Босс моего бывшего Лина Манило
        Накануне свадьбы я узнала, что у моего жениха двойная жизнь и другая женщина. Я не была готова к новым отношениям, но у судьбы свои планы. Босс моего бывшего, хронически женатый властный мужчина, решил всё по-своему. И теперь я беременна от чужого мужа, ставшего в один момент самым близким и родным, но у этой сказки несчастливый финал. Или нет? Содержит нецензурную брань.
        ПРОЛОГ
        Полгода назад.
        Шумный корпоратив холдинга “Мегастрой” набирает обороты. Приглашённые гости - сотрудники и их вторые половинки - наконец расслабились, отбросили условности и разделились на группки по интересам. До меня доносится смех, обрывки весёлых разговоров, мелькают сплетённые в танце тела.
        Я почти никого здесь не знаю, но это не мешает наслаждаться вечером. Еда вкусная, шампанского столько, что можно снабдить алкоголем шумную деревенскую свадьбу, а лица вокруг приятные и радостные.
        Устав от одиночества и безделья, поднимаюсь из-за столика. Мне улыбается женщина средних лет с высокой причёской, вылившая на себя, кажется, весь парфюмерный запас. Едва не чихаю и тороплюсь уйти подальше. Так, лавируя между гостей, я выискиваю в нарядной толпе Лёню, своего жениха. Только его нигде нет, и это единственное, что портит моё настроение.
        Я так увлекаюсь поисками, что не сразу замечаю мелькнувшую рядом тень. От неё вокруг волнами разносится тяжёлая властная энергетика. Меня придавливает к полу невидимым камнем, и ноги перестают слушаться. Не глупость ли? Встряхиваю головой, пытаюсь отогнать морок. Медленно скашиваю глаза в сторону и замечаю мужскую фигуру в идеально скроенном костюме. Из-под дорогой тёмно-синей ткани рукава выглядывает стальной циферблат часов на кожаном ремешке. В холёных длинных пальцах с крупными костяшками зажата тонкая ножка бокала, кажущаяся ивовым прутиком - того и гляди, мужчина сожмёт чуть крепче, и хрусталь осыплется на пол мелкой крошкой.
        - Варвара, шампанского не желаете? - колючий голос звучит слишком близко. Мужчина говорит тихо, но его слова заглушают все звуки царящего в ресторане веселья.
        Именно так разговаривают люди, привыкшие к власти, умеющие с ней обращаться. Способные удержать в кулаке весь мир и соседние галактики. Поднимаю голову и встречаюсь с чёрными глазами в окружении тёмных густых ресниц. Загорелое лицо непроницаемо, лишь во взгляде замечаю лёгкое любопытство.
        Дмитрий Николаевич Поклонский собственной персоной. Человек, которого нужно уважать и, вероятно, бояться. Бизнесмен, мужчина с тёмным прошлым, отмытой дочиста репутацией и самый главный босс холдинга “Мегастрой”.
        Мы встречались несколько раз до этого праздника, мельком. Однажды Лёня взял меня на праздник, также устроенный холдингом в элитном загородном клубе. Целые выходные в окружении вековых сосен. Поклонский приехал минут на пятнадцать, как всегда, безупречно одетый, в окружении охраны. Улыбнулся тому, что-то спросил у этого… Лёня тогда жутко расстроился, что шеф так скоро уехал, и с ним не получилось навести мосты за бокалом глинтвейна.
        А как-то раз мы встретились в супермаркете, где Дмитрий Николаевич, как простой смертный, покупал йогурт. Обмен кивками головы, скупыми улыбками и вот Поклонский растаял в толпе, растворился в воздухе. Но ни разу до этого мы не оказывались в такой близости. Это… настораживает и выбивает из колеи. К чему эти предложения о совместном распитии спиртных напитков?
        Дмитрий Николаевич рассматривает меня, не скрываясь. Его взгляд ползёт по лицу, спускается к шее, но ниже не идёт - возвращается к подбородку и замирает на губах. Становится неловко, словно догола раздета, хотя платье для этого вечера выбрала довольно скромное. Странное ощущение, и чтобы развеять его, отступаю на полшага назад, выстраиваю дистанцию между нами. Так безопаснее.
        Из глубокой задумчивости выводит улыбка Поклонского: ленивая, обнажающая белоснежные крепкие зубы. Он ждёт моего решения, держа бокал в руке, и это выглядит как чистой воды провокация. Что мне делать? Сбежать как от чумного? Или продолжить милую светскую беседу? Выбираю самый безопасный вариант:
        - Спасибо за предложение, не откажусь, - улыбаюсь и забираю бокал. Лишь на мгновение наши пальцы соприкасаются, и я ощущаю лёд его кожи, хотя в зале ресторана очень тепло, даже душно.
        - Мне показалось, что вам это нужно, - кивком головы указывает на бокал. - Нам всем не помешает немного расслабиться.
        - Думаете? Мне напротив показалось, что вы здесь, как рыба в воде. Вас любят сотрудники, смотрят с обожанием, в рот заглядывают…
        - Вы наблюдательны. Но я достаточно плачу за их обожание. Полагаете, они бы прыгали так вокруг, будь их зарплата меньше, а перспективы жиже? - смотрит на меня пытливо и требовательно, а на губах усталая улыбка. Только сейчас замечаю залегшие под его глазами тени. Сколько же он работает? А спит хотя бы?
        Мысленно одёргиваю себя. Мне нет дела до сна Поклонского. Пусть хоть вовсе всегда бодрствует, меня это не волнует.
        - В нашем мире победившего капитализма иначе никак. Все друг другу платят за любовь, - делаю крошечный глоток, и пузырьки щекочут язык.
        Вкусно, но злоупотреблять не стоит, иначе опозорюсь и Лёню опозорю. Кстати, где он? Почему так долго нет?
        - Не ищите его, - в колючем голосе слышится усмешка.
        Моя тщательно уложенная бровь ползёт вверх от удивления, а в горле застревает шампанское. Этот практически незнакомый мужчина легко угадал мои мысли. Впрочем, человеку его уровня и статуса положено разбираться в оттенках эмоций и мимике своих собеседников, даже случайных. Помогает сохранить миллионы и, может быть, жизнь.
        Я мало что знаю о Поклонском, кроме того, что ему почти сорок, он владеет крупным бизнесом, имеет круглую сумму на счету, а ещё безнадёжно женат, что до слёз расстраивает женщин из высшего общества и охотниц за богатыми мужиками. Хорошо, что я в этой очереди не стою, мне нет дела до семейного положения главы «Мегастроя». Даже если у него, кроме жены, вакантно место любовницы, меня это не касается. У меня есть Лёня, с которым мы вместе четыре с половиной года, и если камни с неба не упадут, летом мы поженимся. И даже Апокалипсис, скорее всего, наших планов не изменит.
        - Всё-таки ищете Леонида, - уже откровенно усмехается Дмитрий Николаевич и отпивает из своего стакана, в котором, судя по цвету, виски. Выступающий под кожей крупный кадык “прыгает” вверх и “падает” вниз.
        - Вам, похоже, о нём известно больше, чем мне.
        - Знать всё о своих сотрудниках в моих же интересах, - улыбается расслабленно. - Леонид с финдиректором важный проект обсуждает. Наверное, ещё час будет занят. Не переживайте, тут вас никто без него не тронет.
        А сам ещё один шажок в мою сторону делает, от чего вся напрягаюсь и утыкаюсь носом в бокал с шампанским, вдыхаю острый запах, позволяю пузырьками углекислоты щекотать ноздри.
        - Работа не прекращается ни на секунду? - веду плечами, мол, я всё понимаю и не возражаю. - Тяжело на вас, Дмитрий Николаевич, работать. Не позволяете сотрудникам ни на минуту расслабиться.
        - Большой бизнес требует предельной концентрации сил и максимального упорства, - Дмитрий Николаевич смотрит на часы, а меня слепит белизна его манжеты. - Но это была инициатива Леонида, я не заставлял бросать невесту и нырять в документы с головой.
        - Мне не нравится, как звучит фраза “бросать невесту”, - смеюсь. - Но так-то вы правы. Лёня хронический трудоголик, потому я не удивлена.
        - Леонид амбициозный молодой человек, на всё ради карьеры готов, - Поклонский пристально смотрит мне в глаза, пристально. Будто намекает на что-то. - Потому ничего удивительного, что даже здесь, средь шумной толпы, он не забывает о своих прямых обязанностях.
        Лёня в самом деле такой. Даже собираясь на этот корпоратив по случаю очередной годовщины основания холдинга, он все уши мне прожужжал, какая это будет отличная возможность в неформальной обстановке обсудить работу.
        “Варя, если я вдруг исчезну на некоторое время, не бери в голову и отдыхай на полную катушку. Я, значит, всего лишь закопался в дела с головой”, - вихрем проносятся в голове недавние слова Леонида.
        - Варвара, как вам вечеринка? Нравится? - Поклонский переводит тему и широким жестом обводит зал. Корпоратив проводится в самом помпезном ресторанном комплексе города, и каждый здесь может найти занятие: бильярд, тир, сауна, сад ледяных фигур и ещё чёрт знает что - развлечения на любой вкус.
        - Тут прекрасно, - искренне восхищаюсь и широко улыбаюсь, впрочем, не забывая, кто передо мной. Не хотелось бы в глазах Поклонского выглядеть восторженной дурочкой. - Спасибо вам за этот праздник, у вас прекрасный вкус.
        - Думаете, мой вкус имеет к выбору места хоть какое-то отношение? Уверены, что не секретари занимались организацией? - он будто бы провоцирует меня, выводя на тонкий лёд, но я не собираюсь краснеть и смущаться.
        - Я немного в курсе, что без вашего одобрения в холдинге муха не проскочит. Потому да, я уверена, что этот ресторан выбрали не без вашего участия.
        Свет отражается в его глазах, делая их ярче, живее. Во взгляде появляется какая-то новая эмоция, делающая Поклонского почти беззащитным. Что это? Но Дмитрий Николаевич так быстро берёт себя в руки, снова надевая на лицо маску безразличия, что не удивлюсь, если мне показалось.
        - Вы правы, Варвара, я действительно всё контролирую. Но не потому, что тиран и деспот, а потому что соблюдаю одно железное правило: если хочешь сделать что-то хорошо…
        - …сделай это сам, - заканчиваем стройным дуэтом, и Поклонский усмехается, кивая. - Отличная поговорка, мне нравится.
        - Мне тоже… нравится, - и почему в его словах мне чудится двойной смысл? - А ещё мне в радость устраивать подобные мероприятия для своих сотрудников и их семей.
        Он произносит это без тени иронии или бахвальства. Словно действительно рад, когда вокруг много счастливых и довольных людей, купается в этом. Только почему-то на этом празднике жизни сам он выглядит одиноким. И, кстати, к слову о семьях. Почему он без супруги? Вон, все кто мог, с парами пришли, а этот… женатый ведь, все об этом знают.
        Хотя какая мне разница? Без жены и ладно. Может, она не любит шумные вечеринки или заболела.
        Поклонский слегка ослабляет узел галстука, и я замечаю, как на шее бьётся жилка. Он нервничает? Его что-то беспокоит? Странный мужчина и разговор этот странный. Поклонскому что-то от меня нужно или во мне взбунтовала паранойя? И где Лёня так долго ходит?
        Ещё несколько минут беседуем о ничего не значащих мелочах. Я смеюсь какой-то шутке, брошенной легко и непринуждённо, а сама никак не могу найти предлог смотать удочки и вернуться за столик. А может быть, мне тоже одиноко на этом торжестве? Не знаю.
        Наверное, я чем-то выдаю эти мысли, потому что Поклонский вдруг предлагает:
        - Варвара, не желаете сбежать от этих скучных людей? Здесь, при ресторане, чудесный зимний сад. Вам понравится, уверен.
        От неожиданности вопроса и абсурдности предложения давлюсь шампанским. Кашляю в ладонь, радуюсь этой передышке. Он в своём уме? Какие прогулки по зимним садам наедине?
        Да-да, помню, о чём любит повторять Лёня: Поклонскому не отказывают. Ни в чём и никогда. Вот только дело в том, что мне Дмитрий Николаевич не начальник, денег мне не платит. Понять не могу, для чего мне нужно угождать его прихотям. Цирк какой-то.
        Отдышавшись, спрашиваю:
        - Почему именно со мной?
        - Возможно потому, что вы здесь одна из немногих, кто не воспримет это приглашение как инструкцию к действию и не попытается накинуть мне на шею хомут. Или вы мне просто понравились. Очень. Кто знает?
        В своих словах он убийственно серьёзен, а на губах ни тени улыбки.
        - Странно слышать о наброшенных хомутах от женатого человека, - взбалтываю остатки шампанского на дне бокала, наблюдая за улетающими пузырьками.
        - Печать в паспорте ещё никого не останавливала, - он позволяет себе улыбнуться, но как-то устало, что ли. - Ни от чего и никогда.
        Я ставлю полупустой бокал на поднос пробегающего мимо официанта, Поклонский повторяет за мной, жестом отсылая услужливого вышколенного парня, а тот торопится скрыться в толпе. Энергетика Дмитрия Николаевича давит, вытесняет, сравнимая по тяжести с огромным валуном. И повезло же именно мне, что он решил подойти. Просто радость какая-то.
        Так, надо заканчивать это представление, пока всё не зашло слишком далеко.
        Улыбаюсь как можно приветливее. Мне бы не хотелось никого обижать, но гулять мне тоже не хочется. Так что…
        - Прошу меня извинить, Дмитрий Николаевич, но я что-то утомилась. А ещё у меня аллергия на пыльцу, потому зимний сад - развлечение не для меня. Думаю, в этом зале достаточно тех, кто будет счастлив познакомиться с диковинными растениями в вашей компании.
        - Кто я такой, чтобы спорить с аллергией? - по лёгкой улыбке на губах ясно, что он видит меня насквозь.
        Но сдаваться Поклонский не намерен. Слегка склонив набок голову, всё так же едва заметно улыбаясь, он протягивает руку, приглашая за собой. Именно в этот момент музыка играет медленнее, мелодия из ритмичной превращается в плавную и тягучую, а свет будто бы меркнет.
        - Надеюсь, против танцев вы ничего не имеете? Если уж прогулки в оранжерее вам не по вкусу.
        На круглой площадке уже кружатся пары, кто-то случайно толкает меня в спину и я, пошатнувшись, лечу вперёд - прямо в объятия Поклонского.
        - Ой, Дмитрий Николаевич, простите, - лепечет испуганная девчонка, и её круглое веснушчатое лицо покрывается густым румянцем.
        Вообще-то она меня чуть не пришибла, но даже не смотрит в мою сторону, только на Поклонского огромными испуганными глазами таращится. Неужели боится, что Поклонский расстреляет её на месте без суда и следствия?
        - Я вовсе не сержусь, - говорю, пытаясь выпутаться из железной хватки Поклонского. - Да пустите же, - добавляю шёпотом.
        - Только если подарите мне танец. Всего один. На танцы у вас нет аллергии?
        - Ох, ваша взяла, - закатываю глаза, и Дмитрий тут же размыкает объятия, позволяя мне восстановить равновесие.
        Неуклюжую девчонку сдуло ветром, и я рада, что сейчас у нас на одного свидетеля меньше.
        Протягиваю руку, наши пальцы переплетаются. Поклонский мягко ведёт за собой, и через несколько мгновений и три сердечных удара широкая ладонь накрывает мою талию. Между нами пионерская дистанция - никаких глупостей или поводов для сплетен, но мне почему-то становится дико жарко.
        - Расслабьтесь, я не кусаю красивых женщин. Во всяком случае, не при всех и не на первом свидании, - просит шелестящим шёпотом.
        - А так сразу и не скажешь, что вы юморист, - качаю головой, а Поклонский тихо смеётся.
        Выдохнув, позволяю ему вести в танце, отдаюсь моменту.
        - Вы боитесь меня? - спрашивает, согревая щёку дыханием. - Зря.
        Его голос шуршит над ухом, словно галька по пляжу перекатывается.
        - А должна?
        - Скажем так: меня не удивляет чужой страх. Я привык к нему, как к удобному костюму. Но ваш страх мне не хочется чувствовать.
        - Почему?
        - Он невкусный.
        И снова эта сокрушительная серьёзность, от которой мурашки по коже. Только блеск в глазах выдаёт живые эмоции, бурлящие внутри, надёжно скрытые от посторонних.
        - Наверное, чтобы построить такого уровня бизнес пришлось не одну голову откусить?
        - Не только голову и не только откусить. Есть много затейливых способов избавления от конкурентов, - усмехается и вдруг наклоняет меня, внезапный и стремительный. Я едва не взвизгиваю, зависая в воздухе, и только рука Дмитрия не даёт мне упасть. Губу закусываю, а Поклонский, кажется, упивается произведённым эффектом.
        Кружит меня, не сокращая дистанцию, держится на вежливом расстоянии, но прикосновения его прохладных ладоней даже сквозь ткань платья до неприличия интимны. За четыре с половиной года я не позволила ни одному мужчине, кроме Леонида, дотронуться до себя, но тут же просто танец, а всё равно неловко. Будто изменяю Лёне на глазах его сотрудников. С его же начальником!
        Музыка стихает, голоса становятся громче, а я медленно моргаю, возвращаюсь в реальность. Поклонский улыбается, в глазах восхищение, от которого чувствую себя самой красивой во всём мире. Красивой и… желанной. Господи, надо бежать!
        - Спасибо, - Дмитрий Николаевич целует мою руку, задерживаясь губами на коже чуть дольше, чем следует. Поднимает взгляд, а тёмные глаза кажутся почти чёрными. В них ирония и ничем не прикрытый мужской интерес. Когда готова вырвать руку, Поклонский сам отстраняется, отступая на шаг. - Приятного вечера.
        И, развернувшись на каблуках, уходит прочь, рассекая толпу своих же подчинённых, а они расступаются, расступаются, словно мимо божество идёт.
        Хмыкнув, я возвращаюсь за столик и наконец выдыхаю скопившееся внутри напряжение. Следующие минут пятнадцать уныло ковыряю вилкой остатки мудрёного салата, в котором с десяток ингредиентов, не все из них у меня получилось угадать. Но вкусно, ничего не скажешь.
        Невыносимо сидеть тут одной, а Лёня, как на грех, всё никак не закончит биться в припадке трудоголизма. Всё хорошо, но этот бешеный темп его когда-нибудь доконает. И меня заодно.
        Неужели хотя бы сегодня он не мог отбросить все дела в сторону и просто отдохнуть? За время, что мы провели вместе, по пальцам могу сосчитать вечера, когда ему не звонили по работе, и Лёня не просил немного подождать, чтобы разрулить очередной производственный завал.
        - Варвара? - рядом со столиком вырастает официант в безупречно отглаженной форме и кладёт передо мной белоснежный конверт. - Вам просили передать.
        - А кто?..
        - Не велено говорить, - напоследок одаривает меня тщательно выверенной дежурной улыбкой и исчезает так же бесшумно, как и появился.
        На конверте ни имени отправителя, ни адреса, только внутри что-то плотное, похожее на картон. Ошарашенно осматриваю зал, пытаюсь угадать, от кого бы мне могло прийти послание, но все заняты развлечениями, а до меня дела нет. Это шутка какая-то?
        Оказывается, любопытства во мне больше, чем осторожности, потому я вскрываю конверт, смотрю внутрь на картонный прямоугольник. Визитка.
        “Поклонский Дмитрий Николаевич”. И номер телефона. Зачем он мне это передал? Что хочет от меня?
        Нахмурившись, я переворачиваю визитку, а на обратной стороне надпись размашистым почерком: “Это мой личный номер. Мне хочется, чтобы вы мне позвонили. Просто так. Можно даже ночью. Д.”
        Он вменяемый? Это флирт? Предложение? Ему заняться больше нечем? Пусть к жене едет, под тёплый бочок, она у него красивая, я видела её пару раз в интернете. Зачем меня трогает? Адреналин взбурлил и вспенился? Азарт охотника?
        Я собираюсь выбросить бесполезную картонку, но не успеваю - за столик возвращается довольный и счастливый Лёня. Машинально запихиваю смятый конверт и визитку в сумочку. Не хватало, чтобы Леонид узнал, что позволяет себе его начальник.
        А что он себе позволяет? Кажется, я слишком долго в отношениях и напрочь забыла каково это - принимать ухаживания и лёгкий флирт, ни о чём не волнуясь.
        Лёня возбужден и счастлив, он притягивает меня к себе, целует в висок, втягивает носом мой аромат. В его объятиях тепло и надёжно, он ласковый и нежный. Он любит меня и в нём нет двойного дна и загадочности.
        За соседний столик присаживается красивая женщина лет тридцати с огненно-рыжими волосами и, мазнув по мне внимательным и ревнивым взглядом, тянется за бокалом. Шикарная такая… только почему смотрит на меня так, будто я у неё украла что-то? Что-то, что целиком и полностью принадлежит ей одной.
        - Ещё чуть-чуть и я заполучу тот самый проект. Варька, заживём тогда! На всю катушку заживём! - Лёня снова целует меня, будто пьяный, и я заряжаюсь его позитивом, забыв о Поклонском и его фокусах. - Какая ты у меня всё-таки классная. Простишь, засранца, что бросил тебя? Всё так закрутилось, я случайно финдира поймал, не мог прошляпить такой шанс. Ты же меня понимаешь?
        - Иногда вообще не понимаю. Но на этот раз прощу. Только, Лёнь, пожалуйста, больше никогда вот так не исчезай, это меня обижает. Просто предупреждай, хорошо? Это же не сложно, да?
        Лёня выглядит искренне виноватым. Опускает взгляд, сжимает мою руку, переплетает пальцы и крепко держит, словно боится, что куда-то исчезну.
        - Ты у меня чудо, Варя, я так люблю тебя, так люблю… невыносимо сильно, - бормочет торопливо, поднимая взгляд, а в нём и правда, много любви и нежности. И вся она только для меня. - Это же всё ради тебя, ты знаешь? Ради нашего будущего. Я всё ради него сделаю, на всё пойду. Лишь бы ты была счастлива, чтобы была за каменной стеной. Всю жизнь за моей спиной, как в крепости.
        От его слов щиплет в носу. Ну как я могу обижаться? Это же Лёня - мужчина, во всём для меня первый. Самый лучший и любимый.
        Волнами накатывает нежность, от любви рвётся на части сердце, и я теснее жмусь к Лёне, прячусь на его широкой груди, вдыхаю родной аромат, и никого вокруг не существует.
        - Я люблю тебя, - шепчет. - И никогда не оставлю. Что бы ни случилось. Ты только верь мне, хорошо? И никого не слушай.
        И я, как последняя влюблённая дурочка, верю. Потому что кажется: так врать нельзя, это подло и низко. Невозможно быть настолько жестоким, но мужчины умеют удивлять. И скоро мне выпадет шанс в этом убедиться
        ГЛАВА 1 ДМИТРИЙ
        «Я скучаю по тебе», - набираю в десятый раз сообщение и снова стираю.
        Это чужая женщина, Дима. Нельзя ей писать сообщения, и к подъезду её приезжать нельзя, как и выбирать подарки выбирать. Она через несколько дней замуж выходит, она счастлива. А у тебя… у тебя жена есть, если ты не забыл.
        Вот уже полгода я ломаю себе мозг, выедаю его чайной ложкой, убеждаю самого себя, что Варвара - не для меня. Не нужно мне в это влезать, её втягивать ни во что не надо. Но ничего не могу с собой поделать - каждый день просыпаюсь с мыслями о ней, засыпаю. А ночами сны вижу… неприличные и горячие, от них всё во мне дымится, спать на животе невозможно.
        Чёрт знает что творится. Наваждение, иначе это не назову. Околдовала меня Варя, что ли? Может, магия - не бредни, а самая настоящая реальность? Иначе как объяснить моё на ней помешательство?
        Я даже похудел. Как прыщавый подросток, отощал, мечтая о самой красивой девочке. Ну не смешно, ли? Пришлось с десяток новых костюмов купить, чтобы прежние мешком на мне не болтались.
        Чёрт, я даже к врачам ходил! Хотел выяснить, может, заболел чем. Может быть, психосоматика или вовсе что-то страшное, если у меня в голове такая революция? Анализы все сдал, у психоаналитика на диване пару раз полежал, но оказался здоровее прочих.
        В столе лежит красивый конверт. Приглашение. На их с Леонидом, мать её, свадьбу. «Дмитрий Николаевич, будем счастливы видеть вас в числе гостей». Дата, подпись будущих молодожёнов.
        Как плевок в рожу, издевательство.
        Ни на какую свадьбу я не пойду.
        Как только мне Леонид вручил конверт, так чуть в морду ему не бросил. Психанул знатно, но сдержался и не размазал самодовольного щенка по стенке.
        Не нравится он мне. Может, ревность? Но что-то в нём настораживает и не даёт доверить наконец солидные проекты, к которым Леонид так стремится. Финдир за него горой, всячески рекомендует, а я… козёл я, вероятно. Личное впереди важного ставлю.
        Отбрасываю в сторону телефон, на который она так ни разу и не позвонила. Ни на одно сообщение моё не ответила, все мои подарки обратно отправляла. Упёртая.
        Кремень, а не баба, но это… восхищает. Такая верность суслику Леониду возбуждает меня ещё сильнее, не даёт Варвару из головы выкинуть, мешает отступить. И умом ведь понимаю, что поступаю, как последний подонок, влезая в её жизнь, но ничего не могу с собой поделать. Тянет.
        В офисе стихают последние разговоры - даже самые отбитые трудоголики расходятся по домам. Вскоре по коридору проходит дежурный охранник, а я закрываю глаза и откидываюсь на спинку кресла. Галстук душит, я сбрасываю его, разминаю затекшие от многочасового рабочего дня мышцы, скидываю пиджак. Сейчас, когда кабинеты опустели, я могу позволить себе превратиться из Биг босса в замотанного в край сорокалетнего мужика, у которого, куда ни плюнь, кругом проблемы.
        Сколько сижу? Не знаю. Выкидываю все мысли из головы, но они упорно роятся, а перед глазами упёртая Варвара. Она сводит к переносице брови, смотрит на меня хмуро, кивает каким-то своим мыслям. Мне обнять её хочется, прижать к себе и… много чего с ней сделать хочется, только ничего из этого нельзя.
        Нельзя!
        Злясь на себя, из-за стола встаю. Домой идти не хочется - никуда не хочется. Напиться бы, но в кого я тогда превращусь, если проблемы начну алкоголем глушить? Нет уж, пусть мои враги спиваются.
        Куда иду? Сам не знаю. Во мне много злости и досады на самого себя, напряжения. Нужно двигаться, иначе взорвусь.
        Вниз по лестнице, минуя душные кабины лифтов, я спускаюсь в просторный холл, где кроме меня только клюющий носом охранник.
        - Ой, Дмитрий Николаевич, я только на смену заступил! Мне не доложили, что вы ещё в офисе, - он принимается шуршать листами тетради, пялится в экран монитора, изображая бурную деятельность, а я взмахиваю рукой.
        - Прекратите суетиться. Считайте меня призраком, нет меня, ушёл я.
        В кармане лишь пачка сигарет - даже ключи от машины в пиджаке остались. Я выхожу на улицу, подставляю лицо свежему ветру, он треплет волосы, а и пусть. Не всегда же мне быть прилизанным, идеально одетым и причёсанным. Иногда можно побыть настоящим, живым.
        На часах почти одиннадцать, мимо офисного центра мелькают редкие прохожие, торопясь спрятаться в безопасности своих домов. Я люблю наблюдать за людьми, но сейчас мне хочется только курить и считать звёзды на небе.
        Затягиваюсь, горечь дыма щекочет кончик языка, оставляет неприятный привкус во рту. По асфальту дробно стучат каблучки, я оборачиваюсь. Головой встряхиваю, отгоняя мираж, но он не рассеивается.
        Варвара.
        Что она тут делает так поздно? Зачем пришла?
        «Точно не к тебе, Дима, как бы тебе этого ни хотелось», - мелькает в голове злая мысль.
        Варя не видит меня - она смотрит на здание офисного центра, а я… любуюсь ею, забыв обо всём. Ну что за проклятие на мою голову, девочка эта? Зачем ты такая красивая, манящая, недоступная?
        Я бы наверняка остыл к ней, ответь она хоть на одно моё сообщение. Если бы она приняла мои ухаживания, на ужин сходила за спиной своего жениха, я бы поставил её в ряд всех остальных, на многое согласных, и забыл на утро. Но она не такая. Повезло суслику, пусть бережёт её.
        Истлевшая сигарета обжигает пальцы, я выбрасываю её в урну, тихо ругаясь, но тут Варя оборачивается. Столбенею, увидев её лицо. Она…
        - Ты плачешь? - всё, на что меня хватает, а Варя, испугавшись, размашисто вытирает слёзы, дрожа, как лист на ветру. Ей стыдно, глаза отводит, шаг назад делает, порываясь сбежать.
        - Дура я, какая же я дура, - бормочет, но я слышу её.
        - Что с тобой? - хриплый голос не мне принадлежит, а кому-то другому, я сам его не узнаю. Делаю к ней шаг, но Варя мотает головой, рукой от меня отгораживается, а слёзы текут по лицу.
        Она пытается меня остановить, но разве ей под силу? Я не знаю, почему она плачет, но очень хочу выяснить. И тут уж она так просто от меня не отделается.
        ГЛАВА 2 ВАРВАРА
        НЕСКОЛЬКИМИ ЧАСАМИ РАНЕЕ.
        Говорят, жизнь может рухнуть за один день. Да что там! Моя рухнула за несколько минут.
        В один момент я, счастливая и окрылённая, готовлюсь к свадьбе, обсуждаю с распорядителем последние детали. Ничего вокруг не замечаю, до того во мне эйфории много. Внутри, в районе сердца, огромный радужный шар, наполненный счастьем, предвкушением и любовью. Кажется, горы могу свернуть и весь мир пешком обойти, ни разу не споткнувшись.
        А после в мессенджер падает сообщение от неизвестного абонента.
        Оно приходит в тот момент, когда я увлеченно листаю яркий каталог, выбираю дурацкие цветочки, которыми нужно украсить накидки на стулья. Это последние штрихи для идеального торжества.
        Орхидеи или лилии? Хризантемы или белоснежные тюльпаны? А может, гладиолусы? Ничего, кроме этого, меня сейчас не волнует и заворожённая красотой фотографий, я даже на экран не смотрю. Просто смахиваю уведомление в сторону, как надоедливую муху, и телефон замолкает, но только на несколько секунд. Следом приходит ещё несколько оповещений о непрочитанных сообщениях - кто-то очень настойчивый требует моего внимания. Тяжело вздохнув, я прошу прощения у организатора свадьбы, она в ответ мило улыбается и поднимается из-за стола, деликатная в своём нежелании влезать в личное пространство своих клиентов.
        Я открываю список сообщений. Все прочитанные, кроме тех, что шлют мне с незнакомого номера. Кто это? И что этому человеку нужно? Может быть, кто-то из знакомых сменил номер?
        Беспокойное сердце опережает мозг. Центральная нервная система сбоит, посылает разряды и импульсы. Тело покрывается липким потом. Мне жарко и холодно одновременно, а ещё тошнит, и пить хочется. Буквы плывут перед глазами, и мне стоит немалых усилий сфокусировать зрение и навести резкость.
        Но лучше бы я ослепла. Честное слово, это было бы лучше.
        "Ваш жених Леонид Баринов сейчас в гостинице "Великобритания" с другой женщиной. Номер двести восемнадцать. Приезжайте, полюбуйтесь, если не верите".
        Как в пошлом анекдоте, в героиню которого я мгновенно превратилась.
        И подпись, как положено в таких случаях, "Доброжелатель". Красивое слово, которое не имеет ничего общего с реальностью. Никто не желает мне добра, не хочет уберечь. Лишь разрушить устоявшийся мир, в котором я была счастлива.
        Наверное, чтобы я не подумала о розыгрыше, к сообщению прикреплено несколько фотографий и видео, чтобы добить меня окончательно, не дать проигнорировать факт, что мой жених - блудливая сволочь.
        Мне бы зажмуриться, выбросить телефон, удалить чёртовы снимки! Решительно и жёстко. Я не должна на них смотреть - я же умираю, натурально задыхаюсь, на них глядя. Но я не могу. Как мазохист, причиняю себе боль, а веки огнем пекут.
        В груди дыра огромная. Она растет с каждым вдохом, с каждой деталью, что с маниакальным упорством выхватываю на фотках. Видео игнорирую - во мне ещё остались на это силы и благоразумие. Знаю: если увижу хотя бы несколько кадров, станет только хуже.
        Все фотографии сделаны в разное время года, в разных локация. На них мой - мой! - Лёня то в пальто, то в шапке зимней, а то и вовсе в футболке и летних брюках. Вот он гуляет под цветущими деревьями, вот стоит у бара, и яркие вывески отбрасывают разноцветные блики на его волосы. Они у него красивые: тёмно-каштановые с вкраплением красного и очень мягкие. Мне так нравилось перебирать пальцами волнистые пряди и следить за изменением цвета. В такие моменты Лёня казался самым счастливым, довольным, точно кот перед миской сметаны. Ластился, мурлыкал, улыбался сладко…
        На третьем снимке Лёня поднимается по ступенькам той самой гостиницы. "Великобритания", чтоб тебя. Боже, храни королеву.
        На каждой фотографии мой жених обнимает за талию рыжую женщину, целует её и выглядит таким довольным, счастливым… господи, он же счастлив с ней! А зачем тогда я? Зачем всё это? Наши отношения, любовь, в которой он мне клялся, наши планы и мечты… Чего ему не хватало?
        Рыжая… мне она знакомой кажется. Где-то уже видела эту красивую женщину с огненной копной волос. Так, стоп. Это же та, с корпоратива! Она за соседним столиком сидела и взглядом меня прожигала. Да ну нет, может быть, я ошиблась? Но в памяти всё чётче всплывает её образ, и сомнений всё меньше.
        Я так глубоко нырнула в болото мрачных мыслей, что не сразу замечаю Нину, распорядительницу свадьбы. Она мягко кружит вокруг, едва слышно вздыхая, и наконец трогает моё плечо.
        Её прикосновение выводит из оцепенения. Вздрагиваю, пытаюсь улыбнуться, но получается что-то очень жалкое. Мне противно показать свою слабость, но сейчас я разбита и уничтожена, у меня плохо выходит притворяться, изображая из себя сильную и уверенную.
        Красивой Нине слегка за тридцать. У неё потрясающие тёмные волосы и ямочки на щеках. Глядя на меня, хмурит тёмные брови, а лежащая на моём плече изящная ладонь тяжелеет. От Нины пахнет корицей, шоколадом и чем-то восточным. Так же пахло в лавке со сладостями на Самаркандском базаре, куда мы с Лёней ездили прошлой осенью.
        Господи, кажется, я сейчас умру. По любому поводу в памяти всплывают обрывки нашего общего прошлого. Интересно, это лечится?
        Нина склоняется ниже, вглядывается с тревогой в моё лицо, а я продолжаю улыбаться, от чего сводит скулы и щиплет слезами уголки глаз.
        - Варвара, вам плохо? - Нина переводит многозначительный взгляд на мои руки, а я только сейчас понимаю, что сминаю в кулаке листы красивого каталога.
        Бесподобные цветы теперь кажутся уродливыми, от их белизны и невинности тошнит. Они выглядят настоящей насмешкой над всеми мечтами и планами.
        - Простите, - спохватываюсь и пытаюсь разгладить листы, суечусь, царапаю руки об острые края бумаги. - Я… я не специально, я возмещу. Сколько каталог стоит? Я заплачу!
        Я действительно пытаюсь вытащить из сумки кошелёк, но Нина накрывает мои дрожащие ладони своими и грустно качает головой.
        - У меня таких ещё целая стопка, не переживайте, - мягко улыбается и, обернувшись, кричит в сторону двери в соседнюю комнату: - Аннушка, принеси воды! Человеку плохо!
        - Нет-нет, не надо воды, - бормочу, а глаза никак не отлипнут от паршивых фотографий. - Мне хорошо, правда.
        Но кого я обманываю?
        Торопливые шаги на периферии слуха, я вздрагиваю, будто мне в висок планомерно гвоздь забивают. Больно. В каждой клетке тела, в каждом вдохе пожар. Эмоции ураганом проносятся, вместо крови в жилах - кислота.
        - Варвара, возьмите, попейте! - Нина встряхивает меня легонько, в чувства приводит, а заботливая Аннушка, её помощница, протягивает мне стакан. - А телефон отдайте. Не знаю, что вам прислали, но отдайте. Это плохие новости.
        - У вас есть антисептик? - слова приходится с усилием выталкивать из опухшего горла.
        Аннушка ошарашенно головой качает, а Нина взмахивает рукой, пресекая возможные вопросы.
        - Да-да, конечно же! У кого нынче нет антисептика? Важнейшая вещь в наше вирусное время, - шутит Нина, но улыбка на губах неловкая.
        В маленьком помещении невыносимо душно. Аннушка, будто прочитав мои мысли, бежит к окошку и распахивает его настежь, впуская раскалённый июльский воздух. Он развевает её светлые кудри, делая её похожей на фею из сказки.
        Моя свадьба должна была состояться первого августа. В эту субботу! Всё оплачено, почти всё готово. Осталось только сходить на последнюю примерку, устроить девичник…
        Пять, мать его, лет я потратила на мужика, который самозабвенно пихал свои причиндалы в кого ни попадя. В какую-то рыжую, пусть и очень красивую. Улыбался ей, позволял ерошить свои волосы, устраивал романтические прогулки в цветущем саду. Господи, ненавижу рыжих.
        - Вот, пожалуйста, - Нина ставит передо мной большую бутылку с антисептиком.
        Я тянусь к ней, но, как пьяная, промахиваюсь и только с третьей попытки беру в руки. Откручиваю крышку, она летит на пол, вслед за каталогом. Щедро поливаю ладони, протираю пальцы, размазываю жидкость до локтей. Мне нужно избавиться от ощущения, что держала что-то заразное. Смердящее предательством.
        Девочки из агентства шепчутся в углу, поглядывая на меня, а мне так неудобно. Я отняла у них несколько месяцев жизни! Лёня же сам хотел красивую свадьбу, убеждал, что это событие у нас обоих - раз и навсегда. Да что ж думаю о нём? Почему нельзя точно так же стереть из памяти этого козла, как бактерии с рук?
        Снова лью на руку антисептик - прошлой дозы мне показалось мало. Нина пытается меня успокоить, Аннушка охает, но я уже в норме. Мне нужно скорее убраться отсюда, выбраться на воздух и там уже придумать, как быть.
        Как сказать этим хорошим девушкам, что свадьбы не будет? Как избавиться от зудящей внутри потребности рвануть в "Великобританию" и своими глазами увидеть Лёню в объятиях этой рыжей? Как устоять?
        Сжимаю виски, но пульсирующая боль продолжает рвать голову на части. Душно. Мне нужно на воздух, и я, неловко опираясь на руку, поднимаюсь со стула.
        - Простите, я… свадьбы не будет. Это окончательное решение.
        Всё, я сказала это вслух, я смогла. Всё, обратного пути нет.
        - Чего только не случается, - мудро замечает Нина и тепло улыбается.
        - Нина, Аннушка, спасибо вам. От всей души.
        Нина берёт мои руки в свои, смотрит на меня без унизительного сочувствия. Её пальцы тёплые, ладони мягкие, а объятия пахнут пряностями.
        - Берегите себя, Варвара. И да, мы вас всё равно ждём. Приезжайте хотя бы просто чаю попить, мы уже к вам привыкли.
        Аннушка активно кивает, щедро одаривая меня улыбкой. Такая хорошая, все они хорошие.
        Я уже почти в норме, потому улыбаюсь, обещаю позвонить завтра и выхожу из агентства с высоко поднятой головой.
        А оказавшись на улице, сдуваюсь. Растерянно смотрю по сторонам и не могу придумать, куда мне податься. Домой, где всё напоминает о Лёне, нашем счастье? Где каждый уголок пропитан им, каждая мелочь способна раздавить ворохом воспоминаний? Нет, туда мне тоже нельзя. Хотя бы в ближайшее время.
        Может быть, на работу? Отменить долгожданный отпуск, зарыться в отчёты и, не поднимая головы, так провести несколько дней подряд? Или уехать к родителям и долго-долго рыдать на плече у сестры? Не знаю.
        Ноги несут меня куда-то, но я не разбираю дороги. Просто иду, глядя на асфальт, сворачиваю на шумные проспекты, миную тихие улочки. Наверное, несколько часов сижу в чужом дворе, качаюсь на качелях, а хмурый мальчик смотрит на меня искоса, ковыряя лопаткой песок. Кажется, ему тоже хочется прокатиться, но странная тётя не даёт. Вскоре мальчика забирает домой красивая женщина, он напоследок показывает мне язык и обзывает козой.
        Сумерки окрашивают небо в серый, а после в тёмно-голубой. Я не знаю ни который сейчас час, ни что мне делать дальше. Может, остаться в этом дворике и стать местной достопримечательностью? Скрасить будни жителей своим придурковатым видом? Меня запишут в ряды городских сумасшедших, сложат обо мне парочку легенд, да и привыкнут.
        Наверное, завтра я буду в порядке. Вероятно, даже научусь снова улыбаться, вот только как пережить эту ночь ума не приложу.
        Я впадаю в какой-то транс и дико пугаюсь, когда оживает лежащий в сумке мобильный. Лёня. Первым приходит желание сбросить звонок, но я, наверное, держусь за призрачную мысль, что всё это - чудовищный розыгрыш, чья-то злая шутка. Где-то в глубине души мне очень хочется в это верить.
        - Привет, - в его голосе только радость и немножко усталости. Зажмуриваюсь, а ребро телефона оставляет глубокий след на ладони. - Варь, всё хорошо? Чего ты молчишь?
        - Я… - где только силы берутся вообще разговаривать? - Я гуляю.
        Ну же, Лёня. Убеди меня, что фотографии - фарс. Скажи, что уже несколько часов дома меня ждёшь, открыл вино и нашёл очередной дурацкий фильм на вечер. Уверь, что скучаешь и даже разозлись на моё отсутствие. Сделай хоть что-нибудь, чтобы я поверила тебе.
        - Не гуляй долго, а то на улице куча идиотов! - тревожится Лёня, а я смаргиваю кипучие слёзы. - Будешь умницей, да?
        - Я всегда умница.
        - За то я тебя и люблю, - как по голове котёнка гладит. - Варь, я, в общем, чего звоню. Поклонский сегодня лютует, а у меня же с завтрашнего дня отпуск. Надо многое закончить. Ты же понимаешь? В общем, он меня завалил работой по уши, я, дай бог, если к полуночи освобожусь, а то и к утру. Не жди меня, спать ложись. Хорошо, любимая?
        Он тарахтит и много извиняется, а я бормочу в ответ что-то неразборчивое.
        - Ты ж знаешь Поклонского, ему нужно, чтобы все винтики работали безукоризненно. Сам не живёт и другим не даёт, - ворчит Лёня и даже вздыхает, а я поднимаюсь со скрипучих качелей и иду в сторону остановки.
        - На работе, значит? - уточняю глухо, а Лёня угукает и быстро прощается.
        Говорит, что торопится, Поклонский считай над душой стоит и требует результатов.
        Я бреду вперёд и снова плачу. Ну не дура ли? Хорошо, что на улице темно, и моих слёз никто не видит. Тошнит. Я опираюсь рукой на фонарный столб, но пустой желудок выпускает лишь воздух. Спазмом сводит живот. Дышу поверхностно, как загнанная собака, но в итоге легчает.
        Я сама не понимаю, как меня выносит на улицу Тополиную, где стеклянной башней высится офисное здание холдинга «Мегастрой». Как я тут оказалась? Не понимаю.
        Я брожу вокруг, долго смотрю на парковку, подхожу к центральному входу. Задираю голову, нахожу окна кабинета Леонида, но за стёклами кромешная тьма. Как и на всём этаже.
        Вдруг отчётливо понимаю, что теперь точно конец. Лёни здесь нет. Я не только чувствую это, у меня даже доказательства есть помимо тьмы за окнами.
        Парковка, на которой я торчала до этого, пустая. У Лёни довольно приметный автомобиль, но его нет. Там стоит лишь парочка машин, одна из которых личная Поклонского, но у Леонида не хватит денег даже на дверцу от неё.
        Я слишком хорошо знаю этого мужика. И знаю, что он везде и всюду на колёсах, включая магазин за углом. А значит…
        Значит, только что с треском порвалась последняя ниточка, которой была сшита наша с ним любовь.
        - Ты плачешь? - я оборачиваюсь, торопливо вытирая слёзы, а Поклонский стоит в паре шагов, судорожно сжимая кулаки.
        Откуда он тут взялся?
        Я что-то говорю, ругаю саму себя. Порываюсь сбежать, но Дмитрий надвигается, как тайфун. Я только рукой отгородиться пытаюсь, но он уже слишком близко. Ладонями щёки накрывает, лицо моё в свете фонарей рассматривает, дышит глубоко, а на виске бьётся жилка.
        - Ты зачем сюда приехала так поздно? Ты на машине? На такси приехала? Зачем?
        Он засыпает меня рваными вопросами, ни на один из которых я не могу ответить. Слишком жалкой буду казаться, невыносимо это.
        - Пустите меня.
        - Ага, разбежался. Чтобы ты под машину попала в таком состоянии?
        Неожиданно бережно Поклонский стирает большими пальцами остатки слёз, улыбается краешками губ, а лицо бледное и сосредоточенное.
        - Куда твой жених смотрит?
        - Он мне больше не жених, - злюсь и дёргаю головой, сбрасывая ладони Поклонского со своего лица.
        Да, теперь это окончательно и бесповоротно. Не жених. Всего лишь бывший, которого я ненавижу.
        ГЛАВА 3 ВАРВАРА
        - Юрий, забери в моём кабинете пиджак и проверь, чтобы из кармана не выпали ключи, - отдаёт распоряжения в трубку телефона Поклонский. В голосе твёрдая сталь и железобетонная уверенность.
        Странный он. Когда после корпоратива я благополучно выбросила его визитку, подумала, что избавилась от него навсегда. Ну, честное слово, можно было понять, что меня не интересует общение с ним. Ни с кем не интересует, кроме Лёни. Но Поклонский затаился, чтобы примерно через пару недель объявиться в моём дворе. Он не подошёл, только курил, стоя рядом, разглядывал моих соседей, восхищал гуляющих мимо женщин. После они ещё долго шептались и размышляли, что такой мужик забыл в нашем простом райончике. Вот же невидаль и сенсация.
        Ещё через неделю он прислал сообщение, и я даже не удивилась. Что человеку с его связями и возможностями стоило найти мой номер? Проигнорировала, Поклонский прислал коробку швейцарского шоколада, который я скормила соседским ребятишкам на его глазах. После были ещё подарки, но я неизменно, даже не глядя, заворачивала их обратно.
        А сейчас сижу на резной лавочке рядом со зданием “Мегастроя”, скрестив ноги, и смотрю на мерцающие вдалеке огоньки. Там, чуть выше по улице, огромный жилой комплекс, и сейчас прячущиеся за его окнами люди проживают свои беды, радости, наслаждаются моментами редкого счастья.
        Ситуация с Лёней выжала меня досуха, оставила внутри выжженную пустыню. Ураган ненависти, злости и обиды унёс всё хорошее, разрушил радостные воспоминания. Их затмило разочарование и опустошение.
        Наверное, только поэтому я не сбежала от Поклонского и позволила усадить себя на лавочку. Возможно потому, что он единственный, кто не станет меня жалеть? Не будет охать и причитать, неловко улыбаясь? Чужого, пусть и искреннего, сочувствия не выдержу - оно станет последней каплей. Мне ещё всю родню обзванивать завтра, сообщать, что свадьба отменяется. Вот где стресс будет, потому пока берегу свои последние уцелевшие в этой войне нервные клетки.
        Закончив командовать, Поклонский небрежно засовывает в карман брюк телефон и закатывает рукава ещё недавно идеально отутюженной рубашки. Обнажает крепкие предплечья, увитые крупными венами. Замечаю край тёмного рисунка татуировки, выглядывающей из-под ткани, но рассмотреть детали не получается. Да и не моё дело, какими узорами украшает своё тело чужой мужчина. Мы случайно встретились и так же быстро разойдёмся.
        Из темноты вырастает невысокий худенький мужчина в безупречном костюме и протягивает Поклонскому пиджак, даже не глянув на меня. Сухо кивает, прощаясь, и так же бесшумно растворяется в темноте.
        - Начальник моей охраны, - зачем-то поясняет Дмитрий, провожая мужчину взглядом.
        - Мне казалось, начальники охраны должны быть… внушительных габаритов.
        - Тупые качки пусть кабаки охраняют, я нуждаюсь в мозгах, опыте и хитрости. Так что Охотский - самый лучший кандидат.
        Поклонский встряхивает пиджак, достаёт из кармана ключи и подходит ко мне. Не успеваю понять, что он задумал, и в следующий момент оказываюсь закутанной в его пиджак, а он большой и тяжёлый, пахнет мужским крепким парфюмом.
        - Ты замёрзла, - всё тот же тон, которому так много людей подчиняется. - Не спорь, Варя, заболеешь.
        - На улице тепло.
        - А у тебя истерика. В таком состоянии очень легко простудиться. Организм даст сбой и сляжешь с пневмонией.
        Мне действительно очень холодно, и я ёжусь, кутаясь в пиджак. Сил на споры нет, а Поклонский пользуется этим: подходит слишком близко и присаживается на корточки напротив.
        - Варя, я отвезу тебя домой.
        - Нет, - вскидываюсь, готовая на ноги вскочить, но тяжёлый взгляд Поклонского пригвождает к лавочке. - Ни в коем случае!
        - Я снова спрошу: ты меня боишься?
        - И я снова переспрошу: а должна?
        Он усмехается, а вокруг глаз появляются морщинки.
        - Меня - нет. Тогда почему опять пытаешься убежать? Просто подвезу, нам по пути. Какой смысл отказываться?
        - Я просто не хочу ехать домой, - и это правда. Всё ещё не готова туда вернуться.
        Он очень странно смотрит на меня, наклонив голову. Щурится, цепким взглядом ощупывает лицо, а мне кажется, что и вправду касается. Даже до щеки дотрагиваюсь, смахиваю с кожи невидимую паутинку.
        - Чего ты боишься, Варя?
        Вероятно, я слишком долго всё держала в себе, и теперь меня сам чёрт толкает.
        - Я боюсь этой ночью оставаться одной в квартире. Лёня… не хочу его видеть, не выдержу. Завтра я вызову слесаря, поменяю замки, а пока буду просто гулять.
        - Слесаря говоришь? - переспрашивает задумчиво, а я вижу по выражению глаз, что решает что-то, прикидывает.
        Меня вдруг посещает идея, которой не могу сопротивляться. Засунув в сумку руку, я нахожу на дне телефон. Если та рыжая была на корпоративе, то её должен знать Поклонский. А я хочу выяснить наконец, кто она. Мне это нужно, чтобы не осталось ни единого слепого пятна в этой истории.
        - Вы знаете её?
        Дмитрий забирает у меня телефон и поднимается на ноги. Внимательно смотрит на фотографии, и лицо каменеет. Он определённо знает её, знает лучше меня, и от выражения лица, с которым он вглядывается в экран, мурашками покрываюсь.
        Страшное лицо, злое. Но Поклонский быстро берёт себя в руки и… удаляет фотографии.
        - Нечего эту гадость в телефоне хранить, - говорит чужим голосом, слишком хриплым для человека. - Да, я знаю её. Это жена моего финдира и по совместительству лучшего друга. Мы когда-то вместе основали маленькую фирму ”Мегастрой”. Торговали шифером, рубероидом, строили гаражи и мечтали о первом крупном заказе. Почти всё сами делали, только парочка парней помогали и Елизавета Семёновна, мать Стаса. Она на телефоне сидела, на редкие звонки отвечала. Стас - экономист от бога, а я управленец, снабженец и архитектор по первому образованию. Потом до кучи юридический закончил.
        Какая гнилая история, господи. Во что Лёня влез? Зачем ему эта женщина? Ясно одно: ему открутят голову на раз-два, если он не прекратит тискаться по углам с женой большого начальника и лучшего друга Поклонского.
        Дмитрий кидает на меня задумчивый взгляд и снова подходит ближе, чем можно чужим мужчинам. Протягивает руку, мой подбородок поддевает и чертит большим пальцем на моей коже магические руны.
        - Я держусь из последних сил, чтобы не поехать в “Великобританию” и не натянуть сладкой парочке глаза на уши. За тебя, за Стаса. Знаешь, сколько лет мы с ним дружим? У-у-у, наверное, больше, чем ты живёшь на свете. Но за тебя уничтожить его первичные половые органы мне хочется тоже.
        - За меня? Дмитрий, это неправильно.
        - Абсолютно неправильно. Недопустимо, - горько улыбается. - Я знаю, что ты скажешь, о чём напомнишь. О жене моей, о долге, о семье, в которую нельзя влезать. Но я всё сам знаю.
        - Если знаете, зачем это всё?
        - Всё слишком сложно, Варвара. Думаешь, я козёл похотливый, как твой Лёня? Такая же кучка крысиного помёта? - его пальцы перемещаются чуть выше, почти касаются губ, но в последний момент Поклонский чувствует, что переходит черту и отнимает руку. Она лишь на миг зависает в воздухе, но Дмитрий прячет её в карман.
        - Я ничего о вас не думаю, - признаюсь, хотя немножко вру. - Ваша жена меня не касается и моральный облик тоже. Со своей бы жизнью разобраться.
        - Знаешь, Варя, я чуть не сдох, каждый раз на глухую стену натыкаясь. Сто раз хотел плюнуть, телефон твой удалял, но он на подкорку вшит, не забудешь. Почему мой номер в блок не отправила?
        - Не знаю.
        - Не знает она… поехали, Варя, пока я не совершил какую-нибудь глупость. Ты обещала меня удержать, так выполняй, - в его глазах пляшут черти. Поклонский будто бы вызов мне бросает, провоцирует совершить этой ночью какое-нибудь безумие. - Ты нужна мне сегодня. Впрочем, ты нужна мне всегда.
        - Зачем?
        - Если бы я знал, я бы уже нашёл способ тебя из своих мыслей вытравить. Но я не знаю, потому ты сидишь в моей голове, живёшь в моих снах, и я ничего не могу с этим поделать. Думаешь, пройдёт?
        - К врачу ходили? Может, это шизофрения?
        - Было бы весело, но увы и ах. И даже не старческий маразм.
        Нет, определённо, это самый странный мужик из всех, кого встречала. Впрочем, имея лишь одни отношения за жизнь, что я понимаю в мужчинах?
        Поклонский берёт за руку и тянет за собой к парковке. Пищит сигнализация, щёлкает замок двери большого автомобиля, а в соседней загораются фары и жужжит мотор.
        - Охрана, - поясняет Поклонский и распахивает дверцу, приглашая меня сесть внутрь. - Не обращай на них внимания. Садись, поедем.
        Да и чёрт с ним, поеду. Вот только куда?
        ГЛАВА 4 ВАРВАРА
        - Пристегнись, - просит Поклонский, крепко сжимая руль левой рукой. Правая порхает над навороченной сияющей в темноте кожаного салона панелью. Длинные пальцы с крупными суставами плавно движутся, нажимают на несколько кнопок подряд, и вскоре пространство наполняется медленной тягучей музыкой.
        Очень похожей на ту, под которую танцевали с ним на корпоративе, но вдруг в приятные воспоминания вклинивается образ рыжей. Прицепилась же, зараза!
        Господи, обо что мне нужно стукнуться головой, чтобы никогда больше о ней не вспоминать?
        - Как её зовут? - спрашиваю, уверенная, что Дмитрий понял, о ком мой вопрос.
        - Настя, - спустя протяжную тяжёлую паузу отвечает Поклонский, и лицо его снова каменеет, а в глазах злость.
        Я вздыхаю и берусь за ремень безопасности. Руки дрожат, и мне никак не удаётся попасть в нужный паз. Промахиваюсь, тихо под нос ругаюсь, но ладонь Поклонского ложится на мои запястья, ледяная, как в тот вечер.
        Почему у него такие холодные руки? Это вообще нормально для живого человека?
        - Успокойся, пожалуйста, - просит и, подавшись вправо, одним уверенным движением помогает мне с ремнём безопасности, надёжно пристёгивая по всем правилам.
        Только не торопится отстраняться. Его дыхание щекочет шею, я ёжусь от контраста температур: ледяные руки и горячее дыхание - то ещё испытание.
        - Что вы делаете?
        - А на что это похоже? - в голосе ничем не прикрытая ирония и что-то ещё, чему не могу найти название. - Просто сижу. А ты что подумала?
        - Подумала, что сидят люди на своих сиденьях, а не дышат в шею пассажирам.
        - Мне не дышать? - хмыкает, а его большой палец кружится по моему запястью.
        Ну почему он так реагирует на меня? Зачем делает всё это? Невозможный мужчина, а я - полная идиотка, если решила с ним куда-то ехать. В небольшом пространстве автомобильного салона всё ощущается слишком остро.
        - Отчего же? Дышать, только чуть-чуть подальше. В другую сторону.
        - Желание дамы - закон, - смеётся Поклонский и плавно отстраняется, ерошит волосы. Таким расслабленным я не видела его ни разу. Даже в мой двор он приезжал всегда одетый с иголочки, застёгнутый на все пуговицы, в галстуке и запонках, а тут… совсем другой человек.
        - Говоришь, замки решила сменить? - Дмитрий заводит мотор, мы выезжаем с парковки, а за нами неотступно следует машина охраны. На неё не получается не обращать внимания, как бы Поклонский об этом не просил.
        Я никогда не ездила с сопровождением, это совсем не мой мир, хотя Лёня и планировал в будущем достигнуть такого же уровня. Но когда бы это ещё случилось, да?
        Ох, Лёня. Сквозь ненависть в душе начинает прорастать беспокойство. Если Стас узнает об измене жены, как он поступит? Убьёт? Или просто ноги переломает? А вдруг ему пришлют такие же фотки? Вдруг уже прислали?
        - Ты не ответила на вопрос, - Дмитрий уверенно ведёт машину, глядя впереди себя, но я каждой клеткой чувствую его внимание. - О чём задумалась?
        - Ваш друг - злой человек?
        - Стас? - удивляется Поклонский. - Почему спрашиваешь?
        - Мне просто интересно, способен ли он на насилие…
        - Что, размышляешь о судьбе Леонида? - Дмитрий выкручивает руль, машина выезжает на оживлённый проспект и тормозит на светофоре. Поклонский оборачивается, смотрит на меня пытливо, ждёт ответа, а я пожимаю плечами.
        - Да. Что толку врать?
        - Боишься за него?
        - Я… не знаю, - бросаю в отчаянии и сжимаю пальцами виски. - Я ненавижу его, презираю. Но смерти ему не желаю.
        - Смерти? - усмехается. - Максимум, что ему сделают - яйца оторвут. И уволят с волчьим билетом. Уверена, что для него смерть - худший выход?
        Задумавшись о его словах, я вдруг начинаю смеяться. Вероятно, это последствие истерики, но я хохочу в голос, вытирая слёзы, пытаюсь согнуться пополам, и ремень безопасности больно врезается в грудь. Но даже этот дискомфорт не способен унять моё веселье.
        На самом деле Лёня до такой степени карьерист и трудоголик, что для него увольнение - смерти подобно. Это будет и правда лучшей местью.
        - Ну вот, а то сидела бледная, - Поклонский выжимает газ, и вскоре машина мчится вперёд по пустой ночной дороге.
        Только виды за окном уж больно знакомые.
        - Это мой район? - удивляюсь, а Поклонский молча кивает. - Но зачем? Я же сказала, что домой не хочу!
        - А ты и не поедешь домой, - уверяет, но к дому ехать продолжает. - Вернее, поедешь, но по важному делу. Очень срочному.
        Да что он несёт? Совсем из ума выжил? А ещё клялся, что здоровый, но он точно псих.
        - Остановите, тут неподалёку моя подруга живёт, у неё заночую, - взмахиваю рукой, но на Поклонского это не действует, он продолжает ехать к моему дому.
        - Успокойся, - просит. - Просто встретишься с одним человеком, он уже ждёт. Я подумал, что утра ждать - долго, потому поменяем замки сейчас.
        - Ночью?
        - Он тихо, соседи даже не проснутся.
        - Вы серьёзно? - не могу никак понять, что задумал этот странный мужик, а Поклонский кивает. - Да зачем? Я бы утром вызвала!
        - До утра далеко, а ты же не хочешь, чтобы Леонид вернулся в твою квартиру? - смотрит в саму суть, понявший намного больше, чем я ему сказала. - Это же твоя квартира, да?
        - Моя, - киваю, потому что это правда.
        Мы с Лёней съехались пару лет назад. Вернее, однажды он остался на ночь, а после снова пришёл, и ещё - так плавно ко мне “переехали” все его вещи. Я не возражала. Любила его, но сейчас жалею, что позволила окопаться на своей территории. Слишком много в моей квартире осталось напоминаний о Леониде и его следов.
        - Тогда какая разница, когда замки менять? Почему бы не сейчас? Ночь - отличное время, чтобы делать глупости и совершать подвиги.
        Поклонский не врал: нас уже ждут у подъезда.
        - Замок я взял, - говорит высокий мужчина лет пятидесяти. На нём тёмно-синий фирменный комбинезон с логотипом “Мегастроя”, в руках чемоданчик с инструментами, а на лице готовность работать на благо компании.
        Мне всё это кажется сном. Изломанной сюрреалистичной реальностью, в которой я - главная героиня драмы.
        - Ну что ж… пойдёмте менять замки, - чему-то хихикаю и осматриваю пустой двор. - Прямо спецоперация какая-то.
        Больше всего я боюсь, что Лёня уже вернулся. Не смогу сейчас его видеть, не найду слов, чтобы поговорить без слёз и оскорблений. Мне нужно время, чтобы успокоиться и не выглядеть в его глазах жалкой истеричкой, но на счастье он ещё не вернулся.
        Но он ещё “на работе”. Терпит тиранию Поклонского, трудится в поте лица. Урод.
        Стараясь не представлять, чем именно он занят в полночь, я веду слесаря за собой, только у самой двери понимая, что Поклонский всё это время шёл следом. Что ж он такой настойчивый?
        Если бы не слесарь, который очень бодро принимается за работу, я бы обязательно попросила Дмитрия уехать домой, к жене. Зря с ним поехала, понимаю это. Вообще всё зря.
        - Тут работы на двадцать минут, - сообщает слесарь и бодро орудует отвёрткой, а я не знаю, что мне делать дальше.
        - Варвара, может воды? - спрашивает Поклонский, легонько трогая меня за плечо. - Очень пить хочется.
        - Конечно, - не бросать же его умирать от жажды на пороге квартиры?
        И пусть это всего лишь предлог, но я позволяю чужому мужчине войти в свою квартиру.
        ГЛАВА 5 ВАРВАРА
        Наверное, мне нужно избавиться от доминирования Лёни в этом доме. От его запаха, от ощущения, что никто другой не имеет права сюда входить, находиться в квартире, когда жениха нет рядом.
        Я тщательно хранила верность Леониду и берегла свою репутацию. Теперь, когда Поклонский в доме, чувствую себя преступницей и изменщицей.
        Остановившись на пороге кухни, зажмуриваюсь и встряхиваю головой. Лёня меня предал, растоптал всё, что было между нами, выставил на посмешище. Я ничего ему больше не должна.
        Интересно, он со своей любовницей обсуждал меня? Небось смеялись надо мной, называли легковерной идиоткой, раз так и не поняла, что он изменяет, прикрываясь работой. Сейчас тоже смеются?
        - Ты опять дрожишь, - Поклонский стоит за моей спиной и между нами всего несколько сантиметров. Дмитрий снова ворвался в моё личное пространство, нарушив все допустимые нормы.
        - Я мёрзну, - признаюсь и растираю предплечья, а руки Поклонского обнимают меня за плечи. - Что вы делаете?
        - Грею, - сообщает, наклонившись к моему уху, левой рукой перехватывает меня поперёк груди, а второй гладит по плечу.
        - Не надо, - дёргаюсь и шиплю, как кошка.
        - Сам знаю, - вздыхает, опускает руки, но не отходит, а я так устала, что даже шага сделать не могу.
        На фоне слесарь негромко стучит инструментами, вытаскивая замок из старенькой деревянной двери, вставляет новый, а мы с Дмитрием так и стоим на пороге кухни в полной тишине.
        Она звенит, а мне так больно. Господи, кто бы знал, как мне сейчас плохо.
        Надо продать эту квартиру, переехать в другой район, поближе к работе. Решено! Я не смогу жить там, где каждый сантиметр пропитан предательством.
        Поклонский вдруг зарывается носом в волосы на моей макушке, дышит глубоко, словно пытается наполниться моим запахом. Странные ощущения от его близости: острая смесь из боли, табу, страха и безопасности. Слишком остро, очень пряно и опасно.
        - Вы хотели воды, - напоминаю, и Поклонский нехотя отходит, но я всё равно его чувствую, до того он близок сейчас.
        - Хотел. И да, Варя, переставай “выкать”. Я тебя всё равно уже не отпущу, что бы ты там себе не думала. Полгода мучился и ещё потерплю, но моей ты всё равно станешь.
        Он так просто об этом говорит, что я не могу не обернуться, чтобы посмотреть в наглые чёрные глаза. Он действительно не понимает, что делает? Кобель!
        Меня захлёстывает злость. На него, на себя, на весь мир. Нельзя быть настолько отмороженным, но Поклонский бьёт все рекорды.
        Я тычу пальцем в его грудь, заводясь, и выговариваю шипящим шёпотом:
        - Хочешь на “ты”? Да пожалуйста! Ты женатый человек! Думаешь, я смогу быть с несвободным мужиком? После того, как Лёня меня предал, завёл любовницу, стать на такое же место? Ты в своём уме? Если думаешь, что теперь я отчаюсь настолько, чтобы разрушать чужие семьи; мечтаешь, что упаду тебе в объятия, рыдая от счастья, что меня убогую такой элитный самец подобрал, то мой ответ таков: обойдёшься. Ясно тебе, альфач одержимый? Или ещё повторить?
        Я нарочно выделяю “ты”, чтобы не было в этот момент никаких преград. Чтобы понял меня, чтобы отстал.
        - Катись отсюда, деньги за замок я верну. Вот прямо сейчас и верну! Ну, что стоишь? Выметайся, я сказала!
        Я пытаюсь обогнуть его массивную фигуру, занявшую весь дверной проём, но Поклонского невозможно обойти, сдвинуть с места или отодвинуть. Замер непробиваемой скалой и только смотрит на меня со жгучим желанием. Кажется, чем сильнее злюсь, тем алчнее его взгляд становится.
        Когда высказываю всё, что думаю о его интересе ко мне, даже лишнего наговариваю, Дмитрий ловит мои руки, прижимает запястья к своей груди.
        - Ненавижу мужиков, - полыхаю пламенем прямо ему в лицо, и если бы это было не фигуральное выражение, от ресниц и щетины Поклонского ничего не осталось.
        - Злая такая, буйная, - хрипит, закрыв глаза, а я всерьёз подумываю дать ему по яйцам. - Хочешь стукнуть? Дерзай, один раз можно.
        - Больной на голову, знаешь?
        - Давно уже, - кривая усмешка на губах и снова чёртова ямочка на щеке, которая буквально примагничивает мой взгляд.
        Только мерный стук инструментов и возня слесаря не дают провалиться в чёрную дыру его взгляда.
        - Ты совсем ничего не знаешь обо мне. Не знаешь о моей жене. Но ты никогда не будешь просто любовницей, забавой на одну ночь. Слышишь меня? - его глухой голос отдаётся вибрацией во мне, задевает какие-то тайные струны души.
        - Достаточно, что она у тебя есть. Да пусти же! Вы все одинаковые. Ты, Лёня, вообще все. Только и думаете, кому присунуть, когда вас ждут дома и любят.
        - Любят, говоришь? - Поклонский отшатывается, но вместо того чтобы отпустить, к стене толкает. В моей же собственной квартире!
        - Да, Варя, мы все одинаковые, - подтверждает, а чёрные глаза горят пламенем, искрят. Он прилично выше, и сейчас кажется поистине огромным. - Похотливые уроды. Ты это хотела услышать?
        Он не пугает меня, но его энергетика, злая и тёмная, впечатывает в стену. Не могу пошевелиться, только дрожать сильнее начинаю.
        Чёрт знает что творится. Этот день вообще когда-нибудь закончится?
        Поклонский наклоняется ниже, я упираюсь руками в его грудь, но он не набрасывается на меня первобытным животным. Только губами нежно ведёт по щеке, но не целует. Пробует.
        - Я с ума по тебе схожу. Такая хорошая принципиальная девочка, верная, прямая и честная. Красивая. Нежная. Съел бы тебя.
        - Я повторяю и это факт: ты больной на голову.
        - Ага, именно. Увидел тебя на корпоративе и заболел. Это лечится?
        - Ты воды хотел.
        Мой голос срывается на хриплый шёпот, а Поклонский тихо смеётся.
        - Хотел, да. Именно воды я и хотел. Напоишь?
        Отстраняется, пропуская в кухню, и я дрожащими руками набираю воду в стакан. Зачем я вообще это делаю? Дура.
        Протягиваю стакан Дмитрию, но он отрицательно качает головой, а в глазах тот же вызов, что мелькал раньше, возле здания “Мегастроя”.
        - Представь, что я умираю. Напои меня.
        - Дурдом, - не сдержавшись, смеюсь, ибо градус безумия взмывает вверх.
        Не отрывая от меня жгучего взгляда, Поклонский выдвигает стул, седлает его и ждёт, когда выполню просьбу.
        - Что тебе стоит? Просто напои уставшего человека. Я больше ни о чём не прошу, только глоток воды.
        Он откидывается на стену, я поддаюсь глупому порыву и, загипнотизированная блеском его глаз, подношу стакан к губам. Дмитрий смотрит на меня так, словно ничего красивее и совершеннее в жизни не видел. Это… приятно. Так на меня никто не смотрел. Лёня смотрел, но как-то иначе.
        Тонкая струйка воды стекает по подбородку, падает на белую рубашку, оставляя прозрачное пятно, в котором проглядывают контуры тёмного узора татуировки. Интересно, что там нарисовано?
        Да блин, о чём я думаю?! Совсем сдурела? А ещё Поклонского больным обзывала, а сама-то не далеко ушла.
        - Ближе подойди, иначе всё прольёшь, - Поклонский облизывает губы, а я подаюсь вперёд.
        Оказываюсь между его разведённых в сторону ног, почти вплотную к мощной груди. Дмитрий не пытается меня облапать, не прижимает к своему паху, но всё равно кажется, что расстояние между нашими телами до проблем интимно. Есть в этом что-то эротическое, запретное и недопустимое. Порочное.
        Сделав несколько жадных глотков, наполовину опустошает стакан.
        - Спасибо, - хрипло благодарит, а мне становится жарко.
        Я просто поила его водой. А ощущение, что отдалась в развратной позе прямо на кухонном столе.
        Нет, мне определённо нужно вытолкать его взашей, запереться и лечь спать. Спать, пока вся дурь из головы не выйдет, а нервы не перестанут звенеть натянутыми струнами.
        - Спасибо, Варвара, это было… необычное ощущение. В чём-то даже круче секса. А теперь я пойду, - усмехается, и в этот момент в кухню входит слесарь, отчитывается за проделанную работу.
        - Хозяйка, принимай, - ведёт за собой, вручает новенькую связку ключей, показывает, что куда проворачивать. - Замок надёжный, последнего поколения. Но дверь бы лучше сменить, эта совсем дохлая.
        - Сколько я вам должна за работу и замок?
        Слесарь бросает удивлённый взгляд на стоящего за моей спиной Поклонского. Безмолвный диалог длится не дольше пары секунд, и слесарь вновь на меня смотрит, неловко откашливаясь.
        - Вообще-то всё уже уплочено в полном размере.
        И правда, что это я удумала?
        - Спасибо вам, - говорю и в ответ получаю широкую улыбку.
        - Обращайтесь.
        Слесарь вручает мне визитку, прощается и уходит, оставляя нас с Поклонским наедине.
        - Варя, посмотри на меня, - требует.
        Я слушаюсь и встречаюсь с совершенно больным голодным взглядом.
        - Я не стану торопить события. Не хочу пользоваться твоей истерикой, разрывом с Леонидом. Но ты знай: не всему, что пишут в газетах можно верить.
        - Зачем тебе всё это?
        - Затем, что я впервые за долгое время почувствовал себя живым. Настоящим. Это благодаря тебе для меня последние полгода не прошли зря.
        Я о многом бы его спросила, но Поклонский протягивает руку, мягко гладит мою скулу и, подавшись вперёд, оставляет невинный поцелуй на лбу.
        - Отдохни, Варя, поспи. Тебе это нужно.
        И, развернувшись, уходит. Сбегает по лестнице, ни разу не оглянувшись. Отставляет меня наедине с ощущением, что всё в этой жизни только начинается.
        ГЛАВА 6 ВАРВАРА
        На улице Поклонский лишь раз оборачивается, ищет глазами мои окна, а я ныряю обратно за занавеску. Пусть не видит, что я слежу за ним, пусть не знает об этом.
        Почему он остаётся во дворе так долго? Почему не уезжает? Сквозь распахнутое кухонное окно проникают только тишина и ароматы лета - что угодно, кроме рокота мотора и шуршания шин уезжающих прочь автомобилей.
        Мельком бросаю взгляд на висящие на стене часы в форме совы - подарок мамы на новоселье, а на циферблате минутная стрелка, дрогнув пару раз, замирает на двенадцати, сливаясь с часовой. Полночь. Забавно, но Лёня выполняет обещания - говорил же, что будет трудиться чуть не до утра и держит слово. Другое дело, на какой ниве пашет, но я не хочу об этом больше думать.
        Сейчас я хочу собрать его долбаные подарки в мусорные пакеты и выставить их за порог. И вещи его соберу, всё до последнего носка и галстука. Может быть, с балкона выбросить? Почему бы и нет?
        Сквозь щелку между занавесками вглядываюсь в тускло освещённую площадку возле подъезда, и Поклонский всё-таки ловит мой взгляд, хотя и не уверена, что видит с такого расстояния. Я же хорошо спряталась! Но Дмитрий будто бы знает, что я здесь стою, подглядываю, как последняя дура. Поднимает руку и, махнув на прощание, наконец скрывается в салоне автомобиля.
        Минута и уезжает, машина охранников стартует следом, и вскоре от их пребывания во дворе не остаётся и следа.
        Одной проблемой меньше.
        Мне всего-то и нужно - пойти в спальню и собрать все шмотки. Нахожу в кухонном ящике смотку мусорных пакетов и, запрещая себе думать, мчусь в комнату. Главное - не вспоминать, чем мы с Лёней здесь занимались. Просто уложить вещи в мешки, ничего больше делать не нужно. Иначе снова буду рыдать и до утра не закончу.
        Дверца шкафа поскрипывает на полозьях, когда дёргаю ею вправо. Как на себя не опрокинула, не убилась? Во мне столько дурной силы сейчас, что вовек не растратить.
        Первым делом в пакет летят рубашки. С извращённым удовольствиям я сминаю каждую, по особенно белоснежным топчусь ногами. Веду себя, как ребёнок, но получаю от процесса неописуемое удовольствие. Чем больше мешков оказывается рядом, тем легче на душе. Словно от грязи отмываюсь.
        Пиджаки я режу ножницами. Любимый костюм Леонида кромсаю на множество мелких кусков, превращаю одежду в уродливые лохмотья.
        Лёня превратил мою жизнь во что-то подобное, я просто возвращаю долг.
        Единственное, на что не хватает духу - открыть чехол и достать на волю свадебный смокинг. Он остаётся на закуску, и я, как последняя трусиха, просто складываю его в отдельный мешок. Не могу позволить себе на него посмотреть, почувствовать аромат новой ткани, коснуться пальцами. Обязательно отравлюсь, как бы глупо это ни звучало. Чумой заражусь.
        - Оказывается, ты ещё тот шмоточник, - разговариваю с пустотой, осматривая двадцать объёмных пакетов.
        Я - женщина, но у меня одежды в разы меньше.
        Подарков оказывается не так много - и половины пакета не занимают. Я старательно выбрасываю всё, даже сковородку с остатками яичницы. Сам помоет, если надо будет. В новой жизни ведь ему пригодится посуда, да? Как говорится, ещё не знаешь, где будешь жить, но омлет уже пожарить сможешь.
        Вот я заботливая, на саму себя не нарадуюсь.
        Ногами выталкиваю в коридор барахло бывшего, у двери останавливаюсь перевести дыхание, и именно в этот момент в замке шуршит ключ. Да ну блин, не мог веселиться с Рыжей ещё хотя бы часок? Надо было тебе вернуться сейчас?
        Когда Лёня, ещё мало что понимая, настойчиво елозит ключом, меня окатывает злорадное удовольствие. Не попадёшь, придурок, не получится! Притаившись в коридоре, я жду, что будет дальше.
        - Да что такое, а? - преграда в виде двери искажает его голос, превращая уверенный бархатистый баритон в блеяние козла. - Чертовщина какая-то.
        Ага, она самая, чертовщина. Никак иначе это не назовёшь.
        Есть что-то очаровательное в том, чтобы слушать Лёнину возню. Упиваясь мелочной местью, не сразу понимаю, какую ошибку совершила.
        Я не занесла его номер в чёрный список, не выключила звук. И теперь мой телефон разрывается лирической мелодией, и нежный голос поёт о вечной любви.
        Лёня. Он звонит, почувствовав, что пахнет жареным.
        Буду ли я снимать трубку? Нет. Но телефон орёт так громко, что даже тупой догадается: я внутри.
        - Варя, что происходит? - кричит и долбится в дверь. Вынести её, что ли, пытается? - Открой! Что ты удумала?
        Я не слышу злости в его голосе. Только отчаяние и детскую обиду.
        Снова удар в дверь. Лёня будто бы всем телом на неё наваливается, дёргает на себя, расшатывает и без того хлипкую деревяшку.
