Твою беду руками разведу Светлана Демидова

        Лера любила Андрея всем сердцем. Казалось бы, и ему лучшей женщины не найти. Однако вместо предложения руки и сердца она вдруг услышала от любимого совсем другие слова: извини, нам следует расстаться, я встретил другую…
        Жизнь потеряла смысл. К тому же после расставания с Андреем Лера поняла, что ждет от него ребенка… И вдруг случилось удивительное — совершенно посторонний мужчина предложил ей свою заботу. Но как же любовь? Или она действительно бывает только раз в жизни?..
        Светлана Демидова
        Твою беду руками разведу

        Непонятно, почему они все ее бросают. Кажется, не уродина… Более того, все говорят, что она, Лера Максимова, очень приятная женщина. Да что там! Когда она ходит по улицам, постоянно ловит на себе заинтересованные взгляды мужчин. Вот, например, сегодня в метро два молодых человека, гораздо моложе ее, пытались познакомиться. Она, конечно, знакомиться с ними отказалась, но в принципе… В общем, в нее постоянно кто-нибудь влюбляется, а потом почему-то… воротит нос на сторону… Да, она сразу прикипает к тому, с кем начинает роман, всей кожей. И что? Неужели мужчинам неприятно, когда женщина их самозабвенно любит? Именно самозабвенно. Лера так устроена и не может иначе. Интрижки, легкий флирт — это не для нее. Ей важно любить до дрожи в коленках, когда для дорогого человека… все… хоть на смерть…
        Первый раз она выскочила замуж совсем девчонкой. Они с одноклассником Романом Максимовым еле дождались восемнадцатилетия, чтобы расписаться. Очень скоро оба — и Лера, и Роман — поняли, что поторопились. Совместная семейная жизнь несла в себе не только радость обладания друг другом на законном супружеском ложе, но также массу проблем и взаимных обязательств друг перед другом. Они оба хорошо учились в школе и с ходу поступили в институты, причем в разные. Развеселая студенческая жизнь закружила каждого из них в своем водовороте. Но если Лера не позволяла себе расслабляться, вовремя выныривала и спешила домой, поскольку у нее была семья, то Роман очень быстро перестал себя этим утруждать. Он запросто мог не прийти ночевать, ссылаясь на мальчишники по разным поводам, начиная от успешно сданного зачета и заканчивая очередным выигрышем или проигрышем «Зенита», ярым фанатом которого являлся.
        Скоро Лера сообразила, что мальчишники — на самом деле не такие уж и мальчишники, так как от супруга довольно часто стало неприлично и банально разить дешевыми духами, которых Лера никогда не употребляла. Какое-то время она еще пыталась вернуть загулявшего Максимова в семейное лоно, поскольку считала брачный союз священным и неколебимым, потом отчаялась и даже сама подала на развод. Кстати сказать, Роман Максимов оказался первым, но не единственным мужчиной, от которого она ушла сама, однако эти уходы только формально были ее собственным решением. Тот же Роман на самом деле уже давно считал свою жену абсолютно пустым местом, ничего не имел против развода, очень обрадовался ему и тут же с головой бросился в новые романтические приключения. После этого пренеприятного в своей жизни события Лера обзавелась периодически возобновляющейся бессонницей и подозрительным отношением к молодым людям. Еще долго в каждом симпатичном парне ей виделся потенциальный ловелас, обманщик и предатель.
        Снова пересмотреть свои взгляды на представителей противоположного пола Лере пришлось, когда на последнем курсе института к ним в группу перевелся высокий и буйноволосый Саша Прокопенко. Девушки Лериной группы тут же накрасились ярче обыкновенного и даже с более высокими показателями сдали следующий по очереди экзамен, чтобы Саша имел возможность убедиться в их недюжинном интеллектуальном потенциале. Прокопенко выбрал Леру, которую старший преподаватель Барыкин завалил на зачете в назидание — студентка Максимова неверно реагировала на его томные взгляды и самые откровенные предложения все два года, пока он вел свой предмет, а потому, по мнению Барыкина, должна была наконец поплатиться за это. После зачета Лера горько рыдала по поводу обрушившейся на нее вопиющей несправедливости, забравшись на подоконник окна в самом конце институтского коридора, закрытая от прочих счастливых студентов стендом, на котором вывешивали всяческие объявления, а также списки отчисленных. Если бы Лера посмотрела на количество фамилий в тех списках, то убедилась бы, что ее жизнь вовсе не так черна, как ей показалось после
барыкинской подлости.
        Саша Прокопенко сумел не только отыскать Леру за стендом со списками, но и принес ей на подоконник булочку с маком и пакетик ананасового сока из студенческой столовки, подождал, пока она все это уничтожит, а после пригласил забыть о вопиющей несправедливости путем катания по Неве на речном трамвайчике. Лера бурно отказалась. Прокопенко настаивал на своем приглашении, особо напирая на то, что трамвайчики ходят последние дни ввиду окончания сезона и стоит поторопиться, чтобы успеть. Лера в ответ на его доводы утверждала, что этот трамвайный сезон в Питере далеко не последний и что в начале следующего сезона кататься будет куда приятнее, поскольку он начнется весной. Но Саша ее уговорил. Лера и сама не могла потом понять, на чем все-таки сломалась. Она очнулась на верхней открытой палубе речного трамвайчика, по которой гулял холодный осенний ветер и даже гонял по ней невесть как залетевшие желтые листья. Кроме них в нижнем салоне трамвайчика, закрытом пластиковыми окнами, жались друг к другу еще несколько любителей конца сезонной езды по рекам и каналам Северной Пальмиры.
        На верхней палубе Лера с Сашей были одни. Ветер задувал с такой силой, что молодой человек, организовавший девушке столь сомнительное развлечение, вынужден был распахнуть свою куртку, чтобы помимо собственной персоны постараться спрятать в ее недра еще и мгновенно замерзшую Леру. Она была до того худенькой, что самым замечательным образом поместилась рядом с ним в его куртке. Такое тесное соседство в довольно маленьком объеме привело к тому, что Саша вынужден был тыкаться носом в щеку девушки, когда хотел что-нибудь сказать. А говорил он довольно много, чтобы тыкаться как можно чаще. В конце концов Лера почувствовала, что очередной тычок произошел уже не носом, а горячими Сашиными губами, и сделала вид, что не заметила этого. Он поцеловал ее еще раз более длительно, потом еще и еще, а потом они уже запойно целовались на холодном ветру под сопровождение несущегося из динамика монотонного рассказа экскурсовода о каналах и мостах, под которыми проезжали.
        Они сразу стали жить вместе в крошечной комнате, которую Саша снимал в коммуналке на Суворовском проспекте. Обжегшись на Максимове, Лера старательно не помышляла о замужестве. Прокопенко, судя по всему, жениться тоже не торопился, а потому их друг в друге все устраивало. Правда, очень скоро Лера поняла, что внезапно вспыхнувшая на холодном осеннем ветру страсть начала в ней перерождаться в самую настоящую горячую любовь. Как только она позволила себе объявить об этом Саше, он заметно спал с лица. Похоже, любовь в его планы не входила. Лера убеждала себя, что это не страшно, что Саша просто еще не знает, как сильно и красиво она станет его любить, а когда поймет, насколько проявления ее любви прекрасны, не сможет не откликнуться. И Лера очертя голову бросилась свою любовь проявлять. Но чем радостнее она встречала его вечерами с работы, чем нежнее обнимала, чем прилежнее готовила еду, чем красивее сервировала стол и чем чаще преподносила трогательные сюрпризы, тем мрачнее становился Прокопенко. Судя по всему, его устраивал тот несколько богемный образ жизни, который они с Лерой вели поначалу. Ему
нравилось, когда по вечерам у них тусовались гости, когда рекой лилось дешевое вино, а в клубах сизого сигаретного дыма его приятели целовались со случайными девчонками. Лера сначала отвадила случайных девчонок, потом запретила курить в комнате и выставила приятелям Саши ультиматум, потребовав прекратить отсыпаться у них с перепоя.
        — Ты не имеешь права командовать моими друзьями!  — резко сказал ей Саша, когда следующая же вечеринка прошла сдержаннее, чем всегда, и была свернута быстрее обыкновенного.
        — Мне казалось, что друзья у нас с тобой общие,  — ответила ему чистую правду Лера, поскольку почти со всеми тусовщиками они вместе учились в институте.
        — И тем не менее нечего руководить тем, когда им приходить и что делать… на моей жилплощади.
        — Но, Саша, жилплощадь у нас ведь тоже общая…
        — Тебя никто не заставляет тут жить, раз уж так не нравится!
        Лера с удивлением посмотрела на своего возлюбленного. Его лицо дышало такой лютой неприязнью, что она вынуждена была спросить:
        — Ты что, разлюбил меня, Саша?
        — Почему сразу разлюбил?  — крикнул он и пнул ногой стул, который услужливо опрокинулся на пол.  — Просто мне не нравится, когда мое мнение в моем собственном доме уже не играет никакой роли!
        — Конечно же, оно играет, Саша! Не преувеличивай, пожалуйста!
        Она бросилась к нему с поцелуями, которые он сначала никак не хотел принимать, а потом все же сдался, принял, и они провели вдвоем упоительный вечер. Последний. Последний упоительный.
        Их отношения накалялись все больше и больше. Чем больше Лера старалась угодить Прокопенко, тем раздражительней он становился. Однажды ею был обнаружен в помойном ведре брелок в виде забавной собачонки, который Лера недавно подарила Саше. Пришлось сделать вид, что она не видела этого. Но, когда он разбросал по комнате стопку только что выглаженного белья, еще пахнущего утюгом, Лера потребовала объяснений.
        — Объяснений хочешь?  — крикнул он.  — Да пожалуйста! Сама напросилась! Я не могу больше так жить, ясно?
        — Как?  — очень спокойно спросила Лера.
        — А так! Как престарелая супружеская пара: когда все вдвоем, вдвоем, когда тарелочки, вилочки… бантики какие-то… стопочки стираного бельишка…
        — Чем тебе не угодило стираное бельишко?  — спросила она, хотя уже все поняла.
        — А всем! Я еще молодой и хочу пожить свободной жизнью! Захотел — постирал, а не захотел — надел грязное. Захотел — погладил, а захотел — нарочно смял. Захотел — на тарелке поел, а заленился — так и на газетке сойдет. И чтобы никто мне не указывал, что делать и как принимать друзей! Хотят приводить сюда своих девок — пусть приводят. Хотят спать на моем диване и курить в постели — на здоровье. Здесь я командую парадом! Ясно?
        — Ясно,  — все так же спокойно ответила Лера и вытащила из шкафа свою дорожную сумку, в которой перевезла к нему свой нехитрый гардероб.
        — И что же тебе ясно?  — настороженно спросил он.
        Лера уловила в его голосе надежду на то, что прямо сейчас все его неприятности и кончатся. И решила его не разочаровывать. Она не стала отвечать на его вопрос, молча сложила в сумку свои вещи и пошла в коридор.
        — То есть ты уходишь?  — выкрикнул Прокопенко, выскочив за ней из комнаты и намеренно напирая на слово «ты».
        Лера опять его не разочаровала, спасла его от необходимости отказывать ей от дома. Она напоследок ему улыбнулась и сказала:
        — Да, Саша. Я ухожу. Сама. Прощай. Ешь на газетке и кури в постели!
        Он ее не остановил. Плакать Лера начала дома, когда уже объявила родителям, что снова будет жить с ними, когда разложила по шкафам вещи и заперлась в своей комнате на задвижку. Она плакала и пыталась понять, что сделала не так. Выходило, что все так. Просто она Сашу полюбила, а он ее нет. Он согласен был с ней жить, как с сожительницей, как с партнершей по сексу, но тесные семейные отношения его не устраивали.
        После второй своей неудачи Лера сначала вообще зареклась иметь дело с мужчинами. Потом сделала себе поблажку. Дело с ними иметь можно, если захочется, но не влюбляться до одурения или хотя бы не демонстрировать им высокую степень своего чувства. Как решила, так и сделала. Когда к ней очередной раз «подлетел на вороных» интересный мужчина, а именно новый начальник соседнего отдела (Лера уже закончила институт и начала работать), она все-таки стала с ним встречаться. А через пару месяцев Дмитрий Сергеевич даже переехал к ней в однокомнатную квартиру, которую своей единственной дочери помогли купить родители.
        Но, как ни старалась Лера держать себя в узде, в самом скором времени она все-таки влюбилась в Диму по уши, как ранее в Романа Максимова, а потом в Сашу Прокопенко. Осознав, что процесс опять пошел независимо от ее воли и желания, Лера постаралась не демонстрировать Диме свою пламенную любовь, но тот каким-то непостижимым образом о ней все равно догадался.
        — Лера! Только без экзальтации!  — не раз говаривал ей Дима, когда она целовала его, приехавшего, скажем, из командировки.
        Лере казалось, что никакой экзальтации с ее стороны не было и в помине, но ему со стороны, наверное, было виднее. В общем, все опять покатилось по накатанной схеме: Лера любила, а Дмитрий Сергеевич снисходительно принимал ее любовь. Иногда он поощрял ее дорогими подарками, но чаще был недоволен восторженными проявлениями ее чувства. Однажды Дима заявил, что устал от ее собачьей преданности, что такой внешне интересной особе, как Лера, негоже, как он выразился, продавать себя за рубль двадцать, и что им надо некоторое время пожить раздельно, чтобы все осознать, взвесить, а после произведения названных несложных операций принять единственно правильное решение. Лера моментально догадалась, что «некоторое время» — это навсегда, и тут же приняла единственно правильное решение: постараться забыть Диму как можно скорее. Разумеется, «как можно скорее» — не удалось, тем более что они с ним постоянно встречались на работе, а через некоторое (довольно непродолжительное) время Дима стал ходить по общим коридорам еще и под ручку с юной и очаровательной Любочкой из планового отдела.
        Лера долго плакала в подушку и размышляла о собственной ущербности. Ну почему она такая? Зачем ей непременно надо втрескиваться в своих мужчин до мокрых подмышек? Почему нельзя жить спокойно? И неужели ей, Лере, все равно, кого так горячо обожать: Рому Максимова, Прокопенко или Дмитрия Сергеевича? Выходит, она такая вот примитивная самка — кто к ней ни подвалит, в того она и влюбится? А ведь у других-то женщин все получается! Уже почти все ее подруги замужем, у многих — дети, а она никак не может устроить свою судьбу…
        — Ты, Лерка, не тех выбираешь,  — сказала ей умудренная опытом подруга Наташка, которая за время Лериных мытарств и терзаний уже успела выскочить замуж в третий раз и завести второго ребенка.
        — Ой! Уж кто бы молчал, Наташка, так это ты!  — отмахнулась от нее Лера.  — Сама ни с кем ужиться не можешь, а туда же: меня поучаешь.
        — Так это ж я от своих мужиков отказываюсь, а не они от меня! Понимать же надо разницу! Я тебе говорю: не надо ждать милостей от природы, надо брать их самой голыми руками.
        — Милости?
        — Да не милости, а мужиков! Не надо ждать, пока кто-нибудь на тебя обратит внимание. Выбери сама подходящего мужичка и начни на него атаку.
        — Нет, Наташка, я так не умею,  — покачала головой Лера.
        — Сумеешь, коли припрет… А тебя, по-моему, давно приперло. И выбирать надо не таких красавчиков, как все твои Ромочки с Димочками, а нормальных и надежных, чтобы не ты их облизывала, а они тебя.
        — Ну и где же ты мне посоветуешь таких искать?
        — Не в нашем отделе, это уж точно! И не в Эрмитаже с Русским музеем! Не поленись — сходи на производство. Там на станках такие отличные ребята работают: нипочем от себя потом не отдерешь. Ноги тебе мыть будут и воду пить!
        — И о чем же я, Наташка, с ними говорить буду? О фрезерных и сверлильных станках?
        — Ну и поговоришь — не развалишься. Инженер ты или кто?
        — Мне же неинтересно о станках!
        — А совместная счастливая жизнь, милая моя, в том и заключается, чтобы говорить с мужем, например, о прелестях подледного лова рыбы, хотя на самом деле очень хочется переломить его чертовы удочки об колено.
        — И ты, что ж, говоришь о подледном лове?  — удивилась Лера.
        — Представь себе,  — довольно грустно ответила ей Наташка.
        После разговора с подругой Лера надолго задумалась. Нет, она не Наташка. У нее такой вариант не пройдет. Ее мужчины не ловили рыбу зимой из-подо льда, но она всегда старалась жить их интересами. Однако ничего хорошего из ее растворения в их интересах не вышло, их это только раздражало. Не права Наташка. Имеется какой-то другой секрет счастливой совместной жизни с мужчиной. Видно, и подруга о нем не догадывается, иначе не разводилась бы как ненормальная.
        На ловлю подходящих мужчин не из-подо льда, а от фрезерно-сверлильных станков Лера так и не пошла. Не потому, что уж вовсе не надеялась кого-то достойного там отловить, а потому, что совершенно неожиданно опять сама попалась в сети. Поскольку вариант с сокрытием собственных чувств был уже пройден, Лера решила им, то есть сокрытием, больше не утруждаться, а наоборот, отпустила себя на волю. Она будет любить и вести себя так, как ей подсказывает сердце. А если этот человек тоже от нее откажется, значит, судьба у нее, Леры, такая. Надо принимать ее подарки с радостью, а удары — со стойкостью и гордо поднятой головой.
        Исходя из принятого решения и подчиняясь только велению собственного сердца, Лера влюбилась в Андрея Шаповалова (очередной раз до умопомрачения) и не стала от него ничего скрывать. Ей даже казалось, что слово «влюбилась» несколько неточно обозначает ее чувства к нему. Она полюбила. Да, смертельно! Ей хотелось верить, что и он ее любит с той же силой. Лера собиралась за него замуж. Андрей, правда, руку и сердце ей не предлагал, но она очень надеялась, что предложит… не сегодня завтра. И вот тебе на… Он не звонил несколько дней, хотя обещал позвонить еще в прошлый понедельник. На дворе был уже четверг, а телефон вызывающе молчал. Лера не выдержала и позвонила Шаповалову сама. Андрей покряхтел в трубку, как дряхлый дед, и сказал:
        — Прости, что так получилось, но я полюбил другую женщину…
        Лера хотела уточнить, насколько сильно он полюбил и что это за женщина, но Андрей уже положил трубку. Она снова набрала его номер, но он больше трубку не снял. До чего же все-таки отвратительная штука — АОН… Лера позвонила на мобильник, но Шаповалов, видимо, предусмотрительно выключил и его.
        Конечно, Лера уже заметила, что начала иногда раздражать Андрея. А если честно, то не иногда, а довольно часто. Более того, его раздражение давно перестало быть стабильным. Оно, как и в предыдущих случаях, стало расти прямо пропорционально силе проявления любви с ее стороны. Андрей в отличие от других мужчин Леры подобрал ей прозвище — называл ее Душечкой. Эта чеховская героиня была ему ненавистна, будто являлась воплощением женского зла. «Мы с Ванечкой… мы с Васечкой…» — раздраженно цедил сквозь зубы Андрей, когда Лера сообщала по телефону Наташке, что они с Андрюшей непременно будут на ее дне рождения.
        — А что, мне надо было сказать, что я приеду одна?  — допытывалась у него Лера.
        Андрей кривился и зло отвечал:
        — Ну почему непременно надо произносить: «Мы с Андрюшей…»? Неужели нельзя просто сказать: «Мы придем» — и все? Местоимение «мы» говорит само за себя!
        — Тебе неприятно собственное имя?
        — Мне неприятно, что ты квохчешь над моим именем, как курица! И вообще, меня злит, когда ты твердишь прописные истины, вроде того, что «Волга впадает в Каспийское море, а лошади кушают овес и сено»!
        — Андрей, тебе надо поменьше читать Чехова.
        — Да этот Чехов у меня вот где!  — отвечал он и резко проводил ребром ладони по шее.
        Теперь Андрей Шаповалов полюбил другую. Видимо, как Дима, молоденькую и хорошенькую, вроде Любочки из планового отдела. Интересно, с героиней какого классика он сравнивает свою новую возлюбленную? А может быть, ему нравятся не столько молоденькие, сколько демонические женщины… роковые… независимые и раскрепощенные… Эти женщины в ответ на приглашение наверняка говорят подруге: «Приду и, может быть, захвачу с собой кое-кого…» В общем, не «Мы с Ванечкой… мы с Васечкой…», а я кое с кем.
        На следующий же день Лера увидела Андрея на Невском проспекте с его новой женщиной. Они молча шли под руку, будто семейная пара на заслуженном отдыхе, будто бы уже давным-давно наговорились на сто лет вперед. Женщина была не слишком юной. Лет тридцати. В ней не было ничего инфернально-рокового: очень светлая блондинка с незапоминающимся, невыразительным лицом в сером пальто колокольчиком. Лера еле донесла свои слезы до дома. Они полились из глаз неудержимым потоком, стоило ей только выйти из лифта и зафиксировать взглядом пустую лестничную площадку. Когда никто не видит, плакать можно. Особенно сладко плакать в пустой квартире, где никто не беспокоит. Где пусто. Где остались Андреева зубная щетка, его же разношенные шлепанцы-вьетнамки и куча газет на журнальном столике.
        И чем же эта женщина лучше ее, Леры? Шаповалов на деле оказался любителем блондинок? Конечно, Лерины волосы по сравнению с кудрями той женщины слишком темные, но зато длиннее и явно более густы. Да и пальто… Лера никогда не надела бы такое ужасное пальто вне всякой моды. Она, Лера, сейчас, поздней осенью, носит стильную замшевую курточку, отороченную черным каракулем, и такую же шапочку, выполненную в форме колониального шлема. И губы она красит не блекло-розовой помадой, а ярко-красной, что здорово смотрится на фоне черного меха.
        Стоило Лере подумать о красном на фоне черного, как сердце у нее дрогнуло и из глаз с новой силой полились слезы. Она вдруг поняла, что Андрей действительно полюбил ту женщину, а в нее, Леру, был всего лишь влюблен. То есть не столько даже в саму Леру, сколько в ее яркость и стильность. А вот блеклогубую блондинку он полюбил. Похоже, его абсолютно не заботит, что ее пальто давно вышло из моды, а на голове — нечто вроде перманента, подобного тому, который до сих пор регулярно делает себе Лерина мама. Вполне возможно, что новая женщина тоже говорит: «Мы с Андрюшей…», но это его нисколько не раздражает, а наоборот, приятно. Может быть, он и сам теперь говорит: «Мы с Таней…» Или с Олей… Или с Людмилой… Интересно, как ее зовут? Хорошо бы Феодулией или Пистимеей…
        На носу были выходные, которые Лера впервые за полтора года должна была провести без Андрея. Два дня полного одиночества настолько страшили ее, что в пятницу после работы она зашла в театральную кассу и взяла билет на первый же попавшийся спектакль. Лера тут же у кассы забыла его название, потому что важным был не сам спектакль, а возможность провести субботний вечер в большом коллективе.
        Утром Лера поднялась с постели как могла позднее, вяло позавтракала и занялась собой. Она собиралась в театр так, как стоило бы собираться на бал, от успеха на котором зависела бы вся оставшаяся жизнь. Для начала она довольно долго расслаблялась в ванне, добавив в воду душистое лавандовое масло, потом сделала питательную маску на лицо и декольте, хотя вовсе не собиралась открывать плечи и сильно обнажать грудь. Затем маникюр был сделан, а также и педикюр. Так… заодно…
        Когда лак высох, Лера решила, что пришла пора пообедать. Есть ей совершенно не хотелось, но обедом можно было убить еще около часа, если не торопиться и делать на каждый кусок не меньше двадцати жевательных движений. С трудом влив в себя тарелку куриного супчика, в котором особенно нечего было жевать, Лера поняла, что часа за едой не протянет. Убрав обратно в холодильник масло и сыр, к которым так и не смогла притронуться, она принялась за прическу. Для театра подходил парадный вариант, и Лера завила длинные густые волосы в крутые крупные кольца. После этого пора было переходить к лицу, и она перешла. На веки положила серебристые перламутровые тени, на нижние — темно-серые, растушеванные так, будто ресницы отбрасывают густую тень. На кожу — бежевый тон, на скулы — чуть-чуть румян в тон винно-красным блестящим губам, на которые Лера всегда делала главный акцент.
        Теперь украшения. К серебристым теням и перламутру маникюра — только серебро. В качестве контраста к круто завитым кудрям — гладкие удлиненные пластинки серег. Такой же перстень, с длинной гладкой серебряной пластинкой, в углу которой сверкает крохотный фианитик, граненный под бриллиант. На запястья — три серебряных браслета: два на правую руку и один на левую.
        Ничего, кроме черных брюк, Лера не носила, а потому главным в ее одежде всегда был верх. В театр она решила надеть маленькую узкую и тоже черную блузочку, обтягивающую ее, как корсет. Сверху она задрапируется черно-красным палантином, заколов его у плеча серебряной заколкой, составляющей с серьгами и перстнем единый гарнитур. Дополнят образ сапоги на высоченной шпильке и узкая сумочка-ридикюль на длинном тонком ремешке.
        Лера уже была абсолютно готова на выход, а до спектакля оставалось еще целых два с половиной часа. Можно, правда, идти нога за ногу, посетить по пути пару торговых точек с одеждой и парфюмерией, потом поторчать на остановке возле киоска с яркими журналами, пропустив несколько троллейбусов, которые идут к метро… Да, пожалуй, она так и сделает. Не нервничать же дома!
        Лера надела свою замшевую курточку, вместо каракулевого шлема накинула на голову черно-красный палантин, которым в театре красиво задрапирует плечи, и вышла из дома. Она, как и планировала, зашла в магазин модной одежды и даже присмотрела себе джемперок, который можно будет купить с получки. В парфюмерном магазине купила тюбик ярко-красной помады, поскольку старая была уже ополовинена. На троллейбусной остановке Лера с пристрастием осмотрела обложки всех глянцевых журналов, выставленных в витринах киоска периодической печати, очередной раз подивилась идиотизму рекламных слоганов и действительно пропустила несколько троллейбусов. И все же, как ни старалась, появилась в Александринке аж за сорок минут до начала спектакля. Так и не удосужившись узнать название спектакля, Лера, которая наконец по-настоящему проголодалась, сразу прошла в буфет, где заказала себе три бутерброда с красной рыбой, пирожное и два кофе. Еды как раз на сорок минут, если откусывать маленькими кусочками, просчитывать жевательные движения и при этом еще разглядывать зал кафе и его посетителей.
        Когда один бутерброд был съеден, напротив Леры, даже не спросив ее разрешения, плюхнулся молодой мужчина в спортивной куртке, которая абсолютно не вязалась с интерьером только что отремонтированной Александринки и с изящным прикидом соседки по столику. Он громко шмякнул о столешницу бутылкой с пивом и пустым стаканом с толстым дном. Взглядом, пустым, как этот стакан, он окинул Леру, потом налил себе густо пенящийся напиток и залпом выпил его. Второй стакан он опустошил еще быстрее, чем первый. Лера с удивлением смотрела на дергающийся кадык мужчины. По ее мнению, так жадно пить можно только после утомительного многодневного перехода по пустынным барханам.
        Мужчина выдохнул так шумно, что горьковато-кисловатый пивной дух долетел до Лериных ноздрей. Они брезгливо дернулись, но мужчина не смотрел даже на внушительных размеров копну глянцевых кудрей на Лериной голове. Что ему были ее тонкие ноздри… Он вылил в стакан остатки пива, так же громко их проглотил и сделал знак официантке. К столику тут же подскочила хорошенькая девчушка в черном форменном платьице, с белой кружевной коронкой на голове и в очаровательном передничке.
        — Еще два пива,  — буркнул мужчина.
        — Закусывать будете?  — мелодичным голоском спросила девчушка в коронке.
        — А если не буду, то что? Пива не принесешь, что ли?
        Вышколенная официантка в ответ на его грубость не повела даже бровью.
        — Обязательно принесу,  — с обворожительной улыбкой сказала она.  — Я просто хотела вам предложить соленых фисташек или колечки сушеного кальмара.
        — Да?  — растерялся мужчина, которому не удалось поскандалить, хотя явно очень хотелось.  — Ладно, тащи кальмара. Колечки какие-то… Вот ведь изгаляются…
        Лера хотела было демонстративно пересесть от грубияна и алкаша, но поняла, что сразу прихватить все тарелочки и чашечки не удастся, и осталась на месте. Когда она принялась за пирожное, ее сосед по столику вдруг замер с пивным стаканом у рта, расширившимися глазами уставившись ей за спину. Лера невольно оглянулась и тут же резко вернула голову в исходное положение. В дверь театрального кафе вошел Андрей, ведя под локоток свою бледногубую блондинку в ужасном трикотажном платье цвета больной бирюзы и все с тем же ужасающим перманентом на голове.
        Лера с трудом проглотила кусок пирожного. Этого только не хватало! Ну почему ей так не везет? Хотела развеяться, забыть об Андрее хотя бы на пару часов, пока идет спектакль, и вот что получилось… Ни в коем случае нельзя попадаться ему на глаза. Шаповалов может подумать, что она специально его преследует. Придется тянуть остатки кофе с маленьким кусочком пирожного до тех пор, пока парочка не покинет кафе. Сделать, что ли, еще заказ? Нет, пожалуй, в нее больше не влезет ни бутербродов, ни пирожных… А вдруг у них еще и в зрительном зале места рядом окажутся? Нет! Только не это! Видимо, придется досидеть в кафе до последнего посетителя, а потом по-тихому уйти домой.
        — Вы не могли бы слегка сдвинуться?  — обратился к ней сосед по столику и даже показал рукой, в какую сторону ей надо сдвигаться.
        Лера чуть подалась вправо на сиденье собственного стула.
        — Нет… еще… Еще!  — нетерпеливо потребовал сосед, все так же напряженно глядя ей за спину.
        — С какой стати я должна куда-то двигаться?  — возмутилась Лера.  — Мы все-таки в кафе, а не…  — Она никак не могла придумать, в каком месте был бы смысл двигаться, а потому оставила фразу неоконченной.
        — Ну-у-у… Что вам стоит?  — просительно сказал мужчина, но так и не поглядел ей в лицо.
        Удивленная Лера пожала плечами и, пробормотав: «Вообще-то… ничего…» — еще немного сдвинулась уже вместе со стулом.
        — О! В самый раз!  — обрадовался любитель пива с колечками кальмаров и добавил: — Ишь разоделась!
        — Это вы мне?  — поперхнулась остатками кофе Лера. Она, конечно, действительно разоделась, но вовсе не для того, чтобы какие-то алкоголики в спортивных куртках делали ей сомнительные комплименты.
        — Нет, простите… Конечно же, не вам,  — скривился алкоголик и наконец посмотрел ей в глаза.  — Это я о собственной жене!
        — А-а-а…  — протянула почему-то сразу успокоившаяся Лера и спросила: — Вы вместе пришли?
        Ей очень хотелось, чтобы алкоголик ответил утвердительно, и тогда она вежливо попросила бы его убраться к жене.
        — Вместе?  — переспросил мужчина и злобно расхохотался.  — Как бы не так! Вместе! Ха-ха! Она пришла со своим любовником! Представляете? А я выследил! Да! И сейчас… вот допью пиво… и пойду бить ему морду… гнусную, наглую и… наверняка страшно лживую…
        — Может быть, здесь не стоит?  — испугалась Лера.  — Все-таки театр… место святое… Может, лучше после, а?
        — Ага, после… Как же! А весь спектакль я сиди и смотри, как этот мерзавец держит мою жену за ручку… Так, по-вашему, да?
        — А вы не смотрите. Посидите тут… пива попейте… или погуляйте, пока спектакль не закончится…
        — Так как же я могу тут сидеть, если они уселись прямо напротив. Во-он! Полюбуйтесь! Она еще и платье новое напялила! Никогда такого, синего, у нее не видел. Для своего хмыря расфуфырилась! Да вы поглядите, поглядите… Не пожалеете…
        Лера вынуждена была опять оглянуться. Позади нее за столиками не было ни одной дамы в синем платье, если не считать Андреевой спутницы в трикотажной бирюзе. Лерино лицо болезненно исказилось.
        — Ага! Вам тоже не нравится!  — очень обрадовался ее гримасе сосед и даже громко хрястнул себя рукой по колену.
        — Это вы про женщину… в голубом?  — спросила Лера.
        — В голубом? А-а-а… Ну да. Голубое — синее… Один черт!
        Сосед жадно выцедил очередной стакан и выразительно стукнул им о столик. Лера закусила губу, чтобы не разрыдаться. Мужчине очень понравилось, что она ему так выразительно сочувствует.
        — Вот ведь даже вы понимаете, что нельзя при живом муже шляться повсюду с любовниками! Вот ведь у вас же нет любовника при живом муже!
        Лера, которой все еще очень хотелось плакать, невольно улыбнулась, нервно намотала на палец слегка развившуюся прядку волос и горько сказала:
        — Честно говоря, у меня и мужа-то нет.
        — Да?  — очень удивился мужчина и наконец посмотрел на нее с интересом. Потом еще раз взглянул на столик, где сидели его жена с Шаповаловым, затем снова на Леру и сказал: — Ну… конечно… вы не так эффектны, как Лилечка… но…  — Он покрутил обеими руками возле своей головы, изображая Лерины крутые кольца волос.  — Вы тоже ничего.
        — А ему не нравится,  — неожиданно для себя сказала Лера и кивнула в сторону столика с бирюзовой блондинкой.
        — Кому?  — спросил сосед и с сожалением осмотрел по очереди пустой стакан и две уже порожние бутылки.
        Лера резко выдохнула и ответила:
        — А этому… который с вашей… кажется… Лилечкой…
        — То есть?  — изумился мужчина и даже как будто слегка протрезвел.
        — То есть с вашей женой сидит мой бывший… мужчина… Можете себе такое представить?
        Сосед очень пристально оглядел Лерины закрученные в кольца волосы и не очень твердо проговорил:
        — То есть вы и он…
        — Да-да,  — кивнула Лера.  — Я как раз собиралась за него замуж, а тут раз — и ваша Лилечка откуда-то вынырнула. Ну вот чем она лучше меня? Ничем, ведь правда?
        — Ну-у-у… не скажите… Лилечка — она… Ого-го! Она сто очков вам вперед даст!  — уверенно сказал мужчина и вжикнул «молнией» своей спортивной куртки. От выпитого ему, очевидно, стало жарко. Под курткой у него оказалась надета смешная полосатая футболка.
        — Интересно, почему?  — обиделась Лера.
        — Ну… Вот у вас даже платья для театра нормального не нашлось, прикрылись какой-то, извините, тряпицей… А у Лилечки… все при всем… И причесочка… такая аккуратненькая… такая гладенькая… не то что…  — И он опять выразительно покрутил руками возле своей головы.
        — Да вы… вы… Вы же ничего не понимаете!  — захлебнулась возмущением Лера и уже с настоящим испугом ощупала тугие кольца своих волос. Поскольку они были в порядке, она перешла к решительной атаке: — Да вы… Вы только посмотрите на себя! Ваша… футболка вообще не выдержит никаких комментариев! К тому же… вы ужасающе пьяны! Вот!!!
        — Я, конечно, пьян,  — согласился сосед,  — но не ужасающе. То есть не настолько, чтобы не заметить Лилечкиного преимущества… извините… перед вами…
        — Преимущества?!
        — А что вы так возмущаетесь?  — удивился мужчина.  — Я предложил бы вам смело посмотреть правде в глаза.
        — Какой еще правде?
        — Ну как же? Согласитесь, этот… извините… хмырь… он же не просто так вас бросил, а ради моей Лилечки!
        Лера не нашлась что ответить. Она залпом выпила остатки кофе — таким же остервенелым глотательным движением, каким только что пил пиво ее сосед по столику театрального кафе.
        — Слушайте! А хотите, я дам в морду этой сволочи еще и от вашего имени?  — неожиданно предложил тот.
        — Нет-нет, что вы!  — поспешила сказать Лера. Она любила Андрея. Никто не должен касаться его лица! Никакие оскорбленные мужья в полосатых футболках. Она во что бы то ни стало должна предотвратить драку. Лера с минуту подумала и выдала соседу: — Да и вообще, неужели вы не понимаете, что дракой дело не решить?
        — Почему это не решить? По всему видно, что этот мужик с детства был маменькиным сынком, а потом — дамским любимчиком. Я его отделаю по первое число, и Лилечка увидит, кто здесь настоящий мужчина, а кто… манная каша на постном масле… и жалкий слизняк… в пиджаке…
        — Я вам как женщина говорю, что вы ничего этим не добьетесь, потому что для вашей жены он будет выглядеть героем, которого звериной хитростью и грубой силой взял коварный и подлый враг,  — еще раз попыталась убедить его Лера.
        — Вы так думаете?  — уже несколько неуверенно произнес «коварный и подлый враг».
        — Я в этом не сомневаюсь!
        — Ну… тогда вы, может быть, предложите другой вариант?
        — В смысле?
        — А в том смысле, что мы с вами оба пострадавшие и, по-моему, нам нужно объединиться в борьбе…
        — В какой еще борьбе?  — не поняла Лера.
        — В борьбе против гнусных предателей,  — пояснил мужчина.
        На «гнусных предателях» прозвенел последний, третий звонок.
        — Вы идете на спектакль?  — спросила Лера, которой совершенно не хотелось идти в зал, но она должна была контролировать действия своего визави. Нельзя было допустить его встречи с Андреем.
        — А ну его, этот спектакль!  — к ее радости, махнул рукой брошенный муж.  — Я даже не знаю, как он называется. Билет с рук купил. Я думаю, что нам с вами нужно поставить свой собственный спектакль.
        Лера со страхом на него покосилась, но мужчина выглядел уже гораздо трезвее, чем был только что, то есть до третьего звонка.
        — Не понимаю, о чем вы…  — проговорила она и нервным движением заправила все ту же, уже порядком развившуюся, прядку за ухо.
        — Сейчас объясню. Вас как зовут?
        — Валерией. Лерой, в общем… А вас?
        — А меня… еще хуже…
        — Что значит «еще хуже»?  — удивилась она.
        — Вы меня простите, но имя у вас… уж-жасное… Ле-р-р-ра… Б-р-р-р… Как гвоздем по стеклу… То ли дело — Ли-леч-ка. Просто серебряный звон! Маслом по сердцу!  — Он умильно улыбнулся, а потом пару раз с большим вкусом произнес два женских имени рядом: — Лера — Лиля… Лера — Лиля… Ведь разница, заметьте, всего в трех буквах, а каков эффект! Но мое имя, знаете ли, еще хуже, чем у вас. Мамочка постаралась… Понимаете, я — Рафаэль.
        — Да ну?  — невольно улыбнулась Лера.
        — Вот именно. Все смеются… А моя маман в свое время «торчала» от фильма под названием «Пусть говорят». Не смотрели?
        — Нет…
        — Ну еще бы! Вас тогда еще даже в задумке не было. Да, собственно, и меня тоже. Так вот, в том фильме играл певец… кажется, испанский… Рафаэлем прозывался… А история была о несчастной любви. Мамочка моя говорила, что прорыдала весь фильм и поклялась назвать в честь певца своего сына, если таковой у нее родится. Я родился и нарвался… на Рафаэля. Ужасное имя, не правда ли?
        — Пожалуй, нет…  — не согласилась Лера.  — Просто оно… необычное… экзотическое. И потом… Рафаэль — это несколько длинно и неудобно. А как вас зовут короче? Друзья, например?
        — Кошмарно зовут. Раф… Граф… и даже Графин… Представляете? А мамочка зовет Рафиком, как автомобиль… или как лицо кавказской национальности…
        — Господа! Вы разве не слышали звонков?  — спросила их женщина с тряпкой в одной руке и двумя грязными стаканами в другой.  — Спектакль уже начался! Вам что, надо отдельное приглашение?
        — Знаете что, Лера, давайте прогуляемся, раз уж так получилось?  — предложил Рафаэль, не обращая никакого внимания на тетку с тряпкой.  — Погода, кажется, неплохая…
        Лера охотно поднялась со стула, потому что общество женщины с грязными стаканами, которая не желала уходить от их столика, было ей неприятно, и ответила:
        — Давайте, а то… тут как-то неуютно…
        — Я буду ждать вас у выхода из театра, хорошо?
        — Ждите,  — согласилась Лера и отправилась в дамскую комнату, чтобы подкрасить «съеденные» губы и привести в порядок колечки волос, которые она нервно теребила в кафе.
        — Значит, так… Перво-наперво надо определиться, что мы хотим получить в сухом остатке,  — уже совершенно трезвым голосом заявил Рафаэль, когда Лера подошла к нему, стоящему у колонны на выходе из театра.
        — Что вы имеете в виду?  — с недоумением спросила она.
        — Ну… вот вы… вы хотите, чтобы ваш… бывший… Кстати, как его зовут?
        — Андрюш… то есть Андреем…
        — Хотите ли вы, чтобы Андрей вернулся к вам обратно?
