На поводу у сердца Тори Майрон
        Heartless #2
        МОЖЕТ ЛИ МОЯ ЖИЗНЬ СТАТЬ ЕЩЕ ХУЖЕ?
        КОГДА-ТО Я ЗАРЕКЛАСЬ ДАЖЕ В МЫСЛЯХ НЕ ЗАДАВАТЬСЯ ЭТИМ ВОПРОСОМ, ВЕДЬ МНЕ ДАВНЫМ-ДАВНО ИЗВЕСТНО - ХУЖЕ МОЖЕТ БЫТЬ ВСЕГДА.
        И ОДИН ВЛАСТНЫЙ МУЖЧИНА С МИСТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТЬЮ И ОДЕРЖИМЫМ ЖЕЛАНИЕМ ЗАПОЛУЧИТЬ МЕНЯ ЛИШЬ ПОДТВЕРЖДАЕТ ЭТО СУЖДЕНИЕ, А МОЯ ДУРНАЯ ПРИВЫЧКА - ВРАТЬ ЧАЩЕ, ЧЕМ ДЫШАТЬ ЕЩЕ И ДОБАВЛЯЕТ МОЕЙ ЖИЗНИ ЛИШНИХ ПРОБЛЕМ, С КОТОРЫМИ СОВЕРШЕННО НЕ ЗНАЮ, КАК СПРАВИТЬСЯ.
        ДА И ПОЛУЧИТСЯ ЛИ СПРАВИТЬСЯ ВООБЩЕ - НЕИЗВЕСТНО.
        ЛИШЬ ОДНО Я ЗНАЮ ТОЧНО - Я НЕ СДАМСЯ!
        ПОТОМУ ЧТО Я НИКОГДА НЕ СДАЮСЬ…
        ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, БЕЗ БОЯ.
        ВТОРАЯ КНИГА ЦИКЛА. ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ГЕРОЕВ «В РИТМЕ СЕРДЦА».
        В ТЕКСТЕ ЕСТЬ: МИСТИКА, ЭМОЦИОНАЛЬНО И ЧУВСТВЕННО, ПРОТИВОСТОЯНИЕ ГЕРОЕВ И ИСТИННАЯ ЛЮБОВЬ
        ОГРАНИЧЕНИЕ: 18+
        НА ПОВОДУ У СЕРДЦА
        ТОРИ МАЙРОН
        ПРОЛОГ 1
        НИКОЛИНА
        В БЛИЖАЙШЕМ БУДУЩЕМ…
        - Да, хорошо. Я поняла. Сделаю так, как вы сказали, - максимально учтиво и сдержанно произносит светловолосая девушка. Кладёт телефонную трубку обратно на место и переводит свой карий взор на меня. - Вы можете пройти в кабинет, мисс Джеймс, и подождать там, - осведомляет секретарь тем же вежливым голосом, но на сей раз абсолютно неестественным. Я ей не нравлюсь. Это без всяких слов понятно.
        Стоило только войти в это созданное из стекла, бетона и железа высотное здание, располагающееся в самом центре Рокфорда, я сразу же почувствовала себя белой вороной, а когда поднялась на верхний этаж, оказавшись в светлом, современно оформленном холле, это неприятное ощущение лишь усилилось из-за устремлённых на меня испытывающих глаз множества холёных красоток и солидно одетых мужчин, на фоне которых я казалась заблудившимся подростком. Но я не заблудилась, а пришла точно по указанному в сообщении адресу и не уйду отсюда, пока не встречу того, кого надеялась больше никогда не видеть.
        Мне глубоко безразличны недоумённые взгляды всех работников и откровенный вопрос в глазах этой секретарши - что такая изнурённая замухрышка с бледным лицом и разбитой бровью, как я, могла забыть в приёмной президента многомиллионной корпорации? Так же, как и её пренебрежительное оценивание моего внешнего вида меня нисколько не удивляет и уж тем более не задевает. Только если немного забавляет, когда я мысленно представляю вывалившиеся из орбит глаза блондинки, увидь она меня здесь в моей прежней пацанской одежде, если даже мой сегодняшний приталенный джинсовый сарафан и серебристые босоножки вызывают на её лице плохо скрываемое сочувствие и удивление.
        Она явно привыкла быть всегда одета с иголочки в наряды исключительно брендовых лейблов - её строгий брючный костюм тёплого нюдового оттенка и элегантные лодочки на высоченных каблуках определённо в несколько раз превышают стоимость моей убогой квартиры.
        - Желаете кофе или чай, мисс Джеймс? - продолжает свою рабочую фальшивую вежливость девушка, пропуская меня в просторный кабинет, что своим лаконичным интерьером заставляет испытывать незримое присутствие хозяина помещения. Спокойные серые тона, минимум необходимой для офиса мебели и полное отсутствие декора и личных вещей. Всё строго, сдержанно, бездушно. Лишь окно во всю стену с видом на даунтаун придаёт комнате немного живости и света.
        «Да… смотреть на всех свысока - тоже его излюбленное дело», - в уме безрадостно усмехаюсь я, вглядываясь в обширную панораму города, непроизвольно отправляющую меня на несколько недель назад, когда эта высотная картина Рокфорда заворожила меня впервые. Если бы тогда я только знала, чем закончится для меня тот вечер… Если бы только знала.
        - Мисс?.. Вы мне ответите? - резкий вопрос секретарши, смеряющей меня ещё более неприязненным взглядом, заставляет собраться с силами и затолкать болезненные воспоминания обратно в глубинный архив сознания, из которого им никогда нельзя позволять выбираться.
        - Да… То есть… Нет, спасибо, мне ничего не надо, - хрипло выдавливаю я, принуждая себя хоть немного улыбнуться этой недовольной мымре.
        - Хорошо, тогда я вас оставлю и вернусь к работе. Мистер Харт немного задержался на встрече, но он уже в пути, поэтому прибудет с минуты на минуту, - перед тем как закрыть за собой дверь, сообщает она красноречиво намекающим тоном, чтобы я даже не думала к чему-либо здесь прикасаться или, ещё лучше, пытаться украсть.
        Идиотка.
        Неужели тот факт, что я выгляжу не так презентабельно, как она и все её важные коллеги, автоматически превращает меня в воровку?
        Я не собираюсь здесь ничего трогать, даже смотреть ни на что не хочу, и, была бы моя воля, ноги моей бы здесь никогда не было, но Адам Харт не из тех, кто соизволяет поинтересоваться о чужих желаниях, и не тот, кто спрашивает и принимает отказы.
        Нет.
        Этот самодовольный властный наглец думает лишь о себе любимом и добивается желаемого любыми путями.
        По-хорошему или по-плохому.
        И я та уникальная счастливица, что сорвала джек-пот и ощутила на собственной шкуре оба этих варианта - его «по-хорошему» для меня было схоже с ядерной бомбой, после взрыва которой я до сих пор отчаянно пытаюсь собрать себя по крупицам воедино, а «по-плохому»… Что ж… Как видите, этот способ достижения цели мистера Харта оказался более рабочим.
        Я добровольно пришла к этому бессердечному мужчине и покорно жду его прихода, чтобы сделать то, что в нашу последнюю встречу с ним поклялась никогда не делать.
        Я пришла его просить.
        Я пришла продаваться.
        И хочу вам напомнить, что я бы никогда не пошла на подобную мерзость, будь у меня хоть один малейший шанс решить все проблемы иначе. Но шансов нет. Их никогда не было и не будет. Адам не позволит. А я не могу рисковать ещё больше, особенно сейчас, когда он сумел отыскать моё слабое место и, правильно надавив на него, не оставить мне выбора.
        Он выиграл.
        Я проиграла.
        И хотела бы я сказать, что наша игра наконец подошла к своему финалу. Но нет. Это только начало. Всё ещё только впереди. И как мне пережить следующие несколько месяцев с ним рядом - я честно не знаю. Но я должна это сделать - выдержать, чтобы наконец забыть о своём горьком, полном борьбы, нищеты и грязи прошлом и начать новую жизнь вдалеке от Рокфорда. Вдалеке от него.
        И для того, чтобы выдержать нашу с ним интимную близость, оставив после истечения контракта от себя хоть что-то целое и желающее продолжать дышать и двигаться, мне нужно всегда помнить одну важную истину: мои чувства и желание - всего лишь иллюзия его «очарования». Пустышка. Дурман, без которого нет ничего настоящего. Теперь я точно это знаю. Знаю. И никогда не должна об этом забывать.
        Никаких чувств, никаких эмоций, никакого общения.
        Это всего лишь работа. Ещё одна роль, которую мне нужно будет блестяще сыграть, притворившись той, кем я не являюсь. Она сделает всё, что пожелает её хозяин, пока Николина Джеймс внутри этой сдавшийся и покорной оболочки будет изо всех сил стараться не потерять себя настоящую.
        Я не потеряю себя. Не потеряю. Не потеряю…
        Пытаясь усмирить нервную дрожь во всём теле, одними губами шепчу я и через пару десятков повторов этой успокоительной мантры вроде бы даже верить в неё немного начинаю. Жаль лишь, что совсем ненадолго.
        Стоит только услышать за своей спиной звук открывающейся двери и ощутить, как воздух в комнате в одно мгновенье превращается в пекло преисподней, я понимаю - лишь только грёбаное чудо будет способно мне помочь остаться собой после этой работы.
        - Нет, я сказал, нам это не подходит. Ищи другие варианты, - его низкий голос прошибает меня до костей одновременно и жаром, и ознобом. Разговаривая с кем-то по телефону, Харт закрывает за собой дверь и, не бросив на меня даже мимолётного взгляда, уверенно и абсолютно спокойно направляется к своему рабочему месту, пока во мне разгорается настоящая битва между сознанием и телом, что мгновенно реагирует на его присутствие: с первым же вдохом знакомого аромата мужского парфюма мои лёгкие обжигает огнём, а сердце резво подлетает к горлу и, ускоряя свой ритм, наполняет все вены сладким, жарким томлением.
        Чёртово тело предаёт меня, даже несмотря на всю боль, ненависть и злобу, что на протяжении последних недель захлёстывали меня с головой каждый раз, когда Адам напоминал о себе не только в реальной жизни, но и в моих кратковременных галлюцинациях.
        Но даже не это самое страшное и неподвластное моему контролю, а то, что я смотрю на его статную мужественную фигуру, до невозможности красивое лицо и вечно безукоризненный образ успешного бизнесмена и мечтаю треснуть себе по голове кочергой, да как можно сильнее, чтобы разом отключить всепоглощающий трепет и чёткое ощущение тоски, прорывающей своими острыми когтями мне всю душу насквозь.
        Я не скучала по нему. Это всё неправда. Неправда.
        Не скучала по чёрным горящим глазам, что так легко и изящно обманули меня. Не скучала по смоляным волосам, мягкость которых мои пальцы до сих пор прекрасно помнят. Не скучала по губам, способным как усыпать всё тело нежными поцелуями, так и покрыть его болезненными метками. И по запаху его пьянящему, которым пропахла в тот вечер настолько, что стереть с себя смогу, скорее всего, лишь содрав верхний слой кожи, я тоже ни капли не скучала.
        Нет этой тоски. Нет желания. Нет ничего. Есть только его магия.
        - Надеюсь, ты всё понял. Позвони, как только проверишь их материалы, - строго чеканит Харт. Сбрасывает вызов и, словно только сейчас вспоминая о моём присутствии, наконец обращает на меня свой равнодушный взгляд. - У тебя пятнадцать минут, Джеймс, так что советую не терять времени и сразу переходить к делу. Зачем ты пришла? - спрашивает сволочь бесцветно-ровным голосом, будто вовсе не он сделал всё возможное, чтобы я здесь оказалась с настойчивым желанием плясать под его дудку.
        Быть сильной. Быть равнодушной. Не показывать ему гнева, раздражения и всецелого отторжения всего происходящего. Помнить, для чего и, самое главное, ради кого я сюда явилась.
        Именно такие клятвы я дала себе и по дороге в его офис раз за разом повторяла. Я должна сыграть по его правилам и сказать всё то, что он так жаждет услышать. Должна, невзирая на сотрясающую меня боль, ненависть и съедающее чувство унижения. Должна, иначе не смогу спасти любимого мне человека.
        - Я пришла просить тебя нанять меня на работу, - сдержанно заявляю я, до остервенения сжимая в кулаках ткань сарафана, что заставляет уголки губ мистера Харта слегка приподняться в усмешке.
        - Ну раз пришла, тогда проси. Времени у тебя осталось немного, - бросает он, откидываясь на спинку рабочего кресла, устремляя на меня выжидающий взгляд, что молниеносно превращает всю кровь в теле в огненную лаву.
        Всё нормально. Меня его сила больше не пугает. Я знаю, как с ней справиться. Моё желание к нему нереально.
        Ни на секунду не теряя здравомыслия и цели, ради которой я сюда пришла, всего на миг я прикрываю веки и тихо выдыхаю, собирая все моральные силы в кулак.
        - Пожалуйста, Адам, возьми меня к себе на работу, - с максимально умоляющей интонацией выдавливаю из себя эту жалкую просьбу, нещадно кусая себе щёку изнутри, чтобы не застонать от ощущения тотальной потери собственной гордости.
        - И почему я должен это делать? В прошлый раз ты мне ясно дала понять, что никогда не попросишь об этом, - ехидно ухмыляется он в нарочитом стремлении разбередить мою бунтарскую сущность. Но ничего не выйдет, он сам лично дал мне непоколебимый мотив выполнить всё так, как надо, и суметь не поддаться его провокациям.
        - Я была не права. Совсем не права, Адам, но я поняла свою ошибку и потому прошу тебя: возьми меня на работу, потому что единственное, чего я очень сильно хочу, - это доставлять тебе удовольствие везде, всегда и только так, как ты того пожелаешь, - эти омерзительные слова вызывают нестерпимый зуд на языке и острое желание как можно быстрее промыть весь рот с мылом.
        - Уверена, что сама этого хочешь? - Адам плавно встаёт с кресла и обходит массивный стол, вставая за моей спиной практически вплотную. Я непроизвольно напрягаюсь и на несколько секунд перестаю дышать, ощущая крепость и жар мужского тела вместе с чарующим шлейфом его «притяжения».
        - Уверена, - справившись с очередным стихийным наплывом возбуждения выдыхаю я, на что получаю короткую усмешку возле своего уха.
        - Не верю, Джеймс. Будь убедительнее, я ведь знаю, ты это умеешь, - его пламенный шепот вытягивает из памяти постыдные кадры моих действий во время нашей последней встречи, что едва не срывают с моих губ протяжный всхлип, пропитанный стыдом и безмерной злостью.
        - Мне на колени встать и попросить, чтобы ты поверил? - цежу сквозь зубы я, довольно резко поворачиваясь к нему передом. Запрокидываю голову, чтобы взглянуть в безэмоциональное лицо дьявола, который смотрит на меня в ответ с высоты своего почти двухметрового роста и как будто раздумывает о чём-то своём, параллельно опутывая меня теплыми сетями своего мистического взгляда.
        Да… именно это тепло и стало тем самым главным обманом, что раскроил мне сердце и вывернул всю душу наизнанку. Вовсе не любовь горит в его зрачках чернильных, не влюблённость и даже не симпатия… а похоть - одержимая, звериная, противоестественная, которая не позволит мне вытурить Адама Харта из своей жизни, пока я не дам ему насытиться собой сполна.
        - Ответьте мне, пожалуйста, мистер Харт, - смягчив голос, я разрываю затянувшееся между нами молчание. - Мне на колени встать и попросить? Скажите - и я это сделаю. Любой ваш приказ выполню незамедлительно и без каких-либо возражений. Приеду, куда потребуете, встану в любую позу, в рот возьму так глубоко, как вы того пожелаете, лишь бы вас полностью удовлетворили мои услуги. Прошу, возьмите меня на работу, и, клянусь, ваше наслаждение станет для меня главным смыслом жизни, - проговариваю твёрдо, без запинок и дрожи в голосе, пока в груди будто ядовитой кислотой прожигает, превращая все внутренности в комки раскалённого пепла.
        Детально сканируя моё лицо, Харт продолжает пребывать в полном молчании, заставляя меня отсчитывать скоростные удары сердца, что отдаются болью в каждой клетке тела. Когда же он внезапно приподнимает свою руку к моей брови и слегка касается продольной раны, меня точно электрошокером прошибает от головы до пят, вынуждая резко ухватиться за его запястье.
        И снова всё повторяется: время теряет своё значение, а мир утрачивает чёткость, пока мы переплетаемся в поединке пронзительных взглядов, одинаково сильно не желая друг другу уступать. Разница между нами лишь в том, что для него это ничего не значит и не составляет особого труда запускать свою тьму мне под кожу, подчинять ментально, отравлять всё тело своей мужской энергией и мистическим шармом. Для меня же смотреть в его обсидианы - это ежесекундная, упорная, истязающая душу в лохмотья борьба, которая дурманит мой разум, подрывая всю уверенность в том, что он для меня на самом деле ничего не значит… так же, как и я для него.
        Это всё неправда! Между нами нет ничего настоящего. Помни об этом, Ники. Помни!
        - Давайте договоримся, мистер Харт, - первой не выдерживая нашего зрительного состязания, выдаю сквозь судорожный выдох. - Вы сможете прикасаться ко мне, как и когда вам заблагорассудиться, но только после того, как наш рабочий контракт вступит в силу. Если, конечно, вы соизволите согласиться принять меня в свой многочисленный штат сотрудников, - сдержанно проговариваю я, отстраняя его руку от своего лица, и вмиг ощущаю, как атмосфера в комнате накаляется до опасной отметки, когда в черноте его глаз проявляется злость.
        Злись, Адам, злись сколько влезет. Можешь хоть сгореть в костре своей ярости. Это всё равно не сравнится с тем, что ты заставил меня пережить, и тем, что мне ещё как-то предстоит вытерпеть.
        Но этот мастер контроля над эмоциями, как всегда, с завидной лёгкостью справляется со своим негодованием, вновь смеряя меня снисходительным взором. Таким бездушным, словно не на человека смотрит, а оценивает качество товара, который планирует приобрести. Хотя… именно этим я для него и являюсь - ничего не значащей безделушкой, которую он будет трахать в любое время суток, в любом месте, наслаждаясь эффектом своей силы до тех пор, пока не надоест.
        Но у меня уже было время смириться с этим гадким фактом, который чуть было вконец не сломил меня. Я смогла найти в себе силы вернуть себя к жизни, прикрепив мысленную заметку о том, что когда-нибудь, возможно, я стану особенной для кого-то другого мужчины, который будет искренне любить не только моё тело, а именно меня, такой, какая я есть, со всеми достоинствами и недостатками. Но этим мужчиной никогда не будет Адам Харт. Он получит моё тело, но ещё раз испепелить мне всю душу я ему не позволю, и потому сейчас я просто терпеливо и стойко выдерживаю его пристальный взгляд, разрешая себе облегчённо выдохнуть, а телу - отмереть, лишь когда он наконец завершает тщательный осмотр будущего приобретения и возвращается к рабочему столу, тут же нажимая на кнопку стационарного телефона.
        - Сара, перенеси мою встречу с Грегором на другой день, - монотонно проговаривает Адам и, растягивая губы в своей фирменной страшно-красивой улыбке, смотрит на меня. - Присаживайтесь, мисс Джеймс, и мы прямо сейчас приступим к обсуждению условий вашего счастливого контракта.
        ГЛАВА 1
        НИКОЛИНА
        СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ПОСЛЕ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОГО ПРИЁМА РОБЕРТА ХАРТА
        Может ли моя жизнь стать ещё хуже?
        Когда-то я зареклась даже в мыслях не задаваться этим вопросом, ведь мне давным-давно известно - хуже может быть всегда.
        Но что мне неизвестно, так это когда же наконец станет лучше? Хоть на немного? Должен же существовать некий предел чёрной полосы неудач, достигнув которого, наконец наступает белая и все существующие проблемы начинают плавно снижать свои обороты. Не могу же я быть настолько невезучей, что в моей жизни всегда всё будет только неумолимо скатываться по крутому наклону вниз, без единой возможности подняться хоть на одну ступеньку выше. Но если же это именно так, то можно я уже просто достигну дна, расшибусь в лепёшку и отключусь навечно?
        После того проклятого вечера, что из сказочного сна вмиг превратился в один из самых страшных кошмаров моей жизни, я день за днём хожу словно неживая. И, говоря это, я в прямом смысле имею это в виду. После побега от Харта и нечеловеческой душевной агонии, которую он заставил меня пережить, я ощущаю себя пустой, безэмоциональной, непроницаемой для любых внешних раздражителей. Я думала, что полное опустошение и безразличие ко всему вокруг по своему обычаю быстро сменится цунами неконтролируемой ярости, но нет. Ничего подобного. Даже спустя больше недели вспышек гнева я в себе так и не наблюдаю, как, впрочем, и любых других эмоций, отчего каждый день я проживаю точно робот, выполняющий все действия на автопилоте.
        Но, наверное, оно и к лучшему, потому что не знаю, как бы справилась с возросшим объёмом дерьма в своей жизни, а точнее - в своём бесцельном и убогом существовании, если бы не пребывала в этом эмоционально коматозном состоянии.
        Теперь меня совершенно перестал выводить из себя пьяный балаган в доме, а за всю прошедшую неделю у нас с Филиппом не произошло ни единой стычки, что за всё время нашего сожительства является абсолютным рекордом. Также меня нисколько не заботит затянувшаяся моральная травля моих стервозных коллег в стриптиз-клубе, которые, узнав о незаслуженно (по их мнению) щедрой премии и благосклонном отношении Эрика ко мне, поставили себе цель за спиной боссов устроить мне «сладкую» жизнь на работе.
        И вроде бы они уже давно должны были угомониться, ведь с той ночи, когда я сбежала из приватной комнаты, прошёл почти месяц, но почему-то по сей день не проходит и смены без их косых взглядов, грязного обсуждения и едких комментариев о моей персоне, постоянного разбрасывания моих личных вещей по всей гримёрной и якобы нечаянных толчков и подножек, из-за которых я пару раз чуть было не подвернула ногу и определённо точно заработала несколько синяков.
        Серьёзно, звучит как детский сад, группа - ясли, но вот с такими недалёкими суками мне приходиться работать каждую ночь. И при обычном своём взрывном характере я бы давно поразукрашивала всем паскудным девкам их намалёванные лица, но сейчас, когда я ни в какую не могу найти тот самый спасательный лучик света, что разжёг бы во мне желание жить, мне не составляет никакого труда полностью игнорировать все выпады стриптизёрш в мой адрес.
        Но и это не самое дерьмовое изменение, произошедшее в моей «прекрасной» повседневности, что без моего нового безжизненного режима давно бы лишило меня всех нервных клеток и точно довело до убийства.
        Как мы и договаривались с Марком после неожиданной встречи с ним на приёме - за его молчание я должна удерживать свою неприязнь к нему при себе, скрывать от Эмилии все его похождения и, самое унизительное, - быть его «девочкой на побегушках». И, знаете, это словосочетание Марк оправдывает с лихвой, отрываясь на мне по полной программе.
        Каждое утро, когда я возвращаюсь домой после изнурительной рабочей ночи, мне светит поспать лишь до момента, когда О Великий Эндрюз проснётся после очередной тусовки и начнет изводить меня своими поручениями. Он в самом деле трезвонит мне по любому поводу, чтобы использовать меня, как свою прислугу. Теперь мой день состоит из походов в магазин за продуктами или ради всего лишь одной упаковки пива, приготовления еды для этого мудака, мойки его машины, уборки в квартире после развязных тусовок, стирки одежды, глажки и так далее…
        И каждый раз во время исполнения моих вынужденных обязанностей Марк не забывает попутно докучать меня своими нескончаемыми издёвками, пошлыми шуточками, шлепками по заду, тесными объятиями и гадкими намеками на «дружеский перепихон». И, без всяких сомнений, если бы не моя всецелая отчуждённость от мира сего, лишь от одной этой его любимой цитаты я придушила бы гада в первый же день своего рабства.
        Но сукину сыну Эндрюзу несказанно везёт, потому что даже сейчас, когда вместо сладкого, глубокого сна после бесконечной рабочей ночи я зачем-то жду его уже больше часа на парковке торгового центра под палящим солнцем, внутри меня ничего не колышется. Во-о-обще! Ни одной ядерной эмоции, что призвала бы меня немедленно расправиться с уродом. Полнейший штиль, ни одного дуновения ветра.
        Единственное ощущение, которое не покидает меня ни на секунду с того самого дня, когда я в последний раз видела Адама, - это постоянное ощущение чужих глаз на себе. И, сколько бы я ни оглядывалась по сторонам, пытаясь обнаружить приставленного ко мне Хартом человека, мне так и не удалось этого сделать. Но оно мне и не надо, ведь, даже не видя фигуры этого мастера конспирации, я всем своим поникшим нутром и телом осязаю круглосуточную слежку за собой.
        Я хочу разозлиться, выйти из себя, возненавидеть всем сердцем Адама Харта за то, что он позволяет себе подобные вопиющие действия, что нарушают все допустимые правила и границы моей личной жизни, но опять-таки никак не могу… Он сам лишил меня возможности чувствовать хоть что-то, сжёг всё во мне дотла, оставив за собой лишь бескрайную пустошь, где нет ни единой вибрации и какого-либо намёка на сохранившуюся жизнь. Только пепел, останки и тягостное предчувствие беды, что ждёт меня в будущем.
        Ведь я точно знаю - он способен сделать всё что угодно, лишь бы заполучить уникальную в своём роде девчонку, способную подарить ему сверхъестественный кайф. И, как бы прискорбно это ни звучало, мне ничего другого не остаётся, как только продолжать пребывать в пассивном ожидании его очередного удара и быть полностью готовой его пережить.
        Не представляю, что ждёт меня впереди, но я не намерена сдаваться. Адам может добивать меня любыми хитроумными способами, но я никогда ему не продамся. Никогда не позволю использовать себя как покорную, бездушную куклу. Ведь даже чувствуя себя сейчас в точности как моя защитная маска «Аннабель», я с уверенностью могу произнести то, что повторяла самой себе уже миллионы тысяч раз:
        Я - не Она. И никогда ей не буду.
        И никакие запредельные суммы денег не заставят меня стать ею в угоду мистеру Харту, поэтому он может засунуть всю кучку своих зелёных бумажек вместе со всеми сексуальными желаниями глубоко себе в зад и начать искать другую мечтательницу о роскошной жизни, что будет добровольно и с превеликой радостью его ублажать.
        От меня же он этого не дождётся.
        Ни за что и никогда!
        - Никс! Какая умница! Уже здесь! - громкое неожиданное восклицание недоумка разом вырывает меня из гнетущих раздумий, напрочь оглушая мое правое ухо.
        - Чёрт! Зачем же так кричать, Эндрюз? - оборачиваюсь к нему, жмурясь от пульсирующей боли в висках. - И что значит «уже здесь»? Я тебя вообще-то хренову тучу времени жду возле входа, как какая-то собака, - и мой недовольный голос очень даже напоминает собой собачий хриплый лай.
        - Ты чего такая хмурая, подруженька, неужели этой ночью не удалось вытрясти из мужиков приличную сумму деньжат? - в своей обычной манере ёрничает мудак. От его ослепительной улыбки в совокупности с не пойми откуда берущейся неутомимой энергией я ощущаю себя еще более уставшей.
        - Марк, можешь ты хотя бы сегодня заткнуться и не доставать меня свой гадкой болтовнёй? Тебе мало того, что ты и так каждый день не даёшь мне поспать больше трёх часов? - тяжело выдыхаю я, спасая рукой сонные глаза от яркого солнечного света.
        - Во-первых, не забывайся, Никс, и сделай тон попроще, а, во-вторых, я спал сегодня примерно столько же и, как видишь, в отличие от тебя, полон сил и радости, - он перекидывает свою тяжеленную лапу мне через плечо, теперь придавливая меня не только морально, но ещё и физически.
        - Я неимоверно счастлива за тебя, Эндрюз, хотя, честно, слабо представляю, как тебе удаётся по ночам употреблять всякую гадость и пить не просыхая, а наутро как ни в чём не бывало выглядеть свежее огурца? - с трудом скидывая с себя его лапень, констатирую очевидный факт, оглядывая внешний вид парня: небрежно-привлекательно уложенные тёмные волосы, здоровый цвет лица, полное отсутствие мешков под глазами или каких-либо признаков буйной пьянки, самодовольная улыбочка, от которой текут практически все девчонки, синие, потёртые в нескольких местах джинсы и белоснежная футболка, обтягивающая его высокую и какого-то лешего идеально сложенную из крепких мышц фигуру. Честное слово, не знала бы я наверняка, что он отъявленный бухарь и тусовщик, без сомнений подумала бы, что передо мной стоит профессиональный спортсмен, придерживающийся здорового образа жизни.
        - А теперь слушай и внимай элементарному секрету моего прекрасного самочувствия, - он вытягивает из кармана пачку сигарет и закуривает. - Каждую гулянку нужно не только бухать, но и проводить с пользой для организма. Отменный трах в конце каждой тусовки - и в продолжительном сне отпадает всякая необходимость. Так что тебе, Никс, я, как никому другому, настоятельно советую последовать моему рецепту восстановления энергии - уединись наконец с кем-то из клиентиков в приватной комнате и совмести приятное с полезным… ах, да… в твоём случае еще и прибыльным. Считай, вообще тройное комбо получишь, - жадно затягиваясь никотином, ехидно ухмыляется гад, нарочно надавливая на моё больное место, но, как и во все предыдущие разы его попыток меня зацепить, я опять ничего не чувствую и спокойно отвечаю:
        - Я всё-таки предпочту восстановить силы продолжительным сном, если ты хоть когда-нибудь позволишь мне это сделать.
        - Точно? Может, всё же подумаешь над этим? Раз Харт на твоём горизонте больше не маячит, я даже готов помочь тебе в этом деле, - произносит Марк с вкрадчивой хрипотцой, а я искренне поражаюсь тому, что даже Его имя нисколько не находит в моей душе отклик. Там полное онемение. - Давай я нагряну в клуб прямо этой ночью. Что скажешь? Как раз давно не наведывался в «Атриум». И даю честное слово, - он прикладывает ладонь к своей груди, - я буду очень щедрым с тобой. Готов много заплатить, чтобы ты дала себя потрогать как следует, раз бесплатно сделать этого не позволяешь, - наклоняясь ближе к моему лицу, мудак выдыхает в меня струю дыма и насмешливо поигрывает бровями, ожидая от меня взрывной реакции, но тут же хмурится, когда вновь её не получает.
        - Спасибо за твой порыв помочь мне, дружочек, но я как-нибудь справлюсь без твоей щедрости, - развеяв ладонью облако табачного дыма, надавливаю на его лоб, выталкивая физиономию Марка из своей зоны комфорта. Скрещиваю руки на груди и поистине наслаждаюсь его откровенным недоумением, смешанным с весомой долей раздражения, что помогает мне слегка улыбнуться. И это между прочем уже чудо, ведь даже тень улыбки в последние дни тоже категорично отказывалась появляться на моём лице.
        - Ладно. Моё дело предложить, - он замолкает на мгновенье в задумчивом прищуре, явно не планируя сдаваться. - Тогда лучше проведу сегодняшнюю ночь с Эми… Думаю, она успела сильно соскучиться по мне. Столько сообщений и пропущенных звонков от неё, что, боюсь, мой телефон скоро не выдержит. На этой неделе совсем не получалось встретиться с ней из-за чересчур плотного графика после заката. В эти дни случайно повстречал таких горячих красоток, что прямо никак не мог от них отказаться. Сама же понимаешь, Эми будет ждать сколько потребуется, другие же шалуньи могут ускакать в любой момент, а я не могу допустить подобных потерь, - на одном дыхании пропевает Марк, за долю секунды стирая с моих губ и так скудную улыбку.
        А он хорош… кобель недоделанный.
        Его мерзкие откровения свинцовой тяжестью оседают в моей груди от безмерного презрения и давящего чувства вины перед Эми. Но этого всё равно до боли мало, чтобы разжечь во мне желание вспылить ему в ответ в свойственной мне манере.
        - Ты хотя бы предохраняться не забывай, чтобы не наградить Эми какой-нибудь венерической заразой, - монотонно бормочу я, в сотый раз в уме обдумывая, как же мне открыть подруге глаза на истинную личину её ненаглядного принца так, чтобы и её влюблённый мозг наверняка поверил моим словам, и договор с Марком при этом не нарушить? Как, мать его, мне это сделать? Пока нет ни малейших идей, сплошной тупик и безысходность, что лишь ещё глубже погружает меня в безэмоциональную яму.
        - Да какого хрена ты такая спокойная?! Ты что, каких-то транквилизаторов наглатываешься перед встречей со мной? - в свою очередь Марк знатно вспыхивает от моей флегматичной реакции, что не может не радовать. Знала бы я раньше, как быстро вывести этого придурка из себя, сразу бы превратилась в само воплощение спокойствия.
        - Ты хотел, чтобы впредь я была с тобой «белой и пушистой». Твои слова? Твои. Так чем ты сейчас недоволен? - равнодушно пожимаю плечами, наблюдая, как его лоб ещё сильнее наморщивается.
        - Не думал, что это будет раздражать меня даже больше, чем твоя буйность, - вполголоса бормочет он, делая последнюю глубокую затяжку вплоть до самого фильтра.
        - Ну уж прости. Тебе не угодить. Но вообще отставим лишние разговоры в сторону, и лучше объясни - на кой чёрт ты мне сказал сюда приехать? - указываю на один их крупнейших торговых центром Рокфорда.
        - Ну… Для начала чтобы позавтракать. Жрать хочу, сейчас умру просто, - одной рукой он проводит по своему животу, второй небрежно схватывает меня за локоть и тянет за собой к главному входу.
        - И что? Ты меня позвал, чтобы я с ложечки тебя покормила? Не перебарщиваешь ли ты со своим желанием насолить мне, Марк?
        - Я тебя умоляю, Никс, - фыркает он. - С ложечки меня покормить я точно попрошу кого-нибудь другого… Я же сказал - это для начала, а потом мы с тобой пойдём по магазинам. Нужно прикупить новой одежды.
        - По магазинам? Ты стебаешься? - изумлённо спрашиваю я, но его отрицательное покачивание головой даёт понять, что он говорит вполне серьёзно. - В таком случае я ещё больше не понимаю необходимости в моём присутствии. Тебе разве ещё нужно объяснять, что знаток модных тенденций из меня такой же, как из тебя верный, моногамный партнёр? Или мне гору пакетов за тобой таскать придётся? - выдвигаю своё предположение насмешливым тоном, хотя подсознательно ожидаю от Марка чего угодно.
        - Да расслабься ты и прекрати паясничать. Гору пакетов, может, и будешь таскать, но лишь потому, что новую одежду будем покупать тебе, а не мне.
        Вношу поправку: я ожидала от него чего угодно, кроме подобного заявления.
        - Чего? - повысив голос, спрашиваю я и резко останавливаюсь посреди стеклянного зала универмага, вырывая руку из его хватки.
        - Чего-чего? Давай ты не будешь сейчас оправдывать сформировавшиеся о блондинках стереотипы и попытаешься усвоить мою информацию с первого раза. Одежду будем тебе покупать.
        - Какого чёрта?! - тут должен был быть злостный вскрик, но прозвучал лишь вопрос натянутым тоном.
        - Тебе нужно сменить своё пацанское тряпьё, - заявляет он, с презрением оглядывая мою простенькую широкую майку и мешковатые штаны, которые первыми попались мне под руку при выходе из дома.
        - Ты ничего не попутал? Нужно ли менять своё тряпье или нет - решать мне, Марк. А я решаю, что в этом нет никакой необходимости, - категорично бросаю я, на что Эндрюз лишь в сотый раз натягивает на себя самую ненавистную мне ухмылку.
        - Нет, дорогуша моя, ты ошибаешься. Тебе крайне необходимо избавиться от этого безобразного облика. И уже очень-очень давно. И, раз уж теперь мы с тобой закадычные друзья и ты будешь ежедневно маячить перед моим носом, я хочу видеть твою красоту и прекрасные изгибы, а не вот этот вот бомжацкий шлак, что ты на себя постоянно натягиваешь, - он схватывает ткань моей свободной майки и довольно грубо оттягивает. - Я вообще не понимаю, какого лешего ты прячешь себя за всем этим балахоном?
        - Не понимаешь - и не надо! Меня полностью устраивает моя одежда. Я не позволю тебе меня менять, - твёрдо отрезаю я. Хватило с меня преображений в утончённую леди, поэтому я не собираюсь переодеваться в ещё один ненужный мне образ лишь из-за прихоти очередного самодовольного козла, который решил, будто имеет права вносить в мою внешность свои коррективы, меняя меня на свой вкус и лад.
        - Я не менять тебя хочу, Никс, а всего лишь освободить из этого убогого шмотья тебя настоящую, - проникновенно произносит он, вынуждая меня на несколько секунд опешить, но сразу после разом проясняет, что на самом деле он хотел этим сказать. - Ты же настоящая конфетка, которая обмотала себя совсем непривлекательной обёрткой. А так нельзя. Моё зрение не выдержит и дальше смотреть на подобное преступление. Ты хоть и стерва редкостная и бесишь меня до невозможности, но я не могу не признать - фигура у тебя просто огнище! Поэтому с этого дня хочу, чтобы ты не только прислуживала мне, но и глаза радовала своими аппетитными формами. А то вот от этого твоего прикида ни одна часть моего тела радоваться и пребывать в приподнятом настроении не может, - он кривится в сочувственно-брезгливой гримасе, заставляя меня ещё сильнее насупиться.
        - И ты думаешь, твоё «приподнятое настроение» меня заботит? - сдавленно цежу я, отчаянно мечтая вернуть себе способность горячо и пылко высказать ему своё мнение по поводу его желаний.
        - Ещё как заботит, Никс. И ты точно сегодня с утра несколько извилин на подушке оставила, раз не догоняешь, что от моего настроения зависит - раскрою ли я твой грязный секрет Остину или нет. А насколько ты помнишь, он со дня на день должен вернуться в Рокфорд. И потому не в твоих интересах перечить мне перед его приездом после целой недели безукоризненного выполнения всех моих прихотей. Тем более ничего ужасного я тебя сделать не прошу.
        - Ещё как просишь! Я не хочу ничего в себе менять!.. Не хочу! Мне и так прекрасно!
        - Да как может быть прекрасно вечно напяливать на себя эти мешки? Мне даже страшно представить, что за нижнее бельё на тебе надето. Неужто бабушкины панталоны, - никого не стесняясь, он бесцеремонно оттягивает резинку моих штанов, порываясь заглянуть внутрь.
        - Ты совсем охренел?! - хлёстко ударяю по его наглым рукам. - В твоей башке, что ли, совсем нет никаких понятий о нормах приличия? Мы вообще-то в торговом центре посреди сотен людей стоим.
        - Ну ты же не постеснялась в таком виде сюда прийти, так что мои неприличные манеры - всего лишь цветочки на фоне твоего аутфита. Да и вообще, что ты за девка такая нестандартная? Любая другая на твоём месте уже верещала бы от счастья. Тебе предлагают пошопиться от души, а ты ноешь и противишься, как какой-то напасти, - тяжело выдыхая, весьма искренне недоумевает Эндрюз.
        - Потому что мне не нужно этого. Наряжай всех остальных своих девок, а меня не надо. Не хочу я! Да и в Энглвуде в таком виде мне безопаснее, - проявляю жалкую попытку избежать его планов, но Марк лишь картинно закатывает свои серые глаза.
        - Ой, вот только не надо нести эту чепуху, Никс. Тебе давно нечего бояться в Энглвуде. Ты кому угодно дашь отпор или самолично зарежешь. Эта отмазка - настоящий бред сивой кобылы.
        - У меня нет лишних денег, - не сдаюсь я.
        - Эта тоже не катит. Оплачивать всё буду я, так же как и выбирать все наряды тоже буду я, - хитро улыбается он.
        - Марк! Ты не имеешь права! - рычу, вновь как побитая собака.
        - Ещё как имею. Ты и сама это знаешь! Так что всё, завязывай перечить своему боссу и продолжать морить его голодом. Иначе моё настроение рухнет ниже плинтуса, и я сейчас же позвоню Остину, - угрожает Эндрюз, вертя перед моим носом своим смартфоном.
        - Ты не сделаешь этого!
        - Спорим, детка? - он выискивает нужный номер.
        - Ты говорил о трёх пунктах, которые я должна выполнять за твоё молчание, и смены имиджа в них не было, - напоминаю о нашем соглашении, но этот мерзавец уже нажимает на кнопку вызова и включает громкую связь.
        Меня хватает на три протяжных гудка, и я резко вырываю из его рук телефон, отменяя вызов.
        - М-м-м… - то ли хриплю, то ли мычу от негодования, запрокидывая голову назад. - Чёрт! Ладно! Хрен с тобой, Эндрюз! - и всё же сокрушённо капитулирую.
        - Малышка Никс согласна?! - торжественно улыбается он.
        - Ни черта я не согласна, но вариантов ты мне не оставляешь, - бурчу я и вдруг отмечаю, что, несмотря на нейтральную тональность голоса, в области рёбер что-то начинает назойливо скрести, заставляя меня впервые за всю неделю ощутить что-то похожее на раздражение.
        Ничего себе!.. Неужели у Марка всё-таки получится по новой запустить мою буйную версию?
        - Вот и отлично! Пошли похаваем и приступим создавать из тебя настоящую девушку, - он схватывает мне за руку и вновь тащит за собой. - И да, вот этого птичьего гнезда на твоей голове я тоже видеть больше не желаю, - он имеет в виду мою высокую, быстро сделанную кульку на макушке.
        - Ау-у! Ма-а-арк! - издаю протяжный стон, когда он резко стягивает с моих волос резинку, вырывая несколько прядей.
        - Простите, мадам, но на это невозможно было смотреть. Такие волосы шикарные, а ты даже их умудряешься превратить в безобразный улей. Тотальный пиз*ец! - недовольно морщится он, а я до скрежета сцепляю зубы, бесповоротно осознавая - если ему сегодня наконец удастся пробудить демона внутри меня, то, клянусь, мой кулак тут же встретится с его идеально ровным носом. И в этот раз определенно точно сломает его. И похер мне, что будет после!
        ГЛАВА 2
        НИКОЛИНА
        В сотый раз за свои двадцать лет жизни мне с прискорбием приходится признать, что нет на этом свете ни грамма справедливости. Ведь если бы она была, то за широкой спиной такого мерзавца, как Эндрюз, не стоял бы столь мощный ангел-хранитель, который то и дело всячески уберегает его смазливое лицо от моих побоев.
        Как бы Марк сегодня ни доставал меня во время шопинга, возродить моё буйство поганцу так и не посчастливилось. Хотя, чёрт побери, я сама ждала этого с таким нетерпением, с каким дети обычно ждут рождественского утра. Но, сколько бы я ни просила у вселенной впустить в моё тело хоть немного живительной силы, она меня так и не услышала, заставив уже через час наших походов по магазинам лезть на стенку от бессилия и неспособности поставить его на место как физическим, так и словесным путём.
        И, как назло, вдобавок ко всему моё наивное предположение о том, что Марк прикупит мне всего лишь пару развратных вещиц, в которые потребует наряжаться в его квартире, и я тут же смогу избавиться от его общества, быстро развеялись в пыль, потому как он заставил меня провести с ним в торговом центре несколько часов.
        И пусть Эндрюзу не удалось пробудить во мне гнев и агрессию, должна вам сказать - удивить меня у него получилось отменно. Я даже подумать не могла, что один из самых отвратительных людей в моей жизни не только накупит мне одежды на все случаи жизни, но и сможет с такой легкостью и вдохновеньем подойти к подбору гармоничных для меня образов.
        Оказываясь в очередном бутике, Марку требовалась всего пара минут, чтобы выбирать подходящие для меня вещи. Причём как в размерах, так и в цветовой палитре и фасоне, что идеально подчёркивает сильные стороны моего тела. И самое поразительное - пусть он и подбирал в мой новый гардероб одежду в большей мере с откровенными вырезами, но я искренне поражалась, отмечая, что ни в одном из нарядов я не выгляжу вызывающе и пошло. Скорее изящно и женственно, а временами даже мило и романтично.
        И всё бы было ничего и, возможно, я бы даже получила некое удовольствие от процесса, если бы Эндрюз на протяжении всего шопинга не вёл себя в своём обычном репертуаре, а точнее как конченый похотливый мудак.
        - Приехали! Давай на выход, детка, - бросает Марк, останавливаясь возле моего подъезда.
        - Я же просила тебя так меня не называть! - шиплю я, оглядываясь по сторонам, проверяя, чтобы поблизости не было народа.
        - Боже, Никс, ты хоть когда-нибудь бываешь чем-то довольна? - шумно вздыхает он, глуша мотор и поворачиваясь ко мне корпусом. - Мы же с тобой так прекрасно провели сегодня время: выпустили эти белокурые пряди из безобразной клетки, избавились от твоего страшного шмотья и накупили гору новой одежды, что проявляет всему миру твою аппетитную попку и охренительные сиськи, а ты всё равно продолжаешь сидеть с кислой миной.
        - Ага. Это то, что видишь ты, Марк. Я же в основном помню лишь твои вечные колкости, похабные комментарии, наглые лапы на себе во время переодеваний и, конечно же, нескончаемые подкаты к поголовно каждой девушке в магазине, - язвительно перечисляю список его сегодняшних отвратительных действий. - Вот объясни мне: как можно быть таким неугомонным и нестись, задрав хвост пистолетом, за каждой встречной, в то время как самая прекрасная, добрая и наивная девушка в мире, любящая тебя всем сердцем, не устаёт разрывать твой телефон своими звонками, явно переживая, куда ты целыми днями пропадаешь? Неужели в тебе нет хоть немного совести?
        - Почему это нет? - фальшиво возмущается он. - Ещё как есть, именно поэтому я сегодня обязательно навещу мою терпеливую девочку. И ты уж не волнуйся, Никс, я буду с особым энтузиазмом заглаживать свою вину за то, что в последние дни не находил на неё времени. Вот увидишь, она в два счёта забудет все обиды и простит меня, - самоуверенно заявляет кусок дерьма, мигом повышая во мне объём раздражения.
        - Дьявол, Эндрюз! - выдаю жалкую версию злостного возгласа. - Ну что ты за человек такой? Зачем нужно так с ней поступать? Ты же получил от неё то, что хотел, так почему просто не расстаться с Эми, а потом уже продолжать свои приключения с другими девками в статусе свободного парня?
        - Ты опять суёшь нос не в своё дело, Никс, - скучающе отвечает он, переводя взгляд с меня вперёд на лобовое стекло.
        - Это очень даже моё дело. Эми - моя лучшая и единственная подруга. И, раз уж ты вынуждаешь меня бессовестно врать ей, может, хотя бы объяснишь, почему ты так ведёшь себя с ней? Ты всегда был редкостной сволочью с девушками, но, по крайней мере, честной сволочью. Насколько мне известно, ты никогда не давал никому ложных обещаний, не обманывал и уже тем более не вступал в отношения. Так в чём же на этот раз дело? - искренне не могу найти разумных объяснений несвойственному для него поведению.
        - Дело в том, что мне просто очень сильно нравится Эми. Вот и всё, - совершенно спокойно заверяет он.
        - Очень сильно нравится? - выдыхаю в изумлении. - И при этом ты продолжаешь трахаться со всеми подряд направо и налево? Какое-то странное у тебя понятие о симпатии.
        - Какое есть, такое есть. Другого не дано, - беззаботно пожимает плечами он.
        - Ты отвратительный, Марк, - не выдерживая, недовольно бурчу себе под нос. Он отвратительный, а я ещё хуже. Гореть мне в аду за это умалчивание о его изменах.
        - Не отвратительный, а просто любвеобильный. В моей душе хватит места для всех окружающих меня красавиц, - без шуток пропевает Эндрюз, вконец переполняя чашу моего терпения. Я порываюсь выбраться из машины, но, заметив, надвигающуюся компанию местных, тут же захлопываю дверь и остаюсь сидеть на месте.
        - Да чего ты так стремаешься? - он оглядывается назад в окно. - Не накинутся же они на тебя только потому, что теперь ты выглядишь как приличный человек, а не жалкая, серая мышь-пацанка.
        - Ничего я не боюсь! Мне просто неуютно в таком виде. Я чувствую себя голой, - сдавленно признаюсь я, натягивая ниже подол нового платья, желая скрыть бедра, на которые Марк весь путь до Энглвуда постоянно отвлекался от дороги.
        - Голой? Ты сейчас серьёзно? - он в удивлении вскидывает густые брови.
        - Более чем. То, что я в клубе хожу полуголая, не значит, что в жизни могу делать так же.
        - Что за ерунда? Мне кажется, после работы в «Атриуме» тебя вообще ничто не должно смущать. Да и тем более ты не голая, а в безупречно подчёркивающем твои сочные формы платье. И именно так и только так ты впредь будешь всегда одеваться!
        - Не всегда, а лишь с тобой! - подправляю я, но Марк тут же меня ошарашивает.
        - Ещё чего! С этого дня ты всегда и везде будешь так одеваться. Чтоб сейчас же пришла домой и выкинула на свалку весь свой плебейский гардероб. Хоть раз увижу на тебе старое шмотьё - сразу же расскажу всё Остину, - твёрдость его хрипловатого голова даёт понять, что он ни черта не шутит.
        - Это уже слишком, Марк! Я на такое не соглашалась.
        - А тебя никто и не спрашивает, Никс. Ты вообще из тех видов женщин, которых нужно постоянно заставлять всё делать насильно, так как сама ты, по ходу, ни хрена не понимаешь, что для тебя лучше, - с несвойственной ему серьёзностью выдает Марк, и его слова задевают меня гораздо больше, чем мне того хотелось бы, вытягивая из глубин сознания мужской голос, низкий тембр которого день за днём не прекращает меня истязать.
        - Ты дикая врунишка, готовая нападать, защищаться, сопротивляться… Ты готова вытворять что угодно, лишь бы не признаваться самой себе в том, чего поистине желаешь. Как сейчас, так и всегда по жизни. Но со мной не нужно притворяться. Я чувствую каждое твоё желание.
        - Заткнись! Не хочу этого слышать! Тебя нет в моих мыслях!
        - Ты хочешь огненного пламени в своей жизни и вовсе не боишься, что оно спалит тебя дотла. Именно этого ты и желаешь. Ярко гореть и наслаждаться исходящим жаром.
        - Я не хотела этого! Никогда не хотела! Но ты всё равно меня спалил, так что теперь заткнись и позволь мне вернуться к жизни, в которой нет места для тебя!
        Сильно прищурив веки, я хорошенько встряхиваю головой, чтобы избавиться от отголосков его слов до того, как помимо голоса в сознании перед глазами начнут мерещиться ещё и глюки с образом Адама.
        - Не делай вид, что сделал это для меня, Марк, мы оба знаем, что это неправда, - возвращаясь в реальность, сдавленно проговариваю я, радуясь, что Эндрюз не заметил моего странноватого поведения.
        - Даже не собираюсь отрицать, Никс. В первую очередь я сделал это ради себя, потому как смотреть на твой убогий вид у меня кончились все силы. Но давай и ты сейчас прекратишь упрямиться и честно признаешься, что тебе очень даже пришлись по вкусу все обновки, что я тебе подобрал и купил, - наглец самодовольно ухмыляется, без всяких слов понимая, что совершенно прав. И, как бы он меня сегодня ни доводил до нервного тика и тошнотворных спазмов в животе своим поведением, я всё же не могу ему не сказать:
        - Спасибо, - тихо, сухо, устало, но всё-таки я заставляю себя поблагодарить Марка, который, как я думала, станет последним в моей жизни человеком, кому я хоть в чём-то когда-нибудь буду признательна.
        - Ну вот, ещё один прогресс, малышка. Вежливо разговаривать научилась, извиняться - вроде бы тоже, а теперь ещё и спасибо говоришь. Ущипни меня, а то, мне кажется, я сплю, - усмехается Марк, сползая плотоядным взором с моих глаз на проглядывающую в глубоком вырезе грудь.
        - Щипать не ущипну, но по лицу вмажу, если ты и дальше будешь так смотреть на меня, - схватываю его за подбородок, приподнимая лицо выше.
        - Ох, ещё как буду, детка, для чего, по-твоему, я тебя сегодня полдня терпел? - посмеивается засранец, когда я наконец выхожу из машины. - Не трудно будет самой дотащить все пакеты до дома?
        - А ты типа вызовешься помочь, если скажу, что трудно? - скептически спрашиваю, доставая огромные кульки с заднего сидения.
        - Конечно, нет, просто хотел узнать, стоит ли остаться и понаблюдать за твоими мучениями или сразу же ехать?
        - Я так и думала, - коротко усмехаюсь. - Давай дуй отсюда, Эндрюз, пока я тебе краску на машине своим каблуком не подправила, - угрожаю я, торопливо направляясь к подъезду.
        - О нет, нет, я всё-таки посмотрю, - слышу довольный лепет за спиной. Быстро осознав, что козлина пялится на мою пятую точку, оборачиваюсь и показываю ему средний палец, на что в ответ он лишь заливается своим хрипловатым смехом и резво срывается с места, оглушая всю улицу громким рёвом мотора.
        Невыносимый, мерзкий негодяй с суперспособностью выбешивать меня даже в состоянии полного душевного анабиоза, но почему-то именно он заставляет меня улыбнуться уже во второй раз за сегодня. Совсем вяленько, но всё же улыбнуться, что при моей безэмоциональной коме очень даже неплохо.
        Но это однозначно была бы параллельная вселенная, а не моя суровая реальность, если бы мне позволили поулыбаться чуть дольше минуты. Ещё поднимаясь по подъездной лестнице, мне удается расслышать знакомые голоса, беседующие между собой на повышенных тонах и в весьма негативной форме. Ускорив темп, я быстро достигаю своего этажа и тут же встречаю сильно выпившую маму вместе с пожилым мужчиной в скромном тёмном костюме и в своей несменяемой старомодной шляпе.
        - Мистер Баррет? Что вы здесь делаете? - озадаченно обращаюсь я к нашему арендодателю.
        - О-о-о! Николь! Как раз во-о-овремя… - вместо приветствия мама зависает в недоумении, пытаясь сфокусировать пьяный взор на куче пакетов в моих руках.
        - Добрый день, Николина, - Баррет же соизволяет поздороваться, даже несмотря на такое же удивление во взгляде и чёткие ноты негодования в его голосе, что вмиг дают понять - мужчина по какой-то неведомой мне причине настроен крайне недоброжелательно.
        - Добрый, так что случилось? - повторяю вопрос, опуская пакеты на пол.
        - Нас хотят выселить, Николь, - произносит мама настолько заплетающимся голосом, что мне не сразу удаётся уловить смысл его слов.
        - Что? Почему?
        - Что значит - почему? За вечную неуплату, - резким тоном поясняет мужчина.
        - Но я не понимаю, Баррет, что произошло? Я думала, мы с вами договорились, что я заплачу с небольшой отсрочкой, но, как всегда, с процентами. Разве нет?
        - Да, договорились, но мне надоело мириться с подобным положением вещей. Ведь хочу напомнить: вы не только всегда опаздываете с оплатой, но ещё и долг за шесть месяцев со всеми накопившимися процентами больше года отдать никак не можете, - строго произносит мужчина, смеряя меня укоризненным взглядом. - И, как погляжу, понятно почему: видимо, гораздо важнее приодеться по последней моде, чем с долгами справиться.
        - Да что вы такое говорите, Баррет? Вам ли меня не знать? - вконец обеспокоенно спрашиваю я, в самом деле не понимая его странных упрёков. Хочу узнать, в чём причина неблагоприятного настроения обычно доброго и понимающего старика, но отвлекаюсь на маму, что, не в силах больше удерживать себя на ногах, пошатывается и ударяется плечом об дверной косяк.
        - Ой, - стонет она, и я тут же подлетаю к ней и придерживаю за талию. - Мам, вернись в квартиру. Тебе нужно проспаться. Я сама переговорю с Барретом.
        - Д-да, х-х-орошо, - без возражений соглашается она.
        - Тебя довести?
        - Нет, не… не надо, сама справлюсь.
        Я открываю входную дверь, пропуская маму внутрь, и на всякий случай смотрю ей вслед до момента, когда она благополучно приземляется на диван к Филиппу, который намеревается что-то ляпнуть. В нежелании слышать его пьяный бред я резко захлопываю дверь и возвращаю всё своё внимание к арендодателю.
        - Так что случилось, Баррет? Я же совсем недавно вернула вам немалую сумму долга и думала - этих денег будет достаточно, чтобы убедить вас, что рано или поздно я смогу вернуть вам всё до конца. Вы же знаете мою ситуацию. Я одна содержу всю семью, и я просто физически не успеваю зарабатывать на все долги сразу. А эти вещи… поверьте, их не я купила. Не я.
        - Это неважно, Николь, неважно… Я всегда входил в твоё нелёгкое положение, но у всего есть свой предел. Больше терпеть я этого не намерен.
        - Но как же так? Вы не можете просто взять и выбросить нас на улицу. Мы живём здесь уже много лет. Куда мы, по-вашему, пойдём? - ужасаюсь я, пока ещё не до конца осмысливая происходящее.
        - Не делай из меня злодея, девочка, я не выбрасываю вас из дома без причины. Вы не платите, долги практически не уменьшаются, а мне надоели эти проблемы. Деньги всем нужны, и я не исключение. Поэтому либо ты находишь способ вернуть мне всю сумму разом до конца месяца, либо вы здесь больше не живёте, - безапелляционно заявляет Баррет.
        - К концу месяца?! Но это же меньше чем через две недели. Я не смогу заработать необходимую сумму за столь короткий срок! - бурно сокрушаюсь я.
        - Меня это не волнует. Где и как достать всю сумму - дело твоё, но если денег в назначенный день не будет, можете всей семьёй попрощаться с домом. И это моё последнее слово, - чеканит мужчина, направляясь к лестнице, чтобы уйти, но напоследок оборачивается и с неким прорывающимся сквозь суровый тон сочувствием добавляет: - Мне в самом деле очень жаль, Ники. Но по-другому никак. И надеюсь, ты не будешь держать на меня зла.
        Мистер Баррет удаляется из поля моего зрения, а я, чувствуя, как безнадёжность ситуации тяжким грузом наваливается на мои плечи, так и продолжаю неподвижно стоять, прислонившись спиной к двери.
        Что теперь делать? Где найти деньги так быстро?
        За две недели в «Атриуме» будет хорошо, если я смогу наскрести одну треть задолженных Баррету денег, но где достать недостающий остаток? Ценных вещей у меня, разумеется, нет, поэтому продавать мне нечего, только если сдать в ломбард недавно купленный Филиппом музыкальный центр, что я непременно и сделаю, но этого всё равно мало. Очень мало. Одолжить? Единственный человек, у кого я могу попросить такую крупную сумму денег, - это Эмилия, ведь быть в долгу у Марка ещё и в финансовом плане - это полный трындец. Но что же я за дерьмовым человеком таким буду, раз стану просить у подруги в долг, параллельно продолжая бесстыдно её обманывать?
        Всё верно: я даже не человеком буду, а настоящим, мерзким чудовищем, но иного выбора у меня не остаётся. Кроме неё, у меня нет других вариантов достать всю сумму денег для Баррета, а я не могу допустить, чтобы мы потеряли нашу квартиру, в каком бы ужасном состоянии она ни была. Нам некуда будет идти, и придётся скитаться по улицам Энглвуда до тех пор, пока не удастся снять новое место, что с двумя заядлыми алкоголиками будет сделать практически невозможно.
        Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, я собираю мысли в кучу, пытаясь окончательно не развалиться морально прямо в этом грязном, сыром подъезде. Порываюсь поднять кульки с обновками с пола, но меня останавливает внезапная вибрация телефона в одном из пакетов. Шустро роюсь, нахожу среди вещей свой старенький айфон и читаю новое входящее сообщение:
        UNKNOWN:«Двери моего дома всегда открыты для тебя, Лина».
        Всего одно предложение - и внутри меня будто дамбу прорывает, что вмиг сметает всецелое душевное онемение тремя чёткими, острыми, всепоглощающими нутро эмоциями - страхом, злостью и ненавистью, от мощности которых я чуть ли не разламываю пополам смартфон в своих руках.
        Значит, это он. Вынудить Баррета лишить нас квартиры - его рук дело. Ну, конечно… Как же я сразу этого не поняла.
        Неплохо придумано, Харт, да только у тебя ничего не выйдет, потому что единственный способ, каким ты сможешь заставить меня хоть когда-нибудь войти в твой роскошный пентхаус, - это вперёд ногами!
        ГЛАВА 3
        НИКОЛИНА
        Хотелось бы сказать, что я безумно рада началу процесса по вытягиванию себя из амёбного состояния, но, к сожалению, не могу. Ведь не была бы я Николиной Джеймс, если бы первыми вернувшимися ко мне эмоциями не стали именно негативные, среди которых преимущественно выделяется колкая, режущая, воспламеняющая все внутренние органы злость. И, думаю, я никого сейчас не удивлю, сказав, что этот факт начал усложнять мне жизнь в многократном объёме уже с первых же минут.
        Стоило только вернуться домой после беседы с Барретом, как я тут же сцепилась с Филиппом в очередном крупном скандале, к концу которого энное количество попавших под руку вещей были разбиты вдребезги, пьяная мама доведена до истерики в тщетных попытках нас успокоить, а мои голосовые связки сорваны до хрипа и острой боли в горле.
        На работе же дело обстояло ещё хуже. Вовсе не потому, что я наконец отмутузила всех достающих меня во время смены проституток, а как раз-таки потому, что не сделала этого. Как бы мне ни хотелось оторвать все патлы каждой из своих коллег, я не могла себе позволить подобного поведения. Пусть я и являюсь новой фавориткой Эрика, но это вряд ли спасёт меня от увольнения в ту же секунду, как он увидит изуродованные лица всех своих прибыльных девок. А терять сейчас работу, сами понимаете, перспектива крайне удручающая. И потому всю ночь мне приходилось не только на все сто выкладываться в обработке клиентов, чтобы заработать по возможности больше чаевых, но и неоднократно заклинать себя выдержать нападки коллег без завязывания драк.
        И явно не без помощи неких высших сил мне таки удалось пережить эту ночь миролюбиво, но не сорваться сегодня на Марка, не наваляв ему наконец по мордасам, боюсь, мне ничто не сможет помочь. И особенно чёткое осознание этого во мне появляется, когда я открываю его престижную квартиру своим ключом, который поганец мне любезно выдал, чтобы я могла сама попасть в его хоромы для уборки, и ужасаюсь царящему в доме бардаку. Я ошарашенно осматриваю просторную студию и понимаю, что по ней словно пронесся реактивный ураган под названием «давайте не оставим после себя ни одного чистого места, чтобы Николь с утра не вздумала скучать».
        - Будь ты проклят со своими вечеринками, Эндрюз! - злостно цежу сквозь зубы я и, вместо того чтобы в четвёртый раз за эту неделю молчаливо взяться за сбор раскиданного по полу мусора, начать отдраивать пол от липких разводов и чистить все поверхности до блеска, я устремляюсь прямиком в спальню пьянчуги в непоколебимом стремлении надавать ему по лещам. Знаю, я об этом непременно пожалею, но вновь пробудившийся гнев и накопившаяся усталость во мне настолько велики, что я просто не способна их больше выдержать.
        Одержимая целью вывалить на Марка весь вернувшийся ко мне негатив, влетаю в его холостяцкое логово, чуть ли не выбивая дверь из петель. И разом застываю, обнаруживая, что, к несчастью, в постели он лежит не один. К несчастью его очередной девки, разумеется.
        - Что такое? - сонно мычит Эндрюз, даже не отрывая голову от подушки. Чего нельзя сказать о его подружке, что обвивает его крупное тело длинными ногами: заспанная брюнетка за долю секунды отходит ото сна и искажается в недовольной гримасе.
        - Это ещё как понимать?! Ты кто такая вообще?! - её хриплый, прокуренный голос взметает шкалу моей злости до максимального уровня, а комбо из вульгарного нижнего белья, растрёпанных волос, больше похожих на солому, и размазанных следов макияжа, придающих ей вид дешёвой шлюхи, напрочь отключает все сдерживающие меня рычаги.
        Прощай, благоразумие, да здравствуй, демон во плоти!
        - Кто я такая? Сейчас ты узнаешь, - почти беззвучно выдавливаю из себя, неумолимо надвигаясь на ошалевшую девку. - Я та, кто на хрен выкинет тебя отсюда!
        - А-а-а! Ма-а-арк! - верещит точно резаная, пытаясь ухватиться за не менее изумлённого парня, но не успевает: моя рука уже грубо сжимает её волосы, рывком стаскивает с постели её тушу и, полностью игнорируя женские крики и брыкания, тащит по полу к входной двери.
        Марк вроде бы что-то говорит, но его голос я слышу как сквозь толстый слой ваты. Меня не остановить, не успокоить, и пусть он даже не пытается прервать мою столь острую необходимость выплюнуть из себя весь яростный яд, пока она не отравил меня до последней капли крови.
        - Давай, уматывай! И чтоб забыла дорогу сюда! - выплёвываю напоследок, прежде чем с грохотом захлопнуть дверь перед выброшенной в коридор полуголой девушкой.
        - Открой! Что ты себе позволяешь?! Открой! Марк! Марк! - орёт девица, не жалея горла, начиная мощно стучать по двери. - Мои вещи остались в комнате! Я же в одном белье! Впустите меня!
        Под аккомпанемент её жалобных криков я возвращаюсь в спальню, стремительно минуя массивную фигуру Эндрюза, который уже ничего не говорит, а лишь безучастно наблюдает, как я бегло осматриваю комнату в поисках женского шмотья и, когда нахожу, устремляюсь обратно, открываю дверь и швыряю их в девку.
        - Ты больная на всю голову! Сумасшедшая! - огрызается она, торопливо натягивая на себя что-то отдаленно напоминающее короткое платье.
        Знаю! Я такая! И ты ни в чём не виновата, тебе просто не повезло попасть под мою горячую руку.
        Но это я должна буду понять лишь спустя некоторое время, а сейчас…
        - Пошла к чёрту отсюда, пока я тебе все волосы не повырывала! - делаю выпад в её сторону, заставляя девчонку отскочить назад, чуть ли снова не падая на пол.
        - Только посмей ко мне прикоснуться, дура! Ко мне-то в чём претензии? Я, в отличие от Марка, никому не изменяла, да и вообще он заверил меня, что ты нам не помешаешь. Если бы я только знала, что у него баба такая неадекватная, в жизни в постель с ним не легла! - шипит она, мигом подбрасывая дров в очаг моей злости.
        Так эта шлюшка ещё и была в курсе… Прекрасно! Она самолично только что дала мне зелёный свет врезать ей без последующих угрызений совести.
        И мой удар по её помятому, покрасневшему лицу содержит в себе неукротимую мощь вовсе не моей ненависти к Марку, а чувство вины перед самой лучшей в мире подругой, которую я позволяю так гнусно обманывать из-за своего эгоистичного желания не рассказывать Остину всю правду о своей работе.
        Я всем сердцем желаю, чтобы эта девка ответила мне тем же, вмазав по лицу с такой же силой и яростью, но она этого не делает, лишь прижимает руку к повреждённой щеке и сквозь болезненный скулеж угрожает:
        - Я это так просто не оставлю! Ненормальная! Слышишь? Я подам на тебя заявление в полицию!
        - Уже трясусь от страха. Можешь делать что хочешь, главное - проваливай отсюда, если не желаешь получить добавки, - глухо произношу я и, не дожидаясь ответа, закрываю дверь, устало прислонясь к ней спиной.
        Она что-то продолжает вякать свирепо-испуганным голосом, но её слов я больше не различаю. Громкие хлопки в гостиной обращают всё моё внимание на себя.
        - Это было потрясающе, Никс! - расслабленно раскинувшись на диване в одних спортивных штанах, аплодирует Эндрюз. - Я и подумать не мог, что твой дикий, взрывной характер хоть когда-нибудь сможет мне так пригодиться. Чувствую, ты только что создала себе новую постоянную работёнку - быстро вытаскивать по утрам моих баб из постели, избавляя меня от необходимости самому их выпроваживать, - откровенно радуется Марк, срывая с моих губ яростный полурык-полустон. Замечая мой порыв накинуться на него, Эндрюз шустро приподнимается и перепрыгивает через спинку софы.
        - Я задушу тебя, ублюдок! - взрываюсь я, не контролируя свой язык. Пытаюсь дотянуться до него, запрыгнув на диван, но он ловко уворачивается.
        - Сначала поймай меня, если сможешь, - дразняще подмигивая, Марк начинает вилять из стороны в сторону, будто играя со своей домашней зверушкой.
        Он серьёзно?! У мудака совсем отсутствует понятие, когда стоит остановиться? Он же видит, в каком я состоянии, и всё равно решает выбесить меня ещё больше, предлагая поиграть с ним в салки?
        По всей видимости, да, потому что я сама не замечаю, как начинаю носиться за ним по всей квартире, попутно прихватывая с пола пустые бутылки и бросая в него, мечтая, чтобы хоть одна из них попала ему в голову.
        - Ух! Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но именно этого огня мне в тебе и не хватало. Так нам будет гораздо веселее, Никс, - ликует он, как самый настоящий ребёнок, успешно спасая себя от очередной летящей «Короны», спрятавшись за барной стойкой.
        - Наше веселье кончится сразу же, как я доберусь до тебя! А я это сделаю, Марк, клянусь, сделаю! Я не позволю тебе больше так поступать с Эми! - заверяю я, влетая за ним на кухню, чуть ли не поскальзываясь на какой-то жидкости, от чего Эндрюз разражается смехом.
        - Ещё как позволишь, малышка, у нас же уговор. Забыла? Да и тем более в этот раз я ни в чём не виноват. Я правда хотел провести эту ночь с Эми, но её строгие родители не позволили ей покинуть дом до утра, а она, как послушная дочь, не могла их ослушаться, как бы я ни уговаривал.
        - Ага. И поэтому ты дико расстроился и пошел устраивать тусовку с последующими потрахушками с какими-то блядями? - срываюсь на злостное рычание, практически догоняя Марка в прихожей и схватывая его за плечо, но в последний момент он ускоряется, позволяя мне лишь царапнуть его кожу.
        - Когти свои при себе держи, Никс, я себя царапать только в спальне разрешаю, - преграждая мне путь до себя выдвижным столом в гостиной, хитро ухмыляется он и опускает взгляд с моего разъярённого лица ниже. - Хотя мы можем и там продолжить наше веселье. Это твоё милое платьице так и просится, чтобы его поскорее стянули с тебя.
        - Марк! Да заткнись же ты в конце-то концов! У тебя, что ли, в самом деле вместо мозга член в голове маринуется?! Ну как можно быть всегда таким озабоченным?!
        - Не озабоченным, а обычным здоровым мужчиной, который возбуждается при виде прекрасного перед собой, - припеваючи выдаёт похотливое животное и продолжает убегать от меня, перепрыгивая через груду стекла и мусора.
        - Я смотрю, ты каждому своему минусу найдёшь объяснение, превратив его в плюс!
        - Именно поэтому во мне нет ни одного минуса, - самодовольно заявляет придурок и вовремя пригибается, вынуждая брошенный мной стакан со звонким треском разбиться об стену.
        - Идиот! Твои главные минусы из тысячи других - это беспринципность и тотальная неразборчивость в бабах. О каком «прекрасном» ты говоришь, если швабра, которую я только что выгнала, выглядит, словно ты её в дешманском кабаке подцепил, где её до этого половина посетителей отымела? - ядовито проговариваю я и сквозь шум гнева в ушах слышу продолжительную трель дверного звонка.
        - Вспомни солнышко - вот и лучик? - невинно улыбается Марк.
        - Вспомни говно - вот и оно, - исправляю я и на всех парах лечу к двери, в очередной раз поражаясь, какой же этот гад любимец фортуны. Неважно, зачем эта девка опять явилась, но она во второй раз примет весь удар на себя. И даже если она привела с собой обещанную полицию, я всё равно с радостью ей вмажу, лишь бы хоть немного усмирить клокочущую в венах яростную магму.
        - Всё-таки вернулась за добавкой? - резко открывая двери, с лёту выплёвываю я и молниеносно цепенею, превращаясь в мраморную статую. Передо мной стоит вовсе не та вульгарная брюнетка в проститутском наряде, а миловидная девушка в скромном шёлковом платье цвета слоновой кости, которая смотрит на меня, хлопая от удивления своими большими карими глазками.
        - Ники? - а стоит услышать её крайне озадаченный голос, как вся злость в моем теле вмиг погашается леденящей волной ужаса.
        - Эми?
        - Что ты здесь делаешь и кто вернулся за добавкой? - спрашивает она, попеременно глядя то на меня, то на стоящего позади запыхавшегося Марка, а я ни звука выдавить из себя не могу от тотальной растерянности и страха.
        - Я… Э… Ну… - а нет… всё-таки какие-то блеющие звуки из меня соизволяют выйти, но уж лучше бы я просто молчала.
        - Мы думали, это соседка в третий раз за сахаром пришла, а оказывается, моя любимая девочка! - заметив мой всецелый паралич, Марк приходит мне на помощь: как ни в чём ни бывало сгребает Эми в крепкие объятия и с лёгкостью вносит в квартиру, ногой прикрывая за собой дверь. - Ты почему заранее не предупредила, что приедешь? Теперь ты всё испортила! - расстроенно выдаёт он, и моё лицо, вероятнее всего, выглядит ничуть не менее растерянным, чем у Эмилии.
        - Я хотела сделать тебе сюрприз, но, вижу, кто кого удивил, так это вы меня. Что здесь происходит? Почему вы вместе? - с подозрением бормочет она и, освобождаясь из мужских объятий, окидывает меня с головы до ног настороженным взглядом.
        - Эми, мы… мы просто…
        - Мы тоже готовили тебе сюрприз, - резко перебивает мой лепет Эндрюз.
        - Вы? Мне? Сюрприз? - задаёт те же вопросы, что зарождаются в моей голове, пока я сверлю парня недоуменным взглядом.
        - Ну, конечно, тебе, глупышка. Почему ещё, ты думаешь, Николь бы снизошла до визита ко мне на дом с самого утра? Как видишь, я даже одеться толком не успел, - усмехается он, накрывая уголок её губ коротким поцелуем.
        - И что это за сюрприз такой? - без особого доверия интересуется Эми.
        - Ну теперь уже, по всей видимости, никакого, - он взъерошивает свои волосы и поджимает губы, будто последующие слова, которые он собирается сказать, заставляют его испытывать некоторую неловкость. - В общем… Я же знаю, как ты переживала из-за наших с Никс вечных ссор, поэтому решил сделать тебе приятно и сам позвонил ей с предложением выяснить наконец все наши размолвки и подружиться. Хотел обрадовать тебя этой новостью сразу же, как мы во всём с ней разберёмся, но ты пришла - и вот… сюрприз испорчен, - с притворным сожалением вздыхает Эндрюз, что мигом заставляет Эми состроить грустно-растроганную мордашку и как всегда беспрекословно поверить ему.
        - Нет, ты что? Он не испорчен. Конечно, не испорчен. Это невероятно… Но… Ты серьёзно говоришь, Марк? Ники, это правда? - спрашивает она восторженным голосом, переводя свой сияющий теплом и любовью взор на меня.
        Вот же скотина Эндрюз! Как ловко вывернулся, однако. Даже глазом не моргнул, наврав ей с три короба. И теперь уж я точно могу утверждать, что этот мудак родился под счастливым созвездием. Грёбаный везунчик, чёрт бы его побрал! Мало того, что я в прямом смысле, сама того не желая, спасла его лживую задницу, вовремя вышвырнув девку из квартиры, так теперь он ещё и умудрился выдать себя в глазах Эми заботливым, любящим парнем, пока внутри меня всё скручивается тугими, болезненными узлами не только из-за пожирающих меня угрызений совести, но и от неожиданного осознания того, что сейчас у меня язык не повернулся бы сказать Эми всю правду, даже если бы я могла это сделать, потому что глаза подруги с каждым взмахом пушистых ресниц наполняются таким ярким светом, что мне просто-напросто духа не хватило бы столь безжалостно разбить ей сердце.
        - Да, Эми, это правда, - сглотнув густой, едкий ком в горле, подтверждаю я, становясь на ещё одну ложь больше перед ней виноватой
        - И Марк сам изъявил желание помириться?
        - Да, представь себе, сам позвонил мне, - и на ещё одну, что вконец разрывает мне всю грудную клетку.
        - Обалдеть! Не могу поверить! - с восхищением изумляется она.
        - Почему это не можешь? Разве ты ещё не поняла? Ради тебя я готов на что угодно, - деланно хмурится Марк.
        - Да… теперь я точно это знаю! Ты же терпеть её не мог и всё равно пошел на это. И все ради меня… - её сверкающие от счастья глаза наполняются влагой, пока она смотрит в лицо этой конечной твари чуть ли не с благоговением.
        - Конечно, детка. Я сделаю всё что понадобится, лишь бы ты всегда вот так улыбалась мне, - мурлычет драный кот, запуская свою лапу в тёмные волосы Эми.
        Меня начинает трясти от желания вырвать ему эту руку, что ещё совсем недавно сжимала задницу какой-то шлюхи, а следом рубануть под самый корень и его член, который он ни дня не может удержать в своих боксёрах, но вместо этого просто стою и позволяю делать из Эмилии последнюю дуру.
        - Ты самый лучший в мире парень, Марк! Я тебя так люблю! Так люблю! Спасибо за то, что ты такой замечательный! За что мне такое счастье? - возбуждённо щебечет она, доверчиво прижимаясь всем телом к его голому торсу и крепко обнимая, пока «самый лучший в мире парень» за её спиной ехидно ухмыляется прямо мне в лицо, открыто упиваясь моим негодованием.
        Не выдерживая его нахальной рожи, я резко разворачиваюсь и подхожу к окну, приступая к успокаивающим дыхательным упражнениям.
        Я найду способ наказать его за всё дерьмо, что он вытворяет. Он обязательно получит по заслугам. Для меня теперь это будет целью номер один.
        - Ой, Марк, а что произошло с твоей квартирой? - от мыслей о неминуемой мести меня отвлекает вопрос Эми, которая лишь сейчас замечает устроенный в доме разгром.
        - Да, ничего, такое случается каждый раз, когда я приглашаю к себе друзей из универа. Ты же знаешь, какие парни бывают буйные, когда выпьют. Вот и вчера они немного вышли из-под контроля, но ты не переживай, детка, скоро должен приехать работник из клининг-компании и всё здесь убрать. Пара часов - и квартира вновь будет сверкать, как новенькая, - заявляет Марк, бросая на меня короткий выразительный взгляд. - И потому предлагаю куда-нибудь пойти прогуляться, пока будет проходить уборка. Что скажешь, Эми?
        - Конечно! С превеликим удовольствием. Мы и так последние дни не могли встретиться из-за твоих дел с отцом, поэтому я специально вчера со всей учёбой справилась, чтобы родители позволили мне провести все выходные с тобой!
        - Вот и отлично! Тогда я быстро в душ - и пойдём! - он чмокает её в губы и выходит из комнаты, оставляя нас вдвоём.
        - Ники, боже мой, какая же я глупая! Марку сказала спасибо, а тебе нет, - тут же спохватывается Эми, налетая на меня с объятиями.
        - За что?
        И правда, за что? За то, что я самая мерзкая подруга на всём белом свете?
        - Ну как за что? Тебе же тоже должно было быть очень трудно согласиться на примирение с ним. Но вы это сделали, и я не могу нарадоваться этой замечательной новости. Два любимых мной человека больше не будут воевать. О чём ещё я могу мечтать? Вы лучшие!
        - Ну всё не так просто, Эми. Ты же и сама должна понимать, что за один день это произойти не может, - выдаю очередную ложь со слабой улыбкой. Нашему перемирию никогда не бывать!
        - Неважно! Самое главное, что первый шаг сделан, а он обычно самый сложный, поэтому спасибо тебе огромное! - она отпускает меня из объятий и начинает скользить взглядом по моему летнему жёлтому платью. - Ты такая красивая, Ники, неужели наконец решилась отбросить в сторону свой спасательный камуфляж?
        - Спасательный камуфляж?
        - Конечно! А как это ещё можно было назвать? Знаю, в Энглвуде небезопасно, но я имела честь наблюдать тебя в гневе и поэтому с уверенностью могу сказать: кого и следует опасаться на улицах твоего района, так это тебя. Ни у одного бандита просто нет никаких шансов, - смеётся она, явно вспоминая моё нападение на Марка в баре. - И я очень рада, что ты сама наконец поняла, что в невзрачной одежде давным-давно нет никакой необходимости. Ты такая хорошенькая. Тебе очень идут эти перемены, - искренне произносит она, аккуратно убирая мою прядь волос за ухо.
        - Да, наверное… Спасибо за комплимент, - смущённо опускаю ресницы я, сжимая руку подруги. Возможно, изменения во внешнем виде были и не такой уж плохой идеей, как мне показалось в начале, но решению внутреннего балагана новая одежда никак не помогла. И не знаю, что вообще поможет.
        - Что-то случилось, Ники? - с присущей ей проницательностью интересуется Эми. - Ты устало выглядишь. Опять набрала лишних смен в клубе?
        - К сожалению, пришлось, - тяжело выдыхаю я, морально готовясь к неприятному разговору. - Нас грозятся выселить из дома, Эми.
        - Что?! Как?! Но почему?!
        - Потому что арендодатель больше не хочет заниматься благотворительностью. Если я не верну ему всю сумму долга до конца месяца, мы окажемся на улице.
        - Ужас! Как же он может так поступить с вами? - её искреннее недоумение о людской жестокости заставляет меня горько усмехнуться и про себя проклясть того, кто на самом деле во всём виноват.
        - Это его квартира, поэтому он может поступать так, как считает нужным.
        - Но этого нельзя допустить. Это же ваш дом. Сколько вы ему задолжали?
        - Почти десять тысяч.
        - Ого! Немало. А сколько у тебя есть?
        - Если выгодно продам музыкальный центр и буду работать без выходных, каждую ночь выкладываясь по полной, то к концу месяца соберу от силы половину.
        - Вот же чёрт, Ники! Ты же себя угробишь, работая в таком ритме, - обеспокоенно бормочет подруга.
        - Да, дело дрянь, но ничего не поделать, нужно будет как-то выдержать это, - констатирую я и, захлёбываясь в вязкой трясине своего предательства, намереваюсь попросить у неё денег, но не успеваю даже слова сказать, как Эми вконец разрывает мне сердце своей отзывчивостью.
        - Нет! Даже не смей больше думать о дополнительных сменах. Я дам тебе необходимую сумму.
        - Дашь? - коротко выдыхаю.
        - Ну конечно, Ники, как же я могу не помочь тебе в такой ситуации? Мне даже у родителей просить не придётся, я дам тебе из своих сбережений.
        - Эми… - мой голос хрипнет от переполняющей меня благодарности. - Ты не представляешь, что для меня значит твоя помощь, не представляешь… я не знаю, как отблагодарить тебя, - прижимаю подругу к себе, утыкаясь в её плечо носом. Не только чтобы выразить свою безмерную признательность через цепкие объятия, но и потому, что смотреть в её глаза добродушные мне совесть не позволяет.
        - Ну ты чего? Мы же подруги, а друзья всегда должны помогать друг другу. Не так ли? - даже не видя лица Эми, чувствую улыбку на её губах, пока она утешительно поглаживает мне спину.
        - Да, конечно, - грустно соглашаюсь. - Но я отдам тебе всё до последней копейки и сделаю это по возможности быстрее. Обещаю.
        - Не переживай об этом. И не нужно никакой спешки. Как появится возможность, так и отдашь. Главное, чтобы вас не выгнали из дома. Остальное неважно.
        - Спасибо тебе, спасибо! Ты такое чудо. Я тебя не заслуживаю, - неосознанно вырывается из меня откровение.
        - Ещё чего придумала? - фыркает Эми и щёлкает мне по носу. - Это ты самая чудесная подруга из всех возможных. Одно твоё желание наладить отношения с Марком ради меня чего стоит. Так что прекрати нести глупости и пообещай мне лучше не загонять себя так сильно на работе. Ты же нисколько не щадишь себя, Ники, а так нельзя. Хоть иногда думай о своем здоровье, пожалуйста, - с заботой просит она и тут же отвлекается на хрипловатый голос Марка, которому потребовалось совсем немного времени, чтобы привести себя в свой вечно сияющий и благоухающий вид.
        - Ну что, красавица, готова к новым приключениям? - пропевает Марк, подходя к Эмилии вплотную.
        А дальше я совершенно не слышу, о чём они говорят, всецело абстрагируясь от их сладких воркований, дабы избежать выворачивания своего желудка наизнанку от цинизма Марка, влюблённой наивности Эми и ядовитой горечи своей собственной лжи. Лишь когда мы выходим на улицу и останавливаемся возле подъезда, до моего слуха доходит радостный голос Эмилии:
        - Ты пойдёшь с нами, Ники? Погуляем по парку, сходим куда-нибудь перекусить. Посмотри, какая погода прекрасная! В этом году лето решило порадовать нас уже в мае.
        - Да, Никс, присоединяйся, нам же нужно с чего-то начинать наш путь к миролюбивому общению, - радушно произносит Марк, добавляя себе ещё несколько очков в глазах Эмилии. А затем обнимает её сзади и движением головы указывает мне на свою квартиру, напоминая о хаосе, которой ждет меня не дождется.
        - Нет, спасибо, давайте в другой раз. Сегодня у меня ещё есть кое-какие неотложные дела, - отвечаю я, едва сдерживаясь, чтобы не скорчить в ответ Марку какую-нибудь рожу.
        - Уверена, что неотложные? Я бы всё на свете отодвинул в сторону, лишь бы быстрее начать предпринимать попытки найти с тобой общий язык, - он коротко целует Эми в макушку и прижимается к ней ближе, заставляя её засиять ещё сильнее, пока мне показывает пошлые движения языком между указательным и средним пальцами, мгновенно взрывая во мне пороховые бочки злости.
        - Я же сказала, что сегодня не могу! - грубо вскрикиваю я, кусая свой язык до крови, чтобы не добавить порцию отборного мата.
        - Хорошо, Ники, не злись. Марк же просто интересуется, - вступается за своего любимого Эми. - Но если сегодня ты не можешь - ничего страшного. Мы обязательно сходим куда-нибудь все вместе в другой день. И обязательно загляни ко мне в гости, когда сможешь. Я дам тебе то, о чём мы договорились, - на ушко добавляет подруга, обнимая меня на прощание, и тут же переплетает пальцы с Марком, который не перестает улыбаться, как олимпийский призёр.
        Радуйся, урод, пока есть такая возможность, клянусь, рано или поздно я избавлю Эмилию от тебя, и ты мне за всё заплатишь.
        Я прощаюсь, делая вид, что ухожу в противоположную от них сторону а, когда замечаю, что парочка скрылась за поворотом, срываюсь на протяжный стона-крик и несколько раз ударяю ногой по вблизи стоящему мусорному баку, собирая на себе множество косых взглядов прохожих.
        - Что уставились?! Плохих дней никогда не было?! - рычу я на недоуменную публику. Опираюсь рукой на столб, пытаясь отдышаться и привести себя в чувство.
        Господи, пожалуйста, верни моей душе способность испытывать хотя бы одну положительную эмоцию… Хотя бы одну, потому что ещё чуть-чуть - и я свихнусь окончательно.
        Но, как и всегда, всевышний или кто там на небесах отвечает за исполнения человеческий просьб и желаний наглухо игнорирует меня, посылая вместо счастья, радости, любви, тепла или нежности оповещение о новом входящем сообщении:
        UNKNOWN:«Ты же прекрасно знаешь, как можешь быстро избавиться от этого недоумка».
        Я бегло оглядываюсь по сторонам, в сотый раз пытаясь обнаружить моего преследователя, но на улице так много народа, что мои поиски вновь не венчаются успехом. Да и как я вообще собираюсь его найти? Мне не узнать его лица и не вычислить по голосу, фигуре или машине. Чёрт, да я же ничего о нем не знаю. Ничего! В то время как Харту в прямом смысле докладывают о каждом моём движении, слове и вздохе. Это ненормально. Незаконно. За гранью допустимого. Но я более чем уверена, что в полиции с этим мне помочь не смогут. Кто я? И кто Адам Харт со всем своим влиянием и деньгами? Так что даже не стоит пытаться и тратить последние нервы, которых и так осталось самая малость из-за его преследований и напутственных посланий.
        На вчерашнее я ему так ничего и не ответила. И на это тоже не собираюсь, потому что одно я знаю точно - из двух зол я всегда выберу меньшее, и, думаю, не трудно догадаться, каким из них для меня является Харт, а каким Эндрюз.
        ГЛАВА 4
        НИКОЛИНА
        В последние дни погода в Рокфорде в самом деле выдалась на редкость чудесной: ни одного дождливого дня или даже намека на тучи, а температура воздуха достигла относительно высокой для мая отметки, отчего деревья уже успели полностью обзавестись новой, свежей листвой, а цветы - распуститься и хоть немного разбавить наш вечно тусклый город яркими красками.
        Не могу припомнить, когда в последний раз просто прогуливалась по улицам, никуда не спеша и ни от кого не убегая, и потому сейчас неторопливо шагая по набережной после несколько часовой уборки в квартире Марка, я получаю давно забытое наслаждение от уединения с вечерним городом. Теплый легкий ветер приятно ласкает мне кожу, попутно играя с разметавшимися по плечам волосами. Мерно текущая Рокривер успокаивает журчанием воды мои нервы и волшебным образом притупляют негативные эмоции, пока глаза получают удовольствие от наблюдения за почти незаметно опускающимся солнцем, что своим уходом за горизонт разливает в небе палитру из сотен розовато-оранжевых оттенков.
        Добравшись до главной обзорной площадки променада, я облокачиваюсь на бетонную периллу и подолгу всматриваюсь в умиротворяющий речной пейзаж, вдыхая по-настоящему чистый воздух с нотками сырости и запахом тины. Возможно, большинству такой аромат придётся не по вкусу, но для меня - это чистейший кайф. Особенно после вечных клубов табачного дыма, в которых я пребываю каждую ночь. Каждую, но только не сегодня, потому что благодаря обещанию Эмилии помочь мне в финансовом плане я впервые решила позволить себе отпроситься со смены, чтобы суметь пополнить резервы своих сил.
        Мне это нужно. Крайне необходимо. Совсем немного отдыха в виде глотка свежего воздуха, сытного ужина и продолжительного сна, чтобы после вновь приняться за работу и продолжить отдавать долги, которым, как мне кажется, нет ни конца, ни края.
        Через некоторое время от разглядывания спокойной водной глади меня отвлекает раздающийся неподалеку женский смех. Поворачиваю голову к источнику озорного шума и становлюсь свидетелем милой картины: девушка пытается убежать от парня, который довольно быстро её настигает и начинает щекотать, обнимать, покрывать лицо поцелуями, пока она до последнего играючи отбивается и смеется от переполняющего её до краев счастья. И мне даже издалека видно, как горят их влюблённые глаза при взгляде друг на друга.
        Да… Я видела подобное уже не раз, но только наблюдая со стороны как зритель. На себе же мне посчастливилось поймать лишь иллюзию подобного взора, за которым крылось нечто совсем-совсем иное и крайне омерзительное.
        Ну вот… Я опять это делаю. Опять думаю о нём… Хотя пообещала же больше не подпускать к себе ни единой мысли об этом человеке. Он не достоин даже короткого воспоминания в моей голове. Я это понимаю. Я хочу, чтобы его там не было. Но стереть лицо Адама из памяти у меня так и не получается. Стоит лишь на миг прикрыть глаза, как его образ тут же всплывает перед внутренним взором, посылая по телу фантомные ощущения касаний его пальцев, губ, крепкого тела… а в этот раз вслед за мистической иллюзией его присутствия неожиданно и совсем некстати ещё и приходит новая череда негативных чувств.
        С каждым новым вдохом я всё острее ощущаю, как ко мне возвращаются грусть, печаль, тоска, отчаяние. Сразу. Вместе. Мощно. Не жалея. Так, что непроизвольный тихий стон вырывается из горла от навалившейся на меня лавины меланхолии.
        Я сокрушённо опускаю голову на руки и, прекрасно помня, как в детстве слёзы помогали мне облегчить душу, пытаюсь заплакать. Но к сожалению, и в этот раз у меня ничего не получается. Ни одной долбанной слезинки не удаётся выжать из себя ни через пять минут, ни через десять, ни даже через час… Лишь когда на набережную полностью опускаются сумерки, я решаю смириться и вернуться домой, чтобы постараться хотя бы до утра найти спасение в глубоком долгом сне, в котором, без сомнений, Он вновь придёт ко мне.
        Я начинаю спускаться со смотровой площадки вниз, стараясь не думать о предстоящих сексуальных кошмарах, как внезапный сигнал айфона в сумке меня останавливает. Достаю смартфон, заранее напрягаясь в ожидании увидеть очередное напутствие от Харта, но меня тут же отпускает, когда понимаю, что это не он.
        О.: «Привет, малышка, как ты?»
        Стоит только прочитать имя адресата, как сердце вмиг начинает заходиться неистовым боем, с каждым стуком всё сильнее выделяя из всего меланхолического клубка ощущений смертельную тоску по Остину.
        Н.: «Всё хорошо, как ты? Когда вернешься?»
        О.:«Уже завтра. Соскучилась?»
        Н.: «Очень».
        Хочу отправить один из самых честных ответов за прошедшую неделю, но в последний момент передумываю и исправляю.
        Н.: «Мечтай. Несколько дней мне никто не выносил мозги своими нравоучениями. Не это ли счастье?»
        О.:«Договоришься, Джеймс. Узнаю, что опять что-то натворила, вынесу тебе не только мозги».
        Этого не случится, Остин, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы ты никогда ни о чём не узнал.
        О.:«Может, сразу хочешь во всём сознаться?»
        Эти слова точно пули попадают прямо в цель, простреливая во мне сквозные дыры, в которые ловко заползает нехорошее предчувствие, которому я решаю не поддаваться раньше времени и отвечаю: «Опять подозреваешь меня в чём-то?»
        О.: «А стоит?»
        Н.:«Если ты всё ещё не веришь в мою историю про пиджак Марка, то тебе лучше спросить у него».
        Уверенно набираю текст, заранее оповестив мудилу, что именно ему следует сказать Остину для подтверждения моей очередной лживой истории.
        О.:«Уже спросил».
        Сердце пропускает удар.
        Н.:«И?»
        А сейчас и вовсе останавливается на всё время, пока я в тягостном томлении ожидаю ответа.
        Ну же… Марк, не добавляй мне ещё одного повода желать убить тебя собственными руками.
        О.: «Он сказал, что ты не соврала».
        Я с облегчением выдыхаю, устало прислоняясь бёдрами к перилле.
        О.:«А ещё… что вы с ним подружились».
        Ну конечно… Эндрюз бы не был собой, если бы не ляпнул лишнее.
        Н.:«Пришлось закидаться успокоительным и пойти на это ради Эми».
        Отсылаю сообщение и в желании свернуть эту тему моментально строчу следующее: «Ты мне так и не сказал, куда именно уехал…»
        О.: «Всё расскажу, когда приеду. Поделись лучше, где находишься сейчас ты?»
        Не совсем понимаю, зачем ему нужна эта информация, но тем не менее отвечаю: «На набережной. В том месте, где мы с тобой любили часами сидеть и любоваться закатом».
        О.: «Ты имеешь в виду, где я любил сидеть, а ты - без остановки танцевать перед моим носом?»
        Не сразу замечаю, как уголки моих губ приподнимаются в слабом подобии улыбки.
        Н.:«Именно».
        О.:«И что, уже станцевала сегодня?»
        Н.: «Конечно. Целое представление людям устроила».
        О.:«Маленькая врунишка»
        Да уж… Это мягко сказано, Остин, скорее я огромный кусок пропитанного ложью дерьма.
        О.:«Но ты можешь без труда превратить свои слова в реальность».
        Н.:«Что ты имеешь в виду?»
        О.: «Станцуй».
        Н.:«Ещё чего?!»
        О.:«Станцуй».
        Н.:«Даже не подумаю».
        О.:«Не думай, а просто станцуй».
        Н.: «Но я здесь одна».
        О.: «Это проблема?»
        Н.: «Как минимум странность».
        О.:«В таком случае как прекрасно, что ты на всю голову повернутая;)))»
        Я начинаю улыбаться чуть шире, понимая, что Остин прав: я, безусловно, со странностями, но тем не менее никогда не додумывалась танцевать в гордом одиночестве посреди улицы. Я осматриваюсь по сторонам, отмечая, что на набережной с приходом темноты быстро стало немноголюдно, но я все равно продолжаю считать это нелепой затеей и неуверенно мешкаю.
        О.: «Давай же, малышка, смелее», - подначивает он, будто чувствует мои колебания даже на расстоянии.
        О.:«Или ты совсем трусишкой стала?».
        Я поджимаю губы, задумчиво хмурясь.
        О.:«У маленькой Ники не хватает смелости? Теряешь хватку, Джеймс».
        Приходит еще одна провокация через минуту моего молчания, и я сдаюсь.
        Н.: «Кем-кем, а трусишкой я себя точно не считаю, Рид».
        Отправляю сообщение, опускаю сумку на землю и прикрываю глаза, некоторое время внимательно прислушиваясь к телу. И когда оно начинает «говорить», уже через несколько движений мне становится совсем неважно, как выглядит это со стороны и что подумают люди. Так же как и полное отсутствие физических сил нисколько не мешает мне растворяться в танце, отключая голову и позволяя телу самому руководить процессом, подбирая необходимые движения, - сначала плавные, легкие, воздушные, будто играющие на тонких струнах моей души дивную мелодию оркестра, исполняющего сложную симфонию, что постепенно набирает темп, звучность и пылкость.
        Я даже не задумываюсь над тем, как и что танцевать, тело само живёт своей жизнью, переплетая движения в импровизационные связки, создающие нечто поистине волшебное, что окутывает меня от корней волос до кончиков пальцев блаженной негой и наконец позволяет вышвырнуть из себя весь сгусток негативных чувств и эмоций.
        Шаг, второй, «бросок», взмах рукой, поворот, а затем еще один и ещё… И так до тех пор, пока во мне исчезает всё плохое, гневное, до боли печальное, уступая место в сердце яркому, словно небесная звезда, светилу, впустив которое я начинаю улыбаться во весь рот. Нет… Не просто улыбаться. Я начинаю прерывисто хихикать, а уже через несколько секунд и вовсе смеяться во весь голос.
        Боже! Я не верю! Я смеюсь, и мне впервые за все эти дни по-настоящему легко! Так тепло, весело, прекрасно! Неужели ко мне вернулось нечто положительное и ясное? Нечто позволяющее вновь поверить, что жизнь во мне ещё не совсем погасла.
        Да, я в самом деле это чувствую. И расцветаю ещё ярче, когда, закончив танец, слышу аплодисменты десятка окруживших меня людей, что всё это время, оказывается, молчаливо наблюдали за моим спонтанным выступлением.
        - Боже… Спасибо… Спасибо… - заливаясь пунцовой краской, тихо лепечу я, прикрывая лицо руками. Пытаюсь привести дыхание в норму, выслушивая несколько приятных комплиментов, и, терпеливо дождавшись, когда небольшая, приветливая толпа наконец разойдётся, спешу достать из сумки телефон.
        Н.:«Я сделала это, Остин, я сделала!»
        О.:«Умница! Я в тебе нисколько не сомневался. И как? Улыбаешься?»
        Н.:«Не то слово! Я сияю! Сияю!!! Это было потрясающе! Именно то, что мне было нужно. Спасибо тебе».
        О.:«А мне-то за что? Ты сама всё сделала».
        Н.: «Нет… Это всё ты, Остин. Ты всегда знаешь, как поднять мне настроение. Всегда. Как ты это делаешь?»
        О.:«Что за вопрос? Забыла? Я же гений;)»
        От переполняющей меня энергии и света я вся дрожу и не могу устоять на месте, а улыбка ни в какую не собирается больше сползать с моих губ, но это не мешает неодолимой тоске по нему накатить на меня с новой силой. Пальцы требуют написать Остину целую поэму о том, как сильно мне его не хватает, но знаю, что ему это совершенно не нужно, поэтому, с трудом попадая по правильным буквам, я просто отправляю: «Как жаль, что ты меня не видел».
        Чуть больше минуты не приходит никакого ответа. Полнейшая тишина, нарушающаяся моим учащённым дыханием и бойким стуком сердца, что обрывается в момент, когда в нескольких метрах от меня раздается самый родной и любимый голос на свете:
        - Я видел.
        Поднимаю взор с экрана телефона на впереди стоящего парня и перестаю дышать от мощнейшего взрыва любви, что сотрясает своей ударной волной мне все атомы в теле, но не разрушает их, а наоборот, в одно мгновение возвращает к жизни.
        - Остин… ты здесь? - изумлённо выдыхаю я, боясь даже моргнуть, чтобы, не дай бог, не понять, что он - всего лишь сновиденье.
        - Здесь, - он почему-то тоже произносит почти что дрожащим голосом и смотрит на меня с незнакомой робостью во взгляде, застыв на месте, будто бы не решается подойти ко мне ближе. Боится? Или стесняется? А может, мне всё это просто кажется? Да, конечно, кажется. Чего ему стесняться? Я сейчас просто ничего не могу воспринимать адекватно.
        - Но… Как? Ты… Ты же сказал… Что… - как, впрочем, и говорить совершенно не могу, разом потеряв способность внятно излагать свои мысли.
        - Как оказалось, я не только гений, что может определить твоё местоположение по телефону, но и тот ещё врун, - он виновато пожимает плечами, не отрывая с моего лица своего невообразимо зелёного взгляда. Слегка напрягает веки, закусывает губу и выглядит при этом крайне растерянным. - Ты не рада меня видеть? - добавляет он практически шёпотом и как-то совсем без уверенности, словно в самом деле допускает мысль, что я не рада нашей встрече.
        Он совсем с ума сошёл - задавать такие нелепые вопросы?
        Я? Не рада ЕГО видеть?
        Да я смотрю на него сейчас, стоящего в нескольких метрах от меня при тусклом освещении уличных фонарей, и ничего вокруг больше не вижу, не слышу, ни о чём не думаю, лишь сквозь всю свою сущность в который раз пропускаю единственную и самую настоящую в моей жизни истину…
        Вот он - мой свет. Моя душа. Моя тихая гавань.
        Пусть это безответно, но зато абсолютно реально. А именно это мне и было нужно - почувствовать нечто реальное и быть полностью уверенной, что это правда. И сейчас я с благоговейным изумлением любуюсь его высокой фигурой и до боли родными чертами лица, по которым скучала, как никогда прежде, и делаю это…
        Я чувствую.
        Буквально сразу начинаю ощущать всю ласку, нежность, трепет, страсть, любовь, что ежесекундно всё обильней заполоняют моё тело покалывающим током и бархатным тёплом, которое я до невозможности желаю подарить ему.
        Но не могу. Не могу!
        И потому без всяких лишних слов я просто подбегаю к Остину и налетаю на него с такими цепкими объятиями, что заставляют его издать протяжный, хриплый стон. Не знаю, сделала ли я ему больно, удивила или напрочь перекрыла кислород, да и это не важно - все вопросы в моей голове вмиг теряют свою актуальность, когда его сильные руки так же крепко обхватывают меня в ответ, автоматически запуская отсчёт столь коротким, но самым счастливым секундам в моей жизни.
        Секундам, когда мы вместе. Близко. Тесно. Молча. Не двигаясь. Прижавшись телом к телу, зависаем так, надеясь, что время так же зависнет вместе с нами. Точнее, на это надеюсь только я, потому что не хочу, чтобы он хоть когда-нибудь отпускал меня. Не хочу вновь ощущать весь существующий во мне холод, боль, одиночество, необходимость в нём. Не хочу надевать маску «лучшей подруги» и делать вид, что ничего не чувствую.
        Я хочу всегда быть окутана его жаркими объятиями, в которых, помимо любви и невыразимого желания, меня охватывает чувство особой защищённости, душевного комфорта и бесконечного покоя, будто в его руках я нахожусь не просто как за каменной стеной, а как за неприступной крепостью, которой не страшны ни враги, не войны, ни стихийные бедствия.
        Хочу прикасаться к нему и упиваться его ответными прикосновениями в точности так же, как я делаю это сейчас, когда одна его ладонь намертво приклеена к моим оголённым лопаткам, а вторая осторожно забирается в волосы, перебирая пальцами мои слегка спутанные пряди. И боже, как же я хочу иметь возможность приподняться на цыпочки к его лицу и накрыть самые желанные во всём мире губы страстным, жарким поцелуем, в процессе которого готова задохнуться от нехватки воздуха или умереть из-за переизбытка эмоций.
        - А сказала, что не соскучилась, - его теплый шепот щекочет мне шею, вырывая меня из любовного забвенья, напоминая, что пора бы уже загонять обратно вглубь все свои потаённые желания.
        Ещё парочку секунд, ещё чуть-чуть, совсем немного, и вот я отрываю свои руки от его шеи, а тело - от крепкого корпуса, но удержать внутри себя рвущиеся к нему слова у меня не получается, отчего я неосознанно выдаю чрезмерно ласковым для просто друга тоном:
        - Скажи, что ты тоже по мне очень соскучился, - о чём я тут же желаю, нервно прикусывая нижнюю губу. Что ты несёшь, Николь? Соберись! Не выдавай эмоций. Он твой друг. Он твой брат. И ему не нужно ничего больше. - Хотя о чём это я? Уверена, у тебя не было времени скучать, - добавляю будничным голосом, делая полушаг назад и, запрокидывая голову вверх, с опаской встречаюсь с ним взглядом.
        - Я скучал по тебе гораздо сильнее, чем ты думаешь, Ники, - удивляет он невероятной мягкостью в голосе и теперь вместо рук обнимает меня своим проникновенным взором, что в мгновенье ока превращает меня в ту семилетнюю девочку, сердце которой эти нефриты наполнили любовью с первых же секунд.
        - Правда? - неуверенно спрашиваю я, совершенно не зная, как правильно толковать его слова. Из-за резко вернувшегося ко мне сгустка эмоций в моей голове творится такой несусветный кавардак, что я не способна с точностью осмыслить - что из того, что я вижу в Остине, реальность, а что жестокая игра моего воображения, подпитанная отчаянным желанием получить от него взаимность.
        Один раз я уже имела глупость воспринять его действия в совсем неверном смысле, и потому второй раз я повторять этого не стану.
        - Конечно, правда, малышка. Я скучал и очень переживал за тебя, ведь в тот день, когда уезжал, мне совсем не хотелось оставлять тебя одну в твоём непонятном состоянии. Я постоянно о тебе думал, надеясь, что с тобой всё в порядке.
        Ну вот… Спасибо, Остин, ты сам только что облегчил мне задачу. Ты переживал. Ты просто, как всегда, по-братски переживал за меня.
        - Так с тобой всё в порядке? Я видел, что ты опять грустила, - и сейчас, когда Остин трепетно проводит тыльной стороной ладони по моей щеке к волосам, аккуратно откидывает их назад, почти незаметно касаясь пальцами шеи, он тоже просто переживает.
        - Да, все в порядке. Не волнуйся. Просто неделя выдалась тяжелой, - кратко выдаю чистую правду я.
        - Расскажешь? - с неподдельным интересом тут же спрашивает Остин, как всегда готовясь вызываться мне на помощь. Да только на сей раз он ничем помочь не сможет, поэтому и говорить ему о своих проблемах не вижу никакого смысла.
        - Да нечего рассказывать. Всё как обычно. Те же проблемы, что и всегда. Никаких изменений, - произношу я совершенно спокойно и даже с искренней улыбкой на губах: я настолько счастлива видеть его, что всё остальное дерьмо в моей жизни сейчас меня нисколько не тревожит.
        - Никаких? Я бы так не сказал, - его брови приподнимаются вверх, когда он опускает любопытный взгляд к моему лёгкому, короткому платью, удачно выделяющее изгибы моего тела.
        Так вот оно что! Я и забыла о своём новом прикиде. Он так оторопел, потому что впервые увидел свою невзрачную сестричку-пацанку в девичьем образе? Скорее всего. Что ж… теперь мне хотя бы ясна причина его смятения в первый момент нашей встречи, но вот почему сейчас он хмурит лоб и сжимает челюсти, словно от боли или негодования, я понять не могу. Только если…
        - Тебе не нравится? - неуверенно выдаю своё предположение, пытаясь не выдавать волнения.
        - Нет, - бросает ответ точно камень мне в грудь.
        - Нет?
        - То есть да.
        - Да, не нравится?
        - Нет.
        - Нет, не нравится? - вконец путаюсь я.
        - Черт, Ники, я не знаю, как правильно ответить на этот вопрос! - сокрушается он, ероша ладонью свои каштановые волосы. Нервничает? Или просто не хочет меня обидеть?
        - Ответь честно, даже если не нравится, я пойму и не обижусь, - помогаю ему я, хотя про себя отмечаю: он мне просто-напросто вновь сердце разобьет, если скажет, что я кажусь ему в таком виде нелепой.
        - Не нравится?.. - шепчет тихо, будто самому себе, а я до конца не понимаю - это вопрос или утверждение?
        - Так, значит, не нравлюсь? - повторяю тверже, не выдерживая нашего с ним до безумия невнятного диалога.
        - Черт! - вновь чертыхается он, чуть ли не рыча. - Да нет же, Ники, я не это хотел сказать. Ты… то есть платье красивое. Очень.
        - Платье?
        - Ну да.
        - А я некрасивая, значит?
        - Что?
        - Ты сказал, платье красивое.
        - Да.
        - А я нет?
        - Нет… Точнее, да. Или нет… Да боже! Что за дебильные вопросы такие? - вновь путается он, запутывая и меня тоже. - Я имел в виду, что и платье красивое, и ты красивая… и не только в платье… то есть без платья тоже… ну точнее, не голая, а в другой одежде… хотя голая тоже… наверное… я же не знаю… но уверен, что и тогда тоже красивая… господи!.. что я несу? - он окончательно устраивает в своей голове хаос. - В общем, я хотел сказать, во что бы ты ни была одета, ты всё равно красивая, просто потому что сама по себе очень красивая, - выпаливает он какой-то сумбур, заставляя меня потерять дар речи, а моё лицо от сильного смущения - вспыхнуть огнём.
        И мы вновь замолкаем на неопределенное количество секунд. Не дышим, не двигаемся, только смотрим друг на друга. Что вообще происходит, похоже, никто из нас не понимает, но я первая беру себя в руки и нарушаю повисшую в воздухе тишину насмешливым тоном:
        - Ты определенно перенапрягся на своём собеседовании, раз выдал такую несусветную пургу, - усмехаюсь я, физически осязая, как Остин заметно расслабляется.
        - Да… наверное… Всё дело в этом… Моя неделя тоже выдалась невероятно загруженной, - шумно выдыхает он, а я вмиг приободряюсь, вспоминая о самом главном.
        - Боже! Остин! О чём мы с тобой вообще разговариваем? Ну же, говори - ты получил работу? Получил? - мой голос неосознанно повышается на несколько тонов, пока у меня аж устоять на месте не получается от нетерпения узнать, как всё прошло.
        Но он не торопится делиться информацией, лишь засовывает руки в карманы джинсов, опускает взгляд в землю и ещё раз протяжно выдыхает.
        - Эу… - недоумеваю я. - Ты не мог им не понравиться. Не мог… Скажи, что всё удалось, - прошу, изо всех сил пытаясь унять нарастающую во мне тревогу, пока он продолжает молчать. - Ну же, Остин, прекрати мучить меня и скажи: ты получил работу или нет? Я же сейчас последние нервные клетки растеряю. Получил? - от любопытства я даже придвигаюсь к нему ближе, пытаясь разглядеть его лицо, но тут он сам его поднимает, соединяя наши взгляды.
        - А ты как думаешь? - отвечает вопросом на вопрос и озаряется такой широченной улыбкой, что тут же вносит всю ясность.
        - Остин!!! - я не говорю, а прямо-таки вскрикиваю его имя, теперь уже прыгая на месте от счастья, будто только что выиграла как минимум миллион. - Какой же ты молодец! Я знала! Знала, что у тебя все получится! По-другому и быть не могло! Умница мой! - верезжу я как умалишённая и не в состоянии усмирить свою радость, рвущуюся из меня наружу в таких масштабах, словно хочет за один подход окупить свое недельное отсутствие, не сдерживаюсь и запрыгиваю на Остина с очередными медвежьими объятиями. Причём на сей раз в прямом смысле медвежьими: я обхватываю его как коала - и руками, и ногами, совершенно не понимая, что вытворяю. Так же, как совсем не соображаю, когда плотно прижимаюсь лицом к его шее, вдыхая полной грудью любимый запах тела, зарываюсь рукой в донельзя растрепанные волосы и начинаю бережно массировать его затылок.
        - Ники… - а его нежный полушепот возле моего уха пробегает вихрем сладостных мурашек по каждому миллиметру кожи, концентрируясь теплым желанием между бедер, от наплыва которого приходится задержать дыхание, чтобы не издать разоблачающий мои истинные чувства стон.
        - Ты не представляешь, как я горжусь тобой, Остин, и радуюсь, что весь твой труд окупился. Ты заслужил это, как никто другой. Знаю, твой путь к мечте только начинается, но ты обязательно со всем справишься и добьешься желаемого, - восторгаюсь я, под потоком ликующих слов скрывая волнение и всю разрывающую меня любовь.
        - Ники… - он же снова лишь мягко повторяет моё имя, что впервые за этот вечер в полной мере доходит до моего мозга.
        - Ники? - Придерживаясь за его плечи, немного отодвигаюсь, чтобы посмотреть ему в глаза, в зелени которых тут же теряюсь. - Ты меня так никогда не называл, - недоуменно отмечаю я, пытаясь сохранить образ сестры, хотя делать это становится в разы сложнее, когда наши лица находятся на одном уровне всего в нескольких сантиметрах друг от друга, заставляя мой пульс от трепета подскочить до небес.
        - Да… Не называл… Но теперь мне хочется называть тебя именно так, - отвечает он вкрадчивым голосом в опасной близости от моего рта, даже не догадываясь, что со мной делает. Для него наша телесная близость ничего не значит, для меня же это настоящий вызов в виде очередной проверки своего самообладания.
        - И что же изменилось? - я начинаю нервно посмеиваться от сковывающего душу волнения. Он слишком близко: его дыхание касается моего лица, а губы манят накинуться на них с поцелуем, пока сильные руки до пробирающей всё тело дрожи приятно сжимают мою обнаженную попку.
        Стоп! Что?!
        - Вот же черт! - спохватываюсь я, вспоминая, что на мне короткое платье.
        - Что такое? - озадаченно хмурится Остин, так и не успев ответить на мой предыдущий вопрос.
        - Ну как что? Похоже, мне еще нужно будет привыкнуть быть девочкой и перед тем, как что-то делать, вовремя вспоминать, что на мне нет штанов, - снова приобретая цвет рака, отшучиваюсь я и порываюсь спрыгнуть с Остина на землю, но его стальная хватка на моих ягодицах не позволяет это сделать. - Остин, может, отпустишь? - задаю самый нежеланный для себя вопрос.
        - А ты хочешь, чтобы я отпустил? - он же задает самый неожиданный вопрос из всех, что я могла представить. Как, впрочем, и Остин: его лицо на мгновенье обретает настолько растерянное выражение, будто он и сам не может поверить, что только что спросил у меня это. А затем, неторопливо описав своим взглядом контур моего лица, он ненадолго впивается им в губы и, вернув фокус к моим округлившимся глазам, нервно сглатывает и повторяет: - Так ты хочешь, чтобы я отпустил тебя?
        На миг оцепенев, я начинаю мелко подрагивать в его руках не только от тотального потрясения его вопросом, от которого моё сердце вот-вот пробьет мне рёбра, но и потому что в голове наперекор моей воле резко всплывают чёткие обрывки Его слов.
        …Ты - моя, Лина. Ты - моя… Никто к тебе больше не притронется! Никто! И если потребуется, я уберу с твоего пути каждого, кого посчитаю нужным…
        От многократного эха низкого голоса всё волнение, шок и рой порхающих бабочек в моем животе в мгновенье ока улетучиваются, пропуская в центр сердца лихорадочную тревогу.
        Что я вообще вытворяю?! Мне нельзя прикасаться к Остину и находиться с ним так близко. Адаму же непременно доложат обо всём, что здесь увидят, и потому я должна с особой осторожностью фильтровать все свои слова и действия, чтобы не поставить под удар любимого.
        - Ты мне ответишь, Ники? И с тобой всё в порядке? Ты вся дрожишь, - озадаченно хмурится Остин и, продолжая удерживать меня плотно прижатой к себе, проводит пальцами по моей руке от плеча до самого запястья. Кожа покрывается стаей чувственных мурашек, а от вида тревожного блеска его глаз хочется забыться и прокричать во всё горло: «Со мной всё будет прекрасно, если ты никогда не станешь меня отпускать!», но рисковать его будущим из-за своих желаний я не имею права и потому, забрасывая всю свою любовь к нему в самый дальний, потаённый ящик, я прочно надеваю маску «маленькой сестры» и резко прыскаю неудержимым смехом, заставляя Остина опешить.
        - Со мной-то всё отлично, Рид, - хохочу от души, превращая боязливую дрожь тела в содрогания от смеха. - А вот с тобой явно что-то не так, - прислоняю ладонь к его лбу, якобы проверяя температуру. - Перегрелся? Что за вопросы ты мне такие задаёшь? Хочешь, что ли, до дома меня на руках тащить, чтобы весь город по дороге мой голый зад мог видеть? Нет уж, спасибо, это ты со своими девчонками вытворяй, а меня давай на землю быстренько возвращай обратно. Я и сама дойти могу, - мой голос обильно пропитан весельем, в то время как внутренности скручиваются тугим жгутом. Остин же так и продолжает меня держать, будто впав в лёгкую степень ступора, отчего я хлопаю его по плечам и добавляю: - Давай отпускай! Кому говорю? У меня же платье задралось, а тут люди ходят.
        - Да… конечно, - наконец оживает он и аккуратно ставит меня на землю, но продолжает смотреть так, словно хочет что-то сказать, но никак не может решиться.
        Чёрт! Остин! Да что с тобой происходит? Почему ты такой странный? Почему именно сейчас? Не понимаю я, что вижу в твоём взгляде. Не верю, что там горит именно то, что я так долго от тебя ждала. Не верю, потому что ты сам сказал, что этого никогда не будет. Не верю, потому что ещё раз я не переживу, если позволю себе обмануться. Да и нет у меня возможности это сделать, ведь за мной постоянно следит тот, кто не позволит нам с тобой быть вместе, пока я ему не продамся. Он уже рушит мою жизнь, и я не допущу, чтобы он начал рушить и твою тоже.
        - Прости, не знаю, что на меня нашло. Я вовсе не хотел тебя смущать, Ники, - наконец выдаёт Остин слегка сдавленным голосом, а его нежное «Ники» вновь навевает навязчивые мысли, что между нами что-то изменилось, а точнее, что-то изменилось в нём. Но что - узнать мне, к сожалению, не светит, потому что это опасно и чревато последствиями.
        - Ты не смутил, а скорее развеселил: это ж сколько у тебя девушки уже не было, раз тебе даже меня захотелось полапать? - шутливо отмахиваюсь я, подправляя слегка задранное платье, пока лицо Остина начинает покрываться красными пятнами. Чёрт! Теперь, по ходу, смутила его я, и потому, желая разбавить напряжённую атмосферу, решаю сменить тему: - Да ладно, не парься ты так. Это же я. Передо мной тебе нечего смущаться. Но хватит об этом, ты лучше расскажи подробней, как прошло твоё собеседование? Мне же очень интересно.
        Ещё совсем недолго помолчав, Остин глубоко вздыхает и, прочистив горло, начинает:
        - Ну… Это было нелегко, но безумно интересно. Пять этапов собеседования, а после различные тесты, презентации и проверка знаний, и вот - теперь у меня есть престижная и хорошо оплачиваемая работа! Изначально мне сказали, что нужно будет ждать ответ до конца месяца, но к моему удивлению, мне позвонили ещё вчера и сообщили, что я им подхожу.
        - Ещё бы! Конечно, подходишь! Ты же самый умный из всех, кого я знаю! - восторгаюсь я, а отметка моего счастья вновь резко взлетает до небес, отчего мне приходится силой заставлять себя стоять на месте, чтобы вновь не сжать Остина в своих руках.
        - Ну не такой уж я умный, как ты думаешь, но тем не менее мне несказанно повезло.
        - Повезло? И как же?
        - Они не просто приняли меня на работу, но сразу же дали крайне важный для компании проект.
        - Серьезно? Прям сразу?
        - Да, но я не думаю, что ты поймёшь хоть что-то, если начну вдаваться в подробности. Просто скажу, что программное обеспечение, которое я разрабатывал, позволит новому изобретению компании усовершенствовать свои функции. Именно поэтому заниматься этим делом назначили меня. Естественно, первое время за мной будет наблюдать опытный наставник, но всё равно - я о таком даже не мечтал. Это огромный шанс для меня показать себя с хорошей стороны с самого начала карьеры, - восторженно улыбается Остин, проявляя на щёчках мои любимые ямочки, что заставляют все фибры моей души затрепетать, как птичка.
        - Блин! Как же здорово, Остин! Здорово!
        - Да, здорово, но также на мне теперь будет лежать большая ответственность и нужно будет работать ещё больше и усердней, но ради нашего будущего я буду выкладываться на все двести процентов. Я сделаю все, чтобы как можно скорее вытащить нас отсюда.
        - Нас?
        - Да, Ники, нас. Ты же сама знаешь, что в этом городе нет перспектив не только для меня, но для тебя тоже, и потому, как только мне удастся более-менее освоиться на новом месте, я хочу, чтобы ты переехала ко мне, - Остин вконец обескураживает меня своим неожиданным заявлением, погружая меня в противоречивый круговорот эмоций, в котором я не могу определить, чего вертится больше - удивления, счастья, непонимания, страха или бессильной грусти, спровоцированной ясным осознанием того, что этому желанию тоже не будет суждено осуществиться.
        - Остин, что ты такое говоришь? Какой ещё переезд? Да и где это новое место? Ты же так и не сказал, куда ездил, - напоминаю я, в глубине души надеясь, что его новая работа находится не слишком далеко от Рокфорда.
        - Я ездил в Нью-Йорк, и именно там я и буду работать, - выдаёт он, разом разбивая всю мою надежду.
        Нью-Йорк…
        Это же около пяти часов беспрерывной езды отсюда. Много ли это? Вроде бы нет. Но только если у тебя есть в запасе эти лишние часы на дорогу, а ни у меня, ни тем более у Остина их точно не будет, когда он приступит к обязанностям на своей новой работе. И похоже, на моём лице чётко отражаются все оттенки преждевременной тоски перед нашей с ним грядущей разлукой, потому что Остин за секунду преодолевает метры между нами и обхватывает мои щёки ладонями.
        - Нет, Ники, не смей грустить. Я не оставлю тебя здесь одну, клянусь, не оставлю! Ты приедешь ко мне сразу же, как появится возможность, - он даёт мне самое прекрасное на свете обещание, но порадоваться ему я не могу.
        - Ты же знаешь, что мне нельзя никуда уезжать, - не скрывая отчаяния, бормочу я.
        - Еще как можно! И нужно! Тебя здесь ничего не держит, - категорично заявляет он, касаясь большим пальцем моего подбородка.
