова этот взгляд, от которого душа изморозью покрывается.
        - Это такой был план? - снова усмешка с оттенком презрения. - Прислать ко мне рыжую бабу, посадить её на мой член, да? Или ты действительно пришла сюда сама, по личной инициативе, чтобы доказать Колюне свою любовь?
        - Господи, нет! Вообще нет!
        Я дёргаю головой, сбрасываю его пальцы, а волосы падают на лицо, закрывают меня на мгновение от Крымского. Он не верит мне, это правильно, это нормально. Но мне мерзко от мысли, что кто-то может считать меня любящей Колю.
        - Можешь убить меня, - выкрикиваю и толкаю Крымского в грудь в бессильной попытке до него достучаться. - Можешь изнасиловать. Если хочешь, отдай своим ребятам, пусть они позабавятся, а ты посмотришь. Вон, меня лысый в коридоре лапал, ему отдай. Признавайся, ты же об этом думал? Прокручивал в своей голове такие варианты, представлял, как весело это будет, когда толпа мужиков по очереди меня трахнет?
        Крымский отходит назад, закладывает руки в карманы брюк и смотрит на меня с интересом, что ли. Не понимаю, но что-то в его взгляде изменилось. Наверное, моя истерика кажется ему забавной.
        - Ты можешь сделать со мной, что угодно, я ничего не боюсь. Ни тебя, ни твоих хохочущих неподалёку парней, ни твоей больной фантазии. Сдох во мне страх, умерло всё.
        Я теряю терпение, потому что мне действительно нечего терять. Пусть делает, что хочет.
        - Я многих баб видел, но такой странной никогда, - замечает задумчиво. - Ты сумасшедшая?
        - Ещё какая. Ты даже представить себе не можешь, насколько я безумная и отчаявшаяся.
        - И ведь не врёшь, действительно не боишься. Тебе Романов вообще обо мне ничего не рассказывал? Что я делаю с предателями не говорил?
        - Ты можешь считать меня кем угодно, хоть шалавой, хоть предательницей. Вообще кем угодно, но я пришла к тебе только потому, что ненавижу Николая. Так сильно ненавижу, что дышать не могу. Каждую чёртову ночь уже шесть месяцев я молюсь, чтобы он перестал мне сниться, потому что я просыпаюсь в холодном поту всякий раз и до утра блуждаю по комнате. А ещё я молюсь, чтобы он сдох в муках. Ненавижу.
        Крымский прищуривается и смотрит так, будто бы череп пытается вскрыть без медицинских инструментов, голыми руками. Его лицо каменеет, становится больше похожим на маску, а после он разворачивается на пятках и, не проронив ни слова, выходит из комнаты.
        3 глава
        Злата
        Конечно, я могла бы броситься следом и долго биться в закрытую дверь. Кричать, истерить, даже зарыдать бы могла. Почему нет? Только… бесполезно это. Крымский не отпустит меня так просто, он мне не верит, и для него я - жена его врага и конкурента. Только хуже сделаю себе же в первую очередь.
        Я не знаю, отчего Крымский и Романов так друг друга ненавидят, но очень хорошо запомнила, как однажды спросила об этом у Коли, а он… тогда он сказал, что это не бабское дело в мужские разборки влезать, разозлился и, громко хлопнув дверью, ушёл на всю ночь.
        Не бабское дело…
        Я влезаю на стол, через него переползаю на подоконник и, опершись на стену спиной, смотрю в окно. До рассвета далеко, и могла бы провести это время на диване, поспать немного, но я боюсь ложиться. Боюсь того, что за этим последует - жуткие сны, от которых я никак не могу избавиться.
        Сколько проходит времени? Не знаю, но небо постепенно сереет, и в рассветной дымке начинаю различать не только нечёткие силуэты, но и то, что за ними кроется. Сквозь открытые жалюзи в комнату проникает свет, делает её просторнее, а картину за окном яснее.
        Люди. Очень много мужчин в коже, джинсе и татуировках. Высокие и не очень, крупные, стройные - разные. Мне открывается отличный вид на просторный двор, но на меня, похоже, всем плевать. Они слушают Крымского. Тот стоит чуть поодаль, о чём-то рассказывает, а в воздухе ещё немного и искры начнут летать.
        Напряжение. Самое подходящее определение тому, что вижу. Оно витает в воздухе, делает прямыми спины, провоцирует гробовую тишину - в мою комнату больше не проникает ни единого звука, хотя ещё совсем недавно хохот и даже песни не прекращались ни на мгновение.
        На Крымском чёрные джинсы, идеально сидящие на заднице, светлая рубашка с короткими рукавами, и я на мгновение жмурюсь от того, как плотно забиты его руки татуировками. Узора в неярком утреннем свете не рассмотреть, и я обвожу взглядом притихшую толпу. Интересно, о чём он им рассказывает?
        У Крымского странное выражение лица: злое и усталое одновременно. Периодически он взмахивает рукой и с какой-то только ему понятной системой дробит скупыми жестами фразы на отрывки - я понимаю это по крепко сжатым губам в такие моменты.
        Может быть, обо мне? Может быть, как раз и разрешает им воспользоваться моей глупостью и… не знаю, я действительно не знаю, что можно ожидать от ситуации, в которую сама себя загнала.
        Загнала, но ни о чём не жалею. И дай мне судьба возможность изменить этот момент, всё равно пришла бы к Крымскому, потому что он единственный, наверное, кто ненавидит Колю сильнее меня, а враг моего врага - мой друг, верно?
        Утешаю себя мыслью, что кроме поцелуев - слишком жарких, волнующих, злых и настойчивых - Артур ничего не сделал мне. Пока что ничего. Чего он ждёт? Почему не прихлопнет, как грозился, если действительно не имеет причин мне верить? Если я на самом деле могу оказаться предательницей, засланным казачком, лазутчиком, почему не избавится от меня решительно? Почему он тянет?
        Это тяжёлые вопросы, но я не вздрагиваю от открывающихся за ними перспектив. Даже если прихлопнет, то я в любом случае добьюсь того, чего хотела - избавлюсь от ненависти к Николаю и гнилой памяти о его жестокости.
        Я смотрю на Крымского, неосознанно слежу за его движениями и пытаюсь прочитать хоть что-то по губам, но он вдруг замечает меня. Убегать - поздно, прятаться - глупо, потому отвечаю ему прямым взглядом, хоть внутри что-то и сжимается от подобия страха. Смотреть в глаза Артуру - нелёгкая задача, но мне пока удаётся с ней справиться.
        Крымский взмахивает рукой, даёт отмашку, и толпа мужиков распадается на несколько кучек-группок, рассеивается по периметру, а Артур всё ещё не сводит с меня глаз. А потом снова, как несколько часов назад, резко разворачивается на пятках и уходит. Да что он за человек такой? То обвиняет, то целует, то сбегает.
        А ещё кто-то меня странной называет.
        Тем же путём сползаю с подоконника и становлюсь в центре комнаты, закрываю глаза, развожу руки в стороны и делаю размеренные глубокие вдохи. Это единственное, что мне хоть как-то помогает. Нужно обязательно представить перед глазами что-то приятное - какое-то место, где всё ещё хорошо. Так советовал психолог, и я благодарна ему. Рождаю перед глазами покрытый изумрудной зеленью покатый склон, куда меня водили когда-то родители. Там мы устраивали пикники, играли в волейбол и были счастливы.
        Моя жизнь поделилась на до и после, но есть вещи, о которых я люблю вспоминать. Хорошие события прошлого, за которые держусь, чтобы не захлебнуться в тоске, делают меня сильнее. Помогают идти вперёд, не сломавшись.
        Увлекшись, не сразу понимаю, что в комнате давно уже не одна, а когда до меня доходит, раскрываю глаза и вижу Крымского. Он сидит в кресле и смотрит на меня. Опирается согнутой в локте татуированной правой рукой на колено, а в левой держит какой-то свёрток.
        - Что это?
        - Одежда, - как само собой разумеющееся и кладёт свёрток на подлокотник. - В этом… - широкий жест, очерчивающий мою фигуру, - нельзя за пределы комнаты выходить.
        - Ты меня отпустить решил? Или покажешь всем, как забавного зверька?
        - Я решил тебя выслушать, - обрывает мои нервные вопросы точно таким же жестом, каким разогнал до этого своих архаровцев. - Ты же этого хотела? Разве не именно за этим ты пришла ко мне?
        - Почему не здесь и не сейчас? Я готова всё рассказать, а ты можешь послушать.
        - Потому что. Злата, ты задаёшь слишком много вопросов для человека в твоём положении.
        Уголок его рта дрожит в призрачной улыбке, а во взгляде мелькает нечто тёмное и опасное. Взгляд этот, как лезвие бритвы, вонзается в плоть и медленно проходится ниже, ощупывает, гладит кожу от макушки до кончиков пальцев.
        - Ты не выйдешь? - сглатываю, потому что совершенно не понимаю, что хочет от меня этот мужчина с ледяными глазами.
        - Нет, - качает головой и откидывается на спинку кресла. Кладёт ладони на подлокотники и принимается выстукивать длинными пальцами какую-то мелодию с рваным ритмом. - Раздевайся.
        - Ты вуайерист?
        Моя неудачная шутка остаётся без внимания - всегда знала, что юмор не мой конёк. Но у меня не получается молчать, когда Крымский так странно смотрит на меня.
        - Ты красивая, - замечает и поправляет натянутые в паху брюки, и жест этот как немое доказательство слов. - Но мне важно знать, нет ли на тебе жучков.
        - Жучков? Ты точно параноик.
        - Я просто человек, который знает цену безопасности, - пожимает плечами и облизывает губы, медленно, лениво. - Особенно, когда дело касается твоего муженька. Эта база… о ней ни одна живая душа не знает. Саша специально тебя вёз такими путями, чтобы даже если бы ты что-то и заметила, не смогла потом рассказать. Никому, даже если захочешь.
        Что-то мне подсказывает, что не только это - главная причина, почему он сидит и смотрит.
        - Прислал бы сюда кого-то из своих бугаёв, пусть бы ощупали меня с головы до ног, - повожу плечами, но приближаться не спешу.
        - Отличный план, но рисковый. Для тебя в первую очередь. Я уверен, ты не хочешь на своей шкуре испытать, на что способен злой и возбуждённый мужик. Что бы ты не говорила и как бы не храбрилась, не хочешь.
        Ха-ха-ха, это даже смешно.
        - Поверь, уж это я могу представить в красках.
        Крымский заламывает бровь - мои слова его удивили, и я внутренне ликую от этой маленькой, но такой важной для меня победы.
        Так, крошечными шажками, я пробью его оборону.
        - Значит, раздеться? - уточняю, а Крымский кивает и прищуривается. Указывает рукой на свёрток, лежащий на подлокотнике, ждёт. - Полностью?
        - Абсолютно, - откашливается и снова поправляет брюки.
        Ну, хорошо, Крымский. На это я тоже готова пойти.
        Я делаю глубокий вдох, будто бы собираюсь нырнуть в бушующее море с высокого крутого обрыва, а Крымский потирает пальцами левый висок и вновь облизывает губы. А ещё сглатывает, и я вижу двигающийся вверх-вниз под кожей кадык.
        Так смотрят охотники на своих жертв, только и я не так проста, как Артуру кажется. Грубить Крымскому, посылать его в далёкие матерные дали - отличный способ самоубиться, но я выбираю другую тактику.
        Нащупываю пальцами замок платья и уверенно, но медленно тяну “собачку” до талии вниз. Под ним на мне ажурный комплект белья - единственное напоминание, что я ещё женщина, которой положено любить себя и баловать.
        Я смотрю на лицо Крымского с резкими, но не грубыми чертами, а платье падает к моим голым ногам. Переступаю через уже никому не нужную тряпку, ступнёй откидываю её в сторону и на миг теряюсь - неужели действительно всё нужно снять?
        Артур прикрывает глаза - велит продолжать, - и я избавляюсь сначала от бюстгальтера, а после и от бикини. Всё, дело сделано, я унизилась настолько, насколько могла. И только моя одержимость жаждой справедливости, невозможность жить, пока Коля не получил сполна, не дают возненавидеть саму себя ещё сильнее.
        - Повернись, - хриплый приказ, и я слушаюсь и замираю.
        Шаги за спиной, я прикрываю глаза. Не могу сдержать нервный рваный вдох, когда тёплые шероховатые пальцы дотрагиваются до моего плеча. Крымский проводит вниз по руке, кружит по контуру острого локтя, касается запястья, а после снова вверх. Сгребает мои волосы в пригоршню, наматывает на кулак и говорит тихо на ухо:
        - Ровно два оборота.
        Тянет на себя мои волосы, заставляет запрокинуть голову и обхватывает свободной рукой горло.
        - Сейчас надавлю и не станет куколки.
        - Надави, - почти прошу и этим снова сбиваю с толка Крымского.
        - Ты точно сумасшедшая, - усмехается, а хватка на горле становится слабее. - Безумная рыжая ведьма. Неужели не врёшь? Или такая дура?
        Он проводит рукой ниже, касается ключиц и замирает в опасной близости от обнажённой груди. Его ладонь горячая, с огрубевшей кожей, большая и тяжёлая.
        - Засела в башке занозой, - признаётся, а я прикрываю глаза. Крымский не делает мне больно, но его власть пугает и выбивает из колеи.
        Отпускает волосы и крепко обвивает рукой мою талию и прижимает меня к груди. Возбуждение твёрдой эрекцией упирается чуть выше ягодиц, а грубая ткань джинсов царапает кожу. Крымский так явно хочет меня, что это одновременно пугает и волнует. Я голая, зажатая в тисках мощных татуированных рук, где-то рядом толпа мужиков, а чужие губы касаются моего уха, опускаются всё ниже и ниже, а кончиком языка Крымский слизывает с кожи мой вкус.
        Это всё неправильно, и я не должна ничего чувствовать, но что-то внутри откликается на первобытный призыв самца. Внизу живота раскатывается жар, отдаёт пульсацией в висках и шумом в ушах.
        - Я никогда не брал баб силой, - признаётся Крымский и прикусывает нежную кожу на плече. - Зачем мне это? Но тебя так невыносимо хочется трахнуть. Стояк, как в пятнадцать.
        Артур отпускает меня и толкает вперёд, к стене, и приходится упереться в неё руками, чтобы не упасть. Оборачиваюсь, ловлю взгляд Крымского, исследующий моё тело, полыхающий желанием и жаркой страстью. В его глазах даже не похоть - странная жажда. Она сметает меня, сминает, выкручивает наизнанку.
        - Расставь ноги.
        Крымский приказывает, я слушаюсь, и происходящее больше похоже на безумие, но… в этом столько порочной страсти, тёмной и горькой на вкус, что остаётся только подчиниться.
        - Покорная и гордая, сумасшедшая и расчётливая - слишком сложный коктейль для подосланной бабы, - проводит пальцами вдоль позвонков, вниз к пояснице, кружит вокруг левой ямки, потом касается правой. Спускается ещё ниже, оглаживает выемку меж ягодиц, не проникая глубже, и замирает на внутренней стороне бедра, практически у входа. - Снова течёшь. Если ты не врёшь мне, чем же Колюня так тебя разозлил?
        - Он подонок, - выплёвываю. - Я его ненавижу.
        - Коля всегда был дебилом, хоть и хитрый, зараза. Ему, наверное, не объяснили, что злая и обиженная баба - самый страшный враг. Особенно, если она такая красивая.
        Усмехается, глядя прямо мне в глаза. Снова облизывает губы, а я вторю этому движению, и взгляд Крымского туманится животным голодом. Артуру нужно сделать усилие - отчётливо вижу, - чтобы отойти от меня хотя бы на шаг.
        - Одевайся, - бросает короткое и запускает руку в светлые волосы на затылке. Ерошит их, сканируя меня вновь заледеневшим взглядом.
        Киваю, а Крымский идёт к двери, но в последний момент останавливается:
        - К тебе придёт дядя Ваня, отведёт ко мне. Будь готова, поговорим.
        И выходит, а я понимаю, что ничего не понимаю. Колени дрожат, ноги ватные, а перед глазами туман клубится. Господи, дай мне сил всё это выдержать и не рухнуть на ещё более глубокое дно.
        Я не имею права к кому-то привязываться - я здесь не для этого.
        В свёртке оказывается летнее платье в синюю полоску и лёгкие мокасины. И ничего больше. Никакого белья, ни чулок, ни других атрибутов возможных сексуальных игрищ: простая одежда, практичная и удобная. И это наводит на мысль, что Крымский действительно готов меня выслушать.
        Вот только интересно, кто помогал ему с выбором одежды. Кто этот человек? Он сам? Не знаю и знать не хочу.
        Отрываю бирки, быстро одеваюсь и спустя несколько минут уже готова к выходу. И, словно за мной всё это время наблюдали, практически сразу, как я расправляю последнюю складку на юбке чуть ниже колен, в дверь стучат.
        Значит, не Крымский - тот себя любезностями не утруждает: когда хочет приходит, когда ему нужно уходит.
        - Войдите! - кричу, а ладони почему-то потеют. Потираю их друг о друга и от нетерпения едва не пританцовываю на месте.
        - Готова, Злата? - улыбается дядя Ваня, а мне становится немного легче. - Тебе идёт платье.
        - Оу, спасибо большое. Оно… удобнее моего.
        - И в этом месте - то, что нужно.
        Да, мне определённо нравится этот мужчина. Дядя Ваня кажется добрым - то ли из-за возраста видится таким, то ли приятной улыбки, от которой кожа на лице складывается в морщинки. Ко мне давно уже никто не проявлял тёплых чувств, и даже Крымский демонстрирует мне что угодно, только не светлое и ласковое.
        Я иду к двери, а руки приходится сцепить в замок перед собой, чтобы так сильно не дрожали. Но рядом с дядей Ваней я не чувствую себя ни узницей, ни пленницей. Мы просто идём рядом, и даже если не разговариваем, будто бы общаемся.
        Мне хочется спросить у дяди Вани, чего ждать впереди, но вряд ли мне ответят. Крымский обещал выслушать, он сдержит своё слово - то немногое, во что я ещё верю. А дальше пусть хоть убивает.
        Вдоль нескольких строений, похожих на домик, в котором меня поселили, мимо высокого забора и небольшого яблочного сада, налево.
        - Это дом Артура, - объясняет дядя Ваня, а я рассматриваю домик, едва намного больше моего.
        Светло-бежевые стены, тёмно-коричневая остроконечная крыша, несколько окон в простых белых рамах - самый обычный дом, как у многих и многих в этой жизни. Я слышала, что Крымский далеко не беден, но всё-таки как сильно он отличается от Коли с диким стремлением того к помпезной роскоши.
        - Проходи, Артур тебя ждёт, - дядя Ваня касается моего плеча в немой поддержке и уходит, лишь разок оглянувшись на прощание.
        Нервно вздохнув, я берусь за прохладную ручку двери, тяну на себя и через секунду делаю шаг в прихожую, а Крымский стоит в дверном проёме комнаты напротив и держит в руках стакан, наполненный жидкостью чайного цвета. Встряхивает рукой, и кусочки льда бьются о стенки, и тишину нарушает мелодичный звук.
        4 глава
        Злата
        Артур делает большой глоток и плавным жестом отталкивается от дверного косяка. Кивком указывает на комнату и, не говоря ни слова, скрывается в ней.
        Вот как у него получается отдавать распоряжения, не потратив ни единого слова?
        Я тороплюсь за ним, потому что боюсь. Не Крымского, а того, что в последний момент передумаю. Кажется, во мне так мало осталось решимости, что в любую секунду она может иссякнуть, покинуть меня, и всё окажется напрасным.
        Артур стоит у окна, ко мне спиной. Как и при первой встрече. В небольшой, но уютной комнате, обставленной просто и "по-мужски", в центре замечаю тёмно-зелёный диван, рядом с ним журнальный столик, в дальнем конце кресло, а в противоположном - книжный шкаф. Точно такой же как и в моей комнате, даже корешки похожие. Кроме этого пара стульев и всё. Ни декоративных подушек, ни пыльных статуэток или картин на грубо оштукатуренных стенах.
        Замираю в дверях, пока Крымский не поворачивается. Делает несколько ленивых шагов и оказывается в самом центре комнаты.
        - Я обещал тебя выслушать, но не обещал тебе верить, - Крымский с громким стуком ставит стакан на стеклянную столешницу и, вытащив стул на середину комнаты, переворачивает спинкой вперёд и седлает его.
        Вытягивает длинные ноги, а я, как загипнотизированная, смотрю на его обувь. Невероятно чистую, и это почему-то кажется таким странным.
        Вот ещё, нашла о чём думать сейчас!
        Откашливаюсь, пытаюсь сглотнуть плотный комок, но во мне бушует сейчас так много эмоций, а мысли настолько перепутаны, что боюсь не собрать их в кучу и потратить зря единственный шанс. Вряд ли Крымский ещё раз позволит мне высказаться.
        - Понимаю, ты не обязан мне верить, - пожимаю плечами, будто ничего эдакого в его словах нет.
        - Злата, послушай меня внимательно прежде, чем откроешь рот и начнёшь вешать мне лапшу на уши, - злые слова, а в глазах усталое безразличие. - Я каждое твоё слово проверю. Нарою о тебе даже то, что ты сама не помнишь. Уже рою. Потому, если соврёшь хоть в мелочи, потом плакать будет поздно.
        Я снова сглатываю и киваю.
        - Проверяй, пожалуйста, - смотрю прямо в глаза Крымского, чтобы понял: я не для лжи к нему явилась. - Можешь даже пытать, у меня всё равно только одна версия, и я от неё не отступлюсь.
        - Рассказывай.
        - А можно… можно мне попить? - решаюсь, а Артур молча выходит из комнаты и через минуту возвращается с пол-литровой бутылкой минералки.
        Жадно пью, пузырьки щекочут язык, и должно стать легче. Должно ведь! Но внутри всё тот же пожар, который у меня не получается ничем затушить. Больно, горячо, будто голыми ногами ступаю по раскалённому пустынному песку, а невидимое солнце сжигает дотла.
        - Спасибо, - закручиваю крышечку, а Крымский снова занимает свой “пост”, складывает руки на спинке стула, упирается в предплечье подбородком и ждёт.
        - Напилась? Теперь присядь и расскажи мне, Злата, почему ты ненавидишь Романова?
        Вздыхаю. Именно это - самый трудный вопрос, потому что в ответ на него нужно всё-всё рассказать, окунуться в это снова и снова. Но я собираю остатки воли в кулак, говорю себе, что так надо, и выталкиваю слова из онемевшего горла, а они прячутся от меня в гудящей голове, не хотят складываться в стройные фразы.
        - Он… мы были женаты пять лет, а потом… Коля довольно быстро перестал быть любящим и милым, но не трогал меня. А полгода назад у него сорвалась какая-то сделка, Коля слетел с катушек: вернулся домой пьяный, злой, выгнал всю прислугу и избил меня так сильно, что чуть не убил. Но лучше бы убил.
        Всё, сказала. Только легче от откровенности мне не становится.
        Я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы. Касаюсь лица, надавливаю на кожу, но она онемела. Ничего не чувствую, совершенно. Может быть, тогда я всё-таки погибла, и всё это мне только мерещится? И долгие месяцы в больнице, и решение отправиться к Крымскому, и он сам?
        - Почему? - простой вопрос, на который так сложно озвучить ответ.
        - Я… я потеряла ребёнка, - кусаю щёку изнутри, чтобы заглушить душевную боль физической. - Из-за его побоев потеряла. Я так долго не могла забеременеть, так хотела этого, так радовалась. Даже решила от Коли уйти, думала, что справлюсь сама. Это казалось хорошим знаком, толчком к действию. Мой ребёнок… ему уже было пятнадцать недель - не сразу к врачу пошла. И он… он уже не был горошиной, ещё немного и шевелиться бы начал.
        Из меня льются слова мутным потоком, не остановить. Не могу понять, зачем вообще говорю всё это Крымскому - он мужчина, чужой человек. Не жилетка, не мой личный психолог, не духовник. Но остановиться сложно, когда так долго держала всё внутри и даже думать себе о многом запрещала, иначе бы с ума сошла.
        Крымский не перебивает меня, но слегка прищуривается. Позы не меняет, только взгляд становится ледяным.
        - Ты не похожа на беспринципную бабу, которая о таком может врать.
        Нет, Крымский, о таком врать мало у кого получится. Господи, ну, поверь ты мне, послушай меня, услышь.
        - Я хочу ему отомстить, мне больше ничего не надо. И для этого мне нужен союзник.
        - То есть я?
        - Ты.
        - Значит, ты пришла, чтобы моими руками добраться до мужа? - улыбается, но со стороны больше на оскал похоже. А у меня чувство, что подо мной земля разверзлась, и пропасть с каждой секундой всё шире.
        - Нет, я пришла, чтобы помочь тебе самому его уничтожить, - призываю на помощь свою способность держать себя в руках. - А ещё, чтобы предупредить. Артур, одной мне не справиться, правосудие бесполезно - я ведь пыталась, но это невозможно, когда все вокруг куплены. Да и времени прошло много, не смогу уже доказать ни факт побоев, ни выкидыша. Они ведь всё уничтожили: мою карту, результаты анализов, абсолютно всё. Нас даже развели заочно, без моего ведома. У меня ничего нет, но деньги меня волнуют меньше всего. Просто хочу справедливости. Мне кажется, я её заслужила.
        Крымский молчит, не перебивает, и мне кажется, что вижу в его глазах, если не искренний интерес, но точно лёгкое любопытство. Это придаёт мне сил, и я перехожу к самому главному:
        - Ты знаешь о тендере на застройку Савеловских пустырей?
        Крымский напрягается и каменеет. Значит, я попала в точку!
        - Коля выиграет его, я точно знаю. Он участвует в нём через подставных лиц. Ему нужна эта земля, но тебя он кинуть хочет сильнее. Увести у тебя из-под носа очередной объект, сорвать твои планы - этого он желает страстно.
        - Откуда ты знаешь?
        - Коля часто говорил, что лезть в мужские дела - не бабское дело. Он меня никогда всерьёз не воспринимал, думал, я глухая и слепая. Только я иногда слышала его разговоры, а складывать два и два умею. Я же не дура.
        - Вижу, что не дура.
        - Тендер через две недели, верно?
        Облизываю губы, а Крымский медленно кивает.
        - Выиграет компания “Стройхолдинг Воронцова”. Новый человек на рынке, тёмная лошадка, а по сути бабочка-однодневка. Коля однажды напился и хвалился, что ты у него вот где, - сжимаю кулак и потрясаю им в воздухе.
        Внутри всё обмирает, когда меня полосует взгляд Крымского - злой, полный убийственной ярости. И даже кажется на мгновение, что Артур меня сейчас ударит. Я сжимаюсь в комок - инстинктивно, не нарочно, прикрываю глаза, а надо мной нависает тень.
        - “Стройхолдинг Воронцова” говоришь, - слышится мрачное совсем рядом, а я распахиваю глаза и смотрю на злое лицо Артура.
        - Да, если ты копнёшь в этом направлении, поймёшь, что я говорю правду. Коля этот план уже месяцев восемь вынашивает, колёса смазывает, чтобы до поры до времени никто ничего не вскрыл.
        - Сука он.
        - Артур, проверь, пока ещё есть время. Я уверена, что ты там его следы найдёшь. Он всё через Копытова делает, это его правая рука. Егор - удачно косит под неприметного лоха, но он хитрый и взятки давать не боится. Там сеть почище рыбацкой.
        Крымский стискивает челюсть с такой силой, что кожа на скулах бледнеет и под ней ходуном желваки.
        - Теперь ты понимаешь, почему я пришла к тебе? - зажимаю между колен бутылку с водой, сцепливаю пальцы в замок и боюсь вздохнуть лишний раз. Главное, чтобы поверил. Пусть проверит, пусть убедится, что я правду говорю. - Я долго лежала в больнице, долго не могла ни о чём думать, всё время варилась в этом котле, сгорала от ненависти и не знала, как это прекратить. О тендере, сам понимаешь, потеряв ребёнка и будучи на грани жизни и смерти во всех смыслах, совершенно не помнила. А потом что-то щёлкнуло, и я начала думать о тебе. И приехала.
        Внутри меня обрывается последний тросик самоконтроля, удерживавший всю правду внутри меня.
        - Хотя я не думала, что так просто получится к тебе пробиться. Тот лысый… он оказался каким-то извращенцем, он решил, что рыжая баба, пришедшая в клуб, отличный подарок. Тебе часто дарят такие подарки? Просто выхватывают девушку из толпы и волокут в твой кабинет?
        Крымский заламывает бровь и присаживается напротив. На корточки, и так мы становимся одного роста.
        - В мой клуб не заносит красивых домашних девочек, - кривоватая улыбка кажется странной и должна, наверное, пугать, но я не боюсь. Никого. Только своего прошлого и воспоминаний.
        - Я не домашняя девочка, - качаю головой.
        - Ты сломанная кукла, - говорит и тяжело вздыхает. - Но, если тебе интересно, это было впервые. Просто Витя, он… в общем, у него с башкой проблемы. И вообще проблемы, потому он не знает, каким образом выслужиться.
        Крымский поднимается на ноги, наклоняется вперёд и упирается руками на подлокотники. Он слишком близко, и меня обволакивает его терпкий аромат: щекочет ноздри, вытесняет собой кислород.
        - Если ты сказала правду, у меня больше не останется причин тебя презирать.
        Я вздрагиваю, когда он поддевает пальцем мой подбородок, принуждает смотреть в глаза.
        - Красивая и безумная, одержимая, - замечает едва слышно, и взглядом исследует моё лицо. - И что мне делать с тобой?
        5 глава
        Артур
        Найти больницу, в которой лежала Злата, оказалось просто. Взломать их электронную базу было труднее - на это ушло почти два часа, только ни о какой пациентке по имени Злата Романова информации не было. Вообще. Никакой.
        Мне бы согласиться с внутренним голосом, что всё это - ложь, спектакль, умело разыгранный хитрой сучкой, самая грандиозная подстава. И всё, что нужно сделать - выкинуть её на хрен и не парить себе мозги, вот только…
        Вот только информация, выданная мне Романовой, никак не даёт покоя.
        Я не очень добрый, совершенно не милосердный и тем более не благородный. Не умею нежничать, совершенно не склонен к мягкости и, прости Господи, романите. И не в моих привычках спасать утопающих девиц. Какими бы охрененными они ни были. В мире дочерта красивых баб, которых можно трахать в любых позах и после не иметь никакого головняка. Но Злата... она заводит меня так, что дым из ушей валит.
        Я многих повидал в этой жизни: наивных дур, мечтающих прокатиться на радуге, искательниц приключений, охотниц за большими членами, бабками, привилегиями. Кого-то просто заводит риск, потому ищут себе опасного парня, кто-то мечтает перевоспитать плохиша. Разные бывают, но Злата... она очень похожа на склеенную наспех фарфоровую статуэтку. На первый взгляд кажется, что всё нормально, но если присмотреться, все швы и стыки наружу.
        - Саша, ищи давай, ты же у нас гений, - подгоняю своего зама, а он всё быстрее щёлкает клавишами.
        Мы уже четыре часа торчим в моём кабинете, вертим инфу и так и эдак, только ни одной зацепки не можем ухватить. Но ведь не бывает так, чтобы всё стирали подчистую, где-то всё равно останется след.
        И здесь он есть, просто мы его не видим.
        Пока Сашка тихо матерится и призывает на помощь весь свой интеллект и способности, я пробиваю со всех фронтов инфу о "Стройхолдинге Воронцова": подключаю адвокатов, вызваниваю своих людей в тендерном комитете - нагоняю скорость и делаю всё, чтобы не остаться в идиотах. Мне нужны эти пустыри, у меня на них грандиозные планы и я просто обязан выиграть. А Романов пусть подавится, уступать я этому козлу не намерен.
        - Альберт, я твой должник, - говорю своему адвокату, когда он находит всё-таки этот чёртов Стройхолдинг. - Да, я понял. Всё, до связи.
        Похоже, рыжая ведьма всё-таки спасла мою задницу.
        - Вот, шеф, смотри, - Саша поворачивает ко мне экран ноута и тычет пальцем в одну из граф. - Обезбола до хера ушло именно в это время. Сроки совпадают и другие препараты в списках соответствуют.
        - Думаешь, оно?
        - Расход, приход. Если сложить вот здесь, - щелчок мыши, выделяющий одну из колонок, - с вот этим, то даже без натяжки склеивается. И ещё… смотри, в этом периоде прошёл большой платёж на счёт клиники. Очень внушительный. Проведён официально, как благотворительность.
        - От кого можешь выяснить?
        - Да, сейчас.
        Саша - гений, потому уверен: найдёт даже то, что спрятано на глубоком океаническом дне. Просто на всё нужно время.
        - Туристическая компания “Марко Поло”, - находит Саша, а я сжимаю кулак.
        - Романов, чтоб его, - едва слышно, но Саша кивает. - Меценат херов.
        Я отхожу к окну и укладываю информацию по полкам. Значит, действительно заплатили и именно Романов - слишком много совпадений с версией Златы, хоть они все до паранойи косвенные.
        - О, надо же! - восклицает Саша и что-то быстро-быстро печатает. - Вот же оно. Чёрт, как я сразу не догадался туда влезть.
        Пока он бурчит себе под нос, я достаю папку с тем, что уже успели найти на Злату. И если верить бумагам - а я им верю, - после развода у неё не осталось ничего. И никого.
        - Есть! Артур, я нашёл! Вот, смотри. В это время всё сходится по срокам, была у них тяжёлая пациентка Карелина Евгения Фёдоровна. Вот только нет такой бабы, её не существует. Я везде искал, липа это. Хитрые сволочи, грамотно сработали.
        - У меня сейчас мозги вскипят.
        - Мои уже расплавились, - Саша протягивает руку, хватает со стола большой стакан с кофе, делает несколько жадных глотков, а я смотрю на электронную карту этой самой Карелиной.
        Я не посвящал в подробности диагноза Златы никого. Я просто умею объяснять так, чтобы не нужно было вести долгие разговоры, а Сашка смекалистый, не зря мой зам. И он ищет практически вслепую, по косвенным данным, но того, что успел найти достаточно, чтобы понять - если Злата и врёт, то точно не об этом.
        - Рой дальше. И найди мне всех медсестёр, которые тогда дежурили.
        Саша кивает, принимается выгружать базу сотрудников, и вскоре принтер выплёвывает тёплый листок со списком имён и кратким досье на каждую.
        - Смотри, - Саша указывает концом карандаша на третью строчку, жирно выделенную жёлтым маркером. - Вот эта Марина Жарикова тогда работала в клинике, только её уволили по собственному очень быстро. Странно, да?
        - Может быть, место себе получше нашла. Саш, тысячи людей то устраиваются на работу, то увольняются.
        - Нет, ты не понимаешь, - качает головой Сашка и разминает уставшие плечи. - У неё бабушка больная, ей нужны деньги. Притом что она сейчас в поликлинике работает, там зарплаты точно поменьше будут, а деньги на операцию нужны. Наверняка перебивается уколами, но это не то. Доход несопоставим, в клинике отлично платили.
        И правда, очень странно.
        - Саш, найди мне эту Марину Жарикову. Чует моя задница, что с ней будет просто договориться. Да, и ещё выясни, как много нужно на операцию.
        Саша кивает, идёт к выходу, но вдруг будто бы вспоминает что-то. Останавливается у двери, смотрит на меня, мнётся.
        - Есть какие-то проблем?
        - Парни хотят собрание. Вечером.
        Этого ещё не хватало.
        - Причина?
        - Артур, посторонний на базе, баба к тому же. Мужики нервничают, хотят пояснений. Ты же сам, когда мы эту базу строили, запретил сюда тёлок водить, парни терпели, слушались. А выходит, что кто-то равнее. Им это не нравится.
        - Тебе тоже?
        - Мне тоже, - пожимает плечами и смотрит прямо на меня. - Но по другой причине.
        - Хорошо, мой башковитый друг, назначай тогда сбор на семь, сегодня вечером. Перетрём, что там кого не устраивает. И Жарикову найди, мне надо с ней поговорить.
        - Отлично. Там ещё пара вопросов накопилась: груз задерживается в пути из-за проволочек с логистикой, и Романовские псы снова чудят на областной границе.
        Вот, блядь, упырь.
        - И это обсудим, - киваю, и Саша покидает мой кабинет.
        Мне не дают покоя его слова и атмосфера среди парней тоже не нравится. Они нечасто требуют общий сбор, и каждый раз причина более чем серьёзная. Мой авторитет был незыблемым, но с появлением Златы в народе пошли волнения, а они всегда чреваты революциями.
        Нужно ли мне это? Нет. Даже ради самой красивой бабы такое терпеть я не собираюсь.
        Я выхожу из кабинета, покидаю дом, и, не обращая ни на кого внимания, направляюсь к Злате. Здесь ей оставаться опасно, база точно не место для красивых женщин.
        Злата сидит на ковре, подогнув под себя ноги, лицом к двери, и стоит мне войти, поднимается.
        - Молилась?
        - Приводила нервы в порядок.
        Поправляет юбку, смотрит на меня вопросительно, а под голубыми глазами тени.
        - Собирайся, ты уезжаешь.
        - Хорошо, - кивает и осматривает комнату, словно размышляет, не забыла ли тут чего, а меня снова бесит эта горделивая покорность.
        Злата проходит мимо меня, слегка задевает плечом, и вскоре мы оказываемся на парковке.
        - Садись в машину, - и снова она покоряется, и это становится похожим на какую-то игру, в правилах которой я не разбираюсь.
        Я всегда был доминантом, всегда давил и выламывал. Иначе не могу - так уж устроен. Вот только Злата, покорно склоняя передо мной голову, делает это так, что во мне кровь бурлит и пенится.
        Мне впервые кажется, что передо мной достойный противник - женщина, которая одним взглядом способна поджечь мои вены. Та, в глазах которой я вижу отражение своего безумия.
        Хочется её сломать, разорвать на части, посмотреть, как устроена эта непонятная и загадочная женщина изнутри. Хочется подчинить, опустить на колени, заставить делать всё, на что хватит моей больной фантазии.
        И только её рассказ о зверствах Романова ещё способен остудить мой пыл.
        Машина наращивает скорость, я слежу за дорогой в оба глаза, петляю мимо полей, выезжаю на узкие улочки на окраине города, и мне всё труднее не отвлекаться на сидящую рядом Злату.
        Я не могу её понять, у меня никак не получается разобраться в хитросплетении её поломанного разума, и это похоже на бег по острому краю крыши, и каждый шаг, как обещание смерти. Но адреналин кипит, и манит скорость.
        Чёртова рыжая ведьма. Все мысли мне попутала, засела в мозгах, на выдавить.
        Ведь ещё и суток не прошло с того момента, как она вошла в мой кабинет. Двенадцать часов только, всего двенадцать.
        Я останавливаю машину на площадке у заброшенных ещё в прошлой жизни гаражей. Не потому, что мы приехали, а потому что просто обязан был остановиться, чтобы не угробить нас обоих на первом же повороте.
        - Мне нужно избавиться от тебя, - говорю, а Злата смотрит с таким удивлением, что впору картину писать. - Я хочу вытрахать тебя из себя. Мне это необходимо.
        Злата закусывает губу и как-то странно ёрзает на сиденьи.
        - Грубый такой, - выдыхает и облизывает нижнюю губу.
        Блядь, не баба, а чистый наркотик.
        - Теперь я тебе предлагаю сделку, - мой голос вдруг становится похожим на хрип и рычание одновременно. - Одна ночь, Злата. Всего одна ночь. Ты и я.
        Злата замирает, и даже нервные пальцы перестают теребить подол платья.
        - Ну, Злата, докажи, что ты ничего не боишься. А ещё соври, что твоё тело не хочет меня. Ты же даже сейчас мокрая, я вижу это, я чувствую аромат. Ты безумно ведь хочешь меня, - я подаюсь вправо, всё ближе и ближе к ней. И, когда расстояния между нами не остаётся, а от моих губ до её уха всего несколько миллиметров, повторяю: - Одна ночь. Вытрахай из меня себя. Покажи мне своё безумие.
        - Ты так просто об этом говоришь, - Злата не отодвигается от меня, напротив.
        Быстрый взгляд из-под ресниц, влажный след от языка на нижней губе, нервно трепещущие ноздри - она, чёрт его дери, невероятна в своём возбуждении и желании его от меня скрыть.
        - Я говорю, о чём думаю, - прикусываю мочку её уха, слегка посасываю, и на мгновение закрываю глаза. Сладко, до умопомрачения сладко. - А думаю я сейчас только о тебе. Мне надо избавиться от этого, необходимо.
        Злата наклоняет голову вбок, открывает доступ к шее, и мне не нужно особое приглашение: провожу по коже языком, целую, оставляя красный след. Мать его, я даже в подростковом возрасте не ставил никому засосов.
        - У меня из-за тебя бунт на корабле и вечная эрекция, - усмехаюсь, а Злата вздрагивает, когда на её коже остаётся новый засос. - Эта ночь будет только моя, и ты будешь моей до последней капли крови. Я сделаю с тобой всё, чем наполнена моя больная башка, и успокоюсь.
        Злата снова ёрзает на сиденье, а я медленно спускаюсь рукой туда, где наверняка так мокро, что можно утопить целый город.
        Я чувствую это, даже не касаясь - у меня странное чутьё на реакции и ощущения этой странной женщины.
        Бесстрашной, несгибаемой, сильной. Пугающе сильной.
        - Твоё тело хочет меня, правда же?
        Провожу рукой по бедру вверх, юбка задирается всё выше и выше, открывая белизну и гладкость кожи. Нахожу кромку трусиков, и в памяти вспыхивают яркие картинки того, как Злата снимала их для меня, как выгибалась в пояснице, и тело молило о пощаде, ждало моих рук.
        Ловлю взгляд Златы, а в нём туман клубится. Я накрываю рукой её влагалище, прикрытое влажной тканью, и острый запах возбуждения проникает в меня пьянящим коктейлем, сбивает с ног.
        - Мне нужен твой рот вокруг моего члена, мне необходимы твои крики, искромсканые в кровь плечи и искусанная кожа. Ты дикая, я вижу это, даже если сама об этом не знаешь.
        Надавливаю сильнее, буквально впечатываю ладонь в её лоно, а Злата стонет едва слышно и тут же испуганно прикрывает рот ладонью. Моя хватка становится слабее, нежнее, ласковее. Отодвигаю бельё в сторону, смотрю на открывшийся вид и снова понимаю, насколько эта женщина охрененная. Вся.
        - Кричи, Злата, громко кричи. Делай, что хочешь.
        Она запрокидывает голову, впивается пальцами в моё предплечье, но не отталкивает, нет. Наоборот. Меня сводят с ума её реакции, и я обвожу набухший клитор по контуру - взглядом, пальцем - и надавливаю на него. Сначала легко, и меня бьёт током, когда Злата вскрикивает. Мотает головой из стороны в сторону, и рыжие волосы, как вспышки огня вокруг.
        Проталкиваю палец глубже, стараюсь не торопиться, хотя это равносильно самоубийству. Трудно удержаться, когда хочется ворваться в женщину скорым поездом и таранить членом, пока вся дурь из башки не выбьется.
        Добавляю второй палец, наращиваю темп, а Злата так крепко держит меня, что кожа краснеет, несмотря на плотный слой чёрных татуировок. Больно, но это сладкая боль.
