Всё начинается со лжи Елена Лабрус
        Курортный роман был прекрасен. Он врал, что свободен, я - что предохраняюсь. Мы расстались, чтобы никогда больше не встретиться. Я растила дочь, он мелькал на страницах новостей. Всё шло своим чередом, пока однажды он не появился в клинике, где я работаю, а его невеста не попросила о небольшой услуге.
        Лабрус Елена
        Всё начинается со лжи
         Глава 1. Эльвира
        Всё всегда начинается со лжи.
        Маленькой, глупой, ничтожной. Лжи во спасение. Лжи спонтанной. Бесхитростной или хитроумной. Разной. Любой. Но как бы мы ни оправдывали себя, ложь никогда не бывает безобидной. Солгавши однажды, будь готова… соврать снова.
        И я как никто это знала.
        - Эльвира Алексеевна, к генеральному, - просунув в дверь кабинета только голову, сказала администратор.
        - Иду, Ирина Львовна, - кивнула я, отрываясь от бумаг.
        Бюджет отделения трещал по швам. Всё же основной упор в Центре Репродуктивной Медицины делался на услуги отделения вспомогательных технологий: ЭКО, донорские программы и суррогатное материнство, генетические исследования, репродуктивная хирургия. А в отделение гинекологии шли разве что на первичные консультации, УЗИ, за рецептами да направлениями на аборты и в другие кабинеты. В рамках общего дохода клиники - не впечатляющий процент, а значит, и распределялся бюджет клиники соответственно. А столько было планов, столько всего хотелось реализовать, организовать. Защитить докторскую наконец. А для научной работы тоже нужен бюджет.
        Ладно, не время жаловаться. Раз шеф вызывает, значит, ему это нужно.
        Закрыв дверь кабинета, я отправилась на четвёртый этаж да так и застыла на лестничном пролёте.
        Мужчина, в сером шерстяном пальто поверх строгого костюма, прижав к уху телефон и отойдя ближе к лестнице от других посетителей, мерил шагами коридор. Напряжённо, нервно, взволнованно.
        - Пап, я заеду завтра. Не сегодня. Я только утром прилетел… Если бы из Лондона! Из Магадана… Нет, никакого ЧП. Как член совета директоров участвовал в жюри конкурса региональных театральных коллективов… Да, и губернатор был, и полпред, и министр развития…     
         И то, что я его узнала практически сразу и то, как заныло где-то за грудиной совсем мне не понравилось.
        Павел Викторович Верейский, один из крупнейших держателей акций компании «Север-Золото», входящей в ТОП-10 мировых золотодобывающих компаний и отец моей трёхлетней дочери, о которой он не знает и не должен знать.
        Серьёзный, умный, целеустремлённый, талантливый. С отличным генотипом: рост сто восемьдесят пять, серые глаза, тёмно-пепельные волосы, атлетическая, идеально пропорциональная фигура. Проще говоря, красавец тридцати семи лет. Сейчас, если верить СМИ, помолвлен с дочерью какого-то очень важного человека.
        А раз оказался у нас в клинике, наверное, решил обзавестись официальным потомством.
        Ну что ж, давно пора!
        Опустив голову, я побежала вверх по лестнице, искренне надеясь, что меня это не касается. Наш роман был коротким, курортным и вне закона. Мне презентовали путёвку в Сочи, как и всем коллегам врачам, что помогали с открытием отделения репродуктивных технологий в Норильском роддоме. А он был в санатории с говорящим названием «Заполярье» вместе с руководителями группы предприятий «Норильский никель». В общем, по делам.
        Потом он задержался. Я взяла ещё неделю отпуска.
        Вернулись мы разными самолётами. Он обещал позвонить, но мы оба знали, что больше никогда не встретимся.
        Так и сложилось. У него была своя жизнь, у нас с Матрёшкой - своя.
        - Вызывали, Станислав Владиславович? - заглянула я в кабинет главного.
        - Да, Элечка, входи. И дверь, дверь закрой, - предложил мне стул генеральный директор Центра и мой бывший преподаватель, профессор Коган. - Садись.
        Как всегда, в вырезе его белоснежного халата топорщилась бабочка вместо галстука, сегодня синяя в крапинку, оттеняя рубашку. Как всегда, седые волосы были аккуратно зачёсаны на левый пробор. Как всегда, ярко-голубые глаза лучились теплом истинного врача по призванию, и добрые морщинки в уголках глаз пожилого доктора располагали. Вот только сегодня в несколько суетливых движениях Слав Славыча, в том, что сам он не сел, а подошёл к окну, что-то было не так.
        - Что-то стряслось?
        - Нет, - качнул он головой, хотя соединённые подушечками пальцы рук говорили об обратном. - Просто дело, о котором я хочу тебя попросить, мягко говоря, деликатное, Эльвира.
        - Да говорите уже, Станислав Владиславыч, не томите.
        - В общем, - упёрся он руками в подоконник позади себя. - Была у меня сейчас некая Пашутина Юлия Владимировна. Знакома тебе эта фамилия?
        - Не так, чтобы особо, но слышала, - напрягла я память. Да, фамилия была на слуху.
        - А кто такой Владимир Пашутин знаешь?
        - Боюсь, могу ошибиться с регалиями, но, подозреваю, её отец?
        - Именно, - качнул Коган кистью, выставив вперёд указательный палец, как всегда делал, получив правильный ответ. - Его фонд - ведущий спонсор нашей клиники. И скажи, как ты, заведующая отделением, отнесёшься к тому, что Гинекология получит…
        Он написал на бумажке цифру, что втрое перекрывала годовой бюджет, из которого я только что тщетно пыталась выделить средства и на новое оборудование, и на повышение зарплаты персонала, и на научные исследования.
        Конечно, глаза у меня поползли на лоб, хотя нехорошее предчувствие кольнуло.
        - Кого нужно убить?
        Слав Славыч засмеялся.
        - Вот люблю я тебя, Эль, именно за эту твою прагматичность. На самом деле всё куда легче. Просто нужно соврать, - он кашлянул. - Я отправил эту Пашутину пока к Ирине Львовне заполнять бумаги. А ты возьми её на осмотр в свой кабинет. Хорошо?
        - Без проблем, - встала я. - Только так и не поняла, что именно нужно сделать.
        Коган тяжело вздохнул.
        - Подтверди её будущему мужу, что она беременна.
        - И всё? - с сомнением посмотрела я на директора Центра.
        - Срок четыре недели. Все признаки налицо: усталость, утренняя тошнота, головокружение, повышенное давление, перепады настроения. Всё это бла-бла-бла и подтверди. Поздравь, отправь на анализы.
        - Но она не беременна?
        Он утвердительно качнул седой головой.
        - Мне звонил её отец, просил принять. - Коган тяжело вздохнул. - Ну, а она уже озвучила свою просьбу.
        - Ладно, не моё дело, но дальше-то что?
        - Она тебе сама расскажет. Ты всё поняла? Только без самодеятельности.
        Он красноречиво постучал пальцем по цифре с хвостом нолей.
        - Да чего уж тут непонятного, - кивнула я и вышла.
        И я, конечно, давала себе отчёт, что врать нехорошо. И мне это совсем не нравилось. Но я и представить не могла во что можно ввязаться, когда…
        всё начинается со лжи.
        Глава 2. Павел
        Никогда не предавайте мечты.
        Мечты не умирают. Не горят в огне, как рукописи. Не проходят, как лёгкая простуда. Даже если верите в невозможное, верьте до конца. Несбывшиеся, они всё равно не отпустят. Вернутся, возродятся из любого пепла и отомстят.
        И я получил под дых, когда не ждал.    
        - А вот и ваш доктор, - улыбнулась женщина-администратор.
        Она безукоризненно вежливо вынесла допрос, что ей устроила Юлька, которой, признаться, даже я уже готов был откусить голову и за её снисходительный тон, и за дотошность. И это она ещё была сегодня чертовски мила, потому что счастлива - тест на беременность показал две полоски. Конечно, она выбрала лучшую в городе клинику, а точнее ту, что спонсировал фонд её отца, и с порога огорошив новостью, притащила меня сюда, чтобы немедленно встать на учёт.
        - Котик, нам же не нужны неприятности, - мурлыкала она, нежно прижимаясь ко мне по дороге. - Пусть у нашего малыша будет всё самое лучшее с самых первых дней.
           И теперь администратор терпеливо убеждала её в том, что это именно то место, где нам понравится. Что Центр был основан ещё в тысяча девятьсот девяносто втором году. Что свидетельство о регистрации тогда «Филиала Чикагского Института Репродуктивных Технологии» подписал сам председатель комитета по внешним связям, нынешний президент страны. Что здесь работают специалисты самого высокого уровня и квалификации. И прочее, прочее, прочее. Но когда подошла врач, администратор приветливо махнула рукой всё же с некоторым облегчением.
        - Эльвира Алексеевна, зав отделением гинекологии, кандидат медицинских наук, доцент кафедры акушерства и гинекологии, - щедро представила она доктора, пока я поднимал упавший с шеи невесты шарф.
        А когда разогнулся, так и застыл с ним в руках.
        Эля? Сердце врезалось в рёбра и пропустило удар.
        Но этого же не может быть! Просто не может!
        Она, конечно, отрастила и покрасила волосы. И закалывала их теперь как-то замысловато, наверх. Слегка поправилась, совсем чуть-чуть округлилась, но ей так шло. В этом белом халатике с ажурным волнистым краем ворота казалась особенно женственной, мягкой, нежной. Но это всё ещё была она. Моя мечта.
        Женщина, что я так и не смог забыть.  Моя сказка с тёмно-синими как южная ночь глазами, что я нет-нет, а порывался найти. Без которой скучал. О которой думал. Из-за которой так долго тянул с женитьбой, что будущий тесть даже поставил условие, что мы распишемся без разговоров, как только Юлька забеременеет. А я всё словно надеялся на чудо: встретить Эльку случайно, неожиданно, невзначай. И, если это произойдёт, снова кольнёт, щёлкнет, тряхнёт, то уже не отпускать. И вот - чудо произошло. Только совсем не так, как я ожидал.
        - Павел Викторович, пройдёмте за мной, - улыбнулась она нейтрально, словно прочитала моё имя в карте и первый раз видела. Но голос всё же дрогнул, едва заметно.
        - Мы случайно не знакомы? - задержался я, глядя ей в глаза. Но она уже справилась, взяла себя в руки.
        - Не думаю, - уверенно качнула головой.
        Сердце оборвалось: неужели правда забыла? Или обиделась? Не хочет знать? Замужем?    
        И пусть я не увидел кольца, засомневался. Может, она права: так будет проще.
        - А когда уже можно сделать УЗИ? А фотографию ребёночка? Ручки, ножки? Уверена, он будет похож на тебя, - не замолкала Юлька, сидя в кабинете.
        - Обычно первое УЗИ делают на сроке не раньше десяти недель. На вашем сроке размер плода ещё не больше миллиметра, - мягко, но уверенно поясняла ей доктор Эльвира Лейман.
        - Сколько? - округлила глаза Юлия и свела вместе пальцы, почти не оставив между ними просвета. - Миллиметр?
        - Да, плод сейчас размером с маковое зёрнышко. А уже столько неприятностей, правда? Это ваш первый ребёнок? - делала она пометки в карте.
        - А что? - закинула ногу на ногу моя невеста.
        На фоне Эльвиры такая яркая, что резало глаза. Густые искусственные ресницы. Широко прочерченные брови. Сочно накрашенные губы. Высокие «татарские» скулы, тугие и блестящие от процедур и средств из тюбиков, коробочек и баночек, названия которых я и захочу, не назову. Зато миллион с лишним подписчиков в её Инстаграм каждый день узнавал что-то новое о том, как всем этим пользоваться. Каждый день этот миллион видел пирсинг колечком в её тонкой ноздре. Татуировку «какие-то цветочки» на запястье. И ещё не венец её издевательства над собой - украшенные стразами вопиюще острые и длинные ногти. Венцом стало эпическое чёрно-белое полотно с черепом, змеёй и прочей атрибутикой на всё бедро от задницы до колена, что я назвал «Песнь о Вещем Олеге». Но «миллион» остался доволен, папа одобрил, а я, мягко говоря, был в восторге. Тот я, которого в сети она выдавала за меня. Тот, о котором адепты секты Леди Ю только догадывались: по рукам, теням, смятым простыням, кружкам кофе, подаркам, кольцу.
        Интересно, о её беременности они уже знают? Или хотя бы эту новость первым узнал я. Новость о том, что _мы_ ждём ребёнка.
        Я даже не понимал ещё: рад я этому или нет. А, глядя на сидящую за столом Эльвиру, сомневался всё больше.  
        - Я просто заполняю карту. Так положено, - мягкой улыбкой погасила вспышку недовольства моей невесты доктор. - Это ваша первая беременность? Выкидыши, аборты были?
        - Нет, - Юлька уверенно качнула головой. - Беременность первая. Мы предохранялись. И пока не планировали, но… упс! - она виновато пожала плечами, адресуя этот жест мне.
        Да, ключевое слово: упс! Потому что мы не просто не планировали: она пила таблетки, я каждый раз натягивал презерватив. Нет, я как раз был не против ребёнка, даже хотел, это Юльке в её двадцать четыре казалось, что ещё рано.  
        - Так же бывает? - я всё же не удержался спросить. - Такое могло случиться, если мы предохранялись?
        - Конечно. Какие контрацептивы вы использовали? - не подняла головы от бумаг Эльвира, ставя пометки.
        - Да какая разница какие! - сорвалась Юлия Владимировна на гневный возглас. - Все они не дают стопроцентной гарантии. Я беременна, чёрт возьми! Спрашивайте меня о беременности.
        - Хорошо, - невозмутимо открыла доктор следующий лист. - Утренняя тошнота? Рвота? Головокружение? Усталость?
        - Вот! Да, да, да, - картинно приложила Юлька руку к голове. - Меня даже вечером тошнит.
        Брови Эльвиры, естественные аккуратные и строгие, как и вся она в этом белом халатике, удивлённо взлетели вверх. Как же одновременно и приятно, и невыносимо её видеть, что я никак не мог отвести глаза.
        - Давайте за ширму, раздевайтесь, ложитесь на кресло. Я возьму мазки. Потом выпишу направление на анализы, которые потребуется сдать.
        - Котик, не скучай, - поставила мне Юлька на колени свою сумку. И ушла ворчать и шуршать за перегородку.
        - Котику предложить чай, кофе, журнал? - улыбнулась женщина моей забытой мечты.
        - Я бы не отказался от виски и сигары.
        - К сожалению, у нас здесь не барбершоп. Но мы над этим работаем.
        - Тогда кофе.
        - Ирина Львовна, - она открыла дверь, - будьте добры, чашечку лунго. Эспрессо-лунго. И шоколадку. Шоколад чёрный.
        Меня словно облили тем кипятком, что должен заварить кофе.
        Она не забыла! Она ничего не забыла!
        В груди стало так тесно, что невозможно стало вдохнуть.
        Но она уже скрылась за ширмой. Латексные перчатки характерно щёлкали, обтягивая её маленькие тёплые руки, которые мне до сих пор снились. И острый приступ желания нарисовал её всю: обнажённую, гибкую, с каплями морской воды на загорелой коже, с распущенными мокрыми волосами.
        Вот же чёрт! Ни одну женщину ни до, ни после я не хотел так, чтобы вдруг расстроиться, что это не она беременна от меня. Ни одну женщину не вспоминал, неизменно чувствуя, как становится тесно в штанах. Ни одну не представлял во время секса с другой. И поделом, что, встретив её снова, я почувствовал себя так скверно.
        А был ли наш курортный роман ничего не значащим? Или всё же тогда случилось нечто большее, чем хорошо проведённое время?  
        Не предавайте, чёрт побери, никогда не предавайте свои мечты.
        Глава 3. Эльвира
        То, что женихом Юлии Пашутиной оказался Верейский, выбило почву из-под ног. Но я справилась. Кажется, неплохо справилась. Лишь бы он не приходил с ней на каждый приём. Видеть его рядом с другой женщиной оказалось неожиданно больно.
        И то, что его невеста прикидывалась беременной было странно. Но то, что я увидела при осмотре, оставило впечатление куда более непонятное и неприятное.
        Я всё думала о вчерашней встрече, торопясь с утра в детский сад.
        Довольная, что я несу её на руках, моя сладкая Матрёшка, картавя, пела песню, кажется, из репертуара Шнура.
        - Когда _сибе_, когда _сибе_, когда _сибе_, я вставлю _сыськи_, - тихонько басила она.
        Спасибо, что не на всю улицу.
        - Это где же ты услышала такую песню, Марусь?
        - У деды в _масыне_, - тут же призналась она.
        - Ох, я этому деду с большими ушами уши бы пооткрутила, - честно пообещала я, глянув на хмурое небо.
        Обещали то ли снег, то ли дождь. Обычная погода для середины апреля.  
        Своё сокровище я оставила в младшей группе на попечение милой полной воспитательницы лет сорока с хвостиком, что всегда вызывала у меня желание снова стать маленькой и прижаться к её большой мягкой груди. Пакет чистых вещей засунула в кабинку с «грибком». Но позвонила не отцу, что обычно забирал Матрёшку по вечерам из садика, а Косте.
        «А кто у нас Костя?» - спросила меня год назад подруга Анька, когда мы с Костей только познакомились, и я как бы случайно «проговорилась».
        «Ну… он… тоже медик, неженат, моложе меня почти на пять лет», - блеяла я, под её пристальным взглядом.
        Спустя год, к описанию наших отношений добавилось немного.
        Просто друг? Чуть больше. Хороший секс? Чуть меньше. Да, мы встречаемся, но иногда даже не каждую неделю. Ходим в кино, кафе, выезжаем вместе на природу. О нём знают мои родители и дочь. Обо мне знает его мама и друзья. Но дальше как-то не ушло.
        За этот год он закончил ординатуру по судебно-медицинской экспертизе. На лекциях по медицинскому освидетельствованию мы и познакомились. В частности, освидетельствования изнасилований. Вот знания с этих лекций мне и пришли на ум, когда вчера я осматривала невесту Верейского.
        Синяки. Ссадины. Разрывы. Всё это правда говорило не столько об изнасиловании, сколько о жёстком сексе по согласию. Возможно, не с одним партнёром одновременно. И если учесть, что Верейский прилетел только утром, а повреждения, полученные его невестой, успели поджить, он к ним никакого отношения не имеет, и ко лжи про беременность добавилась ещё одна, куда более отвратительная.
        - Привет! Тебя сегодня ждать? - уточнила я о планах на вечер, когда Костя ответил, а связь в метро ещё не пропала.
        - Да, заеду за тобой после лекции. Сходим куда-нибудь?
        - Если только куда-нибудь недалеко. Устала за неделю невыносимо. Плюс Машка. Сможешь забрать её из садика? Родители на дачу собрались, так что на выходные она скорее с нами, чем с ними. Но если нет, перезвоню отцу, поедут завтра.
        - Заберу, заберу. И всё же заеду за тобой, а там посмотрим, - явно торопился он закончить разговор, и я не стала настаивать на продолжении, попрощалась.
        По пятницам работа у меня была с утра, а лекции по кольпоскопии я читала студентам в конференц-зале нашего же Центра вечером.
         Но даже после целого дня работы, расставляя наглядные пособия для проведения Пап-теста и проверяя готовность презентации, всё думала о Верейском.
        Почему? Зачем? Так ли важна ему эта «папина дочка», что явно ещё не нагулялась в свои неполные двадцать пять, но при этом плетёт какие-то глобальные интриги. Получив от меня направления в лабораторию, она обещала зайти утром в понедельник перед сдачей анализов на «разговор».
        Понимает ли Верейский, что его втягивают в неизвестную мне, но далеко не безобидную игру? Я терялась в догадках. Возможно, на кону его деньги или акции. Может, что-то личное: месть, амбиции, разногласия с родителями, его или её. А может и то, что мне и на ум никогда не придёт.
        Мне не стоило бы ломать над этим голову. Потому что я поступила с ним точно так же - использовала, обманула, оставила себе на память несколько больше, чем должна была. Чем сама ожидала. Да, я могла бы и не забеременеть. Но я решила: была не была. И теперь у меня есть дочь. Моя чудная пухленькая малышка, что так похожа на отца. Именно о ней, о том, что у нас наконец-то будет возможность переехать со съёмной квартиры в свою собственную, мне и следует думать, а не о проблемах Верейского. С премией, что обещал выдать Слав Славыч, если Пашутин останется доволен, я легко заплачу первый взнос за ипотеку. И, наконец, буду ходить на работу пешком. А по вечерам гулять с моей девочкой в парке. В месте, где я присматривала жильё, всё было рядом - детский сад, школа, магазины, парковая зона. Тихий, зелёный, чудный район.
        - Здравствуйте, Эльвира Алексеевна! - занимали места пришедшие первыми студенты.
        Написав на доске «Папаниколау-тест», я повернулась к аудитории и махнула рукой:
        - Давайте, с дальних парт, пересаживайтесь поближе.
        - Если позволите, я всё же послушаю отсюда, - бросив на соседний стул знакомое пальто, улыбнулся он. - А то у меня даже белого халата нет. Но я надеюсь, вы меня не выгоните?
        - А порядок у нас один для всех, - сняла я с вешалки один из безразмерных халатов, что приносила на всякий случай для нерадивых студентов. И, пройдя через весь зал, вручила Верейскому.
        - Мне идёт? - топтался он как Дед Мороз, застёгивая пуговицы. Довольный и ничуть не смущённый. Но, встретив мой ледяной взгляд, перестал улыбаться. - Простите, опоздал к часам приёма. - Понизил голос: - Эль, нужно поговорить.
        - Боюсь, даже после лекции это будет сложно, - уверенно покачала я головой. - Но вы можете записаться и прийти вместе с…
        - И всё же я подожду, - невозмутимо отодвинул он стул.
        Не думала, что до этого дойдёт, но возвращаясь к доске, я думала только об одном: пожалуйста, пусть это будет разговор о нас. О том, что я забывала его куда тяжелее, чем думала, и ладно, чего уж, ведь так и не забыла. О том, что ждала его звонка так долго, что до сих пор не сменила номер телефона. О том, что следила за ним. Пусть издалека, по новостям и официальному Инстаграм «Север-Золото», но ведь следила. Даже то, что я была не права, когда так уверенно заявила, что мы из разных кругов, нам всё равно никогда не быть вместе, я готова была теперь обсудить. Только, пожалуйста, умоляю, не спрашивай меня про беременность своей жены!
        Но, чёрт побери, отсидев всю лекцию с таким лицом, словно ничего интереснее чем результаты мазка шейки матки в жизни не слышал, он начал разговор именно с этого:
           - Она действительно беременна?
        Глава 4. Павел
        - Результаты анализов ещё не готовы, а я не гадалка, чтобы предсказывать на таких ранних сроках.
        Прощаясь с уходящими студентами, она складывала в стопку листы с заданием, что они сдавали, и, может, мне казалось, но усиленно не смотрела мне в глаза.
        - Я видел кровь, в ванне, на полотенце.
        Оглянулся, чтобы убедиться, что мы остались одни.
        - Да, после биопсии, а я отщипнула кусочек ткани при осмотре, может немного кровить.
        - Я всё понял про биопсию шейки матки и цеври… цекри… в общем, из лекции.
        - Цервикального канала, - подсказала она и улыбнулась.
        - Его самого. Но кровь появилась там до осмотра.
        - При беременности шейка матки получает повышенное кровоснабжение, могут появиться коричневые или красные выделения. Мы всё тщательно обследуем, не переживайте, так бывает.
        - А этим палочкам с двумя полосочками можно верить?
        Отдав ей халат, я невольно сделал шаг назад.
        Чёрт побери! На ней всё те же духи. А, может, это запах её кожи. Но что бы это ни было, это сводило меня с ума.
        Я плохо спал. Я передёрнул под душем, думая о ней. Нет, я бы с радостью трахнул Юльку, а не ладошку, чтобы избавиться от этого наваждения, но _нам_ же теперь, оказывается, нельзя. Юлия Владимировна нацепила на себя глухую, как у монашки, пижаму с длинными брючинами и рукавами, хотя раньше спала в маечке на тонюсеньких лямочках и вызывающих шортиках, а то и без них. _Чтобы_ты_не_возбуждался!_И сидела перед ноутом пока я, проворочавшись несколько часов, наконец, не заснул.
        Стоять с Эльвирой рядом оказалось куда более невыносимо, чем я мог себе представить. Меня тянуло к ней как на аркане. И чем дальше я отходил, тем петля на шее затягивалась сильней.
        - Можно, - ответила она. А я уже и забыл о чём спросил. Ах да, про аптечные тесты на беременность. - Но мы предпочитаем дождаться результатов из своей лаборатории.
        - Но есть хоть шанс, что она не беременна?
        Боже, зачем я это спросил? Выпалил. Эмоционально. Нервно. Отчаянно. Словно пытался вымолить этот единственный, сейчас такой нужный мне шанс.
        Зачем? Как никогда, ответ на этот вопрос я знал. Потому что это будет ошибкой. Я не хочу ребёнка от Юльки. Нет, я его не брошу, упаси бог. Но, на Юлии Владимировне я не женюсь. Не женюсь. Я понял это окончательно и бесповоротно этой ночью. И когда я это озвучу, будет хуже, чем чихнуть в горах. Меня накроет такой лавиной, что мало не покажется. Потому что потянет за собой огромное количество всего. И я, конечно, сошёл с ума, раз готов это сделать. Но, глядя в синие глаза, в цвет её платья, что было на ней в тот вечер, глаза в цвет моря, что встречало нас две счастливейшие недели в окне каждое утро, я был готов.
        Только не говори «нет»!
        - Нет, - улыбнулась она и вздохнула. Словно я спросил: а не попробовать ли нам снова? А я разве не об этом спросил?
        - Поужинаешь со мной? - посмотрел на неё исподлобья.
        - Паш, - растерялась она и первый раз за время беседы утратив официальный тон. Пару секунд собиралась с мыслями. - Это, как минимум, неэтично.
        - А как максимум? У тебя на пальце нет кольца.
        - У тебя тоже. И никогда не было. Но это ведь ничего не значит.
        - Значит, Эль. Теперь значит. Ведь мы встретились. Снова.
        Она стояла спиной к столу, положив на него руку. Я накрыл её пальцы своими. Легонько сжал.
        Ответь. Как тогда, когда всё только между нами начиналось. Ответь на это пожатие, пожалуйста! И я горы сверну ради тебя. Мне плевать кто сейчас с тобой, если он - не я. Ответь, чёрт тебя побери!
        Но в кармане её халата заверещал телефон, и она убрала руку, чтобы достать его, словно не помнила, что оно значит, это прикосновение. Или как раз потому, что слишком хорошо помнила.
        - Иду я! Уже иду!
        И может, мне снова показалось, но тон у неё был недовольный.
        Она отключилась, не добавив ни единого слова. Не оставив мне ни имени, ни намёка на то, с кем она говорила, только бесконечное количество вариантов для догадок. Заторопилась, собирая работы студентов, халаты, макеты, дидактический материал.
        - Помочь хрупкой женщине донести тяжёлые коробки, надеюсь, не будет считаться неэтичным? - подхватил я почти невесомый картон.
        - Если только ты не понесёшь их в свою машину, - придирчиво изучая меня, как один из своих экспонатов, приподняла она бровь.
        Ну что ж, на безптичье и жопа соловей. Не прогнала - уже хорошо.
        - А подвезти доктора неэтично? - сгрузив учебные пособия в её кабинете, я предпринял ещё одну тщетную попытку, если не отвоевать немного её времени, то хоть что-то узнать.
        - Меня подвезут, Павел Викторович, - отрицательно покачала она головой. - Я надеюсь, что ответила на все ваши вопросы? И впредь я предпочла бы видеть вас не чаще, чем на приёме с вашей… невестой, - споткнулась она на последнем слове.
        - А если _нам_ понадобится срочная консультация? Не подскажите свой телефон, Эльвира Алексеевна?
        - Он у вас есть, - открыла она дверь. Я даже невольно глянул на свою грудь, не задымилась ли рубашка - так обжёг её взгляд. - Всего доброго!
        - Всего! - улыбнулся я.
        И действительно заторопился к выходу.
        Да, да, да! И сам не мог я понять, чему так радовался. Хотя нет, мог. Я радовался тому, сколько чувств было в её взгляде. Пусть обиды, пусть даже ненависти, зла или презрения - кто поймёт эту женщину, ведь тогда она так убедительно дала понять, что всё что было в Сочи, останется в Сочи, и я, конечно, ч?ден как Днепр при ясной погоде, но не тот, с кем она хотела бы состариться.
        Сейчас я видел в её глазах совсем другое. Или это тогда я был слеп?
        Главное, я видел его сейчас - неравнодушие. На смотрят так на тех, на кого плевать. И я радовался. Искренне. Отчаянно. Сумасшедше.
        - Малыш, ты куда так бежишь? - в вестибюле подхватил я выскочившую мне под ноги девочку лет трёх. Такую хорошенькую, что глаз было не оторвать. С такими ангельскими кудряшками и восхитительно серыми, цвета голубиного крыла глазами, что, поставив её на пол, я невольно присел перед ней на корточки.
        - К маме, - удивлённо уставилась она на меня.
        - А как зовут твою маму?
        - Мама, - она улыбнулась. И ямочки на её пухлых щёчках, и необычный низкий голос, эдакий басок у такой малышки, меня просто приворожили, влюбили, сразили наповал.
        - А тебя как зовут?
        - _Матлёшка_.
        - Матрёшка? - удивился я.
        Но она спряталась за подошедшего молодого мужчину, и я встал.
        - Какая прелесть ваша девочка! - искренне восхитился я с лёгкой завистью к её отцу. А потом мазнул взглядом по его лысоватой блондинистой шевелюре, водянистым голубым глазам, непримечательным чертам лица и лёгкой сутулости, и удивился. Такое чудо у такого неинтересного мужика. _Наверно,_похожа_на_мать._ Помахал малышке. - Пока, Матрёшка!
        Она смущённо и энергично замахала мне вслед маленькой ладошкой.
        - Пап, я же сказал: приеду завтра, а ты всё время сегодня звонишь, - уже в машине ответил я на звонок отца и улыбнулся. Эта маленькая бойкая принцесса так меня очаровала, что я невольно подумал: хочу дочь. В груди нехорошо заныло: Юлька беременна. Но отец меня отвлёк. - Правда, правда, пап. Часам к трём буду. И маме скажи, пусть не наготавливает на десятерых. Я буду один.
         «_Котик,_а_ты_где?_» - пришло сообщение, когда мы с отцом закончили короткий разговор.
        «_А_ты?_» - настучал я ответ.
        «_Жду_тебя_дома._Готовлю_ужин._Купи_вина._Себе._Мне_же_нельзя_».
        «_Готовишь?!_Или_заказала_?»
        «_Коть,_ну_какая_разница_» (куча возмущённых смайлов)
        «_Большая._Если_готовишь_ты,_я_лучше_возьму_водки_».
        «_Фу_таким_быть!_» (и снова куча смайлов)
         «_Буду_минут_через_тридцать_», - отправил я ответ и вздохнул, выворачивая с парковки.
        С Юлькой в принципе было неплохо. Она забавная, дерзкая, самоуверенная. Ненасытная в постели. Открытая к разным экспериментам. Но, положа руку на сердце, наверно, я уже слишком стар для всего этого. Я так от неё устал.
        И от семейной жизни я ждал другого. Не вечных хайп-проектов, сумасбродных подружек, родительского контроля её отца и ресторанной еды. А чего-то совершенно другого. Милого, уютного, домашнего. Единства. Постоянства. Ответственности.
        «_Да,_кстати,_будет_Евка._При_ней_не_говори_о_нашей_беременности_, - прилетело уже по дороге. _Нашей!_ Я скрипнул зубами. Ну вот, что я говорил! - _Пусть,_сучка,_думает,_что_залетела_первая._Коть,_давай_пока_вообще_никому_не_будем_говорить,_хорошо?_Люблю_тебя…»_
        До конца эту «поэму» в смайликах я не дочитал. Вот только желание ехать домой резко пропало.
        Я развернулся на следующем же светофоре.
        И уже припарковавшись у частного клуба, открытого только для «своих», с панорамным видом, живой музыкой и собственной пивоварней, настучал ответ:
        «_Прости,_задерживаюсь._Срочная_работа._Хорошо_вам_посидеть_».
        Долго мучительно обдумал все варианты и вместо «люблю» поставил смайлик.
        Глава 5. Эльвира
        - Прости, - Костя выдохнул, перекатился на спину, простыней вытер стекающий по лбу пот. - Эль, да что с тобой?
        - Ничего. Ты меня прости, - отвернувшись, прикусила я подушку.
        Третий раз до обеда я развожу Костю на секс. И третий раз подряд не могу кончить. Словно его резко стало слишком мало. Всё слишком медленно, слишком вяло, нерешительно, неглубоко. А раньше мне ведь хватало. Да, не спорю, бывало и лучше. И Костя меня до пятницы устраивал. Но сегодня меня всё в нём раздражало.
        Распогодилось. И родители с утра в субботу даже забрали с собой на дачу Матрёшку, чтобы мы побыли вдвоём. Но выходные пропали зря. Я ничего не сделала из того, что планировала, ещё и осталась неудовлетворённой.
        - Ты не виноват. Дело во мне, - подцепив простынь и прикрывшись, я пошла в душ. Вот насадка душевого шланга с меняющимся напором воды меня ещё ни разу не разочаровывала.
        И дело, конечно, было не в Косте. А в Верейском. И в том, что все выходные я думала: что же делать.
        Что, чёрт бы тебя побрал, делать?
        Я включила в ванне воду и присела на закрытый унитаз.
        У меня чуть сердце не остановилось, когда Костя рассказал, как Матрёшка бежала ко мне и врезалась в мужика, что вышел из моего кабинета. А вышел из него Верейский.
        Если он и дальше будет настаивать на встречах, приходить, задавать вопросы, приглашать, а то и следить (А он будет! В этом я даже не сомневалась), то рано или поздно снова увидит дочь. А там сложит одно с другим, это не трудно.
        Но этого я никак не могла допустить - нового витка отношений. Даже не потому, что у него почти беременная невеста. Сейчас я была куда более эгоистична. Я думала о себе. Ответ: потому что он разобьёт мне сердце. И в этот раз не только мне. Привяжется к Машке. Моя девочка тоже будет его ждать, а он снова вернётся к своей богатенькой дочке богатенького папочки. Потому что он всегда к ней возвращается.
        За вчерашний день я перечитала всё, что нашла в сети, перерыла весь её Инстаграм и ужаснулась, когда поняла, сколько лет они уже вместе. Она с кем-то трахается, он не гнушается короткими романчиками. Но его рука на талии Юлии Пашутиной лежит с её девятнадцатого дня рождения и до сих пор. То тень на песке с его широкими плечами. То волевой профиль на фоне заката. Он с ней. Он - всегда с ней.
        Он не свободен, чёрт возьми! И это я должна его уверить, что его будущая жена беременна.
        Кажется, читая её ответы своим подписчицам и ненавистницам, я немного поняла зачем она хочет соврать. Чтобы он, наконец, на ней женился. Люди спрашивали: _вы_так_давно_помолвлены,_почему_не_женитесь?_ И в последнее время её раздражали эти вопросы. Значит, ей было не всё равно. Её обсуждали, осуждали, подначивали, задевали. Откровенно зубоскалили. В этом чуждом мне мире публичности, светских сплетен, популярности и больших денег не прощали ничего. Не щадили никого. И, возможно, она была не настолько толстокожей, как казалась.
        А я? Увидев в углу пакет, я потянулась к нему. Белый халат, что надевал на лекцию Верейский, я взяла домой постирать. Но сейчас достала и уткнулась лицом в мятую ткань.
        Его запах был почти неуловим. Но он был. И его рука, что накрыла мою и ждала ответа. И взгляд, сизый как туман над Домбаем, что умолял ответить. Всё это было.
        Вряд ли он отступит, если что-то для себя решил.
        И вряд ли я смогу долго сопротивляться. Чёрт возьми, никто и никогда не забирался так глубоко в моё сердце, что я безоговорочно решила: хочу от него ребёнка.
        Господи, что же делать?
        Я малодушно хотела сказаться больной, уйти на больничный, срочно уехать, сбежать хоть на край света и отдать его невесту другому врачу. Может, поговорить со Слав Славычем? Сказать, что это личное, конфликт интересов?
        - Эль, с тобой всё в порядке? - Костя постучал в дверь.
        - Да, да, - подскочила я и поторопилась засунуть халат в стиральную машину. - Бельё разбираю. У тебя есть что постирать?
        - Нет. Я собираюсь пельмени варить. Тебе сколько? Как обычно?
        - Да. Я сейчас тебе помогу. Сделаю салат. Овощи, помой, пожалуйста!
        Поспешно засунув в полупустую стиралку и принесённую простынь, я наскоро приняла душ и вышла.
        Кухню заполнил запах весны, когда, беззаботно напевая, я крошила огурцы, укроп и выросший в горшке на подоконнике зелёный лук. Но кого я обманывала: гнетущую неловкость, недосказанность и неопределённость, что возникла сегодня между нами с Костей, не могли заглушить ни запахи, ни звуки.
        - Кажется, пересолил, - обжигаясь горячим пельменем, сказал он.
        - А по мне так в самый раз, - подула я на свой, откусив крошечный кусочек.
        - Эль, - он прочистил горло, отложил вилку и посмотрел на меня. - Я должен тебе кое-что сказать.
        - Кость, прости. Ты правда ни в чём не виноват. Мне всё нравится. Мне хорошо с тобой. Но так иногда бывает, - умоляюще смотрела я на него.
        Нет, нет, нет! Только не бросай меня! Только не сейчас, пожалуйста!
        Я знаю, что вела себя эгоистично и как последняя сволочь, но мне сейчас никак, никак нельзя быть одной.
        - Я о другом, - болезненно нахмурился он.
        - Говори, - отложила свою вилку и я.
        - В общем, мне предложили место главы бюро на Дальнем Востоке.
        - Где? - вытаращила я глаза.
        - В Амурской области, - кашлянул он. - Конечно, глупо надеяться, что ты со мной туда поедешь. Я всё понимаю, у тебя тут родители, хорошая должность, диссертация, но я всё же скажу. - Он вздохнул. Тяжело. Обречённо. - Я был бы рад, если бы вы с Матрёшкой поехали со мной.
        - Кость, - я опешила, испуганно сглотнула. Стало больно. Он такой хороший. Спокойный. Добрый. Безотказный. Я его не заслужила. Но сказать ему это - унизить и обидеть ещё больше.
        - Я же говорю: я всё понимаю, Эль. Просто не мог не спросить, - опустил он глаза.
        - А как же твоя мама? Как она тут одна?
        - Если всё сложится, - оживился он, - маму я со временем заберу. Тем более она родом из Благовещенска, у неё там сестра, близкие. И квартиру обещают большую. А эту здесь сдадим.
        - Когда? - смотрела я на него не моргая.
        - Через две недели.
        - Уже?! Так скоро?
        Он молча кивнул.
        И что я могла сказать? Только встать, обогнуть стол и его обнять.
        - Я буду скучать.
        И точно знала, что буду. И я, и Матрёшка, и мои родители. Мы все будем.
        - И я буду по вам скучать, - прижал он меня к себе. И снова вздохнул.
        Тяжело. Обречённо.
        Не знаю, любил ли он меня. Но точно знал, что я его не любила.
        И всё же всплакнула. Правда не сейчас, потом. Когда он увёз меня к родителям на дачу.
        Укрывшись пледом, на скрипучих качелях, я давилась слезами, глядя как они играют с Матрёшкой. Она пинала разноцветный мячик. А Костя ловил его, чтобы не летел на грядки, и кидал ей обратно.
        Маму тоже расстроила новость. Да и отец хмурился, дымя сигаретой.
        Он затушил окурок, встал с пенька от старой сливы, на котором сидел, подошёл.
        - С собой звал? - спросил он и надсадно закашлялся.
        Я кивнула.
        - Бросал бы ты курить, пап. Такой кашель нехороший.
        - И что думаешь? - проигнорировал он мои слова.
        - Есть варианты?
        - Варианты всегда есть, - он сел рядом на выцветшую непромокаемую обивку качелей. Старый поролон под ним словно выдохнул, вторя мне. - Но решать тебе.
        Я обняла его, по-детски уткнувшись в родное плечо.
        - Он хороший, пап, но не мой. Я словно в чужое вцепилась и держу. Мне кажется, без меня он будет счастливее. Найдёт ту, что его полюбит. Он правда не мой.
        - А кто твой? Где твой? - вздохнул он. И я знаю куда он сейчас смотрел. На Матрёшку. Вздохнул. - Я никогда не спрашивал тебя, дочь. Да и сейчас не спрошу. И от нас ты его скрывай сколько хочешь, но ведь Машка подрастёт, начнёт вопросы задавать.
        - Вот когда начнёт, тогда и придумаю, что ей отвечать. У её отца совсем другая жизнь, пап, не простая, не наша. И я не хочу её ещё больше осложнять.
        - Он женат?
        - Пап, - отклонилась я и покачала головой. - Не надо. Пожалуйста! Я знаю всё, что ты об этом думаешь. Что я не должна была скрывать. Что поступила плохо. Он имеет право знать. Но пусть пока всё останется как есть. А там видно будет.
        Глава 6. Павел
        На большой застеклённой веранде, где накрыли стол, собралась почти вся семья.
        А я наивный думал, что буду один. Всё же Татьяна, моя младшая сестра, живёт в Нью-Йорке с мужем и сыном, и сейчас беременна вторым. А самая младшая, Елизавета, не любила семейные посиделки. Но сегодня обманом заманили меня. Лизавета торжественно объявила, что они определились с датой свадьбы. И у нас на подготовку есть месяц.
        Её жених, Амин, блёклый очкарик, скромный и молчаливый, сын одного из богатейших бизнесменов России, мог бы смело попасть под определение, что на детях гениев природа отдыхает, если бы к своим двадцати пяти годам не окончил МГИМО и ещё в студенческие годы не начал вкладывать собственные средства в проект, который к сегодняшнему дню позволил ему владеть тринадцатью процентами рынка отечественного кинопроката. А это, по данным аналитиков отца, который, конечно, интересовался будущим зятем, грубо говоря, очень, очень много денег.
        Хотя харизмой, обаянием и внешностью своего красавца-отца «ботаник» явно оказался обделён. Надежда была на то, что моя сестра обладает всеми недостающими ему достоинствами за двоих. И дети всё же унаследуют наши гены.
        Но как бы то ни было, а моя младшая сестрёнка выходит замуж. И отец ни за что не отпустил бы меня, не задав этот вопрос:
        - Ну а вы с Юлей уже когда, наконец, определитесь?
        - Пап, - предостерегающе покачал я головой. - Не начинай.
        - Да я и не начинаю, - открыл он хьюмидор, предлагая мне самому выбрать сигару.
        Сигаретную комнату, где мы уединились после обеда, мама называла «курилкой». А отец - мужской клуб.
        Девочки её правда не любили. Маме тут воняло. Таньку, дизайнера по профессии, тошнило от классического викторианского стиля, вычурных фотографий на стенах и стеклянной витрины с кедровыми полками, где при постоянной температуре в восемнадцать градусов отец и хранил свою коллекцию. Ну а Лизе, дитю соцсетей, тупо не ловился вай-фай: отец строго придерживался правила, что сигара и интернет несовместимы, а разговор с отцом и тыканье в телефон - тем более.
        - Я вроде уже давно не мальчик отчитываться тебе о своих решениях, - взял я первую попавшуюся сигарету наугад. - Но обещаю, поставлю тебя в известность, когда в моём ежедневнике появится пункт «свадьба».
        - Постарайся внести его в свой ежедневник на ближайшие три месяца, - зазвенел в голосе отца знакомый металл.
        Обрезав кончик толстой, как палец гориллы, сигары, я скосил глаза к лучине, но скорее дал себе время подумать, чем не торопясь подкуривал.
        - К ежегодному собранию акционеров? - выпустил я дым. Скривился от появившейся во рту горечи. Эти разговоры определённо портили мне и вкус, и настроение.
        - Семь процентов акций «Север-Золото», что обещает Пашутин в качестве приданого, были бы очень кстати к твоим сорока семи.
        - Пап, ты серьёзно?
        - Как никогда. Ты же в курсе, что Алескеров выкупил ещё два процента у мелких инвесторов? Ещё девять - и у него, а не у тебя, будет перевес. А ты уже давно мог бы взять компанию под свой полный контроль. Не понимаю, какого хрена ты тянешь!
        - Ещё девять! - хмыкнул я. - Он эти два процента долго и мучительно выкупал больше года. Сколько лет он потратит на девять? Но даже если он наскребёт на них, всё равно у него будет сорок восемь, а у меня всё те же сорок семь, и это не контрольный пакет, - скривился я, - ни у него, ни у меня.
        Я, конечно, знал про Алескерова. И почему отец злится.
        Если бы в своё время он не отдал мне «Север-Золото», то, конечно, давно установил бы там свои порядки. Это было одно из его детищ, п?том и кровью «отработанное» в лихие годы, когда шёл передел власти, ресурсов и возможностей. Тогда и была заложена основа для его нынешнего состояния и влияния.
        Когда они с Пашутиным и Бельским создали свою первую финансовую компанию, у него уже родился я. А когда при поддержке «нужных» людей отец учредил «ИМЭКС-банк» никто и предположить не мог, что уже через пять лет, благодаря идее залоговых аукционов, он станет владельцем контрольного пакета нескольких значимых ресурсных компаний страны.
         С Пашутиным они пошли каждый своим путём и до сих пор были в хороших отношениях. Но идея поженить нас с Юлькой никогда не приходила ему в голову, пока мы сами не сошлись. И пока с Бельским у них не возник конфликт интересов. Когда Бельский продал свои акции «Север-Золото» не отцу, тогда и появился этот Алескеров, а отец стал спать и видеть, как скромные семь процентов Пашутина станут моими и тему с «Север-Золото» раз и навсегда можно будет закрыть.
        Ну а когда выяснилось, чей внук этот Алескеров, с идеей вверить свою дочь в мои руки Юлькин отец с моим, как никогда, выступили одним фронтом.
        Чёртова старая гвардия!
        Вот только у меня были другие планы.
        У меня были другие взгляды и на ведение бизнеса. На «Север-Золото» и на перспективы, что я видел.
        На всё. Свои. В которые я не посвящал отца. Скажу больше, мы договаривались, что его помощь будет не больше чем консультативной. А в мою личную жизнь он просто не имел права вмешиваться. Никакого права, особенно морального. Но не думал, что ему придётся об этом напоминать.
        - Давай я отвечу тебе так, - затушил я сигару. - О своём хрене я как-нибудь позабочусь сам. Когда ты, как тот петух, перетоптал полкурятника юных моделек, певичек и актрисок, ты ведь ни у кого не спрашивал разрешения, правда? Даже у мамы. Хотя и разводиться не собирался.
        - Не смей! - подскочил он, побагровел. С сигарой в зубах, слегка располневший за последние пару лет и потерявший часть шевелюры, как никогда он напоминал Черчилля. На стене даже висел его портрет с сигарой и в котелке - намеренно состаренная реконструкция портрета Уинстона в исполнении загримированного под него отца от известного фотодизайнера. Лицо у него правда было ?же, а взгляд тяжелее, и в целом всё же отец был посимпатичнее британского политика в свои пятьдесят девять. - Это касается только меня и твоей матери.     
        - А моя личная жизнь касается только меня. Поэтому я верну тебе твои же слова, пап. Не смей лезть в неё. Никогда. И если уж доверил мне свои активы, доверяй до конца.
        Я встал, глядя как он возмущённо раздувает ноздри. И если не уехал немедленно, то только из-за мамы.
        Танька родилась, когда мне было десять. А Лизе и сейчас едва исполнилось двадцать. Через всё, что пришлось пройти маме, только я прошёл вместе с ней.
        _Я_один_у_мамы_сын,_нет_у_мамы_дочки._
        _Как_же_маме_не_помочь_постирать_платочки._
        Стихотворение, что я рассказывал в детстве. Я, конечно, этого не помню. Но ни один мой день рождения не прошёл, чтобы мне радостно не продекламировали незабвенные строки.
          - Как у тебя дела, _сыно_? - взъерошила мои непослушные волосы _ма_.
        - Хорошо, - улыбнулся я и подумал не про Юльку, про Эльвиру. - Правда хорошо, мам.
        - У тебя глаза такие… счастливые.
        - Серьёзно?
        Она кивнула.
        Моя добрая, маленькая, стойкая, мудрая мама, с которой мы всегда были очень близки. Наверно, только она знает каково это быть женой такого человека как мой отец. Умного. Властного. Требовательного. И только она знает секрет как угадывать то, что я скрывал даже от самого себя.
          С веранды, где мы стояли, просматривалась гостиная. И, встав спиной к солнечному весеннему дню, я любовался на сестру.
        - Как она смотрит на своего очкарика! Не пойму, что она в нём нашла?
        - Ты тоже заметил? Наверно, трахает её хорошо, - ответила _ма_ невозмутимо.
        Я поперхнулся воздухом, закашлялся. Укоризненно покачал головой.
        - Ма-а-ам!
        Она хитро улыбнулась.
        - А что? Разве не это сейчас самое главное?
        И успокаивающе погладила меня по плечу.
        - Не торопись, если сомневаешься, _сыно_. Женщина, что будет смотреть на тебя так же, для меня куда важнее, чем суммы на её счетах.
        «Ма, Юлька беременна», - мучительно рвалось из груди. Но я промолчал. Взваливать это на неё нечестно. Но то, что есть человек, который поддержит и примет любое моё решение - для меня было так важно услышать сейчас.
        Впрочем, даже если весь мир будет против, неважно. Я уже всё решил.   
        Номер телефона Эльвиры, уверенный, что он мне больше никогда не понадобится, я, конечно, удалил ещё в самолёте, когда улетал из Сочи без неё. Но номер на визитке, что она дала Юльке, калёным железом вжёгся в память. Едва покинув отчий дом, именно его я и набрал.
        И волновался как мальчишка, слушая гудки.
        - Эльвира Лейман. Здравствуйте!
        - Привет! Это я.
        Глава 7. Эльвира
        «Привет, это я! Бла-бла-ба, надо встретиться. Бла-бла-бла, я скучал», - злорадно передразнивала я Верейского, с утра перекладывая на рабочем столе бумаги.
        Интересно, и на какой он рассчитывал ответ, позвонив вечером на рабочий номер? «Да, да, конечно, уже вся мокрая, спотыкаюсь, бегу»? Или «Зд?рово, что ты удалил мой старый номер, за этот всё равно платит клиника»? Я ведь сравнила: его номер остался прежним. Но раз звонил на рабочий, значит, мой - удалил. А я себе уже чего только не напридумывала! Спасибо, что отрезвил.
        И появление его «беременной» невесты в моём кабинете было как нельзя кстати.
        - Присаживайтесь, Юлия Владимировна, - показала я на стул, доставая её карту.
        - Да вы не волнуйтесь, вам ничего не придётся подделывать, - она опустилась на стул. - Я принесла мочу беременной подруги. И сделала укол гормона, который определяют при беременности.
        Она назвала какого. Глаза у меня невольно полезли на лоб, но вида я не подала.
        - И когда сделали укол?
        - Вчера вечером.
        - Угу, - кивнула я. - И сколько единиц?
        Она полезла в сумку, показала открытую коробку ампул.
        Я подсчитала в уме время, когда уровень концентрации в крови ожидается максимальным, период полувыведения, сделала примерный перерасчёт на её вес.
        - Ну что ж, удивим лабораторию, - не стала я вдаваться в подробности своих подсчётов. - Но раз укол сделали вечером, то гормон обнаружится и в моче, так что лучше бы вам самой пописать в баночку, чтобы лаборант у меня седым не вышел, сверяя ваши анализы.
        Она улыбнулась.
        - Хорошо. А баночку дадите?
        Сегодня без косметики, в мешковатой одежде она казалась младше своего возраста. Ранимой, трогательной. Грустной. А вовсе не наглой и агрессивной, как вела себя рядом с Верейским.  
        - Конечно, - достав из ящика стола, я протянула ей стерильную пластиковую ёмкость в целлофане. По крайней мере теперь мне понятно, как она подделала тест - помогла беременная подруга. Или капнула в мочу всё тот же гормон? Сейчас в сети можно найти всё что угодно. Но в принципе, это уже не важно. - Что-нибудь ели с утра?
        Она отрицательно качнула головой.
        - Ну идите тогда в лабораторию. А потом напою вас кофе и поговорим.
        - А можно чай? - остановилась она в дверях. И когда я уверенно кивнула, уточнила: - Мне зелёный.
        Честно говоря, понятия не имею чем закончится эта её самодеятельность с уколами. Но не будь она такой самостоятельной, я бы разобралась сама, раз уж мне поручили это дело.  
        Вот именно с этого я и начала, подвигая ей через стол чай, бутерброд с сыром, конфеты, когда она вернулась.
        - Больше так не делайте, пожалуйста, Юлия Владимировна. Это всё же не витамины, а гормоны. Витамины-то не так безобидны, как кажутся, а уж рисковать с препаратами, да ещё в такой дозировке, точно не следует. Тем более вы пили контрацептивы.
        - Я постараюсь, - согласно кивнула она и отхлебнула чай. Её молчаливость, даже подавленность, невольно бросалась в глаза.
        - Итак, если я правильно поняла, менструация у вас закончилась за пару дней перед осмотром. И до следующей есть около месяца. Какой у нас план?
        Она пожала плечами.
        - Возможно, забеременеть. Или инсценировать выкидыш. По обстоятельствам.
        - Тогда могу я узнать причину такой поспешности? - удивилась я. - Ведь если беременность в планы входит, то зачем вся эта ложь? Зачем что-то срочно выдумывать, если пройдёт месяц, два и всё само сложится?
        - А если не сложится? - она подумала и всё же взяла бутерброд.
        - Значит, сложится на несколько месяцев позже.
        - Вы не понимаете, - покачала она головой, жуя.
        - Нет, конечно, этого я не понимаю. Но я видела разрывы, ссадины и синяки. Повреждения, которые при всём моём желании и уважении к чужим предпочтениям в сексе, я не могу назвать безопасными для твоего, если позволишь на «ты», чтобы слово «вашего» не ввело в заблуждение, здоровья. И уже вашего с малышом здоровья, раз он всё же есть в планах. Этого я ещё больше не понимаю.
        Она тяжело вздохнула. Вытянула ноги и посмотрела на меня так, словно сомневаясь, стоит ли мне доверять.
        - Рассказывайте, Юлия Владимировна!  Меня вы вряд ли смутите. А кому ещё, если не вашему врачу, стоит знать правду? Эти повреждения, - я набрала в грудь воздух. - Это ведь не будущий муж?
        Она снова помотала головой. Отрицательно. Отложила надкушенный хлеб.
        - Я не могу об этом сказать. Никому.
        Я всплеснула руками.
        - Вы не забыли? Я ведь и так знаю. Так может стоит рассказать и остальное, раз я тоже теперь участник этой… - на язык просилось слово «аферы», но я смягчила, - инсценировки.
        - У меня есть всего три месяца. И, если учесть, что подготовка к свадьбе тоже займёт какое-то время, - а без свадьбы выдать свою единственную дочь замуж отец не согласится, - значит, и того меньше.
        Значит, дело и правда в свадьбе. Я понимающе кивнула. Но эти сжатые сроки!
        - Ты должна за три месяца выйти замуж?
        - Отец поставил Верейскому условие, что, если я забеременею, мы распишемся без разговоров. Поэтому мне срочно и потребовалось залететь.
        - Неужели ради штампа в паспорте?
        Она скривилась.
        - Ради акций, что станут моими, как только мы оформим брак.
        - Тебе так нужны эти акции?
        Я пыталась осмыслить услышанное. И вроде всё было предельно понятно, но ничего не понятно.
        - Вы даже не представляете себе, _как_мне нужны эти акции!
        И столько страдания было на её лице, что я поверила.
        А она не заставила себя ждать с объяснениями.
        - Это случилось две недели назад. Две грёбаных недели назад я нажралась в сопли в баре, или мне что-то подсыпали, я честно не помню, как и почему это произошло. Но видео, где я трахаюсь с двумя парнями, что мне потом предъявили, сильно освежило мне память.
        - Ты была одна в этом баре?
        - Нет, конечно! С подругами. Но одна беременная, потому ушла почти сразу, а вторая, уверяет, что тянула меня домой, но я смутно помню как послала её и осталась.
        - А они там уже были? Эти парни?
        - О, да! - закатила она глаза. - Они там уже были. С этого всё и началось. А потом пошли недвусмысленные намёки, ну и... вот.
        - То есть ты их знала?
        - Вы прямо как дознаватель, - усмехнулась она. - Да, я их знала. В том-то и дело, хорошо знала. Одного.
        - А второй?
        - Такой же чёрный, - отмахнулась она, но непонимание на моём лице заставило её уточнить. - Ну в смысле, хач. Так понятно?
        - Вполне. То есть ты трахалась с двумя хачами?
        - Ага. Аж пыль стояла столбом, - невесело хохотнула она. - И теперь он грозится выложить это видео в сеть.
        - И, наверно, прислать Верейскому?
        - О, это не так страшно. А в сети, когда все увидят, - она мучительно, болезненно сморщилась. - Вот это капец. Снова не понимаете? - недоверчиво покосилась на меня. Вздохнула. - В нашей среде белой девочке трахаться с чёрными - это лютый зашквар. Это же навсегда запомоиться. Всё равно, что опустили, если тебя имел какой-нибудь Марат или Мурад.
        - Да?! - искренне удивилась я, первый раз слыша о таком табу, но не стала настаивать на подробностях, до _их_среды_ мне как до луны. - Ладно, тебе виднее. Но, пусть ты не помнишь первый раз, то, что было три дня назад, перед осмотром, ты же помнишь?
        - А три дня назад они мне и заявили о серьёзности своих требований. Он заявил. Второй там так, чисто номинально, - она кашлянула, словно запнулась. - В общем, либо я с ними и дальше кувыркаюсь. Либо дарю ему акции. И не просто какие-то, а именно те семь процентов, что отец обещал оформить на меня после свадьбы с Верейским.
        Юлия допила чай одним глотком.
        - А кувыркаться с ними, - она резко выдохнула, - больно. Очень, сука, больно, когда тебя трахают вдвоём и жёстко. Теперь вы понимаете, - она посмотрела на меня с надеждой, - как мне нужна эта фиктивная беременность. Срочно.
        - А рассказать? - я прочистила горло. - Будущему мужу?
        Она посмотрела на меня как на идиотку.
        - Тогда отцу? - снова предположила я.
        - Вы не представляете чей он внук, этот больной ублюдок. Мой отец просто ничего не сможет сделать. Это разобьёт ему сердце. Это просто его убьёт. Его. Его бизнес. Его репутацию, - она закрыла рукой лицо. - И всё равно он ничего не сможет сделать. Я не могу так поступить с отцом. У меня никого нет, кроме него. Да и с Пашей, - первый раз она назвала Верейского по имени. С теплотой, с искренним сожалением. - Не могу так поступить.
        - Но надо же что-то делать!
        - Я и делаю, - решительно встала она. - Мне дали отсрочку. Я выйду замуж. Получу эти сраные акции. И всё закончится. Тихо и мирно. Ясно? И не вздумайте никому даже пикнуть, о том, что услышали, - упёрлась она в стол, нависнув надо мной. - Это хотя бы понятно?
        - Как никогда, - кивнула я.
        И то, что я увязла по уши в этом дерьме, тоже как божий день мне было ясно.
        - Вот и славно, - Юлия подхватила сумку.
        - Может я могу тебе чем-нибудь помочь?
        Она обернулась на мой вопрос.
        - Вы?! - скривилась. - Это вряд ли. Спасибо за чай!
        За ней закрылась дверь. Ирина Львовна пришла забрать посуду. А я всё сидела, глядя на пустой стул. И очень хотела, чтобы всё вышло именно так, как она и задумала: тихо и мирно. Но очень, очень в этом сомневалась.
        Глава 8. Павел
        Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, когда женщина расстроена. Или лезть в сеть в поисках популярных статеек на тему «Семь признаков того, что ей плохо».
        Я отложил важную встречу, сократил до минимума свой доклад на совете директоров, намеренно взял служебную машину, чтобы проехать по стоящему в пробках городу с «мигалкой» и едва успел вписаться в её расписание, подъехав к Центру Репродукции ровно в тот момент, когда она вышла на улицу.
        А она была настолько погружена в свои мысли, что меня даже не заметила.
        Приветливо кивнув какой-то грузной женщине и придержав для неё дверь, Эльвира побрела в сторону метро, глядя под ноги. Её опущенные плечи и тяжёлые вздохи делали мне больно. Я хотел её выслушать, утешить, помочь. Готов был что угодно сделать, лишь бы она улыбнулась. И не знал, как.
        Отпустив машину, я оставил на заднем сиденье букет, что купил по дороге. Теперь эта огромная охапка цветов показалась мне безвкусной и вульгарной. Поэтому я спрятал под полой пальто единственную розу и поторопился за Элей в метро. В метро, куда я не спускался с год, наверное. Так что готовность отправиться за ней хоть на край света я, можно сказать, подтвердил наглядно.
        И всё боялся, что теперь она меня заметит раньше времени. Всё же я создавал слишком много суеты. То пытался отплатить вход по банковской карте не на том турникете. То, решив сократить путь в лабиринтах перекрытой из-за ремонта станции, повернул не туда. То растолкал нерасторопных пассажиров, понимая, что могу не успеть в один с ней вагон. И только когда двери закрылись, а её рука с тонким ободком часов крепко обхватила поручень, я с облегчением выдохнул и понял, что аж вспотел. От волнения.
        Спасибо дотошному сайту их медицинского центра, где расписание каждого врача можно узнать парой кликов - я без труда выяснил, что сегодня в клинике она до трёх. Потом на сайте медуниверситета нашёл расписание занятий Лейман Э.А. со студентами. Сегодня лекция у неё была на кафедре акушерства и гинекологии. И, судя по тому, как она то и дело поглядывала на часы, поезд по подземному тоннелю летел несколько медленнее, чем ей хотелось. А значит, не стоило слишком тянуть - в плотной толчее вагона у нас на двоих было всего пять станций.
        Отдавив пару ног и трижды извинившись, я, наконец, встал у неё за спиной.
        Так близко, что чувствовал её запах. И выбрав момент, когда она снова глянет на часы, взялся рукой за поручень точно в том месте, где её маленькая ладошка уже нагрела холодный металл.
        Она растерялась, что её место заняли. Выдохнула с лёгкой досадой. Её рука сначала дёрнулась занять место выше моей, но потом схватилась за поручень под ней, и Эльвира принялась с нарочитым интересом рассматривать мою наглую руку.