        — Конечно, хочу,  — отозвалась Лера и заколола палантин серебряной заколкой под подбородком. Погода действительно выдалась хорошей, сухой, но осень все-таки была поздней, а потому задувал довольно прохладный ветерок.
        — И я хочу, чтобы моя законная жена Лилечка бросила этого вашего Андрея,  — сказал Рафаэль и поднял воротник куртки, зябко передернув плечами.  — Поэтому предлагаю заставить их ревновать.
        — Как это?  — не поняла Лера.
        — Так это… Давайте сделаем вид, будто у нас с вами… роман…
        — Роман?
        — Ну да, роман! Не понимаю, почему вы так удивляетесь?
        — Во-первых, ваше предложение несколько неожиданно,  — ответила она,  — а во-вторых, как они… ну… то есть… Андрей и ваша Лилечка… узнают, что у нас… ну, как вы говорите… роман?
        — Надо постараться почаще попадаться им на глаза.
        — И как вы себе это представляете?
        — Что касается Лили, то все очень просто. Несмотря на ее новое увлечение, мы продолжаем жить в одной квартире. Представляете?  — печально изрек Рафаэль.
        — Да ну!  — ахнула Лера.
        — Да, вот так. Разъехаться некуда, да я и не хочу… во всяком случае, пока… Мне все кажется, что она одумается… в общем, нагуляется и… поймет, что я ничем не хуже… что люблю ее… Ну… вы понимаете…
        — Понимаю… конечно…
        — А что, у вашего… ну бывшего… нет своей жилплощади?
        — Нет,  — покачала головой Лера.  — То есть она у него, конечно, есть, но в квартире, где он прописан, живут еще родители и брат с женой и ребенком. Общежитие, в общем…
        — Так это же хорошо!  — обрадовался Рафаэль.
        — Чего ж хорошего?
        — А как же! Это ведь означает, что им совершенно негде… Ну, вы догадываетесь, о чем я?
        — Вообще-то… догадываюсь,  — ответила Лера, почувствовав, что краснеет, и порадовалась тому, что в сгустившейся темноте даже при свете фонарей это не будет сильно бросаться в глаза прохожим.
        — Вот! А я стану лазутчиком в стане врага, поскольку могу организовать прослушивание нашего домашнего телефона. У нас два аппарата: один — в комнате, другой — в кухне. Мы будем знать о передвижениях наших… любовников и станем регулярно попадаться им на глаза.
        — Ну… тогда они догадаются, что мы устраиваем им спектакль,  — засомневалась Лера.
        — Придется играть как можно правдивее, а потому предлагаю начать практиковаться прямо сейчас,  — предложил Рафаэль.
        — Как прямо сейчас? Зачем сейчас? Андрей с Лилей в театре, а потому нас не увидят!
        — Надо выяснить, не противно ли нам будет, например, целоваться. Если противно, то мы завалим все дело, которое тогда уж лучше и не начинать!
        — Не стану я с вами целоваться!  — Лера выкрикнула это так громко, что пожилая пара, которая обогнала их с Рафаэлем на Невском проспекте, оглянулась. Мужчина и женщина сначала согласно посмотрели в глаза друг друга, а потом в унисон и очень осуждающе покачали головами.
        — Ну, Лера! Это же вынужденная мера!  — горячо воскликнул Рафаэль.  — Не думаете же вы, что я мечтаю с вами целоваться? Я уже говорил, что вы совершенно не в моем вкусе!
        — Вы, знаете ли, тоже не в моем,  — буркнула она.
        — Так вот и надо проверить, сможем ли мы поцеловаться, когда придет в том нужда.
        — Нет, не буду я с вами целоваться,  — уже более спокойно повторила Лера.  — От вас несет, как от пивной бочки. А если вы часто пьете, то я никогда не смогу с вами поцеловаться. И вообще…
        — Что вообще?
        — Если вы алкоголик, то я не желаю даже делать вид, будто у нас роман, потому что мне противно.
        — Я не алкоголик,  — поспешил заверить ее Рафаэль.
        — Ага… Оно и видно…  — усмехнулась Лера.  — За один присест выдули три бутылки пива… А до театра, наверное, еще к чему-нибудь покрепче прикладывались… Не так ли?
        — Так ведь это я просто для храбрости! Я же драться с вашим Андрюшей собирался… Кстати, вполне мог бы взять в буфете еще и водки, но не стал же!
        — Так она дорогая в театральном-то буфете! С наценкой!
        — Ну и что?! Мне для Лилечки никаких денег не жалко! Я, кстати, просто ненавижу ее, водку то есть. Вино еще куда ни шло… Я десертное люблю, чтобы некоторая сладость была… и терпкость… Ну и пиво, конечно, тоже… иногда позволяю себе…
        — Все равно! Целоваться не буду… Сегодня уж точно не буду,  — сказала Лера, особо выделив голосом слово «сегодня».
        — Ну ладно,  — согласился Рафаэль.  — Я сейчас действительно не в лучшей форме, а потому предлагаю назначить испытания на завтра. Встреча в восемнадцать ноль-ноль вас устроит?
        — Ну-у-у… Устроит…
        — Отлично! Тогда…  — Рафаэль порылся во внутреннем кармане куртки, достал ручку и какой-то то ли счет, то ли чек. Он быстро нацарапал на его обороте строчку цифр, протянул Лере и сказал: — Позвоните мне, пожалуйста, утром, часов в одиннадцать… чтобы Лиля не успела никуда уйти, хорошо?
        Лера кивнула, не очень веря в успех предприятия, которое он задумал.
        — Только не удивляйтесь, когда услышите в трубке всякую любовную белиберду,  — сказал Рафаэль.  — Я постараюсь говорить так, чтобы Лиля слышала, поэтому стану называть вас идиотскими прозвищами, вроде котика и рыбки. Договорились?
        — Договорились,  — вяло отозвалась Лера.
        — Тогда жду вас завтра в восемнадцать ноль-ноль в садике у Катьки!
        Рафаэль действительно называл ее котиком, рыбкой и лапусей. Лера кривилась в телефонную трубку, ответно называла его поросеночком, но свое обещание прийти к шести часам в Екатерининский садик подтвердила.
        На это свидание она собиралась равнодушно. К черным джинсам надела серый свитер, завиваться и краситься не стала вообще, а вместо палантина водрузила на голову свой каракулевый «колониальный шлем». Черный мех, конечно, требовал хоть какой-нибудь подкраски губ, но Лера из принципа не стала себя украшать. Не для кого. Не для Рафаэля же! Она, видите ли, не в его вкусе… Можно подумать, что ее интересует его вкус. Жалкий мужлан!
        Когда она спрыгнула с подножки троллейбуса, сквозь ограду садика сразу увидела Рафаэля. Он, ежась на сильном ветру, стоял возле памятника Екатерине II, который питерцы панибратски именовали Катькой.
        «Что я делаю?! И зачем мне это нужно?!» — подумала Лера, но все же пошла навстречу своему новому знакомому. Лучше провести воскресный вечер в его компании, чем в одиночестве.
        — А вы сегодня гораздо милее,  — улыбаясь, сказал ей Рафаэль.  — Все-таки красная помада здорово портит женщин. И, заметьте, старит!
        — Много вы понимаете…  — недовольно буркнула Лера, но подумала, что Лилечкин муж сегодня выглядит более привлекательным мужчиной, чем показался ей вчера. У него были ясные светлые глаза с зелеными искорками и по-детски припухлые губы. Вчера она этого почему-то не заметила. Лера отвела глаза от лица чужого мужа и спросила: — Ну… и куда пойдем?
        — Ясное дело куда! Поедем ко мне!
        — Как это к вам?  — испугалась Лера и даже остановилась посреди Невского.
        — А так это!  — сказал он с ее интонацией.  — Я слышал, что Лиля сегодня собиралась на свидание с вашим Андрюшенькой к восьми, а потому мы как раз успеем.
        — К чему успеем?
        — Ну… мы придем к нам домой и будем будто бы демонстративно ждать, когда она уйдет.
        — Как это… демонстративно?  — еще больше испугалась Лера.
        — Обыкновенно. Сядем рядом на диван, я вас, уж простите, обниму, и мы будем следить за ее сборами в четыре глаза. Уверен, это здорово ее раздражит. А уж если мы еще и поцелуемся…
        — Знаете, Рафаэль,  — прервала его Лера,  — вашу Лилечку наш поцелуй, может быть, и раздражит, но мой-то Андрей его не увидит!
        — Не можем же мы быть сразу в двух местах одновременно!  — справедливо заметил он.  — Сегодня наше представление будет для Лили, а потом мы что-нибудь подобное закатим и для вашего Андрея, будь он трижды неладен! Уж простите меня… В общем, поехали!  — И он потянул ее за руку к остановке троллейбуса.
        Лилечка действительно была еще дома и, видимо, как раз собиралась на свидание. На кружевную комбинацию у нее была надета еще не застегнутая юбка. Женщина появилась в дверях комнаты и так удивилась Лере, что даже не поспешила чего-нибудь накинуть себе на голые плечи.
        — Проходи, котик,  — сказал Лере Рафаэль и пропихнул ее в коридор впереди себя.
        Лиля посмотрела на мужа с незнакомой спутницей с большим недоумением. Лера же с боязливым интересом вглядывалась в лицо женщины, на которую ее променял Андрей, и не находила в нем ничего, за что обладательницу оного стоило бы полюбить. Лилино лицо было миловидным, но не более. Чуть прикрытый легкими светлыми прядками лобик показался Лере узковат, а носогубные складки — слишком резкими. И что Андрей в ней нашел? И за что ее так сильно любит муж? Неужели за выразительные формы? Грудь, которая так и выпирает из кружев комбинации, конечно, хороша. Но кто сейчас, кроме Лилечки, носит подобные комбинации? Это же прошлый век! Если не позапрошлый…
        — Знакомься, Лиля,  — обратился к жене Рафаэль,  — это моя Леруся. Мы с ней тут подождем, пока ты уйдешь.
        — В смысле?  — удивленно спросила Лиля.
        — Ну… я подумал… чего нам на улице мерзнуть, если ты все равно уходишь…  — подал новую реплику муж и помог Лере, которую слегка потряхивало от унижения, снять куртку. Затем он провел ее в комнату и усадил на диван. Лера замерла, напряженно прямя спину и устроив руки на коленях, будто воспитанница Смольного института благородных девиц, позирующая фотографу. Рафаэль сел рядом с ней, демонстративно положив руку ей на плечо и закинув ногу на ногу.
        Лиля вошла в комнату, натягивая на ходу трикотажную кофточку, и, просунув руки в рукава, привалилась к косяку двери.
        — Что-то я ничего не понимаю…  — произнесла она, стараясь не задерживаться взглядом на лице Леры.
        — По-моему, все предельно ясно,  — ответил Рафаэль и посмотрел на настенные часы, стрелки которых показывали четверть восьмого.  — Ты бы поторопилась, голубушка, а то вдруг он… твой возлюбленный… тебя не дождется! Что станешь делать?
        — Тебя это не касается,  — процедила сквозь зубы женщина и, продев наконец голову в горловину кофточки с глубоким вырезом, в котором красиво смотрелась ее пышная грудь, резко развернулась и вышла в коридор.
        Лера слышала, как вжикнули «молнии» Лилиных сапог, потом звякнули ключи, потом проскрежетал замок и напоследок громко хлопнула входная дверь. Рафаэль тут же убрал руку с Лериного плеча и, отодвинувшись от нее на приличное расстояние и опершись локтями о колени, уронил голову в подставленные ковшиком ладони. Видимо, сцена, в которой он храбро демонстрировал независимость от жены, далась ему нелегко.
        — Наверное, мы все это зря затеяли…  — проговорила Лера, нервно покусывая собственный наманикюренный ноготь.
        — Не знаю,  — глухо отозвался Рафаэль.  — Вчера я был, конечно, в легком подпитии, а потому, похоже, проявил излишнюю самоуверенность. Сегодня уже и сам засомневался в правильности затеянного мероприятия, но вы должны были прийти к Катьке, и я не мог оставить вас там мерзнуть…
        — Надо же, как трогательно… спасибо…  — пробурчала она, совершенно не уверенная в том, что его есть за что благодарить.
        Лилин муж повернул к ней голову и сказал:
        — Простите меня за то, что я спьяну впутал вас во все это. Вам и без того несладко, как, впрочем, и мне.
        — Да ладно,  — отмахнулась Лера.  — Все-таки какое-то приключение. А без вас я сидела бы дома и лила бы слезы в подушку.
        — Вы так любите своего Андрюшу?
        — Так ведь и вы любите свою жену!  — Лера встала с дивана, резко выдохнула и сказала: — Ну что ж… Я, пожалуй, пойду. По-моему, самое время…
        Рафаэль не успел ей ответить, потому что в дверях опять заскрежетал ключ.
        — Лиля вернулась…  — испуганно пробормотал он.  — Больше некому… А ну садитесь!
        Испуганная Лера рухнула обратно на диван, Рафаэль спешно придвинулся, положил руку ей на плечо и даже прижался своими губами к ее, слегка приоткрытым от страха. Молодая женщина задохнулась от неожиданного поцелуя почти совсем незнакомого мужчины.
        — Нет, это уже вообще ни на что не похоже!  — заявила Лиля, которая встала перед ними в распахнутом сером пальто колокольчиком. Глядя на нее через плечо Рафаэля, Лера еще раз отметила, как красиво смотрятся атласные полукружья ее груди в вырезе кофточки. Лиля с шумом выдохнула и прокричала: — Здесь вам не бордель!
        Женщина некрасиво грассировала, и Лера невольно сморщила нос. Неужели даже ее говор нравится Андрею?
        Рафаэль будто бы нехотя оторвался от Леры, повернулся к жене и сказал:
        — Не понимаю, при чем тут бордель? Я нахожусь в собственной квартире со своей любимой женщиной в тот самый момент, когда моя… бывшая… жена ушла на свидание к своему любимому мужчине. Разве это не так?
        — Мы еще не развелись, а потому квартира не только твоя, но и моя, и я не позволю превращать ее в публичный дом!  — проревела Лиля, и ее белокожее лицо приобрело оттенок сырого мяса. От все нарастающей злости она стала картавить еще сильнее, и Лере стало неловко на нее смотреть.
        — Вот если бы я таскал сюда разных женщин, ты могла бы называть нашу квартиру борделем,  — начал возражать ей Рафаэль,  — но мне нужна только одна… Лерочка, а потому данную комнату справедливее называть пристанищем нашей с ней счастливой любви.
        — С какой стати она должна быть вашим пристанищем?  — продолжала возмущаться Лиля.  — Я же никого не тащу в наш дом… пока он еще наш…
        — Если хочешь, мы можем установить расписание: когда ты здесь со своим… а когда мы с Лерочкой… Я даже могу его красиво набрать на компьютере и распечатать в твоем любимом голубом цвете. Повесим вот тут и…
        — Еще чего!  — взвизгнула Лиля, не дав мужу договорить. Лицо ее скривилось в такой отвратительной гримасе, что Лере стало жаль и ее, и Рафаэля, разыгрывающего перед женой безобразный фарс, и почему-то даже Андрея, который, скорее всего, не дождется нынче свою возлюбленную на свидание.  — Убирайтесь отсюда или…
        — Или что?  — поинтересовался Рафаэль.
        — Или я сяду вот здесь…  — Лиля протащила ножками по полу стул, который отодвинула от стола, и шваркнула прямо перед мужем с незнакомой женщиной. Усевшись на стул, она демонстративно скрестила руки поверх своего серого пальто и добавила: — Сяду и буду на вас смотреть! Не станете же вы прямо при мне…
        Звук «р» злобно прокатился в глубинах кривившегося Лилиного рта, и все происходящее окончательно опротивело Лере.
        — Мы, конечно, могли бы и при тебе…  — Рафаэль, усмехнувшись, еще раз так сочно поцеловал Леру в губы, что она в изумлении часто-часто заморгала глазами,  — но не станем этого делать. Если ты думаешь, что нам больше некуда податься, то здорово ошибаешься. Мы, конечно же, уйдем, а ты… А ты можешь позвать к себе своего… Андрея, кажется… Мы возражать не станем, правда, Лерочка?
        Лерочка послушно кивнула, как хорошая девочка, которой говорят: «Ты ведь обязательно доешь свою манную кашку, правда?» — И они с Рафаэлем вышли в коридор, где молча и торопливо оделись.
        — Простите меня еще раз,  — сказал он, когда они уже съезжали вниз в лифте.
        — Да-а-а…  — протянула Лера.  — Вы отлично справились и без тренировки.
        — Какой еще тренировки?  — удивился он.
        — Ну как же! Вчера же говорили, что надо провести испытания на предмет того, не противно ли нам с вами будет целоваться, а сами начали действовать без всяких испытаний.
        — Я же говорил, что вчера был немного пьян. Простите меня еще раз, простите… Сам не знаю, зачем все это устроил… Теперь придется врать дальше.
        — Как именно вы собираетесь врать?  — с усмешкой спросила Лера.
        — Ну… придется проболтаться весь вечер по Питеру, а потом явиться домой в помаде и духах… Не бойтесь!  — Рафаэль предупредил ее дальнейшие расспросы.  — Я не приглашаю разделить со мной это путешествие. Сейчас я доставлю вас домой, уйду, и вы забудете меня как страшный сон.
        Лера рассеянно кивнула, забираясь в троллейбус. Она думала о Лиле. Жена Рафаэля ей очень не понравилась. Интересно, она в самом деле так неприятна или ей, Лере, показалось от ревности? Наверное, показалось, ведь двое мужчин: Рафаэль и Андрей — что-то же в ней находят. Не хотелось бы думать, что одну лишь выдающуюся грудь…
        До самого дома Леры, пересаживаясь с транспорта на транспорт, они ехали молча, каждый погруженный в свои нелегкие думы. Возле собственного подъезда, посмотрев на покрасневший от холода нос Рафаэля, Лера предложила:
        — Давайте зайдем ко мне, перекусим, а потом я снабжу вас какой-нибудь помадой с духами, и вы поедете домой… или где-нибудь еще погуляете.
        — Неудобно как-то…  — пробормотал тот.  — Я и так, по-моему, уже сильно злоупотребил вашим временем… и вообще… вниманием…
        — Да ладно! У меня теперь времени навалом,  — усмехнулась Лера,  — а вот на ваш красный нос без душевной боли не взглянешь. Пошли! Хоть согреетесь, чайку выпьете… Или мы не друзья по несчастью?
        Рафаэль вымученно улыбнулся, пожал плечами и нерешительно двинулся вслед за ней.
        Дома Лера усадила неожиданного гостя перед телевизором, а сама отправилась на кухню готовить ужин. Она разогрела в микроволновке дежурные куриные окорочка и оставшуюся со вчерашнего дня вареную картошку, заварила чай с малиновыми листочками и пригласила Рафаэля к столу.
        — Знаете, мне кажется, что вы свою Лилечку все-таки сегодня уели,  — сказала Лера, разливая малиновый чай по новым пузатым чашкам с рыжими подсолнухами. Она специально купила две одинаковые, чтобы из них пить чай вместе с Андреем, а вот обновить их пришлось с чужим мужем…
        — Думаю, никакой жене не понравилось бы, если бы она застукала своего мужа целующимся с другой женщиной,  — ответил Рафаэль, размешивая в чашке сахар.
        — Можно подумать, что они ходят с Андреем за ручку, как советские пионеры, и не целуются…
        — И все равно тяжело… Мы прожили с ней вместе, между прочим, аж четырнадцать лет! Немало, верно?
        — Пожалуй. А дети… дети у вас есть?
        — Детей нет,  — печально покачал головой Рафаэль.
        Лера подумала, что ему будет неприятно, если она спросит, почему их нет, но он объяснил сам:
        — Лиля не хотела.
        — Почему?  — все-таки не выдержала Лера.
        — Она много чего по этому поводу говорила, но, думаю, дело в том, что у нее самой было очень тяжелое детство. Мамаша ее бросила на руки соседке совсем еще неразумной крохой, а сама куда-то исчезла. Соседка отдала Лилю в детский дом, ну а там… сами, наверное, знаете, каково там детям. Мне кажется, моя жена подсознательно боится произвести на свет ребенка, которому, возможно, тоже придется мучиться.
        — Но разве вы мучили бы своего ребенка? Что-то не очень вы похожи на мучителя!
        — Конечно, не мучил бы. Наоборот, любил бы…  — Рафаэль тяжко вздохнул.  — Но Лиля… она явно боится. Я решил не настаивать. Все думал, что она сама собой созреет, но… в общем, вы теперь знаете, что получилось из нашей с ней семейной жизни.
        — А вы не пробовали…  — начала Лера, но ее прервал звонок в дверь. В недоумении пожав плечами, она сказала: — Даже не представляю, кто бы это мог быть… Может, соседка? Она часто приходит за спичками.  — И пошла открывать.
        На пороге стоял Андрей Шаповалов. У Леры мелко-мелко задрожали губы, и она с трудом справилась, чтобы не разрыдаться прямо тут.
        — Во-первых, я пришел отдать ключи,  — сказал Андрей, взял в свою руку Лерину и вложил ей в ладонь связку из трех ключей.  — Во-вторых, я оставил у тебя паспорт. Отдай, пожалуйста.
        Он наконец посмотрел ей в глаза, и Лерино сердце сжалось от душевной боли. Его взгляд показался ей не слишком холодным и далеко не равнодушным. Может быть, оставленный паспорт — всего лишь предлог для встречи? Может, не стоит забирать у него ключи? До чего же некстати она зазвала к себе Рафаэля… И кто ее тянул за язык? Мужчина ведь и идти-то не хотел, а она зачем-то настояла…
        — Я… я не знаю, где твой паспорт…  — промямлила она.
        — Думаю, что в секретере,  — ответил Андрей.  — Оба наших паспорта, наверное, так и лежат там с тех пор, как мы вернулись из дома отдыха.
        Лера жалко кивнула, прошла в комнату и открыла крышку секретера. Обе «краснокожие паспортины», тесно прижавшись друг к другу, действительно лежали на самом виду. Лера взяла оба документа в руки, еще раз вгляделась в любимое лицо на фотографии, вернулась в коридор и протянула паспорт Андрею. До последнего момента она надеялась, что он скажет, что очень жалеет о разрыве, что Лилечка оказалась вовсе не так хороша, как он предполагал, но Андрей не сказал ей ничего подобного. Он почему-то прятал от нее глаза и делал много суетливо-лишних движений. Засовывая документ во внутренний карман куртки, Шаповалов бросил рассеянный взгляд на кухню. Рафаэль вынужден был слегка привстать и вежливо кивнуть ему головой. Андрей, окончательно утратив координацию движений, положил паспорт мимо кармана.
        — Это еще кто?  — спросил он нагнувшуюся за паспортом Леру.
        — Ну… мой друг…  — Протягивая ему темно-красную книжечку, она попыталась произнести слова так, чтобы Андрей сразу понял, что на кухне сидит НИКТО, что ей до этого человека нет никакого дела, что она продолжает любить только лишь его одного, милого Андрея, но губы почему-то сами собой сложились для других фраз: — Недавно познакомились… Он очень хороший человек!
        — Ага… ясно… хороший человек…  — повторил за ней Андрей, покачиваясь с пяток на носки и обратно.  — Значит, стоило мне только за порог, как у тебя сразу нашелся другой «очень хороший человек»!
        — А ты что, хотел бы, чтобы я ревела белугой в одиночестве и рвала на себе волосы?  — рассердилась вдруг Лера.
        — Нет… конечно же, нет… не стоит передергивать, но посторонний мужчина на моем еще не остывшем месте меня все-таки удивляет… Я, признаться, не думал, что ты такая…
        — Какая?!  — уже истерично вскрикнула Лера.
        — Такая! Неразборчивая, вот какая!  — раздраженно отозвался Андрей и послал испепеляющий взгляд в сторону «постороннего мужчины».
        — Простите, но… на что вы намекаете?  — с угрозой в голосе спросил Рафаэль, поднимаясь из-за стола.
        — Хотя вас вообще ни о чем не спрашивают, я все-таки отвечу: я ни на что не намекаю, а открытым текстом называю Валерию неразборчивой и излишне доверчивой. Нельзя так неосмотрительно бросаться на шею первому же попавшемуся под руку мужчине!
        — Это я-то первый попавшийся?  — возмутился Рафаэль, который уже успел выйти в коридор и плотно угнездить свою руку на плечах Леры.
        — Он не первый попавшийся!  — выкрикнула она и ответно обняла Рафаэля за талию. Ей уже не хотелось говорить Андрею о своей любви к нему. Он должен знать, что она сумеет прожить и без него, а в людях она в отличие от него, который повелся на вульгарную, узколобую и картавую Лилечку, отлично разбирается.  — Я… я вообще… между прочим… выхожу за него замуж… в ближайшее время, вот!
        — Замуж? А этого он не хочет?!  — взревел Андрей и, сделав молниеносный выпад, неожиданно ударил противника в челюсть.
        Тот громко клацнул зубами, но на ногах удержался.
        — Ах ты, значит, та-а-ак…  — зарычал Рафаэль, и двое мужчин сцепились в нешуточной схватке.
        — Немедленно перестаньте! Что вы делаете? Идио-о-оты! Зачем?!  — кричала Лера, напрасно пытаясь втиснуться между соперниками и тем самым разнять.
        По всему было видно, что мужчины дерутся со смаком и удовольствием. За что бился Андрей, Лера не очень понимала, но Рафаэль наверняка был рад намять бока любовнику собственной жены.
        — Прекратите!  — душераздирающе закричала Лера и с размаху все-таки вклинилась между мужчинами. Чей-то кулак тут же разбил ей нос. На губы потекла струйка горячей крови, вид которой сразу отрезвил дерущихся.
        — Лерка! Сумасшедшая!  — крикнул Андрей и отпихнул от себя противника.  — Мы же могли тебе вообще нос сломать!
        — Да-а-а… простите… то есть… ты прости…  — забормотал Рафаэль, чувствительно ударившись спиной о стену.  — Надо… что-то холодное на переносицу… Может быть… что-нибудь из холодильника?
        — Без тебя соображу,  — рявкнул Андрей, перейдя на «ты», и бросился на кухню.
        Когда он вернулся с мокрым полотенцем, Рафаэль уже обеими руками поддерживал Леру, обмякшую на них с запрокинутой головой и резко побледневшим лицом.
        — Лера! Немедленно опусти подбородок вниз!  — распорядился Андрей.  — Зачем ты его слушаешь? Вовсе не надо запрокидывать голову! Так можно захлебнуться кровью!
        — Не учи нас жить!  — зло откликнулся муж его любовницы, который решил, что они действительно уже так коротко знакомы, что вполне можно и на «ты».  — Лучше быстрей прикладывай полотенце к ее переносице!
        Когда алый поток из Лериного носа был остановлен, Рафаэль взял женщину на руки и понес в комнату.
        — Нет! Я все-таки не понимаю, Лера! На каком основании он тут распоряжается?!  — выкрикнул Андрей, бросившись вслед за ними.
        Лера, которую Рафаэль уютно устроил среди ее же собственных подушек, еле слышно прогундосила:
        — Он распоряжается тут на том основании, что я собираюсь за него замуж, а потому, Андрей, тебе все-таки лучше уйти. Паспорт — на столике в прихожей.
        — Ага! Я, значит, уйду, а он, значит, останется?
        — А тебе-то что?  — возмутилась Лера, мотнула головой, и из ее носа опять выползла тонкая струйка крови.  — У тебя, кажется, должно быть свидание с твоей новой дамой сердца!
        — Лера! Не стоит так волноваться из-за его свидания!  — крикнул Рафаэль и опять протянул ей полотенце.
        — Во-первых, сегодняшнее свидание… В общем, оно отменено,  — отчитался Андрей.  — А во-вторых, я не могу оставить тебя на чужого человека…
        Лера бросила на пол грязное полотенце и таким резким голосом сказала: «Уйди лучше, Андрей…» — что он не смог не повиноваться.
        — Ну… ладно…  — забубнил он.  — Звони, если что… Телефон ты знаешь… На мобильник тоже можно позвонить… Он включен…
        — Я не позвоню.
        — Да? В сущности, оно и понятно… Ну что ж… Пошел я, значит…
        Андрей запахнул куртку и бочком вышел за дверь комнаты. После хлопка входной двери Лера заплакала, размазывая по щекам слезы, смешавшиеся с кровью.
        — Не плачьте…  — предложил ей Рафаэль.  — Видно же, что снаряд попал в цель.
        — Какой еще снаряд?  — прорыдала она.
        — Дальнобойный… Вашему Андрею очень не понравилось мое здесь присутствие. И это еще мягко сказано — не понравилось… Да он просто впал в бешенство!
        Лера, шмыгнув напоследок носом, утерлась обеими ладонями, с неприязнью оглядела кровавые разводы на них и сказала:
        — Ваша Лилечка, по-моему, тоже не в восторге от моего появления перед ее розовеньким личиком…
        — Да-а-а…  — протянул Рафаэль и потер пальцами виски.  — Но вся беда в том, что я почему-то не чувствую себя победителем. Как-то все… мерзко получилось… гадко…
        — Согласна,  — ответила Лера и предложила: — Снимите-ка лучше джемпер.
        — Зачем?  — испугался Рафаэль.
        — Он весь в крови. Надо застирать.
        — Да ну… пустяки,  — отмахнулся он.  — Жизнь дала трещину, и на этом фоне джемпер меня совершенно не волнует…  — Он посмотрел на Лерин нос и спросил: — Вы-то как? В порядке?
        — В порядке,  — кивнула она.
        — Ну… тогда я, пожалуй, пойду?
        — Конечно, идите. Извините, что все так нескладно получилось.
        — Не вам передо мной извиняться,  — усмехнулся Рафаэль.  — Это же я балаган устроил.
        Лера согласно кивнула головой, и ее гость, некрасиво сгорбившись, пошел одеваться в коридор.
        — Рафаэль, вы можете сейчас говорить?  — спросила Лера, набрав номер, который был записан на затертом по сгибам чеке обувного магазина.
        — Могу,  — ответил он.  — Это вы, Лера?
        — Я.
        — Как ваш нос? Не болит?
        — Нормально. Не болит. Я не из-за носа звоню… Понимаете, я посмотрела фильм «Пусть говорят»…
        — Да ну?  — рассмеялся Рафаэль.  — Где же вы его достали? Мне кажется, моя мамуля готова душу заложить за него! Шучу, конечно…
        — Скачала через Интернет.
        — Ну и как?
        — Хороший фильм. Красивая мелодрама о любви. В главной роли испанский певец Рафаэль Мартос Санчес. Я раньше никогда не слышала его песен.
        — Понравились?
        — Скорее да, чем нет. Только…  — замялась Лера.
        — Что? Наверное, я не слишком похож на этого Санчеса,  — догадался Рафаэль.
        — Пожалуй, да. Он очень миловидный молодой человек…
        — А я, значит, немиловидный?  — Рафаэль расхохотался во весь голос.
        — Зря смеетесь,  — смутилась Лера.  — У вас очень мужественная внешность, что, по-моему, вовсе не плохо… Но я не об этом хотела сказать…
        — А о чем?
        — О том, что кинематографического Рафаэля не смогла полюбить девушка Бланка, в которую он влюбился. Бланка любила другого.
        — И что?
        — Я подумала, что, может быть, ваша мама, назвав вас в честь героя этого фильма, как бы задала некую программу…
        — То есть…
        — Ну… то есть… ваша Лилечка…
        — Вы хотите сказать, что Лиля переметнулась к вашему Андрею, потому что меня зовут Рафаэлем?
        — Да… Я почему-то так подумала…  — пролепетала Лера, которая уже десять раз пожалела, что позвонила. И чего, в самом деле, потянуло говорить глупости?
        — Ерунда! Я же говорил, что мы прожили с ней вместе целых четырнадцать лет. Мне всегда казалось, что она вышла за меня по любви. И если бы не ваш Андрей, который случайно ей где-то встретился… Кстати, вы не знаете, где они познакомились?
        — Не знаю.
        — Вот и я не знаю. А что, ваш Андрей после… ну… нашей драки и вашего разбитого носа… не звонил?
        — Звонил несколько раз. Именно про нос и спрашивал.
        — А вы?
        — А что я…  — усмехнулась Лера.  — Если нос в норме, так что же я еще могла сказать?
        — Ну… могли бы как раз прикинуться сильно больной,  — смущенно произнес Рафаэль.  — Может быть, он пришел бы вас… полечить, а там… глядишь, и все наладилось бы. Я тоже, как вы догадываетесь, оказался бы в выигрыше.
        — Он предлагал что-то в таком роде…
        — А вы?
        — А я пока держусь гордо и независимо.
        — Ну… вообще-то… это правильно. Сами же видели, как независимость здорово действует.
        — Да, пожалуй…  — не могла не согласиться Лера.  — А как ваша Лиля?
        — Никак,  — огорченно ответил мужчина.  — С тех пор не разговаривает со мной. Где-то болтается вечерами. Кошмар, в общем…
        — Я же говорю, что вам надо сломать программу, заданную мамой…  — опять начала Лера.
        — И как вы это представляете?  — спросил Рафаэль, и она по голосу догадалась, что он уже улыбается.
        — Вот вы напрасно смеетесь! Отнеситесь к моим словам серьезно! Вы должны сделать нечто нетрадиционное, то, чего Лиля никак от вас не может ожидать.
        — Она и так совершенно сошла с катушек от вашего появления у нас дома, но меня обратно все равно не полюбила.
        — Может быть, ей нужно время?  — предположила Лера.
        — Все может быть…  — с легким смешком отозвался Рафаэль.
        Целую неделю после этого разговора Лера о своем новом знакомом не вспоминала даже в качестве конечного звена цепочки: Андрей — Лиля — Рафаэль. Она продолжала постоянно думать об одном лишь Андрее и о том, не переборщила ли, случаем, с независимостью. И зачем было врать, если она целиком и полностью зависит исключительно от него? Лера решила, что, как только Андрей еще раз позвонит, чтобы справиться о ее носе, она уже не станет валять дурака, а в лоб заявит, что не может без него жить. Но Андрей почему-то больше не звонил. Зато часов в десять вечера к ней домой натуральным незваным татарином явился… Рафаэль.
        — Одним словом, я… решил сломать… программу,  — заявил он, стоя на пороге Лериной квартиры и нервно потирая подбородок.
        — То есть… вы… пришли мне об этом сказать?  — удивилась Лера.
        — Нет… то есть да… То есть… я прошу у вас политического убежища на одну… ночь. Всего на одну.
        — На ночь?!
        Рафаэль смущенно пожал плечами и сказал:
        — Это не то, что вы подумали.
        — А что я подумала?  — спросила Лера, в мозгу которой еще четко не сформулировалось ни одной думы.
        — Ну-у-у… вы, может быть, подумали, что я решил воспользоваться вашим… временно свободным положением… и… Но я не решил! Я просто не могу больше находиться с Лилей в одной квартире. Это оказалось выше моих сил. Понимаете, у меня, конечно, есть друзья, товарищи по работе, но… они все семейные люди… у них дети, тещи, собаки… словом, свои заботы и проблемы. А вы…  — Рафаэль, выдохшись, напряженно замолчал.
        — Что — я?
        — Вы… вы мой друг по несчастью, а потому непременно должны понять… Я так подумал…
        — У меня тут не гостиница,  — сердито буркнула Лера и встала в дверях, чтобы чужой брошенный муж не смог проскользнуть.
        — Я же не навсегда…
        — А на сколько?
        — Я же сказал: только на одну ночь!
        — А потом?
        — Понимаете, Лера, завтра у меня зарплата, и я смогу снять номер в какой-нибудь гостинице… очень средней руки, конечно…
        — А что, до завтра никак с Лилей не перетерпеть?
        — Никак.  — Рафаэль произнес это слово с такой горечью и такой тоской во взгляде, что Лера невольно посторонилась, чтобы дать ему пройти в квартиру.
        — Нет, вы не подумайте, что у меня совсем совести нет…  — опять начал он.
        — Я не думаю,  — вздохнула Лера и втащила его в коридор.
        Рафаэль привалился к стене, побледнев лицом.
        — Что? Так плохо?  — сочувственно спросила она.
        — Да уж… хорошего мало…  — согласился он.
        — Раздевайтесь. Я вас сейчас покормлю. Мужчины почему-то в любых ситуациях всегда хотят есть. Не так ли?
        — Вы правы,  — смущенно кивнул Рафаэль и даже улыбнулся уголками губ.
        Умывшись и несколько порозовев после этого, чужой муж жадно накинулся на полуфабрикаты, которые в последнее время только и покупала Лера. Поскольку любимого мужчины рядом не было, качественно готовить для себя одной ей не хотелось. Рафаэль умял три котлеты из индейки, глубокую тарелку пюре моментального приготовления, выпил два бокала чая с парочкой бутербродов с сыром.
        — Простите…  — сказал он на третьем бутерброде, на котором и сломался.  — Честно говоря, я последний раз ел вчера вечером… в кафе… да и то в таком дрянном, что ужас… Болтался, знаете ли, по городу… домой идти не хотелось… А сегодня… В общем, вам это неинтересно…
        — Ну почему же…  — вежливо отозвалась Лера, которая, если честно, отчитавшись за фильм «Пусть говорят», и в самом деле больше не испытывала к Рафаэлю никакого интереса.
        Время неумолимо приближалось к полуночи. Лера, нахохлившись, сидела на табуретке перед своим гостем и не знала, что делать дальше. Кухня в ее квартире была такой маленькой, что на полу Рафаэль мог устроиться, только изогнувшись зигзагом. Неужели же им придется спать в одной комнате? Как-то это… не того…
        — Вы, Лера, похоже, на мой счет все-таки сомневаетесь…  — опять начал объясняться Рафаэль, нервно передернув плечами.  — А зря. Я же вам говорил, что вы… ну не в моем вкусе… Конечно, женщине неприятно такое слышать, но, возможно, это вас как-то успокоит. Да и вообще, вы можете бросить мне какое-нибудь старое покрывало… в коридоре…
        — Интересно, и как вы пойдете утром на работу после лежки в коридоре на покрывале?  — усмехнулась Лера.  — Я постелю вам в комнате. У меня есть надувной матрас. В нем, правда, одна секция постоянно сдувается, но вместо нее можно подложить подушку от дивана…
        — Нет! Не надо так беспокоиться! Я же не…
        — Перестаньте, Рафаэль!  — возмутилась наконец Лера.  — Вы меня уже побеспокоили, так чего ж теперь…
        Она поднялась с табуретки и отправилась в комнату. Собираясь вытащить из шкафчика комплект постельного белья, Лера по пути к нему невольно задержалась возле зеркала туалетного столика. Она не в его вкусе… Надо же! И что ж в ней такого, что заставляет этого брошенного мужа постоянно морщиться? Конечно, ей наплевать на то, что он морщится, но все-таки… странно как-то… Она всегда нравилась мужчинам… И в юности, и сейчас…
        Лера внимательно вгляделась в собственное лицо и не нашла в нем ничего, от чего стоило бы морщиться. Нормальное лицо. Миловидное. Нос прямой. Глаза большие, темные и выразительные. От гнева или просто от избытка чувств они делаются еще темнее и выразительнее. Андрей говорил — в лучшие времена, разумеется,  — что глаза у нее черные, как ночь для любви. И волосы густые и блестят. А фигура — так вообще высший класс. Брюки на ней сидят идеально. Даже в домашних шароварчиках она выглядит стильно. И что Рафаэлю не нравится? Да его белобрысая Лилечка против нее, Леры,  — деревня-глухомань в вульгарном перманенте! Ясно, у брошенного мужа просто нет вкуса. И никогда не было, раз он на Лиле женился.
        Сделав такие утешительные выводы, Лера очень быстро приготовила постели себе и гостю. Через несколько минут они, раздевшись по очереди в комнате при закрытых дверях, уже лежали под своими одеялами, каждый в своем углу: Лера — на диване, Рафаэль — на полу на старом надувном матрасе со сдувающейся секцией, под которую была подложена снятая с дивана подушка.
        Примерно часа через полтора эдакого лежания гость энергично откашлялся, и Лера поняла — он не спит.
        — Не спится, да?  — спросила она. Ей тоже никак не удавалось уснуть.
        — Да-а-а… Что-то не спится… Я вообще с трудом засыпаю в чужом месте. Это обычное явление,  — отозвался он.  — А вы что не спите? Вы же у себя дома!
        — А у меня в доме необычное явление. Обычно у меня мужчины по углам не спят.
        — Лера, ну я же сказал, что здесь только на одну ночь,  — опять очень виновато произнес Рафаэль.
        — Да ладно, чего уж теперь обсуждать. Вы мне лучше объясните другое!  — Лера поняла, что если не спросит о том, что ее волновало, то вообще не заснет никогда в жизни. И какое ей дело, что мужчина о ней подумает!  — Объясните, что во мне такого кошмарного? Вы уже раз сто сказали, что я не в вашем вкусе, и очень на этом настаивали!