        Движение пальцев в тёплом узком лоне, ещё одно, и Злата принимается двигать тазом навстречу, насаживаться на мою руку, а взгляд расфокусированный и горящий. Даже так она не подчиняется, а лишь ещё сильнее засасывает на дно, утягивает за собой.
        А потом удивлённо открывает рот, замирает на секунду, и бурно кончает, заливая мои пальцы соками и сжимая их так сильно, будто бы в тисках.
        Тяжело дышит, а я медленно вытягиваю из ещё пульсирующего влагалища пальцы и, не разрывая зрительного контакта, облизываю их.
        - Сладкая.
        Злата краснеет, точно маковый бутон, и краска заливает кожу до самых ключиц. Сглатывает, облизывает губы, а я поддеваю её подбородок и заглядываю на дно голубых глаз. Ищу там тень смущения, страха, ненависти, но Злата, как всегда, с горделивым достоинством принимает всё, что я даю ей.
        - Это только начало, ты же понимаешь это?
        Она медленно кивает, а я смотрю на её пухлые губы с одним желанием: растерзать, искусать до крови.
        - Сегодня ночью. До утра. Ты и я. И забудем друг друга. Мы же забудем?
        Злата тянется ко мне, упирается лбом в моё плечо.
        - Обязательно, - чуть слышно, а я прикрываю глаза.
        Рыжая ведьма.

* * *
        Я оставляю Злату в своей квартире - одной из, - о которой мало кто знает. Не понимаю почему, но я не доверяю никому её безопасность - если уж мне так трудно противиться ей, создавать сложные ситуации для кого-то ещё не намерен. Мчу вперёд, вцепившись в руль, словно в спасательный круг, подальше от Златы.
        Автомобиль набирает почти космическую скорость, только мне не скрыться от видений, желания и её аромата, пропитавшего, кажется, весь салон.
        Мне нужно решить кое-какие вопросы, мне необходимо провести собрание - у меня вообще чёртова уйма дел.
        Я повторяю себе это, напоминаю, чем должен сейчас заняться в первую очередь, убеждаю, что стоит свистнуть и десяток баб с умелыми руками, ртами и красивыми телами примчатся тут же. Секс - это просто, легко и понятно, и мне не нужно для этого придумывать сложности. Только…
        Только всё равно это не поможет. Пока я не трахну Злату до звона в ушах, пока не попробую её на вкус и не дам волю всем своим фантазиям, не успокоюсь. Это наваждение, сумасшествие, но сейчас я хочу именно её.
        Я не знаю, куда я еду - впервые в жизни не разбираю дорогу. Просто мчу, наворачиваю круги, миную улицу за улицей, но в голове странный гул стоит.
        Я здесь, в машине, пытаюсь справиться с возбуждением и переключить мысли на что-то ещё, кроме женского тела и вышибающей дух свободной покорности, а Злата там, в моей квартире.
        Интересно, она ждёт меня? Да, блядь, что за херня со мной творится.
        Я кружу и кружу по улице почти час, я действительно пытаюсь абстрагироваться. Я даже звоню Сашке и решаю какие-то вопросы. На автомате, особенно ни во что не вникаю, а перед глазами затуманенный взгляд голубых глаз, а на пальцах ощущение сжимающегося горячего влагалища.
        Проклятие.
        И я вдруг, сам от себя этого не ожидая, бросаю в трубку: “Саш, перенеси собрание на завтра, сегодня не могу”. Чёрт, я же что-то совсем другое хотел сказать, но Саша не спорит. Он вообще редко спорит. Обрываю звонок и выкручиваю руль в другую сторону. Назад. К своей квартире.
        Я сейчас это закончу, а утром буду свободен. Это же я, Артур Крымский - человек, неспособный быть долго с женщиной. Не моя это песня. Значит, одного раза мне хватит.
        Точно хватит.
        И я оставляю машину на подземной парковке, но как не пытаюсь держать себя в руках, почти бегом направляюсь к лифтам. Подношу брелок к значку двадцать пятого этажа, двери закрываются до бешенства медленно, коробка наконец плавно трогается с места и несёт меня вверх. Едва ползёт, и глухое раздражение внутри вытесняет почти все эмоции.
        Сжимаю в кулаке связку с такой силой, что один из ключей больно впивается в ладонь. Но даже это меня не отрезвляет.
        Перед дверью у меня ещё есть шанс передумать. Злата ведь спасла мой зад, а я должен её спасти от себя же самого. Но ключ, будто бы сам по себе, открывает замок, и я вхожу в квартиру.
        Щелчок за спиной, огромные глаза Златы напротив - она под дверью, что ли, сидела? - и один мой шаг вперёд.
        - Ведьма, - выдыхаю прежде, чем вжать в себя хрупкое горячее тело и смять голодным поцелуем податливый рот.
        6 глава
        Злата
        Дверь распахивается так неожиданно, что я не успеваю никуда спрятаться. Так и замираю в коридоре, просторном и холодном, в котором каждая деталь - грубый кирпич, стекло и хром. Никакого тёплого дерева, ничего, что может сделать человеческое жильё уютным.
        Крымский.
        Он делает шаг в квартиру, не глядя захлопывает дверь, а я смотрю в его глаза, ловлю в них вихри зарождающегося цунами. Даже пол, кажется, под нашими ногами вибрирует.
        Артур бросает куда-то ключи, они с громким перезвоном падают на плиточный пол, и наступает на меня неотвратимо. Как ураган, лесной пожар, водопад - стихия, от которой не скрыться, как ни пытайся.
        Да я и не стремлюсь. Где-то в глубине души знала, что ночь наша начнётся задолго до захода солнца.
        Не ошиблась.
        Я успела принять душ - почему-то именно эта мысль сейчас самая главная. Но она покидает меня, как и все остальные, в тот момент, когда Артур снова называет меня ведьмой и лишает кислорода поцелуем, объятиями. Просто сносит волной, сбивает с ног, и мне ничего не остаётся как обхватить его руками и ногами и впустить в свой рот его жадный и горячий язык. И он кружит там, сплетается с моим, и из груди стоны, похожие то ли на львиный рык, то ли на волчий вой.
        Не понимаю, кто из нас стонет - вообще уже перестаю что-либо понимать, когда Крымский кусает мою нижнюю губу, и солоноватый привкус на языке впервые за прошедшие полгода не пугает и не вызывает тошноту.
        Артур грубый и жадный, яростный и злой, невероятно горячий и обжигающе ледяной - сумасшедшая гремучая смесь, но в его руках я впервые забываю, каково было мне тогда. И кровь больше не ассоциируется с болью. Иногда она может быть и частью наслаждения.
        “Вытрахай себя из меня”, - вспыхивает в голове, и кажется снова слышу это наяву.
        - Артур, - выкрикиваю на грани ультразвука, ловлю губами воздух, как лишённая кислорода рыба, бьюсь в его руках, а он тянет ворот моего платья вниз, рвёт его по шву и добирается наконец-то до груди. Но не трогает её, не целует, да и освободить от белья не торопится. Просто смотрит.
        - Такая светлая кожа, - бормочет, и в тоне столько предвестников порока, обещаний утянуть на самое дно, что во рту пересыхает.
        Соски такие твёрдые, как камушки, они царапаются о нежное ещё недавно кружево, требуют внимания, и я ёрзаю и тихо стону.
        Мне отчаянно мало взглядов.
        И Крымский чувствует мои позывы, безмолвные намёки: сдавленно матерится, сминая мою грудь, а на шее снова жгучий поцелуй-укус. Моё платье изодрано, грудь под кружевом бюстгальтера настолько чувствительная, что каждое прикосновение к ней Артура отзывается сладкой судорогой внизу живота. Прикосновение и следом разряд тока. И так раз за разом.
        - Идеально ложится в ладонь, - усмехается и вгрызается в мой рот болезненным, но таким необходимым поцелуем.
        Мы рвём друг друга на части, пожираем, как голодные звери, а я снова мокрая - так бывает всякий раз, когда Крымский касается меня. И это пугает, потому что никогда раньше не жаждала так остро ощутить внутри себя мужской член. Ни разу, ни с кем.
        Всё, что происходит между нами сейчас, всё, что происходило до - сладкая мука и яростный огонь, сжигающий нас до тла.
        Нежность на грани боли и наслаждение за чертой реальности. Этого слишком много для меня, но и меньшего мне недостаточно.
        - Я на всё забил, приехал сюда, - пробивается сквозь вату в ушах хриплый голос Крымского, а я пытаюсь стянуть с его плечей рубашку, разорвать ткань и злюсь, что никак не получается. Рычу, как дикая кошка, пинаюсь даже, изворачиваюсь и шиплю, а Артур сдавленно смеётся, и сжимает крепче мои ягодицы. До боли.
        Я вишу в воздухе, словно меня не держит никто. Взлетаю до самого поднебесья, ловлю руками облака, и впервые всё плохое, что было до, отступает и скрывается в густом тумане. Сейчас я не разбитая на части, изувеченная чужой жестокостью Злата Романова. Не потерявшая смысл жизни женщина - опустевший сосуд, из которого тонкой струйкой вытекла надежда. Нет.
        - Я от тебя дурею, - Крымский прикусывает нежную кожу над грудью и прокладывает обжигающую дорожку поцелуев вниз. - Свалилась на голову, засела занозой, и оно внутри гниёт. Я б не справился, мне нужно было нахер всё бросить и получить тебя сейчас.
        Его слова жалят, а губы касаются кожи нежно, и я задыхаюсь от эмоций, кружащих во мне, а внизу живота будто бы раскалённая лава растекается.
        Сейчас, когда влажный рот смыкается вокруг моего соска, а сильные шершавые пальцы теребят второй, выкручивают его, пощипывают, я чувствую себя живой. Не грязной похотливой и испорченной, нет. Живой.
        Меня выгибает дугой, простреливает где-то в основании позвоночника. Стекаю на пол, и вскоре рубашка Крымского с оторванными пуговицами улетает куда-то в сторону. Я целую его острые ключицы, слизываю с кожи солоноватый пряный вкус, вдыхаю полной грудью мужской аромат, а Артур стонет и тихо матерится, наматывая мои волосы на кулак. Вены набухают под татуированной кожей, а в глазах рябит от плотности узоров.
        - Два оборота, идеально.
        Сегодня я готова на всё - даже на то, чем никогда в своей жизни не занималась.
        Крымский держит меня крепко, направляет без слов, и я подчиняюсь ему на каком-то глубинном уровне - на уровне рефлексов и инстинктов. Словно всё именно так и нужно было, будто бы вот так должно было быть всегда.
        - Хочешь меня? - усмехается порочно, а толпа мурашек разбегается по моей коже.
        И я киваю.
        - Скажи мне это, озвучь чего именно ты хочешь, - он закусывает нижнюю губу, оттягивает мою голову назад, нависает сверху, и я его ледяные глаза смотрят в саму душу.
        Оглаживает пальцами свободной руки моё горло, и я чувствую: ему нужно совсем немного, чтобы найти нужную точку, надавить и избавить меня от невыносимой памяти.
        Но откуда-то знаю ещё одно: Крымский не сделает этого.
        - Тебя хочу. Всего. Сегодня.
        Слова даются мне с трудом, но я пытаюсь вытолкнуть их из себя, потому что понимаю: мне нужны они, чтобы весь мир знал, что между мужчиной и женщиной существует не только боль и унижения. Не только потери и жестокость.
        Сейчас в изорванном платье, с намотанными на крупный кулак волосами я, наверное, похожа на шлюху, но плевать. Господи, как же на всё мне сейчас плевать.
        В глазах Крымского лишь огонь и иссушающая жажда, и в их отражении я самая желанная в мире. Хотя бы на эту ночь.
        - Возьми меня, - не просит, приказывает, и отпускает мои волосы, будто бы даёт выбрать самой, каким образом это сделать. Даёт свободу, и я опускаюсь на колени, не разрывая нашего зрительного контакта.
        Я просто хочу этого, а всё остальное уходит куда-то в сторону.
        - Пиздец, - а следом сдавленный хрип, а я вытягиваю ремень, расстёгиваю молнию, и прохожусь пальцами по твёрдому члену, натягивающему ткань боксеров.
        Несколько секунд, и Крымский голый и готовый к бою упирает руки в бока, смотрит на меня сверху вниз, и голод в его глазах становится невыносимым.
        Провожу языком по нижней губе и получаю в ответ хриплый стон. Я ещё ничего не сделала, а этот мужчина со стылым взглядом и огнём в крови почти капитулировал. И это окрыляет меня. Придаёт уверенность. Вдохновляет.
        Обхватываю рукой основание члена - крупного и, чёрт возьми, красивого, - а пальцы обводят ручейки крупных вен и будто бы живут своей собственной жизнью. Касаюсь губами глянцевой головки, слизываю капельку смазки, выступившую на багряной сердцевине, и Крымский шипит что-то неразличимое, но я чувствую: ему приятно.
        Втягиваю член в рот, поднимаю глаза вверх и ловлю взгляд, подёрнутый дымкой. Крымский красивый сейчас, как могут быть красивыми люди на вершине блаженства. Я никогда такого раньше не видела, мне ни разу до этого не хотелось делать ничего подобного для мужчины. И плевать, что мы чужие - об этом я думаю сейчас в самую последнюю очередь.
        Внизу живота пульсация, и пальцы на ногах подгибаются сами по себе, когда Крымский проталкивается чуть глубже.
        - Прими меня, - Артур зарывается пальцами в мои волосы, массирует кожу головы и не пытается протолкнуться разом до самого основания, не насаживает меня на себя - даёт привыкнуть к размеру. Но я расслабляю горло, дышу носом часто и поверхностно, потому что хочу этого не меньше Крымского. - Блядь, охуенно.
        Он матерится, но разве сейчас это важно? И его грязные слова - они… заводят. Не знаю, может быть, я и извращенка, но я принимаю Крымского так глубоко, как только могу. Посасываю, облизываю, растягиваю наше удовольствие, а член пульсирует так ощутимо и так волнующе, что я не могу сдержать стона. Он приглушённый, хриплый, а Артур находит какой-то новый угол, двигается жадно, мощно, но… осторожно. Он бережёт меня, понимаете? Это как-то дико и до слёз прекрасно.
        - Я уже, мать его, ох, - Артур делает несколько ритмичных толчков, а у меня из глаз слёзы брызжут. Но мы уже оба на подходе, и мой оргазм, пусть и ментальный, не менее оглушительный, чем его. - Злата, ведьмы ты. С ума сойти.
        Он говорит что-то ещё, изливаясь в меня, и я втягиваю в себя всё до последней капли.
        - Помогло от меня избавиться? - спрашиваю, поднимаясь на ноги, но вместо ответа злой поцелуй и вкус Крымского на губах.
        7 глава
        Артур
        За двадцать лет половой жизни у меня были разные минеты: умелые и не очень, улётные и чисто механические, но такого я не ощущал ни с кем. Не потому что Злата самая опытная - напротив, мне показалось, что для неё это было чуть ли не впервые, просто… ай, нахрен, не хочу анализировать. Да и не очень я на это способен, толкая Злату на кровать в спальне.
        Она падает на спину, всё ещё наполовину одетая, с красными от возбуждения щеками и горящими животным огнём глазами.
        - Дикая кошка, - я не тороплюсь присоединяться к ней, просто любуюсь каждым сантиметром её горячего тела, а член снова встаёт. Пока ещё лишь наполовину, но если постою так ещё минутку, яйца снова начнут немилосердно болеть от невыносимой переполненности. - Одного раза точно было недостаточно.
        Усмехаюсь, когда её глаза округляются. Она забавная в своих реакциях на мои слова: морщит нос, кусает губы и тяжело сглатывает.
        - Сними эти тряпки, - взмахиваю рукой, и Злата становится на колени и быстро избавляется от разорванного платья. - Вот так, девочка, да… ты охуенная.
        Я не могу сейчас следить за словами, да и не вижу такой необходимости. У меня нет ни времени, ни желания изображать из себя романтичного принца, осыпающегося женщину лепестками роз. Я такой, какой есть - грубый и несдержанный и не вижу повода меняться.
        Да и поздно в постели становиться другим, не в тридцать пять.
        Злата снова раздевается для меня, и на этот раз в этом действии так много неприкрытой сексуальности, что приходится на мгновение зажмуриться и сделать глубокий вдох, чтобы хоть немного обуздать свои желания наброситься, смять, выломать и разорвать. Надо помнить, что однажды эту женщину уже пытались разрушить до основания, только не вышло.
        С ней можно быть жёстким, но нельзя быть жестоким.
        Злата стоит на коленях, абсолютно голая, и это зрелище, уверен, на репите будет повторяться в моей голове снова и снова ещё очень долго. Могу сколько угодно себя обманывать, но такие женщины не забываются.
        Делаю шаг вперёд, касаюсь большим пальцем полной нижней губы, надавливаю, открывая ряд белых ровных зубов. Злата смотрит на меня снизу вверх, будто бы покорная, но во взгляде столько достоинства и несгибаемой воли, столько похоти, что меня снова ведёт. Я толкаю её на спину, оказываюсь сверху, а она обхватывает меня руками и ногами, льнёт ближе, растирает свою влагу по моему животу. И во мне взрываются последние предохранители.
        - На живот, Злата, - командую, отстранившись, и она покорно принимает нужную позу.
        Упирается локтями в матрас, выгибает попку, открывая мне самые охуенный в мире вид на сочащуюся вязкой влагой промежность. Стонет, когда я касаюсь её пальцами, безошибочно нахожу набухший клитор, и почти, когда проникаю пальцами глубже. Глубже и глубже, тараню, трахаю её, и член ноет от желания оказаться внутри.
        Злата подаётся назад, ловит ритм, а рыжие волосы, как жидкий огонь, растекается по чёрному покрывалу. Охрененное зрелище.
        - Кончай, девочка, давай же, - и я проталкиваюсь ещё раз, выкручиваю пальцы, и Злата кричит, сжимая в кулаках чёрный шёлк.
        Не вынимая пальцев, ловлю вибрации бурного оргазм. Они проходятся пульсацией вверх по руке, стреляют в плечо, выбивают на мгновение дух. Злата не кончает, нет, она утягивает меня за собой на дно самой глубокой бездны.
        Нахожу в тумбочке презерватив, наощупь, по памяти. Мне нужно всего несколько мгновений и я готов. Раскатываю латекс по члену и, схватив Злату за бёдра, надёжно их фиксирую. Она ластится, выгибается, неосознанно ищет меня, а я вожу головкой у входа, задеваю нужные точки, от чего Злата полностью теряет контроль.
        - Артур, пожалуйста, я не могу больше…
        - Говори, что тебе нужно сейчас.
        - Ох, давай... не издевайся.
        - Скажи, - подначиваю и буквально на несколько сантиметров проникаю внутрь.
        - Тебя хочу, твой…
        И замолкает, а я наклоняюсь и прикусываю её кожу под лопаткой, чем вызываю практически ураганную дрожь. Проникаю рукой под живот, нахожу возбуждённое лоно, а Злата всхлипывает, когда касаюсь клитора. Надавливаю с двух сторон и кайфую от тяжёлого женского дыхания. Хриплого. Горячего.
        - Ты сейчас снова кончишь, - констатирую факт, а внутри жаркий огонь сжигает меня нахрен. - Мой что? Язык? Палец? Член? Чего именно ты хочешь сейчас?
        - Артур... - выгибается, опирается на руки и поводит попой, намекая. Но не говорит.
        - Злата, я могу так долго делать, - снова прикасаюсь головкой ко входу, трусь о клитор и вызываю гортанный стон.
        - Да, Крымский, трахни меня, - выкрикивает и я влетаю в неё на полном ходу. - Ох… с ума сойти… да, да! Вот так, пожалуйста. Не останавливайся.
        Вряд ли она понимает, что говорит, но слова эти круче любой музыки.
        - Стоило только озвучить, - вбиваюсь до самых яиц, замираю и поднимаю Злату так, чтобы её спина упиралась в мою грудь. - Всего лишь сказать. Это ведь легко, да?
        Злата закидывает руки назад, проходится ногтями по моей шее, зарывается в волосы на затылке, а я толкаюсь бёдрами вперёд, тараню на полном ходу, но всего этого мне отчаянно мало. Мать его, никогда находиться внутри женщины не было мне настолько необходимо.
        Обвиваю её руками так крепко, что, кажется, хрустят кости, сминаемые моей хваткой. Кладу ладони на тугую упругую грудь, нахожу пальцами соски, щипаю их, оттягиваю, кручу, ласкаю, а они твёрже камня. Злата царапается, выдыхает воздух со свистом, бормочет что-то неразборчивое, а я снова ставлю засос - на этот раз на плече. Кожа под губами влажная, скользкая, пахнет возбуждением и дурманом. И я, как наркоман, дышу маковой росой, с каждым движением всё сильнее теряя над собой контроль.
        - Твой рот чуть не погубил меня, ведьма, - сообщаю, разделяя слова мощными толчками и упиваясь хриплыми стонами. - Да, мать его, сожми меня крепче.
        Злата вибрирует вокруг члена и обхватывает его собой так плотно, словно тесный презерватив. И это чистый кайф на грани фола. Мысли путаются, позвоночник сводит спазмом, а в пояснице кто-то пускает салюты, и искры разлетаются вокруг. Наши потные тела соприкасаются с пошлыми громкими звуками, в основании члена острые уколы предвестников оргазма. Злата выдерживает мой бешеный ритм, подстраивается под него, а я надавливаю ей на плечи, заставляю прогнуться ещё сильнее и вколачиваюсь с каким-то невообразимым остервенением, что глохну от шлепков и криков.
        Её бледная кожа окрашивается алым, когда сжимаю с силой стройные бёдра и не сдержавшись несильно бью ладонью, и в награду получаю протяжный стон. Я, блядь, не понимаю, какого хера не хватало Романову. Извращенец конченый.
        Оргазм выносит меня куда-то в стратосферу, сперма, несмотря на предшествующий минет, изливается мощными толчками, наполняет презерватив, и я задыхаюсь от недостатка кислорода, но не могу перестать смотреть на сжимающееся вокруг члена влагалище. Это что-то невозможное, прекрасное и порочное в своей сути. Даже в глазах темнеет, когда Злата соскальзывает, переворачивается на спину и смотрит на меня, будто что-то прочесть в моих глазах хочет. Такая загадочная и манящая, невероятная.
        Я наклоняюсь, опираюсь на руки и целую Злату и губы. Почти невинно, и она обнимает меня за плечи, нежная и преступно прекрасная.
        И до рассвета ещё несколько раз беру её, и мои плечи горят огнём, а нижняя губа саднит от яростных укусов. Я таким изорванным в клочья не был даже после боёв без правил, и каждый новый заход уносит меня всё дальше от возможности насытиться одной лишь ночью.
        Я всё глубже в ней вязну, но всё острее понимаю: останусь хоть на чуть-чуть, не смогу уже разорвать эту связь, не выдержу без неё.
        Рассвет подкрадывается как-то слишком быстро. Я курю, стоя на кухне у раскрытого окна, и смотрю куда-то вдаль. Сигарета за сигаретой, затяжка за затяжкой, а перед глазами лишь порочный рот и огромные голубые глаза. Мне нужно уходить, потому что иначе всё полетит прахом, и моя жизнь сузится до размеров кровати.
        Тушу сигарету в пепельнице, надеваю брюки, накидываю на плечи рубашку. Шиплю, когда тонкая ткань соприкасается с царапинами на спине, но эта боль отрезвляющая.
        Вхожу обратно в спальню, а Злата так красиво спит, свернувшись калачиком, что я думаю про себя: но ведь ничего не будет, если прилягу рядом. Просто полежу и всё, а утром уйду.
        И я снова раздеваюсь, укладываюсь рядом и, не планируя засыпать, наглухо вырубаюсь.
        А когда распахиваю глаза и подскакиваю на кровати, понимаю, что первой ушла Злата.
        Она ушла. Мать его, как так-то?!
        Я ещё надеюсь, что она где-то в другой комнате снова приводит свои мысли в порядок, сидя на ковре. Медитирует, или как там эта хрень называется, за которой я дважды Злату застукивал? Смотрелось невероятно сексуально, кстати.
        Или в ванной прячется, может быть, просто принимает душ. Чёрт, даже допускаю шальную мысль, что она готовит завтрак.
        Какого дьявола вообще я об этом думаю?
        Мечусь по комнатам, злой, как тысяча цепных псов, распахиваю настежь двери, но Златы нигде нет. Она просто ушла. Только аромат её ещё витает в квартире, и от него у меня в животе всё узлом сворачивается.
        Лихорадочно вспоминаю, не обидел ли чем её. Чёрт, меня никогда такие вопросы не волновали - с женщинами я почти всегда груб в постели, но со Златой же надо было быть нежным.
        Встряхиваю головой, чтобы разогнать мрачные мысли, исследую квартиру, вынюхиваю, хотя и понимаю, что бесполезно. Но двигаюсь на автомате, в каком-то густом дурмане плаваю.
        Да, блядь, пусть проваливает! Я бью кулаком по гипсокартонной перегородке, оставляю на ней вмятину, но совершенно не чувствую боли. Это какая-то эпическая срань, и я не должен так нервничать из-за какой-то бабы. Не должен! Это просто трах, ничего больше - такой же, как сотни раз до этого и ещё столько же после. Только секс. Да, приятный, да хороший, но секс.
        Да, мать его, кому я вру?
        Куда она могла уйти вообще? И в чём? В рваном платье?
        Замечаю краем глаза приоткрытую дверцу шкафа с одеждой. Он стоит в коридоре, вмонтированный в стену, и там я храню какие-то шмотки. В основном спортивные - тут, в подвале дома, есть неплохой и очень просторный зал. Круто оборудованный и очень удобный. Частный, рассчитанный лишь на жильцов высотки, и это отличный бонус. Иногда, когда остаюсь в этой квартире дольше чем на пару дней, захожу побегать в одиночестве - здорово мозги прочищает.
        Подхожу к шкафу, распахиваю дверцу полностью, и она с противным режущим нервы скрежетом открывается. Внутри вроде бы всё, как и прежде, только не хватает одного костюма. Самого простого, тёмно-серого и давно на меня маленького.
        Неужели шмотки мои спёрла? Вот так вот и пошла по городу в моём спортивном костюме? Вот же… ведьма.
        Злость во мне клокочет, я никак не могу её потушить, но несмотря на неё, начинаю смеяться. Натурально ржать. Упираюсь лбом в боковую стенку шкафа, подкладываю под него руку и смеюсь так громко и сильно, что перехватывает дыхание.
        Ну, что, Крымский? Всё ведь честно. Только одна ночь. Что хотел, о чём договаривался, то и получил. Но, сука, проще от этого не становится.
        Только куда она попёрлась без денег и документов? У неё же нет ничего, я же проверил, ей некуда идти. И телефон у меня остался, и паспорт на базе - так и валяется в сумочке где-то в углу. Ай, бешеная баба, непредсказуемая, безумная.
        Но ведь именно это в ней больше всего и нравится? Именно от этого же и ведёт, да? С другими скучно, другие довели уже до полной атрофии всего, что ещё когда-то жило во мне, но Злата… есть в ней тот огонь, в котором мне хочется гореть.
        Бешеная баба. Куда попёрлась? Выпороть бы, чтобы бегать не смогла.
        Прикусываю язык, вспоминаю её рассказ о зверствах урода Коленьки, и позвоночник сводит от омерзения.
        Натягиваю первые попавшиеся чистые штаны, параллельно звоню на пост охраны дома. Мне нужно узнать, когда она слинять успела.
        - Да, выходила через подземную парковку, - скучным голосом отчитывается охранник и чем-то клацает. - Какие-то проблемы? У вас что-то украли?
        Покой, хочется мне ответить, и последние нервные клетки, но это не его собачье дело.
        - Точное время? - чуть ли не рычу в трубку.
        - В половине шестого.
        - Отбой.
        Кажется, мужик удивлённо крякает, но плевать.
        Значит, в половине шестого? Смотрю на настенные часы, а маленькая стрелка зависла в нескольких миллиметрах от семи.
        Охренеть, вот это я вырубился.
        Мне больше нечего делать в этой квартире, потому надеваю мягкое худи, выхожу в подъезд и набираю по дороге к лифту Сашку. Он единственный, кому могу обрисовать ситуацию, не тратя лишние слова.
        - Ты же гений у нас, - припечатываю, а Сашка на том конце провода ждёт дальнейших указаний. - Найди мне её.
        - Крым, каким нахрен боком я её отыщу? Мы на неё маячков не ставили. Где искать рыжую бабу? У неё ни карт, ни телефона, нихрена нет.
        - Меня это печалить должно? - обрываю поток его сознания и, когда он затыкается, продолжаю: - Я на базу сейчас, проведём собрание экстренное, пусть никто не отлучается.
        - Будем всем скопом рыжую искать? - хмыкает, но в голосе отчётливо слышу азарт.
        - Будем. Ещё как будем. И да, медсестру нашёл?
        - Обижаешь, - довольный собой, Сашка становится добрее. - После обеда можно будет перетереть с ней.
        - Отлично. Еду, ждите.
        Но я кружу по городу ещё около часа, высматриваю рыжие волосы, похожие на жидкий огонь, но Злата где-то успела спрятаться.
        Ну, сучка, только попадись. Затрахаю до сорванного горла.
        8 глава
        Злата
        Всего одна ночь. Он же этого хотел, верно? Пусть получает.
        Я решила уйти первой, потому что не хотела снова чувствовать себя одинокой. А ещё очень испугалась, что потом не смогу этого сделать. Надо было рвать сразу, пока ещё могла найти в себе на это силы.
        - Злата, детка! - восклицает тётя Таня и всплёскивает ладонями.
        - Можно я у вас пока поживу?
        Тётя Таня мне вовсе не родственница, но она - лучшая подруга моей матери, потому к ней всегда могу обратиться по любому вопросу. Я ехала сюда зайцем, спрятавшись в густой толпе на задней площадке старого автобуса. Он скрипел на каждом повороте, угрожающе трясся, если колесо попадало на кочку, и люди, скучные и занятые каждый своими мыслями, беззлобно ругались. На водителя и друг друга.
        Так, закутанная в явно большой мужской спортивный костюм, сгорая от жары, я и добралась до дома единственного человека, которому на меня не плевать. Потом разберусь с документами и арендованной машиной, которая так и осталась возле клуба Крымского. Чёрт, совсем о ней забыла.
        У тёти Тани крошечный домик, старая слепая кошка кошка и доброе сердце. И тут, я знаю точно, никто меня не найдёт. И это правильно.
        - Конечно, детка, - обнимает меня, обвивая пухлыми руками, прижимает к себе, а мне вдруг кажется, что попала наконец в детство, где всегда всё было хорошо, меня любили и не нужно было ни о чём думать. - Ты так странно одета…
        Выпутываюсь из её крепких объятий, поправляю просторную серую мастерку, а она, кажется, всё ещё пахнет Крымским. Надеюсь, он не сильно обидится, когда узнает, что я упёрла у него костюм. Честное слово, это не в моих правилах, но и иначе ведь не могла.
        Надо будет потом ему по почте его отправить.
        - Это… это неважно, - улыбаюсь и осматриваю маленький дворик, вымощенный колотым плоским камнем, а на ветвях старого раскидистого дерева уже завязались крошечные яблочки. Лето.
        - У меня оладушки готовы, - спохватывается тётя Таня и буквально волочёт меня к крыльцу. - Почему ты не предупредила, что приехать собралась? Я бы пирог испекла. Ты такая худенькая, совсем бледная. И ещё… зачем волосы покрасила?
        - Мне не идёт? - “расчёсываю” пальцами спутанные пряди, а тётя Таня останавливается и окидывает меня внимательным взглядом.
        - Нет, кстати. Тебе очень красиво. Такая яркая стала! Очень нравится, просто непривычно.
        В шаге от входной двери тётя Таня снова заключает меня в крепкие тёплые объятия, и я вдыхаю аромат дрожжевого теста и каких-то цветов. Совсем простеньких, полевых, но это лучший запах на земле.
        - Я в душ, хорошо? - спрашиваю, когда оказываемся в прохладе сумрачной прихожей. - Очень устала с дороги. И грязной себя чувствую, не могу больше терпеть.
        Тётя Таня смотрит на меня с тревогой, но вслух ничего не говорит. Она знает, что именно со мной произошло - она мой единственный близкий человек, всё, что у меня осталось от прошлой счастливой жизни. Но она не касается острых моментов моей биографии, не травмирует долгими разговорами.
        Лишь кивает, украдкой вздохнув, и я ухожу в душ, пока всё, накопившееся во мне, не прорвалось слезами и истерикой. Сейчас я как никогда близка к этому.
        Все ломаются, а сильные с невероятно оглушительным треском.
        В маленькой комнате овальное зеркало, умывальник и небольшая ванная за занавеской в голубой цветочек. Скидываю с себя костюм, с которым за несколько часов дороги уже успела сродниться, бросаю его в корзину и ловлю свой взгляд в отражении. На шее несколько красных отметин, а ещё парочка на плечах. Кисти ноют после крепкой хватки Крымского, но это снова напоминает мне, какой живой себя рядом с ним почувствовала. Пугающе свободной.
        Касаюсь пальцами меток и вздрагиваю, когда ощущения и воспоминания о прошедшей ночи скручиваются вихрями урагана внутри, заставляют трепетать. Может быть, стоило остаться? Может быть, так было правильнее?
        Но нет же, Злата, нет. Артур же чётко дал понять: ему нужна только одна ночь. Он так часто повторял это, так яростно заставлял меня - и себя, наверное, - в это поверить, что нужно быть полной дурой, чтобы позволить себе надежду.
        Нет уж, хватит с меня воздушных замков. Останемся друг для друга приятным воспоминанием, ничего больше.
        Открываю воду, она шумно льётся из крана, собирается лужицей на дне, и я становлюсь в это озерцо, вздрагивая от высокой температуры. Мне нужен обжигающе горячий душ, мне необходимо смыть с себя всё дерьмо прошедших месяцев, надо забыть. Я знаю, уверена, что Крымский выиграет теперь тендер и вздует Коле - такие, как Артур, ничего не прощают и не спускают с рук. Большего мне не нужно.
        Всем, чем могла, Крымскому помогла. И ушла. Я правильно всё сделала, лучше не придумаешь. Только почему-то внутри всё сопротивляется, но растираю кожу “кусачей” мочалкой, взбиваю ароматную пену, заставляю себя не думать об Артуре.
        Он меня здесь не найдёт - меня никто больше не найдёт. А всё остальное забудется, как сон.
        Только почему-то чувствую: это ещё не конец. Или просто хочу это ощущать?
        9 глава
        Артур
        В большом зале собраний людно, душно и нервно. Народ гудит, волнуется, а я осматриваю собравшихся в попытке понять, чем же они, суки, так недовольны.
        Взмахиваю рукой, призываю к тишине. Слушаются. Они всегда слушаются, просто иногда импульсивные слишком. Обычно это не доставляет мне неудобств, не действует на нервы - мне не нужны перепуганные суслики. Да только после побега Златы я на таком взводе, что могу вспыхнуть факелом и сломать кому-нибудь шею.
        Когда рокот проносится по залу в последний раз, сажусь на пустую бочку из-под ГСМ, выкрашенную в ядрёный оранжевый. Наслаждаюсь звенящей тишиной, а в меня со всех сторон летят внимательные и напряжённые взгляды.
        Мы так долго работаем и живём одной большой командой, так хорошо научились понимать друг друга. Но сейчас я слишком зол. Потому что…
        Потому что никогда баба так виртуозно не кидала меня через стройное бедро. И это заводит меня, хоть и бесит до невозможность.
        А больше всего раздражает, что мне хочется за ней бегать.
        - Вы требовали собрания, я готов вас выслушать.
        Мой голос отражается от стен, взметается к потолку, а со своего места поднимается Олег, заведующий автомастерскими.
        - Артур, какого долбанного хера? Баба? На базе? - его голос ровный, но в нём звенит упрёк.
        "Да-да!", "Кто-то ровнее, значит?" нестройным гулом со всех сторон, но я смотрю только на красного от едва сдерживаемого возмущения Олега.
        - А ты, значит, делегат у нас? - растягиваю губы в улыбке, но Олега так просто с пути истинного не сбить.
        - Крым, ты дал чёткий приказ, - продолжает выражать мнение большинства. - Где угодно, но не здесь. Ты же сам Лысому чуть шею не сломал, когда он какую-то шалаву приволок сюда. Ну? А теперь что?
        С места поднимается тот самый Лысый - мелкий и сухощавый любитель продажной любви. Держится за горло, будто я действительно ему его раскромсал и сопит недовольно.
        - Мог не вставать, у меня с памятью всё хорошо, - усмехаюсь, а он издаёт горловой булькающий звук и плюхается тощей задницей на лавочку. - То есть причина сраного бунта в том, что я сюда привёл бабу? Для этого вы так громко собрания требовали?
        Сашка, сдавленно смеётся, но когда, обернувшись, смотрю на него, утыкается взглядом в свой ноут и усиленно делает вид, что очень занят и его вообще здесь нет. Придурок.
        - Крым, ты разве не понимаешь? - Женя Борода уже возвышается надо всеми, огромный и настолько плотно татуированный, что в глазах рябит. - Люди Романова снова лезут на нашу территорию. Спалили два ангара на границе области, сорвали поставку запчастей. А этот утырок, как всегда, не при делах. Если мы ещё не получим пустыри, то всё. Сколько проектов сорвётся.
        От сказанного Бородой меня мутит. Ненавижу Романова. Впрочем, это взаимно, и мы грызём друг другу глотки, ставим палки в колёса, и этот танец никак не закончится.
        Иногда мне кажется, что люди всерьёз делают ставки, кто из нас двоих первых сдохнет. Тогда-то всё точно прекратится.
        - Артур, не сегодня так завтра прольётся кровь, - Лысый подпрыгивает на месте, возмущённо сводит брови к переносице, а голос его и без того высокий, ещё чуть-чуть и станет похожим на ультразвук. Аж в ушах звенит от его противного тембра. Но он прав. - Разве ты не чуешь её запах?
        Лысый даже носом поводит, словно где-то рядом уже содрали кожу с кого-то из наших.
        - Романов озверел после того, как мы ему три сделки сорвали, - подаёт голос Саша, а я киваю.
        Это бизнес, пусть и не очень легальный. И тут каждый за себя, а увести очередных поставщиков у Романова - святое дело.
        - Да, Зам прав, - Борода вертит головой, хрустит суставами, а кожа на щеках белеет от сдерживаемых эмоций. - А ты бабу тащишь сюда, нарушаешь свои же правила. Что у неё, поперёк там?
        Отдельные смешки, как выстрелы, раздаются то здесь, то там, а я сжимаю пальцами переносицу. Они правы, конечно же. Когда Романов снова звереет, а нам приходится разгребать завалы и выстраивать линию обороны, не до рыжих баб. Вот только… она не просто рыжая баба. Она человек, имеющий к Коленьке отношения. И она мне помогла.
        Я ничего никогда не прощаю и не забываю. Добро в том числе. А ещё, где-то совсем глубоко копошится гнилая мыслишка, что Злата пострадала полгода назад по моей вине в том числе.
        Потому что именно я сорвал тогда Коленьке сделку.
        - Так всё, мать вашу. Угомонились! Что вы сопли на кулак мотаете? Бабу увидели, прямо хай до неба подняли, завыли. Я разве когда-то делал то, о чём нам всем приходилось жалеть? Подставил хоть одного из вас? Ну, блядь, отвечайте! А то когда не надо, языки до китайской границы дотягиваются, а когда спрашиваю, онемели.
        “Нет-нет”.
        “Никогда”.
        “Крым, не психуй”.
        - Если я притащил сюда бабу, то точно не для того, чтобы ваши задницы пылали праведным огнём. И нет её уже, что вы трепыхаетесь, идиоты, как дохлые курицы? Заняться больше нечем?
        Я действительно теряю терпение. И в таком состоянии говорю тихо, но убедительно. Все снова замолкают, я спрыгиваю с бочки и, подойдя к двери, поворачиваю рычаг выключателя.
        Гаснет свет, я нажимаю на пульте кнопку и загорается большой экран проектора. А на нём…
        Сожжённые ангары, от одного вида которых сатанею до белых пятен перед глазами. Ну и ещё по мелочи парочка “сюрпризов”, от которых несёт дерьмом Романова за версту.
        Сашка щёлкает клавишами, все молчат, затаив дыхание, обозревают масштабы пиздеца.
        - Это война, - выдыхаю, потому что ничем другим это назвать не могу. - Но Коля провоцирует, ясен хрен. Выводит на панику, заставляет рефлексировать и бегать. Так не годится, на это я не поведусь.
        Одобрительные возгласы, а я усмехаюсь.
        - Теперь насчёт рыжей бабы, из-за которой ваши яйца так запылали, что стали синие, как переваренный желток.
        Ответом служат смешки, улюлюканье, а я снова включаю свет.
        - Первое: она жена Романова, бывшая. И благодаря её помощи Савеловские пустыри будут нашими.
        “Ох ты ж”.
        “Нихуя себе”.
        - Второе: нам нужно её найти. И третье: если какая-то сволочь из вас тронет её хоть пальцем, вырву руку вместе с головой. Саш, раздай ориентировки, а я уехал.
        И в оглушительной тишине выхожу из зала не оглядываясь.
        Я найду тебя, Злата. Где бы ты ни была.
        10 глава
        Артур
        - Вон она, - Сашка указывает подбородком на устало бредущую по обочине девицу в длинной просторной юбке и белой блузке, наглухо застёгнутой до самого горла. На вид лет двадцать, но в ней нет энергии, что ли, лишь сплошная усталость. Круглолицая, довольно симпатичная, стройная, только зажатая и несчастная, и даже красивые волосы, лежащий на плечах, не делают её привлекательнее.
        - Ты знаешь, что делать, - усмехаюсь и прикрываю глаза.
        - Цель оправдывает средства?
        - Нет, Саша, мне просто нужно с ней поговорить. Без насилия и принуждения. Только поговорить. Ты же у нас дипломат, уболтай девушку.
        Саша кивает и, оставив меня одного, выходит из машины. Я в нём уверен почти также, как в самом себе, потому знаю: он не сделает девочке больно, если этого не потребует ситуация. И очень надеюсь, что не потребует.
        Мне не слышно, о чём Саша разговаривает с медсестричкой, но она не убегает, не пытается заорать или позвать кого-то на помощь. Пусть напряжённая, слегка испуганная - вон, даже тонкая нижняя губа подрагивает, - но слушает внимательно. Она невысокая, миниатюрная и ей приходится задрать голову, чтобы хоть так сравняться с очень высоким Сашей.
        Вдруг на лице её зажигается надежда. Робкая, а щёки краснеют от переполняющих её эмоций, хотя она и не рискует выплеснуть их. И это убеждает окончательно: у меня получится сложить последнюю деталь мозаики без лишней крови.
        Когда-то отец меня научил: холодный рассудок и грамотный расчёт - первый шаг к успеху. Нет, конечно, иногда не грех и голову снести, но тут уже по ситуации.
        Я не святой и на мне дохренища грехов разной степени паршивости, но думать головой умею и в крайности без надобности не впадаю.
        Саша указывает рукой на мою машину, улыбается даже, а Марина Жарикова неуверенно кивает и всё-таки делает крошечный шажок в нужную сторону. Давай, девочка, иди. Я не обижу.