        - Меня держит мама, Остин, я не могу её оставить, - прилагая все свои волевые усилия, отрываю его руки от своего лица, надеясь, что человек Адама не успел запечатлеть этот ласковый момент на снимок, который Харт может понять превратно.
        - Черт! Ники, ты опять за своё?! - резко вспыхивает он: эта тема всегда выводила его в два счета.
        - Да, опять! И это никогда не изменится! Я не оставлю её с ним одну. Она же умрет без меня.
        - Ни черта она не умрет! Просто наконец начнет шевелиться и думать о том, как самой зарабатывать на свое бухло и на покрытие всех долгом своего муженька-игромана.
        - Остин, давай не будет об этом сейчас.
        - А когда, Ники? Когда? Ты постоянно пытаешься замять эту тему, но в этот раз я не позволю тебе это сделать и не успокоюсь, пока не сумею переубедить тебя перестать и дальше тащить на себе все проблемы этих алкашей.
        - Тогда сразу говорю: можешь не тратить свои силы. Я не оставлю маму одну с этим ублюдком, и ничто на свете не сможет меня переубедить! Слышишь, Остин? Ничто! - бросаю я голосом тверже стали, но весь его решительный настрой в самом деле даёт понять, что он не собирается сдаваться: тихо выругавшись себе под нос, Остин вытаскивает из заднего кармана джинсов сложенный пополам конверт и протягивает его мне.
        - Даже это?
        - Что это?
        - Твоя мечта, - коротко выдаёт он, заставляя меня просверливать его откровенно недоумённым взглядом.
        - Что ещё за мечта, Остин? Что за ахинею ты опять несёшь?
        - Открой и увидишь, - загадочным тоном произносит он, растягивая губы в мягкой улыбке. И эта его невообразимая улыбка опять поражает меня до самого нутра.
        Преисполненная скептицизмом, я неохотно вырываю конверт из его рук и тут же открываю. Вчитываюсь в написанные на листах слова и ничего не понимаю. Перечитываю ещё раз, и пальцы рук начинают ощутимо дрожать. Читаю в третий - и сердцебиение учащается до сумасшедших скоростей, вынуждая наконец перевести свой потрясённый взгляд с бумаг на Остина.
        - Это же…
        - Да, - его улыбка становится ярче.
        - Но это же… - а мой язык вконец отрубается.
        - Да, - положительно кивает он и накрывает мои руки на листах своими. - Да, Ники, это официальное приглашение на вступительные пробы в «Натиду». Они пройдут в середине июня, поэтому у тебя есть ещё примерно месяц, чтобы подготовиться. Знаю, это немного, но я уверен, ты справишься. С твоим талантом у тебя есть все шансы туда попасть.
        - Но… Как? Откуда у тебя это, Остин? Я же даже не посылала заявление, - выдавливаю я один из многих вопросов, кружащихся в моем ошарашенном сознании: я не могу поверить, что в самом деле сейчас держу в руках невероятный шанс побороться за учебное место в одной из самых престижных танцевальных академий нашей страны. Одно только приглашение на пробы дано получить лишь избранным, а тем везунчикам, которым посчастливится пройти там обучение, заведомо обеспечено грандиозное будущее в танцевальной карьере.
        - За тебя это сделал я, - сообщает он таким тоном, будто это было бы так просто осуществить.
        - Ты? Вот так новость! Тогда будь добр просветить меня, гений, как ты умудрился это сделать? Надел белокурый парик на голову и станцевал на камеру вместо меня? - мой нервозно прозвучавший вопрос заставляет его рассмеяться.
        - Нет, малышка, конечно, нет, ты что? С моими танцами тебя бы даже на мостовую выплясывать не позвали бы, - его смех до невозможности сладко ласкает мой слух, но сейчас для меня куда важнее услышать от него объяснения, поэтому я встаю в самую строгую, выжидающую позу из всех возможных, помогая Остину быстро прекратить смеяться. - Не смотри на меня так, словно я неандерталец. Я без шуток сделал это вместо тебя - выдвинул твою кандидатуру на учёбу, просто показав директору академии видео твоего танца, - его слова пробирают меня до костей мгновенным страхом: Харт же заверил, что уничтожил все следы моего выступления на приеме! Неужели что-то все-таки просочилось в сеть?
        - Какое видео?! Где ты его нашел?!
        - В смысле где? - мой чересчур резкий возглас отражается хмуростью на его лице, но тем не менее он продолжает: - У меня же полным-полно записей твоих выступлений, начиная со школьных времен и заканчивая сегодняшним танцем на набережной.
        - У тебя сохранены мои детские танцы? - до крайности удивляюсь я, ведь даже у меня их нет.
        - Все до одного.
        Ничего себе! Вот это новость!
        - И сегодня ты тоже меня снимал?
        - Конечно. И ты была прекрасна, Ники, - он жалит в упор меня совершенно новым, прежде невиданным взглядом, от которого я начинаю нервничать ещё сильнее. - Ты всегда прекрасна в танце. А точнее… Ты и есть танец, малышка. И это понимаю не только я, но и Дакота Уилз поняла тоже.
        - Ты показал самой Дакоте Уилз мои танцы? Ты сейчас серьезно?! - от потрясения я хватаюсь руками за голову и начинаю ходить из стороны в сторону, пока Остина, похоже, лишь забавляет моя дёрганная реакция.
        - Абсолютно. И это письмо - прямое тому подтверждение, - посмеиваясь, уверяет он.
        - Ты хочешь сказать, что директор одной из лучших танцевальных академий, в прошлом легендарная артистка кордебалета так просто согласилась встретиться с каким-то незнакомцем, чтобы посмотреть видео с танцульками непонятно кого? - мне кажется, сейчас каждая клетка моего тела состоит исключительно из шока.
        - Нет. Так просто она на это не согласилась. Естественно, когда я пришел в академию и запросил личную встречу с ней, секретарь меня в мягкой форме послала на три веселые буквы, - усмехается он. - Но когда это я соизволял так легко и просто туда отправляться? Нет уж. Я так быстро сдаваться был не намерен, поэтому пришлось караулить Дакоту у входа академии на протяжении нескольких часов, а затем следовать за ней по улице хвостом с уговорами потратить парочку минут на просмотр видео самой талантливой танцовщицы, которую только увидят стены её академии. И как ты уже, наверное, поняла - убеждать людей я определенно умею, а остальное уже твоя заслуга. Ты получила это приглашение, Ники, лишь из-за одной любительской сьемки твоего произвольного танца. Понимаешь? А теперь представь, как ты сразишь всех наповал, когда подготовишься. Ты обязательно получишь это место, я стопроцентно в этом уверен, - и непоколебимые ноты в его голосе лишь закрепляют сказанные им слова.
        А я стою как вкопанная и даже сказать ничего не могу, лишь неумолимо расщепляюсь на мелкие крупицы. Отчего? Да от всего, чего только можно: от всепоглощающей любви, от неизмеримой благодарности, от тёплого ощущения его вечной заботы обо мне и от омерзительно гадкого привкуса собственной лжи. От того, что пока я вытанцовывала полуголая на сцене, развлекая десятки разных мужиков, выполняла поручения Марка и самое страшное - ежедневно боролась с наваждениями с Адамом в главной роли, Остин тратил своё время и силы, чтобы подарить мне шанс на светлое будущее, о котором я страстно грежу с самого детства и продолжаю это делать по сей день.
        И вот скажите - как его можно не любить? Как?!
        Ему не нужна никакая магия, респектабельная внешность или многомиллионное состояние, чтобы обладать способностью пленить женские сердца. Остин сам по себе воплощение всего прекрасного, что только может быть в мужчине - он умный, целеустремлённый, уверенный в своих силах и точно знающий, чего он хочет и как именно этого достичь. А ещё добрый, храбрый и всегда готовый отдать последнее, лишь бы помочь и осчастливить близких ему людей.
        Он не только слушает, но и умеет слышать, запоминая всё разговоры до мельчайших деталей. Именно поэтому ему не нужно ничего говорить, Остин всегда всё знает. Знает и делает. И просить и умолять его не надо. Он делает, потому что любит. По-настоящему любит. Пусть даже не так, как я того желаю.
        И сейчас я смотрю заворожено на самого невероятного в моей жизни человека и впервые за всю прошедшую неделю чётко понимаю одно - не важно, как глубоко в меня проникли чары Харта, а он сам - пробрался до души, моё сердце бесповоротно отдано Остину и никому не будет по силам хоть когда-нибудь это изменить.
        Я люблю его. Люблю. Люблю!
        И потому, когда он вновь подходит ко мне вплотную и прикасается пальцами к щеке, я ни в какую больше не могу заставить себя отстраниться, убрать его руки и сказать, чтобы ради своего же блага не смел ко мне приближаться так близко. Это выше моих сил. Выше страха перед Хартом. Выше всего мира.
        - Поставь же наконец свои желания на первое место, Ники. - А стоит только вновь услышать его ласковый голос, я вконец начинаю таять, точно мартовский снежок под первыми лучами солнца. - Воспользуйся этим шансом и приезжай ко мне в Нью-Йорк. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы к моменту вступительного танца в академии найти подходящую для нас троих квартиру.
        - Троих?
        - Конечно, я бабушку тоже здесь одну не оставлю. Я ей по гроб жизни обязан за то, что она губила своё здоровье, впахивая на трёх работах, пока растила меня. Я хочу дать ей всё самое лучшее и, как только твёрдо встану на ноги, обязательно куплю ей отдельное жильё, но пока она будет жить вместе с нами. Мэгги тоже ничего в своей жизни не видела и давно мечтает посмотреть мир за границами Рокфорда. Она мне сегодня какого-то чёрта весь день названивает по пустякам - явно соскучилась очень. И я её понимаю. Она же всё время проводит в одиночестве, мы практически не видимся, даже когда я в городе, и потому я ни за что не уеду без неё. Уверен, бабушка обрадуется, когда я сообщу ей эту новость. Так же, как и за тебя она будет несказанно рада и скажет то же самое, что я - тебе обязательно стоит попытать свои силы в «Натиде». Ты сможешь туда попасть. И скажу даже больше: тебе удастся получить и стипендию тоже. Если же нет - не беда. Нужно будет, я попрошу аванс на работе, чтобы внести первый взнос за твою учебу.
        - Ты совсем с ума сошёл? - потрясённо блею я, но Остин мигом накрывает мой рот рукой:
        - Ничего я не сошёл с ума! Я всё продумал. Тебе не о чем будет переживать, кроме как о подготовке к выступлению. И по поводу денег тоже не думай. Обещанная мне зарплата позволит все это потянуть. Конечно, вначале будет нелегко и нужно будет урезать расходы по максимуму, но главное - мы сможем наконец зажить так, как всегда мечтали. Ты же всегда желала танцевать на большой сцене, а не в каком-то заурядном ночном клубе, в котором нет никаких перспектив. Ты заслуживаешь большего, Ники, гораздо-гораздо большего, и я безумно хочу тебе это дать, поэтому прошу, малышка, хоть раз в жизни подумай только о себе, а не о ком-то другом, и согласись на моё предложение, - просит он, переходя на шёпот. Склоняет голову ко мне, соединяя наши лбы, и если бы мой рот по-прежнему не был прикрыт его рукой, протяжный стон наслаждения выдал бы меня с головой. - Оставь всё, что уничтожает тебя здесь день за днём, приезжай в Нью-Йорк, когда я всё для нас подготовлю, и начни там новую жизнь… вместе со мной, - искренне, с надеждой произносит Остин, наконец освобождая мне рот, но не убирает руку полностью, а лишь подушечками
пальцев сползает по подбородку вниз, провидит по ямочке ключицы, прикладывая к моей грудной клетке свою широкую кисть. И замирает. Вслед за ним замираю и я. А вслед за нами и наши дыхания. И только моё сердце под его рукой грохочет в неимоверном темпе, будто ещё немного и вырвется из груди на волю.
        Остин его слышит? Чувствует? Понимает? И что вообще он вытворяет? Лично я ничего не понимаю, но готова душу дьяволу продать, лишь бы только продлить это как можно дольше.
        - Вместе? - едва слышно выдыхаю я, пока кончик языка немеет от желания провести линию по его губам, от которых меня отделяет все пара жалких сантиметров.
        - Вместе, - тут же следует его тёплое шептание у моего лица, что мгновенно пропускает по всем венам чистейший, бешено пульсирующий огонь. Не мистический, туманящий разум и вызывающий нестерпимый зуд под кожей, а самый что ни есть обычный, человеческий, реальный, что заставляет людей преисполняться жизнью и воспарять от счастья к небесам.
        Но я уже имела радость полетать недавно. И, к слову, знатно так полетать. А затем так же величественно на всей скорости рухнуть на землю, превратив себя в безжизненное создание. Ещё раз я подобного не выдержу. Клянусь, не выдержу. Просто умру.
        - Остин, - вместе с невесомым дуновением ветра шелестит мой тихий голос. Я упираюсь раками в его живот с твёрдым намерением отодвинуться, но, чувствуя, как вмиг напрягаются мышцы его пресса, мной всецело овладевает лишь одно желание - нырнуть рукой под ткань его майки и ощупать каждый кубик без каких-либо помех. Но я, конечно же, этого не делаю, и потому мы так и продолжаем стоять с плотно прижатыми лбами, его рукой, отсчитывающей удары моего сердца, и моими сцепленными пальцами на его хлопковой майке.
        Картина архистранная и неловкая для нас обоих, но ещё никогда я не ощущала себя столь правильно с ним рядом. Будто на своём месте. Дома. В своём личном безопасном укрытии, в котором могу спастись даже от сверхъестественного шторма.
        Но могу ли? Могу? Есть ли у меня хоть один шанс на спасение?
        Стоит задаться этим вопросом, как неоднократные сигналы моего смартфона на корню уничтожают всю веру в лучший исход, врубают здравый смысл и быстро заставляют меня отшагнуть от Остина назад, а его - подозрительно нахмуриться.
        - Кто это тебя так сильно хочет? - спрашивает он с заметным любопытством, отмечая длинную череду звуков входящих сообщений.
        - Не знаю… Скорее всего Эмилия, - натягиваю на губы максимально непринуждённую улыбку, пряча под ней сотрясающее всё тело волнение, пока вчитываюсь в послания того, кто хочет меня чересчур сильно и крайне неадекватно для одного человека.
        UNKNOWN: «Если»
        UNKNOWN:«Не желаешь»
        UNKNOWN:«Создать»
        UNKNOWN:«Проблемы»
        UNKNOWN: «И своим близким тоже»
        UNKNOWN:«Не забывай»
        UNKNOWN:«Кому»
        UNKNOWN: «Ты принадлежишь, Лина».
        От страха, близко граничащего с удушливой паникой, меня прошибает до леденящего пота. Какая же я всё-таки наивная и глупая девочка. О чём я вообще думаю? На что надеюсь? От этого шторма мне ничто не поможет укрыться. Адам не только меня уничтожит своей мощью, но и всех в моём окружение, кто попытается мне помочь.
        В состоянии аффекта я начинаю беспокойно озираться по сторонам, но кроме воркующей неподалёку влюблённой парочки и группы катающихся на скейтбордах подростков больше никого подозрительного не замечаю.
        Чёрт бы побрал Адама! Он что, приставил ко мне невидимку? Как такое возможно, что я ни разу его даже мельком не замечала? Где он? Кто он? Как он всё видит и слышит? А может, их несколько? Ужас! С каждым днём это начинает напрягать меня всё больше - спокойствия я уже давно лишалась, но скоро лишусь ещё и ума.
        - Что такое, Ники? Кого ты так выискиваешь? - тревожный тон Остина отрывает меня от поисков долбанного шпиона, а его теплая рука на моём лице слегка притупляет панику, что тут же накатывает по новой, когда айфон опять начинает звенеть в моих руках.
        UNKNOWN: «Не забывай и то, что я не буду предупреждать дважды».
        Дочитываю сообщение и шустро отрываю от себя ладонь Остина, что теперь выглядит вконец обеспокоенным моим странным поведением.
        - Да что с тобой такое?! Кто и что тебе написал, раз ты так занервничала? - он порывается вытянуть из моей руки смартфон, но к счастью, я успеваю закинуть его обратно в сумку.
        - Ничего. Со мной всё нормально. Просто показалось, что кое-кого увидела.
        - Кого?
        - Не важно.
        - А написал кто?
        - Тоже не важно.
        - Это ещё как понять?
        - Что?
        - У тебя появились от меня секреты? - его вопрос бьёт наотмашь.
        Если бы только знал, Остин, если бы только знал. Но ты не узнаешь. Никогда.
        - Какие секреты, Остин? Конечно, нет, - иронично усмехаюсь я.
        - Нет, говоришь? Тогда покажи телефон.
        - Чего?
        - Покажи, кто тебе написал.
        - Ты прикалываешься? - вскидываю брови в удивлении, стараясь унять дрожь в коленях.
        - Давай показывай, - повторяет он помрачневшим голосом, выставляя руку вперёд, всем своим видом доказывая, что он не шутит.
        - Не буду, Остин. С каких это пор мы лазим по чужим телефонам? - от страха непроизвольно отодвигаю сумку подальше от него.
        - А с каких это пор ты мне что-то показывать боишься?
        - Ничего я не боюсь! - пытаюсь звучать убедительно, однако голос предательски сипнет.
        - Тогда покажи, и закончим дискуссию.
        - Нет. Я не буду ничего показывать.
        - Значит, скрывать тебе всё-таки есть что?
        - Нет, нечего, но я не собираюсь тебе показывать свои переписки. Не слышал об уважении к чужой личной жизни? - произношу и тут же прикусываю язык, замечая, как Остин резко меняется в лице.
        - Личной жизни? Так у тебя кто-то появился? - его откровенное удивление задевает меня до глубины души.
        - А что? Ты считаешь, на меня никто посмотреть не может как на женщину? - выплёвываю я, не скрывая обиды.
        - Нет, Ники… Нет… Я так не считаю… Просто… - он ненадолго запинается, будто не может подобрать нужных слов.
        - Что просто? То, что ты привык смотреть на меня как на сестру, не значит, что другим мужчинам я не могу понравиться иначе, - воинственно скрещиваю руки на груди, хотя, по правде говоря, хочется выть белугой от досады.
        - Так, значит, другой мужчина есть?
        - И опять это удивление, - недовольно фыркаю я.
        - Николина!
        - Что?
        - Отвечай!
        - Может, и есть, - неопределённо пожимаю плечами.
        - Может или есть? - цедит сквозь зубы Остин. Теперь он ещё и злиться на меня вздумал?
        - Это не твоё дело, но да, есть! - бросаю я до того, как успеваю подумать.
        Господи, Николь, да что с тобой такое? Тебя хлебом не корми, дай солгать, что ли?
        - Не моё дело? - на выдохе изумляется он, и я замечаю, как венка на его лбу начинает пульсировать от злости. - Это ещё как моё! Кто он?! Откуда вообще взялся?! Я его знаю?!
        - Почему ты на меня кричишь? - неслабо торопею я.
        - Я не кричу! - кричит он. - Давай отвечай, Николь!
        - Я ни на что не собираюсь отвечать! Ты чего так взъелся, Рид? Ну появились у меня отношения с кем-то, и что?
        - Отношения?!.. - ох, чувствую, с каждой новой абсолютно бессмысленной ложью я распаляю его ещё сильнее. - Так у вас что, всё серьёзно? И как давно? Кто это? Почему мне не сказала?
        - Это что ещё за допрос такой? Разве я должна тебя посвящать в такое?
        - Конечно, должна!
        - С чего это вдруг?
        - Потому что… - выкрикнув, он обрывает себя и сжимает кулаки до хруста. Несколько раз глубоко вдыхает и лишь затем продолжает: - Потому что я должен с ним познакомиться.
        - Познакомиться? Ты сейчас шутишь? - я правда надеюсь, что он шутит, потому что иначе где я опять окажусь?.. Правильно: в жопе.
        - Какие шутки, бля*ь? Я хочу узнать, кто к тебе клинья подбивает! - я хмурюсь от его наезда, и заметив это, Остин добавляет: - Ну… это… чтобы убедиться, что он нормальный парень.
        - Ещё чего придумал?! Напомни-ка мне, пожалуйста, Остин, ты хоть раз приводил ко мне на проверку своих девушек перед тем, как трахнуть? - каждое слово отдаётся колкой болью между рёбер.
        - Это другое, - заявляет он, подбрасывая дров в костёр моего негодования.
        - Другое? И в чём разница?
        - В том, что ты девочка и я не хочу, чтобы какой-то козёл к тебе прикасался… точнее, чтобы смел тебя обижать, - нервно объясняет он, в который раз убивая меня своей излишней братской заботой. Её из него, по ходу, никогда не искоренить. Как же я её терпеть не могу! Прямо-таки ненавижу-у-у!
        - Да не девочка я, Остин! Я давно не маленькая девочка, которая не может за себя постоять! И это лишь твоя проблема, что ты всё никак не хочешь этого понять!
        - О-о-о! Это я как раз таки прекрасно понял, - он окидывает беглым, негодующим взглядом мой новый внешний вид. - Ты это для него так вырядилась?
        - Ни для кого я не выряжалась!
        - А к чему тогда эти изменения?
        - Ни к чему. Просто захотелось.
        - Просто захотелось, значит, - криво ухмыляется Остин, ни капли мне не веря. - А мне просто хочется узнать твоего хахаля. Познакомь нас.
        - Нет.
        - Ещё как да.
        - Нет, Остин, не буду, - твёрдо стою на своём, ведь нет, мать его, никого хахаля, с которым мне его нужно знакомить. Нет! И кто меня за язык опять дёрнул ляпнуть это?
        - Значит, ты с ним больше не увидишься! - отрезает он, скрещивая руки на груди.
        - Ты совсем обалдел, Рид? - возмущаюсь я, чуть ли не раскрывая рот от удивления. Да, видеться не с кем, но его заявление жутко выводит меня из себя.
        - Это ты обалдела! Я же о тебе забочусь в первую очередь, а ты, как всегда, споришь и упираешься. Если не хочешь нас знакомить, значит, имею смелось предположить, что с парнем что-то не так.
        - Да всё с ним так, Остин.
        - Тогда почему ты отказываешься представить ему меня?
        - Ну потому что… - бурчу я, не зная, что придумать.
        - Это не причина.
        - Потому что не хочу… пока.
        - А когда захочешь?
        - Не знаю. Но пока не хочу. Когда будет что-то серьёзное, ты узнаешь первым, а сейчас мы лишь на стадии знакомства, - вполне правдоподобно проговариваю я, но Остин не унимается, морально давя на меня пристальным взором.
        - Вот и отлично. Вы знакомитесь, и меня заодно с ним познакомь.
        - Нет! - раздражение во мне достигает передела.
        - Николь!
        - Остин!
        - Я не успокоюсь, пока не узнаю его!
        - Что именно ты хочешь знать? Он не из местных бандитов Энглвуда, не связан с криминалом, на жизнь зарабатывает честным трудом, родом из обычной семьи, на несколько лет старше меня. Этой информации хватит, чтобы отстать от меня со своей чрезмерной опекой?
        - Нет! Я должен проверить его лично, чтобы быть уверенным, что он достоин тебя.
        - Достоин меня? Ты что, решил врубить режим строгого отца? Господи, уши мои бы это не слышали!
        - Вот и не слушай, а я хочу проверить его основательно.
        - Да что ты собираешься в нём основательно проверять? Длину члена измерять, что ли, будешь?! Так с этим я сама могу на отлично справиться! - в сердцах выплёвываю я и мигом замолкаю, наблюдая, как у Остина отвисает рот, а его правое веко начинает подрагивать. От шока? От гнева? От неверия, что это произнесла его «маленькая Никс»? А может, от всего вместе? Не знаю, но пока он одним лишь только взглядом пробивает в моём лице дыру, я успеваю уже тысячу раз пожалеть, что умею разговаривать.
        - Так ты с ним уже… - не узнаю его звенящий злостью голос, отчего мне становится совсем не по себе, и я решаю признаться:
        - Нет! Нет, Остин! Успокойся! - склоняю от стыда голову вниз. - Пусть и это тоже тебя никоим образом не касается, но нет… У меня ничего ни с кем не было, так что отменяй свой взрыв ядерной электростанции. Это я, не подумав, ляпнула.
        - А может, не подумав, сказала правду?
        - Мне тебе что, справку медицинскую представить, папочка? - ехидно отвечаю я, с трудом выдерживая его свирепый взгляд, когда мы вновь замолкаем в напряжении на энное количество секунд - это, похоже, уже начинает быть нашим новым обычаем. Только на сей раз давящую на виски тишину нарушает Остин:
        - Я не понимаю, в чём проблема, Ники? Я ещё с прошлой нашей встречи чувствую, что ты что-то скрываешь от меня. Или теперь уже лучше говорить «кого-то»? И я в самом деле не нахожу причин, почему ты это делаешь. Разве я когда-то от тебя хоть одну свою девушку скрывал? - его размеренно суровый голос пробирает до костей чувством вины и сожаления.
        - Нет, не скрывал, - с щемящим ощущением в груди признаю я.
        Ты никогда мне не врал, Остин, а я это делаю постоянно. И как остановиться - не знаю.
        - Тогда почему это делаешь ты? - задаёт он вопрос, который ежедневно съедает меня заживо.
        - Я тоже ничего не скрываю, просто хочу немного подождать, вот и всё. Я же знаю тебя, как никого другого: ты со своим стремлением уберечь меня от всего мира попрёшь на бедного парня с расспросами, как бронированный танк, а я не вижу смысла подвергать человека подобному, пока в этом нет необходимости. Я познакомлю вас, если наше с ним общение перерастёт в нечто большее, - исподлобья смотрю на него, про себя умоляя, чтобы он, наконец, отставил в сторону эту нелепую, сотканную изо лжи тему.
        - Ладно, чёрт с тобой, не хочешь - не знакомь! - и мои молитвы таки были услышаны - он сдаётся, но радуюсь я его отступлению недолго, потому как Остин возвращается к другому неблагоприятному разговору, что вечно доводит нас до ссор: - В любом случае возможности превращать ваше общения в нечто большее у тебя не будет. Ты должна подумать о своём будущем и начать придумывать танец для поступления в «Натиду».
        - Остин… - заведомо готовясь к новому спору, устало запрокидываю голову назад.
        - Нет! Ничего не хочу больше слышать про твою маму! Всё это полнейший бред, который прочно засел в твоей голове ещё с детства. Но тебе пора от него избавляться. Причём уже давно пора.
        - Ты в самом деле сейчас назвал мою маму бредом и сказал, что мне надо от неё избавиться?
        - Да, именно это я и сказал! Ты не ослышалась. И если потребуется - повторю ещё сотни раз, пока до тебя наконец дойдёт, что тебе нужно оставить этих алкашей одних и валить из Энглвуда, - крайне ожесточённо выдаёт он.
        - Остин, прекрати! Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.
        - Можешь и сделаешь!
        - Нет! Не сделаю! Как, по-твоему, я смогу спокойно жить каждый день, зная, что она здесь одна медленно уничтожает себя.
        - Я не понимаю, как ты можешь жить рядом с ней и каждый день смотреть, как она это делает. Как же ты не поймёшь, что Юна никогда не захочет выбраться из всего этого дерьма, потому что её в нём всё устраивает? Она лишь тебя ежедневно затягивает всё глубже и глубже.
        - Не говори так, я всё ещё надеюсь, что она захочет измениться. И я должна быть рядом, когда это случится.
        - Ники, да сколько можно всю эту бредятину нести?! Что у тебя в голове творится? Ты же по жизни не наивная овечка, верящая в волшебные сказки, но почему-то, когда дело касается твоей мамы, ты превращаешься в безмозглую идиотку, что годами позволяет сидеть у себя на шее. Нравится, когда используют и вытирают об тебя ноги? Нравится быть дойной коровой, которую никогда даже не благодарят за все её труды? Этого ты хочешь в своей жизни?
        - Остин… зачем ты так? - одними губами шепчу я, глядя на его разгневанное лицо с изумлением. Честно, сколько помню наши перепалки, подобного он мне ещё никогда не говорил.
        - Как так? Жестоко? Ты это имеешь в виду? Так по-другому ты не понимаешь! Сколько раз я уже пытался достучаться до тебя по-хорошему? Сколько?!
        - Много, Остин, много! Настолько, что мог бы уже наконец принять моё решение и прекратить трепать себе нервы, - бормочу я и тут же подпрыгиваю на месте от его гневного возгласа:
        - ДА ЧЁРТА С ДВА Я ЭТО ПРИМУ! - Не успеваю ничего понять, как Остин подлетает ко мне, опускает руки на мои плечи и начинает трясти с такой силой, словно жаждет вбить в мою голову каждое слово. - Это не решение, а просто бестолковое, никому не нужное самопожертвование. И всё ради чего? Ради кого, Ники? Ради женщины, которая, кроме бутылки и своего альфонса, никого не видит? Ради той, кому плевать на свою родную дочь? Ради той, что никогда за всё наше детство не пришла ни на одно родительское собрание и не посетила ни одного твоего представления? Юна же даже смотреть никогда не хотела на то, какое чудо ты сотворяешь в танце…
        - Остин… не говори мне этого, - лепечу я, с каждым пройденным мгновением всё сильнее давясь комком обиды, но он, по всей видимости, лишь начинает разогреваться и совершенно меня не слышит.
        - Ты хочешь жертвовать собой ради женщины, которая забыла о тебе на несколько месяцев в самый тяжёлый момент твоей жизни? Ради женщины, которая лежала и убивалась своим горем, позабыв о дочери? Оставила её тогда, когда как никогда должна была окружать любовью и заботой? Ради той, что скинула на подростка всю свою ответственность - сначала дом, оплату счетов, а в конце ещё и себя с постоянными долгами Филиппа? И ради этой женщины ты собираешься пожертвовать своими мечтами? Ты сказала, Ники, что всё ещё ждёшь, что она изменится? Что в одно прекрасное утро твоя мама проснётся с желанием вернуть всё как было? Так послушай и ты меня! Послушай правду и прими её! Она не изменится! Никогда этот день не настанет! НИ-КОГ-ДА! Прекрати же быть такой наивной дурой, Николина! Твой отец погиб почти тринадцать лет назад. Тринадцать! Не дней! Не недель! А лет! Разве это недостаточный срок, чтобы смириться с тем, что та, кем сейчас является Юна Джеймс, и есть она настоящая? Алкоголичка с многолетним стажем, которой ты совершенно безразлична, - и есть твоя мама, а той женщины, что ты столько лет отчаянно надеешься
вернуть - её нет. Нет её, слышишь? Это всего лишь призрак, который ты не можешь отпустить. Но его нужно отпустить, Ники. Иначе рано или поздно призраком станешь ты сама, и тогда уже будет поздно что-либо делать. Прекрати гробить свою молодость ради женщины, которая того не заслуживает! Ей всегда было насрать на тебя, сейчас насрать и всегда будет насрать! Пойми же это наконец!
        Никогда он ещё не кричал на меня с таким отчаянием и жаром. Никогда не смотрел столь пронзительно, гневно, остро, словно всё сказанное им хочет ещё и на коже отпечатать шрамами. И пусть взрослая часть меня понимает, что Остин абсолютно прав. Во всём. В каждом злобном слове, что он прокричал мне в лицо. Душа той маленькой, плачущей девочки, что всё ещё таится во мне, неумолимо обливается кровью, сжимаясь от агонизирующих спазмов, пробуждающих во мне демоническую сторону, которая заставляет меня прокричать:
        - Может, моей маме на меня и насрать, но по крайней мере она не оставила меня ещё младенцем возле чужой двери, как ненужный кулёк с мусором, а затем не свалила в закат без всяких угрызений совести и переживаний о том, успеет ли бабушка обнаружить подкидыша раньше, чем кто-нибудь из мимо проходящих соседей! - язвительно чеканю я, мгновенно захлёбываясь своим же ядом. Резко закрываю свой рот ладонями, с ужасом надеясь, что брошенная в порыве злости фраза испарится в воздухе, так и не добравшись до его слуха. Но она добирается, отражаясь на лице горькой гримасой и заставляя его отшатнуться от меня, будто от толчка.
        Но я не хотела давить на его детскую рану. Даже в мыслях не было задевать его так. Эти слова о мерзком поступке его матери вылетели поневоле. Это получилось случайно, потому что он сделал мне больно, разбередив мою чувствительную зону, которую я никому не позволяю касаться. Но я не хотела этого говорить. Не хотела! О чём сразу же ему и сообщаю, поднимая на него полный сожаления взгляд. Но он не успевает ничего ответить: трель смартфона вновь прерывает нашу гнетущую паузу, лишь на сей раз звон доносится не из моей сумки, а из кармана Остина.
        - Что опять, Мэгги?! - отвечая на вызов, тут же срывается Остин. - Ещё часа не прошло с нашего последнего звонка! Что с тобой сегодня такое?! Я же сказал, что скоро буду, и тогда поговорим! Сколько можно звонить без причины?!
        Несколько секунд я слышу приглушённый, извиняющийся голосок его бабушки, ощущая новую порцию вины.
        - Тебе не следовало на неё кричать. Она не виновата, - блею я, когда он сбрасывает вызов.
        - Знаю, чёрт побери! Знаю! Просто не сдержался! - ругается Остин, сдавливая пальцами виски.
        - Покричи лучше на меня, и станет легче.
        - Не буду я на тебя больше кричать, - он прикрывает лицо руками, устало выдыхая. Я вижу, насколько взвинчено его состояние, но всё равно хочу извиниться ещё раз.
        - Остин, прости меня, я не…
        - Не надо, Ники. Ты всё верно сказала. Я это заслужил.
        - Никто не заслуживает услышать подобное от друга, - протестую я. Хочу взять его руку и сжать её крепко-крепко, но не могу рисковать, лишний раз дразня Харта.
        - Да уж… друга, - с грустью усмехается он. - Я тоже тот ещё друг - наговорил тебе гадостей неимоверных, поэтому если кому и нужно извиняться, так это мне.
        - Нет, не нужно, - досадливо поджимаю губы. - На правду ведь не обижаются.
        - И тем не менее я тебя обидел… Прости за это, Ники. Твоё счастье - для меня всё, и я не хочу быть причиной твоей грусти. Но чёрт! И ты должна меня понять - не могу я больше терпеть твоих страданий. Не могу. Не хочу я такой жизни для тебя.
        - Я понимаю… - бурчу себе под нос, обхватывая себя руками.
        - Понимаешь, но, как всегда, не то, что надо, - сокрушённо вздыхает он, запуская руки в свои волосы. - И я не отстану от тебя, пока ты не согласишься уехать отсюда. Так и знай! Но боюсь, если мы продолжим этот разговор сегодня, я наговорю тебе ещё и не такого дерьма, поэтому будет лучше оставить всё до завтра. А сейчас… уже вечер, мы оба устали, я несколько часов провёл в дороге, да и Мэгги ждёт меня не дождётся, поэтому поехали домой, - произносит он, смягчая голос, но глаза по-прежнему сверкают грустью и негодованием. Я ничего ему больше не отвечаю, лишь молча соглашаюсь и, потупив взгляд в землю, смиренно следую за ним.
        Да уж… Не думала я, что наша встреча, вернувшая мне все светлые и положительные эмоции, закончится на столь печальной ноте и мы пойдём к машине в полном безмолвии, варясь каждый в своих мыслях. Точно так же проведём и весь путь до Энглвуда, даже не глядя друг на друга. И лишь подъезжая к дому, тревожный голос Остина вытянет меня из глубоких раздумий.
        - Что-то случилось.
        Стоит только устремить осознанный взгляд в окно, как мои лёгкие опустошаются, а кожу сковывает льдом, когда я вижу возле нашего подъезда столпотворение людей рядом с автомобилем скорой помощи.
        - Боже! Неужели что-то с мамой? - произношу вслух единственный страх, что порабощает всю мою сущность. Открываю двери и вылетаю из машины раньше, чем Остин успевает до конца остановиться.
        - Ники, подожди! - слышу его возглас за своей спиной, но не собираюсь обращать внимания. Я должна узнать, что с мамой всё в порядке. Что это не к ней приехали врачи. Что это не её прикрытое белой простыню тело выносят на носилках из подъезда. Это не её труп повергает всех соседей в онемелый шок. Это не может произойти со мной. Не может! В моей дерьмовой жизни не случится то, чего я пережить однозначно не сумею.
        - Да подожди же ты! Я всё узнаю!
        Но я не жду, а голос Остина раздаётся от меня всё дальше и тише, как и все остальные голоса людей, что будто отдаются многократным эхом где-то вдалеке, когда я прорываюсь сквозь толпу соседей и, игнорируя возмущения врачей, срываю простыню с лица покойника.
        Мгновенье - и я будто заново рождаюсь. Начинаю дышать. Слышать. Мыслить. Наполняюсь облегчением. Это не мама. Не мамино тело. Не её светлые пряди и помятое лицо. Это не она. Не она! С ней всё в порядке! Она жива!
        Мне кажется, мой протяжный выдох был слышен даже на другом конце города, однако несказанное облегчение окутывает меня недолго.
        Секунда… три… пять… десять…
        И всё мои мышцы вновь наполняются свинцом, а неконтролируемый ужас охватывает каждую клетку мозга, когда я чётко осознаю, что за мёртвый человек лежит перед моими глазами.
        Этого не может быть. Не может. Не может…
        Честно, не знаю, сколько бы я так продолжала стоять, будто вкопанная в землю, оторопело глядя в знакомое лицо, если бы моё сознание вдруг не прорезало острое, как скальпель, предположение о том, что к её смерти может быть причастен Адам.
        - Что случилось?! Что с ней случилось? Говорите! Что? - словно в беспамятстве налетаю с вопросами на одного из рядом стоящих работников скорой помощи.
        - Успокойтесь, девушка! - он пытается ослабить мою цепкую хватку на своей руке, но у него не получается.
        - Скажите мне, что с ней случилось?! - всматриваюсь в упор в хмурую физиономию врача, не собираясь давать ему пройти, пока он не ответит.
        - Инфаркт… Женщине удалось самой вызвать скорую, но к моменту нашего приезда, к сожалению, она уже была мертва. Пришлось выламывать двери. Вы её родственница?.. - он говорит что-то ещё и вроде даже начинает задавать вопросы, но я полностью отключаюсь от его слов, ловя себя на мысли, что во второй раз за последнюю минуту вздыхаю с облегчением - Адам не виноват. Адам ничего не сделал. Он тиран, эгоист, мистический фрик, но он не убийца. Не убийца. Он не лишит невинного человека жизни из-за ненормальной похоти к женщине, а на моих руках не будет чей-то крови. Конечно, не будет. Как я вообще могла о таком подумать?
        Тяжеленный камень вмиг спадает с моего сердца, но радости и расслабления я не ощущаю, лишь давно не испытываемое чувство скорби образуется в моей душе, начиная нещадно сдавливать внутри мне все кости. Вновь повернув голову к умершей женщине, я чувствую, как мои гортань и горло схватывают безжалостные тиски, а нестерпимый жар опаляет всю область груди и шеи, пока сильнейшая горечь утраты всецело овладевает мной. Я даже не замечаю, что продолжаю крепко держаться за руку врача, до тех пор, пока не слышу суровый голос Остина, который лишь сейчас сумел добраться до меня.
        - Ники, нельзя же так. Отпусти человека, и тебе нужно отойти от… - и тут мой любимый голос мгновенно угасает, и я ощущаю, как приблизившаяся ко мне сзади фигура резко вздрагивает и сразу же замирает без движения.
        Не знаю, где нахожу в себе смелость обернуться к нему, но, сделав это, устремляю свой взор в побелевшее, как полотно, лицо Остина и разом понимаю - нет в моей жизни никаких тревог, проблем и нерешаемых дел. Нет никого, кого стоит бояться. Нет магии и чувств, с которыми нельзя было бы справиться. Нет ничего, что сравнилось бы с той разрывающей всё нутро болью и страхом, что я считываю с его застылого лица, когда Остин достаёт из кармана телефон, по памяти набирает чей-то номер и, прикладывая трубку к уху, молчаливо ждёт, пока ему ответят.
        - Остин… кому ты звонишь? - обхватываю его руку дрожащими пальцами, не видя ничего вокруг, кроме его рассеянного взгляда. - Остин, прошу… ответь… кому ты звонишь? - повторяю я, притрагиваясь ладонью к его щеке, и лишь тогда он обращает своё внимание с бездыханного тела на меня.
        - Я звоню Мэгги… Она же мне буквально полчаса назад звонила… Хотела что-то сказать… А я не… Я не выслушал её… - тихо произносит Остин, заставляя меня намертво прижаться головой к его груди и обнять так сильно, насколько мне только хватает сил. А затем держать его в своих руках, ни на секунду не отпуская, пока он раз за разом продолжает настойчиво звонить, наотрез отказываясь принимать один неподвластный никаким исправлениям факт - Мэгги ему больше никогда не ответит.
        ГЛАВА 5
        С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ!
        С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ!
        С ЛЮБИМЫМИ НЕ РАССТАВАЙТЕСЬ!
        ВСЕЙ КРОВЬЮ ПРОРАСТАЙТЕ В НИХ.
        И КАЖДЫЙ РАЗ НАВЕК ПРОЩАЙТЕСЬ!
        И КАЖДЫЙ РАЗ НАВЕК ПРОЩАЙТЕСЬ!
        И КАЖДЫЙ РАЗ НАВЕК ПРОЩАЙТЕСЬ,
        КОГДА УХОДИТЕ НА МИГ!
        (БЕЛЛА АХМАДУЛИНА)
        ОСТИН
        Сколько боли может выдержать один человек, не потеряв при этом здравый смысл?
        Сколько грусти может испытать человеческое сердце, не остановившись?
        Сколько скорби может поглотить в себя душа, после сохранив способность дальше жить и чувствовать? Смеяться? Удивляться мелочам? Радоваться новому восходу солнца? Желать достичь вершин успеха? Стремиться к совершенству? Любить, даже несмотря на то, что тебе не получить взаимности?
        Именно эта вереница вопросов выстраивается в моей голове, пока я стою на кладбище под мелко моросящим дождём, смотрю, как гроб с самым дорогим мне человеком забрасывают сырыми горстями земли, и как губка впитываю в себя душераздирающие эмоции скорбящей, плачущей толпы, одетой во всевозможные оттенки чёрного.
        Уверен, Мэгги бы сейчас была крайне недовольна, увидь она всю эту кучу мрачных одеяний, провожающих её в последний путь. Она никогда не надевала чёрное. В её гардеробе вообще нельзя было отыскать хоть одну серую, тусклую и однотонную вещь. Бабушка всегда говорила, что наш город и так слишком хмур и скуп на яркие, светлые краски, чтобы люди ещё добавляли ему темноты своим внешним видом. И Мэгги безукоризненно придерживалась своих слов, облачаясь лишь в разноцветную одежду. Временами чересчур рябую, аляпистую и немного не сочетающуюся друг с другом, но всегда веселую и привлекающую к себе внимание.
        Но её особенность заключалась не только в сумасшедших, красочных, колющих сетчатку глаз нарядах, на которые без улыбки от уха до уха было невозможно смотреть, но и в её женской мудрости, безграничной доброте, умении находить правильные слова утешения и поддержки в любых, даже самых безнадёжных ситуациях, а также в проявлении сострадания и способности прощать даже тех, кто, казалось бы, абсолютно не заслуживает прощения.
        Бабушка была поистине уникальным человеком с ослепительным свечением души. Про свечение я, конечно, образно выражаюсь, но что-то мне подсказывает, если бы люди обладали видимой аурой - сияние Мэгги было бы именно солнечным. Тёплым, светлым, согревающим, дарящим всем окружающим радость и надежду на то, что даже если сейчас вам кажется, будто ваша жизнь находится на самом краю пропасти, рано или поздно всё непременно изменится в лучшую сторону. Просто никогда нельзя унывать и опускать руки, а нужно только двигаться вперёд. Не бежать от проблем, а идти им навстречу, перешагивать их или разбивать своим телом. Не зацикливаться на неудачах, а извлекать из них нужные уроки, что в последствии помогут вашему движению к намеченной цели.
        И я всё это делал. Всё так, как меня учила Мэгги. Я ни перед чем не останавливался с того с самого момента, как достиг сознательного возраста, поняв, что вместо детских игр и бездумных скитаний по улицам мне нужно начать действовать для светлого будущего моей маленькой, но самой любящей и заботливой семьи.
        Семьи, ради которой сутками не спал, целиком отдаваясь работе. Семьи, что заслуживала ещё долгих лет благополучной и счастливой жизни вдалеке от всей этой грязи, нищеты и преступности, из которых состоит каждый закуток улиц Энглвуда. Семьи, общением с которой я день за днём пренебрегал из-за амбициозных стремлений добиться лучшего, в то время как стоило почаще навещать, проводить вместе время, узнавать, как прошёл её день, говорить о своей благодарности к ней и том, что нет для меня человека ближе.
        Да. Я всё это должен был делать… Но не делал, даже зная, как она по мне скучает. Всё думал, что у нас ещё вся жизнь впереди насладиться вместе моими будущими достижениями. Но её нет. Ни целой жизни, ни года, ни дня, ни даже минуты, за которую я попытался бы сказать ей хотя бы малость того, что теперь будет снедать меня до конца моей жизни.
        Я бы обнял её ещё раз на прощание, вдыхая родной запах ягод и корицы, ощутил её теплую ладонь на своей спине и извинился за то, что был так невнимателен, слеп, эгоистичен. За то, что после дня её нескончаемых звонков не смог догадаться, что Мэгги, словно предчувствуя приближение беды, всего лишь хотела напоследок услышать мой голос. А что сделал я? Что? Я накричал на неё за это. Сорвался без причины, грубо, незаслуженно. Заставил почувствовать себя виноватой, а кто виноват - так это я. И дать понять ей о своём раскаянии мне тоже не светит, потому что нет её больше. Нет. Есть только последние слова, доносящиеся извиняющимся голосом из динамика телефона, которые я даже не соизволил дослушать до конца, отчего теперь они колотят по нервам, точно молот, остервенело забивающий гвозди.
        Я не верил в случившееся, когда впервые увидел её мертвое тело, которое всё ещё источало остатки живительного тепла, но уже полностью лишилось всех эмоций. Мне не удалось уловить даже крупицу чувств, что Мэгги испытывала в последние секунды жизни. Она была пуста. Впитывать было нечего. Но я всё равно не верил. Как не верю и сейчас, когда обездвиженно смотрю на могильное надгробие, под которым теперь будет покоиться самый чудесный человек, что отдал слишком много усилий, чтобы вырастить меня, пока ударная доза скорби, сожаления, боли и траурной печали всех пришедших попрощаться с ней людей пропитывает каждый уголок моего сознания.
        И наверное, это покажется странным, но даже сейчас, будучи беспорядочным клубком, сплетённым из всех гнетущих, тягостных и тоскливых эмоций, что способен испытывать человек, я всё равно не плачу. Почему-то не могу. Да и это не страшно: мне хватает слёз всех друзей и знакомых Мэгги, что подходят ко мне выразить свои искренние соболезнования, раз за разом лишь сильнее вываливая на меня всю гущу своих болезненных чувств.
        Вы можете хоть на мгновенье представить себе, каково это - не просто слышать их утешительные слова и видеть печальные лица с покрасневшими от слёз глазами, но и полностью перенимать их внутреннюю горечь?
        Хотя о чём это я спрашиваю? Конечно, не можете, потому что вы нормальные люди, а не такие редкостные чудаки, как я, способные ощущать все эмоции каждого окружающего меня человека. По всей видимости, поэтому-то мне и не плачется. Ведь чувствую я всех, кроме себя, и никак не могу это контролировать.
        - Остин… ты идешь? - тихий девичий голосок разбавляет собой мои угнетающие мысли. Я наконец «просыпаюсь», замечая, что люди уже начали постепенно покидать могилу. Еще раз прочитав высеченное имя бабушки на бездушной, каменной глыбе, заставляю себя перевести мутный взгляд на белокурую малышку, что все это время так же, как и я, не проронила ни одной слезинки и не отходила от меня ни на шаг, крепко сжимая мою руку своей маленькой ладошкой.
        - Идешь? - повторяет она, вглядываясь в меня своей грустной синевой океана. И наверное, впервые в жизни я поистине благодарен её защитной стене, что не позволяет мне нырнуть с головой в пучину её скорби. Я готов терпеть мощнейший сгусток одинаковых чувств нескольких десятков людей, но ощущать на себе боль Николины, что отражается в её зрачках, я просто не смог бы. Рухнул бы наземь прямо на этом же месте и даже не пытался бы встать.
        - Куда? - наконец я выдавливаю из себя спустя неопределенное время, проведённое в молчании.
        - Соседи устраивают Мэгги поминки. Твою бабушку все любили, и они хотят попрощаться с ней как полагается. Все вместе, - произносит Ники, несколько раз проводя пальцами по моей щеке, стирая с неё дождевую влагу. И пусть сознание утопает в грусти, телу до невыносимости приятны её трепетные касания, что заставляют моё неестественно скорбящее сердце застучать быстрее.
        Её лицо тоже полностью покрыто мелкими каплями, светлые пряди волос намокли, начав сильнее закручиваться на концах, а длинные ресницы с бровями собрали на себе крошечные природные кристаллики, что делают ее внешность еще милее.
        Поражаетесь, как в столь неадекватном состоянии я могу подмечать такие мелочи? Не стоит, ведь в эти тяжёлые для меня минуты её прекрасное лицо - это единственное, что у меня получается по-настоящему увидеть. Оно одно теперь имеет смысл в моей жизни, который не позволяет мне поникнуть духом и сохраняет желание двигаться дальше, чтобы суметь вытащить Николину из этого унылого города, пока он с концами не поглотил её талант.
        - Бабушка бы не хотела, чтобы ты оставался один, но если не хочешь, мы можем не идти. Никто тебя не осудит… Да и я же знаю, как тебе, должно быть, невыносимо находиться со всеми рядом, - продолжает заботливо щебетать моя маленькая девочка, даже не представляя, насколько сильную моральную поддержку мне оказывает одно лишь её присутствие.
        - Нет, я пойду. Выдержать один день с болью утраты людей, которые любили Мэгги, - это меньшее, что я могу сделать в память о ней, - заверяю я, пытаясь улыбнуться, но до предела забитый грустью разум не позволяет этого сделать.
        Поминки проходят в квартире миссис Кэрол - самой близкой подруги моей бабушки. Тучная и не менее говорливая, чем была Мэгги, женщина накрыла небольшой стол с различными закусками, на фоне включила сборник любимых песен Мэгги и выставила несколько её фотографий, где бабушка, как всегда, была поймана с широкой улыбкой на губах или в моменте раскатистого смеха.
        Каждый сосед начинает делиться приятными воспоминаниями о ней, перечисляет бабушкины положительные качества, восхваляет добрые поступки, рассказывает забавные истории и даже умудряется немного посмеяться, пока я ни на секунду не прекращаю ощущать истинные чувства, которые далеки от их мимолетных, ностальгических улыбок.
        Но я держусь и продолжаю слушать, ничего не говорю, про себя лишь тоже вспоминая радостные моменты с ней. Их было много. Очень-очень много. Потому что с ней по-другому было никак. Мэгги - это сплошное счастье, веселье и смех, что наш дом больше никогда не услышит.
        В свою квартиру за прошедшие несколько дней я заходил лишь в вечер её смерти и вряд ли сделаю это хоть раз, потому что возвращаться в родные стены, где в воздухе витает запах бабушкиных духов, мебель пожизненно пропахла выпечкой, а на каждом углу лежат её вещи, нет ни сил, ни желания, да и в принципе необходимости тоже. Марк предлагал пожить у него, но я отказался - зависать на его постоянных вечеринках, что он устраивает у себя дома почти каждую ночь, мне совсем неохота, поэтому оставшееся время в городе, пока заканчиваю последние дела с учебой, я проведу в общежитии университета, где и жил последние несколько лет.
        - Остин, - из болезненного забытья меня вновь вытягивает женский голос, но на сей раз тот, что услышать вновь я уж точно никак не ожидал. Отслеживая устремленный взгляд Николины куда-то за моей спиной, я оборачиваюсь и за долю секунды узнаю одну из самых красивых и важных девушек, что когда-либо были в моей жизни.
        - Лара… - выдыхаю я, несколько раз моргая, чтобы точно убедиться, что передо мной стоит именно она.
        - Привет, - как всегда сногсшибательно прекрасная брюнетка в строгом, черном платье чуть ниже колена неспешно подходит ко мне ближе. - Прости, я не успела на похороны, но заехала на кладбище чуть позже. Там кто-то оставил записку с адресом, где проходят поминки, и вот… я решила… прийти выразить мои глубочайшие соболезнования… и… просто проверить, как ты, - тихо, даже немного робко проговаривает Лара и начинает мешкать, будто не зная, стоит ли меня обнимать или нет. Но я беру инициативу свои в руки и обнимаю девушку сам: крепко сжимаю изящную фигурку, зарываясь носом в её чёрные локоны, глубоко вдыхая тёплый запах фруктового шампуня с выразительными нотками спелых яблок. Да… Лара пахнет точно так же, как я и запомнил, но даже этот дивный аромат не выбивает сквозь грусть тех трепетных эмоций, что я испытывал рядом с ней раньше. Хотя он вполне мог это сделать! Ещё как мог, ведь я в самом деле по ней сильно скучал и неоднократно сожалел, что между нами ничего не получилось. По моей вине, естественно.
        - Откуда ты узнала? - задаю резонный вопрос, ведь мне даже в голову не пришло позвонить ей.
        - Марк сообщил, - отвечает Лара, отстраняясь от меня. - А я… Я не могла не прийти, даже несмотря на то, что… - заминается она, несколько следующих секунд переводя свой сочувственный янтарный взгляд с меня на Николь и обратно.
        - Я ненадолго отойду, Остин, - сообщает Ники, явно ощутив воцарившуюся между нами неловкость, и тут же порывается сбежать, но я останавливаю, неосознанно хватая её за запястье. И смотрю на неё, вроде бы желая что-то сказать, а что - и сам не знаю. Ни одной буквы в голове не появляется. Понимаю лишь, что теперь только она - моя жизнь, которую я больше всего на свете боюсь потереть, и потому не желаю, чтобы она хоть куда-то отходила от меня, о чём Ники будто бы считывает по моим глазам и мягко произносит: - Я буду рядом, Остин, не переживай. Я просто оставлю вас пообщаться, а сама пойду побеседую с Барретом.
        Она поглаживает моё предплечье, и я заметно расслабляюсь, совсем скоро отпуская её. Перевожу внимание на Лару, тут же попадая на удочку её пристальных глаз, чей выразительный карий цвет ещё совсем недавно покорял меня до дрожи во всех конечностях.
        - Так… Значит, тебе Марк позвонил? - разбавляю затянувшееся молчание, приглашая её присесть на диван.
        - Нет, он не звонил, а нашёл меня в университете. Видимо, решил, что тебе нужна будет любая поддержка. Даже моя, - объясняет Лара, опуская ресницы, чтобы суметь сдержать в себе слёзы, пока в уголках её губ подрагивает грусть. - Я не знала, будешь ли ты рад меня видеть, но я не могла не прийти.
        - Что ты такое говоришь? Конечно, я рад, Лара, - не задумываясь заверяю я, хотя на деле никакой радости испытывать не получается, по весьма понятным причинам. - Марк просто мне ничего не сказал. Если бы я знал, что ты в курсе, сам за тобой заехал бы. Тебе не стоит одной появляться в Энглвуде, - беру её руку в свою, переплетая наши пальцы. Зачем? Не знаю. Наверное, хочу попытаться почувствовать хоть что-то, кроме скорби. Хоть немного тепла, нежности, любви… Но к сожалению, ни одному из тех жарких чувств, что Лара всегда во мне вызывала, ни на градус не удаётся поднять моё поникшее настроение.
        - Не волнуйся. Я приехала сюда не одна. И меня будут ждать внизу, сколько потребуется, - с осторожностью сообщает она, и пусть это заявление нисколько не взрывает мой мозг ревностью, я всё равно, не сдерживаясь, спрашиваю:
        - У тебя уже кто-то появился? - вопрос слетает с моих уст без всякого недовольства, но с заметной долей удивления, ведь со дня нашего расставания прошло неполных два месяца. Хотя… чему тут удивляться? Лара во всех смыслах прекрасна. Такие девушки не бывают долго одинокими, а те счастливчики, кому повезёт заполучить её симпатию, должны быть кончеными болванами, если позволят хоть когда-нибудь ей уйти от них.
        И да, приятно познакомиться, я Остин Рид - тот самый конченый болван, что допустил подобное. Но так же, как и всему остальному, ни злости, ни искреннему сожалению в своём поступке пока что нет места в моей душе, поэтому я добавляю раньше, чем она успевает ответить:
        - Прости… Ты не обязана отвечать на этот вопрос, - порываюсь выпустить её руку, но её тонкие пальчики сами сжимают меня сильнее, а влажный взгляд заставляет застыть.
        - Я отвечу… - она судорожно сглатывает. - Мы же никогда друг другу не врали, даже в отношениях, поэтому и сейчас не хочу этого делать. Да, у меня появился кое-кто, но это не мешало мне скучать по тебе каждый день, Остин. Я честно очень скучала по нам и тому времени, что мы провели вместе. И когда я узнала что… Мэгги… Я не могла поверить… Ей же не было и шестидесяти. И она всегда была такой энергичной… Жизнерадостной. Я просто не понимаю… Она же никогда не жаловалась на здоровье. Как такое могло случиться? За что? Я не могу… Я не… - Лара не справляется со своими эмоциями, выпуская наружу водопад горьких слёз, что бурными потоками начинают стекать по её щекам вниз, покрывая ткань платья влажными пятнами. Никогда не мог выдерживать женских слёз, поэтому и сейчас не выдерживаю: вновь сгребаю девушку в плотные объятия и, нежно поглаживая ей по волосам, терпеливо жду, пока она усмирит свой всплеск беспросветного унынья, в котором я буквально утопаю с головой.
        - Прости… прости… я не должна, - невнятно бормочет сквозь слёзы она, прижимаясь к моей груди ещё сильнее, а я даже ответить ничего не могу: ментальная боль вконец парализует тело, начиная уже трансформироваться в физическую, отчего я сжимаю челюсть, чтобы не застонать от мучений во всё горло. - Прости, Остин… Я правда не хотела, чтобы так… - шмыгая носом, скулит её виноватый голосок возле моего уха. - Я пришла поддержать тебя, а вместо этого разрыдалась на твоём плече, как ненормальная. Прости.
        - Прекрати, Лар, - хрипло произношу я, обхватывая её заплаканное лицо ладонями, большими пальцами стирая дорожки слёз. - Для меня много значит уже то, что ты пришла сегодня, так что извиняться тебе точно не за что, - зорко всматриваюсь в янтарные крапинки радужек её глаз, то и дело ловя пальцами её очередные слезинки. Между нашими лицами от силы десять сантиметров, однако я не ощущаю ни намёка от прежнего накала, что был у нас в нашу последнюю встречу, ни уж подавно того искрящегося тока, что испытывал несколько дней назад, когда держал в руках свою малышку. Лицо Ники было так же близко, как и Ларино сейчас. Но тогда я едва удерживал себя на ногах, сердце рвалось из груди, словно я без остановки пробежал не один километр, а губы покалывало от желания впиться в её рот и никогда больше не выпускать сладкий язычок из своего плена. А сейчас… Нет ничего даже близко похожего на то внутреннее землетрясение, что провоцирует во мне близость Ники. Определённо, ничего больше не осталось. Но так, по всей видимости, чувствую лишь я один, потому что уже в следующую секунду я ощущаю нежный поцелуй Лары на своих
губах, на который я вдобавок ко всему ещё и отвечаю. Недолго, всего пару мгновений, но я это делаю, как полагаю, по-прежнему отчаянно надеясь укрыть себя от всепоглощающей грусти, вытянув из Лары сохранившуюся ко мне любовь. Но как только чётко понимаю, что и подобный тактильный контакт не поможет достичь желаемого облегчения, незамедлительно отстраняюсь от неё, заставляя девушку негромко всхлипнуть от растерянности.
        - Прости… Я не знаю, как это получилось. Прости, - вновь жалобно повторяет Лара, прикасаясь пальцами к своим губам, но я её тут же успокаиваю.
        - Да всё нормально. Я всё понимаю.
        - Нет, прости, я это зря сделала… Просто… Мне так… жаль… Остин… Прости…
        - Да успокойся же, Лар. Ты в самом деле сейчас ещё и за поцелуй извиняться собралась, глупая? - вяло усмехаюсь я и, опираясь локтями на колени, устремляю озадаченный взгляд в сторону коридора, где Ники продолжает вести беседу с нашим арендодателем, время от времени поглядывая на меня.
        «Получается, и поцелуй наш она тоже видела…» - мгновенно проносится в голове эта мысль, что доставляет ощутимый дискомфорт в районе сердца. Хотя, по сути, это не имеет никакого значения… Для неё не имеет, потому как Ники ясно дала понять, что для неё я просто друг и ничего больше, а существование её загадочного парня лишь подтверждает мои выводы о том, что мне не стоит портить нашу многолетнюю дружбу своими никому не нужными признаниями.
        Я просто хочу, чтобы она была счастлива. И не важно, со мной или с каким-то другим мужчиной. Клянусь, я приму любой её выбор с важной заметкой о том, что непременно поквитаюсь с каждым, кто посмеет её обидеть, и наоборот, благодарно пожму руку тому, кто подарит ей счастье, которого она поистине заслуживает. Я обязательно сделаю это, даже если сам при этом буду неизбежно погибать от печали и ревностных мучений.
        Она для меня выше всего. Выше моих желаний и собственной жизни, выше неба и миллиардов звёзд на нём, среди которых одна её улыбка ослепляет меня ярче всех ночных светил и даже самого солнца.
        Во загнул, да? Но подобный несвойственный мне лирический поток мыслей в последнее время частенько находит на меня, и, честно говоря, я сам конкретно от этого хренею. Но ничего не могу с собой поделать.
        Николина - особенная девушка. И дело не только в её сильном характере или в невинно-соблазнительной красоте, которую она ни с того ни с сего решила раскрыть всему миру, и даже не в том, что лишь она одна способна скрывать от меня свои эмоции, оставаясь для меня непостижимой загадкой, а потому что есть в ней некий притягательный шарм, который можно заметить далеко не сразу (как это произошло со мной), но если всё же получилось это сделать, его влияние на тебя уже будет не по силам остановить.
        Он будто добирается до самых истоков твоего существования, а затем прочно прорастает там своими корнями и внутривенно запускает процесс необратимых изменений, после которых стать прежним уже не удастся. И я заведомо готов назвать круглым глупцом того, кто попытается бороться с этим. Бессмысленное дело. Безнадёжное. И это рано или поздно, так или иначе, поймёт каждый, кто хоть когда-нибудь полюбит Николь.
        Она меняет тебя - и с этим лучше просто сразу же смириться и подчиниться ей, что я всецело и делаю с первых же секунд, как понял, что люблю эту девушку всей душой и сердцем.
        - Я искренне рада, что ты наконец это понял, - теплый голос Лары пробегает мурашками по коже от сказанных ею слов. Я, что ли, свои мысли вслух сказал и не заметил этого? Не может быть такого!
        - Понял что? - поворачиваю к ней голову, все еще надеясь, что она имеет в виду нечто иное, но её мягкая, грустная улыбка заверяет об обратном.
        - Не прикидывайся, Остин. Только не со мной. Я всегда это чувствовала и сейчас вижу, как ты на неё смотришь, - подмечает она, давая понять, что мне даже говорить ничего не надо - на лице и так всё крупным шрифтом написано.
        - Чувствовала что? - но я все равно прикидываюсь дураком, нервно проводя рукой по отросшим прядям.
        - Что ты любишь её, - уверенно отвечает она и, переходя на шепот, добавляет: - Не как сестру. - И смотрит на меня в упор так, что я мгновенно отбрасываю в сторону любые попытки отнекиваться и горько усмехаюсь.
        - И как же ты могла это знать, если я сам это понял лишь недавно?
        А теперь усмехается она, слегка покачивая головой, будто я только что сморозил какую-то глупость.
        - Ты в самом деле смешной, Остин, если правда думаешь, что твоя любовь к ней появилась лишь недавно, - её заявление заставляет меня нахмуриться. - Я вообще поражаюсь, как ты - человек, что обычно видит всё до мельчайших деталей, умудрился так долго не замечать очевидных вещей? Ты мог сутками творить чудеса в своих компьютерных системах, но за столько лет вашей дружбы не смог адекватно проанализировать свои поступки и чувства к ней, чтобы понять - твоя любовь к ней уже давным-давно вышла за пределы братской.
        - О чём ты? Про «давным-давно» ты явно преувеличиваешь, Лара, - отмечаю, прекрасно зная, как она это любит. - Пока мы были с тобой вместе, у меня даже мыслей об этом не зарождалось, ты и сама это знаешь. Поэтому не совсем понимаю, почему ты вообще говоришь подобное.
        - Я говорю лишь то, что всегда замечала в вас двоих, но просто, как и любая другая влюбленная девушка, отчаянно пыталась убедить себя, что все мне это только кажется. Но мне не казалось. Теперь я точно это вижу и осознаю. Ты всегда слишком сильно переживал за неё, заботился и оберегал от всего света. Ты мог по полдня не отвечать на мои звонки или сообщения, но каждый раз, стоило только Николине позвонить, ты отбрасывал все свои дела и отвечал ей, даже если этими делами была я. Ты неоднократно забывал о наших встречах, заставляя меня подолгу стоять и ждать тебя в разных местах города, в то время как о встрече с Николиной ты никогда не забывал, да и вообще был готов сорваться к ней незамедлительно и в любое время суток. Чего стоит один лишь твой порыв сразу после боя помчаться в клуб. Ты был весь избитый, уставший, едва стоял на ногах, но стоило мне сказать, что Николина пошла разбираться с Марком, ты мгновенно ожил и полетел её спасать. Да и я не могу не добавить ко всему этому ещё и то, что лишь с ней ты всегда смеялся так громко и раскатисто, как никогда не смеялся со мной. Так же как и довести
тебя до крайней точки кипения, когда ты был способен кулаком пробивать стены, тоже могла лишь она одна. А такие мощные чувства вряд ли способна вызвать просто сестра, не думаешь? - сдавленно спрашивает она, из последних сил пытаясь вновь не расплакаться, а я даже должного чувства вины испытать не могу из-за кипящего во мне пиз*еца чужой скорби.
        - Лар… Я не хотел тебя так обижать… Я даже не замечал этого. Прости. Черт! - тихо ругаюсь, сжимая зубы до скрежета. - Я точно отморозок, раз позволял себе так поступать с тобой.
        - Нет, нет, Остин, я не держу на тебя обиды и ни в коем случае ни в чём не упрекаю.
        - А должна.
        - Нет, не должна! - протестует она, стирая с щеки предательски скатывающуюся слезинку. - И не только потому, что сейчас совсем неподходящее время для упрёков, а потому что я в самом деле не злюсь и не обижаюсь на тебя.
        - Нет? - спрашиваю я без особой веры её словам, ведь не могу, чёрт побери, среди толпы людей четко ощутить её истинные эмоции.
        - Конечно. Ведь как можно обижаться на того, кто и сам не понимал, что вытворяет? Ты делал это не нарочно, а лишь потому что по-другому не мог. Потому что любил её слишком сильно, даже не подозревая об этом. А на такое нельзя злиться. И я не злюсь. Да и тем более меня же никто не заставлял закрывать на это глаза и день за днём убеждать себя в том, что ты ничего к ней не испытываешь. Я делала это сама. Добровольно. Потому что очень любила тебя и, что уж скрывать, всё ещё люблю… - её голос обрывается, чтобы явно сглотнуть слезливый комок в горле. - Люблю, потому что тебя невозможно не любить, Остин. Ты потрясающий парень!
        - Лар… не говори ерунды. Потрясающие парни не доводят до слёз таких потрясающих девушек, как ты, - протестую я, прямо-таки ненавидя себя за то, что причинял ей всю эту боль и всё ещё продолжаю это делать.
        - Нет, Остин. Ты правда потрясающий… Просто, к сожалению, не для меня. Но Николине с тобой, несомненно, повезло. Каждая девушка мечтает о том, чтобы её кто-то так любил, как любишь её ты, - закончив свое откровение, она бросает короткий взгляд в сторону Ники, что уже закончила разговор с Барретом и теперь, прислонившись к стене, печатает что-то в телефоне.
        - Вряд ли Николина мечтает о таком, Лара. Может, я и понял, что люблю её совсем не так, как думал, но она-то по-прежнему видит во мне всего лишь брата, - констатирую я, украдкой проводя взглядом по её стройным ножкам с острыми коленками и упругими бёдрами, спрятанным под чёрной тканью юбки, что плавно переходят к тонкой талии и наглухо закрытой зоне декольте, после которой добираюсь до усталого, бледного лица малышки и по его выражению упорно пытаюсь понять, с кем именно она сейчас переписывается - с подругой или же своим таинственным ухажером, с которым наотрез отказывается меня знакомить?
        - Ох, Остин, - протяжно вздыхает Лара, плавно приподнимаясь с дивана. То же следом делаю и я. Она вскидывает голову вверх, заглядывая мне прямо в глаза, смотрит чересчур внимательно, будто запоминает черты моего лица, а затем растягивает пухлые губы в мягкой улыбке и произносит: - Ты не только потрясающий парень, но и прекраснейший пример того, как даже самые умные люди могут разом превращаться в слепых лопухов, когда дело касается женщин.
        И после этих слов Лара приподнимается на цыпочки и со всей присущей ей нежностью целует меня в щеку, пока я и без проникновения в её чувства отчётливо понимаю, что именно она делает.
        Лара прощается. И почему-то я больше чем уверен, что на сей раз навсегда.
        ГЛАВА 6
        ОСТИН
        Я думал, самое сложное для меня испытание завершится вместе с окончанием похорон, но я ошибался. Самое сложное ждало меня после.
        Да, я, безусловно, рад, что больше мне не приходиться мучиться от давящей мощи грустных чувств других людей, но вместо этого теперь каждый день мне нужно справляться со своими собственными, что включают в себя скорбь, удушливую тоску, неимоверную злость на себя и чувство вины перед бабушкой за свои последние слова, что беспощадно сгрызают меня, стоит только мне оказаться наедине с самим собой.
        И знаете, как я с этим справляюсь?
        Элементарно: я сбегаю.
        Вы не ослышались, я делаю именно то, за что Мэгги меня непременно отругала бы - сбегаю от проблемы, как трус, делая всё возможное, лишь бы ни на секунду не оставаться в одиночестве, чтобы не встречаться лицом к лицу со всем кромсающим душу месивом собственных эмоций.
        Прекрасно, не правда ли? Очень по-мужски. Но не могу я иначе. Не могу! Нет во мне ни необходимой силы духа, ни времени, чтобы как следует придаться всепоглощающей печали и, так сказать, оплакать бабушкину смерть.
        Поэтому каждый мой день после похорон выглядит в точности, как предыдущий: днём - предельная концентрация на последних занятиях и экзаменах в университете, вечером я полным ходом занимаюсь подготовкой к переезду, в чём мне очень сильно помогает Марк, а ночью - спасаюсь вечным переизбытком различных эмоций моего дотошного соседа по комнате Кевина.
        И мой план по избеганию погружения в тоскливые мысли был бы абсолютно идеальным, если бы не одно но: за последние дни я совсем не виделся с Ники. Однако в свою защиту хочу отметить - не только потому, что рядом с ней меня моментально переполняет боль утраты, смешанная с идиотской небратской любовью, которая ей на хрен не сдалась, но и потому, что у Николины все дни были забиты какими-то делами. А какими - она меня не просвещала, но мне не составляет труда и самому догадаться, что вероятнее всего она проводит время с хрен пойми откуда появившимся парнем, о котором я ни черта не знаю, что, скажу честно, основательно выводит меня из себя.
        Я должен узнать - кто он, и должен сделать это как можно скорее, чтобы дать ему ясно понять, что она в городе надолго не задержится. Я не оставлю Николину здесь одну. И в этом я абсолютно уверен, как никогда прежде.
        - Слушай, ты всё ещё встречаешься с подругой Ники? - невзначай интересуюсь я у Марка, когда мы входим в лифт здания, в котором располагается его квартира.
        - Эмилией? - отзывается он, недоумённо изогнув бровь.
        - У неё нет других подруг, - мой голос звучит резковато, даже немного грубо, но друг не придаёт этому никакого значения. После смерти Мэгги он вообще спускает мне любые непроизвольные выпады в свой адрес и при этом ведёт себя со мной в своей обычной манере - непринуждённо, весело, немного похабно и нисколько не акцентируя внимание на том факте, что я несколько дней назад потерял человека, который был для меня и матерью, и отцом, и бабушкой в одном комплекте. За что ему низкий поклон, потому как бесконечная череда сочувственных взглядов и совершенно бестолковых соболезнований всех знакомых мне людей уже, мягко говоря, сидит в печёнках.
        - Встречаюсь, а почему спрашиваешь?
        Я остро чувствую в нём откровенное любопытство с весомой долей душевного трепета, что я отмечаю в нём, наверное, впервые. Надо же, а этому божьему одуванчику действительно удалось чем-то зацепить гуляку Эндрюза.
        - Хотел узнать, может, она тебе что-то говорила про парня, с которым видится Николина? - максимально спокойным тоном выдаю я, вмиг ощущая резкий скачок удивления в Марке.
        - Парень? У Никс?
        - Да, - коротко и сухо подтверждаю я.
        - Нет, Эми ничего такого не говорила. С чего ты вообще решил, что он есть?
        - Она сама сказала.
        - Сама, значит? - усмехается Марк, добавляя своему удивлению щепотку ехидства.
        - Да.
        - Надо же. И кто он?
        - Откуда мне знать?! Потому-то я и спрашиваю у тебя об Эми, - вновь не сдерживаясь, рявкаю в ответ.
        - Да ладно тебе, чего так нервничаешь? Эми ничего не говорила. Мы с ней Никс вообще не обсуждаем, да и если я не ошибаюсь, последние дни они не встречались. Может, за это время у неё кто-то и появился, - с деланным равнодушием произносит он, пока любопытство и некое волнение в нём лишь набирает обороты. Это ещё какого хрена означает?
        - И ты её ни с кем не видел? Вроде бы ты говорил, что вы с ней подружились, - напоминаю я его же слова, едва справляясь с возрастающим негодованием.
        - О-о-о да! Ещё как подружились, - друг расплывается в подозрительно широченной улыбке. - Можешь не верить, но пока ты был в отъезде, с Никс неожиданно произошли какие-то чудесные изменения, после которых она вдруг изъявила желание стать со мной «белой и пушистой», а я лишь пошёл ей навстречу. Да и как тут было не пойти, когда девушка сама предлагает перемирие? Да ещё такая красивая. Твоя сестричка, как оказалось, та ещё горячая штучка, не так ли? - весело проговаривает Марк, пока у меня аж лицо перекашивается от того, что его «сестричка» будто режет острием по сердечной мышце, «горячая штучка» - по нервным окончаниям, а тёплая волна его похоти, вызванная одним лишь упоминанием о Ники, обжигает весь низ живота.
        Марк не успевает открыть входную дверь квартиры, как я схватываю его за грудки и смачно прибиваю к стенке.
        - Воу! Воу! Воу! Это еще как понимать? - тотальное недоумение - вот из чего сейчас всецело состоит мой друг-блядун.
        - Только посмей к ней притронуться, я не посмотрю, что мы лучшие друзья, и кишки тебе все выпущу! - практически рычу ему в изумлённое лицо, погружая его в ещё более глубокий ступор.
        - Ты чего так взъелся? Я же ничего такого не сказал! - Марк поднимает руки, призывая меня успокоиться, но я так и продолжаю грубо вжимать его в стенку.
        - Не сказал, зато почувствовал красноречиво.
        - Да расслабься ты. Это обычная реакция на сексуальную девушку, не более, - миролюбиво заверяет Марк.
        - Я тебе всё сказал: чтобы даже не думал к ней подкатывать. Она для тебя под запретом, понял?
        - Во даёшь, братец! Тебе не кажется, что это вовсе не тебе решать, с кем Никс водиться? Мне уже становится искренне жаль бедолагу, кто посмел положить на неё глаз. Нельзя же так.
        - Ты меня понял? - игнорируя его комментарий, повторяю я.
        - Да понял я, понял! Даже в мыслях не было!
        - Ага! Конечно, не было. Мне-то хоть не заливай. Я как никто другой знаю твою слабость к сексуальным девушкам, - безрадостно усмехаюсь я. Наконец расслабляю кулаки на его майке и отодвигаюсь от него, проходя в квартиру.
        - Да ладно тебе, Остин. У меня, конечно, сестер нет, но так сильно опекать её, как по мне, уже слишком. Она уже давно не маленькая девочка, какой ты её воспринимаешь, и вполне в состоянии сама отшить кого угодно.
        Он в самом деле сейчас встаёт на сторону девчонки, с которой всегда и пяти минут в одной компании выдержать не мог? Мне, бля*ь, сон, что ли, снится?
        - Ты прям говоришь её словами, - недовольно отмечаю я, наблюдая, как Марк захлопывает за нами дверь и тут же валится на диван, вытягиваясь во все свои метр девяносто.
        - Значит, ей ты уже тоже мозг вывернул? Теперь я даже не удивляюсь, почему она так отчаянно пытается скрыть от тебя всю правду, - после этих слов шкала волнения Марка многократно повышается, словно он только что сказал то, чего не должен был.
        - Что она от меня скрывает? - мгновенно настораживаюсь, бросая на друга прямой, острый взгляд.
        - Ну… как что? Парня своего, конечно же. Что еще она может скрывать? - отвечает он, стойко выдерживая со мной зрительный контакт, но его внутреннее напряжения никуда не исчезает.
        - Ты все-таки что-то знаешь? - не унимаюсь я, чувствуя, что он чего-то мне не договаривает.
        - Да откуда мне-то знать? Я за Никс точно не слежу. У меня дела и поинтереснее имеются. Да и тебе, Остин, реально посоветовал бы не заострять излишнее внимание на её личной жизни, иначе все нервные клетки растеряешь. Не стоит за неё так печься раньше времени. Я уверен, когда у неё будет что-то серьезное, она и сама тебе обо всем расскажет, - во второй раз он буквально цитирует слова Николины, будто сговорившись с ней, отчего мне всё больше начинает казаться, что Марк и есть тот самый парень, с которым встречается моя малышка. Но такого не может быть. Не может. Не может же? Николь никогда бы не предала таким образом свою лучшую подругу, чего нельзя сказать о Марке по отношению к Эми, однако он всё равно ни за что не стал бы скрывать подобное от меня. Каким бы гандоном он ни был с девушками, как друг он у меня никогда претензий не вызывал. Ни разу!
        Я шумно выдыхаю, отгоняя лишние мысли, и стираю тыльной стороной ладони испарину со лба, ощущая, как намокшая от жары майка неприятно прилипает к телу. Надо отметить, в Рокфорде впервые за долгие годы в конце весны стоит настоящий летний зной, от которого прямо-таки мозги начинают плавиться. Духота стоит несусветная, а солнце после дня похорон, когда будто даже само небо грустило и плакало во время прощания с Мэгги, начало ежедневно нещадно палить, накаляя город до предела.
        Пока Марк всецело зависает в телефоне, я отправляюсь на кухню налить себе выпить что-нибудь освежающего. Давно не был у друга в гостях, и потому мне сразу же бросаются в глаза разительные перемены в обстановке, а точнее, странный факт, что его обычно захламлённая квартира сверкает столь идеальной чистотой: никаких разбросанных упаковок от еды из ресторанов, пустых бутылок, переполненных окурками пепельниц, отсутствие грязной посуды в раковине, а все поверхности столов и пол вычищены до блеска. Даже запах, мать его, какой-то чересчур свежий, с примесью лёгкого цветочного шлейфа.
        - Эмилия уже, что ли, начала жить с тобой? - делаю умозаключение, бегло оглядывая просторную студию, к безупречной чистоте добавляя еще и кастрюли с приготовленной домашней едой на плите и источник приятного аромата - ваза с пышным букетом свежих пионов на подоконнике, вид которых вновь окатывает меня дурным предчувствием, потому как мне прекрасно известно, что это любимые цветы Николины. Возможно, и Эмилии тоже?
        - Чего? - оторвавшись от экрана смартфона, непонимающее лицо Марка выглядывает из-за спинки дивана.
        - Эмилия уже переехала к тебе? В твоей квартире все так и кричит о присутствии женщины, - скрывая вновь накатившую злость, повторяю я, с интересом ожидая реакцию друга.
        - Ах, ты про это. Нет, не переехала, просто частенько здесь околачивается, - и вот опять… фальшиво-беззаботный ответ, скрывающий под собой непонятное мне волнение. Он что-то утаивает. Но только что? С ним определённо происходит какая-то чертовщина, которая раздражает меня все сильнее и сильнее.
        Не поймите меня неправильно. Я вовсе не считаю, что у друзей не могут быть секретов. Могут. Просто больше неопределенности и нерешенных задач я ненавижу, когда из меня делают идиота. А зудящее в сознании чувство того, что именно это сейчас и происходит, не дает мне покоя. Но Марк в самом деле никогда мне не врал. И Ники тоже. Так? Так! Поэтому мне нужно прекратить себе накручивать и выдумывать того, чего нет. Правильно? Правильно!
        И потому именно это я и делаю все последующие дни - упрямо игнорирую навязчивую мысль о том, что Николь спуталась с Марком и просто боится сказать мне об этом. Игнорирую вместе со своей интуицией, настойчиво подсказывающей, что я всё-таки прав. Игнорирую, потому что не хочу верить, что двое близких мне людей бессовестно врут мне в глаза, скрывая свои отношения. Игнорирую, как наивный придурок, вплоть до момента, когда по пути на сдачу итогового экзамена я в густом потоке других студентов подхожу к кафедре университета и напрямую сталкиваюсь с впечатляющей картиной, как Николина о чём-то активно общается с Марком на парковке возле его машины. Почему впечатляющей? Да потому что уже в следующий миг моя маленькая и невинная девочка оставляет все разговоры в сторону и, не обращая ни на кого внимания, САМА прижимается своим миниатюрным тельцем к почти вдвое большей фигуре Марка, плавно проводит ладонями дорожку от низа его живота вверх к груди, недолго массирует ему плечи, а затем обхватывает руками его шею и с неподдельным жаром припадает своими губами к мужским, что тут же горячо ей отвечают.
        Я должен прибить ублюдка прямо в эту же секунду, как ему и обещал, но вместо этого просто смотрю на страстное совокупление ртов этой лживой парочки и неумолимо превращаюсь в обездвиженный булыжник, не способный ни уйти, ни закрыть глаза, чтобы не видеть больше этой жаркой сцены.
        Даже несмотря на находящуюся вокруг меня по меньшей мере сотню людей, мою грудь пробивает ревностным стержнем, прошивающим насквозь все мышечные ткани, а сердце - оно, как и я весь целиком, разом превращается в безжизненный камень, что с каждой секундой всё сильнее замедляет кровоток и перекрывает кислород в легких, буквально заставляя меня учащенно набирать ноздрями воздух, чтобы не задохнуться своей же болью.
        И хочу сказать, крайне острой болью, что прежде мне испытывать ещё не приходилось, главной причиной которой является вовсе не открытие о бессовестной лжи и тайных отношений моих лучших друзей, и даже не вид наглых рук Марка, жадно ощупывающих округлые бёдра Ники так, как на людях ощупывать не совсем прилично, а то, что я чётко видел, что именно она проявила инициативу прижаться к нему, чтобы сейчас с полной самоотдачей вторгаться в его рот своим языком.
        То, что со мной сейчас творится я могу охарактеризовать двумя словами - полный пи*дец. Или же - пи*дец двойной потому, что я какого-то чёрта так и продолжаю стоять как истукан, издалека наблюдая за этим незабываемым зрелищем вплоть до момента, когда мои охерительные друзья наконец отрываются друг от друга, садятся в автомобиль Эндрюза и с громким рёвом мотора срываются с места, оставляя меня с накрепко вколоченными в мозг тремя чёткими и фундаментальными выводами: первый - нужно всегда безоговорочно прислушиваться к своей интуиции; второй - даже самым родным людям нельзя всецело доверять; третий и он же самый плачевный - наконец-то я впервые в жизни на собственной шкуре ощутил всю силу пресловутого и мной же неоднократно обсмеянного словосочетания - разбитое сердце, и, сука, клянусь, мне больше никогда смеяться над ним не захочется.
        ГЛАВА 7
        НИКОЛИНА
        Я самая худшая подруга на планете!
        Да, знаю, я говорила это уже неоднократно, но не могу не повторить ещё раз, потому что теперь я не только скрываю от Эмилии похождения Марка, которых за прошедшие дни было не сосчитать, но и с целью защитить Остина всячески пытаюсь избегать с ним встреч как раз в то время, когда моя дружеская поддержка ему нужна, как никогда прежде. Уверена, он не понимает причину моего игнора, а я в свою очередь не могу даже объяснить ему, что как бы мне ни хотелось быть с ним рядом каждую свою свободную минуту, обнимать, поддерживать и отвлекать от грустных мыслей, сделать это я не могу. Для его же блага.
        И всё из-за долбаных сообщений Харта и его невидимой слежки, что уже начинает развивать во мне паранойю. Серьёзно. У меня крыша едет не на шутку - стоит только выйти на улицу, как я то и дело с настороженностью оглядываюсь по сторонам, скрупулёзно всматриваюсь в лица, подозревая буквально каждого на своём пути, и пытаюсь затеряться в толпе, лишь бы спрятаться от незримого преследования шпиона, что, без сомнений, не спускает с меня глаз двадцать четыре на семь.
        Ведь даже на работе я не ощущаю себя в безопасности, опасаясь, что любой из отдыхающих клиентов может оказаться человеком Адама. И я полностью уверена, что именно так оно и есть, но что остаётся для меня непонятным, так это почему Адам по-прежнему позволяет мне работать в «Атриуме»?
        Я предполагала, что неадекватная неревность первым же делом сподвигнет его отгородить меня от общения с возбуждёнными клиентами, любыми способами заставив Эрика выкинуть меня из клуба, но этого почему-то не происходит, что, скажу честно, крайне озадачивает и добавляет мне лишнего напряга, потому как вдобавок к накалённым отношениям с коллегами я также каждую ночь пребываю в тревожном ожидании моего увольнения в любую минуту.
        Но это всё, конечно, жалкие мелочи жизни, на которых даже не стоит заострять слишком много внимания, ведь первое место по пагубному воздействию на мои нервные клетки по-прежнему заслуживает моя главная заноза в заднице - Марк.
        Клянусь, в моём лексиконе матерных слов не хватит, чтобы передать, как сильно я его на дух не переношу. Он достал меня настолько, что я готова лично сбросить его с тридцатого этажа его же квартиры, а после отсидеть пожизненное за предумышленное убийство. И даже немаловажный факт, что Марк в отличие от меня безупречно выполняет свои обязанности друга Остина, нисколько не сглаживает мою неприязнь к нему.
        Этот гад так и продолжает выводить меня своей пошлостью и вечными подколками, а его нескончаемые измены со всеми подряд без разбора в совокупности с наглой ложью прямо в большие, невинные и столь доверчивые глаза Эми настолько доконали меня, что сегодня я не выдержала его очередного поручения и сорвалась по полной программе, лишив этого кобеля секса с очередной попавшей под его обаяние девкой, тем самым взбесив его до неимоверности.
        - Это какого хрена сейчас вообще было?! - разъярённо рычит Марк, имея в виду мой враждебный выпад на улепётывающую со всех ног от нас девчонку, чья модельная фигура совсем быстро теряется в толпе студентов.
        - Это ты какого хрена выдал мне сейчас?! - огрызаюсь не менее злостно. - Твоя девушка болеет и сидит весь день дома в ожидании вечера, когда ты к ней придёшь, а ты, вместо того чтобы сделать это, просишь меня передать ей лекарство и пакетик с фруктами, пока сам отправишься резвиться с другой? Пошёл к чёрту, Эндрюз! Не будет этого! Моему терпению пришёл конец!
        - Твоему терпению пришёл конец? - он повторяет мои слова почти шёпотом, как я полагаю, из-за сдавливающей горло злости. - Твой страх, что ли, совсем где-то затерялся, Никс?!
        - Может, и затерялся! Вслед за твоей совестью! Хотя… О чём это я? Тебе вообще неизвестно, что это такое и с чем её едят!
        - Как же ты меня зае*ала! Сколько можно мне своей совестью на мозги капать? - сокрушается он, закатывая от недовольства глаза.
        - А сколько ты можешь обманывать Эми?
        - Да в чём проблема?! Какая разница, обманываю я её или нет, если у нас всё отлично? Разве я обижаю её этим? Она страдает из-за меня? Захлёбывается горькими слезами? Нет же! У нас всё от-лич-но! - повторяет мудак по слогам, тыча пальцем мне в голову.
        - Конечно, отлично! Потому что она не в курсе, что ты вытворяешь за её спиной. Но ты не думаешь, что с ней будет, когда она узнает, в какого распутного вруна влюблена?!
        - Так она и не узнает, если ты ей не проболтаешься! А ты этого не сделаешь, потому как и сама понимаешь, чем это для тебя кончится! - зло напоминает мне о моём затруднительном положении, о котором я и сама не забываю ни на секунду.
        - Марк! Ну нельзя же так! Почему ты не можешь быть нормальным с ней? Она не заслуживает такого отношения.
        - Да какого отношения, Никс? Какого? Я с ней, бля*ь, сама любезность. Что ты прицепилась? Я несколько раз уже навещал Эми во время её болезни: чай с клюквой ей заваривал, салфетки к носу подносил, термометр в рот вставлял, так что совесть моя перед ней чиста, и я не вижу ничего плохого, если в награду за добросовестное выполнение обязанностей заботливого парня сегодня я вставлю какой-нибудь красотке кое-что другое, - на полном серьёзе выплёвывает Марк, а мне даже в зеркало смотреть не нужно, чтобы понять, что моя челюсть только что опустилась до самой земли, а брови взметнулись до затылка. - И не лупись на меня так. Я не понимаю, зачем нужно всё так усложнять? Эми со мной счастлива? Счастлива! Я с ней счастлив? Счастлив! И какая разница, если я попутно с кем-то трахаюсь? Это просто секс! Не устраивай из этого драму!
        - Просто секс? Драму?.. Да… Ты… Ты… Чёрт! Мхм… - издаю сдавленный стон вместо отборной порции проклятий, которые страстно желаю вывалить на эту скотину.
        - Да кто я? Кто? Не тебе меня учить, ясно? Ты на себя-то посмотри сначала, Никс! Настолько уже во лжи погрязла, что мне до тебя, как до Китая!
        - Интересно, из-за кого я в ней погрязла? - шиплю сквозь зубы я. - Ты мог просто ничего не рассказывать Остину, и мы продолжили бы нашу нелюбовь друг к другу на расстоянии, но нет же, нет! Взамен за молчание тебе захотелось не только поиздеваться надо мной, но ещё и заставлять врать подруге, поэтому не смей жаловаться теперь, что я выношу тебе мозги! - от недовольства и переполняющей злости скрещиваю руки на груди, постукивая ногой о землю.
        - Я тебя ничего не заставлял делать. Это был твой выбор. Да и вообще-то я сейчас не это имел в виду, - а теперь вдобавок к насупившейся позе, я ещё и недоуменно хмурюсь. - Что ещё за парня ты выдумала, о котором Остин у меня спрашивал на днях? - Его внезапный вопрос проносится покалывающим холодом по позвоночнику.
        - Что?! Он у тебя спрашивал об этом?
        - Спрашивал. Причём крайне агрессивно. Ты какого хрена ерунду эту придумала?
        - Почему ерунду? - бурчу я, мигом получая хмурый взгляд Марка, что разом отбивает желание что-либо выдумывать. - Ладно. Ты прав. Ерунда это! Нет никакого парня.
        - Да что ты говоришь? А то я не знаю! - криво усмехается он. - Так зачем ты Остину наплела об этом?
        - Так получилось. Нечаянно.
        - Опять? Да, как я погляжу, это твой ответ на все случаи жизни. У тебя вся ложь нечаянно получается, идиотка! - Его серые глаза помимо злости окрашиваются ещё и неподдельным возмущением. - Думай в следующий раз хоть немного головой перед тем, как врать без надобности, чтобы мне потом не приходилось изворачиваться перед другом! - По его звенящему недовольством голосу я понимаю, что этот момент с Остином его явно напрягает.
        - А ты тут при чём?
        - А при том. Мало того, что и так скрываю от него правду о тебе, так ещё не хватало, чтобы Остин подумал, что твой несуществующий парень - это я. Мне на пустом месте на хрен эти проблемы с другом не нужны. Я ещё согласился бы рискнуть получить от него по лицу, если бы ты отставила свою вредность и вечную игру в этакую недотрогу, что не позволяет нашей «дружбе» вместо траханья мозгов друг друга заняться нормальным трахом, но без причины ссориться с ним я точно не намерен, - заканчивает он, меряя меня сердитым взглядом, пока моё тело с головы до ног прошибает внезапным озарением.
        …Если потребуется, я уберу с твоего пути каждого, кого посчитаю нужным…
        Вот оно! Вот же оно!
        Какая же я дура недалёкая, раз не додумалась до этого раньше! Вот же моё решение по избавлению от Марка, которое всегда было перед самым моим носом, а точнее, следовало по моим пятам, куда бы я ни направлялась.
        «Ты же прекрасно знаешь, как можешь быстро избавиться от этого недоумка».
        О да, Адам, я знаю… Мне нужно всего лишь попросить. И твоя взяла - я сделаю это прямо сейчас же. Просто немного не так, как ты того ожидаешь, но всё же обещаю, что постараюсь тебя впечатлить.
        - А знаешь, Марк, тут я с тобой абсолютно согласна. Наверное, и правда хватит с меня корчить из себя высоконравственную моралистку и стоит добиться мира с тобой другим путём, - всеми возможными силами подавив в себе злость, непринуждённо заявляю я. - Меня реально достало прислуживать тебе, а постоянные сцены твоих потрахушек и заигрываний поголовно с каждой особью с сиськами у меня уже вот тут сидят, - прислоняю ладонь к горлу. - Одно дело лишь догадываться о твоих изменах, и совсем другое сталкиваться с ними изо дня в день, поэтому ответь мне: твоё изначальное предложение за своё молчание ещё актуально? - отбрасываю волосы на одно плечо, впиваясь в парня испытывающим, томным взглядом.
        - Не понял, - и его абсолютно растерянное лицо лишь дополняет сказанное.
        - Ну-у-у… если я отработаю на тебе все свои навыки, что получила в «Атриуме», ты сохранишь мой секрет от Остина, при этом полностью отвязавшись от меня со своими поручениями и издёвками? - После этих слов его доселе побагровевшее от злости лицо моментально бледнеет на несколько оттенков.
        - Чего? - вслед за лицом так же тускнеет и голос, а зрачки заметно расширяются от удивления. Ох, могла бы запечатлеть эту оторопелую слащавую рожу, непременно сделала бы это. Не каждый день такое увидишь.
        - Ты меня слышал, - прикусываю губу, игриво приподнимая одну бровь.
        - Что за дебильные шутки, Никс? - нервно усмехается он.
        - Да какие тут шутки, Марк? Ты меня так достал, что я уже готова на всё, лишь бы не видеть тебя больше, - вкрадчивым голосом заверяю я, вкладывая в него максимум убедительности. На пару секунд прикрываю веки, чтобы натянуть на себя рабочий образ «Аннабель» и, довольно быстро справившись с этим, прижимаюсь к его крупному телу, что мгновенно напрягается от моих прикосновений. - Я сделаю с тобой всё, о чём ты мечтаешь в своих самых смелых фантазиях. И ты знаешь, что на сей раз я не лукавлю. Ты сам неоднократно бывал в «Атриуме» и лично имел радость ощутить на себе все услуги девочек. Так вот всё то же и даже больше я готова сделать для тебя, чтобы после больше никогда не видеть. - Смелым движением руки провожу по его торсу снизу-вверх, с наслаждением наблюдая, как тотальный ступор в его серых глазах смывает нарастающим возбуждением. А этот говнюк и вправду заводится с полуоборота, что мне только на руку.
        - Я не имею ни малейшего представления, что за муха тебя укусила, но если это какой-то прикол, то отбрасывай его сейчас же. Со мной на эту тему шутки плохи, - он тихо выдыхает, когда я опускаю ладони на его плечи, совершая парочку массирующих движений пальцами по его бугрящимся дельтам, параллельно потираясь своим телом об него сильнее.
        - Я же сказала: никаких шуток, Марк, и если не веришь, я прямо сейчас тебе это докажу. - И не дав ему возможности даже глазом моргнуть, резко обхватываю его за шею и притягиваю к своим губам, со всем имеющимся во мне жаром начиная убеждать его в своих намерениях: целую Марка так, словно хочу в нём раствориться, прижимаюсь грудью к его телу, обнимаю, сгребая в кулаки ткань его майки, пока он довольно быстро прекращает себя сдерживать и, горячо отзываясь на мои ласки, приподнимает меня выше, чтобы поудобнее ухватиться за ягодицы, начав напористо сминать их в своих лапищах.
        Противно ли мне вытворять подобное с Марком? Блевать хочется. Стыдно ли мне вытворять такое с Марком на глазах у множества людей? До покрасневших кончиков пальцев. Но «Аннабель» на всё это параллельно. В ней нет ни стыда, ни моральных устоев, ни чувства собственного достоинства. В ней нет ничего, что остановило бы меня от задуманного плана и заставило прекратить принимать язык Марка в свой рот, при этом сладко постанывая ему в губы. И, уверяю, Она сыграет эту партию до конца на все сто, лишь бы сподвигнуть Харта подтвердить свои угрозы делом.
        - А ты, Никс, во всём дикая, как я посмотрю, - сквозь поцелуй Марк испускает хрипловатый шёпот, когда мои резвящиеся под его майкой руки начинают вовсю царапать кожу широкой спины. - Нет чтоб сразу с этого начинать. Избежали бы кучи ненужной нервотрёпки, - добавляет он, непреклонно всё ближе подбираясь пальцами к моей промежности, но Эндрюзу вовсе не стоит знать, что для меня наша дикая страсть сравнима с объятиями с придорожным столбом, и потому я шустро перехватываю мужскую руку до того, как она успевает добраться до абсолютно сухой ткани трусиков.
        - Марк, контролируй себя, мы же на людях, - напоминаю я, прекрасно зная, что, если Эндрюза не притормозить, с его неадекватностью он вполне способен отыметь меня прямо в центре города.
        - Да плевать я хотел на людей! - Вот… о чём я и говорю - у этого кобеля совсем мозги отрубаются, когда кровь приливает к члену.
        - Здесь вообще-то твои преподаватели могут ходить, - полушёпотом ещё раз пытаюсь вразумить Марка, когда одна его ладонь телепортируется с моей ягодицы на грудь, сжимая её сквозь тонкую материю платья.
        - Ммм… Да какие на хрен преподаватели, когда я наконец до твоих обалденных сисек добрался? - Продолжая впиваться в мои губы, словно изголодавшийся вампир, он начинает интенсивно массировать мне грудь своими щупальцами.
        - Но тогда нам нужно подумать об Остине… Он же тоже здесь учится, не дай бог ещё увидит нас, - спустя несколько секунд нашего эффектного представления произношу последний имеющийся в запасе аргумент, почему Марку необходимо охладить своё «приподнятое настроение». И слава богу, он срабатывает. Фух… Я прям облегчённо выдыхаю, когда он, наконец, прекращает свой натиск на мои губы и грудь и делает шаг назад, пытаясь успокоиться. Беда лишь в том, что расслабление окутывает меня совсем недолго: сердце тут же делает кульбит, стоит только услышать его твёрдый возглас:
        - Давай, прыгай в машину, мы едем ко мне!
        Я перевожу на него изумлённый взор и сглатываю тошнотворный ком в горле, замечая очертания его готового к новым покорениям члена, проступающие даже сквозь плотную ткань штанов.
        - Чего? Сейчас? Тебе разве на лекцию не надо было? - не знаю, как мне удаётся не проявлять в мягком голосе пробудившуюся тревогу. В моих планах не было забегать с ним дальше второй базы, но потемневший, алчный взгляд Марка без слов даёт понять, что он останавливаться на этом не собирается.
        - К чёрту лекции! Так и так собирался свалить с той девчонкой. Но ты ещё лучше, Никс, поэтому хочу тебя сейчас же, - плотоядно ухмыляется он и, шлёпнув меня по заднице, подталкивает к пассажирской двери.
        Вот же блин! Ясное дело - я не собираюсь никак ублажать мудака, однако сесть в машину всё же приходится, чтобы ещё больше подогреть мотивацию Адама от него избавиться. И я искренне надеюсь, что он это сделает. И желательно, как можно быстрее. А пока мне нужно срочно придумать любую более-менее вразумительную отмазку, лишь бы не оставаться наедине с Марком.
        Он точно конченый придурок, если с такой лёгкостью поверил в столь резкую смену моего настроения. Не будет этого! Ничего не будет! Я сдохну скорее, чем развлекать его стану. И похоже, Марк, будто слыша мои мысли, решает лично устроить нашу погибель - меня аж придавливает спиной к сиденью, а громкий визг раздирает мне горло, когда он резко срывается с места и начинает лихачить по улицам Рокфорда с такой сумасшедшей скоростью, словно за нами увязалась погоня.
        - Эндрюз, ты свихнулся так нестись?! На тот свет торопишься? - остервенело держась за дверную ручку, пищу я после очередного чересчур резво совершённого Марком манёвра.
        - Не ссы в компот, малышка. Тебе же не впервой со мной ездить. Должна была уже привыкнуть, - с довольной улыбкой мартовского кота отвечает он, для обгона выезжая на встречку, собирая череду возмущённых сигналов других машин.
        - Так ты ещё не гонял со мной никогда! - отмечаю я и вновь взвизгиваю, когда сумасшедший на полной скорости в последний момент уходит от столкновения с автобусом.
        - Ну так ты же мне такую малину предлагаешь. Нужно поспешить, а то вдруг тебя опять перекроет, и ты решишь передумать, - невзирая на недопустимое превышение скорости, он расслабленно откидывается в кресле и заползает своей правой рукой под подол моего платья, начиная ласкать внутреннюю поверхность бёдер. Я стискиваю зубы, мечтая с ноги врезать ему по лицу, а после отмыть с себя его отпечатки, но вместо этого отцепляю его руки от себя и плотно сжимаю колени.
        - Не передумаю, Марк, поэтому руль сейчас лучше нормально обхвати и, мать твою, на дорогу смотри! - не сдерживаясь, ругаюсь я, с ужасом замечая, как светофор переключается на красный и пешеходы начинают ступать на проезжую часть, а автомобиль по-прежнему летит вперед и даже не планирует останавливаться.
        - Марк!!! Тормози!!! - даже сквозь свой истошный крик я слышу самый страшный для меня звук на свете, от которого мозг мгновенно вытягивает из глубин сознания ужасающий эпизод смерти папы. Я пугаюсь настолько, что намертво закрываю лицо ладонями и сильнее сжимаюсь в кресле, пока сердце начинает набатом ухать в груди, заполняя тело парализующим страхом. Поджимаю ноги, опускаю голову вниз и неизвестно сколько сижу так сгруппировавшись, даже не улавливая момента, что мы уже остановились.
        Не осмеливаюсь открыть глаза и убедиться, что мы не сбили никого из пешеходов, до тех пор, пока пространство салона не заполняется хрипловатым и до нервозной дрожи раздражающим смехом Марка. Лишь тогда я разлепляю веки и понимаю, что мы, как и полагается, стоим прямо перед стоп-линией, пропуская гущу торопящихся по своим делам людей.
        - Не думал я, что ты такая трусишка, Никс. Но кричишь ты, конечно, знатно. Если и на мне сейчас будешь так же кричать, то цены тебе вообще не будет. Люблю я голосистых. Ох, люблю! - мурлычет недоумок, заливаясь хохотом, что взрывает во мне адскую смесь гнева, в одночасье обрубая всякую связь между моим языком и мозгом.
        - Идиот! Какой же ты идиот, Эндрюз!!! - ору я, не жалея голосовых связок. - Я думала, мы убьём сейчас кого-нибудь или сами убьёмся! Как же ты меня задрал своими закидонами! Псих! На всю голову повёрнутый! Из-за таких, как ты, и погибают невинные люди! Придурок! И развитие у тебя на уровне озабоченного подростка, раз ты повёлся на мои слова. Не получишь ты ни черта, тупоголовый олух! Не буду я кричать ни на тебе, ни под тобой, ни сзади, ни спереди! В жизни я с тобой в одну постель не лягу даже под дулом пистолета, потому что терпеть тебя не могу, кусок идиота! - чуть ли не брызжу слюной от злости и тут же порываюсь выбраться из машины, пока светофор не загорелся зелёным, однако, к моему ужасу, ручка отказывается поддаваться и двери открыть не получается.
        - Кто здесь кусок идиотки, так это ты, Никс! - его крупная лапа грубо сжимает мои волосы у корней и притягивает моё лицо к своему разгневанному. Я упираюсь руками в его грудь, желая отодвинуться, но мои запястья также без труда окольцовываются пальцами Эндрюза. - Сколько ты уже можешь тягаться не в своей весовой категории? А? Сколько? Так и знал, что ты что-то задумала, не понимаю лишь, на кой чёрт ты весь этот цирк устроила, да и, если честно, понимать не хочу! У тебя самой в мозгах каша манная, которую *уй расхлебаешь даже ты сама! Но тем не менее я тебя предупреждал, что со мной на эту тему шутки плохи, поэтому теперь я тебе покажу, чем всё кончается для маленьких стерв, что сначала возбуждают мужиков, а потом планируют слинять, не удовлетворив их. Ненавижу таких баб, поэтому проучу тебя, сука тупая, чтобы думала в следующий раз, когда захочешь повторять подобное с кем-нибудь другим, - шипит он мне в рот и следом набрасывается на него с болезненным поцелуем, продолжая крепко удерживать меня за затылок, чтобы голову не смела от него отодвигать. Но в этом нет никакой необходимости. Держать меня,
я имею в виду, абсолютно не нужно - я сама никуда не отодвигаюсь от Марка, не сопротивляюсь его властвующему во мне языку, не вырываю руки из его хватки, не кричу и даже не скулю. Не потому, что я вдруг резко закайфовала от его прикосновений, а просто потому что я будто отрубаюсь от всех ощущений и его грубых терзаний, пока в моей голове, словно бой колоколов, гудят Его слова из недавних воспоминаний:
        …Просто назови свою цену, сука тупая! Полмиллиона, миллион, два? Столько хочешь за каждый месяц? Или за неделю? А может, установи мне свою суточную ставку!..
        …Не нужны мне твои капризы… Я говорю - ты молча выполняешь и получаешь за это деньги!..
        …Кроме сверхъестественного желания, что ты отражаешь на мне, больше ничего нет. Только это. Несколько месяцев вся твоя жизнь - это только я и никто и ничто больше, а после - мы мирно расходимся и делаем вид, словно никогда и не были знакомы…
        Ничего нет, Лина… Только это. Только это. Только это…
        Вся поверхность кожи полностью немеет, в то время как внутри свирепеет шторм, обуявший огнём все части тела и напрочь выбивающий все пробки в голове. Его низкий голос буквально разрывает мне слух и застилает глаза туманной поволокой, заставляя верить, будто Адам находится не в подкорке сознания, а рядом со мной в автомобиле.
        Я всеми фибрами души ненавижу его сверхъестественное влияние, что ежедневно мучает меня даже на расстоянии, и единственное, чего поистине желаю - это наконец избавиться от этого обмана, но мышечная память - та ещё сука - мгновенно реагирует на его мнимое присутствие, собирая добрую часть крови во мне в горячую спираль, стремительно закручивающуюся между моих бёдер.
        Но это всё неправда. Нереально. Я просто схожу с ума.
        Адама здесь на самом деле нет, а только манящее видение, в котором он, так же как и в каждом сне, путает мне мысли, заставляя тело верить в правдивость прикосновений его рук, что несколько секунд назад жадно ощупывали мою грудь, чуть ли не разрывая платье, а сейчас юрко забираются под тонкое кружево белья и прикасаются к предательски увлажнившейся плоти, пока губы на мгновение отрываются от моих, чтобы произнести своим пленительно-низким баритоном:
        - А ты точно в край лживая сучка. Всё кричишь, ругаешься, дерёшься, а на деле течёшь, как голодная кошка. Не так уж я тебе не нравлюсь, да, Никс? - спрашивает «Адам» возле моего рта, заглядывая в душу своими чёрными агатами. Но это не они. Не его глаза. Тот же мрак и чернота, но его зрачки на сей раз не горят привычным пламенем, аура не источает незримые флюиды, проникающие под кожу жалящим огнём, а мои ноздри не щекочет его манящий запах кожи.
        Нет этого. Ничего этого нет. А значит, это не он сидит передо мной, в любой момент готовый на меня наброситься.
        Ещё мгновенье - и я полностью выплываю из очередной галлюцинации. За секунду до того, как в мой рот вновь яростно врывается наглый язык, вместо Адама я вижу злостно-иступленное лицо Марка и тут же морщусь от отвращения, осознавая, что это именно его пальцы сейчас вовсю пляшут между моих ног. Мне становится настолько мерзко, что я мгновенно возвращаю себе силы сопротивляться: не жалея мудака, вонзаюсь зубами в его губы и мощно бью кулаками до тех пор, пока он не отстраняется.
        - Чёрт! Вот же сука! - ругается он, прикасаясь к повреждённой губе, с которой уже вытекает ручей крови. - Опять за драки принялась? Ты думаешь, это меня остановит? Ты таким поведением лишь усугубляешь свою участь, Никс, - и его пепельные глаза, пугающие азартной яростью, полностью отражают его жестокие планы на мой счёт.
        - Открой двери, Марк! Быстро! - кричу я, дёргая за ручку в тщетных попытках выбраться наружу.
        - Выход нужно заслужить! - хищно улыбается Эндрюз, начиная расстёгивать пряжку на ремне, а вслед за ней - ширинку.
        Он совсем сдурел? Собирается изнасиловать меня прямо в машине, стоя на светофоре посреди улицы? Хотя чему я ещё удивляюсь, глупая? Он же ненормальный, полоумный, похотливый кобель. От него и не такого можно ожидать.
        - Марк! Прекрати! Ты этого не сделаешь! Я всё расскажу Остину! - мой крик превращается в хрип, когда он приподнимается и приспускает с бёдер штаны сразу вместе с боксёрами.
        Матерь божия!!! От созерцания картины его выпрыгнувшего из-под ткани члена мой желудок вмиг судорожно сжимается, отчего я еле сдерживаю внутри себя всё его содержимое.
        - Остину? Ну давай! Вперёд! Я ему тоже до хрена всего расскажу, и тогда посмотрим, кому из нас он поверит! - выплёвывает он, и я без колебаний верю в его угрозы, прямо-таки чувствуя, как меняюсь в лице. - Вот и славно, вижу, ты и сама поняла, что шансов на то, что он поверит тебе, никаких нет. Так что завязывай сопротивляться. Сама же начала это и, как оказывается, очень даже не против потрахаться, - ехидно ухмыляется сволочь, показывая мне влажные пальцы, что только что побывали во мне.
        - Ты всё неправильно понял, - только и всего выпаливаю я. А что мне ещё остаётся сказать? Что моё неконтролируемое возбуждение вызвал мираж наглеца, которого я так же, как и Эндрюза, хотеть не должна? Он мне точно не поверит. Как, впрочем, не верит и сейчас.
        - Слушай, прекращай уже ломать комедию и отпираться - я же лично проверил, какая ты мокрая. Что тут ещё понимать? Завязывай врать и давай иди сюда, - произносит мудак и начинает тянуть ко мне свои длинные руки, чтобы перетащить к себе на колени, но я намертво прижимаюсь спиной к двери и в стремлении защититься порываюсь лягнуть его с ноги, однако сделать это у меня так и не получается - уже в следующий миг нас обоих сильно поводит в сторону от внезапного удара в зад машины.
        Марк корпусом бьется об руль, заставляя автомобиль продолжительно засигналить, а я влетаю плечом в приборную панель и расцарапываю до крови локоть.
        Дыхание перехватывает от страха и непонимания случившегося, а повреждённая рука начинает болезненно саднить, но всё это ерунда на фоне того, что мог сотворить со мной Эндрюз.
        - Да что же это за день такой?! - сокрушается он, пару раз ударяя по рулю и шустро возвращая штаны на место. И впервые я вижу, как черты лица этого сладкого мальчика заостряются настолько, что проявляют на скулах чёткое очертание желваков. - Ты, бля*ь, точно только проблемы собой приносишь, идиотка, - яростно добавляет он, явно желая испепелить меня одним лишь только взглядом, но вместо неминуемой кары я слышу спасательный щелчок открывающихся дверей.
        Шумно выдыхаю, наблюдая, как Марк, отборно матерясь, выходит из машины и сталкивается с другим участником аварии, с которым с лёту начинает выяснять причину происшествия на повышенных тонах.
        Не теряя и секунды драгоценного времени для возможности спастись бегством, я тоже выбираюсь из салона и тут же замечаю знатно разбитый бампер старенького Chevrolet, а сразу после - крупную, смуглую фигуру своего спасителя, что столь вовремя влепился в нашу машину - мужчину лет тридцати, судя по акценту - латиноамериканца в обычной спортивной одежде и с кепкой на голове, из-под которой небрежно торчат тёмные волосы. И за исключением замысловатой татуировки в виде паутины на кисти водителя я больше не отмечаю в нём ничего примечательного до момента, когда вдруг ощущаю на себе его стальной, цепкий взгляд, что, вместо доселе затаившейся во мне признательности за спасение, молниеносно пробирает меня до озноба.
        Так нормальные люди не смотрят. Только маньяки. Или сталкеры*, что в моём случае более вероятно.
        Откуда такие мысли? Да просто триллеров в детстве немало насмотрелась и там такие сковывающие всё нутро взгляды злодеев видела неоднократно.
        Смейтесь надо мной или списывайте на недавно заработанную паранойю, но мои на первый взгляд абсурдные предположения приобретают здравый смысл, когда уже через пару секунд незнакомец, не обращая особого внимания на негодующего и активно жестикулирующего перед ним Марка, едва заметным движением головы приказывает мне свалить, что я без какого-либо желания препираться и делаю: с бурлящей внутри меня смесью страха и удовлетворения незаметно от Эндрюза я линяю с места происшествия и даже ни разу не оборачиваюсь назад.
        Не знаю, что Адам сделает с этим говнюком, но я от всей души загадываю, чтобы Эндрюз получил по заслугам. И нет, мне нисколечко его не жалко. Психа давно следовало поставить на место, а то из-за ощущения вседозволенности и абсолютной безнаказанности, которые гарантируют ему деньги папочки, он совсем слетел с катушек.
        Миссия выполнена, Николина, в этот раз ты в самом деле можешь себя похвалить - мерзкие облизывания с Эндрюзом и второе чуть было не свершившееся изнасилование в твоей жизни всё-таки принесло свои плоды: ты наконец имеешь представление, как выглядит твой преследователь-невидимка, и самое главное - Марк какое-то время не сможет отравлять тебе жизнь.
        Смакуя свою долгожданную победу, шаг за шагом по пути домой я всё больше выпускаю из себя боязнь, тревогу и тошноту после близости с похотливым мудаком и неосознанно расплываюсь в улыбке, вызванной приятным и крайне поразительным вопросом - неужели в моей дерьмовой жизни наконец-то стало хоть на одну проблему меньше?
        *Сталкер - навязчиво преследующий какого-либо конкретного человека.
        ГЛАВА 8
        НИКОЛИНА
        Уже на следующее утро весь интернет взрывается сенсационной новостью об аресте единственного сына Гарри Эндрюза - владельца одной из крупнейших машиностроительных компаний и весьма важной персоны города, что на протяжении нескольких десятков лет играл немаловажную роль в развитии и процветании Рокфорда.
        «Известному своим пагубным образом жизни Марку Эндрюзу предъявлены уголовные обвинения в возможном распространении нелегальных наркотических веществ, значительная партия которых была случайно обнаружена в багажнике его автомобиля во время разбирательств дорожно-транспортного происшествия…» - продолжая внимательно вчитываться в статью на очередном новостном сайте, я вновь не могу сдержаться от торжествующей улыбки, даже несмотря на подсознательную уверенность в том, что влияние его отца быстро поможет вытащить Марка из тюрьмы. Мне всё равно - даже если у меня в запасе имеются всего лишь несколько дней отдыха от него - это уже счастье, которым я буду безмерно наслаждаться.
        А точнее, каждый день буду как следует высыпаться и в более спокойной атмосфере справляться с другими насущными проблемами, самой главной из которых для меня является Остин, чей телефон я не устаю разрывать звонками с момента как проснулась сегодня.
        Пусть мне стоит избегать встреч с ним, но я должна хотя бы узнать о его состоянии, поддержать издалека, выяснить, как прошёл его заключительный экзамен, и просто поговорить на любую возможную тему. Что угодно, лишь бы только услышать его голос и утолить свою тоску по нему. Но по какой-то непонятной мне причине впервые в жизни Остин не ответил ни на один из моих десятков звонков, что заставило меня запереживать не на шутку и, наплевав на непрерывную слежку, отправиться к нему в общежитие, где я столкнулась с его соседом по комнате, который сообщил, что Остин вчера лишь зашёл оставить вещи после экзамена и куда-то ушёл, так и не вернувшись обратно.
        Спешить мне особо было некуда, поэтому я решила дождаться его прихода, чтобы убедиться, что с ним всё хорошо, однако просидев на скамейке у главного входа здания несколько часов, мне так и не удалось его встретить, отчего странное, неблагоприятное чувство в груди начинало постепенно обостряться.
        В желании не превращать его в настоящую аварийную тревогу, все полдня, проведённые в ожидании, я также рассматривала ещё два варианта, где может пропадать Остин: либо он поехал на квартиру Мэгги, либо вновь проводит время вместе с Ларой, что очень даже вероятно, потому как в день похорон мне были прекрасно видны их близкие разговоры и трогательный поцелуй, наглядно доказывающий, что между ними до сих пор ещё не всё закончено.
        И совершенно не важно, что за чувства мне померещились в новом, странноватом отношении Остина ко мне, при виде их вместе я ещё раз чётко осознала - Лара всегда была и будет для него важнее меня. А раз уж я ещё и без объяснений игнорировала его несколько дней подряд, не удивлюсь, если он нашёл поддержку в её компании.
        Как бы мучительно мне ни было даже в мыслях допускать вероятность их воссоединения, когда я не застаю Остина и у него дома тоже, именно за этот домысел я отчаянно цепляюсь, чтобы не поддаться преждевременной панике и прямо сейчас же не побежать в полицейский участок для подачи заявления о его пропаже.
        Вместо этого я морально настраиваю себя на ещё одну изнурительную ночь в клубе, до начала которой мне также нужно успеть забежать к Эми, чтобы, наконец, взять у неё в долг деньги на оплату аренды, так как до конца месяца осталось всего ничего.
        Отложив безрезультатные поиски Остина до завтра, преисполненная разочарованием, я направляюсь прямиком домой к подруге, заранее готовясь стать для неё промокашкой для слёз, ведь Эми однозначно не могла не увидеть многочисленных новостей об аресте своего ненаглядного, который в ближайшее время точно не сможет ей изменять.
        И когда массивные белые двери её шикарного родительского дома распахиваются и на порог выходит донельзя заплаканная Эмилия, моя уверенность мгновенно подтверждается - она уже в курсе.
        - Эми, - сочувственно вздыхаю я, когда даже при тусклом освещении крыльца дома мне удаётся разглядеть её опухшее, бледное лицо и большие глаза с полопавшимися от рыданий капиллярами. Крепко обнимаю её, разрываясь между горечью за её слезы и радостью за свершившуюся справедливость. - Ну не переживай ты так за него. Ты же знаешь, кто его отец. Вот увидишь, долго Марка держать в заключении не станут, - утешаю я, скрывая под тёплым голосом искреннее желание, чтобы мои слова не воплотились в реальность, и продолжаю прижимать её тоненькую фигурку к себе, пока капли её слёз падают на моё плечо, а сама Эми не произносит ни слова. Как, впрочем, и не обнимает меня в ответ, что кажется мне до боли странным. - С тобой всё в порядке? - озадаченно спрашиваю я, отстраняясь от неё.
        - Как видишь, всё замечательно. А с тобой? Почему ты не в полицейском участке вместе с Марком? - задаёт она странный вопрос дрожащим, но резковатым голосом и смотрит на меня с такой болью во взгляде, с какой ещё никогда не смотрела.
        - А почему я должна там быть? - едва выдавливаю из себя слова из-за неприятного предчувствия, что будто стягивает мне горло верёвкой.
        - А разве на это нет причин? - то ли кашлянув, то ли горько усмехнувшись, Эми выдаёт ещё один непонятный мне вопрос.
        - Я не понимаю, о чём ты говоришь. Ты же знаешь, какие у нас с Марком отношения. Мы, конечно, пытаемся их наладить ради тебя, но не настолько, чтобы я поддерживала его, пока он сидит в тюремной клетке за свои проступки, - не успеваю я закончить предложение, как мою щёку обжигает огнём. В первый момент я даже не врубаюсь, что только что случилось. Лишь когда я вглядываюсь в карие глаза, полные слёз и неприкрытого презрения, понимаю, что Эмилия в самом деле пару секунд назад залепила мне пощёчину.
        - Эми… За что?! - с неподдельным изумлением смотрю на подругу, потирая горящую щёку.
        - Прекрати, Николина! Как ты можешь быть такой лицемерной? Сама знаешь за что! - внезапно кричит она, срывая голос.
        - Что? О чём ты?
        - Хватит! Не строй из себя дурочку. Больше этого не надо! Теперь я всё знаю! Всё!
        - Что всё? - почти шёпотом спрашиваю я, хотя постепенно и так начинаю догадываться о причине её истерики.
        - Как ты долгое время врала мне прямо в лицо о Марке. Мне! Боже! Да ты же делала из меня такую дуру! - сокрушается она, хватаясь за голову. - Я даже подумать не могла, что я тоже войду в список людей, кому ты бессовестно вешаешь лапшу на уши! Я думала, что со мной ты так не поступишь!
        - Эми… Пожалуйста, успокойся, - от потрясения у меня не получается сказать ничего больше.
        Как она узнала об изменах Марка? Неужели Харт и к этому приложил свою руку? Или ей сказал кто-то другой? Если это так, то кто?
        И как только мне удаётся справиться со сковывающей все мышцы оторопью, я тут же задаю ей все эти вопросы, но вместо ответов получаю вконец изумлённо-гневный взгляд.
        - Что? Кто такой Харт? И какие ещё измены? Ты что, даже сейчас собираешься продолжать выдумывать небылицы, лишь бы оправдать себя? Даже сейчас, когда я всё узнала о вас с Марком? - выстреливает мне в лоб, заставляя покачнуться.
        - О нас с Марком?
        - Не делай сейчас такие ошарашенные глаза. Не поверю я в это удивление. Теперь я знаю всю правду!
        - Да какую правду ты знаешь?! - искренне удивляюсь я, уже в самом деле ничего не понимая. - Нет у нас ничего с Марком, никогда не было и никогда не будет! Как ты вообще могла о таком подумать?
        - Замолчи! Замолчи! Хватит лгать! - она прикрывает уши руками, качая головой, но я всё равно продолжаю:
        - Нет, послушай меня! Я не лгу! Нет у нас ничего! Мне все последние недели приходилось выполнять его идиотские поручения и скрывать о каждом его похождении, чтобы он не рассказал правду Остину о моей работе!