        — Нет, вы все не так поняли,  — мигом отозвался Рафаэль. По взметнувшейся светлой массе в углу Лера поняла, что он сел на своей импровизированной постели, закутавшись в одеяло в белом пододеяльнике.  — Вы очень даже приятная женщина… Честное слово! Я сегодня сказал про свой вкус только лишь для того, чтобы вы не думали, что я полезу к вам… с… ну… вы сами понимаете, с чем…
        — Понимаю,  — согласилась Лера и запальчиво спросила: — А почему, собственно, не полезете? Чем я хуже других… ну тех, к которым лезут?
        — Так вы что… х-хотите, чтобы я все-таки… п-полез…
        — Нет! Ни в коем случае!  — Лера тоже приподнялась с подушки и так же плотно, как он, укуталась одеялом.  — Просто мне хочется знать, в чем состоит моя ущербность. Может быть, и Андрей от меня… сбежал… потому что…
        — Я, конечно, не знаю точно, почему ваш Андрей так поступил,  — перебил ее Рафаэль,  — но могу сказать одно: мужчинам больше нравятся женщины в платьях и юбках и…
        — Что? Прямо-таки всем мужчинам?
        — Ну за всех я, конечно, не скажу, но большей части мужчин брюки на женщинах не нравятся.
        — Почему?  — искренне удивилась Лера.
        — Потому что брюки мы и сами носим. Чего в них интересного?
        — Но ведь иногда брюки так сидят… ну, словом… сексуально. Мне кажется, мужчины не могут этого не замечать, им должно бы нравиться…
        — Вы не понимаете,  — поторопился сказать Рафаэль.  — То есть не вы конкретно, а вообще — женщины. Дело в том, что ни одному мужчине не хочется, чтобы его женщина выглядела сексуально… для других. Уверяю, что многие мужчины думают так: для меня — пожалуйста, а для других — не надо. А Лиля… она как раз предпочитает платья. Она в них выглядит романтично и очень женственно. А когда мне хотелось сексуальности, то… Вы же понимаете, мы были мужем и женой, поэтому сексуальности мне хватало. То есть раньше, конечно, до появления вашего Андрея… провались он… Простите, что я так про него…
        — Знаете, Рафаэль, юбочки иногда бывают такие, что — ого-го!  — очень обиженно усмехнулась Лера. Ей хотелось сказать, что его Лилечке тоже не мешало бы куда-нибудь провалиться, но она сдержалась.
        — Мне кажется, я вам уже объяснил, какой на нормальной женщине должна быть одежда, с точки зрения нормального мужчины.  — Он особенно напирал голосом на слово «нормальный».  — Не полового извращенца, а такого, который хочет жениться и быть спокойным за то, что к его жене не полезут эти самые половые извращенцы!
        — Ну хорошо… Ваша точка зрения про юбки с брюками ясна. А что вы там, в театре, плели про мои волосы?
        — Про волосы? А разве я про них что-то плел?
        — Ну… вы так выразительно крутили руками над головой и утверждали, что в отличие от меня у вашей Лилечки причесочка… кажется, вы сказали: аккуратненькая… или гладенькая… Словом, что-то в таком роде…
        — Да? Я так сказал?  — искренне изумился Рафаэль.  — Не может быть!
        — Сказали! И не смейте отпираться!!  — прикрикнула на него Лера.
        — Я не отпираюсь. Просто не помню.
        — А какая у меня тогда была прическа, вы помните?
        — Ну… что-то такое… огромное… как львиная грива… Да?
        — Если я правильно вас понимаю, то львиная грива нормального мужчину тоже не устраивает?  — спросила Лера, в его стиле выразительно напирая на слово «нормального».
        — Меня — не очень. Вот сегодня вы без… гривы, и мне кажется, что лучше и выглядите. Впрочем, я могу и ошибаться. Вы уж так серьезно-то мои слова не воспринимайте!
        — Почему же мне не воспринимать ваши слова всерьез, если мой Андрей переметнулся к вашей Лилечке… без гривы… с аккуратненькой причесочкой и в дурацком бирюзовом платье? Да я такое платье и под пыткой не надела бы!
        — Вот видите…  — тихо сказал Рафаэль.  — А Андрею платье, видимо, нравится. Может быть, вам не надо было так стойко держаться ваших принципов?
        — Но откуда же я знала, что мои принципы мужчин не устраивают? К тому же… словом… у меня никогда не было бирюзового платья, но Андрей все-таки обратил на меня внимание. И больше года меня, как мне казалось, любил.
        — Чего уж теперь говорить, кто кого за что любил, когда нас с вами больше не любят…  — со вздохом отозвался Рафаэль.
        — Да… не любят…  — согласилась Лера.
        — Тогда, может быть, попытаемся с горя заснуть?
        — Давайте попытаемся.
        И они попытались. И, в конце концов, заснули, каждый в своем углу: Лера — на диване, Рафаэль — на старом надувном матрасе с подложенной под сдувающуюся секцию подушкой.

* * *
        Андрей Шаповалов никак не мог разобраться в собственных чувствах. Он познакомился с Лилей в гостях у своего старинного приятеля Сереги Милорадова. Когда они с Серегой копались в его насмерть зависшем компьютере, к милорадовской жене Катерине зашла сотрудница. Женщина занесла ей ключ от сейфа, который нечаянно утащила домой в сумке. Катерина передачей ключа не удовлетворилась и зазвала сотрудницу в квартиру — посидеть. Некоторое время они находились в разных помещениях квартиры: Андрей с Серегой — в комнате, а женщины — на кухне. Потом Катерина позвала всех ужинать, и Андрей впервые увидел Лилю. Сначала она ему не слишком понравилась. После ярких красок лица и волос Леры приятельница Катерины показалась блеклой и маловыразительной. К тому же она довольно сильно картавила, что Андрею не нравилось в принципе, а в женщинах — особенно. Он даже не вслушивался в то, что она говорит, боясь сорваться и посоветовать ей в срочном порядке обратиться к логопеду. Когда ему предложили проводить потенциальную клиентку-дефектолога домой, он сильно раздражился и даже не смог этого скрыть.
        — А хотите, я вас провожу?  — улыбаясь, предложила блеклая блондинка, заменяя звук «р» на смешной мягкий «л».  — А то я вижу, что провожать меня вам совершенно не хочется.
        — Нет, ну отчего же… Вы не правы… я провожу… мне никакого труда не составит…  — залопотал Андрей, пряча глаза от нее и от друзей.
        Потом они ехали в поезде метро, прижатые толпой друг к другу. Блеклая блондинка, не смущаясь, смотрела ему прямо в глаза.
        — А вы интересный мужчина,  — сказала она, снова отвратительно картавя.
        Шаповалов не смог ей ответить подобным же комплиментом. Лиля не только не казалась интересной женщиной, а была неприятна ему. Андрей даже несколько стыдился того, что рядом с ним находилась такая на редкость вульгарная женщина.
        — А вот я вам не нравлюсь,  — со смехом сказала она, тряхнув светлыми кудряшками.  — Но это только поначалу.
        — В каком смысле «поначалу»?  — удивился он.
        — Ну… вы же меня совсем не знаете… А когда узнаете получше, то я вам… непременно понравлюсь.
        — А вы, значит, считаете, что я узнаю?  — усмехнулся Андрей, которому еще раз захотелось посоветовать ей обратиться к логопеду, прежде чем так бесцеремонно соблазнять малознакомых мужчин.
        — Обязательно!  — выдохнула она ему прямо в лицо.
        Что Лиля имела в виду, Андрей понял в подъезде дома, к которому он ее привел.
        — Вам придется проводить меня до пятого этажа!  — заявила она опять-таки без всяких церемоний.  — Лифт у нас не работает, освещение плохое, а на каждом этаже очень страшные темные ниши, где вполне может притаиться сексуальный маньяк.
        Андрей не стал спрашивать, каким образом она добралась бы до собственной квартиры, если бы у Милорадовых не испортился компьютер и Серега не пригласил бы его на помощь. Тяжело вздохнув, он церемонно распахнул дверь подъезда, намереваясь исполнить свой долг до конца и наконец отправиться к Лере, которая уже наверняка его заждалась.
        На площадке между четвертым и пятым этажами Лиля увлекла Андрея в ту самую темную нишу, в которой мог таиться сексуальный маньяк. Поскольку никакого маньяка в нише не оказалось, женщина сама исполнила его роль, впившись своими губами в Андреевы. Сопротивляться Шаповалов не стал, хотя поначалу растерялся. Потом восхитился — Лиля очень хорошо целовалась. Страстно и темпераментно. Лера так не умела. Лера вообще не имела таких способностей, которые в темной подъездной нише демонстрировала блеклая блондинка. Впрочем, уже в процессе страстных поцелуев Андрей заподозрил, что даже вопрос с ее блеклостью вполне может быть пересмотрен.
        — Ну что? Разве ты не захочешь познакомиться со мной еще ближе?  — интимным шепотом спросила Лиля.
        Андрей заметил, что ее плащ самым непостижимым образом оказался расстегнут, хотя он для этого абсолютно ничего не предпринимал. Он помнил, что под плащом у нее платье, все в диких воланчиках и рюшечках. Одежда Лили удивила его еще в гостях у Милорадовых. Нынешние молодые женщины очень редко носят юбки, разве что жарким летом, а уж платья — и того реже. Но оказывается, данный вид одежды очень удобен, потому что ткань свободно скользит вверх под ладонями мужских рук.
        — Разве мы уже на «ты»?  — не своим голосом спросил Андрей.
        — А чего тянуть?  — все так же интимно прошептала она и опять прижалась к его губам.
        Над их головами хлопнула дверь. Андрей резко дернулся, а Лиля тихо рассмеялась, еще крепче обняв его. Между тем цоканье женских каблуков над их головами сменилось специфическим гулом.
        — Значит, лифт все-таки работает!  — восхитился Шаповалов.
        — Конечно,  — выдохнула ему прямо в ухо Лиля, и ткань ее платья, как ему показалось, сама собой поехала вверх.
        Белье на Лиле тоже было необычным. Лера под джинсы и брюки надевала минимализированные трусики со странным названием, которое Андрей никак не мог запомнить. На этой женщине было надето что-то многослойно кружавчатое, в чем он совершенно потерялся, но очень хотел бы разобраться. Разобраться Лиля не дала. В тот самый момент, когда ему казалось, что он уже почти добрался до того, что могло тоже оказаться очень нестандартным, она резко вывернулась из его рук, отскочила на лестницу и четко произнесла:
        — Завтра в семь вечера на станции метро «Маяковская». У выхода с эскалатора.
        Андрей метнулся из ниши вслед за ней, но Лиля, взлетев по лестнице вверх, сразу попала ключом в скважину замка и скрылась в квартире. Конечно, можно было бы начать трезвонить в ее дверь, чтобы потребовать «продолжения банкета», но Андрей вдруг сообразил, что ничего не знает о женщине. Вроде бы на ее пальцах блестели золотые кольца. Вполне возможно, что среди них имелось и обручальное. У Милорадовых Андрей совершенно не заинтересовался Лилей, о чем сейчас жалел. В очень задумчивом состоянии он вышел из подъезда. К Лере почему-то совершенно не тянуло, но и оставаться одному в таком взвинченном состоянии не хотелось. Однако он все-таки поехал к своей давно знакомой женщине, чтобы вытеснить из собственного сознания необычно смелую незнакомку.
        В тот вечер Лера показалась Андрею пресной и безвкусной. Ее губы были неприятно скользки и вялы, объятия — прохладны, а тело — по-мальчишески узким и совершенно не возбуждающим. В тот вечер он настолько бездарно справился со своими обязанностями, что Лера спросила:
        — Ты устал, Андрюша? У тебя был тяжелый день?
        — Да… нелегкий,  — честно ответил он. Нелегко остаться на высоте, сменив в течение часа сладко-страстную женщину на волгло-холодную.
        Само собой разумеется, что на следующий день Шаповалов был на станции метро «Маяковская» чуть ли не за полчаса до назначенных семи вечера. Лиля появилась в 19.45, когда он уже совершенно отчаялся ее дождаться. Она уже не показалась ему блеклой. Она просто в отличие от черноволосой и смуглой Леры была очень светлой блондинкой. Надо лбом, под зачесанными назад волосами, у Лили просвечивала нежно-розовая кожа, и уже одно это показалось Андрею очень возбуждающим. Ее умелые губы, едва тронутые розовой помадой, изгибались так призывно, что он готов был наброситься на женщину прямо в метро.
        — Ну, здравствуй!  — произнесла Лиля, и ее картавость уже показалась ему изящной французской грассировкой.
        Андрей так мечтал вновь встретиться с притягательной незнакомкой, что за весь день даже не удосужился задуматься над тем, где они проведут вечер. Не в подъездной же нише… Вместе с Лилей перед ним во весь рост встал и этот насущный вопрос. Чтобы она не посчитала его бестолковым и беспечным, Андрей первым делом предложил ей любой ресторан на выбор. Он посчитал, что во время ужина сообразит, куда отвезти женщину после. Но никакого ресторана не потребовалось. Лиля оказалась куда более предусмотрительной, чем он. Она покрутила перед его носом ключами с брелоком в виде какого-то мягкого пушистого зверька и сказала:
        — Вот! Одна знакомая дала. Они сейчас всей семьей в отпуске, а я у них цветы поливаю. Поехали?
        Андрей смог только кивнуть.
        Они молча ехали в автобусе, потом, так и не сказав друг другу ни единого слова, шли дворами по безликому спальному кварталу к типовой блочной многоэтажке. Андрей силился начать какой-нибудь легкий разговор и не мог, что, в общем-то, было легко объяснимо. Ему не хотелось разговаривать с этой женщиной. Ему хотелось как можно скорее ощутить на своих губах ее мягкие губы в розовой помаде. Он уже почти ощущал ее маслянисто-горьковатый привкус. Его пальцы помнили легкую шершавость кружев Лилиного белья. Андрей мечтал снова дотронуться до него, а потом и до ее обнаженной и наверняка горячей кожи.
        Видимо, Лиле хотелось примерно того же, потому что, переступив порог чужой квартиры, где нужно было всего лишь поливать цветы, она тут же обвила своими руками мужскую шею. На ней под плащом по-прежнему было надето что-то сугубо женское. То, что легко позволило Андрею добраться до вожделенных кружев, а потом и до действительно горячей шелковистой кожи. Похоже, Лиле нравилось, что они так и остались в полутемном коридоре, что она не просто полураздета, а по-прежнему еще и в плаще, а он — в куртке. Все происходило между ними стремительно, жарко и надрывно.
        Встряхнув головой, как надорвавшийся конь, Андрей отстранился от женщины и тяжело осел на пол. Лиля так же тяжко, как он, дышала рядом, прислонившись спиной к стене. Пытаясь привести в порядок расхристанную одежду, Шаповалов размышлял о том, что же они будут делать дальше. Все самое главное уже случилось, и для этого, как ему теперь казалось, совершенно не обязательно было ехать так далеко. Вполне можно было обойтись и темной нишей имени сексуального маньяка. Но он ошибался. Как же он ошибался…
        Отдышавшись, Лиля включила свет в коридоре и сбросила наконец плащ. Для начала поправив под платьем сбившиеся кружева, она затем стащила платье через голову и осталась в чем-то до того обворожительном, чего Андрей никогда не видел на живых женщинах, а только в кино да на картинах кисти старых мастеров. Ее белье представляло собой пену бежевых кружев. Из-под того, что наверняка называлось панталонами, торчали удивительные штучки, к которым пристегивались ажурные чулки. Шаповалов впервые видел на женщине чулки. Он тронул рукой Лилину ногу, потом пробежался пальцами вверх и опять добрался до полоски горячей кожи между кружевами и окончанием чулка, и все началось сначала…
        Андрей сбросил свою куртку на пол, взял Лилю на руки и понес в комнату, справедливо полагая, что там непременно должно найтись какое-нибудь ложе. И оно нашлось. Еще раз поцеловав женщину в губы, Шаповалов решил больше никуда не торопиться. Кто знает, встретятся ли они еще раз, а потому есть смысл немедленно же исследовать, где же кончаются ее чулки, а где начинаются кружева белья, и как все это крепится, и, главное, как расстегивается, и как будет выглядеть Лиля, если с нее снять одну часть ее удивительного одеяния, оставив в неприкосновенности другую, а потом взять да и вообще снять все… Эта женщина в пенном кружеве оказалась очень сильной физически и неистощимой на выдумки, а потому им с Шаповаловым было чем заняться часа два. Они по-прежнему почти не разговаривали. Да и к чему было говорить, когда они понимали друг друга без слов. Без четверти одиннадцать Лиля выскользнула из рук Андрея и так же, не тратя понапрасну слов, принялась одеваться.
        — Тебе пора?  — разочарованно спросил он. Ему казалось, что эта женщина продемонстрировала ему далеко не весь свой сексуальный арсенал.
        Лиля кивнула, натягивая ажурный чулок.
        — Ты замужем?  — опять спросил Андрей, и она опять кивнула.
        — Я позвоню,  — бросила ему она, усаживаясь в маршрутку.
        Лиля запретила Шаповалову следовать за ней, и он остался на остановке, ежась на холодном ветру и не в силах думать о чем-либо другом, кроме того, что только что с ним произошло. После Андрей подсчитал, что за весь вечер они сказали друг другу одинаковое количество слов: он ей восемь, и она ему восемь. Но такого фонтанирующего секса у него еще никогда в жизни не было. Собственно говоря, у него вообще мало что было, а то, что все же случалось, всегда происходило с некоторым запозданием по сравнению с жизненными успехами большей части его ровесников.
        Андрей Шаповалов учился в физико-математической школе и вплоть до выпускного класса ни разу не задержался взглядом ни на одной девчонке. Во-первых, потому, что в их классе девочек училось мало: всего три штуки, и все три, как одна, были страшненькими, умненькими мымрочками в очках и с тощими косицами. Во-вторых, ему всегда было страшно некогда. Он постоянно был занят вычислениями, решением олимпиадных задач и бесплодными попытками доказать недоказуемые теоремы. В то время, когда большая часть старшеклассников, обучавшихся в обычных средних школах, шастала по дискотекам и барам, Андрей занимался освоением все более и более глубинных пластов математики и основ программирования. Когда юношам полагалось начать целовать девчонок, Шаповалов увлекся составлением собственных программ. Вместо исследования созревших девичьих тел, разгоряченных летним солнцем, он, закрыв окна темными шторами, самозабвенно готовился к поступлению на физмат университета, а затем, поступив, принялся штурмовать новые высоты излюбленных наук.
        На третьем курсе университета Андрей неожиданно обнаружил, что его сотоварищи, скидывая вместе с ним зачет за зачетом, экзамен за экзаменом, успели уже жениться, а некоторые — даже обзавестись ребенком. Шаповалов очень внимательно прошерстил собственный курс и обнаружил, что абсолютно все девчонки уже заняты более расторопными парнями. Он вгляделся в представительниц второго курса, но не нашел и там ни одной свободной прелестницы. Среди первокурсниц еще сновали по университету свободные кандидатки на его внимание, но уж больно неказистые. Поскольку дело подходило к зимней сессии, всех казистых тоже уже успели расхватать однокурсники и представители смежных специальностей. Андрей Шаповалов после долгих и мучительных раздумий решил приударить за одной из неказистых. В конце концов, какая разница, с какой начинать? Жениться-то он не собирался.
        Неказистую, к которой он подвалил, расслабившись после очередного зачета, звали Надей. Надя так обрадовалась, что на нее обратил внимание старшекурсник, что с ходу прилипла к нему намертво. Они были друг у друга первыми, а потому все получалось у них нескладно и безрадостно. Андрей даже подумывал о том, что степень удовольствия от сексуальных отношений сильно преувеличена. Бедная Надя тоже была уверена, что у всех остальных все так же, как у них, и по-другому не бывает. Они влачили безрадостное сосуществование около полугода, а потом изнемогший под нелюбовно-любовным бременем Шаповалов объявил девушке, что между ними все кончено. Надя горько плакала, уверяла его в бесконечности своей чистой любви к нему, а потом преследовала его этой своей чистой любовью еще около года. Потом она куда-то пропала не только из жизни Андрея, но и из коридоров университета. Шаповалов даже не удосужился узнать, что с ней случилось, и никогда больше не вспоминал.
        После окончания учебы на выпускном банкете у него вдруг завязались амурные отношения с однокурсницей Верой Трифоновой. Три последних курса у Веры был роман со старостой их группы Аркашей Лизогубом, но перед защитой дипломного проекта Лизогуб вдруг неожиданно для всех, в том числе и для Веры, скоропостижно женился на лаборантке кафедры физической химии Валечке. Поскольку Валечка как-то сразу пошла в рост животом, Трифонова не стала предъявлять к старосте никаких претензий и к выпускному банкету оказалась совершенно свободной. Шаповалов был свободен от Нади уже давно. Андрей с Верой случайно оказались рядом за праздничным столом, а потому вместе пошли танцевать, как только случился первый медленный танец. Вера мгновенно прижалась к Андрею всем своим нехуденьким телом, и он почувствовал, что совершенно не против повторить с ней то, что так опротивело с Надей. Кроме того, напряженная учеба подошла к своему логическому концу, и неожиданно нахлынувшую свободу надо было чем-то занять вплоть до устройства на работу. Вера не возражала заполнить собой дни и ночи Андрея Шаповалова, а потому они сняли на
двоих комнату в коммуналке и предавались сексу столько, сколько позволяли обстоятельства.
        В отличие от бедняги Нади Вера со своим Лизогубом уже прошла кое-какие сексуальные университеты, благодаря чему Андрей понял, что удовольствия от половых утех на самом деле нисколько не преувеличены. Жениться на Вере он опять-таки не собирался, потому что не любил. Андрей как-то сразу понял, что при всех явных достоинствах новой подружки полюбить ее он не сможет никогда, и даже посчитал себя ущербным в этом смысле. Возможно, что ему вообще не дана способность любить женщину. Но в то, что любовь на свете существует, он свято верил, потому что его лучший институтский приятель Пашка Рукавишников был сильно влюблен и ответно любим. Андрей насмотрелся на его счастливую рожу и мечтал когда-нибудь тоже впасть в подобное состояние любовного сумасшествия. С однокурсницей Верой они расстались после нескольких лет совместной жизни без слез и скандалов и даже умудрились остаться хорошими друзьями. Потом у Шаповалова время от времени случались женщины, но ни с кем он так и не испытал того любовного экстаза, выражение которого так запомнилось ему на румяной физиономии Пашки Рукавишникова.
        В Леру он влюбился. Впервые в жизни. Когда он увидел ее, тоненькую и пышноволосую, на фоне светлого питерского неба, теплым майским вечером кожу продрал жгучий мороз, а сердце, как от страха в детстве, рухнуло куда-то в пятки. Он сразу понял — это она! Та самая, которая предназначена ему судьбой! Именно из-за нее все прочие женщины до сих пор оставляли его сердце равнодушным.
        Они познакомились во время праздничного салюта в честь Дня Победы. Лера стояла рядом с Андреем у перил Дворцового моста. От нее веяло легким запахом духов, от которого у Шаповалова сразу пошла кругом голова. Молодая женщина была в составе шумной компании, а он пришел сюда один, незадолго до того расставшись с очередной временной дамой сердца. С салюта Андрей ушел вместе с Лерой. Она сразу подала ему руку, когда он предложил ей выбраться с моста и Дворцовой площади заранее, пока еще не кончился салют и огромные людские массы не пришли в движение. Она посмотрела на него таким пристальным взглядом темно-кофейных глаз, что Андрей понял: для нее он тоже — тот самый, которого она долго ждала. Они сразу поехали к Лере в однокомнатную квартиру на Учительской улице, о существовании которой в Питере он даже ни разу не слышал. Лера положила руки ему на плечи, как только за ними захлопнулась входная дверь. Шаповалов даже не мог предположить, в какое смятение приведет его поцелуй с этой женщиной и в какой неуемный восторг — близость с ней. Их действительно осенила своим крылом любовь.
        Андрею нравилось в Лере все: и тоненькая стройная фигурка, и грива очень темных волос, которые она любила завивать в фантастические глянцевые кольца, и постоянный легкий запах одних и тех же духов, будоражащих его воображение и плоть. Он любил ее звенящий голосок и манящий взгляд больших глаз под длинными густыми ресницами. Шаповалов гордился умением Леры стильно одеваться и подбирать нестандартные броские украшения. Они подходили друг другу во всем. Оба любили классическую литературу и музыку, оба были страстными театралами и завсегдатаями художественных выставок. Оба были горожанами до мозга костей, детьми асфальта, которые томятся на природе и не знают, чем заняться даже в пригородных парках Санкт-Петербурга.
        Правда, по прошествии некоторого времени Лера начала слегка раздражать Андрея. Ему не нравилась ее чрезмерная преданность. Шаповалову хотелось, чтобы в женщине всегда оставалась какая-то загадка, чтобы ему приходилось хоть иногда бояться того, что она исчезнет из его жизни, и как-то особенно изощряться, чтобы она продолжала любить именно его. Он был бы не прочь дать в морду какому-нибудь ее особенно навязчивому поклоннику. Но поклонники вокруг нее не вились. Лера смотрела на посторонних мужчин такими пустыми глазами, что ни у кого из них не возникало желания приударить за эффектной женщиной. В общем, она не оставляла Андрею простора для воображения и свершения подвигов во имя любви. Она никуда не собиралась исчезать. Она никогда не кокетничала с другими и не давала ему даже самых малюсеньких поводов для ревности. Андрей обзывал ее Душечкой, но все же был уверен, что женится именно на ней, может быть, как раз в награду за ее преданность, и вдруг…
        Шаповалов пытался беспристрастно проанализировать то, что с ним случилось, и понять, почему его мыслями и телом так безраздельно завладела Лиля. Выводы, которые напрашивались сами собой, были ему более чем неприятны. По всему выходило, что он, тонкий интеллигент и даже интеллектуал, купился на высокопробный секс и… только. Это было похуже глуповатой восторженности чеховской Душечки, что-то гораздо более примитивное, низкое и… животное.
        Они по-прежнему мало разговаривали с Лилей. Основным их времяпрепровождением была постель. Сексуальной техникой Лиля владела в совершенстве. Она знала, как довести Андрея до пика формы, даже если он не выспался и сильно устал. Он, как сейчас принято говорить, хотел ее всегда.
        После нескольких первых встреч с чужой женой Лера стала казаться Андрею излишне худой и даже костлявой. Его руки помнили объемы Лилиных форм, и они уже представлялись ему совершенством. Ему, всегда предпочитавшему брюнеток, вдруг резко понравились самые бледные блондинки. В каждой попавшейся навстречу светловолосой женщине ему чудились фантастический темперамент и затаенная первобытная страсть. Он ловил себя на том, что посылает им вслед особые чувственные взгляды. Андрею стала неприятна даже правильная Лерина речь. Ему стало казаться, что истинная страстная женщина должна непременно грассировать, а не вещать, будто учительница русского языка на уроках развития речи. А уж жить на Учительской улице — вообще, верх неприличия… Что же касалось сексуальных удовольствий, то Лера не могла дать Андрею и сотой доли того, на что была способна огненная Лиля.
        Когда чувственный голод был несколько утолен, Шаповалов попытался поговорить с Лилей. Ему хотелось, чтобы она рассказала о себе и своей жизни, но женщина каждый раз отделывалась несколькими общими фразами. Он хотел бы, чтобы она сказала, как неприятен ей муж и как замечателен в постели Андрей, но Лиля всем разговорам предпочитала действие. Она запечатывала ему рот поцелуем, а ее руки тотчас начинали расстегивать его джинсы, и все разговоры кончались каждый раз одним и тем же — фантастическим наслаждением от обладания друг другом.
        Несколько раз Андрей водил Лилю в театр, для чего выбирал самые свои любимые или нашумевшие спектакли. Она ни разу не высказала ни одобрения, ни порицания ни одной из пьес. Андрей понял, что к театральному искусству женщина равнодушна. Точно так же, впрочем, оба были равнодушны к музеям, выставочным залам и особенно к филармонии. Довольно скоро он догадался, что им с Лилей вообще не о чем говорить, но это нисколько не умалило его влечения к ней. Андрей начал мучиться тем, что попал в плен к современной одалиске, но вырваться из него никак не мог. Он сказал Лере, что полюбил другую женщину, и томился тем, что солгал. Он уже понимал, что дело тут вовсе не в любви, а в бешеном зове плоти, который он, как ни бился, укротить не мог. Не мог он и обманывать Леру, а потому сознательно отказался от нее.
        Когда Андрей пришел к ней за паспортом, сердце его выдавало такую бешеную дробь, что стало ясно: он продолжает любить эту нежную, тоненькую, большеглазую женщину. Только с ней связан он каждым движением души, ее томлением и восторгами. Андрею стало мучительно стыдно того, что он променял духовное единение с Лерой на примитивное физическое совокупление. Он намеренно называл все своими именами, чтобы принять единственно правильное решение: броситься перед Лерой на колени и умолять о прощении. И он, возможно, именно так и сделал бы, если бы у нее на кухне вдруг не оказался… посторонний мужчина. То, что Лера объявила о предстоящем замужестве, Шаповалов почему-то всерьез не воспринял, но вот его присутствие на Лериной кухне выбило почву у него из-под ног. Андрей уже проиграл в уме мелодраматическую сцену примирения с Лерой, которая сопровождалась бы посыпанием пеплом собственной повинной головы и чуть ли не раздиранием одежд, а тут на тебе — мужик на кухне! Мелодрама грозила перейти в фарс и не замедлила это сделать. Шаповалов зачем-то полез драться с мужиком, после чего Лера выставила его за дверь.
Утешиться с Лилей он в тот вечер тоже не мог, потому что она вдруг самым неожиданным образом отменила свидание. Мир рушился. Обе женщины оставили его один на один с собственными нелегкими размышлениями. Андрей надеялся, что Лера решит все за него, а взамен он опять оказался на распутье. Которая же из двух женщин должна составить его счастье? Похоже, что ни та, ни другая. Вот если бы их сложить вместе, а потом изготовить из исходного материала одну, одновременно и умную, и страстную женщину, тогда бы… Черт! Да ведь это уже даже не Чехов! Это натуральный Гоголь: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…»
        На следующий день Андрей позвонил Лере, чтобы справиться о здоровье. На самом деле он надеялся, что с ее носом все в порядке. Ему хотелось, чтобы женщина сказала, что продолжает любить его. Но она ничего подобного так и не произнесла, и тогда Андрей почти с легким сердцем стал снова встречаться с Лилей. А Лиля между тем прикипала к нему все сильней и сильней. Она начала поговаривать о том, что уйдет от мужа.
        — Мне некуда тебя привести,  — отвечал ей Андрей.  — Я прописан в малогабаритной квартире, где живут еще мои родители и брат с семьей. На собственные квадратные метры так пока и не смог накопить.
        — Мой муж оставит квартиру мне,  — довольно уверенно заявила Лиля.
        — С чего ты взяла?  — удивился он.
        — Мой муж — очень мягкий человек. Думаю, он не станет таскаться по инстанциям, чтобы отсудить себе часть квартиры, а уж выставить меня на улицу вообще никогда не сможет. Он все еще любит меня, хотя и пытается встречаться с другой.
        — А то, что любящему человеку станет негде жить, тебя совершенно не беспокоит?
        — У его новой бабы, похоже, есть жилплощадь,  — грубо ответила Лиля.
        Слух Шаповалова, интеллигента в пятом поколении, сильно резануло слово «баба» в устах миловидной женщины. Он сморщился и уточнил:
        — Похоже или действительно есть?
        — Откуда я знаю!  — беспечно отозвалась она.  — Мой муженек уже с неделю где-то живет. Не на улице же? А бабу его я видела. Он ее как-то домой притащил, представляешь? Тощая, черная, как цыганка… И вся такая раскрашенная! Смотреть противно! Видимо, у нее и живет.
        Вспомнив, какое впечатление произвел на него мужчина на Лериной кухне, Андрей спросил:
        — А ревность тебя не мучила, когда ты рассматривала мужнину «цыганку»?
        — Ревность?  — Лиля задумалась, потом отрицательно покачала головой.  — Нет, пожалуй, это была не ревность. Мне просто было противно, что на моей постели собралась разлечься какая-то черномазая дрянь… может, заразная… В общем, я выставила их вон. Муж, кстати, даже не подумал возразить, так что за жилплощадь я не беспокоюсь. И вообще, сегодня мы проведем с тобой ночь в моей квартире, которая, надеюсь, очень скоро станет нашей общей. Представляешь, Андрюшенька, тебе никуда не надо будет уходить! Ты будешь принадлежать только мне! Всегда!
        Лиля чмокнула его в щеку и потащила к эскалатору, возле которого они, как всегда, встретились. Андрей покорно пошел, хотя перспектива принадлежать только Лиле его несколько испугала. Пока им приходилось мыкаться по не слишком надежным убежищам, Шаповалов всегда мог уйти, сославшись на дела и домашние хлопоты. Если никуда не надо будет спешить, эта женщина вполне может перевести его на вечное горизонтально-постельное существование. С работы — в постель, из постели — на работу… И так всю оставшуюся жизнь? Пожалуй, он к подобному не готов.
        Андрей осматривал Лилину квартиру с таким отвращением, с каким несправедливо осужденный осматривает свой пожизненный каземат. Ему однозначно не понравился и излишне оранжевый цвет обоев, и обилие хрустальных вазочек, и велюровые покрывала с крупными желтыми цветами, и многочисленные картины, на которых была изображена сусальная, ненастоящая природа. Лиля же была счастлива тем, что в ее жизни все так замечательно устраивается. Юркнув в ванную, она вышла оттуда обнаженной, розовой и такой прекрасной, что Шаповалов тотчас забыл о том, что его собираются заточить в вульгарной квартире на веки вечные. Он взял Лилю на руки и понес в постель, которая уже была приготовлена ее заботливыми руками и убрана так любимыми ею пенными кружевами.

* * *
        Лиля Лигушина не помнила своих родителей. Она знала, что мамаша подкинула ее соседке в очень нежном возрасте, и это были единственные сведения о родственниках. Все свое детство она провела в одном и том же облезлом и облупленном детском доме, находящемся на задворках стольного града Питера. Воспитанники детдома очень редко покидали его территорию. Всего несколько раз Лилю с одноклассниками свозили в цирк, один раз в театр на сказку о Буратино с Мальвиной и пару раз на новогоднюю «елку» в Аничковом дворце, который в те времена именовался еще Дворцом пионеров.
        Белоколонное здание с огромными лестницами и золоченой лепниной так поразило девочку, что после первой своей «елки» она не могла спать целую неделю, представляя себя Золушкой, которой случайно не повезло на нынешнем балу, зато обязательно повезет на следующем. На следующем ей тоже не повезло, но она продолжала свято верить в то, что главный бал, тот самый, на котором раздают кружевные платья, кареты, хрустальные туфельки и принцев, у нее еще впереди. Но впереди не было не только карет, но и «елок» в Аничковом дворце — руководство детского дома решило, что гораздо выгоднее загонять по спекулятивным ценам билеты, выделяемые муниципалитетом сиротам, нежели через весь город на двух транспортах тащить их на Невский проспект, предварительно еще и потратившись на новую приличную одежду для них. На вырученные деньги можно устроить скромную «елку» в родном облупленном детдоме, где Дедом Морозом запросто нарядится сторож дядя Миша, а Снегурочкой — библиотекарша Нина Евгеньевна. От приличной суммы еще и останется кое-что, поскольку на подарки тоже тратиться не надо: из года в год их покупали шефы с завода
«Красная звезда» и привозили в детдом на своей собственной машине. Подарки каждый раз были одними и теми же: тульский пряник, шоколадный батончик, леденец на палочке под названием «Тюльпан» и елочная игрушка в виде девочки Снегурочки с дебильным лицом, космонавта в скафандре и вообще без лица или птички грязно-канареечного цвета.
        Лиля Лигушина при появлении вечно пьяного дяди Миши, который пытался прикинуться Дедом Морозом, впала в такую истерику, что к ней пришлось вызывать «Скорую помощь». Девочка требовала, чтобы ее отвезли во дворец с лестницами и колоннами, к настоящему Деду Морозу, за что была зверски исколота успокоительными средствами, отойти от которых смогла только дня через три. Когда Лиля поняла, что никаких балов в ее жизни уже не предвидится, она пересмотрела свою жизнь и решила, что будет самостоятельно брать от нее то, что только возможно взять.
        Первым делом она принялась вытравливать из сознания воспитанников детского дома собственное прозвище — Лягушка. Непонятливым она без устали объясняла, что ее фамилия пишется через «и», а не через «я», а потому не имеет никакого отношения к зеленым ластоногим земноводным. С теми, кто все же отказывался с этим соглашаться, Лиля дралась так жестоко, что вскоре сверстники стали побаиваться при ней произносить слово «лягушка» даже на уроках биологии. Обзывать ее картавой рожей она тоже скоро всех отучила, потому что здорово кусалась мелкими острыми зубками, проходя сквозь которые звук «р» почему-то непостижимым образом менялся на «л». Как-то к ним в детдом приезжал логопед и даже написал в Лилиной карточке, что девочке надо заниматься по специальной программе, но местное руководство совершенно не волновало, что Лигушина картавит, как, впрочем, не волновали и другие картавящие, шепелявые и подсвистывающие воспитанники. Логопед, сделав первичный осмотр детдомовцев, уехал, чтобы больше не возвращаться в это богом забытое место никогда.
        В тринадцать лет Лиля заметила, что некоторые девочки имеют определенные послабления во время дежурства в столовой, носят в волосах особо яркие ленты и заколочки в виде красных божьих коровок. Однажды она прижала в темном углу одну такую модницу, Галю Петрову, и в упор спросила:
        — Откуда коровка?
        — Какая еще коровка?  — Галя скривила губки, старательно делая вид, что не понимает ее вопроса.
        Лиля безжалостной рукой содрала с ее волос пластиковое насекомое, сунула взвывшей Гале под нос и еще раз спросила:
        — Откуда коровка?
        — Отту-у-уда…  — прорыдала девочка.  — Пода-а-ари-и-или-и-и…
        — Кто подарил?  — продолжила жесткий допрос Лиля.
        — Мальчи-и-ишки…
        — Какие?
        — Такие… Которых в город отпускают…
        В город отпускали только выпускников, чтобы они могли выбрать себе училище или техникум, куда пойдут учиться дальше. Лиля бросила в коридоре все еще рыдающую Галю и отправилась в телевизионную комнату, где всегда можно было найти мальчишек из выпускного класса. Несколько парней действительно смотрели какую-то передачу про бравых десантников. Лиля выбрала для разговора белобрысого Коляна Семагина, поскольку он казался ей самым добрым из тех, кто пялился в телевизор.
        — Коль, можно тебя на минутку?  — негромко позвала она, засунув голову в дверь телевизионной комнаты.
        Семагин лениво повернулся и спросил:
        — Чего тебе?
        — Выйди, пожалуйста…
        Коляну совершенно не хотелось никуда выходить, но со всех сторон на них с Лилей понесся заковыристый мат, поскольку они мешали смотреть телевизор. Чтобы не получить еще и в глаз, Семагин вынужден был выйти в коридор на самом интересном месте передачи.
        — Ну, че те надо?  — недовольно спросил он.
        Лиля раскрыла перед ним ладошку, на которой лежала красная божья коровка, опушенная выдранными с Галиной головы темными волосками.
        — Можешь принести мне из города такую же?
        — Так у тебя же есть!  — Колян кивнул на пластиковое насекомое.
        — Это не моя, Галькина. Видишь, белые пятнышки уже облезли. Я хочу новую! И чтобы блестела!
        — А деньги у тебя есть?  — спросил Семагин и довольно противно ухмыльнулся.
        — У меня нет,  — ответила Лиля.  — Но я точно знаю, что у Гальки Петровой они тоже сроду не водились.
        — Значит, твоя Галька другим заплатила.
        — Чем?
        — Неужели не догадываешься?  — еще гаже ухмыльнулся Семагин и пребольно ущипнул ее пониже спины.
        Лиле очень хотелось вцепиться ногтями в его ухмыляющуюся рожу, но она сдержалась, прикинула возможные варианты и сказала:
        — Ну, если так… то я тоже запросто могу тебя поцеловать… сколько хочешь раз. Хоть сто!
        — Годится,  — согласился Колян.  — Тогда сегодня после отбоя жду тебя у подвальной лестницы первого подъезда. Придешь? Не сдрейфишь?
        — Приду, если ты мне еще и бант такой… как роза, на резинке купишь.
        — Ну-у-у, это мы еще поглядим, наработаешь ли ты на розу-то!  — расхохотался Колян, еще раз ущипнул ее и юркнул обратно в телевизионную комнату, досматривать про десантников.