        Марина Жарикова ныряет на заднее сиденье, замечает меня и дёргается в сторону, но вдруг затихает. Обречённо как-то, а я заламываю бровь, потому что её реакция странная какая-то.
        - Вы Артур Крымский? - спрашивает, откашлявшись, а я киваю. - Вы… большой.
        - И страшный? - усмехаюсь, а она неуверенно пожимает плечами. - А ты Марина Жарикова, верно?
        В совершенно круглых карих глазах тысяча вопросов. Марина нервно облизывает нижнюю губу и принимается лихорадочно теребить ремешок простенькой сумки.
        - Я вас примерно таким и представляла, - голос похож на писк, а я подпираю голову рукой и внимательно смотрю на Марину. Просто смотрю, но она буквально на глазах съёживается.
        - Зачем ты меня представляла? - мне уже откровенно весело.
        От девочки так отчётливо несёт страхом, но она не пытается сбежать, только дрожит всё сильнее.
        - Мне… я слышала, как одна… пациентка говорила о вас в бреду. Ей очень плохо было, а я ставила ей капельницы и слышала, как она просила у вас помощи. Постоянно повторяла “Артур Крымский, Артур”. Мне стало интересно и я погуглила.
        - Погуглила она, надо же. Знаешь же, что очень любопытным девочкам злые и страшные волки откусывают голову?
        Она снова вздрагивает и пытается улыбнуться, но получается слабо.
        А у меня внутри копошится мысль, что той пациенткой была именно Злата. Чёрт возьми, как всё это странно.
        - Ваш, - нервный жест в сторону, - амбал сказал, что со мной хотят из благотворительного фонда встретиться, что деньги на операцию бабушке помогут собрать. Я же обращалась, ждала ответа на заявку…
        Она ещё что-то говорит, но вовсе неразборчиво.
        - Глупая маленькая мышка, - улыбаюсь по возможности ласково, хотя и не уверен, что я так умею. Но очень пытаюсь. - Разве можно вот так, поверив первому встречному, прыгать в машины? Тем более, если в них приглашают, как ты выразилась, амбалы.
        Бросаю взгляд на затемнённую стеклом улицу, а Саша расхаживает туда-сюда, курит и, активно жестикулируя, разговаривает с кем-то по телефону. И правда, амбал, но бабам нравится.
        - Но вы же не из фонда!
        Игнорирую её возглас и продолжаю:
        - Но тебя не обманули в главном: я готов помочь твоей бабушке. Ей нужна операция, у меня есть деньги. Всё просто.
        Марина трясёт головой, что-то обдумывает, а я жду, когда мысли в её голове встанут на место. Ну или она сорвётся в истерику и начнёт городить всякую чушь.
        - Я не знаю, зачем вам это нужно. Вы шутите? Издеваетесь? Это ведь жестоко! Не понимаю. У вас такие развлечения? У богатых, да? Я в книгах читала, - тяжело вздыхает, жуёт нижнюю губу, словно не может решиться озвучить, о чём именно она там читала. - Вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей? В обмен на деньги?
        И вот тут я начинаю ржать. Честно, наивные маленькие птички - очень забавные.
        - Это же надо, какие книги ты читаешь… увлекательные, - вытираю выступившие на глазах слёзы, а внутри всё ещё вибрируют отголоски смеха. - Про любовь, наверное. Но, увы, я не герой такого романа. Да и секс не настолько дорогое удовольствие обычно.
        - Тогда что? Я не понимаю.
        Похоже, она расслабляется, потому что в глазах уже нет той паники и обречённости. Теперь в них мелькает интерес. Любопытство.
        - Знаешь, Марина, что в нашей жизни - самая главная ценность?
        Она неуверенно пожимает плечами, а я тянусь за сигаретами. Закуриваю, и терпкий аромат с кофейными нотами наполняет салон.
        - Информация, Марина, информация.
        Смотрю на неё сквось подрагивающее облачко сизого дыма, а Марина почему-то икает.
        - Я никогда не платил за секс, но за информацию - с удовольствием.
        - Но я же ничего не знаю!
        - Тебе кажется, - улыбаюсь, и делаю новую глубокую затяжку. Сухой табак, сгорая, тихо потрескивает, и звук этот успокаивает. - Мне нужна вся информация о пациентке Злате Романовой. Ну или как вы там её записали в документах? - делаю вид, что напрягаю память и после затяжной паузы выдаю: - Карелина Евгения Фёдоровна? Вспоминай.
        Марина снова трясёт головой, но я подаюсь вперёд и едва сдерживаюсь, чтобы не надавить ещё и физически. Но нет, птичке и так от судьбы досталось.
        - Надеюсь, ты не дура и понимаешь, что я твой счастливый билет и шанс на спасение.
        Я достаю свой телефон, вхожу в банковское приложение, ввожу нужную сумму в строке перевода и протягиваю мобильный экраном к Марине.
        - Смотри, девочка. Осталось лишь заполнить несколько строчек и твоя бабушка будет спасена.
        Вглядывается в написанное на экране так напряжённо, что на лбу выступает трепещущая жилка, а щёки краснеют. Не моргает, и я боюсь, что её глаза нахрен пересохнут. А потом снова испуганно икает и моргает часто-часто.
        - Мне не нужен от тебя секс, мне не нужны клятвы верности. Просто скажи всё, что ты знаешь об этой пациентке.
        И через час мы расстаёмся, весьма довольные друг другом. Марина уносится прочь чуть ли не вприпрыжку и лишь раз оборачивается, расплывается в улыбке и машет мне рукой так активно, что ещё чуть-чуть и конечность отвалится.
        - Ну что? - Саша ныряет на водительское сиденье и поворачивается ко мне. - Порядок?
        - Полный. А теперь отвези меня на базу. Мне нужно… переварить услышанное.
        Всю дорогу я смотрю за окно, а в голове бьются самые разные мысли. То и дело всплывают обрывки разговора с Мариной. Чёрт, она даже расплакалась, когда рассказывала, как жалко было ей ребёночка. Злата мучилась, едва не тронулась рассудком. А может быть, тронулась, раз ко мне пришла? Не знаю. Поставила на кон всю себя, свою душу, а потом просто растворилась в воздухе.
        Стерва. Сжимаю кулаки, бью себя по колену, чтобы отвлечься физическим дискомфортом. Ну вот что за баба? Шальная же, невероятная. Огонь, мать его.
        Злата ни единым словом не обманула меня - её рассказ подтвердила несчастная и готовая на всё ради своих близких Марина. Марина, когда-то по наивности посмевшая всунуть нос в дела клиники, усомниться в правильности решений напрочь продажной верхушки. Молодость всегда пора наивности и ошибок, которые оставляют непроходящие отметины на всей дальнейшей жизни.
        Марину выбросили на улицу, как использованный носовой платок. Избавились.
        Зато теперь у меня есть информация. Чьё-то несчастье и отчаяние всегда выгода для другого. Так и живём в этом жестоком мире.
        - Вот, смотри, - Саша суёт мне в руку ещё тёплую распечатку, когда мы оказываемся в моём кабинете на базе. - Охрана заметила машину на парковке клуба.
        - Ой, блядь, такой хернёй я только не занимался. Пусть охрана с ней и разбирается, - мне действительно плевать, какой придурок насвинячился так, что не смог уехать на своих колёсах, да так и не вернулся за тачкой.
        - Нет, ты почитай, - скалится Саша, и по выражению его довольной рожи понимаю: он вышел на след. - Арендованная тачка. Просто посмотри.
        И я фокусирую внимание на имени в одной из строчек, и губы сами собой расплываются в улыбке.
        - Злата, чёрт её дери. Наследила всё-таки.
        - Вот-вот. Будем ждать, когда она попытается за ней вернуться?
        Идея здравая, если бы речь шла не о шальной Злате.
        - Она не вернётся, - озвучиваю свои мысли, а Саша хмыкает.
        - Думаешь? Ла-адно, - растягивая слоги, стучит карандашом по идеально выбритому подбородку, но телефонный звонок отвлекает меня от созерцания его задумчивого лица.
        - Феликс? Что у тебя?
        Феликс не тратит время на рассусоливания и сразу приступает к делу:
        - Шеф, я тут кое-какие связи перетряс. Рыжая эта, Злата, у неё же нет никого. Родня вся на том свете.
        - Ну? Это я и без тебя знаю. Есть что-то конкретное?
        - Есть городишко, не очень далеко, пару часов езды. Там живёт одна баба. Если верить источнику на автостанции, рыжая в спортивном костюме там.
        Да, мать его!
        - Мне рвануть туда? - проявляет инициативу Феликс, но у меня вдруг перед глазами возникает картинка, как он трогает Злату своими ручищами и дурно делается.
        Ну уж нет, хрена с два.
        - Скинь мне адрес и не рыпайся даже в том направлении. Понял?
        - Вроде бы никогда идиотом не был.
        - Вот и не тупи. И да пусть хранят тебя дорожные боги, - бросаю прежде, чем отключиться.
        11 глава
        Злата
        Я сижу в беседке и пью терпкое домашнее вино из красивого хрустального бокала. Всего несколько глотков сделала, а тело словно бы на морских волнах качается. Приятный шум в голове, мерный и успокаивающий. Закрываю глаза и позволяю себе ни о чём не думать, ни о чём не беспокоиться. Просто отключить все мысли, желания, ощущения и освободиться от тяжести в груди - это ли не счастье?
        Сумерки сгущаются - ещё немного и наступит вечер. Воздух напоён ароматами разнотравья, а где-то вдалеке жужжат пчёлы. Настоящий гул огромного роя, и он всё приближается и приближается. Хм, странно как-то.
        Спустя несколько мгновений до меня доходит, что это вовсе не насекомые так агрессивно жужжат. Мотор. Я поднимаю голову, вглядываюсь в сереющий вид сквозь редкие штакетины низкого забора, и мимо проезжает молотоцикл. Блестящий, чёрный, массивный - точно такие же стояли у клуба Крымского, а после и на парковке странной базы. Не успеваю хорошенько рассмотреть “всадника”, а он уже скрывается за поворотом.
        Внутри что-то ёкает, когда воспоминания о недавних событиях всплывают будто бы сами по себе. Ну да ладно, надеюсь, Крымский не грустит. Да и с чего бы? Я же избавила его от необходимости уходить первому, что-то мне объяснять. От неловкости его избавила, а то бы ещё мучился, пытаясь втолковать глупой бабе, что ночь действительно была единственная, а дальше каждый идёт своей дорогой.
        Мы странно встретились и странно разойдёмся.
        Древний мотив в голове на повторе, я встряхиваю волосами, которые пахнут цветочным шампунем и одним махом допиваю плещущееся на дне рубиновое вино. Оно обжигает язык и дарит бодрость, а ещё странный кураж.
        - Давайте я вам помогу? - захожу в дом, споласкиваю бокал, а тётя Таня возится с пирогом и сдувает с лица тонкую прядь светлых волос.
        - Нет, детка. Ты же помнишь моё правило? - улыбается широко и вытирает руки клетчатым полотенцем с крошечными уточками по краешкам.
        - Гости не работают, - говорим хором, а я смеюсь.
        - Но вы же знаете, что я так не могу? Мало того, что на голову вам свалилась, ещё и штаны просиживать… неудобно.
        Тётя Таня отмахивается, фыркает и хмурит брови.
        - Не говори глупостей. Ты вон, светишься вся. Отдохнёшь, наберёшься сил, а после уже вместе решим, что дальше будет.
        Это её “вместе решим” даёт мне такой мощный заряд эндорфинов, что не сдерживаюсь и шмыгаю носом. От переполняющих чувств и благодарности.
        - И вообще, я очень зла на тебя. Где ты так долго была? Почему сразу ко мне не приехала?
        - Так получилось. У меня было одно… важное дело. Мне нужно было время.
        Я повожу плечами и прикусываю язык, чтобы не разболтать лишнего о Коле, Крымском и моей идее отомстить. Не нужно это никому, это только мои заботы.
        - Ла-адно, - взмахивает пухлой рукой и осматривает меня с головы до ног. - Такая хорошенькая, как кукла. Очень на маму похожа, если бы не цвет волос. Кстати, я как чувствовала, когда так и не решилась твои старые платья выбросить. Так и знала, что они тебе ещё пригодятся. Интуиция!
        Поднимает палец вверх, а я смотрю на свой наряд и улыбаюсь. В последний раз надевала его лет в шестнадцать, а, ты гляди, влезла и даже нигде по шву не трещит.
        - Злата, если есть желание быть полезное, неугомонная, то сходи в магазин, пока не закрылся. Ты же помнишь, где он находится? Ну вот. Купи яиц и молока. Буду свой омлет фирменный на завтрак тебе делать, - смеётся и, порывшись в шкафчике, достаёт сотенную купюру и выталкивает из переполненной ароматами сдобы кухни.
        У тёти Тани нет детей и ей отчаянно необходимо о ком-то заботиться, над кем-то хлопотать. Закусываю губу, зажмуриваюсь в слабой попытке отогнать навязчивые воспоминания. Я ведь так сильно хотела привезти к ней своего ребёнка и знала, какой счастливой это сделает единственного человека, ещё способного меня любить потому что я - это я, а не возможность увеличить капиталы или красивое приложение на статусной вечеринке.
        Кусаю кулак до боли, и это отрезвляет настолько, что нахожу в себе силы выйти из дома и покинуть двор. Я сильная, у меня всё получится, нет того, с чем бы не смогла справиться.
        Всё будет хорошо, обязательно будет.
        Налево до поворота, следом вверх по узкому проспекту, направо к крошечному магазинчику, в котором тем не менее есть абсолютно всё, необходимое для жизни. Внутри, справа от входа, стоит круглый столик, в центре которого початая бутылка водки и три стаканчика в комплекте с нехитрой закуской. А вокруг прислонилось несколько мужчин средних лет. В простой одежде, с усталостью и следами хмельных возлияний на лице. Делаю глубокий вдох, расправляю юбку и прохожу к прилавку. В очереди пяток человек, и я смотрю строго впереди себя - на затылок невысокой старушки с сетчатой сумкой в морщинистых руках.
        Люди делают покупки, я жду своей очереди, переминаюсь с ноги на ногу, и снова рёв мотора за спиной привлекает внимание. Но когда оглядываюсь, снова никого.
        Пожимаю плечами, перебираю в памяти продукты, которые необходимо купить, тоскливо рассматриваю полные прилавки. Чего тут только нет, почти как в супермаркете: колбасы, сыры, домашнее сало, от одного взгляда на которое начинает активно выделяться слюна. Чуть левее горсти конфет, печенья, вафель. Всё такое красивое, аппетитное, и у меня вдруг урчит живот. Ужас какой-то. Да так сильно, что старушка встрепенувшись оборачивается в мою сторону.
        Пожимаю плечами, улыбаюсь и нервно заправляю волосы за ухо. Но очередь двигается вперёд, и это отвлекает старушку от разглядывания меня. Так, шаг за шагом, я всё ближе к прилавку.
        Сзади тихие смешки и шепотки, и это не беспокоит меня, но ощущения неприятные. Словно голая стою на обозрении толпы голодных мужиков. Украдкой осматриваю себя, но ничего эдакого в своей внешности не нахожу: простенькое скромное платье, длина юбки почти пуританская, а фасон его так давно вышел из моды, что разнаряженной фифой меня вряд ли можно назвать даже в пьяной бреду.
        Но цепкие липкие взгляды забираются за шиворот, спускаются ниже, очерчивают контур талии и прицельно бьют по ягодицам. Как хлыст, и я ёжусь, но держу голову высоко. Пусть смотрят, если им скучно.
        И вдруг что-то незаметно меняется. Будто бы воздух в помещении становится прохладнее, и даже колокольчик над дверью переливается какой-то совершенно уж зловещей мелодией. Не оборачиваюсь - мне совершенно неинтересно, что там происходит. Просто жду возможности купить эти несчастные яйца и молоко. Осталась только старушка, и та уже достаёт из кошелька деньги, потому всё закончится очень и очень скоро.
        Чьи-то тяжёлые шаги приближаются. Замираю, когда ноздрей касается знакомый запах, к которому добавился аромат нагретой на солнце кожи и дорогого табака, а плечо ласкает горячее дыхание. Да ну, я брежу, не может этого быть. Это не он, кто угодно, но не он.
        Что ему тут делать?
        Но моё внезапно ожившее рядом с Крымским тело убеждает в обратном, словно где-то внутри настроен радар, реагирующий на этого мужчину слишком уж остро.
        - За костюмом приехал? - выдавливаю, глядя впереди себя, и улыбаюсь через силу светловолосой продавщице в тёмно-синем платье в мелких горох. - Мне, пожалуйста, десяток яиц и литр молока. Да, домашник. Нет, литр. Вот деньги. Да, если можно в ваш пакет. Спасибо большое.
        - За костюмом? - удивлённое за спиной, и широкая ладонь ложится на мою поясницу, обжигает. - Боже мой, глупость какая. За тобой, конечно же.
        Я так крепко цепляюсь в ручки пакета, что ещё немного и поломаю себе пальцы. Медленно поворачиваюсь, сбрасывая со своей поясницы руку, и встречаюсь со взглядом льдистых глаз. Абсолютно спокойным, задумчивым даже. Крымский смотрит на меня сверху вниз, изучает, и приходится сделать шаг в сторону, чтобы освободить себе проход.
        Нужно срочно выйти на воздух и уже там понять, не двинулась ли я окончательно умом или, может быть, вовсе сплю, потому мне всякая чертовщина и мерещится.
        - Извини, мне пройти нужно, меня ждут.
        Крымский усмехается, но молчит. Взмахивает рукой в сторону выхода, а я краем глаза отмечаю, насколько плотно натянута на его широких плечах куртка, а мягкая кожа издаёт при каждом движении едва слышный скрип.
        Хотя у меня такой шум в ушах, что и пушечный выстрел могу перепутать с залпом новогодней хлопушки. Это всё вино, убеждаю себя, хотя кого я вообще обманываю? Это всё Крымский и его внезапное появление.
        - Я действительно тороплюсь, - добавляю в свой голос немного больше резкости, чем требовалось и делаю ещё один шаг в сторону. И вперёд. Это же так просто на самом деле.
        Только рядом с Крымским всё немного не так, всё чертовски сложнее.
        - Иди, - кивает и снова сужает свои невозможные глаза, и в тонких щелочках мелькает что-то такое, чему невозможно сопротивляться. Нечто, что не получается игнорировать. Он словно пытается мне приказать, используя свой вымораживающий душу взгляд вместо оружия. Или просто границы проверяет, растягивая время и пространство под свою реальность.
        В груди бьётся живой африканский барабан, и я иду прочь, совершенно перестав понимать, что и зачем делаю. Он здесь. Он приехал. Для чего? Неужели? Да ну, глупости это. Наверное, у него просто была цель здесь, дело какое-то. Мало ли, чем Крымский мог заниматься в этом городке. Проезжал мимо магазина, остановился купить воды. Это же очень просто, да? Да.
        Намного проще, чем верить, что ради меня он преодолел этот путь.
        Я не хочу больше никому верить, не могу доверять. Артур отличный парень и совершенно невероятный любовник - человек, рядом с которым мне снова захотелось жить. Получилось освободиться. Взлететь. И я унесла эти ощущения с собой, чтобы были силы двигаться дальше, поверить в себя и избавиться наконец-то от гнёта прошлого, что давит на плечи.
        Я ведь использовала Артура, пусть и к обоюдной выгоде. Использовала, чтобы отомстить Коле, а секс… это просто секс.
        Да-да, только физиология и ничего больше. Я ведь взрослая свободная женщина, которая никому ничего не должна, имею право на всё, что угодно.
        Прижимаю к груди пакет, иду вперёд, но за спиной нет шагов. Или я их не слышу? Не знаю, ничего не понимаю. Зачем-то на выходе любезно прощаюсь с выпивохами, они удивлённо кивают, но я уже толкаю дверь. Дурацкие колокольчики действуют на нервы. Вздрагиваю, когда кожи касается прохладный вечерний воздух ещё совсем недавно раскалённый от дневной жары. По телу носятся тысячи крошечных мурашек, и я прекрасно знаю, что это вовсе не из-за ветра.
        Кого я обманываю вообще?
        Я прикрываю глаза, а прохладное молоко в пакете остужает ладонь. Мне важно переключиться на такие простые и понятные вещи, тактильные ощущения, запахи, звуки, чтобы не допускать в себя глупую надежду.
        Мы странно встретились и странно разойдёмся.
        Господи, вот же заело, никак избавиться не могу от романса приставучего.
        Открываю глаза, поворачиваю голову вправо, а Крымский рядом. Стоит, смотрит куда-то вдаль, будто бы меня вовсе нет здесь.
        - Зачем ты убежала?
        - Чтобы тебе было проще, - пожимаю плечами, потому что не вижу смысла врать и выдумывать то, чего нет. Не хочу играть никакие роли, строить из себя оскорблённое достоинство или наивную дурочку. Я такая, какая есть - сложная, глупая, сломанная и несломленная.
        - Ты решила что-то за меня? - хмыкает и бросает на меня мимолётный взгляд.
        - Это ты всё решил за всех. Одна ночь, Артур. Всего одна ночь, - повожу плечом, убираю упавшую на лицо прядь, встряхиваю головой. - Извини, мне пора.
        - Уверена? - усмешка, в которой не хватает тепла.
        - Это единственное, в чём я действительно уверена. Меня ждут, прости.
        Но Крымский не даёт сделать и шага: оказывается напротив, сокращает расстояние между нами до бескислородного вакуума, и мне приходится опустить пакет, чтобы Артур своей мощной грудью, затянутой в чёрный хлопок и кожу, не смял мои покупки. Иначе придётся собирать будущий омлет с асфальта.
        - Да, я думал, мне будет достаточно одной ночи. И да, я хотел уйти первым. Ну, ты же просто женщина… всего лишь женщина, по которой я не должен сходить с ума.
        - Ты до отвращения честный. Тебе говорили об этом?
        - Нет, Злата, я много врал в этой жизни. Но тебе не хочу. В этом нет смысла.
        - Но и от правды твоей тошнит.
        - Почему же? - удивляется и красиво заламывает пшеничного оттенка бровь. Протягивает руку, в щепоть собирает мои пряди и растирает их меж пальцами. А после наклоняется низко и втягивает воздух рядом с шеей. Как тогда, в первый день становится всеми повадками на зверя похожий. А у меня голова кругом.
        - Ты зачем приехал? - я не спрашиваю, как он меня нашёл - это пустое. Просто я не думала, что он вообще этого захочет. Напрягаться, ворошить связи, приезжать. Самому, в конце концов, а не прислать кого-то, чтобы меня, дурочку, снова в машину запихнули да на очередную базу отволокли.
        Чёрт, он же один тут. Стоит напротив, нюхает меня, дышит тяжело и прерывисто, рвано, а у меня ощущение липкой паутины на коже, а я бабочка с поломанными крыльями. И сопротивляться бесполезно, когда такой пожар в крови, и не противиться кажется невозможным.
        Я действительно сумасшедшая, если так отчаянно хочу его тепла. И сильных рук, и мощного тела, и его всего. Господи, во что я вляпалась?
        - Просто ответь: зачем ты на самом деле приехал?
        - За тобой, - повторяет тихо на ухо уже сказанное недавно в магазине, а я сглатываю.
        - Я это слышала… но зачем тебе это?
        - Мне оказалось тебя дико мало, веришь? Всё тело ломит, словно меня под каток положили и давят, давят.
        - Выпей парацетамол.
        - Мне даже виски не помогает, - короткий резкий смешок и тяжёлый вдох, от которого волоски на моём теле становятся похожими на крошечные антенны. - Мать его, как же я хочу тебя… невыносимо.
        Крымский касается губами выемки между шеей и плечом, и я жмурюсь от того, насколько острым ощущается поцелуй. Как укол адреналина прямо в сердце.
        - Сбежала, стерва… погубить меня решила?
        Артур оставляет влажную дорожку из поцелуев, но не пытается прикоснуться ко мне. Кажется, кто-то смотрит на нас, а я в любой момент могу сделать шаг назад, но…
        - Злата, соври, что не хочешь меня. Соври, что не рада меня видеть, что тебе не нравятся мои поцелуи, - то ли шепчет на ухо, то ли рычит, а я сглатываю твёрдый комок в горле. Только не помогает. - Просто скажи это, озвучь. И я уеду. Обязательно уеду. И больше никогда не вернусь.
        Поддевает мой подбородок и впивается в него пальцами, причиняя не боль, нет. Просто показывает, каким умеет быть. Жёстким. Властным. Нетерпеливым.
        - И ты действительно уедешь? - смотрю ему в глаза, опускаю взгляд на губы с чётким контуром, а в их уголках усмешка дрожит.
        - Конечно, уеду. Я же для этого носом землю рыл, мчал сюда, чтобы вот так вот всё бросить и просто уехать обратно. Без тебя.
        - Зачем я тебе?
        - Хочется, - пожимает плечами. - До лихорадки хочется.
        - Секса?
        - Тебя. Будто мне не с кем сексом заняться в этой жизни.
        - Отвратительная честность, - фыркаю, но Крымский уже слишком близко.
        Мой личный шторм надвигается, сминает меня, а губы уже в плену голодного поцелуя. И прежде, чем снова потерять над собой контроль, вцепиться в широкие плечи, я слышу жалобный звук падения на асфальт пакета с покупками.
        12 глава
        Артур
        Нельзя давать ей время на размышления, иначе снова сбежит или выдумает себе непонятной дичи, которую вовек расхлебать не сумею. Я так-то держусь из последних сил, чтобы не сломать её волю. Со Златой пережать - опаснее всего. Слишком много зла ей причинили, слишком сломали однажды. И я в том числе, хоть и очень косвенно. Или нет?
        Всю дорогу сюда я придумывал, как избавиться от скребущего под ложечкой чувства вины. Если бы не моя война с Романовым, побил бы он тогда Злату? Сомневаюсь. Он червяк, подонок, но не жестокий аж настолько. Но я действительно довёл его, сорвав кучу выгодных сделок…
        Коле нет оправданий, но для всего всегда есть причина. И самое паршивое, что одна из причин страданий Златы и гибели её ребёнка - я. Пиздец, как тошно-то от этого.
        И я целую, устав от долгих разговоров, превысив всяческий лимит на личную откровенность, так и не сказав самого главного.
        Злата сладкая на вкус, а дыхание отдаёт терпким виноградом. Пью его, как дорогое вино, готовый вот прямо здесь, на этой самой улице у магазина, сделать то, чего так безумно хочется. Неконтролируемые желания, и от них мои мысли словно бы в тумане путаются.
        Мои поцелуи лишены нежности - мне хочется сожрать рыжую ведьму. Наказать за побег и свои растрёпанные из-за этого мысли. Потому я кусаю её нижнюю губу, Злата в ответ протяжно стонет и царапает мою шею до кровавых полос. Это какая-то первобытная борьба, моя попытка приручить амазонку - дикую и страстную, отчаянную и сумасшедшую.
        Огненная баба, дикая, и меня ведёт от её отклика, как пьяного. Злата, что та отрава, вливается в мои вены, будоражит всё внутри - даже то, о чём я раньше вовсе не догадывался.
        Подхватываю её под ягодицы и насилу отрываюсь от пухлых искусанных губ. Взгляд голубых глаз подёрнут дымкой, а между бровей болезненная складка. Растрёпанные рыжие волосы стекают по плечам, пряди спутанны. И это настолько сексуально, что мой член настойчиво дёргается, да так, что вот-вот ширинку на части разорвёт.
        Намётанным глазом осматриваю улицу. Делаю шаг в сторону, под ботинками что-то хрустит, но это неважно. К счастью вокруг никого, но я замечаю проход между магазином и каким-то странным строением, и вхожу со Златой на руках в тёмный промежуток. Здесь тишина, и лишь наше хриплое дыхание рассекает хлыстом воздух.
        - Отпусти, Крымский. Что ты вообще делаешь? - ещё пытается сопротивляться, но быстро обмякает, когда снова целую её.
        - Я не разрешал тебе сбегать, - практически рычу, а Злата щурится и крепче обхватывает меня ногами.
        - Думаешь, мне нужно твоё разрешение? - выдыхает и заламывает бровь, а я обхватываю её щёки рукой и обвожу губы по контуру. Надавливаю жёстко, прохожусь пальцем по ровному ряду белых зубов. Проталкиваюсь в рот, и Злата, чтобы окончательно меня довести, касается подушечки пальца влажным языком. Смотрит мне в глаза с какими-то совершенно непонятными эмоциями.
        Я спускаю Злату на землю, упираюсь рукой в стену рядом с её головой, а в полумраке голубые глаза горят ярко, словно две звезды. Или я сошёл с ума, или всё-таки сошёл, потому что ни одна женщина за тридцать шесть лет не творила со мной такого.
        На Злате какое-то совсем уже простецкое платье, но оно ей идёт прямо космически. Высокая аккуратная грудь вздымается и опадает в такт тяжёлому дыханию, а кожа в слабом свете кажется золотой.
        Толкаюсь коленом между её ног, раскрываю Злату для себя, и она охает, когда накрываю её - мать его! - влажную плоть рукой. Достаточно пары прикосновений, лёгких поглаживаний, и под пальцами трепет, и тихий стон из груди.
        - Думала, я тебя не найду? - усмехаюсь и накрываю свободной рукой упругое полушарие, скрытое от меня тканью. Сминаю, оглаживаю, и возбуждённый сосок твёрдым камушком упирается в мою ладонь. Щипаю его, выкручиваю, параллельно массируя истекающую соками плоть, а Злата закрывает глаза и едва уловимо двигается в мою сторону.
        - Ты же поэтому ко мне пришла? Потому что знала: для Крымского нет ничего невозможного.
        - Я пришла к тебе, чтобы ты помог мне. Использовала, понял? Это твои идеи были, чтобы трогать меня, просить единственную ночь. Твои! - шипит сердитой кошкой, а в глазах то ли слёзы, то ли лунный свет дрожит на кончиках ресниц.
        - Ты уезжаешь со мной, - наклонившись ниже, обрываю поток бессвязной ереси и прикусываю мочку уха, чуть оттягиваю, отпускаю и обвожу идеальную раковину языком.
        - Нет, - мотает головой, но тело просит ещё ласки, а голос такой хриплый, что отдаётся вибрацией у меня в паху. - Господи, где ты взялся на мою голову. Не поеду, понял?
        - Я разве спрашивал? - хмыкаю и зарываюсь носом в её волосы. - Что-то не похоже…
        - Я не поеду.
        Злата сопротивляется и всхлипывает, а я кружу пальцами по белью, ловлю подрагивание клитора, отодвигаю край в сторону и резко ввожу два пальца.
        - Ох…
        - Ты же хочешь увидеть, как я принесу на блюде голову дракона? Коленьки твоего?
        Ритмично ввожу пальцы, разграничивая этим слова. Чтобы услышала даже сейчас, заливая мою руку тягучими соками. Злата вздрагивает, вскидывает на меня ставший вдруг ясным взгляд, а я усмехаюсь, выгибая пальцы под нужным углом. И она жмурится, бормочет что-то невразумительное, а я слизываю её стоны своим языком. Целую так жадно, словно тысячу лет этим не занимался. Правда, я действительно не большой любитель поцелуев, и даже со Златой это больше похоже на поединок, чем обмен нежностями.
        Хватается за мои плечи, сминает в кулаках плотную кожу куртки, выгибается навстречу, а я продлеваю её и без того бурный оргазм.
        - Ты охрененно кончаешь, - целую её во взмокший лоб, а она прижимается ко мне и дрожит сладко. - Круче элитного порно.
        - Он не мой! - выдыхает зло, а выражение лица становится каменным.
        - Тихо-тихо, - прижимаю её голову к своей груди, а Злата всхлипывает на этот раз точно не от удовольствия. - Я знаю, что он не твой. Но голову это ему снести мне не помещает. Напротив, поможет.
        - Ты что задумал, Крымский? - толкает меня в грудь, пытается отстранить, но я кладу руки на стену и даю иллюзию пространства.
        Злата порывисто оправляется, смотрит по сторонам, словно только сейчас сообразила, где мы и кто может быть рядом.
        - Э нет, девочкам в такие дела дорога заказана. Просто представь, что я рыцарь, а Коленька - старый мерзкий дракон.
        - Но ты не рыцарь! - возмущённо, а я, запрокинув голову, смеюсь.
        Я не тороплюсь отходить в сторону, а Злата смотрит на меня с подозрением.
        - Артур… он не стоит того.
        - Он ничего не стоит, ты права. И его жизнь гроша ломаного не стоит, - киваю и отталкиваюсь от стены. - Поехали, Злата. И да, я не шучу.
        - Сумасшедший, - качает головой.
        - Не сильнее тебя, - беру её лицо в плен своих рук, смотрю в глаза, давлю морально. - Я никогда ни одну женщину ни о чём не просил. Не уговаривал. Так что прости.
        И, подхватив Злату в воздух, укладываю животном на своё плечо и уношу к своему мотоциклу. Хватит разговоров.
        Надо было ехать сюда на машине. Запихнул бы Злату на заднее сиденье, приковал наручниками и мчал без остановки до города. А с мотоцикла, чего доброго, ещё слезет прямо на самом ходу.
        Злата странно затихает, не сопротивляется, не пытается вырваться. Просто будто бы ждёт, каким будет моё следующее действие. Провоцирует меня на совершеннейшую дичь, и я сам пугаюсь того, на что именно могу оказаться в итоге способен.
        - Ты совсем с ума сошёл? - пышет огнём в мою сторону, когда спускаю её на землю возле припаркованного чуть поодаль от магазина мотоцикла.
        - А я разве когда-то был нормальным? - снимаю шлем с ручки, вручаю его Злате и жестом предлагаю занять место. - Давай, просто садись на мотоцикл. Что тебя здесь держит?
        Но она не двигается. Лишь смотрит на меня своими блестящими глазищами, кажущимися воспалёнными и переполненными пламенем. Неужели не поедет?
        Я разные варианты прокручивал в голове. Чёрт, даже уговорить пытался! И ни в одном из проигранных в башке сценариев не было её отказа.
        Но Злата стоит напротив, сверлит меня сосредоточенным взглядом и не пойми какого хрена хочет от меня.
        - Меня ждут, услышь же это наконец! - взрывается эмоциями, хотя голос всё такой же тихий. - Обо мне будут волноваться! Или ты думаешь, что я, такая убогая, нафиг никому не нужна? Приехал, значит, благодетель на чёрном коне, принц, и я должна всё бросить и бежать за тобой, подпрыгивая на задних лапках?
        Злата румяная от праведного гнева, а я вешаю обратно шлем и складываю руки на груди.
        - Весь мир не крутится вокруг твоих желаний, - фыркает, а в глазах грозы и снежные бури. - Тут живёт человек, который мне очень дорог. Человек, который любит меня беззаветно. Я не могу просто сорваться с месте и ехать незнамо куда. Не могу.
        Она выдыхается, сплетает руки в замок, но я всё равно вижу, как они дрожат. Даже в слабом свете уличного фонаря вижу.
        - Ты сказал, что я тебе нужна. А зачем? Чтобы что со мной делать? Снова приведёшь на базу, твои мальчики будут нервничать, мне нельзя будет носа показать за пределы комнаты, иначе что-то нехорошее случится. Да? Или нет, подожди! - вскидывает руку, крутит пальцами в воздухе, а после бьёт ладошкой себя по лбу. - Оставишь в той квартире, я буду сидеть у окна, пить долго чай и ждать, когда же ты сможешь меня посетить? Этого ты для меня хочешь? Такую роль выбрал? Я не понимаю, честное слово.
        Смотрит на меня испытующе, а я ощущаю какой-то странный зуд на коже. Никогда не чувствовал себя глупее.
        Поднимаю глаза к небу, вздыхаю. Чёрт, нахер мне вообще всё это нужно? Честное слово, зачем? Стою тут, как идиот, унижаюсь. В жизни подобной ерундой не страдал - баб много, на мой век хватит. Простых, понятных, без заморочек. Но нет же, меня прямо тянет вляпаться по самые уши в это всё, словно у меня других дел нет.
        - Это твоё последнее слово? - наверное, слишком жёстко спрашиваю, но у меня действительно нет моральных сил на всё это дерьмо. Слишком многое в один момент сплелось в тугой узел, и меня клинит.
        Злата смотрит на меня широко открытыми глазами. Ноздри трепещут, и я каждой порой ощущаю её рваное дыхание.
        - То есть ты в упор не хочешь меня слышать, а теперь строишь из себя оскорблённого? - по её телу будто бы судорога проходит, а я растираю ладонями уставшие глаза.
        Меня определённо заносит не в ту степь, но внутри такой раздрай, столько разных и непривычных для меня эмоций, что совершенно не понимаю, как всё это разложить по полкам.
        - Ты ведь даже не думал, что будет дальше, да? Как всё будет? Вижу, не думал...
        Злата делает шаг в мою сторону. Кладёт руку на грудь, становится на носочки и касается губами небритого подбородка. Губы перемещаются чуть выше, задевают уголок рта, а я вдруг забываю, что такое кислород. Чёрт, херня какая-то.
        - Прости, Артур, я пойду… я не могу так. Ты слышишь только себя. Делаешь, что хочешь сам. Со мной уже так было однажды, мне не понравилось.
        Её дыхание на коже, как лёгкий ветерок.
        - Просто на самом деле ты не знаешь, чего хочешь.
        И, не сказав больше ни слова, она уходит. Просто уходит, мать его, а я растираю шею, а в голове самая настоящая каша.
        13 глава
        Злата
        Тем вечером было плохо. И не потому, что я жалела о сказанном и не уехала с Крымским, от восторга распахнув глаза и рот. А именно потому, что знала - я всё сделала правильно. И была уверена, Крымский тоже это понял. Если не сразу, то после обязательно поймёт.
        Он не пошёл за мной и я, только зайдя за угол, привалившись спиной к первому на пути деревянному забору, осознала: внутри, в самом дальнем уголке души, где-то очень-очень глубоко, ждала этого. Ждала… глупость какая-то. Откуда во мне этот романтизм? Ещё и с Крымским связанный? Ересь, полная ересь, от которой нужно избавляться как можно скорее.
        Но тогда он не сделал и шага, не окликнул, и вскоре мимо, будоража всех собак диким рёвом мотора, промчался огромный чёрный мотоцикл. Через секунду скрылся вдалеке, даже следа не оставил. Он стёр себя из моей жизни, словно ластиком. И я знала: наступит утро, Крымского закружит хоровод дел, планов на будущее и текущих вопросов, и он забудет, кто я такая.
        И это будет правильно. Наверное.
        Я пришла домой, обняла тётю Таню и, уткнувшись носом в её пахнущую ванилью, сдобой и полевыми цветами грудь, заплакала. Да что там, зарыдала - горько так, жалобно, с подвыванием и срывающимся дыханием. До дрожи и истерики, и добрая тётушка гладила меня по голове, жалела и после мне на темечко упала тяжёлая капля.
        Тётя Таня тоже плакала. О погибшем в море муже-капитане. Прошло много лет, а она так и не смирилась с потерей и не научилась быть счастливой без него. Я совсем его не помню, но почему-то всегда была уверена: он был самым лучшим. Иначе бы плакали бы о нём так долго?
        Впрочем, человеческая душа - потёмки.
        А о чём плакала я? Не знаю. О свершившемся прошлом и не случившемся будущем. Не о ком-то конкретном, нет. Обо всём, что было и ещё, наверное, не раз случится.
        А ночью я наконец-то уснула без сновидений. Впервые за долгие месяцы меня накрыло непроглядной чёрной тьмой, в которой не поместилась ни единая вспышка горькой памяти. Ничего. Только мгла да клочки серого тумана.
        Стало проще. Утром проснулась и улыбнулась. Чёрт возьми, я улыбнулась и за это я была благодарна Крымскому - он показал мне, что жизнь продолжается и в ней можно найти место для хорошего.
        А сейчас, спустя неделю, я стою возле небольшой бортовой машины, и ароматы разыгравшегося не на шутку лета снова заставляют улыбаться.
        - Всё, можно ехать, - тётя Таня укладывает в кузов последний на сегодня ящик, полный спелой ароматной клубники. - Юрик, заводи мотор!
        Юрик - высокий молчаливый парень, мистер Помогайка, с буйной тёмной шевелюрой кивает, вытирает широкой натруженной ладонью пот со лба и занимает водительское место.
        - Злата, поехали с нами. Развеешься, - тётя Таня, одетая в клетчатый рабочий комбинезон, улыбается и ненавязчиво подталкивает меня в сторону машины. - Места внутри всем хватит.
        И правда, нужно выбраться в люди. Надо с чего-то начинать свою новую прекрасную жизнь, правильно?
        Я занимаю место рядом с Юриком, он странно хмыкает, устраивается поудобнее и смотрит строго впереди себя, словно никого больше в машине нет. Вскоре хлопают дверцы с обеих сторон, я расслабляюсь и вытягиваю ноги, и мы дружной троицей едем на рынок, где у тёти Тани небольшая овощная палатка. Фрукты, ягоды - дары местной природы, всего по чуть-чуть, зато натуральное и свежее. Всю эту неделю я помогала в саду, ухаживала за клубничными грядками и лечила растрёпанную душу простым и понятным трудом. Почти примитивным и первобытным, монотонным, но таким целебным. И совсем не думала о Крымском, хотя...
        Он ведь то и дело возникал перед глазами, и в такие моменты я смотрела в небо и желала ему счастья. Пусть всё у него будет хорошо, пусть не делает глупостей и не воюет с драконами, а если и сражается, всегда выходит победителем. Я знала: он не отступится, и тогда желать удачи и молиться нужно будет за Колю.
        Жалела ли я о бывшем муже? Нет, конечно - его жизнь, Артур прав, действительно не стоит и ломаного гроша. Желание уничтожить его, как не отгоняй, никуда не делось. Я сколько угодно могла притворяться, что меня не волнует судьба Николая, фигушки - ненависть вот она, крепко в меня вцепилась.
        В такие моменты, когда воспоминания о муже накатывали, становилось страшно от той ярости, что рождалась во мне, захлёстывала с головой. И приходилось скрываться где-то в дальнем углу, сжимать до боли кулаки и пытаться успокоиться. Получалось, но лишь на короткое время.
        Будь он проклят. Роматов, будь ты проклят, урод.
        Рынок - шумный, переполненный гудящим роем покупателей и крикливыми продавцами, окутывает возбуждением, иллюзией жизни. Припарковав машину, Юрик лихо встряхивает тёмными кудрями и ловко спрыгивает на землю, но отходить далеко не торопится. Напротив, расправляет широкие плечи, выгибается, а светлая футболка задирается, обнажая крепкий живот. Глянув на меня искоса, скрывается из вида, а я не сдерживаю широкой улыбки.
        Сколько ему? Лет двадцать, наверное - мальчик ещё совсем. И рисуется перед малознакомой женщиной, мышцами играет, провоцирует моё внимание к своей персоне и тайком подглядывает за реакцией. Смешной, честное слово, забавный.
        Тётя Таня касается моего плеча, переключает на себя внимание, отвлекает от размышлений. Улыбается.
        - Я рада, что ты согласилась с нами поехать. Тебе это пойдёт на пользу.
        Она права, и я хочу сказать об этом, поблагодарить, но горло сжимается от спазма. Уголки глаз увляжняются, но это из-за нежности. К Тёте Тане не могу испытывать ничего другого.
