Точно как на небесах Джулия Куин
        # Чем могут заняться благонравная светская девица и лучший друг ее старшего брата?
        Пережить худший концерт в истории Англии? Да.
        Разделить пополам шоколадный торт? Да.
        Влюбиться друг в друга? Ни за что!
        Нет, Гонория Смайт-Смит вовсе не мечтает о Маркусе. И конечно же, Маркус Холройд думать не думает о Гонории. Разве это любовь?
        Это - страстная любовь. Неистовая любовь. Потрясающая любовь!
        Джулия Куин
        Точно как на небесах
        Текст предоставлен издательством /pages/biblio book/?art=
748715

«Точно как на небесах: роман / Джулия Куин; пер. с англ. И.А. Франк-Каменецкой.»: АСТ, Астрель; Москва; 2012
        ISBN 978-5-271-40651-5
        Печатается с разрешения автора и литературных агентств Rowland & Axelrod Agency и Andrew Nurnberg.
        Точно как на небесах: роман / Джулия Куин;
        Пролог
        В сущности, Маркус Холройд всегда был одинок.
        В четыре года он лишился матери, но это печальное событие на удивление мало затронуло его жизнь. Графиня Чаттерис следовала примеру своей матушки и растила сына так, как растили ее саму, то есть - издалека. Впрочем, она отнеслась к делу со всей возможной ответственностью и весьма гордилась собой, приложив массу усилий и отыскав наследнику мужа самую лучшую няню. Мисс Пимм давным-давно перешагнула пятидесятилетний рубеж и успела выпестовать двух будущих герцогов и виконта, а посему леди Чаттерис передала ей младенца с рук на руки, предупредила, что граф не переносит землянику и, очевидно, от ребенка следует ожидать того же, и со спокойной душой упорхнула в Лондон - вкушать удовольствия светского сезона.
        Маркус виделся с матерью от случая к случаю, и таких случаев к моменту ее кончины набралось ровно семь.
        Лорд Чаттерис в отличие от супруги испытывал некоторую тягу к деревенской жизни и относительно часто наведывался в Фензмор - обширное поместье на севере графства Кембриджшир с величественным господским домом немыслимых пропорций в готическом стиле эпохи Тюдоров - родовое гнездо многих поколений Холройдов. Однако он тоже следовал примеру своего батюшки и растил сына так, как растили его самого, то есть позаботился о том, чтобы ребенка с трех лет приучали к верховой езде, и отложил всякое общение с ним до тех времен, когда мальчик будет в состоянии поддерживать более или менее осмысленную беседу.
        Овдовев и вовсе не горя желанием повторно жениться, отец принужден был обратить на единственного наследника пристальное внимание. Приглядевшись, он нашел своего отпрыска вполне сообразительным, великолепно физически развитым и обладающим удовлетворительной наружностью. Но главное - ребенок отличался завидным, прямо-таки богатырским здоровьем. Полное отсутствие каких-либо признаков, указывавших на то, что Маркус может ни с того ни с сего взять да и покинуть этот мир, избавило графа от необходимости по второму кругу подвергать себя сомнительным радостям подбора и - тем паче! - обретения новой спутницы жизни. Он предпочел не распылять силы и средства, а вложить их в сына.
        У Маркуса были отменные преподаватели. Его обучали всему, что должен знать и уметь подрастающий джентльмен. Он знал названия всех видов местной флоры и фауны. Ездил верхом так, словно родился в седле. Владел шпагой и стрелковым оружием если не блестяще, то по крайней мере очень и очень неплохо. Решал длинные, запутанные арифметические задачи без единой помарки. Бегло читал тексты на латыни и греческом.
        Таков был примерный список его достижений к двенадцати годам.
        Именно тогда отец, кажется, пришел к выводу, что сын созрел для более или менее осмысленных бесед. И тотчас (надо же, какое совпадение!) принял решение перейти к следующей образовательной ступени, то есть - отправить Маркуса из Фензмора в Итон, где все Холройды из поколения в поколение начинали приобщаться к фундаментальным наукам. Расставание с домом неожиданно обернулось самой большой удачей в жизни мальчика. Потому как до отъезда в колледж у Маркуса Холройда, будущего графа Чаттериса, не было друзей. Или хотя бы приятелей.
        Ни одного. В Северном Кембриджшире не нашлось подходящих детей. Из аристократических фамилий в здешних пределах обитали еще только Крауленды, однако их потомство составляли исключительно девочки. В семействе другого соседа - сквайра, - менее родовитом, хотя вполне почтенном, имелись сыновья. Но они совершенно не подходили по возрасту. Крестьяне и лавочники, разумеется, в расчет не принимались, и лорд Чаттерис попросту нанял дополнительных учителей. Если ребенок постоянно занят, ему некогда чувствовать себя одиноким. К тому же граф и мысли не допускал, что его наследник может захотеть носиться по окрестным полям с шумной оравой малолетних простолюдинов.
        Возможно, Маркус в этом вопросе придерживался несколько иной точки зрения. Но его светлость не удосужился поинтересоваться мнением сына. Они виделись один раз в день перед вечерней трапезой. Встреча длилась не больше десяти минут, затем Маркус поднимался в детскую, а граф отправлялся в обеденный зал. Вот и все.
        Оглядываясь назад, Маркус часто думал о том, каким чудом его жизнь в Итоне не превратилась в сущий кошмар. Ведь он понятия не имел, как общаться со сверстниками. В первый день, когда все остальные мальчики бегали и резвились наподобие «дичайших дикарей» (так их охарактеризовал сопровождавший его в поездке камердинер отца), Маркус стоял в стороне, изо всех сил делая вид, что ему нравится стоять на отшибе и вовсе не интересно смотреть на однокашников.
        Он не знал, как себя вести. Не знал, что сказать.
        А Дэниел Смайт-Смит знал.
        У Дэниела Смайт-Смита, наследника графа Уинстеда, было пять родных сестер и три с лишним десятка кузенов и кузин. С таким опытом он легко и свободно освоился в новой обстановке и через несколько часов стал общепризнанным королем младших воспитанников Итона. Улыбчивый, уверенный в себе, открытый и энергичный - он со всеми находил общий язык и был прирожденным лидером, способным мгновенно принимать решения как в серьезных делах, так и во всякого рода шалостях. Именно он оказался непосредственным соседом Маркуса по дормиторию [[1] Дормиторий - спальное помещение для большого количества людей.] *.
        Вскоре они стали наилучшими друзьями, и после первого учебного полугодия Маркус с радостью принял приглашение погостить у Дэниела. Семейство Смайт-Смит проживало в поместье Уиппл-Хилл неподалеку от Виндзора, что позволяло Дэниелу часто навещать родных. Тогда как Маркус… Нет, конечно, Северный Кембриджшир не Шотландия, но тоже не ближний свет - туда меньше, чем за день, не доберешься. Вдобавок лорд Чаттерис в школьные годы никогда не приезжал домой на зимние каникулы и не усматривал никаких причин к тому, чтобы его сын поступал противоположным образом.
        Поэтому когда приблизились следующие каникулы и Дэниел вновь пригласил Маркуса, он опять согласился.
        А потом еще раз.
        И еще.
        В результате получилось, что Маркус проводил куда больше времени со Смайт-Смитами, чем со своей семьей. Правда, его семья состояла всего из одного человека, и все же, если подумать (а Маркус думал об этом довольно часто), он общался с каждым отдельно взятым представителем гостеприимного семейства друга больше, чем с собственным отцом.
        Даже с Гонорией.
        Гонория была самой младшей сестрой Дэниела, и от предпоследней ее отделяли добрые пять лет. Она, так сказать, замыкала семью. И вероятно, появилась на свет благодаря счастливой случайности, ознаменовавшей завершение впечатляющих успехов леди Уинстед на ниве деторождения.
        Однако пять лет - дистанция огромного размера. Особенно если человеку всего шесть. Именно столько было Гонории, когда Маркус познакомился с ней. К тому времени три старшие сестрицы то ли уже успели обзавестись мужьями, то ли вот-вот собирались замуж (он точно не помнил), а четвертая, одиннадцатилетняя Шарлотта, попросту не желала иметь дела со всякой «мелюзгой». Дэниел тоже. Но очевидно, разлука усиливает любовь, потому что стоило ему приехать из школы домой, и он незамедлительно превращался в объект преследования: Гонория, как щенок, ходила за ним по пятам.
        Так было и в то утро, когда мальчики отправились на озеро.
        - Не встречайся с ней глазами, - предупредил Дэниел, ускоряя шаг. - Если она поймет, что ее заметили, - все пропало.
        Не оборачиваясь, они сосредоточенно шли своей дорогой. Им хотелось спокойно порыбачить. В прошлый раз Гонория увязалась за ними и выпустила всех червяков.
        - Дэниел! - окликнула она.
        - Не обращай внимания, - пробормотал Дэниел.
        - Дэниел!!! - крик перерос в отчаянный вопль. Дэниел вздрогнул.
        - Скорее. Если мы успеем добраться до леса, она нас не найдет.
        - Она знает, где озеро, - справедливости ради напомнил Маркус.
        - Да, но…
        - Дэниел!!!
        - …ей известно, что с нее голову снимут, если она в одиночку войдет в лес. Даже у нее хватит мозгов не доводить маму до белого каления.
        - Дэн… - она оборвала себя на полуслове. А потом невыносимо жалобным голосом позвала: - Маркус?
        Маркус не выдержал и обернулся.
        - Не-е-ет! - простонал Дэниел.
        - Маркус! - Гонория радостно пискнула, вприпрыжку устремилась за ними и, чуть обогнав, остановилась. - Что вы собираетесь делать?
        - Мы собираемся на рыбалку, - прорычал Дэниел. - И не собираемся брать тебя с собой.
        - Но мне нравится ловить рыбу.
        - Мне тоже. Без тебя.
        Ее лицо сморщилось.
        - Не плачь, - быстро отреагировал Маркус. Дэниел нисколько не смягчился:
        - Она притворяется.
        - Только не плачь, - повторил Маркус, и впрямь считая это ужасно важным.
        - Не буду, - согласилась она, взмахнув ресницами, - если вы разрешите мне пойти с вами.
        Мыслимое ли дело в шесть лет уметь вот так управляться со своими ресницами? Хотя, быть может, Маркус переоценил ее мастерство, потому что мгновение спустя она захныкала и принялась тереть глаза.
        - Теперь в чем дело? - поинтересовался Дэниел.
        - Мне что-то попало в глаз.
        - Вероятно, муха, - съехидничал Дэниел.
        Гонория взвизгнула.
        - Зря ты это сказал, - заметил Маркус.
        - Уберите ее! Уберите! Уберите! - верещала она.
        - Ладно, угомонись, - прикрикнул Дэниел. - Ничего страшного.
        Но она продолжала истошно вопить, шлепая себя по щекам. В конце концов Маркус схватил маленькие ручонки и прижал их к ее вискам, не давая ей мотать головой.
        - Гонория, - строго произнес он. - Гонория! Она моргнула, всхлипнула и затихла.
        - Мухи нет, - сообщил он.
        - Но…
        - Наверное, просто ресница попала в глаз. Рот Гонории сложился в маленькую букву
«о».
        - Я могу отпустить тебя? Она кивнула.
        - Ты не начнешь визжать? Она отрицательно замотала головой. Немного помедлив, Маркус разжал руки и сделал шаг назад.
        - Можно мне пойти с вами? - спросила она.
        - Нет! - рявкнул Дэниел.
        И честно говоря, Маркус вполне разделял его мнение. Ну что за интерес водить компанию с шестилетним ребенком? Тем более - с девчонкой?