        Лиля знала, что у старшеклассников имеются ключи от подвала, где они режутся в карты, распивают принесенные из города алкогольные напитки, курят и занимаются прочими делами, которые не приветствуются воспитателями детдома, но на которые они смотрят сквозь пальцы. Этим же вечером Лиля спустилась к подвалу не только без всякого страха, но даже, наоборот, с нетерпением: она теперь тоже станет допущенной до свободной и почти взрослой жизни. Колян Семагин ждал ее у двери, которую уже предусмотрительно открыл. Он втащил ее в холодное полутемное помещение, в котором раздавались странно булькающие и рычащие звуки. Лиля невольно вздрогнула, а Семагин тут же ее успокоил:
        — Не бойся, это в трубах шумит. Тут все прогнило… везде подтекает, так что будь осторожна, не поскользнись. Под ноги, говорю, смотри!
        Лиле понравилось, что Колян так о ней заботится, и она подумала, что целовать его ей вовсе не будет противно. Она умеет ценить хорошее отношение.
        — Может, не пойдем дальше?  — предложила она.  — Я могу тебя и тут поцеловать.
        — Не-е-е,  — отмахнулся Семагин.  — Там, дальше, у нас лежанка сделана. Мы у завхозихи пару старых покрывал стырили и даже одно одеяло. Так что там можно со всеми удобствами…
        Когда они выбрели к неказистому сооружению, которое Колян назвал лежанкой, Лиля успела промочить ноги в хлюпающей под ногами холодной жиже.
        — Ну! Ложись!  — скомандовал Семагин, показывая на застеленные старыми потертыми детдомовскими покрывалами ящики, и даже заботливо свернул в виде подушки сивое драное одеяло.
        — Зачем ложиться-то?  — удивилась Лиля.
        — Так удобнее же, чем стоя-то. Ты ложись, не бойся, я тебя не съем…  — хохотнул Колян и подтолкнул ее к импровизированной лежанке.
        — Я и не боюсь…  — искренне ответила она и осторожно присела на ящики.
        Колян тут же опрокинул ее навзничь и принялся целовать мокрыми губами куда придется: в щеки, нос, лоб и, конечно, в губы. Когда они договаривались с Семагиным у телевизионной комнаты, Лиля думала, что все будет выглядеть несколько по-другому, но все же не сопротивлялась, поскольку поцелуи входили в условия договора. Она свое слово сдержит. Коровка и роза из ленты того стоят. Когда же Колян принялся расстегивать на ее груди линялый детдомовский халатик, Лиля отпихнула его изо всех сил, крикнув:
        — Мы так не договаривались!
        — Почему же?  — тяжело дыша, спросил Семагин.  — Ты же хотела розу на резинке…
        — Ну… хотела…
        — Так за розу, милая моя, надо еще потрудиться…
        — И что же ты хочешь за розу?  — медленно спросила Лиля, уже понимая, что согласится на все, только постарается продать себя подороже, раз уж время пришло.
        — А то ты не понимаешь…  — ядовито произнес Колян.
        — Поняла уже,  — согласилась она и начала диктовать условия: — Значит, так: за розу я сама расстегиваю халат и… могу даже задрать майку… Но… готова снять и все остальное, если ты дашь за это хорошую цену!
        — Чего хочешь-то?  — хрипло спросил Семагин.
        — А я не знаю, что в городе можно купить такого, чего ни у одной нашей девчонки нет.
        — Я тоже не знаю…
        — Так вот: за розу я…  — Она рывком распахнула халат и взялась обеими руками за подол застиранной детской маечки: — И еще поднимаю это…
        У Семагина отвисла челюсть, когда перед ним оказались еще не полностью развившиеся, но уже очень соблазнительные девичьи груди. Он протянул к ним руку, но Лиля резко ударила его своей ладонью и, привстав на колени, быстро спустила перед ним такие же пожелтевшие, как детдомовская маечка, ветхие трусишки.
        — Ты сможешь дотронуться до всего этого, если принесешь мне божью коровку, розу из ленты и еще что-нибудь такое, чему будут завидовать все девчонки!  — выкрикнула она.  — Согласен?
        Разве мог Колян Семагин отказаться от таких перспектив, тем более что красную божью коровку он давно купил впрок.
        После следующего же возвращения из города Семагин уже в столовой начал подмигивать Лиле обоими глазами попеременно и корчить самые ужасные рожи. Смысл их Лиле был понятен.
        — Показывай,  — потребовала она, когда он снова привел ее, опять промочившую ноги, на лежанку в булькающем и рычащем подвале.
        Колян выложил перед ней на покрывало поблескивающую новым пластиком божью коровку, розу из алой креповой ленты и тонкое дешевенькое колечко с красной стекляшкой. Лиля восхищенно охнула. Колечко пришлось, что называется, по руке. Роза тоже была пышной, ну а уж божья коровка — это так, обязательное приложение, о котором даже и говорить не стоило.
        Пока Семагин сосредоточенно обследовал ее подростковое тело, Лиля, блаженно улыбаясь, думала только о том, как завтра же утром, за завтраком, Галька Петрова вылупит свои глупые глазищи, когда увидит колечко с кроваво-красным камешком. Еще бы! Это вам не какая-то детская божья коровка! Хотя, пожалуй, коровку тоже стоит прицепить, лишней не будет. Пусть знают, что у нее все есть! Очнулась Лиля только тогда, когда между ног стало жутко больно.
        — Ты что делаешь, гад?!  — крикнула она, выскользнула из-под Семагина и взглянула на лежанку. Только тогда и поняла, что именно он с ней сделал — на покрывале расплывалось темное кровавое пятно.
        — Ты это… того… ты не бойся… Попервости так всегда бывает…  — зачастил Колян, торопливо натягивая здорово вытянутые на коленках тренировочные штаны.
        — А т-ты от-ткуд-да з-знаешь?  — стуча зубами от страха и озноба, спросила Лиля.
        — Так… р-ребята рассказывали… Они-то уж знают… Это называется… потеря дев-ственности… кровь в-всегда бывает, но недолго… Вот увидишь: все быстренько заживет, и ты снова будешь как новенькая…  — Колян похлопал ее по узенькому плечику и философски заметил: — Не ты, Лилька, первая, не ты последняя… У всех девок так бывает…
        — Как новенькая, говоришь?  — по-змеиному прошипела Лиля.  — Ну погоди, Семагин! Ты теперь будешь вечным моим рабом до самого твоего выпуска… или…
        — Что «или»?
        — Или я расскажу директору, что ты меня заманил в подвал всякими розочками с колечками и изнасиловал! Представляешь, как тебя из комсомола выпрут и какую тебе характеристику напишут? Да тебя ни одно захудалое ПТУ не возьмет, не то что приборостроительный техникум, в который ты намылился!
        — Ха! Да плевать директору на какую-то Лильку!  — расхохотался Семагин, который точно знал, что говорил: детдомовские парни покупали себе девчонок за жалкие безделушки, а Николай Савельевич — за мелкие послабления в режиме.
        — Согласна, что Савельичу плевать,  — не стала его разубеждать Лиля. Она сотрясалась всем телом от озноба и волнения, но точно знала, что еще сказать, чтобы Колян перестал хохотать и корчить презрительные морды. Она обняла себя за плечи руками, пытаясь унять дрожь, и заявила: — А вот тем теткам с дядьками, которые приходят к нам со всякими проверками, будет не наплевать! Я им скажу, что у тебя есть ключи от подвала, и про лежанку расскажу, и про то, чем вы тут занимаетесь, и как ты надо мной издевался! Даже если тебе характеристику не испортят, подвальчик точно прикроют. Представляешь, что с тобой ребята сделают?
        — Да они с тобой сделают, дура!
        — Ой, не скажи, Колька! Уж я-то вывернусь, я-то придумаю что сказать и какие представить доказательства! Или ты меня не знаешь?
        — Ты не сделаешь этого, Лилька!  — выкрикнул Семагин, который тут же смекнул, что картавая Лягушка действительно на малом не остановится, и эхо от его взволнованного голоса раскатилось по всему мокрому подвалу.
        — Почему не сделаю?  — усмехнулась она.
        — Потому что ты сама на все согласилась!
        — Врешь! Не на все! Мы договаривались, что ты только… потрогаешь, а ты что?
        — А я что? Больно интересно только трогать! Я, если хочешь знать, уже столько такого добра… перетрогал…
        — Значит, так, Семагин!  — опять принялась диктовать условия Лиля, одновременно одеваясь.  — Если ты хочешь нормально закончить школу и выбраться наконец из этого чертового детдома, ты теперь всегда будешь делать за меня алгебру с геометрией. И еще физику. А с гулянок по городу станешь приносить что-нибудь этакое… вроде колечка… И еще сладкое!
        — Вот замечательно!  — шлепнул себя по бокам Колян.  — Тебе, значит, все, а мне шиш на постном масле? А морда у тебя не треснет, Лягушка картавая?
        — Ну почему же тебе ничего…  — пропустив обидное прозвище мимо ушей из меркантильных соображений, Лиля хитро на него посмотрела и даже подмигнула.  — А тебе я разрешаю всем рассказывать, будто я — твоя девушка и что мы давно уже… ну… как взрослые… Понял?
        — И зачем же мне такое надо?  — Семагин с недоумением посмотрел на бледную, худосочную и малоинтересную Лильку-лягушку.
        — А затем, что как только у меня все заживет, мы с тобой… Ну… в общем, я хочу еще раз попробовать, когда уже больно не будет. Говорят, что это здорово приятно. А тебе, Колян, было приятно?
        — Да не понял я… Ты ж орать начала как сумасшедшая…
        — Вот и проверим!
        И они проверили. И неоднократно. И очень скоро Лиля вошла во вкус. Ее новое положение семагинской девушки, которую он, как мог, украшал колечками, бусиками и прочей самой дешевой бижутерией, резко выделило ее из числа других воспитанниц. К ней, расфуфыренной разноцветными розочками, начали подваливать и другие детдомовские парни. Лиля никому не отказывала и вскоре стала почти такой же «богатой», как знаменитый Том Сойер, продававший квадратные метры забора тети Полли под побелку двойным слоем извести. Семагину, разумеется, не нравилось, что «его девушка» горазда и вашим и нашим, но он ничего не мог с ней поделать. Лиля полюбила секс всем своим существом. Больше ничего хорошего в ее детдомовской жизни не было. Когда ее несправедливо обижали, что случалось каждый день и не по одному разу, когда приходилось жевать на завтрак плохо проваренную перловку, а на обед — жесткую, жилистую курицу пенсионного возраста, Лиля всегда знала: настанет вечер, и на грязном покрывале в бурлящем и воющем подвале не слишком умелые мальчишеские руки и губы сумеют подарить ей неземное наслаждение. Она улетит под облака и
несколько минут будет чувствовать себя самой счастливой на свете даже без хрустальных туфелек, нарядных платьев и карет.
        Конечно же, Лиля знала, что после получения плотских удовольствий у девушек могут образоваться дети. Детдомовкам ли этого не знать! Но она почему-то была уверена, что именно ее персону материнство как-нибудь обойдет стороной. Не обошло. Однажды по ряду определенных признаков она поняла, что беременна, и сильно испугалась. Кто приходится отцом образовавшемуся в ее утробе ребенку, сказать было невозможно.
        Само собой разумеется, что родить Лиле не позволили. Да она и сама не хотела иметь ребенка, поскольку еще не ощущала себя взрослой, а маленьких детей вообще ненавидела. Было ей тогда всего четырнадцать с половиной лет.
        Аборт Лиле делали в тех же условиях, что и во всех абортариях Советского Союза, где царствовал поточный метод: одна женщина вываливается из операционной с вылезшими на лоб глазами, покачиваясь от слабости и боли, а вторая, дрожа и чуть ли не икая от страха, заходит туда на слабеющих ватных ногах. Наркоз не был предусмотрен в принципе, обращение было беспардонно-хамским. Лиля думала, что умрет прямо на залитом кровью гинекологическом кресле, но выжила. Ее долго не выписывали, поскольку у нее поднялась температура и держалась около недели. Ее повторно чистили, все так же без наркоза. Лиля уже начала надеяться умереть на пике боли, но опять выжила, получив пожизненный приговор: «Бесплодие». Диагноз ее обрадовал. Он означал, что ей больше никогда не придется корчиться в нечеловеческих муках перед хирургом в мясницком фартуке и с садистскими наклонностями, не нужно будет расплачиваться адской болью за минуты наслаждения. Она отмучилась на всю оставшуюся жизнь.
        Вернувшись в детдом, из которого уже вылетели в новую жизнь Колян Семагин с одноклассниками, Лиля заметила нового молодого и очень симпатичного физрука. Однажды вечером, когда Константин Александрович, готовясь к новому учебному году, задержался в своем зале за покраской решеток на окнах, Лиля, проскользнув в приоткрытую дверь, вызвалась ему помочь. Физрук не отказался, поскольку огромных окон в физкультурном зале было много и, соответственно, работы — непочатый край. Каково же было изумление молодого педагога, когда он заметил, что Лиля, стоявшая на верхней ступеньке стремянки, под детдомовским халатиком не носила белья, как некоторые голливудские звезды. О подвигах Лильки-лягушки он уже был наслышан, а потому посчитал, что вполне может приложиться к неиссякаемому фонтану. За детдомовку никто бить морду не станет и в милицию не накатит.
        Лилю с педагогом за использованием физкультурных матов не по назначению однажды накрыл директор детдома Николай Савельевич, неожиданно нагрянувший с проверкой вместе с комиссией из отдела образования. Той самой, которой Лиля пугала беднягу Семагина. Несмотря на то что директор и сам был хорошим ходоком по воспитанницам, физрука ему пришлось срочно и с треском уволить. Лиля какое-то время просидела на голодном сексуальном пайке, а потом, довольно прилично сдав выпускные экзамены, поступила в библиотечный техникум. Это было очень неосмотрительно с ее стороны, потому что парни на библиотекарей не учились. Конечно, ухажеры нашлись очень быстро — из соседнего профтехучилища, но Лиля хотела выйти замуж, а для столь серьезного дела будущие слесари, фрезеровщики и токари-карусельщики никак не годились. Во-первых, у них постоянно была черная грязь под ногтями, во-вторых, они жутко матерились и глушили бутылками отвратительный портвейн, а в-третьих, проживали, как и она, в общежитиях или в лучшем случае многонаселенных коммуналках. Лиле, которая все детство промыкалась в казенных палатах на восемь человек,
нужны были собственная квартира и чистенький муж вроде несправедливо уволенного физрука Константина Александровича.
        Лиле было двадцать лет, когда она наконец встретила такого молодого человека, о котором мечтала. Он пришел на абонемент их библиотеки за справочником по электротехнике. Несмотря на то что библиотека почти не имела специальной литературы, Лиля пообещала ему помочь. Она предложила симпатичному и чистенькому молодому человеку (без чернозема под ногтями) зайти к ним через два дня и принялась звонить знакомой девчонке, работавшей в технической библиотеке Кировского завода. Именно там отыскался нужный читателю справочник. Лиля сама съездила на Кировский завод и даже взяла там книгу на свое имя под залог. Ласково глядя на явившегося на следующий день молодого человека своими светло-голубыми глазами, она в красках рассказала, с каким трудом ей удалось достать нужную ему книгу.
        — Вы о каждом читателе так заботитесь?  — изумился парень в красивом бежевом джемпере, из-под которого торчал чистейший воротничок голубой рубашки.
        — Нет, только о вас,  — сказала сущую правду Лиля.
        — Да?!  — только и сумел вымолвить он.
        — Да, вы мне очень понравились,  — честно объявила ему она.
        Молодой человек внимательно оглядел девушку, тут же нашел, что она вполне ничего себе внешне, хотя и очень смешно произносит звук «р». Он подумал с минуту и пригласил ее вечером на свидание, очевидно, чтобы хоть как-то отблагодарить за редкий справочник. Дальше для Лили все было, что называется, делом техники. А уж техникой соблазнения мужских индивидуумов она еще в детдоме овладела в совершенстве. От первого же ее глубокого и страстного поцелуя парень мгновенно потерял всякое соображение. Ему, конечно же, захотелось получить от нее все и сразу. Тогда Лиля начала кочевряжиться на предмет того, что она-де не может где попало, потому что очень чистоплотная и брезгливая… От того, куда пригласит ее после эдакого заявления парень, зависел характер их дальнейших взаимоотношений. Парень пригласил туда, куда надо, а именно: в двухкомнатную квартиру, владельцем которой являлся единолично. На две комнаты, да еще при отсутствии родителей, Лиля даже и не рассчитывала, а потому расстаралась для молодого человека так, что он после первой же ночи сделал ей предложение.
        — А почему ты живешь в такой шикарной квартире один?  — забросила удочку Лиля. Мало ли, какие еще претенденты на жилплощадь имеются. Может, они все сейчас в отпуске, а потом как понаедут…
        — Родители оставили, а сами уехали в Чудово, это под Питером. После смерти бабушки там остался хороший зимний дом, а мама всегда мечтала о собственном саде и цветнике,  — ответил молодой человек, которого очень красиво звали Рафаэлем.
        Наличие зимнего дома в деревне, который всегда можно использовать как летнюю дачу, а также шикарная фамилия Рафаэля — Данишевский — окончательно решили все дело. Из бездомной Лильки-лягушки превратиться в Лилиану Данишевскую, мужнюю жену, владелицу двухкомнатной квартиры в Питере и дачи в Чудове,  — это ли не предел мечтаний детдомовской девчонки!
        Родителям Рафаэля Лиля умудрилась понравиться сразу и безоговорочно. Мать жениха сама отвела девушку в специальное ателье для новобрачных, где ей сшили потрясающее атласное платье до пола и изготовили фату в виде настоящей короны со шлейфом. Регистрация происходила в настоящем дворце с белыми колоннами, украшенными лепниной, и с широкими лестницами, устеленными коврами. Свадьба была многолюдной и шикарной. Молодой жених не мог наглядеться на невесту в белоснежном наряде. В общем, все, о чем Лиле мечталось в убогой детдомовской спальне, свершилось. «Картавой роже», «Лильке-лягушке» выдали и белоколонный дворец, и бальное платье, и принца по имени Рафаэль. Золушка отдыхает! Правда, вместо хрустальных туфелек на Лиле были модельные босоножки на высоких каблучках, но это ее ничуть не смущало. Походи-ка в хрустале, который не гнется! А еще не было кареты — ко Дворцу бракосочетаний их подвозила легковая машина, что гораздо лучше. Карета что? Раз — и обратно тыква! А автомобиль — он навсегда. Его можно даже вызвать когда надо к самому дому. И довезет куда скажешь.
        Водворившись наконец в отдельную квартиру, Лиля начала ее благоустраивать настолько, насколько позволяли сначала средства родителей молодого мужа, а потом — его очень приличная зарплата. Нажившись в суровых каменных палатах, крашенных до половины стены темно-зеленой масляной краской, Лиля тяготела к кружевным занавескам, вазочкам, подушечкам и всяческим другим миленьким штучкам, которые, как ей казалось, делали дом уютным. Далеко не все в ее начинаниях нравилось Рафаэлю, но она всегда умела уломать его, вовремя подластившись к нему, распахнув халатик на уже вполне созревшей бело-розовой груди и потешно произнося его имя, начинающееся с буквы, воспроизведение которой ей никак не давалось.
        Когда муж приступил к Лиле с разговорами о том, что неплохо бы завести ребенка, она предложила ему пожить некоторое время (весьма неопределенное) для себя. Супруг начал убеждать ее, что ребенок, мол, тоже будет для них, и тогда Лиля устроила ему такой головокружительный праздник плоти, что Рафаэль согласился: при наличии ребенка подобная чувственная феерия невозможна. Он согласился пожить, как выразилась жена, какое-то время для себя, не зная того, что Лиля в принципе не собиралась жить для других. И дело было даже не в том, что она не могла иметь ребенка. Даже если бы и могла, ни за что больше не допустила бы собственной беременности. О ней, о Лиле, никто никогда не заботился. Ее родили и бросили в жизнь: мыкайся как хочешь. Она больше не хочет мыкаться! Она хочет жить и радоваться каждой минуте. В ее, Лилиной, жизни нет места пеленкам, распашонкам, горшкам, коляскам, велосипедам, разбитым коленкам, двойкам и родительским собраниям! Она станет жить только для себя. Даже муж, в общем-то неплохой человек, нужен был ей только для того, чтобы обеспечивать сытую красивую жизнь и выполнять        И они зажили с Рафаэлем вполне гармонично. Ему казалось, что она старается из любви к нему, а Лиля с удовольствием окунулась в домашние дела, потому что никогда в жизни у нее не было собственного дома и женских обязанностей. Все это было ей в новинку и доставляло почти чувственное наслаждение. Она готовила вкусную еду и уделяла большое внимание красивой сервировке стола, поскольку ничто не должно было напоминать ей детдомовскую столовку. Она покупала красивое постельное белье, нарядную одежду для дома и никогда не надевала ни мятых халатов в цветочек, ни тренировочных штанов, ни джинсов, поскольку наносилась их в детдоме. Лиля изгнала из своего быта все казарменное, казенно-безликое. Она хотела жить празднично-нарядно — и так и жила. Со вкусом и мерой она, правда, не дружила, но Рафаэль мирился с этим недостатком жены, поскольку по-настоящему любил.
        Когда Лиля решила, что жизнь наконец-то устроена как раз по ее вкусу, ей вдруг встретился Андрей Шаповалов. Это был ее мужчина, и она впервые влюбилась. Все прежние любовники лишь радовали ее тело, а муж в дополнение обеспечивал еще и нарядную безбедную жизнь. Андрея же она полюбила. Впервые плотские удовольствия освятились любовью. Ощущения оказались ни с чем не сравнимыми. Лиля поняла, что с Рафаэлем придется расстаться. Он уже предоставил жене все, что мог, и теперь должен быть удален из ее жизни…
        И вот когда муж без всяких понуканий и просьб с ее стороны сам куда-то свалил из квартиры и вроде бы не собирался претендовать на ее квадратные метры, с Андреем вдруг что-то случилось. Внешне все оставалось по-прежнему: он балдел от Лилиных ласк и становился совершенно ручным, но стоило выпустить его из постели, как лицо мужчины скучнело, а между бровями все четче пролегала трагическая складка.
        — Ты влюбился в другую женщину?  — как-то спросила своего возлюбленного Лиля, продолжая мелко-мелко целовать его в шею.
        Андрей в недоумении выгнул губы и вместо ответа спросил сам:
        — С чего ты взяла?
        — Я чувствую…
        — Глупости,  — криво улыбнулся Шаповалов, у которого и на самом деле не было никакой другой женщины. Ни в какую другую он не влюблялся, но с каждым днем все острее и острее чувствовал тоску по Лере. Он забывал о ней только за служебными делами да в жарких объятиях Лили. Выскальзывая из цепких рук любовницы, он мучился и казнился, что в очередной раз оказался слаб, и уже на полном серьезе считал себя половым маньяком и извращенцем.
        — Если ты думаешь, что сможешь вот так взять да и бросить меня,  — начала Лиля с незнакомыми Андрею железными интонациями,  — то ты здорово ошибаешься.
        — Я не собираюсь тебя бросать,  — не очень уверенно отозвался он.
        — Ну вот и правильно,  — кивнула Лиля и хищно, по-акульи, улыбнулась. Звук «р» в слове «правильно» прозвучал как-то особенно раскатисто и зловеще. Женщина еще и сатанински улыбнулась, заявив: — Запомни, Андрей, я никогда и никому не отдаю то, что принадлежит мне.
        Сразу стало очевидно, что ее заявление Шаповалову не понравилось. Он усмехнулся и спросил:
        — А ты уверена, что я принадлежу тебе?
        — Конечно,  — ни минуты не сомневаясь, ответила Лиля.  — Точно так же, как я принадлежу тебе.
        Вслед за тем она опять распахнула нарядный пеньюар, отороченный легкими перышками какой-то чудной птицы, и Андрей заново ослеп от сияния ее розового здорового тела. Взмахнув рукавами, как крыльями, пеньюар отлетел в сторону, и Шаповалов опять утонул в душистой Лилиной плоти.

* * *
        — Рафаэль! Как хорошо, что мы с вами догадались обменяться номерами мобильников!  — крикнула в трубку Лера.  — Мне совершенно не к кому больше обратиться… Понимаете, я пришла с работы, руки в ванной вымыла, хотела кран закрыть, и вдруг… Вентиль сорвался, горячая вода хлещет прямо… вы не представляете… во все стороны! Все в пару! Вы не могли бы мне помочь? Домоуправление не отвечает, я звонила, звонила… Никого! Видно, у сантехников рабочий день уже закончился… Рафаэль, я не знаю, что мне делать!
        — Вот что, Лера!  — деловым голосом заговорил мужчина, когда Лера перестала дурным голосом кричать в трубку.  — Я смогу приехать, но не раньше чем через час. Мне надо закончить работу. Продержитесь?
        — А что мне остается делать?!  — опять крикнула она, будто старалась пересилить грохочущий водопад.  — Так вы приедете?
        — Приеду. Только… Пожалуй, сначала заеду в магазин и кое-что куплю для вашего крана. Знаете, а я ведь, когда руки у вас мыл, сразу понял, что кран долго не продержится…
        — Чего же не сказали?
        — Н-не знаю… Боялся, что неправильно поймете… Да и вообще… я вам в тот раз столько всякой ерунды наговорил… про юбки, брюки… В общем, не берите в голову.
        — Не буду,  — равнодушно выслушала про юбки Лера, поскольку сейчас ничто, кроме сломавшегося крана, ее не волновало.  — Я буду вас ждать, Рафаэль! Постарайтесь, пожалуйста, приехать побыстрее!
        Рафаэль возился с краном почти целый час. Вышел из ванной весь мокрый и с провалившимися глазами.
        — Похоже, вы опять давно не ели,  — покачала головой Лера, которая не обратила внимания на его внешний вид, когда он наконец явился спасать ее от паров горячей воды, заполнивших чуть ли не всю квартиру.
        — Ел, конечно,  — махнул рукой Рафаэль,  — но не так, чтобы очень…
        — Вы так и живете в гостинице?  — спросила она, гремя на кухне тарелками.
        — В гостинице?  — удивился он. Но потом вспомнил, что собирался снять там номер.  — А-а-а… Нет. Там оказалось так дорого, что… В общем, я отказался от мысли о гостинице. Мне она не по карману.
        — И где же вы обитаете? Домой вернулись?
        — Нет, домой мне нельзя. Живу… так… где придется…
        — Что значит «где придется»?  — почему-то испугалась за него Лера.  — Надеюсь, не бомжуете?
        Рафаэль печально улыбнулся и ответил:
        — Да не забивайте себе моими проблемами голову, Лера, у вас и своих забот хватает.
        — Хватает,  — согласилась она,  — но нельзя же жить «где придется»…
        — Бросьте об этом думать! Вы обещали меня покормить, вот и кормите. Сегодня я у вас еду честно заработал.
        — Конечно-конечно,  — согласилась Лера и засуетилась над своими полуфабрикатами.
        — Ну вот что,  — сказала она, когда с едой было покончено, и Рафаэль собрался уходить,  — я вас никуда не отпущу!
        — В смысле?  — осторожно спросил он.
        — Ну… я предлагаю вам пожить пока у меня.
        — Нет, невозможно…
        — Почему же вдруг невозможно?  — возразила Лера.  — Мы… друзья. А друзья всегда помогают друг другу. Вот вы же мне помогли с краном…
        — Лера!  — рассмеялся он.  — За починку крана вы вовсе не обязаны мне платить. Пустячное дело для любого мужчины. Я возился долго, потому что там все нагрелось так, что не прикоснуться…
        — Все равно! Поживите, Рафаэль… Честно говоря, мне так тоскливо, что…  — Она не договорила, посмотрела на него умоляюще и, улыбнувшись, все-таки закончила: — А поскольку я, как женщина, вас совершенно не волную, то мы вполне можем просуществовать какое-то время как настоящие друзья.
        — Лера! Вы представляете, сколько может длиться это «какое-то время»?
        — Нет, не представляю.
        — Вот и я не представляю. Не могу же я поселиться у вас на всю оставшуюся жизнь!
        — Н-ну, наверное, вся жизнь и не понадобится. Оставайтесь, Рафаэль! Пока! На время!
        И он остался. После ужина хозяйка и гость, немного смущаясь, сели рядом на диван и принялись смотреть с середины какую-то странную эксцентричную комедию. К концу фильма они уже перешли на «ты» и оба громко хохотали, не стесняясь друг друга, как самые настоящие друзья. Заснул Рафаэль мгновенно на том же самом сдувающемся матрасе. Почти сразу же вслед за ним абсолютно спокойным сном заснула и Лера.
        На следующий день Рафаэль перевез к ней свои вещи. Их было немного: всего две не слишком набитые спортивные сумки, но Лере как-то сразу стало веселее от того, что в квартире появились мужские вещи. Она с радостью бежала после работы в магазин и покупала продукты к ужину. С полуфабрикатами было покончено, она готовила говяжью вырезку, парную курицу, а однажды завернула аж гуся с яблоками.
        — Слушай, Лерка, ты никак по новой влюбилась?  — спросила ее подруга Наташка, вместе с которой они однажды в обед, как гончие, бегали по продуктовым магазинам.
        Лера замерла на ходу и задумалась. Потом посмотрела на Наташку абсолютно честным взглядом и сказала:
        — Нет, не влюбилась.
        — Ага! Так я тебе и поверила!  — расхохоталась подруга.  — Неужели ты одна стрескаешь столько мяса? Скажи уж лучше честно, что Андрей вернулся. Вернулся, да?
        Лера отрицательно покачала головой.
        — Ну тогда, значит, в твоей жизни появился другой мужчина. И не вздумай мне впаривать, что я не права!
        — Другой мужчина… да…  — Теперь Лера кивала головой, соглашаясь с Наташкой.  — Я кормлю другого мужчину, причем с удовольствием, но… Но это совершенно не то, что ты думаешь!
        — Интересно, что же можно думать про мужчину «не то»?
        — Он… он мой друг и живет у меня вынужденно… пока… Я ему предоставила политическое убежище.
        — Ну-ну… знаем мы эти политические убежища… сами их, бывало, предлагали…  — презрительно хмыкнув, вытолкнула из себя Наташка и обиженно отвернулась к витрине овощного отдела.
        Лера решила больше ни в чем ее не разуверять. В конце концов, они с Наташкой непременно помирятся, а обсуждать с ней Рафаэля она не станет. Он действительно ее большой друг, но другим людям, не посвященным в их проблемы, их взаимоотношения, возможно, понять трудно.
        Однажды утром, когда они с Рафаэлем собирались на работу, у Леры вдруг потемнело в глазах. Бутерброд выпал из ее рук, из поля зрения сначала уплыл сам Рафаэль, а потом вся кухня размазалась в серую липкую массу. Очнулась она под капельницей на продавленной больничной койке в палате, окрашенной безликой голубенькой краской.
        После всестороннего обследования медики выдали Леру Рафаэлю, объявив ему:
        — Ничего страшного! Просто ваша жена беременна. Похоже, третий месяц пошел, но в женской консультации скажут точнее.
        Лера с Рафаэлем не сказали друг другу ни слова, пока ехали домой. Когда уже сели рядом на диван, он сказал:
        — Надо, наверное, сообщить Андрею.
        — Перебьется,  — буркнула Лера.
        — А вдруг он обрадуется?
        — Плевать! Я не собираюсь рожать!
        — Почему?  — очень удивился Рафаэль.  — Ты ведь уже не девочка. Вдруг другого шанса не будет?
        — Тебе-то какое дело?  — зло выдохнула Лера.
        — Ну… ты мне не чужая вроде. А Андрей… Он, может, только этого и ждет. Я не уверен, что моя Лиля согласится родить ему ребенка. Похоже, дети ей не нужны в принципе, как ни прискорбно такое констатировать.
        — Все равно сделаю аборт,  — упрямо гнула свою линию Лера.
        — Да скажи же ты мне, зачем?!  — рассердился Рафаэль.  — В конце концов, ребенок не виноват, что ты с его папашей… разошлась…
        — Помолчи лучше!  — крикнула Лера и разрыдалась.
        — А вот плакать не надо,  — забегал он вокруг нее.  — Говорят, ребенку очень вредно, когда его мать…
        — Я не мать!
        — Ну будешь ею.
        — Рафаэ-э-ль… ну что ты несе-о-ошь…  — рыдала она.  — Я не собираюсь плодить безотцо-о-овщину…
        — Ну это-то как раз можно уладить.
        — Что значит «уладить?» — У Леры, с удивлением уставившейся на Рафаэля, моментально высохли слезы.
        — Я тут подумал… Если хочешь, я могу развестись с Лилей. Она наверняка обрадуется такому предложению с моей стороны.
        — Зачем?
        — Ну-у-у… Мы можем с тобой… расписаться… Разумеется, фиктивно!  — поспешил заверить ее он.  — Только фиктивно! Чтобы у ребенка… как бы… был отец… А если ты в кого-нибудь влюбишься, так мы сразу разведемся, и все дела. Я не буду чинить тебе никаких препятствий, вот увидишь!
        — Ты что, сумасшедший, да?  — тихо спросила Лера.
        — Нет, но…
        — Ты же твердил, что любишь свою Лилечку до умопомрачения!
        — А я и не отказываюсь, но ведь… В общем, ты и сама все знаешь про Лилю, чего лишний раз говорить. Давай распишемся, и ты спокойно родишь.
        — Рафаэль, ты решил разводить руками мои беды?
        — А что? То, что смогу, разведу… Постараюсь, во всяком случае…
        — Да ну тебя…  — отмахнулась от него Лера.  — Дурь какая-то тебе в голову лезет. Сделаю аборт — и все дела! В конце концов, не я первая, не я последняя…
        — Неужели ты даже не подозревала, что беременна?  — удивилась Наташка.
        — Представь себе! Были, конечно, кое-какие физиологические сбои, но они у меня и раньше случались,  — грустно отозвалась Лера.
        — Андрюхе-то скажешь?
        — Не-а.
        — Почему? Некоторым мужикам дети очень даже нужны,  — наставительно сказала подруга.  — Вдруг он как раз из таких?
        — Не хочу его ничем к себе привязывать. Даже если он вдруг чрезвычайно обрадуется ребенку, меня-то все равно больше не любит!
        — Не скажи, тут все взаимосвязано. А если еще новая его дама бесплодна…
        — Ага! Прямо так и бесплодна, мне на радость!  — усмехнулась Лера.
        — Скажи-ка мне, Лерка, лучше правду: может, ты Андрюху-то уже того, разлюбила?  — не отставала Наташка.
        — Разлюбила?  — задумалась Лера.  — Не знаю. Нет, пожалуй. Я когда о нем думаю, мне всегда плакать хочется… и еще… умереть… чтобы больше не мучиться…
        — А с другим мужичком ты живешь, чтобы…
        — Да не живу я с ним! В смысле… живу… но совершенно в другом смысле…
        — Ясно,  — отмахнулась от нее Наташка.  — А как тот, который «в другом смысле», относится к твоей беременности? Или он о ней не знает?
        — Он, Наташка, расписаться предлагает.
        — Расписаться?  — совсем растерялась подруга.  — Так ребенок-то чей? Что-то я никак не пойму…
        — Дура ты, вот и не понимаешь!  — окончательно рассердилась Лера.  — Я тебе сто раз сказала: ребенок Андрея!
        — А этот, значит, думает, что он от него?  — не унималась Наташка.
        — «Этот» точно знает, чей у меня ребенок.
        — И все равно предлагает расписаться?
        — Предлагает.
        — Значит, Лерка, это любовь. Я на твоем месте побежала бы в загс резвой лошадью. Тем более что до него, право слово, ненормального какого-то мужика, тебе никто еще руку и сердце не предлагал. Если, конечно, не считать несмышленыша Максимова. Уж тут-то ты не станешь отрицать?
        — Не стану. Не предлагали.
        — Чего ж тогда кочевряжишься?
        — Говорю же, Наташка: ты ничего не понимаешь. Не любит он меня! Мы просто друзья! Ясно тебе?
        — Ага. И он из дружеских чувств собрался надеть на себя брачное ярмо да еще и с чужим ребенком в придачу. Никогда в такое не поверю!
        — Честно говоря, я и сама еще не во всем разобралась.
        — Так ты уж сначала разберись, милая моя, а потом на аборт настраивайся! А то как бы в очередной раз без мужика не остаться: и без Андрея, и без этого… просто друга. О ребенке я уж и не говорю…
        Лере не спалось уже вторую ночь подряд. Время поджимало, и надо было на что-то решаться. Если внять доводам Рафаэля и оставить ребенка, то, родившись, он станет постоянным напоминанием о ее несбывшейся любви. А если еще будет похож на Андрея, тогда вообще край… Если сделать аборт, то можно остаться навсегда бесплодной, хотя… Та же Наташка несколько раз делала аборты, но потом запросто родила Алешку, а после еще и Людмилку. Но у Леры каждый раз все получается как-нибудь нехорошо, с каким-нибудь вывертом. Ее организм всегда очень неохотно расстается с собственными составляющими, даже с подпорченными зубами. Обязательно какое-нибудь осложнение случается. И там всего-навсего ма-а-аленький зуб, а тут — целый ребенок! Никакого сравнения с зубом! Но зато аборт раз — и все. А беременность растянется больше чем на полгода. А ее так тошнит… Каждый день…
        Вот только расписываться с Рафаэлем она не станет. Вот ведь бред! И как ему такое пришло в голову? Конечно, они с ним очень подружились… Нет, даже не так, сильнее, чем подружились: они почти как брат и сестра стали. Рафаэль — будто бы старший брат, а она — его младшая сестра, которую он оберегает и любит. Да! Он ее любит, но именно как сестру! А с сестрами не расписываются! Интересно, а как она, Лера, будет себя чувствовать, когда Рафаэль, например, влюбится и уйдет? Не будет же он постоянно жить у нее под боком. Она к нему так привыкла, что совершенно не против, чтобы он жил постоянно, но… он же мужчина… в конце концов, ему понадобится женщина… И что тогда? Ей, Лере, без него будет невыносимо одиноко. Тогда все-таки надо оставить ребенка, чтобы не сойти с ума. С другой стороны, кому она будет нужна с ребенком? Но разве ей кто-то нужен? Нет! Похоже, она не сумеет еще раз кого-нибудь полюбить. Хватит, навлюблялась уже под завязку! А Андрей… он… Когда она первый раз увидела его на салюте, то ее будто кто-то подтолкнул к нему. Посмотрев в его глаза, она уже не могла от них оторваться. И он не мог
оторвать свой взгляд от нее… Тогда не мог… В тот майский день она была с большой компанией, но даже не обернулась в сторону приятелей, когда Андрей позвал ее за собой. Лера отдалась ему в тот же вечер, потому что была уверена: наконец-то ей встретился самый главный в жизни человек. Ее постигали неудачи с другими именно потому, что впереди была встреча с Андреем. И что теперь? Где он, самый главный человек ее жизни? С кем? С женой Рафаэля. Если кому рассказать, как их парами распорядилась судьба, никто не поверит…
        Утром Лера твердо решила сделать аборт, чтобы навсегда вычеркнуть Шаповалова из жизни. После работы она сходила в женскую консультацию и взяла направление на анализы. Можно было, конечно, обойтись и без анализов, но ей все-таки хотелось удостовериться, что противопоказаний нет. Когда она вернулась домой, на кухонном столе стояла ярко-малиновая пластмассовая машинка, за рулем которой сидел лопоухий желтый заяц с улыбкой во всю хитрую мордочку.
        — Что это?  — спросила Лера, испугавшись желтого зайца до звона в голове.
        — Это заяц! На машине!  — обрадованно сообщил Рафаэль, который сразу бросился разогревать ей ужин.
        — Заяц… Зачем?
        — Да, понимаешь, не смог устоять… Такая прикольная мордуленция! Я минут десять хохотал, на него глядючи, а потом не выдержал и купил. Пацану понравится!
        — К-какому еще п-пацану…  — без всякого вопроса в голосе и в полном изнеможении произнесла Лера.
        — Ну, девчонке тоже понравится. Я уверен. Они любят всяких зверюшек…
        — Д-девчонке…
        Лера так побледнела, что Рафаэль бросил колдовать над сковородкой, подбежал к ней, схватил за плечи, заговорил горячо:
        — Лерка! Ну роди, пожалуйста! Ты же себе не простишь потом! Разве можно вот так… взять… и убить человека… Это же убийство, Лера!
        — Никакое не убийство!  — истерично выкрикнула она и попыталась вырваться из его рук, но ей не удалось. Рафаэль крепко держал ее и смотрел прямо в глаза. Она не смогла выдержать его взгляд, отвела глаза в сторону и уже более спокойно сказала: — Нет еще никакого человека, так запятая… головастик…
        Он тряхнул ее за плечи и продолжил наступление:
        — Но из головастика может получиться такой забавный мальчишка… или девчонка, все равно… Понимаешь, ребенок уже в тебе есть, и он имеет право родиться! А вот ты… ты не имеешь права не разрешить ему жить!