        Вздрагиваю, чётко понимая, что ещё немного, и он её просто вынесет. Не зря слесарь сказал, что дверь дохлая, она такая и есть. Старенькая, её давно уже нужно было заменить, но я живу в тихом районе, здесь нет нужды беспокоиться о безопасности. А теперь жалею, что не поставила когда-то железную. Сейчас бы Лёня не смог так легко в неё биться, без риска сломать кости.
        Ещё немного, и на его крики слетятся все соседи и пойдут на меня войной.
        Лёня не церемонится. Рискуя собрать вокруг себя толпу и отряд Омона, он лупит по двери так сильно, что по потолку идут трещины.
        Не зря боксом всю юность занимался и до сих пор поддерживает себя в форме, регулярно становясь в спарринг. А ещё он реально здоровый и сильный, потому такому бугаю ничего не стоит повредить дверь.
        Может быть, полицию вызвать? Сообщить, что ко мне ломится неизвестный? Только пока они приедут, Лёня весь дом по кирпичам разнесёт.
        Да блин, только всеобщего внимания мне не хватает!
        - Варя, лучше открой. Я же выбью её сейчас, ты меня знаешь.
        И я, правда, его знаю, потому что Лёня только с виду такой добрый, нежный и пушистый. При желании, он камня на камне не оставит.
        ГЛАВА 7 ДМИТРИЙ
        Дорога вьётся под колёсами, но я мало что замечаю. Радуюсь только, что ночью трасса свободна, и уже через час я окажусь дома.
        Только радуюсь ли? Действительно ли хочу попасть домой?
        На самом деле меня рвёт на части, но я пытаюсь убедить себя, эмоции - пустое, лишнее. Варвара - взрослая девочка, сама разберётся. Это её жених, хоть и бывший, ей с ним и разговаривать, обрывая отношения.
        Но что если Леонид обидит её? Варя едва живая после всего. Одного неосторожного слова хватит, чтобы морально размазать её по стенке, разрушить остатки самообладания и контроля.
        За время, что Леонид работает в холдинге, я понял о нём многое. Но самое важное - он истеричка, хоть и всячески пытается казаться сильным и волевым мужиком. Вот только его натура всё равно прорывается сквозь любые баррикады.
        Однажды я стал свидетелем очень некрасивой сцены: на служебной парковке кто-то из новых сотрудников занял его место. Так суслик не успокоился, пока не заставил несчастного убраться. На редкость скандальный тип, а ещё, вроде как, спортсмен-силовик, и это сочетание может выйти Варе боком.
        - Поворачиваем назад, - бросаю в трубку, и от охраны в ответ несётся скупое: “Есть”.
        На перекрёстке сдаю влево, почти ничего не нарушаю, наращиваю скорость и возвращаюсь к Вариному дому. Я недалеко отъехал, и дорога занимает не больше получаса.
        Но и этого времени достаточно, чтобы опоздать.
        Машина Леонида припаркована во дворе. Скриплю зубами и кляну себя мысленно за идею уехать, а не дождаться суслика. Но что уж теперь.
        Валера, старший сопровождения, выходит из машины следом. Я отдаю краткие распоряжения его ребятам и забираю Валеру с собой. Мне понадобится кто-то, кто будет сохранять здравый рассудок, если у меня в голове коротнёт. И пусть я уже давно научился подавлять вспышки агрессии, если Леонид выйдет из себя, за себя не ручаюсь.
        Срабатывает чуйка: что-то не так. Откуда знаю? Неважно. Просто чувствую.
        Я взлетаю по лестнице, Валера движется следом, не отстаёт. В любой момент, стоит дать ему приказ, он кинется в бой, разорвёт на клочки каждого, кто будет представлять опасность. Например, Леонида.
        Когда оказываюсь у Вариной двери, понимаю: внутри творится что-то неправильное. Тихое бормотание и приглушённый звук разговоров, переходящий в глухие крики, тому подтверждение.
        Нажимаю кнопку звонка и так стою, не отрывая руки. Звук трелью разносится по квартире, и за дверью воцаряется тишина. Ну же, открывайте! Давай, Варя, докажи, что с тобой всё нормально. Даже если решила его простить, выйти за него, передумала бросать, просто открой мне и скажи об этом.
        Но Варя не открывает.
        И тут слабый писк, задушенный вопль заставляет меня покрыться мурашками и липким потом. Если я хоть что-то в этой жизни понимаю, то звуки эти - не радости, а мольбы о помощи.
        Да плевать. Я просто открою эту дверь, а там будь что будет.
        Варя не знает, что Иван Павлович, слесарь, дал мне запасной комплект ключей. Это не должно было стать очевидностью так скоро, но когда там, в квартире, происходит что-то странное, я не могу не вмешаться.
        Когда-то мама ругала меня за повышенное чувство справедливости. Пророчила проблемы из-за этого, но годы идут, мне уже почти сорок, а ничего в моей башке не меняется.
        Если кому-то плохо, мне хочется вмешаться.
        Валера оттесняет меня в сторону, забирает ключи и сам открывает дверь.
        - Если что, валите всё на меня, - заявляет без раздумий.
        - Оставайся здесь, - прошу его и ступаю в квартиру.
        - Помогите! - доносится со стороны кухни, и я спешу на голос, переступая через гору наспех брошенных мусорных пакетов.
        В кухне беспорядок. Я только на миг останавливаюсь в проёме, а когда вижу, что происходит в комнате, иду вперёд. Хватаю Лёню за шкирку, оттаскиваю от распластанной по столу Вари, не обращая внимания на сопротивление, не задумываясь над тем, чему стал свидетелем.
        Воцаряется гробовая тишина, а я встряхиваю Леонида так, что у него зубы клацают.
        - Вали отсюда! - Варя первой приходит в себя, спрыгивает со стола и, отвернувшись к окну, торопливо поправляет мятую одежду. - Уйди, видеть тебя не хочу. И барахло с собой забирай!
        Её голос звенит притаившейся в нём паникой, Варя едва не плачет. Старательно пряча взгляд, она выбегает в коридор, а я ещё раз встряхиваю Леонида, борясь с алой пеленой перед глазами.
        - Ты слышал её? Проваливай, - сиплю и отталкиваю от себя Леонида, словно это крыса помоечная, о которую даже руки марать неприятно. - И да, ты уволен.
        Наверное, я перестарался: Леонид, не справившись с гравитацией и инерцией, заваливается вперёд, неловко опираясь на расставленные руки, но быстро приходит в себя. Вскакивает и только взгляд на меня злой бросает. Молчит, а я вдруг замечаю расстёгнутую ширинку и приспущенные штаны. Что он тут сделать собирался? Мать его…
        Не думать об этом, не представлять. Нельзя!
        В коридоре пакетами шуршит Варя, ругается громко. Хлопают чужие двери, жужжат голоса - подъезд наполняется разбуженными соседями.
        Варвара никого не замечает, выбрасывает мусорные мешки из квартиры, растирая слёзы по щекам. Молчаливый Валера, сурово нахмурившись, помогает ей, ни о чём не спрашивая. Просто знает, что так нужно.
        - Варя, - Леонид подаётся вперёд, но я снова ловлю его, сгребая пятернёй одежду. Он смешно трепыхается, злится, но прижимаю его к стене, не оставляя пространства для манёвра.
        - Пустите его, Дмитрий, пусть выкатывается! - Варя злится, а мне так хочется её к груди прижать, успокоить. Но разве могу после выходок Леонида? Даже коснуться теперь страшно, чтобы не напоминать, не сделать ещё хуже.
        Говорят, что сексуальное насилие среди пар, находящихся в длительных отношениях, миф и не более, чем супружеский долг. Только всё это дерьмо, шитое белыми нитками. Леонид не имел права её трогать, если Варя не хотела. А она не хотела! Я понял это, стоило войти в кухню. Она сопротивлялась, и от мысли об этом сводит челюсть и хочется сломать кому-то не только нос, но и шею.
        - Дмитрий Николаевич, - Валера качает головой, выразительно глядя на меня.
        Я отпускаю Леонида, переступаю через его упавший на пол телефон, подхожу к Варваре. Она поднимает на меня совершенно больной взгляд, всхлипывает.
        - Давай вызовем полицию, - говорю, но она судорожно втягивает носом воздух и дёргает головой. - Он пытался тебя…
        - Нет, - отрезает. - Я сама, дура, его впустила. Нет. Пусть катится отсюда.
        И добавляет тихонько:
        - Выгони его, а?
        Эта трогательная просьба разрушает последние барьеры, которые я заботливо выстраивал вокруг себя последние полгода.
        Валера берёт грязную работу на себя: под протестующие вопли Леонида просто выталкивает его наружу и закрывает за собой дверь, оставляя нас с Варей наедине.
        - Он больше к тебе не сунется, - обещаю, а Варя смотрит на меня недоверчиво. - Валера умеет убеждать.
        - Он бандит?
        - Нет, всего лишь мой верный охранник. Оруженосец.
        - Валера его убьёт?
        - Даже ни одной кости не сломает. Но убедит. Леонид не придёт больше. Веришь мне?
        Варя отводит взгляд, молчит, только дрожит сильно. Я протягиваю руку и поправляю её одежду, стараясь не думать, от чего она измята. Просто делаю что-то, чтобы не сорваться.
        - Ты плохо знаешь Лёню, - шепчет едва слышно и зябко поводит плечами.
        - У тебя коньяк есть? - спрашиваю, а Варя взмахивает рукой в сторону комнаты.
        - Там бар. Но зачем тебе коньяк?
        За дверью тихая возня, и вскоре всё стихает, погружая нас с Варей в вязкую тишину.
        - Ты выпить хочешь? - уточняет.
        - Я за рулём, мне нельзя. А тебе нужно.
        - Но я не…
        - Нужно, слышишь? - я кладу ладони ей на щёки и, наклонившись, в глаза заглядываю. - Необходимо.
        В комнате обнаруживается неплохой бар, я достаю бутылку коньяка и бокал. Наливаю щедрую порцию, протягиваю сидящей на диване Варе. Она с сомнением смотрит на меня, но бокал в руки берёт.
        - Спасибо, - говорит, обнимая двумя ладошками бокал. - Не за коньяк, за то, что приехал.
        Снова отворачивается, словно ей стыдно на меня смотреть.
        - Он… мне не надо было Лёне дверь открывать, но решила, что лучше так, чем привлекать внимание соседей. Я всё-таки неисправимая идиотка.
        Она ругает саму себя и всё-таки делает глоток коньяка. Морщится, второй делает, но на третий её не хватает, а я не настаиваю. У меня нет цели её споить, но в такой ситуации немного алкоголя не помешает.
        - Можно я выговорюсь? - жалобно спрашивает и, затаив дыхание, ждёт моего ответа.
        Я прикрываю глаза, присаживаюсь на низкий пуф напротив дивана. Получив разрешение, Варя, сначала робко, зажимаясь, но с каждой минутой всё смелее вываливает на меня всё, что случилось этим вечером.
        Не понимает, что доводит меня до исступления своим рассказом. Всё сильнее провоцирует во мне желание убить Леонида. За то, что сунулся к ней. Что не услышал слова “нет”, что имеет право силой доказывать своё превосходство над женщиной.
        Наверное, у него тоже была истерика. Не каждый мужик умеет справляться с отказами. Но всему есть границы.
        Варя всхлипывает и допивает коньяк. Закончив тяжёлый рассказ, она кажется опустошённой, выпотрошенной. Её прекрасные, самые красивые в мире глаза слипаются. Варвара усыпает, а я присаживаюсь на диван рядом с ней и укладываю голову себе на грудь, обнимаю почти дружески. Только рука никак не хочет касаться только плеча - всё время норовит соскользнуть ниже, коснуться талии или бедра.
        - Уезжай, Дима. Тебя, наверное, ждут, - просит сквозь сон, а я целую её во влажный от пота висок.
        - Я сам разберусь, куда мне ехать и кто меня ждёт. А теперь молчи и засыпай.
        Она снова слушается, внезапно покорная. Несколько минут проходит, пока её дыхание выравнивается, становится размеренным и глубоким. Я укладываю Варю на диван, накрываю пледом, и как последний идиот, сижу на полу ещё несколько часов, просто наблюдая. Смотрю, иногда касаясь волос, вытираю своим платком с высокого лба испарину. В какой-то момент она ловит мою руку и, что-то бормоча под нос, укладывает её себе под щёку. Смешно причмокивает, хмурит брови, гоняя во сне призраков.
        Варя спит беспокойно, ворочается и всё крепче держится за мою руку. В какой-то момент даже больно становится, но это приятное ощущение.
        Только на рассвете я оставляю её, укрытую пледом и наконец успокоившуюся. Перед уходом целую её в висок. Я покидаю квартиру, ни разу не обернувшись, потому что знаю: стоит ещё хоть раз посмотреть на неё, спящую, не смогу уйти.
        Но мне нужно уходить, потому что меня действительно ждёт жена… она всегда меня ждёт, чтобы выломать остатки моей психики, планомерно, кирпичик за кирпичиком разрушая всё хорошее, что когда-то было между нами. Уничтожая остатки любви.
        ГЛАВА 8 ДМИТРИЙ
        - На сегодня можете быть свободны.
        Взмахнув рукой, отпускаю охрану. Все, кроме Валеры, уезжают домой, пользуясь редкой возможностью отдохнуть хотя бы несколько часов.
        Валера задерживается рядом, изо всех сил изображая, что совсем не устал и вообще Железный человек по сравнению с ним - унылый первоклашка.
        - Он больше не сунется?
        Валера молча качает головой. Он вообще неразговорчивый, мой верный оруженосец, но за годы совместной работы мы научились понимать друг друга без слов. Но, несмотря на это, я должен уточнить:
        - Ты не замарался?
        - Ни в коем случае. Психологическое давление с такими работает лучше.
        - Я в тебе не сомневался, - хлопаю его по плечу. - Завтра отдохни, Юра тебя заменит.
        Валера кивает и, не говоря больше ни слова, уезжает.
        На меня работать сложно. Я никому не даю спуску, а себя больше других контролирую, не позволяя чему-то вмешиваться в свои планы и стоять на пути у глобальных целей.
        Жаль, что в личной жизни всё намного сложнее.
        Не дойдя несколько метров до входной двери, останавливаюсь и закуриваю. Горький дым снова напоминает о моей слабости. Что говорить о сопротивлении соблазну в виде хрупкой Вари, если даже курить не могу бросить? Да и вообще… много чего в этой жизни не получается оставить за спиной.
        Я смотрю на собственную тень на тротуарной плитке, усмехаюсь ей, будто она живая, из плоти и крови состоит:
        - Что, приятель? На словах ты Лев Толстой, а на деле? - тень повторяет мои движения, странно вытягиваясь ввысь, становясь длинной и угловатой.
        Таким я был в юности. Тощий долговязый мальчишка, который рос быстрее, чем родители успевали покупать одежду по размеру. Тогда ничего не было, кроме амбиций и непробиваемой уверенности в собственных силах. В меня мало кто верил, кроме мамы и Стаса, но этого хватило, чтобы добиться того, что имею. Потом и кровью, через чужую боль, ненависть и шишки. Ошибок было много, но победителей не судят, да?
        От мыслей о Стасе неприятно ёкает сердце. Ненавижу узнавать чьи-то секреты и влезать в корзины с грязным бельём, но и молчать… как молчать, когда лучшему другу наставляют рога? В отличие от меня, Стас искренне счастлив в своём браке, жену любит, жить без неё не может. Гадство… будь он кобелём, всё было бы проще, но он же верный и примерный - этим очень Варю напоминает.
        Рассматриваю дом, вглядываюсь в окно супружеской спальни, в которой давно уже не живёт любовь, а постель с одной стороны всегда пуста и холодна. Там, за стеклом, горит тусклый свет, но мне не хочется на него лететь.
        Однажды возвращение домой превратилось в наказание. Каторга, на которую мы с Юлей сами себя обрекли и только мучаем друг друга иллюзией семьи.
        Стоит переступить порог, меня окутывает стылая тишина - будто в склеп попал. Щёлкаю выключателем, загорается десяток потолочных светильников, выставляя напоказ стерильную чистоту словно бы нежилого помещения.
        Шорох одежды, звук торопливых шагов, и в холл выбегает Надежда, наша экономка. В этом доме работают только проверенные годами люди, на которых можно положиться - они умеют хранить секреты.
        - Дмитрий Николаевич, Юлия Евгеньевна с утра из комнаты не выходила, - Надя по-настоящему встревожена, а я бросаю пиджак на банкетку и устало прикрываю глаза.
        - Снова плачет?
        Надя пожимает плечами, отводя взгляд.
        - Владлен Филиппович приходил днём, просил вас с ним связаться.
        Владлен - личный психоаналитик моей жены. Помогает ей справиться со своими демонами, но без особых успехов.
        - Хорошо, Надежда, можешь идти отдыхать.
        Хватит на сегодня - она уже выполнила все свои обязанности. И, зная мою жену, даже сверх положенного.
        Не знаю, что держит Надежду в этом дурдоме. Возможно, преданность нашей семье, а может быть, щедрая зарплата и премии - денег я не жалею. Но понял бы, захоти она сбежать. Понял и не осудил. Мне самому с каждым днём всё труднее возвращаться, а в последние полгода вовсе невыносимо.
        Юля встречает меня на площадке второго этажа. Как всегда безупречно красивая, бледная, в струящемся по телу светлом платье. О том, что она рыдала, несложно догадаться по припухшим красным векам и лихорадочному румянцу на высоких скулах.
        От неё пахнет алкоголем - добрая традиция последних лет, хотя Юля в упор не хочет признавать, что медленно, но уверенно спивается. Ей кажется, что если она будет вливать в себя не деревенский самогон или дешёвую водку, а элитный коньяк и вина с юга Франции, то её печень не откажет. Наивная.
        - Дима, ты пришёл, - её слова звучат, как обвинение во всех смертных грехах. Пухлые, благодаря косметологии, губы кривятся в брезгливой усмешке, а под бледной тонкой кожей выделяется жилка на виске. - Уже не верилось, что увижу тебя сегодня.
        Она что-то ещё хочет сказать, в обвинительном жесте взмахивает рукой, но Юлю вдруг ведёт. Охает, цепляется руками за перила, бросая на меня мимолётный жалобный взгляд. В нём мольба о помощи, но жена прикрывает глаза, возвращая на лицо надменную маску.
        - Я пришёл, Юля, - поднимаюсь по лестнице и, остановившись на последней ступеньке, всё равно смотрю на жену сверху вниз. - Ты опять пила?
        Юля распахивает глаза, фыркает возмущённо и подаётся назад, словно это поможет мне не услышать стойкий аромат переработанных организмом спиртов.
        - Да как ты смеешь?! - шипит, до побелевших костяшек сжимая поручень. - Это лекарства, мне Владлен прописал. Один препарат на спирту, вот и запах.
        Она торопливо оправдывается, облизывая губы, а я обвожу взглядом пустой коридор за её спиной.
        - Ага, старая добрая настойка пиона. Это давно уже не смешно, не старайся.
        Что ещё держит меня в этом доме, кроме чувства вины перед женой? Не знаю… и можно ли так долго игнорировать собственные желания, стремления, лишать себя возможности быть счастливым только потому, что однажды причинил Юле боль?
        Я очень перед ней виноват и мне не под силу исправить прошлое. Но и жить так больше не могу. Пусть Юля считает меня дерьмом, пусть ненавидит, проклинает и даже полощет моё имя в газетах - на всё готов. Быть только с ней больше не готов, устал до тошноты.
        Когда мы только познакомились, Юля мне казалась эльфийской принцессой, сошедшей со страниц фэнтезийного романа: маленькая, хрупкая, с горящими вечным восторгом огромными голубыми глазами. Прошло двадцать лет, и любовь превратилась в чувство вины, от которого я натурально задыхаюсь. Не могу больше. Сдаюсь.
        - Юль, давай разведёмся? - я кладу руку ей на плечо, легонько сжимаю.
        В тишине слышен только звук прерывистого дыхания. Юля моргает, напряжённо разглядывает меня, словно незнакомца. Или, может быть, видит перед собой безумца, у которого внезапно слетела крыша.
        - Дима, ты о чём? - спрашивает, и в тихом голосе, помимо удивления, отчётливые нотки паники. - Нет-нет, даже слышать не хочу. Глупости какие-то говоришь. Какой развод? Ерунда.
        И почему я надеялся на что-то другое?
        Юля мотает головой, похожая на обиженного ребёнка. Губу закусывает, хмурится и снова головой качает, повторяя тихое: “Нет”.
        - Юля, не прикидывайся глухой или глупой, - я становлюсь на последнюю ступеньку, делаю ещё один шаг, и расстояние между нами сокращается до считанных сантиметров. Жена поднимает голову, смотрит и молчит. - Это давно нужно было сделать, а не мучить друг друга.
        Я влюбился в эту женщину, когда мне едва исполнилось восемнадцать. Но прошло больше двадцати лет и всё превратилось в фарс.
        - Я хочу развестись, - повторяю и легонько подталкиваю жену к комнате, но она вырывается, бьёт меня наотмашь по щеке, до звонка в ушах.
        Неожиданная сила для такой хрупкой женщины.
        Прикладываю ладонь к лицу, и боль пульсирует, обжигает.
        - Ещё раз ударишь…
        - Ты подонок, Поклонский. Тварь, - орёт, но больше не дерётся, только во взгляде столько ненависти, что ею целый город можно сжечь.
        - Я знаю, Юля. Соглашайся на развод. Начнёшь новую жизнь в любой стране, в какой захочешь. Бизнес тебе куплю, дом на озере. Помнишь, ты мечтала?
        - Откупаешься от меня? - брезгливо морщится. - Думаешь, двадцать лет жизни можно измерить в домиках у озера? Ну, что молчишь? Тебе хоть немного стыдно? Хотя, о чём я… Ты же весь из себя несгибаемый, беспринципный, подлый. Да, Дима, ты подлый! Даже не придумал, где лучше потребовать развода, в коридоре управился. Ты вообще понимаешь, каково мне узнавать, что меня хотят выбросить на помойку, как надоевшую гнилую тряпку, вот здесь? Хоть бы в ресторан пригласил.
        Юля то кричит, то затихает. Снова срывается в истерику: всхлипывает жалобно, лицо руками прикрывает, худые плечи дрожат. Я протягиваю руку, глажу жену по волосам, и она принимает эту скупую ласку, только трясётся ещё сильнее.
        - Пойдём в комнату, - предлагаю, отнимая руку, но Юля цепляется за нее, как за последнюю соломинку.
        Надо же, второй раз за вечер меня используют, как спасательный круг.
        - Дима, зачем ты так? Ты же знаешь, что я пережила из-за тебя. Ты помнишь?
        Бизнес - штука жестокая, и строить его приходится, взбираясь по головам и принося в жертву не только себя, но и всех, кто тебя любит. Когда у меня получилось выйти на новый уровень, Юля забеременела. Тогда я был слишком занят карьерой и амбициями, чтобы радоваться в полной мере, но я хотел ребёнка от любимой женщины. Я, чёрт возьми, тоже его ждал! Но потом случилась трагедия - случилась из-за меня и моего бизнеса.
        Я всегда буду нести этот крест, но я не могу больше вымаливать прощения каждым своим вздохом. Не могу.
        А Юля продолжает:
        - У нас мог быть ребёнок, мы могли быть счастливы. Это всё из-за тебя, слышишь?! Я не могу быть матерью, я пустая, как пыльная ваза, и теперь ты хочешь просто бросить меня? После всего, что я для тебя сделала и что пережила, ты просто бросаешь меня? Вот так просто?
        Юля засыпает меня вопросами, и каждый бьёт больно, точно в цель.
        Я беру её за плечи, наклоняюсь ниже, удерживаю расфокусированный взгляд голубых глаз.
        - Я каждый день виню себя в этом. Слышишь? Каждую минуту я помню о том, что из-за меня мы лишились ребёнка. И никогда не смогу исправить свои ошибки. Но и жить так дальше нельзя. Разве ты не видишь, в кого превращаешься в этом доме?
        - Это из-за неё? - Юля заглядывает мне в глаза, прощупывает меня, пытается угадать ответ по взгляду. - Из-за той девки, к которой таскаешься, как подросток?
        А вот это уже интереснее.
        - Какая осведомлённость для женщины, которая сутками не выходит из дома. Откуда ты знаешь? Приставила ко мне ищейку?
        Чтобы случайно не сделать ей больно, отпускаю руки, сжимаю кулаки до хруста костяшек. Я никогда не смогу ударить Юлю, но она всё равно в страхе пятится от меня.
        - Я сама следила! Ты ничего вокруг последние полгода не видишь, только о ней думаешь. Что я, дура последняя, не пойму, когда мой муж лыжи в новую жизнь навострил?
        Юля опирается спиной на дверь спальни. Пальцы в замок сплетает, заламывает руки, глядя в одну точку.
        - Ты готов выкинуть меня из своей жизни только потому, что втюхался в девку, которой ты не нужен? Ты совсем идиот, Дима?
        - Всё, Юля, мне надоела драма. Лимит исчерпан. Иди спать. Мои адвокаты займутся бракоразводным процессом, своих тоже подключай.
        Я оборачиваюсь на пятках и спешу вниз по лестнице. Надо валить из этого дома, пока Юля не договорилась и я не сорвался.
        - Я не дам тебе развод! - кричит в спину. - Не надейся!
        Но я уже не слушаю. Забираю пиджак, ключи от машины и уезжаю из этого мёртвого дома, куда глаза глядят.
        ГЛАВА 9 ВАРВАРА
        Я просыпаюсь от колкой боли в руке. Не открывая глаз, пытаюсь справиться с мурашками, аккуратно сгибая и разгибая пальцы. Как же я уснула? Не помню…
        Вдруг мне всё приснилось? И фотографии проклятые, и сцена на кухне, и Поклонский? Не было ничего, и в субботу состоится моя свадьба, после которой я всю жизнь проживу счастливой рядом с тем, кого люблю. Но стоит распахнуть глаза, замечаю стоящий на журнальном столике бокал, наполненный на треть коньяком, а в воздухе ещё кружится терпкий аромат мужского парфюма.
        Значит, ничего мне не привиделось, и теперь как-то нужно справляться со своей жизнью.
        Морщась, скидываю с себя плед и долго смотрю на него. Поклонский накрыл меня? Надо же, какой заботливый. Интересно, свою жену он тоже кутает? А ещё интереснее, какого чёрта я сейчас думаю о нём?! Других забот хватает.
        Перед входом в кухню приходится набрать полную грудь воздуха. Я помню, какой бардак вчера оставили с Лёней, когда боролись. Он был настойчив, как герой эротического триллера. Пытался всеми доступными способами доказать, что мне без него не выжить и лучшего мужика найти точно не получится. Да лучше вовсе без мужика, чем с тем, который насильно к чему-то принуждает!
        Тактильная память - вещь упорная. Стоит подумать о событиях вчерашнего вечера, и на коже пальцы Леонида чувствую. Он не успел ничего сделать, но помял меня основательно, мачо недоделанный. Истеричка и придурок.
        Где-то в глубине души я рада этому новому Леониду, его образ окончательно помогает избавиться от иллюзий, ни о чём не жалеть и не плакать.
        Первым делом распахиваю настежь окно. Впускаю в крошечную кухню свежий ветер и принимаюсь за уборку: поднимаю перевёрнутый стул, выбрасываю осколки некогда любимой кофейной кружки. Мне её почему-то больше всего жаль, даже больше своей поломанной жизни. Потому что мне её бабушка подарила на двадцатилетие. Она заказала её в маленькой гончарной мастерской, трогательную надпись сочинила, которая украсила глиняный бок . А теперь от кружки только черепки остались, их не склеить.
        Шмыгаю носом, и больно режусь осколком. Нет, я не буду плакать, разве что чуть-чуть. Облизываю палец, а на языке привкус металла. Нахожу в аптечке пластырь, заклеиваю порез, и вдруг думается, что за изобретение пластыря на всю душу кому-то дадут Нобелевскую премию.
        Чем бы так обклеить себя изнутри, чтобы больше не страдать?
        Воспоминания о вчерашнем дне наваливаются лавиной. За многое мне стыдно, а что-то даже радует.
        Поклонский спас меня, проносится мысль в голове. Он явился в мою квартиру, как рыцарь в сияющих доспехах, и если бы не он… кстати, как он внутрь попал?
        Я беру к двери, ощупываю новый замок, дёргаю за ручку, но заперто. Значит, у него были ключи? Вот он жук.
        Неугомонные мысли скачут, сталкиваются, разбегаются в стороны. Убрав наконец беспорядок, я по грудь высовываюсь в окно, наслаждаюсь тёплым утренним ветерком, что щекочет щёки, остужает разогретый лоб.
        И стояла бы так до бесконечности, но есть одно важное дело, с которым никто, кроме меня, не разберётся. Сколько бы ни оттягивала неизбежное, оно само по себе не рассосётся.
        Надо звонить родственникам, сообщать “радостную” весть: они могут никуда не ехать, сдавать билеты и не беспокоиться о подарках. Пусть кофемолки и миксеры себе оставят, а деньги тратят, куда им нужно.
        Только от одной мысли, что придётся каждому позвонить и сообщить об отмене мероприятия, готова разрыдаться. И если родители меня поймут и ничего лишнего не спросят - они у меня замечательные, - то пара тётушек будет не прочь узнать всё в деталях. Ладно, гордый варяг не сдался и я не буду.
        Но мама, как самая мудрая женщина в мире, берёт на себя роль дурного вестника.
        - Уж я найду слова для собственных сестёр, - уверяет она меня, изо всех сил стараясь не выказывать своей тревоги.
        Если мне с чем и повезло в жизни, так это с родителями. Они не были ни самыми богатыми или самыми образованными людьми. Обычные они у меня, простые и приземлённые. Но, боже ты мой, сколько любви они нам с сестрой подарили, сколько радости дали в мелочах, наполнили хорошими воспоминаниями под завязку. До смерти хватит.
        - Варя, может быть, домой приедешь? - закидывает удочку мама, а на заднем фоне о чём-то бубнит сестра. - Тут Марьяна трубку вырывает, поговори с этой неугомонной, а то никакого терпения у меня на неё нет!
        Мама смеётся, и вскоре в трубке тарахтит пулемётной очередью сестра.
        - Так, я ничего не понимаю, но буквально требую, чтобы ты приехала. Или давай я к тебе, а?
        Она шикает в сторону, что-то бурно доказывает маме. Доносится звук шагов, скрип двери, хлопок и наконец Марьяна вспоминает обо мне.
        - Та что? Если не хочешь, чтобы над тобой кудахтали все родственники по очереди, то не приезжай, - советует сестра, а я смеюсь искренне впервые за сутки. - Нет, я серьёзно.
        - Я и не собиралась никуда ехать, мне же не пять лет, - говорю, включая чайник. - Лёня кофейную кружку разбил. Бабушкину.
        - Эм… ту самую? Вот это он козёл! - моя сестра пыхтит возмущённо. - Так, я сейчас по видеосвязи наберу, мне нужно видеть твоё лицо.
        Мы с Марьяной - двойняшки. Совершенно не похожие внешне, тем более, внутренне, но очень чутко чувствуем настроение друг друга.
        Через минуту лицо сестры появляется на экране. Марьяна придирчиво осматривает меня, вглядывается в каждую чёрточку, качает головой.
        - Что? Мара, я не умерла, у меня нет суицидальных мыслей. Что ты пялишься?
        - Варя, ты точно в порядке? Ты подозрительно спокойная. Где опухшие от слёз веки, где вот это вот всё?!
        - Вчера закончились слёзы. Сегодня - новый день и новые поводы для радости.
        Во взгляде сестры вместо беспокойства появляется гордость. Она приглаживает светлые волосы, расплывается в широкой улыбке и заметно расслабляется.
        - Вот и правильно! От слёз, говорят, ранние морщины появляются. В твоём возрасте это вредно.
        Меня окатывает волной возмущения:
        - Эй, коза! Я тебя на пять минут старше. На пять минут!
        - Пять минут, знаешь ли, это много, - хохочет сестра, а я бы стукнула её, попадись она мне лично.
        Дальше мы болтаем, не затрагивая острую тему. Просто разговариваем не как сёстры, а как лучшие подруги - ближе у нас никого нет. С самого рождения вместе, всегда и во всём рядом, и теперь, когда я могу видеть лицо Марьяны, пусть и на экране телефона, мне намного спокойнее.
        - Что думаешь дальше делать? У тебя ведь отпуск. Длительный…
        - Ага, целый месяц свободы. Я думаю уехать из города, - делюсь планом, который родился у меня пять минут назад. - Мы с Лён… короче, у нас забронирован отель, хороший. Всё оплачено и ничего отменять я не буду. Уеду туда, проведу время в тишине и покое, восстановлюсь.
        - Отличная идея! - Мара хлопает в ладоши, роняет телефон и минуту возится, ругаясь на свою непутёвую жизнь.
        - Ты там в порядке?
        - Ага, всё пучком. Короче, езжай и даже не думай ни о чём. Проведи время с пользой. Может быть, там с мужиком классным познакомишься, залечишь душевные раны. Не надо на меня так смотреть! Клин клином вышибают, и нет ничего лучше целебного секса.
        - Ты в своём уме, Мара?
        - А то, - подмигивает мне. - Я в интернете читала, говорят, случайные романы на курортах - лучшее лекарство от хандры.
        Сестра заливается хохотом, дурочка, и я не могу удержаться, чтобы не поддержать её. Глупость же. Какой секс, если я ещё не выгребла после предательства Лёни? Но если отбросить в сторону плотские утехи, мне действительно не помешает отдохнуть и привести мысли в порядок.
        Попрощавшись с сестрой, я собираю чемодан.
        Не знаю, что ждёт меня там, но я обязательно возьму от этой поездки всё. Всем назло.
        ГЛАВА 10 ВАРВАРА
        Пора отправляться в свадебное путешествие. Даже если моя свадьба сорвалась, и нет жениха, номер и все развлечения оплачены моими деньгами, имею право воспользоваться на полную катушку.
        Чемодан подпрыгивает на бугорках, колёсиками проваливается в ямки на асфальте, подпрыгивает, словно пытается остановить меня. Но я уже всё решила, и отпуску быть, даже если проведу его в гордом одиночестве, грустно глядя в окно. Впрочем, если верить рекламным буклетам, развлечений в загородном комплексе “Парадиз” бесконечное множество, присесть некогда.
        Такси ждёт меня у подъезда. Водитель стоит рядом, даже багажник приветливо распахнул. До “Парадиза” почти три часа езды, и я тороплюсь скорее сесть в машину.
        Но вдруг что-то мешает, цепляется за чемодан, не даёт сделать шага.
        - Я помогу, - хриплый голос Лёни звучит так неожиданно, что я буквально вскрикиваю и на месте подпрыгиваю.
        Лёня вцепился в ручку моего - моего! - чемодана, смотрит себе под ноги и выглядит таким растерянным. На нём не надет привычный глазу костюм, а на носках туфель слой пыли.
        - Ты что тут делаешь?! - взвизгиваю, ошарашенная его внезапным появлением.
        - Просто позволь мне донести до машины этот чёртов чемодан, - хрипит и решительно дёргает на себя ручку.
        За прошедшие несколько дней он иногда возникал под окнами. Делал вид, что всего лишь мимо проходит, пытался отправлять мне слезливые сообщения, пока не заблокировала номер к чёртовой бабушке. После этого Лёня прислал общего друга с пламенным приветом. Игоря я напоила чаем, накормила пирогами и спровадила от греха подальше, пообещав гнев и ненависть, если не перестанет мне напоминать о Леониде. Игорь посмеялся, обнял меня и сказал, что я молодец.
        “Ты всё знал? - спросила Игоря, и его растерянный взгляд стал лучшим ответом. - Неужели все всё знали, одна я дура?”
        “Ты не дура, Варя. Ты очень хорошая. Считай, что Лёня тебя не заслужил”.
        Игорь обнял меня на прощание, поцеловал в макушку и ушёл.
        - Отпусти, - шиплю, а водитель делает шаг в нашу сторону. Взмахиваю рукой, останавливая. - Зачем ты снова припёрся?
        - Затем, что я люблю тебя, - отвечает так просто, словно это многое должно мне объяснить. - И ты меня любишь. А дату свадьбы можно новую назначить.
        Мне хочется орать в голос, но я не хочу больше тратить на Лёню свои нервные клетки - без того в минус ушли.
        - Правильно, назначай. С Настей.
        Лёня отшатывается назад, будто я ударила его кулаком в нос, даже морщится от боли.
        Всё-таки мне удаётся дёрнуть на себя чемодан так, что Лёня выпускает ручку. Зло смотрю на него, едва ядом не плююсь и отхожу на пару шагов. Мне даже рядом стоять с ним не хочется. Не после измены, не после того концерта, что устроил недавней ночью.
        - Ты до сих пор не уяснил, что я всё знаю? Даже имя её знаю, о муже её слышала? Ты точно идиот, Леонид. А ещё радуйся, что я в полицию на попытку изнасилования не заявила.
        Лёня взмахивает рукой, но ладонь остаётся висеть в воздухе, так и не найдя цели.
        - Ты хотел меня ударить? - меня буквально в сторону откидывает, и я чудом на ногах удерживаюсь.
        - Ты что! - Лёня подаётся вперёд, но так и не решается дотронуться. - Я бы не смог тебя ударить, никогда. Только не тебя.
        - А других бы смог?
        Молчит, а я вздыхаю, глядя на Лёню наконец-то ясными глазами.
        - Ты плохо выглядишь, Леонид, - подмечаю очевидное. Он будто бы постарел на несколько лет за те дни, что мы не виделись. - Тебе нужно отдохнуть. Езжай, выспись, а то на работе ругаться будут, если такой помятый в понедельник придёшь.
        Лёня нервно дёргает щекой, в глазах мелькает злость и разочарование.
        - Меня уволили, Варя, - почти кричит, словно именно я в этом виновата. - Поклонский, он… что он делал в нашей квартире? Как внутрь попал? Ты дала ему ключи? Ему дала от нового замка, а мне нет? И это меня ты называешь предателем?!
        - Ты обалдел?
        - Ты когда с ним успела спутаться? На корпоративе? Или раньше? А может, вы уже несколько лет как любовники? Ходят слухи, что у него жена сумасшедшая. Ты решила утешить богатого мужика?
        - Подонок ты и трепло, - говорю и, развернувшись, быстро иду к машине. Встретившись с водителем взглядом, умоляю не вмешиваться и ничего не говорить. Не нужно комментировать эту некрасивую сцену и спрашивать ни о чём не надо. Только не сейчас, когда от любого неосторожного слова могу взорваться.
        - Только давайте быстрее уедем, - прошу, и он, кивнув, запихивает мой чемодан в багажник. - Спасибо вам.
        - Куда ты едешь? - кричит вслед Лёня, будто имеет право на вопросы. Наивный. У него больше нет никаких прав.
        - Пошёл ты, - выкрикиваю прежде, чем захлопнуть за собой дверцу.
        Лёня кричит вслед:
        - Не думай, что ты нужна Поклонскому. Он тебя пережуёт и выплюнет!
        А вот это уже не твоё дело, придурок.
        ***
        Ничего себе!
        Это первая и пока единственная мысль в моей голове. Машина притормаживает на пригорке, под ним мощёная разноцветной плиткой дорога, ведущая прямиком к центральным воротам загородного комплекса “Парадиз”.
        Вживую комплекс ещё красивее: кованый забор с завитушками поверху, ярко-изумрудный газон, аккуратные домики вдалеке, а за ними бескрайний сад. Наверняка в нём можно затеряться на несколько часов и забыть обо всём.
        Вдруг вспомнились слова сестры: “Это твой новый этап в жизни. Возьми от него всё”.
        Мара права: жизнь продолжается. Пусть Лёня фантазирует до одури, меня это не касается. Несмотря на пустоту в груди, я справлюсь.
        - Красота, - присвистывает водитель и плавно спускает машину с пригорка.
        - Не поспоришь, - я чему-то хихикаю, и в зеркале заднего вида отражается моё бледное, но довольное лицо.
        Неужели вот та женщина с яркими тёмными глазами и ямочками на щеках - я? Обманутой накануне свадьбы невесте не положено быть счастливой, но я смотрю на отель, и меня переполняют самые разные эмоции. И больше всего радостные.
        Пошёл вон, Лёня, со своими тупыми пророчествами. Не твоего ума дело, что у меня с Поклонским.
        Вот почему я вновь о Дмитрии вспомнила? Со времени последней нашей встречи он прислал мне парочку сообщений и огромный съедобный букет. Поклонский запомнил, что с флорой у меня сложные отношения, потому все его “цветы” - шоколад, вино, фрукты и прочие деликатесы.
        Неугомонный он. Но его настойчивость отличается от бескомпромиссной твердолобости Леонида. Вот, вроде бы, двое активных мужиков, а между ними такая огромная разница.
        Расплачиваюсь с таксистом, желаю ему лёгкой дороги и забираю из багажника чемодан. Машина уезжает, посигналив на прощание, и я попадаю в настоящую сказку.
        Отель чудесен: открытая просторная территория, много свежего воздуха и тропической зелени. В холле главного здания плиточный пол, с десяток низких удобных диванчиков, витражные окна и приветливый персонал. Дух Марокко притаился в мелочах, и я чувствую его в каждой детали интерьера: в обивке мебели, густых ароматах и ярких красках.
        Будто бы не три часа на такси в пригород ехала, а на самолёте долго летела в страну, где оживает сказка.
        Я много читала об этом комплексе: отзывы, рецензии серьезных тревел-блогеров, просто собирала информацию, где могла, по крупицам. Но даже подумать не могла, что «Парадиз» окажется настолько восхитительным местом.
        За стеклянной перегородкой виднеется бассейн, и тёплые солнечные лучи подсвечивают его, делая нереальным. Вдалеке домики в окружении густой зелени, и вся эта картина заставляет улыбнуться. Неужели я ещё не разучилась радоваться мелочам?
        - Добрый день! Добро пожаловать в комплекс “Парадиз”, - администратор приветливо улыбается, и я на мгновение зависаю, поражённая её красотой.
        Похоже, здесь всё и даже люди красивы до боли в глазах.
        - Меня зовут Краснова Варвара Сергеевна, у вас на моё имя забронирован номер.
        Администратор щёлкает клавишами, вводит мои данные в поисковую систему отеля, едва заметно нахмурившись, но буквально через несколько секунд снова расплывается в приветливой улыбке и смотрит на меня, как на самую большую драгоценность этого мира.
        - Конечно, номер новобрачных, четыреста четвёртый, - она немного растерянно глядит за моё плечо, будто за ним мог спрятаться до сих пор невидимых жених, но быстро берёт себя в руки.
        - Да, именно его я и бронировала, - мой голос похож на скрип несмазанных петель, но я упорно держу лицо и улыбку не теряю.
        - Конечно, вот ключи, - она протягивает мне пластиковую карту и буклет. - Здесь обозначены все опции, включённые в ваш пакет. Так как вы оплатили максимальный тариф, то действует система “всё включено”.
        Администратор ещё несколько минут посвящает меня в разные тонкости, не касаясь темы моего одиночества, но я вдруг перебиваю её:
        - Спасибо большое, я разберусь.
        - Если что, звоните по внутреннему номеру, он указан в буклете. Приятного отдыха!
        Номер оказывается даже слишком красивым. А ещё в нём витает дух любви и счастья: на кровати роскошное шёлковое бельё, на круглом столике стоит ведёрко с шампанским, рядом поднос с закусками, а в красивом белоснежном конверте пожелания счастливой семейной жизни. Всё это выглядит насмешкой, но мне впервые не больно. Мне весело.
        Чёрт с ним, пусть будет белоснежное бельё и шампанское в ведёрке. Я буду отдыхать на полную катушку, буду напитываться новыми впечатлениями и, возможно, послушаюсь совета Мары: найду себе мужчину для лёгкого курортного романа.
        На ум приходят её слова:
        “Наплюй на Лёню! Ты красивая и умная. Найди того, кто поднимет самооценку, и жизнь заиграет новыми красками! Ищи не мужика, но лекарство”.
        Может быть, Марьяна права? Может быть, мне действительно нужен кто-то, кто будет восхищён мной? Вдруг завести на курорте мужика и правда, отличная идея?
        Пока я думаю над всем этим, в животе предательски урчит. В последний раз ела вчера вечером, и теперь желудок сводит болезненным спазмом.
        Я могу заказать в номер ужин, но мне хочется выйти в люди. Переодевшись в лёгкий летний костюм, привожу в порядок волосы. Покрутившись перед зеркалом, беру с собой телефон и покидаю страну ванильной любви.
        Маленький уютный ресторан находится в самой гуще сада. Тут поют на все голоса птицы, и одуряюще пахнет летом. Занимаю столик у окна, заказываю у приветливого официанта пасту с морепродуктами и бокал вина, а когда остаюсь в одиночестве, погружаюсь в созерцание пейзажей. Оглушительная красота, от неё даже немного больно.
        Когда ароматное блюдо опустошенно на половину, я улыбаюсь сидящему на соседнем стуле воробью, а он смешно хохлится, выискивая съедобные крошки. Скармливаю ему приличный кусочек пресной булочки, он благодарно чирикает, забавно разевая клюв. Ну что за прелесть этот воробей.
        В эту идиллию врывается звук входящего сообщения. Почему-то знаю, что это Поклонский, но всё равно удивляюсь, когда вижу его номер в теле сообщения.
        “Веришь ли ты в судьбу?”
        Дмитрий порой такой загадочный.
        “Судьба - лишь цепочка событий”.
        “И эта цепочка раз за разом приводит меня к тебе. Посмотри влево”.
        Откуда эти дурацкие мурашки? Почему они щекочут мою кожу именно сейчас?
        Несколько секунд мне требуется на то чтобы повернуть голову влево. Столбенею, забыв сделать вдох. Моргаю удивлённо, разглядывая высокого мужчину.
        Это Поклонский. Сидит на расстоянии нескольких столиков и даже не улыбается. Только смотрит так, что у меня всё внутри переворачивается.
        ГЛАВА 11 ВАРВАРА
        Дмитрий за столиком не один: по левую руку сидит красивая женщина примерно его возраста, а напротив лысый мужчина. Я не вижу его лица, только мощный загривок, но судя по количеству складок, мужчина далеко не молод. Шириной плеч напоминает борца, а шея такая массивная, что даже страшно. Поклонский - мужчина крупный, но в такого бегемота Дмитрия можно завернуть и ещё место останется.
        Кто эти люди? И что Поклонский делает в “Парадизе” как раз в то время, когда приехала сюда отдохнуть и набраться сил жить дальше, гордо глядя вперёд? Следил за мной? Выяснил по своим каналам, куда приехала, и решил нанести визит вежливости? Но зачем ему для этого группа поддержки?
        Я даже от компании сестры в этом отпуске отказалась. Не хотела видеть никого из знакомых, но Дмитрий, похоже, моё личное проклятие - появляется всегда внезапно, когда его меньше всего ждёшь.
        Притворяться, что я не вижу его и не узнаю - глупо, потому киваю и отворачиваюсь к окну.
        В ресторане шумят разговоры, сад за окном каждую секунду меняется, приковывая к себе взгляд: вон в густой кроне с ветки на ветку перепрыгивает яркая птичка, на землю падает яблоко, а счастливая парочка отдыхающих бродит между деревьев, выискивая уединённую лавочку.
        Сидящий за соседним столиком мужчина роняет вилку, она звонко ударяется о каменный пол, и я вздрагиваю. И тем самым снова отвлекаюсь и незаметно для самой себя переключаю внимание на Поклонского. Его соседка поправляет тёмные густые волосы, уложенные в красивую причёску, улыбается Дмитрию. Любовница? Тогда зачем им этот лысый рядом? Зачем им свидетели? Нет, наверное, между ними ничего нет, иначе для чего Поклонский мне сообщения шлёт? Похвастаться, как его женщины любят, одна я никак не проникнусь?
        Прохладное вино щекочет вкусовые рецепторы, освежает. Делаю ещё один глоток, и в теле появляется лёгкость. Надо закусывать, Варвара!
        Ковыряю вилкой остывшую пасту, заедаю голод хлебными палочками, допиваю вино. Кожей ощущаю взгляд Поклонского. Он улыбается своей соседке, внимательно слушает мужчину, но смотрит только на меня.
        Мёдом ему тут, что ли, намазано?!
        Наверное, это вино так на меня действует, но я отправляю ему сообщение:
        “Ваши друзья могут обидеться, если будете дальше таращиться на других людей”.
        Всё, отправлено.
        Когда он читает сообщение, на его губах появляется призрачная улыбка. Всего лишь намёк, но глаза смеются по-настоящему.
        Дмитрий качает головой, делает глоток из своего стакана и переводит взгляд на мужчину. Что-то говорит - с такого расстояния не разобрать - и это запускает механизм: женщина кладёт салфетку на стол, мужчина поднимается, протягивает для рукопожатия руку. Общаются о чём-то, Дмитрий забирает чёрную папку и уходит провожать своих друзей.
        Партнёры по бизнесу? Нанятые для важной слежки детективы? Любопытно…
        Официант подходит к опустевшему столику, деловито собирает посуду - пожалуй, и мне пора. Пойду вон, в саду прогуляюсь, нервную систему полечу, а то совсем расшаталась.
        До выхода двадцать шагов, и я прохожу их, плавая в густом сиропе собственных безрадостных мыслей. Потому не сразу замечаю, кто именно преграждает мне дорогу.
        - Ой, - отступаю на шаг, поднимаю голову и медленно скольжу взглядом по массивной фигуре Поклонского.
        Тёмный костюм, запонки, галстук, белоснежная рубашка - одет он дорого и со вкусом. В “Парадизе”, где люди отдыхают, позабыв о дресс-коде и важных переговорах, Дмитрий кажется инородным телом.
        - Чуть с ног не сбила, - усмехается, но с дороги не уходит, так и стоит столбом, похожий на памятник Биг боссу всея планеты.
        - Скорее я бы нос себе сломала, чем вас с места сдвинула, - пожимаю плечами.
        - Снова выкаете? - левая бровь ползёт вверх, на губах всё та же улыбка. - Надо исправлять.
        - Меня всё устраивает, спасибо, - делаю что-то похожее на книксен и по короткой дуге обхожу Поклонского. - Извините, я пойду. Дел по горло.
        Я уже почти ушла, и сад впереди манит меня скрыться в тени своих деревьев, но слова Поклонского бьют прямо в спину:
        - Варя, не знаю, зачем тебе эта информация, но просто хочу, чтобы ты знала: я развожусь с женой.
        Я медленно оборачиваюсь, смотрю на Поклонского, в ответ получаю пристальный взгляд с фирменным прищуром.
        - Это из-за меня?
        Дмитрий усмехается.
        - Это из-за себя, но ты тоже причастна.
        - Избавьте меня от участи разлучницы, я для такой роли не гожусь. Кто угодно, только не я.
        - А ты и не разлучница. С чего такие выводы?
        Как будто не ко мне он таскался последние полгода, но я не хочу дальше развивать тему.
        Взгляд цепляется за красивую лавочку на островке газона, и я сажусь на неё, болтая в воздухе ногами. Тело расслабляется. Закрыв глаза, наслаждаюсь ласковыми лучами солнца. Они щекочут ресницы, поглаживают щёки и словно бы поцелуи на губах оставляют.
        Я знаю, что Поклонский никуда не делся, он всё ещё слишком рядом для чужого мужа. Разводится? Слабо верю. В мире больших денег и высокого положения не торопятся делить имущество. Зубы, наверное, заговаривает, чтобы наконец растаяла.
        - Какой реакции ты от меня ждёшь? Поздравить тебя? Или пожалеть?
        - Можно просто расслабиться и перестать делать вид, что тебе на меня плевать.
        - А если мне на тебя действительно плевать? - распахиваю глаза, обалдев от его наглости.
        - Но ты до сих пор не заблокировала мой номер, - разводит руками, а я только сейчас понимаю, что той папки, которую ему передали в ресторане, у него нет. Отдал водителю?
        - Потому что я дура, - хмыкаю и, откинувшись на спинку лавочки, гляжу в небо. Медленно плывут облака, цепляясь за кроны деревьев, оглушительно поют птицы, летают бабочки, мелькая яркими вспышками разноцветных крыльев.
        Всё-таки хорошо, что сюда приехала. Райское место, даже несмотря на присутствие Поклонского, которого проще приравнять к стихийным бедствиям, чем попытаться избавиться.
        - От твоего эго, Дмитрий Николаевич, скоро небо рухнет. Не надоело быть таким невыносимым?
        - Нет, - качает головой.
        Так, всё. Достал.
        Мне следовало сделать это ещё полгода назад.
        Достаю телефон и, мстительно глядя на Поклонского, нахожу его номер и заношу в чёрный список. Показываю ему, чтобы убедился лично, а Дмитрий удивлённо поднимает левую бровь и вдруг смеётся. Да так весело, от души, словно ничего забавнее в жизни не видел.
        - Вот как тебя не хотеть? - спрашивает каким-то тягучим хриплым голосом.
        - Что ты прицепился, как банный лист? Зачем вообще сюда приехал? Что бы что? Со мной увидеться? Лишний раз о себе напомнить? Если так, то это преследованием попахивает, и я могу в полицию пойти.
        Я бы многое ещё сказала, потому что на взводе. Но Дмитрий смотрит мне за плечо и кому-то сдержанно кивает. Оборачиваюсь, замечаю невысокого мужчину, спешащего в нашу сторону.
        Весь его вид говорит о деловой собранности, а на лице застыло выражение “я тот ещё профессионал”. На нём тёмный костюм, глаза за стёклами очков кажутся прозрачными, а в руках планшет и папка, идентичная той, что Поклонский уже получил в ресторане.
        - Дмитрий Николаевич, от Соболева пакет документов, настоятельно просил посмотреть в ближайшее время, горят сроки поставки известняка.
        Поклонский забирает папку, открывает и бегло просматривает содержимое, чему-то кивая. Он снова тот самый Биг босс, от которого мурашки по коже. Кажется, камень в кулаке сожмет, и сок выдавит, не поморщившись.
        - Спасибо, Олег. Передайте Соболеву, чтобы через час в мой кабинет поднялся, обсудим.
        - В головной офис подъехать?
        - Нет, сюда пусть приезжает, - Поклонский кивает в сторону входа в отель, а я чуть было не икаю.
        Я не ослышалась? У него здесь кабинет? Не номер, а именно кабинет?
        - Но он в соседней области… - сомневается Олег. - Успеет ли?
        - Значит, через два часа и это больше, чем готов ему предложить, иначе получит выговор с занесением, потому что именно из-за него срываются поставки. Если сроки горят, то в его же интересах шевелиться.
        Ты глядите, какой злой дядя. Даже жаль этого несчастного Соболева. Вдруг не успеет?
        - Хорошо, Дмитрий Николаевич. Ещё Булатов…
        - Булатова на завтра назначь, пусть к восьми утра будет.
        - Здесь?
        - Да, я до полудня в “Парадизе”, потому всех, кому назначено до этого времени, сюда направляй.
        - Хорошо, но там после девяти ни единой встречи, отдохнёте, - Олег слабо улыбается и что-то быстро помечает на экране планшета. - Так, всё, стальное по срокам терпит, рабочий план на три ближайших дня я сбросил на почту. Ознакомьтесь поскорее, чтобы мы успели внести коррективы и всех вовремя скоординировать.
        - Да, я уже видел, меня всё устраивает, - Поклонский снова разглядывает документы и взмахивает рукой: - Ты хорошо сегодня поработал, а теперь домой езжай.
        - Прямо сейчас? - будто не верит своему счастью Олег.
        - Вот в эту же минуту, - разрешает Поклонский. - Как там супруга?
        Дмитрий смотрит на Олега и кажется, что ему действительно интересно.
        - Маша? Она… роды на пятое назначили, - Олег будто бы светится, говоря об этом. - Ещё четыре дня, но она молодец, держится.
        - Береги её, хорошо? Ребёнка береги особенно. И да, твой отпуск в силе, так что не беспокойся. Если нужно будет, сроки подвинем.
        Притихшая, я смотрю на Поклонского во все глаза. Он так сильно волнуется о сотруднике и его будущем ребёнке? В его глазах мелькает грусть и затаённая боль, о которой он вряд ли кому-то расскажет. Но сейчас, когда я вижу Дмитрия таким, что-то гулко отзывается в груди.
        - Береги, понял? - в голосе Поклонского горечь, от которой мне самой становится не по себе.
        - Буду, Дмитрий Николаевич, - улыбается Олег и, попрощавшись, уходит.
        Поклонский захлопывает папку и смотрит на меня, усмехаясь.
        - Спрашивай.
        - О чём?
        - Я же вижу, что тебя распирает. Спрашивай, я отвечу.
        Я осматриваюсь и вижу главное: суету, какая обычно бывает везде во время посещения большого начальства. Я сама работаю в филиале крупной фирмы и знаю, что бывает с сотрудниками, когда едет “кто-то сверху”, самый главный босс.
        - Это твой комплекс?
        - Мой, - снова эта усмешка на губах. - «Парадиз» - идеальное место, чтобы вести переговоры и развлекать иностранных партнёров: красиво, комфортно, равнозначно близко к городу и аэропорту.
        - Это даже забавно, - разглаживаю на коленях юбку, смотрю на Поклонского из-под ресниц. - Из всех комфортабельных отелей нашего цветущего края и курортов мира я оказалась именно в твоём. Правда, смешно же.
        Интересно, это злая ирония или знак судьбы?
        - Ты получила приглашение на бал? - вдруг спрашивает, снова глядя в свои документы.
        - Бал?
        - Да, - Поклонский смотрит на меня поверх папки, чему-то улыбаясь. - Каждый год первого августа в “Парадизе” проводится бал. Отличное мероприятие, рекомендую.
        - Ты поэтому задержишься?
        - И поэтому тоже, - смеётся, видя моё замешательство. - Приходи, тебе понравится.
        - Уверен, что так хорошо понял, что мне может понравиться?
        - Уверен, - Поклонский абсолютно серьёзен и этим бесит. Хочется толкнуть его, наорать, ударить даже.
        Никто раньше на меня так не действовал - я вообще довольно мирный человек, но Дмитрий… раздражает своей упёртостью до зубовного скрежета и волнует одновременно. Откуда он взялся на мою голову? И так все чувства растрёпаны, ещё он вечно выпрыгивает, как чёрт из табакерки.
        - А ты придёшь?
        И зачем я об этом спрашиваю?!
        - А что? Моё присутствие может как-то повлиять на твоё решение посетить праздник?
        - Я… нет, я просто спросила.
        - Буду, - вздыхает. - Для меня это работа, я обязан всё контролировать.
        - Ты когда-нибудь отдыхаешь или только всё контролируешь?
        - О, личные вопросы пошли, мне это нравится, - мягко смеётся. - Но работа - это тоже вид отдыха, а хорошо сделанная работа - особенное удовольствие, я от этого заряжаюсь, как от аккумулятора. Если спросишь, когда я в последний раз был в отпуске, я отвечу, что двадцать лет назад между сессиями отдыхал.
        Он бы ещё о многом рассказал, но его отвлекают. В сторону ресторанчика идёт представительный мужчина в деловом костюме, я узнаю в нём Валеру - того самого, что помог выгнать Лёню. Жаль, что надолго не хватило, и мой бывший снова решил активизироваться.
        Пользуясь тем, что Поклонский отвернулся, я ухожу в сторону сада и так, “огородами”, иду к своему домику. А там меня уже ждёт приглашение в красивом конверте с лаконичной эмблемой “Парадиза” в витой рамке.
        “Уважаемая Варвара Сергеевна!
        Спешим пригласить вас на ежегодный бал, который состоится сегодня в 19:00 на территории летней террасы. Будем рады подарить вам незабываемые волшебные эмоции”.
        Похоже, сегодняшний вечер не будет тихим.
        Значит, бал? Ну что ж, отлично!
        ГЛАВА 12 ВАРВАРА
        Первым делом вытряхиваю на кровать содержимое чемодана. Я захватила много одежды, взяла на всякий случай и вечернее платье. Оно практически новое - всего раз сходила в нём в ресторан, но тот вечер оказался таким скучным, что едва не уснула прямо за столиком.
        В тот вечер Лёня пригласил на ужин начальника отдела, его супругу, парочку менеджеров в сопровождении спутниц, которые только и делали, что со скучающим видом поглощали дорогое шампанское.
        Только сейчас до меня начало доходить, каким Лёня бывал подхалимом. Почему раньше не осознавала? Он говорил, что строит карьеру и все эти телодвижения - на благо нашего общего будущего, для нашей семьи.
        Эх, как красиво пел, вот только в настоящем трудился не только на наше благо, но и на втором половом фронте не забывал потеть. Ударник труда, чтоб его!
        Я отдаю вещи горничной, а сама долго отмокаю в ванной с душистой пеной, привожу себя в порядок, но до семи вечера ещё несколько часов. Забираюсь с ногами на кровать, ставлю на колени ноут и, подключившись к сети, бесцельно сёрфлю в интернете. Рабочие письма нагло игнорирую - у меня медовый, чёрт его дери, месяц! - и в итоге прихожу в себя, когда на экране загружается фотография Рыжей.
        “Рыльская Анастасия Игоревна, тридцать лет, владелица модной галереи и светская львица”.
        В сети находится уйма её фотографий. На каждой Анастасия Игоревна в толпе друзей, всегда мило улыбается и выглядит абсолютно счастливой. На многих снимках рядом муж - тот самый Станислав, лучший друг и партнёр Поклонского. Я вглядываюсь в его лицо, пытаюсь найти недостатки, какие-то отклонения от нормы или что-то, что может сподвигнуть женщину на измену с моим женихом. Но Стас красив, успешен и, по всему видно, уверен в себе. А ещё смотрит на неё так, что становится завидно, столько любви во взгляде.
        Чего тебе, Анастасия, не хватает? Зачем тебе Лёня? Он же никто по сравнению с твоим мужем. У него денег на всех счетах едва ли больше, чем стоит твоя сумочка. Просто развлечение? Симпатичный молодой мужчина, которым можно вертеть? Не понимаю… Или между ними настоящая любовь, страсть, лишенная логики и чувства самосохранения?
        И кто, чёрт возьми, отправил мне фотографии? Кому это было нужно?
        Я мучаю себя, разглядывая фотки Рыжей. Она… красивая. Есть в ней что-то головокружительное. Встаю у зеркала, кручусь вокруг оси, рассматриваю себя в малейших деталях. Неужели я хуже? Что заставило Лёню изменить мне с ней? Её сделанная у хирурга грудь? Пухлые губы? Упругий зад? Большие деньги? Или пост её мужа, вокруг которого столько вился бывший, мечтая о повышении?
        Может быть, Лёня эту Настю использовал? Решил пробраться в большие начальники через постель? Тогда он совсем идиот.
        Когда на глазах выступают слёзы, а сравнения с Рыжей практически загнали в депрессию, я растираю лицо ладонями и ухожу прочь от зеркала. Бросив раскрытый ноут на кровати, достаю шампанское из ведёрка, лёд в котором давно превратился в тёплую воду. Мне всего лишь нужно хоть какую-то опору под ногами почувствовать, даже если это плохо закончится.
        Меня хватает на несколько глотков, и остатки алкоголя выливаю в мраморную раковину. Дорогой напиток струится по прохладным бортикам, пока не исчезает в сливном отверстии.
        Пошли вон из моей головы, мысли о Лёне, Рыжей и всем этом бедламе. Я умываюсь и обещаю, что отныне буду самой счастливой. Чего бы мне это ни стоило.
        Раздаётся деликатный стук в дверь, и вежливая горничная приносит идеально отутюженное платье. Долго подбираю к нему красивое бельё, наношу макияж и пока крашу глаза, взгляд невольно скользит по стартовой странице браузера. Она пестрит часто меняющимися местными новостями вперемешку с вестями с политических фронтов и сводками криминальной хроники.
        Вот убили какого-то Колю Лютого, крупный банк повысил проценты по вкладам, а модный среди подростков певец Вася Филин выпустил новый бомбический трек.
        Взгляд цепляется за один из заголовков, и я чуть было не прокалываю щёточкой туши глаз, до того неожиданно на меня выпрыгивает скандальная новость. Присматриваюсь и читаю ещё несколько раз:
        “Развод года!
        Согласно информации из проверенных источников, пожелавших остаться анонимными, бизнесмен Дмитрий Поклонский, глава холдинга “Мегастрой”, обсуждает с адвокатами детали развода со своей супругой Юлией. Напоминаем, их брак длится двадцать лет, и до недавнего времени семья Поклонских казалась идеальной.
        Но как дела обстоят на самом деле? Может быть, за дверьми шикарного особняка Поклонских давно назревала беда? Вопросов больше, чем ответов, но мы со своей стороны обещаем докопаться до сути! Будем держать вас в курсе событий, дорогие читатели! Ведь мы самые честные хроникёры”.
        Сайт жёлтый, но это неважно. Важнее другое: неужели и правда разводится? Стали бы эти “самые честные хроникёры” публиковать о Поклонском подобные небылицы, не будь дыма без огня?
        И самое главное - почему меня это волнует? Какое мне дело до Поклонского и его личной жизни? Вот только что-то в груди скребётся, словно бы радость. Противно от этого, потому что жена Дмитрия, возможно, страдает так же, как страдала я, узнав об измене Леонида. Вдруг она всё ещё любит мужа и теперь плачет?
        “Ты слишком много думаешь о других”, - любит повторять Мара, и я не могу с ней поспорить, даже мысленно. Вот и сейчас переживаю о незнакомой мне женщине…
        Перед выходом придирчиво осматриваю себя в зеркале. Поправляю причёску, ищу несуществующие складки на юбке, проверяю макияж и, удовлетворённо хмыкнув, подхватываю клатч. Щёлкает ключ-карта в замке, напоённый свежестью августовский вечер кружит голову без всякого алкоголя, а звучащая всё громче с каждым шагом музыка так и манит за собой.
        Каблуки стучат по дорожке, я всё ближе к летней террасе, а там уже несколько десятков красиво одетых гостей танцуют ритуальный танец вокруг накрытых для фуршета столов. Проворные официанты разносят напитки, предлагают всем желающим освежиться. Я тоже принимаю бокал просто потому, что не знаю, куда деть руки, а ещё в этой толпе ни одного знакомого лица - так и не успела ни с кем познакомиться за первый день отпуска.
        Но атмосфера царит непринуждённая, и уже через пять минут я оживлённо болтаю с симпатичной девушкой в броском красном платье, в котором она похожа на ожившее пламя. Мою новую знакомую зовут Ольга, ей двадцать девять и сюда она приехала с мужем, который, как на грех, подхватил желудочный грипп и теперь отлёживается в комнате.
        Все эти подробности я узнаю за какие-то минуты, но болтливость Ольги не раздражает, даже очаровывает. Хочется улыбаться в ответ и нести какую-нибудь чепуху. Упорно обхожу в разговоре темы своего одиночества и изображаю из себя загадочную свободную даму.
        - Мы на этот бал приезжаем каждый год вот уже пять лет подряд, - делится со мной Ольга. - После него бывают самые красивые фейерверки, даже в Китае таких не видела. Ты впервые здесь? О, это того стоит! Тебе несказанно повезло!
        Ольга с восторгом рассказывает о развлечениях прошлых лет, а я слушаю, посматривая по сторонам. Воздух вокруг будто бы сгущается, и я уже знаю это ощущение - где-то рядом Поклонский. Наверняка ходит и всё-всё контролирует.
        - Ты прости, мне позвонить надо, узнать как там мой благоверный, - Ольга узкой ладонью касается моего плеча и улыбается. - Ещё встретимся.
        Отдав пустой бокал официанту, она яркой вспышкой растворяется в толпе, а я решаю прогуляться.
        Территория “Парадиза” огромная: я брожу двадцать минут и даже половины не посмотрела. Слева раскинулись шатры, внутри которых расставлены яркие низкие диванчики и играет тихая восточная музыка.
        Дальше находится открытый танцпол, и я вливаюсь в весёлую толпу, кружусь и плавно двигаюсь, закрыв глаза. Вечер действительно волшебный, и хочется продлить ощущение головокружительной беспечности.
        Какой-то парень, подмигнув меня, увлекает за собой в нечто, напоминающее хоровод. Кружимся, весело смеясь прямо в небо, и за пятнадцать минут я перетанцовываю, наверное, со всеми, кто под руку подворачивается. И нет в этом никакой пошлости или жалких попыток выкинуть бывшего из головы, забыться в чужих объятиях. Есть лишь шальная радость, разделённая на всех. Я впервые за истекшую неделю действительно рада просто жить, и нахожу тысячу поводов улыбаться.
        Когда гудящие ноги молят о пощаде, я снимаю обувь и, подхватив туфли, ухожу вдаль по шелковистому газону. Чувство свободы пьянит, пусть в ней отчётливо чувствуется растерянность и затаённая горечь.
        Если пройти прямо до небольшого прудика, можно покормить невероятно грациозных чёрных лебедей. Бросаю на землю туфли, беру из рук смотрителя крошечную чашку со специальным кормом, щедро кормлю птиц. Засматриваюсь на них, не замечая стремительного полёта времени. Вокруг тихо и удивительно безлюдно: благородные птички мало кого волнуют, а я могу смотреть на них часами.
        - Здравствуйте, Дмитрий Николаевич, - смотритель кивает и молча покидает свой пост.
        Мы остаёмся только вдвоём. Удивительная интимность на краю чужого веселья.
        - Долг вынуждает спросить, как тебе праздник, - раздаётся низкий голос за спиной, и я вдруг понимаю, что начинаю привыкать к Поклонскому.
        - Только из-за долга спрашиваешь? - не оборачиваюсь, потому что не могу отвести взгляда от скользящих по водной глади лебедей.
        - А ты бы хотела, чтобы у меня были другие причины интересоваться? - в голосе сквозит усмешка, но не колючая, добрая и мягкая.
        - Вовсе нет, - дёргаю плечом. - Ты следил, как я танцевала?
        - Смотрел, конечно. Разве я мог упустить шанс посмотреть на тебя, когда ты так весело улыбаешься и так громко смеёшься?
        Спину обжигает теплом - Поклонский близко. Слишком жарко рядом с ним, он как печка раскалённая. И тише становится, и ничего, кроме редких всплесков тёмной воды не слышно.
        - Знаешь, так забавно получилось, - говорю, глядя куда-то в небо. - Я замуж хотела, медовый месяц красивый, детей. Троих обязательно! Мальчиков. А вместо этого стою у пруда и кормлю птиц. Напиться не получается, забыть не выходит, как бы я себя не уговаривала.
        - Ты любишь его?
        - Я люблю свои воспоминания, какие-то глупые мелочи. Но в тот вечер, когда Лёня… в общем, в тот вечер я поняла, что совсем не знаю его. Это какой-то чужой не самый умный мужчина, ещё и жестокий. Спасибо…
        - За что? - Дмитрий снова накидывает мне на плечи свой пиджак, и я благодарно кутаюсь в него.
        - За то, что пришёл тогда. Что вернулся. Иначе… а ещё за то, что укрыл меня и ключи на столике в прихожей оставил.
        - У меня не было цели врываться в твою квартиру, но я вернулся, не смог уехать, зная твою ситуацию. Захотел всё проверить.
        - Проконтролировать? - улыбаюсь.
        - Да, - и вдруг просит: - Посмотри на меня.
        Поклонский не пытается меня коснуться и молча ждёт моего решения.
        Я всего лишь голову поворачиваю, а колкий тёмный взгляд притягивает и не даёт пошевелиться.
        - Всё у тебя ещё будет, - будто бы обещает. - И муж, и дети. Трое или пятеро, а может быть, один. Собака или кот, карьера или семья. Если сама этого захочешь, всё у тебя получится.
        Его слова меня внезапно трогают. Отворачиваюсь, чтобы не заметил закипающие на веках слёзы.
        - Почему ты разводишься?
        - Потому что, - отвечает нехотя. - Варя, не придумывай себе лишнего, я ухожу от жены не потому, что у меня кризис среднего возраста, тянет на молодых или я просто кобель проклятый. И не потому, что она постарела. Всё сложнее.
        - Об этом все говорят, языкам чешут, я слышала, как шептались… и в интернете уже пишут, статья попалась.
        Я снова оборачиваюсь к Поклонскому, но теперь уже всем корпусом. В глаза его заглядываю, пытаюсь понять, что он чувствует сейчас, но Дмитрий не выглядит удивлённым.
        - Я знал, что так будет. Был готов. Тебе неприятно, что обо мне слухи распускают? - склоняет голову, глядя на меня из-под смоляных ресниц.
        - Ты… - губы облизываю, подбирая слова, - мне ты кажешься хорошим человеком. Всегда неприятно, когда о хороших людях плохо говорят.
        На его лице мелькает удивление, граничащее с шоком.
        - Какая ты странная девушка, - замечает тихо и одним шагом уничтожает расстояние между нами. Мне некуда деваться: за спиной пруд, впереди Поклонский.
        Он касается пальцами моего подбородка, гладит кожу, но не даёт шанса возмутиться: убирает руку быстрее, чем скажу хоть слово.
        - Как он мог тебе изменять? Я не понимаю…
        Жмурюсь, комок в горле пытаюсь сглотнуть.
        - Наверное, Рыжая в чём-то лучше меня.
        Поклонский выпускает воздух через сжатые зубы и, приблизившись к уху, говорит злым шёпотом:
        - Настя точно ничем тебя не лучше, - тихий голос похож на рык. - Прекращай этот бред нести, меня он злит. Никогда не думай так о себе. Не придумывай себе недостатков и не сравнивай себя с той, которую совершенно не знаешь.
        Я распахиваю глаза в тот момент, когда Поклонский кладёт руку мне на талию, удерживая на грани падения в пруд. Мягко притягивает к себе и смазывает мою помаду горячими губами.
        ГЛАВА 13 ДМИТРИЙ
        Её губы мягкие, нежные. С лёгким привкусом помады, которую никак не удаётся слизать. Стойкая, зараза.
        Туман в голове клубится, и я позволяю себе ненадолго расслабиться и забрать из этого момента всё, что смогу унести.
        Варя замирает, но её замешательство длится жалкие секунды: приоткрывает губы и впускает мой язык. Позволяет себя целовать, и я жадно атакую её рот, беру приступом. Не могу насытиться - мне мало этой мизерной дозы блаженства.
        Моя рука лежит на её пояснице. Я надавливаю сильнее, притягиваю к себе дрожащее, идеальное в каждом изгибе, тело. Устал от расстояний - от них слишком много проблем и дурных снов.
        Варя отвечает на поцелуй через несколько бесконечных мгновений, когда казалось, что оттолкнёт, ударит. Если бы сделала так, я бы ушёл. Оставил её навсегда. Но Варя жмётся ко мне, положив руки на плечи, робко гладит, цепляется за рубашку. Мой пиджак падает на землю, шелестит у ног. Не глядя, откидываю его в сторону - мешает. Судя по всплеску воды и хлопкам крыльев испуганных лебедей, он пикирует прямо в пруд.
        Наш поцелуй с каждым мгновением глубже, а жадные руки переплетаются, исследуют, гладят и касаются. Я кладу ладони на её лицо и возвращаю себе контроль над ситуацией.
        Варя подчиняется, только всхлипывает очень по-детски, доверчиво отдаётся моим рукам и губам, позабыв о месте, времени и том, что так долго отталкивала меня. Теряет голову, и я бессовестно этим пользуюсь. Как наглый варвар, беру приступом самую лучшую женщину.
        Женщину, которую почти не знаю, но которую чувствую на уровне подсознания.
        - Не смей говорить о себе плохо, - “вбиваю” между поцелуями в её хорошенькую голову простые истины.
        Готов повторить ещё тысячу раз, но на этот раз Варя ловит мои губы, затыкая самым надёжным и сладким образом - целует меня.
        Её тонкие руки обвивают мою шею, и по позвоночнику вниз проносятся мурашки, соединяясь в тугой горячий комок. Меня выносит от ощущений, жажды, потребности обладать. У меня слишком давно ничего не было, и я готов взорваться от любого неосторожного прикосновения. А Варя, будто нарочно, зарывается пальцами в мои волосы, царапает ногтями кожу головы, посылая по телу разряды и импульсы.
        Да что ж ты делаешь со мной, девочка?
        Я нахожу в себе силы оторваться. Отстраняюсь, напоследок носом трусь о её тёплую щёку, а Варя дрожит.
        - Замёрзла? - мой хриплый голос легко спутать с рычанием голодного зверя.
        Обнимаю её за плечи, она тычется в мою грудь, обнимает за талию и тихонько дышит, как сонный котёнок.
        - Я… нет, это не от холода.
        - Тогда почему дрожишь?
        Мне хочется, чтобы она вслух сказала, чтобы призналась наконец хотя бы самой себе, что я для неё - не пустой звук. Но Варя, как обычно, находит повод для тысячи вопросов:
        - Что мы делаем, Дима?
        Впервые она называет меня так. Не по фамилии, не Дмитрием Николаевичем. Просто Димой и это, чёрт возьми, прекрасно.
        - Мы? А на что это похоже?
        - На то, что я сошла с ума и чуть было не завалила тебя в кусты.
        - Сил бы не хватило меня завалить, - смеюсь и целую её в макушку.
        - Я очень старалась, - Варя поднимает голову, смотрит на меня снизу вверх, облизывая припухшие губы без следа помады. - Ты испачкался.
        Господи, она меня убивает своими непредсказуемыми реакциями.
        Она медленно отпускает руки, я делаю крошечный шаг назад, даю ей немного свободы. Что делать собралась? Я не понимаю. Но Варя шустро присаживается на корточки, поднимает упавшую сумочку и находит там упаковку влажных салфеток.
        Вопросительно смотрю на неё, а Варя достаёт одну и, нахмурив брови, стирает следы своей помады. Оставляет на губах поганый химозный привкус и удовлетворённо хмыкает.
        - Вот так-то лучше. Теперь ты снова настоящий Биг босс, - улыбается и снова хмурится. - Только помаду мою сожрал и не подумал, как мне после этого на глаза людям показаться? Взъерошенная, с поплывшим макияжем… эгоист ты, Дима.