        Я бы очень хотел бережно, как хрупкую статуэтку, переместить эту женщину, что сводила меня с ума, куда-нибудь ближе к двери, загородить спиной, обхватить сзади кольцом обеих рук. Но одна моя рука, засунутая в карман, поддерживала изнутри толстый стебель розы. А второй я был вынужден сдерживать и центробежное ускорение поезда, то и дело роняющего на меня соседей, и вес собственного тела, что мучительно стремилось навалиться всей тяжестью и расплющить ту, что уже перешла от разглядывания сбитой костяшки на большом пальце к браслету часов и краю рукава пальто.
        Штирлиц никогда не был так близок к провалу.
        В тот момент, когда лопатками почувствовав жёсткость моей груди, она уже готова была оглянуться, я погладил мизинцем её пальцы и наклонился.
        - Тебе очень идёт этот цвет, но я бы предпочёл другой.
        Она дёрнулась. Замерла. Ресницы взмахнули испуганными птицами. Шея причудливо выгнулась. И проделав путь по складкам рукава и через плечо её взгляд упёрся в мой небритый подбородок.
        - Цвет чего?
        - Цвет грустной сосредоточенности, - склонил я к ней лицо. - Но я готов полцарства отдать за твою улыбку. И убить того, кто тебя расстроил.
        Она улыбнулась.
        - Обойдёмся без жертв.  
        - Рад это слышать. А ещё больше тебя видеть, - коснулся я губами её виска.
        Она отстранилась, ещё не зная, что это ловушка. А я впервые был благодарен розам за их шипы. Намертво вцепившись ими в подкладку, шипастый стебель позволили мне вытащить чайную пленницу на свет божий из темницы пальто одной рукой.
        Сидящая напротив пожилая женщина восхищённо улыбнулась, увидев мой «фокус», и начала бойко толкать локтем соседку, косясь на цветок. Но Моя Женщина, увидев розу, их восторг не разделила.
        - Павел Викторович, - гневно развернулась она, перекрикивая диктора, сообщающего название станции.
        - Тс-с-с, - пользуясь тем, что поезд притормозил и началась обычная для остановки суета, я прижал её к себе. - Давай без имён. Начнём сначала, моя прекрасная незнакомка.
        Глядя поверх её головы, я протянул цветок пожилой пассажирке, что тоже заторопилась к выходу.
        - Берите, берите! - ответил я на её растерянность. - Хорошего дня!
        К счастью, розу она взяла. А я невозможно обрадовался тому, что у меня появилась вторая рука и тут же поторопился ей воспользоваться.
        - Убери руки, - зашипела Элька, оказавшись в плотном кольце моих объятий.
        - Не могу, - улыбнулся я, покачиваясь вместе с ней, как лодка на волнах, в толпе толкающих нас со всех сторон пассажиров. - Это для твоей же безопасности, - и добавил, чувствуя, как она напряжена и выискивает глазами за что бы ухватиться. - Просто держись за меня. И позволь мне позаботится обо всём остальном.
        Я перехватил её одной рукой за спину, второй взялся за поручень над головой. Ей ничего не оставалось: или распластаться у меня на груди, или обнять и слегка отстраниться.
        Меня устраивал любой. Но она выбрала второй вариант. И целых десять минут я безнаказанно вдыхал её запах, слушал как бьётся её сердце, делился с ней теплом и чувствовал себя как Король Лев на Горе Предков. Королём Мира, победителем, альфа, мать его, самцом, но хуже всего, чувствовал себя именно там, где и должен быть - рядом со Своей Женщиной.
        Глава 9. Эльвира
        _Что_же_ты_делаешь?_Чёрт_тебя_побери!_
        Я прижалась лбом к его груди, не в силах этому сопротивляться. И дрожь, что пробежала по его телу, и желание, что откликнулось в моём - всё это было так знакомо, так естественно, невыносимо, сильно, что кружилась голова.    
        Его рука в ответ обнявшая меня чуть крепче. Порывистый вздох. Мучительный выдох. Время, что хотелось остановить. Слепящий свет объективной реальности, что хотелось выключить. И погрузиться в сладкий мрак мечты. Сказки. Волшебства.
        Однажды мы так и сделали. Забылись. Сбежали из этого мира в придуманный. Где ритм, что задавала упругая жёсткость его ягодиц, был сродни звукам священного бубна, что уводил в страну предков. Страну запретных чувств, искрящих фейерверков, блаженства в парящей над миром тишине и оглушающего счастья. Страну, где были только он, я и наше учащённое сердцебиение.
        В безумие наших ночей. Синеву наших дней. Ослепляющую яркость нашего солнца. Страну, где можно обрести всё, что нельзя увезти в чемодане. Нельзя погладить, как камни чёток, перебирая пальцами. Прижать к губам. Обжечься терпким вкусом. Осушить до дна.
        Чаша светлой печали нечаянной любви, заполненная до краёв украденным счастьем - этот вечный символ курортного романа, стоит на каждом морском берегу. Забрать с намоленного места этот священный Грааль - накликать на себя беду. Пытаться сорвать с губ в пыльном городе свежесть росы тех отчаянных поцелуев - погубить навсегда родник. Это закон. Истина. Скрижали, омытые слезами тех, кто рискнул разрушить всё, что строил годами: семью, устроенный быт, карьеру, ради призрака того случайного счастья.
        Но вечно находятся смельчаки, которым закон не писан.
        Один из этих сумасшедших сейчас и прижимал меня к себе в вагоне метро.
        Но где же тот лом, что собьёт меня с его груди?
        Стукните меня чем-нибудь потяжелее, пожалуйста!
        Ах, да! Он же удалил мой телефон.
        Спасибо!
        Я освободилась из его рук и вцепилась в поручень ближе к выходу.
        - На следующей выходите? - и не думал он отступать.
        - А вы? - вздёрнула я подбородок.
        - Да, - глянул он на часы. - Через пятнадцать минут у меня лекция по кольпоскопии. Уже вторая, между прочим. Её ведёт одна потрясающая женщина, кандидат медицинских наук. Я её фанат.
        - Сочувствую бедной женщине, - усмехнулась я. - Жаль, что я её не знаю. Иначе предупредила бы, что не стоит доверять подозрительным незнакомцам, что неожиданно цепляются в метро.
        Он улыбнулся. Красиво. _Как_всегда._ В груди заболело от его улыбки.
        - Так давайте знакомиться, - он первым вышел в открывшуюся дверь и протянул руку. - Я Павел.
        Вышло двойственно. Вроде и представился, а вроде и помогал сойти.
        - Доктор Лейман, человек и гинеколог. Врач вашей невесты, Павел, - вложила я в его горячую ладонь свою. Обречённо вздохнула.
        Как же всё это было некстати. Эта встреча. Эти раздирающие душу чувства, когда тянет к нему невыносимо, но всё время приходится напоминать себе: нам нельзя. Стоп! Назад!      
        Он тоже расстроился, что я напомнила: теперь мы в реальном мире. Кисло скривился. Думал, я иначе оценю его старания? Трудно не понять, что он не случайно оказался в метро, купил цветок, изучил моё расписание, наверно, выкроил часы в своём, раз ещё и на моей лекции опять собрался сидеть.  
        Настроен решительно. Отступать не привык. Но это не битва двух танков в виртуальной реальности, это жизнь.  
        Он нагнал меня на эскалаторе. Встал на две ступеньки ниже, окликнул.
        - Эль!
        Я развернулась. Покачала головой.
        - Паш, нет.
        Он поднялся на ступеньку. Наши лица оказались напротив, даже его чуть ниже.
        Его волевое лицо. Лёгкая небритость. Я ещё помню какая она колючая. И как опьяняще умеют целовать его губы. Крупные. Дерзкие. Обветренные.  
        Как же я хочу шептать в них какие-нибудь отвязные глупости, срывать с них стоны смелыми ласками. Но ещё больше хочу сказать, что его девушка в беде. Хоть у меня в голове до сих пор не уложилось всё, что она сказала, и я понятия не имею, чем ей помочь, я знаю, что наш роман сейчас более чем неуместен, как бы нас снова не тянуло друг к другу.
        - Ты обиделась, что я не позвонил?
        Так и простояв весь долгий подъём, глядя мне в глаза, Павел заговорил только на улице.
        - Нет, - я резко остановилась и развернулась к нему лицом. - Послушай меня. Внимательно. Моё настроение никак не связано с тобой. Ты ни при чём. Этот мир не крутится вокруг тебя. Всё закончилось. Я не свободна. Прошло четыре года. У меня семья, работа. Своя жизнь. А у тебя своя. Читай по губам: у тебя невеста. Вы помолвлены и скоро поженитесь. Не надо мне звонить. Не надо преследовать. Я не хочу…
        Его глаза становились темнее с каждым произнесённым словом.
        Я запнулась. Он молча ждал, когда я продолжу.
        Но я так и не смогла закончить «… тебя больше видеть».
        Я уже ничего не смогла. Его руки, подхватив за шею, подтянули меня к себе. И время остановилось…
        Словно кто-то щёлкнул пальцами: Занавес! Свет! Звук! Когда его губы коснулись моих. И свет погас. Оркестр затих. Тёмная штора отгородила нас от этого мира, оставив мне лишь тоненький голосок сознания, что противно верещал из-за кулис: «Остановись! Что ты делаешь, остановись!» Но я отмахнулась «Заткнись! Да заткнись уже!» и ответила на его поцелуй.
        Всего на мгновенье забыв обо всём, растворилась в его горячем дыхании, вкусе его губ, напоре, жадности.
        А когда он отстранился, нехотя, мучительно возвращалась в реальность.
           - Я тебе не верю, - прошептал он. - Ты хочешь. Я умею читать по губам. Ничего не закончилось, Эль. Ничего. Я это точно знаю, потому что всё ещё вижу тебя во снах. И брежу тобой наяву.    
        Уличный шум вернулся, когда он ослабил хватку. Но его сбившееся дыхание всё ещё делало все остальные звуки какими-то глухими, чуждыми.
        - Ты удалил мой телефон, - упрямо посмотрела я в его серо-голубые, сегодня как небо над этим городом, глаза.
        - Да. Потому что дурак, - обхватив шею, он гладил большим пальцем мою щёку. - Потому что мне казалось, что ты права. Я поверил тебе. Хотя не готов был с тобой расстаться. Не готов был всё закончить вот так. Но я боялся, что, если оставлю твой номер, сорвусь. Услышу твой голос и всё брошу к чертям. Найду тебя. И хочешь ты или нет, но больше не отпущу. И, конечно, всё испорчу, как ты и предрекала. Да, тогда я тебе поверил. Но сейчас - нет.
        - Хочешь всё испортить сейчас?
        - Сейчас я хочу всё исправить.
        - Господи, мы же на улице, - оглянулась я на глазеющих прохожих.
        - Да плевать! - развернул он обратно моё лицо.
        - Сейчас всё ещё хуже, Паш. Ещё невозможнее, чем тогда, - убрала я его руку.
        - Нет. Сейчас мне уже всё равно. Я знаю, ты не поверишь, если я скажу, что именно из-за тебя до сих пор не женился. Но это так. И беременна Юлька или нет, для меня неважно. Я не брошу ребёнка, но с ней всё равно не останусь.
        - Правда? - усмехнулась я. - А она об этом знает?
        Он промолчал, опустил глаза. Стиснул зубы. Вздохнул.
        Ну, так я и думала.
        - Я опаздываю, Паш, - шагнула я от него. - И ты наверно, плохо слушал. Но дело не в тебе. Я - не свободна.
        Он схватил меня за руку.
        - Тот, кто с тобой сейчас, ты ведь совсем им не дорожишь.
        - Неправда. Он хороший человек.
        - Даже не сомневаюсь, что хороший. Только ты его не любишь. Я знаю точно: не любишь. Признайся!
        - И всё-то ты знаешь, - освободилась я из его захвата. - Что ты хочешь услышать? Что я люблю тебя? - усмехнулась я.
        - Да, - он самоуверенно кивнул. - Мы ведь давно не подростки, чтобы строить друг другу глазки, дёргать за косички и обмениваться колкостями, правда? И я могу только надеяться на твои чувства, но зато как никогда уверен в своих. А я… тебя люблю.
        От его слов и пронзительного упрямого взгляда у меня словно плавились кости. Ноги не держали. Сердце сбоило как старенький мотор. Но я упрямо сделал шаг назад.
        - Мы и дня не повели вместе, а ты уже про любовь.
        - Мы опоздали на четыре года и опоздаем на целую жизнь, если ты и дальше будешь артачиться.
        - Я - не опоздала, - уверенно покачала я головой.
        Он замер. Посмотрел на меня с подозрением. И чёрт его знает, о чём он подумал в этот момент, но вдруг поднял глаза вверх, на вывеску, под которой мы стояли.
        - Это что, гостиница? - снова взял меня за руку. - Очень кстати.
        - Паш, нет, - попыталась вырваться я. Глянула на часы. - Мне правда, пора.
        Он достал телефон.
        - Говори номер. Кого предупредить, что тебя сегодня не будет, - упрямо тянул он меня ко входу. Усмехнулся, когда я снова покачала головой. - Я же и сам найду кому позвонить. Просто сэкономишь мне время.
        - Я не могу. У меня есть мужчина. И я им дорожу.
        - А похоже, не очень. И пойти со мной в эту гостиницу - удачный повод закончить неудачные отношения, - буквально затягивал он меня в открытую дверь.
        И четыре года назад у него бы вышло. Да что там, я бы и десятой доли усилий не проявила, чтобы ему помешать. Но не сегодня. Не сейчас.
        - Нет, - упёрлась я.  
        Он отпустил руку. И я рванула наутёк.
        - Эль! - крикнул вдогонку. - Я ведь не сдамся.
        - А я пленных не беру, - хмыкнула я и прибавила шагу.
        На ходу дозвонилась на кафедру, чтобы моих студентов не отпускали.
        Ну, почему, чёрт побери, ты не прошёл мимо? Не сделал вид, что мы не знакомы?
        Зачем настаиваешь? Зачем сорвал этот поцелуй? Ну добьёшься ты своего, а дальше что? На сколько тебя хватит? На неделю, две, три? А потом? Твоя изобретательная подружка ещё что-нибудь придумает. И ты снова к ней вернёшься. Начнёшь меня избегать, стесняться, тяготиться нашими отношениями, врать.
        А я ждать, надеяться, кусать губы, преданно заглядывать в глаза.   
        Этот бесконечный разговор я вела с ним до вечера. Сама спрашивала. Сама отвечала.
        Да, может, я пессимистка. Но скорее - реалистка. А ты - охотник. Тебя привлекает процесс. Азарт. Погоня. Трофей.
        Но вот рубеж взят. На стену прибит очередной скальп. Победный кубок выпит. И взмах других пышных юбок, волос, ресниц или хвоста (нужное подчеркнуть) вновь поманит за собой вдаль. А я не та скво, что будет терпеливо ждать на берегу, когда мимо проплывут трупы моих соперниц. Я гордая, уважающая себя, требовательная скво с дипломом, которой надо или всё, или ничего.
        Всё или ничего, господин Верейский. И никак иначе.
        Глава 10. Павел
        А я уже и забыл каково это - целовать любимую женщину. Когда пульс зашкаливает, руки потеют, в голове тесно, в штанах горячо, а, может, наоборот. Неважно. Важно само это пьянящее чувство близости, сумасшедший убойный коктейль, когда тело, душа и разум, как три стихии, объединяются. И ты хочешь, любишь и вожделеешь одно - причудливо уложенный в женское тело набор атомов, генов, веснушек, ямочек и безделушек, единственно нужный тебе. Ты пропал. Вернее, я - пропал.
        И не знал, радоваться или устраивать траур, потому что вспомнил каково это. Разворотил душу как муравейник, снова встретив Её. Мысли бегали, жалили, кусались. Но самый жуткий зуд и паховый чёс ничто по сравнению с неукротимым желанием реализовать единственно возможный вариант развития событий в данном случае: она - моя. Навсегда. Всё.
        Но она была права. У неё - кто-то там (я поморщился), у меня обязательства. Она занята, я несвободен. И сначала _я_ должен разобраться с тем, что имею, а потом уже втягивать её в новые отношения, если рассчитываю довести их не до ближайшего мотеля, а до «долго, счастливо и умерли в один день».       
        В чемодан, раскрытый на кровати, я сбрасывал вещи, что могут понадобиться мне в ближайшие дни.
        - Куда ты летишь? - обняв колени, сидела на широком подоконнике Юлька.
        Последние недели две она была странная. То взрывалась, орала «Не трогай меня!» на малейшее прикосновение, то становилась тиха, нежна и сама ластилась. То устраивала неожиданные вылазки «ползком по барам» до утра с подружками, то сутки не поднималась с кровати, читала, бесцельно пялилась в телек.
        Сегодня с ней и вообще творилось что-то неладное. Рядом лежал ноутбук, и он был… закрыт! Её миллион, наверняка, обновлял и обновлял страницу в ожидании новой публикации, а она сидела ненакрашенная, с опухшим носом, красными глазами и не выходила в эфир.
        И я всё понимаю: беременность, гормоны, перепады настроения. Но как объяснить синяки, что она от меня скрывала? А, когда я спросил, сослалась на новую массажистку. Телефон, что раньше валялся где попало, теперь прописался у неё в кармане даже когда она шла в душ. И много других мелочей. Например, эти слёзы.
        Когда живёшь с кем-то долгое время, привычки, как татуировки словно врастают в кожу. И не найдя её «какие-то цветочки» на привычном месте, я бы так же удивился, как удивился, увидев её с мокрыми глазами. Но на попытку узнать, что случилось, утешить, помочь, она грубо отмахнулась. И я замолчал, отступил, оставил в покое её тайны, раз она не хотела ими делиться.
        - Я лечу в Нью-Йорк, - вспомнив, что забыл мамину «передачку», теперь я пытался разместить среди своих вещей увесистый пакет.
        - А это что?
        - Мама Татьяне собрала, - я слегка потряс гостинец. - Подозреваю, опять её любимые сушки, гематоген и ещё какие-нибудь гостинцы внуку.
        - А ты разве не по делам?
        - По делам, - посмотрел я на Юльку. Выступающие лопатки. Острые локти. Она ещё больше похудела за эти дни. И сейчас казалась диковинной птицей, а скорее летучей мышью или кожистым птеродактилем, хищным, но милым.
        - Ты заедешь к сестре?
        - Обязательно. И тоже по делам. Как член Комитета по стратегии я предложил сменить философию компании. Это повлекло за собой смену бренда на более соответствующий ценностям и стилю работы, и заодно логотипа и оформления. А её предложение как дизайнера оказалось лучшим, так решил Совет Директоров.
        - Прикольно, - хмыкнула она. - Считаешь, они голосовали честно?
        - Если учесть, что это было анонимное голосование, подозреваю, да, - улыбнулся я.
        - Возьми меня с собой, - перемахнув с подоконника на кровать, она поползла на четвереньках, предано заглядывая мне в глаза. - Я не буду тебе мешать, потусуюсь у отца.
        Вот опять. Только недавно она до хрипоты рычала в трубку на предка: «Если соскучился, прилетай сам!», потому что она ненавидит адские джетлаги из-за смены часовых поясов. Потом неделю у неё будет бессонница, усталость, головная боль. Её всё будет раздражать. И вдруг «потусуюсь у отца».   
        - Собирайся, - глянул я на часы. - У тебя полчаса.
        Свернувшись калачиком под пледом, в самолёте она почти всю дорогу проспала. И я не стал её будить, чтобы сообщить, что наш «гостевой брак, только наоборот», как она его называла, себя исчерпал.
        В гостевом браке люди женаты, но живут врозь. А мы жили вместе, но были не женаты. Наше «жили-были» подразумевало общий быт, общую спальню и свободу. И мы неплохо справлялись. У неё - миллион подписчиков, бойцовские качества, процветающая косметическая компания, деньги отца, независимость и фанатичное трудолюбие. У меня - свои дела.
        Её не интересовали мои деньги, мои связи, моя породистая родословная и генофонд, только я, такой как есть. Меня не раздражали её тусовки, её коллекция белых кроссовок, трусы под подушкой, прокладки в ванной и домработница, без которой, как астматик без ингалятора, она не могла начать день.
        Та приходила каждое утро, когда я уезжал на работу, а Юлька ещё спала. Убирала скопившуюся за день грязную посуду, пустые банки, бутылки и коробки из-под еды и напитков; приносила из химчистки чистую одежду, распаковывала; стирала и чистила грязную; мыла полы, вытирала пыль, иногда готовила. И уходила так же незаметно, как и приходила, словно её уносило ветром, как Мэри Поппинс, до того, как Юлька вставала. Будто её и не было.
        Юлька словно была у меня всегда. Мы не сходились и не расходились. Просто однажды она приехала и осталась. Но всё же это была не любовь. И не брак.
        Как мигрирующие моржи, мы устроили себе лежбище на одной маленькой льдине в открытом океане и забыли, что здесь временно, что это льдина, и она тает. Стали считали её своим домом, а наше сосуществование - семьёй.
        Но как ни пытались себя обмануть, убеждая всех, да и друг друга, что у нас всё хорошо, рано или поздно мы поженимся, нарожаем детишек и будем красиво стареть рядом, наши отношения были больны и обречены.
        Пришло время в этом признаться.
        Нью-Йорк встретил нас проливным дождём.
        - Ты со мной или сразу к отцу? - дрожа от холода на трапе, я пытался спастись за поднятым воротником, держа над Юлькой зонт.
        - Он уже прислал машину, - чмокнула она меня в щёку. - Таньке привет.
        - А я думал, ты захочешь с ней поболтать. Она же на восьмом месяце. А вы девочки, любите…
        Она выразительно скривилась.
        - Вы. Девочки. Верейский, фу, ты меня ни с кем не перепутал?
        Юлька натянула на голову капюшон. На пальце сверкнуло помолвочное кольцо. Она выбрала его сама. Я, конечно, оплатил и даже торжественно вручил, преклонив колено, по её строго отрежиссированному сценарию - когда мне было всё равно, я потакал её слабостям. Она надевала кольцо в трёх случаях: похвастаться подружкам, выложить фото в Инсте и когда встречалась с отцом. Сейчас был как раз один из этих случаев.
        - Ты зря убеждаешь меня, что Таня тебя не любит, - стёр я каплю с её щеки.
        - А я тебя убеждаю?
        - Да, чтобы со мной не идти. На самом деле тебе невыносимо видеть её мужа инвалида, и ты любыми способами избегаешь встреч с ним. Трусиха.
        - Я не избегаю! - вспылила она. - Хорошо, я пойду с тобой. Но знай, что, пока неуклюже переваливаясь с ноги на ногу как утка, твоя глубоко беременная сестра будет раскладывать по тарелкам своё фирменное спагетти, я буду думать только о том, как она его трахает. Укладывает на кровати солдатиком, и оседлав его безжизненные ноги, самоудовлетворяется. Понял?
        - Конечно, - усмехнулся я и крикнул ей вслед. - Трусиха! Тебе страшно видеть в кого ты превратишься через восемь месяцев!
          - Дебил! - ответила она, не обернувшись.
        Я поёжился и улыбнулся.
        Как же легко взять тебя на «слабо», Юлия Владимировна! Надо только сказать, что ты чего-то боишься или не сможешь.
        Но затащить её к сестре - это не месть и не прихоть. Именно там, увидев брезгливость на её лице, когда молодой здоровый мужик после аварии стал инвалидом, я вдруг понял, что, случись такое со мной, Юлька меня бросит. И я снова хотел увидеть эту смесь отвращения и жалости, словно обнажающие её суть, потому что это самый удачный момент сказать, что дальше нам не по пути.    
        Моя машина стояла чуть дальше. Но я дождался, когда Юлька уедет, а потом только пошёл.
        Она бывала дерзкой пацанкой, плюющей на правила. Безбашенной сорвиголовой, всегда готовой забиваться на спор. Заносчивой сучкой, ставящей себя выше всех. Разной. Иногда тихой и задумчивой. Иногда шумной и неугомонной. Ласковой, как игривый котёнок. Злой, как дракон, плюющийся огнём. Но ни разу я не видел её размазывающей по лицу сопли. Нет, иногда она плакала. Над сентиментальными мелодрамами, от лука, или просто так на моём плече. Но ей всегда больше шла роль девчонки, что сама надерёт кому хочешь задницу, чем «девы в беде». Только вчера она плакала и не сказала почему.
        У неё появились секреты, которыми она не хотела со мной делиться.
        И пусть я никому не позволяю держать меня за идиота, но здесь другой случай.
        Просто наша история подошла к концу.
        Глава 11. Эльвира
        - Этого и стоило ожидать, когда полгруппы с соплями, - стряхнула я градусник. И поцеловала мою малышку в горячий лобик.
        Тридцать восемь и пять. Нос заложен - дышит ртом. Крутится всю ночь. Капризничает.
        - Ирина Львовна, позвоните на кафедру, пожалуйста, - едва дождалась я семи утра, чтобы поговорить с администратором. - Предупредите, что у меня ребёнок заболел, сегодня лекции не будет.
        - Элечка, а как же приём? - запричитала та.
        - На работу я выйду. Дождусь врача, потом мама меня сменит и прибегу. А вот в университет - никак.
        - Хорошо, хорошо, всё сделаю. Но вы постарайтесь пораньше, вас Коган хотел видеть перед приёмом.
        Я обречённо выдохнула. И, куда деваться, явилась! Оставив маме подробные инструкции, проветрив комнату и наведя целый флакон соляного раствора промывать Матрёшке нос, приехала на работу. И сразу к директору.
        - Вызывали? - заглянула в кабинет.
        - Заходи, заходи, - пригласил меня Слав Славыч без особой теплоты в голосе. Хотя в этот раз даже дверь закрыл сам.
        Я и раньше не обманывалась на счёт его ласкового тона, но, когда начальство недовольно, тем более ничего хорошего не жди. Только для лишних реверансов я слишком устала после бессонной ночи, двух дней каторжной работы, всяких мелких неприятностей, да и просто на душе кошки скребли: Машка заболела, Верейский молчал и больше не появлялся, Костя готовился к отъезду. Поэтому сразу перешла к делу.
        - Станислав Владиславыч, если вы про Кононову, то я ей не хамила и даже не пыталась. А что выставила из кабинета, так просто попросила сдать в гардероб верхнюю одежду.
        На самом деле эта дама заявилась в кабинет вместе с совершеннолетней дочерью, более того, замужней. Но бедная девочка не могла и рта раскрыть, чтобы мать её не перебила. А той было о чём посекретничать с врачом: изменила мужу, на спине - ковровый ожог, на груди - засос, половой акт незащищённый. И я пыталась отшучиваться, иронизировать над «воспалением придатков» - диагнозом, что уже поставила ей мать, уверяя, что мы обязательно разберёмся аднексит это или сальпингоофорит, воспаление яичников или маточных труб, но пробиться через броню в пять пачек маргарина так и не вышло. Поэтому пришлось пойти на крайние меры - отправить мать в гардероб и закрыть изнутри дверь кабинета на ключ. Она настойчиво тарабанила минут пять, потом её увела администратор объяснять, что это обычная практика: женщинам не нравится, когда во время осмотра заглядывают в дверь. Но жалобу тётка всё равно накатала.
        - Нет, нет, - неожиданно улыбнулся Слав Славыч, - над её кляузой я знатно посмеялся. Ты ответила прямо как Зильберманн. Слышала эту шутку старого одессита? «Что вас беспокоит? Яичник?! Беспокоить могут боли, кровотечения, отсутствие денег, отсутствие любовника, а яичник беспокоить не может».
        Слышала. Тысячу раз. Но всё равно улыбнулась в ответ. Только, если дело не в жалобе, тогда остался вопрос: что я здесь делаю?
        - Пашутина? - осторожно спросила я.
        Но тут подозрительно нахмурился директор.
        - А что не так с Пашутиной?
        - Да вроде всё так, - напряглась я. - Анализы подтвердили беременность. Уровень ГХЧ для её срока низковат, но никаких вопросов ни у кого не возникло.
        - … счастлив? - поправил он бабочку на шее, словно она давила.
        - Что? - не расслышала я первое слово.
        - Жених, говорю, счастлив? Уже готовится к свадьбе?
        - Понятия не имею.
        - Неужели он с тобой не поделился? Или она? - недобро прищурился он. - Львовна говорит вы с Пашутиной больше получаса секретничали, чай пили, что-то бурно обсуждали.
        - Её яичники мы обсуждали, - встала я, и намёк Когана мне совсем не понравился. _Он_не_поделился?_ Он? - Простите, Станислав Владиславыч, но, если у вас всё, можно, я пойду. Ребёнок заболел, всю ночь не спала, работы много.
        - Нельзя. Сядь! - как обрезал директор, тряхнув седой головой. Пришлось подчиниться. - Я позвал тебя не за тем. А вот за этим, - он протянул мне телефон.
        О, чёрт! Я закрыла лицо рукой, словно хотела спрятаться от самой себя. Но разве от себя спрячешься. А на экране как раз светилась моя фотография, где была сцена как на кадре из фильма «Дорогой Джон», только не под дождём, и целовал меня не Ченнинг Татум, а Павел Верейский.
        Чёрт! Чёрт! Чёрт!
        Я прикусила губу.
        - Можешь полистать, - холодно сказал профессор. - Там ещё много любопытного.
        - Спасибо, - не глядя на него, вернула я телефон. - Я там была. Мне всё понятно.
        - А вот мне нет, Эльвира Алексеевна. Не удосужитесь объяснить?
        - Простите, но кто это снимал? Как к вам попали эти фотографии?
        - Вообще-то здесь вопросы задаю я, - прищурился Коган. - Но тебе отвечу, - наклонился он ко мне через стол, сверля глазами. - Ваши студенты, Эльвира Алексеевна. Если вы не забыли, один из них мой внук. И мне сказали, этот… жених, - он зло ткнул в телефон, - и на лекцию к вам приходил.
        _Чёртовы_детишки!_ Я выругалась про себя. Со своими гаджетами как обезьяны с гранатой. А я-то гадала, чего такого они углядели в своих телефонах, когда к концу лекции стали хихикать и переглядываться, косясь на меня.
        - Станислав Владиславыч, - я посмотрела на него умоляюще. - Уверяю вас, это никак не отразится на работе. И на деле, что вы мне поручили. Но если вы считаете, что я не справлюсь, давайте я передам Пашутину другому врачу.
        - Что?! Что ты сделаешь? - поднялся он. Ударил ладонями по столу. - Да ты вообще в своём уме? Я что же, по-твоему, должен всей больнице раструбить, чем мы тут занимаемся? Фальшивые беременности диагностируем. Липовые анализы в лабораторию сдаём. Да как тебе в голову такое могло прийти! Вижу мозги от воспылавших чувств совсем отшибло.
        Я промолчала, стиснув зубы. Но обида за свои чувства больно кольнула в груди.
        Коган нервно прошёлся по кабинету от стены до стены. Зло выдохнул.
        - Вопиющая безответственность, Эльвира Алексеевна. Вопиющая. Безответственность. Распущенность. И непрофессионализм.
        - Да откуда мне было знать! - взмахнула я руками. - Мне и голову не могло прийти, что он вдруг окажется в моём кабинете, а потом будет так… настойчив.
        - Ни с того ни с сего! - съязвил Коган. - Вдруг взял и воспылал страстью к гинекологу своей невесты! И не кто-нибудь, а без пяти минут зять Пашутина! Ты хотя бы представляешь, - остановился он передо мной, - что будет, если его будущая жена узнает? А если узнает Пашутин?
        - Станислав Владиславович!
        - Замолчи! Нет, ответь мне: как? Как это могло произойти? Ведь каким-то образом ты дала повод?
        - Это к происходящему сейчас не имеет никакого отношения. Это было давно. В Сочи. Четыре года назад. Но с тех пор мы не виделись. И если бы я знала, что это ему придётся врать…
        - Погоди, погоди, так ты сказала ему правду?
        - Нет, конечно, нет!
        Я тяжело выдохнула. Но как же достало вечно оправдываться перед этими сильными мира сего. Он, видите ли, зять, она - дочь! А я рожей не вышла. И чем, интересно, провинилась? Тем, что полюбила не того человека? Тем, что имела наглость понравиться ему?
        - Когда, когда ты сказала? - вдруг резко остановился Коган. - Четыре года назад? - И понимание на его лице не заставило себя ждать. - Так это он?! Отец твоего ребёнка?
        Проклятье!
        - Да, - встала я. - Но он об этом не знает. И я, надеюсь, если узнает, то не от вас. На моей работе это никак не отразится, обещаю. Ваше поручение я выполню в точности. К следующей менструации эта мнимая беременная планирует инсценировать выкидыш, значит, инсценируем. И на этом, надеюсь, моя миссия будет закончена. Гарантировать женится он на ней или нет, я не могу. Но всё, что от меня потребуется как от врача, сделаю на высшем уровне.
        - Так ей нужна эта беременность, чтобы он женился? - с пониманием скривился Коган.
        - Так по крайней мере она сказала мне.
        - Ну вот, - злорадно усмехнулся он, - а говоришь, не обсуждали свадьбу. Ладно, идите, Эльвира Алексеевна. Никогда бы не подумал, что это скажу, но никак я не ожидал, что моя лучшая студентка, врач, - потряс он пальцем, - и будет по гостиницам… бингерл? устраивать.
        Брезгливо скривился. И это его _бингерл?_ тоже обидно резануло.
        Загадочным словом, что с немецкого можно перевести как «трали-вали» профессор Коган, а до него только император Александр Второй и его фаворитка княжна Долгорукова называли то, что мы сейчас смело называем секс или используем другие современные эвфемизмы плотских утех.   
        - Станислав Владиславович, - едва не заскрипела я зубами, - да не ходили мы в гостиницу, я на лекцию опаздывала, а он…
        - Иди уже! - рявкнул он. - Иди, Эльвира с глаз моих долой. Но знай, если мы из-за тебя не получим денег. А мы их явно не получим, если этот Верейский не женится на девчонке Пашутина. То предупреждаю: белого света тебе будет мало. Не подводи меня!
        Я онемела, глядя в его налившееся кровью лицо, на сбившуюся в сторону бабочку.
        - Давай, давай! - он вытолкал меня за дверь, не дав возразить. Но я услышала, как он добавил. - Не война вроде, в мирное время живём, а взяли моду рожать «для себя», безотцовщину плодить.
        Потерянная, оглушённая я шла к своему кабинету, и сердце стучало где-то в висках, в голове, в ушах - бесновалось от обиды, унижения, несправедливости.
        Горечь и негодование кипели в душе. Да как вы смеете! Вы - все! И не то, чтобы я испугалась старика, а было Когану уже хорошо за семьдесят - в прошлом году отмечали пятидесятилетие его профессиональной деятельности. Но мне и так было погано, а стало ещё хуже.
        Я и так измучилась, думая, что делать. А теперь, оказалось, ещё и виновата, во всём: что родила не от того человека, что его невеста тупа, раз до сих пор считает, что ребёнком можно удержать мужика, но ни этом трахается с кем попало, и даже в том, что Коган уже раскатал губу на деньги Пашутина.       
        Вместо того, чтобы послушаться и прижать хвост, хотелось воевать. В душе рос протест. И желание вцепиться в Верейского двумя руками и не отпускать как никогда казалось правильным. Не придумывать себе ничего, не прогнозировать. Что случится - то случится. Поведать ему правду о его невесте и каких-то там акциях. Рассказать о дочери. О своих чувствах. Довериться. Открыться. Пустить его в свою жизнь. И перестать уже бояться. Надоело.
        Но как нормальная здравомыслящая женщина, с принципами, взрослая, независимая, давшая слово и привыкшая выполнять свои обещания, я ведь не могла себе такого позволить. У меня семья, работа, докторская, ребёнок, пожилые родители. Мне надо зарабатывать и на что-то жить. Мне приходится прогибаться и соблюдать правила. Мне не стоит лезть на баррикады и кому-то что-то доказывать.  
        Мне было горько, обидно, больно и тошно. Ведь мне так ясно дали понять, я - никто, мои чувства - ничто, я должна делать, что скажут и не отсвечивать.
        Молча брать и делать.  
        Глава 12. Эльвира
        - Проходите, - открыла я дверь кабинета, приглашая простенько одетую, но хорошенькую девушку, что заметно нервничала.
        - Вы же Эльвира Лейман? - уточнила она.
        - Да, - нарочито повернула я к себе бейджик с груди, - это действительно моя фамилия.
        - Я домработница Юлии Пашутиной, но она сейчас живёт у своего жениха, господина Верейского, поэтому и я работаю и на него. Там и увидела вашу визитку. Юлия Владимировна ведь наблюдается у вас?
        - Совершенно верно, - выдохнула я. _Опять_Верейский_и_Юлия,_мать_её,_Владимировна!_ Мёдом им всем тут теперь намазано, что ли.
        Но стул предложила.
        Девушка присела на самый краешек, нервно теребя в руках конец шарфа.
        - Я знаю, что Юлия Владимировна не беременна, но раз она доверилась вам, значит, вы умеете хранить секреты.
        Чудесно! Просто чудесно! Теперь у меня ещё и слава врушки, или как там говорят про полицейских: продажного гинеколога, грязного дока?
        - Хранить чужие секреты моя профессиональная обязанность, - с бесстрастностью снежной лавины ждала я, что же она мне скажет.
        - Я беременна от влиятельного человека, которого не хотела бы называть, - опустила она руки, и платье обтянуло круглый животик сроком недель на двадцать. - Но мне нужно доказать, что это его ребёнок. А там видно будет.
        Хотелось стукнуться лбом о стол. Но ни один мускул не дрогнул на моём лице.
        - Что значит доказать? Вы хотите тест ДНК на подтверждение отцовства? Так это любая лаборатория сделает, зачем вам я?
        - Не только. Всё не так просто, - вздохнула она.
        А по мне так как два пальца об асфальт.  
        - Он знает о вашей беременности?
        - Нет, - заёрзала она.
        - У вас были другие половые партнёры в период зачатия?
        - Нет.
        Мои брови вопросительно приподнялись.
        - Откуда тогда эти сомнения в отцовстве?
        Она сжала губы.   
        - Половой акт был защищённым? - догадалась я.
        - Да, он надевал презерватив, поэтому вряд ли мне поверит, - одарила она меня ненавидящим взглядом.
        У-тю-тю, какие мы сердитые!
        - Как же тогда это случилось? - продолжала я допрос.
        - А это важно? - дёрнулась девушка, словно я задела её за живое.
        - Мне - не важно. Но вы ведь попросили помощи.  Логично начать с правды.
        - Он много лет использовал меня. Имел, когда хотел. Когда ему вздумается. Мог просто идти мимо, когда я убираюсь, затащить в ванну и грубо отодрать. Я же никто, так.
        «_Шёл_мимо_», «_затащил_в_ванну_», «_много_лет_использовал_», «_я_домработница_господина_Верейского_» …
        Мне резко стало жарко, когда её слова вдруг сложились в совершенно определённую картину: кто именно этот загадочный влиятельный человек.
        - И что ты сделала? - спросила я резко пересохшим горлом.
        - Взяла использованный презерватив и… - неопределённый жест в направлении своей промежности, но мне и так было ясно, как именно она им воспользовалась.
        - И чего ты теперь хочешь?
        - Я же сказала: мне нужен анализ и официальное подтверждение.
        - Нет, чего ты на самом деле хочешь, девочка? - устала я церемонится с этой хитро выделанной девицей. - Денег? Славы? Справедливости? Я слышала, на телевидении любят хороших девочек, обиженных плохими богатыми дядями. А что-то мне подсказывает, что он как раз богат, и, возможно, без пяти минут женат. Хочешь в телевизор? Или хочешь, чтобы он заплатил за твоё молчание? Или, может, чтобы заплатила Юлия Владимировна, которой твой секрет, боюсь, очень, очень не понравится?
        Я сверлила её глазами, пытаясь угадать, точно ли попала, что это Верейский? Она ведь не сильно и скрывала. И сама себя накручивала, вдруг ощутив приступ ревности. Острой примитивной банальной ревности и какой-то обиды. Что вот такие правильные, идейные, как я, молча ревут в подушку и не навязываются, потому что это я так решила - родить от него, и это мои проблемы. А смазливые «простушки», вроде этой, пользуются своей женской привлекательностью по полной и ничем не гнушаются.
        Она гордо вскинула голову и глянула на меня зло.      
        - Всё не так просто. Оказалось, что у него какое-то опасное генетическое заболевание. А я хочу, чтобы у моего ребёнка всё было хорошо или… избавлюсь от него, - резко выдохнула она, словно такое решение ей принять действительно будет непросто. - Так вы мне поможете? С обследованием?
        - Что?! - потрясла я головой, не веря своим ушам. По спине пополз холодок. - Генетическое заболевание? У Верейского?!
        - Я же сказала, что не хочу называть его имя! - недовольно пискнула она. - Это неважно.
        Неважно?! Нет, девочка моя, это теперь охренеть как важно. Это теперь касается не только тебя и твоего ребёнка, но и меня, и моего…
        От ужаса, что моя Матрёшка может быть больна, по коже побежали мурашки. Ладно, хрен с тобой, молчи, я и так выясню кто автор твоей беременности. Сравню образцы, это не сложно. И глаз с тебя не спущу.
        «Вот же кобель, а! Вот же кобель!» - выдохнула я.  
        - Но вы правы, я думаю, мне хорошо заплатят за этот секрет. Только одна проблема, - вздохнула она. - За осмотр я внесла оплату, но на все эти дорогостоящие анализы у меня пока нет денег.
        «Ушлая коза! Конечно, я права», - горько усмехнулась я на это её «пока».
        - Раздевайся за ширмой, ложись на кресло, а там посмотрим. Может, что-нибудь и придумаем, - показала я рукой.
        И уже даже придумала. Я могу провести её по программе поддержки постдипломной подготовки специалистов при университете, которую учредил фонд Пашутина. Пусть господа платят.
        Проблема в том, что бесплатно генетическую экспертизу ей можно будет пройти только в одной лаборатории - при университете. И мне придётся очень постараться, чтобы её включили в эту программу.
        Но теперь я была лично в этом заинтересована.
        Давно уже я не выписывала такую пачку направлений. И датчик аппарата УЗИ никогда так не дрожал у меня в руке. Хотя никаких нарушения внутриутробного развития я не увидела, но, возможно, и не должна была. Не все отклонения видны при обычном ультразвуковом обследовании. А я всё же гинеколог, а не генетик, и то заболевание, что она назвала, даже я слышала первый раз.
        Зато оно убедило меня в правдивости её истории - такое просто так не выдумаешь, не найдёшь от нечего делать в интернетике.
        И у меня не дрогнула рука лично набрать Верейского, чего до её визита, я бы ни за что не сделала.   
        - Привет! - обрадовался чёртов кобель, услышав мой голос, а потом явно расстроился, когда я сказала, что приглашаю его на свидание… с лабораторией. Сдать кровь и другие анализы. Как будущего отца. - Я сейчас в Нью-Йорке. Буду не раньше, чем через три дня, - улыбнулся он, не слыша, как я скрипнула зубами. - Но я обязательно буду… на этом свидании.
        Глава 13. Павел
        Она позвонила. Сама! Чёрт побери, она позвонила! Пусть по делу. Пусть как обычно была строга и профессиональна. Но она - позвонила.
        Я и не пытался скрыть улыбку, убирая в карман телефон.
        - Хорошие новости? - взяла меня под руку моя глубоко беременная сестра.
        - Ещё не знаю. Когда назначают личную встречу такого плана, трудно сказать чем она закончится, - сжал я её тёплую сухую ладошку.
        - Как всегда темнишь? А по твоему лицу и не скажешь, что ты сомневаешься.
        - А что скажешь по моему лицу?
        - Что это женщина. И далеко не безразличная тебе, - она понимающе толкнула меня плечом и не стала мучить расспросами. Знала: бесполезно. Хотя иногда мне казалось, что она моя старшая сестра, а не младшая, столько мудрости бывало в её словах.
        - Спасибо тебе, Паш, за работу.
        Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, она медленно шла рядом.
        Центральный парк Нью-Йорка. Кареты с лошадьми. Велосипедисты. Бегуны. Сегодня здесь было особенно людно и шумно. Какой-то апрельский марафон.
        Распускающиеся цветы. Воздух, пропитанный весной. А на катке Уолмана ещё лежит лёд. Машина, что его чистит, заглушила последние слова сестры, но я услышал.
        - Тань, это только твоя заслуга, что именно твой логотип выбрали для ребрендинга. Ты над ним работала, не я.
        Она посмотрела на меня осуждающе и покачала головой.
        - А мне кажется твоя. Я же помню наш прошлый разговор, полгода назад. Когда я была в панике, что опять беременна. Нам пришлось перебраться в квартирку подешевле.
        - Вам пришлось перебраться в квартиру с пандусом, чтобы заезжала инвалидная коляска. А что подешевле, ты же знаешь, ни я, ни отец не оставим вас с Марком и Митькой на улице. Не бросим, не стесним в средствах. Никогда. И дело не в аварии и увечье. И не в твоей беременности. Это аксиома. Обычная рутинная обязанность семьи - помогать своим. И всё. Прими это как должное.
        Она улыбнулась. Стиснутое её тёплой рукой плечо приятно заныло.
        - Вот умеешь ты. Убеждать. Да я и принимаю. Если бы не проклятая гордость, - вздохнула она.
        - Понимаю, - похлопал я её по руке.
        Очень хорошо понимаю. Да, смену дизайна компании я только из-за неё и задумал. Чтобы она чувствовала себя независимой, успешной. Я устроил ребрендинг, и у Татьяны теперь есть хорошо оплачиваемый перспективный проект. Но, конечно, я никогда в этом не сознаюсь.
        - А у Марка как дела?
        Задрав голову, я время от времени следил за его инвалидной коляской, что катила перед собой Юлька. А Митька, шестилетний сорванец, носился от матери к отцу. Его яркая куртка то и дело мелькала между скелетов деревьев, ещё не покрывшихся листвой.
            - Не очень, - вздохнула Татьяна. - Знаешь, как бывает. Ты здоров, молод, талантлив, полон надежд и планов. Твои картины покупают. Ты востребован, популярен. И вдруг - раз и никому не нужен. И даже не потому, что вдруг лишился ног. Марк словно выгорел, когда его вдруг перестали покупать. Стали поносить даже те, кто раньше восхищались. Нашли себе других, молодых, борзых, смелых героев. А он словно разучился писать или стал невидимкой. И хуже всего, перестал верить в себя. Начнёт что-то и бросает. Закончит и рвёт. Всё ему кажется не то, не так.
        - А что говорит психолог?
        - Посттравматический синдром. И он за всю жизнь может не пройти.
        - Я не знаю, как лечится этот синдром. Но я знаю, как создаётся популярность. Любая. Как легко покупаются все эти критики. Искусственно создаётся шумиха. Всё это и близко не стоит к таланту, дару, гениальности. Технологии, Тань. Реклама, продвижение, соцсети, хайп. Любая бездарная мазня дорастает до уровня пусть не высокого, но массово востребованного искусства с должной поддержкой и вложениями. Именно этим обычно и занимаются знающие люди - делают бабки на смазливых личиках моделек, звонких голосках певичек, или из куска холста и пары тюбиков с краской. И это суровая правда любого бизнеса. Я мог бы взяться, но не без его ведома.
        - Не надо, Паш, - покачала она головой. - Если я попрошу тебя, он этого мне никогда не простит.
        Я согласился.
        - Уверен, Марк найдёт в себе силы смириться или собраться. Это очень тяжело после успеха. И, наверно, почти невозможно, став калекой. Но не зря же говорят, что талантливый человек талантлив во всём. И он ещё найдёт себя, вот увидишь. Так что не унывай. Тебе сейчас ни к чему. Но, поверь, рано или поздно всё наладится.
        - Да я не унываю. В принципе, у нас всё неплохо. Просто ты спросил, и я что-то разнылась. Ох! - она остановилась, положив руки на живот. - Давай присядем?
        Нагретая солнцем лавочка приятно упёрлась в спину.
        - Ты то как? Как у вас с Юлькой?
        - Боюсь, всё идёт к логичному финалу.
        - Это к какому? - прищурилась сестра. Я так любил, когда в её глазах сверкали эти хитринки, как у мамы. - К свадьбе, наконец? Или всё же к расставанию?
        - А тебе какой больше нравится? - я прикрыл глаза ладонью, сложенной козырьком.
        - Тот, где ты счастлив, конечно, - улыбнулась она.
        - Хитрюга. А я думал, дашь мне совет.
        - Сомневаюсь, что он тебе нужен.
        Но на самом деле, она его дала. Когда, накормив своими фирменными макаронами с сыром, вечером провожала у двери.
        - Только не тяни с этим, что бы ты там себе ни надумал. Жизнь так коротка и непредсказуема, я теперь это точно знаю, - поцеловала она меня в щёку.
        А я и не собирался тянуть.
        Злющая и всем недовольная Юлька решила идти пешком - до гостиницы было недалеко, пару километров, через мост. И она упрямо вышагивала впереди меня в своих белых кроссовках в одиночестве.
        Я догнал её где-то как раз на середине моста.
        Ветер свистел в ушах. Вода внизу мерно поблёскивала ртутью и жёлтыми глазами фонарей. На сверкающий огнями город опускались облачные густо-сиреневые сумерки.
        - Ничего не хочешь мне рассказать?
        - О чём? - хмыкнула Юлька.
        - Ну, например, о разговоре с отцом. Ты же явно прилетела о чём-то с ним поговорить. И судя по тому, как весь день бесишься и ночевать собралась у меня, что-то пошло не так.
          - Я бешусь, потому что мне пришлось весь день провести с этой безмозглой клушей, её нудным мужем и их вертлявым сопляком. И отец тут совсем ни при чём.
        - Ты не забыла? Эта безмозглая клуша - моя сестра, - заставил я её остановиться. - Сопляк - племянник. И кучка дебилов, о которых ты всегда высказываешься столь резко - моя семья. Но, в принципе, раз они тебе столь неприятны, я с радостью избавлю тебя от их общества. Навсегда.
        - В каком смысле? - вздёрнула она подбородок.
        - В самом прямом. Мы расстаёмся, Юль. И в этот раз уже наверняка.
        - Что?! - её лицо исказила безобразная гримаса, где и недоумение, и непонимание, и возмущение сошлись воедино. - Аллё, стоять! Я вообще-то беременна.
        - А я вообще-то стою, - засунул я руки в карманы, небрежно откинув полы пальто, и опёрся на холодное ограждение.
        Молниеносно сообразив, что выбрала неправильный тон, она тут же перестроилась. А, может, до неё дошёл смысл моих слов, но она вдруг переполошилась.
        - Нет, нет, нет, коть. Нет, ты не можешь. Мы же… Ты же…
        - Собирались пожениться? Обещал твоему отцу? - заканчивал я за неё оборванные на полуслове фразы. - Я передумал. У тебя стало от меня слишком много секретов, - усмехнулся я.
        - Коть! Нет! Нет, нет, нет, - вцепилась она в рукав пальто, преданно заглядывая в глаза. - Ну, хочешь я тебе всё-всё-всё расскажу. Что ты хочешь знать?
        - Уже ничего, - покачал я головой, видя в её глазах то, чего ну никак не ожидал увидеть. Страх. Растерянность. Испуг. Неподдельный. Нешуточный. Неприкрытый.
        - А ребёнок? Как же ребёнок? - цеплялась она за свою беременность как за соломинку.
        - Ничто не помешает мне быть его отцом. Но я не буду твоим мужем.
        - Но почему? - словно уговаривала она меня передумать. - Что я такого сделала? И дело, конечно, не в моих секретах, я и раньше рассказывала тебе не всё. Тогда в чём?
        - Юль, - обнял я её. - Ты сама знаешь.
        - Нет, - всхлипнула она. Прижалась ко мне и расплакалась. Отчаянно, по-детски, навзрыд. - Нет, не знаю.
        Я сглотнул комок, подступивший к горлу.
        - Ты не моя. И я давно не твой. Мы как две разные птицы, что живут в одной клетке. Мы рядом, но мы не вместе. Давно уже не вместе.
        Шесть лет. Шесть долгих и таких коротких лет мы были рядом. Ссорились и мирились. Ладили и ругались. Обижались и прощали друг друга. Сходились и расставались. Любили и ненавидели.
        Шесть лет строили наши отношения и рушили. Возводили снова, находили в душе прощение, в сердце - теплоту. Но эта любовь в состоянии Пизанской башни, и жизнь как на вулкане - всё же не моё. Не моя.
        - Прости! - поцеловал я её в макушку, когда она перестала рыдать.
        Поднял руку, останавливая такси.
        Водитель повторил названный адрес, взял купюру.
        - Так будет лучше, - усадил я на заднее сиденье Юльку, послушную как тряпичная кукла.
        - Для кого? - всхлипнула она, вытирая нос.
        - Для всех. Для тебя. Для меня. Для ре…
        Она закрыла мне рот рукой на полуслове.
        - Отец тебя не простит.
        - Я знаю, - вытер я тушь, что грязной слезой текла по её щеке.
        - Он разозлится. Он… ты даже не представляешь, что будет, когда он узнает.
        - Я справлюсь. Ты, главное, береги себя, хорошо?
        Она кивнула. Я захлопнул дверь.
        Такси бодро отъехало и вдруг остановилось.
        - Паш! - она выскочила, оставив открытой дверь. Подбежала. Сняла кольцо, протянула мне.
        Но я не взял.
        - Ты знаешь, что с ним делать.
        Однажды она сказала: «Если я умру раньше тебя, развей мой пепел над какой-нибудь рекой. Всё равно над какой. Только воде, вечно куда-то стремящейся, но словно стоячей, то тихой, то бурлящей; то животворящей, то разрушающей; то шумящей, то поющей, такой разной и так похожей на меня, я бы доверила свою душу».
        Она кивнула. Размахнулась. И бросила кольцо в сиреневую бездну весенней ночи.
        Пусть тёмные воды этой реки навсегда сохранят наши тайны.
        Пусть это не любовь, но она была прекрасна.
        Прости меня, Так-и-не-ставшая-моей! Прости и прощай!
        Глава 14. Эльвира
        - А где находится лаборатория? - подхватив сумочку, домработница встала.
        Про себя я продолжала называть её именно так - домработница, хотя ей, наверное, больше подошло бы просто девушка. _Эй,_девушка!_ Как «Эй, человек, чаю!» А имя Ксения, как она представилась, на мой взгляд этой пшеничной блондинке со слегка вздёрнутым носиком и полновесным третьим размером груди совсем не шло.  
        При первой встрече она показалась мне совсем юной, на самом деле недавно ей исполнилось двадцать три. Вот на этот небольшой юбилей некий Господин Кобель был настолько мил, что подарил ей дорогую подвеску и заделал ребёночка. Вернее, она сама его себе заделала, сообразив, что дело идёт к увольнению.
        Уволить её, правда, не уволили - он оставил её в покое. С чего вдруг, Ксения не уточнила. Я же, обессиленная очередной бессонной ночью, проведённой за справочниками по генетике и подготовкой к лекции, слушала её откровения невнимательно, злилась и уточняющих вопросов не задавала. У меня сейчас были совершенно другие проблемы.
        Девица и так, ободрённая моим патронажем, трещала не переставая. Но я лишь невольно отмечала, что многое в её рассказе у меня теперь совсем не вяжется с Верейским.
        Например, что имел он её грубо и только когда ему хотелось, не церемонясь. Мне он казался более деликатным что ли, сдержанным, цивилизованным, не настолько примитивным, разборчивым. Но мне ли судить? Что я о нём знала? Мы и были с ним близки всего три недели. Со мной он вёл себя совсем не так.
        Как назло, в голову лезли воспоминания о его сильном теле, горячих руках, напоре и при этом трепетной нежности, с которой он относился к моему телу.   
        Девицу же, с её слов, он имел по своему желанию как хотел больше пяти лет, жёстко оприходовав почти сразу, как её наняла Юлия Владимировна. Но платил исправно и щедро, потому девушка работала и терпела. Пока, конечно, однажды, двадцать недель назад, не решила «отомстить».
        Не вязалась с бодрым видом Верейского и планами на будущее и его неожиданная болезнь. Но и здесь я находила отговорки. Генные болезни коварны и порой начинают себя проявлять и в период полового созревания, а некоторые и после тридцати, и после пятидесяти, как синдром, что назвала Ксения. Возможно, в силу возраста Верейскому казалось, что всё не настолько плохо и он, как большинство мужиков, просто отмахивался.
        Легче мне пока от этих знаний не стало. И от этих сомнений тоже.
        Но мне категорически нужны были факты и результаты анализов, поэтому я протянула ей направление и схему.
                - Медуниверситет - это много-много похожих корпусов с разными номерами, каждый из которых ещё и с литерой, - подала я ей тёплый лист с принтера.  Поставила крестик. Нарисовала стрелочку. - Мы сейчас здесь, корпус 17А. Дальше пройдёшь мимо анатомички, это 30Б, налево, а там, надеюсь, разберёшься где лаборатория. И посиди, пожалуйста, в коридоре. В кабинет тебя пригласят.  
        На экране университетского монитора я сохранила её данные в базе программы, под которую тоже попала со своей докторской диссертацией. Но, к сожалению, совсем по другой теме. Теперь бы дело за малым - получить подпись научного руководителя проекта, - если бы не характер этого самого руководителя.
        - Спасибо, - довольно улыбнулась Ксения, сгибая лист.
        - Пока не за что, - ответила я ей вслед. И сосредоточилась на заполнении пустых граф, ещё чувствуя раздражение.
        Может, потому, что попала она ко мне на приём в не лучший момент, может, потому, что я теперь места себе не находила, переживая и за своего ребёнка, да и за кобеля Верейского, которому не позавидуешь, если диагноз подтверждён, как уверяла Ксения. А, может, это тупо ревность. Но стойкое предубеждение к этой симпатичной, но себе на уме, девице не проходило. Хотя вести её беременность я согласилась. А почему нет? Я и так в дерьме по уши: одним больше, одним меньше.
        За стеной читала лекцию мой научный руководитель, профессор Калугина. Зычный голос Елены Петровны отдавался от стен маленького помещения кабинета за кафедрой гулким эхо, подавляя всё живое вокруг.
        И я вздрогнула от неожиданности, когда по столу постучала ногтями узловатых пальцев заведующая кафедрой профессор Тертицкая:
        - Зря вы, милочка, взяли работу на дом.
        Именно её одобрения и подписи я и ждала.
        Злобная, сухая, маленькая, похожая на Бабу Ягу со своей клюкой-тростью, уже лет шестьдесят Анна Михайловна читала лекции по патологии и наводила ужас на студентов, аспирантов, доцентов и коллег желчным характером, требовательностью и прямотой. В свои восемьдесят с лишним отличаясь цепким умом, отличной памятью, жёсткостью суждений, а ещё, как она сама о себе говорила, редкостной бесчеловечностью.
        «Работой на дом» она назвала Ксению. И в этом уравнении: «дом» - наша альма матер, то есть университет, а «работа» - моя клиническая работа в Центре. Я притащила клиентку клиники в университет. И профессор Тертицкая, которой я всё изложила с утра, должна была решить берёт она её в свою программу «Врождённых и наследственных заболеваний плода» или нет.
        Должна была решить на основе внесённых мной в базу данных и рассказа.
        Но я пригласила Ксению сюда, чтобы, тихо сидя в своём углу, старая сова могла лично к ней присмотреться и вынести вердикт. Ну и по объективным причинам тоже. Я откровенно разрывалась между работой и университетом, и уже получила выговор от Калугиной за опоздание, а потом и за отмену лекции, когда Матрёшка заболела. Не провести очередную я не могла, а Ксения не могла прийти в другое время. Вот и выкручивались обе.
            - Простите, Анна Михайловна, за самонадеянность, - развернулась я. - Мне кажется, случай интересный.
        - Для определения отцовства? - проигнорировала она моё предположение, глядя в монитор. И если бы я не знала какая древность с клюкой стоит у меня за спиной, по голосу подумала бы что ей не больше, чем мне. Молодой сильный голос. - И вы считаете, это может пролезть?
        - Вполне, - кивнула я. - У отца редкое генетическое заболевание. Моя клиентка узнала о нём уже после того как забеременела. Разве не помешает убедиться, что отец именно тот, кто заявлен?
        Яга хмыкнула, словно видела меня насквозь.
        - А у вас, милочка, какой интерес? Только не говорите мне, что научный. Бегает она бойко, значит, _здоров?_. Расстроенной не выглядит, значит, с ребёночком тоже всё в порядке, без патологий на её сроке. Окает - прибыла в столицу из Вологды или Костромы. Но почти незаметно, значит, живёт здесь давно и, скорее работает где-то в сфере обслуживания, чем учится. Мне продолжать или я наконец, услышу: Анна Михайловна, не губите?
        - Анна Михайловна, - сложила я молитвенным жестом руки на груди, - не губите! Она домработница одного известного господина, от него и забеременела. Пришла, попросила помощи.
        - Честное слово, всё ещё словно в царской России живём. Господа, домработницы. А вы бы и рады от неё отделаться, да… _Ранимы_жалостью_высокие_сердца,_Участье_к_слабому_ -_не_слабость_храбреца._Пьер Корнель,_ -_продекламировала она своим молодым голосом. - Гоните её в шею! Вот мой вам совет.
        Развернулась и, припадая на больную ногу, нарочито громко застучала своей тростью к выходу.
        - Анна Михайловна! Дело не в жалости. Это личное! - почти крикнула я ей вслед умоляюще, и уже паникуя.
        _Всё_пропало,_шеф!_Всё_пропало!_
        - Ну а я тут причём? - остановилась Тертицкая. Развернулась, словно именно этого и ждала. - Это, милочка, ещё хуже. Давайте всех своих подруг и родственников впишем в программу, чтобы они бесплатно обследовались от мнимых болезней.
        - Да бесплатно она и в районной консультации может встать на учёт. Но ей нужна ваша программа.
        - Не разочаровывайте меня, Эльвира Алексеевна, - тяжело опираясь на трость, вернулась она к столу. И нависла надо мной. - Вы были одной из самых толковых студенток на курсе. Блестяще защитили кандидатскую. И вдруг «редкое генетическое заболевание», - передразнила она. - Или это настолько личное, что у вас отшибло мозги, или у вас просто отшибло мозги, раз вы забыли, сколько неизученных генетических нарушений существует на сегодняшний день. Неизученных! А упомянутый вами синдром Лея известен с шестидесятых годов прошлого века и легко диагносцируется. Он, конечно, редкий. Но ничего интересного я в нём не вижу. Отправьте её на анализ генов, - она написала на листочке два ряда латинских заглавных букв и цифр и толкнула ко мне. - Будет найдена мутация, объясните, что дети с такой патологией живут крайне мало и делайте аборт. Обнаружат носительство - растолкуйте, чем это грозит будущему потомству. Ничего не обнаружат - отпустите девку с богом, пусть рожает.