        - Не надо! Замолчи, Николь! Я тебе не верю! - неустанно продолжает выкрикивать она, захлёбываясь слезами.
        - Эми, но это правда. Я ничего не выдумываю. Успокойся, и тогда я тебе всё смогу объяснить, - порываюсь взять её за руку, но она отбивается от меня, как от прокажённой.
        - Нет! Не смей ко мне прикасаться! И объяснять ничего не надо! Хватит с меня твоей лжи!
        - Эмилия, прошу тебя… Я не знаю, откуда тебе всё стало известно, но, уверяю, ты явно что-то неправильно поняла.
        - Неправильно поняла? Неправильно?!
        - Да. Неправильно.
        - Неправильно, значит? - хрипло повторяет она и, трясущимися руками вытаскивая из кармана смартфон, тратит несколько секунд на поиски чего-то в галерее, а как только находит, злобно тычет экраном мне прямо в лицо. - Что тут можно было неправильно понять? Скажи мне, что?! - кричит она, содрогаясь всем телом в истерике настолько, что я даже рассмотреть фотографию на экране не могу, пока не вытягиваю телефон из её руки и тут же ужасаюсь: это вовсе не снимок, как мне показалось вначале, а видео, в котором чётко видно, как я прижимаюсь к Марку для страстного поцелуя, на который он охотно отвечает и начинает лапать всё моё тело, никого не стесняясь.
        - Так ты нас видела? - сокрушённо выдыхаю я.
        - Оо, ну хорошо, что хотя бы сейчас ты признаёшь себя в девушке, которая вешается на Марка. Я думала, опять начнёшь что-то выдумывать, - без капли радости усмехается Эми. - И нет! Слава богу, мне не посчастливилось увидеть это вживую, но огромное спасибо анониму, который прислал это видео и открыл мне глаза на многое, - сообщает она, всё-таки подтверждая мои подозрения в связи Харта с этой подлостью, добавляя мне ещё одну вескую причину его ненавидеть.
        - Всё не так, как кажется, - сипло выдаю одну из классических фразочек подобных ситуаций.
        - Я, по-твоему, совсем дура безмозглая и, глядя на это, не могу два и два сложить?!
        - Поверь мне, тут примерчик посложнее будет. Просто дай мне тебе всё объяснить, Эми… Пожалуйста… и ты сразу всё поймёшь, - беспокойно бормочу я, возвращая ей телефон.
        - Я ничего больше не хочу понимать. Всё, что надо, я уже увидела - ты конченая лгунья, Николь! Лгунья, которая врёт всем подряд! Я только никак не ожидала, что и мне ты тоже будешь врать. Я ведь всегда тебя во всём поддерживала, даже если считала тебя неправой. Всегда помогала, чем могла. Господи, да я же собиралась отдать тебе все свои сбережения, а ты оказалась такой мразью. Ужас… Думаешь, я из-за Марка так плачу? Думаешь, он мне сердце разбил? Да моя обида на него не идёт ни в какое сравнение с болью из-за твоего предательства. Но в этом, наверное, лишь моя вина… Это я наивная дурёха, раз не смогла раскрыть истинную причину, почему ты так долго отговаривала меня от отношений с Марком. Ты не меня защитить хотела, а просто сама горела желанием встречаться с ним!
        - Нет, Эми! Нет же! - я тоже срываюсь на крик в надежде достучаться до неё. - Я никогда не встречалась с ним и не врала тебе… Чёрт! Точнее врала, но совсем не о том, в чём ты меня обвиняешь! Марк тебе не прекращая изменял, а меня заставлял скрывать от тебя это, потому чт…
        - Довольно, Николь! - её крик обрубает меня на полуслове. - Говорю же, мне уже всё равно, что ты скажешь! Твоим словам грош цена! Да и мне уже глубоко наплевать как на тебя, так и на Марка. Не нужны мне такие гнилые люди в моей жизни. Мне от вас обоих тошно! Видеть вас больше никогда не желаю! - исказив лицо гримасой отвращения, Эми резко разворачивается, чтобы вернуться обратно в дом.
        - Нет! Пожалуйста, не говори так! Выслушай меня. Ты же моя лучшая подруга! Я люблю тебя, и я бы никогда с тобой так не поступила. Я могу объяснить этот поцелуй, - в попытке её остановить я вновь пытаюсь схватить её за руку, но Эми резко оборачивается и толкает меня в грудь, отчего я оступаюсь и падаю на землю.
        - Ой! Я не… Я не хотела. - Она испуганно застывает на пару секунд, а затем дёргается вперёд в желании помочь мне подняться, но в последний момент резко одёргивает себя, будто боясь об меня обжечься.
        - Эми… пожалуйста, выслушай меня, - жалобно прошу я, глядя на неё умоляющим взглядом.
        - Нет, не надо. - Она обнимает себя за плечи, начиная трястись ещё сильнее, а исходящая от неё грусть становится осязаемой: жалит мою подбитую щёку и бьёт прямо в сердце. - Уходи, Николь! Просто уходи! Прошу, убереги меня от своих жалких объяснений. Не делай мне ещё больнее, - еле слышно скулит она, покрывая щеки новыми дорожками слёз, и быстро скрывается в доме.
        Мне удаётся расслышать, как по ту сторону двери её тельце сползает вниз, и она начинает навзрыд плакать, будто ножом вспарывая мне всю грудную клетку. Разумом я понимаю, что сейчас нет смысла пытаться с ней поговорить. Она не станет слушать. Ей нужно дать время успокоиться и лишь потом всё объяснить. Но её хлюпающие звуки лишают меня всех моральных сил, чтобы встать на ноги и уйти, оставив её наедине со своей болью.
        Так и не поднимаясь с дощатого пола крыльца её дома, я на четвереньках подползаю к двери и, прижимаясь к ней спиной, просто сижу, желая побыть с Эмилией рядом, пусть даже она об этом не знает. Молчаливо и практически не двигаясь, я делаю это вплоть до тех пор, пока не слышу обеспокоенный голос мамы Эми, что начинает её расспрашивать, успокаивать, закидывать тёплыми словами утешения, а совсем скоро помогает дочери встать и сжимает в материнских объятиях, которые буквально сразу усмиряют её тоскливые завывания.
        С Эми всё будет хорошо. Конечно, будет, ведь когда рядом есть заботливая, любящая мама, иначе быть не может. Она поддержит её сейчас, а завтра я непременно приду поговорить с ней ещё раз.
        Это убеждение помогает мне наконец покинуть территорию семьи Харрисон и одновременно разбивается на миллионы осколков, превращающихся в ледяные иголки, что нещадно впиваются в изнанку кожи, настойчиво напоминая о том, что мне неведомо, каково это - быть любимой матерью.
        Мне вообще неведомо, что значить быть любимой хоть кем-то.
        И отдав все свои живительные силы на преодоление этой нестерпимой мысли, я в который раз за сегодняшний день набираю номер Остина, с тревожным томлением ожидая услышать любимый голос, но единственное, что меня встречает на том конце провода - это прерывистые, монотонные гудки. Один за другим. Звонок за звонком. И вновь никакого ответа.
        Неужели они с Ларой настолько соскучились друг по другу, что решили забыть обо всём окружающем мире?
        Не знаю. Но завтра же помимо разговора с Эмилией я с самого утра снова отправлюсь на его поиски и, когда найду, надаю по башке за то, что заставляет меня переживать до полусмерти. А пока, глубоко выдохнув, я начинаю отсчитывать до десяти и обратно, пытаясь отогнать в сторону глубочайшее уныние и расставить все мысли по своим местам, чтобы чётче осознать, что же я сейчас имею.
        А имею я полную неразбериху и неопровержимый факт о том, что с уходом всего одной проблемы на меня разом навалились несколько новых: Остин весь день по непонятным причинам игнорирует меня, а моя единственная подруга твёрдо убеждена, что я предательница и обманщица. Несомненно, я такой и являюсь, но я должна буду рассказать Эми истинную причину, за которую мне так же нужно будет очень долго вымаливать у неё прощение, но даже в случае нашего перемирия вновь просить у неё денег у меня язык не повернётся, что плавно переносит меня к ещё одной крайне удручающей проблеме, решение которой на ум мне вообще не приходит.
        Где за три дня найти оставшуюся сумму денег для возврата долга Баррету? Где?!
        - Где?!?!?! - тихо скулю себе под нос, ломая голову в раздумьях, как вдруг в моём кармане раздаётся сигнал смартфона.
        Я шустро вытаскиваю айфон в надежде увидеть имя Остина на экране, но вместо этого свирепею, понимая, что мне пришла новая весточка от Харта:
        UNKNOWN:«Подруге понравилось видео?»
        От мощнейшей лавины злости на Адама все внутренности будто накалываются на раскалённые шипы, а главная мышца начинает биться в два раза быстрее, пока, справляясь с тремором в пальцах, я впервые решаю ответить главному очагу всех моих существующих проблем.
        Н:«А тебе понравилось?» - отправляю сообщение, надавливая на сенсор смартфона с такой силой, будто желаю пробить в нём дыру.
        UNKNOWN:«Задай этот вопрос ещё раз, когда придёшь ко мне завтра».
        Завтра? Ещё чего придумал! Я вчитываюсь в присланное им предложение, и перед глазами вмиг ярким кадром встаёт его уверенное лицо с мрачно-победоносной улыбкой, точно такой же, с какой он провожал меня в нашу последнюю встречу.
        Но что-то слишком рано он заулыбался. Ничего не изменилось - что в ту ночь, что сейчас моё решение остаётся непреклонным:
        «Я никогда к тебе не приду!!!»
        UNKNOWN: «Значение твоего «никогда» мне уже известно».
        UNKNOWN:«И почему ты опять злишься, Лина? Ты же сама начала эту игру».
        Н:«Я ничего не начинала! Лишь наглядно показала тебе, что я не намерена сдаваться».
        UNKNOWN: «И снова врёшь, дикарка. Ты просто добилась наказания мешающему тебе болвану своим путём. За что могу только поаплодировать твоей смекалке.»
        Н: «Мне не нужны твои аплодисменты! Мне нужно, чтобы ты отстал от меня! Исчезни из моей жизни, Адам! Я лучше буду с голоду помирать и спать на улицах, чем стану ублажать тебя! Ты мне противен!»
        UNKNOWN:«Это ты тоже сможешь сказать мне при встрече… если, конечно, ещё будет такое желание».
        Н: «Моё единственное желание - больше никогда тебя не видеть».
        UNKNOWN: «И как всегда - лживое желание. Ты и сама это знаешь».
        В порыве гнева вместо очередного сообщения я со всей дури бросаю телефон на несколько метров вперёд, с треском разбивая его об чей-то забор, а затем, игнорируя испуганные взгляды мирных прохожих, кричу во весь голос, чтобы через видеотрансляцию шпиона, которая без сомнений осуществляется прямо в эту же секунду, Адам сумел меня чётко услышать:
        - Я ненавижу тебя! Ненавижу! Понял?! Ненавижу! И что бы ты ни делал, как бы ни портил мне жизнь, ничто не заставит меня к тебе прийти ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни через год! Никогда этого не будет, Адам, НИКОГДА!
        Стоит только вновь взобраться на сцену и обвить ногами пилон, я сразу же ощущаю на себе заинтересованный взгляд моей будущей цели - лощёный мужчина за пятьдесят в изысканном костюме необычного графитного цвета, в тёмных волосах просвечивает седина, на пальце увесистый золотой перстень, в одной руке сжимает кубинскую сигару, в другой - самый дорогой коньяк, имеющийся в нашем баре. Выглядит расслабленным, не буйным и самое важное - состоятельным. Осталось лишь узнать, будет ли он щедрее трёх предыдущих моих «кошельков», которые лишь внешне подходили под критерии идеальных кандидатов для «обработки», на деле же мужское трио оказалось не кем иным, как обычным офисным планктоном, что на один вечер решило променять пиво с креветками на голых женщин, которых больше предпочитают лапать, отвешивая им заезженные похабные комплименты, нежели запихивать купюры им в трусы.
        А за оставшиеся три ночи до конца месяца мне необходимо вылавливать лишь прибыльных клиентов и вытряхивать из их карманов всё до последней копейки, даже невзирая на полную уверенность в том, что, какие бы чудеса я ни вытворяла на мужских коленях, всю сумму денег для Баррета я вряд ли сумею заработать.
        Но кто знает? Признавать поражение ещё рановато. Может, мне хоть в чём-то немного повезёт и именно этот импозантный мужчина окажется моей спасательной соломинкой, что без уединения в приватной комнате вывалит за моё внимание приличную сумму денег? Мне ничего другого не остаётся, как просто надеяться именно на подобный исход и продолжать вытанцовывать перед ним на все сто процентов, параллельно ещё умудряясь как-то игнорировать пристальный взгляд моей личной тени, который после аварии с Марком в одночасье перестал скрываться от меня, теперь следя за своим объектом в открытую. И знаете, как оказалось, это бесит и нервирует ещё сильнее, чем когда он работал под прикрытием.
        Сегодня я его даже не сразу узнала - вместо невзрачной спортивной одежды на нём так же, как и на многих других клиентах клуба, надет солидный костюм, а прежде неуклюже торчащие из-под кепки волосы аккуратно уложены назад. На вид прямо-таки топ-менеджер какой-нибудь преуспевающей компании, а не мастер преследования, которого я в самом деле за прошедшие недели ни разу не обнаруживала в «Атриуме». Я бы запомнила его непроницаемое лицо и жуткий взгляд, если бы хоть раз видела его прежде. Точно запомнила бы или почувствовала, потому как сейчас, когда он неотрывно смотрит на мои извивания перед клиентом, меня аж в липкий пот бросает, а волоски на теле поднимаются дыбом.
        Если Адам таким способом хочет довести меня до нервного тика и заставить добровольно уволиться из клуба, чтобы уже завтра (как он заявил) я явилась к нему с просьбами о работе, то у него ничего не получится. Этот робот со своим таким же роботом-шпионом, что, по ходу, даже не моргает, не дышит и абсолютно не двигается, пока пасёт меня, могут обломаться - как бы меня ни морозило от своего надсмотрщика, я не сдамся и не пойду на поводу у желаний Харта.
        И потому под натиском осязаемого наблюдения я на пределе своих сил и выдержки исполняю несколько развратных танцев для солидного «кошелька», раскручиваю его на череду «дорогостоящих» алкогольных коктейлей для себя, которые на деле являются самым обычным соком, а затем позволяю ему активно тискать себя шершавыми ладонями, пока с правдоподобным интересом слушаю его пьяные разглагольствования о смысле жизни.
        Возможно, вы удивитесь, но далеко не все клиенты приходят в стриптиз-клуб исключительно за дозой удовольствия и веселья. Некоторые нуждаются вывалить на полуголую девушку ведро своих жизненных неурядиц или просто поболтать на философские темы, и лично я таких нудящих, говорливых или несчастных товарищей всегда больше предпочитаю любым другим посетителям «Атриума». Гораздо терпимей за деньги послушать их бессвязные монологи, доводя их до невменяемой кондиции за их же счёт, чем то и дело отбиваться от мужских домогательств и призывов на приват.
        И в этот раз именно этим я и занимаюсь - вытягиваю из этого на первый взгляд презентабельного и уравновешенного мужчины всё, что только успеваю, пока его в хлам пьяная рожа плашмя не валится на стол, а затем мгновенно оставляю его, исчезая в гримёрной.
        Прошла лишь одна треть смены, а я уже чувствую себя изнеможённой до предела, поэтому, устало приземлившись на стул возле своего туалетного столика, я решаю перевести дыхание, подправить макияж и хоть немного понаслаждаться отсутствием бдительного присмотра человека Адама.
        - Нет, я такого от неё никак не ожидала! - но от блаженного мгновения отдыха меня быстро отвлекает возмущённый возглас одной из присутствующих в гримёрной танцовщиц. - Я, значит, ищу её, переживаю, обзваниваю все морги и больницы, а она, оказывается, на Мальдивах отдыхает.
        Я отвлекаюсь от копания в косметичке и бросаю взгляд в зеркальное отражение, где вижу обладательницу слишком громкого и крайне хриплого для женщины голоса - платиновую блондинку с идеально ровными и блестящими, словно из рекламы шампуня, волосами до самого зада, прикрытого полупрозрачными трусиками, что соединены с чулками в деликатную, ажурную сеточку.
        Рабочий псевдоним этой сильно похожей на Снежную королеву стриптизёрши - Талия. Её имя я знаю наверняка, потому как именно она является главной мегерой нашего коллектива, что каждую смену достаёт меня.
        - Ты же знаешь, какая Селена забывчивая и ветреная. - А вот имя её собеседницы, тоже светловолосой дивы, но не столь выбеленной, я точно не вспомню. - Видимо, после увольнения связалась с кем-то из бывших клиентов и укатила отдыхать, даже не подумав, что стоит предупредить друзей и близких.
        - Я тоже так успокаивала себя первую неделю, но потом-то она могла хотя бы короткий звонок сделать и сказать, что с ней всё в порядке. А то ушла с работы и всё! Ни слуху ни духу! На мои звонки до сих пор не отвечает. Как так можно?
        - Но она таки тебе дала о себе знать, - напоминает безымянная Барби, стирая со своих бёдер чьи-то вязкие следы удовольствия.
        - Да уж, дала, - недовольно цокает языком Талия, попутно накладывая новый слой тонального крема. - Спустя почти месяц соизволила прислать одно сообщение: «Валяюсь на белоснежном мальдивском песочке. Не скучай». Нормально?
        - Ненормально, - соглашается вторая, задумчиво хмурясь. - Это на неё совсем не похоже. Она всегда бурно хвасталась своими ухажёрами и подарками, которые они ей дарили, а тут одно предложение? Очень странно.
        - В том-то и дело! И странности на этом не заканчиваются, Лола. За всё время путешествия она не выставила ни одной фотографии или истории в инстаграме. Представляешь?! Ни одной! - дважды повторяет Талия, делая явный акцент на сем катастрофическом факте.
        - Хм… Может, она уехала с каким-нибудь важным политиком, с которым необходимо придерживаться полной конфиденциальности? Или просто не хочет светиться перед Эриком своей новой пассией?
        - Первый вариант ещё вполне возможен, но второй… - Снежная королева закатывает глаза, словно коллега сморозила только что конкретную дурость. - Да Селена бы наоборот уткнула носом козла, что уволил её без причины, показав, как ей прекрасно живётся без него и его долбаного клуба. А то она из кожи вон лезла столько лет, кассу ему делала, трахалась с ним, думала, что рано или поздно он её замуж позовёт, а вместо этого Эрик вышвырнул её без объяснений, в то время как нашу святую Деву Марию, сбежавшую от VIP-клиента, какого-то чёрта щедро наградил. - Яд так и сочится из её обильно накрашенного красной помадой рта, когда она наконец обращает своё внимание на меня. - О-о-о, так эта неженка, оказывается, тут сидит и уши греет. Ты какого чёрта разговоры чужие подсушиваешь? - шипит она, делая вид, что лишь сейчас заметила моё присутствие.
        - Не начинай, Талия, - коротко отвечаю я, абсолютно не желая устраивать очередные перепалки. Только не сейчас. У меня и так нервы не пределе. Но весь сучий вид блондинки, неспешно приближающейся ко мне, говорит о том, что ей поругаться очень даже хочется.
        - Ты разговоры чужие подслушиваешь, а я, значит, с этим так просто мириться должна?
        - Вы вообще-то в общей гримёрной разговариваете во весь голос. Мне что, уши нужно было заткнуть, чтобы ваши беседы не слышать? - без энтузиазма парирую я, проводя пудровой кисточкой по скуле.
        - Могла бы и заткнуть! А лучше сделать всем одолжение и свалить отсюда к чёртовой матери! - Талия подходит ко мне вплотную, разрезая моё отражение своим зелёным взглядом. - И под словом «отсюда» я имею в виду из «Атриума».
        - Ты выбрала совсем не лучшее время, чтобы привязываться ко мне. - Кисть в моей руке начинает ощутимо подрагивать, но я упорно пытаюсь сконцентрировать внимание на нанесении макияжа, чем на миллионный по счёту беспричинный предлог завязать со мной ссору.
        - Не лучшее время? - язвительно усмехается она. - Ну да, конечно, ты же у нас Мисс неприкосновенность. К тебе вообще никогда нельзя ни подойти, ни слова грубого сказать без риска увольнения.
        - И тем не менее никого из вас это не останавливает, - констатирую я очевидное, хотя доля вины за их вечные нападки лежит и на мне - была бы я хоть немного умнее, давно бы уже пошла наябедничала Эрику. Но не в моих правилах просить у кого-то помощи, пока не достигну критической точки, с которой сама справиться уже не могу. И должна признать - это ещё один смачный минус в моём характере, значительно усложняющий мне жизнь.
        - Конечно, не останавливает. Никто из нас - полноценных работниц «Атриума» - не намерен миролюбиво терпеть беспочвенно провозглашённую «фаворитку» Эрика, которая и доли той прибыли не приносит, что приносим мы, поэтому лучше уходи отсюда по собственному желанию, или же я тебе помогу, - шипит гадюка и неожиданно совершает ощутимый толчок между моих лопаток, вынуждая меня проехаться помадой мимо губ.
        Спокойно, Николь. Не реагируй. Тебе нельзя рисковать своей работой. Она того не стоит.
        - Отстань от меня, Талия. По собственному желанию. Или же я тебе помогу, - мне хотелось передразнить её слова угрожающим возгласом, чтобы мегера отвязалась от меня до самого утра, но в реальности получается выдавить из себя лишь пылкий, злобный шёпот, больше напоминающий звериный хрип. Но и этого, к счастью, хватает, чтобы отогнать от себя задиру. По крайней мере, так я наивно полагаю до момента, когда Талия вновь резко разворачивается ко мне и, схватывая за волосы, впечатывает лбом в зеркало. Да так сильно, что в нём появляются трещины со следами моей крови, вытекающей из разбитой брови.
        Мне даже не удаётся полноценно осознать случившееся, так как острая боль простреливает голову, а в глазах начинает рябить, однако моей «доброй» коллеге явно кажется, что нанесённого ею урона мне недостаточно, и потому она стаскивает меня со стула на пол и, налетая сверху, наносит череду оплеух.
        Да что за бес, мать её, в неё сегодня вселился?! Её что, увольнение больше не страшит? Таких побоищ в мой адрес ещё ни одна из стриптизёрш себе не позволяла!
        - Талия!!! Ты что творишь?! - и испуганный крик Лолы, суетящейся вокруг нас, даёт понять, что девчонка так же, как и я, никак не ожидала столь яростного выпада от своей подружки.
        - То, что давно хотела сделать, - выдаёт Талия со злорадной ухмылкой на губах, нанося новую порцию хлёстких ударов по моим щекам, сквозь звуки которых я продолжаю улавливать боязливые возгласы второй Барби, что ни черта не додумывается помочь в физическом плане, оттащив свою подружку от меня.
        Превозмогая боль и головокружение, я начинаю брыкаться, пытаясь скинуть с себя бойкую противницу, но стерва оказывается гораздо сильнее, чем выглядит на первый взгляд: сев на меня сверху, она довольно быстро прижимает мои запястья к полу и, наклонившись ко мне, вполголоса произносит:
        - Давно хотела подпортить твоё милое личико… Но всё ждала, когда он наконец разрешит мне это сделать.
        Весь смысл её слов доходит до моего пульсирующего болью мозга не сразу, но, к счастью, раньше, чем девица успевает отодвинуть от меня своё лицо, что позволяет мне врезать ей головой по её вздёрнутому носу со всей вспыхнувшей во мне яростью. До слуха тут же долетает её сдавленный стон, и мне разом становится параллельно на повторную, крайне болезненную пульсацию в кровоточащей ране. Я срываюсь на животный рык и, пользуясь её дезориентацией, скидываю полуголую, скулящую девку с себя.
        - Девочки! Боже мой! Успокойтесь! Хватит!!! Если придёт Мэрроу, у вас будут проблемы! - по-прежнему кричит наш единственный до чёртиков напуганный зритель, но ни Талия, ни теперь уже я успокаиваться даже не собираюсь: вцепляюсь в её платиновую шевелюру, что на деле оказывается наращённой, отчего волосы клочьями начинают летать вокруг нас, когда я нещадно мотаю её голову из стороны в сторону. Но Снежная швабра долго пассивной тоже не остаётся: с колена ударяет мне по животу и такой же мёртвой хваткой сбирает мои волосы.
        - Тебе здесь не место, сука! Освободи вакансию для тех, кто будет работать по полной, а не воротить нос от голых членов! - рычит моя противница во время нашего перекатывания по полу.
        - Я буду здесь работать столько, сколько захочу! Что-то не нравится - сама вали… если сможешь! - огрызаюсь я, соединяя свой кулак с её покрытой блёстками скулой, отчего ещё один протяжный стон срывается с её губ, сладко резонируя на моих костяшках пальцев.
        Наслаждение. Эйфория. Чистое безумие. Даже подумать не могла, насколько сильно мне было необходимо кого-то отмутузить. И чтобы так же отмутузили меня. Да! Это ненормально. И я определённо конченая садомазохистка. Дикарка. Больная на всю голову, раз мне такое нравится. Но видит чёрт, я так долго сдерживала себя от подобных стычек, что теперь ничто не сможет меня остановить. Особенно учитывая, что зачинщицей драки была не я. Уж простите, но терпеть подобные физические нападки молча вне моего контроля.
        - Успокойтесь! - истерично визжит Лола. - Перестаньте! Талия! Аннабель! Даже тебя Эрик безоговорочно уволит из-за драки. Он подобные потасовки не приемлет!
        Факт! И о нём я, несомненно, пожалею позже, когда мозг вновь включится в работу, а пока ничто не мешает мне оседлать бёдра разъярённой стервы, как ещё пару минут назад это сделала она, и крепко сжать руки на её горле.
        - Если я уйду, то только после неё, - произношу я, ощущая металлический вкус своей крови на языке. Ещё не видела своего лица, но по обильно стекающим потокам багровой жидкости по щекам и подбородку предполагаю, что дела плохи.
        - Аннабель, да хватит же! Отпусти её! - наконец Лола решает вцепиться в мои предплечья, пытаясь оттащить меня от задыхающейся подружки, но, видимо, когда всю жизнь привык защищаться, применяя в действие кулаки, и через них же выпускать клокочущее в теле варево злости, рано или поздно этот способ спасения становится и твоим источником силы: я ловко отталкиваю от себя внешний раздражитель и лишь укрепляю захват пальцев на шее Снежной.
        - Она первая начала и теперь поплатится за это, - душу её, заранее ликуя над своей победой в драке, как вдруг внезапный громкий шум в ушах начинает разрывать мне барабанные перепонки. И нет, он вызван вовсе не яростью, не болью от удара и даже не мощным выбросом адреналина, а очередным гулким эхом Его слов в моём сознании:
        - Покажи мне, наконец, на что ты способна, дикарка, - вкрадчиво произносит иллюзорный Адам, что теперь видится мне вместо лежащей подо мной девчонки.
        - Заткнись! Исчезни! Тебя здесь нет! Нет! - отрицательно мотаю головой, надеясь стряхнуть наваждение и увидеть правду, но ничего не получается: он смотрит мне прямо в глаза и щекочет все нервы своим бархатным тоном:
        - Я здесь, Лина. Здесь. Был. Есть. И буду всегда, - и его крупная ладонь подтверждает его присутствие своим стальным захватом на моей шее. Адам заваливает меня на бок, перекидывает ногу на мои бёдра, и теперь мы оба душим друг друга, не разрывая зрительного контакта, что ежесекундно всё сильнее заманивает мою душу в свой мистический капкан.
        - Нет! Это всё неправда! Нет тебя! Нет!!! Ничего этого нет! Уйди из моей головы! - яростно рычу я и уже не понимаю - делаю ли я это в реальности или в своих мыслях.
        Лола истошно кричит где-то над нашими головами, но я даже не в состоянии чётко расслышать её вопли: жар опоясывает всю область бёдер от соприкосновения наших с Адамом тел, а по венам растекается предательская истома, что изнутри разъедает меня быстродействующим ядом, и я никак не могу этому противостоять.
        - Скажи мне, Лина, чего ты на самом деле хочешь? - бархат его голоса постепенно сдавливается до хрипа, а мне до жути хочется, чтобы он и вовсе исчез, - отчаянно игнорируя наступление собственной асфиксии, я ещё сильнее надавливаю руками на его горло, упиваясь картиной, как мрак в его зрачках неумолимо теряет признаки жизни.
        - Я хочу никогда больше не чувствовать тебя, Адам. Я хочу быть к тебе полностью равнодушной. И я добьюсь этого. Клянусь, добьюсь. Я не позволю тебе ещё раз меня разрушить! - даю клятву я и, судя по тому, что из-за удушья я не могу произнести и слова, начинаю всё больше склоняться к тому, что весь наш диалог всё-таки проходит исключительно в моём сознании.
        В груди становится немыслимо тесно, в голову полностью отказывается поступать кислород, отчего картинка перед глазами стремительно мутнеет и вот-вот норовит отключиться совсем.
        Уверена, ещё несколько секунд - и я бы точно потеряла сознание, а может и вовсе отправилась на тот свет, но гневный мужской возглас вместе с резким обхватом сильных рук вокруг моей талии в последний момент спасает меня, одним мощным рывком отрывая от Адама, иллюзия которого тут же рассеивается, словно дым на ветру, проявляя передо мной Талию, лежащую на полу и жадно глотающую ртом воздух.
        - Что вы здесь устроили, идиотки?!
        И моим спасителем оказывается Тони. Как поняла, что это он, а не его брат? Просто - по оглушающему ору. Эрик никогда не орёт. Даже голоса не повышает. В отличие от нашего голосистого хореографа, что ловко оттягивает моё сопротивляющееся тело как можно дальше от Талии.
        - Она напала на меня… напала… чуть не задушила, - кашляя и жадно вбирая в себя воздух, выдаёт напавшая на меня лживая стерва, отчего я рычу и вновь порываюсь наброситься на неё, даже несмотря на удерживающего меня Тони.
        - А ну быстро успокоилась! Совсем охренела?! Это тебе не ринг для бокса! - В моих лёгких и так ощущается острый дефицит кислорода, а он сжимает меня ещё сильнее, заставляя разом отбросить любые попытки вырваться. - Да что за хаос вы тут устроили?! Что за патлы разбросанные?! И кровь! Вы чуть не поубивали друг друга, курицы тупоголовые! - ядерно-громкие причитания Мэрроу возле моего уха знатно отрезвляют, почти полностью вытягивая меня из яростного забвенья.
        - Что за крики?! Вас даже в зале слышно! - а когда в гримёрную врывается и второй близнец, от неконтролируемой вспышки агрессии и воздействия Адама вообще не остаётся и напоминания, лишь усталость, ноющая боль над бровью и раздвоение картинки перед глазами.
        Я сильно напрягаю зрение, чтобы сфокусироваться на Эрике, что некоторое время сохраняет давящее молчание. Оглядывается. Едва заметно поджимает губы. Буравит сердитым взглядом меня. Потом Талию. Потом опять меня, на сей раз заострив внимание на моём окровавленном лице, пока хриплый лепет зачинщицы всей этой потасовки лишь подливает масло в огонь его нескрываемого гнева:
        - Она набросилась на меня ни с того ни с сего. Без причины. Озверела и напала. Мы просто разговаривали с Лолой. Если бы не Тони, всё кончилось бы трагедией, - врёт напропалую полулысая швабра с кровоточащей губой и синеющим фингалом под глазом. Я же даже не собираюсь начинать оправдываться и переубеждать присутствующих в своей невиновности, так как уже предсказываю, что её визжащая подружка непременно подтвердит её слова. Что она предсказуемо и делает уже в следующую секунду, помогая Талии подняться с пола.
        - Я ни в чём не собираюсь разбираться, - отрезает Эрик, взмахом руки приказывая всем заткнуться. - Уволены. Обе, - больше даже не глядя в мою сторону, колко чеканит он безапелляционным голосом, вмиг разбивая мою последнюю надежду сохранить нашу квартиру.
        Вот и всё! Это официально финиш.
        Ни дома. Ни работы. Ни надежды.
        Теперь уж я точно могу опускать руки. Шансов заработать недостающие деньги больше никаких нет. Я в полной безысходности, и дорога мне через три дня со всей своей семьёй алкоголиков только на улицу Энглвуда.
        Эта пугающая до потери пульса перспектива бьёт по мне сильнее всех вместе взятых ударов Талии: мои конечности немеют, превращая мышцы в дряблые тряпочки, а мозг просто-напросто сдаётся и потухает. Я только и успеваю почувствовать, как обмякаю в руках Тони, и перед тем как отключиться - увидеть победоносное лицо Снежной, что нисколько не выглядит расстроенной из-за потери работы.
        И причина на то мне ясна и понятна даже в миг полной потери сознания.
        ГЛАВА 9
        НИКОЛИНА
        - Ответь мне, Адам! Сначала просто ответь! Все дело только в этом? Ты ко мне так прицепился только потому, что я каким-то образом позволяю тебе испытать свою силу на себе? Или есть что-то больше? - будто не своим голосом спрашиваю я, не отрывая от его сердитого лица пристального взгляда. Мне нужно увидеть в нем правду. Нужно понять, что сегодняшний вечер - это не самый главный обман в моей жизни. Адам не мог так со мной поступить. Не мог. Моя особенность для него не может быть всего лишь отражением его магии. Это невозможно. И он должен опровергнуть мои ужасающие домыслы. Он должен это сделать. Должен.
        Но тогда почему же он сейчас продолжает молчать, позволяя солнечному свету внутри меня непреклонно терять свою яркость?
        - Ну же, давай! Ответь! Чего молчишь опять? Вопрос простой. Есть что-то больше или нет, Адам? - не выдерживая уничтожающей все живое во мне тишины, я срываюсь на крик, и лишь тогда он делает широкий шаг навстречу мне, резко сгребая в объятия.
        - Как ты додумалась даже спрашивать о таком, глупая? Конечно, ты для меня гораздо больше какой-то похоти. - Его искренний мягкий голос вновь зажигает внутри меня не только солнце, но и все созвездия нашей Вселенной.
        - Ты говоришь правду? - неуверенно лепечу я, чувствуя, как сильно заходится сердце от страха.
        - Думаешь, я бы стал только из-за этого терпеть все твои выходки и пререкания? - шепчет он мне в макушку, вынуждая чуть ли не терять сознание от захлестнувшего меня облегчения и счастья.
        - Точно?
        - Разве я тебе когда-нибудь врал?
        - Нет.
        - Тогда почему ты сейчас мне не веришь? - притрагиваясь пальцами к моему подбородку, Адам приподнимает мое лицо к себе. - Я не знаю, что это и как это объяснить. Со мной такое впервые… Я лишь чувствую, что без тебя больше не смогу, Лина. Слышишь? Не смогу. Я никуда тебя не отпущу и никому не позволю обидеть. И никогда больше не смей сомневаться в том, что ты - самое важное, что теперь есть у меня, - он уверенно и твердо произносит самые невероятные слова, которые женщина может услышать от мужчины, и обхватывает мое лицо ладонями. Смотрит несколько секунд в глаза, будто вырисовывает своим проникновенным взором это признание и на моем сердце тоже, а сразу после закрепляет его поцелуем, начисто сносящим все мое здравомыслие.
        И целует, целует, целует… помогая мне забыть о всех терзающих душу вопросах, страхах, сомнениях. О проблемах, работе, долгах… О прошлом, будущем и даже настоящем, что превращается в сплошное размытое пятнышко, пока он властно вторгается в мой рот языком.
        Нет во мне ничего, кроме страсти, ликования, трепета и такой же сверхъестественной, как и вся наша связь с Адамом, любви. Я настолько погружаюсь в мир своих чувств и ощущений, ниспадающих на меня горячими каскадами, что не сразу замечаю, как Адам возвращает меня обратно в постель.
        - Ты с ума меня свела, дикарка. И я никак не могу это больше изменить, - его полушепот обжигает мне шею, а сильное тело припечатывает к постели. Я обхватываю его бедра ногами, руками ощупываю каждый сантиметр спины, прижимая его к себе еще сильнее, заставляя мои соски от трения об его грудь мгновенно превратиться в чувствительные, требующие ласки комочки, которые Адам умело вбирает в свой рот, облизывает, терзает языком и покусывает, выбивая из меня высокие блаженные стоны.
        - Я хочу тебя, Лин… Не могу больше терпеть… Но я не хочу делать тебе больно, - возвращаясь к моим губам, заботливо произносит Адам и вновь толкается внутрь языком, сплетаясь с моим в распутном танце.
        - Я же сказала… Я не боюсь боли, - напоминаю я в перерыве между поцелуями, взятом на восполнение воздуха в легких. - Я хочу тебя. И только это важно.
        - Нет… Ты не понимаешь… Тебе будет смертельно больно, а я не хочу причинять тебе такой ужас, - продолжает запугивать Адам, но я, чувствуя пульсацию его члена, дразняще потирающегося о мою влагу, ни о чем другом думать не могу, кроме жажды ощутить его в себе.
        - Мне все равно. Я хочу. Я хочу тебя, и никакая боль не заставит меня передумать. Я верю тебе, Адам, и я не могу больше ждать. Не бойся мне навредить и просто сделай это, - отчаянно прошу я. Прогибаю спину, подаваясь навстречу ему, наглядно показывая всю необходимость в нем, что наконец вынуждает его сдаться. - Прошу тебя… Сейчас же, - почти беззвучно скулю я и закусываю губу, морально готовясь к обещанным Адамом страшным мучениям, но, когда он притягивает меня за дрожащие бедра ближе к себе и наконец пробивает все преграды своим твердым, налитым кровью членом, я не чувствую боли. Совсем. Как, впрочем, и удовольствия тоже. Я вообще ничего не чувствую. Даже когда он проталкивается глубже и начинает с отчаянным рыком вбиваться в меня до упора, - мое тело никак не реагирует.
        - Адам… что-то не так, - обеспокоенно произношу я, желая приподняться на локти, но он не позволяет: накрывает мою шею рукой, прижимая обратно к кровати.
        - Все так, Аннабель. В тебе охрененно приятно, - сдавленным от испытываемого наслаждения голосом отвечает Адам, озадачивая меня все сильнее.
        - Что? Аннабель? Почему ты меня так назвал? - я повторяю попытку приподняться, но все тщетно: Адам убирает руку с моего горла, заменяя ее на губы, покрывающие тонкую кожу жадными покусываниями, одновременно проникая в меня в сумасшедшем темпе, от которого я не испытываю ни капли блаженства.
        - Это твое имя. Разве нет, Анна? - спрашивает он, ловя меня на проволоку своего черного взгляда, который кажется мне не таким, как надо.
        - Адам, что ты такое говоришь? Что происходит? Нам нужно остановиться. Я ничего не чувствую, - надтреснутым голосом прошу я, но он будто не слышит меня, продолжая мощно вбиваться в мое лоно.
        - Происходит только то, о чем ты сама меня попросила, - плутовато ухмыляется он, но улыбка его тоже совсем не та, а будто жалкая пародия. Мрачная, но не дьявольская. Пугающая, но не до дрожи. Манящая, но не лишающая здравого смысла.
        - Разве ты не чувствуешь, как я тебя хочу, Анна? - а его низкий голос тоже начинает неумолимо терять свои пленительные вибрации.
        Преисполненная страхом и недоумением, я хочу прокричать, что ничего не чувствую. Попросить, чтобы он прекратил, и потребовать объяснений. Но каждое мое слово получается практически беззвучным. И чем сильнее я напрягаю голос, тем меньше звука из меня исходит. То же нарушение функций вскоре происходит и с телом: оно полностью лишается возможности сопротивляться или даже сдвинуться с места, как бы упорно я ни пыталась остановить интенсивные движения Адама.
        - Аннабель… Аннабель… Аннабель…
        Раз за разом он повторяет Ее имя, пугая меня все сильнее. Я плотно прикрываю уши ладонями, но все равно слышу его голос. До красных бликов сжимаю глаза, но по-прежнему вижу его красивое лицо и огромное, выкованное из рельефных мышц тело, нависающее надо мной.
        - Нет! Нет! Нет! Хватит! Замолчи. Я не Аннабель. Я не она. Прекрати это! Я не понимаю, что происходит! Хватит!
        - Аннабель… Аннабель… Аннабель… - но его баритон не перестает меня мучить, а лишь, наоборот, с каждым повтором становится все громче, четче, правдивей. Он меняет тональность, интонацию и тембр, пока окончательно не звучит в нескольких сантиметрах от моего лица, добавляя к звуку еще и коньячно-мятное дыхание.
        - Аннабель! Аннабель! Ты слышишь меня? Анна?!
        Наконец, чувствую легкие шлепки по лицу, а носом вбираю резкий запах нашатырного спирта, что постепенно запускает все мозговые процессоры.
        - Ммм… - слов выдавить из себя все еще не получается, но протяжный стон выходит звучным, а тело быстро возвращает способность испытывать болевой дискомфорт, однако далеко не в том месте, в каком я рассчитывала - вместо ожидаемой боли между ног из-за фрикций Адама, мой череп сдавливается, словно под прессом, а присутствием самого Харта больше даже не пахнет: ни жара, ни голоса, ни запаха, ни мистических глаз. Он вновь исчез как небывало со всеми своими нереальными словами и признаниями, что систематично истязают мою душу в каждом долбаном кошмаре.
        - Анна? Ты меня слышишь? - очередной громкий зов возле моего лица, будто швейные иглы в мои виски вставляет.
        - Вроде, наконец начала приходить в себя, - второй же голос звучит разительно тише и сдержанней, за что от всей души спасибо его обладателю.
        - Слышишь меня? - повторяет вопрос мужчина, то и дело протирая мои щеки влажной салфеткой.
        - Слышу, - отвечаю я и порываюсь притронуться к источнику боли, но чьи-то руки ловко перехватывают мои, останавливая.
        - Не трогай. Испачкаешься еще сильнее. Сейчас Колин придет, проверит тебя.
        Колин? Наш клубный врач? Придет проверить меня?
        Осмысливая полученную информацию, я мало-помалу начинаю складывать пазл в голове, вспоминая случившуюся драку с подкупленной Адамом сукой, благодаря которой я лишилась работы.
        - Глаза открыть можешь? - спрашивает Тони. То, что это он разговаривает со мной, теперь я тоже четко понимаю.
        - Да. - И в доказательство разлепляю свинцовые веки. Свечение потолочных ламп в первый миг слегка бьет по зрению, но довольно быстро привыкнув к свету, я осторожно осматриваюсь по сторонам, понимая, что лежу на диване в кабинете боссов, пока Тони продолжает протирать мое лицо, как полагаю, смывая следы крови, а Эрик безучастно наблюдает за нами, прислонившись плечом к стеклянному стеллажу.
        - Тебя не тошнит? - интересуется Тони.
        - Нет.
        - В глазах не двоится?
        - Сейчас уже нет.
        - Звон в ушах не слышишь?
        - Нет. - Это тоже прошло с исчезновением Харта.
        - А год какой, помнишь?
        - Конечно.
        - Сесть сама сможешь?
        Вместо ответа, ухватившись за обивку кожаного дивана, медленно, без резких движений, я перехожу в сидячее положение и упираюсь взглядом в свои колени, осознавая, что головокружение тоже практически прошло.
        - Нормально. Жить будет, - уверено заключает Тони и, тут же прекращая быть заботливым начальником, бросает в меня упаковку с салфетками. - Дальше сама справишься, пока Колин не придет. И где, мать его, он так долго шляется?! - вновь резко повысившийся голос Мэрроу будто связку петард в моей голове взрывает.
        - Да не надо никакого врача. Со мной все в порядке. Только голова побаливает, но я уже в состоянии нормально идти, - пытаюсь встать, но Тони одним порывистым жестом прибивает меня обратно.
        - Куда ты собралась, курица?
        - Домой.
        - Ага. Конечно. После обморока? Не хватало еще, чтобы ты рухнула посреди ночи где-то на полпути к дому. Мне, конечно, насрать на твою жизнь, но Харт мне потом яйца отрежет, если узнает, что я выпустил тебя одну в таком состоянии из клуба.
        Всего одно упоминание о нем из уст Мэрроу мгновенно затмевает адскую мигрень безрассудным гневом, и я не думая выпаливаю:
        - А мне насрать как на этого ублюдка, так и на твои яйца, Тони, так что руки от меня свои убрал и дал пройти! - не контролируя себя, грубо скидываю со своего плеча его жилистую руку и встаю с дивана.
        Да и с какой стати, собственно, мне себя теперь нужно контролировать? Зачем сдерживать порцию рвущихся на волю огрызаний, если Тони давным-давно заслуживает колкого ответа? Почему я должна бояться его ошеломленно-яростного взгляда и возможных грядущих криков, что расколют мой череп болью пополам?
        Самое страшное, что могло случиться, уже случилось, и так как я больше не являюсь сотрудницей клуба, у меня нет больше необходимости миролюбиво держать язык за зубами, притворяясь кроткой послушной овечкой.
        Лицо Тони на миг вытягивается в удивлении, а затем быстро багровеет, заставляя вены на лбу и шее вздуваться и извиваться как змеи, пока зрачки его сужаются до крохотных точек, заливаясь праведной злостью. Так всегда происходит, когда он намеревается устроить кому-то из своих «тупоголовых танцовщиц» вселенскую взбучку, но к превеликой удаче моей головной боли его доселе молчаливый брат внезапно решает его остудить еще до начала истошного ора.
        - Тони, думаю, на сегодня хватит ссор и криков. Оставь нас с Аннабель наедине, - абсолютно спокойно произносит Эрик, вставая плечом к плечу к брату. И сейчас, когда хореограф-холерик готов рвать и метать, а босс-удав по своему обычаю бесстрастен, во внешности близнецов не отмечается вообще никакого сходства.
        - Но как эта сука посме…
        - Тони, я сам с ней разберусь, - тут же отрезает Эрик. - А ты возвращайся лучше в зал. Выпей чего-нибудь для расслабления, да за другими танцовщицами присмотри. Здесь все решу я.
        - Знаю я, как ты решишь, - недовольно фыркает Тони. - Как всегда, все спустишь с рук своей любимой девке, - и, бросая на меня взгляд, полный презрения, он что-то невнятно бурчит себе под нос, явно покрывая меня и Эрика проклятиями, а затем все же выполняет просьбу брата: с демонстративным громким хлопком двери вылетает из кабинета.
        - Присядь, - монотонно приказывает Эрик, но я не планирую садиться, как, впрочем, и задерживаться с ним наедине. Никогда не любила этого скользкого типа и всегда максимально избегала общения с ним, даже после того, как неожиданно стала его фавориткой.
        - Сядь, - повторяет он и, слегка смягчив голос, добавляет: - Не хочу, чтобы ты опять рухнула.
        - Я же сказала: со мной все в порядке, - заверяю я, ни капли не лукавя, ведь головная боль и хроническая усталость уже давно являются моими постоянными спутниками жизни, а в обморок я грохнулась, скорее, от морального упадка, чем от тяжких последствий драки.
        - Не важно. Сидя разговаривать нам будет удобнее, - настаивает Эрик, указывая на диван. Я недолго мешкаю, абсолютно не понимая, что он от меня еще хочет, но все же наконец присаживаюсь.
        - Если честно, не совсем нахожу темы для разговора, Эрик. Ты же ясно сказал, что мы с Талией обе уволены.
        - Разве я так сказал? - Мэрроу едва заметно приподнимает бровь.
        - Да, именно так ты и сказал, - сквозь хриплый вздох подтверждаю я, прикасаясь к болезненной точке на животе, по которой пришелся один из ударов Талии.
        - Пить будешь? - отходит от темы он, направляясь к своему личному бару.
        - Ты же знаешь - я не пью.
        - Даже воду?
        - Воду пью, - отвечаю я, и мое пересохшее горло мгновенно сигнализирует о сильной жажде, когда я вижу, как Эрик наполняет бокал прозрачной жидкостью, который он вскоре любезно протягивает мне. Себе наливает порцию любимого шотландского виски, а затем ставит стул прямо передо мной обратной стороной и усаживается, опираясь локтями на спинку. Около минуты просто нервирует меня своим пристальным взглядом, а после произносит:
        - Когда я сказал, что уволены обе, я имел в виду Талию и Лолу. О тебе речи не шло, - ошарашивает он меня, вынуждая чуть ли не поперхнуться водой.
        - Что? - недоверчиво таращусь на него, по-прежнему боясь начать радоваться раньше времени.
        - Не стоит так удивляться, Анна. Я ни за что тебя не уволю и, думаю, не стоит объяснять почему, но, тем не менее, драк и ссор я в своем клубе терпеть не намерен. Второй раз я так просто тебе подобного не прощу. Надеюсь, тебе это понятно? - строго спрашивает он и делает небольшой глоток алкоголя, жаля меня суровым прищуром.
        - Да, конечно, Эрик, - тут же отзываюсь я, заметно приободряясь от осознания, что моя надежда сохранить дом все-таки еще не потеряна. - Клянусь, такого больше не повторится. Да и этой драки я пыталась избежать до последнего. И не я ее начала. Это все Талия. Раньше она лишь задирала меня и ограничивалась толчками и подножками, но сегодня сорвалась с цепи, и мне пришлось защищаться. И можешь не верить, но я уже времечко терплю беспричинные нападки девочек, никак им не отвечая только потому, что мне очень нужна эта работа.
        - Почему же не верю? - коротко усмехается он. - Думаешь, я не был в курсе, что Харт каждой девчонке заплатил, чтобы они тебе спокойно работать не давали?
        - Так ты знал? - искренне поражаюсь я и даже не знаю, чему больше: тому, что Эрику с самого начала было обо все известно, или тому, что я сама не смогла додуматься раньше, кто стоит за моей затяжной коллективной травлей.
        - И этому тоже не нужно так удивляться. Знать обо всем, что происходит в его клубе, - это обязанность хорошего руководителя.
        - И тем не менее, ты ничего не сделал, чтобы это прекратить.
        - А ты разве хоть раз пришла ко мне пожаловаться? - резонно парирует он.
        - Нет, - потупив взгляд в пол, кратко отвечаю я, потому как сказать мне больше нечего.
        - По поводу твоих денежных проблем я тоже в курсе, - еще одним заявлением поражает меня Эрик.
        - Я думала, тебя не заботит жизнь твоих стриптизерш вне работы.
        - Ты права - не заботит. Я не имею представления о причине твоей отчаянной нужды в деньгах, но о ее существовании трудно было не догадаться, наблюдая, как ты постоянно набираешь дополнительные смены и каждую ночь выкладываешься в зале по полной. В финансовом плане меня это более чем устраивает, тут я могу лишь похвалить тебя, но должен также отметить, что твой внешний вид за последние недели стал значительно хуже, - констатирует он очевидное, побуждая меня аккуратно прикоснуться к запекшейся крови над бровью. Даже боюсь представлять, сколько слоев макияжа мне теперь нужно будет на себя накладывать, чтобы спрятать все побои.
        - Ты не робот, Аннабель, и должна понимать это. Невозможно впахивать, как лошадь, и при этом постоянно сохранять свежий и бодрый вид. Наш клуб славится девушками высшего сорта, и я не могу допустить, чтобы гостей обслуживали уставшие потасканные танцовщицы, а именно такую ты мне с каждой сменой все больше начинаешь напоминать. Поэтому сразу говорю: в зал я тебе не выпущу, пока ты не восстановишься и не вернешь себе былую форму. Для этого я даю тебе две недели отдыха, а если меня и после не удовлетворит твоя кондиция, то я продлю этот срок…
        - Я все понимаю, Эрик, но прошу, разреши мне…
        - Молчи. Я еще не договорил, - мрачно отрезает Мэрроу и, закурив сигарету, продолжает: - Репутация клуба и качество девушек для меня на первом месте, поэтому это мое окончательное решение, но не паникуй раньше времени, потому что я лично дам тебе необходимую сумму денег, которую ты назовешь.
        Его слова - это еще одно последствие моего удара лбом о стекло, или я все еще в отключке?
        - Ты одолжишь мне денег? - потрясенно бормочу я. Уж никак не ожидала подобной помощи от самого алчного человека, которого только можно себе представить и, по всей видимости, правильно делала, потому как уже в следующий миг Эрик залпом осушает содержимое бокала и поясняет:
        - Нет, не одолжу, а дам тебе уникальную возможность заработать их быстро, легко и при этом доставив нам обоим ни с чем несравнимое удовольствие.
        - Я не буду спать с тобой, Эрик! - с лету отказываюсь я, заведомо зная, что за предложение от него услышу. Что же еще мужчины могут просить за финансовую помощь? Конечно, только секс. По крайней мере, именно этот эквивалент оплаты они неустанно требует с меня. От этой неопровержимой истины становится настолько мерзко, что я тут же вскакиваю с дивана, намереваясь покинуть кабинет, однако Эрик ловко схватывает меня за предплечье, не позволяя даже сдвинуться с места.
        - Не беси меня, Анна, и сядь на место. Уверяю, мое предложение в твоих же интересах, - похолодевшим тоном произносит босс, сдавливая мою руку сильнее.
        - Ты мне делаешь больно, - не менее озлобленно цежу я, стойко выдерживая его негодующий взор. - И оно никоим образом не может быть в моих интересах, если взамен на деньги мне придется спать с тобой, - повторяю свою непреклонную позицию я, и мы еще какое-то время цепко смотрим друг на друга, пока Эрик наконец ехидно не усмехается.
        - Расслабься и научись же слушать до конца, перед тем как начинать свой нравственный бунт, - он выпускает мою руку из своего захвата, но острый взор босса не рекомендует мне вновь пытаться сбежать. - Спать со мной я тебе никогда предлагать не стану. Во-первых, потому, что неопытная девчонка вряд ли сможет доставить мне ни с чем не сравнимое удовольствие, а, во-вторых, я ни за что не стану платить деньги за подобные услуги. Ни тебе, ни кому-либо еще. Для удовлетворения своих мужских потребностей у меня имеется и так весьма обширный выбор женщин, которые сделают все бесплатно, - с нотами самодовольства сообщает Мэрроу, определенно под своими словами имея в виду всех танцовщиц клуба.
        - Тогда что ты хочешь мне предложить? - с подозрением спрашиваю я, нервно сжимая в кулаке окровавленную салфетку.
        - Я заплачу тебе сколько скажешь не за секс со мной, а всего лишь за его имитацию на видео для Харта…
        ЧТО ОН ТОЛЬКО ЧТО СКАЗАЛ МНЕ?! - в уме от удивления я громко вскрикиваю, в реале же выдаю этот вопрос сквозь хриплый сип.
        - Сейчас я тебе все объясню, - загадочно обещает Эрик, направляясь за второй порцией виски, я же в ожидании его рассказа так и прирастаю ногами к полу. - Я не выкинул тебя из клуба еще месяц назад и до сих пор закрываю глаза на твои принципиальные отказы от привата лишь потому, что ты мой единственный шанс подействовать на нервы Адама. Ты уникальная девушка, Аннабель, которая смогла уже дважды отказать этому секс-фрику, который никогда в своей жизни не знал ни от кого должного сопротивления и на протяжении долгого времени в стремлении мне насолить совращал всех моих девушек, а однажды, как тебе уже и самой известно, даже переспал с моей невестой в день нашей свадьбы, - его голос мрачнеет на несколько градусов, а черты лица заостряются от нахлынувшего гнева. - Я всегда мечтал проучить его, и вот, наконец, жизнь дает мне такую возможность. Ты единственная, Анна, кто способен так мощно на него влиять, именно поэтому я предлагаю тебе снять эксклюзивное горячее хоум-видео и послать его Адаму, чтобы он хоть раз в жизни понял, что означает видеть любимую женщину в постели с другим…
        - Адам меня не любит! - сама не осознаю, как перебиваю Эрика.
        - Не важно. Любит, не любит - не суть. Факт остается фактом - ты для него важна. И мы просто не можем не воспользоваться этим уникальнейшим шансом поставить его на место и дать почувствовать, каково это, когда важная для тебя женщина получает наслаждение с другим. Пусть хоть раз он помучается так, как всегда заставлял делать это меня и многих других мужчин, у которых бессовестно уводил женщин, - его последняя фраза, словно хлыстом по сердцу шарахает, заставляя его ритмично сжиматься в мучительных конвульсиях.
        Нет этой реакции. Нет ее, Николь! Тебе безразлично, сколько женщин у Адама было, есть и еще будет. Тебя это не волнует, а значит, и сердцу должно быть плевать.
        Ставлю на повтор это твердое убеждение, что вроде бы постепенно помогает притупить душевную боль, однако злость на Харта и его губительное воздействие никуда не исчезает, а лишь возгорается ярче, когда Эрик произносит:
        - Адама я знаю достаточно хорошо, чтобы с уверенностью предполагать, что подкуп твоих коллег - это далеко не единственное, что он делает для достижения своей цели, не так ли? - он пытливо изучает мое лицо, по которому довольно быстро считывает подтверждения своих догадок. - Да… Я так и думал, - довольно ухмыляется. - Что ж, тогда уверен, ты сама будешь не прочь проучить его. Так что скажешь, Аннабель? Я с твоей помощью мщу Адаму за все его выходки, ты же делаешь то же самое плюс получаешь от меня необходимую тебе сумму денег. Согласна? - Эрик выжидающе сверлит мое лицо, а я в самом деле не знаю, какое решение будет для меня верным.
        С одной стороны, я горю желанием позлить самоуверенную рожу Харта, сбив с его губ победоносную улыбку, а также воспользоваться единственным спасением не оказаться без крыши над головой. Однако, каким бы заманчивым ни казалось предложение Эрика, предостерегающее чувство внутри меня… да-да, то самое, что никогда не стоит игнорировать, сейчас усиленно мигает яркой красной лампой, предупреждая, что связываться с Мэрроу чревато последствиями. И не только потому, что он крайне неприятный и не вызывающий никакого доверия тип, у которого на вершине жизненной пирамиды стоят исключительно деньги, но и потому, что Адам подобный секс-сюрприз мне с рук точно не спустит, а это пугает мне сильнее всего прочего.
        - Почему ты еще сомневаешься? - ровный голос Мэрроу отвлекает меня от раздумий. - Разве тебе не нужны были позарез деньги?
        - Нужны. Очень, - обреченно признаю я.
        - Сколько? - Эрик стратегически переходит к главному вопросу.
        - Тридцать, - не задумываясь озвучиваю сумму, необходимую не только для возврата Баррету, но и для покрытия всех долгов моей семьи, накопленных за долгие годы. Ну а что? Если уж я вдруг и решусь вывести Харта из себя, рискуя нарваться на новые проблемы, то хотя бы буду точно знать, что избавляюсь от всех существующих.
        - Тридцать тысяч?! - внушительная цифра неслабо удивляет Мэрроу, отчего во мне зарождаются подозрения, что он может отказаться.
        - Да.
        - Ты что, любительница просеивать деньги в казино?
        - Карточные игры. И не я, а мой отчим.
        - Тогда почему платишь ты? - его вопрос срывает с моих губ горькую усмешку.
        - Потому, что если этого не буду делать я, то рано или поздно за своими деньгами к нам в дом придут крайне неприятные люди, а до этого, сам понимаешь, лучше не доводить, - произношу чистую правду, внимательно изучая задумчивое лицо Эрика, который, недолго поразмыслив о чем-то своем, сжимает челюсть, но все-таки утвердительно кивает.
        - Хорошо. Я согласен на эту сумму, - и в острых чертах его лица я больше не замечаю ни капли колебаний, которые по-прежнему царят во мне, мешая сейчас же произнести твердое «да» на предложение Мэрроу. - Но, вижу, тебя останавливает что-то еще, - с подозрением добавляет начальник, давая понять, что мои метания в поисках верного решения четко отображается даже на моем лице.
        - Да, ты правильно видишь, Эрик, и я не совсем понимаю, почему тебя ничего не останавливает. Ты что, совсем не боишься действий Адама после просмотра нашего видео? Ты же сам должен понимать, что они несомненно будут… И не только для меня, но и для тебя тоже, - высказываю свои предостережения, хотя, заранее догадываюсь, что абсолютно зря - если уж Мэрроу согласился платить такие огромные деньги, лишь бы суметь задеть Адама за живое, то вряд ли его смогут отговорить от этой затеи какие-нибудь страхи последствий.
        - За меня можешь не переживать. Чем бы Адам мне ни решил ответить, оно будет стоить его праведного гнева, - и его решительный тон полностью подтверждает мои суждения. - А на счет тебя… - Эрик ставит бокал с виски на стол и внезапно подходит ко мне практически вплотную.
        - Что ты делаешь? - недоумеваю я, нахмурено глядя на босса.
        - Показываю кое-что… - он хватает меня руками за плечи и поворачивает на девяносто градусов. - А теперь посмотри вперед и скажи мне, что еще Харт может с тобой сделать?
        Я выполняю его приказ, встречаясь лицом к лицу с зеркальной дверцей стеллажа, в первое мгновенье даже не узнавая, что за девушка смотрит на меня.
        И девушка ли это вообще?
        Растрепанные, спутанные в густые колтуны волосы стоят в разные стороны, белки глаз покрыты красной сеточкой из воспаленных сосудов, а осунувшееся лицо с бледными губами и синеватыми мешками под глазами не могут скрыть даже темные следы поплывшей косметики, перемешанные с запекшейся кровью, вытекшей из продольной раны над бровью.
        Нет, это определенно не девушка смотрит на меня, а, скорее, израненное, одичавшее животное, прибежавшее из джунглей в город. Потерянное, испуганное, изнеможенное. Все еще дышащее, но уже неживое.
        Да, не спорю, моя жизнь никогда не была сахарной, однако я не смела жаловаться, так как это был мой собственный выбор, но то, во что превратилась моя жизнь сейчас, - это все его вина. Это Адам довел меня до такого состояния. Это его действия и принуждения превратили меня в уставшую, поникшую, отчаянно борющуюся с ним дикарку.
        Если бы он просто принял мой отказ о сопровождении на прием и оставил меня в покое еще тогда на улице, он бы не перевернул весь мой внутренний мир вверх тормашками, а затем не сжег бы его безжалостно до основания. Я бы не мучилась днем от постоянных галлюцинаций, а ночами - в одном и том же кошмаре, в котором Адам говорит мне те слова, которые я мечтала от него услышать, а затем, получив свое, начинает называть меня Ее именем.
        Марк не узнал бы мою тайну и мне не пришлось бы прислуживать ему и обманывать Эми, которой Адам, вдобавок ко всему, еще специально послал компрометирующее видео, чтобы отвернуть от меня подругу.
        Если бы не его давление на Баррета, тот бы не стал запрашивать вернуть весь долг в столь краткие сроки и меня не настигла бы угроза потери квартиры, а на и так ненавистной работе меня бы не задирал весь наш змеиный коллектив.
        И самое главное - не было бы никакого шпионажа, что сводит меня с ума и не позволяет мне быть рядом с Остином в самый сложный момент его жизни.
        Все могло быть совсем иначе, но Адам не понимает слова «нет» и потому многократно усложняет мне жизнь, лишь бы получить желаемое. Он день за днем погружает меня все глубже в бездну, из которой дает мне лишь один спасательный выход - прийти к нему и добровольно попроситься на роль его шлюхи. Но этого не будет! Не будет! Я никогда не попрошу его об этом!
        И представление о его торжествующей ухмылке, с которой он наверняка бы встретил меня завтра, разряжает во мне такой бурный шквал ненависти к этому эгоистичному диктатору, что весь мой страх и аварийный сигнал летят ко всем чертям собачьим.
        - Хорошо, давай сделаем это, - со всей переполняющей меня уверенностью соглашаюсь я, обращаясь к своему устрашающему отражению, а затем перевожу взгляд на Эрика. - Но у меня есть два условия.
        - Слушаю, - ровный голос босса заметно теплеет от предвкушения своей скорой вендетты.
        - Первое: я получаю деньги до начала съемок, - категорично заявляю я.
        - Думаешь, я тебя обману? - делает свои выводы Мэрроу.
        - Не знаю, но я не хочу этого проверять, поэтому сначала я получаю деньги, потом мы устраиваем шоу для Адама.
        - Ладно. Для меня это не проблема. Что второе?
        - Второе… - злорадно улыбаюсь я, заранее упиваясь картиной, как вместо моего прихода, в котором Адам почему-то очень уверен, он получит пикантный презентик, дающий ему понять, что он не самый желанный в мире любовник, которому никто не может найти замену. - Я хочу сделать это уже завтра, - произношу я и также ловлю себя на маловероятной, но безумно приятной мысли, что моя липовая связь с Эриком могла бы побудить Харта наконец отказаться от меня из-за нежелания пользоваться «товаром», побывавшим в постели с Мэрроу.
        - Твое рвение мне очень импонирует, - довольно усмехается мой партнер по мести. - Чем раньше мы это сделаем, тем лучше, - он подходит к столу, быстро что-то пишет на листке, а затем протягивает его мне. - Выспись как следует, и я жду тебя завтра по этому адресу. До открытия клуба я буду там.
        Я забираю из его руки данные о месте встречи и, понимая, что больше меня здесь ничего не держит, направляюсь к выходу из кабинета, лишь перед самой дверью вновь слыша голос Эрика:
        - У меня тоже будет условие, Анна, но только одно.
        - Какое? - внутренне навострившись, оборачиваюсь назад, устремляя вопросительный взгляд на развалившегося в рабочем кресле начальника.
        - Не смей подводить меня, - его сухая фраза, скорее прозвучавшая как угроза, чем условие, опутывает всё внутри меня гнетущим страхом, но будучи полностью уверенной, что всего за одну ночь ничто не сможет меня отговорить от задуманного, я довольно ловко отгоняю его прочь.
        - Не переживай, Эрик. Не подведу. Если кто и ненавидит Харта больше чем ты, так это я, - твёрдо бросаю я и с облегчением выдыхаю, когда наконец исчезаю с прицела карих глаз этого ядовитого змея.
        ГЛАВА 10
        НИКОЛИНА
        Когда вся история твоей жизни по большей части состоит из неприятностей, ты очень быстро учишься ценить и радоваться даже самым пустяковым моментам везенья, которым люди обычно не придают никакого значения.
        А когда твоя удача сравнима с невероятным выигрышем лотерейного билета, что разом покроет все долги твоей семьи, ты определенно будешь ощущать себя в точности, как и я, - будто под воздействием энергетика, во время которого ты не только наполняешься живительными силами, но и нежишься в объятиях неведомого чувства облегчения, что позволяет чуть ли не вприпрыжку шагать в направлении гримерной, почти полностью абстрагируясь от адской головной боли и общей физической усталости.
        И кто бы мог подумать, что это потрясающее состояние сможет подарить мне мой жадный, алчный начальник, с которым у нас с первого же дня моей работы в клубе не заладились отношения? Да… нужно признать - жизнь не перестает меня удивлять, показывая, что иногда помощь можно получить даже от самых подлых и бесчестных людей, каких только можно себе представить.
        Конечно, стопроцентных гарантий на то, что все пройдет гладко, у меня нет, но в моем плачевном положении ничего другого не остается, как просто верить и надеяться, что Эрик в своем жгучем желании отомстить Адаму не станет играть в какие-то игры и устраивать ловушки, выгодные лишь ему одному. Он сам предложил мне эту авантюру, сам согласился на названную мной сумму, поэтому мне нужно наконец угомонить свой аварийный сигнал и расслабиться полностью, чтобы начать как следует наслаждаться мыслью о моем первом в жизни отпуске, что кажется мне чем-то невероятным.
        Меня ждут целые две недели отдыха, во время которых мне не нужно будет покрывать свое лицо жирными слоями яркой косметики, слушать непрекращающиеся крики Тони на каждой репетиции и вытанцовывать до самого утра перед похотливой публикой. Две недели будет только мой маленький, скромный, но столь необходимый рай, состоящий из продолжительного сна, наслаждения жаркой солнечной погодой, возобновления танцевальных уроков с детьми в детдоме и полного отсутствия поручений Марка вместе с постоянными тревогами о нужде в деньгах.
        По крайней мере, мыслей о срочном заработке не планируется в ближайшее время, потому, как я знаю точно - Филипп непременно вновь пойдет играть и рано или поздно проиграет крупную сумму, которую отдавать сам, естественно, не будет.
        Но я сейчас забегаю наперед: не стоит напрягать себе мозг проблемами, которые пока еще не случились, а лучше кайфануть по полной от одной лишь мысли, как заберу все свои личные вещи из шкафчика и уберусь из «Атриума» на следующие четырнадцать дней.
        Жаль лишь, что сразу же к этому делу приступить у меня не получается, так как на полпути в гримерную я встречаюсь с Колином - нашим врачом, который на регулярной основе следит за «чистотой» стриптизерш клуба и оказывает незамедлительную помощь в случае нападок буйных клиентов или печальных последствий после приватов. Да, в самом развратном рокфордском стрип-клубе бывает всякое, и по рассказам стриптизерш крайне редко мужчины, отваливающие немалые деньги за секс, сдерживают свой разгоряченный пыл и силы в процессе исполнения своих самых смелых фантазий. Именно поэтому братья Мэрроу и наняли Колина, чтобы танцовщиц залечивал свой человек, который не будет выносить информацию о побоях за границы клуба, дабы избежать проблем с клиентами.
        Врач довольно быстро совершает осмотр моих повреждений, задает череду вопросов, схожих с теми, что задавал мне Тони, начисто промывает мое лицо, обрабатывает какими-то средствами самую болезненную рану над бровью и, заклеив ее специальным лечебным пластырем, перед тем как отпустить домой, настоятельно рекомендует завтра же сходить на полноценную проверку в больницу, чтобы убедиться наверняка в отсутствии последствий сильного удара.
        Я обещаю Колину, что обязательно последую его совету, на деле же, естественно, ни в какую больницу не пойду, не только потому что не вижу в этом никакой необходимости, но и из-за отсутствия медицинской страховки, - самой покрывать дорогостоящие больничные траты мне не по карману.
        Забросив в себя обезболивающее, выданное Колином, я наконец переодеваюсь в свою одежду - единственные джинсы, что Эндрюз позволил мне выбрать в свой новый гардероб, укороченная облегающая футболка черного цвета и поверх - кожаная куртка. Быстро закидываю все вещи в сумку и под недоуменные взгляды своих стервозных коллег вылетаю из клуба через задний вход, предназначенный специально для работников, который выводит меня в мрачноватый переулок.
        Обычно по этой узкой дороге между двумя высокими кирпичными зданиями я устало чешу при утреннем свете, поэтому она нисколько не кажется мне опасной, но сейчас, в самый разгар ночи, слыша протяжные завывания ветра вместе со звуками бегающих по мусорным бакам крыс и пребывая в постоянном ожидании, что вот-вот из тени выскочит какой-нибудь маньяк и зарежет, мне хочется как можно скорее оказаться на более освещенной улице, а еще больше - в своей скромной постельке и, нырнув с головой под одеяло, отправиться в царство Морфея.
        Совсем скоро от жутковатой атмосферы переулка мне становится настолько не по себе, что я даже решаю сорваться на бег, чтобы побыстрее достигнуть света, однако безжалостный режиссер моей жизни, сидящий где-то на пушистом облачке и явно скучающий от беззаботного бытия, вновь решает внести в мои планы свои коррективы: в конце дороги, перед самым моим спасением в виде более оживленной улицы, мне неожиданно перекрывает путь черный внедорожник, в чей металлический корпус я буквально врезаюсь всем телом и тут же каменею, замечая, как из машины вылетает уже знакомый мне смуглый мужчина в дорогом костюме, простреливающий меня безжизненным взглядом.
        - Что происходит?! Что ты делаешь?! - тихо лепечу я, потеряв голос от страха при виде надвигающегося на меня шпиона, от которого я тут же порываюсь сбежать в толпу людей, веселящихся в нескольких десятков метров от нас, но, увы, не успеваю: не сказав мне ни слова и полностью проигнорировав все мои порывы обойти его, мужчина схватывает меня за ворот куртки, как за шкирку котенка, открывает пассажирскую дверь и бесцеремонно забрасывает внутрь, предусмотрительно заблокировав автомобиль, чтобы я не сумела выбраться, пока он неспешно обходит капот и занимает водительское сидение.
        - Ты что вытворяешь?! Выпусти меня! Я никуда с тобой не поеду! - бурно протестую я, но вовсе не из-за внезапно появившейся во мне смелости, а из-за эмоционального состояния, сильно напоминающего панику, спровоцированную близостью определенно опасного человека. Тело до краев наполняется адреналином, на всю катушку возбуждая мозг: желая любыми способами выбраться из машины, я силой дергаю дверь, затем тщетно пытаюсь опустить окно вниз, а в конце и вовсе начинаю активно стучать по стеклу локтем и ладонями, но ровным счетом ничего своими действиями не добиваюсь. Окно остается совершенно целым, а шпион-робот - нисколько не впечатленным моими бурными попытками выбраться наружу.
        - Пристегнитесь, - никак не меняясь в лице, сдержанно произносит он.
        - Ты не слышал?! Я никуда с тобой не поеду! Выпусти! Немедленно! Я буду кричать! - но крикнуть не получается, только жалко заскулить, когда мужчина молча сам дотягивается до ремня безопасности и ловким движением пристегивает меня.
        Это что еще на хрен за забота такая?
        - Что ты делаешь!? Мне этого не надо! Я не поеду никуда! - порываюсь отстегнуться, но мужские грубые ладони перехватывают мои, а жуткий взгляд значительно усмиряет меня, насылая парализующий страх на все тело.
        - Либо вы едите спокойно, мисс Джеймс, либо я вкалываю вам снотворное, и всю дорогу домой вы спите. Что выбираете? - крайне учтиво проговаривает преследователь, поражая меня секундным шоком до самых костей.
        - Мисс Джеймс? Вы серьезно? И домой? К кому домой ты собрался меня везти?
        - К вам домой, конечно, к кому же еще? - сухо отвечает он, трогаясь с места.
        - Ко мне? - переспрашиваю я, ни черта не понимая. Я уверена: он нагло врет и везет меня сейчас к самому дьяволу.
        - Да.
        - Ты лжешь.
        - Нет.
        - Еще как лжешь!
        - Нет, мисс Джеймс, ложь - это ваша стихия, - парирует он, в первый миг сражая меня наповал.
        Ну, конечно, это же именно он околачивается вокруг меня круглосуточно и каким-то образом в курсе не только всех моих действий, но, как оказалось, и разговоров тоже, о которых незамедлительно рассказывает Адаму.
        - Зачем? - решаю проигнорировать его острый комментарий, чтобы по скорее узнать причину его «помощи».
        - Выполняю свои обязанности.
        - Обязанности? Так ты что, теперь еще и водителем у Харта подрабатываешь? - умудряюсь съязвить я, даже несмотря на боязливые содрогания всех конечностей.
        - Нет.
        - Тогда как это сейчас объяснить?
        - Я обеспечиваю Вашу безопасность.
        - Мою безопасность?
        - Да.
        - Просто да?
        - А что еще?
        - Не знаю, пояснения какие-нибудь были бы очень даже кстати?
        - Я не могу позволить вам ночью одной возвращаться домой. Достаточно? - сообщает человек Харта так буднично, будто все это время являлся вовсе не моим преследователем, а телохранителем.
        - Недостаточно! И я не верю ни одному твоему слову. Не знаю, что приказал тебе Харт, да и меня это совершенно не волнует! Просто выпусти меня из машины! Я, как всегда, на метро доберусь или пешком по ночным улицам пойду, если потребуется, но никуда не поеду с наемником Адама, - мой голос продолжает предательски дрожать, что не ускользает от внимания мужчины.
        - Вы - моя работа, а не заказная цель, поэтому меня вам точно бояться не надо, - и вновь ноль эмоций на лице у долбанного терминатора, отчего вместо успокоения его слова омывают меня новой волной страха.
        - А я все равно боюсь, поэтому выпусти меня! Я хочу выйти!
        - Нет!
        - Сейчас же!
        - Только возле дома.
        - Это похищение!
        - Скорее ваше личное такси.
        - Не нужно мне такси! Мне нужно, чтобы и ты и Харт от меня отстали! Останови машину и выпусти меня.
        - Нет, не выпущу, и еще раз повторяю: либо вы успокаиваетесь сами, либо я вам помогу, - впервые слышу раздражение в его угрожающем тоне, который мигом заставляет меня сдаться и полностью откинуться на спинку сидения, недовольно скрестив руки на груди.
        - Это полный бред! - но отменять возмущенное роптание себе под нос я не собираюсь. - Не понимаю! С каких это пор мистеру Харту есть дело до моей безопасности?
        - Всегда.
        - Чего? - бросаю косой взгляд на непроницаемый профиль шпиона.
        - Всегда было дело, - поясняет он, неотрывно глядя вперед на дорогу.
        - Бред! - гневно повторяю я. - Он хочет выбросить меня из дома на самые опасные улицы города, а час назад по его же приказу одна девка чуть голову мне не пробила, а теперь ты говоришь, что его заботит моя безопасность по пути до Энглвуда? Смешно просто, - правда смеяться мне ни капли не хочется, а только бить, крушить и кричать, потому что лживые слова шпиона злят меня, мать его, до алых бликов под веками.
        - Я не обсуждаю приказы босса, а выполняю их, - без энтузиазма сообщает мужчина, всем своим видом показывая, что продолжать разговор не намерен. Я же отворачиваюсь к окну, прикрываю усталые веки и весь путь до дома варюсь в своей злости и размышлениях.
        Вот этого Адам от всех и желает? Беспрекословного и четкого выполнения его приказов? Молчаливого принятия каждого его решения? Отсутствия пререканий и возражений? Именно это он и требует от своих подчиненных, работников, партнеров и женщин? От всех и везде без исключений?
        Если это так, то что это за жизнь такая черствая и как будто запрограммированная, в которой люди, словно машины, должны существовать исключительно по его правилам? Подобная схема, возможно, и имеет место быть на работе для достижения успехов в бизнесе, но она ни в коем случае не может работать в постели, и уж тем более в жизни.
        Нельзя только требовать, приказывать и ждать преклонения, при этом не отдавая взамен ничего, кроме щедрого чека с жирненькой суммой денег. И пусть большинству и этого более чем достаточно, чтобы играть по правилам Харта, но, черт возьми, мне непонятно, как ему самому этого может быть достаточно - знать, что женщины готовы пойти ради тебя на все не потому, что искренне любят за все твои сильные черты характера и вопреки целому террариуму, кишащему в твоих мозгах, а всего лишь из-за денег и мистической силы доставлять им сверхъестественное удовольствие?
        Только и всего. Ничего больше. Сплошная взаимовыгода, никаких реальных чувств и эмоций.
        И если Адаму действительно этого хватает, чтобы быть по-настоящему счастливым, то мне в самом деле становится жаль его. Мысль о такой пустой, ни к чему не ведущей жизни вызывает во мне щемящее сочувствие и одновременно подливает керосина в мою и так бурную ненависть к нему за то, что он так отчаянно желает затянуть меня на несколько месяцев в свою жизнь-пустышку, которая претит каждой клеточке моего существования.
        А ведь Адам мог запросто получить меня совсем другим путем - я в самом деле была готова отдать ему всю себя и сделать все, чего он только пожелает, если бы он не предложил мне свой идиотский контракт и сказал, что вся влюбленность, которую я ощущала между нами, - правда, а не простой эффект его «очарования».
        Но он этого не сделал, потому что я ему нахрен сдалась со своими капризами, истериками, драками, чувствами и желаниями. Я ничего не выдумываю, лишь дословно цитирую его слова, за которые постоянно цепляюсь, чтобы отгонять от себя прочь это агонизирующее, глупое и навсегда потерявшие свою актуальность откровение.
        Минут через сорок убаюкивающей езды в комфортабельном салоне автомобиля я уже практически пребываю в полудреме, но стоило только роботу остановить машину рядом с моим подъездом, я тут же пробуждаюсь и совершаю новую попытку выбраться наружу, вновь нарываясь на облом.
        - Ты уже справился со своей задачей на отлично, поэтому выпусти меня, - устало требую я, потому как физических сил на новые возмущения уже просто не осталось. Шпион же в который раз пропускает мое требование мимо ушей и, вместо того чтобы разблокировать двери, вытаскивает из внутреннего кармана пиджака смартфон.
        - Это на замену Вашему разбитому телефону, чтобы Вы смогли связаться с мистером Хартом, - он кладет мне на колени абсолютно новый айфон последней модели.
        - Ты же понимаешь, что я его выкину в первое же мусорное ведро, поэтому возьми сейчас же обратно, - твердо заявляю я, возвращая «подарок» шпиону небрежным броском, мгновенно ощущая резкое похолодание в его глазах бесстрастных.
        - Не возьмете - не выйдете из машины, - а от голоса его… Брр… аж мороз по коже. И где только Адам таких, с жутью хладнокровных убийц во взгляде, находит? Уже жалею, что просто не промолчала и не избавилась от телефона на улице, и моя тень словно считывает об этом по выражению моего лица и добавляет: - Выбросите этот - завтра же с утра получите новый. Выкинете второй - получите третий… и так будет продолжаться до бесконечности, пока вам не надоест избавляться от техники.
        - А как ты уз…
        - Узнаю, - предугадывая мой вопрос, уверенно отвечает он, но добавлять объяснений, как именно ему станет известно об избавлении от телефона, не собирается, заставляя мой мозг взрываться догадками о встроенном маячке слежения или прослушивания в телефоне.
        В моем старом тоже, что ли, без моего ведома было установлено нечто подобное? Вероятнее всего, так оно и было, потому что по-другому я не представляю, как Адаму могли докладывать в деталях практически обо всем, что происходит в моей жизни.
        Тотальный беспредел и полное нарушение всех личных границ человека - вот что творит со мной Адам Харт из-за своего одержимого желания «просто трахать».
        - Ненавижу, - едва слышно цежу я и, сжимая челюсти до зубного скрипа, грубо выхватываю из руки шпиона долбаный айфон, зарабатывая этим жестом долгожданный выход из клетки на волю.
        Выхожу, мощно хлопаю дверьми автомобиля, но этого оказывается до боли мало, чтобы выпустить из себя весь гнев на Харта, поэтому, стоит внедорожнику отъехать немного в сторону и занять парковочное место для продолжения своего наблюдения за моим домом, я изо всей силы запускаю в него «яблоком», попадая прямо в заднее окно, которое, к превеликому сожалению, даже не трескается, но хотя бы звуком ломающегося, ни в чем не повинного смартфона мне насладиться удается.
        - Теперь ты будешь знать наверняка, что я от него избавилась! И можешь передать своему начальнику, что я буду швырять их в тебя до бесконечности! Так что жду-не дождусь тебя завтра с новым! - ору во всю улицу, обращаясь к водителю автомобиля, который даже голову в мою сторону не поворачивает и выглядит ничуть не удивленным, а скорее даже удовлетворенным, будто все мои действия идут по заранее заготовленному им плану, что мгновенно доводит меня до белой горячки.
        Разъяренная, врываюсь в подъезд с агрессивными намерениями сбросить на крышу его новой крутой тачки все самое тяжелое, что сумею найти в квартире, но мой воинственный запал мигом утихает, когда, поднимаясь по лестничным ступенькам, я начинаю улавливать мужские голоса, звучащие откуда-то сверху. И чем ближе я к ним подбираюсь, тем четче слышу, что они не говорят, а напевают какую-то лирическую балладу.
        Хотя, нет. Скорее, нужно сказать: один из них то и дело попадает мимо нот, при этом едва внятно проговаривает слова песни, а второй - поет так, что могут позавидовать многие всемирно известные солисты: мужской голос с невероятной хрипотцой не звучит, а будто плывет в гулком пространстве подъезда, омывая каждую мою косточку трепетной волной, неосознанно заставляя успокоиться и самой плыть навстречу источнику прекрасного пения.
        Поднимаюсь всё выше и выше, словно завороженная, ощущая дрожь по всему телу, неумолимо съедающую кожу мурашками, и даже невнятное бурчание второго «певца», которому явно медведь на уши наступил, не мешает мне проникаться исполнением песни невероятно талантливым мужчиной.
        Шаг за шагом - и вот я, наконец, на месте, где меня ожидает с ног сшибающая картина. Третий этаж. Дверь в квартиру бабушки Мэгги, возле которой плечом к плечу прямо на полу сидят двое парней - в хлам пьяный Остин, едва шевелящий языком, но все еще пытающийся издавать какие-то звуки, и жестоко избитый обладатель одного из самых красивых голосов, что слышали мои уши.
        - Что за…? - в полном недоумении не удерживаюсь от мата, мигом прерывая их сумбурную акапеллу.
        - Ники? - тихонько блеет Остин и, как мне кажется, едва справляется, чтобы уловить меня взглядом. Второй же парень со зверски разукрашенной физиономией тоже с трудом фокусирует на мне свой захмелевший взор, однако способность внятно говорить он все еще не утратил.
        - Ну, привет, подруженька! Соскучилась по мне? - елейно проговаривает он, вмиг превращая мой трепет перед его пением в сотрясающий все нутро боязливый тремор.
        - Ты?.. - ошеломленно выдыхаю я, ведь никак не ожидала, что Марк-мать-его-Эндрюз выберется из тюрьмы всего через двадцать четыре часа заключения.
        - Вижу, что все-таки не соскучилась, - иронизирует поганец, растягивая подбитые губы в ехидной ухмылке, не сулящей мне ничего хорошего.
        Вот и приплыла ты, Николина, вот и приплыла! Смотри теперь не потони во всех последствиях, что он тебе устроит. А он непременно устроит. А может, устроил уже… - простреливает в моей голове самое страшное опасение из всех возможных, когда я вновь перевожу своё внимание на доведённого до невменяемого состояния Остина.
        - Что с ним?! Ты ему уже что-то рассказал?! - сердито шиплю на Марка и опускаюсь на корточки перед Остином, обхватывая его лицо руками. То же делает и он, только с некой опаской аккуратно прикасается пальцами к моим щекам, губам и шее.
        - Ты настоящая? - спрашивает он в изумлении, а я в таком же шоке устремляю полный укора взгляд на Марка.
        - Вот давай ты сейчас только не будешь во всех грехах обвинять меня! Я ничего ему не говорил, и уж точно не я его до такой кондиции довел. Скорее ты должна поблагодарить меня - я уберег его от еще большего астрала. А вот кого тут и надо в чем-то обвинять, так это тебя. Не так ли, Никс? - парирует Марк, бросая на меня пронзительный взгляд, кричащий о том, что ему известен виновник его криминальной подставы.
        - Марк, пожалуйста, - прошу я, смягчив голос до предела. - Давай наши с тобой проблемы мы обсудим чуть позже, а сейчас лучше скажи, что случилось? Что вы здесь делаете? Почему Остин вдрабадан пьяный, а ты в таком виде и… - запинаюсь, прикусывая губу, но Марк мне помогает:
        - На свободе?
        Я едва заметно киваю, с трудом выдерживая с ним зрительный контакт.
        - И какой из всех вопросов тебя волнует больше? - вновь криво ухмыляется он, но на сей раз без тени присущего ему веселья.
        - Остин, - честно отвечаю я и отвлекаюсь на любимого, который, продолжая ощупывать мое лицо, хмурится и спрашивает:
        - Это правда ты, Ники? - и смотрит, как будто сквозь меня.
        - Ну, конечно, я. Или ты видишь перед собой кого-то другого? - слегка улыбаюсь, глядя в его непривычно пьяные глаза.
        - Нет. Я вижу тебя. Просто не понимаю, что ты тут делаешь? - это было сказано практически на китайском - настолько его язык заплетается.
        - Я с работы домой возвращалась и наткнулась на вас, а вот почему вы двое посреди ночи сидите на полу и распеваете песни - этот вопрос куда интереснее, - перевожу выжидательный взор на Марка, так как внятных объяснений от Остина я вряд ли дождусь. В таком сильном опьянении, честно, я вижу его впервые.
        - Что ж… - Марк поднимает с пола початую бутылку виски и делает смачный глоток. Морщится. Прочищает горло. И наконец начинает рассказ. - Стоило мне только выйти из полицейского участка, как какая-то девушка позвонила мне с телефона Остина, сообщив, что мой друг уже второй день проживает в их баре. Позже я узнал, что это была барменша. Она воспользовалась моментом, когда Остин в очередной раз отрубился за столом, и решила позвонить кому-то из списка частых контактов. Вроде как она пыталась сначала дозвониться до тебя, потому что видела кучу пропущенных звонков с твоего номера, но ты оказалась вне зоны доступа, поэтому вторым она набрала меня. И хочу сказать: Остину крайне повезло, что мне удалось выйти на свободу в нужный момент и притащить его из бара, потому что иначе с ним бы уже начала разбираться охрана.
        Сердце вмиг сжимается в комочек, стоит только представить картину, как какие-то амбалы вышвыривают Остина в таком неадекватном состоянии на улицу. Значит, вот где он пропадал весь день, пока я беспрерывно названивала? В одиночестве напивался в баре? Таким способом пытался справиться с горем? Ну, естественно. Как же еще справляться, если один лучший друг загремел в полицейский участок, а второй всю неделю без объяснений избегает общения с тобой? И при этой мысли мое сердце автоматически сжимается повторно.
        - А почему ты его привел сюда, а не к себе домой? Ты же знаешь, что ехать в Энглвуд ночью опасно, а по тебе и так уже бить некуда, да и он был бы не в состоянии кому-нибудь ответить, - озадачиваюсь еще больше, накрывая ладони Остина на своем лице своими.
        - Я-то все это знаю! И я пытался отвести его к себе домой, хотя бы только потому, что моя квартира находилась в паре кварталов от бара, где я его нашел, но этот олух буянить начал. Заявил: либо он пойдет к Мэгги домой, либо вернется обратно бар. Я бы, конечно, в любой другой ситуации без проблем присоединился к его спонтанному загулу, но, как видишь, для меня минувший денек был не из лучших, и для веселья я сегодня никак не пригоден, поэтому, хочешь-не хочешь, пришлось везти его сюда, - тяжело вздыхает Эндрюз, пока я, глядя на него, понимаю, что всего за сутки пребывания в участке на его лице не только не осталось ни одного живого места, но также Марк заметно растерял весь свой вечно энергичный настрой.
        Жалко ли мне его? Не особо. Он сам это заслужил. Меня он мучал куда более изощренно и значительно дольше. И тоже нисколько не жалел.
        - А почему вы в квартиру-то не вошли? - спохватываюсь я.
        - Ах да!.. Так это вообще перл истории. Я мучился с его пьяным буйством всю дорогу из центра, а когда мы сюда пришли, он сообщил, что не может найти ключи.
        - Я тебя не просил этого делать, - встревает Остин, переводя свой стеклянный взгляд с меня на Марка. - Я бы и сам добрался.
        - Ну, конечно, добрался бы. До ближайшего куста. Я же тебя буквально на своем горбу сюда приволок, придурок.
        - Ну, конечно… конечно… именно поэтому ты сюда пришел… чтобы доставить меня домой.
        - Конечно, для этого! Что мне еще, по-твоему, делать в Энглвуде ночью?
        В ответ Остин бормочет какую-то абсолютно непонятную белиберду, которую не могу разобрать ни я, ни Эндрюз, что ясно дает нам понять: ему нужно как можно скорее добраться до кровати и как следует проспаться.
        - Ты его обыскивал? - спрашиваю я у Марка.
        - Нет. Он сам рылся по всем карманам.
        - Господи! Он же говорить еле может, а ты не додумался сам проверить его на наличие ключей?
        - Я что, лапать его должен был? - тут же взбухает Эндрюз.
        - Лапать и ты - синонимы, Марк.
        - Девушек, Никс, девушек. Сиськи, попки и все дела, а не этого чудака неблагодарного.
        - Он же твой друг! - мои глаза сами по себе закатываются.
        - И, позволь напомнить, твой тоже, так что лапай его сама, если хочешь, а ко мне не прикапывайся. Я свою часть дела выполнил и еле выжил, пока дотащил его досюда, - его лицо искажается болезненной гримасой, когда он снова присасывается к бутылке.
        - Так, может, тебе не следует сейчас вливать в себя это пойло, а лучше поехать в больницу? - озадаченно предлагаю я. Не то, чтобы мне было дело до здоровья этого гада, который уже наверняка придумывает новую месть для меня, однако долю вины за его зверские побои я все-таки ощущаю и потому мне хочется быть уверенной, что в физическом плане с ним все будет в порядке.
        - Алкоголь - мой анестезиолог, и он же мой лечащий врач, - выдает он торжественно, побуждая меня еще раз закатить глаза. К чему больница, если этому пьянчуге ни одно лечение мозги вставить не сможет.
        - Точно, как же я могла забыть? Тебе же лучше всех известны методы быстрого восстановления, - усмехаюсь я, пожимая плечами, и скидываю сумку на пол, чтобы было удобнее обыскивать второго пьянчугу.
        - А у самой-то что с башкой? - спрашивает Эндрюз, дотрагиваясь до пластыря на моей брови, своим жестом заставляя Остина нахмуриться.
        - Ничего. Подралась на работе, - отмахиваюсь от Марка, начиная проверять карманы Рида.
        - Член, что ли, с кем-то не поделила?
        - Марк!!! - рявкаю я, взглядом указывая на то, что мы не одни.
        - Да ладно, он все равно ни черта сейчас не понимает.
        - Я все понимаю! - протестует Остин, хотя расширенные зрачки говорят о том, что мысленно он находится далеко от этой вселенной. - Я понимаю…
        - И что же ты понимаешь? - но я все равно решаю на всякий случай проверить.
        - Понимаю… что мы в Энглвуде.
        - Уже неплохо, - усмехаюсь я.
        - Сидим на полу.
        - Ага.
        - И ты находишься здесь.
        - Это мы тоже уже выяснили.
        - А еще ты меня трогаешь.
        - Не трогаю, а ищу ключи, - которые вроде бы нащупываю в одном из передних карманов джинсов.
        - Трогаешь-трогаешь… - Остин решает поспорить, явно пребывая на своей волне. - Я тоже хочу потрогать. - И после этих слов я резко взвизгиваю от ощущения проворных пальцев у себя под майкой.
        - Ты что творишь, Рид?! А ну быстро угомонился! - но он меня не слышит, а лишь ускоряет и усиливает движения пальцев по моей коже. - Нет! Нет! Остановись! Ты же знаешь, как сильно я боюсь щекотки!
        - Ты слишком серьезная, Ники… это нужно исправлять, - лепечет он, и я тут же срываюсь на неудержимый хохот, пытаясь оторвать от себя его руки, чтобы остановить щекотку. Однако Остин, хоть и пьяный в аут, силы свои никуда не утратил: схватив за талию, он одним легким движением заваливает меня к себе на колени, вовсю продолжая порхать подушечками пальцев по животу, бокам и ребрам.
        - О-о-остин, приекрати-и-и! - скулю я, заливаясь смехом и повторяя попытки вырваться из его атакующих рук, пока Марк безучастно сидит рядом с нами и как ни в чем ни бывало прикладывается к бутылке.
        - Не прекращу-у-у!
        - Ости-и-ин!
        - Не-е-ет! Посмейся громче!
        - Дура-а-ак! Я сейчас всех соседей разбужу своим визгом! Хватит!
        - К черту соседей! Я люблю твой визг, малышка! - Рид расплывается в пьяной довольной улыбке. - И смех твой тоже люблю очень… Ты всегда должна смеяться, - бурчит он, игриво прижимаясь носом к моей щеке.
        Пахнет от него так знатно, словно он не только внутрь в себя заливал литры алкоголя, но еще и искупался в ликероводочном бассейне, а сразу после обвалял себя в куче табачного пепла. И пусть обычно я на дух не переношу этот едкий запах, от которого я сама, вероятнее всего, скоро опьянею, от Остина меня он нисколько не отталкивает.
        Мне вообще кажется, что ничто на свете никогда не сможет меня от него оттолкнуть, потому что вот она - грёбаная любовь, что заставляет меня, контуженную на всю голову идиотку, будучи вконец уставшей после сумасшедшего дня, полного драк, ссор и происшествий, лучиться счастьем только потому, что я в грязном подъезде сижу на коленях недосягаемого для меня человека, источающего из себя целый букет ароматов алкогольных напитков, и неконтролируемо смеюсь от его щекотливых прикосновений.
        Да, вот такая у меня странная, безусловная и годами причиняющая мне страдания любовь, с которой я ничего не могу поделать, но как бы мне ни хотелось остаться с ним так навечно, нам нужно все-таки успокоиться и поскорее попасть в квартиру, чтобы уложить в постель это пьяное, ничего не соображающее создание.
        - Остин! Все! Прекрати! Я же сейчас умру от смеха! - но человеку абсолютно безразличны мои скулящие просьбы, поэтому мне приходится обратиться ко второму: - Марк, мать твою, помоги же мне! Не видишь, что ли? Я вырваться не могу!
        - Да вы, должно быть, издеваетесь надо мной! - недовольно сокрушается Марк, но все-таки соизволяет наконец прийти мне на помощь: не без труда встав на ноги и кое-как удержав равновесие, он обхватывает меня руками и резко вытягивает из щекочущих оков Остина, срывая с его уст поток громких, нечленораздельных возмущений.
        - Да тихо ты! Не шуми так! - шикаю я, одёргивая задравшуюся майку вниз. - Марк, нужно быстро достать ключи, пока кто-нибудь не услышал его крики. - И под «кем-нибудь» я имею виду своего шпиона, который вполне способен даже с улицы расслышать пьяный ор Остина.
        - Может, мне его просто вырубить?
        - Очень смешно.
        - Я не шутил.
        - Он и так завтра помирать будет от похмелья, поэтому давай обойдемся без рукоприкладства. Ключи вроде бы в кармане джинсов, но тебе нужно его поднять на ноги, чтобы я смогла их достать.
        Эндрюз устало откидывает голову назад, шумно вздыхает, но все же выполняет мою просьбу.
        - Давай, придурок, подъем! - он берет друга под подмышки и рывком приподнимает вверх, на всякий случай плотно прижимая к стене. - Вот так, а теперь стой спокойно на месте. Сможешь?
        - Конечно, смогу! Я что, немощный, по-твоему? - фыркает Остин и, к счастью, в самом деле сам удерживает себя на ногах. Но лишь до момента, когда я подхожу к нему и начинаю засовывать руку в его карман. - Моя маленькая девочка, - тихо протягивает он и в желании сгрести меня в объятия перекладывает весь немалый вес своего тела на мои плечи.
        Шикарно! Именно то, что надо после изнурительного дня и драки со снежной стервой!
        - О-о-остин! Я же сейчас упаду! - сдавленная его тяжестью бормочу я, но, слава богу, уже в следующий миг чувствую облегчение.
        - Я кому сказал спокойно стоять?! - Марк вновь отрывает его от меня, прибивая обратно к стене, на сей раз продолжая его удерживать. - Побудь спокойным хотя бы минуту, бля*ь, и не трогай ее! - раздраженно добавляет он, движением головы приказывая мне скорее вытаскивать ключи.
        - Ну, да-да… Простите… Я не хотел… Нельзя же… - Остин на миг приподнимает руки в миролюбивом жесте, а затем внезапно схватывает Марка за майку и, притянув к себе, прерывисто выпаливает: - Но ты только посмей ее обидеть… Только посмей… Хоть когда-нибудь… Прибью… Не задумываясь… Сразу же!
        - Ты совсем сдурел?! - рычит в ответ Эндрюз.
        - Если узнаю, что ты с кем-то еще… сразу же… получишь… по морде… не дам ее обидеть…
        - Ты чего вообще несешь? - вмешиваюсь я, пытаясь их разъединить, но Остин не обращает на меня никакого внимания, а лишь продолжает выдавать обрывками какие-то непонятные угрозы, доводя тем самым Эндрюза до крайней точки, когда он не выдерживает и огрызается:
        - Слушай, ты задолбал меня, Рид! После суток бойни в тюряге и нескольких часов борьбы с твоим пьяным буяном, мне меньше всего хочется еще слушать о том, как ты печешься о своей ненаглядной сестрице, поэтому, клянусь, если ты сейчас не заткнешься и не успокоишься, я тебе вмажу!
        - Это я тебе вмажу, если ты ее обидишь!
        - Да с хрена мне ее обижать, дебил?! Что ты заладил? Да и хватит уже за нее так переживать! Она спокойно может попросить помощи у другого крутого защитника, чтобы он поквитался со всеми ее обидчиками.
        - Марк, замолчи! - охваченная страхом встреваю я, впиваясь пальцами в его предплечье. Еще несколько секунд парни смотрят друг другу в глаза настолько пристально, насколько позволяет их нетрезвая кондиция, а затем Остин переводит свой взгляд на мою руку, прицепившеюся к Марку, и, коротко усмехнувшись, наконец отпускает его.
        Не теряя драгоценного времени, пока Остин утихомирился, я ныряю в его передний карман и быстро вылавливаю в нем металлическую связку.
        - Заходи в квартиру, - открыв дверь, прошу я Рида и порываюсь придержать его, но он отказывается, небрежно отмахиваясь от меня.
        - Не надо мне помогать. Я сам могу идти.
        Что он и делает: пошатываясь и едва переставляя ноги, входит в квартиру, в которой мы провели все свое детство. Тут в точности, как и у меня дома: тесно, сыро, ветхо, но зато, как всегда, царит идеальная чистота, а стоячий запах ржавчины до сих пор разбавляется ароматом пряных специй, несмотря на то, что хозяйка дома уже больше недели ничего не готовила и больше никогда этого сделать не сможет.
        Даже на меня начинают давить родные стены этого дома, царапая нахлынувшими воспоминаниями по свежей ране, нанесенной утратой прекрасной бабушки Мэгги, поэтому боюсь представить, каково будет Остину находиться здесь. Возможно, и к лучшему, что он сейчас пребывает в полном неадеквате, отчего может избежать цунами тоски и печали, что несомненно обрушились бы на него в трезвом сознании.
        Медленно доковыляв до своей комнаты и не проронив больше ни слова, Остин прямо в одежде животом валится в постель. Понимаю, что раздеть его целиком у меня точно не получится, но решаю хотя бы снять с него кроссовки, чтобы переложить свисающие ноги на кровать.
        Подкладываю под голову подушку, укрываю одеялом и, не удерживаясь от любовного порыва, притрагиваюсь к его теплой щеке, покрытой легкой щетиной, отбрасываю каштановые пряди волос со слегка вспотевшего лба и, пройдясь, рукой по его затылку, зависаю в любовании его спящим лицом вплоть до момента, пока в паре метров от меня не раздается возглас Марка:
        - Да чтоб я сдох!
        Отскакиваю от Остина и быстро перевожу взгляд на парня, который, прислонившись плечом к дверной раме, с неприкрытым изумлением смотрит на меня.
        - Что я ви-и-ижу - протягивает он, прищурив отекшие, посиневшие веки.
        - А что ты видишь?
        - Сестрица втрескалась в своего братишку! - он не спрашивает, а утверждает.
        - Что ты мелешь? - посмеиваясь, отдаю все силы, чтобы спрятать волнение, но Марк, понятное дело, остается при своем мнении.
        - Поэтому-то ты и не хочешь, чтобы он узнал о твоей развратной работке. Так ведь?
        - Замолчи! Ты можешь здесь об этом не говорить?
        - Уходишь от ответа, значит я прав, - победоносно ухмыляется гад.
        - Ни от чего я не ухожу, а тебе, видимо, тоже необходимо проспаться, чтобы прекратить нести чепуху.
        - Несу, что вижу.
        - Сходи к глазному, значит.
        - Ну я-то, может, и схожу, а вот тебя ни один врач от привычки врать не излечит.
        - Я не вру.
        - Ну да, ну да! Заливай дальше, - покачивает головой Эндрюз, скрестив руки на груди.
        - Хватит, Марк! - рявкаю я, не выдерживая его скептического взгляда. - Закроем эту бредовую тему, и вообще нам лучше выйти из комнаты, чтобы не разбудить Остина! - стремительно подхожу к парню, желая вытолкать его в коридор, но не получается: Марк стоит в дверном проеме, точно неподвижный камень.
        - Признаешься, и тогда выйдем! - внезапно выдает он.
        - Мне не в чем признаваться.
        - Так уж не в чем?
        - Да.
        - Значит, мне сейчас все показалось?
        - Именно.
        - Уверена?
        - Абсолютно.
        - Ну, раз так, значит, постоим здесь и прямо рядом с Остином пообсуждаем тему наркотиков, которые благодаря твоему любовничку появились в моем багажнике! - во весь голос произносит Марк, заставляя меня рефлекторно накрыть его рот рукой, отчего он начинает сдавленно стонать от боли.
        - Черт! - тут же убираю ладонь с его лица, понимая, что давлю на кровоточащие раны. - Ты можешь заткнуться? Мало ли кто хотел с тобой поквитаться? Уверена, с твоим отвратительным поведением ты многим дорогу перешел, так что с чего ты вообще решил, что какой-то мой любовник причастен к твоему заключению? - спрашиваю я полушепотом, то и дело посматривая на Остина.
        - Может, потому что это «теплое» приветствие в тюремной клетке - дело рук Адама Харта? - указывает на свои удручающие побои на лице.
        - Что?! Он лично с тобой это сделал?! Ты его видел?! Он тебе что-то сказал?! Что-то спрашивал обо мне?! - пылкий поток вопросов вылетает из моего рта раньше, чем я успеваю хоть что-то осмыслить. Что за бурная реакция такая? Какое мне дело до него? Сама не понимаю, да и злорадная улыбка Марка особо не дает времени разобраться.
        - Ого! Да как я посмотрю, он тоже тебя неслабо волнует, Никс. Неужели и в твоем сердечке места хватает больше чем для одного мужчины? Получается, не такие уж мы разные с тобой, не думаешь? - насмехаясь, Марк приподнимает бровь и буравит меня ироничным взглядом, пока его ехидные слова, будто кобры ядовитые, жалят смертельным ядом мне всю изнанку кожи.
        - Мы с тобой абсолютно разные, Марк. И Адам мне полностью безразличен… мне просто хочется узнать - он ли с тобой это сделал? - едва справляясь с внутренним душевным землетрясением, сдавленно произношу я, в мыслях саму себя убеждая, что вся причина интереса именно в этом.
        - Спорить с тобой - легче застрелиться. Ты, по ходу, даже самой себе ни в чем никогда честно признаться не можешь. Но будь добра сделать мне одолжение: прекрати строить из себя дурочку, притворяясь, будто это не ты натравила на меня Харта. Я и так все знаю. Он действовал в открытую, так как скрывать от меня свое имя не видел никакого смысла.
        - Так, значит, ты его…
        - Нет, лично я его не видел, но от его имени крайне неприятные люди передали мне пламенный «привет» с доходчивым посылом, чтобы в следующий раз воспринимал его угрозы насчет тебя в серьез. И, получая щедрые тумаки от группы бандюганов, которых якобы случайно подсадили мне в одну клетку, я сразу понял мотив твоего внезапного страстного поцелуя и желания меня удовлетворить. Маленькая сучка решила избавиться от меня с помощью влиятельного ухажера? Неплохо, Никс, неплохо. Да только, как видишь, я здесь, а вот твоего суперзащитника поблизости не вижу. Знаешь, что это означает?
        - Марк, успокойся… ты сам вынудил меня это сделать.
        - Сам? Ну, конечно, как всегда, я сам во всем виноват. Да только мои издевки - ничто по сравнению с тем, что сотворила ты, идиотка. Ты хоть понимаешь, что из-за влиятельных связей Харта даже адвокату моего отца едва удалось выбить разрешение суда о выходе под залог? Я чудом выбрался из этого зверинца сегодня! Мог бы застрять там надолго и выйти на волю только если в морг!
        - Тише! Не кричи, - прошу я, с опаской оглядываясь назад, но придурку абсолютно пофиг на сон Остина и он продолжает громогласно вываливать всю информацию:
        - Понимаешь, что моему бате пришлось отстегнуть кучу бабла за свободу сына, который вконец очернил его безупречную репутацию и теперь никогда не будет допущен к правлению семейным бизнесом, потому что ни один партнер не захочет вести дела с наркоторговцем!
        - Что? - изумленно выдыхаю я.
        - Что? Удивлена масштабом проблем, которые спровоцировала? Так это только начало, малышка. Отец не только поставил крест на моем участии в своей компании, но также отнимает у меня квартиру, машину, уже заблокировал доступ ко всем кредитным картам и приказал в течение недели исчезнуть из Рокфорда и больше никогда не возвращаться!
        - Боже! - ошарашенно пищу я, искренне ужасаясь услышанному. - Но как твой отец вообще мог такое сказать?
        - Элементарно, Никс, элементарно. А все потому, что требование о моем отъезде принадлежит именно Харту, а моему папаше просто приходится его выполнять, в противном случае Адам не позволит ему так просто совершить его любимую «уборку» всех следов, свидетельствующих о моем заключении, чтобы о нем уже через пару дней не было и воспоминая. А вот этого отец точно не может допустить. Репутация для него превыше всего остального, и он сделает что угодно, лишь бы на его имя не падали никакие криминальные тени. Все! Даже без колебаний выгонит единственного сына из родного города.
        - Но… Это ужасно… Я не хотела этого, Марк! Поверь, такого точно не хотела. Мне нужно было всего лишь, чтобы ты прекратил меня мучить и изменять Эмилии. Я даже подумать не могла, что Харт тебе всю жизнь разрушит, - звенящим от сожаления голосом произношу я, глядя на него с настороженностью, будто ожидаю получить первый удар уже прямо сейчас.
        - Да уж! Подумать она не могла! А стоило… Ты ведь долбанная фабрика по производству проблем! Нет, не проблем! Трагедий! Как для себя, так и для всех окружающих. Ты хоть представляешь, что я с тобой сейчас готов сделать?! - гневно выдает он, подпитывая мои опасения о его скорой расправе надо мной.
        - Но я не хотела этого, - делая непроизвольный шаг назад, жалобно повторяю я, на что надеясь - сама не знаю.
        - Это не меняет факта, что ты сделала из меня новоиспеченного бомжа, - криво ухмыляясь, он грозно надвигается на меня до тех пор, пока я не упираюсь бедрами в прикроватную тумбочку, чуть ли не роняя на пол светильник.
        - Марк… Пожалуйста, не здесь, - умоляюще лепечу, бросая взгляд на беспокойно ворочающегося в кровати Остина, но было бы глупо надеяться, что пьяный друг остановит Марка от того, чтобы меня… Эм… Задушить? Свернуть мне шею? Ударить? Или еще раз попытаться изнасиловать? Не знаю, что со мной сейчас сделает этот устрашающий гневный Халк, только не зеленый, а синий - из-за огромного количества синяков, но однозначно ничего хорошего, поэтому, когда он вплотную подходит ко мне, я просто закрываю глаза и вжимаю голову в плечи, морально готовясь к любым его действиям.
        К любым, даже самым агрессивным, неадекватным и болезненным действиям, но то, что Эндрюз делает дальше, поражает меня не просто физически, а, черт подери, - до самых недр души.
        Он обнимает.
        Да! Мои нервы натягиваются, как тонкие струны, тело сжимается в ожидании беды, а этот побитый пьяный громила просто обнимает меня, тем самым будто прокручивая мои мозги через мясорубку от тотального ступора.
        Что, мать его, происходит?!
        - Выдохни, Никс, я просто говорю тебе «спасибо», - неожиданно радушным голосом отвечает он на мой непроизнесенный вопрос, лишь увеличивая шкалу моего шока.
        - Спасибо? - неуверенно бурчу я, впечатавшись щекой в его грудь.
        - Ага.
        - Ты что, помимо алкоголя наглотался чего-то посильнее? - мой вопрос заставляет его засмеяться и тут же снова застонать от боли.
        - Я бы не прочь наглотаться чего-нибудь мощненького и желательно болеутоляющего, но нет - я чист, как стеклышко, - заявляет Марк и наконец выпускает меня из объятий, сразу же пошатнувшись в сторону.
        - Про «стеклышко» ты сейчас явно переборщил, - констатирую осипшим голосом и уверена, пока я с нетерпением ожидаю услышать объяснения, мои глаза становятся похожи на блюдца.
        - Вот эта твоя оторопелая моська - что-то с чем-то! Она меня забавляет даже больше, чем когда ты разгневанная гарпия, - лепечет он какую-то ерунду, что никак не относится к теме.
        - И?
        - И-и-и… - нарочно тянет время Марк, продолжая играть на моих нервах. - Поэтому я не мог упустить возможность и не построить из себя разъяренного дядьку, который намеревается покончить с тобой, но теперь, когда я увидел твою ошалелую физиономию, ты можешь расслабиться, Никс. Я ничего тебе больше не сделаю.
        - Нет? - широко распахиваю веки.
        - Не-а-а! Мести никакой не будет. Как и новых поручений в обмен на молчание тоже!
        - Не будет? - а теперь мои глаза вообще норовят выскочить из глазниц.
        - Ничего не будет, подруженька. Только если ты не захочешь, чтобы я отблагодарил тебя не только объятиями, - кошара в своей любимой манере многозначительно поигрывает бровями, но я пропускаю мимо ушей его очередной призыв на «перепихон» и спрашиваю:
        - Да за что ты благодаришь меня?! Я понять все никак не могу. Ты же в полной заднице! Или все, что ты сказал мне о проблемах с отцом, тоже выдумка?
        - Ох, нет-нет! Каждое мое слово - сущая правда, и именно за нее я и благодарю.
        Марку везет понаслаждаться еще одной моей вконец «оторопелой моськой», что вновь заставляет его ненадолго рассмеяться, а затем продолжить:
        - Ты просто не знала, Никс, что я годами творил всякую хрень не просто так, а одержимый стремлением своими выходками выбесить отца, чтобы он наконец отказался от своей навязчивой идеи - передать мне все нудные дела семейной компании и посадить меня в свой чертов офис, на который мне чихать хотелось. Однако, сколько бы не позорил его на людях своим дурным поведением, у меня ни черта не получалось. Он всегда покрывал все мои выкрутасы и оставался непреклонным в своем убеждении: «Семейное дело должно перейти исключительно в руки члену семьи Эндрюз и бла-бла-бла…», - он понижает голос и делает серьезнейшее лицо, явно пародируя манеру речи отца. - Но Харту всего за день удалось сделать то, что мне годами не удавалось - он навсегда уничтожил планы отца видеть меня у штурвала семейного дела и буквально вынуждает его собственноручно выгнать меня из города. Фишка лишь в том, что Адаму вряд ли придет в голову, что своими действиями он не лишает меня всего, а наоборот - дарит свободу от папаши, который не только навязывал мне свои желания с самого детства, но и на корню обрубал все возможности для меня
заниматься тем, чем я всегда страстно желал заниматься.
        - Музыкой? - вырывается у меня первое, что приходит на ум, потому как пение Марка в самом деле произвело на меня неизгладимое впечатление.
        - Так точно. Он постоянно перекрывал мне все пути для начала музыкальной карьеры. На какие бы прослушивания я ни ходил, в какие бы звукозаписывающие студии я ни пытался попасть, меня везде встречали отказы. Да что уж там… меня даже в обычные бары для музыкальных вечеров не брали, а каждое мое видео с песнями на УouTube бесследно удалялось в первые же минуты загрузки. Смекаешь степень пи*деца, в котором я жил все это время? Против власти отца у меня не было никаких шансов, но теперь все двери для меня открыты, я могу уехать куда глаза глядят, как можно дальше от всего своего зацикленного на бизнесе семейства, и смогу всецело посвятить себя творчеству, - он опускает обе руки на мои плечи и смотрит прямо в глаза. - И прикинь, Никс, все благодаря тебе и твоему любовничку. Я сам в шоке! Но этот так: если бы не твое желание от меня избавиться, боюсь, я бы никогда не смог отвязаться от отца и его планов на мою жизнь, - проговаривает Эндрюз устало, запинаясь и съедая многие окончания слов, но с таким воодушевлением и ликованием, что я в который раз за наше с ним знакомство прихожу к одному-единственному
умозаключению.
        - Какой же ты гребаный везунчик, Марк! - с усмешкой выдаю я, от удивления покачивая головой. - Без дома, без денег, без семьи, лицо - сплошной синяк, и все равно даже из такой ситуации ты выходишь победителем.
        - Неужели я слышу в твоем голосе зависть, малышка? - он едва справляется с тем, чтобы тыкнуть пальцем мне в кончик носа, а когда я резко вздрагиваю от очередных ворчаний Остина, и вовсе попадает мне в глаз.
        - Честно? Как бы это странно ни звучало, но да, я завидую тебе, - признаюсь я. Отталкиваю Марка от себя и ухожу в другой конец комнаты, устало прислоняясь к шкафу спиной. - Я ничего плохого в своей жизни никому не делаю, а беды сыплются на меня, как из рога изобилия. Ты же конченый засранец, а Вселенная все равно почему-то тебя любит и постоянно благоволит.
        - Ошибаешься, - он вразвалочку добирается до меня и также заваливается на шкаф, вызывая своим весом негромкий хруст деревянной дверцы. - Меня любит вовсе не Вселенная.
        - А кто? Фортуна? Или ты сделку с демоном на перекрестке заключил?
        - Не-а. Все куда проще - я сам себя люблю и всегда в первую очередь думаю о себе любимом. И, возможно, именно в этом и заключается корень всех твоих неудач, Никс.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ты не любишь себя, - бросает Марк, будто баскетбольным мячом попадая в центр моего солнечного сплетения. - И именно поэтому ты год за годом не можешь выбраться из всего болота, которое тебя окружает. Я ведь в курсе, что у тебя тоже, как и у меня, есть карьерная мечта. И я сам видел, насколько ты талантлива. Но разница в том, что если на пути к моей мечте у меня стояла влиятельная преграда в виде отца, который, так сказать, то и дело подрезал мне крылья, то в твоем случае - ты сама их безжалостно себе режешь. Тебя никто не держал здесь много лет, не останавливал, не вставлял палки в колеса в каждом твоем начинании. Ты добровольно торчишь здесь ради мамы, которая вряд ли стоит таких жертв…
        - Марк, не…
        - Не напрягайся, я не тот, кто будет выворачивать тебе мозги. Это дело оставлю Остину. Я просто веду к тому, что ты вряд ли хоть когда-нибудь сможешь впустить в свою жизнь хоть крупицу удачи, если неустанно будешь бултыхаться в этой Энглвудской канаве, в которой застряла только потому, что любишь кого угодно, но только не себя.
        - И как же научиться себя любить, профессор жизни? - ехидничаю я.
        - С этим вопросом обращайся к учебнику по всей этой белиберде по самопознанию или к какому-нибудь мозгоправу, но уж точно не ко мне. Я не профессор жизни, знающий все на свете, а всего лишь конченый эгоист.
        - Тут я с тобой не соглашусь, Марк, - откидываю голову назад на деревянную поверхность шкафа, глядя на удручающий профиль Эндрюза. - Ты эгоист, но не конченый… Ведь будь ты таковым, то со своими ранами не мудохался бы с Остином полночи, а мирно пошел бы отдыхать.
        - Я просто поступил, как полагается поступать друзьям в подобных ситуациях.
        - Прекрасным друзьям, - подправляю я, встречаясь с его усталым взглядом. - А ты в самом деле такой, Марк.
        - А теперь я слышу в твоем голосе удивление? - усмехается он.
        - Я думала, ты во всех аспектах мудак, но как друг Остина, должна признать, ты действительно показываешь себя с хорошей стороны. Не то что я, - концовку фразы произношу почти беззвучно, с грустью возвращая взор на распластавшееся по всей кровати тело Рида.
        В комнате повисает непродолжительное молчание, я лишь слышу ритмично тикающую стрелку на часах, с каждым глухим щелчком которой все сильнее ощущаю испытывающий взор Эндрюза, ошпаривающий мне щеку.
        - И как давно? - его вопрос проходит сквозь поры на коже, добираясь до самого сокровенного ящика в моей душе. До сих пор никто, кроме Эми, не знал о моих истинных чувствах к Остину, и, по правде говоря, я хотела бы, чтобы так оно и оставалось, однако продолжать сейчас и дальше отрицать перед Марком очевидное было бы, по меньшей мере, глупо.
        - С первого взгляда, - честно признаюсь я, опуская взор в пол, а в ответ лишь получаю протяжный, шумный выдох. - И что? Не будет никаких издевок, подколов и смеха? - интересуюсь я, придав голосу максимум беззаботности, пока по груди будто ножом царапает.
        - Да какой тут смех, Никс? Я могу лишь восхититься твоим актерским талантом. Столько лет так отменно играть роль сестрицы. Я поражен! Снимаю шляпу. Но я только одного не понимаю…
        - Чего? - справляясь со сковывающим все тело смущением, поднимаю на него робкий взгляд.
        - Зачем это нужно было делать?
        - А зачем нужно было бы ему что-то говорить?
        - Ну… как минимум для того, чтобы он знал.
        - И что бы это изменило, кроме того, что добавило бы нашей дружбе массу неловкости?
        - И вот опять! - безрадостно усмехается Марк.
        - Что опять?
        - Опять твоя самооценка, что валяется где-то на дне Марианской впадины, изначально заставляет тебя видеть лишь плохой исход.
        - Дело не в моей самооценке, Марк. Я просто знаю, что там никогда не может быть никакого другого исхода.
        - Да? И откуда же?
        - Знаю и все. Я же не слепая дура и четко вижу разницу его отношения ко мне и к другим девушкам.
        - Не слепая, но точно дура! - повышает он голос, получая за это от меня локтем по ребрам. - А-у-уч!
        - Контролируй громкость, - требую я шепотом.
        - Да как тут контролировать, когда я еще раз убеждаюсь, что любите вы, бабы, сами у себя в мозгах что-то сварить, заправить все какими-то поспешными суждениями, а потом страдать понапрасну из-за всего этого месива, вместо того чтобы просто нормально поговорить с человеком и расставить все точки над «і».
        - Так-так-так… А теперь на сцену выходит знаток любовных дел? Что-то ты сегодня щедр на советы, Эндрюз, - насмешливо парирую я, желая поскорее свернуть эту беседу.
        - Опять уходишь от темы.
        - Да нет темы, Марк. Не важно, что я там чувствую к нему и что чувствует Остин. Это все не имеет больше никакого смысла. Он скоро уезжает, я остаюсь здесь, да и это не самая главная проблема. Не забывай, что за мой постоянно следит Адам, и он не позволит мне быть ни с Остином, ни с кем-либо другим, пока я не отработаю несколькомесячный контракт его шлюхи. Понимаешь? Поэтому хватит говорить о том, что в принципе невозможно!
        - Так отработай контракт.
        - Что ты сказал?! - переспрашиваю я, правда, надеясь, что мне это всего лишь послышалось.
        - Когти свои не заостряй так резко, Никс, и подумай как следует. Какие еще варианты ты видишь? Разве не поняла, что Адам из людей «вижу цель - не вижу препятствий»?
        - И что? Я сразу должна сдаваться и смиренно раздвигать перед ним ноги? - от негодования мой шепот превращается в шипение.
        - А что в этом плохого?
        - Что плохого?! Ты сейчас серьезно?!
        - Более чем. Отбрось же ты свои идиотские принципы и вруби мозг. Я многого не знаю, но слышал, что после Харта женщины купаются в богатстве чуть ли не до конца жизни, да и во время контракта живут, как королевы. К тому же он не какой-то там противный старикан с дряхлым членом, а прямо-таки неземная мечта всех женщин. Так что не вижу препятствий - отработай с удовольствием контракт, заработай денег на решения всех своих проблем, а после живи припеваючи с Остином или кем угодно и горя не знай, - на полном серьезе выпаливает Марк, пока меня одолевает страстное желание в самом деле стать ведьмой, способной одним лишь только взглядом сжечь поганца дотла. Но вместо этого я просто зло отрезаю:
        - Замяли тему.