        - У нас очень много дел, - сказал он, явно проигрывая Дэниелу в свирепости.
        - Пожалуйста…
        Маркус тяжело вздохнул. Она выглядела до невозможности жалкой. На щеках еще не высохли слезы. Мягкие, абсолютно прямые каштановые волосы, расчесанные на косой пробор и прихваченные сзади заколкой, беспомощно свисали до плеч. А глаза - почти такого же, как у Дэниела, необычного лиловато-синего оттенка - были огромные, заплаканные и…
        - Я тебя предупреждал, не встречайся с ней глазами, - напомнил Дэниел.
        Маркус снова вздохнул и сдался.
        - Ну может быть, в виде исключения.
        - Чудесно! - Она подпрыгнула, словно удивленная кошка, и одарила Маркуса горячим, но, к счастью, коротким объятием. - О, Маркус, спасибо! Большое спасибо! Ты самый лучший! Лучший из лучших! - Она прищурилась и метнула пугающе недетский взгляд на брата: - А ты - нет.
        Дэниел отплатил ей той же монетой:
        - С удовольствием побуду худшим из худших.
        - Мне все равно, - заявила она и взяла Маркуса за руку. - Пойдем?
        Он взглянул на пальцы, сжимавшие его ладонь. Ему стало неловко, пожалуй, даже неприятно. Странная нервозность стремительно переросла в настоящую панику. Он лихорадочно пытался припомнить, кто и когда в последний раз брал его за руку. Может, няня? Нет, она предпочитала стискивать его запястье. Так ей было удобнее, если верить тому, что она говорила домоправительнице.
        Тогда, возможно, отец? Или мать, когда-нибудь очень давно?
        Его сердце билось часто-часто, а маленькая ладошка Гонории вдруг стала скользкой. Должно быть, кто-то вспотел. Он, она или оба. Но Маркус не сомневался - дело именно в нем.
        Он посмотрел на Гонорию. Она лучезарно улыбнулась ему.
        Он выпустил ее руку и смущенно пробормотал:
        - Э-э, нам надо спешить, а то стемнеет.
        Оба Смайт-Смита с любопытством уставились на него.
        - Сейчас всего лишь полдень, - сказал Дэниел. - Сколько времени ты собираешься рыбачить?
        - Не знаю, - уклончиво ответил Маркус. - Трудно сказать заранее.
        Дэниел покачал головой:
        - Отец недавно распорядился выпустить в озеро молодняк. Теперь, чтобы поймать рыбу, достаточно зачерпнуть воду башмаком.
        Гонория восторженно ахнула.
        Дэниел молниеносно повернулся к ней:
        - Даже не думай об этом.
        - Но…
        - Если мои башмаки окажутся рядом с водой, клянусь - от тебя только мокрое место останется.
        Она обиженно надула губы и, опустив глаза, пробурчала:
        - Я думала о своих башмаках.
        Маркус тихонько прыснул. Гонория немедленно подняла голову и укоризненно взглянула на него, явно заподозрив в предательстве.
        - Просто это была бы очень маленькая рыбка, - поспешно объяснил он.
        Казалось, такое оправдание ее не удовлетворило.
        - Мелкую рыбешку невозможно есть, - продолжил он. - В ней одни кости.
        - Пошли, - скомандовал Дэниел.
        И они направились в лес, петляя между деревьями и задав двойную работу маленьким ножкам Гонории. Ей пришлось изрядно потрудиться, чтобы не отстать, и тем не менее у нее хватало сил болтать без умолку.
        - Вообще-то мне не нравится рыба, - поведала она для начала. - У нее противный запах. И вкус какой-то подозрительный…
        И потом, уже на обратном пути:
        - …все-таки мне кажется, та, розовенькая, была достаточно крупной. Она подошла бы для еды. Тем, кто любит рыбу, которую я не люблю. Ну, если кто-то действительно любит рыбу…
        - Больше никогда не зови ее с нами, - сказал Дэниел Маркусу.
        - …которую я не люблю. Но думаю, мама любит рыбу. Не сомневаюсь, ей понравилась бы та розовенькая рыбка…
        - Не позову, - заверил Маркус. Конечно, верх невоспитанности осуждать маленькую девочку, но она была невыносимо назойливой.
        - …хотя Шарлотте не понравилась бы. Шарлотта ненавидит розовое. Никогда не наденет ничего подобного. Она говорит, что в розовом выглядит худосочной. Правда, я не знаю, что такое «худосочная», но звучит довольно-таки неприятно. Мне лично нравится лавандовая расцветка.
        Мальчики хором вздохнули. Они не собирались останавливаться, однако Гонория выскочила вперед и, преградив им путь, с широкой улыбкой оповестила:
        - Она подходит к моим глазам.
        - Кто? Рыба? - удивился Маркус и заглянул в ведро, которое нес. Там плескались три превосходные крупные форели. Их могло быть больше, если бы Гонория не опрокинула ведро. Она сделала это случайно, но два законных трофея Маркуса преспокойно отправились обратно в озеро.
        - Нет. Ты что, совсем меня не слушаешь, да?
        Этот момент Маркус запомнил навсегда. Впервые в жизни он столкнулся лицом к лицу с худшим проявлением того, что называется женской логикой, а именно - с возмутительной манерой огорошивать собеседника каверзным вопросом, на который в принципе невозможно ответить правильно.
        - К моим глазам подходит лавандовая расцветка, - чрезвычайно авторитетно сообщила Гонория. - Так говорит мой папа.
        - Ну значит, так оно и есть, - с облегчением согласился Маркус.
        Она намотала на палец прядь волос, но локон распрямился, как только она его отпустила.
        - А коричневый цвет подходит к моим волосам, но мне больше нравится лавандовый.
        Маркус поставил ведро на землю. Оно было ужасно тяжелым, а ручка резала ладонь.
        - Нет уж, - возмутился Дэниел, хватая ведро свободной рукой и возвращая его Маркусу. - Мы идем домой. - Дэниел посмотрел на Гонорию: - Прочь с дороги.
        - Почему ты добрый со всеми, кроме меня? - спросила она.
        - Потому что ты прилипала! - отрезал он.
        Что правда, то правда, но все-таки Маркус сочувствовал Гонории. По крайней мере иногда. Ведь она находилась в положении единственного ребенка среди взрослых, а он отлично знал, каково это. Ей хотелось участвовать в жизни семьи, в играх, развлечениях, вечеринках, словом, во всем том, для чего она, по общему убеждению, была еще слишком мала.
        Гонория не стала отвечать оскорблением на оскорбление, но и дорогу не освободила. Некоторое время она молча сверлила брата гневным взглядом. Потом шумно шмыгнула носом.
        Маркус пожалел, что не захватил из дома носовой платок.
        - Маркус. - Теперь она смотрела только на него, словно ее брата тут и вовсе не было. - Не хочешь ли ты выпить со мной чашечку чая и поиграть?
        Дэниел насмешливо фыркнул.
        - Я принесу своих лучших кукол, - очень серьезно сказала она.
        Боже, что угодно, только не это!
        - А еще будут пирожные, - добавила она тоненьким жеманным голоском, вселившим в Маркуса смертельный ужас.
        Он бросил панический взгляд на Дэниела, однако помощи не последовало.
        - Ты согласен? - требовательно спросила Гонория.
        - Нет, - выпалил Маркус.
        - Нет? - переспросила она, не сводя с него пристального, немигающего взгляда.
        - Не могу. Я занят.
        - Чем?
        Маркус кашлянул. Дважды.
        - Делами.
        - Какими делами?
        - Разными. - Он чувствовал себя ужасно и попытался сгладить неловкость: - У нас с Дэниелом есть кое-какие планы.
        Гонория явно обиделась. У нее задрожала нижняя губа, и на сей раз Маркус точно знал, что это не притворство.
        - Мне очень жаль, - добавил он.
        Ему страшно не хотелось огорчать ее. Но Боже милостивый, чаепитие! Где это видано, чтобы двенадцатилетний мальчик пожелал принять участие в подобного рода мероприятии.
        С куклами.
        Маркуса передернуло.
        Гонория резко повернулась к брату, и ее лицо покраснело от злости.
        - Это ты заставил его отказаться.
        - Я не произнес ни слова, - ответил Дэниел.
        - Ненавижу тебя, - прошептала Гонория. - Ненавижу вас обоих. - Она внезапно перешла на крик: - Я вас ненавижу! Особенно тебя, Маркус! Я тебя по-настоящему ненавижу!
        После этого она со всех ног побежала к дому. А поскольку ножки у нее были худые и маленькие, то бежала она, откровенно говоря, не очень быстро. Маркус и Дэниел молча стояли и смотрели ей вслед.
        Она была уже у самого дома, когда Дэниел кивнул и сказал:
        - Она тебя ненавидит. Теперь ты полноправный член семьи.
        Так оно и вышло. Он был членом их семьи с той самой минуты и до весны 1821 года, когда все рухнуло. Из-за Дэниела.
        Глава 1
        Март 1824 года
        Кембридж, Англия
        Леди Гонория Смайт-Смит пребывала в отчаянии.
        Ей отчаянно надоела плохая погода, отчаянно хотелось замуж и - она с тоской посмотрела на свои загубленные голубые туфли - отчаянно требовалась новая пара обуви.
        Усевшись на каменную скамью рядом с заведением, где, судя по вывеске, некий мистер Хиллефорд продавал «табак для взыскательных джентльменов», она прижалась к стене, отчаянно (опять это кошмарное слово!) пытаясь целиком уместиться под навесом. Дождь лил как из ведра. Не капал, не шел, не моросил, а именно лил. Лил немилосердно.
        Если бы с небес грянул трубный глас и возвестил о новом всемирном потопе, она бы не сильно удивилась.
        Однако трубного гласа пока не было, а вот зловоние было. Гонория терпеть не могла запах сигар, но запах плесени нравился ей еще меньше. А у мистера Хиллефорда с его табаком для джентльменов, не заботившихся о белизне зубов, по фасаду здания стелилась подозрительная черная субстанция, источавшая гнуснейший аромат.
        Кем надо быть, чтобы отправиться за приятными покупками и оказаться в столь плачевном положении? Ответ напрашивался сам собой. Из всей компании только Гонория, одна-одинешенька, умудрилась попасть под дождь, в считанные секунды превратившийся в ливень. Остальные благополучно наслаждались теплом и уютом в расположенной на другой стороне улицы галантерейной лавке мисс Пиластер «Тысяча модных мелочей». Там предлагались роскошные товары самого изящного свойства и пахло куда лучше, чем у мистера Хиллефорда.
        Там мисс Пиластер продавала духи, сухие лепестки роз и маленькие свечи с ароматом ванили.
        А тут мистер Хиллефорд обрастал плесенью.
        Гонория вздохнула. Все там, а она тут. Весьма символично.
        Она задержалась у витрины с книжными новинками, пообещав подругам присоединиться к ним у мисс Пиластер через минуту, максимум через две. Две минуты обернулись пятью, и в тот момент, когда она собиралась перейти через дорогу, хляби небесные разверзлись, вынудив Гонорию искать убежище в единственной нише на южной стороне главной улицы Кембриджа.
        Ливень разошелся вовсю. Дождевые струи, с неимоверной силой обрушиваясь на мостовую, отскакивали от булыжника и взрывались в воздухе бесчисленными фонтанчиками брызг. В небе не наблюдалось ни малейшего просвета, напротив, оно стремительно темнело. Гонория нахмурилась. Если она хоть сколько-нибудь разбиралась в английской погоде, в любую секунду мог подняться ветер, и тогда ненадежное укрытие под навесом мистера Хиллефорда станет и вовсе бесполезным.
