Мой дневник. «Я люблю…» Евгения Валерьевна Мамина

        # О, где вы, рыцари, и верные возлюбленные, мечтающие об ответном сильном чувстве? Где вы, готовые свернуть горы ради нежного взгляда любимой? Почему вас все меньше и меньше? Почему, сидя у окна и глядя в непроглядную тьму ночи, мы видим сквозь слезы, что не тебя, такую замечательную, он выбрал в качестве предмета своего вожделения; не с тобой он снова идет по дороге; не к тебе тянется его сердце и не для тебя открыта его душа? Возможно, когда-нибудь, он увидит тебя и поймет твои переживания. Тогда, скорее всего, будет уже поздно. Время не стоит на месте. И, уже при других обстоятельствах, ты будешь сгорать в объятиях другого мужчины. А из окна соседнего дома, так же как и когда-то давно, на вас будут устремлены чьи-то полные слез очи, страдающие от непонимания и неразделенной любви…
        А может быть, существует вероятность и они все-таки могут встретиться, те, двое, не нашедшие друг друга в далеком прошлом? И их дороги жизни все равно неизменно переплетутся и соединят два сердца. И тогда окажется, что и рыцарь знал о существовании обладательницы заплаканных глаз у окна. И что уже тогда был сам к ним неравнодушен… В жизни всякое случается. Вот только концовка у историй разная…
        Евгения Мамина
        Мой дневник. «Я люблю…»

        Что может сравниться по своей важности с пылкой страстью молодого девичьего тела, сгорающего от любви к прекрасному мужчине? Какие еще воспоминания могут столь глубоко и надолго врезаться в память юного существа, влюбленного и страдающего от неразделенного чувства - только саамы тонкие и горестные переживания ранимого сердца по поводу безответной любви. Именно ее, ЛЮБОВЬ,- мы, нежные и томящиеся пустыми надеждами, глупые, живущие в выстроенных нами же идеалах, непорочные создания, ищем с упоением, жаждая и призывая ЕЕ в девичьих грезах; когда же находим - быстро разочаровываемся в ее непостоянстве, неидеальности и недолговечности.
        О, где вы, рыцари, и верные возлюбленные, мечтающие об ответном сильном чувстве? Где вы, готовые свернуть горы ради нежного взгляда любимой? Почему вас все меньше и меньше? Почему, сидя у окна и глядя в непроглядную тьму ночи, мы видим сквозь слезы, что не тебя, такую замечательную, он выбрал в качестве предмета своего вожделения; не с тобой он снова идет по дороге; не к тебе тянется его сердце и не для тебя открыта его душа? Возможно, когда-нибудь, он увидит тебя и поймет твои переживания. Тогда, скорее всего, будет уже поздно. Время не стоит на месте. И, уже при других обстоятельствах, ты будешь сгорать в объятиях другого мужчины. А из окна соседнего дома, так же как и когда-то давно, на вас будут устремлены чьи-то полные слез очи, страдающие от непонимания и неразделенной любви…
        А может быть, существует вероятность и они все-таки могут встретиться, те, двое, не нашедшие друг друга в далеком прошлом? И их дороги жизни все равно неизменно переплетутся и соединят два сердца. И тогда окажется, что и рыцарь знал о существовании обладательницы заплаканных глаз у окна. И что уже тогда был сам к ним неравнодушен… В жизни всякое случается. Вот только концовка у историй разная…

«Дневник Татьяны Поповой»



1941г. Весна, апрель.
        «Они любили друг друга с детства
        Когда были еще детьми.
        И часто-часто они встречались и говорили о любви».
        ..Слова из песни не выбросишь. Как бы хотелось, чтоб и относились они ко мне. Почему кому-то сейчас хорошо на душе и весело, а я снова плачу? Его нет рядом, а моя подруга, наверняка, с НИМ сейчас. Какая же она мне подруга после этого? Знает же, как мне становится не по себе, когда ОН рядом со мной, и как дрожат мои руки и колена, а по телу пробегает электрический ток… Мне иногда кажется, что он тоже немного мною увлечен. Когда я рассказываю истории из книг о героях гражданской войны (отец у меня преподаватель истории в институте, и у нас дома большая библиотека исторических книг и сборников) в нашей компании, ОН подходит и с интересом смотрит на меня и слушает. Тогда у меня начинается жар по всему телу, и я сбиваюсь. Это нелепо и невыносимо. Я хочу поразить его своим красноречием, а у меня не получается. Этот проклятый ступор во мне, во всем теле… откуда он берется? Ну почему у Ритки такого нет? Она всегда начинает нести всякую чушь, когда вокруг нее собираются мальчишки. И они ее слушают с восторгом, как мне кажется. Хотя она ничего умного ни разу не рассказала. Может во мне играет обида на нее?
Но за что? А может я просто глупая? Умом не вышла и чего-то не понимаю? Да, мне 17 лет. Я заканчиваю школу. Я считаю себя вполне смышленой, способной и симпатичной девчонкой. У меня есть комплексы. Да, они есть. Но они есть у всех! По крайней мере, у большинства моих сверстниц. Ох, наверное, у меня их просто, чересчур много. Одни говорят, что я не умею общаться с парнями. Ну, да, я же не ржу, как лошадь, реагируя на каждое их слово. И не говорю глупости, которые ребятам нравятся. Но зачем? Я же не ищу придурка, с которым и пообщаться нельзя. Я хочу встретить умного и интеллигентного парня, который мог бы понять меня. В классе у нас есть мальчик, Митя Безручкин. Он неплохой, дает списать мне физику (а то у меня стабильный «трояк», а с помощью Митьки, глядишь, и четверка в аттестате будет). И он мне симпатизирует. Но он всего лишь одноклассник. И на большее, чем на статус друга, он не тянет. Ну не воспринимаю его по-другому. А тут с месяц назад Рита пригласила меня к себе на День рождения. Там было еще несколько девчонок из класса и со двора. Еще там был старший брат Риты, которому уже исполнилось 19.
Он позвал своих друзей. И среди них был Андрей…Андрюшенька… ндрейка… Когда я его увидела, то поняла, что пропала..
        (конец апреля)
        Не могла прошлый раз писать. Захотелось расплакаться лишь при одном упоминании его имени. Завтра майские праздники. Идем с классом на демонстрацию. Рита сказала, что в институте у брата тоже все идут на парад. Вот, может, увижу Андрея. Его серые глаза с золотыми ресницами…хочется целовать и прижиматься к ним бесконечно долго. Позавчера мы снова встретились с ним у подъезда. Я ждала его там. Признаюсь со стыдом, но лишний раз увидеть его - это такое счастье! Я сделала вид, что выхожу из дома, когда он входил. Мы столкнулись на этаже, и он сказал: «Привет!» Я коснулась его руки… Она такая… мягкая… Ой, что же я пишу… Если об этом узнают, меня ж засмеют. Мама говорит, что мне еще рано думать о любви, надо готовиться к поступлению в институт. А я только о нем и могу думать. Мне хочется его поцеловать (хотя бы в щеку).
        Май 1941.
        Ну, вот и прошли праздники. Близко пообщаться с НИМ мне удалось лишь один раз. Он все время с друзьями, а мы, наверное, слишком маленькие для них. Рите везет - брат приводит Андрея домой постоянно - вот бы у меня был старший брат! Я бы точно тогда познакомилась бы с Андреем поближе. А так что, одна дочка у родителей. Врачи сказали, что с маминым здоровьем рожать больше нельзя. Вот пойду в медицинский, выучусь и тогда все узнают, что мама у меня самая здоровая! (Болеет она последнее время. Все нервничает почему-то. От отца скрывает плохое самочувствие. Мне страшно за нее. А вдруг я не успею научиться тому, как ее вылечить? Как же я буду без нее? .)
        Июнь 1941г.
        Идет подготовка к выпускному балу. Хорошо, что у меня такие замечательные одноклассники. Я говорю о Безручкине и Хлопине. Они оба почти отличники. О них все говорят: «Зазнайки!» А я думаю: «Молодцы, ребята. Далеко пойдут». Они помогли мне вытянуть физику и математику. Оценки в аттестате будут хорошие.
        Июнь.
        А на выпускной бал мы пригласили институтских. Ну, чтоб было веселее, и я думаю, что увижу Андрея. Вот уж постараюсь использовать этот шанс и потанцевать с ним. Это моя мечта. А мечты должны сбываться. Скорей бы 21 июня - самый лучший день в моей жизни.
        Андрюша! Я тебя люблю!!!