        Короткие объятия. Взмах ресницами, осушающий слёзы. Короткий поцелуй в щёку, а внутри столько благодарности и любви к этой замечательной женщине, давшей мне покой и безопасность, что хочется кричать об этом на весь мир.
        Знайте, верьте, хорошие люди - они кругом. Просто им нет нужды выпячивать свои достоинства.
        Об этом мне хотелось бы сказать каждому, кого встречу сегодня, но боюсь сойти за сумасшедшую или настырную проповедницу.
        День проходит чудесно, клубника разлетается, как горячие пирожки и я, расфасовывая её в пакеты, протягиваю каждому покупателю с улыбкой. Иногда к прилавку подходят мамы со своими малышами. Те тянут пухлые ручки к сладким ягодам, улыбаются от уха до уха, и каждый раз внутри больно ноет, разрывает на мелкие кусочки. И тогда мои руки дрожат, потому что знаю - в моей жизни никогда не случится такого шумного и вредного счастья. Но тётя Таня рядом, и я держусь. Надо же когда-то уже смириться с этим, верно? Надо уже начинать.
        - Всё, пора домой, - удовлетворённо улыбается тётя Таня, прощается то с тем, то с этим до следующих выходных, а мы вместе с Юриком помогаем собрать пустые ящики. Снова грузим их в кузов и мчим домой, весьма довольные собой и прошедшим летним днём. Побольше бы таких.
        Мне хочется улыбаться и повторить. Это был интересный опыт, и, сидя в машине, всю обратную дорогу думаю, что улыбаться мне теперь намного проще. Легче. Машина подпрыгивает на каждой кочке, Юрик с тётей Таней о чём-то тихо переговариваются, обсуждают насущные вопросы, а я закрываю глаза и впадаю в сладкую дрёму.
        - Что это? - тревожится тётя Таня, когда мы въезжаем на нашу улицу, а я распахиваю глаза и крепко впиваюсь пальцами в свои колени. - Никогда у меня таких гостей не было…
        - Хм, красивый аппарат, - Юрик присвистывает и качает головой.
        А я моргаю пару раз, чтобы понять, не снится ли мне всё это. Потому что у нашей калитки стоит, сверкая на солнце смоляными боками, мотоцикл.
        Я усиленно пытаюсь вспомнить: тот самый ли это мотоцикл. Не выходит - слишком плохо я разбираюсь в конфигурации и деталях дизайна железных коней. На мой вкус они вообще все одинаковые, хоть и знаю, что это не так.
        - Злата, всё хорошо? - тётя Таня трогает меня за плечо, а я вздрагиваю. - Детка, ты побледнела.
        Неужели правда? Касаюсь щёк ладонями, а кожа ледяной кажется.
        - Да-да, всё отлично, - натянуто улыбаюсь, но, кажется, даже Юра мне не верит.
        Но он молчит, лишь плечами пожимает. И правда, его это никаким боком не касается, он и не должен как-то особенно реагировать, а мне и не нужны его реакции.
        На мгновение остаюсь одна в кабине. Зажмуриваюсь, делаю глубокий вдох и, набравшись храбрости, выхожу вслед за тётей Таней. А та уже стоит рядом с мотоциклом, вертит головой - ищет хозяина, наверное, - но никого поблизости нет.
        - Клава, - окликает возящуюся в крошечном розарии перед домом напротив соседку, а та вскидывет голову и прикладывает ладонь козырьком ко лбу. - Ты видела, чей это монстр?
        - Не-а, - разводит руками, а с лезвия небольшой мотыги комьями осыпается влажная земля. - Мы ж вместе на рынке были. Ничегошеньки я не вида?ла.
        Чем внимательнее присматриваюсь к мотоциклу, тем отчётливее понимаю - он другой. Отличается от того, на котором Крымский приезжал неделю назад. Не знаю, откуда я так хорошо это знаю - у меня ведь не было времени разглядывать в деталях байк Артура, - но внутренний голос на все лады орёт: не он, Злата. Это не он.
        Вот и замечательно, потому что я не очень готова к нашей повторной встрече.
        - Кто это всё-таки? - ни к кому особенно не обращаясь, интересуется тётя Таня. В задумчивости трёт пальцами пухлый подбородок с глубокой ямочкой и обходит мотоцикл по кругу.
        - Мало ли, может, заглох кто-то, - разводит руками Юра. Его тёмные глаза горят детским восторгом, когда он рассматривает мотоцикл. Даже кадык прыгает вверх-вниз, до того сильно пытается скрыть свои эмоции, восторг.
        Эх, мальчишки.
        - Давайте чай пить, - предлагаю, наверное, слишком бодрым голосом, и тётя Таня озирается и косится на меня подозрительно.
        Но я теряю любую концентрацию внимания, когда краем глаза замечаю идущего в нашу сторону высокого мужчину. Он рассматривает окрестности, активно вгрызаясь белыми зубами в рожок шоколадного мороженого.
        - Саша, - выдыхаю, хотя до этого мгновения помнить не помнила имени того мужика, который окольными путями вёз меня на базу.
        А тут увидела и прямо насквозь прострелило.
        Саша замечает нас, хмурится, а у меня предчувствие нехорошее. Вот кого меньше всего ожидала тут увидеть, так это его. И почему именно он? Где сам Крымский?
        Что вообще происходит?!
        - Ты его знаешь? - шепчет тётя Таня и крепко хватает меня за предплечье. Выступает вперёд, будто мне требуется защита, но я уверяю её, что ничего эдакого тут не происходит.
        - Знаю, да, - киваю и добавляю, пока Саша не приблизился к нам критически: - Тёть Тань, идите в дом. Я потом объясню, но пока, пожалуйста, послушайте меня.
        Наверное, что-то в моём тоне настолько убедительно, что тётя Таня не спорит. Напротив, хватает Юрика под руку и уволакивает его подальше от манящего смоляными боками мотоцикла.
        Пара мгновений и я остаюсь одна, а помощник Крымского или кто он там ему, широкими уверенными шагами приближается. Чёрная куртка небрежно зажата под мышкой, рука занята мороженым, а глаза блуждают где-то далеко-далеко.
        Инстинктивно прячу за спину руки, переплетаю пальцы и жду, что будет дальше. Надеюсь, этот не будет забрасывать меня на плечо?
        - Доброго дня, - улыбается и бросает в рот донышко вафельного рожка. Активно жуёт, а я откашливаюсь. - Уже четыре часа тут торчу…
        - Зачем? - вскидываю голову, ловлю его взгляд, а в нём никаких эмоций.
        Вместо ответа Саша бросает куртку поперёк сиденья, парой ловких движений справляется с застёжкой на приделанной сбоку сумки и, отбросив в сторону крышку, достаёт оттуда мой клатч.
        - Вот, держите, - Саша кажется абсолютно расслабленным и равнодушным, даже не смотрит на меня, но и уезжать никуда не торопится. - Всё в целости и сохранности.
        Я прижимаю к себе сумку, а Саша обходит мотоцикл и направляется прямо к невысокой лавочке возле забора. Усаживается, вытягивает длинные ноги, складывает на груди руки и, чёрт возьми, закрывает глаза.
        - Эм… спасибо, что заехали и завезли мои вещи.
        Он не реагирует. Замирает, словно памятник, и лишь ритмичное покаливание грубого ботинка из стороны в сторону наводит на мысль, что он не умер вдруг резко.
        - Вы кого-то ждёте?
        Он не отвечает, но вдруг распахивает глаза. Смотрит на меня с непонятным выражением, усмехается и взмахивает рукой, отгоняя муху.
        - Включите телефон, Злата.
        И снова впадает в свой анабиоз. Честное слово, дурдом какой-то.
        - Вам там случайно не пора обратно возвращаться? Мне кажется, вы засиделись. Вас шеф не хватится?
        Я языка чуть было не срывается слово "хозяин", но я вовремя себя обёргиваю. Вовсе ведь не имею желания никого обижать и провоцировать, но мне совсем не нравится замерший истуканом возле наших ворот малознакомый мужик, у которого на поясе чехол для ножа. И нож в нём! Вон, рукоятка торчит.
        - У меня приказ. А вы просто включите телефон, - повторяет, не открывая глаз, а я топаю ногой. На это, конечно, никто внимания не обращает, но мне становится легче.
        Крепче сжимаю в руках сумку, так неожиданно вернувшуюся ко мне, и вхожу в распахнутую калитку. Тётя Таня оказывается рядом, я взмахиваю рукой и прошу немного одиночества. Меня понимают без слов, и это именно та бесценная роскошь, доступная в доме старинной маминой подруги.
        Прохожу в беседку, плюхаюсь на полированную и вскрытую лаком лавочку и кладу сумку рядом. В ней словно бы бомба находится, и мне так тревожно. Сама не знаю, почему.
        Значит, надо включить телефон. Ну что ж, надо так надо.
        Первым попадается паспорт, и я машинально рассматриваю его страницы одну за другой. Пока не нахожу штамп о разводе. Как в самом деле просто оказалось - шмякнуть печать в документ, пока одна из сторон лежит в больнице. И это меня не очень тревожит - быть женой Романова мне хотелось оставаться меньше всего, просто...
        Просто это лишнее напоминание, как мало в этой жизни может сделать человек, у которого нет ни денег, ни связей.
        Откладываю паспорт в сторону, словно его листочки ядом пропитаны, достаю ту самую красную помаду, которой красила губы перед походом в клуб и сама не знаю чему улыбаюсь. Это было совсем недавно, а будто бы тысяча лет прошло. Забавно очень, честное слово.
        Вот и телефон, и я несколько минут смотрю на него ошарашенно. Это не мой мобильный! Я же не сумасшедшая и точно помню, каким именно он был, а этот... Безобразно дорогой, новенький, коробки только не хватает и кассового чека. Ерунда какая-то. Зачем?
        Нащупываю сверху крошечную кнопку, телефон слабо вибрирует, включает экран, а у меня сердце колотится, кажется, во всех местах сразу, в каждой поре трепещет.
        Сначала ничего не происходит, и я разминаю пальцами левую ладонь и смотрю, как зачарованная, на экран. Что это за шутки вообще? Что за очередной бред родила больная фантазия Крымского?
        Но вдруг телефон оживает стандартной мелодией одного из мессенджеров, и просьба принять входящий звонок расчерчивает экран.
        Крымский. Его имя вбито в список контактов, а я борюсь с желанием зашвырнуть телефон в кусты и больше никогда его не доставать. Но у меня слишком велико желание выяснить, какую игру затеял Артур и почему его гончий пёс никуда не собирается уезжать.
        - Артур, это как всё называется? - я не трачу время на никому не нужные приветствия - мы с Крымским слишком быстро перешагнули этап взаимных расшаркиваний. - Зачем твой Саша сидит у наших ворот и делает вид, что ему больше нечем заняться?
        - Это называется охрана.
        - Охрана? О чём ты? Мне не нужна охрана!
        Длинная пауза в трубке, а после тяжёлый уставший вздох. Протяжный такой.
        - Нужна, Злата. Очень, просто ты пока об этом не знаешь. И да, Саша оттуда не уедет, даже не проси, у него мой приказ.
        Да что же это такое в самом деле?!
        - Артур… - но мне не дают сказать ещё хоть что-то.
        - Злата, нам нужно встретиться, это важно, - говорит, и впервые мне кажется, что просит. У него голос странный такой: слишком хриплый, словно ему говорить больно. - Сегодня вечером, в девять. Я приеду, - а после добавляет: - Я очень соскучился, правда. Но ты права оказалась, существуют не только мои желания.
        - А что ещё?
        - Твоя безопасность. Всё, Злата, в девять будь готова.
        И отключается, а я смотрю впереди себя, но совсем ничего не вижу. Странно всё это, очень странно.
        14 глава
        Злата
        Толкаю калитку и выхожу за ворота, а там лето бушует и пахнет так одуряюще разнотравьем, а солнце клонится к закату. И было бы всё вообще чудесно, если бы Крымский не нагнал жути, а мотоцикл умчался вдаль, пугая детей и собак.
        Но нет, вот от, красавец. Стоит в багряных лучах, а его “наездник”, как влитой, застрял на лавочке.
        - Сидишь? - смотрю на жующего травинку Сашу, а он косится на меня насмешливо.
        - Сижу, - ощупывает меня цепким взглядом из-под коротких, но густых тёмных ресниц.
        - У тебя приказ? - спрашиваю и подхожу вплотную к лавочке, на которой он развалился, точно хозяин жизни. - Подвинься, пожалуйста.
        Равнодушный взгляд в мою сторону, но всё-таки выполняет просьбу, а кроваво-красные лучи вечернего солнца делают его тёмные коротко стриженные волосы тёмно-рыжими.
        - Может быть, всё-таки домой поедешь? Ну, что ты тут сидишь? Зачем мне охрана?
        Низкий грудной смех вместо ответа. Саша опускает руку, выбирает новую травинку и, выплюнув предыдущую, прикусывает тонкий сочный ствол крепкими зубами.
        - Хитрая какая, - отворачивается и смотрит куда-то вдаль. - Меня на эти штучки не возьмёшь. Велено сидеть, буду сидеть, пока Крым новое распоряжение не даст.
        - Верный какой, надо же.
        - А то!
        Замолкаем. Я пытаюсь понять, куда Саша так внимательно смотрит, но впереди лишь виднеется розарий соседки Клавдии, да кусочек её дома, утопающий во вьющейся по красному кирпичу зелени.
        - И сколько ты так сидеть собираешься? - предпринимаю новую попытку разговорить молчуна, но и она проваливается. - Бесполезно, да? Спрашивать тебя?
        - Приятно иметь дело с понятливыми людьми, - его голос практически лишён эмоций, и я вспоминаю, как Саша вёз меня на базу и давал короткие отрывистые приказы.
        Нервничаю, хоть и пытаюсь убедить себя, что для этого нет ни единой причины. Но сердце стучит так гулко, трепещет под рёбрами, а голос Крымского всё ещё звучит в ушах. Артур казался… уставшим. Разбитым каким-то. И это меня напугало больше его слов.
        - Саша, можно вопрос задать?
        Короткий взгляд, тишина в ответ, и это кажется разрешением. Ну что ж, может быть, ответит.
        - Скажи, пожалуйста, а с Артуром всё хорошо?
        Саша заламывает густую тёмную бровь и несколько мгновений сверлит меня пристальным взглядом. Я выдерживаю эту атаку, смотрю в его тёмные глаза. Пусть видит, что во мне нет злого умысла - действительно беспокоюсь.
        - Сама всё увидишь, - и закрывает глаза.
        - Приём окончен, да?
        Саша усмехается, а я поднимаюсь на ноги.
        - Кстати, ты не голодный?
        Оживляется, открывает один глаз, а усмешка на губах превращается в улыбку.
        - Будешь пирог? Он с клубникой, вкусный.
        - С клубникой? - мечтательно, но я уже разворачиваюсь и ухожу в дом. Мне нужно чем-то заняться, пока Крымский не приехал. Так почему бы и не покормить своего охранника, раз он никуда не собирается уезжать?
        - Злата, он вообще кто? - тётя Таня смотрит на то, как я отрезаю внушительный кусок пирога, а я закусываю губу. Вот как ей объяснить, кто такой Саша и почему он сидит на нашей лавочке, точно её клеем измазали?
        - Он… он друг моего друга.
        Чёрт, совсем неубедительно, но хоть примерно похоже на правду. Крымский - враг моего врага. Человек, с которым я провела ночь. Мужчина, рядом с которым я теряю голову. А Саша… пусть будет его другом, иначе запутаюсь в объяснениях.
        - Злата, у тебя руки дрожат, - тётя Таня забирает у меня тарелку, отставляет её подальше и гладит меня по плечам. - Понимаю, что я тебе не мать, но ты мне как дочь. Честное слово, я люблю тебя очень. Господи, да мы с твоим отцом вместе забирали тебя из роддома. У меня нет никого ближе тебя, но лезть в душу мне не хочется. Но помни: ты можешь мне доверять.
        Ну вот как без слёз это слушать? Но вместо того чтобы рыдать бессмысленно, обнимаю тётю Таню, звонко целую в щёку и недолго смотрю в светлые глаза. Какая же она всё-таки хорошая.
        - Не переживайте, пожалуйста. Я взрослая девочка, у меня всё под контролем.
        Вру, конечно, но и расстраивать никого не хочется. И тётя Таня, кажется, верит мне. Ну, либо так хорошо притворяется.
        - Я пойду… покормлю человека.
        - Иди, детка. Раз считаешь нужным, иди.
        Саша удивляется, когда выношу ему пирог на круглой тарелке в розовый цветочек. Кажется, я шокировала его, но он быстро берёт себя в руки.
        - Эм… мне, что ли?
        - Нет, буду есть, а ты будешь смотреть на это. Конечно, тебе. Бери!
        - Отравишь, наверное, - усмехается, но руку протягивает и забирает у меня пирог.
        Снова присаживаюсь рядом, складываю руки на коленях и рассматриваю цветущие розы. Саша жуёт и нахваливает, а я думаю, что до встречи с Крымским осталось всего несколько часов. И, чёрт возьми, это почему-то так волнительно.
        - Возле клуба машина осталась… на которой я приехала, - вдруг вспоминаю, а Саша хмыкает и стряхивает крошки на землю, очищает тарелку.
        - Её уже там нет, - отдаёт мне тарелку, а я не знаю, куда её деть.
        - В смысле?
        - В прямом. Вернули на родину.
        - Вы?
        - Артур, - пожимает широкими плечами, а у меня непонятное тепло по сердцу разливается. - Он вообще… слегка на тебе помешался.
        - Эм… что?
        Саша вскидывает руки, будто бы отгораживается от меня, но на губах крошки и призрачная улыбка.
        - Спасибо за пирог, - и, снова сложив руки на груди, откидывается на штакетины и закрывает глаза.
        - Зря только кормила, - фыркаю и ухожу в дом.
        Споласкиваю тарелку, ухожу в выделенную для меня комнату и сажусь на застеленную цветастым покрывалом кровать. Неужели Крымский действительно что-то ко мне чувствует? Ну, кроме похоти? Чудеса, в самом деле, чудеса. Не знаю, сколько так сижу, пока оживший мелодией телефон не выволакивает меня из царства размышлений.
        Артур.
        - Ты готова? - короткий вопрос, а голос всё такой же глухой и будто бы чужой. Что с ним, Господи? - Я уже еду, минут через двадцать буду на месте.
        - Но сейчас ведь только семь, - замечаю, всматриваясь в зелёные цифры на экране электронных часов. - Ты говорил, что в девять приедешь.
        - Получилось раньше освободиться, - мне кажется, Артур сейчас улыбается, но что можно понять, просто беседуя по телефону? Но хочется верить, что улыбается. - Ты мне не рада?
        - Я… ладно, жду.
        Нажимаю на красную кнопку, сбрасываю вызов, потому что сама не понимаю, какие у меня сейчас эмоции и ощущения. Всё так запуталось, стало таким сложным.
        Отбрасываю в сторону телефон, подхожу к древнему монструозному шкафу и распахиваю дверцу. Там, за ней, зеркало в полный рост и я впервые за долгое время рассматриваю себя внимательно. Худая, рыжая, бледная. В простом белом платьице с зелёными листиками по подолу юбки. Отрезной лиф, в котором моя грудь кажется почему-то ещё больше. Тонкие, но ровные ноги, узкие лодыжки. Кручусь вокруг своей оси, рассматриваю себя и так и эдак, со всех сторон.
        Когда-то Коля мне сказал, что моя хорошенькая мордашка - то немногое, что есть хорошего во мне. Я так поздно поняла, каким тираном и деспотом он был, так долго терпела психологическое насилие, совершенно не понимая, что с моей жизнью не так. А он… унижая меня постоянно, смешивая с дерьмом, уверял, что другого отношения не заслуживаю. Давил мою волю, уничтожал меня планомерно, а мне казалось, что вот именно так и должно быть. А после заваливал брендовыми шмотками, дорогими цацками, косметикой, словно это всё могло компенсировать всё, что он делал со мной.
        Просто он никогда не переходил границы, но в ту самую страшную ночь он показал, на что на самом деле способен. Выплеснул на меня и нашего ребёнка всю свою ненависть, разочарование, вселенскую обиду. И если до этого он топил злобу в алкоголе и избиении боксёрской груши, а меня лишь изредка мог толкнуть и пнуть в сердцах, в тот момент выбрал жертвой меня.
        И с меня слетели остатки розовых очков. Вдавились стёклами внутрь, раскромсали на части, уничтожив прежнюю Злату, превратив её в комок ненависти и боли.
        Разглаживаю юбку дрожащими пальцами, достаю ту самую красную помаду и крашу губы. Словно бы закрываюсь этим, отгораживаюсь, превращаюсь в ту, которой никогда не была. Меняюсь. А телефон звонит, и Крымский уже рядом. Я подхватываю сумочку, прячу на дно всё ещё трезвонящий мобильный и выхожу прочь из комнаты.
        - Тётя Таня, я…
        - Что детка?
        Смотрит на меня со смесью тревоги и удивления, а я крепче прижимаю к себе сумку.
        - Я пойду, у меня важное дело.
        - Ты вернешься же?
        - Не знаю, честное слово. Но я обязательно вам позвоню, обязательно! Не волнуйтесь, у меня всё хорошо, всё под контролем.
        И, не тратя драгоценные минуты на долгие проводы, быстро обнимаю тётю Таню за плечи, замираю в этом сладком моменте и выбегаю за порог. А за калиткой большая чёрная машина, а в ней - знаю это наверняка - Крымский.
        Ныряю в распахнутую дверь и встречаюсь с ледяными глазами Артура. Охаю и, шокированная увиденным, закрываю рот ладонью.
        - Красивый я, да? - усмехается Крымский разбитыми и едва зажившими губами и болезненно морщится.
        У Крымского не только губы разбиты, но и гематома на правой щеке, и заплывший глаз. А ещё счёсаные кисти рук, которые он даже не прячет от меня. Напротив, словно бы на моё обозрение выставляет - то ли хвастается, то ли что-то сказать этим хочет.
        - Артур… что с тобой?
        Он не отвечает. Упирается локтями в колени, подаётся вперёд и жадно исследует взглядом моё лицо. Внутри салон машины смахивает на микроавтобус. Просторный, пропахший бензином и грубой мужской силой. Мы с Артуром сидим друг напротив друга, и тишина опускается плотным покрывалом, прячет нас ото всего мира.
        В моей голове тысяча вопросов, но, наверное, я впервые боюсь услышать на них ответы. Они могут оказаться… болезненными.
        Но пауза затягивается, и я облизываю губы, ощущая на языке вкус помады. Неприятно.
        - Ты попрощалась? - переводит тему, а я киваю. - Тебе здесь нельзя больше оставаться.
        - Но…
        - За тётей твоей присмотрят, - заявляет, пресекая любые возражения, а я шумно выдыхаю воздух.
        - Артур, что вообще происходит?
        Но Крымский снова пропускает мой вопрос мимо ушей. Вместо того чтобы просто ответить, распахивает дверцу, подаётся всем корпусом наружу и делает знак рукой. А я смотрю, как Саша коротко кивает и подходит к мотоциклу.
        - Феликс приехал, - будто бы самому себе сообщает Крымский и закрывает дверь, а я смотрю на невысокого мужчину лет сорока, который возник, честное слово, из ниоткуда и о чём-то быстро-быстро переговаривается с Сашей. Мне при всём желании не расслышать его слов, но судя по артикуляции, у них напряжённая беседа. - Злата, поверь мне, сейчас не время для споров.
        - Всё настолько серьёзно? - я неосознанно протягиваю руку и касаюсь ран на выпуклых костяшках. - Ты подрался с кем-то?
        - Потом, Злата, всё потом. Сейчас нам надо уезжать. Чем дальше ты будешь отсюда, тем безопаснее для Татьяны Ивановны.
        - Откуда?..
        - Это неважно. Я много, что знаю.
        - Ты очень сложный.
        - Я непростой, - усмехается, и снова вспышка боли судорожно пробегает по лицу.
        - Очень больно? - аккуратно глажу его руки, касаюсь выглядывающих из-под ткани светлого пиджака узоров, а они чёрные, что тот уголь и очень замысловатые. Но в них чувствуется гармония, только мне никак её не разгадать.
        - Бывало и хуже, - пожимает плечами, но руку не одёргивает. - Всё, Злата, уезжаем.
        Дверца со стороны водителя щёлкает, раскрываясь, а после хлопает, когда Саша занимает своё место. Но я смотрю на Феликса, который занимает нагретую филеем моего охранника лавочку. Закуривает, но машина трогается, и его тёмный силуэт очень скоро растворяется вдали.
        - Тётя Таня испугается, - констатирую факт, но Крымский отрицательно качает головой.
        - С тётей всё будет хорошо, - Артур на короткую секунду закрывает глаза, а когда распахивает, в них больше тепла, чем я вообще видела в них до этого. - Феликс умеет быть незаметным. Стемнеет, и его ни одна собака не унюхает. Установит слежку за домом, технически всё оформит и поминай как звали. Не волнуйся о ней.
        Так просто, да?
        - А о ком мне нужно волноваться?
        Молчит. То ли из-за разбитого лица ему сложно разговаривать, то ли вообще не считает нужным отвечать. И это заставляет нервничать ещё сильнее.
        Машину слегка заносит на повороте, я с глухим вскриком заваливаюсь в сторону, но рука Артура удерживает от позорного падения. Он морщится, ему явно больно, но Крымский крепко держит меня, переплетая наши пальцы.
        - Осторожнее, - его глаза улыбаются в то время как лицо кажется абсолютно спокойным. Будто бы не живым.
        Это маска боли, и у меня сердце сжимается, когда смотрю на алые пятна и синие разводы.
        Машина набирает скорость, но я совсем не слежу за дорогой - кажется, я уже окончаетельно смирилась с тем, что меня увозят в дальние дали. Да и неважно это, потому что вижу - творится что-то по-настоящему серьёзное. И от этого не по себе. Волнительно и тревожно.
        И, честное слово, раны и травмы Крымского меня волнуют почему-то сильнее.
        - Я посмотрю… позволишь?
        Артур отвечает мне долгим серьёзным взглядом, словно пытается понять, что именно имею в виду. Но я уже поднимаюсь на ноги и, неловко покачнувшись, вовсе не грациозно плюхаюсь на сиденье рядом. Поворачиваюсь к Крымскому, сбрасываю тапки, подгибаю ноги и уже с более близкого расстояния вглядываюсь в лицо напротив. Вернее в профиль.
        - Артур, повернись ко мне.
        Прошу тихо, а в голосе странная интимность, даже мне самой незнакомая. Мне почему-то очень важно понять, насколько сильно пострадал этот мужчина, а о причинах своего болезненного любопытства пока не хочу думать. Потом.
        А ещё я уверена, что мне причины совсем не понравятся. Чувствую, что это как-то со мной связано, и горечь копотью оседает на сердце.
        - Я буду осторожной, - обещаю, а Крымский обжигает меня мимолётным взглядом, но не спорит. Даже расслабляется и выполняет просьбу, открывая мне доступ к своему многострадальному лицу и шее, покрытой богровыми пятнами.
        Бровь, заклеенная пластырем, разноцветная гематома на щеке, разбитые губы… и лишь глаза кажутся всё теми же: холодными и способными вызвать обледенение души и всех внутренних органов. Серые, стылые, чужие. Но иногда в них мелькает такое тепло - жар даже, - который обжигает, заставляет таять, плавиться и подчиняться.
        Становиться на колени.
        Обо всём этом я думаю, пока мои пальцы блуждают по коже, едва задевая её. Не хочу сделать Крымскому больнее, хуже, но его лоб такой горячий, но всерьёз пугаюсь.
        - У тебя жар, - выдыхаю и целую Крымского в будто бы не тронутую чужими кулаками переносицу. - Надо в больницу.
        - Некогда, - отмахивается. - Вот вообще сейчас не до этого. У меня есть знакомый врач, он меня осмотрел. Всё отлично.
        - Но это может быть воспаление.
        - Чхал я на него, понимаешь?
        Крымский оживляется и как-то особенно ловко поддевает меня под ягодицы и заставляет усесться себе на колени.
        - Прости, не удержался, - слабая улыбка и вспышка боли в глазах. - Просто посиди вот так, пока мы не приехали. И ничего не говори, хорошо?
        - Я…
        - Помолчи, Злата, - хмурится, а я кладу ему руки на плечи. Хочу, чтобы понял: я слышу его. - Мне нужно многое тебе сказать, но пока что давай просто посидим. Мне непросто… разговаривать. Хотя бы одну минуту помолчи. Ладно?
        Киваю и лишь губами вторю: “Ладно”.
        Крымский кладёт голову мне на грудь и затихает. Я зарываюсь в его волосы, и даже на голове крохотные шишки. Кажется, он даже не дышит, но я знаю точно: он жив. Чувствую это. Понимаю.
        За окнами мелькает закатный город, после сменяется видами чахлой лесополосы, следом густым хвойником. Саша выворачивает руль влево, и машина съезжает на узкую тропинку, и мне кажется: уже бывала здесь однажды. Наверное, снова база. И хоть я не видела этих мест тогда, не понимала, куда именно меня везут, тогда была удивительно спокойна. И сейчас не волнуюсь.
        Годы жизни с Романовым, пусть и не очень долгие, научили меня, что безопасность - это важно. Но Коля походил на самого настоящего параноика, окружая себя охраной в несколько колец. Крымский же напротив кажется человеком, который не устраивает лишний переполох ради понтов.
        И от сегодняшней суеты совсем тяжело на сердце.
        - Саш, останови здесь и сходи прогуляйся, - не поворачивая головы распоряжается Артур, и Саша слушается беспрекословно.
        Несколько минут, пара хлопков двери и в салоне воцаряется пугающая тишина.
        Крымский проводит ладонями по моим бёдрам, но это не будущего секса ради. Это просто жест, который необходим сейчас нам обоим.
        - В машине нет прослушки, мы проверили, потому поговорим здесь, - Артур серьёзен, как никогда, а пальцы сильнее впиваются в кожу на бёдрах. - Твой бывший объявил мне войну.
        Это звучит чудовищно, но я держу себя в руках. Лишь губу закусываю, а в животе обжигающий лёд.
        - Это он? - взмахом руки очерчиваю его лицо, которое, несмотря на свежие травмы, с каждой минутой становится бледнее.
        И это мне совсем не нравится.
        - Нет, - усмехается и на миг прикрывает глаза. - Это авария.
        Ахаю, но Артур прикладывает палец к моим губам, просит тишины. Ему всё труднее разговаривать, потому я затихаю, а красная помада пачкает его кожу, оставляет мои следы на руке Крымского.
        - Но над моим байком кто-то подшаманил. Это кто-то свой. Крысы иногда заводятся даже в самых чистых стойлах.
        И я озвучиваю то, что вертится на моём языке уже очень долго, но только сейчас получается сформулировать мысль:
        - Это из-за пустырей? Из-за тендера?
        Он и правда, должен был состояться на этой неделе, и Крымский прикрывает глаза, и это значит больше, чем все "да" мира.
        - Злата, он знает, что ты ко мне приходила, - сообщает, уткнувшись носом в мои ключицы. Горячее рваное дыхание обжигает кожу, и мне совсем не нравится, как тяжело дышит Артур. Надсадно, с хрипами, и хватка его пальцев на моих бёдрах всё слабее. - Я… я обязан тебя защитить. Я выиграл эту битву благодаря тебе, твоей помощи. Но мне нельзя проиграть войну. Но Романов… он знает, что ты мне помогла, знает, сука…
        Каждое слово даётся ему с трудом, но он торопится сказать что-то ещё. Меня сносит высокой волной паники. Она бьёт прямо в грудь, лишает на миг дыхания, а Артур такой горячий и болезненно бледный сейчас.
        Но вдруг он будто бы приходит в себя, фокусирует на мне уплывающий за черту мглистого тумана взгляд, который уже заволакивает чернотой, и неожиданно зарывается дрожащей ладонью в мои волосы.
        - Артур, тебе плохо, надо позвать кого-то.
        - Пустыри мои, и ты будешь моей.
        И затихает, ослабев вдруг и окончательно, а я порывисто ищу на его шее пульс, только едва нахожу.
        Господи, спаси и сохрани. Во имя всего хорошего в этом мире, помоги.
        15 глава
        Злата
        Господи что же делать?!
        Кое-как скатываюсь с колен Крымского. Его голова безвольно откидывается назад, руки опадают сломанными крыльями, а лицо бледное до синевы. Мне вдруг мерещится: вот-вот увижу кровь. Я не знаю, есть ли у Артура раны, кроме тех, что уже успела увидеть. Наверняка. Ведь если ему так плохо и это была действительно авария, у него есть повреждения и на теле. А вдруг он сейчас умрёт?
        Пожалуйста, пожалуйста, мысленно прошу я его, только живи. Ты же такой большой и сильный, у тебя ещё столько всего впереди. Не дай Романову себя обыграть, это несправедливо. Коля не имеет права так легко победить, это несправедливо. Артур, ну услышь же меня! Держись, Крымский, ради всего, что тебе дорого, держись.
        Пытаюсь открыть дверцу машины, но она не поддаётся, словно кто-то её заварил и мне понадобится автоген. В панике дергаю то на себя, то толкаю вперёд - то так, то эдак, но у меня никак не выходит справиться с этим замком. Проклятая машина! Чёртов Крымский! Нужно было тебе вырубиться именно в сейчас!
        Паника заставляет мои руки дрожать, словно в лихорадке. Я делаю глубокий вдох, зажмуриваюсь до черных мушек перед глазами, а зубы сжимаются так крепко, что болит челюсть. Нет, я справлюсь, обязательно смогу. Это же просто замок, мне нельзя быть такой слабой, это преступление.
        Коля, сволочь! Ты забрал у меня всё: молодость, покой, надежду. Истрепал все нервы, превратил в ничтожество, которое можно только оскорблять и пинать ногами. Ненавижу тебя, гад. И это чувство намного сильнее всех остальных, и оно снова помогает мне выстоять, взять себя в руки и двигаться дальше. Победить саму себя.
        На все мои телодвижения и мрачные мысли уходит не больше нескольких секунд, но каждая из них - на вес золота. Наконец-то у меня получается справиться с замком, и я вываливаюсь чуть не кубарем наружу. Высокая трава щекочет босые ноги, что-то впивается в пятку, но это не важно. Главное, понять, что мне делать дальше. Осматриваюсь по сторонам, меня трясёт, а к горлу подступает тошнотворный комок. Страшно-то как. До ужаса.
        Надо вызвать скорую! Господи, как же я сразу не додумалась?! Дура, просто идиотка! Вспоминаю о своём телефоне, оставшемся в сумке, но вдруг замечаю Сашу. Он стоит чуть поодаль, курит и задумчиво ковыряет носком тяжёлого ботинка дёрн.
        Словно что-то почувствовав, Саша переводит на меня взгляд и выбрасывает сигарету.
        Наверное, моё лицо сейчас слишком красноречиво сигнализирует о панике, царящий внутри, потому что Саша срывается с места и преодолевает расстояние между нами за жалкие секунды. Рывком подаётся вперёд, заглядывает в салон машины и громко матерится.
        - Саша, надо в скорую звонить! - мой голос срывается, но справиться с ним удаётся. И это маленькая, но победа над обстоятельствами.
        - Разберёмся, - отмахивается и принимается что-то искать в своём телефоне. - В машину, быстро.
        - Надо в скорую, - настаиваю, но на меня никто не обращает внимания. Я, словно пятое колесо у телеги, лишь мешаю. - Саша, ты не слышишь меня?
        - Это ты меня не слышишь! Быстро в машину, - и, оббежав автомобиль по короткой дуге, занимает водительское место. - Мы не можем скорую ждать, я сам отвезу. Давай же, ну!
        Я слушаюсь, потому что сейчас действительно не время спорить. Когда Артуру так плохо, а на счету каждая секунда, от долгих разговоров один вред.
        Мотор рычит, заводясь, вибрация проходит по салону, отражается в каждой клетке, а под ложечкой сосёт. Мне хочется верить: Саша знает, что делает. Мы успеем, обязательно успеем.
        - Говори с ним, - раздаётся голос Саши, и я вижу отражение его тёмных глаз в зеркале дальнего вида. - Пока едем, говори о чём хочешь. Он тебя услышит, это ему поможет.
        Эта просьба кажется странной, но почему бы и нет, верно? После задумаюсь над её значением, вложу какой-то смысл, которого в ней, возможно, вовсе нет, но сейчас нужно сделать то немногое, на что я способна.
        И я говорю. Обо всём и ни о чём. Рассказываю о том самом месте, в котором мы с родителями проводили время долгие годы назад - то, где я прячусь во время медитаций. Тогда всё ещё было хорошо, потому что в моей жизни не было урода Романова.
        Рассказываю, как сильно любила в детстве кататься на плечах отца и пить мамин клюквенный морс. О летних днях, проведённых у тёти Тани, о мальчике, с которым впервые целовалась. Миша был смешным и лопоухим, и странно дёргался, стоило мне посмотреть на него. А потом набрался смелости и коснулся моей щеки губами. Наш роман длился ровно десять дней, но я до сих пор вспоминаю то время с нежностью и теплотой.
        Господи, кажется, это всё было в прошлой жизни, и так много счастья плескалось внутри, так упоительно пели соловьи и цвёл жасмин, пропитывая сладостным ароматом каждую мелочь вокруг.
        Но случился Романов, но об этом я молчу, потому что не хочу о нём помнить. Он сволочь, преступник, но я ещё верю, что смогу найти справедливость. И даже это кажется неважным, пустым и несущественным, когда вот здесь, совсем рядом, тонкой нитью вьётся чья-то жизнь, хрупкая и мерцающая, и в любой момент может оборваться.
        Нет-нет, нельзя думать о плохом! Я не знаю, на самом ли деле материальна мысль, но проверять именно сейчас не хочется.
        - Ты выживешь, слышишь? Ты не имеешь права умереть, не смеешь! - горло пережимает спазм, и кажется, что вокруг не осталось ничего, и мир весь сузился до бледного лица Крымского.
        Артур морщится, тихо стонет, и я готова прыгать до самого неба. Не знаю, не понимаю, какие эмоции меня обуревают, но радость в них точно присутствует.
        - Он крепкий, - усмехается Саша, и в этот момент верю ему, как мессии. - Только упёртый. Вбил себе в голову, что должен тебя увидеть…
        Пропускаю эти слова мимо ушей, потому что слишком много тайной надежды они мне дарят. Сейчас не до романтической чепухи, совсем не до неё.
        - Приехали, - констатирует факт Саша.
        Он набирает кого-то, коротко о чём-то докладывает, а я глажу Артура по светлым волосам, боюсь причинить лишнюю боль, но и не трогать его не могу. Крымский стонет протяжно, лицо искажается гримасой боли, а я приговариваю, что он молодец, он большой молодец, со всем справится и всё у него будет хорошо.
        - Дурак ты, какой же ты дурак, - всхлипываю, а Артур, словно бы слышит меня, улыбается. - Зачем приехал? Тебе нельзя было, дурак!
        Мне хочется его стукнуть. Действительно хочется, но здравый смысл подсказывает, что это точно не пойдёт Артуру на пользу. И я целую его в закрытые глаза, шепчу на ухо, что нужно лишь держаться, просто быть и никуда не исчезать.
        Дальше не остаётся времени на разговоры: Артура увозят на операцию, а я так и сижу в машине, потому что понимаю - больницы ещё долго будут ассоциироваться у меня со смертью и потерями. Закрываю глаза и сжимаю кулаки, а на ладонях остаются следы в виде полумесяцев. Ещё немного и начнут кровоточить.
        Пытаюсь молиться, хотя не уверена, что кому-то там наверху есть до меня дело. До меня и моих просьб. Но я пытаюсь, и слова льются сами по себе, а в горле комок. В машине я одна, Саша, наверное, рядом с Артуром. Есть ли там для меня место? Не знаю.
        Это всё из-за меня. Я пришла к Артуру со своим гениальным планом. Ведомая местью, думала только о себе и своей боли и совсем не предугадала, чем это может обернуться для других людей. Для Крымского. Мне просто нужна была помощь, я лишь хотела уничтожить Колю, испортить ему всё, сорвать самый выгодный и желанный для него тендер - тендер, на который он поставил слишком много, всё просчитав. Только не учёл мой мерзкий бывший муж, что у глупых баб тоже есть уши, а ещё мозги в голове.
        Романов никогда высоко не оценивал мои умственные способности. Он говорил, что мне достаточно красоты, умения молчать и улыбаться. Большего от меня никогда не требовалось - лишь быть послушной очаровательной куклой, тихой и безропотной.
        Кажется, я плачу, но когда Саша возвращается в машину, бледный и хмурый, мои глаза уже абсолютно сухие.
        - Как он? - выдавливаю из себя, хотя очень боюсь услышать ответ.
        Снова вспомнила, что такое страх. Он пробирает до костей, вызывает озноб, но я гоню его прочь. Потом, всё потом.
        Саша оборачивается, достаёт сигарету и, не сводя с меня глаз, прикусывает её. Щёлкает зажигалка, а я не знаю, куда деть руки. Ладони вспотели, но мне плевать - вытираю испарину о подол юбки. Да гори оно всё синим пламенем, и манеры в первую очередь.
        - Живой, - голос Саши скрипучий сейчас, как несмазанные дверные петли, а взгляд уставший.
        - Слава богу, - шумно выдыхаю скопившийся в лёгких воздух, а в груди что-то с неслышимым хлопком лопается.
        Облегчение.
        - Не знаю, кому там слава, только… - Саша замолкает и делает глубокую затяжку. Мне не нравится, как он на меня смотрит, не нравится атмосфера в салоне. - Артур на тебе помешался. Это странно, потому что Крым обычно не из таких.
        - Не из каких?
        Кривая усмешка на губах, а я пытаюсь понять, к чему именно он клонит.
        - Бабы для него - лишь способ снять стресс, а здесь… Странно всё это, учитывая, что ты жена Романова.
        - Бывшая жена!
        - Ой ли? - смеётся, а мне почему-то хочется врезать ему. - Действительно ли бывшая? Ну, в смысле, по документам-то да и всё такое прочее, а на деле? Пришла такая красивая, помощь предложила... только вот чем она обернулась? Пятеро наших на том свете, Крым в больнице… плохо пахнут такие совпадения.
        - Зачем ты мне всё это говоришь? - не выдерживаю, потому что не помню, когда мы с ним переходили на подобный уровень откровенности. - Ты намекаешь, что я - засланный казачок? Что пришла по просьбе Романова? Чтобы Крымского подставить? Так считаешь?
        Саша молчит. Тушит сигарету в пепельнице. Вминает её с усилием, и оранжевый фильтр превращается в сморщенный зигзаг, а тёмные глаза лишь в зеркале, и в них то ли брезгливость, то ли осуждение. Не разобрать.
        - Зачем говорю? - будто бы удивляется и громко хмыкает. - Просто так, просто так, - снова эта его кривая усмешка, которая мне совсем не нравится. - Кстати, Крым распорядился тебя в надёжное место отвезти. Поехали.
        Он говорит это настолько просто и буднично, словно я собачка на коротком поводке, которую нужно отвезти к ветеринару или грумеру. Или спрятать надёжнее на далёкой даче, где она будет бегать по участку, гавкать и метить все кусты в округе, ожидая редких возвращений хозяев.