        Чем дольше она всматривалась в отвратительные свинцовые тучи, тем ниже опускались уголки ее губ.
        У нее промокли ноги.
        Ей было холодно.
        К тому же она никогда в жизни не покидала пределов Туманного Альбиона, а значит, действительно разбиралась в английском климате. Следовательно, не пройдет и трех минут, как она окажется в еще более бедственном положении.
        Если такое вообще возможно.
        - Гонория?
        Моргнув от неожиданности, она перевела взгляд с неба на остановившийся перед ней экипаж.
        - Гонория!
        Знакомый голос.
        - Маркус?
        О Боже, только этого не хватало. Маркус Холройд, граф Чаттерис, сухой и довольный, в своей роскошной карете. Гонория попыталась стряхнуть с себя замешательство. Собственно говоря, в появлении Маркуса не было ничего удивительного. Во-первых, он жил в Кембриджшире, недалеко от города. А во-вторых, если вдуматься, ей просто на роду написано предстать перед ним в виде мокрого, заляпанного грязью существа. Британия сильна традициями.
        - Господи, Гонория, - произнес он, по обыкновению, взирая на нее свысока, - ты наверняка продрогла.
        Она слегка пожала плечами:
        - Сегодня свежо.
        - Что ты здесь делаешь?
        - Порчу туфли.
        - Что?
        - Пришла за покупками, - сказала она, указав рукой на галантерейную лавку. - С подругами. И кузинами.
        Строго говоря, кузины тоже входили в число подруг. Или подруги в число кузин. Словом, кузин было так много, что они образовывали некое отдельное внушительное сообщество.
        Дверца кареты открылась.
        - Залезай, - распорядился он.
        Обратите внимание - никаких: «Не будешь ли ты так любезна составить мне компанию» или «Пожалуйста, тебе необходимо согреться». Нет, просто: «Залезай».
        Гордая девушка, конечно, тряхнула бы волосами и ответила: «Ты не смеешь мне приказывать!» Еще какая-нибудь девушка, чуть менее гордая, вероятно, не решилась бы произнести подобную сентенцию вслух, зато про себя - обязательно. Однако Гонория замерзла и готова была ради комфорта поступиться гордостью. Особенно в данном случае. Глупо разводить церемонии с Маркусом Холройдом. Ведь он знает ее с пеленок. Точнее, с шести лет.
        Она поморщилась. Похоже, именно в этом возрасте ей удалось в последний раз подать себя в более или менее выгодном свете. К семи годам за ней прочно закрепилась репутация невыносимо назойливого создания. Маркус и ее брат Дэниел не знали, как от нее отделаться, и обзывали Москитом. А когда она заявила, что ей нравится такое необычное, даже опасное прозвище, они ухмыльнулись и тотчас придумали новое - Букашка.
        Букашка прилипла к ней намертво.
        А что касается мокрых туфель, Маркуса этим никак не удивишь. Он видел ее промокшей насквозь, хоть выжимай. Тогда ей было все восемь, и она взобралась на старый дуб в Уиппл-Хилле, чтобы посмотреть на крепость, которую Маркус и Дэниел выстроили у подножия холма. Разумеется, девчонки туда не допускались. Гонория чувствовала себя в полнейшей безопасности среди густой листвы. Какая наивность! Они быстро обнаружили ее и обстреливали галькой, пока она, потеряв равновесие, не рухнула вниз.
        Мда… И чем ей так приглянулась ветка, нависавшая над озером?
        Впрочем, из воды ее вытащил Маркус, а не ее собственный брат.
        Маркус Холройд. Ей стало грустно. Она знала его целую вечность. Сколько помнила, столько и знала. Раньше он постоянно присутствовал в ее жизни. Раньше. До того, как стал лордом Чаттерисом, а Дэниел - лордом Уинстедом. До того, как Шарлотта, младшая из ее старших сестер, вышла замуж и уехала из родительского дома.
        До того, как Дэниел тоже уехал.
        - Гонория!
        Она подняла глаза. В голосе Маркуса слышалось нетерпение, но в выражении лица просматривался слабый намек на благожелательное сочувствие.
        - Залезай, - повторил он, протягивая ей руку.
        Гонория послушно кивнула и, воспользовавшись предложенной помощью, поднялась в экипаж.
        - Маркус, - начала она, пытаясь расположиться на подушках сиденья в позе элегантной непринужденности. Вероятно, в светской гостиной это было бы значительно проще, но изысканные манеры остаются изысканными манерами. Даже если под ногами образовались лужи. - Какой приятный сюрприз. Не ожидала тебя встретить.
        Он едва заметно сдвинул темные брови, но не торопился с ответом. Очевидно, просто подбирал подходящие выражения, чтобы как следует отчитать ее.
        - Я здесь в гостях. У Ройлов, - сообщила она, хотя он еще ни о чем не спрашивал. - Мы пробудем в городе пять дней. Нас четверо - я, Сесили Ройл и мои кузины, Сара и Айрис. - Она подождала, не появится ли в его глазах какой-нибудь проблеск узнавания, но ничего подобного не обнаружила. - Ты их совсем не помнишь, да?
        - У тебя очень много кузин, - заметил он.
        - Сара - яркая. У нее такие густые темные волосы и глаза.
        - Густые глаза? - пробормотал он, чуть улыбнувшись.
        - Маркус!
        Он издал короткий смешок:
        - Хорошо. Густые волосы. Темные глаза.
        - Айрис выдержана в пастельных тонах. Очень бледная, рыжеватая блондинка, - подсказала она. - Ну как, припоминаешь?
        - Очевидно, она произрастает в том самом цветочном семействе.
        Гонория поморщилась. Действительно, ее дядюшка Уильям и тетушка Мэри пожелали дать своим дочерям имена: Роуз, Мэриголд, Лаванда, Айрис и Дейзи [[2] Мэриголд (Marigold) - по-английски «бархатцы», Айрис (Iris) - «ирис», Дейзи (Daisy) -
«маргаритка»] *. Тем не менее он мог бы воздержаться от колкостей.
        - Кто такая мисс Ройл, я знаю, - сказал Маркус.
        - Еще бы ты ее не знал. Она твоя соседка.
        Он пожал плечами.
        - Как бы там ни было, сейчас мы в Кембридже. Мать Сесили полагает, что нам не мешает немного пополнить свои знания.
        Он насмешливо выгнул бровь:
        - Пополнить?
        Гонории хотелось бы знать, от чего это девицам всегда надлежит «пополнять свои знания», тогда как представители противоположного пола спокойно посещают учебные заведения.
        - Ей удалось задобрить двух профессоров. Они позволят нам послушать лекции.
        - Неужели? - спросил он с любопытством. И с недоверием.
        - Жизнь и правление королевы Елизаветы, - важно объявила она. - А потом кое-что на греческом.
        - Ты владеешь греческим?
        - Да, - призналась Гонория. - Но остальные ученые мужи категорически отказались иметь дело с особами женского пола. - Она вздохнула. - А «греческий» профессор для нас только повторит лекцию, которую прочитает непосредственно перед этим. Мы должны сидеть в кабинете и ждать, когда студенты покинут лекционную залу. Иначе они увидят нас и тотчас потеряют всяческое соображение.
        Маркус согласно кивнул:
        - Разумеется. Едва ли отыщется джентльмен, способный сосредоточиться на учебе в присутствии столь ослепительно прекрасных юных леди.
        Приблизительно две секунды она верила в его серьезность, а потом искоса взглянула на него, от души рассмеялась и, выговорив только: «Ах, пожалуйста», слегка толкнула его локтем. В Лондоне подобная фамильярность выглядела бы беспримерной вольностью, но здесь, с Маркусом…
        В конце концов, он был ей почти как брат.
        - Как поживает твоя матушка? - спросил он.
        - Спасибо, хорошо, - ответила Гонория, хотя…
        Хотя самочувствие ее матери оставляло желать лучшего. Много лучшего. Скандал, повлекший за собой вынужденный отъезд Дэниела за границу, оказался слишком большим испытанием для леди Уинстед. Она стала чрезвычайно мнительной, полагала, что весь свет ополчился на ее единственного сына, и одновременно пыталась вести себя так, словно этого сына и вовсе никогда не существовало. Ее жизнь как-то… надломилась.
        - Мама хочет поселиться в Бате, - добавила Гонория. - Там живет ее сестра. Надеюсь, им будет хорошо вместе. Ведь она не любит Лондон.
        - Леди Уинстед? - удивился Маркус.
        - Да. Теперь не любит, - пояснила она. - С тех пор как Дэниел… Ну, ты знаешь.
        Маркус плотно сжал губы. Он знал.
        - Ей кажется, что в свете все еще активно обсуждают эту историю.
        - А на самом деле?
        Гонория недоуменно пожала плечами:
        - Понятия не имею. Не думаю. Со мною никто не раззнакомился, все ведут себя вполне любезно. Кроме того, прошло почти три года. Может быть, эта тема уже не кажется обществу такой занимательной? Как ты полагаешь?
        - Я с самого начала не находил ее занимательной, - мрачно произнес он.
        В наступившей тишине Гонория смотрела на его хмурое лицо. Не мудрено, что он сезон за сезоном наводил ужас на светских дебютанток. Все ее подруги и приятельницы взирали на него со страхом.
        Впрочем, справедливости ради надо отметить, что они боялись Маркуса только в его присутствии. Зато потом усаживались за секретеры и часами переводили бумагу и чернила, сплетая его инициалы со своими в затейливые вензеля, для пущей красоты обрамленные сердечками и ангелочками.
        Любая молодая особа мечтала составить счастье Маркуса Холройда в обмен на его руку и сердце.
        Он не отличался безупречной красотой, вовсе нет. По-настоящему хороши были только темные волосы и карие глаза, а в остальном его черты казались Гонории несколько жесткими, если не грубыми. Слишком тяжелый лоб, слишком глубоко посаженные глаза, слишком сильный подбородок.
        Однако было в его облике нечто такое, что невольно приковывало к нему внимание. Он всегда держался с холодной отстраненностью и едва уловимым презрением, словно ему претила всякого рода суета.
        Это сводило с ума светских барышень, по большей части являвших собой воплощение всей и всяческой суеты.
        Они говорили о нем с придыханием, как будто он был каким-нибудь мрачным сказочным героем или злодеем, таинственным и романтическим, который чрезвычайно нуждается в том, чтобы его наставили на путь истинный.
        Для Гонории он был просто Маркусом, но в этом «просто» были свои сложности. Ее ужасно раздражало его покровительственное отношение и манера наблюдать за ней с недовольным видом. При нем она вечно чувствовала себя не взрослым человеком, а назойливым ребенком или нескладной девочкой-подростком.
        Но в то же время с ним рядом ей было по-домашнему уютно, тепло и спокойно. Теперь их пути пересекались не так часто, как раньше - все изменилось после отъезда Дэниела, - но когда такое случалось…
        В любом многолюдном собрании она безошибочно угадывала присутствие Маркуса, даже не видя его.
        Просто входила и знала - он тут.
        И как ни странно, это было приятно.
        - Скоро начнется сезон. Ты собираешься в Лондон? - вежливо полюбопытствовала она.
        - Через некоторое время, - неопределенно ответил он. - Пока дела удерживают меня здесь.
        - Понятно.
        - А ты? - спросил он.
        Она растерянно моргнула.
        - Ты собираешься в Лондон на сезон?
        Она отказывалась верить собственным ушам. Он что, издевается? Мыслимое ли дело, чтобы девица на выданье не собиралась на Лондонский сезон? Можно подумать…
        - Ты смеешься надо мной? - подозрительно поинтересовалась она.