        - Ты невероятно красива, особенно сейчас. И не смей со мной спорить.
        Варя комкает салфетку в руках и полосует меня внимательным взглядом.
        - Чего ты добиваешься, Дима?
        - Тебя добиваюсь. Разве это не видно?
        - И что ты будешь со мной делать?
        - Любить.
        - Жену ты свою тоже любил? Хоть когда-нибудь?
        - Любил, - киваю. - Очень любил. Зачем бы мне было жениться в другом случае?
        Варя кажется сбитой с толку. Мнётся, с ноги на ногу переступает, отводит взгляд. Губу закусывает, хочет что-то сказать, и по мягкой складке между бровей ясно - думает о серьёзном, решается.
        И когда кажется, что пауза будет бесконечной, она говорит:
        - Ты наглый, беспринципный, готовый идти по головам. Как слепой носорог, несёшься вперёд.
        - Я такой. В чём смысл притворяться? Это в двадцать хочется быть лучше, чем ты есть, потому что на самом деле ты ещё никто. Так, заготовка под человека. В тридцать девять кочевряжиться - стыдно. И не приносит дивидендов.
        - Дима, ты даже не в моём вкусе.
        - Бывает. Знаешь, я вот терпеть не мог морковь, а теперь трескаю за обе щёки.
        - Опять он усмехается, - восклицает Варя и головой качает. - Ты невозможный, знаешь? Просто невыносимый тип.
        - Сколько комплиментов за один вечер, - смеюсь, потому что Варя сейчас забавная с этими её красными от смущения щеками и решительно сжатыми зацелованными губами.
        - Но на меня никто так никогда не смотрел. Никто не бился так долго в закрытую дверь, нарушая все запреты. И я, наверное, совершаю ошибку, потому что дура непроходимая, но хочу, чтобы ты меня украл. Хотя бы на эту ночь, - дыхание задерживает, словно нырять собралась. - Забери меня куда-нибудь, спаси. Пожалуйста.
        ГЛАВА 14 ВАРВАРА
        Я сижу на балконе в мягком кресле, укутанная клетчатым пледом и смотрю на простирающуюся внизу территорию “Парадиза”, а он весь как на ладони. Кажется, протянешь руку и можно коснуться крыш домиков, прозрачной воды бассейна или погладить по гибкой шее чёрного лебедя. Танцующие люди выглядят крошками, и с такого расстояния меня вряд ли кто-то сможет разглядеть. Это дарит иллюзию непричастности к огромному миру, полному незнакомцев.
        Здесь, на балконе, думается о хорошем, а плохое растворяется, оставляя меня в покое. Тихонько касаюсь пальцами губ, а они горячие и немного болят.
        Что я делаю? Может быть, сбежать, пока Поклонский занят очередным важным разговором? Вон, только голос его тихий слышно, и тёмный силуэт за стеклянной стеной бродит туда-сюда.
        Но это детский сад.
        Делаю глоток тёплого какао, но никак не могу согреться. Меня немного потряхивает от накативших эмоций, и щёки краснотой пульсируют, будто мне снова пятнадцать и впереди ждёт свидание с симпатичным парнем.
        Я не часто на них бывала: до Лёни у меня так и не случилось ни с кем серьёзных отношений. Он во всём был первым, но не хочу, чтобы и последним тоже стал. После его предательства не обязана себя хоронить заживо, да?
        Тихо шуршит, отъезжая в сторону, дверь. Приглушённые шаги всё ближе, и я снова прячусь за чашкой с какао.
        - Жалеешь, что пришла ко мне? - Дима останавливается за спиной и кладёт руки на спинку кресла.
        - Нет, - отвечаю честно.
        Во мне тысяча разных мыслей, страхов и сомнений. Но нет сожаления.
        - Это хорошо, - в голосе улыбка, и я чувствую её кожей.
        Скрипит за спиной кожаная обивка пуфа, моё кресло делает разворот на сто восемьдесят, и я оказываюсь лицом к лицу с Поклонским. От неожиданности едва не обливаюсь какао, и Дима забирает чашку.
        - Давай лучше уберём, обожжёшься.
        - Уже остыло, - мой голос нервный и писклявый, и приходится прокашляться, чтобы вернуть ему уверенность.
        - Я никогда тебя не трону, если сама не захочешь, - обещает, проводя костяшками пальцев по моей щеке. В этой ласке больше интимности, чем во всей моей прошлой “взрослой” жизни с Лёней.
        Тёмные глаза Поклонского горят в полумраке, уголки губ немного дрожат, скрывая улыбку, а рубашка расстёгнута на несколько пуговиц, открывая взгляду дополнительные детали татуировки.
        - Что у тебя набито? - подбородком указываю на грудь.
        - Хочешь посмотреть?
        - Хочу, - сглатываю и поднимаю взгляд выше, смотрю в чёрные глаза.
        Дмитрий улыбается уголком рта, обольстительно поднимает левую бровь и вытягивает рубашку из брюк. Рывком расстёгивает, ткань по швам трещит, а несколько пуговиц летят на пол, звонко перестукиваясь.
        - Смотри, - отбросив в сторону испорченную рубашку, Дима слегка подаётся назад, открывая взгляду голый татуированный торс.
        Татуировка… большая. Она занимает почти всю площадь груди, перетекает на плечи, стекает вниз по руке. Выпуклые вены на предплечье теряются в черноте чернил, кажутся продолжением узора, его органичной частью, словно именно таким Диму создала природа.
        - Это дерево? - спрашиваю, вглядываясь в мелкие детали. - Красиво…
        Лёня никогда бы не украсил себя подобным образом: слишком дорожит красотой тела и боится боли.
        - Больно было? - спрашиваю, путешествуя взглядом по узорам.
        Между нами до смешного маленькое расстояния, мы соприкасаемся коленями, и даже воздух в этот момент стал гуще.
        - Совру, если скажу, что нет. Но терпимо. Когда в тебя стреляют, больнее в разы.
        Пугаюсь его слов, а Дима улыбается и, взяв мою руку в свою ладонь, кладёт себе на поясницу - пальцами на глубокий круглый шрам, находящийся в нескольких сантиметрах от позвоночника.
        - Давняя история, - отвечает на незаданный вопрос. - Но шрам остался.
        Дима смотрит на меня, привычно склонив голову к плечу, многое пряча во взгляде, а я снова впиваюсь глазами в татуировку.
        - Коснись, - предлагает, и сам кладёт мою руку на свою плечо.
        Его кожа тёплая, даже горячая, а ладони прохладные. Меня пробивает током от такого контраста, кончики пальцев покалывает, и я сильнее дрожу.
        - Есть вещи в моей жизни, о которых я не умею разговаривать. Не умею о них рассказывать. Держать в себе тоже невозможно, потому однажды я разработал эскиз этой татуировки.
        - Сам?
        - Я же архитектор, - усмехается. - Дерево нарисовать смогу. Это дерево жизни, на его ветвях живут те, кого я когда-то потерял. Хотя бы так они живы и всегда со мной.
        - На каждой ветке?
        - Нет, но у меня было много потерь, - поясняет сумрачно и подтягивает моё кресло на себя, уничтожая остатки свободного пространства между нами.
        Плед сползает, но я не поправляю его - теперь мне слишком жарко для того, чтобы кутаться. Я забыла, как люди дышат, моргают, и только пульсацию чувствую. Хочу поцеловать татуированное плечо, и это так странно.
        Ни один мужчина, кроме Лёни, не будил во мне желание, да и с ним я никогда не была импульсивна, а тут… что-то есть такое в Поклонском, что будит во мне распутную незнакомку.
        - Иди сюда, - Дима поднимается и мягко тянет за собой.
        Вдалеке играет музыка, мягкая и плавная, и руки Димы ложатся на мою поясницу.
        - Потанцуем? - не дожидаясь ответа, он ведёт меня под едва слышный мотив, и тело отзывается, подстраиваясь под ритм.
        - Как тогда? - облизываю губы, как загипнотизированная смотрю на Диму.
        Вдруг я взлетаю вверх, и приходится уцепиться за голые широкие плечи и обвить крепкую талию ногами. Наши глаза снова оказываются на одном уровне, а губы почти соприкасаются. Остаётся пара сантиметров, чтобы передумать, но я будто пьяная, не могу нормально соображать.
        - Тогда было не так, - шепчу, а Дима смеётся.
        - А жаль.
        Наверное, Дима чувствует меня, невысказанные желания считывает: одним поцелуем останавливает от трусливого побега от самой себя, стирает сомнения властным прикосновением губ. Лишает дыхания и остатков здравого смысла.
        Я хватаюсь за него, но не из-за страха упасть, а потому что в последнее время только этот человек всегда готов был быть рядом, ничего не требуя. Просто был, как бы я не гнала его прочь.
        Наш поцелуй нежный, затяжной и тягучий, но вдруг становится совершенно неистовым. В нём не остаётся ласки, только дикий голод и жадность, с которой Дима берёт меня, даже не раздевая. В этот момент он овладевает мной, выбивая из головы все мысли.
        Я чувствую жёсткие пальцы на своих ягодицах, и дико мешает одежда. Мне хочется быть ближе: тело к телу, кожа к коже.
        Наверное, утром я обо всём этом пожалею, со стыда сгорю, но сейчас я знаю лишь одно:
        - Если ты остановишься, я тебя убью, - говорю, когда удаётся украсть между поцелуями немного кислорода.
        - Если я остановлюсь, то сам умру, без чужой помощи, - говорит хрипло и размашистым шагом, не выпуская меня из объятий, несёт прочь с балкона.
        Вносит меня в распахнутую дверь, не останавливаясь, идёт дальше. Ещё один переход и наконец мы оказываемся в просторной комнате, в которой горит мягкий свет, и причудливые тени падают рисунками на стены.
        Дима не даёт оглянуться и завязнуть в рассматривании деталей интерьера. Целует страстно, до боли в прикушенной нижней губе, но широкие ладони касаются тела нежно, ласково. Бережно. Я растекаюсь от такого отношения, меня разбивает на части и вновь собирает желание Поклонского доставить мне удовольствие. Каждым движением он заставляет себе доверять, проводит в мир запретных и сладких ощущений.
        В отличие от своей рубашки, моё платье он снимает аккуратно. Когда остаюсь в одном белье, вдруг пугаюсь, потому что Дима так смотрит на меня, что одним этим взглядом можно поджечь поле. И я вспыхиваю факелом, горю от нашей близости, в которой не существует преград и пределов.
        Всё остро. Дико. На тонкой грани между удовольствием и болью. Горячие сухие губы исследуют моё тело, ласкают, не пропуская ни единого сантиметра кожи. Я выгибаюсь на мягких простынях, всхлипывая от невозможности контролировать процесс, от желания раствориться в этом мужчине до остатка.
        Медленная ласка длится и длится, и тягучее удовольствие с тысячью оттенков проносится по венам. Я распахнута для мужчины так, как не бывала никогда до этого.
        Всё, что происходит сейчас, кажется сном, потому что не бывает в жизни так хорошо. Не бывает! Но Дима раз за разом доказывает, что нет ничего невозможного, и моё тело способно на такой отклик, которого раньше в нём не было.
        Дима мучает себя, отдавая слишком много мне. Даёт больше, чем, кажется, могу вынести. Не выдерживаю, кричу куда-то в потолок, а кажется, что в небо.
        Движения в каком-то первобытном ритме. Сплетение рук, соединение тел. Идеально, томительно, жарко. Горю, пылаю, плавлюсь под взглядами, растекаюсь лужицей от слов, пошлых и ласковых одновременно.
        - Ты прекрасна, - говорит, напрягаясь всем телом, подводит меня к финишу, ускоряясь уже после.
        Простыни под нами мокрые, сбитые в кучу, но кого это волнует, когда настолько хорошо? Дима сгребает меня в охапку, обещает, что это только начало, и я почему-то верю. Хотя, казалось бы, с чего? Это же просто разовое приключение для поднятия самооценки, вот только…
        Моя щека лежит на его плече, его руки гладят мою спину. И нет момента идеальнее, не бывает лучше. Господи, во что я вляпалась?!
        Я проваливаюсь в сон, и где-то вдалеке звучит мелодия. Что это? Телефон? Да и ладно. Голос Димы кажется сном. Он с кем-то ругается? Я силюсь проснуться, но снова засыпаю. И пропускаю момент, когда остаюсь в кровати одна.
        ГЛАВА 15 ДМИТРИЙ
        Я бы всё равно не смог уснуть этой ночью, но я действительно хотел несколько часов полежать, наблюдая за Варей. Перебирать её волосы, гладить кожу, наслаждаться запахом.
        Варя так сладко пахнет… наверное, именно этот аромат впервые привлёк к ней. Или чёрт его знает, что мне в ней понравилось и помешало потом выбросить чужую невесту из головы.
        Да, я просто хотел полежать, но личный телефон ожил, и хрупкая тишина рассыпалась осколками.
        - Дмитрий Николаевич, - старший администратор комплекса Инна говорит быстро, глотает слова: - госпожа Поклонская приехала. Дмитрий Николаевич, спуститесь, пожалуйста, тут… в общем, без вас никак.
        Изнутри взрываюсь, но внешне остаюсь спокоен - мне нельзя терять контроль. Надо действовать быстро, хладнокровно, иначе Юля своими выходками разрушит не только мою репутацию, ещё и “Парадиз” разгромит. Она это умеет.
        Однажды она нагрянула в один из моих ресторанов, устроила там жуткую сцену, и только силой бабок удалось заткнуть этот фонтан сплетен.
        Такое случается не в первый раз, и я наизусть выучил весь сценарий, хоть менее тошнотворным он не становится. Если бы я был наивным юношей, позволил бы себе верить: Юля приехала сегодня трезвой. Что меня решила увидеть, просто поговорить, попытаться что-то наладить. Хотя бы просто по-человечески расстаться! Но моя наивность осталась в далёком прошлом, а с женой мы давно разучились нормально общаться. Тухлятина одна осталась вместо семьи.
        Я всё-таки срываюсь на Валеру:
        - Ты же знал, что нужно бдить на входе. Ты какого хрена всё просрал? - шиплю в трубку, а Валера даже не пытается оправдаться и просто ждёт, когда закончу.
        - Она приехала неожиданно, зашла со служебного входа, пользуясь положением. Там стоял совсем молодой парень, новичок, испугался её авторитета, пропустил.
        - Ладно, ты рядом с ней?
        - Держу в поле зрения.
        - Пока не спущусь, глаз не отводи.
        - Я в курсе, - бросает Валера и отключается.
        Наскоро принимаю душ, привожу в порядок волосы. В кабинете есть забитый шмотками шкаф. Сгребаю первую попавшуюся рубашку, костюм, быстро одеваюсь и это, как в армии, занимает не больше нескольких минут. Жизнь в вечном стрессе научила быть быстрым и собранным.
        Мне нужно торопиться, но я не могу удержаться: вхожу в комнату, смотрю на спящую Варю и улыбаюсь. Красивая…
        Эта ночь была лучшей, и я должен сделать всё, чтобы она не стала последней. Постараюсь.
        Накидываю пиджак, выхожу из комнаты, даю распоряжение охране, и путешествие вниз на лифте проходит будто бы в тумане. Просто знаю, что ждёт меня впереди, и от этого злюсь, себя теряя.
        Инна встречает меня, стоит выйти из кабинки. Бросается наперерез, на амбразуру, хлопает длинными ресницами, а в больших глазах считывается паника.
        Инна работает в “Парадизе” с первого дня. Всегда хладнокровная и результативная, она способна разрулить любой конфликт, но Юля умеет вывести из равновесия любого.
        - Туда, пожалуйста, - Инна взмахивает рукой в сторону, но я и сам знаю, где найду жену.
        В ресторане.
        Переступаю порог, а на меня налетает тёмное облако. Узкая ладонь жалит пощёчиной щёку. Юля замахивается для очередного удара, но я успеваю перехватить её руку, крепко сжимаю запястье.
        - Я никому не позволю себя бить. Даже женщине, с которой прожил двадцать лет.
        В ресторане никого - Валера очистил территорию, все двери под надёжной охраной, а на единственном накрытом столе стоит бутылка красного вина и тарелка с закусками. Только еда не тронута, зато алкоголя осталось едва ли половина. С горла, что ли, хлебала, пока я спускался?
        Делаю знак, и охрана разбегается по периметру, оставляя нас с Юлей наедине. Она пьяна, но ещё держится, и смотрит на меня гневным взглядом, будто убить им намеревается.
        - Что, трахнул свою молодуху, да? - плюётся обвинениями. - Думал, я не узнаю, что она тоже здесь? Я всё знаю, у меня свя-язи!
        Юля не пытается вырваться. Рот кривит презрительно, взглядом во всех грехах обвиняя.
        - Я всё, Дима, знаю, - повторяет и икает после каждого слова, бледнеет и краснеет попеременно и плохо контролирует себя. - У меня кругом глаза и уши, милый. Кругом! Слышишь меня или повторить? Думаешь, так просто от меня избавишься? О, нет. Нет! Никогда! Я к журналистам пойду, если не одумаешься, я тебя с говном смешаю. Уничтожу. Понимаешь меня? Уничтожу.
        Юля запрокидывает голову, мутным взглядом по лицу скользит и вдруг кривится. Одна слезинка стекает по щеке, а следом открывается настоящий водопад. Тянется ко мне, носом о щёку трётся, всхлипывает и плачет горько-горько.
        - Я же люблю тебя, Поклонский. Только тебя одного, понимаешь? Всю жизнь только тебя.
        Обвивает меня свободной рукой, пиджак намокает от слёз, и Юля дрожит, только я не верю пьяным слезам.
        - Бросай пить, - прошу, и Юля дёргается, ненавидит меня и злится. - Сколько раз к Виктору в клинику предлагал лечь? Давай, а? Полечимся? Это же лучше, чем тупо бухать.
        - Я не алкоголичка! - кричит, больно мне на ногу наступает. - Не смей намекать, что я такая. Я не пью! Только немного, чтобы расслабиться. Ты… ты сам виноват. Из-за тебя это всё!
        И похрен, что успела усосать почти бутылку, это не считается. Я, как всегда, самый крайний, а она в белом платье.
        Снова льнёт, обнимает, в любви признаётся. А следом ненависть, обвинения и оскорбления.
        Я не могу так больше.
        ГЛАВА 16 ВАРВАРА
        Лежащая рядом подушка - холодная и чужая. Дима так и не вернулся, и я снова проваливаюсь в сон, утомлённая переживаниями и событиями последнего времени. Всего этого для меня слишком много, и перегруженная впечатлениями нервная система даёт сбой, из-за которого только и могу, что спать.
        Но спасительный сон не может длиться вечно, и когда вновь открываю глаза, за окном брезжит рассвет. Я всё ещё одна в комнате, окутанная плотной тишиной. Праздник давно закончился, и флёр ночных удовольствий слетает с меня, оставляя после себя пустоту.
        Поклонский просто ушёл. Почти сразу! Ничего не сказал, не объяснил, не оставил записки или сообщения на телефон. Испарился. И, наверное, так правильно. Мы оба получили, что хотели: он - меня, я - его страсть и обожание. Полечили друг друга, пора и честь знать.
        Только горько почему-то. И пусто.
        Моё платье аккуратно перекинуто через подлокотник кресла, и я тянусь за ним, одеваюсь. Губы горят от поцелуев, на подбородке след от щетины. Тело ещё помнит прикосновения жадных рук, томится и ждёт чего-то. Глупое! Это всего лишь разовая интрижка, ничего кроме! Мне она, наверное, была нужна, чтобы перестать себя с Рыжей сравнивать, чтобы отпустить наконец всю эту ситуацию и перестать ощущать себя преданной.
        Странное дело, но помогло. Ожидая очередного приступа колкой тоски, намеренно вспоминаю Лёню, фотографии, любовницу его вижу перед глазами, словно живую, но не трогает. Почти не болит, надо же.
        Оказывается, пускаться во все тяжкие иногда очень полезно.
        Одевшись, нахожу туфли, сумочку. В тишине сумрачной комнаты каждый звук оглушает, кажется неестественно громким. В подсознании скребётся мысль, но я никак не могу поймать её. Она тревожная, о чём-то предупреждает, но мне не удаётся за неё ухватиться. Так и плавает, смутная, в голове, не даёт покоя.
        Таблетки… почему я думаю о таблетках? У меня же ничего не болит! Глупость какая-то.
        Смотрю на часы. Сейчас только пять утра, а значит, ещё успею вернуться в свой домик до того, как проснутся все обитатели “Парадиза”.
        Это похоже на план, и я выскальзываю из комнаты. Ночью плохо запомнила маршрут к свободе, но сейчас, когда меня не отвлекают поцелуи Поклонского, всё намного легче.
        Вот комната, через которую он меня нёс, справа балкон, а налево проход к лифтам. Надеюсь, для того, чтобы выбраться отсюда, не нужно иметь специальный пропуск.
        Но мне не удаётся сбежать.
        - Куда собралась? - Дима вырастает передо мной внезапно, мрачный и злой. Настолько, что даже пугаюсь. Отшатываюсь назад, больно спиной о дверной косяк бьюсь, и Поклонский ловит меня за руку, не даёт разбиться.
        - Не успела…
        - Что за детский сад? - хмурится, надвигаясь на меня. - Знаешь, моя матушка любит мексиканские сериалы. Или бразильские? Короче, в этих мелодрамах героини постоянно бегают от своих мужиков. Скучно.
        - А ты что, мой мужик? От чужих мужиков поди бегать не запрещено.
        Я пытаюсь пропитать свои слова сарказмом, но Поклонский их игнорирует. Вместо объяснений просто целует. Или пытается съесть? Моё тело снова реагирует, что-то внутри ёкает, отзывается - странная реакция, но такая приятная… дурманящая.
        - Надо поговорить, - разрывает поцелуй, утыкается лбом в моё плечо, тяжело дышит. - Это важно.
        - Говори.
        - Не в коридоре.
        Дима мягко подталкивает меня к распахнутой двери, я краем глаза замечаю парочку мрачных мужиков у лифтов - охранники.
        - Хорошо, поговорим, - соглашаюсь, и Дима закрывает за нами дверь.
        - Присядь, - указывает на кресло у стены. Дождавшись выполнения просьбы, продолжает: - Варя, я не планировал тебя оставлять, в этом нет смысла. Я не тот мужик, который говорит глупости, лишь бы ему дали. Всегда говорю только то, что думаю на самом деле, даже во время оргазма.
        - Но ты ушёл. И вообще, мы всего лишь переспали. Это не значит, что между нами что-то серьёзное, - улыбаюсь, хотя всё моё нутро противится такому раскладу.
        Поклонский окидывает меня мрачным взглядом, за считанные секунды оказывается рядом и, уперевшись ладонями в подлокотники кресла, нависает надо мной:
        - Просто переспали? - его хриплый голос будоражит меня, а взгляд тёмных глаз влезает в самые потаённые уголки сознания. Но я честно его выдерживаю. - Ты сама себя слышишь? Ты себя ночью слышала?
        - Я… Что ты хочешь от меня?!
        - Чтобы ты наконец признала, что для тебя это не разовый перепихон.
        - Ты всё ещё женатый, а сейчас утро. Утром положено жалеть о содеянном, - меня болтает между желанием стукнуть по нахальной морде и поцеловать красивые губы.
        Что это вообще за биполярка на мою голову?!
        - Варя, я ушёл, потому что не мог иначе. Ты должна понимать, что я - не самый хороший человек. У меня дохрена грехов, а ещё плохой характер в комплекте. Моя жена ненавидит меня, хотя клянётся в любви. Я всегда приношу только горе, но я хочу, чтобы ты была рядом. Ты мне нужна.
        - Зачем? Чтобы и мне горе принести?
        - Потому что рядом с тобой мне спокойно. Впервые за долгие годы внутри меня тихо. Я не знаю, откуда ты взялась. Судьба? Провидение? Ни во что из этого не верю, но рядом с тобой мне очень хорошо.
        - Ты меня совсем не знаешь.
        - Не знаю, но чувствую. Я не хочу и не могу от тебя отказаться, - Дима говорит это, и не верить не получается. - Сам не понимаю, что со мной творится, но сопротивляться устал. Надоело выдумывать причины, почему мы друг другу не подходим.
        Он действительно кажется дико уставшим. Растерянным. Его хочется обнять и гладить по спине, но сама мысль о жалости к Поклонскому нелепа.
        И мы молчим, глядя друг другу в глаза, а в голове крутится тысяча разных мыслей.
        Таблетки, таблетки… что же за таблетки? А когда мысль оформляется, меня бросает в ледяной пот. Я ведь уже не предохраняюсь! Замуж собиралась, детей хотела, организм готовила и очищала… чёрт.
        Я точно знаю: несмотря на обрушившуюся на нас страсть, Поклонский не забывал о рисках.
        Ведь, по сути, что ночью произошло? Случайный секс между незнакомцами. Терапия моего разорванного в клочья сердца и удовлетворение его одержимого желания мною обладать. Уверена, через пару дней Диму отпустит, да и я окончательно успокоюсь.
        Но куда в такие ночи без надёжной латексной страховки, да?
        По современным меркам я очень поздняя. Мне почти двадцать шесть, и мужчина, с которым захотелось бы чуть больше, чем приятные свидания, появился лишь пять лет назад назад. Никогда не забуду глаза Лёни, когда он понял, что первый у меня. Это было… забавно и чуточку обидно.
        - Варя, приём-приём, - Поклонский машет рукой перед моим лицом, и я моргаю, растерянно улыбаясь.
        - Прости, я задумалась.
        Сплетаю пальцы в замок, разминаю кисти рук и мысленно решаю, что мне дальше делать. Так не должно быть, нужно как-то это заканчивать, пока не стало слишком поздно.
        - Ты меня даже напугала, - Дима хмурится и кладёт ладонь мне на лоб. - Температуры нет… всё хорошо?
        - Да, Дим, всё отлично.
        Дёргаю головой, сбрасывая его ладонь, и Дима мрачнеет, лишь на миг теряя самообладание.
        Он действительно тревожится обо мне?
        Поклонский смотрит на часы, что-то в уме прикидывает:
        - Мне нужно к встрече готовиться, после уеду в город по делам, - Дима постоянно меня касается, а я понимаю, что мне это приятно. - Будь на связи, хорошо?
        - Я же твой номер в чёрный список добавила, - ехидно напоминаю, а Поклонский смеётся, запрокинув голову.
        - Точно. Как я мог забыть?
        - Думаешь, после того, что было, я растаю и выну тебя из бана?
        - А что? Так и оставишь там пылиться? - снова смеётся, только глаза уж очень серьёзные, ледяные и колючие. Так и норовит разрезать без ножа и проверить, как устроена.
        Наклонив голову, запускаю руки в волосы и намеренно причиняю себе боль, чуть оттягивая пряди. Мне нужно успокоиться, нужно свернуть эту бессмысленную лавочку, от которой будут только проблемы. Поклонский - одна большая проблема.
        - Варя, я сейчас скажу одну вещь, а ты меня внимательно послушай: у меня впереди трудный развод. Будет… война, истерики, ложь, попытки изменить моё решение.
        - А ты его не изменишь?
        - Нет. Я принял его задолго до твоего появления. Оно зрело много лет, и наконец рвануло.
        - Дима, я тоже скажу, и ты меня послушай: не хочу хоть как-то этого касаться. Не хочу и не буду.
        - Мой развод тебя не касается. Это только моё дело, а ты живи и получай удовольствие. Просто будь рядом.
        Кажется, с меня хватит. Поклонский душит меня своими принятыми за двоих решениями, к которым я не готова. Не могу по щелчку пальцев переключиться от роли обманутой любимым мужчиной невесты до любовницы всё ещё женатого мужика. С детства не люблю американские горки, меня на них укачивает до рвоты.
        Теперь главное - правильные слова подобрать.
        - Да не просто это, как ты не понимаешь? - взрываюсь, вперёд подаюсь и между нашими лицами всего лишь сантиметры. - Ты в своей голове всем назначил роли: эта бывшая, а вот эта - будущая. Просто потому, что тебе так хочется, ты так решил. Так не бывает, Дима. Может, в бизнесе получается, а в жизни не так это работает.
        Он отходит от меня. Засунув руки в карманы, отворачивается к окну и долго в него смотрит. Тишину нарушает лишь рваное дыхание, от которого его плечи ходуном ходят.
        - Ты всё ещё любишь своего суслика? - так и не обернувшись, прерывает тишину, и от вопроса этого плакать хочется.
        - Я…
        - Не любишь, - выносит вердикт. - Иначе бы ночью не выкрикивала моё имя. Просто бы молчала или назвала меня Леонидом.
        Чёрт, я ведь и правда ни разу за всю ночь не подумала о Лёне. Будто не было его в моей жизни. И, казалось, что каждым движением, прикосновением, поцелуем стиралась сама память о бывшем.
        - Дима, это всё не имеет значения.
        Поклонский оборачивается и в два шага снова оказывается рядом. Я поднимаюсь, гордо в лицо ему смотрю, а внутри ураган.
        - А что тогда имеет, а?
        - Просто эта ночь…
        - Была ошибкой? - усмехается и вдруг ладонями обхватывает мои щёки, удерживает мой взгляд. - Озвучь это, Варя. Вот прямо глядя мне в глаза сейчас скажи.
        - Говорю.
        - Что говоришь? Словами через рот говори, чтобы я понял. Объясни мне.
        - Эта ночь была ошибкой, - выдавливаю, потому что так правильно. Только так и правильно.
        Ему нужно разобраться со своими тараканами, с разводом разобраться, а не мучиться, пытаясь уберечь меня от будущей драмы. Ни к чему ему этот балласт, пусть спокойно решает проблемы.
        - Ошибкой, слышишь? Её не должно было быть!
        - Ты гляди, даже не моргнула ни разу, - щурится и будто бы каменеет весь. - Действительно так думаешь?
        - Да, - уверяю поспешно, чтобы не дай бог не выдать, какая буря творится внутри.
        И неважно, что мне хорошо с Поклонским. Я боюсь, не готова, мне тяжело. Ему тяжело тоже, и это убивает меня.
        Слишком сложно это всё, а я похоже очень слабая, раз не готова к трудностям.
        - Дима, неважно, что ты говоришь. Для всех я буду разлучницей. Ты никому ничего не объяснишь. И жена твоя будет считать, что это всё из-за меня, и пресса ополчится. Ты же сам всё знаешь, лучше меня понимаешь!
        - Я бы и не пытался никому ничего объяснять. Начал жить, наконец-то понимая, что нужен кому-то, но… Я очень устал, Варя, очень. Существую на бешеной тяге, пустой внутри. Мне показалось, что ты меня наполнила, но если не хочешь, то я не буду навязываться. Достаточно всего, что делал до этого. Насильно мил не будешь, да?
        Телом проносится дрожь, меня буквально потряхивает от его слов. А от его глаз больных совсем дурно делается. Хочется зарыться на его груди, обнимать его и плакать. Но это всё неправильно.
        - Уходи, пожалуйста. Просто уходи сейчас, иначе я не знаю, чем наш разговор закончится.
        - Желание дамы - закон, - ледяным тоном говорит Поклонский и выходит прочь из комнаты.
        ГЛАВА 17 ДМИТРИЙ
        Если бы я только умел напиваться.
        Эта мысль рождается первой, стоит выйти из проклятого номера, который напрочь пропитался ароматом Вари, весь переполнился её присутствием.
        С детства мне твердили, что будет трудно прожить с настолько бурным воображением. Моя память хранит много мелких деталей и обрывков событий. И в последнее время в каждом таком моменте миражом маячит правильная женщина Варвара, с ворохом табу и ограничений в голове.
        Когда она мне высказывала эти до тошноты очевидные вещи, я почти восхитился. Нет, честно! Женщина, не желающая рушить чужую, пусть и без неё прогнившую семью - удивительная. И я бы, наверное, высказался, если бы не казалось: если ещё немного побуду в номере, задохнусь. Очень необычное ощущение, с которым я только побегом и справился.
        Она тысячу раз права, и это… бесит, что ли? А ещё больше бесит, что никак не могу взят под контроль собственные эмоции. Где моя хвалёная железная воля и здоровый пофигизм?
        Меня швыряет от желания вернуться, схватить Варю в охапку, зацеловать, сделать сотню неприличных вещей тысячью разных способов до потребности разбить кулаком стену и сломать что-нибудь. Хотя бы даже руку, чтобы переключиться на физическую боль и забыть обо всём, что съедает изнутри.
        Но мне бы хоть на минуточку забыть о чувстве вины. О горе, которое причинил Юле. О собственной боли, о том, что не могу совладать с диким желанием быть с Варей, несмотря на тысячу веских доводов против.
        Я иду по коридору, уговаривая себя не оборачиваться. Не вернуться! Ни в коем случае не повернуть назад. Лишнее это. Точка - значит точка, нечего жалеть.
        Но что Варя после моего ухода делает? Вдруг плачет? Хотя с чего бы ей, да? Плачут же по любимым. По суслику вот, наверное, рыдала, а я… что я? Так, случайное приключение.
        Гадство! Да какого чёрта меня это заело? Что такого в Варе, что спать спокойно не даёт. Но я шесть месяцев пытался найти ответ на этот вопрос, вряд ли сейчас получится.
        Кожей чувствую движение за спиной. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять - там Варя. Руки в карманах сжимаются в кулаки, и приходится здорово напрячься, чтобы не обернуться и не посмотреть на неё.
        Она меня не окликает, а я не останавливаюсь. Не меняя скорости, иду к лифту и только у дверей торможу. Звук лёгких шагов обрывается - Варя медлит. То ли меня избегает, то ли ещё что.
        Кладу руку на кнопку, опускаю голову и закрываю глаза. Варя-Варя, что же ты делаешь со мной? Как выдержать её близость и ничего не сделать? Не попытаться?
        - Варя, не стой там, словно боишься мне на глаза показаться, - голос снова чужой, слишком холодный даже для меня.
        - Я на следующем поеду.
        - Не будет следующего. Это личный лифт, и карточка только у меня.
        - Всё-таки нужно иметь специальный пропуск, - Варя хмыкает и тихонько смеётся. - Я чувствовала, хоть и надеялась, что отсюда можно выбраться каким-то другим способом.
        - Увы.
        Мы так и разговариваем, не глядя друг на друга, и это в нашей ситуации кажется самым лучшим выходом. Не видеть друг друга, не пытаться что-то разглядеть в глазах, не искать причин прикоснуться или поцеловать. Просто обмен сухими репликами и деловитая сдержанность. То, что нужно.
        - А если бы я не вышла из номера? Так бы и осталась тут пленницей? - в её вопросе нет страха, скорее, любопытство.
        - Нет. Я бы просто с посыльным передал дубликат.
        Варя ничего не говорит, но по колебаниям воздуха и более плотному облаку её аромата понимаю, что она рядом. Лифт звенит, загорается большая надпись, и створки разъезжаются. Вхожу и, обернувшись, смотрю на застывшую Варю. Она разглядывает пол, не решаясь поднять взгляд, а я беру её за руку и втягиваю внутрь.
        - Прости, времени мало, я тороплюсь.
        - Да-да, конечно, - с ноги на ногу переступает, взгляд наконец на меня поднимает. - Ты меня держишь.
        - Правда? Не заметил.
        Мои пальцы сомкнулись на её предплечье с поистине бульдожьей хваткой. Расцепить их - то ещё испытание, но я справляюсь. Я молодец.
        - Дима, я…
        - Варвара, мы всё обсудили. Я всё услышал, я тебя понял. Больше беспокоить тебя не стану, можешь не волноваться. Это всё и правда было одной сплошной ошибкой, ты права.
        - Ну, да, так и есть, - говорит, глядя прямо мне в глаза, бледная и окончательно чужая. - Спасибо, что понял.
        - Я настойчивый, но не тупой.
        Лифт вдруг дёргается на уровне второго этажа, свет мерцает, Варя ахает, испуганно глядя на потолок, но романтической сцене не суждено случиться: кабина снова плавно спускается, пока не останавливается на нулевом.
        - Приятного отдыха, Варвара. Надеюсь, вам понравится в отеле “Парадиз” и вы навсегда сохраните только самые лучшие воспоминания, - усмехаюсь ироничности слов и, не оглядываясь, выхожу прочь.
        Вот теперь точно всё.
        ***
        В моей руке что-то хрустит, и палец пронизывает короткой вспышкой боли. Моргаю, удивлённо смотрю на свою ладонь и не сразу понимаю, что случилось.
        Всего лишь карандаш с логотипом холдинга - рекламный отдел такие тысячами заказывает, будто весь мир снабдить планируют. Сейчас на первый взгляд прочная палочка треснула в трёх местах, и обломок впивается в ладонь.
        Меня снова унесло в мыслях далеко, затопило досадой на самого себя и бессилием, но это разве повод уничтожать канцелярию?
        - Дмитрий Николаевич, вы слушаете меня? - Олег деловито хмурится, всем своим суперпрофессиональным видом возвращает меня из мысленного сумбура в стены родного кабинета.
        Я задумался так крепко, что забыл о совещании. Когда со мной такое в последний раз было?
        За столом, по правую руку от меня, сидит представитель одной из самых крупных фирм-подрядчиков - Юсупов. Не Феликс, но гонору не меньше, чем у всех великих князей вместе взятых. Он деликатно покашливает и бросает взгляд на часы, мол, время не ждёт, нечего на волнах памяти и в озёрах раздражения плавать. Злюсь на себя, смахиваю в ведро обломки карандаша и вгрызаюсь в предмет обсуждения. И больше не отвлекаюсь.
        Новый проект обсуждаем долго. Я ловлю Юсупова на мелочах, и ему это не нравится, но желание получить контракт сильнее жадности, потому через несколько часов он соглашается работать с проверенными поставщиками и использовать строго оговоренные строительные материалы. Мне не нужны проблемы с покосившимися фасадами, провалившимися балконами и просевшим фундаментом, и в этом я непреклонен.
        Я могу творить какую угодно дичь со своей личной жизнью, но к работе это не относится.
        Юсупов размашисто подписывает документы, мы жмём друг другу руки, планируем новую встречу на будущей неделе, и вскоре я остаюсь в кабинете один.
        Жалею, что Стас взял отпуск. Мне бы не помешал сейчас рядом друг, с которым можно было бы просто поговорить. Но где-то в глубине души радуюсь его отсутствию: я до сих пор так и не решил, говорить ли ему о шашнях его супруги. Нужно ли мне влезать в их жизнь? Или стоит отойти в сторону и позволить другу самому обо всём узнать когда-нибудь? Не знаю… сложно.
        Я намеренно долго вожусь с документами, еду на объект, устраиваю очередную внеплановую проверку - делаю всё, чтобы занять чем-то голову. Загружаю себя работой по полной, пытаюсь хотя бы так отключить буйную фантазию, которой нет покоя. Мне это всегда помогало, сейчас тоже становится проще, и я прихожу в себя, когда на часах уже десять, и все сотрудники в ужасе разбежались.
        Надо ехать домой, но в офисе мне комфортнее. Какая разница, в каких стенах бродить без сна? Но всё-таки решаю, что достоин провести ночь не на узком диване, а в своей собственной кровати.
        - Домой, - командую водителю и устало растекаюсь на заднем сиденье.
        - На Варшавскую? - уточняет адрес, а я отрицательно качаю головой.
        Нет, в загородный дом я не хочу ехать. С Юлей сейчас всё очень сложно, а я бесконечно устал что-то объяснять и доказывать.
        И я чуть было не прошу отвезти меня в “Парадиз”, где не был больше недели, но вовремя самого себя торможу.
        - На Кантимирова, в городскую квартиру, - бросаю, закрывая глаза, и водитель без лишних вопросов везёт меня в нужном направлении.
        Моя квартира находится неподалеку от офиса, и там я чувствую себя в безопасности. Из мебели в ней лишь удобная кровать и неплохо обставленная кухня. Большего и не нужно - я привык довольствоваться самым необходимым, хоть по статусу и положено окружать себя мещанской суетой, “чтобы как у всех”.
        - Завтра в шесть приезжай, - прошу водителя прежде, чем попрощаться.
        До квартиры я добираюсь будто в тумане. Голова трещит, глаза горят огнём, а мышцы ломит от ощущения, что меня кто-то невидимый на мясорубке прокручивает.
        Простудился, что ли? Откуда эта дикая усталость и муть перед глазами? До входной двери дохожу, держась за стенку, до того погано становится и с каждым шагом только хуже. Скорее бы войти внутрь, принять душ и забыться хотя бы недолгим сном.
        Не с первого раза попадаю ключом в скважину - на то чтобы открыть замок уходит несколько бесконечных мгновений. Плаваю в мутном сиропе и, наконец, справившись с дверью, буквально вваливаюсь внутрь. Но в квартире меня ждёт сюрприз, от которого делаюсь совсем больным: Юля.
        Она стоит, облачившись в передник (где только взяла его в этой берлоге?), в руках держит что-то очень похожее на половник и улыбается от уха до уха.
        - Привет, любимый. Наконец явился, - улыбается ещё шире, рискуя испортить работу лучшего хирурга и снова заиметь парочку мимических морщин. - Давай, раздевайся! Я ужин приготовила.
        - Ужин? - хриплю, не веря ушам. Может быть, мне привиделось? Может быть, я брежу?
        - Ага, рагу твоё любимое. Из кролика! - Юля скрывается в кухне и чем-то там гремит, хозяюшка.
        Что вообще, мать его, происходит? И как она попала сюда? Нет, я точно брежу, но настойчивый аромат рагу не даёт выпасть из реальности, хотя так хочется закрыть глаза и отрубиться к чёртовой бабушке.
        ГЛАВА 18 ДМИТРИЙ
        Много лет назад.
        - Это что? - спросила испуганная Юля, брезгливо тыча пальцем в тушку кролика, которого я с гордостью положил на стол, будто самолично его поймал, как древний мужик, обмотанный шкурами. - На кошку похоже. Дима, у нас до такой степени всё плохо с деньгами?
        В её огромных голубых глазах, чистых как само небо, плескалась паника. Мне так смешно стало! Я хохотал в голос, сгибаясь пополам, утирал слёзы, а грудь распирало от мальчишеской гордости.
        - Нет, дурочка! Это кролик!
        - А похоже на кошку, - проворчала Юля, но на губах появилась пусть слабая, но улыбка. - И что мне с этим зверем делать? Я же не умею его готовить, я вообще не умею готовить.
        Кстати говоря, она так и не научилась, но тогда мы этого не знали.
        - Зато я умею, - заявил, смеясь, и закружил растерянную Юльку по малюсенькой кухне, а за стенкой раздался скрипучий кашель. - Давай, милая, засучим рукава и приготовим из этого парня самое настоящее рагу!
        - Но у нас даже моркови нет, картошки. Или что там для рагу надо?
        - Я всё купил!
        Я рванул в коридор, подхватил оставленный в дверях пакет с овощами, и уже через пару часов мы лопали ароматное рагу, запивая недорогим вином. Мы отмечали мою первую сделку, которая принесла неплохие деньги, и после было много таких вечеров. И каждый раз мы готовили рагу из кролика в четыре руки.
        В тот год мы только-только поженились, ютились в маленькой съёмной комнате, которую нам сдавала ворчливая старуха. Но даже это казалось чем-то, что не может разрушить железобетонное счастье. И не разрушило, но это сделал холдинг, выросший из маленькой строительной фирмы, большие деньги и наша общая потеря. А тогда, в двадцать, у нас только и были, что комнатушка, моя вера в себя, пустой кошелёк и любовь.
        Встряхиваю головой, крепче держусь за косяк, потому что кажется: вот-вот упаду замертво. Чувствую себя потерянным и одиноким, разрушенным до основания. Знал бы кто, как сильно я устал.
        - Мы же когда-то любили друг друга, да? Куда всё делось? - спрашиваю у пустоты, но она отвечает мне молчанием.
        Пока Юля с повышенным усердием гремит посудой, а неаппетитные ароматы заполняют квартиру, я оседаю на банкетку у двери. Вытягиваю ноги, спиной на стену опираюсь, закрываю глаза. Мне просто нужно поспать, я очень устал. Моя голова разрывается от боли, веки тяжелеют, а в груди печёт невыносимо. Не чувствую ни ног, ни рук и даже просто пошевелиться - уже подвиг.
        - Дим, ты идёшь? Остынет же!
        - Зачем ты пришла? - спрашиваю, не открывая глаз, и чувствую витающее в воздухе замешательство. Жена не ожидала вопросов, она просто приехала меня кормить, словно едой можно что-то исправить. - И как ты сюда попала?
        - Пара крупных банкнот и моя фамилия творят чудеса, - отвечает, не задумываясь.
        - А в квартиру как вошла?
        Медленно открываю глаза. Свет ослепляет, но я успеваю заметить усмешку на идеальных губах жены.
        - У меня есть ключ, - пожимает плечами и снимает фартук, комкая его в руках. - Я часто сюда приезжаю, просто ты не знаешь об этом. Я обычно не оставляю следов.
        - Зачем?
        - Потому что дико тоскую по тебе, Дима: по твоему запаху, привычкам. Мне… трудно без тебя, я не умею без тебя жить.
        - Ты не умеешь жить без денег и всего того, что они дают. Юля, кончай цирк.
        - Значит, в той комнатушке в квартире бабки Нюры я тоже жила ради денег? - взрывается, и если бы не шумоизоляция, Юля перебудила криком всех соседей. Её слова отзываются внутри вспышкой острой боли, я растираю грудь, давлю на рёбра, чтобы хоть чуть-чуть успокоить ноющее сердце.
        - Тогда ты жила ради меня. Ради нас и себя. Но потом в тебе проснулся спящий дракон, и ты научилась жить ради денег.
        Юля взмахивает рукой, не обращая внимания на мои слова, и продолжает:
        - Я просто приезжаю сюда изредка, пока ты занят на работе. Хожу по комнатам, касаюсь твоих вещей, нюхаю рубашки. Пытаюсь понять, почему ночуешь здесь. С кем ночуешь.
        В последней фразе ядовитая ревность, и Юля ненадолго замолкает, подбирая слова.
        - Ты сама прекрасно знаешь, почему я реже приезжаю домой.
        Безуспешно борюсь с дикой слабостью, которую не могу и не хочу ей показывать.
        - Потому что у тебя другая?
        - Это тебя не касается. Юля, мы же с тобой тысячу раз пытались всё вернуть. Вспомни, а? Все эти бесконечные попытки наладить отношения, снова стать семьёй. Они же ни к чему не приводят, всё только ещё больше портится.
        У меня откуда-то находятся силы разговаривать, хотя кажется, что могу умереть в любую минуту. Мне плохо настолько, что почти не понимаю, где нахожусь, но кое-как беру себя в руки и отлипаю от стены, на ноги поднимаюсь.
        - Ты очень много обещаешь, Юля. Бросить пить, перестать закатывать истерики и дико ревновать. Только и делаешь, что обещаешь и снова срываешься. Думаешь, я не вижу, что у тебя снова горят глаза? Опять пила? И приезжаешь ты сюда не нюхать мои рубашки и рыдать, а искать следы моих измен. Ты больна, Юля, но упорно не хочешь принимать помощь.
        Юля вспыхивает, краснея до корней светлых волос. Пальцы, комкающие передник, белеют и немного дрожат. Она смотрит на меня со смесью ненависти и страха, и от взгляда этого мороз по коже.
        Покачиваясь из стороны в сторону, я всё-таки хватаюсь за косяк. Моё тело горит, горло обручем сжимает, но Юля этого не замечает, только за мои слова цепляется:
        - Я не алкоголик! - повторяет в сотый, наверное, раз и швыряет мне в лицо передник. Чудом уворачиваюсь, но отделочный шов царапает щёку. - Ты подонок, я ради тебя… да я приехала, чтобы еду тебе приготовить. Подумала, что в себя придёшь и на один вечер станешь нормальным человеком!
        Она больше не орёт, но каждая её фраза, произнесённая звенящим от сдерживаемых эмоций голосом, громче крика.
        - Из-за тебя меня тогда похитили. Беременную! Бизнес, да? В гробу я видела этот бизнес, из-за которого ребёнка потеряла, - шипит, а я морщусь, будто каждым словом хлещет меня по лицу. - Я такое тогда пережила… а тебе плевать. Во всём, Поклонский, только твоя вина! В гибели нашего ребёнка, в разрушенном браке, моей сломанной жизни ты виноват. И теперь просто бросишь меня? Ага, держи карман шире.
        Она подходит ближе, обдавая ароматом тяжёлого парфюма и вина. Адская смесь, от которой меня может в любой момент вывернуть наизнанку.
        - Рано или поздно ты ко мне приползёшь. Хочешь тискать свою молодуху? Да бога ради. Только ничего это не изменит, потому что ты - мой. Целиком и полностью. И это не изменить никакой молодой дуре.
        Юля смотрит на меня, сощурившись, а я хватаю её за шею. Не душу - боже упаси! - только фиксирую, чтобы не сбежала никуда.
        - Заткнись ради собственного блага, - в уголок её рта выдыхаю. - Обо мне говори, что тебе вздумается. Всех собак на меня вешай - похрен. Но не смей трогать её. Ясно тебе?
        - А-а-а, значит, до такой степени она тебе дорога? - криво улыбается, и что-то мне перестаёт нравиться этот разговор. - Ну-ну, забавно.
        - Стерва.
        - Козёл, - смеётся и, тряхнув головой, заставляет себя отпустить. - Я не дам тебе развод, что бы ты там себе не фантазировал. Никогда, слышишь? И если для этого мне нужно будет пойти на любую подлость, я на неё пойду.
        Волна несвойственного мне бешенства поднимается из глубины души, и Юля чувствует перемену: отбегает на безопасное расстояние, хватает с полки сумку, которую я до этого не замечал. Торопится убраться, пока я не перешёл черту и не сорвался в чёрную пропасть. После этого я возненавижу себя ещё больше, но вряд ли сумею сейчас сдержаться.
        Дрожащими руками Юля кое-как открывает дверь, выходит прочь, но вдруг оборачивается и каким-то совершенно чужим голосом заявляет:
        - И не дай бог ты её забеременеешь, - в простых словах зловещее обещание. - Просто, Поклонский, не дай бог.
        Она сбегает, громко хлопнув дверью, а я наконец позволяю себе вырубиться.
        И последняя мысль, которая посещает меня, прежде чем я проваливаюсь в безопасное ничто, о Юле.
        Она даже не заметила, что мне плохо. Но никогда не забывает, насколько плохо ей.
        ГЛАВА 19 ВАРВАРА
        В маленьком уютном баре при отеле вечерами многолюдно. Осматриваю посетителей, но взгляду не за кого зацепиться - все лица кажутся скучными. Я знаю, зачем так внимательно вглядываюсь в профили: ищу Диму, но он выполнил своё обещание и больше меня не беспокоит. Это смешно и жалко: искать его в толпе после того как сама прогнала.
        У барной стойки находится свободное местечко, я пробираюсь к нему, желая одного: выпить стакан томатного сока с перцем и солью, закусить фисташками и уйти гулять к пруду. Там хорошо читать, а ещё мечтать, глядя на воду.
        - Девушка, не желаете коктейль? - рядом появляется симпатичный парень и улыбается широко, искренне. В его руке стакан с разноцветной жидкостью, а я вижу в ней шампанское.
        Вспоминается вечер корпоратива, шампанское и танец, и я качаю головой, отказываясь от угощения. Парень грустит, но недолго и уже через несколько минут коктейль принимает красивая блондинка.
        Ну почему я опять вспоминаю Диму? Почему не Лёню? Это было бы логичнее: грустить о бывшем, сгорать от ненависти и обиды! Но я вспоминаю Поклонского. Нелепо.
        Вокруг так много людей, у каждого своя история, но я не могу найти ни одной причины остаться здесь. Зачем мне вообще этот отдых, если я не могу найти место по душе? Приехала одна в свадебное путешествие, как последняя идиотка, думая, что смогу убежать от самой себя, и всё только ещё сильнее запуталось.
        - Пожалуйста, ваш сок, - бармен ставит передо мной прохладный стакан, и я делаю один большой и жадный глоток. Вкусно.
        - Мне, пожалуйста, чай с жасмином, - вместо улыбчивого парня, предлагающего всем мимо проходящим девушкам коктейль, рядом садится мужчина средних лет в идеальном костюме.
        Моргаю несколько раз и едва соком не давлюсь: это же Стас. Тот самый лучший друг Димы, который женат на Рыжей… да ну блин! Я вообще-то приехала сюда не для того, чтобы ловить флэшбеки.
        Наверное, я как-то выдаю себя, потому что Стас замечает:
        - Я вижу, вы меня узнали.
        Интересно, что он конкретно в виду имеет? Что я узнала его как мужа Рыжей или как лучшего друга Поклонского? Или просто как известную в нашей стране личность?
        - А вы звезда, чтобы вас каждый узнавал? - иронизирую и инстинктивно чуточку дальше отодвигаюсь.
        Не поворачивая ко мне лица, Стас дёргает щекой. Это попытка улыбнуться? В таком случае у него ничего не вышло - кажется, он вообще разучился выказывать эмоции.
        - Не стройте из себя дурочку, вам не идёт, - говорит всё тем же надменным и холодным тоном, не одаривая меня даже мимолётным взглядом, а я ещё дальше отодвигаюсь.
        Какой странный тип. Может быть, Рыжая не зря утонула в объятиях Лёни, если её супруг больше похож на обломок айсберга, чем на живого человека?
        - Что вы себе позволяете? - не сдерживаюсь, а Стас наконец одаривает меня пристальным взглядом. Да неужели я удостоилась?!
        Всего несколько секунд ему требуется, чтобы осмотреть меня с ног до головы и сделать какие-то свои выводы, которыми он, впрочем, делиться не торопится.
        - Вы Варвара, - объявляет негромким голосом, а я удивлённо киваю, позабыв, что меня мучила жажда.
        - А вы Станислав, - возвращаю “любезность”, потому что нет смысла скрывать, что знаю его, пусть и только по фото.
        А ещё мы в некотором роде близки, потому что наши вторые половины однажды решили соединиться гениталиями. Хм, странные мысли бродят в моей голове.
        - Да, я Станислав, - скупо улыбается. - Приятно не тратить время на светскую суету.
        Вживую он выглядит совсем иначе: когда рядом нет жены, а в лицо не светят вспышками фотокамер, он кажется жёстче, и взгляд тяжелее. Ему около сорока и совсем не похож на своего друга: Стас стройный и светловолосый в отличие от широкоплечего брюнета Димы.
        Рыжая! Снова вспомнила о ней, глядя на Стаса, и нервничаю. Её лицо возникает передо мной во всех подробностях, хотя мы виделись вживую лишь разок, но я никак не могу избавиться от неё - она как фантом всегда маячит перед глазами. Что за противная баба нашлась на мою голову?
        Интересно, Стас знает о Лёне? И не по этому ли поводу решил со мной увидеться? Да ну, бред! Зачем я ему? Пусть с Лёней и женой разбирается. Меня зачем трогать?
        - Нам надо поговорить, - Стас щурится, глядя на меня бесстрастно, но за внешним равнодушием скрывается любопытство.
        - Нам с вами нужно поговорить? - удивлённо вскрикиваю. - С чего бы это вдруг? О чём?
        - О многом, - кивает в сторону выхода, одним глотком допивает горячий чай и, плавно оттолкнувшись от стойки, встаёт на ноги.
        - Хм, то есть мне нужно всё бросить и пойти вслед за незнакомым мужчиной?
        - Вы знаете моё имя, а я знаю ваше. Чем не повод уединиться?
        Криво усмехается, чётко осознавая двусмысленность фразы.
        - Я на первом свидании не целуюсь, - поддерживаю “шутку” и тяну из трубочки ярко-красный сок. - Никуда я не пойду, пока не пойму, зачем вам это нужно. Не заставите.
        Мы с ним, конечно, родственники по несчастью, но я не понимаю, о чём нам разговаривать.
        - Варвара, это касается Димы.
        Вот это поворот! Чего хочешь ожидала, но только не бесед о Поклонском. Думала, о Рыжей будем говорить…
        - Димы? - ёрзаю на стуле, и пальцы так крепко обхватывают стакан с соком, что становится больно.
        О Диме я бы ни с кем не хотела говорить, но, похоже, у Стаса другие планы.
        - Не делайте вид, что вы его не знаете.
        - Я знаю его, но…
        Кошусь на Стаса, а он сжимает губы в тонкую нитку, сильнее хмурясь. Что происходит? Что с Димой?
        - Варвара, он убьёт меня за самодеятельность, - слова ему даются непросто, - но я не могу смотреть на его метания. Он мой друг, и ему нужны вы.
        - Где он мечется? - испуганно икаю, потому что не могу представить Поклонского в роли метущегося безумца.
        - В своей квартире, в бреду. Ему очень плохо, Варвара, и он зовёт вас.
        - Зачем он меня зовёт?
        Наверное, выгляжу в глазах Стаса настоящей идиоткой, но вопрос сам вырывается, я не успеваю его поймать, хотя, глядя сейчас в лицо собеседника, мечтаю отмотать время назад и запихнуть слова обратно в горло.
        Стас смотрит на меня насмешливо, но это длится недолго: наклоняет голову, круглый циферблат часов рассматривает, всем видом показывая, что долгие разговоры не входят в его планы.
        - Варвара, я понятия не имею, - усмехается, демонстрируя, что всё он понимает, только говорить не хочет. - Но повторюсь: ему плохо, он болен, а вы ему нужны. Мне этого достаточно для того, чтобы приехать сюда.
        - Восхитительно…
        - Что вы сказали? - поднимает на меня взгляд.
        - Говорю: дружба такая восхитительна.
        Мне уже не хочется пить, и я отодвигаю стакан и расплачиваюсь с барменом. Он кивает, прячет деньги под стойку и с приветливой улыбкой, от которой ямочки на щеках появляются, переключает внимание на другого гостя.
        До меня больше никому нет дела, кроме ожидающего моего решения Стаса, в котором с каждой секундой остаётся всё меньше терпения. Интересно, если я буду дальше тянуть время, он схватит меня за шкирку и вытащит силой на улицу? Запихнёт в машину и увезёт лечить Поклонского?
        - Машина ждёт на парковке. Поедемте, - не просит, просто предлагает, а я продлеваю паузу, чем бешу Стаса неимоверно. Не знаю, каких трудов ему стоит быть рядом и не иметь возможности хоть как-то повлиять на моё решение.
        Я действительно не знаю, как поступить. Поехать к Диме после того, что наговорили друг другу? Это будет правильно или станет самой большой моей ошибкой?
        - А если вы ошиблись? Вдруг он не хочет меня видеть? Или я не хочу видеть его? Об этом вы подумали, когда ехали сюда?
        - Я не думал, я просто приехал. Не знаю, что между вами происходит, но явно нечто большее, чем может показаться.
        Нечто большее? Что-то вдруг щёлкает в голове, и слова Стаса крутятся на повторе: “Ему плохо, он зовёт вас”. На пятом витке мысли в груди неприятно ноет, и я молча киваю.
        Пусть это будет самой большой ошибкой, но я спать не смогу, зная, что Дима страдает. Не берусь анализировать, почему меня это так сильно тревожит, от чего под рёбрами покалывает, и киваю во второй раз уже увереннее.
        - Я только номера вашей машины сфотографирую и сестре отправлю. Она у меня в прокуратуре работает, - сурово поджимаю губы и смотрю на Стаса с вызовом.
        - Пожалуйста, - взмахивает рукой, и впервые в его глазах мелькает смех. - Безопасность - превыше всего.
        - Вот именно, - решительно киваю и, гордо задрав подбородок, выхожу прочь из бара.
        Думаю ли я на самом деле, что в действиях Стаса может притаиться ловушка? Нет, но не тороплюсь демонстрировать доверие.
        И почему у меня чувство, что он знает много больше, чем хочет показать? И приехал, возможно, руководствуясь не только дружескими чувствами. Откуда ощущение, что болезнь Димы - пусть печальный, но всего лишь повод?
        До парковки доходим быстро, не проронив ни слова. Шумит сад, поют птицы, а закатное солнце уже не обжигает, лишь согревает ласково. Я осматриваю цепочку припаркованных машин и безошибочно узнаю автомобиль Стаса: самый красивый и дорогой, точно такой же как у Поклонского.
        Когда машину эту увидела, сердце ёкнуло, и уже не такой смертельной глупостью кажется решение поехать со Стасом. Я ведь скучаю… пора хотя бы себе перестать врать.
        - Вы хотели сделать фото, - сохраняя серьёзное выражение лица, Стас рукой указывает на номера, а я деловито киваю, достаю телефон. Пара секунд, и несколько снимков машины с разных ракурсов оказываются в моей галерее.
        Чтобы доказать всю серьёзность положения, я отправляю фотографии Маре, сопровождая коротким сообщением: “Крутая тачка, да? Нравится?”
        Взмахиваю телефоном в воздухе, экраном в сторону Стаса направляю, но прочесть ему не даю - пусть видит, что я выполнила обещание, но само сообщение ему ни к чему.
        - С обязательной частью покончили, переходим к произвольной, - Стас садится рядом с водителем, неторопливо пристёгивает ремень безопасности и ждёт, пока я займу место позади.
        Темноволосый водитель смахивает с рукава тёмно-синего пиджака пылинку, Стас включает музыку, а я пристёгиваюсь, стараясь не показывать дрожь пальцев. Мара присылает в ответ сообщение, заваливая меня вопросами: “С кем едешь? Куда? Кто водитель?” Смешная.
        На переписку с сестрой уходит несколько минут, за которые машина успевает миновать территорию “Парадиза” и выехать на федеральную трассу. Под шинами шуршит асфальт, мимо проносятся деревья, ещё покрытые густой листвой, хотя август стремительно катится вперёд, предвещая осень.
        На языке крутятся невысказанные слова, и я наконец даю им волю:
        - Почему у Дим… Дмитрия Николаевича бред? Он…
        - Дмитрий Николаевич перетрудился, - отвечает Стас, глядя на меня через зеркало. - Ему нужен отпуск. Паша, ты не помнишь, когда он в последний раз отдыхал?
        Водитель задумывается, останавливая машину на светофоре, что-то в уме прикидывает и наконец сообщает:
        - Я работаю на него двенадцать лет, ни разу он в отпуске не был.
        - Вот, Варвара, слышите? Даже такой двужильный в итоге не выдержал. Плюс развод, другие… проблемы. Наслоилось, и в итоге Дима выключился. Пф, и лампочка сгорела.
        Пока я пытаюсь осознать масштабы чужого трудоголизма, машина плавно двигается вперёд, и за окном мелькают знакомые улочки.
        - Но разве так можно? Чтобы совсем не отдыхать?
        - Нельзя, но Дима не хотел слышать. Теперь на собственной шкуре прочувствует все последствия своих решений. Уже чувствует.
        - Он поправится?
        - Для того вы к нему едете. Чтобы он поправился, - модуляции голоса выдают уверенность, и мне почему-то не по себе становится. Словно, если я не смогу помочь Диме, мне это обязательно аукнется.
        - Почему у меня чувство, что вы мне угрожаете?
        Водитель замирает на мгновение и будто бы крякает. Напрягшись, неширокие плечи подрагивают, а из горла вырывается сдавленный хрип. Он смеётся? И правда! Сейчас лопнет, пытаясь сдержаться.
        - Паша, слышал? Я и угрожаю… всё-всё, Паша, не держи в себе, а то рёбра треснут, - Стас хлопает водителя по плечу, тот хохочет, в паузах прося прощения. - Извините, Варвара, если напугал, я не стремился. Не только у Димы непростой период в жизни.
        Снова остановка на светофоре, Паша справляется с хохотом, а Стас бросает на меня странный взгляд, в котором в разы больше заинтересованности. Будто бы он только что меня впервые увидел и теперь пытается рассмотреть в мельчайших деталях.
        - Павел, притормози у магазина.
        Водитель слушается, и вскоре Стас отправляет его за минеральной водой. Называет конкретную марку, которой, я точно знаю, в обычном сетевом супермаркете не сыскать.
        - Вы же специально его отправили, - озвучиваю очевидный факт, и Стас не спорит.
        Я машинально поглаживаю кожу внутренней обивки, а она бархатистая и очень тёплая. В салоне приятно пахнет, и вся атмосфера пропитана аурой силы и уверенности.
        - Как вы поняли, что именно меня он звал? Мало ли на свете Варвар? И как нашли меня?
        Вопросы сыплются из меня торопливо. Облизываю пересохшие губы, тороплюсь вывалить всё, что меня волнует. Стас спокойно ждёт, когда закончу. Когда поток слов иссякает, Стас оборачивается ко мне и, положив руку на подголовник, выстукивает пальцами знакомый мотив. Угадываю в нём “Сердце красавиц склонно к измене” из “Риголетто” - иронично.
        - Павел скоро вернётся, - напоминаю. - Если мы так и будем молчать, какой смысл был его отправлять? Как вы поняли, что я - именно та, кто вам нужна? И почему решили, что я вас узнала?
        - Мне ли не знать, кем бредит мой лучший друг последнее время. Ваше имя уже на зубах завязло, - он грубый, но его слова неожиданно меня согревают. - А ещё я знаю, что вы были невестой Баринова.
        Фамилия Лёни срывается с его губ ругательством, но лицо Стаса остаётся совершенно спокойным, только в светло-зелёных глазах загорается огонёк.
        Он знает! От осознания телом проходит дрожь на грани судороги.
        - Дима говорил, что вы не из тех, кто ломает ноги и калечит соперников.
        - К счастью Баринова, Дима прав, - улыбка на бледных на грани бескровности губах выходит очень горькой. - Дима бы сломал все кости, но я не он. Настя - очень специфическая женщина, у вашего Леонида не было шанса устоять. Она выбрала себе игрушку и играет им, пока не надоест. Пока не надоел.
        - Не мой…
        - Простите?
        - Он не мой, - говорю устало и отворачиваюсь к окну, за которым стремительно темнеет небо. Кроны деревьев вдалеке кажутся чёрными и зловещими, а фигуры прохожих в свете фонарей отбрасывают длинные тени. Сквозь тонкую полоску над приспущенным стеклом проникает свежий ветер, шевелит волосы, щекочет шею.
        - Не ваш, - стучит пальцами по подбородку, смотрит пристально. - Это хорошо.
        - Кому хорошо? - с губ срывается нервный смешок, а на руках выступают колкие мурашки.
        - Вам, Варвара. Зачем красивой и умной женщине такой, как Баринов?
        - А зачем он вашей жене?
        На виске Стаса пульсирует жилка, щека дёргается, будто от тика. В этот момент мне его даже жаль, хотя я так и не поняла, что он за человек, раз так легко рассуждает об изменах своей жены и будто бы плевать на них хотел.
        - Хотите, открою секрет? Ну, Варвара, не отворачивайтесь и не отказывайтесь. Вам же интересно, кто отправил те фотографии?
        - Вы меня своей внезапностью в гроб загоните.
        - И в мыслях не было. Так что, хотите, открою тайну?
        - Не вы ли? - спрашиваю, уже не зная, чего ожидать от этого разговора.
        Глаза Стаса округляются, он тихо смеётся, и на бледных щеках выступает румянец.
        - Вы думаете, у меня до такой степени бурная фантазия?
        - По вашему поводу я вообще ничего не думаю.
        - Даже не сомневался, - снова смеётся и кивком головы указывает в сторону магазина. - Паша возвращается, злой. Не нашёл воду, ай-яй-яй.
        И правда: водитель бредёт в нашу сторону, а на лице раздражение.
        - У нас всего минута. Так вот, фотографии отправила Настя.
        - Зачем ей это? Она же замужняя женщина! - шепчу.
        - Потому что у Лёни были вы и свадьба, а Настя заигралась и влюбилась. Какая влюблённая женщина захочет, чтобы её любимый женился на другой, да?
        - А вас она совсем не боялась потерять?
        - Это уже другой разговор, для которого мы слишком мало выпили, - холодно улыбается и отворачивается, оставив меня наедине с невесёлыми мыслями.
        ГЛАВА 20 ДМИТРИЙ
        Медсестра вытаскивает из моей вены иглу капельницы и тычет в меня ещё чем-то.
        Как же достал этот больничный. Ущербность собственная в печени сидит, безделье вынужденное.
        - Вот так, да, не дёргайтесь. Это всего лишь укол, - медсестра разбирает адскую конструкцию отработанной капельницы и, весьма довольная собой, собирает в специальный контейнер смятые упаковки от препаратов, отработанные иглы, шприцы, бутылочку из-под физраствора. - Завтра снова приеду, последний поставлю и побежите, как молодой.
        Это “как молодой” от едва ли двадцатипятилетней девушки наотмашь бьёт по мужскому самолюбию. Хочется заорать, что мне всего тридцать девять, а не семьдесят, но это лишняя трата внутренних ресурсов.
        - Вы закончили? - спрашиваю чуть резче, чем планировал.
        - Да, Дмитрий Николаевич, - встряхивает головой, неловко улыбается и, забрав с собой мусор, убегает в коридор, где её встречает Валера и увозит домой, наконец оставляя меня одного.
        В последние дни моя квартира напоминает проходной двор. Кого тут только не было. Личный лечащий врач, с клиникой которого сотрудничаю долгие годы. Стас с его неумелой заботой. Личный помощник Олег регулярно привозит документы на личную подпись. Только мамы не хватает с бульоном и причитаниями.
        Но на самом деле мне по-настоящему не хватает совсем другого человека. Сколько раз за эти дни я боролся с искушением отправить за ней Валеру, Юру - хоть чёрта лысого, лишь бы привезли Варю. Больше никого не нужно. Как капризный мальчик я хочу увидеть её. Чтобы сидела около, гладила по руке, заботилась, в глаза смотрела с сочувствием. Просто дышала одним воздухом со мной, но это только импульсы. Ничего не значащие желания, с которыми я успешно борюсь, загоняя их всё глубже и глубже.
        От уколов меня снова рубит, и во сне к зыбкому образу Вари добавляется её аромат. Впервые девушка кажется настолько осязаемой: сотканной не из грёз и туманов, а из плоти и крови.
        - Дима, - касается моей руки, и я сладко жмурюсь. - Дима…
        - Мне так нравится, когда ты меня по имени называешь. Скажи ещё раз.
        - Дурак, - по руке шлёпает, и я радуюсь, что это сон. Что не видит меня таким жалким, немощным, грязным даже. В эти дни у меня совсем не остётся сил на душ, только умываюсь да зубы чищу кое-как.
        Да, всё-таки хорошо, что это сон.
        Меня вдруг выталкивает из густого тумана. Распахиваю глаза, вмиг осознаю, кто я и где нахожусь. Сердце в груди стучит неистово, грозясь проломить в рёбрах дыру. Инфаркт, что ли? Да нет, что-то совсем другое - что-то приятное.
        Да какого чёрта? Что тут происходит?
        Рядом никого, а за окном ночь. Темноту неба рассеивает жёлтый свет фонарей и горящие в чужих окнах лампы. Комната пуста, но только не квартира. Кто-то определённо внутри есть, и это кто-то… поёт. Тихонько, на грани слышимости, женским голосом. Узнавание приходит резко, но этого просто не может быть. Что Варе тут делать? Наверное, лечение довело меня до острой фазы безумия, с которым теперь придётся жить.
        Где только силы взялись? Ступаю на пол, штаны натягиваю и иду на голос. В коридоре узкая полоска света указывает направление, и с каждым шагом пение становится громче. Это определённо Варя, вот только её не может быть в моей квартире. Очередной сон! Бред!
        Толкнув кухонную дверь, я оказываюсь в просторной комнате, и яркий свет вонзается иглами в зрачки. Глаза рукой прикрываю, привыкаю. Пение обрывается резко, вместо него звучит удивлённый вскрик.
        - Почему замолчала? - спрашиваю у своего видения.
        - Прости, я разбудила тебя.
        - Ты мне снова снишься.
        - Нет.
        Нет?
        Отнимаю руку от лица, глаза распахиваю, а передо мной Варя. Живая, настоящая. Распущенные тёмно-русые волосы струятся по плечам, завиваясь на концах, глаза большие и манкие, а длинные ресницы отбрасывают тень на щёки.
        Такая красивая… безупречная.
        Стоит спиной к распахнутому окну, вцепившись руками в подоконник. Стройные ноги скрещены в лодыжках, а коленки почему-то дрожат.
        Опираюсь бедром на кухонный шкафчик, руки на груди скрещиваю, жалея, что не могу подойти и коснуться её, проверить, не чудится ли она мне. Не могу, потому что весь пропах лекарствами и потом. Впервые настолько противен сам себе, слабый и обессиленный, но чёрт его дери, счастливый.
        - Мне о многом нужно у тебя спросить, но это потом.
        - Спрашивай, - с трогательным трепетом в голосе разрешает, а я глаз не могу оторвать от её красивых ног, стройных и длинных. Ладони зудят от ощущения гладкости кожи, от тепла, которое надолго запомнил.
        - Мне нужно принять душ, - говорю хрипло, и Варя кивает.
        - Нужно.
        - Всё настолько плохо?
        - Ты… взъерошенный, - рукой в воздухе над головой проводит и смеётся. - Очень взъерошенный.
        - А ещё грязный. Зачем ты ко мне прикасалась? Самому противно.
        - Тебе было плохо, я не могла не прикоснуться. Зато ты сразу успокоился и уснул.
        - Поможешь? - спрашиваю, отталкиваясь от шкафчика и назад отступаю.
        - С чем? Ты скажи, я всё сделаю. Голодный? Или, может, кофе сварить?
        - Не тарахти, - морщусь. - В ванной мне поможешь?
        Её глаза похожи на два блюдца, в них непонимание и удивление плещутся. Забавная.
        - Ты хочешь, чтобы я тебя искупала? - щурится недоверчиво, а я смеюсь её детской реакции.
        - Я хочу, чтобы ты была рядом. Вдруг исчезнешь, если я в ванную уйду? Ну и да, не откажусь, чтобы ты меня намылила хорошенько.
        - Нет, - качает головой, а я снова смеюсь, и так легко на душе становится.
        - Нехорошо обманывать, Варвара, - языком цокаю. - Обещала всё сделать, а теперь заднюю включаешь. Вот и верь женщинам после этого.
        - Я не исчезну, - уверяет, нервно сглатывая, и крепче хватается за подоконник, будто если отпустит, тут же на пол рухнет.
        - Не верю. Я вообще не верю, что ты настоящая.
        - Я настоящая.
        - Докажи, - усмехаюсь и киваю в сторону. - Там ванная. Пойдём.
        Странное дело, но во мне сейчас пугающе много энергии. Откуда только что взялось? Но стоило увидеть Варю - нет, не так! Пение её услышать, и всё снова наполнилось красками, звуками, стало ярким. Удивительным.
        В ванной снимаю штаны, считая про себя до десяти и обратно. И когда в голове мелькает “три”, за спиной появляется она.
        И в какой момент я так сильно в неё влип?
        - Не хочу тебя шокировать, но купаться я привык без трусов, - говорю с ехидной улыбочкой и поддеваю пальцами край резинки. По-детски провоцирую Варю, чувствуя себя слетевшим с катушек мальчишкой в поисках острых ощущений. Мечтающим поразить самую красивую в мире девочку прямым выстрелом в сердце.
        Не помню, когда в последний раз позволял себе дурачиться, отпускал внутренние тормоза и мчал вперёд на полной скорости не за карьерными победами, а потому, что мне весело. А, оказывается, это так легко и просто: хотя бы на долбаный час забыться, отойти в сторону от бизнеса и проблем, отбросить маски и побыть самим собой.
        - Не испугаешься, если я разденусь?
        - Что я там не видела? - фыркает, но дрожь в голосе выдаёт её волнение. Так упорно пытается скрыть свои настоящие чувства, что это даже забавно. А ещё больно, потому что Варя противится им и всячески хочет отгородиться. Даже от меня отгораживается, как будто я не имею к ним никакого отношения. Будто бы не я их причина.
        Бельё вниз оттягиваю, но не тороплюсь снять полностью, и в ответ получаю едва слышный вздох. Он заставляет воздух вибрировать, отдаётся сладкой дрожью под сердцем. Когда я таким сентиментальным и чувствительным стал? И, главное, нравится таким быть, прям кайфую, плюнув на всё.
        - У меня красивая задница. Не грех ещё раз посмотреть, - наконец снимаю трусы, остаюсь голым, но не тороплюсь оборачиваться.
        У меня нет цели её шокировать силой своего желания, которое снова беснуется, стоит Варе оказаться рядом. Я хочу её, и это не лечится. Но и напрыгивать на неё диким ревущим зверем не буду - мне слишком нравится эта случайная игра, в которую оказались втянуты.
        Потом я подумаю, кто именно провёл Варю в квартиру. И обязательно оторву этому человеку голову, но пока я наслаждаюсь.
        Варя ахает, а я смеюсь. Ну, правда, такая забавная с этими её неприкрытыми реакциями на меня. Реакциями, которые она всеми силами пытается подавить.
        - У кого-то самомнение, конечно…
        - Только факты, ничего кроме.
        - И кто комплименты твоему филею отсыпал, что ты так уверен в его непревзойдённости?
        - Мне не нужны чужие комплименты, чтобы здраво оценивать самого себя.
        Трусы оказываются в углу. С мягким звуком открываю дверцу душевой, в которой троим места хватит. Не знаю, зачем когда-то покупал такую громадину, не будучи любителем совместных водных процедур. Вернее, не был любителем, а с Варей захотелось попробовать.
        Нащупываю кнопку на навороченной панели, жму остервенело, и вода обрушивается на меня сверху тропическим ливнем. Прохладная. А у меня, оказывается, руки дрожат, я и не заметил.
        - Ты любишь холодный душ или горячий? - спрашиваю, наслаждаясь тугими ледяными струями, бьющими по коже. Отлично мозги прочищает.
        - Тёплый люблю… что?
        - Ничего, - выставляю температуру, делая воду максимально комфортной. - Залезай.
        - Ты что? Я же в одежде!
        - Плевать, у меня сушилка есть. Всё равно ты до утра никуда от меня не денешься.
        Отметая в сторону протесты, тяну на себя Варю, она вскрикивает и приземляется в мои объятия. Влажная ткань трётся о мою грудь, а Варя охает и жмурится от попавшей в глаза воды. Отбрыкивается, но с каждой секундой сопротивление слабеет.