24 июня 1941г.
        Боже мой. Вот этого не ожидал никто. Война! Что это такое - мы знаем из книжек, но то, что это так…ужасно… я не представляла. Отец пропадает в военкомате. Мама пытается удержать его дома, но, не имевший возможности воевать в Гражданскую из-за молодого возраста, теперь отец хочет «восстановить справедливость» и не ударить в грязь лицом. Он мечтает прославить нашу фамилию настоящими делами на фронте и быть похожим на тех героев, про которых постоянно рассказывал студентам на лекциях в институте. Мама в панике, я тоже.
        Но ко всему прочему, у меня свое горе. Я поругалась (и сильно) с Олей Лапиковой. Мы сдружились с ней при подготовках концертов и вечеринок, и мне она казалась спокойной и рассудительной. А в реальности оказалась расчетливой и гадкой. Что она сделала? Ах, что она сделала! Она увела у меня моего Андрея! Увела нагло, из-под носа. Я вся в слезах…Успокоилась я лишь сегодня. А так я даже не могу произнести его имя. Я их обоих ненавижу. НЕНАВИЖУ! Ну, чем, чем она лучше? Весь бал был просто замечателен. И на «белый» танец я пригласила его. И он согласился. И я была в восторге. Мы танцевали и говорили о чем-то. Я не помню о чем. Это был вальс-мечта, вальс-сновидение. Мы парили, кружились в потоке танцующих и казалось, что кроме нас, нет больше никого…Мне так казалось…Я думала, что он тоже «горит» изнутри, как я. Я так была счастлива, что и не заметила, как Ольга почти вырвала его из моих объятий. Мы стояли с Андреем в стороне, а она пригласила его. Как так можно? Он же не был свободен, он был с девушкой, т.е. со мной. Он был занят. Разве было не заметно? Или она просто не считала меня чем-то видимым… Я бы
объявила ей бойкот на всю жизнь. Но теперь так и получится. Они танцевали, а я кусала губы и сдерживала желание разрыдаться. Даже Ритка где-то кружилась в другом конце зала и ничего не знала о моих страданиях. Хоть бы кто посочувствовал! Правда, Митька Безручкин был рядом. Вот ведь друг настоящий! Но… всего лишь друг и одноклассник. С ним и танцевать то неинтересно - никакого чувства.
        Утром на рассвете, мы выходили из школы вместе всей толпой. Вот тут-то и произошло самое ужасное в моей жизни. Андрей шел между мной и Олей. Остальные ребята тоже шли группами. А дальше была дорога в две стороны. В одной живу я, в другой - она. Конечно, оказалось, что некому проводить Олю, никто не шел в ее сторону. Я так умоляюще смотрела Андрею в глаза. Казалось, вот-вот, он отвернется от нее. Но тут все спутала Ольга. Сквозь тишину наших взглядов, раздался голос: «Рыцарь надеюсь, меня проводит?» Андрей ответил: «Конечно. Таня (так меня зовут), я провожу Олю. Иди с ребятами. Увидимся как-нибудь. Еще раз поздравляю с окончанием школы». Голос был ровный, ничего не значащий. Но потом он поцеловал меня в щеку. При том его рука скользнула по моей спине…Я до сих пор ощущаю это касание. Нежная рука, горячая и такая желанная… Ну, почему, почему она, а не я? Как теперь мне быть?
        Июль 1941г.
        Прочитала последние строки предыдущей записи. Какая я все-таки была идиотка. Глупые, нет, ненормальные мысли были тогда в голове. О чем я думала в тот момент? Не понимала еще всю пошлость своего легкомыслия в тот день. Нет, не могла понять, как все изменилось, что появилось кое-что пострашнее в жизни всех людей в стране, чем мое личное, индивидуальное неразделенное чувство. Еще месяц назад, я была ребенком. А теперь? Теперь я не могу позволить себе быть ребенком. Я выросла и все, что теперь вокруг пугает всех - это два слова: война и смерть. Начали приходить первые похоронки с фронтов. Слезы, рыдания, крики…как теперь жить?
        (через 2 дня). Этого не может быть. Это не должно случиться с нами. Нет, только не с нами…Похоронки? Зачем я про них написала? Накликала горе и боль… Зачем она пришла именно в наш дом? Зачем она пришла в нашу квартиру? Да, мой папочка, с трудом прорвался на фронт в июне. А в конце июля «геройски погиб в бою за Украину». Не могу писать по-другому. Только сухие фразы приходят в голову. Маме становится хуже. Чтоб хоть чем-то себя занять, я поступила на ускоренные курсы медицинского училища. Мама не знает, что курс ускоренный. Она думает, что я буду учиться 5 лет, как и положено, чтобы стать врачом, а ко времени окончания института, война уже точно закончится. Не знаю. Люди говорят разное. Вон у Риты брата тоже взяли на фронт. Пишет, что бои очень напряженные, но фашисты имеют такой перевес в технике, что нашим приходится все время отходить и бросать наши города на откуп врагам. Как это ужасно. Но, похоже, это только начало. К нам в подмосковный Серпухов стекаются беженцы из Белоруссии и Украины. Чего только они не рассказывают. Страсти и ужасы - волосы дыбом встают. Эмоций не хватает… А Андрея я
больше не видела. Слышала, что и с Ольгой они больше не встречались, и что он пошел в связисты. Наверное, тоже на фронте…Все мальчики теперь солдаты и воюют. Я даже не знаю адрес Андрея, где он служит, куда написать. Знаю лишь его имя: Андрей Подольцев, и все. Кто знает, увидимся ли с ним еще…Не время пока.
        Ноябрь 1941г.
        Кошмар. Иначе не скажешь. Война в разгаре, хотя многие думали, что она закончится через пару месяцев. Немцы под Москвой. Постоянно бомбят; голова болит, уши закладывает. Звон от сирены перед бомбежкой снится уже во сне. Мама болеет. У нас квартиранты из беженцев. Я учусь. На фронт не посылают. Наверное, жалеют. Все мы, молодые девчонки, только школу закончили. Разговоры лишь о родных на фронтах, да о завтрашнем дне: что будет дальше? переживем ли сегодняшний день?
        Нас посылают рыть окопы. На улице уже холодно. Роем мерзлую землю. Пальцы рук быстро немеют. К вечеру сил не остается совсем.
        Декабрь 1941г.
        Вот и практика была сегодня. Перевязывали раненых с линии фронта. Сколько же их!!! К концу дня мыслей не остается никаких. Усталость и все. Скорей бы все закончилось. Наступление началось. Скорей бы наши выперли фашистов! А что потом? А что теперь?
        Теперь я тоже не знаю, как жить дальше. Неделю назад пришла на то место, где был наш дом. Там… яма в земле. А дома нет…Как и нет мамы, тети Тамары и Алешеньки (беженцев). Вот так: было, и нет…Слез тоже уже нет, словно что-то огромное и темное поселилось в груди. Оно не дает чувствам развиваться…как будто лед в сердце…просто раз, и нет моей семьи…Это сон? Плохая сказка? Как это осознать?..
        Хочу на фронт. Все равно больше ничего не осталось: ни чувств, ни сил, ни слез. Писать тоже больше не могу. Плохо мне!
        Январь 1942г.
        Прибежала с дежурства в госпитале. Сколько всего осталось далеко позади, в мирном прошлом. Сейчас кажется, что мы все время живем под бомбежками, со звуками постоянных орудийных залпов; с ужасными стонами раненых, для которых мир ассоциируется с отсутствием боли и кровавых тампонов на местах, где раньше были руки и ноги. Смерть. Везде смерть. Ежедневно и ежеминутно. Она меняет мировоззрение. Она меняет все ценности… А еще, непередаваемая усталость. Боли уже не чувствуешь. Если б еще полгода назад мне сказали, что я без страха и брезгливости буду помогать хирургу вынимать пули и осколки из всех частей тела раненых; перевязывать изуродованные шрамами и страшными ранами тела солдат, или то, что осталось от их тел после взрывов; что спокойно буду закрывать глаза тем, кто уже отмучился от страданий и без слез заполнять документы о смерти,- я бы просто в обморок упала от одного представления о таких ужасах. Оказывается, привыкаешь даже к такому. Прошли слезы, и боль притупилась после гибели мамочки (даже похоронить не удалось ее. Останки так и не нашли под завалами). И осталась такая ноющая ненависть к
тем, кто придумал это гнусное слово «война» и решился прийти на нашу землю, и посмел поднять оружие на мою страну! Я их ТАПК ненавижу, что даже когда мне совсем плохо и не остается сил сделать шаг к вонючей кровати с больным… лишь ненависть помогает мне справиться с этим. И я снова перевязываю, сквозь зубы, призывая смерть на голову фашистов и Гитлеру.
        Февраль 1942.
        Наконец их погнали, наконец наши полководцы опомнились и взялись по-настоящему бить гадов. Как бы и мне хотелось вслед за ними стрелять и вешать фрицев.
        Последний месяц был ужасным. Ужаснее себе я ничего не могла представить. Кровь, раненые, мертвые. Врачей не хватает. Линия фронта проходит недалеко от нас. Госпиталь, что организовывали в здании нашего училища, уже несколько раз переезжал глубже в тыл. Несколько девчонок, что учились на моем потоке, ушли на фронт, точнее… просто сбежали на проезжающих грузовиках. Я тоже хотела…но… двоих из моих сокурсниц, мы уже похоронили. Хирург сказал, что они были неподготовлены к реальной войне. И это отбило у остальных охоту лезть на рожон под пули до завершения обучения. А обучение было у нас не только теоретическое. Несколько раз мы вытаскивали бойцов с поля боя. Хорошо, что там, где мы ползали, уже не рвались снаряды, а по стонам можно было определить, где нужна помощь. Я не знаю, какой страх должны были испытывать солдаты под настоящим перекрестным огнем, но мне самой было безумно страшно, когда я тащила на себе вроде, и нетяжелого парня, но из-за постоянного ожидания возможного взрыва с любой стороны, мне казалось, что вес на моих плечах был полуторный. Я не трусиха, хотя так можно подумать обо мне по-
рассказанному. Ведь не тот трус, кто БОИТСЯ, а тот, кто боится выполнить свой долг и умереть, и который идет наперекор своей совести. Думаю, что я почти готова к практическим действиям. Вот только как попасть в гущу событий…надо поговорить с главным.
        Март 1942г.
        Мы живем в госпитале, в маленькой коморке, где посменно спим на широких лавках и почти сутками дежурим у кроватей раненых. За время моей учебы, практики, или, как это называется, военной жизни, я получила навыки не только сиделки, санитарки, медсестры, но еще и операционной сестры, что удалось не каждой девушке нашего курса. Кудряшов Виктор Иванович, наш педагог и параллельно врач-хирург госпиталя, при выдаче документов об окончании курса, пригласил меня и еще трех девушек остаться работать с ним его ассистентками. Я подумала и согласилась. Если добиваться цели, то с полным чемоданом знаний. А может закон самосохранения победил. Чего я стою на фронте и в бою, если мои знания заключены лишь в умении перевязывать, делать обезболивающие уколы и подавать судно. Конечно, я утрирую, но, понаблюдав за тем, как действует Кудряшов - врач с большой буквы, я твердо и осмысленно решила, что буду перенимать его опыт. Но было еще кое что, что заставило меня отложить выполнение замысла уйти на фронт сейчас: я вспомнила обещание, что давала когда-то маме - научиться лечить ее болезнь…Мамочка, тебе и твоей памяти,
я посвящу свое решение. Обещаю, что стану хорошим врачом. А тебе не будет за меня стыдно…


1944 октябрь.
        Здравствуй, мой потрепанный друг - дневничок! Как давно я тебя не открывала и не посвящала в свои дела и мысли. Даже не верится, что прошло 2 года после последней моей записи. Невероятно много произошло с тех пор. Я возила тебя с собой вместе в вещами. Мы колесили по всей стране. Но вот времени открыть тебя у меня не было. Прости, дорогой. Ты, мой друг, ты - мое прошлое, то, что связывает меня с детством и теми, кого уже нет рядом… Сейчас я уже взрослая женщина и смешно читать свои рассуждения и мысли двухлетней давности. Еще смешнее их писать теперь. Но может быть, мне это нужно?
        Два года пролетело. Война продолжается, и как-то все вокруг свыклись с этой мыслью. Уже нет постоянного страха от возможности умереть. Все как-то сжились с постоянными жертвами войны. Сколько я сменила госпиталей и сколько раненых, измученных, умирающих на руках, повидала за это время. С другой стороны, сколько вылечившихся солдат говорили: «Спасибо, милая» за свои спасенные жизни. И хотя, многие из них покинули госпиталь искалеченными, их «спасибо» - это настоящая благодарность за то, что я умею делать. Пройдя многомесячную стажировку сначала операционной медсестрой, затем помощницей хирурга у Кудряшова, я получила опыт и овладела специальностью, которой могла посвятить всю жизнь. Постоянные операция - суточная практика в госпитале заменила мне все годы институтской учебы. Вряд ли обычный студент медицинского ВУЗа моего возраста владел теми навыками, которые были у меня. Я не хвалюсь своими успехами, просто оцениваю собственные знания и опыт. Времени на обучение было мало, но никто не ставил мне это в вину. В дни войны профессионалов ждут везде.
        Итак, меня направили на Юго-Восточный фронт, под Сталинград, где не хватало врачей, и где я работала в паре с еще одним врачом-хирургом в небольшом полевом госпитале. Затем, после разгрома немцев под Сталинградом, где только не пришлось побывать уже в качестве самостоятельного хирурга. Но какая это огромная радость - испытывать ликование победы здесь, на переднем крае, видеть лица ребят, которые еще вчера кряхтели и изворачивались на кроватях от боли, а сегодня услышав сводки о наступлениях и победах на фронте, целуют тебя и пытаются прыгать от счастья, что они живы. Ведь единение нас всех от радости маленьких побед ведут нас к самому заветному дню для нашей страны - Дню Мира и окончания войны. Скорей бы!
        Сейчас я нахожусь в Польше, рядом с границей с Советским Союзом. Здесь мой военный путь, должно быть закончится. В чем причина? Она нелепа, как и все события последних лет. Во время одной из операций я поранила руку. Оказалось, порез связки. Как это случается,- вовремя не приняла меры и т.д. и т.п. И теперь, короче, не быть мне классным хирургом. Не хочу об этом писать. Уже прошло нервное потрясение от шока, когда я поняла, что карьера моя практически завершена. В этой сфере. Ну, что ж, буду простым врачом, либо консультантом (знания то никуда не исчезли). Бред пишу. Я слишком полюбила то, чем занимаюсь уже несколько лет и днем, и ночью, уже 2,5 года. И не хочу зачислять себя в инвалиды. Не хочу быть, как мои больные, которых выписываешь без руки или ноги, но живых, и уговариваешь, что жизнь не закончена, и что жить можно и с одной конечностью. Но как тоже самое объяснить самой себе?
        Ноябрь 1944г.
        Нас вывезли на Украину. Теперь я - начальник мобильного госпиталя при управлении тыловым штабом. Пока я даже не знаю, в какой городок нас забросят. Завтра иду к начальству за распоряжениями. Сейчас сидим в машинах, ждем когда нач. мед Кузьмич (начальник медицинской части, и мой непосредственный начальник, хотя отношения у нас с ним больше, как у отца и непослушной дочери.) даст приказ колонне трогаться. Кузьмичу лет 55, и он отчитывает меня по каждому поводу и без повода, словно девчонку. Я подчиняюсь ему, как старшему по званию, но как только заходит разговор об организации переезда, сборах, документах и бумагах - тут ему до меня далеко. Я оказалась очень хорошим организатором. Кузьмич не мешает мне, а лишь хмыкает в усы, хмурит брови и наблюдает за моими действиями, пока они не идут в разрез с его представлением о происходящем. Зато в своем командном деле, ему нет равных. Так что, мы дополняем друг друга в чем-то. А еще, его все боятся. И когда возникает какая-либо проблема с Кузьмичом, все идут ко мне. Мне попадает от него за «лишние» просьбы, зато вопросы решаются все своевременно. Да, рука
моя так и не стала образцово показательной с хирургической точки зрения. Но возможно, я смогу все-таки приносить пользу людям? Я стараюсь ежедневно делать обход всех больных, знаю все о пациентах, их болезнях. Самый любимый мой момент во всей работе - когда я подписываю документы на выписку бывшим раненым, и они едут домой к семьям. Все раненые солдаты уже очень устали от войны, и никто особо не рвется в гущу военных действий. Да и война, похоже, близится к завершению. Раненые к нам поступают не самые сложные. Так, долечиваться едут. Так что, скоро ждем Дня Победы!