        Она смотрела на меня вопросительно.
        - Дети долго не живут, если заболевание проявит себя сразу, - сглотнула я, зная, как она не любит, когда ей перечат. - Как правило, при наследовании по материнскому типу. Но здесь синдром Лея проявился в зрелом возрасте у мужчины, отца ребёнка.
        - Значит, стандартный случай наследования по Х-хромосоме. Как при гемофилии, - она зачеркнула одну группу букв и цифр из двух. И чеканила как по учебнику. А я разбиралась с этим всю ночь. - Сыновья у больного отца и здоровой матери будут здоровы, и вашей пациентке очень повезёт, если у неё мальчик. Дочери всегда носители заболевания. В следующем поколении снова может не повезти, и родится такой же больной сын, как несчастный цесаревич Алексей. Но я вас спрашивала не об этом. Вижу вас всё же больше интересует отец. А я знаете ли, неонатолог, занимаюсь детьми. И как неонатологу мне неинтересна эта патология, даже если она есть. Сходите к генетикам.
        _Дочери_всегда_носители_заболевания._ Резануло по больному. Если Верейский болен, моя девочка носитель. И этот чёртов синдром убьёт его меньше, чем за год. Всё это никак не укладывалось у меня в голове, поэтому я так настойчиво и хотела знать правду.
        В своей лаборатории при Центре я уже уточнила как они хранят образцы крови и годятся ли они для сравнения ДНК. Останется только изъять остатки образца ДНК отца ребёнка Ксении из лаборатории университета и, когда Верейский сдаст кровь, сравнить. К счастью, обе лаборатории считались общей научной базой, это будет не сложно. А вот убедить Тертицкую - я была уже не уверена получится ли у меня.
        Зазвонил телефон. Я вздрогнула. Анна Михайловна сняла трубку.
        - Тертицкая! - она выслушала сообщение, попросила минуту, прижала трубку допотопного аппарата к груди и посмотрела на меня вопросительно.
        «Из лаборатории», - всё оборвалось у меня в груди.
        - Есть подозрение, что отец моей дочери и ребёнка этой девушки один и тот же человек, - выпалила я.
        Она приподняла тонко прорисованную бровь, хмыкнула:
        - Так что же вы мне голову морочите, милочка! - А потом сказала в трубку: - Да я сейчас подпишу оба направления. На подтверждение отцовства. И на ген, - она продиктовала уже известные мне буквы и цифры.
        - На ген не надо, если окажется, что у неё мальчик, - почти прошептала я.
        Но Тертицкая смерила меня тяжёлым взглядом.
        - Берите сразу достаточно материала, с учётом, что нам могут понадобиться дополнительные исследования. Я не буду каждый раз гонять к вам пациентку. И особенно бережно с ДНК отца. Нам понадобятся ещё тесты, а это непополняемые образцы, не шикуйте там! - приказала она, на удивление быстро сообразив, что ДНК «отцов» мне, возможно, захочется сравнить. - Все врут. Всё за всеми надо перепроверять, - это она сказала уже мне, положив трубку на рычаг.
        И я как никогда была с ней согласна. Фамилию мне Ксения могла хоть президента назвать, хоть Верейского, и при этом соврать - я в любом случае должна была это проверить.
        Я уступила Анне Михайловне стул. Нацепив на нос очки, профессор вошла со своим паролем в программу. И я с облегчением выдохнула, когда нужная строчка засветились зелёным.
        «Одобрено».
        Да, я это сделала!
        Разговаривать со мной Тертицкая больше не стала - опираясь на свою клюку, покинула кабинет. Да я и не настаивала. Мне бы теперь результатов дождаться, а там видно будет.
        Довольная, я выскочила из корпуса 17А. И, обрадовавшись солнышку и трамваю, заторопилась домой. Солнышку, потому что, поверив синоптикам, выпендрилась сегодня в туфлях, а трамваю, потому что пусть ехать дольше, чем на метро, зато идти от остановки ближе.
        Я рванула сломя голову, но, едва преодолев дыру в заборе, врезалась в неожиданно возникшее препятствие.
        И чуть не сбила его с ног Верейского.
        Глава 15. Эльвира
        - Чёрт тебя побери! - прошипела я.
        - А я всё думал, откуда ты выйдешь, - подхватил он меня, едва не растянувшуюся во весь рост на мостовой. Поднял мою сумку, безвинно пострадавший букет цветов.
        Я ругалась как дворник, что из-за него пропустила трамвай. И пока скакала на одной ноге, в поисках слетевшего с ноги туфля, он оценил пострадавшую композицию как «непригодную для дарения» и швырнул в урну.
           - Могу предложить альтернативу твоему трамваю, Золушка моя, - присев, протянул он мне поднятую лодочку и кивнул головой в сторону машины. - Моя карета не подойдёт? Обещаю, в полночь она не превратится в тыкву.
        - Не подойдёт. Да чёрт побери! - засунув ногу в туфлю, уставилась я на дыру на колготках. Видимо, рванула сумкой.
        Распрямилась. Выдохнула. Оглянулась.
        Да, жалость - это плохо, жалость - это унизительно. Правильно, не зря я не жалела Господина Кобеля, даже думая, что он болен. А сейчас и подавно была отчаянно зла на него. И вид у него был слишком довольный и цветущий для умирающего, не то, что у несчастного потрёпанного букета, грустно поникшего в урне. Но, если Верейский, можно сказать, сам напросился, то букет был совсем не виноват, что я бегаю стометровки, стартуя в неположенных местах.
        - И достань сейчас же мои цветы! - скомандовала я. - Это же мои цветы? Значит, я и буду решать, когда их можно выкидывать.
        - Слушаю и повинуюсь, - послушно достал Верейский помятые розы и теперь держал на вытянутой руке.
        Мда, приложила я их неслабо. К тому же урна не выглядела стерильной. А нести домой чужие плевки… Да ну её, эту жалость!
        - Всё, можешь выкидывать!
        Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он вернул букет в мусорку.
        А мне вдруг стало смешно. А ещё легко. Ну вот же он! Жив, полон сил, прилетел. Явился не запылился.
        - Так, - выдохнула я, решив не откладывать в долгий ящик предварительную диагностику. - Руки не трясутся? Координация не нарушена? Спазмов мышц, подёргиваний за собой не замечал? Видишь хорошо? - как послушную куклу, крутила я его, приподнимая и опуская руки, приближая и удаляя от его носа палец. - Деменции не наблюдается?
        - Деменции не наблюдается, - неуверенно повторил он.
        А я с облегчением вздохнула, и… оправдала Господина Кобеля.
        - Привет! - улыбнулась, вдруг осознав, как же рада его видеть.
        - Уже и не надеялся, доктор, - развёл он руками, на которые на всякий случай посмотрел и покрутил кистями, словно убеждаясь, слушаются ли они его. - Привет!
        - Какими судьбами, Павел Викторович?
        - Приехал доложить тебе, что все положенные анализы сдал. Надеюсь, это не из-за них ты мне тут устроила осмотр с пристрастием?
        - Пока нет, - усмехнулась я. - Это так, для профилактики.
        Он тоже выдохнул, но без облегчения.
        - А ещё сказать, что я расстался со своей девушкой и теперь совершенно точно и действительно свободен.
        Гром и молнии! Что?
        - Что?! - я в ужасе округлила глаза. Адреналин после всей этой кутерьмы кипел и шипел в крови. И до сих пор с трудом верилось в реальность происходящего. Но в реальность услышанного верилось ещё меньше. - Из-за меня?
        - Ради тебя. И если серьёзность моих намерений тебя всё ещё смущает, могу предложить ближайший ЗАГС.
        - Паш, ты сумасшедший? - выдохнула я.
        И грешным делом подумала, а не погорячилась ли я, исключив деменцию, то есть слабоумие, как синдром.
        Он, конечно, и не догадывался в своих Нью-Йорках что у меня тут происходит. Что я «наградила» его медалью «Потаскун первой степени» за связь с домработницей, редкой болезнью, чуть не похоронила. И точно не предполагал какой на работе мне поставили ультиматум. Но я не смогла бы объяснить, даже если захотела, каково это, когда самые лучшие мечты сбываются как худшие кошмары.  
        - И даже справка есть, - полез он в карман. Достал какую-то бумагу. Развернул. - А, нет. Это какая-то ерунда. Справку дома забыл, - убрал он бумагу обратно. - Но, если согласишься заехать ко мне домой, покажу.
        Честно говоря, шутник из него был так себе. Но преодолеть порыв обнять его, оказалось выше моих сил.
        - А если нет? - я прижалась к его пропахшему солнцем костюму. Сколько же он простоял на улице, пока меня ждал?
        - Тогда я тебя всё равно украду, - обхватил он меня двумя руками, прижался лбом ко лбу. - Украду и никому никогда больше не отдам.
        Чёрт, меня же предупредили: не рядом с университетом!
        Но он его слов стало так тепло на душе, что я обняла его только крепче.
        Да пошли они все!
        Он вернулся. Он расстался. Он - отец моей девочки. Он лучшее, что случилось в моей жизни. Пусть я буду сожалеть о том, что сделала, чем о том, чего не сделала. И я решила реабилитировать его окончательно.
        - Скажи, тебе случайно в последние время не ставили каких-нибудь опасных диагнозов? - подняла я голову.
        - В смысле, ты боишься не болен ли я чем-нибудь? - удивился он. - Или это всё ещё в рамках твоей работы? Как там у вас это называется? Собрать анамнез?
        Проще было согласиться, чем объяснять. Я кивнула.
        - Нет, не ставили, - уверенно покачал он головой. - Я и забыл, когда последний раз в принципе болел или был у врача. За последний год точно ни разу не наблюдался.
        Я выдохнула с облегчением. Нет, это у меня деменция, а не у него, раз я поверила первой встречной, что припёрлась в мой кабинет со своими секретами.
        - Как зовут твою домработницу?
        Он удивился ещё больше.
        - Это тоже проверка? На слабоумие? Её зовут Ксения. Но не волнуйся, она нам не помешает. Юлия Владимировна съехала вместе с ней.
        - Но она же и твоя домработница?
        - Вообще-то её. А до этого работала у её отца, пока он не перебрался в Нью-Йорк месяца четыре назад. У нас она бывала даже не каждый день, а всё остальное время, пока он не уехал, работала и жила у Пашутина. Так что ты наймёшь свою, какую захочешь.
        - У Пашутина?! - явно пугала я его своими эмоциями. Но, честное слово, они меня переполняли независимо от моего желания.
        - Странная ты сегодня, Эль, - почесал он затылок.
        И трудно было с ним не согласиться. Нет, нет, я услышала, что он предложил жить вместе, нанять прислугу. Но какие же это мелочи по сравнению с тем счастьем, что он не болен, эта ушлая девка беременна не от него, и всё встало на свои места.
        - Проводишь меня? - улыбнулась я.
        - Куда?!
        - Тут недалеко. Куплю себе колготки.
        - Мн-н-н, мы идём покупать колготки? Звучит как приключение, - улыбнулся Верейский.
        И мы пошли.
        - А новые туфли не надо? - всё беспокоился он. - А, может, новое пальто? Перчатки? Шляпку? Ты, кстати, не рановато в туфли-то переобулась?
        - Так слушала утром прогноз погоды. Обещали жару.
        - Вроде большая девочка, а метеорологам до сих пор веришь, - посмотрел он на небо перед входом в магазин. А оно и не собиралось хмуриться.
        Вот только когда уже оплачивал покупку, у меня зазвонил телефон.
        И я, совсем забыв, кто рядом, услышав голос дочери, выпалила:
        - Привет, привет, мой мышонок! Как ты себя чувствуешь?
        - Хорошо, - одновременно басила и гундосила моя девочка в трубку. - Мамочка, а ты _сколо_плиедишь_?
        - Скоро, моя родная. Чего-нибудь хочешь? - я кивнула продавцу, забирая пакет. Благодарно кивнула Верейскому, открывшему мне дверь. И замерла, увидев его глаза. - Что? - прослушала я ответ дочери. - Моих блинчиков? Хорошо, напеку тебе блинчиков. Давай, до встречи, Машунь! Я уже еду.
        - А мне можно твоих блинчиков? - натянуто улыбнулся Верейский.
        Так же натянуто, словно к голове привязали нитку и дёргали, мелко закивала я.
        - У тебя… дочь? - словно смахнули улыбку с его лица.
        - Паш, я же предупредила. У меня семья, отношения.
        - Ты ничего не сказала про детей.
        - У меня один ребёнок. Маленькая дочь, - всматривалась я в его лицо, пытаясь угадать о чём он сейчас думает. Что чувствует. И его играющие желваки мне совсем не нравились.
        Он молчал.
        - Ей три года. Она очень похожа на отца. Но мы с ним расстались.
        Одна его иронично изогнутая бровь взлетела вверх.
        - То есть тот, кто сейчас с тобой, даже не её отец?
        - Не осуждай. Да, так сложилось, ты в моей жизни не единственный мужчина, - улыбнулась я и поторопилась сменить тему. - А предложение меня подвезти ещё в силе?
        - А предложение накормить меня блинчиками?
        - Паш, она болеет. Температурит. Сопливит. Но если ты не передумаешь, к тому времени как она поправится, я вас познакомлю. Мы же никуда не торопимся?
        - Определённо, нет. До закрытия ЗАГСа ещё полдня, - улыбнулся он, глянув на часы.
        И это был хороший знак, раз он снова начал шутить.
        - А с тем парнем, что живёт с вами, тоже познакомишь? - спросил он уже в машине.
        - Он с нами не живёт. Мы встречаемся. Но если хочешь, познакомлю.
        - Честно говоря, нет. Боюсь, он мне уже не нравится. А если мне кто-то не нравится, мне очень трудно быть вежливым, - хрустнул он костяшками пальцев.
        В этот раз промолчала я.
        Нам ещё столько всего нужно друг другу сказать. И я боюсь даже думать, как он отреагирует, когда узнает, что Матрёшка его дочь.
        Но любая дорога начинается с первого шага, и его мы только что сделали.
        Глава 16. Павел
        Дочь. У неё - дочь.
        Не знаю, меняло ли это что-то для меня, но почему-то было больно.
        Странное чувство, когда хочется вскрыть грудную клетку и достать оттуда то, что не даёт покоя.
        Я ударил ладонью по груди, чтобы оно уже там отныло. Конечно, не помогло.
        На город опустился вечер. И весь мегаполис лежал как на ладони перед панорамным окном, у которого я стоял. Сверкал огнями. Дышал выхлопными газами спешащих машин. Живой, таинственный и такой же одинокий.
        Даже с Юлькой прощаться было легче, чем осознать, что за эти четыре года после встречи с Эльвирой я не так уж многого и достиг. Так, куда-то постоянно летал, с кем-то без конца встречался. Суетливое. Деловое. Важное. Но пустое. А она родила дочь. У неё есть маленький тёплый комочек, который ждёт её по вечерам, болеет, любит её блинчики, да и просто любит.
        Почему-то вспомнилась девочка, что я встретил в клинике. Ямочки, кудряшки, маленькая ладошка. Никогда не думал каким я буду отцом. А пора бы! Но в душе одиноким псом скулило другое: я хочу быть частью её жизни. Её и её дочери. И мне было невыносимо думать, что она сейчас не со мной.
        Чтобы не рвать душу, я вернулся к тому, с чего начал этот вечер: ощущению как быстро, легко и почти незаметно исчезла Юлька.
        Да, поплакала немного. Не без этого. Я тоже, расставшись с ней, ночь пил - шесть лет жизни не смахнёшь как пыль с мебели.
        Но вчера, собирая вещи, Юлька что-то напевала. Мурлыкала радостно, словно обрадовалась, что всё решилось именно так. Словно она возвращалась не в дом отца или в свою квартиру - не знаю где она в итоге решила зависнуть, - а уходила к кому-то, кто был для неё сейчас важнее, чем я. И плевать она хотела и на свадьбу, и на ребёнка. Впрочем, ей всегда на всё и всех было плевать. Поэтому, наверно, нам так трудно было вместе.
        - Простите, Павел Викторович, - раздалось за спиной вежливое покашливание.
        Ах ты чёрт! Её домработница. А я и забыл, что она заехала забрать оставшиеся вещи.
        - Ксения, - развернулся я от окна.
        - Могу я взять вазу? Юлия Владимировна просила…
        - Да бери, не надо ничего объяснять. Это её ваза. Она привезла с Лидо. Муранское стекло. Бла-бла-бла.
        Я смотрел как девушка неловко прижала к себе блестящий глянцевыми боками предмет. И сообразил почему так высоко, только когда широкий свитер вдруг обтянул ещё небольшой, но уже хорошо заметный живот. Я даже онемел. И тут же вспомнил, что про неё зачем-то спрашивала Эльвира. Только никак не мог вспомнить что именно. Мне словно голову в тот момент напекло - так я себя чувствовал, когда она стала задавать свои неожиданные вопросы, а я всё не мог собраться с мыслями, ещё не веря, что она вдруг вышла из глухой обороны и дала мне шанс.
        - Вам помочь? - не подав вида, что заметил её интересное положение, я показал на потолок. - А то этот плафон из той же коллекции. Могу снять.
        - Плафон? - растерялась девушка. Видимо, про него указаний не было.
        «А она всё же хорошенькая!» - невольно отметил я. Но мне в её лице всё время чего-то не хватало. Интеллекта? Эти приоткрытые губы. Пустой взгляд. Всегда пустой, словно она что-то забыла и никак не могла вспомнить, как сейчас, когда не знала, что делать с несчастным плафоном.
        - Скажите Юлии Владимировне, что, если он ей понадобится, я пришлю, - решил я за неё трудную задачу.
        - Спасибо, - вымученно улыбнулась она, но не уходила, словно хотела что-то сказать, но не решалась.
        Я склонил голову, рассматривая её, неловко мнущуюся посреди гостиной.
        Наверно, она бы неплохо смотрелась на экране. В немом кино. Было в ней что-то несовременное что ли. Или я просто придирался, потому что она мне не нравилась?
        Как-то Юлька обмолвилась, что её отец трахает домработницу. И помня, как и моего отца всегда прельщали такие тупые кукольные мордашки и пышные девичьи грудки, меня как отворотило. Хотя не так уж она была глупа, как казалась.
        Однажды, когда она только появилась в доме, - не здесь, впервые Юлька притащила её на виллу в Антибе, - эта засранка пыталась меня соблазнить. Я сделал вид, что ничего не заметил. Ни её футболку на голое тело, а на ней не было даже трусиков. Ни выскользнувший из руки шланг, обливший её с ног до головы. Ни глубокий балетный наклон, что она сделала, стоя ко мне спиной. Я уже сказал, что на ней не было трусиков?
        В общем, чисто технически переспать с ней было нетрудно. Но я не хотел походить на своего отца и, тем более, на господина Пашутина, видимо, тоже падкого до пролетарского тела. Я считал себя разборчивым и даже привередливым.
        Вот только её живот… И теперь я думал: а не от Пашутина ли она беременна?
        Как же хотелось уже послать дьяволу в задницу и его, и его дочь, и все их заморочки. Послать и забыть. Но это вряд ли пока получится. Ведь я ещё не сказал ему, что свадьбы не будет. И он мне, конечно, такого оскорбления не простит.
        Вот только и у меня нет запасной жизни, чтобы прожить её так, как хочет он или мой отец. И я ни перед кем ни собираюсь оправдываться за то, что поступаю как считаю нужным.  
        - У вас ещё есть ко мне какие-то вопросы? - упёрся я взглядом в так и стоявшую столбом девицу.
        - Нет, - смутилась она и собралась выскочить из комнаты, но мой следующий вопрос заставил её остановиться.
        - От кого вы беременны?
        Она споткнулась словно подстреленная. Замерла. Медленно развернулась. От ужаса кровь отлила от её лица. Из рук чуть не выпала ваза, что она так и держала. И я бы не двинулся с места, чтобы подхватить венецианский ширпотреб, но девушка сама удержала скользкое стекло.
        - От Владимира Олеговича, - посмотрела она на меня умоляюще.
        - Уверены?
        Она кивнула.
        «Что и следовало доказать!» - усмехнулся я.
        - А Пашутин знает?
        - Нет, - качнула она головой и распрямила плечи, словно готовясь к расстрелу или допросу.
        Но я ни о чём не собирался больше спрашивать.
        - Поздравляю! - равнодушно пожал я плечами. И подумал не без злорадства: а ведь это чертовски хорошая новость. Просто чертовски!  
        - Павел Викторович… - качнулась девушка ко мне, но шагнуть побоялась. И правильно сделала. - Пожалуйста…
        - Вы можете идти, Ксения, - остановил я её ледяным взглядом. - Спасибо за вашу работу и заботу о моём доме. Но если мне понадобится эта информация, я её использую, независимо от того понравится вам это или нет.
        - А если я её куплю? - нервно сглотнула она. - Расскажу то, что вам понравится, если вы обещаете никому ничего не говорить?
        - Серьёзно? - взлетели на лоб мои брови. - А если мне не понравится?
        - Понравится. Обещаете?
        Честно говоря, я и не собирался болтать. Просто предпринять кое-какие действия на опережение. Искренне надеясь, что они мне не понадобятся. Скоро её живот и так будет виден.
        Но раз она настолько испугалась, что торгуется, почему бы и нет.
        - Обещаю. От меня _он_ не узнает.
        - _Никто_ не узнает, - поправила она.
        А я говорил: девчонка не так глупа, как кажется.
        - Никто не узнает, пока это уже не будет новостью.
        Она набрала в грудь воздуха, даже рот приоткрыла, но в этот момент зазвонил телефон.
        «Вот чёрт! Вспомни нечистую», - глянул я на экран. Звонил Пашутин.
        - Говорите, Ксения! - убрал я раздражающий звук, хотя входящий не сбросил.
        Но звонок её спугнул. Она передумала.
        - Нет. Используйте как вам угодно, - шагнула спиной к двери. - Всё равно скоро все узнают.
        И выскочила из комнаты.
        Проклятье! И как теперь с этим жить? Вот что она, зараза, хотела мне сказать, но так и не сказала?
        «Но как же ты не вовремя!»   - с раздражением ответил я на входящий. И едва успел отодвинуть от уха трубку: злобный голос несостоявшегося тестя меня чуть не оглушил.
        - Да как ты мог?.. - рычал он как медведь. - Ты же мне, сука, обещал!
        - Владимир Олегович!  Рад, что вы поправились, - ответил я, всё ещё опасаясь за свои барабанные перепонки.
        Хотя пофиг уже на перепонки, сейчас я горько жалел, что не сделал по-своему, когда собирался поставить в известность Пашутина ещё в Нью-Йорке. Юлька сказала, что отец плохо себя чувствует и просила не сообщать ему о нашей размолвке сразу. Подождать недельку, он всё равно собрался домой. И, надеюсь, последний раз в жизни, я её послушал. Пашутин явно прилетел, увидел её вещи, а может и её саму. И всё узнал. Сам. А я теперь выглядел трусливым сопляком, которому не хватило смелости признаться.
        Чёрт! Ударил я ладонями по рулю, выезжая с парковки.
        Чёрт! Чёрт! Чёрт!  Хлопнул дверью машины, подъехав к их дому. Пнул колесо. И стукнул костяшками пальцев в стену, пока ждал, когда мне откроют дверь.
        А потом вместо «здрасьте» получил по морде.
        Глава 17. Павел
        Я не стал блокировать удар, увидев багровое от ярости лицо Пашутина и рассекающий воздух кулак. Лишь слегка уклонился и, отлетев в сторону, на ногах всё же устоял.
        - Папа! - взвизгнула Юлька. - Прекрати! Тебе станет плохо!
        Она кинулась отцу наперерез, предательница! Ну а чего я ещё ожидал от брошенной женщины?
        - И вам не хворать, Владимир Олегович, - вытер я пальцами кровь с рассечённой губы. И, посмотрев на бывшую невесту, криво усмехнулся.
        А как же _давай_никому_пока_не_говорить_о_беременности_? А как же _я_позвоню,_когда_отец_прилетит_? _Фу-фу-фу,_я_не_такая_как_все_эти_тёлочки_и_сучечки._
        Такая! Ещё какая _такая_! Типичная «девочка».     
        Но совру, если я этого не ожидал.
        - Я никому не позволю обращаться с моей дочерью как с проституткой, - отодвинул её Пашутин в сторону, словно говорил не про Юльку, а про какую-то мифическую дочь, которой сейчас не было в гостиной.
        Руки у него слегка тряслись. Голова тоже совершала какие-то лёгкие подёргивающие движения. И признаться, выглядел он не столько разъярённым, сколько нездоровым.  Но голос у него от этого слабее не стал.
        - Сукин ты сын! - заорал он, стискивая руки в кулаки. - Ты сделал ей предложение! Ты заделал ей ребёнка! Ты обещал, в конце концов! Вот здесь на этом самом месте, ты обещал мне, что женишься. Говорил, что это даже не обсуждается. И что теперь? Трепло!
        - Видимо, я передумал, - выдернул я из коробки бумажный платок, вытер пальцы. Кровавое пятно расплылось по пористой бумаге. Смяв салфетку, приложил к губе. К счастью, рассекло её изнутри, о зубы, и кровило уже несильно.
        - Ах, ты передумал? И, думаешь, я оставлю это так? Жалкий балабол! Думаешь, это сойдёт тебе с рук? Надеешься, вот так просто отделаешься? - летели в меня словесные гром и молнии.
        - Пап, не надо. Не нервничай, - заботливо погладила Юлька отца по плечу. И брезгливо сморщилась, глянув на меня - Он того не стоит. Твоих нервов. Твоего здоровья. Присядь. Успокойся.
        Смерив меня очередным уничижительным взглядом, она махнула строгой сиделке, что, видимо, прилетела с отцом. По крайней мере выглядела она именно как сиделка. Чопорная, строгая, вся какого-то мышиного цвета от пучка волос на затылке до стоптанных туфлей. Она вызывала неприятные ассоциации с домами для душевнобольных. И стояла так, словно только и ждала, когда её позовут.
        Запахло лекарствами. Застучало стекло графина о стакан.
        Плеск воды. Шуршание таблеток в пластиковой банке. Тяжёлый вздох дивана, на который всё же опустилась задница хозяина дома.
        Пашутина усадили. Заставили что-то выпить, что-то сунули под язык, что-то укололи, задрав рукав. И автоматический тонометр пискнул, прежде чем с мерным гудением начать закачивать воздух в манжету.
        - Думаешь, я приму твои жалкие извинения? - из-за таблетки во рту слова Владимира Олеговича прозвучали невнятно.
        Но я разобрал. И хотя в упор не помнил в каком месте его нескончаемого монолога я извинялся, промолчал.
          - Считаешь, это нормально? Разорвать отношения, когда твоя баба ждёт ребёнка? Считаешь я это допущу? - жевал он вопросы вместе с таблеткой и морщился.
        - Считаете, можете меня заставить? - вздохнув, опёрся я на край стола спиной, пока он пил, неприятно стуча зубами о стакан, что помогала ему держать сиделка - его рука тряслась.
        - Заставить? - отшвырнул он стакан.
        - Папа! - недовольно взвизгнула Юлька, которую окатило водой.
        Но Пашутин её словно не заметил, испепеляя меня взглядом.
        - Нет, ты, сука, женишься добровольно и по собственному желанию. Потому что дал слово! Потому что ты мужик или жалкий трус?  
        - Трус как раз и женился бы. Без вопросов и разговоров. А я - нет. От ребёнка я не откажусь. Если он мой, - посмотрел я на Юльку, а потом повернулся к её отцу. - А вот связать свою жизнь с бабой, что притаскивается домой под утро в засосах, увольте, - я оттолкнулся от стола, встал. И снова посмотрел на бывшую невесту. - Честно говоря, мне давно плевать с кем ты трахаешься, дорогая, но хотя бы отца в заблуждение не вводи, - я швырнул в мусорную корзину салфетку и направился к двери. - У меня всё, дамы и господа. Счастливо оставаться!
        - А ну-ка стоять! - прозвучал мне в спину громкий голос. - Я ещё с тобой не закончил.
        И будь в этом кресле не Пашутин, я бы и шага не замедлил на такой тон, и бровью не повёл. Но этого человека я по-своему уважал, он был частью моей жизни и моей семьи, независимо от того вместе мы с его дочерью или нет, поэтому я остановился. Развернулся.
        - Владимир Олегович, не тратьте время и силы. Я не передумаю.
        - Выйди! - приказал он дочери.
        - И не подумаю, - упёрла она руки в бока, глядя на меня с ненавистью. - Ах, теперь, значит, я во всём виновата? Я, значит, шлюха и забеременела неизвестно от кого? Такой теперь у тебя план, да? Во всём обвинить меня?
        - А ты считаешь я настолько идиот, что ничего не замечаю и не понимаю? Эти синяки, слёзы, перепады настроения. Твои истерики. Молчаливые постельные забастовки.
        - Я беременная, дебил. Это гормоны, ясно? А хочешь тест на отцовство, так давай сделаем, делов-то, - фыркнула она.
        - Я хочу? Я? Сама ты дебилка, - хмыкнул я. А потом засмеялся.
        Мне и правда стало смешно. Я вдруг понял, почему она так легко ушла, почему напевала, собирая свои вещи. Она ведь была уверена, что папа всё порешает. До сих пор уверена, что порешает. Что никуда я не денусь. Как всегда. Всё равно.
        Я ведь ляпнул про её синяки не потому, что наболело. Я и так был уверен, что ребёнок мой, но она с кем-то трахается. И совершенно точно мне на это было наплевать. Не плевать мне с кем сейчас Эльвира. Потому что ревность - это чувство собственное, мучительное сомнение в чьей-либо любви, преданности и верности. А любовь и верность я мучительно желал совсем от другой женщины, не от Юлии Пашутиной. Отношениями с этой, что стояла сейчас, уперев кулаки в бока, я был сыт по горло.
        - Выйди, я сказал! Погуляй вон с собакой, - сменил Пашутин тон на более мягкий, обращаясь к дочери, но суровый взгляд из-под бровей не смягчил. - Юля, я прошу.
        - Ладно, - подхватила она с подушки шавку, такую мелкую, что я её даже не заметил.
        И даже удивился, что Пашутин обзавёлся питомцем. Впрочем, он меня сегодня удивлял не переставая. Например, тем, что серьёзно болен. Возможно, пережил сердечный приступ, инфаркт или инсульт, от которого ещё не оправился. А ещё, что так просто не собирался меня отпускать.
        Чувствуя, что заживо варюсь, я скинул пальто на спинку стула я присел напротив Пашутина в кресло, готовясь удивляться ещё больше.
        - А я ведь относился к тебе как сыну, - процедил он сквозь зубы, когда Юлька хлопнула дверью. - Думал, породнимся, свой бизнес тебе доверю, раз уж бог мне сына не дал. А теперь, - он стиснул зубы, и неприятно ощерился, растянув губы в подобие улыбки.
        В его отцовские чувства я не верил. Как и в приступ великой щедрости. В то, что Юльку он решил пристроить в надёжные руки - легко. В то, что хотел, чтобы я присмотрел за его активами - охотно. Но исключительно в качестве управляющего, то есть его план - воспользоваться моими личными ресурсами и знаниями в своих целях, называя их «семейными» интересами. Он даже акции «Север-Золото» обещал не мне, а дочери, когда она выйдет за меня замуж. А она уже по настоянию отца должна была отдать их мне в доверительное управление. И то, что речь он заведёт именно про акции, даже не сомневался.
        - Думаю, тебя не удивит моё предложение. - Голова его продолжала как-то нехорошо дёргаться, чего я раньше за ним никогда не замечал. Он откашлялся. - Но, если ты женишься, я отдам семь процентов «Севера» не Юльке, а лично тебе.
        Я тяжело вздохнул.
        - Тот неловкий момент, когда продаёшь дочь за большие деньги, но забыл спросить, а нужны ли они мне? И ваша дочь, и ваши акции.  
        Он нахмурился, словно смысл моих слов до него не дошёл. И меня не на шутку встревожил его рассеянный взгляд. Может, он поэтому и перебрался в США, чтобы лечиться там, и, скорее всего, анонимно. Потому что слабость владельца компании - это очень плохо для бизнеса. Может, потому он практически нигде больше и не появляется. Меньше стал общаться с отцом. И, похоже, не посвящал в свои проблемы даже дочь. Она и не знала, пока ей не приспичило к нему приехать.  
        - Владимир Олегович, - кашлянул я. - Для меня не имеют значения деньги, акции и прочие материальные ценности, когда речь идёт о женщине. Если бы у нас с Юлей всё было хорошо, я бы женился даже не будь у неё за душой ни гроша. Но мы слишком долго прожили вместе, чтобы понять: я не смогу сделать её счастливой. Мы расстались именно поэтому. Это не любовь.
        - Любовь, морковь, - передразнил он, словно вновь обретая ясность ума. Много ты понимаешь. А знаешь поговорку: стерпится - слюбится?
        - Ну, значит и не слюбилось, и не стерпелось, - вздохнул я. - Мы всё же не один день прожили вместе, и даже не один год. Я искренне хочу, чтобы она нашла человека, с которым будет счастлива. И всё. Я не буду её ни покупать, ни продавать. И сам не продаюсь и не покупаюсь. Делайте со своими акциями что хотите, на моё отношение ни к ней, ни к вам это никак не повлияет.
        - Ах ты урод! - скривился он, явно уязвлённый. - Бросил беременную бабу и думаешь прикрыться всей этой пафосной ботвой? Думаешь, тебе сойдёт это с рук? Так ты не на того нарвался, мальчик!
        На колу мочало!
          - Ой, всё, - встал я. Этот спич слепого с глухим меня не на шутку достал. - Всё, что хотел, я сказал. Поправляйтесь, Владимир Олегович. Хорошего вечера… дядя!
        Я подхватил пальто и вышел на улицу.
        - Уходишь?! - подняла на руки трясущуюся от холода собачонку Юлька, всматриваясь в моё лицо с надеждой.
        - А ты чего ждала? Что я останусь? Передумаю? Серьёзно?!
        Она качнула головой, всё ещё всматриваясь в моё лицо так, словно ждала, что я сейчас вдруг улыбнусь и скажу: «Сюрпра-а-айз! А ты, глупенькая, поверила?» И прижму её к себе.
         Но я этого не сделал, и она вдруг шагнула назад, словно не тогда на мосту, а именно сейчас, только что я сказал, что мы расстаёмся.
        - Но ты же передумал четыре года назад, - хмыкнула она. - Откуда ты тогда приехал? Из Сочи? И тоже был весь такой на разрыв, в глазах тоска, в груди боль. Вещи собрал. Тогда я тоже думала: всё! Ушёл. К ней. Кем бы она ни была. А ты ничего, потаскался, вернулся, - она потянулась носом к мордашке собачонки, словно разговаривала не со мной, а с ней. - Потом обещал жениться, клялся отцу, что твои слова ничто не изменит. И вдруг тоже передумал. Да, Пуся? И снова в глазах тоска и тот же голод, - она подняла ко мне лицо. - Мечешься, рвёшься с поводка, как щенок. Так я не держу, Паш. Беги, трахни уже её, если тебе так надо. Только ведь опять ничто не помешает тебе передумать, уйти от неё и снова вернуться ко мне. Да, гуттаперчевый мой?
        - Нет, - покачал я головой. - От таких, как она, не уходят. А я не нуждаюсь в твоих разрешениях. И закроем уже эту тему, Юль. Скажи мне лучше, что с твоим отцом?
        - С отцом? - фыркнула она, словно я выскользнул из рук, как скользкая рыба. Сорвался с крючка этого пустого разговора, который она ещё не закончила. - С отцом всё в порядке. Подумаешь, гипертония обострилась. Был сердечный приступ, но он поправляется.
        - А что говорят врачи?
        - Знаешь, что? Ты раз свалил, давай вали, - разозлилась она. Как обычно, пытаясь вернуть себе инициативу. Потому что только она могла менять тему разговора. Она - бросить меня, не я.  Она - уйти. И сказать последнее слово. Всегда она. Первая, лучшая, главная. Но в этот раз всё снова шло не по её сценарию. И она взбесилась. - Тебя это больше не касается, понял? Займись лучше своими проблемами, я у тебя их сейчас будет выше крыши. Обещаю!
        - Спасибо, что предупредила, - улыбнулся я. - И тебе не хворать, Юлия Владимировна! Ты главное, береги себя!
        - Да засунь ты свои пожелания псу под хвост, Павел… Викторович, - развернула она задницей кверху крошечную собачонку, равнодушно посмотрела, как та поджала хвостик и обратилась к нему. - Да, Пуся? Вот сюда пусть засунет.
        Хотела ещё сказать что-то непременно гадкое, резкое, обидное, но у неё в кармане зазвонил телефон.
        Кровь отлила от её лица, когда она глянула на экран. Прижав телефон к уху, смерила меня испепеляющим взглядом, но я так явственно увидел под презрением страх, что невольно остановился, прислушиваясь к разговору, когда она развернулась и пошла в дом.
        - Приехать?.. В воскресенье?.. Я поняла, но зачем?.. - она взялась за дверную ручку, забыв про меня. - Поговорить?.. Ну хорошо, - согласилась она, явно неохотно. - Да, я постараюсь.
        В её опущенных плечах было что-то настолько обречённое, что мне даже пришлось напомнить себе, что меня это больше не касается. Она всё равно не сознается, даже если влипла в какие-то неприятности. Не пожалуется, не поделится. И мне пора уже заканчивать с ней нянчиться. Потому что именно так я каждый раз и возвращался. Я уходил, а она, как специально, тут же влипала в какую-нибудь передрягу. Я бросался её спасать. Всё разрешалось. И я снова оставался.  
        Дверь за ней закрылась. Я щёлкнул брелоком сигнализации и завёл машину.
        И по дороге набрал ту, что занимала мои мысли куда больше, чем саднящая разбитая губа, беременная от Пашутина домработница, его болезнь, и беременная от меня Юлька.
        - Эль, у тебя какие планы на выходные?
        Глава 18. Эльвира
        Я прикусила губу. Сжала зубами, закрыв глаза.
        Какой же у него волнующий голос. Особенно по телефону. Эти бархатные нотки, как тихое рычание льва, покорившего свою строптивую львицу. Придавил её лапой к земле и вожделенно требовательно заурчал.
        Приоткрыв один глаз, я покосилась на часы.
        Боже, мы проговорили до утра. Не удивительно, что в голову лезут всякие глупости. Но чем дольше я его слышу, тем больше хочу. Здесь, рядом, в своей постели, в своей жизни.
        А ведь началось всё с невинного вопроса. Но ни у кого до сих пор не хватило сил первым положить трубку.
        Не хотелось расставаться.
        Я слышала, как скрипит его матрас. Он - как хрустит моя подушка.
        Привязанная коротким зарядным шнуром телефона к розетке, я лежала на самом краешке кровати, глядя на мирно сопящую Матрёшку, и только это спасало меня от чего-нибудь постыдного. Например, пригласить его в гости в три часа утра. Хотя уверена: он бы примчался. Но объяснить мелкой кто этот дядя, что оказался утром в моей постели, было бы пока непросто.
        - А помнишь, как мы поднимались на Домбай? - спросил он.
        Тридцать градусов жары на земле и снег на вершинах. Как ты кутал меня в свою куртку, а потом за сумасшедшие деньги купил какую-то вязаную шаль, спеленал и назвал матрёшкой? Помню ли я? Я так твою дочь теперь зову.
        - Паш, - прошептала я. Глаза уже не открывались. Накатывал густой, как туман над Домбаем, сон. Жёсткий матрас казался мужским плечом. И я слышала, как Верейский дышит в трубку - ждёт, что я скажу дальше. - Я сейчас, кажется, усну.
        Он тихонько засмеялся.
        - Спокойной ночи, моя красавица. Люблю тебя. До завтра.
        «И я тебя», - прошептала я опустевшей трубке.
        А утром, глотая таблетку от головной боли, ругалась на чём свет стоит.
        На себя. На него.
        - Дурачки дурацкие, - накладывала я Матрёшке на тарелку омлет и ворчала.
        - Кто _дулачки_? - засмеялась она. Перекладывая ложку из правой руки в левую, она никак не могла определиться какой есть.
        - Твоя мама и один… хороший человек, которому она не давала всю ночь спать.
        Господи, мы же взрослые люди! Ну что нам помешает поговорить днём? Тем более, мы сегодня встречаемся. Нет же, болтали как влюблённые подростки до утра.
        Но это подросткам всё ни по чём, а у меня-то голова теперь от недосыпа раскалывалась.
        - Ко? - Матрёшка всё же определилась с рукой. Возила по тарелке ложкой в правой, но помогала пальцами левой. И надо, наверно, что-то с этим делать. Но п?сать в горшок, есть вилкой и правильно выговаривать слова её учила бабуля. А я… я её так любила, что разрешала всё, если только это не во вред. Пусть ест как может. Лишь бы ела.
        - Нет, не Костя, - покачала я головой и глянула на часы.
        Костя должен был прийти минут тридцать назад. За вещами.
        В груди кольнуло. Как и каждый раз, когда я думала о Косте.
        Отвратительное чувство - смесь жалости, стыда и сожаления.
        Стыдно, что мне до сих пор не хватило духа сказать ему, что вряд ли мы к нему приедем. Даже в гости. Я всё тянула, в надежде, что не придётся резать по живому, само отвалится. Что он уедет и всё само рассосётся без ненужных трудных разговоров.
        Стыдно, что вчера он устраивал «проводы», собирал друзей, а я не пошла.
        Конечно, он расстроился. Ждал и надеялся до последнего, звонил. Конечно, я сослалась на то, что очень устала и буду там своим кислым видом портить ему всё застолье. Но, конечно, мы оба прекрасно понимали, что дело не в этом.
        Мама в итоге весь вечер осуждающе вздыхала. Так и не заставив меня пойти, уехала. Но оставила, словно в наказание, у входной двери мешок с мусором: вечером же по каким-то странным поверьям мусор выносить нельзя.
        И теперь я смотрела на этот вонючий мешок и эгоистично думала: дождаться Костю или одеться и быстренько вынести самой?
        И что я могла сказать маме? Да, я невыносимо сожалею, что Костя встретил именно меня. Ту, что его не заслужила. Да, он хороший человек. И мне очень жаль, что его больше не будет в нашей жизни. Жаль, что он уезжает так далеко, мы не сможем даже просто видеться, дружить семьями, встречаться по выходным, ходить друг к другу в гости. Но никто из нас не виноват, что я его не люблю.
        Я решила, что ещё не совсем пропащий человек, раз совесть всё же победила и, оставив Матрёшку перед телевизором с мультиками, в тапочках на босу ногу я рванула на мусорку.
        Ленивые собаки и не думали уходить, грея на солнышке у тёмно-зелёных контейнеров впалые бока, когда я снайперски метнула завязанный пакет в самый центр композиции из разноцветных мешков с сомнительным содержимым прямо над их головами.
        Довольная своим трёхочковым броском, вывернула из подворотни. И застыла.
        У подъезда стояла машина Верейского. А Костя, припарковав свою машину напротив, как раз переходил узкую улицу.
        Он, закончивший манёвр, и ноги в дорогих кроссовках, шагнувшие из машины, оказались на тротуаре одновременно.
        Один - опоздавший почти на час, второй - приехавший почти на два часа раньше назначенного срока, они не должны были встретиться. Но временная кривая сделала коварный изгиб. И я застыла между ними в растянутых трениках, бабушкиной кофте и стоптанных тапочках. Упс!
        - Привет! - улыбнулся Костя.
        Его руку при всём желании нельзя было назвать лапищей. Но когда она легла на мою талию и привлекла к себе, то показалась медвежьей лапой, не заметить которую ну никак было нельзя, а я так этого сейчас хотела.
        - Привет, привет! - виртуозно уклонилась я от поцелуя ни жива ни мертва как Мёртвая Царевна. И, признаться, её вариант - упасть и притвориться дохлой - меня бы сейчас очень устроил. Но где там! - Господин Верейский! - вежливо кивнула я.
        Стоящий у дорогой машины Павлик был, конечно, не тот пионер-герой, что много болтал и поплатился за это жизнью. Того несчастного мальчишку по фамилии Морозов и помнила то только моя мама да её поколение. Но было чувство, что если Павлик Верейский сейчас скажет чего не следует, то повторит подвиг пацана, и я ему в этом помогу.
        Но это чувство не отпускало ровно до того момента как он открыл рот.
        - Эльвира Алексеевна, - кивнул он. - А вы здесь живёте?
        - А вы? - ничуть не облегчила я ему задачу. Потому что не надо, господин бизнесмен, являться заранее, и ставить девушку в неловкую ситуацию.
        - Э-э-э, - приподнял он одну бровь. - Заехал к товарищу. Жду, когда он освободится, - показательно глянул на часы. - Рано заехал.
        Я с пониманием кивнула: определённо рано. Обернулась к Косте. А тот, как любой нормальный мужик, протянул Верейскому ладонь для рукопожатия.
        - Константин.
        - Павел, - энергично пожал её Верейский.
        Закончив этот обмен самцовыми обнюхиваниями, мы с Костей как бы пошли. Как бы даже как ни в чём ни бывало. Хоть я и не помнила, как именно мы оказались в подъезде.
        - Муж твоей клиентки? - обескуражил меня Константин, поднимаясь позади по лестнице.
        - С чего ты…
        - Я видел его в клинике. Это на него тогда налетела Матрёшка в коридоре.
        О, чёрт! А если и Верейский Костю запомнил - по его лицу ни черта было не понять, - то запомнил и мою девочку.
        «Чёрт, чёрт, чёрт!» - про себя ругалась я. И хрен его знает, что чувствовала. Какой-то душевный скулёж. Что вот, он её уже видел, и всё как-то внезапно. А хотелось как-то не так. Но как я и сама не знала.
        В общем, душа томилась как щи под закрытой крышкой, совесть грызла, как мышь корку в углу, а я придумывала какие-то дурацкие сравнения, вместо того, чтобы думать, как вручить Косте свой подарок, и чтобы выглядел он при этом не как прощальный. Не настолько окончательно.
        Костя принёс Матрёшке сок с трубочкой, как она любила. И пока помогал проткнуть фольгу, я топталась в дверях, пряча за спиной купленные часы.
        Времени у Кости сегодня было в обрез: работа, дежурная смена. Я же физически чувствовала каждым волоском на своём теле, что там на улице ждёт Верейский. И уже, наверное, где-то на подходе к дому мама - посидеть с Матрёшкой до вечера, пока я отлучусь «по делам». Поэтому решила не тянуть.
        - Прости, что я вчера не пришла. Как посидели?
        - Хорошо, - пожал он плечами. - Видел твою подругу.
        - Аньку? - догадалась я. Не так уж много у меня подруг.
        - Да, в баре. Особо не говорили, она кого-то ждала.
        - Надо же! Приехала, коза, и даже не позвонила.
        Но к чёрту Аньку, будет желание - объявится.
        Я кашлянула и протянула коробку.
        - Это тебе. От всех нас. На память.
        Матрёшка подскочила с ковра первая, и уже бессовестно вытрясала из деревянной коробки содержимое, когда Костя встал.
        - Да не нужно было, Эль, - смутился он. Обнял меня. Тяжело вздохнул. - Я и так вас не забуду.
        - И всё же носи, - вздохнула и я.
        - Спасибо, - прижался он губами к моему виску, а потом развернулся к Матрёшке. Присел. - Ну как, нравится?
        - _Класивые_, - пыталась она примерить мужские туристические часы с компасом, барометром, высотомером и, чёрт его знает ещё с чем на свою руку.
        И я могла бы смотреть на это бесконечно: как она пыхтит, Костя улыбается, противоударные часы то и дело падают. Но в дверь позвонили.
        Глава 19. Павел
        Этого не может быть! Просто не может быть!
        Ошарашенный, я так и стоял у машины, хлопая глазами. И чувствовал себя, словно сорвал джек-пот. Это же тот парень, которого я принял за отца чуда, что ранило меня в самое сердце. А, значит, это чудо - её дочь. Её - А-А-А-А-А! - дочь!
        Тряхнув головой, чтобы согнать оцепенение, я достал с заднего сиденья цветы. Да плевать, что этот Костя подумает, если я возьму сейчас и просто заявлюсь. Меня и так чуть не перекосило, когда он Эльку по-хозяйски облапил. Если я буду представлять, чем они там занимаются, пока я протираю штаны в машине, я уже ему не только руку сломаю, если он ещё раз к ней прикоснётся, а голову откушу.
        Плевать, что было до меня. Всё. Теперь я есть. И она - моя.
        _Ну_надо_же!_Та_самая_девочка_и_её_дочь!_
        Отложив цветы, теперь я выбирал какого из медведей взять. Я нечаянно скупил полмагазина, когда решил купить её дочери игрушку. И теперь у меня на заднем сиденье поселился целый плюшевый зверинец. Но проблема была в том, что я не смогу унести это всё в руках за раз. Я сунул в задний карман джинсов самого маленького медвежонка и выбирал которого ещё взять, когда возле машины кто-то охнул.
        - Осторожно! - рванул я к женщине, что видимо оступилась или споткнулась о бордюр. Взмахнув сумкой, она неловко пошатнулась, присела. И пыталась опереться на машину, но промахнулась и чуть не упала.
        Точнее, упала бы, если бы не схватилась за мою руку.
        - Ох! - опёрлась она тяжело, неловко, и болезненно скривилась. - Спина! В спину вступило.
        - Держитесь крепче! - перехватил я её повыше. И она буквально повисла на мне.
        - Сейчас, сейчас. Пройдёт, - кряхтела. И чувствовала бы себя, наверно, неловко, если бы действительно так не прихватило. - Простите.
        - Да, ничего, ничего, - успокаивал я, стараясь помочь чем мог.
        И она, немного придя в себя, вроде бодро сделала шаг, но на втором опять болезненно присела, опираясь на меня.
        Обычная женщина. В беретике. С косынкой на шее. По-весеннему. Ни полная, ни худая. Ни молодая, ни старая. За пятьдесят. Одета ни бедно, ни дорого. Аккуратно, просто, чистенько. У ног пакет с продуктами из супермаркета.
        - Далеко вам идти? Давайте, я помогу, - поднял я пакет, так и не отпуская её руку.
        - Да почти дошла, - кивнула она на подъезд.
        - Тем более.
        Перехватив её под локоть, я хитро изогнулся, ногой захлопнул дверь машины и нажал на брелок в кармане. Сигнализация пискнула, пока женщина доставала ключи.
        Подъезд дыхнул, как любой подъезд в старом доме, холодом и мочой. Но с замиранием сердца я считал не каждую ступеньку, а этажи.
        И готов был лбом стукнуться в дверь, у которой она остановилась. Да ну на! Так же не бывает. Вернее, так же бывает только в сказках. И до сегодняшнего дня я бы ни за что не поверил, что может случиться со мной. Но нам нужна была одна и та же дверь.
        - Я позвоню, - кивнул я понимающе в ответ на её поднятую к высоковато расположенному звонку голову.
        Лёгкие шаги. Щелчок замка.
        Эльвира распахнула дверь. И застыла на пороге.
        - Павел?.. Мама?!  Мама, что случилось?! - кинулась к женщине.
        - Нечего, ничего страшного, - она всё ещё держалась за мою руку, входя в дом. - Споткнулась. Сумкой махнула неловко. И в спину как вступило, - тяжело села на пуфик, что стоял в прихожей, подняла ко мне лицо. - Спасибо вам большое!
        - Да не за что! О чём вы, - махнув Константину, что стоял в дверях комнаты, чтобы подошёл, я передал ему пакет.
        - Ох, ничего себе! - выдохнул тот, оценив его тяжесть. - Ну если вы этим пакетом махнули, Екатерина Леонидовна, не удивительно, что спину сорвали.
        Он скрылся на кухне.
        - И что теперь? - присев на корточки, помогала Эльвира маме разуться.
        - Да ничего, что. Отлежусь немного, отпустит, - болезненно кряхтела женщина.
        - Мам, тебе в больницу надо.
        - У меня и так тут два врача, - сопротивлялась она.
        - Гинеколог и патологоанатом? - иронично усмехнулась Эльвира.
        Но, честно говоря, я их уже не видел и не слышал. Не сводя глаз, я смотрел на девочку, что, округлив испуганные глазёнки, не отрываясь смотрела на меня.
        Та самая девочка.
        Растрёпанные волосёнки. Розовые щёчки. Ямочка на подбородке. Пухлые ручки.
        Не в силах преодолеть притяжение, я подошёл.
        - Привет, Матрёшка! - сел на колени перед ней.
        Трудно сказать, кто из нас был заворожён больше. Я, что боялся моргнуть до заслезившихся глаз, словно она может исчезнуть. Или она, что молча глядела на меня.
         Я понятия не имел почему, но она словно вскрыла все вены моей души, так там было сейчас горячо и надсадно больно. И я не знал, чем объяснить это чувство, но точно знал, что за неё убью или умру.
        - Ой, - заинтересованно шепнул я, чтобы она не испугалась, и полез в задний карман. - А я же не один.  
        Она зачарованно смотрела, как медвежонок в моей руке «шагал», прячась за ногой, а потом вздрогнула, подняла к лицу ладошки и засмеялась, когда он ткнулся ей в ухо и защекотал шелковистой шёрсткой.
        - Держи! Он твой, - протянул я игрушку. И только сейчас понял почему я его купил. Цвет его лохматой экологически чистой шкурки, как утверждал производитель, был точно такого же серо-голубого оттенка, как её глазёнки.
        - Машунь, что нужно сказать? - прозвучал голос бабушки.
        Но Матрёшка хитро сморщила носик и тут же убежала прятаться в комнату, а я встал.
        - Ох, егоза, - покачала женщина головой уже без беретика, заправила за уши концы крашеных и подстриженных под «каре» густых волос.
        И я должен был, наверно, что-то сказать - моё пребывание в этом доме неоправданно затягивалось, - но я позабыл все слова, увидев застывшую посреди прихожей Эльвиру.
        Бледная, она так вцепилась в мамину косынку, стиснув её в руках, что мама тянула её и никак не могла забрать.
        - Э-эль! Эль! - окликнула её та. И, забирая платок, глянула на меня. - Так вы знакомы?
        Мы кивнули синхронно, как два отражения.
        - Павел клиент Эльвиры, - вмешался ничего не подозревающий Константин.
        Женщина посмотрела на него удивлённо.
        - Она же вроде женский врач.
        - Ну, да, - улыбнулся он. - Муж клиентки.
        - Ну, скажем, не муж, - мягко поправил я. - А всего лишь близкий знакомый.
        - Поможешь? - кивнул Костя, явно не придав значения моим словам. - Отведём Екатерину Леонидовну в зал?
        - Конечно, - поспешно снял я кроссовки.
        И пользуясь тем, что на нас не смотрят, коснулся Элькиной руки. Ласково погладил пальцы, ободряюще сжал. И замер.
        Она ответила.
        Глава 20. Эльвира
        Сколько раз у меня останавливалось сердце, пока он сидел там перед Матрёшкой на коленях, и не посчитать.
        Я прикусила щёку изнутри до крови. Стиснула руки до онемения. Но вряд ли это осознавала, пока он смотрел на свою дочь и боялся пошевелиться, как и я.
        В горле стоял ком. _Господи,_знал_бы_ты!_
        А уж что творилось в душе, лучше бы и не знал.
        Нет, время не остановилось. Но оно ломалось как тонкое стекло. Моя хрустальная стена, за которой я хотела спрятаться, крошилась на части и больно резала осколками: уже никогда не будет как прежде.
        Уже никогда ничего не будет как прежде!
        Он вернулся. Ворвался в нашу жизнь. И разбил возведённую мной призрачную стену вдребезги.
        Но коснувшись его руки в ответ, я сказала: «Да». И он услышал.
        А если кто и почувствовал неладное, то только Костя.
        - Эль, что происходит? - зашёл он за мной в кухню, когда маму уложили на диван, и она попросила водички.
        Я тяжело вздохнула, глядя на него. Нет, ему я не могу солгать.
        - Это отец Машки. Павел Верейский.
        Он вытаращил глаза. Пару секунд стоял с открытым ртом. Потом резко выдохнул.
        - Вот это да!
        - Угу, - кивнула я.
        - И что будешь делать? - подал он стакан.
        - Понятия не имею. Ничего, - пожала я плечами и протянула ему бутылку, которую так и не смогла открыть.
        Вода зашипела, пузырясь.
        - Нехорошо, - закрутил он на место пробку, наполнив стакан.
        - Кость, - покачала я головой, - пожалуйста, ты хотя бы не начинай. Я четвёртый год выслушиваю это от родителей.
        - Я не начинаю, Эль. Я, к сожалению, заканчиваю. Но если вдруг окажется, что ты, ну… В общем, я хотел бы знать.
        - Ко-ость, - едва не захныкала я. Но он посмотрел на меня как никогда твёрдо.
        - Если ты вдруг беременна, то от меня не скрывай. Хорошо?
        - Я не беременна, - покачала я головой.
        Костя сдержано кивнул.
        - А давно он женат?
        - Он не женат.
        Белёсые брови скользнули вверх по лбу.
        - Но ты же сказала…
        - Да, его невеста моя клиентка. Но они расстались, - больше я ничего не стала уточнять. Мама ждала воду. А эти разговоры портили мне настроение.
        Но в том, что Костя теперь знал правду, неожиданно оказалось столько плюсов.
        Как-то они там между собой порешали и договорились, что вместо того, чтобы везти маму в больницу, Верейский пригласит своего мануальщика сюда.
        И Костя уехал - он дорабатывал последние дни за дежурного судмедэксперта, - а Павел остался. Ждать врача, разумеется.
        - Не так, конечно, я планировал провести этот день, - скривился он якобы недовольно, помогая мне разбирать мамин пакет с продуктами. Посмотрел на меня искоса и улыбнулся. - Но как же я рад, что всё сложилось именно так.
        - А что ты планировал?
        - Секрет, - нагнулся он к моему уху. Медленно и глубоко вдохнул мой запах.
         Земля поплыла у меня из-под ног. Голова закружилась от его близости. И от какой-то правильности происходящего что ли.
        - Надеюсь, ты меня держишь? - закрыла я глаза и покачнулась.
        - Всегда, - уверенно легли его руки на талию. - И ни за что больше не отпущу.
        - Элечка! - Мамин голос испортил такой момент! Но меня она спугнула, а вот Верейского - нет. Он прижал меня к себе только крепче. И мы вместе узнали, что: - Там мороженное! Я же совсем забыла! Растает!
        - Я убрала в морозилку, мам! - крикнула. И сначала услышала, как засмеялась Матрёшка, а потом увидела, как хитро прищурился Павел.
        Ах, они там за моей спиной уже глазки друг другу строят?
        - Тс-с-с! - прижал он палец и губам и пошёл на цыпочках к двери, за которой пряталась от него Машка. - Ку! - резко выглянул.
        Она с визгом выбежала из своего убежища, рванула в комнату. Но он поймал её по дороге. Принёс на кухню. Подкинул, - от её радостного вопля чуть стёкла не повылетали, - посадил на кухонный стол.
        - А тебя как _зафут_? - по-деловому убрала она ладошками растрёпанные волосёнки с лица.
        Медленно-медленно, надеясь, что никто не видит, я развернулась к ним спиной и, прикусив губу, замерла у открытой над головой дверцы шкафа с бутылкой масла в руках и страшным выражением лица.
        - Павел, - представился Верейский.
        - _Пав-лел_… _Пал-вил_… - старалась повторить Машка, но потом явно отвлеклась на что-то поинтереснее, зашуршала лежащим на столе пакетом, видимо, усердно засовывая в него свой любопытный носик.  И вдруг переспросила: - Па?
        Не помню дышала ли я, когда Верейский забрал у меня масло и сам поставил наверх.
        - Ну, можно и Па, - легко согласился он, закрывая шкафчик.
        _Господи,_как_повезло_тебе_с_именем-то,_Павел_Викторович!_
        Я выдохнула. Нет, всё же не дышала.
        И увидела его сведённые мышцы на спине, когда Машка повторила:
        - Па! - и вдруг ахнула: нашла в пакете книжку. Усердно засопела, вытаскивая купленный бабушкой подарок. - Я сама! - гордо отказалась от его помощи. И ведь вытащила же. - _Пачитаишь_ мне?
        - Конечно, - развёл он руками. А что ещё он мог ей ответить? Ей вообще отказать трудно, даже мне.
        _Ох,_не_завидую_я_тебе,_Па!_Будет_она_верёвки_из_тебя_вить!_Ой,_будет!_
        В домофон позвонили. И Верейский кинулся открывать, а я стукнулась головой о шкафчик. С чувством. Несколько раз.
        Ну вот и всё. Всё. Пути назад нет.
        Глава 21. Павел
        Я хотел подарить ей вселенную.
        На самом деле всего лишь отвезти в планетарий, но это почти то же самое. Лежать там на мягких подушках, держа её за руку. Смотреть в звёздное небо. Понимать, что эта вселенная принадлежит нам. И мечтать. О чём-нибудь на двоих. О чём угодно, только обязательно на двоих.
        Но это было куда круче, чем любой планетарий.
        То, как мы вместе готовили ужин, пока мануальный терапевт работал с её мамой.
        И как потом ужинали вместе.
        Правда её мама, повеселевшая и ободрённая прогнозом и проведённым лечением, вела допрос с пристрастием. Элькина рука лежала под столом на моём бедре, и я её только крепче сжимал, чтобы она не переживала: я виртуозно умею уходить от каверзных вопросов. Хотя, признаться, некоторых я совсем не ожидал.
        Например, про Сочи.
        - Так вот, значит, где вы познакомились, - понимающе кивнула Екатерина Леонидовна и вдруг замерла, сжимая в руке вилку. - Это когда же было-то, Элечка? Напомни мне.
        - В сентябре, - определил я Эльвиру с ответом, назвав и год.
        Женщина понимающе кивнула.
        - Значит, в этом сентябре будет пять лет. А в июне нашей…
        Но Эльвира глянула на неё недобро, и она не закончила какие-то непонятные мне подсчёты и поспешила сменить тему.
        - А вы, значит, бизнесмен? - всунула она Матрёшке, сомневающейся какой рукой есть, ложку в правую руку. Но та рассердилась, ложку бросила. Сползла со стула и убежала, как ей бабушка ни грозила.
        - Ну, можно и так сказать, - улыбнулся я, когда снова завладел её вниманием.
        - А жена ваша чем занимается?
        - Моя будущая жена? - невозмутимо уточнил я. - Пишет докторскую диссертацию. И, боюсь, я вряд ли смогу правильно назвать все слова, поэтому воздержусь от названия её работы.
        - О как! Похвально! Элечка тоже работает над докторской.