        - Нисколько, - возразил он. С улыбкой.
        - Это не смешно, - возмутилась Гонория. - Можно подумать, у меня есть выбор. Мне обязательно надо ехать на сезон. Отчаянно необходимо.
        - Отчаянно, - с явным недоверием повторил он.
        Скептическое выражение часто появлялось на его лице.
        - Я непременно должна найти себе мужа в этом году.
        Она удрученно покачала головой. Вместо крика души получилось пустое, вздорное заявление. Какая банальность - барышня, мечтающая о свадьбе. В свете таких хоть пруд пруди. Однако Гонория стремилась обзавестись супругом не для того, чтобы демонстрировать подругам обручальное кольцо и упиваться эффектным статусом молодой замужней дамы. Ей хотелось иметь свой дом. Семью - большую, шумную, в которой иногда непосредственное проявление чувств одерживает верх над хорошими манерами.
        Она до смерти устала от гнетущей тишины опустевшего родительского дома, где порой за целый день не слышала ничего, кроме звука собственных шагов.
        Ее могло спасти только замужество. Других вариантов не было.
        - Ну, полно, Гонория, - сказал Маркус, и ей не требовалось смотреть на его лицо, потому что она и так отлично знала, какое на нем выражение - снисходительное, скептическое и немного скучающее. - Полагаю, твоя жизнь не настолько ужасна. Не стоит драматизировать ситуацию.
        Гонория стиснула зубы. Такой тон совершенно выводил ее из себя и отбивал всякое желание что бы то ни было объяснять. Напрасный труд.
        - Тут нечего обсуждать. Забудь, - пробормотала она.
        Маркус умудрился даже вздохнуть с видом явного превосходства.
        - Вряд ли ты найдешь мужа здесь.
        Она плотно сжала губы, сожалея, что затронула эту тему.
        - Студенты Кембриджа слишком молоды, - заметил он.
        - Они того же возраста, что и я, - отозвалась она, угодив прямиком в расставленную ловушку.
        Разумеется, Маркус не опустился до злорадства. Он просто сделал вывод:
        - Вот зачем ты приехала в Кембридж? Чтобы завести знакомство с теми студентами, которые еще не отправились на каникулы в Лондон?
        Глядя прямо перед собой, она упрямо произнесла:
        - Я сказала тебе - мы приехали сюда, чтобы слушать лекции.
        Он кивнул:
        - На греческом.
        - Маркус!
        Он усмехнулся. Точнее, на его лице промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее усмешку. Он всегда был таким серьезным, таким непроницаемо-сдержанным, что вместо усмешки у него получалась полуусмешка, а вместо улыбки - полуулыбка, и эти
«мимолетные половинки» чаще всего ускользали от внимания окружающих. Слава Богу, Гонория знала его достаточно хорошо. Любой другой на ее месте подумал бы, что Маркус начисто лишен чувства юмора.
        - Это по какому поводу?
        Она вздрогнула и посмотрела на него:
        - Что по какому поводу?
        - Ты закатила глаза.
        - Разве?
        О Господи, Маркус в своем репертуаре. Откровенно говоря, Гонория понятия не имела, что там секунду назад происходило с ее глазами, и отнюдь не жаждала оставаться объектом столь пристального наблюдения.
        Она посмотрела в окно:
        - Как ты думаешь, дождь утих?
        - Нет, - ответил он, не потрудившись повернуть голову хотя бы на дюйм.
        В самом деле, зачем? Вопрос получился глупым, но ведь Гонория задала его исключительно для того, чтобы сменить тему. А дождь… Дождь по-прежнему беспощадно барабанил по крыше кареты.
        - Давай я отвезу тебя к Ройлам, - любезно предложил Маркус.
        - Нет, спасибо. - Гонория чуть вытянула шею и попыталась сквозь стекло окна, ливень и еще одно стекло, витринное, разглядеть, что творится в лавке мисс Пиластер. Разумеется, она ровным счетом ничего не увидела, зато получила прекрасную возможность под благовидным предлогом не смотреть на Маркуса. - Мне лучше присоединиться к подругам.
        - Ты не голодна? - осведомился он. - Я заезжал в кондитерскую Флиндла и прихватил с собой немного пирожных.
        У нее загорелись глаза.
        - Пирожных?
        Это слово она не столько произнесла, сколько выдохнула. Или даже простонала. Но ничуть не смутилась. Как только речь заходила о сладостях, между нею и Маркусом возникало полнейшее взаимопонимание. Они оба были отъявленными сладкоежками и при виде блюда с пирожными и печеньем частенько теряли самообладание, наперегонки уплетая обожаемые лакомства.
        Дэниел, относившийся к десерту весьма прохладно и наблюдавший эту картину со стороны, неизменно говорил, что они ведут себя «наподобие дичайших дикарей», и каждый раз Маркус в ответ оглушительно хохотал, а Гонория никак не могла понять, в чем причина столь бурного веселья.
        Он наклонился и что-то достал из стоявшей у его ног коробки.
        - Ты по-прежнему неравнодушна к шоколаду?
        - Более чем, - просияла Гонория от избытка чувств.
        И возможно, от предвкушения тоже.
        Он рассмеялся:
        - Помнишь тот праздничный торт? Кухарка приготовила его…
        - Тот самый? До которого добралась собака?
        - Я с трудом удержался от слез.
        - По-моему, я не удержалась.
        - Я успел попробовать маленький кусочек.
        - А я нет, - сокрушенно сказала она. - Но запах был изумительный.
        - О да, - мечтательно протянул он, словно продлевая сладостные воспоминания. - И запах, и вкус.
        - Пса звали Лютик. Знаешь, мне всегда казалось, что этот Лютик пробрался в дом не без помощи Дэниела.
        - Конечно, это Дэниел все подстроил, - согласился Маркус. - Достаточно было взглянуть на его физиономию…
        - Надеюсь, ты поколотил его?
        - Я не оставил на нем живого места, - заверил он.
        Она широко улыбнулась, но все же спросила:
        - Ты преувеличиваешь?
        - Немножко, - с улыбкой ответил он.
        И протянул ей дивное шоколадное пирожное, аппетитно выглядывающее из белоснежной хрустящей обертки. А как оно пахло! Гонория глубоко вдохнула, радостно впитывая божественный аромат.
        Потом посмотрела на Маркуса и опять улыбнулась. Потому что на мгновение почувствовала себя девочкой из недавнего прошлого. Той девочкой, которой принадлежал весь мир, яркий, солнечный, обещающий только счастье. До сих пор она даже не сознавала, как ей не хватает этого ощущения безмятежной легкости, возникающей, когда рядом есть кто-то, кто знает тебя целиком и полностью и с кем можно просто от души посмеяться.
        Не странно ли, что таким человеком оказался именно Маркус?
        Хотя если вдуматься, в этом не было ничего странного.
        Она взяла у него пирожное и застыла в нерешительности.
        - Боюсь, у меня нет никаких предметов сервировки, - смущенно произнес он.
        - Может получиться ужасный беспорядок, - отозвалась Гонория.
        На самом деле это была завуалированная просьба, и понимать ее следовало так:
«Пожалуйста, скажи, что тебе будет только приятно, если я усею крошками всю твою карету».
        И он сказал:
        - Возьму-ка я тоже пирожное. Чтобы ты не чувствовала себя одиноко.
        Гонория подавила улыбку.
        - Очень великодушно с твоей стороны.
        - Долг джентльмена велит мне поступить именно так.
        - Съесть пирожное?
        - Это одна из наименее обременительных составляющих долга джентльмена, - признал он.
        Гонория хихикнула и наконец попробовала шоколадное лакомство.
        - Ох!
        - Вкусно?
        - Божественно. - Она откусила еще кусочек. - Как на небесах. И даже выше.
        Он хмыкнул, а потом открыл рот, раз… другой… И от шедевра кондитерского искусства ничего не осталось.
        Гонория наблюдала за этим стремительным процессом в некотором изумлении. Конечно, пирожное было не слишком большим, но все-таки. Она предпочитала откусывать понемногу, чтобы растянуть удовольствие.
        - Ты всегда так делала, - заметил Маркус. Она подняла глаза:
        - Как?
        - Специально ела свой десерт медленно, чтобы помучить остальных.
        - Мне нравится есть вкусные вещи без спешки. - Она лукаво взглянула на него и пожала плечами. - А мучаешься ты или нет, меня не касается. Это твои трудности.
        - Бессердечная, - проворчал он.
        - С тобой - всегда.
        Он рассмеялся. Опять. Удивительно. Неужели в частной жизни он оставался прежним Маркусом, таким, каким его привыкли видеть в Уиппл-Хилле? Там он был подлинным членом семьи Смайт-Смит и даже принимал участие в их кошмарных домашних спектаклях. Правда, ему неизменно доставалась роль дерева, и Гонорию это страшно забавляло.
        Ей нравился тот Маркус. Она его просто обожала.
        Но в последние годы он словно исчез, а его место занял молчаливый, сумрачный человек - лорд Чаттерис. И это было очень печально. Может быть, даже не столько для нее, сколько для него самого.
        Старательно игнорируя насмешливые взгляды Маркуса, она неторопливо доела свое пирожное, затем милостиво приняла предложенный носовой платок, вытерла руки и, возвратив платок, поблагодарила:
        - Спасибо.
        Он кивнул.
        - Когда ты собираешься…
        Его прервал громкий стук в окно. Гонория посмотрела на маячившую за окном фигуру и различила знакомые цвета на ливрее.
        - Прошу прощения, сэр, - сказал лакей. - Я ищу леди Гонорию.
        - Она здесь.
        - Это… э… - Гонория замялась. Она понятия не имела, как его зовут, но точно знала, что ему было поручено сопровождать компанию юных леди в походе за покупками. - Он служит у Ройлов. - Смущенно взглянув на Маркуса, она встала и пригнулась, чтобы выйти из кареты. - Мне пора. Подруги заждались.
        - Я заеду навестить тебя завтра.
        - Что?! - Гонория так и застыла в позе согбенной старушенции.
        Маркус саркастически приподнял бровь:
        - Уверен, почтенная дама, у которой ты гостишь, не станет возражать.
        Гонория очень живо представила себе, как именно «не станет возражать» миссис Ройл, когда услышит, что ее дом намерен посетить неженатый граф идеального - чуть меньше тридцати - возраста. Потребуются немалые усилия, чтобы убедить ее не устраивать праздничные торжества с парадом.
        - Я убеждена, что тебе окажут чудесный прием.
        - Хорошо. - Он откашлялся. - Мы слишком долго не виделись.
        Гонория посмотрела на него озадаченно. Наверняка он забывал о ее существовании, как только покидал Лондон, где они время от времени случайно встречались в светских гостиных.
        - Рад, что ты в порядке, - отрывисто произнес он.
        Гонория не могла понять, чем ее так поразило это банальное высказывание. Но в нем было что-то необычное.
        Определенно было.
        Убедившись в том, что Гонория в сопровождении лакея Ройлов благополучно добралась до галантерейной лавки и скрылась за дверью, Маркус три раза постучал по стенке экипажа, подавая знак кучеру. Карета тронулась с места.
        Маркус удивился, увидев Гонорию в Кембридже. Не то чтобы он пристально следил за ней, но все-таки ему казалось несколько странным, что она гостит у его ближайших соседей, а он ничего об этом не знает.
        Как и о том, каковы его собственные планы на предстоящий светский сезон. Более того, он даже не приступал к их обдумыванию, и отнюдь не по причине необыкновенной занятости. Нет, он не солгал, когда сказал Гонории, что у него много дел, но к этому следовало бы добавить одну немаловажную деталь - ему попросту не хотелось ехать в столицу. Дела служили скорее поводом, чем причиной, и вовсе не требовали его неотлучного присутствия в Кембриджшире.