* * *

«Кому рассказывать об этом? Кто поверит, что это правда, а не вымысел? Зовут меня Андрей Подольцев. На данный момент я - командир разведроты (а лучше сказать, бывший командир), лейтенант. Если следовать анкете, то родился, учился, вырос без проблем. Институт не закончил, был призван в действующую армию по причине начала войны в Советском Союзе. Рвался на поле сражения, хотелось сразу всех фрицев одной пулей убить, да, смешно - мальчишка был. Женат не был, поэтому и жалеть меня, если убьют, было бы некому. Зато мечтал погибнуть, как герой. Сам я сирота, тетка меня воспитывала. Сейчас уже не знаю, что с ней. Пытался разузнать, да где там: бумаги все перемешаны, люди разбросаны по всей стране - никого не найдешь. Может и жива еще. Пошел в армию, отправили в учебку. Обучали на связиста, потом отправили на фронт. Много чего повидал. И страшное, и радостное, особенно когда немец на глазах подыхал. А потом ранили, в госпитале лежал. После в тыл в отпуск ехать было не к кому, решил вернуться в свою воюющую часть самостоятельно. Да, только попал в окружение с остатками таких же, как и я, бывших раненых,
пробирающихся к своим. Думали, что хана нам всем, так нас в кольцо скрутили. Но нет, есть Бог на свете. Спасли нас внезапно выскочившие из леса партизаны. Враг был просто не готов морально к такому натиску. Немцев уложили, нас партизаны с собой взяли. Просто как в сказке. Так и стали мы партизанить. Поскольку нравы в лесу не такие как в действующей армии и есть возможность проявлять инициативу, то здесь я весь свой боевой запал и выложил: ходили в разведку, пару раз взяли языка с ценными документами. И вот, я уже разведчик. Через полгода, это стало моей жизнью: ночь, притаившись в лесу, ждешь врага, стараешься не шелохнуться и дернуться от противного жужжания комара, сидящего на твоем носу; адреналин ухающий в крови после удачно проделанной операции; недовольство собой, если что-то пошло не так, тактические разборы вылазок… Потом нас „нашли“ свои, и мы присоединились к регулярным частям советской армии. И здесь я без дела не остался. Круто воевали тогда с врагом. А разведка дело тонкое. Нельзя просто так выйти к фрицу и сказать
„Мать твою, такперетак, а ну, сдавайся, гниль отворотная“. Надо, чтоб он был не ниже офицерского чина, да еще и документы важные вез. Иначе, смысла в его пленении нет. Или когда диверсию сделать. Тоже непросто. Терпение огромное требуется… Это я так подробно, братцы, рассказываю для тех, кто думает, что разведчикам самая простая работа достается. Нет на войне легкой или трудной работы - вся она сложная, но на благое дело направленная. Значит, и делать ее надо по высшему разряду. Только вот никто и не догадывается, каково порой бывает невыносимо жутко от постоянного адреналина в крови, нервотрепки, тягостного ожидания в засаде, в грязи, а то и в болоте по самое „не хочу“. Лишний раз и поговорить то не с кем, иначе, нельзя. А что говорить про то, чтоб проорать. Как снимает напряжение разведчик? Ну, некоторые пьют, а такие как я ищут другие способы выброса энергии. Мне пить нельзя - мутит меня от алкоголя, мало не покажется. Ну, еще рюмку, две… а дальше… Аллергия, что ль какая у меня. Все ребята ржут надо мной, говорят, не мужик. а что делать? Не дано мне значит, спиться! Пытался через другое напряжение
снять. Ну, с женщинами… сами понимаете. Да только не всегда женщина оказывается рядом, да и не всякая (как оказалось) снять его может. Другая какая, и ласковая и все хорошо, а как коснется меня, ну все хоть режь, а хоть выпрыгивай из постели. Не могу такую не только поцеловать, подойти к ней бывает противно. Не принимает организм ее, бабу, хоть ты тресни!. И что это со мной? Да, хохочите дальше, только мне то это тоже не до радости великой. Раньше то все было ладно. А вот с год назад это началось, как потравились мы капитально всем нашим разведподразделением. Освобождали деревню от фрицев. Решили в баньке местной искупаться, попариться. Да напарившись, нашли под топчаном бутыль чего-то, решили выпить. Ну и гадость была жидкость там, я вам скажу! Кто знает, чего нас черт дернул выпить это вражеское пойло (по-другому и не назовешь). Потому может, и говорят, что разведка не знает ни страха, ни границ безумным поступкам. Короче, я как обычно 2 рюмки влил в себя и все. А утром у меня по телу сплошная синева пошла. Все тело болит, чешется, волдыри повылазили. А ребятам было хуже. Двое отравились до смерти,
а остальных троих еле откачали, так их напиток доконал. И чего туда фрицы намешали? Вздрючило нас начальство по первое число. Ну и поделом нам всем - в следующий раз умнее будем и осторожнее с незнакомым пойлом. Вот с этого дня проснулось у меня обоняние на окружающих. Как запах где не тот, ну не подходит мне - все, не могу общаться с человеком, будь то старик или прекрасная девушка. Что до красавиц самих, то остались лишь они в довоенных воспоминаниях. Да разные были… А одна, ну очень миленькая, нравилась больно. Как оказывалась она поблизости от меня, так дух захватывало и жаром всего зажигало изнутри. Просто пошевелиться не мог, до такой степени возбуждала. И подойти к ней долго не мог - боялся натуру свою не сдержать. А она тоже, кажется, была ко мне неравнодушна. Таней ее звали. Хм, где она теперь? ..


* * *


1943г.
        По последним данным оказалось, что наш разведпост будет проезжать немецкий автомобиль, везущий из штаба ценную информацию. Приказ начальства: захватить документы.- Надо хорошенько подготовиться.


* * *
        Данные разведки: ожидаемую машину встретили по графику. Непредвиденной оказалась засада, которая ждала на пути в лагерь. Из боя выбрались двое, остальные погибли. Командир разведгруппы лейтенант Андрей Подольцев передал документы с радистом, а сам остался прикрывать отход группы. Назад в часть лейтенант Подольцев не вернулся ни на этот, ни на следующий день. Его тело также не было найдено среди убитых.



«Донесение в штаб фронта: Сведения, добытые разведгруппой лейтенанта Андрея Подольцева, содержат сверхсекретную информацию о последних планах и перемещениях немцев, а также последние шифровки из Берлина. Группу лейтенанта Подольцева представить к наградам за проявленную доблесть и мужество».
        А что же сам Подольцев? Увлекая за собой немцев, он спустился в карьер в нескольких километрах от места засады. Находясь в нервном возбуждении, он вряд ли задумывался о последствиях своих действий, держа в голове лишь одну мысль «Дать возможность радисту Семенову добраться до своих с важным пакетом».
        Карьер был залит дождем, грязная жижа мешала бежать, но не мешала скрываться в толще грязи. Врагов оставалось еще трое - очень много для одного уставшего и напряженного человека. Пуля попала в руку, другая в бедро. Встать было трудно и больно. Зато оставалась возможность жать на гашетку автомата. Пук! Патронов не было. Но в кармане еще оставалась граната. Он сжал руку с гранатой. Вся молодая жизнь его пролетела перед глазами. «Неужели, я сейчас погибну? И никто, никто не вспомнит обо мне? А если не выдергивать чеку, не разжимать руки, то немцы… нет, лучше смерть фашистов от взрыва…» Внезапно в душу проник легкий ветерок страха. Нервное напряжение усилилось. Умирать не хотелось, ну никак. Страх рос. Мозг не желал подсказывать правильное решение. А враг подбирался все ближе. Хотелось жить; жить и бороться. «А, ну как, выживу. Притворюсь мертвым, фрицы поверят, оставят валяться тут. А потом выберусь и отомщу…» То, что потом он будет укорять себя долго за эти минуты слабости, было сейчас неважно. Главное, выжить. Он притворился убитым. Но ведь все происходящее явь, а не сон. Нельзя просто так сказать
«Я сплю, сейчас плохой сон закончится. Плохие люди уйдут. А у меня все будет хорошо».
        Реальность намного ужаснее. Нет, они не убили его быстро и сразу. Они поняли его колебания и желание выползти живым из передряги. Они тоже устали и были навзводе. Они тоже потеряли своих товарищей и были готовы растерзать разведчика как жертву. Так и случилось. Немецкие сапоги впивались под ребра, приклады автоматов пробивали кости, грязь заливала глаза, рот и уши. Голова гудела как самолет и взрывалась от ежесекундной боли от ударов шести ног, поочередно пинающих его из стороны в сторону. Мозг почти не слушался, и глаза давно уже застлала пелена темноты. Проблеск сознания выдал одно слово: граната. Но не было уже никакой гранаты в кармане. Она отлетела в сторону в первые же секунды экзекуции. Он не мог доползти до нее, не мог просто пошевелиться. Кровь смешивалась с грязью. Стало понятно, что теперь жить ему осталось недолго. Проблеснула мысль: «Скорей бы все закончилось!» И это закончилось. Широкоплечий немец поднял из грязи камень и изо всех сил ударил по голове разведчика. И пробормотал «Не будешь лезть, куда не следует. Сиди дома у мамкиной юбки и не поднимай кулачок на великую Германию..»
        Может, хотели они его смерти не так сильно, как он их, может весь их пыл ушел на погоню и избиение, а может боялись выстрелами привлечь скрывающихся поблизости партизан, но только оставили они умирающего русского в карьере и не стали тратить пули на него. Дождь лил не стихая, молнии сверкали повсюду, как бы завершая все трагедию совершившегося здесь.
        Как знать, что в конце концов спасло его? Крепкая голова или сильное желание тела жить? А может быть родная земля, на которой лежал он, захлебываясь от окружающей вокруг воды жгущими от ран губами… Только через полтора дня нашли его случайно местные жители, проходившие по полю в поисках живых, оружия и обмундирования, оставшееся от своих и от чужих - жить то надо как-то. Военные части к этому времени уже покинули район, и никто не знал, что лейтенант Половцев лежит в хате у местного ветеринара, непохожий сам на себя - комок грязи и мяса; и смотрит на мир пустыми глазами. Уже позже врачи констатируют диагноз - амнезия, потеря памяти, с возможностью восстановления ее при подходящих обстоятельствах.


* * *
        Он очнулся в госпитале, куда его привез один из деревенских мужиков. Врачи, многое повидавшие на своем веку, бледнели, видя массу, что неделю назад была молодым человеком и цветущим парнем: распухшее, забинтованное существо, из всех частей тела которого кровоточили рваные раны и ссадины. 2 ребра было сломано, вывихнута и травмирована челюсть, раздроблены кости ноги. Было разорвано половина легкого, и селезенка требовала операционного вмешательства. Но что странно, кроме амнезии, пары ссадин от удара камнем, голова внешне не была деформирована. «Вот он - русский крепкий организм»,- сказал один из хирургов, осматривающих еле живого пациента.- «Хотя еще неизвестно, что было бы лучше для него: жить инвалидом или вовремя отдать Богу душу». Несмотря на такое мнение врачей, организм все решил по-своему. Жить! И дышать!
        И вот через пять месяцев долгого и болезненного лечения, Андрей встал с постели. Да, раны затянулись, кости срослись, тело приобрело прежнюю форму. Но последствия ранения остались. Андрей практически ослеп. Он видел свет и отблески силуэтов людей, стоящих рядом, но не мог разглядеть ничего дальше расстояния вытянутой руки. Даже при более близком приближении, предмет приобретал лишь размытые формы. Тем не менее, оставалась надежда, что со временем зрение вернется. А пока Андрей мог развивать другие сенсорные чувства: слух, обоняние и ощущение. Но даже потеря зрения была не так страшна для него, как утраченная память и все воспоминания. Через месяц после ранения, когда Андрей, наконец, заговорил, он так ничего и не смог вспомнить о своем прошлом. Единственное, что вспомнил месяца через 2, после различных тренировок и проб имен - это свое имя. Благодаря сотрудничеству деревенских жителей, что нашли Андрея, да информации о присутствии войск на территории, через военкомат, врачам удалось узнать имя, звание, дату рождения и номер части, где служил Андрей. Так, в части узнали, что он жив. О подвиге
потерявшего память разведчика быстро разузнали в госпитале и в местной газете. Его товарищи пару раз приезжали навестить Половцева. Но память не возвращалась и упорно не хотела никого узнавать. Сослуживцам пришлось лишь смириться с этим фактом, и они оставили Андрея в госпитале. Дальнейшая дорога в армию была для него закрыта, но это не умоляло его предыдущих заслуг. Он стал любимцем медсестричек в госпитале. Каждая старалась обласкать несчастного парня своим вниманием. И то, что он не мог разглядеть каждую из них, лишь придавало смелость одиноким и скучающим без мужского внимания девушкам. Он стал постоянным пациентом госпиталя. В тыл его не отправляли, поскольку здесь уже врага не было. А Андрею не к кому было возвращаться - он не помнил себя.
        Когда через полгода, Андрей стал понемногу выходить из палаты на свежий воздух, то решил, что без дела сидеть не будет. Он тут же принялся заниматься подсобным хозяйством, помогать старому капитану на пенсии налаживать то проводку, то починить сарай, то что-то отремонтировать. Почувствовав, что работа отнимает все силы и не остается времени думать о грустном, Андрей брался за любое дело. Он просто стал необходимой частью госпиталя. Когда стали восстанавливать разрушенные бомбежкой корпуса, Андрей и здесь был на первых ролях. Он умел все. Почти через год стал вопрос о выписке Половцева, но главврач через военкомат добились, чтобы Андрею позволили остаться работать при госпитале уже официально, завхозом. Чуть позже, ему даже выделили комнату в квартале от больницы. До самой осени 1944г. Андрей Половцев продолжал так и жить своей второй жизнью, пытаясь что-то о себе вспомнить из прошлого, и не пытаясь думать о будущем. Врачи, наблюдавшие его и пытавшиеся излечить слепоту, лишь разводили руками: требовалась хорошая операция на глазах, но в этих местах таких хирургов- офтальмологов не имелось. А кто
мог бы сделать ее в военное время, сказать не могли. «Требуется время для полного оздоровления и восстановления всех функций головного мозга. А там и память, и зрение должны вернуться».- Таков был совместный приговор врачей. И Андрей как-то свыкся с этими словами. «Это моя трагедия. Моя боль, и моя проблема». Но он замкнулся, ушел в себя. Он просто жил, считая дни, существуя сам в себе. Словно умер внутри, и была жива лишь оболочка. Андрей вставал, ел, выполнял работу и вечером ложился спать. Окружающие не могли его расшевелить и, вскоре, оставили его в покое. «Не хочет человек, чтобы его трогали. Ну, что ж, пусть остается в своем мирке». Андрей был благодарен за это. Он продолжал выполнять свои функциональные обязанности и делал это хорошо. Со временем, он научился ориентироваться в пространстве, практически ничего не видя вокруг себя. События прошлого изредка напоминали о себе, возникая, то в виде образов, то, всплывая из глубин памяти после рассказов бывших сослуживцев, которые узнав о чудесном спасении лейтенанта, приезжали навестить его. Их, конечно, не могли не поразить изменения, произошедшие с
таким жизнерадостным весельчаком, а ныне осунувшимся, слепым одиночкой. Они тоже пытались вернуть Андрея к жизни с помощью общих воспоминаний, но и это было ненадолго - слишком большая дистанция в целую жизнь и целую смерть - лежала между ними. Андрею требовалось что-то большее, чем волнение от посещения однополчан. Ему не хватало какого-то сильного толчка изнутри, что могло потрясти, встряхнуть потерянную душу…