        И если бы не впившие в моё бедро ногти, я бы решил, что моя учёная леди и не заметила странного совпадения, как её мама.
        - Мам, доешь Машкин салат или я уберу? - встала она. - Она точно не будет.
        - Ну, давай, давай, - подставила она свою тарелку, - не выкидывать же. У неё сейчас возраст такой, поперешный, у Машки, - поясняла она мне. - То мурлычет весь день, ластится, помогает. Вместе лепим, рисуем, играем. А то рычит свирепым тигрёнком: «уйди!», «не буду!», «я сама!». Ей скоро четыре, в…
        - Мама! - снова рыкнула на неё Эльвира и посмотрела, не соврать, предупреждающе? Угрожающе?
        И я бы, наверно, разобрался что к чему, о чём так настойчиво хотела проболтаться её мама, а Элька не разрешала, если бы мне не позвонили.
        Не ответить я не мог. Не зря же после вчерашнего разговора с Пашутиным собрал с утра свою команду, раздал указания, определил цели и направления. И парни трудились не покладая рук, несмотря на выходные. Завтра, перед предстоящими торгами, работы было ещё больше, несмотря на воскресенье. И мне звонили сказать как идёт подготовка и уточнить детали.
        - Ладно, Элечка, поеду я.
        К тому времени как я поговорил и вернулся, Екатерина Леонидовна засобиралась домой.  
        - Мам, да оставайся. Ну куда ты потащишься после иголок и массажа? Отлежись. Завтра же опять приезжать, у меня с обеда дежурство в клинике, - уговаривала её Элька.
        - Я помню, доча, помню, - не глядя на неё, одевалась мама. - Но там отец один, волнуется. А завтра мы вместе приедем, не переживай.
        - Екатерина Леонидовна, я вас отвезу, - недолго думая, засунул я ноги в кроссовки. - Мне тоже пора. Спасибо большое за ужин!
        - Ох, это вам спасибо, Павел. Ничего если я так, без отчества? - она продолжила, когда я кивнул. - И за помощь. И за доктора. Доберусь я сама. У вас поди дела. Ещё я на вашу голову.
        - Дела подождут, - мимоходом глянул я на свою оставшуюся на вешалке ветровку и решительно открыл дверь. - Вы меня совсем не затрудните, - оглянулся. - Пока, Матрёшка!
        - Пока! - спряталась она за маму, а потом всё же высунулась. Вытерла кулачком нос. - А ты _исё_плидёшь_?
        Что я там говорил на счёт того, что виртуозно умею обходить неудобные вопросы? Как же я ошибался! И пусть точно знал ответ: Да! Ещё как приду! Но на меня смотрели сейчас не только эти серые глазёнки.
        - Не знаю. Если можно, - пожал я плечами, присаживаясь на корточки и протягивая Матрёшке руку.
        - _Плиходи_! - потрясла её она. - Я буду _здать_.
        - Да, конечно, приходите, - заторопилась подтвердить приглашение внучки и бабушка. И даже свирепый взгляд Эльвиры её не остановил. - Когда сможете.
        - Спасибо за приглашение!
        Эльвира выразительно посмотрела на  мою забытую куртку.
        Но я сделал вид, что заторопился помочь её маме, улыбнулся и молча закрыл за собой дверь.
        Глава 22. Эльвира
        Он приехал спустя три часа, которые показались мне вечностью.
        - Ты сумасшедший, да? - уткнулась я в его плечо, когда он прижал меня к стене.
        Сердце бешено колотилось в груди. Дыхание перехватило.
          - Ещё какой сумасшедший!
        Он завалил всю прихожую игрушками. Вручил мне букет, от которого тут же избавился, чтобы не мешал. И мы оба знали, что ветровку он мог бы не забывать, потому что вернётся.
        Пока я его ждала, убирала со стола, купала и укладывала спать Матрёшку, всё представляла себе, как это будет. Как он пройдёт, начнём разговор, а потом настанет такой неловкий момент…
        Наивная. С ним разве бывает неловко?
        - А поговорить? - выдохнула я, умирая в его руках.
        - Обязательно, - шепнул он.
        Где-то в тот момент, когда его губы коснулись моих, во всём мире выключили свет. Потушили звёзды, чтобы он нам не мерцали. Задули луну, чтобы не подглядывала в окно. Попросили заткнуться собак. И даже птицы, кажется, пролетая над городом, вежливо молчали и терпели.
        Потому что совершенно точно мы остались одни. Только он и я. Погружаясь в забытьё, марево, чёрный омут, всплеск единения так и не забывших друг друга тел.      
        Мы даже не проложили дорожку из брошенных вещей к кровати. Куча одежды, из той, что всё же пришлось снять, образовалась прямо у входной двери.
        И вопль, которым я закончила восьмисекундный спринтерский забег на самую короткую в мире дистанцию, он заглушил поцелуем и последним мучительным толчком.
        - Вот чёрт! - обмякла я в его руках и уткнулась в шею.
        - Полностью согласен, - выдохнул он, но так и не поставил меня на пол.
        Я представила, как смешно это смотрелось со стороны, когда со мной на руках он наступал на брюки и выворачивал штанины, избавляясь от штанов, и улыбнулась. А он даже не запыхался. Положил меня на кровать. И прыгнул рядом.
        - А вот теперь можно и поговорить, - скользнул пальцами по моим губам.
        - Нет, теперь я требую продолжения банкета.
        - Да кто же тебя отпустит без добавки? - улыбнулся он. Помог мне снять футболку. Избавился от своей рубашки. Зажав над головой руки, прижал меня к кровати всем телом. Коснулся губами плеча. Зарылся носом в шею. Вдохнул. Задержал дыхание. И шумно выдохнул. - Господи, как я по тебе скучал.
        «Господи, что я наделала!» - впилась я зубами в его плечо и ногтями в спину, чувствуя, как мелкой дрожью потряхивает от его близости. Чувствуя, как снова проваливаюсь в пропасть по имени «хочу его до безумия». На дне которой уже написано огромными буквами «люблю его до безумия». И раньше или позже об эту истину я и разобьюсь. И поделом мне, жалкой врушке, поделом.
        Когда-нибудь разобьюсь. Но, пожалуйста, не сейчас, когда он рядом. Когда его ягодицы задают ритм, с которым бьётся моё сердце. Сейчас я ничего не хочу знать. И не хочу ни о чём думать. Только растворяться в нём без следа, без остатка, до беспамятства.
        Всё, чем я жила, что делала, о чём мечтала так сильно задвинулось на второй план с его появлением, что где-то к нашей жаркой полуночи мне стало казаться, что ничего этого никогда и не было - жизни без него. Что мы были всегда: он, я, Машка. Просто мы это забыли. Словно из киноплёнки нашей жизни вырезали кусок. И вставили чужой, где у каждого - своя жизнь.
        И так не хотелось возвращаться в реальность. Как тогда, четыре года назад.
        Но мы оба знали, что сейчас уже так не получится. Сейчас - придётся.
        - Что мы скажем, когда она проснётся? - лёжа на боку, он пальцем рисовал узоры на моём животе и косился на сопящую в кроватке Матрёшку.
        - Может быть, ничего. Будет зависеть от того, что она спросит, - усмехнулась я. - Обрадуется или расстроится. Её сейчас не поймёшь, у неё период становления личности. Скорее всего, она заметит ворох игрушек и даже не вспомнит про тебя. Так что не обольщайся.
        Он улыбнулся.
        - Расскажешь мне про её отца?
        О, боги! Я закрыла глаза и скривилась, всем своим видом давая понять: нет!
        - Не увиливай от ответа. Ты сказала, что она на него похожа.
        _Да,_мой_родной._В_зеркало_на_себя_посмотри._
          - А мне кажется, она похожа на деда, на твоего отца.
        _Что?_
        - Ты видел моего отца? - я резко открыла глаза и приподнялась на локтях.
        - Конечно, я же помогал твоей маме подняться в квартиру. И она пригласила меня зайти. Напоила чаем.
        - И ты, конечно, не отказался? - разозлилась я.
        Чёрт, мама и так всё чуть не испортила, с чего-то решив ему намекнуть. Кое-как удалось заставить её замолчать и растолковать, что я сама решу: стоит ли ему знать. И не надо лишать меня права признаться. То, что он сам не догадался, ведь вопрос пары дней, если не минут.  
        - И не собирался отказываться. Они чудесные. И они твои родители. А мне очень хотелось понравиться. Но честное слово, - поднял он руку, защищаясь, - спину я твоей маме не срывал. Это - судьба! А я просто оказался в нужное время в нужном месте.
        - Уверена, с этим моя мама прекрасно справилась сама, - усмехнулась я.
        - Так что на счёт отца Матрёшки?
        - Ты расстроишься, предупреждаю, - посмотрела я на него пристально.
        - Ладно, - выдохнул он, явно готовясь услышать неприятную новость. - Говори.
        Я наклонилась к самому уху.
        - Я его люблю. Очень.
        Бедный мой, какая гамма чувств должно быть накрыла его сейчас. Но ведь ни один мускул не дрогнул на лице.
        - До сих пор? - хмыкнул он. Тяжело выдохнул. И снова ничегошеньки не понял.
        - Всегда, - пожала я плечами. - С самой первой встречи.
        - Значит, я со своими чувствами не ко двору? - он помрачнел. Резко сел. - Да, да, я знаю, что слишком настойчив, торопился и тебя не слушал. Но ты могла как-нибудь…
        - Что? - я села рядом с ним. - Намекнуть?
        - Не пускать меня так далеко, если я тебе не нужен.
        - То есть маму забрать, а тебя с порога выгнать? Или где, в каком месте я должна была тебя остановить? Не открыть дверь метро? Не пустить в рабочий кабинет? Выгнать с лекции?
        - Эль, - он сгрёб меня в охапку, зарылся носом в волосы. Вздохнул. - Я так тебя люблю. Тебя. Твою девочку. Всем сердцем. И я есть, а его нет.
        - Он есть, - шепнула я.
        - Да что же ты делаешь!
        Он зарычал как раненый зверь. Подскочил. Стал натягивать рубашку.
        - Ой, дура-а-ак! - закрыла я рукой лицо. Выглянула на него из-под приоткрытых пальцев. И мягкий матрас заскрипел, когда я встала и сделала до края два неверных шага. - Куда ты?
        - Не знаю. Домой, - резкими движениями он выворачивал штаны. - Я должен это переварить. Как-то принять. Ты поэтому не хотела продолжать отношения, да? Не из-за Кости? - глянул он на меня искоса. - А потому, что у тебя есть он?
        «Мужская логика во всей красе», - усмехнулась я. Уже все догадались. Все! А он тупит по-страшному. И слышит только то, что хочет, ревнивый мой.
        - Паш, у тебя в школе по математике какие были оценки? - опустилась я на край матраса, подогнув ноги.
        - Нормальные, - он наконец втиснулся в брюки.
        Единственный мужик на моей памяти, что носит джинсы на голое тело, без трусов. И смотреть на него было и смешно, и больно.
        - А можно личный вопрос?
        - Спрашивай, - дёрнул он плечом.
        - Как вы познакомились с Юлькой?
        - Никак, - он сел рядом. Натягивал носки. - Она родилась, когда мне было тринадцать. Вот так и познакомились.
        - Так вы вместе росли? - удивилась я.
        - Ну можно и так сказать. Наши отцы дружат.
        - А как вы с ней сошлись?
        - Ей только-только исполнилось восемнадцать. И она заявилась на виллу на Антибе, где я зависал со своей подружкой. Юлька пришла ко мне в душ и сказала: я хочу быть твоей.
        - И ты её?.. - недоверчиво приподняла я бровь.
        - Конечно, нет, - он качнул головой, не глянув на меня, а потом встал и усмехнулся. - Но она была очень настойчивой.
        - Вернёшься к ней?
        - Ни за что.
        - Почему?
        Он развёл руками.
        - Потому что я люблю тебя.
        - До сих пор? - улыбнулась я.
        - Всегда, - мащинально повторил он и вдруг замер, посмотрел на Матрёшку, что завошкалась в кроватке.
        Ну же! Ну! Павел Викторович! Считайте!
        Но он только тяжело вздохнул.
        - Позвоню? Завтра?
        - Как хочешь, - пожала я плечами. И пошла провожать его в прихожую.
        Он молча обулся. Снял с вешалки свою куртку.
        - Есть ещё кое-что, что ты должен знать, - я поймала его взгляд, - об отце Матрёшки.
        - Давай, давай, ломай меня полностью, - развёл он в стороны руки, вздохнул и… обнял. - Да, я дурак. Я ревную. Я ему завидую. И пусть он есть, для меня это всё равно ничего не изменит. С тобой, с вами - я. И я вас никому не отдам. А теперь говори. Что я должен знать?
        - Я поступила с ним плохо, - подняла я к нему лицо. - Очень плохо. Даже не знаю простит ли он меня когда-нибудь.
        - А ты хочешь, чтобы он простил?
        - Очень, - кивнула я. - Больше всего на свете.
        - Что же ты сделала?
        Я тяжело вздохнула.
        - Солгала.
        Он приподнял одну бровь. Прищурился. А я была сейчас как лапка того воробья - вот-вот соскользну. Очень близка к провалу.
        - Он не знает про Машку?
        Я отрицательно покачала головой.
        - Ты же не надеялся, что я тебе вот так просто сейчас всё выложу?
        - Чёрт, и зачем ты такая умная, - улыбнулся он. - Конечно, надеялся. А ещё надеялся, что ты спросишь: а я бы простил?
        - А ты бы простил?
        - Да, - уверенно кивнул он, так и не сводя с меня глаз. - Но лучше не лги мне. Никогда.
        Я промолчала. Никогда - как же это долго. А жизнь так коротка и порой преподносит такие неожиданные сюрпризы.
        - Спокойной ночи! - поцеловал он меня в лоб. - Хочу, чтобы ты знала: я сейчас ухожу не потому, что у нас какие-то проблемы. Просто хочу, чтобы ты выспалась. Если останусь, я же тебе не дам. Люблю тебя! Всё равно - люблю.
        Он подмигнул и вышел.
        Глава 23. Павел
        Ещё одна трудная ночь, что я провёл в каком-то мутном беспамятстве, не принесла ни ясности, ни облегчения.
        Очередной тяжёлый день.
        Сидя в своём кабинете, я цедил, сбился со счёта какую, чашку кофе, но вместо цифр, ответа по которым ждали аналитики, видел перед собой её лицо. И думал о том, что она ведь хотела мне что-то сказать, этим своим «солгала». Но я так и не понял, что.
        Что-то на уровне рефлексов, подсознания, инстинктов угадывало: всё хорошо, всё правильно, что бы Эльвира ни наговорила. Ни обида, ни горечь, ни ревность толком так и не пробилось сквозь это ощущение равновесия, теплоты и чистоты. Но это были именно интуитивные ощущения. Разумом эту суть, какую-то простую истину, что расставила бы для меня всё по своим местам, я никак не мог постичь. Что-то крутилось, так близко, что я уже вот-вот готов был ухватить, но отвлекался, и оно снова ускользало.
        Слишком забита голова другим. Слишком много всего произошло за эти дни. Столько чувств, эмоций, событий будоражило мозги, что при всём своём желании я не мог пока разложить всё по полочкам. Как на переполненном диске памяти, мне просто не хватало места, чтобы отойти и взглянуть со стороны. Не хватало глотка свежего воздуха и времени выдохнуть и «навести порядок».
        Пока для меня было важнее сосредоточиться на работе. А всё остальное я постарался оставить на потом.
        - Павел Викторович, так что делаем? - вывел из задумчивости голос эксперта.
        - Продаём, - посмотрел я на него. - Акции всех компаний, владельцем которых является Пашутин, сбрасываем.
        - И эти тоже? - скорее ужаснулся, чем удивился он, ткнув в распечатку.
        - Эти в первую очередь.
        - Но сейчас по ним такой хороший рост.
        - Тем более, - допил я одним глотком кофе. - Значит, это удачное время от них избавиться.
        - Я не понимаю, - растерялся он.
        - Вы и не должны понимать, Роман Александрович, - устало выдохнул я, возвращая чашку на блюдце. - Вы должны выполнять мои распоряжения.
        О том, что это, скорее, вынужденная мера, а не желание пошатнуть устойчивость активов Пашутина, эксперту знать было необязательно. Активы Юлькиного отца и без меня скоро пошатнутся, как только станет известно о беременной домработнице и его болезни. И я не ставил перед собой такой цели - навредить ему, просто защищал свои средства, вложенные в его компании. А ещё мне срочно нужны были деньги. И много. Но даже моим людям пока не стоило этого знать - зачем.
        - Павел Викторович! - снова попытался возразить эксперт.
        Получил взгляд «авада кедавра» и наконец благоразумненько заткнулся.
        Взмах руки. И все исчезли за дверью. И как тут не почувствовать себя волшебником с бузинной палочкой, а не капиталистом?
        Хотя какое-нибудь мало-мальски действенное волшебство мне бы очень пригодилось при разговоре с отцом, чтобы убедить его в своей правоте.
        Но разговор с ним, к счастью, был коротким и, к несчастью, ожидаемо непродуктивным.
        - Какой бы информацией ты ни обладал, заведомо трудно сказать, как отреагирует на неё рынок. А вдруг это, наоборот, будет рост? - возвышался он надо мной как статуя Командора над несчастным Дон Жуаном.
        - Трудно, но трейдеры - люди, а не машины, - позволил себе бесстрашно возразить я. - И поступают так же, как любая толпа: все побежали, и я побежал. Если я стал продавать свои акции, значит, что-то знаю, и они тупо начнут паниковать и повторять за мной. А если и ты поступишь также…
        Отец перебил.
        - Так ты, выходит, ничего на самом деле и не знаешь, просто хочешь на этом сыграть? - удивился он, а потом нахмурился. - Не пойму только зачем это тебе?
        - Мы расстались с Юлькой, пап.
        - Что?! - вытаращил он глаза. - Ты вообще в своём уме?! На носу собрание акционеров и, если ты…
        - Она беременна, - не повышая голоса, добавил я.
        Отец осёкся. Уставился на меня в шоке. Понимаю: то, что мы расстались - одно, но то, что я бросил беременную девушку - вообще ни в какие ворота.
        - От тебя? - глубокой складкой соединились его брови.
        - Хороший вопрос, - усмехнулся я. Этот старый бабник, видимо, решил, что дело в измене. Но это неожиданно оказалось мне на руку: он задумался, вместо того, чтобы орать. - Надеюсь, да.
        - Так убедись.
        - Зачем?
        - Затем! - рыкнул он. - Что ты женишься, если это твой ребёнок. А иначе… - он вдруг замер, и осознание на его лице не заставило себя ждать. - Так вот в чём дело! Вот к чему эти операции с бумагами. Пашутин в курсе! Он рвёт и мечет! А ты решил… - он озадаченно замолчал.
        - Ну типа того, - пожал я плечами, хотя чёрт его знает о чём он подумал, но эти два действия действительно были связаны: Пашутин в курсе, что мы расстались с Юлькой, и я продавал его акции.
        - Ладно, - хлопнул он ладонью по столу. - Я сам с ним поговорю.
        - О чём? - крикнул я ему в след.
        - О том, как он подвесит тебя за яйца, конечно. А он подвесит!
        _А_я,_по-твоему,_что_сейчас_делаю?_Не_свои_ли_яйца_спасаю,_а_заодно_и_«Север-Золото»?_
        Но проку что-то объяснять отцу всё равно не было. От него и похвалы дождаться как снега зимой. И «спасибо» - слово не из его лексикона.
        - Не благодари, - буркнул я ему в спину. Но он вдруг резко остановился у двери.
        Нет, я не мог не предупредить отца, что собираюсь сделать. И я предупредил, чтобы он защитил свои инвестиции в эти компании, если цены на них начнут падать. А если цены на них начнут падать, то Пашутину будет не до меня и не до «Север-Золото». Но решать отцу. Хотя оба мы прекрасно понимали, что, если он поступит как я и начнёт продавать свои акции, цены на них точно упадут и без всяких сомнительных сенсаций. Ему трейдеры поверят даже больше, чем мне. И тут ему надо выбирать или он со мной, или против меня.
        - Нет, меня ты в это не втянешь, - он развернулся. - И не думай.
        - Да как скажешь, - пожал я плечами. - Моё дело предложить...
        Но он словно не слышал.
        - Ты, кстати, не забыл, что у твоей сестры свадьба?
        О, чёрт! Ещё эта свадьба! Вот как раз совсем некстати!
        Видимо, всё было написано у меня на лице. Но его дело тоже было только напомнить. Он не ждал от меня ответа. И вышел, хлопнув дверью.
          - Ну спасибо и на том, что выслушал, - я зло оттолкнул от себя бумаги.
        Ладно, к чёрту это всё! О чём бы они там ни договорились с Пашутиным, спасение утопающих - дело рук самих утопающих.  Что-нибудь придумаю. Должен придумать!
        Я попросил ещё одну чашку кофе и попытался сосредоточиться на работе.
        - Павел Викторович! - ровный голос секретаря вырвал меня из мира таблиц, графиков и цифр спустя несколько часов.
        - Да, Любовь Дмитриевна, - закрыв глаза, я потёр переносицу.
        - Там к вам Ренат Азимович.
        - Кто?! Алескеров?!
        Она кивнула. Я глянул в окно. Ну надо же как быстро стемнело! Уже вечер.
        - Ну зовите. Раз пришёл.
        И встал навстречу второму крупнейшему акционеру «Север-Золото» после меня и самому молодому члену правления.
        - Ренат! - жёстко пожал его горячую руку. Но и он не остался в долгу. Ещё один Командор, мать его! Сжал как каменный гость. Повелительно.
        Я вернулся к рабочему столу. А он так и остался стоять посреди кабинета.
        - Чай, кофе? Может, налить тебе чего-нибудь?
        - Это лишнее. Я ненадолго. Меня ждут, - усмехнулся он недобро и пошёл к окну.
        Вкрадчивость его голоса наверняка производила неизгладимое впечатление на женщин. Как и эта его дьявольская усмешка, блеснувшая на фоне смуглой кожи ослепительной, безупречной белизной. Он был весь - дьявол во плоти. Двадцатисемилетний, если мне не изменяла память, дьявол.
        Высокий, идеально сложенный, темноволосый, с пронзительными голубыми глазами - так причудливо сложились в нём дагестанские корни отца и славянское наследие матери. Сын одного очень успешного предпринимателя и внук того, Кого Не Называют всуе, руководителя одного из силовых ведомств, руки которого дотянутся при желании везде. Самый отвратительный из представителей «золотой молодёжи». Воплотивший в себе всё худшее из этой узкой прослойки богатеньких сынков - наглость, высокомерие и полное пренебрежение к людям. По углам шептались даже про его садистские замашки, что при такой вседозволенности, наверно, неудивительно. Эдакий принц, капризный, эгоистичный и неуправляемый.
        - Чем обязан? - кивнул я, так и стоя у стола.
        Он засунул руки в карманы, пристально, даже отрешённо глядя в окно. Идеально подстриженная короткая бородка, причудливо выбритая на манер арабской, в вечернем свете казалась такой густой и тёмной, будто её нарисовали чёрной краской на его, как выточенном из куска мрамора, лице.  
        - Скоро это будет всё, что у тебя останется - обязанности и этот кабинет, - развернулся он.
        - Да неужели? - усмехнулся я.
        - Пашутин отдаёт мне свои акции «Север-Золота». Всё семь. А ты утрись, Павлик!
        «Отдаёт?! Не продаёт, а отдаёт?» - удивился я, но вида, конечно, не подал.
        Хотя прекрасно знал почему так трудно выкупал Алескеров те два процента акций, что всё же выкупил. Во-первых, их никто не продаёт. На рынке просто нет идиотов, которые стали бы сбрасывать акции, что выросли в цене только за последний год на двести процентов. Ну а во-вторых, Ренатик стал крайне стеснён в средствах, когда пару лет назад отец снял его с довольствия и перекрыл крантик к своим бесконечным, как артезианская скважина, нефтедолларам. Кинул ему «Север-Золото» как подачку и отпустил в свободное плавание. Никто не знал, что произошло, но говорили, даже перестал с ним общаться.
        Только жить Ренатик привык дорого-богато, себе ни в чём не отказывать, а дивиденды «Север-Золото» выплачивал не каждый год. Вот почему ему так нужны были дополнительные голоса в Совете директоров, а лучше полный контроль - иначе Совет может принять решение снова пустить прибыль на развитие, согласно предложенной мной новой стратегии компании, а не выплачивать проценты акционерам.
        Лишиться единственного дохода - такой сценарий его совершенно не устраивал. И купить недостающие акции ему тупо было не на что, если только ползти на коленях к отцу. Но это «отдаёт»?   
        - Правда? - хмыкнул я. - Не подавишься таким большим куском?
        - Не подавлюсь, не сомневайся! - улыбнулся Алескеров одними губами. Взгляд остался злым, ледяным, жёстким.
        - В школе тебя, видимо, считать не научили. Раз ты сложил тридцать девять и семь, а получил пятьдесят один. Жидковаты у тебя пока полномочия, чтобы мне указывать. Не рановато раскукарекался? Акции пока не твои, Ренатик.
        - Мои, Павлик, - презрительно скривился он. - Уже практически мои.
        - М-н-н-н, - многозначительно кивнул я. - Значит, это Пашутин так решил, а ты уже и его шестёркой заделался? На задних копытцах прискакал передать, что ты теперь его любимый козлик?
        Он отшвырнул стул, что попался ему по дороге. Толкнул стол. Подскочил ко мне.
        На шум из приёмной в мгновенье ока материализовался его телохранитель, если не сказать, что прямиком из преисподней, то прямиком с ринга точно. Где-то в ММА явно не досчитались одного дагестанского бойца. Его я тоже знал - Камиль, правая рука и охранник Алескерова. Молчаливый, быстрый и, сука, опасный.
        Любовь Дмитриевна бесстрашно повисла у него на руке, пытаясь остановить.  
        Но он аккуратно отставил хрупкую женщину в сторону и вопросительно посмотрел на «хозяина».
        Всё это не заняло, наверное, и пары секунд, когда взбешённый Алескеров замер передо мной, выпятив грудь. Но всё же замер, не коснувшись, хотя я ни на миллиметр не отодвинулся. А жаль. Съездить ему по морде хотелось, как никогда.
        - Давай забирай своего питбуля и вали, Ренатик, - упёрся я взглядом в его злую рожу. - И впредь заходи, только когда тебе действительно будет что сказать. Не озвучивай мне здесь свои буйные фантазии. Пошёл вон!
        Его бугай снова дёрнулся. Хотя какой он бугай, так, всего лишь крепко сложенный, мускулистый паренёк, на котором просто слегка трещит по швам костюм и всё - успокаивал я себя: если что, справлюсь.
        Алескеров остановил его взглядом и усмехнулся. Гадко усмехнулся. Я бы даже сказал паскудно.
        - Буйные фантазии, значит? Как же ты пожалеешь, что это сказал.
        - Давай, давай, подотри слюнки. И на выход, - махнул я рукой.
        И Любовь Дмитриевна, хоть и бледная как никогда, но уверенно широко распахнула перед ними дверь.
        - Вам бы Павел Викторович охрану нанять, - вежливо кашлянула она, проводив незваных гостей. Сухонькая, интеллигентная, воспитанная, она умела не терять самообладание в любой ситуации, даже когда, как сейчас, ей было очень, очень страшно.
        - Обойдусь, - буркнул я задумчиво. А подумать мне было над чем.
         Что значит это его «пожалеешь»? С чего он решил, что Пашутин ему акции «отдаёт»? И какого чёрта вообще приходил? Хотя о чём я? Это ж святое: покричать перед боем как он уделает противника, а потом… потом можно жиденько и обосраться, а не победить, но это неважно. Странно, но мне показалось, что было в этих выпадах Алескерова что-то личное, совершенно не связанное с акциями. Только что? Я понятия не имел где мог перейти ему дорогу. Но кое-что мне было понятно: Пашутин психанул и предложил Алескерову свои акции «Север-Золото». Пока только не ясно на каких условиях.    
        - Может, кофейку? - по-матерински ласково спросила Любовь Дмитриевна.
        - Хватит уже кофейку. Спасибо! Как движется у вас? - задал я вопрос, на который только она могла дать ответ.
        - Медленно, но до завтра всё сделаю, Павел Викторович. Не сомневайтесь.
        Не сомневаться? Уж в ком другом, а в своём секретаре я был уверен как никогда, потому и поручил это срочное трудное и секретное задание.
          - Завтра доделаете, Любовь Дмитриевна. На сегодня хватит, можете быть свободны, - я поднял упавший стул.
        - Одного я вас здесь не оставлю, - распрямила она узенькие плечи, демонстрируя, что настроена решительно.
        - Я и не останусь, - улыбнулся я. - Позвоните Валере, пусть подгонит машину. И всё, всё на сегодня, - хлопнул я и бодро потёр ладони одна о другую. - Завтра будет новый день.
          Я спустился вниз даже быстрее секретаря. Предложил подвести, но она, как всегда, отказалась.
        - Куда едем, Павел Викторович? - спросил водитель. Как и Любовь Дмитриевна, этот суровый мужик работал у меня уже не первый год.
        - К Юлии Владимировне. Адрес помнишь?
        - Обижаете, - качнул он косматой головой.
        Юльки, конечно, в квартире нет, она у отца. Зато там должна быть её домработница. А у меня к ней появилось очень, очень много вопросов.
        Ну что ж, господин Пашутин, я вас услышал и вызов принял!
        А на войне как на войне.
        Глава 24. Эльвира
        - Да возьми же трубку! - барабанила я пальцами по бумагам на столе.
        Анализ на отцовство был готов. А секвенирование экзома, как мне пояснили в лаборатории, то есть получение кода ДНК и расшифровка, обычно занимает около месяца.
        Ксении, как я и предполагала, он, в принципе был не нужен, у неё - мальчик. Но наша лаборатория ещё работала, а у меня на столе лежали результаты анализа анонимного пациента, дату рождения которого Ксения на радостях даже не затёрла, прежде чем принести мне эти распечатки. Даже больше - призналась кто отец её ребёнка.
        Но я и без неё поняла, кто несколько недель назад получил эти результаты на электронную почту, в которую домработница засунула свой любопытный нос - Владимир Олегович Пашутин.  
        Ксении очень повезло, что её ребёнок мужского пола, а значит не наследует от отца злополучную мутацию гена PDHA1 - синдром Лея, подострую некротизирующую энцефаломиопатию. Она может безбоязненно рожать.
        Но я звонила той, кто является носителем повреждённого гена.
        - Ну же, Юлия Владимировна! - уговаривала я трубку.
        Там, наконец, щёлкнуло…
        - Но сегодня же воскресенье, - удивилась она, когда я пригласила её в клинику. И мне показалось голос у неё был напряжённый или даже испуганный.
        - Я дежурю в ночную смену при стационаре, так что приезжайте в любое время. Буду в клинике. У вас всё в порядке, Юлия Владимировна?
        - Да, да, - ответила она ещё неуверенно, но уже бодрее. - Сегодня? Не знаю. Я, наверно, не смогу.
        - Это очень важно, поверьте. Но приезжайте, конечно, когда вам будет удобно.
        - Ладно, я постараюсь, - поспешно согласилась она.
        Как-то странно она отключилась, не попрощавшись, словно уронила телефон. Но я услышала обрывок фразы: «_Нет,_нет,_Ренат,_никому_я_не…_»
        Совсем не понравился мне её - испуганный? - голос, и эта поспешность.  Хотя может, и показалось. Ещё больше мне не нравилось, что именно мне придётся сообщать ей плохие новости. Что её отец скорее всего серьёзно болен, а она по правилу Х-сцепленного рецессивного наследования является носителем мутантного гена, и чем это будет грозить её будущим детям. Но не поставить её в известность я не могла.
        Обычно, дежуря в стационаре, я занималась работой над диссертацией. Здесь ночью тишина и покой. Редко какой пациентке после операции потребуется обезболивающее, или возникнет экстренный случай и кого-нибудь привезут со схватками, кровотечением или другой бедой.  
        Сегодня было также. Тихо.
        Отстучав очередное сообщение Верейскому, я улыбнулась и открыла ноутбук.
        С утра Павел несколько раз звонил узнать: как спали, как встали, как Матрёшка, как дела у мамы. Это было так мило, что он этим интересовался. И я всё ему подробно рассказывала. Особенно сколько было радостного визга при виде игрушек, и про волка в овечьей шубке, что Маруське понравился больше всех. Верейский долго смеялся, потому что думал, что это медведь. А потом сожалел, что его при этом действе не было рядом.
        «Так кто ж тебе мешал остаться?» - язвила я. Но он на провокации не поддавался, обещал, что это не последние мешки с игрушками. А ещё, вздыхал, что у него много дел.
        И в этом мы были похожи. После обеда, когда я приехала в Центр, мы уже перекидывались лишь короткими сообщениями. А потом я углубилась в работу. И он, наверно, был занят. Меня не отвлекал.
        Смущало ли меня, что он такой спокойный? Я бы сказала ровный, хотя вчера вроде расстроился, психанул. Немного. Честно говоря, я даже думала он больше не позвонит. Обидится. Но он был какой-то до чёртиков правильный. Уравновешенный. Сдержанный. Интересно, это из-за уверенности в себе? Потому что ничего и никому не считал нужным доказывать? Или это редкое умение настолько владеть своими эмоциями, что их и не поймёшь? Я ещё так плохо его знала, что мне оставалось только гадать.
        А ещё мне не мешало бы чувствовать угрызения совести из-за Кости, которому я так легко и беспечно наставила рога. Но я гнала эти проклятые мысли, прячась за «Цито-гистохимическими особенностями децидуальной оболочки при разных клинических формах позднего токсикоза беременных», темой своей докторской.
        Я подняла голову от экрана только когда мне позвонили с поста охраны.
        - Да, да, эта девушка ко мне, я её жду. Пусть проходит.
        - Вы должны спуститься, Эльвира Алексеевна, - прозвучал встревоженный голос охранника так, что я всё бросила и не просто пошла, а помчалась вниз.
        - О, господи! Юля!
        Она сидела даже не на кушетке, а в пустом коридоре, на полу.
        Ноги, ниже короткой юбки залитые кровью, сбитые колени, опухшее лицо в синяках, в ссадинах руки, одной из которых она прижимала к себе другую - говорили сами за себя.
           - Что мне?.. Кого вызвать? - подошёл взволнованный пожилой охранник и теперь неловко топтался рядом.
        - Не вздумайте никого вызывать! - крикнула Юлия Владимировна. Застонала, когда я стала помогать ей подняться. Уткнулась в моё плечо и вдруг заплакала. Навзрыд.
        Я махнула охраннику, давая понять, что разберусь сама. И, утешая как могла, повела её в свой кабинет.
        - Он орал: ты отдашь мне акции или твой папаша выкупит за них то, что от тебя останется, - всхлипывала она, еле переставляя ноги. Измученная, избитая, обессиленная, она прижимала к себе вывихнутую руку и мне казалось, держится из последних сил. - Отец предложил ему их купить. Я понятия не имела, что папа так сделает. И он разозлился.
        - Он? - помогла я ей сесть. - Этот Ренат? Я слышала. По телефону.
        - Да, - шмыгая носом, торопливо рассказывала она. - Он его разбил, телефон. Пригласил меня типа поговорить. А сам приехал один. Иначе Камиль бы ему не позволил.
        - Что не позволил?
          - Ничего! Вот этого, - всхлипнула она. - А он отослал Камиля по каким-то делам, а сам приехал от Верейского злющий как последняя сука, привязал меня к кровати и… А-а! - вскрикнула она, когда разглядывая кровоподтёк на шее я неосторожно задела куртку.   - Плечо!
        - Юль, послушай меня, - я пошла взять из шкафа обезболивающее. Съёжившись в комочек, маленькая, худенькая, она была похожа на потрёпанную птичку со сломанным крылом, воробышка, что чудом выжил в схватке с котом. - Я сейчас поставлю тебе укол, станет немного полегче. Но это так оставлять нельзя. Надо написать заявление об изнасиловании. Пройти освидетельствование.
        И я бы соврала, если сказала, что, глядя на неё, мне было не страшно и не боязно за неё, за себя, и вообще всё равно, но мой голос оставался спокойным и уверенным.
        - Зря я к вам приехала, - уничижающе глянула она на меня, вытерла слёзы, хотела встать, но снова скривилась от боли. - Вы, наверное, плохо меня слушали?
        - Я хорошо тебя слушала. Очень хорошо. Но кем бы ни был этот Ренат, по хрен! Он должен ответить за то, что с тобой сделал. А если ты будешь терпеть, скрывать, молчать и дашь ему то, чего он хочет, он всё равно на этом не остановится. Пока не заберёт всё.
        - Эльвира Алексеевна, - покачала она головой. - Он же внук… - и, может мне показалось, но по её губам я прочитала «глава», только аббревиатуру не разобрала. Какого-то комитета? Ведомства? Я ничего в этом всё равно не понимала, чтобы вникать, поэтому не переспросила. - Ему всё равно сойдёт это с рук. Вы ничего не сможете сделать. Но он мне обещал, если я отдам… - договорить она не смогла, губы затряслись, скривились.
           - А я слышала, что он тебе и отсрочку обещал, - смерила я её ледяным взглядом. Набрала в шприц лекарство. Присела и помогла аккуратно освободить плечо.
        Резко запахло спиртом от антисептической салфетки.
        От укола девушка даже не дёрнулась. А вот от моих слов отчаянно замахала головой: нет! Но, что бы она ни сказала, я точно знала, что делать.
        - Послушай меня. Внимательно. Мы можем это прекратить. Прямо сейчас. У меня есть знакомый судмедэксперт. Очень хороший, толковый. Он найдёт нужного следователя. И мы всё сделаем уже сегодня, потому что тянуть нельзя. Возьмём мазки. Сфотографируем. Запишем. Правильно составим протокол, чтобы ни один адвокат не подкопался, - я дала ей время подумать. Она смотрела на меня с ненавистью, но головой уже не качала. И я продолжила. - Но ничего никуда заявлять не будем. Только если понадобится. И ты сможешь выкупить за свои показания видео, которым тебя шантажируют. Да и с акциями отца расставаться не придётся. Но надо решать быстро.
        - Прямо сейчас? - сомневаясь, переспросила она.
        - Иначе никак. Пока на тебе есть следы его ДНК, прижучить его как не хрен делать. Кем бы он ни был, плевать. Никто не имеет права так с тобой обращаться.
        - А ваш судмедэксперт… - вытерла она слёзы. Сразу мне показалось, что на лице синяки, но теперь я видела, что оно просто опухло и испачкано размазанной косметикой.
        - Он отличный парень, неболтливый, у них вообще не принято болтать, - полезла я в карман за телефоном. - И он сегодня как раз работает.
        Я замерла, глядя на неё, прежде чем нажать на звонок.
        Она стиснула зубы, закрыла глаза и… кивнула.
        Глава 25. Эльвира
        - Не трогайте, не трогайте, пожалуйста! - заверещала Юлька, когда Костя упёрся коленом в кушетку, чтобы вправить вывих.
        - Столько татуировок сделала, значит, боль терпеть умеешь, - невозмутимо возразил он. - А здесь недолго. Давай на раз, два… - он моргнул мне, чтобы я была готова. Под резкий вскрик Юльки вставил плечо на место и закончил: - …три! Я же говорил! Недолго.
        Костя ободряюще похлопал её по здоровому плечу, пока она стонала.
        Я никогда не видела его за работой и невольно залюбовалась. Он словно стал выше ростом и шире в плечах. Собранный. Спокойный. Невозмутимый. Из него бы получился отличный хирург, например. Но ему больше нравилась «анатомичка».
        - Хорошо, что не перелом, - подытожил он, как и я, делая вид, что всё в порядке.
        - Очень хорошо, - заговаривая зубы, чтобы отвлечь, повела я Юльку за ширму, куда уже поставили медицинскую каталку. - Винтообразные или спиральные переломы очень характерны для жертв изнасилований, когда вырываются так, что руки себе ломают.
        - Только больше никому не разрешайте, пожалуйста, ко мне притрагиваться, - трясло девушку мелкой дрожью от боли, страха, потрясения. Хотя держалась она молодцом.
        - Осмотр буду проводить я, а судмедэксперт с моих слов только записывать, не волнуйся. И раздевайся полностью. Зафиксировать нужно всё, каждый синяк и отпечаток. На всякий случай.
        Следователь, серьёзный мужчина средних лет в мятом костюме, прокуренный и уставший, что приехал вместе с Костей, заполнял бумаги в смежном кабинете. Как говорят судмедэксперты, вёл осмотр «методом бокового стояния», в данном случае даже сидения. Но всё, о чём мы говорили, слышал.
        Хотя о чём тут говорить. Я с трудом сдерживала тяжёлые вздохи. И старалась аккуратнее. Юлька, прав был Костя, была на редкость терпеливой, хоть и вздрагивала, и кусала губы, и морщилась на каждое моё прикосновение. Но был предел терпения и у неё, и я старалась закончить быстрее - ей нужна была помощь, а не осмотр. Главное, был образец ДНК - сперма. Остальное уже у хирурга на столе. А что понадобится хирург и шовный материал было видно даже при поверхностном осмотре. Этот сука явно не церемонился и ничего не боялся. Был действительно чертовски зол, судя по синякам на теле, ссадинам на её запястьях и лодыжках, за которые она была привязана, багровому следу на шее - видимо, душил, - и до сих пор кровоточащим разрывам. Развлёкся знатно.
        - Всё, моя девочка, - наложив повязку на плечо, накинула я простыню на её истерзанное тело. И махнула медсестре. - Ты молодец, держалась как боец и всё правильно сделала, - имела я в виду подписанные бумаги и написанное её дрожащей рукой заявление. - Сейчас отвезём тебя в хирургию, а потом уже поговорим, когда от наркоза отойдёшь.
        - Вы же хотели мне что-то сказать, - измученная, обессиленная, зарёванная, она даже голову не подняла с каталки.
        - Потом, потом, всё потом, - пожала я её горячую ладошку. - У палаты поставим охрану, так что ничего не бойся.
        - Я не боюсь. Но если вы про беременность, - она тяжело, отрывисто вздохнула, - то это уже неважно. Жених всё равно меня бросил. Никакой свадьбы не будет. Поэтому отец и акции Алескерову сам предложил.
        - К сожалению, я не про беременность. Про неё ты сама ему скажи, жениху, - кашлянула я, словно запершило в горле, - когда придёт.
        - Он не придёт, - уверенно покачала она головой, отвернулась. Из-под закрытых век снова потекли слёзы. - Больше не придёт. Я ему больше не нужна.
        В груди заныло. Я прикусила щёку изнутри. Тяжело вздохнула.  
        Не мне бы её утешать. Не мне стоять сейчас рядом. Но жизнь - такая злая насмешница, всё перепутала, перекроила, связала тугими узлами не там, где надо.     
        - Пустите ко мне Камиля, - повернулась она.
        - Кого? - удивилась я.
        - Ну второго, телохранителя, - слабо улыбнулась она на мой вопрос.
        - А фамилия того, кого он охраняет, как?
        - Алескеров, - вздохнула она, прикусив губу. - Ренат Алескеров.
        Увы, мне ни о чём не говорило его имя.  
        Я проводила их с медсестрой до стационара на лифте. Из рук в руки Юлию Пашутину у меня принял дежурный хирург. А я устало побрела назад к лифту.
        Но день на этом явно не хотел заканчиваться.
        Я так и застыла в коридоре, когда спустилась.
        Опергруппа, что приехала на «вызов» в количестве пяти человек со следователем и судмедэкспертом, стояла теперь в полном составе у входа. А точнее: держала оборону.
        - Господин Алескеров! - спешил к ним на помощь пожилой охранник. - Не вынуждайте меня вызывать наряд…
        - Да пошёл ты! - перемежая брань глотками из початой бутылки, орал во всю глотку молодой мужчина. Высокий, подтянутый, с идеальной щетиной на лице, которое редко увидишь и на экране, не то, что в жизни. И он вёл себя не просто вызывающе - агрессивно. Размахивал почти пустой квадратной стеклотарой. - Ты вообще кто? А ты? - бросался он грудью на оперативников, что не позволяли ему пройти дальше вестибюля. - А тебя я запомнил, - дёрнулся он в сторону следователя, что уже убрал в карман удостоверение. - Тебе тоже хана! Ты вообще слышал кто я?
        - Конечно, - невозмутимо взял следователь лист у стоящего рядом Кости. - Алескеров Ренат Азимович. - Зачитал год рождения. Потом поднял бумагу к лицу Алескерова и только что не припечатал ко лбу.   - А вот это у меня знаешь, что? Заявление об изнасиловании.
        - Да пошёл ты! - недоверчиво прищурившись, отмахнулся тот бутылкой. - Просто дайте сюда эту психованную дурочку. И вам всем ничего не будет. Она, между прочим, машину у меня угнала. Это я на неё должен заявление писать. Примете? - гнусно усмехнулся он.
        - Эль, не подходи, - остановил меня Костя и я встала рядом с ним, не веря своим глазам. Пытаясь представить, что вот этот «принц Персии» мог сотворить такое с девушкой. Вот этими руками, что он сейчас махал.
        Такой красивый парень! И не знаю, каких он был кровей, но назвать его «хач», как сказала Юлька, у меня бы язык не повернулся. А вот «сука» - легко.
        - Эй ты, примешь заявление, старый козёл?
        - Да ты бессмертный я вижу, - вернул следователь Косте заявление, подтянул рукава своего мятого костюма и, выйдя вперёд, вдруг схватил Алескерова за грудки, встряхнул как следует, а потом оттолкнул от себя.
        Тот отлетел. Не удержался на ногах. Бутылка опасно саданула по стеклянной стене входа, когда он упал. И, вращаясь, покатилась по полу, когда, отшвырнув её, Алескеров не без труда, но всё же поднялся.
        - Ну всё, падла, тебе хана. Хана! - оскалился он на следователя.
        Казалось, он с трудом стоит на ногах. Весь разболтанный, как на шарнирах, нервный. Со стеклянным взглядом. Возможно, не просто пьяный, а ещё на какой-то дури.
        От страха я вжалась в Костю. Но следователь не дрогнул.
        - Слушай сюда, - и не шевельнулся тот. - Мне всё равно кто ты. Чей ты. Да будь ты хоть сыном господа бога, мне плевать. Неловко мне стало бы только перед твоей матерью, стыдно за такого сына. Читай по губам: у меня заявление. Об изнасиловании. У меня твоя ДНК. У меня столько всего, что никакие связи тебе не помогут. Ни один адвокат. Получишь по полной. И сядешь, сука, если не оставишь девчонку в покое.
        - Она совершеннолетняя. Всё было по согласию, - явно включил Алескеров остатки мозга, выжженного алкоголем и яростью, и слегка пообмяк.
        - А у меня тут врач, судмедэксперт и камеры, - ткнул следователь пальцем, показывая на потолок. - Сечёшь?
        Алескеров не посмотрел куда показали, но хоть и зло сверкал глазами, уже не прыгал как блоха, и не кидался.
        - Ты меня слышал? И я пока всё это попридержу. А, может, и совсем придержу, - он подошёл к Алескерову вплотную. - Но от девчонки отвали. Понял? - он многозначительно помолчал, наклонился к самому уху. - Я не слышу.
        - Да понял я, сука, - отшатнулся тот, зло глянув на меня, - понял.
        - Ну вот и славно, - делано смягчился следователь. - А пока можешь быть свободен. И, будь ласка, веди себя хорошо. А то я ведь могу и передумать.
        - Да пошёл ты! - отмахнулся тот и рванул на себя дверь, покидая клинику.
        Я без сил опустилась на стул в своём кабинете.
         Опергруппа, переговариваясь о каких-то пустяках, словно ничего и не случилось, собиралась на вызов, с которого я их сорвала - где-то за гаражами нашли труп.
        - Ты как? - сел рядом Костя.
        - Какой матёрый дядька, - кивнула я в сторону двери.
        - Будьласка-то? Он такой, да, - улыбнулся Костя. - Других не держим.
        - Будьласка? - переспросила я.
        - Выражение у него любимое «будь ласка», вот его за глаза так и зовут.
        - Так уж и за глаза, - заглянул в проём следователь. - Давай, давай, Костя, будь ласка, шевели ногами, работа ждёт. - Он показал мне рукой на стол: - Все документы здесь. Там криминалист ещё в машине успел осмотреться, пока тот её не забрал и не уехал. Занесу потом результаты. И к девушке заскочу, поговорить.
        - Спасибо! - встала я вслед за Костей.
        - Не за что, - махнул Будьласка и ушёл.
        - Спасибо, Кость! - обняла своего бывшего мужчину крепко-крепко. Так рвалось с языка: прости! Но я промолчала.
        И он, приподняв моё лицо за подбородок, словно прочитал всё по глазам.
        - Я буду очень скучать.
        - И я.
        Глаза защипало от слёз, когда он посмотрел на мои губы, но не поцеловал, даже не потянулся.
        Всё же я его сильно, очень сильно недооценила.
        А он понял. Всё понял. Без слов.
        Глава 26. Павел
        - Павел Викторович? - распахнув дверь, домработница моей бывшей девушки Ксения смотрела на меня с изумлением.
        Я запоздало глянул на часы. Вечер, конечно, но ещё не самый поздний.
        - Пройду? - мазнул взглядом по её домашней одежде. И невольно отметил, что раньше она не позволяла себе ходить по Юлькиной квартире как у себя дома.
        Она отступила в сторону, освобождая мне дорогу. Я привычно прошёл в гостиную.
        Разбросанные вещи.  На большом столе какие-то книги, бумаги, ноутбук, грязная посуда. Этого она себе тоже раньше не позволяла. У неё есть своя комната. Правда, была ли там такая же чистота, как она поддерживала в доме, где работала, понятия не имею - я никогда туда не заглядывал.
          - Простите, я… сейчас уберу, - смутившись, схватила она какие-то цветные тряпки, что лежали на диване прямо с вешалками.
        - Не беспокойся!   - скривился я. - Меня это никак не касается. Я пришёл поговорить.
        - О чём? - замерла она с одеждой в руках.
        - О том, что ты собираешься делать. И о том, чего ты мне не сказала.
        - А вас это касается?
        - К сожалению, - не стал я скрывать своей досады. - У тебя есть доказательства, что это ребёнок Пашутина?
        - Теперь - да, - бросила она вещи, как лежали. И гордо тряхнула пшеничными волосами, распущенными и даже как будто со следами укладки. Обычно она ходила, туго закручивая их в пучок на затылке. А тут они слегка вились подкрученными прядями.
        - И куда ты с ними собираешься идти?
        - Сначала к Юлии Владимировне.
        Я кивнул, словно одобряя.
        - Так. И зачем?
        - Хочу, чтобы она заплатила. Как минимум, отдала эту квартиру. Как максимум, дала денег и на беременность, и на роды, чтобы я убиралась подальше со своим ребёнком и сидела помалкивала.
        - А если она уже в курсе? Ну, допустим, я ей уже сказал?
        - Это неважно, - пожала она плечами. - Сказали вы или нет. Она заплатит за то, чтобы я не шла на телевидение и не поднимала шумиху.
        - Угу, - я снова сдержано кивнул. - А дальше что?
        - Дальше скажу Владимиру Олеговичу. И он тоже заплатит.
        - За молчание? - предположил я. - И чтобы ты не подняла шумиху?
        - Конечно.
        - Ну ладно, допустим. А потом?
        - Потом он наверняка захочет, чтобы я подписала какие-нибудь бумаги, чтобы мой сын не претендовал на его миллиарды.
        - И ты подпишешь?
        - Там видно будет, - хмыкнула она. - Смотря какие деньги он мне предложит.
        Чем дольше я её слушал, тем мне становилось страшнее. Ни грамма чувств. И ладно к отцу, даже к своему ребёнку. Ни тени сожаления. Ни крупицы сомнений. Расчёт. Голый, холодный расчёт. В глазах - цифры, в душе - бюджет.  
        - А если не предложит?
        - Конечно, предложит.
        - По-твоему Пашутин принц Малайзии что ли, чтобы бояться огласки такого банального факта, что он спал со своей домработницей и обрюхатил?
        Она едва заметно дёрнулась.
        - Да, слово отвратительное, - кивнул я. Отодвинув стул, сел у стола. От неубранных тарелок пахло едой. Невкусно, но мой желудок всё равно вспомнил, что пустой, и заныл. Я многозначительно вздохнул. - Ты не первая и не последняя беременная прислуга. Мы не в средние века живём. А Пашутин даже не женат, чтобы шантажировать его внебрачным ребёнком. Скорее уж окажешь ему честь, польстишь, когда во всеуслышание объявишь, что он в его возрасте ещё герой-любовник. Умеет, практикует, - усмехнулся я.
        Грязная тарелка стукнула о стол, когда я отставил её подальше в сторону - терпеть эту пытку запахами было невыносимо. Смахнул в сторону крошки и опёрся локтем о стол, разглядывая девушку с нескрываемым любопытством.
        - А дело вовсе не в ребёнке, - очередной раз хмыкнула она. - Я расскажу то, что он сейчас скрывает. И он точно не захочет, чтобы это стало известно.
        - И что же это?
        Она засмеялась. Легко. Звонко.
        - Павел Викторович, я конечно, глупа, но не настолько же.
        - Нет, ты далеко не глупа, Ксень, - я, конечно, слегка польстил, но посмотрел на неё с тоской. - Только понятия не имеешь во что ввязываешься. И в голове ты, конечно, нарисовала себе очень красивую картинку. Но, хочешь, я расскажу тебе как всё будет на самом деле?
        Она вздёрнула подбородок и по тому как повела плечами было понятно, что уверенности в успехе у неё поубавилось. Ей страшно, боязно. Неуютно. Да и откуда уверенность? Она лезет туда, где правят совсем другие законы, а она имеет о них представление только из телевизора.
        - Ты только заикнёшься Юльке, что беременна от её отца, и уже можешь заказывать некролог.
        Её брови испуганно взлетели.
        - Ты думаешь она допустит, чтобы кто-то претендовал на её наследство? Думаешь, охотно им поделится? Наивно веришь, что она заплатит? - я закинул ногу на ногу. - Да она спустит тебя с лестницы собственноручно. И если после этого ребёнка ты не потеряешь, то запрёт в клинике и там тебе помогут от него избавиться быстро и профессионально.
        - Она не посмеет, - побледнела девушка.
        - Ещё как посмеет, - усмехнулся я. - Плохо же ты её знаешь.
        - А вы ей уже сказали? - нервно сглотнула она.
        Я сокрушённо покачал головой.
        - Ну тогда бы я здесь не сидел, правда?
        - И что мне делать?
        - А чего ты хочешь? Только денег?
        - Это мой единственный шанс, - она сцепила руки, словно ей резко стало холодно. - Я из маленького нищего городка. Там осталась мама, пятеро братьев и сестёр. Я старшая. Все деньги я отправляю им. И я…
        Я остановил её рукой.
        - Не надо. Не надо мне этих слезливых историй, - скривился я. - Побереги их для передачи, на которую ты собралась идти со своим «секретом», - показал я кавычки. - Кстати, куда-нибудь уже позвонила? В ток-шоу какое-нибудь?
        Она отрицательно покачала головой.
        - Не дозвонилась. Оставила заявку на сайте. Но мне так и не ответили.
        Я развёл руками.
        - И сомневаюсь, что ответят, ты же не называла имён?
        - Нет, - уверенно покачала она головой. - Павел Викторович, а вы можете мне помочь? - она буквально рухнула на ближний ко мне край дивана. - Пожалуйста! Вы же хороший человек! Я знаю.
        Я усмехнулся. Вот же, воистину, наглость - второе счастье: хотеть денег и ничего кроме денег, а пытаться давить на порядочность. На жалость, честность, доброту.
         Вырваться из нищеты, конечно, сильнейший стимул. Пять младших братьев и сестёр, если они правда есть, и с которыми ей наверняка приходилось нянчится, возможно, напрочь и отбили материнский инстинкт. И Пашутин - гад, каких поискать. Но мне-то всё это зачем?
        То есть я, конечно, знаю - зачем мне. А с её точки зрения я должен помочь ей ободрать Пашутина как липку за каким?.. За красивые глазки? Ради великой справедливости?
        - Давай так, - устало выдохнул я.
        День близился к концу, а во мне с утра из еды - только компот из кофейных зёрен да коричневый сахар, который я засыпал в рот прямо из пакетиков. Я соскучился. Я почти невыносимо мечтал обнять женщину, которую люблю, и как можно скорее. И мне бы ещё как-то умудриться выспаться - завтра трудный день. Поэтому засиживаться не собирался.
        - Ты мне всё расскажешь, как есть. Если мне это будет неинтересно, обещаю: оно не выйдет за пределы этой комнаты, но помочь я тебе ничем не смогу. Если же ты меня чем-нибудь заинтересуешь, я посмотрю, что смогу сделать. Правду, Ксения! Правду!
        Я бессмысленно таращился в распечатанный лист.
        Буквы знакомые. Язык вроде русский. Но смысл написанного от меня ускользал.
        «_Результаты_молекуляного-генетического_анализа_». «_Поиск_мутаций_в_клинически_значимой_части_генома_», - это я ещё худо-бедно разобрал. Но дальше…
        _Секвенирование_клинического_экзома_. _Мутация_митохондриальной_ДНК._Некротизирующая_энцефаломиопатия._Синдром_Лея._
        Кто все эти люди?
        - Кто такой этот Лей?
        - Арчибальд Денис Лей, военный врач, психиатр-эксперт, давал психологическую экспертизу агентам секретных спецслужб, описал неизлечимую патологию, которую назвали «синдром Лея», - открыла Ксения лежащий на столе ноутбук.
        - Я имел в виду не это, - отмахнулся я.
        Она перестала тыкать по вкладкам. На экране осталась какая-то дешёвая статейка о наследственных признаках, где смуглый мужик с дневной щетиной и сальным взглядом под заголовком «Как понять, что ваш ребёнок не от мужа?» наглядно демонстрировал признак номер три: «Ямочка на подбородке».
        Я невольно потёр свой подбородок и без того давно не бритый, и ещё сильнее заросший за эти два дня. Мою ямочку под этой щетиной было почти и не видать.
        Стул скрипнул, когда я повернулся от экрана к девушке.
        - Владимир Олегович, как мне объяснила врач, наследовал этот синдром от матери. Но проявился он у него всего несколько месяцев назад.
        - Синдром Лея? Проявился как? - покачал я головой, словно пытался вытрясти из неё всё ненужное. Да какого чёрта мне не давала покоя эта ямочка сейчас? Я с ней всю жизнь живу.
        - Спазмы мышц. Нарушение координации движений, - подвинула Ксения к себе по столу тетрадку, в которую видимо записывала всё, что ей было интересно, и теперь читала с листа. - Подёргивания. Атрофия зрительного нерва. Деменция или прогрессирующее слабоумие.
        - Что? Деменция?
        Это слово я ведь совсем недавно слышал от Эльвиры. Когда она вдруг решила устроить мне возле своего университета какую-то странную проверку. И тоже спрашивала про нарушения координации, подё…  
        - Подёргивания?! - Я ведь собственными глазами это видел. У Пашутина. - Погоди, погоди, синдром проявился, а дальше что?
        - Ничего, - равнодушно пожала она плечами. - Утрата контроля над собственным телом. И… смерть.
        - Нет, - не веря своим ушам, качнул я головой. - Но это же как-то лечится?
        Теперь она качнула головой.
        - Только корректируется какое-то время. Но это наследственное заболевание. И оно неизлечимо.
        - Наследственное?! - до меня только сейчас начал доходить смысл этих страшных слов.
        - Но твой ребёнок?
        - У меня мальчик. Вот видите, - подала она мне лежащий там же, на столе распечатанный лист со схемой. - Если отец болен, а мать здорова, то сыновья всегда здоровы.
        Но я смотрел на закрашенный наполовину рисунок девочки. «Дочь-носитель» - было написано под ним. Дочь _всегда_ носитель.
        - Но значит, Юлька… - спина покрылась холодным потом. - Она - носитель?
        Господи, она же беременна!
        Я потянулся за другим листком, где потомству этой «дочери-носителя» давали прогноз только на пятьдесят процентов здоровых детей. Ткнул пальцем в страшные слова: «Больной сын».
        - У нас может быть… больной сын? - сглотнул я.
        - Нет, - уверенно покачала головой Ксения.
        - Что нет? Здесь же написано.
        - Юлия Владимировна не беременна.
        - Не беременна? В каком смысле? - как идиот потряс я головой.
        - В самом прямом. Она вам солгала. 
        «Солгала!» - резануло так, словно яркий свет ударил по глазам.
        _Солгала._Ямочка_на_подбородке… _ _
        - На самом деле она не…
        - Подожди. Стоп! - резко развернулся я к ноутбуку с плохо побритым мужиком на экране.
        И заскользил глазами по строкам.
        «_Доминантный_наследственный_признак._Если_ребёнок_с_ямочкой_и_отец_с_ямочкой_ -_они_родственники!_» - утверждала статья.
        Перед глазами замелькали картинки. Как кадры кино.
        _Когда_вы_были_в_Сочи?_ -_В_сентябре…_
        _А_нашей_Матрёшке_в_июне…_
        Как первоклассник, я принялся загибать пальцы, потому что в уме посчитать никак не мог: октябрь, ноябрь, декабрь… Июнь - девятый. Девятый, мать твою! Девятый! А мы в Сочи пробыли почти весь сентябрь. Двадцать один день.
        - Павел Викторович, с вами всё хорошо? - вывел меня из оцепенения голос Ксении.
        - Нет, - я резко выдохнул. Отвалился к спинке стула. Схватился за голову. - То есть, да. Со мной всё хорошо.
        Закрыл руками глаза.
        Твою же мать! Она - моя! Моя дочь! Матрёшка!
        И всё остальное вдруг стало выстраиваться, складываться в цельную картину той головоломки, которую я, наконец, сложил.
        _Так_что_на_счёт_отца_Матрёшки?_ -_Я_его_люблю._Очень…_
        _До_сих_пор?_ -_Всегда…_
        Это же она про меня, чёрт побери. Про меня!
        _Паш,_у_тебя_в_школе_по_математике_какие_были_оценки?.._
        _Я_поступила_с_ним_плохо…_Солгала…_
        _Мы_опоздали_на_четыре_года…_Я_ -_не_опоздала…_
        - У тебя есть что-нибудь выпить? - я резко сел и открыл глаза.
        - Я не знаю, если только… - обернулась Ксения.
        - Сиди. Я сам возьму, - встал.
        Я так часто бывал в этой квартире, что бар нашёл бы и с закрытыми глазами и во сне и даже в шоке, в котором сейчас пребывал.