        Мне всё это дико не нравится. Внутренний голос вопит об опасности, и на этот раз даже не пытаюсь его заткнуть. Всё, что у меня есть - это интуиция, и если я перестану её слушаться, мне совсем будет не на кого надеяться. Пусть и ошибаюсь, но я не могу так просто засунуть язык в одно место и делать всё, что мне скажут.
        Артур ведь ничего не успел мне толком объяснить. Не отдал никаких при мне распоряжений, а если учитывать, что в его стае завелась крыса, ею может оказаться даже до чёртиков верный Саша.
        Семейная жизнь с Романовым дорого мне стоила, но кое-чему она меня научила. В особенности тому, что любой, буквально любой, может оказаться предателем.
        - Саша, ты мне не друг, не любовник и не родственник, чтобы я, распахнув глаза от восторга, выслушивала всякую ересь и мчала с тобой хоть на край света. Нет уж, так дело не пойдёт.
        Кажется, он в шоке, а я дожимаю:
        - Я никуда с тобой не поеду, - мотаю головой, а Саша резко оборачивается в мою сторону, словно не верит своим ушам.
        Даже рука с руля падает, и на мгновение в его глазах мелькает растерянность.
        - Пока во всяком случае.
        - Но это приказ Крымского, - прямо с какой-то обидой в голосе повторяет, а я снова мотаю головой.
        - Я понимаю, приказ. Но у меня на лбу, что ли, клеймо с именем Крымского?
        - Нет, но…
        - При том, если я уж настолько по твоему мнению опасна, а ещё шпион и вообще исчадие Ада, то не надо передо мной важные места светить и давать мне повод снова подставить вас всех под удар.
        Слова вырываются из меня бурным потоком, а на тело наваливается усталость. Но я вдруг понимаю одно: не могу уехать просто так и рисковать. Пусть тысячу раз ошибусь, но и молчать не хочу. Быть безропотной - то ещё удовольствие. Хватит, хлебнула его сполна.
        - Злата, я действительно не очень высокого о тебе мнения, но приказ Крымского есть приказ. И сейчас мы оба успокоимся и просто выполним его. Лады?
        - Знаешь, Саша, я ведь не могу тебе запретить думать обо мне плохо, - говорю, собравшись с мыслями. - Хочешь, считай меня хоть кем, даже реинкарнацией Гитлера - мне всё равно. Только неужели ты считаешь Артура таким непроходимым идиотом, который способен верить первой попавшейся женщине только потому, что она раздвинула перед ним ноги?
        Молчит и снова достаёт из лежащей в бардачке пачки сигарету. Крутит её в руке, мнёт пальцами, и мелкое крошево табака осыпается на его колени.
        - Открой дверь, пожалуйста, - прошу, а Саша косится на меня удивлённо. Свободная от сигареты левая рука лежит на руле, свободно и расслабленно, и я пытаюсь рассмотреть подробности узора татуировки на его кисти. Не получается.
        - В каком смысле?
        - В прямом. Я хочу поговорить с врачом, увидеть Артура. Мне нужно знать, что с ним действительно всё хорошо. Если хочешь, я оставлю в машине свою сумку, босиком пойду. Хочешь? Чтобы ты был точно спокоен, что из-за меня снова не погибнут люди. Но я не могу так просто с тобой уехать. Я, знаешь ли, тебе тоже не верю. Имею право.
        - Беспокоишься о нём? - в голосе никаких эмоций, и я вдруг понимаю, что мне совершенно неважно, что думает обо мне посторонний человек. И никуда я с ним не поеду, пока точно не буду уверена, что Крымский о чём-то его просил.
        Не знаю, кто предал Артура. В одном уверена: это не я. Мне нечего скрывать, и я поднимаю гордо голову и жду, когда Саша выполнит мою просьбу.
        - Не твоё дело, - заявляю, потому что его действительно не касаются мои эмоции и мысли относительно Крымского. Это только наша с Артуром история, и никого она больше не касается. - Саша, я официально тебе разрешаю себя не караулить, не охранять и не заботиться. Но мне нужно увидеть Артура.
        - Тебя не пустят, - заявляет равнодушно, но я красноречиво кладу руку на ручку двери.
        - Неважно. Мне просто нужно его увидеть. Я буду сидеть там хоть неделю, пока он не придёт в себя. Пока не буду уверена, что он действительно отдал тебе приказ. Ну, и просто побуду около.
        Желание быть рядом с Крымским сейчас рождается во мне внезапно. Не понимаю, отчего мне это настолько важно, но увидеть его хочется нестерпимо. И узнать, всё ли с ним на самом деле хорошо.
        - Ты действительно сумасшедшая, - усмехается Саша, и почему-то мне кажется, что он расслабляется. Не знаю, сможет ли он изменить своё мнение на мой счёт. Я не собираюсь ничего никому доказывать, но напряжение, витавшее в воздухе всё это время, постепенно рассеивается.
        Саша становится спокойнее, что ли, умиротворённее даже. Он хмыкает, пожимает плечами и указывает рукой куда-то в сторону. Щёлкают замки, и я выпархиваю наружу, а вечерняя тьма кажется плотнее чёрного шёлка.
        Всё-таки забираю сумку, а мой конвоир не спорит. Даже не смотрит на меня, будто меня здесь вовсе нет. Ну и славно.
        - Вам к нему нельзя, - строгий врач в синем медицинском костюме отрицательно качает головой, ещё и рукой так в воздухе поводит, но я не сдаю назад. - Он в реанимации.
        - Я понимаю. Просто скажите, как он? С ним всё будет хорошо?
        - Вы ему кто? Жена? Сестра?
        - Я… любовница.
        Господи, как в голову-то такое пришло? Но я действительно не знаю, как иначе описать наши с ним отношения. Не любимая же женщина, верно?
        - O tempora, o mores! - качает головой и хмурит брови, но на лице ни тени осуждения. Даже удивления нет, просто усталость. - Ладно, пойдёмте. Но внутрь не пущу, так посмотрите.
        Артур лежит на спине, обвитый лентами трубок, и будто бы спит. Он так далеко сейчас, невозможно далеко. И не только тому виной стеклянная стенка, разделяющая нас, нет. Просто…
        Вдруг и он думает, что я пришла к нему специально? Вдруг Артур так и не поверил, что не Романов меня прислал?
        Почему меня это беспокоит? Кто он мне? Посторонний мужчина, с которым мы несколько раз переспали, только… только не так это, и секс - ведь не главное.
        Мой телефон пиликает входящим сообщением, но я ещё долго игнорирую его, не в силах оторвать взгляда от обездвиженного Крымского.
        - Можно я тут посижу? - спрашиваю пробегающую мимо медсестру, а она безразлично пожимает плечами.
        Занимаю один из стульев напротив палаты. Вытягиваю ноги, смотрю на синие бахилы. Фокусируюсь в одной точке, чтобы не расплакаться, и дышу неглубоко, рвано. Меня тошнит от запаха больницы, воспоминания накатывают волнами, и приходится крепко-крепко зажмуриться, чтобы не окунуться в их водоворот.
        - Ты, - выдыхаю, когда Саша опускается на стул рядом с моим.
        - Я переслал тебе кое-что, - говорит и протягивает мне стаканчик с кофе. Тот парит, ароматный, и я грею руки, перекатывая стакан в ладонях. - Посмотри.
        - Ты знаешь мой номер?
        - Я единственный, кому Крым доверяет, - без чванливости или излишней гордости. - Я его зам. Понятно, что знаю чуть больше, чем нужно.
        Достаю одной рукой из сумки телефон, смотрю на экран, а на нём иконка сообщения одного из мессенджеров.
        - Там аудио, - поясняет Саша. - Голосовое. Крым, похоже, предчувствовал, что с тобой трудно и так просто ты никуда не уедешь.
        - Почему ты мне сразу его не показал?
        В ответ лишь загадочная улыбка.
        Поднимается на ноги и окидывает меня странным взглядом. Отвечаю ему тем же, а угол телефона врезается в мою ладонь.
        - Чудна?я ты баба, - хмыкает и добавляет: - Хоть в постель с тобой, хоть в разведку.
        И уходит, а я остаюсь одна в нескольких шагах от недавно прооперированного Артура, и почему-то слёзы на глаза наворачиваются. Глушу их горьким кофе, и невкусный напиток из автомата неожиданно бодрит.
        Включаю сообщение, и голос Крымского, хриплый и очень уставший, льётся из динамика. Чувство, что ему всё труднее и труднее говорить, и я снова про себя называю его дураком. За что, что не лечился вовремя, а приехал. Дурак. Надо было ему меня защищать. Вот ещё, удумал.
        “Злата, вокруг меня творится самый настоящий пиздец, а мне всё хуёвей, - усталый вздох и короткий смешок, а я улыбаюсь, как дурочка. - Прости, я не могу сейчас выбирать выражения. Это действительно пиздец, и всё будет только хуже. Ты и без меня знаешь, какое чмо Коленька, и мне бы многое хотелось тебе рассказать. Только нихера моих сил на это не хватит. Потом. Я надеюсь, что это сообщение тебе не придётся слушать и у меня выйдет самому тебе всё объяснить, и спрятать тебя. Позаботиться, но… оставляю его Сашке. И если что со мной случится, верь ему. Он дурной, но надёжный. Единственный из всех”.
        Размашисто вытираю слёзы, вдруг выступившие на глазах, прячу телефон в сумку и сминаю пустой стаканчик в кулаке, словно это шея бывшего мужа. В палате Крымского вертится медсестра: проверяет приборы, поправляет трубки. Прежде чем уйти я прикладываю руку к стеклу и говорю, едва размыкая онемевшие губы:
        - Возвращайся ко мне. Где бы ты ни был возвращайся. Я буду ждать.
        16 глава
        Злата
        Надёжным местом оказался домик в глухом лесу, который вот так сразу и не заметишь. Он, спрятавшийся за деревьями, кажется совсем крошечным. Простой, деревянный, под зелёной покатой крышей и высокими окнами. Я ступаю следом за Сашей, под ногами скрипят доски, а в ноздри бьёт тёплый аромат дерева. Берусь рукой за перила, огораживающие небольшую веранду перед домом, чтобы в ночной темноте не упасть, и неосознанно глажу полированный поручень.
        - Тут безопасно, - говорит Саша, прежде чем распахнуть дверь, а я переминаюсь с ноги на ногу за его плечом.
        Где-то совсем рядом шумят деревья, воздух тёплый, ароматный, а лёгкий ветерок колышет мою юбку. Крепко прижимаю к себе сумку, и это единственное моё имущество, за которое держусь, как за последний якорь в своей жизни.
        - Тебе тут ничего не угрожает, уверяю.
        - Хорошо, - киваю, вглядываясь в сумрак, царящий за дверью.
        - Ты странная, - хмыкает Саша и взмахивает рукой. - Прошу, располагайтесь.
        - Спасибо.
        Саша отходит в сторону, освобождая для меня дорогу, и я делаю шаг внутрь. Я действительно странная, но после сообщения Крымского уже не опасаюсь, что мне наденут на голову мешок и отволокут к Коле на закланье, как ту несчастную овцу. Теперь я немного больше доверяю своему конвоиру.
        Только что-то всё равно не даёт мне покоя. Предчувствие? Интуиция? Не знаю.
        Доверяет ли он мне? Неважно. Такие вещи не очень волнуют меня - в этой жизни осталось не так много вещей, которые способны всколыхнуть в душе что-то. И мнение Саши обо мне - точно не то, о чём хотелось бы заморачиваться.
        - Слева выключатель, - раздаётся за спиной, и я нахожу продолговатую кнопку, щёлкаю по ней, и мрак рассеивается тёплым оранжевым сиянием, льющимся с потолка.
        Моргаю несколько раз, позволяю себе привыкнуть к пусть не яркому, но свету, а Саша терпеливо ждёт, пока я войду внутрь. Или нетерпеливо, потому что у него наверняка сотня важных дел. Но он молчит, и я разрешаю себе эту паузу.
        - Тут красиво и спокойно, - бросаю, даже не обернувшись, и прохожу в комнату.
        Она маленькая, но уютная. И действительно здесь спокойно, умиротворяюще как-то.
        Поднимаю голову, а над ней балки - грубые, деревянные, вскрытые тёмным лаком. Тянутся от одной стены к другой, пересекаются, образуя идеальные квадраты, а между ними несколько светильников, и их явная современность напоминает, что я не в волшебном сказочном домике, а очень даже в реальности нахожусь. Обвожу комнату взглядом, замечаю потухший камин в самом углу, стопку дров рядышком, мягкую шкуру какого-то зверя на полу, широкую кровать, на которой вместо покрывала чей-то мех, а на светлых оштукатуренных стенах ни единого элемента декора.
        Но всё равно, уютно. Просто и без изысков.
        - Ты меня отвезёшь завтра к Артуру? - спрашиваю так и застрявшего в дверях Сашу.
        - Он тебе действительно нужен?
        - Странный вопрос… можно я на него не буду отвечать?
        Саша пожимает плечами, разминает шею, будто бы паузу берёт, а касаюсь рукой мягкого мехового покрывала, наброшенного на кровать. Зажмуриваюсь, сгребаю пальцами ворс, и улыбка сама по себе возникает на лице.
        - Хорошо, не отвечай, - наконец кивает и кладёт руку на дверной косяк. - Тебе здесь нравится?
        - Эм… тебя это действительно интересует?
        Саша ведёт себя странно, но я никак не могу понять, с чем это связано. Что-то есть неправильное в его общении со мной, что-то, выходящее за рамки обычного обмена фразами.
        - Я не смогу остаться, - объявляет. - Сейчас не то время…
        Он, кажется, ждёт от меня какой-то реакции, но я хожу по комнате, подхожу к камину и жду, что он ещё придумает на мою голову. Я бы могла сказать правду: что мне плевать, останется он или нет, будет ли спать под моей дверью или уедет, но молчу. Потому что могу быть слишком резкой, а это до добра не доведёт.
        - У меня дела. Мы с Крымом всё согласовывали, он в курсе.
        - Дела так дела, - развожу руками, а он наклоняет голову вбок и смотрит на меня внимательно. - Ты чего-то ждёшь от меня? Извини, я не очень понимаю, чего именно. Не умею угадывать чужие мысли.
        - Я? А, нет, просто… в общем, в домике есть всё необходимое. Вон там дверь, видишь? Там небольшая кухня, холодос забит продуктами, Крым распорядился. Так что от голода не умрёшь. Утром я приеду, это тоже часть распоряжений. Выставлю охрану из надёжных парней. И так уж и быть, к Артуру тебя отвезу.
        - Так уж и быть? - смеюсь, потому что это действительно кажется забавным. - Ты очень… любезный. Хорошо, буду ждать.
        Саша ещё некоторое время следит за мной, а после, махнув на прощание и так ничего и не сказав, запирает меня в домике.
        Это всё похоже на момент, который я проживаю из раза в раз. Снова запертые с той стороны двери, подозрительные взгляды и слишком острая мужская энергетика. Только Саша - не Крымский, пусть и доверенное лицо, правая рука и заместитель. Хоть и очень хочется таким же казаться.
        До Артура с его ледяными взглядами, выворачивающими наизнанку, ему далеко. Саша может сколько угодно прошивать глазами, стать перед ним на колени у меня желания нет. И вряд ли будет.
        Присаживаюсь на кровать, кладу рядом сумку и достаю телефон. Мне так хочется позвонить Артуру, услышать его голос. Но нельзя. Он после операции, возможно, ещё не пришёл в себя. А я действительно ему никто, и в больнице мне даже справку о его состоянии не дадут.
        И я включаю голосовое - единственное, что меня связывает с Крымским сейчас. То немногое, что делает нас ближе в это непростое время. Нажимаю на кнопку, ложусь на спину и слушаю хриплый уставший голос. Раз за разом, пока не проваливаюсь в сон без страшных видений.
        17 глава
        Злата
        Дни тянутся, похожие друг на друга, как близнецы-братья. Любой из них начинается с чашки крепкого чая, продолжается приездом Саши, и каждую ночь я сплю без сновидений. Неужели отпустило? Хоть немного, хотя бы ночами, но отпустило? Чудеса.
        Саша с каждым разом становится всё молчаливее и мрачнее, а в выражении глаз что-то неумолимо меняется. Он угрюмый, откровенно злой и… растерянный. Да, именно такое слово самое подходящее.
        Мне Саша не нравится - факт. А растерянный Саша не нравится раз в сто больше. Похоже, это взаимно, но я стараюсь не загоняться по этому поводу. Он нужен мне, пусть всего лишь как сопровождающий к Крымскому. Ещё он привозит продукты, хотя их мне более чем достаточно. Даже на том, что уже заложили в холодильник изначально, могла бы прожить месяц. Но Саша через день приволакивает сумки, ставит их у порога и, развернувшись, уходит. Даже не смотрит на меня. Вот и славно.
        Днём мне можно гулять. Ходить, бродить, наматывать круги по поляне, заходить подальше от дома, наслаждаться иллюзией свободы. Тогда охранники, которые меняются с завидной регулярностью, делают вид, что не замечают меня, а я блуждаю между высоких деревьев, рву цветы, впитываю в себя солнце и упоительный прохладный воздух, пахнущий смолой и хвоей. И тоже делаю вид, что не замечаю идущего по моему следу очередного конвоира.
        Каждый день события в больнице повторяются по одному сценарию: меня не пускают к Артуру. Его уже перевели в другую палату, этажом выше, но всякий раз мне велено ждать в коридоре. И в конце концов, я перестаю ездить.
        - Он не хочет меня видеть? - спрашиваю у Саши в одно из наших возвращений из больницы.
        - Он… Артур трудный человек. Очень, - Саша впервые кажется не таким злым и растерянным, как бывал в любой из прошедших дней. - Он не выносит своей слабости. Ему, как серпом по причиндалам, если кто-то видит его не в форме. Злится тогда. А злой Крым совсем не то зрелище, на которое продают билеты. Тебе не понравится.
        И замолкает, впиваясь напряжённым взглядом в дорогу, лентой вьющуюся впереди. Больше не настаиваю. На меня с каждым днём всё сильнее накатывает отупение, и я всерьёз обдумываю планы побега. Однажды говорю:
        - Саш, давай я уйду. Просто уйду, не надо меня охранять. Зачем все эти сложности?
        Но в ответ получаю хмурый взгляд.
        - Крым меня тогда за яйца повесит. Не знаю как кому, а мне они очень дороги.
        И снова тишина.
        День, кажется, на пятый мне привозят одежду. Большая дорожная сумка, забитая разным тряпичным барахлом под самую верхушку, приземляется на пол в пороге. Саша, как всегда не тратя лишних слов, разворачивается и уходит, но дверь не закрывает - сейчас время моей свободы, мне можно гулять.
        С опаской подхожу к сумке, тяну на себя молнию и первое, что замечаю: серый спортивный костюм. Практически такой же, какой я спёрла тогда у Крымского. Достаю на волю мастерку и нахожу на горловине висящую на тонкой леске бирку с каким-то астрономическим ценником. Прижимаю кофту к лицу, а она пахнет чистотой и новой вещью. Не Артуром. Но этот костюм заставляет меня улыбаться.
        Значит, он рядом. Просто сложный, трудный, злой. Но рядом. И этот несчастный костюм - лучшее тому доказательство.
        - Саш, можешь мне кое-что купить? - спрашиваю однажды, набравшись смелости.
        Тот заламывает бровь, но слушает. Видно, тоже часть приказа.
        - Купи мне краску… я там тебе на телефон сообщение прислала. Привезёшь?
        Саша хмурится, читает моё сообщение, но как и для любого мужика, для него название известной каждой девушке фирмы, а тем более номера на упаковке, как китайская грамота.
        - Не хочу опять в блондинку превратиться.
        И привозит. Впихивает пакет с логотипом парфюмерного магазина с какой-то брезгливостью, словно там тампоны. Но уже через два часа мои волосы становятся ярче, и я снова почти счастлива.
        Как-то раз в ленте мне попадается видео, Я несколько раз жмурюсь, но с каким-то мазохистским упорством нажимаю на ссылку. Сначала лишь голоса. Редкие хлопки, чьи-то пустячные разговоры. После в фокус попадает блондинистый затылок, но камера стабилизируется, а невидимый оператор из народа проходит вперёд, пока не захватывает в объектив явно школьный двор. Куча ребятишек, их взволнованных родителей, просто ротозеев. Многие с телефонами, другие просто слушают.
        А в центре, на первой ступеньке...
        Коля.
        Нет, там много и других людей, но первые мгновения вижу только его ненавистную рожу. И пусть, знаю это, кошмары снова вернутся, смотрю до рези в глазах.
        В окружении своей извечной свиты, Коля улыбается так широко, что я всерьёз опасаюсь: у него лопнет кожа на щеках. Люди приветствуют его восторженными возгласами, а мэр нашего городка вещает в микрофон, какой замечательный Романов Николай Аркадьевич - меценат, бизнесмен и просто душка.
        Сволочь. Все они сволочи, ненавижу. Жрут с его руки, все прикормленные, слова поперёк сказать боятся и чуть ли не на коленях перед Колей ползают. А может, и ползают - жестокой фантазии моего бывшего мужа хватит и на это.
        Мэр откашливается, а на лице явно алкогольный румянец. На лбу испарина, которую он промакивает большим шёлковым платком. За его спиной какая-то холёная баба что-то рассказывает на ухо Романову, то и дело задевая его плечо пышным бюстом.
        - Эта школа, - взмах рукой назад, - давно требовала ремонта. Но теперь, благодаря щедрой помощи Николая Аркадьевича и его неоценимому вкладу в дело образования будущих достойных членов общества, наши дети будут учиться в отремонтированных классах! Новая аппаратура, цифровые доски, мощная онлайн-платформа и ежемесячные экскурсионные поездки на новом автобусе - лишь малая часть того, за что мы все от души благодарим Николая Аркадьевича!
        Все бурно хлопают, заходясь в экстазе, а я ловлю паническую атаку. Люди радуются, они ещё не знают: с них и их детей сдерут три шкуры, пока Романов не отмоет всё до последней копейки. Но пока радуются, да.
        Коля хищно улыбается, проходит к микрофону, и минут пять разливается соловьём. Дети наше будущее, надо их беречь и все силы бросить на их счастье и образование.
        Каждое слово, словно гвоздь в крышку моего самоконтроля.
        - Я патриот родного края, - продолжает. Камера увеличивает зум, и в экране лицо Романова крупным планом. Холёное и красивое, сытое и довольное. - Сейчас у меня нет детей, но со временем, уверяю вас, когда они у меня появятся, непременно приведу их в эту школу. Надо любить свой край и всё делать для его благосостояния.
        Я сжимаю кулаки, готовая то ли плюнуть в его наглую рожу на экране, то ли разбить к чёрту о стену телефон. Урод.
        Всё это выше моих сил. Вхожу в маленькую кухоньку, нахожу в холодильнике бутылку красного полусухого и до полуночи пью, пока слёзы не высыхают на лице окончательно, а истерика прекращает сжимать горло спазмом.
        А на следующий день за мной никто не приезжает.
        Сон покидает меня мгновенно.
        Вот только что я плавала в спокойной и безопасной темноте, а в следующий момент меня подбрасывает вверх. Яркий свет льёт из окон, бьёт прицельно по глазам и слепит, заставляет жмуриться и растирать веки.
        Осматриваюсь по сторонам, пугаюсь сама не знаю чего до тошноты. Спросонок почему-то не узнаю домика, в котором уснула несколько часов назад. Всё здесь кажется чужим, незнакомым, неприятным в чём-то. Столько времени, а я всё привыкнуть к нему не могу. Это первое впечатление, оно быстро рассеивается, но сердце ещё несколько мгновений клокочет в районе горла.
        Шарю по кровати, хлопаю по меховому покрывалу в поисках телефона, но он закатился куда-то, никак не могу найти. Я так глубоко уснула, что на все привычные движения у меня уходит чуть больше времени. Тело почему-то плохо меня слушается, но всё-таки удаётся взять себя в руки.
        Который хоть час? Сколько я провалялась тут?
        Ступаю на прохладный пол, ищу тапки, сброшенные ночью с ног. Пальцы поджимаются из-за контраста температуры между душным спёртым воздухом в комнате и холодными досками под ступнями. Бодрит. Присаживаюсь на корточки, ищу под кроватью телефон, и он ложится в ладонь, безразличный и молчаливый.
        Господи, уже три часа дня! Как же я вырубилась-то настолько крепко? В домике тихо, пусто. Неужели никто так и не приезжал? Перевожу растерянный взгляд на телефон, но на экране ни единого пропущенного, никаких сообщений. Обо мне будто бы забыли, и это кажется таким странным. Пугающим даже.
        А если… а если что-то случилось? Закусываю щёку изнутри, делаю несколько поверхностных вдохов носом и понимаю, что сегодня мне никак не обойтись без медитации. Столько времени справлялась, но сейчас, когда паника хлещет внутри, словно невидимый кран сорвало, иного выхода не вижу. Приземляюсь на пушистый ковёр, подгибаю под себя босые ноги, занимаю привычную позу и развожу руки в стороны.
        Мысленно переношусь в приятное место, и перед глазами простираются покрытые изумрудной листвой луга, буйно цветущие деревья и даже запах весенней первой свежести ощущаю. Ухожу почти в транс, бужу в себе всё светлое, что ещё хранит моя память, наслаждаюсь кое-как вернувшейся ко мне гармонией. Пою, и в груди вибрирует, по венам разливается тепло и становится жарко. Я даже солнечные лучи на коже чувствую!
        Сколько так сижу? Не знаю, но когда распахиваю глаза, за окнами летний день клонится к закату, и красные солнечные лучи проникают сквозь занавески и окрашивают светлые стены комнаты багрянцем. Касаюсь ладонью охристой отметины, оставленной светом на дощатом полу, ловлю, но разве возможно поймать и заточить в кулаке чистый и свободный свет?
        Прислушиваюсь к себе. Тревога никуда не делась, но теперь её разбавила душевная гармония, и я уже не боюсь, что сорвусь в истерику. Запрещаю плохим мыслям селиться в своей голове и просто жду, когда Саша снова появится на моём пороге.
        В доме оглушительная тишина, за окнами никого. Сколько не вглядываюсь в стремительно темнеющий горизонт, ничего не меняется. Я одна, и это уже факт.
        Вдруг за окнами мелькает вспышка света. Мощные фары рассекают вечер, и я замираю столбом. Саша? Наверное.
        Но машина другая. В голове за секунду проворачивается сотня вариантов, кто это может быть, а машина всё ближе и ближе, пока не останавливается в сотне метров от окна. Фары тухнут, и в слабом сумрачном свете замечаю, как распахивается задняя дверца. Какая-то заминка, потому что никто на улицу не выходит, а я считаю удары сердца.
        Какое-то движение, сердце бухает барабаном, глаза болят от напряжения, но на улицу вдруг выходит…
        - Артур! - выдыхаю, а серые глаза с льдистым блеском безошибочно находят мои.
        18 глава
        Артур
        В больнице было дерьмово. Я то блевал, то вырубался напрочь, то пытался кого-то убить, а однажды чуть не разгромил палату, когда врач начал втирать мне о необходимости покоя.
        Какой нахрен покой, если пятеро моих ребят на том свете и с дня на день жду ещё жертв? Но врачу этого не объяснить - у него свои задачи, да и слаб был поначалу слишком, чтобы сопротивляться в полную силу.
        Но выбить окно и сбежать безумно хотелось.
        - Мы вас свяжем, - мрачно пообещал тогда врач и нахмурил кустистые брови. - Допрыгаетесь.
        Здоровенный детина, числящийся в больнице медбратом, потирал ушибленное плечо, смотрел на меня волком, а под его маленьким “свинячьим” глазиком расцветал фингал.
        Почему-то это меня успокоило.
        - Только попробуйте, - ворчливо парировал я, но сил бороться не осталось и я снова вырубился.
        Наверное, врач записал моё поражение в свой актив и ещё долго хвастался перед молоденькими медсёстрами, как лихо у него вышло одной-единственной фразой обезвредить буйного пациента. Да и хрен с ними со всеми, надоело. Устал.
        - Вам ещё рано выписываться! - спустя полторы недели категорично заявил всё тот же доктор и выразительно зыркнул на меня из-под своих жутко мохнатых с проседью бровей. Честное слово, никогда таких кустов над глазами у людей не видел. Так и хотелось причесать.
        - Плевать.
        - Вы не можете так вот просто уйти. Это неслыханно!
        Я же натягивал принесённую Сашкой одежду, а тот стоял в дверях и всем своим видом показывал, в каком месте мы видели врачебное мнение.
        - Доктор, вы большой молодец. Сделали чудо, поставили болезного на ноги. Теперь я встану и пойду, а вы не будете мне мешать. Договорились?
        - Нет!
        - Договорились.
        Врач тяжело вздохнул, Саша лениво ковырялся в телефоне, а я, морщась от тянущей боли в животе, надевал пиджак.
        - Обещайте, что будете принимать лекарства и не станете рисковать? - спросил врач, впрочем, без большой надежды на мою сознательность.
        - Обязательно буду, - соврал я. - Саша, подгони машину.
        Похоже, врач в душе радовался, что Артур Крымский покидает его владения досрочно. Неважно, что за меня ему отбашляли кучу бабок. Пофиг, что приплатили сверху за конфиденциальность и за продление на бумагах времени моего тут пребывания. Со мной трудно, и врач это прочувствовал, кажется, на все тысячу процентов.
        И я ушёл, потому что действительно не имел права больше валяться на койке ленивым тюленем, пока Коленька буянит, словно все берега напрочь попутал. Слишком много поставлено на кон, чтобы вот так бездарно тратить время.
        - На базу? - спрашивает Саша, когда я кое-как устраиваюсь на заднем сиденьи.
        - Глупый вопрос.
        Мне всё ещё немного больно, швы тянут, но пока действует обезбол, жить можно. Да и вообще, это всё от безделья и нервов, потом у меня не будет времени колыхать свои травмы. Главное, из больнички вырваться.
        - Может быть, всё-таки на базу? - не сдаётся Саша. - Отдохнёшь, поспишь. Потом тебе твою красотку привезём.
        Что-то странное есть в его тоне, но я так отупел за пару недель, проведённых в больнице, так сильно напичкан препаратами, что не понимаю, какого хрена Сашке нужно от меня. И почему он спорит? Не пойму.
        - Ты моей мамкой, что ли, заделался? Вези меня в лесной домик и не жужжи. Раздражаешь.
        Саша выкручивает руль и что-то бурчит себе под нос, но я не слушаю. Он иногда любит изображать из себя мою совесть, но сейчас я не в состоянии выслушивать морали. Устал.
        И соскучился.
        Чёрт, ведь реально соскучился. Между вспышками гнева, рвотой и отключкой у меня было дохрена времени, чтобы попытаться обдумать и что-то для себя решить. Очень много времени, но примерно день на седьмой я решил, что препарировать чувства - та ещё дурь. Глупость. Ну не выходит у меня разложить по полочкам и найти названия всему, что чувствую. В конце концов, бросил морочить себе яйца.
        Будь, что будет. Во всяком случае, я сделаю всё, чтобы защитить Злату от её ебанутого мужа, и это желание - оберегать, защищать - что-то совсем уже новое для меня. Ну да и хрен с ним, по ходу разберусь.
        - Артур, я кое-что скажу сейчас, - Саша останавливает машину недалеко от домика, а я вижу свет, льющийся из окна, и сглатываю. - Мне кажется, ты слишком завис на этой бабе.
        - Тебе в этом какая печаль? - перевожу взгляд на тёмный затылок Сашки, а тот поворачивается. Смотрит на меня, глазами чёрными ощупывает и качает головой.
        - Нет, никакой печали… просто...
        - Вот и славно.
        - Крым, но она ведь просто баба, - нервозно вздыхает Сашка. - Вздорная, скандальная, тяжёлая, упёртая. Зачем тебе она? Она ведь бывшая жена Романова. Это неправильно, надо избавиться от неё. От неё одни проблемы.
        Так, блядь, стоп.
        - Иди на хуй, - говорю тем самым тоном, который всегда безотказно действует на собеседников. - Уяснил? Ещё раз такие советы от тебя услышу, ни на что не посмотрю, голову нахер оторву и свиньям голодным скормлю. Ты же знаешь меня, да?
        И не дожидаясь ответа, выхожу из машины. Пока до греха не дошло - я не большой любитель советов и чьих-то долгих речей. Саша мой зам, он мой друг, человек, которому я доверяю. Но даже он не имеет права влезать грязными ботинками в моё нутро. Там мне самому не разобраться, не то что пускать кого-то извне. Я, сука, еле удержался, чтобы не прописать лучшему другу лещей по первое число. Из-за Златы и его слов. Потому лучше выйду прочь, так всем будет проще.
        Потом подумаю, какого чёрта Сашку так заело.
        Смотрю на дом, на подсвеченные изнутри окна, а за ними она. Прилипла носом, словно маленькая девочка, к стеклу, смотрит прямо на меня, а рыжие волосы упали на лицо, закрывают щёки. Улыбается.
        Злата.
        В бедро упирается связка ключей, и, чёрт возьми, внутри скребёт червяк. Она была здесь одна, всё это время одна, а я… да ну нахрен. Не хотел, чтобы видела меня таким - измордованным, умученным, дурным и злым. Не заслужила она такого концерта. Ей и без моих припадков хватило забот.
        Я и так доставил ей слишком много проблем. Пусть я виноват в её беде лишь косвенно, всё равно виноват. И готов нести ответственность. Готов ли? На самом деле?
        После всех этих наркозов и препаратов мозги в кашу, но я вижу Злату в сотне метров от себя, и от этого как-то проще, что ли. Шаг, ещё один, третий, десятый. Огибаю домик, распахиваю дверь, и Злата стоит за ней, такая маленькая и худая, растрёпанная.
        Не ней шортики и майка в смешной горох. Злата переминается с ноги на ногу, смотрит на меня распахнутыми глазами, облизывает губы, ощупывает взглядом.
        - Привет, - смотрит на меня открыто, голубые глаза горят, сияют тем самым блеском, от которого я с ума схожу, а мне вдруг тесной становится одежда. - Ты… ты дурак.
        - Знаю.
        Делаю шаг к ней, а на её коже мурашки, и я не могу отвести взгляда от её голых ног. Они такие стройные, красивые…
        Мать его, как же я скучал. До этого даже не понимал масштаба, а тут вижу Злату перед собой и крышу сносит.
        - Зачем ты приехал тогда ко мне? Тебе нужно было в больницу! - её голос тихий, но в нём настойчивость. - Нельзя быть таким дураком. Безответственным!
        - Хотел тебя защитить.
        - Глупости, - фыркает, а я уже совсем близко. Всего несколько десятков сантиметров разделяет нас, но я не тороплюсь набрасываться. Сейчас из меня так себе герой-любовник.
        - Не глупости.
        - Они самые. Это ведь твоя жизнь! Ты должен о ней заботиться. О ней, не обо мне.
        Злата хмурится и похожа сейчас на школьную училку младших классов, только мне не семь лет.
        - Помолчи, пожалуйста, мать Тереза.
        Делаю последний шаг. Плюю на боль, касаюсь её лица руками. Тёплая кожа под пальцами кажется самым нежным бархатом. Провожу вниз по скулам, очерчиваю линию губ, подбородок. Злата смотрит на меня снизу вверх, открыто и честно, как делала это с первой секунды нашего знакомства.
        Именно это подкупило меня в ней больше всего. Её открытость. Бескомпромиссность. Уверенность в каждом своём слове, движении, мысли.
        - Гордячка, - выдыхаю в её губы, но касаться их своими не тороплюсь. Злата тихо ахает, приоткрывает рот, облизывается.
        Но не торопит.
        - Скучала?
        - Нет.
        - Почему?
        - Ты же не хотел меня видеть.
        - Я не хотел, чтобы ты видела меня… таким.
        - Гордец.
        - Есть такое.
        И она подаётся вперёд, целует меня в уголок рта и замирает. Её тонкие руки ложатся на мои плечи, высокая, не скованная бюстгальтером, грудь задевает мою, и это будит самые пошлые желания. Я хочу её, невероятно, немыслимо.
        Злата дышит тяжело, с надрывом, и горячее дыхание обжигает мой подбородок. Мы застряли в этом временном континууме, словно две мухи в янтаре.
        - Сегодня я хочу быть с тобой… я так соскучился.
        - Правда?
        - Тебе мне не хочется врать.
        - А дальше?
        - А дальше жизнь. Хочешь разделить её? При условии, что мы так мало знаем друг о друге? С учётом того, что практически чужие, связанные ненавистью к одному человеку?
        - Жизнь с тобой? Это было бы интересно…
        - Весело.
        - Опасно.
        - Непредсказуемо.
        - Я согласна.
        - Правда?
        - Истинная.
        - Меня клинит на тебе, ты без ума от меня…
        - Ого, какое самомнение!
        - Но разве я неправ? Ты же течёшь от меня…
        - Извращенец.
        - Не-а...
        И всё это между поцелуями. Всякая боль отступает под ласковым нажимом пухлых губ. Я не чувствую больше ничего, никаких неприятных ощущений. Только покрывающие мою кожу поцелуи.
        И, мать его, это самое лучшее, что случалось со мной.
        - Тебе нельзя напрягаться, - шепчет Злата, вырывается из моей хватки и делает шаг назад. Просто отходит. Её глаза неотрывно следят за мной, а я медленно снимаю пиджак.
        - Я буду аккуратным.
        - Не будешь… ты не умеешь.
        - Ты так хорошо меня знаешь?
        - Я гуглила, - тихий смешок вырывается из её приоткрытого рта, а я бросаю пиджак на пол.
        - Раздевайся.
        У меня не выходит просить, уговаривать. Мне хочется только требовать, подчинять.
        - Но тебе нельзя, - спорит, а тонкие руки оттягивают вниз ткань майки.
        - Мне можно всё.
        Злата отходит от меня назад, всё дальше и дальше, пока не упирается ногами в кровать. Мне всего-то и нужно протянуть руку, слегка толкнуть, и она завалится на спину, желанная и желающая. Жаждущая. Меня.
        Но я не тороплюсь. Мне нравится эта игра.
        - У тебя потрясающая способность быть невинной и порочной одновременно. И глаза… голодные. Ты изголодалась по мне, я же вижу.
        Она мотает головой и вместе с тем ластится о мою протянутую руку. Обхватывает запястье, трётся щекой о мои пальцы, как кошка. И я знаю, что она права. Дикий и необузданный секс - точно не то, на что я сейчас способен. Но есть же много других способов.
        - Раздевайся, хочу тебя голую перед собой… на коленях.
        Я так дико соскучился, что во мне не остаётся нежности. Но Злата… она не из тех, кто будет стыдливо прикрываться ладошкой, изображать оскорблённое достоинство. Эта женщина способна принять меня любым. Даже вот таким - побитым, исхудавшим. Больным. Во всех смыслах этого слова.
        - Ты же не хочешь, чтобы я перенапрягался? - мои губы дрожат в усмешке, а Злата фыркает и передёргивает плечами.
        Но снимает майку. Её охрененно красивая грудь в опасной близости от меня. Протягиваю руку, накрываю левое полушарие ладонью. Да, мать его, это именно то, что спасет меня от всех дурных мыслей. Идеальная женщина, сумасшедшая и дикая. Гордая.
        - М-м-м… мне этого не хватало, - замечаю тихо и сжимаю пальцами острый сосок. Злата вздрагивает, а кожа на груди покрывается мурашками. - Идеальная грудь.
        Злата молчит и тяжело сглатывает, а я смотрю прямо в её глаза.
        - Сегодняшняя ночь только наша, - говорю серьёзно, отделяю каждое слово паузой, чтобы Злата услышала меня и поняла. - Завтра мы уедем на базу, и я принесу тебе на блюде голову дракона. Но сегодня ты только моя, а весь мир пусть провалится в бездну.
        - Только твоя?
        Я шагаю вперёд, рву руками чёртовы шорты - ненужная тряпка, разделяющая нас. Злата вскрикивает, но не протестует. Она покорная моей воле. Оставшись голой, смотрит на меня снизу вверх, заглядывает в глаза, а я нажимаю на её плечо.
        Не могу терпеть. Изголодался по ней. Даже не хочу думать, чего лишил меня Романов, уложив на больничную койку. Урод.
        Злата освобождает меня от брюк. Обхватывает пальцами ствол. Проводит вверх-вниз, ласкает, а я упираюсь кулаками в бока и закрываю глаза. Безоружный, поверженный на милость маленькой рыжей ведьме, я даже не пытаюсь обманывать себя.
        Эта женщина, ласкающая языком головку моего члена, стоит каждой пролитой капли крови.
        Ноги не держат меня. Приходится сесть на кровать, и зрелище, открывшееся мне, - самое охуенное. Рыжая ведьма, берущая в плен мой член, терзающая его, ласкающая… а глаза. Её голубые глаза, подёрнутые дымкой, устремлены прямо на меня, забираются в душу, сводят с ума.
        Изливаюсь в Злату мощными толчками. Оргазм обновляет и очищает, делает из меня безвольную тряпку. Всего на мгновение я повержен, но это желанное поражение.
        Оргазм заставляет дрожать всем телом, но живот удивительным образом больше не ноет. Адреналин щекочет нервные окончания, испарина выступает на лбу, и я падаю назад, спиной на кровать. Удовольствие настолько оглушительное, что на мгновение я выключаюсь, и сладкая нега превращает кости в студень.
        - Хорошо, - выдыхаю, а Злата ложится рядом. Такая тёплая, живая, отзывчивая. - Ты ведь совсем неопытная, но это такой кайф…
        Злата тихо смеётся и задевает моё плечо губами.
        Лежим. Мне наконец удаётся восстановить дыхание, и грудь больше не болит от прерывистых поверхностных вдохов.
        - Можно тебе кое-что рассказать? - спрашивает, а я целую её в макушку. Вместо миллиона ненужных фраз и слов. - Я видела… Колю. В Ютубе видео попалось. Он... школу в нашем городе открыл. Такой важный. Сволочь.
        В её словах слишком много боли и паники.
        Злата затихает. Я скриплю зубами.
        - Гнида.
        - Он… говорил о детях. Что хочет их и обязательно приведёт учиться в ту самую школу. Понимаешь? О детях! Это так… больно. Невыносимо. Ведь если бы не он… не его жестокость. У меня был бы сын. Представляешь? Маленький мальчик. Мужчина, который любил бы меня просто за то, что я вот такая, неправильная и несовершенная, существую. Просто любил.
        У меня сжимается что-то за ребром. Сердце,что ли? Чудеса. Ещё и в горле першит.
        - Подонок.
        - Знаешь… я хочу его убить, - вздыхает и зарывается носом в выемку между моей шеей и плечом. - Не могу никак его простить. Безумие, да?
        - Нет, не безумие. Он достоин самой паскудной смерти. Но тебе его подлой шкурой пачкать руки нельзя, ты слишком светлая для этого. Даже у Романова не получилось тебя испортить.
        - Ты слишком хорошего обо мне мнения, - хмыкает и снова целует моё плечо. - Я злая и не умею прощать. Иначе бы давно отпустила ненависть к Коле.
        - Отпустишь.
        - Думаешь?
        - Уверен. Когда увидишь его голову на блюде, сразу отпустишь.
        - Ты же не серьёзно… ты ведь не будешь его убивать. Не станешь?