        От его слов Лера сникла и съежилась. Из глаз поползли слезы.
        — Пожалуйста, не надо, не плачь,  — тихо попросил Рафаэль и прижал ее к себе.  — Я не дам вам пропасть! Ты, главное, ничего не бойся, Лера…
        Она высвободилась из его объятий, таких надежных, что щемило сердце, и спросила:
        — Тебе-то зачем мой ребенок? Скажи честно!
        Он с минуту подумал и ответил:
        — Я всегда хотел, чтобы у нас с Лилей были дети.
        — Но я же не Лиля!
        — А Лили со мной больше не будет…
        — Кто знает,  — вытерев слезы, усмехнулась Лера.  — Может быть, ей Андрей, например, надоест, она возьмет да и вернется к тебе!
        — Мне почему-то кажется, что не вернется.
        — Все равно! Ты можешь встретить другую женщину, а будешь считать себя еще и передо мной обязанным. Я тебе так осточертею со своим ребенком!
        — Знаешь, Лера… Мне кажется, что я… В общем, не скоро еще, как ты говоришь, я влюблюсь. Что-то мне больше не хочется влюбляться… Это такие душевные муки… Я с удовольствием полюбил бы ребенка…
        — Но ведь все равно когда-нибудь в твоей жизни случится женщина!  — продолжала настаивать Лера.  — Ты же нормальный человек!
        — Нормальный, да. Но и нормальные мужчины вполне могут полюбить, например, племянника или младшего брата. Что тут странного?
        — Не знаю. Понимаешь, я уже взяла направление на аборт…
        — Хочешь, я его собственноручно порву на мелкие кусочки, если твоя рука не поднимается?  — предложил Рафаэль.
        — Не-ет…  — протянула Лера и вдруг улыбнулась зайцу. Она взяла машинку в руки, покрутила ее перед глазами и сказала: — Я все-таки сделаю положенные анализы. Они пригодятся… для всего…
        Той же ночью Лере приснилась черноволосая темноглазая девочка, которая прижимала к груди желтого зайца.
        — А где же заячья машинка?  — спросила ее Лера.
        — Нам не нужна машинка, ведь мы с тобой девочки,  — ответила малышка.
        — Девочки…
        — Ну вот! Девочки в машинки не играют.
        Утром Лера сказала Рафаэлю:
        — Представляешь, я ее видела.
        — Кого?  — спросил он, прихлебывая кофе.
        — Девочку. У меня будет девочка, я знаю. И… и я не смогу ее… убить…
        — Лерка!  — восторженно выкрикнул Рафаэль, опрокинул на пол кофе, подхватил Леру на руки и закружил по кухне, то и дело наступая босыми ногами в кофейную лужу.
        — Поставь меня на место, дурачок!  — смеялась она.  — Ведь начнет тошнить!
        — Пусть тебя тошнит! Это очень даже хорошо! Это правильно! Это так и положено, чтобы беременных женщин тошнило!
        — Ага! Тебе бы так!
        — А я не был бы против! Честное слово!

* * *
        Рафаэль Данишевский женился довольно рано, в двадцать лет. Он еще учился в институте и собирался перевестись на заочное отделение, чтобы содержать семью, но родители не позволили. Они очень тепло приняли Лилю и обещали помочь с деньгами, если молодожены будут ощущать в них острую нехватку. Родители Рафаэля считали, что их единственный сын непременно должен получить высшее образование, которое им самим по разным причинам получить не удалось. Нежную блондиночку Лилю, у которой не было своей семьи, они баловали как могли. На день рождения и престольные праздники обязательно дарили ей золотые украшения или красивую одежду. Когда Рафаэль приезжал в Чудово проведать родителей, они всегда что-нибудь совали ему для «милой Лилечки».
        До женитьбы у Рафаэля, конечно, случались девушки, но отношения с ними были поверхностными и очень несерьезными. Он запросто мог забыть прийти на свидание или опоздать на него минут на двадцать. Девушки куксились, дулись, злились, потом прощали Рафаэля, взяв с него торжественное обещание больше никогда не опаздывать. Но дня через два он снова забывал о своих обязательствах перед ними. Он был далеко не уродом и недостатка внимания со стороны представительниц противоположного пола не испытывал. Над его необычным именем девчонки немножко посмеивались, но, в общем и целом, оно им нравилось именно своей нестандартностью и благозвучностью.
        С Лилей Рафаэль познакомился в районной библиотеке. Она нашла ему редкий справочник по электротехнике и смело заявила в глаза, что он, как молодой человек, ей очень понравился. Ему гораздо больше нравились темненькие девушки, похожие на мать, но он посчитал себя обязанным пригласить блондинку-библиотекаршу прогуляться по городу в следующий выходной день. Надо же было отработать справочник.
        Молодые люди ели мороженое, сидя на скамейке Марсова поля, когда вдруг начался сильный дождь. Рафаэль схватил девушку за руку и потащил в густые заросли сирени, росшей на газоне за скамейкой. Девушка, которую очень красиво звали Лилианой, так призывно смотрела на него сквозь белые цветочные гроздья, что он не выдержал и осторожно, чтобы не спугнуть, прикоснулся губами к ее губам. Лиля оказалась далеко не из пугливых. Она моментально обвила его шею руками и так жарко поцеловала в ответ, что у Рафаэля закружилась голова. Не стесняясь посторонних людей, которые прятались от дождя в зарослях сирени рядом с ними, девушка так тесно прижималась к молодому человеку и так страстно дышала в ухо, что он, совершенно потеряв голову, стал предлагать ей найти более скрытое от глаз прохожих убежище. Лиля бормотала что-то маловразумительное, и Рафаэль решился. Он как раз первое лето жил без родителей, один в двухкомнатной квартире. Пожалуй, наконец представился случай проявить себя самостоятельным, взрослым человеком, и он тут же себя таковым проявил, а именно: более уже не мешкая, пригласил Лилю домой. Поскольку
они только что страстно целовались в сирени, не было никакого смысла делать вид, что этого между ними не было, и опять начинать с никому не нужных обменов любезностями или с распивания чая. Зайдя в квартиру, они, не разнимая рук, сразу прошли в наиболее удобную комнату, то есть в спальню родителей. Там опустились на широкую двуспальную кровать — и практически не вставали с нее до самого утра понедельника, когда Лиле надо было идти на работу в библиотеку, а Рафаэлю — в институт, на консультацию перед очередным экзаменом.
        Этот экзамен был первым (но и последним!) в жизни Рафаэля, который он завалил. Конечно, постельные приключения уже пару раз случались с молодым человеком, но они не имели ничего общего с той сексуальной феерией, которую ему устроила Лиля. С одной стороны, это понравиться ему не должно было, поскольку означало, что «нежная девушка» на самом деле не такая уж и нежная, в смысле отнюдь не невинная. С другой стороны, Рафаэль получил небывалое физическое наслаждение, которое и подвигло парня на то, что он прямо с утра в тот самый экзаменационный понедельник сделал Лиле предложение руки и сердца. Ее опытность в половом вопросе он списал на тяжелое детдомовское детство и, в общем-то, был недалек от истины. Позже, став его женой, Лиля рассказала, как домогался своих воспитанниц директор детдома Николай Савельевич, и Рафаэль был горд, что сразу правильно понял, откуда юная девушка почерпнула познания интимного свойства, и не предъявил ей никаких претензий.
        Рафаэль Данишевский гордился своей женой, с которой они оказались ровесниками. У его приятелей с девушками были какие-то детские отношения, смешные поцелуйчики и обнималки с обжималками по институтским углам. Он же по-взрослому жил с юной, но по-настоящему опытной женщиной, от которой у него кру€гом шла голова. Рафаэль стал пренебрегать студенческими тусовками, дискотеками и походами, потому что дома его ждала любимая жена. Его холостые приятели постоянно попадали в неприятные истории, их девушки делали аборты, рожали нежеланных детей, подавали на алименты, устраивали истерики и дичайшие скандалы, а у него все всегда было в порядке. Лиля говорила, что хочет дождаться диплома Рафаэля, чтобы детский крик и пеленки с распашонками не отвлекали его от учебы. Молодой человек дивился ее мудрости и, разумеется, не возражал.
        Лиля не захотела завести ребенка и после того, как Рафаэль закончил институт. Он не настаивал, потому что был и так счастлив с ней. Детдомовская девчонка оказалась хорошей хозяйкой. Их квартира всегда сверкала чистотой, а пришедшего с работы Рафаэля каждый раз ждал полноценный обед с обязательной выпечкой Лилиного приготовления, а потом еще предстояла и фантастическая ночь.
        Конечно, в конце концов Рафаэль заметил некоторую ограниченность своей жены, отсутствие у нее каких-либо интересов, кроме желания благоустраивать квартиру, смотреть телевизор и без устали заниматься любовью, но решил, что это скорее общие свойства женской натуры, нежели собственно Лилины качества. Должны же женщины чем-то отличаться от мужчин! Вот если, например, посмотреть на его мать… Она ведь тоже очень простая женщина, без затей и особых интеллектуальных увлечений. Свое свободное время, пока жила в городе, она занимала вязанием и выращиванием комнатных растений. Рафаэль подозревал, что, проведя большую часть жизни в Питере, она вряд ли посещала музеи и театры. Во всяком случае, ему, Рафаэлю, мать никогда не навязывала осмотр знаменитых на весь мир достопримечательностей, он лишь по своей собственной инициативе интересовался историей города, его архитектурой и культурными ценностями.
        В конце концов Рафаэль привык к домашнему комфорту, который ему обеспечивала Лиля. Поскольку же она вечерами торчала у телевизора, он и дома решал электротехнические задачи, с которыми не успел справиться на работе. А когда купил компьютер, проблема, куда деть свободное время, рассосалась сама собой. Праздники они с Лилей обязательно отмечали в шумных компаниях друзей Рафаэля, поэтому тоски по мужскому обществу он тоже не испытывал. В гостях у друзей он непременно возился с чужими детьми, но к Лиле по этому поводу приставал все реже и реже. Он понял, что детей она иметь не хочет, и, как всегда, сам себе объяснил ее нежелание: корни его тянутся из тяжкого детдомовского детства, и бедную Лилю стоит только пожалеть, а не принуждать к тому, чего она инстинктивно боится.
        Когда у Лили появился любовник, Рафаэль это довольно скоро понял. Она по-прежнему была страстна с ним в постели, но стала какой-то излишне задумчивой и отстраненной.
        — Что с тобой происходит, Лиля?  — спросил он, когда она однажды надолго застыла над кастрюлькой с половником в одной руке и пустой тарелкой в другой.
        Жена вздрогнула, резко обернулась, громыхнула о стол тарелкой и сказала:
        — Да… со мной кое-что происходит… Вернее, уже произошло. В общем, у меня появился другой мужчина.
        — То есть?  — решил уточнить Рафаэль, хотя все и так было понятно.
        — Я изменяю тебе с другим. Прости.
        — И… и насколько же это серьезно?
        — Это очень серьезно, Рафаэль. Такое со мной впервые. Я думаю, нам надо развестись.
        — Он что, уже предложил тебе выйти за него замуж?
        — Нет.
        — Так, может быть, и не предложит?  — схватился за соломинку отвергнутый муж.
        — Тогда… тогда я предложу сама,  — очень решительно ответила Лиля.
        Рафаэль расхохотался, хотя ему очень захотелось придушить ее с классическим воплем: «Не доставайся же ты никому!»
        — Твой… возлюбленный… может ведь и не согласиться,  — предположил он, отсмеявшись.  — Такое тебе в голову не приходило?
        — Нет.
        — То есть ты так в себе уверена?
        И тут Лиля совершенно обескуражила его вопросом, который задала вместо ответа:
        — А ты смог бы по доброй воле от меня отказаться?
        Рафаэль надолго задумался. Да-а-а… Пожалуй, по доброй воле не смог бы. Его жена, конечно, простушка, чего уж там говорить, но одновременно фантастическая женщина. Все четырнадцать лет, что они прожили вместе, она просто-таки негасимым факелом пылала каждую ночь, что оставалось только диву даваться, как ее на такое хватало. Любой мужчина желал бы иметь такую страстную жену, к тому же хорошую хозяйку, отличную кулинарку.
        — Н-не знаю…  — проговорил он, хотя уже понял, что отказываться от Лили не хочет.
        Дальше для Рафаэля потекло унизительное совместное существование с женой, которая полюбила другого. Лиля по-прежнему не отказывала ему в постели, и каждый раз после очередной бурно проведенной ночи он надеялся на то, что она забудет своего любовника, поскольку ей и с мужем неплохо. Темпераментной Лиле, видимо, с ними обоими было хорошо, но она, похоже, по-настоящему влюбилась.
        Тот спектакль, который Рафаэль предложил Лере разыграть перед Лилей, можно было придумать только спьяну. То, что женщина на него согласилась, говорило лишь о том, насколько и она уязвлена поведением бросившего ее возлюбленного. Кстати, поначалу Лера действительно не понравилась Рафаэлю. После голубоглазой блондинки Лили вообще все смуглые черноволосые женщины казались ему плохо отмытыми. По сравнению с Лилиной статью и пышностью тощенькую Леру он живо представил себе узницей концентрационного лагеря с самым жестким режимом. А уж ее прическа в виде огромной копны туго навитых глянцевых колец куда больше подходила завсегдатайке тусовок на Лысой горе, нежели обычной смертной женщине.
        Когда Рафаэль окончательно убедился в том, что увлечение Лили надолго, что ее не сбить с панталыку никакими его знойными поцелуями с посторонними женщинами, ребром встал вопрос, как быть дальше. Жить с женой под одним кровом он больше не мог физически. Выгнать ее из собственной квартиры Рафаэлю не позволяло понятие о мужской чести и достоинстве. Мужчина, с его точки зрения, должен уходить с гордо поднятой головой, взяв с собой разве что смену белья и… любимый компьютер, который жене совершенно без надобности. Леру он попросил о политическом убежище действительно на одну ночь. Тогда он даже не думал о том, как далеко может зайти знакомство со странной женщиной, которая, вместо того чтобы надеть нормальную женскую кофточку, заматывается в яркие шарфы.
        На предложение пожить у нее после катастрофы с краном и потопа он согласился без особого смущения. Лера совершенно не волновала его как женщина, а потому в их временном, как они считали оба, совместном сосуществовании не было ничего двусмысленного и скандального.
        Когда Рафаэль начал прикипать к Лере душой, он и сам не заметил. Однажды он с удивлением обнаружил, что они не просто вместе смотрят телевизор, но довольно часто одинаково реагируют на то, что видят. А если их взгляды на передачу или фильм расходились, они начинали спорить, и вовсе не всегда в этом споре побеждал Рафаэль — Лере иногда удавалось его убедить в совершенно обратном тому, в чем он до того не сомневался, и склонить таким образом на свою сторону. Подобное общение с женщиной было для него новым и волнующим. Вскоре он выяснил, что с Лерой можно обсуждать не только фильмы и ток-шоу, но и политические события, а также делиться тем, что с ним произошло на работе. Лилю никогда не интересовали его производственные успехи. Рафаэль подозревал, что она не смогла бы точно произнести заковыристое название научно-исследовательского института, где он работал с юности по сей день. А Лера умудрялась давать ему дельные советы по части общения с начальством, потом даже стала помогать обрабатывать на компьютере кое-какие результаты его исследований. Она как-то запросто «въехала» в электротехнику, хотя по
специальности была инженером-металлургом. Такого родства душ Рафаэль не имел, пожалуй, даже с друзьями. Они, занятые своими семьями и личными делами, уже давно и на приличное расстояние отдалились от него. В маленькой квартирке на Учительской улице его ждала тоненькая большеглазая женщина, которой он со всеми своими проблемами был интересен так, как никому другому до сих пор.
        Когда выяснилось, что Лера беременна, Рафаэль почувствовал, что сильно испугался. Сначала он не мог понять, чего именно. Потом догадался: он испугался того, что теперь потеряет Лерино дружеское участие навсегда. Чертов Андрей, конечно же, вернется к ней, как только узнает, что она ждет ребенка. И что ему, Рафаэлю, тогда делать? Возвращаться к Лиле? От такой мысли он похолодел, потому что вдруг с ужасом осознал: даже если Лиля захочет снова соединиться с ним, ему это уже не нужно. Да, его бывшая жена — потрясающая женщина, но он понял, что для полноценной семейной жизни ему уже мало одного лишь горячего секса. Ему теперь нужна не только жена-любовница, но еще и настоящий друг.
        Лера отказалась сообщить Шаповалову о своей беременности. Рафаэль был рад ее решению. Ему, который всего лишь пару раз бездушно поцеловал Леру перед Лилей, даже стало казаться, что именно он и является отцом ребенка. Более того, он очень желал быть ему отцом, потому и предложил Лере выйти за него замуж. Мысль о том, что эта женщина потом… когда-нибудь… конечно, очень нескоро… сможет полюбить его как хорошего отца ее ребенка, он старался гнать от себя подальше, потому что видел: пока она продолжает любить другого.

* * *
        Лера нервно ходила из угла в угол, потому что время перевалило уже за полночь, а Рафаэля не было дома. Голос на его мобильном отвечал, что абонент вне пределов досягаемости, и предлагал позвонить позднее. Лера уже не знала, что и думать. Она пыталась успокоить себя тем, что Рафаэль — свободный человек, который не обязан перед ней отчитываться, а потому может отсутствовать столько, сколько посчитает нужным. Он может, вообще, взять и съехать. И без того странно, что Рафаэль столько времени исправно приходил после работы к ней, будто к законной жене. В конце концов, должны же быть у него приятели, друзья… и не только друзья… Не-ужели у него появилась женщина? А что, это нормально…
        Интересно, а если бы Лера приняла его глупое предложение о регистрации брака, то он что, тоже… вот так же смог бы опаздывать домой, поскольку встречался бы с другой женщиной? А собственно, почему бы и нет? Брак-то он предлагал фиктивный, ради ребенка… Все-таки хорошо, что она отказалась с ним расписываться. Лера ничего не может делать фиктивно. Она обязательно привязалась бы к Рафаэлю душой, как к настоящему мужу. А он? Нет, пожалуй, она зря о нем так плохо подумала. Если бы они расписались, то Рафаэль не стал бы ее мучить. Все-таки он очень порядочный человек! Тогда, может быть, стоило согласиться выйти за него замуж? Только что изменилось бы? Фиктивный брак так и остался бы фиктивным… ради ребенка… Кстати, Рафаэлю стоило бы побеспокоиться о ребенке. Сам уговорил ее рожать, а теперь заставляет нервничать.
        Устав от тягостных раздумий, Лера пошла в кухню, выпила стакан сока и собралась немедленно же прекратить нервничать, потому что ребенку это действительно вредно, а Рафаэль ей все-таки никто. Она решительным шагом отправилась в комнату, постелила на диван белье, улеглась под одеяло, запретив себе думать о Рафаэле. Но, уперев в потолок глаза, которые никак не желали закрываться, поняла, что не думать не может, потому что о друзьях ведь тоже беспокоятся, даже за тех, кто волен поступать по своему усмотрению.
        К двум часам ночи Рафаэль так и не вернулся. Последний раз Лера взглянула на часы в четверть третьего, а потом все-таки задремала. Когда проснулась утром, настроение сразу испортилось, как только она увидела в собранном виде кресло-кровать (Рафаэль не так давно купил его для себя на какой-то мебельной распродаже). Что же делать? Вдруг с ним что-нибудь случилось? Позвонить разве в милицию? Нет, туда еще рано, даже сутки еще не прошли… Хотя с того момента, когда она видела его последний раз, как раз и прошли… Обзвонить приемные покои больниц? Да она с ума сойдет, если вдруг… Нет, нет и нет! Она ни за что не станет туда звонить! У нее даже пальцы похолодели от ужасных мыслей. Пожалуй, стоит подождать до вечера. Да, она подождет, а потом… Нет, лучше даже не задумываться над тем, что придется делать потом.
        Весь рабочий день Лера только и думала о том, о чем думать не хотела. Домой она вернулась совершенно измотанной и со слезами на глазах. Уже на лестничной площадке она почувствовала запах куриных котлет, которые Рафаэль обожал — покупал в соседней кулинарии и жарил особым способом, с разными приправами. Лера открыла дверь и сразу бросилась в кухню.
        — Как ты мог?  — истерично выкрикнула она, дав наконец волю слезам.
        — Э-э-э! Ты чего? Что еще за слезы?  — Рафаэль оторвался от котлет и кинулся к Лере.  — Помни о ребенке!
        — А ты, ты вспомнил о ребенке, когда не пришел ночевать? Ты что же, думаешь, я бесчувственная? Ну не можешь прийти, так позвони, чтобы я с ума не сходила!  — кричала Лера, размазывая по щекам слезы пополам с тушью.
        — Лер! Ну-у-у… я не мог позвонить… у меня батарейка разрядилась…  — начал оправдываться он, пытаясь прижать ее к себе.
        — Можно подумать, что там, где ты находился, телефона не было! Обыкновенного! Стационарного!  — Лера начала колотить Рафаэля кулаками в грудь.
        — Я не знаю…  — Он ловко перехватил ее запястья.  — Я и не подумал о телефоне…
        — А надо было подумать! Я заснуть не могла! Мне казалось, что с тобой случилось что-то… ужасное…  — Из ее глаз посыпались особенно злые, жгучие слезы. Она чуть с ума не сошла, а он тут… котлеты жарит… Как ни в чем не бывало!
        — Ну перестань, пожалуйста…  — Рафаэль принялся гладить ее по волосам, как маленькую девочку.  — Ничего ведь не случилось… Ну прости… прости… Я не думал, что ты станешь волноваться. Я же взрослый человек! Что со мной могло случиться?
        — Можно подумать, со взрослыми ничего не случается! Со взрослыми как раз чаще всего и случается, потому что они лезут куда не надо!
        — Лера, я никуда не лез, честное слово! И вообще… я так больше не буду… Честно… Я обязательно буду звонить, если вдруг что…
        Лера мгновенно перестала плакать и посмотрела ему в глаза. Ей очень хотелось спросить, где он был, но она задала более дипломатичный вопрос:
        — А «если что» — это что?
        — Ну-у-у… если, к примеру, с друзьями засижусь. У меня, ты просто не знаешь, очень много друзей, школьных и из института. Я давно с ними не встречался, потому что… не хотел рассказывать про Лилю и… вообще… А вчера так получилось, что… Все, такое больше не повторится! Клянусь!
        — Собственно, ты можешь и съехать…  — неуверенно начала Лера.  — Помнишь, ты говорил, что в принципе тебе есть где жить — у родителей в Чудове… Я уже как-то приспособилась к своему положению, меня реже тошнит.
        — Могу, конечно, и к родителям поехать.  — Рафаэль кивнул головой.  — Оттуда, правда, очень тяжело добираться до работы. Но ничего, можно приспособиться, надо будет только пораньше вставать. И если ты хочешь, чтобы я съехал…
        — Нет, я не то чтобы хочу… просто наши с тобой отношения… Они всем странны. Врач в консультации убеждена, что ты мой муж, хотя в карточке четко написано, что я не замужем. Она уверена, что мы живем гражданским браком. Все как-то у нас с тобой по-дурацки…
        — Ничего не по-дурацки! Я съеду, когда ты перестанешь во мне нуждаться или…
        — Что «или»?  — испугалась Лера.
        — Ну, если вдруг у тебя появится… своя личная жизнь… или, например, у меня… Но!  — Он поднял вверх палец.  — Мне ничто не помешает помогать тебе! Я тебя уговорил родить ребенка и от своих слов отказываться не собираюсь. А потому — прекрати зря лить слезы и садись-ка ужинать. Ты только глянь, какие я котлетки замастырил!
        — Прямо уж и ты!  — уже довольно весело отозвалась Лера.  — В кулинарии купил, как всегда.
        — Да, в кулинарии, не отпираюсь. А кто к ним прижарил лучку, чесночку и разного всякого, о чем тебе знать не положено, поскольку это мой секрет, ноу-хау, так сказать? То-то же…
        Телевизор после ужина они смотрели, сидя на диване, тесно прижавшись друг к другу. Лера будто боялась, что Рафаэль снова исчезнет и ей придется опять сходить без него с ума.
        Завернувшись перед сном в одеяло, Лера хотела подумать о том, как Андрей Шаповалов пожалеет о том, что ее бросил, когда увидит с очаровательной девчушкой, но мысли почему-то плавно перетекли на личную жизнь Рафаэля. Лучше бы она у него не появлялась. Ну хотя бы пока она не родит…
        Следующим вечером Рафаэль снова задержался с работы. Домашний телефон опять молчал, а его мобильный по-прежнему не отвечал. В 21.00 Лера решила, что, как только он придет, она тут же попросит его съехать. Ей лишние переживания ни к чему. Со своим положением она действительно уже свыклась и даже находила ожидание ребенка приятным. Ей очень хотелось заглянуть в маленькое личико — будет ли оно похожим на лицо приснившейся девочки? А родится непременно девочка! Машенька, Маруся. Лере уже назначили УЗИ, но она и без него все знает абсолютно точно.
        В половине десятого в замке как-то неуверенно заскрежетал ключ. Лера напряглась от испуга. Это не Рафаэль. Он открывает дверь таким рывком, что ей каждый раз кажется: именно сегодня замок будет снесен напрочь. Лера выползла в коридор и с ужасом слушала, как медленно поворачиваются железки внутри ее довольно хитрого замка. Все… Рафаэля ограбили и, может быть, даже… убили… а теперь пришли к ней… Хорошо бы, чтобы не пришлось долго мучиться… Лучше уж сразу…
        На этой ее мысли дверь наконец распахнулась, и в коридор ввалился Рафаэль — в состоянии очень сильного подпития. Когда замок жутко хрястнул за его спиной, мужчина, не без труда сфокусировав взгляд на Лере, проговорил:
        — О! Лера! Это ты? А это я… Я пришел! Как обещал, так и сделал… да… Я всегда выполняю обещания…
        — Ты вовсе не обещал напиваться,  — сказала она, болезненно скривившись.
        — Не обещал?  — удивился Рафаэль и уселся на подставку для обуви.  — Странно…
        — Может, разденешься?  — предложила Лера, решив не уточнять, что именно ему кажется странным.
        — Могу…  — Рафаэль с такой силой дернул за язычок «молнии» на куртке, что он остался у него в руке. Это его здорово насмешило.  — Ха! Что за куртки делают? Нипочем не рас… рас… в общем, никак не снять… сама видишь…
        — Дай-ка я…  — Лера присела перед ним и принялась расстегивать «молнию». Расстегнула, чуть не сломав ноготь, потом стащила с Рафаэля куртку и взялась за сапоги, причитая: — Да что же это такое? Зачем ты так напился?
        — С горя, Лера, с горя,  — пророкотал Рафаэль и соскользнул с подставки на пол. Уперев в нее спину, он попытался поймать Лерин взгляд, а когда поймал, продолжил: — Вот как ты думаешь, где я вчера был?
        — Не знаю.  — Лера жалко покачала головой.
        — Правильно, не знаешь, потому что я тебе вчера этого не сказал. А был я у женщины… Красивой…  — И он попытался изобразить руками, насколько женщина была хороша.  — И что же ты на этот счет думаешь?
        — Ничего я не думаю,  — поспешила с ответом Лера.  — Зачем мне думать о твоих женщинах?
        — А могла бы и подумать, между прочим… Ты вот мне кто? Друг или… в-вражья сила?
        — Ну, конечно, друг.
        — А если друг, то должна понять, что мне… что я… Слу-у-ушай, Лера! А у нас с тобой выпить нету?
        — Ты уже достаточно выпил!  — взвыла она и попыталась поднять его с пола.  — А ну вставай! Развалился тут…
        С большим трудом Лера дотащила его до дивана, на который Рафаэль повалился кулем, что его тоже очень развеселило. Отсмеявшись, он сказал:
        — Что-то я ослаб, не пойму от чего… А ты…  — Рафаэль опять нашел Лерины глаза и продолжил: — А ты никогда… даже не приголубишь… Тебе что, жаль какого-нибудь… завалящего поцелуйчика, а? Та-акого малю-у-усенького…
        — А не надо пить…  — пробормотала Лера.
        — А я могу и не пить… А ты тогда поцелуешь, скажи? Поцелуешь?  — Он попытался приподняться с дивана.
        — Там видно будет…  — буркнула Лера и толкнула его обратно на подушку.
        Рафаэль откинулся на спину и, не отведя взгляда от ее глаз, как-то сразу утратив веселость, почти трезвым голосом спросил:
        — И что же ты увидишь, Лера?
        — Увижу, что ты трезвый!
        — И поцелуешь?
        — Поцелую,  — вынуждена была согласиться она.
        — Тогда хорошо,  — закрыв глаза, прошептал Рафаэль.  — А пока я посплю, ладно?
        И он заснул. И просыпаться, по всей видимости, не собирался. Лера вынуждена была улечься спать на его кресло. Наволочка пахла туалетной водой Рафаэля, и Лере казалось, что она лежит, уткнувшись ему в грудь. А разве было бы плохо, если бы ее голова лежала у него на груди? Нет, не то чтобы плохо, но совершенно невозможно. Она все еще любит Андрея, а Рафаэль по-прежнему тоскует по своей Лиле. Лере кажется, что она это чувствует. Он и к другой женщине пошел от отчаяния. В конце концов он же не монах. А что он такое нес про поцелуи? Ерунда! Просто спьяну. Спьяну чьих только поцелуев не захочется. В трезвом виде он никогда не смотрел на Леру, как… как на женщину. Точно, никогда. Рафаэль давно объяснил ей, что она не в его вкусе. Неужели ему, несмотря на вкус, все-таки действительно хотелось, чтобы она его, как он выразился, приголубила? А она могла бы его приголубить, если, конечно, абстрагироваться от всего и, главное, не вспоминать об Андрее? Лежа в кресле Рафаэля, Лера пожала плечами. Андрей, конечно, вне конкуренции, но внешне Рафаэль совсем неплох: высокий, крепкий, с нормальным мужским лицом.
Глаза у него даже красивые — слегка зеленоватые, удлиненные, а ресницы смешно торчат, совсем прямые. И волосы торчат — ежиком. Наверное, жесткие…
        Проснулась Лера от звонка будильника и долго не могла понять, почему вдруг оказалась не в своей постели. Когда услышала из ванной плеск воды, вспомнила, что вечером Рафаэль явился домой в дико пьяном виде. Она набросила халат на ночную рубашку и вышла на кухню. Следом за ней появился Рафаэль с влажными волосами и помятым лицом. Не глядя на Леру, он буркнул: «Доброе утро»,  — и взялся за чайник.
        — Ты ничего не хочешь мне сказать?  — спросила Лера.
        — Ты прости меня, а?  — глухо отозвался он.  — Я вчера напился, как самая паршивая свинья. Кажется, наговорил лишнего…
        — Уж точно, наговорил.
        — Да?!  — Рафаэль с испугом обернулся.  — Что именно? Понимаешь, я плохо помню… голова трещит… страшное дело…
        — Про женщин своих рассказывал,  — усмехнулась Лера.
        — Да ну? Не может быть!  — отмахнулся он.
        — Почему вдруг не может? Разве ты не мужчина в самом расцвете лет? Ты даже претендовал…  — Лера специально сделала эффектную паузу, и Рафаэль на нее среагировал еще более испуганно:
        — На что… претендовал?
        — На мои поцелуи!  — торжественно объявила она, еле сдерживая смех.
        — Да? А ты что?
        — А я с алкашами не целуюсь!
        — Лера, я не алкаш, ты же знаешь. Это первый раз.
        — Не первый, а второй!  — Лере доставляло удовольствие его пугать.
        — Как это второй, когда первый?  — не согласился он.
        — А кто в театре пивом надрался, когда мы только познакомились?  — все-таки не выдержала и расхохоталась Лера.  — И тоже, между прочим, предлагал провести тестирование поцелуями.
        Лера хотела продолжить в том же залихватски-пренебрежительном тоне, но вдруг вспомнила, как он поцеловал ее при Лиле, и ей вдруг почему-то стало неловко. Она замолчала и отвернулась к окну.
        — Да-а-а…  — протянул Рафаэль.  — Может быть, ты была права, когда называла наши отношения странными. Может быть, мне все-таки лучше съехать от тебя?
        — Может быть,  — согласилась она, не поворачиваясь.
        — Хорошо,  — буркнул он ей в спину,  — я сегодня все обдумаю… еще раз… и вечером тебе скажу. Ты тоже подумай. Но, Лера, при любом нашем решении… ты, пожалуйста, обещай мне, что позвонишь, если что… И вообще, что будешь постоянно звонить и держать меня в курсе! Я не забыл, что обещал тебе помогать.
        — Да, позвоню,  — всего лишь и сказала она, потому что большего выдавить из себя не могла.
        Они первый раз позавтракали в полном молчании, молча дошли до метро и, кивнув друг другу, разошлись на свои ветки. В толчее поезда Лера уткнулась носом в чью-то кисло пахнущую влажной кожей куртку и с грустью думала о том, как снова будет жить одна. Одной, конечно, плохо, но так, как они жили с Рафаэлем… Это действительно неправильно, мужчине с женщиной так нельзя жить.
        К вечеру в Лере поселилась уверенность, что Рафаэль задержится, а то и вовсе не придет и сегодня. И не позвонит. Но она уже не волновалась, подумав, что тот наверняка решает проблему с жильем. Они потом попрощаются, когда он придет за вещами.
        Услышав звонок в дверь, Лера вздрогнула. Кто бы это мог быть? У Рафаэля есть ключи. Так и не научившись спрашивать: «Кто там?» — она слегка приоткрыла дверь и от неожиданности тут же отпустила тяжелую створку. Дверь распахнулась, тяжело шмякнувшись о стену, и Андрей Шаповалов предстал перед ней во всей красе. У Леры мелко-мелко, как секундомер, застучало сердце.
        — Войти можно?  — смущенно спросил он.
        Она посторонилась без слов. Ее любимый мужчина прошел в коридор, до боли знакомыми движениями снял шапку и куртку, повесил их во встроенный шкаф и опять спросил:
        — Куда можно пройти?
        — Куда хочешь,  — вдруг хрипнув, ответила Лера и вынуждена была откашляться.
        Андрей кивнул, прошел в комнату и сел на диван. Лера села напротив него на кончик кресла Рафаэля и замерла в ожидании. А что, если он пришел навсегда? Как же вовремя Рафаэль ушел! Но как ей себя вести? Биение сердца перешло в режим бешеной дроби, какую выдает цирковой барабанщик перед исполнением смертельно опасного акробатического номера. Скорей бы Андрей все сказал, ей же нельзя волноваться… Что эти мужчины с ней делают!
        Андрей, будто почувствовав ее нечеловеческое напряжение, заговорил:
        — Лера, дело в том… В общем, я узнал, что ты беременна. Это так?
        — К-как узнал?  — растерялась Лера.
        — Ну… этот твой сказал…
        — Кто?  — не поняла она.
        — Я не знаю, как его назвать — бойфренд… сожитель… возлюбленный… Ты уж выбери сама, как его называть.
        — Какой еще возлюбленный?  — все еще не понимала Лера. У нее был только один возлюбленный — он, Андрей.
        — Рафаэль Данишевский.
        — Рафаэль?  — переспросила Лера.  — Как он тебя нашел?
        Шаповалов поморщился:
        — Ну Лера! Это ведь я не знал, что он муж Лили, а ты-то знала. Чего же удивляешься тому, как он меня нашел?
        — А… да-да…  — мелко, в такт все еще колотящемуся сердцу, закивала Лера.  — Только я не понимаю, зачем он так поступил. Я его не просила, Андрей!
        — Он сказал, что сообщает мне новость по собственной инициативе. Но, Лера… Он утверждает, будто ребенок мой. Вы что, проводили какое-нибудь обследование?
        — Нет,  — поспешила заверить его она,  — не проводили. Зачем оно?
        — Затем, чтобы точно знать, чей ребенок.
        — Но мне не нужно никаких обследований! Я и так абсолютно точно знаю, чей у меня ребенок!
        — Разве в данной ситуации ты можешь утверждать, кто отец?  — вскинулся Шаповалов.
        — Могу,  — тихо ответила она.
        — Ну, согласись, что это несерьезно! Зачем мне чужой ребенок?
        Лера вдруг поняла, что Андрей даже не может себе представить, какие невинные отношения связывали ее с мужем его любовницы. Она грустно улыбнулась и сказала:
        — А с чего ты решил, что я тебе навязываю своего ребенка? Я тебя не звала, Андрей!
        — Понимаешь, этот… Лилин муж… он ко мне чуть не с ножом к горлу…
        — А мне от тебя ничего не надо,  — перебила его Лера.  — Ты можешь возвращаться к своей Лиле.
        — Нет, если ребенок мой, то я… я всегда пожалуйста… я же не откажусь, если он действительно мой…
        — Что-то я никак не пойму, чего ты от меня хочешь, Андрей,  — не по-доброму усмехнулась Лера.
        — Я считаю, что тебе надо как-то обследоваться, выяснить все на предмет отцовства,  — обстоятельно ответил Шаповалов.
        — Даже не подумаю ничего выяснять!  — рассмеялась Лера, и сердце ее наконец перестало мучительно биться в грудной клетке.
        — А ты посвежела лицом. Наверное, тебе на пользу беременность,  — неожиданно сказал Андрей. Потом оглядел ее фигуру.  — Хотя вроде бы ничего и незаметно. Какой срок?
        — Пятый месяц.
        — А почему вы расстались с… Данишевским?  — опять без всякой логики спросил он.
        — Тебе-то что за дело?  — с той же недоброй усмешкой отозвалась Лера.
        — Да, пожалуй, мне не должно быть до этого никакого дела, но почему-то есть. Ты любила его, Лера, или так только… мне назло?
        — Я всегда любила только тебя, Андрей,  — сказала она, прямо глядя в его глаза.
        Шаповалов смутился, отвел взгляд и снова спросил, глядя в пол:
        — Всегда — в смысле раньше?
        — По-моему, у этого слова только одно значение. Всегда — оно и значит всегда.
        — То есть ты хочешь сказать, что и сейчас…
        — Да, я и сейчас тебя люблю,  — честно ответила Лера.  — Но моя любовь не накладывает на тебя никаких обязательств. Мне действительно ничего от тебя не надо.
        — А если бы…  — начал он и надолго замолчал.
        — Ты о чем, Андрей?  — вынуждена была спросить Лера.
        — А если бы я… вернулся к тебе… ты смогла бы…  — смутившись, Шаповалов опять запнулся.
        — Мне не нужно подачек, даже ради ребенка,  — ответила она.
        — А если это не подачка, а…  — Он уронил лицо в ладони, потер ими щеки и произнес, по-прежнему глядя в пол: — Запутался я, Лера… Мечусь между двух огней. Нет покоя в душе. Последнее время очень часто о тебе думаю.
        — И что же ты думаешь?  — осторожно спросила она.
        — Может, я зря все это… с Лилей… Мы с ней все-таки очень разные люди, а потому мне с ней нелегко.
        — Наверное, легко редко бывает.
        — Да, но с тобой мне было даже о чем молчать! С Лилей все по-другому…
        — Знаешь что, Андрей…  — Лера встала с кресла, давая ему понять, что аудиенция окончена. Ей очень хотелось бы, чтобы он оставался с ней рядом как можно дольше, но она понимала: сейчас он не останется, ему надо все обдумать. Лера набрала в легкие побольше воздуха и выдохнула: — Ты уж разберись в себе, а потом приходи. Я буду тебя ждать…

* * *
        Лиле очень не нравилось то, что происходило с Андреем. Он все с тем же удовольствием принимал ее ласки, они проводили упоительные часы в постели, но в остальное время его поведение с каждым днем менялось в худшую сторону. Жить в квартире Рафаэля он по-прежнему наотрез отказывался. Лиля рассчитывала, что с уходом мужа она наконец получит Андрея в полное и окончательное свое владение, и злилась, что намеченная программа сбоила. Андрей не оставался на ночь и всегда уходил домой, как она его ни уговаривала, как ни соблазняла. Кроме того, он перестал приглашать ее, как раньше, в театры и концертные залы. Честно говоря, Лиле всякие там концерты и спектакли и на дух были не нужны, но ей нравилось бывать на людях с Андреем. Она гордилась, что у нее такой красивый и элегантный спутник. Рафаэль тоже был не плох, но по сравнению с Андреем все-таки простоват. Он не умел одеваться с таким шиком и так значительно улыбаться. Лиля с благоговейным чувством брала Андрея под руку и с гордо поднятой головой ходила с ним по театральным фойе, ловя заинтересованные взгляды женщин, адресованные ее мужчине.