* * *
        Ноябрь 1944г.
        Был обеденный перерыв. От начальства мы с Кузьмичем вышли уставшие. Все утро шел дождь. Грузовики с оборудованием и персоналом остались при въезде в город Н. Дороги были непроходимы для транспорта. Мы сами добрались до центра города лишь к полудню. Дождь лил проливной, и Кузьмич чертыхался и на погоду, и на меня, и на начальство, которое выбрало местом своей дислокации небольшой пешеходный переулок, который уже по названию предполагал, что машинам туда не проехать. Переулок Тупиковый проезд. И кто придумал эдакое едкое название? Мы, и, правда, сменили несколько попуток, прежде чем обнаружили этот переулок. Слава Богу, машины там все же проезжали. Начальство обрадовалось нашему прибытию - их госпиталь не справлялся с потоком поступающих раненых, а наш полевой мобильный госпиталь мог помочь решить эту проблему. Для размещения ПМГ (полевой мобильный госпиталь) нам отдали пустырь сразу же за городом. Поскольку самостоятельно до него добраться нам было бы очень сложно, начальник пообещал выделить машину после обеда. Нам же было предложено пообедать в столовой госпиталя. Встретили там нас хорошо.
(Похоже, новость о цели нашего прибытия долетела быстро и персонал радовался новым помощникам). Кузьмича увели в кабинет главного, который, к тому же оказался каким-то давним знакомым моего нач. меда. Я же осталась обсудить текущие вопросы со старшей сестрой-хозяйкой. Кормили во время обеда очень хорошо, несмотря на то, что городок то был периферийный. Нам даже пообещали организовать для ПМГ полевую кухню, т.к. наша - оставляла желать лучшего из-за постоянных переездов - а также помочь с питанием. Пока мы сидели, в зал входили врачи и медсестры. Они рассаживались за столами и, не теряя времени, обедали. Весь этот процесс был мне привычен, и я продолжала разговор с сестрой хозяйкой. Внезапно мой взгляд остановился и замер на сутулом человеке, медленно входившем в столовую. Он двигался плавно, но не очень уверенно. И хотя он знал расположение всех предметов вокруг в зале, чувствовал каждого присутствующего здесь, я поняла, что он видит всех не визуально. Веки глаз у него были полуопущены - так смотрят слепые или те, у кого есть проблемы со зрением. Он двигался к столу раздачи с подносом. После, он
подошел и взял со стола вилку и ложку, а с соседнего стола - компот. Затем подошел к соседнему с нами столику и сел. Я, как завороженная, смотрела на него, не в силах оторвать взгляд. Дрожь и холод пробрали все тело. Из оцепенения меня вывел голос сестры-хозяйки:
«Татьяна Александровна, что с Вами?» Комок в горле не прошел, даже, когда я с силой попыталась его выдавить: «Все хорошо. Ничего. Просто…» Я увидела, что ЕГО спина вздрогнула и плечо потянулось в нашу сторону, потом голова медленно повернулась к нам, прислушиваясь к звукам нашего разговора. Но я молчала, пытаясь совладать с волнением и смущением. И он, слегка вздохнув, продолжил обедать.
        Поскольку мы уже закончили обедать и занимали место, то сестра-хозяйка пригласила пройти в другую комнату. В коридоре, наконец, мне удалось справиться с собой.
        - Кто этот мужчина?
        - Какой? А, это наш завхоз. Он почти слепой, но слух и координация отменные. Свое дело он знает так, что у некоторых здоровых ребят, кто работал раньше монтером или слесарем, зависть берет. Руки у парня золотые. Не повезло ему.
        - А что случилось?
        - Немцы ранили, а потом надругались над бездыханным телом. Довезли его к нам еле живым. Частичная амнезия и слепота - вот он, результат войны. Такой молодой, а уже инвалид. Жаль его. Совсем не осталось у него желания жить. Просто живет, потому что так получается. И не знаем, как помочь ему.- Она вздохнула.
        У меня все внутри переворачивалось, сжималось. Перед глазами стоял образ человека, которого я узнала бы из тысячи раненых, больных и слепых людей. Тот, при одном лишь взгляде на которого, у меня закипала кровь. Неважно, что это было миллион лет назад, в другое время и в другой жизни; неважно, что передо мной был уже не тот Андрей, которого я знала в юности; неважно, что он не видел меня и не знал, что я рядом. Важно было то, что я его вижу живым; важно, что я нашла его; важно то, что все чувства, скрывавшиеся в моем сердце многие месяцы и годы, все эти чувства были еще живы,- и, внезапно, за какой то короткий миг, всплыли на поверхность и с новой силой зацепили всю меня. Вы любили когда-нибудь, сильно и самозабвенно?- Тогда вы поймете, какое чувство накатило на меня в тот день. «Я люблю тебя!»- слова, готовые были вырваться из уст 17-летней девчонки. И сейчас уже по прошествии стольких лет, эти же слова обращены были в сторону Андрея. Мое сердце не зачерствело, как я боялась. Оно продолжало любить.
        Не знаю, может быть, мое внезапное состояние было настолько эмоционально сильным, что оно достигло и ЕГО, всегда напряженных, сенсорных чувств. Потому что, когда через пять минут после событий я снова вернулась в столовую и близко прошла от него, Андрей напрягся завертел головой, пытаясь понять, откуда идут импульсы. Затем он встал, чтоб отнести поднос с посудой и направился в мою сторону. Я даже слегка коснулась его руки, но так, чтоб он ничего не заметил. Но он почувствовал. Он пытался вглядеться в меня, почти приблизил свое лицо к моему, напрягая глаза, а я думала, что ж теперь делать, как в этот момент меня позвали:
        - Татьяна Александровна, Вам понравился обед?
        - Спасибо, все было очень вкусно.- Я старалась говорить спокойно, хотя сдерживаться было очень трудно. Мне хотелось, чтоб ОН услышал мой голос и узнал бы его. Я видела, как Андрей вздрогнул, напрягся и потянулся ко мне… неуверенно и удивленно.
        - Я Вас знаю? Ваш голос мне кажется знакомым.- его голос был тихим и спокойным. Что я могла ответить? Назваться ему? А, может, не нужно? Лишние вопросы, а он, вероятно, и не помнит меня.
        - Андрей Алексеевич, Вы обещали срезать нам еловых веточек вместо цветов на стол. - Контакт, едва установившийся между нами, был прерван молодой медсестричкой, которая отвлекла его своей просьбой.
        - Да, да, конечно, я помню.- Глубокий вздох, и он медленно направился к выходу во внутренний дворик.
        Я все еще находилась в шоке от встречи. Решив, что это надо переварить, я не пошла за Андреем. Тут же появились текущие дела. Вернулся Кузьмич. Мы обсуждали планы на ближайшие дни с главврачом, отвечали на вопросы персонала, сами спрашивали. Обсуждения шли как-то в стороне от меня. Мыслями я была во дворе, за дверью, за которой скрылся Андрей. Не может быть, чтоб мы вот так встретились. Это ненормально, чтобы с ним случилась трагедия. Ну, почему с ним? А потом открылась дверь в коридор, и я увидела Андрея и ту самую девушку, что спрашивала его о хвойных ветках. Она смеялась, и он улыбался. Она одаривала его белозубой улыбкой, а он отдавал ей веточки…И на его лице можно было прочитать нежность и печаль. Непонятно откуда взялось чувство ревности, зависти к этой девчонке: она с ним разговаривает, получает свою порцию добрых слов от него… Оставаться вблизи от этой сцены я больше не могла. Меня захватило какое-то давящее чувство. Тихонько выйдя из комнаты, я выбежала на улицу. Прижалась спиной к двери. Слезы хлынули из глаз. Свежий воздух проник в легкие и обдал морозной свежестью. Слезы удалось унять,
но мне нужно было прокричаться, выплеснуть накопившееся чувство, пробежаться и снять напряжение. Я не знала, куда идти. Город был мне малознаком. Я просто побежала прочь от госпиталя, повернула направо. Почти побежала…Бежала, пока не уткнулась в тупик. Сейчас мне стыдно вспоминать, что я там делала. Как я еще себе ничего не разбила, не понимаю… Таких истерик у меня не было уже очень давно, очень…
        Назад вернулась успокоенная. Никто особенно и не заметил моего отсутствия. У каждого слишком много дел, чтоб замечать потребность человека побыть наедине с собой. Я попросила чаю. А Кузьмич предупредил, что через полчаса приедет машина, но я поеду одна, т.к. Кузьмич нашел возможность пополнить наши запасы медикаментов и должен остаться в городе. Я села за столик в ой же столовой. Кроме меня, там было еще двое. Тишина практически ничем не нарушалась. Поэтому, когда скрипнула дверь, ведущая во внутренний двор, я вздрогнула и напряглась. В дверях стоял ОН. Словно прислушиваясь и принюхиваясь к чему-то, он внес охапку еловых веток и сбросил их сбоку от входа. Двое, что сидели в зале, подошли к Андрею, кратко поговорили о чем-то и довольные ушли. Андрей подошел к раздаче и попросил воды. Я подошла к нему и, поставив стакан на стол, сказала поварам «Спасибо». Потом подняла на него глаза. Словно ток прошелся по нам обоим, когда он тихо, чуть слышно произнес: «Таня?!» Я всхлипнула. Он попытался схватить мою руку. Если бы ему это удалось, ну, не знаю, что было бы дальше. Но я уже не могла выдержать такое
напряжение. Пулей я вновь выскочила за дверь, и снова поток слез хлынул из глаз. Как бы мне хотелось сейчас оказаться в его объятиях. Это был предел моих желаний. В голове была такая пустота, что я просто не могла взять себя в руки. Надо было проветриться. Я направилась по улице, теперь уже в левую сторону. На улице никого не было, быстро темнело, и я решила обогнуть здание госпиталя, чтоб успеть вернуться к приезду машины. Шла и думала, что ж делать дальше. Теперь, когда я встретила Андрея, мне не хотелось его терять. Но что такое мои желания, когда у него есть тоже своя жизнь здесь. Пока я брела в раздумьях, здание закончилось, а позади его в глубину шли подсобные помещения. Я уже хотела повернуть назад, как внезапно из-за угла мне навстречу шагнул ОН. Я чуть не упала в обморок от неожиданности и от того, что он прочитал или прочувствовал мои мысли. В его руках были живые розы.
        Сцена встречи была достойна кисти художника. Секундное молчание, но наши руки уже встретились. Он перебирал мои пальцы и, казалось, этими движениями, он считывает все, что было и есть в моей жизни. Это был такой эмоциональный взрыв нас обоих, что слов не хватало для выражения чувств.
        - Танечка, ты ли это? Я не ошибся?
        - Нет, Андрей, не ошибся. Это я. Но как ты понял? Как узнал?- голос мой срывался и звенел от волнения. Его тоже начало лихорадить.
        - Ты! Ты! Я не знаю, как. Но услышав твой голос… память вдруг отозвалась и…я…я… спомнил. Я пока не знаю, все ли вспомнил, но у меня буря воспоминаний в голове. Не знаю, как это называется в медицине. Но то, что это какой-то прорыв - это да.- Он вытер пот со лба.- И я… думал о тебе. Нет, не сейчас, раньше. Не о тебе конкретно, но о тебе, как о сне. Я помню твой запах и дыхание. Не знаю, почему, не знаю, как. Просто помню. Но, ты видишь, какой я стал.- Он запнулся.
        - Ничего, родной мой, Андрюша. Главное, что ты живой.
        - Такой жизни, как моя, не нужно никому.- Он отстранился от меня, но я прижималась все ближе к нему.
        - Глупости, ты жив и это здорово.- Я старалась говорить с уверенностью. Но эти слова совсем его оттолкнули от меня.
        - Нет, не надо меня жалеть.- произнеся эти слова резко.- Спасибо тебе. Ты вернула часть меня. Я этого не забуду. А теперь мы расстанемся.
        - Нет, не теперь.- Я испугалась, что он вот так просто уйдет, исчезнет из моей жизни. Схватив его за руку, притянула к себе изо всех сил. Его тело немного расслабилось, и он тоже потянулся ко мне как тростинка. Наши тела прильнули друг к другу так крепко, что слышны были биения оба сердца. Снова нахлынул обоюдный поток внутри каждого из нас. От понимания того, что может случиться дальше, мы внезапно испугались. Андрей раньше меня просто отпрыгнул в сторону, нервно покусывая губу.
        - Не надо. Ты же будешь жалеть о своем благородном порыве. Я не выношу жалости. Я инвалид и с этим буду жить. А ты - молодая и прекрасная…- Он вздохнул.
        - Андрей, пожалуйста, не уходи. Ты нужен мне, как нужен был всегда. Не бросай меня сейчас.
        - Прости.- Он стал отдаляться. Нужно было как-то это остановить.
        - Тогда забери свои цветы.- Он обиделся.
        - Цветы для тебя. Я сорвал последние из оранжереи. Для тебя. И это от чистого сердца.
        Говорить мне уже было невмоготу, слезы лились, застилая все вокруг. Ему было не лучше, чем мне. Через силу я попросила его:
        - Ну, тогда пожалуйста, выполни мою просьбу.
        - Какую?
        - Я всегда, еще до войны, мечтала о том, чтоб ты сделал это. Но ты…
        - Что ЭТО?- он прислушивался и ждал.
        - Ну, пожалуйста, Андрей, я так мечтала о том, чтобы ты… поцеловал меня.- Последние слова уже шепоток вырвались из груди. Больше говорить я не могла. Но слезы, по-моему никогда уже не способные остановиться, высохли быстрее, чем я их вытерла. Потому что не успев закончить фразу, мои губы уже соприкасались с его губами, наши руки сплелись в объятиях, мы замкнулись друг в друге. Поцелуй длился бесконечно долго. В него мы вложили всю свою страсть. Андрей осыпал мое лицо поцелуями.
        - Боже мой, как теперь мне отпустить тебя?
        - Не отпускай меня, пожалуйста.
        Он отодвинулся немного и внимательно заглянул своими глазами в мои. Что он пытался сделать? что хотел увидеть невидящим взором… Прошла, казалось, целая вечность. Внезапно его лицо посветлело.
        - Тань, я живу здесь рядом. Не хочу расставаться с тобой. Это выше меня.
        - Андрей, мне сейчас необходимо ехать в госпиталь, мы ведь только что прибыли и даже не успели расположиться. Люди там ждут…И машина, наверное, уже приехала за мной. Я работаю в мобильном госпитале. Но я буду рядом.- Мы одновременно вздохнули, вспомнив о том, что сейчас далеко не мирное время и что от каждого их нас зависят и чужие судьбы. Андрей поцеловал меня еще раз. И уже спокойно сказал:
«Вечером жду тебя у себя». Он объяснил, как найти его дом. «Я приду. Жди» - прошептала я. Расставаться не хотелось. В руках у меня все еще были цветы.
        - Возьми розы до вечера.
        - Нет, они твои.- Это были его последние слова, после чего он повернулся и исчез где-то за скрытой дверью в заборе. Было уже темно и почти ничего не видно. Но это было неважно. Ведь я чувствовала себя счастливейшим человеком. Вокруг меня был свет. Это чувство не передать словами. И весь остаток дня я ощущала эту свободу в сердце, эту восторженность и счастье внутри.
        Водитель оказался мировым мужиком. Он обещал заехать за мной вечером и отвезти к госпиталю. Он не спросил, где я пропадала, пока он ожидал меня. И не задал вопрос, куда мне нужно ехать вечером и зачем. Возможно, по моему лицу итак все было ясно.
        Все машины прибыли на место, и начался разбор вещей, установка складных блоков-бараков, кроватей, медицинского оборудования и печей-буржуек внутри (все-таки приближалась зима. Хотя мы и были на территории Украины, где зима довольно мягкая и теплая, не нужно было забывать о непредсказуемых климатических катаклизмах, как было зимой 1941, и о том, что снег и холод могут нагрянуть в эти края внезапно).
        Разумеется, мы не сделали и половины того, что требовалось, но один барак был поставлен. Это значило, что мед персоналу было, где ночевать. Все устали, и никому не было дела, где проведут ночь их начальство, т.е. я и Кузьмич. Сам Кузьмич прибыл лишь вечером и сразу влез в гущу событий, раздавая приказы направо и налево, бурча, как всегда, недовольно. Под этот шумок я, дождавшись водителя с машиной, тихо улизнула в город.