        Он терпеть не мог светские сезоны. Ненавидел их. Но раз уж Гонория преисполнилась желанием во что бы то ни стало срочно обзавестись мужем, значит, ему надо поехать в Лондон, проследить за ее действиями и не позволить ей совершить роковую ошибку.
        В конце концов, он дал клятву.
        Дэниел Смайт-Смит был его ближайшим другом. Вернее, единственным. Единственным настоящим другом.
        Множество знакомых - и один настоящий друг.
        Так распорядилась жизнь.
        Но Дэниелу пришлось уехать. Теперь, если его последнее письмо не устарело, он находился где-то в Италии. Надежда на его возвращение оставалась весьма призрачной, покуда в Англии жил и здравствовал обуреваемый жаждой мести маркиз Рамсгейт.
        История, начавшаяся как нелепое недоразумение, обернулась настоящим кошмаром. Маркус убеждал Дэниела не играть в карты с Хью Прентисом. Но нет, Дэниел лишь смеялся. Ему страшно хотелось попробовать свои силы. Прентис всегда выигрывал. Всегда. Он был чертовски способным, этот умник Хью. Математика, физика, история - все давалось ему без труда, даже университетские профессора узнавали от него много нового. Садиться с ним за карточный стол было абсолютно бессмысленно. Он не ловчил, просто раз за разом выигрывал благодаря нечеловеческой памяти и особому устройству мозгов. Мир представлялся ему набором разной сложности схем и формул.
        Во всяком случае, нечто подобное он говорил Маркусу, когда они учились в Итоне. Откровенно говоря, Маркус так до конца и не разобрался в его заумных объяснениях, хотя считался вторым лучшим учеником по математике. Но Хью… Он был вне конкуренции.
        Трезвомыслящий человек никогда не стал бы играть в карты с Хью Прентисом, но в тот вечер Дэниел мыслил отнюдь не трезво. Он прибыл в компанию прямо из постели некой девицы, хорошенько выпил, сел напротив Хью и…
        Выиграл.
        Даже Маркус не мог в это поверить.
        Не то чтобы он заподозрил Дэниела в нечестности. Никто не заподозрил Дэниела в нечестности. Все его любили. Все ему доверяли. И одновременно все знали, что у Хью Прентиса выиграть невозможно.
        А Хью был пьян. И Дэниел был пьян. И все вокруг были пьяны. Поэтому когда Хью опрокинул карточный стол и обвинил Дэниела в мошенничестве, в комнате поднялся жуткий гвалт, и остановить это безумие было некому.
        Маркус и по сей день не знал, что в точности было сказано, но через несколько минут стало ясно - Дэниел Смайт-Смит и Хью Прентис встречаются на рассвете. Дуэль на пистолетах.
        Оставалось надеяться, что к назначенному часу противники протрезвеют и осознают собственный идиотизм.
        Хью стрелял первым, его пуля слегка задела левое плечо Дэниела. Все возмущенно ахнули - выстрел в воздух был бы куда более уместным. А тем временем Дэниел поднял правую руку и выстрелил в ответ.
        Тысяча чертей! Он никогда не отличался особой меткостью, но на сей раз не промахнулся и ранил Хью в бедро. Кровь била фонтаном. Маркуса мутило при одном воспоминании об этом. Хирург крикнул, что пуля, вероятно, пробила артерию, ничем иным нельзя объяснить столь сильное кровотечение. Трое суток Хью находился между жизнью и смертью, и никто особенно не задумывался о его раздробленном суставе.
        Хью выжил и даже понемногу ходил, но только опираясь на трость. А его отец - чрезвычайно влиятельный и чрезвычайно свирепый маркиз Рамсгейт - поклялся отомстить. В результате Дэниелу пришлось бежать в Италию.
        В порту, перед самым отплытием корабля, в последнюю минуту перед разлукой он торопливо попросил:
        - Присмотри за Гонорией, хорошо? Не дай ей выйти замуж за какого-нибудь кретина.
        Разумеется, Маркус согласился. Разве он мог ответить по-другому? Но он никогда не рассказывал Гонории про обещание, данное ее брату. Это только осложнило бы дело. Ему и без того хватало хлопот. Если бы она узнала, что он приставлен к ней в качестве опекуна, то неизбежно пришла бы в ярость и стала бы действовать ему назло.
        Непременно. Он в этом не сомневался.
        Не потому, что Гонория отличалась особенным своенравием. В общем и целом она была вполне разумной девушкой. Однако даже самые разумные существа женского пола отчего-то считают своим долгом перечить всякому, кого заподозрят в попытках ими командовать.
        Он наблюдал за ней издали и без лишнего шума, ненавязчиво отвадил одного-двух претендентов.
        Или трех.
        Ну может быть, четырех.
        Он дал слово Дэниелу.
        А Маркус Холройд был не из тех, кто нарушает свое слово.
        Глава 2
        - Когда он приедет?
        - Я не знаю, - ответила Гонория и вежливо улыбнулась, хотя юные леди, собравшиеся в серебристо-зеленой гостиной дома Ройлов, задавали этот вопрос уже в седьмой раз.
        Вчерашняя встреча с Маркусом была всесторонне обсуждена, препарирована и проанализирована, а леди Сара Плейнсуорт, кузина и одна из ближайших подруг Гонории, даже попыталась увековечить событие в поэтической форме.
        - Его явление настало, - нараспев продекламировала Сара. - Когда вода с небес стекала.
        Гонория чуть не поперхнулась чаем.
        - А героиня утопала…
        Сесили Ройл, прикрывая чашкой лукавую улыбку, поинтересовалась:
        - Может быть, пока не поздно, перейдешь на белый стих?
        - …бедняжка мучилась, страдала…
        - Я действительно мерзла, - вставила Гонория.
        Айрис Смайт-Смит, еще одна кузина Гонории, со свойственным ей холодным спокойствием заявила:
        - Сейчас я мучаюсь и страдаю. Особенно мои уши.
        Гонория строгим взглядом призвала Айрис быть повежливее, но та лишь пожала плечами.
        - …В бессилии изнемогала…
        - Неправда! - запротестовала Гонория.
        - Не надо спорить с гением, - сладко произнесла Айрис.
        - …Спасения страстно алкала…
        - Чем дальше, тем хуже, - вздохнула Гонория.
        - А мне это начинает нравиться, - заметила Сесили.
        - …Мысленно тихо стонала… Гонория фыркнула:
        - Право, довольно!
        - По-моему, она прямо-таки творит чудеса, - сообщила Айрис, - учитывая сложность выбранной стихотворной формы.
        Она посмотрела на внезапно замолчавшую Сару и выжидательно склонила голову набок. Гонория и Сесили сделали то же самое.
        Рот Сары был открыт, левая рука - торжественно вытянута вперед, но с рифмами явно вышла заминка.
        - Скакала? - предложила Сесили. - Толкала?
        - Рассудок теряла? - решила помочь Айрис.
        - Я его неизбежно потеряю, - язвительно откликнулась Гонория, - если послушаю вас еще немного.
        Сара рассмеялась и уселась на диван.
        - Граф Чаттерис, - вымолвила она со вздохом. - Никогда тебя не прощу! Почему ты не представила меня ему в прошлом году?
        - Я тебя представила! - возразила Гонория.
        - Ну значит, тебе следовало сделать это дважды, - не растерялась Сара. - Для верности. Кажется, за весь сезон он сказал мне пару слов, не больше.
        - Мне тоже, - ответила Гонория.
        Сара наклонила голову и недоверчиво приподняла брови.
        - Он не особенно общителен, - пояснила Гонория.
        - Зато очень красив, - подала голос Сесили.
        - Ты так думаешь? - откликнулась Сара. - Я нахожу его слишком мрачным и задумчивым.
        - Мрачная задумчивость делает мужчину красивым, - твердо произнесла Сесили, не дожидаясь, пока Гонория выскажет свое мнение.
        - Боже, я очутилась в скверном романе, - объявила Айрис, ни к кому конкретно не обращаясь.
        - Однако ты так и не ответила. - Сара посмотрела на Гонорию. - Когда он приедет?
        - Я не знаю, - в восьмой раз повторила Гонория. - Он не сказал.
        - Невежливо, - прокомментировала Сесили, потянувшись за печеньем.
        - Он всегда такой, - слегка пожала плечами Гонория.
        - Самое интересное, - пробормотала Сесили, - что тебе хорошо известно, какой он
«всегда».
        - Они знают друг друга десятки лет, - сказала Сара. - Века.
        - Сара…
        Гонория любила кузину. Даже очень. Но порой ей приходилось напоминать себе об этом.
        Сара лукаво улыбнулась и озорно сверкнула темными глазами:
        - Раньше он называл ее Букашкой.
        - Сара! - возмутилась Гонория. Она совершенно не желала придавать широкой огласке тот факт, что человек, носящий титул графа, некогда обнаруживал в ней сходство с насекомым. - Мне было семь лет.
        - А ему сколько? - спросила Айрис. Гонория на секунду задумалась.
        - Очевидно, тринадцать.
        - Тогда все ясно. - Сесили пренебрежительно махнула рукой. - Мальчишки - настоящие чудовища.
        Гонория молча кивнула. У Сесили семь младших братьев. Ей виднее.
        - И все же, - таинственно начала Сесили, - ваша неожиданная встреча представляется мне совершенно поразительной.
        - Редкостная случайность, - согласилась Сара.
        - Как будто он тайно следил за тобой, - добавила Сесили, наклоняясь вперед и все шире распахивая глаза.
        - Какая чепуха, - отозвалась Гонория.
        - Да, конечно, - спохватилась Сесили и бодро перешла на нормальный деловитый тон: - Разумеется, ничего подобного не было. Просто может показаться, что это так.
        - Он живет неподалеку, - сказала Гонория, неопределенно махнув рукой в произвольном направлении.
        Она вообще плохо ориентировалась на местности и не смогла бы показать, где север, даже если бы от этого зависела ее жизнь. К тому же откуда ей было знать, с какой стороны от Кембриджа находится Фензмор и как до него добраться.
        - Его земли примыкают к нашим, - сказала Сесили.
        - Вот как? - тотчас откликнулась Сара. С огромным интересом.
        - Вернее, они окружают наши, - хихикнула Сесили. - Этому человеку принадлежит половина Северного Кембриджшира. Полагаю, его владения граничат с Брикстеном на севере, на юге и на западе.
        - А на востоке? - осведомилась Айрис. И специально для Гонории добавила: - По-моему, этот вопрос напрашивается сам собой.
        - Скорее всего… - Сесили немного поразмыслила: - Да, на юге тоже его земли. Можно двинуться на юго-восток, там есть небольшой просвет, но он ведет к дому викария, так что какой смысл?
        - Поместье далеко от города? - спросила Сара.
        - Брикстен?
        - Нет, - нетерпеливо отрезала Сара. - Фензмор.
        - Да нет, не слишком далеко. До нас двадцать миль, значит, до него немногим больше. - Сесили вновь ненадолго задумалась. - Очевидно, он содержит городской особняк в Кембридже, но я не уверена.
        Ройлы, как истинные приверженцы традиций Восточной Англии, держали дом в столице графства, несмотря на близость загородного поместья. А в Лондоне арендовали жилье только на время светского сезона.
        - Надо ехать, - неожиданно произнесла Сара. - В конце недели.
        - Ехать? - переспросила Айрис. - Куда?
        - В поместье? - сообразила Сесили.