        С трудом следя за скучными событиями, разворачивающимися на сцене, она думала только о том, как по окончании спектакля они поедут домой и Андрей наконец заключит ее в свои объятия. Всем театральным представлениям она предпочитала собственную постановку, где она являлась и режиссером, и главной героиней, а Андрей — одновременно и благодарным восторженным зрителем, и участником организованного ею чувственного действа. Но беда была в том, что и это самое действо начало постепенно сворачиваться и скукоживаться. Лиля чувствовала, что ее тело все еще волнует Андрея, но что-то в их интимных отношениях с каждым проведенным вместе вечером неуловимо менялось.
        — И все-таки у тебя появилась другая женщина,  — заявила Лиля, после того как Андрей, довольно быстро оторвавшись от нее, вдруг начал изучать записную книжку своего мобильника.
        — Да с чего ты взяла?  — вроде бы удивился он, но Лиля всем своим разгоряченным телом, всей кожей почувствовала, что попала в самое яблочко. Она приподнялась на локте, забрала у него телефонную трубку и потребовала: — Посмотри мне в глаза и скажи, что любишь. Тогда я поверю, что у тебя никого нет, кроме меня.
        Надо сказать, что раньше всякие нежные словечки не интересовали Лилю и даже были ей смешны. Детдомовское детство напрочь лишило ее всяческих сантиментов. Она занималась сексом с тем, с кем хотела, никогда не сопровождала физическое совокупление цветистыми фразами и не ждала их от своих мужчин. Лиля даже мужу не признавалась в любви. Любви, конечно, и не было, но ей, запросто и со вкусом сочинявшей всяческие небылицы во имя собственного блага, даже в голову не пришло соврать. А Рафаэль и не заметил того, что она ему не сказала пресловутое «люблю», видимо, потому, что сам был безумно влюблен и страшно обрадовался, когда девушка согласилась выйти за него замуж. Он посчитал это самым настоящим признанием в любви с ее стороны.
        Андрея Лиля впервые полюбила всем существом, но слов любви и ему не говорила. Просто не умела, не была им обучена. Несмотря на то что до замужества она некоторое время проработала библиотекарем, Лиля почти не читала книг, где можно было бы ознакомиться с образцами любовных признаний, а то, что «долбили» на уроках литературы в школе и техникуме, давно забыла. Сейчас же, когда Андрей начал непостижимым образом от нее ускользать, Лиля вдруг сообразила, что и он никогда не говорил ей о любви. Она не заметила этого, как в свое время Рафаэль. Ей достаточно было того, что Андрей тает в ее объятиях и в ответ дарит ей фантастический чувственный восторг. Теперь она вспомнила о знаменитой фразе «Я тебя люблю» и именно ее потребовала от Андрея в качестве мощного успокоительного средства.
        Шаповалов недовольно скривился, забрал у нее свой мобильник и раздраженно сказал:
        — Ну к чему лишние слова, когда и так все ясно!
        Он открыл флип телефона и собрался с кем-то переговорить, но Лиля опять выхватила у него из рук трубку и отбросила ее подальше в кресло.
        — В чем дело?  — рассердился Андрей.  — Человек ждет моего звонка! Это по работе, и очень важно!
        — Ничего не сделается с твоим важным человеком по работе!  — очень четко произнесла Лиля.  — Подождет, пока ты не ответишь на мой вопрос!
        — На какой?
        — На тот же самый? Скажи, ты любишь меня?
        — Ты сама знаешь.
        — Не знаю!
        — Раньше тебя почему-то…  — начал Андрей, но Лиля резко оборвала его:
        — Не уходи от ответа!
        — Ну… мне с тобой хорошо…
        — Я знаю. Но сейчас спрашиваю о другом!
        Андрей помолчал немного, покусывая губы, потом посмотрел ей в глаза и сказал:
        — Я повторяю: мне с тобой хорошо. Но, возможно, к любви это не имеет отношения.
        Лиля почувствовала, как внутри ее сжалась невидимая пружина, которая, распрямляясь, обычно бросала ее в жестокую и беспощадную схватку с врагом. Последний раз ощущение сжатой пружины внутри тела, как помнила Лиля, возникало в детдоме. Но там всегда можно было освободиться от этого состояния, повыдрав кому-нибудь волосенки и расцарапав щеки. Сейчас нужно было как-то перетерпеть. Лиля с трудом сглотнула, пытаясь затолкать распрямляющуюся пружину поглубже, с силой сжала и разжала кулаки и почти ровным голосом спросила:
        — Так «возможно» или «не имеет»?
        Андрей опять сморщился, потом по своей привычке потер лицо ладонями и ответил:
        — Не имеет.
        — А к чему же это имеет отношение?  — вытолкнула из себя Лиля.
        — Разве ты не знаешь, как называется то, чем мы с тобой только что занимались?  — усмехнулся Андрей.
        — И как же оно называется?
        — По-моему, сексом. А ты что думала?
        — Правильно ли я понимаю,  — медленно начала Лиля,  — что со мной ты занимаешься сексом, а любишь… другую женщину?
        Андрей, который, видимо, решил поставить все точки над «i», кивнул головой и сказал:
        — Да.
        — И когда же ты успел ее полюбить, если все время был со мной? Она кто? Вы вместе работаете?
        — Нет. Мы жили с ней… до тебя. Я собирался на ней жениться, но познакомился с тобой и… увлекся. Ты, Лилька,  — невесело улыбнулся он,  — фантастическая женщина! Мне долгое время казалось, что ты — само совершенство, но…
        — Договаривай,  — потребовала Лиля у запнувшегося Андрея.
        — Оказалось, что одного фонтанирующего секса мало для любви.
        — А что же надо еще?
        — Много чего. Нужны общие интересы, наклонности и еще что-то… неуловимое… Я, пожалуй, не смогу определить это словами. Возможно, у этого и нет словесных обозначений. Кроме того, выяснилось, что у нее… у той женщины… будет ребенок.
        — Она тебе так сказала?  — ощетинилась Лиля.  — Но за прошедшее время она могла…
        — Про ребенка мне твой муж сказал!  — перебил ее Андрей.
        — Рафаэль?
        — А разве у тебя есть другой муж?
        — Нет, но…
        — В общем, Лилька, держись за свои кружева, чтобы не упасть. Оказалось, что твой Рафаэль все это время жил с моей… бывшей женщиной… без пяти минут женой…
        — Как?  — Лиля почувствовала, что от лица уже отлила вся кровь. Несмотря на то что Рафаэль однажды приводил в дом какую-то бабу, в собственном муже она была уверена: стоит ей его только пальцем поманить…
        — Вот так! Познакомились каким-то чудесным образом. Представляешь, я даже умудрился с ним подраться. Но тогда я еще не знал, что он твой муж, для меня он тогда был лишь любовником моей женщины.
        — Любовником?  — недоверчиво переспросила Лиля.
        — А ты думаешь, можно жить с женщиной, испытывая к ней только платонические чувства?
        — Платонические? Что еще за чувства?
        — Это когда без секса, Лиля! Ты можешь жить с мужчиной без секса?
        Она растерянно покачала головой.
        — Вот и они, думаю, не смогли.
        — Ну так ведь тогда… Короче говоря, с чего Рафаэль взял, что ребенок твой? Может быть, его?
        — Честно говоря, я тоже сомневаюсь в своем отцовстве, но они оба — и Рафаэль, и Лера — уверены, что ребенок мой.
        — И ты им веришь?  — взвилась Лиля, даже не вспомнив, что ту бабу, которую Рафаэль приводил домой, он тоже называл Лерой.
        — Странное дело, но мне хочется им верить,  — ответил Андрей.  — По-моему, я уже наконец созрел для семьи. Тридцать восемь лет — не шутка!
        — А я?  — не своим голосом проговорила Лиля.  — А как же я? Что будет со мной?
        — Ну давай попробуем вернуть все на круги своя.
        — Ты специально говоришь так, чтобы я не понимала, да?  — зло выкрикнула она.
        — Я имел в виду, что, возможно, тебе тоже есть смысл опять соединиться со своим мужем.
        — Но я не люблю его!
        — Он плохой любовник?
        — Нормальный! Но я… я тебя люблю…  — выдохнула Лиля и заплакала. Последний раз она плакала лет в десять, когда наконец поняла, что мама никогда не заберет ее из детдома.
        — Лиля! Ты ли это?  — удивился ее слезам Шаповалов.  — На кой черт тебе-то любовь, если твой муж — хороший любовник и, насколько я знаю, прилично зарабатывает?
        — Издеваешься, да?  — произнесла Лиля таким мрачным тоном, каким уже однажды говорила, что не позволит ему ее бросить.
        — Нет. Я называю вещи своими именами,  — ответил Андрей. И вдруг испугался почерневшего лица своей любовницы. Ему ли не знать, насколько она сильна характером! Месть сильной и не очень умной женщины может быть страшна.
        — То есть… ты меня все же бросаешь, так?  — зловеще спросила Лиля.
        Шаповалов опять немного помолчал, глядя ей в глаза и мысленно взвешивая все «за» и «против», и наконец ответил:
        — Да.
        — И это последнее твое слово?
        — Последнее.
        — Хо-ро-шо!  — по слогам произнесла Лиля и с силой столкнула его с дивана. И крикнула с почти четко произнесенным «р»: — Убир-р-райся!
        Андрей с самой независимой улыбкой поднялся с пола, натянул джемпер, забрал с кресла свой мобильник и вышел в коридор. Лиле хотелось бы, чтобы он изо всей силы шандарахнул входной дверью, потому что этот грохот соответствовал бы той буре, которая бушевала в ее душе. Но интеллигентный Шаповалов так аккуратно прикрыл ее, что замок лишь тихонечко щелкнул. Лиля упала в подушку лицом. Что же он с ней делает? За что же он ее так? Она ли не угождала ему во всем? Она ли не любила? Он ведь сам говорил ей, что ни с одной женщиной не испытывал такого восторга, как с ней? И что же вдруг случилось? Почему Андрея потянуло обратно к той женщине, которую он уже однажды бросил?
        Лиля резко поднялась и села на одеяле, обхватив руками все еще голые колени. Нет! Он все врет! Не может быть, чтобы дело было в ребенке! На что ему ребенок? Он же не Рафаэль, помешанный на детях. Муж-то все время твердил ей, что надо завести ребенка, а Андрей никогда о детях не говорил. Наверное, эта баба… кажется, ее Лерой зовут… опять заманила его к себе в постель. Поднаторела, видно, в любовных утехах с Рафаэлем! Что ж, было у кого набраться уму-разуму. Рафаэля не кто-нибудь, а она, Лиля, обучала тонкостям постельного искусства. Черт, никому нельзя доверять! Никому! Уж на что Рафаэль казался принадлежащим ей с потрохами, а что вышло на деле… Ну ничего, она этого так не оставит. Они еще пожалеют, что так подло поступили с ней. А эта Лера — до чего же кошмарное имя!  — еще проклянет тот день, когда родилась на свет. И еще сильнее тот, когда собралась родить сама. Лиле все равно, чей у нее ребенок: Андрея или Рафаэля. Оба эти мужчины являются ее, Лилианы Данишевской, собственностью, потому что она носит фамилию одного и до смерти любит другого.
        Что-то там Андрей говорил про какую-то неуловимость в отношениях мужчины и женщины… Глупость какая! Чушь! В нашем мире все уловимо и все имеет свою цену. Любовь тоже. Все продается и покупается! Любовь, конечно, стоит дороже пары часиков секса. Лиля теперь отчетливо это видит и обязательно что-нибудь придумает. Ей не привыкать к купле-продаже!
        Лиля спрыгнула с дивана и начала лихорадочно одеваться. Она знает куда ей бежать. То есть к кому. К Люське Огородниковой! Они с ней на соседних койках в детдоме все детство прокуковали, есть что вспомнить. И есть чем Люську прижать, если вдруг начнет ломаться. В общем, Огородникова обязательно поможет. Она в отличие от Лили пошла не в библиотекари. Люська пошла учиться, как говорила, по призванию. И очень к месту сейчас ее призвание! Хорошо еще, что Лилин муж не жадный человек, денег ей оставил… На дело они пойдут… на хоро-о-ошее дело…
        — Нет!  — отрезала Люська, которая уже давно была не Огородниковой, а Новиковой, по мужу.
        — Люся! Неужели ты не поняла, в каком я нахожусь положении?  — взвыла Лиля.  — Мне сейчас хоть в реку головой! Мерзкая тварь увела у меня обоих мужчин! Она должна быть наказана! Я не могу этого так оставить!
        — Ты со своими способностями, Лилька, запросто найдешь себе третьего. И ничуть не хуже первых двух.
        — А мне не надо третьего! Я с ума схожу по… В общем, по тому, который ушел к этой женщине. Понимаешь?
        — Я все понимаю, но помочь тебе ничем не могу!  — Люська еще раз резанула рукой воздух и встала перед Лилей, скрестив на груди руки и всем своим видом показывая, что подружке детства лучше уйти восвояси.
        — Можешь!  — уже с настоящей угрозой в голосе проговорила Лиля.
        — То, что ты мне предлагаешь,  — уголовное дело. Я не собираюсь садиться из-за тебя в тюрьму! У меня, между прочим, семья! Дети!
        — Никто не узнает!
        — А если узнает?
        — А ты уж постарайся, чтобы никто не узнал.
        — Да зачем мне это надо?  — всплеснула руками Люська и уперла ими в бока.
        — Это мне надо!  — прошипела Лиля.  — Так надо, что я тебе… заплачу… Сколько скажешь, столько и заплачу.
        — Миллионерша, что ли?
        — Но ты же не станешь зарываться, Люська! Ты же ведь не уголовный авторитет!
        — Да я вообще не стану ничего такого делать! Ох, шла бы ты из моего дома, Лилиана…
        — Нет, Люська. А иначе ты пожалеешь…
        — Пожалею? С чего бы?
        — С того!  — Лиля зловеще рассмеялась. Вместо того чтобы уйти, она опять уселась на табуретку в кухне, с которой только что поднялась, и демонстративно положила ногу на ногу.
        — Что? Что ты еще задумала?  — уже с тревогой спросила Люська и уселась напротив, напряженно вытянув в сторону бывшей приятельницы тонкую белую шею.
        — Ага, испугалась,  — удовлетворенно произнесла Лиля и расправила на груди воланы блузки.
        — Чего мне пугаться?  — презрительно спросила Люська, но Лиля видела, что подружка детства несколько дрогнула.
        — Как чего? Я слишком много про тебя знаю и могу кое-кому рассказать.
        — Кому?  — еле слышно произнесла Люська, догадываясь, что задумала Лиля.
        — Ты все правильно понимаешь!  — хохотнула та.  — Новикову твоему расскажу! Думаю, Вовка обалдеет, когда узнает, как его правильная женушка и мать двоих его миленьких детишек голая скакала по детдомовскому подвалу и ублажала всех наших парняг без разбору!
        — Замолчи!  — рявкнула Люська и с ужасом посмотрела на плотно прикрытую дверь кухни.
        — Пока замолчу, так и быть,  — уже тихо ответила Лиля.  — Но если ты не согласишься мне помочь, я твоему мужу еще и про Дерюгина, детдомовского плотника, и про директора нашего, Николая Савельевича, расскажу, как он в спальню к нам заглядывал и как ты…
        — Заткнись лучше, Лилька,  — прошептала Люська,  — ты не хуже меня знаешь, что от Савельича некуда было деться… И плотник был редкой сволочью!
        — Я-то знаю, а чистенькие домашние детки вроде твоего Вовки никогда не поверят, что отказаться было нельзя. И потом… Савельич-то с Дерюгиным принуждали, а вот наши парни в подвале… Там-то ты, милая моя, все по доброй воле творила. Разве нет?
        — Так ты ж не лучше, Лилька! Ты ж меня и привела туда, подлюга!
        — Нашла подлюгу…  — рассмеялась Лиля.  — Тебе же понравилось!
        — Так дура была малолетняя!  — с отчаянием в голосе проговорила Люська.
        — Про то ты потом скажешь своему Новикову, когда у него глазенки на лоб вылезут от историй из жизни, которые я ему понарассказываю. Даже ведь и придумывать ничего не придется, одну только чистую правду говорить буду.
        — Лилька!
        — О чем спор, девчонки?  — Люськин муж, Володя, просунул голову в кухню.  — Чайку что-то хочется…
        — Подождешь!  — бросила своему мужу через плечо жена, а Лиля обворожительно улыбнулась ему и сказала бывшей подружке:
        — А что, Люсь, давайте действительно выпьем чайку.
        После ее предложения Володя протиснулся в кухню, сел на свободную табуретку и спросил Лилю:
        — Ну, как жизнь проистекает?
        Лиля еще шире улыбнулась и так ловко повела плечами, что на блузке расстегнулась следующая за уже расстегнутыми пуговка и перед чужим мужем во всей красе заблистали полукружья ее пышной груди. Затем она положила ногу на ногу, и узкая юбка, натянувшись, выразительно поехала вверх, демонстрируя тугое бедро в телесного цвета колготках. Новиков, будучи нормальным мужчиной, не мог не задержать взгляда на обнажающихся прелестях, а Люська, как нормальная жена, не могла его долгого взгляда не заметить. На ее скулах моментально зажглись алые пятна. Она слишком хорошо знала свою детдомовскую подругу, а потому до ломоты во всем теле испугалась за мужа. Мужчины совершенно не в силах были противиться Лильке, а той все равно с кем… Уведет мужа, он и глазом не успеет моргнуть…
        — Кажется, Дашенька плачет, пойди посмотри,  — сказала Люська мужу.
        Тот прислушался и покачал головой:
        — Не-е… Показалось.
        — Проверь, Вова,  — попросила Люська,  — а я пока чайник поставлю, бутербродов сделаю.
        Новиков пожал плечами и вышел из кухни. Люська с озверелым лицом набросилась на Лилю:
        — Я убью тебя,  — выдохнула она,  — если ты только…
        — Ага, поняла, каково это, когда клеят твоего мужчину!  — тихо ответила Лиля.  — Имей в виду, Люська, если ты мне не поможешь, твой Новиков станет со мной спать как миленький. Никуда не денется! Ты же в моих способностях нисколько не сомневаешься, не так ли?

* * *
        Лера никак не могла понять, что мешает ей жить. Вроде бы все у нее сейчас обстоит именно так, как когда-то мечталось. Андрей к ней вернулся. Он с ней нежен и предупредителен. Неужели ей мешает то, что он уходил к другой женщине? Она представляла, как он обнимал ту, другую, как та, другая, отвечала ему, как они вдвоем… На этом месте она заставляла себя переключаться на какие-нибудь другие мысли, хорошие, например, о том, как у нее родится девочка, которую она уже про себя давно называла Машкой, и как Андрей будет с ней нянчиться. Некоторое время ее мозг исправно продуцировал идиллические картины семейного счастья, а потом они сами собой сменялись на другие, где тот же Андрей сливался в порыве пламенной страсти с женой Рафаэля. Эти картины были настолько яркими, что Лере аж виделись слегка влажные светлые волоски на разгоряченном Лилином виске.
        Сама Лера уже не могла предоставить возлюбленному свое тело в полное владение, как раньше, потому что внутри ее жила Машка. Лера очень боялась ей навредить и вынуждена была сворачивать любовную увертюру, а процесс интимной близости контролировать в такой степени, что ни о каком удовольствии не могло идти и речи. Она чувствовала, что Андрей недоволен. Он, разумеется, сдерживал свои чувства, понимая причины ее вынужденной холодности, но на пользу их отношениям все это не шло. Лера видела, что Шаповалов томится, но ничего не могла изменить. Неожиданно оказалось, что на данном жизненном этапе Машка стала для нее важнее Андрея. Лера думала, что именно из-за охлаждения в интимных отношениях Андрей по-прежнему не предлагает ей замужества, но надеялась, что с рождением ребенка все у них наладится.
        С Рафаэлем Лера общалась редко. Как только он узнал, что к ней вернулся Андрей, звонить ей домой перестал, чтобы лишний раз его не раздражать. С Лилей Рафаэль так и не сошелся. Сказал, что ей он по-прежнему не нужен, да и у него, похоже, все чувства к ней перегорели. Оказалось, что не так-то легко простить измену жены. Он жил у родителей, в Чудове. Они тяжело пережили его разрыв с Лилей и то, что он не захотел судиться с ней из-за квартиры, но в конце концов вынуждены были смириться с решением сына. Таким образом, как шутил Рафаэль, они с родителями зажили в полном мире и согласии.
        Разговоров с Рафаэлем Лере не хватало. Андрея мало интересовало, как развивается в ней Машка. После посещения консультации, контрольных взвешиваний и анализов Лера сама звонила Рафаэлю на мобильник и докладывала, как идут дела. Он всегда задавал кучу дополнительных вопросов, бурно радовался, если у нее все шло как надо, и предлагал свозить ее к приятелю в Военно-медицинскую академию, если у нее находили какие-нибудь отклонения от нормы. Лера всегда отказывалась, потому что отклонения были незначительными и легко исправлялись специальными диетами.
        Однажды Рафаэль предложил:
        — Лерка, давай как-нибудь встретимся. Страшно хочу увидеть, как ты растолстела! Ты была такой спичкой, что просто не верится, как в тебе может умещаться целая Машка.
        — Ну-у-у… не зна-а-аю…  — протянула Лера. Ей и самой хотелось увидеться с Рафаэлем, но она понимала, что их встреча понравиться Андрею не может.  — Как ты себе это представляешь?
        — Надо подумать… Ты сама подумай. Я бы пригласил тебя в Чудово, но стоит ли тащить тебя в твоем положении в такую даль…
        И вот однажды подходящий случай представился — Андрей уезжал в командировку в Москву. Лера, проводив его, тут же позвонила Рафаэлю:
        — Ты можешь приехать на свидание с Машкой,  — пошутила она.  — Андрея аж целую неделю не будет дома.
        Они выбрали день, и Рафаэль действительно приехал с огромным пакетом подарков. Там были и фрукты, и соки, и игрушки, и даже ярко-красное платьице с кружевными воланчиками.
        — Ты сумасшедший!  — рассмеялась Лера, разглядывая платьице.  — Оно ж на ребенка лет трех!
        — Ну и что? Дорастет и до трех. Не мог, понимаешь, оторваться, как представил себе такую маленькую принцессу в темных кудряшках. Брюнеткам очень к лицу красное.
        — Когда-то тебе очень не нравилась моя красная помада,  — вспомнила Лера.
        — Знаешь, я, наверное, к ней уже привык, а потому…  — Рафаэль улыбнулся.  — В общем, кто старое помянет — тому глаз вон!
        — Согласна!  — расхохоталась Лера и крутанулась перед ним волчком.  — Ну, а какова я? Видишь, Машка замечательно во мне умещается!
        — Осторожнее ты, еще голова закружится,  — остановил ее Рафаэль и тоже засмеялся: — Да-а-а! Хороша, ничего не скажешь. Только я не понимаю, почему даже беременным женщинам надо непременно ходить в штанах.
        — Это не штаны, дурья твоя голова! Это называется комбинезон. Видишь, он специально сшит так, чтобы поддерживать живот.
        — Животик у тебя знатный,  — согласился Рафаэль и смущенно спросил: — Лер, а потрогать можно? Я осторожно…
        Она почему-то смутилась, но разрешила:
        — Ну потрогай…
        Рафаэль, напряженно улыбаясь, присел перед ней на корточки и положил руки на ее живот.
        — Толстенькая девочка…  — сказал он и спросил: — А она шевелится?
        — Пока нет… но скоро уже должна… зашевелиться… Говорят, дети здорово брыкаются…  — проговорила Лера, и ей перехватило горло. Как бы она хотела, чтобы в такой позе перед ней сидел Андрей и так же заинтересованно расспрашивал о Машке.
        — А можно я послушаю, как она дышит?  — опять спросил Рафаэль и, не дожидаясь разрешения, приник ухом к животу Леры, та замерла, блаженно закрыв глаза.
        — Надо же, какая идиллия!  — раздался позади них голос Андрея.
        Рафаэль вскочил на ноги, а Лера в ужасе выдохнула:
        — Андрей? Ты как здесь оказался?
        — А вы от счастья совсем слух потеряли, да? Неужели не слышали, как я замок открываю? Надо было быть бдительнее! Твой возлюбленный, Леруся, вполне успел бы спрятаться в шкаф или… на балкон, как в анекдоте. В общем, мы разыграли самый пошлый классический вариант: муж — в командировку, жена — с любовником, а он возьми да и вернись не вовремя! За что ж ты меня так, Лера? Я ведь уже почти совсем поверил в то, что ребенок мой.
        — Он твой, Андрей!  — отчаянно выкрикнула она.
        — Чего ж тогда Данишевский с твоим животом целуется? А я все думаю, почему ты мне почти во всем отказываешь… Теперь ясно…
        — Андрей!
        — Ой, Лера, избавь меня, пожалуйста, от истерик,  — сморщился он. Плюхнулся в кресло, посмотрел на ворох подарков Рафаэля, сваленных на диване, и спросил: — Слушайте, а зачем вы всем головы морочите? Почему бы вам не пожениться и не обниматься на законных основаниях? Или тут кроется какая-то страшная тайна? Я чего-то не знаю, Лера?
        — Ты кретин,  — вместо Леры ответил ему Рафаэль.
        — Согласен,  — усмехнулся Андрей.
        — Я не о том.
        — А о чем?
        — Она,  — Рафаэль показал на Леру,  — тебя любит.
        — А тебя, стало быть, нет?
        — Нет.
        — А то ты женился бы?
        Рафаэль помолчал немного, потом посмотрел на Леру и сказал:
        — Женился бы, да. Я ей, кстати, как-то уже предлагал, давно, но она мне отказала. И именно потому, что любит тебя.
        — Ага. И ребенок мой,  — все с тем же сарказмом в голосе проговорил Шаповалов.
        — Твой!
        Андрей поднялся с кресла, оглядел Леру с Рафаэлем тяжелым взглядом и сказал:
        — А идите-ка вы… сами знаете куда… Нашли идиота…
        Он пошел вон из комнаты. На выходе обернулся и добавил:
        — Продолжайте предаваться… любви! Так сказать, не стесняйтесь и ни в чем себе не отказывайте!
        Глаза Леры наполнились слезами.
        — Лерка! Не смей!  — выкрикнул Рафаэль.  — У тебя Машка уже… вон какая… большая… Не плачь, пожалуйста!
        Она медленно опустилась на диван, прямо на красное платьице, смяв кружевные воланчики. Он сел рядом с ней на пол, запрокинул голову на диван и, глядя в потолок, произнес:
        — Говорят, Лера, все, что ни делается, то к лучшему.
        — А еще говорят, что лучшее — враг хорошего,  — печально отозвалась она.
        — Брось! Ничего хорошего не было. Все, что сейчас произошло, отвратительно. Я бы ни за что не ушел от любимой женщины, если бы она меня не прогнала. А ты ведь его не прогоняла.
        — Не прогоняла.
        — Значит…  — Рафаэль повернул к ней лицо и умолк.
        — Ну, что значит?  — жалко улыбаясь, спросила она.
        — Я думаю, что он, ты уж прости, не любит тебя.
        — Просто, мне кажется, Андрей так и не смог поверить, что ребенок его.
        — Разве это хорошо его характеризует?
        — А как бы ты воспринял ту картину, которую он сегодня здесь застал?  — горько усмехнулась Лера.
        — Не знаю…  — покачал головой Рафаэль.  — Мне бы она, конечно, тоже не понравилась, но я бы не ушел. Гордость — она ни к чему, если любишь. И вообще…
        — Что?
        — В самом деле, выходи за меня замуж, Лера!  — выпалил Рафаэль.
        — Ты ведь женат.  — Она опять печально улыбнулась и даже потрепала его по волосам, которые действительно оказались жесткими.
        — Да развелся я. На прошлой неделе.
        — Зачем же с горя снова жениться?
        — Не с горя.
        — А с чего?
        — Знаешь, Лера, хотя твой Андрей абсолютно не прав, но… Словом, я воспринимаю Машку как… своего ребенка… Ты не представляешь, как я рад, что тебя увидел и до живота твоего дотронулся. Будто до настоящей дочки… Вот зря ты смеешься! В конце концов, разве так важно, кто физический отец ребенка, если… если физический с большой радостью от него отказался?
        — Рафаэль, очнись! Ребенка еще нет.
        — А для меня будто бы уже есть.
        — Но ведь если женишься, то не только с ребенком рядом жить придется, а еще и со мной, а ты сто раз говорил, что я не в твоем вкусе.  — Лера уже весело рассмеялась.  — Даже имя у меня противное — Лер-р-ра — будто гвоздем по стеклу! То ли дело Ли-леч-ка — прямо серебряный звон! Кажется, так ты говорил?
        — Да ну тебя!  — отмахнулся Рафаэль.  — Это все я нес спьяну, да и вообще давно!
        — Разве с тех пор что-нибудь изменилось?
        — С тех пор многое изменилось. Понимаешь, когда я с Лилей разводился, никак не мог понять, почему на ней женился. Рядом стояла абсолютно чужая женщина, с которой я каким-то непостижимым образом прожил целых четырнадцать лет… А ты мне…  — Он накрыл ее руку своей ладонью.  — Ты мне… вместе с Машкой… родная. Честное слово!
        Лера вытащила из-под его ладони свою руку и спросила:
        — А как же любовь?
        — А может быть, такое вот родство для брака важнее, чем любовь? Мы с тобой можем пожениться… по расчету, но он не будет меркантильным. Дело ведь не в деньгах или там в жилплощади. Просто нам вдвоем хорошо. Разве нет? Ты же мне обрадовалась! Я видел!
        — Да, я обрадовалась, верно,  — согласилась Лера.  — Мне вообще тебя очень не хватало.
        — Вот видишь!
        — Вижу, но…
        — Что тебя смущает, Лера?
        — А ты не догадываешься?
        — Ну… если ты про интимные отношения…  — начал он.
        — Да, я про эти самые отношения,  — кивнула она.
        — А с чего ты взяла, что я ни на что не гожусь… в постели?
        — Я вообще ни о чем таком не думала!
        — А ты пока и не думай. Я отлично понимаю, что сейчас тебе, возможно, и не до секса. У тебя сейчас совершенно другие задачи.  — И он опять очень осторожно дотронулся до ее живота.  — А потом… Может быть, потом ты сможешь меня… полюбить.
        — А если ты не сможешь? Как мне быть тогда?
        — Я? Я смогу. И потом, как я говорил и раньше, мы ведь можем развестись, если уж тебе будет совсем невмоготу. Ну или мне. Но у Машки уже будет отец. И мы с ней будем продолжать дружить. Ты ведь позволишь?
        — А не далеко ли ты заглянул, Рафаэль?  — усмехнулась Лера.
        — В самый раз. Так что, выйдешь за меня замуж?
        Рафаэль смотрел на нее очень серьезным взглядом продолговатых глаз с зелеными искорками. С тех самых пор, как они познакомились, Лере рядом с ним действительно всегда было хорошо и спокойно. Ее к нему всегда тянуло. Он был надежен и прост. Лера вспомнила ту пару поцелуев, которые произошли между ними в присутствии Лили. Ей тогда не было противно. Она даже вспомнила его губы, мягкие и теплые. У него такие же мягкие и теплые руки. Ну и что же ей еще надо? Он действительно будет хорошим отцом Машке. Он будет хорошим мужем. Он вообще — хороший.
        — А ты попробуй, Рафаэль…  — начала она странным, незнакомым голосом.
        — Что?  — хрипло спросил он.
        — Попробуй меня… поцеловать. Протестировать, в общем…
        — Что, прямо сейчас?
        — Прямо сейчас.
        — А ты не…
        — Я не…
        — То есть ты… да?
        — Я… да… Поцелуй меня, Рафаэль…
        Он медленно поднялся с пола, сел рядом с ней на диван, взял в ладони ее лицо и осторожно повернул к себе. Лера закрыла глаза. Когда его губы коснулись ее, она обняла его за шею и дотронулась руками до ежика волос. Да, они действительно жесткие, не такие, как у Андрея. И все Лерины ощущения… другие… Андрей много курил, и от него всегда пахло никотином. Поцелуй некурящего Рафаэля показался ей на удивление сладким. Она сама еще раз коснулась губами его губ. Он чутко отозвался, именно так, как ей было нужно — одновременно чувственно и нежно. Потом он пробежался губами по ее лицу и спустился по шее к вырезу трикотажной кофточки. От его поцелуев по ее телу пробежали мурашки. Лера и не думала, что сможет так взволноваться.
        Рафаэль, напряженно глядя ей в глаза, взялся за лямку комбинезона и попытался расстегнуть крупную декоративную пуговицу.
        — Я… я толстая и некрасивая…  — прошептала она.  — Я… беременная…
        — Нет ничего прекраснее беременной женщины…  — таким же шепотом ответил ей он и отстегнул сначала одну лямку, потом — другую.
        Лера подняла руки вверх, и он стащил с нее кофточку.
        — Меня три дня назад… целовал другой мужчина…  — все так же шепотом проговорила Лера. Она будто извинялась перед Рафаэлем. Будто бы она должна была хранить верность именно ему, но нечаянно изменила с другим.
        — Это было в прошлой жизни,  — отозвался он и спустил с ее плеч лямки бюстгальтера. Потом одним широким движением сбросил на пол игрушки с детской одежкой и осторожно опустил Леру на диван. Она сама помогла ему снять с нее тяжелый джинсовый комбинезон и белье.
        — Вот теперь я точно услышу Машку,  — тихо рассмеялся он и все так же осторожно прижался ухом к ее животу.  — Дышит, честное слово дышит,  — улыбаясь, сказал Рафаэль и принялся покрывать поцелуями ее торчащий вверх живот.
        Лера опять закрыла глаза и чуть не задохнулась слезами. Андрей изо всех сил пытался этого не демонстрировать, но она чувствовала, как он ненавидит ее живот. С его точки зрения, он уродовал женщину, и лучше всего было делать вид, будто его не существует вовсе.
        Рафаэль, как по горке, поднялся по Лериному животу до верхней точки и опять спустился вниз к груди, потом еще раз поцеловал ее в губы и шепнул в ухо:
        — У нас все будет хорошо… Ты веришь?
        Она не стала ничего говорить. Просто обвила руками его шею, сама ответно поцеловала в губы и взялась руками за его джемпер.
        — А тебе не повредит?  — спросил он.
        — Нет,  — ответила она, и они в четыре руки стащили с него джемпер и футболку.
        — Но… я не знаю, как… чтобы ребенку…  — начал Рафаэль, но Лера закрыла ладонью его рот.
        Теперь уже она уложила его рядом с собой на спину и постаралась все сделать так, чтобы хорошо было всем: и ей, и Рафаэлю, и… Машке.
        Когда ее голова уже покоилась на его груди, Рафаэль, перебирая рукой спутавшиеся длинные волосы Леры, сказал:
        — Я не мог даже предположить, что сегодняшняя наша встреча закончится именно так…
        — Я тоже,  — согласилась Лера.
        — Ты не жалеешь?
        — Нет.
        — И ты выйдешь за меня замуж?
        — Может быть, все-таки не стоит спешить?
        — Мне кажется, мы уже кое в чем поспешили.
        — И все же… я не могу так… сразу… Мне надо решить кучу вопросов…
        — По-моему, ты уже решила самый главный из них,  — сказал Рафаэль, легонько столкнул ее со своей груди, и его глаза опять оказались напротив ее глаз.  — Я ни к чему тебя не принуждал. Ты… сама… Ведь так?
        — Так,  — ответила Лера и снова обвила руками его шею.
        Когда закончился долгий поцелуй, он спросил:
        — Ты думаешь об… Андрее?
        — Я не смогу сразу перестать думать о нем,  — отозвалась она.
        — Вообще-то, по законам жанра он должен бы сейчас прийти и застать нас в таком виде. У него же есть ключи?
        — Есть.
        — Может быть, ему опять понадобится паспорт или что-нибудь еще. Представь, сейчас открывается дверь, он заходит и говорит: «Надо же, какая идиллия!» Что ты станешь делать? Неужели скажешь: «Ты все не так понял, Андрей!»?
        Лера фыркнула, потом не выдержала и рассмеялась в голос. Рафаэль опять улегся рядом с ней на спину и сказал:
        — Ты смеешься, и это здорово обнадеживает.
        Она не ответила, только теснее прижалась к нему и опять рассмеялась.
        — Чему теперь смеешься?  — спросил он.
        — Да, понимаешь, Машка мешает…
        Рафаэль опять положил руку на ее живот и радостно воскликнул:
        — Слушай, да она же толкается, честное слово! Положи-ка сюда свою руку!
        Лера положила ладонь на то место, где только что была рука Рафаэля, и в самом деле уловила слабые толчки. Она улыбнулась ему, а он опять принялся целовать ее живот, а потом грудь, и всю Леру, которая лежала перед ним растерянная, смущенная и никак не могла понять, почему его совершенно не смущает, что в ней чужой ребенок.
        — Рафаэль, она же тебе чужая,  — сказала Лера, запустив руки в его жесткие волосы.
        — Кто?  — не понял он.
        — Машка. Неужели тебя не волнует, что…
        Он не дал ей договорить, поцеловав в губы, а потом сказал:
        — Ты уже все знаешь про меня и своего ребенка. Я сто раз тебе это говорил, но могу сказать и сто первый, мне не трудно. Вы мне, Лерка, почему-то такие родные, что… честное слово, аж в груди теснится!
        — Поцелуй меня еще,  — попросила она.
        — Ну уж нет! Хватит, я тебя уже всю расцеловал, места живого не осталось!  — рассмеялся он.  — Так что теперь, милая моя, твоя очередь. Долг, знаешь ли, платежом красен!
        — И тебе не стыдно заставлять беременную женщину трудиться?
        — Нисколько! Ну-ка сядь, беременная женщина, передо мной, как лист перед травой!
        — Зачем?  — испугалась Лера.
        — Затем, что хочу полюбоваться твоей неземной красотой.
        — Да ну… Я, как бочка…
        — Дуреха! Я обожаю бочки!
        — А как же быть, когда рожу? Я же опять стану, как… спичка…
        — Я чувствую, что уже ничего не имею против спичек. И против джинсов. И даже против этих… как их… твоих диких колец на голове, не говоря уже о красной помаде! Поцелуй теперь ты меня, Лера… Не томи…

* * *
        — Рафаэль… мне плохо…  — с трудом проговорила в телефонную трубку Лера.
        — Как плохо? Что с тобой?  — всполошился он.
        — Не знаю… У меня такое впечатление, что я сейчас… рожу…
        — Как родишь? Рано же еще!
        — Ну я не знаю… Рождаются же семимесячные дети…
        — Машке еще нет семи месяцев!
        — Нет, но скоро будет…
        — Вот что, Лера! Ты вызывай «Скорую помощь», а я сейчас приеду. Или нет, ты лучше ничего не предпринимай. Я сам вызову врачей и приеду. Ты, главное, не делай лишних движений, ложись и жди. Я сейчас…
        Рафаэль отключился. Лера попыталась лечь, но поясница и низ живота так болели, что лежать не было никакой возможности. Боль накатывала волной, накрывала с головой, как цунами, потом куда-то несла с собой Леру, которая уже плохо понимала, что происходит. В какие-то моменты боль вдруг откатывала, но передыха почти не давала и тут же подступала с новой, ужасающей силой. Еле волоча ноги, Лера бродила по квартире из комнаты в кухню и обратно. Иногда перед ее глазами вдруг неожиданно выныривала плита, и Лера удивлялась тому, что агрегат делает в комнате. Потом соображала, что это она сама находится в кухне, но тут же натыкалась на секретер с откинутой крышкой. В конце концов она перестала понимать, где находится. Боль уже не отпускала даже на мгновение. Лерино тело будто кто-то садистски раздирал на части. Она потеряла счет времени. Ей казалось, что прошло не меньше суток, когда наконец в квартиру ворвался побледневший Рафаэль, а сразу вслед за ним — врачи «Скорой помощи».
        — Капельницу и носилки! Быстро!  — скомандовала немолодая врач в ярко-синем халате, выслушав Рафаэля и жалкий, еле слышный лепет Леры.
        Уже в машине «Скорой помощи» Лера поняла, что те несколько уколов, которые ей сделали, и капельница не помогут. Она все же родит Машку прямо сейчас, раньше времени. То, что с ней происходило, это, конечно же, схватки, нет никакого сомнения…
        Леру успели довезти до родильного отделения, но там врачам уже пришлось прямо на каталке принимать преждевременные роды, или, как правильнее это назвать на таком сроке, выкидыш.
        — Почему она не плачет? Почему не плачет?  — твердила искусанными губами Лера.
        — Все будет в порядке,  — деловито отвечали врачи и продолжали производить с ней какие-то очень болезненные манипуляции.
        Под закрытыми веками Леры лопались огромные красные шары, в ушах звенело, но сквозь этот кошмар ей очень хотелось продраться к Машке. Она шевелила пересохшими губами, пытаясь напомнить врачам о том, что они почему-то бессердечно забыли показать ей ее ребенка. Она попыталась открыть глаза, и белые больничные стены тут же поехали прямо на нее. Лере показалось, что она громко закричала от страха, но на самом деле всего лишь жалобно вздохнула. Она успела еще раз подумать о бедной Машке — и провалилась в темное засасывающее ничто…
        — Но ведь семимесячные дети выживают,  — всхлипнула Лера, когда наконец уяснила, что черноглазой Машки у нее никогда не будет.