* * *
        (Все возвращается на круги своя).
        Рука задрожала, и сомнения нахлынули вновь. Но дверь открылась прежде, чем я постучала. Он ждал меня и слышал мои шаги еще прежде, чем я подошла к его двери. Здесь было тихо, мирно и по-домашнему хорошо. Я не удержалась и сказала об этом. Он усмехнулся: Чем же еще заниматься…- и добавил, -..в ожидании прекрасной дамы? Я улыбнулась: он тоже был немного смущен. Мы прошли в небольшую кухню.
        - А чья это квартира?
        - Не знаю. Пока не выгоняют, я живу здесь. А когда хозяева вернутся из эвакуации, придется освободить… А, знаешь, расставшись с тобой, я вдруг вспомнил. Понимаешь, вспомнил все! Словно пережил свою жизнь заново. Чуть с ума не сошел от потока мыслей…Пришлось успокаиваться…занявшись уборкой. Это так… прекрасно… помнить себя. И все благодаря тебе.- Он так нежно говорил, что у меня комок подкатил к горлу.- Правда?
        - Да. Теперь я все помню.- Он горько усмехнулся и показав на шрамы на лице и глаза, добавил.- Главное, вспомнил, куму я обязан вот этими памятными знаками…
        Я теперь впервые увидела его лицо при свете и близко от себя…шрамы, шрамы, шрамы… Надо было как-то менять тему, чтобы не разреветься от жалости. И тогда, усевшись за стол, я решилась спросить о том, что меня мучило с самой юной поры (вы не поверите, но в дни горя и крови, хочется не думать об этой ужасающей реальности, а лишь о том прекрасном и чистом, что было раньше, и что согревало все годы военного лихолетья).
        - Ну, тогда давай проверим твою память.- я засмущалась.
        - Ну, давай. Что ты хочешь спросить?
        - Андрей, а ты помнишь мой выпускной?- Он улыбнулся.
        - Ну, конечно. Да, было весело. Ты еще пригласила меня на танец.
        - Неужели ты помнишь? Я думала, что тебе это было неважно. Вокруг тебя было так много девушек. Неужто ты обратил на меня свой взор?
        - Да, было время…лихое и молодецкое.- Он говорил немного напыщенно… так как и должен был говорить мальчишка его возраста, горделиво взирая на молоденькую влюбленную девчонку и пытаясь показать свою значимость перед ней. Это прозвучало так весело, что мы рассмеялись.
        - Да, хорошее было время. Но я ведь тебя так давно знал, и конечно, заметил. Вот только не решался подойти, заговорить.
        - Почему? Я ведь этого ждала.
        - Ну, не знаю. Странное чувство возникало у меня, когда был рядом с тобой.
        - Какое странное?
        - Знаешь, хотелось подойти к тебе, взять за руку и увезти от всех. Хотелось отгородить тебя от остальных, остаться наедине.
        - Не может быть! У меня было такое же желание.
        - Как так? Я вот думал, что ты такая скромная, недотрога… и на меня никакого внимания не обращаешь.
        - Да я сгорала от желания к тебе. Ой!- я смутилась от своей откровенности. Но потом подумала, что прошло уже столько времени, и продолжила.- Да, сгорала. Говорю тебе это, потому что…если не скажу сейчас, то буду ругать себя за эту слабость всю жизнь. Я тогда не успела тебе всего сказать, и каков результат? Ты ушел от меня с другой. Теперь же, я могу об этом сказать честно.
        - Да уж… ты изменилась… Я сегодня был просто ошарашен твоей просьбой о поцелуе.- Он улыбнулся.- Это была такая… чистая и необычная просьба. Твои слова, как молния, поразили меня в самое сердце и пронзили его насквозь. Я просто не мог не исполнить твою просьбу.- Он снова улыбнулся, а потом добавил серьезно.- Я так хотел это сделать!
        - И я тоже!- Не сговариваясь, мы потянулись друг к другу.
        - Знаешь, я не смогу остановиться, даже если ты попросишь меня.- шептал он, беспрестанно целуя меня.
        - И не останавливайся. Я мечтала об этом может быть, сильнее, чем ты. Но, пожалуйста… не слишком быстро..
        Он вопросительно посмотрел на меня «Что?!»
        - Это… впервые для меня.- Я заволновалась. Он тоже немного смутился.
        - Правда? Но как там может быть? Почему? На войне девушки часто… ну как бы сказать, уступают солдатам, ну, возможно последний шанс… боже, что я говорю…ты - такая светлая и непорочная…я… но просто такова жизнь, обстоятельства, война.- Я прикрыла ладошкой его рот.
        - Я ждала тебя. Одного тебя. Я никого так не хотела, как тебя. Меня тянуло только к тебе. Наверное, я - ненормальная. Сегодня вот увидела тебя и чуть не умерла от боли - так хотелось обнять тебя..
        - Так не может быть, Танюша. Не должно быть. Это неправильно любить инвалида, слепца, меня… уже не нормального мужчину. Ты должна была найти своего мужчину, который был бы здоровый и сильный.- Андрей снова отпрянул от меня.
        - Нет, нет.- Схватила его за руку, притянула к себе, положила его руки себе на лицо. Он обхватил его нежно, и прижал меня в себе крепко.
        - Ну, зачем я тебе?
        - Ты, ты, и только ты. Ты - один для меня и Это чудо, что мы нашлись. Я не хочу никого больше. Ты - самый прекрасный человек. Ты - мой мужчина. Ты - самый сильный, молодой и любимый. Ты - не инвалид… Ты - просто немного устал от одиночества. Но теперь мы вместе. Ты даешь мне огромное счастье. И, пожалуйста, будь моим до самого конца. Не отпускай меня, не разжимай объятий. Исполни мою мечту. Хочу принадлежать только тебе. Любить тебя и быть твоей.
        Потом губы еще что-то говорили, но это уже было неважно. Просто уже наши души заговорили. Они поняли друг друга… Больше мы не разжимали объятий. Андрей был нежен и терпелив. Он словно сам хотел изучить меня по клеточкам. Он был, может быть, даже более медлителен, чем я. Шаг за шагом, мы приближались к самому сокровенному, к моменту, когда уже никто и ничто нас не разделит. Когда он вошел в меня, боль проникла в мозг фразой «Ну, вот это и случилось». Но это было так здорово, что хотелось испытывать эту сладкую боль еще и еще раз. Комок в горле, похоже, решил прописаться там навек. Возможно, это и было чувство счастья и удовлетворения, и я их испытала.
        Когда все закончилось, и мы немного успокоились, первое, что сделал Андрей, это отправил меня в ванную комнату. Я немного стушевалась, когда он это сказал, но послушалась. Он увидел мою растерянность, и когда я вернулась, сказал: «Возможно, завтра, ты пожалеешь о сделанном сегодня. А еще послезавтра встретишь здорового мужчину, который станет отцом ваших детей. Я не хочу, чтобы случайная связь с инвалидом привела к нежелательным последствиям. Чужих детей воспитывать и поднимать…это не свои дети».
        - Дурак, как ты можешь так говорить?- я бросилась его обнимать и целовать.- Запомни. Я никогда не буду искать другого мужчину. Я его нашла! И еще. Я никогда не буду относиться к тебе как к ущербному. Ты обязан принять это. Ты ведь можешь затмить любого, даже самого сильного человека. Надо только поверить в себя и перестать думать о своих увечьях как о чем-то мешающем жить полной жизнью. Я люблю тебя. Очень сильно.
        - Я тоже люблю тебя. Но это не меняет положение дел.- Он явно не желал больше продолжать эту тему.- Я буду рад, если ты останешься со мной. Но до той поры, пока не найдешь более подходящую партию себе. Все.
        Ну, что мне было ответить на слова упрямца, решившего, что жизнь закончилась и ничего уже не может ее изменить? Как мне доказать ему свою любовь? Я решила больше не спорить, и просто жить. Ему ведь тоже нелегко все менять. А будущее покажет. Мы сменили тему на воспоминания о жизни до войны, когда расстались в последний раз.
        - Ты была такая красивая в ту ночь.
        - Да, такая красивая, что ты пошел провожать не меня, а мою подругу.
        - Ну, не мог же я бросить одинокую девушку далеко от дома?
        - А меня мог?
        - Не дуйся.- он засмеялся.- Если б ты прождала меня на скамейке у подъезда минут
15..то потом мы были бы с тобой вместе.
        - Неправда. Ты, наверняка, домой пришел под утро. Она б тебя так быстро не отпустила.
        - А кто сказал, что я провожал ее до конца? Как только мы дошли до переулка, где она жила, мы распрощались.
        - Как так? И она не пригласила тебя пойти с нею… дальше?
        - Ой, какие ты вещи имеешь ввиду?! Ну, конечно, я быстренько ретировался в надежде встретить тебя. Но… не повезло.
        - Да, ладно болтать. Ты и не думал обо мне. Я бы заметила.
        - Думал. Я уже тогда был в тебя влюблен. Странно, что ты не замечала моих взглядов и вздохов.- Он конкретно веселился надо мной.
        - Да, странно, я тоже вздыхала. Но видимо, наши вздохи улетали в другую сторону.
        - Ну, и почему ж ты не подождала меня тогда на скамейке…, а побыстрее ускользнула домой? Могла б дождаться и выяснить, где и с кем я был…- ОН начинал заигрывать со мной.
        - Ха, еще чего не хватало. Я еще уважаю себя. Чтобы я ждала парня одна… на холодной скамейке? Вот еще.
        - Ну, значит, не любила меня.
        - Нет, любила!
        - Не любила…- Эти препирания могли длиться еще долго, если б мы снова не бросились целоваться, пытаясь доказать чья любовь сильнее. И в эти мгновения Андрей не был похож на человека, чью душу гнетет какое-то беспокойство, чья обреченность отражается на всех его поступках. Сейчас он был так же безмятежно счастлив, как и я. И это давало надежду нам обоим. Мы не спали до рассвета, вспоминали былые времена и любили друг друга… Оказалось, что Андрей очень эмоционален и прекрасен в своем возбуждении. И я, и он за одну ночь обменялись не только душевным теплом, которого давно не хватало обоим, но и то физическое удовольствие, которое ожидает каждый человек, достигший определенного возраста. Чем дольше е нет, тем сильнее этого ждешь. А затем от безысходности приходит чувство притупления желания. Но ведь в глубине тебя этот огонек страсти тлеет. Когда же приходит момент и находится человек с таким же огоньком внутри - костер разгорается; буря страстей зажигает и разгорается пламя чувств, погасить который очень сложно, особенно, если огонек тлел долгое время и сэкономил огромное количество энергии. Лишь под
утро мы заснули всего на несколько часов.
        Когда я уходила, Андрей шепнул мне нежно на ушко, прежде чем поцеловать его, что если я хочу, то это будет и мой дом, где меня всегда ждут. Думаю, что не нужно описывать то, как мне работалось в этот день. Я летала на крыльях любви, улыбалась и шутила. Даже на недовольство и шуточки Кузьмича отвечала без напряжения. Он что-то заподозрил неладное, но промолчал. Молчал он и на следующий день, и потом, когда видел меня утром, появляющуюся из ниоткуда, цветущую и разбрасывающую массу положительных эмоций окружающим. Но лишь хмыкал в усы и бурчал что-то про себя. Но через неделю все-таки не выдержал, зашел ко мне в ординаторскую, когда там никого не было и выпали: «Ну, ладно, выкладывай, что у тебя случилось? Долго я еще буду лицезреть твою сверкающую физиономию в период тяжелой адаптации персонала на новом месте? Это может вывести из себя!»
        - А, что, Николай Кузьмич (официально, как и все, я называла его полным именем), что-то не так?
        - Ты - не так! Даже смотреть противно. Куда подевалась серьезная, моя вечно целеустремленная помощница. Даже ругаться не хочется, когда посмотришь на тебя. Улыбается и все тут. Это что, сумасшествие на почте переезда?
        - Нет, Николай Кузьмич. Я в порядке.
        - Да, ладно юлить, девочка. Я знаю тебя не первый день, и даже месяц. Когда этот
«порядок» примет определенную форму?
        - Как это?
        - Прятать его хватит! Я ж не слепой. Вижу, чего творится у тебя. Ладно, уж, ругаться не буду, веди знакомиться. Выпьем по 100 грамм, там и посмотрим, куда твои глаза улетели.
        Мне было смешно слышать ревнивые нотки в его голосе. Он привык, что я всегда рядом с ним, на подхвате в любой момент, как стенка для отбивания мячей: подставь меня - выдержу все. А тут я веду себя неадекватно его привычному ритму жизни.
        - Ну, и когда я его увижу?
        - Ну, как только он форму обретет, так и сразу.- Кузьмич не понял.
        - Какую форму, военную, что ли?- Я рассмеялась. Так сразу открывать свою тайну мне не хотелось. Дело в том, что хоть для меня мой Андрюша был идеален во всем, я понимала, что его физические недостатки будут предметом разговора всех окружающих. И мне бы не хотелось этих разговоров, не хотелось постоянного сравнения нас прилюдно, пока люди не знают, какой Андрей на самом деле.
        Но скрывать вечно наши отношения тоже было трудно. И вскоре судьба улыбнулась нам. В лагере возникли проблемы с электричеством, отоплениеми прочие хозяйственные вопросы, решить которые сразу было не под силу одному деду-санитару. И я подумала, что можно было бы попросить Андрея помочь нам. Поскольку мы были прикомандированы к городскому госпиталю, я надеялась, что они не откажутся отпустить Андрея на какой-то срок к нам. Жильем он был обеспечен. Ну и мы с ним могли быть чаще вместе. Я рассказала о своей задумке Андрею. Он был непротив. Вероятно, он даже обрадовался сменить обстановку, помочь в реальном деле, ну… и быть ближе ко мне. Я очень надеялась на это. Наши отношения развивались, но мы виделись так мало, а хотелось так много…
        Приняли Андрея в нашем коллективе по-разному: кто с сочувствием и любопытством; кто с безразличием, мол, ну, еще один новый персонаж - не сильно отличающийся от пациентов; кто-то с сомнением, справится ли слепой и хромой с делом. Но возражать не стали - рук то всегда не хватает. Через несколько дней присутствия Андрея на территории ПМГ, мнения людей поменялись - его уже принимали за своего. Да и было за что! Кроме золотых рук у моего Андрюши оказался еще и замечательный характер. За последние недели он удивил своих коллег резкими переменами в поведении. Он враз ожил, стал энергичнее, эмоциональнее, шутил и сам хохотал заразительно если рядом рассказывали анекдоты. Вечерами вместе с ранеными он пел песни и рассказывал истории из жизни (они все были такие занятные, скорее всего выдуманные, но это не меняло сути). Андрей обладал огромным запасом энергетического тепла, которое мог дарить людям. И этого тепла хватало всем (а мне с избытком). По вечерам, когда у меня не было сил не то что ехать к нему, а и просто пошевелиться, он приходил ко мне и шепотом и ласковыми словами снимал усталость. Андрей
легко освоился в лагере и вскоре передвигался по территории почти без помощи окружающих. Ребята сделали ему удобную трость, которая помогала Андрею при движении. Через пару месяцев он вдруг почувствовал изменения в одном глазу - он стал видеть чуть получше. Это не мешало ему прекрасно слышать и осязать. Думаю, что любовь и забота о нем сделали свое дело. Я умолчу о том, сколько сил и уговоров мне потребовалось, чтобы заставить его вновь почувствовать свою значимость и найти место в жизни. Он обратился к врачам и они назначили ему процедуры для восстановления зрительных функций.