        - Да! - воодушевленно провозгласила Сара. - Наши семьи не станут возражать, ведь мы задержимся всего на несколько дней. - Она повернулась к Сесили: - Твоя матушка может устроить небольшой загородный прием. Мы пригласим студентов из университета. Они будут только рады сменить обстановку и немного отдохнуть от учебы.
        - Я слышала, что в университете очень плохо кормят, - довела до общего сведения Айрис.
        - Любопытная идея, - задумчиво произнесла Сесили.
        - Плодотворная идея, - твердо заявила Сара. - Иди и поговори со своей матерью. Сейчас, пока лорд Чаттерис еще не прибыл.
        Гонория вздрогнула:
        - Вы же не станете приглашать его, правда?
        Она с удовольствием повидалась с ним вчера, но меньше всего на свете желала оказаться в его обществе на загородном приеме. Если он будет среди гостей, ей придется распрощаться с надеждой привлечь внимание какого-нибудь молодого джентльмена. Стоит Маркусу заметить в ее поведении что-то предосудительное (с его точки зрения), как он немедленно начинает сверлить ее сумрачным взглядом, от которого вянет все живое в радиусе нескольких футов.
        Мысль о том, что он может не найти в ее поведении ничего предосудительного, даже не приходила ей в голову.
        - Конечно, нет. - Сара с некоторым раздражением повернулась к Гонории: - С какой стати ему на два дня переселяться к соседям, когда до его собственной постели рукой подать? Но почему бы не предложить ему навестить нас? Вдруг у него возникнет желание приехать к ужину или поохотиться, пострелять вместе с остальными.
        Гонория могла только гадать, на какой минуте общения с ее щебечущими подругами у Маркуса «возникнет желание пострелять» именно в них.
        Между тем Сара продолжила:
        - Вот и прекрасно. Молодые джентльмены скорее примут наше приглашение, если узнают, что будет лорд Чаттерис. Им захочется произвести на него хорошее впечатление. Он очень влиятельная фигура, знаете ли.
        - Кажется, минуту назад кто-то говорил, что не собирается его приглашать, - напомнила Гонория.
        - Я и не собираюсь. То есть, - Сара посмотрела на Сесили, вероятно вспомнив о том, что приглашение должно исходить от матери подруги, - мы не собираемся. Но никто не мешает нам распустить слух о том, что он собирается побывать на приеме.
        - Уверена, он это оценит, - сухо сказала Гонория, хотя, похоже, ее никто не слушал.
        - Кого мы пригласим? - спросила Сара, не обратив ни малейшего внимания на слова Гонории. - Джентльменов должно быть четверо.
        - Но вместе с лордом Чаттерисом их будет пятеро, - резонно заметила Сесили. - Получается, что джентльмены окажутся в большинстве.
        - Тем лучше для нас, - твердо заявила Сара. - Не можем же мы пригласить троих. Тогда в отсутствие графа кто-то из нас останется без пары.
        Гонория вздохнула. У ее кузины была бульдожья хватка. Если Сара что-то вбила себе в голову, спорить бесполезно.
        - Я поговорю с мамой. Нам нужно действовать без промедления, - сказала Сесили и, словно облако шелестящего розового муслина, вылетела из гостиной.
        Гонория с надеждой повернулась к Айрис. Быть может, хотя бы младшая кузина сохранила рассудок посреди этого безумия?
        Но Айрис только пожала плечами:
        - Не такая уж плохая идея.
        - Мы для того и приехали в Кембридж, - напомнила Сара. - Чтобы поближе познакомиться с джентльменами.
        Так оно и было. Конечно, миссис Ройл нравилось говорить о приобщении юных леди к культуре и образованию, но факт оставался фактом - они прибыли, чтобы
«приобщиться» к мужскому обществу. Ведь та же миссис Ройл, обсуждая свой план с матерью Гонории, быстро забыла о лекциях и перешла к горьким сетованиям. Ее совершенно не удовлетворял существующий порядок вещей. Почему в начале сезона молодые джентльмены остаются в Оксфорде и Кембридже, когда им надлежало бы находиться в Лондоне и ухаживать за барышнями?
        С целью расширения круга знакомств миссис Ройл запланировала званый ужин, но загородный прием мог оказаться гораздо эффективнее.
        Лучше всего заманить джентльменов туда, откуда они не смогут сбежать.
        Раз так, значит, Гонории оставалось только написать письмо матери и задержаться в Кембридже еще на несколько дней. Ей страшно не нравилась идея использовать Маркуса в качестве приманки для остальных гостей, но она просто-напросто не могла упустить шанс устроить свое будущее. Конечно, студенты университета - ровесники Гонории и ее подруг - были слишком молоды, однако это не имело значения. В конце концов, если они не созрели для женитьбы, у них наверняка есть старшие братья. Или кузены. Или друзья.
        Гонория вздохнула. Все это выглядело крайне неромантично и расчетливо, но тут уж ничего не поделаешь.
        - Грегори Бриджертон, - объявила Сара, победно сияя глазами. - Подходит по всем статьям. Превосходные семейные связи. Одна из его сестер замужем за герцогом, а другая - за графом. Кроме того, в этом году он оканчивает университет, следовательно, скоро сможет свободно жениться.
        Гонория без труда вспомнила мистера Бриджертона. Он несколько раз сопровождал свою мать (очевидно, не по доброй воле) на печально знаменитые выступления музыкального квартета барышень Смайт-Смит.
        Гонория поморщилась. Пресловутое ежегодное действо никак не способствовало знакомству с джентльменами. Ну разве что с глухими. Кто именно заложил основы семейной традиции - история умалчивает, однако в 1807 году от Рождества Христова четыре кузины Смайт-Смит поднялись на сцену и на глазах у изумленной публики жестоко надругались над ни в чем не повинной мелодией. Почему они (или, скорее, их матери) сочли нужным повторить кошмарную экзекуцию на следующий год, Гонория понять не могла. Так или иначе, они это сделали. А потом еще раз, и еще… Снова и снова, из года в год.
        Дело не ограничилось одним поколением. Каждую девочку, родившуюся в семействе Смайт-Смит, с малолетства приучали к музыкальному инструменту и внушали, что она обязана, когда настанет черед, занять свое место в квартете. И не покидать это место, пока не обзаведется законным супругом. Неплохой стимул для раннего замужества… Во всяком случае, по мнению Гонории.
        Но как ни странно, большая часть обширного семейства, кажется, пребывала в полном неведении относительно того, насколько ужасно они играли. Кузина Виола состояла в квартете шесть лет и до сих пор тосковала по тем временам. Полгода назад, когда Виола выходила замуж, Гонория всерьез опасалась, что она покинет жениха у алтаря единственно из желания сохранить за собой партию первой скрипки.
        Уму непостижимо.
        Гонория и Сара впервые приняли участие в концерте год назад. Гонория играла на скрипке, а Сара - на фортепиано. Бедняжка Сара так до конца и не оправилась от полученной душевной травмы. Она обладала некоторой музыкальностью и вполне сносно справилась со своей партией. Во всяком случае, Гонории так говорили. А уж как оно было на самом деле, она судить не могла. Вой скрипок и ропот аудитории заглушали звуки фортепиано.
        Сара поклялась больше никогда не играть с кузинами, но Гонория отнеслась к проблеме более философски. В сущности, музыкальные выступления не слишком угнетали ее. Она относилась к ним как к неизбежному злу и даже находила немного забавными. В конце концов, такова семейная традиция, а для Гонории не было ничего важнее семьи. Ничего на свете.
        Однако сейчас она всерьез занялась поисками мужа. А взять ее в жены мог только джентльмен с отдавленными медведем ушами. Или с отменным чувством юмора.
        Грегори Бриджертон казался ей очень подходящим кандидатом. Гонория понятия не имела, встречался ли он с вышеупомянутым медведем, но всего двумя днями раньше сама случайно встретилась с Грегори во время прогулки по городу и с восхищением отметила про себя, какая у него чудесная улыбка.
        Очень приятный молодой человек. Удивительно дружелюбный и общительный… Он отлично вписался бы в круг ее домочадцев. Не сейчас, а в прежние времена, когда они собирались в Уиппл-Хилле - шумные, говорливые, всегда готовые посмеяться.
        Кстати, он действительно происходил из весьма многочисленного семейства, седьмой из восьми детей. А Гонория - шестая из шести. Они оба младшие, а значит, легко найдут общий язык.
        Грегори Бриджертон. Хм…
        И как это она не подумала о нем раньше?
        Гонория Бриджертон.
        Уинифред Бриджертон. (Гонория всегда хотела назвать своего ребенка этим именем и полагала вполне разумным проверить, хорошо ли оно сочетается с фамилией.)
        Мистер Грегори и леди Гоно…
        - Гонория? Гонория! Она растерянно моргнула. Сара взирала на нее с нескрываемым раздражением:
        - Грегори Бриджертон. Твое мнение?
        - Э-э, полагаю, это было бы очень мило, - ответила Гонория в самой что ни на есть скромной манере.
        - Кто еще? - Сара встала с дивана. - Мне нужно составить список.
        - Из четырех имен? - не удержалась Гонория.
        - Ты настроена чрезвычайно решительно, - добавила Айрис.
        - Иначе ничего не получится, - сверкнув глазами, отрезала Сара.
        - Неужели ты и впрямь рассчитываешь найти жениха и обвенчаться с ним в ближайшие две недели? - поинтересовалась Гонория.
        - Не понимаю, о чем ты, - холодно промолвила Сара.
        Гонория взглянула на открытую дверь и, убедившись в том, что в холле никого нет, вновь посмотрела на Сару:
        - Мы здесь втроем, без посторонних.
        - А помолвка освобождает от обязанности участвовать в музыкальном представлении? - осведомилась Айрис.
        - Нет, - ответила Гонория.
        - Да, - твердо произнесла Сара.
        - Нет, не освобождает, - повторила Гонория.
        Айрис вздохнула.
        - Тебе не на что жаловаться! - Сара повернулась к ней, сощурив глаза. - Ты не играла в прошлом году.
        - И не устаю этому радоваться, - сообщила Айрис, которой предстояло в наступающем сезоне занять освободившееся место виолончелистки.
        - Ты хочешь выйти замуж не меньше, чем я, - обратилась Сара к Гонории.
        - Но не в ближайшие две недели! И не для того, - она немного сбавила тон, - чтобы любой ценой покинуть квартет.
        - Я не говорила, что готова обвенчаться с первым встречным, - оскорбилась Сара. - Но если, допустим, лорд Чаттерис вдруг до безумия влюбится в меня…
        - Исключено, - с излишней прямотой ляпнула Гонория. - Он ни в кого не влюбится до безумия. Поверь мне.
        - Пути любви неисповедимы, - сказала Сара скорее с надеждой, чем с уверенностью.
        - Даже если Маркус влюбится в тебя, что представляется мне весьма сомнительным, хотя дело вовсе не в тебе, просто он не из тех, кто быстро влюбляется. - Гонория остановилась, пытаясь припомнить, с чего началось предложение, чтобы понять, закончилось ли оно.
        Сара скрестила руки на груди:
        - В этом потоке оскорблений заключалось какое-нибудь рациональное зерно?
        Гонория хмыкнула:
        - Я имела в виду, что даже если Маркус в кого-нибудь влюбится, то никак не вдруг, а в самой упорядоченной, заурядной манере.
        - А бывает ли любовь заурядной? - вопросила Айрис.
        После столь глубокого философского вопроса в гостиной воцарилась тишина. Правда, всего на одно мгновение.
        А затем Гонория снова повернулась к Саре и продолжила:
        - Маркус ни в коем случае не станет торопить события и скоропалительно жениться. Он ненавидит привлекать к себе внимание. Ненавидит, - веско повторила она. - Он определенно не спасет тебя от участия в музыкальном вечере.