        Но я молчу. Не хочу врать, но и правда сейчас - не самый лучший выбор.
        Потому я поддеваю Злату, усаживаю верхом, а она охает, впиваясь глазами в свежий шрам на моём животе.
        - Тебе больно?
        - Помолчи, мать Тереза, - усмехаюсь, а мой член снова уже готов к бою.
        Наш секс неторопливый и нежный, хотя мне хочется совсем иного. Но слишком свежи ещё раны, слишком много сил я угрохал в экстренное восстановление. Но даже в этом есть своя прелесть, когда надо мной Злата. С ней всё какое-то другое.
        Я давлю в себе тысячу мыслей, омрачающих мой покой. Отдаюсь этому моменту, а жадные взгляды Златы прошивают меня, точно пули.
        - Ты охрененная, - выдыхаю на пике удовольствия, нахожу рукой возбуждённый клитор Златы и сдавливаю, растираю пальцами.
        Она судорожно сжимается вокруг члена, выдавливает из меня то, чего никто и никогда не мог выбить, отдаётся оргазму со всем пылом, выгибается. Я накрываю её грудь рукой, сжимаю правую, потом левую. Играюсь, балуюсь. Злата трепещет, кричит что-то неразборчивое, но я в этой какофонии слышу своё имя.
        - Без презерватива, - удивляется Злата, когда через некоторое время лежим рядом, впаянные друг в друга.
        - Угу.
        Больше эту тему не развиваем. Я видел её карту, я знаю, что никаких детей у Златы быть не может. Не после того, что сделал с ней Романов. И даже если будут, это настолько призрачный шанс, что вряд ли когда-то выпадет.
        - Спи, - целую Злату в макушку, пахнущую луговыми травами и полевым цветом. - Скоро утро.
        Затихает, а я ещё долго смотрю в потолок, размышляю.
        Но вдруг мой телефон наяривает, жужжит. Чертыхаюсь сквозь зубы, высвобождаю руку, боясь разбудить уснувшую Злату.
        Сашка.
        Я смотрю на экран, тяжело вздыхаю.
        - Что, блядь, стряслось? Я же просил до утра меня не трогать.
        - Клуб. Его сожгли.
        19 глава
        Артур
        Огонь разгорелся внезапно. Вспыхнул внутри клуба сразу в нескольких местах, вызвал панику, давку и столпотворение на выходах. Я ничего этого не видел, но мне достаточно много успели рассказать, стоило приехать на место.
        На место катастрофы.
        Дышу глубоко, всматриваюсь в останки клуба, а рядом суетятся люди.
        - Ничего, отремонтируем, - пытается поддержать меня Саша, добавляя в голос раздражающей бодрости.
        - Отъебись, - прошу, и его отбрасывает от меня будто бы ударной волной. - Лучше делом каким-нибудь займись, чем оптимизмом меня добивать.
        Саша молча уходит, а я крепко жмурюсь, но это не помогает избавиться от красных вспышек, мелькающих перед глазами. Словно я долго-долго смотрел на солнце, а после меня кинули в глубокую чёрную яму.
        Пожар почти потушили, но он то тут, то там собирается в алые островки, борется за каждую доску, любой клочок пространства. Ползёт по земле, лижет растрескавшийся асфальт сотнями крошечных язычков, поджигает траву на клумбе, мучает жаром газон.
        Мой клуб, искорёженный, залитый пеной, не похож на себя. Просто кто-то щёлкнул пальцами и разрушил то, что было мне дорого.
        Ненавижу.
        Я знаю, кто это делал. Знаю, зачем и почему. Наша вражда такая давняя, настолько уже въелась под нашу кожу, мутировала в нечто уродливое, душное. Древний танец ненависти перерос в настоящую войну, и исход её предначертан. Всё, что было до - глупые шутки и детский лепет. Сейчас, кажется, мы наконец-то перешли точку невозврата, зашли за горизонт. Теперь ставки высоки. Слишком.
        - Останется только один, - говорю и лишь по глазам одного из охранников, трущегося рядом, понимаю, что сказал это вслух.
        Плевать. Мне всегда плевать, что подумают обо мне люди. Сейчас тем более.
        Моё сознание окрашено в оттенки алого. Такие же яркие, как кровь, пламя и моя ярость. Она клокочет внутри, доводит до перебоев в сердечном ритме и сорванного дыхания. Я убью тебя, Романов. Кем бы ты для меня не был в прошлом. Убью.
        Поднимаю глаза к тёмному небу, а память подбрасывает картинки того, что было когда-то. Сжимаю кулаки, встряхиваю головой, а где-то за грудиной ноет.
        Я держусь за эти воспоминания, чтобы не дай бог не забыть, что стало началом конца.
        Сейчас я лишь в одном уверен: конец уже скоро.
        - Сработали очень грамотно, - говорит начальник охраны клуба, а я морщусь.
        - Я тысячу раз это уже слышал. Есть что-то более конкретное?
        - Без экспертизы сказать сложно, - пожимает плечами, и следующие несколько часов я трачу на положенные в такие моменты необходимые процедуры.
        Площадка перед клубом забита людьми. Пожарные, менты, скорая, свидетели. Даже представитель страховой тут. Вертится, крутится, раздражает. Мне кучу наложить на компенсацию - не в бабках вообще дело.
        Хотя, если так продолжится, по миру пойду с голой задницей.
        Версии множатся, как грибы. Разбегаются от самовозгорания, замкнувшей проводки, курения в неположенном месте до поджога с отягчающими, и эта версия для меня лично несомненна. Потому что в клубе всё было отлично: и с проводкой, и с курением в неположенных местах, не говоря уже о неполадках с пожарной сигнализацией, которую лично по моему приказу проверяют каждый божий вечер. Но она, сука, не сработала, и почти пятьдесят человек, находящихся вечером в клубе, чуть не стали обугленными головешками.
        Обо мне ходит много слухов, но мне не нужны лишние жертвы. Никогда. Эта мысль сродни гордыни - наверняка грех, но это меня всегда отличало от Романова. Но поджог клуба - последняя капля. Внутри меня клубится тьма, и запах вражьей крови становится таким плотным, что его можно проткнуть ножом и провернуть несколько раз.
        Опрашивают свидетелей, врачи оказывают помощь парням из охраны. Они крепкие, но дымом надышались будь здоров. Отдыхающие в этот вечер - их совсем немного - все живы и относительно невредимы. Только напуганные, но это пройдёт, в итоге останется в памяти событием, о котором будут рассказывать на вечеринках и в кругу друзей, а после и забудут.
        - Обошлись малой кровью, - констатирует вернувшийся будто бы с поля боя Сашка. - Разве что девицы сильно напугались, но это пройдёт.
        Смотрю на жмущихся чуть поодаль танцовщиц, похожих сейчас на ощипанных попугаев, а те старательно отвечают на все вопросы, которые сыпятся на них от наших доблестных правоохранителей. Нет, никого не видели. Да, пожар начался внезапно. Нет, ничего подозрительного этим вечером они не замечали.
        - Повезло, что будний день и людей в клубе было мало, - всё тот же начальник охраны криво улыбается, а глаза стеклянные.
        Он в шоке. Слишком за многое он сегодня нёс ответственность.
        - Паш, у тебя рукав в подпалинах, - замечаю, а он взмахивает обожжённой рукой. - Скажи мне потом, что в качестве награды хочешь. И ребят всех напряги. Героизм нужно поощрять.
        - Спасибо Артур Аркадьевич!
        Отворачиваюсь. На меня наваливается такая усталость, что приходится отойти в сторону, прижать руку к холодной стене и долго-долго мучить лёгкие глубоким дыханием. Моя жизнь в последнее время похожа на грёбаный атракцион, где каждую секунду меняются декорации, а кровожадные клоуны размахивают топорами, пугая детишек.
        А потом бью кулаком в стену. Просто бью. Размашисто, но где-то внутри срабатывает стоп-кран - только сломанной руки мне ещё и не хватало.
        Хоровод событий, неприятных лиц, чужих запахов вокруг меня вызывают тошноту. Но больше всего меня кроет от запаха гари, наизнанку выворачивает.
        Пироман сраный.
        Когда уже кажется, что не выдержу и придушу кого-то, в стройный ряд бесконечных телефонных звонков вклинивается сообщение.
        С незнакомого номера, без любых опознавательных знаков, но я нутром чувствую, от кого оно.
        Просто фотография. Она сделана не только что, ибо на изображении день.
        Лесной домик. Мать его, это мой лесной домик - место, казавшееся полностью безопасным. Только хер мне, а не безопасность. Иллюзия, пшик, мыльный пузырь.
        Меня выносит с того, что вижу на экране. Словно мордой вниз падаю на щербатый асфальт, а за грудиной снова печёт. Потому что на экране, в центре фотографии, Злата. Она стоит у высокой ели, смотрит куда-то наверх, а неизвестный фотограф берёт её хрупкую фигуру в фокус. Он близок к ней в тот момент, и она ему доверяет. Иначе бы поняла, что кто-то настолько к ней подобрался. Кто-то незнакомый.
        В голове что-то громко взрывается, и ноги сами несут меня прочь. Злата там, она в этом долбаном домике, а я обещал вернуться. Я обещал защитить её. Романов подобрался к ней близко, он слишком много знает о ней. И если… он уничтожит её, просто сотрёт в порошок.
        Из-за меня.
        Это фото - предупреждение. Лишнее напоминание, что Романов рядом. Ангары, мой мотоцикл, погибшие ребята, клуб - это всё звенья одной цепи. Но это не цепь, нет. Это верёвка, которая вьётся вокруг моей шеи.
        Сейчас Романов разыгрывает свою партию, как по нотам. Раз за разом укладывает меня на лопатки, потому что слишком высоко забрался, а корона намертво врезалась в его голову, расплющивает мозг. Коля мстит мне. За тендер, сорванные сделки, отогнанный в мою сторону товар. За прошлое. За то, что я - это я и вообще посмел родиться.
        Встряхиваю головой, прячу мобильный в карман, а в ушах рёв турбин. Он не посмеет что-то сделать Злате. Не посмеет. Не дам.
        Я уже у машины. Сашка следует за мной, но я посылаю его на хер.
        - Эй, Крым, что стряслось?! - несётся мне в спину удивлённое, но я ныряю в тёплый салон.
        Визг шин, и удивлённый Сашка остаётся за спиной. Ничего, переживёт.
        Просто оказалось, что сейчас я не могу доверять даже ему.
        20 глава
        Злата
        Я несколько раз за эти казалось бы бесконечные часы брала в руки телефон. Я просто хотела знать, что у Артура всё хорошо. Просто знать. Но так ни разу и не решилась набрать его номер.
        С чего бы я вдруг стала такой трусихой? Отчего боюсь услышать правду?
        На меня так много горя свалилось в последнее время, что большее просто не выдержу. Погибну.
        Время шло. Становилось страшнее. Тревожнее. Я не знала, чем себя занять, что сделать, чтобы странная тоска на сердце наконец-то рассосалась. Оставила меня в покое.
        Даже пыталась спать, но рассвет забрезжил за окнами, а глаз я так и не сомкнула. Тяжело вздохнула, встала с кровати и просто меряла шагами комнату, от угла к углу, от одной стены к другой.
        Отчаянно нечем было заняться, нечем отвлечься, и я рассматривала в окно одного из охранников, оставленных Артуром меня караулить. Высокий, лысый, точно коленка новорожденного, суровый. Хмурый. Он почти не моргал, смотрел в одну точку. Лишь едва заметно вздрагивающие плечи под тяжёлой курткой выдавали в нём живого человека, а не каменное изваяние. Странный какой-то, но за ним интересно было наблюдать.
        Честное слово, я согласна была даже на общество Саши. Скучное, немногословное, подозрительное и подозревающее общество. Лишь бы просто узнать, что всё хорошо. Саша ведь должен знать, правильно? Он же ведь в курсе? Они же друзья? Соратники.
        Иду заваривать чай, так и не решившись звонить Саше. Не знаю почему, но я не хочу лишний раз с ним сталкиваться. Вот сейчас подумала и поняла, что не хочу. Не нравится он мне, категорически. Что-то есть в нём такое… неправильное.
        Не хочу лишних людей, не хочу никому верить. Только Артуру могу… сама не знаю почему, но ему получается верить, хотя он мне ничего и не обещал.
        Остальные - лишь жужжащий фон, декорации, массовка. Потому мой внутренний радар настроен только на одного Крымского, больше никого знать не хочу. Тем более верить.
        В крошечной кухоньке тесно, но в ней есть всё необходимое. Я уже привыкла к этим “хоромам”, хоть каждое утро спросонок пугаюсь.
        Достаю упаковку чая с бергамотом, вдыхаю его аромат полной грудью, жмурюсь от удовольствия. Когда-то мне казалось, что жить больше не смогу. Существовать? Пожалуйста. Но вот жить? Нет. Как-то всё рухнуло, стало нестерпимо больно, а потом пусто. Внутри всё походило на выжженную пустыню. Впереди ни целей, ни желаний, кроме одного - отомстить. И после этого хоть умирай.
        Но сейчас, стоя у небольшого стола, я дышу ароматом бергамота, прислушиваюсь к себе, а внутри шевелится что-то хорошее, радостное. Гармоничное. Неужели Артур этому виной? Неужели он действительно подарил мне ощущение покоя, гармонии? Неужели?
        Лишь бы с ним всё было хорошо.
        Господи, я не хочу уже никакой мести. Ничего не хочу. Пусть Коля сдохнет в свой срок. Предначертанный ему судьбой, кармой. Я уеду подальше, начну жизнь заново. Лишь бы с Артуром ничего не случилось.
        Почему-то именно это кажется сейчас самым важным. Не хочу, чтобы он пострадал. Ведь тогда получится, что по моей вине всё это случилось. По моей. Господи…
        В аромат бергамота врывается запах горечи с явными гнилостными нотками. Я даже глаза распахиваю, но это всё память. Она снова подбрасывает мне образы прошлого, мучает, выворачивает наизнанку. Каждый раз, словно кто-то камушки в стоячий водоём бросает. Размеренно, с ленцой. Они приземляются о водную гладь, и по ней расходятся идеально ровные круги. Один за другим. Круглые.
        Зажмуриваюсь. Пытаюсь отогнать странные образы, но видения прошлого - бывший муж - так или иначе - всплывают перед мысленным взором. Романов стоит, облачённый в кашемировое чёрное пальто. Прямо рядом стоит. Таким он был в первую нашу встречу. Таким я запомнила его. И забыла. Когда поднял на меня руку, сразу так тошно стало, и всё хорошее выветрилось из головы. Исчезло. Будто бы не было никогда.
        Коля смотрит на меня, усмехается, склонив в сторону голову. Его тёмные волосы идеально причёсаны, залитые тоннами геля, не падают на лицо. Словно шлем. Мне хочется протянуть руку, взъерошить их на затылке. Доказать ему, что он ещё живой. Не памятник самому себе. Не каменное изваяние. Человек.
        С Романовым не всегда было очень плохо. Вначале он мне очень нравился, и со временем была уверена, что смогу его полюбить. Красивый, умный, заботливый, щедрый - это ли не мечта? Честное слово, он казался таким. И даже искренне пытался таким быть! Правда. Но потом… потом я слишком поздно поняла, что за всем этим прекрасным и радужным фасадом скрывается параноик и просто гнилая душонка. Но фасад был хорошим, да. На фасад вон сколько людей до сих пор клюёт.
        Снова жмурюсь. Отгоняю от себя непрошеные образы. Картинки прошлого гоню прочь. Не до этого сейчас.
        Наливаю в чашку чай, смотрю на янтарную жидкость и медитирую. Но вдруг мой телефон оживает. Тренькает, пиликает, и сердце стучит где-то в висках.
        Бросаюсь к мобильному. Вытираю руки белоснежным полотенцем, снимаю экран с блокировки и пялюсь в незнакомый номер, разукрашивающий глянец сообщением.
        Вернее, в неизвестный.
        Просто неизвестный номер, а у меня руки дрожат.
        Отбрасываю в сторону полотенце. Кажется, оно падает на пол с мягким едва различимым звуком, а у меня глаза пекут от непрерывного глядения в экран.
        Кто это? Господи, кто это?
        Ничего не успеваю сообразить, а руки уже тянутся к экрану. Провожу по нему влево, и текст сообщения всплывает перед глазами яркими люминесцентными всполохами. Вспышками.
        Не текст, просто фотография. И от неё всё внутри холодеет.
        Маленький плюшевый мишка. У него вырван глаз, оторвана левая лапка, свёрнута на сторону одна из нижник. Просто медвежонок, а у меня по позвоночнику бегают толпы мурашек.
        А рядом с медвежонком лежит соска. Обычная детская соска. Одна из тех, которые используют для младенцев.
        Ужас.
        Что-то внутри сжимается, закручивается в множество вихрей, становится неуправляемым. У меня перехватывает дыхание. Сердце клокочет на корне языка, душит, и комок в горле невозможно проглотить.
        Это Коля. Чёрт возьми, это он.
        Отпрыгиваю от лежащего на столе телефона, будто бы вместо него - ядовитая змея и мне никак нельзя её касаться.
        Несусь к двери. Стучу в неё ногами, руками. Сбиваю кулаки в кровь. Мне до невозможности тесно в этом лесном домике. Мне нужна свобода.
        Плохо. Больно.
        Стучу. Бьюсь о деревянную обшивку двери, зову на помощь, но никто не слышит меня. И когда кажется, что погибель найдёт меня здесь, дверь распахивается, и я падаю в объятия Артура?
        Боже мой, Крымский.
        Глажу его по плечам, всхлипываю, целую куда попало, жмусь к сильному телу, трусь крошкой.
        Это он. Он пришёл. Он жив.
        Мамочки, жив!
        - Господи, Злата, что с тобой?! - Артур гладит меня по голове. Запускает руку в спутанные волосы, ерошит их на затылке, но я всхлипываю так жалобно, словно это мой последний шанс выплакать всё своё горе. - Давай, быстрее отсюда. Уезжаем.
        Я не спорю, потому что как-то в один момент поняла: тут оставаться небезопасно. Нельзя.
        - Я... Он... Артур...
        - Тихо! - Артур кладёт указательный палец на мои губы, пресекает любые разговоры и стирает пальцами свободной руки слёзы с моих щёк. - Всё будет хорошо. Абсолютно всё.
        И я ему верю.
        Впервые я верю хоть кому-то.
        Я полностью готова к уходу отсюда. К побегу. В домике нет ничего моего, кроме несчастной сумки и документов. Но я быстро набрасываю на себя тот самый спортивный костюм и тешу себя надеждой - наверное, глупой, но так проще, - что он будет моим талисманом.
        Оберегом от всех бед и ненастья. Рыцарские доспехи из тонкого трикотажа.
        Я стараюсь делать всё быстро, чётко, но руки трясутся так, что мне не с первого раза удаётся застегнуть молнию. Но мне отчего-то жизненно необходимо сделать это, будто бы такой простой и привычный ритуал поможет со всем справиться и не разныться при Крымском.
        Не расплакаться. Снова.
        В истерику удариться отчаянно хочется, но я дёргаю и дёргаю эту проклятую собачку, чтоб ей, а когда она мне всё-таки поддаётся, испытываю практически удовольствие на грани эйфории. У меня получилось! Со всем остальным тоже справлюсь.
        Я же сильная, правильно? Главное, самой об этом не забыть вдруг.
        - Телефон забери, - отрывисто приказывает Артур, но я не могу.
        Делаю шаг в кухню, но так и замираю. Не могу.
        - Злата, что случилось? У нас нет времени на твои раздумья.
        Он не злится, но нервничает. Хмурится, глядя на меня, в глазах нетерпение. Мотаю головой, подхватываю сумку и иду к выходу. К чёрту телефон. К чёрту Колю.
        - Злата, стой! - почти гневное, и я резко разворачиваюсь на сто восемьдесят.
        - Артур, я понимаю, это твой подарок, но я не возьму его с собой. Нет. Мне он не нужен. Пусть тут остаётся.
        Господи, что я несу вообще? Детский лепет какой-то. Просто я не хочу брать этот телефон. Имею право?
        Крымский, до этого сидящий на кровати, упирается руками в колени и плавно поднимается. По лицу проходит судорога, но мгновенно меняется настороженным выражением. Серые глаза сосредоточены на мне, впиваются дротиками в кожу, исследуют, ощупывают. Кажется, Артур способен просочиться в мою голову одним только взглядом, но я и это выдерживаю.
        - Романов, да? Он тебе звонил?
        Мои глаза расширяются так, что веки болят.
        - Откуда… Поехали! Быстрее уедем отсюда.
        Я направляюсь прямиком к двери, крепко прижимая сумку к себе. До боли в пальцах, до впившейся впряжки в кожу на животе.
        - Злата! - властный окрик и тяжёлые шаги за спиной.
        Скрипит дверь в кухню, меня бросает в холодный пот. Чёрт, я не хочу ничего усугублять. Я просто хочу уехать! Но Крымский вряд ли послушает меня - он будет делать то, что считает правильным, даже если кому-то это сильно не понравится. Как мне сейчас.
        - Блядский Коля, - несётся хриплое, а после грохот.
        Пугаюсь. Вздрагиваю всем телом, но ноги сами меня несут к кухне, где снова что-то громыхает.
        - Зачем? Не надо было! - смотрю на разбитый телефон, который Артур топчет с настоящим остервенением, а несчастный аппарат уже рассыпался на мелкие части. Если бы предметы умели стонать, мобильный определённо оглушил меня своим страданием.
        Мне жалко денег, которые Артур на него потратил. А ещё мне страшно. Потому что во взгляде Крымского такой яростный огонь сейчас, что с ног сносит. Отшатываюсь назад, не в силах с этим пламенем бороться. Сглатываю комок, хватаю себя за шею, задыхаюсь.
        - Артур… не надо. Поехали?
        Моя попытка достучаться до него сейчас такая же жалкая, как вся моя жизнь. Бездарно прожитая, потраченная на человека, который однажды превратился в чудовище. Палача. Подонка. Жизнь, потраченная на ерунду, словно фарс.
        Но ведь всё ещё можно изменить, можно! Начать сызнова, вложить все силы, которых осталось так мало для борьбы, в постройку нового будущего. Постараться забыть. Ведь уже почти прошли кошмары, время лечит, вылечит и меня. Просто нужно пережить эту бурю, бушующую в стылых глазах.
        Поразительное зрелище - глаза Крымского. Там, внутри, под толстой коркой льда пылают целые континенты, а города стираются в пыль, щедро усыпая растрескавшуюся землю жирным пеплом.
        Мужчина рядом со мной злой, бешеный, и на миг вижу не Артура Крымского - человека, которому вдруг смогла довериться. Человека, разрушившего план холодной и расчётливой мести одним прикосновением тёплых пальцев и жёстких губ. Сумевший вернуть меня к жизни.
        Сейчас это дикий зверь, и мне на мгновение кажется, что слышу лязг цепи, с которой он вот-вот сорвётся.
        - Почему ты мне не сказала? - вырывается из его бурно вздымающейся груди рычание. За один размашистый будто бы пьяный шаг Артур оказывается рядом. Ловит пальцами мой подбородок, сжимает его так крепко, что вполне возможно останутся метки, и заглядывает в глаза.
        Просто смотрит, и меня уносит багряными волнами его ярости. Она просачивается в меня отравленным туманом, и на самом дне души копошится страх.
        - Артур, я… успокойся.
        - Я убью его. Понимаешь? Убью. Я возьму этот грех на свою душу, но такой твари нельзя жить.
        Мне кажется, он говорит не о Коле. Вернее не только о нём. Но Артур не даёт мне озвучить копошащиеся в голове вопросы. Его губы находят мои с ювелирной точностью, и злой поцелуй выбивает всё из моей головы. Все страхи за себя и сомнения. Ведь мне на минуточку показалось, что он может… ударить меня. Что зверь, сорвавшийся с цепи, набросится, разорвёт слабое тело в клочья, оставит после себя лишь переломанные обглоданные до полированной белизны кости.
        Но показалось.
        Артур не целует, он борется. С собой, со мной и за нас. И я обвиваю его шею руками, прижимаюсь крепче. Отчаянно хочется большего, хоть на это и совершенно нет времени. Ни минуточки.
        Мы мчим в машине на запредельной скорости. Артур держит руль до почти различимого хруста костей, дробящихся изливающейся из него тёмной злостью. Стоит приглядеться внимательнее, и можно заметить клубящуюся вокруг Крымского ярость. Желваки ходят под кожей, а пятна от не до конца сошедших гематом кажутся ещё ярче. Настолько Артур бледный в этот момент. Напряжённый. Свитый в тугой комок, замотанный морскими узлами. Тронешь пальцем или словом - рванёт, и тогда не выживет никто.
        Мы не говорим ничего, молчим, и все слова сейчас кажутся лишними. В моей голове вспышками мысли, образы. Я пытаюсь сложить два и два, найти ответы на все вопросы, но у меня не получается собрать мозаику. Слишком много деталей отсутствует, и мне никак не удаётся их найти.
        Проклятие.
        Наверное, я просто не хочу верить в то, что вырисовывается в итоге. Потому раз за разом я смахиваю с воображаемого стола практически сложенный пазл, чтобы попытаться сложить его как-то иначе. Получить другую картинку, не такую мрачную и уродливую. Но раз за разом, как я не стараюсь найти доводы в оправдание, всё упирается в Сашу.
        Это он. Никто не знал мой номер телефона. Ни одна живая душа, кроме него и Артура. Но разорванный и искалеченный медвежонок - подарок от психопата бывшего, напрочь слетевшего с катушек из-за моего предательства - пришёл точно по адресу.
        Адресу, который знали только трое.
        Я. Крымский. Саша. Всё.
        Но неужели он действительно на это способен? Неужели он тоже из тех - жрущих объедки с Романовского стола? Ловящих в воздухе кусочки гнилой пищи? Лижущих ему носки ботинок? Страшно в это верить.
        Зачем, мамочки, зачем? Деньги? Перспективы? Что-то личное? Господи, я не знаю! В висках стучит, и приходится сжать их пальцами, надавить. Лишь бы унять эту ломоту и боль.
        На базе непривычная тишина, но парковка забита машинами и монструозными мотоциклами. Яркое солнце уже практически полностью взошло, и его лучи обжигают кожу на лице. Но мне холодно. Очень холодно. Дрожь бьёт изнутри, сотрясает, и ноги отказываются слушаться. Я не знаю, что мне делать, куда идти.
        Крымский с грохотом захлопывает за собой дверцу и оказывается рядом со мной. Напротив. Близко, но бесконечно далеко.
        - Артур, кто-то ещё знал мой номер телефона? - озвучиваю единственное, что крутится в моей голове уже несколько часов.
        Пытаюсь найти в серых глазах ответ, но он и без этого очевиден. Слишком очевиден.
        Он отрицательно качает головой, а в глазах боль плещется. Всего одно мгновение Артур позволяет видеть её в своём взгляде. Позволяет присутствовать в момент своей слабости и крушения всех бастионов. Секунда, всего секунда, и Крымский моргает, отгораживаясь от меня. Выставляя заслоны, очерчивая себя красной линией. Захлопывается, как раковина. Только внутри не жемчужина, нет. Боль.
        - Пойдём.
        Артур хватает меня за руку, направляется вперёд. Ему хорошо известна тут каждая мелочь, а я смотрю на его напряжённую спину, посылаю Крымскому мысленные импульсы.
        Услышь меня. Успокойся. Не делай глупостей. Но с таким же успехом я могла бы попытаться остановить бульдозер голыми руками.
        Мы останавливаемся на том самом месте, за которым я когда-то наблюдала в окно. Тогда Артур о чём-то напряжённо беседовал со своими парнями, а потом увидел меня. Господи, кажется, что всё это было тысячу лет назад.
        Артур складывает пальцы щепотью, касается губ, на мгновение становясь расслабленным и спокойным.
        Раздаётся свист, и я жмурюсь от того, насколько он громкий. Оглушающий. Артур, как герой старой сказки, и его личные сорок разбойников стекаются со всех сторон, словно бы только этого и ждали.
        - Через час собрание, - объявляет Артур, а я смотрю себе под ноги. - Всем быть. Без исключения.
        - В большом зале? - грубый голос откуда-то слева, а я продолжаю смотреть себе под ноги.
        Кажусь себе лишней здесь, преступно лишней. Бестолковой. Но меня никто не прогоняет, и я рассматриваю пыль у носков своих летних мокасин. Ковыряю её, и невесомое рыжеватое облачко взлетает наверх. Оседает и снова взлетает.
        - Нет, в третьем ангаре.
        Голос Артура хриплый, сорванный, прерывающийся тяжёлым дыханием. Со всех сторон несутся удивлённые возгласы, и я вскидываю голову. Неосознанно. Вглядываюсь в толпу, люди смотрят на меня. Кто-то щурится, у кого-то похоть во взгляде, но в массе им всё равно. Или только кажется?
        - В третьем ангаре? - озадаченно протягивает здоровенный детина и хрустит шеей. Разминает суставы, а на высоком лбу задумчивые морщинки.
        - У меня что-то с дикцией? - рявкает Артур, и пара парней делают шаг назад.
        Так и расходятся, тихо переговариваясь, а у меня ни единой подсказки, что же это такое - третий ангар. Отчего они так всполошились?
        - Артур…
        Он не слышит меня. Достаёт из кармана телефон, нажимает не глядя на экран и ждёт. И я вместе с ним. Чего только?
        - Сашка, ты где? - почти ласково, а в глазах сталь. - Давай, друг, заканчивай там все дела и дуй на базу. Быстро. У нас собрание. Да, о пожаре речь. Нет, без тебя никак.
        А положив трубку, говорит, глядя куда-то вдаль. Словно мыслями далеко-далеко витает:
        - Уёбок. Какой же он уёбок. Друг, блядь.
        И тут мне становится действительно не по себе.
        - Артур… может быть, это не он?
        Крымский вздрагивает, словно только-только вспоминает, что я рядом. Обводит меня мутным совершенно потерянным взглядом. Пустым. Сломленным. Проводит рукой по лицу, всё ещё очень бледному, улыбается. Только в этом нет ни радости, ни тепла. Лишь боль и безумие.
        - Вот и узнаем, - смеётся, запрокинув голову, громко кашляет и бьёт себя кулаком в грудь. - Я бы мог тебе пообещать, что буду в порядке. И все будут в порядке. Только с предателями у меня всегда был разговор короткий. Прости, мой мир не для нежных девочек.
        Ладонью он проводит по моему плечу, ловит пальцами пульс на шее, обводит скулу. Я знаю, что на нас смотрят. Крымский наверняка тоже в курсе, но ему всё равно. А мне тем более. Артур обхватывает моё лицо руками, упирается в мой лоб своим и тихо-тихо говорит:
        - Надо было грохнуть Романова ещё лет двадцать назад. Уже на свободе был бы. Но тогда я не узнал бы тебя. Самый горький парадокс всей моей жизни.
        Я обхватываю руками его широкое татуированное запястье, трусь о ладонь, а Артур вздыхает.
        - Сегодня я отвезу тебя в аэропорт. Улетишь далеко, и всё у тебя будет хорошо. Пообещай, что будешь счастлива.
        У меня покалывает в носу и пекут веки. Пытаюсь понять, не шутит ли он, но в голосе и во взгляде ни намека на юмор.
        - Тебе надо уехать, улететь, быть подальше отсюда.
        - Нет, ты с ума сошёл. Я не уеду!
        - Тихо, тихо, - прикладывает палец к моим губам, смотрит почти ласково. Недолго, но мне хватает этого, чтобы захлебнуться.
        - Артур…
        - Не спорь, так надо.
        - Кому это надо?!
        - Тебе. Знаешь, я впервые решил подумать о ком-то, кроме себя. Не мешай быть рыцарем.
        Горькая усмешка на губах, а у меня горло сводит спазмом.
        - Улетай, птичка. Ты обязана быть счастливой. За нас обоих.
        И целует меня в лоб. Почти невинно. Трепетно.
        - Скоро тут будет слишком много крови.
        - Ты… ты меня бросаешь?
        Господи, о чём я?! У нас был просто секс и сделка! Как он может меня бросать, если ничего не обещал? Только никак иначе назвать то, что он делает сейчас, я не могу.
        - Я вернусь. Всё наладится и я вернусь. За тобой.
        Я киваю, а внутренний голос орёт в рупор: ложь.
        Но я снова киваю.
        21 глава
        Артур
        Хочу ли я её отпускать?
        Боже упаси. Нет. Безоговорочное, бескомпромиссное. Окончательное нет. Но разве всегда существует только моё «хочу»?
        Сейчас именно тот случай, когда отпустить её будет самым правильным. Верным. Безопасным. Настоящим, сука, подвигом.
        Но меня от одной мысли об этом тошнит неумолимо. Хочется сложиться пополам, упереться руками в землю и выблевать нахрен все внутренности, пока не стану кем-то другим. Совсем другим. Не собой.
        Меня тошнит от себя самого. От своей слабости. От невозможности что-то изменить. Это война. Жертвы и кровь. Разве Злате есть место в этом дурдоме? Только почему мне кажется, что борьба с самим собой - то, что выиграть у меня не получится? Никогда. Ни за что. Проиграю всухую.
        Сотни глаз, кажется, впиваются в меня сейчас. Я знаю, что они смотрят - они всегда настороже. Я не знаю, кто из них на самом деле крыса. И пока что не хочу об этом думать. Потом.
        У меня остался только час той жизни, которую я хотел бы прожить. Иллюзия бесконечного времени, которое ещё сумею, смогу прожить по-другому. Правильнее. Ярче. Счастливее.
        Всего час, и я возьму от него всё, что только смогу. Всю её себе заберу. Впечатаю в себя, волью в свои вены, надышусь запахом, очищусь. Просто на минуточку поверю, что способен стать кем-то другим. Смогу измениться и всё изменить. Сделать хоть кого-то действительно счастливым.
        Без тебя ей будет лучше.
        Да.
        Без тебя она будет счастлива.
        Непременно.
        Не порть её и без того сломанную жизнь, не делай её невыносимой.
        Правильно. Всё правильно.
        Ну что ты можешь ей дать? Бесконечные ожидания? Страх твоей смерти? Одиночество вдвоём?
        Верно. Ничего. Я ничего не смогу ей дать.
        - Пойдём, - выдавливаю из себя с каким-то утробным стоном, беру Злату за руки и чуть не силком волоку в тот самый домик.
        Тот, в котором запер её впервые. Не знаю, каким чудом мне удаётся справиться с замком. Я держу Злату за руку крепко, она непривычно тихая прячется за моей спиной, и это тоже кажется правильным.
        Настоящим.
        Дверь едва не слетает с петель, я толкаю Злату в комнату. Пошатывается, но остаётся на ногах, а этот дурацкий спортивный костюм многое от меня скрывает. Непозволительно много.
        - Я честное слово очень хочу быть нежным. Правда. Научи меня. Покажи как это.
        Откуда во мне вообще эти слова берутся? В каком участке моего воспалённого тысячей проблем и непривычных эмоций мозга они генерируются? Не понимаю.
        Злата закусывает нижнюю губу и, бог свидетель, я вижу лёгкий блеск слёз в её глазах. Смаргивает. Втягивает носом воздух - шумно, запрокинув голову назад, а рыжие волосы по плечам.
        - Ты убиваешь меня, Крымский, - тихо-тихо, а глаза уже сухие. - Где ты вообще взялся на мою голову? Такой…
        - Какой?
        Но она не отвечает. Чёрт, было бы интересно узнать, какой я в её глазах. Но у меня не осталось на это времени. Ни секунды лишней.
        - Иди ко мне, - протягиваю руку, а она почему-то кажется неподъёмной, словно вместо неё высохшая ветвь дерева. Хрустит, ломается, но тянется к свету. К рыжему огню.
        Меня что-то душит, когда Злата слушается. Вскинув высоко голову, делает ко мне шаг, а я вижу её сейчас такой, какой узнал впервые: гордой, несломленной, упорной. Уверенной в каждом своём шаге, с тлеющим пожаром в голубых глазах. Она ведь совсем другая. Не такая, к каким я привык. Иная. Цельная, хоть и избитая жизнью до ссадин на душе. Идеальная.
        - Давай не будем ни о чём говорить, - просит мягким шёпотом, встав на носочки, и едва касается губами выемки под ухом. - И думать ни о чём не будем.
        Она осторожно касается моего заросшего подбородка пальцами. Невесомо, ласково, а у меня внутри взрывается что-то. Будто пулю в сердце выпустили. Прошили автоматной очередью грудь, искромсали меня в фарш.
        Злата исследует моё лицо, ослепшая и оглохшая враз. Миллиметр за миллиметром, а я, безвольный и сдавшийся на милость победительницы, лишь способен шумно дышать. На мгновение мне кажется, что сердце сейчас пробьёт дыру в рёбрах, выскочит на пол, прямо к ногам рыжей ведьмы, трепеща, истекая чёрной вязкой кровью.
        Провожу руками по её спине, впитываю тепло, мягкость. Напитываюсь энергетикой и непоколебимой верой Златы в свою правоту. В правильность своих решений. Её силой. Чёрт, я - Артур Крымский - учусь у женщины быть сильным. Стойким.
        Злата касается губами нижней челюсти, трётся о колкую щетину носом, дышит жарко, прерывисто. Это убивает меня, сдирает кожу, выворачивает наизнанку. Оставляет голыми мышцы, сухожилия, белеющие в просветах кости. Тронь пальцем и нервные окончания, болевые рецепторы взвоют, и я просто рухну на пол, подбитый этими оглушительными ощущениями.
        Её доверие. Бесстрашность. Вся она сводит меня с ума от корней волос до самого потаённого уголка души.
        Я не понимаю, в какой момент мы остаёмся без одежды, и Злата долго смотрит на мой изрезанный живот, ведёт по тщательно заштопанному неровному краю пальцем. Он парит в воздухе, почти не касается, а кажется, что меня ножом режут. Скальпелем на живую.
        Злата такая сосредоточенная сейчас, собранная в своей идее изучить каждый клочок моего несчастного тела. Зачем? Неужели помнить хочет? Вспоминать? Шевелит беззвучно губами, когда касается тонкими пальцами татуировки на левой руке. Каждый завиток, всякий изгиб очерчивает прикосновениями, пока на мне не остаётся “неизученных” мест.
        Именно в этот момент, когда цепь касаний замыкается, два диких зверя налетают друг на друга, и желание быть нежным летит в преисподнюю. Каждым своим движением - лихорадочным, мощным - мы будто бы хотим вплавиться в друг друга и никак не можем решить, кто же главный в этой битве. Кто выйдет победителем? Кто побеждённым? И есть ли в этой игре вообще правила, когда быть в Злате настолько правильно и хорошо?
        Её стоны, когда вдалбливаюсь в неё, словно безумец, потерявший всякую надежду ещё хоть раз быть счастливым, доводят до ручки. Ломают хрупкие стенки моего самоконтроля, разбивают их вдребезги.
        - Пожалуйста, пожалуйста… ах! Артур… - моё имя влетает в меня стрелой. Так сладко. Убийственно.
        Сжимаю её бедра, замираю. Оставляю на Злате метки. Пусть помнит, кто их оставил, пусть знает, что это был я. Только я один имею на это право.
        Господи, как же тошно. От себя самого тошно.
        Толчок, ещё один, третий, пятый, а перед глазами искры. Тянусь к расхрыстанной, красной, взмокшей Злате всем своим существом, душой тянусь. И она принимает меня всего, до последней капли.
        А когда измождённая, растекается рекой по кровати, тяжело дышит и смотрит на меня туманно, напряжённо, ложусь рядом. Мне просто нужны эти несколько минут покоя. Рядом с ней. Рядом с рыжей ведьмой.
        - Это конец? Крымский, это конец?
        - Не знаю. Но очень надеюсь, что нет.
        - Ты вернёшься?
        - Постараюсь.
        - Ко мне?
        - К тебе.
        - Лучше бы я к тебе не приходила.
        - Хорошо, что пришла.
        - Ты… невозможный.
        - Ты невероятная.
        Внутренний таймер отсчитывает последние мгновения. Сгребаю Злату в охапку, подминаю под себя, поглощаю собой. Мой телефон звонит. Чертит линию между нами. На до и после.
        Саша. Это он.
        Пора идти.
        - Ты меня дождёшься? Я вернусь скоро. После собрания.
        - У меня есть выбор?
        - Он всегда есть.
        - Будь осторожным.
        - Ничего не могу обещать.
        - Нельзя так.
        - Можно. Мне всё можно.
        - Я жду.
        - Я вернусь. Обязательно.
        - Верю.
        Целую её в губы, насильно отрываю себя от неё. Не глядя на обнажённую Злату, надеваю брюки, футболку, пиджак. Мне нельзя смотреть, иначе останусь беззащитным. Уничтожат. Нельзя.
        Ухожу. Делаю шаг за край, но в самый последний момент оборачиваюсь.
        Она плачет, свернувшись клубочком на кровати, а я, вырвавшись из плена душного домика, резко захлопываю дверь.
        Закусываю кулак. Впиваюсь в него зубами, практически дроблю ими кости.
        До боли и тихого рычания. До разорванной изнутри грудной клетки.
        Блядь, Крымский. В какой момент ты так втрескался в неё?
        22 глава
        Артур
        Меня сопровождает тишина. Она такая тугая и плотная, что хочется разорвать её руками, зубами. Это лишь иллюзия - я просто оглушён слишком яркими и непривычными эмоциями, осознанием очевидного.
        Ощущаю десятки взглядов, замечаю встревоженные лица. Хмурые. Сосредоточенные. Но ничего не слышу, абсолютно.
        Взгляд цепляется за дядю Ваню. Он, как хранитель и добрый дух этих мест и всей моей жизни, улыбается. В руках держит большой холщовый мешок, но завидев меня, останавливается. Я тоже. Так и стоим, смотрим друг на друга, и невидимая нить разговора - острого, болезненного, непростого - натягивается между нами.
        Наверное, что-то в моём внешнем виде сейчас заставляет его подойти ко мне, но остановиться в нескольких шагах. Цепкий взгляд ощупывает, а я встряхиваю головой. Взмахиваю рукой, строю между нами преграду, но дядя Ваня не из робкой братии. Он бросает свою ношу, словно сейчас все дела мира вовсе потеряли свой смысл. Подходит.
        - Артурчик, всё хорошо?
        В его голосе забота. Тревога. Мне так муторно из-за этого становится.
        Я устал. От себя и всего, что было в моей жизни. От того, что ещё случится тоже.
        - Всё хорошо, дядь Вань, - от моих слов за километр несёт фальшью. - Я жив, в отличие от пацанов, уже неплохо.
        - Завтра похороны, - дядя Ваня хлопает меня по плечу в знак молчаливой поддержки. - Артурчик, ты же знаешь… я всегда готов тебе помочь. Хотя бы выслушать.
        - Спасибо, дядь Ваня. Всё со мной будет хорошо.
        Наверное.
        - Когда же вы, мальчики, драться перестанете? Ты и Коля…
        - Поубиваем друг друга и сразу перестанем.
        - Дурацкие шутки.
        - Да вся моя жизнь дурацкая.
        Ухожу. Я не хочу разговаривать, тратить на это время. Не хочу, чтобы мою душу полоскали в хлорке - чего доброго, разозлюсь. Обижу доброго старика.