        - Так будет удобнее, не находишь?
        - Ты больной на всю голову, - кричит, отплёвываясь, мечет в меня яростные молнии. Толкает в грудь, но в жесте этом аккуратность. Она не хочет, чтобы я упал, но хочет, чтобы не давил своей силой. Ок, я понял.
        Смеюсь, поднимая руки. Сдаюсь на её милость и просто стою, глядя на Варю сверху вниз. Голый, замученный болезнью, а ещё больше её лечением, но наконец-то готовый жить дальше.
        Варя зачёсывает назад мокрые волосы. Отходит на полушаг, и вода уже не так яростно стекает по её хрупкой фигуре. Насквозь мокрое платье облепило стройную фигуру, делая её ещё соблазнительнее, желаннее, хотя, кажется, больше некуда.
        - Теперь мне тоже придётся раздеться, - заявляет обречённо, но в глазах огненные вихри.
        Она тоже хочет меня, что бы между нами не стояло, какие бы проблемы не тянули нас в разные стороны. Она меня хочет.
        - Похоже, придётся. Плохо будет, если ты тоже заболеешь, - губы сейчас треснут от улыбки. - Ты очень красивая, когда сердишься.
        Варя вздыхает и стягивает бретельку сарафана, обнажая округлое плечо. Я тут же касаюсь его пальцами, но вдруг руку одёргиваю. То, что я мокрый не значит, что чистый. Мне всё ещё нужно избавиться от мерзких запахов, и я слишком уважаю Варю для того, чтобы пачкать.
        На полке слева немного косметики: мужской гель для душа, мочалка да пена для бритья. Больше ничего, потому что женщин в этой квартире не бывает. Как бы Юля ни пыталась уличить меня в изменах, я не изменял ей. До того как встретил Варю, главной моей любовницей была работа.
        - Ты же понимаешь, что это всё неправильно? - шепчет моя правильная грустная девочка, а мне хочется разорвать себя на части.
        Потому что больно смотреть в её глаза. В Юлькины невыносимо, на себя смотреть тошно. Но я не знаю, как мне выбраться из этого дерьма, как сделать так, чтобы никто не страдал.
        - Я знаю, - закрываю глаза и втягиваю тяжёлый влажный воздух. - Давай сегодня ни о чём не думать. Просто быть. Завтра… можешь уйти. Я отпущу на рассвете, держать не стану. Но сегодня останься, мне слишком плохо без тебя.
        С влажными шлепками Варя избавляется от мокрой одежды. Бросает на пол, оставляя вокруг шмоток лужу. Не знаю, в запале ли происходит или по чёткому плану, но она стоит передо мной голая и даже не стесняется этого.
        - Бесстыжая, - ухмыляюсь и всовываю ей в руки бутылку с гелем. - Ты обещала…
        Варя находит мочалку, взглядом спрашивает разрешения, а я молча киваю и отворачиваюсь лицом к стене. Кладу руки на плитку, наклоняю голову и жду, когда коснётся спины. И Варя не заставляет себя ждать: трёт кожу, будто боль мне хочет причинить, но с каждым движением её тело всё ближе к моему. Нас разделяет всего несколько сантиметров, и я резко оборачиваюсь и всё-таки прижимаю Варю к груди. Голую и покорную.
        - Бросила меня, смелая, - шепчу ей на ухо, прикусывая мочку, а Варя дрожит в моих руках, за плечи цепляется. - Восхитительно смелая.
        - Я снова тебя брошу, - обещает, всхлипывая, когда мои пальцы пробегают вниз по позвоночнику, находят ямку над ягодицами. - Наберусь сил и обязательно брошу. Слышишь?
        - Утром. Пока что ты моя.
        Я прекрасно понимаю, что в этой квартире Варе быть небезопасно. После угроз Юли, после её недвусмысленных намёков и тупых обещаний, Варя здесь под угрозой. И пускай я под страхом смерти запретил охране пускать в дом жену, Юля может найти другой способ причинить Варе вред. Но я покупаю эту ночь у судьбы, какую бы цену она не попросила взамен.
        И дальше всё кажется лёгким и простым: наши прикосновения, общее дыхание, единение не только тел, но и чего-то внутреннего, скрытого под слоями условностей и личных запретов.
        Варя - тёплая и сладкая. Отзывчивая и трепетная, идеально мне подходящая во всех местах и изгибах. Сходит с ума под моими руками, отдаёт себя сполна, ничего не просит взамен. Но я даю, потому что не могу иначе. Потому что иначе невозможно.
        - Ты нужна мне, но я тебя отпущу, - говорю, в очередной раз накрывая её губы своими, слизываю дыхание и стоны. Растворяю их в себе, оставляю на память.
        - Так будет правильно, - вторит, дрожа каждой клеткой, цепляясь за мои голые плечи, замирая в коконе моих рук. Смятые простыни клубятся у изножья кровати, влажные из-за нашей любви.
        И ночь эта длится целую вечность, и растянуть бы её на всю жизнь, но с рассветом приходит осознание: если я удержу Варю, если сломаю волю и заставлю быть рядом, для неё это может закончиться трагично.
        Она уезжает, закутанная в мой пиджак, потому что утро прохладное. Я слежу за ней в окно, прислонившись лбом к стеклу, а она только раз оборачивается перед тем, как сесть в машину, которая увезёт её от меня прочь.
        Она смотрит на меня огромными глазами и будь я проклят, если в них не дрожат невыплаканные слёзы.
        Ты нужна мне, Варя, я так остро нуждаюсь в тебе. Но я знаю, что без меня тебе будет лучше. Это моя война - теперь я понимаю это очень остро. И я выиграю её ради нас двоих и ради будущего. Выиграю, слышишь?
        ГЛАВА 21 ВАРВАРА
        Остаток отпуска я провожу в компании Марьяны, которая примчалась ко мне через всю область, пожертвовав длинными выходными. И это лучшее моё решение за последнее время. Мы находим милого риелтора с большим опытом и бульдожьей хваткой. Его зовут Николай, у него самые синие в мире глаза и взгляд хитрого ребёнка. Он деловито обходит квартиру, постоянно делая пометки в планшете. Простукивает стены, лезет под ванную, тестирует сантехнику, ищет выемки и пустоты в полу и проверяет вентиляцию. Такой деловой, будто для любимой бабушки квартиру покупает.
        Николай уходит, обещая вернуться с толпой самых щедрых покупателей, и я радуюсь, что наконец избавлюсь от этой квартиры, в которой многовато дурацких воспоминаний.
        Пора начинать новую жизнь во всех её смыслах.
        С сестрой мне тепло и уютно, она умеет слушать и главное - слышать.
        - С тобой даже молчать комфортно, - признаюсь, когда мы в очередной раз бродим по городу, не имея конкретной цели.
        - Не зря мы сорок недель в одной утробе плавали, - смеётся и протягивает мне рожок мороженого. - Лизни!
        Пачкаю нос шоколадно-сливочной массой, смеюсь впервые за последние недели громко и до слёз. Наконец мою голову покидают все дурные мысли, и я готова взлететь над проблемами. Да и какие у меня проблемы? Жених изменил? Пусть ему будет хуже. Поклонский со мной случился? Тоже переживу, не маленькая. Хотя, если совсем глубоко копнуть, мне грустно. Несвоевременно мы встретились, зря пересеклись. Только кровь друг другу отравили.
        - Ты опять грустишь, - Мара, как всегда, угадывает моё состояние, чем бы ни пыталась его скрыть. По кивку головы, мимолётному взгляду, улыбке или ещё бог весть чему, но она всегда понимает, когда мне нужна помощь. Только частенько с причиной промахивается. Вот как сейчас: - Это из-за Лёньки?
        К сожалению, нет, но я глотаю возражения. Пусть лучше думает, что я о бывшем грущу, чем забивает голову подробностями истории с Поклонским.
        - Так, хватит прогулок, пора нашим шикарным ногам дать отдых, - подмигивает мне, обнимает за плечи и уводит вслед за собой в милое кафе.
        Мара - обворожительная. Умеет нравиться не только мужчинам, но и вообще, кажется, всем подряд. Вот и сейчас стоит нам войти в кафе, а к нам уже летят, ломая ноги, двое официантов разом, сияя, как медь после песка. Марьяна улыбается каждому, парни смущаются, а я краснею от попыток сдержать хохот.
        Тысячу раз наблюдала подобные сцены, но никогда они не перестанут меня веселить.
        - Какой чудесный вечер, не находите? - забавляется Мара и плавно рукой обводит помещение. - И кафе ваше просто чудесное. Это не кафе, это любовь с первого взгляда. Молодые люди, проведёте нас с сестрой к самому лучшему столику? Только к действительно лучшему, на меньшее мы не согласны.
        Она могла бы даже не просить. Одной улыбкой Мара способна выбить место в раю под самым красивым деревом, не то что столик с лучшим видом в самой обычной кафешке.
        - Тебе нужно открыть курсы, ты озолотишься, - восхищаюсь сестрой, и нет в этом ни капли зависти. Мара поднимает брови, а я поясняю: - “Как покорять людей одним фактом своего существования”.
        - Дурочка, - шутливо толкает меня в плечо. - Я, знаешь ли, серьёзный сотрудник прокуратуры, хоть и тружусь на секретарской ниве. Но зато как звучит! Моё место службы - оберег от придурков самых разных сортов.
        Болтая, присаживаемся на летней террасе, заказываем по бокалу вина и медленно пьём, разглядывая переливающийся огнями центр. В "Парадизе" было хорошо, но сердце моё принадлежит шумным городам. Только в них ощущаю жизнь с её текущей по венам суетой, оживлёнными улицами и извечной бессонницей.
        Когда вино выпито на треть, а лёгких закусок на красивой тарелке остаётся половина, Мара снова спрашивает, о Лёньке ли я грущу. Сестра всегда немного пренебрежительно относилась к Леониду, называя его только Лёнькой и никак иначе. Вначале меня это расстраивало, а Лёню вовсе бесило до зубовного скрежета и нервного тика.
        Когда влюблён, хочется, чтобы весь мир отвечал твоему избраннику взаимностью, а семья приняла его со всеми потрохами, но Мара не умеет притворяться. И наконец я с ней полностью согласна - Лёнька он и есть. Жалкое ничтожество, а не мужик.
        Вопрос сестры висит в воздухе. Надеюсь, Мара переключится на что-то другое, переведёт тему, как делала тысячу раз за жизнь. Не судьба: сестра ждёт ответа, пытливо разглядывая мой профиль.
        - Я не грущу, у меня нет ни единого повода, - с деланной беспечностью пожимаю плечами, но Мара не верит мне.
        - Я знаю тебя лучше всех. Не обманешь, - хмыкает и задевает под столом мою ногу. - Ты же помнишь, что всегда можешь поделиться со мной? Пусть не Лёнька причина, хотя странно, но что-то тебя расстраивает. И я хочу знать, кто этот гад.
        Вглядываюсь в красивое лицо сестры, но в больших глазах за веером ресниц лишь искренняя тревога.
        Но Поклонский не гад! Он хороший.
        - Да нечем собственно делиться, - нагло вру. - Просто… я немного запуталась, но это не повод для грусти. Может быть, для чёрной тоски, но не для грусти.
        Никогда я не умела ничего скрывать от Марьяны, как и она от меня. Всегда на пределе откровенности.
        - Эй, девочка, ты чего? - Мара пересаживается на соседний стул, в глаза заглядывает, а мне вдруг дышать нечем. Мимо проносится машина, удивительно похожая на автомобиль Поклонского, и я натурально задыхаюсь. Ну почему всё так? Зачем именно сейчас? Не после его развода?
        - Я дура, Мара. Кромешная неисправимая идиотка, - говорю шёпотом и одним глотком допиваю вино. Скулы сводит, я морщусь и неэлегантным жестом ладонью вытираю губы.
        Марьяна жестом просит повторить, и вскоре я уже выливаю на сестру сумбурные потоки откровений. Обо всём рассказываю: о Лёне, Рыжей, корпоративе, Поклонском, его жене. Обо всём сразу, и Мара только кивает в нужных местах и взволнованно молчит.
        - Вот это переплёт, - замечает, когда выдыхаюсь. - Может быть, не нужно было рубить с плеча, а? Ну, знаешь… многие с женатыми спят, а тут вообще разводится. Что ты усложняешь?
        - Мара, я не могу, веришь? Вот всё это самой себе говорю, а на деле как представлю, что сама на месте разлучницы, тошнит. Натурально выворачивает. Это так сложно…
        - Да уж, хорошенько Лёнька со своей курвой по тебе потоптались, - цокает языком, полыхает раздражением. - А этот Заклонский…
        - Поклонский.
        - Ну да. Он вообще как? Ну, серьёзный мужик?
        - Даже слишком. Надёжный и, знаешь, заботливый. Искренний…
        Мне снова хочется рыдать - некрасиво, по-бабьи выть, но вместо этого лишь жалобно всхлипываю.
        - Только паспорт испачканный, - замечает, глядя куда-то в сторону.
        - Не знаю, зачем я ему. Но он… будто бы любит меня.
        - А ты?
        - А я трусиха, Мара. Самой себе боюсь признаться, что скучаю и во снах его вижу.
        - Всё-таки мама нас очень правильными, принципиальными воспитала, - улыбка сестры пропитана горечью. - Помнишь, как она говорила? Лучше навек одной остаться, чем лезть в чужую семью. Вбила в нас это намертво, зацементировала.
        - Разве она не права?
        - Права, Варя. Конечно, права. Просто… иногда сердцу не прикажешь. Жизнь сложнее правильных постулатов. Сложнее…
        - Уж я-то в курсе, - криво усмехаюсь и, ощутив внезапный голод, заказываю пасту с морепродуктами.
        Мы с Марой едим из одной тарелки. Как в детстве воруем друг у друга самые вкусные кусочки и это всё ещё дико весело.
        Я рада, что поделилась с сестрой, иначе бы на части разорвало. Домой возвращаемся на такси, но Мара всё время оглядывается за спину.
        Что её так встревожило?
        - Мне кажется, или вот тот чёрный автомобиль едет за нами? От кафе едет, никак не отцепится.
        Я следую её примеру: оборачиваюсь и тоже замечаю машину с наглухо тонированными стёклами. Она держится поодаль, но неизменно рядышком. Хм…
        - Мне кажется, у тебя профдеформация, - говорю, но колючие мурашки текут ручейком по позвоночнику.
        Что-то странное творится, только пока не понимаю, что именно.
        - Может быть, - медленно кивает Мара, но хмурая складка между бровей не разглаживается.
        Таксист нервно заглядывает в зеркало, настраивает его, ловя в фокус машину. На нас косится, но всё, что я могу - ответить ему удивлённым взглядом.
        - Не нравится мне это, - бухтит Мара, но когда таксист уже готов скинуть заказ и высадить нас на обочине, черная машина сворачивает в переулок, мигнув фарами напоследок.
        Даже в этом невинном действии незнакомого человека мне чудятся зловещие нотки. К губам прилипает нервная улыбка, от которой сводит скулы.
        - Вот видишь, Мара. Это совпадение… просто человеку было по пути.
        Но кого я убеждаю больше: себя или Марьяну?
        В конце концов, эпизод вылетает из головы. Остаток пути проходит легко и спокойно, и даже таксист перестаёт коситься на нас как на придурочных.
        Во дворе тихо, если не считать свиста ветра, запутавшегося в кронах деревьев. В жёлтом свете фонарей кружат ночные мотыльки, в кусты мелькает кошка, взмахивает на прощание чёрно-белым хвостом.
        - Хорошо так, тихо…
        Мара рассеянно кивает, молчит, глядя мне за спину. Щурится, мрачнея, и вдруг прикрывает рот ладонью.
        - Что с тобой, Мар?
        - Варя, не оборачивайся, и давай быстрее нырнем в подъезд. Хватит, надышались воздухом.
        Сестра крепко хватает меня за руку и волочет в сторону дома. Но как послушаться и самой не разобраться в причине такого поведения? Что-то её испугало - я слишком хорошо знаю Мару, - потому не могу не обернуться. Как устоять? Вот вы бы смогли?
        Глазам своим не верю! Чуть вдалеке стоит та же самая машина. Она так долго ехала за нами, что я, кажется, запомнила её в мельчайших деталях. Ну и номера, да, их я тоже успела запомнить. Это она! Сомнений быть не может. Да что происходит? Тело каменеет. От чудовищного нервного напряжения кажется, что лёгкие вот-вот откажут. Какого чёрта?! Это всего лишь автомобиль, повторяю про себя, он всего лишь стоит в моем дворе, до этого проехав за нами не один километр. Всего-навсего машина с дочерна тонированными стеклами. Ничего подозрительного, думаю, а внутренний голос хохочет надо мной.
        - Так, сестра, думай, кто это может быть, - шипит Марьяна, не снижая скорости. Её ледяные пальцы на моем предплечье запускают рой тревожных мурашек.
        - Да почему ты решила, что это как-то со мной связано? - фыркаю, зябко плечами повожу.
        Кто бы это ни был, во дворе я не останусь. Скорее в безопасное тепло пахнущего свежей краской подъезда!
        - В квартиру! - командует Мара, но я без приказов первой влетаю на лестничную площадку. Только чудом не разбиваю лицо, носками цепляясь за верхнюю ступеньку.
        Руки дрожат, ключи с громким звоном падают на пол, и одно бесконечное мгновение оторопело смотрю на связку в миллиметрах от туфель. Да что происходит? От кого я убегаю, словно совершила что-то ужасное? Будто преступница.
        - Быстро, Варя. В квартире будем зависать в воздухе.
        Стальные нотки в голосе приводят в чувство, и уже через минуту я приваливаюсь спиной к запертой изнутри двери.
        - И от чего мы убегали? - морщусь как от зубной боли. Оттолкнувшись от двери, иду в кухню и включаю свет.
        Какого черта я чувствую себя так паршиво?
        Машинально завариваю чай. Взгляд все время цепляется за рулонную штору, закрывающую окно. Если бы я умела видеть сквозь плотную ткань, наверняка увидела припаркованную во дворе машину. До мелочей запомнила её местонахождение.
        - Чай будет кстати, - одобрительно кивает сестра. - Надо остатки хмеля выгнать, мозги прочистить.
        Чай с лимоном, как верное средство от опьянения, - лучший рецепт нашей бабушки. У нее четверо сыновей, и уж приводить в себя захмелевших людей она умеет профессионально.
        Кипяток льется в чашки, терпкий аромат чая с лимонной наполняет воздух. Мара возвращается из ванной, плюхается на стул, глаз с меня не сводит.
        В ее взгляде тысяча вопросов, а в моей голове их ещё больше. И ни одного ответа.
        - Варя, думай, что это за машина, - настаивает Мара, а я тяжело вздыхаю и оседаю на стул. - Это может быть как-то связано с тем самым женатым? Его жена, конкуренты? Тебе хоть кто-то угрожал?
        - Нет.
        - Может, Ленькина баба взбесилась и хвост за тобой приставила?
        - Ей бы зачем? Она и так все, что могла, разрушила. Нет-нет, это что-то другое.
        Я перебираю в голове все варианты. Складываю пазл, пристраивая к общей картине кусочек за кусочком, но не выходит увидеть цельное полотно.
        Марьяна встаёт из-за стола, едва рукой не сбросив чашку с остывшим чаем. Подняв штору, она осматривает двор, и крылья носа хищно трепещут.
        - Все ещё торчит во дворе… - стучит пальцами по подбородку, размышляет. - Варя, где твой телефон?
        - В сумке. А что?
        Я немного сбита с толку, но адекватно реагировать ещё способна.
        - Но зачем тебе мой телефон?
        - Звони этому…
        - Какому?
        - Женатому. - Снова опускает штору и отходит от окна. - Если мы хотим понять, что творится, предлагаю начать с него. Если он не виноват, будем звонить Лёньке. В общем, раскрутим этот клубок, не волнуйся. Но сначала женатый.
        От мысли звонить Диме немеет кожа, но Мара права, спорить бессмысленно.
        - Я сейчас, - говорю внезапно осипшим голосом и, вопреки ожиданиям сестры, иду не за телефоном, а в ванную.
        Мне нужно всего лишь несколько минут.
        Запираюсь на два оборота. В зеркале отражается раскрасневшаяся встревоженная девица. Что я скажу Диме? Как начну этот разговор? "Эй, Поклонский, а это случайно не твоя жена киллера наняла? Или кто-то решил меня грохнуть, чтобы тебе насолить? А нет, не знаешь? Тогда пока, будь здоров и высыпайся". Бред какой-то.
        Открываю холодную воду, спускаю пару минут, пока в ледяную не превращается. Остужаю щёки, щедро брызгая на них, фырчу и отплёвываюсь. В итоге легчает и уже не так волнуют слова, которые скажу Диме. И совсем не тревожат те, что могу услышать.
        Но Дима, как обычно, поступает по-своему. Он звонит мне первым.
        ГЛАВА 22 ДМИТРИЙ
        Немногим раньше
        Самолёт снижается, плавно скользя по небу, и совсем скоро я буду дома. Чертовски сложная командировка получилась, с трудными переговорами, но я сам в нее сунулся. Грех жаловаться.
        Снимаю наушники, пальцами разминаю переносицу, а в голове сам по себе выстраивается список целей и задач на ближайшее время. Загрузить себя работой - проверенный способ заглушить тоску и прояснить голову. Когда перед тобой чёткий план, всё кажется проще. А если в нём больше тридцати пунктов, не остаётся времени на ерунду.
        Я только однажды справлялся со стрессом иначе. Слово какое странное, кощунственное даже. Тогда был не стресс, тогда случилась настоящая беда, которая разделила нашу жизнь на "до" и "после". Столько лет прошло, а сердце до сих пор кровоточит, пусть со временем оно у меня знатно загрубело.
        Когда Юлю похитили, места себе не находил и, кажется, именно тогда разучился спать глубоко и сладко. Два дня она была в плену. Два грёбаных дня я не знал, что с моей женой и дико волновался о ребёнке. Потерял голову и готов был все отдать - фирму, бабки до копейки, собственную жизнь, почки - лишь бы с Юлей все было хорошо. Лишь бы ее не мучили. Не убили.
        Именно в те дни я чётко осознал, что готов стать отцом, что это не сон, а реальность. Понял, как невыносимо сильно люблю Юлю, как нуждаюсь в ней. Тогда я вспомнил все молитвы, которые знал и нет. Какие-то наверняка придумал. Откуда только что взялось? И вера эта, и надежда, и всё сжигающая любовь. Я бормотал про себя просьбы богу, что-то обещал, требовал и снова просил. Но в итоге ещё вчера возможная реальность разлетелась в радиусе сотни километров грязно-серыми брызгами, как гнилая вода после упавшего в неё камня.
        После освобождения Юля долго плакала, винила во всём меня, "Мегастрой", Стаса. О, Стаса она всей душой возненавидела, да так и не простила. Потому что никто из его близких не пострадал. В отличие от нашего сына. Врачи сказали, что у нас бы родился мальчик… мальчик.
        Знаете, именно тогда я чуть не сломался под гнётом вины, под всем тем моральным дерьмом, которое навалилось вонючей кучей. Едва не сошёл с ума от бессилия. А ещё плакал… уходил подальше от наконец уснувшей, измотанной рыданиями Юльки, благо дом находился у кромки леса, бил кулаком в ствол кривой пихты - всё время одной и той же, - вымещал злость, обиду, ненависть на самого себя. Будто дерево хоть в чем-то провинилось. Бил, а после плакал, как ребёнок, уткнувшись лбом в испещрённую прожилками прохладную кору. Так пряно пахло хвоей, так сладко пели птицы, но всё это проходило мимо меня, в чёрную воронку всё хорошее проваливалось.
        Я нашел каждого причастного к нашей беде. Это сейчас я правильный и порядочный, тогда я был молодым, злым и уничтоженным. Мне нечего было терять. Наказал каждого, причинил боль. Стало ли легче? Нет. Но земля определенно стала чище.
        - Дима, выныривай уже наружу, - голос Стаса за волосы вытаскивает из глубокой задумчивости.
        Мы вместе летали в командировку, и я рад этому. В моей жизни так мало по-настоящему преданных людей…
        - О чём ты снова думал?
        - О тендере.
        - Врёшь, Дима, - цокает языком проницательный Стас и застегивает ремень, чувствуя приближающуюся посадку. - Если бы ты думал о тендере, у тебя не краснели бы глаза.
        Касаюсь век, а в уголках глаз скопилось что-то подозрительно похожее на влагу. Неужели опять решил проронить скупую мужскую слезу? Да ну, к чёрту. Что-то я совсем расклеился в последнее время. Прознай журналисты или конкуренты, каким чувствительным может быть несгибаемый Поклонский, душу вымотают. Но здесь, на борту частного самолёта, так просто нырнуть в себя.
        - Это от недосыпа.
        - Да-да, - якобы верит мне Стас, - именно поэтому.
        Лучшая черта Стаса - понимание. Даже то, что привёз ко мне Варю - это о нём, о понимании без слов. Правда, я едва не наорал на него после, но так, ничего серьёзного, просто психанул.
        - Рыльский, сколько мы с тобой дружим? - спрашиваю, а Стас поднимает глаза от документов.
        - Тридцать пять лет, - улыбается, снова похожий на того мальчишку, которым когда-то был. - Кажется, мы сдружились на почве того, что не могли решить, чем друг друга отметелить: совочками или формочками для песка.
        - В итоге так и не подрались.
        - Ни разу в жизни, - Стас взмахивает рукой, что-то сказать хочет, но так и не решается. С повышенным усердием собирает документы, сортирует их по кожаным папкам, складывает те идеально ровной стопкой.
        - Ты нервничаешь? - спрашиваю, подавшись вперёд, а Стас бросает на меня мрачный взгляд.
        - Не бери в голову, это я так… короче, не до этого сейчас. Олег тебе скидывал план на сегодня? Да? Отлично. Сейчас, значит, в головной офис рванем, а после нужно на котлован смотаться. Что-то мне не нравятся сроки, тянут парни.
        Мы бы давно могли заниматься только кабинетной работой. Но фокус в том, что у меня не получается оставаться вдалеке от шумных строек, проектов, чертежей. Архитектор внутри меня противится.
        Проект по строительству реабилитационного центра для детей, больных ДЦП, - из тех, которыми могу и буду заниматься от котлована до пуска в эксплуатацию, вложив каждую копейку из личного бюджета. Просто я так чувствую, и это важнее прочего. Конечно, всегда найдутся умники, которые всунут свой нос и увидят отмывание денег, купленный тендер и махинации с налогами. Потому что ничего другого видеть не способны. Кто-то скажет, что Поклонский прогнил до основания, потому пытается почистить карму. Да, Господи ты боже мой, если бы умел обращать внимание на таких умников, я бы ничего не добился. Привыкать ли мне к грязным методам некоторых журналистов? Нет.
        Иногда я думаю, что совсем не этого хотел, когда горел своим делом. Журналисты, газеты, их вечные поиски сенсаций, жизнь на чужой открытой ладони - разве нормально к этому стремиться? Хайп - это не о строительстве важных зданий, не о застройке пустующих территорий жизненно важными объектами. Я ведь всего лишь хотел проектировать и строить дома, делать мир вокруг красивее, удобнее. Лучше. Всё течёт, всё меняется, архитектура - то, что остаётся в памяти потомков, что делает прошедшую эпоху осязаемой, понятной.
        И снова понимаю, почему Варя ушла от меня, почему не захотела проходить через хайповое дерьмо. Очень понимаю, всё осознаю, только смириться не получается. Она всё равно будет моей, даже если весь мир будет против. Да и когда мне было не плевать на этот дурацкий мир?
        - Что там со сроками? - отвлекаюсь, заменяя мысли о личном мыслями о работе.
        - Да хрень какая-то, - Стас чешет карандашом затылок, распахивая одну из папок. - Последние экскаваторы пригнали на площадку ещё позавчера, а работа стоит. Не приступают!
        - Место очистили? Инженерные конструкции выкопали и переместили?
        - Ещё на той неделе! Техника простаивает, а это убытки.
        Стас верен себе - экономист до мозга костей, голова которого забита цифрами и расчетами. А я просто не люблю, когда тянут сроки, словно они из смолы сделаны.
        Рыльский тарахтит, хватаясь за разговоры о работе, но удивляет своей торопливостью. Так тарахтеть не в его характере. Смотрю на него внимательно, пытаюсь угадать, что в его голове творится, откуда нервозность, и вдруг он будто бы сдувается. Откидывается на кресло, крепко впивается длинными пальцами в подлокотники, и к моему удивлению суставы белеют.
        - Дим, давай сегодня напьёмся? - предлагает и подкрепляет просьбу таким тоскливым взглядом, что у меня внутри всё холодеет.
        - Похоже, не у одного меня дерьмо на душе.
        Стас криво ухмыляется, черты лица становятся жёстче: заостряется подбородок и скулы, на виске бьётся синяя жилка.
        - Просто давай поедем в бар. Или куда угодно, лучше даже на Луну. Иначе я кого-нибудь точно убью. Например, свою жену.
        Всегда мирный и спокойный Стас удивляет внезапной кровожадностью.
        - Не надо никого убивать, Стас. Не бери грех на душу, она этого не стоит.
        Стас морщится, отводит взгляд. Знает, что я вижу его жену насквозь, вот только фокус в том, что я всегда позволяю людям совершать ошибки. Самим набивать шишки, даже если это очень близкие мне люди. Мы редко обсуждаем Настю, но если он считает, что хочет жить с ней, вот такой блудливой кошкой, то пускай. Он взрослый мальчик, сам всё понимает. Толку мне его в темечко клевать? Но, кажется, даже долготерпению Стаса приходит конец. Или любовь прошла, и мозги встали на место?
        Его настроение мне не нравится. Молчаливость, задумчивость, морщины, прорезающие лоб… Друг плохо выглядит, разбитым и растерянным.
        - Стас! - Сбрасываю ремень, резким толчком на ноги поднимаюсь и, обойдя разделяющий наши кресла столик, крепко хватаю Стаса за плечи. Встряхиваю, он от неожиданности удивлённо моргает, а я говорю, наклонившись ниже, и наши носы на одном уровне: - Не смей даже думать об этом. Никаких убийств, никакого насилия. Это не для тебя, ты другой. Потом жить не сможешь. Что бы ты сейчас ни думал, что бы ни чувствовал, это пройдёт.
        Возвращаюсь на место. Долго молчим, я смотрю в иллюминатор, наблюдая за плавным снижением замолёта.
        - Ты прав, Дима. Просто… ай, неважно! Давай напьёмся и побудем наконец нормальными мужиками. Пожуём пьяные сопли, пожалимся друг другу, - Стас горько смеётся, и столько отчаяния в этом смехе, во всей позе его. - Дим, ты же мне расскажешь, что у тебя с Юлькой? И с Варей? Мы давно просто не говорили за рюмкой чая.
        - Вот любопытный чёрт, - усмехаюсь, покачивая головой. - Это всё слишком сложно, потому и правда, нам нужно напиться.
        ***
        С котлованом всё обстоит не так критично, как казалось сначала. Работы, пусть с опозданием, но закипают, рокот техники оглушает, а прораб орёт на незадачливого парнишку в жёлтом жилете:
        - Да мы за три дня его выкопаем, - надрывается прораб, - ковшовые буры где? Где?
        Он ревёт так, что багровеет мясистая шея, а я подхожу и интересуюсь, при чём тут парень, если всю технику должны были заказать давно.
        - Да заказали, Дмитрий Николаевич, - едва не плачет, - но я не проконтролировал! А эти придурки с адресом напутали. Ковшобуры в Е* ушли, и пока вернутся… Время потеряем, опять!
        Прораб ещё бы долго материл всех и каждого, но я советую ему не кипятиться раньше времени и обещаю, что буры будут у него уже завтра к обеду.
        - Как раз вовремя, да?
        Восхищённый прораб прижимает каску к колесоподобной груди и, махнув рукой, убегает контролировать процесс. Я засовываю руки в карманы, смотрю на работающие экскаваторы, и такой покой на душе, такое расслабление в каждой мышце. Согласитесь, есть что-то невероятное наблюдать за тем, как на ровной площадке, поросшей бурьяном и засыпанной мусором, спустя время вырастает что-то полезное и нужное. Пройдёт пару лет, и здесь появится современный центр - самый лучший в стране, и сотни детей получат помощь. Ради этого стоит жить.
        Когда-нибудь я обязательно привезу сюда Варю. Странные у меня желания, самому смешно. Девушек по ресторанам нужно водить, а не на стройплощадки. Но, мне кажется, она оценит.
        В бар мы едем, когда все дела раскиданы по углам. Хотелось бы завалиться в первый попавшийся, как в старые добрые времена, но мы не в том статусе, чтобы пьяными мордами светить на потеху журналюгам. Потом не слезут, набросятся и все кости обглодают.
        Охрана приезжает первой, проверяет каждый угол, и только после отмашки выходим из машины. Через боковую дверь, прочь от любопытных глаз, по винтовой лестнице прямиком в VIP-ложу. Пахнет пряностями и табаком, приглушённый свет создаёт налёт загадочности. Респектабельный мужской клуб, в котором курят сигары, пьют коллекционный виски и обсуждают многомиллионные контракты - отличное безопасное место.
        Стас хмелеет быстро. Молчит, рассматривая носки своих туфель, мрачнеет с каждым выпитым глотком.
        - Так не пойдёт, - говорю, жестом отправляя официанта. - Мы сюда вроде бы языками трепать приехали, а не тупо напиваться. Молчать мне комфортнее наедине с собой.
        Стас шипит сквозь сжатые зубы. Откидывает голову, бьется затылком о подголовник, смотрит в украшенный софитами потолок, покачивая в бокале виски.
        - Я никогда не думал, что сумею так возненавидеть кого-то. До отвращения, - глухо говорит, и приходится податься вперёд, чтобы расслышать. - Такая ярость в груди, отчаяние. Это очень сильные чувства, я не могу с ними справиться. И ненависть эта… она меня убивает, превращает в чудовище. Я его боюсь, Поклонский. Настю тоже видеть боюсь. Не справлюсь, голыми руками разорву. Это очень страшно - такое чувствовать.
        - Я бы хотел сказать, что это нормально, но нет ничерта нормального в том, что мой друг горит, как факел и вот-вот потухнет из-за какой-то стервы.
        - Наверное, - дёргается и, подобравшись, садится прямо. Делает большой глоток, снова за бутылкой тянется. - Я так любил её, Дима. Таким идиотом был. А ей… галерею ей, всё что хотела. На блюдечке, на ладони. Только бери!
        - Она и взяла, - криво усмехаюсь.
        - Взяла и правильно сделала. Я же не жалел бабок и сейчас на жалею, что потратил столько. Нужно быть последним ничтожеством, чтобы экономить на любимой женщине. Но мне обидно, мать его, что она решила, что может об меня ноги вытирать. И ведь вытирает! Совсем ошалела от любви, страх и совесть потеряла. Меня позорит.
        Снова пьет. Подвигаю к нему ближе блюдо с закусками и жалею, что ничего серьезнее бутербродов и нарезок не заказали.
        - Ты закусывай, а?
        Не слышит. Плотину его молчания прорвало, и он, похоже, не собирается затыкать ее едой.
        - Самое поганое, что я ведь не зверь. Ну, полюбила она другого, с кем не бывает? Отпустил бы, переболел. Но она ведь трахалась с ним и всячески через меня пыталась Баринова наверх пропихнуть. Куда это годится? Как лохом крутила, гадина. А этот Баринов… на корпоративе жену мою тискал, а потом руку мне жал, заискивал. У-у-у, ненавижу. Себя ещё больше!
        - Если она не остановится, то всё это вылезет наружу. Тебя завалят предложениями об интервью и вопросами. Помнишь, что началось, когда Морозову жена рога наставила?
        - Ад начался, - кивает, вспомнив. - Я не хочу этого. Мне не нужно такое внимание.
        - Значит, работай на опережение, - пожимаю плечами. - Только без насилия. Настя хочет быть с сусликом? Любит его? Вот пусть и любит, только уже под своей фамилией. А дёрнется, фотки её голого зада во всех газетах страны окажутся. С того видео можно тысячу кадров вытянуть.
        Стас сомневается, хотя и взвинчен до предела. Интеллигентный мальчик, которым он, в сущности, является, всем нутром противится. Но, похоже, злости в нём сейчас больше, чем интеллигентности.
        - И да, - рассматриваю янтарную жидкость на дне своего бокала, а в ней будто бы огонь плавает. - Забери у неё галерею. А ещё лучше сожги.
        - Дима, там же работы ни в чём не повинных художников, - качает головой, а я чертыхаюсь.
        - Значит, нужно вывезти все картины до поджога, - смотрю на Стаса исподлобья. - Ну, либо просто отбери. Думай, Рыльский, думай.
        Мы пьём, но у меня так и не получается напиться. Внутри срабатывает стопор, после которого спиртное в глотку не лезет. За разговорами трезвеет Стас, и ближе к десяти мы готовы ехать по домам. Ну, если бы у нас ещё оставалось понятие, что это на самом деле такое.
        Стоит выйти на улицу, и алкоголь всё-таки бьёт по мозгам. Меня растаскивает на части от дикого желания увидеть Варю. Просто услышать её голос, узнать, что с ней всё хорошо. Я даже забываю, что она меня в чёрный список добавила, когда набираю её номер. А вспомнив, готов разбить телефон об асфальт, но вдруг на том конце провода раздаются длинные гудки. Хех, надо же. И такое счастье затапливает, такое облегчение.
        - Варя, я чёртов идиот, но я так соскучился…
        - Я… - вздыхает и мне кажется, что губы облизывает. Губы, которые помню в мельчайших деталях.
        Киваю Стасу, указываю рукой на телефон, мол, разговор важный, а тот улыбается понимающе и неловко усаживается на заднее сиденье автомобиля. Паша, наш трезвый водитель, курит, глядя в сторону, а я отхожу подальше, прячусь в темноте.
        - Ты тоже скучаешь, - сообщаю шёпотом и тихо смеюсь. - Иначе бы не снимала номер с блокировки. Ждала, что я позвоню? Но почему сама не звонила?
        - Дима, это ничего не меняет. Сначала ушла я, потом отпустил ты. Так правильно.
        - Правильно, - рявкаю. - Да плевать я на это хотел! Ты нужна мне и ты будешь моей. Пусть и не сейчас. Я отпустил тебя, но я тебя не бросил. И ты не смей меня бросать. Слышала? Только попробуй, я тебя выпорю.
        - Я бы никогда не бросила, но…
        - "Но" для слабаков, Варвара Сергеевна. Просто скажи, что скучаешь.
        - Да, - тихонько вздыхает. - Очень, Дима. И почему все так не вовремя?
        - Все случается ровно тогда, когда нужно, - улыбаюсь, точно идиот, да и похрен.
        - Дима, но зачем ты за мной хвост приставил? - спрашивает, и голос ее дрожит.
        В смысле?
        - Какой такой хвост? - моментально трезвею и зачем-то осматриваю парковку. - Ты о чём вообще? Варя!
        - Так это не ты машину послал следить за мной? Чёрная такая, с тонированными стёклами. Она от кафе за нами ехала, а теперь во дворе стоит, - поясняет сбивчиво, а я так крепко сжимаю в руке телефон, что корпус трещит. - Я думала, ты контролируешь меня или от чего-то уберечь пытаешься… ой, я ошиблась, да?
        На место хмелю и короткой вспышке эмоций приходит спокойствие и чёткий план, который созревает в голове за секунды.
        - Нет, Варя, это не я.
        ГЛАВА 23 ВАРВАРА
        - Нет, это не я, - и голос Димы в этот момент мрачнее некуда.
        В глубине души я ожидала такого ответа, но он всё равно меня расстраивает. Сама не знаю, почему. А ещё пугает до икоты, ведь если не Дима с его жаждой контроля, то кто это?!
        - Черт знает что, - бормочу едва слышно и уже жалею, что вообще завела с Димой этот разговор.
        Теперь Поклонского не остановишь. Он как пламя, которое вырвалось наружу и теперь только держись в сторонке, пока цел.
        Глупая девочка, живущая внутри, отметает все доводы моего взрослого рассудка, игнорирует любые уговоры и просто радуется, понимая: Дима обо мне волнуется.
        - Варя, ты меня слышишь? - рявкает в трубку, а я прислоняюсь лбом к двери.
        - Слышу. У тебя красивый голос.
        Поклонский хмыкает, и, отведя трубку в сторону, приказывает кому-то заводить мотор.
        - У тебя тоже… споёшь для меня ещё раз? - мне кажется, я вижу улыбку на его губах, хотя это и невозможно.
        - Тебе понравилось моё пение только потому, что ты был болен, - улыбаюсь, а Дима просит меня не говорить глупости.
        - Так, о твоём репертуаре и вокальных данных поговорим после, когда я разберусь с этой проблемой.
        - Ты не обязан, - заявляю решительно, но Дима меня перебивает:
        - Машина до сих пор стоит во дворе? Ты её видишь?
        Бегу в кухню, подняв штору, всматриваюсь в простирающийся внизу двор. Он как на ладони, и я исследую его миллиметр за миллиметром. На парковке появилось ещё несколько автомобилей, я напряженно рассматриваю каждый.
        - Уехала, Дима. Нет её, - я готова прыгать до потолка. Воздух со свистом вырывается из лёгких, и грудь от сковавшего её напряжения болит.
        - Ты уверена? Посмотри хорошо!
        - Да, как в собственном имени, - улыбаюсь во все тридцать два.
        В трубке что-то хлопает - дверца автомобиля? Дима возится, хрипло дыша в трубку. Щелчок, чьи-то неразборчивые разговоры, шум двигателя - все эти звуки сливаются в мерный гул, из которого сложно вычленить что-то конкретное.
        - То, что уехала, хорошо. Но теперь важно узнать, зачем приезжала. И приедет ли вновь, - размышляет Дима, и мне кажется, что не пил он вовсе. Или так быстро протрезвел?
        - Дим, вдруг я вообще зря панику навела? И ты ещё зачем-то всполошился. Вдруг всё-таки случайность? - держусь за наивную мысль, иначе накатит бессилие, и я перестану чувствовать себя в безопасности. Мой и без того изменившийся, вставший с ног на голову, мир полетит в пропасть.
        - Всё может быть, но нужно проверить, - Дима говорит отрывисто. Наверняка сейчас в его голове марширует, чеканя шаг, тысяча дельных мыслей.
        - Дима, я номер запомнила, - говорю, и Поклонский моментально цепляется за возможность узнать всё как можно быстрее.
        - Скинь мне сообщением, - командует, но спорить не хочется. - Дам программерам задание, пробьют тихонько. Есть у меня для этого парочка надёжных внештатников. И да, ты одна сейчас?
        - Нет, со мной сестра. Она только завтра уезжает, у неё на рассвете самолёт.
        - Пусть задержится, - не просит, а властно требует. - Хотя бы на пару дней.
        Бросаю взгляд за спину, но Мара скрылась в комнате, стараясь не мешать.
        - Но она не может, ей на службу нужно возвращаться.
        - Что за служба?
        - Она секретарем в прокуратуре работает… как понимаешь, там не самые сговорчивые и понятливые парни в ее начальниках ходят.
        - У меня есть кое-какие подвязки в прокуратуре, решим вопрос с отпуском или что там нужно прокурорскому секретарю, чтобы на пару недель выпасть из обоймы. Не бери в голову, разберусь. Пара звонков и твоя сестра может смело сдавать билеты и бронировать на другую дату.
        Вот всё у него так. Каждому место отводит, щёлкая в воздухе невидимым хлыстом.
        - Она не в нашей прокуратуре работает, - теряю терпение. - И я не могу её возле себя на цепи держать. Мара и так многим пожертвовала, чтобы приехать ко мне и сопли подтирать. Не смей влезать в её жизнь!
        - Жаль, не могу тебя сейчас увидеть. Ты очаровательна, когда сердишься, - самодовольно хмыкает.
        Непробиваемый самодур.
        - О, разве я сержусь? Я в бешенстве. Ты опять всё за всех решаешь, Дмитрий Николаевич. И ладно бы я, у меня уже кое-какой иммунитет против тебя. Но Мара почему должна твои приказы слушать? Ты ей кто?
        Зажимаю телефон между ухом и плечом, набираю полный стакан воды и жадно пью. В горле после всего пережитого настоящий пожар, его никак не удается потушить. Меня наконец отпускает беспричинный страх и на его место приходит раздражение и слабость.
        - Вынуждать к чему-то мою сестру, которую ты даже не видел ни разу, права не имеешь. Это уже слишком. За гранью добра и зла.
        Так тебе, Дима.
        - Может быть, она сама захочет? - в его голосе сквозит что-то похожее на насмешку, но и очень опасное в том числе.
        Дима, как дикий зверь, только изображает из себя ручного. Позволяет щёлкать кнутом, но одно ясно: чуть заденешь толстую шкуру, руку оттяпает.
        - Вот если сама, тогда другое дело. А не потому, что так распорядился посторонний для неё мужик.
        - Надеюсь, не очень долго пробуду в качестве постороннего мужика, - смеётся, а чей-то голос на заднем плане монотонно бубнит.
        - Так, жду номер машины. И, Варя, если что-то нехорошее обнаружится, я не буду никого уговаривать. Я тебя просто спрячу, что бы ты по этому поводу не думала. Тобой рисковать я не буду.
        Что-то очень зловещее есть в его тоне. Что-то тяжёлое, гнущее к земле.
        Интересно, что было в его прошлом, от чего он настолько вгрызся в мою безопасность? Ведь дело не только в его мужском ко мне интересе. Нет, тут всё намного глубже. Или мне только кажется?
        Я кладу трубку и без проволочек отправляю Диме сообщение. Интересно, как быстро он откопает информацию о владельце и кто им окажется? Жгучий интерес борется с закономерным страхом. Чем всё это кончится?
        Мара появляется в кухне бесшумно. Становится рядышком, кладёт руку мне на плечо.
        - Значит, всё серьёзнее, чем я думала, - замечает тихо, а на губах блуждает задумчивая улыбка.
        - Ещё неизвестно. Что ты панику наводишь? Дима пробьёт номер, тогда и будем бояться.
        - Да нет, Варя. Я не о машине и не о номере. Я о Диме этом. Между вами всё серьёзнее, чем я думала.
        Фыркаю, отвернувшись, и принимаюсь суетливо убирать со стола. Спрашиваю о какой-то ерунде, сама себе отвечаю, избегаю взгляда сестры.
        - Я, кстати, при всём желании не смогу остаться, - вздыхает расстроенно. - Прости, ты, когда волнуешься, у тебя очень громкий голос, а стены в квартире тонкие.
        - И не надо, - зябко повожу плечами, убираю в шкафчик корзинку с печенье и мою под обжигающе горячей водой чашки. - У каждого человека должна быть своя жизнь, свои обязанности, карьера и личная жизнь. Ты и так мне здорово помогла. Мне с тобой очень повезло.
        Мара шутливо выпячивает грудь, по голове себя гладит, но вдруг снова мрачнеет:
        - Но, слушай! Может быть, домой вернёшься? Мама будет рада. Отец столько рыбы наловил за лето, её девать некуда. Лишний едок пригодится, - улыбается сестра и подаёт мне полотенце. - Посидишь в отчем доме, приведёшь в порядок нервы и с новыми силами в бой.
        - Нет, Мара, никуда я не поеду даже ради карасей. Потому что вернуться в свою девичью комнату будет значить, что я капитулировала и Лёня победил. Понимаешь? Там каждая собака знает, что я замуж собралась, а тут я вернусь вся такая незамужняя… ты представляешь, что начнётся? Нет уж, ни за что. Пусть хотя бы пара месяцев пройдёт, пока рано.
        Я ухожу в ванную, умываюсь, принимаю душ. Мара вытаскивает к выходу рюкзак с нехитрыми пожитками, готовится к отлёту, проверяет документы, деньги прячет.
        - Я проведу тебя, - заявляю, но сестра непреклонна.
        - Я не маленькая, всё будет отлично, - уверяет и грозит пальцем: - А ну, не спорь! Я с ума сойду от беспокойства во время полёта. Вдруг за тобой опять кто-то поедет?
        - Да где столько командиров на мою голову взялось? - возмущаюсь, а сестра заливается хохотом.
        Мы снова пьём чай, не в силах наговориться. До самолёта ещё четыре часа, спать ложиться незачем, потому убиваем время девчачьими развлечениями: сплетнями, громким смехом, шутками про попы-орехи и прочими глупостями. Так легче представить, что в жизни совсем ничего плохого не происходит.
        Когда за окном брезжит рассвет, Мара вызывает такси.
        - Я хотя бы до машины тебя проведу, - настаиваю, и сестре ничего не остаётся, как согласиться. “Ну, что с тобой ещё делать?” - вздыхает, а я смеюсь.
        В августе ночи заметно холоднее, а рассветы влажные. Я кутаюсь в просторную кофту, завязываю волосы в небрежный пучок и выхожу вслед за Марой из квартиры. На улице дышится легко, такси задерживается, и сестра радуется, что вызвала загодя.
        - Хорошо, что я пунктуальная, - улыбается, достаёт из кармашка рюкзака бутылку с лимонной водой, отвинчивает крышку, да так и зависает в воздухе.
        - Это точно не моё такси. Ко мне должен был фолькс приехать, оранжевый, а не Майбах. Не, ну если тут такой сервис, то я не возражаю.
        - Кажется, я знаю, чей это Майбах.
        Смотрю на машину Димы - а это именно она - и сильнее кутаюсь в кофту, хотя сейчас мне очень жарко. Кровь приливает к лицу, я цепляюсь взглядом за корпус автомобиля, а робкие первые лучи подкрашивают его во все оттенки розового. Красиво… и Дима красивый, хотя не похоже, что он вообще спал этой ночью.
        А ещё у него щетина… мы не виделись преступно долго, и каждый день был похож на пытку. Я так соскучилась…
        - Кажется, я тоже догадалась, - Мара бросает на меня хитрый взгляд и прячет улыбку в ладони, через которую шепчет: - Красивый мужик, только помятый.
        - Он много работает, - отвечаю машинально, а Мара хмыкает.
        Дима останавливается у открытой дверцы машины, обводит нас с сестрой пристальным взглядом, улыбается Маре и кивает. Та отвечает тем же, и крепко берётся за ручку своего рюкзака, закидывает его на плечо.
        - Что же это такси никак не едет? - ворчит, а Дима движется в нашем направлении, уверенный и спокойный, только в глазах пожарище.
        - Марьяна? Я Дмитрий, - улыбается. - Наслышан и только в хорошем ключе.
        Когда это он успел наслушатся?
        - Я тоже… наслышана.
        - Надеюсь, только о хорошем?
        - Несомненно, - Мара протягивает Диме ладонь, они обмениваются довольно крепкими рукопожатиями, и в этот момент я горжусь своей сестрой. - Простите, мне нужно ехать. Вон, уже моё такси катится с горки. Приятно было познакомиться.
        Дима даже не оборачивается, только рукой нетерпеливо в воздухе поводит.
        - Отмените заказ.
        - Эм, что?
        - Не доверяю я таким развалюхам, - морщится Поклонский, а сестра косится на меня, всем своим видом спрашивая, что этот странный мужик от неё хочет. - Вы же в аэропорт едете? Вас отвезут.
        - Спасибо, но…
        - Вас отвезут, - Дима сверкает обезоруживающей улыбкой, от которой даже Мара теряется. - Стасу все равно по пути, а водитель знает, как объехать любую пробку.
        - Честное слово, даже не знаю, как реагировать, - ошарашенная Мара следит за тем, как по просьбе Поклонского из машины выходит водитель, молча забирает у нее рюкзак и с великой осторожностью кладет его в багажник, будто это важнейшая реликвия. - Но спасибо вам. Это будет… удобнее?
        - И быстрее.
        - Только с таксистом нехорошо получилось, человек ведь ехал, хотел заработать…
        - Не волнуйтесь, Марьяна, я разберусь.
        - Ох уж эти бизнесмены, - качает головой и, обняв меня напоследок, шепчет на ухо: - Я всегда на проводе. Звони, если что. И не только звони. Приезжай!
        Поцеловав меня в щеку, уходит. Пара минут, и ее увозит Стас, так и не вышедший из машины.
        - Это же не Стаса машина. Это твоя, - говорю, осматривая пустой двор за спиной Поклонского.
        - Разве это важно? Твоя сестра с комфортом доедет до аэропорта, а за мной потом приедут.
        - Ты умеешь не командовать? - вздыхаю, а Дима разводит руками.
        - Я всеми силами пытаюсь себя сдерживать, - смеётся. - Так, никуда не уходи, я сейчас.
        Дима решительно идёт к оранжевому фольксу, решает вопрос и возвращается на то же место. На все уходит пара минут, и вскоре такси скрывается за поворотом.
        - У тебя есть таблетка от головы? И чай?
        Темные глаза теплеют и блестят хитро, а я не удерживаюсь от смеха.
        - Так изящно ко мне ещё ни разу в гости не набивались.
        - У меня много талантов, - улыбается и за долю секунды оказывается в миллиметрах от меня. - Ну что? Пустишь?
        Проводит пальцами по моей щеке, а я вдруг замечаю ссадины на крупных костяшках. Обхватываю его большую смуглую руку ладонями, рассматриваю раны, а они слегка кровоточат.
        - Что это?
        - Это дерево. Пихта.
        - Зачем ты избил дерево?
        - Потому что иначе я бы избил кого-то другого. Я выяснил, кто приезжал. И мне это не понравилось.
        И столько зловещего обещания в простых словах, столько скрытой боли, что мне вдруг плакать хочется.
        ГЛАВА 24 ДМИТРИЙ
        Некоторое время назад.
        Сообщение от Вари приходит моментально, и несколько секунд и глубоких вдохов требуется, чтобы я узнал его.
        Когда-то Юля называла меня задротом, у которого не голова, а хранилище самой разной и, по её мнению, не самой нужной информации. Но так мой мозг устроен: стоит раз посмотреть на телефонный номер, список покупок или чей-то адрес, и не смогу забыть даже под пытками. Точно такая же история с автомобильными номерами. Особенно, если эти номера приделаны к машине, купленной за мои собственные бабки.
        Этот черный мерс я купил "на всякий случай". Он стоит в гараже, никто не нем не ездит, только пыль водители стирают. Но сегодняшним вечером на нем катались, и мне не нужно много думать, чтобы понять, кто сел за руль.
        Тот, кому больше всех надо.
        Превратившись в камень, который только и способен, что дышать, натягиваю на лицо самую невозмутимую из своих масок. Громить машину, бить кулаком по приборной панели - не мой метод, я давно пережил настолько сильные эмоциональные всплески. Но рука, повинуясь импульсу, над которым я не властен, сжимается в болезненный кулак.
        Бью себя им по бедру - раз, другой, пятый, а на лице ни одна мышца не работает. Улыбнусь, и оскал выйдет, пугающий и кровожадный.
        Щекой ощущаю взгляд сидящего по правую руку Стаса. Он молчит, только слишком громко думает. Его удивление, все незаданные вопросы тяжестью повисают в воздухе.
        Автомобиль, чей просторный салон вдруг кажется до удушья тесным, катит вперёд, а я раскладываю в голове по полочкам мрачные мысли. Стас не прекращает пялиться, и это выводит из ступора.
        - Не смотрит на меня так, - прошу, дёргая плечом, и достаю телефон.
        В списке контактов нахожу телефон Вадика, личного водителя моей жены. Прежде чем нажать на кнопку вызова, снова бью себя кулаком по ноге и успокаиваюсь.
        У Вадика преувеличенно бодрый голос, а ещё он, кажется, ужинал. Впрочем, все, кто работает на Поклонского в курсе, что я могу в любой момент нарушить покой и даже не чихну.
        - Дмитрий Николаевич, что-то случилось? - напоминает о себе водитель.
        Вадик вообще неплохой парень и честно отрабатывает каждую копейку, потому что с Юлей не каждый уживётся. Она истеричная, взбалмошная, а ещё способна менять решения десять раз за минуту. Впрочем, за последние годы Вадик едва ли не единственный, кто не потребовал расчёт спустя пару месяцев, за что ему отдельное уважение и памятник на главной площади.
        - Куда ты сегодня возил Юлию Евгеньевну? Быстро напрягайся и перечисли все места. Десять секунд на обдумывание.
        Вадик так ошарашен, что справляется за пять:
        - В бутик на Панфилова в двенадцать ездили. Юлия Евгеньевна была там три часа, после я помог погрузить в салон покупки, отвёз её в кафе «Буржуа» на Виноградского, она выпила кофе и через час мы были уже в доме. Больше никуда не выезжали! Точно вам говорю.
        Вадик так торопится, что последними словами буквально захлёбывается. Кашляет, что-то роняет, а я прошу его сбавить градус суеты. Стас рассматривает свои руки, расстёгивает ремешок часов, что-то с двойным усилием ищет на задней крышке. После утыкается в экран смартфона, сливаясь с кожаной обивкой салона.
        - Чёрный мерс в гараже?
        - Я… я сейчас посмотрю! Повисите немного на проводе, я мигом. Только руки вытру, я ужинал.
        Закатываю глаза к потолку, слушая болтовню шумного Вадика, и всерьёз опасаюсь, что у меня взорвётся голова.
        Звук шагов, шумное дыхание в трубке и, спустя пару минут, Вадик добирается из домика персонала в гараж. Внутренняя дверь надсадно хрипит, я жду, когда водитель пересчитает все машины, найдёт тот самый мерс и ответит на простой вопрос. Но я, кажется, и так всё знаю. Мне просто нужно проверить догадки, пока в мерсе окончательно не остыл мотор.
        - На месте, Дмитрий Николаевич, - рапортует радостно и с облегчением. - Стоит вон, родненький, пылью покрывается. Хотя постойте, не переключайтесь, я кое-что заметил тут…
        Собственно, я знаю, что заметил Вадик. Я тоже заметил несколько глубоких ям во дворе Вари, и их с непривычки в темноте сложно объехать, не вляпавшись колёсами в грязь.
        - Хм, и бок тёплый. Кто-то выезжал сегодня на ней, - кряхтит Вадик, словно за каким-то чёртом под капот лазил. - Колёса вон, в грязи, даже на стекле плюхи. Да кто ж так с хорошей машиной поступает?! Царапина ещё… ну изверги же, ироды!
        Что-что, а машины Вадик любит больше, чем людей.
        - Но я её не трогал! - спохватывается. - Всем чем угодно могу поклясться!
        - И снова прошу не суетиться. За помощь спасибо, можешь отдыхать. Думаю, пару дней отпуска ты вполне заслужил.
        - Но Юлия Евгеньевна…
        - … не умрет. Тебя подменят, - сообщаю, и Вадик радостно меня благодарит.
        Кладу телефон экраном вниз на диван, запрокидываю голову. Мне нужно всего несколько минут, чтобы собрать мысли в кучу.
        Когда-то моя жена мне казалась очень умной женщиной. Да я до сих пор в этом уверен, вот только в последнее время она стала совершать слишком много глупостей. За каким чёртом Юля взяла тачку, попёрлась следить за Варей? Что она вообще там делала? Тысяча вопросов, и я решительно не понимаю, как на них отвечать. Люблю ли я строить догадки? Нет, потому трогаю Пашу за плечо и меняю маршрут:
        - Павел, поворачивай к загородному дому.
        Стас бросает на меня косой нечитаемый взгляд, а Паша, ловко лавируя в потоке поздних путников, везёт меня домой. Вернее, в то место, бывшее моим домом когда-то.
        Так, хватит жрать себя без соли и масла. Сейчас важнее завезти домой Стаса и поехать уже выяснить, что за хрень удумала Юля.
        - Паш, через центр поезжай, Станислава Фёдоровича высадим у высоток.
        Но у Стаса, похоже, другие планы:
        - Э нет, Дмитрий Николаевич, никуда я отсюда не денусь. Ты неважно выглядишь, потому я с тобой.
        - Вот ты-то куда лезешь? - вздыхаю и нажимаю пальцами на веки, давлю на глазные яблоки, чтобы унять подступающую головную боль.
        - Я ничего не понимаю, но мне и не нужно, когда ты так хреново выглядишь.
        - Чёрт с тобой, Рыльский. Не отцепишься же.
        - И не надейся, - усмехается и снова утыкается носом в телефон. - К тому же мне с Юрой надо переговорить, он для меня пару важных бумаг должен был у Булатова забрать, так что как раз и повод есть, не только тебя, дурака, от смертоубийства удерживать.
        Я уже говорил, что Стас слишком умный? Вон как хорошо меня знает, и мысли мои тёмные читать научился даже лучше меня самого.
        - Если позволите, Станислав Фёдорович, - Паша прочищает горло и хитро прищуривается, рассматривая нас в зеркало, - я хотел бы сказать, что Дмитрий Николаевич в последние годы на редкость здравомыслящий человек.
        - Ну, разве что в последние годы, - соглашается Стас и снова мечет в меня взгляд, а в нём настороженность и ничем не прикрытое волнение.
        Не до конца выветрившийся из организма алкоголь или накопленная за годы злость тому виной, но чем ближе к дому, тем сложнее оставаться спокойным. Снова бью кулаком по бедру, на этот раз сильнее, но боли нет. Будто и правда, окаменел. Кажется, чтобы снова что-то почувствовать, мне нужно дерево. Как в старые добрые времена.
        - Может быть, с тобой пойти? - предлагает Стас, когда машина проезжает ворота и будку охраны.
        - Тебе нужно было с Юрой переговорить? Вот и разговаривай, - голос звучит злее, чем я рассчитывал, а понятливый Стас кивает. - У меня семейная беседа, не для посторонних.
        В дом я вхожу, стараясь ничего по дороге на разбить и не разрушить наконец этот склеп до основания. По холлу разносятся мелодичные звуки - из колонок льётся джаз. На стеклянном столике бутылка шампанского, фужер и блюдо с закусками. Юля что-то отмечает? Или просто проводит вечер, как привыкла?
        Я медленно выдыхаю. Засунув руки в карманы брюк, смотрю на этот чёртов фужер. Прикидываю по содержимому бутылки, сколько Юля успела выпить. Немного, но сегодня я и сам расслабился, так что туше.
        Её шаги я узнаю из тысяч. Всё-таки двадцать лет - это не шутка.
        - Ты совсем идиотка? - спрашиваю, не оборачиваясь, и звук шагов обрывается. - Пьяной за руль садиться? Я хочу развестись с тобой, а не овдоветь.
        - И тебе, Поклонский, доброй ночи. Ты, как всегда, внезапный.
        Юля шумно выдыхает. Стуча каблуками, огибает меня и, подойдя к столику с другой стороны, тянется за фужером. Я оказываюсь быстрее: хватаю его первым и со всей силы запускаю хрупкий хрусталь в стену. Он осыпается на пол переливающимися брызгами, Юля вскрикивает и закрывает уши руками.
        - Дима, я… - дрожит, а я, как ни в чём не бывало, разглядываю её хрупкую фигуру в дорогом брючном костюме из струящегося шёлка цвета южных персиков.
        - И так знаю, что ты.
        Наклонившись, забираю бутылку и, втянув носом аромат, морщусь. Кислятина, но Юля всегда отдавала предпочтение сухим винам.
        - Значит, ты взяла машину, хотя у тебя есть своя, выскользнула из дома и поехала следить за Варей…
        Юля прищуривается и вдруг расплывается в широкой улыбке. Её взгляд только слегка мутный, но сейчас в нём появилась незнакомая мне до этого момента решимость и что-то очень похожее на безумие.
        От греха подальше убираю бутылку, и Юля едва заметно морщится.
        - Дима, ты так ничего и не понял. Жаль, что с первого раза меня не услышал. Я же предупреждала, что покою тебе не дам? Обещала? Не вижу повода отступаться и терять тебя.
        - Терять меня? - это действительно смешно. - Мы давно уже потеряли друг друга. Ты первой начала отдаляться, что бы я ни делал.
        Юля молчит, сцепив руки в замок, а на тонких кистях от напряжения отчётливо проступают синие вены.
        - Зачем ты следила за Варей? Как ты вообще нашла её в том кафе? - спрашиваю, а Юля презрительно щурится и фыркает, взмахнув рукой. Плавно покачивая бёдрами, подходит к дивану, усаживается на него, элегантная в каждом жесте.
        А мне схватить её за плечи и тряхнуть хорошенько хочется. Но я держусь. Нет уж, эта стерва больше не выведет меня на эмоции.
        - Тебя только Варя и волнует, да? Только она? Как забавно… Дмитрий Поклонских влюбился. Надо же, расскажу журналистам, обхохочутся.
        Белая пелена мелькает перед глазами, а Юля продолжает:
        - Несколько хороших журналов мне давно предлагали дать интервью. Видите ли, их читателям очень интересно, как живёт семья Поклонских за своим высоким забором. Да, замечательная идея с ними встретиться. Прекрасная! Особенно сейчас, когда ты по адвокатам бегаешь.
        Юля улыбается тепло и невинно. Голубые глаза мерцают, похожие на замёрзшее озеро.
        - Ты не посмеешь.
        - Что я не посмею? Дать интервью? - удивляется, наивно хлопая ресницами. - Почему же? Мне солидные деньги за каждое обещают, хотят подробности развода вынюхать. Я заработаю и свою репутацию до кристальной белизны вычищу. Она у меня и так безупречная, а станет ангельской. Особенно после того, как я, пустив слезу, расскажу, что ты снюхался с молодой, имя её скажу. А? Как считаешь, сколько мне за эту бомбу попросить? Может, пару миллионов? Слышала, София Вяземская за подобную сенсацию три запросила, и ей дали. Не буду жадничать, попрошу два. Зато потом только держись, они с твоей Вари не слезут, пока не пережуют вместе с костями.
        Она упивается своим триумфом, а мне ничего не остаётся, как слушать весь этот бред. Пусть поговорит ещё, мне торопиться некуда.
        - Девочка ведь не из нашего круга, - подмигивает и снова смеётся, довольная собой до предела, - но нам-то с тобой известно, чем всё это заканчивается. Ты готов ради своей новой любви пойти на всё? Не работать, как ты привык, сутками, а Варвару-красу от щелкопёров охранять? Похвальное рвение, Дима, только надолго ли тебя хватит?
        - Ты только не пей перед важным интервью, а то вся репутация в грязи окажется, - усмехаюсь, а в мыслях одно: «Когда же мы такими врагами стали?»
        - Не буду, спасибо за совет, - кисло улыбается и закидывает тонкие руки на спинку дивана. - Дима, только тебе решать, что именно я им скажу. Но если отзовёшь документы у адвокатов и выбросишь всю чепуху из головы, я не стану ни с кем встречаться. Всё зависит только от тебя. И жизнь твоей драгоценной Вари тоже.
        - Ты думаешь, что так легко можешь мне угрожать? - нависаю над столиком, кулакам в него опираюсь, и наши лица разделяет лишь несколько десятков сантиметров. - Уверена, что с таким раскладом мне не будет выгоднее овдоветь? Юля, зачем провоцируешь? Если считаешь, что я стерплю этот фарс только потому, что когда-то любил тебя до одури, ты ошибаешься.
        Она моргает часто, но взгляд не отводит. Так и смотрим друг на друга, а между нами натягивается тонкая нить взаимной ненависти.
        Юля удивляет: подаётся вперёд, на ногах за секунду оказывается, обдавая ароматами алкоголя и духов. Обхватывает меня руками за шею и с неожиданной силой удерживает. Жёсткое ребро столика упирается в колени, отвлекает от главного. Всё происходит настолько внезапно, что я теряю драгоценные секунды, прежде чем Юля успевает меня поцеловать.
        Привычное тепло её губ на мгновение окунает в прошлое, где всё было хорошо и спокойно. Юля пользуется замешательством, прикусывает мою нижнюю губу и жарко стонет, и это возвращает меня в реальность, в которой уже давно нет и не может быть “нас”. И дело не в Варе, что бы там Юля себе не придумала.
        Кое-как получается отцепиться от Юли. Обхожу столик, но жена, что тот вьюнок, снова льнёт ко мне.
        - Я не могу без тебя, Дима. Разве ты не понимаешь? - шепчет, прижимаясь грудью ко мне, и холод шёлка ощущается даже сквозь хлопок рубашки.
        Я отталкиваю Юлю, она закусывает губу и растирает ладонью область над сердцем, словно туда её ударил. Взглядом меня прожигает, а в нём и правда любовь пополам с ненавистью. Или мне только хочется видеть там любовь, а на самом деле ничего, кроме неприязни, её глаза не выражают?
        - Я знала, когда ты возвращаешься из командировки, - говорит, но больше не пытается ко мне приблизиться. - Спрашивал, зачем я машину взяла? Надоело под надзором ездить, свободы захотелось. Я, знаешь ли, нечасто из дома выхожу, но иногда мне нужно почувствовать себя живой. И я каталась, наматывала круги, плакала… тебя в толпе выглядывала. Даже, дура, к аэропорту ездила, но не успела. А тут она, вся такая молодая и невинная, с какой-то блондинистой девицей на летней террасе вино распивала. Не могла я не последить за ней.
        - Да зачем?
        - Потому что это весело, - пожимает плечами. - И я сразу поняла, что она запомнит номера, тебе скажет, а ты приедешь домой. Наверняка Варя твоя испугалась, да? Я ещё в её занюханом дворе постояла, поотсвечивала. Они так смешно с подружкой драпали! Я давно так не смеялась. Как быстро она тебя набрала? Сразу или немного покорчила из себя героиню?
        - Она меня не набирала.
        - Да ну? Не поверю, - отмахивается и вижу, что действительно не верит. - Ты ж у нас вон какой, сильный и смелый, спаситель барышень в беде. Я верила, что ты в любом случае узнаешь о моей шалости. И примчишься домой. Собственно, как бы то ни было, ты здесь, со мной, а не подтираешь сопли своей малолетке. Это ли не победа?
        - Ты действительно сумасшедшая.
        - Да, Дима, я такая. Но я не отпущу тебя. Вырывайся или делай, что хочешь, но я тебя не отпущу.
        Она снова подходит ко мне и как-то очень быстро скидывает шёлковую блузу, демонстрируя молочно-белое бельё.
        - Я ведь красивая, Дима. Ты всё ещё любишь меня. Это же я, Поклонский, твоя Юлька. Я хочу всё вернуть. Давай попробуем сначала?
        Засунув руки в карманы, смотрю на Юлю, склонив к плечу голову, и понимаю, что совсем ничего не ёкает. Ни в сердце, не ниже пояса.
        - Не унижайся.
        - Я твоя законная жена! Что унизительного в том, чтобы показать мужу новое красивое бельё?
        - Но мне это не нужно, понимаешь? Юля, оденься.
        - Ты не можешь меня об этом просить, - вскрикивает, переполненная возмущением. - Не можешь так просто уйти!
        - Могу и уйду, - киваю и делаю шаг к двери. - Не унижайся передо мной, я этого не стою. Просто подпиши документы, и разойдёмся, окончательно не превратившись во врагов.
        - Поклонский, ты урод! - орёт и швыряет в меня диванной подушкой. Переворачивает столик, сносит тумбу, разбивает коллекционный светильник. - Ненавижу тебя и твою шалаву! Будьте вы прокляты, оба!
        ГЛАВА 25 ВАРВАРА
        Когда Дима входит в мою кухню, та мгновенно становится тесной. И без того маленькая комната, она будто бы сжимается, заполняется мощной мужской энергетикой. В прошлый визит Поклонского у меня не было возможности так хорошо рассмотреть его в стенах своей квартиры, полюбоваться и помечтать. Тогда было важнее отбиться от слетевшего с катушек Лёни.
        Я иногда спрашиваю себя: когда Дима так много места занял в моих мыслях? В какой момент перешёл из разряда настойчивого ненужного поклонника в статус нужного мужчины? Наверное, именно в тот вечер им и стал, вернувшись в квартиру и выгнав Лёню. Тогда я почувствовала что-то, и засыпать, держась за его руку, казалось необходимым. Иначе не справилась бы.
        Я кутаюсь в кофту, смотрю на Диму, а тот с меня не сводит глаз. Во взгляде тоска - ни разу не видела Поклонского таким задумчивым и растерянным. Из него будто бы весь воздух выкачали.
        - Сейчас здесь уютнее, - усмехается Дима и опирается плечом на косяк.
        - Без опрокинутых стульев намного, - улыбаюсь, но от воспоминаний о том дне ползёт холодок вниз по позвоночнику. - Почему там стоишь? Проходи.
        - Ну, раз ты приглашаешь, - во взгляде насмешка, но не злая, лукавая.
        - Конечно. Ты же чай хотел? И таблетку… а ещё бинты нужны, у тебя рука разбита! Я сейчас, а ты проходи.
        Я суечусь вокруг шкафчиков, ищу аптечку, но не нахожу. Тяжёлые шаги за спиной заставляют вздрогнуть, но не от страха, а от невыносимого напряжения, которое испытываю всякий раз, стоит Диме оказаться рядом. Талию обжигает огнём - жёсткие ладони Поклонского неспешно гладят бока, рождают тысячи крошечных мурашек, лишают остатков самообладания. Закрываю глаза, не в силах бороться с вихрем эмоций, и сердце трепещет в груди. Оно само, я не могу ему приказывать, но так сладко ноет под рёбрами, и краской заливает щёки.
        Дима упирается подбородком в мой затылок, притягивает ближе, и я чувствую спиной его сердцебиение.
        - Я протёр руки антисептиком, не нужно никаких бинтов.
        - Но всё равно, там же раны…
        - Это всего лишь дерево, а не чьи-то зубы, - смеётся, и что-то бесконечно горькое чудится в этом звуке. - Экологически чистый противник.
        - Ну тебя, - толкаюсь спиной, Дима шипит и смеётся.
        - Осторожнее, Варя, иначе мы так и не поговорим.
        - А мы должны поговорить?
        - Обязаны, - целует меня в основание шеи, останавливается на судорожно бьющейся жилке, нежно прикусывает. Все мысли улетучиваются из головы. Хочется лишь его прикосновений, и вдруг ставшая сверхчувствительной кожа отзывается на каждое прикосновение.
        Дима своими губами высекает из меня искры. Как опытный музыкант, он играет на моём теле древний мотив, и я не в силах этому сопротивляться. Странное притяжение, с которым невозможно бороться. Да и не хочется.
        Я выгибаюсь кошкой, трусь спиной о широкую грудь, а Дима толкается вперёд, вжимая меня животом в край столешницы. Мне ничего не остаётся, кроме как подчиниться, и очень скоро горячие ладони оказываются под майкой, оглаживают живот. Закусываю губу - мне кажется важным не застонать первой, не показать свою слабость. Но как же хочется почувствовать его кожу к коже, всего в себе, до остатка. Сколько ещё смогу сопротивляться и строить из себя порядочную? Не знаю. Оказывается, мои принципы способны трещать по швам, осыпаться бетонной крошкой, стоит почувствовать руки Поклонского на своей коже.
        - Как же ты сладко пахнешь, - мурлычет, покрывая мою шею влажными поцелуями, но в последний момент тяжело вздыхает и отстраняется. - Нет, сначала нужно поговорить.
        Каждой клеткой своего истосковавшегося по его рукам тела я ощущаю, как трудно Диме отстраниться. Он даёт мне свободу, но далеко не отходит - так и стоит за спиной, пока я, уперевшись ладонями в кухонный островок, пытаюсь вернуть себе дыхание и право на кислород.
        Дима ставит чайник, лучше меня ориентируясь на кухне. Кое-как нахожу в себе силы на иронию:
        - Очень необычно видеть самого Поклонского в такой уютной обстановке, - только голос не слушается, срывается на последнем слове.
        - Что, похож на обычного человека, а не на глянцевый портрет с обложки журнала “Бизнес”? - заламывает тёмную бровь и смотрит на меня из-под своих угольно-чёрных ресниц. - По секрету: я мальчик из обычной семьи. В доме моих родителей имелась печка. Приходилось каждый вечер таскать вёдра угля и заготавливать на зиму дрова. Можешь мне не верить, но я умею складывать просто идеальную поленницу!
        В воображении возникает видение: размахивая топором, Дима рубит дрова, под кожей перекатываются литые мышцы, а тонкие струйки пота стекают вниз. О господи, почему рядом с ним я такая озабоченная?
        - Жаль, что у меня нет поленьев, и ты не можешь продемонстрировать свои таланты, - улыбаюсь, а Дима подходит ближе некуда, упирается руками по обе стороны от моих бёдер. Наклоняется к уху и хриплым шёпотом говорит:
        - У меня много тайных талантов, которые я хотел бы тебе продемонстрировать.
        Дима целует меня в уголок губ и снова отходит в сторону, будто если задержится в моём личном пространстве хотя бы на секунду, мысли его спутаются, и никакого разговора не случится.
        Свистит чайник. Дима мягко отодвигает меня в сторону и заваривает самый вкусный в моей жизни чай. Не иначе как волшебством его назвать не могу.
        Несколько минут проходят в блаженной тишине. В ней уютно и радостно. Пьём чай, улыбаясь друг другу глазами, и так легко поверить, что вот такое, простое и понятное счастье - одно на двоих - возможно. Мы воруем у жизни эти крошки, наслаждаемся ими, как самые обычные свободные от всего люди.
        Когда в чашке остаётся лишь мутный налёт на стенках, Дима растирает ладонью шею, и суровая складка залегает между бровей. Она у него в форме латинской буквы V, и мне разгладить её пальцами хочется.
        - Я не должен был сюда приезжать, - начинает, глядя в окно, и длинные пальцы с ухоженными ногтями барабанят по белой столешнице. - Для тебя это очень опасно.
        - Почему?
        - Почему приехал или почему опасно? - невесело улыбается, глядя прямо мне в душу.
        - На оба вопроса ответь.
        - Я соскучился - это почему приехал, - улыбается и столько нежности и скрытых смыслов в словах, что не могу удержаться от ответной улыбки.
        - Не нужно было по мне скучать…
        - Позволь мне самому решать такие вопросы, - чуть-чуть злится, но быстро берёт себя в руки. - Варя, это не оправдание, но я, оказывается, жуткий эгоист.