        Сара на несколько секунд застыла в напряженном молчании, потом вздохнула и понуро опустила плечи.
        - Может быть, Грегори Бриджертон? - уныло произнесла она. - Кажется, с виду он немного похож на романтика.
        - Думаешь, этого «немного» хватит для побега? - полюбопытствовала Айрис.
        - Никто никуда не убежит! - воскликнула Гонория. - Все в следующем месяце будут выступать на музыкальном вечере.
        Сара и Айрис изумленно воззрились на нее - если не с ужасом, то с откровенным страхом.
        - Ну, не все, а мы, - пробормотала Гонория. - Вы и я. Это наш долг.
        - Наш долг, - повторила Сара. - Играть так, что уши вянут?
        - Да, - серьезно сказала Гонория. Айрис расхохоталась.
        - Это не смешно, - возмутилась Сара. Айрис вытерла глаза.
        - О нет, напротив.
        - Ты убедишься в моей правоте, - предупредила Сара, - когда поучаствуешь в концерте.
        - Вот я и тороплюсь посмеяться сейчас, пока не поздно, - отозвалась Айрис.
        - А я по-прежнему считаю, что нам надо организовать загородный прием.
        - Согласна, - коротко сказала Гонория и, заметив недоверчивый взгляд Сары, добавила: - Только не стоит рассматривать его как средство спасения от музыкального вечера. Такой план кажется мне слишком амбициозным.
        На самом деле она находила его не амбициозным, а глупым, но желала обойтись без резкостей.
        Сара села за бюро и приготовилась писать.
        - Итак, мистер Бриджертон нам подходит? Гонория переглянулась с Айрис, и они обе кивнули.
        - Кто еще? - спросила Сара.
        - Может быть, нам стоит дождаться Сесили? - предложила Айрис.
        - Невилл Бербрук, - уверенно произнесла Сара. - Он родственник мистера Бриджертона.
        - Разве? - усомнилась Гонория.
        Конечно, Бриджертоны - обширное семейство с разветвленными родственными связями, но когда же это они успели породниться с Бербруками?
        - Сестра жены брата мистера Бриджертона замужем за братом мистера Бербрука.
        Этот пассаж прямо-таки напрашивался на саркастические комментарии, но Сара отбарабанила его с такой немыслимой скоростью, что ошеломленная Гонория только растерянно моргнула.
        Однако Айрис сохранила хладнокровие:
        - Таким образом, они приходятся друг другу… случайными знакомыми?
        - Кузенами, - ответила Сара, метнув на Айрис сердитый взгляд. - Братьями. Со стороны братьев.
        - Все люди братья? - промурлыкала Айрис.
        Сара повернулась к Гонории:
        - Заставь ее замолчать.
        Гонория рассмеялась, Айрис тоже, и в конце концов Сара не выдержала и присоединилась к ним.
        Гонория встала и порывисто обняла Сару:
        - Все будет хорошо, вот увидишь.
        Сара смущенно улыбнулась и хотела что-то сказать, но тут в дверях появилась Сесили, а следом за ней и ее мать.
        - Маме нравится наша идея, - объявила Сесили.
        - Именно так, - подтвердила миссис Ройл и, в мгновение ока преодолев расстояние, отделявшее ее от бюро, уселась в предусмотрительно освобожденное Сарой кресло.
        Гонория с интересом наблюдала за хозяйкой дома. Миссис Ройл обладала вполне умеренной (чтобы не сказать заурядной) внешностью: умеренный рост, умеренная полнота, умеренно-темные волосы, умеренно-карие глаза… Даже платье на ней было умеренного, лиловатого оттенка, с умеренно широкой оборкой, украшавшей подол.
        Но вот настал решительный момент, и ее облик совершенно преобразился. Она походила на полководца перед судьбоносным сражением, и при взгляде на ее лицо каждому становилось ясно - пленным пощады не будет.
        - Превосходно, - сказала миссис Ройл и слегка сдвинула брови. - Не понимаю, почему я не подумала об этом раньше. Надо немедленно приниматься за работу. Сегодня днем я пошлю кого-нибудь в Лондон. Необходимо уведомить ваших родителей, иначе они будут волноваться. - Она повернулась к Гонории: - Сесили говорит, что вы можете обеспечить присутствие лорда Чаттериса.
        - Нет, - встревожилась Гонория. - Конечно, я могу попробовать, но…
        - Попробуйте хорошенько, - деловито распорядилась миссис Ройл. - Это задание для вас, а мы займемся всем остальным. Кстати, когда он приедет?
        - Понятия не имею, - ответила Гонория. В который раз? А бог его знает! Она уже сбилась со счету. - Он не сказал.
        - Может быть, он забыл?
        - Забывчивость не в его натуре, - заверила Гонория.
        - Да, он производит впечатление серьезного человека, - пробормотала миссис Ройл. - И тем не менее от мужчин можно ожидать чего угодно. Они лишены тонкости чувств и относятся к процессу ухаживания куда более поверхностно, чем мы, женщины.
        Вот тут Гонория уже не просто встревожилась, а впала в полноценную панику. Боже милостивый, если миссис Ройл вознамерилась соединить Маркуса и…
        - Он не ухаживает за мной, - поспешно возразила она.
        Миссис Ройл явно не торопилась ей верить.
        - Ничего подобного, клянусь.
        Миссис Ройл перевела пристальный взгляд на Сару.
        Та мгновенно выпрямила спину и, словно подчиняясь молчаливому приказу, присоединилась к разговору:
        - По-видимому, это правда. Они относятся друг к другу скорее как брат и сестра.
        - Так оно и есть, - подтвердила Гонория. - Он был ближайшим другом моего брата.
        Упоминание о Дэниеле было встречено гробовым молчанием. Гонория не знала, чем оно вызвано - сочувствием к ней, неловкостью или горьким сожалением о том, что потерян для нынешнего поколения светских дебютанток такой выгодный жених.
        - Ладно, - наконец встрепенулась миссис Ройл. - В любом случае постарайтесь. Мы на вас очень надеемся.
        - Ой! - вскрикнула Сесили, отшатываясь от окна. - По-моему, он приехал.
        Сара вскочила на ноги и принялась разглаживать на юбке несуществующие складки.
        - Ты уверена?
        - О да, - восторженно выдохнула Сесили. - Бог ты мой, какая великолепная карета.
        В ожидании гостя все замерли, а миссис Ройл, кажется, и вовсе перестала дышать.
        Айрис наклонилась и прошептала Гонории на ухо:
        - Представь, как глупо мы будем выглядеть, если это не он.
        Гонория, сдерживая смех, слегка наступила на ногу младшей кузине.
        Айрис только усмехнулась.
        И вот раздался долгожданный стук в дверь, затем тихий скрип…
        - Выпрямись, - прошипела миссис Ройл, обращаясь к Сесили, и с некоторым опозданием добавила: - Вы все тоже.
        В дверях появился дворецкий - один, как перст! - и объявил:
        - Лорд Чаттерис приносит свои извинения.
        Барышни, а с ними и миссис Ройл, разом сникли.
        Сдулись, словно каждую из них проткнули булавкой и выпустили весь воздух.
        - Он прислал письмо, - сообщил дворецкий, но, когда миссис Ройл протянула руку, уточнил: - Оно адресовано леди Гонории.
        Все взоры тотчас устремились на Гонорию, и ей пришлось изрядно постараться, чтобы ничем не выдать своего облегчения.
        - Спасибо, - поблагодарила она, забирая у дворецкого сложенный лист бумаги.
        - Что там написано? - У Сары не хватило терпения дождаться, когда Гонория хотя бы сломает печать.
        - Одну минуту, - пробормотала Гонория, отойдя к окну, с тем чтобы иметь возможность прочитать письмо Маркуса в относительно приватной обстановке. - Ничего особенного, - сообщила она, ознакомившись с тремя короткими предложениями. - Непредвиденные обстоятельства требуют его присутствия в поместье, и он не может сегодня приехать с визитом.
        - И все? - подозрительно поинтересовалась миссис Ройл.
        - Он не из тех, кто вдается в пространные объяснения, - сказала Гонория.
        - Сильные мужчины не объясняют свои поступки, - торжественно провозгласила Сесили.
        Некоторое время все молча обдумывали эту сентенцию, а потом Гонория нарочито веселым голосом поведала:
        - Он желает нам всего наилучшего.
        - Но не желает удостоить нас своим присутствием, - проворчала миссис Ройл.
        Вопрос о загородном приеме явно повис в воздухе, и юные леди быстро переглянулись между собой, решая, кто именно задаст его вслух. Наконец все взгляды сосредоточились на Сесили. Только она могла проявить инициативу, со стороны прочих это выглядело бы весьма невежливо.
        - Как мы поступим с поездкой в Брикстен? - спросила Сесили, но миссис Ройл пребывала в глубокой задумчивости. Глаза ее были прищурены, губы - плотно сжаты. Сесили выразительно кашлянула и чуть повысила голос: - Мама?
        - Идея по-прежнему хороша, и мы не оставим ее, - неожиданно громко и напористо произнесла миссис Ройл, слегка оглушив Гонорию.
        - Значит, мы приглашаем студентов? - обрадовалась Сесили.
        - Я думала о Грегори Бриджертоне, - с готовностью вставила Сара, - и о Невилле Бербруке.
        - Прекрасный выбор. Оба принадлежат к достойным семействам. - Миссис Ройл промаршировала обратно к бюро, достала несколько листов кремовой веленевой бумаги
[[3] Веленевая бумага - плотная глянцевая бумага высшего качества.] и быстро пересчитала их. - Я сию же минуту напишу приглашения. Все, кроме одного. - Она взяла верхний лист из стопки и протянула его Гонории.
        - Прошу прощения? - Гонория сделала удивленное лицо, хотя отлично поняла, что имела в виду миссис Ройл. Просто не хотела признавать это.
        - Вы пригласите лорда Чаттериса. Как мы планировали. Не на весь прием, только на один день. На субботу или на воскресенье, когда ему будет угодно.
        - Мама, ты не находишь, что предложение должно исходить от тебя? - засомневалась Сесили.
        - Нет, лучше от леди Гонории, - заявила миссис Ройл. - Ему будет куда труднее отказаться, ведь их связывают давние дружеские отношения. - Она шагнула вперед и вручила-таки бумагу Гонории, после чего добавила: - Разумеется, мы с ним добрые соседи, не думайте, что это не так.
        - Да, конечно, - пробормотала Гонория. Ей больше нечего было сказать. И делать - тоже нечего. Она печально взглянула на веленевый лист. Но тут ей неожиданно улыбнулась удача. Миссис Ройл расположилась за бюро, следовательно, у Гонории просто не оставалось иного выхода, как удалиться в свою комнату и написать приглашение там.
        Таким образом, никто, кроме Гонории - и Маркуса, разумеется, - не узнал, что в ее послании говорилось:

«Маркус!
        Миссис Ройл поручила мне пригласить тебя в Брикстен на ближайшую субботу или воскресенье. Она планирует небольшой домашний прием с участием четырех известных тебе девиц и четверых молодых джентльменов из университета. Умоляю, не соглашайся. Ты там замучаешься, а значит, и я тоже замучаюсь, потому что меня будут беспокоить твои мучения.
        С искренней преданностью и проч.
        Гонория».
        Иной джентльмен, очевидно, счел бы такое «приглашение» вызовом и немедленно принял бы его. Но Маркус - нет. В нем Гонория не сомневалась. Он мог быть каким угодно - высокомерным, мрачным, суровым, - но только не мелочным. Маркус не пожелает терпеть неудобства единственно ради того, чтобы доставить ей неприятности.