        - Но ты лу…
        - Я сказала: замяли тему! - а во второй раз чуть ли не рычу, словно животное, на что Марк в несогласии закатывает глаза, но все же решает отступить.
        - Ну, как знаешь, Никс, дело твое, - он вяло пожимает плечами. - Правда, глупо это с твоей стороны. Очень глупо. Он все равно тебя дожмет. На одном лишь моем примере ты могла убедиться, что Адам добиваться своего умеет быстро.
        В ответ я горько усмехаюсь. Тут даже поспорить нельзя, а лишь в очередной раз задаться цепью назойливых вопросов: раз Адам такой спец все быстро решать, почему он сразу не убрал Марка, если постоянно видел нас вместе? Почему он не заставил Баррета незамедлительно выкинуть меня из дома, а позволил найти способ оплатить долг до конца месяца? Почему только сейчас он дал разрешение подкупленной девке напасть на меня, хотя мог это сделать гораздо раньше? И почему Адам ждет моего прихода именно завтра, а не, допустим, недели так три назад?
        Все это странно и не дает мне покоя, но от минутных раздумий меня отвлекает хрипловатый голос Марка:
        - На твоем месте я бы давно уже согласился. Своим упрямством ты просто сама себе жизнь опять усложняешь, только и всего.
        - Лучше уж жизнь усложнить, чем прислуживать этому ублюдку, - колко чеканю я.
        - Не прислуживать, а трахаться с ним, - подправляет Марк, тут же ловя еще один испепеляющий взгляд от меня.
        - Тебе не пора на боковую, а? Как ты вообще еще стоять умудряешься? Давай уже закончим бессмысленно трындеть и пойдем спать. Ты можешь лечь в гостиной на диване, - решаю окончательно свернуть нашу беседу, осознавая, что тоже уже валюсь с ног.
        - О нет! Я здесь не останусь. Поеду к себе, - он отталкивается от шкафа и наконец направляется к выходу.
        - Я думала, ты уже без квартиры, - я незамедлительно следую за ним.
        - Не-а-а, мой папаня не совсем же там изверг какой-то. Последнюю неделю в городе не позволит мне ночевать на улице, так что покайфую последние деньки в комфортных условиях. Когда мне потом еще посчастливится поспать в мягкой постельке? - навеселе лопочет Эндрюз, нисколько не расстраиваясь фактом, что беспечная жизнь ему теперь не скоро светит. Конечно, когда впереди ждет любимое дело, не страшит ни бедность, ни неуютное жилье, ни отсутствие четкой картины будущего. А такой обезбашенный гуляка, как Марк, уж точно будет воспринимать свои грядущие скитания исключительно как увлекательное приключение.
        - Ты останешься с ним? - разворачиваясь ко мне в коридоре, интересуется Марк.
        - Конечно, его такого оставлять одного нельзя.
        - Хорошо… Но смотри только не увлекайся с приставаниями к парнишке. Не уверен, что он сегодня будет способен тебя хоть чем-то удивить, - хитро посмеивается Эндрюз.
        - Некрофилия - не моя тематика, так что можешь быть спокоен за друга, - усмехаюсь я, подталкивая его к входной двери, но, заметив на вешалке одну из толстовок Остина, тут же останавливаю. - Подожди. Надень на себя это.
        - Зачем? На улице жара, хочешь, чтобы я вконец задохнулся?
        - Хочу, чтобы ты живой до дома добрался.
        - Вот это забота, подруженька, благодарю, но не стоит. Я на такси поеду. По улицам шастать не буду.
        - Не в этом дело. У дома в черном джипе сидит шавка Адама. Тот самый, что врезался в нас, так что надевай это и будь осторожен при выходе из подъезда. Еще не хватало, чтобы он тебя засек.
        - Жесть. Вот это надзор. Умом тронуться! И как ты его выдерживаешь? - искренне поражается Марк, получая в ответ выражение лица «как раз-таки умом и трогаюсь», и с чередой стонов и вздохов натягивает на себя толстовку, пряча голову под капюшон.
        - Ну что, я красавчик? - спрашивает синее, взбухшее пятно в сером капюшоне, по-своему обычаю самодовольно улыбаясь.
        - Все медсестры в больнице были бы твои! - открываю двери, чтобы он уже наконец свалил.
        - А вот тут ты молодец, Никс, - только что дала мне весомый повод отправиться на проверку.
        В ответ я хочу вновь закатить сонные глаза, но вдруг вспоминаю…
        - Марк!
        Он оборачивается возле лестницы и вопросительно смотрит на меня.
        - Не знаю, конечно, будет ли для тебя это иметь хоть какое-то значение, но, думаю, тебе стоит знать, что Эми в курсе о нашем поцелуе… Адам прислал ей видеозапись.
        Вижу, как на миг он досадливо хмурится, а в его глазах поселяется грусть, которую он быстро от себя отгоняет и хрипло произносит:
        - Да, ты права… Это уже не имеет никакого значения… И можешь рассказать ей всю правду о том, какой я мудак. Возможно, это облегчит ей задачу быстрее забыть меня. - Марк коротко и совсем без радости улыбается и, покачиваясь как маятник, уходит прочь, пока во мне тем временем впервые проскальзывает мысль о том, что, каким бы похотливым кобелем Марк ни был, Эмилия в самом деле была для него особенной.
        И этой его способности - испытывать нечто искреннее и мощное к одному человеку, продолжая при этом без зазрения совести увлекаться другими, я тоже в какой-то мере завидую. Хотела бы и я так уметь - просто трахаться. Без чувств. Без эмоций. Без душевного коннекта. Чистая физика. Плотское удовольствие. И никакого продолжения.
        Возможно, тогда я уже давно перечеркнула бы все свои непоколебимые принципы и, поддавшись соблазну быстро и приятно заработать, переспала с первым же приглянувшемся мне клиентом. А после еще с одним, еще и еще… и так продолжалось бы до тех пор, пока не встретила бы Адама, которому также отдалась бы без раздумий в самую первую ночь, а сразу после с радостью согласилась бы на его удивительный контракт, который автоматически подарил бы мне счастливый билет в новую жизнь, состоящую из богатства, комфорта, роскоши и абсолютного нуля нерешаемых проблем.
        Да… возможно, именно так все и было бы. Но я не Марк Эндрюз. Не одна из девиц Адама. И не одна из множества моих беспринципных коллег-проституток. Я не могу так. Не умею продаваться и отдавать себя тому, к кому ничего не испытываю, пока душа пылает от любви к другому.
        Неужели и в твоем сердечке места хватает больше чем для одного мужчины? - в сознании непроизвольно вспыхивают слова Марка.
        Но нет! Не хватает! И я обязательно вытесню из него Адама окончательно. Его не будет ни в сердце, ни в душе, ни в мыслях, ни под кожей. Я выведу его чары из тела, как накопившиеся шлаки и токсины, всячески отравляющие организм, ведь с каждым днем я все больше склоняюсь к суждению, что все мои необъяснимые бурные эмоции к Харту, раз за разом заставляющие меня поверить, будто между нами существует связь, - неправда.
        Мистика. Магия. Ложь. Галлюцинация. Что угодно, но только не настоящая любовь, которая годами наполняет меня до краев при виде Остина.
        И эту любовь не изменить, не погасить, не уничтожить. Не вымолить, не выпросить, не продать, не купить. Именно поэтому, даже если Адам решит разрушить всю мою жизнь под корень или наоборот - предложить хоть все деньги мира, мой ответ на его контракт всегда безоговорочно будет один: «нет, нет и ещё раз нет!».
        ГЛАВА 11
        НИКОЛИНА
        Закрываю входную дверь на все замки, после еще пару раз их тщательно проверяю. Не знаю зачем. Видимо, подсознательно хочу дать почувствовать себе максимальную безопасность, даже несмотря на четкое понимание того, что если шпион Адама по какой-то причине обнаружит моё отсутствие дома, и все-таки решит ворваться сюда, никакая дверь ему не помешает.
        Но вроде причин быть не должно. Самый вероятный источник слежения ещё на улице я запустила прямиком в его машину, а сейчас, вывалив на пол все вещи из сумки и тщательно осмотрев каждую из них, понимаю, что ничто из содержимого не вызывает никаких подозрений. Да и думаю, если бы жучок был установлен, к примеру, в блеске для губ или во флаконе с лаком для волос, мой сторожевой пёс прибежал бы ко мне ещё на лестничной клетке и насильно поволок меня домой.
        С этими успокаивающими мыслями, невзирая на катастрофическую усталость и поглощающий разум сон, я все-таки заставляю себя принять душ, чтобы смыть с тела не только пот, запах табачного дыма и остатки крови после драки, но также вычистить кожу от иллюзорной грязи, что оставляют на мне прикосновения чужих мужских пальцев.
        Натираю себя мочалкой до покраснения, будто вместе с «грязью» хочу стереть и кожу, а затем еще минут пятнадцать стою под потоком воды, наслаждаясь ошпаривающим жаром капель. Я бы непременно стояла и дольше, если бы в один момент температура воды не понизилась на градусов так тридцать, официально заявляя, что резервы кипятка в бойлере подошли к концу, что значит - Остина завтра с утра ждет исключительно ледяной душ. Но в его случае это то, что сам доктор прописал бы, поэтому чувства вины за расточительство горячей воды я особо не испытываю.
        Выжимаю волосы, протираю их полотенцем, его же после обматываю вокруг тела, так как надевать банный халат Мэгги у меня руки не поднимаются, да и, наверное, это было бы не совсем корректно.
        Перед тем как улечься на диване в гостиной, решаю еще раз проверить Остина, и по всей видимости, не зря: меня мигом с головы до ног будто колючей моросью окатывает, а всю сонливость как рукой снимает, когда я не обнаруживаю его в постели.
        Куда он ушел?!
        Первым делом осматриваю пол вокруг кровати, искреннее надеясь, что он просто рухнул вниз, ведь в его кондиции это запросто могло случиться. Могло, но, к моему сожалению, не случилось, поэтому следом я быстро проверяю входную дверь, отмечая, что все замки по-прежнему закрыты, а значит, из квартиры он не выходил. В гостиной его нет, на кухне - тоже, и лишь потом я наконец цепляюсь взглядом за тусклую полоску света, исходящую из спальни Мэгги, в которую тут же бесшумно направляюсь. Тихонько приоткрываю дверь и, к моему безмерному облегчению, вижу Остина, пошатывающегося возле небольшого комода, заполненного бабушкиными вещами, одну из которых он прикладывает к носу и глубоко вдыхает её запах.
        - Остин, - мягким голосом зову его. Подхожу ближе, понимая, что он нюхает одну из любимых рябых кофт Мэгги.
        - Ники? - от неожиданности он дергается и чуть ли не падает на пол, но мне удается его прислонить спиной к комоду так, чтобы он сумел удержать равновесие.
        - Осторожно! Вот так. Держись. Ты зачем встал? Тебе поспать нужно.
        - Я думал, вы ушли, - едва слышно произносит он, всматриваясь в меня своими зелеными глазами, в которых искрятся киловатты боли на пару с безутешной скорбью.
        - Ушел только Марк, я решила переночевать здесь. Не хотела оставлять тебя одного. - Провожу рукой по его скуле, желая перенять на себя хотя бы часть его страданий, но не могу. Так это не работает. Так же, как и поделиться собственными чувствами с ним, чтобы разбавить его боль утраты чем-то светлым, я тоже не в состоянии, ведь мой совершенно бездарный «щит», которым до сих пор не знаю, как правильно пользоваться, работает только там, где не надо, и наоборот, даёт трещину с теми сверхъестественными мудаками, от которых следовало бы защищать меня на все сто.
        Остин с минуту ничего не отвечает, лишь опускает взгляд на кофту в своих руках и сильно её сжимает. Прикрывает веки, вздыхает и монотонно, едва понятно проговаривает:
        - Она должна была еще жить. - Его голос утопает в отчаянье, а я утопаю вслед за ним.
        - Остин… - хочу сказать какую-нибудь нисколько не утешающую фразу вроде: «каждому отмерен свой срок, и мы никак этому не подвластны», но он меня перебивает:
        - Она должна была жить… а я должен был вытащить её отсюда. - Остин вяло взмахивает руками, указывая на пошарпанные стены комнаты, больше напоминающей каморку, в которой даже отсутствует окно. - Должен был дать всё, чего она заслуживает… а я этого не сделал… я её подвёл.
        - Нет, не говори так, ты не подвел её…
        - НЕТ!!! - вскрикивает он так яростно, что я подпрыгиваю от неожиданности и страха. - Я подвёл её во всём! Я хотел для нее лучшей жизни. Хотел показать иной мир, нежели эти трущобы… но не успел… я ни черта не успел… - Тяжелый вздох, пропитанный злостью и горем, срывается с его губ, когда он отходит от меня и прислоняется к стене лбом.
        - В этом нет твоей вины, ты делал всё, что было в твоих силах, - подбираюсь к нему сзади, желая погладить по спине, но он вдруг резко оборачивается, простреливая меня насквозь ненавистным взглядом. Таким острым, словно готов меня сейчас же разрезать пополам.
        - Да что я делал?! Что?! Сутками в компьютерном мире жил… и всё зря!.. Вместо этого я… я должен был чаще быть с ней, - выплёвывает он сбивчивым лепетом, так что мне едва удаётся разобрать слова, однако мне хватает этого, чтобы понять - гнев в мерцающей зелени его глаз направлен вовсе не на меня, а на самого себя. - Должен был… быть с ней рядом. А я не делал этого. Не приходил даже тогда, когда мог найти на это время… Не звонил так часто, как следовало бы… Боже!.. - он отбрасывает кофту на кровать и запускает руки в волосы, сдавливая пальцами затылок. - Я же даже не зашел к ней перед отъездом. Не зашел хотя бы на минуту, чтобы попрощаться. Как всегда, торопился… Сказал, что встретимся потом… когда вернусь. И она ждала… ждала… она всегда меня ждала, а я не приходил… постоянно не приходил… И в этот раз не успел прийти.
        Его дыхание учащается, а голос сдавливается еще сильнее от накатывающих его волн сожаления, но самый пик эмоционального срыва наступает, когда Остин обращает внимание на небольшую полочку прямо напротив кровати, полностью заставленную его фотографиями.
        - Остин, прошу, тебе нужно успокоиться и поспать, завтра тебе будет легче, - обеспокоенно выдавливаю из себя слова, желая предотвратить его помыслы, но тут же понимаю, что всё бессмысленно: он подлетает к полке и, хватая первый попавшийся портрет, со всех силы запускает его в противоположную стену, вдребезги разбивая рамку.
        - Остин, пожалуйста, не надо… - Но он не слышит, продолжая повторять те же разрушающие действия со всеми остальными снимками.
        - Тут только я! Только мои долбаные фото! А раз её больше нет! И им тут не место! - он разъярённо бросает фразы в воздух вслед за фоторамками.
        - Не надо, Остин! Бабушка любила тебя. Любила! Она никогда не держала на тебя обиды. Она гордилась тобой. Не делай этого! Не разбивай их! - пытаюсь достучаться до него, вздрагивая и прижимаясь к стенке, чтобы не пораниться об отлетающие во все стороны осколки после каждого его броска.
        - Мной не за что гордиться! Я ничего не сделал! Ни хрена! Только подвёл её! И накричал на неё, когда она звонила. Я накричал на неё без причины, и этого себе я никогда не прощу! Никогда! - кричит он, окончательно раздирая меня изнутри на части. Я больше не выдерживаю его мучений и стремительно подбегаю к нему, желая перехватить его руки до того, как он превратит еще один свой детский портрет в горстку мусора, но вместо этого отлетаю назад от его непроизвольного толчка по моему корпусу.
        - Черт! Ники! - видя, как я заваливаюсь на кровать, он будто пробуждается от гневного морока, вмиг заполняя свой пьяный взгляд еще большим сожалением. - Я не хотел делать тебе больно. Прости меня! Прости! Я идиот! - коверкая слова, произносит он, и на сей раз не удерживая вес своего тела, падает прямо передо мной на колени, начав стремительно ощупывать меня в поисках повреждений.
        - Всё хорошо, Остин, не переживай. - Придерживая полотенце на груди, сползаю с кровати и так же присаживаюсь перед ним. - Ты не причинил мне вред. Успокойся! - Я вкладываю в интонацию голоса всё имеющееся во мне тепло и нежность.
        - Нет! Не хорошо. Я не хотел тебя толкать. Посмотри, что я наделал! Ты ударилась? - он аккуратно притрагивается к моей голове, пытаясь разглядеть глубокий порез над бровью.
        - Ты ничего не сделал. Головой я ещё на работе стукнулась. Поверь мне, я цела и невредима, всё в порядке, - успокаиваю я и также протягиваю ему руки, показывая, что на мне нет никаких ран, но по его обеспокоенному, грустному лицу понимаю, что он по-прежнему мне не верит.
        - Я не хотел… Только не тебе… Прости меня! Прости! - он с истошным раскаянием продолжает извиняться, разрывая мне сердце своим виноватым взглядом.
        - Глупый… Мне не за что тебя прощать. Ты ничего не сделал. Иди сюда, - не выдерживая и дальше смотреть в его печальные глаза, я заключаю его в крепкие объятия, на которые он почему-то совсем не отвечает.
        - Не надо этого, Ники, - его тихий шёпот обжигает мне кожу плеча, а слова - всю грудную клетку.
        - Чего не надо? - не понимаю я, нисколько не ослабляя своих объятий.
        - Жалеть меня не надо.
        - Я не жалею.
        - Жалеешь.
        - Нет. Я поддерживаю.
        - Этого тоже не надо. Я сам должен справиться.
        Чувствую его ладони на своей талии, что, приложив усилия, отстраняют меня. Но я не собираюсь его слушать - ни за что не прекращу поддерживать, особенно сейчас, в столь редкий момент, когда без угрозы для него могу это делать.
        - Тебе не надо справляться одному, Остин. - Беру его руку в свою, цепко сплетая наши пальцы, но он быстро вынимает ладонь и слегка покачивает головой из стороны в сторону.
        - Нет, мне нужно справиться одному.
        - Что за глупости? Ты очень пьян и не понимаешь, о чём говоришь.
        - Нет… Это не глупости. Хочу побыть один… Я всех потерял… всех, кого любил… ради кого старался чего-то добиться… поэтому и справиться со всем хочу один.
        - Возможно, тебе так кажется сейчас, но это неправда. Ты не потерял всех. У тебя есть я… и Лара, - неохотно выжимаю из себя её имя, надеясь, что хотя бы оно его успокоит, но всё тщетно: Остин опускает голову вниз и, горестно ссутулив плечи, еле слышно бормочет:
        - Нет… Лара ушла… ушла по моей вине… потому что тоже забывал о ней постоянно… а бабушка… она… - его голос вконец сипнет, будто в горле застревают слова об ужасающей реальности, которые он никак не может произнести вслух.
        - Всё, Остин, хватит, не мучай себя! - едва не задыхаясь от боли и сострадания, я обхватываю его опущенное лицо руками. - И не смей думать, что ты один. Это не так. Я же с тобой. И никуда от тебя не денусь, даже если ты будешь меня прогонять. Я всё равно останусь. Здесь. Сейчас. И всегда буду рядом, - обещаю я, но Остин будто бы упускает все мои слова из внимания. Приподнимает к моему лицу вконец поникший взгляд и убивает меня своим прерывистым, сдавленным шёпотом:
        - Она… умерла… умерла… понимаешь? Моя бабушка умерла в одиночестве… так и не дождавшись меня… а ты… тебя я тоже потерял, Николина… Тоже потерял, - на последнем издыхании произносит он, и я мигом застываю, чувствуя, словно из меня всю душу безжалостно вырезают - хирургическим скальпелем, без анестезии, врач-дилетант, когда замечаю, как по бледным щекам Остина начинают медленно катиться слезы.
        И всё, я не знаю, что именно со мной происходит и как это объяснить, но я впервые за долгие годы нашей с ним дружбы больше не в силах и дальше оставаться маленькой сестричкой.
        Я не думаю о каких-либо последствиях, не думаю о завтрашнем дне, не думаю об опасности в виде Харта и о том, как отреагирует Рид, а просто отметаю к чертям все защитные маски и, ответив ему тихо: «Ты никогда меня не потеряешь», начинаю ловить каждую солёную каплю его боли своими губами.
        - Не надо… - хрипло стонет он, но я игнорирую, покрывая короткими поцелуями его влажные щёки, глаза, брови. - Уходи… - но я лишь ближе прижимаюсь к нему телом, обхватываю лицо, поглаживая по щетине, добираюсь губами до горячего лба. - Не жалей меня… - слышу ещё одну тихую просьбу, прокладывая дорожку из поцелуев по его носу к губам, в паре сантиметров от которых останавливаюсь, еле справляясь с порывом произнести ему всю правду:
        Я не жалею тебя, а люблю… Люблю сильнее жизни и потому не могу бездейственно смотреть на твои страдания и слушать, как ты беспочвенно себя обвиняешь.
        Но эти слова остаются при мне, пока я не отрываясь смотрю на его приоткрытые губы, притягивающие меня к себе, словно мощнейшим магнитом, и осознаю, что единственное, чего я всей душой желаю, - это хотя бы раз почувствовать их вкус, наплевав на то, что делать это сейчас совсем не правильно, не вовремя, эгоистично.
        Желание это безумное. Неукротимое. Отчаянное. Слишком сильное. Берущееся из наэлектризованного воздуха между нами, из его горечи утраты и моей безответной любви.
        И, чёрт побери, я делаю это…
        Я целую. Нежно. Робко. Бережно. Затаив дыхание и дрожа всем телом. На короткое мгновенье припадаю к самым заветным губам, о которых грезила на протяжении всей жизни - ночами, днями, во снах и наяву.
        Всего пара секунд моего личного счастья. Пара секунд прикосновения к мечте - и я силками заставляю себя от него оторваться, вмиг ощущая, как тишина между нами сгущается невидимым туманом - плотным, неуловимым, мешающим дышать полной грудью, пока я в оцепенелом страхе ожидаю увидеть реакцию Остина.
        А реакция есть. Причём весьма яркая, даже несмотря на его сильное опьянение.
        - Что это было? - в изумлении выдыхает он, пока сквозь мутную поволоку хмеля в его зелёных радужках глаз проступает шок.
        - Остин… Я… Просто…
        И тут передо мной стоит выбор - сказать, что поцелуй получился случайно из-за непреодолимого желания хоть немного утешить его, а может, даже попробовать притвориться, будто ему всё и вовсе показалось, или же… набраться наконец-таки храбрости, забить на весь хронический страх быть отвергнутой им и сделать редкое исключение, ответив ему честно.
        И как думаете, какой вариант выбираю я?
        Тихо втягивая ноздрями воздух, я опускаю трепещущие ресницы, крайне радуясь тому, что уже сижу на коленях, потому как на нервно дрожащих от внутренней паники ногах я бы точно устоять не смогла бы.
        - Я захотела поцеловать тебя, Остин, и поцеловала, - подняв на него решительный взгляд, выдаю твёрдо, чётко, прямо возле его лица, так близко, чтобы моё признание точно добралось до его неясного сознания.
        Поднимите руки, кто удивлён?
        Честно: я - неимоверно, но ещё сильнее моего выбора - хоть раз не притворяться - удивляет его неразборчивый ответ:
        - Нет… Ники… я не об этом, - заявляет Рид и больше ничего не объясняет.
        «А о чём тогда?!» - недоумевая, хочу спросить я, но не получается: я утрачиваю способность разговаривать, когда мой влюблённо-напуганный мозг начинает завороженно следить за действиями Остина. В один момент он просто изучающе смотрит на меня, будто бы пытаясь решить в уме какую-то сложную задачу, а уже в следующий проводит пальцами линию от моих ключиц по шее вверх, на миг задерживаясь на подбородке.
        - Нет… так опять ничего нет, - едва слышно о чём-то своём заключает он, вынуждая меня окончательно растеряться, но всё так же продолжать бездвижно сидеть и наслаждаться тем, как его рука проходится по моей щеке к губам, трепетно проводя по ним большим пальцем.
        Такие простые касания. Невинные. Едва ощутимые. Но уже от них приятные мурашки атакуют всё моё тело, превращают сердечный ритм в хаотичный пляс и разбавляют кровоток сексуальным желанием. И я не могу от них отказаться. Нет во мне сил сделать это. Только не сейчас. Хотя бы раз. Хотя бы раз хочу их почувствовать.
        - А если так? - вдруг спрашивает Остин, вновь словно обращаясь к самому себе, и тут же ошарашивает меня до полного помутнения: надавливает пальцем на мою нижнюю губу, заставляя рот приоткрыться, и уверенно вторгается в него языком, быстро встречаясь с моим онемелым, но не спешит, не напирает, не поглощает, как это делал… не важно… а будто бы познаёт нечто новое для себя.
        Его губы такие нежные, что аж плакать хочется, а движения языка плавные, мерные, точно исследующие. Только я никак не могу понять - что именно он исследует? Меня? Себя? Свои ощущения? Не знаю. Да и какая разница? Сегодня ничего не имеет значения. Я просто закрываю глаза, решаясь прикоснуться к его слегка колючей щеке, и начинаю самозабвенно отвечать на его трепетные движения, мгновенно ощущая, будто умираю, отправляясь прямиком к вратам рая, где всецело отдаюсь удовольствию, о котором так долго и страстно мечтала.
        - Да… Вот так… Чувствую, - и даже его неразборчивый шёпот растворяется ещё на полпути к сознанию - моя голова полностью отключается, а сердце, наоборот, набирает разгон, когда Остин одной рукой крепко обхватывает моё тело, а второй зарывается в волосы и, прижимая намертво к своему корпусу, сменяет нежный поцелуй на страстный, предоставляя мне долгожданный шанс наконец вволю познать его губы - горячие, сильные и умопомрачительно сладкие, даже невзирая на терпкий привкус алкоголя.
        Я настолько утопаю в его прикосновениях, стараясь запомнить каждый малейший отклик на происходящее, что навязчивая мысль о том, что, вероятнее всего, Остин даже не понимает, с кем и что сейчас вытворяет, мгновенно уходит на второй план.
        Сердцебиение на максимум, ощущения на пределе. Вокруг осколки, ночь, тишина, ни единого шороха. Только наши языки неистово сплетаются воедино. Он сжимает меня в клетке своих рук. И я проворно ныряю ладонями под его майку, начиная с упоением ощупывать напряжённые мышцы и покрытую испариной кожу спины.
        Боже! Это, должно быть, мой сон! Долбаная нирвана! Эдем! Самая прекрасная и столь обманчивая сказка, которую я должна сейчас же прекратить, приструнить себя и остановить Остина, уложив пьяного друга спать, а не пользоваться его невменяемым состоянием прямо в комнате его умершей бабушки ради удовлетворения своих заоблачных желаний.
        Мне необходимо отстраниться от него! Знаю, мать его, знаю! Но как это сделать, если его настойчивые прикосновения и поцелуи, которые я никогда больше не смогу ощутить, не прекращают вытеснять из головы весь здравый смысл?
        Мне правда хочется поступить правильно, но, в конце-то концов, я же не железная - не могу я просто взять и не откликаться на это безрассудное искушение, осязая, как его пальцы довольно ловко забираются под полотенце и ласкающими движениями сминают мою попку, направляя горячий, волнительный наплыв к сердцевине бёдер, что вместо правильных, разумных действий провоцирует меня выпустить из горла блаженный стон.
        - В тебе так много… - что-то блеет он, но я не разбираю слов. Слышу только его ответный стон - хриплый, гортанный, томный, кричащий о возросшем возбуждении в нём, что также наглядно подтверждает пробудившаяся в его штанах твёрдость, внушительный размер которой Остин позволяет мне оценить сполна, вдавливая меня в свой пах так, будто хочет пропустить меня сквозь своё тело.
        А я погибаю, задыхаюсь, растворяюсь от того, как хочу и сквозь него, и на него, и под ним, да как угодно, но только если бы я знала, что это мощное желание в нём я вызываю в трезвом уме, а не когда он пребывает глубочайшем алкогольном трансе.
        Как Остин вообще умудрился так возбудиться при его-то чрезмерном опьянении? Это вопрос крайне интересный, хочу я вам сказать, ведь он однозначно сейчас пьяный в дупель, потому как мне наверняка известно - Остин никогда бы не стал впиваться в губы своей маленькой сестры так, словно целую вечность ждал этого слияния, а руки его не скользили бы по моей оголённой спине и ягодицам с тем нетерпением и жаром, с каким он это делает сейчас, нисколько не смущаясь фактом, что повязанное вокруг меня полотенце упало к бёдрам вниз, полностью оголив меня по пояс.
        Но этот неловкий момент изрядно смущает меня и также весьма неплохо помогает наконец попытаться вынырнуть из любовного омута раньше, чем успею потонуть в нём окончательно.
        - Остин… подожди… - до конца не понимаю, где нахожу силы оторваться от его губ, но я всё-таки делаю это, в то время как телом, наоборот, ещё крепче прилипаю к нему в попытке прикрыть наготу.
        - Чего подождать? - Он сканирует мои глаза пытливым, мутным взором, в котором я внезапно отмечаю обескураживающую метаморфозу - доселе горящие в нём злость, ненависть, печаль и глубочайшее чувство вины растворились в чём-то настолько мощном и желанном для меня, что я вконец перестаю соображать и верить в реальность происходящего. Да и как тут поверить и вообще пытаться о чём-то размышлять, когда наши лица близко-близко, кончики носов соединены, а вместо языков теперь в поцелуе сливаются наши тяжёлые, рваные выдохи?
        Что я там вообще хотела ему сказать? Кто-нибудь может напомнить?
        Ах да… точно!
        - Полотенце… упало, - тихо шепчу в его губы, завязывая новый раунд с ненасытной жаждой вновь припасть к ним.
        - Это плохо? - спрашивает Остин охрипшим голосом ещё тише, чем я.
        - Не знаю, плохо это или нет, но я голая, - сообщаю с непреодолимой робостью.
        - Тебе холодно?
        Его руки сжимают меня в горячих объятиях, запуская жидкий воск по венам, так что о каком холоде вообще может идти речь?
        - Нет.
        - Тогда всё прекрасно, - вот так просто отвечает он и начинает усыпать мою шею чувственными поцелуями.
        О да… это прекрасно! Прекрасно настолько, что я была бы готова умереть от кайфа, не будь это всё столь неправильным!
        - Нет, не надо, Остин, остановись, - ловлю его за подбородок, притягивая к своему лицу. - Нам не стоит сейчас продолжать и что-либо делать.
        - Не стоит? - недоумённый шёпот вибрирует на моих губах.
        - Да… Нам лучше пойти спать, - произношу чуть ли не с разочарованным стоном.
        - Ты хочешь спать?
        - А ты разве не хочешь?
        - Я хочу тебя, - бросает он пылкие слова прямиком мне в центр сердца и опускает взгляд к моим губам, кончиком языка проводя по своим. - И хочу ещё раз почувствовать, - его вкрадчивый голос добивает мою непоколебимость прекратить нашу близость, и мы вновь сливаемся в горячем поцелуе, от которого я стремительно улетаю ввысь. Разрешаю себе ещё совсем ненадолго оказаться по ту сторону мира, где его губы всегда отвечают мне взаимностью, а крепкое тело согревает своей силой.
        Мне сложно определить, сколько времени мы проводим в безумной схватке губ, но я мгновенно возвращаюсь обратно на землю, когда сквозь остервенелый стук пульса в висках слышу томный и столь знакомый вопрос, который некто другой задавал мне уже неоднократно:
        - Скажи мне: чего ты на самом деле хочешь?
        Голова идёт кругом, весь низ живота поглощает жар, и на мгновенье мне даже становится страшно: вдруг я открою глаза и вновь увижу иллюзию Харта? Вдруг он там? Смотрит на меня своими мрачными глазами? Вдруг это он сейчас обнимает меня, опьяняя теплом своей мужской энергии?
        Несколько секунд молчу, глубоко вдыхаю, концентрируясь на родном запахе Остина и его руках, приятно ласкающих мою спину, чтобы дать себе возможность утихомирить панику вслед за ошалелым бегом сердца, что бьёт в голове как громовой набат.
        Удар. Удар. Удар.
        Нет его там. Нет! Не бойся!
        Бам! Бам! Бам!
        Открой глаза! Посмотри страху в лицо и убедись, что нет его там! Давай же!
        Но не успеваю я набраться смелости и широко распахнуть веки, как слышу то, что Адам никогда в жизни не сказал бы мне:
        - Ничего не бойся, Ники… И просто скажи, чего ты хочешь. Всё будет именно так… Я никогда не сделаю ничего против твоей воли и никогда не буду ни к чему принуждать, - искренне бормочет хозяин моего сердца, даже не предполагая, что, скорее всего, он никогда не сделает именно того, чего я от него желаю.
        Да уж… Вселенная не перестаёт надо мной насмехаться, но хотя бы помогает сейчас отбросить прочь все страхи и наконец открыть глаза, чтобы увидеть, что…
        Нет Адама… Нет его!
        Есть только любимое лицо Остина, находящееся в сантиметре от моего, и его пьяные глаза, горящие исступлённым пламенем, при виде которых желание отдаться ему прямо здесь и сейчас достигает критической точки. Однако куда важнее для меня - сделать это по-настоящему, а не просто-напросто бессовестно воспользовавшись сегодняшним раскладом.
        Сердце начинает щемить, колотясь, как безумное, от досады, а тело - настойчиво требовать любви, но я собираюсь с духом и уговариваю себя остановиться, чтобы уберечь нас от совершения ошибки, о которой потом, без сомнений, мы оба будем жалеть. И даже неизвестно - кто из нас больше.
        - Я много чего хочу, Остин, - протяжно выдыхаю, надеясь вместе с воздухом выпустить из себя и всё возбуждение тоже. - Но ты очень пьян, а я устала после работы, поэтому нам в самом деле лучше лечь спать, а завтра утром, если у тебя всё ещё будет желание, ты сможешь повторить свой вопрос снова, хорошо? - спрашиваю я со всей серьёзностью в голосе и накрываю его щёки руками, желая и взглядом тоже протранслировать ему своё истинное желание:
        Я хочу, чтобы ты хотел меня осознанно, Остин, и после нескольких лет мучительных ожиданий для меня ничего не стоит подождать всего лишь ночь, чтобы безошибочно узнать - что именно сейчас олицетворяет этот новый, яркий блеск в твоих глазах?
        Но Остин ничего не отвечает. Остаётся неподвижным. Не говорит ни слова, только тяжело и часто дышит, будто отдаёт последние силы, чтобы успокоить себя. Я тоже замолкаю, бесконечно долго разглядывая своё отражение в его потемневших радужках глаз.
        Томительные секунды тишины кажутся вечностью, но я всё равно не успеваю надышаться ими и разочарованно всхлипываю, когда примерно через минуту Остин также молчаливо расслабляет свои объятия и отстраняется, вынуждая меня в стремлении хоть немного прикрыть грудь шустро скрестить на ней руки.
        - Нет, тебе не нужно… - его тихий, незаконченный протест провоцирует бунт мурашек на коже, а немигающий взор - внезапный жар, запекающий всё лицо и шею.
        Остину не нужно ничего больше говорить. Мне и так понятно, о чём он просит. Но я не тороплюсь опускать руки вниз: смущение сворачивает каждую каплю крови, заставляя меня замереть в нерешительности: одно дело - раздеваться перед совершенно незнакомыми клиентами, что не имеют для меня никакого значения, и совсем другое - перед мужчиной, которого знаю всю жизнь и безответно боготворю всем сердцем.
        И потому мы вновь продолжительно молчим. Я ежесекундно робею лишь сильнее, а Остин терпеливо ждёт, подтверждая этим свои слова, что ни к чему никогда не станет принуждать меня силой. Даже в пьяном состоянии он умудряется не опускать свой испытывающий взгляд с моего лица ниже, явно желая, чтобы я сама дала ему зелёный свет это сделать.
        И я даю.
        Я ведь не трусиха, правда?
        Хотя именно такой я себя ощущаю, когда медленно и неуверенно убираю руки с груди, в долю секунды осязая, как помимо зоны декольте теперь уже всё тело полностью покрывается мурашками на пару с алым румянцем. От одного его взгляда на мои заострившиеся, точно пики, соски по мне пролетает бурный шквал ощущений. Острых, насыщенных, противоречивых, окатывающих меня попеременно то холодом, то лютым зноем. Когда же Остин одаривает мою грудь почти невесомым касанием пальцев, обводя горячей подушечкой контур чувствительных ареол, короткие электрические разряды пронзают всю поверхность кожи, посылая особенно сильные импульсы в чувствительные точки.
        - Ты такая красивая, - хрипло выдыхает Остин и полностью накрывает мою грудь своей ладонью, начав бесстыдно сминать её. И это невозможно стерпеть молча. Вибрирующий стон сам вылетает из горла, отдаваясь эхом в интимном влажном месте, где всё сейчас ощущается максимально остро.
        - Остин, мы не дол… - пытаюсь не потерять нить с реальностью, но Остин затыкает мой рот своим языком. Его руки выпускают мою грудь из объятий, неторопливо скользят по телу вниз и, добираясь до бёдер, снова начинают мягко поглаживать их.
        Невыносимо выдерживать эту нежность. Слишком сладко. Волшебно. Нереально. Неправильно. Почему это должно быть таким неправильным? Почему я всегда должна сопротивляться своим плотским желаниям? Разве в моей жизни и так не хватает борьбы? Получается, что так, потому что совсем скоро я вновь сквозь внутренние противостояния намереваюсь его остановить, однако Остин сам неожиданно помогает мне в этом: вслепую отыскав упавшее полотенце, он приподнимает его вверх и, нехотя обрывая наш пылкий поцелуй, одними губами шепчет:
        - Я же сказал… Всё будет так, как ты захочешь.
        Вижу, как трудно ему даётся обвязать махровую ткань вокруг моего тела, поэтому решаю помочь ему, не отрывая глаз с его рассеянного взгляда.
        - Сейчас мы идём спать, а завтра я обязательно спрошу тебя снова, - Остин даёт мне неосознанное, но столь прекрасное обещание, что мигом заставляет меня заулыбаться ярче тысячи солнц. - Но только спать мы пойдём вместе, хорошо? - справившись с полотенцем, добавляет он, с трудом копируя мой серьёзный тон, что вместе с его лицом, отображающим крайнюю степень опьянения, получается до невозможности потешным.
        - Хорошо, - со смешком соглашаюсь я и радуюсь короткому мгновению счастья, когда ещё один поцелуй соединяет наши губы.
        Затем помогаю Остину встать и добраться до его комнаты, по пути до которой он не прекращает меня обнимать и говорить что-то невнятное на ушко, то и дело заставляя меня смеяться во всю квартиру.
        Приложив титанические усилия, мы вместе стягиваем с него всю одежду (кроме трусов, естественно, к чему лишние искушения?), а после укладываемся в постель и, прижавшись плотно телом к телу, ещё какое-то время продолжаем говорить о всякой бессмысленной ерунде, что кажется мне самой прекрасной беседой из всех наших произошедших за минувшие тринадцать лет.
        - Ты так вкусно пахнешь, - после вымученного лепета на непонятную мне тему Остин носом утыкается в ямочку ключицы, полной грудью вдыхая мой запах.
        - А ты пахнешь, как стадо алкашей, - усмехаюсь я, играя пальцами с его торчащими во все стороны волосами.
        - Фу-у-у… Это ужасно. Значит, я воняю, - бурчит, коротко целуя меня в шею.
        - Думаю, пару часов сна с тобой, и я буду вонять так же, - с уверенностью прогнозирую я, но мне плевать: прижимаюсь к его телу лишь сильнее, желая искупать себя в нём целиком.
        - Не будешь… ты всегда пахнешь дождиком, - выдаёт он полусонным шёпотом, зарабатывая от меня ещё одну усмешку.
        - Дождиком?
        - Мхм… - Предполагаю, это означает «да».
        - И как же он пахнет?
        - Как ты.
        - И как же это, гений?
        - Ой… Гений точно не знает.
        Улыбаюсь.
        - Да и никто точно не знает.
        Ещё ярче.
        - Но всем нравится.
        Так что щёки начинает сводить от улыбки.
        - А я его просто обожаю, - и после этого бурчания он обнимает меня до боли в мышцах и наконец-то засыпает.
        Стоит ли мне озвучивать отметку своего счастья в этот момент?
        Думаю, нет. Уверена, вам и так понятен номер облака, на котором я обитаю, пока с замиранием сердца наслаждаюсь равномерным сопением Остина, его спящим лицом у моей груди, руками, обвивающими моё тело и ногами, переплетающимися с моими вместе, как единое целое.
        Да… вот он - мой рай на земле. И неважно, что ждёт меня завтра. Неважно, как больно будет с утра. Есть только этот миг. Эта ночь. Эта короткая сказка, в которой мы вместе. Близко. Сердцем к сердцу. Одно дыхание на двоих. И даже если всё между нами неправда. Даже если это мой прекрасный самообман и моя первая и последняя возможность ощутить, что значит быть для него желанной.
        Неважно… Всё это неважно.
        Сейчас я всё равно преисполнена счастьем. И счастье это самое что ни на есть настоящее.
        Только это важно.
        Только это.
        ГЛАВА 12
        ОСТИН
        Впервые в жизни я прихожу в сознание и сразу жалею об этом. Голова раскалывается и гудит так, словно в ней ведутся строительные работы, с трудом пробудившийся мозг представляет собой агонизирующий фарш, а тело - это сплошная крепатура, приправленная ноющей болью во всех сухожилиях и суставах, словно вчера я весь день провел в тренажерном зале, где являлся самим тренажером, который люто терзали сотни массивных качков.
        Хотя, может, так оно и было. Хрен знает. Где я был и что вытворял? Неизвестно. В памяти полный провал, а перед сомкнутыми веками кромешная тьма, которую совершенно не хочется нарушать светом.
        Не хочется. Но как бы надо. Хотя бы ради того, чтобы понять, где я, собственно, нахожусь.
        Спиной вроде как ощущаю мягкий матрас, а это уже победа - значит, до какой-то кровати я всё-таки дополз, осталось лишь узнать - до какой именно.
        Отправляю все моральные и физические силы к правому глазу. Хоп! Открываю его и тут же захлопываю вновь от удара яркого света по слизистой оболочке. Так… Не сдаемся. Попытка номер два. Давай парень, поднажми, ты сможешь! Хо-о-оп! Ты его открыл, а теперь держись и не закрывай. Вооот… молодец! Ты справился. А теперь давай также повтори со вторым.
        Еще несколько секунд жестокой борьбы с солнечным лучом, ярко освещающим комнату, и левый глаз также одерживает победу. Аплодисменты! Первый этап завершен, а теперь отбрасываем шутки в сторону и подключаем мозг, чтобы сообразить, что я вообще имею.
        Десять квадратных метров затхлого помещения, стены с выцветшими, в некоторых местах отклеивавшимися обоями, потолок, покрытый трещинами и разросшейся по углам плесенью, и открытое настежь окно, впускающее в комнату жаркий, душный воздух вместе с вечными криками местных бомжей.
        Все понятно. Я в Энглвуде. В нашей с бабушкой квартире. В своей комнате. В своей кровати. Браво! Топаем дальше.
        Приподнимаюсь на локтях, провоцируя неприятный хруст в шее, что усиливает работу отбойного молотка в моей голове до сумасшедших скоростей, однако я всё равно заставляю себя осмотреть окружение - справа налево, медленно, без порывистых движений - они мне сейчас ни к чему. Сканирую пространство комнаты и вроде бы ничего нового не замечаю: полка, полка, еще одна, что держится на соплях, шкаф, вновь полка, стул, женская одежда на стуле, стол, лампа, занавеска… стоп!.. а ну-ка, на пару шагов назад… женская одежда?
        А вот это интересненько.
        Я что, умудрился кого-то подцепить, будучи как свинья нажратый? Да и еще притащить в таком состоянии девушку в Энглвуд? Зачем я это сделал? Где вообще страх потерял? Как смог до такого додуматься? Да и что это за девушка такая, что согласилась на подобное?
        Не знаю, бля*ь. Ни черта не помню.
        Точнее, помню только бар, в который забурился в желании окружить себя скоплением чужих эмоций на пару с лучшими друзьями разбитого сердца - Джеком* и Капитаном Морганом*. Сам я не в теме, но слыхал, что эксперты в делах сердечных поговаривают об их целебных действиях, поэтому решил проверить на себе. И вот - проверил, бля*ь! На всю жизнь проверил.
        В архиве памяти мерцает калейдоскоп какой-то непонятной жести: беспорядочные обрывки мест, лица, музыка, голоса… в общем, полная неразбериха, прояснение которой следует отложить до лучших времен, когда я приду в норму, а пока необходимо сконцентрироваться на моей неизвестной гостье, которая, кстати говоря, возможно, сможет мне помочь, рассказав подробности о прошедшей ночи.
        Осмотревшись мутным взглядом ещё раз, понимаю, что в кровати я определенно точно лежу один, но сквозь зверский шум мигрени в ушах и крики с улицы мне удается расслышать приглушенном звук падающей в душе воды.
        Вода…
        Вот же черт, как пить-то хочется. Горло першит и горит, будто в него песка из пустыни наспали, а полость рта вяжет от невыносимой жажды. Тело ломит, желудок сводит от тошноты, но я всё равно хочу попытаться встать и добраться до кухни, однако в этом героическом подвиге отпадает всякая необходимость, когда мой взгляд цепляется за стакан на прикроватной тумбочке.
        О боги! Не знаю, кто эта девчонка, но я уже готов расцеловать ей ноги.
        Залпом опустошаю целый стакан, наслаждаясь прохладным потоком живительной жидкости, стремительно петляющим по желудочному тракту. Так… уже лучше. От обезвоживания не сдохну - и это еще один повод ликовать. А вот то, что под одеялом я лежу абсолютно голый, - это повод удивляться.
        Никогда не трахался в отключке. Да и слабо представляю, как это возможно. Хотя… в случае со мной, наверное, для полноценной работы нужного органа хватило бы возбуждения девушки. А раз я совсем без одежды, и она, как уже выяснилось, - тоже, могу естественно предположить, что между нами что-то было. Секс или нечто иное - вопрос отдельный, да и это не особо-то имеет значение. Главная суть в том, что провести ночь с незнакомкой, не помня ни имени, ни лица, ни образа, ни самого процесса, - это как-то странно и чрезвычайно ново для меня.
        По ходу, моя стратегия - заглушить всю душевную дичь алкоголем - не только вовлекла меня в некоторые ночные приключения (плохие или хорошие, ещё осталось выяснить), но и в самом деле дала тотального маху, ведь в итоге исчезла, чтоб её, только память, а разъедающее чувство вины, злость на себя, непередаваемая тоска по бабушке и целый спектр говноэмоций, вызванных грандиозной новостью о тайных отношениях девушки, которую люблю больше жизни, и моего лучшего друга, остались. Всё это бурное дерьмо в груди никуда не делось и продолжает клокотать, как в жаровне, добавляя моему «очешуенному» физическому состоянию особой изюминки, которой хочется подавиться и на хрен отбросить коньки.
        Чтоб я еще хоть когда-нибудь притронулся к бутылке! Чтоб еще когда-нибудь…
        - К черту! - раздраженно рычу сквозь сжатые зубы, падая головой обратно на подушку, тут же жмурясь от острой боли в висках. Так фигово, как сейчас, мне еще никогда не было, и думаю, что вряд ли хоть что-то сможет переплюнуть этот ад.
        Однако это утро или день - фиг разберешь, быстренько уверяет меня об обратном, когда из ванной комнаты доносится взволнованный девичий возглас:
        - Остин, ты проснулся?!
        Слышу его и чуть ли не выскакиваю из постели как ошпаренный. Точнее, вскакиваю, но головокружение и боль мигом прибивают тело обратно к матрасу, заставляя кровать жалобно заскрипеть.
        Спокойно, Рид, тебе, должно быть, послышалось. Видать, кочан до сих пор не запустил все извилины в действие.
        Но уже в следующий миг мои жалкие утешения разом превращаются в пыль, когда вслед за скрипом открывающейся двери передо мной появляется Ники в одном повязанном вокруг тела полотенце.
        - Да… вижу, что наконец проснулся. Ну… ты… как себя чувствуешь? - с некой настороженностью спрашивает она, прислоняясь плечом к стенке, а у меня все лампочки в голове перегорают, когда замечаю, как по её шее, ключицам, тонким рукам и до безупречности стройным ногам стекают мириады капель.
        Она стоит передо мной практически голая, слегка растерянная и полностью мокрая, за исключением волос, что собраны в пышный пучок на затылке. Настолько красивая, что я аж от мира всего отключаюсь на неопределенное количество секунд, пока до моего атрофированного мозга на черепашьей скорости доползает масштаб, возможно, совершенной мной катастрофы.
        - Мы… Ты… Вчера… Я? - вот это я мощно начал. Ничего не скажешь. Но большего из себя вытрясти не получается, пока она вот так, как сейчас, смотрит мне прямо в глаза, всю душу неумолимо вытягивая, словно в ожидании чего-то.
        - Ты что, совсем-совсем ничего не помнишь?
        Господи! Это её «совсем-совсем» было сказано с таким безмерным удивлением, что я всё сильнее начинаю убеждаться - вчера я, по ходу, по полной программе облажался.
        - Я… нет… не знаю… все как в тумане, - описываю мягкий вариант беспредела в моей голове. Тут не туман, тут беспросветное забвение памяти, которая едва ли подлежит восстановлению.
        - Так ты совсем ничего не помнишь из того, что делал здесь ночью? - переспрашивает Ники, придавая озадаченному голосу мягкости, но я явственно ощущаю, как нелегко ей это даётся.
        - Я не помню даже, как пришел сюда… а что было потом… ночью… черт… ничего! Темнота и немного тусклых картинок, которые чётко не разглядеть, поэтому просто скажи мне… - не решаюсь закончить предложение от страха узнать, что за глупость я вчера совершил, а Николь лишь усложняет мне задачу собраться с духом и спросить тем, что подходит ко мне чересчур близко, нисколько не смущаясь, что полотенце едва прикрывает все её интимные места.
        Конечно, чего смущаться, если ночью, по всей видимости, я лицезрел её обнаженной? И не помню этого! Не помню, будь я проклят! Какой же я все-таки отморозок.
        - Я тебя… Точнее, мы с тобой вчера… Мы… - вновь проявляю попытку узнать о минувшей ночи, но язык опять даёт сбой, отказываясь произносить вслух предположения о том, что я в беспамятстве занимался сексом с моей маленькой девочкой. Да, безусловно, я хочу этого до трясучки, до неописуемости, до полного онемения во всех кончиках пальцах, но не так же. Не при таких обстоятельствах.
        Николина заслуживает совсем другого отношения, а не какой-то жалкий трах по пьяни с мудаком, который даже не помнит, было ли ей хорошо или наоборот - сделал ли он ей больно? Бля*ь! Она же вроде ни с кем еще никогда не спала. Я что?! Лишил её девственности этой ночью? Нет! Не мог! Да и не может она быть девственницей, раз они с Марком вместе. Так ведь? Скорее всего. Так что не может быть такого! Да и секса никак не могло быть! Она же просто ни за что не согласилась бы. Врезала бы мне, и я остановился бы. А может, она это и сделала? И я ни хрена не остановился?
        В полнейшем ужасе от поглотивших мой разум возможных сюжетов этой ночи поднимаю взор на её лицо и замечаю заклеенную пластырем бровь, вмиг ощущая, как в животе всё начинает сводить болезненной судорогой.
        Это я ей сделал?! Я ударил её?! Она сопротивлялась, а я взял её силой?!
        Нет! Нет! Нет!
        Я так не мог сделать. Никогда.
        Нет! Нет! Нет!
        Она для меня - всё. Я не причинил бы ей подобной боли.
        - Нет, нет, нет! - не сразу въезжаю, что, оказывается, произношу это не только в мыслях, но и вслух, в отрицании покачивая головой.
        - Ого!.. Ничего себе! - изумляется Ники, не сводя с меня пристального взора. - Аж девять раз!
        - Что?! Какие еще девять раз?! - громко вскрикиваю, в шоке вылетая из кровати, едва успевая поймать одеяло, чтобы не оголить пах.
        - Ты девять раз сказал «нет», а еще побледнел неслабо, - её же голос пусть и звучит тихо, но спокойствием в нём и не пахнет. Только усердно сдерживаемая злость и раздражение, направленная в мой адрес. - Я, конечно, не мечта всех парней, но не думала, что тебе будет настолько противна мысль, что мы с тобой переспали, - выпаливает она в упор, подтверждая все мои опасения.
        - Нет!.. Нет!.. Нет! - как последний дол*оёб, вновь повторяю одно и то же, пытаясь справиться с тошнотой к самому себе. Я всё-таки сделал с ней это. Сделал! Трахнул, как какую-то шлюху на один вечер. Вот так. Вот здесь. В полной коме. Что же я за ничтожество такое?!
        - Давай еще парочку раз повтори, и наберётся счастливое очко, - недовольно бросает Николина и быстро перемещается к окну, будто теперь ей самой становится неприятно находиться со мной рядом.
        Возвращаю на неё виноватый взгляд, наблюдая, как она слегка наклоняется и, опираясь локтями на подоконник, оголяет половину своей задницы, на аппетитный вид которой я мгновенно залипаю.
        - Да нет же, Ники… - язык едва шевелится, в горле вновь пересыхает. - Ты всё неправильно поняла, мне не противно, мне… - жарко, остро, хочется ещё… только так, чтобы помнить каждую секунду.
        - Мерзко, что трахнул сестричку? Или стыдно за это? - но вместо истины Николь додумывает своё. Мне не видно её лицо, но по язвительной интонации голоса могу с уверенностью сказать, что оно сейчас омрачено обидчивой гримасой. Ведь мне же как никому другому известно, что малышка всегда огрызается и злится, когда ей делают больно. И я хочу убить себя за то, что в этот раз причиной её боли являюсь я.
        - Не говори ерунды, Ники. Мерзко - нет. Стыдно - очень. Я же ничего не помню… Что я делал? Как это произошло? Почему…
        - Так если бы ты помнил, всё было бы в норме? - резко перебивает она, так и продолжая что-то упорно выглядывать на улице, мозоля мой взгляд своей пятой точкой.
        Несмотря на нереальный отходняк и до жути спутанный клубок мыслей, область ниже пояса неумолимо наливается похотью, что еще сильнее усложняет мне и так нелёгкое общение с ней.
        - Слушай, ты можешь повернуться ко мне передом и поговорить обо всём нормально? А еще лучше надеть что-нибудь на себя, пожалуйста, - миролюбивым голосом прошу я, получая в ответ холодный синий взгляд, брошенный на меня через плечо, словно остроконечный дротик.
        - Вчера тебя мой вид более чем устраивал, - сдавленно выдаёт она, и теперь вся скатившаяся кровь к члену резко взлетает к моему лицу, разъедая его жаром, словно под воздействием химикатов.
        Приходится несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы суметь взять себя в руки и всецело настроиться на неприятный разговор, который избегать и откладывать ни в коем случае непозволительно.
        - Судя по тому, как сильно ты злишься на меня, делаю смелый вывод, что ночью я был ужасен. И прости меня за это, Ники. Честно, прости. Я не хотел этого. Я никогда бы такого не допустил в здравом уме, и мне вообще непонятно, как я довел себя до такого состояния. Когда я вчера пошел в бар, я не думал, что всё кончится так плачевно. Не только для меня, но и для тебя тоже… Я… - разом замолкаю, замечая, как её голова опускается вниз. Не знал бы я наверняка, что Николина никогда не плачет, подумал бы, что именно это она и делает сейчас, отчего моё сердце будто бомбу проглатывает и мгновенно самоуничтожается.
        - Эй, Ники… ты чего?
        Плотно обмотав свои бедра одеялом, я подхожу к ней и встаю прямо за её спиной. Она молча выпрямляется, но не поворачивается, лишь сильнее вдавливается в подоконник, будто желает избежать соприкосновения со мной. А я хочу, чёрт побери, к ней прикоснуться, сжать в своих руках, утешить, миллион раз извиниться, но, не имея и малейшего понятия, какой вред я вчера ей нанёс, будет весьма неразумно сейчас налетать на неё со своими объятиями. Я ж её знаю: влепит со всего маха, исцарапает лицо, раскричится, как угорелая, на всю катушку, а мне с моим адским похмельем стоит избегать её гнева, поэтому до выяснения всех деталей будет лучше её не трогать.
        - Скажи, за что мне нужно извиняться? Я был агрессивным? Принудил тебя? Сделал больно? Ударил? - на последнем слове едва удерживаю себя от гневного рычания. Я, в принципе, никогда не понимал, как можно бить женщин? Это недопустимо! Отвратительно. Ниже всякого мужского достоинства. И я сам лично не раз разукрашивал лица мудозвонов, когда видел таких на улицах Энглвуда, избивающими свою подружку, сестру, собутыльницу или просто местную шлюху. Мне было похер, что за женщины подвергались насилию, заслуживали ли они, нарочно спровоцировав, или даже сами накидывались с кулаками - ничего из этого не оправдывало в моих глазах этих недомужиков, что посмели поднять на них руку.
        И потому, если я сейчас узнаю, что, будучи в беспамятстве, ударил Николину, я сам лично себе башку оторву. Клянусь, оторву! На кой чёрт она нужна, если в ней нет ни грамма разума?
        Эту маленькую буйную девочку не то что бить нельзя, её нужно лелеять, как самую драгоценную реликвию, даже если она частенько представляет собой атомный заряд, взрывающий тебе все мозговые клетки. Волосы её белокурые нужно бережно сквозь пальцы пропускать, а губами ловить каждую родинку на изящных плечиках, что сейчас украшаются мелкими крапинками мурашек.
        Вот же дьявол! Я всё-таки прикасаюсь к ней: прикладываю ладонь к влажной коже между лопаток и опускаю лоб к её затылку, чувствуя, как она мгновенно напрягается всем телом.
        - Что именно я тебе сделал, Ники? - взволнованно шепчу ей в макушку, до головокружения упиваясь её свежим ароматом, и всё жду, что в любой момент она вколотит мне локтем в живот или же головой по носу врежет хорошенько. Но ничего из этого Николина не делает, лишь спустя несколько секунд тревожного молчания она наконец разворачивается ко мне лицом и омывает с головы до ног своим морским, глубоким взглядом.
        - Ты ничего не сделал мне, Остин, - произносит она сдержанно, в то время как в её зрачках царит нечто совсем противоположное.
        - Не сделал? - недоуменно хмурюсь.
        - Нет.
        - Так ты сама, что ли?.. - пульс подскакивает от секундной радужной надежды, что она могла сама этого хотеть.
        - Нет.
        Но ясен пень, не хотела.
        - Тогда я не по…
        - Между нами ничего не было, - вдруг выдаёт она, точно ледяной водой меня окатывая.
        - Не было?
        - Мы просто спали.
        - Но ты же сказала, что…
        - Что? Разве я тебе что-то подобное сказала? Вроде нет. Ты сам сделал какие-то свои выводы, я лишь поразилась твоей бурной реакцией. - Она прислоняется бёдрами к подоконнику, складывая руки на груди, что вынуждает меня отступить назад немного и усердней сконцентрироваться на её лице, чтобы не спускаться взглядом ниже.
        - Ты говоришь мне правду? - спрашиваю, интуитивно ощущая, что она чего-то не договаривает.
        - А зачем мне тебе врать о таком? - удивляется так искренне, будто никогда в жизни мне ни о чем не врала, отчего я не сдерживаю невольной усмешки, которую Николина явно интерпретирует по-своему, потому как следом резко добавляет: - Если не веришь моим словам, посмотри на простыни. Они чистые! - Она вытягивает руку в сторону кровати. Я поворачиваю голову и сам не сразу замечаю, как от облегчения шумно и протяжно выдыхаю. Нет, не потому что теперь я точно понимаю, что у нас не было секса, а потому что только что узнал наверняка, что его не было и у Николины с Марком.
        По сути, меня это никоим образом не должно касаться, но, блин, знать, что моя любимая девочка еще никому не отдавалась, как ни крути, до жути приятно, даже несмотря на то, что я беспощадно зол на неё за наглую ложь.
        - Ну вот, вижу, тебя сразу отпустило. Кровавых следов твоего чудовищного поступка не обнаружено, а значит, можно смело расслабиться, не так ли? - насмешливо проговаривает Ники, нехило так вводя меня этим в ступор.
        - Хочешь сказать, для тебя было бы нормальным получить первый сексуальный опыт со в стельку пьяным мужиком, который вряд ли даже смог бы себя контролировать во время процесса?
        - Нет. Это не было бы нормальным, но и такой трагедией, какой видишь для себя это ты, - тоже.
        - Да что ты говоришь? Не было бы трагедией?
        - Конечно. Как минимум потому, что этим пьяным мужиком был ты.
        - А это что-то меняет для тебя? - выбрасываю вопрос и чувствую, как дыхание прерывается в ожидании услышать ответ, пока Ники заминается на несколько секунд, будто не может подобрать нужных слов, а затем прикрывает глаза и протяжно выдыхает, сдавливая пальцами переносицу.
        - Я не совсем понимаю, к чему мы ведём этот разговор? Ничего же не было. Моя невинность в целости и сохранности. Никакой трагедии не произошло, так что тебе не за что себя корить, - глухо заключает Николь, а мне даже «чувствовать» не надо, чтобы физически осязать исходящую от неё злость.
        - Значит, я сделал что-то другое?
        - Нет. Ты ничего не сделал.
        - Что с головой тогда? Это я тебя ударил?
        - Дурак совсем, что ли?! Конечно нет!
        - А кто?
        - Разве мне нужен кто-то, чтобы шишки себе набивать?
        Ответ понятен, вопрос исчерпан. От сердца знатно отлегло, что моей вины тут нет. Продолжаем.
        - Как я здесь оказался?
        - За это тебе следует поблагодарить Марка. Именно он притащил тебя вчера из бара и привёз сюда, даже несмотря на то, что сам еле на ногах стоял.
        - Он пил со мной?
        - Нет. Ты пил один, насколько мне известно, а Марк уже после того, как приволок тебя сюда, просто залечивал вискарём свои раны, полученные во время заключения в полицейском участке.
        - Марк был в заключении?!
        - Да. И до конца недели покидает город из-за проблем с отцом.
        - Чего?! - Сказать, что я в шоке, - ничего не сказать. Что ещё я пропустил за время отключки?
        - Да, он уезжает, но, думаю, пусть все подробности он тебе сам расскажет. Обязательно позвони ему, как оклемаешься. Он был в жутком состоянии из-за побоев вчера, поэтому меньшее, что ты можешь сделать в знак благодарности, - это сказать ему «спасибо». Он в самом деле поступил как настоящий друг.
        Поглядите-ка, как защебетала о своём ненаглядном, бля*ь, аж блевать хочется. Причём как в прямом, так и в переносном смысле. Раньше она никогда ничего хорошего о нём сказать не могла, а тут прям… Бесит. И долго эти так называемые друзья ещё врать мне собираются?
        Их искусное притворство, делающее из меня круглого дурака, злит меня до чёртиков, но, несмотря на это, Марку позвонить всё-таки придётся. А ещё лучше - проведать его.
        - А сама-то ты как здесь оказалась? - это тоже, кстати, крайне интересующий меня вопрос.
        - Я возвращалась с работы домой и случайно встретила вас с Марком, распевающими песни во всю лестничную клетку, - без запинки произносит она, хотя я вот что-то совсем не уверен, что так оно и было. Возможно, она опять это выдумывает, чтобы скрыть правду о том, что она изначально приехала за мной бар с Марком. Но мне ничего другого не остаётся, как просто гадать, так же как и о том, почему Эндрюз оставил свою девушку одну со мной на ночь? Он, конечно, знает, что мы с ней только друзья, но всё же…
        И эти размышления тут же навевают мне следующий вопрос:
        - А почему я голый?
        - Ночью ты спал в трусах, но под утро тебе стало плохо, и ты побежал на переговоры с белым другом. После надолго отключился в душе, чуть соседей всех не затопил. Повезло, что я проснулась и побежала тебя будить. Было нелегко, но я справилась. Ты очнулся, сам разделся, а затем в чём мать родила, полностью мокрый, пошлёпал обратно в комнату.
        Я вновь присаживаюсь на кровать, накрываю лицо руками и опускаю голову вниз, желая скрыть от неё окатывающий меня стыд и недоумение. Это реально отвратительное чувство - слушать от кого-то о своих действиях, о которых я сам совершенно не могу вспомнить.
        - Но тебе не стоит так сильно переживать, Остин, я ничего не видела. Да и мы же с тобой как родные. Брат с сестрой. Чего стесняться? - беспечно пожимает плечами она и смотрит на меня иронично-колким взглядом, пока единственное, что вижу я в высокопиксельном формате, - это её умопомрачительные ноги, которые так и манят ухватиться за них, чтобы притянуть эту негодующую пигалицу к себе на колени и как следует отхлестать её по заду.
        Я хмурюсь и поджимаю губы, кулаками сгребая простынь, чтобы справиться с наваждением это сделать, и моё чересчур напряжённое лицо в этот момент, само собой, не ускользает от внимания Ники.
        - Но так уж и быть, раз мой вид настолько сильно давит на твою психику, я оденусь. - И вот опять - злость, злость, злость… каждый полутон её голоса пропитан ею. - Отвернёшься, чтобы сознание, не дай бог, не потерять? Или мне в другую комнату уйти переодеваться?
        Это были абсолютно бестолковые вопросы, потому что моего ответа Николина дождаться не соизволяет: уже в следующий миг она подходит к стулу, на котором лежит её одежда, и сбрасывает с себя полотенце, заставляя меня мгновенно отвести взгляд в противоположный угол комнаты и уже самому вконец раздражиться.
        - Слушай, я не пойму, раз я тебя никак этой ночью не обидел, какого чёрта ты сейчас так злишься на меня? - выпаливаю я, едва справляясь с искушением посмотреть на её обнажённые задние формы.
        - С чего ты решил, что я злюсь?
        Слышу, как резко она встряхивает что-то из своей одежды.
        - Мне ещё стоит объяснять? Давай лучше сразу перейдём к сути.
        - Мне нечего тебе сказать.
        - Скажи правду.
        - Какую?
        - Что с тобой происходит, Никс?
        - Так теперь я снова Никс?
        - Когда ты ведёшь себя, как стерва, да.
        - А теперь я ещё и стерва, - её голос режет, как лезвие ножа, а движения становятся ещё более порывистыми, отчего я не выдерживаю и поворачиваюсь к ней.
        - Да что не так, мать твою?! - рычу, одновременно радуясь и огорчаясь, что она уже успела натянуть штаны и лифчик.
        - Всё так.
        - За что ты на меня злишься?!
        - Я не злюсь.
        - Ты меня выводишь своей ложью!
        - Я не лгу.
        - Николина! - за долю секунды подлетаю к ней и, схватив за локоть, поворачиваю к себе.
        - Да что ты хочешь?!
        - Понять!
        - Нечего понимать! И не трогай меня! - Она резко вырывает руку, и мы сталкиваемся в безмолвном поединке взглядом, от которого во все стороны летят невидимые разряды. Её пышная грудь, идеально уместившаяся в кружевном бра, высоко поднимается и опускается, вторя моему ритму дыхания, а влажный блеск в сапфировых зрачках по своему обычаю превращается в ярость, от которой мне столь отчаянно хочется её избавить. Да только как это сделать, если она от меня всё скрывает?
        Что с тобой, Ники? Скажи. Просто скажи. Помоги мне понять, что таится за твоими непробиваемыми стенами, и я сделаю всё, чтобы у тебя не было больше причин так на меня злиться.
        - Я не злюсь на тебя, Остин, - но она вновь предпочитает сдержать всю правду в своём непроницаемом склепе, вынуждая меня продолжать ломать голову, в которой и так вовсю разряжается похмельный армагеддон.
        - Если не на меня, то на кого?
        - Ни на кого. Я просто… - Ну что? Что просто? Скажи, чёрт тебя побрал, и я всё решу. - Я просто устала, да и ночка сегодня была не из простых, даже несмотря на то, что в целом ты был безобидным лапочкой. Не выспалась немного, поэтому-то я с самого утра и без настроения, - на выдохе произносит она, опираясь кулаками на поверхность стола, пока у меня аж челюсть сводит от неудовлетворённости её ответом.
        Врёт же опять. Точно врёт. Теперь, когда я знаю, что она на это способна, в фальшивости её слов нет никаких сомнений. С ней точно что-то происходит. Только что? Новые проблемы дома? На чёртовой работе? Или же её кто-то обидел, а она просто не хочет мне говорить об этом? Если это Марк уже умудрился как-то накосячить, я быстро ему на место мозги вправлю. Мне только нужно услышать всю суть проблемы от Ники.
        Нужно. Очень нужно. Я хочу ей помочь, но сейчас больше давить на неё и упрашивать открыться мне не стану, ведь прекрасно знаю, что этим я добьюсь лишь обратного эффекта - она ещё сильнее закроется или, как мне теперь известно, в очередной раз соврёт. Поэтому мне нужно приложить над собой усилия и усмирить свой инстинкт защитника, что вечно так сильно раздражает её, и просто подождать, когда она успокоится и сама решит мне всё рассказать.
        Выдыхаю из себя собравшуюся злость и разочарование и отхожу от Николины, не желая больше напрягать её своим напором. Озираюсь по сторонам в поисках своей одежды не только, чтобы тоже одеться, но и в надежде найти джинсы с пачкой сигарет в кармане. И естественно, когда мне это так необходимо, как назло, ничего не нахожу. Нехватка никотина в крови начинает изрядно давить на общее состояние, а вот отсутствие одежды ни капли не заботит.
        Ведь эта мелкая зараза правильно сказала: мы же с ней как брат с сестрой, так чего стесняться?
        Откидываю одеяло в сторону и направляюсь к шкафу. Вещей здесь у меня немного - вся основная часть находится в общежитии, но какие-то старые спортивные штаны мне всё-таки найти удаётся.
        Николина молчит, я тоже. В таком же напряжённом безмолвии я покидаю комнату и отправляюсь в душ, в коридоре натыкаясь на целый пакет с осколками стекла и разломанными фоторамками.
        Так понимаю, этот разгром устроен тоже благодаря моим стараниям.
        Да уж… Замечательно! Остаётся лишь догадываться, какой ещё ерунды я вчера натворил, и может, уже прямо сейчас делать мысленный посыл в космос, чтобы никогда не вспоминать об этом.
        *Джек и Капитан Морган - имеются ввиду алкогольные напитки Jack Daniel's и Captain Morgan
        ГЛАВА 13
        ОСТИН
        Как с утра я умудрился надолго отключиться под душем и не протрезветь или не окоченеть до смерти - для меня остается загадкой, потому как сейчас я и пяти минут не выстоял под ледяными струями воды, которые не только не остудили гудящую боль в черепе, но и взбесили меня до неимоверности из-за того, что никакими словами не передать, насколько мне осточертели бедность и отсутствие комфортных условий жизни.
        Сколько раз мне приходилось мыться под холодной водой, а затем кутаться в несколько слоёв одежды, чтобы не задубеть в квартире во время лютых морозов? Сколько раз я сносил собой расставленные на полках бабушкины баночки, тюбики и прочую женскую хрень из-за того, что мне тупо не хватало места для безопасных манёвров? А сколько раз у нас засорялись канализационные трубы, и нам в прямом смысле приходилось по колено плавать в дерьме?
        Не счесть, мать его, не счесть!
        И это я назвал всего лишь три из длинного перечня неудобств в нашей так называемой ванной комнате (хотя комнатой её называть будет слишком громко, скорее, это телефонная будка). А сколько еще других косяков я могу перечислить во всей остальной квартире? Ой… Устанете слушать, да и вам, в принципе, лучше даже не знать, ведь тогда вконец офигеете.
        Не все рождаются с золотой ложкой во рту - это понятно. И я нисколько не обвиняю свою, так сказать, неблагоприятную судьбу в том, что мне всё детство приходилось несладко, ведь прекрасно знаю, что миллионам людям на планете не повезло куда больше, чем мне.
        Знаю, понимаю, сочувствую, но никогда ни одну из сфер своей жизни не ставлю в сравнение с чем-то худшим, чем я имею на данный момент, и никому так делать не советую.
        Уверен, многим их вас хоть раз в жизни говорили фразу по типу: «Что ты ноешь? Вон у соседей и этого нет, и ничего - живут не жалуются» или же «Ты думаешь, с кем-то другим тебе будет лучше? Не смеши. Большего ты не достойна».
        Но вы достойны. И где-то непременно будет больше и лучше, чем то, что имеете вы. Вопрос лишь в том: готовы ли вы отбросить в сторону все сомнения и страхи совершить ошибку, чтобы попытаться изменить свою жизнь?
        Ваш ответ мне неизвестен, но свой я дал самому себе ещё в день совершеннолетия, и он по сей день твёрд, как кремень, и непоколебим, как крепость. Поэтому мои жизненные ориентиры уже на протяжение нескольких лет - это только вверх и вперёд, без оглядки на прошлое, даже если страшно, тяжело и невыносимо.
        «Ничто не даётся без труда, и не жди от жизни поблажек», - так частенько говорила мне Мэгги, и эти неоспоримые факты я уже успел познать на собственном опыте. Однако какие бы поистине сложные препятствия не вставали на моём пути, я никогда не сдавался до тех пор, пока не справлялся с ними, и потому с уверенностью могу заявить, что я нисколько не боюсь трудностей, что ждут меня впереди.
        Для меня нет преград, которые бы мне было не под силу преодолеть. Нет проблем, которым нельзя было бы найти решения. Нет ситуаций, из которых нельзя было бы найти выход. Ведь как сказал Чарльз Форбс, которого Мэгги также часто любила цитировать: «Выхода нет только из гроба». И жизнь совсем недавно безжалостно убедила меня в том, что он был абсолютно прав.
        Переезд в Нью-Йорк для меня - это вызов, риск, приключение. Это новый старт. Новой этап в моей жизни и одновременно новая точка отсчёта до моего следующего взлета, к которому я буду стремиться ничуть не меньше, чем делал это до сих пор.
        Я всегда мечтал с концами избавиться от всей нищеты и преступности, что окружали меня с самого детства. А сейчас, когда Мэгги больше нет, моё желание поскорее уехать из родного города возросло в троекратном объёме, поэтому я жду не дождусь, когда уже совсем скоро навсегда покину Рокфорд, оставив всё плохое позади и забрав собой самое ценное, что у меня осталось - Ники.
        Варясь в раздумьях о том, как мне уговорить эту упертую девчонку согласиться уехать вместе со мной, я выбираюсь из ванной «будки» и на удивление отмечаю, что именно сегодня всё-таки один плюс холодного душа имеется - он хоть немного спасает от устоявшегося в Рокфорде зноя.
        Оставляя за собой мокрые следы, я отправляюсь навстречу звукам, доносящимся из кухни: шипение сковороды, шум закипающего чайника и звон посуды, сопровождающий все копошение моей малышки, что вовсю творит завтрак у плиты.
        Не уверен, что смогу хоть что-то запихнуть в себя - желудок до сих пор бунтует после мощного алкогольного маринада, однако отсутствие желания вывернуть его содержимое наизнанку лишь от одного запаха еды, несомненно, радует меня.
        Мой тихий приход остается незамеченным, поэтому я пользуюсь им, чтобы украдкой понаблюдать за Николиной, мысленно улетая на несколько недель назад, когда впервые увидел её в этом же месте в совершенно другом свете, который теперь уже ничто не сможет изменить.
        Хорошо ли, что на меня снизошло это запоздалое озарение, или плохо, - не знаю, но одно я могу сказать наверняка - я об этом нисколько не жалею, даже несмотря на то, что она - не моя.
        В тот вечер Николина была с распущенными влажными волосами, одета в мою майку и покрыта новыми следами физических ран. Сейчас же со всем вышеупомянутым совпадает лишь последнее, и судя по тому, что она начинает взбираться на стол, чтобы достать что-то с верхней полки кухонного шкафчика, ещё одной порции новых ушибов ей не миновать.
        - Ну и куда ты полезла? - наконец подаю голос я, в два шага перемещаясь к непроходимой мартышке. Она взвизгивает от испуга и, ясное дело, валится спиной назад, удачно впечатываясь в мой корпус.
        - Остин!!! Чтоб тебя! Сколько ты можешь так делать?! - громогласно ропщет Николина, срывая с моих губ первый за эту неделю искренний смех.
        - Делать как? - мои руки крепко удерживают её тонкую талию, которую, кажется, если сжать крепче, можно случайно сломать.
        - Подкрадываться втихаря и пугать, - она откидывает голову назад на моё плечо, прижимая руку к своей грудной клетке.
        - Я не пугаю, а спасаю тебя от очередных повреждений, - произношу в сантиметре от её щеки, едва справляясь с порывом прикоснуться к ней губами.
        - Спаситель нашёлся, - фыркает она, учащённо дыша.
        - Да успокойся, и лучше скажи: чего ты хочешь? - выдыхаю вопрос возле её уха, что вмиг обрывает ускоренное дыхания Ники, а её саму заставляет вздрогнуть, как от удара грома, и тут же оцепенеть.
        - Что ты сказал? - голос же её вообще превратился в сдавленный сип.
        - Чего ты хочешь? - повторяю я, что-то вообще не понимая её странной реакции. - Что ты с полки хочешь достать? Я помогу, - договариваю вопрос до конца, и секунды не проходит, как Ники по новой запускает своё дыхание. - С тобой всё нормально? Ты чего так напряглась? - не на шутку озадачиваюсь я, сам не замечая, как начинаю водить большим пальцем по её пояснице.
        - Да… Всё нормально. Ты просто реально меня напугал. Не делай так больше, а то в противном случае ты меня не от ушибов убережёшь, а до сердечного приступа доведёшь… ой… - она прикладывает руку к губам. - Прости… я не хотела этого говорить… Сейчас это… совершенно неуместно.
        - Ничего страшного, - страшно то, что я сейчас надышаться тобой не могу, а руки так и чешутся забраться выше под майку и исследовать каждый миллиметр твоего тела.
        - Да нет. Прости меня. Я, как всегда, не контролирую свой язык. Сначала говорю, а потом думаю, - продолжает переживать Ники, неуверенно поворачиваясь на сто восемьдесят градусов, вынуждая меня освободить её из уз своих ладоней.
        Поворот. Встреча взглядов. Резкие скачки моего сердца, пока мысли переплетаются с гаммой эмоций, сбиваясь и наслаиваясь как снежный ком, что мгновенно встаёт поперёк горла, не давая мне не единого шанса выдавить из себя хотя бы слог.
        Морально я уже готовлюсь к очередному неловкому молчанию, однако Николина спасает ситуацию, всем своим собранным видом показывая, что ей есть, что мне сказать.
        - Ты прости меня, Остин, - вновь повторяет она ненужные извинения.
        - Я же сказал: ничего страшного, - хрипловато заверяю я, радуясь, что речевой аппарат хоть как-то заработал.
        - Нет. Я не за это извиняюсь.
        - А за что?
        - За то, что сорвалась на тебе в комнате. Я не должна была этого делать. У тебя и так сейчас тяжёлый период, а ещё я тут додумалась сбрасывать на тебя свой негатив, вместо того, чтобы поддерживать. Ты прав, я та ещё стерва. А также самый хреновый друг, какого только можно найти. Мне очень жаль, - с грустью в голосе лепечет она, поднимая на меня виноватый взгляд, а у меня аж пальцы с губами начинают покалывать от желания обхватить её лицо и вместо скудного: «Это не так, Ники», впиться в её рот горячим поцелуем.
        - Нет, это так, Остин. И даже не спорь. Возможно, если бы я была с тобой рядом после похорон, ты бы не провёл два дня в баре, заливая горе алкоголем.
        - Что? Два дня?!
        - Да. Ты не вчера пошел в бар, а позавчера.
        Вот это поворот! Теперь хотя бы понятно, почему мою память так знатно отшибло. Двухдневная сорокаградусная диета может и не такие последствия повлечь, так что я ещё легко отделался.
        - Ты бы никогда так не поступил со мной, поэтому ещё раз прошу прощения. Я должна была быть с тобой, но не была, - она обхватывает себя за плечи, жалостливо глядя на меня, что на сей раз не вызывает во мне ничего, кроме раздражения.
        - Прекрати это, Ники. Ты ничего мне не должна. И не нужно жалости. Ты знаешь, я её не приемлю.
        - Это не жалость, а…
        - Поддержка? - сам не догоняю, почему именно так заканчиваю её предложение, но тут же замечаю, как зрачки Ники сильно расширяются то ли от удивления, то ли вновь от страха.
        - Д-да, - и по дрогнувшему голосу понимаю, что все-таки от страха. Только чего тут страшного? Ноль вариантов. Да и спросить она мне не даёт, продолжая свою сочувственную тираду. - Друзья всегда должны поддерживать друг друга, а я этого не делала. Но я хочу, чтобы ты знал, на то были веские причины.
        - И какие же? - интересуюсь не потому, что был обижен на неё - это совершенно не так, а просто из-за желания узнать хотя бы малость из того, что происходит в её жизни.
        - У меня было много работы в последнее время. Появилась угроза потери квартиры, поэтому пришлось набрать лишних смен, чтобы заработать необходимую сумму.
        - Какого черта, Ники?! - от резко вспыхнувшей злости взмахиваю руками и делаю широкий шаг назад, позволяя ей наконец отодвинуться от тумбы. - Ты почему мне сразу не сказала?
        - А зачем?
        - Что значит зачем? Я бы помог.
        - Я не собиралась просить у тебя денег.
        - Дура! - от всей души бросаю ей в лицо.
        - Почему сразу дура? Я же знаю, что у тебя денег не больше, чем у меня, и расходов тоже не меньше, особенно сейчас из-за бабушкиных похорон и переезда.
        - Тебе не нужно думать о моих расходах, Ники. Я бы нашел для тебя необходимую сумму, если бы ты сказала.
        - И где, интересно мне знать?! Ты же ещё не начал работать на своём новом месте. Опять согласился бы на какую-нибудь нелегальную хакерскую подработку, рискуя попасть в неприятности или, еще лучше, записался бы на бой? - выпаливает она пылко и с той же прытью начинает перемешивать что-то в сковородке.
        - Если бы не нашёл других вариантов, так бы и сделал. Это в любом случае лучше, чем тебе каждую ночь изнурять себя в своём долбаном клубе!
        - Нет, это не лучше, Остин! Одно дело потанцевать несколько лишних ночей, и другое - рисковать твоей жизнью. Именно поэтому я ничего и не говорила, ведь знала, что опять врубишь свой режим супергероя и начнёшь мне помогать. Но сейчас ты уже можешь так не злиться и плащ супермена из шкафа не доставать - я сама со всем справилась. Всё в порядке.
        - Ни черта не в порядке, Ники! И я буду злиться. Ещё как буду. Сколько раз мне повторять, что тебе не нужно взваливать всё на свои плечи? Появилась проблема, сказала мне, и ни о чём больше не думаешь. Разве так сложно запомнить эту элементарную схему?
        - В своей схеме ты упускаешь один ключевой момент.
        - Какой?
        - Ты не обязан решать мои проблемы. У тебя своих достаточно.
        - Твои проблемы - это мои проблемы. Как же ты это не поймёшь?!
        - Да это ты никак понять не можешь, что это не так! - бурно восклицает Николина, отбрасывая в сторону ложку и вновь поворачивается ко мне. - Ты мне не муж, не парень, не любовник! Тебе не нужно постоянно геройствовать и помогать мне в каждой мелочи.
        - Начнём с того, что потеря квартиры - это не мелочь! А насчёт остального, мне плевать, что я для тебя не первое, не второе и не третье! - К моему превеликому сожалению. - Я твой друг, Ники, и для меня этого уже достаточно, чтобы помочь. Если я вижу, что тебе тяжело, я не могу просто безучастно сидеть и ничего не делать. Ты девушка и не должна ничего решать или вообще хоть о чём-либо переживать, и уж тем более изнурять себя так, как делаешь это ты! - гневно рычу я и распаляюсь еще сильнее, когда чётче разглядываю признаки её усталости: помимо подбитой брови под глазами пролегают темные круги, цвет кожи оставляет желать лучшего, а её и так выделяющиеся скулы впали ещё больше. - И вообще… раз уж ты заговорила об этом… Почему ты денег у Марка не попросила? - да, я задаю этот вопрос во всю кухню, потому что не могу на сей раз удержать в себе известную мне информацию из-за откровенного недоумения - какого лешего Эндрюз не решил все её финансовые проблемы и вообще до сих пор позволяет вилять задом в клубе?
        - Э-эм… С чего вдруг мне нужно было просить денег у него? - её неподдельное изумление со взметнувшимися вверх бровками выглядит настолько же правдоподобным, насколько и раздражающим.
        - Ты можешь прекратить притворяться передо мной, Николина, - понизив голос проговариваю я, пропиливая её сердитым взглядом.
        - Притворяться? О чём ты говоришь?
        - Я знаю всю правду.
        - Какую правду? Ты о чём? Я не понимаю, - но сквозящее волнение в её голосе говорит об обратном - она всё понимает, но тем не менее продолжает бессовестно мне лгать.
        - Довольно!!! - мой кулак сотрясает деревянную столешницу. Николина вздрагивает, будто удар пришёлся по ней. - Прекрати врать! Я всё знаю!
        - Что ты знаешь? - паника в синих глазах выдаёт её с головой, и я заряжаю по столу повторно.
        - Я же прямо сейчас даю тебе возможность самой признаться.
        - Остин…
        - А ты всё равно этого не делаешь.
        - Объясни…
        - Не думал я, что когда-нибудь станешь скрывать от меня что-то.
        - Я не…
        - И врать, глядя прямо мне в глаза!
        - Я не…
        - Что ты «не», Николина?! - наступаю на неё, вынуждая упереться спиной в холодильник. - Я всё знаю про вас с Марком. Можешь больше ничего не скрывать, - от моего заявления её округлившиеся глаза начинают напоминать хрустальные осколки льда. Вроде бы всё такие же родные, но столь незнакомо-лживые.
        - Так ты слышал нас вчера? - нервно блеет она, и я мигом ощущаю, будто эти самые осколки теперь мощно вонзаются мне в мозг.
        - Вчера? - не думаю, что она услышала мой вопрос - настолько тихо я его прошептал из-за того, что в памяти внезапно начинали мелькать кратковременные вспышки из вчерашнего вечера.
        Шум бара, яркие огни города, мои крики, такси, какие-то голоса, пение Марка, его побитое лицо и звонкий смех Ники, гулко отскакивающий от всех стен подъезда… А дальше гул, шорох, гул, тишина, картинка обрывается полностью и вновь предстаёт коротким мутным бликом, телепортируя меня из подъезда в квартиру, где прямо рядом с кроватью, на которой я лежу, нежно обнимаются мои друзья. Всего мгновенье их близости, а больно так, будто меня часами дубинками лупили. И сразу после снова наступает полнейшее забвенье. Темнота, пустота, затишье, что разрушается лишь одной-единственной вспышкой. Не звуком, не кадром, а целой палитрой мощнейших эмоций. Ярких. Сочных. Пёстрых. Сочетающих в себе буйство страсти, похоти, нежности, счастья… и любви… такой всепоглощающей, чистой и искренней, что я даже не могу поверить в её правдивость.
        Это, должно быть, какой-то глюк на фоне алкогольного отравления и ничто иное, потому как Николину я однозначно «чувствовать» не могу, а за все годы дружбы с Марком я никогда не впитывал от него столь возвышенных чувств и больше чем уверен, что мой лучший друг - заядлый любитель менять девушек как перчатки - не способен испытывать к Ники стопроцентно идентичных эмоций, какие испытываю к ней я, особенно учитывая, что в недавнем разговоре с Эндрюзом я ничего подобного в нём не ощущал. Похоть - да. Идиотское волнение - тоже. Но никакой запредельной любви. Так что… это точно глюк. Точно-точно.
        - Остин! Горит! - из сумбурных обрывков воспоминаний, что ввели меня в парализующий транс, меня вырывает тревожный возглас Ники и её сильный толчок, помогающий ей отодвинуть от себя моё застывшее тело и быстро ринуться к плите, чтобы выключить огонь, уже успевший превратить наш завтрак в кучку углей.
        - Черт!.. - щедрый поток ругани вылетает из её рта, когда она поднимает крышку и тут же получает в нос едким клубом дыма. - Это была единственная еда, что я нашла в морозильнике! - продолжает сокрушаться она, да только мне вот лично абсолютно похер на подгоревший полуфабрикат. Сейчас есть тема и поважнее, которую она по-прежнему пытается избежать. И очень зря. Да и зачем? Почему самой во всём не признаться, когда уже и так знает, что мне обо всём известно?
        Нейроны мозга взрываются от непонимания этой бессмыслицы, что в разы усугубляет мой лютый похмел, поэтому, если Николина сама не планирует ничего рассказывать, за неё это сделаю я.
        - Вчера я ничего из ваших разговоров не слышал, но если вы и дальше собирались скрываться от меня, то могли хотя бы свалить в другую комнату и там устраивать свои любовные потирания, - мой голос рокочет негодованием, а Ники, бля*ь, лишь вновь начинает изумлённо хлопать глазами, вынуждая меня следующую фразу чуть ли не прорычать: - Я видел ваше страстное совокупление около универа. Так что отбрасывай уже этот спектакль! Я знаю, что вы с Марком вместе и зачем-то держите свои отношения в секрете от меня! - выдаю я и, клянусь, слышу её облегченный выдох. Синие глаза покидает паника, а уголки губ едва заметно приподнимаются в улыбке.
        Это еще что за реакция такая!? Никакой вины, страха или сожаления? Только радость и облегчение? Что вообще с ней сегодня творится?! В уме не укладывается!
        - Так, значит, ты просто видел наш поцелуй, - констатирует она потеплевшим на несколько тонов голосом.
        - Просто видел? Да человек сто «просто видели», как вы вылизываете друг друга возле университетской кафедры.
        - Да, согласна, место я выбрала максимально неподходящее, - потирая лоб, вздыхает Ники и плюхается задом на скрипящий табурет. - Видели все, кто только мог, - запрокидывает голову назад к оконному стеклу и вздыхает еще раз.
        - И это всё? - вконец охреневая, я встаю перед ней в позу грозного родителя. - Это всё, что ты можешь сказать мне на свою ложь?
        - Я не лгала тебе, Остин. Это ты просто в очередной раз неверные выводы сделал.
        - Типа я в итоге еще и сам лох? - а нет… я ошибся… вконец охреневаю я сейчас.
        - Нет, конечно, ты не лох. Просто увидел то, что не имеет той значимости, какую ты этому придал.
        - А какую, по-твоему, другую значимость я мог этому придать, если сам своими глазами видел, как именно ты полезла к нему целоваться? Не Марк, а именно ты.
        - И что? Этот факт, что ли, моментально делает из нас жениха и невесту? - иронизирует Ники, вопросительно приподнимая бровь.
        - Ты меня просто поражаешь! - судорожно взлохмачиваю пятернёй волосы.
        - Почему?
        - Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты просто так поцеловала его?
        - Да.
        - Зачем ты продолжаешь отрицать очевидное?
        - Так а что я отрицаю-то? Я сама поцеловала его - да. Вместе ли мы с Марком - нет. Что ты ещё от меня хочешь?
        - Хочу, чтобы ты объяснила, что за хрень с тобой происходит? Зачем ты его поцеловала? Что было между вами? И почему ты врёшь мне сейчас? - вопросы летят, точно стрелы, пока я сверлю её лицо испытывающим прицелом.
        - Со мной ничего не происходит, Остин. Тебе, видимо, с бодуна мерещится то, чего нет. А по поводу Марка - все просто и банально: мне захотелось поцеловать его, и я поцеловала, ничего больше, - беззаботно пожимает плечами она, пока в моей памяти что-то щелкает, намекая, будто я слышу от неё эти слова не в первый раз.
        - Мы вчера говорили об этом? - задаю резонный вопрос, на которой ей требуется несколько секунд, чтобы ответить:
        - Да.
        - Тогда, может, ты вчера так же разъяснила, почему захотела поцеловать вроде как парня своей лучшей подруги? - честно, не хочу знать ответ, но должен хотя бы потому, что ощутимая тяжесть лапши на моих ушах почему-то никуда не исчезает.
        - Да, - и её короткий ответ ни капли не помогает от нее избавиться.
        - Мне что, в самом деле, нужно будет всю правду из тебя клещами вытягивать? - прибиваю руки к подоконнику по обе стороны от её головы, придавливая её гневным взглядом.
        - Нечего вытягивать, я уже всё сказала.
        - Не сказала, а соврала.
        - Нет. Мы не вместе. Это был просто поцелуй.
        - Без причины?
        - Без.
        - Без чувств?
        - Из-за секундного желания.
        - Ты бы так никогда не сделала.
        - С чего ты решил?
        - Я тебя знаю, - сам не понимаю, как между нашими лицами не остаётся и пяди, что заставляет меня злиться и пьянеть от её неповторимого запаха кожи, перебивающего даже плотный смрад гари.
        - Возможно, не так уж хорошо ты меня знаешь, раз считаешь, что я не могу просто поцеловать понравившегося мне парня, - она прикусывает нижнюю губу, которую мне также хочется ей прикусить.
        - Марк тебе никогда не нравился. Ты его годами на дух не переносила.
        - Ты в этом так уверен?
        - Да, я был бы в курсе, будь это иначе. А даже если и что-то изменилось, ты бы никогда не поступила так со своей подругой, поэтому прекрати уже выдумывать небылицы и говори правду: что у вас с Марком за дела, если не отношения?
        - Во пристал! - закатывает глаза.
        - Я не отвяжусь!
        - Не отвяжешься?
        - Пока не услышу всю правду!
        - Правду?
        - Да!
        - Хочешь правду, значит? - с вызовом смотрит на меня.
        - Да, бля*ь, хочу!
        - Хорошо. Вот тебе правда! - она резко вскакивает со стула и мощно припечатывает свою ладонь к моей груди. Несмотря на жару, она прохладная, но для меня её прикосновение ощущается как удар тока двести двадцать вольт, что будто останавливает моё сердцебиение, когда Ники возбуждённо восклицает: - Нет у нас никаких дел с Марком, которые бы мы от тебя скрывали. И он тебя ни в чём не обманывал. Секрет есть только у меня - я на протяжение долгих лет тайно и безответно в него влюблена!
        - Что? - это как будто не я спрашиваю, а хилый старик на предсмертном одре.
        - Ты меня плохо расслышал?
        - Расслышал хорошо, но…
        - Это правда, Остин! Я влюбилась, как глупая дурочка, в первые же секунды, как увидела его, и долгие годы молчала об этом, лишь потому что знала - он никогда не посмотрит на меня так, как я того желаю.
        - Что ты такое го…
        - Хотел правды, Остин? Так теперь заткнись и получай её! - с неприкрытой злостью перебивает она, вдавливая ладонь мне в грудь ещё сильнее. - Я всегда его любила, но с самого начала знала, что Марк никогда не ответит мне взаимностью, поэтому вместо честного признания в своих чувствах, мне было легче быть с ним той, кого он видел во мне с первого дня нашего знакомства - буйной пацанкой, которая только и умеет, что драться да попадать в неприятности. И раз даже ты - человек, который, полагает, что знает меня от «А до Я» - ничего не заподозрил, смею с уверенностью заявить, что с этой ролью я справилась на ура. Не стану отрицать: вначале было невыносимо, но, как говорится, человек ко всему привыкает, и я тоже сумела - я вжилась в эту роль маленькой, буйной девочки, что привыкла постоянно видеть его в компании разных девушек и, не показывая виду, умирать от ревности, привыкла во время наших встреч не выдавать желания прикоснуться к нему, как мне того хочется, привыкла ругаться с ним по пустякам, а внутри справляться с необходимостью прижаться к нему кожа к коже и зацеловать до потери сознания… И даже к
мысли, что он никогда не воспримет меня как любимую женщину, я тоже привыкла, а когда узнала, что они с Эми начали встречаться, лишь еще сильнее убедилась в этом. Осознавать, что в его жизни появилась по-настоящему важная для него девушка было особенно больно, но и с этой болью я тоже справилась. По крайней мере, я так думала до момента, когда налетела на него с поцелуем прямо у всех на виду, даже наплевав на то, что предаю лучшую подругу. Но я не знаю, что на меня нашло. И как это объяснить. Помутнение какое-то. Неконтролируемый порыв. Желание хоть раз в жизни поцеловать его, что я и сделала, позабыв обо всем на свете. Ну а Марк не был бы Марком, если бы не ответил девушке, которая сама на него вешается. Тем более сейчас, когда я избавилась от своего невзрачного тряпья и стала выглядеть чуть более соответствующе его критериям. Тот поцелуй, что ты случайно увидел, был ничем иным, как моей маленькой мечтой и в то же время ошибкой, о которой я пожалела сразу же, как совершила. Между нами с Марком ничего нет и быть не может. Никогда. Он меня не любит. И он сам это подтвердил вчера, когда я во всём ему
наконец призналась. Мы всё обсудили, обнялись и по-хорошему разошлись. Вот и вся правда, Остин, другой у меня нет, и если ты мне всё ещё не веришь… Что ж… Не верь. Это твоё право. Мне сказать больше нечего, - заканчивает она дрожащим, проникающим до самого нутра голосом. Но вовсе не он разом уничтожает во мне любые подозрения, заставляя безоговорочно поверить ей. И даже не появление логичного объяснения тому, почему Ники так бурно реагировала на связь Эми с Марком, а бушующий шторм эмоций в родных синих глазах, который Николина еще никогда мне не проявляла.
        Такое не подделать. Не выдумать. Не сыграть. Она в самом деле говорит мне правду. Она любит, да так мощно, как далеко не каждый смог бы любить, никогда не получая взаимности. И я, правда, думал, что за долгие годы нашей с Ники дружбы я слышал все тональности её печали, когда она говорила о своих непростых отношениях с мамой. Но от той незнакомой мне боли, тоски и беспросветного отчаянья, прозвучавших сейчас в каждом её искреннем слове, мой главный жизненный орган превращается в камень, неспособный качать по жилам кровь.
        Вот тот сдавливающий грудь, сотрясающий душу и удушающий горло спазм, что я испытывал, когда наблюдал за их поцелуем, моя маленькая девочка ощущала каждый раз, когда видела Марка с другими?
        Как ей это удавалось? Как можно было годами выдерживать подобное и не тронуться умом от ревности и душевных страданий? Как?!
        А как я мог не замечать это в ней раньше? Как не мог понять, что Николина день за днём скрывает в себе такие мощные чувства? Что я за слепец такой? Без своей сверхъестественной эмпатии, что ли, совсем в человеческих эмоциях разобраться не способен? По всей видимости, так оно и есть - я вопиющая бездарность в этом плане, раз не мог разглядеть в ней этот полный безответной любви взгляд, который сейчас по одной простой причине заживо препарирует меня - он предназначен не мне, а другому. И вдобавок ко всему, моему лучшему другу.
        Круто! Потрясающе! Великолепно!
        Я определённо смачно налажал в прошлой жизни, раз в этой приходится расплачиваться за свои грехи потерей всех женщин, что дороги мне.
        Лара ушла.
        Бабушка умерла.
        А Николина любит другого.
        Тройное комбо, реальность которого принимать нестерпимо больно. Адски. Жутко. Зверски. Как мучаться от самого дичайшего похмелья, помноженного на сотни травм, что я получал в течении всей жизни, отчего второй раз за сегодняшний день, откровенно говоря, мне хочется сдохнуть.
        Но подыхать я позволю себе чуть позже, а сейчас я должен сделать всё возможное, лишь бы стереть с её лица эту душераздирающую боль.
        - Почему ты не рассказала мне об этом раньше? - накрываю её ладонь, плотно прижатую к моей груди, своей рукой, в уме заведомо предугадывая её ответ: «Как всегда, не хотела грузить своими переживаниями и решила справляться со всем в одиночку».
        В этом вся Николина Джеймс, чёрт её дери!
        - Да и ты же его лучший друг. Как я могла тебе что-то говорить о своих неразделенных чувствах? - она смущенно опускает ресницы, но я тут же прикасаюсь к её щеке, возвращая синий взгляд себе обратно.
        - Я и твой лучший друг тоже, и лишь поэтому ты должна была мне рассказать.
        - Да… наверное… но…
        - Нет, никаких «но» и «наверное», Ники. Просто послушай меня сейчас и запомни раз и навсегда, - нежно вожу пальцем по тыльной стороне её ладони, второй рукой - также по щеке. - Ты можешь говорить мне всё, что угодно. Всё! Я хочу знать о каждом важном чувстве и любой незначительной мелочи, что творится в твоей дурной голове, понимаешь? Для меня всё это важно. Очень. И даже в мыслях не смей допускать вероятности, что я буду осуждать тебя или осмеивать. Никогда такого не будет. Я всегда тебя пойму и поддержу. Если бы я знал о твоих чувствах к Марку, я бы…
        - И чтобы ты сделал? - Ники перебивает меня горькой усмешкой. - Заставить любить невозможно, Остин, поэтому даже такой супергерой, как ты в этом деле мне помочь не смог бы.
        - Да, это так, но я не позволил бы тебе справляться с этим одной. И ты можешь сколько угодно фыркать и закатывать глаза из-за моей чрезмерной опеки, мне совершенно параллельно. Ты - моя семья, и я буду о тебе заботиться, хочешь ты того или нет - сейчас, завтра, через год, через десять и даже, когда ты будешь ворчливой, немощной старушкой - я все равно буду помогать тебе добираться до ближайшей скамейки или вставлять зубные протезы в рот, - с её прекрасных губ срывается смешок, что пролетает счастьем по моим венам. - Вот так… Ты всегда должна улыбаться, Ники. Тебе это очень идет. И когда ты счастлива, я хочу присоединиться к твоему счастью. Но если тебе больно, ты не должна молчать и всё держать в себе. Всегда говори мне, и я обязательно разделю твою боль вместе с тобой, уничтожу все причины твоих тревог и разберусь с каждым, кто хоть немного посмеет тебя обидеть. Неважно как и неважно, что для этого потребуется. Я просто это сделаю. Единственное, что нужно от тебя - это сказать мне об этом, - её улыбка заметно тускнеет, что лишь сильнее подогревает мои подозрения, что Марк - далеко не главная
причина её странного поведения.
        - Ответь мне, Ники, просто ответь сейчас честно и ничего не боясь, - двумя руками охватываю её лицо, соединяя наши взгляды незримой нитью, которую Николина в молчаливом ожидании ни на секунду не разрывает. - Есть ещё что-то, о чём я должен знать?
        - Есть ещё что-то, о чём я должен знать? - вкладываю в интонацию голоса всё переполняющее меня желание помочь ей и показать, что она может мне всецело довериться. И смотрю на неё внимательно, замерев, приостановив дыхание, боясь упустить хоть одну мини-эмоцию, что могла бы помочь мне прочесть её без всяких слов. Но, чёрт побери, это безумно сложно. А точнее невозможно. Ведь Николина снова будто бы прячется в своём спасительном коконе, покрывая еще более прочной сталью не только грустное лицо, но и свою внутреннюю стену, сквозь которую мне никогда не удавалось пробиться.
        За почти тринадцать лет нашей дружбы у меня ни разу не получалось «почувствовать» её и сейчас тоже не получается: я совершаю удар за ударом, неоднократно, мощно, метко, по одному и тому же месту, вкладывая в атаку все свои ментальные силы, - и ничего не происходит. Абсолютный зеро эффект. На её стене ни одной трещинки не появляется, а в мимике нет даже слабого намёка на то, что Николь вообще замечает мою попытку нанести её защите урон. Только любимые губы вновь расцветают в самой прекрасной на свете улыбке, а синева её глаз чуть светлеет, растворяя в океанской глади всю печаль и переживания.
        - Я вижу, Остин, что ты после двухдневной комы прямо-таки горишь желанием что-то порешать, но спешу тебя разочаровать: кроме моей безответной любви к Марку и конфликта с Барретом никаких других проблем у меня нет. Да и эти две, по сути, тоже уже разрешились. Деньги я заработала, а Марку сказала всё, что терзало меня все эти годы. И пусть он не ответил мне взаимностью, должна признать, мне всё равно заметно полегчало. Теперь я могу попытаться двигаться дальше, и его скорый отъезд, уверена, лишь поможет мне в этом непростом деле. Ведь как там говорится: «С глаз долой - из сердца вон», да? Думаю, и на мне это так же сработает, так что всё будет хорошо, Остин, можешь за меня не переживать, - её теплый голосок согревает меня похлеще духоты в квартире, однако некое зябкое предчувствие по-прежнему не отпускает.
        - Ты уверена, Ники? - с подозрением спрашиваю я, получая в ответ добродушную усмешку.
        - Уверена, Рид. Никаких других злодеев в моей жизни нет, так что защищать меня ни от кого не надо, - она убирает мои руки со своего лица, сжимая их в своих ладошках. - А вот кого тут и надо защищать, так это тебя от самого себя. Ты когда в последний раз ел нормально? Посмотри, как исхудал, - её пальчики юрко пробегают по моему прессу, перепрыгивая к заметно растаявшим бицепсам, приятно щекоча и покрывая всю поверхность кожи трепетным полотном мурашек.
        - Эм… Насколько мне известно, последние два дня моё меню было исключительно жидким и крепким, - усмехаюсь я, тайком наслаждаясь её невинными прикосновениями.
        - А до этого?
        - До этого… - на миг задумываюсь. - Было как-то совсем не до еды.
        - Оно и видно, - малышка недовольно морщит носик. - Как мне мозг мусолить, так ты первый, а как о себе подумать, так зачем это надо. Так ведь? Тебе нужно начать нормально питаться, иначе еще немного - и тебя ветром будет сдувать.
        - Да как ты смеешь?! Ты попробуй такую груду мышц с места сдвинуть! - с напускным возмущением цитирую фразу из нашего с ней первого диалога у чердака.
        - Ты помнишь? - и это её почему-то очень сильно удивляет.
        - Конечно, помню. Я ничего никогда не забываю, - произношу и тут же зарабатываю взгляд «Да неужели?». - Ладно-ладно. Вчера - это был исключительный случай. Такого больше не повторится.
        - Так все говорят на утро после отменного пьянства.
        - Но у меня настолько жуткое утро - первое. И оно же последнее. Зуб даю.
        - Смотри, без зубов не останься. Тебе еще Нью-Йорк покорять, а с ослепительной улыбкой это будет делать куда проще, - хихикает Ники, сама того не осознав, перейдя к немаловажной теме, о которой мне нужно с ней поговорить.
        - Ники, нам ну…
        - Нет, Остин. Не нужно, - а нет… всё-таки осознаёт. - Давай, не будем начинать вести бессмысленные разговоры и вновь ссориться.
        - Но нам необходимо это сделать.
        - Если и нужно, то давай не сейчас. Мы же только что прекратили предыдущую ругань. Пожалуйста, - её взгляд горит настойчивой мольбой, но я не могу ей поддаться, как бы мне того ни хотелось.
        - Прости, малышка, но мы должны сделать это именно сейчас, потому что времени уже не осталось. Я уезжаю в воскресение, - сообщаю я, мгновенно наблюдая, как в зазеркалье её глаз происходит резкое похолодание.
        - Что?! В воскресенье?! Но… Остин… сегодня же пятница. Ты хочешь сказать, что уезжаешь уже послезавтра?
        Сердце рвётся на ошмётки, но я всё же отвечаю:
        - Да.
        - Ты издеваешься? Почему ты мне сразу не сказал?! - вспыхивает малышка, хватаясь за голову.
        - Я говорю сейчас.
        - За два дня до отъезда? Ты совсем охренел?! О таком нужно заранее предупреждать! Я думала, ты пробудешь в Рокфорде, как минимум, до окончания учебы. Разве ты можешь уезжать раньше выпускного?
        - Все экзамены сданы, диплом мне вышлют на адрес в Нью-Йорке, где я буду проживать, так что дожидаться выпускного лишь для того, чтобы метнуть шапочкой в небо, не вижу смысла. Да и на работе меня ждут как можно скорее, поэтому я должен ехать, Ники, - порываюсь вновь прикоснуться к её лицу, но она отбивает мою руку. Снова злится дикая моя. Расстраивается. Да только на то нет причин. - Я буду ждать тебя там со всем готовым ко дню твоих вступительных проб.
        - Остин… - тяжело вздыхает. - Я не знаю, смогу ли хоть когда-нибудь отблагодарить тебя за потраченные труды в разговоре с директором академии, но ты разве не понял, что я не оставлю маму? - с отчаяньем бросает она, но я намеренно игнорирую.
        - Сам за тобой я приехать не смогу, так как по приезде в Нью-Йорк я сразу же продам машину. В ней там нет никакого смысла.
        - Остин, ты слышишь, что я тебе говорю?! - она повышает тональность, пока я пытаюсь продолжать в том же размеренном тоне:
        - Но я куплю тебе билет на автобус и встречу на вокзале Порт-Аторити.
        - Долго ждать придётся. Я не приеду! Ты же сам знаешь.
        - Не приедешь - приеду я, и насильно затолкаю тебя в этот гребаный автобус.
        - Не затолкаешь!
        - Хочешь еще поспорить?
        - Остин! Ты обещал! - выпаливает она, глядя на меня с надеждой.
        - Что я тебе обещал?
        - Ты сказал, что никогда не будешь меня ни к чему принуждать.
        - Когда это я тебе такую чушь сморозил?
        - Ты… ты… неважно когда… я точно не помню, но ты говорил, - бормочет она, нервно переминаясь с ноги на ногу.
        - Не знаю, что ты тут опять выдумываешь, но я не мог такого сказать, поэтому, Ники, ты поедешь в Нью-Йорк и точка, - твёрже моего решения только карбид вольфрама или твердолобое упрямство Николины, что она проявляет уже в следующий миг.
        - Хватит, Остин! Я никуда не поеду и смирись с этим! - выкрикивает она мне прямо в лицо.
        - Нет! Даже не надейся! Я не отстану от тебя!
        - Тогда как прекрасно, что ты совсем скоро уезжаешь!
        - Николина! Если ты думаешь, что я не найду способ выкурить тебя из этого города, даже будучи за полтысячи километров отсюда, то сильно ошибаешься. Найду! Обязательно найду!
        - Да нет же, Остин, в том-то и дело, что не найдёшь! Почему до тебя не доходит, что ты не сможешь меня заставить уехать отсюда, просто потому, что я сама себя заставить не могу?! Так сложно это понять?!
        - Ники… - немного сбавляю решительный запал, видя, как её охватывает ярость.
        - Нет, ты послушай… Думаешь, мне не хочется бросить всё и отправится с тобой в Нью-Йорк?! Думаешь, мне не хочется увидеть нечто большее, чем наш унылый город?! Думаешь, мне не хочется исполнить свою мечту и станцевать на большой сцене? Хочется! Очень хочется! Но мама… она… я не могу… это выше моих сил - оставить ее здесь одну! Я не смогу быть вдалеке от неё и каждый день переживать, всё ли с ней в порядке, поэтому, как бы я ни мечтала поехать с тобой, я не могу! Просто не могу! Пожалуйста, пойми же это, наконец!
        Я проявляю попытку ответить, но она меня перекрикивает:
        - Не надо! Я знаю всё, что ты хочешь мне сказать! Я наивная дура! Мной бессовестно пользуются! Я никогда не смогу спасти её! Я всё это сама знаю! И, наверное, я и правда беспросветная дура, раз добровольно просираю свою жизнь! Но это мой выбор! Моё решение! Я не уеду! Не брошу ее одну! И ты меня не заставишь! И никто не сможет заставить! Никогда! - её голос срывается от воинственных криков, и я не выдерживаю: сгребаю в кольцо своих рук и намертво прижимаю к себе, перенимая вибрации ее подрагивающего тела, в надежде следом суметь перенять и весь гнев.
        - Маленькая моя, успокойся, - аккуратно поглаживаю ей спину и, сука, ощущаю себя правителем мира, когда чувствую, как немного посопротивлявшись, она цепко обнимает меня в ответ.
        - Я успокоюсь, если ты перестанешь затрагивать эту тему, - тяжело дыша, бурчит малышка, уткнувшись щекой мне в грудь.
        - Я не хочу злить тебя, Ники, как и принуждать тебя к чему-то, но я ни за что не оставлю тебя в этом городе. И это уже моё решение, которое ты должна принять, - до предела смягчив голос, проговариваю я и слышу в ответ её горячий шёпот:
        - А ты должен принять, что я её не брошу.
        - Тебе и не нужно её бросать, Ники. Но и находиться с ней рядом каждый день нет совершенно никакого смысла. Ты можешь жить той жизнью, о какой всегда мечтала: учиться в лучшей академии, танцевать, развлекаться, знакомиться с новыми людьми, узнавать другой город. Ты всё это можешь, а мама никуда не денется. Хочешь, я буду высылать ей деньги на жизнь, если тебе от этого станет легче? А ещё ты сможешь навещать её хоть каждые выходные. Расстояние не малое, но со временем я смогу позволить покупать тебе авиабилеты, и тогда это вообще будет проще простого.
        - Что ты такое говоришь? - её изумлённое дыхание опаляет мне кожу.
        - Я говорю о том, что возможно воплотить в реальность. Ты и маму не бросишь, и сама начнешь жить. Тебе ничто не мешает это сделать. И я тебе в этом помогу, главное, доверься мне, и вот увидишь - у нас всё получится, - заверяю я абсолютно искренне. Ведь если вы уже успели меня хорошо узнать, я никогда не говорю того, во что сам не верю.
        Безусловно, её мать не заслуживает ни крупицы заботы дочери, как и её вероятных будущих мотаний между городами. И уж тем более она не заслуживает денег, которые придется ей посылать, чтобы не померла от голода… а точнее не засохла без алкоголя на пару со своим бездарным мужиком. Но если эта цена за убеждение Николины покинуть город, то я готов содержать этих алкоголиком и платить сколько угодно. С новой работой - это будет вполне выполнимо.
        - Ты меня слышала, Ники? - интересуюсь, когда малышка подозрительно долго не отвечает мне, совсем затихнув в моих объятиях.
        - Слышала, - и по отстранённой интонации голоса понимаю, что она явно обдумывает моё предложение.
        - Поделиться мыслями не хочешь? - спустя ещё пару минут тишины спрашиваю я, и лишь тогда Николь отстраняется и поднимает сверкающий влагой взгляд на меня.
        - Я думаю о том, что нельзя быть настолько хорошим, как ты, Остин. Это же просто должно быть запрещено законом, - удивляет она своей ироничной фразой, что никак не вяжется с её грустным лицом.
        - Хорошим? - усмехаюсь. - Да не такой уж я и хороший.
        - Ты, должно быть, смеёшься надо мной, - и она сама начинает посмеиваться, но только совсем безрадостно. - Да ты же вылитый принц из сказки, которому ни белый конь, ни королевский дворец, ни клинковый меч за плечами не нужен, чтобы спасать и зачаровывать принцесс. Да только я никакая не принцесса, что заслуживает спасения, Остин, поэтому ты не должен заморачиваться и создавать себе лишние неудобства из-за моих детских заскоков. Я бы не позволила тебе оплачивать даже дорогостоящее обучение в «Натиде», если бы поступила туда, что уж говорить о содержании моей непутёвой семьи. Я никогда не дам добро на подобную благотворительность. У тебя впереди прекрасное будущее, на пути к которому ожидает еще огромное количество разных препятствий. И я ни за что не стану дополнительным грузом на твоих плечах, что будет мешать тебе двигаться дальше, - произносит она серьёзным голосом, на самом деле веря в тот весь бред, что вылетает из её сладкого ротика.
        - Ты не груз, Ники. И чтобы я больше не слышал о тебе подобных слов. Я - не ты, и никогда самопожертвованием не занимался. И желание тебе помочь таковым тоже не считаю. Также как и благотворительностью.
        - Окей. Допустим. Но тогда ответь: зачем нужно так отчаянно пытаться помочь тому, кто сам отказывается от помощи?
        - Затем, что я люблю тебя, Николина! - непроизвольно срывается с моего языка, и я мгновенно напрягаюсь, сосредоточенно глядя ей в лицо. И тут же быстро расслабляюсь, когда, кроме мягкой, печальной улыбки на губах, больше ничего не получаю, осознавая, что она не поняла истинного смысла моих слов.
        - Я тоже тебя люблю, Остин, и ещё раз хочу повторить, что я безумно благодарна за твоё рвение мне помочь. Никто никогда не делал для меня столько, сколько сделал ты, именно поэтому я ни за что не стану усложнять тебе жизнь, взваливая на тебя себя со всеми моими проблемами. Не будет этого! Поэтому можешь сразу же об этом забыть, - с непоколебимостью отрезает она, а я хочу ей прокричать в ответ, что она нужна мне со всеми проблемами, заморочками, заскоками, вспышками гнева и самым придурковатым характером, какой только можно встретить, но вместо этого протяжно выдыхаю и, понимая, что уговорами я своего не добьюсь, решаю подойти к решению этой упрямой задачи немного иным путём.
        - Ладно, давай тогда поступим так, - складываю руки на груди. - Заключим сделку.
        - Сделку? - она недоумённо прищуривается, в глазах проскальзывает интерес.
        - Да. Всё просто. Раз ты не хочешь взваливать на меня свои проблемы и разрешать хоть за что-то платить, тогда договоримся так: если ты проходишь пробы и не получаешь бюджетное место в «Натиде», я от тебя отвязываюсь и прекращаю настаивать на переезде. Если же ты получаешь его - соглашаешься жить со мной в Нью-Йорке, а также устроишься на работу, чтобы высылать деньги маме. Что скажешь? Подобный расклад тебя должен полностью устраивать, чтобы не чувствовать себя моей «обузой».
        - То есть вариант, что я вообще не попадаю в «Натиду» ты даже не рассматриваешь? - её бровки плавно поднимаются вверх.
        - Зачем рассматривать то, что в принципе невозможно? - с полной уверенностью парирую я, несмотря на то, что заранее догадываюсь, какие мысли зарождаются в этой взбалмошной белокурой головке.
        Ники однозначно уже в уме планирует, как нарочно завалит пробы, да только эта глупышка не осознаёт, что даже желая этого всем сердцем, она не сможет осуществить подобное.
        Для неё сфальшивить в танце - это как любому из нас разучится ходить или дышать. Невыполнимо. А даже если подобная аномалия и случится - это не имеет никакого значения. И получит ли она стипендию или нет - тоже похер. Мне главное - вытащить её из Рокфорда в Нью-Йорк, а там я уже никуда не отпущу эту дурёху.
        - Ну так что, договорились, Джеймс? - спустя полминуты её задумчивого затишья протягиваю руку вперед. Она смотрит на неё, потом мне в глаза и, поджав губы, наконец, отвечает на рукопожатие.
        - Договорились, Рид, но ты обещаешь, что в случае моего провала ты оставляешь меня в Рокфорде и навсегда забываешь тему переезда.
        - Обещаю, - без зазрения совести вру я. - Но ты тоже должна мне кое-что пообещать.
        - И что же?
        - Ты больше никогда не будешь от меня ничего скрывать, - мои слова отражаются на её лице чувством вины и сожаления, которые Ники торопится умело скрыть, опуская голову вниз.
        - Прости меня… Я совсем не хотела тебя обманывать, - бурчит она себе под нос, виновато поглядывая на меня исподлобья. Ну… признаки угрызения совести налицо - и для меня этого уже предостаточно, поэтому я без промедлений отвечаю:
        - Всё забыто и прощено, если ты обещаешь мне так больше не делать, - повторяю ей своё единственное пожелание, убирая выпавшую прядь волос ей за ухо. Ники недолго молчит. Вздыхает и, в очередной раз ослепляя меня своей ангельской улыбкой, устанавливает со мной прочный зрительный контакт.
        - Конечно, Остин, я обещаю тебе больше никогда не врать.
        И, наверное, я должен был сейчас обрадоваться её обещанию, да только сделать этого я не могу: тону в её глазах морских, бесстыжих, которым еще совсем недавно верил без оглядки, и поневоле слышу голосок внутри себя, что так назойливо и четко заявляет:
        Врать она тебе больше не будет… но и меньше - тоже.
        ГЛАВА 14
        - НАВЕРНОЕ, ЭТО ЧЕРТОВСКИ СЛОЖНО И ТРЕБУЕТ ОГРОМНЫХ ВНУТРЕННИХ СИЛ, ЧТОБЫ МГНОВЕННО ВЫЧЕРКНУТЬ ЧЕЛОВЕКА ИЗ ЖИЗНИ.
        - НЕТ. НА САМОМ ДЕЛЕ НЕТ НИЧЕГО ПРОЩЕ. ГОРАЗДО СЛОЖНЕЕ ЛЮБИТЬ. А КОГДА ЛЮБОВЬ УХОДИТ, ТО И СЛОЖНОСТЕЙ НЕ ОСТАЁТСЯ.
        (АЛЕКС Д «ИНАСАЙДЕР 2»)
        НИКОЛИНА
        «Обещаю тебе больше никогда не врать, Остин.»
        Да, и я, правда, больше не буду, но вовсе не потому, что враз перестану быть насквозь лживой тварью, которая по той или иной причине врёт всем и каждому на своем пути, а потому, что Остин будет за сотни километров от меня, и возможности обманывать его ещё больше просто-напросто не представится.
        Новость о его скором отъезде в первый миг напугала меня, разозлила, обескуражила, но, чуть успокоившись, я осознала, что я в той же мере рада ей, в какой и огорчена.
        Почему огорчена, думаю, и без объяснений понятно, а вот для радости у меня аж целых три причины: первую я уже озвучила чуть ранее; вторая - Остин будет далеко от меня, а значит, в безопасности от возможных действий Адама; и последняя и она же самая главная - я в самом деле хочу попытаться его разлюбить.
        Хватит с меня страданий от безответной любви. Всё! После этой ночи точно хватит. Я достигла своего предела. Магия ночи прошла с первыми лучами солнца, растворив мою короткую сказку, и вернула в реальность, которая встретила меня его зелеными глазами, кричащими о безграничном сожалении при одной лишь мысли, что между нами могло что-то произойти. И именно этот его перепуганный, неприязненный взгляд остановил меня от рассказа о нашей ночной вспышке страсти и стал последней каплей, зародившей во мне желание отпустить свою любовь.
        Естественно, как вы сами понимаете, разница между захотеть отпустить и отпустить - астрономическая, но в каком-то роде я уже сделала малюсенький шажочек в нужном направлении, признавшись ему о своих сокровенных чувствах.
        Да, пусть из-за необходимости покрыть другую свою ложь я высказала Остину все завуалированно, но лично мне даже это помогло почувствовать лёгкое облегчение. Ведь я никогда даже подумать не могла, что у меня появится возможность прокричать свою любовную тайну ему прямо в лицо, так как смелости у меня на это всегда не хватало, да и знала, что ни к чему хорошему моё признание не приведет. Однако, взяв пример с одного мастера по искусному сокрытию всей правды во лжи, мне удалось выбросить из себя на свободу годами мучающий меня сгусток безответных чувств, и теперь я должна заставить себя двигаться дальше, ведь сейчас как никогда подходящее время для этого - перспектива разлюбить Остина выглядит крайне оптимистично, если учитывать, что совсем скоро его не будет со мной рядом со всей его благородной добротой, отзывчивостью, вечной жаждой защищать меня от всех невзгод, героических порывов взваливать на себя мои проблемы и желанием дать поверить, что у меня все еще есть возможность на другую жизнь.