1945г. Украина.
        К апрелю наши отношения с Андреем настолько укрепились, что друг без друга мы просто не могли существовать. Стараясь скрыть наши личные отношения от людей, мы не смогли скрыть эмоции и чувства от наблюдательного взора Кузьмича. У него даже состоялся серьезный разговор с Андреем, после которого Кузьмич вышел на улицу, долго курил, а потом крякнул как всегда, когда принимал какое-то решение и был этим решением доволен, подошел ко мне и сказал, как отрезал: «Хватит прятаться по углам. Если он не женится, то я заставлю его это сделать. Выходите на свет. Мы ж все понимаем, хотя могла б себе найти и…». Не договорил, увидел мои глаза и быстро добавил, «А пока…благословляю тебя и его» Вот и весь сказ.
        Май 1945г.
        Той ночью нам было невероятно хорошо вместе. Пришла весна, раненых поступало немного, и мы с Андрюшей могли больше времени проводить вдвоем. Все это время мне было немного не по себе. Я не ожидала от моего любимого такого сильного чувства к себе.
        Возможно, он так настрадался за годы одиночества, а во мне увидел спасительную соломинку; а может, он действительно лишь ждал момента, когда встретит меня и отдастся мне в руки. Зато я была твердо уверена, что он любил меня нескончаемо сильно, всей душой, всем сердцем и так беззаветно, что его чувство порой пугало.
«А если все это внезапно закончится так же резко, как и началось?» Мы разговаривали с Андреем об этом. Но он пресекал такие разговоры. Казалось, что он жил сегодняшним днем и брал от него все возможное. Однажды я услышала его беседу с одним раненым капитаном, который готовился к отправке домой, и слова Андрея, как мне показалось, объясняли его поведение. Оба мужчины говорили о доме и семье. Когда капитан вдруг спросил Андрея: «А у тебя есть семья?»
        - Сегодня я могу сказать, что есть. Но вот за завтрашний день не отвечаю.
        - Как так? Она, что, «крутит хвостом?»
        - Нет, не то. Она любит меня, и ее отношение ко мне порой у меня же самого вызывает зависть и ревность. За что это мне дано? Мы с ней одно целое. Но не все вечно в мире. Посмотри на меня. Каким бы хорошим я ни был, разве могу занять место рядом со здоровой женщиной и зваться достойным мужчиной для нее? Я честно себе говорю, что НЕТ! Была б у меня хоть небольшая надежда на то, что я прозрею и смогу вести нормальный образ жизни, не пугая людей вокруг своей внешностью, слепотой и сложностью с адаптацией в новом коллективе, я бы не задумываясь, сделал бы ей предложение. Но зачем? Врачи говорят, что такая травма как у меня, вряд ли излечится. Ну, и зачем я буду портить жизнь человеку. Ну, скажи, зачем?
        - Хм, эк ты друг, загнул. Да, проблема то здесь не в твоей избраннице, а в тебе. Значит, не она тебе, а ты и ей и себе терзаешь душу. Глупо это как-то. Когда тебя любят, надо быть счастливым, а не думать о ПОЧЕМУ и ЗАЧЕМ.
        - Да, но я не хочу ей такого «счастья». Если б она встретила достойного мужчину, я бы сам повел их под венец.
        - Ага, прям так уж и сам?- не поверил капитан.- Ладно, браток, брось ты эти вздыхания. Ты себе честно признайся: ведь боишься ее потерять? И сам не хочешь признаться себе в этом.- Они закурили.
        - Да, боюсь.- Помолчав, ответил Андрей.- И все же не могу ничего ей предложить, кроме себя вот такого. Поэтому и стараюсь прожить каждый день с ней как последний.
        - Ну, ты и …- чертыхнулся капитан.- Ей то, наверно, как хреново.
        - Да, уж, и это называется, любовь.
        - Это называется эгоизм.- возразил капитан.- Если она хочет любить тебя, дай ей эту возможность; хочет замуж - женись, если нет препятствий; хочет детей - заведите детей. Женщина как любопытное животное: только помани пальчиком, и она побежит; прикажи - сделает; запрети - послушает. Да, я на этом наверное, целого слона съел…Изучил их тонкую натуру - Капитан усмехнулся в кулак.- Ты их лишь люби, и говори об этом. Бабы и поверят. А тут ты ее еще и любишь искренне.
        - Какие дети? Не хочу, чтоб они пострадали хоть как-то от наших отношений. Ну, если суждено ей быть со мной - значит так, а нет - будет иначе. А детей…нет, не время еще…
        Разговор их на этом закончился, а я немного успокоилась. Любит, значит быть нам вместе. То, что мы неженаты, так это уже в моде (успокаиваю я себя, что ли). Ну, ничего, после войны все будет иначе.
        И, наконец, этот день настал. 9мая 19 45 года.
        Была ночь, но медсестра, дежурившая в лагере, позвонила нам и сообщила о победе. Как сердце радовалось и ликовало. Победа! Дождались! Теперь весь кошмар закончится, и мы вернемся домой, к мирной жизни, туда, где будет все по-новому.
        С этого дня все потихоньку стали собирать вещмешки. Все с нетерпением ждали, когда выйдет приказ о полной демобилизации, и нас расформируют. К концу мая мы дождались этой новости.