        Сглатываю, а щёки горят румянцем. Меня греет мысль, что Дима скучает, хотя во всех наших отношениях ни грамма логики, одно сплошное сумасшествие, которое не поддаётся никакому анализу. Как бы мы ни старались друг другу сопротивляться, бесполезно. Нас тянет магнитом, отлепиться невозможно, что бы мы друг другу не обещали.
        - На второй вопрос ответ такой: я выяснил, кто следил за тобой и это моя жена.
        И почему я не удивлена?
        - Отлично, - бормочу, и сердце падает в живот. - Но почему она не вышла из машины? Почему не поговорила со мной, не заявила свои права на тебя?
        Дима устало прикрывает глаза и качает головой. Проходит, наверное, десяток секунд, пока он находит слова:
        - Юля просто забавлялась.
        - В смысле? Это было весело по её мнению?
        - Ей показалось, что да, - Дима сверкает глазами, а в них ярость. - Варя, я не люблю её больше, уже много лет не люблю. Но она всё равно - часть моей жизни. Огромный её кусок. У неё… сложная психика и трудный характер. И натура… противоречивая.
        Дима таким уставшим выглядит и в то же время взвинченным, а разбитая о дерево рука с едва затянувшимися ранками на костяшках сжимается в кулак. Дима бьёт им себя по ноге и морщится.
        - У неё нервный срыв, - сообщает, глядя мне прямо в глаза. - Её накачали лекарствами, она спит. Ей давно уже нужна помощь профессионалов по… многим вопросам, только Юля этого не понимает. А я устал бороться за её психику, устал уговаривать. Вообще устал.
        Он снова замолкает, сжимая губы в бледную нитку. На лбу выступают бисеринки пота, а на висках пульсируют жилки.
        Промолчать не получается:
        - Ты передумал разводиться? Если так, то я всё пойму. Мы же отпустили друг друга, да? Останемся друг для друга лишь приятным воспоминанием, у нас получится.
        Дима причиняет боль своим молчанием. Но вот почему этот мужик стал мне так дорог? С чего вдруг? Но и без него уже сложно. Просочился в кровь, узурпатор.
        - Развод - вопрос решённый, - говорит твёрдо. - Но я хочу обезопасить тебя. От любой херни. Шутки кончились, пора взяться за твою безопасность.
        Сейчас передо мной сидит не уютный домашний Дима, умеющий заваривать вкусный чай и складывать поленницу. Сейчас это жёсткий и волевой Поклонский, чьи портреты украшают страницы журналов. Холодный и собранный, всё для себя и за меня решивший.
        - Что может случиться?
        - Что угодно, - в голосе Димы обнажённая сталь. - Потому ты сейчас собираешь вещи и отправишься со мной. И да, отказов я не принимаю.
        - Что?..
        Меня захлёстывают самые противоречивые эмоции, а Дима настаивает:
        - Собирайся, Варя. Я не шучу.
        ГЛАВА 26 ВАРВАРА
        - Собирайся, Варя. Я не шучу.
        Дима так убийственно серьёзен, что я не знаю плакать мне или смеяться.
        - Ты, в самом деле, не шутишь, - прикрываю рот ладонью, заглушаю рвущиеся на волю громкие протесты и шумные возражения.
        - У меня слабовато с чувством юмора, когда вопрос касается безопасности близких мне людей, - смотрит на меня, и его потемневший взгляд полон мрачной решимости во что бы то ни стало меня защитить.
        Глупая влюблённая девочка внутри снова начинает скакать, громко хлопая в ладоши. «Я для него близкий человек!» - вопит она тоненьким голоском. Спасу с ней нет, по любому поводу восторгами захлёбывается.
        - Варя, я, правда, держусь из последних сил, чтобы не запустить маховик на полную катушку. Именно потому, что ты для меня стала значить неожиданно много, я стараюсь не давить. Знаешь ли, я давно мог забросить тебя на плечо и, ни о чём не спрашивая, уволочь с глаз долой. Я пытаюсь быть хорошим мальчиком, но у меня вот-вот перестанет получаться.
        С таким мужчиной сложно спорить, но мне хочется. Не иначе в меня бес вселился.
        Как всегда безошибочно считав мои мысли, Дима поднимается на ноги и обходит стол. Оказавшись напротив, двумя пальцами ловит мой подбородок, гладит. Сталь в его взгляде сплетается с жёсткой лаской прикосновений - властность натуры Поклонского оглушает, сплетает мысли в тугой узел.
        Дима надавливает пальцами на мою нижнюю губу, очерчивает контур. В его действиях мало нежности, но много оголённой, ничем не прикрытой, страсти. Жажды и тоски. Сожаления и боли.
        - Ты мне должен хоть что-то объяснить, а не только раздавать приказы, - облизываю пересохшие губы, не отрывая взгляда от колдовских тёмных глаз.
        - Должен, - рассеянно кивает, слегка улыбаясь. - Много лет назад я не уберёг свою жену. Её похитили мои кредиторы, и это сломало нашу жизнь. Разрушило Юлю. Мне нет оправдания, я связался не с теми людьми. Был молодой, глупый, с мешком амбиций и с отвратительным чувством самосохранения. Тогда думалось, что весь мир уже упал к моим ногам, нужно всего-то наклониться и забрать своё. Подожди, Варя, не перебивай, я скоро закончу.
        Киваю, ошарашенная его внезапной откровенностью.
        - Спасибо, - на губах снова мелькает тень улыбки. - Ты мне стала дорога. Очень. И из-за меня с тобой может случиться беда. Снова из-за меня.
        Сейчас, стоя передо мной, Дима живой и настоящий. Обнажённый, беззащитный и открытый для любых ударов. Готовый их принять сердцем, чем пугает меня до дрожи под лопатками. Потому что мне нестерпимо хочется довериться ему, но могу ли верить Диме? Имею ли право доверять после того, что сделал с нашими мечтами и планами Лёня?
        - Варя, я тебя всё равно увезу. Я просто не хочу поступать по-плохому. Ты девушка, которая держится за свою независимость, я это уважаю и принимаю. Но сейчас нет времени на вспышки эмансипации.
        Дима садится на корточки, обнимает мои колени, и солнечный луч, пробившийся через окно, пробегает по его уставшему лицу, окрашивает тёмные волосы во все оттенки красного.
        - Я не хочу прятаться, это ненормально, - шепчу, обнимая себя руками. - Да и куда я поеду? К родителям? Но у меня отпуск скоро закончится. Остаться ещё и без работы? Но я не хочу, она мне нравится! У меня прекрасная должность, отличная зарплата, хороший начальник. Карьерный рост, в конце концов.
        Держусь всеми силами за привычные маячки, делающие мою жизнь нормальной, хотя в глубине души я уже знаю: все на самом деле изменилось. Просто очень сложно это так быстро принять.
        - Не останешься ты без работы, - отмахивается. - На крайний случай в холдинг устроишься. Или куда захочешь, у меня обширные связи.
        Я дёргаю головой, в отчаянии запускаю руки в волосы. Невозможный же тип! Всё у него так просто и легко.
        - Дима, прекрати! - выкрикиваю и встаю, едва не опрокинув стул, но целостность мебели меня волнует меньше всего. - Тебе не кажется, что это уже слишком? Не высоковата ли плата за парочку ночей?
        Поспешно закрываю рот, пока не наговорила лишнего - тьма в глазах Димы сбивает с ног. Натурально не хватает воздуха, когда он так смотрит, и остаётся одно желание: сжаться в комок и спрятаться подальше. Хотя бы под стол залезть, пока не уляжется буря.
        - Ты говорил, что уважаешь меня, - напоминаю тихонько и кладу руки ему на плечи, глажу легонько, тактильно прошу прощения за резкость. Но я должна высказаться. - В таком случае и жизнь, которую я, между прочим, сама построила, тоже уважай. Не рушь её ещё сильнее просто потому, что привык подчинять себе людей и крутить их в бараний рог. Я понимаю, что для тебя мои заслуги, карьера - пшик и ерунда, но это мой личный пшик, выстраданный.
        - Я тебя услышал, - кивает и оставляет неожиданно нежный поцелуй в уголке моих губ.
        На языке крутится ещё очень много слов, и я бы обязательно высказала их все до единого, если бы напряжённую тишину, наполненную нашим тяжёлым дыханием, не разорвал на части телефонный звонок. Мне бы отмахнуться от него, но должна маякнуть Мара, и это первостепенно.
        Лёжа на подоконнике, телефон звонит, жужжит и вибрирует, норовя скатиться на пол. Без задней мысли смотрю на экран, готовая увидеть на нём имя сестры, но вопреки ожиданиям это не Мара. Это незнакомый номер, и от этого чуть-чуть подташнивает. После некоторых событий я имею полное право недолюбливать незнакомых абонентов.
        И кому, скажите на милость, понадобилось разговаривать со мной в шесть утра?
        Дима бесцеремонно забирает телефон, но в этой ситуации спорить мне хочется меньше всего. Хмурится, на экран глядя. Наш безмолвный диалог, одними глазами, длится не дольше пары секунд, и я быстро киваю. Поклонский принимает звонок и ставит его на громкую связь, отложив мобильный на стол.
        - Я вас слушаю. Говорите!
        Незнакомая девушка с облегчением выдыхает и радостно начинает беседу:
        - Варвара, простите за такой ранний звонок! - щебечет, и хоть я не знаю эту барышню, кажется, что она широко улыбается. - Варвара Сергеевна, я не ошиблась?
        Я сглатываю, с тревогой смотрю на Диму, а тот медленно кивает, мол, говори, посмотрим, что она хочет.
        - Да, это я. А вы кто такая?
        Наверное, я грубовата, хотя с чего бы мне быть вежливой и приветливой? Девушка, похоже, со мной согласна, но бодрость духа не теряет и тараторит, словно за ней гонится стая волков:
        - Меня зовут Алла Синицына! Я светский хроникёр интернет-издания “Сенсация”.
        “Твою мать”, - читаю по губам Димы, а самой хочется сказать то же самое, только очень громко, чтобы весь мир услышал.
        - Как вы смотрите на то, чтобы дать нам интервью?
        Я растерянно моргаю, ослепнув на мгновение. Откуда вылезла эта Синицына? Дима кладёт руки на мои плечи, легонько встряхивает, и я отхожу от секундного шока и возвращаю себе способность связно говорить.
        - Алла, вы не по адресу. У меня нет поводов для интервью. И у вас наверняка ошибочные сведения. Всего доб…
        Но Алла не сдаётся, а вот вгрызться мне в глотку - пожалуй:
        - Варвара, к нам поступила информация о вашем романе с известным бизнесменом Дмитрием Поклонским. Мы предлагаем солидную сумму за эксклюзивный комментарий. Подтверждение или опровержение, но из первых уст. Я могу подъехать к вашему дому прямо сейчас, я неподалёку живу. Варвара, всего несколько слов! Много времени это не займёт. Всего лишь ком…
        Я сбрасываю вызов и отшатываюсь от лежащего на столе телефона, как от чумной крысы, а в голове шумит океан. Что за цирк? Какая информация? Кто все эти люди? Знаю, что выгляжу жалко, и в сознании бьётся паническая мысль: “Это только начало”.
        Дима сжимает кулаки, даёт волю живущим на дне его души монстрам. На несколько секунд теряет контроль, а от гаммы чувств, промелькнувших на лице, бросает в холодный пот. Мужчина, стоящий в моей крошечной кухне, подобен вулкану. В нём бездна скрытого огня, который может излиться в любой момент. И почему мне больше всех жаль несчастную Синицыну?
        - Кто им сказал? - шепчу одними губами, но Дима в ответ прижимает меня к груди и ладонью накрывает затылок. Я глухо бормочу в его рубашку: - Откуда она номер узнала? А адрес? Адрес им кто сказал?
        - Это я выясню, но чуть позже. Собирайся! Больше тратить время на ерунду я не буду. Достаточно. Не пойдёшь сама вещи собирать, я увезу тебя так, потом обновишь гардероб. Выбирай, Варя, со шмотками или без, но ты выйдешь из этой квартиры вместе со мной. Сегодня.
        - Есть такое чувство, что если я не выйду с тобой сейчас, позже я могу выйти отсюда ногами вперёд, - всё, на что меня хватает, это чёрный юмор, и, судя по побледневшим губам Поклонского, шутка моя попала в молоко. Ну и ладно.
        Все последующие события несутся с горы большим комом: возвращается автомобиль Димы уже без Стаса «на борту», Мара отписывается, что с комфортом села в самолёт, а я методично собираю вещи. К чёрту эту квартиру, журналистов и всех на свете. К чёрту, я сказала.
        ГЛАВА 27 ВАРВАРА
        В каждом крупном городе существуют районы, на недвижимость в которых обычные смертные могут только облизываться. Эдакие райские островки для избранных, куда войти можно по именному пропуску, отпечатку пальца или скану сетчатки. Или ещё каким причудливым, но очень надёжным способом.
        Наш город не исключение. Вплотную к деловому центру находится “Золотое яблоко”: огромный комплекс, огороженный красивым забором. За ним возвышаются три иглоподобные высотки, стремящиеся к небу на двадцать пять этажей. Офис моей фирмы находится неподалёку, и часто мы с сотрудницами обедали в кафе напротив «Золотого яблока». Анька из отдела продаж каждый день томно вздыхала, мечтая выскочить замуж за богатого и влиятельного, чтобы плевать на город из окон пентхауса. Я же, откровенно говоря, никогда о подобной роскоши не мечтала - мне казалось, что и меньшим можно обойтись, лишь бы счастливой быть.
        - Какая красота, - не сдерживаюсь, прилипаю носом к стеклу, похожая на маленькую девочку, впервые попавшую в Парк аттракционов.
        Взгляду открывается уютная территория «Золотого яблока». Она не похожа на любой другой двор, виденный до этого вживую: аккуратный газон, на котором отдыхает молодёжь; нафаршированная под завязку спортивная площадка. В баскетбольное кольцо аккуратный мальчик лет десяти забрасывает мяч, а огромный мужик - по виду охранник - хлопает в ладоши и поздравляет с успехами. Нет ни припаркованных во всех углах машин, ни забитых старушками лавочек, ни мусора в углах. Идеально ровный асфальт, без ям и луж, цветущие клумбы и даже фонтан с красивой мраморной девой в центре - всё это вызывает желание вертеть головой и разглядывать каждую деталь во всех подробностях.
        Трудно сдержать восхищение, и я любуюсь, ни в чём себя не ограничивая. Только что-то внутри шевелится, ледяное и скользкое, как щупальца морского гада.
        - Паша, покури пока, - распоряжается Поклонский, и без лишних разговоров водитель покидает салон, аккуратно прикрыв за собой дверцу машины.
        Где-то за спиной маячит машина, забитая охранниками, но на них я научилась не обращать внимания. Пусть ездят следом, если Диме по статусу положено, мне до этого нет дела.
        - Говори, - Дима трогает меня за щёку, и россыпь мурашек от его прикосновения заставляет поёжиться. - Тебя многое беспокоит, я вижу. Ты сейчас вроде как в шоке, потому такая восторженная, но я чувствую, что тебя скоро рванёт.
        Решаю не тратить время на кокетство:
        - Дима, это очень дорого, - взмахиваю рукой в сторону окна, за которым простирается внушительная территория комплекса для избранных.
        - Это нормально, - Дима даже бровью не ведёт. - Тебе, что ли, за это платить? Расслабься и воспринимай это как комфортный отпуск.
        - В том и дело, что платить не мне, и это очень странно. Такая роскошь…
        - К ней быстро привыкают, - усмехается и поддевает пальцами мой подбородок. Отстегнув ремень безопасности, наклоняется ниже, касается носом моей щеки. Шепчет: - Ты всего этого достойна. Не спорь со мной, у меня нет сил на препирательства.
        - Ладно, пусть ты прав. Но всё равно… разве здесь ко мне не будет приковано повышенное внимание? Я же в таком месте, как инородное тело…
        - «Золотое яблоко» принадлежит одному очень хорошему человеку. Тут ты будешь в полной безопасности, я тебе гарантирую. Здесь ценят комфорт жильцов, дорожат каждым. Никаких журналистов здесь нет и не будет, им сюда просто не пробиться.
        - Сколько мне здесь прятаться?
        - Не прятаться, а жить с комфортом.
        - Мне эта идея всё ещё не нравится. Я все деньги верну, только вот цену за проживание узнаю и сразу верну, - бормочу, но Дима кладёт палец мне на губы, заставляет молчать.
        - Ещё раз заикнёшься о деньгах, у меня сорвёт планку. Помолчи, Варя, ты иногда несёшь такую чушь.
        Только его мягкая улыбка останавливает поток праведного гнева. Не могу на него сердиться, когда он так распахнут передо мной. Интересно, многим он так открывается? А жене?
        Я снова думаю о ней, и жуткое чувство вины затапливает. Как же это всё сложно…
        Продолжаю ворочать в голове тяжёлые мысли, пока машина Поклонского не оказывается на внутренней стоянке, и на рефлексию не остаётся времени. Нас встречает милый молодой человек Илья. На нём идеально скроенный костюм, в руках папка, а на лице вежливая улыбка. Он подкупает меня сразу: не щурится подозрительно, не принюхивается, не вглядывается украдкой. Видно: этот человек ко многому привык, несмотря на возраст, и ему можно доверять.
        - Двести тридцатую показываем, да? - уточняет у Поклонского, сверяясь с документами, а тот отвечает кивком головы. - Замечательно, меня предупредил Тимофей Викторович. Апартаменты готовы и ждут, когда их осмотрят.
        Безупречно вежливый и корректный Илья ведёт нас к хромированным кабинам лифта. Прикладывает пластиковый прямоугольник к панели, внутри что-то щёлкает. Дверцы с мягким звуком разъезжаются, впуская нас в царство серебристого металла, галогеновых лампочек и идеально чистых зеркал.
        - Охрана в «Золотом яблоке» работает на высоком уровне, - рассуждает Илья поставленным голосом. - Но если кто-то из жильцов желает иметь свой штат, это не воспрещается. К каждой квартире прикреплена дополнительная площадь, на которой с комфортом может разместиться до пяти человек. Так же каждому жильцу круглые сутки доступны два бассейна, спа-салон, три ресторана с кухней на любой вкус, бар, кофейня, лаундж-зона и кинотеатр. Это основное, а полный пакет описан в буклете, оставленном на столе в вашей гостиной.
        Его речи убаюкивают, и только звон лифта, приехавшего на нужный этаж, выводит из транса.
        - Пройдёмте, Варвара Сергеевна, - Илья пропускает меня вперёд и терпеливо ждёт, пока я привыкну к роскоши места.
        Просторный холл с уютным мягким уголком, столиком на витой ножке, живыми цветами в углах.
        - Здесь можно отдохнуть, встретить гостей, - поясняет Илья, обводя помещение рукой. - Уборка проводится дважды в день, как и сканирование помещения на предмет жучков, скрытых камер и следящих устройств любого поколения.
        Да господи! Я в жилой дом попала или в застенки Кремля? От обилия информации кружится голова. Дима улыбается, явно довольный произведённым эффектом, и мягко поддерживает меня под поясницу, словно могу свалиться без чувств.
        - Пройдёмте? - Илья указывает на единственную дверь, за которой видимо и притаились те самые апартаменты, где мне придётся прятаться.
        Я послушно следую за Ильёй, едва поспевая за его размашистым шагом. Он достаёт из кармана ключ-карту и протягивает мне:
        - Пожалуйста, - улыбается, и в ясных глазах никакой насмешки, только безоговорочная любезность и желание быть полезным.
        Дрожащими руками я принимаю карту и довольно ловко справляюсь с хитрым замком, что, наверное, может служить поводом для гордости.
        Квартира шикарная. Честное слово, я не могу описать её иначе. Она идеальная, просторная и комфортная. На кухне полный набор бытовой техники, в комнатах - их здесь две помимо гостиной и кабинета - красивая мебель. Илья показывает мне всё, что может вызвать вопросы, оставляет на столе визитку.
        - Позвоните мне в течение часа, оформим все документы, - улыбается на прощание и уходит, оставив нас наедине с Поклонским.
        - Я не знаю, что сказать, но это что-то за пределами моего понимания, - развожу руками, растеряв слова. - Как ты вообще успел всё организовать?
        Дима подходит ко мне, обхватывает лицо ладонями и заглядывает прямо в глаза.
        - Не думай ни о чём, хорошо? Просто живи, а я со всем разберусь. Ты мне веришь?
        - Я очень хочу, - признаюсь, а горло сводит от тысячи невысказанных слов.
        - Этого уже достаточно, - улыбается и целует меня, погружая в сладкую негу, из которой так трудно выбираться.
        ГЛАВА 28 ДМИТРИЙ
        После ночи с Варей мне не хочется торопиться. И я впервые за много лет не приезжаю в офис на рассвете, а являюсь, когда там вовсю кипит работа. Сотрудники головного подразделения носятся, подобно реактивным ракетам, лифты ни на секунду не останавливаются, а с моим появлением градус трудоистерии повышается в разы. Каждый хочет показать, насколько незаменим, как важен для общего дела.
        Я знаю, что меня боятся - не все, но многие. Дмитрий Поклонский скор на расправу, может уволить в два счёта, если косяк покажется глобальным. Но в строительстве нет места ошибкам, когда от них может зависеть чья-то жизнь. Но сегодня для увольнений у меня слишком хорошее настроение.
        В моём кабинете тихо, пахнет бумагами, полиролью и деревом. Прикрываю дверь, улыбаюсь, точно идиот, и несколько минут любуюсь внутренним двориком через окно.
        Но очень скоро работа поглощает меня с головой, как в бушующее море затягивает.
        - Дмитрий Николаевич, Соболев на второй линии, - сообщает Олег, как всегда безупречный, когда дело касается работы.
        Наверное, лучшим моим решением за последний год было принять этого парня на место своего личного ассистента.
        - Соединяй. И подготовь мне отчёт по "Стройстилю".
        - Уже высылаю!
        Стоит после трудного разговора с Соболевым положить трубку, уже другой застройщик наяривает, а за ним ещё парочка важных партнёров и даже один хрен из министерства. После провожу совещание, с удовольствием вставляю пистоны главам удалённых подразделений, которые без зоркого глаза работают, спустя рукава. Насыщенный день катится к обеду. Полуденное солнце освещает кабинет, раскрашивает золотом стены, оставляет россыпь бликов на столе.
        Со всей этой суматохой у меня нет времени выпить кофе, но меня греет одна мысль: служба безопасности вот уже час пробивает ту самую ретивую журналистку Аллочку и её вшивый журнал. Скоро я буду знать об их долбаной конторе всё, включая содержание налоговых деклараций. И если не перестанут так рьяно охотиться за сенсациями, а ещё, если не сдадут информатора, уничтожу.
        Мне нужно узнать, кто это, с кем имею дело. Юля осуществила угрозу и всё-таки сдала данные Вари журналюгам? Но, во-первых, когда успела, если до сих пор - я точно знаю это - спит после успокоительных. А во-вторых, не такой она человек, чтобы втихаря сенсациями разбрасываться. В её стиле дать громкое интервью, разоблачить меня, кобеля, рыдая и картинно заламывая руки, а не вот это всё. Мелко и драмы маловато. Не её почерк. Тогда кто?
        Мысль об информаторе не даёт покоя, но к встрече с журналисткой нужно приготовиться - я не имею права на ошибку, не могу просто запугать девицу, используя власть и влияние. Чтобы потом она состряпала новый скандальный репортаж? Нет уж, здесь нужно действовать тоньше, если не хочу, чтобы моё имя полоскали ещё несколько месяцев, навешивая новые факты, один чернее другого.
        Когда до обеда в любимой «Праге» почти не остаётся времени, внутренний телефон звонит, нарушая блаженную рабочую тишину.
        - Дмитрий Николаевич, к вам посетительница.
        - Юлия Евгеньевна? - уточняю, хотя это и не может быть жена, и Олег ожидаемо называет другое имя.
        - Анастасия Игоревна Рыльская.
        Я пару секунд таращусь на собственную руку, пытаясь угадать, что на уме у Насти. Ни разу она не просила о личной встрече, никогда не пыталась увидеться со мной с глазу на глаз.
        - Ей не назначено, но она просит её принять.
        Настя и просит? Похоже, во всех лесах сдохла живность.
        - У меня к нему дело, - доносится глухой женский голос, и я разрешаю Олегу впустить жену лучшего друга.
        Сначала в кабинет вплывает насыщенный аромат дорогого парфюма, и следом показывается Настя целиком - огненно-рыжая, красивая до боли в глазах, ослепительно улыбающаяся.
        Чисто по-мужски я понимаю Стаса - таким женщинам сложно противостоять. Красота, ум, харизма и хитрость - все при Насте. Мимо пройти, если ты здоровый половозрелый самец, сложно. Настя из тех, кто гипнотизирует одним взглядом, взмахом ресниц, томной улыбкой. Она умеет нравиться и умело этим пользуется.
        Жаль, что на меня её чары не действует. Ну, для неё жаль, и за это она меня искренне не любит и даже не скрывает. Хотя при Стасе научилась скрывает свои истинные эмоции.
        - Дима, привет, - улыбается, делает шаг ко мне, но на секунду замирает и неэлегантно спотыкается, чуть не падая лицом вниз.
        Узкая чёрная юбка от неловкости Насти задирается, обнажая точёные колени. Или это ход такой? Показать себя неуклюжей дамой в беде, надеясь, что любой мужик в радиусе километра тут же кинется на помощь? Отличная попытка, Настя. Не будь она женой лучшего друга, а ещё блудливой стервой, я бы проникся и даже восхитился, но не судьба.
        Откидываюсь на спинку кресла, упираюсь рукой в подлокотник. Жду, пока Настя закончит топтаться у входа и родит цель своего визита. Она не торопится. Осматривает мой кабинет, в котором впервые, хмыкает своим мыслям, легко улыбается.
        - Красиво у тебя здесь.
        - Ты хочешь обсудить дизайн интерьера? Решила своему любовнику квартирку обустроить и нужна консультация архитектора?
        Настя вздрагивает так, словно я наотмашь ударил её по лицу. Даже щёки горят, и она прикладывает ладони к пылающей коже. В миндалевидных зелёных глазах обида, и это так утомительно.
        - Зачем ты пришла? - спрашиваю, демонстративно глядя на часы. - У меня есть пять минут, а после обед. Прости, тебя с собой в ресторан не позову, ты мне не нравишься.
        - А ты честный.
        - Не вижу поводов лицемерить, - делаю оборот вокруг своей оси, и кабинет кружится, как маковое поле в детстве, когда вертелся, распахнув от восторга глаза, и был самым счастливым ребёнком в мире.
        - Я много времени у тебя не отниму, - Настя наконец берёт себя в руки и, цокая тонкими каблуками, проходит к столу. Игнорирует предложение присесть и маячит по ту сторону дубового полотна.
        Смотрю на нее, а она отводит взгляд, в котором злость вперемешку со страхом.
        На одном дыхании выпаливает, забыв вставлять между слов паузы:
        - Повлияй на Стаса, он сходит с ума. Я боюсь его, Дима.
        Резким жестом, срывая крошечные пуговки на манжете, поднимает рукав блузки, а на молочно-бледной коже уродливые кляксы - следы от чьих-то не в меру жёстких пальцев.
        Я смотрю на эти пятна и не могу понять, что мне с этим делать. Подуть на вавку? кричать караул? вызвать полицию и дать показания против Стаса, потому что Настя мне показала синяки?
        В душе поднимаемся злость на собственную растерянность и на Настю, которая решила спрятаться за моей спиной, хотя у нас ничего общего. На Стаса.
        А я ведь всего лишь хотел поехать в “Прагу” и спокойно пообедать, а после придумать, как заткнуть журналистку.
        - Что ты от меня хочешь? - одёргиваю себя от залипания на уродливые метки. - Ты же пришла ко мне за каким-то решением или советом. Выкладывай, какую роль для меня уготовила.
        Настя смотрит на свою руку и, помедлив немного, аккуратно застёгивает пуговки на манжете. На ещё недавно бледных щеках растекается пятнами румянец. Я повторяю вопрос:
        - От меня конкретно, что ты хочешь?
        - Дима, Стас мне не чужой, - сглатывает и без спроса тянется за стаканом, жадно пьёт из него воду, оставляя на стенках тёмно-вишнёвые отметины, похожие на кровь. - Потому и пришла к тебе, а не в полицию. Я хочу, чтобы он сам одумался и отпустил меня.
        - Он не хочет развода?
        - Он хочет, чтобы я была с ним, - пожимает плечами и элегантным жестом заправляет за ухо яркую прядь, но я замечаю, как сильно дрожат её пальцы. - Любой ценой.
        - А чего хочешь ты?
        - Развода и свободы. Но стоило об этом заикнуться, Стас сошёл с ума. Я не узнаю его, веришь? Совсем другой человек, агрессивный и пьяный.
        В то, что Стас сошёл с ума, я не верю. В то, что Настя его достала - охотно. Но насилие? От Рыльского? Очевидное и невероятное. В последний раз он пытался драться, когда мы не могли поделить песочницу. А чтобы ударить женщину, причинить ей боль… ерунда.
        Я так долго его знаю, мы так много вместе прошли. Мне легче представить, что мир сдвинулся с орбиты и катится в пропасть, чем в то, что Стас нанёс Насте увечья. Но что если он дошёл до крайней точки кипения и потерял контроль? Не сама же Настя себя за руки хватала.
        - Я просто хочу развестись, - повторяет, и на лице железобетонная уверенность.
        - Из-за суслика?
        - Прости?
        - Из-за кого ты собралась разводиться? Из-за Лёни?
        - Тебя это не касается, - вскидывает голову, и я никак не могу угадать её мысли. - Повлияй на него. Если он не одумается, я пойду в полицию. Его арестуют и посадят в тюрьму. Ты этого для него хочешь? Я - нет, я хочу всё решить по-хорошему и начать новую жизнь с человеком, которого я действительно люблю. Впервые и по-настоящему. Это так просто, но Стас не хочет меня слышать. И я боюсь за Лёню…
        Настя морщится, гладит руку через ткань блузки, смотрит пристально. Жаждет услышать, что я спасу её от тирана мужа.
        - Почему твой любимый тебя не защитит? Он же мужик, - усмехаюсь, но от злости сводит зубы.
        Тема с сусликом, похоже, меня так сильно задевает - сам факт его существования, - что от негатива удержаться сложно.
        - Лёню мои отношения с мужем не касаются. Сама разберусь, зачем его впутывать? Я… слишком сильно его люблю, чтобы подвергать опасности.
        - Надо же, какое самопожертвование. Он же не первый твой любовник, откуда такие страсти? Ты никогда не скрывалась, что таскаешься с другими мужиками. Но никогда не делала этого так откровенно и нагло… наверное, правда любовь неземная.
        - Дима, ты лезешь не в своё дело, - хмурится и растирает пальцами переносицу.
        - И то верно, не мне о верности супругам размышлять.
        - Точно не тебе, - сверкает фальшивой улыбкой, но в глазах мелькает настоящая ненависть, от которой даже меня пробирает. - Не думала, что ты свяжешься с этой… как её? Варвара, да. Такая лохушка, и что Лёня столько лет на неё потратил? И ты… не ожидала от тебя такой пылкости. Неужели она лучше Юли?
        Пузырь внутреннего напряжения лопается. Мне приходится сжать край стола, чтобы не рвануть с места и не смять Настю в кулаке. Пара глубоких вдохов, и я нажимаю кнопку на панели внутреннего телефона.
        Олег отзывается мгновенно:
        - Да, Дмитрий Николаевич?
        - Олег, пригласи в кабинет охрану. Гостье пора.
        Настя округляет глаза, и они вот-вот выкатятся на пол. Бледнеет, закрывает рот рукой.
        - Прости, я не хотела в это лезть…
        - Но ты влезла.
        Поднимаюсь, огибаю стол и оказываюсь перед Настей так быстро, что она не успевает охнуть. Глаза в глаза, кислород выжигается частым дыханием.
        - Настя, нахрен выметайся, пока тебя не вывела охрана. И закрой свой рот, из него гадости льются, а у меня очень чистый пол, не хочу заляпать.
        - Дима, не злись! Я не хотела, я за помощью пришла…
        - Закрой. Свой. Рот. Мне противно слушать тебя. Ты пальца её не стоишь, как и о Юле не имеешь права говорить. Ты, Настя, обычная шалава, которая возомнила себя королевой мира. Думаешь, тебе много после развода останется? Нихрена тебе не останется, кроме жалких крошек.
        Юля раздувает ноздри, а я складываю на груди руки и дёргаю подбородком в сторону двери.
        - Вон пошла отсюда.
        - Ты поговоришь с ним? - не сдаётся, бегая взглядом по моему лицу.
        - Поговорю, но ради него. Не ради тебя и твоего грёбаного будущего с сусликом. А теперь нахрен выметайся.
        Закусив губу, Настя пятится к выходу, пряча за спиной руку. Словно именно я её синяками разукрасил.
        Когда за Настей закрывается дверь, первым делом я выбрасываю испачканный помадой стакан. Он с глухим стуком падает на дно мусорной корзины, пружиня на смятых черновиках документов. Смотрю на свои руки, сжатые в кулаки. Пораненные о дерево костяшки бледнеют, а злая дрожь отдаёт пульсацией в локтях.
        Вот теперь точно обед отменяется.
        ГЛАВА 29 ДМИТРИЙ
        Я звоню Стасу на все номера, которые только могу вспомнить, но в ответ лишь пугающая тишина. Ненавижу, когда он молчит. Не выношу неопределённости.
        Неужели он решил спустить свою жизнь в унитаз только потому, что Настя полюбила другого и хочет развода? Ладно, захотел удержать жену рядом, собрался бороться. Но разве это повод потерять человеческое лицо и поставить на будущем крест?
        Это не в его стиле, в конце концов! Стас другой, он умный и сдержанный, не то, что я.
        От вопросов без ответов звенит голова, будто вместо неё на плечах церковный колокол.
        Тело требует движения, а мозг выстраивает маршрут. Отменяю назначенное на три часа совещание, быстро решаю самые важные вопросы, пугаю Олега своей гневностью и торопливостью, но он всячески пытается держать лицо, когда я засыпаю его тонной поручений.
        - Что отвечать, если будут спрашивать?
        - Скажи, что я на объект уехал. Если что-то очень важное, пересылай мне, я с ноутом, в дороге поработаю. По пустякам не беспокоить.
        Олег кивает, что-то говорит вдогонку, но я спешно покидаю приёмную, и его голос тонет в шуме разговоров и офисной суете.
        Мне улыбаются, о чём-то спрашивают, я даже реагирую, но это мышечная память. Я говорю и действую безупречно, но голова забита другими мыслями, и они не имеют никакого отношения к работе. Что-то в последнее время я часто ставлю холдинг не на первое место…
        Старею, наверное. Иначе как объяснить эти перемены в приоритетах и желаниях? А может, где-то во мне проснулась дремавшая глубоко внутри человечность?
        Отведённое на самокопание время истекает, когда выхожу из лифта на внутренней парковке «для начальства». Там уже ждёт, переминаясь с ноги на ногу у машины, Павел. Из-за поворота выходит Валера с парочкой ребят, взмахивает рукой, как всегда готовый следовать за мной в любую точку мира.
        - В Рыбацкий посёлок, - говорю, устраиваясь на заднем диванчике, а Паша бросает на меня удивлённый взгляд.
        Да, я знаю, что это у чёрта на рогах, но это единственное место, где я могу найти Стаса. Именно там, в уединённом домике на берегу озера и прячется мой друг, когда устаёт от шумного мира и навалившихся проблем.
        О том, что Рыльский умчался, злой как тысяча чертей, в направлении посёлка я узнал у его экономки - милейшей женщины слегка за пятьдесят, которая любит Стаса, как могла бы любить младшего брата или племянника. И её торопливые сбивчивые слова дали надежду, что я доберусь до друга и, тряхнув хорошенько, выбью из него всё дерьмо.
        Об этом месте мало кто знает, если не я один. Даже Настя не в курсе. Простой домик, состоящий всего из двух комнат, крошечной кухни и уютной веранды с дощатым полом, который скрипит от каждого шага. В небольшом дворике, выходящем на озеро, растёт старая вишня с кривым стволом.
        Никаких понтов, лишь место, где можно очистить душу от любого мусора. Надеюсь, ещё не поздно и безумие ревности не превратило Стаса в чудовище.
        Рыбацкий посёлок всё ближе. Я достаю телефон, смотрю на экран и всё-таки набираю Варю. После пары длинных гудков она снимает трубку, и нежный голос вливает в меня чистую эйфорию.
        - Привет, - говорю, улыбаясь, и на душе становится легче. - Как ты?
        - Я в порядке, - Варя будто бы смущена, и мне видится румянец на её щеках. - Привыкаю к новому жилью.
        - Тебе нравится?
        - Не хочу кокетничать, потому отвечу, что да, нравится и очень.
        - Я рад. Вечером заеду.
        - Зачем?
        - Потому что скучаю. Варя, можешь спорить со мной, с собой, но я теперь часть твоей жизни.
        - Очень трудная и властная часть, - смеётся.
        - Какая есть и другой не станет. Но я пытаюсь быть мягче, - откидываюсь на сиденье, откладываю в сторону ноут и смотрю на мелькающие за окнами деревья. - Ты будешь меня ждать?
        - Если скажу, что нет, тебя это остановит? - в якобы серьёзном тоне намёк на провокацию.
        - Меня сложно остановить, - в стекло бьётся тёмная мошка, её сдувает ветром, и его порыв поднимает облако сухой пыли. - Если бы ты ко мне, больному, не приехала, я бы, может, оставил тебя в покое. Но теперь, прости, не могу.
        - Меня заставили к тебе приехать. Силой приволокли!
        - Да-да, - смеюсь, и тревоги за Стаса покидают меня.
        Верится, что всё будет хорошо. Я найду его, встряхну за шкирняк, и он обязательно одумается.
        С Варей мы обмениваемся самыми обычными на первый взгляд фразами, но в них так много смысла.
        Остаток пути до Рыбацкого посёлка проходит в блаженной тишине, и мне удаётся окончательно расслабиться.
        - Останови здесь, дальше пройдусь.
        Паша слушается, глушит мотор, и машина остаётся за спиной, припаркованная в сотне домов от нужного.
        С собой беру только Валеру. Он держится на расстоянии, не мешает думать и зорко следит за обстановкой. Но и его оставляю неподалёку от дома Стаса - мне не нужны свидетели. Чёрт, я даже не знаю, в доме ли Рыльский или я гоняюсь за очередным миражом.
        Тёплый ветер пахнет дымом первых костров, сладким мёдом и цветами. Бабочка с яркими чёрно-красными крыльями пролетает в сантиметрах от моего лица и, вильнув в сторону, исчезает в кроне деревьев.
        Скоро осень с её сырым воздухом, промозглыми дождями и ворохом опавшей листвы под ногами, и я жду её, наслаждаясь переменами и страшась их.
        Мне везёт - машину Стаса я вижу, стоит приблизиться к воротам Стаса. Сам Рыльский, засучив рукава, во дворе рубит дрова, размашисто орудуя топором. Никого вокруг не замечая, играет мышцами, обливаясь потом, а на лице суровая решимость. Словно на месте поленьев воображает кого-то, живого и настоящего. Кому он в своих фантазиях сносит голову? Не Насте ли? Или, может быть, суслику?
        Выглядит ли он слетевшим с катушек пьяницей? Нет. Но злым кажется, и я ни разу его таким не видел.
        Просунув руку в щель, я дёргаю щеколду и толкаю калитку. Прохожу несколько шагов до кривой вишни и останавливаюсь рядом, разглядывая Стаса. Он меня не замечает, и это даёт возможность его лучше рассмотреть: покрытые щетиной щёки, испарина на лбу, капля пота стекает по щеке, а между бровей залегла глубокая тревожная складка. Во все стороны летят щепки, лезвие топора со свистом рассекает воздух, а рядом с колодой высится горка берёзовых поленьев.
        - Рыльский, - рявкаю, и Стас подскакивает, хватаясь за сердце. - Что, придурок, не ожидал?
        - Твою мать, - выдыхает, крепче цепляясь за обух. - Ты какого чёрта здесь делаешь? У меня отпуск! Проваливай.
        Стас осматривается - даже за спину себе заглядывает, - словно вместе со мной приехало правление холдинга в полном составе, включая менеджеров всех вертикалей. Вонзает лезвие топора в край колоды, из-за пояса потёрных джинсов вытаскивает белоснежный платок, вытирает со лба пот, я подхожу вплотную и, схватив за плечи, хорошенько встряхиваю Стаса.
        - Поклонский, ты взбесился? - удивляется и морщится, пытаясь скинуть мои руки. - У меня отпуск, ты разве меня не услышал? Могу я один побыть или обязательно нужен хоровод?
        Как он меня сейчас бесит, вы бы только знали!
        - Ко мне Настя приходила. Показывала синяки. Ты почему такой придурок?
        Стас дёргается, я его отпускаю. Отстраняется, странно глядя на меня, будто именно я сошёл с ума.
        - Ты чего, Поклонский? Какие синяки? Бухал, что ли? Белку поймал?
        Куда только делся мой интеллигентный Стас?
        Но он так ошарашен сейчас, что я на миг теряюсь. Вглядываюсь в его глаза, а в них непонимание.
        - Я не понимаю, - бормочет. - О чём ты, Дима? Я не трогал Настю.
        Снова оглядывается, а поникшие плечи лучшее подтверждение его слов.
        Что, мать его, происходит?!
        ГЛАВА 30 ДМИТРИЙ
        - Если нужно будет, я тебя к столбу привяжу, - отталкиваю Стаса, и он пятится назад.
        Бычится, насупленный, молчит, а я продолжаю:
        - Ты не в том состоянии, чтобы возвращаться в город.
        Взываю к его разуму, и это помогает.
        Стас берёт себя в руки. Дёрнув головой в сторону озера, разворачивается на пятках и идёт к воде. В августе ещё тепло, прогретая за всё лето земля не остыла. Рыльский снимает обувь, по пути скидывает брюки и, дойдя до берега в одних трусах, с громким всплеском ныряет.
        У него есть отвратительная привычка - плавать под водой. Сколько раз в нашей общей юности пугались девчонки, когда он, нырнув, долго-долго не показывался на поверхности. Камнем уходил вниз, плавно грёб к другому берегу, не тревожа гладь. Девочки охали, бегали из стороны в сторону, в панике заламывая руки, а Стас хохотал, всплывая, доводил их до нервного срыва.
        Вот и сейчас он проворачивает тот же фокус и, если плохо знать Рыльского, можно всерьёз решить, что он надумал утопиться.
        Я стою у кромки воды, засунув руки в карманы. Смотрю на поверхность озера, по которой плывёт одинокий листок, уже успевший сменить цвет с зелёного на бледно-жёлтый. Есть в нас что-то общее, и когда его прибивает к берегу, наклоняюсь и подхватываю за тонкий стебелёк. С резных краёв стекает вода, капает на рукав, оставляя тёмные пятна на синем хлопке. Пахнет близкой осенью, первыми холодами и дождём, в котором скоро утонет город, как случается в любой сентябрь. Люди в восторге от жаркого лета, а я обожаю прохладный воздух, низкое грозовое небо и порывистый ветер, от которого захватывает дух.
        Стас выныривает на приличном расстоянии, отфыркиваясь и часто мотая головой. Во все стороны летят брызги. Пытаюсь угадать, что сейчас творится в его всегда холодной голове. Я верю ему и не могу понять, что затеяла Настя. Одно ясно: Рыльскому нужно держаться от неё подальше, пока не случилось что-то, от чего он не отмоется. За парочку синяков по шапке если и дадут, то не сильно, но вот за большее можно поплатиться будущим.
        Если Настя пришла ко мне с настоятельными просьбами с ним поговорить, то именно на это и рассчитывала. Не могла не понимать, что Стас будет отрицать. Тем более, если не виноват. Но синяки на её руке такие красноречивые. Их кто-то поставил!
        Смяв в кулаке мокрый лист, пальцами другой руки сжимаю переносицу. Голова кипит, но я упускаю что-то важное и никак не могу ухватить за хвост ускользающую мысль. Я растерян из-за визита Насти, а оборот, который может принять эта история, наводит на самые дурные мысли.
        - Стас, она посадить тебя хочет, - ору, а Стас так и замирает, балансируя над водой. - Да греби ты обратно, дельфин недоделанный!
        Не знаю, услышал ли меня Стас или скорее угадал настроение, но на берегу он оказывается в рекордные сроки. Отряхиваясь от воды, он терпеливо ждёт.
        А я повторяю:
        - Она хочет тебя посадить.
        Взмахиваю рукой, и смятый лист падает к ногам неопрятным комком. Стас следит за этим, нервно сглатывая, и только широкие плечи выдают напряжение.
        - Ты думаешь…
        - Я уверен, - заявляю, и всё теперь кажется кристально-ясным.
        - Но зачем она пришла к тебе? Это ведь глупо.
        - Это только выглядит глупым, - скопившаяся внутри энергия требует выхода. Меряю шагами узкую полоску берега, и туфли вязнут в заиленном песке. - Слышал бы ты, как красиво она пела о твоей ярости, о нежелании её отпускать. Все знают, что ты любишь её, что готов весь мир к ногам бросить. Почему бы и не поверить, что мог в приступе гнева сделать Насте больно?
        - Но ты же знаешь меня лучше других, ты ведь мне поверил!
        - Я поверил, но поверят ли все остальные? У меня нет гарантии, что в эту минуту Настя не жалуется на тебя и твою жестокость всем подряд, до кого может дотянуться.
        - Кому я нужен, чтобы на слово верить. Надо с ней поговорить!
        - Ага, сейчас, - взмахиваю рукой, пресекая возражения. - Чтобы она вывела тебя на эмоции? Ты не понимаешь, что именно этого она и добивается? Если ты встретишься с ней в таком состоянии, она выиграет. Подумай, Стас, ты же не дебил.
        - Чёрт…
        - Не знаю, что именно Настя сделает, но уверен: после этой встречи ты отправишься прямиком в ментовку. Возможно, замять дело получится, но о том, что ты тиран, деспот и, может быть, насильник узнают все.
        Лёгкий ветер приносит аромат воды и отцветших луговых трав - вокруг Рыбацкого посёлка раскинулись дивные места с невероятной природой. От пьянящих запахов кружится голова. Кажется, я на всё способен, со всем справлюсь. Потому что живой и наполненный энергией по самую макушку.
        - Настя знает, что ты уехал из дома?
        Стас качает головой и смахивает с кожи крупные капли воды.
        - Мы… поругались, но я её пальцем не тронул! Настя ушла, хлопнув дверью, а я пару часов в углы тыкался, устал, взял тачку и рванул сюда. Она меня не видела.
        - Это хорошо.
        - Кстати, откуда ты узнал, что я здесь?
        - Я угадал, - развожу руками. - Наталья Петровна мне шепнула по секрету, в какую сторону ты помчал, я сложил два и два.
        - Наталья Петровна верная, - улыбается Стас. - Она только тебе и могла сообщить, больше никому не скажет.
        - Да, это хорошо.
        Перебираю в голове тысячу вариантов, но на ум приходит самый очевидный:
        - Ты уезжаешь в командировку. Сейчас же. Тебе нужно алиби.
        ГЛАВА 31 ВАРВАРА
        После звонка Димы я ещё час трачу на то, чтобы окончательно привыкнуть к новым апартаментам.
        Брожу по комнатам, касаюсь рукой стен: мрамора, венецианской штукатурки, металла и тёплого дерева. Подняв голову, разглядываю высокий потолок. Жмурюсь, подсчитывая количество светильников, но на тридцатом сбиваюсь. В ванной долго разбираюсь с конструкцией хитроумных кранов, в кухне исследую пустые шкафчики, "наслаждаюсь" девственной чистотой холодильника.
        Надо бы заказать продукты или до магазина прогуляться. Дима выделил мне охрану, которая обязана сопровождать везде и всюду. Из-за этого чувствую себя героиней боевика.
        Телефон звонит в тот момент, когда я составляю список продуктов. Стараюсь не думать, для какой цели я удумала приготовить вкусный ужин. Но себе лгать бесполезно - я хочу порадовать Диму. Просто накормить мужика - для меня это несложно, но больше пугает желание накормить именно Поклонского.
        На экране номер моей сотрудницы и подруги Гали. Она классная и на девичнике произнесла самые трогательные слова, мечтала оторваться на свадьбе и поймать букет невесты. Жаль, что её мечта накрылась.
        После предательства Лёни я отправила всем знакомым и друзьям сухие сообщения. От всех отгородилась, старательно игнорировала звонки и теперь становится чуточку стыдно за своё молчание. Впрочем, я имела на него право.
        Тяжело вздыхаю и принимаю звонок. Ожидаю, что Галя выльет на меня свою обиду, но подруга удивляет:
        - Варя, ты на работу выходить собираешься?! - в её голосе много любопытства, а ещё непонятная мне настороженность.
        Мы с ней работаем вместе пять лет, изучили друг друга вдоль и поперёк, но сейчас Галя какая-то другая. Растерянная, а с ней такого на моей памяти ни разу не случалось.
        Галина Селивёрстова знает ответ на любой вопрос и найдёт выход из самого трудного положения, но сейчас она сама на себя не похожа.
        - Эм… но у меня же отпуск. Ещё два дня!
        - Два дня у неё, - ворчит, а я улыбаюсь. - Мы без тебя скучаем.
        - Я тоже соскучилась, - признаюсь без тени притворства.
        - Ага, - бурчит, - но не только мы по тебе скучаем.
        Что-то странное чудится в её словах. Пытаюсь понять и даже спрашиваю:
        - Что ты имеешь в виду?
        А Галя торопливо отвечает:
        - Что имею, то и говорю. Твой царь Леонид тоже скучает, - шелестит в трубку и понижает голос до едва различимого шёпота. - Он в офис пришёл. С утра заявился, и уходить не собирается.
        Мне кажется, что я ослышалась. В ушах после её слов звонят колокола, а по телу пробегают мурашки.
        Ошибки быть не может - Галя имеет в виду моего уже бывшего жениха. Если Мара называет его только Лёнькой, то Галя кличет Царём Леонидом, но это не от большого восхищения. Просто Гале это кажется забавным.
        - Варя, я не знаю, что между вами произошло, ты же у нас кремень, но Царь выглядит побитой собакой. Я понимаю, что не в своё дело лезу, но он похож на того, кто очень нуждается в прощении. Он виноват? Что между вами произошло?
        Галя беспокоится, и от её вкрадчивого тона щиплет в носу. Хватаюсь рукой за край кухонного островка и оседаю на обитый светлой кожей барный стул. Не хватает воздуха - я решительно не умею говорить о наболевшем. Только бормочу сквозь непрошеные слёзы:
        - Я давно его простила.
        И это правда. В какой-то момент я поняла, что не любила его, и осознание простой истины помогло справиться с предательством Лёни. Принять его измену.
        Я не любила его по-настоящему. Просто была привязана к первому мужчине, доброму и настоящему.
        Только на поверку Лёня оказался лживым дерьмом, и этот образ никак не вяжется с тем, что я себе нафантазировала.
        Я сама себе придумала сказочного принца и в него поверила. За то и поплатилась.
        - Я простила его, - повторяю.
        - Он, похоже, не в курсе, - хмыкает Галя в трубку. - Просил передать, что никуда из офиса не уйдёт, пока ты не придёшь. Топчется у ресепшена, круги наматывает, бесит Марину и шефа.
        - Шеф его тоже видел? - оживляюсь, и слёзы моментально высыхают. Мне жутко!
        - А то! Видел и даже говорил, - Галя делает многозначительную паузу, за которую я вероятно должна осмыслить масштаб катастрофы. - Поговори с Царём, а? Жалко его. Примелькался, всех посетителей скоро распугает своим ошалелым видом.
        Моргаю, глядя в одну точку. Пытаюсь переварить новую информацию.
        - Ты слышишь меня? Варя, он так и будет в холле ветер гонять, - говорит Галя, и я представляю её, сидящей за столом и кокетливо поправляющей светлые кудри, вечно падающие на глаза. - Никуда не уйдёт, пока ты не появишься. Реши уже как-то этот вопрос, ну. Разберись с ним.
        И я знаю его. Он, правда, никуда не уйдёт.
        Может быть, пора поговорить открыто? Расставить все точки в нашей истории и разойтись уже, не держа друг на друга зла? Как взрослые люди.
        - Галя, дай ему трубку, - говорю, удивляясь тому, что голос спокоен. Изнутри меня здорово потряхивает, эмоции плещут через край.
        - Уверена, что он мне не разобьёт телефон? - сомневается Галя. - Он не похож на адекватного…
        - Если он разобьёт тебе телефон, я тебе новый куплю.
        - Разумно, - Галя стучит каблучками, и звук её шагов разносится эхом в трубке. - Хорошо, что шеф уехал в министерство, хоть орать не будет, если на месте меня не найдет. А и ладно! Один раз живём.
        В голосе Гали плещется азарт. Она так торопится выполнить мою просьбу, что сбивает дыхание.
        Поднимаюсь из-за стойки, зажимаю трубку между ухом и плечом. Открыв кран, опускаю голову и жадно пью ледяную воду. Несколько прядей падает, тут же становятся мокрыми, липнут к лицу, и это освежает. К моменту, когда Лёня хрипло откашливается, я готова его слышать.
        - Варя…
        - Так, послушай меня. Только внимательно. Сейчас же уходи из моего офиса. Что вообще за цирк ты устроил? Сдурел окончательно?
        - Вот ещё! Никуда я не уйду. В палатке буду жить, пока ты меня не выслушаешь. Хватит от меня бегать, ты ж не ребёнок.
        Господи, какой упертый.
        - Я хочу тебя увидеть, - мне кажется, в этот момент Лёня пожимает плечами. - На звонки не отвечаешь, номер мой заблокировала, родители меня на порог не пустили. Я у них был, они говорили? Извиниться хотел, перед ними тоже. Говорили?
        - Видимо не посчитали это событие важным, - стираю с губ влажные капли.
        - Они меня никогда не любили, - констатирует факт, который раньше меня жутко задевал, а сейчас не волнует. - Я привык.
        - Оказалось, что моя семья в тысячу раз меня умнее.
        - Мне плохо, Варя, я сдохну без тебя. Я идиот, самый настоящий придурок. Но я, правда, с ума скоро сойду.
        - Не неси чепуху, Баринов, - прошу устало.
        - Зачем ты так?
        - Лёня, всё, довольно. О чём ты хочешь со мной говорить? Ты уже всё сказал на моей кухне. Мне хватило.
        - Об этом тоже. Мне… я идиот, Варя. Всё испортил и продолжаю. Но я не могу без тебя жить. Не получается. Нам с тобой многое нужно обсудить. Я не готов тебя терять. Не в этой жизни.
        - Ты всегда любил пафосные речи. Сладкие, как сироп. Когда-то мне это казалось милым, сейчас вызывает тошноту. Отравилась, видимо, - поднимаю глаза к потолку, снова считаю лампочки, но они расплываются перед глазами, сливаются в сплошную хромированную ленту. - Ладно. Поговорим.
        Лёня затихает, но быстро берёт себя в руки:
        - Варя, я тебя л…
        - Тс-с, помолчи! - перебиваю, до боли сжав кулак. - Один раз встретимся, больше я тебя видеть не хочу. Через час в “Чёрно-белом”.
        - В нашем кафе, - в хриплом баритоне появляется теплота.
        - Это просто кафе. Ничего нашего давно уже нет, - отвожу трубку от уха, но напоследок говорю: - И не смей разбить телефон Гали!
        Обрываю звонок раньше, чем Лёня успеет что-то сказать. Шумный выдох, порывистый вдох и меня уже почти не качает. Только всё равно приходится крепко держаться рукой за край столешницы - не доверяю я своим ногам. Они слабые и плохо держат.
        Я предложила Лёне встретиться на каком-то кураже. Словно не я была, кто-то другой в меня вселился, смелый и умеющий подбирать слова. Буду ли такой же, когда присядем за столик и посмотрим друг на друга? И какой чёрт меня дёрнул предложить встретиться в “Чёрно-белом”? Там же кругом воспоминания! У нас первое свидание в нём было, мы там свадьбу обсуждали, годовщины отмечали.
        Я будто бы сама себе мщу. За то, что однажды влюбилась в Лёню и поверила ему. Раскатала губу и решила, что буду с ним счастлива. Но был ли он счастлив со мной, если нашёл себе Рыжую? Может быть, я виновата тоже? Хоть капельку.
        Смотрю на себя в зеркало и от души обзываю себя идиоткой, которая смело бежит навстречу приключениям. Почему я не Мара? У сестры всегда всё правильно и по уму, а у меня как не Дима, так журналисты. Как не они так “свидание” с бывшим.
        Я собираюсь быстро, но долго стою у двери. Держусь за ручку, сжимаю ключ-карту и радуюсь - впервые и искренне, - что Дима выделил мне охрану. От его паранойи есть плюсы, и на встрече с Лёней не буду одинока. Пусть знает, что теперь у меня новая жизнь, в которой ему нет места. Ни за что и никогда.
        Вниз спускаюсь, как в тумане, ничего вокруг не замечая. Может, Диму предупредить? А зачем? У нас с ним, что угодно, но не нормальные отношения, когда положено делиться всем без исключения. Впрочем, мои охранники отчитаются перед Поклонским - в этом я не сомневаюсь ни секунды, так что он и так всё узнает, только позже.
        На подземной парковке пустынно, и звук шагов отдаётся эхом от стен. Миную ряд дорогих автомобилей и останавливаюсь у тёмно-синей машины.
        - Прошу, - светловолосый Артур, один из охранников, любезно распахивает передо мной дверцу, сосредоточенно ждёт, пока займу место и пристегнусь. Его напарник Иван, такой же хмурый и собранный, занимает водительское сиденье в машине сопровождения.
        Хлопок дверцы, и я остаюсь наедине с водителем, который терпеливо ждёт, пока я перестану суетиться и наконец успокоюсь.
        - Здравствуйте, Руслан, - улыбаюсь, а водитель отвечает коротким кивком.
        До встречи с Лёней ещё есть время, и я, назвав адрес кафе и время встречи, добавляю:
        - Только давайте пока просто покатаемся по городу. Это возможно? Не затруднит?
        Он бросает на меня странный взгляд, будто никогда таких дурочек не видел, и молча заводит мотор.
        - Дмитрий Николаевич дал чёткое распоряжение возить вас везде, где необходимо. Так что нет, меня не затруднит.
        - Я рада, - улыбаюсь тепло. - Обещаю быть послушным пассажиром.
        - Буду иметь в виду, - хмыкает и давит на педаль газа.
        Подземная парковка остаётся позади, а за нами пристраивается “хвост” - Артур с Иваном. Мои личные рыцари без страха и упрёка, скрытые от посторонних глаз за глухой тонировкой.
        Интересно, к такому легко привыкнуть? К личному водителю, суровым охранникам, готовым прикрыть спиной, заслонить широкой грудью? К квартире в элитной высотке и роскоши в ней? Это какой-то другой, совсем чужой для меня мир. Мир, в котором всё устроено иначе.
        Больше сорока минут проходят прежде, чем на горизонте появляется “Чёрно-белое”. Уютное кафе в самом центре города, оно так нравилось мне когда-то, но сейчас вызывает смешанные чувства. А ещё почти сразу замечаю Лёню: он топчется слева от входа, курит, глядя в сторону.
        - Варвара Сергеевна, приехали.
        - Да-да, выхожу.
        Но Руслан указывает рукой на спешащих к кафе охранников.
        - Вначале они, после их сигнала вы. Такие правила.
        - Тоже распоряжение Дмитрия Николаевича?
        - Безусловно.
        Лёня удивлённо смотрит на моих охранников, кивает Артуру, но тот игнорирует приветствие. Они знакомы? Наверное, виделись, когда Лёня в холдинге работал.
        - Всё чисто, - сообщает Руслан и, выйдя из машины, подаёт мне руку. Крепко держусь за шершавую ладонь и благодарю. - Хорошего отдыха.
        Улыбаюсь и, удобнее подхватив сумку, иду к Лёне. Он таращится на меня ошалело, даже сбросить пепел забывает, и он падает ему на рукав, пачкая ткань пиджака, которому и без того не помешала бы профессиональная чистка. Что, Рыжей плевать, как выглядит её любовник? Грязный он, мятый ли, подстрижен? Высокие отношения, ничего не скажешь.
        - Ты зря курить начал, тебе не идёт, - говорю, остановившись на безопасном расстоянии, словно если подойду на шаг ближе, меня разорвёт на части от напряжения. - А ты изменился. Спишь мало? Синяки под глазами и рубашка мятая… сдаёшь позиции, Баринов. В таком виде тебя ни на одну приличную работу не возьмут.
        Откуда во мне столько яда? Но я рада ему, он держит в форме и не даёт раскиснуть.
        - Варь, это что за суета вокруг тебя? - он обводит широким жестом парковку и кивает на припаркованный на стоянке автомобиль.
        Он делает ко мне шаг, но вовремя останавливается.
        - Тебя не касается моя жизнь никаким боком, - гневно щурюсь, а Лёня покаянно кивает и жестом приглашает меня войти внутрь.
        - Ладно, ты права. Меня опять заносит. Пойдём? Кофе выпьем? Хотя бы как друзья.
        ГЛАВА 32 ВАРВАРА
        Лёня жадно хватается за возможность что-то изменить: кладёт мне руку между лопаток, и телом несётся волна отвращения. Его прикосновения вызывают такой всплеск негативных эмоций, что я физически ощущаю дрожь, бегущую вниз по позвоночнику. Даже мой организм защищается от прикосновений, выстраивая барьеры.
        Не могу вынести: повожу плечами, скидываю руку. Лёня прячет её за спину, а в глазах мелькает обида.
        - Уж кто-кто, а ты права обижаться не имеешь, - на губах появляется кривая усмешка, горькая, точно полынь.
        - Ты тоже изменилась, - бурчит себе под нос и тянет на себя дверь, галантно её придерживает, позволяя войти первой.
        Звенят, переливаясь серебром, колокольчики. Нежный звук скребёт грубой наждачкой наэлектризованные нервные окончания.
        «Чёрно-белое» встречает ароматами хорошего кофе, вишни, вина и свежей выпечки. Осматриваюсь, но в отличие от нас с Лёней, кафе измениться не успело: всё тот же монохром в интерьере, гравюры на стенах, редкие посетители за столиками, мягкий свет и улыбчивые лица персонала.
        Мы раньше так часто здесь бывали, что нас с Бариновым встречают, как родных.
        - Прошу, - в голосе Лёни улыбка, и я делаю шаг вперёд, зная, что внутри Артур и Иван. Они пристроились, массивные и умеющие оставаться в тени, за самым дальним столиком. Нарочито увлечены беседой, ни на кого не смотрят, но я знаю, что это обманка - такая же, как фальшивый карман на моём платье.
        От их присутствия мне спокойнее. Хотя, уверена, они уже строчат Поклонскому отчёты с точными координатами моего перемещения. И пусть. Отчего-то мысль о возможной ревности Димы отдаётся внутри странным удовольствием.
        Лёня кивает в сторону того самого столика, за которым когда-то сделал мне предложение. Это было так давно и вроде бы недавно. Странная штука - время.
        - Здесь сядем, - игнорирую его предложение и занимаю место у барной стойки.
        Лёня мнётся, не зная, как реагировать. Ошарашен, потому что раньше в наших отношениях всегда вёл он, а теперь эра его господства кончилась. Пф, лопнула, как мыльный пузырь.
        - Ну? Чего стоишь? Присаживайся.
        Бармен - его зовут Ярик - улыбается мне, как старой знакомой и протягивает барную карту, но я не хочу коктейлей. Лишь прошу сварить мне фирменный кофе, и Ярик, кивнув, переводит взгляд на Лёню, а тот просит коньяк.
        - Не рановато для спиртного? А впрочем, не моё дело.
        - А жаль, - морщится и, взгромоздясь на стул, складывает руки на полированной поверхности, до того чистой, что в ней можно увидеть собственное отражение. Нервные длинные пальцы подрагивают, и, чтобы скрыть волнение, Лёне приходится сжать их в кулаки. - Может быть, всё-таки за столик пересядем?
        Отрицательно качаю головой и барабаню пальцами по стойке. Натуральное дерево ощущается тёплым и живым, и я слегка глажу его ладонью.
        - Варя, я… - Лёня запускает руку в волосы, ерошит и без того растрёпанные волосы. Зарос, машинально отмечаю. Тёмные волосы вьются на концах, и первая очень ранняя седина серебристыми искорками переливается в искусственном свете многочисленных светильников. - Скучаю я.
        Ярик ставит перед Лёней стакан и возвращается к кофеварке, колдуя над фирменным напитком для меня. Пауза затягивается, Баринов пытается подобрать слова, а я исследую взглядом его лицо.
        Первые морщинки в уголках глаз лучиками стремятся к вискам. Бледность кожи, краснота воспалённых век. Густые ресницы загибаются на кончиках, на белках едва заметные следы лопнувших сосудов. Кадык дёргается над воротом рубашки, а пара верхних пуговиц небрежно расстёгнута, открывая абсолютно безволосую грудь. Пиджак сидит плохо, словно Лёня за эти несколько недель добрый пяток килограммов сбросил или в чужой костюм решил влезть…
        Раньше бы я его пожалела. Кинулась откармливать, отпаивать домашним бульоном, хлопотать, но сейчас лишь машинально подмечаю изменения, никак не откликаясь на них внутренне.
        - Ты уже говорил, что скучаешь. И я напомню, что мне всё равно. Плевать, - сдуваю с лица прядь, и чувствую, что с каждой секундой мне всё проще выносить присутствие Лёни. С каждым словом, взглядом и жестом он всё дальше уходит в прошлое, и скоро его образ превратится в туманную дымку.
        - Я налажал, - признаётся и поднимает на меня тоскливый взгляд. - Сильно. И я не знаю, как это исправить. Но и не попытаться я не могу.
        - Ну и? От твоих печальных признаний что-то изменится? А исправлять ничего не надо, поздно.
        «Поздно» - такое страшное в своей простоте и тяжести слово, но оно подходит сейчас лучше всего.
        - Ты всё, что мог, испортил. Когда любовницу завёл, шлялся с нею у меня за спиной. Когда позволил ей узнать мой номер телефона и допустил всё это. Как теперь исправить? Не знаю.
        - Но я хочу! - выкрикивает, и Ярик вздрагивает, хмуря брови.
        - Ваш кофе, - с неловкой улыбкой ставит передо мной чашку и, бросив на Лёню настороженный взгляд, отходит к дальнему концу стойки, чтобы принять заказ у немолодого мужчины в дорогом костюме.
        Обхватываю горячую чашку руками, греюсь, но вместо кофе глотаю застрявший в горле ком. Лёня жадно отпивает коньяк, слизывает с губ терпкие капли, а я задаюсь вопросом: скольких он целовал, кроме меня и Рыжей? Неужели она была единственной? Вдруг были и другие, просто не каждая решила за него бороться и устранять препятствия в виде постоянной девушки…
        - Ты бы не бухал, а? У тебя дурная наследственность, - напоминаю о его папе, который в молодом возрасте спился, да так и сгинул где-то на окраине страны.
        Знаю, что бью по больному. Наотмашь. Лёня не любит вспоминать свою семью, потому что ничего хорошего в его детстве не было. Он несчастный мальчик, который так отчаянно нуждается в любви. Но удержаться сложно, причинить ему вред хочется. Хотя бы словами.
        - Варя, я не мой отец, - хлопает кулаком по столешнице, его глаза горят гневом вперемешку с болью, и я внутренне съёживаюсь, но взгляд не отвожу. Я не проиграю этот бой, не сдамся, погрязнув в жалости к нему и сожалениях. Меня он не пожалел, когда изменял с кем попало, а после силой попытался доказать, что я не смею никуда от него деться. Что принадлежу ему с потрохами, а отмена свадьбы - ерунда и блажь.
        От воспоминаний о том дне, когда я увидела милого и доброго Лёню с другой стороны, разглядела в нём зверя, тошнит.
        - Сволочь ты, Баринов.
        Лёня смотрит на меня, а во взгляде боль плещется.
        - Я виноват перед тобой… очень. Но я не мог поступить иначе. Настя… это наваждение, какое-то помешательство. Она очень цепкая, понимаешь?
        Лёня дрожит, с силой впиваясь пальцами в стакан, и я всерьёз опасаюсь, что стекло в его руке раскрошится.
        - Зачем мне это знать? Ты себя слышишь?
        - Я слышу, Варя. Но я обязан тебе объяснить! - нервно облизывает губы и снова пьёт, ища на дне стакана потерянную мужественность. - Она вцепилась в меня, как клещ. У меня не получилось устоять. Я дурак, Варя, но я поддался. Она обещала карьерный рост, на мужа повлиять обещала. И повлияла! Её Стас слепой идиот, и я ему нравился. У меня бы всё получилось, у нас бы получилось зажить хорошо и счастливо. Почти вышло!
        Лёня стекает по стулу и, как в дурном сне, обнимает меня, крепко хватая за бёдра. Утыкается носом в колени, сотрясаясь всем телом.
        Господи, дай мне сил пережить это.
        - Да отцепись ты.
        - Нет, пока не выслушаешь, пока не простишь, я не встану с этого места. Ты должна меня понять! Ты же моя Варя, - он поднимает голову, впивается в меня больным взглядом. - Я думал, покручу с ней, проберусь поближе к её мужу, получу выгодные контракты, повышение и отвяжусь. Пригрожу сдать Стасу, что угодно. Но она пиявка. Душит меня, суицидом угрожает. Не знаю, что мне делать, я не хочу этого. Она мне не нужна. Я тебя люблю!
        - Ты повторяешься. Я уже это слышала, мне достаточно. Слышишь? Достаточно.
        Краем глаза замечаю пристальный взгляд Артура и, прикрыв веки, отрицательно качаю головой.
        - Если ты сейчас не поднимешься, тебя поднимут силой, - обещаю шёпотом, и Лёня, словно вспомнив, кого встретил на входе, встаёт и усаживается на место.
        Рукой растирает лицо, смахивает невидимую паутину.
        - Меня уволил Поклонский, я всё потерял: работу, карьеру, тебя. Всё из-за этой чёртовой дуры, которая всю душу из меня вымотала, больная на голову. Одержимая!
        - Гордись собой, - из моего горла вылетает булькающий смех. - Тебя так женщина любит, а ты сопротивляешься.
        - Не издевайся, Варя.
        - Это был твой выбор. Ты решил поддаться. Не уволился, не пошёл к Стасу, не расставил изначально границы. Ты с ней спал и, судя по фоткам и твоему дебильно-влюблённому лицу на них, тебе нравилось. Ты кайфовал от того, что такая женщина тебя обнимает, что любит тебя, как кошка. Ты сам на это пошёл! - с каждым словом теряю терпение, готова сорваться на крик. Только осознание, что вокруг слишком много свидетелей останавливает от публичного скандала.
        Одним глотком допив кофе, я прошу стакан воды с апельсиновой долькой, и пока встревоженный разгорающейся сценой Ярик возится за стойкой, поглядывая на нас, я продолжаю:
        - Ты допустил, что твоя баба наделала фоток и прислала мне. Накануне свадьбы, когда я выбирала проклятые цветы, на которые у меня аллергия. Это только твоя вина.
        Я говорю, вглядываясь в лицо Лёни, но он отворачивается.
        - Ты знал, - ахаю удивлённо. - Ты знал, что это она прислала фотографии. Что из-за неё я отменила свадьбу.
        Мне так мерзко от его трусости, что хочется забежать в туалет и вытошнить всё, что было между нами.
        - Догадывался… больше некому. Она страшная женщина, Варя. Она вьюнок, и я хочу от неё отделаться, но у меня не получается.
        - В самом деле, - горький привкус во рту не способна растворить даже сладость апельсина, но я всё равно пью цитрусовую воду, чтобы хоть чем-то подавить тошноту. - Тебе же три года, что ты никак не можешь справиться с влюблённой женщиной. Господи, Баринов, ты такой жалкий.
        Сжимаю пальцами виски, но голова болит всё сильнее.
        - И когда узнал? А может быть, тебе тоже было выгодно, а? Может, ты специально позировал? А что?
        - Зачем? Я не знал, что нас фотографируют! Я бы никогда… да я бы… я потом узнал, недавно.
        Лёня запинается, не сумев подобрать слова, а я взмахиваю рукой, избавляя его от необходимости жалобно блеять.
        - Ты только с ней мне изменял? За все эти годы была только Рыжая?
        Вопрос не даётся легко, но, раз уж я сюда пришла, я хочу знать ответ. Пусть от него станет ещё хуже и тоска пополам с комплексами меня съест, но мне нужно услышать всё. Иначе, рано или поздно, недосказанность меня убьёт.
        - Ну? - я чуть подаюсь вправо и заглядываю Лёне в лицо.
        - Не только… - поднимает руку, пытается коснуться меня, но что-то в выражении моего лица его останавливает.
        Жестом указываю себе за спину, где в конце зала сидят мои бравые рыцари.
        - Я сейчас позову Артура и Ивана, - обещаю, а Лёня бледнеет и нервно сглатывает.
        - Это Поклонского люди, - не вопрос, но утверждение.
        Он произносит это таким тоном, что я чувствую себя оплёванной.
        - Его, - киваю, уже зная, что будет дальше. - У тебя с этим какие-то проблемы?
        - Крутишь перед ним хвостом, - Лёня качает головой, а я небрежно пожимаю плечами, мол, я женщина свободная, могу себе позволить. - И ещё имеешь совесть что-то мне предъявлять.
        Спрыгнув со стула, лезет в карман пиджака и гордо заявляет:
        - За коньяк!
        С громким хлопком бросает на стол купюру, разворачивается, почти скрывается в дверях, но, передумав, размашистым смелым шагом возвращается.
        Наклонившись ниже, почти касаясь носом моей щеки, Лёня говорит со злобным шипением:
        - Забудь всё, что я тебе говорил. Я всё соврал и ты не нужна мне. После Поклонского не нужна.
        - Наконец-то дошло, - всем своим видом пытаюсь продемонстрировать облегчение и браваду, но слова вылетают из сжатого тисками горла с трудом.
        - Знаешь, почему я на самом деле с ней спал? А, Варенька, интересно? Потому что невыносимо было ложиться в постель с таким бревном, как ты. А Настя… она раскрепощённая, смелая. Красивее тебя в тысячу раз. И умнее. А ты, Варя, дура, если за восемь месяцев не поняла, что твой мужик после другой тебя имеет. И о других не догадывалась, - презрительно кривит губы. - Тупоголовая подстилка.
        Я размахиваюсь и бью его ладонью по лицу. Всего лишь пощёчина, а как легко на душе становится.
        Но Лёню несёт:
        - Помнишь корпоратив? Я трахал Настю в кладовке, зная, что ты меня ждёшь. Её мужу руку пожимал, а до этого его жену имел пальцами и всем, чем хотел. Он такой же идиот, как и ты. Удивительно, что ты не с ним, а с придурочным Поклонским.
        - Пошёл на хрен, ничтожество, - бью снова, и Лёня отшатывается, растирая горящую алым щёку.
        Артур подходит так стремительно, что у меня перехватывает дыхание.
        Вот теперь можно дать команду “фас”, теперь Лёня напросился.
        Артур выталкивает Лёню за дверь, а тот матерится и сыплет гадостями, а я давлюсь смехом и слезами.
        Ярик забирает деньги и грязную посуду.
        - Может, что-нибудь покрепче? - в его довольно высоком для парня голосе звучит искреннее сочувствие, но нет жалости.
        За это я ему благодарна.
        - Виски, - выталкиваю слово со свистом, и очень скоро горечь алкоголя стекает по горлу, разгоняет кровь. - Спасибо.
        Без намёка на элегантность, вытираю губы и расплачиваюсь с Яриком, торопясь покинуть «Чёрно-белое» - место, в котором мне когда-то было очень хорошо.
        На небе сгущаются тучи - скоро хлынет дождь, первый этим августом. Пока ещё редкие тяжёлые капли падают на плечи, я тороплюсь к машине. Внутри пусто, а в голове одна мысль: «Сама, дура, виновата». Во всём я виновата сама.
        - Домой? - голос Руслана доносится издалека.
        - А? - встряхиваюсь, не понимая, откуда он знает, где мой дом и как туда доехать. - А, да. Домой. Всё правильно, туда-то мне и нужно.
        - С вами всё хорошо?
        - Лучше всех, - улыбаюсь, но видимо получается не убедительно. - Разве по мне не видно?
        Руслан молчит, только хмыкает чуть слышно, дёргает плечом, мол, не его дело и заводит мотор, увозя меня прочь от некогда любимого кафе.
        ГЛАВА 33 ВАРВАРА
        Когда делаешь сюрприз, самое сложное - понять, чем любит ужинать мужчина. На что у него аллергия, что любит больше всего, что напоминает ему о детстве и маминой стряпне. Но я ничего такого о Поклонском не знаю, потому остаётся готовить на свой вкус. Надеюсь, не ошибусь.
        Покупаю в магазине лучшие продукты. Долго тереблю нервы мяснику, желая получить хорошую утиную тушку, жирную и сочную.
        - Вот эту бери! Будет слаще кубанских персиков, - улыбается темноволосый парень в чёрном переднике, и вскоре я ухожу из лавки с увесистым пакетом.
        В новой, девственно чистой, кухне я не сразу ориентируюсь, но готова приготовить лучший ужин в моей жизни. Порхаю от стены к стене: нарезаю, шинкую, рублю на кусочки. Стараюсь изо всех сил, и такая суета мне нравится.
        Мама всегда называла меня слишком заботливой. Охала, причитая, говорила, что такую дурочку обязательно обманут и воспользуются. Практичная Мара, у которой всегда всё разложено по полочкам, согласно кивала.
        Вероятно, Лёню я тоже заботой душила, но о нём я думать сейчас не хочу.
        Он оказался подонком, и все его слова, сказанные мне в кафе, - подлые и жалкие. Он пытался меня унизить, растоптать напоследок, и я только чудом не упала в депрессию.
        Начинив утку рисом и черносливом, я заталкиваю тушку в духовку, насилу разобравшись в температурном режиме плиты с её новомодными функциями. Как трудно быть богатым, столько ненужных знаний приходится приобретать.