        То, что он предложил мне сегодня, звучало как мечта - жить вместе с ним в одном из прекраснейших городов мира, учиться в лучшей танцевальной академии и при этом не оставлять маму насовсем… Боже, да я все на свете отдала бы, лишь бы иметь возможность согласиться на его предложение. Да только не могу. Конечно, не могу, и даже помышлять о таком не стоит, ведь причина моего категоричного отказа далеко не в стойком нежелании еще сильнее напрягать Остина, а совсем в другом…
        Причина в Адаме Харте.
        Именно из-за его незримого, но столь ощутимого присутствия в моей жизни я не могу уехать с Остином. И из-за него же я с такой легкостью согласилась на уговор с Ридом, чтобы он навсегда отстал от меня со своими до невозможности прекрасными предложениями на нашу совместную жизнь в Нью-Йорке.
        Я согласилась, потому что уже сейчас со стопроцентной уверенностью могу спрогнозировать - Харт непременно все испортит. Я провалю пробы в академии, даже если оттанцую, как в последний раз в жизни. Что я и планирую в любом случае сделать, лишь бы Остин безоговорочно поверил, что я сделала все возможное для поступления. И когда я получу отказ от комиссии «Натиды», Риду придется сдержать свое слово и отбросить любые попытки вразумить меня. Он должен будет оставить меня в Рокфорде. Оставить и забыть. Так будет правильно. Для него правильно, а остальное неважно.
        Я хочу, чтобы Остин жил без тревог и постоянных отвлечений на мою непутевую персону, всецело сконцентрировавшись на работе, которую любит больше, чем самого себя. И хочу, чтобы, достигнув вершины карьеры и всех поставленных перед собой целей, он повстречал достойную девушку, поистине заслуживающую всей его любви, и построил с ней крепкую, дружную семью, в которой не будет места никакой лжи и недосказанности.
        Он заслуживает именно этого, а не подругу под боком, вечно попадающую в неприятности, врущую ему по поводу и без и имеющую мистического, одержимого мужика на хвосте, который без затруднений способен испортить жизнь не только мне, но и Остину тоже. А вот этого я допустить не могу, иначе никогда не прощу себя за это.
        Я настолько сильно мечтаю видеть Остина счастливым, успешным и пожимающим плоды своих многолетних усилий, что ради этого, если потребуется, я даже буду готова насовсем уйти из его жизни. Без колебаний. Без сожалений. Но с вырванным сердцем и оставшись без души.
        Однако прошу вас: не спешите начинать меня жалеть, ведь ни для кого не секрет, что я издавна закалена в страданиях, а пару недель назад сумела пережить сверхъестественное душевное опустошение, поэтому справиться с человеческой болью расставания, не сразу, но я как-нибудь да сумею. И в этом я нисколько не сомневаюсь.
        Но все это будет чуть позже. Думать о печальном и упиваться горем я начну, когда Остин уедет, а пока для прощания с героем всей моей жизни у меня остается в запасе только завтрашний день, и я ни за что не стану тратить его на преждевременную грусть и расстройства.
        Сегодня мне крайне повезло, что Остин вспомнил о важной встрече с деканом факультета, которая позволила мне избежать очередного вранья для выдумки вразумительной причины - почему я не могу выйти с ним на улицу, погулять по городу или сходить позавтракать в кафе? Но для нашего завтрашнего времяпровождения еще нужно будет придумать какую-нибудь отмазку, чтобы не выползать из квартиры весь день.
        Попрощавшись с Остином, я неохотно поднимаюсь на свой этаж, заранее готовясь к встрече с бардаком после очередных застолий своей спившейся семейки, но, открыв входную дверь, я не успеваю и шагу ступить, как осознаю, что дома творится не просто бардак, а настоящий, разрушительный хаос. И чем глубже в квартиру я прохожу, то и дело наступая на разломанные вещи, тем яснее понимаю - обычное пьянство Филиппа и мамы никак не причастно к этому тотальному разгрому.
        Леденящий страх стремительно поднимается вверх по позвоночнику и стягивает горло невидимой леской, когда я онемело осматриваю масштаб разрушений: по всему коридору разбросана обувь, клочья одежды, разорванные пакеты с мусором, на кухне все содержимое шкафчиков превращено в груду осколков, застилающую всю поверхность пола, а в нашей так называемой гостиной размером с кладовку все барахло из шуфлядок вывалено наружу, а телевизор и новая стереосистема Филиппа разбиты настолько, что вряд ли подлежат восстановлению.
        Но ничто из увиденного не окатывает меня тем паническим ужасом, как картина лежащей в углу комнаты подрагивающей фигурки мамы, которая, поджав колени к груди, постанывает, точно побитое животное.
        - Боже мой, мама! - подлетаю к ней, падая на пол. - Что случилось?!
        Но в ответ получаю лишь более громкие завывания, не объясняющие ровным счетом ничего.
        - Мама, ты меня слышишь? Что с тобой?
        Аккуратно повернув ее к себе лицом, осматриваю его на наличие повреждений и на милипроцент расслабляюсь, когда, кроме опухших, заплаканных век и потрескавшихся губ, ничего не обнаруживаю. На теле тоже не замечаю ни одного следа тяжких побоев, за исключением ее окровавленных ладоней.
        - Черт! У тебя все руки в осколках. Их нужно промыть, - бережно, так чтобы не задеть места порезов, беру ее ладони в свои, но она отдергивает их и со всей силы сжимает в кулаки, будто бы совсем не чувствуя боли.
        - Филипп, - еле слышно выдавливает из себя мама, по новой разражаясь слезами.
        - Что он сделал? Ты можешь успокоиться и хоть что-нибудь мне объяснить? К нам опять ворвались его дружки? Это они все разгромили? Черт! Неужели не могли подождать еще денек, я бы вернула им деньги, - сокрушаюсь я. Первая волна страха постепенно утрачивает свою мощь, пропуская в сознание наплыв праведной злости. - Мам, ответь мне, где Филипп?
        - Его нет… нет…
        - Вижу, что его нет. Где он? Он мне за это ответит, - цежу сквозь зубы, пытаясь поднять маму с пола, но ее обмякшее тело оказывается неподъемным.
        - Он… он… ушел… Филипп ушел, - ее тихий, жалкий писк раздирает мне всю душу в щепки.
        - Куда он свалил?
        - Он ушёл… Ушёл… Он бросил… - слезливая фраза остаётся недосказанной из-за усиливающегося истошного плача.
        - Да чего ты так убиваешься? Всё же в порядке. В первый раз, что ли? Я найду Филиппа и заставлю его за своими бандитами здесь каждую поломку собрать. Главное - ты цела и невредима, остальное всё поправимо, - успокаиваю её как ребенка, прижимая голову к своей груди, с каждой секундой ненавидя отчима всё больше.
        - Он бросил…
        - Что он бросил? Я голову ему оторву и выброшу в окно за весь этот разгром и вечные игры. Неужели он опять поперся в свой покерный притон?
        - Нет… нет… ты не понимаешь… он бросил меня.
        - Что значит бросил? - я реально не втупляю, о чем она говорит.
        - Он бросил меня… ушёл… навсегда, - повторяет она, а я всё равно не верю ни единому слову. Однозначно, мама сейчас либо в дрова пьяна, либо конкретно не в себе после визита бандитов, которым задолжал её муженек, раз надумывает то, что никогда не может случиться.
        Куда Филипп мог уйти, мне интересно знать? Кому он, нахрен, нужен? У него никого и ничего нет в этой стране, а обратно на родину в свои фавелы он в жизни не вернется, потому-то он уже столько лет и пользуется маминой безрассудной любовью к нему и будет продолжать пить мою кровь с деньгами, пока не сдохнет.
        - Никуда он не ушел, так что успокойся и перестать так плакать. Я уверена, он явится домой в любую минуту, или же я сама его отыщу в местном баре и притащу за уши.
        - Нет, он не вернётся… Он ушёл… Собрал с утра все свои вещи и ушёл. Ничего нет, - мамин голос переходит на хрип, а руки отчаянно хватают за мою майку. Я смотрю в её отёкшее лицо, отмечая, что в до невозможности пьяных глазах сверкает бессильное горе.
        - Вещи собрал? - от невыразимого удивления и неверия теперь уже и я перехожу на сдавленный шепот.
        - Да. Он всё забрал и ушёл… Сказал, что нашел другую женщину и больше не вернется, - она отпускает мою майку, резко подбирает вблизи лежащую часть от стереосистемы и, срываясь на крик, швыряет ее в противоположную стену. - Что мне теперь делать без него?! Как теперь жить?! Как он мог так поступить?! Я же его так любила! Я не понимаю! Не понимаю!
        - Так к нам никто не приходил? Это ты, что ли, все это устроила? - делаю я ужасающий вывод, наблюдая, как мама разъяренно бросает в стену все попадающие под руку вещи.
        - Я же всегда его слушала! Всегда делала, как он хочет! Почему он ушел? За что он так со мной? За что они меня все покидают? - её истошные вопросы летят, точно снаряды из пулемета, а треск и осколки разбивающихся вещей добавляют спецэффектов устроенной истерике, смотреть на которую дольше минуты я просто не выдерживаю.
        - Всё! Прекрати, мам. Успокойся, пожалуйста, - перехватываю её кровоточащие руки, когда она порывается совершить ещё один бросок, и заставляю посмотреть на себя. - Успокойся, не плачь. Этот урод тебя не заслуживает, - стираю новые капли слез с её щек, глядя точно в глаза.
        - Нет, нет, я не смогу без него. Не смогу, - горестно мотает головой.
        - Сможешь. Конечно, сможешь. Все будет хорошо, слышишь? Ты со всем справишься. А точнее, мы со всем справимся. Я же с тобой, я помогу тебе. Все будет хорошо, мама, - теплым голосом заверяю я, но она все равно продолжает утопать в рыданиях, что поневоле переносят меня в самый страшный период моей жизни, когда умер папа. Тогда она тоже точно так же плакала и задыхалась от горя, и я никак не могла ей помочь. Но сейчас мне не семь, и я помогу со всем справиться. Обязательно помогу. Сделаю все ради этого.
        Желая хоть немного перенять её боль, я притягиваю маму к себе, крепко обнимаю и, поглаживая по волосам, нашептываю утешительные слова, пока внутри меня будто происходит разлом на противоположные части: маленькая девочка начинает истошно плакать вместе с мамой, а взрослая - прямо-таки прыгать от счастья, о котором я даже не могла мечтать.
        Филипп наконец свалил. Неужели?! Это какой-то розыгрыш или мой второй день рожденья? Он сам исчез из нашей жизни?! Если это в самом деле так, то остается лишь молить всевышние силы о том, чтобы он никогда не возвращался.
        Ведь его уход - это не просто долгожданное избавление от источника всех финансовых проблем, но и главная надежда на то, что я смогу уговорить маму на лечение. И я по-настоящему верю, что у меня это получится. Без алкаша под боком, который только и делал, что наполнял ей бокалы и убеждал маму, что с ней всё в полном порядке, у меня есть все шансы спасти её. Без вечных долгов Филиппа я смогу позволить себе оплатить лечение в наркологической клинике и вернуть её к прежней жизни. Это всё может стать реальностью, мне всего-то нужно будет быть с ней рядом и уговорить её. Только и всего.
        «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть он навсегда исчезнет из нашей жизни! Прошу, прошу, прошу, ни за что не возвращай эту мразь к нам обратно!» - подняв взгляд к потолку, раз за разом повторяю одно и то же пожелание, продолжая успокаивать маму в своих объятиях, на которые она впервые за долгие годы отвечает. Чувствуя крепкий обхват её рук на своем теле, я упиваюсь нашей редкой близостью настолько, что даже не могу определить, сколько времени проходит до момента, когда она наконец прекращает плакать и соглашается вместе со мной перебраться на диван, где совсем скоро засыпает, уместив голову на моих коленях.
        - Я с тобой. Я помогу. Я вылечу тебя, - тихо обещаю я, трепетно поглаживая ее спутанные волосы, не в состоянии больше сдерживать лучезарной улыбки. Такой яркой, что могла бы осветить как минимум полмира. Такой восторженной, какая может быть только у ликующего ребенка. Такой широкой, будто все пережитые мной за последние несколько лет беды мгновенно стерлись из памяти. И такой нереальной, что она растворяется так же быстро, как появившийся джин из бутылки, когда среди кучи разбросанных вещей я совершенно случайно замечаю мигающий экран в точности такого же айфона, какой я вчера запульнула в машину шпиона.
        - Какого черта? - произношу я это абсолютно беззвучно, или же мне так только кажется из-за оглушительного грохота сердечных ударов в ушах. Я аккуратно убираю голову мамы со своих ног и тихо добираюсь до места, где валяется смартфон, все еще надеясь, что он мне просто показался.
        Но нет. Не показался.
        Он здесь. Он, мать его, здесь, в моих руках, прямо перед глазами.
        Мои мысли настолько сильно путает страх, что я даже не задаюсь вопросом, как вообще айфон мог оказаться в моем доме? Голова пуста, а все мышечные волокна сковывает тревога, когда я открываю и прочитываю сообщение, что было прислано еще с самого утра:
        UNKNOWN:Только в твоих руках, каким будет будущее твоей мамы - на улице без денег и с любимым мужем, который может вернуться уже сегодня к ней обратно, или же навсегда свободной от него и излеченной от всех психологический проблем и зависимостей. Выбирай правильно, Лина, если не хочешь сделать её жизнь еще хуже.
        А теперь попытайтесь представить сцену, как высоченный небоскреб начинает рушиться, трещать, ломаться и проваливаться под землю, за считанные секунды превращаясь в бесформенную груду бетона.
        Представили?
        Так вот, минуту назад я стояла на крыше этого небоскреба с раскинутыми в стороны руками, наслаждаясь встречными потоками ветра и готовясь взлетать от небывалого счастья к облакам. А сейчас я где-то там, на дне, среди жалких развалин, придавленная плитами и задыхающаяся от цементной пыли.
        Я вновь рухнула на головокружительной скорости наземь. И вновь из-за него.
        Прислонившись спиной к стене, я сокрушенно сползаю по ней на пол. Тело обдает липкими волнами озноба, а в груди тяжелеет до боли, словно едкое облако смога засоряет легкие невидимым ядом. Но несмотря на это я не чувствую страха, не волнуюсь и нисколько не злюсь, а всего лишь усмехаюсь - нервно, горько, обреченно.
        Кому я вообще молюсь? У кого прошу о чудесах и загадываю желания? Во что вообще верю и на что надеюсь?
        В моей жизни нет бога, ангелов или других покровителей.
        С недавних пор в ней есть только Адам.
        Всегда он. Везде он. И ко всему в моей жизни причастен только он. Но в этот раз нужно отдать ему должное - он не промахнулся. Попал в самое яблочко, чтоб его.
        Мне было наплевать на себя, на побитое лицо и смертельную усталость. Наплевать на то, что могу оказаться без дома и работы. Наплевать, что, вероятнее всего, потеряла единственную подругу и даже на то, что вынуждена вычеркнуть из жизни человека, которому принадлежит моя душа.
        Со всем я могла бы справится. Со всем.
        Но с этим…
        Выбирай правильно, Лина, если не хочешь сделать ее жизнь еще хуже.
        Жизнью и здоровьем мамы я не могу рисковать… Нет… Нет, черт побери! Даже если я сохраню квартиру и оплачу все долги с помощью сделки с Мэрроу, это не никак не поможет ей. Пока Филипп будет травить нас обеих своим присутствием, ничто не изменится. Шансов на её спасение не будет, особенно, если Адам и дальше продолжит всячески усложнять нам жизнь.
        И теперь я понимаю, почему этот подонок был столь уверен в нашей сегодняшней встрече - он нашел моё слабое место, которое делает меня уязвимой, хрупкой, зависимой и, в конце концов, просто конченой дурой, которая мечтает спасти самого дорогого для себя человека уже почти тринадцать лет и жаждет этого настолько, что готова без раздумий заплатить за это не только своими фундаментальными принципами, но и жизнью, а точнее, душой, что, вероятнее всего, сгорит бесследно после нескольких месяцев воздействия «очарования».
        Я даже не задаю себе контрольный вопрос: «А готова ли я на самом деле?». В нём отпадает всякая необходимость, когда я устало оглядываюсь по сторонам, повторно оценивая масштаб разгрома в квартире, в которой не было прожито ни одного счастливого дня, а затем поворачиваю голову к слегка подрагивающей во сне маме и чувствую, как годами невыплаканные слезы беспощадно встряхивают грудь, а цепь эмоций, затянувшись в петлю, прочно окольцовывает шею.
        Да, я однозначно готова. Ради мамы я готова на все! Тут даже думать не о чем. Я не могу больше на это смотреть. Не могу больше позволять ей уничтожать себя. Ей нужна помощь, и уже очень давно, пусть она и сама этого не понимает. И я не могу допустить, чтобы Адам вернул Филиппа, который непременно и дальше продолжит толкать маму к обрыву, пользуясь её благоговейными чувствами к нему.
        Я должна это прекратить. Я должна спасти маму. И если ради этого мне придется поработать подстилкой Адама… Что ж… Да будет так. Он выйграл, и он получит свой приз уже сегодня.
        От этой непереносимой мысли мне становится вконец нечем дышать, а тело потряхивает от безысходности и омерзения, но я все равно заставляю найти в себе силы, чтобы прямо сейчас обрадовать своего будущего босса.
        Подавив в себе тошнотворный ком вместе со всей бунтующей гордостью, я выдыхаю всю ненависть к нему и быстро печатаю ответ, который так пылко и громко клялась ему никогда не давать:
        «Я согласна.»
        ГЛАВА 15
        АДАМ
        - Пусть она подождёт меня в кабинете. Я уже подъезжаю, - даю указание Саре и сбрасываю звонок, чувствуя, как неконтролируемо подрагивают пальцы. Нет, не от волнения - мне вообще неведомо, что это такое, а из-за мистической, животной стороны внутри меня, что ни на секунду не прекращает скалиться, рычать и сотрясать все молекулы в теле от предвкушения скорой встречи со своей дикаркой.
        Три долбанные недели.
        Столько я не видел её в жизни.
        Столько я к ней не приближался, как и обещал.
        Столько я позволял ей думать, что у неё есть хоть какой-то шанс противостоять мне.
        Смешная. Наивная. Буйная кошка, которая всё это время сама вынуждала меня усложнять ей жизнь. А ещё невероятно упрямая, взбалмошная и донельзя глупая, раз в самом деле думала, что рано или поздно не прибежит ко мне. И, к слову, когда для неё наступит это «рано или поздно», тоже решал я.
        Хотите узнать почему оно наступило лишь сейчас? Так я объясню, и вы сразу всё поймёте.
        В ночь бурного отказа Николины на моё щедрое предложение, о котором мечтают все женщины, я был зол настолько, что планировал заставить её примчаться обратно с жалобными просьбами уже на следующий день, однако мой план кардинально изменился, стоило только дверям лифта между нами закрыться.
        Я не знаю, что это было? Почему? Как назвать? И как объяснить? Да и возможно ли вообще найти этому разумное объяснение? Но ещё когда мы сверлили друг друга прощальными взглядами, на мне целиком отражался весь ужас, что испытывала Лина, отчего мне приходилось едва удерживать себя от идиотского порыва обнять её, сжать в своих руках, затащить обратно в постель и произнести любую лживую любовную ересь, которая мигом вернула бы ей ясную улыбку. Но, к счастью, неистовый гнев помог придавить каждое бредовое желание и позволить ей уйти, чтобы уже на следующий день разъяснить наглой девчонке, что, нравится ей это или нет, она сделает так, как я того пожелаю.
        План был именно таков, но мне светило в очередной раз убедиться, что план и всё, что касается Николины Джеймс, - вещи несопоставимые. Сразу после её ухода моё решение - вернуть её быстро - неожиданно аннулировалось благодаря тому, что во мне внезапно бомбануло нечто немыслимое, горючее, неуправляемое, словно весь тот жалящий кожу огонь, что постоянно будоражил тело из-за близости Лины, трансформировался в разрушительный пожар, захватывающий каждый миллилитр крови.
        Несмотря на жуткую агонию в теле, я понимал, что в физическом плане я абсолютно здоров, а очагом иллюзии этого внутреннего испепеления был исключительно срикошетивший от Лины эффект «очарования», ощутив который на себе в полной мере, я наконец-то понял, почему все мои счастливицы после окончания контракта проходили лечения у психологов, а некоторые даже у психиатров.
        Да, я всегда слежу за своими бывшими работницами на протяжении нескольких месяцев после расторжения сотрудничества, но лишь для того, чтобы полностью отгородить их от себя. На моём опыте были особы, которые не могли смириться, что нам пора расходиться, и начинали преследовать меня, вытворяя всякие глупости, доставляющие мне некоторые неудобства. И потому после пары недопустимых инцидентов я взял за привычку приставлять к ним человека, который следил за их поведением до тех пор, пока их влюблённые женские сердца не переживут наш разрыв и обратят внимание на другого мужчину.
        Так вот исключительно из-за цели контролировать импульсивные поступки этих страдающих от любви дур я и узнал, что у каждой из них после работы на меня в анамнезе появлялись такие диагнозы, как депрессия, апатия и шизофрения. Хотя от себя хочу добавить, что, испытав на себе все симптомы отходняка от влияния моей силы, я бы не стал называть их настолько удручающими наименованиями.
        И чтобы начать более подробно рассказывать о моём отношении к ним, нужно вернуться назад, в ту ночь, когда в качестве лекарства от ненормальных огненных мучений я решил выбрать старый добрый алкоголь и влил в себя такое его количество, которое, мне кажется, должно было отправить меня прямиком на тот свет. Но нет. Ни фига. Мне и помереть не удалось, и ощутить обезболивающего эффекта - тоже. Литры янтарной жидкости, наоборот, подействовали, точно бензин, многократно усилив поедающее меня огненное буйство.
        Было так херово, что отключиться я смог лишь под самое утро, а когда весь «Heart Corp» потерял меня почти на двадцать четыре часа, после которых я наконец очнулся, кроме жесточайшего в моей жизни похмелья, я ничего больше не чувствовал. Ни адского пламени в теле. Ни гнева. Ни возбуждения. Ни желания наказать эту взбалмошную девчонку, ни даже моего мистического зверя со всей его безумной одержимостью дикаркой. Тотальная пустота. Всё исчезло. Или, лучше сказать, - сгорело.
        Прикидываете отметку моего удивления в момент, когда я будто без души проснулся? Хотя нет, удивления тоже не было… скорее ступор, что с каждой секундой сменялся облегчением.
        Видимо, для моих бывших счастливиц становление бездушными и безэмоциональными и служило той самой причиной, что вынуждала их обращаться за помощью к специалисту, но мне - человеку, который годами привык делать вид, что у него их нет, никакая помощь была не нужна. Наоборот. Это в разы облегчило мою повседневность.
        «Эмоции мешают думать логически».
        «Эмоции мешают работе».
        «Эмоции мешают жить».
        Эти три убеждения с самого детства отец вбивал мне в голову, и в чрезмерном стремлении подражать ему я научился мастерски сдерживать внутри себя каждое чувство или реакцию на ту или иную ситуацию, но лишь потеряв все эмоции до одной, я осмыслил разницу, что значит день за днём искусно скрывать их, а что - не иметь их в принципе.
        Это небо и земля. По-другому и не сравнить.
        После полуночного побега Лины я превратился в безэмоциональную машину: мной овладело абсолютное безразличие к случившемуся с ней, в голове ни одной лишней мысли, тело освободилось от возбуждающего огня и постоянного звериного рёва, а в душе… помимо всех прочих эмоций, исчезло самое главное, от чего я столь отчаянно жаждал избавиться, - весь кладезь дурацких романтических чувств, что посеяла во мне эта белокурая ведьма.
        Именно это равнодушие к ней и стало причиной, почему я решил повременить с нашей встречей, ведь я был больше чем уверен - раз её «отражение» спалило во мне всё подчистую, значит, оно же и способно мне быстро всё вернуть.
        А мне этого не надо было. Я бы всё отдал, чтобы превратить это опустошение в перманентную кондицию, потому что за эти недели я как никогда прежде чувствовал себя сконцентрированным и здравомыслящим, что позволило мне всецело отдаться работе и с особой эффективностью решить весомое количество важных проблем в компании.
        Серьёзно, я по-настоящему хотел бы никогда ничего не чувствовать, но, исходя из истории лечения моих счастливиц, я знал, что полный возврат эмоций когда-нибудь наступит, поэтому, продолжая брать от бездушного режима всё по максимуму, я также решил не давать Лине забывать о себе, чтобы к моменту, когда я захочу её увидеть, она тут же прибежала бы ко мне, как миленькая: я подкупил её коллег, чтобы они мало-помалу доводили её до предела, заплатил хозяину квартиры, чтобы тот ошарашил её неприятной новостью о скором выселении, и специально не трогал недоумка Эндрюза, так как он неслабо портил повседневную жизнь дикарки.
        Больше делать ничего и не нужно было, чтобы наблюдать, как она упорно справляется со всеми свалившимися на неё проблемами, изнуряет себя, раздражается, кричит, психует, проклинает и ненавидит меня, а точнее, лишь упорно пытается убедить себя в этом, как всегда избегая правды, которая известна мне без всяких слов.
        Эта психанутая на всю голову девка умудрилась всего за день влюбиться в меня так, что, обидевшись на мои слова о том, что она для меня ничего не значит, спалила нахрен нас обоих, так что… Я вас умоляю. О какой ненависти она мне постоянно так громогласно кричала? На это было лишь весьма забавно смотреть. На моих губах даже парочку раз улыбка появлялась, а это, знаете ли, до хренища, когда пребываешь в бесчувственном режиме.
        Но только не подумайте, что я наслаждался, глядя на жалкие попытки Лины справиться со всем. Никак нет. Но и жаль мне её тоже не было. Абсолютно. Ни во время моего опустошения, ни сейчас, когда весь ад эмоций - такое чувство, вернувшейся в троекратном объёме - едва позволяет мне сделать полноценный вдох.
        И не стоит провозглашать меня сейчас злодеем, ладно? Ведь, честно, я не хотел ей вредить. Она сама этого захотела. Она сама спровоцировала меня пойти таким путём. У неё была возможность согласиться по-хорошему. Она этого не сделала. А всё, что дальше делал я, - это, как всегда, действовал на благо своих интересов. Лине же просто немного не повезло из-за того, что мои планы на её счёт слегка сдвинулись по времени, и ей пришлось помучиться гораздо дольше, чем в том была необходимость. Но и тут, опять-таки, моей вины только половина, ведь ничто не мешало ей прислать сообщение: «Я согласна» намного раньше, чтобы прекратить свои никому ненужные мучения. И это лишь её косяк, раз она с самого начала не смогла понять, что шансов избежать контракта у неё априори нет просто потому, что варианта оставить её в покое для меня не существует.
        Я никогда не отказываюсь от своих желаний. Никогда не отступаю и не сдаюсь. А в неординарном случае с Линой так и подавно не собираюсь этого делать, особенно учитывая её отвратительное поведение при нашей последней встрече. Я ни за что не отпущу эту строптивую ведьму, пока не покажу, что со мной ни одна женщина так поступать не имеет права. Я поставлю наглую дикарку на место и наслажусь её телом сполна, а вот после она уже сможет катиться, куда пожелает, а лучше - куда подальше, чтобы я забыл о ней навсегда, как о самом страшном и безумном кошмаре.
        Кстати, о кошмарах и галлюцинациях… Это вообще отдельная тема, что изрядно усложняла мне задачу как можно дольше оставаться пустым и сфокусированным на работе.
        Это тоже началось буквально с первого же дня моего безэмоционального состояния и длится до сих пор: я могу внезапно увидеть Лину в любое время суток, в любом месте, в любом человеке, который находится со мной рядом. Впервые это была моя ассистентка, как всегда встречающая меня с утра в офисе со сводкой дел на день и чашкой двойного эспрессо, затем - мимо проходящая по улице девушка, за которой, я, сам того не осознав, проследовал несколько кварталов, пока наконец фантом Лины не растаял, а после в дикарку превратился потенциальный партнер «Heart Corp», с которым я еле сумел закончить переговоры, потому что даже от мнимой близости с этой ведьмой моё тело мгновенно отсоединялось от мозга и истошно требовало сорвать с девчонки всю одежду и оттрахать её до посинения. Приходилось мысленно бить себя по лицу, чтобы напомнить, что передо мной сидит не она, а, мать его, тучный пятидесятилетний мужик с пробивающейся плешиной на макушке.
        Нормально, да? Свихнуться можно было.
        С той встречи я вернулся домой до невыносимости заведённый, а когда вместо нынешней счастливицы Джесс я вновь увидел Лину, мне окончательно сдвинуло крышу. Я сорвался на девчонке так, вытворяя с нею всё, что мечтал сделать с дикаркой, что Джесс, мягко говоря, охренела от моего сумасшедшего напора. Я же, сколько бы её не трахал, видя перед собой совсем другое лицо, необходимого удовольствия так и не получал, ведь чувствовал всем своим началом - передо мной лежит лишь созданная сознанием подделка, не имеющая той уникальной начинки, которой обладает оригинал.
        В общем, от подобных мистических, возбуждающих глюков можно было даже с отключёнными эмоциями и вправду тронуться умом, однако с ними мне хоть как-то удавалось справляться, в то время как со снами дела обстояли куда печальней.
        Каждую ночь, без исключения, я видел один и тот же эротический сон, в котором мы с Линой наконец добираемся до самого главного. Всё происходило жарко, мощно, до безумия приятно, чересчур реалистично в плане ощущений и совершенно неправдоподобно по сценарию сюжета, потому как во время нашего чувственного процесса Лина умудрялась столкнуть меня со своего влажного, разгорячённого моими ласками тела и уйти к откуда не пойми появившемуся в спальне мужчине.
        Я не видел его лица, не мог распознать, кто он, но ненавидел его, как никого другого в своей жизни, когда незнакомец начинал прямо на моих глазах совокупляться с моей дикаркой, которая отвечала на его действия с той же страстью, с какой ещё несколько секунд назад отвечала мне. От вида этой жгучей сцены я мгновенно свирепел, но не был в состоянии ни закричать, ни оторвать тело от кровати, чтобы убить их обоих собственными руками. Меня целиком сковывал паралич, а голосовые связки напрочь отказывали и, даже закрыв глаза, я всё равно продолжал видеть горячее соединение их тел, которое заставляло моего зверя ментально разрывать меня настолько яро, что испытываемая мной агония из сна просачивалась в реальность.
        Жуть редкостная и, как я уже сказал, совсем неправдоподобная, ведь от меня никто никогда не уходит к другому. Это просто невозможно. Однако, пусть я и понимал, что этот кошмар ничто иное, как ещё один лаг «очарования», каждый раз, стоило мне пробудиться и прийти в себя, некий зубастый червячок не уставал прогрызать мне мозг одним назойливым вопросом: существует ли вероятность, что Лина всё-таки скрыла от меня кого-то очень важного для себя?
        Ведь, узнав все подробности её жизни, а не только сухие факты из официальных бумаг, мне ещё больше стало непонятно, почему она так упорно не желает быстро и легко изменить свою жалкую жизнь? Для этого нет ни одной весомой причины, за исключением абсолютно глупых принципов и такой же глупой, пресловутой и возвышенной всем миром любви, которую, помимо меня, она, возможно, испытывает к кому-то ещё.
        Но испытывает ли? И если ответ «да», то к кому?
        Вариантов у меня было всего лишь два: Марк Эндрюз или Остин Рид.
        Первый отпал сразу же, а вот второй… тут пришлось как следует покопаться, что и я приказал сделать одному из своих агентов.
        Через пару дней, прочитав полученную информацию на этого крайне интересного кадра и о его связи с Николиной, я значительно успокоился и одновременно удивился. Успокоился потому, что, как выяснилось, хоть в чём-то дикарка была со мной честна - её слова о «родственных» отношениях с Ридом подтвердили все соседи и знакомые, которых удалось опросить на эту тему без вызова подозрений. А почему удивился?.. Хм… Ответ на этот вопрос я предпочту пока что оставить при себе, так как в данный момент он не имеет никакой особой ценности.
        Важность имеет только отсутствие каких-либо любовных отношений между этими двумя. Это точно. Без сомнений. Подтверждено несколькими людьми, плюс закреплено немалым списком девушек, с которыми вступал в связь Остин Рид на протяжении их многолетней дружбы с Линой. Не могла же эта бешеная кошка годами сохнуть по нему и так спокойно наблюдать за его интрижками, правда? Будь у неё хоть какие-то чувства к нему, она бы каждой его девке лицо безжалостно перецарапала бы. С её-то нравом. Так ведь? Вот и я думаю, что так, поэтому я смело вычеркнул Рида из кандидатов в возлюбленные дикарки, как, в прочем, и вовсе погасил свою назойливую мысль о его существовании, ведь точно знал - других мужчин в её жизни нет.
        И вроде бы всё ничего, да только совсем скоро со мной произошло что-то непонятное: несмотря на полную уверенность в их дружеских отношениях, стоило только Риду вернуться в город и встретиться с дикаркой, как мой внутренний прочный замок на двери, удерживающей все временно потухшие эмоции, впервые начал трещать и ломаться. Не могу объяснить, что послужило причиной подобной реакции на их встречу, ведь, по сути, они просто общались, но от картины их беседы на набережной отголоски злостного рычания моего мистического зверя завибрировали в моём сознании, давая понять, что он явно недоволен их близостью и вовсю норовит выбраться наружу, чтобы наконец забрать себе то, что считает своим.
        Но наши с ним желания в этот раз разительно не совпали - я его возвращения жаждал избегать максимально долго, поэтому, чтобы лишний раз не бередить неадекватную часть себя, я решил предупредить Лину, чтобы не забывала, что должна быть осторожна и помнить, кому она принадлежит. И вот так чудо - эта упрямица хоть раз прислушалась к моим угрозам и сразу после похорон стала избегать общения со своим «братишкой», что очень помогло мне сохранять безэмоциональное состояние. Правда, ненадолго, ведь эта кошка совсем скоро додумалась избавиться от Эндрюза по-своему. Использовав меня. И вот же сука… ей таки удалось это сделать.
        Увидев присланное Дэном (приставленным к Лине человеком) видео её впечатляющего выступления с этим тупоголовым мачо, все эмоции во главе с разъярённым монстром выбили к чертям сдерживающую их дверь и выбрались на волю, за считанные секунды заполонив собой каждый уголок моих сознания и тела.
        Мне невероятно повезло, что в тот момент я как раз заехал домой за документами, а не был, допустим, в офисе среди сотен сотрудников, или в ресторане на одной из деловых встреч, потому что в попытке усмирить всю адскую смесь чувств, среди которых сильнее всего выбивались гнев, бешеная ревность и ненависть к этой сумасбродной девке, я потерял рассудок и разгромил половину своего пентхауса.
        Представляю, какие заголовки засверкали бы во всех новостях, устрой я нечто подобное в общественно месте. А я бы устроил, вне зависимости от локации и окружающей публики, потому что совершенно не мог себя контролировать. Я такой хернёй никогда не занимался, но в этот раз от меня ничего не зависело. Я успел лишь отдать приказ убрать Эндрюза подальше от Лины, а затем меня люто накрыло: в ушах зазвенело, как от удара мины, перед взором отрубилась картинка, а в груди будто пробудился вулкан, который требовал выбросить из себя столп огня и лавы.
        Вот я его и выбрасывал: летело и ломалось всё, что попадалось под руку, и что не попадалось - тоже. Лишь когда я перевернул вверх дном весь нижний этаж апартаментов, я немного выплыл из яростного забвенья и решил, что благоразумнее будет продолжить выпускать пар на боксёрском ринге, где я и провёл весь оставшийся день, с каждым боем со спарринг-партнёром расставляя все вернувшиеся эмоции и мысли по своим местам.
        И сделать это, скажу я вам, было крайне непросто, ведь мешающий мне жить рой чувств вновь начал жалить грудную клетку, гудеть в голове и облеплять всю поверхность кожи, побуждая больше не ждать, а начать действовать быстро и чётко: подставить Марка и заставить Эндрюза-старшего выгнать сына из города, чтобы тот больше не смел приближаться к дикарке; дать разрешение стриптизёрше завязать с Линой драку и нанести ей лёгкие повреждения, которые вынудили бы её тут же прекратить работу; и надавить на её единственную больную точку - маму, убрав из её жизни главную раковую опухоль, которую она несмотря ни на что любит больше себя и собственной дочери, которая, в свою очередь, ради матери готова на всё.
        Мозг в трубочку сворачивается от всей этой женской логики: тобой откровенно пользуются, а ты всё равно самозабвенно любишь и ставишь чужие желания превыше своих. Мне такого никогда не понять. Какой-то клуб нездоровых альтруистов, а я во всём этом, если так подумать, прямо-таки истинный благодетель.
        Ведь вы только послушайте…
        Ушлёпка, издевающегося над Линой, с её пути убрал? Убрал. От ненавистного ей «Атриума» избавил? Избавил. От квартиры, в которой жить без угрозы для здоровья невозможно, освобождаю? Освобождаю. А возможность наконец изменить их с мамой жизнь предоставляю? Да, и это я тоже любезно делаю. И я уже молчу о том, что уберёг эту драчунью от проблем с законом, изъяв из полиции заявление какой-то девки Эндрюза о совершённом на неё нападении.
        Говорю же: я - сама доброта, бля*ь, а мой вариант «по-плохому» что-то ни хера не плохой, не думаете? Только почему-то эта кошка дранная совсем этого не понимает. Уверен, даже бедной страдалицей себя считает, а меня - безжалостным чудовищем, что насильно заставит её жить в комфортабельных условиях, купит всё, что она попросит, любимую маму от алкоголизма излечит, и в конце концов каждую ночь в другую галактику от удовольствия отправлять будет.
        Немыслимо просто! И ржать, и плакать хочется, честное слово. За какие такие грехи мне эта безмозглая девица на голову, а если точнее, под машину свалилась, - вопрос на засыпку, но Лина непременно будет долго и упорно извиняться за каждый мой потраченный нерв из-за её несносного поведения и наглых безрассудных выходок.
        От одной лишь мысли о её сладких губах на моём члене по венам простреливает ток, а чем ближе я подбираюсь к кабинету, тем сложнее мне становится дышать, сохранять здравомыслие и игнорировать мгновенную химическую реакцию в теле, от которой сердце заносится в нетерпении наконец увидеть её синие глазки, запустить руку в шелковистые волосы и, придавив изящное тело к себе, с жадностью напасть на её умопомрачительный рот.
        Грёбанный романтик во мне восстаёт из пепла, чёрт бы побрал этого гада живучего! Как же мне жилось-то без него прекрасно, чтоб вы знали. Но ничего… Клянусь, я всегда буду тем, кто есть сейчас, и ни одна девка этого не изменит. И раз уж эта нежная скотина во мне не смогла сгореть, значит, я придушу ее, затопочу, утоплю, да что угодно сделаю, лишь бы ее во мне больше не было. Я вытравлю из себя всё, что заставляет испытывать меня дикарка, и сделаю это с её же помощью - попользуюсь ей, пока до тошноты не приестся, и тут же освобожусь от влияния, которое сейчас усиливает своё воздействие на меня с каждым пройденным шагом, сокращающим между нами расстояние.
        До моего проклятья остаётся буквально десять метров, как вдруг меня отвлекает вибрация смартфона. Отвечаю на звонок, но мне едва удаётся вникнуть в смысл слов одного из сотрудников, активно излагающего проблему, требующую моего внимания.
        Пять метров - и моя ассистентка Сара что-то сообщает мне, а что - я абсолютно не улавливаю.
        Три - по жилам вслед за током пролетает живительный огонь.
        Два - зверь во мне, учуяв свою кошку, взвывает от восторга.
        Один - я открываю дверь и, чувствуя, как Её запахом опутано всё пространство кабинета, всего за долю секунды чётко понимаю одно - лишь только грёбанное чудо поможет мне остаться собой после истечения этого контракта.
        ГЛАВА 16
        АДАМ
        - Нет, я сказал, нам это не подходит. Ищи другие варианты, - строго чеканю я. Продолжая разговаривать по телефону, направляюсь к рабочему столу, полностью игнорируя присутствие Лины. Не могу на неё посмотреть. Не сразу. Мне необходимы несколько секунд, чтобы совладать со стихией, раскаляющей всю кровь до неистового жара, которую породили во мне всего пара вдохов её уникального аромата. Чего не скажешь о дикарке: ей совсем не требуется время, чтобы сразу же впиться в меня пристальным взглядом. Я чувствую её изучающий прицел на себе, как передвигающийся, горячий поток воздуха по коже, что ещё сильнее усложняет мою миссию - сохранять концентрацию в беседе с руководителем технического отдела.
        С трудом выслушиваю всё, что он мне говорит, вроде даже что-то внятное отвечаю и только к концу разговора начинаю ощущать, что первый бурный наплыв «очарования» преодолён и я готов приступить к адекватному диалогу с моей напастью.
        - У тебя пятнадцать минут, Джеймс, так что советую не терять времени и сразу переходить к делу. Зачем ты пришла? - спрашиваю я, присаживаясь в кресло. Интонация голоса нисколько не отражает моего истинного внутреннего состояния, как, впрочем, и не отличается от той, с какой я обычно общаюсь с другими своими подчинёнными - и так должно быть всегда.
        Она как все, и пусть не ждёт от меня особенного отношения. Она его не получит. Не заслужила.
        Но так, мать её, я думаю лишь до момента, когда перевожу на дикарку равнодушный взгляд. Всего мгновенье встречи с синевой её глаз, в которой вмещается целая вселенная, - и мне словно под дых заряжают железной кувалдой, что чуть ли не сгибает меня от боли пополам.
        Все три недели я видел её исключительно на видео, что были сняты с расстояния, и потому я не мог заметить того, насколько сильно ухудшился внешний облик Лины: её хрупкое тело заметно исхудало, кожа, сильно обтягивающая выпирающие ключицы, стала почти прозрачной, на бледном лице присутствуют все признаки переутомления, а внушительная рана над бровью лишь добавляет её наружности ещё большей жути.
        Нет, она не стала выглядеть менее красивой или сексуальной для меня. Не представляете, как бы мне хотелось, чтобы это было так. Но ничего подобного: даже нынешний её изнурённый, не совсем здоровый вид, нисколько не убавляют её привлекательности в моих глазах, а только заставляет с остервенением вцепиться руками в подлокотники кресла, чтобы не выдать всполохнувшего во мне гнева.
        Не на Лину. Хотя и на неё тоже за её идиотский характер, который побуждал её так долго упрямиться и не приходить ко мне. Но в большей мере я беспощадно зол на себя и на ту белобрысую суку, которой я ясно сказал: «завязать драку, но не наносить Лине тяжёлых повреждений», а глубокое рассечение на её лбу явно к такому отнести нельзя. Но со шлюхой, не понимающей точных приказов, я разберусь чуть позже, а пока я заставляю себя успокоиться, чтобы, неспешно приближающаяся к столу Николина ни в коем случае не заметила моего напряжения.
        - Я пришла просить тебя нанять меня на работу, - голосок её звучит довольно ровно, но вот пальцы, яростно сжимающие ткань милого сарафанчика, который так и хочется одним рывком стянуть, разом выдают степень её негодования относительно всего происходящего.
        Нет, ну она точно забавная. Такое чувство, будто пришла о каторге просить, а не о приятной возможности выбраться из грязи, в которой топчется всю свою жизнь. Что в её дурной бошке творится? Почему нужно относиться к сексу за деньги столь категорично? Что это за преграда такая, вечно ускользающая от моего ума, мешает ей отбросить нелепые предрассудки и с удовольствием обеспечить себе беззаботное будущее? Ответы на все эти вопросы для меня тайна, покрытая мраком, которую мне на хрен раскрывать не нужно. Не моё это дело. Не волнует. Не должно волновать. Не должно! Она уже здесь. А больше меня ничего не колышет, так что не хер запаривать себе голову без нужды.
        - Ну раз пришла, тогда проси. Времени у тебя осталось немного, - спокойно проговариваю я, ничего не выдумывая: у меня, в самом деле, назначена важная встреча, которую хотелось бы провести именно сегодня, так как график всех оставшихся дней в городе забит под завязку.
        Расслабленно откидываюсь на спинку кресла, устремляя на неё выжидающий взгляд, что заставляет Лину мгновенно напрячься, поджать свои сочные губки и опустить ресницы вниз, будто бы пытаясь набраться неких магических сил, что помогут ей произнести то, что я хочу услышать.
        Ну, давай, бомби, моя прекрасная дикарка, я весь во внимании.
        - Пожалуйста, Адам, возьми меня к себе на работу, - прямо-таки выдавливает из себя эта несчастная жертва насквозь фальшивую просьбу, вынуждая меня усмехнуться.
        Хорошая моя, ну кто же так просит? Вот совсем не верится тебе. Совсем. Но забавляешь ты, конечно, меня знатно, поэтому не могу удержаться, чтобы не позлить тебя ещё чуть-чуть.
        - И почему я должен это делать? В прошлый раз ты мне ясно дала понять, что никогда не попросишь об этом, - ехидно ухмыльнувшись, бросаю ей повод проявить свой характер, однако тут она меня слегка удивляет тем, что остаётся непривычно спокойной.
        - Я была не права. Совсем не права, Адам, но я поняла свою ошибку и потому прошу тебя: возьми меня на работу, ведь единственное, чего я очень сильно хочу, - это доставлять тебе удовольствие везде, всегда и только так, как ты того пожелаешь, - произносит уже более непринуждённо, но всё также неправдоподобно.
        - Уверена, что сама этого хочешь? - приподнимаюсь с кресла, обхожу массивный стол и встаю за её спиной практически вплотную, мгновенно оказываясь в плену её чар, что сразу вслед за Линой заставляют меня оцепенеть, задержать дыхание и начать бороться с желанием зарыться носом в её длинные волосы, что белоснежным каскадом спадают по спине.
        - Уверена, - довольно быстро отмерев, на выдохе отвечает дикарка, поистине веря в то, что снова мне лжёт. Но я-то знаю, что она в самом деле меня хочет. И мне нужно, чтобы она наконец прекратила столь усердно стараться делать вид, будто я ей безразличен или, что выглядит ещё нелепей, - противен, потому что я отлично помню, какой страстной, дикой и неподражаемой она может быть, когда отбрасывает своё показное притворство.
        - Не верю, Джеймс. Будь убедительней, я ведь знаю, ты это умеешь, - наклонившись к её лицу, вкрадчиво шепчу я и, видимо, настолько обильно пропитываю свой шёпот воспоминаниями, что стоит ему коснуться мочки её уха, как в эротических фантазиях Лины тут же начинают транслироваться кадры всех горячих сцен нашей прошлой встречи, что в раз распаляют вспыльчивый нрав моей буйной кошки.
        - Мне на колени встать и попросить, чтобы ты поверил? - шипит она, наконец выпуская на волю свои коготки, и резко поворачивается ко мне передом. Запрокидывает голову и, чёрт побери, вновь без труда ловит меня в коварный силок своего океанского взгляда, в котором беснуется шторм. Ударные волны. Бездонная воронка, затягивающая к себе на дно, где обитает злость, похоть, ненависть, любовь и ещё тысячи других оттенков противоречивых эмоций, каждую из которых я запомнил ещё в прошлый раз и ни одну из них не находил в галлюцинациях.
        Только она настоящая может смотреть на меня так, что я напрочь забываю своё имя, где нахожусь и какой сегодня день недели. Только в её запахе, пахнущем свежестью весны - тёплой, душистой, временами дождливой - хочется всего себя искупать, утонуть, растворившись бесследно. Только её губы для меня, точно чувственный соблазн, пересилить который - сплошное испытание, как и удержать себя и не прикоснуться к ней, чтобы бесконечно долго трогать, нежить, согревать и залатывать поцелуями все до последней ранки на бархатистой коже.
        Пи*дец, меня понесло опять. Умоляю, зарядите мне по голове чем-нибудь тяжёлым, чтобы эти абсурдные мысли, отдающиеся приторной сладостью во рту и горле, прекратили пожирать мой мозг, а лучше немедленно остановите мою руку, что наперекор моей воле приподнимается к её брови и слегка касается пореза.
        Миллисекунда прикосновения, и Лина тут же вздрагивает, как от разряда тока, заключая моё запястье в цепкий захват тонких пальцев, от тепла которых теперь уже и меня с головы до ног будто шипящей молнией пробивает, что возбуждает тело, воспламеняет кожу и словно опыляет разум розовой пыльцой, неумолимо превращающей меня в того, кем я не являюсь. Но я держусь. По-прежнему не выдаю и толики зашквара, что меня сотрясает, а только злюсь на самого себя за слабость, за неумолимую потерю контроля над собой и за то, что поддаюсь ей с такой лёгкостью и делаю это сейчас, как мне кажется, лишь по одной банальной и смехотворной причине…
        Будь я проклят, но, по ходу, за время нашей разлуки я успел соскучиться по этой драной кошке. Конечно, я не могу с уверенностью утверждать это, так как никогда в жизни ни по кому не скучал, но, думаю, этот щемящий, жалобный скулёж моего безумного монстра, что неприятно резонирует между рёбер и закладывает уши настолько, что мне с трудом удаётся расслышать, о чём говорит Лина, и есть то самое чувство тоски, что я видел сотни раз в глазах разных женщин.
        И мне вновь себе врезать со всей дури хочется, ведь этот щенячий взгляд я никогда не понимал и, кроме презрения, он во мне ничего не вызывал, а теперь я сам, что ли, едва балансирую на грани, чтобы не проявить его во всей красе этой мелкой занозе, что сейчас столь пылко что-то высказывает мне?
        Рехнуться можно! Но, к счастью, именно осознание этого вопиющего факта, словно кнутом по оголённым нервам, бьёт, раскаляя мою злость ещё сильнее, что помогает мне очухаться от чарующего дурмана, взять себя в руки и попытаться расслышать хотя бы последние слова дикарки:
        - Вы сможете прикасаться ко мне, как и когда вам заблагорассудиться, но только после того, как наш рабочий контракт вступит в силу. Если, конечно, вы соизволите согласиться принять меня в многочисленный штат ваших сотрудников, - заявляет сама мисс сдержанность и грубо отстраняет мою руку от своего лица, доводя меня этим до состояния кипения. И по мелькнувшей тени ухмылки на её губах мне становится ясно, что она не только физически осязает моё негодование, но ещё и вовсю им наслаждается.
        Пяти минут не прошло, а она уже вывела меня из себя, даже особо не стараясь, и радуется своему достижению. А вдобавок к этому ещё и указывать мне опять вздумала? Говорить, что я могу, а что нет? Не понимает, что таким поведением только хуже себе делает? Не беда. Это всё поправимо. Я её быстро перевоспитаю и научу, как правильно вести себя в общении со мной, даже если для этого придётся разъяснять всё, как для чайника, ведь умом и благоразумием она определённо не блещет. А если теории не хватит, следом подключу ещё и практику, так что потом несколько дней на задницу сесть не сможет. Хотя, будь неладна эта мазохиста чёртова, ведь она, без сомнений, только кайфанёт от подобных уроков. Насрать! Что-нибудь придумаю. С фантазией у меня тоже всё в порядке, так что проблемы проучить маленькую стерву не будет.
        Проблема моя сейчас заключается в другом, а точнее, проблема стоит колом и болезненно упирается в ткань брюк, доставляя мне ощутимый дискомфорт ниже пояса, к которому присоединяется ещё и голодное рычание моего животного начала, что уже не может дождаться, когда набросится на заветное лакомство. Это и бесит, и будоражит, и злит, и восторгает. Сплошная каша ощущений, что мигом уничтожает необходимую для работы хладнокровность. Какая на хрен деловая встреча? Я сейчас ни к чему не пригоден. И опять из-за неё.
        Но, естественно, я ни в коем случае не собираюсь ей этого показывать: умело спрятав все невообразимые, свербящие внутри меня реакции за ширмой невозмутимости, я с бесстрастием сканирую похудевшую, но всё такую же соблазнительную фигурку Лины, за считанные секунды стирая с её губ все намёки на злорадную улыбку, и сразу же возвращаюсь обратно к столу.
        - Сара, перенеси мою встречу с Грегором на другой день, - монотонно проговариваю я и, пряча весь свой неуравновешенный настрой под обезоруживающей улыбкой, обращаюсь к Лине: - Присаживайтесь, мисс Джеймс, и мы прямо сейчас приступим к обсуждению условий вашего счастливого контракта.
        - Счастливого контракта? - приподняв в удивлении бровь, усмехается Лина. - Мистер Харт, вы, наверное, что-то перепутали и хотели сказать «вынужденного плена». - Скрещивает руки на груди, угрюмо потупив взгляд в пол, и что-то тихо шепчет, словно уже ругает себя за неумение держать язык за зубами.
        - Тебе явно неведомо значение слова плен, но, если нужно, я тебе и его растолкую… помимо всего прочего, что будет крайне необходимо тебе растолковать, - многозначительно ухмыляюсь я, замечая, как её плечи и грудь покрываются розовыми пятнами, а кожа уже вовсю блестит от испарины. Горит маленькая. Пылает. Хочет. Я тоже хочу, горю и пылаю. Какого чёрта мы всё ещё разговариваем?
        - Мне казалось, ты мне всё доходчиво разъяснил ещё в нашу прошлую встречу. Все условия и мои прямые обязанности мне более чем понятны. Их было не сложно запомнить, поэтому просто скажи, где поставить подпись, и я это сделаю, - недовольно бурчит себе под нос Лина, тем самым подбрасывая пороха моему и так мощному раздражению. Собирается и дальше продолжать играть роль великой мученицы? Хорошо. Мне же нетрудно подыграть. Уверен, её злость лишь добавит пикантности нашему первому сексу.
        - Ошибаешься, Джеймс, мы с тобой не обсудили самое главное.
        Два размеренных шага - и я вновь возвышаюсь над вздорной девчонкой, что от моей близости вмиг напрягается, как стальные тросы, но смелость встретиться со мной взглядом чертовка всё-таки находит.
        - И что же? - в расширенных зрачках помимо вопроса плещется похоть.
        - Твою цену, - чуть наклонившись к ней, сообщаю я и моментально оказываюсь прибит исходящими от неё волнами негодования. Вены на её шее и висках начинают пульсировать, зубки вонзаются в нижнюю губу, а в глазах… ух… дьявол… да там кровожадная сцена моего убийства. Бесподобное зрелище. Могу смотреть вечно.
        - О какой цене ты говоришь, Адам? Мне не нужны твои деньги, - а её рокочущий злостью голос - настоящая песня для моих ушей.
        - Знаю, но ценой могут быть не только деньги, поэтому перед тем, как мы начнём подробно оговаривать все условия нашего сотрудничества, мне нужно, чтобы ты чётко назвала эквивалент своей оплаты, которую получишь за качественное выполнение работы, - деловым тоном поясняю я, буквально чувствуя, как дикарка запускает в меня искромётные молнии.
        - Зачем ты это делаешь? - к её злости вдруг добавляется печаль, что точно лезвие режет меня на части.
        - Что ты имеешь в виду? - мой вопрос звучит абсолютно ровно.
        - Зачем притворяешься, будто не знаешь, почему я сюда пришла? Делаешь вид, словно ты не вынудил меня это сделать. Зачем нужно продолжать и дальше надо мной издеваться, если ты уже получил, что хотел? Разве нет? Я же сказала всё, что ты жаждал услышать. Попросила тебя. Или этого мало? Нужно ещё попросить? Так давай скажи, сколько и как попросить, и я сделаю это, только прекрати вести себя так, будто я добровольно соглашаюсь на этот контракт, - выпаливает она и тут же вжимает голову в плечи, потому что теперь молнии в её адрес мечу я.
        - Единственный, кто над кем-то всё это время издевался, это ты над самой собой. И уж точно не тебе говорить о притворстве - ты сама делаешь это с самой первой секунды, как я сюда вошёл. Я лишь поймал твою волну, детка.
        - О чём ты? - искренне недоумевает она, а я схватываю её за подбородок так, чтобы отвернуться от меня не смогла, и отвечаю:
        - О том, что ты сама всё никак не можешь признать свои желания и перестать притворяться, что в глубине души не понимаешь: для тебя этот контракт - единственный шанс не только изменить свою убогую жизнь, но и получить временный доступ к тому, что ты по-настоящему желаешь.
        - Чего? - выдыхает она вместе с хрипловатым смехом.
        - Не чего, а кого. Ты хочешь меня, - произношу неопровержимую истину в паре сантиметрах от её лица. - И я действительно не понимаю, что тебе мешает признать это и с удовольствием согласиться на моё предложение, облегчив нам обоим времяпровождение друг с другом.
        Её губы в опасной близости и так призывно приоткрыты, что ещё секунда - и я вонзился бы в них зубами, но очередной смех Лины, только в этот раз не хриплый, а саркастичный, останавливает меня.
        - Харт, да ты просто бесподобен! Похоже, твоя возбуждающая сила в самом деле сделала из тебя самовлюблённого нарцисса, считающего, что тебя хотят все и всегда, невзирая на твой отвратительный характер и недопустимые, сверх возмутительные действия по отношению к другим людям. Да после всего, что ты заставил меня пережить, я не то что трахаться с тобой не желаю, мне даже смотреть и дышать одним воздухом с тобой тошно. Поэтому уж прости мне моё "притворство". И как-нибудь попытайся к нему привыкнуть, потому что кроме него во время нашего тесного сотрудничества ты ничего больше от меня не получишь. И будь добр не трогать меня до тех пор, пока я не подпишу твой счастливый контракт. Пока я ещё свободна, не хочу, чтобы ты ко мне прикасался! - выдаёт дикарка, вложив в свою пылкую речь всю спровоцированную мной злостную бурю. Небрежным жестом освобождает подбородок от моего захвата и порывается отступить назад, да только хрен я ей это позволю сделать после всего бреда, что она нанесла: шустро умещаю руки на её тонкую талию и намертво приклеиваю её тело к себе.
        - Адам! Отпусти! - тут же шипит источник моей мигрени, адского возбуждения, гнева, да и вообще всего чего только можно, бля*ь, и в стремлении отстраниться начинает брыкаться и выворачиваться из моих рук. Я же с лёгкостью обхватываю сопротивляющиеся тело дикарки так, что разом пресекаю все её попытки освободиться или попытаться ударить меня. Запускаю ладонь в копну её волос, с наслаждением оттягиваю их, вынуждая запрокинуть голову, и одним лишь только взглядом приказываю Лине успокоиться.
        - Адам… Пожалуйста… - и как же поразительно быстро её голос превращается в скулёж, воинственность в зрачках разбавляется страхом.
        - Я уже усвоил, что вести с тобой разговоры - бессмысленно, - ледяным тоном цежу я. Но чисто для контраста. Чтобы мой поцелуй, который уже в следующее мгновенье с напором соединяет нас, казался ей не просто горячим, а пламенным, прожигающим до самого ядра, вконец усмиряющим весь её боевой запал и живо напоминающим, кто её хозяин.
        Со мной нет смысла спорить, перечить мне, сопротивляться и уж тем более надевать передо мной абсолютно ненужные лживые маски. Я вижу её насквозь. И что бы она ни говорила, в чём бы ни пыталась саму себя убедить, я знаю правду. Я впитываю её каждой порой на коже с первого дня нашего знакомства. Постоянно. Беспрерывно. Всегда одинаково остро. Любит она меня или ненавидит. С «очарованием» или без. Осознавая, что будет моей шлюхой по контракту, или же в роли обычной любовницы. Неважно. Никакие обстоятельства или характер её чувств ко мне совершенно не меняют её сексуального влечения. А, кроме него, мне ничего от неё больше не нужно, поэтому я сейчас же вытяну из врушки эту правду, чтобы обрубить на корню её желание притворяться.
        Мы не целуемся. Мы сражаемся. По-другому с этой неадекватной дикаркой не получается. Я атакую её губы своими, она мычит, толкается ладонями в грудь. Я силой врываюсь в её рот языком, она кусается, пытаясь расцарапать мне шею. Одним быстрым рывком прижимаю её к стене, она скулит, просит отпустить, извивается, то и дело потираясь своим тельцем о выпуклость в моих штанах, этим лишь сильнее возбуждая. Она это чувствует. Всхлипывает. Опять что-то требует. Я же вообще ничего ей не отвечаю. Ни одного долбанного слова не произношу. Да и зачем? Разговоры с ней ни к чему не приведут. А вот кое-что другое… Очень даже поможет быстро укротить эту прыткую кобылку.
        Я сдавливаю в кулаке оба тоненьких запястья, вскидываю её руки вверх, фиксируя их над головой, что позволяет мне без труда расставить её ножки шире и ловко пробраться к увлажнившейся плоти.
        - Не смей трогать меня! Не смей! Нет! - рычит дьяволица, плавно переходя на мольбу, будто бы уже предчувствуя своё поражение. И правильно делает: пара рваных выдохов уходит на то, чтобы сорвать к чертям ткань крохотных трусиков и резко проникнуть пальцем в её лоно.
        - Нет… А-а-ах!
        Вот и всё… моя бунтарка мгновенно сдаётся: тело прекращает сопротивляться, а её голос теряется в протяжном, томном стоне, в котором не остаётся больше и следа от просьб остановиться. Лишь глаза продолжают кричать о протесте, но это нисколько не мешает ей совсем скоро задвигать бёдрами навстречу моим проникновениям и начать выдыхать моё имя с проклятиями на каждом ритмичном толчке, заставляя меня вбирать её иступлённое дыхание в себя и умирать от крайней необходимости войти в неё так же членом.
        Лёгкие пустеют, вспыхивают жидким племенем изнутри, а вскипающая кровь со всех уголков тела непреклонно устремляется к паху. В ней так приятно, тесно, влажно, умопомрачительно горячо и ни с чем не сравнимо, а язык и губы её вкусные, горячие, ставшие в разы отзывчивее, пленяют меня своей дерзостью и страстью, но, чёрт побери, не могу я оттрахать её прямо здесь и сейчас, как бы мне того ни хотелось, ведь офис с сотнями сотрудников, которые в любой момент могут нагрянуть к начальнику с рабочим вопросом, - далеко не лучшее место для лишения девственности. Особенно со мной. Нужно подождать, когда мы окажемся дома.
        Поэтому, чтобы окончательно не потерять благоразумие и самого себя долго не мучить, я отпускаю её запястья из оков, позволяя вцепиться руками мне в плечи. Умещаю вторую ладонь на её упругую задницу и ускоряю поступательные движения пальца, чувствуя, как стремительно приближается её оргазм.
        - Я ненавижу тебя, Адам… Я ненавижу тебя… - не устаёт повторять дикарка, и в противовес своим словам ладошками обхватывает мою шею, но на сей раз не из-за желания перерезать мне ногтями сонную артерию, а, чтобы прижать меня к своим губам ещё сильнее. - Ненавижу… Не хочу тебя!.. - сладко стонет мне в рот, запуская руки под пиджак, и начинает жадно порхать пальчиками по моим предельно напряжённым мышцам - я будто в камень превратился в надежде хоть немного заблокировать рецепторы, которые слишком остро реагируют на любое её прикосновение. - Нет… нет… Я не хочу тебя… Это ничего не значит… Ничего не значит, - сдавленно шепчет она сквозь дикий танец наших языков, под «это ничего не значит», вероятнее всего, подразумевая неуклонно настигающий её оргазм, что начинает своё проявление с ощутимой пульсации вокруг моего пальца, переходит в мощнейшую дрожь, сотрясающую её разгорячённое, вспотевшее тело, и завершает свой выход наружу через пронзительный стон, пробирающийся мне под кожу чувственной, палящей вибрацией.
        Она опять кончает бурно, ярко, завораживающе, так крышесносно, словно делает это в первый раз в жизни, отчего я не могу устоять и зависаю в любовании её красивым, удовлетворённым лицом. Продолжая крепко держать её подрагивающую фигурку, смотрю, как Лина, будучи под оргазмическим кайфом, сама того не осознавая, начинает безмятежно улыбаться, и мгновенно ощущаю, как в районе диафрагмы зарождается нечто теплое, ясное, побуждающее меня простить ей всё дурное поведение, любую глупую выходку, каждое лживое или дерзкое слово, хоть когда-либо сказанное мне в ответ. Уголки моих губ непроизвольно растягиваются от уха до уха и словно прилипают там на слой клей-момента. И, дьявол, не могу я никак стереть с лица ответную улыбку. Даже внутренняя злость на себя не помогает мне перестать улыбаться, пока она смотрит на меня вся светящаяся, с порозовевшими щеками и живыми глазами, из глубин которых на меня глядит демон, и потому в целях спрятать от Лины свою придурковатую лыбу провожу кончиком носа по её щеке к шее. Легонько сцепляю зубы на тонкой коже, губами нащупывая сумасшедший пульс венки, чтобы попытаться
успокоиться и вернуть здравый разум вместе с плавным замедлением его темпа.
        Лина дрожит, прильнув ко мне вплотную. Трепещет, сладкая, молчит, тяжело дышит, продолжая неудержимо таять, как снежинка, в моих руках. И настолько сильно хватается за ткань моей рубашки, будто боится упасть вовсе не на пол из-за слабости в ногах, а с вершины моста в быстротечную Рокривер. Но бояться этого не стоит. Падение ей не грозит. Я держу её крепко, прочно сжимая в своих объятиях, и не позволю ей упасть и разбиться.
        Никогда.
        Ни за что.
        Ну… за исключением, если сам её разбить не пожелаю.
        - Зачем это нужно было? - минут через пять, хотя сложно определить точно, её сиплый голосок возле моего уха нарушает тишину. - Если ты хотел мне опять что-то доказать, то крупно просчитался. Ничего нового ты для меня не открыл. Моё желание к твоей неподражаемой персоне - это не что иное, как физическая неспособность противостоять твоей силе. Вот и всё.
        Эти слова становятся для меня тем самым необходимым подзатыльником, который окончательно отгоняет из головы прочь всю нежную мерзость, которая, исчезая, прихватывает с собой и улыбку. Я отстраняюсь от шеи Лины и, прибивая девчонку к стенке пристальный взглядом, наконец начинаю говорить:
        - Если ты в самом деле думаешь, что всё дело только в моей силе, то я готов хоть прямо сейчас доказать тебе, насколько ошибочно твоё суждение, доведя тебя до такого же оргазма где-нибудь в толпе людей. - Вытаскиваю палец из её влаги, неторопливо размазывая соки между её дрожащих бёдер. - Выбирай: зал кинотеатра, переполненный бар или же многолюдный торговый центр посреди белого дня. Без разницы. Место не имеет значение. Ты везде будешь течь и кончать так же быстро и мощно, как сделала это сейчас. - Слегка задеваю языком её распухшие от поцелуев губы, усиливая давление пальцев на горячем комочке, срывая с её губ новый всхлип наслаждения. - Хочешь, Лин? Без проблем можем устроить секс в общественном месте, лишь бы ты прекратила сомневаться в своих истинных желаниях и забыла раз и навсегда о роли несчастной жертвы, которую бессердечный мерзкий мужлан насильно вынуждает с ним трахаться. Мы ведь оба знаем, что это не так, - вкрадчиво произношу я, совершая круговые движения по клитору, продлевая удовольствие не только ей, но и себе тоже: не хочу отрывать от неё руки ни на секунду, бля*ь, и это ни хрена
не нормально.
        - Хочешь сказать, чтобы заставить меня трахаться с тобой, ты не усложнял мне специально жизнь всё это время, не подставил круглосуточную слежку, которая доводила меня до помешательства, не расстроил мои отношения с подругой и не подкупил мою коллегу, чтобы она напала на меня, лишив возможности работать? Я правильно всё понимаю?
        - Нет, неправильно, Лина. Да, я спровоцировал тебя сюда прийти, но лишь потому, что, по всей видимости, твоя глупость и бредовые принципы мешали тебе это сделать самой. Но я не намерен заставлять тебя трахаться, потому что в этом нет никакой необходимости, ведь ты сама этого хочешь, точно также, как и я. Просто признай это, убери с лица свою фальшивую перекошенную мину, с какой ты сюда явилась, и перейдём же наконец к делу, - мой голос понижается на несколько тонов от злости и возбуждения, которым я сильнее вбиваюсь между бёдер дикарки, приподняв её за ягодицы. Она лёгкая, как пушинка, а касания её рук и ног, обвивающих мой пояс и шею, ощущаются как невесомость, правда, - огненная, наэлектризованная, превращающая воздух между нами в удушливое пекло.
        - Ты снова неправ, Адам. И я не знаю, как тебе ещё дать понять, что это не я тебя хочу, а только моё тело, - тихонько блеет она мне в приоткрытые губы, запуская эту фразу, точно отраву, в пищеварительный тракт, от чего буквально сразу меня всего изнутри начинают скручивать болезненные спазмы. Я знаю, что она опять сказала неправду. Но для организма, видимо, этого знания недостаточно, чтобы не проявлять своего отторжения её лживого признания. Однако этого вполне достаточно для меня, чтобы разом закончить эту затянувшуюся тему.
        - А как мне тебе ещё дать понять, что только тело мне от тебя и нужно? - спрашиваю серьёзно и резко. Ни капли пленительных нот, даже несмотря на нашу тактильную близость. - А раз оно меня очень хочет, и я его тоже, не вижу причин, чтобы не дать друг другу то, что нам обоим нужно. Поэтому начинай уже вести себя нормально, Лина, а не как маленький, обиженный на весь мир ребёнок, непонятно вообще о чём думающий. В чём проблема заработать денег, получая удовольствие? В чём? Не понимаю. Или тебе просто так нравится твоя сраная жизнь, и ты ничего менять не хочешь? Нравятся бессонные ночи в компании бухих мужиков и твой мерзкий отчим с алкашкой матерью, которых ты тянешь на себе, а они взамен относятся к тебе, как к прислуге? Нравится всё это? Кайфуешь настолько, что секс за деньги со мной кажется чем-то мерзким? А, может, ты хранишь свою девственность так долго, надеясь встретить рыцаря на белом коне, который решит все твои проблемы и при этом ещё будет любить и пылинки с тебя сдувать, как в сказке? Если это так, то хочу тебя расстроить, милая. В той дыре, что ты называешь домом, ты вряд ли встретишь
подобные экземпляры. И ты вообще должна быть несказанно рада, что по счастливой случайности я обратил на тебя своё внимание и не намерен отпускать, пока не получу желаемое. Я понимаю, в двадцать лет ума немного и, возможно, ты мечтаешь о любви до гроба, или о чём вы там, девочки, ещё мечтаете в этом возрасте, но всё-таки будь добра вырубить наконец режим сопливой дуры. Избавь свою голову от женской сентиментальной пурги и никому ненужной гордости и подумай же наконец мозгами, как кардинально изменится ваше с мамой будущее после этой работы. Ты получишь всё, что попросишь. Мы это чётко пропишем в контракте. Взамен мне нужно лишь, чтобы ты выполняла свои обязанности без пререканий и с искренним энтузиазмом. А как мы уже выяснили несколько минут назад, твоему телу это будет сделать элементарно. Поэтому довольно устраивать передо мной свой детский театр, и приступим же наконец к заключению контракта, чтобы поскорее отправиться домой и заняться тем, чем мы должны были заняться ещё в нашу первую встречу, - заканчиваю я строгим, уверенным тоном, всё так же прижимая к себе необычайно притихшую кошку. Она
молчит. Не двигается. Только смотрит на меня пронзительно, неотрывно, будоража горячим дыханием мне кожу лица и вспарывая грудь своим сапфировым взором, в котором ежесекундно смешивается столько переливов печали и боли, что я начинаю опасаться повторного душевного взрыва прямо в этот же момент. Но, к счастью или к сожалению, этого не происходит. Ещё немного помолчав, Лина просто смыкает веки с пушистыми ресницами на несколько мучительно долгих секунд, а когда раскрывает их вновь, кроме кипящей злости, которую она усердно пытается скрыть под слоем смиренности, я больше ничего не нахожу в её синих озёрах.
        - Хорошо, Адам. Ты, как всегда, прав, - тихо вздыхает, закусывая губу. - Раз ты всё равно от меня не отстанешь, пока не попользуешься до отвала, мне стоит забить на свои идиотские принципы и сконцентрировать внимание на нашем с мамой будущем, которое подарит нам эта лёгкая и приятная работа на тебя, поэтому обещаю, что изо всех сил буду стараться быть покладистой и преисполненной искренним желанием трахаться с тобой, как и все твои предыдущие шлюхи. Конечно, не гарантирую, что у меня получится избавиться от всех своих глупых женских заморочек в первые же дни наших рабочих отношений, но я сделаю всё возможное, чтобы это случилось как можно скорее. Как-никак теперь ты мой босс на ближайшие несколько месяцев, и мне совсем не хочется доставлять тебе ещё больших неудобств, чем я уже доставила, - проговаривает она сдавленно, глухо, то и дело борясь со своей внутренней моралисткой-гордячкой, но на сей раз чувствуется, что Лина не просто говорит мне то, что я хочу услышать, а как будто саму себя убеждает в каждом сказанном слове. - У меня только будет к тебе одна убедительная просьба… а если точнее,
пожелание по поводу одного условия в контракте, - добавляет она, нервно сглотнув, вынуждая меня подозрительно прищуриться.
        - Слушаю.
        - Я хотела бы попросить, чтобы ты никоим образом не выделял меня из огромной кучи своих девушек по найму и назначил мне срок работы такой же, какой был у всех остальных… эм… если я правильно запомнила: три месяца? Я могу рассчитывать на этот пункт?
        - Исключено, - отрезаю я, неслабо раздражаясь.
        - Но, Адам…
        - Нет, Лина, - резко зарываюсь ладонью в светлые волосы, надавливаю на затылок, оставляя между нашими лицами не больше сантиметра. - Три месяца - это ничто после столь продолжительной возни с тобой.
        - Четыре? - надежда сквозит в её вопросе.
        - Мало.
        - Пять? - а теперь тревога.
        - Мало.
        - Полгода? - нарастающая паника.
        - Год. Не меньше.
        - Год?! - ужас всецело поглощает девичий голос. - Ты хоть представляешь, что со мной будет через год?!
        - Представляю, - касаюсь губами её румяной щеки, добираясь до родинки, которую хочется скушать. - Через год ты будешь богата, всё так же молода и красива, и свободна от моего плена. Все двери будут перед тобой открыты. И ты сможешь делать всё, что захочешь, - моё предсказание отдаётся горечью на языке, а сердце в протесте колотит по рёбрам, но это неважно. Через год такой реакции не будет. Я тоже буду свободен. От неё.
        - Нет, ты не понимаешь, Адам! - взволнованно восклицает Лина, её дыхание становится рваным и частым. Она в самом деле напугана не на шутку. - Ты не имеешь представления, что… что мне пришлось пережить после… после той ночи… когда… мы… когда я ушла. Твоя сила… она что-то сделала со мной… она… она всё…
        - Сожгла, - завершаю её предложение, и Лина недоумённо хмурится.
        - Так ты знаешь?
        - Знаю.
        - Все девушки это переживали?
        - Да.
        - И?
        - Что «и»?
        - Они пережили?
        Я усмехаюсь: её чрезмерное волнение меня веселит.
        - Лин, ты так спрашиваешь, будто «очарование» им все внутренности вырезало, а не всего лишь временно отрубило эмоции.
        - Всего лишь? - недоумение Лины неумолимо возрастает. - Всего лишь?! Ну, конечно, для тебя это «всего лишь», - фыркает она. - Тебе неизвестно, каково это, сначала несколько часов гореть, а потом ходить неделю как живая мертвечина, параллельно ещё галлюцинируя и мучаясь в кошмарах.
        - Почему же? Очень даже известно. Я так почти три недели проходил.
        - Что?.. - она ненадолго зависает в изумлении, а я залипаю на её округлившийся рот.
        - Да. Последствия твоего разбитого сердечка сожгло не только тебя, но и меня тоже.
        - Ты не разбил мне сердце, - мгновенно обороняется она. С помощью лжи. Снова.
        - Если бы не разбил, ты бы так не страдала, и желание жить вместе со всеми эмоциями никуда не исчезло.
        - Откуда такая уверенность?
        - Только моим контрактным счастливицам не повезло испытать на себе этот побочный эффект «очарования». Предполагаю, это всё потому, что за месяцы работы на меня они успевали проникнуться ко мне, так сказать, глубокими чувствами. С женщинами на одну ночь, с которыми я случайно трахался вне контракта, всё было в порядке. Никакого внутреннего пожара и эмоциональной отключки. Отсюда и такие выводы, Лин. И нужно отметить, что и в этом ты умудрилась выделиться из толпы, - размеренным тоном сообщаю я и довольно ухмыляюсь, с интересом наблюдая, как стремительно меняется выражение её лица во время анализирования полученной информации: задумчивость, осознание, удивление, страх, возмущение, и… отсчёт пошёл: три, два, один… злость.
        - Поставь меня на пол, Адам! - раздражённо рявкает Лина, но, зарабатывая за это выразительный взгляд, тут же немного исправляется: - Пожалуйста… Поставь. У меня тело затекло висеть на тебе так долго.
        А я всё равно не хочу её отпускать, но Лина таки вынуждает меня это сделать, начав елозить в моих руках, ещё сильнее повышая шкалу возбуждения. В таком состоянии я долго обсуждать условия не смогу, поэтому, желая приостыть, возвращаю негодующую ведьму на пол и тут же подхватываю вновь, вовремя заметив, что её неслабо ведёт в сторону.
        - Всё нормально. Голова немного закружилась, - заверяет она, поднося руку к брови.
        - Не нормально. Тебе нужно показаться врачу.
        - Нет. Я в порядке. Уже всё прошло. Просто не ела сегодня ничего.
        Бросаю беглый взгляд на часы - почти пять вечера. Про себя чертыхаюсь и, продолжая одной рукой удерживать Лину за талию, вытаскиваю из кармана телефон, набирая ассистентку. Приказываю Саре заказать еду из моего любимого ресторана в офис с важной заметкой: «еды много, доставка - рекордно быстрая», и вновь перевожу всё внимание на пытливо изучающую моё лицо дикарку.
        - Насчёт врача тоже не обсуждается. Ты сегодня же поедешь в больницу и пройдёшь тщательный медицинский осмотр, - строго чеканю я.
        - Но я не могу.
        - Что значит, не можешь?
        - Я маму дома оставила одну.
        - И что?
        - Она не в лучшем состоянии из-за ухода Филиппа.
        От меня не ускользает, с какой лютой ненавистью она произносит имя отчима.
        - Это не проблема. Я отправлю к твоей маме специалиста, который побудет с ней и заодно подготовит к нашему скорому отъезду.
        - Отъезду?
        - Да. Мои дела в Рокфорде подходят к концу, через несколько дней мы улетаем в Нью-Йорк, и потому твою маму я размещу в наркологическую клинику, лишь когда прилетим туда, чтобы ты могла навещать её в свободное от работы время.
        - Ты серьёзно? - выдох, полный неверия, вылетает из её уст.
        - Я никогда не говорю несерьёзно. Что тебя удивляет? - задаю вопрос, хотя прекрасно знаю ответ: она, по ходу, реально думала, что я заточу её, как пленницу, в своих хоромах, в которых она будет ожидать моего возвращения, трясясь от страха. Неужели я правда выгляжу таким страшным в её глазах?
        - Не знаю… Не важно… Просто… дело в том, что мне ещё нужно будет уговорить её на лечение. Я не уверена, что смогу так быстро это сделать, - произносит Лина вроде как с грустью, но в глазах уже вовсю светлеет восход.
        - Быстро сделать это смогу я, но для этого нужно, чтобы она протрезвела. Этим и займётся нарколог, который прибудет к ней уже сегодня, - а после этих моих слов и секунды не проходит, как моя дикарка даже без улыбки на губах начинает светиться точно солнышко, от которого у меня аж глаза слепит, а блаженное тепло окутывает тело до последней косточки.
        Чёрт бы побрал эту ведьму, как у неё это получается? Неисчислимое количество женщин смотрели на меня, как на божество, но ни одна из них не могла по-настоящему дать ощутить себя таковым. Но с Линой… С ней всё иначе… Я ощущаю себя всемогущим богом, способным созидать новые миры, лишь потому, что становлюсь причиной её счастья.
        - Спасибо, - а слыша её тихий, внезапно потеплевший голосок, клянусь, я чувствую, как в теле появляется такое количество энергии, которой хватило бы на сотворение целой галактики.
        - Я ещё ничего не сделал, - наклоняюсь к её лицу и неторопливо провожу пальцами по её впалой скуле. Да! Пристрелите меня, но я опять к ней нежно прикасаюсь. - Но когда сделаю, ты знаешь лучший способ, как меня отблагодарить. - И да, я опять её целую. Опять начинаю ласкать её сладкий язычок своим, прижимая хрупкое тельце к себе ещё ближе, и исчезаю в мелодии женского стона, смакуя робкие прикосновения маленьких рук к моему лицу.
        Сколько же времени должно пройти, чтобы мягкие подушечки её пальцев перестали обжигать всю поверхность кожи? Сладость губ прекратила отравлять, словно наркотическим опиатом? А запах… бля*ь, этот её потрясающий запах… когда же он утратит силу заменять мне весь кислород в лёгких и засорять мозг сентиментальным шлаком?
        Не знаю. Но, думаю, года точно должно быть достаточно, чтобы Лина мне вконец надоела и всё её воздействие на меня тут же нейтрализовалось. Двенадцать месяцев, а, может, и меньше, - и я буду полностью здоров. Ну а сейчас я чуть ли задыхаться не начинаю и еле подавляю в себе разочарованный стон, когда резко отстраняюсь от губ дикарки.
        - Адам… - почти беззвучно шепчет сквозь тяжелое дыхание, глядя на меня помутневшим, томным взглядом. Вижу, каких усилий ей стоит держать веки открытыми. Мне тоже сложно просто на неё смотреть, но нужно уже завязывать с этой, мать её, любовной прелюдией, которую всё равно здесь сексом не закончить.
        - Что ещё ты хочешь в оплату за своё хорошее поведение? - вмиг возвращаю голосу привычную бесстрастность, замечая, как мой вопрос быстро сбрасывает с глаз Лины поволоку нестерпимого желания.
        - Мне… мне ничего больше не нужно. Лечение мамы и избавление от Филиппа - это всё, ради чего я сюда пришла.
        И вновь… её интонация мрачнеет до какой-то погребальной черноты, стоит ей только упомянуть имя этого урода.
        - Что ты хочешь, чтобы я с ним сделал? - спрашиваю я, в уме заранее рассматривая варианты, как превратить жизнь её отчима в ад, даже если она попросит его не трогать.
        - Я хочу, чтобы он сдох! - но Лина, мягко говоря, поражает меня своей жёсткой и как никогда откровенной фразой вместе с диким блеском ненависти в зрачках. - Но смерть для него - это слишком просто, поэтому… сделай с ним всё, что потребуется, чтобы каждое утро эта мразь горько сожалел о том, что вообще проснулся.
        Охренеть! Я думал, она в гневе невероятно сексуальна, но, одержимая неистовым желанием отомстить своему обидчику, Лина представляет собой само воплощение совершенства, от созерцания которого вся кровь вместе с огненной массой сгущается в моём мужском центре и истошно кричит о необходимости поскорее снять напряжение.
        - Я всегда знал, что ты милая лишь внешне, но не думал, что ты, прям, настолько жестокая, - сдавлено констатирую я, ведя настоящую войну с возбуждением.
        - Я не жестокая, а справедливая. Тебе вряд ли известно абсолютно всё, что он мне сделал за долгие годы, поэтому Филипп без сомнений заслуживает всех страданий, которые его ожидают.
        Вот же чёрт! Стоит только представить, как эта тварь неоднократно обижал мою дикарку, как зверь во мне начинает сотрясать весь разум своим яростным рёвом, отчего теперь неописуемых страданий её отчиму-отморозку уж точно не миновать. Задача будет выполнена с особой изощрённостью и превеликим удовольствием. Это я могу гарантировать стопроцентно.
        - Адам, ты мне так и не ответил на один вопрос, - Лина отвлекает меня от занятных планов о свершении суровой кары Филиппа.
        - На какой?
        - Твои девушки… ну… те, что контрактные… они вернулись к нормальной жизни после окончания работы? - с неприкрытой тревогой интересуется она.
        - Конечно, вернулись. Я же сказал, что это временно.
        Но мой ответ нисколько не дарит Лине расслабления. Она лишь на несколько секунд задумывается о чём-то своём и вновь поднимает на меня свой вопросительный взор.
        - А временно - это сколько?
        - У всех по-разному. Кому-то хватало месяца, кому-то несколько, кому-то больше года. Восстановление у каждой девушки происходит индивидуально.
        - И от чего это зависит?
        Ещё раз прокручиваю к голове изученную информацию на многих бывших работниц и выдаю Лине единственный логический вывод, к которому я сумел прийти:
        - Скорее всего, чем быстрее тебе удастся переключить своё внимание на другого мужчину, который сможет вызвать в тебе сильные эмоции, тем быстрее ты восстановишься, - произношу я, и в мозгах тут же загорается насущный вопрос: кто именно вернул эмоции Лине? Ежедневно раздражающий её Эндрюз или же драгоценный брат?
        Но я не успеваю рот открыть, чтобы спросить, как Лина меня опережает своим вопросом.
        - Я так понимаю, любые сильные эмоции, а не только любовь, да?
        - Всё верно: любые, - без промедлений уверенно отвечаю я, ведь я не люблю Лину, а её шоу с Эндрюзом всё равно разом вернуло мне абсолютно весь пакет чувств.
        - И, наверное, для этого даже не нужен другой мужчина, - задумчиво поджимает губки. - Потому что способность что-то чувствовать ко мне начала возвращаться после первого присланного тобой сообщения, - усмехаясь, сообщает она, а мне отчего-то так приятно становится, что я не замечаю, как начинаю улыбаться. Но это замечает Лина. - Не обольщайся, Адам. Единственное, что ты тогда во мне вызвал - это сплошной негатив.
        - А всё остальное? - впиваюсь в её лицо внимательным взглядом.
        - А всё остальное вернулось с галлюцинациями, - с лёту отвечает она.
        Глаза в глаза. Так-так… врёт, сучка!
        - С галлюцинациями?
        - Да.
        Опять ложь.
        - Точно?
        - Ты не веришь?
        Она ещё спрашивает. Да с таким удивлением. Вручил бы ей Оскар за актёрское мастерство.
        - Да нет, почему же? Верю. Просто я думал, твоим спасателем станет Марк или… твой лучший друг Остин, - специально делаю акцент на его имени, желая оценить реакцию Лины, но она абсолютно не меняется в лице и не выдаёт ни одного признака волнения.
        - Марк пытался. Прям, очень пытался, делая уклон на мою буйную сторону, но у него так ничего и не вышло. - И это чистая правда. - А Остин… может, и смог бы вернуть меня к жизни, ведь я его очень сильно люблю, однако к моменту его возвращения в город я уже была в относительной норме, поэтому мне остаётся лишь гадать, получилось бы у него это сделать, или нет, - размеренно проговаривает она и сразу же спускает взгляд с моего лица к галстуку.
        Дьявол, и тут она, вроде бы, правду говорит… Но почему же некое зудящее сомнение в груди так и не даёт мне всецело ей поверить?
        - Любишь, говоришь? - переспрашиваю я, чуть ли не морщась от рези в горле, будто я только что горсть гвоздей проглотил.
        - Очень, - весь её фокус направлен на пуговицу на моей рубашке.
        - Как брата?
        - Мы уже трижды говорили на эту тему.
        - Как брата? - повторяю я, понизив голос, полностью игнорируя её слова. Мне похер, сколько раз она уже мне отвечала. Похер, что я основательно проверил всю историю их дружбы. Похер, что нет ни одного повода сомневаться. Я должен услышать и увидеть ещё раз.
        Лина устанавливает со мной прочный зрительный контакт, несколько бесконечных мгновений недоумённо хмурится, а затем отводит до невозможности грустный взор к окну и чётко произносит:
        - Конечно, как брата. Он - часть моей семьи, и потому у меня к тебе будет ещё одна последняя просьба, Адам.
        - Нет! Во время контракта ты с ним видеться не будешь! - рублю как топором, даже не дождавшись вопроса. Не будет Рида с ней рядом, даже если она ещё миллион раз убедит меня, что он ей всего лишь брат.
        - Я знаю, знаю. Не злись. Вся это сверхъестественная ревность и всё такое. Я помню… Но не об этом я хотела попросить, - с невообразимой мягкостью щебечет она. Надо же, какое резкое перевоплощение в пай-девочку, когда ей что-то нужно.
        - Проси, - бросаю я снисходительно.
        - Дай мне один день, чтобы нормально попрощаться с ним.
        Вы уж сейчас простите меня за мой французский, но она е*анулась, что ли?! Какой на*уй день?! Она хочет, чтобы после сегодняшней встречи с ней я ещё сутки проходил с каменным стояком, подыхая от боли в яйцах, и поубивал весь Рокфорд в порыве ревности, пока она будет прощаться со своим «родственничком»?
        Естественно, мне даже думать не надо, чтобы решительно ответить ей «нет», но отказ встаёт поперёк трахеи, когда Лина ладонью ловко прикрывает мой рот.
        - Подожди… прошу тебя… не торопись отказывать, сначала выслушай меня.
        А я не хочу её слушать, не собираюсь я этого делать и ни за что не разрешу ей больше встречаться ни с одним мужиком. Ни с братом, ни с другом, ни с Папой Римским. Ни с кем. Не будет этого! Я не допущу!
        Но тогда какого чёрта я продолжаю стоять, как громом поражённый, и, не отрывая со своего лица её дрожащие руки, позволяю ей говорить?!
        - Я знаю, что тебе плевать хотелось на все мои чувства, а также я помню, что у тебя нет тесных связей со своим братом, и ты однозначно меня не поймёшь. Но я и не жду понимания. А только прошу… Пожалуйста, дай мне всего один день, чтобы провести его с братом. Мы с ним никогда не расставались на столь длительный срок, и потому я хочу не только попрощаться, но и придумать что-то правдоподобное, чтобы объяснить своё исчезновение на целый год, ведь сказать ему честно, что его маленькая сестра будет подрабатывать шлюхой, я не могу. Мне нужен только день, а после я буду в полном твоём распоряжении. Целый год буду только твоей. Ни одного мужчину к себе не подпущу, если нужно будет, даже не заговорю ни с кем. Я буду слушаться тебя во всём. Сделаю всё, что ты пожелаешь. В общем, на весь следующий год ты станешь моим миром, Адам. И я готова хоть сейчас всё что нужно подписать, лишь бы убедить тебя, что я говорю правду. Только дай мне ещё один день побыть девушкой без контракта и без сводящего с ума преследователя на хвосте. И тебе не стоит переживать из-за безумной ревности. Я, конечно, не до конца понимаю,
как именно работает твоя сила, но, мне кажется, испытывать похоть, ревность и всё остальное ты вроде как должен, только будучи со мной рядом. Без «очарования» я для тебя ничем не отличаюсь от любой другой девушки, а значит, никакой дикой ревности ты не ощутишь. Логично? Вроде, да. Но для дополнительной подстраховки убери от меня слежку, пожалуйста. Она всё равно больше ни к чему. Я никуда не исчезну. Если твой человек не будет следить за мной и присылать тебе видео моего общения с Остином, тогда ты точно останешься спокоен. Так что всё будет в порядке. Поэтому, пожалуйста, перед началом контракта выполни всего одно моё желание. Мне большего не нужно. Только это, а после я твоя.
        Искренность зашкаливает в её проникновенном тоне, а глаза гипнотизируют отчаянной мольбой. Но даже не это жалостливое комбо ломает всю мою непреклонность к черту, а её тёплые ладошки, что неспешно сползают с моих губ на грудь и срабатывают, как дефибриллятор, посылающий сердцу короткие, мощные, электромагнитные импульсы. Подчиняющие. Дурманящие. Подстёгивающие… нет, даже не так… Вынуждающие сделать всё возможное и невозможное, лишь бы она улыбнулась мне вновь.
        И, чтоб я сдох… Я делаю это.
        Сцепив зубы и сжав кулаки до хруста, я делаю то, что за последние несколько лет ни для кого не делал - засовываю в задницу все свои нестерпимые желания и ставлю в приоритет чужие. Я уступаю ей. Выполняю одну просьбу. Даю один день, после которого она наконец всецело станет моей, а я, как правильно сказала Лина, стану её миром.
        Пусть неадекватная, звериная часть меня и умудрялась психовать лишь от одного только видео их общения с братцем, а затем из-за просмотра сцены с Марком разом вернула мне все притихшие эмоции, лично мне оба эпизода были безразличны. И не только из-за душевного онемения. Я в этом уверен. Будь все эмоции на месте, я бы однозначно остался полностью равнодушным к её встрече с Ридом и максимум разозлился бы на Лину за попытку использовать меня с целью избавиться от Эндрюза. Не более. И потому тут Лина права: не увижу, не почувствую, не сойду с ума без причины. Оставив моё ревнивое зверьё в неведении, я с лёгкостью выдержу сутки до начала контракта.
        Один день. Всего ничего, не так ли? Только двадцать четыре часа без новостей об этой проблематичной девчонке, наглядно доказав самому себе, что без «очарования» она для меня пустое место.
        Так что мне будет ничего не стоить преспокойно выдержать завтрашний день. А уж послезавтра, я клянусь: никто и ничто больше не помешает мне оттрахать её до изнеможения - ни Рид, ни Линины капризы, ни снег, ни град, ни даже конец света.
        И вот это уже моё окончательное решение.
        В этом можете не сомневаться.
        ГЛАВА 17
        НИКОЛИНА
        Хаос.
        Землетрясение.
        Торнадо.
        Состояние свободного падения.
        Езда на американских горках с мертвой петлёй, где пульс за секунду с максимума превращается в ноль.
        Вот как можно описать все испытанные мной ощущения всего за одну встречу с Адамом Хартом.
        Всего за одну.
        А прикидываете, что предстоит мне выдерживать на протяжении целого года? Прикидываете? У меня вот что-то даже прикинуть не получается. Или же в целях не паниковать раньше времени я просто упорно пытаюсь блокировать любые представления о том, что будет происходить со мной триста шестьдесят пять дней, которые мне предстоит провести в статусе его уникальной девушки для секса.
        Вчера я пришла к Адаму всего с двумя эмоциями - злостью и ненавистью, а ушла с тысячей новых, среди которых две вышеупомянутые теперь находятся на одних из последних мест.
        И, думаете, это хорошо? Чёрта с два! Это катастрофа!
        Ведь я так надеялась держаться за свою ненависть к нему как за единственный защитный механизм, что смог бы уберечь меня от его «притяжения» и повторного душевного онемения, потому как мой идиотский «щит», кроме отражения сил Адама на него самого, никак больше не срабатывает. Он опять нисколько не спас меня от его возбуждающих чар, и как врубить в нём эту функцию, я совершенно не знаю.
        Только одно интересное явление, происходящее со мной каждый раз, когда я нахожусь в близи Адама, мне удалось вчера уловить ещё раз - мой защитный образ «Аннабель», вечно уберегающий меня от всех внешних раздражителей на работе, наотрез отказывался действовать, когда Харт проникал в меня своим пальцем, доводя до сумасшедшего по спектру ощущений оргазма. Она снова то и дело ускользала из моих рук, как бы я ни пыталась добраться до неё и укрыть себя от прикосновений Адама.
        К чему защита, если телу было зашибись, правда? А то, что душа моя рвалась от желания доказать в первую очередь себе, а следом и этому наглецу, что он не имеет надо мной никакой власти без своих сексуальных флюидов, это ничего не значит?
        Так? Так считает мой «щит»? Да? Возможно? Или нет? Не знаю. Ни черта не знаю! Как всегда, тотальная неизвестность и полная беззащитность перед Адамом. Именно поэтому по пути в офис я дала себе чёткую установку, что, держась за презрение, злость и ненависть к нему на протяжении всего срока наших с ним рабочих отношений и раз за разом напоминая себе, что, кроме магического возбуждения, я ничего к нему больше не испытываю, в момент окончания контракта мне удастся избежать нечеловеческих страданий. И, учитывая все трудности, что Адам взвалил на меня за последние недели, моя стратегия в теории звучала вполне выполнимой, однако стоило его рукам пустить под кожу пленительный жар, губам произнести на иступленном выдохе моё имя, а телу опутать воздух вокруг нас своим потрясающим мужским ароматом, как я тут же поняла - все мои планы о защите бесследно рассыпались, точно хрупкий замок из песка.
        Я поистине хотела сохранить свою злость на Адама, но разве возможно от всей души злиться на единственный шанс быстро отправить маму в лечебницу и расправиться с Филиппом?
        Я хотела презирать этого эгоиста, жаждущего получить «только моё тело» и абсолютно равнодушного к моим чувствам и будущим страданиям, но скажите: как его можно безмерно презирать, когда Адам вновь загипнотизировал меня своим чернильным взглядом, чётко говорящим: «Ты вся мне нужна. Вся. Целиком и полностью»?
        И, честно, я действительно хотела продолжать ненавидеть его за всю боль и мучения, на которые он меня обрёк, но вся ненависть мгновенно испарилась в его властных прикосновениях, сменяющихся внезапной нежностью, пленительных поцелуях и горячих объятиях, что не просто возбуждали меня, как делали это в галлюцинациях, но также подчиняли, отключали разум, лишали свободы, будто бы высасывали душу, приближая к смерти, а затем за долю секунды воскресили вновь, заставляя почувствовать себя живее всех живых и забыть обо всём, что было в прошлом.
        Всего за одну встречу он перевернул все мои чувства к нему на триста шестьдесят градусов. Опять. И я никак не могла ему противостоять. Да и теперь уже я думаю - а какой в этом смысл? Мне давно было пора понять, что Адам - это яд. И чем больше я ему буду сопротивляться, тем быстрее он распространится по организму, отравляя собой всё до кончиков пальцев. Хотя, мне кажется, я поздно спохватилась: он уже меня отравил. И физически, и морально. Изнутри и снаружи. И я не знаю, смогу ли себя спасти?
        Даже вчера мне было больно слушать о его честных планах и желаниях насчёт моего тела. Не настолько больно, чтобы вновь спалить всё внутри себя, ведь ничего нового я не услышала, но достаточно, чтобы понять - через год я вряд ли сумею избежать повторного взрыва. Ведь как вы прикажете мне день за днём не забывать, что все его ласковые действия в стиле влюблённого мужчины и никак не вечно невозмутимого Адама Харта скрывают в себе всего лишь нечеловеческое желание трахнуть меня и ничего больше? Как оставаться равнодушной и не забывать, что я для него вовсе не любимая девушка, а обычная шлюха, по важности стоящая на одном уровне, к примеру, с шофёром, почтальоном или его преданной ассистенткой?
        Ох, видели бы вы её недовольную холёную физиономию с презрительным взглядом, когда вчера она готовила все необходимые бумаги для подписания контракта? Конечно, при начальнике она не выдавала своего недоумения - почему именно мне посчастливилось получить сию «восхитительную» должность, но стоило только Адаму отвлечься на очередной рабочий звонок, как её истинная личина негодующей мымры тут же выходила наружу.
        Не знаю, была ли между ними с Адамом когда-нибудь интимная связь или нет, но некий собственнический инстинкт по отношению к боссу у неё определённо имеется, что вынуждало меня ежесекундно подавлять в себе порыв наброситься на эту надменную девку, когда она приближалась к Адаму ближе, чем на пару метров. Из-за магической ревности, разумеется. Исключительно из-за неё.
        Так-то я уверена, что мне не составило бы никакого труда терпеть её присутствие, точно так же, как я терпела её откровенную неприязнь ко мне. Да и вообще на мнение секретаря и на все её чувства в целом мне было абсолютно параллельно, чего я не могла сказать о девушке, которую встретила при выходе из кабинета Адама.
        Мне хватило пары секунд, чтобы понять - кто она.
        Длинноногая блондинка на полголовы выше меня, ухоженная с самой макушки до пят, одетая в элегантное, обтягивающее стройное тело платье, а её тонкие руки, держащие клатч стоимостью, наверное, с неплохой автомобиль, были украшены сверкающими бриллиантами.
        Ну что сказать? Супермодель с глянцевой обложки. Эффектная. Лощёная. Дорогая. Да только нисколько не счастливая, ведь взгляд её тоскливый, утопающий в слезах и словно кричащий о помощи, вовсю отображал происходящую внутри неё агонию.
        Я будто бы в своё будущее отражение посмотрела, только лайтовую версию, ведь я на девяносто пять процентов уверена, что через год со мной всё будет ещё хуже, когда я так же буду сидеть у двери в ожидании нашей последней с Адамом встречи и, возможно, точно так же случайно столкнусь лицом к лицу с его следующей счастливицей, что будет самозабвенно ублажать его после меня.
        Почему случайно? Да потому что Адам явно не ждал её прихода и был крайне недоволен своевольным поступком девушки.
        Как он на неё смотрел… Вы бы только видели. Ужас! Как на грязь на своём ботинке, от которой он хочет избавиться как можно скорее и уже навсегда. Даже у меня по спине холодок прошёлся от столь леденящего взгляда, а девушка так вообще вся сжалась, как пружина, и, пока неуверенно входила в его кабинет, наверняка сто раз пожалела, что осмелилась явиться к нему в офис без разрешения.
        Адам мне ничего не сказал о ней. Ни слова. Да и к чему ему снисходить до объяснений. Кто я и кто он? Правильно? И даже не удивлюсь, если после моего ухода он решил с помощью нынешней счастливицы снять всё возбуждение, что я ощущала, не только упираясь в его мужское достоинство, но и каждой клеточкой тела.
        С этими мерзкими предположениями и заходящимся от ревности сердцем я буквально вылетела из здания его корпорации, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от его магии, однако далеко убежать не получилось - на входе меня уже ждал мой проклятый шпион с чётким указанием от Адама доставить меня в выбранную им больницу и проследить, чтобы мне провели полный медицинский осмотр.
        Как я и говорила: с моей головой всё в порядке, никакого сотрясения не обнаружено, как и по остальным параметрам, не считая переутомления и слегка пониженного веса, в физическом плане я абсолютно здорова. Замучив меня различными анализами, тестами и проверками, через несколько часов врач прописал мне курс витаминов и рекомендаций по питанию, а гинеколог - подходящие мне противозачаточные средства. Их правильное и регулярное употребление - это один из важнейших пунктов в моём рабочем контракте, которые мне будет необходимо беспрекословно выполнять, помимо длиннющего списка других правил, указанных в листах, что я подписала ещё вчера, официально подтвердив годовую подписку Адама на себя. И, к слову, он полностью проигнорировал моё заявление о том, что мне не нужны его деньги.
        Десять миллионов.
        Десять, мать его, миллионов долларов.
        Во столько он оценил меня… Простите… я имела в виду - моё тело за год активного пользования им.
        Какие чувства я испытываю при мысли, что всё-таки сделала то единственное, о чём клялась самой себе никогда не делать?
        А какая разница? Не правда ли? Разве у меня был иной выбор? Разве у меня кто-то спрашивал? Разве мне еще «повезёт» когда-нибудь повстречать столь щедрого работодателя и избавиться от всех проблем разом?
        Нет, нет и определённо нет.
        Как сказал Адам: я должна быть счастлива, что он обратил на меня внимание. Да уж… Счастлива… Наверное, он и в этом прав. Должна быть. Но отчего-то мне ни хрена не радуется, а в точности наоборот хочется задохнуться от боли и истошно закричать от омерзения ко всему происходящему. Но я не позволяю себе раскисать и слишком много думать о том, что мной будут пользоваться, как вещью, а после истечения срока годности без колебаний сменят на новую игрушку, а вместо этого ежесекундно концентрируюсь на главной причине, которая помогает не сорваться на истерику и не погаснуть духом уже прямо сейчас.
        Мама.
        Её лечение окупит любые сложности с моим эмоциональным фоном, которые настигнут меня после окончания работы. Главное, чтобы она с помощью специалистов, которые будут заниматься ею в одной из лучших частных наркологических клиник Нью-Йорка, возродила в себе желание жить. И ничего больше не имеет значения - даже тот раскалывающий сердце на миллионы кусочков факт, что я целый год не только не увижу Остина, но и обрублю полностью всё общение с ним.
        Я была готова к его уезду - и это в самом деле так. Хотела попытаться искоренить свою любовь к нему - тоже верно. Но с тем обстоятельством, что я буду находиться с ним в одном городе, не имея возможности услышать его голос даже по телефону, мне нужно будет ещё как-то справиться.
        Вопрос лишь - как это сделать? Как расстаться с огромной частью своей жизни, со своей душой, лучшим другом и многолетней любовью, зная, что он ходит где-то рядом и в то же время остаётся недосягаем?
        «Прекрасный» вопрос, который я забрасываю в и так переполненную копилку таких же вопросов, которые вряд ли хоть когда-нибудь получат ответ и обращаю свой взгляд на спящую под капельницей маму, из-за которой сегодня вместо последней возможности провести время с Остином мне пришлось остаться дома.
        Вчерашний вечер и ночь были сущим кошмаром, потому как безудержной, пьяной истерике мамы из-за ухода Филиппа просто не было конца. Мы с Мередит - врачом-наркологом, которого Адам, как и обещал, направил к маме, чтобы привести её во вменяемое состояние, - не могли её ни успокоить, ни подойти ближе, чем на пару метров, ни уговорить переехать в отель, на котором настаивал Харт, дабы поскорее избавить меня от обитания в разгромленной, затхлой квартире.
        Но у нас ничего не вышло, и пришлось ещё на день остаться в Энглвуде: мама всем нам вчера устроила грандиозный экшн, а к полуночи вообще заперлась в своей комнате и продолжила безутешные рыдания там. Лишь сегодня утром, дождавшись, когда она наконец откроет дверь и выйдет, мы резко схватили её, и, пока я пыталась удержать её на месте, Мередит вколола ей успокоительное, что позволило уложить её в постель и приступить к необходимым, медицинским манипуляциям для выведения из запоя.
        И потому сейчас с уже столь привычной ноющей болью в груди я изучаю сильно отёкшее лицо мамы, местами покрытое красными пятнами и шелушащейся кожей, её потрескавшиеся бледные губы и пересушенные, спутанные, торчащие в разные стороны волосы и до конца не верю, что делаю это чуть ли не в последний раз. Совсем скоро она станет прежней. Она вновь заживёт. Продолжительное лечение и моя всяческая поддержка ей поможет. Я искренне в это верю.
        - Николина, совсем не обязательно продолжать сидеть с ней рядом, - внезапно обращается ко мне Мередит. - Если вам нужно куда-то идти, вы смело можете это сделать.
        - Нет, вы что? А если она проснётся и опять начнёт буйствовать? Я не могу вас оставить одну, - твердо возражаю я, даже мысли не подпуская, чтобы сейчас покинуть маму.
        - Не начнёт. После введённых препаратов она, вероятнее всего, проспит аж до завтрашнего утра, а если и проснётся раньше, ваша мама будет неспособна даже встать с кровати самостоятельно, поэтому я совершенно спокойно со всем справлюсь одна.
        - Но а если…
        - Ничего не случится, - настаивает она, дружелюбно улыбаясь. - Вы смело можете идти куда вам надо и ни о чём не переживать. Я же вижу, вы будто на иголках сидите весь день, а телефон скоро перегреется и прекратит работать от того, как вы усердно его теребите в руках уже который час, - тёплый, добродушный голос женщины заметно расслабляет меня, но мне всё равно как-то неудобно оставлять её одну в нашей убогой, разрушенной квартире.
        - Вы уверены, Мередит? Вы же, наверное, не привыкли работать в таких условиях.
        - Работать не привыкла, но я сама родом из подобных мест, поэтому увиденное здесь меня нисколько не пугает. Да и мистер Харт прислал меня сюда как раз для того, чтобы вы могли спокойно заниматься своими делами. Поэтому доверьтесь мне, я позабочусь о Юне и буду отслеживать её состояния до самого вашего возвращения, - любезно заверяет она, и я, ещё недолго помешкав, всё-таки сдаюсь. Лучезарно улыбаюсь, в сотый раз благодарю женщину за её помощь, целую маму в лоб и выхожу из комнаты, тут же набирая номер Остина.
        - Алло.
        - Остин, ты где? - взволнованно спрашиваю я, как никогда желая его поскорее увидеть.
        - Ммм?.. Что? - в трубке начинают звучать какие-то невнятные сдавленные звуки.
        - Я спрашиваю: где ты? Ты меня слышишь?
        - Слышу, - а теперь ещё и чей-то шёпот, который не могу разобрать.
        - Тогда, может быть, ответишь? - бурчу я, хотя сама уже как-то начинаю жалеть о заданном вопросе. И, как оказалось, не без причины.
        - Отвечу… Я с двумя потрясающе красивыми девушками, - выдаёт он, и звук женского смеха на фоне, словно толчком, мощно прибивает меня к стенке.
        Я не могу выдавить из себя больше ни звука. Горло пересыхает, язык прилипает к нёбу, между рёбер начинает твориться переполох. Какого чёрта происходит? Что ещё за девушки? Он же завтра уезжает. Мы же собирались встретиться. Да, я написала ему сообщение, что, возможно, не получится, но мне и в голову прийти не могло, что вместо меня Остин решит провести последний день в городе в компании незнакомок. Ещё и с двумя? Что за бред? В голове не укладывается, мысли не вяжутся.
        Продолжая прижимать телефон к уху, я напрягаю слух, чтобы попытаться расслышать, о чём столь возбуждённо верещат женские голоса, и, когда мне наконец удаётся это сделать, всё сразу встаёт на свои места.
        - Марк! Какого чёрта телефон Остина делает у тебя? - раздражённо цежу я, а затем ещё около минуты дожидаюсь ответа, пока Эндрюз увлечённо занимается лобызаниями с своими спутницами.
        - Никс, не шуми, а лучше приезжай к нам, - сквозь смех и воркования произносит он.
        - Чего? Куда к вам? И где вообще Остин? Ты можешь отцепиться на пять минут от своих крикливых подружек и нормально мне всё объяснить? - закидываю его вопросами и слышу, как он тяжело вздыхает, просит девушек немного подождать и отдаляется от их очередного громкого смеха.
        - Дьявол, Никс, умеешь же ты подбирать наихудшее время для звонков.
        - Я вообще-то не тебе звонила, козлина, - зло парирую я. - Отвечай давай.
        - Какая ты злючка опять. Я думал, мы с тобой в самом деле подружились, а ты вновь за старое.
        - Ма-а-арк, - устало протягиваю, теряя терпение.
        - Ладно-ладно. Не бухти, подруженька, и давай приезжай к нам на прощальную вечеринку.
        - Вечеринку? Ты шутишь? - в неверии усмехаюсь я.
        - Когда это я насчёт вечеринок шутил?
        - Ты два дня назад едва передвигался из-за тюремных побоев и говорил мне, что тебе нужно валить из города и держаться от меня подальше, а теперь заявляешь, что вновь устраиваешь тусовку, на которую ещё и зовёшь меня? Я всё правильно поняла?
        - Правильно, - уверенно подтверждает Марк.
        - Ты, конечно, больной, но вроде как не самоубийца.
        - И это тоже верно. Всё под контролем, Никс. Забыла? Я же счастливчик - на мне всё, как на собаке, заживает, да и никакие правила Харта я не нарушаю. Мой друг устраивает вечеринку не в Рокфорде, а в загородном доме своих родителей, так что, считай, я уже выполнил одно из требований Адама и свалил из города. А насчёт тебя… - он ненадолго отвлекается, чтобы поздороваться с кем-то, и вновь продолжает. - Мы с тобой можем даже и не пересечься, ведь народу соберётся немерено, поэтому надевай самое горячее платьице из тех, что я тебе купил, и приезжай. Порадуй напоследок своими аппетитными формами если не меня, то хотя бы своего братишку. Уверен, он обрадуется твоему приезду.
        - Так Остин там с тобой? - сердцебиение ускоряется от волнения: я же не предупредила Марка о новой порции лжи, которую наплела Остину.
        - Да. Он с утра нагрянул ко мне домой, а после собирался ехать к тебе, но вроде как получил сообщение, что ты занята с мамой, и потому я воспользовался удачей и запряг его отвезти меня за город, ведь путь неблизкий, а машины, как ты уже сама знаешь, у меня больше нет.
        - Он у тебя что-то спрашивал?
        - О чём?
        - О чём-либо, что связано со мной.
        - Нет, а что, ты опять ему что-то наплести успела?
        - Успела, - виновато бубню я, и быстро ввожу его в курс дела, опуская момент, произошедший между нами с Остином ночью.
        - Очешуеть! - заключает Марк, выслушав мой монолог. - Лгунья - уровень Никс. Как переплела-то всё, подумать только. И кто тебя такому научил?
        Был прекрасный пример, на всю жизнь его запомню.
        - Никто, просто, пожалуйста, подтверди мои слова, если он вдруг спросит. Хорошо?
        - А что я получу за это?
        Опять начинается? Ну уж не-е-ет!
        - Я не расскажу Харту, что буду на одной вечеринке с тобой и тем самым уберегу тебя от проблем.
        - Не понял, ты что, шантажировать меня вздумала? - по интонации голоса у меня не получается понять - злится он или удивляется.
        - А в этом есть необходимость, или ты по-дружески меня ещё раз прикроешь? - произношу я, неосознанно улыбаясь самой себе и облегчённо выдыхаю, когда на том конце провода слышу хриплый смех Эндрюза.
        - Никогда не думал, что у меня в друзьях будет числиться такая маленькая лживая сучка, которую я так ни разу и не трахнул, но так уж и быть, Никс, по-дружески помогу тебе ещё раз. Ты для меня гораздо больше сделала, так что, если Остин спросит, я всё подтвержу, но знай - это в последний раз. Не хер из меня лжеца тоже постоянно делать.
        - Да. Это последний. Обещаю. Спасибо, Марк, - от всего сердца благодарю я. - И ещё… Насчёт сегодня можешь быть спокоен и не шугаться меня, если увидишь. Слежки больше нет.
        - Вот, значит, как? Согласилась всё-таки?
        - Да, - голос сипнет, отказываясь твёрдо произносить данный факт. - Завтра приступаю к работе.
        - Что ж… Молодец. Хватит бегать от того, от кого всё равно не убежать, - усмехаюсь с Марком в унисон. - Но в таком случае сегодня тебе тем более нужно оторваться по полной. Потом Харт вряд ли разрешит тебе по вечеринкам расхаживать, так что я вышлю адрес. Ехать около полутора часов, не уверен, что городское такси вообще согласится везти так далеко за границы Рокфорда, да и уж прости, детка, оплатить тебе его не смогу. Теперь такие изыски мне не по карману. Возможно, удастся связаться с кем-то из друзей, кто не побоится отправиться в Энглвуд, и они тебя перед выездом заберут.
        - Не надо. Не утруждай никого ехать за мной. Я сама доберусь. Такси меня хоть на край света довезёт. Мой босс уже снабдил меня безлимитной картой, - не без горечи сообщаю я. Вообще-то не собиралась я пользоваться его деньгами, но раз тут такой случай… да и, наверное, начинать привыкать потихоньку к этому надо.
        - Ха! Тогда, может, сразу вертолёт закажешь. Сэкономишь время.
        - Я бы и не против, да только Остин, боюсь, не поймёт моего фееричного прихода на вечеринку, - вновь усмехаюсь, хотя на деле плакать хочется. Хочется, да опять не можется.
        - Ты ему так ничего и не скажешь?
        - Ты ещё спрашиваешь?
        - Согласен. Туплю.
        - А где он сейчас?
        - Не знаю. Скорее всего, помогает парням разгружать фургон с алкоголем.
        - А ты в это время с девками лижешься? - укоризненно качаю головой.
        - Не лижусь, а набираюсь энергии для тусовки. Ночка обещает быть очень-очень весёлой.
        Класический Эндрюз. Что с него взять? Я прямо-таки вижу, как этот мурзик ухмыляется в предвкушении праздника. Как же, однако, у него легко и быстро получается забыть и отвлечься после расставания с Эмилией, которая, кстати говоря, не ответила мне ни на один из звонков и длиннющих сообщений с объяснениями, что я ей послала. Но я обещаю до отъезда в Нью-Йорк обязательно к ней наведаться и попытаться поговорить вновь. Ну а сегодня в приоритете у меня стоит исключительно встреча с Остином и обыкновенное приятное времяпровождение.
        Ведь, если так подумать, я на вечеринки толком никогда не ходила, за исключением школьных мероприятий. Не веселилась беззаботно в компании друзей. Не «отрывалась», как это беспрерывно делает Эндрюз. Постоянно было как-то не до этого. Работа. Репетиции. Занятия по танцам в детдоме. Вечная борьба с долгами и ссоры с Филиппом. Единственное, на что я желала тратить своё свободное время, так это на крепкий, восстановительный сон. Поэтому сегодня, в свой последний день свободы, я хочу сделать то, что никогда ещё не делала, - побыть обычной девочкой, у которой нет ни одной лишней мысли, кроме наведения марафета перед грядущим вечером.
        Я принимаю душ, делаю маску для лица, которую когда-то мне дарила Эми, питаю кожу кремом, прячу рану над бровью под пластырем телесного цвета и высушиваю волосы, оставляя их распущенными и спадающими естественными волнами. Далее следует макияж: никакого жирного слоя тональника или ярких красок - терпеть всё это не могу. Только парочку мазков туши по ресницам, немного румян на впалые щёки и блеск тёплого персикового оттенка на губы, которые всё ещё хранят вкус Адама на себе…
        Чёрт! Забудь, Николь… не думай об этом. Сейчас не время. Сегодня для тебя его нет. Есть только Остин.
        Отгоняя ненужные мысли прочь, приступаю к поиску подходящего для вечеринки платья и останавливаю свой выбор на том, что мне очень понравилось в первый же миг, как Марк мне его сунул в примерочную. Не думала, что хоть когда-нибудь найду повод облачиться в него, но, по всей видимости, сегодня - тот самый подходящий случай для лёгкого, почти что невесомого вишнёвого атласа на тонких, едва заметных бретельках, длиной чуть выше середины бедра и с откровенным вырезом на спине. Короткое, не нуждающееся в присутствии бюстгальтера платье не прилипает плотно к коже, а едва касается её, немного проявляя изгибы тела во время движения, оставляя окружающим место для воображения, и напрочь стирает мой привычный образ невзрачной девчушки, делая похожей на настоящую женщину - сексуальную, раскрепощённую, осмелюсь даже сказать - привлекательную и нисколько не вульгарную, какой я вижу себя постоянно в рабочей форме.
        Сейчас на мне нет никаких масок. Никакой мишуры.
        Нет пацанки. Нет стриптизёрши. Нет изысканной леди и маленькой сестры.
        Вот она я - Николина Джеймс. Собственной персоной.
        Смотрю на своё отражение, и как будто впервые вижу. И что ещё важнее - то, что вижу, мне по-настоящему нравится. Я наконец чувствую себя собой - и это непередаваемо, легко и странно, совершенно ново для меня. И я хочу, чтобы Остин тоже увидел меня такой. Неважно, что я для него всего лишь малышка. Мне просто хочется, чтобы он хоть раз увидел меня настоящей. Такой, какой даже я сама себя не знаю, но очень хочу познакомиться… перед тем как снова потерять.
        От предвкушения нашей с Остином встречи я едва могу смирно усидеть на месте, пока еду в такси до присланного Марком в сообщении адреса. На тело нападают волнительные мурашки, ладони предательски потеют, внутри каждый нерв, каждая мышца, каждая косточка обволакивается трепетом, а когда я достигаю пункта назначения и выползаю из такси, мне вконец начинает казаться, что я вряд ли смогу далеко пройти из-за неудержимо трясущихся от нервов коленок. И добавляют сложности моей и так нелёгкой миссии - вышагивать от бедра навстречу праздничному гулу - туфли с высокими, тонкими шпильками, что так и норовят застрять между прорезей плит подъездной площадки шикарных владений кого-то из друзей Эндрюза.
        И должна сказать: у богатых не только свои причуды, но и определённо какие-то проблемы с правильным наименованием зданий. Если Адам назвал монументальный королевский дворец своего отца особняком, то Марк гигантскую и поражающую своей показной роскошью виллу - обычным загородным домом.
        На мгновенье я даже забываю обо всём волнении и зависаю в рассматривании парадного фасада трёхэтажного строения с большим количеством панорамных окон. Белоснежные стены отлично сочетаются с изобилием стеклянных поверхностей, создавая элегантную композицию, которую оживляют панели из натурального камня, а периметр дома обрамляют аккуратно выстриженные цветочные кустарники с полосой неоновой подсветки, что придаёт массивной вилле некой воздушности и нереальности.
        «К подобной красоте и шику мне тоже нужно уже начинать привыкать?» - проскальзывает в голове вопрос, но я вновь пресекаю начало любых рассуждений, хоть издалека касающихся Адама, и вхожу в просторный холл, оказываясь в оглушающей паутине голосов, криков, смеха, звона бутылок, но стоит мне продвинуться дальше в главный эпицентр вечеринки (как предполагаю - в гостиную), я сразу же понимаю, что происходящее в холле можно было смело называть размеренным отдыхом.
        Необъятное пространство помещения утопает в темноте, разбавленной разноцветными бликами светомузыки, и сотрясается десятками, а может, даже и сотней танцующих парней и девушек. Все стены и мебель вибрируют от играющего из настенных колонок популярного хита, который благодаря диджею, занимающему место у пульта на специально построенном возвышении, сменяется ещё одним зажигательным треком.
        Марк не врал, когда сказал, что мы можем тут даже не пересечься - вся площадь комнаты похожа на улей с суетливыми, прыгающими муравьями, и как мне найти среди такого огромного количества незнакомых лиц одно любимое - не представляю, но, пока я пробираюсь среди безумного столпотворения и пытаюсь выискать Остина, я неосознанно успеваю зарядиться атмосферой окружающего веселья.
        Биты музыки пробираются под кожу, разливаются потоком наслаждения по венам. Перед глазами рябит праздник, настроение взлетает, а ступни аж щекотать начинает от желания отправиться в пляс. Но сперва необходимо найти Остина, чтобы сделать это с ним вместе. Хочу потанцевать с ним в обнимку, прижавшись плотно телом к телу. В последний раз вдохнуть родной запах кожи, приложив голову к его груди.
        И моему желанию уже совсем скоро суждено будет свершиться - пробравшись сквозь танцующее, пьянствующее буйство до другого конца комнаты, я наконец замечаю Рида, сидящего в уединённом углу на полукруглом диване с сигаретой в руках, и понимаю, что он, по ходу, увидел меня чуть раньше и уже успел застыть на месте, глядя на меня так, будто бы не верит, что это в самом деле я.
        А может, он плохо меня видит? Как-никак между нами метров двадцать, довольно скудное освещение и куча снующих туда-сюда людей.
        Порываюсь подойти к нему ближе, чтобы он мог лучше разглядеть, как я сегодня преобразилась, но внезапно осознаю, что не могу подвигаться: от ощущения его пристального взгляда на себе волнение вмиг сковывает всё тело, сердце срывается в бешеный такт, а ноги словно по колено увязают в цементе, пока в голове на сумасшедшей скорости прокручиваются всевозможные сценарии его реакций на мой сегодняшний смелый внешний вид.
        Понравится ли Остину? Он обрадуется? Удивится? Или вновь смутится, как в прошлый раз на набережной? Чёрт! Всё возможно. Всё! Остаётся лишь гадать и попытаться держаться уверенно. Ключевое слово - попытаться, потому как меня хватает лишь на то, чтобы расправить плечи, перекинуть волосы на одно плечо и яркой улыбкой с расстояния сообщить ему, как безумно я рада его видеть. В свою очередь Остин, вдруг резко отмерев, вмиг даёт понять, что радость мою он нисколько не разделяет: он вдавливает окурок в пепельницу с такой силой, что чуть ли стол не пробивает насквозь, вскакивает и начинает стремительно надвигаться на меня, точно разъярённый бык на красную тряпку, грубо расталкивая преграждающих ему путь людей.