31 мая 1945.
        Кузьмич приехал из штаба взволнованный и торжественный. С ним приехали еще два офицера. Медперсонал при полном параде и раненые, все, выстроились в ряд. И приятная новость не заставила себя ждать.
        - Дорогие, мои, родные, братья и сестрички.- начал Кузьмич, но затем сбился, кашлянул в кулак и продолжил.- Дорогие товарищи. Мы так долго ждали этот день, и он наступил. Победа пришла к нам как глоток долгожданного воздуха. Мы все испытываем огромное облегчение и счастье от окончания войны. Но еще большую радость мы испытываем от осознания скорого возвращения по домам, к семьям. Подписан приказ о расформировании нашей части.- Он вдохнул воздуха в грудь, чтоб продолжить, но тут раздались крики «Ура» всего медперсонала. Кузьмич, не терпевший, чтоб его перебивали, нахмурил брови, и тишина возобновилась.
        - Так вот. На сборы дается 2 недели. Надеюсь, что мы все уложимся в этот срок. Все дополнительные распоряжения мед состав получит персонально. На сегодня я объявляю выходной день. И теперь за победу, ребята, ура!- Хор радости дружно затянулся в крике, вверх полетели шапки. А Кузьмич выглядел в этот момент богом, словно своей речью, он разбрасывал дары окружающим его людям. Немного погодя, когда крики утихли, Кузьмич повернулся в сторону офицеров.
        - Торжественная часть еще не завершена. Многие наши товарищи достойно показали себя в работе за годы военных действий. И Верховное Правительство Советского Союза не оставит данных товарищей без заслуженных поощрений.- Затем на его место ступили офицеры, приехавшие из штаба. Оказалось, что они привезли наградные листы с орденами и медалями врачам и санитарам, участвовавшим в годы войны в боях, вытаскивавших раненых с поля боя, и не оставляющих операционные даже после нескольких суток работы в самых горячих местах схваток в противником. Эти люди стали настоящими героями. Это была до слез трогательная часть митинга. Каждый награжденный вспоминал про себя страшные и лишь ему запомнившиеся моменты войны. Награды были разные. Но мне почему-то подумалось, что награждать то нужно каждого работающего в госпитале и у нас в ППГ, потому что это были бы награды по заслугам, начиная от уборщицы и заканчивая главврачом. Ведь все они делали одно великое дело: спасали человеческие жизни. Когда назвали мое имя, меня охватил столбняк. Просто не могла пошевелиться. Кто-то «добрый» вытолкнул меня из строя…Не помню,
какие слова произносились в мой адрес, и что я отвечала. Все слилось в один миг. В памяти остались лишь теплое пожатие руки офицера и мягкая ткань коробочки на моей ладони с медалью. Да что я все о себе. Вот последняя часть этого мероприятия запомнилась надолго. Закончилось награждение медперсонала. Один из офицеров сказал: Товарищи! Мы часто говорим о героях военных сражений, часто ставим их друг другу в пример. Солдаты, которые непросто сражались за мир для всех людей, но и проявляли смекалку, ловкость, храбрость, отвагу в борьбе с врагом. Жаль, что не все герои могут быть достойно награждены за свои заслуги перед Родиной. Многие наши герои не дожили до дня Победы, другие бесследно исчезли на дорогах боевой славы. Мы их не забудем, и будем помнить всегда. Но сегодня, я хочу сообщить, что на одного героя в нашей истории станет больше. Этот человек внес огромный вклад в приближении дня Победы. Документы, которые его разведгруппа доставила командованию после хорошо спланированной операции, имели настолько ценную информацию, что было приказано доставить всю разведгруппу в штаб командования фронтом для
личного поощрения командующим. К сожалению, на тот момент лишь один боец дошел до своих. Он и передал документы. Остальные пали смертью храбрых. Командир той разведгруппы, который и продумал всю операцию, отвлек на себя врагов, сдержал их натиск, но не дал врагу убить себя. Его смогли найти лишь через несколько дней полуживым и доставили в госпиталь. К сожалению, награда не нашла его в тот момент - никто из его части не знал, что он жив. Но наши врачи вылечили этого воина, и теперь он здесь, с вами. Этот человек не забыт, помнить о нем будут еще долго. Сегодня Родина и партия награждает его своей самой высокой наградой - звездой Героя. И пусть этот человек знает: Родина никогда не забывает своих героев. (Во время этих пламенных слов все стоящие переглядывались в поисках того, о ком шла речь. Лишь мы с Андреем стояли не шевелясь, понимая важность этих слов. Андрей нервно сжал мою руку, а я его).- Старший лейтенант Половцев Андрей Александрович. Немного постояв, собираясь с духом, Андрей шагнул вперед.- «Поздравляю Вас с такой наградой, и также в присвоением Вам очередного звания!» И вот она, звезда
Героя сияет на его груди. Я вижу слезы, катящиеся из полуопущенных глаз любимого моего человека… Удивление толпы не проходит. Они поздравляют Андрея, но в их глазах читается вопрос о прошлом старшего лейтенанта. А во мне бурлит гордость за него.
        Все эти эмоции всколыхнулись и покрыли нас внезапно. Андрей же пытался скрыть следы своего волнения и отмахивался от поздравлявших его, «Да, ладно, ну, что там. Это все в прошлом». Кузьмич, видя реакцию Андрея, шепнул, «Ты, парень, не смущайся. Героев не каждому дают. Раз дали, значит заслужил. Ты от людей то не отмахивайся. Мы все радуемся за тебя. Готовься вечером проставляться». И уже громко для всех крикнул: «Все непременно придем еще раз поздравить тебя, правда, ребята?»
        Вечером, на улице поставили столы, пригласили всех, кто жил рядом. Пришли ребята из госпиталя. Награжденных было много, а значит и тостов, и поздравлений было предостаточно. Кузьмич, которого тоже наградили по достоинству, совсем дошедший до кондиции от радости, все шептал Андрею: «В Москву вам ребята надо. Там сейчас хорошо… героям много льгот положено… Да не отмахивайся от меня, я ж не муха»,- поучал он Андрея,- «ты слушай. Лечить тебя теперь положено, как героя, а не обычного смертного. Да, не смотри ты так на меня - это уже было ко мне,- сама все знаешь, не девочка. Андрюха, как-никак здоровье поправишь. Вон какая девка рядом с тобой, загляденье. Семьей основательно обзаведешься… Детишки и прочее. Вот куда вам ехать и где строиться - это уж сами решайте… Меня вот не забывайте».
        - Да, что, ты Кузьмич, говоришь. Как же тебя забыть. Ты нам родной! Да и ехать то нам некуда. Никого и ничего уже у нас не осталось с Татьяной, только мы друг у друга.
        - Ну, а раз так,- обрадовался Кузьмич и подмигнул мне (чего, кстати, с ним почти никогда не случалось),- поехали ко мне на Кубань. Там все чистое: и воздух и небо, и продукты…Климат там для вас самый подходящий. Вот. Так что думайте и решайте, а то уж ехать скоро.
        Честно говоря, я так сроднилась с Кузьмичем за последние месяцы, что его предложение оказалось как манна с небес. Но вот что скажет Андрей? Надо будет обсудить это с ним.
        Июнь - август 1945г.
        Наше решение было обоюдным: Кубань станет местом жительства для нашей семьи.
        Пришло время, и мы демобилизовались. Вот так, раз и все. Вчера ты был солдат, а сегодня свободен как ветер! Даже не верилось, что мы снова можем ЖИТЬ как когда-то, давно, до войны. Но прежде, чем начать новую ветку своего существования, нужно было закончить дела и в родном городе. Мы прибыли туда со смешанными чувствами: боль и радость, волнение и ожидание чего-то. К сожалению, никого мы не нашли, кроме пары одноклассников. Семья Риты здесь уже не жила. Они эвакуировались в 1941-м и не возвращались. Тетка Андрея умерла в 1942. Жизнь послевоенная здесь налаживалась, и в нас никто больше не нуждался. Мы могли ехать в любую точку страны. Назад мы ехали через Москву, и остановились у однополчанина Андрея. Коммунальная квартира, где кроме двух семей, в 2-х комнатках обитали его друг Коля, родители, жена и двое детей. Нам было неудобно их стеснять, но на какое-то время, мне пришлось у них пожить. Дело в том, что Андрею запали в душу слова Кузьмича о возможности пройти лечение в Москве, и он задался целью вылечить слепоту. Андрей поехал в центральный военный госпиталь, и там ему предложили пройти
стационарное лечение. Следующие две недели я бегала ежедневно к нему. Мне было ужасно тоскливо и одиноко без него. По этой причине мне и не хотелось останавливаться в гостинице. В доме Коли я хотя бы была не одна. Все это время я гуляла по столице, наблюдала, как отстраиваются разрушенные районы, видела, что люди приходят в себя после войны, начинается мирная жизнь. Мне это придавало сил, и я мечтала о нашей будущей жизни с Андреем.
        Через 10 дней Андрей выписался из госпиталя. Он ничего не захотел мне объяснить, просто приехал, забрал меня с вещами и увез в гостиницу. Там мы сняли номер и два дня просто не выходили оттуда. Иногда, раздумывая, я прихожу к мысли, что проблемы со зрением активизировали в Андрее его другие способности. Но он всегда умел быть нежным и желанным, настойчивым и необъяснимым.
        А потом мы уехали. К Кузьмичу на Кубань. Как я поняла, лечение Андрея ничем не закончилось: он просто больше не желал слышать о больницах и новых методах. Кузьмич встретил нас с радостью. Он проживал на хуторе, и люди там еще, ох, как были нужны. Немного позже, когда мы обжились (предусмотрительный Кузьмич подготовил для нас пустующий дом), Андрея познакомили с бабушкой-лекаркой. Говорили, что она многим помогла избавиться от хворей. Взяв руку Андрея в свою, ни что-то пошептала про себя, а потом произнесла ему странную фразу: «Любовь вылечит, сынок». А еще через месяц, его зрение действительно стало улучшаться. Как ни странно, но Андрей стал различать предметы вблизи намного лучше, чем было прежде. Не знаю, что, возможно, и любовь сотворила с ним чудо, а возможно, спокойная и тихая жизнь…
        Окончание. Осень 1945г.
        В сентябре я почувствовала недомогание. Все признаки были на лицо. У нас с Андреем будет ребенок. Но как это напугало меня! С одной стороны, это состояние было естественным результатом наших отношений. Но, с другой, я четко помнила его слова о том, что не желал иметь ребенка. Я помнила также и о причинах этого нежелания. Но, даже если отбросить одну из причин - инвалидность, все равно, оставалось его какое-то внутреннее отрицание самого факта изменения количества нашей семьи. Может, Андрей был не готов к появлению ребенка, не готов воспитывать его, дать ему все необходимое для счастливого детства. Что ни думай, теперь все будет иначе. И либо Андрею придется пересмотреть свое отношение к появлению ребенка, либо изменить отношения со мной. Я буду настойчива!