        Режу салат аккуратным кубиком, разделяю на идеальные сектора чизкейк из модной кондитерской. И каждое мое действие, как подтверждение, что я жду Диму. Он же обещал заехать вечером, а я сладостно замираю от одной мысли увидеть его.
        Гад он. Сексуальный, красивый, уверенный в себе, одержимый мною и контролем… но если бы не он и его на меня реакция, его животное желание мною обладать, я бы сумела поверить в слова Лёни. Но огонь в глазах Поклонского, когда он всякий раз смотрит на меня, дарит уверенность, что для кого-то я могу быть сексуальной, привлекательной и нужной.
        За окнами стремительно темнеет небо. С высоты отлично просматривается панорама города с её незатухающими огнями, вечным движением и нестихающими звуками. Распахиваю створки, впускаю в комнату свежий, пахнущий близкой осенью, воздух. Пью его жадными глотками, густой и тёмный, как гречишный мёд. Ароматы чувствуются так остро, как никогда прежде, а все чувства обострены до предела. Я жду, когда приготовится ужин, и жду Диму.
        Тучи налетают стремительно, воздух наполняется прохладок. Вот-вот хлынет, и да - ливень обрушивается на город стремительно, размывает дороги, разгоняет с улиц прохожих.
        Наши с ним отношения - странные и похожие на этот дождь. Они чистое безумие, в них нет логики, и всеми фибрами души, вбитыми годами установками протестую, но меня тянет к Поклонскому. Настолько сильно, что невозможно сопротивляться. Я пытаюсь. Честное слово, стараюсь изо всех сил! Но Дима появляется на пороге, и хочется только одного: броситься на шею, вдыхать запах кожи… Целовать, как в последний раз, чувствовать каждой клеткой тела.
        Поклонский действует на мой организм, подобно афродизиаку. Манит меня, туманит голову, вводит в транс. Жуткая одержимость, с которой сложно бороться.
        Когда утка готова, я выкладываю её на блюдо, рядом ставлю миску с салатом, в холодильнике ждёт своего часа чизкейк. Скатерть, тарелки, столовые приборы, графин с любимой цитрусовой водой и бутылка вина…
        Всё это выглядит, как романтический ужин двух влюблённых, только мы совсем другие. Одержимые, страстные, способные заниматься сексом до утра. Только не влюблённые… или?
        Впервые мне в голову приходит мысль, что между нами с Поклонским нечто большее, чем первобытное желание обладать друг другом. Что-то на уровне душ и тонких сфер. Да ну, глупости. Всё не так!
        А если всё-таки? Хм…
        За окном разворачивается настоящая буря, и я поглядываю на часы. Большая стрелка движется к двенадцати, но Димы всё нет. Остыла утка, заветрился салат, а цитрусовой воды из графина я выпила больше, чем планировала.
        Поклонский обещал заехать вечером. Но разве половина двенадцатого - всё ещё вечер? Или уже ночь?
        Вскоре глаза слипаются, я бессовестно клюю носом, устав от перипетий этого дня. Окончательно понимаю: Дима не приедет. Не хочет или не может? Неважно. Может, решил не ехать никуда в такую погоду.
        Нужно идти спать. Надо забыть, что я решила его ждать. Вдруг поверила… но, господи, как сегодня он мне нужен. Необходим. Хотя бы для того, чтобы не помнить злые слова Лёни.
        Или сам по себе нужен? Такой, как он есть, со всеми потрохами, пусть и женатый по уши?
        Ладно, Поклонский, чёрт с тобой. Живи свою жизнь, со мной не связанную. А я пошла спать.
        ГЛАВА 34 ДМИТРИЙ
        Покидав минимум вещей в спортивную сумку, Стас собирается в командировку. Билет на самолёт до самого южного филиала удалось взять по большому блату, и даже с ним Рыльскому придётся лететь, трясясь в кукурузнике, подпрыгивая на воздушных кочках. Ничего не поделать, бархатный сезон.
        - Не рассыплюсь, - заявляет, когда других вариантов просто не остаётся.
        - Я в тебе ни капельки не сомневаюсь. Вон, какую ряху наел.
        Стас хлопает себя по впалым щекам, но отвлекается на телефонный разговор, даёт краткие распоряжения собеседнику, внимательно слушает ответ, а на лице написана здоровая злость. Я знаю, с кем он разговаривает - с адвокатом по бракоразводным процессам, и меня радует его решительный настрой.
        Не то чтобы я не хотел его счастья в браке. В конце концов, одного развода на нашу парочку вполне достаточно. Но после Настиного странного фокуса их дальнейшая совместная жизнь видится туманно.
        Положив трубку, Стас задумчиво смотрит вдаль, на летящую над кромкой воды птицу. Она заходит на вираж, едва не касаясь крылом глади озера, но всё-таки улетает прочь, не намочив перьев.
        - Это хороший знак, - кивает своим мыслям Стас и улыбается.
        Мне на него смотреть больно, потому неловко откашливаюсь и напяливаю на себя маску большого босса, которого все обязаны беспрекословно слушаться.
        - Только попробуй вернуться раньше, чем я разрешу.
        - Сбавь обороты, Дима, криво усмехается Стас. - Это же я, со мной всегда всё хорошо.
        Я шумно выдыхаю и улыбаюсь.
        - Прости, Рыльский, но мне поздно меняться. Я переживаю о тебе.
        - Знаю, потому и терплю тебя столько лет.
        Отмахиваюсь от его сарказма, продолжаю:
        - Никому из общих знакомых не говори, куда едешь. Просто командировка, работа. Вали всё на меня. Мне не привыкать быть самодуром и тираном, из-за решений которого у других людей нет жизни в принципе вне холдинга.
        Стас хлопает меня по плечу и смотрит серьёзно, со смыслом.
        - Ты мой брат, Дима, - говорит внезапно севшим голосом. - Плевать, что кровь разная, ближе тебя у меня никого нет. Знаешь?
        Что-то в горле першит… не иначе эмоции наружу рвутся.
        - Чёрт, Стас, ты иногда такой сентиментальный дурак, - откашливаюсь и коротко его обнимаю. - Иди уже, надоел. Глаза б мои тебя не видели.
        Стас смеётся. Да что там! Хохочет в голос, но смех вдруг обрывается. Смотрит на меня внимательно, как умеет только он, и выдержать его пристальный взгляд не просто.
        - Дима, я очень тебя прошу не влезать в это. Я взрослый мальчик, разберусь уж как-нибудь. Юристов уже напряг, скоро машина развода закрутится, так что в итоге всё разрешится. Но ты не сходи с ума, ладно?
        - Я и не собирался, - равнодушно пожимаю плечами и ногой раскидываю кучку листьев. - Знаешь ли, своих проблем хватает. Вот ещё, с твоими разбираться. Не дождёшься.
        В подтверждение слов громко фыркаю, а Стас качает головой.
        - В общем, ты меня понял, - дёрнув головой, Стас приглаживает ещё влажные после купания волосы и, подхватив сумку, уходит к своей машине. Закидывает вещи на заднее сиденье, исчезает в салоне и уезжает, взметнув из-под колёс столб пыли.
        Пора и мне честь знать.
        В город я возвращаюсь, намеренно загружая себя работой. Отличный способ абстрагироваться от всего, что мешает думать. Чёткие движения, плавно текущие мысли, многозадачность и активный контроль - мои щиты, за которыми я прячу всё, что не хочу показывать миру.
        Меня воспитывал жёсткий отец, который намертво вколотил, что мальчики - не мотают сопли на кулак, а занимаются нормальным делом. Ох, уж эти гендерные стереотипы, но папа - мужик суровый, его эти штуки с равенством полов и независимостью мало волновали. Родился мужиком, значит, учись, работай до седьмого пота, занимайся спортом, люби футбол и рыбалку. Не хочешь рыбу ловить? На кабана охоться, медведя голыми руками побеждай. А штучки с выражением эмоций и тонкими материями - для баб.
        Когда за окнами проступает окраина города, а Рыбацкий посёлок тонет в тумане за спиной, я называю адрес Вари. Сложно спорить, что хочу к ней, хочу быть с ней. Тянет, словно меня рядом с ней на цепь посадили, как верного паса.
        Защитить её - лучшее, что могу сделать. И лучше всего - защитить Варю от самого себя, но не получится. Уже не получится. Слишком глубоко увяз, и мне это нравится.
        Чёрные тучи заволакивают небо, накрапывает дождь, и я кайфую, вглядываясь в хмурый пейзаж за окном. Ну что за мрачная красота? Величественная.
        До дома Вари доехать не получается: вначале мы встреваем в жуткую пробку, а после звонит телефон.
        На экране номер нашей экономки, и это всегда дурной знак. Она никогда не звонит просто так, всегда по важному поводу, имя которому Юля. Вот и сейчас я готов голову дать на отсечение, что с женой что-то случилось, и Надежда в панике мечется по дому, вырывая волосы.
        К сути перехожу без лишних слов:
        - Что с Юлей?
        - Дмитрий Николаевич, я не знаю, что с Юлей Евгеньевной! - истерит Надежда, а я закусываю щёку с внутренней стороны. До боли и солоноватого привкуса во рту, но отрезвляет на все триста процентов.
        - Надежда, соберитесь! - рявкаю и, хлопнув водителя по плечу, подбородком указываю в сторону. Там можно протиснуться в небольшой просвет между автомобилями и, свернув на малолюдный проспект, вырваться, наконец, из пробки. - Что с ней?
        - Она в комнате заперлась и не отзывается. Я пятнадцать минут пытаюсь достучаться, но за дверью тишина. С ней что-то случилось, я чувствую это! Я бы не звонила просто так, но что-то случилось. Что-то плохое.
        Если я её не остановлю, она будет до утра повторять про что-то плохое, что обязательно случилось. Голова кругом!
        - Домой, - командую, и Паша без лишних слов сворачивает в нужном направлении. - Я скоро буду.
        - Поторопитесь, пожалуйста, - причитает Надежда, и я ни разу ещё такой возбуждённой её не слышал. - С ней что-то…
        Да ну чёрт!
        - Надежда, выпей пустырника и не выпускай из рук телефон. Если что-то прояснится, набирай меня сразу.
        - Да-да, я вас жду!
        Отбрасываю телефон, сжимаю пальцами переносицу, а воображение рисует самые страшные картины. Юля пьёт, и после пары бутылок с ней может случиться всё, что угодно.
        Со дна души поднимается злость. Почему эта женщина не хочет лечиться? Я тысячу раз предлагал хотя бы прокапаться, я любые бабки готов был за это отдать, самую лучшую больницу найти. Наркологии Швейцарии, тайские рехабы, закрытая клиника моего хорошего знакомого Виктора, врачи которой творят чудеса, - что угодно, лишь бы она избавилась от своей проблемы. Но Юля только возмущается, доказывая, что не алкоголик. А тащить взрослую женщину лечиться силой… не знаю. Но, наверное, нужно. Для её же блага.
        А может, что-то с сердцем? Или вовсе… может быть, таблеток напилась?
        Так много вариантов, один страшнее другого, что хоть разорвись.
        Могу ли я забить и не ехать к ней? Нет. Как бы там ни было, она мне не чужая. Могу сколько угодно хотеть развода, но пока что мы женаты и я не могу через неё переступить.
        Я набираю номер Юрия. Начальник моей охраны сейчас в доме, где проводит всё свободное время в отдельном строении, не имея своей семьи, и это мне на руку.
        Он берёт трубку после первого же гудка. Прошу его подняться наверх и разобраться.
        - Если надо, дверь выломай! - я так боюсь не успеть. Чёрт, давно не люблю её, а может, никогда не любил, но мы накрепко связаны прожитыми годами. Наплевать на Юлю всё равно, что на близкого друга или родственника. Невозможно.
        Следом звоню Вадику, водителю Юли, спрашиваю, не жаловалась ли она ему, не слышал ли что-то подозрительное.
        - Нет, Дмитрий Николаевич. Юлия Евгеньевна сегодня из дома не выезжала, я не видел её. И вчера ничего не говорила…
        Чёрт, и тут тухло.
        Телефон разогревается от моих попыток дозвониться до Юли, но в ответ тишина и автоответчик.
        «Да возьми ты трубку!» - прошу тишину, но она равнодушна к любым просьбам.
        А за окном начинается ливень, обрушиваясь на машину с неистовой силой. Интересно, а это хороший знак?
        ГЛАВА 35 ДМИТРИЙ
        Впервые в жизни я ненавижу дождь. Признаю, слишком сильная эмоция для природного явления, но мне нужно ненавидеть что-то, кроме себя самого и своего бессилия
        Дождь разошёлся. Льёт так, будто небеса разверзлись и вот-вот человечество смоет с лица земли.
        Похожий на бледного покойника Паша, сцепив зубы, на пределе возможностей крутит баранку. На виске пульсирует жилка, а на шее выступает испарина. Мир за окнами машины погружается во влажную дымку, в ней мечутся размытые тени, добавляя нереальности происходящему.
        - Паша, спокойнее.
        - Вы ж меня знаете, я всегда спокоен, - выдаёт сквозь зубы
        Я нашёл этого парня много лет назад, когда он рисковал задницей на нелегальных гонках. Его выделяла не жажда адреналина, а профессионализм, умение входить в самые сложные повороты и желание заработать. Много и быстро. Такие люди мне нужны всегда, и с тех пор Паша - мой личный и самый лучший водитель.
        Если кто и вывезет нас сегодня без потерь, только он.
        Погода сходит с ума. Не справляются дворники, ливнёвки, и потоки воды несутся по улицам, размывают дороги, превращают их в бурлящую грязь.
        - Мы тут не проедем, - отчитывается Паша, хотя я и без него вижу. - Надо в объезд, это ещё минимум полчаса потеряем.
        - Езжай, как считаешь нужным.
        Ещё пятнадцать минут и мы наконец выбираемся из этого дерьма.
        Юрий звонит, когда до дома остаётся несколько километров, и я принимаю звонок, чувствуя, что ничего хорошего он мне не принесет.
        - С Юлией Евгеньевной беда, - сообщает Юра, но я и без того чувствовал.
        У дома торчит карета скорой помощи. Я задерживаю дыхание, зажмуриваюсь, и распахиваю глаза лишь, когда лёгкие сводит спазмом.
        - Не тормози, Паша.
        - Понял.
        Ворота разъезжаются быстрее обычного, и встревоженные постовые охранники выглядывают из своей будки, синхронно вертя головами.
        Себя не помню, когда выхожу из машины. Странно, что вообще двигаюсь, когда в памяти оживают все страшные картины прошлого: Юлино похищение, её лечение после, врачи, больницы, выкидыш.
        Щедро поливает дождь, и через несколько минут одежда, превратившись в мокрую тряпку, неприятно липнет к телу. Я встряхиваюсь, бреду к дому, и меня впервые за много лет встречает не гулкая могильная тишина, а оживление разговоров.
        Первой меня встречает Надежда. Торопится подойти, сказать что-то, но я отмахиваюсь:
        - Не сейчас.
        По лестнице поднимаюсь - едва не взлетаю. Дверь в некогда супружескую спальню распахнута, а внутри суета. Кто-то включил все лампы сразу, и от яркого света ломит глаза. Зажмуриваюсь на несколько секунд, привыкаю к обилию звуков в этом давно умершем доме.
        - Дмитрий Николаевич… - я не знаю, кто ко мне обращается, но я жестом прошу меня не трогать. Не касаться, иначе взорвусь и тогда могу причинить кому-то боль.
        В центре комнаты стоит кровать. На ней…
        …лежит Юля и мне кажется, что она умерла, до того бледная и безвольная.
        С меня ручьями стекает вода, но я иду вперёд, пачкая молочно-белый ковёр. Мне важно понять, что с ней. Живая? Вдовец ли я?
        - Дмитрий Николаевич… - снова вездесущая Надежда.
        Как только так быстро рядом оказалась? Пытается что-то ещё сказать и даже дотронуться, но я не хочу чужих прикосновений. Мне они противны.
        - Юля, - говорю, потому что нужно хотя бы что-то сказать. - Юля, чёрт тебя дери!
        Наверное, я кричу, но никто не обращает на меня внимания.
        Вокруг жены хлопочут врачи. В комнате появляются носилки, Юлю аккуратно на них погружают, и я вдруг моргаю. Оказывается, всё это время я не мог вдохнуть, не то что пошевелиться. Только имя жены повторял, пытаясь до неё докричаться.
        - Она живая? - наверное, я дурак, но контролировать себя сложно.
        Усатый полноватый врач смотрит на меня устало и спрашивает:
        - Вы кто?
        И правда. Кто я?
        - Её муж, - а что? Против правды не попрёшь.
        - Муж, значит, - жуёт губу и отводит меня в сторону. - У неё черепно-мозговая травма. Хорошо, что нас вовремя вызвали.
        Он не говорит, что могло бы случиться, не отправь я к Юле подмогу - это без слов ясно. Но подробности мне всё-таки сообщают, я же муж, не хухры-мухры.
        Юля упала в комнате, ударилась головой о комод.
        Я осматриваюсь, замечаю небольшую лужу рядом с комодом. На его поверхности - батарея пустых бутылок, а одна сиротливо валяется рядышком с пятном. Жаль, вино белое, иначе можно было бы поверить, что Юля не разбила голову в пьяном угаре, а всего лишь пролила вино.
        Стоит увидеть тару, в ноздри бьёт кислый устоявшийся аромат алкоголя. Как я раньше его не ощутил?
        - Она пьёт? - спрашивает Усатый, и я киваю.
        Зачем скрывать, если и так всё ясно?
        - Мы отвезём её в Первую больницу, - сообщает врач, но я отрицательно качаю головой.
        Увы, мой статус не позволяет везти пусть почти бывшую жену в обычную больницу.
        - Везите её в Третьяковскую клинику, вас примут, я договорюсь, - распоряжаюсь, вернув себе самообладание, и врач не спорит. Даже, будто бы, с облегчением выдыхает.
        И в подтверждение:
        - Знаете, сейчас такое время, что все больницы переполнены. Ковид, - пожимает плечами, и лицо сереет. - Даже в травме койки отдали…
        - Я знаю, - останавливаю его от дальнейших излияний. - Все знают, что нынче творится.
        - Хорошо, - неловко откашливается. - Эм… можно спросить?
        Я лишь брови поднимаю, мол, слушаю, а врач решается:
        - Вы же Дмитрий Поклонский? - неужели узнал? - Это же вы нашей станции новые кареты помогли закупить? Не врут слухи?
        - Занимайтесь своей работой, - во мне нет ничего, кроме усталости. Какая разница, делал ли я добрые дела, если моя некогда любимая жена по пьяной лавочке чуть было себя не угробила?
        Дело пяти минут - забронировать место для Юли в лучшей клинике области. Пока я разговариваю по телефону, жену выносят из дома. Размеренным шагом следую за носилками.
        У кареты скорой помощи только врачи. Надежда стоит чуть поодаль, нервно приложив кулаки к пышной груди. Закусывает губу, а Юрий подходит к ней и протягивает термос.
        - Выпей, - доносится до меня его голос, а следом сдавленное: «Хорошо».
        Мне бы тоже не помешало выпить - день на редкость дерьмовый.
        Только сейчас понимаю, что дождь наконец прекратился. Низкое небо заволокли тучи, но из них больше ничего не капает.
        Смотрю себе под ноги, но вдруг раздаётся жуткий вопль, от которого в жилах стынет кровь:
        - Дима! Где Дима?
        Юля…
        Она зовёт меня. И, наверное, что-то внутри меня обязано затрепетать. Только там пусто.
        - Дима, мне больно. Не оставляй меня, - опять кричит, и я с леденящим спокойствием понимаю, что сегодня у меня семейный праздник. Камерное торжество.
        ГЛАВА 36 ВАРВАРА
        Дождь из бушующей стихии превращается в едва заметную морось и я наконец засыпаю. Проваливаюсь в тёмную бездну, в которой нет места сновидениям.
        А просыпаюсь от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Подскакиваю на кровати, жадно ловлю ртом воздух, оглядываюсь по сторонам, а в слабом свете, проникающем в окно, мелькают тени и смутные образы. Все они - мираж, фантазия воспалённого и уставшего сознания.
        Может быть, к психологу записаться? Подлатаю ментальные дыры и буду как новенькая.
        От страха рёбра сдавливает спазм, и я шарю по прикроватной тумбочке в поисках светильника, но рука раз за разом нащупывает пустоту. Чёрт, это же чужая квартира, тут нет лампы на прикроватной тумбочке.
        Привиделось! Комната всё так же пуста, и я лишь зря навела панику. Ложусь в кровать, обнимаю ногами одеяло, но очень скоро становится ясно: заснуть уже не получится. Не сдержав страдальческого стона, спускаю ноги на пол и ёжусь от его прохлады.
        Плохо ориентируясь в новой комнате, я бреду к двери, натыкаясь на разные предметы, расположение которых ещё не успела разучить. Больно бьюсь мизинцем о ножку комода - классика! С воплем подпрыгиваю, ругаюсь громко и со вкусом. Да что ж со мной?
        Наверное, многовато для меня впечатлений. Всего лишь сентябрь на пороге, а моя жизнь изменилась за этот бесконечно длинный август так сильно, что впору задуматься о шутках пространственно-временного континуума. Впрочем, я никогда не была сильна в физике и её моделях, чтобы так легко об этом рассуждать.
        Боль в мизинце стихает, и я осторожными шажками подхожу к двери и невольно прислушиваюсь. Кажется, в квартире кто-то есть? Вон, шуршит чем-то. Или снова показалось и это шумит в ушах? Я нащупываю выключатель, свет заливает комнату и страх отступает.
        Сомневаюсь, что в жилой комплекс с повышенной комфортабельностью мог проникнуть посторонний. Но и в то, что Дима всё-таки приехал, верить отказываюсь. Не хочу надеяться попусту, устала от разрушенных воздушных замков.
        Но ночным гостем всё-таки оказывается Поклонский.
        Он стоит в кухне спиной к двери и, чёрт возьми, лопает утку прямо из жаровни! Я лишь несколько мгновений его рассматриваю и понимаю, как сильно ему рада.
        - Она остыла, наверное, - говорю, и такое тепло по сердцу разливается. - Разогрел бы.
        Дима поворачивает голову и слизывает с губы капельку жира.
        - Я люблю холодную птицу, - сообщает абсолютно серьёзно, но в глазах пляшут черти.
        - Тёплая всё равно вкуснее, - настаиваю, но Дима качает головой.
        - Она всякая вкусная, - улыбается, полностью уверенный в своих словах.
        Бросает косточку в мусорное ведро, споласкивает руки, умывается, на меня не глядя, а я чувствую его напряжение. Оно такое плотное, что можно коснуться.
        Дима тщательно вытирает руки - намеренно тянет время. Подбирает слова? Не знает, что сказать и потому мучает несчастное бумажное полотенце?
        На языке вертится сотня вопросов, но я не знаю, с какого начать.
        С кем ты был? Что тебя задержало? Почему даже не позвонил? Зачем приехал?
        Каждый из них - важный, но что бы ни сказала, всё будет похоже на истеричную сцену ревности.
        - Я напугал тебя? - спрашивает, избавляясь от остатков полотенца, и в его тёплый голос хочется закутаться.
        - Да, - признаюсь и ловлю на себе встревоженный взгляд, в котором на долю секунды мелькает раскаяние. - Дима, что с тобой?
        Я вижу, что ему плохо. По напряжённому лицу, по бьющейся на виске жилке, по бледности лица.
        - Тебя что-то мучает. Проблемы? Ты поэтому так поздно приехал?
        - Поэтому. Я хотел раньше - обещал ведь. Но не вышло.
        - Ты можешь поделиться… или нет, если это меня не касается.
        Дима неопределённо мотает головой. Закрыв глаза, сжимает пальцами переносицу. Он всегда так делает, если мысли его не слушаются и что-то тёмное рвётся наружу.
        Удивительно, насколько хорошо узнала его. Как улыбается, хмурится, кривит уголок губ в усмешке. Как сладко зевает, потягиваясь, или замирает, что-то обдумывая. Злится, радуется, смеётся от души или сглатывает комок, застрявший в горле. Его тело, движения, прикосновения сильных пальцев… так много знаю и ещё больше чувствую.
        Становится страшно. Я не хотела привязываться к Поклонскому, изучать его, привыкать. Это больно! Но, господи, ещё и сладко.
        - Прости, что ворвался вот так, я… короче, прости. У меня был чертовски сложный день, но я хочу, чтобы ты знала: больше всего сегодня я хотел быть с тобой. Это факт, всё остальное - суета. Но всё равно прости.
        - За что?
        - За то, что ты меня ждала, - обводит рукой кухню, улыбается. - Утка потрясающая. Ничего вкуснее в жизни не ел.
        - В холодильнике ещё салат есть. Будешь?
        Дима моргает, словно мой вопрос его из колеи выбил, а я иду к холодильнику и заново накрываю на стол. Ставлю в центр графин с цитрусовой водой, вино, тарелки, салат в красивой миске.
        - Пропусти, я утку подогрею, - командую и Дима, не ожидая такого напора, слушается.
        Тихо присаживается за спиной, и пока вожусь с уткой, чувствую его взгляд, горячий и жадный, скользящий по моей коже. От него внутри разгорается огонь, который рядом с Поклонским невозможно контролировал. Есть вещи, сильнее меня.
        - Варя, чёрт… - он обводит взглядом накрытый стол, а я присаживаюсь на соседний стул и подпираю руками подбородок.
        - Ешь, Дима. У меня немного талантов, но готовлю я хорошо.
        - А ещё поёшь…
        - Да то так, ерунда, - почему-то краснею. - Ешь!
        - Может, я сытый? - хитро щурится.
        - Сытые люди не едят холодную утку, не сняв пиджака.
        Я накладываю ему в тарелку салат, отдаю вторую ножку, хлопочу, но Дима вдруг ловит меня, к себе подтягивает и усаживает на колени.
        - Где ты была, Варя?
        - Сегодня?
        Наверное, уже донесли, где и с кем я проводила время в «Чёрно-белом», но Дима отмахивается.
        - Нет… вообще. Почему только сейчас ты нашлась? Я ничем тебя не заслужил… ничем.
        Вот как ему можно сопротивляться?
        ГЛАВА 37 ДМИТРИЙ
        Следующее утро удивляет.
        - Меня нельзя так баловать, я могу и привыкнуть, - говорю, глядя на пышный омлет, тарелку с которым только что передо мной поставила Варя. Порция просто гигантская, а к ней прилагаются тосты с мёдом, кофе, сок и блюдо с причудливыми бутербродами.
        - А ты не привычный? Это же всего лишь завтрак…
        Я беру её руку, переворачиваю ладонью вверх и целую сердцевину. Задерживаюсь губами на тёплой коже, наслаждаясь ощущением безграничного покоя.
        - Остынет, - тихо говорит Варя, но руку не одёргиваю, а на щеках розовеет румянец.
        Утром она сонная, но ещё красивее, чем всегда. В этой женщине идеально всё: её внешность, характер, умение слушать и заботиться. Юля никогда не вставала утром, чтобы приготовить завтрак: вначале ссылалась на неумелость. Мол, только продукты переведёт, которых и так немного. Подразумевалось, что я знаю лучше, что для меня вкусно. А после появления первых денег у нас мгновенно появилась помощница по хозяйству, а после и полный штат прислуги.
        Впрочем, я не возражал - передо мной никогда не маячила цель сделать из жены рабыню домашнего хозяйства. Я неприхотлив и спокойно обхожусь обедами в любимых ресторанах, но, оказывается, когда женщина заботится о тебе - это невероятный кайф.
        - Почему не ешь? - хмурится Варя, а я встряхиваю головой и всё-таки принимаюсь за еду. - Задумался?
        Она смотрит на меня пытливо, неосознанно кусает нижнюю губу, а в глазах много любопытства. Вечером мы не перешли к самому важному: вначале ужин, потом любовь и меня вырубило, как трансформаторную будку. Тысячу лет так крепко не спал!
        - Мы вчера не поговорили, - я делаю большой глоток сока, глядя поверх стакана на Варю. - О том, почему я задержался.
        - Не поговорили, - соглашается Варя и суетным движением смахивает несуществующие крошки с идеально чистой столешницы. - У нас не хватило времени…
        - Нашлись занятия интереснее. Согласен, что более приятные, - ставлю на стол полупустой стакан и, протянув руку, глажу костяшками нежную щёку. - Какая же ты красивая…
        - По-моему, ты мне снова зубы заговариваешь, - трётся щекой о мою руку, глаза закрывает, а мне так хочется снова послать всё к чёрту и овладеть Варей прямо здесь, сбросив на пол тарелки.
        Но есть вещи, о которых нельзя молчать.
        - Я был с женой.
        Варя вскидывает на меня свои потрясающе огромные глаза, едва заметно бледнеет, а я готов голову себе оторвать за то, что не умею начинать разговор с правильных слов. То ли дело деловые переговоры.
        - Ну… она твоя жена, всё верно. С кем тебе ещё быть? Логично, - Варя прочищает горло и закрывается от меня. Отводит взгляд, и я понимаю, что если всё не объясню, навсегда её потеряю. - Только зачем ко мне приехал? Не знаю, как в твоих глазах всё выглядит, но я тебе не любовница. Кто угодно, только не она. Хотя, наверное, со стороны именно так и кажется. Ненавижу себя за эту связь.
        Варя говорит торопливо, и стена между нами с каждым словом всё толще.
        Она пытается встать, но я удерживаю её рядом. Мои смуглые пальцы выделяются на её бледном запястье - от этого контраста внизу живота у меня всё дёргается и готово к бою.
        - Ты меня выслушаешь или снова будешь бегать?
        Губы Вари превращаются в тонкую нитку, а в глазах полыхает пламя.
        - Я вернусь домой, - заявляет уверенно. - Спасибо за гостеприимство, но я так подумала и поняла, что всё это - не для меня. Квартира эта не для меня.
        - Не для тебя?
        - Слишком шикарно! Я в неё не вписываюсь, тут всё чужое, дорогое, аж слепит, - она вообще понимает, что несёт? - Вернусь в свою квартиру, а журналисты от меня отстанут, если ты перестанешь появляться рядом. Да, точно! Как миленькие отвалятся, если ловить будет нечего.
        - Слишком шикарная, говоришь, - начинаю закипать и зло щурюсь.
        - Конечно, - кивает и дёргает руку. - Отпусти!
        Она говорит глупости и, наверное, не отдаёт отчёта в собственных словах, но они меня так бесят. Невозможно! До зубовного скрежета! Я тяну её на себя, подхватываю на руки и, поднявшись, усаживаю на столешницу.
        - Дима, что ты делаешь? - вскрикивает, скорее, удивлённо, чем испуганно, но я затыкаю ей рот поцелуем.
        - Как же ты взбесила меня этим своим «для меня это слишком шикарно», - оторвавшись от сладких губ, я ладонями её лицо обхватываю, не даю отвернуться. - Ты что, на помойке выросла, что обычной благоустроенной квартире сопротивляешься? А кто достоин? Настя?
        Не даю ей ответить, и поцелуй лишён нежности. В нём желание обладать, доказать, переубедить. Он громче всех слов, которые я бы мог сейчас подобрать. Да и не найду этих слов, чтобы не обидеть её. Обязательно наговорю ерунды и не смогу потом исправить.
        Я углубляю поцелуй, и Варя сдаётся: смыкает руки на моей шее в замок, льнёт ко мне, безумная в своём противоречии. Она сама не знает, чего хочет: быть со мной или прогнать навсегда. Только фокус в том, что я никуда уходить не собираюсь. И, пока она сомневается, буду нестись вперёд, как локомотив.
        Исследую её тело. Прохожусь вниз, смыкаю руки на тонкой талии. Машинально отмечаю, какая Варя худенькая, хрупкая, практически невесомая. Мне ничего не стоит сжать пальцы и раздавить Варю. Сломать, как тонкий стебелёк, но я никогда так не поступлю. Не сумею.
        Внутри всё пульсирует. Варя подаётся навстречу, тихонько ахает. Такая пытка выше моих сил: раздвигаю стройные бёдра, устраиваюсь между и кайфую от ощущений. Нам мешают слои одежды, от которой необходимо избавиться, но я не могу прерваться и оторваться от сладких губ.
        Но я должен.
        - Успокоилась? - спрашиваю, упираясь лбом в её плечо, перевожу сорванное дыхание. Вдох-выдох, и волна возбуждения постепенно стихает. - А теперь я рассказываю, ты слушаешь и не перебиваешь.
        - Хорошо, - запускает руки в мои волосы. Её сердце бьётся часто-часто, на пределе возможностей.
        - Юля попала в больницу, я не смог переступить через неё. Пусть развод - дело решённое, но оставить наедине с бедой не сумел.
        Смотрю Варе в глаза, ищу признаки ревности или обиды, но она только кивает, о чём-то размышляя. Глаза, подёрнутые дымкой, кажутся ещё больше, хотя это невозможно.
        - В больницу? - она переживает, что ли? Надо же… - Дима, что-то серьёзное? Так просто ночами людей по скорой не увозят…
        - Юля упала… случайно в комнате и стукнулась головой.
        Я молчу об алкоголизме жены - есть вещи, которые не хочу ни с кем обсуждать. Пьянство Юли - болезнь, её нужно лечить, а не сплетничать.
        Варя охает, совершенно искренняя в своих реакциях:
        - Дим, она… с ней всё будет в порядке?
        - Тебя это действительно волнует?
        - Почему нет? - удивляется. - Если так посудить, твоя жена не сделала мне ничего плохого. Мне кажется, у неё больше причин меня ненавидеть. Она живой человек и, наверное, страдает из-за вашего развода. Я не желаю ей зла.
        И по глазам вижу, что не врёт.
        - Она за тобой следила, - напоминаю, но Варя лишь головой качает.
        - Это женское любопытство. В конце концов, она даже не вышла из машины, так что никаких претензий у меня по этому поводу нет.
        Я не знаю, в какой вселенной родилась такая женщина, но я благодарен судьбе за неё.
        Дальше мы занимаемся любовью - на этот раз не торопясь, наслаждаясь каждым мгновением, а после я уезжаю на работу. В водовороте дел проходит несколько часов, и на столе наконец появляется вся информация о журналистке и её вшивом издании под громким названием «Сенсация». Отложив дела в сторону, я жадно впитываю каждое слово, стараясь не пропустить ни одной детали. Чем больше пойму сейчас, тем проще будет избавиться от Аллы Синицыной.
        Надо же, у неё идеальная карьера светского хроникёра: Аллочку даже однажды забрали в полицию прямиком из модного клуба, куда она пыталась пробиться обходным путём и взять интервью у какой-то певички. А пару лет назад на неё подал в суд известный актёр, когда Алла влезла в окно его квартиры по пожарной лестнице и сделала несколько фотографий. На них он резвился с симпатичным парнем из эскорта, хотя все его знали как заядлого бабника.
        Опасная девица, отчаянная. С её бы способностями в стан врага пробираться и сведения для государства выведывать, а не за звёздами и бизнесменами охотиться. Когда-нибудь ей точно голову оторвут.
        «Повезло тебе, Аллочка Синицына, что я баб не трогаю», - думаю, просматривая досье на её журнальчик.
        Хм, значит, его держит Миронов - едва сводящий концы с концами медиамагнат. Знакомая фигура, на его примере можно студентов учить, как нельзя вести бизнес, если не хочешь вылететь в трубу. Он давно уже в долгах, как собачий хвост в репейнике, а значит, сдаст с потрохами не только Аллочкиных информаторов, но и родную мать.
        Покупать людей и информацию для меня привычное дело, и уже через пару часов я знаю всё.
        Я вчитываюсь в имя информатора и не могу поверить своим глазам. Ну что за подлец? Что за дерьма кусок, а? Суслик - неправильная кличка, потому что прекрасное животное не должно иметь ничего общего с этим ничтожеством.
        ГЛАВА 38 ВАРВАРА
        «Варвара Сергеевна, а отпуск-то закончился», - думаю я, когда за Поклонским закрывается дверь.
        Мы с ним долго обсуждали этот момент. Дима всячески пытался меня убедить, что лучше перебдеть, а работа другая найдётся, но я действительно не хочу другую. Мне моя нравится! В итоге Поклонский сдался, но авторитарно заявил, что охрана будет меня сопровождать туда и обратно, и я ничего с этим не сделаю. Надо же, словно меня киллеру заказали, а не хотят взять интервью.
        В конце концов, я согласилась, потому что почти привыкла к хмурым парням за спиной, и Поклонский успокоился. Только надолго ли?
        Одно я усвоила о Диме железно: ему сложно ослабить вожжи контроля. Даже засыпая, он остаётся начеку. Готовится в любой момент сорваться с места и бежать защищать то, что ему дорого. Как хищная птица, вьётся над врагами, охраняя гнездо.
        Уверена, дай ему волю, Поклонский понастроит высоких колючих заборов, за которыми в сытости и роскоши будут жить те, кого он включил в свой ближний круг.
        В офис мне к десяти, и я неторопливо собираюсь, тщательно подбирая образ для первого рабочего дня. Чтобы ни единой складки на костюме, идеальный макияж и причёска - волосок к волоску.
        Сегодня я должна выглядеть идеально, чтобы никто из сотрудников не вздумал смотреть на меня с жалостью.
        ***
        В моей жизни случалось много поездок, но такой глупой ни разу. От «Золотого яблока» до офиса - семьсот метров, и я спокойно могла бы пройтись пешком, но водитель остался непреклонен: не велено и всё тут! Дмитрий Николаевич распорядился кругом меня сопровождать, а всем остаётся только слушаться.
        Ну что за тиран?
        Впрочем, в этом есть неоспоримый плюс: на работе оказываюсь в рекордно короткие сроки.
        Выйдя из машины, я останавливаюсь на пятачке у входа в офисное здание и смотрю наверх. Там, на двадцатом этаже, находится моя любимая фирма по продаже медицинского оборудования и высокотехнологичных протезов нового поколения. Мне впервые придётся лицом к лицу встретиться с таким количеством людей, знающих о несостоявшейся свадьбе. У нас небольшой и очень дружный коллектив, и в последний рабочий день каждый подходил и желал искреннего счастья на долгие-долгие годы. А вышло всё вон как…
        Стоит шагнуть внутрь, и меня поглощает привычная суета. Запахи, звуки, свет, мелькание знакомых и не очень лиц - всё это окунает с головой в мир, от которого не хочу отказываться. Я не готова настолько резко менять собственную жизнь. Продажи квартиры будет достаточно.
        Лифт возносит меня наверх, и с каждым этажом печаль проходит и включается рабочий азарт. На двадцатом я выхожу полностью собранной, сконцентрированной на будущих рабочих подвигах, свежая, словно майская роза.
        - О, кто это к нам пожаловал такой красивый? Да это же Варвара Сергеевна! Единственная и неповторимая! - меня встречает Александр, наш старший менеджер, и шутливо кланяется. - Отдохнула, посвежела. Глаз не отвести!
        - Денег не займу, - смеюсь, а Александр натурально обижается и качает головой.
        - Грубый век, грубые нравы! Женщины разучились достойно принимать комплименты, - паясничает, а на его роскошной лысине прыгает солнечный зайчик. - С каких это пор я не могу сделать комплимент симпатичной женщине просто так? Без корыстного умысла?
        - Ты такой умный, Саша, но такой шут гороховый, - обнимаю его по-дружески, а он вздыхает.
        - Что за женщина? Мечта! И пахнет вкусно.
        Саша - напрочь женатый безобидный кобель. Хлебом не корми, дай каждой женщине отсыпать ворох комплиментов, но больше всех в этой жизни он любит свою жену, которая в прошлом месяце родила ему четвёртого сына. С Сашей весело и легко, потому что безопасно.
        Мы перебрасываемся шутками, пока я иду к своему кабинету, по пути встречая других сотрудников. Леночка из бухгалтерии предлагает как-нибудь вместе пообедать, Жанна из отдела продаж хвастается новой кофточкой, крутится, сияя от счастья. Каждый торопится поприветствовать меня, поделиться накопившимися новостями, и даже суровый зам нашего шефа, Марат Артурович, тепло улыбается мне.
        Меня никто не собирается жалеть! И это окончательно убеждает, что лучшей работы я не найду.
        Галю я нахожу в приёмной. Она, что многорукий бог Шива, пытается разом ухватиться за всё: её стол завален бумагами, одновременно приходит факс и разрывается внутренний телефон, а рабочий мобильный вибрирует, подскакивая. Не пытаясь её отвлечь, пытаюсь тихонько скрыться за дверью, но Галя не была бы собой, если бы не заметила меня. Радостно улыбается и тут же переключается на важный разговор. Хорошо, что в этом мире ещё существует стабильность: строятся города, погибают цивилизации, но Галина Селивёрстова всегда на посту.
        Со скрипом, как это бывает после отпуска, но я вливаюсь в рабочий ритм, и к обеду уже так измотана звонками и поручениями, что не замечаю ничего вокруг. От неудобной позы болит поясница, и я пытаюсь её размять, но помогает слабо. От цифр слегка кружится голова - удивительно, учитывая, что отработала всего четыре часа. Когда я начала так быстро утомляться?
        - Эй, работник года, ты обедать сегодня собираешься? - Галя появляется в моём кабинете, как всегда стремительная и внезапная. - Давай, Варвара, шевелись, а то все столики займут, а нам так много нужно обсудить!
        Прислушиваюсь к себе и понимаю, что есть мне совсем не хочется. Ни капельки! До сих пор во рту привкус омлета.
        Мотаю головой, набирая очередное срочное письмо представителю транспортной компании, но Галя не сдаётся:
        - Ты чего, Варя? Нельзя без обеда работать. Да и соскучилась я по тебе, сил нет. Бросай это, потом закончишь.
        - Но я не хочу есть, - бурчу. - Ну вот, ошибку сделала! Галина, уйди, не до тебя сейчас.
        Галя хмыкает, но знаю, что не обижается. У нас бешеный ритм, а у шефа много грандиозных планов, потому обед не всегда входит в список приоритетов. Особенно после моего длительного отсутствия. Не зря я два года в отпуск не ходила, потому с чистой совестью гуляла больше месяца, за что сейчас расплачиваюсь.
        - Ты бледная, - заявляет, цокая каблуками к двери. - Не заболела случайно?
        Отрываю взгляд от экрана монитора, смотрю на подругу, а та стоит у раскрытой двери и смотрит на меня с беспокойством.
        - Устала немножко, не бери в голову. Вот разгребу эти завалы и снова вся твоя буду.
        - Эти завалы никогда до конца не разгребёшь, - уходя, смеётся Галя, и после обеда приносит мне стаканчик любимого кофе, коробку пончиков и салат в пластиковом контейнере с логотипом кафе. - Я подумала, что сама ты никогда не догадаешься что-то себе заказать.
        - Галина, ты моё яркое солнце, - улыбаюсь, переполненная благодарностью, а она убегает на свой «пост», громко болтая с кем-то по дороге.
        Оставшись одна, открываю крышку кофейного стаканчика, втягиваю носом аромат. Планирую в тишине и покое насладиться любимым напитком, но вместо райского блаженства ощущаю подкатывающую к горлу тошноту.
        Кофе прокис, что ли? Не понимаю. Но дальше его нюхать, чтобы проверить догадку, не хочу. Противно и тошнит.
        Чтобы не мозолил глаза, убираю стаканчик на дальний край стола. К нему отправляю контейнеры с едой и снова принимаюсь за работу. Отпустило? Прислушиваюсь к себе, делаю пару глубоких вдохов и убеждаюсь, что больше не тошнит. В распахнутое окно проникает первая осенняя прохлада, и я дышу горьковатым воздухом и окончательно отпускаю внезапный порыв обняться с унитазом.
        Аппетит возвращается ко мне как-то вдруг. Вот я совершенно спокойно сижу в кресле напротив шефа, Егор Степанович тезисно набрасывает план по поставкам на будущую неделю, я всё старательно записываю, иногда вставляя, как мне кажется, дельные замечания, и вдруг живот сводит голодной судорогой. Прикладываю к нему руку, сквозь ткань блузки ощущаю слабую вибрацию. Ещё чуть-чуть, и желудок забурлит, словно я три дня в голодном плену провела.
        Мысль об оставленном на столе салате и пончиках кажется такой соблазнительной, что я пропускаю мимо ушей пару реплик Егора Степановича, а когда прихожу в себя, он смотрит на меня с осуждением.
        - Варвара Сергеевна, что вы всё в облаках витаете? - хмурит белёсые брови и выразительно постукивает по краю стола холёными пальцами.
        - Простите, отвлеклась, - выдавливаю из себя улыбку и с двойным усердием возвращаюсь к обсуждению планов.
        Когда Новиков меня отпускает на волю, всё, о чём могу думать - еда.
        В детстве мама называла меня малоежкой. В отличие от Мары, у которой аппетита с рождения хватало на троих, меня приходилось едва ли не насильно кормить, иначе бы растаяла. Став взрослой, я научилась вкусно готовить, но так и не сумела видеть в еде что-то, кроме необходимости. Но сейчас я готова подраться с голодным львом за кусочек мяса.
        Но сгодится и салат, и я съедаю его, почти не чувствуя вкуса.
        Пончики, в отличие от кофе, пахнут замечательно - сладкой ванилью, сахарной пудрой и клубничной начинкой. Лето уже закончилось, но будто вновь в самую его сердцевину попала. Съедаю один пончик, следующий - торможу на третьем.
        Что это меня так понесло? Сейчас живот лопнет!
        Неприятный холодок подозрений ползёт по спине, сквозняком щекочет шею. Волоски встают дыбом от призрачного намёка, но углубиться в анализ случившихся со мной странностей не удаётся из-за работы - её вновь наваливается столько, что не продохнуть. Я ношусь по коридорам, отвечаю на звонки, что-то требую, на чём-то настаиваю - всё для процветания любимой фирмы.
        - Не жалеешь ты себя, - резюмирует Саша, когда под вечер встречаемся с ним возле кулера.
        Я жадно пью уже второй стаканчик воды, а Саша только головой качает. Я не знаю, что ему на это ответить, если он прав.
        - Трудоголик ты, Варвара, - констатирует и уходит в свой отдел. Вскоре его зычный голос и громкий смех разносятся по просторам опенспейса.
        К пяти я окончательно измотана. Голова болит, а мысль, что в офисе нужно пробыть еще, как минимум, два часа вызывает неприятный зуд в области затылка. Так, мне нужно переключиться на что-то и привести мысли в порядок. Надо спрятаться там, где нет бесконечных телефонных звонков, писем и встреч.
        Можно отправиться в туалет, запереться в кабинке и несколько минут делать вид, что меня не существует, но я выбираю другой вид досуга - курилку.
        Внутри небольшой комнаты оборудовано всё для нужд желающих отравиться никотином: мощная вытяжка, противопожарная сигнализация, удобный диванчик на двоих, который вечно занят. Я курю редко, но хотя бы пару раз в неделю прихожу сюда, чтобы перекинуться парой слов со знакомыми девчонками. Сегодня со мной нет сигарет, но я просто пришла сюда пообщаться.
        Жанну в новой кофточке и Алину из рекламного я нахожу сразу. Они сидят на диванчике, склонив головы к одному на двоих планшету, и о чём-то оживлённо беседуют. До меня доносятся только обрывки беседы:
        - … интересно, что у них там?
        - … красивый он всё-таки, а жена на крысу похожа.
        - … а мне нравится.
        - Кого обсуждаете? - спрашиваю, остановившись у ростового зеркала, в которое превратили одну из стен. Кручусь, поправляю причёску и макияж, а Жанна поясняет, что у них в последнее время самое модное развлечение - искать информацию о скором разводе Поклонского.
        Чёрт возьми. Я ведь хотела лёгкой беседы, а не вот этого вот… сплетен о мужчине, который вдруг стал частью моей жизни. Её тёмной неконтролируемой стороной, пороком, который не хочется из себя вытравливать.
        Откашливаюсь, а болтушка Алина продолжает:
        - Он такой красивый, да? - вздыхает, а Жанна восторженно хихикает.
        Жанна давно замужем, а вот Алина - девушка свободная, раскованная и современная. Знает себе цену и стремится устроить личную жизнь как можно лучше. Я её не осуждаю: ничего нет плохого в поисках статусного мужа.
        - Варя, кстати! - я ловлю в зеркале Алину, а она явно хочет узнать у меня что-то, очень для себя важное.
        Только не факт, что мне понравится её вопрос.
        - Ты что-то спросить хотела? - я сжимаю в кулаке помаду и, отойдя от зеркала, оборачиваюсь к Алине. В поисках поддержки она бросает взгляд на Жанну, но та делает вид, что её тут нет.
        - Я… - мнётся Алина, - твой жених…
        - Бывший, - уточняю на всякий случай, если она ещё не в курсе.
        - Да-да, - отводит взгляд, уже жалея, что вообще завела этот разговор.
        Мне становится любопытно и даже весело. С Алиной мы никогда не были особенно близки - так, иногда обедаем вместе, если мало свободных столиков, и она не из тех, с кем я могла бы откровенничать, но она так забавно смущается. Я даже готова потратить ещё пять минут, всё равно почти всю работу переделала.
        - Я подумала, может быть, ты знаешь, где Поклонский бывает?
        В моей постели он бывает, хочется сказать, но такого стресса Алина может не пережить.
        - С чего бы это мне знать, где бывает начальник моего бывшего?
        - Ну, может быть, Леонид говорил? - Алина облизывает пухлые губы, снова косится на Жанну, но та рассматривает собственный маникюр. - Мне бы хоть что-то, а? Ресторан какой-то или клуб. Если верить слухам, Поклонский скоро разведётся и тогда…
        - … тогда думаешь, он на тебе женится? - не выдерживает Жанна и фыркает. - Если он и женится на ком-то, то точно на равной себе. Может, на какой-нибудь богатой наследнице или холостяком останется. Не лезь туда, Алинка, фейсом не вышла.
        Алина очень симпатичная, а я бросаю взгляд на своё отражение. Ничего так, красивее Алины.
        Господи, о чём я думаю? Эта девочка не сделала мне ничего плохого - она всего лишь надеется отхватить завидного холостяка, но бесит меня этим неимоверно.
        Или тем, что холостяк этот - Поклонский?
        Я что, ревную? Мамочки! Этого только не хватало.
        - Ну, так что? - не сдаётся Алина, а я качаю головой.
        - Прости, я ничего о Поклонском не знаю. Ничегошеньки.
        И гордо удаляюсь, весьма довольная собой.
        ГЛАВА 39 ВАРВАРА
        - Дмитрий Николаевич распорядился отвезти вас в «Прагу», - говорит водитель, а я быстро прикидываю, с собой ли у меня загранпаспорт.
        Мысль сорваться сейчас с места и улететь в чешскую столицу, заманчива, но здравый смысл подсказывает: дело не в туризме.
        Телефон пиликает входящим сообщением - Поклонский.
        «Надеюсь, ты голодна», - вот и всё. Очень в стиле Димы.
        - Я так понимаю, что «Прага» - это ресторан? - усмехаюсь, садясь в машину, водитель кивает, а затылок прожигают любопытные взгляды.
        Иногда меня забирал после работы Лёня. Правда, в последний год всё реже, и только сейчас, зная о романе с Рыжей, я понимаю почему. Тем ни менее сотрудники привыкли, что я не всегда бегу на автобусную остановку, но машина, в которой меня теперь возят, кардинально отличается от «ласточки» Баринова. Шикарная, как и всё, чем стремится окружить меня Дима.
        Сотрудники в замешательстве, я чувствую это по их неловким улыбкам и несмелым переглядкам. Уверена, стоит нам отъехать, общественность взорвётся обсуждениями.
        Интересно, до чего договорятся? Эх, жаль я не умею чужие мысли читать.
        Устроившись на заднем сиденье и пристегнувшись, набираю Поклонскому ответ:
        «Не боишься, что тебя со мной могут застукать журналисты?»
        Я бы поставила в конце сообщения хитрый смайлик, но не хочу, чтобы мой вопрос звучал игриво.
        «Нас», - читаю короткий ответ, пришедший буквально через десять секунд.
        «?»
        «Если они и застукают, то НАС двоих. Никаких «ты» и «я» в отдельности уже не существует. И нет, я не боюсь».
        «А «МЫ» существуем?»
        «В моей реальности - да. А в твоей?»
        Мне нужно несколько минут, чтобы найти ответ, но сердце стучит о рёбра так сильно, что мысли путает. Я ещё думаю над словами, но пальцы уже сами набирают сообщение:
        «Мне уже кажется, что у нас на двоих одна реальность».
        Неужели я так написала? Но сообщение отправлено и поздно метаться.
        Дима молчит. Тянется время без его ответа, и я пытаюсь совладать с внезапно нахлынувшими эмоциями. Когда телефон вибрирует, подпрыгиваю, едва не уронив мобильный:
        «Наконец-то ты это поняла».
        Ну что за сухарь? Где романтические слова? Признания? Но, кажется, я досыта наелась ажурных красивостей - Леонид был мастак по части патетических речей. Достаточно.
        «Я только сегодня окончательно всё поняла».
        «Значит, сегодня - знаменательный день. Надо в ежедневнике пометить».
        «Ага! И не забудь Олегу дать распоряжение напоминать тебе каждый год об этой дате».
        «Без Олега запомню, но совет хороший».
        Ещё бы, Дмитрий Николаевич! Других советов от меня не услышишь, только хорошие.
        «Может, мне нужно заехать домой и переодеться?»
        «Если только догола раздеться, иначе лишняя суета».
        «Боюсь, я не до такой степени раскованная…»
        «Меня это больше чем устраивает. Увы, я не из тех мужиков, которые радуются, видя своих женщин на обложке Плейбоя».
        «Постараюсь не сильно расстраиваться по этому поводу».
        «Будь уж так любезна».
        Весь путь до ресторана мы обмениваемся сообщениями. В них многое кроется между строк: игривость, сексуальность, от которой срывает крышу и краснеют щёки. Дима умеет выразить мысль так, что у меня от предвкушения дрожат коленки.
        Читая очередное сообщение, не могу сдержать улыбки. Грудь распирает от неконтролируемого счастья, в солнечном сплетении что-то незримое искрит. Я наверняка дурочка, ну и пусть.
        У Поклонского обычно много работы и обязанностей перед другими, чтобы вот так запросто закидывать меня смсками. Но сейчас он будто бы отбросил в сторону долг, амбиции и стремления ради того, чтобы просто переписываться с женщиной, которую любит. Разве это не самое важное?
        Ой, что это за дичь в моей голове? В смысле - любит? Что это я себе напридумывала?
        Но подумав об этом вдруг, уже не могу избавиться от наваждения. Странно думать, что между нами любовь. А если не она, то что? Простая похоть? Но разве мы не удовлетворили её сполна? Разве не должны были уже насытиться и разбежаться, если ничего кроме страсти между нами нет? Хм…
        Машина останавливается на перекрёстке, а справа маячит ярко-красная вывеска. Змея и чаша - аптека. Все смутные подозрения этого дня наваливаются комом, и я решаюсь.
        - Давайте свернём к аптеке, - прошу водителя, - мне нужно купить лекарство.
        Тест на беременность мне нужно купить, но постороннему мужчине об этом знать не нужно.
        В крошечной аптеке пахнет антисептиком. Тошнота подкатывает к горлу, и приходится задержать дыхание, чтобы не опозориться перед милой женщиной, стоящей за прилавком. Я неловко улыбаюсь ей, незаметно щипаю себя за тонкую кожу на внутренней стороне предплечья, и становится чуточку проще.
        Провизор поправляет воротник белого халата и терпеливо ждёт, когда я определюсь, но я беру паузу - мне нужно время. Облечь свои подозрения в слова непросто.
        За спиной распахивается дверь, и обеззараженный воздух наполняется запахами осени. Звенят колокольчики над входом, и миловидная старушка семенит к прилавку, поглядывая на меня.
        Подходит ближе, комкает в дрожащих морщинистых пальцах рецептурный листок.
        - Деточка, ты стоишь? - спрашивает, и высокий голос трескается и будто на части рассыпается.
        - Проходите, я пока смотрю.
        - Спасибо, деточка, а то сын приболел, тороплюсь.
        Она одаривает меня ласковой улыбкой, а глаза сияют надеждой, когда сына вспоминает.
        Сын… О, Господи. Судьба со своими знаками ещё та юмористка.
        Проходит, наверное, минут пять, и снова телефон оживает. Дима не самый терпеливый мужчина из ныне живущих, а я и так задерживаюсь.
        "Ты где?"
        "Неужели не спросил у водителя, почему мы так долго?"
        "Я не люблю общаться через посредников. Ну, так что? Я умираю тут, между прочим, а ты не торопишься меня спасать".
        “Закажи себе что-то, если так голоден”.
        “А кто сказал, что я умираю от голода?”
        И почему мне кажется, что в этот момент Поклонский хохочет, на сто процентов зная, как оглушительно действуют на меня его полупрозрачные намёки. Всё-таки, каким бы взрослым и серьёзным ни был Дима, как и любой мужчина, в душе он самый настоящий мальчишка с царапиной на носу и синяком на коленке.
        "Не умирай, пожалуйста. Я скоро".
        - Девушка, вам что-то подсказать?
        Похоже, своей нерешительностью я вконец утомила провизора. Спрятав телефон в сумку, я натягиваю на лицо свою самую приветливую улыбку и выпаливаю на одном дыхании:
        - Можно купить тест на беременность?
        Озвученные слова наконец становятся реальностью, а не смутными догадками, и от этого мороз по коже.
        Господи, а если это окажется правдой? Что мне делать? Кто-нибудь знает, что мне делать?
        - Почему нельзя? - удивляется и, поправив очки, задаёт уточняющие вопросы: фирму, вид, количество.
        Я покупаю разом несколько “моделей” тестов: от обычного до новомодного, суетно запихиваю пакет с покупками в сумку и расплачиваюсь, рассыпав из кошелька мелочь.
        ***
        Ресторан “Прага” находится в “старом” городе - месте, где обитает богема и проводятся все культурные события. Здание, бывшее некогда домом купца Трифонова, выглядит величественно: отреставрированное, оно, тем не менее, сохранило все детали ушедшей в историю эпохи.
        Меня встречает метрдотель - высокий мужчина со сдержанной улыбкой на губах. Остроносый, тонкобровый, элегантный в каждом движении, он похож на особу дворянских кровей.
        - Госпожа Краснова, добро пожаловать в “Прагу”, - приветствует, учтиво поклонившись, а мне становится неловко за собственный наряд.
        Да, на мне прекрасный костюм, хорошая обувь и сумка куплена не на китайской распродаже, но наверняка для ужина в “Праге” положен какой-то дресс-код… но метрдотель и бровью не ведёт, провожая меня в просторный холл, отделанный золотом и мрамором.
        Красота-то какая! Не вычурная, но элегантная, и от неё восторженно замирает сердце.
        Леонид не был жадным, да и я всегда хорошо зарабатывала, но по таким заведениям мы не ходили. Рядом же с Поклонским приходится привыкать, что в кафе типа “Чёрно-белого” ему ходить не позволяет статус.
        В холле царит тишина. Я прислушиваюсь, озираясь по сторонам, ожидаю увидеть тех, кто потом распустит слухи или вовсе журналистов. Но ощущение, что в ресторане пусто, крепнет с каждым шагом.
        - Сюда, пожалуйста. Вас ожидают, - метрдотель тянет за резную ручку тяжёлую на вид дверь и впускает меня в неожиданно небольшой зал.
        Здесь царит интимная атмосфера, мебель подобрана со вкусом и каждая деталь на своём месте.
        Я замираю на входе, привыкая к новому месту, но вдруг ощущаю, что уже не одна.
        Присутствие Поклонского отзывается во мне лёгкой дрожью - я чувствую его на уровне рефлексов и инстинктов. Что-то, незнакомое мне раньше, трепещет, стоит Диме оказаться рядом.
        С Лёней такого никогда не было, приходит в голову пугающая в своей очевидности мысль.
        А ведь я собиралась за него замуж… и впервые с момента нашего расставания понимаю: к лучшему. Всё к лучшему.
        - Наконец-то ты пришла, - Дима притягивает меня к себе и зарывается носом в волосы.
        Вот как его не обнять? Как не прильнуть к широкой груди, не вдохнуть аромат смуглой кожи? Немыслимо.
        Я растекаюсь в его объятиях, трусь носом о полочку пиджака, и Дима тихонько смеётся.
        - Соскучилась, - озвучивает очевидный факт, с которым бессмысленно спорить.
        Рукой накрывает мой затылок, слегка массирует его, без лишних слов понимая мою усталость. А он? Он, наверное, утомился сильнее. Только жалости не примет, даже сочувствия не позволит, и я молчу.
        Поднимаю глаза, ловлю потемневший взгляд, провожу руками по колким щекам. Дима давно перестал бриться дочиста, предпочитая оставлять трёхдневную щетину.
        Даже если решит отрастить бороду, как у старообрядцев, мне его лицо всё равно будет нравиться. Красивое оно у него, мужественное…
        - Устал?
        Дима морщится, целует меня в висок:
        - Терпимо.
        Я отстраняюсь, осматриваю зал, спрашиваю:
        - Скажи, почему здесь так тихо?
        Дима едва заметно улыбается. Опускает руку на мою талию и подталкивает в сторону накрытого столика. Молчит, а я уже и так знаю ответ:
        - Ты арендовал на весь вечер ресторан? Потому не боялся лишних глаз?
        - Умные женщины - очень скучные, ты знала?
        Смеётся, а я хлопаю его плечу, возмущённо фыркая.
        Дима поднимает руки, будто сдаётся, а на лице такое комично-умильное выражение, что не могу удержаться от улыбки.
        Каждый день Дима открывается с новой стороны. Каждую секунду он разный, многогранный и невероятный. Особенный и очень глубокий.
        Господи, я влюбилась. Мамочки, ужас какой.
        Но все страхи отступают, все сомнения и подозрения этого дня отступают, когда Дима, как самый галантный английский джентльмен, ухаживает за мной: отодвигает стул, делает тысячу комплиментов и вообще, ведёт себя так, словно ничего красивее и лучше в своей жизни не видел. Только я в его глазах, только на меня он смотрит… словно бы тоже влюблён.
        В какой-то момент он вдруг замирает, глядя на меня пристально. Склонив голову к левому плечу, Дима крепко сжимает в руке вилку и смотрит так, что у меня кровь в жилах стынет.
        - Варя, ты откровенна со мной?
        Этот вопрос выбивается из общего настроения беседы. В нём много скрытого подтекста, который я, расслабленная разговором и явным обожанием Димы, не могу уловить.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Мне просто хочется, чтобы ты делилась со мной… всем, что с тобой происходит. Просто делилась, это ведь не трудно. Сама, понимаешь?
        - Не трудно… но к чему ты?
        Дима поддевает вилкой ломтик лосося, не сводя с меня тяжёлого взгляда.
        - Ни к чему особенному.
        И снова улыбается.
        А когда вечером мы занимаемся любовью, Дима совсем другой. Иногда он останавливается, впиваясь пальцами в мои бёдра, и словно бы требует в чём-то признаться. Без слов просит открыться ему, довериться. Что-то его тревожит, и его страхи окутывают нас тяжёлым покрывалом.
        Но даже во время потрясающего секса все мои мысли заняты тестами, что остались в сумке.
        Тестами, после которых либо всё изменится, либо останется прежним.
        Господи, вразуми.
        ГЛАВА 40 ДМИТРИЙ
        С самого утра моё настроение откровенно паршивое. Собственно, я с ним и проснулся, с ним сел в машину и приехал на работу самым первым. Сотрудники, постепенно наполняющие офис, быстро смекнули, что к Поклонскому сегодня лучше без крайне важного повода не лезть, потому мне удалось надолго остаться без лишнего общения. Наедине с собственными мыслями.
        Параллельно мыслительному процессу, не прекращающемуся ни на секунду - мыслей столько, что скоро голова взорвётся - я встречаюсь с подрядчиками, выезжаю на объект и провожу встречу с адвокатами. Обсуждение последних деталей развода отнимает приличный кусок времени, но это важное занятие, что бы Юля о нём не думала. Когда моя подпись красуется на всех экземплярах, я чувствую облегчение.
        Когда, довольный результатом встречи с адвокатами, остаюсь один в кабинете, отпускаю память на волю.
        Утром Варя была бледная. Настолько, что я даже испугался немного, но она не стала делиться со мной деталями плохого самочувствия, как, впрочем, не делится почти ничем. Молчит о важном, доводя меня этим.
        - Ты заболела? - я взял её за плечи, заглянул в лицо, но она лишь мотнула головой, прямо глядя мне в глаза. Улыбнулась даже, хоть и слабо, а я чуть сильнее сжал её плечи.
        Варя нахмурилась, и я ослабил хватку, но лишь для того, чтобы прижать её к своей груди.
        - Ты не доверяешь мне? - спросил тихо, а она лишь головой покачала, не скрываясь вдохнула запах моей кожи. - Почему тогда молчишь? Я же весь перед тобой, как ни перед кем другим. На ладони весь, бери тёплого и делай со мной, что хочешь. А ты?
        - А что я? - она подняла голову, а в глазах мелькнуло что-то, похожее на слёзы. Мелькнуло и быстро исчезло, словно показалось. - Не говори загадками, Дима.
        Взбесился. Честное слово, разозлился, но не на Варю. На себя. Потому что ровным счётом никакого права я не имею требовать от неё откровенности. Ничего требовать права не имею, пока в документах о разводе не стоят наши с Юлей подписи. Пока украдкой к Варе езжу, как самый последний козёл, пока не могу открыто взять её за руку и вывести в свет, наплевав на журналистов с их вечно голодными до сенсаций ртами.
        Надо всего лишь подождать, но готова ли Варя к ожиданию?
        - Ты не понимаешь? - я ладонями обхватил её лицо, носом о щёку потёрся. - Не понимаешь, что из-за этого урода ты могла попасть к журналистам на крючок? Не понимаешь, что у меня крышу чуть не сорвало, когда я узнал, что ты с ним в том чёртовом кафе встретилась? Зачем, Варя? Зачем ты туда поехала?
        Я хотел, чтобы она меня поняла. Мне важно было задать все вопросы разом, иначе бы лопнул от внутреннего напряжения. От страха за неё, особенно когда узнал, кто именно слил Варю Аллочке. От этого знания меня до сих пор наизнанку выворачивает - до того противно.
        Этот подонок так изощрённо мстил, попутно зарабатывая. Я ведь узнал, ему за информацию неплохую сумму выделили по меркам безработного чувака без перспектив устроиться на высокооплачиваемую должность. Я позаботился о том, чтобы в этом городе суслик нигде не нашёл хорошее место. В других, впрочем, тоже. Да, я тоже умею быть мстительным, только моя месть масштабами побольше.
        Варя облизала губы и зарылась пальцами в мои волосы. Улыбнулась и от света её внутреннего у меня сердце защемило. Именно в тот момент я понял, что люблю её. До этого знал, но только утром эта мысль окончательно оформилась, обрела ясность.
        - Дим, если бы я хотела что-то крутить за твоей спиной, избавилась от охраны. Но они сидели в кафе, следили издалека. Я ведь знала, что они тебе доложат, но с ними я чувствовала себя в безопасности.
        - Но зачем поехала? Зачем тебе это?
        Честное слово, я чуть не проболтался, что именно суслик сдал её Синицыной, но вовремя прикусил язык. Существуют вещи, которые должны остаться в тайне, иначе Варя может не оправиться от масштабов подлости. Никакой психоаналитик потом клубок её проблем не размотает.
        - Ты не понимаешь… незакрытые гештальты могут мучать, а я не хочу мучиться из-за Лёни. Я хотела расставить все точки в нужных местах.
        - Расставила?
        - Безусловно, - ещё раз улыбнулась, встала на цыпочки и поцеловала меня в уголок губ, лишь на секунду задержавшись. - Езжай на работу, опоздаешь.
        И я поехал, но на душе ни черта не стало спокойнее.
        Моргнув, отгоняю воспоминания об утреннем диалоге с Варей и звоню Валере, а он только и ждёт моего сигнала.
        - Только не делайте резких движений, - прошу Валеру, но тот и так всё знает. - Никакого насилия.
        - Вообще?
        - Пока что.
        Смотрю на часы - сейчас только четыре вечера, и это самое лучшее время, чтобы ещё немного поработать. Пока ловят суслика и везут в надёжное место, я просмотрю счета-фактуры и новый рекламный бюджет на четвёртый квартал. Ну а потом поеду и просто пообщаюсь с ним в приятной обстановке. Без лишних глаз.
        Я никогда не прощаю тех, кто обижает моих близких - к таким людям у меня нет сочувствия. За все свои ошибки нужно платить, и если он решил, что на нас с Варей он может заработать, он подавится этими деньгами. Или я не Дмитрий Поклонский.
        ***
        Когда-то у меня были очень жёсткие методы. Я был способен на многое, но время идёт, и даже Поклонский стал мягче.
        - Документы готовы? - спрашиваю у Олега, а он кивает и отдаёт мне тонкую синюю папку.
        - Там итоговые сводки по всем проектам, в которых участвовал Баринов.
        - Замечательно.
        Открываю папку, просматриваю отчёты аудиторов и тихо скриплю зубами.
        Мало того что этот подонок спал с Настей, чтобы пробиться к Стасу. Он ещё и воровал! По мелочи, но дело ведь не в сумме, а в самом факте.
        И ладно бы это я мог спустить на тормозах. В конце концов, я его уволил и обрубил все перспективы. Но вот мухлёж со стройматериалами на мелких проектах я простить никак не могу. И вроде бы мелочи: где-то чуть худшая марка бетона, где-то нарушены пропорции, а здесь ещё какая-то ерунда. Так, глупость, да только по факту эти фокусы могли стоить жизни многим людям. Это не говоря о репутационных потерях «Мегастроя» и моих личных.
        И эта шваль пыталась урвать крупные куски пирога? Мудак.
        Когда-то я размахивал пистолетом. Пускал кровь любому, кто угрожал моим близким. С возрастом я научился пользоваться другим оружием: словом, документами и фактами. Оказалось, что законные способы ничем не хуже.
        Валера кинул мне геолокацию - бар на окраине города. Я знаю, что он закрыт сейчас - хозяину отвалили столько бабок, что хватит удержать свой квёлый бизнес на плаву ещё лет десять. И ещё плюс - в таких местах всем на всех плевать. Поклонский я или бомж из теплоцентрали, им всё равно.
        Пока еду к бару, слушаю мстительный голос в своей голове. Это я довёл Леонида до того, что он опустился до подобных мест. Квасит в чумных барах, когда ещё недавно мог позволить себе ужин в неплохом ресторане. Не в «Праге», но в достойном месте, а сейчас упал на самое дно. Но он это заслужил - вот и весь вывод.
        - Нам точно нужно в этот район? - спрашивает Паша, ставший за годы со мной немножечко снобом.
        - Несомненно.
        - Хм… - вот и всё, на что хватает моего верного водителя. Он редко позволяет себе проявление эмоций, тем более, осуждения, но сейчас не может сдержаться.
        И я его понимаю, потому что сам бы в здравом рассудке не сунулся туда, где всё провоняло гнилью. Даже в молодости я избегал подобных мест: грязных и неустроенных.
        Путь кажется бесконечным, но всё-таки мы приезжаем к нужному месту.
        Бар «Белая лилия» даже внешне выглядит убогим: пыльная площадка около входа, кривая вывеска, грязные окна. Несмотря на сентябрь, на стекле ещё висят снежинки, а объявление гласит, что в Новогоднюю ночь посетителей ждут скидки и акции.
        Подхватив папку, я выхожу из машины и, не оглядываясь, иду к бару.
        Куда без колокольчиков? Они звенят над головой, стоит войти в помещение. Звук мерзкий и фальшивый, но это не самая главная беда «Белой лилии». Внутри… грязно. Нет, полы моют и вроде как пыли нет, но никакой уборкой мерзость отсюда не убрать. Она воздух пропитала, и ароматы пива и солёной рыбы добавляют атмосферности.
        Меня никто не встречает, и это к лучшему. Пить я не буду, есть тоже - мне всего лишь нужно перекинуться парой слов с сусликом.
        А вот, кстати, и он.
        Вначале замечаю бритый затылок Валеры, его широкую спину, за которой видно лишь плечо суслика, но этого достаточно, чтобы почувствовать ярость, поднимающуюся со дна души.
        Интересно, если я грохну суслика сейчас и размажу его мозги по кирпичной кладке, сильно ли удивится продажный владелец «Белой лилии»? И сколько придётся доплатить за клининг и беспокойство?
        Плохие мысли, Дима, очень плохие. Но желание уничтожить суслика физически очень заманчиво.
        В детстве я мечтал иметь устройство, которое поможет читать чужие мысли. Когда вырос, понял, что это стало бы худшим изобретением человечества, потому что то, что творится сейчас в моей голове, нельзя транслировать массам. Испугаются.
        Валера оборачивается и криво усмехается. Не знаю, каким образом он заставил суслика остаться на месте, но результат радует.
        Я не держу в охране тупых - мне не нужна грубая сила. Любой, кто на меня работает, обладает талантом втираться в доверие и делать всё тихо, не привлекая внимания посторонних.
        Помещение небольшое, я преодолеваю его за десяток шагов, и только тогда суслик поднимает голову от бокала с пивом и… улыбается. Широко и так искренне, что я оторопело смотрю на него несколько секунд, не зная как реагировать.
        - Дмитрий Николаевич, - не прекращая улыбаться, Лёня поднимается на ноги и протягивает мне руку.
        - Обойдёшься, - выразительно смотрю на его руку, и Лёня скисает, как молоко на солнце. Неловко плюхается на стул, а Валера нас покидает.
        - Вы, правда, хотите, чтобы я в холдинг вернулся? - берёт быка за рога, а я мысленно обещаю выписать Валере премию.
        Он отличный психолог, мой верный оруженосец. Вон, как Лёню обработал, что он буквально от счастья и надежды светится, легко поверив в ложь.
        Я кладу на стол папку, подталкиваю её к Лёне. Я не хочу ни к чему тут прикасаться, даже сидеть на стуле неприятно, но пять минут как-нибудь потерплю.
        - Прочитай, - прошу, кивком головы указывая на папку. - Там много интересного.
        Лёня откашливается, пару секунд тоскливо смотрит на полупустой пивной бокал, но пить не решается.
        - Не стесняйся меня, - советую ласково и, будь я в хорошем настроении, даже по голове его потрепал. Но Лёни касаться я тоже не хочу, он тут самая большая мерзость.
        - Эм, спасибо, - растягивает губы в улыбке, но во взгляде отчётливо проявляется настороженность. - А что в папке?
        Он, как ребёнок, хочет получить ответы на тысячу «почему?».
        - Если не прочтёшь, не узнаешь.
        - Новый трудовой контракт? - тянет руку к папке, но на миг замирает, пытливо на меня глядя. - Валера же не врал? Вы действительно хотите меня позвать обратно?
        - Валера никогда не врёт. Ты не знал?
        Лёня нервно осматривается. До него наконец доходит: помощи ждать не от кого. Даже Валера, который гипотетически способен остановить любой мой произвол, и тот вышел.
        - Что-то я уже сомневаюсь, - он ещё хочет казаться сильным и смелым, способным открыто смотреть в лицо любой опасности, но с каждой секундой страх в нём берёт верх.
        Он меня боится: лицо бледнеет, на щеке дёргается нерв, а на виске выступает одинокая капля пота. Едва заметные признаки зарождающейся в нём паники. Я расслабленно откидываюсь на спинку стула, достаю из кармана сигареты и с наслаждением закуриваю. Хорошо-то как…
        - Вот я, дебил… - криво усмехается и растирает ладонью лоб. - С чего я вдруг поверил, что вы захотите обсудить моё возвращение в таком месте.
        Брезгливым жестом он обводит неуютное помещение и, запрокинув голову, горько смеётся.
        - Вы же меня скорее убьёте, чем обратно в холдинг примете? - спрашивает, смех, трансформировавшись в надсадный кашель, утихает.
        - Открой папку, я настаиваю.
        Лёня решается. Там ему откроется новый дивный мир, в котором нет радости, а лишь тюрьма, бедствия и лишения.
        Дрожащими пальцами суслик перебирает документы. Какие-то комкает, другие просто падают на пол, разлетаясь у его ног. С каждым прочитанным словом он становится мрачнее тучи, похожий на призрак самого себя. С него слетают остатки уверенности в себе, и появляется тот лихорадочный блеск в глазах, который бывает у человека на пороге катастрофы.
        - Это только поверхностный аудит, а ещё показания всех, кто, так или иначе, принимал участие в твоих схемах. Если ты решил, что у Поклонского можно из-под носа воровать, то ты идиот.
        Лёня молчит, а я тоже не собираюсь тратить своё время на пояснение очевидного.
        - Что… что вы собираетесь с этим делать? - как бы Лёня ни пытался казаться храбрым, у него ничего не получается. Скучно.
        - Отдать в полицию, - пожимаю плечами и вновь затягиваюсь табачным дымом.
        Лёня нервно облизывает побледневшие губы, трёт ладонью шею. Но, надо отдать ему должное, суслик держится неплохо. Немногие из моих знакомых смогли бы держать себя в руках и не впасть в истерику, если в обозримом будущем перед ними замаячила тюрьма.
        Может быть, не зря Варя столько лет провела рядом с ним? Есть в Лёне что-то… хоть он и подонок, каких поискать.
        - В полицию… - его слова звучат тихим эхом. - Оправдываться бесполезно?
        - Вне всякого сомнения. Мне плевать на твои оправдания, я верю только фактам, а их у меня достаточно, чтобы упечь тебя за решётку на много прекрасных лет.
        Тушу сигарету в дешёвой стеклянной пепельнице и достаю новую. Время, что требуется мне для того чтобы подкурить, Лёня тратит на разглядывание документов. Я буквально слышу его мысли, в них много беспокойства о собственной судьбе.
        - Факты - вещь упрямая, - соглашается и со вздохом отодвигает папку. Запрокинув за голову руки, Лёня смотрит в потолок. Дёрнуться, сбежать не пытается, просто молчит и ждёт.
        - Ты мне лучше скажи, зачем ты пошёл к журналистке.