        До третьего ангара много тяжёлых вязких шагов. Он находится в самом дальнем и глухом углу просторного участка, отведённого под базу. Несколько гектаров моих собственных владений, купленных через подставных лиц, оформленных на проверенного человека.
        Когда-то именно здесь я чувствовал себя в безопасности. На своей территории, где всё работает и все играют по моим правилам. Оказывается, всё это пшик и глупость - пока Романов жив, пока идёт наша с ним война, даже в Аду будет не скрыться.
        Сколько я трачу времени на эти прогулки? Не знаю. Кажется, что вечность.
        На входе в третий ангар я встречаю Сашку. Он стоит в окружении уже собравшихся парней, курит, глядя куда-то в сторону. Одной рукой подпирает локоть второй и в целом похож на нахохлившегося воробья. Даже взъерошенный какой-то, будто пылью присыпанный.
        Он выделяется в ряду прочих какой-то потерянностью. Что-то во всём его виде изменилось за последние дни. Просто замечаю это только сейчас.
        - Меня ждёшь? - бросаю, обращаясь только к нему, хотя у меня челюсти сводит от напряжения.
        После переключаюсь на притихших парней и прошу разойтись. Мне нужен один Сашка. Пока только он.
        Вздрагивает всем телом, будто бы совсем не ожидал меня здесь увидеть, но улыбается. Открыто так, искренне, а у меня внутри что-то скручивается в тугой моток. Узел.
        Может быть, это всё-таки не он? Может, кто-то просто хочет, чтобы я так думал?
        Чёрт, не знаю. Ничего уже не знаю.
        - Да, тебя ждал, - будто "отмерзает" и проводит рукой, между пальцев которой зажата сигарета, по коротко остриженным волосам на макушке.
        - Пойдём. Надо поговорить с глазу на глаз. Пойдём, ну?! Чего застыл?
        Если Сашка и удивлён, никак этого не показывает. У нас слишком часто раньше случались такие разговоры, чтобы напрягаться из-за очередного.
        Саша проходит первым, я следом. Медленно, словно попал в застывающую смолу, закрываю дверь. Запираю. Наглухо.
        Я в порядке. Полном порядке. Да? Нет.
        Друг и соратник оборачивается, следит за мной сощурившись, а я каждой грёбаной клеткой чувствую на себе его взгляд.
        Напряжённый. Сосредоточенный. Опасливый.
        Я подхожу ближе. Становлюсь напротив. Сашка выше меня сантиметров на десять, и я ловлю его взгляд в фокус, вытягиваю всё нутро на себя. Ищу гниль. Ту, что есть в нём, если он… если именно он и есть та самая крыса.
        - Ты так быстро с места сорвался, - напоминает, хотя я не хочу думать о том мерзком сообщении, присланном Колей. Мне прислал, а после Злате. Не хочу.
        Но придётся.
        Достаю телефон из кармана, нахожу ту самую картинку и показываю её Сашке.
        Смотри, сука. Если это твоя работа, глотку через жопу вырву. Ты же знаешь меня не первый день. Ты же видел, на что я бываю способен. Так какого хрена тогда?
        - Видишь?
        Саша моргает покрасневшими из-за недосыпа глазами, хлопает тёмными ресницами, пялится в экран. На лице полная растерянность и непонимание.
        Играешь? Или на самом деле не можешь въехать, что именно хочу тебе показать?
        - Ну? Баба твоя под деревом. - поднимает на меня взгляд и пожимает плечами. - Что из этого? Я за время твоей болезни на неё на всю жизнь насмотрелся. Зачем мне ещё фотку её в нос суешь?
        Он поводит головой, а я слышу хруст позвонков. Приходится сжать кулак, чтобы не свернуть Сашке шею раньше времени.
        - Артур, ты чего смотришь на меня так? Какой реакции ждёшь?
        И правда. Чего я жду?
        Саша снова смотрит на экран, потом на меня, снова на экран. Задумывается. Размышляет.
        - Подожди… да ну нахер, - выдыхает, уложив мысли в своей голове.
        - Как это могло случиться? - сначала тихо, а после уже громче, на грани слышимости: - Как, блядь, это могло случиться?! Какого хера её фотографировали? Кто, мать его, это был? Ты же башкой за неё отвечал. Кто фоткал? Кого ты с ней оставлял? Вспоминай! Кто отправил это Романову? Ты?
        Свободной рукой я ловлю Сашку за грудки. Он тяжело дышит, снова хлопает своими чёртовыми ресницами, а кадык под кожей пляшет, будто вот-вот выпрыгнет. Отпускаю лишь на мгновение, чтобы в следующее обхватить Сашу за шею, сжать крепче, зафиксировать.
        Он так ошарашен, что практически не спорит. Молчит. И это всё сильнее убеждает меня в том: он виноват. В чём-то да точно виноват. Иначе бы дрался, верно? Не моргал ошалело, не дышал придушено, а спорил. Толкнул бы меня. Ударил. Сделал бы хоть что-то.
        - Неужели это, блядь, ты?! Неужели?! Сука, убеди меня в обратном. Сделай хоть что-то, чтобы я на мгновение перестал сомневаться.
        Всё крепче сжимаю его шею. Сам не замечаю, как его горло оказывается в моих тисках. Телефон отлетел куда-то прочь, мягко стукнулся где-то в углу. Мои руки свободны, и я давлю изо всех сил. Рожа Сашки краснеет. Из груди вырывается полузадушенный стон. Друг крупный мужик, но во мне сейчас столько ярости, что кажусь сам себе тем самым Халком из одной известной вселенной.
        Халк, крушить!
        Саша словно приходит в себя. Даже кажется слышу треск его разорванного на клочки терпения. Толкается, борется, пытается отпихнуть. Хрипит, а из горла вылетают булькающие звуки.
        Но он всё-таки сбрасывает с себя мои руки. Красный, тяжело дышащий, злой.
        Держится за шею, моргает часто, а я наклоняюсь и упираюсь коленями в руки.
        Просто успокоиться. Взять себя в руки. Заставить сердце не с такой скоростью гонять кровь. Пусть эта чёртова кровь не заливает взгляд. Пусть.
        - Её новый номер знает Романов, - говорю, и меня самого будто бы кто-то душит сейчас ледяными руками. - Знал. Это ты? Ты ему его слил?
        - Да, блядь, нет! Ты совсем башкой из-за этой бабы двинулся? Сдурел?
        - Как он мог его узнать? Кто, кроме тебя и меня мог его слить? Ну? Кому ты языком трепался? Если не Коле, то кому сдал? Вспоминай, придурок!
        - Крым, послушай… я сейчас скажу кое-что, но… Может быть, это всё-таки подстава? Вдруг Злата и правда… ну, сама, а?
        Моя рука как-то сама по себе взлетает в воздух, а под кулаком что-то хрустит. Звук этот отрезвляет, и пелена сходит разом, словно лавина с горы, хоронит под собой мою ярость.
        От кулака, вверх по руке проходит волна боли, и мозги становятся на место.
        - Идиот! - шипит едва слышно.
        - Закрой рот, - говорю как-то очень спокойно, а Сашка выплёвывает зуб. - У тебя есть ещё, что сказать? Кроме ереси о подставе?
        - Почему ты мне не веришь? Почему ей? Кто она такая? - злится, стирая тыльной стороной ладони кровь с губ. Ставший щербатым рот кривится, и я отворачиваюсь. - Кто она, Крым? Просто баба! Жена этого урода, убившего ребят, тебя чуть не убившего. Мы с тобой столько лет вместе! Да я хоть в огонь, хоть в воду. А ты мне в морду?
        - Ты во мне разочарован, что ли? - заламываю бровь и смотрю на злого Сашку в упор.
        - Стоило ей появиться, всё пошло по пизде! - орёт и кажется, что вот-вот его на части порвёт. - Пусть горит огнём тот сраный тендер, те пустыри, её помощь, если за всё это пришлось такую цену платить.
        За закрытой дверью нарастает гул голосов. Парни. Они вернулись на собрание. Или никуда не уходили? Но у нас пока ещё ничего не закончено.
        - Да нахуй она тебе вообще нужна? Крым, очнись! Парни недовольны! Ты же всё к её ногам бросил, всего себя. Так разве можно? Если бы она не припёрлась тогда, не было бы ни смертей, ни спаленного клуба. Ничего бы не было. Это она, понимаешь? Она самая главная проблема. Причина всего пиздеца!
        Меня снова накрывает, потому что понимаю: даже Саше я не могу позволить нести всю эту херню о Злате. Никому не позволю.
        Хей, Крымский, ты что, действительно снова бьёшь своего друга из-за женщины?
        Внутренний голос разрывает голову изнутри, а Саша летит к противоположной стене. Срать, если у меня разойдутся швы или лопнут внутренние органы.
        - Заткнись.
        Это всё, о чём я говорю ему. Но он действительно затихает, только смотрит волком. Осматриваю ангар. Внутри он пуст и лишь несколько стульев сиротливо жмутся к стене.
        - Крым, - доносится до меня, но я не смотрю на Сашку. - Ты больной на голову придурок.
        - Просто думай, прежде чем рот свой открывать.
        Снова тишина внутри, а голоса снаружи всё громче. Кто-то бьёт в дверь, зовёт меня, но время сейчас остановилось. Вдруг Сашка принимается ёрзать, кряхтеть и кое-как всё-таки поднимается на ноги.
        - Ты просто не понимаешь! От неё давно надо было избавиться. Она лишняя, из-за неё дохрена проблем. Избавиться, понимаешь? Ну, натрахался ты всласть, и хватит. Услышь меня, Крым!
        У меня внутри что-то обрывается. Совсем тонкое - та прозрачная ниточка доверия, которая ещё была натянута во мне. То немногое, что ещё было “за” Сашку.
        - Ты о чём?
        Я подхожу ближе. Совсем близко, и мы снова оказываемся друг напротив друга.
        - Её просто нужно отдать Романову. Сразу нужно было, как только она появилась. Понимаешь? Это самое правильное. С этого нужно было начинать. Просто отдать Романову, он этого хочет. Её получить, проучить. И тогда всё закончится. Он пообещал, что тогда всё закончится.
        С Сашки медленно слетают все маски. Одна за другой. Обнажают нутро. Во всей красе показывает одержимость своей кривой и сломанной правдой.
        - Ты…
        - Нет, Артур, ты просто сейчас не понимаешь. Но ты поймёшь, это правильно.
        - Блядь, только не говори…
        - Пра-виль-но, - повторяет, а во взгляде непоколебимая уверенность. - Теперь всё будет хорошо. Я виноват, очень виноват. Но я всё исправил. Всё! Теперь никто не погибнет, теперь война закончится. Дело же важнее всего? Так ты всегда говорил. Просто вспомни всё, что вбивал в головы парней. Тогда всё встанет на свои места.
        Я не знаю, где нахожу в себе силы не убить его. Потом. Не время. Мне просто нужно бежать. Нужно. Я не могу терять время на этого идиота. Верящего в каждое своё слово. Уверенного в своей правоте.
        На удивление легко мне удаётся справиться с замком. Солнечный свет бьёт по глазам, я обвожу взглядом притихших парней и бросаю хриплое:
        - Этого, - взмах рукой за спину, - никуда не выпускать.
        - Это же Сашка.
        - Это гнида.
        Всё, что происходит дальше - просто рваные кадры старой киноплёнки.
        Торопливые шаги, срывающиеся на бег. Свист ветра в ушах. Спотыкаюсь, едва не падаю. Кто-то бежит за мной, но я ничего не вижу. Перекрытое страхом - да им, чёрт его возьми, - дыхание. Плывущие перед глазами кровавые блики. Когда я бегал так в последний раз?
        Но я всё равно не успеваю. Поздно. Всё слишком поздно. Я слишком много времени потратил на Сашку.
        Дверь проклятого домика, в котором оставил Злату распахнута, а внутри никого.
        Прости меня, Злата.
        Я прохожу внутрь, замечаю упавшую мастерку. Наклоняюсь, поднимаю её и жадно втягиваю ставший до ужаса родным запах.
        Прости меня, Злата.
        Домик наполняется людьми. Они все - мои парни. Родные люди. Близкие. Понятные. Мы же, мать его, одна семья.
        Когда всё пошло не так?
        Пальцы сжимают ткань мастерки, рвут её неосознанно, на лоскуты.
        - Как это, блядь? - всё, на что хватает моих ресурсов.
        - Её увезли, - подаёт голос лысый Артём, отвечающий за охрану периметра и главных ворот. - Сашка предупредил, что ты в курсе. Это же был твой приказ! Нам так сказали! В безопасное место!
        Артём нервничает, потому что до него доходит - каждое слово приближает его личный апокалипсис.
        - Кто увёз?
        - Я не знаю. Сашка сказал, что никому нельзя там быть, потому что это твой приказ. Что только ему доверяешь.
        - Ты оставил пост?
        - Так ты что, не в курсе? Как это? Сашка сказал, что всё на твоём контроле, мы не спорили. Это же отработанная схема, ну.
        "Он не знал".
        "Так что, не приказ Крыма?"
        "Как это?"
        "Да не может быть. Сашка бы врать не стал!"
        "Хуйня какая-то!"
        "Нет, подождите, надо разобраться".
        Мой телефон звонит. Чёрт, я даже не помню, как забрал его из ангара. Теперь это не незнакомый номер.
        Сейчас Романову нет нужды прятаться. Он взял меня за жабры. Даже если сам об этом не знает.
        - Привет, Головастик. - в трубке до оскомины знакомый голос переполнен ядом. Это уродское прозвище из моего неуютного детства сводит с ума. Добивает. - Твой идиот дружок оказался очень полезным.
        - Ты его купил?
        - Боже упаси, - смешок, покашливание. - Ещё деньги на него тратить. Но не ругай его, не надо. Он просто не знал, с кем дело имеет. Шлюхи, знаешь ли, иногда оказываются умнее клиентов. Сам понимаешь, жучки в телефон, прослушка. Ты же сам так тыщу раз делал! А потом так просто было сыграть на его чувстве вины, на гордости, на преданности тебе. Преданность - тот ещё атавизм.
        - Романов, ты урод.
        - Ты не лучше, - сухое в ответ. - Кстати, неужели тебе действительно понравилось трахать эту фригидную рыбу?
        Я молчу. Тяну время. Знаю, зачем это делаю, только вряд ли Романов в курсе. Иначе бы не был так красноречив.
        - Но бросай злиться, Артурка. Это было весело. И да, кажется, я выиграл. Я всегда выигрываю. Я лучше тебя, по всем статьям лучше. Так было в детстве, так будет всегда.
        - Ещё нет.
        - Мы с тобой одной крови. Помни об этом, Головастик.
        Но прежде чем он кладёт трубку я слышу придушенный всхлип, и сердце моё обрывается.
        Это Злата.
        23 глава
        Злата
        Параллельно событиям в третьем ангаре.
        Я одеваюсь. Торопливо натягиваю штаны, футболку. Обуваюсь. Мне нужно быть готовой уехать отсюда. Полностью готовой.
        Артур вяжет себе руки. Мной вяжет. Нашими странными отношениями.
        Сейчас, когда всё зашло слишком далеко, единственное, на что я способна - винить себя, каждую секунду винить, за то, что придумала этот глупый план. Зачем? Где были мои мозги?
        Я тянуть за мастерской, но дверь в домик вдруг распахивается. Артур? Так быстро?
        - Я готова, - говорю. Не поворачиваюсь. Не хочу пока видеть лицо Крымского. Его глаза видеть не могу. Лучше подольше буду помнить переполняющую их страсть и нежность, а не сожаление. Или равнодушие.
        Тяжёлые шаги за спиной. Странные. Будто бы незнакомые. я не успеваю испугаться или напрячься, а чьи-то руки - чужие - хватают меня поперёк живота. Не дают обернуться, держат крепко, лишают кислорода. В живот впивается что-то - наверное браслет часов, и место это жжёт пчелиным укусом.
        Пытаюсь закричать. Позвать на помощь. Изо всех сил пытаюсь, и пахнущая дымом сигарет ладонь впивается в мой рот. Хватка железная, от запаха мутит. Лягаюсь, соплю, но силы неравные. Меня прижимают к крепкому животу, и панический ужас раскалывает мою выдержку на части.
        Неужели Артур решил таким радикальным способом от меня избавиться? Прислал кого-то? Чтобы вышвырнуть из своей жизни, как шелудивого котёнка? Зачем же так… больно?
        Артур? Он не может. Не может так со мной поступить. Это неправильно. Я бы сама ушла. Пусть бы просто открыл дверь. Ушла бы. Уже ведь делала так, делала! Но кто, если не он? Это же его территория!
        Обмякаю. Уже не спорю. Пусть делают, что хотят. Устала. Во мне не осталось ничего. Ни сил, ни душевного покоя. Просто дикая усталость, и она ложится на мои плечи каменной глыбой.
        Не могу больше сопротивляться. Бороться с судьбой и жестокими людьми. Не могу. Пусть делают, что хотят.
        Слёзы застилают глаза. Я сломалась. В груди огромный клубок змей. Они копошатся, обвивают сердце, шею, душат. Эмоций так много, так много чувств и боли - душевной, не физической, - что я просто закрываю глаза и позволяю утащить меня куда-то. Пусть.
        Пусть на этот раз меня уже убьют. Не могу так больше.
        Меня запихивают в какую-то пыльную и грязную газель. Швыряют на пол, как мешок с картошкой, и дверца с оглушительным грохотом закрывается.
        Темнота. Пыль. Вонь. Меня везут по каким-то ухабам, как свинью на убой. На живодёрню. Неужели Артур? И тут что-то внутри щёлкает: это не может быть он. Это просто за гранью ведь. Он не способен на такую жестокость. Не верю.
        Дура, кто ещё это может быть?
        Не он это!
        Господи, да подумай своей башкой! Ты просто не хочешь в это верить. Но ведь всё очевидно. Ты слишком много проблем ему принесла. Он просто избавился наконец-то от тебя. Это же так просто. Вот ещё, везти тебя куда-то прятать. Он устал от тебя.
        Нет. Он не мог.
        Чего, думаешь, он в тебя втрескался? Ну и дура. Нужна ты ему, рыбы снулая.
        Заткнись! Он не мог быть таким жестоким.
        А кто мог?
        Ох… неужели?
        Я пытаюсь подняться, но на очередном повороте меня бросает в сторону. Зацепиться не за что. Руки хватают пустоту, и приходится сжаться в комок, закрыть руками голову, чтобы не убиться. Зато внутренний голос затихает, а на его место приходит чувство самосохранения и способность к анализу.
        В голове крутятся колёсики, шестерёнки. Словно часовой механизм кто-то невидимый запустил. Отбрасываю в сторону всю шелуху, все глупости и лишние мысли. Выкапываю саму суть.
        Романов?
        Вдруг становится так страшно. Не за себя, нет. На себя мне давно уже плевать. А что если, пока я натягивала штаны, Крымского… убили? Что если?
        Закусываю губу. До крови и медного привкуса на языке. Он проникает в горло, вызывает приступ тошноты. Или это от страха?
        Артур, пожалуйста, прости меня. Я не должна была к тебе приходить. Это я во всём виновата: в смертях, пожарах, твоих ранах.
        Я не знаю, сколько мы едем и куда меня везут. В одном уверена на сто процентов: в этот раз Коля меня убьёт. Потому, когда машина останавливается, я готова ко всему.
        Медленно, отвратительно медленно тронутая ржавчиной дверца открывается. Отползает в сторону, и я несколько секунд жмурюсь от яркого света, заливающего салон.
        Я действительно готова ко всему. Только не готова увидеть того, кто стоит в проёме распахнутой двери.
        Я не помню имени этого человека. Артур называл его, но я не помню. Чёрт, почему я такая глупая? Почему забыла?
        Неважно. Всё это неважно. Вот он - предатель. Один из них. Стоит, смотрит на меня, скалится, а солнечный луч пляшет и рассыпает блики на абсолютно лысом черепе.
        Это точно тот самый мужик, который "подарил" меня когда-то Крымскому. Тот, кто так легко нашёл меня в толпе и потащил к Артуру.
        А я ещё радовалась, идиотка, что всё вышло так легко и просто.
        - Привет, куколка, - его улыбка похожа на оскал, а взгляд ощупывает меня, раздевает. - Испугалась? Обожаю, когда на меня так бабы смотрят. Аж член колом стал.
        Я пытаюсь отползти назад, но он выбрасывает руку вперёд и цепко хватает меня за ногу. Тащит на себя, и это снова не та сила, против которой мне выстоять.
        Я всего лишь слабая разбитая вдребезги женщина.
        - А ну, куда тебя понесло? - усмехается. Похоже ему весело.
        Неосознанно, но всё ещё продолжаю бороться. Бесполезно: меня выволакивают из машины, громко смеясь. Во всё горло.
        - Попалась, рыжая мышка. Всё-таки теперь-то я сниму с твоей сладкой попки пробу.
        Хватает меня крепко. Ноздри снова забивает табачная вонь, а рот наполняется слюной. Вязкой, густой. Сплёвываю, попадаю мужику на руку, а он материт меня громко и обещает разорвать на британский флаг.
        Почему именно британский? Глупость какая-то.
        - Сука, - шипит, хватает за плечи и встряхивает так, что моя голова едва не отлетает в кусты. - Шеф обещал, что разрешит тебя трахнуть. Потом. Вот тогда и получишь своё за эти плевки мерзкие.
        Шеф.
        Снова это слово, и мне на мгновение кажется, что меня сейчас снова затащат в кабинет к Крымскому. Всё повторяется, снова. Только на этот раз за дверьми небольшого домика, у которого остановилась машина, точно не Артур. Нутром чувствую, что там Коля. Его я чувствую, словно своими тяжёлыми ботинками, ломающими мои рёбра полгода назад, он вживил в меня маячок.
        Я пытаюсь расцарапать руки лысого урода, он снова называет меня сукой. Барахтаюсь в ощущении беспомощности, путаясь в липкой паутине, но вдруг в окне домика мелькает чья-то тень.
        И когда мой бывший муж показывается в окне, а знакомая до мелочей улыбка расцветает на его лице, понимаю, что в этот раз всё будет очень плохо.
        Господи, помоги.
        24 глава
        Злата
        Коля смотрит на меня в упор, а губы, всё ещё растянутые в улыбке, шевелятся. Замираю пойманным воробушком и даже дышать перестаю. Во мне просто не осталось кислорода, одна углекислота в лёгких пузырится.
        Моргаю, всматриваюсь в лицо бывшего, а стеклопакет в тёмно-коричневой пластиковой раме глушит все звуки. Но чётко очерченные пухлые губы по ту сторону прозрачной преграды шевелятся. К уху прижат телефон, и Коля говорит, говорит с кем-то невидимым. Это кажется почему-то очень важным. Почему?
        Меня разве это должно волновать? Пусть хоть, что делает - не мои проблемы. Только… судя по взгляду, которым впивается в меня Романов, всё это так или иначе связано со мной.
        - Отпусти! - прошу (или умоляю?). - Я сама. Сама войду!
        - Ещё чего, - голос конвоира вибрирует рядом с моим ухом, и от смысловых оттенков в нём, интонаций волосы шевелятся. - Сбежишь вдруг? Мне проблемы не нужны.
        Ему не нужны проблемы, надо же. Никому они не нужны, потому можно ради того, чтобы их избежать, сжать мои бока крепче и чуть не за шкирку затащить в дом. Мои ноги болтаются в воздухе, и я вдруг думаю: а что если я сейчас поверну голову и плюну этому упырю прямо в лицо? Наверное, у меня останется несколько моментов жизни, чтобы посмеяться всласть. Потом мне, конечно, сразу же свернут шею, чисто рефлекторно, но последние секунды перед позорной смертью пройдут весело.
        В комнатах пахнет чистотой, а яркий свет льётся изо всех щелей, из каждого уголка. Кажется, в этом доме намеренно всё сделали так, чтобы не оставалось ни единого затемнённого уголка.
        Только я знаю, что всё это - ещё одна странная причуда моего бывшего. Он никогда в этом не признается, но темнота - тот страх, от которого ему никак не избавиться. Позорное пятно на его сияющем всеми оттенками белого образе.
        Оказывается, я так много о нём помню. Куда только делся тот самый отличный парень, с которым хотелось провести всю оставшуюся жизнь? Который заставил поверить, что это возможно?
        Коля возникает передо мной так неожиданно, что я вскрикиваю. Он стучит ребром телефона о раскрытую ладонь, и его последняя фраза, услышанная несколько мгновений назад, удивляет меня.
        "Мы с тобой одной крови. Помни об этом, Головастик".
        Он с Артуром, он точно с ним разговаривает! Я помню это прозвище, оно почему-то всегда казалось мне странным и глупым. Головастик. Что это вообще такое? Я забыла об этом - в больнице вообще об очень многом забыла, словно кто-то спас меня от безумия и просто смахнул мягкой кистью целые пласты воспоминаний.
        Но время идёт, и я постепенно о многом вспоминаю. Как вот это прозвище, например.
        Только Артуру это прозвище не подходит! Оно как инородное тело на нём, контрастирует с ним, выделяется.
        Коля обхватывает пальцами моё запястье. Не сильно, но по мне прокатывается такая волна ужаса, что на коже не остаётся даже миллиметра, не покрытого испариной. Футболка моментально липнет к спине, все нервные окончания, кажется, превратились в иголочки. Колет.
        Дёргает на себя. Меня уносит вперёд, ноги заплетаются, я едва не падаю. Если бы не жёсткие холёные пальцы Романова на моём запястье, точно бы пропахала носом паркет.
        Оказываюсь в другой комнате. Более просторной, ещё более светлой. Стерильной. Безжизненной. Каждая деталь на своём месте, в углах ни пылинки, а журналы тошнотворно аккуратной стопочкой лежат на столике рядом с диваном.
        Коля молчит. Молчу я. Мы просто смотрим друг на друга, и во взгляде напротив мёртвая пустошь. Но с каждой секундой её наполняет хищный блеск, плохо скрываемая ярость и отвращение. Хочется закрыться. Обмотаться саваном, спрятаться в самой глубокой яме. Исчезнуть. Никогда не знать этого человека. Господи, какой бы счастливой я тогда была. Как бы хорошо мне жилось, не случись когда-то со мной Романов.
        Ты во всём виновата сама. Во всём.
        Согласна. Да-да, это всё я. Во всём и всегда.
        Именно же это он говорил мне, когда ударил впервые? В этом ведь хотел убедить?
        Медленно один за другим пальцы, удерживающие моё запястье, разжимаются. Демонстративно, чтобы видела и понимала, Коля вытирает ладони друг о друга, отряхивает, словно только что держался за брюшко мерзкой скользкой улитки, и теперь ему просто необходимо избавиться от слизи на своих руках.
        Прикрываю на мгновение глаза. Чтобы хотя бы минуту не видеть его перед собой. Его взгляда, красивого лица, презрения. Не помнить. Забыть.
        - Ты изменилась, - по голосу понимаю: снова улыбается. Воздух вокруг меня колеблется: он протягивает ко мне руку. К моим волосам. - Рыжая. Хм, тебе идёт.
        - Ты же терпеть рыжих не можешь, - выдавливаю из себя очевидность. Ту вещь, которую отлично знаю о своём бывшем муже. Именно то, что вместе с желанием перемен натолкнуло на выбор нового оттенка. Новой себя.
        Это одна из тех бесконечных мелочей, что когда-то связывали нас, делали семьёй.
        Ненавижу. Прожитые с ним годы, свою глупость, наивную веру в лучшее. В большого и сильного мужчину, который умел делать вид, что способен любить. Хоть кого-то, кроме себя и денег.
        - Ты права, отвратительный цвет волос, - брезгливо морщится и касается пальцами пряди волос.
        Нет!
        Отшатываюсь назад. Инстинктивно. Неосознанно. Просто потому, что не могу позволить Коле снова меня коснуться. Никогда и ни за что. Только если снова насильно - сама не дамся.
        Я знаю: Романов - сильнее меня. Он снова выиграет. Наверняка. И на этот раз мне не выжить, но всё моё естество, каждая клетка сопротивляется этому. От одной мысли наизнанку выворачивает.
        Бьюсь поясницей о какой-то угол, шиплю от боли. Физическая боль - это просто и понятно. То, что я умею терпеть. То, с чем научилась справляться. Коля смотрит на меня так, словно перед ним забавная зверушка в зоопарке. Корявая. Ошибка природы. Наклоняет голову вбок, тёмные волосы падают крупными прядями на лоб, закрывают один глаз. Он тоже изменился, поменял причёску, стал ещё красивее.
        Опасная и обманчивая красота. Такая манящая. Такая лживая.
        - Смотрю, общение с Артуркой пошло тебе на пользу. Такая стала… дерзкая. Я в восторге. И даже, - он щёлкает пальцами в воздухе, будто бы никак не может подобрать нужный эпитет, - ебабельная, что ли. Знаешь, хотел тебя просто грохнуть, но…
        Озноб по коже. Мурашки разбегаются во все стороны, в крови настоящий кислотный ураган. Песчаная буря.
        - Коля…
        - Хотя нет. Лучше пусть тебя другие трахнут, а я посмотрю. Знаешь ли, противно в такую суку член засовывать. Ещё заразишь меня чем-то. Наверняка от Головастика какую-то гадость подхватила. Он же грязная смердящая куча дерьма.
        Зажмуриваюсь. Челюсть моя сжимается, и боль от сильного напряжения концентрируется в ушах.
        - Ты не имеешь права говорить о нём всего этого. Он лучше тебя в тысячу раз!
        Не знаю, кричу или шепчу. А может быть, только думаю про себя? Но Романов слышит каждое моё слово, потому что в следующий момент его пальцы сжимаются на моём подбородке, дёргают голову вверх до кровавых искр под сомкнутыми веками.
        - Смотри на меня, тварь!
        Я не слушаюсь. Не хочу слушаться. Только не Романова. Он никто мне, никто.
        - Сука.
        Однажды в детстве мы с дворовыми друзьями устроили войнушку. Девочки против мальчиков, веселье. Вместо оружия - разлапистые пучки крапивы, и каждый раз, когда зелёные сочные листья попадали на голую кожу, хотелось плакать и звать маму. До того жгло.
        Сейчас у меня ощущение, что меня опрокинули лицом в куст крапивы. Правой стороной, и голова моя дёргается в сторону с такой силой, что клацают зубы.
        - Урод, - выплёвываю ему в лицо. Перед глазами всё плывёт от слёз. Касаюсь рукой ударенной щеки, только хрен тебе, а не вторую подставить.
        - Чтоб ты сдох, понял?
        Не знаю, зачем так поступаю. Зачем нарываюсь? Наверное, у меня не осталось уже никаких тормозов. Я, приговорённая к гибели, не сделаю себе хуже.
        - Ах ты, смотри на неё. Тупая курица возомнила себя белым лебедем.
        Он снова бьёт меня, по второй щеке, но мне удаётся не разрыдаться в голос - лишь злые слёзы на глазах. Это не то, чего добивается от меня Романов, но пошёл он на хрен, не буду.
        - Надо было тебя, суку, тогда убить, - шипит прямо в лицо. Крошечные капельки слюны орошают мои щёки, и меня тошнит от омерзения. От запаха крепкого дорогого парфюма першит в горле, а белизна рубашки на широких плечах Романова слепит.
        - Лучше бы ты меня убил. Лучше бы убил! - выкрикиваю, и осознание, чего лишилась по вине его и его ботинок снова сбивает с ног.
        - Да руки о тебя пачкать не хотел. Блядь, я оплатил твоё лечение! Неблагодарная тварь. Всё сделал, чтобы ты не загнулась там, чтобы не сдохла. Мне твоя шкура целое состояние обошлась. Ты же понимаешь, я бы мог тебя приказать выкинуть в дальнем поле, и ты бы там богу душу отдала. И что? Чем ты мне за доброту мою отплатила? К Крымскому пошла?
        - Я беременная от тебя была. Понимаешь? Беременная! - рвусь из его крепких рук, хочу отвоевать себе хоть немного кислорода, чистого воздуха, в котором не главенствует аромат парфюма Романова. Ведь его ему купила я. Господи, какая злая ирония. - Я не могу больше детей иметь. Из-за тебя не могу! Я так мечтала. Ты подонок. Мудак.
        - Вот ещё, блядь, нашла проблему, - заливает меня тоннами презрения и искреннего недоумения. - Нашла ещё, чем разжалобить меня. Ни ты, ни твой ублюдок мне даром не сдались.
        Ублюдок...
        Его пальцы на моём горле, но они не душат. Просто держат, показывая: вот тут ты у меня будешь. Вот это с тобой сделаю. Ещё немного и от тебя мокрое место останется.
        Дышать тяжело - это нервное. В глазах напротив ненависть. Злость. Ярость. Острый коктейль из самых чистых эмоций.
        - Как ты вообще, сука, об этом тендере узнала? Крыса грёбаная. Трахалась с ним, тварина? Орала под ним? Да? Говори, тварь!
        - Да… да пошёл ты! - слова вылетают из моего рта с трудом. Горло в надёжной хватке съехавшего с катушек из-за злобы на меня Романова начинает болеть и будто бы распухать. - Ты волоса его не стоишь. Мудак.
        - Значит, Артурка лучше меня? - голос Романова становится обманчиво ласковым, а хватка на горле становится мягче. Вторая рука перемещается на моё плечо, после накрывает левую грудь и сжимает с силой.
        - Ты ничего не понимаешь, Злата, - ядовитое прямо в ухо, и слова его клубятся зелёным туманом, въедаются в коже. - Ничего! Он не может быть лучше меня, не может. Слышишь меня?! Это я, я лучше его. Просто ты тупая. Такая же тупая, как Головастик. А ещё такая же блядина распутная, как его грёбаная мамаша.
        Моргаю часто-часто.
        - О чём ты?
        Коля хищно скалится. Но во взгляде что-то странное мелькает. Словно на меня одну крошечную секунду смотрел маленький обиженный ребёнок.
        - Это не твоё собачье дело!
        Слышится треск ткани - моя футболка разлетается в клочья. Романов тяжело дышит, будто конь, загнанный до пены на шкуре.
        - Нет, не трогай меня! Слышишь? Нет!
        - Заткнись, сука. Заслужила.
        Романов дёргает меня на себя, и после непродолжительного полёта оказываюсь прижатой лицом к дивану. Коля мешкает. Звенит пряжка, вжикает замок на брюках, а я глотаю своё бессилие, крупными каплями стекающее слезами по лицу.
        Нет-нет, я не выдержу. Не смогу. Пусть сразу убьёт, только не это. Только не секс с ним.
        Что-то большое и уродливое расправляет внутри меня свои щупальца. Ледяные, с острыми шипами на концах. Сжимают лёгкие, и я пытаюсь сделать вдох, но почти ничего не получается. Из груди вырывается хрип, но на мгновение хватка на моём затылке слабеет. Крошечная доля секунды, даже вдоха сделать не успеваю, и Романов снова возвращает свою ладонь на мою шею. Вдавливает, до рваных криков, до глухих стонов.
        Я всё ещё одета. Это почему-то успокаивает. Сейчас я, как попавшая в нефтяное пятно птица: ни дышать полной грудью, ни улететь, потому что крылья в жирных чёрных пятнах. Не выбраться.
        - Тварь, будешь знать, как за моей спиной что-то делать. Уродка.
        Он тянет мои спортивки, пытается их стянуть с меня, пыхтит и давит сильнее. Холодок проходится по коже, когда она сантиметр за сантиметром обнажается.
        Господи, пожалуйста, пусть я умру. Прямо сейчас умру. Не могу так больше.
        Мой зад позорно отклячен назад, мурашки на коже, наверное, размером со слонов, и я вою в белоснежную обивку дивана, молю, чтобы это всё скорее закончилось. Пожалуйста, пожалуйста.
        Вдруг какой-то грохот доносится сквозь пелену ужаса. Я уже чувствую обнажённой кожей ягодиц упругую головку - именно так он, наверное, решил наказать меня. Унизить. Уничтожить окончательно саму мою суть, но в следующий момент ощущение растворяется.
        Снова грохот, и я молюсь, чтобы это был взрыв, и скорее бы нас с Романовым погребло под обломками.
        - Блядь, что это? - вскрикивает Романов, и больше меня не держит никто.
        Треск, глухие маты, несущиеся откуда-то издалека, отголоски сильного грохота, так напугавшего моего бывшего. Он, со всё ещё спущенными до колен штанами, с торчащим в боевой готовности членом, отскакивает от меня, но далеко не отходит. Прислушивается.
        Боится, что ли? Он всегда боится за свою шкуру, долбанный параноик.
        Я не отвечаю за себя и свои поступки. Мне так больно и плохо, что могу лишь действовать на голых инстинктах, ведомая чувством мести. За всё, что этот упырь сделал со мной. И наверняка не только со мной.
        Надо было сразу так и поступить. Не просить Артура, не подставлять никого, не провоцировать войну и жертвы. Просто сделать это с самого начала - убить Романова.
        Не знаю, где нахожу в себе внутренние резервы, чтобы заметить на столике, стоящем рядом с диваном, увесистую пепельницу. Мраморную, в зелёных прожилках. Тяжёлую.
        Какая красивая, вдруг думаю отстранённо, а перед глазами белые пятна мелькают. Не хочу ни о чём думать, мне нужно что-то сделать. Чтобы спасти себя от этого разрушающего душу огня. Потушить его наконец. Освободиться.
        Замахиваюсь. Вот так вот, так правильно.
        - Сука, - как-то очень удивлённо выдыхает Романов, а я второй раз бью его пепельницей по голове.
        - Сдохни, сволочь.
        Когда Романов оседает на диван, заваливается на бок, а на его голове, в месте удара, проступает кровь, я вдруг понимаю, что теперь я свободная.
        Наконец-то.
        25 глава
        Артур
        Тем временем…
        Когда устоявшаяся привычная жизнь разлетается на куски, приходит страх. Он лижет языком сердце, касается липкими щупальцами загривка, царапает позвоночник. Тело сводит судорогой, я закрываю глаза и глубоко дышу. Кажется, так делала Злата, когда вокруг всё рассыпалось, да? Со всей этой эзотерической хренью я не знаком, медитировать не умею, но от пары глубоких вдохов становится действительно чуточку проще.
        Я чувствую, что у меня осталось слишком мало времени. Катастрофически мало.
        Не думать об этом. Просто не думать. Я успею, я всё успею.
        Вокруг меня сейчас слишком много людей, небольшая комната забита ребятами, но я никого не вижу. Курю, думаю. Работающий на полную мощь кондёр гоняет прохладный воздух. Мне нужен этот холод, мне нужно остыть. Привести мысли в порядок, абстрагироваться от всего, что может сбить с намеченной цели. От разговора с Романовым отвлечься, вытравить холодом из себя всю мерзость его слов.
        Мы с тобой одной крови.
        Нет, блядь. Пошёл ты на хуй, Коленька.
        Я жду, когда программеры найдут мне адрес, на котором сейчас пасётся Романов. Тот, с которого он звонил. Я не зря терпел его болтовню, я знал, зачем тяну время. Хорошо, что Коля иногда бывает очень тупым - не слышал щелчков, слишком увлёкся. Ну и славно.
        На моём телефоне давно уже встроен маячок, с помощью которого можно довольно точно определить местоположение звонящего. Хитрая штучка, за разработку которой я когда-то отвалил приличную сумму. И сейчас она как никогда кстати.
        Ещё несколько минут, и всё будет в ажуре.
        - Нашли! - Руслан, начальник моей личной охраны, взмахивает рукой и что-то бросает в рацию.
        Не прислушиваюсь. Мне нужно ехать, срочно.
        - По машинам, быстро, - рявкаю и жестом выгоняю всех из кабинета.
        Сейчас мне нужен мой сейф. Вернее то, что лежит в нём. Эх, давненько я этим не пользовался. Впрочем, наступил момент вспомнить прошлое.
        - Что с Сашкой делать? - бросает Руслан, остановившись на пороге.
        - Пусть нахер сгниёт в этом ангаре.
        - Радикально.
        - Нормально. Ладно, Рус, потом. Всё потом.
        Руслан энергично кивает и споро покидает кабинет.
        После всего, что случилось на базе, после ловкого похищения Златы все такие притихшие, инициативные. Каждый чувствует свою вину. Каждый испытывает злость, потому что Сашке удалось провести абсолютно каждого. Выехав на доверии, на своём авторитете, он чуть было не угробил нас всех. Я знаю, что парням плевать на Злату - это нормально. Другое дело, что под шумок могли нас всех уложить, никто бы и пискнуть не успел.
        Это их злит сильнее. Кого-то даже приводит в ярость. Как меня, например.
        Я подхожу к сейфу. Он прячется за деревянной панелью и о нём не знает даже Сашка. Сашка… блядь, больно что-то так. Несмотря на адреналиновую анестезию, всё равно больно от его предательства. Дальше будет хуже.
        Сжимаю на мгновение кулаки, встряхиваю головой и, немного расслабившись, касаюсь рукой стены за своим креслом. Лёгкое нажатие, толчок. Следом записанная на подкорку мозга комбинация цифр, и после едва слышного щелчка бронированная дверца мягко раскрывается.
        Протягиваю руку, нащупываю то, что может мне пригодиться сегодня.
        Пистолет.
        Иди сюда, друг. Пора в дорогу.
        Закрыть сейф. Кобуру под пиджак. Пистолет в неё. Выйти прочь из кабинета. Двадцать шагов к парковке, где гудит заведённым мотором гелик. Надёжный, бронированный - машина для экстренных выездов. Вот как сейчас.
        - Адрес вбит в навигатор, - рапортует Рус и ныряет в свою машину.
        Устроиться на сиденьи. Захлопнуть дверцу. Впиться руками в руль.
        На всё это уходит не больше нескольких минут, и через ещё парочку наша стройная колонна по строго заведённому годы назад порядку двигается в сторону деревни Сосновки. Там, именно там моя Злата.
        Я бросаю взгляд назад, за спиной остаётся база.
        Я вернусь. Обязательно вернусь. Какие ещё могут быть варианты?
        Никогда не боялся так сильно. В голове вспышками воспоминания. Тяжёлые, мрачные. Все они связанные с Романовым - сейчас по-другому не получается.
        Перед Колей я виноват в том, что просто однажды родился. Головастик, да? Ну-ну.
        Мне всегда казалось, что я выше всего этого дерьма. Семейных дрязг, детских обид. Мы просто тёрлись интересами, делили территорию, словно игрушки в песочнице. Но сейчас всё стало слишком плохо, и пора расставить все точки. Закрыть гештальты. Наконец-то уже разрубить этот узел ненависти.
        Да, время наступило.
        Сосновка далеко, но я знаю, как сократить маршрут. Отлично знаю.
        То и дело поглядываю на часы, время уплывает бумажным корабликом, пущенным вниз по течению полноводной реки. Внутри меня шторм, ствол приятно давит в бочину, и это ощущение кажется самым правильным сейчас. Тем, что слегка заземляет меня, возвращает в строй.
        Держись, Злата. Просто держись.
        Почему я так верю, что они всё ещё там? Надежда. Грёбаная надежда, что у меня всё получится. Но с ней, оказывается, проще. Иначе наступит полный пиздец.
        Злате не выжить, если я не потороплюсь. Чёрт, не думай об этом. Просто не думай! Она сильная, всё будет хорошо.