        _Моя_дочь!_ _
        Лёд затрещал в стакане, когда я плеснул на него виски.
        И напиток приятно обжёг желудок, когда проглотил его одним глотком.
        - Простите, Павел Викторович, - кашлянула позади Ксения. - Не уверена, что вы меня поняли.
        - Пашутин болен. Юлька не беременна. - _Матрёшка_моя_дочь._ - Что тут не понять?
        - А я? Вы мне…
        - А ты хочешь денег, - налил я ещё на два пальца. И посмотрел на неё с презрением. - Нет, я тебе ничем не могу помочь, девочка. Совесть прививать не умею. Порядочностью не награжу.
        - Он меня насиловал. Насиловал! - вцепилась она в край стола.
        - Ну, если ты перед ним устраивала такие же пируэты с голой задницей как передо мной, то я не удивлён.
        Я осушил второй стакан.
        - Меня Юлия Владимировна заставила! - выкрикнула Ксения. - Тогда, с вами!
        - М-м-м, - понимающе качнул я головой.
        - Клянусь! - умоляюще смотрела она на меня мокрыми от слёз глазами.
        - Верю, - я равнодушно пожал плечами. - К счастью, меня всё это больше не касается. Но могу дать один совет. Ценный. И бесплатный.
        Она вытерла слёзы, что текли по щекам.
        - Иди сразу к Пашутину, а не к Юльке. Плачь, вот как сейчас. Валяйся в ногах. Клянись в любви до гроба. В самой бескорыстной и преданной любви. Постарайся, чтобы он поверил. Ты сможешь, я верю. Скрась последние дни жизни старику. Это твой единственный шанс - если он признает ребёнка добровольно. И единственный шанс выжить у твоего малыша - если его защитит родной отец. Пока он у него ещё есть. Иди, иди! Прямо сейчас. Не теряй время. На, - достал я из кармана все купюры, что там были, кинул на стол, - возьми такси.
        - А вы?
        - А что я? - обернулся я уже в дверях. - Я же сказал: меня всё это больше не касается. У меня своя жизнь. И своя семья.
        Ветер подхватил полы лёгкого пальто, когда я вышел в ночь. Но я не заметил холода, только увидел мерцание тысяч звёзд, когда поднял голову к небу.
        - Спасибо! _ -_прошептал я.
        И улыбнулся.
        _Моя_семья._
        Глава 27. Эльвира
        - О, боже! Паш, ты что здесь делаешь? - я замерла в дверях спальни.
        - Тс-с-с, не кричи, - поднял он руку предупреждающе и накрыл одеялом Машку, что спала рядом с ним.
        - А где мама? - спросила я шёпотом.
        - Дома, - он осторожно слез с кровати. Плотно закрыл за собой дверь. Сгрёб меня в охапку. - Я её отпустил. Мой водитель отвёз её домой ещё вечером.
        Его губы коснулись моих, не дав спросить.
        И что-то было в его поцелуе… незнакомое.
        - Ты что, побрился? - отстранилась я, разглядывая его гладкую кожу.
        - Угу, - кивнул он. - Завтракать будешь?
        Буду ли я завтракать? Да я бы слона средней прожарки съела. Но больше, чем есть и даже спать, я хотела принять душ. А ещё мне так много всего хотелось ему рассказать, и я мучилась, что пока не могла.
        Вот только не знаю о чём я думала, когда не заперла дверь в ванную. Точно не о том, что он ко мне присоединится.
        Или как раз о том?
        Я прикусила его за плечо, чтобы не заорать.
        - Чёрт! - тяжело выдохнула, обессиленно откинув голову к мокрой стене. - Если будешь и дальше так делать, скоро у тебя будет синяк от моих зубов, - ткнула я в отметину.
        - Буду им гордиться, - оставил он поцелуй на моих губах и улыбнулся. - Жду тебя на завтрак.
        Бегу, бегу, счастье моё! Как жаль, что времени у меня в обрез.
        - Паш, Юлия просила тебя зайти, - размотав с головы полотенце, я повесила его на спинку стула. - Она у нас в стационаре.
        И она правда просила.
        Я зашла к ней утром, уже собираясь домой. Ненадолго, только проверить как она.
        Светало. Через пару часов у меня в клинике очередной приём. Полный рабочий день впереди. Без еды я могу работать, без сна - никак. Но к счастью этой сумасшедшей ночью мне даже удалось немного поспать. И выкроить время, чтобы поехать домой, переодеться, принять душ и вернуться. Именно это я и собиралась сделать.
        - Там к ней парень приезжал, - тихо сказал мне хирург в коридоре спящего отделения.
        - Камиль? - так же тихо спросила я.
        - Имени я у него не спрашивал. Но слышал, как они ругались. Она его умоляла: «Не надо, не ходи к нему!» А он звезданул кулаком по двери так, что проломил ДВП.
        - Проломил что?
        - Древесноволокнистую плиту, - постучал хирург для наглядности в дверь своего кабинета. - И ушёл.
        - Ну ушёл и ушёл, - равнодушно пожала я плечами.
        В душе нехорошо заскребло. _Камиль_бы_не_позволил._Если_придёт,_пустите_его_ко_мне._Уж не с Алескеровым ли поехал выяснять отношения его телохранитель?Но с этим они точно пусть разбираются сами, я вмешиваться не буду.  
        - Сама-то она как?
        - Еле успокоили, после его ухода. Рвалась уехать. Требовала одежду. Обещала пожаловаться на нас отцу.
        - Узнаю Юлию Владимировну Пашутину, - вздохнула я.
        - Пришлось колоть успокаивающее, - пожал плечами хирург. - Честное слово, ну не отпускать же её в таком виде, да после наркоза.
        - А операция как?
        - К счастью для неё, всё оказалось не так страшно, как выглядело. Повреждения только наружные. Подробный отчёт будет на твоём столе к утру, - махнул он мне на прощанье.
        Миновав спящего охранника, глянувшего на меня и снова закрывшего глаза, я осторожно приоткрыла дверь в палату. С внутренней стороны в ней действительно красовалась дыра. А Юлия Владимировна не спала. Подтянув ноги к груди, лежала поверх одеяла.
        - Вы поговорить?
        Злое, но какое-то обречённое равнодушие в её взгляде совсем мне не понравилось.
        - Узнать, как ты.
        - Хорошо, - она развернулась на спину. Медленно, с трудом, морщась вытянула ноги со сбитыми коленками и стёртыми до крови лодыжками. - Говорите.
        - Это подождёт, - хотела я уйти, но она схватила меня за руку.
        - Говорите сейчас! Мне всё равно.
        И, наверное, была права: для плохих новостей никогда не бывает подходящего времени.
        - Юль, я хочу, чтобы вы дополнительно сдали кое-какие анализы. И чтобы ваши родители тоже их сделали.
        - У меня только отец. Мама умерла много лет назад. А зачем? - резко повернула она ко мне голову.
        - Есть подозрение, что один из генов в вашем организме работает неправильно, - присела я на стул у её кровати.
        - Что значит неправильно? - потрясла она головой. - Я больна?
        - Вы - нет, но, возможно, являетесь носителем заболевания, которое вам ничем не грозит, а вот вашим детям - может навредить, - смягчала я как могла.
        - Какого заболевания?
        Честно говоря, втайне я надеялась, что она уже знает - отец ей сказал. И она понимающе кивнёт «А, этого!», остановит меня и отпустит. Но чёртова новость повергла её в шок.
        - Папа болен?! - зажала она руками рот, глядя на меня с ужасом.
        - Я не могу это с точностью утверждать, пока у меня на руках не будет достоверных анализов, Юля. Поэтому я прошу, чтобы и ты, и он их сдали. А потом уже будем делать выводы. Вдруг я ошибаюсь, - дала я и ей, и себе крошечный шанс, ведь на самом деле у меня были лишь результаты анонимного обследования и на этих результатах стоял вердикт «вероятно».
        Но чем больше информации она у меня выпытывала: как проявляется болезнь, что будет происходить с отцом, тем становилась тише, молчаливее и бесцветнее.
        - Не говорите ему, что я знаю, - снова свернувшись на боку калачиком, подтянула она ноги к груди.
        - Не скажу, - укрыла я её одеялом. - Тебе надо поспать.
        - Не могу, - покачала она головой. - Камиль был здесь. Он его убьёт. Может, уже убил. Или он - Камиля.
        - Ты можешь как-то этому помешать? - убрала я упавшие на её лицо волосы.
        Она отрицательно покачала головой.
        - Тогда нет смысла себя изводить. Чему суждено, то случится. Сделать тебе ещё укол?
        В этот раз она кивнула.
        Я ушла, оставив её на попечение медсестры, когда от Юлии Владимировны словно осталась безжизненная тень. И позвонить Верейскому - это всё, о чём она меня перед уходом попросила.
        - А что с ней? - перекладывая со сковороды на мою тарелку жареное яйцо, спросил он.
        - Она сама тебе всё расскажет. Всё, что сочтёт нужным, - тяжело вздохнула я и ласково ему улыбнулась.
        Какой он стал интересный без своей щетины. Не столько юный и трогательно прекрасный, как молодой бог. Сколько, наоборот, мужественно обветренный и по-мальчишески дерзкий с этим гладким волевым подбородком и упрямой ямочкой на нём. Ямочкой, то так опасно близко подводила его к разгадке - у Машки была такая же.
        Не нравилась мне только хмурая складка, что пролегла сейчас между его бровей.
        - У тебя всё хорошо? - всматривалась я в эту идеально прямую морщинку, когда он сел напротив.
        - У меня? Да, - посмотрел он на меня в упор. Загадочная полуулыбка тронула его губы. - А у тебя?
        - Не знаю, - пожала я плечами, выдержав его взгляд. - Ты какой-то подозрительный сегодня.
        - Более подозрительный, чем всегда? - искрились его глаза, сейчас пронзительно бездонные, как озеро в горах. И искрились лукаво.
        - Словно ты хочешь что-то мне сказать.
        - Хочу, - опустил он взгляд в тарелку, и принялся усердно ковырять яичницу. - Хочу пригласить тебя на свадьбу.
        Всё оборвалось у меня внутри. А он как ни в чём ни бывало трескал жареные яйца. Засунув в рот кусок хлеба, пропитанный желтком, он прожевал, и снова посмотрел на меня, улыбаясь одними глазами.
        - Не знаю о чём ты подумала, - вытерев рот салфеткой, улыбнулся он. - Но это свадьба моей младшей сестры, - он поднял руку, предвосхищая моё возражение. - Отказ не принимается. Ты идёшь. Со мной. У тебя неделя с лишним на подготовку. Успеешь всё.
        Он потянулся к моей руке. Поцеловал. И мягко вложил в ладонь банковскую карточку, фокусник!
        - Не бросай меня там одного. Пожалуйста! Для меня это очень важно.
        Я положила карточку на стол и закрыла руками глаза.    
        - Там будет вся твоя семья?
        - Не только, - прозвучал его голос уверенно и спокойно.
        - И как ты меня им представишь?
        - Не знаю кто это и как её зовут, но она единственная согласилась пойти.
        - Павел Викторович, - убрала я руки и сокрушённо покачала головой.
        - Знал, что ты не бросишь меня в беде, - улыбнулся он и вдруг подскочил.
        Да, я тоже это услышала: как открылась дверь спальни, как по полу зашлёпали босые ножки. Но никак не ожидала, что на этот звук сорвётся Верейский. И вернётся на кухню с Машкой на руках.
        Со сна смурная, растрёпанная, она тёрла кулачками глазки, но с его колен сползать явно не собиралась.
        - Я п?сать хочу, - выпятила она нижнюю губу, глядя вовсе не на меня.
        - Машунь, беги сама, - остановила я этого полоумного отца, даже без кавычек.
        И на удивление, они оба послушались.
        - А бабушка во сколько приедет? - глянула я на часы, когда Матрёшка убежала.
        - Она не приедет. У неё сегодня выходной, - невозмутимо хлопал Верейский ресницами, что на фоне гладко выбритого лица теперь казались особенно густыми и тёмными.
        - Ты с ума сошёл? А с Машкой кто будет? - оглянулась я в поисках телефона. - Мне же на работу.
        - Я с ней посижу, не суетись, - остановил он мою руку. - Давай, доедай. Собирайся. И ни о чём не беспокойся. Я справлюсь.
        - В смысле справлюсь? А тебе на работу разве не надо?
        - Надо. Но с этим я разберусь, - встал он, чтобы убрать свою тарелку. А потом принялся медитировать у открытого холодильника. - Что она ест на завтрак?
        - Там есть гречка, погрей с молоком, - засовывала я в себя на ходу остатки яичницы. Время поджимало. А я ещё даже волосы не высушила.
        «Не забыть купить шампунь!» - вспомнила я. А то вытряхивала сегодня последние капли.
        - Спасибо большое! - поцеловала Верейского в щёку.
        Нет, так легко не отделалась. Поцелуй длился пока не вернулась Матрёшка.
        И как же хотелось остаться! Как же хотелось ему всё рассказать.
        Пока он делал кашу, там же на кухне я красила глаза. И решила между делом осторожно спросить его про Пашутина.
        И то, что так хотела услышать от его дочери, услышала от Верейского.
        - Замечал. Скажу тебе больше, знаю, что он болен и чем, - тяжело вздохнул он. - Как думаешь, сколько ему осталось?
        - Трудно сказать. Я разговаривала с генетиком. Достоверно описанных случаев синдрома Лея у взрослых нет. У детей он, как правило, начинает проявляться рано, когда здоровый ребёнок, который бегал, говорил и нормально развивался, вдруг словно начинает обратный отчёт в развитии: забывает слова, перестаёт ходить, даже держать голову. Эти несчастные детки редко доживают до семи-восьми лет. Но чтобы почти в шестьдесят дал о себе знать такой серьёзный генетический сбой, редкость, - я вздохнула. - Теперь не знаю, удастся ли уговорить его пройти обследование в нашей лаборатории.
        - А зачем? - нахмурился Верейский. Матрёшка попыталась выскользнуть из-за стола. Но он подхватил её у самого пола, снова усадил за нетронутую кашу. И вручил не пластиковую детскую, а настоящую «взрослую» ложку. - Ты же уже большая девочка, правда? Справишься?
        И когда она заинтересованно ткнула её в тарелку, снова посмотрел на меня.  
        - Прежде всего, чтобы убедиться, что ему поставили правильный диагноз. Ну и потому, что это уникальный случай, - ответила я. - Если удастся его описать и изучить, это внесёт неоценимый вклад в науку. Его дочь - моя пациентка, это наследственное заболевание, я никак не могу остаться в стороне.
        - Да ты и правда серьёзный учёный, и отличный врач, - улыбнулся Верейский, иронично, конечно, зараза. А может и нет. - Но как ты узнала, что Пашутин болен?
        Упс! А ведь хороший вопрос.
        И я, конечно, могла бы сказать: из анализов Юлии Владимировны. Но между мной и его пристальным пытливым взглядом, словно не осталось больше места для лжи. Я так устала что-то всё время от него скрывать.
        - От него ждёт ребёнка девушка, беременность которой я веду.
        - Ксения? - не сильно удивился он. - Так вот почему ты спрашивала про неё у меня?
        - Паш, - я встала, чтобы его обнять. - Если честно, я думала, что отец этого ребёнка ты. Когда она пришла и сказала, что твоя домработница, то есть твоей невесты, а потом что беременна от человека, у которого работала…
        Он так внимательно слушал, что мы оба совсем забыли про Матрёшку. Только когда её большая ложка застучала по дну, опомнились.
        - Моя умница, - шепнул он, нежно целуя Машку в лоб.
        Я аж забыла о чём говорила. Так и застыла, глядя на эту сцену.
        - Паш, я должна тебе ещё кое-что сказать, - сглотнула я, решаясь.
        Но он выразительно постучал по циферблату часов на руке.
        - Чёрт! - подскочила я. Да, если я сейчас затею этот разговор, любой разговор, пятью минутами мы не обойдёмся. А у меня же опять эта Кононова с её полоумной мамашей. Если я опоздаю…
        - Моего водителя зовут Валера, - помогал мне Верейский надеть лёгкое пальто, - он уже ждёт внизу, не суетись.
        - Ты точно справишься? - посмотрела я на него внимательно и присела перед вцепившейся в его ногу Матрёшкой. - Слушайся Па, хорошо?
        Она кивнула. Обняла меня за шею маленькими ручонками.
        - А ты _сколо_плиедишь_?
        - Конечно, - улыбнулась я. - Ты и не заметишь, как быстро.
        - Не переживай, - шепнул мне Верейский на ухо, целуя. - У меня две младших сестры, я точно знаю, как вести себя с маленькими девочками. Да и с большими тоже, - улыбнулся он.
        - Это как же? - подхватила я сумку. Не веря сама себе, что я так легко оставляю с ним дочь.
        - Баловать, баловать и ещё раз баловать, конечно, - засунул он мне в карман карточку, которую я норовила забыть. - Люблю тебя. До встречи!
        - Пока, - вдохнула я полной грудью его запах, скользнула рукой по шее.
        _И_я_тебя._Чёрт_побери,_и_я_тебя_люблю._
        Как уже достало умалчивать и скрывать, особенно зная, что всё то, что я знаю, его тоже касается. Но я очень надеялась, что Юлия Владимировна, наконец, расскажет все свои секреты сама. И он её выслушает. В конце концов, прежде всего это между Павлом и Юлей, а потом только между Павлом и мной.
        Пусть уже во всём признается, и мы все, наконец, вздохнём. Ещё не спокойно, но хотя бы открыто и свободно.    
        Глава 28. Павел
        Телефон зазвонил едва за Эльвирой закрылась дверь.
        - В каком смысле вы не знаете, что делать? Торги открываются, - я посмотрел на часы, - через пятнадцать минут. Или я оставил непонятные указания?
        Слушая своего сотрудника, я не сразу и понял, что Матрёшка трясёт меня за ногу, задрав голову.
        - Погоди, малыш, сейчас папа поговорит и потом сделает всё, что ты хочешь, - ответил я машинально. Но её удивлённо округлившиеся глаза, заставили меня очнуться.
        - Папа? - переспросила она, когда я присел.
        Я уверенно кивнул и показал пальцем на прислонённую к уху трубку, спрашивая у неё разрешения.
        - Он не отстанет.
        - _Калашо_, _гавали,_ - разрешила она и убежала в комнату.
        - Роман Александрович, какое ещё выгодное предложение? - прикрыл я за собой дверь спальни. - Какое, чёрт побери, вообще может быть предложение? Откуда? Кто мог знать, что мы продаём акции, если мы ещё… - я осёкся.
        «Ах ты старый упрямый осёл!» - выругался я. Ну, конечно, кто ещё мог предложить выкупить весь выставленный на торги пакет, если не человек, которому я сам об этом сказал.
        - А какую сумму этот анонимный покупатель предлагает?
        Многозначительно кивнул на озвученную цифру. Старый пройдоха! Нет, он не на продаже акций, он на мне навариться решил. Даже не так: сначала на мне, а потом ещё и на продаже.
        - Я сам с этим разберусь, - ответил я в трубку. - Да, приостановите пока. До моих новых указаний.
        И в сердцах швырнул телефон на кровать.
        - Ладно, чёрт с тобой, - рывком натянул джинсы. Просунул руки в свитер. И на ходу заглянул в зал. - Маша, одевайся, поедем в гости.
        - А к кому? - удивилась она.
        - К твоему дедушке.
        - К _деды_ Лёши?
        - Нет, к деду Вите, - доставал я Матрёшкины вещи, на счёт которых Екатерина Леонидовна проконсультировала меня как «если мы пойдём гулять».
        И водитель, что отвёз Эльвиру и уже вернулся, был сейчас как никогда кстати.
        - Нет, Любовь Дмитриевна, сейчас не приеду, - ответил я на звонок секретаря, когда машина как раз остановилась у дома родителей. - У меня пока другие дела, - подмигнул я Матрёшке. - У вас есть для меня новости? Неутешительные? Ну тогда они подождут. Что ещё?! - вытаращил я глаза на её следующую фразу.
        - Молодой человек, который приезжал вчера с господином Алескеровым, - понизила секретарь голос до шёпота, - дожидается вас в приёмной.
        - Камиль?!
        Она многозначительно кашлянула, и я еле расслышал, как она сказала:
        - И он весь в крови.
        - Он ранен? Ему нужна помощь?
        - Я не знаю, я…
        - Так узнайте! И окажите её, в конце концов. Вызовите врача. Да, вы знаете какого врача. Дайте человеку воды. И выполните все указания, что получите от доктора неукоснительно. И не отпускайте его никуда! Парня, не доктора! Уложите хоть в моём кабинете. И никого туда, кроме врача не пускайте. Я приеду, как смогу.
        Я выдохнул. Машка таращила на меня испуганные глазёнки.
        - Прости, малыш, - поцеловал я её в лоб и отстегнул от сиденья. - Папа просто работает. Ну что, идём?
        - А куда мы _плиехали_?   - крутила головой Машка, пока я поднимался по лестнице с ней на руках.
        - Это дом моих родителей. Хочу познакомить тебя кое с кем.
        - А с кем? - засовывала она сорванный у машины одуванчик в мои волосы. Судя по всему, удачно. - С дедой Витей?
        - Сначала с ба, - шепнул я и пошёл по дому. - Ма! Мама! Мам, ты где?
        - На кухне, сынок! - донёсся до нас радостный голос.
        Но я и сам уже добрался до любимой комнаты моей мамы в этом доме.
        - Ты какими судь… - она замерла на полпути, уставившись на меня, и удивлённо заморгала.
        - Ма, - набрал я воздуха в грудь, перехватывая поудобнее Матрёшку.
        Выскользнувшая из её рук банка и звон разбитого стекла стали мне красноречивым ответом. Наверное, только мамы умеют понимать всё с одного взгляда. Всё. Без слов.
        - О боже! - прижала она к груди руки, а потом протянула их на встречу нам.
        И принялась ощупывать, словно боясь, что мы вот-вот испаримся, сначала моё уже слегка покрывшееся колкой щетиной лицо, а потом Матрёшкины щечки, плечики, ручки.
        - Тебе идёт, - со слезами на глазах улыбнулась она на одуванчик в моих волосах. - У неё твои глаза.
        - И моя ямочка на подбородке. Она моя, ма, - не сводил я с моей «старушки» глаз. - Не сомневайся.
        - Как я могу сомневаться, - развела она руками.
        - А _тибя_как зовут? - с интересом разглядывала её Матрёшка. И пока та думала, что сказать, переспросила. - Ба?
        Мама сглотнула подступивший к горлу ком и кивнула.
        - А тебя?
        - _Матлёшка._
        Я посадил её на стол. И чтобы не орать на весь дом в поисках отца, набрал его номер.
        - Ждал, ждал, что ты позвонишь, - без приветствия ответил отец. Я так и видел, как он сидит сейчас за рабочим столом перед монитором, где мелькают цифры и бегут кривые графиков торгов, показывая результаты сделок, чертовски довольный собой.
        - Если бы ждал, то знал бы, что я сейчас у тебя на кухне.
        - Да? - усмехнулся он. - Я бы удивился, если бы ты не приехал. Ну поднимайся. Выкурим по гавайской, потрещим.
        - Не могу. Я не один, - улыбнулся я Машке, о чём-то уже оживлённо болтающей с бабушкой.
        - Ну поднимайтесь вместе, чёрт побери, - виду он, конечно, не подал, но удивился.
        - Ей категорически противопоказан дым, пап. Так что давай лучше ты спускайся. И сам всё увидишь, - не дал я ему возразить и отключился.
        Его зычный голос раздался из коридора ещё до того, как он повернул.
        - А я ведь не сразу сообразил зачем тебе столько денег. Скажи, это то, о чём я думаю? Ты решил…
        Он замер на пороге. Сигара, что он зажал в зубах делала его похожим то ли на гангстера, то ли на пирата. А, может, на Бармалея из книжки, что мы с Матрёшкой читали вчера вечером.
        - От чёрт! - вытащил он тлеющий цилиндр из зубов.
        - Я же сказал, ей категорически противопоказан дым, - недовольно качнул я головой. Забрал у него сигару. И она зашипела, бесславно потухнув в раковине.
        Неуклюже познакомившись, как Медведь с Машей в сказке, он утянул меня в гостиную.
        - Это что же выходит? Девчонка твоя?
        - Она моя дочь, пап, именно так.
        - А её мать?
        - Женщина, которую я люблю. И на которой, надеюсь, женюсь.
        - Так. Стоп, стоп, стоп! - поднял он руки. А потом вытащил у меня из-за уха поникший одуванчик и смяв, швырнул в кадку с цветком. - Давай без вот этого кабальерства. Моя! Женюсь! Как с ума все посходили. Мать ультиматум поставила, чтобы я чёртову виллу на Антибе продал. Этот откуда-то ребёнка пятилетнего притащил, жениться собрался.
        - Ей три. Четыре будет в июне. И не притащил, а привёз познакомить с дедом. Спрашивать у тебя разрешения жениться ли мне и на ком, я, конечно, не собирался. Но буквально вчера ты мне сказал: «Ты женишься, если это твой ребёнок». Та вот, это как раз мой ребёнок. И мой ответ на твоё предложение - нет. Не смею тебя больше беспокоить.
        Я пошёл к двери.
        Но он остановил меня за руку.
        - Да, погоди ты, погоди! Не кипятись! Ну а чего ты от меня хотел? Чтобы я вот так сразу растаял и слезу пустил от умиления, как твоя мать?
        - Не поверишь, - усмехнулся я. - Ничего.   
        - Значит, меня ты всю жизнь осуждал, - хмыкнул он, - а сам, выходит, нагулял ребёнка на стороне. Ну что сказать? Орёл. Орёл! И Юлька тебе теперь не хороша, значит, а эта… - он проглотил слово, глянув на меня, осёкся, - теперь хороша.
        - Ну, выходит так, - пожал я плечами.
        - А я-то Пашутина как дурак, уговаривал не торопиться. Дело молодое, мол. Ругаются, мирятся. Обещал поговорю с тобой. Как-то повлияю, - буравил он меня тяжёлым взглядом из-под широких бровей.
        - И что тебе ответил Пашутин? Дай угадаю! Да пошёл ты?
        Он промолчал. Но по его лицу и так всё было понятно, что их разговор закончился ничем. Что Пашутин, в отличие от отца, больше не питал на мой счёт никаких иллюзий.
        - А знаешь откуда я это знаю? Ко мне вчера приходил Алескеров. И сказал дословно: Пашутин отдаёт ему свои акции. Отдаёт! Что-нибудь об этом ты знаешь?
        - Ты ничего не путаешь? - озабоченно прищурился отец.
        Я качнул головой. И пошёл из гостиной на голоса моей мамы и моей девочки.
        - Павел! - припустил за мой отец. - Да погоди, говорю! Ты же решил выкупить те пять процентов акций, которыми владеют мелкие акционеры? Верно? Для этого тебе нужны деньги? - семенил он рядом, едва поспевая за моими шагами. - Но ты ведь понимаешь, что это бесполезно. Что никто добровольно свои акции не продаст. Тем более сейчас, когда по ним идёт такой мощный рост, они приносят стабильный доход, да ещё перед выплатой дивидендов. Ты и процента не соберёшь.
        - Спасибо, пап, что так в меня веришь, - ответил я на ходу.
        - Да дело вовсе не в вере, сын. Сколько тебе надо? Четыре процента?
        - Три с половиной, - остановился я.
        - Сумма астрономическая.
        - Да, я умею считать, - усмехнулся я. - И на торгах ничего не собираюсь покупать. На торгах пусть Алескеров пупок надрывает. Но если ты думаешь, что я с тобой снова поделюсь планами, то ты сильно ошибаешься.
        - Да пойми ты, это хорошее предложение. Я дам тебе денег, которые тебе сейчас так нужны, быстро, безболезненно и без шумихи. И Пашутин ничего не заметит. Да и его активы не пострадают. Он всё же мой друг.
        - Или у тебя просто слишком много вложено в его компании?
        - Ну и это тоже, - смущённо помялся отец. - Соглашайся!
        И на самом деле это действительно было хорошее предложение. Надёжное предложение. И правильное решение. Мы оба это знали. Как и то, что сумма, которую он предложил, грабительская.
        Я открыл телефон и набрал на клавиатуре калькулятора в два раза больше.
        Он улыбнулся. Сбросил. Набрал свою цифру.
        Я добавил к ней ещё один знак.
        Он скривился, крякнул и протянул руку.
        - Эх, зря я вкладывался в твоё образование. Ты же меня так скоро по миру пустишь, - улыбнулся он. И рукопожатие у него было, как всегда, как у статуи Командора.
        - Жду тебя завтра, мои юристы подготовят договора, - по-деловому закончил я.
        И замер на пороге летней веранды, куда ушли мама с Матрёшкой.
        - Лиза?!
        - Бро! - подняла руку моя младшая сестрёнка, сняла Машку с колен и всё же подскочила меня обнять. - Ну ты даёшь, - горячо зашептала она мне в ухо, - а мы то думали внуков от тебя не дождёмся, а он, - ткнула она меня в бок, - тихушник.
        - Клянусь, я и сам не знал.
        - Но ты рад? Рад?
        - Шутишь? - улыбнулся я. - Я счастлив.
        - Что и с будущей женой познакомишь? Я всё слышала.
        - Если хорошо себя будешь вести.
        - Ты знаешь, кем бы она ни была, пофиг, главное, что это не Юлька.
        - Лиза! - грозно одёрнул её отец.
        - Что, Лиза, пап? Что? На фик нам эта полоумная нужна. И ты прекрасно знаешь, что я о ней думаю! - развернулась она, совсем как Юлька, не терпя возражений.
        Я, конечно, не забыл, что у меня есть ещё дела, которые не терпят отлагательств. Раненый парень в моём офисе. Ожидающие отмашки клерки. Но у меня теперь есть ребёнок, и его здоровье важнее всего. Потому я терпеливо ждал, когда Матрёшка поест. А точнее когда новообращённые Ба и тётя Лиза уговорят её ещё на ложечку, а потом ещё на кусочек.
        Известная женская забава «накорми ребёнка любой ценой» подходила к концу, когда Лиза спросила:
        - А вы сейчас куда?
        Я в это время как раз пытался дозвониться секретарю.
        - В идеале в магазин за игрушками, - пожал я плечами, слушая длинные гудки, - но до этого у меня есть ещё одно дело. Даже два, - потрогал я в кармане кольцо с синим эмалевым цветком, что Эльвира носила в Сочи на безымянном пальце, а я сегодня прихватил с собой. Как раз подходящий размер.
        Только к тому времени как получил отчёт о визите доктора и уже усадил Матрёшку в детское сиденье в машине, я и понял к чему был этот вопрос сестры.
        - Я с вами, в магазин, ничего не хочу знать. Ты не посмеешь лишить меня такого удовольствия, - захлопнула Лиза дверь у меня перед носом.
        И уж кому другому, а нашей младшенькой я возражать не стал.
        - Счастливо, сыно, - обняла меня ма, - Очень надеюсь, что в следующий раз вы приедете все вместе.
        - Она тебе понравится, - поцеловал я её в макушку, прощаясь.
        «Хоть и не знаю, как теперь буду оправдываться за то, что познакомил вас с внучкой раньше, чем с ней», - добавил я про себя. Но очень надеялся на снисхождение.  
        А то, что Лиза поехала с нами, оказалось очень кстати.
        Глава 29. Павел
        Пока они с Машкой скупали тонны брючек, кофточек, платьюшек, шляпок, туфелек и мешки игрушек, получив только одно ограничение: чтобы это влезло в машину, а не пришлось заказывать грузовик, я рванул в офис, где ждал меня раненый парень.
        - Там, - показала Любовь Дмитриевна на мою персональную комнату отдыха, где стоял диван, шкаф, небольшой стол, пара стульев и даже холодильник. Воровато оглянувшись, она сунула в замочную скважину ключ, широко открыла мне дверь, но сама не вошла.
         В нос резанул запах лекарств.
        Разбросанные по столу упаковки от бинтов. Повешенная на спинку стула, поверх пиджака, окровавленная рубашка.
        Камиль спал на диване, укрывшись пледом. Но резко сел, когда я вошёл и плотно закрыл за собой дверь.
        - Спасибо за помощь, - скривился он, хватаясь за повязку на животе.
        Судя по кровавой полосе, разрез был продольный и довольно болезненный. Но как сказал доктор: неглубокий, хотя несколько стежков и пришлось сделать.
        Я поставил на журнальный столик перед ним бутылку воды, положил сэндвич с курицей, что дала с собой мама. И присел на мощную столешницу:
        - Ну рассказывай!
        Он не притронулся ни к воде, ни к еде. Тяжело вздохнул и встал.
        - Вряд ли вам понравится то, что я скажу.
        - Позволь это мне решать.
        - Я люблю её. Вашу невесту, - поднял он на меня тяжёлый, но тоскливый взгляд. - Юл?, - сделал он ударение на последнюю букву, как, видимо, говорили у них на родине, хотя акцента в его речи не было совсем. - Но я должен был защищать не её. А я не справился.
        - Не справился с чем? - смотрел я на его хмурую рожу с не однажды перебитым носом, в этот раз снова пострадавшим. Два кровоподтёка под глазами явно завтра придадут ей вид очковой змеи.
        - Я не справился со своей работой, - повторил он, выпрямив плечи, но всё равно выглядел как побеждённый гладиатор. Мощный, высокий, с дубовым лбом, тяжёлым подбородком, каменными мышцами, непринуждённо перекатывающимися под кожей, но при этом будто сломленный. - Я улетаю сегодня домой, в Махачкалу. И больше не вернусь. Никогда.
        - Тебя разжаловали? - делано удивился я.
        - Я сам себя разжаловал. Я не должен поднимать руку на брата, если поклялся его защищать. А я поднял. Из-за неё.
        - Даже так? - усмехнулся я. - Так добро пожаловать в ряды, тех, кого подставила Юл? Владимировна. Надеюсь, Алескеров не труп? - на ходу схватывал я о чём разговор, хотя и с трудом. Они Юльку что ли не поделили?
        - Нет. Но быть рядом с ним я больше не хочу. Не могу. Да и не имею права.
        - Правильно. Ты же по сути теперь предатель. Раз поднял руку на брата из-за бабы. Но ты не расстраивайся, старина, - похлопал я его по плечу. - Ты не первый. И не последний. Главное, не убил. А покалечил сильно?
        - Нет. Только руку сломал. А это, - он глянул на живот, - я сам налетел.
        - Ну ясно, хорошо, что не поскользнулся и не упал, на ножичек-то, да ещё несколько раз. Хотя скажу тебе честно, я ни хрена не понял. Кроме того, что ты за Юльку решил пришить Алескерова, но не смог. Это я правильно уловил?
        - Он её изнасиловал.
        - Изнасиловал? - не скрывая, удивился я.
        Как её жених, хоть и бывший, я, конечно, должен был сейчас охренеть и не поверить его словам. Хотя нет, охренеть я должен был ещё тогда, когда он сказал, что любит мою невесту. Сейчас я должен уставиться на него в шоке, в ужасе, в потрясении. Но, как человек, что прожил с Юлией Пашутиной не один год, я именно удивился.
        По-настоящему прочувствовать на себе каково это, когда тебя насилуют - это была чуть ли не её мечта, которой мне никогда не понять. Но Лиза была права: отчасти Юлька и правда была сумасшедшая.      
          - А ты уверен, что всё было именно так? Ты там был?
        - Нет, - посмотрел на меня этот прямолинейный и бесхитростный как хук справа парень с подозрением. - Но я был у неё в больнице. И я знаю на что способен Алескеров. Это его отец нанял меня, чтобы я присматривал за ним. А я…
        - Да, да, да, - отмахнулся я. - Я уже слышал: ты не справился. Давай, подбери сопли. Ты там что-то на счёт любви говорил. И давно вы с ней… любитесь?
        - Ренат встретил её в баре с месяц назад. Мы там выпили, покурили и он предложил… «тройничок». А потом мы стали встречаться и без него.
        Я скрипнул зубами, но в этот раз не удивился. Опять забилась на «слабо»? Если ещё и травка была замешана или прочая дрянь, то уровень бедовости в ней зашкалил за максимум. Выпрыгнуть в море с вертолёта, выйти из машины на полном ходу или вот устроить групповушку, кстати, не первую в её жизни, что бы там себе ни надумал этот смирный сейчас как телок детина - всё это про неё. Всё это я уже проходил. В какие только передряги она ни влипала. С каких только неприятностей я её ни вытаскивал. Но в этот раз она, похоже, превзошла сама себя.
        - И ты значит, согласился третьим? Знаю, знаю, - усмехнулся я, когда он кивнул и покаянно опустил голову. - Тебе приказали. А ты не мог ослушаться. Ну и что дальше? Ты тогда был сверху снизу или между, когда у вас вдруг проснулись друг к другу чувства?
        Он глянул на меня зло. И я, понимал, что играю с огнём, но сменить этот издевательский тон не мог. Наверно, именно так, болезненно-язвительно, и выражалось всё, что я чувствовал. Кислотная смесь отвращения, презрения, слегка уязвлённого самолюбия и, чёрт побери, жалости к этой отчаянной и безбашенной Юл?, а по совместительству своей бывшей невесте.    
        - Дальше видео Алескеров обещал выложить в сеть, если она не отдаст ему какие-то акции, - он полез в карман брюк и припечатал к столу флэш-карту. - Вот это кино.
        - Акции? - взял я в руки плоский прямоугольник. Твою мать! Ну вот теперь всё более-менее для меня прояснилось. - Это копия?  
        Он мотнул головой.
        - Единственная копия. Видео, снятое после той встречи в клубе.
        - Предусмотрительно, - хмыкнул я.
        Теперь я понимал даже больше, чем этот боец, которому наверняка не было равных на ринге, но его уложила на обе лопатки тщедушная девчонка. А я эту девчонку слишком долго и слишком хорошо знал.
        Теперь я понимал, что это за акции, и зачем ей так нужна была беременность, о которой она мне солгала. А ещё, что у неё был запасной план. И он стоял передо мной и кривился от боли, натягивая окровавленную рубаху с прорехой.
        - Я должен был убить его за то, что он с ней сделал.
        - Но ты слабак, да. Тут не поспоришь. И бабу свою не защитил, и брата предал, - выдохнул я, теперь понимая и её страх, и ужас, когда она не хотела меня отпускать, и странные телефонные звонки. Не понимал я только слёзы. Много, очень много слёз, что она лила в последнее время.
        Камиль на очередную поддёвку даже не дрогнул. Извлёк из другого кармана пластиковую коробочку с картой памяти и вложил в мою руку.
        - Здесь то, чем можно достать Алескерова. Из-за чего с ним больше не общается даже отец. Если вам будет нужно, используйте это, и он больше никогда не встанет у вас на пути.
        - Щедро, - кинул я, взвешивая в руке невесомую коробочку. - Только знаешь, что? Меньше знаешь, лучше спишь. Так что ты это забери, - вернул я в его ладонь карту памяти. - Если придётся, с Алескеровым я как-нибудь разберусь. Сам. А вот тебе ещё может пригодиться.
        И честно, мне его было даже жаль. Ведь он Юльке поверил. Может, даже искренне её полюбил. И это гадкое чувство, когда не смог защитить любимую женщину, что его теперь ломало, - ни дай бог никому. Но она… любила ли она кого-нибудь по-настоящему?  
        - Давай, счастливого пути, ковбой, - похлопал я его по могучему плечу, провожая у двери. И вручил пакет с лекарствами. - Таблетки, что доктор прописал, пей, не строй из себя героя, а то ещё рана загноится, загнёшься. И привет семье!
        - Я думаю, она меня не любила, - неожиданно поднял он тёмно-карие, больные, тоскливые глаза.
        «А ты не такой уж идиот, как кажешься», - вздохнул я сочувствующе.
        - Она любит тебя.
        - Она любит только себя, Камиль. Но, думаю, будет рада услышать, что ты жив. Что-нибудь ещё ей передать?
        Он снова мотнул головой, а потом вдруг вспомнил. Полез в карман пиджака и достал бережно завёрнутый в пакет разбитый телефон.
        Кивнул мне на прощание и пошёл, слегка прихрамывая и зажимая рукой рану.
        Глава 30. Павел
        Валера три раза ходил в машину, чтобы занести в квартиру всё, что накупили дорвавшиеся до магазинов девчонки. Лизу мы высадили возле офиса жениха. Матрёшка, умаявшись, уснула в машине. Я так и принёс её спящую домой.
        То второе дело, что задумал, я тоже успел сделать прежде чем нашёл их в торговом центре.
        Но прежде чем ехать за Эльвирой на работу, я должен был поговорить ещё с одним человеком. И это была не Юлька.
        Знаю, что она меня наверняка ждала. Знаю, что не находила места в неведении. И, наверное, я не должен был быть с ней столь категоричен и жесток, игнорируя её просьбу. Но вся моя жизнь последние шесть лет состояла из её просьб. Иногда ненавязчивых, иногда не допускающих возражений. Иногда жалобных и умоляющих.
        Вновь пристёгивая Матрёшку к детскому креслу, я думал о том: а была ли это моя жизнь? Или просто её суррогат, отравленный нездоровыми, болезненными фантазиями и одержимостью Юлии Владимировны?
        В конце концов, она в больнице, ей больше ничего не угрожает, судя по тому, что я услышал от Камиля. Подождёт.
        У меня действительно было ещё одно важное дело, которое я не мог отложить на потом.
        - Извини, что вот так, без предупреждения, - подал я руку Константину, что вышел во двор «Бюро судебной экспертизы», вытирая мокрые руки о тёмно-зелёную униформу.
        - Ко! - радостно рванула к нему Матрёшка.
        Он подхватил её, закружил.  
        - Как дела, малыш?    
        - _Калашо_, - она принялась взахлёб рассказывать где сегодня была, и потянула Костю к машине, в которую наложила с собой новых игрушек. - Вот _видис_, это.. - протягивала она ему одну за другой.
        - Вижу, Марусь, - улыбнулся Костя, и даже её очень внимательно послушал. Но запас его свободного времени был ограничен. Отставив в сторону игрушку, он спросил: - Нам можно поговорить?
        - С папой? - захлопала она глазёнками, посмотрев на меня.
        - Угу, - кивнул Костя, явно скрипнув зубами, и разогнулся. - С папой.
        - Валер, присмотришь? - окликнул я курящего в сторонке водителя, проигнорировав тяжёлый взгляд Константина.
        - Конечно, - тот поспешно затушил сигарету. Но Машку уговорить было не так просто.
        - А _дась_ мне _чишы_?   - торговалась она, показав на Костино запястье.
        - Маш, - присел я рядом, - а часы-то тебе ещё зачем, жадная девочка?
        - _Хатю_чишы_!
        И Костя ведь начал послушно расстёгивать браслет, но я его опередил.
        - Возьми мои! - протянул я. - А теперь нам можно поговорить? - спросил, когда она принялась лепить их на руку.
        И наконец получил царственный разрешающий кивок.
        - Я, - выдох получился тяжёлый, когда я в упор посмотрел на Костю. - В общем, не то, чтобы я пришёл просить разрешения. Просто обозначу, что хочу сделать Эльвире предложение.
        Он развёл в сторону руки.
        - Не то, чтобы я имел право тебе запретить. Но не знаю, в курсе ли ты, что я на днях уезжаю?
        - Не в курсе. Куда? - удивился я.
        - Неважно. Далеко и, возможно, насовсем. Уезжаю работать в другой город. Но хочу, чтобы ты тоже знал: если она тебе откажет, или если вдруг решит приехать ко мне, я отговаривать её не стану.
        - Она не решит, - уверенно качнул я головой.
        - Не говори «гоп», - усмехнулся он. - Она связана обязательствами, о которых ты и не подозреваешь. У неё докторская, работа и свои планы на жизнь, которые она возможно, не захочет менять ради тебя. Как-то же она жила эти четыре года, - он кивнул на Матрёшку. - И то, что ты явился не запылился и решил вот так с кондачка: люблю, куплю, полетим, возможно, для неё не так много и значит. Я понимаю, да, что это твой ребёнок…
        - Это Эльвира тебе сказала? - перебил я. - Что я её отец?
        - Эльвира, - кивнул он. - Да оно и невооружённым глазом видно, Машка же вылитая ты. Глаза, волосы, эта ямочка, - показывал он на себе. - Но вместе с тобой у неё появилось столько проблем, так всё усложнилось, что я бы не решился предсказать что она выберет. Да и тебе бы, честно говоря, разобраться сначала со своей бывшей невестой и её проблемами.
        - Её проблемами? - удивился я. - То есть ты в курсе?
        - Примерно. Но и того, что я знаю, - он провёл рукой по шее. - Мне вот так.
        - Эльвиру это всё никак не касается.
        - Ещё как касается! - сказал он, словно отрезал. И столько силы и какой-то мужской жёсткости было в этом невзрачном парне, что я невольно осёкся, а он продолжил. - Твоя бывшая невеста втянула её в это. И мой тебе совет: если они тебе действительно дороги, пока всё не разрешится, держись от неё и Машки подальше.
        - Не разрешится что?
        - Ваши дела с Алескеровым. Уверен, это же твои дела, из-за которых бедную девчонку били, насиловали, душили и истязали несколько часов к ряду.
        - Ты уверен? - нахмурился я.
        К горлу подступил ком и неприятно заскребло сомнение: а так ли всё было, как я это понял. Может, она и правда попала в беду? В настоящую беду? Такое знакомое, гадкое, липкое сомненье волной прошло по телу.
        _Акции_уже_практически_мои…_
        _Буйные_фантазии?_Как_же_ты_пожалеешь,_что_это_сказал…_
        - Ля! - выругался Костя. - Я там был. И я судмедэксперт, если ты не заметил. Разбираться в этом - моя работа.
        - А Эльвира тут причём?
        - При всём. Кто-то же должен был помочь твоей невесте.
        - Бывшей, - машинально уточнил я.
          - Да, да, бывшей. Которую ты так поспешно бросил. И рядом с которой оказалась только Эльвира. Конечно, она не смогла остаться в стороне. Но все эти вопросы ты должен задать не мне. И даже не Эльвире. Разберись уже с этим, твою мать! Или я сам увезу их отсюда подальше. И можешь не сомневаться, тебе не верну.
        Он оглянулся. Его позвали в открытую дверь.
        - Если у тебя всё, я пойду, - он сделал шаг назад.
        Солнце припекало в спину. И на залитом его ярким светом дворе у обшарпанного здания - покрашенная суриком железная дверь, выкрошенный кирпич крыльца, свёрнутое в сторону ограждение у подъезда для машин, покосившийся мусорный бак - этот разговор казался каким-то сюрреалистичным, словно я сплю.
        - Я не отпущу её, даже если она соберётся ехать!
        - Она не будет спрашивать твоего разрешения. Кто угодно, только не Эльвира, - горько усмехнулся он и кивнул в сторону. - Надеюсь, это были очень дорогие часы?
        - Упали! - хлопая глазёнками, испуганно протянула мне Матрёшка то, что осталось от Улисс Нардин из эксклюзивной коллекции.
        - Очень, - отвечая Косте, присел я перед ней, оглушённый этим разговором.
        - Возвращался бы ты в свой мир, Павел Верейский, - покачал он головой. - Не пудрил им мозги. Не пытался купить.
        - А я по-твоему пытаюсь? - забрал я часы, стекло на которых пошло трещинами, и погладил притихшую, прижавшуюся ко мне Матрёшку по голове.
        - А что ты по-твоему делаешь? Но даже если не сейчас, однажды всё равно попытаешься.
        - Ну, может, и попытаюсь, - уверенно кивнул я. - Не вижу в этом ничего плохого. Всё, что я хотел сказать, я тебе сказал. Я сумею о них позаботиться, не сомневайся. Счастливого пути, Константин!
        - Счастливо оставаться, Павел!
        Он не шевельнулся с места, пока я шёл к машине. Пока пристёгивал Машку к детскому сиденью.
        И машина уже тронулась, а он всё стоял, провожая нас глазами.
        - А _сичас_мы куда ед_и_м? - вздохнула Матрёшка.
        - К маме, девочка моя! А сейчас мы едем к маме!
        Глава 31. Эльвира
        Сумасшедшая ночь. Сумасшедшее утро. Сумасшедшая я, забывшая с этим Верейским обо всём на свете. И новый сумасшедший день, что, слава богу, подходил к концу.
        Я возвращалась с улицы. После короткого рабочего совещания, что в отсутствие Когана (тот улетел на научную конференцию в Варшаву) провела заведующая отделением репродуктологии, я выбежала до ближайшего магазинчика за шампунем, пока вспомнила. А то, когда заедет Верейский, я обо всём на свете забуду, а голову завтра хозяйственным мылом буду мыть.
        И уже с вестибюля увидела у своего кабинета мать Кононовой и бегущую ко мне Ирину Львовну.
        - Её дочь была на приёме с утра, одна. Что ей надо? - остановилась я.
        - Понятия не имею, - даже не оглянулась, глядя на меня испуганными глазами администратор.   - Эльвира Алексеевна, там в кабинете вас Пашутин дожидается.
        - В моём кабинете? - удивилась я.
        - Ну да, он спросил можно ли ему подождать внутри, я и открыла, - громко шептала она.
        «Ну что ж, Пашутин, так Пашутин!» - выдохнула я и бесстрашно шагнула в коридор.
        - Вы ко мне? - обратилась к женщине, что металась недовольным пингвином: чёрный плащ, белый шарф.
        - Дочь ничего мне не рассказала, - перегородила та собой дверь.
        - Сожалею, но от меня вы услышите ещё меньше, - пожала я плечами.
        Сомневаюсь, что той хотелось бы делиться с матерью, что она приходила узнать результаты анализов и обсудить методы контрацепции, потому что мужу она и дальше собирается изменять, а вот беременеть не планирует.
        - Может, всё же уделите мне несколько минут? Не здесь, - она демонстративно посмотрела на часы, на мою верхнюю одежду и пакет в руках. - До конца рабочего дня у вас же ещё есть время?
        - Конечно, - гнусно улыбнулась я, открывая дверь и вежливо смещая женщину в сторонку. - Только если оно останется, после того, как отпущу клиента.
        Стоящий в кабинете мужчина, которого она, конечно, увидела из-за моей спины, судя по жалобному скрипу сиденья, заставил её недовольно бухнуться на лавку.
        А я закрыла дверь, с сожалением сознавая, что до конца рабочего дня времени ещё предостаточно.
        - Владимир Олегович, - поздоровалась я.
        Он стоял у окна, засунув руки в карманы. И обернулся на моё появление.
        Строгий костюм. Белая рубашка. Широкий галстук. Короткий ёжик седеющих волос, обрамляющий лысину. Конечно, я посмотрела в интернете как он выглядит. И если чем и была потрясена, то только тем, что это он решил меня подождать, а не я должна была явиться, например, в кабинет директора пред его светлые очи. Хотя очи у него как раз были карие, но совсем другого оттенка, не такого как у дочери.
        Ни шока, ни ужаса, ни желания бухнуться на колени и бить челом у меня этот влиятельный человек не вызвал. Обычный мужик под шестьдесят. Солидный. Слегка опухший. Невысокий. Широкоплечий. Не обрюзгший, но не особо и спортивный. Но я бы сказала: неприятный.
        - Простите за вторжение, Эльвира Алексеевна, - упёрся в меня его твёрдый взгляд, оценивающе скользнув по фигуре.
        - Располагайтесь, Владимир Олегович.  Чай, кофе? - одной рукой расстёгивала я пальто.
        - Это лишнее, - спиной подпёр он подоконник. - Надолго я вас не задержу.
        - Я вас слушаю, - открыла я дверь в смежный кабинет, где обычно переодеваюсь, оставляю верхнюю одежду, а моя медсестра хранит запасы одноразового инвентаря.
          На столе всё ещё лежали оставленные следователем документы. Вешая пальто, я прикрыла их брошенной сумкой.
        - Она правда потеряла ребёнка? - прозвучал голос Пашутина, пожалуй, устало, когда я вышла, надев халат.
        - К сожалению, я не могу вам этого сказать, - надеясь, что хорошо скрыла удивление, ответила я.
        - То есть не можете ни подтвердить, ни опровергнуть её слова?
        - Не могу, - предложила я ему стул для посетителей у своего стола.
        - Ой, прекратите! Только не надо прикрываться врачебной этикой, - уверенно преодолев расстояние от окна до стула, он подтянул брюки на коленках и всё же сел. - Я слишком хорошо знаю свою дочь: она соврёт и глазом не моргнёт, а вы будете её покрывать, рисковать из-за неё работой, премией, карьерой.
        - Простите, вы на что-то намекаете? Или угрожаете? - следила я за его руками. Достав из кармана упаковку жевательной резинки, он предложил мне, а когда я отказалась, развернул два пластика и оба сунул в рот.
        Синдром Лея: дрожание, подёргивания - я помнила это лучше, чем наизусть. Но пока ничего необычного не замечала. Пожалуй, кроме какой-то вселенской усталости, что сквозила в каждом его движении, в каждом слове.
        - Да ну, бросьте, какие угрозы! - привалился он к спинке стула. - Я просто предупреждаю. Что клиника по ней плачет. Клиника в Швейцарии, где она уже лечилась четыре года назад.
        - И каков диагноз?
        Он засмеялся, обнажая хорошие зубы с зажатыми между ними белым комочком жвачки.
        - А вот этого уже я вам не скажу. Тоже, знаете ли, этика. Просто поделюсь с вами как отец. У вас же есть дети? Муж?
        - Дочь, - сознательно не стала я уточнять возраст. - Мужа нет.
        - Значит, вы меня, как никогда, поймёте. Я тоже растил её один. С пяти лет. А как я мог её растить, когда так любил её мать, что даже не женился после её смерти? А Юлька копия, прямо точная копия матери и всё, что у меня осталось. И я баловал её. Безбожно. Просто ни в чём не мог ей отказать. Лошадь? На! Вертолёт? Два! Косметическую компанию? Купил, не задумываясь. А теперь пожинаю. Хотя врачи мне ещё когда она только взрослеть начала, травкой баловаться, сказали, что таких как она наказывать бесполезно.
        - Таких это каких? - удивилась я.
        - Она же чёрт в юбке. Одержимый чёрт, хитрый, изворотливый. Она всегда находит крайнего, того, кто решит за неё все проблемы. Меня, Верейского, да хоть вот вас или пилота, пожарного, полицейского, любого случайного человека, прохожего, что под руку подвернулся, если ей надо. Она не задумывается, что кто-то пострадает. А эта её вопиющая склонность к саморазрушению! Ох, сколько я с ней горя хапнул. То она с дороги на Лазурном берегу на машине ушла. Говорила, что отвлеклась, поворот не заметила, а полиция сказала: тормозного следа нет. Тогда хоть с ней никого не было, но машину-то она угнала. То в горах в снегопад потерялась, а полетела, когда объявили, что надвигается буран. Она месяц в гипсе, пилот чудь богу душу не отдал, да ещё лицензии лишился. Но ей плевать. А однажды вышла из вертолёта. Просто зависла над водой, отпустила управление и прыгнула в море.
        - В вертолёте тоже кто-то был? - ужаснулась я.
        - Ага, бывшая подружка Верейского, которая вертолётом управлять не умела.
        Я вытаращила глаза.
        - Она погибла?
        - Нет, тоже, слава богу, выпрыгнула. А вертолёт врезался в скалы и разбился. Это моя дочь так Верейского добивалась. Не нравилась ей его подружка.
        - Добилась? - у меня аж желудок свело, ведь теперь я подружка Верейского.
        А если всё это правда, то по ней не то что клиника, по ней дурдом плачет.  
        - Да. Я разве не сказал? Им она с тех пор и одержима, - усмехнулся Пашутин. - Говорит, любовь, мать её. А сейчас он её бросил. Так что вот это всё, - он показал себе на шею, запястья, имея в виду Юлькины ссадины. - Ох, чую, это всё не просто так, - он тяжко, удручённо и очень искренне вздохнул, прижав руку костяшками пальцев к грудине, словно у него закололо сердце. - Она думала, я его верну. Припугну, пристыжу, на совесть надавлю. Он же и мне в самую душу плюнул - оставил её, беременную, когда он мне нужен, как никогда. Я так на него рассчитывал, - снова тяжело вздохнул Пашутин. - Не смог. Не вернул. Но я его засранца не прощу, пусть так и знает, - явно перепутав меня с мозговправом, делился он наболевшим.
        И я ведь слушала, не смея его остановить, хотя и самой впору было хвататься то ли за сердце, то ли за пузырёк с валерианой, то ли просто затыкать уши.
        - Владимир Олегович… - хотела я сказать, что мне, наверное, не стоит этого знать.
        - Да, да, простите, разволновался, - вздохнул он. - Аж в груди запекло. Переживаю. Юлька же не успокоится, пока его не вернёт. Это не сработает, что-нибудь другое придумает. Четыре года назад придумала, когда он ушёл, и сейчас придумает.
        Четыре года назад? Он второй раз повторил эту цифру. Но теперь она прозвучала для меня совсем иначе. Четыре года назад Верейский от Юльки уже уходил? Господи, неужели из-за меня?
        В груди болело. Я с трудом вздохнула, а он продолжил:
        - Вы не представляете, как я от всего этого устал. А вы: врачебная этика, врачебная этика! Но да бог с ней, с этой Юлькой! Я здесь, собственно, не из-за неё.
        Он положил руку на стол. И вот теперь я точно видела, что она чуть заметно подрагивает.
        - Я вас слушаю.
        Не сказать, чтобы он неловко крякнул, когда произнёс имя, но смущённая скованность движений, когда он полез во внутренний карман пиджака, меня насторожила.
        - Из-за Ксении. - Он выложил на стол бумагу. - Вы в этом разбираетесь?
        Генетическая экспертиза? О, да! В этом я разбираюсь. Конкретно вот в этой мутации гена PDHA1.
        - Мне пришлось, - не стала я кривить душой, глядя на его напряжённо застывшее лицо. - Ксения моя пациентка. Так вы поэтому в моём кабинете?  
           - Хочу, чтобы вы знали. Я очень рад этому ребёнку. Очень. Да, я вёл себя с ней, как свинья. Ну а что? Девка молодая, кровь с молоком. Как загнётся с тряпкой своей, у меня аж колом стоит, терпежу нет. В моём возрасте оно знаете, уже как сложно с эрекцией, а тут такое!
        Теперь он, видимо, путал меня с сексологом. Но я уже даже внутренне давно не возмущалась. Я же, простите, «врач по женским писькам». Для него - одной, в которую кроме вот такого нескромного рассказчика только я и заглядываю. С кем ему ещё поделиться, если не со мной?
          - Ну, может, ей и обидно было когда, не спорю. Я особо не церемонился. А тут вот прихватило, я в Америку улетел, ей бирюльку дорогую подарил в знак благодарности, так сказать. А вернулся, она меня и огорошила.
        - И вы рады? - на всякий случай уточнила я, совершенно ошеломлённая его реакцией.
        - Конечно! Сын! Да мне его сейчас сам бог послал! Это как… не знаю поймёте ли вы… как искупление! Как отпущение грехов.
        «Только бы он меня ещё за своего духовника не принял!» - почти взмолилась я. А то тяжесть его грехов мне вряд ли осилить. И поторопилась перевести разговор на медицинскую тему.
        - Вы, конечно, говорили с генетиком? - я подняла лист с обследованием, что он мне протянул.
        - Говорил, - нервно барабанил он пальцами по столу. - Прогноз скверный. Я может потому и откровенничаю так с вами, что уже смирился, пережил что ли, принял, что осталось мне недолго, а потому уже не боюсь говорить, что думаю. Всю жизнь каждое слово взвешивал, всё осторожничал, а теперь не боюсь.
        - Вы дочери сказали? - может, немного и грубовато оборвала его я. Но это всё страх его новых откровений. Мне и от прежних до сих пор было нехорошо.
        - Не сказал. И не скажу. Тем более она не беременна больше, - сжал он кулаки и, глянув на побелевшие костяшки, тяжело вздохнул. - Не хочу жалости. И слёз её не хочу. Она с детства редко плакала. А сейчас у неё глаза и так не просыхают. Не хочу.
        - Но это же неправильно, - положила я бумагу на стол. - Она имеет право знать. Может, вести себя станет по-другому.
        - Конечно, станет. Потому и не хочу, - как отрезал он. - И вы ничего не говорите. Вы бы и не знали, не окажись Ксения в вашем кабинете, правда? Ведь не знали бы? - он встал.
        Скажу больше: если бы я не подумала, что отец этого ребёнка Верейский и сейчас не знала бы.
        Он достал из зубов комочек резинки и кинул в стоящую у кушетки мусорную корзину.
        - Нет, - качнула головой я. - Но теперь знаю.
        - Тогда позвольте вам напомнить про вашу хвалёную врачебную этику, - он развернулся и навис над столом, уперев в него руки. - Даже если спросит, а у неё на такие вещи чутьё, вытрясет с сиделки, или с Ксеньки, скажите, что всё в порядке. Не подтвердилось и всё. Видите, - ткнул он в бумагу. - Здесь написано «вероятность». И она не стопроцентная.
        Да, я видела эту «вероятность». Потом уже разобрала, переводя с английского, что их лаборатория действительно расшифровала ДНК, но дала мутации гена PDHA1 целых тринадцать панелей заболеваний, в одной из которых и был злополучный синдром Лея.
        - Простите, Владимир Олегович, - тяжело выдохнула я. - Но я врать не буду, - а про себя добавила «больше». - Если диагноз подтвердит наша лаборатория и ваша дочь окажется носителем повреждённого гена, то я обязана предупредить Юлию Владимировну о возможных последствиях. Поэтому её на дополнительные обследования я в любом случае отправлю. А вы…
        - Да вы знаете, сколько я этих анализов сдал?   - усмехнулся он. - Знаете? Одних только этих вот, - приподнял он бумагу и небрежно откинул, - генетических обследований прошёл. Десятки! Начал здесь, продолжил в Америке. Пока наконец нашли эту чёртову мутацию. Знаете, у скольких врачей был? Каких мне только диагнозов не ставили! Чем только не лечили!
        - А сейчас? Вы чувствуете себя лучше? - спросила я не из праздного интереса. Меня искренне восхитила его настойчивость в поисках истины. Удивило, что он для своего диагноза неплохо выглядит. А ещё что-то неприятно царапнуло в его рассказе, но я пока не смогла понять, что именно. Что-то связанное с Ксенией.
        - Намного лучше. Особенно когда начал понимать, что происходит. Почему у меня перед глазами то появляется, то исчезает это чёртово пятно. Откуда трясучка, - вытянул он вперёд руку. - Да много чего. Но я хочу уйти не слабоумным стариком, ходящим под себя. А достойно. Мне бы только рождения сына дождаться.
        - Простите! - дверь открылась без стука. И мадам Кононова, застыв на пороге, ненавидяще уставилась на Пашутина. - Я жду уже долго. Вы не могли бы поторопиться?