        Похоже, именно это его выводит из оцепенения: начинает ёрзать, суетиться и неловким жестом сбрасывает на пол папку.
        - Я никуда не ходил, - оправдывается, но по глазам вижу: врёт.
        - Отомстить женщине решил? Ай-яй-яй, - шутливо грожу пальцем, и Лёня отворачивается. - Неужели так задел её отказ?
        Лёня вздыхает и бросает на меня злой взгляд. Вспышка ярости длится не дольше пары секунд и знатно меня веселит.
        - Это всё из-за вас, - наконец признаётся. - Если бы вы так сильно не хотели трахнуть чужую невесту, ничего бы не случилось.
        - Ты из-за этого с Настей связался? Потому что мне понравилась Варя?
        Вопрос сбивает его с мысли, но Лёня вновь берёт себя в руки:
        - Нет, я просто сумел бы уговорить Варю. Она бы меня не бросила. Она не должна была меня бросать!
        Он действительно в это верит, и я озвучиваю то, что меня интересует больше всего:
        - Зачем тебе Варя? Ты же изменял ей, предал…
        - Я люблю её, - разводит руками. - Просто… Вы видели Настю? Она… у меня таких никогда не было, я растерялся.
        Каких таких? Оголтелых и доступных? Рыжих? Как можно вообще думать о Насте, когда Варя рядом с тобой? Как можно удивительную Варю променять на перепихон с Настей? Не понимаю.
        Всё, время вышло и меня совсем не волнует, что творится на душе у суслика.
        - Ладно, Леонид, закончили с болтовнёй. Хочешь в тюрьму?
        Он что-то булькает, хлопая ресницами.
        - Ну, так? Говори яснее, я не понимаю твой язык.
        - А есть варианты?
        - Да. Паспорт с собой?
        Лёня ошалело кивает, а я продолжаю:
        - Отлично.
        И обернувшись, взмахиваю рукой. Валера входит в бар и ждёт указаний.
        - Эй, вы чего удумали? - нервничает суслик, но я его не слушаю.
        - Валерий, проводи товарища к машине и увези в аэропорт. Билет я тебе скинул.
        - Какой аэропорт? - требует ответов Лёня, а я оборачиваюсь к нему, делаю последнюю затяжку и улыбаюсь, туша сигарету.
        - Выбирай, Баринов: или ты сейчас летишь на хрен или остаёшься в городе, садишься в тюрьму и несёшь полную ответственность за своё преступление. Ну? Что выбираешь?
        Он меня не разочаровывает.
        Проходит час и о том, что когда-то в этом городе жил суслик ничего не напоминает.
        Но если он думает, что для него всё закончилось - я его разочарую. У него всё только начинается.
        Через месяц, не найдя работы и жилья, эта гнида сдохнет под забором. Уж я-то постараюсь.
        Но сейчас он летит в небе, думая, что схватил бога за бороду. Ничего страшного, пусть мальчик порадуется. После порадуюсь уже я.
        ГЛАВА 41 ВАРВАРА
        До выхода на работу остаётся пара часов, и я запираюсь в ванной. Мне не от кого прятаться, разве что от самой себя, но я аккуратно проворачиваю замок, отгораживаясь от пустоты квартиры и царящего в ней запаха Поклонского. Он пропитал каждый сантиметр пространства, заполнил собой, не оставляя мне шанса забыть о нём хоть на секунду.
        Я влюбилась в него. Отчаянно и безнадёжно. Всё чаще ловлю себя на мысли, что нуждаюсь в нём, думаю, залипая на общие воспоминания. А ещё очень скучаю, стоит ему только выйти из комнаты. Сентиментальная чушь, но я так чувствую. Нельзя же ругать себя за то, что невозможно контролировать? Хотя бы саму себя не стоит.
        Сажусь на пол, зажав в руке тесты на беременность. Смотрю на них ошарашенно, словно только-только поняла, что собралась делать и чем это может закончиться.
        Ни разу я ничем подобным не занималась: Лёня был у меня первым, и вопрос деторождения мы решили довольно быстро, и я сразу пошла к гинекологу и исправно пила таблетки.
        Но перед свадьбой бросила, а теперь пожинаю плоды собственной глупости.
        Дима предохранялся - у меня нет к нему ни одной претензии. Ни разу он не поставил меня в неловкое положение, всегда был предельно аккуратным в вопросах контрацепции, но что-то, похоже, пошло не по плану.
        То ли у кого-то сперматозоиды очень шустрые, то ли мой организм готов к оплодотворению. Не понимаю, что случилось, но тошноту и вспышки бешеного аппетита я не могу игнорировать. Не хочу себя обманывать.
        Я раскидываю по полу тесты, зажмуриваюсь. Не глядя, словно это детская игра, я достаю первый попавшийся и, распахнув глаза, рассматриваю яркую коробочку.
        Читаю инструкцию. Хмыкнув, выполняю указания и, снова зажмурившись, жду приговора.
        Первая полоска очень яркая. Вдруг мерещится, что именно она - единственное, что увижу, но спустя пару-тройку секунд вторая полоска бледнеет рядышком.
        Она едва заметна, но я всё равно её вижу. Давлюсь всхлипом, делаю следующий тест. Так, раз за разом, я использую все восемь и на каждом - две полоски. Где-то они бледнее, на каких-то отвратительно яркие, но всегда их ровно две.
        От осознания, что я попала по крупному, никуда не деться. Сколько бы ни уговаривала себя, сколько бы ни пыталась убедить, что показалось, ничего не меняется.
        Я беременна.
        Это факт, с которым мне нужно свыкнуться.
        Я закрываю глаза, прикладываю к ним ладони. Беспомощность - вот, что чувствую сейчас. Моя жизнь изменилась в один миг, и приходится как-то свыкаться с новой реальностью.
        От страха и неопределённости меня мутит и, в конце концов, выворачивает наизнанку. Крепко держусь за фаянсовые края, задыхаясь от нахлынувшего ужаса.
        Я беременна, стучит в голове, и больше ни одной мысли. Пустота.
        Когда тошнить больше нечем, я опираюсь на сжатые кулаки и неловко поднимаюсь на ноги. Перед глазами всё плывёт, я хватаюсь за стенку и, шумно дыша носом, вытираю выступивший на лбу ледяной пот.
        Я беременна…
        В голове щёлкают колёсики, перед глазами мелькают даты. Мозг сам справляется с подсчётом и всё, что остаётся - признать: ребёнок от Поклонского.
        Только поверит ли он в это?
        От этой мысли становится физически больно. Мы переспали с ним впервые, когда я должна была стать чужой женой. В первый день липового медового месяца! Наверняка, Дима уверен, что у нас с Лёней была плотная половая жизнь. Иначе как? Кто поверит, что у людей накануне свадьбы секса не было почти целый месяц?
        Мы с Димой никогда это не обсуждали - не было повода и желания перемывать кости фантомам прошлого. И потому он не знает, что был моим первым мужчиной за месяц. И единственным после.
        Ой, мамочки, что же мне делать?
        Умывшись ледяной водой, я выбрасываю использованные тесты, и понуро бреду в комнату. Надо собираться на работу, я не могу опаздывать. В конце концов, у меня будет ребёнок и его мать обязана думать, чем его кормить и во что одевать.
        Как в тумане, я тщательно одеваюсь, наношу макияж и, едва не перепутав туфли с кедами, кое-как обуваюсь.
        Путь до работы проходит незаметно. Вроде бы я улыбаюсь, после о чём-то беседую с сотрудниками, принимаюсь за документы и подготовку важной встречи, но словно на себя со стороны смотрю. Другая Варя сидит за столом, общается по телефону, долго смотрит в монитор, а я парю сверху. И вдруг эта собранная и деловитая Варя замирает, тихонько всхлипывает и, закрыв лицо руками, плачет.
        ГЛАВА 42 ДМИТРИЙ
        Если я что-то в этой жизни ненавижу, так это благотворительные вечера.
        Вокруг сплошная фальшь, шум и блеск, а для большинства пожертвования - не больше, чем способ уйти от уплаты налогов. Ну и, конечно, показать себя лицом, выпятить грудь и заявить всему миру, какой ты молодец, не жалеющий для бедных сироток последних трусов.
        Но игнорировать такие мероприятия - вредно для бизнеса. Увы, моя жизнь давно подчинена холдингу. Он мной управляет, потому что слишком много людей зависит от моих правильных решений и выгодных контрактов.
        Как раз один из них я обсуждаю с миллионером Самсоновым. Он давно хочет вложить деньги во что-то новое, а у меня на примете есть для него парочка предложений.
        Самсонову крепко за пятьдесят. Он невысокий, худой, похожий на хищную птицу. Не тронутые сединой чёрные волосы зачёсаны назад, а на тонких губах играет нестираемая циничная усмешка.
        Впрочем, меня этим не пронять, я и не таких видел. За годы, что ставил холдинг на ноги, укрупняя его и поглощая мелкие фирмочки по всей стране, научился общаться с самыми разными людьми. Бывали личности пострашнее алчного банкира.
        Мой бокал наполнен на треть, и я только делаю вид, что пью. Не хочу хмелеть, хочу поскорее разделаться с этим вечером и уехать к Варе. Ну а пока приходится строить бизнес.
        - Хорошо, Дмитрий Николаевич, - подаёт голос Самсонов. Как и я, он лишь касается губами края бокала. - Меня устраивают условия. Предлагаю встретиться на неделе и обсудить всё за ужином. Допустим в среду в «Праге»?
        - Отличная идея. Мой помощник с вами свяжется, - скупо улыбаюсь и, кивнув Самсонову, отхожу в противоположную сторону.
        Перебрасываюсь парой фраз со знакомыми, делаю комплименты жёнам партнёров. Женщины заливисто смеются, мужчины несут лёгкую чушь, и каждый ждёт начала торгов.
        Сегодня в качестве лотов выставлены картины и драгоценности, потому в зале царит ажиотаж.
        Я же не люблю участвовать в подобных фарсах, потому просто перевёл в пару благотворительных фонтов деньги и сплю спокойно.
        Но меня привлекает кулон в виде цветка. В аукционном каталоге ему отведено отдельное место, и мне хочется подарить его Варе. Почему нет? Зажав в руке выданную табличку, я размещаюсь на мягком кресле и через час становлюсь обладателем чудесной драгоценности. Мне даже глаза закрывать не нужно, чтобы увидеть, как красиво будет смотреться безделушка на тонкой шее моей Вари. Ей пойдёт, и очень надеюсь, что понравится.
        Олег уходит к аукционистам для оформления бумаг, я всё-таки делаю глоток виски, но напиток едва не идёт носом, когда замечаю в толпе ярко-рыжие волосы.
        Настя.
        Она явно кого-то ищет, попутно кивая солидному мужчине в тёмном костюме. Принимает комплимент с поистине царским достоинством, но в её взгляде беспокойство.
        Это… забавно? Буквально пару часов назад, когда я ехал на этот унылый вечер, мы созвонились со Стасом. Его развод движется вперёд даже шустрее моего, а счета Насти заблокированы уже пару дней как. Стас разозлился, и я - человек, знающий его, считай, с пелёнок - не знал, что он может быть таким.
        - Твоя школа, - невесело усмехнулся в трубку Стас. - Шучу, если что. На самом деле я просто устал быть лохом.
        - Правильное решение.
        - У Насти и свои деньги есть. Маловато, но на первое время хватит. Плюс я оставлю ей дом и машину, достаточно. Пусть дальше её суслик обеспечивает.
        Я усмехнулся про себя, зная точно, что суслик теперь не в состоянии обеспечить даже себя, не то, что Настю. У неё высокие запросы, а оставленных Стасом денег не хватит для шикарной жизни на двоих.
        - А галерея? Спалишь всё-таки? - спросил, зная, что на это Стас не пойдёт, но мне стали интересны его мысли.
        - Дима, ну какой из меня пироман? Но по закону галерея моя…
        - Добрачная собственность?
        - Именно, - невесло хмыкнул. - Я ж её купил, когда мы с ней в гражданском жили. Так что…
        В итоге по всему вышло, что Настя останется с мелочами, как я и думал.
        Я же говорил, что я не самый лучший человек в мире? Стас - близкий мне и важный, и за него я беспокоюсь, а не о шмаре, которая в два счёта найдёт себе нового дурака.
        Настя улыбается своему знакомому, а тот на неё откровенно пускает слюни. Дай волю, и этот престарелый ловелас завалит её, не сходя со своего места.
        Вдруг повернув голову, Настя замечает меня. Глаза округляет и, коснувшись плеча своего собеседника, плывёт ко мне. По дороге берёт бокал шампанского, крепко цепляется за него пальцами обеих рук, а на лице непроницаемая идеально вежливая маска.
        Но меня ей не обмануть - Настя волнуется.
        - Дмитрий, - улыбается, как ни в чём не бывало, а за её спиной в двадцати шагах стоит всё тот же поклонник и жадно разглядывает её спину. Или то, что пониже поясницы.
        На Насте неброское, но довольно вычурное платье. Откровенный вырез, приталенный силуэт - сегодня пока ещё жена моего лучшего друга выглядит на все сто: соблазнительно и невинно. Адская смесь для похотливых умов.
        - Анастасия, - усмехаюсь и всё-таки делаю глоток виски. - Что заставило тебя ко мне подойти?
        - Я… - лишь на мгновение в глазах появляется тревога, но Настя быстро берёт себя в руки. - Хотела поздравить с замечательным приобретением. Красивая подвеска.
        - Несомненно.
        - Юля будет счастлива.
        Ещё один глоток виски точно не помешает.
        - Настя, не строй из себя светскую стерву, у тебя не получается.
        Настя подносит бокал к губам, но не пьёт, только смотрит на меня.
        - Стас… он звонил тебе?
        - Удивительная ты женщина, Настя. Какое тебе дело до Стаса, если ты так громко вопила, что не любишь его и хочешь развода?
        Бледнеет под слоем штукатурки и закусывает пухлую нижнюю губу.
        - А если я погорячилась? - хитро прощуривает глаз, но я не реагирую на её штучки.
        Не получив от меня никакой реакции, потрёпанная за последнее время Настя словно сдувается: опускаются плечи, становятся вялыми кисти рук. Сдаётся наконец и откровенничает:
        - Я… Лёня меня бросил.
        - Поздравляю.
        Настя морщится и, если бы не её образ великосветской дивы, она бы в меня плюнула.
        - Где он?
        - Кто?
        - Лёня, - Настя закатывает глаза, словно разговаривает с беспросветным идиотом. - Я знаю, что он с тобой должен был встретиться. А после этого прислал мне сообщение и бросил. Сказал, что уезжает за новой жизнью, в которой мне нет места.
        - Избавь меня от цитирования любовных записок, - насмешливо улыбаюсь и ставлю свой бокал на соседний столик. - Может, парень наконец прозрел? Избавился от тебя и убежал, счастливый.
        - Ты его заставил? Я знаю, что ты! Я только доказать не могу, но я уверена. Как ты мог? Ты, мстительный урод, - шипит, знатно меня веселя.
        Часы бьют полночь, я, как та Золушка, стремлюсь покинуть торжество.
        Наверняка Настя что-то ещё хочет у меня спросить, но я не хочу слушать.
        - Всего доброго, Анастасия. И да, прими совет от старого друга: сходи к психологу. Ты сама не знаешь, что тебе нужно, а ещё твои мысли пугающе прыгучи. Пять минут с тобой поговоришь, а уже голова кругом.
        Я разворачиваюсь и иду к выходу, но Настя не отстаёт:
        - Поклонский, скажи мне другое: почему Стас такой жестокий? - она пытается до меня дотронуться, но Валера хмурит брови, и Настя бросает гиблое дело воздействовать на меня физически. - Он у меня всё заберёт. Всё!
        В просторном холле ресторанного комплекса много людей, но Настя не обращает ни на кого внимания. Только на меня смотрит, ждёт ответа.
        - Ты слишком долго думала, что тебе всё можно, - бросаю через плечо, а Валера уже открывает входную дверь и терпеливо ждёт, пока выйду. - Оказалось, что не всё. Прощай, Настя. Надеюсь, ты разберёшься со своей жизнью.
        Когда размещаемся по машинам, и Паша заводит мотор, я замечаю того самого слюнявого поклонника. Он выводит из ресторана Настю, что-то заливая ей в уши, а она смеётся и позволяет себя провести к его автомобилю.
        Ну что ж? Эта баба точно не пропадёт.
        ГЛАВА 43 ВАРВАРА
        Я не могу ему сказать. Не сумею выдавить хоть слово о беременности, когда Дима так измотан и устал после званого ужина. Или это был благотворительный вечер? В общем, неважно, где он был, главное, что его там выжали, как лимон.
        - Не думала, что все эти ваши богатые сборища - такой тяжёлый труд, - смеюсь, решительно забирая у него пиджак. - Неужели там настолько плохо?
        - Там отвратительно.
        - Почему у меня такое чувство, что ты меня жалеешь и не называешь вещи своими именами?
        Дима привлекает меня к себе, зарывается носом в волосы и тяжело вздыхает:
        - Я не хочу при тебе материться, - смеётся сдавленно и, обхватив моё лицо руками, страстно целует. - Как же я по тебе скучал. Ты пахнешь домом, знаешь?
        Задыхаюсь от этой внезапной откровенности. Что это? Признание в любви? Обещание, что мы всегда будем вместе?
        - Я пахну готовкой, - чтобы скрыть неловкость, трусь носом о его грудь.
        У меня не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. Просто отдаюсь во власть его поцелуя, тянусь к Диме всем телом, всем своим существом.
        Я люблю его, вот и всё, о чём могу думать.
        - Ты голодный? - спрашиваю, когда от поцелуев распухают губы и саднит в уголке рта. - Я ужин приготовила.
        - Очень голодный, - кивает, но не даёт мне уйти на кухню. Останавливает, взяв за руку, и тянется к внутреннему карману пиджака. - Но вначале посмотри на это.
        - Мне закрыть глаза?
        - Зачем? - удивляется, наверняка не знакомый с законами романтического жанра. - Вот.
        Он достаёт продолговатую бархатную коробочку, в которой лежит…
        - …подарок? Для меня?
        - Нет, для чужой кошки, - усмехается и раскрывает коробочку. - Тебе нравится?
        Неужели он робеет? Никогда бы не подумала, что сам Поклонский, который всегда решает за других, умеет смущаться. Но на его скуле нервно бьётся жилка, а в глазах то ли страх, то ли любопытство. Для него действительно важно знать, понравится ли мне подарок, а мне…
        Мне не может не нравиться то, что он дарит от чистого сердца. Тем более, когда подвеска красивее всего, что я видела в жизни.
        Она в форме цветка с нежными лепестками. Тонкая работа, изящная вещь.
        - Господи, - выдыхаю, касаясь кончиками пальцев подарка. - Дима, это…
        - Не вздумай заикаться о цене, - просит, вытаскивая подвеску из бархатного футляра. Тонкая цепочка обвивает его пальцы. Дима смотрит только на меня, а я не могу отвести взгляда от подвески. - Ты достойна даже большего, но я боюсь, что в квартире весь мир не поместится.
        Восхищённо всхлипываю, прикладываю ладони к алым щекам, и Дима отходит мне за спину.
        - Позволишь?
        - Всегда…
        Дима защёлкивает замок цепочки. Подвеска холодит кожу, я её касаюсь, поглаживая серебристые лепестки. Кажется, что эта вещь - бесспорно очень дорогая и редкая - всегда мне принадлежала. Словно с самого рождения её на груди носила.
        - Восхитительно, - говорит Дима, оглаживая мои плечи. - Ты восхитительная.
        - Я тебе верю, - целую его в губы и увожу за собой в кухню.
        Там на плите ждёт своего часа рагу из кролика. Я готовила его три часа, вкладывая душу. Казалось, что Дима оценит, но стоит мне положить на тарелку самые аппетитные кусочки и улыбнуться, Поклонский мрачнеет. Сводит брови к переносице, его ноздри трепещут, а в глазах самая настоящая боль.
        - Это что, Варя? - пальцем указывает на тарелку, а я испуганно икаю, не понимая, что его так расстроило.
        - Это кролик… рагу. Тебе что-то не нравится?
        - Мать твою…
        - Мою? Ты её даже не знаешь! - ещё громче икаю, но Дима отталкивает тарелку, словно на ней холерные вибрионы клубятся и, закрыв глаза, встаёт из-за стола. - Дима, что с тобой?
        Он бледный, на виске капли пота. Борется со своими внутренними демонами. Мучается.
        - Никогда больше не готовь кролика. Никогда.
        И, захлопнувшись в себе, он уходит в ванную, а я не знаю, что не так сделала. Какое преступление совершила?
        Совершенно обалдевшая от его выходки, от стремительной перемены в Диме, я стою, ошарашенно глядя на дверной проём. Прикладываю руку к губам, а на глазах закипают злые слёзы.
        - Ты не имеешь права так со мной поступать, - шепчу одними губами, и горький ком обиды застревает в горле.
        Я бы прокричала всё это, но голос меня не слушается.
        Зачем он так? Я же всего лишь приготовила ужин. Чёртов ужин для мужика, о котором не должна заботиться.
        - Пусть жена тебе проклятого кролика готовит! - шиплю, разозлившись, но за шумом воды в ванной Дима вряд ли способен меня услышать.
        Щека мокрая. Я сердито стираю слёзы с лица, но они текут и текут, я не могу их остановить. Да что за проклятие такое?! Почему я такая тютя?! Приказываю себе не плакать, но куда там.
        Тело покалывает от обиды. Это несправедливо! Слышишь, Поклонский, чёрт бы тебя подрал! Я не должна плакать из-за того, что ты такой идиот.
        - Я не должна из-за тебя плакать! - на этот раз голос меня не подводит, но закричать по-настоящему мешают слёзы. Вместо громкого вопля из горла вылетает противный писк, и я закусываю щёку с внутренней стороны, чтобы не разрыдаться сильнее.
        Дима так смотрел на меня, словно я его предала. Будто совершила самую главную ошибку и собственными руками всё сломала. Но я не виновата! Ни в чём, кроме того, что позволила себе влюбиться, но Диме, наверное, не нужна моя любовь и забота. Он чуть не плюнул в приготовленную мною еду!
        Больше всего убивает непонимание. Он же ничего не объяснил! Просто приказал никогда больше не готовить кролика и ушёл, словно это всё мне могло хоть что-то объяснить.
        Старательно отгоняя от себя мысли о беременности (в конце концов, тесты могут врать, а к гинекологу я попаду только завтра), я размашисто вытираю слёзы. Прикладываю пальцы к векам - распухли. Да что ж такое?! Что-то жжёт в груди, я накрываю болезненное место рукой и нащупываю красивое украшение. Подарок. Опустив взгляд, я рассматриваю подвеску. Почему мужчина, ласковый и нежный, с любовью дарит редкую вещицу, а после сбегает в ванную, словно я ему тарелку с лошадиным навозом предложила.
        Придурок.
        С чётким намерением сорвать с шеи серебристый цветок, я сгребаю пальцами цепочку, но дёрнуть не хватает решимости. Руки дрожат, и всё, на что меня хватает - шмыгнуть носом и тихонько завыть. Ну что за проклятие?!
        Поклонский выходит из ванной в тот момент, когда я остервенело скидываю с его тарелки кролика в жаровню. Бормочу под нос проклятия, глотаю злые слёзы. Дима берёт меня за плечи и резко поворачивает к себе, а я замахиваюсь на него грязной ложкой. Капли тёмно-красной подливы разлетаются вокруг, большая часть из них оседает на его рубашке. Как кровь расплываются по дорогому хлопку.
        - Это не нож, но я могу и ложкой ткнуть. Больно, - грозно обещаю и снова взмахиваю своим смешным оружием. - Пусти меня!
        - Нет.
        Даже головой не качает, просто сообщает свой вердикт - не отпустит и всё тут.
        - Нет? - щурюсь, подняв голову, яростно вглядываюсь в его глаза. - Убери руки!
        - Нет.
        На его лице капли воды, на рубашке рубиновые пятна от соуса, и эта сцена казалась бы забавной, не будь я такой обиженной.
        - Это вкусный кролик, - шиплю, сжимая зубы, и мой голос хриплый и зловещий. - Вкусный!
        - Не сомневаюсь.
        - Ещё бы ты сомневался, - такой соблазн двинуть ложкой ему по лбу, но я удерживаюсь от злобной детской выходки.
        Как бы я ни была обижена и даже зла, унижать мужское достоинство не умею.
        - Ты даже не попробовал! Не притворился, что тебе хоть немножечко приятны мои старания. Я же три часа его готовила, мог бы хотя бы улыбнуться. У-у-у, ненавижу.
        Меня распирает от обиды и, что греха таить, ярости. Толкаюсь, бьюсь в крепкой хватке Поклонского, но с каждым движением во мне всё меньше решимости расцарапать холёную физиономию.
        - Прости, - вдруг говорит и на бесстрастном до этого лице мелькает мрачная тень, оседает туманом в чёрных глазах. - Прости меня, слышишь? Я, правда, идиот. Успокойся, Варя. Пожалуйста…
        Он так смотрит на меня, что я физически ощущаю его боль. Она таится в глубине его сердца, но сейчас настойчиво прорывается на свободу.
        - Ты меня обидел, - заявляю по возможности твёрдо, а выходит жалобно. - Обидел…
        - Ты плакала, - замечает, глядя на меня с нежностью и печалью. Эти эмоции только в глазах, а лицо до сих пор бледное и каменное. - Сильно обидел, да? Я не хотел, это случайно вышло. Меня накрыло.
        - Мне просто перец в глаза попал, ничего я не плакала, - бурчу. - И вообще! Если ты так не любишь кролика…
        - Я люблю кролика. И рагу из него тоже люблю, просто…
        - Любишь? - удивляюсь, забыв, что хотела стукнуть его. - У меня от тебя голова кругом. Дима, если любишь, тогда почему… Я хорошо готовлю, дурак ты эдакий, тебя бы не сразил понос после рагу.
        Какую-то ещё дичь несу, самой за себя стыдно, но во мне говорит обида.
        - Варя…
        Он выдыхает моё имя и прижимает к себе. Порывисто, жадно, и жёсткие ладони ложатся на спину, впечатывают в широкую грудь, не давая сделать лишний вдох.
        - У каждой семьи есть традиции, - говорит глухо, зарывшись носом в мои волосы. - Рагу из кролика - это наша с Юлей традиция. Я… просто я психанул. Это сложно - строить всё заново, когда прошлое валяется в руинах.
        Дима не отпускает меня, рассказывая и рассказывая о том, что связано с чёртовым рагу. Слова льются из него потоком - ни разу не слышала, чтобы Поклонский так много говорил. Он выдаёт всё: и общую с Юлей бедность, и историю, связанную с рагу, снова вспоминает о погибшем по его вине ребёнке, о вине своей рассказывает. В какой-то момент мне кажется, что он плачет, но я не хочу сейчас на него смотреть. Жмусь к груди, как самая последняя дурочка, по спине глажу, и несчастная грязная ложка падает на пол со звонким стуком.
        - Варя, я идиот, но я хочу, чтобы ты мне верила.
        Я замираю лишь на мгновение, и неприятные воспоминания теснятся в уме.
        Лёня тоже единственное, о чём просил - верить ему. Только ему. И чем это в итоге обернулось? Но Диме я верю. Какой бы он ни был, со своим ворохом тайн и ошибок, он ни разу не давал мне повода в себе сомневаться.
        Ни разу.
        Но пройдёт несколько дней, и всё, чего мне захочется - спрятаться в самой глубокой норе, исчезнуть и больше никогда не видеть этого человека.
        Никогда.
        ГЛАВА 44 ВАРВАРА
        Я горжусь собой, думаю, обманув охранников и сбежав от них по узким улочкам. Не хочу, чтобы они доложили Поклонскому о том, куда я собралась. Обойдутся. Ещё не хватало, чтобы Артур с Иваном выяснили, чем я буду заниматься и доложили Диме первее, чем я решусь ему обо всём рассказать сама.
        Нет уж, не их ума дело.
        В клинике «Семь+Я» мне назначено на девять утра. Я записалась на приём к своему гинекологу сразу после того как сделала тесты на беременность, и теперь стою у входной двери, вытирая платком вспотевшие ладони.
        Я волнуюсь. Так сильно, что сводит живот, а в голове ни одной связной мысли.
        Пока моя беременность сосредоточенна в утренней тошноте и не до конца ясных полосках на тестах, можно поверить, что она - мираж. Но скоро я узнаю правду, с которой придётся как-то жить.
        Так, Варя, хватит оттягивать неизбежное!
        Решительно дёргаю за ручку и вхожу в просторный холл. В нём кругом светлые оттенки, и глазам нужно время, чтобы привыкнуть к невыносимой белизне.
        - Доброе утро, Варвара Сергеевна, - Светлана, милейшая администратор клиники, улыбается мне из-за стойки, как давней знакомой.
        Я хожу сюда вот уже пять лет, и меня тут знают и, кажется, что даже любят.
        - Доброе утро, Светлана. Марта Игоревна меня ждёт, - то ли спрашиваю, то ли утверждаю, и в ответ получаю улыбку.
        - Да, у вас назначено, - Светлана - само радушие, и я забираю свою карту, улыбнувшись ей искренне.
        На второй этаж попадаю по витой лестнице, не встретив по дороге ни одну живую душу. В клинике тихо, и я как никогда остро ощущаю собственное одиночество.
        Когда-то мне казалось, что моя беременность - даже подозрение на неё - будет сопровождаться радостью. Но на деле я растеряна, и мысли в голове тяжёлые.
        Думаю ли я об аборте? Нет, боже упаси. Мне не семнадцать, чтобы бояться рожать. Я взрослая женщина, у которой хватит сил и терпения воспитать ребёнка. У меня хорошая работа, отличный доход и жилплощадь. Нет ни единой причины избавляться от крошки. И это даёт силы идти дальше по коридору и решительно постучать в дверь кабинета Марты Игоревны.
        - Да-да, - раздаётся с той стороны и я, не дав себе времени на глупые сомнения, вхожу. - Варвара, доброе утро.
        Марте Игоревне едва за пятьдесят, но выглядит она потрясающе: густые тёмные волосы, огромные ярко-голубые глаза, в которых светится ум и нежность. Кажется, что она любит весь мир, и тот отвечает ей взаимность. В неё невозможно не влюбиться, и я всегда с радостью прихожу к ней на приём, чувствуя, что мне здесь рады.
        Но сейчас мне тяжело, и я впервые готова сбежать, куда глаза глядят.
        - Что вы в дверях стоите? - удивляется Марта Игоревна. - Входите же, ну!
        - Наверное, я не первая, кто боится войти в ваш кабинет.
        - Да уж, - по-доброму усмехается Марта Игоревна и забирает у меня из руки медицинскую карту. - Ну, Варя, что вы? Такая грустная…
        - Нет-нет, я нормальная, - улыбаюсь, смахнув на дно души грусть, и бойко вхожу в кабинет.
        Марта Игоревна важно кивает - у неё потрясающая способность оставаться хладнокровной, даже если не верит ни единому слову собеседника. За пять лет мы неплохо узнали друг друга, и теперь я благодарна судьбе, что однажды она меня свела с этой потрясающей женщиной.
        Волей-неволей я выкладываю все карты: о тестах, тошноте и своих страхах. Марта Игоревна слушает меня, изредка вставляя вопросы, но в целом не перебивает. Когда поток признаний и сомнений иссякает, просит:
        - Давайте, Варвара, пройдёмте на кресло, - улыбается мне, и в улыбке мне чудится что-то родное и близкое.
        Всё-таки я очень соскучилась по дому и родителям. Может быть, уехать к ним?
        Словно в тумане, я выполняю все просьбы, и вскоре тёплые руки Марты Игоревны касаются меня. Надавливают, мнут, выискивают то, что меня тревожит. И находят.
        К счастью или к сожалению? Не понимаю, что чувствую, когда Марта Игоревна выносит вердикт.
        Всё-таки беременна, бьётся в голове мысль. Марта Игоревна называет срок, сообщает о нормальном течении беременности. Я отупело слушаю, кивая, а гинеколог касается моей руки и, улыбнувшись, говорит:
        - Всё будет хорошо.
        И это то, что мне нужно было услышать. То, что придаёт сил.
        На работу я возвращаюсь, свыкнувшись с мыслью, что меня всё-таки ждёт пополнение. У меня будет ребёнок, надо же. У нас будет ребёнок!
        Позвонить сейчас Диме? Нет, по телефону такие новости не сообщают. Значит, вечером. Мы встретимся, и я всё-всё ему расскажу, даже если он будет не рад. Или всё-таки будет? Мысли путаются, и я хватаюсь за работу, чтобы не гонять их в голове до бесконечности.
        До вечера я доживаю на внутренних резервах, а когда приходит время отправиться домой, дверь моего кабинета стремительно распахивается, и в него влетает взъерошенная Галя и замирает в проёме.
        Её глаза такие огромные, что вот-вот вывалятся из орбит. Она смотрит на меня ошарашенно, глотает открытым ртом воздух и тараторит на одной истерической ноте:
        - Ты видела?! Видела? - она машет в воздухе телефоном, и у меня кружится голова от её мельтешни. - Что она такое говорит?
        - Ты о чём, Галя?
        - Жена Поклонского! Она интервью дала. Она о тебе гадости говорит, - Галя смотрит на меня с тревогой. - Куда ты вляпалась, подруга?
        Господи, помоги.
        - Ты куда вляпалась, подруга? - повторяет Галя, и я ни разу не видела её в такой истерике.
        Только и могу, что ошарашенно открывать и закрывать рот, а перед глазами летают чёрные мушки.
        Галя крепче сжимает в руке телефон, оглядывается через плечо и, кому-то кивнув, быстренько захлопывает дверь и ещё даже на замок закрывает. Внешние звуки тонут в тишине, но её нарушает стук каблучков Гали. Она идёт к моему столу, молчит, и я благодарна ей за эти мгновения тишины.
        И за то, что рядом сейчас, благодарна тоже.
        - Там весь офис уже на ушах. Никто домой не едет, все обсуждают, - сообщает, задыхаясь, и плюхает на стол телефон. К розовому чехлу приделаны заячьи уши, и одно из них смешно шевелится.
        Серьёзно? Я думаю о силиконовых ушах?
        - Весь офис? - часто моргаю, а Галя смыкает губы в напряжённую линию.
        - Варя, я ничего не понимаю. Но у нас проблемы.
        - У нас? - удивляюсь.
        - Конечно, - фыркает. - Ты думала, я тебя наедине с этим оставлю? Не дождёшься.
        Я уже говорила, что Галя потрясающая?
        - Вот, - Галя дёргает меня за плечо, привлекая внимание.
        Неловко ткнув дрожащим пальцем в экран, она пытается попасть в нужную ссылку, но я крепко цепляюсь в её предплечье.
        - Галя, ты уверена, что это обо мне речь?
        Я хватаюсь за крошечную надежду, но Галя окидывает меня возмущённым взглядом:
        - Своим глазам и ушам я ещё верю. Интервью дала жена Поклонского. А ты - Варвара Краснова. Уж в этом я не сомневаюсь.
        - Я тоже, - мой голос звучит глухо, а внутри скребётся что-то очень мерзкое.
        Меня откидывает в тот день, когда я получила проклятые фотографии, сломавшие мою жизнь на две половинки. Прошло чуть больше месяца, и я больше не понимаю, кто я и что делать дальше.
        - Варя, ты меня слышишь? - Галя наклоняется над моим столом, и шикарный бюст едва не выпрыгивает из углубившегося декольте. - Ты должна посмотреть, понимаешь? Иначе так и не поймёшь, откуда ажиотаж.
        - Ажиотаж? - отупело повторяю, превратившись в идиотку, которая двух слов связать не может.
        - В офисе, Варя, ажиотаж, - вздыхает Галя, готовая вот-вот разрыдаться. - Кто ещё не видел, тем уже донесли. Гады, я была о них лучшего мнения.
        - Я люблю тебя, Галя, - говорю невпопад и получаю в ответ тёплый взгляд с нотками недоумения.
        - Хочешь, поженимся? - нервно хихикает. - Уедем за бугор, попросим политического убежища. Может быть, хоть там люди не так жестоки?
        Меня душат слёзы из-за её грустной шутки, и я сжимаю под столом кулаки. Врезавшиеся в ладони ногти и боль за этим следующая отрезвляет.
        Галя всё-таки справляется с дрожью в пальцах, и на экране появляется видео. С первыми кадрами глотаю наполнившую рот слюну, а глаза болят от напряжения.
        Главное - не думать о беременности. Нельзя! Только не сейчас, иначе свихнусь.
        - Варя, держись, пожалуйста, - Галя шмыгает носом, моя добрая девочка, и указывает подбородком на экран.
        А на нём…
        Это Юля - её я узнаю сразу. Красивая, слегка бледная, в белоснежном брючном костюме. Я не понимаю, где она находится, но сидящая напротив неё журналистка улыбается, представляет гостью и задаёт первые вопросы.
        О благотворительности, планах на будущее, прошлом. И личной жизни, в которой главенствует Поклонский.
        Дима… мой чужой мужчина.
        Из-за шума в ушах часть слов пролетает мимо. Я, как завороженная, смотрю на Юлю, а она всё говорит и говорит о том, какая чудесная была у них с Димой семья. Да что там! Она и сейчас такова, в этом нет сомнений.
        Журналистка кивает и задаёт очередной вопрос. Что-то о предстоящей годовщине их с Поклонским брака, и Юля расплывается в улыбке.
        - Знаете, с Дмитрием Николаевичем непросто. Он трудоголик до мозга костей, вспыльчив, но мы с ним познакомились сразу после школы и, уверена, вместе встретим старость.
        - А как же слухи о разводе? - вставляет шпильку журналистка. - Врут жёлтые издания?
        Взгляд Юли подёрнут дымкой, она улыбается и взмахивает тонкой рукой.
        - Это не более чем слухи, - смеётся, а у меня желудок в узел сворачивается.
        Юля снова растекается мыслью по древу о прекрасной, но трудной жизни рядом с Поклонским. «О, эти долгие годы, столько прожито, столько пережито», - немного жеманничает, элегантным жестом поправляя причёску.
        Она совсем не похожа на больную, думается мне. Она же сейчас в больнице с сотрясением, да? Так говорил Дима… Но, может быть, интервью было записано раньше, просто только сейчас его пустили в эфир.
        - А что касается слухов о его новой связи? - не унимается коварная журналистка, похожая в этот момент на пиранью.
        - Вы о Варваре Красновой? - с лёгким вызовом спрашивает Юля, а журналистка тушуется и поспешно кивает.
        Похоже, она впервые услышала моё имя. Впрочем, как и тысячи зрителей.
        Бросаю взгляд на счётчик просмотров, а он стремительно ползёт к трёмстам тысячам, и это только за первые часы.
        Сколько людей посмотрело и узнало, с кем крутит роман Поклонский за спиной своей милой и верной супруги, прошедшей с ним огонь и воду.
        Меня накрывает волной отвращения, а Юля толкает речь о молодых охотницах за богатыми мужчинами, заветная мечта которых - разрушить чужой брак и увести добропорядочного семьянина у любящей супруги.
        - Ты только коммы не читай, - просит Галя, но я не реагирую, жадно впитывая каждой слово, сказанное Юлей.
        Они любят друг друга, а я… всего лишь приключение, чтобы оживить немного потухший семейный очаг.
        - Вы же понимаете, что иногда мужчинам в среднем возрасте нужны новые ощущения, - вздыхает Юля. - Эта девчонка - не больше, чем глупая дурочка, если решила, что мужчина уровня Поклонского опустится до неё. Так, не более чем красивое тело.
        - Всё, достаточно! - восклицает Галя и сворачивает видео.
        Я хочу произнести хоть слово, но у меня ничего не получается. Мне нужен воздух! Я вскакиваю из-за стола и, случайно толкнув ни в чём не повинную Галю, припускаю к окну. Сейчас распахну створки, высунусь наружу и подышу.
        Но под окнами, выходящими на главный вход офисного центра, суета: подъезжают автомобили, из них выбегают какие-то люди и группируются у двери, ожидая кого-то.
        - Галя, что это? - словно маленькая, я прошу защиты, и Галя моментально оказывается рядом.
        - Ерунда какая-то, - Галя озадаченно вглядывается в стремительно разрастающуюся толпу и, схватив телефон, набирает кого-то:
        - Ты уверен? Точно? Всё, поняла, - Галя сердито жмёт отбой и, подняв руку к нему, кому-то грозит. - Это журналисты, Варя. По твою душу.
        Так, теперь самое главное - не упасть в обморок.
        ГЛАВА 45 ВАРВАРА
        Я всё-таки прочла комментарии. Не все, но тех, что увидела, по гроб жизни хватит. Галя ругалась, но как устоять? Запретный плод всегда сладок.
        В комментариях я - коварная разлучница. Молодая девка, раздвигающая ноги перед статусным мужиком. Самый топовый комментарий был от женщины, которая называла меня лядью и искренне надеялась, что у меня выпадет матка. И столько лайков, господи, сколько одобрительных комментариев вслед! В них я кем только не была, как меня только не называли.
        Я не трепетная ромашка, но мне бы и в голову не пришло желать выпадения матки незнакомому человеку.
        В других комментариях мне желали смерти - долгой и мучительной. Кто-то говорил, что от хорошей жизни мужик не загуляет, но таких комментаторов - меньшинство.
        - Варь, ты куда? - тревожится Галя.
        Не обращая на неё внимания, выбегаю из кабинета и попадаю в плотное облако слухов. Они роятся вокруг, как семья потерявших королеву пчёл, жалят.
        Слухи проносятся по телу шёпотом, внимательными взглядами, оценочными суждениями, в общем-то, чужих людей. Всё это липнет к коже, наплывает мерзкой плёнкой. Мне хочется стереть её жёсткой мочалкой, окунуться в крутой кипяток и сварить себя заживо. Лишь бы не чувствовать всего этого стыда и ужаса.
        Обо мне говорят. Я бегу по коридору, зажав рот рукой, а взгляд цепляется за склонённые над планшетами головы и удивлённые лица тех, кто встречается по пути. Мне никто ничего не говорят в лицо, но нужно быть круглой идиоткой, чтобы не понять, насколько им любопытно.
        Но сотрудники держатся на безопасном расстоянии, а я не планирую созывать совещание, чтобы объяснить каждому, что творится в моей жизни и каким боком к ней относится Поклонский.
        Сейчас мне нужно в туалет.
        Когда после объятий с унитазом я стою у зеркала и полощу рот холодной водой, кто-то толкает дверь за спиной. Замечаю в отражении тёмно-синий рукав чьей-то блузы, но незадачливого визитёра отпихивает с дороги Галя и орёт дурным голосом: «Нечего тебе тут делать!»
        - Но я хочу в туалет, - раздаётся в ответ чей-то жалобный писк.
        - На другом этаже сходи, будь другом.
        Закатываю глаза, протираю влажной салфеткой бледные щёки. Галя запирает изнутри дверь и приваливается к ней спиной.
        - Там дурдом, - сообщает она, будто я не знаю. Заметив моё отражение, всплёскивает руками: - Ты не переживай, Варя! Всё будет хорошо. Я уже Косте позвонила, он едет на помощь.
        Костя - муж Гали, готовый ради моей подруги на всё: защищать, оберегать, мчаться на её зов через весь город. Горло сжимает спазм. Упираюсь руками в края раковины, втягиваю воздух носом и выдыхаю ртом. Лоб пылает, и я пытаюсь привести мысли в порядок.
        Дима мне не звонит. Мне казалось, что он… он должен как-то отреагировать! Ведь не может не знать о видео. Это же Поклонский, у него всегда всё под контролем, но мне звонил за последний час кто угодно, кроме него.
        И это убеждает, что Юля говорила правду: Дима просто запутался, погнался за молодостью, и мысли о разводе, слова о нём - чепуха.
        Я прикладываю руку к животу. Просто инстинктивно поступаю так, как велит моё сердце, и не задумываюсь о том, как выгляжу со стороны.
        - Варя, ты… - удивлённый вскрик Гали вторгается в мои мысли, и я закрываю глаза.
        - Потом. Давай потом?
        Галя - умная, мне с ней очень повезло. Она просто берёт меня за руку и легонько сжимает пальцы. Гладит ладонь, с грустью в глаза заглядывает, а мне так хочется плакать.
        Но всё потом. Когда мы выберемся из этого ада.
        - Да, пока что у нас есть более важные занятия, - откашлявшись, замечает, а я киваю. Галя наполняется дурной силой и, качнув белокурой головой, заявляет: - Нам нужно сбежать! Срочно!
        Сбежать - самая главная моя мечта. Сейчас, когда в офисе творится чёрт знает что, а возле центрального входа толпятся жадные до комментариев журналисты, всё, чего мне хочется - телепортироваться отсюда хоть куда-то. Желательно в другую галактику.
        - Но как мы это сделаем? - я не знаю, спрашиваю ли вслух или только мысленно, но Галя меня понимает.
        - Пойдём! Я всё придумала.
        Галя открывает дверь и, шикнув на меня, выглядывает за дверь. Кивнув своим мыслям, она выходит первой, и остаётся только следовать за ней и доверять.
        Я лишь на пару минут забегаю в свой кабинет, чтобы забрать пальто и сумку. Дальше мы как две преступницы сбегаем по лестнице для технического персонала. Сейчас, когда офисный центр на треть опустел, можем чувствовать себя свободно.
        Игнорирую тот факт, что у входа меня ждёт машина. Руслан и бравые Артур с Иваном всегда на страже, но я не собираюсь ехать с ними. Не выйду к журналистам, чем бы это ни обернулось. Не вынесу вопросов и пристального внимания, мне не нужна защита, обеспеченная Поклонским. Мужчиной, который не соизволил мне позвонить.
        Чёрт! Он даже на мой звонок не ответил! Он просто выключил телефон! Разве это не означает, что всё, сказанное Юлей, - правда?
        Нет, не думай о ней! Не нужно вспоминать её жестокие слова. Не сейчас, когда все нервы от страха и отвращения скручены в тугой узел, а в голове пульсирует боль.
        - Туда! - Галя тянет меня за руку, выталкивает в тёмный проход, и мы бежим по неосвещённому коридору, вдыхая запах отсыревшей пыли.
        Цепляюсь за руку Гали, ногой задеваю какую-то палку.
        - Пораскидают свои швабры, нормальным людям не пройти, - бурчит Галя, и мы наконец выскакиваем на свет из тёмного коридора.
        - Мы с тобой, как Бонни и Клайд, - глупо хихикаю, задыхаясь от быстрого бега.
        - Я тебе говорю: нам нужно пожениться, - в голос смеётся Галя, и впереди маячит одинокая машина Кости. - Быстрей в салон!
        Я скольжу на заднее сиденье. Прижимаю к груди сумку, в которой хранится самое важное: документы, кошелёк и карты. Плевать на вещи, забытые в «Золотом яблоке». Новые куплю.
        - Куда едем? - спрашивает Костя, а лежащие на руле руки подрагивают.
        Костя очень красивый парень: светлые кудри падают на лоб, в голубых глазах светится ум, а ресницы до того длинные, что позавидует любая девчонка.
        А ещё он добрый и умеющий любить. Галя с ним счастлива, а я счастлива за неё.
        - Мне нужно к бабушке, - сообщаю, решив в последний момент, куда именно хочу отправиться. - Сможешь отвезти?
        - Если твоя бабушка живёт не на Марсе, то легко!
        - Езжай! - командует Галя, звонко целуя мужа в щёку.
        Лучше бы моя бабушка жила на Марсе, иначе я не знаю, буду ли там в безопасности. Но я так соскучилась по ней, так хочу спрятаться от всех бед на её плече, что не буду думать о сопутствующих рисках.
        И о Поклонском я тоже думать не буду.
        Прикладываю к животу руку и мысленно прошу малыша вести себя хорошо.
        Скоро мы окажемся в тепле уютного бабушкиного дома. И там уже подумаем, как нам жить дальше. Но мы вместе, а остальное приложится.
        ГЛАВА 46 ВАРВАРА
        Я ничего не могу с собой поделать и всю дорогу оглядываюсь назад. Мне вспоминаются детали истории принцессы Дианы, которую алчные журналисты, невзирая на здравый смысл, загнали до смерти в туннеле перед мостом Альма на набережной Сены. У нас нет ничего общего с покойной принцессой, но воображение рисует кровавые картинки.
        Меньше всего мне хочется, чтобы из-за меня пострадали друзья: любимая Галя и её невероятно милый муж Костя. Только не они, шепчу себе, вглядываясь в сгущающиеся за стёклами машины сумерки. В них мне мерещатся зловещие тени, но проходит полчаса, и я облегчённо признаюсь: можно расслабиться. За нами никто не гонится, не пытается выскочить наперерез. Выдыхаем!
        Скрутившийся в животе узел постепенно расслабляется. Мы катим за город, Галя с Костей о чём-то тихо переговариваются - обсуждают поход в гости на будущей недели и Костину маму, которая никак не решится снова выйти замуж - и мне становится тепло и уютно. Клюю носом, нахохлившись на заднем сидении, что тот воробей на зимней ветке, обнимаю себя за плечи и проваливаюсь в неглубокий, но приятный сон.
        - Варь, Варя, - дёргает меня кто-то, и я моргаю осоловело, вглядываясь в лицо Гали.
        Подруга, просунувшись между передних сидений, тормошит меня за колено и хмурит брови.
        - Приехали? - озираюсь по сторонам, и на душе теплеет от картины за окном. - Ох, я заснула, простите.
        - Ой, перестань извиняться, - взмахивает рукой Галя, а Костя кивает. - Хочешь, ещё немного полежи? Мы с Костиком никуда не спешим.
        - Но…
        - Не спешим! - рявкает Галя, и Костик, тихо усмехнувшись, кивает.
        - Точно-точно, у нас совершенно никаких планов на этот пятничный вечер нет. Ни единого!
        - Дурак! - прыскает в ладошку Галя, а меня распирает от ощущения бесконечной любви к ней. И к Косте, потому что он прекрасный человек и верный друг.
        Может быть, это гормоны или последствия стресса, но я готова хлюпать носом, бесконечно признаваясь им в любви.
        - Спасибо вам, ребята, вы замечательные. Самые лучшие, никогда об этом не забывайте. И не бей его, Галя!
        - Слышишь, мадам Селивёрстова, что тебе умный человек говорит? - смешно выпячивает грудь белокурый Костик, а Галя смеётся в голос.
        Мне не терпится выйти из душного салона, вдохнуть горький осенний воздух полными лёгкими и наконец оказаться в бабушкином доме.
        Дом, в котором всегда чувствую себя в безопасности. В нём пахнет пирогами, вареньем даже зимой, а кот - неизменно рыжий, бабушка других не любит - обязательно будет тереться о ноги, тихо мурлыча и выпрашивая самые вкусные кусочки, глядя из-под стола печальным голодным взглядом янтарных глаз.
        - Всё! Езжайте и не оборачивайтесь! - прошу друзей, Костик активно кивает, а Галя снова хлопает его по плечу. - Нет, правда, со мной всё будет хорошо.
        - Ты на работу вернёшься? - тоскливо спрашивает Галя, а я пожимаю плечами.
        - Честно? Я ничего не знаю. Возможно, перейду на удалёнку.
        О возможном декрете в будущем молчу. Пока что это только моя тайна. Несмотря на то, что Поклонский где-то сгинул, мне кажется неправильным сообщать кому-то о нашем ребёнке, не сказав ему.
        Но я хочу сказать ему лично, глядя в лицо. Я ещё верю, что скоро он объявится. Ещё верю… Только надолго ли меня хватит?
        Глядя в хмурое свинцовое небо, уже затягивающееся вечерней синевой, я даю нашим отношениям два часа. Если за это время Дима не объявится, то я больше не буду его ждать. Никогда и ни за что.
        Я выбираюсь из машины. Свежий ветер с нотками сырости треплет волосы, и крупные капли надвигающегося дождя падают на плечо.
        - Езжайте скорее домой! Не хочу, чтобы вы в грозу попали, - улыбаюсь Гале, она машет мне рукой, и вскоре их старенькая иномарка скрывается за поворотом, и рёв мотора ещё долго стоит в ушах.
        Подхватив сумку, я бреду к бабушкиному дому. Просовываю руку в только нам с Марой известное отверстие, надавливаю на хитрый замок и вскоре оказываюсь во дворе. Он маленький, засаженный вечнозелёными растениями так, что приходится ходить с осторожностью, чтобы ничего не измять, но здесь мне хорошо. Я люблю этот двор, в нём живут мои лучшие детские воспоминания.
        Шмыгнув носом, я поднимаюсь на крыльцо и стучу в дверь дома. За ней слышатся торопливые тяжёлые шаги, мяуканье кота и на душе теплеет.
        Дождь усиливается, и росчерк молнии подсвечивает небо, озаряя бабушкин двор.
        - Иду-иду, - торопится бабушка, кот, почуяв гостей, орёт истошнее. Вскоре дверь распахивается, и меня радостно увлекают в уютную гавань знакомого с детства дома.
        Мы с Марой проводили здесь все каникулы, любые выходные и праздники встречали с бабушкой. Родители пусть любили нас очень, но были слишком заняты, чтобы проводить с непоседливыми двойняшками каждую свободную минуту. Они боялись проглядеть, не уследить, упустить что-то важное, после чего мы с сестрой пойдём по наклонной. Потому отправляли сюда, и любимая, но очень властная бабуля следила за нами, что та орлица за гнездом.
        - Варюша, - охает бабуля, всплёскивая пухлыми руками. - Колокольчик, ты видишь, видишь? Наша Варя приехала! Да иди ты в дом, беспокойное животное, не путайся под ногами, когда я хочу внучку обнять!
        И она обнимает, отпихнув неугомонного Колокольчика в сторону, а тот обиженно мурчит и трётся о мои ноги.
        - Пойдём, милая, пойдём, - хлопочет бабушка. - Вижу, беда с тобой стряслась. Не спорь, я вижу! А что лучше от беды помогает?
        - Клубничное варенье?
        - И вишнёвое! - назидательно поднимает палец вверх, улыбается, а на лице глубже прорезаются морщинки. - Пора пить чай и делиться со старухой бедой. Авось чем поможет, да?
        ГЛАВА 47 ДМИТРИЙ
        История с проклятым кроликом меня заедает до печёнок. Я обидел Варю так, что испугался: уйдёт. Каким-то чудом она не выдавила мне глаз перепачканной соусом ложкой, не двинула по яйцам. Я не заслужил её, но она остаётся со мной, и это какое-то, мать его, чудо. Потому что сам себя я не простил.
        Я загружаюсь работой настолько, что к обеду дымятся уши. Даже не оставляю времени на поход в «Прагу», а вместо этого провожу совещание и всеми силами пытаюсь не излить гнев на ни в чём не повинных подчинённых. Скриплю зубами, хмурюсь, но в итоге могу собой гордиться - я никого не убил и не уволил. Победа!
        Олег мечется между приёмной и моим кабинетом. Кладёт на стол бумаги, требующие срочной подписи, без конца вносит коррективы в график работы, докладывает о чужих косяках и удачах. Мельтешит, раздражая меня своей активностью. Я ворчу, но и Олега не трогаю - он не виноват, что я повёл себя накануне, как самый настоящий упырь, и обидел единственную женщину, которой нужен просто так. Сам по себе, а не потому, что обо мне пишут в журналах или на моём счету круглая сумма. Ей нужен Дима, а не Поклонский Дмитрий Николаевич.
        - Может быть, заказать доставку в офис? Вы не обедали, - Олег не барышня, но даже он заметил, в каком дерьмовом состоянии нахожусь.
        - Нет, - отрезаю, потому что чувство голода утонуло в припадке трудоголизма.
        Работаю так, что все вокруг вздрагивают и молятся, с надеждой и страхом ожидая конца рабочего дня. Разрываются телефоны, накаляется атмосфера, и я плаваю в этом звездеце, как в самом тёплом море. До сорванных предохранителей пашу, мечтая поскорее оказаться рядом с Варей. Мечтаю о совместном вечере и возможности прижать её к себе, тёплую и ставшую родной, поднять на руки и отнести в кровать. Я бы смотрел на неё, спящую, пока бы сам не вырубился. Но до вечера ещё далеко.
        - Дмитрий Николаевич, вас из Третьяковской клиники беспокоят. Вторая линия. Говорят, что срочно, - отчитывается Олег, а я даю себе несколько секунд, чтобы сообразить, зачем я им понадобился и почему не позвонили на мой личный.
        Похлопав себя по карманам, хмурюсь. Где, чёрт возьми, телефон? Пока представитель клиники ждёт на второй линии, я выдвигаю ящик за ящиком, даже сейф открываю, но телефона нет. Да твою ж… мысленно крою проклятую жизнь матом и вспоминаю, что аппарат остался лежать на прикроватной тумбочке.
        Я так спешил насладиться каждой минутой рядом с Варей, делом и телом доказывая, что она может мне верить, что в итоге забыл телефон в её квартире!
        Стареешь, Дима. Однозначно от любви мозги поплыли.
        Усмехаюсь этим мыслям, и если бы умел краснеть, непременно мои щёки превратились в маковые лепестки. Надо же… любовь. Но иначе как ею не могу объяснить то, что чувствую к Варе.
        - Дмитрий Николаевич, - напоминает Олег, а я снимаю наконец трубку.
        - Я слушаю.
        В трубке странная пауза, но прежде чем она начала меня бесить, её прерывает деликатное покашливание.
        - Дмитрий Николаевич, это Егор Витальевич Савинов, главный врач Третьяковской клиники.
        Мы с ним знакомы, но он представляется вновь и это даёт время на размышления.
        - Что-то с Юлей? - уточняю, потому что больше нет ни единой причины, зачем бы Савинов мне звонил.
        - В некотором роде.
        - Говорите толком! - рявкаю, сбитый с курса его аккуратными формулировками.
        - Я думаю, вам стоит приехать к нам. Желательно как можно скорее. Допустим, через час я буду ждать вас.
        Мне не нравится его тон и загадочность. Савинов продолжает:
        - Я понимаю, у вас невероятно загруженный график, но такие вопросы по телефону не решаются.
        И, чтобы подчеркнуть, что и он не лыком шит и не только у меня полно работы, Савинов скоро прощается и кладёт трубку.
        После того как Юлю забрали в больницу, я к ней ни разу не ездил. Честное слово, не был уверен, что это необходимо - о ходе её лечения мне отчитывались, а вести душещипательные разговоры, разрывая наш брак по крупицам, не хотелось.
        Но сейчас случилось что-то серьёзное, потому я прошу Олега распорядиться насчёт машины и мчу в клинику, отменив очередное совещание.
        Савинова - невысокого коренастого мужчину в идеально-белом халате - я нахожу, только переступив порог клиники. Он явно ждёт меня, а завидев, нетерпеливо машет рукой, приглашая следовать за собой.
        - Я пытался с вами связаться по тому номеру, который вы оставили, но безрезультатно. Пришлось звонить в вашу приёмную, - рассказывает по дороге, а я не могу не отметить, с каким достоинством он держится: прямая спина, лёгкий шаг и абсолютное спокойствие на выразительном лице.
        Только в глазах… в них что-то странное светится. Беспокойство?
        Савинов похож на человека, который знает ответ на любой вопрос и всегда уверен в правильности каждого своего действия. Посмотришь на такого и уже готов доверить ему свою жизнь, мечты и кошелёк, но если присмотреться внимательнее, можно заметить рвущиеся на волю эмоции.
        Он только хочет казаться уверенным. Но казаться - не быть.
        Неужели Юля успела довести и его? Я б не удивился.
        - Пожалуйста, Дмитрий Николаевич, проходите.
        Савинов распахивает дверь своего кабинета и жестом обводит просторное помещение. Ряды книжных полок, одинокий цветок на подоконнике, светло-голубые «голые» стены и широкий стол в центре. На нём ворох бумах, эппловский монитор и гора папок, которая опасно кренится и вот-вот завалится на пол.
        Я прохожу к столу, первым усаживаюсь в мягкое кресло напротив, а Савинов занимает своё место. Сложив на относительно чистом участке стола руки, он пару секунд смотрит на меня изучающе, а после выверенным движением достаёт из стопки нужную папку. Вот это профессионализм.
        Раскрывает папку, нервными длинными пальцами постукивает по пластиковому уголку, углубившись в изучение лежащих внутри документов. От глубоких раздумий морщины на высоком лбу становятся глубже, а нижняя губа странно подрагивает. Я же чувствую себя школьником, которого вызвали на ковёр к директору школы и в воспитательных целях мучают неизвестностью.
        - Вы тянете время, - сообщаю, и Егор Витальевич, кивнув, переводит на меня взгляд.
        - У нас в клинике произошло небольшое ЧП, - переходит к сути, и голос опасно трескается, вот-вот сорвётся на писк. - Только из-за большого уважения к вашей семье мы не вызвали полицию.
        Егор Витальевич откашливается и, закрыв папку, складывает поверх неё руки.
        - Вы один из наших главных спонсоров, потому я, скажем так, попрал правила и решил для начала переговорить с вами. Всё-таки случай нетипичный, мы с таким до этого не сталкивались.
        - Егор Витальевич, я вас слишком уважаю для того, чтобы прямо здесь устроить некрасивый скандал. Или вы говорите чётко и ясно, или я за себя не ручаюсь.
        - Да-да, - поспешно взмахивает руками и начинает сначала: - Юлия Евгеньевна пыталась проникнуть в мой кабинет и украсть вот это.
        Он протягивает мне папку, а я пару мгновений ошалело смотрю на неё.
        - Вернее, проникла. Просто украсть ничего не успела.
        Смахивая на идиота, я таращусь на папку в его руке, а в голове гудит тревожная сирена.
        - Это её история болезни, - поясняет, ожидая от меня какой-то реакции, но я, честное слово, вообще ничего не понимаю.
        - А зачем ей это было нужно? - удивляюсь, окончательно превращаясь в идиота.
        Савинов дёргает плечом, мол, понятия не имею. И продолжает, а папка немного дрожит в его руках:
        - Естественно, у нас всё продублировано в электронном виде, технический прогресс как-никак. Возможно, если бы мой коллега вовремя не вошёл, она бы и до компьютера добралась, но нашли её здесь, - обводит рукой кабинет, - и в этот момент она пыталась уничтожить бумаги.
        «Она»… Савинов намеренно не называет мою жену по имени, словно ему проще говорить о Юле, как о незнакомом человеке.
        Савинов ещё что-то говорит, но я его не слышу. Вернее, слова улавливаю, но они пролетают мимо сознания. Сейчас в моей голове тысяча мыслей, и ни с одной не могу толком справиться.
        Юля? Пробралась в кабинет и рвала в клочки историю болезни? Да ну, ересь какая-то. Бред! Но врач так смотрит на меня, и я по глазам его вижу: не врёт.
        В моём положении и статусе есть один неоспоримый плюс: со мной давно уже никто не шутит. Розыгрыши, тупые приколы - всё это осталось в далёком прошлом. И у меня нет ни единого повода не верить в слова Савинова, и от этого особенно тошно.
        Я откидываюсь на спинку кресла - весьма удобного кстати, - но из-за чудовищного напряжения сводит все мышцы. Пользуясь тем, что нас с Савиновым разделяет широкое деревянное полотно стола, я бью себя по бедру кулаком. Егор Витальевич не заметит, а мне станет проще.
        - Вот, посмотрите, можно сразу на пятый лист, минуя прочие, - врывается в хаос моих мыслей голос Савинова. Егор Витальевич тычет в меня уголком синей папки, внимательно на меня глядя. - Мы провели внутреннее расследование, пока ожидали вашего приезда. Но так и не поняли, что так сильно встревожило Юлию Евгеньевну. Может быть, вам что-то странным покажется? Всё-таки вы её муж, больше нашего понимаете.
        Надо посмотреть в историю болезни, напоминаю себе. Нужно понять, за каким чёртом Юля пошла на это. А потом, когда всё встанет на места и в голове хоть немного прояснится, пойти в палату к этой чёртовой дуре, окончательно слетевшей с катушек, и…
        Что «и», Дима? Ударить её? Тряхнуть так, чтобы шейные позвонки разлетелись? Наорать, пугая случайных свидетелей? Опозорить её и себя ещё сильнее?
        - Она чем-то серьёзно больна? - спрашиваю, в упор глядя на Савинова. Ловлю даже малейшие оттенки эмоций на его лице, но Егор Витальевич лишь качает головой.
        - Ну… если вы имеете в виду онкологию или психические расстройства, что-то смертельно опасное, то нет, - он как-то неловко ёрзает в своём по истине роскошном кресле и отводит взгляд.
        Всего на долю секунды, но мне хватает, чтобы выхватить наконец сраную папку и вгрызться всем своим сознанием в каждую написанную там букву.
        - Вы же помните, её на скорой привезли…
        - Да, я там тоже был.
        Так, дата рождения, домашний адрес, прочее-прочее - пока ничего интересного.
        - Юлия Евгеньевна была… не в самом лучшем состоянии. Помимо травмы…
        - Да говорите прямо, бог с вами! Пьяной она в дым была, - отмахиваюсь свободной от папки рукой, а глаза судорожно бегают по строчкам.
        - Несомненно, - чуть слышно вздыхает Савинов. - Мы рекомендовали Юлии Евгеньевне обратиться к узкому специалисту, но она находится в стадии жёсткого отрицания.
        - Если вы думаете, что удивите меня сейчас, то нет. Я много лет пытаюсь побороть это отрицание, - криво усмехаюсь. - Ничего не помогает.
        - Алкоголизм - тяжёлое заболевание, которое зачастую не поддаётся полному излечению. Тем более невозможным становится исцеление, когда пациент не желает принимать помощь.
        Савинов ещё долго засыпал меня прописными истинами, которые у меня за годы жизни с алкоголиком навязли в зубах, но я взмахиваю рукой и переворачиваю листы, в поисках того самого, загадочного пятого.
        - Ситуация нестандартная, повторяю… Но вы, как отец, должны понимать, что алкоголь пагубно влияет на плод, - произносит самые странные слова в моей жизни.
        - Чей отец? - таращусь на врача, а он хлопает светлыми ресницами. Густо краснеет, как барышня. - Вы что несёте?
        Я отбрасываю папку, она со свистом пролетает через весь кабинет. Рывком перемахиваю через стол, документы падают на пол, но у меня перед глазами чёрная пелена. Савинов ойкнуть не успевает, сгребаю в кулак белый халат, он трещит по швам, но меня накрыло такой яростью, что я не могу ничего с этим поделать.
        - Я влил такие бабки в твою вшивую больничку, чтобы ты из меня идиота делал? Ты что устроил? Какой я млять отец?!
        Встряхиваю ошалевшего от моего напора Савинова с такой силой, что его отбрасывает назад, он приземляется в кресло, громко крякнув, а у меня в руке остаётся кусок его халата. Воротник, кажется.
        - Дмитрий Николаевич, держите себя в руках! - визг его режет по ушам.
        Я смотрю на свой кулак, а белоснежная ткань превращается в красную тряпку для быка. Выбросить, избавиться! Но руку заклинило, а пальцы будто бы приросли к ладони.
        - Держу, - я бы усмехнулся, но вместо лица у меня ледяная маска. Ни единым мускулом пошевелить не могу. Накатывает опасное спокойствие. Очень опасное, потому что в таком состоянии я способен совершать самые страшные глупости.
        Юлиных обидчиков тогда, много лет назад, я убил именно в таком состоянии.
        От кровопролития меня удерживает то, что Савинов - невиновный человек. Просто в эту минуту я способен на многое. И от этого страшно даже мне.
        Каких мне трудов стоит успокоиться? Не знаю. Оперевшись кулаками на стол, я пытаюсь привести в порядок дыхание, но сердце стучит так громко, что больно рёбрам.
        «Отец, вы отец». Что это такое? Что за шутки? Пятнадцать лет прошло с момента, когда я потерял своего сына. Пятнадцать, мать его! Все эти годы я нёс на себе груз вины, и Юля так часто повторяла, что из-за меня осталась пустым сосудом. Мёртвым изнутри, и во всём этом только моя вина.
        А теперь я отец? Да ну на хрен! Это розыгрыш какой-то!
        Я оглядываюсь, нахожу взглядом папку. Она валяется у дальней стены, а бумаги россыпью рядом. Тот самый пятый лист, словно издеваясь, лежит самым верхним, а на нём…
        Теперь я уже понимаю, что имел в виду Савинов, когда просил его посмотреть. Именно его, словно в нём кроются ответы на все вопросы.
        Я медленно на негнущихся ногах подхожу к нему и, опустившись на корточки, поднимаю с пола важный документ. Документ, способный меня убить. Я, как самый последний мазохист, вчитываюсь в ровные строчки, и каждая буква выворачивает меня наизнанку, причиняет физическую боль.
        Шесть недель беременности.
        Шесть, мать его, недель беременности у моей жены.
        Жены, которая так много лет держала меня на крючке вины, заставляя расплачиваться и убивать себя день за днём. Сука…
        ГЛАВА 48 ДМИТРИЙ
        - Отведите меня к ней, - прошу, загоняя вглубь себя острую боль. Но она вот, никуда не делась, просто стала чуточку глуше.
        Егор Витальевич смотрит на меня с сомнением. Вскидываю бровь, натягивая на лицо самую непроницаемую из своих масок, захлопываю папку и отдаю её Савинову. Мне там нечего смотреть. Я узнал достаточно, на всю жизнь хватило. Потом обо всём этом подумаю, дайте наедине с самим собой остаться, но пока что хочу увидеть Юлю.
        - Вы уверены? - Савинов сомневается.
        - Не волнуйтесь, в стенах больницы убийств не будет.
        - А за её стенами?
        Ты гляди, проницательный какой.
        - Отведите меня к Юлии Евгеньевне.
        - Вам придётся подождать несколько минут, - губы растягиваются в холодную усмешку. - Вашими стараниями у меня не самый презентабельный вид.
        Его халат разорван на груди и походит сейчас на жёваную козой тряпку. Савинов подходит к шкафу, на котором тоже сложены рядами папки, распахивает створку и, бросив на меня настороженный взгляд, переодевается.
        - Пройдёмте, - говорит, огладив белоснежный рукав.
        Савинов выходит первым. С диванчика рядом с дверью поднимается Валера и взглядом спрашивает, нужен ли я ему. Прикрыв глаза, киваю. Да, он мне нужен, иначе боюсь - не сдержу обещание.
        Когда мы нестройной процессией движемся к лифтам, я мысленно считаю шаги. Раз-два-пятнадцать. Размеренное дыхание Валеры, идущего за спиной, добавляет островков спокойствия в бушующем море моих вывернутых наизнанку эмоций. Ярость вспыхивает так ярко, что в ней может сгореть эта чёртова Вселенная.
        В кабинке лифта становится душно. Я оттягиваю ворот рубашки, прислоняюсь спиной к прохладной стене и, запрокинув голову, смотрю на потолок. Картинка перед глазами смазывается. Задерживаю в лёгких воздух, и это помогает мне сосредоточиться.
        Мне нужно увидеть Юлю. Просто посмотреть в её глаза. Что в них увижу? Вину? Торжество? Злорадство? Или пустоту, у которой нет ни границ, ни дна?
        Она так долго меня наказывала, придумав изощрённую месть… отомстила так отомстила. Я бы, наверное, восхитился, если бы мне не было так больно из-за всей этой лжи, которая громоздилась вонючей кучей изо дня в день, пятнадцать лет подряд…
        Нет, достаточно! Иначе от клиники ни одного кирпича не останется.
        Не позволяющий себе проявления чувств Валера вдруг касается моего локтя и легонько сжимает. Мгновение, и он вновь превращается в бездушного робота. Смотрит на разъезжающиеся дверцы, ждёт, когда выйду. Но этот простой жест поддержки прожигает меня до дна души.
        - Прошу, - Савинов останавливается у двери вип-палаты и деликатно отворачивается, предоставляя мне возможность войти.
        Не дав себе времени на размышления и лишнюю рефлексию, я тяну на себя дверь и попадаю в светлое помещение. В палате две комнаты: уютная зона отдыха с красивыми диванчиками, журнальным столиком, телевизором и прочей мелочью, призванной создать у пациента ощущение пусть не дома, но чего-то очень похожего. И непосредственно «спальня».
        В гостиной пусто. На столике лежит раскрытый журнал, рожа какого-то модного певца, имени которого я вовек не запомню, ухмыляется с центрального разворота. Рядом полупустой стакан с водой, чайная ложка и порядком заржавевшее надкусанное яблоко. Я ступаю внутрь, туфли тонут в мягком ворсе светлого ковра, иду к приоткрытой двери, а Валера с Савиновым остаются за спиной.
        - Юля? - зову тихо, но в ответ тишина.
        Наверное, спит или чем она там занимается, чёрт бы её подрал.
        Сильнее распахиваю дверь, ступаю внутрь «спальни», но в ней пусто - Юли в палате нет.
        Как нет её телефона, сумочки и одежды, которую ей привезла вчера Надежда, наша экономка.
        - Я сейчас всё выясню! - суетится Савинов и, мазнув по мне тревожным взглядом, по телефону созывает срочное собрание.
        - Она… я не знаю, не знаю, - заикаясь, поясняет молоденькая медсестра, и комкает в руке пустую упаковку от лекарств. - Я не сторож же ей.
        Администратор лишь разводит руками и говорит, что она выходила подышать воздухом.
        - Но у нас же не запрещено выходить на улицу! - один из охранников нервно сглатывает и бросает жалобный взгляд на Савинова. Тот в ответ горестно вздыхает и кивает.
        - И правда, не запрещено. Хотя и надо было Юлию Евгеньевну запереть, но…
        - Она хотела воздухом подышать, - повторяет слова администратора молоденькая медсестра и чуть не плачет. - Плакала… я пожалела, она такая расстроенная была, обещала, что просто погуляет!
        Наверное, моя зверская рожа сейчас виновата в том, что несчастный персонал Третьяковской клиники готов штабелями увалиться на койки в кардиологии.
        Опрос всех остальных не даёт ничего. Просто была и вся вышла. Просмотр камер ничего не даёт: Юля и правда вышла за порог, завернула за угол и пропала.
        - За ней мужик какой-то приехал, - наконец находится единственный человек, знающий хоть что-то. - Молодой. На чёрном мерсе.
        Пухлощёкий санитар - на вид ему лет двадцать - выкладывает всё, что знает, а на веснушчатом лице готовность служить. Он узнал меня, тут без вариантов, но мне уже до такой степени плевать, прознают о чём-то журналисты или нет, что даже жутко. Я щедро плачу за информацию, а парнишка и рад. Ещё бы.
        Бледный нервный Савинов на кого-то громко орёт, заперевшись в своём кабинете, а я продолжаю допрос:
        - Ты узнаешь этого парня на мерсе?
        - А то! У меня феноменальная память!
        - Как так вышло, что ты один видел её отъезд?
        - Да я… это… короче, там есть запасной выход, им нельзя пользоваться, но всё равно все шастают.
        - Выход? Почему на камерах ничего не было видно. Там слепая зона?
        - Вроде того. Там была камера, но она сломалась, а так как место глухое, Егор Витальевич решил пока ничего не менять.
        Вот сколько не вливай денег, всё равно найдутся Егоры Витальевичи, которые будут экономить на чём только смогут. Дурдом.
        - Этот выход обычно для технических нужд используют, но через него до магазина быстрее всего. Я хотел еды купить, обед дома забыл. Да и не солидно же судочки с собой таскать… да-да, я понял, шустрее говорить. Я из магазина возвращался, а она меня чуть не сшибла. Шмыгнула мимо, меня ещё толстожопым придурком обозвала, - обиженно сопит и воинственно выпячивает круглый подбородок. - Злая очень она у вас, но красивая. А в телеке доброй кажется, детям помогает…
        - Всё, стоп! У меня сейчас голова взорвётся!
        - Простите, - сникает парень, краснеет, и веснушки сливаются в одно яркое пятно. - В общем, я удивился так, что она уходит, но подумал, что у вас, богатых же, свои причуды. Ну, у баб богатых в смысле, не подумайте. Ай, короче!
        - Да ещё короче! - рявкаю, теряя терпение, а Валера тем временем выгружает на планшет личные дела всех охранников и водил. Может, оттуда ноги растут? - Давай сюда, а ты смотри внимательно. Листай фотки и ищи того молодого мужика.
        Передаю санитару планшет, он с готовностью принимается за дело, а я сжимаю пальцем переносицу. К шоку от всей инфы за сегодня прибавилась режущая головная боль от кучи лишних слов, что пулемётной очередью вылетают изо рта санитара.
        - Вот этот! - радостно восклицает и трясёт планшетом.
        - Не разбей, болтун, - морщится Валера и выхватывает у парня ценный гаджет.
        Несколько мгновений мы с Валерой таращимся в экран, пока гордый собой санитар напевает под нос какую-то мелодию.
        - Ясно, что это за молодой на мерсе, - прикрываю глаза, но перед ними всё равно стоит рожа Вадика.
        Личного водителя моей жены.
        И как я сразу не догадался?
        ГЛАВА 49 ДМИТРИЙ
        - В мой кабинет нечасто заглядывают мужчины, - высокая стройная женщина едва ли старше меня мягко улыбается, но в угольно-чёрных восточных глазах застыла настороженность и тысяча вопросов, которые она не торопится озвучить. Да ей и не нужно. - Вы хотите поговорить о странном поведении своей жены.
        Она не спрашивает, она более чем осведомлена о цели моего визита. Эта красивая женщина с элегантной причёской, тонкими чертами лица знает больше всех.
        В её просторном кабинете пахнет антисептиком и лавандой, стены увешаны какими-то дипломами, фотографиями со встреч с именитыми коллегами, на столе идеальная чистота и одна-единственная фоторамка, повёрнутая ко мне «спиной». Наверное, на ней запечатлён самый важный человек, возможно, ребёнок.
        - Мне нужны ответы.
        - Вряд ли я знаю всё, что вас интересует, но в чём-то вероятно буду полезна.
        Наша светская беседа была бы очень приятной, если бы дело не касалось моей беглой слетевшей с катушек жены. Я отправил на её поиски десяток машин, подключил всех спецов, до которых смог добраться, дёрнул за те ниточки, которых ни один здравомыслящий человек даже пальцем не коснётся. Но иначе не могу. Юля наворотила слишком много дерьма, чтобы я был способен спустить всё в унитаз, стерпеть и дальше жить, как ни в чём не бывало.