        А я так и продолжаю неподвижно стоять, но теперь уже не от волнения, а от онемелого страха, превращающего меня в каменное изваяние, пока улыбка моя лучезарная, вызванная нашей встречей, которую я так сильно ждала, постепенно исчезает по мере приближения Остина.
        Шаг, второй, третий, десятый - и вот он оказывается прямо передо мной. Как всегда красивый и как никогда свирепый. Резко схватывает меня под локоть, чуть ли не отрывая от пола, и всего шестью словами: «Какого хрена ты оделась, как шлюха?!» - вновь делает то, в чём он истинный мастер…
        Он разбивает мне сердце.
        ГЛАВА 18
        ОСТИН
        - Какого хрена ты оделась, как шлюха?!
        Это совсем не те слова, что я хотел сказать девушке, встретить которую я мечтал с момента, как мы расстались. Да, я безумно хотел её увидеть, буквально минуты считал до нашей встречи, однако ещё с самого утра всё было против этого: сначала Ники удивила коротким, скудным сообщением о том, что Филипп неожиданно свалил и у мамы началась истерика, затем, когда я планировал поехать к ней после встречи с Марком, друг настойчиво попросил довезти его до дома однокурсника, который, как оказалось, находится за тридевять земель, а после приезда сюда этот олух забрал мой телефон «на пять минут» и вместе с ним бесследно исчез в этой огромной вилле на несколько часов, спустя которые вернулся, загадочным тоном сообщив, что мне необходимо остаться на вечеринке, так как меня ожидает сюрприз.
        И смею предположить: вот он - мой сногсшибательный сюрприз, что смотрит на меня сейчас испуганно округлившимся глазами и откровенно недоумевает - что я творю? А я и сам не могу объяснить, почему начинаю столь непозволительно грубо тащить её к выходу из дома? С ней рядом думать здраво у меня не получается. Мозг наотрез отказывается дружить со всеми остальными частями тела, а с языком - так подавно.
        Я как заметил среди массы безразличных мне лиц одну единственную и неповторимую малышку с белоснежным водопадом длинных волос, облачённую в едва прикрывающее её сочную задницу платье, так все кабели в черепушке, как по щелчку, отрубились. В первый момент, кроме её убийственно сексуального образа, вообще ничего вокруг не видел, ощущая, как от одного её присутствия мотор в моей груди переключает работу на полную мощность, заставляя импульсы ударов разлетаться по телу, что порождает лютое напряжение в низу живота. Когда же фокус моего зрения наконец соизволил расшириться, разрешив увидеть нечто больше обворожительной фигуры Николины, я вмиг осатанел от злости и ревности, словно какой-то зверюга неадекватный, сообразив, что на соблазнительные формы моей ни хрена не маленькой девочки распустил слюни не только я, но и поголовно все подвыпившие мужики, находящиеся в радиусе десяти метров от Ники.
        Никогда не понимал в людях неконтролируемой ревности, но, сука, сегодня понял её сполна - красноречивые взгляды этих кобелей всего за секунду взбесили меня до трясучки. И даже десятки разнообразных эмоций окружающих меня людей не смогли заглушить эту бурю: внутри всё закипело от непереносимого чувства собственничества, растеклось раскалённой магмой по жилам, концентрируясь острым жжением в грудной клетке.
        Мужикам здесь ещё несказанно повезло, что в такой толпе я не в состоянии прочувствовать их эмоции по полной. Пи*да была бы всем, и по касательной задело бы каждого, кто попытался бы меня остановить. Стопроцентно. Ведь меня и без впитывания чужой похоти керосинит конкретно: хочется в ошмётки перебить всех упырков, что вылупили на Ники свои глаза и уже вовсю начали иметь её в уме во всевозможных позах.
        И, по всей видимости, именно это ревностное желание - спрятать мою девочку от всех сальных взглядов - и провоцирует меня сейчас так стремительно вести Ники под руку в сторону выхода, не обращая никакого внимания на её возражения, которые она принялась пылко выкрикивать, стоило только очухаться от удивления.
        - Остановись, Остин! Отпусти!
        Молчу и продолжаю двигаться дальше.
        - Остин! А ну быстро отпустил меня! Что на тебя нашло?!
        Ты на меня нашла со своим красным клочком одежды, что ты называешь платьем.
        - Остановись и отпусти меня!
        Не останавливаюсь. Не отпускаю.
        - Да хватит же! Ты мне делаешь больно!
        А вот тут я решаю немного ослабить захват своих пальцев, но всё так же не сбавляю темп, выбираясь на улицу.
        - Куда мы идём?! Остин, ответь же мне наконец!
        Ну, хорошо, так уж и быть…
        - Я везу тебя домой.
        Полной грудью вдыхаю тёплый вечерний воздух природы, что совсем немного, но всё-таки понижает градус моей ярости, который Ники вновь возвращает на прежний уровень своим очередным протестом и порывом освободиться от моей цепкой хватки.
        - Ещё чего вздумал?! Отпусти меня!
        - Не отпущу. Ты едешь домой, - повторяю ещё твёрже.
        - Не еду!
        - Едешь.
        - А я сказала - не поеду! - кричит она и на сей раз успешно вырывает руку из моей ладони. - Я не хочу уезжать! Я же только что приехала!
        - Я тебя не спрашиваю, чего ты хочешь. Ты. Едешь. Домой, - резко обернувшись к ней, чеканю чуть ли не по слогам и порываюсь схватить её снова, но Ники каким-то волшебным образом всё-таки удаётся увернуться.
        - Нет, Остин! Не смей! Не трогай! Почему вы все постоянно принуждаете меня к чему-то?! - её громкий голос наполняется отчаяньем.
        - Кто это, мне интересно знать, тебя постоянно к чему-то принуждает? - мой вопрос заставляет её замяться, но всего лишь на мгновенье. После она вновь начинает кричать.
        - Ты!.. Ты принуждаешь! Со своей долбаной заботой постоянно что-то требуешь и контролируешь! Прекрати уже это! Я же просто приехала провести весело вечер! С тобой, между прочим, Остин! А ты со мной так себя ведёшь! Что с тобой такое?!
        - Это с тобой что такое?! Как ты вообще додумалась приехать к Марку на вечеринку в таком виде?! Совсем мозги растеряла?! - тоже срываюсь на крик, не выдерживая манящего вида её сосков, проступающих сквозь тонкую ткань платья.
        - В каком таком?!
        - В таком! - только и всего бросаю я, стараясь не выпустить на волю ещё одну незаслуженную грубость в её адрес, о которой буду впоследствии жалеть.
        - Как у шлюхи, ты имеешь в виду? - с обидой в тоне спрашивает она, обхватывая себя руками.
        Чёрт! Расслышала всё-таки. А я ведь надеялся, что истошный грохот музыки поглотил мою вылетевшую в сердцах фразу.
        - Нет, Ники. Не как у шлюхи. Это я погорячился. Просто… это платье практически ничего не скрывает. Ты хоть представляешь, как на пьяных мужиков действует подобное?
        - Конечно, знаю - не вчера родилась, но это не значит, что я вприпрыжку побегу трахаться с первым встречным. Да и оглянись вокруг! - она расставляет руки в стороны, вновь открывая моему взору свою пышную грудь. - Тут все девушки так одеты. Почему ты на меня за это взъелся?
        - Да потому что насрать мне на других девушек! Они могут одеваться как пожелают! А ты нет!
        - Это кто вообще так решил? - сердито хмурится Ники.
        - Я так решил! Я же волнуюсь за тебя и не хочу, чтобы ты ввязалась здесь в какие-нибудь неприятности, - а скорее чтобы эти неприятности не натворил я, переубивав всех, кто дыхнёт с тобой рядом.
        - Ну, конечно, волнуешься. Как всегда, - недовольно фыркает она. - Да только прекрати уже это делать! Достал! Так сложно отрубить режим брата в последний день в городе? Неужели мы не можем обойтись без ссор даже сегодня?
        - Я не хочу с тобой ссориться, Ники, но этот твой наряд…
        - Да что не так? Красивое платье и ничем не отличается от тех, что надеты на других девушках, поэтому успокойся же наконец, и давай вернёмся обратно в дом, пока вечеринка не прошла мимо нашего носа, - не дождавшись моего ответа, Ники направляется к входу, но я останавливаю её, преграждая ей дорогу своим телом.
        - Не успокоюсь! И ты туда такая не вернёшься, - отрезаю я, буравя её суровым взглядом, что на Ники действует как спичка, брошенная в канистру с бензином.
        - Да сколько можно, Остин?! Я не подросток, чтобы ты мог мне что-либо запрещать. Ни как одеваться, ни куда идти, ни с кем общаться. Если тебе не нравится, как я выгляжу, мне очень жаль, но это лишь твоя проблема. Я такая, какая есть! И уж прости, другой не буду. Что-то не устраивает - можешь не смотреть. Но прекрати уже вести себя, как мой долбаный строгий опекун. Не брат ты мне, понимаешь? Не брат! А друг, который не имеет права мне указывать. Да и откуда в тебе это вообще появилось? Не пойму. Ты ведь даже Ларе ничего никогда не говорил по поводу её нарядов, а они временами были гораздо откровеннее моего, так чего ко мне привязался? В чём разница?!
        - В том, что ты - не она! - с лёту бросаю я и не успею ничего больше добавить, как мгновенно замечаю, что злость малышки внезапно разбавляется грустью: тонкие бровки сдвигаются к переносице, губы приоткрываются, выпуская короткий выдох, а в синих глазах - дикий огонь, разгорающийся лишь тогда, когда ей становится очень обидно.
        Да только что обидного я сказал? Она не Лара. Конечно, не она. Ники не похожа ни на неё, ни на миллиарды других девушек. Она одна такая на земле, кого я буду любить, оберегать и защищать, даже если она будет меня ненавидеть за это.
        - Вот и напоминай себе почаще, что я - не твоя драгоценная Лара. А лучше позвони ей, и проведите этот вечер вместе, а мне сейчас же дай пройти. Видеть тебя не хочу, пока ты не отбросишь свою идиотскую заботу, - сдавленно требует она, толкая меня в грудь, нисколько не сдвигая с места, что заставляет её рассердиться ещё сильнее. - Быстро ушёл с дороги, Остин! И позволил мне нормально отдохнуть! Или же я устрою здесь такой разгром, что все мы проведём эту ночь в полицейском участке. Это я тебе гарантирую, - шипит она мне прямо в лицо, и я беспрекословно ей верю. Вижу - Николина на грани. Ещё немного - и вспышка агрессии вконец поглотит её бездонную радужку глаз. А этого допускать ни в коем случае нельзя. Мне известно, что добром это ни для кого не кончится. И в первую очередь для неё.
        Шумно выдохнув и закусив щёку изнутри, чтобы хоть немного справиться с собственным раздражением, я отхожу в сторону, позволяя этой разозлённой бестии устремиться обратно в гущу вечеринки.
        И что вы думаете?
        И пяти минут не проходит, как я уже начинаю жалеть о своём поступке.
        Следующий час моей жизни похож на заточение в преисподней, где мой личный светловолосый демон поставил себе цель - поиздеваться надо мной на всю катушку, упорно доводя до белого каления.
        Если вначале Николина призывно виляла бёдрами среди такого же извивавшегося месива людей, проявляя всем и каждому гибкость своего тела, и беспрерывно потиралась о подкатывающих к ней ушлёпков, то чуть позже эта вертихвостка додумалась взобраться на барный стол и начать там вытворять такое, от чего мои глаза, мягко говоря, начали вываливаться из орбит.
        Хотя, честно скажу, мне хочется, чтобы они уже наконец-то вывалились и я просто-напросто ослеп, потому что это сущее мучение - быть одним из многих, кто пялится на её оголённую почти до самой поясницы спину, на стройные ножки и задницу, неустанно мелькающую из-под короткого подола платья, и на белокурые волны волос, что пружинят и красиво развеваются от каждого мановения её головы.
        А как она двигается… Это вообще отдельный вид искусства, на который без вытекающей изо рта слюны смотреть невозможно. Лёгкие, плавные, свободные движения и в то же время сочетающие в себе такую чувственную дерзость и страсть, что моему члену в штанах с первых же секунд начало казаться, будто я наблюдаю не за обычным танцем, а за её личным разогревом перед сексом. И это, знаете ли, добавляет ещё большего жару к моей злости, так как претендентов для продолжения этой страстной прелюдии вокруг неё собралось хоть отбавляй.
        От их убийства меня удерживает лишь то, что Николина никого к себе близко не подпускает, а только одаривает всех с высоты такими властвующими, повелительными взглядами, словно чувствует себя королевой, снизошедшей до выступления перед сворой фанатов.
        И ведь так оно и есть… Я не знаю, как она это делает, но, несмотря на толпу людей и других присутствующих девушек, складывается такое ощущение, будто Николина заполняет собой всё пространство комнаты, а секунда встречи с синевой её глаз отзывается ноющей болью в коленях, на которые хочется перед ней упасть.
        И где она, мать её, такому научилась? На работе своей? Она, что ли, каждую ночь в клубе именно так и вытанцовывает? Очевидно, что так. Ведь, пока она сейчас соблазнительно вертит задом перед лицами пьяных кобелей, в Ники нет ни грамма смущения, скованности или неуверенности. Она, бля*ь, как рыба в воде. И осознавать это пи*дец как дерьмово. У меня аж скулы сводит, в горле жжёт, а перед глазами мелькают алые точки. Ещё чуть-чуть - и я рычать начну от безбожного зуда в руках, что призывает меня сейчас же растолкать всех окруживших Ники гандонов и, сорвав танцующую звездищу со стола, унести глубоко в свою берлогу. Что я непременно и сделал бы уже в следующий миг, если бы на мои плечи не плюхнулась ощутимая тяжесть.
        - Остин! А вот и ты! Я уже подумал, что ты домой свинтил, - небрежно перекинув руку через мою шею, перекрикивает музыку Марк. - Но, раз ты здесь, давай выпей со мной, дружище, - предлагает он алкогольную смесь из своего стакана, не вызывающую никакого доверия.
        - Сегодня я не пью, - коротко отрезаю я.
        - Да ладно тебе! Когда ещё в следующий раз мы с тобой встретимся? - он суёт мне стакан в рот, будто бы желая напоить меня самостоятельно, но я отмахиваюсь от него и добавляю:
        - Я за рулём, Марк. И завтра меня ожидает долгий путь, так что побухай с кем-нибудь другим, - резко сбрасываю его руку со своих плеч.
        - Ты чего такой напряжённый? - встав передо мной, он пытается рассмотреть моё лицо хмельным взглядом, пока я вместо всяких слов жестом головы указываю на растворяющуюся в танце Николину.
        - Опа-а-а! - обернувшись, изумлённо протягивает Марк. - Вот это бомба! Гляди-ка что вытворяет!
        - А чем я, бля*ь, по-твоему, занимаюсь уже больше часа? - рявкаю я, но друг, в отличие от меня, абсолютно не видит тут никакой проблемы и лишь довольно ухмыляется.
        Я не стал ничего спрашивать у него о их разговоре с Николь. Решил, что нет смысла лезть не в моё дело. Главное я узнал от Ники, а остальное меня не касается. Но сейчас не могу не отметить, что любить Марк её, может, и не любит, но под магический прицел этой засранки он также мгновенно попадает.
        - Красотка какая! Глаз не оторвать! Её так и хочется оттуда стянуть, чтобы как следует от… - физически ощутив моё возросшее напряжение, он благоразумно пресекает свой пьяный лепет, заключающий в себе мысли каждого мужика, поедающего глазами призывно изгибающуюся фигурку Ники.
        Она же назло мне это делает. Конечно, назло. Показывает, насколько выросла, маленькая стерва. Да только хватит! Понял я! Давно уже понял. Я лишь поседею раньше времени, если она и дальше продолжит в том же духе извиваться.
        Наплевав на то, что меня ждёт грандиозная ссора с Ники, порываюсь закончить её показательное выступление прямо сейчас, но, к моему удивлению, Марк меня останавливает.
        - Расслабься, Рид, - он опять кладёт руку на моё плечо, словно хочет пригвоздить меня к месту. - Дай девчонке покайфовать. Сколько можно её пасти? Ничего с ней не случится, - уверяет друг, делая очередной смачный глоток своей ядерной смеси.
        - Не случится? Да её точно вые*ет кто-то, если следить не буду. Она же прямо-таки нарывается на это, - цежу сквозь сжатые зубы, наблюдая за очередной её эротической связкой.
        - Ну так пусть вые*ут. Чего плохого? Это же вечеринка!
        А от этой его весёлой фразочки у меня аж в ушах начинает шуметь от злости, а кровь в теле закипает настолько, что, кажется, будто вот-вот - и весь огонь вырвется наружу, с лёгкостью прожигая пьяную побитую физиономию Марка. Но друг ни капли не тушуется от моего огнестрельного взгляда, а только крайне сильно удивляется. Чему - не знаю, но даже при слабом освещении я отчётливо вижу, как высоко взлетают его брови, а лицо ошарашенно вытягивается.
        Хочу спросить, в чём проблема, но не успеваю и рот открыть, как боковым зрением замечаю, как какой-то громила нагло стаскивает мою малышку со стола.
        Сука, на секунду же всего отвлёкся - и на тебе!
        Грубо отодвигаю Марка в сторону, открывая себе вид на массивную фигуру, в которой распознаю Логана - зачинщика всего этого бурного веселья, что плотно прижимает тельце Ники к своему перекачанному торсу и активно втирает ей о чём-то. С расстояния не могу разглядеть реакцию Ники, но оно мне и не надо. Никто её трогать так не смеет. Не на моих глазах!
        Не думая о последствиях, совершаю вторую попытку ринуться к ней, но какого-то черта Эндрюз снова не дает мне этого сделать.
        - Тихо-тихо, Рид, приспусти коней. Куда намылился?
        - Отвали, Марк! - игнорируя его вопрос, рычу я.
        - Не отвалю! - и в подтверждение своим словам отбрасывает пустой стакан в сторону и сцепляет обе руки на моей майке. - Ты что, не знаешь, кто такой Логан?
        - Мне похрен, что я нахожусь в его доме, если ты об этом. Я всё равно должен оттащить этого мудака от неё, пока он сам не затащил её куда-нибудь!
        - Во идиот! Единственный, кого будут вытаскивать отсюда, так это тебя! И боюсь, что мёртвого, - уверенно заявляет Марк, продолжая меня удерживать.
        - С чего вдруг?
        - С того! Ты, конечно, драться умеешь, но Логан - профессиональный боксёр. Он тебя одним ударом без труда уложит, а в твоём случае это может кончиться печально, - он напоминает о мрачных прогнозах врача, который год назад занимался моим лечением после нешуточного боя в квартале. Но мне начихать. Я подохну быстрее от ревности, чем от кровоизлияния в мозг, если продолжу наблюдать, как мою девочку бесцеремонно трогают чужие грабли, которые Ники пытается от себя отцепить с помощью разговора. Но я сейчас же помогу ей сделать это по-другому.
        - Я сам пойду спасу твою сестрёнку, Остин, - вдруг сообщает Марк, явно прочитав по моим глазам, что я не собираюсь бездейственно стоять на месте.
        - Ты своё-то лицо видел? У тебя ещё предыдущие синяки не зажили.
        - А кто сказал, что я буду драться? Это по твоему настрою сразу понятно, что на миролюбивое общение ты не способен, но я с ним поговорю спокойно, и он отстанет от Никс. Логан - чёткий парень, я с ним с детства знаком. Зря ты так взъелся на него. Девчонок он обычно не обижает. Никс понравилось бы с ним, - бросает Эндрюз и, прищурив глаза, с неким интересом наблюдает за моей реакцией, пока я, сука, готов уже и Марку по роже ни за что заехать, и «чёткого парня» на куски разломать, лишь бы не видеть его больше тесно прижатым к Ники, которая вдобавок ко всему ещё и улыбается ему.
        С хера она ему улыбается вообще?! С такими улыбками не отшивают! Мне и ей это объяснять нужно будет, после того как уберу с её пути эту двухметровую глыбу?
        С ума сойти! Да что за безумие со мной творится? Я же никогда таким не был. Никогда ни одну свою девушку не ревновал, да и толпа народа должна была погасить во мне способность чувствовать свои эмоции, но почему-то нисколько не погашает: меня аж трясти начинает от гнева, а Марк, вставший передо мной, точно кирпичная стена, будто и вовсе исчезает из поля зрения, пока я созерцаю её милую улыбку, адресованную Логану. Лишь только хриплый голос друга где-то возле уха всё-таки достигает моего охваченного сумасшедшей ревностью мозга, и я возвращаю своё внимание к нему.
        - Всё с тобой понятно, Ромео. Я увидел всё, что хотел.
        - Чего?
        - Ничего. Стой здесь. Сейчас разберусь.
        - Я сам хо…
        - Я, бля*ь, прошу тебя, Рид! Останься здесь! - непривычно серьёзным тоном даже не просит, а требует Марк. - Ты мне живой нужен, так что постой спокойно и доверься мне. Я всё сделаю по высшему разряду - Логан быстро отвяжется от Никс, - обещает он и смотрит на меня пристально и выжидающе до тех пор, пока я не приподнимаю руки в мирном жесте, показывая, что сдаюсь.
        Но знали бы вы, каких усилий мне стоит это сделать и начать безучастно смотреть, как Марк продвигается сквозь толпу и уже через минуту достигает этой воркующей парочки. Сначала о чём-то переговаривается с ними обоими, смеётся, затем что-то говорит Логану, который буквально сразу меняется в лице, явственно преисполняясь недовольством.
        Не имею представления, что именно Марк ему там столь активно заливает, но вскоре Логан крайне неохотно, но всё-таки отчаливает восвояси, от чего, по сути, я должен был выдохнуть от радости и облегчения, да только ни черта не выходит: вижу Ники с Марком вдвоём, и теперь помимо ревности мне становится ещё и до жути больно.
        Она же его любит. И, наверное, безумно счастлива сейчас из-за того, что Марк вмешался в их с Логаном общение. Конечно, счастлива. Я в этом полностью уверен, даже несмотря на то, что она теперь стоит ко мне спиной и мне не видна её прекрасная улыбка. Видно лишь как всегда весёлое лицо Эндрюза, его руку, что отбрасывает светлые пряди её волос назад, оголяя шею, и то, как он наклоняется к ней, что-то говорит на ушко, а затем, отыскав взглядом меня среди людей, на кой-то чёрт подмигивает и резко сгребает Ники в объятия, нападая на неё с поцелуем.
        И всё. Я даже не в состоянии задаться вопросом - какого лешего он вытворяет, если они вроде как уже всё обсудили между собой? От этой сцены, как и в первый раз возле универа, в груди мгновенно начинает нещадно печь, наполняя лёгкие удушливым газом, и мне приходится отдавать все моральные силы на то, чтобы не наброситься на них, не прервать их поцелуй и не испоганить радость Ники.
        И я делаю это: подыхаю и удерживаю себя на месте, но лишь до момента, когда вдруг замечаю, что Николина вовсе не отвечает Марку на поцелуй, а вовсю упорно пытается вырваться из его стального захвата, из которого он её напрочь отказывается выпускать.
        «Да что за хрень вообще происходит?!!» - гудит в бошке один-единственный вопрос, и его же я злостно выплёвываю в рожу Марка, когда, словно телепортировавшись к ним, отбрасываю его на несколько метров от Николь.
        - Захотел получить награду за спасение, - в ответ ехидно ухмыляется придурок.
        - Ты дебил?! Или что-то принял?! - встряхиваю его за ворот рубашки.
        - Ни то, ни другое, Рид.
        - Тогда что за дерьмо ты вытворяешь?! Зачем трогаешь её против её воли?! Так ты выполняешь всё по высшему разряду?! Избавляешь её от одного мужика, чтобы потом самому наброситься?! - раздражённо кричу, не обращая никакого внимания ни на уставившуюся на нас толпу, ни на непрерывные просьбы Ники успокоиться.
        - Ты всё правильно понял, гений. Ведь подумай: не трахну я - трахнет кто-нибудь другой. Ты же и сам видел, как она на это напрашивалась, так что пусть это лучше будет тот, по кому она годами сохнет, чем какой-то незнакомец, правда, детка? - он переводит плотоядный взгляд на изумлённо-озадаченную Николину и тут же получает ещё одну мощную встряску от меня.
        - Контролируй базар, Марк! Ты что мелешь вообще?!
        - Остин! Пожалуйста, успокойся! - встревает Ники, но я лишь зло бросаю ей: «Вали на улицу и жди меня там!» и возвращаюсь к другу-мудаку, который сегодня определённо пересёк все возможные границы.
        - Ну а что? Разве не за этим она пришла в своём соблазнительном платьишке? - протягивает он, даже не скрывая, что получает откровенное удовольствие от всего происходящего, чем вконец ломает мне мозги.
        - Я не знаю, что у тебя в бошке, Эндрюз, или чего ты нажрался сегодня, но, бля*ь, если ты хоть раз ещё додумаешься повторить с ней подобное, я тебе лично прибью, - рычу я и, прокручивая в голове кадр, как Ники от него отбивается, нахожусь на грани, чтобы уже прямо сейчас не избить его до полусмерти, а он лишь масла в огонь подливает:
        - Да мне давно уже нужно было вдуть ей. Не был бы я едва живой в ту ночь у тебя дома, сделал бы это ещё у тебя под боком.
        Гнев полностью уничтожает во мне способность к восприятию ко всем ощущениям, поэтому боли от последующего, сильного удара по лицу Марка я совершенно не чувствую.
        - Остин, не надо! - кричит Ники, пытаясь меня оттащить от него. - Он, наверное, просто сильно пьян, не слушай его, успокойся! - видя моё неуравновешенное состояние, продолжает упрашивать она, что лишь выбешивает меня ещё сильнее.
        - Я кому сказал ждать меня на улице?! Так сложно хоть раз послушать меня?! Ушла отсюда!
        - Какая непослушная девочка, Никс. С тобой нужно срочно заняться глубоким изучением правил поведения со старшими, - даже с кровоточащей губой умудряется вставить свои пять копеек Эндрюз.
        - Да что с тобой, Марк, о чём ты вообще говоришь? - непонимающе блеет главная причина всей этой потасовки.
        - Ну как о чём? Я с удовольствием научу тебя уму-разуму, да и думаю, ты только рада будешь. Так что можем начать интенсивное обучение прямо здесь. На втором этаже много свободных спален, выбирай любую, или, может, хочешь, чтобы я тебя взял, как грязную шлюшку, прямо в туалете? Только скажи, и мы всё устроим, - не успевает он до конца вывалить новую порцию дерьма в сторону Ники, как я вновь со всей силы заряжаю кулаком по его лицу. Марк падает на пол, а я моментально налетаю на него сверху, пока безумец даже не пытается увернуться от атаки или защититься. Он точно чего-то наглотался и просто ловит кайф. По-другому я не могу объяснить его хамского поведения. И только этот факт удерживает меня от превращения его лица в кровавый фарш.
        Совершив ещё пару ударов, я отрываю его тело от пола, притянув к себе за грудки, и злостно проговариваю:
        - Иди проспись, придурок! А когда протрезвеешь, нас ждёт серьёзный разговор, после которого ты будешь долго и упорно извиняться перед ней! - не дожидаясь ответа, грубо отпускаю его и сквозь багровую пелену злости замечаю вконец обеспокоенную Ники, которая, естественно, проигнорировала все мои приказы подождать меня на улице.
        - Представление окончено! - заявляю я для всей наблюдающей за нами публикой, а затем резво подлетаю к Николине, гневно рявкая: - Пошла на выход, - подталкиваю её в нужном направлении, но она в очередной раз решает воспротивиться.
        - Я не пойду с тобой никуда, пока ты в таком состоянии, - испуганно бурчит она.
        - Не пойдёшь?
        - Нет. Тебе нужно успокоит… А-а-ай! Остин! Что ты делаешь?! - визжит она, когда я, не желая больше с ней церемониться, закидываю её тело через плечо и стремительно покидаю дом, слыша за спиной радостный возглас Марка:
        - Не забудьте поблагодарить меня потом!
        Не имею и малейшего представления, за что мне нужно будет благодарить этого обдолбанного мудака, да и как-то пофиг. Сейчас, кроме желания поскорее вытащить Ники из этой гущи таких же пьяных тусовщиков, во мне нет больше ничего.
        Я не прохожу, а пролетаю расстояние до машины, нисколько не отвлекаясь ни на непрекращающиеся попытки Ники слезть с меня, ни на её крики, ни на удары женских кулачков по моей спине. Держу крепко бунтующую девчонку да злюсь неимоверно от того, что мне то и дело приходится подол красного лоскутка натягивать ей на бёдра, чтобы не проявлять всем и каждому её аппетитный зад.
        - Я же сказала, что никуда с тобой не поеду! - визгливо кричит она, когда я открываю дверь машины и ловко забрасываю её внутрь.
        - Поедешь, - перехватываю её руки, настойчиво отталкивающие меня, и пристегиваю Ники ремнём безопасности.
        - Да что с тобой такое?! Почему ты себя так ведёшь? Разве я не могу хотя бы раз в жизни просто повеселиться?
        - Навеселилась уже! Хватит!
        - Это не тебе решать! Выпусти меня! - она тут же порывается отстегнуться, но я больше не в состоянии терпеть её претензии: не контролируя силы, сдавливаю её скулы, заставляя заткнуться, прижимаю затылок к креслу и злостно выдаю ей прямо в лицо:
        - Прекрати рыпаться и сиди на месте, Джеймс, или, клянусь, я засуну тебя в багажник, и всю дорогу домой ты проведёшь там! - и для закрепления эффекта своей угрозы сверлю её таким разгневанным взглядом, который быстро погашает в ней всякое желание спорить: она морщит от недовольства носик, поджимает губы, скрещивает руки на груди, но всё-таки успокаивается и прекращает брыкаться, как безумная.
        Вот нет чтоб всегда так слушалась. Да с первого раза. Но, видимо, беспрекословная покорность - это не про Николину Джеймс. По крайней мере, не в этой жизни так точно.
        Захлопнув её дверь, обегаю капот и плюхаюсь на водительское сидение, вмиг ощущая, как воздух в салоне искрит от смеси наших бурных эмоций. Ники, насупившись, молчит, отвернув лицо к окну. Я тоже решаю помолчать немного, дав себе возможность отогнать от себя злость.
        Ключ в зажигание, щелчок, урчание мотора. Руки до побелевших костяшек сжимают руль. Выезжаю с территории виллы Логана и жму на педаль газа в пол, но ни грамма облегчения не чувствую, потому что эта старая колымага ни с места рвануть как следует не может, ни быстро набрать необходимой скорости, превращающей тёмный лес по обе стороны дороги в непрерывную, размытую линию.
        Обожаю гонки ничуть не меньше, чем компьютерные системы, и потому при первой же возможности куплю себе нормальный, спортивный автомобиль, а пока приходится только мечтать и довольствоваться тем, что имею.
        Открываю окно, мгновенно получая хвойным порывом ветра в лицо. Закуриваю. Жадно, глубоко затягиваюсь никотиновой отравой, но ничто не помогает привести нервы в порядок, пока рядом сидящая пигалица демонстративно дёргает стройной ножкой, сполна давая прочувствовать всю степень своего возмущения. Да только она-то чего возмущается?
        Кто тут должен возбухать, так это я.
        - Чего? - ошарашенно выдыхает малышка, наконец соизволив повернуть ко мне голову.
        Твою же мать, так я это вслух, оказывается, выдал? Хотя плевать. Всё ж верно сказал.
        - Чего-чего? Не понимаю, за что ты-то на меня злишься? Ведь это ты сама настоящее секс-шоу на виду у всех устроила, лишь бы побесить меня.
        - Секс-шоу?.. Побесить тебя? - её удивление достигает своего апогея.
        - Конечно. И не делай вид, что это не так, а лучше поздравь себя: у тебя отменно это получилось. Я ни минуты больше не намерен был на это смотреть.
        - Ты мог отвернуться, если было так противно. Мне-то зачем весь кайф обламывать? - рычит она, оставляя незримые порезы на моей щеке своим острым взглядом.
        - А ты в самом деле кайфовала, вытворяя то, что вытворяла?
        - А что я вытворяла?
        - Мне опять нужно всё разжевывать?
        - Я ж дура, так что будь добр, - ехидничает стерва.
        Сжимаю челюсть до боли, подавляя в себя свирепый рык, и неосознанно разгоняюсь ещё быстрее.
        - Ты вытанцовывала перед толпой мужиков, словно в стриптиз-клубе каком-то.
        - А это плохо? - убивает она своим беззаботным тоном.
        - Ничего себе! Ты ещё спрашиваешь? Это ужасно!
        Я чуть от возбуждения не сдох.
        - Ужасно? - а вот теперь в её голосе слышится неподдельная обида. - Для тебя всё ужасно, что я делаю. Платье как у шлюхи. Танцы, по всей видимости, тоже. Так ведь, да?
        - Чёрт, Ники! Да не это я имел в виду!
        - Именно это ты и имел в виду.
        - Да нет же! Просто… то, какой ты была там… это же не ты. Зачем нужно было устраивать весь этот цирк? - пытаюсь смягчить голос, но получается не очень. Я не могу справиться с жалящей всё тело злостью.
        - Да не было никакого цирка, Остин! Это была я. Я! И мне искренне жаль, что такой я тебе не понравилась. Хотя… о чём это я? Я тебе вообще никакой не нравлюсь, - последние слова она невнятно пробурчала себе под нос, отчего я не сумел их до конца расслышать.
        - Ты мне не не понравилась, а крайне поразила. Как, впрочем, и всех парней в комнате. Ты хоть понимаешь, на что ты могла нарваться такими плясками?
        - На что бы я ни нарвалась, я со всем бы справилась сама. Без твоего вмешательства.
        - Да. Видел я, как ты справлялась с Марком, - фыркаю я, не сразу замечая, что начинаю курить фильтр.
        - Я не знаю, что на него нашло сегодня, но всё было бы в порядке, если бы ты со своим долбаным беспокойством не послал Марка избавиться от подкатившего ко мне парня.
        - Какая разница, от кого мне пришлось бы тебя спасать? От Марка, Логана или кого-то другого. Суть всё та же.
        - Так а кто тебя просил меня спасать? С чего ты вообще решил, что мне нужно спасение? Я что, с парнями не могу пообщаться из-за твоей опеки?
        - Так тебе что, понравился этот громила? - сдавленно спрашиваю я. Е*учая ревность буквально поедает мои голосовые связки.
        - А почему нет? Чему ты так удивляешься? Он красивый, весёлый, сильный… Вполне мог бы понравиться, если бы ты не помешал нам ближе познакомиться, - ядовито выпевает она, отчего моя нога уже в следующий миг вбивает педаль акселератора до упора, поднимая отметку на спидометре до семидесяти пяти миль в час. - Остин, полегче. Сбрось скорость, - значительно поубавив гонор, просит Николина, но теперь настала моя очередь пропускать её просьбы мимо ушей. Я зол настолько, что, даже достигнув девяносто миль в час, ощущаю, что мне всё ещё мало.
        - Остин, пожалуйста… не гони так, - слышу, как её голос тихнет, а дыхание учащается, но продолжаю неотрывно глядеть вперёд в ночную даль. Ни одной встречной машины, ни одной позади, только лес и прямая дорога. Никакого страха, лишь необходимость с быстро пролетающими метрами выпустить из себя весь пороховой заряд, что может рвануть в любую секунду при каждом воспоминании о Ники в объятиях другого мужчины.
        Я не хочу это представлять, честно не хочу, но никак не могу это контролировать. Флешбеки её сексуальных танцев самовольно предстают перед глазами и наотрез отказываются исчезать: её дерзкие, чувственные движения; десятки различных парней; сальные, пачкающие её нежную кожу взгляды, кричащие о недвусмысленных намерениях на её счет и чужие руки на её стройной фигурке - всё это будто заживо вспарывает мне плоть в районе сердца, распространяя невыносимую боль по каждому участку тела.
        Никогда больше не хочу видеть подобное. И никогда больше не позволю ей такое вытворять. Это не она! Не она! Что бы Ники мне ни говорила. Никогда не поверю, что моя маленькая девочка способна так себя вести, вдобавок ещё и получая удовольствие от этого.
        - Остин, сбавь скорость! Мне страшно! Пожалуйста! Мы разобьёмся!!! - из борьбы с красочными кадрами её выступления меня вырывает истошный крик Ники. Очухивавшись, понимаю, что разогнался практически до предела, чем довёл трясущуюся и плотно прижавшуюся к сидению малышку до нешуточной паники.
        Резко жму по тормозам, желая как можно быстрее успокоить её, но добиваюсь в точности противоположного: Ники чуть ли не сжимается в комочек, опуская голову к коленям и закрывая уши руками, пока её пронзительный визг теряется в протяжном скрежете тормозящих колёс.
        Что за х… с ней происходит?!!
        От тотального недоумения её бурной реакцией я даже не справляюсь с управлением, и нас резко заносит.
        Выворачиваю руль, пытаясь предельно минимизировать риск аварии, и, к счастью, мне это удаётся: совсем скоро мы съезжаем с дороги на обочину, где я полностью останавливаюсь и поворачиваюсь к до чёртиков напуганной Ники, что так и продолжает сидеть согнувшись, обхватывая голову руками.
        - Эй! Малышка. Что с тобой? Всё же в порядке. Ты чего так испугалась? - мягко начинаю я, притрагиваясь к её спине, покрытой мелкими бусинками пота. - Ники, успокойся. Мы целы и невредимы. Ничего не случилось, слышишь? - но она ничего не отвечает, только начинает дрожать ещё сильнее, заставляя меня запереживать в полной мере. - Ты меня слышишь, Ники? Не бойся. Открой глаза и убедись сама, что мы остановились.
        Ещё с минуту она молчит и мелко подрагивает, пока я неустанно поглаживаю её по спине, нашёптывая всевозможные утешения, при этом ломая голову в поисках причины её столь безмерного страха. Когда же Ники наконец решается выпрямиться и с опаской осмотреться по сторонам, даже в сумраке мне удаётся увидеть, насколько сильно побледнело её лицо.
        - Вот видишь, всё в порядке. Тебе нечего бояться, - бережно провожу пальцем по её скуле, покрываясь мурашками от прикосновений к нежной коже, пока злость во мне наконец начинает уступать место совсем иным, в корне противоположным чувствам, что лишают способности ровно дышать. Но окончательно сбивает моё дыхание вовсе не волнующая близость Николины, а её мощный удар в грудную клетку, которым она отталкивает меня от себя и резко выбирается из машины, наглядно показывая, что срок её внезапного режима испуганного котёнка только что истёк, вернув ей своё обычное состояние злобной, дикой кошки.
        Шумно выдыхаю и, морально настраиваясь на новый раунд ссоры, выбираюсь из салона, быстро догоняя неадекватную девчонку, что, по ходу, собралась топать в полной темноте до Рокфорда пешком.
        - Остановись, Ники! Что с тобой такое?! - дёргаю её за руку, круто разворачивая к себе, зарабатывая за это хлёсткую, жалящую кожу пощёчину. Да… бестия вернулась, бля*ь. Хорошо хоть когти в ход не пустила. И на том спасибо.
        - Что со мной такое?! Со мной?! - её крик нарушает тишину ночного леса. - Это с тобой что творится сегодня?! Почему ты так поступаешь со мной?! Почему?! Сначала оскорбляешь, заявляешь, что имеешь какое-то право решать, как мне стоит одеваться, потом злишься и встреваешь в моё общение с другими парнями, а теперь ещё это… - небрежным жестом она указывает на машину. - Тебе же известно, как на меня действует этот звук… это ужасный звук… я так испугалась! - она хватается за голову, беспокойно мотая ей из стороны в сторону. - Я опять видела… Я опять будто бы вернулась в тот момент, когда папа… Когда его тело… Лежало там… а я…
        - Чёрт! - с трудом выдавливаю из себя ругань, мечтая переехать себе череп катком. - Прости, Ники… Прости… Я не хотел тебя так пугать. Честно… я просто забыл об этом, малышка, прости, - хочу сгрести её в объятия, чтобы успокоить, но она отшатывается от меня, выставляя руки вперёд.
        - А всё остальное?! Зачем ты так со мной?! Разве ты не понимаешь, что ты обидел меня сегодня?! Сильно обидел!
        - Ники… Я не хотел тебя обижать… Просто… Чёрт!.. Просто извини меня!
        - Да не нужны мне твои извинения! Как и вся вечеринка мне на хрен не была нужна. Я же к тебе, придурок, ехала… К тебе! Я так хотела тебя увидеть, провести последний день вместе, а ты всё испортил! Своими словами, действиями! Всё испортил! Не ожидала я, что тебе будет так противно на меня смотреть.
        - Не пори чушь, Николь! Мне не было противно!
        - Неужели? А выражение твоего лица красноречиво говорило об обратном. Да и мало того, что сам не захотел нормально провести со мной время, так ещё и решил другим помешать со мной пообщаться. Прекрасно просто!
        - А вот об этом я нисколько не жалею, ведь Логан далеко не общаться с тобой собирался! - хрипло парирую я, пытаясь приглушить по новой нарастающую злобу.
        - Да плевать, что он со мной собирался делать! Может, я была бы и не против, если бы ты не помешал!
        - Ты так в самом деле не думаешь, - сжимаю кулаки до хруста в пальцах.
        - Почему же? Считаешь, раз у меня есть чувства к Марку, я не могу позволить кому-то другому трахнуть меня? - вздёргивает нос к верху.
        - Полностью уверен, что не можешь. И прекрати говорить об этом. Я не желаю это слушать.
        - А я, наоборот, хочу поговорить об этом! Возможно, тогда из твоей бошки наконец сотрётся этот устарелый идиотский образ маленькой девочки, коей я уже давно не являюсь! Я женщина, Остин! Женщина! Увидь же это наконец!
        - Да вижу я, мать твою! Вижу! Только слепой сегодня этого мог не увидеть!
        - Тогда зачем опять повёл себя со мной как с маленькой?
        - Потому, что ты идиотка, которая сама не понимает, что заслуживает гораздо большего, чем случайный секс с каким-то незнакомцем во время бухого угара!
        - Да чего большего?! - сокрушается она, топя меня в своём пронзительном взгляде, что даже во тьме светится ярче луны. - Ты думаешь, мне нужна романтика? Свечечки, лепестки роз, чарующая музыка? Думаешь, этого я хочу? Так ты представляешь первый раз своей сестрички?
        - Заткнись, Ники! - раздражённо бросаю я, злясь до помутнения от одной только мысли о её первом сексе с каким-то мужиком, но вздорная девчонка, глядя на меня с вызовом, даже не планирует закрывать эту болезненную для меня тему.
        - Не этого я хочу! Не нужна мне никакая ванильная атрибутика и атмосфера. Бред всё это! Я просто хочу хоть раз почувствовать себя желанной. Хоть раз. Только этого я хочу - и ничего больше!
        - И что?! Из-за одного этого желания ты готова быть оттраханной в туалете, как предлагал это Марк? Так получается? Этого ты хочешь?!
        - Да!!! Именно этого я и хочу! - её громогласный ответ бьёт по мне, словно чугунный молот. Разумом же должен понимать, что она просто назло мне всю эту хрень выпаливает, но мозги мои давно захлебнулись чувствами и сказали: «До свидания».
        - Что ты сказала? - гневным шёпотом переспрашиваю я.
        - У тебя ещё со слухом проблемы в последнее время? Не вопрос. Я повторю: да, именно этого я и хочу, Остин! Пусть уже кто-нибудь оттрахает меня как следует! Без церемоний и лишних прелюдий! Как шлюху! Так же ты меня сегодня назвал?! Правильно? Так, наверное, стоит вернуться обратно на виллу и подтвердить твои слова делом! Давай?! - она толкает меня в грудь, бесповоротно запуская отсчёт последним секундам моего терпения.
        - Топай в машину!
        Шесть.
        - Отвези меня обратно!
        Пять.
        - И сваливай, куда подальше, чтобы не видеть моего дурного поведения!
        Четыре.
        - Чего встал?! Поехали, Остин!
        Три.
        - Может, я ещё успею отыскать Логана для этого дела.
        Два.
        - Или же Марк вновь вызовется на помощь!
        Один.
        - Да пошёл ты к чёрту, братец! Сама доберусь! Вроде недалеко отъехали!
        Стоит только полыхающей злостью стерве попытаться обойти меня, я схватываю её за волосы и одним стремительным рывком притягиваю к себе. Наши наэлектризованные тела ударяются друг о друга, ещё сильнее окатывая меня горячей похотью, охватывающий всю область бёдер. Ники охает в изумлении и разом теряет дар речи, скорее всего ощутив в моих штанах твёрдый результат своих сегодняшний стараний, пока у меня из головы напрочь все страхи, предостережения и долбаный здравый смысл пропадают. Довела меня мелкая зараза, и по*уй мне, что она считает меня всего лишь другом.
        Свободной ладонью жёстко обхватываю ей шею, будто собираясь задушить, и фактически у самых губ с полурыком заявляю:
        - Хочешь, чтобы тебя трахнули как следует? Не вопрос. Сейчас я тебе это устрою, - с горловым хрипом я запечатываю её рот, напористо проникая языком в тёплую полость. Вкусную, пряную, сладкую… Чёрт! Просто охренительно сладкую! На вкус она оказывается ещё невероятнее, чем я себе представлял в фантазиях.
        Я вмиг будто бы пьянею, едва справляясь с возбуждением и страстью, побуждающей меня ещё глубже зарыться пальцами в пряди её волос, чтобы не позволить ей от меня отстраниться. И целую её жадно, глубоко, грязно, упиваясь предвкушением исполнить, чёрт побери, её «пылкое желание», перемещая вторую руку с её горла на зад, который нещадно сжимаю в ладони так, как мечтал это сделать ещё несколько недель назад.
        Протяжный женский стон мгновенно опаляет мои губы, разливается рябью наслаждения по коже. Маленькие ладошки цепко хватаются за мою майку, вынуждая морально подготовиться к ощущению режущей боли от её когтей на лице или шее. Но боль почему-то не следует. А даже если бы и последовала, то мне сейчас всё по барабану. Ники может бить, вырываться, царапаться, брыкаться. Пусть хоть весь свой боевой арсенал выпускает на волю, оставляя свои метки на каждом миллиметре моего тела. Всё равно не отпущу её. Не отстранюсь. Не прекращу терзать сладкие губы, язык, шелковистые волосы и округлую задницу. Просто не смогу это сделать. Мне слишком нравится. Слишком приятно. Слишком сильно. Слишком горячо.
        Никогда ещё не ощущал такого лютого возбуждения, что с каждым бешеным скачком моего сердца всё сильнее простреливает всё тело, концентрируясь жидким сплавом в паху. Как, впрочем, и столь безмерного удивления, обильно разбавляющего острое желание проникнуть в Ники, я тоже на своём веку не припомню. Только чему я так несказанно удивляюсь? Непонятно. Может тому, что малышка так и не предприняла ни одной попытки от меня отбиться, а сейчас сама запускает проворные ручки в мои волосы и прижимается грудью так, словно жаждет во мне раствориться?
        Это, безусловно, удивляет, и неслабо, но не настолько же, чтобы голова начала кружиться, дыхание спирало, а ноги подкашивались в коленях. Так ведь? А может, не от удивления в моём организме происходят эти функциональные нарушения, а из-за долгожданного счастья от возможности прикоснуться к ней так, как я того желаю, и ощутить подушечками пальцев её ответные мурашки на нежной коже? От ликования из-за того, что наконец имею шанс заполонить все лёгкие её свежим ароматом, отдав ей взамен весь свой кислород? Или же от невольной грусти, неумолимо обволакивающей разум из-за страха, что в любой момент эта потрясающая сказка может испариться?
        Не знаю. Ничего не могу разобрать. Какого-то чёрта со мной происходит что-то крайне непонятное, будто я прямо сейчас перенимаю чужие эмоции, что точь-в-точь схожи с моими, но кроме Ники поблизости никого нет, а значит - это невозможно.
        Но так я с уверенностью думаю ещё всего парочку секунд, ведь, пока я с неутолимым голодом впиваюсь в её губы, резким толчком придавливая спиной к машине, во мне порождается такой мощный энергетический сгусток эмоций, от которого сердце в желании вобрать в себя всё до последнего чувства будто многократно увеличивается в объёмах и начинает неистово барабанить по рёбрам, посылая тепловые импульсы в мозг, что, точно по волшебству, вытягивают из подкорки сознания новые обрывки воспоминаний.
        Комната бабушки. Её родной запах. Мои крики. Треск разбивающихся фоторамок. Голос Ники, пытающийся меня утешить. Её объятия, тепло обнажённой кожи, короткие поцелуи, вбирающие в себя мои слёзы. А дальше… губы в губы, и яркий всплеск эмоций всецело поглощает меня. Мы целуемся на полу посреди осколков. Страстно. Неистово. Потрясающе. Сплетая наши стоны и дыхания в одно единое. Мои руки на её теле. Её на моём. Сердцем к сердцу. Оба в безумном ритме рвутся навстречу друг другу, пока происходит переплетение наших чувств. Сильных. Ярких. Мощных, острых, многогранных. В точности таких же, какие переполняют меня сейчас.
        - Боже мой… - ошеломлённый вздох срывается с моих уст, когда я, словно кислородную маску себя снимая, отрываюсь от её губ, и тут же понимаю, что эмоциональный накал во мне пусть и не меняет настроения, но мгновенно понижает градус, значительно выбивая из гущи всех чувств мой собственный шок.
        - Что такое? - едва слышно блеет подрагивающая малышка, продолжая крепко обхватывать мою шею. Даже сквозь обнимающую нас темноту вижу манящий блеск её полуоткрытых губ; светлое облако волос, обрамляющее красивые, озадаченные черты лица Ники; высоко вздымающуюся грудь, едва прикрытую тонкой красной материей; и её сверкающий взгляд, в котором ясно отражается та самая мощь, которая только что прибила меня сокрушительной лавиной.
        Я ничего не отвечаю. Пока не могу. Я должен убедиться, что просто не брежу, и потому, желая вновь нырнуть в омут её чувств, проталкиваю язык в её горячий ротик. И чёрт возьми, всё тут же повторяется - сплетаясь с ней в диком поцелуе, я вновь ощущаю весь потусторонний мир, который она так долго от меня скрывала.
        Он удивителен. Ярок. Уникален. Огромен. И полон любви. Той самой - всепоглощающей, чистой и искренней, что я испытывал совсем недавно. Буквально позавчера. В обрывистых моментах воспоминаний.
        - Что это было? - свой вопрос мне едва удаётся расслышать, а горящий страстью взгляд Ники возле моего лица я вижу мутно и расплывчато, но вовсе не потому, что до беспамятства пьян, а потому, что неумолимо утопаю в её зрачках морских, бездонных, всё глубже уходя под воду, когда она томно произносит:
        - Я захотела поцеловать тебя, Остин, и поцеловала.
        А нет… Дно в её зрачках всё-таки имеется, и сейчас я будто ударяюсь об него со всей скоростью прямо головой, чётко осознавая, что это именно её сильные чувства сумели разбавить яркими красками всю мрачную скорбь, тоску и горечь утраты Мэгги, что снедали меня в ту ночь. Это были её чувства. Её любовь, её желание, её безграничное счастье. Её! А не простой глюк по пьяни, как я предполагал вначале. И все её сильные чувства принадлежали мне. Мне! Тогда. И сейчас тоже.
        Но как такое возможно?! Почему она мне не рассказала обо этом? Почему промолчала о случившемся ночью?
        Хочу отстранить её от себя, потребовать ответов, объяснений, но почему-то понимаю, что не могу. Наоборот, сжимаю её в своих руках ещё сильнее. Так, словно боюсь, что она может исчезнуть, и с отчаянным стоном углубляю поцелуй, как никогда прежде проникая в её ощущения, опутывая ими себя со всех сторон, что уже в следующий миг помогает мне самому найти ответ на один из вопросов.
        - Скажи мне: чего ты на самом деле хочешь?
        - Я много чего хочу, Остин, но ты очень пьян, а я устала после работы, поэтому нам лучше лечь спать, а завтра утром, если у тебя всё ещё будет желание, ты сможешь повторить свой вопрос снова.
        Завтра утром…
        Если будет желание…
        Сможешь повторить свой вопрос снова…
        - Бо-о-оже! - сокрушённо протягиваю я и щурюсь от бессильной злости на самого себя. - Какой же я идиот, - наконец отпуская её губы, надтреснутым голосом заключаю я неопровержимый факт, отчаянно сталкивая нас лбами.
        Повторить свой вопрос снова.
        Это всё, что требовалось от меня. Всё.
        А что сделал я вместо этого? Самое дерьмовое, что только мог сделать, - я забыл обо всём и вёл себя с ней так, что она подумала, будто я обо всём жалею.
        Теперь понятно, за что Ники так сильно злилась на меня с утра и почему ни о чём не рассказала. Она решила, что мне противно от одной только мысли о том, что я мог сотворить со своей «маленькой сестричкой». Сука… ненавижу это словосочетание. И себя ненавижу за то, что мог забыть о самом прекрасном моменте, что был между нами.
        - Ты опять жалеешь, - она не спрашивает, а произносит вслух очередные сделанные ею неверные выводы, от чего её робкий шёпот, вырвавший меня из дымки воспоминаний, вмиг болезненно сжимает моё сердце в тугой ком.
        Я ничего не понимаю. И нахожусь в глубоком смятении. В голове сумбурная каша из несостыковок и миллионов вопросов, требующих усердного разбора, но сейчас, глядя на её испуганно-грустный взгляд, для меня ничего не имеет значения, кроме моих истинных чувств к ней, чёткого знания, что они взаимны, и настойчивого желания стереть с её лица все до последнего полуоттенка печали.
        - Жалею? - коротко усмехнувшись, обхватываю ладонями самое любимое лицо на свете, нежно скольжу большим пальцем по её нижней губе. - Да, Ники, я безумно жалею… но лишь о том, что не поцеловал тебя гораздо раньше и не сказал, насколько сильно я тебя люблю. Не как сестру, - наконец выдаю малышке всю правду, покрывая её подбородок, щёки, нос, глаза нежными поцелуями, такими же, какими она испивала мою скорбь позавчера ночью.
        - Ч-что? - я не расслышал её сиплого голоса, лишь прочитал вопрос по губам.
        - Да, моя маленькая, я люблю тебя, слышишь? - заглядываю ей точно в глаза. - И мне следовало сказать тебе об этом сразу, как понял… Прости меня. Я дурак. Я просто не знал… не думал, что ты чувствуешь то же, и не хотел всё портить.
        - Ты ш-шутишь? - а теперь отчётливые, панические нотки разрывают её тихий шёпот.
        - Нет.
        Но она не верит.
        - Если это какая-то шутка, то п-перестань сейчас же… Я не…
        Договорить ей я не позволяю: запечатав её рот очередным поцелуем, отрываю малышку от земли, подхватив её за попку. Пара шагов - и умещаю её на капот, раздвигаю стройные ножки, удобно устраиваясь между ними.
        - Разве так шутят? - прижимаюсь пахом к сердцевине её бёдер и чуть ли не забываю, как дышать, когда даже сквозь ткань джинсов чувствую, насколько она там горячая. Возбуждение оглушает настолько, что мне едва удаётся уловить её удивлённый стон. Только круглые, точно месяц, глаза, смотрящие на меня, как на привидение, удерживают от того, чтобы не наброситься на неё в эту же секунду.
        Понимая, что она по-прежнему мне не верит, беру ладонь Николь в свою и, нежно поцеловав каждый пальчик, прикладываю её к своей груди, желая дать малышке ощутить, как быстро бьётся из-за неё моё сердце.
        - А оно разве шутит? - шепчу я, чувствуя, как неудержимо нарастает сгусток напряжения, исходящий от её кисти, бьющий наотмашь по грудной клетке. - Потому-то я и вышел из себя сегодня, увидев тебя в этом сексуальном платье. Мне не на тебя было противно смотреть, как ты подумала. Я просто сошёл с ума от ревности, когда понял, сколько мужиков на тебя плотоядно пялятся. Я хотел тебя спрятать ото всех. Только для себя, понимаешь? - шумно выдыхаю собирающееся в горле отчаянье. - Я знаю, нам нужно будет ещё много чего обсудить, но я могу уже сейчас твёрдо заявить, что не хочу тебя ни с кем делить. Ни с кем и никогда. Я хочу, чтобы ты была только моей. И прости меня за мои слова о твоём внешнем виде, заставившие почувствовать тебя, будто ты мне не нравишься. Это не так. Совсем не так. Я тебя обожаю, в каком бы виде или настроении ты ни была. Злющую, как мегера, или сияющую и лёгкую, какой ты бываешь в хорошем расположении духа. В этом горячем платье или в сером мешке - не важно. Я люблю тебя любую, Николина, со всей твоей повёрнутой бошкой и постоянными закидонами. И мне стоило признаться тебя в этом
гораздо раньше.
        - Но… Я не понимаю… Почему тогда тем утром ты… - наконец подаёт голос Ники и тут же заминается, явно вспоминая, что мне ни о чём неизвестно.
        - И за это прости меня, Ники. Я вёл себя с тобой таким образом не из-за сожаления о случившимся ночью, а потому что думал, что я как-то навредил тебе и совершенно не помнил об этом.
        - Так ты всё вспомнил? - спрашивает она тихо, смятенно, напуганно, от чего мне хочется сжать её в своих руках, вдавив в неё силой все свои чувства, но вместо этого я аккуратно скольжу пальцами по её щеке.
        - Не уверен, что всё, но многое. И я очень надеюсь, что теперь, когда ты знаешь всю правду, ты сама напомнишь мне о всех недостающих фрагментах, - вкрадчиво произношу я, мягко улыбаясь, и на долгие мгновения между нами вновь замирает тишина - вязкая, звенящая, но чертовски правильная, потому что на сей раз она соткана не из напряжения от недосказанности, а из энергии наших сокровенных чувств, которые каждый из нас определённое время таил друг от друга.
        - Когда ты понял? - негромко спрашивает Ники, наглядно подтверждая, что мы думаем об одном и том же.
        - В тот вечер, когда неожиданно встретил тебя у Мэгги на кухне. Я не знаю, что произошло, но с того момента я больше не мог видеть в тебе мою маленькую подругу детства. И ты не представляешь, насколько тяжело мне было спать с тобой тогда в одной кровати, а после день за днём отгонять от себя мысли о тебе, чтобы не портить нашу дружбу, ведь я не думал, что ты ответишь мне взаимностью. А когда ты сообщила мне о каком-то парне, с которым якобы начала отношения, лишь убедился, что не стоит ничего говорить. А дальше ваш поцелуй с Марком и… - я на короткое мгновенье зависаю, в уме стопорясь за ещё один непонятный момент. - Так, значит, всё, что ты сказала про Марка, это…
        - Правда, - перебивает Ники, разом прерывая ход моей логической цепочки.
        - Но тогда я не понимаю, как…
        - Каждое моё слово о безответных чувствах было чистой правдой, Остин.
        Я ощущаю, как усиливается дрожь в её теле, а голос вновь сходит на сип от возросшего в ней волнения, когда Ники, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, поднимает на меня душераздирающий, уже прежде виданный мной взгляд.
        - Просто поменяй в моём рассказе имя Марка на своё, а Эми - на Лару, и ты сразу всё поймёшь.
        И что я хочу вам сказать? Да. Это так. Наверное, и секунды не проходит, как я действительно всё понимаю. Всё. Абсолютно всё! И в первую очередь то, что я недоумок куда покруче, чем думал ещё минуту назад.
        Мне казалось, адски больно мне было тогда на кухне, когда видел на её прекрасном лице страдания от любви к моему лучшему другу, но нет - я ошибался. По-настоящему больно мне сейчас, когда осознание, что это я, сам того не ведая, годами причинял ей все эти душевные мучения, словно острый кинжал, царапает все нервные окончания, разрезает мышечные волокна, а в конце застревает в груди, медленно совершая вокруг своей оси ещё несколько оборотов.
        Всё, что она тогда сказала мне, было не о Марке, а обо мне. Она любит меня. Меня, чёрт побери! И делает это уже целую вечность. Тайно. Безответно. Безусловно. Молчаливо наблюдая за моими интрижками, с улыбкой знакомясь с каждой моей девушкой, под маской друга слушая рассказы о них.
        А что же делаю я в свою очередь? Что?! Так я отвечу: сначала на протяжении многих лет нашей дружбы совершенно не вижу этого и не отвечаю ей взаимностью, а когда наконец понимаю, что жизни без неё своей не представляю, вообще начинаю вести себя с ней, как конченый кретин. Что наутро у себя дома, что сегодня.
        Скажите мне, где получают награду за дол*оебизм, и я сейчас же за ней побегу. Надеюсь, она будет такой же смертоносной, как и сокрушительный хук Логана, от которого меня уберёг Эндрюз.
        Погодите-ка… Эндрюз…
        Не забудьте поблагодарить меня потом.
        Так вот оно что… Значит, Марк был обо всём в курсе. И ничего мне не сказал. Почему? Как узнал? Какого хрена молчал? И как давно? Почему тогда они целовались возле универа? Зачем Ники приплела его к своим чувствам?
        Вопросы пчелиным роем проносятся в моей голове, нещадно кусая сознание на пару с гнетущим чувством сожаления, но вся эта дичь во мне мгновенно застилается ясной вспышкой любви, когда я чувствую лёгкое прикосновение губ Ники к моим.
        - Только не вини себя ни в чём, Остин. Я же знаю, как ты это любишь.
        - Как мне себя не винить, если я так долго делал тебе больно?
        - В этом нет твоей вины. Я сама тебе не говорила.
        - Но я должен был понять.
        - Не должен был, - она водит по моей щеке ладонью так, будто впервые изучает или же пытается убедиться, что я реален. - Всё это уже не имеет никакого значения, Остин. Главное, что ты понял сейчас. Пусть у нас и совсем не осталось времени, - добавляет она ещё тише с непередаваемой грустью во взгляде.
        Хочу вновь возразить, утешить, извиниться, задать ей тысячу и один вопрос, но все слова застревают на полпути к гортани, когда её пальцы берут в плен моё лицо, а глаза - всю долбаную душу.
        - Прошу, не спрашивай меня сейчас ни о чём. Не хочу говорить. Не сейчас. Не сегодня.
        - А чего ты хочешь, Ники? - будто не своим голосом выдавливаю я вопрос, которой она так ждала от меня услышать, тут же расщепляясь на молекулы от вида её расцветающей на губах улыбки.
        - Я хочу тебя, Остин, - притянув моё лицо к себе, Ники заколдовывает меня своим горячим шёпотом и льнёт щекой к щеке, как ласковая кошечка.
        Вот же дьявол!.. Ну и как тут отказать? Вот именно: никак.
        И потому вместо серьёзных разговоров дальше следует не просто поцелуй, а полная синхронизация наших общих чувств и эмоций, что начинают сверкать, шипеть, искрить не только в душном воздухе ночи, но и в каждом возбуждённом атоме тела. Мы оба удивлены и пребываем в тотальной растерянности, но эти ощущения ничтожны по сравнению с любовью, счастьем и почти животной похотью, что горячими потоками разбавляют нашу кровь, пролетают каруселью мурашек по коже, поднимая все волоски на теле дыбом и замолкая на кончиках пальцев.
        Наши языки жарко сплетаются, томные стоны щекочут мне горло. Маленькие ладони Ники забираются под майку, ногтями рисуя продольные линии кайфа, пока я скользящими движениями рук торопливо очерчиваю изгибы её тела и едва удерживаю себя, чтобы не зарычать на весь лес от необходимости потрогать её везде и сразу. Одновременно. Жёстко, нежно. Быстро, медленно. Всю целиком. С головы до ног, в особенности в горячем местечке между её стройных ножек, к которому сейчас я непреклонно устремляюсь.
        И когда мои пальцы достигают цели, а вместе с призывным стоном Николины вылетает моё имя, все тормозные рычаги во мне отказывают полностью - кромешная тьма, лес, её девственность, отсутствие презервативов и возможная вероятность случайных зрителей из мимо проезжающих машин разом прекращают быть для меня вескими причинами, чтобы остановить себя от воплощений наших жгучих желаний.
        Я вмиг забываю обо всём на свете. Есть только она. И её вселенная, которую она таила в себе за своими прочными стенами. И, как оказалось, мне вовсе не нужно было годами наносить по ним мощнейшие удары. Не нужно было никаких атак, толчков, разрушений. Не нужно было биться, крушить, напирать. Чтобы беспрепятственно пройти сквозь её защиту, нужно было всего лишь проявить свою любовь к Ники, которую она так долго от меня ожидала.
        Но теперь я знаю это. Вижу. Чувствую. Тону. Умираю. Исчезаю. Пропадаю в ней. И обещаю, что непременно восполню все годы её душевных страданий, закрасив каждую обиду любовью и вниманием.
        Ведь ещё не поздно, не так ли? Конечно, не поздно. Ники не права, сказав, что у нас не осталось времени. Мой отъезд ничего не меняет. У нас вся жизнь впереди для того, чтобы я смог подарить малышке счастье.
        И я обязательно это сделаю. Я всё исправлю!
        О да… ещё как исправлю… и начну это делать прямо сейчас.
        75 миль/ч = 120 км/ч
        90 миль/ч = 145 км/ч
        ГЛАВА 19
        НИКОЛИНА
        Я умерла?
        Сплю?
        Или вновь галлюцинирую?
        Я нисколько не удивлюсь, если правильным ответом в итоге окажется один из вышеперечисленных, ведь не могу я поверить, что причина сегодняшней ярости Остина и брошенных им мне при встрече разбивающих сердце фраз является вовсе не братская забота, а настоящая мужская ревность и любовь. Не могу поверить, что гнев с отвращением на его лице во время моих развязных танцев, с помощью которых я просто-напросто пыталась избавиться от бессильной злости, вызванной глубочайшей обидой на него, был обращён не на меня, а на окружающих меня мужчин. И уж точно не могу поверить, что его стремление уберечь меня от интимного общения с незнакомцем было продиктовано желанием самому забрать меня, чтобы сейчас с такой жадностью поглощать мой язык, сладко покусывая губы; перебирать пальцами по невесомому атласу, грубо сжимая мою попку в ладонях, а после, отодвинув полоску трусиков в сторону, вовсю заиграть с моей влажной плотью, годами жаждущей ощутить его.
        Это точно тот самый Остин, что всю жизнь обращался со мной как с маленькой сестричкой, сейчас с таким остервенением набрасывается на меня, словно я самая желанная для него женщина на свете?
        Нет! Я не верю! Не верю, что это он. Не верю, что это происходит со мной. Этого не может быть. Не в моей грёбаной жизни. Не с моим везением. Не при всех сложившихся обстоятельствах.
        Мы, должно быть, разбились в автоаварии, и я оказалась в раю, в котором существует совершенно незнакомый мне Остин, жаждущий и любящий меня так, как я того желаю. В раю, где на двадцать четыре часа за мной не приставлена слежка и я могу смело отдаться своим тайным желаниям, не опасаясь за жизнь и будущее любимого. В раю, в котором до самого утра я не шлюха по контракту для мистического наглеца, а просто девушка, которую искренне любит и хочет тот, о ком я всю жизнь мечтала.
        - Скажи, что всё это правда, - непроизвольно слетает с моих губ, когда Остин начинает прокладывать извилистую дорожку из поцелуев с моего лица к шее.
        - Это правда, - хрипло шепчет он.
        - Скажи, что это не сон, - я чуть ли не мурчу от тёплой, ласкающей все вены эйфории, когда чувствую скользящее движение его языка по ямочке ключицы.
        - Это не сон, малышка… Не сон, - срывающимся голосом уверяет Остин, спуская моё платье вниз до талии. Оголяет грудь и тут же её целует жарко, пылко, с голодом, не забывая с тем же напором ласкать меня снизу, запуская потоки порочного удовольствия циркулировать по кровотоку.
        А я издаю блаженный стон и всё равно, мать его, не верю в своё неземное счастье. Происходящее - определённо какая-то параллельная реальность или очередная изощрённая игра моего воображения, в которой, сидя на твёрдой поверхности капота, припаркованного на обочине автомобиля, я инстинктивно раздвигаю ноги шире, предоставляя Остину возможность ещё больше усилить напор круговых движений по моему взбухшему клитору.
        Никакого страха. Никакого смущения. Всё правильно, естественно, необходимо. Всё именно так, как я мечтала: родной мужской запах с примесью сигаретного дыма, его руки повсюду, губы поедают мои, дыхание рвётся на череду стонов и хрипов, пока весь низ живота наливается похотью, а сердце вопит от восторга: он - мой, а я вот-вот стану его!
        Стыд? Благоразумие? Неловкость? Страх? Вы о чём вообще? Что это такое? Во мне ничего этого нет. Сейчас ни вероятность быть увиденными водителями изредка проезжающих мимо машин, ни выбежавший из леса свирепый гризли, ни мысли о возможных последствиях, что устроит мне Харт, узнав, что я лишилась с кем-то девственности, не остановят меня от воплощения столь долгожданной мечты в реальность.
        Да и какого чёрта? Адаму на меня абсолютно пофиг, и раз он ничего не увидит, значит и злиться на меня не будет никаких причин. Да и наш договор вступает в силу только завтра, а сегодня я ещё свободна и могу делать всё, что захочу. А я хочу всецело насладиться небывалым счастьем, ощутив хотя бы раз, что значит быть любимой тем, кому бесповоротно отдано моё сердце.
        Столько не живут, сколько я ждала этого момента, когда, тая под натиском решительных действий Остина, я смогу нырнуть пальцами в каштановые пряди, оттянуть его за волосы от своей груди и шустро стянуть с него майку, чтобы сделать с его телом всё, всё, всё, что я так долго хотела.
        О боги! Его тело… Я могу смотреть на него вечно, и потому я практически скулить от сожаления начинаю, осознавая, что в темноте у меня толком ничего разглядеть не получается. Но разочарование моё длится совсем недолго: стоит прижать ладони к его груди и начать медленно, с упоением, граничащим с мучением, скользить вниз к напряжённым мышцам пресса, я с восторгом понимаю, что в окутывающем нас мраке восприятие каждого микродвижения ощущается в разы острее. И по тому, как Остин в наслаждении запрокидывает голову назад и шумно выдыхает, мне сразу же становится ясно, что он думает, ощущает, чувствует так же.
        Мы на одной волне. На одном эмоциональном канале. С одними плотскими желаниями на двоих. Тут не надо слов. Не надо пояснений. Хватает короткого взгляда в сумраке ночи, красноречивой мелодии наших учащённых выдохов и нетерпеливых движений, кричащих о том, насколько сильно мы друг друга хотим.
        Без алкоголя. Без магии. Без скрытых подтекстов. Без лжи.
        Сейчас всё по-настоящему, чёрт возьми.
        Остин меня хочет.
        Он. Меня. Хочет.
        Этот факт невероятен, немыслим, столь желанен и по-прежнему недосягаем моему разуму, даже сейчас, когда я физически ощущаю, как неудержимо каменеет возбуждение в его штанах от изучающих прикосновений моих рук по его торсу. Вижу, какое удовольствие я ему дарую, и не могу остановиться: трогаю, глажу, ласкаю, царапаю, следом залечивая раны губами. Ведь рук мне становится недостаточно. Хочу испробовать его на вкус языком: вылизать, искусать, очертить каждый прорисованный кубик на прессе, что я и делаю уже в следующий миг, параллельно суетливыми движениями справляясь с ремнём и ширинкой.
        - Чёрт! - Остин то ли шипит, то ли рычит, порывисто схватывая меня за волосы, когда я наконец растягиваю молнию и накрываю его член ладонью сквозь ткань боксёров.
        Сколько раз я мечтала его потрогать? Обнять рукой и доставить удовольствие? Взять в рот и довести до предела?
        Сто? Тысячу? Миллион? Или больше?
        Не знаю, но сейчас я хочу сделать с ним всё.
        Резко приспустив джинсы Остина, я освобождаю его член из-под хлопковой ткани и с ликованием, расползающимся мелкой дрожью по телу, заключаю его в крепкий захват своей ладони. И казалось бы - у меня между ног и так уже давно всё мокро и готово для него, однако настоящий потоп там наступает в момент, когда я начинаю преодолевать медленный путь от основания наверх и обратно.
        - Бля*ь, Ники! - ругается Остин, из-под опущенных ресниц наблюдая за моими нежными манипуляциями, звуками своих гортанных стонов покрывая мою кожу волнами покалывающих мурашек.
        Вокруг и так темно, а у меня в глазах темнеет ещё сильнее от неверия, что я в самом деле держу его в своей ладони, массирую, скольжу, изучаю текстуру, большим пальцем вырисовываю восьмёрку на головке, пьянея от небывалого восторга.
        Как вы уже сами знаете: благодаря моей работе, даже не имея за плечами сексуального опыта, мне есть с чем сравнивать - мужских достоинств повидала немало, и потому могу с уверенностью сказать, что член Остина - настоящее произведение искусства, и он ничуть не уступает идеальному по всем параметрам члену Ад…
        СТОП! А ну прекратила! О чём ты думаешь, Николь? Сейчас не время для мыслей о нём и каких-либо сравнений. Сейчас время только для тебя и Остина.
        Сегодня наша ночь. Сегодня Остин - мой. Мой, мать его. И я никому и ничему не позволю испортить мне процесс познавания его мужского начала, пульсирующего похотью от моих интенсивных, жадных движений: он такой горячий, твёрдый, длинный, набухший от жажды, с бархатной, пухлой головкой, на конце которой блестит вязкая капля смазки.
        Слизнуть. Попробовать. Проглотить его вкус.
        Три желания начисто выбивают все остальные. У меня аж губы щекочет и рот наполняется обильной слюной от острой необходимости сейчас же вобрать его в себя целиком. Но только я намереваюсь это сделать, как Остин с хриплым рыком неожиданно отцепляет меня от себя.
        - Я что-то сделала не так? - жалобно всхлипываю и тут же перехожу на блаженное мычание, когда Рид, полностью опрокинув меня спиной на капот, мощно придавливает горячим, взмокшим телом.
        - Нет, Ники, всё так… Всё слишком так, - его пламенный шёпот возле моих губ вместе с крепкой грудью, дразняще потирающейся об мои чувствительные вершинки, буквально заставляют задыхаться от желания.
        - Тогда почему?.. Я хочу попробовать… - моя фраза остаётся незаконченной, потому как перед взором начинает клубиться туман, а слова все напрочь вылетают из сознания, когда я ощущаю его охренительную твёрдость, упирающуюся в середину моих широко расставленных ног.
        - Знала бы ты, как я этого хочу, но, боюсь, если ты сейчас начнёшь пробовать что-то ещё, на этом мы и закончим, - сдавленно усмехается он, всасывая губами мочку моего уха. - Ты меня ещё своими танцами до болезненного стояка довела, а сейчас ты… совсем невероятная. - Прижимается лицом к моей шее, полной грудью вдыхает в себя запах разгорячённой кожи. - Такая чувственная… отзывчивая… голодная… И совсем не похожая на неопытную девственницу. - Дразняще толкается в меня, скользя головкой по влажным, изнывающим от нетерпения складочкам, вызывая из самых недр души очередной сладкий стон. - Чёрт… а как ты стонешь, Ники… Я вообще не понимаю, как ещё держусь. Мне хочется тебя нещадно оттрахать уже прямо сейчас.
        - Так не держись… Не держись… Оттрахай! Я тоже этого хочу. Уже давно хочу… Умру, если не сделаешь это, - сбивчиво произношу я, заставляя Остина хрипло рассмеяться. То ли от моей истошной мольбы, то ли из-за моих беглых касаний его скул, губ, подбородка и шеи, будто я всё ещё опасаюсь, что он просто мираж.
        - Умирать не надо, малышка. У меня на тебя ещё очень много планов, и «трахнуть» определённо стоит в приоритете, но перед этим я хочу сделать кое-что другое, - каждое его вкрадчивое слово обволакивает сладким, тягучим мёдом мой самый важный орган, что скачет в груди радостным галопом, окончательно опустошая мой потаённый ящик от любых сокровенных тайн.
        - Ты можешь делать со мной всё что хочешь, Остин. Я - твоя. И душой и телом. Всегда была, есть и буду. Несмотря ни на что. Запомни это, - выпускаю ему в губы самое честное признание, в которое поистине верю, как ни во что другое в своей жизни.
        Остин на миг застывает, стирая со своего лица все намёки на обаятельную улыбку, лишь в глазах загорается первобытное, яркое пламя, в котором качается моё отражение.
        В нём я красива, особенна, уникальна.
        Та самая.
        Его малышка, что не хочет больше, чтобы он её оберегал. Она хочет исключительно его взаимности, от которой внутри всё расцветает благоговейным трепетом. И Остин отвечает ей, но без помощи слов, а, точно одержимый, начинает хаотично и жадно ощупывать требующее его ласки тело.
        Моё платье бесстыдно собирается на талии, что позволяет ему без помех огладить ладонями ягодицы, кусая и лаская шею, стремительно перебираясь к налитым, отяжелевшим полушариям с заострившимся сосками, мгновенно оказывающимся в плену мужского рта. Я прогибаюсь навстречу ему, вонзаюсь ногтями в его плечи, почти вскрикивая от неописуемого блаженства, током пробивающего каждую клеточку тела.
        Остин верно сказал - это слишком. Невыносимо. Остро. Смертельно приятно ощущать, как он ласкает, смакует мою кожу, рычит и хрипло стонет, причиняя моим затвердевшим камушкам сладкую боль. Как опускается ниже, целует живот и, слегка мазнув кончиком языка по ложбинке пупка, сразу же двигается дальше.
        - Ммм, какая ты мокрая, - восторженным шёпотом констатирует Остин и припадает губами к болезненно набухшему комочку, вырывая из меня несдерживаемый, изумлённый стон - так ко мне там ещё никто не прикасался. Даже тот-о-ком-нельзя-вспоминать полноценно до этого дела не добрался, от чего совершенно новые ощущения от искусных скольжений горячего языка моментально превращают меня в растёкшуюся на капоте лужицу. А когда Остин к языку добавляет ещё и палец, я буквально выть на луну начинаю, как одичавшая волчица, от небывало сладкого кайфа.
        - Боже… Такая маленькая, - невнятно блеет он, явно подразумевая не меня, а то влажное углубление, в которое врывается его палец с похотливым, хлюпающим звуком, что лишь сильнее заводит.
        Меня бросает в жар, глаза закатываются от удовольствия. Хочется кричать, визжать, пищать, сообщая всему миру о том, как прекрасна каждая секунда его вторжений, пока я, прогибаясь в пояснице, подмахиваю бёдрами навстречу его рту. Совсем скоро становится до невозможности приятно, и увеличившееся количество влаги между моих ног тут же выдаёт этот факт Остину, побуждая его аккуратно ввести меня ещё один палец, вмиг переключая мой вой на протяжный стонокрик.
        - Тсс… Нужно немного потерпеть, Ники, - тут же успокаивает он, но я кричу вовсе не от боли. Да, лёгкий дискомфорт определённо присутствует, но он смехотворно ничтожен на фоне всего остального водоворота ощущений, яростно бурлящего в моём женском центре.
        - Всё в порядке… В порядке… Мне никогда так хорошо не было… Только не останавливайся… Я хочу ещё… ещё… Ах, да! - восторженно охаю, ощущая, как его пальцы проталкиваются всё глубже и глубже, растягивая меня для него.
        - Я не остановлюсь, даже если ты попросишь. Просто не смогу, - исступлённым тоном сообщает он и вновь принимается вылизывать меня языком, словно норовит слопать.
        Я приподнимаюсь на локтях, зарываюсь пальцами в его волосы, чувствуя, как дрожат мои бёдра от его активных действий, и кроме стонов ничего даже сказать больше не могу, чтобы передать, насколько сильно мне нравится и то, что он делает, и одна лишь картина его головы между моих ног - это самое шикарное, что я видела в своей жизни.
        Но стоит мне только об этом подумать, как организм, будто выражая протест моим мыслям, посылает в мозг яркий кадр чёрных глаз дьявола, смотрящего на меня снизу-вверх, пока его губы оставляют влажные, огненные следы на внутренней поверхности моих бёдер.
        - Я очень хочу узнать твой вкус, дикарка…
        Злость неконтролируемо опутывает меня, когда Его голос против моей воли проникает из сознания в тело горючей, вязкой субстанцией, медленно, но так мощно ласкает половые рецепторы, жидким пламенем заливая весь низ живота, что в моём и так перевозбуждённом состоянии практически доводит меня до грандиозного финала.
        Но будь я проклята, если позволю этому случиться. Сегодня Адам не заберёт себе ни один мой оргазм. Они ему не принадлежат. Я ему не принадлежу, даже несмотря на то, что он купил меня на год. Не будет этого! Я всё отдам Остину.
        - Иди ко мне, прошу, я больше не могу, я хочу тебя. Всего тебя, сейчас же! - с звериным рычанием требую я, за волосы притягивая лицо любимого к своему, одержимо нападая на его влажные губы. Из-за сочного вкуса моего возбуждения у него во рту наш поцелуй получается особенно грязным, пошлым, простреливающим всё тело искрами похоти, что истощает все остатки нашего и так мизерного терпения.
        Я уже толком ничего не понимаю, а только вижу, как ходит ходуном от чертовски неровного дыхания грудная клетка Остина, когда он ловко избавляет меня от трусов и рывком придвигает к себе ближе, усиливая напор крепких рук нам моих ягодицах, наверняка награждая кожу синяками, наличие которых определённо приведёт моего новоиспечённого босса в ярость. Прекрасно! То что надо. Пусть это неслабо пугает меня, но и в той же мере наполняет злорадством и, чёрт побери, гневом на саму себя за то, что так и продолжаю впускать в свою голову мысли о нём в столь долгожданный момент моей близости с Остином.
        Это надо прекратить. Нужно забыть о нём. Не позволять и дальше отравлять его чарам мой разум. И я уверена, что лишь один способ поможет мне разом себя исцелить.
        - Трахни меня, Остин, прошу тебя, тра-а-ах… - но он даже договорить не позволяет, одним мощным толчком заполняя меня собой до упора.
        ОХ-ТЫ-Ж-БОЖЕ-МОЙ! ОХ-РЕ-НЕТЬ МОЖ-НО!
        Вот так одним махом из головы и правда все мысли испаряются. Наш общий стон бесследно гаснет в поцелуе, в моих глазах начинают мерцать разноцветные звёзды, а боль острыми иглами пронзает всё в районе бёдер, пробегает колким потом по поверхности кожи, отдаваясь пульсирующим стуком в висках.
        Для кого-то, наверное, это звучит крайне плохо, но для меня - это веский повод разреветься от счастья. И далеко не только потому, что я уже давно не боюсь боли и в некоторой степени кайфую от неё, но и потому, что теперь я стопроцентно уверена: всё происходящее сейчас - не сон.
        Ведь во сне никогда не бывает больно, а у меня сейчас всё ниже пояса саднит и ноет от острого чувства наполненности, вмиг растворяя все сомнения в нереальности этого момента в тёплом порыве ветра, ласкающего наши разгоряченные тела.
        Остин непрерывно целует меня в губы, словно пытается разделить всю мою боль на двоих, при этом больше не совершает никаких поступательных движений. Как предполагаю, в желании дать мне время привыкнуть к новым ощущениям и его немалым габаритам.
        Но мне не нужно время. Совершенно. Я хочу почувствовать всё, что он может мне предложить, - будь это адская боль или райское удовольствие. Сегодня я желаю испытать все грани чувств и отдать ему себя всю без остатка.
        Намереваюсь сообщить ему, тихо прошептав сквозь поцелуй, что мы можем продолжить, но в этом отпадает всякая необходимость: будто услышав мои мысли, Остин начинает неспешно двигать бёдрами, поглощая собой каждый мой последующий, болезненный стон.
        Даже сейчас, намертво припечатывая меня своим телом к капоту и будучи по-звериному возбуждённым, он умудряется оставаться со мной до безумия нежным, заботливым, аккуратным, пытающимся лаской максимально сгладить мои неприятные ощущения. Мы целуемся до самозабвения, еле успевая наполнять лёгкие воздухом. Голова кружится от всего спектра впечатлений, пока мы стонем, нежимся, сжимаем друг друга в пылких объятиях, соединяя тела в древнем животном танце.
        Мне по-прежнему больно, но с каждым совершённым Остином проникновением, наполняющим меня его налитым кровью органом, боль притупляется сгущающейся внизу живота горячей массой, от чего моё тело непроизвольно начинает расслабляться, а голос - стонать томными просьбами: «Ещё, ещё и ещё, Остин». И это, по ходу, становится тем самым триггером, что в корне меняет весь дальнейший сюжет.
        - Чёрт… Ники, не могу это терпеть… прости меня, - вдруг резко отрываясь от моих губ, хрипло бросает он, сбивая меня с толку. - Не могу я больше выдержать подобного ритма, - шипит мне в лицо, стиснув зубы, и я мгновенно вскрикиваю от неожиданности, впиваясь ногтями ему в спину, когда он, явно решая отбросить к чертям весь страх сделать мне больно, выходит из меня почти до конца и с глухим рыком вбивается обратно, давая прочувствовать по полной весь объём его желания. Ловит меня в ловушку нефритовых глаз и, как по щелчку, отключает всю свою сдержанность, начиная трахать именно так, как я его просила - отчаянно, грубо, мощно, быстро, раз за разом ускоряя темп и интенсивность, врываясь в меня до самых яиц, то и дело шлёпающих по моим ягодицам.
        Нежность сменяется страстью, поцелуи - укусами, мои стоны - блаженными криками, переплетающимися с развратными шлепками наших тел. Я захлёбываюсь накрывающими меня волнами мужской энергетики, дурею от запаха пота, приправленного ароматом вожделения. Погружаюсь всё глубже в нирвану, в безграничный кайф, неудержимо закручивающийся в раскалённую спираль между бёдер. Остин насыщает меня своим горловым рычанием, обхватывает нахрапистым движением попку, сминая её бесцеремонно, жадно, по-собственнически, не прекращая неистово толкаться в мою плоть, сжимающую его всё сильнее и сильнее.
        - Ости-и-ин… Я сейчас… Боже!
        - Я чувствую, маленькая моя… Давай… Я сразу за тобой, - прерывисто выдыхает он и, переместив одну ладонь на мою грудь, жестко сжимает пальцами сосок, до крови сдавливая мою нижнюю губу зубами, и именно этими мелкими крупицами сладостной боли мгновенно отправляет меня за грань, где я стремглав срываюсь с обрыва в пучину невыразимого блаженства.
        Годами копившаяся во мне для него сексуальная бомба взрывается жаркой, ослепительной лавиной экстаза и оглушительным восторгом, круша все барьеры, вырывая из горла крик и высвобождая за спиной крылья. Я судорожно сотрясаюсь от вспышек острого удовольствия и чуть ли голос не срываю во время своего первого настоящего, человеческого оргазма с мужчиной - это не космос, в котором душа отделяется от тела, отправляясь в далёкое путешествие магического забвенья, но это тоже сильно, потрясающе, круче всех моих ожиданий и представлений. Ни на что не променяла бы эти головокружительные ощущения.
        Сладостная нега разливается по жилам, пока глубокие, точные толчки так и продолжают проникать в моё лоно, ритмично сокращающееся вокруг пульсирующего члена, что будто бы ещё увеличивается в размерах в преддверии скорой развязки.
        Ещё несколько удивительно прекрасных секунд соединения - и Остин тоже достигает своего пика: он ловко выбирается из меня, вынуждая чуть ли не захныкать от тягостного ощущения пустоты, и со сдавленным стоном кончает, забрызгивая мой живот горячими струями спермы, в которой мне хочется себя полностью измазать. Пропитать, пропустить сквозь, внутрь и под кожу, заклеймить себя его запахом и вкусом, начисто вытравив из тело незримые следы другого мужчины. И именно это я и делаю: ныряю с головой в его аромат, когда Остин устало падает на меня, точно накрывая самым прекрасным в мире одеялом. Ничего не говорит, лишь обдаёт шумным прерывистым дыханием мне ушко. Я тоже молчу. Не могу выдать ни звука. Да и это волшебное мгновение не требует слов. Чувствую, как он зарывается рукой в мои волосы, прижимаясь губами ко взмокшей шее, и крепко обнимаю его, стирая пальцами скатывающиеся по спине ручейки пота.
        Наши влажные тела прилипают кожа к коже, а в моей бурно вздымающейся груди неистово колотится сердце, как молот. И совсем близко, прямо напротив него также вторит ему сердце Остина, что враз зажигает во мне огромное вибрирующее светило, рисующее на моих губах широченную улыбку.
        Моя мечта сбылась.
        Он любит меня.
        Я лишь ожидать никак не могла, что случится это именно тогда, когда у нас не будет никаких шансов быть вместе. Абсолютно никаких. Но это моя жизнь, а не сказка. Моя реальность, в которой, видимо, не существует конца «Жили долго и счастливо», зато жестокой иронии в ней хоть отбавляй: Остин понял свои чувства ко мне в вечер нашего с Адамом столкновения, а признался в них за день до начала моего рабочего контракта, расторгнуть который ради блага и здоровья мамы я никак не могу.
        Что это? Случайные совпадения или очередные насмешки судьбы, что ни в какую не хочет позволить нам быть счастливыми?
        Как всегда, остаётся лишь гадать, всецело готовясь к нашей неизбежной разлуке, о которой я категорически запрещаю себе думать, пока мы лежим вот так в обнимку, почти не двигаясь, неизвестно сколько времени, совершенно не замечая, проезжают ли мимо нас машины.
        Да и что уж там машины… Даже резкому повышению влажности лесного воздуха, пропитанного густым запахом секса, не удаётся потушить мои эмоции и ощущения, поражающие необъятным масштабом, и побудить сдвинуться с места. Я лишь улыбаться ещё счастливей начинаю, осязая падающие с неба осадки, решившие впервые за последние несколько дней напомнить о своём существовании. Но на сей раз не в виде ливня, урагана или грозового шторма со сверкающими молниями и резкими порывами ветра, а тёплым, майским, моросящим дождём - лёгким, невидимым, обволакивающим кожу приятным щекочущим шёлком, от которого совсем не хочется спасаться бегством в поисках укрытия.
        Да и не нужно мне никакое укрытие, когда я и так уже лежу под самым надёжным из них. Под своей любовью, душой и единственным счастьем в жизни, с которым завтра мне придётся распрощаться. На год или навсегда - мне пока неизвестно. Да и это совершенно не важно, ведь одно я могу сказать наверняка - сегодняшнюю ночь я намереваюсь провести с ним так, чтобы на всю жизнь хватило воспоминаний, отдаваясь всецело с такой самоотдачей и страстью, словно завтра никогда не настанет.
        ГЛАВА 20
        ОСТИН
        Николина всегда любила называть меня героем, но сегодня я впервые полноценно себя таковым ощутил. Не потому, что свернул горы, спас мир или победил злодея, а потому, что отправил свою любимую девочку на седьмые небеса, после поймав её обратно в свои крепкие объятия.
        Прозвучало броско и сверхсамоуверенно?
        Возможно, и так, но про «седьмые небеса» я говорю с такой уверенностью лишь потому, что лучшего определения её окрылённым, возвышенным, монументальным эмоциям во время первого оргазма просто не найти. Она улетела ввысь и меня следом с собой прихватила. Ведь сказать, что это был самый лучший секс в моей жизни, - то же самое, что промолчать.
        Это было бесподобно. Крышесносно. Умопомрачительно. Горячо. Дьявол, как же это было горячо!
        Николина - это противоречивая смесь из нежности, трепета, восторга невинной девчонки со страстью, жаждой и желаниями похотливой тигрицы, искусно таящей в своей миниатюрной фигурке сексуальный огонь, чувственный шарм и яркое пламя любви, долгие годы набирающие сокрушительную силу.
        А теперь прикидываете, какой я несказанный счастливчик, раз именно мне повезло первым испить весь этот ядерный коктейль? Первым, чтоб меня! И я хочу быть единственным для моей неподражаемой малышки, с которой всю дорогу до дома мы ехали, как два румяных, застенчивых, улыбающихся во все тридцать два зуба подростка, ведя какие-то несуразные, сумбурные беседы, перепрыгивая с темы на тему, временами даже не улавливая сути ответов друг друга. Словно сладкий дурман всё никак не хотел отпускать нас после произошедшей между нами магии. В темноте. Посреди леса. На грязном капоте машины. Никакой ванили и романтики, как и хотела Ники. Только лихорадочная похоть, сотрясающая кузов автомобиля, и взаимная любовь, переполняющая наши сердца.
        Любовь…
        И это я о ней говорю, да? Тот, кто никогда о ней даже не задумывался, так как не мог полноценно углубиться в свои собственные чувства, что всегда вынуждало меня жить по одной простой, незамысловатой системе: увидел - понравилась - порезвился - пошёл дальше?
        Окей, Лара - исключение, но даже она не смогла вызвать во мне тех чувств, что своей энергетической мощностью были бы способны перекрыть эмоции всех окружающих меня людей. Одного, двух, трёх или даже сотни - количество не имеет значения. То, что я испытываю к Ники, сильнее моей необъяснимой эмпатии, здравого смысла и моих непомерных амбиций стать успешным, что постоянно вынуждали меня жертвовать общением с близкими людьми и лишали возможности жить настоящим.
        Господи, знали бы вы, как мне не хочется, чтобы наступало утро! Не хочу никуда уезжать, оставляя Николину одну в этом убогом городе. И, клянусь, если бы я не знал, что совсем скоро она ко мне приедет, я бы без сомнений послал Нью-Йорк со всеми грёбаными мечтами к чёрту и остался здесь с ней хоть навсегда.
        Квалифицированные айтишники везде востребованы, и потому найти работу в Рокфорде была бы не проблема, что я непременно и сделал бы, даже несмотря на хроническую аллергию к родному городу. Ведь с Ники для меня не важно где жить, главное - чтобы она была рядом. Не хочу расставаться с ней ни на секунду. Особенно сейчас, когда мы только-только раскрыли свои чувства и теперь должны начать невероятно интригующий процесс познания друг друга с совершенно иной стороны.
        Не думал я, что в очередной раз вернусь в квартиру Мэгги, но очень рад, что ещё не успел вернуть ключи Баррету, потому как именно туда Ники попросила меня поехать с недвусмысленными намёками о том, чем жаждет продолжить со мной всю ночь заниматься. Наверное, никогда ещё дорога до дома не давалась мне с таким трудом - от предвкушения член встал по стойке смирно, словно я недавно вовсе и не кончал. Даже ледяной душ нисколько не остудил мой запал, а только смыл с тела всевозможные следы нашего первого секса и вытянул на поверхность сеть крайне волнующих вопросов, которые Николина должна будет мне детально разъяснить.
        Выхожу из ванной «будки», микроскопические размеры которой, к сожалению, не позволили нам с Ники помыться вместе. Двигаюсь на тусклый свет, исходящий из моей комнаты, намереваясь перед началом исполнений всех горячих фантазий моей малышки всё-таки поговорить с ней, чтобы окончательно прояснить все непонятные моменты. Нутром чувствую, она мне ещё о многом не рассказала. Секретов у этой маленькой девчонки целый вагон и тележка, и мне крайне необходимо обо всём узнать именно до завтрашнего отъезда. Не могу объяснить - почему. Просто нужно - и точка.
        - Николина, я думаю, нам стоит по… - начинаю я решительным тоном и тут же давлюсь им, когда замечаю её стоящей возле кровати абсолютно голой, с мокрыми прядями светлых волос, обнимающих её хрупкие плечи. В тёмном лесу я не мог полноценно рассмотреть её, но теперь понимаю, что и слава богу - видь я чётко все её прелести, я бы точно кончил раньше времени. Меня и так можно смело назвать героем ещё раз, ведь не финишировать первым, поглощая собой её томные стоны, жадные касания и весь внутренний диапазон ощущений, - это настоящий подвиг, который при свете я вряд ли осилю повторить.
        Пусть Ники в последнее время и похудела заметно, но это нисколько не уменьшает её сексуальности. Она такая изящная, волшебная, точно неземная фея с соблазнительными изгибами греческой богини, от красоты которых я не могу отвести взгляд - так и зависаю в дверном проёме словно столб, заглядываясь на очертания её округлых бёдер, стройных ножек, осиной талии с плоским животиком и тяжёлых, налитых грудок с затвердевшими сосками, раздражёнными и покрасневшими от моих терзаний.
        Ники тоже застывает на месте. Немного робеет из-за прицела моего пристального взора, прикрывая глаза пушистыми ресницами. Но всего на короткое мгновенье. После она расправляет плечики и с рваным выдохом, слетевшим с её припухших губ, поднимает на меня свой синий взгляд - уверенный, открытый, и самое поразительное - даже с расстояния прибивающий меня энергетическим импульсом её внутреннего мира.
        Я вмиг выхожу из оцепенения и слегка пошатываюсь в сторону. То ли от сильнейшей бури её страстных эмоций, молниеносно доводящих моё тело до исступления, то ли от очередного безграничного шока, вызванного вопросом: как, чёрт побери, она это делает? И понимает ли в принципе, что сейчас окончательно открывает мне все «двери», добровольно впуская за свои неприступные «стены»?
        - Ники, ты…
        - Молчи, Остин, - мою попытку спросить об этом она перебивает не просьбой, а настойчивым требованием, пленительными нотками своего голоса, словно замок на моём рту защёлкивает.
        В ней что, ещё и ведьма колдовская живёт, которую она тоже от меня всё это время прятала? Вполне возможно, потому что, когда Николина плавной походкой подбирается ко мне вплотную, помимо лага с речью у меня ещё и все конечности немеют, становясь ватными и готовыми сделать всё, что она прикажет.
        - Давай обойдёмся сегодня без каких-либо разговоров, - ласково шепчет она, опуская ладони на мои плечи, очерчивая пальцами дельтовидные мышцы, а после вены на руках и предплечьях, наполняя их нестерпимым, тягучим томлением.
        - Но нам нужно поговорить, - выдавливаю из себя с судорожным хрипом, когда она перебирается ладонями на мою грудь и начинает мучительно медленным движением скользить всё ниже и ниже, попутно прибивая своим собственным возбуждением, неумолимо возрастающим от каждого её действия.
        - Мы с тобой почти тринадцать лет только и делали, что разговаривали. Довольно с нас бесед, Остин, не думаешь? - спрашивает она, к шаловливым ручкам добавляя мягкие губы.
        А мне что ответить? Не думаю ли я так же? Нет. Не думаю. Совсем не думаю. Я вообще ни о чём больше не думаю. Просто не могу. Мозг за меня решает остановить все мыслительные процессы, когда Ники срывает с моих бёдер полотенце и, проложив дорожку из коротких поцелуев по торсу вниз, опускается передо мной на колени.
        Бля*ь, клянусь, я застрелюсь, если вдруг обнаружу, что всё это мне просто снится! Слово даю, ведь я едва удерживаю себя на ногах от ментального удара чистейшего восторга, главный источник которого я даже не в состоянии с точностью определить - это я так восторгаюсь созерцанием потрясной до мозга костей картины дьявольски сексуального ангела, что сейчас прочно окольцовывает мой член своими ладонями? Или же Николина, которая начинает ощупывать меня с таким ликованием, восхищением и энтузиазмом, будто всю жизнь только и делала, что мечтала о том, как дорвётся до этого увлекательного занятия?
        - Всё ещё хочешь у меня что-то спросить? - самодовольно ухмыляется она, видя моё искажённое наслаждением лицо, отражающееся в её расширенных зрачках, потемневших до цвета грозового неба. Она откидывает мокрые волосы назад, оголяя порозовевшие помеченные моими поцелуями ключицы и шею, продолжая одной рукой ритмично водить по окаменелому члену, а второй обхватывает свою грудь, нежно сжимая её и массируя.
        - Так, значит, это твой изощрённый способ заткнуть мне рот? - сдавленно посмеиваюсь я, пытаясь навсегда впечатать в память образ этой совершенно незнакомой мне девушки - раскрепощённой, чувственной, игривой, бесконечно женственной и счастливой. Никогда ещё её такой не видел, но стоило увидеть её хоть раз, как многолетний облик маленькой сестрички напрочь испаряется, словно его никогда и не было.
        И как она умудрялась так долго скрывать от меня эту неподражаемую сторону себя? Да и зачем это нужно было? Зачем годами притворяться той, кем ты на самом деле не являлась, упорно пряча свою истинную сущность?
        Опять вопросы, вопросы, вопросы, что пропадают так же быстро, как и появились, когда моя малышка, не отводя с моих глаз многообещающего взора, рисует влажный след языком от основания члена до головки и жарким шёпотом произносит:
        - Кому мой изощрённый способ и заткнёт рот, так это только мне.
        Ох-х-х… и уже в следующий миг она его затыкает. Да так, что у меня перед глазами всё потухает, и приходится резко впечатать ладонь в стену, чтобы не свалиться на пол. Бархатные губы обхватывают меня, задевают язычком все чувствительные точки. Под сопровождение моих грубых ругательств и стонов Ники начинает ритмично двигать головой, постепенно развивая темп и погружая в себя всё глубже и глубже.
        И вот же чёрт, она сосёт так уверенно и сладко, будто смакует свой излюбленный десерт, что ежедневно поедает с утра на завтрак. Даже как-то не верится, что это её первый в жизни минет. Он ведь у неё первый, не так ли? Я на это очень надеюсь. Мне до безумия хочется быть во всём у неё первым. Да и представление о том, что она могла с таким же самозабвением ублажать другого мужчину, пробуждает во мне нечто мрачное, злобное, разъярённое, не сулящее ничего хорошего ни ей, ни возможному везунчику, которому удалось склонить её к этому.
        Какого хрена я вообще о таком думаю? Непонятно. С Николиной вообще всё непонятно. Какое-то сумасшествие, полное погружение в животную похоть, безумие, вытягивающее из глубин те черты характера, что изначально были мне не присущи.
        Напряжение в мышцах таза нарастает с неведомой силой, превращая кровь в кипяток, концентрирующийся мощным притоком в головке, что то и дело упирается в женское горло, из-за чего совсем скоро мне планку срывает полностью: я грубо наматываю на кулак её длинные волосы, начиная нещадно насаживать её на себя ещё быстрее и глубже. Обычно девушки подобное не любят: они начинают задыхаться, кашлять, давиться слюной, оставлять глубокие борозды на моих ягодицах, а эта мелкая чертовка пусть и делает то же, но отстраниться и попытаться остановить меня даже не планирует.
        Её щёки пылают, синие глаза сверкают огнём, а испытываемое во время процесса удовольствие настолько сильное, осязаемое и видимое, что это поражает меня до крайности, кружит голову, дурманит сродни кайфу и вновь навевает мне абсолютно бредовые и неуместные мысли о том, что она делает это не впервые.
        Я никогда не отличался сдержанностью, а сейчас так вообще поглотившая меня лютая ревность к, вероятнее всего, даже не существующему мужчине в одночасье выбивает из моих рук весь контроль, заполоняя разум каким-то первобытным желанием - подмять её податливое тело под себя, придавить, сжать, овладеть, вколачиваться в неё до одурения, наслаждаясь звуками каждой хрустнувшей косточки, диких стонов и хлёстких ударов плоти о плоть.
        - О-о-остин! - вскрикивает от неожиданности малышка, когда, потянув за волосы, я резко поднимаю её с колен и тут же швыряю в постель. Да, не укладываю бережно и любовно, как, наверное, стоило бы, а именно швыряю, как крошечную куклу. А Ники какого-то чёрта только и рада такому обращению, что ещё сильнее удивляет и подстёгивает продолжать в том же духе и дальше.
        Нападаю на неё сверху, резко упираясь раздразнённым членом в развилку между её ножек. Замираю на мгновенье, ощущая, как сжимается её лоно в нетерпении принять меня внутрь.
        - Опять вся мокрая, - шепчу в требующие поцелуев губы. Скрепляю девичьи руки над головой и, одним мощным ударом вторгаясь в её влажность, моментально задыхаюсь от ярких, острых ощущений, теряясь в песне её сладострастного стона. Она прогибается всем телом так, что её пышная грудь трясётся возле моего носа, прямо-таки умоляя изнасиловать её ртом, что я и делаю, не сдерживая силы, пока Ники стонет и упорно пытается высвободить запястья из моего захвата. Да только мне совсем не хочется её освобождать. Хочу, наоборот, скрутить, обездвижить, привязать к кровати, кляп в рот запихнуть и под аккомпанемент её жалобных мычаний начать вытворять с ней всё, что пожелаю: шлёпать, хлестать, кусать, рвать волосы, сжимать кожу до красных отметин без сожалений о том, что нанесу ей физические травмы.
        Жесть! Вот так меня попёрло… До сих пор ничего подобного за собой в сексе не замечал, что лишь в очередной раз подтверждает, что эта милая крошка будто некую доминантную, жестокую суть со дна моей души вытягивает, которая мне совсем неподвластна.
        Намертво придавливая её руки к матрасу, я с утробным рыком вбиваюсь в неё до основания. Тугие тиски мышц сжимают меня так сильно, что в глазах алеет. Я вколачиваюсь снова и снова, наращивая скорость, оскалившись от небывалого кайфа, всё сильнее обостряющегося в паху.
        Во мне вновь не остаётся никакой нежности, аккуратности, боязни причинить ей вред. Я трахаю её мощно, жёстко, до её громких криков и торчу от того, что не могу остановиться, особенно когда вижу, как бурно отзывается её тело на мою несдержанность, и улавливаю ментальные вибрации женского восторга, счастья, похоти, любви, благоговенья…
        Чёрт, как в таком маленьком сердечке может уместиться столько красоты? Уму непостижимо, но я возьму от неё всё, пропущу через себя, наполню до краёв, заберу себе каждую эмоцию, что она так долго таила. Потому что это моё. Моё! Всё моё, бля*ь! И я уберу с пути каждого, кто хоть когда-нибудь попытается это оспорить.
        - Я люблю тебя, Ники… Люблю… Слышишь? Люблю… Теперь я буду постоянно говорить тебе об этом, - бессвязно бормочу я, наконец отпуская её руки, но только потому, что мне жизненно необходимо сжать ладонями её упругую попку, чтобы начать проникать в неё ещё сильнее, резче, быстрее, лишая малышку всякой возможности произнести внятный ответ.
        Но мне и не нужны никакие слова. Я и без них превосходно чувствую взаимное признание не только в её эмоциях, но и в прерывистых сладких вскриках. Так что пусть кричит громче, маленькая, сильнее сдавливает дрожащими коленями мои бёдра и глубже врезается ноготками в мою вспотевшую кожу - всё это доставляет мне острое наслаждение, покалывающее, взрывающее, разбавляющее собой всю кровь в венах.
        Измучив её шею, вновь припадаю губами к розовым соскам, кусаю их, жёстко всасываю и становлюсь максимально твёрдым внутри её маленького тела, ощущая, как горячие створки начинают учащённо пульсировать вокруг члена, когда её пронзительный стон сливается с моим рычанием.
        Достигая оргазма, Ники откидывает голову назад и начинает трястись подо мной такая мокрая, румяная, охренительно горячая, что я тут же улетаю следом: в глазах всё меркнет от немыслимого удовольствия, прошибающего ослепительным разрядом с головы до ног, что напрочь выбивает из реальности. Я едва успеваю выбраться из тесной промежности, чтобы не взорваться прямо там, а проворная девчонка, не теряя времени, быстро обхватывает мой член рукой и начинает интенсивно водить по нему, принимая извергающееся семя на своё лицо и грудь.
        - С ума сойти можно, - потрясённо хриплю я, точно завороженный глядя, с каким аппетитом кончик её языка слизывает с губ капли спермы, пока рука продолжает массировать нисколько не ослабевшую эрекцию. Да и как тут её ослабить, когда передо мной сидит полностью обнажённая, разгорячённая и покрытая моими вязкими метками красотка с донельзя развратным блеском в синих глазах?
        - Да… Я уже сошла… Это было невероятно, Остин, - чувственным шёпотом произносит она, задыхаясь и блуждая по моему телу голодным взглядом. - Я хочу ещё, - хватает меня за бёдра и заваливает на себя, вонзаясь ногтями в мои ягодицы. Ну точно дикая кошка, и меня в такого же дикаря превращает.
        - Мало малышке? - плотоядно усмехаюсь, ладонью быстро стирая остатки своего оргазма с её лица, а простынёй - с себя и со всех измазанных зон её стройной фигурки.
        - Мало… мне всегда будет тебя мало, Остин. Я не хочу, чтобы мы останавливались сегодня, - отчаянно скулит Ники, призывно извиваясь и кусая мне губы в очередном жадном поцелуе.
        Мы едва справляемся с одышкой после предыдущего раунда, а пот градом струится по нашим телам, но это не мешает мне тут же вновь погрузиться в её жаркую влагу, ведь, чёрт побери, мне тоже до боли мало. Мне нужна она. Сейчас же. Ещё и ещё. Без остановки. Без передышки. Без пауз на сон и еду. И такое, знаете ли, со мной тоже впервые. С другими секс для меня был чисто физической потребностью, но с Ники - это жизненная необходимость, словно глоток свежей воды в бескрайней пустыне, без которого просто нет шансов выжить. И я заведомо уверен, что мне не хватит одной ночи, чтобы насытиться ею вдоволь до нашей следующей встречи. Но, к сожалению, мне ничего не остаётся, как только пользоваться по максимуму оставшимся временем до нашей разлуки, что я и намереваюсь делать.
        Больше никаких разговоров. Никаких ненужных мыслей. Никаких терзающих вопросов.
        Всё подождёт.
        Весь долбаный мир подождёт.
        А этой ночью есть только я и Ники.
        ГЛАВА 21
        НИКОЛИНА
        Сегодня я так и не уснула.
        Просто не смогла.
        Даже с приходом рассвета, когда мы с Остином были физически измотаны до изнеможения, духовно я была на таком эмоциональном подъеме, что сна не было ни в одном глазу. Да и не могу я позволить тратить впустую ни одну драгоценную секунду нашей близости с ним. Их осталось слишком мало, чтобы спускать на отдых, и потому я уже который час варюсь в своих размышлениях и молчаливо наблюдаю, как мерно вздымается его грудь, густо украшенная моими укусами и царапинами; как лучи солнца путаются в каштановых прядях, донельзя лохматых и взъерошенных моими стараниями; как расслаблены черты его лица, пока он пребывает в безмятежном сновиденье, позволяя мне без помех полюбоваться его телом, едва прикрытым простынёй, всё ещё влажной от наших многочисленных соитий.
        Стоит только прокрутить в мыслях кадры минувшей ночи, как мурашки бурным потоком начинают бегать по коже, накапливаясь тёплым сгустком возбуждения между бёдер: наши стоны, хрипы, крики, рычание, хлюпающие звуки соединения тел и мужской сдавленный шёпот, дополняющий всю эту горячую музыку секса пошлыми фразами и любовными признаниями; сильные руки, творящие чудеса с моим изголодавшимся телом; пальцы, оставляющие яркие отпечатки на коже и безжалостно оттягивающие волосы, пока член неистово вгоняется в меня до упора во всевозможных позах.
        Наша страсть была далека от той, что показывают в романтических фильмах. Даже на любовную эротику она мало чем смахивала. Это было мощно, жёстко, горячо, временами больно, отчего доставляло мне ещё больше кайфа. Мы, словно пещерные, люди поедали друг друга, лакомились, кусались, слизывали соки и царапались. Я отдавала всю себя, любила и трахалась, как не в первый, а в последний раз в жизни, ведь знала, что для нас с ним так оно и есть.
        А Остин… Хм… Не знаю, почему отвечал мне с тем же яростным пылом. Из-за любви? Продолжительного воздержания? Или он со всеми девушками в постели отключал все тормоза? Не имею понятия, но я даже в самых смелых фантазиях не могла представить, что он может быть со мной таким - ненасытным, диким, бесстыдным, похотливым и ни хрена не заботливым, вечно оберегающим братишкой. Но он был таким, не переставая смотреть на меня со столь искренним восхищением и обожанием, что впервые за всю мою сознательную жизнь я почувствовала себя желанной и самой счастливой женщиной на свете.
        Его женщиной. И только его.
        Несмотря на всё, что заставляет меня испытывать к себе Адам, а он именно заставляет, с помощью своего «очарования» запуская в мой разум иллюзию романтических чувств к нему. После целой ночи погружения во всепоглощающие ощущения, летающие вокруг нас с Остином, я чётко понимаю, что не могу добровольно любить двоих мужчин одновременно. Не могу! Это же просто невозможно. По-настоящему я люблю только Остина, и именно за мои чувства к нему я буду отчаянно цепляться весь последующий год, чтобы окончательно не отравить себя чарами Адама.
        Пусть сегодня ночью я оторвалась по полной, детально рассматривая и ощупывая каждый дюйм тела Рида, но есть нечто особенное в его изучении, когда он не знает об этом. Приподнимаясь на локте, я слегка притрагиваюсь к покрасневшим губам, которые я истерзала сегодня, как обезумевшее животное, а потом неспешно очерчиваю линию челюсти и скул, желая запечатлеть каждую чёрточку, морщинку на его умиротворённо спящем лице и пересчитать все родинки и шрамы на любимом теле, большинство из которых он получил, спасая меня из различных передряг.
        Нежно поглаживаю кончиками пальцев его правое плечо, нащупывая посветлевший след от ножевого ранения - Остин схлопотал его во время сотой по счёту попытки вызволить меня из бандитской тусовки. После неторопливо перебираюсь к продольному рубцу на рёбрах, заработанному в момент моей очередной вспышки агрессии, а едва заметное пятно на руке напоминает об ожоге второй степени, которым я наградила его несколько лет назад, нечаянно опрокинув на него чашку с кипятком.
        Коротко усмехаюсь, осознавая, что тело Остина - это сущий сборник из моих косяков и проколов. Чудо, что он вообще умудрился остаться в живых, столько лет имея под боком такого первоклассного мастера влипать в неприятности, как я.
        Но ничего… У Остина больше не появится шансов рисковать собой ради меня, ведь сегодня всё между нами закончится.
        Я уже решила, как мне следует правильно поступить, чтобы полностью отгородить Остина от себя, тем самым обезопасив от Адама. И я сделаю это, собственноручно вырвав себе сердце из груди, потому что другого варианта уберечь его нет.
        В центре солнечного сплетения неконтролируемо образуется чёрная воронка, постепенно поглощающая весь свет во мне, стоит лишь на миг подумать, что короткий эпизод нашего счастья близится к неминуемому финалу. И, наверное, именно осознание этой горькой истины и разжигает во мне острое желание ощутить его в себе ещё раз, даже невзирая на ноющую боль во всех мышцах после нашего с Остином несколькочасового ночного марафона.
        Мне не хотелось тревожить его сон, ведь Рида сегодня ожидает долгая дорога, но, чёрт побери, я не могу больше устоять и придвигаюсь ближе, закидывая ногу на него. Любуюсь его прессом, поджарым, крепким телом, рисую пальцами извилистую линию по груди к пупку и возбуждаюсь ещё сильнее, достигая поросли тёмных волос, уходящей вниз, туда, где под простынёй прячется то, что мне жизненно необходимо.
        Сонный стон срывается с губ Остина, когда моя рука ныряет под светлую ткань и начинает без смущения шалить там: ласкать, сжимать, поглаживать, даруя ему сладкое пробуждение. Следом припадаю губами к напрягшемся мышцам живота, продолжая медленно и нежно водить рукой по всей длине члена, зарабатывая ещё один его хриплый стон, что отдаётся мягким эхом в моей душе.
        - Ты хочешь, чтобы я помер? - не размыкая век, выдыхает Остин.
        Наоборот, я хочу, чтобы ты жил долго и счастливо, пусть даже меня не будет в твоей жизни.
        - Хочу сказать тебе «доброе утро», - вместо тайных мыслей мурчу я, прикусывая кожу чуть ниже пупка, и глубоко вдыхаю тепло-сладкий запах его кожи, что будто ещё с детства забился в порах ароматом ягодных пирогов, делая Рида самого сладким, вкусным, сочным, как пироженко, которое так и просит себя слопать. Снова.
        - Ты неугомонная, Ники, - хрипит он, когда я спускаюсь ниже, удобно умещаясь на его ногах, и вбираю в рот полностью пробудившейся орган так глубоко, насколько позволяют мои физиологические данные. - Но чёрт… это самое доброе утро в моей жизни.
        О да-а-а, Остин, и моё тоже. Первое и последнее…
        Не знаю, многие ли женщины дуреют от минета, но лично я для себя этой ночью открыла, что поистине схожу с ума, видя, как благодаря моим активным действиям ресницы Остина начинают подрагивать от удовольствия, дыхание превращается в частый, тяжёлый ритм, а руки сгребают простынь в кулаки. Ммм… а от звуков его сладких стонов я в мгновенье ока становлюсь такой мокрой, что влага начинает стекать по внутренней стороне бёдер, из-за чего уже через пару минут Остин, будто чувствуя крайнюю степень моего вожделения, вмиг стряхивает с себя всю сонливость и заваливает меня на спину, нависая сверху. Смотрит мне в глаза горящим похотью взором. Пристально. Изучающе. Подолгу. Словно пытается что-то понять для себя, тем самым заставляя меня изнемогать от томления.
        - Хочу тебя. В себя. Сейчас. - В последний раз перед тем, как попрощаться. - Давай же. Я очень хочу, Остин, - жалобно блею я, намеренно дразня влажными складками головку его члена, и готовлюсь, что вот-вот он мощно ворвётся внутрь до упора, как делал это на протяжении всей ночи. Но Остин почему-то так не делает, а вместо сильного толчка, проникновенно глядя мне в глаза, до невыносимости медленно погружается внутрь, позволяя ощутить каждую напряжённую венку и оценить всю силу его возбуждения.
        Меня окатывает тёплой волной новой гаммы ощущений, от которой я испускаю тихий стон ему в губы, что тут же накрывают мои, сплетая наши языки в том же размеренном, спокойном темпе, в каком Остин начинает двигаться во мне. Он полностью накрывает меня своим горячим телом, и я обхватываю его и руками, и ногами, изо всех сил пытаясь уничтожать все адские мысли о том, как когда-то, возможно, даже очень скоро, его так же будет обнимать другая девушка, пока мной будут ежедневно пользоваться, как приобретённой игрушкой из секс-шопа.
        Не думай. Не думай. Не думай. Это слишком больно. Слишком мучительно.
        И Остин, сам того не осознавая, невероятно помогает мне отвлечься. Его способность со мной не работает, но сейчас он вновь будто тонко чувствует мои эмоции: продолжая двигаться с опустошающей медлительностью, он начинает трепетно целовать меня в нос, лоб, каждое веко, щеки, снова возвращаясь к губам, словно знает, что сейчас слова утешения мне нисколько не помогут. Его нежность, давление тела и мерные раскачивания - именно это волшебное лекарство позволит мне ещё на несколько минут забыть обо всей жестокой реальности. И я несказанно благодарна ему за это, ведь я правда забываю, всецело концентрируясь на этом неповторимом моменте, в котором, как никогда прежде, переплетаются не только наши тела, но и души.
        Нам обоим так хорошо, что совсем не хочется кончать. Хочется продлить этот процесс как можно дольше. Остановить время, замедлить, обмануть законы Вселенной. Приклеить себя к нему. Прокричать, чтобы никогда не смел меня выпускать из своих рук.
        Но не имею права. Не могу позволить. Не в этой жизни. И не с ним.
        Дыхание замирает, а сердце щемит от беспредельной любви и печали, когда ощущаю, как Остин крепче стискивает меня, помогая прочувствовать наше соединение ещё острее. Бёдра прижимаются к нему в инстинктивном движении, разгоняя всю кровь в теле до запредельных скоростей, отчего уже совсем скоро я не выдерживаю: вскрикиваю, смешивая в голосе всё противоречивые чувства, что сейчас безжалостно снедают меня, и тут же, до самой последней клеточки, превращаюсь в удовольствие.
        Мощная дрожь зарождается в каждой застывшей от напряжения мышце, постепенно сменяясь сладостной истомой. Пока я всецело пребываю в объятиях последнего настоящего оргазма, я далеко не сразу понимаю, что Остин, выбравшись из лона, кончает одновременно со мной, неотрывно продолжая усыпать горячими поцелуями моё лицо и шею. И как только мне удаётся прийти в себя от ярких вспышек под веками, я делаю то же: целую всё, что только можно на любимом лице, зарываясь пальцами в растрёпанные волосы, давлю пятками на мужские ягодицы в желании прижать его к себе сильнее, и страстно обнимаю до шумного выдоха, до хруста костей, до взрывающегося в грудной клетке сердца, прикрывая глаза и мысленно заклиная:
        Запомни этот момент, Николина. Сохрани его в памяти на всю свою жизнь, потому что это всё, что у тебя останется.
        Потому что, подобное больше никогда не повторится.
        Всё ещё пропитанная ароматом нашего бурного секса, я стою на кухне возле окна в майке Остина и в последний раз разглядываю удручающий вид Энглвуда, нервно постукивая пальцами по кружке. Мэгги всегда была страстной любительницей чаёв. У неё имелся аж целый шкафчик со всевозможными заварками, цветами и душистыми травами, о чудодействиях которых она постоянно рассказывала. Вспомнив слова бабушки о живительном запахе мелиссы, доставляющем радость в любое время года, и её антистрессовом эффекте, я смешала растение с листьями мяты и теперь глубоко вдыхаю пряный пар чая, наивно надеясь, что он меня успокоит.
        Смешно, не так ли? Глупо. Бессмысленно. Ведь ясное дело, никакой чай не поможет мне совладать с нервами и мощным давлением в районе сердца. Да и что вообще способно успокоить и подбодрить в ситуации, когда остаются считаные минуты до расставания с родным человеком, взаимную любовь которого я ждала всю жизнь, а стоило её только получить, как вместо начала наслаждения несказанным счастьем мне самолично приходится уничтожать любую возможность для нас быть вместе?
        Но вариантов нет. Адам меня не отпустит. Я дала ему слово и подписала контракт взамен на спасение мамы. И тёплое, согревающее изнутри знание, что я наконец верну её к нормальной жизни - единственное, что держит меня сейчас на плаву и притупляет страх перед неизвестностью - что станет со мной после продолжительного интима с Адамом, о котором думать сейчас мне вконец отвратительно? Не в физическом плане. В своём теле я нисколько не сомневаюсь - оно безоговорочно предаст меня сразу же, как окажется в опасной близости от Харта. Но мне… МНЕ… претит само представление, что уже сегодня мной будет обладать совсем другой мужчина, к которому Я сама без воздействия магии совершенно ничего не чувствую.
        Это точно. Я знаю. Я уверена. Я должна в это верить. Должна. И верю. Верю!
        Всё внутри меня дрожит, а между рёбер ноет нестерпимой болью от мучительной мысли, что целый год я буду изменять Остину, предавать нашу любовь, уничтожать прекрасную связь, что спустя долгие годы наконец установилась между нами.
        Как мне смотреть ему в глаза потом? Как забыть и сделать вид, будто каждый день нашей разлуки я не позволяла пользоваться собой, как бездушной вещью, попутно выполняя свои рабочие обязанности с искренним энтузиазмом? Да и как веско аргументировать Остину своё исчезновение на целый год, чтобы разом отбить его стремления ринуться на мои поиски, дабы избежать возможных проблем с Адамом?
        У меня было время подумать над всеми этими вопросами, пока Остин сладко спал. И после долгих раздумий я поняла лишь одно…
        Я не хочу больше лгать ему. Не о таком. Это уже слишком. Остин не заслуживает подобной лживой девушки, которую целый год будет трахать другой. Освободившись от рабочих обязанностей, я не смогу явиться к Риду обратно и зажить вместе с ним как ни в чём не бывало. Не сейчас, когда узнала, что для него я не просто сестричка. Никогда не поступлю так с ним, иначе кем я после этого буду? Я даже в зеркало на себя без угрызений совести посмотреть не смогу, что уж говорить о доверчивых глазах Остина?