        - Дверь закрой! - рявкнул, повернувшись к ней, Владимир Олегович.
        - Что?! - придушено выдавила она.
        - Я сказал: пошла вон! - произнёс он таким тоном, что даже мне стало страшно.
        - Да как вы…
        - Да так и смею. Вон!
        Дверь поспешно закрылась. Я мысленно прикрылась двумя руками, уже предвкушая куда она пошла: конечно, писать очередную кляузу.
        Но с Пашутиным я в любом случае должна была закончить, хоть и встала из-за стола его проводить.
        - Вот когда умру, тогда Юлька пусть и узнает, - обернулся он и тихо вздохнул, словно и не он только что орал.
        - Хорошо, как скажете, - легко согласилась я, решив идти другим путём. - Но как будущему отцу вам всё равно необходимо сдать кровь. На группу, на резус-совместимость. Резус-конфликт может повредить малышу и когда есть возможность…
        Он хитро улыбнулся.
        - А вы настойчивая. Но это вас отрекомендовали мне как неболтливого врача, чего я не могу сказать про ваших лаборантов. Поэтому не заговаривайте мне зубы. Ничего я сдавать не буду. Благодарю за заботу. И за то, что выслушали. Я там дочке вещи принёс, ноутбук, фрукты, сок. Подержите её тут лишний денёк, если получится. Не знаю, как ей пока про Ксеньку сказать, - почесал он лысину. - Она же её домработница, младше года на два, а тут выходит мачехой ей будет.
        Я открыла рот, потом закрыла.
        - Простите. Вы и жениться на ней хотите?
        - А почему нет? - усмехнулся он. И вдруг посмотрел на меня сально. - Я бы и на вас женился. Вы мне нравитесь. Красивая. Умная. Сильная, - прищурился. А потом рассмеялся, потрепав по плечу. - Да расслабьтесь, Эльвира Алексеевна, шучу я, шучу.
        Хотя его короткие пальцы меня скорее погладили, чем невинно потрясли.
        Я не вышла провожать его в коридор. Только выглянула. Кононовой уже и след простыл. И, трудно сказать, к лучшему это или к худшему, на её счёт у меня были только нехорошие предчувствия.
        Предчувствия, предчувствия…
        Прислонившись спиной к двери, я ещё ощущала на плече его противные волосатые пальцы, когда вдруг увидела в мусорном ведре комок жёванной резинки и поняла, что именно не так. Что меня так смутило во время разговора.
        Надев латексную перчатку, его «ДНК» я поместила в стерильный контейнер и сразу отнесла в лабораторию.
        - Лена, будьте добры, вот этот образец, и по образцу крови, - я написала для лаборанта на клочке бумаги фамилии Ксении и Юлии, - передайте, пожалуйста, в лабораторию университета. Что с ними сделать, я распоряжусь там.
        - А что такое «ПВО»? - улыбнулась она, принимая подписанную мной баночку. - Противовоздушная оборона?
        - Ну можно и так сказать, - ответила я, невольно поймав себя, что сказала совсем как Верейский.
        А ведь они с Матрёшкой вот-вот должны приехать.
        Я просила его не приходить с Машкой в клинику, поэтому, освободившись, на всякий случай написала сообщение, что буду минут через десять.
        «Интересно, а к Юльке он сходил? Она же просила», - машинально подумала я и, глянув на часы, сама пошла отдать Юлии Владимировне файл с документами перед уходом.
        Глава 32. Эльвира
        В её палате меняли двери. Старая и новая стояли прислонёнными к стене. Но охранник, что дежурил у её палаты, и рабочие, что оставили вместо входа зияющую дыру, попались мне на встречу, выходящими из отделения.
        - А вы куда? - удивилась я.
        - Мужчина, что пришёл к девушке, попросил их оставить одних. Так мы пойдём пока покурим.
        Мужчина?
        Осторожно ступая мимо закрытых дверей других палат, я даже не осознавала, что крадусь, пока не остановилась.
        - Это что? - голос Юлии Владимировны был слегка испуганным.
        - Это тебе Камиль передал, - голос Верейского, наоборот, звучал холодно, равнодушно. Сухо.
        - Камиль? - выдохнула она взволнованно. - С ним всё в порядке?
        - Более-менее. Но можешь его больше не ждать, он улетел в Махачкалу.
        - Улетел? - безжизненно переспросила она.
        Я невольно поёжилась, но вместо того, чтобы ретироваться и не мешать их разговору, бессовестно прижалась к стене, превратившись в слух.
        - Да, моя дорогая, - фыркнул Верейский брезгливо. А я и не знала каким он может быть жестоким. - Говорит, сломал Алескерову руку. Но на большее ему духу не хватило. Жидковат оказался паренёк, не на того ты ставки сделала.
        Повисла пауза, а потом он продолжил.
          - Мне стоит из-за этого переживать? Или этой записи достаточно?      
        - Ты смотрел? - кровать заскрипела. Юля изменила позу или села.
        - Этого ещё не хватало! Конечно, нет. Того, что я о тебе знаю, мне много и так.
        - Ко-оть, - умоляюще, нежно пропела она. Кровать снова заскрипела. Юлия встала. - Я потеряла ребёнка, - жалобно. - Нашего с тобой ребёнка.
        «Сука! - выругалась я. - Какая же ты лживая сука!» Но после того, что рассказал Пашутин, даже не удивилась, только напряглась: что же он ей ответит.
           - Мне очень жаль, - ни на градус не потеплел его голос. Возможно, он снял с себя её руки. А, может, и нет. Но в том, что она его обняла, я даже не сомневалась. - Ты не ответила. Алескеров - всё ещё проблема?
        - Нет, - сказала она еле слышно.
        - А был проблемой?
        Возможно, она кивнула, потому что он зарычал.
        - Юля! Твою бога душу мать! Какого чёрта? Если это всё из-за акций, почему ты не сказала?
        - Кому? - спросила всё так же еле слышно. - Тебе?
        - А у тебя были варианты?
        - А это твои акции? - ответила она в тон.
        - Нет. Но проблема моя. Всё, что связано с тобой, всегда моя проблема. Так уж повелось. - Отлетел и упал стул. Видимо, он его пнул или толкнул. - И ты её пыталась решить, как всегда, за мой счёт.
        - Я пыталась решить её сама! - выкрикнула она. - Сама! Как могла!
        - Правда? - хмыкнул он. - А я гадал с чего ты вдруг как с цепи сорвалась с этой свадьбой. И беременность эта так кстати. Неужели ты и правда думала, что мы поженимся, отец отдаст тебе акции, ты их вручишь Алескерову и на этом всё закончится? Серьёзно?
        - А почему нет? - выкрикнула она с вызовом. - Отец бы не обеднел.
        - Действительно! Ты же просто хотела помочь бедному несчастному Ренатику, которому так нужны эти акции. Тогда надо было просто попросить у папочки и дело с концом. Он бы, как обычно, дал любимой дочурке то, что она ни попросит. Косметическую фабрику? Возьми, деточка! Акции? Да, говно вопрос! - паясничал он, а потом рассвирепел: - Ну честное слово, не строй ты из себя дуру, Юль!
        - А что по-твоему я делала в Нью-Йорке?
        - Да, неужели просила у папочки акции? - делано удивился Верейский. - Ну что с папаней что-то пошло не так, я, конечно, понял. Но только теперь до меня дошло и остальное. Значит, не дал? Ну что ж, одобряю Владимира Олеговича. В кой веки поступил как мужик, - усмехнулся он.
        - И соскребал бы этот мужик то, что от меня осталось, с асфальта, потому что пожалел свои сраные акции. Потому что сказал, что обещал их тебе. Он видите ли обещал, зато ты срать хотел на свои обещания.
        - Вот такое я дерьмо. А ты молодец! Со всем справилась. Сама! Просто героиня, мать твою! И как? - спросил он с издёвкой. - Помнится, была у тебя такая идея-фикс, чтобы тебя отодрали по-настоящему. Вижу, мечты сбываются. Понравилось?
        - Не очень, - звенел металлом её голос. - Но, если ты думаешь, что это была инсценировка, что я сама этого хотела, ты очень сильно ошибаешься.
        - Я знаю точно, что досталось тебе всерьёз, - и неожиданные горечь и боль в его голосе и мне сделали больно. - Но я знаю и то, что Алескеров знал, на чём тебя подловить. И знал неплохо. Давно вы знакомы?
        - А это важно? - явно помрачнела она.
        - Нет. Мне по хрен трахалась ли ты с ним раньше, понравилось ли ему настолько, что он решил повторить, или всё дело только в акциях. Я точно знаю, как вела себя ты. Как всегда! Отвязно и безответственно, Юль. Конечно! Ты же крутая девчонка! Тебе же всё нипочём. Трахнуть тебя, красавчик? Всегда пожалуйста! Отсосать? В любом туалете! Тройничок? Говно вопрос! Ты хоть раз задумывалась, как должны чувствовать себя твои близкие, когда до них долетает эта грязь?
        - Конечно, Павел Викторович! - усмехнулась она с вызовом. - Да я только об этом и думала! Что при этом чувствуешь ты! Только на это и надеялась, что наконец тебя заденет! Что ты снимешь свою маску полного безразличия и уже скажешь мне: хватит, Юля! Остановись! - выкрикнула она. - Я верила, все эти годы верила, что однажды тебе станет не всё равно!
        - Хватит, Юля. Остановись, - даже не дрогнул его голос. - Ну ты же не настолько съехавшая с катушек, насколько стараешься выглядеть. Хватит! Найти себе другую стену, о которую будешь убиваться. Мне правда… надоело до чёртиков. И это не маска - мне глубоко, абсолютно, совершенно… по хрен на тебя.
        Я едва успела отлипнуть от стены, и как кошка отпрыгнуть на два шага назад, до того, как он вышел из палаты. Я даже обернулась в это время за спину, словно увидела там что-то интересное, а Верейского увидела не сразу.
        - Привет! - улыбнулся он, когда я его якобы неожиданно увидела и остановилась.
        - Привет! Всё хорошо? - всматривалась я в его снова гладко выбритое лицо.
        - Теперь да, - шепнул он мне на ухо, проходя мимо. - Мы ждём тебя на улице. Машина справа от здания за углом, - добавил мой великий конспиратор.
        Я кивнула. Сняв с лица улыбку, выждала для приличия с минуту, а потом бодрым шагом зашла в палату.
        - Юлия Владимировна!
        Она подняла на меня глаза, полные слёз.
        Документы из моих рук легли на тумбочку рядом с флэш-картой. И я поняла о чём шла речь в начале разговора: Павел принёс Юльке запись, которой её шантажировали.
        - Я могу чем-нибудь помочь? - спросила я сдержано.
        - Вызовите мне, пожалуйста, такси. Я поеду домой.
        - Хорошо, - я достала телефон. Забила в программу заказа продиктованный адрес. И назвала номер машины, принявшей заказ. Насильно я её держать точно не буду. - Расчётное время приезда пятнадцать минут.
        Она кивнула и молча начала натягивать одежду, доставая её из принесённого отцом пакета. Не глядя на меня. Ни на что не обращая внимания.
        И я уже собралась уйти, как она вдруг сказала:
        - Он улетел. Домой.
        - Что?! - обернулась я. Хотя, конечно, правильнее было бы спросить «кто?». Но после всего, что она сказала Верейскому я совершенно не ожидала того, что услышала.
        - Камиль, - её голос дрогнул. Она небрежно смахнула слёзы, шмыгнула носом.
        Камиль?!
        Мне потребовалось больше пары секунд, чтобы собраться с мыслями. После всего, что я сегодня про неё узнала, это было трудно.
        - Главное, что он жив, он не в тюрьме. Для него всё закончилось хорошо. И правильно, что он улетел.
        - Да, - шмыгнула она. - Правильно. Он мне не пара.
        - Не пара? - усмехнулась я. - Но неужели это тебя остановит?
        - Да, - уверенно кивнула она. - Не хочу его больше видеть.
        Но почему-то я ей не верила.
        - К счастью, иногда одного нашего желания или нежелания мало. Если тебе суждено с ним встретиться - встретишься. Я это точно знаю, - улыбнулась я.
        И заторопилась туда, где ждали меня два самых главных в моей жизни человека - моя дочь и мужчина, которого я люблю. Мужчина, которого я не хотела встретить, но встретила. Мужчина, который заслужил правду.
        Глава 33. Павел
        - Привет! - она прижалась так, словно что-то изменилось.
        Прямо у машины, всем телом, наплевав на проходящих мимо людей, положив на капот подаренный букет. Закрыла рот поцелуем и не дала ничего сказать.
        И только когда сама разорвала этот поцелуй, сама же и взяла слово:
        - Она не потеряла ребёнка, Паш. Она не была от тебя беременной, - задрав лицо, всматривалась она в мои глаза.
        - Я знаю, - шепнул я, согласно кивнув. И, конечно, прекрасно понял, что она подслушивала.
        Эльвира с облегчением выдохнула.
        - Прости, что я не сказала тебе раньше.
        - Не извиняйся, подозреваю, у тебя были для этого причины, - всматривался я в её невозможно синие и виноватые глаза. - Только если для тебя это важно.
        - Для меня это очень важно, чтобы ты знал правду. Но я объясню потом. Сейчас о другом.
        Она обернулась к бегущей с детской площадки Матрёшки.
        - Мамочка! Мамочка! - басила она на всю улицу. Валера за ней едва поспевал. Это, кстати, он решил и припарковаться здесь, у жилого дома с детской площадкой, и выйти с Машкой погулять.
        - Привет, привет, мой мышонок, - присев, раскинула Эльвира руки в стороны. И подхватила перепачканную песком дочь на руки. Нашу дочь.
        Вздохнула глубоко, словно собираясь с духом, и резко повернулась ко мне.
        - А папа _казал_, что ты не _будись_миня_ ругать за то, что я _лазбила_чишы_.
        Эльвира так и замерла с не успевшими сорваться с губ словами.
        - Папа?! - смотрела на меня во все глаза.
        - Я умею считать, - пожал я плечами, улыбнувшись. - У меня правда всё хорошо с математикой.
        - И ты молчал? - отмахнулась она от Матрёшки, что потянулась к её лицу.
        - Нет. Я был очень красноречив, - потёр я подбородок. - Я побрился. Даже два раза за день.
        - Паш, - она уткнулась в моё плечо.
        И я обнял их вместе с Матрёшкой.
        - Я люблю вас. Обеих, - прижался щекой к её макушке. А к другой щеке тут же прижалась перепачканная песком мордашка. - А теперь в два раза больше люблю.
        - Ты не представляешь, как _я_ тебя люблю, - прижалась она крепче. Сглотнула.
        - Нет, нет, нет, - заставил я её посмотреть на себя. - Сейчас точно плакать не надо. Рано.
        - Рано? - удивилась она.
        - Мамочка, ну ты _жи_ ни _будись_ругаца_? - взяли её лицо в плен маленькие ладошки и развернули к себе.
        - Какие ты уже разбила часы, Маша?
        - Папины, - невинно хлопала глазами Матрёшка.
        - Показывайте, - смотрела Эльвира то на Матрёшку, то на меня.
        - Забудь! - отмахнулся я.
        - Часы! - она требовательно выставила руку ладонью вверх, пересадив Машку ко мне.
        Я нехотя достал из кармана разбитые Улисс Нардин.
        - Стекло стоит недорого, не волнуйся.
        - Нет, я буду волноваться. Потому что маленьким девочкам играть часами нельзя, - сурово глянула она на Машку. - Да, Маша?   - И ещё суровее посмотрела на меня: - И давать их маленьким девочкам тем более.
        - Я _нимножка_, - насупилась та.
        - А им, я вижу, хватило! - покачала головой Эльвира. - И стала убирать часы в свою сумку. - Отремонтирую и верну.
        - Как скажешь, - улыбнулся я, открывая ей дверь машины.
        Ещё раз поблагодарил Валеру за неоценимую помощь, когда он помог нам поднять в квартиру игрушки, цветы и пакет заказанной еды, которую мы забрали по дороге из ресторана.
        Конечно, лучше было бы привести Эльвиру вечером в этот уютный ресторанчик с живой музыкой и авторской кухней, но сегодня был такой тяжёлый день, все устали, особенно Матрёшка.
        Поэтому пока Эльвира, смыв с неё песок, пыль и пот, пошла укладывать - та даже есть отказалась, её укачало в машине, и она уже почти спала - я накрывал на стол.
         Может, и неумело. Может, одна свечка на столе и мало. Но она давала ровно тот круг света, которого мне хотелось. Маленький и уютный, как мир, что теперь сузился для меня до размеров вот этих двух тарелок, в которых дрожало пламя. И блестящих глаз той, что я так долго ждал.
        - Выходи за меня? - я протянул зажатое в пальцах кольцо.
        Молчание. Испуганные глаза.
        - Только не говори, что ты не готова. Или ещё рано. Не поверю. Я понял, что ты моя, когда увидел тебя первый раз. И уже тогда знал, что это Ты.
        - В ресторане?
        - Намного раньше. В аэропорту Адлера. Помнишь?
        - Ты же даже не смотрел на меня, - к моему облегчению взяла она кольцо.
        - Это тебе так только казалось, что не смотрел, - я улыбнулся. - На самом деле только тебя и видел. Слегка испуганную, вот как сейчас. Слегка смущённую. Ты ждала, когда коллеги получат багаж, то и дело переставляла свой чемодан и каждый раз поднимала на меня глаза, когда чуть сдвигала его в сторону. У него на боку была такая жёлтая наклейка, но я так и не смог прочитать что там написано.
        - Осторожно! Токсичные носки, - улыбнулась она. Набрав в лёгкие воздух, резко выдохнула. И шмыгнула. - Ты никогда мне не рассказывал.
        - Видимо, знал, что пригодится, как раз вот для такого случая.
        - Паш, - окна прикрыла рукой глаза. - Сейчас же уже можно, да? Плакать? Не рано?
        - В самый раз, - вздохнул я, ободряюще пожав её руку.
        - Я ещё так много всего должна тебе сказать. И может быть ты не захочешь…
        - Сомневаюсь. После того, что я уже знаю, меня вряд ли что-нибудь испугает или заставит изменить решение.
        - Но я же ничего так и не сказала Косте, - её рука не столько вытерла, сколько размазала по лицу слёзы. - Я такая трусиха.
        - Ты удивишься, но он тоже всё знает, - подал я салфетку. - Я с ним сегодня говорил.
        - Господи, зачем? - испугалась она.
        - Ну мы, самоуверенные самцы, иногда так делаем. Ставим соперника в известность, что теперь эта территория наша.
        - И что он ответил?
        - Этого я не могу тебе сказать, - смотрел я как она, вытерев глаза, так и сжимает в пальцах кольцо.
        Сердце бешено билось.
        Вернёт? Или наденет?       
        Наденет? Или вернёт?
        Она выставила перед собой ладонь, словно предостерегая меня от любых слов сейчас.
        - Я знаю, так поступать нельзя.
        В горле пересохло. В груди жгло. Пульс стучал в висках через раз.
        Я ждал её ответа.
        Она выдохнула.
        - Но я так хочу за тебя замуж.
        И надела кольцо.
        Глава 34. Эльвира
        Я и забыла какими короткими бывают с ним ночи.
        Как же много всего хотелось сказать! Как же много услышать!
        И мы заканчивали про одно, тут же продолжали про другое, но вдруг вспоминалось что-то ещё, и мы возвращались к той теме снова.
        - Когда Коган сказал, что мне нужно просто подтвердить несуществующую беременность, я и представить не могла, что врать придётся тебе.
        - Положа руку на сердце, ты ведь ни разу не соврала. Только когда я спросил: есть ли хоть один шанс, что Юлька не беременна.
        - И я сказала «нет», - зарылась я у него на груди.
        Господи, как же было легко!
        Сколько раз мы могли споткнуться на этой лжи и, как на скользком льду, упасть, разбиться. Сколько раз рисковали застрять в ней как в липкой паутине, и уже ни за что не выбраться. Но этой ночью я могла бы поспорить, что не только плохое начинается со лжи. Ведь благодаря ей мы снова встретились. Благодаря ей у нас есть дочь. И вопреки всему, в лабиринтах недомолвок и домыслов, среди нагромождений полуправды, где каждый о чём-то молчит, мы не заблудились, и теперь вместе.
        - Неужели она хотела отдать акции? - спросила я, когда казалось, мы уже всё обсудили.
        - Меньше всего сейчас я хотел бы говорить про Юльку, - обнял меня Верейский, - Но уверяю тебя, правды от неё не добьёшься всё равно. Что бы она ни сказала тебе, мне, отцу, несчастному Камилю, которого тупо использовала, правда может оказаться чем-то совершенно противоположным.
        - Думаешь, она хотела, чтобы Камиль убил Алескерова?
        - Понятия не имею. Но это был бы идеальный вариант. Проблема устранена. Алескерова нет. Камиля или посадили, или порешили свои же. Но если ты думаешь, что она собиралась расстаться со своими акциями, то, вероятно, ошибаешься. Подозреваю, ты плохо представляешь сколько это денег. Семь процентов выглядит несерьёзно, да?
        Он сел, подняв меня повыше и потянулся за телефоном.
        - Посчитаем, братья кроты? - улыбнулась я, увидев калькулятор на экране.
        - Смотри. Уставной капитал «Север-Золото» сто пятьдесят миллионов. Один процент от них?
        - Полтора миллиона, - подсчитала я.
        - Правильно, - поцеловал он меня в макушку. - И будем считать, что номинал акции один рубль, но сейчас их рыночная стоимость двенадцать тысяч за штуку.
        - То есть полтора миллиона умножить на четырнадцать тысяч… э-э-э, - телефон показал какую-то билиберду.
        - Переведи в доллары, - улыбнулся он. - Сильно округляя, полтора миллиона это двадцать тысяч, - диктовал он, - умножаем на двести, то есть на цену за одну акцию.
        - Четыре миллиона долларов?! - задрала я голову, чтобы посмотреть на него.   
        - За один процент. А за семь процентов - двадцать восемь миллионов, - легонько стукнул он меня по носу. - И это не рыночная стоимость, а начальная. Ты считаешь Юльку настолько идиоткой, чтобы отдать Алескерову такие деньги? - он небрежно пожал плечами.
        - Судя по тому, что она кричала тебе в больнице, для её папаши небольшие.
        - На фоне его миллиардного состояния, в принципе, да. И если учесть, что у Алескерова сейчас тридцать девять процентов…
        - То есть, - перебила я, снова тыкая в калькулятор, - у него сто пятьдесят шесть миллионов долларов? - я присвистнула.
        - На самом деле пакет в тридцать семь процентов, когда Алескеров-старший переоформлял его на сына, оценили в полтора миллиарда.
        - Значит у тебя? - я открыла рот.
        - Чуть-чуть больше, - улыбнулся он и снизу слегка приподнял мою челюсть.
        - Какие-то космические цифры, - покачала я головой. - И чего он хочет, этот Алескеров?
        - Как минимум перевес голосов, чтобы продавить решение о выплате дивидендов за прошлый год. Три доллара за акцию - и можно безбедно прожить ещё годик.
        Я честно сбилась с подсчётов переводя в рубли. Больше ста семидесяти миллионов?
        - Да уж годик и правда протянет, по серенькому так, особо не шикуя.
        - В прошлом году мы приняли решение пустить эти деньги в производство, а именно вложили в разработку нового месторождения. Выплатили только мелким акционерам. Большинство из них работают на наших предприятиях и для людей это не только дополнительный доход, но и лояльность к руководству, и хорошая мотивация не менять место работы. В этом году я надеялся поступить так же.
        - А голос - это процент?
        - Да. И фактически голосовали только я, Пашутин, Алескеров и ещё один акционер, у которого два процента, но он всегда за выплаты.
        - А остальные? - я снова напрягла извилины, считая в уме.
        - В прошлом году у Алескерова было тридцать семь, у меня сорок семь, у Пашутина семь, плюс два, а остальные семь процентов право голоса не имели, так как у каждого из этих мелких держателей акций меньше одного процента.
        - Те, которым как раз дивиденды и выплатили.
        - Да. Но этом году Алескеров прикупил ещё два процента. И если Пашутин отдаст ему свои семь, например, в доверительное управление…
        - То у тебя будет сорок семь, у него сорок шесть плюс два того чела, что тоже за выплату и в итоге будет так, как ему надо?
        - Только по этому вопросу. Остальные решения принимает Совет директоров, из которых три независимых, то есть не имеющих акций компании.
        - Ну тогда Алескеров действительно пошёл на крайние меры. Такие деньги на кону и, видимо, они ему очень нужны.
        - Очевидно, - тяжело вздохнул он. - Только не уверен крайние ли.
        Но мне уже ничего не лезло в голову после всех подсчётов. И особенно после того как его губы и руки стали такими настойчивыми.
        Завершив этот трудный и долгий день феерическим бингерл?, мы наконец уснули, чтобы с утра начать новую главу, да что там, я надеялась целую книгу наших новых отношений.
        И дни летели так, что страницы её только успевали переворачиваться.
        Глава 35. Эльвира
        Уютный столик у окна небольшого кафе.
        Мы с Анькой сидим там второй час.
        - Я думала ты не объявишься, - разливала я по бокалам красное вино.
        - Да ну, ты что. Я хоть и приехала ненадолго, по делам, но мимо тебя бы точно не прошла, - она подняла бокал. - За что пьём?
        - За ложь, - подняла я свой.
        И, конечно, не потому предложила этот тост, что эта врушка, наверняка, и не собиралась мне звонить, даже несмотря на то, что её в баре видел Костя. Я любила её такой как есть. Немного грубоватой, слегка циничной, капельку резкой, иногда, не морщась, привирающей, любящей прибухнуть, поесть, потрахаться и ничуть не комплексующей из-за этого.
        Аньке я сама позвонила через пару дней после того как Павел сделал мне предложение. И она согласилась помочь с покупкой платья, в котором мне предстоит составить компанию Верейскому на свадьбе сестры. И которое уже лежало в пакете у нашего столика вместе с туфлями, сумочкой и на всякий случай бельём. Хотя бельё под льнущей к телу дорогой тканью явно будет лишним.
        Теперь, сняв груз со своей души - Ура, мне есть в чём пойти! Прости, Паш, что я потратила такую кучу денег! - я была рада послушать её последние новости.
         Хотя моих явно было больше. И весь последний час скорее я изливала ей душу.
        С Анькой мы вместе учились в университете, но потом жизнь забросила её в Нью-Йорк - вышла замуж за американца. И хотя с мужем давно развелась, там и осталась. Сейчас работала представителем компании, производящей медицинское оборудование.    
        - За ложь, так за ложь! Как скажешь, девочка моя, я из себя святошу не строю, - поддержала она. - Считаю, иногда можно и приврать. А порой даже нужно.
        Любила я её и за эту прямоту.
        Она выхлебала вино почти до дна, а потом снова посмотрела на мой палец.
        Аккуратное кольцо из белого металла, что словно приподнимался, обнимая собой прозрачный камень, я не снимала ни днём ни ночью - так оно мне нравилось. Изысканно простое, неброское, элегантное, спокойное. Ни прибавить ни убавить насколько оно было обо мне, о Павле, о нас - у меня всё сжималось внутри, когда я на него смотрела.
        - До сих пор не могу поверить в реальность происходящего, - тоже посмотрев на кольцо, допила я очередной бокал до дна. - Но сегодня у меня такое чувство, словно я поступила очень плохо.
        Сегодня с утра я провожала в аэропорту Костю. И честно, была рада, что Анька смогла вырваться со мной по магазинам именно в этот день.
        Сегодня хотелось напиться и покаяться.
        За то, как я трусливо сняла кольцо, когда приехала в аэропорт.
        И ещё трусливее умолчала насколько у нас с Верейским всё серьёзно.
        - Ну а что ты должна была сказать? Прости, я люблю его, а не тебя? Ну неужели он дурак и сам не понимает?
        - Да кто его знает, что он понимает, а что нет. Но, наверно, так было бы честнее - сказать, что мы уже помолвлены. А мне всё время его словно жалко. И я ненавижу себя за эту жалость. Я всё время веду себя с ним как-то неправильно.  
        И это была чистая правда. С Верейским мне было во сто крат легче, свободнее, увереннее. Он и чувства вызывал во мне совсем другие. С ним я хотела прожить вместе всю жизнь, не расставаясь ни на один день. И мне хотелось верить, что он мои чувства разделяет. Потому что предложил не тянуть со свадьбой. Уже настаивает выбрать дату; квартиру, куда мы переедем; дом, где будем отдыхать в выходные; страну, куда поедем в отпуск и даже заикнулся о втором ребёнке. И у него получается настолько просто и естественно вписывать нас с Матрёшкой в свои планы, что этому невозможно сопротивляться.
        Вот и опять я о нём. _Обо_нём_об_одном_. А ведь хотела о Косте.
        - А Костя, значит, предложил поехать с ним? - понимающе кивнула Анька.
        - Ну он не то, чтобы предложил. Он сказал такую странную фразу: «Если что-то пойдёт не так, даже не думай, собирайся и приезжай!» И я ведь не сказала: «Прости, Кость! Всё будет так. Ты найди себе кого-нибудь получше, чем я».
        - И правильно не сказала. Это он сам решит кого и когда ему найти. А тебе по-хорошему он должен был поставить ультиматум: ты едешь со мной и ничего не знаю. Настоящий мужик не должен спрашивать, он должен брать за руку и уводить, - лечила она мою совесть алкоголем и поддержкой.
        - Поверю тебе на слово, - разлила я остатки вина.
        - Правильно, поверь, - Анька отодвинула на край стола пустую тарелку и призывно посмотрела на мой салат, к которому я даже не притронулась. - С Костей всё будет хорошо, он толковый парень. И всё он понял, не сомневайся. Тем более Верейский с ним говорил.
        - И я понятия не имею о чём, - переставила я этой ведьме, любящей пожрать и не толстеющей, свою тарелку. - Поэтому теперь мне эта фраза покоя и не даёт.
        - Забей, - махнула она. - В конце концов, должны же быть у них, как и у нас, свои секреты.
        До конца нашего полдничного перекуса Анька рассказывала о своём новом друге. И глаза у неё так горели, что мне даже неловко было её перебивать со своими очередными душевными терзаниями в этот раз на счёт бывшей подружки Верейского.
        Терзалась я молча до самого часового бутика «Улисс Нардин» куда такси привезло нас после бутылки Бордо.
        - Я бы хотела… - протянула я часы.
        На тёмном от загара лице немолодого часовщика не дрогнул ни один мускул, когда он взял часы, полез в какие-то каталоги или прейскуранты - защёлкал мышью, уставившись в экран монитора - потом кивнул, что стекло есть, и попросил мой паспорт.
        - Слышь, девочка моя, - толкнула меня в бок подруга, - а мы точно куда надо пришли? Ты вообще ценник на эти часы видела?
        - Да какая мне разница, - отмахнулась я. - Ребёнок разбил, я обещала отремонтировать.
        - Скажите, - перегнулась Анька через высокую стойку. - А эти часы сколько стоят?
        Бросив заполнять квитанцию, часовых дел мастер посмотрел на неё поверх очков.
        - Если именно эта модель, то точно не скажу. Но примерный уровень цен в этой коллекции начинается от двух с половиной миллионов рублей.
        - Сколько? За часы?! - выпучила я глаза. - А за стекло?
        - Сапфировое стекло плюс работа обойдутся вам в… - он назвал стоимость в половину моей зарплаты. - Но рекомендую вам также заодно почистить браслет и корпус. Это ещё плюс полторы тысячи рублей.
        - Мн-н-н, а почистить недорого, - промычала я. Заплатила со своего кошелька и первый раз почувствовала себя неуютно.   
        - Блин, я чуть не облысела, когда увидела ценники, - распалялась Анька.
        Мы вышли из бутика под дождь, я прятала в сумочку квитанцию, подруга переваривала цены и вдруг посмотрела на меня с тревогой.  
        - Эль, ты чего?
        - Мне безумно страшно, Ань, - я поёжилась. Уличный холод словно пробрал до костей. - Не знаю, как переживу эту свадьбу, встречу с его семьёй, друзьями. Вольюсь ли в эту среду когда-нибудь.  
        - Да прекрати ты! Плевать на эту среду! Ты же не за неё замуж выходишь, - встряхнула меня Анька. - Он знает на ком женится. Его же, насколько я поняла, не смущают ни твоя съёмная квартира, ни твои родители.
        - Они в нём души не чают, как и в Машке. Но это же мои родители. А если перед своими начнёт меня стесняться?
        - Ой, делов-то! Уедешь в Благовещенск, - с издёвкой хмыкнула она и покрутила пальцем у виска. - Кажется, я только что поняла, чего ты так убиваешься за своим Костей. Боишься, что Верейский тебя бросит? - она открыла зонт и обняла меня, согревая.
        - И сама не знаю, почему, - уткнулась я в её родное плечо. - Как-то всё слишком хорошо, Ань. Тихо. Красиво. Правильно. Мы так виртуозно обошли каждую кочку, о которую должны были споткнуться, но мне кажется это потому, что я словно всё время смотрю под ноги. Мне страшно поднять голову вверх, а у меня над головой снежная лавина, которую я боюсь увидеть.
        - А заскучать не боишься?
        - В каком смысле заскучать? - с недоверием посмотрела я на неё.
        - Помнишь, я тебе как-то говорила, что в муже меня больше всего бесила его неспособность ругаться. Вот твой Верейский смотрю такой же. Ни одного скандала тебе не устроил.
        - Аня, это ты любишь жизнь как на вулкане, всё время с кем-то ругаешься-миришься, снова ругаешься, дерёшься, расстаёшься, а потом вы снова миритесь и зализываете раны. Я определённо люблю другое. Адреналина мне и на работе хватает.
        - А судя по тому, что ты рассказала о его бывшей подружке, именно это её в нём всегда и бесило, что с ним скучно. Вот и срывало девчонку с катушек.
        - Думаешь, меня тоже сорвёт? - усмехнулась я. - Дело не в «скучно», её задевало, что ему на неё плевать. Всё равно. Ради того, чтобы заставить его чувствовать она была на всё готова. И ради того, чтобы его вернуть.
        - Ну вот, видишь! Вот этого ты и боишься. Что она его вернёт. Или хотя бы попытается.
        Я выдохнула. Да, я правда боялась. Как знать, на что способна эта девица.  
        Всё же зря я слушала откровения Пашутина. Не знала бы и не думала. Как же было хорошо сейчас на работе без семейства Пашутиных, и их челяди: Юлии Владимировне делать у меня пока нечего - я ждала результатов анализов, Ксении на приём через пару недель, Коган ещё не вернулся с конференции.
        Но я ведь прекрасно понимала, что затишье это временное. Рано или поздно все узнают. Я невольно покрутила на пальце кольцо.
        Анька, слегка покачиваясь на бордюре, махнула рукой. Я тоже заметила, что земля подозрительно шатается под ногами, когда рядом остановилось заказанное такси.
        - Слушай, я бы на твоём месте поехала сейчас к Верейскому на работу, трахнула бы его там прямо на рабочем столе и выкинула всю дурь из башки, - Анька открыла мне дверь машины.
        - Ни за что. Это вообще не про меня. Не хочу уподобляться его подружке-потаскушке, - залезла я в тёплый салон, хотя мысль мне неожиданно понравилась.
        - А зря, - отряхнув и сложив зонтик, она захлопнула дверь. - Но ты помнишь, да? Я плохого не посоветую. Кстати, у твоего олигарха случайно нет холостого друга? Впрочем, я бы и нехолостым не побрезговала.
        - Чума ты, Аня, - толкнула я её плечом. - Но я намекну, что на нашей свадьбе приветствуются такие друзья.
        И ведь намекнула, после фирменных блинчиков.
        Верейский долго смеялся, но обещал мою просьбу исполнить. По мере сил.
        И пусть я пока шла по кратчайшему пути, не через стол в его офисе, а всего лишь через желудок, глядя на его блаженную сытую улыбку, уже решила, что блинчики - это так, разминка, а вот белья на мне под платьем не будет.
        И до нашей свадьбы было ещё далеко.
        А вот до свадьбы его сестры время пронеслось незаметно.
        Глава 36. Павел
        - Ты потрясающе выглядишь! - подал я Эльвире руку, помогая выйти из машины.
        И ни грамма не кривил душой.
        Будь я свадебным обозревателем какого-нибудь таблоида, так бы и написал, что самой красивой гостьей на свадьбе младшей дочери Виктора Верейского в элитном гольф-клубе стала спутница его старшего сына. Кто эта незнакомка? Где владелец сорока семи процентов акций компании «Север-Золото» нашёл это сокровище? Эталон вкуса и стиля… а дальше всякое бла-бла-бла о скромности и достоинстве, от чего у меня честно говоря, только теснее становилось в штанах, а это сейчас было совсем неуместно - Эльвира нервничала, а я знал, что на ней нет белья и это, чёрт побери, заводило меня ещё больше.
        К этой заметке в таблоиде, я добавил бы две справедливых поправки: сорока семи _с_половиной_, потому что полпроцента за эту неделю мне уже удалось купить и _всё_ещё_ сорока семи с половиной, потому что по-прежнему этого было слишком мало, а обстановка вокруг «Север-Золото» накалялась с каждым днём всё сильнее.
        Это Эльвире я сказал, что все решения, кроме выплаты дивидендов принимает Совет директоров. На самом деле прекрасно понимал какими неприятностями грозит компании и лично мне перевес голосов, ведь стратегические решения будут приняты на Совете на весь следующий год, и последствия их могут откинуть компанию назад, если не больше: оказаться фатальными.
        «Пашутин ведёт переговоры о продаже своего пакета акций, и кем бы ни оказалась «тёмная лошадка», это тоже может плохо закончится», - думал я, ведя свою обворожительную спутницу по аллее к встречающему нас у входа жениху.
        Думал намеренно. Эти мысли отвлекали меня от хитроумного выреза на спине её бежевого платья. Он оголял тело в таких провокационных местах, что первым делом мне захотелось спросить: где тут у вас тут какая-нибудь кладовка, в которой можно уединиться, когда мы подошли. Но после всех расшаркиваний спросил, конечно, о другом.
        - Амин, мои уже приехали?
        - Да, пройдёте главный зал, - показал рукой жених, - они должны быть где-то за бассейном в одной из беседок.
        Я подал ладонь Эльвире и сжал покрепче, стараясь согреть её ледяную от волнения руку.
        Сейчас я ругал себя за то, что не познакомил её с родителями раньше. Столько нервирующих событий в один день - трудно для кого угодно, не только для неё. Но отец летал во Францию лично показывать покупателю виллу на Антибе. Мама была занята подготовкой к свадьбе Лизы. Да и Эльвира в эти дни, чтобы выкроить полноценные выходные на свадьбу, работала с повышенной нагрузкой.
        О том, что и у меня дел оказалось по горло, скоромно умолчу.
        - Мне, наверно, придётся улететь на днях в Лондон, - постарался я её отвлечь, и, прежде чем пройти к бассейну, свернул к столу с напитками.
        - Когда? Надолго? - испуганно взметнулись вверх её брови. Кажется, теперь она ещё и расстроилась. Идиот!
        Вышколенный официант протянул ей бокал шампанского.
        - Надеюсь, нет. Ты и соскучиться не успеешь, - ободряюще улыбнулся я и себе выбрал шот оранжево-красного цвета. Я не гурман, и от слова «совсем» не разбирался в том, что было налито. Напиток приятно пах апельсином. Пару секунд подумав, я заменил им шампанское в Элиной руке.
        - Уверен? - она приняла рюмку, подозрительно прищурившись.
        - Исключительно в терапевтических целях, - подмигнул я. Вернул шампанское и взял себе ещё один такой же шот.
        - За тебя! - подмигнул я. - За самую красивую женщину в мире.
        Алкоголь мягко обжёг горло. Теплом разлился в желудке. Приятной горечью откликнулся во рту.  
        - Вот чёрт! - выдохнула она. Последовав моему примеру, опрокинула рюмку, но этот её смелый жест снова вернул меня к тому, что на ней ничего нет, кроме этого соблазнительного платья. Моя сумасшедшая! Смелая. Сильная. Любимая. Желанная.
        Чёрт! Она увернулась от поцелуя. Понимаю: помада. Но эта женщина сводила меня с ума. И, скользнув рукой по талии, я прижался губами к её шее, как вампир, всё ещё не оставляя мысль, что нам удастся где-нибудь уединиться.
        - Лучше?
        - Намного, - соврала она. - Но больше пить не буду, - покачала головой и категорически отказалась от второго шота.
        - Точно? А то я знаю ещё одно очень действенное средство…
        - Пошли уже лучше покончим с этим быстрее, - убрала она «незаметно» сползшую вниз по бедру мою руку. - А то у меня чувство, что ты боишься больше меня.
        - Я не трус, но я _боюс_, - улыбнулся я. И вот теперь её настроение мне нравилось. - А когда покончим, может быть?.. - с надеждой спросил я.
        Она многозначительно пожала плечами - жест, что можно было расшифровать и как «почему бы и нет» и как «Павел Викторович, держите себя в руках».
         Покидая зал, украшенный многоярусными люстрами и букетами цветов, я истово молился о первом. А вот о том, как пройдёт встреча с моими родителями, не только не молился, но даже не волновался. Какие бы ни были у меня с ними отношения, я был уверен, что мать Матрёшки они примут тепло. Волновался я о другом: что на празднество приедет Пашутин и ни дай бог Юлька. Но я специально уточнял у Лизы: Юльки среди приглашённых не было. А Пашутин, отец сказал, приболел. Но я всё равно искоса поглядывал на всё прибывающих гостей.
        И не ошибся.
        Эльвиру мои родители, ожидаемо, не покусали. Но пока они вели ни к чему не обязывающую беседу о том, как повезло сегодня с погодой: тёплый солнечный день, запахи цветущей черёмухи, я всё ещё тревожно крутил головой.
        И замер, увидев даже больше, чем ожидал.
        - Какого чёрта он здесь делает? - оттянул я отца в сторону за локоть, показывая себе за спину.
        - Его Амир пригласил, - отозвался отец шёпотом, кого-то радушно поприветствовав кивком.
        Мне словно жгло спину. И я знал почему, когда обернулся.
        С того края бассейна, где из живых цветов на газоне были выложены два пронзённых стрелой сердца, меня сверлил взглядом Ренат Алескеров.
        И если бы только меня.
        Глава 37. Эльвира
        Огромные вазоны с белыми розами. Увитые цветами ажурные арки. Белоснежные шатры с развивающимися шторами. Голубое небо. Прозрачная вода в огромном бассейне. Сколько света, непорочности, чистоты было в убранстве этой свадьбы. Какими приятными оказались родители Павла. Какой нежной, хрупкой и восхитительно прекрасной была невеста… что меньше всего, глядя на волнующихся молодожёнов, хотелось думать о плохом.
        - Госпожа доктор! Какая неожиданная встреча, - с изяществом принца склонился Алескеров над моей рукой, когда гости ещё только начали собираться. Он, как и мы, приехал среди первых. Гипс по самые пальцы на его левом предплечье скрывал пиджак. Камиль и правда сломал ему руку. - Вот бы никогда не подумал, - оценив кольцо, он с издёвкой посмотрел на Павла. - Так вы, значит, теперь вместе?
        - Как видишь, - инстинктивно заслонил меня собой Верейский и с издёвкой посмотрел на его целую руку, как бы ни на что не намекая.
        Ни один из них пока не позволил себе конфликта. Тем более приехал отец Амина, и Алескеров, что приехал один, откланявшись, теперь всё чаще мелькал в его компании. Но Верейский, хоть старался вида и не подавать, заметно напрягся.
        - Да ну его к чёрту, Паш! Забей! - обняла я Верейского, проходя на места, что были предназначены для нас в первом ряду на главной церемонии.
        - Не нравится мне как он на тебя смотрит, - подал мне руку Верейский, помогая сесть, всё ещё исподлобья осматривая присутствующих.
        Взгляд Рената Алескерова действительно словно приклеился ко мне на этой долгой, красивой и великолепно организованной свадьбе и никак не давал расслабиться. Но Верейскому, не мне.  
        Я волновалась только до встречи с его родителями. А потом то ли неразбавленный Апероль лёг как надо. То ли я поняла, что неплохо вписываюсь в разношёрстную толпу гостей, среди которых были и знаменитости, и самые обычные люди. И одетые вычурно и совсем просто. И молодёжь, которой было много, учитывая возраст брачующихся, но и старичков, которых с уважением сопровождали более молодые родственники, хватало. Многонациональная, многолюдная, шикарная свадьба. Где, согласно обычаям, столы ломились от угощений. Говорили, торт будет высотой в несколько метров. А в качестве приглашённых звёзд называли и какого-то итальянского тенора, и английскую хип-хоп группу, и кого-то из местных селебрити.
        В общем, я расслабилась и теперь хотела помочь расслабиться моему мужчине, а то Алескеров точно спровоцирует его на скандал.   
        - А ты знаешь, - прошептала я Верейскому на ухо, когда под шелест тёплого бриза и тихой музыки, молодожёны произносили слова клятвы, - я ведь решила воспользоваться твоим предложением.
        - Это каким же? - приподнял он одну бровь.
        К счастью, сейчас мы сидели с краю в первом ряду, и не видели гостей, что занимали огромное количество нарядных стульев позади нас на церемонии, где всё внимание сейчас было молодым.
        - Тебе явно не помешает сбросить напряжение, - кокетливо прикусила я губу, положив его руку на свою коленку.
        - Только поздравим Лизавету, а то она мне не простит, - подмигнул он.
        Буквально окутав меня аромат своих духов, его сестра обняла меня так крепко, что я даже не ожидала.
        - А ты классная, - шепнула она. И тут же перешла к другим гостям.
        Я была рада, что и от неё неожиданно получила поддержку. Настроение только улучшилось. Желание «пошалить» разыгралось не на шутку. Тем более рука Вереского уже настойчиво тянула меня через заросли какого-то аккуратно подстриженного растения к отдельно стоящему зданию.
        Мы вошли в два разных проёма. На манер уборных комнат в цивилизованных странах, нас встретил общий холл, отделанный мозаикой, а из него уже вели два прохода.
        Вереский потянул меня в сторону «эМ». Я его в сторону «Жо».
        - У нас больше кабинок, - шепнула я и… победила.
        Пять минут единения и безтормозного счастья.
        Вряд ли мы потратили дольше, слишком оба были на взводе.
        - А мне нравится эта свадьба, - одарив его благодарным поцелуем за то, что он был так хорош, я нехотя сползла с его коленей.
        - Никогда так больше не делай, - он застёгивал молнию на брюках, сидя на закрытом унитазе. Справился, тяжело дыша, откинулся к стене, громыхнув крышкой сливного бачка. - Ты и так сводишь меня с ума, но знать, что на тебе нет белья - просто выше моих сил.
        - Представь, каково мне, - улыбнулась я, одёргивая платье. - На тебе его никогда нет.
        - Это другое, - потянул он меня к себе за руку. - Иди сюда.
        И впился губами в мои, придерживая за шею.
        Этот затянувшийся поцелуй легко мог перерасти в ещё один раз, но где-то в соседней кабинке потекла вода. Как школьники, мы затаились, давясь от смеха.
        Стук каблуков. Шипение крана.
        Когда всё затихло, мы подождали немного, а потом оглядываясь, как воришки, выскочили в холл.
        Никого.
        - Стой! Иди сюда, - Верейский снова подтянул меня к себе.
        Его поцелуй ещё чувствительно отзывался внизу живота. И его жадные губы заставляли забыть обо всём.
        Мы и забылись, но к реальности нас вернул вопль, что раздался под мозаичными сводами:
        - Что? Ты?! Ах ты сука!
        Она кинулась ко мне быстрее, чем я смогла сообразить, что происходит. Но к счастью я была не одна. А реакции и силе Павла Верейского Юлия Владимировна явно уступала.
        - Успокойся! - почти молниеносно, как совсем недавно с Алексеровым, он задвинул меня за спину. И расставил руки.
        Она толкнула его в грудь, зло, со всей силы. Но он только слегка пошатнулся.
        - Так это из-за неё ты меня бросил? - орала она оглушающе. - Отвечай, твою мать! Из-за неё?
        - Я уже всё тебе сказал, - прозвучал в тишине его ледяной голос. - Не смей устраивать скандалов на свадьбе моей сестры. Не смей их вообще больше мне устраивать.
        Он предостерегающе выставил вперёд левую руку, а правой привлёк меня к себе.
        - Сука! Какая же ты сука, - презрительно смотрела на меня Юлия Пашутина. Сделала шаг назад, ненавидяще и, словно не веря, покачала головой.
        - Ты что здесь опять устроила, Юля? - с другой, мужской стороны входа раздался голос Пашутина. - Какого чёрта ты вообще припёрлась?
        Я сжала ладонь крепко обнявшего меня Верейского. И слишком поздно заметила, как блеснуло на пальце кольцо.
        - Пап, ты не волнуйся, я сама разберусь, - Юлька даже не обернулась к отцу. Взгляд её скользнул от моей руки к лицу Верейского. - Так ты и предложение ей уже сделал?
        - Эльвира Алексеевна? - тяжело дыша, остановился перед нами Пашутин, повернулся к дочери. - Юля, что происходит?
        - Ничего особенного, пап. Он не просто меня бросил. Он бросил меня ради неё, представляешь? А я ей, - она снова покачала головой, ещё один шаг назад, - всю душу вывернула. А она…
        - Всю душу? - усмехнулась я. - Это ты о чём? О своей несуществующей беременности? Или о том, что трахаться с двумя «хачами» зашквар? Но самое страшное ведь, не то, что жених узнает, а то, что подумают твои светские подружки. Или я опять что-то неправильно поняла?
        - Ты не была беременна? - пришла очередь удивляться Пашутину. Но его спокойствие явно было спокойствием гранаты, из которой уже выдернули чеку. Я видела это по его глазам, по сжатым до побелевших костяшек кулакам, по едва подрагивающей голове. - Но тогда ты, значит, тоже врала ему, докторша, - презрительно хмыкнул он, только что не плюнув в меня.
        - Владимир Олегович, - отпустил меня Павел. - Вас это точно не касается. С кем спала ваша дочь. От кого была беременна. И была ли. А тем более об их секретах с врачом. Только можно подумать это не вы по её просьбе звонили директору клиники и просили принять. И он в лепёшку готов был расшибиться за ту сумму, что вы ему предложили. Жаль поскупились, - усмехнулся он. - Предложили бы в два раза больше и вам бы подтвердили, что это я беременный. Почему нет? - сверлил он Пашутина глазами. - Так не надо сейчас с больной головы на здоровую. Давайте просто разойдёмся, - оглянулся. Возле туалета уже собирались любопытные. - Здесь не время и не место. И всё это мы уже давно обсудили. Больше нам говорить не о чем. Пойдём, Эль, - он потянул меня за руку к выходу.
        Но выйти мы не успели.
        - Володя! - тонкий от волнения, я бы даже сказал писклявый голосок Ксении, прозвучал в кафельном мешке особенно пронзительно. - Володя, тебе плохо?
        - Охренеть! - вытаращилась Юлька. На свою домработницу, что ворковала над побледневшим, но довольно твёрдо стоявшим на ногах Пашутиным. - Володя?! - брезгливо скривилась она. - Ты назвала его Володя?! Ты вообще что здесь делаешь?
        И когда уровень её презрения, наверно, блякнул в голове как красная лампочка, показывая высший уровень, Юлия Владимировна и увидела её изрядно выпирающий в обтягивающем платье животик и буквально окаменела.
        - Поздравляю, - проходя мимо, похлопал её Павел по плечу, выводя из оцепенения. - Скоро у тебя родится братик.
        Наблюдать эту безобразную сцену как она таскает за волосы любовницу отца, а точнее свою прислугу, мы не остались. Они, конечно, сцепились. Но я подумала, что Ксенька и без посторонней помощи даст Юлии Владимировне неплохую фору, тем более ей было за что бороться.
        Судя по побежавшей к туалетам охране, ссора продлилась недолго. А судя по количеству зевак, доставших свои телефоны, сеть сегодня будет переполнена сообщениями о беременной подружке Пашутина, о том, сколько лет она проработала в их доме. А скоро, видимо, присоединятся и официальные источники, подхватят и расскажут слезливую историю сиротки из многодетной семьи. А из того ток-шоу, как сказал Павел, что ей так и не перезвонили, наверняка прибегут первыми. И всё закрутится.
        - Твой звёздный час, девочка! - усмехнулся Верейский, имея в виду Ксению, и обнял меня покрепче. - А ты всё равно самая красивая женщина в мире, моё озябшее сокровище.  
        Вечерело. И всё так резко изменилось, хотя нас не было не так уж и долго. По всей территории зажгли праздничную подсветку. В бассейне включили цветной фонтан. В битком набитом зале приглушили свет.
        На сцене выступали музыканты. На танцполе даже покачивались редкие парочки.
        Павел усадил меня за столик. Принёс какие-то закуски, бокал шампанского.
        - Блин, зря я сказала про беременность, - переживала я. - Ну и про остальное тоже. При отце.
        - Не вздумай только себя в чём-то винить, - жестом позвал он официанта и попросил горячее. - С этой семейкой всегда так, Эль, вечно делаешь какую-нибудь ерунду. Но Пашутин всё равно видит и слышит только то, что хочет. Здесь вижу, здесь не вижу. «Да я ради дочери в лепёшку расшибусь!» - приподнял он на груди рубашку, изображая Владимира Олеговича, - а по сути он просто покупал ей, что она хочет, и на этом их общение заканчивалось.
        Принесли горячее. Верейский как ни в чём ни бывало с аппетитом ел. А мне кусок не лез в горло.
        - Мне кажется, она в шоке, Паш. Юлька. И такое гадкое чувство, словно я её тоже подвела, предала, обманула, - сделала я глоток шампанского. Покрутила кольцо на пальце. - С другой стороны, ну всё, теперь она знает. Все знают. Всё.
        Павел усмехнулся.
        - Ты зря беспокоишься, - он потянулся через стол и сжал мою руку. - Главное, что для нас это ничего не меняет. Ты и Машка - вот что важно, а всё остальное - такая никчёмная суета. А Юлька, она как та кошка, всё равно приземлится на лапы. Вон, посмотри, - он кивнул, показывая, куда смотреть.
        Я повернулась. И не поверила своим глазам. У входа в зал стояла Юлия Владимировна в обнимку с Ренатом Алескеровым.
        - Ничего не понимаю, - я потрясла головой, желая избавиться от морока, и медленно развернулась обратно к Верейскому. - Но он же…
        - Что? Изнасиловал её? А я тебе что говорил, - промокнув салфеткой губы, пожал он плечами и протянул мне руку. - Пойдём, потанцуем, красавица моя. Пусть наше фото тоже твитнут все, кому не лень. Пусть Юлькин «миллион» позлорадствует. И пусть это фото разместят завтра во всех таблоидах. Ты - моя. И пусть весь мир об этом знает.
        Глава 38. Павел
        - Паш, а что она сделала прошлый раз? - всё ещё волновалась моя Элька, глядя как сладкая парочка, Юлька с Алескеровым, откровенно сосутся на танцполе, устроенном возле бассейна.
        Обязательная программа для молодожёнов наконец-то закончилась. Они оттанцевали свой поставленный хореографом танец, Лиза переоделась раз третий или пятый, и теперь веселье началось для гостей.
        - Ты о каком прошлом разе? - развалившись в плетёном кресле, я мусолил сигару, а Эльвира так и ходила с бокалом шампанского и никак не могла его допить.
        - Четыре года назад, - поставила она фужер на широкий подлокотник. - Ты же тогда он неё ушёл?
        - Да, было дело, - улыбнулся я, глядя на неё. - Приехал из Сочи, места себе не находил. И ушёл.
        - А она?
        - Ну-у-у, слегка вот так же позакатывала мне истерики. Столь же безобразные, сколь и бесполезные, - и я, конечно, сильно смягчил про «слегка». - А потом нашла себе какого-то придурка. Одного красноярского предпринимателя, типа эко-фермера. Мужик вроде как не старый, за сорок, и вроде как просто сильно верующий, ничего криминального, - выпустил я дым в сторону, чтобы его не сносило на Эльвиру. - Юлька вроде как тоже приобщилась. К вере. Пашутин даже обрадовался. Ему все эти платки, юбки в пол, молитвы, что она целыми днями нашёптывала, показались исцелением для неё, терапией.
        - Но всё оказалось _вроде_как_ не так просто? - улыбнулась Эльвира.
        - Конечно, - кивнул я. - Честно говоря, не знаю по каким объявлениям она находит таких придурков, но у него оказалось своя секта, какая-то псевдохристианская. Селение в Сибири, в тайге, хрен найдёшь где, чуть ли не частоколом огороженное. Хотя почему чуть, огороженное, своими глазами видел. Не знаю людей он там насильно держал или просто хорошо мозги им промывали, но наказывали за непослушание там жестоко. И били, и цепями приковывали, и собаками травили, если сбегали, и голодом тоже морили.
        - Это в наше время? - ужаснулась она.
          - Да, моя родная. А я уже ничему не удивляюсь. Глава той общины, он же мессия, или как он там себя называл, каким помазанником божьим, не гнушался ничем. Каждую новую прихожанку лично посвящал, - сделал я неприличный жест, но мог бы и не показывать, Эливира и так понимающе кивнула, нетрудно понять, что это было за «посвящение». - Возможно, большинство из них за этим и шли. Мне кажется, во всех сектах всё крутится вокруг одного и того же места, и все эти «мессии» как и маньяки, зациклены на каких-то детских психотравмах. Этого, возможно, били. Или насиловали. Не знаю. Он за непослушание своих адепток лично бил плетьми. Но это уже потом, когда их в «острог» увозили. Сначала, конечно, всё красиво, прилично, строго, набожно. И самое отвратительное, ведь тянулись к нему женщины, что действительно пережили какое-то горе, беду, потрясение. Доверяли ему, верили в исцеление души. А по сути попадали в рабство.
        - И какой был подвох в этой истории? - тяжело вздохнула она. - Ты же сказал, что у неё всё всегда не так, как кажется, - снова покосилась она на Юльку, что Алескеров усадил за столик неподалёку. И они так громко смеялись, не обращая ни на кого внимания, так преданно заглядывали друг другу в глаза, словно это была их свадьба. Правда, так и хотелось добавить: собачья.
        - Бро, что происходит? - не успел я закончить историю. Рядом плюхнулась в кресло Лиза. - Я чего-то не понимаю, или это именно то, о чём я думаю?
        - Не знаю, Лизавета, о чём ты думаешь, - затянулся я почти потухшей сигарой, заставляя её разгореться с новой силой. Зачем я вообще курю? Никакого удовольствия. Во рту горечь. В ушах шум. Разве что руки занять. - Но, если они тебя раздражают, ты же знаешь, что с этим делать. Ты вроде говорила она не приглашена? Уверен, она приехала не с отцом.
        - Насколько я поняла, её пригласил Алескеров, у него приглашение на двоих. А Пашутин, да, приехал с новой беременной подружкой. Сказал, что буквально нас поздравить. А я думаю представить эту Ксению, зафиксировать отцу Амина почтение и, если бы она не захотела п?сать, простите, - сжала она руку мужа, который почти сразу пришёл за ней, - то так и уехал бы тихо и мирно. Пап, тебе не кажется, что он как-то сдал? - чуть повысила Лиза голос, потому что отец только что закончил говорить по телефону и встал возле Эльвиры.
        - Мне он сказал, что ещё с утра был в больнице.
        - Видимо, решил, что это неплохой повод объявить о своей подружке, наследнике и свадьбе, - пожал я плечами. - Или подружка настояла.
        - Так это и есть то, о чём ты меня предупреждал? - почесал отец затылок, можно, сказать, не столько с досадой, сколько с недоумением. От Пашутина такого он явно не ожидал.
        - Да, пап, поздравляю, ты сделал отличное вложение, - улыбнулся я беззлобно. - Что скажешь, Амин, какие прогнозы? Ты ж у нас гений.
        - Мне кажется, это ранний Альцгеймер или слабоумие, - ответила за него Лиза, скривившись. Печально. И даже не подозревала, насколько попала в точку с диагнозом.
        - А про акции что скажешь? Лиза?
        - Обвалятся однозначно, - ответил Амин.
        - Хорошо играют да, дуэтом? - улыбнулся мне отец. - Ну, значит, надо брать.
        Он сегодня на удивление был в приподнятом настроении.  И я подозреваю, что ему искренне понравилась Эльвира.
        А потом разговор развернулся совсем в другую сторону. О детях.
        Выпили за Таню. Она ещё не родила, но уже скоро, поэтому, конечно, прилететь не смогла.
        И, наверно, только я понимал, что и отец, и Амин, и Лиза рядом сейчас оказались не случайно. Юлька явно подбивала Алескерова на скандал. Он даже уже встал, когда вдруг пришла Лиза. Возможно, хотел пригласить на танец Эльвиру. Мне, конечно, пришлось бы ему отказать. Прикоснуться к ней я бы не позволил, чего бы мне это не стоило. А большего, чтобы вспыхнула ссора, и не надо.  
        И сейчас я как никогда гордился своей семьёй.  
        Как мне всё же повезло с ними. И только сейчас до меня, идиота, дошло, что отцу плевать было на Пашутинские акции, он предложил их выкупить у меня только потому, что это мне нужны были деньги, он бы дал их и так, да только я бы, конечно, так не взял.
        Ну что ж, расту, глядишь так скоро отпущу и все свои детские обиды на него.
        Хотя я и получил нагоняй от Эльвиры по дороге домой. Ведь Лиза не могла не перевести разговор на Матрёшку.
        - Поверить не могу, что ты возил к ним Машку, а мне ничего не сказал, - кипятилась она всю дорогу, размахивая руками. - И Машка партизанка, вся в отца, ведь не проболталась!
        - У неё были другие проблемы. Она разбила _чишы_, - смеялся я.
        Боже, какая же она потрясающая, когда злится!
        А какое потом было бингерл?! Опять! Нет, определённо свадьба удалась.
        Глава 39. Павел
        - Так и что в той истории с Красноярским мессией было не так? - спросила Эльвира меня на следующий день в аэропорту.
        Только что Машка важно и серьёзно вручила мне отремонтированные _чишы_.
        - Папа, _пласти_пажалуста_, я _бойши_игать_чишами_ ни буду. Твоими, - уточнила хитрюга и оглянулась на маму.
        Та, прищурив глаз, показала ей «ок». И ободрённая выполненной тяжёлой миссией, Машка тут же забыла про нас и повисла на ограждении как на турнике, копируя мальчишку, что уже вовсю там кривлялся, строя ей глазки.
        - Ты самая строгая и самая лучшая мать в мире, - шепнул я, прижав к себе Эльвиру. - А этому сопляку я сейчас уши откручу.