        А пока я сижу в кабинете гинеколога, куда по доброй воле редкий мужик войдёт. Обхватив ладонями согнутую в колене ногу, смотрю в тёмные глаза собеседницы и жду. Чего только? Ощущение, что смертной казни.
        Странные мысли. Но жизнь изменилась как-то вдруг и всё, во что я верил, оказалось ложью. Огромным мыльным пузырём.
        - Я не думаю, что вас интересуют тонкости устройства женского организма, - понимающе улыбается, а я хмыкаю себе под нос. Протягиваю руку, беру предложенный Мариной Степановной стакан с прохладной водой и делаю жадный глоток. - Собственно, ничего не предвещало подобного развития событий. Изначально Юлия Евгеньевна всего лишь проходила комплексное обследование. Моя консультация ей была не нужна, но правила есть правила. Даже ваша супруга с её непомерным самомнением и уверенностью, что весь мир должен вертеться вокруг её желаний, не сумела противостоять.
        - Какой точный психологический портрет моей супруги, - невольно мои губы растягиваются в улыбке. Марина Степановна восхитительно спокойная, переполненная таким чувством собственного достоинства, что остаётся только воспринять её как равную. - Думаю, Юля не ожидала подобного исхода, когда заходила в ваш кабинет.
        - Это мягко сказано, - губы Марины Степановны поджимаются, превращая рот в жёсткую линию. - За годы практики я видела огромное количество реакций на сообщение о беременности: шок, неверие, слёзы, радость и такое счастье, что в нём можно захлебнуться. Но Юлия Евгеньевна… к ярости я была не готова.
        - Она вас оскорбила?
        - Она пыталась, - в глазах мелькает отблеск стальной воли. - Не знаю, на кого она злилась сильнее… возможно, на меня. Или на вас. Я предоставила ей возможность прийти в себя.
        - Пришла?
        - Ну, как вам сказать… она решила на меня давить. Угрожать. Потом плакала. Просила никому не говорить, дать ей возможность всё уладить. Она… - Марина Степановна бросает на меня острый взгляд, что-то в уме прикидывает и всё-таки решается: - Мне показалось, она вас боится. Вашей реакции. Если мне это и показалось странным, то не в моих привычках брать на себя полномочия духовника.
        - Мудрое решение.
        - После она попыталась узнать мою цену, - невесёлый смешок срывается с губ Марины Степановны. - Похоже, ваша супруга уверена, что любого можно купить. Впрочем, на моё счастье, мне деньги не нужны. Юлия Евгеньевна пыталась угрозами заставить вычеркнуть запись о беременности.
        - Вам не позволили принципы? Врачебная этика?
        - В том числе. Но решающую роль сыграло её активное давление. Знаете ли, я не привыкла, чтобы мне угрожали. Со своей стороны я посоветовала избавиться от ребёнка, если он её так пугает.
        - А она?
        - Попросила меня не всовывать свой нос туда, куда не просят, а то можно без него остаться, добавила парочку матов и, хлопнув дверью, ушла. Но потом вернулась, хорошо, что не ко мне в кабинет. У меня тут, знаете ли, отличная атмосфера, погром бы не пошёл на пользу.
        - Вы, похоже, познакомились с моей супругой теснее, чем того требовал обычный медицинский осмотр.
        - И не говорите, - улыбается Марина Степановна, махнув рукой, мол, чего только в жизни не случается.
        - Я бы хотел за неё извиниться.
        - Попросите держать всё в тайне, чтобы не порочить идеальную репутацию семьи Поклонских?
        - Напротив.
        Марина Степановна удивлённо приподнимает брови, а я протягиваю ей свою визитку.
        - Если у вас спросят об этом инциденте, так вы и не стесняйтесь. Или если вам снова будет кто-то угрожать, позвоните.
        - Хм, ну ладно, - с улыбкой забирает визитку, несколько секунд её рассматривает и прячет в ящике стола.
        Разговор вроде как исчерпан, но есть ещё один момент, который мне важно узнать. Чтобы не осталось ни единой иллюзии.
        - Скажите мне, как специалист. Её бесплодие…
        Марина Степановна поднимает на меня удивлённый взгляд и пару раз моргает.
        - Вы уверены?
        - Пятнадцать лет был.
        Марина Степановна поднимается из-за стола, подходит к окну, поправляет занавеску и вновь возвращается на место. Думает, а я уже, кажется, понимаю, что она мне скажет.
        - Она здорова?
        - Удивительно здорова, учитывая её… пагубные привычки.
        Как во сне, я выхожу из кабинета Марины Степановны. Мне нужно отдышаться, но ярость клокочет в горле, требует выхода. Мне бы в лес, чистое поле. Проораться бы.
        - Дмитрий Николаевич, машина готова, - Валера материализуется в коридоре, будто сотканный из темноты.
        - Поиски?
        - Пока безрезультатно, - отвечает после заминки, и по глазам вижу: его это раздражает не меньше, но по другим причинам. Валера ненавидит быть бесполезным.
        - Пробей мне адрес того врача, который лечил мою жену.
        - Тогда? - уточняет Валера, а я киваю.
        Да, тогда. Я никогда не забуду его скорбную рожу, когда он, запинаясь и краснея, в сыром коридоре больницы сообщал, что моя жена никогда не сможет иметь детей. Он был дохлый и плешивый, нервный и дёрганый. Даже просил мужаться и хлопнул меня по плечу, а я чуть по стенке его не размазал за эти неуместные прикосновения. В то время я находился в таком состоянии, что мне вообще было неважно, будут ещё дети или нет. Я изнутри гнил от мысли, что наш сын погиб, а Юля едва не умерла. Я о них скорбел, а не о тех ещё нерождённых. Гипотетических.
        И я нахожу этого врача. Я встречаюсь с ним, чтобы увидеть, в кого превратился некогда уважаемый человек: немощный, забитый жизнью и рано наступившей старостью мужик. Его руки трясутся и, завидев меня, он суетливо смахивает со стола в крошечной кухне налипшие на потрескавшуюся клеёнку крошки. В воздухе витают ароматы пригоревшего лука и сигаретного дыма, но в общем чисто и по-своему утно.
        Он всё понимает сразу. В глазах мелькает узнавание и застарелая вина. У этого мужика есть совесть, и сейчас она его грызёт.
        - Зачем? - вот и всё, что я спрашиваю.
        - У меня… у меня дочка заболела. Маленькая, ей всего восемь было. А Юлия Евгеньевна… я просто выполнил её просьбу, и моя дочка выжила. Знаете, Дмитрий Николаевич, врачи тоже не всемогущи, и наших связей не всегда достаточно, чтобы вылечить тех, кто нам дорог. А в Германии её спасли. Тогда только и это было важно.
        Он не унижает меня извинениями, не пытается вымолить прощения. А я и не злюсь - не на него во всяком случае. Моя жена умеет быть убедительной и щедрой, когда ей это необходимо. А врачу тогда нужны были деньги, и только в этом он виноват.
        Я покидаю старика и ещё долго спиной чувствую его взгляд. Молодая красивая женщина с роскошной копной волос, стуча каблучками и кутаясь в пальто, торопится вниз по улице, улыбаясь своим мыслям. Она идёт к тем самым низким воротам, из которых я только что вышел. Но, завидев меня, останавливается, ошарашенно разглядывая наши машины. Наверное, для такого скромного района два майбаха - уже событие.
        Ты и есть та маленькая девочка, которую спасли в Германии на деньги моей жены? Наверное…
        Скрываюсь в салоне и, запрокинув голову, долго сижу с закрытыми глазами. Ложь, отравившая мою жизнь, спасла жизнь маленькой девочки, позволила ей вырасти в красивую женщину, спешащую к пожилому отцу. Парадокс безжалостный и беспощадный.
        - Дмитрий Николаевич! - Валера трогает меня за плечо, а я даже не заметил, как он открыл дверцу машины. - Их нашли.
        - Она с ним?
        - Да, - в голосе Валеры только ледяное спокойствие, и я благодарен ему за это. Потому что сам я с лавиной чувств и эмоций не справляюсь. Чего только внутри не намешано: обида, ярость, злость, боль… многовато даже для меня.
        - Разделить. Щенка в подвал, Юлю… в её комнате заприте. Всю прислугу домой.
        - Ноги можно сломать?
        - Моей жене или прислуге? - усмехаюсь, а Валера качает головой. - Не трогать пока.
        И кивнув напряжённому Паше, так крепко вцепившемуся пальцами в руль, что ему наверняка больно, командую:
        - Едем.
        День клонится к вечеру, и впереди меня ждёт ещё много чудесных открытий.
        ГЛАВА 50 ДМИТРИЙ
        В этом доме давно уже главенствующий звук - тишина. Безжизненная, унылая и лишённая всяческих надежд услышать в ней хотя бы отголоски смеха или радостных разговоров. Этого монстра давно нужно было сжечь, разрушить опалённые огнём стены, утрамбовать их катком и забыть об этом проклятом месте, как о страшном сне.
        Я строил этот дом, ожидая совсем другого. Хотел приезжать сюда, радуясь каждому вечеру, а теперь одно желание: разобрать эту глыбу по кирпичикам и раскидать их по всей округе.
        Но сегодня тишина особенно оглушительная. Наверное, именно в такую погружается человек через мгновение после смерти.
        Меня никто не встречает на пороге: прислугу распустили, охрана не путается под ногами, подвал хорошо звукоизолирован, а Юля слишком гордая, чтобы биться в закрытую дверь и молить о пощаде. Свой спектакль она ещё отыграет, пока что она выжидает. Актрисе нужна публика.
        Я зажигаю все светильники в просторном холле. Обхожу его несколько раз по кругу, ища покоя в механических движениях, но снова меня одолевает то самое, почти забытое чувство, словно гнию заживо, разлагаюсь под грузом всего того дерьма, что навалилось сверху.
        Щёлкнув по кнопке крошечного пульта, я жду, когда в стене проявится панель. Это хитроумное устройство было спроектировано по моему спецзаказу одним башковиным товарищем в тот момент, когда я чётко понял, и притворяться больше не имело смысла: Юля зависима от спиртного. Именно это простое в своей уродливости открытие сподвигло меня запросить подобный механизм.
        На матовой и однотонной панели спустя пару мгновений проявляются сенсорные кнопки, и я ввожу код. Он меняется удалённо, для этого не нужно приезжать сюда, и я регулярно это делаю, хотя пользовался этой шайтан машиной едва ли пять раз. Оказалось, что приезжать сюда даже ради хорошего коньяка мне хочется всё меньше.
        Но сейчас мне отчаянно нужен алкоголь. Хотя бы несколько глотков, чтобы унять дрожь в мышцах и немного остудить горячую голову.
        Внутри стены раздаётся тихий щелчок, на панели зажигается лампочка. Несколько секунд, и распахиваются створки. За ними нахожу бутылку, хрустальный стакан и наливаю в него на половину пальцы. Взболтнув на дне янтарную жидкость, одним глотком приканчиваю коньяк и терпеливо жду, когда хоть немного станет лучше. Легче.
        Всё это время, что под моими ногами дышит огнём пропасть, я старательно избегаю мыслей о Варе. Ей нельзя этого касаться, нельзя видеть меня таким. Она не должна расплачиваться за грехи, которых не совершала, а я не знаю, смогу ли справиться и не взвалить на неё хотя бы часть. Потом я постараюсь ей всё объяснить, но пока что… пока что ей безопаснее быть вдалеке от меня.
        Входная дверь распахивается, и ароматный осенний ветер врывается в холл, ерошит волосы на затылке.
        - Зачем вошёл? - спрашиваю Валеру, хотя и не вижу его сейчас. Но его присутствие за столько лет научился ощущать кожей.
        - Дмитрий Николаевич, вы должны это увидеть. Это срочно.
        - Настолько срочно, что я должен отложить мечты об убийстве?
        - Боюсь, скоро поводов для убийств у вас станет больше, - и по лицу вижу: не шутит. - Позволите?
        Кивком головы он указывает на пульт от телевизора.
        - Ты уверен, что это необходимо? Футбол потом посмотрим.
        - Уверен, - ещё один ледяной взгляд, обращённый вглубь себя, и я разрешаю взять пульт. - Я не люблю мелодраму, но вам лучше присесть.
        - Ты меня пугаешь.
        Я остаюсь стоять, лишь ещё немного подливаю себе коньяка. Всего лишь чуть-чуть, но вскоре, когда глаза начинают болеть от того, что я смотрю на экран и не мигаю несколько бесконечных мгновений, мне хочется напиться вдрызг. В сопли, чтобы забыть на хрен это долбанное интервью, во время которого Юля вела себя так, словно наш брак - абсолютное счастье и бесконечное удовольствие.
        - Да твою мать! Сука, - реву, как кабан-подранок, и бросаю бокал в грёбаный телевизор. Осколки экрана и хрусталя смешиваются, разлетаются вокруг мелким крошевом, усеивают собой половину комнаты.
        Дальше я сношу ногой столик, двигаю к стене диван, разбиваю стекло и срываю со стен картины - безумствую. Я вымешиваю зло на этом проклятом доме, и дальнейшие новости выбивают из меня всё человеческое. Я превращаюсь в животное.
        Юля дала интервью. Эта сука выполнила угрозы, и я ненавижу её в этот момент так сильно, что невозможно дышать. Взлетаю по лестнице, и только там слышу сдавленные рыдания и печальный вой. Моя жена страдает, а я хочу открутить ей голову, этой мерзкой лживой суке.
        Не думать о Варе, не думать! Не представлять, что было с ней, когда она увидела это видео. Тоненький голосок в моей буйной душе уговаривает бросить всё и мчаться к Варе. Утешить её, объяснить, сделать всё, чтобы она мне поверила. Но из меня сейчас так себе утешитель.
        Дрожащей рукой я достаю из кармана ключ от комнаты и кое-как отпираю дверь. Перед глазами плывёт, и я сжимаю переносицу, надавливаю, но даже слабый укол боли не помогает. Снова кулаком по бедру, размашисто, сильно, но даже этот способ не срабатывает.
        Юля вытирает слёзы. Она стоит в центре огромной комнаты, светлое платье струится, волосы падают на плечи красивыми волнами.
        - Дима…
        Это всё, что она говорит, и я чувствую плотное облако страха, исходящего от неё.
        Меня окатывает волной воспоминаний. Вот она, ещё совсем девочка, стоит в ситцевом сарафане на обочине, пытается поймать попутку. Я же, совсем дурной и юный, мчу вперёд на старом мопеде и, только мазнув по Юле взглядом, влюбляюсь моментально.
        Мне больше не хочется ничего крушить. Мне хочется заставить её страдать, уничтожить морально, раздавить, и я ступаю в комнату.
        - Хочу тебя поздравить, - моя усмешка похожа на оскал, а лицевые мышцы едва двигаются. - Ты отлично смотрелась в кадре.
        - Ты о чём?..
        - А говорила-то как убедительно, - делаю один шаг в комнату, и расстояние между нами неумолимо сокращается. - Такую красивую картинку нарисовала, пасторальную. Прекрасный работящий муж, отличная верная жена. Восхитительно.
        Ещё один медленный шаг.
        - Ну? Что ж не радуешься? Ты проделала отличную работу, теперь общественность на твоей стороне. Только почему ты не поделилась радостью с журналисткой и всей страной? Не рассказала о младенчике, который наверняка подарит тебе счастье.
        Юля растирает глаза и, вздрогнув, испуганно щурится.
        - А, наверное, когда ты несла эту чушь, навешивая лапшу на уши несчастной журналистки, ты ещё не знала о предстоящей радости. Кстати, с пополнением я тебя тоже поздравляю.
        Шаг.
        - Не подходи! - взвизгивает, закрываясь руками, словно ударил её.
        - А почему о Вадике не рассказала? Очень приятный молодой человек, на подвиги ради тебя готов.
        Между нами расстояние - вытянутая рука, и я останавливаюсь, так и не сделав последнего шага.
        - Если ты думаешь, что я тебя хотя бы пальцем трону после всего, то расслабься. Мне противно тебя касаться.
        - Дима, я всё объясню!
        - Засунь себе объяснения в задницу, - на смену буйной ярости приходит тихая злость, и я даже улыбаюсь. - Мне всего лишь нужны ответы.
        Юля снова дёргается и на этот раз, рванув с места, пытается выбежать из комнаты. И ей даже удаётся распахнуть дверь, но тут её ждёт почти двухметровый барьер.
        - Куда это вы, Юлия Евгеньевна? - невозмутимый Валера ловит жену и вталкивает обратно в комнату, оставляет нас наедине, захлопнув за собой дверь.
        - Ты не имеешь права меня здесь держать! - кричит, пытаясь этой сценой избавиться от любых вопросов. Она кричит, так умело изображая жертву, что я даже хлопаю в ладоши.
        - Это твой дом и твоя комната. А я твой любимый муж, с которым ты планируешь встретить старость. Какое удержание? Побойся бога.
        - Ты понимаешь, что я имею в виду! Твои люди испугали меня, варвары! Силой сюда притащили, они…
        - Нахрен села и слушаешь! Давай, а то Валера вновь войдёт, а я выйду.
        - Ты мне угрожаешь? - забыв о слезах, удивлённо на меня таращится. - Ты чего, Дима? Берега-то не путай, упырь.
        - Вот ты столько лет пыталась вылепить из себя даму высшего света, но наружу так и рвётся дочь грузчика из овощного.
        Юля бледнеет. Этот факт из её биографии однажды ловким движением руки, с зажатыми в ней банкнотами, был вычеркнут навсегда. Жена стыдится своего происхождения, своего отца, который слишком много пил и ругался матом, и я никогда ей об этом не напоминал. Потому что вначале любил, потом уважал, а после… после не видел удовольствия в намёках, но теперь плотину прорывает.
        Юля дрожит так сильно, а в глазах зажигается огонёк ненависти. Давай, дорогая, обнажи своё нутро, и тогда разговор станет продуктивнее.
        - Я так много думал в последнее время, - говорю, подходя к Юлиному креслу, а жена всё сильнее съёживается, сгорая от раздирающих её эмоций. - Думал, ну как так вышло, что ты превратилась в такое чудовище.
        - Это ты виноват! - выплёвывает. - Только ты один!
        - Несомненно, - хмыкаю и, взяв в руки красивую вазочку тонкой работы, запускаю ею в стену. - Будешь нести эту чушь, следующая прилетит тебе в голову.
        - Ты не посмеешь.
        - О, ещё как посмею. Кстати, твоему Вадику по моим прогнозам уже сломали ноги и сейчас решают, что сделать: отрезать левую руку или правую. Там очень весело, а я тут с тобой прозябаю. Скучно.
        Если бы люди на самом деле умели сливаться со стенами, Юля бы провернула этот фокус. Её цвет лица из бледного превращается в синюшный, после идёт красными пятнами и вновь бледнеет.
        - Да плевать мне на него, - выдаёт наконец, а я киваю.
        - Даже не сомневаюсь. Но когда мальчики устанут от Вадика, им захочется свежей крови.
        - Ты моральный урод, - ахает, а я начинаю рассматривать свой рукав, нарочито не глядя на Юлю, но и не выпуская её из поля зрения. - И после этого ты удивляешься, что я нашла утешение в объятиях милого мальчика Вадика, который так преданно на меня смотрел и глотал слюни? Да после тебя, Поклонский, даже с макакой жить приятнее! Ты же чудовище!
        Она заводится, лепит всё в кучу, и я жду того момента, когда из неё польётся правда. Юля плюётся оскорблениями, а я делаю вид, что прислушиваюсь к шуму.
        - Надо же, как милый мальчик Вадик вопит громко. Даже здесь слышно. Наверное, ему очень больно. Хочешь, и тебе так же будет?
        Юля открывает рот, захлопывает его, а в глазах настоящий ужас.
        - Не нервничай, милая, а то ребёнку навредишь, - улыбаюсь, как мне кажется, очаровательно, а Юля вздрагивает, становясь будто бы меньше ростом. - Ты радоваться должна! Чудо такое! Столько лет бесплодия, а тут опа и младенчик. Береги его, может, он станет твоим последним утешением.
        - Это всё тупая докторша! Я бы аборт сделала, никто бы ничего не узнал, но она слишком много вынюхала, стерва. И всё записала, надо же. Старательная аж тошно. Что-то о врачебной этике заливала, паскуда, от бабок отказалась. Я ей много предложила, очень много! Не взяла… честная! Но я поняла, Дима. Я по глазам её хитрым увидела, что она обо всём выложит тебе при первом же удобном случае.
        - Что, непривычно иметь дело с неподкупными врачами?
        - Почему ты меня в обычную больницу не отвёз? В той все отвратительно честные.
        Я чувствую аромат паники. Юля боится до одури, и это делает её глупой, развязывает язык.
        Замолкнув, разглаживает рукава светлого платья. Мёрзнет, ёжится, глядя куда-то в сторону.
        - Ты меня всё равно убьёшь, я поняла это, - говорит тихо, и мне приходится напрячься, чтобы расслышать каждое слово. - Какая уже теперь разница? Перед смертью же положено каяться, а ещё я хочу увидеть, как от моих новостей перекосит рожу самого Дмитрия Поклонского.
        - О чём ты?
        Подсознание вопит: не дай ей ничего сказать! Закрой ей рот, пусти пулю в голову, сверти шею, но не дай ей сказать самого главного. Но Юля уже говорит:
        - Ты так ничего и не понял, милый мой муж? Так ничего и не понял… всё узнал, а до основного не докопался. Ничего, пора восполнить последний пробел. Тогда, пятнадцать лет назад, мой сын…
        - Наш сын.
        - Нет, Димочка, мой сын. Он никогда не был твоим.
        Мир вдруг, качнувшись из стороны в сторону, превращается в кровавое пятно. О чём говорит эта обезумевшая баба? В смысле не мой сын?
        Порыв броситься на Юлю и сдавить в кулаке её шею, невыносим. Собираю остатки воли - жалкие крошки - и удерживаю себя за шаг до катастрофы.
        «Баб бить нельзя. Слышишь, Димка? Никогда не трогай их даже пальцем, даже если выведут окончательно. Ты мужик, понимаешь? Мужик не бьёт баб», - звучит в голове голос отца. Он был жёстким ублюдком, но кое-какие правильные постулаты он вбил в мою голову.
        - Юля, подумай ещё раз, прежде чем говорить дальше.
        Но жена отмахивается, словно я мешаю ей делиться сокровенным, а я сглатываю вязкую слюну, от которой тошнота подкатывает к горлу.
        - Не перебивай! Я же каюсь, - улыбается мечтательно, а взгляд уплывает в невидимые дали. - Ты так долго шёл к успеху, у нас так мало было денег… Я устала от тебя, от твоей работы. Тебя почти никогда не было дома!
        - Я же пытался, я работал ради нас…
        - Да, Дима, ради нас. Но пока ты старался, проходили мои лучшие годы. Я хотела жить полной жизнью, а не ждать тебя у окошка в надежде, что когда-нибудь ты станешь богатым и обеспечишь мне тот уровень, которого я достойна. А когда твои дела пошли в гору… я встретила человека. Он… мне казалось, что он любил меня. Тогда мне так казалось.
        Юля мрачнеет, трёт кончик носа и ёжится так, словно в комнату залетел арктический ветер.
        - Он тебя бросил?
        - Это уже неважно. Но я любила его, и нашего ребёнка. Это был его сын. Вот такие новости. Надеюсь, они сделали тебя счастливее, хотя куда уж больше. Да, Поклонский?
        Потом! Потом я подумаю над всем этим, пока что нужно как-то жить. Существовать в пределах предложенной реальности. Я задал ещё не все вопросы.
        - Ты поэтому столько лет меня мучила? Потому что из-за меня потеряла ребёнка от того человека? - слова режут горло острым ножом, в глаза словно горстью песка бросили. Часто моргаю и впервые готов разрыдаться, как девчонка.
        Потом!
        - Наверное, - пожимает плечами. - Из-за твоего холдинга меня похитили, я потеряла ребёнка… утратила единственную ниточку, которая связывала меня с тем человеком. Я так ненавидела тебя и случайно придумала этот план. Купила врача, он вприпрыжку побежал выполнять мою просьбу. Я хотела, чтобы тебе тоже было больно. Но сейчас всё это уже не имеет значения.
        - Уже ничего не имеет значения…
        - Потом я поняла, что держать тебя на крючке чувства вины - наслаждение. Ты так забавно метался все эти годы. Главное было не забывать подбрасывать дровишек. Я нашла повод тебе отомстить.
        - Почему ты не согласилась на развод?
        - Чепуха! Я хотела видеть, как ты корчишься от чувства вины. Это было забавно.
        Она уже не пытается заплакать, вырваться. Она не хочет бороться. Она вываливает на меня всю эту гниль, упиваясь реакцией.
        - А сейчас, если хочешь, можешь меня убить. Мне плевать.
        Ой, ли. Что-то не верится.
        - Ты, Юля, не человек. Ты гниль.
        Лишь плечами пожимает, следя за мной цепким взглядом. Страх из него никуда не делся - его так много, что в нём можно плавать, как в бурном море, но Юля пытается казаться хладнокровной.
        - Ты боишься меня?
        - Вот ещё, - фыркает, а я присаживаюсь на корточки напротив.
        - Твой дружок наверняка сдох уже. Хочешь на него посмотреть? Тебе понравится, ты очень кровожадная женщина.
        - Нет, - качает головой, а я крепко держу её за руки. Рывком поднимаюсь сам и поднимаю Юлю. До двери десяток шагов, и мне приходится чуть не волоком тащить за собой жену.
        Я выталкиваю её за дверь, Юля бьётся бедром о косяк, цепляется за него свободной рукой, но я сильнее. В итоге она падает, а я напоминаю, нависая над ней:
        - Тебе же плевать на него, ну. Так сходи и посмотри, что из-за тебя случилось с человеком.
        - Дима, я не хочу! - отползает, но далеко не убежать. - Нет! Пожалуйста, не заставляй.
        - Не упирайся, милая, ты должна посмотреть на то, что тебя ожидает. Нужно попрощаться с Вадиком.
        Провоцирую её, ожидая выплеск истерики. И Юля меня не разочаровывает:
        - Отпусти меня! - орёт, впадая в истерическое безумие, и крик её превращается в скулящий вой. - Дима, пожалуйста! Я всё сделаю, что ты захочешь, но не убивай меня. Пожалуйста
        Внутренний таймер щёлкает: созрела.
        - А теперь слушай, если хочешь, чтобы твоя красивая голова не улетела этой ночью в кусты.
        - Я всё сделаю, обещаю. Клянусь! - вопит, обезумев от ужаса.
        - Тогда, Юлия Евгеньевна, прошу пройти за мной в кабинет. Поговорим, наконец, как взрослые люди.
        Она подписывает документы на развод. Соглашается со всеми пунктами, даже не слушая их. Ни во что не вникает, никуда не лезет. Просто делает, что говорю, болтая головой из стороны в сторону. От любого звука вздрагивает, и в некоторых местах подпись дрожит, но всё равно остаётся достаточно чёткой.
        - Если ты только посмеешь выдать своего ублюдка за моего… - угрожаю, и от очередного громкого хлопка Юля подпрыгивает на месте.
        - Нет-нет, Дима, нет, я всё понимаю, - её окончательно покидает решимость, когда в кабинет входит Валера. Он вытирает что-то красное с кулаков и недобро щерится, глядя на неё немигающим ледяным взглядом.
        - Это… это кровь? - взвизгивает Юля, а Валера смеётся.
        - А то!
        Он демонстративно бросает тряпку на пол и, прикрыв за собой дверь, уходит.
        - Валера разошёлся, - качаю головой и ногой отбрасываю тряпку. - Гадость.
        Юля выполняет ещё одну просьбу, покорная и готовая на всё, лишь бы её не постигла участь Вадика. Она даже не спорит. Лишь решительно закусывает губу, я заставляю её записать ещё одно видео. Частное, без софитов и личного гримёра. Просто Юля и камера, один на один.
        Глядя в экран, Юля рассказывает обо всём: об обмане, фальсификации и подтасовке фактов. О чужих детях в её животе и придуманном бесплодии. О случившемся разводе и невозможности сохранить то, что давно уже не является семьёй.
        Это не для журналистов, хотя Юля знает: в любой момент я отдам им запись, стоит ей хоть на километр ко мне приблизиться. Но в основном это для Вари. О ней я думаю даже тогда, когда ничего, кроме ярости, не испытываю.
        Юля, дрожащая и опустошённая, садится в машину Валеры, и тот подмигивает ей, вызывая новый приступ ужаса. Я знаю, что она больше никогда не появится в моей жизни, не после того, что пережила сегодня.
        Машина трогается с места и медленно покидает территорию. Лишь раз уже бывшая жена оборачивается, мазнув по мне растерянным взглядом. Прощай, Юля.
        Прощай навсегда.
        ГЛАВА 51 ДМИТРИЙ
        - Вы меня убьёте? - спрашивает совершенно целый и абсолютно невредимый Вадик.
        Он выглядит… смирившимся. Обречённым и готовым к любым последствиям. В подвале ярко горит лампа, висящая на тонкой цепочке под потолком, и лицо Вадика в этот момент выглядит по-детски пухлым и наивным.
        - А должен?
        Вадик глотает скопившуюся во рту слюну и неуверенно пожимает плечами.
        - Можно я всё объясню?
        - Избавь меня от подробностей твоей любви к моей жене, - хлопаю его по плечу, и Вадик слегка покачивается, но на ногах стоит крепко.
        Сильный мальчик. Другой бы обоссался, но у этого штаны сухие.
        - Я… мне было очень её жалко, - признаётся и всё-таки отводит взгляд. Закинув руки за спину, он напрягается весь, в струну вытягивается. - Она так много плакала, когда ездила к вам… ну, в ту квартиру. И вообще…
        - Дай угадаю: она героически рыдала, всем своим видом намекая на моё равнодушие и своё одиночество?
        Вадик резко кивает, ковыряя носком ботинка каменный пол.
        - В один момент я очень вас ненавидел, - шмыгнув носом, с удвоенной силой ковыряет пол, словно решил подкоп сделать. - Но сегодня… я вдруг понял, что ей на меня плевать. Она просто использовала меня.
        Последние слова он выплёвывает с такой злостью, и лицо становится жёстким. В глазах светится задетое мужское самолюбие и тот самый блеск, который отличает преданного женщиной мужчину от наивного влюблённого юнца.
        - Когда ваши люди нашли нас… знаете, что она кричала? Что я увёз её силой, что изнасиловал её. Она… многое кричала. Очень обидное.
        - И почему я не удивлён? - усмехаюсь.
        Что можно хотеть от этого парня, если я сам, двадцать лет подряд, жил с человеком, которого ни капли не знал.
        - Юля… Юлия Евгеньевна меня предала, - выдаёт на одной ноте, хмуро глядя на меня исподлобья.
        - А ты предал меня, да? - я снова хлопаю его по плечу, и на этот раз Вадику не устоять. Он заваливается на спину и крепко жмурится. Готовится к смерти.
        И мне, наверное, действительно нужно его грохнуть, но я… совсем ничего не чувствую. Ни злости, ни положенной по случаю ярости. Ничего, кроме усталости. Если бы хоть немного любил свою жену или волновался о собственной репутации, я бы обиделся и прикопал юношу. Но меньшее, чего мне хочется - убивать. Не из-за Юли так точно.
        - Когда-то я тоже поверил, что смогу её спасти, - замечаю, засовывая руки в карманы. - Вообразил себя рыцарем в сияющих доспехах. Но эту женщину невозможно спасти, она не умеет быть благодарной, неспособна любить. Всё, на что она способна - тащить тех, кому она небезразлична, на дно.
        Вадик распахивает глаза, а они такие голубые и чистые, что в них можно увидеть собственное отражение.
        - Благодари моих парней, они спасли тебя от худшей участи, когда нашли вас.
        - Дмитрий Николаевич, - пытается что-то сказать, нервно облизывая губы, и поднимается на ноги. - У меня мама… и сестра младшая. Ей всего шестнадцать.
        - Давишь на жалость?
        - Нет, я не о том, - он размашисто ерошит тёмные волосы, старательно подбирая слова. - Нет, я просто хочу, чтобы меня не хоронили в закрытом гробу. Мама… я не хочу, чтобы они расстроились ещё больше.
        - Где ж ты такой отважный взялся? - вздыхаю. - Не буду я тебя убивать. На мне и так слишком много грехов, чтобы ещё в твоей крови пачкаться.
        Кажется, Вадик не верит мне: опасливо косится на мои карманы, натянутые из-за сжатых кулаков, обводит тоскливым взглядом подвал, вздыхает.
        - О вас раньше говорили… ну, ходили слухи.
        - Слухи обо мне ходят всегда, - кривая улыбка появляется на губах. - Это очень удобно, но всё равно не уберегает от таких влюблённых идиотов, как ты. Спаситель обиженной невниманием мужа жены, надо же. Ты что, не видел, что она бухает?
        - Видел… я даже просил её лечиться.
        - Она тебя послала?
        - Ага, но я всё равно собирался за неё бороться.
        - Куда ты хотел её отвезти?
        - К своей маме, - бросает тихо. - Она в деревне живёт, умеет всякими травами лечить хвори. Я думал, что она поможет Юле.
        - Какой же ты очаровательный идиот, - меня душит смех, и я, запрокинув голову, хохочу, и хриплый звук отражается от каменных стен. - Юля и в деревне, надо же. Это лучшее, что я слышал в своей жизни. Самое наивное и чистое. Ты, правда, верил, что она на это согласится?
        - Она говорила, что я ей нравлюсь…
        Только, видимо, о ребёнке так и не сказала. Продуманная.
        - Я хотел её спасти! - с детской обидой говорит Вадик и снова шмыгает носом.
        - От меня?
        - От неё самой, - вздыхает и трёт кулаками глаза, ещё совсем мальчик, попавший в сети актрисы погорелого театра.
        - Ты бы никогда её не спас. Никто не сможет, потому что Юля умеет только разрушать.
        На меня наваливается тяжёлой плитой опустошение. События сегодняшнего дня, правда и откровения душат меня. Стены подвала сжимаются вокруг, ломают остатки самоконтроля. Если я пробуду в этом доме ещё хоть немного, я сойду с ума. И это не фигура речи.
        Я смотрю на парня, так легко поверившего, что несчастная женщина, рыдающая на заднем сиденье машины, способна стать лучше благодаря его любви. Он натянул стальные латы, опустил забрало, вонзил в воздух копьё и решил её спасти. Увезти в деревню, к своей маме и лечить там её, лечить… смешно и грустно одновременно.
        - Дмитрий Николаевич, вы не думайте, я бы вернул вам машину. Отвёз бы Юлю в деревню и вернулся. Сам.
        Этот разговор меня прикончит, как и несокрушимая наивность этого, в сущности, ещё ребёнка.
        - Я очень устал, Вадик, - говорю, смахивая с лица невидимую паутину. - Поезжай к своей маме, попей её травки.
        Он удивлённо моргает, до конца не веря, что во мне осталась капля здравого смысла и, чёрт его дери, благородства. Я такой правильный и милосердный, аж самому тошно. Но я устал от грехов и крови, нажрался этим досыта.
        Когда-то я искупался в чужой крови из-за Юли. Сделанного не воротишь, с этим дерьмом на совести придётся жить, но больше я в эту реку не войду.
        Мои охранники популярно объясняют Вадику, что с ним будет, если он рискнёт сунуться обратно в город - на болтовню у меня не остаётся моральных сил, и я благодарен ребятам, что взяли на себя эту тяжёлую работу. Я стою на крыльце дома, курю. Дым вылетает тонкой витой струйкой в чёрное небо. Наблюдаю за Вадиком, стоящим вдалеке в окружении трёх крепких парней - это именно те, которые их с Юлей поймали.
        Вадик кивает, уверяя, что в городе ему делать нечего. Изредка бросает на меня взгляды, а в них отголоски пережитого в подвале страха и, чёрт возьми, благодарность. Несмотря ни на что он неплохой парень. Просто полетел не на тот свет.
        Он знает, что нужно убегать быстро и никогда не возвращаться. Полно свидетелей того, что он угнал мою машину - уже за это ему можно многое примотать. И он не вернётся.
        Наверное, всё-таки поедет к маме лечить травками душевные раны.
        Возвращается Валера. Он, принявший деятельное участие в комедии, разыгранной для моей непутёвой жены, выходит из машины и идёт ко мне расслабленной походкой, не лишённой кошачьей грации.
        - Всё в порядке, - говорит, глядя прямо мне в глаза. - Виктор принял её лично, и от одного его вида она чуть не наложила в штаны.
        Виктор по прозвищу Викинг - мой старинный приятель. Хозяин байкерского бара «Бразерс», хваткий бизнесмен и владелец одной из самых лучших частных наркоклиник. Он умеет производить впечатление: наглухо татуированный, с головы до ног в коже и заклёпках, Виктор внушает трепет неискушённым гражданам. У нас с ним в прошлом было много общих дел - до того, как мы все стали приличными людьми, чтущими закон. Но ещё больше общих дел у меня было с Карлом Вороновым - его лучшим другом и самой загадочной личностью «подземного» мира.
        Альбинос Карл по прозвищу Чёрный ангел, лишённый сочувствия к плохим людям, наводит ужас на многих одним фактом своего существования. Когда-то давно мы сошлись на дороге смутной и лихой жизни, и если кто-то способен окончательно поставить Юлю на путь исправления и обеспечить её невмешательство в мою новую жизнь, то только эти ребята.*
        Я благодарен им за помощь и буду в вечном долгу. Хотя уверен: попросят его оплатить только в самом крайнем случае.
        - Валер, давай выпьем?
        - Вы уверены?
        - Ни в чём я, мать его, не уверен. Кроме того, что очень хочу выпить.
        Валера кивает, и вскоре я напиваюсь в сопли. Плачу ли я? Не помню. Помню, что отчаянно хочу набить кому-нибудь морду, но мой верный стражник удерживает меня. Чем больше пью, тем больнее становится. Алкоголь не помогает, не помогают сигареты. Хочу уснуть. Проспать несколько суток кряду, забыв собственное имя и всё то гнилое прошлое, что тянется за мной грязным хвостом.
        Я всё-таки усыпаю на заднем сиденье машины. Проснувшись, растираю глаза, жмурюсь на льющий из окон свет.
        - Пить, - хриплю, и уже бодрый Валера протягивает мне прохладную бутылку. От ледяной воды сводит зубы, но я жадно пью, пока подкатившая к горлу тошнота не ложится на дно желудка. - Я сильно буянил?
        - Я не позволил.
        - Молодец.
        - Вы звали Варвару, - замечает, будто промежду прочим.
        - Я всегда её зову, если мне звездецки плохо.
        - Может быть, пора к ней поехать? - Валера бросает на меня испытующий взгляд, но я знаю ответ: Варя меня бросила.
        После этого тупого Юлькиного интервью она сбежала, и теперь охранники, к ней приставленные, рвут и мечут, боясь моего гнева.
        Она меня бросила, но я не собираюсь это так оставлять. Сейчас, когда голова звенит от выпитого, когда выгляжу, как подзаборный бомж, всё, чего по-настоящему хочу - увидеть её. Увидеть и всё объяснить.
        - Для начала отвезите меня в мою квартиру, - выдавливаю из себя и откидываюсь на спинку сиденья.
        Мне нужно привести себя в порядок: смыть с себя прошлое, надеть чистую рубашку, прийти в себя и уже с новыми силами искать Варю. Такое дерьмо, каким сейчас являюсь, недостойно того, чтобы коснуться моей девочки даже взглядом.
        Потерпи, Варя. Я найду тебя, и после этого ты никуда не денешься. Теперь никуда и никогда. Что бы ты там себе не думала, как бы сильно не обижалась, я смогу тебя убедить. Дай мне только найти в этой кучке помёта самого себя. Такого, каким бываю только с тобой - живым и настоящим.
        ГЛАВА 52 ВАРВАРА
        Единственный человек, с которым мне искренне хочется поделиться всем - бабушка, но я боюсь её расстроить. Роман с женатым, беременность и вот это всё, что случилось в моей жизни - немного не в её стиле. Как и мама, она всегда ратовала за крепкие союзы, невмешательство в чужие семьи и запирание сердца на замок, если твоя любовь может причинить кому-то боль. Нас с Марой так воспитывали, но я напрочь нарушила всё, чему нас учили.
        - Садись, ребёнок, вот здесь, - она подталкивает меня круглому столику, стоящему у нагретой печи, сложенной из грубого камня, и тепло окутывает меня, проникает под кожу и щекочет что-то давно забытое внутри.
        У бабули простой дом, совсем маленький, но очень уютный. Грубо сколоченная мебель, занавески в мелкий цветочек, плетёные коврики. Из окна, если бы сейчас выглянуло солнце, я смогла бы увидеть ухоженный садик, аккуратные ряды смородиновых кустов и плетущуюся по забору розу. Летом она расцветает, превращаясь в розовое благоухающее облако.
        Кажется, здесь ничего не меняется веками, и это волшебным образом успокаивает и позволяет мыслям течь свободно, не цепляясь за острые краешки дурных воспоминаний.
        - Всё-таки хорошо, что ты ко мне приехала, - улыбается бабушка и, ловко обхватив глиняный горшочек белоснежным полотенцем, ставит его на край стола. - Я как чувствовала, что кто-то из вас, девочек, ко мне сегодня пожалует.
        Бабуля смотрит на меня хитро и снимает с горшка крышку. На волю рвутся сладкие ароматы тёплого молока, сливочного масла и тыквы. Желудок отзывается голодным спазмом, и я счастливо жмурюсь, поглаживая ногой кота.
        - Тыквенная каша, - узнаю запах и смеюсь. - Наша с Марой любимая. Ты знаешь, что мама исправно пытается повторить твой кулинарный шедевр, но у неё ни разу не получилось так же вкусно?
        - Так на ваших газовых дохлых плитках разве получится так же вкусно?
        Родители тысячу раз приглашали бабушку переехать к ним. В городе лучше медицина, больше удобств и давно не нужно заготавливать на зиму дрова. Но старейшина нашей семьи упорно стоит на своём: пока носят ноги и работают руки, с места не сдвинется.
        - О, как глазки заблестели, - качает головой бабушка и споро накладывает мне полную тарелку каши. - Ешь, детка, ешь.
        Поставив на стол тарелку, бабушка обнимает за плечи и целует в макушку. Меня окутывает родным теплом и запахами, а от нахлынувших эмоций щиплет в носу. Не хватало ещё разрыдаться и напугать, но знакомые ритуалы, привычные якорьки из счастливого детства дарят покой и надежду, что со мной уж точно всё будет в порядке. А как может быть иначе, когда каша такая вкусная, кот так ласково мурчит, а бабуля улыбается?
        Отправляя первую ложку в рот, жмурюсь, думая, что сейчас мне очень не хватает Мары. Мы бы сидели рядом, как в детстве, воровали друг у друга еду и смеялись, пока не начали бы задыхаться и громко икать.
        - Ну что? Сделаем вид, что твоя бабушка - глупая деревенская женщина, которая ни рожна не понимает или поговорим? - не выдерживает, когда я доедаю кашу и принимаюсь за чай с вишнёвым вареньем.
        От резкой смены настроения и вектора беседы давлюсь чаем. На глазах выступают слёзы, а горло сводит кашлем.
        - Ты очень внезапная женщина, знаешь? - на всякий случай отставляю чашку и принимаюсь за уборку. Надо чем-то заняться, но бабуля останавливает меня, неожиданно крепко удерживая за запястье.
        Я смотрю на неё сверху вниз, глаза в глаза, и наконец не выдерживаю. Потому что Дима так и не позвонил и отведённый нашим отношениям час давно истёк.
        - Мне не нравится, в каком ты состоянии, - сообщает бабушка, поджав губы. - Совсем не нравится.
        - Мне тоже, - признаюсь со вздохом и бросаю взгляд на висящие над дверью часы.
        Ладно, ещё два часа дам. Потом позвоню в морги и больницы, и если ничего не найду, то больше никакого Поклонского в моей жизни.
        Откровенничать с бабушкой оказывается очень легко. Меня распирает от невысказанных слов и, осев на стул, я долго-долго рассказываю обо всём, что случилось с того самого корпоратива. Глядя на свои переплетённые пальцы, я говорю и говорю, и так легко становится.
        Я не смотрю на бабушку - не хочу видеть в её глазах осуждение. Почему-то кажется, что она сейчас хмурится, но, закончив рассказ и подняв взгляд, ничего подобного не замечаю. Бабуля украдкой смахивает с ресниц слёзы, тяжело вздыхает и, спустя долгие минуты, наконец говорит:
        - Да уж, ситуация… - тяжело поднимается на ноги, делает несколько шагов к двери, после возвращается и гладит кота, моментально занявшего её стул. - Ну что я могу сказать? Даже если твой… ну этот вот… не объявится, то пусть идёт к чёрту. Что мы, сами дитёнка на ноги не поднимем? Я ещё крепкая, мать твоя вовсе молодуха, отец в силе и ты не глупая. Марьяна поможет и дядья ваши. Вон, сколько у тебя людей вокруг!
        Понимаю, что рыдаю, когда тяжёлые солёные капли падают с подбородка на дрожащие руки.
        - Мама меня прибьёт, - смеюсь сквозь слёзы, а бабуля машет руками, изображая мельницу.
        - Пусть только попробует! Я ей, паршивке, тогда быстро зад наканифолю, не посмотрю, что взрослая.
        - Я тебя обожаю, - истерично всхлипнув, я обнимаю стоящую рядом бабушку за талию и утыкаюсь мокрым носом в живот. - Ты самая лучшая.
        - Поплачь, детка, это полезно. Мне кажется, что если бы Мара дала волю слезам, когда её Серёжа… - бабушка обрывает фразу, тяжело вздохнув. - Пять лет уж прошло, а она всё мается. Жалко, что у неё детёнка не осталось, сейчас бы не была такой одинокой. Что мужик? То есть, то нет. А детёнок - это счастье. У меня их пять, я дело знаю туго.
        Вдруг свои беды кажутся мелкими по сравнению с тем, что пережила когда-то моя сестра. Выскочив замуж по большой любви, она очень рано осталась вдовой, да так и живёт одна, занимая все дни работой и грустит. Хотя никогда и никому этого не покажет, улыбаясь этому миру так, будто видела от него много добра.
        - Всё наладится, - в голосе бабушки слышится тёплая улыбка. - И у тебя, и у Мары. Я сон хороший видела, вещий. Скоро маята закончится, верь мне.
        И я верю - мне больше ничего не остаётся.
        ГЛАВА 53 ДМИТРИЙ
        Я знаю, что не увижу в квартире Варю, но её аромат чудится в каждой комнате. Он витает в воздухе, клубится в тёмных уголках и самый отчётливый - в спальне.
        Останавливаюсь на пороге, втягиваю носом воздух и закрываю глаза. Я найду тебя, где бы ты ни спряталась. Просто дай мне время. И себе, чтобы хоть немного отойти.
        В квартире царит тишина, но она не давит на плечи. Ощущение совершенно другое, отличное от атмосферы проклятого дома, по ошибке названного моим.
        Эта тишина успокаивающая. В квартире так много Вари и её следов, пусть сейчас она решила исчезнуть из моей жизни.
        Я нарядился, как жених на свадьбу - самому смешно. Когда накануне приводил себя в порядок, казалось важным выглядеть хорошо: идеального кроя пиджак, кипенно-белая рубашка, стрелки на брюках, до блеска начищенные ботинки и сбритая наконец щетина. Вошёл в эту квартиру, как новая копейка, хотя знал: Вари здесь нет. Но не вовремя проснувшийся во мне влюблённый рыцарь хотел сверкать перед своей дамой самыми новыми доспехами. Даже если мне бросили в лицо перчатку.
        Мой телефон так и лежит на тумбочке. Десяток уведомлений о пропущенных звонках, сотня сообщений. Я смахиваю с экрана неважные, оставляю только Варины. Их много и в каждом чудится отчаяние.
        Вспышка ярости на мгновение ослепляет. Перевожу взгляд на лежащую рядом увесистую папку - подписанные документы на развод. Но захочет ли Варя услышать меня?
        Смахиваю с глаз ненужную влагу - я стал слишком сентиментальным. Вчитываюсь в каждое сообщение, глотаю горькую слюну.
        Варе больно, и это меня уничтожает окончательно.
        «Нам нужно поговорить», - гласит первое.
        Оно пришло спустя час после выхода интервью. Моя девочка…
        «Молчишь?»
        «Молчи уж…»
        «Иди к чёрту, Поклонский. Никогда больше не появляйся!».
        «Ненавижу тебя».
        «Ты хотя бы жив?»
        «Ты точно жив, я проверила! Или нет? Но ты же Поклонский, о твоей смерти узнали бы все газеты».
        «Эх… Ладно! Я спать ложусь и ты ложись. Слышишь? Люби свою жену и никогда ей не изменяй. Она у тебя хорошая».
        И после этого тишина - уже несколько часов как. Я присаживаюсь на край кровати, набираю номер Вари, хотя больше чем уверен: никто мне не ответит. И оказываюсь прав: мой номер вновь добавлен в чёрный список.
        В этот раз она меня так просто из бана не достанет. Ну что ж, я был готов к такому повороту.
        Закрываю глаза, сжимаю пальцами переносицу, проясняю мысли через боль. Где ты, Варя? Куда сбежала? К родителям? Сестре? К друзьям уехала? За время моей тобой одержимости я выучил наизусть все адреса, на которых ты бываешь, всех близких твоих узнал, пусть и заочно.
        Наверное, я сталкер, ну и чёрт с ним.
        Проходит, наверное, час прежде, чем я поднимаюсь с кровати. Всё моё намеренное спокойствие осыпается пеплом вокруг ног, а на лице выступает испарина. Надо умыться. До ванной дохожу в сумрачной темноте коридора, вхожу в тёмную комнату, сбиваю ногой корзину. Кучка гигиенического мусора вываливается под ноги, я включаю свет и, присев на корточки, сгребаю всё обратно в ведро.
        В руку тычется что-то твёрдое. Острые края незнакомой коробочки врезаются в ладонь. Какое-то лекарство? Варя чем-то болела?
        Вспоминаю, как дурно она чувствовала себя в последнее время. Что-то её мучило, но она так и не поделилась.
        Коробочек несколько - штук восемь. Названия, написанные на коробке, утекают из сознания, но что-то подстёгивает рыться дальше. Как последний бомж я копаюсь в мусоре. Не пропитания ради, а ответов для. В этой корзине кроется что-то важное, и я отчаянно ищу подтверждение собственным догадкам, от которых плавится мозг.
        Их восемь штук. Тонких полосок пластика, на которых… по две полоски. Забавная тавтология. Такие штуки в романтическом кино барышни оставляют поутру на раковинах в надежде, что мужик в перерывах между бритьём и чисткой зубов найдёт, всё поймёт и обрадуется. Тесты на беременность.
        Восемь штук и каждый положительный.
        Ногой отпихиваю всё остальное, в руке остаётся только пачка доказательств того, что Варя сбежала, имея под сердцем ребёнка.
        «Это был только мой сын, Дима. Ты никогда не был его отцом», - звучат в голове ехидные слова Юли.
        Не мой сын.
        Тогда был не мой. А сейчас?
        Я внимательно рассматриваю тесты. Вглядываюсь в каждый, ищу ответы и прислушиваюсь к собственной интуиции. Только могу ли ей верить? После двадцати лет кромешной лжи могу ли себе доверять?
        Варя беременна - это факт. Но…
        Это же Варя, шепчет тонкий голосок в голове. Она не Юля, Варя не подлая. Она чистая настолько, что мне больно за неё - такую хрупкую, беззащитную.
        Перед глазами возникает рожа Леонида. Он был её женихом, эти две полоски вполне могут оказаться его ребёнком. Почему нет? После всего, что я узнал сегодня, имею право сомневаться.
        Но, мать его, это же Варя! Если я сейчас поверю, что она похожа на Юлю, лучше пустить себе пулю в лоб. Прямо в этой квартире и будь что будет.
        В любом случае, даже если ребёнок не мой - на этой мысли тело сводит судорогой - ладно! Даже если он не мой, я должен увидеть Варю и узнать всё от неё. Глядя ей в глаза спросить. Варя мне не соврёт, я всё по глазам увижу.
        Половина ночи уходит на то чтобы найти Варю, но в итоге я узнаю адрес. Прогнав на выходной Пашу, отказавшись от услуг Валеры, я сажусь в машину и двигаю на восток - к деревне, где живёт бабушка Варвары. ГЛАВА 54 ВАРВАРА
        Тяжёлый беспокойный сон прерывается приступом тошноты. Я кое-как надеваю выданный бабушкой халат, несусь к выходу и так, перемахивая через три ступеньки порожка, бегу через сад в уборную. Господи, неужели бабушка в каждую из пяти своих беременностей преодолевала такую полосу препятствий, мучаясь токсикозом? А если так каждое утро? И несколько недель подряд?
        Лишний повод восхититься этой замечательной женщиной, которая ещё долго вчера меня баюкала, проявив небывалую для неё нежность.
        Облегчение приходит спустя несколько минут. Привожу себя в порядок: приглаживаю растрёпанные во сне волосы, вымываю лицо ледяной водой из огромной бочки, стоящей под старой сливой. Плоды давно убраны, листья местами пожелтели и вот-вот упадут на землю ярким ковром.
        Тук-тук-тук…
        Мерный стук доносится откуда-то слева. Прислушиваюсь. Ритм отдаётся в ушах, вызывает любопытство. Кто-то из соседей наверняка начал заготавливать дрова на зиму, и в прохладном утреннем воздухе звуки слышатся с удивительной чёткостью.
        Кутаясь в халат, я огибаю куст смородины, прохожу мимо уснувших на зиму лилий.
        Тук-тук-тук…
        Между пяткой и задником обуви попадает мелкий камушек, я подпрыгиваю на месте, громко ойкаю и трясу ногой, крепко держась за шероховатый ствол абрикосы. В кустах сидит незнакомый кот. Привлечённый, как и я, шумом, он выглядывает, прячась в голых ветках. Белоснежные усы на чёрной морде воинственно топорщатся. Следую за его настороженным взглядом и… чуть было не падаю в обморок.
        Поклонский.
        Вначале я вижу только его задницу, туго обтянутую брюками. Дима стоит ко мне спиной, низко наклонившись за очередным поленом. Мощным плавным толчком он выравнивается во весь свой немаленький рост, пристраивает деревяшку на колоде - ею пользовался ещё мой дед. На ней сбоку глубокая трещина, но бабуля утверждает, что эта штука нас всех переживёт.
        На рубашке, чуть пониже шеи, проступают влажные пятна, сквозь них светится тёмный контур татуировки. Косые солнечные лучи выделяют пряди волос, делая их бронзовыми. Я залипаю на это виденье - наверняка сон.
        Наслаждаюсь, а Дима снимает с себя испорченную рубашку и бросает её куда-то в кусты мятой тряпкой. Я не понимаю… я сошла с ума?
        Мелькает лезвие огромного дедовского колуна, раздаётся свист. Мышцы на широкой спине напрягаются, бицепсы выделяются сильнее, а в узкой выемке над позвоночником блестят бисерины пота.
        Дима колет дрова. Взмахиваю перед лицом рукой, но новый приступ тошноты отвлекает от размышлений, и больше ни о чём думать не могу. Да что ж такое! Почему моя беременность не могла быть лёгкой, без вот этих вот моментов? Хоть в чём-то же мне должно было повезти.
        Пока вновь умываюсь, убеждаю себя в собственном безумии. Иначе как объяснить картину, увиденную до этого?
        Но привычное уже «тук-тук-тук» через равные паузы обозначает границы реальности. Поклонский здесь, во дворе моей бабушки, а я, сонная, бледная и взъерошенная, совершенно не готова к встрече с ним. Да я вообще к ней не готова! Но Дима разве спрашивает?
        Осматриваю свой наряд: удобный тёплый халат в крупный горох, полосатые носки, стёртые на пятках тапочки. Отличный вид, если бы нужно было играть маргинальную особу в сериале. Надо переодеться! Или залезть на чердак и спрятаться там, пока морок не рассеется, и Дима не растворится в воздухе. Когда-нибудь у него закончатся поленья, и он уедет к своей жене, любящей и преданной.
        Во мне закипает злость. Эгоистичная, иррациональная, она бьёт в голову, и я готова кого-нибудь ударить. Быстрее в дом, скорее в свою комнату! Спрятаться, пока действительно не наделала глупостей.
        И я бы почти добралась, я бы успела, если бы Дима не преградил мне дорогу.
        Большой, идеально выбритый, обнажённый по пояс, с растрёпанными от тяжёлой работы и ветра волосами, он стоит напротив. Аромат его тела проникает под кожу, будит самые низменные инстинкты. Сладкий трепет проходит по телу, я не могу его контролировать. Стоит посмотреть на Поклонского, увидеть его глаза, как меня сносит волной самых разных эмоций: глубинной тоской самки по своему самцу; болью разбитого в щепки сердца; обидой и плотским желанием, с ним невозможно бороться; страхом будущего и нежеланием оставаться без Димы. Невозможностью без него быть. Ещё немного и я соглашусь остаться рядом в любом качестве: любовницы, наложницы, случайной подруги… да что ж это такое!
        Гордость, ау! Где ты?
        - Ты что тут делаешь? - не могу придумать ничего лучше этого вопроса. - И где бабушка?
        - Она ушла к соседке, - махнув рукой за спину, он так и стоит напротив, не шевелясь. Возвышается каменной скалой, пышущий жаром и сдерживаемым огнём.
        - А ты пробрался в дом и решил наколоть дров?
        - Меня впустили, - усмехается, но очень по-доброму, даже мечтательно. - У твоей бабушки потрясающий чай. И варенье.
        - Чай? Варенье? Что вообще произошло, пока я спала?
        От удивления я даже забываю, что злюсь на него. И об одежде своей - этот наряд не годится для гордой встречи с человеком, который врал мне, даже не думая разводиться. От воспоминаний о том интервью меня снова окунает головой в тоску, и я ёжусь, готовая защищать себя и ребёнка в своём животе.
        - Варя, нам надо поговорить, - протягивает ко мне руку, но я отшатываюсь.
        - Нет, Дима… уйди, пожалуйста. Я не могу пока, не сейчас.
        Бормочу неразборчиво, мотая головой. Боюсь смотреть на Поклонского, боюсь увидеть в его взгляде что-то такое, от чего уже не оправлюсь. Не хочу, чтобы он мне вновь врал…
        - Уезжай, я прошу тебя.
        - Нет.
        Мне удаётся как-то вывернуться. Я огибаю Поклонского, несусь в сторону дома, но он нагоняет меня, хватая за плечи. Не больно, но если дёрнусь, он припечатает к своей груди - я знаю это, чувствую.
        Его прикосновения жгут. Носом в мой затылок, дыханием наполняет грудь, моим запахом. Рукой обхватывает поперёк груди, прижимает к себе, а я задыхаюсь от острой смеси ароматов: убранных на осень полей, догорающих костров, укрытых туманом озёр и голой кожи, горячей, как адская печка.
        Татуированная рука, узор на которой я так любила рассматривать, держит крепко, но столько нежности в этом прикосновении, столько силы. На глазах выступают слёзы, и я смаргиваю их, загоняя поглубже тоску по этому мужчине, так внезапно занявшему собой всё моё жизненное пространство.
        - Я тебе должен всё объяснить.
        - Я всё и так знаю, - исступлённо дёргаюсь, и Дима меня отпускает.
        Пылая гневом и болью, страхом и виной перед другой женщиной, я резко разворачиваюсь к Поклонскому, и длинные пряди хлёстко бьют по лицу. Но я ничего не замечаю и ничего не вижу, кроме его горящих глаз.
        - Уходи и больше никогда не возвращайся.
        - Я тоже всё знаю, - говорит и, склонив к плечу голову, смотрит на меня. - Ты беременна.
        Меня пронзает догадка: он нашёл тесты. Они так и остались в мусорной корзине. Теряю бдительность, и Дима снова оказывается рядом.
        - От меня, - кладёт руку на мой живот, прожигает прикосновением большой ладони через плотную ткань халата.
        В меня вселяется чёрт, толкающий на всякие глупости. Во мне говорит обида и растерянность.
        - Это не твой ребёнок, Дима. Не твой! - кричу, пытаясь защититься от всего, что говорила его жена, от горящих на подкорке обидных комментариев, шепотков коллег, сочувствия и насмешливых взглядов. От лицемерия и лжи мужчины, с которым так неожиданно срослась душой.
        - Тест ДНК всё покажет, но я и без него всё знаю. Это мой ребёнок, а ты моя женщина.
        - Ты женат! - кричу, мысленно проклиная себя и его. - Ты не собираешься разводиться. Так что это только мой ребёнок, Дима. Только мой. Ладно-ладно! Я разрешу тебе с ним видеться, ты отец. Но он всё равно мой!
        - Можешь и дальше себя обманывать, Варвара.
        - Это я себя обманываю? - бью его кулаком по плечу. - Это интервью… оно… да как ты мог?!
        В голове всплывает та часть интервью - я старательно загоняла вглубь сознания, игнорировала до этого всячески. Но сейчас, когда Дима смеет меня трогать, слова его жены взрываются в голове.
        Кажется, её спросили о детях, а она, печально посмотрев в сторону, сказала, что после смерти их малыша, она не может уже забеменеть. А потом посмотрела в камеру и сказала, словно бы ни к кому и только ко мне обращаясь: «Если бы Дима на стороне завёл ребёнка, я бы его приняла, я бы могла воспитать его, как своего».
        Липкий ужас поднимается со дна души. А что если… а что если Дима специально это всё? Я читала однажды о женщине, забеременевшей от состоятельного мужчины, хронически женатого и респектабельного, а тот отнял у неё младенца и стал воспитывать вместе с супругой.
        - Я не отдам тебе ребёнка, - это во мне говорит истерика, превратившая меня в безумицу.
        Я снова срываюсь с места и убегаю в дом. Где же бабушка? Почему ушла и оставила Поклонского в своём дворе? Меня с ним оставила? Она же знает!
        В доме пахнет лавандой и вишней. Я прячусь в кухне, зябко кутаясь в тёплый халат, но Дима вновь меня нагоняет.
        - Набегалась? - в глазах отблески бушующего пламени. - Не надоело?
        Он берёт с полочки папку (её вчера точно там не было), и со злостью швыряет её на стол. Вздрагиваю, обнимая себя за плечи, и меня натурально трясёт от эмоций.
        Дима обхватывает ладонью мой затылок, прижимает к себе и держит так крепко и бережно, что я задыхаюсь от желания раствориться в этих объятиях и оттолкнуть. Но моих сил хватает только на то, чтобы всхлипнуть.
        Поклонский целует мои волосы, гладит по плечам, всё ещё раздетый, всё ещё дикий в своей тоске и ярости.
        - Я люблю тебя, Варя, и я никогда тебе не врал. Никогда.
        От того, что он так вдруг признаётся мне в любви, теряю дар речи. А папка лежит на столе, манит к себе прикоснуться. Дима кладёт ладони на мои щёки, целует страстно, лишая воли и дыхания. Вливает свои эмоции в меня, забирает мои - мы как два сообщающихся сосуда не можем быть порознь.
        - Люблю тебя, - повторяет и наконец отпускает, словно ему больно меня касаться.
        - Что это? - почти задохнувшись, я всё-таки нахожу в себе слова.
        - Открой, - бросает, а на виске бьётся синяя жилка. - А я пока пойду покурю. У меня за последние сутки превышен лимит терпения. Мне нужно остыть.
        Он выходит из кухни так резко, что я не успеваю ойкнуть. Оставляет меня наедине с папкой, и я раскрываю её, не зная чего ожидать.
        Документы на развод. Подписанные. Настоящие. А ещё записка. Ровным аккуратным почерком - в нём чувствуется нажим и сила - написано всего несколько фраз:
        «Я хочу начать жизнь с чистого листа. Без прошлого, только в настоящем и ради будущего. С тобой, ребёнком и всеми детьми, которых ты ещё захочешь мне родить. Любые сплетни утихнут, злые голоса найдут другую жертву. Но если ты будешь со мной, на это будет плевать. На всё будет плевать, если каждое утро я буду видеть твоё лицо.
        Прости меня, Варя. За Юлю, за журналистов. Внезапно навсегда твой, Поклонский».
        ЭПИЛОГ ДМИТРИЙ
        ЗИМА.
        На кладбище тихо, и только колючий зимний ветер треплет волосы и забирается под воротник пальто. В небольшой роще, ажурной каймой опоясывающей погост, шуршат, соприкасаясь, голые ветви. Острыми иголками они царапают невозможно чистое небо, не оставляя на нём ран.
        Я только на мгновение закрываю глаза, но тут же распахиваю их, вглядываясь в неказистый надгробный камень. На нём чужое имя, чужая дата рождения и только дата смерти - Юлина.
        Она попыталась изменить в себе всё: место жительства, имя, возраст. Отмотала пять лет, словно так можно стать моложе. Только привычки так и не изменила, и в итоге её жизнь накрылась могильной плитой. Её лечение ожидаемо не помогло, и Юля погибла, возвращаясь однажды с какой-то вечеринки. Уж не знаю, где она нашла этих лихих друзей, но, наверное, это не сложно - влиться в дурную компанию.
        За спиной шуршат шаги. Я узнаю их, но молчу. Нам со Стасом давно уже не нужны слова, чтобы понимать друг друга.
        Подавшись вперёд, Стас кладёт на ледяной камень несколько цветов, перевязанных чёрной ленточкой. Искоса бросаю на него взгляд, удивляюсь, как сильно он изменился за несколько месяцев - почему-то только сейчас замечаю, что он отрастил бороду, а на лице появилось несколько новых, более жёстких, морщин. Они делают его не старше, но суровее, холоднее.
        - Всё-таки вино её прикончило, - философски замечает и кладёт руку на надгробье. - Кто бы мог подумать, что хорошая девочка Юля сгорит так быстро.
        - Мы с тобой, наверное, единственные, кто помним её по-настоящему хорошей девочкой.
        - Была ли она такой хоть когда-то?
        - Мне хочется верить, что да. Тогда, на той дороге, где я встретил её впервые, мне она показалась чудесным ангелом.
        Снова молчим. Небо затягивает светло-серыми тучами, и вскоре на плечи падают первые снежинки. Как маленький, я высовываю язык и ловлю им снег.
        - Ты знал, что я в неё тогда тоже встрескался? - тихо смеётся Стас, подставляя снежинкам руку. - Ага, как дурак, не мог на неё наглядеться. Даже грешным делом хотел у тебя её отбить. Слава богу, быстро прошло.
        - Я тоже побуду плохим другом и скажу, что лучше бы отбил.
        Усмехаюсь и, присев на корточки, поправляю возложенные нами цветы. Поднявшись, достаю из кармана сигареты, закуриваю одну и всовываю в землю рядышком с надгробием. Вторую отдаю Стасу, третью оставляю себе. Мы курим в полной тишине и кажется, что нам снова по восемнадцать: Юлька ещё не успела отравить большую часть нашей с ней жизни, я не совершил множество грехов, а Стас не разочаровался в жизни и женщинах, не заледенел сердцем. Сможет ли его хоть кто-то отогреть?
        Я вижу в летящем вверх сигаретном дымке женскую фигурку, хрупкую и беззащитную. Она кружится, и юбка простенького летнего платья надувается колоколом. Смеётся, порхая бабочкой, обнимает меня за шею и шепчет о вечной любви.
        - Она так много наворотила за свою жизнь, но я больше на неё не злюсь, - признаюсь, между глубокими затяжками.
        - Что толку на мёртвых злиться, да?
        - Твоя правда.
        - Ладно, я тебя в машине подожду, - Стас кладёт мне руку на плечо и слегка сдавливает. - Не торопись.
        - Нет, пойдём уже. Мне уже нечего здесь делать.
        Стас снова коротко сжимает моё плечо, избавляется от окурка. В полной тишине мы покидаем скорбное место, где нашла последний приют женщина, с которой я когда-то планировал провести свою жизнь. Так странно… сказал бы мне тогда, что я испытаю облегчение от мысли о её смерти, не поверил бы. Но факт остаётся фактом.
        В машине мы занимаем задний диван, Стас по привычке утыкается носом в телефон, быстро печатает и мне что-то подсказывает, что занимается он далеко не делами.
        И я озвучиваю то, о чём догадался совсем недавно:
        - Это женщина?
        Стас встряхивает головой, смотрит на меня, не мигая, потирает заросший бородой подбородок.
        - С чего ты это решил?
        - Ну… - взмахиваю рукой, но Стас так пытливо на меня смотрит, совершенно серьёзно ждёт ответа, что мне приходится пояснить: - Ты постоянно где-то пропадаешь, куда-то ездишь… вот я и подумал…
        - У меня есть дела, в которые я не собираюсь посвящать даже тебя, - бросает почти рассерженное, отбрасывает телефон и утыкается в окно.
        - Вот чего ты завёлся? Ты свободный мужчина, тебе всего сорок лет, чего вдруг ты должен ставить на себе крест?
        Сидящий за рулём Паша ловит мой взгляд и усмехается. Стас же молчит, яростно разглаживая несуществующие складки на брюках.
        - После Насти… я разучился доверять. Постоянно ищу подвох даже в простой улыбке.
        - Но тебя к ней тянет?
        Стас только вздыхает и, положив голову на стекло, молчит.
        - Посмотри на меня, Стас. Да посмотри ты, придурок! Ты же умный и взрослый, ты должен понимать, что они все разные. Думаешь, та другая такая же, как Настя? Чепуха. Если бы так было, со мной не случилась бы Варя.
        - Я ничего не думаю. У меня мозги отключаются, когда я её вижу. А это плохо, Дима, это очень плохо.
        Стас не называет имени своей загадочной незнакомки, а я не хочу лезть. Прелесть нашей дружбы в том, что мы умеем вовремя остановиться, не сорвав с другого шкуру, чтобы под неё влезть.
        - Катастрофа это, Дима, - морщится, как от зубной боли.
        - Это нормально, - толкаю его в плечо, и Стас хмурится, даёт мне сдачи. Мы, как в далёком детстве, развлекаемся взаимными тумаками, и вскоре друг чуть веселеет.
        Когда наш с ним родной город вырисовывается вдалеке контурами высоток, и его неутихающий гомон проникает сквозь стёкла машины, Стас, вспомнив что-то, говорит:
        - Слышал, что Баринов женится?
        О суслике я думать забыл, а он вон, женится. Надо же, даже без бабок и перспектив этот утырок умудрился кого-то окрутить.
        - И что ж за идиотка снизошла до этого почти бомжа?
        Стас усмехается, и по злому блеску его глаз понимаю: мы оба знаем эту идиотку.
        - Да ты что? - я давно не был настолько удивлён.
        - Настя продала то, что ей осталось при разводе, и рванула к нему, - с деланным равнодушием говорит Стас, рассматривая свои руки.
        Я вглядываюсь в его лицо, пытаюсь уловить там малейшие признаки обиды, непрошедшей любви, ревности. Но Стас подчёркнуто спокоен, даже равнодушен.
        - Не знаю… странно, - задумчиво говорит Стас, глядя в окно. - Мне казалось, я так сильно её люблю. А потом как отрезало. Веришь, сейчас я даже с трудом могу вспомнить её лицо.
        - А не её лицо вспомнить можешь?
        Стас бросает на меня хмурый взгляд и качает головой:
        - Провокатор ты, Дима. Оказалось, что не проблема вспомнить то самое лицо. Самая большая трудность его не вспоминать.
        Стас растягивает губы в ленивой улыбке, закрывает глаза и, запрокинув голову, растекается по сиденью и всю оставшуюся дорогу делает вид, что спит.
        Пожалуй, я погорячился с размышлениями о заледеневшем сердце Стаса. Что-то мне подсказывает, что оно у него скоро отогреется, да ещё как!
        ***
        ЛЕТО.
        - Дмитрий Николаевич, держите себя в руках! - Валера хмурится, но я не могу ждать.
        - Там мою дочь рожают, а я должен в тупой пробке торчать?! - рявкаю, когда становится понятно: из этой узкой кишки, тянущейся вдоль центрального проспекта, мы до вечера не выберемся.
        Мне позвонили час назад и огорошили: Варя рожает. Нет, не раньше срока, даже с небольшой задержкой, но всё равно… всё сном казалось, а теперь в реальность превратилось, и моё буйное сердце работает с перебоями, каждый раз норовя вылететь из грудной клетки, разорвавшись от волнения на миллиарды кусков.
        - Всё, надоело, - распахнув дверь, выхожу из машины прямиком в душный воздух. Пиджак остаётся в салоне, галстук выбрасываю в кусты, расстёгиваю ворот рубашки, удивляя своими действиями мужика в стоящей за нами машине. Нет, чувак, это не стриптиз, это нервы.
        - Ну, куда вы, Дмитрий Николаевич? - раздаётся встревоженный окрик Валеры, но я машу на него рукой.
        - Я пешком, тут недалеко.
        И правда, до больницы минут тридцать, если срезать через дворы, и я несусь, как ошпаренный, боясь пропустить самое главное событие в своей новой жизни. Я должен успеть! Я обещал Варе, что буду рядом, она меня ждёт.
        Последние недели Варя дохаживала сложно. Отекали ноги, кружилась голова, но моя девочка была переполнена таким счастьем, светилась им изнутри, что все проблемы уходили на задний план. Порой, я так сильно на неё давил своей заботой, что она гнала меня из дома, смеясь и требуя покоя. И я уходил, кружа вокруг нашего нового дома, гулял в саду, но страх потерять Варю и ту жизнь, что бьётся под её сердцем, прогнать не получалось.
        А сейчас она рожает, а я тут, как сайгак, несусь по чужим дворам.
        - Дмитрий Николаевич, я с вами, - не отстаёт Валера, как всегда, проявляющий любую заботу и тепло действием.
        Перемахивая через ограждения чужих придомных садиков, сбивая по пути дыхание, раскрасневшийся и чертовски паникующий, я врываюсь в клинику через двадцать минут, выхватываю из рук ждущей меня медсестры белых халат. Говорить не могу - в горле пересохло, и Валера протягивает мне не понятно, откуда взявшуюся в его руках бутылку холодной воды.
        - Ты в курсе, что тебе цены нет? - спрашиваю, сделав несколько жадных глотков.
        - Но вы ж установили мне зарплату, значит, есть, - криво усмехается, шутник.
        - Ой, ну тебя, - отмахиваюсь и врываюсь в лифт, испугав какую-то старушку.
        - Молодой человек! - взвизгивает она возмущённо.
        - У меня там дочь рождается! - поднимаю палец вверх, а старушка лишь качает головой, улыбается, но на всякий случай держится от меня подальше.
        В коридоре небольшое столпотворение: моя мама, бабушка Вари, Мара, Стас, взволнованная пышногрудая блондинка (Галя, кажется) и её тонкий-звонкий муж. Следом за мной в людской поток врываются родители Варвары, уже привыкшие ко мне, уже смирившиеся с прошлыми событиями.
        - Расступись! - рявкаю, и Мара звонко смеётся. Размахивает руками, предлагая дать мне коридор, и я, вздохнув полной грудью, оказываюсь наконец в палате.
        - Ох уж эти деловые мужчины, вечно работают, - встречает меня акушерка, а я чувствую, что могу рухнуть в обморок. От волнения натурально тошнит, и в руки беру себя кое-как.
        Варя… красивая. Бледная, утомлённая родами, она смотрит на меня своими огромными глазищами и тянет ко мне руку. Делаю несколько осторожных шагов к ней, впервые чувствуя неловкость от собственных габаритов. Страшно лишний раз пошевелиться, чтобы ничего не задеть и не испортить. Остановившись рядом, до боли в глазах вглядываюсь в любимое лицо, провожу пальцами по щеке, а они, чёрт возьми, дрожат.
        - Поклонский, мы тебя ждали, - говорит, улыбаясь счастливо, и я только успеваю её за руку схватить, а она уже кричит что-то, и через несколько минут раздаётся слабый писк, а за ним следует уверенный вопль.
        Моя дочь… она родилась!
        Всё происходит так быстро, что я, как последний осёл, только глазами хлопаю, принимая из рук довольной акушерки драгоценный свёрток.
        Укутанная в шелестящую ткань, дочка смешно чмокает губами-бантиками, кряхтит и снова разражается громким воплем, ещё громче прежнего. На переносице у неё хмурая складка, тёмные волосики слиплись в парочку колечек, а крик такой сердитый, что я всерьёз опасаюсь, что она себе что-то повредит.
        - С ней точно всё хорошо? - прожигаю требовательным взглядом акушерку, а та кивает.
        - Она просто только родилась, - улыбается Варя. - Она же должна всему миру сообщить, что она дочь самого Дмитрия Поклонского.
        Дочка надрывается, я протягиваю ей палец, и она обхватывает его обеими ручками и… затихает. Успокаивается и будто бы улыбается, но это просто свет так падает.
        - Привет, - говорю тихо, боясь дыхнуть лишний раз. Страшно, чёрт возьми, когда в руках такой нежный и хрупкий пупс. - Ты красивая.
        Она забавно морщится, словно действительно слышит мои слова. Вслушивается.
        - Ты похожа на маму, знаешь?
        - Она на тебя похожа, Поклонский, - возражает Варя.
        - Не спорь, - дёргаю плечом, а Варя смеётся.
        Вся окружающая нас с дочкой суета отходит на второй план, тонет в громком стуке моего сердца. Я смотрю на дочку, имя которой мы так и не выбрали, и мир сужается до размеров этой крошки, так доверчиво лежащей на моих руках.
        Я не знаю, какая судьба её ждёт. Не могу защитить от первой неудачной влюблённости, двоек, обид, ссор, разочарований и потерь. Но одно я знаю точно: любить я её буду изо всех своих сил. Всем своим сердцем. А это уже немало, правда?
        - Я так долго тебя ждал, - говорю, осторожно прижимая крошку к себе, и смотрю на уставшую и счастливую Варю. - Я так долго вас ждал. Обеих. Всю свою жизнь.