        И потому я не вижу другого выхода, как отпустить его. Не на год, а насовсем. И чтобы сделать это так, чтобы Остин сам больше не захотел иметь со мной ничего общего, мне нужно сказать ему правду. Открыть глаза на то, кем на самом деле является его маленькая подружка: стриптизёрша, танцовщица секс-шоу, консуматорша, ночное развлечение для сотен пьяных клиентов и напоследок - подстилка для богатого мужика, с помощью которого желает спасти свою маму и с лёгкостью и удовольствием избавиться ото всех финансовых проблем.
        Да, это именно то, что я расскажу Остину, перед тем как скрыться из его поля зрения, отдавшись работе целиком и полностью. Само собой я недостаточно сильна, чтобы высказать ему всё в жизни, да и, зная вспыльчивый характер Остина, это может доставить некоторые сложности. Причём немалые. В частности, для него. А мне не хочется отправлять его в долгий путь в неуравновешенном состоянии, поэтому я дождусь, когда он доберётся до Нью-Йорка, и лишь тогда отправлю своё видеопризнание, в котором я разом раскрою все карты, намеренно приукрасив свой рассказ и очернив себя в его глазах по полной, чтобы заставить Остина возненавидеть меня, разочароваться, преисполниться омерзением, напрочь отбив желание хоть когда-либо видеть меня снова.
        Естественно, существует большая вероятность, что Рид наотрез откажется верить моим словам, но для решения этой проблемы я вновь попрошу помощь у Марка - лучшему другу он точно должен будет поверить. Эндрюз подтвердит всю информацию о роде моей деятельности и годовой работе шлюхи, опустив тот факт, что Харт принудил меня к контракту, ведь сам прекрасно знает, что это единственный способ защитить Остина от возможных проблем.
        Я всё продумала. Я во всём себя убедила. И ничто не сможет изменить моего решения, даже щемящая грусть, сжимающая сердце до размера комочка, ведь я ни на секунду не забываю, ради кого я иду на такие жертвы.
        - Не смей этого делать, Ники, - внезапный голос Остина возле моей щеки пугает меня, но не так, как сказанная им фраза.
        - Ты о чём? - едва слышно блею я, чувствуя, как он плотно прижимается ко мне сзади, и если бы не мужские ладони, шустро накрывшие мои, я непременно уронила бы кружку на пол.
        - Не смей грустить так, словно мы никогда не увидимся, - Остин вынимает травяной чай из моих рук, немного отпивает горячий напиток и, отставив его на подоконник, крепко обвивает мою талию. - Почему ты так делаешь? - он утыкается носом в мою шею, оставляя короткие поцелуи на коже. Тепло его тела со свежим ароматом геля для душа мгновенно проникает в меня, бежит по венам. Я в удовольствии прикрываю глаза.
        - А с чего ты решил, что я настолько сильно грущу? - улыбкой пытаюсь стереть из интонации все мрачные ноты, неторопливо поглаживая пальцами тыльные стороны его ладоней.
        - А разве это не так? - Остин касается губами нежного места за ушком, лаская мятным дыханием эрогенную зону, руками нежно гладит мне живот, вынуждая мою душу расцветать, как майская роза, что тут же вянет от беспросветной тоски, о которой ему знать совсем не стоит.
        Медленно оборачиваюсь к нему с намерением соврать: «Конечно, не так. Я не грущу, ведь совсем скоро мы вновь будем вместе. Начнём новую жизнь, будем любить друг друга и забудем обо всех невзгодах, что пережили в Рокфорде», но стоит мне только увидеть его лицо, омрачённое той же невыразимой печалью, что испытываю я, вся ложь встаёт колким комом в горле, наотрез отказываясь выбираться наружу.
        - Не надо этого, Ники. Не грусти, - просит он раньше, чем мне удаётся выдавить из себя хотя бы слово. - Мы встретимся уже совсем скоро. Ты должна заняться подготовкой к вступительному танцу в «Натиду», и вот увидишь, сама не заметишь, как пролетят эти недели. Я буду звонить тебе каждый вечер и с нетерпением ждать твоего приезда.
        - Остин… - пытаюсь возразить, но мужская рука ловко накрывает мои губы.
        - Нет, ничего не хочу слышать. Ты поступишь туда, я в этом нисколько не сомневаюсь, и останешься жить со мной в Нью-Йорке, - его уверенность в нашем счастливом совместном будущем будто превращает все мои кости в раздробленные ветки, поэтому совершенно не понимаю, откуда беру силы убрать его ладонь со своего рта.
        - Я помню наш уговор, но ты должен понять, что сейчас обстоятельства с мамой разительно изменились. Филипп ушёл, и я точно не смогу оставить её здесь одну. Это даже не обсуждается, - со всей серьёзностью произношу я, надеясь на его понимание, но Остин остаётся непреклонным и следующей репликой лишь сильнее зарывает меня в глубочайшее унынье.
        - Тогда бери её собой, Ники.
        Чёрт! Совсем не этого я хотела добиться!
        - Что? Н-нет, я…
        - Никаких «нет». Я уже сказал, что я тебя в Рокфорде не оставлю. Так что можешь даже не пытаться меня отговорить. Всё равно не получится. Какой бы бред ты мне сейчас ни выдала, я всему найду ответ и решение. Захочешь ты того или нет, я заберу тебя к себе, Ники. И если дело только в маме, то я не вижу никаких проблем. Приезжайте вместе с ней. Мы поможем ей. Я знаю, Юна всегда отказывалась от лечения, но без Филиппа мы с тобой вместе сможем её уговорить. Я найду хорошую клинику в Нью-Йорке, и мы поможем твоей маме вернуться к жизни, поэтому прекрати сопротивляться и так сильно грустить. Я не могу этого вынести, - он обхватывает ладонями моё лицо, поглощая меня своим зелёным взглядом, в котором под слоем смертельной тоски я вижу надежду, несокрушимую веру, страстное желание помочь и любовь, что словно разрывает меня изнутри тысячей снарядов.
        Ну почему? Почему всё должно быть так? Почему я не могу уехать с ним и быть счастливой? Почему я не могу спасти маму, находясь рядом с любимым человеком, а не с бессердечным богачом, которому плевать хотелось на мои чувства? Почему я вновь должна отказываться от своих желаний и настоящей любви? За что мне всё это? Что я сделала не так в своей жизни, раз не заслужила хотя бы крупицы удачи? За какие такие проступки судьба беспрерывно наказывает меня?
        Не могу вынести тяжести всех этих вопросом. Не могу справиться с горьким чувством несправедливости. Не могу полноценно избавиться от вечно пробирающихся наружу мыслей об Адаме. Не могу выдержать любовный взгляд Остина, что не позволяет мне сейчас ничего ответить и пообещать ему, в очередной раз с головой обваляв во лжи, поэтому я ничего лучше не придумываю, как просто целую любимые губы со всем взрывом чувств, что полыхают во мне фейерверком ярких красок.
        Целую с безмерной благодарностью за неоднократное спасение жизни и вытягивание меня из всевозможных неприятностей. Целую с искренней признательностью за всю помощь, заботу, отзывчивость и защиту, что он дарил мне все эти годы. Целую с возбуждением и страстью, что за долю секунды разгораются во мне всего от одного его присутствия, прикосновения, дыхания. Целую с заблаговременным восхищением его грядущими успехами, которым обязательно буду радоваться издалека. И, наконец, целую со всей своей многолетней любовью, зародившейся в моём детском сердечке ещё в нашу первую встречу на чердаке, когда Остин появился, точно ангел-хранитель, в самый мрачный и одинокий период в моей жизни. С любовью, которую никакая боль и страдания не смогли погасить. С любовью, что всё-таки дождалась его взаимности. И любовью, что поможет мне его отпустить.
        - Это невероятно, Ники… Ты… - хрипло шепчет Остин, придавливая меня к подоконнику, пока я накрепко обвиваю руками его шею, продолжая запоминать вкус родных губ. - Ты не представляешь, насколько ты удивительная… Самая красивая, самая необычная и самая потрясающая… В тебе так много всего, - его нежные слова давят безжалостней мужских рук, сильно сжимающих меня в объятиях. - Ты прости меня за всё, что заставил тебя пережить. Я не хотел… Я был таким слепцом, который чуть было не упустил самое прекрасное, что есть в его жизни. Но я всё исправлю… И ни за что не отпущу и не подведу тебя, маленькая моя. Я сделаю всё, чтобы ты стала самой счастливой… Ты бо…
        Я не выдерживаю и запечатываю его рот ещё одним поцелуем раньше, чем новый шквал боли, чувства вины и грусти прибьёт меня непосильным весом. Сейчас есть место только свету. Всю тьму я в себя впущу, когда он закроет за собой двери.
        - Заткнись, Остин, - выдыхаю я сквозь поцелуй. - Я уже счастлива. - Чистая правда. Он ещё здесь. Со мной. Рядом. Близко. МОЙ. И это счастье. - Тебе не за что извиняться. - Это я должна молить у тебя прощение за всю наглую ложь, что плела тебе долгое время, и за всю боль, что причиню тебе совсем скоро. - Просто люби меня ещё совсем немного, - прошу я, запрыгивая на него, обвивая бёдра ногами. Чувствую сильный захват ладоней на своих ягодицах и прижимаюсь плотно грудью к его груди.
        - Нет, не немного, Ники… Я буду всегда тебя любить, - его сердце бьётся сильно, часто, громко. Моё же обрывает стук на каждом произнесённым им слоге, потому что в курсе - уже сегодня вечером любовь Остина сменится презрением. И это провоцирует меня набрасываться на его губы, как сумасшедшая, желая зацеловать его на всю жизнь вперёд.
        Жаль лишь, что подобная схема не работает. С любовью, как и с едой - ею нельзя перенасытиться настолько, чтобы потом месяцами чувствовать блаженную сытость. Сколько бы ты ни поглотил её в себя сегодня, завтра утром лютый голод вновь не заставит себя долго ждать и будет преследовать тебя день за днём до конца твоей жизни.
        - Люблю тебя, моя хитрюга маленькая, - чувственным шёпотом произносит Остин, проводя языком по моей нижней губе, соединяя кончики наших носов.
        - Почему это я хитрюга?
        - Потому что твой способ отвлекать меня от серьёзных разговоров работает отменно. Я опять хочу тебя до одури, - сдавленно посмеиваясь, он усаживает меня на шаткую столешницу, реагирующую на тяжесть жалобным скрипом, что смешивается с моим довольным смешком.
        - Я вижу, - спустив томный взор к выпуклости на его штанах, радостно ухмыляюсь я. - Чувствую. - Накрываю его твёрдость ладонью. - И признаюсь, я крайне удивлена. Ты так неутомим, Рид, словно это у тебя секса не было всю жизнь, а не у меня.
        Мои слова вызывают у него озорной смех, каждую мажорную нотку которого я спешно собираю в архив своей памяти.
        - Ты даже не представляешь, насколько близка к истине, - не понимаю данного высказывания, да и шибко подумать не получается: только Остин пристраивается между моих ног, припадая губами к шее, как звонкая трель его смартфона напоминает нам о реальности, в которой времени на ещё один прощальный сексуальный раунд у нас, к сожалению, нет.
        - Чёрт, - шумно выдыхает он, прижавшись лбом к моему плечу. Вытаскивает телефон из кармана, смотрит быстро на экран и тут же поднимает на меня разочарованный взгляд. - Это хозяин моей квартиры в Нью-Йорке. У меня сегодня с ним встреча. Я должен ответить, - извиняющимся тоном сообщает Остин и, получив в ответ понимающий кивок, коротко целует меня в губы и отстраняется.
        Зябкий холод неудержимо сковывает каждую жилку в моём теле всё то время, пока я молчаливо жду окончания телефонного разговора. Когда же Остин наконец сбрасывает вызов, я мгновенно понимаю - вот и всё. Настало время прощаться.
        - Мне нужно уезжать, - обнимая меня в коридоре, он произносит вслух то, что разрывает в клочья не просто сердце, а всё моё естество. - Я не хочу этого так же, как и ты, Ники, но я не могу задерживаться дольше. Мне необходимо ещё заехать в общагу за вещами.
        - Я понимаю. Всё в порядке, - тихо выдавливаю из себя, прижимаясь щекой к его телу.
        - Нет, не в порядке. Я же чувствую, что ты сама не своя. И не могу найти на то ни причины, ни способа, как тебя подбодрить, - он неторопливо гладит меня по голове, а я, даже не видя лица Остина, чувствую его улыбку - очаровательную, родную, вечно проявляющую милые ямочки на щёчках, но отражающую ту же вселенскую грусть, что, словно густой дым, обволакивает собой сейчас всё мои внутренности.
        - Не переживай. Со мной всё будет хорошо. Я просто уже очень скучаю по тебе.
        - И я по тебе, Ники. Поверь мне, даже больше, чем ты.
        Это вряд ли, но я ничего не отвечаю, лишь сладко нежусь в его крепких объятиях.
        - Хочешь, поехали со мной?.. Ну… я имею в виду, не в Нью-Йорк, а до общежития. Заодно поедим где-нибудь. Мне же нужно накормить тебя как следует после такой изнурительной ночи, и желательно чем-то сладким, чтобы хоть немного поднять тебе настроение. Что хочешь? Блинчики, вафли, маффины, донаты, мороженко? О-о-о, а может, целый торт купить? Твой любимый - чизкейк карамельный с орешками, с сахарной пудрой сверху и с двойным, а то и с тройным соусом. Ммм?
        Смех сам вылетает из горла.
        - Ничего себе у тебя память. Может, ты ещё помнишь, сколько я ложек сахара в чёрный кофе кладу?
        - Две… с половиной. И ты не пьёшь чёрный. Только латте, что, по мне, скорее молоко с кофе, чем кофе с молоком.
        - Господи, Остин, как ты умудряешься всё запоминать? - искренне поражаюсь я, продолжая хихикать.
        - А как ты умудряешься в «молоко с кофе» бахать столько сахара и запивать этим сладким сиропом приторный торт? Жуть. Я лишь вслух произнёс, а у меня уже во рту всё сладко.
        - Ой, кто бы говорил, любитель есть рыбные консервы, запивая их йогуртом. Буе… - стоит вспомнить это странное комбо, меня аж передёргивает, что очень веселит Остина.
        - Ты же знаешь, что это я с детства ещё привык так есть. Что было дома, то и закидывал в себя, а со временем стало казаться очень даже вкусно.
        - Кошмар. Никогда не пойму, как это может быть вкусно, но ты не забудь поделиться этой информацией в каком-нибудь интервью, когда станешь успешным и знаменитым. Представляю, как народ удивится вкусовым предпочтениям миллиардера из списка «Форбс».
        - Ого! Ничего себе ты мне будущее пророчишь!
        - Конечно. Меньшего я от тебя не жду, гений, - уверенно произношу я.
        - В таком случае ты мне просто не оставляешь вариантов, как только оправдать эти грандиозные ожидания.
        - Оправдаешь, конечно. Куда ты денешься? Я в тебя верю, - сжимаю руки вокруг него его сильнее и слышу тихий шёпот: «Если ты веришь, значит, я смогу всё». А затем мы замолкаем на несколько секунд, наслаждаясь объятиями друг друга, пока Остин первым не нарушает блаженную тишину:
        - Ну так что, поехали? - он целует меня в макушку, и моя кратковременная улыбка плавно сходит на нет, ведь контракт уже вступил в силу и теперь я официально не могу находиться рядом с Остином.
        - Спасибо за предложение подсластить моё настроение, но я не могу с тобой поехать.
        - Почему? - озадачивается он.
        - Мне нужно маму как можно скорее проверить. Она реально сейчас в нестабильном состоянии, а я и так её на всю ночь оставила. Да и у тебя времени уже нет, а мне в душ не помешало бы сходить и переодеться во что-то нормальное. Ты же моё красное платье забраковал, а потом ещё и испачкал, так что на люди в таком точно выйти будет не комильфо, - вяло усмехаюсь, вмиг ощущая, как Остин напрягается. За подбородок приподнимает моё лицо к себе и сверлит в упор серьёзным взглядом.
        - Все важные разговоры, которые до сих пор крайне волнуют меня, мы оставим до момента, когда я закончу все дела с квартирой в Нью-Йорке, но прямо сейчас я хочу сказать тебе, что я категорически против твоей работы в клубе и требую, чтобы ты прямо сегодня уволилась оттуда. Я не позволю своей девушке вертеть задницей у всех на виду. Не будет этого, - его голос вовсю звенит ревностью, что отдаётся сладкой радостью во мне.
        Странно. Я всегда терпеть не могла, когда мне указывают, что и как делать, но сейчас я прямо-таки торчу от его командного тона и глупо улыбаюсь, как дурочка, упиваясь видом его строгого выражения лица со двинутыми к переносице бровями и нахмуренным лбом, смакуя звучание обалденно приятных слов «своей девушке».
        Да, Остин, я всегда буду твоей девушкой, ведь я уверена - моему сердцу ничто не помешает любить тебя, даже когда буду каждую ночь ложиться под другого мужчину.
        - Может, расшифруешь эту свою радостную улыбку? - явно продолжая в уме прокручивать моё вчерашнее представление, Рид начинает не на шутку закипать.
        - Просто любуюсь твоей ревностью, - честно признаюсь я, скрупулёзно всматриваясь в черты его лица.
        - Она тебя настолько радует?
        - Безмерно.
        - И что это значит? Ты не уволишься?
        - Нет.
        - Николина. - Ох, полное имя уже в дело пошло - злость набирает обороты. Кайф. - Если ты из-за денег, то я пришлю, сколько нуж…
        - Нет, - на сей раз я прикрываю его рот рукой. - Мне не нужны твои деньги, Остин, и я не уволюсь, просто потому что уже это сделала.
        Взгляд его отражает удивление.
        - Да, я в самом деле уволилась, так что прекращай панику и поцелуй меня ещё раз на прощание, - улыбаюсь я, убирая руку с его лица.
        - Точно уволилась? Или опять врёшь? - недоверчиво спрашивает он, но уголки губ уже приподнимаются в улыбке.
        - Точно-точно. Со всеми долгами я расплатилась, Филипп ушёл, а значит - в работе по ночам больше нет необходимости, так что никаких больше танцев у всех на виду.
        А теперь широкая улыбка Рида и вовсе ослепляет меня за мгновенье до того, как я прикрываю глаза в нашем последнем поцелуе. Медленном. Нежном. Окрыляющем. Утягивающем душу в мой личный сказочный мир, где я его девушка, а он мой парень. Где нет злодеев, проблем, причин расставаться. Нет дождей, вьюг и свирепых ураганов.
        В мире, где мы вместе. Всегда. Несмотря ни на что. Вопреки всему и каждому.
        В мире, где Остин, коротко целуя всё моё лицо, не прекращает повторять:
        - Нет повода грустить, всё будет хорошо, я буду ждать тебя и со всем помогу справиться.
        И каждое его слово оказывается правдой, а не только его наивными желаниями, которые совсем скоро превратятся в прах.
        В мире, где он, вновь неохотно оторвавшись от моих губ, тихо шепчет на прощание:
        - Я люблю тебя, малышка.
        А я отвечаю:
        - И я тебя люблю, Остин.
        И это первый из сотни тысяч раз, когда каждый из нас признаётся друг другу в чувствах, при этом чётко понимая истинный смысл сказанных слов.
        В том мире Остин никогда не отпускает меня из своих объятий и, посмотрев на меня с любовной грустью в последний раз, не уходит прочь, оставляя меня одну стоять, точно прикованную к полу, совершенно не зная, как мне жить дальше.
        В том мире я не принуждаю себя вытащить из маленькой сумочки, брошенной мной вчера в прихожей, свой новый смартфон, и не записываю омерзительное видео для Остина, которое уже через несколько часов отошлю ему, навсегда отвернув его от себя.
        В том мире после выполненного дела я не падаю сокрушённо в постель, насквозь пропахшую Остином в перемешку с нашей любовью, и не начинаю мысленно представлять, что он всё ещё здесь, пока глаза предательски щиплет от застрявших на полпути слёз, а в груди становится больно настолько, что кажется - я больше никогда не заполню пустоту в лёгких, если не вдохну глубоко в себя любимый запах его кожи.
        В том мире мне не требуется переступать через себя и делать то, под чем «добровольно» поставила свою подпись: отдать себя в пользование, чтобы спасти маму, а потом пытаться заново зажечь в себе жизнь, в которой не будет Остина.
        Да… Мир моих грёз по-настоящему прекрасен, ведь там мне не приходится искать в себе силы, чтобы встать с кровати и отправиться в душ, где необходимо успеть смыть все напоминания об Остине и привести себя в порядок перед скорой встречей с Хартом. Как, впрочем, и в реальности я тоже этого не делаю, но лишь потому, что сама не замечаю, как, свернувшись калачиком и обняв подушку Рида, мгновенно засыпаю, впервые за последние недели не погружаясь в кошмар с Адамом.
        ГЛАВА 22
        НИКОЛИНА
        - Николина?
        Сквозь глубокий, крепкий сон слышу своё имя, но не спешу реагировать на зов. Мне впервые за долгое время так хорошо, тепло и спокойно, что совсем не хочется просыпаться. Перегруженные мышцы требуют ещё немножко понежиться в постели, а разум - понаслаждаться умиротворением, но некий назойливый раздражитель поблизости не планирует оставлять меня в покое.
        - Эй! Николина? Ты слышишь меня? - мужской, низкий голос продолжает нарушать мою сонную идиллию.
        И что за наглец смеет мне докучать?
        - Девочка, ты живая вообще? - спрашивает кто-то прямо возле моего лица и кладёт свои сухие, грубые руки на мои плечи, начиная потряхивать.
        А ну-ка, стоп!
        Что вообще происходит?
        Какой-то мужик пробрался в квартиру? И сейчас стоит в паре сантиметров от меня? Так близко? Еще и трогает?
        Никогда в жизни я еще не просыпалась с такой реактивной скоростью, с какой делаю это уже в следующий миг. Мне кажется, я вылетаю из кровати, схватываю рядом стоящий торшер и наобум рассекаю им воздух точно мечом быстрее, чем разлепляю веки.
        - А ну, клешни свои от меня убрал, урод! - воинственно ору я, не жалея голосовых связок, в то время как голос мужчины, наоборот, хрипнет от испуга:
        - Господи, ты что творишь?! Совсем свихнулась?! - в стремлении защитить голову от моей возможной атаки он шустро поднимает руки вверх, прикрывая лицо.
        - Отойди от меня! Ты кто такой?! Как сюда попал вообще?! Я тебе сейчас бошку раздроблю и полицию вызову! - продолжаю стрелять громогласными угрозами, мотая лампой из стороны в сторону.
        - Ты дура?! Это же я! И в свою квартиру, между прочим, пришёл! А ну, опусти быстро свою лампу! Мне на старости лет только травм не хватало!
        Постепенно отходя от первой волны паники, я бегло оглядываю нарушителя моего спокойствия: мужчина преклонного возраста, как всегда одетый в серый костюм, и со шляпой того же тусклого цвета.
        - Баррет? - удивляюсь я, наконец, распознавая в старике нашего арендодателя.
        - А кто же ещё? - недовольно, но с заметным облегчением выдыхает он.
        - Чёрт! Простите… Я вас не узнала… Вы зачем меня так пугаете?
        - Да что ж я знал, что ты так запаникуешь? Я просто разбудить тебя хотел, но, знаешь ли, задачка это не из лёгких - спишь как убитая, честное слово.
        - А что вы здесь делаете? - значительно убавляю громкость голоса.
        - Я? Это ты что здесь всё ещё делаешь? А точнее, какого чёрта дрыхнешь в такой час? Рид мне с утра позвонил и сказал, что ты занесёшь ключи, а тебя всё нет и нет, - сокрушается он и, снимая с себя поношенный головной убор, протирает со лба обильную испарину.
        Да уж… По ходу, я старика напугала ничуть не меньше, чем он меня.
        - Да, так и есть. Я собиралась занести, - возвращаю свое оружие защиты на положенное ему место.
        - И когда же? Я тебя весь день подождал, но так и не дождался. Пришлось искать запасной ключ и самому ехать сюда.
        - Что?! Весь день?! - бросаю взгляд в окно и с ужасом понимаю, что на улице уже смеркается.
        Черт! Черт! Черт!
        Вот же дерьмо! Сколько же я проспала?
        Я начинаю суетливо бегать по комнате в поисках телефона, пропуская мимо ушей ответ Баррета, как и все его последующие причитания по поводу бардака в квартире. Мне до его смехотворных проблем нет никакого дела.
        Меня неумолимо порабощает тревога от осознания, что меня определенно ждет жесткий выговор от босса в первый же день контракта. Вот же дура! Как я умудрилась так надолго отрубиться? Мало того что не пришла к нему в оговорённое время, так ещё и на звонки не отвечала, которых, должно быть, немереное количество.
        Должно быть… Так я думала… И представьте моё замешательство, когда, отыскав телефон в смятой простыни, я обнаруживаю только присланную Остином новость о его благополучном прибытии в Нью-Йорк и ни одного пропущенного вызова от Адама. Ни одного грозного сообщения или вопроса - где я шляюсь?
        Хороший это знак или плохой?
        Не имею понятия, но то, что невероятно пугающий, так это точно.
        Всё так же не реагируя на ворчания Баррета, я забрасываю телефон в сумочку, с сумасшедшей скоростью принимаю ледяной душ, а затем быстро влетаю в комнату Мэгги. Не хотелось ничего брать из ее вещей, но выбора у меня не остается. Никакой одежды тут у меня нет, за исключением грязного платья и майки Остина, а путь до дома пусть и составляет всего несколько этажей вверх, но полуголой преодолевать его крайне неохота.
        Лазя по ящикам комода, полного ярких, пёстрых нарядов бабушки, я теряю некоторое время на поиски одного-единственного спортивного костюма спокойного, бежевого цвета, без каких-либо замысловатых узоров или принтов. Натягиваю его, слегка утопая в одеянии на несколько размеров больше моего, пару раз чуть ли не падаю, зацепившись за материю штанов, и пулей несусь в прихожую, где сталкиваюсь с Барретом.
        - Ты что носишься, как ошалелая?! И почему Остин ничего не забрал из квартиры? - нахмурившись, спрашивает старик.
        - Он здесь давно не живет, его вещей тут не было. Он забрал только какие-то личные вещи Мэгги, и всё, - отвечаю я, впопыхах обуваясь во вчерашние туфли на тонких шпильках. Видок зачётный у меня - ничего не скажешь.
        - А что мне с остальным делать? Выкидывать? - не прекращает бурчать он.
        - Баррет, у меня совсем нет времени сейчас на это. Будьте добры всё узнать у Кэрол. Она говорила, что хочет взять себе что-то на память, - кричу я, в ответ получая очередные ворчания и вопрос о долге за мою квартиру, но я не реагирую: захлопываю за собой дверь и мчусь, как ракета, по всем лестничным пролётам, оказываясь у своей квартиры меньше чем через минуту, едва не задыхаясь от дефицита воздуха.
        - Мередит, бога ради, простите меня, что пропала так надолго, - извиняюсь сразу же, как вхожу в коридор, по-прежнему захламленный вещами и мусором, но ответа женщины так и не дожидаюсь. Наверное, не расслышала.
        - Я не знаю, как так получилось. Простите. Я надеюсь, с мамой все в порядке? - громче спрашиваю я по пути в спальню, но резко останавливаюсь, когда сквозь отбойный стук пульса в ушах слышу голоса, доносящиеся из кухни. Женский и… мужской.
        Мужской?
        Неужели Адам приехал сюда? Сам? В Энглвуд? За мной и мамой? Серьёзно? Он снизошел до подобного? Он здесь?!
        Не сразу замечаю, как по мере приближения к источнику голосов моё сердцебиение ещё сильнее ускоряется от неконтролируемого трепета, страха, изумления, интереса и ещё тысячи других разных эмоций, вызывных волнующими мыслями о встречи с ним.
        Он зол? Раздражён? В гневе? Или нисколько не удивлён тем, что я лопухнулась в первый же день нашего договора?
        Вариации его настроения из-за моей оплошности словно кирпич за кирпичиком выстраиваются в высокую башню в моей голове и тут же вдребезги рушатся, ударяя неизмеримой мощью по разуму, когда я открываю дверь на кухню и вижу то, что вообще никак не могла ожидать увидеть…
        Адам не зол. Не взбешён. И даже не сердит. Нет. Его там просто нет, как и Мередит тоже. Есть только стол, заставленный тарелками с остатками засохшей еды и распитыми бутылками алкоголя; мама в невменяемом состоянии, заливающая в себя убивающее её пойло; и самое страшное - пьяный урод, что с трудом шевелит языком и заполняет кухню удушливым дымом своих дешёвых сигарет.
        ЧТО ФИЛИПП ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТ?!
        ПОЧЕМУ ОН ВЕРНУЛСЯ?!
        КАК ТАКОЕ ВОЗМОЖНО?!
        Оглушающие сознание вопросы ни в какую не выбираются из меня, будто бы застревая острыми камнями в гортани, пока картина их мерзкого застолья неумолимо начинает душить, сдавливать грудь, разрывать лёгкие, заставляя сердце истерично биться в агонии.
        Я ничего не понимаю: что это значит?
        От охватившей меня злости и тотального шока мне не удаётся связать мысли, превратившиеся в беспорядочную сумятицу. Я так и продолжаю неподвижно стоять в дверном проёме в полном онемении до тех пор, пока очаг всех моих многолетних бед, наконец, не замечает меня первым.
        - О-о-о! Глянь-ка, кто явился! - довольно протягивает чмо, елейно ухмыляясь. - Дочурка, где тебя черти весь день носили? Почему любимого отчима не пришла встречать? Разве ты не рада меня видеть?
        Его тупые вопросы, точно огромная груда поленьев, брошенная в костёр моей злости. Я сжимаю кулаки до боли, кусаю от нервов губы, раз за разом повторяя про себя:
        Нет! Мне всё это просто мерещится. Адам же сказал, что превратит его жизнь в ад, а значит - Филиппа тут быть не может.
        - Чего встала, как пень? Давай присаживайся, - он отодвигает табуретку и призывно стучит по ней ладонью. - Присоединяйся к нам. Отпразднуем моё возвращение вместе.
        Я всё еще сплю. Однозначно. Не мог он сбежать от Адама. Не мог. Бред всё это.
        - Ну чего такое? Я хочу выпить за тебя, моя дорогая доченька, - вдруг заявляет он, салютуя стаканом, ловя мой вконец недоуменный взгляд. - Что глаза вылупила? Не удивляйся так. Нам нужно выпить за то, что у тебя получилось вернуть меня домой, тем самым спася от крайне нехороших людей, к которым я попал. Не знаю, как тебе это удалось, но благодарности моей нет предела, Ники, - злорадство и фальшь насквозь пропитывают его ехидный голос, что схож со скрипом вилки по стеклу. Но сильнее раздражения от его слов меня сковывает ужас.
        Значит, Адам его отпустил? Это правда. Он сделал это? Какого чёрта?!
        - Ну ладно, не хочешь праздновать с нами, дело твоё, - он залпом опустошает стакан с какой-то гадостью и, пару секунд поморщившись, вновь обращается ко мне. - Раз пить не будешь, давай тогда уборкой займись, а то вон во что вы, девочки, дом превратили во время моего отсутствия. С ума сойти! Так и оставляй вас одних. Без меня и дня прожить в чистоте не смогли, - мерзкое рыло начинает ржать своему остроумию, а в хлам пьяная мама, даже не понимая причины смеха, тут же присоединяется к нему.
        Нет! Нет! Не-е-ет!
        Так не должно быть! Нет! Мама должна была отрезветь! Я должна была спасти её и отправить в лечебницу! Вытянуть из этого дерьма раз и навсегда! У нас же был уговор с Адамом! Как же так?! Что он наделал?! За что?! Из-за Остина, что ли?! Нет! Не может быть такого! Не может! Адам же поклялся убрать слежку. И я на сто процентов уверена, что он это сделал!
        И убедительная просьба - только не думайте сейчас, что я вконец доверчивая дура, которая с первых же секунд поверила Харту на слово. Никак нет. Но я убедилась в этом позже - вчера на вечеринке. Слежки нет! И это точно! Ведь будь оно иначе разве мой шпион не обрубил бы мой последний выходной ещё во время откровенных танцев среди кучи мужиков? Или же когда Марк неожиданно накинулся на меня с поцелуем? И уж точно он не позволил бы мне переспать с Остином в лесу, а после - отправиться к нему домой и продолжить начатое. Верно?
        Верно, мать его! Тогда какого чёрта Адам натворил?! Я же не нарушила ни один пункт контракта! Ну… за исключением того, что не пришла к нему сегодня вовремя. Но, чёрт, что за бред?! Одно глупое опоздание, и всё? Сделка отменяется? Без предупреждения и возможности объясниться? Не понимаю. Ничего не понимаю. Да и не могу я думать, здраво мыслить и разбираться хоть в чём-то, пока наблюдаю, как Филипп вновь разливает алкоголь по стаканам, раскатисто смеётся, неся какую-то чепуху, и отравляет своим потом и мерзкой сущностью всё пространство дома.
        Не будет этого! С помощью Адама или без я не позволю ему больше здесь оставаться. Не позволю ему больше убивать её. Только через мой труп.
        Все тело начинает вибрировать от гнева, а цепи разъяренных демонов - трещать и рваться на части. Никакого контроля. Никакой пощады. Никакой возможности нажать кнопку «Стоп», пока не избавлюсь от этого ничтожества, отгородив от него маму.
        Я даже не улавливаю момента, как резко срываюсь с места и намертво вцепляюсь в вонючую влажную майку Фила, порывисто стаскивая его тушу со стула. Толком не слышу ни его удивленно-злостного крика, ни маминого неразборчивого лепета с просьбами успокоиться и прекратить потасовку. И уж тем более я не врубаюсь, где вообще нахожу в себе силы тащить его пьяное, крупное тело по полу в сторону выхода из квартиры. Конечно, я осиливаю всего несколько метров, пока Фил не отходит от удивления и не вскакивает на ноги, но всё же… это уже достижение. Осталось миновать еще столько же, и тогда я выкину это дерьмо из нашего дома.
        - Идиотка неадекватная! Пи*ды захотела получить?! Я тебе это без проблем устрою! - очухавшись, орёт Филипп, заглушая непрекращающиеся мольбы мамы, и залепляет мне мощную пощёчину, от которой в голове всё начинает вертеться, но нисколько не погашается бушующий во мне огонь.
        - Вали отсюда! Быстро! Ты здесь больше жить не будешь! - наконец, и мой истошный крик прорывается сквозь блокаду в горле. - Вали! Вали! И не смей возвращаться! - будучи в полном неадеквате, повторно впиваюсь пальцами в ткань его майки и пытаюсь оттащить его к двери, но на сей раз у меня ничего не выходит: сотрясая воздух отборным матом, Филипп больно сдавливает моё запястье, вынуждая ослабить захват, и отталкивает меня настолько сильно, что я спиной влетаю в стену и тут же сползаю вниз, не удерживаясь на ногах.
        Но боли от удара снова нет. Страха тоже. Или же я просто ничего не чувствую. Глаза застилает алая поволока злости, когда вижу, как Филипп разворачивается и раздраженно вталкивает пошатывающуюся маму обратно на кухню, отчего та не удерживает равновесия и падает на пол.
        - Что ты сделал?! Не смей так с ней обращаться! - кричу я, слыша болезненный скулеж мамы, что точно острыми иглами протыкает мне всю изнанку кожи. Но мразь не реагирует на мой ор, а в явном желании до конца выпустить пар, который я в нём породила, размахивается и с ноги ударяет её по бедру. А затем повторяет это действие ещё, ещё и ещё, не обращая внимания на мамины крики и мольбы остановиться, - и эта жутчайшая сцена становится последним кадром, что у меня получается разглядеть перед тем, как свет в разуме полностью гаснет.
        Я лишь чувствую, как в венах закипает адреналин, а неконтролируемая агрессия перехватывает борозды правления, что побуждает моё тело само взлететь от пола, пробежать метры до Филиппа и, схватив первое, что попадает под руку, со всей яростью ударить его по затылку.
        Звонкий треск стекла. Стук тяжёлого тела об пол. Истошный крик мамы, смотрящей с ужасом на обильный поток крови, расползающийся лужей вокруг головы отчима. Секунда моего ошалелого взгляда на разбитую бутылку в дрожащей руке - и даже сквозь багровые вспышки гнева я осознаю чётко и ясно одну безусловную истину: только что совершённый мной поступок неминуемо разделит мою жизнь на «До» и «После».
        - Боже мой!!! Нет! Нет! Фил! - будто мигом протрезвев, пронзительно кричит мама, заставляя меня сотрясаться, как от лютой стужи. - Фил! Фил! Очнись! - она придвигается ближе к лежащему лицом вниз телу и начинает тормошить его, полностью измазывая ладони в крови, но он не подаёт никаких признаков жизни.
        Он не шевелится! Он не отвечает! И неужели он не дышит?!
        Я цепенею, окончательно угодив в липкие лапы собственного страха. Двигаться не получается. Дышать - тоже. Внутри становится до невозможности холодно, а снаружи, наоборот, по коже струится обжигающий пот, пока я нервно качаю головой из стороны в сторону, наотрез отказываясь принимать устрашающий факт, что я… я… я уб… Нет! Я даже в мыслях произнести не могу то, что уже через несколько секунд начинает гневно выкрикивать мама:
        - Ты убила его! Ты убила Филиппа!!! Он не реагирует! Не двигается! Он мёртв! Что ты наделала?! Что?! - её безумный взгляд с налитыми кровью белками разом обрывает все струны моей души.
        - Нет… Нет… Я не убила… Я не хотела… Я не хотела убивать, - мой сиплый голос будто принадлежит не мне, а несчастной, смертельно напуганной незнакомке, которая только что одним ударом обрубила жизнь другого человека, заодно навсегда перечеркнув свою.
        - Ты убила!!! Убила!!! Нет! За что?! Фили-и-ип! - мама переходит с криков на душераздирающий вой, не прекращая гладить окровавленную макушку мужчины.
        - Нет… Мама, я не убила… Я просто хотела его остановить, но я… не хотела… этого… - еле слышно блею я. Всё тело вновь передёргивает нервная дрожь, я задыхаюсь от очередного взгляда на багровую лужу.
        - Ты убила! Ты убийца!!! Убийца!!!
        - Что ты такое говоришь? Я… же защищала тебя… Тебя… Он же… Он же избивал. Он так тебя бил… - борясь с подступающей к горлу тошноте, я делаю шаг к маме, но она тут же шипит, точно змея, и смотрит на меня, как на самое мерзкое чудовище на свете.
        - Не смей подходить ко мне!!! Убийца!!! Не смей! Как ты могла это сделать?! Как ты могла его убить?! Я была так счастлива его возвращению, а ты всё разрушила! Ты убила!
        - Мама… - не слышу своего ошалелого голоса. Слышу лишь её:
        - Нет! Фи-и-ил! Нет! Я ненавижу тебя! Ненавижу!!! Я посажу тебя, Николина! Посажу! Ты за это заплатишь! Ты сгниёшь в тюрьме за то, что сделала!!! Клянусь, сгниёшь!!! Тебе не сойдёт его смерть с рук!!! Убийца! - слезы, крики, рычание, обвинения, угрозы и неприкрытая ненависть в родных синих глазах - всё смешивается воедино и выпускается сокрушительным потоком на меня, разрывая душу семилетней девочки на миллиарды кусочков, а тело словно насквозь простреливая чередой свинцовых пуль.
        Не справляясь с ужасом, царапающим, изводящим меня изнутри, сжимающим грудную клетку бетонными плитами, я отшатываюсь назад, упираясь задом в столешницу, и ничего не отвечаю. Слов больше нет. Есть только уничтожающие всё живое во мне выводы, что широко открывают мне глаза на горькую правду, которую я годами отказывалась принимать.
        Я не верила.
        Я не хотела видеть.
        Я отрицала очевидное.
        Но сейчас, находясь под прицелом испепеляющего взгляда мамы и чувствуя, будто умираю от агонизирующих спазмов, пронзающих каждую клетку тела, не видеть и не принимать реальность невозможно.
        Моей мамы давным-давно уже нет. Она умерла много лет назад вместе с папой, а эта женщина, что беспрерывно кричит и захлёбывается в слезах, обнимая тело человека, который превратил мою жизнь в вечную борьбу с долгами, а вместе со своей смертью ещё и разом уничтожил всё моё будущее, не моя мама.
        Эта женщина не заслуживает ни толики тех жертв, на которые я шла все эти годы в наивной надежде спасти её. Она не заслуживает, чтобы ради её здоровья я на целый год продавала себя эгоистичному мужику и навсегда отказывалась от любимого человека. Она не заслуживает ни моей заботы, ни любви, ни помощи, ни поддержки. Она не заслуживает меня.
        Она - не моя мама. Она мне никто.
        Это просветление соборным колоколом гудит в моей голове наперебой с яростными фразами, что до сих пор вылетают изо рта этой женщины в мой адрес. Да только ничего для меня это запоздалое понимание уже не меняет. Слишком поздно. Моя жизнь окончена. Меня ждёт тюрьма. Вот так просто. Один опрометчивый поступок - и на этом всё. Мои руки навечно испятнаны в чужой крови, а совесть отягощена лишением жизни человека.
        Это конец. Печальный. Трагичный. Повергающий в ужас. Охватывающий нутро настоящей безысходностью.
        Всё, о чём я переживала и чего боялась, теперь не имеет никакого смысла. Кадры прожитых двадцати лет моего существования превращаются в одно сплошное блеклое пятно, которое не оставит никакой запоминающийся след после моей смерти. Все горящие во мне мечты, желания, надежды, чувства разом потухают, словно от мощного дуновенья ветра, пробирающего промозглым холодом до самых костей, отчего вся следующая, самая долгая минута моей жизни состоит исключительно из сожаления о потерянных годах, которые я самозабвенно посвящала кому угодно, кроме себя.
        Шестьдесят секунд, в три раза больше ударов моего сердца и такое чувство, что ни одного живительного вдоха, - и вдруг я слышу глухой, прерывистый хрип, сопровождающийся вялыми движениями Филиппа.
        - Фил? Боже мой! Фил! Фил! - возбуждённо восклицает мама, в одно мгновенье врубая во мне свет на полную мощность. - Жив! Жив!!! Слава богу! Жив! Любимый! Жив!
        Её громкие восторженные восклицания нещадно начинают резать мне слух, давая понять, что до слова «Жив», я слышала все крики мамы приглушённо, а боль от порезов на ладони и вовсе не чувствовала.
        - Фил! Господи! Живой, родной мой! Слава богу!
        Безучастно наблюдая, как мама целует искажённое болью лицо Филиппа и пытается перевернуть его на спину, я выпускаю остатки разбитой бутылки из своей руки, вмиг ощущая, как вместе с падением орудия чуть было не совершённого убийства с моих плеч слетает весь непомерный груз вины за чужую смерть. И я словно взлетаю над землёй, парю и наслаждаюсь прежде невиданной лёгкостью, не сразу соображая, что начинаю хохотать во весь голос.
        - Ты больная? Что ты ржёшь? - недоумевает мама, а я не могу остановиться: смеюсь истерично до колик в животе, чуть ли не прыгая от облегченья и счастья - моя жизнь не закончится сегодня. Никак нет. Сегодня она начнётся!
        - Да прекрати же ты и помоги мне лучше поудобней усадить его! И скорую вызови! Живо! - требует она, продолжая реветь от радости, но я не спешу выполнять её приказ, а только замираю, всё так же ярко улыбаясь, и смотрю на неё свысока. В упор, неотрывно, будто пробоину в ней просверлить намереваюсь, но вижу не её лицо, а лишь отражение маленькой девочки в блеске её морских пьяных глаз.
        Она лежит, сокрушённо, конвульсивно подрагивая израненным от маминых криков телом. Плачет, стонет, захлёбывается кровью, но всё ещё дышит и тянет ко мне свои маленькие ручки в надежде, что я ей помогу, вылечу, вновь поставлю на ноги и позволю жить дальше. И я понимаю, что не могу уйти и оставить её умирать в одиночку, не сделав окончательный выбор. Только я могу довести дело до конца. Только я могу решить её судьбу. И свою тоже.
        И я решаю…
        Подхожу к ней близко, преисполняясь омерзением и грустью от созерцания этой жалкой, глупой и наивной части себя, и вместо протягивания руки помощи без капли сожаления наступаю ей на горло, уничтожая мамину дочку навсегда.
        Ей больше нет места во мне. Теперь я это точно знаю.
        - Что ты встала, Николина?! Быстро помоги мне! Давай же! - очередной бурный клич мамы возвращает меня из внутреннего мира своей души. Я вытаскиваю телефон, вызываю скорую помощь, а затем со снисходительной улыбкой на губах ей отвечаю:
        - Это последнее, что я для вас сделала, - несколько секунд не без тошноты осматриваю весь пьяно-кровавый хаос, устроенный на кухне, и возвращаюсь обратно к маминым зарёванным глазам. - Прощай, Юна, больше ты меня здесь не увидишь, - и с этими словами, от которых некогда родная мне женщина разевает в изумлении рот, я покидаю кухню.
        Пребывая в крайне неуравновешенном состоянии, мне хватает ума только забрать свои документы, имеющуюся наличку и фотографию папы с прикроватной тумбочки и как можно скорее выбраться из дома, в который больше никогда не вернусь. Лишь оказавшись на тёмной улице Энглвуда, я замечаю, что на мне всё тот же спортивный костюм бабушки Мэгги и туфли на высоченных шпильках, что разом отметают возможность сорваться на скоростной бег.
        Шок после пережитого стресса, страх и недоумение от поступка Адама набирают обороты, жалят прямо в мозг, накрывают с головой ледяной лавиной, проворачивающей меня в своем жестоком вихре, не давая трезво рассуждать и принимать обдуманные решения. Напрочь забыв о безопасности Остина, я набираю его номер с наиглупейшим желанием сообщить, что я скоро к нему приеду и, наконец, расскажу всю правду о себе.
        Да! Я всё расскажу! Всё как есть! Без каких-либо выдумок, очерняющих меня в его глазах, а исключительно правду. И про «Атриум», и про Адама со всеми его преследованиями и одержимостью, и про долбаный контракт, главное условие которого Харт сам же нарушил.
        Теперь я свободна.
        СВОБОДНА!
        Многолетний груз, прибивающий меня намертво к земле, отцеплен, сброшен, оставлен в маленькой затхлой квартирке, и теперь в Рокфорде меня больше ничего не держит. Я могу лететь куда глаза глядят и делать то, что пожелаю. Мне больше не нужно никого спасать или идти на какие-либо жертвы, ломая себя и отказываясь от своих заветных мечтаний. Не будет этого больше! Хватит! С этого момента есть только я и мои желания. Только мои! А я хочу к нему - к моему Остину. Он единственный, кого хочу видеть рядом, чтобы расцеловать до беспамятства, вдохнуть любимый запах, забраться на колени, найдя защиту в родных, крепких объятиях, и всецело открыться ему, уничтожив все тайны и ложь между нами.
        Я расскажу ему всё, а он поймёт. Он обязательно всё поймёт, простит и поможет. Остин умный. Он что-нибудь придумает и спасёт меня. Защитит. Он же всегда это делал. И сейчас это сделает. Потому что в этот раз одной мне не справиться. Да и не хочу я больше справляться одна. Достаточно с меня борьбы в одиночку. Теперь всё будет иначе. Теперь мы будем вдвоём. Только вдвоём. Всегда.
        - Ну же… Давай… Ответь… Ответь же, - быстро шагая в сторону метро, раз за разом набираю его номер, но Остин не отвечает ни на один из звонков. - Чёрт! Где же ты? - шиплю я и дрожащими пальцами пытаюсь напечатать ему сообщение.
        Ноги подкашиваются, руки трясутся. Тело начинает бить и сводить болезненными судорогами от нервов, а буквы на экране смартфона расплываются так же, как и разумные мысли в моей голове. Ведь будь во мне хоть капля здравого смысла, я не стала бы вести себя столь опрометчиво, связываясь с Ридом. Не стала бы наивно верить, что у нас есть шанс зажить счастливо вместе, и думать, что Харт неожиданным возвращением Филиппа просто-напросто хотел заявить о расторжении нашего контракта. И уж точно я не стала бы грезить, что мне удастся добраться до центральной автобусной станции, сесть на нужный рейс до Нью-Йорка и с концами покинуть город.
        Но я - дура, одурманенная чувством облегчения и свободы, - ни о чём из вышеупомянутого не думаю, а прихожу в себя из забвенья несбыточных фантазий, лишь когда, закончив печатать сообщение Остину, вдруг ощущаю болезненный укол, пронзающий тонкую кожу шеи, что мгновенно исключает все шансы сопротивляться или испустить истошный крик о помощи.
        За долю секунды все соединяющие тело и мозг нити разрываются, превращая меня в обмякшую марионетку, что оказывается в стальном капкане чьих-то рук, пока разум стремительно погружается в беспросветную тьму.
        И что же меня ждёт после возвращения из мрака?
        Неизвестно…
        Но определённо точно никакая не свобода.
        Пробуждение встречает меня абсолютной темнотой. Чернильной. Бесшумной. Непроглядной. Осязаемой.
        Пытаюсь дышать полной грудью, пошевелить пальцами или раскрыть веки, но они словно намертво склеились вместе, а тело полностью обездвижено, точно парализовано, но в то же время я чувствую себя невесомой, будто бы лишённой физической оболочки. И я даже не в состоянии определить, в каком именно положении сейчас нахожусь: в стоячем, сидячем или лежачем? А может, вообще в подвешенном? Последний вариант вполне вероятен, потому как я не ощущаю ни присутствия пола под ногами, ни чего-либо твёрдого или мягкого под спиной и задом.
        Что за дерьмо в меня вколол Адам? Если так захотелось меня похитить, не мог, что ли, как в прошлый раз, приказать своему роботу-шпиону силой затолкать меня в машину и привезти к нему? Зачем нужно было травить меня какой-то наркотической дрянью, что не позволяет мне пошевелить ни одной конечностью, а разум вновь норовит засосать в водоворот сна, из которого совсем не хочется выбираться?
        Но пусть в необъятной темноте я и ощущаю себя куда безопасней, мне крайне необходимо как можно быстрее выплыть из этого сонного блаженства на берег реальности, чтобы разобраться в происходящем и понять, что для меня уготовил Адам? Надеюсь, веские объяснения его поступку, автоматически расторгающему наш контракт, он также не забыл подготовить. Будет крайне интересно послушать, какого хрена он вернул Филиппа домой, тем самым едва не превратив меня в убийцу? Ведь самой у меня сейчас совершенно не получается хоть о чём-либо подумать - из-за ежесекундной борьбы с наркотическим дурманом, я даже два и два сложить в уме не в силах, как, в прочем, и составить из букв своё имя, куда уж там ещё пытаться найти правильный ответ?
        Не имею и малейшего представления, сколько времени проходит в моей неустанной схватке со сном вперемешку с попытками ощутить хотя бы кончик мизинца, но в какой-то момент вместо установления контроля над телом ко мне постепенно начинает возвращаться слух, что позволяет мне с трудом, но всё-таки расслышать происходящую в комнате беседу.
        - Нам через час нужно быть на месте. Сколько тебе ещё требуется времени? - из-за действия введённого в мой организм препарата властные, твердые ноты Адама кажутся мне искажёнными до неузнаваемости и словно прерывающимися из-за шума радиопомех.
        - Совсем немного, - с женским голосом происходят та же тема.
        - Я люблю более определённые ответы.
        - Десять минут.
        - Точно хватит? Ты же знаешь, я должен предоставить товар в лучшем в виде.
        - Да. Остались последние штрихи. Все банные процедуры проведены. Она почти готова. Необходимо только замаскировать синяки и дать ей одеться, когда очнётся.
        - Отлично. Сделай всё как следует. Она должна выглядеть лучше всех. Сегодня её ждёт незабываемая ночка.
        Прежде замедленный сердечный ритм и вовсе замирает, останавливается вслед за моим дыханием, пока внутри всё падает, словно дух выбивает, распадаясь на огненные молекулы от страха.
        Незабываемая ночка? Макияж? Одеться? Банные процедуры? К чему Адам меня готовит, и что это за женщина, с которой он разговаривает?
        - Что у неё со здоровьем? - неожиданно мужской голос звучит совсем рядом со мной, но я по-прежнему не могу уловить в нём пленительных нот, присущих низкому тембру Харта.
        - За исключением нескольких отметин на теле, порезов на ладони и покраснения с раной на лице, которые я уже замазала, всё в порядке. Опасных для жизни повреждений нет.
        - Пока нет, - яд от злорадной усмешки жалит мне кожу щеки, пролетает по венам, будто срабатывая как антидот против мышечного онемения. Я с каждой секундой всё сильнее начинаю возвращать себе возможность ощущать части тела, лишь только слух по-прежнему подводит.
        - Она всё ещё девственница? - спрашивает Адам, вводя своим вопросом меня в ещё более глубокий ступор.
        - Нет.
        - Ты серьёзно?! - его голос повышается от злости и удивления.
        - Колин её проверял. Он так сказал.
        Что за ерунда творится? О каком Колине идёт речь? И что он со мной делал? Проверял меня без моего ведома? Какого чёрта?!
        - Вот же бля*ь! После прошлой проверки Колин заверил, что она целка. И где только успела? - бурно сокрушается Адам, всё сильнее режа мой слух своими непонятными фразами.
        Колин… Колин… Колин…
        Кто он такой? Что-то знакомое. Откуда я знаю это имя? А я точно его знаю. Где-то слышала. Неоднократно, и причём совсем недавно… В офисе у Адама? Нет. В Энглвуде?.. Нет. Кого-то из друзей Остина или Марка так зовут?.. Тоже нет. Клиент из клуба?.. Опять нет. Но… уже близко. Он точно из «Атриума». Бармен? Официант? Нет! Нет у нас мужчин в обслуживающем персонале. Есть только братья Мэрроу, охранники и врач… Врач! Вот оно!
        Боже мой!!!
        Наконец, мысленно идентифицировав личность человека, о ком идёт речь, я едва справляюсь, чтобы не вздрогнуть всем телом от нарастающей паники. Однако в следующий миг я всё равно случайно выдаю своё пробуждение тем, что морщусь в отвращении, когда внезапно ощущаю мужские руки, неспешно ведущие от шеи через грудь к моему животу.
        Это не Его руки. Не Его прикосновения. Не Его дыхание опаляет мне кожу.
        - А ты уже, оказывается, проснулась. Отлично. Давай живее приходи в себя. Мы с тобой и так много времени потеряли. - И это не Его голос сейчас гремит негодованием, а пальцы жёстко давят мне на скулы.
        Я в ужасе раскрываю глаза и встречаюсь вовсе не с чёрными безднами глаз, что ошибочно предполагала увидеть, а с хлёстким карим взглядом своего бывшего начальника, чьи жёсткие черты лица сейчас сковываются отталкивающей безжалостной маской.
        Адам меня не похищал. Адама здесь нет. Он к этому не причастен.
        - Эрик…
        ГЛАВА 23
        НИКОЛИНА
        - Эрик… - хрипло блею я, задыхаясь от поработившего меня страха - настоящего, леденящего, охватывающего липкими щупальцами всю мою душу. Ничего общего с той томительной тревогой, которую я испытывала при мысли о возможной стычке с Хартом. Видимо, до этого момента моё подсознание знало, что мне нечего бояться: в каком бы гневе Адам ни был, он не причинит мне то непоправимое зло, что броской надписью пестрит в немигающем взоре Эрика.
        - Скажи мне, Анна, неужели после столь продолжительной игры в недотрогу ты не могла ещё денёк потерпеть, не раздвигая ни перед кем свои ноги? - цедит сквозь зубы Мэрроу, вконец путая мне мысли и пугая до спазмов в животе.
        Не выдавив из себя звука, я ошалело начинаю бегать взглядом по сторонам, совершенно не распознавая серую, тусклую комнату в которой пребываю. Порываюсь вскочить с кровати (как оказалось, я всё-таки лежу), но не получается из-за наручников, накрепко приковывающих мои руки и ноги к железным перилам. Паника достигает небывалых высот, когда замечаю, что на мне надето только не принадлежащее мне кружевное нижнее бельё, а незнакомая женщина, не обращая абсолютно никакого внимания на мои отчаянные попытки вырваться из оков, как ни в чём ни бывало продолжает замазывать пятна на моих бёдрах. Словно для неё это обычное дело. Хотя скорее всего так оно и есть.
        - Тихо, тихо, Анна, успокойся, - фальшиво мягкий полушёпот нервирует меня лишь больше. - Отсюда ты выберешься только, когда я позволю, и исключительно в сопровождении моих людей, так что можешь не дёргаться и не тратить энергию понапрасну. Она тебе сегодня ещё пригодиться, - с мерзкой ухмылкой на губах произносит Эрик, возвышаясь надо мной точно гора.
        - О чём ты говоришь? Где я? Что вообще происходит? - прорезавшийся голос звучит вяло и хрипло, пока тело, наоборот, всё обильней наполняется силой и желанием сопротивляться. - Не трогай меня! Даже не думай и дальше продолжать мазать меня какой-то гадостью! - шиплю я на невозмутимую женщину, когда она намеревается пройтись кистью по моему лицу.
        - Мне нужно закончить макияж.
        - Мне плевать, что тебе нужно… Не смей прикасаться ко мне! - в стремлении помешать ей, игнорируя боль в запястьях и щиколотках, начинаю брыкаться и активно вертеть головой, неожиданно отмечая, что мои волосы уложены аккуратными крупными спиралями.
        Они что, раздели меня, провели какие-то «банные процедуры» и гинекологический осмотр, а после ещё и макияж с укладкой сделали? Что за беспредел они тут устроили?! От одной только мысли о том, что с моим телом творили всё вышеперечисленное, пока я была в тотальной отключке, к всепоглощающему страху добавляется ещё и злость вместе с ярым желанием сейчас же отправиться в душ, чтобы отмыть себя от всех сотворённых со мной манипуляций.
        Несмотря на ограничения в движениях, мои брыкания таки помогают мне избежать действий женщины, но лишь до тех пор, пока сильная рука Мэрроу не накрывает мой лоб и мощно не прибивает голову к кровати, нисколько не заботясь, делает ли он мне больно или нет.
        - Я наслышан о твоём буйном нраве, но со мной это не прокатит, Аннабель, - грозно чеканит Эрик, глядя мне прямо в глаза, но адская смесь эмоций во мне помогает не стушеваться.
        - Я не Аннабель. Меня зовут Николина. И убери от меня свои мерзкие руки! - на фоне твёрдого голоса Мэрроу мой звучит до невозможности жалко, но я несказанно рада, что могу говорить хоть как-то.
        - Мне по*уй, как тебя зовут, идиотка! Либо ты успокоишься сама, либо я это сделаю за тебя.
        - И как же? Ударишь меня? Так давай! Бей! Но я не собираюсь позволять делать со мной то, что вы тут делаете! Отпусти меня! Это похищение! У тебя будут крупные проблемы! Я этого так… - мой и так сиплый голос и вовсе пропадает, когда со следующим вздохом мой рот намертво прикрывает мужская рука.
        - У кого и будут проблемы, то исключительно у тебя. Бить я тебе не буду, Анна, ты и без моих усилий уже донельзя подпорченная. Но если ты сейчас же не успокоишься сама, мне придётся повторно вколоть в тебя чудо-средство, что вмиг сделает тебя покорной и тихой. Хочешь снова стать безвольным овощем или будешь вести себя нормально? Что выберешь?
        А вот после этих его угрожающих слов страх перед перспективой вновь лишиться возможности контролировать своё тело наглухо перекрывает все остальные возмущения, отчего я неохотно, но всё-таки заставляю себя прекратить бороться.
        - Вот и молодец, правильный выбор, - неспешно убирая ладонь с моего рта, хвалит Эрик, на лице же ни один мускул не приходит в движение, что мог бы проявить хоть толику удовлетворения мужчины моей смиренностью. - Совсем не хочется накачивать тебя наркотой перед встречей с покупателями. Думаю, ты тоже не хочешь знакомиться со своим будущим хозяином, будучи под кайфом, не так ли? - он выпускает вопрос мне в губы, от которого я вмиг каменею похлеще, чем от воздействия его «чудо-средства».
        - О каком хозяине ты говоришь? - сдавленный сип рвётся из горла сквозь учащённое от страха дыхание, когда Мэрроу, наконец, отодвигается от меня. Взглядом приказывает женщине продолжить работу и неспешно отходит в другой угол комнаты.
        - Пока не знаю. - Прислоняется спиной к стене и, не торопясь с ответом, закуривает сигарету, специально играя на моих нервах.
        - Что значит не знаешь?
        - Всё зависит от того, кто предложит больше денег за тебя, - сообщает он, выдыхая идеальное кольцо дыма в воздух. До меня оно не добирается, но я начинаю задыхаться лишь от его слов, чувствуя, будто густая чёрная нефть наполняет мои лёгкие.
        - Ты собрался меня кому-то продать? Ты с ума сошёл, Эрик? Что происходит? Зачем ты это делаешь со мной?
        По серьёзному лицу Мэрроу понимаю, что он не шутит, однако мозг до сих пор отказывается принимать реальность происходящего.
        - Слишком много вопросов, Анна, но так уж и быть я отвечу, а точнее, спрошу… Ты помнишь, что я тебе сказал в нашу последнюю встречу? - сухо задаёт вопрос и даёт мне не больше десяти секунд, чтобы среди царящего в голове балагана выловить наш с ним недавний диалог. Но так и не дождавшись ответа, он произносит его сам:
        - Я предупреждал, чтобы ты не смела меня подводить. Было такое? Было. А что, в свою очередь, сделала ты?
        Я подвела.
        А если выражаться более точно просто-напросто без предупреждения и объяснений продинамила Эрика, напрочь забыв о нашем горячем плане отомстить Адаму, потому как, во-первых, в этом неожиданно отпала всякая необходимость, а во-вторых, мои последние два дня были настолько насыщенные, непредсказуемые и полные ярких событий, что в моих мыслях даже на секунду не появлялось места для воспоминания о нашей договорённости.
        - Вижу, ты поняла свою ошибку, - безрадостно констатирует Мэрроу, сквозь табачный дым сосредоточенно всматриваясь в моё лицо.
        - Так, значит, это твоя месть? Я всего лишь не явилась на встречу, а ты похищаешь меня, накачиваешь снотворным, приказываешь незнакомым людям лапать меня, чтобы в итоге продать неизвестно кому? - торопливо проговариваю я, чувствуя, как вновь начинаю мелко дрожать от страха.
        - Нет, твоя продажа - это не месть, Анна. Ничего личного, чистый бизнес. Ты могла избежать для себя такого будущего, если бы пришла ко мне и сняла видео для Харта, а затем продолжала бы работать в «Атриуме». Но ты не сделала первого, как и второго тоже делать больше не собиралась.
        Мэрроу замолкает на несколько секунд, смакуя мой вконец оторопелый взгляд, ведь об увольнении я ему также ни слова не сказала.
        - Не смотри на меня так. Я в курсе, что ты не собиралась возвращаться после отпуска в клуб, потому что сдалась Адаму. Он сам вчера позвонил мне и с неприкрытым самодовольством сообщил об этом. Да только вы оба не были в курсе, что уйти из «Атриума» можно лишь одним путём, и выходит он, как ты уже сама понимаешь, далеко не на улицу.
        - Боже мой… - единственное, что получается ошеломлённо выдохнуть, когда в памяти всплывает разговор Талии и Лолы о пропавшей подруге. - Селена.
        - Да. И она тоже сейчас далеко не на курорте отдыхает, - тут же подтверждает мои подозрения Мэрроу.
        - Что ты за человек такой? Вы же были вместе…
        - Были вместе - это громко сказано. Скорее она была очень выгодной для меня: в клубе всегда приносила хороший доход и ублажала меня отменно. Не собирался я её продавать, однако этот суровый приговор ей подписал Адам.
        - А он тут вообще при чём? - в груди предательски ёкает при упоминании о нём.
        - После твоего побега для своих утех из всех танцовщиц он умудрился выбрать именно мою любимую шлюху, поэтому пришлось от неё избавиться. После него я к ней не собирался прикасаться.
        Меня передёргивает, как от вспыхнувшей перед глазами картины страстного секса Адама с рыжей, так и от бездушного тона Эрика. Он словно не о живой женщине говорит, с которой между прочим состоял в продолжительных «выгодных» отношениях, а о бракованном товаре, что подлежит уничтожению.
        - За Селену велась нехилая борьба. Столь опытную, красивую бестию всем хотелось получить в свою коллекцию. Не зря она годами была моей фавориткой. Такое в постели творила, что за долю секунды любого мужика с ума свести могла. Девушки из «Атриума» вообще всегда особенно пользуются спросом из-за своих отточенных навыков и часто приносят мне практически такую же прибыль, как и девственницы. Ты могла бы стать идеальной комбинацией из двух этих плюсов, но твоя явно бурная ночка обломала мне все планы заработать на тебе неплохую сумму. Теперь придётся делать на тебя скидку, - раздражение свистит в его ровном голосе, когда Эрик сканирует меня с головы до ног изучающим взглядом, задерживаясь на несколько секунд на шее и груди. - Хотя знаешь… если так подумать… осознание, что ты решила погулять на славу перед работой на Харта, радует меня в разы сильнее, чем несколько лишних тысяч за твою девственность. Могу представить себе праведный гнев этого секс-символа, когда он узнает, что его заветный подарочек до него успел распаковать кто-то другой. Я сам лично ему доложу об этой прекрасной новости, перед тем как
всучу свой презент, - заливистый смех Мэрроу, такой же гадкий, как и всё его змеиное нутро, покрывает ледяной коркой всю поверхность кожи.
        - Что ещё за презент?
        - Ну как? Всё тот же - горячее видео с его любимой игрушкой в главной роли. Только на сей раз в этом я учавствовать буду исключительно как оператор, пока тебя несколько мужиков будут по кругу пускать. Я всем желающим дам тебя попробовать. Так сказать, продегустировать перед покупкой. Так что готовься, сегодня тебя однозначно оттрахают по полной. Адам придёт в восторг, когда увидит запись.
        Устрашающие планы Мэрроу сжимают все органы в тугой узел и порываются вытянуть из моей души протяжный, отчаянный стон, который я своевременно пресекаю, дабы не проявлять перед Эриком степень своей паники.
        - Можешь не радоваться. У тебя ничего не получится. Адам тебе не позволит сделать со мной ничего из того, что ты сказал, - наперебой со скоростными ударами сердца твёрдо заявляю я. И даже не понимаю, кого больше хочу убедить в этом - себя или Эрика?
        - Да? И как же он мне помешает? - ехидно бросает змей.
        - Это мне неизвестно, но ты конченый идиот, если думаешь, что твой план увенчается успехом. Адам всегда впереди на несколько шагов, так что ещё посмотрим, кто из нас сегодня будет смеяться последним, - угрожающе рявкаю я, на всю мощь врубая свой главный защитный механизм - агрессию, из последних сил скрывая под ней неописуемый страх и буйное море сомнений.
        Я же сама не имею и малейшего представления, как Адам сумеет меня спасти. Как он узнает, что со мной случилось? Со вчерашнего дня он убрал слежку за мной, а значит, шпион-телохранитель-водитель не мог доложить ему о моём похищении. Вся надежда только на мой телефон, местонахождение которого мне также неизвестно. Я его выронила на улице? Или успела засунуть в карман перед тем, как меня схватили? Чёрт! Не помню. Не знаю. Как всегда, ничего не знаю. Так же как и о том, захочет ли Харт в принципе меня спасать? Эрик сказал, что ещё вчера он ему сам позвонил и радостно сообщил о своей победе, но что-то явно изменилось в его настроении, потому как сегодня он весь день меня не искал, не звонил, не писал и не соизволил поинтересоваться, почему я не явилась к нему, как и обещала, а сразу же решил вернуть Филиппа.
        Мда!.. Уж лучше бы не думала об этом. Картина сложившейся ситуации, в которую я в очередной раз попала, абсолютно не обнадёживает и нисколько не утешает, а следующее заявление Мэрроу лишь обостряет мою нервозность:
        - В этот раз ни Адам, ни кто-либо ещё тебя спасти не сможет, Анна. Мои люди действовали чисто и незаметно. Никто не видел, как тебя погрузили в машину, а значит свидетелей, которые могли бы сообщить в полицию и уж тем более Харту, нет. Так что прекрати выводить меня из себя бессмысленной болтовнёй, если не хочешь ещё больше усугубить своё положение. Будешь хорошей девочкой, и, возможно, я сжалюсь и попрошу сегодняшних покупателей быть с тобой понежнее. Тебе, может, даже понравится.
        Вот уж в этом я сильно сомневаюсь.
        Я глубоко дышу, стараясь унять внутренний мандраж, но уверенный голос Эрика и его жестокий взгляд лишь усиливает ощущение арктического холода, что неудержимо нарастает, оседая ледяной глыбой внизу живота.
        - Готово, - внезапно подаёт голос мой молчаливый визажист, в последний раз мазнув одной из кисточек чуть выше моей груди. - На шее только всё равно заметны пятна. Но платье должно их скрыть, - добавляет она, а я осознаю, что из-за напряжения и гнетущей боязни всё это время даже не замечала её порхающих движений, тщательно маскирующих несдержанные поцелуи Остина.
        Боже… Остин… Любимый мой… Я тебя больше никогда не увижу. А ты уже, наверное, прочёл моё сообщение и ждёшь моего приезда. Но так и не дождёшься… И даже не узнаешь, что со мной произошло. Но это и к лучшему… Хотела бы и я стереть из памяти все слова Мэрроу о том, что именно меня ждёт в скором будущем.
        - Держи. Оденешь это, - Мэрроу небрежно бросает на меня чёрное платье. - Я освобожу тебя от наручников, но даже не думай учудить какую-нибудь глупость. Выход отсюда ты не найдёшь, а если и найдёшь, у двери стоит охрана, которую тебе ни за что не миновать. Попыткой побега ты не добьёшься ничего, кроме ещё одного усмирительного укольчика. Ты меня поняла? - строго спрашивает Эрик, доставая ключи из карманов брюк.
        Не стану скрывать, мысли о возможном побеге проскальзывают даже в моём не до конца трезвом уме, и я непременно воспользуюсь первым же удачным случаем сделать это. И дай бог, чтобы такой случай подвернулся.
        - Повторяю: ты поняла? - не дождавшись моего ответа, бывший босс сжимает мои щёки, поднимая лицо к себе.
        - Поняла, - сдавленно бормочу я, едва сдерживая порыв плюнуть ему в рожу.
        И на этого преступника я проработала больше года, не ведая о том, в какой опасности ежедневно нахожусь? В уме не укладывается. Эрик хоть и не вызывал во мне никакого доверия с самой первой встречи, но я и подумать не могла, что вечно спокойной, сдержанный и немногословный начальник замешан в криминальных делах. Интересно, Тони тоже погряз в этом ужасе или он не в курсе беспредела, что творит его скользкий брат?
        Слышу характерный щелчок открывающихся наручников и тут же дёргаю рукой, освобождая покрасневшее запястье из металлического кольца. Следом совершаю то же действие второй рукой, а затем и ногами, шустро прижимая колени к груди в инстинктивном желании укрыться от цепкого взора Эрика.
        - Что уселась? Одевайся быстрее. Нам пора выезжать. И лифчик сними. С этим платьем он тебе не пригодится, - безапелляционным тоном приказывает он, быстро набирая кому-то сообщение.
        - А где моя одежда? И сумка с вещами? Куда всё делось? - спрашиваю я, с немалым раздражением хватая с кровати брошенную Мэрроу тряпку. Если я узнаю, что смартфон находится где-то здесь, у меня ещё сохраниться немного веры в благополучный исход. Щепотка надежды, которая не позволила бы мне сойти с ума уже прямо в эту секунду.
        - Об этом тебе больше не стоит волноваться. Твоё жалкое тряпьё на свалке, документы будут переданы покупателю, а сумка оставлена на вонючей улице, где мы тебя подобрали.
        Вера? Надежда? Благоприятный исход?
        Смешная.
        Забудь, Николина! В твоей жизни никогда не было ничего из этого, так с чего ты вообще решила, что в этот раз окажется иначе?
        По ходу, на этом и правда всё! Мне нужно начинать смиряться с реальностью, где я не главная героиня крутого блокбастера, по сюжету которого предусмотрено фееричное появление героя, спасающего меня из рук похитителей и группового изнасилования. Никакого спасения не будет. Меня ждёт исключительно печальный финал.
        Никому не известно, где я.
        За мной никто не придёт.
        Теперь я в этом больше, чем уверена.
        Но, наверное, я в самом деле наивная мечтательница или же просто человек, переживший за свои двадцать лет столько дерьма, сколько многие не встречают за всю жизнь, который отказывается потухать и сдаваться до тех пор, пока не испустит последний вздох.
        Я не позволю преждевременной панике поглотить мой разум, даже несмотря на осознание своей неминуемой участи. Мне не нужны спасители, чтобы позаботиться о себе. Я сама могу за себя постоять и попытаться выбраться из этой ловушки. И пусть, по словам Эрика, сейчас сбежать у меня шансов никаких нет, но, возможно, они появятся во время перевозки или же непосредственно на месте встречи с покупателями.
        Ещё не всё потеряно. Я всё ещё смогу спасти себя. Я смогу. Обязательно смогу. Сдаваться ещё слишком рано.
        С этими воодушевляющими, поддерживающими боевой дух убеждениями я молчаливо надеваю на себя платье, что оказывается до неприличия откровенным: коротким, облегающим, без рукавов и бретелей, но с удерживающей полосой на шее, похожей на ошейник, и с прозрачной сетчатой вставкой, почти полностью открывающей зону декольте. Будь в этой комнате зеркало, мне бы даже смотреть в него не понадобилось, чтобы понять, что я выгляжу, как вульгарная шлюха. А красные туфли на пятнадцатисантиметровых каблуках и в тон им яркая помада, которой меня намалевала помощница Эрика, завершают сей бля*ский образ.
        Стоит только Мэрроу удовлетворённо хмыкнуть, глядя на итог моего очередного вынужденного преображения, как в комнату входят двое крупных амбалов.
        - Все готовы и уже погружены в транспорт, сэр, осталась только эта, - отчитывается лысый громила с полностью истатуированными руками.
        - Превосходно. Эта тоже готова, - отзывается Эрик и подходит ко мне. - Руки.
        - Что?
        - Руки вперёд.
        - Зачем?
        - Что значит зачем? Ты в самом деле такая дура и думаешь, что я тебя отправлю без наручников?
        Я искренне на это надеялась. Точно дура.
        - Я думаю, эти два гиганта вполне способны справиться с одной девушкой и без наручников, - неосознанно делаю шаг назад, желая избежать намерений Эрика, но он остаётся непреклонным, грубо хватая меня за запястье.
        - Хватило бы и одного гиганта, чтобы с тобой справиться, но я всегда люблю подстраховаться, - монотонно сообщает он, замыкая наручники на моих руках, а затем достаёт из кармана пиджака чёрный тканевый мешок.
        - А это ещё зачем? - на сей раз я не просто совершаю шаг назад, а отскакиваю на несколько метров, ударяясь спиной об стену.
        - Это, чтобы ты глазками своими вокруг не щёлкала, - он неизбежно наступает на меня, как танк, загораживая собой весь обзор на комнату, а когда замечает мой порыв начать от него защищаться, требует от амбалов удержать моё взбунтовавшееся тело, пока сам надевает мне на голову мешок.
        - Сними это с меня, Эрик! Сними! - рычу я, ничего не видя и задыхаясь от неприятного запаха ткани.
        - Не стоит так кричать, иначе ещё и рот заклею. И прекрати брыкаться, Анна. А то макияж подпортишь, - равнодушно отвечает он.
        - Пошёл ты на хрен со своим макияжем, ублюдок, - сдавленно шиплю я, вкладывая в слова весь страх и гнев, когда две пары кувалд отрывают меня от пола и начинают уносить в неизвестность.
        Материя мешка на моей голове настолько плотная, что мне не удаётся разглядеть даже малейшего просвета. Я только слышу гулкий стук мужских шагов по бетону, а чуть позже по ступеням вверх. Проходит полминуты, и раздаётся протяжный скрип открывающейся двери. Мы резко останавливаемся, и я уже собираюсь заорать во всю улицу о помощи, как спасательный ор мгновенно обрывается, когда нечто твёрдое упирается мне в правый бок.
        - Только попробуй пискнуть, и сразу же получишь пулю в живот, усекла? - угрожает один из великанов, безжалостно сдавливая мою руку.
        Стрельбу в Энглвуде я выдела не раз, но никогда ещё дуло пистолета не было направлено в мою сторону, поэтому страх, который я столь отчаянно пытаюсь от себя отогнать, в мгновенье лишает меня дара речи. Даже если бы захотела, теперь уж закричать я точно не смогла, а в ответ на грозное обещание мужчины я всего лишь издаю утвердительное мычание.
        Мы выбираемся на улицу, тишину которой разбавляет рычание мотора и жалобный женский плач, что в разы усиливается, когда открывается дверца автомобиля, или скорее грузовика. Меня, наконец, опускают на землю. Один амбал запрыгивает на какое-то возвышение, а второй продолжает крепко удерживать меня под локоть, полностью обрубая мне возможность сбежать.
        - Давай её сюда, - летит приказ откуда-то сверху. Меня тут же подхватывают и мощным рывком поднимают в машину. Я оказываюсь в центре гомона жалобного плача и всхлипов, что словно тысячи лезвий чиркают по моим и так напряжённым нервам, повышая уровень моего собственного страха до предела.
        Сколько же нас здесь? Около двадцати, тридцати, а то и больше? И всех нас продадут неизвестным мужчинам? Маньякам? Извращенцам? Или просто богатеньким выродкам, для которых человеческая жизнь ничего не значит?
        Ужас! Нет! Этого не случится! Моя жизнь не кончится подобным образом, так и не начавшись. Я же только что освободилась из собственноручно построенной клетки не для того, чтобы прямиком попасть в новую, что непременно окажется несоизмеримо страшнее.
        Всю дорогу я пытаюсь абстрагироваться от душераздирающего гула женских рыданий и мужской ругани, беспрерывно повторяя себе под нос всевозможные утешительные мантры, и, как последняя идиотка, всё ещё не перестаю надеяться, что в любой момент наш грузовик остановят или же, как в прошлый раз в случае с Марком - врежутся и всех нас спасут.
        Никогда не могла бы подумать, что скажу нечто подобное, но если бы мой проклятый робот-шпион сейчас объявился, я бы на радостях расцеловала бы всё его безэмоциональное лицо. Однако он не объявляется и никакой аварии не происходит. Мы беспрепятственно добираемся до пункта назначения, нас поочерёдно вытаскивают из машины и куда-то ведут несколько минут. Заставляют опуститься на колени прямо на холодный цементный пол и только после этого наконец избавляют от чернильного пакета.
        Несмотря на довольно-таки тусклое освещение, мне всё равно требуется время привыкнуть к свету. Как только неприятная резь в глазах проходит, я бегло осматриваюсь по сторонам. Нас привезли в какой-то заброшенный склад или амбар. Без контейнеров, стеллажей или любого другого предмета, за которым была бы возможность спрятаться. Окон нет. Дверей тоже не обнаруживаю, за исключением той, через которую нас сюда привели. И ко всему прочему двое мужчин с оружием в руках, которые занимались нашей перевозкой, стоят перед нами, словно сторожевые псы, не сводя немигающих, зорких прищуров.
        Дерьмо! Дела совсем плохи.
        Бросаю быстрый взгляд на девушек по обе стороны от меня, точно так же сидящих на коленях, понимая, что не ошиблась в своих предположениях: нас около тридцати. Все в чёрных платьях, с заключёнными в наручники запястьями, сделанными укладками и поплывшим от истошных слёз макияжем.
        Эрик точно дебил. Зачем нужно шпаклевать свой «товар», если знаешь, что вся штукатурка, безусловно, превратится в потёкшую глину ещё до встречи с покупателями? Или это именно то, что хотят видеть больные на всю головы мерзавцы? Страх, боль, слёзы и тёмные подтёки на лицах своих жертв?
        Ничего из этого они во мне не увидят. По крайней мере последних два пункта так точно. И даже не знаю, играет ли мне на руку вечное отсутствие слёз в данной ситуации или нет? Возможно, быть единственной с неразмазанным, незарёванным лицом может значительно увеличить мои шансы быть замеченной одной из первых. А мне, наоборот, необходимо слиться со всей массой рыдающих девиц и как можно дольше не привлекать к себе внимания.
        Необходимо потянуть время по максимуму! Зачем? Честно? Да я и сама до конца не знаю… Видимо, дура я просто, которая только что предельно чётко поняла, что спастись самостоятельно шансов у меня никаких нет, и теперь единственный способ, каким я могу хоть немного поддержать свой моральный настрой - это наивная, отчаянная и абсолютно напрасная надежда в то, что Адам всё-таки ищет меня.
        Предупреждение: в проде присутствуют жестокие сцены. Заранее извиняюсь перед самыми эмоциональными.
        - Аннабель? - тихий писк возле правого уха отвлекает меня от моих глупых надежд. Я перевожу взгляд с пола на рядом стоящую девушку и лишь сейчас узнаю в ней свою коллегу.
        - Талия? - изумлённо выдыхаю я, с опаской поглядывая на грозного мужчину в паре метров от нас.
        - Ты тоже здесь, - дрожащим, осипшим голосом произносит девушка. И я не удивляюсь, почему я сразу её не узнала - от её обычного стервозного, уверенного образа Снежной Королевы сейчас остались лишь пепельные, идеально ровные волосы. В остальном же она похожа на поникшую, до смерти перепуганную Бель в эпизоде, когда она оказалась в клетке страшного Чудовища.
        О чём я вообще думаю? Мой мозг решает послать картинки из Диснеевского мультфильма на помощь отвлечься от экстренной ситуации? Вполне возможно. Что же ему ещё остаётся, ощущая полнейшую безысходность?
        - Боже мой… Что с нами будет? Что они сделают? - с судорожным всхлипом повторяет Талия, но мне ответить ей так и не удаётся - уже в следующую секунду мы все вздрагиваем от нескольких звучных мужских голосов, неумолимо приближающихся к нам из-за спины.
        - Ого! Вижу, в этот раз ты подготовился основательно, Эрик, - тягучий бас вместе с убойной дозой острого парфюма приплывает к нам первым. - Нам будет сегодня из чего выбрать.
        Я опускаю голову вниз, не решаясь метнуть даже быстрый взгляд на лицо одного из моих возможных мучителей, и едва удерживаю боязливый писк, когда рядом с ним появляется ещё несколько пар до блеска начищенных ботинок.
        - Да, в этот раз партия получилась гораздо больше, чем обычно, - мерзкий голос Эрика я узнаю даже сквозь симфонию женских завываний и шум оголтелого сердцебиения в ушах.
        - И гораздо разнообразней, - подмечает некто третий и начинает совершать неспешный, изучающий проход вдоль всей нашей скулящей линии, вынуждая вмиг напрячься ещё сильнее.
        Каждый его шаг - десятки ударов моего сердца, что подпрыгивает до горла и рвётся там подобно птице в силке, когда мужчина проходит мимо меня.
        - А какие шумные. Ужас! - недовольно констатирует четвёртый, повторяя тот же путь, что и предыдущий мужчина.
        - А ну заткнулись, суки! Задолбали уже реветь! - угрожающе рявкает Мэрроу, перекрикивая весь плачущий хор. Даже не знала, что он так умеет. Хотя… о том, что он опасный преступник и торговец людьми, я тоже представления не имела.
        Доселе заливающаяся громкими слезами Талия у меня под боком мгновенно затыкается, сменяя плач на сдавленный хрип. То же делают и все остальные девушки, кроме одной, находящейся практически на другом конце шеренги. Она не может справиться со страхом перед всем происходящим, лишь увеличивая громкость своих истерических рыданий.
        - Я кому сказал…
        - Подожди, Эрик. Я сам.
        Боковым зрением я вижу, как четвёртый взмахом руки пресекает порыв Мэрроу усмирить голосистую девушку, и полностью поворачивается к ней.
        - Откуда ж ты такая звонкая появилась? - ехидно протягивает гад, на что в ответ получает новый заход жалобных завываний. - Ну ничего. Сейчас исправим. Посмотрим, как ты запоёшь с членом в глотке, - с недоброй усмешкой произносит он, а затем я слышу щелчок ремня с коротким звуком раскрывающейся ширинки.
        - Нет, нет… прошу Вас… умоляю… не надо… Пожалуйста, - захлёбываясь слезами, скулит девушка, и мы с Талией одновременно содрогаемся, как в лихорадке, в первые же секунды узнавая голос Лолы, что срывается на кашель и мучительные хрипы, когда мужчина, полностью игнорируя её мольбы и присутствие безучастных зрителей, жёстко хватает свою жертву за волосы и затыкает членом ей рот.
        Несколько девушек, те, что находятся совсем рядом с происходящим насилием, вновь не сдерживаются и начинают отчаянно плакать, а Талия и зарёванная красотка слева от меня - учащённо дышать и стонать, пока мужчины, с интересом наблюдающие за насильственной сценой, как ни в чём не бывало срываются на задорный смех и лепет. Но даже невзирая на весь этот отвратительный гам, окружающий меня со всех сторон, я всё равно умудряюсь улавливать хлюпающие звуки безжалостно погружающийся плоти в женский рот.
        Порываюсь закрыть уши, но наручники не позволяют это сделать, и потому, с каждой секундой дрожа всё сильнее, мне приходится слушать все страдания Лолы от начала до самого конца: шлепки, кряхтения, жалостливые стоны, её попытки закричать, пошлые фразы мужчины, что в итоге спустя вечность сменяются отборной порцией мата, когда девушку начинает тошнить прямо на брюки насильника.
        - Вот же дрянь мерзкая! - взрывается мужчина, сотрясая своим криком все стены ангара.
        Я совершаю чудовищную ошибку и поворачиваю голову к омерзительной сцене, становясь свидетелем того, как урод, не жалея сил, ударяет Лолу с ноги по лицу так, что та валится на пол и моментально теряет сознание.
        От вида её разбитого, кровоточащего носа и испачканных рвотой губ я по-прежнему не издаю и звука, но мне вконец становится нечем дышать. Теперь я официально на грани истерики. Страх. Паника. Оцепенелый ужас. Осознание грядущей участи. Всё одним сплошным смертоносным шквалом обрушивается на меня. Сердце остервенело колотится в клетке рёбер, где ему больше не хватает места, отчего беспокойная мышца начинает заходиться, словно в приступе клаустрофобии.
        - Ну что? Кто-то ещё хочет, чтобы их так же заткнули, или сами прекратите реветь? - громогласный вопрос четвёртого звонко отскакивает от всех стен ангара, многократно ударяя по барабанным перегонкам, и по всей видимости, не только моим. И пяти секунд не проходит, как в пространстве склада повисает кладбищенская тишина. Ни плача, ни всхлипов, ни стонов, ни даже наших дыханий - всё бесследно исчезает.
        - Вот и прекрасно. Не совсем тупые попались, и то радует, - заключает мужчина, усердно оттирая пятна со своей элегантной штанины. - А эту я покупаю. - Указывает на лежащую без сознания и истекающую кровью Лолу. - Назовёшь потом сумму, Эрик. На такую красотку никаких денег не жалко. Уж очень в моём вкусе. Подлатаю её, и будет ещё потом долго и усердно отрабатывать мои испорченные брюки.
        - Ты непременно останешься доволен своим приобретением. Лолу вообще-то смело можно называть мастером глубокого горла. Видимо, сегодня она просто перенервничала, - деловито отвечает Эрик, продолжая стоять среди нескольких других покупателей, на лица которых я до сих пор отказываюсь поднимать взгляд. Не хочу их видеть. Не хочу встречаться глазами с моим будущем извергом. Не хочу запоминать физиономии монстров, что без капли сожалений вытворяют подобные мерзости с людьми. Мне легче закрыться в себе, погрузиться глубоко в свои мысли, воспоминания, фантазии. Вытянуть из архивов сознания все крупицы ясных, счастливых эмоций. Отключиться от происходящего, окружив себя защитной стеной, что позволит хоть ненадолго почувствовать мнимое ощущение безопасности.
        - Так… С самой крикливой разобрались. Кто ещё интересненький у нас тут есть? - раскатистый возглас четвёртого, всё ближе подбирающийся к нам, теперь слышится мне как сквозь толстое стекло.
        - Самая тихая и чересчур спокойная, - вдруг гремит над моей головой голос другого мужчины, но даже его внезапное появление рядом со мной не заставляет меня боязливо вздрогнуть.
        Меня здесь нет. Сейчас я с Эмилией в нашем любимом уютном кафе, недалеко от её дома. Пьём горячий какао с разноцветными маршмеллоу и трещим без остановки на всевозможные темы.
        - Ну уж очень тихая. И совсем не плачет. Тебе не страшно, девочка? - обманчиво мягкий вопрос. Грубая хватка пальцев на моём подбородке. Давящий взгляд сверху. Но нет. Мне не страшно. Я прикрываю веки и ещё глубже ныряю внутрь себя, прячась в непроницаемом склепе, где всё хорошо. Где мне ничто и никто не угрожает.
        - Глаза открой и ответь: тебе не страшно? - повторяет нелюдь, приближаясь своим лицом вплотную к моему, но я не чувствую ни его запаха, ни дуновений ровного дыхания на своей коже.
        Меня здесь нет. Я переоделась в розовую пачку с пуантами и демонстрирую папе новые танцевальные па, которые выучила на последнем занятии в хореографической студии. Он внимательно смотрит на меня, улыбается, хлопает в ладоши и восторгается моими детскими успехами и кривляньями.
        - Глухонемая, что ли? - сквозь отчётливые звуки лиричной мелодии в моей голове, что сопровождают моё танцевальное выступление, я едва улавливаю постепенно закипающий злостью тон мужчины.
        - Нет, не глухонемая, а просто непокорная, - встревает Эрик и продолжает говорить что-то ещё, но я окончательно улетаю в свою вселенную, где на сей раз нахожусь на кухне бабушки Мэгги, помогая ей в готовке её фирменного рагу. Она, как всегда, делится кулинарными секретами, а я усердно пытаюсь намотать на ус всю информацию, чтобы в будущем самой готовить подобные шедевры Остину.
        - Непокорная, значит? - едкая усмешка лишь слегка рассеивает мою иллюзию, поэтому я практически не чувствую, как мужская рука в реальности сползает с моего подбородка на шею. - Люблю таких. Особенно люблю их ломать, а потом переделывать на свой лад, - с наслаждением выдаёт он и сдавливает пальцами моё горло, явно предвкушая услышать мой болезненный всхлип. Но с моих уст не слетает ни единого писка, потому что мне нисколечко не больно.
        Меня здесь нет. Я гуляю с Остином по белоснежному пляжу, держа его за руку, прижимаюсь к любимым губам с поцелуем. Наслаждаюсь солнцем, ем мороженное, несу чепуху, говорю, как сильно я его люблю, и смеюсь от счастья, растворяясь в его крепких объятиях под лёгкий шум морского прибоя. Он и море - две заветные мечты, наконец, соединились вместе, и я счастлива. Счастлива! Меня здесь нет.
        - Открой глаза, - приказывает мужчина, рывком поднимая меня с колен, продолжая безжалостно сдавливать горло. - Быстро! Иначе задушу!
        Но я не открываю. Ни за что не посмотрю в лицо своему ужасу. Если мне суждено сейчас умереть, то рожа этого животного не будет последним, что я увижу в своей жизни.
        Пока мои лёгкие неудержимо опустошаются, а в мозг прекращает поступать кислород, я хочу ещё разок увидеть Эмилию… Детей в детдоме… Бабушку Мэгги… Папу… Остина… Всех, всех, всех, кто мне дорог и кого я люблю.
        Но почему-то никого из них моё сознание больше не отображает перед внутренним взором. За считаные секунды до неминуемой гибели только одно лицо всплывает ярким кадром на воображаемом экране. Только один аромат разбавляет всю кровь в теле своими огненными чарами. И только один голос ласкает пленительными нотами мой слух, даже несмотря на то, что Его нет рядом.
        - Чёрт бы тебя побрал, Лина, ты меня слышишь?! - теряя терпение, он рычит, точно дикий зверь, и, освобождая мои ягодицы от своих нежно-грубых терзаний, запускает руки в мои волосы.
        - Слышу… Но не понимаю, - с полустоном добавляю я, в сотый раз неумолимо пропадая в его обсидиановых глазах.
        - Что ты не понимаешь?
        - Почему?
        - Что почему?
        - Почему я?
        Адам накрывает моё лицо ладонями, пальцами медленно водит по нему, будто изучая или надеясь найти в нём что-то важное, своими трепетными касаниями растворяя меня в моменте нашего с ним эмоционального слияния.
        - Потому что ты особенная, дикарка… Особенная… И ты даже представить себе не можешь насколько. Ты никуда от меня не денешься. Я не отпущу, и сбежать от меня у тебя больше не получится. Ты - моя! И это всё, что тебе нужно понять и запомнить. Ты - моя, Лина! Я так решил, а тебе остаётся лишь принять это…
        Его горячие губы накрывают мои, руки подчиняют тело своей силе, и весь окружающий мир исчезает на тот потрясающий миг, когда я нахожусь в плену его власти.
        И после одного из самых счастливых, но насквозь пропитанного ложью воспоминания я чувствую, как смерть касается меня своими леденящими пальцами, в мгновенье ока руша всю мою защитную стену, что, падая, вновь впускает в разум дичайший страх и невыразимое желание сделать всё возможное, чтобы только выжить…
        Чтобы ещё хоть раз увидеть его.
        И я сдаюсь: хватаюсь руками за запястье изверга, душащего меня всё это время, и открываю глаза, встречаясь с до предела ожесточённым лицом, но даже разглядеть его как следует не успеваю - где-то снаружи внезапно раздаётся череда выстрелов и крики, после которых в ангар врывается группа людей. Всё происходит слишком резко, быстро, со скоростью света. Я ничего не понимаю и толком не могу разглядеть происходящий вокруг хаос, лишь чувствую, как некая мощная, порывистая сила пролетает мимо меня, вмиг освобождая моё горло от мужских ладоней.
        Пребывая в предобморочном состоянии, я стремительно падаю вниз, начиная кашлять и жадно вбирать в себя живительный воздух. От сильного головокружения в глазах рябит, мелькают неоновые точки. Горло пересохло и болит, а уши закладывает от женских визгов, мужских криков, стрельбы и хлёстких ударов борьбы.
        Продолжая восполнять резервы кислорода, я боюсь оторваться от пола, дабы не попасть под обстрел. Единственное, на что мне хватает сил и смелости - это немного приподнять голову и, повернувшись в сторону беспорядочной бойни, вмиг захлебнуться взрывной волной эмоций.
        Он нашёл меня. Он всё-таки пришёл! Он пришёл за мной.
        Вижу Адама сквозь плотный слой мглы, и кровь тут же начинает циркулировать с бешеной скоростью по венам, закипать внутри, взрываться, даруя ощущение полной потери равновесия. В глазах всё начинает вертеться, а земля будто уходит из-под меня, начиная двигаться, словно багажная лента, но я всё равно продолжаю восторженно улыбаться невероятной, ни с чем не сравнимой радости моему спасению.
        Правда, недолго… Буквально пару десятков секунд.
        А дальше…
        Дальше весь мой мир переворачивается вверх тормашками. Кто-то обхватывает меня за талию, перекидывает через своё плечо и уносит прочь из эпицентра схватки, где люди Харта прибивают к полу всех покупателей вместе с Эриком Мэрроу, приставив к их затылкам пистолеты, а сам Адам не прекращает всё обильней пачкать свои кулаки кровью того самого ублюдка, что ещё минуту назад меня душил.
        Я не успеваю ни спросить, кто меня схватил и куда несёт, ни попытаться посопротивляться. Последние силы разом покидают моё тело, картинка перед глазами резко обрывается, а разум вновь погружается в темноту.
        Надолго или нет? Не знаю. Но проведённого времени в отключке оказывается достаточно, чтобы, проснувшись, понять - меня успели перевезти из ангара в самый настоящий ад.
        Я открываю глаза, напрягаю зрение, но оно отказывается быстро проясняться до чёткой картинки, в то время как тело, наоборот, мгновенно ощущает, как вся кожа, покрытая влажной испариной, горит и пылает, словно я нахожусь возле кратера вулкана. Но, чёрт побери, на сей раз я предельно точно могу сказать, что лежу не возле опасного жерла, в любой момент способного окатить меня потоком лавы и угольной пыли, а в мягкой, удобной кровати, вокруг которой всё пространство окрашено в огненное зарево.
        Что?! Огонь?! Пожар?! Меня что, ко всему прочему теперь ещё и заживо сжечь решили?!
        Всего за секунду мой пульс взлетает до максимальной отметки, а сердце начинает колотиться, как безумный барабан, и за десять я успеваю резко принять сидячее положение, с титаническим трудом сфокусироваться на полыхающем в опасной близости огне и разом пресечь нешуточную панику с дальнейшими планами о спасении.
        Никакого пожара нет, никто не решил меня убить подобным мучительным способом, и ничто моей жизни не угрожает, просто потому что оранжево-красные блики, превращающие спальную комнату в адскую преисподнюю, - не что иное, как цифровая визуализация огня на поверхности панорамных окон.
        Страх постепенно отпускает меня из своих стальных объятий, пока я недоумённо всматриваюсь в уже знакомые окна и в такую же до щемящей боли знакомую спальню Адама.
        Значит, меня привезли к нему. В его пентхаус. В его комнату. Я спасена. Я в безопасности. Меня никто не купит. Не изнасилует. И не станет издеваться или избивать, как сделали это с Лолой. Я могу начинать радоваться тому, что моя жизнь продолжается. Однако вздохнуть с облегчением почему-то не получается.
        Несмотря на чёткое осознание, что огонь на стеклах и большинстве мебели в комнате - это просто качественная, до жути правдоподобная иллюстрация, стоит только вдохнуть ноздрями воздух, как он тут же выжигает в лёгких жгучие шрамы, будто я пребываю сейчас в стоградусной сауне.
        Кое-как справляясь с кислородным голоданием, я встаю с кровати. Утонув стопами в шерстяном ковре, неспешно направляюсь к окнам, желая проверить, работают ли они сейчас ещё и как мощный обогреватель.
        Иду навстречу пляшущему огненными языками экрану, неосознанно залипая на вид устрашающей безудержной стихии. Протягиваю руку, морально готовясь, что прикосновение к стеклу болезненно обожжёт мне кожу, но когда соединяю ладонь с окном, кроме прохлады, ничего не ощущаю. Лишь только сенсор на дигитальном экране мгновенно реагирует на мои действия усилением багровых всполохов огня.
        От неожиданности я резко отскакиваю от яркой вспышки и тут же врезаюсь спиной в стену, которой быть за мной никак не может. Быстро разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и не сдерживаюсь от короткого громкого вскрика, что мгновенно испаряется во вкрадчивой, порабощающей душу интонации мужчины.
        - Сколько бы раз ты ни горела, всё равно продолжаешь бездумно лететь на огонь, да, Лина?
        Одержимое, мощное, сокрушительное желание вместе с его низким голосом прошивает тело с головы до кончиков пальцев, напрочь вытесняя из крови весь адреналин, что, по всей видимости, до сих пор являлся той самой преградой, что не позволяла мне ощутить присутствие Адама в спальне.
        - Ты здесь… - испускаю изумлённый стон, с первой же секунды попадая в плен чёрных зрачков, что затягивают меня в космические бездны, парящие вне пространства и времени. Все вены вмиг наполняются магией. Она опустошает голову, туманит разум и превращает ноги в зыбкое желе, неспособное прочно удерживать вес моего тела, но всё это мелочи. Ничто не идёт в сравнение с моей радостью из-за новости, что с Адамом всё в порядке.
        Ни о чём больше не думая, я делаю то единственное, что отчаянно жаждет в моменте всё моё естество: я вцепляюсь в Адама с крепкими объятиями, желая пропустить сквозь них всю свою благодарность за спасение и счастье за то, что он с ним ничего не случилось.
        Он цел и невредим. Он здесь. Мы оба здесь. И живы. Счастью моему нет предела. И наверное, именно оно - невыразимое, сладко пьянящее и вибрирующее в каждой клеточке чувство счастья, и приклеивает меня чересчур страстно к мужскому каменному корпусу, стирая из памяти всю реальность и даруя рукам полную свободу. Я сама не понимаю, как начинаю жадно скользить по его крепкой, точно вылитой из стали спине, ощупывать пальцами рельеф развитых мышц, сходя с ума от желания почувствовать его кожа к коже. Хотя нет… Это не простое желание. Острая нужда. Крайняя необходимость. Заветная доза лекарства, без которой ещё немного - и я сгорю дотла от ощущения, будто имитационный огонь, окружающий нас со всех сторон, волшебным образом превратился в настоящий.
        - Я так испугалась, - словно со стороны слышу свой томный, исступлённый голос, пока руки, будто не принадлежащие мне, продолжают с ненормальным голодом изучать напряжённый торс Адама. - Я уже перестала надеяться, что ты за мной придёшь, - шепчу я, усыпая короткими поцелуями напряжённую шею и вдыхая в себя его неповторимый запах. Уникальный, отравляющий, сжигающий изнутри, превращающий меня в пепел, который мечтает опасть плотным слоем на каждый миллиметр кожи мужчины. Не любого. А именно Адама. Только его. Хочу его сейчас же до сладких судорог во всём теле, до закипающей в жилах крови и жалобных всхлипов, то и дело срывающихся с моих губ поневоле.
        Это ненормально. Так быть не должно. Я благодарна ему. Да. Рада видеть его живым. Тоже. Но я не должна его хотеть настолько сильно, ведь я же научилась справляться с его силой. Ну или хотя бы научилась не терять полный контроль над собой, будучи с ним рядом. Но судя по тому, как блаженно я трусь грудью о возвышающуюся надо мной неподвижную глыбу и начинаю расстёгивать верхние пуговицы его окровавленной рубашки, контроль всё-таки покинул меня, не дав ни малейшего шанса побороться за бразды правления.
        Да только какого чёрта? Почему это со мной творится? Почему я не могу остановиться? А почему Адам молчит, абсолютно не двигаясь? И почему его рубашка вся испачкана в крови?
        - Адам… - выдавливаю из себя едва слышный стон и в попытке удержать свои руки от дальнейших действий с остервенением сжимаю их на испятнанной кровью ткани. - Что происходит?
        Разум плывёт, как после наркоза, затрудняя мне задачу вспомнить последние секунды перед потерей сознания: крики, плач, суета, много людей, выстрелы и драка… Адам непрерывно и жесткого наносит удар за ударом по распластавшемуся по полу мужчине, который чуть было не лишил меня жизни.
        Что с ним стало? Что Адам сделал? Чем всё закончилось?
        Я не знаю, какие высшие силы помогают мне наконец зацепиться за нить благоразумия и оторвать тело от Адама, вскинуть голову вверх и сфокусироваться на его лице - непроницаемом, застывшем, держащем под строгим замком каждую эмоцию, которую мне ни прочитать, ни разгадать не по силам.
        Наши взгляды встречаются, ещё сильнее накаляя атомы воздуха, циркулирующего между нами. И я накаляюсь вслед за ними, осязая яростно-возбуждённую ауру, выдающую его искусно скрываемый гнев. От Адама пахнет грозовым штормом с электрическими вспышками далёких молний, что сотрясают меня в разы сильнее, чем недавняя пальба в ангаре. И теперь я чётко ощущаю, что в его парфюме на каждую терпкую ноту приходится несколько животных, заставляющих мою женскую природу живо откликаться на его дикую энергию.
        Это он… Это Адам является очагом удушливой жары в комнате. Это он излучает сейчас свою силу в троекратном объёме, что превращает меня в сексуально одержимое создание, жаждущее получить его себе как можно быстрее.
        - Адам… что с тобой? - жалко скулю я. Сокрушительная похоть, непонимание, снова вернувшийся страх смешиваются в бурный коктейль, бьют раскалёнными вибрациями по телу. Кулаки, сжимающие ткань его рубашки, горят, сердце работает на износ, а его мучительное молчание и ощущение неизвестности лишь наращивают внутри меня потребность в сексе, удовольствии и эпичной разрядке, которую доставить может только он.
        Но это всё неправда! Чёрт бы тебя побрал, Николь! Ты же любишь Остина и знаешь, что всех этих клокочущих, лишающих здравого смысла и притупляющих твои истинные чувства ощущений нет. Всё это иллюзия. И ты не можешь ей с такой лёгкостью поддаваться, пусть даже его непонятная ярость и врубает «очарование» на полную мощность.
        Со сдавленным, страдальческим стоном я разжимаю пальцы на его рубашке и, игнорируя нестерпимую боль между бёдер, делаю несколько быстрых шагов в другой угол комнаты в глупой надежде спастись от его магии, но всё тщетно - она уже полностью поглотила весь воздух в спальне и совсем скоро поглотит и меня, если я не найду способа выбраться отсюда или же сменить скверное настроение Адама.
        - Ты поговоришь со мной? - вложив в голос всю имеющуюся громкость, несдержанно спрашиваю я и начинаю нервно ходить из стороны в сторону, задерживая дыхание, чтобы по возможности меньше наполнять себя витающем в пространстве огненным дурманом. Адам же, так и продолжая хранить гнетущее молчание, неспешно направляется к столу, на котором стоит полупустая бутылка виски, наполняет себе стакан до краёв и залпом его выпивает, словно это не крепкий алкогольный напиток, а обычный яблочный сок. Следом наливает ещё один, но на сей раз не спешит заливать янтарную жидкость в себя, а лениво смакует, поворачиваясь к окну и внимательно всматриваясь в огненную картинку, что своей игрой теней и красных бликов делает его черты лица по-настоящему дьявольскими: профиль напряжён, тёмные глаза сужены в зловещем прищуре, а скулы заострены настолько, что я могла бы порезаться, если бы прикоснулась.
        - Что там случилось? - вновь подаю голос я, обхватывая себя за плечи, пытаясь унять неконтролируемую дрожь во всём теле.
        Ответа нет.
        - Адам, ты можешь рассказать, что произошло со всеми остальными девушками? Их тоже спасли? Они в безопасности?
        Молчание.
        - А этих уродов посадят? Эрик окажется в тюрьме?
        Тишина.
        - А что с тем… с тем, которого ты бил… он жив?
        Ноль реакции.
        - Ты же его не… не… Ты весь в крови… В его крови?..
        Тотальный игнор.
        - И ты пьёшь… Почему ты пьёшь? Ты его?.. Нет… Ты не мог, - к моему бессвязному лепету и жгучему желанию содрать с себя вульгарное платье и накинуться на Адама добавляется ещё и нервный озноб, вызванный устрашающими мыслями, что ежесекундно прорастают в меня всё глубже и глубже, пока я неотрывно наблюдаю за непонятным поведением Харта.
        Словами не передать той каши острых ощущений, что бурлят сейчас во мне. Их становится чересчур много, они плавят органы, дробят кости и жалят всю изнанку кожи. Я чувствую, что мне просто больше не выдержать всего беспорядка внутри себя, поэтому мою плотину пробивает и я начинаю делать именно то, что Адам категорически не приемлет - кричать.
        - Да ты можешь мне ответить?! Что с тобой такое, мать твою?! Язык проглотил?! Или уже нажрался в хлам?! Что не так?! Что такого произошло в ангаре, раз ты себя так ведёшь?! Скажи, ты убил его? Убил?! Поэтому ты такой?!
        Ни один мускул на его лице не дёргается, пока я завожусь лишь сильнее. Адам так и смотрит непрерывно на огонь, словно это самое увлекательное, что он видел в своей жизни.
        - Ты меня вообще слышишь?! Какого чёрта происходит?! Почему ты злишься?! Зачем меня привезли сюда, если ты даже разговаривать со мной не собираешься?! Да и вообще зачем ты меня спас?! Насколько я понимаю, контракта никакого не будет! Так ведь?! Ты сам это решил! Ты сам его нарушил! Так почему я здесь?! Что случилось?! Ответь мне, Адам! Ответь же!
        Но он молчит, как могила, и только своей злостью повышает градус в комнате до опасной отметки, вмиг давая мне понять, что мне пора сваливать.
        - Ладно! Не хочешь говорить - не надо! Мне плевать! Я просто хочу уйти отсюда! Мне нечем дышать! - громогласно проговариваю я и, собравшись с духом, порываюсь пробежать мимо его статной фигуры к выходу из спальни. Однако мне и шагу не удаётся ступить, как Харт наконец соизволяет повернуть ко мне голову, одним лишь этим жестом заставляя замолкнуть и прирасти ногами к полу.
        Ну… я хотя бы обратила его внимание на себя. Уже неплохо. Да только радости от этого достижения я ни капли не испытываю.
        Он смотрит на меня огнестрельным взглядом, напитывая новой порцией сумасшедшей похоти и невербально транслируя плачевный исход моей очередной попытки побега. Даже в окутывающем меня зное я чувствую, как по спине крадётся ледяной холодок, а ещё страшнее становится, когда Адам приближается ко мне, сокращая расстояние до метра. Запредельно близко. Опасно. Уничтожающе для моего сознания и тела, которое каждым вздыбленным волоском сейчас ощущает не только мистические, сексуальные флюиды, но и жалящую огненным смерчем ярость, исходящую от мужчины.
        Под его пристальным взором, стягивающим всю меня невидимыми оковами, я инстинктивно пячусь назад, плотно прижимаясь спиной к стене. Больше говорить не рискую. Боюсь, если я начну, то вместо слов получится лишь простонать или закричать от переполняющих меня ощущений.
        Кажется, Адаму даже касаться меня не нужно - я и так скоро кончу от одной лишь его близости. Этот дьявол сейчас во всех смыслах адски горяч, красив до невозможности и чертовски притягателен. Аромат его с примесью пряного запаха виски пьянит до трепета и восторга, а чарующая сила без труда сжигает все мои защитные щиты, словно тонкие листки бумаги.
        Я содрогаюсь, чувствуя, как он внезапно проводит большим пальцем по моей нижней губе. В этом движении нет нежности, трепета и ласки, только агрессия и некая небрежность, но я всё равно прикусываю язык, чтобы не выпустить его навстречу прикосновениям Адама, и цепенею, перестаю дышать, глаза закрываю в надежде найти спасение в лице Остина, чтобы прекратить ощущать себя рядом с Хартом крошечной песчинкой, жаждущей прилипнуть к нему и никогда не отлипать, на которую в любой момент может обрушиться огромное цунами.
        - Открыла глаза, - короткий вибрирующий приказ чуть ли не сшибает меня с ног. Его пальцы жёстко сдавливают мне щёки, а вместе с ними и мой сумасшедший пульс. Нет никаких шансов попытаться противостоять ему, окунувшись в свой внутренний мир, как я это сделала в ангаре, или ухватиться за защитную маску. Её опять нигде нет.
        Адам слишком силён.
        Сопротивления бесполезно.
        Мне остаётся лишь подчиниться.
        Я открываю глаза и тут же вижу своё перепуганное лицо в его безжалостных чёрных агатах, что без всяких слов и объяснений красноречиво раскрывают мне всю правду - Адам спас меня… но лишь для того, чтобы теперь наказать собственноручно.
        ГЛАВА 24
        АДАМ
        За всю мою жизнь ни одна женщина не смела убегать от меня, огрызаться, кричать или пререкаться.
        Она же это делает с первой же минуты нашего знакомства.
        Ни одна женщина не владела способностью, не изъявляла желания столь упорно сопротивляться моему притяжению.
        Она же отчаянно борется, даже сейчас, когда не имеет ни единого шанса одержать победу.
        Ни одна женщина не вызывала во мне жизненной необходимости овладеть ею, подчинить себе, приручить, усмирить. Ни одна не восхищала и не бесила меня так, как делает это она. И никто, кроме неё, не зарождал во мне искреннее рвение решить все её проблемы, лишь бы только дать ей повод мне улыбнуться.
        Я в самом деле собирался полностью изменить жизнь Лины и сделать для неё гораздо больше, чем она могла бы себе представить, ведь после нашей последней встречи меня настолько придавило чувством вины за все обрушенные на неё трудности, что мне показалось - выполнить условия нашего контракта, поместив её маму в лучшую наркологическую клинику и отомстив отчиму за её многолетние страдания, будет недостаточно. Я хотел превратить её время работы на меня в сказку, чтобы она тысячу раз пожалела, что вообще так долго отказывалась и убегала от меня.
        Помимо обычного пакета счастливиц в виде покупки VIP-абонементов во всякие женские СПА и развлекательные клубы, где дикарка могла бы отдыхать и расслабляться в свободное от работы время, я потратил целых полдня на то, чтобы связаться с одной из выдающихся танцовщиц и по совместительству преподавателем в танцевальной академии, в которую Лина планировала поступать, чтобы уговорить её на проведение индивидуальных занятий с ней на протяжении всего года. Сумма гонорара меня не волновала. Как и неоднократные фразы опытной танцовщицы о катастрофическом недостатке свободного времени. Для меня нет преград, если мне что-то надо, поэтому, потратив немало драгоценного времени, я, само собой, обо всём договорился, также заранее обеспечив Лине место в академии после окончания контракта.
        Ни одна женщина не могла доставить мне удовольствие лишь потому, что я делаю ей приятно. Я как конечный мудак прямо-таки не мог сдержать улыбку от предвкушения поскорее обрадовать Лину этой важной для неё новостью, которая стала бы первой из сотни других, что я собирался сделать для дикарки, лишь бы по максимуму скрасить её повседневность в Нью-Йорке.
        И даже очередной поход на боксёрский ринг, где я намеренно не атаковал противника, а только принимал на себя мощные удары, надеясь физической болью перекрыть всё поедающее меня сожаление и дурацкие порывы сделать Лине приятно, не смог стереть из памяти картину её изнуренного, бледного лица, что провоцировало во мне шквал зудящих эмоций и жгучее желание искупить перед ней свою вину.
        Ни одна женщина не выбивала всю почву из-под моих ног, не ломала привычные жизненные устои, не заставляла чувствовать то, что в здравом уме я никогда бы не почувствовал, вынуждая терять привычную мне уравновешенность, черствость и хладнокровность.
        А она всё это сделала со мной, при этом не пошевелив и пальцем.
        Весь вчерашний день я отвлекал себя всеми возможными способами, лишь бы не думать о ней и не позвонить Дену, потребовав просветить меня о времяпровождении Лины. Да, вы не ослышались: я не убрал от неё слежку, хоть и заверил её в обратном, но сделал это исключительно в целях её же безопасности. И сегодняшние события наглядно доказали, что не зря.
        Я правда не собирался смотреть, чем она занимается в последний день якобы своей свободы от меня, ведь поклялся не проявлять дурацкое любопытство, дабы доказать самому себе, что без эффекта моей силы для меня не имеет никакого значения, где она, с кем она и что она делает.
        Я должен был продержаться всего лишь сутки без информации о ней. Должен был. Должен был, чтоб меня! Но не продержался, потому что когда заметил, что её местонахождение продолжительное время остаётся неизменным далеко за границами Рокфорда, любопытство взяло надо мной верх и я запросил у Дэна видео о том, чем же занимается моя прекрасная дикарка в темноте посреди леса. И, думаю, ни для кого уже не секрет, какой грандиозный сюрприз меня там ожидал.
        И на этом моменте мы плавно переходим к главному подвигу, который прежде ни одной женщине не удавалось со мной совершить, а именно сделать из меня круглого идиота, каким я себя всецело ощутил, увидев, как эта насквозь лживая сука, широко раздвинув ноги и громко крича на весь лес, трахается на капоте машины ни с кем иным, как со своим «братишкой», с которым я же ей добродушно позволил проститься.
        Пи*дануться, бля*ь!
        Шикарно!
        На такое дно меня ни то что ни одна женщина не опускала, а вообще ни одно дышащее в мире существо. Эта белобрысая стерва четырежды соврала мне! Четырежды, невинно хлопая глазками, заверила, что Рид ей просто брат. Четырежды искусно обвешала мои уши длиннющей лапшой, за которую она заплатит мне с лихвой.
        Отец был прав, когда говорил: женщинам нельзя доверять, любить и посвящать им свои жизни. Их нужно только использовать. Я и сам это знал и без труда придерживался сего неопровержимого утверждения до тех пор, пока не столкнулся с этой долбанной ведьмой, что с помощью моей же силы зачаровала меня, превратив в одержимого ею хлюпика.
        Но с этим покончено. Теперь уж точно. После того как я увидел собственными глазами страстную сцену её траха с Ридом, схожую с теми, что я видел каждую ночь в своих кошмарах, я больше не позволяю «очарованию» расщеплять мне мозги. Достаточно розового мыла. Это не про меня. В жопу доброту и заботу вслед за всеми моими благими мудацкими намерениями на её счет! Ничего не будет. Я все их уже уничтожил неудержимым гневом.
        Лине со своим любимым недобратом еще нужно сказать мне спасибо за то, что не приказал Дэну пристрелить их в том же лесу, как диких животных, на каких они были сильно похожи.
        Даже не спрашивайте, как мне удалось удержать себя от подобного решения. Не имею понятия. В этот раз не было ни моментального забвения из-за вспышки ревности, ни душевного испепеления, а очень жаль, ведь это бы мгновенно облегчило моё состояние. Погорел бы ночку, а наутро проснулся бы вновь бесчувственным роботом - и все дела. Но нет. Без «отражения» Лины не было никакого взрыва и пожара, поглощающего все до единого миллиметра кожи.
        На сей раз ощущения были вполне человеческими, но от того не менее мучительные и в разы раздражительнее, потому что я вообще не мог понять, какого чёрта со мной происходит. То, что моё мужское самолюбие было впервые в жизни сильно задето - это ещё полбеды, а вот то, что некое острое и нестерпимо жгучее ощущение начало разрывать меня изнутри, то и дело задевая иллюзорными иглами некий жизненно важный орган, что в итоге будто бы лопнул в моей груди и растёкся по всему телу горькой, отравляющей болью, - это совсем трагедия. Ведь я не должен был ощутить ничего подобного. Мне плевать на эту дуру - так я думал. Так должно было быть. Но, видимо, этой мерзавке всё же удалось пустить в меня свои корни гораздо глубже, чем я предполагал вначале, отчего меня накрыло даже с расстояния.
        Я остро прочувствовал каждый полутон этой прежде неведомой мне удушливой агонии, которую было не приглушить ни алкоголем, ни усердными попытками заснуть, ни неотступными мыслями о грядущем наказании дикарки. Она лишь возрастала с реактивной скоростью вместе со всепоглощающей злостью, когда помимо бурного секса Лины с Ридом я также просмотрел записи, где моя непокорная шлюха на вечеринке обтиралась своим телом обо всех, кого только можно было, включая торчка Эндрюза.
        Он всё-таки мудак без мозгов и страха - ничего не скажешь, да и Лина, как выяснилось, не далеко от него отстаёт в этом плане. Она, конечно, молодец - решила за один день успеть сделать всё и сразу. Умница какая! Но ничего… Она получит соответствующее «вознаграждение», как за ложь и своё легкомысленное поведение, так и за непоявление у меня дома в указанный час и попытку сбежать к своему ненаглядному.
        Безусловно, я ожидал этого после принятого решения вернуть её отчима домой, поэтому заранее пресёк возможность Лине связаться с Ридом, дав поручение нужному человеку дистанционно сделать переадресацию с номера её «братца» на мой, так что все её неоднократные звоночки и сообщение о скором приезде в Нью-Йорк до Остина просто не дошли.
        Но это не была бы моя драная кошка, если бы она не решила меня в очередной раз удивить. Уж никак я не мог спрогнозировать, что сначала эта сумасшедшая чуть ли не лишит человека жизни, а сразу после будет схвачена шестерками Мэрроу.
        После звонка Дэна, сообщившего мне о произошедшем, как всегда, все мои изначальные планы полетели в задницу. Он должен был приволочь Николину ко мне, чтобы я мог начать быстро приступить к поучительным мероприятиям, но вместо этого мне опять пришлось повременить со своими желаниями, приказав одному из своих людей поехать в больницу для организации лучшего лечения алкашу Филиппу, чтобы тот однозначно не окочурился, а Дэну - собрать отряд для спасения вечно попадающей в неприятности идиотки.
        Безусловно, мы могли бы её вызволить из рук Мэрроу гораздо раньше, чем сделали это, однако, чтобы окончательно расправиться с этим алчным гадом, нужно было дождаться, когда он встретиться со всеми покупателями в одном месте и тогда уже разом их всех поймать с поличным.
        Эта мразь собирался продать Лину какому-то ублюдку, о чём он будет долго и сильно жалеть, пребывая остаток жизни в тюрьме строгого режима со всеми своими соучастниками. Узнаю, что и Тони в этом замешан, не пощажу и его, даже несмотря на то, что мы давние друзья. Мой адвокат позаботится, чтобы вся эта криминальная шайка получила самое тяжкое наказание.
        Я всегда догадывался, что рыльце Эрика замарано преступными делами, и, если честно, мне всегда было безразлично, в чём именно они заключаются, но в этот раз он осмелился перейти дорогу лично мне, посягнув на мою собственность, а я подобного не прощаю.
        Только я вправе решать, как наказывать свою неверную шлюху. И только мне дозволено к ней прикасаться, мучить, издеваться и вообще определять всю её дальнейшую судьбу. Никому другому я этого сделать не позволю. Убью каждого, кто подойдёт к ней, и даже не подумаю пощадить смельчака, как сделал это с одним из извращенцев Эрика, в последний момент остановив себя от его избиения до смерти.
        Ни Рид, ни кто-либо ещё к ней больше не приблизится. У них просто не будет возможности. Уж об этом я позабочусь. Хватит с Николины приключений. Мою потасканную и больше ни хрена не невинную вещицу и так за последние сутки только ленивый не потрогал, а грёбаный Остин так вообще с особым усердием постарался.
        Пока Лина пребывала в отключке, я успел рассмотреть, как смачно разрисованы её бёдра и шея. И даже страшно представить, что за живопись скрывается под той полупрозрачной, чёрной тряпкой, в которую её упаковали для продажи. Мне лучше этого не знать, и потому, чтобы не задушить девчонку прямо во сне, я отключил всё освещение в спальне, кроме огненной видеоиллюстрации. Смешно, но огонь в самом деле всегда действует на меня успокаивающе - а это именно то, что мне крайне необходимо сейчас, ведь под воздействием «очарования» созерцание ярких оставленных другим мужчиной следов не просто стягивает горло стальным обручем, душащим лютой ревностью, но и вмиг превращает меня в точную копию озверевшего монстра, который свирепо рычит внутри меня и не находит себе места от гнева.
        А это опасно. Для Лины. Я хоть и ненавижу её всем сердцем, но смерти или непоправимых травм ей не желаю. У меня на неё совсем другие планы, для которых потребуется вся имеющаяся во мне выдержка и способность контролировать свой гнев.
        И, кстати, должен сказать: как бы странно это ни звучало, но именно этот неистовый гнев необъяснимым образом помогает мне погашать отражающую силу Лины практически до минимума, что позволяет мне быть с ней тем, кем я должен был быть всегда - Адамом Хартом - человеком, который не церемонится с бабами, не терпит их нытьё и истерики, не интересуется их желаниями и не поддаётся женским капризам, а только трахает их так, как ему того хочется. И наконец моя злость на дикарку достигла тех необходимых высот, что изрядно помогают мне не превращаться с ней рядом в сентиментального слабака, готового выполнить любую её просьбу и растаять от первого же её прикосновения.