        - Ах ты злыдень ехидный, - прикусила она меня за ухо. - Оставь детей в покое. Пусть резвятся.
        Мне казалось, что любить их больше невозможно, но каждый день приносил какие-то новые открытия. Вот только что я почувствовал каково это быть отцом, когда к твоей принцессе пристаёт какой-то пятилетний нахал. И я уже горевал, сколько времени проведу вдали от них, и считал часы, когда вернусь.
        Эльвира посмотрела на меня вопросительно, и я вспомнил, что она задала вопрос.
        - Неправильно в той истории с Юлькой было всё. И прежде всего, что, вытащив её из того ада, измученную, истерзанную, измождённую, я ведь вернулся.
        - Присматривать за ней?
        - Может и так. Всё меняется, - помог я Матрёшке закинуть ногу на гладкую трубу и придержав, помог кувыркнуться. - Сейчас я, честно, даже не вспомню те чувства, что мной тогда двигали. Но где-то через год, может, больше, когда после долгого процесса мужика уже посадили, я случайно наткнулся на странные счета и поехал поговорить с ним в тюрьме.
        - Она ему за это платила? - предположила моя умница.
        - Хуже. Использовала и сдала. Он был так зол, что обещал убить её, когда выйдет, потому что она дала против него показания. Как он мне сказал, они договаривались совсем о другом. Она ему заплатила за весь этот цирк, чтобы он её увёз, держал там. И он её и пальцем не трогал. Не просто не бил, даже не трахал. Жила там как в гостях или на курорте. У неё там и интернет был, и связь. Юлька могла в любой момент уехать. И то, что она раскроет его секту и место, он никак не ожидал.
        - А эти следы истязаний на ней тогда откуда?
        - Хороший вопрос, - я замолчал, слушая объявление о том, что заканчивается регистрация на мой рейс. Последнее. Дальше, наверное, уже по фамилии начнут приглашать. Как же не хотелось улетать! Было какое-то нехорошее предчувствие что ли. И я уже тысячу раз пожалел, что просто купил билет, а не взял частный самолёт. - Её там в общине местные сильно невзлюбили, приревновали. А мужик регулярно уезжал. Вот когда они её там отметелили, она горя и хапнула по-настоящему. И ей повезло, что смогла позвонить мне.        
        - И что будет, когда мужик выйдет?
        - Он не выйдет, Эль. Прободная язва желудка, как гласит официальное заключение. Обширное кровотечение, смерть. Я с ним всего один раз и успел пообщаться. Хотел больше узнать, но не успел. Но ты ведь продолжила этот разговор не просто так? Тебя что-то насторожило в этой истории с изнасилованием?
        - Кроме того, что насильника она сама чуть не трахнула на свадьбе, после того, что он с ней сделал? - усмехнулась она. - Но на самом деле меня сначала удивило, что у неё на лице не было ни одного синяка. Ну, это же, говорят, у любого мужика в крови - первым делом съездить по роже.
        - Это было в каком-то фильме, - пытаясь вспомнить, постучал я пальцем по ограждению. Машка хихикнув тут же постучала так же. И мелкий сопляк, заржав, тоже. Я погрозил. Строго. И снова повернувшись к Эльвире, скривился. - Не могу вспомнить.
        - В «Красотке», Паш. С Джулией Робертс.
        - Точно! - обрадовался я, что весь полёт не придётся гуглить. - А что ещё?
        - Алескеров, когда приехал в клинику, назвал её психованная дурочка. Не дайте сюда эту психованную суку, например, - понизила она голос, чтобы Машка не слышала, хотя мы и так говорили тихо. - Не тварь, не дрянь, хотя был зол как сатана, а дурочка, понимаешь?
        Я кивнул. Ещё как понимаю.
        А ещё, я понимал, что пора прощаться.
        Они дошли со мной до пункта пропуска. Я обнял их крепко-крепко и, словно оторвав от сердца, исчез за дверями выхода на посадку.
        Я и правда не помнил, что я чувствовал тогда, когда дни и ночи проводил с Юлькой в больнице, привезя её с тайги. Что-то было слишком сильно во мне. Что-то, что я принимал за любовь? Но что?Болезненное желание её защитить, уберечь от самой себя? Или чувство вины? Чувство, отравляющее всё живое как радиация.
        Наши кислотные, больные, извращённые отношения. Мы так сильно погрязли в них, что уже перестали понимать, что они ненормальные. Забыли, что бывает, должно быть по-другому.
        Должно быть так, как у нас с Эльвирой сейчас.  
        Я мысленно сплюнул три раза, но ничего деревянного в салоне бизнес-класса не нашёл, приветствуя стюардессу, а потому, пока никто не видит, стукнул себя по лбу.
        И не то, чтобы я был такой суеверный, но когда кем-то так дорожишь, что не представляешь свою жизнь без него, становишься и мнительным, и суеверным, и сентиментальным.
        А без них с Матрёшкой свою жизнь я уже не представлял.
        - Любовь Дмитриевна, - успел я сделать перед взлётом звонок секретарю. - Да, делайте официальное объявление. Письма с моей просьбой вы разослали. Теперь публикуйте обращение к акционерам, что я выкупаю акции по удвоенной стоимости. Да, о том, что предложение ограничено тоже упомяните. И что я использую личные средства.
        Я отключил телефон.
        Три процента. Всего три процента до контрольного пакета. А потом пойду дальше. Обратное поглощение, делистинг на Лондонской фондовой бирже и уже никто и никогда, ни один Пашутин или Алескеров не будет диктовать моей семье как распоряжаться нашей компанией.
        Я резко выдохнул и застегнул привязные ремни.  
        Глава 40. Эльвира
        Как же пусто стало без него и одиноко. Я даже выспаться толком не смогла - уже привыкла, что он рядом. И Матрёшка с утра канючила, хотела идти в садик с папой.
        Но, торопясь с утра в клинику, я уговаривала себя, что это часть его работы - бесконечные командировки. Без этого никак. А значит, нужно привыкать.
        - Доброе утро, Ирина Львовна! - бодро поздоровалась я с администратором.
        Но всегда дружелюбная женщина неожиданно грубо перегородила мне дорогу:
        - Эльвира Алексеевна, не торопитесь.
        - Не поняла, - озабоченно посмотрела я на часы. - У меня приём через пять минут.
        - Нет. Ваших пациенток уже передали другим врачам. Вы у нас больше не работаете. Верните, пожалуйста, ключ от кабинета, - протянула она ладонь.
        - Подождите, что значит не работаю? - трясла я головой, ничего не понимая. Точнее, уже, конечно, понимая, но ещё не веря в происходящее. - Во-первых, нельзя уволить человека без его ведома. Во-вторых, я обязана как минимум, отработать две недели или передать дела.
        Наверное! Честно говоря, я понятия не имела так ли это, но точно знала, что по закону так просто работника уволить нельзя.
        - Это вы с Коганом объясняйтесь. А я человек маленький, у меня приказ: вас на работу не пускать. Ключи! Пропуск! И не спорьте! - чеканила она. - Я и так из-за вас здесь все выходные провела. Клиентов обзванивала, врачей ставила в известность, переносила приёмы, уплотняла графики, табели заполняла.
        Ах, из-за меня?
        - А мне, случайно, позвонить не забыли, пчёлка вы наша, - обогнула я её и не думая подчиняться. И, хлопнув дверью, пошла наверх к Когану.
        Конечно, нужно было постучать, но, говорят, в рабочие кабинеты принято входить без стука. Вот я и вошла.
        - Благодарю, - сказал Коган девушке, которая как раз подала ему исписанный лист, когда я вошла, и, увидев меня, подскочила.
        «Кононова? - удивилась я. - Сама Кононова, даже не мать?»
        - Простите, - пискнула она, протискиваясь мимо меня, втянув голову в плечи.
        - Садись! - скомандовал Коган, когда дверь за ней закрылась.
        - Спасибо, я постою, - усмехнулась я.
        - Я сказал: садись! И пиши заявление, - швырнул он чистый лист на пустое место на столе и припечатал его ручкой. - По собственному желанию.
        - А иначе что? - и не шелохнулась я.
        - Уволю тебя по статье, - глядя на своё отражение в дверце шкафа, он двумя руками поправил на шее бабочку, с которой сегодня был похож скорее на престарелого клоуна, чем на директора клиники и уважаемого врача.
        - Это по какой же статье, интересно?
        - Ну там юристы что-нибудь придумают, - вытягивал он дряблую шею как индюк. - Согласно информации, что у меня есть, вы Эльвира Алексеевна устроили из клиники балаган. Ведёте себя вызывающе, пациентам грубите, ставите под угрозу персонал, портите клинике репутацию. Или считаете ей пойдёт на пользу, что тут у нас то полиция, то милиция, - раскрыв папочку, как фокусник, он выкладывал на стол листы, исписанные почерками разной степени корявости и называл фамилии. Кононова, её муж, её мать, охранник, что дежурил в ночь приезда опергруппы, медсестра, санитарка с хирургии, Ирина Львовна, хирург - всего листов десять заявлений, расписок и объяснительных с подробностями и подписями.
        - Доктор рявкнула «Вон отсюда!» и «Закрой дверь!», - взяв верхний лист, прочитала я о себе в жалобе, что написала Кононова.
        - Да, вы милочка, очень грубо обошлись с её матерью. С немолодой, между прочим, женщиной. А ей потом «скорую» вызывали. И она иск грозится подать на Центр. Так что понимаете, ничего личного. Всё исключительно на благо клиники. Да и ваши профессиональные качества, мягко говоря, оставляют желать лучшего, - развернув стул, сел он.
        - Ах, ну да, ну да! Дайте-ка догадаюсь! Я же определила у клиентки беременность, а там беременности не было и в помине, да?
        - Совершенно верно, - растянул он губы в гадкую улыбочку. - Так что от греха подальше, пишите, Эльвира Алексеевна, по собственному желанию. А то с такой характеристикой, с какой я вас уволю, вы же себе работу даже в какой-нибудь глуши не найдёте.
        - Да куда уж мне, ущербной. Позволите? - присела я на предложенный стул и пододвинула к себе папочку, чтобы ознакомиться с тем, что же там понаписали коллеги.
        А потом… взяла пустой лист.
        И как бы ни хотела сдержаться, быть как скала, руки всё равно тряслись. А зубы я стиснула так, что, когда поставила подпись, еле их разжала.
        Встала, хоть ноги держали с трудом.
        Швырнула на стол ключи, пропуск, бейджик.
        - Всё?
        Коган прошёлся глазами по заявлению, поставил свою размашистую подпись с пометкой «без отработки» и протянул мне.
        - Можете забрать в отделе кадров свою трудовую, ну и расчёт, когда его сделают.
        - Премного благодарю, - поклонилась я в пояс. - Пашутину привет!
        И так хотелось сказать какую-нибудь гадость, но я сдержалась. Только хлопнула дверью в сердцах.
        Гордо подняв голову, миновала вестибюль. Прошла мимо администратора как мимо пустого места. И только завернув за угол, к детской площадке, опустилась там на низкую крашеную скамеечку и заплакала.
        И обиднее всего было даже не то, что меня уволили, что честный многолетний труд вот так запросто перечеркнули только потому, что я «перешла дорогу» избалованной дочке олигарха и мне наглядно показали кто здесь хозяин. Обиднее всего было из-за этих «заявлений». Зря я, наверно, их читала. Теперь несправедливые слова жгли изнутри, разъедали грудь. Но уже что сделано, то сделано. Не я им судья.
        Не желая лишний раз здесь больше появляться, я пошла в отдел кадров за трудовой, но за расчётом сказали прийти через неделю. Увы, ещё придётся возвращаться.
        Потерянная, вышла на улицу, не зная, что дальше делать.
        И просто пошагала куда глаза глядят, чтобы прийти в себя.
        Просто переставляла ноги. Подхваченная толпой, переходила дорогу.
        И не знаю сколько прошла, когда вдруг увидела знакомое лицо.
        - Эльвира Алексеевна, подождите! - махнул мне мужчина, которого я узнала. - Здравствуйте, здравствуйте! Как же я рад, что вас увидел, - сбежал с крыльца магазинчика Будьласка.  
        При дневном свете, в другом костюме, я не сразу его и признала, но почему-то обрадовалась.
        - А я собирался вам звонить. К вашей пациентке я, простите, так и не зашёл. Что-то закрутился. А вот вы мне нужны.
        - Рада слышать, что хоть кому-то я сегодня нужна. Здравствуйте, - горько улыбнулась я. - Простите, я ведь не знаю, как вас зовут.
        - Сейчас мы это исправим, - улыбнулся он в ответ и протянул удостоверение.
        «Подполковник Савельев Юрий Петрович».
        - Рада познакомиться, Юрий Петрович, - вернула я красную книжечку.
        - Вы чем-то расстроены? - спросил он участливо.
        - Пустяки, - махнула я рукой. Ну, честное слово, не вываливать же свои проблемы на первого встречного. Но я правда была рада его видеть. - Может, по чашечке кофе, если не очень торопитесь?
        Он посмотрел на меня внимательно, изучающе. Подозреваю, выглядела я жалко. Заплаканные глаза, размазанная косметика, да и улыбалась через силу. Но вида не подал.
        - Только, чур, плач? я, а то знаю я вас, современных женщин, - открыл он для меня дверь. И уже за столиком кафе добавил. - Это маленькая компенсация за то, что у меня для вас тоже неутешительные новости.
        - Как не его ДНК? - пялилась я в бумаги, что он выложил передо мной из старомодной кожаной папки на замке.
        - Вы уж простите за самодеятельность. Но если бы делу дали ход, мы бы оказались, мягко говоря, в луже, поэтому криминалисты не могли не перепроверить. Так и есть. ДНК из образца спермы и ДНК с бутылки, из которой пил Алескеров не совпали. Мне жаль, - вздохнул он. - Но изнасилование мы ему предъявить не сможем.
         Я тяжело вздохнула, возвращая бумаги. Что бы это ни значило, он был прав.
        - Простите, что зря отняла у вас столько времени.
        - Да ну что вы, не зря. Пейте кофе, Эльвира, - подвинул он кружку на место убранных документов. - А то у вас такой вид, словно вы вот-вот хлопнетесь в обморок.
        - Не переживайте, я не хлопнусь, - сделала я глоток.
        - Надеюсь, хоть чем-то мы помогли?
        - Конечно, - уверенно кивнула я. - Спасибо вам большое!
        А что ещё я могла ему сказать? Что ну её в задницу, эту Юлии чтоб её Пашутину. Мне жаль, что ей мало досталось? Хотя нет, даже зла я ей не желала. Больше всего я хотела, чтобы меня, нас их больная семейка уже оставила в покое. Надеюсь, этого им достаточно?
        - Как там Констатнтин? - спросил Будьласка.
        - Костя? - я покачала головой. - Не знаю, я не звонила. Ни к чему. Мы расстались. Так уж вышло, я замуж выхожу, - покрутила я на пальце кольцо.
        - Правда? Поздравляю! - ничуть не смутился он. - А выглядите так, словно кого-то похоронили, уж простите.
        - Меня сегодня с работы уволили. Но, наверно, когда я ввязалась во всё это, - показала я на его папку, - в глубине души уже знала, что именно этим всё и закончится. Знаете, есть такие просьбы, которым нельзя отказать. И я не отказала. А теперь меня выставили крайней. Ладно, переживу, - махнула я рукой, видя, как он заёрзал на стуле. Как человек, который действительно торопится, а разговор затягивался. - Вам, наверно, пора?
        - Простите, пора, - кивнул он.
        Чтобы его не обижать, за пару глотков, торопясь, я допила купленный мне кофе.
        А когда вышли из кафе, Юрий Петрович протянул мне клочок бумаги.
        - Здесь мой телефон, если вдруг понадобится. А заявление об увольнении вы, конечно, сами написали?
        - Конечно. Толку спорить с системой. Меня, как Костю, вряд ли перевели бы куда-нибудь в другое место.
        - Так и Костю не перевели, - усмехнулся он и посмотрел на меня как-то по-новому, оценив мой удивлённый взгляд. - Не думал, что вы не знали. Он ведь сам попросился. Его, наоборот, уговаривали остаться, но он сказал «нет». И, кажется, теперь я понимаю почему.
        И хоть прозвучало это для меня неожиданно, теперь и я понимала почему он так поступил.
        Разрубил. Там, где я никогда не согласилась бы на большее, а он не хотел меньшего. И дело было совсем не в Верейском. Всё это случилось до него.
        Это не я его, это Костя меня отпустил. Дал не выбор, а свободу.
        - В эксперты не хотите? - улыбнулся Будьласка, проводив меня до остановки.
        - Не хочу, - уверенно покачала я головой в ответ. - У меня ещё докторская не дописана. Да и работу, надеюсь, я всё же найду по специальности.  
        - Ну тогда успехов вам! Всего доброго! - махнул он рукой, когда я запрыгнула в трамвай. Словно поставил штампик «дело закрыто».
        Как бы и я хотела поставить такой же на своём, на всех своих делах, особенно на тех, куда упала хоть тень Пашутина. Но меня в лаборатории университета ждали результаты анализов как раз, чтоб его, Пашутина. И плевать бы мне на них, ведь меня всё равно уволили. Но что-то мне подсказывало, что меня сильно удивят их результаты. И стоит, даже очень важно их забрать.
        Но чем ближе я подъезжала к университету, тем больше волновалась, что мои неприятности ещё не закончились. Что лаборатории связаны, и раз мне закрыли доступ к одной, то и в другую должна была поступить эта информация.  
        По дороге к лабораторному корпусу я уже бежала.
        Ворвалась запыхавшаяся.
        Я во что было ни стало должна была забрать эти анализы!
        И, скрестив пальцы на удачу, я постаралась придать лицу самый обыденный вид.
        - Здравствуйте! Лейман. Я заказывала анализы. Они должны быть готовы, - рутинно спросила я и принялась рыться в сумочке, словно именно её содержимое интересовало меня сейчас больше всего, а не какие-то рядовые никому не нужные результаты.
        - Да, есть, - равнодушно зевнула лаборант, пощёлкав клавишами клавиатуры. Лениво поднялась, не спеша ушла, не спеша вернулась и выложила передо мной три распечатанных на принтере листа и журнал - расписаться.
        - А секвенирование? - едва скрывая волнение, даже не посмотрела я на в небрежно отодвинутые бумаги.
        - Э-э-э… - обернулась лаборант к компьютеру, явно прикидывая, что это же ей опять к нему идти, искать, переться за результатами, но вдруг лицо её просветлело, словно она что-то вспомнила. - А! Его Тертицкая забрала, - и она опять зевнула, эта явно невыспавшаяся и слегка помятая лаборант.
        И слава богам за эту её сонливость и лень! Ведь только благодаря им у меня всё и получилось. Почти.
        - Но имейте в виду, - сурово свела она брови.
        Я напряглась.
        - Больше ДНК с того презерватива у нас нет. - Я облегчённо выдохнула. Видимо, не рискнув высказаться Анне Михайловне, она решила отчитать меня. - Отцовство, секвенирование, сходство с двумя другими образцами, - загибала она пальцы. - Презерватив не резиновый!
        И я хотела возразить, что тут как раз тот случай, когда «резиновый». Но спасибо, что подсказала, какой именно образец ДНК предоставила для определения отцовства Ксения. Вот это меня и напрягло. Что отцовство да, мы подтвердили. Но то, что это ДНК именно Пашутина - нет. А я должна была убедиться! Для того и заказала сравнить презерватив с выплюнутой Пашутиным Владимиром Олеговичем жвачкой.   
        И пока я ставила в журнале подписи, из смежной комнаты высунула нос другая девушка.
        - Галя, подожди, это же Лейман?
        Что она сказала Гале, я уже не слышала, поспешно покинув лабораторию.
        Но пока неслась к корпусу 17Б, как какая-то бандитка, уносящая ноги с места преступления, думала о другом.
        Тертицкая подписала на анализ гена не ДНК плода, как думала я. А как раз образец «отца», всё из того же презерватива. И она просто гения, потому что подумала на два шага вперёд, когда я лезла к ней со своими никчёмными советами, что, если ребёнок мальчик, то анализ гена не нужен.
        С колотящимся сердцем я поднялась по лестнице до кафедры. И уже там, в коридоре, не заходя, разложила на подоконнике и прочитала полученные результаты.
        «Образец «ПВО» - Образец 1 (презерватив). Совпадение 100%»
        «Образец «ПВО» - Образец 2. Вероятность отцовства: 0,0001%»
        «Образец «ПВО» - Образец 3. Вероятность отцовства: 99,9%»
        Почти оглохнув от потрясения, я пялилась в полученные результаты, и не сразу услышала, что меня зовут.
        - Эльвира Алексеевна! - крикнула Калугина мне почти в ухо. - Ты то мне как раз и нужна, - вскинула она подбородок.
        И по этому подбородку и её ледяному презрительному тону я поняла, что напрасно думала, что моего увольнения будет достаточно - Коган дотянулся и сюда.
        Не только моей работе, но и моей научной карьере пришёл конец.
        Глава 41. Эльвира
        - Я надеюсь, обойдёмся без истерик? - голос Калугиной даже потеплел, когда она протянула мне заявление, написанное её рукой. Плохо получилось у неё и скрыть радость, что с этим неприятным делом покончено и она может идти дальше - нести студентам разумное, доброе, вечное, подписав мне «справедливый» приговор.    
        Приговор. Я не знала, как иначе назвать бумагу, в которой она, как мой научный руководитель, гладко и подробно изложила всё: про мои пропуски лекций, про неорганизованность, низкие профессиональные навыки, которые, по её мнению, недостаточны для ведения научной работы. И ещё две страницы о том, почему она отказывается меня курировать. Не упустив ни одну мелочь, ни один просчёт, ни одно опоздание и ошибку, она равнодушно поставила крест на моей карьере и пошла налить себе чашечку чая.  
        - М-н-н, - сдвинув на кончик носа очки и монотонно кивая головой, как старый филин, читала Тертицкая её заявление, что как завкафедрой должна была подписать. - Какая похвальная тщательность, Елена Петровна, - подняла она на стоящую рядом с её столом и меланхолично побрякивающую ложечкой о стенки чашки Калугину. - Как вы, оказывается намучились с этой разгильдяйкой.
        - Да не говорите, - согласилась та, ничуть не гнушаясь тем, что я стою рядом. - Вот так возьмёшься по доброте душевной, тянешь на себе, а потом ещё за неё расхлёбывай.
        - Не могу не согласиться, особенно про вот эту вашу душевную доброту, - оглушённая, парализованная, совершенно размазанная происходящим, я с трудом понимала издевается она над ней или говорит искренне. И унизительнее всего было слушать как они говорят обо мне, обращая внимание не больше, чем на пустое место.  
        - Что у нас в этом семестре осталось?  Лекции по кольпоскопии? - заглянула Тертицкая в изрядно потёртую тетрадь. - Сколько тут часов? - отодвинулась она чуть не на вытянутую руку, ткнув пальцем.
        - Семьдесят два, - слегка склонившись, ответила Калугина.
        - Угу, - кивнула та и повернулась к монитору.
        - Так я могу идти? - положила ложечку на блюдце Калугина.
        - А я вас разве держу? - удивилась Тертицкая.         
        - Ну-у, вы не подписали, - позволила она себе ткнуть ноготком в свою писанину.
        - Да?! - удивилась Тертицкая. - Проклятая старость, - перевернула бумагу, поставила размашистую подпись. - Ну а вы что стоите, милочка? - первый раз посмотрела на меня. - Что молчите?
        - А я должна что-то сказать? - горько усмехнулась я.
        - Не должны. Но, мне кажется, могли бы.
        - Могла бы, но не буду, - пожала я плечами.
        - Это правильно, быть унижаемым - это одно, а вот унижаться - совсем другое. - Ничего не отразилось на её лице. Я могла только догадываться, что она хотела сказать. - Не смею вас больше задерживать, - она равнодушно взялась за «мышь» и уставилась в экран монитора.
        И не сказать, чтобы я топталась в нерешительности, сомневаясь уходить ли мне. Хотя то, что меня лишат университета, ударило куда больнее, чем увольнение из клиники. Но мне нужны были результаты анализа того, кто решил втоптать в грязь мою жизнь. И пока я их не получу, я не собиралась уходить. Только хотела дождаться, когда свалит на лекцию эта лицемерная овца Калугина.
        - Сейчас уйду. У меня к вам вопрос, если позволите. Наедине.
        - Присядь тогда, я тут немного занята, - равнодушно кивнула она на стул.
        Она сосредоточенно смотрела в монитор, усердно щёлкая мышью. Вот только в отражении зеркала, что висело у неё за спиной, я прекрасно видела, что она «занята» складыванием пасьянса. И она прекрасно видела, что я это видела.  
        Спустя несколько минут усердного щёлканья, судя по взметнувшимся на экране фейерверкам, она оглушительно победила и, словно закончив важное дело, крикнула:
        - Лена!
        - Да, - высунулась из-за своего монитора Калугина.
        - Твою ставку за научную работу я сняла. Семьдесят два часа кольпоскопии расписала в свободные окна в твоём расписании. И обратила внимание, что у этой непутёвой Лейман помимо лекций довольно загруженный учебный план, так что часы в госпитале тебе тоже придётся сократить - работа со студентами превыше всего, сама понимаешь.
        - Ничего я не понимаю, - выросла та над стулом как ядерный гриб, поднявшись. - Не буду я вести ни эти часы, ни эти занятия. Ещё и бесплатно! - взвизгнула она.
        - Конечно, будешь. А кто должен отдуваться за твоего нерадивого доцента?
        - Так раскидай на всю кафедру, - материализовалась та у стола Тертицкой.
        - А вся кафедра за что должна страдать?
        - Анна Михална, - покосилась на меня Калугина, понижая голос до шёпота. - Вы же не можете… Вам разве Коган не звонил?
        - Коган?! - удивилась Тертицкая. - Ну, конечно, звонил. Только, милая моя, где я, а где тот Коган. Хотя, знаешь, а пусть он сам за Лейман, а вернее за тебя теперь лекции читает. Я не против. Договаривайся, - закрыла она потрёпанную тетрадь, всё ещё лежащую на столе. Уставилась в вытянувшееся бледное лицо Калугиной. - Нет?! А что так? Он попросил - ты попросила? Это разве не так работает?
        - Не так, - снова оглянулась Калугина на меня. И, перегнувшись через стол, что-то зашептала совсем тихо, так, что я не слышала.
        - Правда? - брезгливо отодвинула Тертицкая Калугину от себя одним пальцем и скривилась. - А новую ногу он мне, случайно, не купит? А то эта как-то поизносилась, болит, зараза. А новую совесть тебе не справит? Нет?
        - Анна Михална, ну при чём тут совесть, - фыркнула та, одёргивая платье, словно её только что поимели.
        - Совесть, она, милочка, всегда причём. Тебе пора, - небрежно кивнула на неловко топчущуюся в дверях студентку.
        - Иду, иду я уже, - недовольно осадила Калугина так и не успевшую ничего сказать девушку.
        - И к лекции по кольпоскопии готовься! - крикнула ей вслед Тертицкая.  
        А потом повернулась ко мне.
          - Или Лейман сама дочитает? А, Лейман?
        Я грустно усмехнулась.
        - Ну вот и чудесно, что вы улыбаетесь, Эльвира Алексеевна. А то я уж грешным делом подумала всё, лапки свесили, сдались.
        - Возможно, и сдалась, - опустила я голову. - Я пока не знаю. Противно. Горько. Больно.
        - Да, приятного мало, - кивнула она. - И докторскую придётся на другую тему писать. Твоя, увы, не по моему профилю. А я, как твой новый научный руководитель, с тебя три шкуры спущу.
        - Анна Михална, - встретив её упрямый взгляд, я покачала головой. И думала не запл?чу, но глаза предательски защипало. - Не надо. Спасибо вам большое. Но, правда, не надо, - вытерла рукой потёкшие слёзы.
        - Ой, неужели боишься, что и мне за тебя достанется? - усмехнулась она. - Или, думаешь, я ещё кого-то боюсь?  
        - Все мы чего-нибудь боимся, - всхлипнула я и полезла в сумку за платком. - У каждого есть что отнять.
        - И не поспоришь. У каждого, - кивнула она. - И у Когана. И у того, кто стоит над ним и дёргает за ниточки, как марионетку. Но я не из тех, кто сидит и ждёт божьей кары или подставляет вторую щёку. Но и от помощи не отказываюсь. И тебе не советую. Ты хороший специалист, Эля, талантливый врач и неравнодушный человек, что в наше время уже редкость. Так что давай, милочка, вытирай сопли и сегодня, ладно, ступай домой. Отдохни, успокойся. А потом вот здесь, - небрежно кинула она в мою сторону лист, что достала из папки, - выбери новую тему, приходи и будем дальше работать.
        Она демонстративно повернулась к монитору и открыла новый пасьянс.
        Я кивнула. Спорить с ней не хотелось. Но и того, чтобы и она пострадала из-за меня, то есть принять её помощь и предложение, не могла.
        - Мне в лаборатории сказали: вы забрали результаты анализа гена. Подтвердилась мутация? Синдром Лея? - встала я.
        - Вот когда придёшь в следующий раз, тогда и поговорим, - посмотрела она поверх очков. - Никуда не денутся твои результаты. Давай, давай! - и кивнула мне на дверь.
        Глава 42. Павел
        - Как уволили?! - не мог я поверить, слушая её расстроенный тихий голос.
        - Очень просто и быстро, Паш. Из университета тоже выгнали. По звонку Когана.
        - Ну а тому, конечно, приказал Пашутин, - выдохнул я.
         «Сука! Вот сука! Я же его собственными руками придушу», - метался я как раненый зверь по гостиничному номеру, переваривая последние новости.
        Картины одна кровавее другой мелькали перед глазами. И та, где дубовый череп Пашутина разлетается на куски, нравилась мне больше всех.
        - Паш, да ну их всех на хрен. Пусть варятся в своём говне и дальше, как хотят. В эту сраную клинику я всё равно не вернусь. А работу найду.
        - В этом я даже не сомневаюсь, - вдоволь набегавшись, упал я на диван. - Сомневаюсь, что тебе нужна эта работа. Мне больше твою докторскую жалко. Столько труда, столько лет учёбы.
        - Зато у меня теперь долгожданный отпуск, - улыбнулась она. Но я был уверен, что сквозь слёзы. - Буду ездить с Машкой к родителям на дачу и ждать тебя. А потом можем полететь куда-нибудь, как ты хотел, и мне не придётся ни у кого отпрашиваться и ждать летних каникул. Представляешь?
        - С трудом, - улыбнулся я, но только чтобы её подбодрить. Сжатый до побелевших костяшек кулак, ритмично стучал по кожаному подлокотнику. «И это, сука, стук твоего поминального барабана, старый ты козёл, - злился я. - И если думаешь, что я это так оставлю, то сильно ошибаешься. Очень сильно». А вслух сказал: - Боюсь даже и представить, что я приеду, а тебе с утра никуда не надо. Мечта, а не жизнь.
        - А у тебя как дела?
        Хреново, моя родная. Чертовски хреново. Но это всё пока неважно, подождёт.
        - Терпимо, - резко сев, я открыл ноутбук.
        - Получилось ещё сколько-нибудь акций купить?
        - Совсем немного, - открыл я сайт продажи билетов. - Это очень медленный процесс, Эль. Заведомо медленный. Не потому что неэффективный, а потому, что именно так и задумано.
        - А как задумано? - кровать заскрипела под тяжестью её тела, отдавшись в моём теле горячей волной. Больше всего на свете я бы сейчас хотел быть рядом с ней. Обнять, утешить.
        «Это тоже будет. Будет, родная моя. Но я найду способ более действенный, чтобы высушить твои слёзы. Постараюсь найти», - смотрел я билеты на Чикаго.
        - А задумано, - щёлкал я по клавишам, ориентируясь на время, что завтра с утра у меня ещё здесь в Лондоне важная встреча. - Задумано выкупать акции у мелких акционеров крошечными пакетами. По пять, десять, максимум пятьдесят штук.
        - Зачем?! - удивилась она.
        - Ты прям как мой финансовый директор, - засмеялся я. - Может, мне тебя взять на его должность. Мне кажется ты даже понятливее. А заодно и твою проблему с работой решим.
        Она тоже засмеялась.
        - Я ещё можешь пугать мной своих сотрудников. Я ведь при необходимости и в проктолога переквалифицироваться могу. Чуть чего не так - ко мне в кабинет.   
        «Ну вот, моя девочка, так уже лучше», - обрадовался я, что она уже и смеётся, и шутит. И подтвердил покупку билета.
        - Так и зачем такими маленькими пакетиками-то акции покупать?
        - Затем же, зачем и выплачивать дивиденды мелким акционерам. Чтобы не оставлять людей без дополнительного дохода. Вложения в акции порой куда эффективнее, чем в недвижимость.
        - Правда? А я, дурища, всё на квартиру копила. А надо было в акции, в акции вкладывать. Не, не гожусь я на должность твоего финансового директора.
        - Роман Александрович? Вы? - удивился я, а потом усмехнулся. - Не поверишь, он тоже копит на квартиру. - И даже не соврал, только не стал уточнять, где. - Так что не отмазывайся. Финансовый директор он и должен быть предсказуемым и удерживать меня своим прагматизмом от необдуманных поступков. Но иногда и он бессилен. Например, когда я решаю, что могу у каждого из почти тридцати тысяч акционеров выкупить немного акций по удвоенной цене. И они не останутся в накладе, и я наберу недостающие до контрольного пакета три процента. Так честнее, понимаешь?
        - Нет. Сегодня не понимаю. Сегодня я вообще ничего не хочу слышать про честность. Её не бывает, - зевнула она.
          - Тогда это о перспективах. Когда думаешь не о моментальной выгоде, а о людях, которые владеют акциями, их семьях, детях, внуках. Лояльность сотрудников и авторитет всегда зарабатываются трудно, зато потом работают намного успешнее и эффективнее. Ну как это вижу я. Ты там ещё не заснула?
        - Уже почти, - улыбнулась она. - Но я тобой горжусь. Честно.
        - А я тебя люблю, - улыбнулся и я. - Хотя нет, вру. Я тебя очень сильно люблю. И невыносимо скучаю. Спокойной ночи, счастье моё!  И ни о чём не переживай, мы со всем справимся.
        - А ты спать не собираешься?
        - Мне ещё нужно немного поработать. Подготовиться к завтрашней встрече. Ну а там видно будет. До связи! Поцелуй там за меня Матрёшку.
        - Обязательно. Люблю тебя, - прошептала она и отключилась.
        Я отложил телефон и потёр виски. А я так рассчитывал на эту поездку.
        Да, покупать небольшими пакетами, дорого - это правильный, хорошо продуманный и рассчитанный на долгосрочную перспективу шаг. Но не тогда, когда до собрания акционеров меньше полутора месяцев, а у меня на хвосте свора голодных собак. Поэтому я надеялся перекупить те самые два процента, что болтались мёртвым грузом у собственника из Лондона. Но чёртов сэр Грегори сказал, что ему уже сделали предложение и куда интереснее моего, но дал мне время подумать до завтрашнего утра.
        Интереснее, чёрт побери!  Интереснее, не выгоднее! А что интересного я могу предложить этому любителю овсянки, туманов над Темзой и мускулистых парней? Уж точно не свою задницу.        
        Я измучился, пытаясь понять кто и что мог предложить ему за акции. Пролистал тонны страниц в поисках чего-то, чем его можно было заинтересовать. Но всё это было глупо, потому что всё, что я мог ему предложить, он и сам мог купить. Разве что усыновить его. Выросший без родителей, он унаследовал их состояние, но во всех интервью говорил, что отдал бы всё, чтобы они были живы. Но никто не бог.
        С этими дурными мыслями я и уснул в халате перед ноутбуком на диване.
        А проснулся от звонка в дверь.
        Едва разлепив один глаз, я её распахнул. И моментально прозрел.
        - Какого чёрта! Ты что здесь делаешь?   
        И это всё, что я запомнил: Юлия Владимировна в халатике на голое тело с победной сияющей улыбкой на губах и протянутой ко мне ладонью.
        Я думал так бывает только в кино. Поскользнулся, упал. Очнулся, гипс…
        Но, честное слово, лучше бы я очнулся как мумия по макушку в гипсе, чем в постели голый рядом с Юлькой.
        - Привет, коть, - потянулась она довольно. Как обычно потягивалась после бурной ночи, как довольная нагулявшаяся кошка.
        С её ноги на меня таращился череп с выползающей из пустой глазницы змеёй - прозванная мной «Песнью о Вещем Олеге» татуировка, - а мне до ужаса, до тошноты, до слёз, чёрт побери, хотелось заново уснуть и проснуться… вчера.
        - И не надейся, что ничего не было, - правильно оценила она мой окаменевший вид. - И оставь надежду что-нибудь вспомнить, - выскользнула она из-под одеяла.
        Как была, голая пошла к своей сумке. Достала сигареты и, снова завалившись рядом со мной, закурила.
        - Это номер для некурящих.
        - Фу, какой ты зануда. На, - кинула она мне телефон. Мой телефон. - Освежи память.
        Нет, нет, нет! Я не хотел это включать. Я не хотел это видеть! Но палец сам скользнул по иконке видео. И меня оглушил звук.
        - А-А-А! Аа-а-а!
        Мне хватило пары секунды, да что там, доли секунды, чтобы понять, насколько всё, что она сказала, было правдой.
        - Вот так же поступили и со мной, - выпустила она дым в потолок, явно метя в датчик дыма, но было слишком высоко. - На том видео, что ты мне вручил лично в руки.
        Оглушённый, раздавленный, убитый я не мог ничего сказать.
          - Понимаю, что ты чувствуешь, - ободряюще похлопала она меня по ноге и подтянулась повыше к изголовью. - Знаешь, что такое «бурунданга»? А «дыхание смерти»? - она смотрела так, словно ждала ответа. - Теперь знаешь. Его привозят из Колумбии. Страшная штука. Называют ещё наркотиком изнасилований. Дунул в лицо порошок, или подсыпал в напиток и всё, делай с человечком что хочешь. Он будет всё понимать и делать то, что ты ему скажешь. А потом ничего не вспомнит. Классно, да?
        - Охрененно. Ну и что дальше? - так и сидел я, не в силах не только пошевелиться, но даже сбросить её руку со своей согнутой ноги. Голова болела невыносимо. Перед глазами всё плыло. И единственное что мне было понятно - это смысл её протянутой к моему лицу ладони, когда я открыл дверь. Значит, у неё на ладони был порошок, который она потом дунула мне в лицо. - Чего ты хочешь?
        - Ты же знаешь, правда? - усмехнулась она.
        - Понятия не имею. Видео тебе отдали. Акции принадлежат отцу. Замуж ты за меня никогда по-настоящему не собиралась, - я едва сдержал стон, упираясь затылком в стену. - Что тебе надо, Юль?
        - А если я скажу: сделать больно женщине, что тебя забрала. Очень больно. Ты мне поверишь?
        - А-А-А! - сначала я заорал от боли, а потом только понял, что она затушила о мою ногу окурок. - Сука! Ты охренела что ли!
        Одним взмахом я вбросил её с кровати. И когда она отлетела, ударившись о тумбочку, и распласталась на полу, только тогда испугался.
        Я сейчас всё воспринимал как в замедленной съёмке. Сначала делал, а потом думал.
        - Ты жива? - спрыгнув с кровати, я с ужасом подумал, что так и убить могу. Помог ей сесть. Ожог болел нестерпимо. И убедившись, что она просто ударилась, хромая, ушёл в ванну, прихватив телефон.
        Господи! Я словно проснулся в каком-то дурном, очень дурном кино. Но пока по ноге, смывая вплавившийся в кожу пепел текла ледяная вода, я пытался дозвониться Эльвире.
        - Алло! - ответила она с пятого или шестого гудка.
        «Слава богу! - выдохнул я. - Слава богу! Это видео она ещё не видела». И улыбнулся.
        - Привет! Это я.
        - Привет! Как ты сегодня? - там, в её жизни бубнил телевизор, уверен: мультики. Я даже увидел сидящую перед ним Матрёшку, так явно, что закусил губу.
        Господи, последний раз я плакал, наверно, в детстве.
        Но сейчас я плакал. Эта психованная сука разрушила всё. Всё!
        - Так твоя встреча? - спросила моя снова ускользающая Мечта.
        «Чёрт, встреча!» - машинально дёрнулся я. И тут же осёкся: какая на хер встреча. Какое мне дело до всего этого, если в моей жизни не будет их с Матрёшкой.
        И надо было ей рассказать, всё, самому, вот прямо сейчас, как есть. Иначе потом будет хуже, сто крат хуже. Меня подвесят за яйца, а если она узнает не от меня, то уже и не поймёт, и не простит. Никогда.
        Но как рассказать?
        - Алло, Паш? Ты меня слышишь?
        - Да, моя родная.
        - А чего молчишь? Я спросила: как твоя встреча?
        - А сколько сейчас времени?
        - Времени? - удивилась она. - У меня час дня, у тебя на два часа меньше, одиннадцать. Ты говорил у тебя встреча с утра. Паш, у тебя всё в порядке?
        - Нет, - еле слышно прошептал я.
        - У тебя там вода течёт?
        - Да, - я машинально кивнул и закрыл кран. - Уже не течёт.
        - Подожди, я тоже окно закрою, совсем плохо тебя слышу. Такой шум на улице. Дождь.
        - У нас тоже дождь, - выдохнул я.
        У неё и правда стало тише. А я думал, всё это у меня в голове.
        - Вот теперь рассказывай.
        Наверно, она закрыла и дверь, села на кухне, потому что телевизор тоже стих.
        - Я проспал встречу, Эль. И я проснулся… не один.
        Эта пауза показалась мне вечностью. Пауза, во время которой она, наверно, обдумывала разные варианты.
        - С Юлькой? - наконец сказала она, угадав с первой попытки. А вот я бы ни за что не догадался.
        Я кивнул, но она услышала даже кивок.
        - Почему я не удивлена?
        Её тяжёлый вздох. Мне словно воткнули в грудь нож и проворачивали.  
        - Я ничего не помню, Эль. Ничего. Только как открыл дверь и увидел её. Всё.
        - И где она сейчас?
        - Где-то ещё здесь. Наверно, будет выдвигать какие-то условия.
        - А я получу красивое видео? Что-то знакомое, - хмыкнула она.
        - Говорит, с ней поступили так же.
        - Тогда пусть не старается, плевать на её условия, - она снова тяжело вздохнула и замолчала.
        - Эль, - прошептал я, слыша, чувствуя, понимая, что она плачет. - Прости.
        - К сожалению, не могу… не могу тебе сказать, что мне всё равно. И не знаю, верю ли я тебе. И как верить. Просто дай мне время…
        - Конечно. Да. Я понимаю, - кивал я как китайский болванчик в опустевшую трубку.
        Не помню, как положил телефон. Не видя куда давлю, включил воду. Не чувствуя, что она ледяная, встал под душ. И не понимая сколько времени прошло, так и стоял.
        Пока не заледенел в кость. И не протрезвел.
        - Ты куда? - переполошилась Юлька. Приложив ко лбу лёд, завёрнутый в мою футболку, она сидела с телефоном перед меню, явно решив заказать поздний завтрак.
        - У меня дела, - стуча зубами от холода, натягивал я одежду. - А точнее самолёт, - сбрасывал на ходу в сумку разбросанные вещи, зарядки, бумаги, носки.
         Я ничего не могу исправить. Но я могу сделать, что хотел. Что должен.
        - Я вообще-то не закончила, - Юлия Владимировна перегородила мне дверь.
        - Сочувствую, - отодвинул я её самым немилосердным образом.
        И нетерпеливо нажимал и нажимал на горящую кнопку лифта, поглядывая на часы, когда, недовольно стуча пятками, словно вколачивая их в пол, она подошла сама. Как была, ни в чём, только в татуировках.
        - И что, даже не хочешь выслушать?
        - Нет, - уверенно покачал я головой и тут же ощутил саднящую боль от ожога. - Ты сказала достаточно. Я всё понял.
        Лифт блякнул, сообщая о прибытии. Двери открылись. Я вошёл.
        Но она дождалась, пока двери начнут закрываться, а потом только поставила между ними ногу.
        - Хочешь сказать, что и сейчас тебе по хрен? - с вызовом посмотрела она на меня.
        - Знаешь, на одну короткую секунду, когда узнал, что это Эльвира вытащила тебя из передряги, я подумал, что ты умеешь быть благодарной. Что хоть раз в жизни способна ответить добром на добро. Зря подумал.
        Она шагнула в лифт.  
        - Куда ты в таком виде?  
        - Расслабься, всего лишь на свой этаж, номеров рядом не было, - хмыкнула она и нажала на кнопку.
        В кровавом мареве перед глазами я представил, как голыми руками отрываю ей голову. Слышал, как хрустят шейные позвонки. Видел, как она валяется на полу сломанной куклой, а я перешагиваю через её бездыханное тело и ухожу.
        На самом деле она просто вышла, словно и не заметив, как два японца, увидев обнажённую девушку, забыли, что им надо ехать. Дверь начала закрываться.  
        - Я умею быть благодарной! - крикнула она. - Умею!
        Но я уже ни во что не верил.
        Глава 43. Эльвира
        - Элечка, куда ты? Ты что делаешь? - бегала вокруг меня мама.
        Папа с Матрёшкой в гостиной смотрели мультики.
        А я вообще-то бросала в раскрытый на кровати чемодан одежду. Трудно было это не заметить. Но маме явно было всё равно, что говорить. Такая у неё была привычка: спрашивать очевидные вещи, когда она нервничала или сильно переживала.
        - Я слышала ты разговаривала с Костей, - бесцельно суетилась она, не зная, то ли меня останавливать, то ли помогать.
        Да, я разговаривала. Спрашивала, если ли такое вещество, может быть, яд или наркотик, которое действует как рассказал Верейский. И сильно удивилась, когда Костя сказал, что есть. Скополамин. Достаточно просто бросить щепотку порошка в лицо, вдохнуть и человек становится как марионетка, а потом ничего не помнит. Механизм действия, как лекарственного вещества, без всяких сказок и страшилок колумбийских наркоторговцев: блокирование нейромедиаторов, отвечающих за доставку информации, связанной с кратковременной памятью. То есть ничего, что происходит во время действия вещества не запоминается. А интернет, после подсказки Кости, уже щедро снабдил меня остальными подробностями и рассказами людей, что подобное пережили. Как, по рассказам очевидцев, они вели себя вполне адекватно, но при этом снимали с карточек деньги и безропотно отдавали злоумышленникам, помогали выносить из дома свою мебель и просто делали всё, что им скажут. И я думала станет легче.
        Не стало.
        До того пока сама не наступишь двумя ногами в какое-нибудь свежее дерьмо, можно сколько угодно теоретизировать, что на самом деле в этом нет ничего страшного, оно даже приятное - мягкое и тёплое. И, может быть, кому-то покажется нестрашным, что твой будущий муж трахался с бывшей под воздействием наркоты, он же не виноват. И, клянусь, я хотела быть среди них. Но мне было тошно. Противно. Обидно. Горько. И больно.
        Я собирала вещи, потому что не могла оставаться в этой квартире. Не могла сидеть в этих стенах. А больше мне заняться было нечем. У меня не было работы, не стало докторской. Даже на дачу я не могла уехать - за окном как из ведра лил дождь.
        Весь день и всю ночь я таращилась в чёртово окно, не понимая, что чувствую. Не представляя, как это принять. Нет, я не винила Верейского. Я даже Юльку не ненавидела - она мстила за «своё», чего-то подобного я и ждала, что она захочет его вернуть.
        Я просто не знала, как мне с этим жить.
        Говорят, у людей есть три основных первобытных реакции на стресс: «замри», «беги», «дерись». После того как меня уволили, я словно «замерла». Такая навалились апатия, бессилие, даже безразличие. Сейчас я хотела бежать. Всё равно куда, лишь бы не сидеть на месте. Лишь бы не видеть стены, которые словно кричали как Его здесь не хватает.
        - Элечка, ты что собираешься в Благовещенск? - не унималась встревоженная мама.
        - А почему нет? Там тоже люди живут, - остервенело срывала я с вешалок одежду.  
        Раз уж она слышала, что я говорила, то почему бы ей не слышать о чём. А чего не дослышала, она наверняка себе щедро додумала.
        - Павел что тебе изменил? - спросила она совсем тихо.
        Ну вот, я же говорю: чего недослышала…
        - Мам, - покачала я головой предупреждающе.
        - Элечка, ну ты хоть дождись его, выслушай. Ну зачем горячку-то пороть?
        - Мам, я просто не могу сейчас видеть всё это, - показала я неопределённо рукой, потому что даже паутина на потолке теперь напоминала о нём (он всё собирался её смахнуть), а сама посмотрела на кровать. Воображение тут же услужливо нарисовало на этой кровати его и Юльку. И хоть я знала, что от этих картинок никуда не сбежать, продолжила сворачивать и кидать в чемодан вещи. - Не могу просто сидеть на месте и ничего не делать.
        - Ну съезди куда-нибудь. На курорт.
        О, боги! Я с размаха села на кровать.
        - Да, именно курорта мне сейчас и не хватает, мам. Ещё в Сочи посоветуй мне съездить! Как раз сейчас самое то!
        - Прости, - горестно ссутулившись, села она рядом, - что-то не подумала.
        - Нет, мам, он мне не изменил. И я не еду в Благовещенск, - обняла я маму. - Но мне правда сейчас очень плохо. Не заставляй меня ещё с тобой спорить. Я и так не знаю, что делать. Не знаю, понимаешь? - В дверь позвонили. Я встала. - Хочу пойти и кого-нибудь убить, - обернулась в дверях.
        И даже точно знаю, кого. Но тогда меня посадят за убийство двух и более лиц. Но, сомневаюсь, что мне станет от этого легче.
        Я махнула рукой. Пнула игрушку, что попалась под ноги по дороге. И широко распахнула дверь.
        - А… Э…
        - Наталья Александровна, - напомнила маленькая худенькая и очень приятная женщина, видя моё замешательство. - Здравствуйте, Элечка! - прижала она к груди сумочку в нерешительности. - Простите, если я не вовремя.
        - Нет, нет, что вы, проходите, - я наконец пришла в себя и посторонилась, приглашая её в квартиру. - Ма-ам! Па-ап! - крикнула я. Но их обоих опередила Матрёшка:
        - Ба! - кинулась она навстречу гостье.
        «А вроде собирались только чаю попить», - усмехнулась я, разливая вторую бутылку вина по двум бокалам, а точнее разливая её остатки.
        Сначала мы сидели впятером. Первой уложили спать Матрёшку. Следом уехали домой мама с папой. И мы с Натальей Александровной остались вдвоём.
        Слегка под хмельком. Слегка обе расстроенные.
        Она переживала за сына - он позвонил совсем грустный, усталый, потерянный. Спрашивал про меня и Матрёшку, беспокоился как мы. Поделился, что меня уволили.
        Конечно, его мама собралась и приехала.  
        А я… я вдруг поймала себя на мысли, что тоже больше переживаю за него, чем за себя. Волнуюсь, что он пропустил важную встречу. Что теперь места себе не находит. А как работать в таком состоянии? Как сосредоточиться на делах, когда все мысли о другом?
        - Он случайно не поделился как у него дела с покупкой акций? - вкратце рассказав, как красиво меня подставили и за что уволили, осторожно спросила я.
        - Акции? - удивилась она. - Что ты, Элечка, я же в этом ничего не соображаю. Даже если бы он мне сказал, я бы ничего не поняла.
        - Вот и я так, - прикусила я губу.
        - А Павлик, он даже с отцом вряд ли бы поделился. Он такой самостоятельный, - вздохнула она. - С детства. Я даже спрошу, он скорее отшутится, чем ответит. А у него какие-то проблемы?
        Не так наглядно, как Павел, но я всё же нарисовала ей на салфетке «расклад сил» и пояснила что смогла.
        - Павел, Алескеров, Пашутин, мелкие акционеры. Я только не знаю кто держатель вот этих двух процентов, - обвела я цифру «два» в кружочек.
        Наталья Александровна красноречиво пожала плечами.
          - От Пашутина я, конечно, никак не ожидала таких поступков. Считала его более порядочным, что ли. Хотя о чём я, - махнула она рукой. - О какой порядочности, когда дело касается его дочери! Мама сказала, ты ехать куда-то собралась?
            - Собралась, - кивнула я. - Просто развеяться, на несколько дней. Только не решила куда. Может, к подруге в США. Виза у меня действующая осталась только американская, нам всем делали. Цент Репродуктивных Технологий, где я работала, был раньше филиалом Чикагского Института Репродуктивной Генетики, поэтому мы регулярно летаем к ним на стажировки, конференции. Летали, - поправилась.
        - Чикагского? - удивилась она, словно совсем недавно что-то слышала о Чикаго.   - То есть собственник вашего Центра - этот Чикагский институт?
        - Нет, - покачала я головой, - и у Института, и у Центра есть владелец, Борис Захарович Левинский. Он сам врач, учёный, генетик, основал метод предимплантационной генетической диагностики эмбриона, им до сих пор пользуются во всём мире. Он открыл сначала свой центр в Чикаго, очень давно, в восемьдесят каком-то затёртом году. А потом уже сеть клиник. Сейчас их около тридцати в разных странах.
        - А Пашутин? Какое он имеет отношение к его Центру здесь?
        - Не знаю. Возможно, они в партнёрских отношениях. Фонд Пашутина является основным спонсором клиники, но и помимо этого поддерживает много разных проектов.
        - Про фонд я знаю. Пашутин основал его в память о своей жене. Как же это отвратительно, что такое благородное начинание стало использоваться как метод давления, даже как способ мести.
        - О, я давно не питаю иллюзий на этот счёт. Особенно на счёт благородства. Все эти фонды, мне кажется, больше для отвода глаз да отмывания денег. Хотя, - махнула я, - что я могу об этом знать.
        - Как и я, - повторила она мой жест. - И намеренно никогда не хотела вникать. Как и в то, с кем проводит время мой муж. У меня было только два условия: никаких внебрачных детей, и чтобы я его баб никогда не видела и ничего о них не знала.
        - А он… - неловко было мне произнести вульгарное слово «гулял» при этой интеллигентной и какой-то очень деликатной женщине. Но раз она сама подняла эту тему после двух бутылок вина, может быть, наболело?
        - Тот ещё кобель, - хмыкнула она. - Знаю, многие меня осуждали. За жадность и что устроилась удобно. Мол, хотела сама богато жить, а не делиться с соперницами. Меня осуждали, понимаешь? Меня! После тех общаг с клопами, где мы жили. Сырого полуразвалившегося барака, где родился Пашка. Это потом, когда дела у мужа пошли в гору, появились деньги, появились и эти… шалавы, - она развела руками и усмехнулась. - А я жадная!
        - А вы хотели уйти?
        - Да, в какой-то момент хотела, - она вздохнула. - Потому что это больно, очень больно. И от этого же никак не избавишься, - помахала она у себя перед глазами.
        - От картинок, что рисует воображение? - предположила я, как никогда её понимая.
         Наталья Александровна согласилась.
        - Но потом… как-то приняла что ли, - вздохнула она. - Понимаешь, уйти - это ведь просто. В одной руке ребёнок, в другой - чемодан, две ноги, топай куда глаза глядят. Принять сложнее. И дело не в гордости, не в самоуважении. Всё это «само» - собственничество. А другой человек не может быть ничьей собственностью. Он имеет право поступать так, как поступает. Он должен сам делать выбор, а не кто-то ему диктовать как поступать. Мой выбор был: принять мужа таким как он есть или не принимать. Я не пропагандирую поступать как я, нет, ты не подумай, - подняла она руки. - У каждого ситуация разная. Кто-то несчастлив в таком браке и предпочтёт найти то, что его будет устраивать. А я… я так его любила! Да и до сих пор люблю. Мне без него было во сто крат хуже. Сейчас всё это в прошлом, конечно, - опустила она глаза и разгладила мятую салфетку. - Я давно простила. А вот Павлик… не простил. Он осуждает отца до сих пор. Он ведь старший, ему, к несчастью, как раз и достались те годы, когда я ещё переживала из-за измен.
        Она тяжело вздохнула, а потом лукаво улыбнулась.
        - Подозреваю, это потому, что, когда подрос, он просто стал знать куда больше меня. Но я всё же отомстила, - блестя глазами, подняла она палец. - Заставила его выставить на продажу виллу на Антибе, которую он, кстати, подарил мне и даже оформил на меня, а сам, сволочь, возил туда своих… ну ты поняла. И знаю, она ему до сих пор нравится. Видать, напоминает о былых победах, - съехидничала она. - Но хрен ему! Вот!
        - Это же та вилла, куда и Павлик возил свою бывшую? - замерла я. - Ту подружку, что была у него ещё перед Юлькой. Она же прыгала с терпящего крушение вертолёта? - Она с пониманием кивнула. - Дай пять! На фиг нам такие виллы!   - подняла я ладонь.
        И она размашисто по ней шлёпнула.
        - Я не должна была поднимать эту неприятную тему, да? - она виновато пожала плечами, когда я открыла третью бутылку.
        - Боюсь, в каждой семье свои скелеты, - понимающе кивнула я.
        - Тогда я предлагаю выпить за то, что официально ты теперь в посвящённых, то есть часть нашей семьи, - подняла она бокал.  
        - Да, теперь я точно не попаду в неловкую ситуацию, зная, о чём у вас за столом не шутят, - улыбнулась я, легонько стукнув своим по её бокалу.
        Я провожала Наталью Александровну до машины, когда время уже приближалось к полночи.
        - А поехали в Нью-Йорк вместе? - предложила она. - Я как раз собралась на днях. У нас же Танечка со вторым на сносях. Вот и лечу помочь. Буду очень рада, если присоединишься.
          - О! - приложила я руку к груди, искренне тронутая её предложением. - Спасибо большое! Но… - я покачала головой. - Я решила, что всё же дождусь Пашу.
        - Так он может к нам туда прилететь. Он же как раз… - она хотела что-то добавить, но осеклась, замолчала.
        - Вряд ли он сможет, - покачала я головой. - Боюсь, раз встреча в Лондоне не состоялась, ему придётся лететь в Иркутск, Красноярск и Магадан лично, как он и собирался. По всем предприятиям, месторождения и горно-обогатительным заводам «Север-Золото» для встреч с акционерами. Это всё же сейчас важнее.
        Она погладила меня по плечу и понимающе кивнула.
        - Ему так с тобой повезло.
        - Это мне с ним повезло, - вздохнула я.
        Машина повезла Наталью Александровну в сторону дома, куда нас пригласили с Матрёшкой и моими родителями приезжать в любое время.
        А я вернулась в свою съёмную квартиру.
        Так и не разобрав, убрала с кровати чемодан. И, поцеловав спящую Матрёшку, достала из сумки список тем, что мне вручила Тертицкая, и результаты ДНК.
        Замри?
        Беги?
        Дерись!
        Дерись, Эля! За свою жизнь, семью, мужчину.
        Ведь я знала, как достать чёртову семейку Пашутиных.
        Но сначала мне надо было заехать в университет.
        Глава 44. Эльвира
        - Эльвира Алексеевна! - окликнул меня снизу звонкий мальчишеский голос.
        Не дойдя до второго этажа всего пару ступенек, я обернулась.
        - Вадим?
        Внук Когана, торопясь, поднялся ко мне, перепрыгивая через ступеньку.
        - Это из-за тех фотографий, что я сделал, да? Честное слово, я не хотел ничего плохого. Простите меня пожалуйста, что я их опубликовал, - волновался он и нервно дёргал замок рюкзака, что держал в руках.
        - Из-за каких фотографий? - спросила я и тут же догадалась: неужели те, где мы целуемся с Верейским? - А что из-за них случилось, Вадим?
        - Тертицкая, она, - он болезненно скривился, опустил голову, всё дёргая бегунок, - второй раз завалила меня на зачёте. А я готовился, учил. Это из-за фотографий, да?
        - Нет, - уверенно покачала я головой. - Она что предупредила, что ты не сдашь?
        - Намекнула. И я понял, что это из-за вас. Ну, вы же знаете, она может. Меня отчислят? - волновался мальчишка. Светловолосый, голубоглазый как дед. Но как ни странно, добросовестный старательный толковый и, в принципе, скромный, неизбалованный парень.  
        - Конечно, нет, Вадим. Ты один из лучших студентов на курсе. И тебя, конечно, могут отчислить, если начнёшь пропускать занятия и отлынивать, но если это случится, то точно не из-за меня. И не из-за придирок Тертицкой, - добавила я, подумав. - А из-за того, что ты забил на учёбу и никак иначе.
        - Точно? - сомневался он.
        - Абсолютно точно, - потрепала я его по плечу, глядя на длинную шею, ещё совсем не мужскую, а тощую как у гусёнка. - Готовься лучше! - проводила его глазами, когда он поблагодарил и, воодушевлённый, убежал вперёд.
        Я поднялась на кафедру к Тертицкой.
        - Анна Михална, - опустилась на указанный стул. - Я сейчас внука Когана встретила.
        - И что этот прогульщик вам сказал? - пристально посмотрела она поверх очков.
        - Ребёнок ни при чём, - покачала я головой.
        - Ребёнок? - усмехнулась она. - Он не ребёнок, Эльвира Алексеевна. Он студент одного из самых престижных медицинских университетов страны. Потомственный врач в третьем поколении! И он должен быть не как все, а лучше всех. Так что я к нему придиралась, придираюсь и буду придираться. Скажу вам по секрету, его матери доставалось ещё больше.
        - А он думает, что это из-за меня.
        - Он пусть думает, как ему угодно. А вот если _вы_подумали, что я опущусь до уровня… его деда, то нам с вами не по пути, милочка, - сверлила она меня взглядом.
        - На какую-то короткую секунду я именно так и подумала, - выдержала я её взгляд, - особенно когда он сказал, что вы ему именно на это и намекнули. Но потом уверила мальчишку, что он просто должен больше стараться и тогда всё у него будет хорошо.
        Она улыбнулась. Довольно и коварно.
        - А вот это правильно. Рада снова видеть вас, Эльвира Алексеевна. Передумали?
        - Не совсем. Но у меня осталось одно незаконченное дело. Результат анализа.
        Она понимающе кивнула. И достала из ящика стола папку.
        - Люблю эту всеобщую автоматизацию, - Анна Михайловна протянула руку к принтеру, дожидаясь, когда тот выплюнет напечатанные листы. - Никуда ходить не надо. Позвонила, поговорила, получила. Пользуйся!
        - Это что? - непонимающе уставилась я на список лекарств, что она положила передо мной первым.
        - Это, милочка, рекомендации нашего клинического фармаколога, которые были даны по моему запросу. Протокол лечения синдрома Лея или Ли, как его называют в западных источниках. Одно из самых опасных заболеваний головного мозга лечится во всём мире вот по такой схеме.