20 сентября.
        Я злюсь на себя и на Андрея. Злюсь, потому что все еще не могу сказать ему о ребенке, боюсь его реакции. Злюсь, потому что мое состояние выбивает меня из привычного режима: утром мне плохо, днем на работе кружится голова, вечером мутит уже всю изнутри. Злюсь, оттого, что Андрей не старается понять мое состояние. Он, похоже, даже не догадывается, что со мной творится. Злюсь и раздражаюсь… Когда же это закончится??? Вот, снова….


24 сентября.
        Кажется, он что-то почувствовал. Не знаю, что. Он замечает, что я стала отдаляться от него. Лишний раз не поцелую, не обниму как раньше. А я не могу. Всякий раз, когда мы вместе, я думаю о том чуде, что растет во мне и о том, что скажет Андрей, узнав о нем. Как я боюсь, что он будет против ребенка. И это разобьет мне сердце. Оно итак болит ужасно последнее время. Андрей, конечно, спрашивает, не заболела ли я. Я лишь отнекиваюсь и стараюсь отвернуться от него, уйти во двор, чтобы глаза не выдавали моего страдания. Как бы мне хотелось, чтоб все поскорее разрешилось…


2 октября.
        Мы оба измучились. Будто кошка пробежала между нами. Андрей ходит чернее тучи, а я не могу заставить себя быть с ним нежной. Боюсь, что скоро мы оба сорвемся… Я не хочу этого! Ах, Андрюша, ну почему ты так измучил меня!


18 октября.
        Сейчас глубокая ночь. Андрюша спит, а у меня все просто дрожит внутри. Мысли не дают покоя. И как успокоиться после того, что произошло сегодня?
        Я пришла с работы после обеда. Андрей должен был вернуться домой вечером. А часа в три дня зашел Кузьмич. Он сильно изменился за послевоенные месяцы. Стал более мягким и улыбчивым. Его дочь и зять, внуки влили в него радость жизни. Теперь он уже не бурчал и не цыкал на соседей (ну, разве, что изредка от ностальгии по прошлым дням). А внуки вообще из него веревки вили.
        Кузьмич, как всегда, знал о нас все. И о том, что в отношениях с Андреем у нас появилась трещина. Мы вышли из дома вместе с Кузьмичем в яблоневый сад, за домом. Я не выдержала и рассказала Кузьмичу о своем состоянии и о том, что боюсь рассказать об этом Андрею. Как разозлился Кузьмич! Назвал меня дурой беспросветной, но увидев слезы, тут же обнял и поцеловал в лоб, как целует дочь отец. Он просто взял с меня слово, что я все расскажу Андрею. «Поверь, дочка, пока мужчина думает, что он свободен от обязанностей, он думает о них как о ненужных трудностях. Я уже неплохо знаю Андрея. Это тот человек, который, узнав, что обязанности уже здесь, окружают его и что они приятны… увидишь, с какой радостью твой муж примет эти перемены. Я тоже когда-то боялся отцовства. А когда узнал о факте, весь мир стал для меня другим, приобрел смысл и яркий оттенок. Это счастье иметь детей. Андюха поймет это. Он любит тебя и не посмеет не любить ваше дитя». Может, Кузьмич немного и успокоил меня, но волнение от предстоящего объяснения с Андреем не проходило. Ну, как сказать ему об этом? Мы подошли к калитке, и тут я
увидела входившего Андрея. Он направился к нам. Кузьмич поприветствовал его. Андрей еще не мог ясно видеть людей, но чувствовал их присутствие. Он еще меня не увидел, и мне хотелось, чтоб он не узнал, что я здесь. Ему редко когда не удавалось почувствовать меня. Между нами всегда был какое-то магнетическое притяжение, что даже с закрытыми глазами мы могли определить взаимное присутствие.
        - Здорово, Кузьмич.- Они пожали руки.- А Таня здесь?- Я покачала Кузьмичу головой, чтоб он не выдал меня и попыталась улизнуть от них. Неуловимым движением руки Андрей схватил меня за локоть.- Привет, а ты куда?
        - Мне надо.- Я жалобно улыбнулась Кузьмичу и попыталась освободиться. Когда мне это удалось, я хотела уйти, но Андрей просто сковал меня, обхватив за талию. Мне показалось, или… он прекрасно видел меня.
        - Она все время пытается сбежать от меня.- Как бы, жалуясь, посетовал он на меня Кузьмичу.
        - А разве возможно улизнуть от тебя?- ухмыльнулся Кузьмич, закуривая папиросу. Казалось, он ждал, что будет дальше. И оно не заставило себя ждать. Андрей повернул меня лицом к себе, одной рукой продолжал держать за талию, а вторую положил на мне на сердце. Замер, закрыл глаза и стал считать: Один, два…Я была в смятении от его действий.
        - Два сердца. Я слышу. В тебе бьется два сердца.- Его слова просто повергли меня в шок.
        - Как ты узнал?
        - Я слышу их. Одно твое, и одно…- Он открыл глаза и вгляделся в меня пристально. - У нас будет ребенок. И ты молчала?- Я увидела его укоризненный взгляд. Он прожег меня прямо в сердце.
        - Прости, Андрей. Я думала, ты будешь против…малыша.
        - Я? Как ты могла так подумать? Как?- он прижал меня к себе так сильно, что я испугалась задохнуться в его стальных объятиях. Затем он снова отодвинул меня от себя на расстояние руки.
        - Я люблю тебя, глупая. Всегда любил и буду любить.- Его слова были наполнены глубокой нежностью, а глаза… бог мой, что это были за глаза…лучистые и счастливые. Они с жаром смотрели на меня, и, казалось, доставали до самой глубокой клеточки моего тела.
        - Правда? Но ведь ты не хотел ребенка.- Я промямлила эти слова, все глубже увязая в его глазах.
        - Ну, вот те и раз.- Он засмеялся, поцеловал меня и снова крепко прижал к груди. - Я не хочу ЕГО? Да я был бы последним идиотом, если б не мечтал о нашем первенце. Ну, и что, что я говорил и уговаривал тебя воздержаться от ребенка. Но я так счастлив, что это случилось!
        Все мои волнения и тревоги вмиг испарились, стало так легко и свободно на сердце.
        Мы зашли в дом, и Кузьмич предложил выпить за рост нашей семьи. Затем, Андрей проводил его до калитки, и они еще несколько минут о чем-то потолковали. Когда Андрей вернулся, я почувствовала нахлынувший стыд за то, что так долго боялась открыться ему. Он увидел мое смятение, посадил себе на колени, обнял, а я ему все рассказала. А потом Андрей признался, что принял мою отстраненность в эти дни за иное: он думал, что я разлюбила его. Сегодня, он даже ушел пораньше с работы, чтобы поговорить со мной и разобраться с нелепыми подозрениями. Андрей был настолько счастлив, что у нас так все закончилось, что не стал обедать, а отнес меня на руках в спальню. Зачем описывать то, что принадлежит лишь нам двоим. Пусть каждый, кто прочитает эти строки, настроит фантазию на свой лад. И пусть она будет прекрасна, как воспоминание о минутах уединения с любимым человеком. Позже, Андрей все же пообедал (как сочетается и переплетается духовное и земное, райское наслаждение от обмена чувствами и естественная необходимость удовлетворения потребностей организма пищей). А потом он ушел, не сказав куда, но таинственно
улыбнулся и попросил никуда не отлучаться и не сбегать. Я и не собиралась. Мне было очень хорошо. Я знала, что Андрей любил меня и хотел иметь ребенка так же, как и я. Пока его не было, я немного прибралась в доме и привела себя в порядок. Последние дни в зеркало совсем не хотелось смотреться.
        Часа через два Андрей вернулся. Он пришел загадочный и очень довольный. Первым делом он достал из кармана пиджака бутылку водки и поставил ее на стол. Меня это удивило, потому что кроме, как по большим праздникам, он не пил водку совсем. Затем из другого кармана он достал сверток и положил его мне на колени. Я вопросительно посмотрела на него.
        - Пока не открывай, ладно?
        Он опустился на одно колено передо мной. Его лицо оказалось прямо напротив моего. Начало было торжественным.
        - Танечка, любимая. Все эти месяцы я бессознательно мучил нас обоих, терзал тебя и себя уверениями, что я ни на что не гожусь, что порчу тебе жизнь, отнимаю время, которое ты могла бы потратить на поиски более достойного человека. Ты все это терпела стойко. Даже на мои требования о ребенке… Но я всегда хотел, чтоб это случилось. Тогда бы ребенок помог мне понять, что я поступаю правильно, удерживая тебя подле себя. И вот сегодня, теперь, я это понял. Я словно прозрел. Да, я вел себя как эгоист, как мальчишка. Но ты, надеюсь, простишь меня? Я пользовался твоей любовью к себе, как хотел, и не желал дать тебе то, что ты заслуживаешь. Знаешь, правильно, что ты наказала меня и не подпускала к себе все эти дни. Я задумался о нашей жизни и понял, как низко я поступил с тобой. Сегодня вот шел домой и думал, что, если ты скажешь, что нам больше не быть вместе, я постараюсь сделать все, чтоб удержать тебя рядом. Но что сделаешь? Я такой, я обычный человек. И я очень рад, что не пришлось ничего придумывать. Надеюсь, что никогда не придется. Потому что я не хочу жить так, как мы жили до этого. Я люблю тебя. Я
рад, что у нас будет ребенок. И я не хочу, чтоб он рос в семье, которая лишь формально называется семьей. Я хочу, чтоб все было официально.
        Затем он достал из кармана платок, развернул его, и я увидела колечко. Оно не было дорогим по цене и металлу. Но это был символ, которым Андрей предлагал соединить нашу любовь. «Давай поженимся!». 0-Завершил он свою речь. Так все было трогательно и сказочно, что я не удержалась и расплакалась. Андрей нетерпеливо потребовал:
«Ну, так ДА???» «Да, да, конечно, да!», закричало все мое существо. Вздох облегчения вырвался из Андрюшиной груди. Он надел колечко мне на палец, затем встал, открыл бутылку, налил полстакана и выпил в момент, выдохнул. Затем налил еще по чуть-чуть в два стакана и вернулся ко мне. «Давай выпьем за наше будущее». После взял сверток, который лежал до этого на лавке рядом со мной.- «А это подарок тебе».
        Я развернула бумагу. Там оказалось белое платье с голубыми цветочками, простенькое, но нарядное.
        - Ну, вот и будет у меня свадебное платье.- Улыбнулась я. Он смутился.
        - Ну, я не знаю, каким оно должно быть. Мне просто понравилось.
        - Мне тоже.- Шепнула ему на ухо и поцеловала.
        - Надевай, раз так.- по-деловому потребовал ЖЕНИХ.- Завтра в 11часов, я договорился в сельсовете, нас зарегистрируют.- Я открыла рот.
        - Завтра?
        - Ну, да, а чего ждать? И он вопросительным взглядом окинул мой живот.- Так вот где Андрей пропадал два часа. Везде успел, и даже платье мне купил. Я быстро переоделась. То, что я увидела в зеркале, мне очень понравилось. Я и забыла, что могу быть такой хорошенькой. «Надо срочно менять себя и свой стиль. Все-таки, мир прочно укрепился на земле, и надо вспомнить, что женщины всегда украшали его своей красотой».
        Когда Андрей меня увидел в платье, то ахнул.
        - Ну, теперь, я тебя из дома не выпущу одну и в этом наряде.- Смеялся он.- А то кто-нибудь обязательно украдет мою красавицу.
        И снова электрический ток пробежал между нами. Уже не сговариваясь, мы оказались так близко, его рука скользнула по моему телу, под платье, а на ухо он прошептал,
«Я запрещу тебе носить дома трусики. На них уходит слишком много времени». Я зарделась, но это было неважно. Завтра мы станем настоящей семьей. И никто не посмеет совать нос в наш мир…
        За окном смеркалось. Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу. Затем Андрей встал и подошел к окну.
        - Какой красивый закат. Ты только посмотри, Таня.- Я вздрогнула. Закат? Он видит его отсюда? Я подбежала к нему.
        - Андрюшенька, ты видишь? Видишь закат?
        Я не видела его глаз, потому что он смотрел в другую сторону, но по голосу я поняла, как он взволнован, и какой ком стоит в его горле.
        - Ты не представляешь, как мне хотелось его увидеть еще хоть раз в жизни…- и потом прибавил, справившись с чувствами.- Права была бабка-вещунья. Любовь лечит и исцеляет, дает силы и желание к жизни.
        Я верю, что недалек уже тот день, когда Андрей полностью излечится, ведь он так быстро идет на поправку. Я верю в это. Мы оба хотим этого…
        Так и стояли, обнявшись втроем, глядя на закат. А я смотрела на своего мужа, который улыбался, положив руку на мой живот, где уже росла новая жизнь, готовая разделить нашу любовь и радость