        — Во-первых, далеко не всегда семимесячные выживают, а вашему ребенку семи и не было,  — объяснила ей молодая, очень красивая врач в стильных очках в тонкой черной с золотом оправе.
        — Но почему? Почему это случилось?  — простонала Лера.  — Все же было хорошо! Ничего не предвещало! Я наблюдалась в консультации, и мне каждый раз говорили, что у меня все в порядке!
        — Вспомните, может быть, вы подняли что-нибудь тяжелое или попытались передвинуть какую-нибудь мебель.
        — Ничего я не поднимала и не двигала,  — всхлипывала Лера.  — Что я, сумасшедшая?
        Врач легким изящным жестом поправила очки и сказала:
        — Тогда, может быть, вы сильно понервничали по какому-нибудь поводу?
        — Я не нервничала! Повторяю: у меня все было хорошо!
        — Ну… понимаете…  — Врач, подыскивая правильные слова, поправила на светлых волосах шапочку в виде пилотки, которая делала ее похожей на стюардессу.  — Теперь трудно сказать, что явилось причиной, но, знаете, иногда вообще невозможно понять, почему материнский организм отторгает плод. Некоторым женщинам приходится лежать все девять месяцев беременности.
        — Если бы мне сказали, что надо лежать, я лежала бы!  — окончательно разрыдалась Лера.  — Но мне твердили, что все хорошо!
        — Вам надо взять себя в руки,  — заявила врач,  — потому что исправить уже ничего невозможно. Вы еще достаточно молоды, и у вас обязательно будут дети.
        — Мне уже тридцать четыре!
        — Хорошо, что не сорок. Хотя, знаете, бывает, что и в сорок рожают первенца. Жизнь иногда преподносит такие сюрпризы, только диву даешься.
        Леру совершенно не интересовали сорокалетние роженицы, и она хотела еще поговорить о своем горе, но врач сделала запрещающий знак рукой и сказала:
        — Поверьте, у вас все еще будет… потом… позже, когда вы окончательно поправитесь. А сейчас вам сделают укол, и… постарайтесь уснуть. Это вам будет только на пользу.
        — Но я не хочу спать!  — выкрикнула Лера.
        Ее мнение никого не интересовало. Ей сделали укол, и она действительно заснула чуть ли не на сутки.
        — Лерочка… ну… это же не конец жизни,  — твердил Рафаэль, поглаживая ее по дергавшемуся плечу.
        Лера лежала ничком на диване, лицом в подушку, и рыдала почти без перерыва. Ее лицо опухло, глаза превратились в узенькие щелочки, невыносимо болела голова, но она не могла ни перестать плакать, ни спать. Не помогали ни лекарства, ни уколы. Рафаэль взял неделю за свой счет и проводил дни и ночи напролет на полу возле нее, на том самом старом надувном матрасе с постоянно сдувающейся секцией.
        — Лерка, если ты не возьмешь себя в руки, тебя упекут в какую-нибудь жуткую психушку,  — сказал вконец обессилевший Рафаэль.  — Тебе это надо?
        — Мне все равно,  — ответила в подушку она.  — Я хочу умереть. Какая разница, где я умру: здесь или в психушке?
        Рафаэль с силой оторвал ее от подушки и повернул лицом к себе.
        — Ну-ка, посмотри на меня!  — неожиданно зло крикнул он.  — Она, видите ли, хочет умереть! А я? А обо мне ты подумала?
        — При чем здесь ты?  — хрипло отозвалась она, не открывая глаз.
        — Нет! Ты все-таки посмотри на меня!  — Он с силой тряхнул ее за плечи, и она вынуждена была приоткрыть свои жуткие щелочки.  — Лер! Да ты что?  — Он еще чувствительней потряс ее.  — Неужели ты и впрямь ничего не видишь?
        — Что я должна видеть? Я ничего не хочу видеть! Мне противно на все смотреть, ясно тебе?!
        — На меня смотреть тоже противно?
        — При чем здесь ты?  — опять спросила она и хотела снова рухнуть лицом в подушку.
        — Нет! Ты ответь, неужели ты еще так и не поняла, что я… Я же люблю тебя, Лера!
        Она посмотрела на него полубессмысленным взором и даже слегка откинулась к спинке дивана, чтобы лучше видеть и понять наконец, о чем он говорит, но так и не смогла ничего толком уразуметь.
        — Лера! Очнись! Я люблю тебя! Я тоже с ума схожу от горя, но… У нас еще могут быть дети… наши общие дети… если ты… если ты наконец перестанешь плакать и так убиваться…
        — Дети?  — очень удивилась она.
        — Представь, дети! Не ты первая теряешь ребенка, не ты последняя. Может быть, тебе сейчас кажется, что я говорю жестокие вещи, но они справедливые. Жизнь продолжается, Лера!
        Она посмотрела на него странным долгим взглядом и сказала:
        — Ты что-то говорил еще… Я не совсем поняла…
        — Я говорил, что люблю тебя. Тебе это странно?  — горько усмехнулся он.
        — Странно… да… пожалуй…  — ответила она.
        — Ну что же тут странного? Все же очевидно!
        — Ты раньше не говорил…
        — Давно могла бы и сама догадаться.
        — Я не догадывалась. И давно?
        — Конечно, давно. Помнишь, когда мы с тобой жили… рядом, как соседи…
        — Помню,  — согласно кивнула головой она.
        — Да я не про то, как мы жили,  — досадливо поморщился он.
        — А про что?
        — Помнишь, я как-то не пришел ночевать, а ты волновалась, не случилось ли со мной чего-нибудь ужасного?
        — Ну?  — несколько заторможенно, но уже гораздо внимательнее отозвалась Лера.
        — Помнишь, я сказал тебе, что был с одной женщиной…
        — Кажется… да… помню… И что?
        — Так вот: с той женщиной мы вместе работали. Собственно, мы и сейчас вместе работаем… но не в этом суть… В общем, она… она давно делала мне весьма прозрачные намеки, ну я и… Я же нормальный мужик… сколько можно было жить без… ну ты понимаешь… Но когда я… ну… был с ней, понял, что не надо мне никаких других женщин… даже Лили, которую я, как мне казалось, жутко любил. Я понял, что хочу быть только рядом с… Лерой Максимовой… И если бы ты тогда сказала, что я нужен тебе как мужчина, то… Но ты не сказала… Ты любила своего Андрея… И я напился… Помнишь, как жутко я надрался? Еле дошел до твоей квартиры!
        Лера смотрела на него с испугом и изумлением. Рафаэль покачал головой:
        — Нет, ну неужели ты в самом деле думала, что я такой ненормальный мужик, который способен просто так прилепиться к чужому, да еще и неродившемуся ребенку? Я полюбил тебя, Лера, а вместе с тобой и твоего будущего ребенка!
        — Но почему же ты ничего мне не говорил?  — прошептала она.
        — А тебе это надо было?
        — Я… я не знаю…  — растерялась она.
        — Брось! Все ты знаешь! Ты мечтала только о своем Андрюшеньке, и я его нашел… благо знал, где искать… и сказал, что ты беременна…
        — Зачем?
        — Вот ведь глупый вопрос задаешь!  — возмутился он.  — Да затем, что тебе это было нужно, а я хотел, чтобы тебе было хорошо.
        Лера еще раз с удивлением оглядела Рафаэля узкими щелочками глаз и обескураженно спросила:
        — То есть ты меня все время обманывал? Говорил, что я тебе стала вдруг роднее других непонятно почему…
        — Ну почему обманывал?  — скривился Рафаэль.  — Но если ты считаешь, что любить человека и не говорить ему о своей любви означает обманывать, то да… я тебя обманывал, прости уж…
        Лера опять откинулась на подушку и уставилась невидящими глазами в потолок.
        — То есть когда ты… приглашал меня замуж по расчету, то…  — начала она.
        — Да! Да! Да!  — прервал ее Рафаэль.  — Я все врал! Но, с другой стороны, и не врал, потому что для тебя брак был бы именно по расчету. Хотя… Зачем теперь говорить об этом? Ты же отказалась! Но когда ты, Лера, позволила вдруг тебя поцеловать и… вообще все… Да счастливее меня никого в жизни-то не было! Но ведь и ты… Скажи, разве тебе уж так со мной плохо, а? Нет, я же не бревно бесчувственное, если бы понял, что тебе плохо или там… противно, я ушел бы. Честное слово!
        — Мне вовсе не плохо с тобой,  — задумчиво произнесла она.
        Рафаэль молча покивал головой, прислонившись спиной к дивану, на котором лежала Лера, помолчал, потом опять повернул к ней лицо и спросил:
        — Но, может быть, мне все же лучше уйти? Я не твой герой, не так ли? Может, лучше уж и не пыжиться?
        Лера села, спустила ноги на пол, шлепнула рукой по покрывалу и попросила:
        — Сядь сюда.
        Рафаэль поднялся с пола и сел с ней рядом. Лера положила голову ему на колени. Он с осторожностью дотронулся до ее волос. Она взяла его руку и поцеловала в ладонь.
        — Лерка…  — прошептал Рафаэль.  — Да я для тебя… Да я все, что хочешь…
        — Мне ничего не надо. Во мне такая пустота…
        — Лер, ну… это все временно… Такое горе… Но время… оно лечит… И если ты меня не прогонишь, у нас будут дети, сколько ты захочешь. Девочка… или мальчик… Какая разница…
        — Мне нельзя…
        — Пока нельзя, да, а потом будет можно. Мы же не станем торопиться! Зачем? У нас впереди целая жизнь.
        — А на что она, жизнь, если мой организм отторгает детей, как выразилась врач? Такая… в очечках и в шапочке… краси-ивая… как стюардесса…
        — Не думаю, что если один раз такое случилось, то, значит, так теперь будет всегда.
        — Понимаешь, ничего же не предвещало такого конца. Все было хорошо! Несмотря на то что я постоянно ходила в консультацию, меня не взяла никакая эпидемия…
        — Что еще за эпидемия?  — удивился Рафаэль.  — Где?
        — В нашей консультации,  — ответила Лера.  — Женщины начали болеть, а мне хоть бы что.
        — В каком смысле? Ты мне не говорила ни про какие эпидемии! Я бы тебе сразу запретил туда ходить, сейчас полно других медицинских центров. Ну как ты могла подвергать себя и ребенка опасности? Может быть, в эпидемии все и дело? Может быть, ты все-таки подцепила там какой-нибудь вирус…
        — Да я и не успела тебе сказать. Понимаешь, в тот самый день… ну… когда у меня все это началось… утром приходила медсестра из консультации. Она как раз и сказала, чтобы я пока не посещала их учреждение, потому что у них там какая-то инфекция завелась. Она мне даже сделала против нее прививку, под лопатку, потом еще один укол в мышцу. И оставила порошки.
        — Какие еще порошки?
        — Такие… горькие… ужасно… Три штуки, упакованные, как аптечный антигриппин.
        — И ты все три выпила?
        — Ну конечно, она сказала выпить в течение трех часов.
        — Лера,  — осторожно начал Рафаэль,  — а это была медсестра твоего врача?
        — Нет, я ее не знаю, но она сказала, что из консультации, что она осуществляет патронаж на дому. У нее был полный чемоданчик лекарств, ампул. Она мне еще давление измерила и даже кровь взяла. Давление было хорошее.
        — Слушай, а может быть, она вовсе и не медсестра?
        — Да ну тебя!  — отмахнулась Лера.  — Как не медсестра? Да она мне о своем посещении даже в карте отметку сделала, расписалась там.
        — В какой карте?
        — Ну, в карте беременной женщины. Заводят такую, чтобы в ней фиксировать, как развивается плод.
        — Ты ее, ту карту, в роддоме оставила?
        — Нет, мы про нее вообще забыли, не взяли с собой. Так все спешно получилось…
        — И где же она?
        — Так где лежала, там, думаю, и лежит.
        — А давай посмотрим, что медсестра в карте написала,  — предложил Рафаэль.
        — Ну… давай, если хочешь…  — согласилась Лера, встала с дивана, подошла к секретеру, вытащила из одного его ящичков свою карту, протянула ее Рафаэлю: — Вот она, пожалуйста.
        Тот пролистал ее, рассмотрел подколотые результаты анализов, потом открыл на странице, где была сделана последняя запись, и встревоженно сказал:
        — Здесь нет никакой отметки о посещении медсестры.
        — Ты, наверное, не туда смотришь. Она приходила двадцать первого апреля,  — подсказала ему Лера.
        — Я отлично помню, когда этот кошмар произошел. Но тут нет записи от двадцать первого апреля! Вот, написано, что последний раз ты была у врача пятнадцатого числа, и все, больше записей нет.
        — Как?  — удивилась Лера.  — Ну-ка, дай мне карту… Я же помню, как медсестра в ней что-то писала.  — Она внимательно осмотрела последние записи и растерянно произнесла: — Да… странно… записи нет… Как же так, Рафаэль?
        — Не знаю,  — ответил он,  — но мне это не нравится. Очень не нравится, Лера! Ты в роддоме говорила о посещении медсестры?
        — Нет.
        — Почему?
        — Я о ней даже не вспомнила. Не до того было. И потом… я была уверена, что она все сделала правильно.
        — А надо было бы про нее вспомнить и сказать.
        — Не думаешь же ты, Рафаэль, что она… не из консультации…  — ахнула Лера.
        — Все может быть,  — ответил он, сосредоточенно разглядывая какую-то точку на полу.
        — Но… тогда откуда она? И главное, зачем приходила?
        Лера бросилась к Рафаэлю и затрясла его за плечо. Тот поднял на нее глаза и ответил:
        — Может быть, кому-то очень хотелось, чтобы у тебя случился выкидыш?
        — Зачем? Что ты несешь, Рафаэль?  — с ужасом воскликнула она.  — Кому интересны я и мой ребенок? Кому мы перешли дорогу?
        — Не знаю.
        — Нет,  — потрясла головой Лера,  — ничего такого не может быть. У меня нет врагов. У меня даже подруг почти нет. Одна Наташка, у которой своих дел по горло. Нет, у меня действительно случился выкидыш, а листок с записью медсестры просто откололся, где-нибудь валяется… Но я ни за что не стану его искать, потому что… словом, потому что теперь уже все равно ничего исправить нельзя. И ты больше никогда ничего мне не говори! Слышишь? Ни про медсестру, ни вообще… Я хочу все поскорей забыть!
        После такого длинного монолога Лера выдохлась, обмякла и рухнула к Рафаэлю на диван. Слезы опять застилали ей глаза. Он обнял ее за плечи, прижал к себе и сказал:
        — Я не буду ни о чем таком говорить, если ты не хочешь. Только не плачь, Лерочка… Давай начнем жизнь с чистого листа, будто мы с тобой только что встретились. Или нет… Будто мы встречались, встречались, а теперь мне как раз самое время сказать: «Я люблю тебя, Лера…»

* * *
        В жизни Лили Данишевской все окончательно разладилось. Когда она обо всем договорилась с Люськой Огородниковой-Новиковой, то была уверена, что этот договор явится началом нового периода ее жизни, который будет намного лучше предыдущего. Люська сказала, что провернет то, к чему Лиля ее вынудила, тогда, когда сможет, но строго-настрого предупредила, чтобы Лиля не вздумала являться к ней домой,  — она сама отзвонится, когда дело будет сделано. Ясно же, испугалась за своего муженька Володечку. Наивная! Да ее Вовка спекся сразу, как только заглянул поглубже Лиле в декольте. Она это сразу поняла, но усугублять положение не стала. Вот если Люська не выполнит своего обещания, тогда пусть прощается с Вовкой. Она, Лиля, съест его с потрохами, не подавится.
        Но Вовка Вовкой, что о нем долго размышлять… Он ей и нужен будет только на безрыбье или Люське назло. А вот Рафаэль поразил ее в самое сердце. Лиля была убеждена, что, если у нее ничего так и не выгорит с Шаповаловым, мужа она всегда сможет вернуть и жить с ним, пока не подвернется более выгодная партия. Но Рафаэль вдруг неожиданно поставил вопрос о разводе, да еще в категорической форме.
        — Совсем с ума сошел?  — смеясь, спросила его Лиля.  — Зачем он тебе нужен? Неужели на другой жениться собрался?
        — Тебя это не касается,  — ответил супруг, и у нее почему-то так похолодело внутри, будто ей сообщили очень плохую новость.
        — Как это может меня не касаться, если ты мой муж…  — осторожно начала она.
        — Я как раз и собираюсь перестать быть твоим мужем.
        — Данишевский, ты никак влюбился?  — Лиля спросила просто так, для юмора. Ей ли не знать, что Рафаэль всегда обожал только ее и был готов для своей жены на все.
        — Да, я влюбился,  — неожиданно очень серьезно ответил он.
        Вот она, плохая новость! Значит, ей, Лиле, некуда будет отступить. Квартира, в которой она живет, принадлежит Рафаэлю, а у нее, кроме него, не только в Питере, но и во всей стране нет ни одной родной души. Те, с кем она вместе воспитывалась в детдоме, не в счет. Они так же, как и она, не горят желанием встречи. Все они, как один, постарались вытравить проклятый детдом из своих воспоминаний. Подруг Лиля никогда не заводила. На что они способны, кроме зависти? Она помнит, каким ненавидящим взглядом смотрела на них с Рафаэлем та же Люська, которую Лиля вынуждена была пригласить в свидетели на собственную свадьбу. Люськины завидущие глаза чуть не вылезли на лоб, когда она рассматривала шикарную двухкомнатную квартиру молодоженов. Это сейчас она вся такая положительная мужняя жена и мамаша двух очаровательных крошек, а тогда была готова перегрызть Лиле горло за то, что ей достался Рафаэль с отдельной жилплощадью, а она, Люська, вынуждена по-прежнему ютиться в жалкой общаге, в тесной комнатушке на четырех человек.
        — И кто же она?  — спросила мужа Лиля.  — Я ее знаю?
        — Нет,  — быстро ответил Рафаэль и перевел разговор на другую тему, о квартире.
        То, что он не претендовал на жилплощадь, Лиле понравилось, хотя и удручало. Покладистость мужа говорила только о том, что он действительно влюбился не на шутку. Лиля поначалу вся извелась от мысли, на кого же он смог ее променять. Та чернявая заморенная курица, которую он как-то приводил домой, не в счет. Тогда Рафаэль явно прихватил первую попавшуюся, чтобы только позлить жену. Неужели же нашлась женщина еще более сексапильная, чем она, Лиля? До сих пор ей такие не встречались. Она могла увести мужчину у любой красавицы, хотя сама таковой не была.
        Лиля не заблуждалась насчет собственной внешности. Она была не слишком стройна, бледновата и довольно проста лицом, но в ней было нечто более существенное, чем красота. От Лили исходили такие мощные чувственные волны, что в ее присутствии любой мужчина вставал в стойку и начинал крутить носом, будто чуял дичь. Если мужчина был интересен Лиле, то, поймав его взгляд, она уже могла вести его за собой в любые дали или всего-навсего в соседнюю комнату, где он тут же лез к ней под юбку, моментально забыв про красавицу, с которой пришел. Неужели Данишевский встретил еще более чувственную женщину, чем она, Лиля?
        Вскоре Андрей просветил ее насчет новой бабы Рафаэля. То, что нынешняя любовь Данишевского оказалась бывшей любовницей Шаповалова, потрясло Лилю до глубины души. Если то, что Андрей ушел от своей женщины к ней, было в порядке вещей, то способность Рафаэля после Лили так сильно запасть на какую-то потаскушку очень больно ранила ей сердце. Она и сама собиралась развестись с мужем ради Андрея, но Данишевский никак не должен был предлагать ей то же самое. Уязвленная Лиля довольно долго уговаривала Рафаэля повременить с разводом, хотя и сама не знала, зачем. Муж твердо стоял на своем. В конце концов Лиля вынуждена была согласиться, и Рафаэль как-то быстро все устроил. Р-раз — и она осталась одна в двухкомнатной квартире, из которой он в один вечер вывез свои вещи. Вывез, как поняла Лиля, к родителям в Чудово. Что, в общем-то, неудивительно, ведь со своей возлюбленной он соединиться не мог, поскольку к ней вернулся Шаповалов. Да, как ни прискорбно было сознавать, и Андрей от нее ушел, но, как поняла Лиля, всего лишь из чувства долга перед своей бывшей бабой. А что, есть какой-то там долг по сравнению с
Лилиным магнетическим притяжением? Конечно, если она, Лиля, опять переманит к себе Шаповалова, к той бабе мгновенно явится Рафаэль. Но что тут можно поделать! Даже для нее, «фантастической женщины», двое мужчин одновременно — это перебор. Она вынуждена была выбрать одного. Разумеется, им стал Андрей. Рафаэль — уже отработанный материал, да и не любила она его никогда.
        Несколько дней Лиля следила за Шаповаловым, чтобы выяснить, где живет его потаскушка. Надо же, в конце концов, заглянуть ей в лицо. Интересно, что там за роковая женщина? «Роковая женщина» оказалась той самой черноволосой пигалицей с ногами-спичками, обтянутыми узенькими черными джинсиками, которую Лиля уже имела сомнительное удовольствие видеть в своей квартире. Странно, как мужчины могут после ее пышных форм обнимать эдакое безобразие? Да у паршивки вместо нормальных женских бедер — жалкие мослы худосочного подростка! Может, она и была беременной, но в глаза это не бросалось. В глаза бросался нелепый шарф, в который она заворачивалась. Бедный, бедный Шаповалов! Его остается только пожалеть! Сменить роскошное Лилино тело на тельце такого синюшного цыпленка! И все из-за какого-то ребенка, которым гадина прикрывается!
        Кстати, совершенно неизвестно, чей он, ее ребенок! Если бы она, Лиля, могла, она заставила бы поганку сделать тест на отцовство. Если ребенка ей устроил Рафаэль, то… Лиля всякий раз недодумывала эту мысль до конца, потому что она была очень неприятной: ее муж, который, как домашний кролик, чуть ли не ел с ее рук, имел наглость спать с другой женщиной… Отвратительно! Но она, Лиля, что называется, утерлась бы, если бы отцом ребенка все-таки оказался ее бывший муж. Это все же было бы лучше, чем… Ну ничего, кто бы ни был отцом, ему недолго осталось в таковых ходить. Люська ради своего Вовки расстарается. Зря, что ли, на медсестру училась? Она найдет способ, как избавить узкобедрую паршивку от ее преимущества перед Лилей.
        Лилина работа паспортистки в ЖЭКе, куда она сразу после замужества перешла из библиотеки, была очень удачной в том смысле, что всегда можно найти время, чтобы проследить за Шаповаловым и его Лерой. Лера, Валерия… Ужас какой! Не только бедра, но даже имя у бабы мужское! Несколько раз Лиля ехала с Лерой в троллейбусе. Та, как только войдет,  — давай сразу книжку читать. Лиля смогла очень хорошо ее рассмотреть: личико маленькое, с кулачок, а губищи размазывает чуть ли не на всю его нижнюю половину. Краснющие — смотреть противно! И глаза очень сильно мажет, ресницы только что не клацают друг об друга. Сразу видно — гулящая баба. Да у нее ребенок вообще неизвестно от кого! А два дурака, Андрей с Рафаэлем, вокруг нее кренделя выделывают… Но она точно беременная. Лиля видела, как Лера ходила в женскую консультацию. Хотя совершенно непонятно, как в ней ребенок устраивается… И ведь нашел же место…
        Лиля все-таки Люське несколько раз домой звонила, чтобы та поторопилась. Огородникова очень ласково, чтобы Лиля на Вовку не зарилась, объяснила, что нужные лекарства достать трудно, поскольку она работает не в гинекологии, а в стоматологической клинике, но ей вроде бы кто-то обещал принести нужное в ближайшее время и даже объяснить, что да как лучше сделать. Оплатить лекарства и Люськин риск Лиля, разумеется, согласилась. Огородникова действительно не стала зарываться, сумму назначила хоть и не маленькую, но такую, какую Лиля вполне могла позволить себе выделить из тех денег, что Рафаэль оставил ей при разводе.
        И все-таки Люська слишком задерживалась. Лиля уже хотела с ней крупно поругаться и еще раз предупредить, на что она нарывается, но тут вдруг выяснилось, что Андрей от красногубой Леры опять съехал. Лиля еле успела спрятаться за угол дома, когда неожиданно увидела, что из подъезда вышли Лера и Рафаэль, да не просто так, а под ручку.
        Прижавшись к кирпичной стене, Лиля призналась себе, что ничего не понимает. Что-то странное происходит с этими тремя людьми. Радоваться ей, что Лера теперь с Рафаэлем, или погодить? Давать отбой Люське Огородниковой или не стоит? Видимо, все-таки ребенок у шлюхи Леры от ее бывшего мужа. Не-е-ет! Она не станет давать Люське отбой, пусть делает свое дело! Поганец Рафаэль думает, что может вот так безнаказанно взять и развестись с Лилей, которая никогда не родит? Шалишь, брат! У шалавы тоже не будет детей. Что тогда станешь делать, Данишевский? Новую бабу искать? Она, Лиля, и до новой доберется! У нее самой не было нормального детства, а у его гадин не будет жизни сейчас. Чем они лучше ее? Пусть тоже платят за удовольствия!
        Но это все потом. Сейчас Люська озадачена, часть денег уплачена вперед, а она, Лиля, должна срочно встретиться с Андреем…
        — Я гляжу, ты опять один?  — произнесла Лиля в спину Шаповалова, который вышел из дверей станции метро.
        Андрей вздрогнул, медленно обернулся, внимательно посмотрел ей в глаза и не без презрения спросил:
        — Выследила?
        — Ну что ты!  — усмехнулась Лиля, губы которой сегодня были подкрашены ярче обыкновенного. Накраситься кричаще-красной помадой, какую употребляла Лера, она так и не смогла, хотя купила себе точь-в-точь такую же.  — Наша встреча, милый мой, совершенно случайна.
        — Врешь!  — процедил Андрей.  — Что тебе нужно, Лиля?
        — Тебя,  — сказала она, нервно слизывая лишний слой помады.
        — У нас с тобой ничего больше не будет.
        — А с кем у тебя будет?
        — Пока ни с кем,  — бросил он.  — Я взял тайм-аут.
        — Что?  — Она непонимающе уставилась на него.
        Андрей зло рассмеялся.
        — Отпуск я взял,  — сказал он.  — Отдохнуть хочу от женских особей. Понятно?
        — Ты просто бесишься от того, что ребенок у твоей шлюшки от моего бывшего муженька!  — выпалила Лиля.
        Шаповалов закусил губу, и она догадалась, что он ее непременно ударил бы, если бы они находились не на улице. Он отвернулся от Лили и быстро пошел по тротуару к остановке троллейбуса. Она догнала в один прыжок и повисла на его руке.
        — Подожди, Андрей,  — попросила Лиля, стараясь выразить голосом всю любовь, которую к нему испытывала.
        Он остановился, глядя себе под ноги, но его локоть явно стал мягче.
        — Ну… прости меня за эти слова,  — сказал она.  — Мне тоже нелегко… Я с ума схожу без тебя. Я люблю тебя, Андрей!  — Лиля забежала впереди него и все-таки нашла взглядом его глаза.  — Поедем ко мне! Ты же знаешь, как я умею утешать… Тебе полегчает…
        — Все это лишнее,  — проговорил Андрей, но она чувствовала, что он уже не очень уверен в своих словах.
        — Пойдем!  — Лиля потянула его в подземный переход, чтобы выйти к остановке маршрутки, которая шла к ее дому.
        Они ехали молча. Лиле все время казалось, что Шаповалов от нее сбежит при первой же возможности, а потому не выпускала из своих рук его локоть.
        — Ты оторвешь мне руку,  — наконец сказал он, криво усмехнувшись.  — Никуда я не денусь. Едем же уже…
        — Сейчас я тебя накормлю! У меня такое чудное мясо — в сметане, с чесночком. Как знала!  — суетилась Лиля, накрывая на стол.
        Когда Шаповалов взялся за вилку, она юркнула в душ. Он не пожалеет, что согласился прийти! Он забудет отвратительную тощую Лерку! Она докажет ему, кто есть настоящая женщина, а кто — жалкий цыпленок!
        Лиля вышла из душа в нарядном шелковом пеньюаре с глубоким вырезом. Он застегивался только на две крупные перламутровые пуговицы, и при ходьбе полы распахивались, обнажая круглые розовые коленки Лили. Она видела, что Шаповалов оценил и глубокое декольте нежно-голубого наряда, и коленки, и всю ее, благоухающую душистым цитрусовым гелем.
        — Мне бы тоже надо в душ,  — сказал он, с трудом, как ей показалось, отведя глаза от ее груди.
        — Сделать тебе ванну с пеной?  — спросила Лиля.  — У меня есть флакон с очень хорошим запахом…
        — Ну давай… с запахом…  — неуверенно произнес Андрей, и она поняла, что полдела сделано. Уж сегодня вечером он точно не вспомнит тонконожку Леру.
        Пены получилось много. Лиля улыбалась этой пене, продолжая взбивать ее рукой.
        — Ты не собираешься уходить из ванной?  — спросил Андрей.
        — Я могу зайти позже,  — отозвалась она, вышла за дверь и прислушалась. Все отлично. Он не закрылся на защелку.
        Лиля с трудом выждала минут двадцать, потом осторожно проскользнула в ванную. Андрей лежал в пушистой искрящейся пене, закрыв глаза. На скрип двери он встрепенулся. Лиля расстегнула пуговицы своего голубого пеньюара и сбросила его на пол. Она нарочно двигалась медленно, чтобы он успел разглядеть ее всю, пока и ее полное розовое тело не скрыла крутая, слегка золотистая пена.
        И в ванной, и в постели Лиля превзошла самое себя, но в десять часов вечера Андрей выбрался из-под ее руки и начал спешно одеваться.
        — Ты уходишь?  — удивилась Лиля, которая была уверена, что уж теперь-то он не сможет уйти никогда.
        — Да,  — односложно ответил он, засовывая руки в рукава рубашки.
        — Почему?
        Андрей, приступив к застегиванию мелких пуговиц, тяжело вздохнул и сказал:
        — Ничего у нас не выйдет, Лиля…
        — В каком смысле?  — Она села на постели, успев бросить взгляд в зеркало и еще раз удостовериться, что по-прежнему очень соблазнительна.  — Разве что-то было не так?
        — Не в том дело,  — медленно заговорил Андрей.  — В твоих способностях, Лиля, никто и не сомневался. Просто мне не надо было снова приходить сюда… Да я и не хотел… ты прилипла как банный лист…
        — Не понимаю.
        — Да все понятно, Лиля! Давно уже понятно нам обоим!
        — Что именно?  — продолжала настаивать она.
        — Ты еще раз хочешь услышать?  — саркастически спросил Шаповалов.
        — Хочу,  — кивнула она, хотя знала, что ничего хорошего не услышит.
        — Пожалуйста!  — Он встал перед ней, застегивая манжеты.  — Я не люблю тебя, Лиля, хоть ты тресни! Хоть вывернись наизнанку! Хоть сто раз укладывай меня в свою пену!
        — А что же тогда только что было между нами?  — тихо спросила она, выбираясь из-под одеяла в кружевном пододеяльнике.
        — Да сколько можно говорить? Секс — вовсе не обязательно означает любовь! Ты, Лилька, настоящая жрица секса, этого у тебя не отнимешь. Но… я люблю другую женщину.
        — А она любит моего бывшего мужа!  — истерично крикнула Лиля, не обращая внимания на то, что стоит перед ним обнаженная.
        — Да, похоже на то,  — согласился он и бросил ей голубой шелк пеньюара.  — Оденься… Сеанс окончен.
        Она набросила пеньюар и угрюмо спросила:
        — Ну и что ты собираешься делать? Убьешь Рафаэля?
        — Не смогу,  — невесело рассмеялся Шаповалов.  — Кишка у меня для такого тонка…
        — Хоть морду-то ему набей! Мне тоже будет приятно.
        — Да я уже как-то пытался… Но все дело в том, что она-то меня все равно снова не полюбит. Тем более что я сам виноват во всем случившемся между нами.
        — В чем именно?
        — Лера давала мне шанс, а я… В общем, как ни пыжился, не смог признать ребенка. Он еще не родился, а уже раздражал меня. И потом… Оказалось, что беременная женщина — ну… в общем, не слишком красивое зрелище. Ты не поверишь, но я даже обрадовался, когда случайно застал Леру с твоим мужем, потому что появился реальный повод уйти. А ушел — места себе не нахожу. Вот такая двойственность… Такой вот… психоз…
        Лиля мгновенно прилипла к Андрею всем телом.
        — А я…
        — А ты…  — Шаповалов оторвал ее от себя и, с легкой усмешкой глядя в глаза, сказал: — А ты красивая, страстная и… небеременная. Мясо ты готовишь классно. Но не лежит у меня к тебе душа! Можешь ты это понять?
        — Не могу!  — выкрикнула она.  — Что во мне не так-то? Объясни наконец! Чем я хуже вашей Леры? Почему даже Рафаэль предпочел ее?
        — Про твоего мужа ничего сказать не могу. Не знаю. А мне с тобой скучно, Лиля. Ты же ничем не интересуешься, у тебя мозги давно усохли до размеров куриного яйца. Не могу я постоянно жить в постели под твоими… кружевцами! Как оказалось, мне одного секса мало!
        Он легонько толкнул ее к той самой кружевной постели, о которой только что так пренебрежительно отозвался, сдернул со стула пиджак и пошел в коридор.
        — Андрюша!  — истошно выкрикнула Лиля, но ответом ей был только хлопок входной двери.
        Она и хотела бы заплакать, но слез почему-то не было. Внутри закипала не бесполезная соленая влага, а душераздирающая злоба. Скучно ему, значит. Она и правда перед ним почти наизнанку вывернулась, а ему скучно! Зря он решил, что у нее мозги с куриное яйцо. Нормальные у нее мозги, не хуже, чем у других. А кое в чем даже лучше. И очень скоро Андрюшеньке придется удостовериться в том лично!
        Люська, в конце концов, заказ выполнила. Подлая Лерка своего паршивого ребенка выкинула. Лиля заплатила Огородниковой-Новиковой оставшуюся сумму, а потом взяла да и переспала с ее Володечкой. Так, на всякий случай. Если вдруг Люська надумает кому-нибудь рассказать, кто придумал лишить Лерку ребенка, придется ей остаться матерью-одиночкой. Уж Лиля ее муженька заведет так, что он и думать забудет о какой-то там Люське. В общем, умоется Огородникова кровавыми слезами, если вдруг что… Те, которые думают, что у нее, Лили, мозги с куриное яйцо, здорово ошибаются. Она специально включила свою мозговую деятельность на полную катушку, чтобы проверить, насколько она в норме. Только изощрялась зря: у Люськиного Вовки мозги точно с яйцо, только не с куриное, а… Лиля в деталях продумала план соблазнения Новикова, а план оказался вовсе и ни к чему — Вовка и так пошел за ней как приклеенный и сразу же, прямо в Лилином коридоре, уже был готов на все. В общем, жидкий у Люськи мужик оказался и, главное, без затей. Вот уж с кем скучно было! Но Лиля все же попользовалась Вовкой, насколько получилось, раз уж дело
заварилось. С паршивой овцы — хоть шерсти клок. А то мужики думают, что только они могут бабами пользоваться! Вот Шаповалов, к примеру, пользовался же ею: мяса, тушенного в сметане, наелся, в ароматной пене належался, к душистому Лилиному телу приложился — и был таков. А чем она хуже? Она теперь тоже будет брать себе мужиков на время. Для здоровья. А то, что они чьи-то там мужья и особенно отцы, ее абсолютно не касается. То, что они чьи-то отцы, ее особенно раздражает… Стоп! Лиля остановила поток своих мыслей, потому что почувствовала, как проскочила мимо чего-то важного. Та-а-ак… Надо вернуться назад… Отмотать, так сказать, пленку… Она только что размышляла об Андрее, потом о том, что она теперь тоже не будет ничего стесняться, особенно чьих-то там детей… Вот! Вот оно! То самое, что она чуть было не пропустила! Она, Лиля, еще докажет Шаповалову, что он ошибается на ее счет. Она знает, как наказать его. Да, знает! Рафаэль наказан потерей собственного ребенка, теперь пришло время Андрея. Он, конечно, уже и так мучается от того, что Лерка не с ним, но это мелочи. В конце концов, он и сам признает свою
вину. Хотя Лиля вообще-то не понимает, как можно уйти от человека, которого любишь. Ну, уговорил бы Лерку на аборт, да и все дела! Неужто уцеловать не мог, идиот? У самого мозги… с то же самое яйцо, что и у Новикова, Люськиного неверного мужа…
        Виктор Шаповалов резко отличался от брата. Андрей был изящным стройным брюнетом, Виктор — светлым шатеном, слегка неуклюжим. Лиле нравились крупные мужчины, Виктора можно было даже назвать огромным. Лиля, которая знала, где проживают Шаповаловы, установила за ним слежку настолько тотальную, насколько позволяла ее работа в ЖЭКе. Она выяснила, что Виктор женат на белокурой женщине, одного с ней типа. Лиля была как бы улучшенным вариантом жены Виктора: несколько выше ростом, с более развитой грудью и, что самое главное, явно с бо€льшим опытом обольщения мужчин. Тамара Шаповалова шмыгала из дома в метро и в магазины с постным выражением лица, как женщина, у которой давно все в порядке с личной жизнью и которая абсолютно уверена в собственном муже. Кроме семьи, ее, похоже, не интересовало ничто, даже собственная внешность. У нее была отросшая стрижка, которая давно требовала ножниц парикмахера. Одевалась она в безликие джемперочки, голубые линялые джинсы и простенькую обувь без всякого намека на каблуки. А еще Тамара, как наседка, носилась со своим худосочным сыном, который совершенно не унаследовал
отцовской мощи.
        Виктор Шаповалов на посторонних женщин на каблуках и в яркой одежде поглядывал с интересом, но довольно вяло. Лиля сделала вывод, что он не прочь бы завести интрижку на стороне, но был не в силах приподняться над природной ленью. Что ж, придется ему помочь, облегчить, так сказать, дело.
        Теплый майский день располагал к тому, чтобы надеть трикотажную кофточку с глубоким вырезом на груди, выставив таким образом напоказ самый выигрышный элемент внешности. Поскольку Лиля удостоверилась в том, что мужчины почему-то ничего не имеют против женщин в брюках, она и себе купила облегающие черные джинсы-стретч. Крутясь перед зеркалом, она себе в новой одежде понравилась. Джинсы ее стройнили, но и не умаляли достоинств: видно было, что бедра у нее пышные и вообще… все при всем. Помаду она теперь покупала более ярких тонов, а светлым волосам придала золотисто-медовый цвет. Ну держись, Виктор Шаповалов, ленивый любитель женщин! Сегодня тебе придется наконец расшевелиться!
        Лиля не собиралась придумывать ничего особенного, потому что была уверена в своей неотразимости. Она пошла по давно накатанному варианту, а именно: проследила за Виктором, возвращавшимся домой с работы, и при выходе из вагона метро сделала вид, что ее толкнули прямо на него. Лиля громко охнула и очень красиво упала под ноги родному брату Андрея Шаповалова. Разумеется, Виктор, как хорошо воспитанный человек, принялся ее поднимать. Разумеется, трикотажное декольте еще более обнажило прекрасную грудь, которой Шаповалову пришлось-таки коснуться. Лиля якобы пыталась встать на ноги, но тут же «от невыносимой боли» заваливалась на мужчину именно своей мягкой грудью.
        — Вы обопритесь на меня,  — предложил Виктор, и Лиля тут же оперлась, продолжая прижиматься к нему всем телом.
        — Уж и не знаю, как дойду до дома…  — простонала она.
        — Может быть, вызвать «Скорую помощь»?  — предложил Шаповалов и тут же достал мобильник.
        — Ну что вы! Зачем «Скорая»-то? Наверное, у меня просто вывих. Но как же больно, черт возьми!
        — А вдруг перелом?
        — Нет… У меня уже был перелом, тогда, знаете ли, совсем другие ощущения…
        Продолжая кривить «от боли» полные губы, Лиля внимательно разглядывала Виктора Шаповалова из-под полуопущенных ресниц. Ему явно нравилось приключение. Он уже несколько раз проехался рукой по ее груди без всякой на то необходимости, будто бы случайно — никакой толкучки вокруг них, медленно бредущих под ручку посреди зала станции метрополитена, уже не было. Лиля без особого труда «развела» брата Андрея на сопровождение до собственного дома. А уж далее все опять-таки было делом той самой техники, которая была отработана ею с годами до автоматизма. Неожиданно очутившись в объятиях дамы с вывихнутой ногой в ее собственной квартире, Виктор вдруг отстранился от нее и ошалело сказал:
        — Ну ничего себе!