        Даже когда Лина прижалась ко мне с цепкими объятиями и начала жадно ощупывать, тереться, как голодная кошка, целовать и чуть ли не срывать с меня рубашку, я с завидной лёгкостью смог остаться равнодушным к её неосознанным действиям, спровоцированным моей увеличившейся силой. Всю жизнь с ней живу и всё равно до конца не понимаю, как она работает, но почему-то в моменты моего гнева «очарование» переходит в режим «максимум», что вновь играет мне только на руку.
        Я поджарю тебя, Лина, сегодня во всех смыслах этого слова. Так что кричи сколько хочешь на меня сейчас, дура неадекватная. Да погромче! Этим ты лишь распаляешь меня сильнее, укрепляешь контроль над разумом, одновременно усугубляя самой себе задачу противостоять адскому возбуждению.
        - Ладно! Не хочешь говорить - не надо! Мне плевать! Я просто хочу уйти отсюда! Мне нечем дышать! - на грани истерики выпаливает девчонка и порывается сбежать, в очередной раз доказывая, что такой идиотки, как она, я ещё никогда не встречал.
        Она в самом деле думает, что сможет уйти отсюда? Серьёзно?
        В моём раскалённом состоянии хватает пронзительного взгляда, чтобы заставить поражённую по всем фронтам кошку остаться на месте. Сейчас она ничем не отличается от девушек с наислабейшей «устойчивостью», которые по-настоящему боятся меня, дрожат, как осиновые листы, и, ежесекундно борются с желанием накинуться на меня.
        Отставляю стакан с виски на стол и грозно надвигаюсь на Лину, заставляя её сжаться и намертво впечататься в стену. Небрежно провожу пальцем по её рту с размазанной красной помадой, что больше не может скрыть, насколько сильно припухли её губы от НЕ МОИХ поцелуев.
        Что ещё она творила своими сочными губами с ним?
        Стоит только подумать об этом, как болезненная дрожь вместе с животным гневом пробирает до самых костей, а желание обрубить с корнями все части тела Рида, к которым прикасался дерзкий рот дикарки, превращается в насущную жизненную потребность. Но я продолжаю цепляться за свой изначальный план, всеми силами заставляя не терять рассудок, ведь прекрасно знаю - физическое насилие ничего не решит, не изменит, не повернёт время вспять, чтобы прервать их страстное совокупление ещё до его начала. Да и парень же, по сути, ни в чём не виноват. Он просто взял то, что ему так щедро, громко и бурно отдавали. Сука… Ненавижу!
        Всё-таки Остин Рид невероятный везунчик… Но далеко не только потому что трахнул Лину первым, забрав то, что должно было стать моим, но и потому, что этот парень, к его превеликой удаче, для кое-какой цели пока ещё нужен мне живым. Так что вся моя ярость полетит исключительно на лживую, мелкую дрянь, что даже сейчас, прикрыв глаза, пытается спастись от отчаянной нужды во мне, представляя в уме своего тайного возлюбленного. Да только у неё ничего не выйдет. Я ей этого сделать не дам. Думать о других рядом со мной она больше не будет. Никогда.
        - Открыла глаза, - приказываю низким, вибрирующим тоном, которой на сей раз действует на дикарку молниеносно: она раскрывает веки и смотрит на меня потрясённо, насторожено, с лихорадочной паникой и жаждой в расширенных зрачках, с каждым испуганным хлопком ресниц всё чётче понимая, что именно она является причиной моего праведного гнева.
        - Адам… что случилось? Почему ты такой? - тихо шепчет Лина, опуская ладони на мои плечи, попеременно пытаясь то оттолкнуть, то прижать меня ближе. Борется, сучка… Как всегда, борется. Не долго осталось.
        - Какой такой? - вкрадчиво спрашиваю я, почти касаясь ее губ своими, буквально слыша, как гудит, дрожит, рассыпается яркими искрами воздух в пространстве между нами. Провожу пальцами по плечу, выпирающей ключице, нащупываю венку на влажной шее, выдающую её трепетный пульс, и ныряю рукой в белокурые волосы, бережно пропуская сквозь пальцы крупные локоны.
        Нет, это вовсе не очередной порыв нежности моей придурковатой романтичной стороны, а чисто мои умышленные действия с целью окончательно её довести. В её исступленном состоянии большего делать и не приходится. Лишь от этих жалких касаний Лина уже протяжно стонет, прогибается всем телом, вдавливаясь грудью в мой торс, и вновь цепляется руками за ткань моей рубашки, словно за спасательный плот. Да только никакой я не плот, а долбанный Титаник, способный с легкостью погрузить её на морское дно.
        - Так какой я, Лина? Злой, как чёрт? - Из груди поднимается утробное рычание, и я резко оттягиваю её голову за волосы, заставляя встретиться со мной взглядом. - Или слишком нежный? - Ловлю её дыхание кончиком языка, руками плавно очерчивая изгибы податливого тела, требующего срочной разрядки. - Тебе же пожёстче нравится, так ведь? - мой вопрос встречается с женским стоном, когда я хватаю дрянь за задницу и, приподняв вверх, мощно вколачиваюсь в её промежность твердокаменной эрекцией.
        Голова непроизвольно дуреет, а раскалённая волна похоти проходит по всему телу от соприкосновения паха с чертовски горячей плотью, отчего я в сотый раз проклинаю ткань брюк, что отделяет меня от погружения в долгожданную нирвану.
        Но уже совсем скоро я до неё доберусь. Мне просто необходимо быть уверенным, что морально я полностью готов. Задуманное я делал лишь раз в жизни, но тогда трудностей для себя я никаких не видел, потому что девушка была мне совершенно безразлична. С Линой же… С её «отражением»… Дьявол! Это будет непросто. Почти что невыполнимо, не превратившись при этом в яростного зверя, который непременно разломает её пополам в порыве гнева.
        Но я не допущу этого. Я справлюсь. Обязан справится. И сделаю это.
        - Адам… Ах… - блаженно вскрикивает Лина на каждом сильном толчке моих бёдер, имитирующим глубокие проникновения. И с этого момента только моё имя будет слетать с её уст во время секса и оргазма, которого она уже в следующий миг эпично достигает.
        Лина изгибается, кричит, впивается ногтями в мои плечи. Её стройные бёдра начинают дрожать, сдавливая мои в моменте ослепительного экстаза, одновременно прошибая электрическим разрядом в точке соприкосновения наших тел. Меня как кипятком ошпаривает, до волдырей, до болезненного рычания. Каждая мышца и нерв звенит от напряжения. Я дышать забываю, пока жадно пожираю извивающуюся в моих руках дикарку, её лицо и глаза, светящиеся от сверхъестественного кайфа, и совсем пропадаю, бля*ь, когда прижимаюсь носом к её влажной щеке, глубоко вдыхая ведьмовской, неповторимый запах.
        Лина пахнет живительным дождём после долгой засухи, ощутив который замираешь и молишься, чтобы он не прекращался как можно дольше. И он, сука, будто ливнем хлещет сейчас по мне, норовя погасить огонь неописуемой ярости, стремительно заполняя весь мозг идиотскими, недопустимыми и в корне противоречащими моей сути мыслями:
        Забыть все горячие кадры их с Ридом страсти, обнять Лину крепче, исцеловать всю с головы до ног, сказать ей, что ничего не имеет значения… Всё останется в прошлом… Что готов попытаться переступить через уязвлённую гордость, усмирить властолюбивый нрав и изменить свою привычную жизнь, чтобы испытать вместе с ней нечто незнакомое, чуждое, пугающее, нахрен ненужное мне. Дать ей то, что она по-настоящему от меня хочет, подарить ей новый повод улыбнуться, исполнить любую мечту и хоть весь мир вверх дном перевернуть, лишь бы вручить её кусочек счастья.
        Но это не я! Не я! Не мои это мысли! Не мои истинные желания! Я бы никогда сам не смог захотеть и согласиться на подобное! Никогда!
        И как же, однако, прекрасно, что моя злость на сей раз клокочет таким неистовым адом, для которого эта мимолётная слабость срабатывает исключительно как легковоспламеняющийся газ.
        Обуздав минутный, «любовный» заскок, я не даю Лине времени до конца прийти в себя после блаженного забвенья и сбрасываю себя на пол за секунду до её порыва меня поцеловать. Не нужны мне её поцелуи. Рот её я буду использоваться исключительно по другому назначению.
        - Стой, - приказываю я и, убедившись, что она сама способна удержаться на ногах, полностью отстраняюсь от дикарки. Неспешно добираюсь до виски, залпом опустошаю бокал, абсолютно не чувствуя обжигающего горла вкуса, только лёгкий, почти незаметный, расслабляющий эффект от высокоградусного напитка, что не пьянит, а скорее отрезвляет меня, помогая не поддаваться чувствам, превращающим меня в незнакомца.
        В слабую и жалкую версию себя.
        - Что происходит, Адам? - оправившись от сверхъестественного оргазма, спрашивает Лина. После сброса напряжения голос её звучит значительно твёрже, а тело избавилось от всех признаков ненормального трепета. Но это ненадолго.
        - Ты опять будешь молчать? - с минуту прождав моего ответа, шипит она. Теперь к её твёрдости добавляется ещё и раздражение. - Ты мне можешь хоть что-то объяснить? Спасаешь меня, чтобы потом игнорировать и опять мучить своей силой? Так, что ли?
        - Разве я мучаю? - вопросительно изгибаю бровь.
        - А разве нет?
        - Мне кажется, я без всяких просьб только что облегчил твоё состояние даже толком не стараясь, - бесстрастным тоном напоминаю я. Лина переминается с ноги на ногу, не находясь с ответом, потупляет сметённый взор в пол, обхватывает себя руками. Прям сама невинность, бля*ь. Стесняшка.
        - Зачем я здесь? Зачем ты меня спас? - она решает ловко перепрыгнуть на другую тему.
        - А ты хотела бы, чтобы я не спасал? Вроде бы именно на это ты и надеялась.
        - Да. И я… я безмерно тебе благодарна… но я не это имела в виду… - заметив, что я вновь надвигаюсь на неё, Лина заминается и бегло оглядывается по сторонам в попытке найти убежище, а когда понимает, что ей от меня нигде не скрыться, вжимается в стену так, будто надеется сквозь неё пройти.
        - А что тогда ты имела в виду, Николина? - сжимаю веки в испытывающем прищуре, неторопливо гуляя взглядом по её блестящей от пота фигурке, обильно наполняя её новыми потоками сексуального влечения.
        - Зачем ты спасал… если… если ясно дал понять, что контракта никакого не будет? Если ты сам нарушил главное условие и вернул Филиппа домой? И если злишься на меня сейчас непонятно за что и, по всей видимости, даже не собираешься ничего объяснять? Не понимаю.
        Ну, естественно, не понимает, куда уж ей понять с её-то куриными мозгами?
        Хотя, наверное, в данном случае загвоздка вовсе не в её недалёком уме, а в череде произошедших драматических событий. Вряд ли у Лины была возможность как следует пошевелить извилинами из-за чуть было не совершённого убийства, после которого её сразу же схватили и погрузили в фургон уроды Эрика, поэтому, так уж и быть - я облегчу блондинке задачу, тем самым сократив количество времени на ненужную болтовню с ней.
        Не отходя от неё ни на шаг, молчаливо достаю из кармана смартфон, открываю нужный файл и протягиваю гаджет девчонке, вновь начинающей трястись от постепенно нарастающего желания.
        - Что это? - не успев посмотреть на экран, выбрасывает Лина, но я снова не произношу ни слова - ответ и так лежит в её руках. И когда она соизволяет-таки сфокусировать свой взгляд на ночном видео её вчерашних секс-приключений, клянусь, даже в огненном свете можно понять, что лицо дикарки бледнеет на несколько оттенков.
        - Хорошо попрощалась с братом? - ровным голосом спрашиваю я, сжимая челюсть до скрипа, вновь слыша убийственные звуки их соития. И, по ходу, на сей раз время помолчать настало именно для Лины. Она не то что дар речи теряет, а дышать и дрожать вмиг прекращает, будто в застылый манекен превращаясь, и только с ужасом продолжает глядеть перед собой в экран смартфона. Меня хватает не более, чем на полминуты, и я выхватываю телефон из её рук. Останавливаю видео и указываю ей на застывшую картинку трахающихся голубков.
        - Кого ты здесь видишь? - моим голосом можно резать металл, взглядом - сжигать заживо. Лина наконец резко отмирает и недоумённо хмурит лоб, растерянно хлопая глазами. - Отвечай, - понижаю голос, густо пропитывая его повелительным тоном, не оставляя ей шансов промолчать.
        - Я вижу себя, - неохотно бросает чертовка, но её неполный ответ меня ни хера не устраивает.
        - Кого ещё?
        - Зачем тебе это? Ты и так всё видишь и знаешь, кто он, - она сейчас явно попыталась рявкнуть на меня, да только ничего не вышло.
        - Ты права. Вижу и знаю, но я хочу услышать твой ответ. Кто тебя трахает на видео? - монотонно проговариваю я, едва справляясь с жжением в глотке от каждого произнесенного слова. А эта сука опять додумывается тормозить с ответом, будто совсем не понимает, что в этом нет никакого смысла. Приходится вновь повторить свой вопрос, применив низкие вибрации, чтобы уяснила это раз и навсегда.
        - Остин… Это Остин, - выдавливает из себя Лина со страхом, чётко улавливаемым в её раздражённом тоне. Боится за жизнь своего кавалера? Не стоит. Жить Рид точно будет. Другой вопрос - как именно?
        - И кто такой этот Остин? - конкретизирую информацию, которую хочу выудить из этой патологической вруньи в желании проверить - признается ли она мне во всём хотя бы сейчас или вновь попытается сделать из меня конченого дебила?
        И судя по тому, что Николина впервые за последние минуты сама решает поднять к моим глазам прямой, открытый взгляд, я заранее готовлюсь получить от неё новую порцию пиз*ежа.
        - Он мужчина, которого я люблю больше жизни, - к моему немалому удивлению уверенно произносит она, ни на секунду не разрывая со мной зрительного контакта.
        Вот оно как… С ним, значит, она ломает свою лжесистему. Теперь понятно, почему я, как олух, поверил ей, даже несмотря на свои внутренние сомнения. А ну-ка, проверим еще раз.
        - Любишь? - делаю еще один шаг к ней, оставляя между нашими телами не больше пары сантиметров. Она вскидывает голову и, глядя на меня в упор, подтверждает только что сделанные мной выводы:
        - Люблю.
        - Больше жизни?
        - Больше всего на свете.
        - Не как брата?
        - Как мужчину.
        - И давно?
        - Всегда.
        - А меня?
        Знаю, что да, но мне нужно проверить кое-что другое.
        - Что тебя? - её недоумённый голос резко сходит на сип.
        - Меня любишь? - уточняю я, не упуская из внимания ни одного перелива чувств в синих радужках глаз, что предательски выдают её с головой.
        - Нет. Тебя я не люблю, Адам, - но Лина в очередной раз отказывается смотреть правде в лицо, в то время как на меня глазеет так, будто жаждет выжечь эту ложь на сетчатке моих глаз.
        Получается, со мной лжесистема работает по отлаженной схеме. Всё ясно. Остин, значит, особенный. Ну, понятное дело… Не будь он таковым, не смог бы парнишка быть для Лины таким мощным щитом от моего притяжения, как и столь веской причиной для отказа подработать шлюхой, чтобы с лёгкостью улучшить свою жизнь. И теперь, когда я точно знаю корень всех своих затянувшихся проблем с дикаркой, моё решение по устранению Рида лишь увеличивает твёрдость.
        - Хорошо, - бесстрастно произношу я и отступаю от вконец сбитой с толку девчонки. С напускным спокойствием наполняю себе неизвестно какой по счёту бокал янтарным успокоительным, ощущая на спине напряжённый взгляд Лины, ни на йоту не сдвинувшейся с места.
        - И что значит это твоё «хорошо», Адам? - неуверенно подаёт голос дикарка, когда я ленивой походкой добираюсь до кровати и усаживаюсь на край. - Может, ты соизволишь ответить хотя бы на один из моих вопросов?
        - На какой из? - стреляю в неё тяжёлым взглядом исподлобья, отчего Лина вновь затрудняется с подбором верных слов. - Зачем оставил человека приглядывать за тобой? Почему посмотрел, как ты проводишь время со своим братцем? Или с чего вдруг я решил отпустить Филиппа домой? - помогаю растерявшейся сучке с вариантами вопросов.
        - Меня интересует всё.
        - А разве всё и так не очевидно, Лин?
        - Для меня нет. Ты обещал, что уберёшь слежку, но не сделал этого. Затем посмотрел то, на что не имел никаких моральных прав смотреть, рискнув испытать ненормальную ревность, что, насколько я понимаю, и произошло. Зачем это надо было? Мне кажется, с кем и чем я занимаюсь в свой последний выходной перед годом работы на тебя - не твоего ума дела, Адам. Ты мне не муж и даже не парень, для которого мои действия с Остином могли бы стать веской причиной столь сильного гнева и решения нарушить главное условие контракта. Заметь, это не я нарушила, а именно ты. Я собиралась прийти к тебе сегодня, как и обещала. Но ты сам всё испортил, чуть было не сделав из меня убийцу. Ты хоть представляешь, что заставил меня пережить сегодня? Я оказалась в сантиметре от того, чтобы оборвать не только чужую жизнь, но и свою в придачу, так что если кому тут и надо на кого-то злиться, так это мне на тебя, - не пойми откуда набравшись смелости, выпаливает Лина и сразу же пугливо потупляет взгляд в пол, ощутив палящий импульс моего возросшего негодования.
        - Ты говоришь, что собиралась прийти? Да неужели? И почему же так и не пришла? - недобро усмехнувшись, интересуюсь я, сам не знаю, зачем это делаю? Ведь её своевременный приход всё равно никак не повлиял бы на моё решение вернуть домой её отчима.
        - Я просто нечаянно заснула и проспала весь день. Вот и всё.
        Нечаянно заснула… Ну, разумеется…
        Как же было не заснуть после столь изнурительной ночки? Уж лучше бы не спрашивал, идиот. Аж в ушах зашипело от злости.
        - Для меня это не аргумент, но вообще это не важно, - отрезаю я, сильно вдавливая пальцы в бокал. - Ты сделала нечто похуже простого нарушения контракта.
        - И что же?
        - Ты соврала мне.
        - Я не вра…
        - И сделала это неоднократно, - стальным голосом перебиваю её никому не нужные попытки оправдаться. - А знаешь, что я делаю со своими подчинёнными, которых уличил во лжи или неверности? Всё просто. Я их увольняю без суда и следствия. И ты, Лина, никакое не исключение из правил.
        - Что за бред, Адам? Я врала тебе только о своих чувствах к Остину. В остальном я была честна: мы правда были всю жизнь друзьями. Да и вообще… Как разница? Всё это было до начала нашего контракта, а не во время. Вчера и все дни до этого я ещё не была твоей… подчинённой и могла говорить и делать что пожелаю, поэтому твои объяснения нисколько не оправдывают твоего поступка, - не сдаётся неугомонная девчонка, наотрез отказываясь понимать, что своим пустым трёпом ничего, кроме моего гнева, не добьётся.
        - Я даже не думал оправдываться, Лина. Никогда этого не делал и никогда не буду. А перед тобой так подавно. Ты - никто, а теперь я ещё и окончательно убедился, что ты насквозь лживая девка, поэтому я несказанно рад, что мне повезло узнать об этом до начала наших рабочих отношений.
        - Никто? - тихо выдыхает Лина. Намеренно вложенное в мои слова презрение отражается нескрываемой болью на её лице, что уже в следующий миг наполняет её блестящий взгляд злостью. - В таком случае замечательно - вижу, что мы наконец пришли к единому решению. Я так и так никогда не хотела быть твоей шлюхой, и теперь у меня к тому же отпала в этом всякая необходимость. И раз уж ты так разочаровался во мне и, как сам, выразился - решил уволить за ложь, тогда не смею больше тратить твоё время. Ещё раз огромное спасибо за моё спасение. Честно, я век тебе благодарна буду за это, но в остальном… Я искренне надеюсь, что мы больше никогда с тобой не встретимся, Адам, - дрожащим, осипшим голосом проговаривает глупая девчонка. Шумно вздыхает, будто набираясь смелости, и резво бросается к двери.
        Во даёт! Она определённо не в себе или находиться на грани нервного срыва, раз сначала умудрилась сделать столь абсурдные выводы, а после ещё наивно поверить, будто я беспрепятственно позволю выбраться из дома. Навстречу свободе.
        Продолжая преспокойно сидеть на кровати, я молчаливо наблюдаю за смехотворной попыткой Лины открыть дверь, затем выслушиваю наполненные страхом просьбы выпустить её из спальни, а в конце наслаждаюсь её нервными метаниями по всей комнате в надежде найти ключ или нечто способное ей помочь справиться с замком.
        Смешная. Напуганная. Смертельно возбуждённая. Неугомонная. И загнанная в клетку кошка.
        Привыкай, милая, это всё, что теперь тебя ждёт.
        - Можешь не мучиться, Лин, - спустя пару минут её тщетных копошений возле замочной скважины произношу я. - Необходимый тебе ключик находится у меня, - показываю ей свой айфон, к которому подключена вся электронная система «умного дома» пентхауса. - Без него ты ни одну дверь в этих апартаментах открыть не сможешь.
        - Тогда открой ты, Адам! Открой и отпусти! Я не понимаю, почему ты всё ещё этого не сделал? - чуть ли не хнычет она, дрожа, как в лихорадке, только теперь уже непонятно от чего больше - возбуждения, страха или злости? Запускает руки в волосы, донельзя взъерошивает их, ещё сильнее превращая себя в необузданную дикарку. И, чёрт побери, до умопомрачения горячую, красивую, желанную дикарку. Несмотря на всю ярость и ненависть к ней, мне всё равно крышу сносит лишь от одного взгляда на её сексуальное, обцелованное красными языками пламени тело, облачённое в пошлое платье, выделяющее все изящные линии миниатюрной фигуры. А совсем кроет, когда я фокусируюсь на её пышной груди, что откровенно выглядывает из-под прозрачной, мелкой сетки платья.
        Содрать. Разорвать. Превратить в хлам. Открыть доступ к её аппетитным округлостям, высоко поднимающимся и опускающимся из-за частого дыхания.
        До болезненного покалывания в пальцах хочу сделать это, но еще больше - запрячь Лину самой справиться с этой задачей.
        - Раздевайся.
        Дикарка вмиг прекращает суетиться и вздрагивает от моего приказа, словно я ударил ей под дых.
        - Что ты сказал?
        Её глаза - две огромные монеты, а округлившийся рот… ох, её лживый рот прямо-таки идеальное отверстие для моего члена.
        - Раздевайся. Хочу получше рассмотреть, что имею, перед тем как трахнуть, - растянув губы в плотоядной улыбке, в открытую упиваюсь её оторопелым взглядом. - А лучше станцуй стриптиз. С радостью еще раз полюбуюсь твоими талантами. - Удобно откидываюсь на кровати, всем своим видом показывая, что жажду увидеть эротическое представление.
        - Ты всё-таки напился? - нервно блеет Лина, всё ещё надеясь, что я шучу.
        - Трезв как никогда, детка. - И между прочим, нисколько не вру. Не знаю, как много я уже выпил сегодня, но, по ходу, все алкогольные токсины быстро испаряются под воздействием моей огненной силы.
        - Тогда что ты несёшь? Я не буду раздеваться. И уж тем более трахаться с тобой! Ты освободил меня от рабочих обязанностей, поэтому я не хочу здесь оставаться ни минутой дольше! Я хочу уйти! Выпусти меня! - требует она, начиная мощно стучать кулаками по двери. Ясное дело, её пробить не выходит, но эта тигрица, видимо, не в курсе, что значит сдаваться, потому что чуть позже подключает ещё и ноги. Это похвально. И раздражающе.
        - И куда ты собралась идти, если не секрет? К Остину? - отпиваю смачный глоток алкоголя, чувствуя, как от одного только его имени все волоски на теле встают дыбом от злобы.
        - Какая тебе разница, куда я пойду? Даже если к нему, тебя это не касается!
        Ещё как касается, Лина. Вся твоя жизнь - моя, но ты, видимо, напрочь забыла об этом.
        - Мне-то никакой, просто хотел заранее предупредить: твой возлюбленный вряд ли станет встречать тебя с распростёртыми объятиями после видео, которое он получил.
        - Что? - она разом прекращает бестолково измываться над дверью и поворачивается ко мне лицом. - Какое видео?
        - Ну как какое? То самое, где ты наконец выкладываешь Остину всю правду о своей развратной части жизни.
        Её ошалелый взгляд с каждым судорожным выдохом всё ярче окрашивается паникой, что окончательно вспыхивает ярким огоньком в зрачках, когда я вытаскиваю из другого кармана ещё один айфон.
        - Ты кое-что нечаянно выронила на улице, когда тебя схватили, но не волнуйся, Лин, все файлы остались невредимы и уже переданы нужному адресату вместе с копией нашего контракта и видео со скрытых камер «Атриума». Нужно отдать должное Мэрроу: к защите данных своего клуба братья отнеслись с особым вниманием. Моему хакеру пришлось изрядно попотеть, чтобы выудить закрытые видеофайлы. Но ему всё-таки удалось достать несколько самых горячих эпизодов твоей работки, так что теперь Остин сможет собственными глазами увидеть, чем тайком от него занималась его «сестричка» по ночам. Думаю, этого точно будет достаточно, чтобы он безоговорочно поверил твоей искренней тираде в видео и больше никогда не захотел тебя видеть.
        - Как ты посмел…
        - Что? - деланно удивляюсь я, перебивая её. - Разве не этого ты хотела? Открыть глаза бедному парнишке, которому врала на протяжении долгого времени? Я исполнил твоё желание, Джеймс, так что… всегда пожалуйста, - иронично улыбнувшись, салютую ей бокалом, замечая, как она от гнева сжимает кулаки. Бить меня, что ли, собралась? Умора.
        - Какой же ты мерзавец, Адам, - ядовито выплёвывает она, и по её воинственному виду понимаю, что это только начало. - Мерзавец и чёртов эгоист с непомерно раздутым эго, которое я - девушка без имени и рода - посмела задеть. Дело же вовсе не в моей лжи о чувствах к Остину, не так ли? Дело в том, что я переспала с кем-то другим. Причём сделала эта добровольно. Без принуждения, угроз и денег, в то время как с богом секса, перед которым благоговеют все женщины, даже за миллионы и под воздействием притяжения не хочу этого делать. Верно?
        Я молчу. Но, сука, только потому, что отправляю все моральные силы, чтобы не сорваться и не убить её в эту же секунду.
        - Вижу, что верно, - заключает она, не скрывая злорадства. - Но разве это веская причина, чтобы из-за своего одержимого желания доказать, что круче тебя среди мужчин в мире нет, портить другим людям жизнь? Сбрасывать на них трудности, которые им не под силу решить? Мешать чужому счастью из-за своего «хочу»? Нет, нет и ещё раз нет! Ничто не может оправдать всё, что ты заставил меня пережить и за то, что продолжаешь делать! Ни оправдать, ни понять, ни простить, ни уж тем более по-настоящему захотеть и полюбить такого мужчину, как ты!
        - И тем не менее ты захотела и полюбила, Лина, и прекрати списывать всё только на «очарование», - злость не позволяет мне больше мирно сидеть на месте. Я встаю с кровати и в три размашистых шага добираюсь до неё. Несмотря на отчаянную борьбу с возбуждением, Лина умудряется посмотреть на меня с непоколебимостью и злостью, что мелко сотрясает её тело, горит агрессивным огнём в диких глазах.
        - Возможно, я и вправду влюбилась тогда на приёме, но не в тебя, Адам, а в тот обманчивый образ, в который ты заставил меня наивно поверить. Я видела тебя тем, кем ты на самом деле не являлся, и как дура повелась на это. Вот и всё. К тебе же настоящему я ничего не испытываю, кроме возбуждения, которого тоже не было бы без твоей мистической силы. Не потому, что ты меня не привлекаешь, как мужчина, - ясное дело, это не так, а потому, что я всю жизнь люблю Остина! Для меня всегда был, есть и будет только он. Никого другого я никогда не захочу и не полюблю, а того, кто считает меня вещью, пустым телом или «никем», так подавно, Адам! - Лина не замечает, как срывается на крик, каждым брошенным в истерике словом, будто раскалённой секирой рассекая мне кожу. - Я вообще не понимаю, на кой чёрт мы заговорили о моих чувствах? Тебе же на хер они не сдались! Тебя не интересует ничто и никто, кроме себя любимого и своих сексуальных потребностей! Тебе плевать на меня также, как и на всех остальных счастливец, которые душевно сгорают после работы на тебя. Главное, что ты выжимаешь из них максимум пользы и
удовольствия, а что творится с ними дальше - насрать! Плачут, сходят с ума от галлюцинаций, мучаются в кошмарах - всё ерунда. Думаешь, деньги всё окупят и облегчат их состояние. Ну конечно, ты же из тех людей, кто в принципе считает, что деньги решают всё! И покупают всё, что дышит и не дышит. Но ты ошибаешься! И я на своём примере тебе доказала, что кто-то всё же может устоять перед тобой и твоими миллионами, выбрав другого мужчину, у которого нет денег и способности доставлять женщинам неземное наслаждение, но зато есть добрая душа, умение ставить чужие желание превыше своих и море других потрясающих качеств, о которых ты можешь лишь мечтать. И если ты думаешь, что своим гадким поступком сможешь отвернуть от меня Остина, то крупно ошибаешься. Он всё поймёт, когда я объяснюсь с ним. Он не такой, как ты! Он умеет слушать, прощать и любить. Тебе этого никогда не понять, потому что ты пустой, Харт! Пустой, чёрствый и бессердечный!.. Кроме красивой внешности, денег и мистического дара, в тебе ничего нет! Видимо, поэтому ты и платишь всем и каждому, чтобы они беспрекословно выполняли твои приказы, ведь
знаешь, что на настоящие эмоции и адекватные человеческие отношения ты не способен. И женщин ты покупаешь и обзываешь их вещами по одной простой причине - чтобы самому меньше ощущать себя рядом с ними вещью, коей ты и являешься!.. Да, Адам, ты - ВЕЩЬ! Слышишь?! Ты… - но я не слышу… она продолжает истошно кричать, а я будто в пропасть проваливаюсь - глубокую, непроницаемую, наполненную давними детскими воспоминаниями, что словно нарезками кадров из клипа начинают мелькать перед глазами, бередя старую, как мне казалось, навсегда забытую рану, вскрывая её, царапая, посыпая солью и окрашивая красным мысли о том проклятом дне, когда мне стала известна вся правда…
        «Она продала тебя, Адам. Продала, как ненужную вещь. Променяла на миллионы, что смогли бы подарить ей ту жизнь, о которой она всегда мечтала. Мирэла хотела свободы… От своего прошлого и отца-тирана, что вечно решал всё за неё, принуждал к выгодному для их семьи браку и не прекращал выискивать её после побега из дома и нелегальной эмиграции в Штаны. Здесь ей вскоре и посчастливилось встретить меня - молодого, успешного бизнесмена, успевшего к своим тридцати годам добиться поистине выдающихся высот. Идеальный лакомый кусочек для её планов, да только она быстро поняла, что как бы она ни обворожила меня своей необычной красотой и горячим темпераментом, я никогда не поставлю её на первое место в своей жизни и не сделаю всё, чего от меня ждала. Потому-то твоя мать и начала спаивать меня своими шаманскими зельями. Да, ты меня правильно расслышал, Адам. Мирэла с пелёнок практиковала цыганское колдовство. Магия занимала огромную часть жизни её табора. Жаль, мне удалось узнать об этом слишком поздно. Я никогда не верил ни во что сверхъестественное, поэтому мне и в голову прийти не могло, что она что-то
делает со мной для превращения в беспросветного, влюблённого в неё дурака. Я не мог найти этому разумного объяснения, но со мной начало происходить нечто ненормальное: рядом с твоей матерью моё тело отделялось от сознания и существовало своей жизнью. Находясь рядом с этой женщиной, я буквально горел изнутри и сходил с ума от зверской похоти, которую только она одна была способна утолить. Она казалась мне идеальной. Совершенной. Уникальной… Голос, взгляд, запах, прикосновения - всё стало для меня каким-то наваждением, зависимостью, жизненной необходимостью, отчего я сам не заметил, как стал одержимым ею. Я был готов весь мир положить к её ногам. Сделать что угодно, лишь бы осчастливить её. Но, как оказалось, Мирэла жаждала свободы не только от прошлого, но и от меня тоже. Она не желала быть зависимой от мужчины, она хотела быть сама хозяйкой своей жизни, и потому она решила добиться своего с твоей помощью. Я никогда не хотел детей, но она затуманила мой разум, и я сам даже не понял, как мы перестали предохраняться. Будь я в здравом уме, когда она сообщила мне неожиданную новость, предложил бы ей лишь
один вариант в такой ситуации, но тогда я был одурманен настолько, что стоило мне узнать о её беременности, казалось, более счастливого мужчины, чем я, на свете было не найти. И когда Мирэла вдруг запросила огромную сумму денег взамен на то, что она не сделает аборт, я, конечно же, безоговорочно согласился. Я отдал Мирэле практически всё, что у меня было на тот момент, лишь бы она не убивала нашего ребёнка. Я едва не потерял компанию и всё, над чем работал долгие годы. Она оставила меня на мели, но в тот момент мне всё было безразлично. Ничто меня не волновало. Главное - нужно было спасти тебя. И я спас. А твоя мать… Получила запрошенную ей сумму, выносила тебя, родила и без промедлений исчезла, даже ни разу не взглянув на тебя и так и не узнав, какой силой она тебя непроизвольно наградила. Такая вот правда, Адам. Больше информации о ней и подтверждений моим словам ты найдёшь в этой папке. Здесь собрано всё о том, кто такая Мирэла Кано. Коварная, жестокая, эгоистичная женщина, для которой ты был не желанным ребёнком, а специально зачатым ценным продуктом, что сделал её баснословно богатой и свободной
ото всех. Наверное, мне стоило тебе рассказать об этом, когда ты станешь чуть старше… Но, чем раньше ты поймёшь, на что могут быть способны женщины, тем будет лучше для тебя же самого. Никогда не подпускай их близко… Не позволяй пробираться к тебе внутрь и туманить голову… Ни одна не стоит твоего времени, внимания и чувств. Только используй их. Всегда только используй…»
        - …Понял? Ты бездушное ТЕЛО, Адам, которое не умеет любить и не заслуживает, чтобы его любили! Не за что тебя любить! НЕ ЗА ЧТО! И я не люблю! Не люблю! И не хочу! Я люблю другого! И я хочу быть с ним! С ним! А не здесь с тобой! - непрекращающиеся крики Лины наконец прорываются сквозь низкий голос Роберта в моей голове, и непосильная ярость вмиг вскипает во мне, выстреливая жгучим потоком, что неудержимо переваливает через край моих невозмутимых ширм. Словно сквозь туман вижу, как я со всей дури запускаю стакан в окно с огнём и под эффект мощного взрыва в иллюстрации, озаряющего всю спальню багрово-алыми вспышками, хватаю Лину за сетчатую вставку платья на её груди и прибиваю спиной к двери.
        Испуганный девичий вскрик переплетается с характерным треском ткани и громким звуком удара моего кулака, впечатавшегося в деревянную поверхность буквально в нескольких сантиметрах от её лица.
        - Боже… - Линин тихий скулёж утопает в шуме наших прерывистых дыханий, пока глаза её, бездонные, прежде налитые бешеной злостью, мгновенно наполняются всепоглощающим страхом и похотью. Под моим убийственным взглядом она в одночасье превращается в беспомощного, до чёртиков напуганного зверька, сжимаясь всем телом, точно в размерах уменьшаясь, и будто бы ожидая, что я в любой момент её ударю. А я, бля*ь, не стану скрывать, что едва балансирую на грани, чтобы не сломать ей шею или же не отбросить в противоположную стену комнаты. Но ничего из этого я, конечно же, делать не стану. Не важно, какие глубокие шрамы она разбередила только что своими криками. Всё это давно в прошлом. Меня это больше не берёт, не заботит, не огорчает, а только напоминает один важный момент, о котором я никогда не должен забывать.
        Женщин нужно только использовать.
        И я буду пользоваться Линой по своему усмотрению так же, как и пользоваться всеми остальными. Как захочу и как долго захочу, не думая о её желаниях. Однако она может не переживать: физической боли я никогда ей не причиню, только если ту, что она уже испытывает из-за сумасшедшего возбуждения. Не более. А даже наоборот: сегодня мою взбалмошную подстилку ждёт исключительно удовольствие, что выбьет из её головы всю дурь в разы эффективней любых кулаков. И похоже, пришло время прямо сейчас нанести ей второй удар.
        - Ты можешь сколько угодно кричать о том, что думаешь обо мне, - злобно шепчу я. Резко прижимаю Лину к себе, умещая ладони на упругую задницу. Её грудная клетка высоко вздымается, упираясь в мою грудь. Поплывший взор встречается с моими глазами.
        - Можешь до бесконечности кричать о том, что не хочешь меня.
        Задираю подол платья, соприкасаясь с горячей кожей ягодиц, начиная с упоением сминать их ладонями. Лина протяжно стонет, предсказуемо просит остановиться, пока её мысли громко визжат об обратном, руки сами обхватывают меня за шею, а губы тянутся за поцелуем.
        - Можешь ещё тысячу раз повторить, как сильно любишь своего Остина.
        Увернувшись от губ дикарки, провожу своими по её щеке, добираясь до мочки, прикусываю её, оттягиваю, скольжу языком по раковине уха, рукой плавно перемещаясь с охрененной попки к внутренней поверхности бедра, по которой вовсю стекает её «нежелание».
        - Твоя любовь к нему совершенно ничего не значит, если ты всё равно течёшь в моих руках, как голодная сука.
        Мне хватает нескольких секунд, чтобы одной ладонью, пробежав по изящной спине, накрыть сзади её шею, а второй нащупать клитор через насквозь мокрые трусы и всего парой круговых движений пальцев довести Лину до финиша.
        И всё как всегда: она кончает - и воздух мгновенно превращается в огненные, вибрирующие иглы, атакующие всю поверхность кожи, сбивающие моё дыхание и стягивающие весь низ живота напряжёнными нитями. Но только похоже, я точно мазохизмом от неё заразился, потому что весь дискомфорт от перевозбуждения сейчас приносит мне так же значительную долю наслаждения.
        - Любовь вообще ничего не значит. И то, что ты единственная из всех моих женщин, кто не ведётся на деньги - абсолютно не меняет факта, что любовь в самом деле легко покупается и продаётся. Знаешь, сколько моих счастливиц, будучи по уши влюблёнными в своих парней, женихов и мужей, без раздумий бросали их ради работы на меня? Не из-за желания почувствовать мистический кайф, а именно из-за денег? Знаешь? - чувственно спрашиваю я, когда она возвращается из рая обратно на землю. Но Лина решает промолчать, пока сквозь выражение сладкой неги в красивых чертах её лица проявляется отчаяние.
        - Все. Все, чьи сердца якобы были заняты своими вторыми половинками, тут же забывали о своих чувствах и с удовольствием бежали за богатой жизнью. А бывало, даже сами мужики своим любимым и неповторимым давали добро на несколькомесячные заработки, чтобы потом всю жизнь бедности не знать, представляешь? Вот тебе и любовь, которую весь мир восхваляет и возносит, как нечто волшебное. Ведь на каждом углу все только и делают, что кричат о том, как любовь окрыляет, исцеляет, меняет, заставляет быть лучше, воскрешает из мёртвых и творит ещё до хера всяких чудес, да только я во всю эту чушь не верю и считаю её чрезмерно переоценённой. Что я знаю точно - любовь превращает людей в идиотов и значительно усложняет жизнь. И ты, Джеймс, - один из прекраснейших тому примеров. Столько лет любила и страдала по мужчине, который не воспринимал тебя как женщину, вместо того чтобы давным-давно найти своё счастья с другим. Та же проблема односторонних чувств у тебя была и с матерью, из-за любви к которой ты и морально и физически уничтожала себя. И вот скажи, не идиотизм ли это? Не любовь ли превратила тебя в глупую,
мучащуюся и жертвующую своими желаниями девочку, что ради других так долго тратила свою жизнь впустую? А? Разве я не прав? - безрадостно усмехнувшись, задаю вопрос я, сверля её выжидающим взглядом, но Николина вновь ничего не отвечает, а лишь пытается отстраниться от меня, да только усиленное давление моих пальцев чуть ниже её затылка и по-прежнему ласкающая клитор рука не позволяют ей это сделать.
        - Конечно, прав, - не без удовлетворения заключаю я. - И таких людей много, кому всеми возвышенная любовь скручивает напрочь мозги. Слишком много. Я уже молчу про тех, кого она реально сводит с ума и побуждает вытворять недопустимые вещи. Даже некоторые мои счастливицы умудрялись создавать мне неприятности из-за своих пробудившихся чувств, и скажу тебе, мне уже этого было вполне достаточно, чтобы в сотый раз убедиться - мне на хрен не нужны ни романтические сопли, ни отношения, ни проблемы, исходящие из них. Всё это мне неинтересно. Пустая трата времени, которое я лучше проведу с пользой на работе или с удовольствием для себя, трахаясь со своими покорными и жаждущими порадовать меня женщинами. И да, Лин, ты абсолютно права: я бессердечный, чёрствый, эгоистичный и нисколько об этом не жалею. Я всё о себе знаю и полностью доволен своей жизнью и тем, кем являюсь. Я не люблю никого, кроме себя, и абсолютно не нуждаюсь в любви другого человека. Ни твоей, ни чьей-либо ещё.
        - Тогда отпусти меня к тому, кому я нужна, - наконец подаёт хриплый голос Лина, вбиваясь ладонями в мою грудь. - Ты сам отменил контракт, и я не понимаю, что я здесь ещё делаю? Ты хочешь наказать меня за оскорблённое самолюбие? Для этого ты сейчас мучаешь меня? Разве я и так недостаточно настрадалась из-за тебя? Мне кажется, мы более чем квиты, поэтому прекрати уже истязать меня своей магией и позволь уйти к человеку, которому я нужна со всеми моими чувствами, проблемами и желаниями. К тому, кто по-настоящему любит меня. Просто давай уже закончим всё это… Я больше не могу… Отпусти меня, Адам… Просто отпусти, - жалостливо блеет она свою любимую песенку и смотрит мне прямо в глаза с запредельной болью, отчаяньем, грустью и надеждой на то, что я всё-таки сжалюсь и отпущу её к «мужчине, которого она любит больше жизни».
        И я бы мог… отпустить её, отступить со своими желаниями в сторону, позволить уйти к другому, что непременно сделает её счастливой, дав ей всё, что она поистине заслуживает: любовь, нормальные отношения, семью, детей, собаку, что будет охранять их огромный дом, и беззаботную, размеренную жизнь, в которой она бы чувствовала себя защищённой, любимой, нужной… свободной.
        Да… Я бы определённо мог её отпустить…
        Будь я Остином Ридом.
        Но я не он. И никогда не буду даже близко похожим на этого «потрясающего парня». Со мной не будет ничего вышеперечисленного. Со мной будет больно, одиноко, тоскливо, без продолжения. Но также ярко, остро, захватывающе и аномально горячо. Словно вечная ходьба по раскалённым углям и осколкам, что разбросаны на тонком, шатком мосту, висящем над головокружительной пропастью, упав в которую непременно сгораешь изнутри и снаружи, а после пытаешься научиться жить заново.
        Все мои женщины это испытывали. И после тысяч ярчайших оргазмов в её жизни Лину однозначно ждёт то же самое. Если не хуже. Я всё это прекрасно знаю… Конечно, знаю… Но я всё равно не поменяю своего решения.
        Потому что я эгоист.
        Потому что никогда не отступаю.
        Потому что ни за что не отказываюсь от своих желаний и никому не отдаю своё. А Лина - моя. И это её проклятье. Хочет она того или нет. МОЯ. Вся. До кончиков пальцев, до последнего вздоха, до малейшей порочной фантазии, в которую я скоро погружусь с головой, наведу там свои порядки, сотру всё лишнее, помножив на ноль мысли о другом мужчине, и заполню собой до отказа.
        После сегодняшней ночи Лина сама прекратит убиваться из-за разлуки с Остином, а в моём лице увидит единственного, кто будет жизненно необходим её телу и духу.
        Я так решил. И я сделаю это. Ни одной суке никогда не позволял делать из меня дурака, и этой не позволю. Ни одна не предпочитала мне другого, и она, дрянь такая, тоже не предпочтёт, поэтому её сверкающий, синий взгляд, полный миллионов ярких звёзд, вместе с жалкими беспрерывными просьбами: «Отпусти меня, Адам, прошу отпусти» сейчас меня нисколько не трогают.
        Всё будет только, как я хочу. Всегда. Везде. Без исключений. И никак иначе.
        - Лина… - одержимо столкнув нас лбами, хрипло выдыхаю я вместе с сотрясающей меня злостью, продолжая удерживать её за шею, как провинившегося котёнка. Хотя почему как? Она такая и есть, за что получит соответствующее наказание. - Как же ты всё понять не можешь, что я никуда тебя не отпущу, пока не оттрахаю вдоволь?
        Не успеваю я договорить, как всё её тело напрягается, словно тетива, а пальцы с остервенением сжимают ворот моей рубашки.
        - Что?.. Но никакого же контракта не будет. Ты сам сказал… Я думала…
        - Мне похер, что ты там думала, - пресекаю её невнятный лепет, неприятно царапающий мне грудь изнутри. - Но насчёт контракта ты всё правильно поняла: его не будет, детка. Никаких выполнений твоих просьб, денег, привилегий, спасения твоей мамаши и моей благосклонности ты больше не увидишь. С этого момента тебя ждёт именно то, чего ты так сильно боялась, - нарочито делаю небольшую паузу, натягивая её нервы до предела, чтобы потом разом их всех оборвать. - Теперь, моя прекрасная дикарка, тебя ждёт плен. И не год, а так долго, сколько я того пожелаю.
        ГЛАВА 25
        ОТ БЕССЕРДЕЧНЫХ ЗАЩИЩАЙСЯ ТЕМ, ЧТО НЕ ПОКАЗЫВАЙ ИМ СВОЕГО СЕРДЦА.
        (ПАУЛЬ ХЕЙЗЕ)
        НИКОЛИНА
        Обманчиво бархатный голос Адама сочится злостно-возбуждающим ядом, наполняющим меня тягучей магмой, превращающей тело в податливый воск, что жаждет проникнуть в его кровеносную систему, в то время как сказанные им слова заставляют сердце подскочить в груди, мгновенно сжимая её в свинцовые сети. Ни малейшего шанса сделать полноценный вдох. Ни единой возможности осмыслить услышанное.
        - Плен? Какой ещё плен? - издаю слабый писк и вместо очередной попытки отстраниться я нежно потираюсь щекой об линию его покрытой густой щетиной челюсти, прижимаясь крепче к высокой, широкоплечей фигуре, сужающей в моих глазах всю комнату до размеров спичечной коробки.
        - Ты сегодня просто бьёшь все рекорды по глупым вопросам, дикарка, - надменно усмехается он, медленно перемещая бьющие чувствительными импульсами пальцы с моей шеи к затылку. - Сексуальный плен, конечно же.
        Хочу возмутиться, закричать, ударить его, послать ко всем чертям собачьим мудака сумасшедшего, но тело отказывается слушаться, когда Адам начинает бережно массировать голову, вынуждая меня чуть ли не замурчать от умопомрачительного кайфа.
        Его слова отравляют. Лютая злость сжигает. Необъяснимая нежность бьёт наотмашь. Он решил уничтожить меня сегодня. Я это точно знаю.
        - Твои рабочие обязанности никак не поменялись: ты должна будешь ублажать меня в любой момент, когда я того потребую, просто трудовые условия значительно изменились. Всё, что ты теперь увидишь, смиренно ожидая моего звонка или возвращения домой, - это четыре стены своей комнаты. Но не пугайся раньше времени. Я не настолько бездушный, каким ты меня видишь. Если будешь хорошей, послушной девочкой и изо всех сил постараешься меня порадовать, может, и разрешу тебе как-нибудь выбраться на воздух, но в компании охраны, конечно же. Лимит моего доверия к тебе ты исчерпала. Теперь-то я знаю, что за тобой только глаз да глаз нужен. А то выпущу на улицу без присмотра, а ты сразу ноги перед кем-то раздвигать побежишь, да потом всякой заразы в дом принесёшь. Нет уж, спасибо. Такие риски мне ни к чему. Я лучше тебя полностью домашней кошечкой сделаю, чтобы заблаговременно избежать нежелательных проблем.
        - Какой ещё домашней кошечкой? Ты больной, Адам? Совсем рехнулся? - и, чтоб меня, всё это я спрашиваю исступлённым шёпотом, вытягивая ткань его рубашки из-под брюк, страстно мечтая, чтоб у меня отсохли руки.
        - Нет, Лина, я как никогда прежде в здравом уме, поэтому можешь уже начинать настраивать себя на нужную волну, радушно приняв всего два важных правила: с этого вечера главная цель твоей жизни - это доставлять мне удовольствие и быть тихой, преданной и покорной девочкой.
        Проскулив, как раненный щенок, заставляю себя одёрнуть пальцы от его ремня и посмотреть Адаму в глаза в надежде увидеть в них ироничные проблески, но там только тьма - равнодушная, чернильная, со знакомыми дьявольскими, притягательными искрами, что сталкивает меня лицом к лицу с жёсткой истиной - он ни капли не шутит.
        Он, мать его, не шутит!
        Время замирает, а пульс, наоборот, срывается на скоростной спринт. Всепоглощающий шок с неукротимым гневом враз простреливает тело, проясняет разум на короткий миг, срабатывая как защита от сексуального притяжения.
        Тихая, преданная и покорная девочка? Сейчас я тебе её покажу, Адам!
        Пользуясь крупицей вернувшегося над телом контроля, я не теряю времени на обдумывание тщетности своих дальнейших действий, а быстро и сильно залепляю Адаму по лицу ладонью, царапая ногтями щёку. Моя внезапная атака вряд ли принесла ему ощутимой боли, но зато эффект неожиданности возымела, даровав мне пару секунд форы, чтобы попытаться вырваться из его рук, начав брыкаться что есть силы.
        - Вот сука, - злостно шипит он. Резко разворачивает меня к себе спиной, тугим захватом рук ловко пленяя тело, и запускает в ушко приглушённый шёпот, пробивающий меня томительным огнём. - Такими темпами тебе никогда моей снисходительности не заслужить, Лина.
        - Мне не нужна твоя снисходительность! Мне ничего от тебя не нужно! Я хочу избавиться от тебя раз и навсегда! Отпусти меня! Я никогда не буду спать с тобой! Ни за деньги, ни уж тем более в роли твоей пленницы, - резко откидываю голову назад, желая разбить ему нос, губу или хоть что-либо на его чертовски красивом лице, но на сей раз реакция Харта без труда позволяет ему увернуться и, намотав мои волосы на кулак, разом обрубить новые попытки ударить.
        - Конечно, будешь… причём с превеликим удовольствием. Ты и сама это знаешь, - злость и звенящее возбуждение в его низком голосе заметно разбавляются озорными нотками. Ему забавно? Я его веселю? А вот мне что-то совсем не смешно ощущать, как всего одной рукой Адам создаёт тюрьму для моей грудной клетки и шеи, а своим твёрдым бугром плотно вжимается в попку, заставляя меня жалобно всхлипнуть и прогнуться в спине, тем самым усилив трение наших тел.
        - Да, вот так… - хвалит он меня, в животном порыве прикусывая мне скулу. - Я тебя по-всякому буду брать. Как и куда захочу. И так тоже, Лин, тебе понравится. Безумно понравится. - Он непрерывно толкается в мои ягодицы, словно вошёл бы уже прямо сейчас одним махом, если бы оказался без брюк, пока я протяжно стону и нещадно ругаю себя, обкладывая в уме трёхэтажным матом.
        За то, что хочу, чтобы он это сделал. За нестерпимое желание ощутить в себе его член. За отсутствие сил противостоять ему. За гадкую горечь от предательства своих чувств к Остину и, самое главное - за режущую, душевную боль, которую я вновь поневоле ощущаю, осознавая, что я не нужна Адаму так, как я могла бы ему всецело принадлежать.
        Всё могло бы быть иначе между нами, Харт, если бы я была для тебя любимой женщиной, а не всего лишь особенным телом для траха.
        Отрицательно мотаю головой, отгоняя от себя бредовые, непонятно откуда взявшиеся мысли, чувствуя, как новая порция экстаза неумолимо скручивает всё ниже пояса.
        - Хватит, Адам. Прекрати… Не трогай меня… Я не хочу… опять…
        - Кончить? - издевательская усмешка возле моей щёки сотрясает тело болезненно-сладкой дрожью. - Не хочешь в третий раз кончить с нелюбимым мужчиной, да? - Его вопрос душит. Наливает грудь тяжестью эмоций, перекрывающих кислород, пока мужские руки продолжают удерживать меня, точно лапы хищника столь желанную добычу.
        - Да. Не хочу.
        Господи! Уж лучше бы молчала, а то моя жалкая фраза прозвучала скорее как: «Заткнись и оттрахай меня наконец, Адам!».
        - Я тебе рот с мылом промывать буду за каждую новую ложь, - его ладонь горячая, сильная, мощная накрывает мои губы, проводит пальцем по контуру, раскрывает, проникая внутрь. - А лучше затыкать твой лживый ротик членом ещё до того, как ты успеешь мне соврать.
        Я не могу себя остановить и облизываю его палец, как самый сладкий в мире леденец, отчего перед внутренним взором вмиг вспыхивает горячий кадр, который я зареклась навсегда сохранить в своей памяти.
        - Так, значит, это твой изощрённый способ заткнуть мне рот?
        Игривый голос. Родное лицо, искажённое страстным наслаждением, что приносят ему мои прикосновения. И зелёные глаза, светящиеся любовью. Ко мне. Мне. Он любит меня. А люблю его. По-настоящему. А Адама нет… Он манящая иллюзия, которой ни за что нельзя поддаваться.
        Яркая, короткая вспышка нашего с Остином воспоминания, словно чудо, помогает мне укусить Адама за палец и, освободив рот, выдавить из себя колкую фразу с дерзкой интонацией:
        - Единственный член, который я с радостью и без возражений впущу в свой рот и куда бы то ни было ещё, определённо точно будет принадлежать не тебе, Адам.
        Секунда - и мою спину бьёт жаром, точно от взрыва гранаты.
        Вторая - резкий полупируэт - и я стою передом к полыхающему яростью гиганту.
        Ещё одна - и моё лицо болезненно сдавливается грубыми пальцами.
        Четвёртая - я с трудом концертирую мутный взор на огнедышащем драконе, сверлящим меня испепеляющим взглядом, опаляющим жгучим дыханием и накрывающим с головой волной объёмной энергии, что собирается вибрирующим сгустком похоти между бёдер.
        А пятую секунду я уже не помню, потому что исчезаю из этой реальности - безумное удовольствие начисто выключает разум, выбивает душу из тела, разливаясь неистовым кайфом в каждой застывшей от напряжения мышце. К такому невозможно привыкнуть, адаптироваться, добраться до «щита», чтобы обрести иммунитет, насытиться. Только подсесть. Стать зависимой. Нуждающейся получить дозу снова и снова, от которой ты улетаешь в космос, где все системы организма, будто обновляют свои настройки.
        Я ничего не ела почти сутки, не пила тоже очень давно. Моя прошлая ночь была схожа с несколькочасовой интенсивной тренировкой, а минувший день - с настоящем триллером-боевиком, но после сумасшедших, магических оргазмов моё тело чувствует себя, словно заново родившемся, а сознание освобождается от стресса из-за пережитого ужаса.
        Правда, с непомерно возросшей силой Адама сегодня эффект безмятежного блаженства длится всего несколько минут, по истечении которых вся тяжесть реальных ощущений прибивает меня, как муху ботинком. Именно поэтому я и сорвалась на бурную истерику, прокричав Адаму всё, что во мне накопилось, абсолютно не контролируя поток слов, толком не слыша их и не понимая. Серьёзно, сейчас у меня даже вряд ли получилось бы точно вспомнить весь яростный монолог, которым я заработала ядерный выброс его гнева.
        Впервые в общении с ним я в самом деле думала, что он меня ударит. Так же, как я думаю об этом сейчас, когда, вернув себе способность видеть после ослепительного оргазма, встречаюсь с безжалостными чёрными глазами этого внешне горячего секс-символа, а в душе - ходячего куска льда.
        Яростный, острый, словно наточенное лезвие, взгляд не позволяет ни вдохнуть, ни подвигаться, а мужские пальцы, продолжающие сжимать мне скулы, - заговорить. Я трепещу перед ним и только жду, что вот-вот он спустит руку к горлу, сдавит его, начнёт душить или вовсе свернёт шею, как цыплёнку, но вместо этого Адам вновь решает «прибить» меня своим надменным голосом.
        - Раздевайся, - от его угрожающего тона кровь густеет, превращаясь в мёд, сердце начинает стучать где-то в горле, но он никогда не дождётся от меня покорности. Добровольно я не стану его секс-слугой.
        - Иди к чёрту, Адам! Такие приказы можешь отдавать своим шлюхам, - шиплю я, пытаясь вложить в голос всё спрятавшееся под сгустком похоти отвращение к нему, но это лишь рисует на его манящих губах едва заметную ухмылку.
        - Ты и есть моя шлюха, Лин. Просто бесплатная. И это лишь твоя проблема, что ты никак не можешь понять, что, хочешь ты того или нет, но ты будешь меня слушаться, выполнять все мои приказы, трахаться и громко кончать столько раз, сколько я пожелаю. У тебя нет ни единого шанса избежать этого, уж поверь мне на слово. И лучше тебе как можно скорее принять сию реальность, чтобы в первую очередь себе же быстрее упросить жизнь.
        - Мечтай, Харт! Я ни за что это не приму! - на выдохе бросаю я, соединяя наши взгляды в очередном искрящимся напряжением поединке. - Да и ты, что ли, действительно собираешься держать меня взаперти, как тюремщицу? Серьёзно? Даже для тебя это слишком, Адам. Ты этого не сделаешь!
        - Ещё как сделаю. Можешь не сомневаться. И уверен, тюрьма в виде комфортной спальни пентхауса тебе придётся по вкусу гораздо больше, чем настоящая тюремная камера с другими опасными преступницами под боком.
        - О чём ты?
        - О том, что девушке, которая не может контролировать свою агрессию и преднамеренно пыталась убить своего отчима, не место на свободе.
        - Что ты несёшь? Я не хотела его убивать, а просто защищала маму, - голос неконтролируемо превращается в хрип, а мелкая, леденящая дрожь вонзается иглами в разгорячённую кожу - мне никогда не забыть картину окровавленного тела Фила.
        - Это ты говоришь, что не хотела убивать, а когда Филипп очнётся после сильнейшего сотрясения мозга, не без моей помощи он непременно подаст заявление о покушение на его жизнь, а после они вдвоём с твоей матерью подло оклевещут тебя в глазах присяжных. И учитывая все недавние, совершённые тобой поступки в виде нападения на ни в чём повинную девушку Эндрюза и кровавую драку с коллегой, которую ты чуть не задушила, судья в итоге вынесет приговор не в твою пользу, Джеймс. И проведёшь ты всю свою молодость за решёткой. Хочешь ли ты этого? Или всё-таки переосмыслишь своё поведение и станешь со мной милой и кроткой, чтобы попытаться убедить меня не доводить твои проступки до судебных разбирательств? - спрашивает он, даже не думая скрывать победоносную ухмылку, пока я не могу произнести и слога, чувствуя себя жалкой рыбёшкой, пойманной в сети и насильно вытащенной на берег, что теперь трепещется, ощущая дыхание смерти. - И так как я знаю твоё пренебрежительное отношение к себе, Джеймс, сразу же хочу сообщить о втором важном для тебя моменте, ради благополучия которого тебе нужно постараться меня не
расстраивать и не бесить.
        Ток крови приливает к вискам, а струны души в груди болезненно натягиваются. Мне не требуется ни времени, ни ясного сознания, чтобы вмиг понять, о каком «важном для меня моменте» идёт речь.
        - Даже не смей с ним ничего делать! - от моего злобного выброса Харт стискивает зубы, подёргивая желваки на скулах. Резко прижимает меня к себе, хватает за волосы грубо, жёстко, будто наказывая и одновременно разворачивая душу в районе сердца, когда с налётом маниакальности проводит носом по моей щеке.
        - С кем с ним… малышка? С Остином Ридом - вечным хозяином твоего сердца? - его горячий шёпот отдаётся пульсацией между бёдер и словно хворостиной крапивы по груди сечёт. - Или с Остином Ридом - новым руководителем главного инновационного проекта «Heart Corp», с котором мы будем ежедневно встречаться на работе в Нью-Йорке? Ты его имеешь в виду, да? - на лице Адама злость смешивается с самодовольной полуулыбкой, пока на моём, вероятнее всего, отражаются все оттенки изумления и ужаса. - Да, Лина, я был удивлён не меньше тебя, когда мой заместитель из главного штаба «Heart Crop» позвонил мне после собеседования с неким Остином Ридом, сообщив, что неожиданно появился тот, кто с помощью своей лично изобретённой компьютерной системы сможет довести наше новшество до идеала, тем самым в разы быстрее вернув компанию на прежний высокий уровень. Представляешь, какая крутая новость? Мир на самом деле до безумия тесен. И должен признать: твой «братец» по-настоящему хорош, даже сказал бы - гениален. И я всегда очень ценю профессионалов своего дела, а в сфере электронных и информационных технологий так особенно,
поэтому мне совсем не хотелось бы искать способы подставить парня со столь выдающимся умом и рвением работать, чтобы выкинуть его из компании, при этом сохранив полные права на использование его системных разработок, на создание которых он явно потратил немало сил и времени. Думаю, и тебе ни в коем случае не хочется допустить столь вопиющей несправедливости, так ведь? - спрашивает дьявол всей моей жизни, пристально глядя мне прямо в глаза, испивая душу и вынуждая мгновенно почувствовать, как что-то щёлкает вокруг моей шеи, начиная сдавливать, перекрывая кислород. Нет, это не ладони Адама. Это невидимый ошейник, поводок от которого с этого момента будет в его руках.
        - Да… Вижу, что ты поняла, к чему я веду. Всё-таки не совсем дура. Надеюсь, теперь у нас с тобой не будет никаких сложностей, Джеймс, и мы наконец можем приступать к делу, - довольно усмехается он, внезапно делая от меня пару шагов назад, отчего я едва не падаю на пол прямо к его ногам. Но я удерживаюсь. Не знаю, как, но я делаю это. Умру, но не доставлю ему дополнительной радости увидеть меня полностью повреждённой, слабой, поникшей, окончательно потерявшей надежду выбраться отсюда. Спастись от него. Избежать его плена.
        - Ты прав: никаких сложностей больше не будет, Адам, - сглотнув жаркий ком в горле, произношу я, отдавая все силы, чтобы не отвести взгляд с его лица в сторону. - Но разве твоё божественное Я будет устраивать, если во время секса вместо тебя женщина будет представлять другого? - знаю, что сильно рискую, вновь провоцируя его, но ничего не могу с собой поделать. Хочу задеть его, разозлить, в очередной раз уткнуть носом в то, что не он - желанный мной мужчина, не он - возбуждает меня без всякой «силы», и не он - тот самый, ради которого я готова на всё.
        И он никогда им не будет.
        Но на сей раз моя провокация не вызывает никакой яростной бомбы, поражающей всё тело жаром и сверхъестественным оргазмом. Лицо Адама, наоборот, сковывается такой каменной, равнодушной маской, что если бы не его горящие созвездиями всех галактик глаза, я подумала бы, будто передо мной стоит статуя.
        - Как считаешь, меня заботит, о чём думает диван, когда я на него сажусь… или, допустим, ручка, которую я чересчур сильно сжимаю? - от его безразличного тона меня пошатывает словно от порыва северного ветра, что не остужает тело, не понижает градус возбуждения, а только превращают сердце в ледяной комок, который Адам запросто без сожаления разбивает вновь. - Твоя способность отражать мою силу заставляет только хотеть тебя до сумасшествия и дико злиться на то, что твоим телом до меня попользовался другой. В остальном же ты для меня ничем не отличаешься от любой мебели в этой комнате, поэтому кого ты там представляешь в своей голове, мне абсолютно похер. Можешь думать, о ком пожелаешь, Лина. Я тебе разрешаю. Хотя заранее предсказываю, что сделать это у тебя никогда не получится, - некий злорадный полутон в уверенной интонации его голоса, с каким Адам произнёс последнюю фразу, многократно ускоряет ритм сердца, что словно падает куда-то к пяткам, оставляя в груди всепоглощающую пустоту, когда он одним лишь только взглядом красноречиво заявляет, что жаждет поскорее покончить с разговорами.
        - Мой первый приказ ты уже слышала, Джеймс, причём дважды, но так как я всё ещё продолжаю ждать его исполнения, предполагаю, что для особо невнимательных мне нужно ещё раз напомнить о правилах нашего общения. Поэтому слушай сейчас, Лина, и вбивай тщательно информацию в свою очаровательную, белокурую головку. Больше повторять не стану. С этого момента я говорю - ты выполняешь. Ослушиваешься раз - Остин теряет работу вместе со всеми своими многолетними трудами. Ослушиваешься второй раз - мигом переберёшься из тёплой, удобной комнаты в тюремную камеру. Третьего раза, увы, не дано. Никаких поблажек, милосердия и изменения моих решений не будет. Так что отныне веди себя благоразумно. Я тебя предупредил, и теперь ваше с Ридом будущее исключительно в твоих руках. Тебе понятно?
        Понятно ли мне?
        Он ещё спрашивает?
        Мне полностью понятно, что я в западне. В тупике. В безысходности. В его власти. В его клетке. На его территории. Связана и подвешена на нити, которыми он будет руководить, как кукловод, неизвестное количество времени.
        Говорят: выбор есть всегда. Всё верно. И у меня он тоже был. Да только выбор заключался не в отказе или согласии на предложение Адама, а в способах, как именно он вынудит меня играть по его правилам.
        По-хорошему.
        По-плохому.
        По-ужасному.
        Что ни выбери, исход везде один - он сделает меня своей шлюхой. А точнее, только что сделал.
        От этой гадкой мысли мне становится настолько мерзко, что хочется кричать, крушить, выть от злости и горечи, в тесном тандеме разливающихся по всему телу, бегущих к пальцам рук и самому сердцу. Но всё это неважно, если на кону стоит судьба самого прекрасного в моей жизни человека и моя тоже.
        Я не позволю Адаму забрать у Остина всё, над чем он так долго, не покладая рук и не спя ночами, работал. И я не готова оказаться в тюрьме на долгие годы, потеряв в разы больше времени, чем я уже потеряла. Довольно с меня грязи, преступности и нищеты. Я заслуживаю большего. Гораздо большего. Пусть даже это «больше» в ближайшем будущем означает быть покорной игрушкой для мистического гада.
        Поэтому мне ничего другого не остаётся, как вместо устного ответа дрожащими пальцами нащупать на боковой стороне платья язычок и медленно спустить его вниз. Отстегнуть пуговицу на полоске вокруг шеи и сбросить чёрную ткань к своим ногам, оставаясь стоять перед Адамом в одних крошечных трусиках.
        - Их тоже сними, - тут же гремит новый приказ, и я незамедлительно становлюсь полностью обнажённой. - Молодец, дикарка. Не так всё сложно, как тебе казалось, правда? - его голос сдержан, ровен, с примесью ехидства, но я всеми фибрами души ощущаю ликующие упоение в нём, что дразнит мой бунтарский, свободолюбивый нрав, точно кошку, которую нахально дёргают за хвост.
        Приходится сильно прикусить губу, чтобы не дай бог не ляпнуть лишнее и следом удержать в себе стотысячный по счёту блаженный всхлип от ощущения его изучающего, мерно передвигающегося взгляда на моём теле, что оставляет огненные полосы на коже и проникает под невыносимой похотью.
        Адам делает неспешный обход вокруг меня и смотрит не просто оценивающе, а загипнотизировано, чуть ли не с придыханием, словно изучает редкую, бесценную реликвию, наконец попавшую в его коллекцию. И в то же время плотоядно, будто лев, готовящийся съесть пойманную газель, с неприкрытым чувством собственничества вырисовывая надписи: «Моё» на каждом миллиметре тела.
        А я стою перед ним, пытаясь справиться с дрожью и не потупить стыдливо-злостно-исступлённый взгляд в пол, и ненавижу его всем своим нутром за то, что он вызывает во мне такую мощную бурю эмоций.
        Ненавижу этот его противоречивый взгляд, от которого все кости, нервы, органы внутри дребезжат, а сердце - предательски трепещет от восторга. Ненавижу его триумфальную улыбку, что помимо непосильной ярости и боли в груди какого-то чёрта порождает там ещё и птичек, щебечущих от радости и чего-то ещё, что я категорически отказываюсь принимать и брать во внимание. Ненавижу за неповторимый запах, который необходим сейчас моему организму в разы больше, чем вода, еда, сон и глоток свежего воздуха. Ненавижу за то, что Адам видит во мне всего лишь способ получить мистический кайф и за то, что возьмёт желаемое против моей воли, насильно, заставив, принудив, разрушив, испепелив изнутри и вконец доказав, что в нём нет ничего хорошего.
        Нет ничего, что я так отчаянно надеялась в нём увидеть.
        - Красивая, - вновь встав передо мной, точно повелитель мира, заключает он приглушённым голосом. - Только набрать вес не мешало бы. Я люблю попышнее, - добавляет с ухмылкой, приподнимая моё лицо за подбородок. В его пальцах пульсирует непоколебимая сила, выжидающий взгляд вынуждает преклониться.
        - Как скажешь. С завтрашнего дня начну есть как за троих, - выдавливаю из себя смиренное обещание и тут же поджимаю губы, приглушая в себе гневное рычание, чем заставляю Адама хрипло засмеяться.
        И о Всевышние, как же я ненавижу его смех, что вечно вышибает в голове все пробки.
        В усердной попытке уничтожить на своих губах ответную улыбку, я морщусь так, словно разом залила в себя целый стакан лимонного сока, чем лишь сильнее веселю Харта и усложняю себе задачу не рассмеяться. Чёрт. Замкнутый круг какой-то.
        - Лин, сделай лицо попроще, а то ты в самом деле выглядишь смешно, - его озорная улыбка слепит даже в томном свете огненных бликов.
        - Это приказ? - уточняю я, уже искусав изнутри себе все щёки.
        - Пока ещё просьба.
        - Тогда я пока ещё побуду смешной, - об мой язык можно уколоться. И первой же об него колется моя гортань, когда я едва не проглатываю несдержанный орган, получив от Харта негодующий взгляд. Но пофиг. Главное, что смеяться перерастал.
        - Нам нужно будет поработать над твоим характером, Джеймс, но давай повременим с этим немного. Ни для кого из нас не секрет, чего ты сейчас хочешь больше всего на свете, поэтому прекрати бороться со своими желаниями и забивать голову ненужными мыслями. Отпусти себя. Полностью. Сейчас тебе ничто не должно мешать это сделать, ведь своими развратными фантазиями, которые ты жаждешь воплотить со мной, ты не предаёшь свою любовь к Остину, а наоборот - делаешь любимому одолжение. Вот увидишь, он только благодарен тебе за это будет, так что у тебя полностью развязаны руки. Смело делай, что пожелаешь без каких-либо угрызений совести.
        Благодарен? Остин? Да он убил бы тебя, сволочь, не задумываясь, без промедлений, не боясь ни потерять работу, ни получить пожизненное.
        Но ни того ни другого я не допущу. Из-за меня Остин никогда не пострадает, поэтому, прикрыв на миг глаза, я шумно выдыхаю и растягиваю губы в милой улыбке.
        - Что прикажешь мне делать дальше? - придаю голосу максимальной непринуждённости, но по неодобрительному выражению лица Харта понимаю, что он остро чувствует мою фальшь. Чувствует, но по какой-то неведомой мне причине не акцентирует на ней особого внимания и выдаёт следующий приказ:
        - Теперь доведи начатое дело до конца - раздень меня.
        Я перевожу взгляд на его выпотрошенную из брюк рубашку, верхние пуговицы которой уже расстёгнуты… мной. Вновь замечаю пятна крови на белой ткани и невольно ёжусь от неприятных мыслей. Мне страшно представлять, что Адам сделал с тем мужчиной. Надеюсь, он жив. А если нет, то… Чёрт! Не хочу об этом думать. Так же как не хочу прикасаться к Харту, боясь, что, если прикоснусь, захочу этого ещё больше, поэтому я аккуратно, с особой осторожностью притрагиваюсь к следующей пуговице так, чтобы избежать соединения кожи с его телом. Под цепким взором Адама мои непослушные пальцы дрожат, отказываются повиноваться, вынуждая меня возиться с маленьким кругляшком до невыносимости долго, что, несомненно, раздражает моего хозяина, да и, если честно, меня тоже.
        - Я сказал - отпусти себя, Лина.
        Внезапно мой мозг с каждой клеточкой в теле начинает вибрировать от сильного повелительного импульса, и я мгновенно подчиняюсь: отпускаю себя и одним порывистым движением рук отрываю с корнями все пуговицы, раскрывая рубашку. То же делаю и с запонками на рукавах. Снимаю белую материю с широких плеч, освобождаю мускулистые руки и отбрасываю ненужную тряпку на пол, впиваясь жадным взглядом в крупный, рельефный торс. Не перекаченный, но мощный. Поджарый. Гладкий. Смуглый. Идеальный. Боже, какой же он идеальный! Во всём. Везде. Я помню.
        Нельзя быть таким. Это несправедливо. Нужно наказывать природу за созидание столь совершенной обёртки, в которую вместо конфетки она решила упаковать несъедобный, чёрствый орех.
        Я вновь настолько оказываюсь впечатлена эстетичными пропорциями его тела, что не сразу замечаю весомое количество синяков и ушибов на его рёбрах, груди и прессе, которые отчётливо видны даже в колеблющемся свете огня. Он не мог их получить в ангаре. Пусть я и была на грани потери сознания, но всё же видела, что тот мужчина лишь принимал атаку Адама, ни разу не дав в ответ. А судя по разукрашенному телу Харта его дубасили далеко не один час.
        - Откуда они? - неожиданно срывается с моего языка. Не знаю, зачем вообще спрашиваю, да ещё и с таким явным беспокойством. Я должна быть рада, что его кто-то так знатно отмутузил, но, видимо, из-за тотального отсутствия контроля над всеми реакциями в своём организме, вместо радости душа решает озадачиться, а руки прикоснуться к самому тёмному пятну.
        - Переживаешь за меня, дикарка? - выдыхает он со сдавленным стоном, и я больше чем уверена, что вызван он далеко не болью.
        - Нисколько. - Перебираю подушечками пальцев по рёбрам и напряжённым кубикам пресса, скользящими прикосновениями превращая их в камни. - Просто хочу знать имя счастливчика, кому удалось тебя так сильно избить. - Сама не замечаю, как меня примагничивает, и я прижимаюсь ртом к его соску, коротко целую, тут же прикусываю приласканное место, включая утробное рычание в его груди. - И, возможно… - Приподнявшись на цыпочки, кончиком языка скольжу к выемке ключиц, усыпая его гладкую кожу мурашками, которые мои губы мечтают все до единой собрать. - Возможно, мне захочется поблагодарить как следует столь искусного бойца после того, как ты со мной наиграешься. - Мои томные слова, содержащие очередную колкость, словно скальпелем рассекают меня пополам, а Адама заставляют до предела напрячься и, схватив меня за волосы, резко отодрать от себя.
        Его полностью застылое лицо в сантиметре от моего не отражает ровным счётом ничего, зато в расширенных зрачках сверкают всполохи злости поярче тех, что освещают комнату.
        «Это не любовь - причина его ревностного взгляда, Николина, а только магия» - настойчиво повторяет раз за разом мозг, а глупое, вздорное сердце наперебой с ним кричит, споря: «Это не так… Не так… А вдруг он всё-таки любит?» и стучит так громко, бойко, гулко, что мне кажется, будто у меня в груди их два. А, может, так отчаянно стучит не только моё? Но и Адама тоже?
        Пф… Наивная.
        - Закрой рот, Лина. И открывай его только тогда, когда я тебе скажу это сделать, - сдержанный тон Харта такой же фальшивый, как и его напускное спокойствие. Я бы с удовольствием улыбнулась, но вовремя себя одёргиваю, напоминая, что не в моих интересах злить его сейчас ещё больше. - Продолжай раздевать, - летит на меня сверху, точно грохот грома с небес, и я незамедлительно направляю руки к его брюкам. На сей раз быстро справляюсь с ремнём, раскрываю ширинку и спускаю штаны сразу вместе с боксёрами, открывая взору его вздыбленный, огромный и, мать его, идеальный член.
        Я непроизвольно облизываю губы, во рту обильно скапливается слюна. Мне становится волнительно, страшно от вида, как сильно напряжена его плоть, а также до жути любопытно - как Адаму удаётся столь продолжительное время выдерживать эффект «очарование» без разрядки? И не больно ли ему так долго терпеть?
        А стоит только подумать, что больно, клянусь, я тут же чувствую, будто мне кто-то по задней стороне колен ударяет, и меня неудержимо тянет к земле, чтобы уместить голову на одном уровне с его пахом, взять в рот каменное желание Адама и сделать с ним всё и даже больше, лишь бы облегчить его состояние.
        Что я непременно и сделала бы, чёрт меня побрал, с превеликим удовольствием и с всецелой самоотдачей, если бы Харт вдруг не подхватил меня за талию и не оторвал от пола, словно я ничего для него не вешу.
        Мой разочарованный всхлип целуется в воздухе с мужскими, тяжёлыми выдохами, когда его мощная эрекция вместо моего рта упирается мне в низ живота. Соски болезненно заостряются от соприкосновения с горячей кожей Харта, а его сильные руки, такое чувство, находятся везде и сразу, пока мои - пылко обнимают его за шею.
        - Не расстраивайся, Лина, всё будет, - сладко шепчет он мне в губы. - Знаю, ты мечтаешь об этом со дня нашего знакомства, но отсосать я тебе позволю чуть позже. Неоднократно и долго. Обещаю, ты сможешь полноценно показать мне все свои способности помимо той демоверсии минета, с который ты уже в прошлый раз успела меня ознакомить, - произносит Адам пленительным голосом, исключая всякую возможность разозлиться на его слова и на мою очередную неудачную попытку поцеловать его в губы.
        Чувствуя, как мы передвигаемся по комнате, я лишь сильнее прижимаюсь к нему телом, ласково лащусь к его щеке, зарываюсь пальцами в угольные волосы, которые, по-хорошему, нужно было на хрен все повырывать с корнями. Но не могу. Ни вырвать, ни хотя бы потянуть со всей силы, чтобы отдалить пламенное дыхание Харта от моей сонной артерии, что щекоткой пролетает по телу до кончиков мизинцев.
        Я в полной власти Адама - и в этот раз уж точно даже чудо не сможет это изменить.
        Его магия и так не позволяет моему телу сопротивляться, а озвученные угрозы подчиняют мозг, но уже совсем скоро я понимаю, что Адаму и этого мало. Он решает расчётливо и изощрённо добить меня, нарочно выбирая со мной ту манеру поведения, которую я никак не ожидаю от него увидеть.
        Харт специально сейчас не бросает меня грубо на кровать, как бесплатную вещь, которую не боится подпортить, а укладывает на чёрный шёлк с такой аккуратностью и трепетом, словно я хрупкий хрусталь, требующий особо бережного использования. Он не бьёт меня, не калечит, не сжимает мне шею своей крупной ладонью, наглядно доказывая установленную надо мной власть, а просто нависает сверху, опутывая меня мощным энергетическим арканом, и приступает искусно набирать верные пороли на теле, провоцируя меня саму хотеть подчиняться и откликаться на его ласки.
        И этого невозможно не делать. Адам вплоть до миллиметра знает, где и когда я хочу ощутить его пальцы, губы, ошпаривающе горячее тело, которым он придавливает меня к матрасу. И это невыносимо. Чрезмерно приятно для организма и в той же степени больно для души. Его нежность прекрасна, страстна, несравнима, работает на ура, от того и столь жестока, корыстна, разрушительна. Ведь я знаю - она вызвана исключительно желанием доказать, что ни один мужчина не сможет доставить мне того удовольствия, какое способен доставить Адам. Ему важно только это, а не я.
        Я знаю это. Знаю. Помню. Понимаю. Эта правда уже давно и навсегда высечена в подкорке моего сознания, но это нисколько не помогает обуздать все необъяснимые чувства, охватывающие мою уязвимую девичью душу, и не удерживает меня от череды протяжных стонов, когда его горячие губы касаются чувствительной кожи на шеи, слегка прикусывают её, ласкают кончиком языка, что через несколько безумно сладких мгновений спускается ниже к налитой, умоляющей о его внимании груди, и вырисовывает круги вокруг твёрдых сосков. Левого. Правого. Левого. Правого. Затем поцелуи, щекотливые укусы, до дрожи приятные сжимания груди, от которых Адам, по ходу, тащится ничуть не меньше, чем я. И так по кругу. Снова и снова. До тех пор, пока смакующее рычание и хрипы Харта не приглушают мои крики с просьбами о большем.
        - Вот об этом ты можешь кричать сколько угодно, Лина. Могу слушать вечно, - отпустив мой сосок изо рта, сдавленно бормочет Адам. Не вижу выражение его лица - в глазах всё плывёт от желания, но в его исступлённом тоне не слышу ни грамма издёвки. - У нас вся ночь впереди, сладкая. А точнее, ещё сотни ночей, во время которых я буду тебе давать гораздо больше, чем ты сможешь хоть когда-либо попросить.
        Сотни ночей, после которых ты меня выкинешь за ненадобностью. Сотни, что я могла провести с тем, кому я нужна вся. Вся! А не только тело!
        Внутри каждый атом ноет от этих мыслей, но болезненная потребность в слиянии с ним перекрывает все остальные ощущения. Хочу его уже сейчас. Немедленно. Не могу больше ждать, отчего в желании призвать его к действиям опираюсь пятками в кровать и развожу колени ещё шире, начиная извиваться под ним, как змея, царапать ногтями плечи, спину, шею, тонуть пальцами в волосах, устраивая на его голове хаос. Но вместо того, чтобы дать мне желаемое, Адам резко отстраняется, вставая на кровати на колени, прямо-таки выбешивая меня этим до помутнения.
        - Да трахнешь ты меня уже наконец, или ты опять ждёшь, чтобы я тебя умоляла?! - раздражённо рычу я. Даже голос внезапно прорезался. Приподнимаюсь на локтях, поджимаю от недовольства губы, лихорадочно сгребая простынь в кулаки, и ловлю на себе довольный, блуждающий взгляд Адама.
        - Вот такая ты мне нравишься, дикарка. - Он обхватывает мои лодыжки и приподнимает обе выпрямленные ноги вверх, умещая к себе на грудь ступни. - Нетерпеливая, голодная, злющая, как ведьма, и самое главная - честная сама с собой. Признаёшь наконец-таки, чего ты на самом деле хочешь?
        - Ты и сам знаешь, что я хочу тебя. Сколько раз мне нужно сказать, чтобы ты уже прекратил меня мучить? - падаю головой обратно на кровать, желая раздвинуть ноги, но Адам не позволяет, заставляя меня зарычать.
        - Во-первых, ты должна говорить это не мне, а только самой себе. Я-то, как ты правильно выразилась, знаю это ещё с самого начала. А во-вторых… Чтоб всех так мучали, как, по твоим словам, тебя мучаю я, - ухмыляется чёрт и начинает круговыми движениями пальцев массировать мне ступни. Снизу вверх, не отрывая плутоватого взора от моего лица, не обделяя вниманием ни один пальчик и не забывая параллельно тереться членом об мою промежность.
        Вот же скотина!
        - Адам, хватит! Хочешь, чтобы я умоляла? Без проблем. Я умоляю тебя, хватит! Умоляю! Просто сделай это… Давай же… - мечтая поскорее покончить с этой невыносимой прелюдией, жалобно блею я и в стремлении усилить соприкосновение с его твёрдым органом кое-как пытаюсь подвигать бёдрами. И о да… у меня что-то да получается. Уже через пару секунд от более ощутимого скольжения моей влаги по его стволу рычу не только я, но и Адам тоже, а затем, представьте себе, он кусает меня за ступню. Причём конкретно так кусает. Как зверь дикий. До красных следов от зубов. До вскрика. До боли, от которой я едва не кончаю.
        С ума сойти можно! Меня пожирать, по ходу, заживо начинают, а мне кайфово. Не это ли вверх мазохизма?
        - Умолять меня тоже больше не надо, Лин. Всё мы это уже давным-давно прошли. Ты лучше мне ответь: вы со своим любимым предохранялись? - будто извиняясь, Адам ласково целует место укуса, но его интонация резко становится холоднее льда, заставляя моё сердце застучать чаще, а кожу - покрыться жутковатыми мурашками.
        - Нет, - честно отвечаю я и в страхе увидеть его реакцию отвожу взгляд в сторону. Но видеть мне её и не надо - последующая волна яростного жара, падающая на меня, словно чугунная плита, вкупе с отборной порцией проклятий говорят сами за себя - хозяин крайне недоволен, что его игрушкой пользовались без защиты.
        Да вот только клала я на твою злость, Харт. Даже будь у нас презервативы под рукой, всё равно бы попросила Остина ими не пользоваться - у нас была всего одна ночь, во время которой я хотела чувствовать его целиком и полностью. Без каких-либо преград.
        - Он кончал в тебя? - Адам резко раздвигает мои ноги в стороны, наклоняясь вперёд. Смотрит точно в глаза.
        - Да, - вру я, ни секунды не колеблясь, и стойко выдерживаю его испытывающий взгляд. Знаю - дура, опять нарываюсь, но уж поймите меня, пожалуйста. Не могу я упустить ни единой возможности вывести надменного тирана из себя. Но какого-то чёрта, кроме дёрнувшихся в слабой улыбке уголков его губ, ничего не получаю.
        У Адама что, помимо сверхъестественной способности возбуждать, ещё и детектор лжи внутри встроен? Почему нет никакой реакции?
        В искреннем недоумении я хмурюсь, наблюдая, как Харт привстаёт с кровати, дотягивается до прикроватной тумбочки и достаёт оттуда пачку презервативов, бросая её рядом с моей головой.
        - Завтра же тебя вновь проверит врач и во избежание беременности даст необходимую таблетку. Выпьешь на моих глазах. На слово тебе верить нельзя, а шлюха с чужим ребёнком мне точно не нужна. И моли бога, Лина, чтобы твой «братец», перетрахавший если не половину, то треть Рокфорда так точно, ничем тебя не «наградил». В противном случае кастрации ему будет не избежать. Тут уж я даю тебе слово, - сообщает на полном серьёзе Адам, всего парой предложений заставляя моё сердце сжаться от боли, а меня саму - захлебнуться страхом и навсегда погасить в себе желание его нарочно злить.
        Господи! С кем мне придётся теперь жить? Кого мне нужно будет день за днём ублажать и «боготворить»? Как я могла думать, что в этом мужчине спрятан целый мир, когда в нём только пустошь? И почему весомой части меня абсолютно начихать на весь тот ужас и бесчеловечность, что воплощает в себе Адам Харт? Почему чтобы он ни делал, какую бы боль ни причинял, как бы ни запугивал, ни угрожал, ни мучал, помимо ненормальной похоти, я испытываю ещё и миллион других эмоций, которые его сила не должна провоцировать?
        Я не могу его хотеть! Я не могу его любить! Я не могу испытывать к нему ни одну светлую эмоцию!
        Так же как и не могу отвести глаз от его притягательных губ, что прокладывают сейчас бесконечно долгий путь от щиколотки к коленке и выше, дерзким укусом требуя у меня раскрыться перед ним шире. А я слушаюсь и повинуюсь, как покорная рабыня, и ничего не могу с этим поделать. Внутренний бунтарь, гордячка и бесповоротно влюблённая в Остина девушка во мне мгновенно все разом прощаются и уходят куда-то вглубь, когда я вижу, как язык Адама неумолимо приближается к самой горячей и влажной точке между моих широко раскрытых бёдер.
        Но это мы тоже уже проходили. Он этого не сделает. Он не прикоснётся. Он вновь начнёт надо мной издеваться и мучить.
        И представьте мой шок, помноженный на оглушительную вспышку экстаза, возведённую в степень безмятежного счастья, когда Харт томно шепчет: «Теперь в твоих мыслях буду только я, дикарка», и накрывает ртом изнемогающий клитор, сразу же ныряя двумя пальцами внутрь.
        Если я и кричу, то не слышу этого. Зрение тоже напрочь отказывает. Сердце скачет внутри, конечности немеют, а вся кровь в теле приливает к месту, которое Адам жадно вылизывает, покусывает, всасывает набухший комочек нервов в себя, не прекращая ритмично трахать меня пальцами.
        Лежать на месте, пока между ног творятся, мать его, такие чудеса - миссия невыполнима. Я отрываю голову от матраса, сильнее прогибаюсь в спине и начинаю елозить попкой по шёлковому покрывалу. Но мои извивания нисколько не мешают Адаму: его язык мастерски вырисовывает спиральные круги на моём клиторе, а пальцы ритмично двигаются в меня и наружу, заставляя на протяжении следующих самых горячих минут в моей жизни непрерывно вскрикивать, цепляться пальцами за его волосы и плечи, дрожать, что-то лепетать, а затем окончательно потерять рассудок, когда он вдруг отстраняет губы от моей промежности и сгибает пальцы внутри лона, быстро находя там какую-то особо чувствительную точку, о существовании которой я даже не знала, всего несколькими интенсивными надавливаниями на неё немедля отправляя меня в энное по счёту путешествие по самозабвенным мирам.
        Дыхание останавливается, пульс превращается в тонкую нитку, и я распадаюсь на части вслед за всей реальностью. Я улетаю в астрал, купаюсь в звёздах, в бескрайних пустотах, где нет никаких забот, боли, тревог, непереносимой похоти, а только струящаяся по жилам нега, неземная безмятежность и кайф, уничтожающий всё плохое.
        Однако в этот раз это ещё не всё - происходит что-то непривычное. Нечто, чего не было ни в одном из предыдущих оргазмов. Пока я улыбаюсь и нежусь в блаженстве, далеко не сразу замечаю, как вдруг вместо полёта навстречу млечному пути я начинаю видеть звезды вполне обычно - с земли, находясь на капоте машины, окружённая тёмным лесом и изнемогающая от наслаждения, которое доставляет мне мужской язык.
        Что происходит?
        Почему я вижу наше с Остином ночное воспоминание? Причём настолько реалистично, словно это не оно воспроизводится в моей голове, а именно я проживаю его заново?
        Восхитительные ощущения, любовные слова, яркие эмоции. Запах свежей хвои, сигаретного дыма, аромата Остина, заправленного нашей похотью. Его умелые движения, доставлявшие мне прежде неизведанное удовольствие. Мои вскрики и стоны. Проникновения его пальцев, доводящие меня до рубежа, за которым не остаётся ничего, кроме голого инстинкта, требующего немедленного утоления. Внезапные мысли о Харте. Желание их истребить. Необходимость ощутить в себе Остина и отдать ему всю себя без остатка.
        - Иди ко мне, прошу, я больше не могу, я хочу тебя. Всего тебя, сейчас же! - с звериным рычанием требую я и слышу не менее дикое сразу же следом, но не в воспоминании, а где-то вне. Я не могу изменить свои действия, чтобы осмотреться по сторонам в поисках источника злостного рыка, и по прожитому сюжету притягиваю любимого за волосы к себе, одержимо нападая на его влажные губы.
        Пара сладких секунд - и вдруг меня будто под воду ледяную окунают, не дав набрать в легкие воздуха, когда я понимаю, что меня целует не Остин.
        Его тут нет.
        В нашем самом прекрасном воспоминании его какого-то чёрта нет! Есть только Адам, беспрепятственно врывающийся в мой рот языком с привкусом моего вожделения. Бешеное дыхание взрывает грудную клетку, его руки хаотично летают по моему телу, снимают трусы, не контролируя силы, сжимают мою попку…
        Всё как тогда… Всё! До единого шороха и микродвижения, только вместо Остина всё это делает со мной Адам, а я не в силах его оттолкнуть, остановить или ударить, потому как не могу изменить воспоминание. Не могу переписать прошлое. Я не могу…
        А ОН может.
        - Посмотри на меня, Лина, - низкий, клокочущей яростью голос принуждает меня вынырнуть из воспоминания обратно в реальность, где я встречаюсь с пронизывающими чёрными глазами, что пугают звериным блеском в зрачках, гипнотизируют, ловят в свои колдовской капкан, не разрешая ни закричать во весь голос: «Уберись из моей головы!», ни отвести взгляд в сторону.
        - Ты меня видишь? - спрашивает Адам, обхватывая ладонями моё лицо, фактически касаясь моего носа своим.
        Я вновь закрываю глаза и вижу его лицо в темноте ночного леса. Открываю - в полыхании танцующих бликов огня. Он везде. Я вижу его везде! Где бы я ни оказалась. Что за чёрт? Что он со мной делает?
        - Видишь? - повторяет он, не дождавшись от меня ответа. Язык прилипает к нёбу, лёгкие пустеют, страх и тотальная растерянность сдавливают горло - ни вздохнуть, ни выдохнуть, а о способности говорить вообще и речи идти не может, поэтому я просто положительно киваю.
        - Отлично… - Адам дрожащим пальцем проводит по моим губам. Вроде бы вновь до безумия нежно, но я физически осязаю, как он едва сдерживает себя от моего убийства. - Только меня ты теперь будешь видеть, дикарка, - горячо выдыхает он, снова щедро наливая всю мою сущность густым, нестерпимым желанием. - И только меня ты теперь будешь ощущать внутри себя, - добавляет срывающимся голосом и без какого-либо предупреждения, резко и мощно, словно оккупируя свою территорию, врывается в меня до самого основания.
        - Ада-а-ам! - изумлённо выкрикиваю я, а он гортанно рычит в ответ что-то непонятное, грубо обхватывая мой подбородок пальцами, подчиняя через силу взгляда, и неподвижно замирает внутри меня.
        Глаза в глаза. Яркая вспышка. Удар молнии, задевающий нас обоих, от которого всё тело становится таким чувствительным, словно количество нервных окончаний увеличивается втрое. За долю секунды между нами образуется поток колоссальной живительной энергии, сыплются искры, жажда, голод, полное погружение в похоть. Мы оба стонем друг другу в губы - громко, в голос, надрывая связки, до пролетающих вибраций по коже и опустошившихся лёгких. Наши тела дрожат в одном ритме, соединяясь на молекулярном уровне, синхронизируя дыхания. Он становится продолжением меня. Я - его. Мы единое целое. Два в одном. Неразделимое. И это не пустые слова. Это настоящая химия. Взаимодействие атомов. Связывание ДНК. Воистину магия, против которой больше нет никаких шансов бороться.
        И я не борюсь, а только выгибаюсь в экстазе под поплывшим от наслаждения взглядом Адама, когда он, будто придя в себя после потрясения от долгожданного соединения, совершает всего одно поступательное движение и мигом впечатывает кулак в матрас, вновь застывая.
        - Боже… Это что-то нереальное… - блеет он, тяжело дышит, рычит, матерится и смотрит на меня, как на священную богиню. Мне не кажется, я это точно вижу. И напрочь забываю, что этот благоговейный взгляд - неправда, глядя на него точно так же. Обнимаю крепче, сильно сжимаю коленями его бёдра, томным шёпотом умоляя, чтобы он даже не думал из меня выбираться. Ни сейчас, ни когда-либо вообще.
        - Ни за что, Лин… Никогда… Ты моя… Ты самая лучшая… - словно в беспамятстве выдыхает Адам. Наклоняется к моей шее, утыкается носом во влажную кожу, с жадностью вдыхает запах волос и до невыносимости медленно, будто бы с некой осторожностью и любовной лаской, начинает двигаться во мне своим твёрдым, горячим членом.
        И вот же чёрт! Уж лучше бы он просто сразу же меня прикончил, ударив тогда кулаком в лицо или выбросив в окно с пятидесятого этажа пентхауса, потому что сейчас, чувствуя, как стенки лона туго сжимают каждый сантиметр, венку, выпуклость его плоти, нежность и неосознанные слова Харта кажутся по-настоящему убийственными… Сводящими с ума. Распускающими в груди целый живописный оазис и наливающими низ живота разгорячёнными потоками крови, усиливая мой голод, потребность в нём до степени помешательства, абсурда, мании, полной отключки сознания. В прямом смысле. Я не утрирую. В голове пустота. Не помню своего имени, фамилии. Какой сегодня день или год? Где родилась, где нахожусь сейчас? И что меня так сильно напугало ещё минуту назад? Всё это не имеет значения.
        Важен только его охрипший от возбуждения голос, рваные выдохи, которыми он меня насыщает, капли пота, стекающие на кожу, и обсидиановый взгляд, что каждую блаженную секунду удерживает меня на незримой цепи, пока Адам стремительно начинает увеличивать скорость фрикций, переходит на бешеный, мощный темп, словно наконец выпускает на волю нечто неистовое и дикое, что слишком долго сдерживал внутри, вынуждая меня задыхаться и кричать громче от небывало острых ощущений. В стократ мощнее и ярче обычных.
        - Ты невероятная, Лин… В тебе охрененно приятно, - хрипло рычит Адам, цитируя свои же слова из моего постоянного кошмара. Только во сне я ничего не чувствовала, а сейчас каждое его прикосновение сравнимо с крошечным взрывом, землетрясением внутри вен и артерий.
        Он озверело толкается в меня, ладонями бесстыдно тиская мои бёдра, вынуждая их подстраиваться под его ритм, отвечать, подмахивать его движениям, доводя до грани безумия. Моё тело больше не принадлежит мне. Я сама себе не принадлежу.
        Я Адама.
        Чувствую себя его источником силы, мечтой, одержимостью, жизненной необходимостью. Во рту, в волосах, в каждой поре на коже его запах и вкус - они точно обладают собственным интеллектом, что умело пробуждает во мне самые низменные и животные инстинкты. Находит правильные рычаги, подчиняющие тело. Околдовывает. Пленяет. Привязывает. Забирается глубоко, под вены, заражая, отравляя им всё сильнее, увеличивая наслаждение до предела.
        Это лучшее, что я испытывала в своей жизни. Так сладко, феерично, жарко, за гранью сознательного и бессознательного. Словно нет ничего важнее, чем чувствовать дикие, глубокие проникновения Харта, ощущая, как его энергия и поглощающая сила разбивается о мою плоть, наполняя тело до краёв эйфорией.
        Мои руки путешествуют по широкой спине в хаотичном, жадном ритме, ногти рисуют глубокие борозды. Я кусаю Адама за шею, в плечо, ключицу, лижу мокрую кожу, чувствуя металлический вкус его крови на языке. Тут же целую оставленную мной царапину на скуле, умирая от желания залечить её и одновременно зацарапать Адама ещё больше, до потери крови, до отсутствия живого места на теле, доставить наслаждения и боль, всё сразу и вместе, ощутить его во всех отверстиях, во всевозможных позах и на всех поверхностях, испробовать вкус его губ и спермы. Всей до последней капельки. И затуманенный мозг, между прочим, со всем этим сейчас абсолютно согласен, а от непрекращающихся томных фраз: «Ты моя, Лина… Моя… Никому тебя не отдам» буквально визжит от беспредельного счастья, то и дело выпуская из моих губ наружу:
        - Твоя, Адам… Твоя… Я твоя… Прошу, поцелуй меня, поцелуй… Мне нужны твои губы.
        И только сердце отчего-то щемит, едва слышным голоском умоляя очнуться, опомниться, воссоздать в памяти что-то важное… или кого-то, кто помог бы мне выбраться из этого дурмана безумия и страсти, отогнав прочь непрошеные, необъяснимые чувства, всё обильней заполоняющие мою грудь. И этот умоляющий зов внутри меня значительно усиливается, когда Адам почему-то снова не позволяет мне коснуться его губ своими, а призма сверхъестественной похоти в его тёмном взгляде вдруг резко рассеивается, пропуская наружу крупицу здравого смысла.
        - Я не хочу тебя целовать… Хочу только трахать, Лина… И я затрахаю тебя сегодня до смерти… Клянусь, не остановлюсь, пока всё не сотру.
        Я не понимаю его обещания, да и времени на осмысление Адам меня больше не оставляет, мощными толчками раскалённого члена вновь обрушая на меня всю силу космоса, за мгновенье до полёта в который я успеваю увидеть его полные первобытной дикости зрачки, отражающие тот же взрыв мистического оргазма и… неприкрытую жажду расправы: наказать, доказать, проучить, всецело подчинить… стереть…
        Стереть!
        Боже! Он хочет стереть…
        Не успеваю я до конца закончить предложение в своих мыслях и позволить страху сцепить в оковы всё моё естество, как разум плющит от сладостных спазмов, сотрясающих тело и высвобождающих дух.
        Я думала, сильнее кайфа, чем во время всех предыдущих оргазмов, уже быть не может, но, ощущая пульсирующую в эпичной развязке плоть Адама в себе и знойный, наэлектризованный воздух вокруг нас, состоящий из искр нашего одновременного экстаза, понимаю - ещё как может.
        Это больше, чем взрыв. Больше Солнечной системы. Больше, чем можно представить или попытаться объяснить. Даже стараться не буду. Всё равно не смогу. Это Апокалипсис, стирающий землю и меня вместе с ней. И всё тут.
        Но важен сейчас не умопомрачительно приятный конец света, а то, что следует за ним… смерть?
        Да?
        Вполне может быть, потому как я слышала, что в последний момент перед смертью мозг, надеясь найти в архивах сознания способ спасти себя от гибели, начинает прокручивать всю твою жизнь перед глазами. А именно это сейчас со мной и происходит. Только кадры отображаются не с минуты рождения вплоть до этой секунды, а наоборот, проматываются назад, летая в скоростном режиме, будто кто-то выискивает нужные, а когда находит эпизоды с Остином, тормозит их до реального темпа и начинает менять на свой лад, заменяя Остина на себя.
        Зелень влюблённого взгляда сменяется мраком. Каштановые пряди волос обретают смоляной цвет. Родной запах кожи растворяется в неповторимом аромате Харта, а голос становится ещё на тон ниже, добавляя тембру пленительные вибрации.
        И так везде. В каждом совместном воспоминании: в момент нашего прощания, разговоров на кухне, объятий, поцелуев, признаний в чувствах, страстных стонов в спальне, где мы самозабвенно и дико любили друг друга. По-всякому. Лёжа. Сидя. Стоя. Сверху. Снизу. Задом. Сбоку. В рот. Точно так же, как это делает со мной сейчас Адам - и в голове, и в реальности, затачивая под себя, как лезвие ножа. Провоцирует крики и стоны наслаждения, что наперекор моей воле срываются с моих губ, пока душой я истошно взываю к его милосердию, умоляю остановиться, не похищать у меня самое ценное, сокровенное, горячо желанное.
        Но Адаму плевать. Он руководствуется лишь своими желаниями. А он решил наказать меня, властно, без спросу и разрешения забирая не только то, что должно было всегда принадлежать другому, но и то, что уже принадлежало ему.
        И я никак не могу этому помешать. Я слишком слабая. Податливая, одурманенная, вконец отравленная им и катастрофически голодная. Я перестаю понимать хоть что-либо, кроме бесконечных, яростных проникновений Харта в меня со всех сторон и его неизмеримой силы, что секунду за секундой бесследно стирает Остина во всё большем количестве воспоминаний.
        Всё перемешивается. Границы стираются. Реальность ежесекундно сменяется кадрами из памяти. Внутри я кричу, умоляю прекратить, плачу от разрыва души и сердца, отчаянно пытаюсь сохранить лицо Остина там, где оно должно быть, то и дело вылавливая защитную маску, которая ускользает от меня как сквозь пальцы песок, явно не видя никакой необходимости спасать нас, раз снаружи Адам меня ни к чему не принуждает, никоим образом не ограничивает движения и не делает ничего из того, чего мне бы не хотелось делать. Я сама продолжаю с ним трахаться, целовать, лизать, сосать неоднократно и долго, растворяясь в его запахе, дыхании, нашем безумном ритме и восхитительных ощущениях, что каскадом разливаются по организму, постоянно балансируя на волнах электричества, исходящих из горячего эпицентра соединения наших тел.
        - Я люблю тебя, Ники… Люблю… Слышишь? Люблю… Теперь я буду постоянно говорить тебе об этом, - бессвязное, влюблённое бормотание Остина в моей голове, который всего спустя пару мгновений приобретает образ Адама, переплетается с реальными словами Харта:
        - Я ненавижу тебя, Лина… Ненавижу, ведьма… И я вытрахаю тебя из своей крови… Рано или поздно я сделаю это, - его прерывистый злобный голос с ощутимой долей отчаянья смертельным огнём разливается в моей груди, но моё дыхание становится лишь чувственнее, когда мужская ладонь мощно накрывает моё горло, прижимая намертво спиной к себе, пока Адам продолжает глубоко и яростно вгонять меня свой неутомимый орган.
        Адам везде и повсюду. Он течёт по моим венам, чистит память по своему усмотрению, считывает каждую порочную фантазию, выполняя её с нескрываемым удовольствием и неугасающей злостью в хищных глазах. И он не боится сделать мне больно. Как в моральном, так и в физическом плане. Он трахает меня как безумный, точно озверевший, оттягивает волосы, вырывая пряди, шлёпает по ягодицам до ожога, закрашивает мою кожу своими отпечатками, метками, укусами. И ему всё мало. Он не сдерживается. Берёт больше и больше. Долго. Страстно. До изнеможения. До моего изнеможения. Сам же он, по ходу, бессмертный.
        - Адам… я не могу… мне нужна передышка… я сейчас умру… - еле слышно умоляю я после неизвестно какого по счёту оргазма, во время которого Харт окончательно изменил все недавно произошедшие эпизоды с Остином: наш первый секс, ссоры, время на вечеринке, утро в бабушкиной квартире, ночь с потрясающей сценой нашего с Ридом поцелуя.
        Он ничего мне не оставил. Ничего. Ни единого кадра с родным лицом Остина.
        Везде теперь я вижу лишь его.
        - Умирай, - томно шепчет Адам мне на ухо, укладывая меня на бок, а сам пристраивается сзади. - Если потребуется, я тебя и с того света достану, Лин. Я ещё с тобой не закончил. - Он прикусывает мочку, как животное, слизывает пот с моей шеи, надавливает пальцами на набухший, бесстыдно мокрый комочек между ног, начиная массировать его круговыми движениями, и пользуясь моим улётным состоянием после предыдущего оргазма, во всю длину проникает в заднее отверстие.
        - Бля*ь… Это пи*дец… - шипит он, задыхаясь и резко сжимая меня в объятиях, как самое бесценное сокровище. - Ну хоть где-то я первый, - искренняя радость в его приглушённом тоне пролетает вереницей мурашек по коже, снова надувая между бёдер раскалённый шар, что через неизвестное количество времени напористых вторжений Харта лопается, распространяясь безумным наслаждением по телу и вновь посылает меня в сеть воспоминаний, в которых Адаму больше нечего менять. Он уже исправил все сексуальные, любовные и трогательные моменты, за последнее время случившиеся между мной и Остином. Их было так мало. По пальцам посчитать. Жалкие крупицы, которых и тех теперь у меня не осталось. Адам всё уничтожил.
        У меня не осталось ни его нефритовых глаз, смотрящих на меня с взаимной любовью. Ни губ, что исцеловали меня прошлой ночью. Ни любимых ямочек на щёчках во время его блаженной улыбки после оргазма. Ни нежного голоса, которым он не уставал повторять мне: «Люблю».
        Стирать больше нечего.
        Но тогда почему я продолжаю и дальше видеть нашу с Ридом жизнь, в которой вместо него везде появляется Адам?
        Похороны бабушки Мэгги, наша беседа на набережной. Ночёвка у Остина дома, когда я не могла наглядеться им спящим. Неловкий момент на кухне, объятия и разговор возле клуба после стычки с Марком, бой в квартале, когда я умирала, глядя на каждую атаку противника Остина.
        Но это ещё не всё… Моя жизнь не прекращает мелькать на внутреннем взоре и после этого.
        Дальше идут все остальные бои, в которых за последние годы учувствовал Рид. Многократные знакомства с его девушками, наши субботние посиделки с бабушкой, бесконечные разговоры на всевозможные темы, прогулки, драки на улицах Энглвуда, побеги от бандитов, миллионные разы, когда Остину приходилось вытаскивать меня из проблем…
        Что Адам делает?! Зачем он меняет всё?! Он хочет удалить Остина начисто? Зачем ему это?! За что он так со мной?! И как вообще он умудряется забраться так глубоко в мой мозг?! А как мне его остановить?! Как?! Я должна что-то сделать! Я не потеряю Остина! Нет! Я не могу его потерять!
        Кровь вскипает, начинает бурлить и циркулировать быстрее внутри от гнева, страха и невыразимой печали, но этого ничтожно мало, чтобы суметь вернуть себе контроль, оттолкнуть Адама и заставить выбраться его не только из моего зада, но и из моей головы, пока бесконечная эйфория маринует разум, овладевает каждой клеточкой сознания.
        И это ужасно. То, что он со мной делает, даже не сравнить с физическим насилием. Это в разы хуже. Вообще день и ночь. Одно дело пытаться бороться с мужчиной, что делает тебе больно, мерзко, калечит, пачкает, оскверняет тело, и совсем другое - сопротивляться тому, от кого ты в прямом смысле «без ума» и кто бессовестно меняет твою память, стирает любимого человека напрочь, при этом творя с тобой такие невероятные вещи, которые полностью отрубают всё желание противостоять ему и останавливать.
        Но я остановлю. Не знаю как, но я должна это сделать. Обязана. Он уже берёт моё тело, как ему вздумается, но я не отдам этому дьяволу свою душу и не позволю её стереть.
        Я не потеряю Остина. Не потеряю. Я ни за что его не потеряю.
        Не представляю, сколько времени я провожу в непрерывных заклинаниях и безуспешных попытках спрятать Остина от Адама, параллельно упиваясь его страстными прикосновениями, но в моём сознании в буквальном смысле пролетают годы, наполненные многочисленными приключениями с Ридом: наше взросление, школьные годы, мои танцевальные выступления, ни одно из которых Остин ни разу не пропустил, и ещё много-много-много счастливых, грустных, весёлых и тяжких моментов, что мы с ним вместе пережили.
        Я чувствую, как стремительно приближается новое цунами удовольствия. Прямо-таки вижу эту уничтожающую всё живое волну, что уже смела собой тринадцать лет моей жизни, изменив на свой вкус каждую непонравившуюся картинку, и теперь неминуемо надвигается на нас с Остином, с которым мы стоим на лестничной клетке возле чердака, где я плачу, угрожаю, испуганно кричу на него, а он откровенно потешается и с любопытством наблюдает за моими копошениями в сумке. Спокойно дожидается, пока я найду злосчастный баллончик, а затем разражается раскатистым смехом, когда я грозно направляю орудие в его сторону.
        Я не потеряю твой смех! Не потеряю улыбку! Не потеряю тебя, Остин!
        Его резкий захват. Поворот моего тела. Рид сильно прижимает меня к себе спиной. Первые поучения о самообороне. Мой возросший страх и усилившийся плач, от которого тощий, долговязый мальчик тает и мгновенно ослабляет хватку. Поворачивает к себе и встречается с заплаканным взглядом одинокой девочки, что влюбляется в него без оглядки, сама того ещё не понимая.
        Я не потеряю твои глаза! Не потеряю лицо своего героя! Не потеряю свою любовь!
        - Попрощайся, Лина… Теперь только меня ты будешь видеть и… любить, - низкий голос Адама кажется тягучим металлом, раскалённой субстанцией, поражающей сердце вслед за всеми внутренними органами. Вибрации, исходящие от него, буквально пропитаны гневом, тестостероном, ненавистью и желанием поставить меня на место, в то время как руки нагло сминают мою груди, неустанно ласкают клитор, а член выбивает из меня высокие стоны.
        Да, я прямо-таки взвываю во всю спальню от нереального наслаждения, что даруют мне его глубокие, ритмичные толчки с чувственными прикосновениями, пока внутри себя я вновь кричу - истошно, пронзительно, дико, до энергетических вибраций во всём теле. Но на сей раз я кричу не о просьбах пощадить меня, сжалиться, остановиться. Я кричу от безудержного гнева и ответной ненависти к нему, прожигающей меня в разы сильнее его «притяжения».
        Я для тебя ничего не значу, Адам. Кукла, которую ты решил подмять под себя. Проучить. Показать, кто её хозяин. Окончательно влюбить в себя, выбрав столь неординарный и до отвращения подлый способ.
        А ведь я бы могла быть всецело твоей… поступи ты иначе… люби ты меня в ответ…
        Но никакими деньгами, решающими все мои проблемы, никакой магией, меняющей мой разум, и никаким неземным удовольствием, что ты приносишь моему телу, ты не заработаешь мою любовь, которая нужна тебе всего лишь для убеждения, что я, как и все остальные женщины, схожу по тебе с ума. Ты не заставишь меня её проявлять к тебе, несмотря на твоё безразличие, жестокость и эгоистичность.
        Я больше не буду идиоткой, до последнего надеющейся увидеть в людях лучшее и разбрасывающейся чувствами к тем, кто их не заслуживает. А ты их не заслуживаешь! Не так. Не после этого. И ты никогда моей любви не получишь. Я её просто не отдам. Всё спрячу. Закрою самыми крепкими замками и уберегу для того, кому она по-настоящему нужна. Для того, кого я не позволю тебе вытеснить из моих мыслей из-за гнусной прихоти доказать, что лучше тебя в мире нет.
        И стоит только новой ударной волне ниспасть на меня сильнейшей лавиной экстаза, норовя стереть лицо Остина из последнего оставшегося воспоминания, как во мне что-то обрывается. Некая струна, вместе с которой падает сердце, что бесследно растворяется в чёрной воронке чуть ниже солнечного сплетения. Я вижу, как маленький Остин начинает постепенно меняться, и чётко понимаю одно - я не переживу, если потеряю его. Не переживу. Я просто умру. Погасну духом. Сломаюсь навсегда. Ни в чём больше не увижу смысла.
        И именно это фундаментальное, страшное и неотвратимое осознание и становится тем самым ключевым звеном, что заставляет вечно ускользающую от меня «Аннабель» наконец почувствовать реальную опасность и самой без сопротивления захотеть возвести вокруг нас с Ридом защитные стены - высокие, непробиваемые, без окон, без дверей, увенчанные стальным куполом, превращающим мою защиту точно в бронированный бункер. И теперь, когда мы спрятаны, укрыты, в безопасности, лицо Остина мгновенно возвращает себе прежние очертания как в воспоминании на лестничной клетке, так и во всех остальных, которые Адам беспощадно и нагло изменил.
        Удушливая температура в комнате резко падает до комфортной. В пульсирующих венах прекращает стрелять ток. Разум всё ещё плывёт, но уже более адекватно, а тело раскачивается на последних волнах фееричного кайфа, что с каждым сильным ударом сердца Харта мне в спину (или что там у него работает в груди) приобретает степень человеческой истомы.
        Несколько секунд - и к ней неминуемо добавляются голод, жажда смочить пересохшее горло, ломота во всех мышцах, жжение от новых царапин, боль во многих частях тела, в особенности между бёдер и в анальном колечке, из которого Адам наконец выбирается, сгребая меня в крепкие объятия, усыпая плечи короткими поцелуями, добирается до губ. С хриплым рыком накрывает их, принимая в себя мои последние стоны. Соединяет языки в медленном вальсе, смакует. Неторопливо поглощает, проглатывает, пьёт меня, словно воду из живительного источника.
        Его любовная, ленивая нежность уже не удивляет. Если я правильно помню нашу сегодняшнюю секс-программу, то его так накрывает после каждого мистического оргазма. И целует он меня так самозабвенно, хоть и сказал, что не хочет этого, примерно минуту, может, две. Не дольше. Потом он вновь приходит в себя, прямо как сейчас, убирает мои ладони с его лица, разрывает поцелуй и отстраняется, а я вновь готовлюсь увидеть его резкое превращение в разъярённого зверя, готового без паузы вновь начать трахать меня как ненормальный.
        Однако к моему превеликому счастью, не в этот раз… Видимо, Адам выполнил поставленную на сегодняшнюю ночь задачу и теперь с чувством выполненного долга может успокоиться, даже в уме не предполагая, что все воспоминания не исчезли, а просто тщательно спрятаны от него.
        Но эту новость я не собираюсь ему раскрывать, а то, не дай бог, ещё вздумает начать пытаться проломить мою защиту. С его-то упрямством он меня точно до смерти затрахает. Моё тело просто откажет. А я хочу жить. Очень. И желательно ещё много десятков лет без проблем со здоровьем. Поэтому, перевернувшись с бока на спину, я продолжаю безмолвно лежать и искоса наблюдаю, как Адам встаёт с кровати, стягивает презерватив, выбрасывает его в урну и неспешно направляется к окну. Невольно засматриваюсь на плавные движения его высокой фигуры, мускулистые ноги, крепкие ягодицы, напрягающиеся под кожей мышцы спины, истекающей капельками пота.
        Красивый мужик мне всё-таки на время достался - что уж тут скрывать, а стоит Адаму отключить огненную видеоиллюстрацию, впустив в спальню утренние лучи солнца, понимаю, что ещё и до невозможности искусанный и исцарапанный.
        Привыкнув к яркому свету, замечаю огромное количество своих страстных меток на его теле и, мягко говоря, впадаю в шок - да я, оказывается, тоже нисколько не жалела Харта этой ночью, с достоинством выполнив миссию «Не оставить на нём ни одного живого места».
        Впечатляюще! Счёт 1:1. У нас ничья, Харт. Бесспорно.
        Ненароком вспомнив о вечной любви Адама к вымышленным играм между нами, мысленно усмехаюсь, на деле же смотрю на моего сексуального изверга без тени улыбки, неотрывно, оценивающе, наверное, впервые нисколько не уступая ему в безэмоциональности. Молчу. Привожу дыхание в норму. И чувствую его ответный изучающий взгляд на своем теле. Никакого огня в кровотоке. Никакого ошпаривающего воздуха. Ни единой мурашки на измученной коже. Просто взгляд, ежесекундно всё сильнее наполняющийся сожалением.
        Да ладно? Чёрствый Харт и жалость за содеянные в порыве страсти повреждения своей бесплатной подстилке? Серьёзно? Никогда не поверю. Хотя оно мне и не надо. Как-то похер.
        - Скоро придёт врач, - сообщает Адам низким, ровным голосом, что, о-о-о хвала небесам, наконец-таки сохраняет полнейший штиль во мне. А затем он просто уходит из комнаты, не сказав больше ни слова. Да и о чём, собственно, нам с ним говорить? Сегодня уже наболтались вдоволь. К тому же общение в мои бесплатные услуги не входит.
        Оставшись в спальне одна, я устремляю усталый взор в потолок и тут же встречаюсь со своим нечётким отражением в глянцевой вставке, в которой я выгляжу маленькой, растрёпанной, как кикимора, и разукрашенной синяками и кровью точкой, лежащей в кровати королевских размеров на чёрных простынях.
        Мде… видок не из лучших, состояние - словно по мне пробежало стадо слонов, но в целом очень даже неплохо устроилась, хочу я вам сказать. Нынешняя обстановочка несравнима с той, в которой я ощущала себя такой же опустошённой в прошлый раз в своей убогой комнате. Ни отклеивающихся обоев, ни мышей, ни протекающего потолка и плесени по углам, ни затхлой вони и вечно бухающего семейства за стеной.
        Здесь меня окружают чистота, комфорт, современный интерьер с высокими технологиями и мягчайший матрас, застеленный безумно приятным, ласкающим кожу шёлком. Лепота. Малина. Роскошь. Что ещё можно пожелать?
        Да… В такой шикарной тюремной клетке каждый мечтает оказаться. Но в ней оказалась я.
        Счастливица.
        Запуганная. Измученная. Насильно отделённая от любимого. Оттраханная всласть. За последний месяц пропущенная через невероятное количество препятствий и самый настоящий ад.
        И наверное, мне стоит повторно провести опрос нескольконедельной давности, чтобы вы сумели тонко уловить существенную разницу моего опустошённого состояния «Тогда» и «Сейчас».
        Чувствую ли я себя сломанной?
        Нет.
        Чувствую ли я себя сломленной?
        Тоже нет.
        А чувствую ли я себе использованной?
        Нисколечки.
        Почему?
        Да потому что мне на всё параллельно. Физически, конечно, я хочу как следует восстановиться, но в целом чувствую себя зашибись! Никакой душевной боли, терзаний, моральных истощений, негативных чувств и страданий. Всё превосходно! Всё лучше не бывает, чёрт возьми!
        И тут вы сейчас такие, наверное, мягко говоря удивляетесь: «Какого чёрта происходит, Ники?!»
        Так не волнуйтесь… Ничего не происходит. Абсолютно ничего. Просто Ники никакой больше нет - вот и всё. Она со всеми своими принципами, переживаниями, заморочками, миллионами разных проблем и тараканами спряталась глубоко-глубоко, за прочными «стенами», на самом дне моего существования, оставив у штурвала другую сторону себя.
        Чужую. Астрономически далёкую. В корне противоположную ей. Ту, что не искусить, не соблазнить, не окутать чарами. Ту, чьё сознание не подчинить, а тело не растопить даже самыми жаркими ласками.
        Она абсолютно пуста и непроницаема. Она просто играет необходимые роли и при этом не чувствует ничего из того, что может помешать исполнению работы - ни стыда, ни совести, ни любви, ни ненависти.
        А это именно то, что мне необходимо. Именно то, что вечно спасало меня во время общения с клиентами в «Атриуме», и то, что я так долго не могла врубить в себе, находясь рядом с Адамом… Но вот я сделала это. Не без его прямого вмешательства, но я сделала! Я справилась. Я больше не чувствую его «очарования». Я больше вообще ничего не чувствую к нему.
        Теперь я - это Она. И буду изо всех сил пытаться оставаться ею до момента, когда мне наконец удастся освободиться из этого плена. С сегодняшнего дня я буду тщательно прятать себя настоящую от любого воздействия Адама в целях сохранить все воспоминания и избежать душевного краха, чтобы после зажить новой жизнью, которую я выберу сама.
        Сама. И только сама! Я выберу ту жизнь, в которой никогда не стану отказываться от своих желаний и стремлений. Не буду жертвовать собой ради людей, не ценящих меня, обижающих, использующих в своих целях или ради удовольствия. Позабуду о дурной привычке врать и буду стараться говорить всем только правду, даже если она окажется горька, грязна, отвратительна. И я непременно всю себя отдам на то, чтобы воплотить все свои самые заветные мечтания…
        Да! Всё меня это ждём впереди. Когда-нибудь я обязательно буду счастлива.
        Счастлива и свободна.
        Ну, а пока… вернёмся в настоящие…
        Что там так долго и страстно желал получить Мистер Харт? Только моё тело и ничего больше, не так ли?
        Что ж… Тогда стоит его поздравить - он только что добился своего со стопроцентным успехом!
        КОНЕЦ?????????????????????????????????