        - Так секвенирование экзома в нашей лаборатории синдром Лея подтвердило? - не сказать, чтобы я сомневалась или волновалась. Просто хотела знать сдохнет этот козёл Пашутин от естественных причин или всё же придётся его придушить. Не руками, конечно, информацией, что его точно доканает, этого папашу. Да, сегодня я была зла.
        - Не перебивай, - подала Тертицкая следующий лист, глянув на меня сердито. - А это ответ нашего генетика по данной конкретной мутации, - наконец положила она передо мной вожделенную бумагу из лаборатории.
        Пробежав её глазами, я ничего не поняла и посмотрела на Анну Михайловну, которая сидела с таким видом, словно в шляпе у неё живой кролик, которого она вот-вот достанет.
        - Диагноз подтверждён? - спросила я, задницей чувствуя подвох.
        - Ну ты же грамотная, читай, - пожала она плечами и переложила мне под нос ответ генетиков.
        «Чёрт! Да я год буду в этом разбираться!» - вчитывалась я в нагромождения терминов.
        _Мутации_сдвига_рамки_считывания,_кроссинговер_хромосом…_
        Я, конечно, неплохо училась и все дела, но я не сразу вспомнила, что тонзиллэктомия - это удаление миндалин, когда услышала рекомендацию Машкиного ЛОРа, которому с чего-то не нравился её бас, а тут… прости господи, такая узкая специализация, что я прямо комплексовала.
        - Анна Михална, - вздохнула я, - к сожалению, мои возможности это понять очень ограничены.
        - Люблю честных людей, - хмыкнула она, словно именно этого и ждала. И довольная взяла слово. - Всё просто на самом деле. Да, мутация гена есть. Но при всём моём уважении к американским коллегам, которые провели такую долгую и сложную работу, это… неактивная мутация. Она никак не проявляется в данном фенотипе. Генетический груз нейтральных мутаций, молчащие гены - в этом наука ещё только разбирается, но наши учёные оказались круче. Точнее!
        - Но как же симптомы? Все эти подёргивания, усталость, зрительные нарушения. Я же лично с ним разговаривала, видела. И он сказал, что препараты ему помогают, он стал себя чувствовать лучше. Хоть и понимает, что всё это временно. Выходит, его неправильно лечат?
        - Знаете, что выдаёт в вас хорошего врача, Эльвира Алексеевна?
        Я оглянулась, словно за мной как в анекдоте про Штирлица волочится парашют.
        - Этот человек лишил вас работы, поставил крест на вашей научной карьере, а вы переживаете о том, что его неправильно лечат, - она откинулась к спинке стула. - Но я искренне рада, что не он отец вашего ребёнка.
        Я вздохнула.
        - Отцу моего ребёнка, к сожалению, тоже досталось. Так что я плохой врач, Анна Михайловна, потому что интересуюсь всем вот этим, - приподняла я лист, - только ради него.
        - Мн-н-н, - посмотрела она на меня заинтересованно. - Так вы хотите отомстить?
        - Ещё как хочу! Хочу раздавить гада, как напившего крови комара. Прихлопнуть, и чтобы только брызги полетели. Но… мало ли чего я хочу.
        Она засмеялась.
        - Так вы уже держите этого комара за яйца. Если не пересмотреть схему лечения, эти препараты разрушат его мозг быстрее, чем несчастный синдром Лея, который в его плохом самочувствии не виноват. Тринадцать панелей заболеваний, - ткнула она в анализ. - А они прицепились к несчастному синдрому. Просто залечат его до смерти и всё.
        Она принялась собирать разбросанные по столу листы. Вложила их в тонкий файлик, протянула мне. И коварно прищурилась, словно просвечивая меня ренгеном.
        - А, может, оно к лучшему? Просто не вмешивайтесь.
        - Я подумаю об этом, - усмехнулась я. Бросила бумаги в сумку, встала. - Спасибо, Анна Михайловна.
        - Вашей лучшей благодарностью мне будет возможность видеть, как вы получите степень доктора медицинских наук.
        - Вас же уволят, Анна Михална, если заступитесь. И вы не хуже меня это знаете.
        - Значит, уволят, - беззаботно пожала она плечами. - Я и так тут засиделась. А так перед смертью хоть ногой, а дёрну, - улыбнулась. - И вы, моя дорогая, когда заступились за мальчишку, сделали тот же выбор, что и я. Не тёплое местечко в жизни главное, не месть, не деньги, не власть - всё это пустое. Оставаться человеком - вот что важнее всего.
        - И труднее всего, - кивнула я.
        - Тему-то выбрала? - хитро прищурилась она. - Знаю, выбрала.
        Я вздохнула. Выбрала. И даже знаю, о чём писать.
        Но в ответ на её вопрос покачала головой.
        - Может быть, к следующему учебному году. Или когда-нибудь потом, когда рожу второго или третьего, - посмотрела я на кольцо на своём безымянном пальце.
        Она улыбнулась. Встала. Опираясь на свою клюку, обогнула стол и протянула мне руку. Её жёсткая ладонь твёрдо по-мужски сжала мою.
        - Спасибо, Анна Михална, за всё. До свидания, - шагнула я к двери.
        - Удачи, Эльвира Алексеевна, - махнула она.
        Спускаясь по широкой университетской лестнице, я вызвала такси.
        А на звонок, большую кованную дверь дома открыл сам Пашутин.
        Глава 45. Эльвира
        - Какие люди! - усмехнулся Владимир Олегович Пашутин, увидев меня в дверях. В блестящих туфлях, строгих брюках и белоснежной рубашке, расстёгнутой на груди, он выглядел даже нарядно. И весь его вид говорил о том, что он чем-то доволен. - Ну, проходите, раз пришли. А мы тут как раз празднуем.
        Он показал правую руку, отступая в дом. И блеснувшее на пальце обручальное кольцо сняло все вопросы.
        - Эльвира Алексеевна? - вышла на шум Ксения, пусть не в подвенечном платье, но близком к тому. Светлое, скромное, трикотажное, дорогое. Мягко обтягивающее её подросший животик.
        И, чёрт побери, она ведь не просто удивилась, она смерила меня взглядом. Картина маслом: хозяйка дома и незваная гостья, которую тут не рады видеть. Во взгляде Пашутина и то было меньше неприязни. Хотя логично. В нём-то неприязнь откуда? Он победил, указал моё место, показал кто хозяин. Он даже снисходительно готов меня выслушать и протянуть носок ботинка для поцелуя.
        Правда меня не особо смутили ни его снисходительность, ни высокомерие поломойки, ставшей вдруг столбовой дворянкой. Могу ведь и щёлкнуть по носу, чтобы не задирала, просто намекну Пашутину каким образом она забеременела, а могу… и побрезговать. Честно говоря, плевать мне на неё.
        - Поздравляю! А я не с пустыми руками, вы не подумайте, - усмехнулась я.
        И уверенности во мне не убавилось, даже когда за накрытым с одной стороны огромным столом я увидела других участников фуршета. Точнее, всего одну.
        - Юлия Владимировна, - кивнула я, когда та подскочила из-за стола. - Какая неожиданность. Вижу всё же нашли общий язык с мачехой. Похвально. Как удачно, что вы уже вернулись. Как вам погода в Лондоне? Я слышала, был дождь.
        - Ты была в Лондоне? - удивился Пашутин, войдя следом за мной.
        - Я?.. Да, - на миг растерявшись, она взяла себя в руки, так и не глянув на отца. - Летала на уикк-энд, - растянула губы в недобрую улыбку. - За подарком. Вам, Эльвира Алексеевна, к помолвке.
        - Жаль, что я его так и не получила. Но какое совпадение! - поставила я сумку на стул и тоже гнусно улыбнулась. - Я тоже приготовила вам подарок, Юлия Владимировна. Уверена, вам понравится.
        - Шампанского? - снисходительно следя за нашей дуэлью, предложил Пашутин.
        - Не откажусь, - пожала я плечами. - Тем более столько поводов. Это мы сейчас за что выпьем? За здравие или за упокой? - приняла я из его рук фужер.
        - А вы, я вижу, настроены серьёзно, - нахмурился он.
        - Весьма. У меня теперь, благодаря вам, появилось столько свободного времени. Что грех его не потратить с толком. Вот по гостям хожу, долги раздаю.
        - Благодаря мне? О, нет, вы ошибаетесь. Я тут ни при чём. Слышал, вы совершили ряд грубейших профессиональных ошибок, и в работе со студентами проявили небрежность, так что с большой головы на здоровую не перекладывайте. Уволили вас справедливо.    
        - Вас уволили? - удивилась Юлька, вытаращив глаза.
        Не скрою, меня удивило, что она не знала. Я думала Пашутина науськала она. Но такой ошарашенный у неё был вид, кода она повернулась к отцу, что я поверила.
        - Па-ап, ты что совсем охренел?  
        - Ты слова-то выбирай! С отцом всё же разговариваешь!
        - А я считаю Володя прав, - вмешалась Ксения. - Нельзя допускать таких врачей к пациентам.
        - У-у-у, - покачала я головой. А быстро девочка «переобулась». Уже не только нос, но и хвост задрала.
        - Слышь ты, - развернулась к ней Юлька, - пасть заткни. Твоё мнение здесь вообще никто не спрашивает. Я задала вопрос, пап.
        - Моя защитница, - подтянул к себе Пашутин жену. Погладил животик. Поцеловал в шейку. Та густо покраснела. И то, как хотелось ей спихнуть с себя его волосатые лапищи, как она сдерживалась, терпела, и слепой бы увидел. Как и то облегчение, что она испытала, когда он её отпустил и повернулся к дочери, только после этого снизойдя до ответа. - Да, моя деточка. В нашей жизни за всё приходится платить. А-а-а…
        - А давайте выпьем, - перебила я, пока он тянул своё «а-а-а». Неужели он и правда думает, что я буду ещё и выслушивать его отвратительные инсинуации в свой адрес. - За ваше здоровье, Владимир Олегович.
        Он громко рассмеялся.
        - Неужели вы этим решили меня шантажировать?
        - Шантажировать? - сделав глоток, удивилась я. - Вы решили, что я пришла вам угрожать?
        - Угрожать? - огласил он помещение ещё одним весёлым смешком. - Не-е-ет! Конечно, нет! Вы пришли унижаться и просить. А если я не соглашусь выполнить вашу просьбу, собрались выложить моей дочери, что я болен и жить мне осталось недолго, ну и всю ту требуху, что прилагается к моему диагнозу. Иначе с чего бы вы вам радоваться, что она здесь.
        - И чего же я по-вашему буду просить? - сделала я ещё глоток. - Свою работу?
        - Работу? - он снова засмеялся. - Да у вас на пальце колечко стоимостью выше вашего годового оклада. Работа вам не нужна. И вряд ли понадобится, судя по серьёзным намерениям господина Верейского, - хмыкнул он. - А вот недописанную докторскую вам, поди жалко. Жалко же?
        Я не ответила ни «да», ни «нет», хоть он и ждал ответа.
        - Да я и сам знаю, что жалко, - и снова хмыкнул, а потом лицо его ожесточилось как тогда, когда он орал в моём кабинете на Кононову. - Но знай, сука, не видать тебе больше своей научной работы как своих ушей. А про то, что я болен, Юлька знает. Все знают. Так что давай допивай шампанское, забирай свои бумажки, что ты там притащила, - кивнул он на мою сумку из которой торчал файл с документами, - и вали. К своему жалкому женишку. Где он там сейчас? В Лондоне? Нализывает задницу сэру Грегори, в надежде выкупить хотя бы его два процента? Так передай, пусть он ему хоть отсосёт, а их выкуплю я. Я! И остальные акции тоже. У всех этих сраных мелких акционеров. И не по двойной цене, как он предложил. По тройной! И не нищенскими микро-пакетами, а все до единой вонючей акции, у каждого. И однажды этой компанией будет управлять не он, а мой сын. Мой!
        Он опять подтянул к себе Ксению и не стесняясь облапал за сиськи.
        - Ну-ка, пойдём-ка, поговорим, - ущипнул её за задницу и глянул на меня. Эта пламенная речь его явно возбудила. - Пока незваные гости уберутся, побуду с молодой женой.
        - Володя, прекрати! - вырывалась она. Конечно, безрезультатно, когда он её в прямом смысле слова потащил из столовой.
        - Да зачем в комнату, давай в ванную по старой привычке, - усмехнулась я.
        - Володя, мне больно! - отбивалась Ксения.
        - Ничего, потерпишь, - рычал он.
        И хоть это было неприятно, что он трахал её сейчас во всеуслышание за стеной, но я испытывала что-то среднее между злорадством и удовлетворением, что эта потаскушка будет отрабатывать за богатую жизнь, к которой она так стремилась по полной. Я даже не погнушалась допить шампанское, мысленно подняв этот бокал за их «долго и счастливо». А жить он будет долго, а не те несколько месяцев, которые она надеялась потерпеть, уж я об этом позабочусь.
        - Простите, я не знала про… увольнение, - в ответ на ритмичное кряхтение Пашутина, стуча каблуками, Юлька дошла до двери и с грохотом её захлопнула. - Старый козёл!
        Она села на широкий стул с округлой спинкой и мягкими подлокотниками с ногами, подтянула к груди коленки и обхватила двумя руками.
        И что-то было в её позе привычное и… обречённое.
        - Он с детства так, да? - догадалась я, глядя как она невидяще и ненавидяще смотрит в пол.
        - Всех подряд, ничуть меня не стесняясь, - вздохнула она и усмехнулась. - А эта сука в глаза ему улыбается, а сама ждёт не дождётся, когда он сдохнет.
        - Он не сдохнет, - покачала головой я. - По крайней мере не так быстро, как она рассчитывает.
        - Но вы сказали… - посмотрела Юлька на меня недоверчиво.
        - Да, что диагноз надо подтвердить. Но его американские врачи ошиблись. Это не синдром Лея, - и я всё же достала из сумки бумаги. - Мне же не показалось? Ты расстроилась, что отец заболел?
        - Он, конечно, козёл каких поискать, - скривилась она, качнув головой в сторону двери. - Но он мой отец. И… в общем, неважно. 
        - Понимаю, - вздохнула я. И выдернула из папки лист, где чёрным по белому было указано, что не отец он ей вовсе. По крайней мере не биологический. Кинула в сумку и протянула остальное. - Держи. Тут указано что ещё может вызывать его недомогание, но всё это лечится.
        - Значит, он не умрёт? О, господи! - выдохнула она. - А он же на эвтаназию собрался. В швейцарской клинике. Уже договорился.
        - Так я и подумала, когда он сказал, что собирается уйти из жизни достойно. Поэтому и приехала.
        - Простите его, - встала Юлия Владимировна, отложив бумаги. - Пожалуйста!
        Я промолчала, глядя в её редкого орехового, золотисто-зелёного оттенка глаза. А она нет.
        - И меня простите, пожалуйста. Клянусь, у нас ничего не было. Сейчас. Это то, что я сняла на свой телефон, - она достала новый смартфон, затыкала по клавишам. Я услышала, как у меня блякнуло входящее сообщение. А Юлька подняла глаза и теперь смотрела на меня не моргая. - Доза оказалась слишком высокой. Он вдохнул, просто вырубился и всё. А я затащила его на кровать и со злости на его телефон сняла дурацкое видео будто мы трахаемся. Но даже если бы не вырубился, клянусь, всё равно ничего бы не было.
        - Тогда зачем? - едва сдержала я тяжёлый вздох.
        - Потому что он назвал меня шлюхой. Он думал, что я ему изменила. А это не так. Я же вам рассказала, как всё было.
          - Только забыла сказать, что из всего этого правда, - усмехнулась я.
        У меня ведь в сумке была ещё одна бумага, где образец ДНК Рената Алескерова не совпал с тем, что был обнаружен на её теле.
        - Всё правда. Меня подставили. И я хотела, чтобы Верейский прочувствовал на себе каково это, когда попадаешь в такую ситуацию. И чтобы вы… тоже прочувствовали, как мне было больно, когда я увидела вас на свадьбе вместе. И это кольцо, - она отвернулась. - Простите.
        - Тебя изнасиловал не Алескеров, Юля. И ты прекрасно это знаешь.
        - Что?! - резко развернулась она, вытирая слёзы. - Нет! Нет, нет, нет. Это был он!
        - Я разговаривала со следователем, - устало вздохнула я. - Криминалисты сравнили образцы. Не он. Так что заявить на него ты не сможешь. Да я думаю, ты и не собиралась. Иначе вряд ли бы стала с ним… - я развела руками, - ну, ты знаешь.
        - Это всё дед, его дед. Ну, конечно, - заметалась она. - Помните, я говорила про него. Он же глава, - и она снова назвала аббревиатуру какого-то ведомства. - Это наверняка он заставил их подменить результаты, чтобы делу не смогли дать ход.
        - Да причём здесь дед? - выкрикнула я. - Ты целовалась с Алескеровым как ни в чём ни бывало! На свадьбе! С человеком, который связал тебя, душил.
        - Это от отчаяния. Просто от отчаяния, - развернулась она, заламывая руки.
        - От какого отчаяния, Юля?!
        - Мой бывший парень смотрел на вас так, - покачала она головой. - Я столько лет хотела увидеть такой взгляд на себе. А он… смотрел на вас.
        Она сверлила меня глазами.
        Да чтоб тебя! А Камиль?! Нет, она и правда была или сумасшедшей, или очень хорошей актрисой. И Павел был прав: найти правду в том клубке лжи, что она ежесекундно плетёт, просто непосильная задача. Но к чёрту её!
        - Ждёшь, что я тебе отвечу?
        - Да, - усмехнулась она. - Вы должны сказать: утрись, сука! Он мой. А будешь лезть, умоешься кровавыми слезами. По крайней мере я сказала его бабе именно так. А потом бросила её одну на вертолёте.
        - Фу, как некрасиво, - скривилась я. - Девочка, наверно, пострадала.
        - Не сильно. Только ходила потом долго к психологу. И у неё там теперь какая-то фобия, из-за которой она сниматься не может. А она была актрисой.
        «Совсем как ты!» - так и хотела вставить я.
          - Но за лечение заплатил мой отец. А ещё он до сих пор думает, что я из-за него её чуть не утопила. Он ведь жениться на ней собрался. А она сбежала с Верейским. Вернее, Верейский её увёл. Так что вы, если что, присматривайте за ним, он не такой белый и пушистый, как кажется.
        - Вот спасибо, что предупредила.
        Сука! Лживая сука! Да твой отец точно знал, что так ты добивалась Верейского.
        - Да, и ещё. Ксеньку он тоже трахал, ваш Верейский. Там же, на Антибе, - улыбнулась она. Конечно, гаденько.
        Вот же дрянь, а! Ну, дружить я с ней, конечно, и не собиралась. А вот в долгу сейчас остаться было бы нехорошо.
        - У тебя всё? - я достала из сумки лист с результатами ДНК.
        - Ах, да! Вы же сказали у вас для меня тоже подарочек. Это он?
        - Ага. Держи! - протянула я бумагу. - И, если в очередной раз тебе захочется сунуться в жизнь Верейского, _в_нашу_жизнь_ со своими советами или проблемами, просто вспомни, что я это знаю.
        - Что именно? - таращилась она в бумагу.
          - Что ты Пашутину даже не дочь.
        Она замерла на пару секунд. А потом зло скомкала бумагу. Обернулась, куда бы её бросить. На её счастье в огромной столовой был камин.
        Процокав по мрамору, она швырнула бумагу в топку. Чиркнула зажагалкой.
        - Ты меня слышала? - переспросила я, глядя, как ярко та горит. - Чтобы я тебя не видела больше, ясно?
        - Более чем, - вскинула она подбородок и мрачно посмотрела на меня.
        - Вот и отлично. Но есть и хорошие новости, - подхватила я сумку. - Тебе не достался его синдром Лея. И твоим детям он тоже не грозит.
         Трудно было сейчас понять по лицу этой врушки её чувства. Знала ли она, что мать её нагуляла или это стало для неё потрясением? Она побледнела. Только мне хотелось повторить вслед за Верейским:
        _Мне_глубоко,_абсолютно,_совершенно…_по_хрен._
        Я уже шла к двери, когда где-то у Пашутина зазвонил телефон.
        - Что?! - заорал он. - Что ты сказал?! Проверка? - голос его резко охрип. - И маски-шоу? В главном офисе?
        Почти тут же позвонили во входную дверь.
        - Ну кого там ещё? - догнала меня Юлька. Но даже не успела открыть дверь столовой, она распахнулась прямо у неё перед носом.
        И сначала два амбала в костюмах внесли едва успевшего подхватить штаны Пашутина, а потом чеканным шагом вошёл… Алескеров.
        - Ренат?! - вытянулась в струнку Юльку. - Ренат, что происходит? Что ты…
        - Неужели соскучилась? - подхватил он её движением, с которым буквально пять минут назад Пашутин лапал свою юную жену. Повелительно. По-хозяйски. И Юлька точно так же, как Ксения, попыталась высвободиться, но не тут-то было.
        Его рука схватила её за шею и приподняла так, что казалось, ещё чуть-чуть и девушка повиснет над полом - она стояла на самых кончиках пальцев.
        - Отпусти! - захрипела Юлька, хватаясь за его руку. 
        Алескеров бросил её в жёсткое кресло, в котором она до этого сидела, словно отбросил грязную тряпку.
        - Лживая шлюха!
        Я не могла не согласиться. Хотя и не сразу поняла зачем он достал телефон. А вот Юлька, похоже, сообразила моментально.
        - Ренат, пожалуйста! - подскочила она, умоляюще протягивая к нему руки. - Я всё объясню!
        - Да неужели! - он обратил на неё внимания не больше, чем на мебель, зато, не скрывая язвительного восторга, обрадовался мне. - А такой удачи я и не ожидал!
        - Ренат Азимович, - кивнула я. - Рада, что вы в добром здравии. Как ваша рука? Не болит?
        - Жаль, что не вашими стараниями, доктор, - склонился он в поклоне с мерзкой улыбочкой на губах. - Странно, что вы одна. Я так понимаю, что это свадьба? - он осмотрелся по сторонам. - Накрытый стол. Букеты цветов. А что господин Верейский? Неужели впал у вас в немилость? Интересно, с чего бы, - хмыкнул он.
        И вот тут до меня дошло в чём дело.
          - Подозреваю, он до сих пор в Лондоне. Слышала, там был дождь. Вот Юлия Владимировна не даст соврать, - поняла я с чего он такой весь на разрыв, гневный, злой. Да он, ревнует, чёрт побери! Он получил от Верейского то самое видео с гостиницы и взбесился.
        И, похоже, правильно поняла. Он заскрипел зубами, а Юлька не рискнула к нему подойти, но снова умоляюще запричитала:
        - Ренат, я…
        Он прихлопнул её взглядом обратно к стулу как муху. Молча ткнул в телефон.
        И пусть я не видела изображение, но по характерному звуку, что раздался в столовой, было и так всё понятно:
        - А-А-А! Аа-а-а!
         Тот редкий случай, когда я понимала Рената как никогда. Аж ком подступил к горлу. Хорошо, что я этого не видела. 
        - Так как тебе погода в Лондоне, дорогая? - Он убрал телефон и гаденько усмехнулся. - Только не подумай вдруг, что это ревность.
        За спиной раздались голоса. Алескеров развернулся.
        - Как вы вовремя, господа, - он посторонился, жестом приглашая к свободной половине огромного накрытого стола мужчин в костюмах. И пока они рассаживались, доставая из своих кейсов бумаги, вернулся к Пашутину.
        Амбалы его уже отпустили, хоть и стояли рядом. Он даже рубашку успел заправить в штаны, а не стоял как пленный партизан на расстреле. Хотя вид у него был именно такой.
        - Вам уже позвонили из офиса, Владимир Олегович?
        Пашутин кивнул. Алескеров засунул руки в карманы.
        - А что вы у нас стали такой немногословный? Ну расскажите, что происходит, дочери, вот Эльвире Алексеевне, наверно, тоже будет интересно послушать, жене, - оглянулся он назад, где к стене робко прислонилась Ксения.
        - ОБ-б-бЭП… ОМ-м-мОН… - нехорошо заикался Пашутин, слегка подёргивая головой, то ли от страха, то ли из-за болезни.
        - Ну, не ОБЭП, а уже давно УЭБиПК, - услышала я аббревиатуру, что мне уже два раза называла Юлька, когда рассказывала про деда Алескерова. - Но я вижу убедительно. Вы же понимаете, чем закончится для вас проверка управления экономической безопасности и противодействия коррупции? Сколько правонарушений они найдут? И на какой срок вы сядете, Владимир Олегович, да ещё с конфискацией имущества? Догадываетесь?
        Тот стал белее снега, и скорее прикрыл глаза, чем кивнул. Сглотнул.
        - Ренат! - опять подскочила Юлька. - Пожалуйста!
        - Пожалуйста, что? - схватил он её за волосы, заставив выгнуться.
        - Отпусти папу!  Прекрати это всё! Ты же можешь!
        - Конечно, могу. Я всё это и устроил. И я тебя предупреждал. Но ты ведь не послушалась. Так что теперь мне мало того, что я просил.
        - Что просил? - безжизненным голосом спросил Пашутин.
        - Просил отдать мне кое-что добровольно. Да, дорогая? - слегка отпустил он волосы. - И никого в это не вмешивать. Но у вас такая непослушная дочь, Владимир Олегович.
        - Что ты просил? - покачнулся Пашутин и схватился за стену.
        - Семь процентов «Север-Золото», - опёрлась руками на спинку стула я. Ноги и меня сейчас с трудом держали. Всё было зря, если он сейчас получит свои семь процентов.
        Только было странное чувство, словно тот скорпион, с которым сражалась я, оказался в лапах другого, более сильного. И был сокрушительно повержен.
        - Ну почему же семь? - усмехнулся Алескеров. - Я слышал Владимир Олегович уже и с сэром Грегори договорился. И ещё что-то успел за эти дни щедро прикупить. Так вот, теперь это всё тоже будет моим. Я обещал Павлику, что Пашутин _отдаст_ мне акции. А я всегда выполняю свои обещания. Да, дорогая? - повернулся он к Юльке. - Я обещал, что сколько ты не бегай, всё равно будешь моей. И ты, моя неверная, будешь, - подтянул он её лицо к своему. - Выйдешь за меня замуж. Будешь сидеть взаперти под присмотром и рожать мне детей. Одного за другим. Одного за другим.
        - Ни за что! - зашипела она, пытаясь освободиться.
        - Не-е-ет? - покачал он головой и только крепче намотал на руку волосы, глядя в её лицо. - А твоё согласие мне больше не требуется. Я попрошу его у твоего отца. Правда, Владимир Олегович? Вы же согласны на этот брак? Уверяю вас, я смогу позаботиться о вашей дочери. Так, как она того заслуживает. Ну же, Владимир Олегович? Не заставляйте делать вашей дочери больно.
        Пашутин сглотнул, но ответить не успел.
        - Я тебя засужу! - крикнула Юлька. - Засужу, сука! И это ты сядешь! За то, что изнасиловал меня.
        Он засмеялся. Злорадно. Красиво.
        - Нет, девочка моя. Не сяду. Потому что я этого не делал. Я не зверь какой-нибудь, каким ты меня выставила, - он глянул на меня. - Да, Эльвира Алексеевна? У вас же обо мне такое сложилось впечатление? А там не моя сперма и не моя ДНК. Я женщин не насилую… Если они сами этого не выпрашивают, конечно.
        Он дёрнул за волосы так, что Юлька взвыла. И я шагнула вперёд.
        - Отпустите её, Ренат!
        - А то что? - удивлённо глянул он на меня.
        - Ничего, - я уверенно сделала ещё два шага и протянула руку. - Просто отпустите и всё. Не надо издеваться над беременной девушкой.
        - Она беременна? - удивлённо уставился на меня Алескеров. Но хватку всё же ослабил. Секунду подумал, а потом толкнул Юльку ко мне.
        - Тихо, тихо, тихо, - обняла я её, отводя в сторонку, когда она уставилась на меня испуганно. Но это, к счастью, видела только я. - Тс-с-с-с. Я знаю. Молчи.
        Она сдавлено зашептала:
        - Клянусь, это сделал он.
        Я не стала переспрашивать, что именно: изнасиловал её или вмешался в работу криминалистов. Но что бы он ни сделал, сам виноват. Я повернулась к Алескерову.
        - Да, она беременна. Но вам не стоит переживать, Ренат Азимович, ведь это была не ваша сперма и не ваша ДНК, я же правильно поняла? А раз не ваша, неужели вы женитесь на девушке, беременной не от вас?
        Он молча сверлил меня глазами. Нет, если бы мог, он бы меня испепелил, но я, на его беду, не воспламенилась. И никуда не исчезла. Как и его неожиданная проблема.
        «Ну давай! - усмехнулась я. - Ты же не идиот. Всё понимаешь. Женишься - а она беременна не от тебя. Откажешься - а если этот ребёнок твой? И по фиг что там сейчас в протоколах криминалистов, если этот ребёнок твой, значит, в ней была твоя ДНК и сперма, и она тебя засудит».
        - Ладно, к делу, - не решив сложную задачу сходу, он махнул Пашутину рукой. - Подписываем бумаги.
        Но тот внезапно упёрся.
        - Я ничего не подпишу, Ренат, - голос Пашутина прозвучал неожиданно твёрдо.
        - Серьёзно?! - презрительно скривился Алескеров, - Да я же тебя в порошок сотру! Будешь гнить на нарах до конца своих дней! И ни твоей шлюшке дочечке, ни твоей шлюшке жёнушке ничего не достанется.
        - Не достанется и тебе, - возразил Пашутин. - Ведь акции «Север-Золото», которые тебе так нужны, тоже арестуют. А мне плевать на те нары. Я умру задолго до того, как туда отправлюсь. Мне терять нечего. Можешь отзывать своих собак, можешь не отзывать, мне плевать, - прохрипел он.
        На лице у Алескерова купными буквами было написано: «Да вы все издеваетесь что ли?!»
        Но и он так быстро сдаваться не собирался.
        - Ну что ж, - хмыкнул он, и посмотрел на Юльку, что стояла рядом со мной. - Давай тогда так. - Я отзову своих людей, но «Север-Золото» ты мне за это отдашь.
        - Нет, - качнул головой Пашутин. - Ты отзовёшь своих людей и оставишь в покое мою дочь. И никак иначе, - он мельком посмотрел на меня. - Даже если она беременна от тебя, Ренат. Ты получишь акции, но не приблизишься и на километр ни к ней, ни к ребёнку.
          - Нет, не договорились, - Алескеров достал телефон и снова посмотрел на Юльку. - Дорогая, ты же не хочешь, чтобы твой отец оказался в тюрьме? Чтобы провёл там остаток дней, кормя клопов, да на тюремной баланде с его болячками.
        Кровь отлила от её лица. Она молча покачала головой.
        - Тогда подписывай. Это всего-то брачный контракт, - небрежно махнул он рукой. - Не смертный приговор.
        - Юля! Не надо! - дёрнулся Пашутин.
        Она сжала моё запястье. Вздохнула. И посмотрела в глаза.
        Я не знаю, о чём она думала, словно ища у меня поддержки. Может, хотела спросить: так будет правильно? А может, сказать, что как бы то ни было, а он ей отец. И если это в её силах, она его спасёт, ведь ему осталось жить куда дольше, чем он думал.
        - Надо, пап, - шагнула она к столу.
        Юрист положил перед ней бумаги.
        - Звони! - развернув к себе договор, Юлька кивнула Алескерову. - Я сказала: звони.
        - Не-а, - гаденько улыбнулся он и пригласил к столу Пашутина. - Акции!
        - Звони, - Юлька остановила рукой отца и посмотрела на Алескерова в упор.
        Я не взялась бы предугадать кто победит в этом поединке взглядов: льдисто-голубого, как вечная мерзлота или золотисто-зелёного, яркого, как лето.
        И втайне выдохнула, когда дрогнул чёртов ледник.
        Алескеров усмехнулся. И приложил телефон к уху.
        - Это я… Да, можно заканчивать представление. Спасибо, дед!
        Он отключился и кивнул на бумаги, убирая телефон в карман.
        Юлька поставила свою размашистую подпись. Одну. Вторую. Отложила ручку.
        - А ЗАГС? - посмотрела на него исподлобья.
        - Уверяю тебя, с этим я тоже разберусь, - улыбнулся он.
        Она скривилась. Потянулась за договором, что положили перед отцом. И когда бумага оказался у неё в руках, глядя прямо в глаза Алескерову, разорвала. Медленно-медленно. Сначала пополам, а потом каждую часть ещё на две половинки.
        - Того, что подписала я, достаточно, - швырнула она обрывки ему в лицо.
        - Ренат Азимович, мы сейчас сделаем копию, - подскочил услужливый юрист.
        - Не надо, - остановил его Алескеров, не сводя глаз с Юльки. Поманил её пальцем. И выдохнул, словно поставил точку. - Ну вот и всё.
        К Пашутину бросилась его юная супруга. Но Владимир Олегович от неё отвернулся и стал звонить. Видимо, убедиться, что гроза и правда миновала.
        Юлька хотела отвесить Алескерову пощёчину, но тот, смеясь, перехватил её руку, но не выкрутил. Просто обнял. Сильно и, пожалуй, нежно.
        Ну а я, пользуясь общей неразберихой, просто вышла на улицу.
        И не желая дольше оставаться даже рядом с этим домом, пошла навстречу вызванному такси.
        - Привет! - обняла маму, что открыла мне дверь. И присела, разведя руки, для бежавшей из комнаты Матрёшки.
        - Папа _плиехал_. Мамочка, папа _плиехал_, - кинулась она обниматься, громко шепча мне в ухо. - Только ни шуми, он спит.
        - Как с войны вернулся, еле живой, - выдохнула мама и внимательно посмотрела на меня. - Да и ты, - покачала она головой мне вслед.
        «Как с войны», - улыбнулась я, глядя на лежащего ничком на кровати Верейского.
        Осторожно сняла с него туфли. Накрыла пледом. И села рядом, глядя в его спокойное, даже умиротворённое лицо.
        - Только, кажется, эту войну мы проиграли, - взъерошила я его волосы.
        - Если ты рядом, то нет, - улыбнулся он и, открыв один глаз, потянул меня к себе.
        Глава 46. Павел
        Какое же это счастье - снова оказаться дома.
        Проснуться рядом с ней. Слышать, как в ванной шумит вода, когда, стараясь меня не разбудить, она выскользнула из постели. Чувствовать запах блинчиков, что она жарит на завтрак. И слышать, как они спорят с Машкой на кухне.
        - Привет! - я прислонился к косяку двери, не решаясь войти.
        Словно боялся, что эта картинка вот-вот исчезнет: она, в перепачканном мукой фартуке, её ласковая улыбка, Матрёшка с поварёшкой, сосредоточенно размешивающая в чашке жидкое тесто.
        - Папа, я _качу_ с вами. _Никачу_ я больше сидеть с _бабуской_.
        - А с нами это куда? - поцеловал я Матрёшку в макушку и обнял ту, по которой так невыносимо соскучился.
        - Мне только что звонили, - пыталась она не испачкать меня мукой. Но где была та мука, а где я, чуть её не потерявший. Конечно, мне было всё равно. Я с облегчением выдохнул, когда она прильнула и обвила мою шею руками. - Представляешь, - вела она пальцами по губам, по снова заросшим щетиной скулам, словно убеждаясь, что я не растаю, - прилетел Левинский, владелец Чикагского Университета Репродуктивной Генетики, ему принадлежит Центр, в котором я работала, ну и ещё около тридцати клиник по всему миру.
        - Не представляю, - потянулся я к её губам, едва сдерживая улыбку. Ничего не скажу. Пусть узнает сама. Где я пропадал эти три дня. Без еды, без сна, без надежды. Но кое-что у меня всё же получилось. - И чего он хочет?
        - Не знаю, но он звонил лично, пригласил меня поговорить… Прекрати сейчас же, - шепнула она, когда мои губы, скользящие по её лицу, стали слишком настойчивыми.
        - Не могу, это сильнее меня, - поцеловал я её в висок. - И ты решила взять на эту встречу меня?
        - Если ты не против, - заглянула она в мои глаза умоляюще. - Не хочу ехать туда одна. Не то, чтобы боюсь, - скривилась она. - Но мне там не по себе.
        - Я понимаю. Конечно, я с тобой поеду. И не вижу причин почему не взять с собой Машку.
        - Считаешь?
        - Уверен. И это… - приподнял я одну бровь, показывая за спину.
        - Что? - не поняла Эльвира.
        - У тебя блин горит.
        - Вот чёрт! - спохватилась она. - Какого ж ты… молчишь?! Давай уже, садись завтракать, а то я сейчас и остальные с тобой спалю.
        Конечно, спалила, но не все. И нам даже удалось поговорить пока я ел, Машка баловалась, выгрызая в блинах дырки, как мышка, и хитро выглядывая в них, а Эльвира красилась. Как обычно, на ходу. Как всегда, на кухне. Но я так любил этот её маленький утренний ритуал. И эту нашу жизнь, семейную, беспокойную, простую.
        Не всё мы успели обсудить вчера, когда Эля вернулась, хотя и проговорили опять полночи. Не всё я успел уточнить и за завтраком.
        - Так значит, Алескеров оставил Пашутину акции и забрал Юльку? - спросил я в машине по дороге.
        - Тебя это удивило? - она первый раз сидела рядом со мной на пассажирском сиденье. И я никак не мог заставить себя не улыбаться, глядя то на неё, то в зеркало заднего вида на Машку, что сосредоточенно ломала игрушку.
        - Честно говоря, немного. Я никак не мог понять, чем, когда я перешёл Алескерову дорогу, и акции акциями, а он словно лично был на меня зол.
        - Я, честно, тоже думала, что Юлька была способ получить акции. Но что акции был способ заполучить Юльку, - она развела руками. И глянула на блеснувшие на запястье часы. - Чёрт! Опаздываем.
        - Ничего. Раз пригласили - подождут, - невозмутимо кивнул я. Как же это приятно, что она ничего не подозревает. - Знаешь, что всё никак не даёт мне покоя. Прости, что я опять про Юльку.
        - Да куда же от неё денешься, - усмехнулась она. - Говори.
        - Она прислала тебе видео, - я мысленно даже перекрестился. Боже, какой камень с плеч, что ничего не было, хоть я ничего и не помню. - Она решила выйти замуж за Алескерова, чтобы выручить отца. Сделать что-то правильное. Что-то не эгоистичное. Даже с поломойкой этой, своей мачехой, и то ведь, я так понял, пыталась примириться, подружиться. Всё это совершенно, ну никак на неё не похоже. А ещё, что она стала плакать. Я ничего не понимаю.
        - А я понимаю, - загадочно улыбнулась моя Мечта. - И прости, что я сейчас потопчусь по твоему самолюбию. Она влюбилась, Паш. И, кажется, первый раз по-настоящему.
        - Камиль? - предположил я.
        Эльвира пожала плечами.
        - Она же из тех, кто никогда не говорит правду. Но порой то, что начинается со лжи, заканчивается настоящей любовью. И, кстати, правды в её словах тоже стало куда больше, - подмигнула она. - А у тебя получилось с акциями?
        - Нет, - вздохнул я. Но не тяжело. Мне правда было всё равно, что на данный момент у меня просто не осталось лишних денег, чтобы торговаться с сэром Грегори, сколько бы Пашутин ни предложил тому за его два процента. И перебивать его цену, предлагая не тройную, а ещё большую стоимость я и не мог, и не хотел. Не получилось и не получилось. - Сорок восемь с половиной процентов тоже неплохо, - улыбнулся я. - Не волнуйся, мы не пойдём по миру. Это не единственные наши активы. Это просто акции. Даже одни из акций, которыми я владею. «Север-Золото» и сам по себе на добыче и продаже золота приносит неплохой доход. Так что все предложения на счёт дома, квартиры и отдыха в силе.
        - А если Пашутин выкупит долю Алескерова? Он же может?
        - Боюсь, что он именно так и сделает, раз грозился. Но свои тридцать девять процентов его зять и за полтора миллиарда долларов ему не продаст. Из принципа.
        - Полтора миллиарда, - покачала она головой. - И ты тоже хотел их купить?
        - А почему нет? - пожал я плечами. - Бизнес есть бизнес.
        - Мне кажется, Алескеров не продаст, потому что рассчитывает на деньги Пашутина и так. Их брачный контракт с Юлькой, я, конечно, не читала. Но мне кажется, он и не собирался биться за эти несчастные семь процентов. Боюсь, для него это тоже бизнес. И деньги. А потом уже женщина, которая стоит между ним и этими деньгам, хоть он её, насколько я поняла, и долго добивался.
        - Или наоборот, - пожал я плечами, паркуясь у Центра. - Всё может быть.
         Мы вышли из машины. Эльвира заметно нервничала.
        - Я не часто это говорю, - сжал я её руку, едва мы вошли, и заставил посмотреть на себя. - Но этот тот редкий случай, когда хочу сказать. Эль, всё будет хорошо. Поверь мне!
        - Если ты рядом, у меня и так всё хорошо, - погладила она меня по колючей щеке.
        - А я? Я _жи_тожи_лядом_, - возмутилась Матрёшка у меня на руках.
        - И ты, - потрепала она её за пухлую щёчку. - Ты - это даже не обсуждается.
        Администратор в фойе смерила нас равнодушным взглядом и демонстративно уткнулась в монитор, не соизволив даже поздороваться. Я покачал головой. Эльвира пожала плечами. А доктор Левинский поднялся нам навстречу радушно, словно увидел близких друзей.
        Я всё порывался называть его «господин», а он меня поправлял, что он «доктор». Доктор медицинских наук. Это звание он носил с гордостью.
        - Присаживайтесь, Эльвира Алесеевна, присаживайтесь, - суетился он.
        Крепко, за руку, поздоровался со мной. Умилился Матрёшкой.
        Ему выделили отдельный кабинет. И я заметил, как облегчённо выдохнула Эльвира, что не придётся снова идти в кабинет Когана.
        - В общем, я ознакомился со всеми материалами, что мне предоставили по вашему увольнению…
        - Моему увольнению? - удивилась она. - Но вы сказали дело касается фонда Пашутина?
        - А разве ваше увольнение с ним не связано? - удивился в ответ Левинский.
        Кстати, очень приятный оказался дядька. Высокий, худой, немного суетливый, с гривой давно не стриженных, а возможно и нечёсаных, кучерявых волос. Он щурился как человек, что привык носить очки с толстыми линзами, но совсем недавно перешёл на линзы, чем поделился со мной во одной из встреч в Чикаго, а многолетняя привычка осталась.
        - Да, конечно, связано, - кивнула Эльвира, - глядя в его прищуренные внимательные, и очень умные глаза. - Но всё же косвенно.
        - Не соглашусь, - мягко возразил он. - Центр получил довольно крупную сумму, что была обещана за небольшую услугу, о которой вы знаете.
        - Да что там, я же и согласилась её оказать. Соврать. Я своей вины ни в коем случае не умаляю, - вздохнула она.
        - У меня встречный вопрос. А вы могли отказаться? - он взял со стола такое знакомое учебное пособие для Папаниколау-теста и вручил Матрёшке.
        Когда мы разговаривали с ним первый раз, он сидел дома в Чикаго с двумя внучками, чуть постарше Машки. И я даже не удивился, что он решил Машку занять. Скорее машинально, чем сознательно.
        Обрадованная Машка принялась играть новой игрушкой. Эльвира пожала плечами.
        - Подозреваю, что нет, - улыбнулся Левинский. - Иначе вам тоже пригрозили бы увольнением или это невольно повлекло бы за собой проблемы. Правда? Ведь вас попросил не просто коллега, а вышестоящее руководство. Это немного другое, Эльвира Алексеевна. Это давление. И я вам больше скажу: за то, чтобы от вас избавиться, господин Пашутин предложил сумму в два раза большую, чем предложил сначала. И хоть ни копейки из этих денег Коган не получил лично, это всё равно должностное преступление.
        - Вы хотите его уволить? - нахмурилась она.
        Борис Захарович посмотрел на меня, потом многозначительно опустил глаза и встал.
        - А это уже не мне решать.
        - А кому? - удивилась Эльвира.
        - Вам, - он протянул ей руку. - Теперь вы владелица этой клиники, Эльвира Алексеевна.
        - Я?! - встала она.
        - Павел Викторович предложил. И хоть это не в моих правилах - все тридцать клиник принадлежат мне, - теперь двадцать девять, - улыбнулся он. - Я не смог отказать вашему будущему мужу, скажу вам честно. Тем более мы с вами встречались. Я невольно следил за вашими успехами, видел вашу работу. Считаю, что вы как никто другой достойно поддержите традиции, что сложились в Центре за много лет работы. И мы будем и дальше плодотворно сотрудничать на благо людей и науки. Поздравляю! - пожал он её руку двумя своими.
        - Я… - она сглотнула, качая головой. Глаза покраснели от набежавших слёз. - Я правда… не знаю, что сказать, - она посмотрела на меня.
        - Ничего и не говорите, - обнял он её по-отечески. Крепко, тепло. Отпустил и махнул рукой на стол. - Павел Викторович, договора я потом заберу. Ваши юристы подписанные экземпляры забрали с собой.
        - Да, мне звонили, - пожал я ему руку. - Спасибо, Борис Захарович!
        - Вам спасибо! Эльвира Алексеевна, - обернулся он в дверях. - Я позволил себе собрать общее собрание. Так что ждём вас через, - он посмотрел на часы, - пять минут в конференц-зале. Я вас представлю коллективу лично.
        - Паш, - покачала она головой, когда дверь за Левинским закрылась. - Ты сумасшедший?
        - Да, - прижал я её к себе. - Только не плачь, а то будешь на историческом собрании с размазанными глазами, - приподнял её лицо. - Всё, что я думаю об этом, уже сказал доктор Левинский. Могу добавить только три слова, которыми будет всё сказано.
        - Я тоже, - ответила она. - Я тоже тебя люблю.
        - До сих пор? - удивился я.
        - Всегда.
        И косметика всё же потекла.
        Неделю спустя...
        - Ну что значит не можете выбрать дату свадьбы? Сейчас мы всё сделаем. - Татьяна сняла со стены и положила на стол календарь. - Маша, иди сюда.
        - _Поекали!_Поекали!_ - подпрыгивала она на руках у Марка.
        - Ох, то ли ещё будет, Марк, - Эльвира покосилась на огромный Танин живот и улыбнулась в ответ на его умоляющий взгляд, когда инвалидная коляска послушно зажужжала и подъехала к столу.
        У входа стояла большая сумка, собранная для роддома. Вчера мы уже один раз туда съездили. Оказалось, ложная тревога. И вот опять все собрались, готовые в любой момент сорваться. Впрочем, эту неделю, что мы провели в Нью-Йорке, приняв мамино предложение поехать с ней, мы каждый день были начеку.
        - Вы что тут уже затеваете? - мама пришла на радостный визг детей из кухни. Вытерев руки, залихватски перекинула через плечо полотенце. Потрепала по голове подбежавшего внука.
        - Будем выбирать дату свадьбы, - объяснил ей такой же взмокший, как и Машка, Митька. Да что там Митька, Марк и тот выдохнул и вытер пот, дети его в полном смысле слова укатали, заставляя их возить, кружить и гоняться за ними по квартире.
        - Давай, Матрёш, выбирай! - подвинула ей календарь Таня.
        - А _пачиму_ я?
        - Ну как почему? - улыбнулась Таня. И я, конечно не ждал, что она скажет: потому что ты одна не понимаешь месяцы и даты. - Потому что ты у нас самая главная. Вот как скажешь, так и будет. И не вздумайте ничего менять, - погрозила она мне.  - Тыкай пальцем в любую клеточку.
        Машка выпятила нижнюю губу. Посмотрела на маму, на меня. И важно ткнула.
        - Ну вот! Двадцать шестое июня. Всё, господа присяжные заседатели! Лёд тронулся. Не знаю, о чём вы там столько времени спорили, мы всё решили за две секунды. Дай пять, - протянула она ладошку Машке.
        Та радостно по ней стукнула, сползла с колен Марка, рванула к Ба и забралась к той на руки с разбега.
        - О, нет! - закрыл я рукой глаза.
        - Что? Паша, да что? - толкала меня Эльвира. Трясла за руку.
        - Собрание Совета директоров, двадцать шестого, - посмотрел я на неё сквозь раздвинутые пальцы.
        - Вау! - прикусила губу она.
         Но я ничего не успел ответить.
        - Нет, ребята, вау это у меня, - оперлась руками о стол Таня и скривилась.
        - Началось? - переполошился Марк. - Схватки? Надо считать?
        - У-у, - отрицательно покачала она головой. - В этот раз точно, без срывов. Кажется, сегодня мы познакомимся с нашей малышкой. У меня воды отошли, - посмотрела она куда-то вниз. Куда ей позволял огромный живот.
        Что было дальше, честно говоря, я помню, как во сне.
        Как мы останавливали такси. Как ехали. Как бегали по госпиталю всей толпой. И бледного Марка, вытирающего слёзы, когда ему сказали: «Всё хорошо! У вас девочка. Вам можно к ним».
        Да что там Марк, я и сам прослезился.
        - Я бы хотела это увидеть, - обняла меня Элька.
        - Что? - шмыгнул я.
        - Твоё лицо, - улыбнулась она, прячась у меня на груди. - Когда врач скажет это тебе.
        - А есть такая вероятность? - приподнял я её лицо за подбородок.
        - О, да, - улыбнулась она. - Пятьдесят процентов.
        Я изогнул одну бровь.
        - То есть либо ты беременна, либо нет? 
        - Не-а, - покачала она головой невинно. - Пятьдесят процентов, что это будет мальчик. И пятьдесят, что девочка.
        - Ты… беременна?! - смотрел я в её синие, безбрежные глаза. И тонул.
        Она кивнула.
        - Теперь ты понимаешь почему я оставила Когана на своём посту? И даже чёртову Ирину Львовну оставила бы. Но она, к счастью, сама уволилась, - прикусила она губу. Это был предмет нашей последней ссоры. Я считал, что она должна была их уволить, Эльвира - что нет. - И пока отказалась от докторской. Мне кажется, это важнее. Ты, я, дети.
          - Теперь ты понимаешь почему я не стал рвать жопу ради каких-то акций, а купил тебе клинику? - улыбнулся я. Она считала, что акции были нужнее, а без клиники мы бы прожили. Хотя мы оба знали, как ей важна её работа, её призвание.  - Мне кажется, это главное: ты, я, дети. Но… признайся, Когана ты оставила не из-за этого.
        - Вот зануда! Как только с тобой Юлька столько лет прожила. Да, да, Паш, ты прав, - смешно сморщила она нос. - Я добрая. А он хороший администратор. И, знаешь, хороший врач. И на него тоже давили, как и на меня.
        - Я знаю другое, - привлёк я её к себе. - Что не надо рушить то, что и так хорошо работает. А ещё горжусь тобой. Всегда! И всегда буду тебя поддерживать, какое бы решение ты ни приняла.
        - А я - тебя! - улыбнулась она.
        26 июня...
        - Павел Викторович, поздравляем! Всех благ, вам и вашей супруге, - жали мне по очереди руку директора «Север-Золото».
        Раз уж так совпало, что Матрёшка выбрала именно этот день, мы и расписались.
        С утра поехали в ЗАГС. И прямо с церемонии, я рванул в офис, на Совет.
        Это завтра в уже известном нам загородном гольф-клубе соберутся гости. Завтра вывезут большой торт, чтобы взявшись вдвоём на нож, мы его разрезали. Завтра я буду спотыкаться и краснеть, танцуя наш с Эльвирой танец. А она поменяет три платья, и я надеюсь, под каждым из них будут хоть кружевные, хоть маленькие, а трусики - это было моим единственным условием.
        А сегодня мы были уже женаты. Просто женаты, на скромной церемонии для своих. Её родители, мои, Лиза с мужем, её подруга Анька, Рома, вернее Роман Александрович, которого я пригласил в качестве свидетеля, но всё как она просила - небедный, интересный, холостой. И Таня с Митькой, Марком и их крошечной Алекс - так они назвали свою дочь, Алексия.
        Сегодня с утра, пока мы были в ЗАГСе, в офисе подсчитали точное количество акций.
        - Ну что, господа, - пригласил я всех присесть, глядя в этот лист с подсчётами. - Дождёмся сэра Грегори и… Рената Азимовича. Вижу, Владимир Олегович передал зятю свои голоса, - осмотрел я присутствующих.
        Да, этот месяц Пашутин неплохо потрудился. Сорок восемь и пять - мои. Сорок восемь и шесть - у тех, кто против. И условно Алескеров победил. Но… если округлить до сорока девяти, то наши голоса равны, а значит, решения по всем вопросам будет принимать Совет - все директора закрытым голосованием. Технически у нас была ничья. И что решат семь членов Совета, в том числе и я, и Алескеров, как одни из них, то и будет правильным для «Север-Золота». 
        - Прошу вас, сюда, - отвлёк меня от раздумий голос Алескерова.
        - Мама? - поднялся я навстречу своей старушке. - Что случилось?
        - Ничего, ничего. Прости, если напугала, - смущённо прижала она к себе сумочку. - Простите, что я вот… у вас заедание, я знаю. Но я, честное слово, надолго не задержу. И, как же это сказать, - дошла она до меня, - имею право здесь находиться. Прости, сынок, - накрыла она своей рукой мою. - Это был мой подарок вам на свадьбу. И мне бы вручить его завтра. Но, как говорится, ложка дорога к обеду. Да и расписались вы сегодня. В общем, - она суетливо открыла маленькую сумочку, - не знаю, достаточно ли этого, но я тебя уверяю, у меня всё оформлено, как надо, да вот сэр Грэгори не даст соврать.
        - Мама, что происходит? - спросил я, и посмотрел на двухметрового мужика, лысого, в наколках, косухе и с серьгой в ухе. Когда мне сказали, я тоже не поверил, что Английская королева возвела его в рыцари за помощь британцам, оказавшимся в сложных ситуациях из-за вооружённых конфликтов и природных катастроф. А он был основателем фонда и кризисного центра, что и вызволяли британских подданных из таких ситуаций.
        - Я продал вашей маме свои акции, Павел, - белозубо улыбнулся он. - А точнее поменял, на виллу в Антибе. Призанятное местечко, скажу я вам. А сколько с ней связано занятных историй, - вытащил он изо рта зубочистку, которую постоянно грыз.
        - Но сэр Грэгори, мы уже всё подсчитали, и… - возразил Алескеров.
        - Так пересчитаете. Тем более всё это уже не имеет смысла, - подошёл он и протянул руку. - Ну что, поздравляю, чувак. Это теперь твоя компания. Я же говорил: предложи мне что-нибудь интереснее. А твоя мама… предложила.
        - Ну что ж, - тем временем ознакомившись с бумагой, что она принесла, развёл руками председатель Совета, один из независимых директоров, - и сэр Грегори тоже прав. Нет никакого смысла в тайном голосовании, если у вас теперь пятьдесят с половиной процентов, Павел Викторович. Поздравляю! - и не просто пожал руку, обнял меня он. - Заседание на этом считаю закрытым. Тем более Павлу Викторовичу точно не до нас. А о всех своих решениях, я думаю, он нас известит в ближайшем будущем.
        - Жду завтра, на свадьбе, - пожимал я снова руку каждому, провожая у двери.
        - Поздравляю, - последним остался Алескеров.
        - Я отправил приглашение, Ренат. Вернее, не я, моя жена, Юле.
        - Да, она получила. Спасибо! - откланялся он, больше не добавив ни слова.
        - Мам, - обнял я свою старушку. - Спасибо!
        - Да о чём ты, сынок. Рада, что помогла.
        - Ага, и оставила меня без дачи, - позвучал над ухом голос отца, держащего на руках Матрёшку.
        - Вы тут все что ли собрались? - выглянул я. - Любовь Дмитриевна, это вы их тут всех прятали?
        - Не я, не я, Павел Викторович, - улыбнулась она, - они сами.
        - А где моя жена? - забрал я у отца Матрёшку.
        - Я думаю, жена тебе всё сама расскажет, - улыбнулась мама. Обняла папу. Он обнял её. И они пошли.
        И я подумал, что, наверное, она всё же была права, когда берегла то, что им досталось. Вопреки всему. И я тоже однажды, сорок, а может и пятьдесят лет спустя, хотел бы обнять свою жену и почувствовать это - мы рядом, и мы всё ещё вместе.
        - Мама поехала в _а-и-ра-порт_, - произнесла по складам трудное слово Матрёшка.
        - Куда?! В аэропорт? - удивился я.
        - Поедем к ней! - не спросила, потянула меня дочь.
        - Заканчивается посадка на рейс… - оглушал голос диктора, делая очередное объявление.
        - Чёрт, да где же её искать? - метался по залу я. - Маш, а ты случайно не слышала…
        - Слышала, - заявила она уверенно и кивнула. - Нам же тётя сказала.
        - Что сказала? - не понял я.
        - Заканчивается посадка на _Ма-ка-ть-ка…_лу-у-у_ - вытянула она губы трубочкой.
        - На Махачкалу? Ты уверена? - подбежал я к табло, и пока она отвечала, уже нашёл выход. Да мог бы его и не искать. Все шли в один - через таможенный контроль, и только я, избалованный частными самолётами, всё время об этом забывал.
        Я едва успел затормозить, увидев Эльвиру с Юлькой.
        Они только что обнялись. Юлька, махнув рукой, встала в короткую очередь. Протянула свой билет, паспорт.
        - Сбежала? - осторожно подошёл я к жене.
        - Нет, - покачала она головой. - Разве от себя можно сбежать?
        - Только не говори, что он её отпустил.
        - Нет, - она вздохнула и положила голову мне на плечо. - Просто не удержал. Они с Алескеровым развелись.
        - Серьёзно?! - вытаращил я глаза. - Но… как?
        - Помнишь тот разбитый телефон, что тебе принёс Камиль? Когда её смартфон ударился о стену и упал, там включилась камера и записала всё, что происходило в комнате. Этого хватило, чтобы Юлька купила себе за эту запись свободу.
        - А как же образцы ДНК, что не совпали?
        - Их подделали, а потом быстренько «потеряли». Но на других образцах тоже нашли ДНК. Этого хватило бы для доказательств виновности Алескерова, мы говорили со следователем. Но всё как всегда не так просто. Алескеров с Пашутиным теперь деловые партнёры. Алескеров помогает выпутаться его фонду из неприятностей, что им устроил Левинский. А Пашутин, видимо, тоже ему чем-то полезен. Так что отцу сейчас с ним ссориться было не на руку, и Юльке опять пришлось выпутываться самой.
        - Да, Пашутин теперь спонсирует проекты Рената. А бизнес есть бизнес. Хотя до его миллиардов Алескеров так и не дотянулся, да и вряд ли дотянется.
        - Как и до «Север-Золото», - улыбнулась она.    
        - А беременность? Ты говорила, что когда была у Пашутина…
        Эльвира закрыла рукой глаза.
        - Ты не поверишь, но эта Юлька такая Юлька. Она всё это время была беременна, Паш. От Камиля. И когда просила, чтобы я соврала. И в ту ночь, когда использовала на Алескерове уже знакомый тебе «волшебный порошок» - довела так, что у того предохранители перегорели, но он не помнит что творил, - она боялась только одного - потерять ребёнка, поэтому и приехала ко мне в клинику. Но, к счастью, не потеряла. И когда была опасность, что её ребёнок наследует синдром Лея, ведь побледнела, но не призналась.
        - Но зачем эта ложь?
        - Затем, что ей проще было соврать, чем сказать правду, что это не твой ребёнок. Тебе она больно делать не хотела. Но хотела выпутаться из этой истории. И боялась, что кто-нибудь догадается про Камиля и использует это. Быть бездушной сукой, для которой нет ничего святого, ей куда проще, чем кому-то открыться, довериться и признаться в том, что она тоже умеет дорожить, плакать и… любить.
        Я тяжело вздохнул.
        - Но как ты поняла про беременность?
        - Хотела бы я гордо сказать: я её врач! - улыбнулась она. - Но не скажу. Я первый раз засомневалась, увидев её первичные анализы. Она якобы вколола себе две ампулы гонадотропина, а уровень ГХЧ был максимум на срок в две недели. Но тогда я не придала этому значения. По-настоящему я засомневалась только когда увидела отчёт хирурга.
        - И что там было?
        - При изнасилованиях есть две обязательных процедуры: профилактика заболеваний и профилактика беременности. И вот первое провели. А второе - нет.
        - Потому что она уже была беременна?
        - Да. И я подумала, что это ошибка. Думала, что хирург сделал отметку исходя из моих данных, как её лечащего врача. Но нет. По протоколу они обязаны были сделать экспресс-тест самостоятельно, и их тест показал срок вот к тем двум неделям плюс ровно столько, сколько времени прошло.
        - Она всё же сумасшедшая, - покачал я головой.
        - И очень целеустремлённая. Она ведь сблизилась с Алескеровым только чтобы найти Камиля.
        - А заодно забралась в его дом, паспорт и душу?
        - И даже когда казалось, что спасения нет, все равно как та кошка приземлилась на лапы, умудрившись забеременить от того, кто был важен ей. От того, кого Алескеров пытался использовать против неё. И она пыталась вас всех защитить, Паш. Как могла. Тебя, отца, своего малыша. Как бы это абсурдно ни звучало. Но если бы не акции, которые отец обещал ей отдать только после свадьбы с тобой, она бы с тобой сама рассталась, а не разыгрывала оскорблённую невесту, когда ты ушёл. Но ты ушёл, она беременна, Алескеров наседает. Всего сейчас и не упомнишь, через что ей пришлось пройти. Но, главное, она справилась. Мы все справились, - обняла меня Эльвира. - Я надеюсь, теперь она обернет всю свою целеустремленность на то, чтобы стать хорошей матерью и это её изменит.
        - Значит, она полетела к Камилю?
        - И снова нет, - улыбнулась Эльвира, глядя как Матрёшка машет всем улетающим, кто проходит мимо. - Кто знает, как у них всё сложится. Она полетела за мечтой, Паш. За своей несбывшейся мечтой.
        - Потому что нельзя предавать мечты, - согласно кивнул я.
        Мечты не умирают. Не горят в огне, как и рукописи. Не проходят, как лёгкая простуда. Не исчезают по утру, как сны.
        Даже если верите в невозможное, верьте до конца.
        Несбывшиеся, они всё равно не отпустят.
        А сбывшиеся - удел смельчаков.
        Тех, кто не побоялся бросить вызов.
        Тех, кто падал и вставал, но шёл.
        Тех, кто на самой отвесной скале однажды напишет: мечты сбываются.
        Тех, для кого однажды всё может начаться даже со лжи.
        КОНЕЦ