        — Что именно?  — спросила Лиля, сладко целуя его в шею.
        — Да так… Странно все как-то… получилось… И вообще… мне домой надо…
        Лиля видела, что ему совершенно не хочется домой, а потому предложила:
        — А ты позвони, что задерживаешься… Неужели такого интересного мужчину надо учить?
        — Мы уже на «ты»?  — удивился Виктор, которому очень понравилось определение «такой интересный мужчина».
        — А чего тянуть? Меня зовут Лилей. А тебя?  — спросила она с совершенно невинным выражением лица.
        — Виктор,  — назвался Шаповалов, улыбнулся и полез за мобильником. Набрав номер и глядя в глаза новой знакомой, он заговорил очень честным голосом: — Тамара, это я… Мне нужно тут задержаться… Как где? Конечно же, на работе… Не знаю, думаю, недолго, хотя… В общем, как получится. У нас, понимаешь, аврал, страшное дело… А за квартиру я заплатил. И за телефон. Конечно… Жди…
        — Надо было закончить словом «целую»,  — рассмеялась Лиля, когда мужчина убрал телефон.
        — А ты цинична, Лиля,  — покачал головой Виктор и вымученно улыбнулся, потому что все-таки чувствовал себя негодяем. Незнакомка ему очень нравилась, но жене он прежде никогда не изменял. Сейчас он разговаривал с Тамарой так лихо, будто врать жене было для него делом обыкновенным, но на самом деле на душе скребли всем известные гнусные кошки.
        Лиля не очень четко представляла значение слова «цинична», а потому поспешила сказать:
        — Не более чем ты.
        — Пожалуй,  — согласился Шаповалов.
        Он еще немного подумал о Тамаре, о сыне и о том, что прямо сейчас придется предать их. Прежде он этого не делал, а потому чувствовал себя несколько не в своей тарелке. А спрашивается, почему? Чем он хуже других мужиков, которые иногда позволяют себе легкие, ни к чему не обязывающие приключения вне семейного лона? Он же не собирается бросать семью. Он, Виктор, только немного расслабится с новой знакомой, такой приятной блондиночкой. В конце концов, он очень много работает, а потому… иногда… имеет право… Тем более что новая знакомая уже сняла с себя кофточку… обнажила грудь… Мама дорогая, какая же у нее грудь… Бедная, бедная Тамара…
        Виктор Шаповалов «подсел» на Лилю сразу. Судя по его восторженным репликам, она догадалась, что Тамара в постельных утехах не годится ей и в подметки. На что, собственно, Лиля и рассчитывала. Мало кто годился ей в эти самые подметки. Даже видавшие виды детдомовские парни всем сговорчивым девчонкам всегда предпочитали Лильку-лягушку.
        Виктор охотно простил ей выдумку с вывихом.
        — Плевать,  — сказал он.  — Я не в обиде, потому что у меня никогда в жизни не было такой страстной женщины. Я рад, что мы познакомились. Только, честно говоря, не пойму, почему твой выбор пал на меня.
        — Мне нравятся такие… мощные мужчины…  — ответила она, что его вполне удовлетворило. В чем в чем, а уж в своей мужской мощи он нисколько не сомневался.
        На сей раз Лиля была умнее. Она выведала, что еще, кроме постели, любит Виктор, и соглашалась ходить с ним даже на футбол. Соглашалась ездить и на природу, хотя ее не приводили в восторг ни былинки, ни бабочки, ни склонившаяся над водой зелень. Когда Рафаэль первый раз привез ее к родителям в Чудово, Лиля сразу поняла, что дача, наличию которой она поначалу обрадовалась, ей не нужна. Ей не понравилось копаться в земле, был противен полудеревенский простенький быт, а на солнце у нее сгорала и слезала клочьями белая кожа. Поскольку Лиля твердо решила женить на себе Виктора, она терпела даже дурацкие посиделки у реки с удочками и секс в антисанитарных условиях старой брезентовой палатки без предварительного принятия ванны с душистой пеной.
        Семья Виктора, конечно, будет разрушена. Лиле это уже ясно как дважды два. Красавец Андрей Шаповалов вынужден будет гулять на свадьбе бывшей любовницы с собственным братом. А еще Лиля непременно устроит так, чтобы Андрею пришлось понаблюдать, как она станет заниматься любовью с Виктором. Уж она постарается, чтобы у Андрюшеньки глаза на лоб вылезли! Уж она его уест тем, как будет ублажать его братца! А потом она Витю бросит, и тот будет утирать скупые мужские слезы. Будет на коленях перед ней ползать, а Андрюшенька станет беситься от бессилия. А потом вернется к ней, потому что обязательно захочет, чтобы она и с ним так, как с Витей… И не пожалеет. Она окружит его такой любовью, которой он еще не знал. И знаменитую «Камасутру» прочитает от корки до корки, мало ли что она упускает из вида… А еще Лиля станет читать те же книги, что и он. Вовсе она не тупица, а потому запросто в них разберется. Было бы желание, а оно у нее есть. Нравятся Андрею дурацкие представления на театральных сценах? Они и ей понравятся! Если уж она сейчас почем зря тратит время на идиотские футбольные матчи и рыбалку, то вполне
сможет перетерпеть и его театры с филармониями…
        Первой к Лиле пришла зареванная Тамара с носом в виде распухшей сливы и с давно немытыми волосами. Можно подумать, Лиле интересны ее слезы и ее сизый нос. Лилю совершенно не волнует, что у Виктора чем-то там болен сын, тем более что Тамара сейчас запросто напридумывает ему болезней с три короба, лишь бы вернуть загулявшего мужа. А Виктор, между прочим, согласен платить алименты, о чем Лиля еще раз напомнила Тамаре. В общем, облезлая немытая Шаповалова с чем пришла, с тем и ушла. Лиля не дрогнула. Все, что она задумала, шло почти как по нотам. Виктор, не в пример Андрею, готов был дневать и ночевать в ее постели. Даже футболом стал пренебрегать. И в брезентовую палатку приглашал все реже и реже. Еще бы, с душистой-то ванной дело куда лучше идет! Да еще после обильной закуски, да после вина!
        Дело несколько осложнял Вовка Новиков, который после одного-единственного «пересыпа» вдруг тоже воспылал к Лиле неземной страстью. Ей пришлось провести с ним в постели еще энное число раз в надежде, что мужик наконец отстанет, но тот прилип еще сильнее. Даже его жена Люська, вскормленная на тех же детдомовских хлебах, воспитанная на той же подвальной лежанке, оказалась против Лили никуда не годной жалкой мокрицей.
        Лиля с трудом разводила своих любовников, как воздушный диспетчер самолеты: только бы не столкнулись. Она была бы рада выгнать Новикова в три шеи, да Люськи побаивалась. Кто знает, что выкинет разозлившийся Володечка? Вдруг расскажет о своих страстных объятиях с Лилей жене? Они и так с ним по лезвию ножа ходят. Люське ничего не стоит и им с Вовкой всадить по неслабому укольчику, как той дурище беременной, тощей Лерке. Вот ведь и правда дурища! Разве ж можно впускать в дом незнакомого человека? Пусть хоть три раза медсестрой прикинется, соображать-то надо! Особенно если рожать собираешься.
        А потом к Лиле явился сам Андрей с горящими глазами и сильно ввалившимися щеками.
        — Зачем ты это придумала, Лилька?  — выкрикнул он с порога.  — Мне назло?
        — Вот еще глупости,  — красиво улыбнувшись, ответила она.  — Я, Андрюша, в твоего родного брата страстно влюбилась, а потому собираюсь за него замуж. Ты ведь знаешь, что с некоторых пор я женщина разведенная, а потому абсолютно свободная.
        Шаповалов затащил ее в комнату, бросил на диван, сел рядом и рыкнул прямо в ухо:
        — Ты мне-то сказки не рассказывай! Я-то тебя уже хорошо изучил!
        — Вот именно!  — Лиля отодвинулась от него в угол дивана.  — Ты меня изучил и знаешь, что мозги у меня — всего лишь с куриное яйцо. Разве я в силах разработать хоть какую-нибудь мало-мальски стоящую комбинацию? Я просто влюбилась в Витю, и все. Имею право на личное счастье. Хочу, Андрюша, жить в семье. Тебе ли не знать, какая я хозяйственная женщина. Зачем же моим талантам зря пропадать?
        — Лилька, кончай дурить! Тамара чуть живая, на таблетках существует. Артемка тоже не в себе. У нас дома — натуральная психушка!
        — Какое мне дело до вашей Тамары?  — усмехнулась она.  — И ваш дом меня тоже совершенно не волнует. У меня собственная жизнь, которую я наконец собираюсь устроить. И ты ничем не сможешь мне помешать.
        — Да Витька, идиот, еще не знает, с кем связался!
        — А ты ему расскажи, что я твоя бывшая любовница!  — расхохоталась Лиля.  — Я не возражаю, мне стесняться нечего! Ты, Андрюшенька, прекрасно знаешь, что твой брат связался с настоящей женщиной, которая не чета вашей драной козе Тамаре.  — Она прищурилась, по-змеиному улыбнулась и, явно издеваясь, спросила: — Уж не ревнуешь ли ты меня, Андрюша?
        Шаповалов смерил ее ненавидящим взглядом и сказал:
        — Ну хорошо, я понял, что взывать к твоему состраданию бесполезно. Скажи, чего ты хочешь? На что рассчитываешь?
        — Я уже сказала: рассчитываю выйти замуж за твоего брата и жить с ним счастливой семейной жизнью до самой смерти.
        — Но ты ведь не этого хочешь!  — опять что есть силы рявкнул Андрей.
        Лиля помолчала немного и тихо сказала:
        — Возвращайся ко мне, Андрюша. Я люблю тебя и сделаю все, чтобы ты был доволен.
        — И что ж ты сделаешь?
        — Все, что скажешь. Театры — так театры… Я могу даже поступить в институт. Заочно, конечно, чтобы людей не смешить. Я не такая дура, Андрей, как тебе кажется. Просто меня никогда не учили культуре, я сама, как могла, образовывалась… Но для тебя…  — Она опять подвинулась к нему и заглянула в глаза.  — Для тебя я на все, что хочешь, готова. Я никого так не любила, как тебя, никогда. Я вообще не верила в то, что любовь существует на самом деле. Думала, что это все только книжные сказки… для наивных дурочек…
        — Значит, Витьку не любишь?  — перебил ее излияния Андрей.
        — Тебя одного люблю,  — проворковала Лиля.  — Да ты и сам знаешь.
        — То есть ты все это затеяла только ради того, чтобы я к тебе вернулся?
        — Да,  — вынуждена была кивнуть она.
        — Лиля, неужели ты всерьез считаешь, что человека можно заставить полюбить насильно?
        — Я не заставляю, я прошу… умоляю… Андрюшенька…
        Она рухнула перед ним на колени, заплакала, а потому не видела, с какой брезгливостью смотрел на нее Шаповалов.
        — Встань,  — сказал он.  — Не ломай комедию.
        Лиля не встала. Она не ломала комедию. Она действительно обессилела. Она любила его и отлично понимала, что сейчас решается ее судьба. Андрей вскочил с дивана, с силой поднял Лилю за плечи, и она сразу положила свою голову к нему на грудь. Но он не обнял ее. Он оторвал ее от себя и сказал:
        — В общем, так, Лиля. Ничего между нами быть не может. Никогда. Все кончено. Пойми же ты наконец! А Витьке придется рассказать, кто ты есть на самом деле и зачем влезла в его жизнь, зачем пытаешься сломать семью.
        — Ты не сделаешь этого, Шаповалов!  — с угрозой в голосе сказала она.
        — Сделаю, милая моя, еще как сделаю! Брат мне не чужой человек. И племянника я люблю. Тамарку тоже жалко, извелась совсем.
        — Ты пожалеешь, Андрей!  — выкрикнула Лиля.
        — Да я давно уже проклинаю тот день, когда первый раз тебя увидел! Я и так уже обо всем жалею!  — Андрей так резко отбросил ее от себя в сторону, что она потеряла равновесие и упала на пол. Он даже не подумал подать ей руку.
        — Ты просто не понимаешь…  — зло прошипела она, сидя на полу и потирая ушибленную руку.  — Я ведь тебя не прощу… как не простила и своего бывшего муженька…
        — Здорово!  — горько усмехнулся Шаповалов и в изнеможении привалился к дверному косяку.  — Неужели ты успела уже и ему какую-нибудь жирную свинью подложить?  — Тут он вдруг сообразил, что с Рафаэлем связана Лера, и по-настоящему испугался. Он подскочил к Лиле, одним рывком поднял ее с пола, с силой тряхнул за плечи и крикнул: — Что ты сделала? Говори!
        Лиля нервно рассмеялась. А почему бы не сказать? Пусть знает, что ее опасно злить. Ее надо слушаться. Ее и в детдоме все слушались, потому что знали: если что — она способна и горло перегрызть, и зенки повыцарапать. Ее и Люська Огородникова-Новикова побаивается, хотя и сама не промах…
        — В общем, твоя Лерочка выкинула своего ублюдка!  — еще громче расхохоталась Лиля.
        — Что значит «выкинула»?  — не понял Андрей.
        — Значит, что из нее выскребли по частям то, что было ребенком. Так что она теперь опять красивая и небеременная. Только до тебя ей нет никакого дела, потому что она спит с моим Рафаэлем. Так-то вот, Андрюшенька!
        — Да как ты это устроила-то?
        — Запросто!  — опять рассмеялась Лиля и рассказала про Люську Огородникову. Пусть и про Люську знает. Мол, если что, Огородникова может и ему укольчик всадить, было бы заплачено. А уж Лиля денег не пожалеет, если приспичит! Последнюю юбку с себя продаст!
        — Гадина!  — очередной раз рявкнул Шаповалов, отбросил ее от себя и вылетел из Лилиной квартиры.
        После посещения Андрея Лиля решила больше не тянуть резину и вынудить Виктора поторопиться с разводом. Она выйдет за него замуж и будет жить с ним в достатке и полном спокойствии. Жила же она с Рафаэлем, не любя его. Будет жить и с Виктором. Хватит уже терзаться! А Андрею они будут постоянным укором и напоминанием. Да что там! Они только назло ему будут с Виктором счастливы! Лиля специально при Андрее будет называть его брата Витенькой и любимым, ласкать и целовать его. Пусть побесится!
        В общем, все устраивалось именно так, как задумывала Лиля. Шаповаловы подали на развод, оставалось дождаться суда и подать с Виктором заявление в загс. Назло Андрею Лиля решила отпраздновать свадьбу с большим размахом. Она уже присоветовала Виктору шикарный ресторан под названием «Шейх» и втайне от него даже купила свадебное платье. Не смогла удержаться. Как-то шла мимо ателье для новобрачных и прямо-таки прилипла к витрине — в ней было выставлено умопомрачительное платье, сшитое, как специально, под ее фигуру: длинное, до пола, но не с пышной юбкой, как обожают молоденькие девчонки, а с прямой. Лиля не смогла отказать себе в удовольствии, зашла и примерила платье. Кремовый шелк красиво облегал бедра и струился вниз мягкими сливочными складками. Вырез глубокой лодочкой открывал плечи и грудь и был отделан белым атласным воротником-шалькой. Не купить такое платье, кстати, стоившее очень приличную сумму, было бы просто преступно. Лиля отложила его на час и помчалась домой за деньгами. Пришлось даже потратиться на такси, чтобы шикарную вещь не увели из-под носа.
        Купив-таки платье, она дома еще раз покрутилась в нем у зеркала и решила, что Андрей еще сто раз пожалеет о том, что от нее отказался. Она в этом шелке выглядит, как настоящая царица. Впрочем, даже свадьба с Виктором совершенно не помешает им с Андреем, если он захочет… Точно! Андрей вовсе еще для нее не потерян! У него же нет другой женщины! Тонконогая Лерка, судя по всему, уже никогда не будет вместе с ним.
        Поскольку Лиля будет выходить замуж второй раз, то фату, так уж и быть, надевать не станет, хотя, для того чтобы позлить Андрея, стоило бы. Ну да ладно! Она обойдется шляпой из выбеленной соломки, которую купила в Гостином Дворе тоже совершенно случайно. Ее тулья перевязана белой атласной лентой, которая очень подходит к воротнику платья. Виктор обалдеет, когда увидит ее в таком великолепии. Об Андрее и говорить нечего. А уж если бы платье увидела Люська… Кстати, о Люське. Вернее, о ее Володечке…
        В общем, Вовка совсем рехнулся. Тоже усиленно предлагает Лиле идти за него замуж. Говорил, что с Люськой разведется в два счета. Уж на что Лилю никогда не интересовали чужие дети, но тут даже она принялась ими Вовку стыдить. А тот сказал, что от детей отказываться не собирается, будет с ними встречаться в выходные и платить на них алименты, поскольку у него, автомеханика, зарплата очень приличная и на собственных детей ему денег совершенно не жалко. Лиля пыталась ему объяснить, что он не на ту напал. В смысле его жена, Люська, воспитанная в одном детдоме с ней, такая же волчица, как и она, Лиля, и своего за просто так не отдаст. Лиля на полном серьезе говорила Вовке, что жена лучше порвет его на куски или реально отравит, чем отдаст другой женщине. Он только глупо посмеивался. Собственно, Лиле плевать было на то, что сделает с собственным мужем Люська. Даже неплохо было бы, если бы она с ним что-нибудь сделала. Однако Лиля опасалась, как бы Огородникова не расстроила ей свадьбу с Виктором. А той, между прочим, раз плюнуть. Она тоже много чего знает про Лилю. К тому же зла, ее детдом тоже
уму-разуму научил.
        А еще Лиля очень устала изворачиваться. Если бы Вовка был ей по нраву как мужик, она как-нибудь устроилась бы, но подружкин муж не представлял для нее ничего интересного. Сопливый слизняк! И как с ним Люська спит? Лиля очень сожалела о том, что поддалась однажды собственному желанию заручиться Вовкой в пику Люське, захотела натянуть нос Огородниковой за то, что та взяла все-таки немаленькую сумму за свою ничтожную услугу. Подумаешь, укол сделала! Что ей, медсестре, какой-то там укол! И вот теперь мыкайся, Лиля, с ее придурком Володечкой, который разве только слезы не льет от умиления, вместо того чтобы душить ее в железных мужских объятиях…
        Однажды субботним погожим утром Лиля готовилась к очередной встрече с будущим своим мужем Виктором Шаповаловым, когда к ней неожиданно явился чужой муж Новиков. Поскольку Лиля с Витей собирались на отдых за город, она была в голубом, под цвет ее глаз, пляжном сарафане на тоненьких бретельках, и Вовка с ходу припал к ее вызывающе открытой груди.
        — Володя! У меня нет времени!  — оттолкнула его Лиля.
        — Сегодня же суббота! Времени хоть отбавляй!  — справедливо возразил он.
        Лиля с презрением оглядела глупо улыбающегося Новикова и решилась наконец поговорить с ним начистоту:
        — Да, ты прав: времени хоть отбавляй, и я собираюсь провести его с пользой и со своим… любимым мужчиной.
        — В смысле?  — еще глупее улыбнулся Вовка, который, видимо, себя считал ее любимым мужчиной.
        — А в том смысле, Володя, что я скоро выхожу замуж.
        — За кого?  — машинально спросил он, все еще ничего толком не понимая.
        — За одного человека… в общем, ты его не знаешь…
        С лица Новикова медленно сползала улыбка, и все оно начало непостижимым образом меняться. Только что перед Лилей стоял дурашливо-глуповатый молодой мужчина, а теперь его лицо было строго и даже жестко.
        — Правильно ли я понимаю, что ты собралась замуж… не за меня?  — спросил он новым, совершенно незнакомым Лиле голосом.
        Пожалуй, если бы он так разговаривал с ней раньше, она могла бы посмотреть на него совершенно другими глазами. Лиля любила, когда из мужика темперамент прет, но… В общем, опоздал Новиков с темпераментом. Надо было раньше проявлять свой мужской характер.
        — Правильно,  — кивнув, согласилась Лиля.
        — А как же я?  — еще глупее спросил он, и лицо его неприятно заострилось.
        — А у тебя есть семья.
        — Ты прекрасно знаешь, что я решил порвать со своей семьей. Ради тебя.
        Он произнес последнюю фразу спокойно. Слишком спокойно. Лиле она не понравилась, как не нравилось то, что он так спал с лица. Она поправила сползшую с плеча бретельку голубого сарафана и сказала:
        — Я тебя, Володя, об этом не просила.
        — Но спала со мной!  — зло напомнил ей он.
        — И что?
        — А то!  — наконец выкрикнул он и прижал Лилю к входной двери.  — С чего ты вдруг решила, что можешь играть моими чувствами, как тебе заблагорассудится?
        — Я ничего не решила!  — взвизгнула она. И тут же услышала, как во дворе пару раз просигналила машина Виктора, но вырваться из хватки Новикова не смогла. Если б знать раньше, что она может быть такой железной…
        — А если еще не решила, значит, решай немедленно. Я не позволю тебе делать из меня идиота! Я слишком многое поставил на карту, детей даже, которых люблю, а ты собралась наставить мне рога!
        — Я тебе не жена, Новиков. При чем тут рога?
        — Почти что жена!
        — Не говори ерунды, Вова!
        — Какая ж это ерунда, если ты со мной…
        — Ладно,  — прервала его она, поскольку машина Шаповалова уже сигналила, не переставая.  — Быстро говори, чего ты хочешь!
        — Откажи этому… Выходи за меня…  — выдохнул он ей в лицо.
        Лиля с ужасом и одновременно с интересом смотрела в расширившиеся Вовкины глаза. Пожалуй, таким он ей нравится, но… Но она выйдет за Виктора, чтобы Андрей… В общем, надо как-то успокоить Новикова, потому что… учитывая то, как холодно она относится к Виктору, с Вовкой все же можно будет потом… иногда… если с Андреем так ничего и не получится…
        — Он ждет меня внизу, Володя,  — как могла ласковее сказала ему Лиля.  — Слышишь, машина сигналит?
        — Посигналит и перестанет! Там и моя машина тебя ждет, хотя и не сигналит.
        — При чем тут твоя машина?  — возмутилась Лиля.  — Неужели не понимаешь, что если он меня не дождется, то придет сюда?
        — Уж я его встречу, будь спокойна,  — злобно ухмыльнулся Новиков, и кулаки его сжались до синевы в костяшках.
        Тут уж рассмеялась Лиля:
        — Вова! Этот мужик весит не меньше центнера!
        — Ничего! У меня против него ненависти центнера на два!  — зло рассмеялся он.
        — Тогда выйдем во двор,  — предложила Лиля, полагая, что во дворе двум взрослым людям драться будет не слишком удобно. Не пацанва, поди…
        — Не вопрос,  — бросил Новиков и ослабил хватку.
        Лиля поправила сбившуюся прическу, взяла пляжную сумку, и они бок о бок вышли на улицу.
        — Кто это?  — удивленно спросил Виктор, показывая на прилепившегося к Лиле Новикова.
        Лиля не успела ничего ответить, потому что Вовка с ходу набросился на Шаповалова с кулаками. Тому действительно ничего не стоило заломить ему руки за спину и с силой отбросить прочь от себя. Новиков отлетел далеко в сторону и ударился лицом об угол скамеечки детской площадки. Из его рассеченной щеки тут же хлынула кровь. Лиля, не дожидаясь, пока он поднимется, схватила Виктора за руку и потащила к машине.
        — Да кто это такой?  — спросил он.
        — Один влюбленный в меня идиот! Поехали, Витя, а то не отвяжемся. Не драться же тебе с ним по-настоящему в самом деле… как малолетке…
        — Слушай, я вроде бы не рассчитал… У него кровь…
        — Ничего, не умрет! Поехали, говорю!
        Шаповалов пожал плечами, и они сели в машину. Когда Новиков, справившись с легким головокружением, все же поднялся на ноги, Виктор уже нажал на газ. Машина выдала в нос Люськиному мужу целое облако сизого горького дыма и скрылась за углом Лилиного дома.

* * *
        Только к середине июня Лера более или менее пришла в себя от своей тяжкой потери. Ее прекратили мучить кошмары, она стала лучше спать. Они по-прежнему жили вместе с Рафаэлем, но все время она старалась не думать о том, правильно ли они делают. Сейчас этот человек был ей необходим, Лера пряталась за его широкую спину от своей беды.
        Когда помимо мыслей о погибшей Машке в ее голове начали роиться и другие, Лера наконец всерьез призадумалась о Рафаэле. Как ни странно, но он действительно ее любил. Она сравнивала его отношение к ней с тем, как относился к ней Андрей в лучшие их времена, и сравнение было далеко не в пользу последнего. Лера рассматривала себя в зеркало и не могла понять, как же все у них случилось с Рафаэлем. Она ничем не напоминала Лилю, в которую он был так влюблен,  — из Лили можно было сделать двух таких худышек, как она, Лиля была блондинкой, а Лера — черноволосой…
        Рафаэль больше не заикался о своей любви и замуж не предлагал, но Лера чувствовала, что она сейчас является в его жизни самым главным и дорогим. Каждый день, возвращаясь с работы, он приносил для нее то цветы, то конфеты, то пакетики ягод. В выходные он запросто мог сварить суп, пока Лера валялась в постели. Но даже не это было главным и определяющим в его отношении к ней. Его лицо постоянно дышало любовью, она чувствовала исходящие от него волны обожания. Такое было с ней впервые, и она никак не могла определить, как ей относиться к новым для нее ощущениям. До встречи с Рафаэлем роли между Лерой и ее мужчинами всегда распределялись по-другому: она их обожала, любила и лелеяла, а они лишь принимали ее любовь и бросали, когда Лерина непрестанная забота о них делалась им скучна. Иногда они просто отказывались от нее, иногда выбирали себе других женщин, как Дмитрий Сергеевич и Шаповалов. Об Андрее Лера вспоминала все реже и реже и уже не с такой душевной болью, как раньше.
        Иногда, когда Рафаэль спал, Лера разглядывала его лицо. Оно всегда было спокойным и немножко детским. Она дорого дала бы за то, чтобы полюбить этого человека. Неужели она может любить только тех, кто абсолютно безнадежен? Тех, для кого она всего лишь временная игрушка? А что, если все-таки взять да и выйти за Рафаэля замуж? Говорят же: стерпится — слюбится! Она давно стерпелась, осталось совсем чуть-чуть полюбить. Она и так его почти любит… Почти…
        Теплым июньским вечером, когда они с Рафаэлем ужинали у открытой настежь двери балкона, раздался звонок в дверь.
        Лере почему-то сразу сделалось тревожно. Она отложила вилку, ожидая, с каким известием явится из коридора Рафаэль. Он привел Андрея. Шаповалов выглядел осунувшимся и почерневшим. На лоб падала челка с новыми для Леры седыми прядями. Рафаэль отошел к балкону и привалился к его подоконнику спиной, скрестив руки на груди. Андрей без приглашения, что было для него несвойственно, тяжело рухнул на стул.
        — Что случилось?  — испуганно спросила Лера.
        Она вдруг осознала, что если Шаповалов опять пришел за ней, то она уже не согласится пойти за ним, как поспешила бы раньше, даже если бы он позвал хоть на край света. Ощущение было новым и пугающим. Лера бросила тревожный взгляд на застывшего у балкона Рафаэля, но его лицо было непроницаемым. Он даже не улыбнулся ей ободряюще.
        — Я знаю, что ты потеряла ребенка,  — глухо сказал Андрей.
        Лера, не отвечая, сжалась и бросила на Рафаэля еще один затравленный взгляд.
        — Может быть, не стоит об этом?  — резко бросил тот Шаповалову.
        — Простите, я знаю, что тема для вас обоих болезненная, но я должен все объяснить, поскольку не могу жить со страшной виной…
        — С какой еще виной?  — Рафаэль подсел к столу, и Лера увидела, как у него непроизвольно сжались кулаки.
        — Дело в том, что все произошло из-за нас с тобой, Рафаэль. Да-да, именно так. И я даже не знаю, кому из нас она хотела насолить больше…
        — Она?
        — Да… Лиля…
        — При чем тут Лиля?  — сразу взвился Рафаэль.  — Тут замешана какая-то медсестра. Я собирался разобраться, но Лера… она не захотела… запретила… Слишком больно… Да и ребенка не вернешь, что ни делай…
        — Я вас уверяю, что все было затеяно Лилей. Она сама мне сказала.
        Рафаэль отодвинулся от стола, подумал пару минут и растерянно сказал:
        — А ведь точно, у Лили была знакомая медсестра. Выросла в том же детдоме. Она у нас на свадьбе была свидетельницей. Кажется, Людмилой зовут, фамилию не помню. Неужели…  — Он вскочил, опрокинув стакан с минералкой на стол, и крикнул: — Да если ты правду говоришь, я удушу Лильку собственными руками! Пошли, Андрей!
        — Погоди…  — Шаповалов с силой усадил его обратно. Со стола на пол лилась тоненькая прозрачная струйка воды, но никто этого не замечал.  — Уже не надо… никуда спешить…
        — Почему не надо?  — снова вскочил на ноги Рафаэль.  — Ну, она у меня попляшет! Она будет…
        — Она уже ничего не будет!  — громко прервал его Андрей.
        Лера испуганно переводила глаза с лица одного мужчины на лицо другого. Рафаэль тоже напряженно замолчал, вглядываясь в Шаповалова. Тот потер руками щеки и вымученно сказал:
        — Нет больше Лили… Погибла…
        — Как?  — тяжело ахнул Рафаэль.
        — В субботу на выезде из Питера столкнулись две машины. В одной были Лиля и Виктор, мой родной брат… Мальчишка у него остался… Артемка… племянник… Кошмар, в общем…
        — А в другой?
        — Какой-то мужик. Не знаю, кто он. Фамилия его Новиков… Тебе ничего не говорит эта фамилия?  — Андрей поднял больные глаза на Рафаэля.
        Тот немного подумал, потом покачал головой и сказал:
        — Нет… Он жив?
        — Тоже погиб на месте… Машины как-то странно столкнулись на повороте… будто специально одна врезалась в другую… Но теперь не выяснишь. Все… погибли… все… Свидетели говорят, что вроде бы… так и было…
        — Как?
        — Ну, что тот мужик, Новиков, врезался в машину Виктора… Может, занесло на том повороте… Никто ничего так и не понял…
        Побледневший Рафаэль отпил минеральной воды прямо из бутылки и сказал:
        — Я возьму на себя похороны Лили. У нее ведь никого нет, она детдомовская…
        — Я уже все сделал,  — отмахнулся Андрей.  — С ней же был мой брат… Только прошу, не спрашивай, почему они были вместе…
        Рафаэль понимающе кивнул.
        — В общем, хоронить их в один день я не могу… о причинах тоже не спрашивайте… Впрочем, наверно, вам и так все понятно… Брата я хороню завтра, а Лилины похороны — в четверг. Думаю, тебе, Рафаэль, надо прийти.
        — Да… я приду… конечно,  — отозвался тот.
        Андрей так же тяжело поднялся со стула, как и усаживался на него. Он пристально посмотрел на Леру и сказал:
        — В таких обстоятельствах, я думаю, ты должна ответить мне честно… Скажи, чей был ребенок?
        — Твой, Андрей…  — прошептала потрясенная случившимся Лера.
        Шаповалов кивнул, будто уже и так был уверен в этом.
        — Прости,  — попросил он.  — Жизнь здорово отомстила мне за все… И за тебя, и за ребенка, и… за Лилю…
        Лера не смогла ничего сказать. Она смотрела на когда-то горячо любимого человека и удивлялась тому, что сейчас чувствовала. Ей не за чем было его прощать. Она освободилась от него и больше не испытывала к нему никакого интереса. Ей было немного стыдно за свое безразличие, но она не смогла выдавить из себя ни одного слова ему в утешение. Шаповалов еще раз кивнул, будто рассчитывал именно на такое отношение с ее стороны, попрощался и ушел.
        Только когда за ним захлопнулась дверь, Лера позволила себе перевести взгляд на Рафаэля. Его лицо меньше чем за полчаса, что они разговаривали с Андреем, вытянулось и как-то даже похудело. Между бровей пролегла жесткая складка. Лера хотела что-то сказать, но тут же сбилась, потому что не знала, какие лучше подобрать слова для утешения или хотя бы поддержки.
        — Ничего не говори, Лера,  — остановил он, увидев ее попытку.  — Ты сейчас не сможешь мне помочь. Я один во всем виноват!
        — В чем?  — все же не смогла удержаться от вопроса Лера.
        — В ее смерти.
        — Ну почему вдруг именно ты виноват? Тебя на шоссе не было!
        — Шоссе тут ни при чем, да ты и сама это понимаешь. Видишь ли… Лиля уговаривала меня не разводиться, а я… в общем, даже слушать не хотел… Только о тебе думал. А у нее же во всем свете никого не было, кроме меня. Ни одного родственника… Может быть, они и есть, конечно, но она о них ничего не знала. Мамаша бросила ее в три года, кажется. А о своей жизни в детдоме она мне такого понарассказывала, что волосы шевелились. Лиля, конечно, была не идеальна, но при таком детстве она и не могла стать другой. Понимаешь, если бы я не развелся с ней, все могло бы быть иначе…
        — Как?  — спросила Лера. Ей хотелось бросить ему в лицо другое. Ей хотелось спросить, не жалеет ли он о том, что полюбил ее, но не посмела. Слишком несчастным было его лицо.
        — Как? Не знаю… Возможно, она не села бы в ту машину, на которой разбилась. Прости, Лера, что-то мне не хочется больше говорить об этом…
        Рафаэль вышел на балкон, прихватив с собой недопитую бутылку минералки. Лера тупо смотрела в тарелку с остывшей котлетой. Что же получается? Выходит, что Лиля, даже мертвая, не дает ей жить! Неужели она отнимет у нее и Рафаэля, как отняла Андрея и его ребенка? Лера посмотрела сквозь полупрозрачный тюль на затылок сидевшего на порожке балкона мужчины, и страшная боль обожгла ей сердце. Она смахнула со стола тарелку с недоеденной котлетой. Рафаэль даже не обернулся на звон разбившейся посуды. Лера сбросила на пол и свой стакан с водой. Нет, этого человека она не отдаст! Она будет бороться с судьбой! Хватит плыть по течению! Она попытается потягаться с мертвой Лилей! И она победит, потому что Лиля… уже ничего больше не сможет сделать, а она, Лера… А что же она? Она докажет Рафаэлю… Но что? Что она ему докажет? Лера встала из-за стола и рухнула ничком на диван.
        Весь оставшийся вечер и часть ночи Рафаэль просидел на балконе, а потом заснул, скорчившись в кресле в дальнем углу комнаты. Лера так и не посмела позвать его к себе.
        Вечер накануне Лилиных похорон был для Леры кошмарным. Рафаэль совершенно спал с лица и выглядел ничуть не лучше Шаповалова. Он отказался ужинать и очень скоро улегся лицом к стене на раздвинутое кресло-кровать, которым уже давно не пользовался. Лера не подходила к нему с утешениями и сочувствием, потому что понимала: сейчас ничем помочь нельзя, а все слова будут казаться ему лишними и даже фальшивыми. Она решила перетерпеть похороны и вести себя до них как можно тише и незаметнее.
        Рафаэль почти не разговаривал с ней. Его молчание Лера выносила с трудом. Ей хотелось биться в истерике и кричать, что она-то живая, что ей нужно внимание Рафаэля гораздо больше, чем мертвой Лиле, но она сдерживала себя, как могла.
        В день похорон Рафаэль с самого утра оделся во все черное и поехал на работу, намереваясь к двенадцати отпроситься, чтобы подъехать к моргу.
        В двенадцать часов дня Лера на своей службе не находила себе места. Запоров несколько документов, она сослалась на страшную головную боль, оформила полдня за свой счет и поехала домой ждать возвращения Рафаэля. Она себя успокаивала этим его возвращением, а в глубине души боялась, что он больше никогда к ней не вернется. Что мертвая Лиля как-нибудь исхитрится и отнимет у нее своего бывшего мужа. Может быть, она для того и умерла, чтобы Рафаэль не достался Лере?
        И все же он вернулся к шести вечера, когда Лера уже вся извелась и сама была похожа на мертвеца. Голова раскалывалась самым натуральным образом, и никакие таблетки не помогали избавиться от боли.
        От Рафаэля несло водкой и никотином. Поскольку он никогда не курил в присутствии Леры, это показалось ей особенно страшным.
        — Может быть, поешь?  — дрожащим голосом предложила она.
        — Не хочу,  — отказался он, опустился на диван, запрокинул голову на его спинку и закрыл глаза.
        Лера стояла напротив него и не знала, что ей лучше сделать. Наконец она решилась оставить его одного и повернулась к кухне. Услышав скрип половиц, Рафаэль открыл глаза и довольно трезвым голосом сказал:
        — Представь себе, Лилю провожали всего четыре человека: две тетки из ЖЭКа, где она работала, и мы с Шаповаловым. А поминали ее мы с ним вдвоем. Теткам надо было срочно в свою контору…
        — Вдвоем?  — только и смогла выговорить Лера.
        — Вдвоем!  — повторил Рафаэль и так громко шлепнул себя по коленям, что она вздрогнула.  — У Лили даже подруг не было, она не умела дружить. Чертов детдом! Он вытравил из ее души чуть ли не все нормальные человеческие чувства! Она была совершенно одинокой! А я… скотина…  — Он сжал кулаки и ударил ими по обивке дивана.  — Я бросил ее… быстренько развелся… дал ей погибнуть… Мне нет названия, понимаешь! Я, мерзавец, похоронил ее, а сам живу себе! Какого черта я живу? Для чего? Кому я нужен?
        Лера распрямила плечи и дрожащим голосом проговорила:
        — Мне нужен.
        Он взглянул на нее совершенно непонимающими глазами, как смотрела на него она, когда он впервые заговорил с ней о своей любви. Лера глубоко вздохнула и наконец решилась. Сражаться так сражаться! Лили больше нет, а она жива. Она сделает все, чтобы Рафаэль забыл ужасную женщину, которая сеяла вокруг себя одно только разрушение.
        — Ты нужен мне!  — уже совершенно твердо сказала она.  — Ты похоронил одну женщину, но у тебя есть другая. Посмотри на меня, Рафаэль! Я живая!
        — Ты решила пожалеть меня, Лера?  — усмехнулся он.  — Не надо, я вообще-то в порядке. Просто похороны… они, знаешь ли, как-то выбивают… Но я соберусь… Ты не думай, что я дошел до того, что меня надо собирать по кускам. Завтра все будет в норме. Как всегда. Только знаешь, что я подумал… Может быть, мне все-таки лучше съехать от тебя?
        — Ты уже сто раз пытался от меня съезжать.
        — Да, ты права,  — бесстрастно отозвался он.  — Ни одна из прежних попыток успехом не увенчалась, но теперь я все же съеду.
        — Почему?  — осторожно спросила она.
        — Чтобы не осложнять тебе жизнь. Может, Шаповалов к тебе вернется. Он сейчас вообще никакой… Ему все это далось еще труднее, чем мне. Совсем раздавило человека… в натуральный блин сплющило, смотреть жалко…
        — Мне не нужен Шаповалов,  — четко произнесла Лера.
        — Ну… может быть, кто-нибудь другой появится в твоей жизни…
        — И ты что же, вот так запросто отдашь меня другому?
        — Что-то я не понимаю тебя, Лера…  — Рафаэль приподнял голову и посмотрел ей в глаза.
        — Потому что ты… кретин…
        — Да?
        — Да. Ты идиот! И еще болван!
        Рафаэль скривился, силясь ее понять. Лера уронила руки вдоль тела и тихо сказала:
        — Я… я просто люблю тебя… Неужели ты еще не почувствовал этого?
        Он смотрел на нее такими же ничего не понимающими глазами, как ранее смотрела на него она почти в такой же момент.
        — Да, я люблю тебя,  — повторила она.  — И я выйду за тебя замуж… И рожу тебе ребенка. Я тебе столько детей рожу, сколько ты захочешь. Врачи ведь сказали, что я вполне смогу иметь детей…
        — Я, наверное, сильно пьян, да?  — проговорил Рафаэль.
        — Да, ты пьян,  — согласилась она.  — Но завтра, когда ты протрезвеешь, я скажу тебе то же самое.
        Он тряхнул головой и уронил лицо в подставленные ладони. Лера подскочила к нему, плюхнулась перед ним на колени, отвела его руки от лица и еще раз сказала, глядя в зеленоватые глаза, опушенные прямыми темными ресницами:
        — Я люблю тебя, Рафаэль. И все у нас будет хорошо. Помнишь, ты сам точно так же говорил мне?
        Рафаэль ничего не ответил на ее вопрос, только глаза его подернулись влагой. Лера улыбнулась и прижалась губами к его губам, довольно противно пахнущим водкой и никотином.