        Господи ты боже мой, услышь меня хотя бы раз. Не ради себя же прошу. Я всегда прошу не за себя. Но Злата… может быть, хватит над ней уже издеваться? Сколько можно, а? Бог, ты слышишь? Если ты есть, просто покажи это. Хоть раз в жизни покажи.
        Через пятьсот метров поверните направо.
        Да знаю я, мать твою.
        Вы приехали!
        Радость-то какая.
        Впереди ворота. Не очень высокие, на вид прочные. У меня нет желания топтаться у порога, ждать, когда впустят - это не мой метод. Я высовываю руку в открытое окно, даю условный знак ребятам в машинах и… скрежет металла о металл, грохот, острый запах чьей-то паники, крики.
        Ворота снесены напрочь, я торможу, едва не протаранив дом, а в следующий момент выпрыгиваю на улицу.
        Кажется, кто-то пытается меня остановить. Я вроде бы даже вижу знакомое лицо, но отталкиваю от себя того, кто решил стать у меня на пути.
        - На хуй, - выплёвываю, а впереди по курсу дом.
        Там Злата. Я чувствую это, каждой порой ощущаю её страх. Держись, девочка, держись. Ради себя держись. Всё почти закончилось, скоро ты будешь свободна.
        Кажется, я выбиваю дверь. Или она раскрытая была? Ничего уже не соображаю - только цель впереди вижу. Только Злату чувствую, её безмолвный призыв, задушенный стон слышу. Или мерещится?
        В коридоре никого, поворачиваю вправо, попадаю в другую комнату, а моя девочка стоит, растрёпанным и полуголая, с чем-то зелёным и массивным в руках.
        Фокусирует на мне взгляд, жалобно всхлипывает и говорит:
        - Артур, я его убила, кажется. Надо в полицию, наверное, позвонить.
        - Да щас, ага. Делать нечего.
        Моя сломанная девочка касается ладошкой красной щеки, дрожит, выпускает из рук ту самую зелёную штуку - пепельница, что ли? - и кутается в рваную футболку. Неловко натягивает спущенные штаны, а мне ещё сильнее хочется убивать.
        У них что-то было? Он успел? Блядь, нельзя об этом думать!
        Смотрю на валяющегося кулём Романова, а тот слабо шевелится. И такая радость накатывает - не сдох, сука. Значит, самое интересное ещё впереди.
        У меня есть всего несколько мгновений, чтобы показать ей - она не одна. За два широких шага я оказываюсь рядом. Кутаю в свои объятия, прижимаю к себе, глажу по растрёпанные волосам. Слов во мне не осталось, но сейчас ни одно из существующих на любом языке не сможет выразить всего, что клокочет и пенится во мне. Ни единое.
        26 глава
        Артур
        Бросаю взгляд в окно, а небольшой дворик забит моими людьми. Злата уехала несколько минут назад. Её нужно было убрать отсюда, пока она ненароком не увидела то, что видеть ей совсем не нужно. Хватит, она и так искупалась по вине этого ушлёпка в такой грязи, что не всякий мужик выдержит. Но Злата… она действительно особенная. Её силой воли можно разрушать города.
        Я стою напротив Романова, а тот медленно, но уверенно приходит в себя. Штаны спущены до колен, и от этого меня выворачивает наизнанку. Какая же ты гнида, Коленька. Какая падаль. На его башке кровь, в уголках губ скопилась слюна, а взгляд мутный. Он стонет, пытается встряхнуть головой, снова стонет, но упорно пытается подняться на ноги.
        - Знаешь, если бы мне раньше кто-то сказал, что тебя сможет вырубить женщина, не поверил бы.
        Он смотрит на меня, а глаза мутные-мутные. Но даже сквозь дурманную плёнку проступает отчётливая ненависть. Он сплёвывает на пол, касается разбитой головы и подносит окровавленные пальцы к лицу. Вглядывается внимательно, будто решить не может, в чём испачкался, хмурится, а после выдыхает короткое, но ёмкое: “Сука”.
        В бок впивается пистолет, и я достаю его из кобуры. Он идеально ложится в руку, холодит кожу на ладони, приятно увесистый. Надёжный. Кручу его в руках, задумчиво смотрю на дуло. Чёрное, блестящее. Ствол безупречно смазан, заряжен на полную катушку, будто только и ждал своего часа. Но самое важное в нём то, что он ни на одну живую душу не зарегистрирован. Очень удобно.
        И когда направляю его играючи на Романова, прицеливаюсь будто бы шутя, на смену ненависти приходит страх. Он, как тёплый летний ветерок, ласкает меня, бодрит знатно.
        Опускаю ствол ниже, очерчиваю в воздухе круг и говорю:
        - Надень штаны, погань, пока член не отстрелил.
        Ты гляди, слушается. Надо же, как он за свою пипирку испугался.
        - Что же ты тупой такой, а? - качаю головой и снимаю ширинку Романова с прицела. Выдыхает едва слышно. - Ни охраны тут толковой не выставил, ничего. Думал, никто тебе не понадобится? Пра-авильно, с бабой лучше без лишних свидетелей разбираться. А то вдруг бы кто узнал, что Николай Аркадьевич Романов не рыцарь в сияющем белом плаще. Кто ты там у нас? Меценат, патриот и будущий мэр?
        Смеюсь, потому что это действительно забавно. Романов и мэр. Умора ведь.
        - Как же ты не сдох, а? Везучий Головастик.
        - Я решил тебя вперёд пропустить.
        - Ты мне не сделаешь ничего! - хрипит. - Не посмеешь! За мной такие люди стоят, тебе и не снилось.
        - Боюсь-боюсь.
        Романов смелеет, а в глазах появляется горделивость. Он действительно ещё верит, что всё у него будет в ажуре, а все окружающие - в кулаке.
        - Правильно делаешь. Тебя по стенке размажут. Это такие люди!
        Заебал.
        - Это случайно не главный мент города? - хлопаю себя по лбу, якобы вспоминая. - Если он, то к нему уже поехала служба собственной безопасности. Настало время узнать, каким сраным боком они прошляпили избиение твоей жены. Очень, думаю, интересная история. Главврача долбаной клиники уже трясут. Уверен, обосрался и всё вывалил. Там ещё до кучи нарушение трудового договора, плюс неучтёнка по сильному обезболу. Столько всего интересного найдут, уверен.
        Коля бледнеет. Так тебе, мудак. Это только начало. Словно только у тебя ходят в знакомых "такие люди".
        Я продолжаю:
        - Или это мэр? - взмахиваю рукой, в которой зажат пистолет, а Коля вздрагивает, словно уже пустил ему пулю в лоб. - Ну, тот, с которым ты школу недавно открывал? Надо бы и там техническую документацию проверить. Или постой? Уже проверяют! Что-то кажется мне, что там не самые качественные стройматериалы, а всё оборудование было протащено по левым накладным с явно завышенной стоимостью. Точно, по роже твоей вижу, что я угадал.
        Я не блефую, и Романов это чувствует. Его лицо бледнеет стремительно, хотя дальше некуда, а под глазами проступают тени. Дышит тяжело, надсадно, и хрипы рвутся из груди. Боится, сволочь. Слишком высоко взлетел, поверил, что стул под задницей - это вершина Олимпа. Теперь падать больно, но неизбежно.
        - А, забыл же совсем! Память что-то подводит, - притворно сокрушаюсь. - Ведь на днях придёт проверка ещё в парочку твоих компаний. Думаю, когда всплывёт весь твой чёрный нал, серые накладные, а до кучи дело Златы поставят на особый контроль ещё более серьёзные люди оттуда, все твои связи расползутся, как гнилой свитер. Кому ты нужен будешь, если все свои задницы будут спасать? Но это так, в общих чертах. Да, счета арестуют, это без вариантов. Что, брательник, не привык с голой задницей по миру скакать?
        Коля пытается вскочить и у него почти получается, если бы не мой ботинок, который попадает точно в его солнечное сплетение. Будто бы даже хруст рёбер слышу.
        Колю складывает пополам. Хрипит, держится за грудь, открывает и закрывает рот, будто его вмиг лишили кислорода.
        - Ц-ц, братишка, - почти ласково, а в ответ глухое яростное рычание. - Лучше отдохни. Не делай резких движений, у меня нервы не в порядке. Ещё пришибу тебя раньше времени, а я ещё не наигрался.
        Романов громко стонет, а я снова подхожу к нему ближе чем хотелось и присаживаюсь на корточки. Теперь наши глаза на одном уровне, хотя мне и противно видеть эту рожу.
        - Смотрю, неплохо тебя Злата приложила.
        - Сука она. Продажная предательница, - хрипит и тяжело сглатывает. - Пить хочется.
        - Перехочется.
        Упираю ствол в его висок. Романов замирает, и мне отчётливо видно как его сотрясает мелкая дрожь.
        - Если из твоего поганого рта вырвется хоть одно слово о ней. Одно-единственное слово или неосторожное движение, и от твоей башки ничего не останется. Разлетится по всей комнате.
        - Не шутишь, - тихо, а я смеюсь.
        - Ещё бы мне шутить. Надоел ты мне, приятель. За всю жизнь надоел.
        У Коли глаза своей матери - он вообще удивительно похож на неё. А я… с каждым днём всё сильнее смахиваю на нашего общего папашу. Человека, разломавшего когда-то наши с Романовым жизни. Превратившего нас в чудовищ своим больным воспитанием.
        Мы до сих пор разгребаем то, что он вложил в нас. До сих пор мучаемся от фантомных болей. Но скоро всё закончится. И как хотел когда-то отец, день за днём стравливая между собой, останется только один победитель.
        Мы с Романовым, не знавшие материнской ласки, стали такими из-за человека, подарившего нам по половине своего мудацкого ДНК. Сейчас папаня наверняка смотрит на нас и делает ставки, кто кого.
        - Ты ж любил нашего папочку, да? - скалю зубы, а челюсть болит и желваки каменные. - Соскучился по нему? Ничего, скоро встретитесь.
        - Ублюдок! - Романов кричит, а я снимаю ствол с предохранителя. - Зачем он тебя вообще в нашу жизнь притащил? Мерзкий головастик.
        Колю прорывает. Он так завёлся, что плевать хотел на пистолет в моих руках. А я? Я даю ему выговориться: истерящий Коля - забавное зрелище.
        - Спутался с твоей блядской мамашей, тебя заделал. Потом привел в наш дом. Да лучше бы ты сдох в родах вместе с ней. Или на помойке сдох!
        Я бью Колю рукоятью ствола в нос, он хрипит, а по бледной харе течёт кровь. Матерится громко и кажется очень удивлённым.
        - Мне уже давно срать на твои оскорбления. Но о матери моей ничего говорить не смей. Урод.
        Мы замолкаем, а тишину разрывает звук телефонного звонка. Аппарат не мой, значит, Романова.
        - Кто это интересно? - я нахожу мобильный на одной из тумбочек, а на экране чёрным по белому “Нина, главбух”. - Ух ты, тебе видать по важному финансовому вопросу звонят. Надо ответить.
        Коля дёргается, зажимает нос, а несу ему телефон.
        - Одно неверное слово или попытка попросить о помощи, и я раскрою твой череп. Ясно?
        Он не отвечает, но я знаю, что уяснил. Принимаю звонок, ставлю его на громкую связь, не выпускаю из свободной руки.
        - Говори! - одними губами, а ствол снова у его виска. Он знает, что я не шучу, потому не рефлексирует.
        - Николай Аркадьевич! Николай Аркадьевич, вы слышите меня?
        Коля булькает что-то, и незнакомой крикливой Нине этого достаточно.
        - У нас ЧП! Тут налоговая, аудиторы! Я не знаю, что делать. Они требуют документы, прокуратура сейчас подъедет. Приезжайте, срочно! Без вас никак. Они тут всё на уши поставили.
        Какая истеричная особа, ужас.
        - Уничтожь всё, что сможешь, - кое-как выдавливает из себя Коля, а я качаю головой.
        - Не выйдет! Они резко пришли, у меня ничего не получится. Они меня в кабинете заперли, компьютер забрали, к архиву не подобраться. Это так неожиданно случилось, - торопливо поясняет и добавляет уже с отчётливыми рыданиями: - Меня посадят, Николай Аркадьевич. У меня дети! Что мне делать?
        Коля закрывает глаза, а я сбрасываю звонок. Выключаю телефон и смачно, со всей силы бью его о стену. Фух, аж полегчало.
        - Ну что? Началось, да? Эх, Коля-Коля.
        Он как-то враз стареет, обмякает и закрывает лицо руками. Рыдает, что ли?
        - Ты же понимаешь, что это первый из сюрпризов? Потом будут обыски везде, заведённые дела, позор. Ты ж не отмоешься никогда.
        Он знает это. Знает, что у него нет выхода. Я не оставил ему его, как не оставили его мне.
        - Я не прощу тебе ни Злату, ни смерти своих парней. Клуб. Не прощу, понимаешь? И Сашку не прощу.
        - А прошлое? - глухое и пустой взгляд в мою сторону. Взгляд мертвеца.
        - Прошлое я оставил за спиной. Иначе бы давно тебе вскрыл пузо. Но мы братья, Романов, у нас половина общей крови, одно отчество на двоих и идиот папаша в анамнезе. Мы не могли с ним вырасти другими. Не вышло бы.
        - Убьёшь меня?
        - Зачем? Ты и сам отлично справишься. Ты же понимаешь, что у тебя нет другого выхода?
        - Ловко ты придумал, - усмехается окровавленными губами. - Головастик-то поумнел.
        Я встаю и подхожу к бару. Достаю бутылку виски, отвинчиваю крышку и приношу спиртное Коле. Протягиваю. Жду, когда возьмёт.
        - Давай на прощание, да? - усмехаюсь, а в тёмных глазах напротив всё та же пустота.
        Делает большой глоток, морщится, кашляет и вытирает губы.
        - Крепко.
        - Всё как ты любишь. Когда-то мы даже выпить вместе могли.
        - А сейчас? - в голосе что-то похожее на надежду.
        - Сейчас тороплюсь. Знаешь ли, дел вагон. Да и Злата ждёт.
        - Она ведь и тебя предаст. Артур, она ведь лживая сука.
        - Заткнись, а? Ну не в том ты положении, чтобы херню нести.
        Коля ставит бутылку на пол, она падает покачнувшись, и янтарный напиток льётся на светлый ковёр, пропитывает его. В воздухе отчётливо пахнет спиртным и страхом. Тяжело поднимается на ноги, подходит и становится напротив. Склоняет голову набок и смотрит на меня внимательно. То ли сказать что-то хочет, то ли прощается беззвучно.
        - Ты посмотришь или оставишь меня одного?
        Качаю головой. Достаю из кармана пиджака платок, вытираю отпечатки пальцев. Медленно, а Коля жадно следит за каждым моим движением. Впитывает, бледный и слабый в своём отчаянии и страхе.
        Коля гордый - это его больное место. Он не вынесет судов, позора, допросов. Для него всё это - хуже смерти. Романов знает: сейчас, когда махина возмездия закрутилась, от него отвернутся все. Слишком в большом количестве дерьма замешан.
        Я бы мог сдать его ментам. Они бы рвали его мясо, вот только... я не могу допустить, чтобы он, очухавшись, что-то придумал и откупился. Нет уж, сегодня Карфаген должен быть разрушен. Точка.
        - На этот раз я победил, да? Передавай привет старому хрычу.
        Через пять минут я покидаю дом, а в ушах всё ещё звучит отголосок выстрела. Назавтра каждая местная газетёнка разукрасится статьями о том, как проворовавшийся благодетель и душа города выпустил себе пулю в лоб, не справившись с чувством вины за украденные у сограждан миллионы и прочие страшные делишки. Найдётся куча желающих рассказать, каким дерьмом он был, как лихо запугивал и давал взятки. И каждый будет говорить, что ничего не знал, а если и знал, то ничего поделать не мог.
        Полетят головы, снова обвинят власть, систему и продажных ментов. Некогда самый лучших и щедрый Николай Романов станет тем, о ком будут рассказывать, брезгливо поджимая губы.
        Смотрю в небо и кажется вижу лёгкий дымок, принимающий знакомые очертания. Глюки, наверное. Но я взмахиваю рукой, складываю пальцы особенным образом, вспоминаю детский жест. Тот, который мы придумали с Колей однажды и которым обменивались в редкие минуты перемирия.
        Прощай, Коля. Без тебя тут будет лучше. Чище.
        Прощай.
        27 глава
        Злата
        - Это правда?
        - Да.
        - Он… сам?
        - Тебе это действительно интересно?
        - А ты как думаешь?
        - Веришь мне?
        - Доверяю.
        - Он сам.
        - Ты мне расскажешь?
        - О чём? Как он пулю себе в лоб пустил?
        - Нет! Почему… почему вы враги?
        Рука Артура под моей головой напрягается. Вокруг сгущается тьма - ночь на дворе, а под моими пальцами всё ещё очень свежий шрам, тянущийся рекой по его животу.
        Почему-то больше всего я боялась, что Артур загубит себя. И снова будет больница, операция, наркоз и неизвестность. Не стоил Коля таких жертв, я уж тем более.
        Артур ёрзает, вытягивает руку, отстраняется и ставит ноги на пол. В полумраке контуры его спины расплываются. Нечёткие и смазанные, но мне всё равно кажутся красивыми. Я смотрю на Крымского, как завороженная, а он медлит, замерший во времени. Молчит. Молчу и я.
        Натягиваю повыше простыню, кутаюсь в неё, слушаю тяжёлое дыхание Крымского. Жду.
        - Хочешь виски?
        В вопросе этом мне слышится так много подтекста, что соглашаюсь. Зачем-то Артуру это сейчас необходимо, и я готова выпить хоть кислоту серную, лишь бы этот мужчина расслабился.
        Он так много значит для меня. Удивительно ведь. Ощущаю такую боль, исходящую от него волнами, что готова на многое, чтобы помочь ему. Все мои проблемы отошли на второй план, когда Крымский отправил меня подальше от того мрачного места, в котором… в котором ожили все мои кошмары, а Коля чуть было не…
        Ладно, не хочу об этом думать. Не сделал ничего? Ну и ладно. Это всё уже неважно. Всё в прошлом.
        Артур находит на прикроватной тумбочке крошечный пульт. Направляет его на потолочную лампу, и через долю секунды комнату заливает причудливым голубоватым светом. Крымский, абсолютно голый, встаёт на ноги, лёгкий и подвижный, и плавной походкой направляется в другую комнату. К холодильнику. Вскоре возвращается с бутылкой виски, двумя бокалами и коробкой зефира ручной работы.
        Он привёз его для меня, но я так и не успела попробовать.
        - Он вкусный, - уверяет, а я улыбаюсь.
        Вряд ли мне сейчас полезет кусок в горло, но если Артуру хочется меня накормить, то пускай.
        Главное, чтобы не молчал.
        Крымский разливает по бокалам алкоголь. Мне совсем немножко - только донышко смочить, себе добрую треть. Делает большой глоток, а на лице непроницаемая маска. Только контур челюсти становится чётче.
        - Тебе Коля рассказывал о своей семье?
        Вопрос неожиданный. Замираю, обхватив пальцами бокал, смотрю в льдистые глаза Артура. Они такие светлые сейчас, ясные. Чистые. Даже не верится, что когда-то видела в них туман и грозы.
        - Он… он же сирота, - развожу руками. - Отец у него умер давно, я с ним знакома никогда не была. Коля… не очень любил о нём вспоминать, а мне так и вовсе ничего не рассказывал. Даже на кладбище сам ездил всегда.
        Копошусь в памяти, пытаюсь найти ещё хоть что-то, но больше ничего на ум не приходит. Это действительно всё, что я знаю.
        - Коля… он скрытный. Был, - замечаю осторожно, ощущая тонкий лёд под ногами.
        - Его папаша - Аркадий Романов - был тот ещё фрукт, - Артур невесело улыбается и смотрит в свой порядком опустевший бокал, словно там есть ещё что-то, кроме односолодового.
        Я подгибаю под себя ногу, принимаю привычную по медитативным практикам позу, слушаю. Ловлю оттенки эмоций, пытаюсь услышать даже то, о чём мне не говорят. Угадать пытаюсь.
        - Ты его знал?
        Артур усмехается одним уголком губ, передёргивает голыми плечами, ёжится и снова пьёт. Оттягивает время. Не тороплю. Пускай.
        - Я закурю? - зачем-то спрашивает, а я киваю.
        Мне кажется, что я на пороге откровения. Момента, когда срываются всяческие покровы. Потому молчу и даже вздохнуть лишний раз боюсь.
        Артур ставит полупустой бокал на тумбочку, натягивает сброшенные в порыве страсти боксеры и находит в ящике сигареты. Густой аромат наполняет небольшую комнатку лесного домика, а мне впервые в жизни самой хочется закурить. Но я беру из коробочки первую попавшуюся зефиринку и кладу её в рот. Жую. Так лучше, так я точно никакую глупость не ляпну.
        - Короче, - выдыхает и смотрит куда угодно, только не на меня. - Моя мать умерла в родах. Родни у неё никакой не было, она и сама была детдомовская. Папашу найти не смогли, меня, ясен хрен, отдали в дом малютки. Сколько я там был? В общей сложности меня года четыре мотыляло по всем этим госучреждениям, уже почти не помню ничего, малой был. А потом… потом меня нашёл отец. Аркадий Романов.
        Клац! Это моя челюсть упала на пол, разбилась вдребезги, а глаза, кажется, вылезли из орбит. Хорошо хоть зефир прожевать успела, а то точно подавилась бы.
        - То есть…
        - Колька меня на два года старше. Уже совсем большой был - целых шесть лет. Его мать тогда сильно болела, а вскоре и умерла. Рак. Хорошая была баба, ласковая. А Коля… он так обозлился тогда. На весь мир разозлился.
        Одним глотком опустошаю свой бокал и тянусь за бутылкой. Мне нужно ещё выпить. Боюсь, на трезвую мне всё это не переварить.
        Артур ушёл куда-то в самую глубину своих воспоминаний. Мрачный, бледный, а на лбу несколько морщин глубоких. В глазах туман клубится, а плечи мурашками покрыты, хотя в комнате и тепло очень.
        Мне хочется коснуться его. Просто дотронуться, чтобы понимал: он не один сейчас. Я ведь сильная. Моей силы на нас двоих хватит. Иначе зачем всё это нужно было, если я сейчас не сумею поддержать Артура?
        Я поступаю так как велит мне сердце, а Артур вздрагивает, берёт меня в фокус своих грозовых глаз. Впервые вижу его таким… беспомощным.
        Продолжает.
        - Коле плохо было. И ему показалось, что теперь, когда его мать умерла, а у отца появился второй сын, о нём вообще все забудут. Оставят одного.
        - А отец?
        - Отец? - невесёлая улыбка на мертвенно бледных губах, а взгляд такой, что у меня мороз по коже. - Знаешь, если бы я мог выбирать свою судьбу, если бы мне дали шанс на один момент вернуться в прошлое, я бы сделал всё, чтобы отец не смог меня забрать.
        - Так было плохо?
        - Очень. Отец… он был псих и манипулятор. Иногда мне кажется, что из-за него Колина мать на тот свет раньше времени отправилась. Доконал он её, хоть у меня и нет никаких доказательств, да и не ищу их, не нужно это ворошить сейчас.
        На время затихает и снова наполняет бокал виски. На этот раз льёт себе меньше, но сразу выпивает. Закрывает глаза, надавливает пальцами на переносицу, словно ищет потерянный самоконтроль. Сейчас это не тот Крымский, которого я увидела впервые. Все маски сброшены, и передо мной сидит разбитый человек с содранной кожей. Голый и беззащитный.
        Сердце сжимается, я ловлю губами воздух в глупой надежде взять хоть немного боли себе.
        - Отцу почему-то было по кайфу наблюдать за нашими ссорами, драками. За растущей ненавистью. Я не знаю, что было в его башке, но он говорил, что растит из нас мужиков. А ещё учил лить кровь друг друга. Вот такие у нашего старика были забавы.
        Снова ем зефир, хотя совсем не чувствую его вкуса - словно вату жую. Невкусно, но мне просто необходимо хоть чем-то растворить тугой комок, застрявший в горле.
        - Я сбежал от него в другой город, как только смог. Не хотел ни минуты лишней с ним оставаться.
        - А Коля?
        - Коля? Ха! Он остался при старике. Стал полной его копией: такой же хитрый, расчётливый садист. Манипулятор и ловец чужих душ. Ему всегда важно было доказать, что он - единственный сын нашего отца. Он когда-то вбил себе в голову, что с моим появлением в их доме все его беды и начались. Вбил и до самого конца в это верил.
        Артур замолкает и закрывает глаза. Больше похожий сейчас на статую чем на живого человека, он совсем далеко в этот момент. Невыносимо далеко.
        Ставлю бокал на тумбочку, придвигаюсь ближе к Артуру и обнимаю его за плечи. Глажу по голове, путаясь пальцами в светлых волосах, глажу по спине. Пусть знает, что не один сейчас. Что я рядом. И буду, если не прогонит.
        Я оказываюсь на спине, а в моё бедро упирается эрекция. Напротив абсолютно больные глаза, полные каких-то странных и очень мрачных эмоций. Глаза сканируют меня, ищут что-то во мне, проникают в самые потаённые уголки души. Мне не привыкать, я умею бороться со стихией, владеющей Крымским.
        - Как только смог, я сменил фамилию. Эта - мамина. Всё это дерьмо оставил в прошлом, а теперь оно ушло вместе с Колей в могилу, - толчок, и Артур врывается в меня до упора.
        Нависает, его глаза так близко, а губы почти касаются моих. Не могу сдержаться и едва слышно стону. Мои пятки упираются в поясницу Крымского, а из его груди вырывается сдавленный хрип. Но он ещё не всё сказал:
        - Я не убивал его. Веришь мне?
        - Да.
        - Будешь со мной? Останешься?
        - Ты хочешь этого?
        - Тебя хочу.
        - Только тело?
        - Всю тебя. Такую… чёрт, хорошо-то как, охуенно быть в тебе… Такую сильную, гордую ведьму рыжую. Останешься? Не сбежишь больше?
        - Нет.
        - Никогда? А то у меня ещё много спортивных костюмов в шкафу.
        - Не сбегу.
        Темп нарастает и уже не до слов. Когда оргазм ослепляет меня, на задний план уходят все тревоги, всё ужасное прошлое. Пусть. Что было, то и было - этого я уже не смогу исправить.
        Но сейчас, когда Артур так жарко целует меня, а в душе невыразимый покой, хочется плакать от счастья.
        Впервые только от счастья.
        28 глава
        Артур
        В третьем ангаре темно, несмотря на ясный летний день. Я ступаю в раскрытую дверь, прячу ключи в карман и щёлкаю выключателем. Лампы гудят, мерцают, и вскоре яркий свет заливает помещение.
        Проворачиваю замок, делаю несколько шагов к центру и останавливаюсь. Потому что впервые не знаю, как себя вести. Тяжело, даже ноги не слушаются.
        Меня часто предавали, я тоже совершил за жизнь много нехорошего. Никогда не был примерным мальчиком, часто играл грязно, преследовал выгоду. Но именно поступок Саши вогнал острую занозу под ребро. Теперь она нарывает и гниёт, мучает.
        Сашка сидит на полу, спиной опирается на грубо оштукатуренную стену. Длинные ноги в кожаных брюках согнуты в коленях, глаза закрыты, на щеках густая тёмная щетина. За пару дней бывший друг осунулся, похудел - на редких харчах да взаперти сложно сохранять цветущий вид.
        На моё появление не реагирует. То ли спит, то ли всем своим видом показать хочет, как мало его задевает моё отношение к нему. Не знаю, и разбираться не очень интересно, что в его башке творится.
        Иду к стене, беру один из стульев и, повернув спинкой к Сашке, седлаю. Опираюсь на деревянную перекладину руками, кладу подбородок на предплечье, смотрю внимательно. Жду. Вот чего только? Что Сашка очухается, упадёт мне в ноги, начнёт лизать ботинки и слёзно просить прощения? Нет, конечно. Он не из таких, а мне и не нужны его сопли и рыдания. Я не для этого к нему пришёл.
        А для чего?
        Чтобы просто в глаза посмотреть? Увидеть в них то, чего не видел раньше? Понять наконец-то - окончательно разобраться, - зачем мой друг пошёл на такое? Зачем предал?
        Не знаю. Я впервые не знаю, что и для какой цели делаю. Просто слушаю свой внутренний голос, плыву по течению.
        Я боюсь признаться самому себе, что где-то на самом дне не самой чистой души живёт надежда: всё это было частью какого-то плана, Сашка не предатель, он всё объяснит.
        Только чудес не бывает - это я понял ещё в четыре, когда на минуту поверилось, что папа любит меня. Хера с два. Тогда во мне сдохла вера в человечество, если самые родные и близкие могут оказаться таким дерьмом.
        Но сейчас не об этом. Просто… всколыхнулось, что ли. То, что так долго хоронил в себе, ожило, меня не спрашивая.
        - Долго будешь так сидеть и делать вид, что никого рядом нет? - спрашиваю и с оттяжкой, размашисто задеваю носком ботинка ногу Саши.
        Он медленно открывает глаза, смотрит куда-то в сторону и трёт пальцем тёмную бровь. Рядом с ним на полу железная миска с остатками еды. Сидеть и жрать с пола нет никакого смысла, но Саша иногда жуткий позёр.
        - Крым… зачем ты пришёл?
        - Удивительно дело. Ты не спрашиваешь, когда выпущу тебя, но тебе интересно, зачем я пришёл.
        - Потому что ты не выпустишь.
        - А вдруг?
        Кривая улыбка на губах, ирония в уставшем взгляде.
        - Я тебя десять лет знаю. Так что нет, не выпустишь. Ты же не умеешь прощать.
        - Лучше бы ты помнил о последствиях, когда помогал Злату похищать. Или когда из-за какой-то случайной шалавы твой телефон взяли на прослушку.
        - Я помнил, - пожимает плечами, поддевает пальцем миску и она с противным звуком проезжает по полу. Вокруг разлетаются остатки комковатой каши в мясной подливке. - Но…
        - Но уверен был, что всё получится?
        - Да, - кивает и, как дошколёнок, размашистым жестом утирает нос. - Я думал, что всё закончится. В конце концов, всё это из-за неё.
        - Блядь, ты так и не понял, что не она виновата в том, что ты пихал свой член в кого ни попадя? На твой телефон установили прослушку! Не на её, понимаешь? На Злате жучков не было, она пришла помочь нам. Ты так пытаешься себя оправдать, что даже не понимаешь, где причина, а где следствие?
        Во мне что-то ломается. Я так много говорю сейчас, словно мне действительно важно, чтобы Сашка понял, кто именно во всём виноват.
        - Ты же гений, мать твою! Ты же любое оборудование можешь собрать, взломать, найти даже самую скрытую информацию. Как ты вообще допустил это всё? Как не понял, что в твой аппарат червяка запустили? Это даже не смешно. Это тупо.
        Саша молчит - ему нечего сказать.
        - Самая большая твоя проблема не эта. Ты просто лох, понимаешь? Тебя нагнули через коленку, навешали лапшу на уши, ты и повёлся. Даже если бы я не успел, а Романов сломал Злате шею, ничего бы не кончилось. Понимаешь? Ничего!
        - Насчёт шалавы и прослушки… Так вышло. Оправдываться не хочу. Сам знаешь, жутко это дело не люблю.
        - Ещё бы ты оправдывался.
        Молчит, я смотрю на него, хотя и тошно от этого. Как вышло, что в один момент всё хорошее между нами превратилось в пепел? Разбилось, уже не склеить.
        - У меня последний вопрос.
        Саша заводит бровь, ждёт, барабанит пальцами по коленке. Как бы не выёбывался, он боится. Умирать ему вряд ли хочется, но выбора он никому не оставил.
        - Ты знал, что Витёк на Романова работает?
        Это последнее, что интересует меня. Самого Витька уже нет - просто жертва в этой войне. Мне не жаль его, ни капельки. Но от Сашки ответ услышать хочется. В его глазах мелькает удивление.
        - Нет, не знал. Думаешь, это он мотоцикл твой подшаманил?
        - Больше некому. Да и парни камеры просмотрели тщательно. Он в тот день возле гаража тёрся, просто никто внимания не обратил. Свой же. Больше некому.
        Снова молчит. Хмурится, глядя поверх моего плеча, соображает. Он совсем не похож на себя привычного. Растерянный, разбитый. Это какой-то другой человек, мне совершенно незнакомый. Жалкий.
        - Ты же понимаешь, что у тебя билет в один конец? Даже если я тебя пожалею, парни мне этого не простят. У Феликса брат погиб, у Кира - друг лучший. Это всё давно уже не шутки.
        Саша пожимает плечами.
        - Я сижу уже тут сколько? Третий день, кажется. Я так много думал обо всём, что произошло, что во мне не осталось ни страха, ни ещё чего-то. Отупение только, апатия. Так что да, я ко многому готов. Ко всему.
        - Какой же ты дебил, честное слово. Неужели нельзя было ко мне прийти? Рассказать всё? Мы бы вместе что-то придумали. С прослушкой этой, с предложением Романова. Со всем.
        - Я не знал о прослушке до того момента, пока Романов не вышел на меня, чтобы предложить мне то, от чего не смогу отказаться.
        - Отдать ему Злату.
        - Да. Ты бы не согласился ею рисковать, это без вариантов ведь. Романов мог и сам всё сделать - с тем, что он успел наслушать, у него были все карты на руках. Но ему хотелось, наверное, унизить меня. Не знаю. Тебя уничтожить моими руками.
        - У него почти получилось.
        - Я… чёрт, я просто… испугался, наверное. Не знаю. Я очень ценю всё, что есть между нами, твоё доверие. Я не хотел всё просрать. Но так вышло. Ты же всё равно её спас, а парни, клуб… это война, в войне всегда будут жертвы. Найдём других, отстроим заново клуб, всё забудется.
        Забудется, блядь.
        - Циничное ты уёбище, - говорю практически восхищённо. Меня удивляет масштаб его отмороженности.
        - В общем, мы говорим с тобой на разных языках. Ты не понимаешь меня, я не пойму никогда тебя. Не понимаю, что в этой бабе такого особенного. Сосёт, что ли, лучше всех?
        Бабах! Моё терпение лопается так оглушительно, что на мгновение теряю дар речи.
        - Ты больной ублюдок, - всё, на что хватает моего словарного запаса.
        А следом чёрная пелена, и я мало что соображаю. Видит бог, я не хотел, чтобы всё кончилось именно так. Но Саша повинен и даже не понимает этого, считая, что похоронить пятерых - как с горы скатиться. Для него люди - разменный материал. Пешки на доске, взаимозаменяемые единицы. Для меня же они - семья. Единственная, которая есть у меня.
        Я беру грех на душу, искупая этим бессмысленную гибель ребят. Они полегли из-за чужой тупости, самонадеянности, цинизма.
        За всё в этой жизни нужно платить, Саша. Иногда даже кровью.
        Эпилог
        Злата
        Моя теперешняя жизнь состоит из крошечных радостей и маленьких шажочков к себе настоящей. К той, которой мне хотелось бы стать. Я учусь оставлять прошлое за спиной, смотреть в будущее и не видеть в нём пустоту. Там, за горизонтом, теперь мне мерещится хрустальный замок надежды. Я иду к нему, и с каждым днём двигаться вперёд становится всё проще.
        О том, что случилось в тот день мы с Артуром больше не разговаривали. Вообще будто и не было ничего, а нас свела простая случайность. Не жажда мести или боль прошлого, потери или семейные тайны. Мы будто бы просто встретились в каком-нибудь кафе, или на забитой людьми набережное, а может быть, в кино наши кресла оказались рядом.
        Мы делаем вид, что мы - нормальные. Иногда даже получается. Учимся жить, наслаждаясь каждым мгновением. А ещё учимся любить.
        Артур всё чаще улыбается, хотя первые пару недель после… он был похож на живого мертвеца: пустоглазый, мрачный, контролирующий каждое своё слово, вдох, движение. Иногда он сильно кричал во сне, метался по кровати, а я проснувшись обнимала его крепко, прижимала к себе, пыталась облегчить ту ношу, которую он взвалил на себя.
        После стало проще: ночные крики стали слышаться всё реже, а после и вовсе стихли. Артур успокоился. Или научился жить с тем, что так мучило его ночами. Примирился со своими демонами и снова накинул не них строгие ошейники, заставил мирно спать у своих ног.
        Мы много разговариваем. Я рассказываю Артуру то, о чём старалась не помнить. Или о том, что наоборот очень сильно помнить хочется. О родителях и своём детстве, о тёте Тане, любимой книге и сорте мороженого. О доброй собаке, которая жила в нашем дворе и однажды привела аж шестерых щенков! Вот радости нам ребятне было.
        Я всё ещё крашусь в рыжий - мне нравится этот цвет. С ним я кажусь себе живой и красивой, яркой. Ношу короткие юбки. Артур каждый раз бледнеет и скрипит зубами, когда на меня обращают слишком много по его мнению внимания. В такие моменты я становлюсь на цыпочки, глажу его по плечу и говорю тихо-тихо, только для него одного: "Не надо, Крымский. Я никуда не денусь".
        А ещё я лечусь. Уже три месяца несколько раз в неделю я езжу в хорошую клинику, где мне раз за разом делают анализы, прописывают новые и новые препараты. Для меня составили правильную диету - я даже два килограмма набрала! - и теперь во всём слушаюсь милую Ольгу Николаевну. Советуюсь по любой мелочи, обо всём рассказываю, много гуляю и напитываюсь позитивом.
        - Вы, Златочка, ещё очень молоды и совсем небезнадёжны, - всякий раз повторяет Ольга Николаевна, и её красивая кисть с длинными тонкими пальцами ложится на мою. - У вас обязательно будут дети. Столько, сколько захотите.
        - Мне двадцать семь, - смеюсь, - не такая уж и молодая.
        - О боги, это ведь самый прекрасный возраст! - улыбается шире и снова углубляется в мою медицинскую карту, шуршит листочками с назначениями и внимательно просматривает результаты анализов.
        За три месяца эта добрая и очень умная женщина с холодными руками стала мне родной, и я всё чаще приношу с собой коробочки того самого зефира ручной работы. Мы пьём чай в маленькой комнате при кабинете и болтаем о всяком.
        - Ты хорошая девочка. Пусть всё будет хорошо, - благословляет меня при прощании, а я готова плакать от того, как много в мире хороших людей.
        А однажды она сказала:
        - Златочка, не хочу обнадёживать раньше времени, случай непростой, но наметилась позитивная динамика. Если будет продолжаться в том же духе, то очень скоро лечение можно будет официально назвать успешным. Для этого есть все шансы.
        Я хожу на УЗИ, делаю специальную гимнастику, медитирую и составляю карту желаний. На ней большой дом в лучах летнего солнца, просторный двор, покрытый изумрудной зеленью, мотоцикл у ворот. Чуть поодаль я наклеила изображение высокого мужчины в светлом пиджаке, а рядом парочка пухлых детишек. Артур любит касаться пальцами этой глупой картинки, а его губы дрожат в мечтательной улыбке.
        - Я ничего не смогу тебе дать, - сказал он, когда впервые увидел моё “творчество”. - Мне иногда кажется, что лучше бы я тебя отпустил. Прогнал.
        - Но ты не прогнал. Не смог.
        - Не смог… Злата, ты действительно хочешь всего этого… со мной? Вот с таким, какой я есть?
        - А ты хочешь этого со мной?
        Я коснулась рукой картины, обвела по контуру фигурку одного из малышей, а в горле комок встал.
        - Я ничего этого без тебя не хочу. И никогда не мечтал, даже не думал обо всех этих лужайках, горластых детях, всём этом. Но с тобой это всё приобретает смысл. Такой ответ тебя устраивает?
        Артур часто ворчит. Он тяжёлый, трудный. Его глаза нет-нет да впиваются в окружающий мир настороженно, но Крымский тёплый и близкий, родной и… любимый. Да, именно любимый.
        Я поняла, что не хочу жить без него в тот самый момент, когда он ворвался, испуганный, в дом Романова. Именно в тот момент моё сердце наконец-то успокоилось и стало биться ровно и размеренно.
        Я еду в такси. Артур как всегда занят своими важными делами, и я наконец-то решаюсь сделать то, что мне нужно. Мне нужно закрыть этот гештальт, иначе мучает. Мне необходимо выговориться, высказать.
        Я знаю, что меня услышат - верю в это. А если во что-то очень сильно веришь, оно обязательно становится реальностью.
        - Вас подождать? - интересуется таксист в явной надежде гарантированно заработать в два раза больше.
        - Да, пожалуй. Я недолго.
        Толкаю дверцу, надеваю солнечные очки, а низкое октябрьское солнце всё ещё яркое, почти не согревает. Кутаюсь в чёрное пальто, поднимаю повыше воротник и иду туда, где уже несколько месяцев как нашёл пристанище мой бывший муж.
        Что-то ведёт меня вперёд, потому что нахожу его могилу безошибочно и даже не плутаю по узким тропкам старого кладбища.
        Зачем я сюда приехала? Захотелось - вот такой вот немудрёный ответ.
        На могиле Романова простенький камень и никакой зелени. Рыжеватая земля, пыль и запустение. К нему некому ходить и, вполне вероятно, я первая и единственная, кто решился сюда наведаться.
        В первый и последний раз.
        - Привет, Коля.
        Я кладу на гробничку два кроваво-красных цветка и касаюсь рукой тёплого камня. Тишина, покой и дымка по воздуху плывёт.
        - Оказывается, я так мало знала о тебе, Коля, но… Артур многое мне рассказал. Даже, наверное, больше, чем себе самому. Чем кому бы то ни было.
        Тишина вместо ответа, но мне и не нужны сейчас чужие слова. Перед глазами, даже закрывать не нужно, стоит бывший муж. Смотрит, по привычке склонив голову набок, серьёзный и умиротворённый, что ли.
        - Знаешь, я… я не то чтобы тебя простила, но я хоть немного тебя поняла. Представляешь, Романов, мы знали друг друга почти семь лет, пять из них были женаты, любовь сменилась ненавистью, причинила самую страшную боль. Так долго мы оставались чужими друг другу. Но вот ты умер и стал чуточку ближе и понятнее. Хотя бы потому, что ты оказался братом человеку, которого я полюбила. Видишь, теперь я знаю, что такое любовь. Это забота, это счастье видеть человека рядом, желание стать чуточку лучше, покой и радость. И отсутствие страха.
        Достаю из сумки пачку сигарет - купила по дороге сюда. Любимые Романова. Достаю одну, руки дрожат, но мне всё-таки удаётся высечь из зажигалки пламя. Дымок курится, стремится вверх, и я кладу "прикуренную" сигарету на бортик простенькой гробнички.
        - Тебе не нужно моё прощение, я знаю это. Да и я не могу простить. Никогда не смогу, хотя и получается забыть. Ты - прошлое, отравленное и гнилое, но прошлое. Теперь окончательно закрою туда дверь. Прощай, Коля. Надеюсь, тебя там жарко.
        И ухожу, так ни разу и не оглянувшись. Действительно свободная, сбросившая годы со своих плеч, утопившая тоску в радостном предвкушении чего-то очень хорошего, что ждёт меня в будущем.
        Я ныряю в тёплое нутро автомобиля, достаю из сумки телефон и нахожу номер абонента, к которому тянусь всем сердцем.
        Я люблю тебя, Крымский. Просто знай об этом.