        Да, иногда он отравлял ее существование, однако, в сущности, был хорошим человеком. К тому же здравомыслящим. Ему не составит труда понять, что прием у миссис Ройл относится к тем мероприятиям, которых он на дух не переносит. Он и в Лондон-то ездил неизвестно зачем, ему там явно было смертельно скучно.
        Гонория собственноручно запечатала письмо и, спустившись вниз, отдала его лакею для доставки по назначению.
        Ответ Маркуса, полученный через несколько часов, был адресован миссис Ройл.
        - Что там? - Сесили, едва дыша от волнения, устремилась к матери. Айрис тоже проявила изрядную заинтересованность и попыталась заглянуть Сесили через плечо.
        Гонория держалась чуть поодаль и спокойно ждала. Она знала, что там.
        Миссис Ройл сломала печать, развернула письмо и быстро пробежала его глазами.
        - Он шлет свои сожаления, - произнесла она без всякого выражения.
        Сесили и Сара разочарованно ахнули. Миссис Ройл посмотрела на Гонорию, изо всех сил изображавшую удивление и расстройство.
        - Мадам, я очень старалась. Думаю, лорд Чаттерис просто предпочел уединение. Он действительно ужасно необщителен.
        - Что верно, то верно, - пробурчала миссис Ройл. - Помнится, в прошлом сезоне я видела его танцующим на балах раза три, не больше. А между тем многие барышни простаивали без партнеров. Это было откровенно неучтиво с его стороны.
        - Хотя он хороший танцор, - заметила Сесили.
        Все дружно посмотрели на нее.
        - Ну да, - подтвердила она, слегка удивившись тому, что к ее словам отнеслись с таким вниманием. - Он танцевал со мной на мотрамском балу. - Она оглядела подруг, словно оправдываясь: - Он пригласил меня из вежливости. В конце концов, мы соседи.
        Гонория кивнула. Маркус правда хорошо танцевал. Во всяком случае, лучше, чем она сама, это уж точно. Ей никак не удавалось разобраться в хитросплетениях ритмических рисунков. Сара тысячу раз пыталась объяснить, чем вальс отличается от других танцев, но Гонория совершенно не улавливала разницы между трехдольным размером и всякими там двухдольными и четырехдольными.
        - Не будем отчаиваться, - громко сказала миссис Ройл, прижав руку к сердцу. - Два джентльмена из четырех уже приняли приглашение, и я убеждена, что остальные ответят согласием завтра утром.
        Однако чуть позже, перед отходом ко сну, когда Гонория собиралась подняться к себе в комнату, миссис Ройл отозвала ее в сторону и тихо спросила:
        - Как вы думаете, лорд Чаттерис может изменить свое решение?
        Гонория опустила глаза:
        - Боюсь, что нет, мэм.
        Миссис Ройл покачала головой и с досадой прищелкнула языком.
        - Какая жалость! Он был бы украшением моего приема. Ну, ничего не поделаешь. Спокойной ночи, дорогая. Приятных сновидений.
        В двадцати милях к северу Маркус, сидя в своем кабинете с бокалом горячего сидра, размышлял над письмом Гонории. Это послание чрезвычайно развеселило его, что, очевидно, и входило в ее намерения. Конечно, в первую очередь она стремилась удержать Маркуса от посещения приема миссис Ройл, но наверняка понимала, что рассмешит его.
        Он перечитал письмо и вновь улыбнулся. Шедевр эпистолярного жанра. Только Гонория способна совместить приглашение с горячими мольбами ответить на него отказом.
        Минувшим днем Маркус с удовольствием повидался с Гонорией. Они так давно не встречались. Случайные пересечения в Лондоне он в расчет не принимал. Суета светских салонов не выдерживала никакого сравнения с непринужденной атмосферой, царившей в семействе Смайт-Смитов в те времена, когда он был частым гостем в Уиппл-Хилле. В Лондоне Маркус либо отбивался от настырных мамаш (каждая из которых была твердо уверена, что именно ее дочь должна стать графиней Чаттерис), либо пытался присмотреть за Гонорией. Либо делал и то и другое одновременно.
        Слава Богу, его хотя бы не заподозрили в том, что он сам имеет на нее виды. А могли бы. Он не только следил за ней, но и постоянно вмешивался в ее дела. Правда, весьма осторожно, но все-таки… В прошлом году он отвадил от нее четверых джентльменов - двое охотились за приданым, третий имел склонность к жестокости, а последний был просто напыщенным старым ослом. Очевидно, у Гонории достало бы здравого смысла, чтобы отказать последнему, но жестокий искусно маскировался, а охотники за приданым, по слухам, отличались незаурядным обаянием.
        Ничего удивительного, если учесть род их деятельности.
        Теперь Гонория, вероятно, заинтересовалась одним из джентльменов, приглашенных на прием к миссис Ройл, и не желала, чтобы Маркус разрушил ее планы. Впрочем, он никак не стремился попасть в Брикстен, и тут их желания полностью совпадали.
        Однако ему нужно знать, на кого она нацелилась. Если это кто-то незнакомый, потребуется навести справки. Оставалось лишь раздобыть список гостей, но такие сведения можно с легкостью получить от прислуги.
        А потом, если позволит погода, он может прокатиться верхом. Или, к примеру, совершить пешую прогулку. По той извилистой тропинке в лесу, что то и дело пересекает границу между Фензмором и Брикстеном. Он не мог припомнить, когда ходил по ней последний раз. Возмутительная безответственность, ей-богу! Землевладелец обязан вникать во все детали и не упускать из виду самые глухие уголки своей собственности.
        Решено, он прогуляется пешком. А если случайно встретит Гонорию и ее друзей, то сможет побеседовать с ними ровно столько времени, сколько понадобится, чтобы выудить нужную информацию.
        Маркус допил сидр и улыбнулся. Все складывалось как нельзя лучше.
        Глава 3
        К полудню воскресенья у Гонории не осталось и тени сомнений в правильности сделанного ею выбора. Из Грегори Бриджертона получится идеальный муж. Несколькими днями раньше, на званом ужине в городском особняке Ройлов, они сидели рядом, и ее совершенно покорило его обаяние. Правда, он не оказывал ей каких-то особенных знаков внимания, но, кажется, никем другим тоже не увлекся. Он был доброжелательным, любезным и, безусловно, обладал чувством юмора.
        Помимо всего прочего, имелось одно немаловажное обстоятельство, которое, по мнению Гонории, было ей на руку. Он младший (нет, самый младший!) сын, а значит, не представляет интереса для девиц, желающих обзавестись титулом. Кроме того, ему, вероятно, не помешает дополнительный доход. Конечно, родители, располагая солидным состоянием, не оставят его без средств к существованию. Однако младшие сыновья при выборе невесты обыкновенно обращают пристальное внимание на приданое.
        А с этим у Гонории было все в порядке. Она придет к супругу не с пустыми руками. Дэниел перед отъездом рассказал о том, что ей причитается, и размеры приданого оказались пусть не огромными, но более чем внушительными.
        Оставалось всего-навсего помочь мистеру Бриджертону разглядеть свое счастье. И у Гонории уже созрел план.
        Ее осенило утром, на воскресной проповеди (присутствовали только дамы, джентльмены как-то ненавязчиво самоустранились). Ничего особенного, так, небольшое предприятие, для которого требовались: погожий день, более или менее сносное представление об окрестностях и лопата.
        Первое уже имелось в наличии. Солнце вовсю светило не только когда дамы входили в маленькую приходскую церковь, но и когда они из нее выходили. Редкостная удача, если учесть переменчивый характер капризной английской погоды.
        Второе вызывало некоторые опасения. Однако после вчерашней прогулки по лесу Гонория почти не сомневалась в том, что сможет сориентироваться на местности. Ведь для этого совершенно не обязательно знать, где юг, где север, достаточно просто идти по протоптанной тропинке.
        Ну а лопата… О лопате она собиралась подумать позже.
        Когда леди вернулись из церкви, им сообщили, что джентльмены отправились на охоту и прибудут к обеду.
        - Они чрезвычайно проголодаются, - объявила миссис Ройл. - Необходимо подготовиться и все организовать должным образом.
        Трое из четырех барышень тотчас догадались, что их хотят привлечь к делу, и поспешили ретироваться. Сесили и Сара устремились наверх подбирать дневные наряды. Айрис на ходу выдумала какую-то чушь про боль в желудке и тоже улетучилась. В итоге почетная миссия помощницы миссис Ройл в «комитете двух» досталась нерасторопной Гонории.
        - Я собиралась подать пироги с мясом, - сообщила миссис Ройл. - Их очень удобно сервировать на открытом воздухе. Однако думаю, одного мясного блюда недостаточно. Как вы полагаете, джентльменам понравится холодный ростбиф?
        - Конечно, - кивнула Гонория, следуя за хозяйкой дома в сторону кухни и не понимая, с чего вдруг джентльменам должна не понравиться запеченная говядина.
        - С горчицей?
        Гонория открыла рот, чтобы ответить, но миссис Ройл без паузы продолжила:
        - Мы подадим три перемены блюд. И фрукты.
        Гонория немного подождала, а потом, когда стало очевидно, что на сей раз миссис Ройл действительно желает услышать ее комментарий, произнесла:
        - Не сомневаюсь, это будет чудесно.
        Не бог весть какая реплика, но тема беседы не особенно позволяла блеснуть красноречием.
        - О! - Миссис Ройл внезапно остановилась и так круто повернулась, что Гонория едва не врезалась в нее. - Я забыла рассказать Сесили!
        - О чем?
        Однако миссис Ройл уже устремилась обратно в холл, громко призывая горничную.
        И только потом, возвратившись к Гонории, сообщила:
        - Крайне важно, чтобы сегодня днем она была в голубом. Говорят, двое из наших гостей предпочитают именно этот цвет.
        Говорят? Но Гонория почему-то не слышала ничего подобного.
        - К тому же он идет к ее глазам, - добавила миссис Ройл.
        - У Сесили чудесные глаза, - согласилась Гонория.
        Миссис Ройл посмотрела на нее как-то странно:
        - Полагаю, и вам не помешало бы чаще одеваться в голубое. Тогда ваши глаза будут выглядеть не так экзотично.
        - Я вполне довольна своими глазами, - улыбнулась Гонория.
        Миссис Ройл неодобрительно поджала губы:
        - Очень редкий оттенок.
        - Это семейная особенность. У моего брата тоже такие глаза.
        - Ах да, у вашего брата… - Миссис Ройл вздохнула: - Печальная история.
        Гонория кивнула. Три года назад замечание подобного рода показалось бы ей оскорбительным, но теперь она стала менее впечатлительной и более прагматичной. В конце концов, это правда - история действительно печальная.
        - Мы не теряем надежды на то, что в один прекрасный день он сможет вернуться.
        Миссис Ройл фыркнула:
        - Не раньше, чем Рамсгейт отдаст концы. Я помню его еще желторотым юнцом, он всегда был упрям, как осел.
        Гонория слегка опешила от такой грубоватой прямолинейности.
        - Да, - снова вздохнула миссис Ройл. - К сожалению, не в моей власти что-либо изменить… Перейдем к десерту. Кухарка готовит порционные бисквиты с винной пропиткой, клубникой и взбитыми сливками.
        - Замечательная идея, - согласилась Гонория, уяснив наконец, что ее задача - в нужных местах вставлять одобрительные замечания.
        - Очевидно, печенье тоже пришлось бы весьма кстати. - Миссис Ройл озабоченно сдвинула брови. - Оно ей отменно удается, а джентльменам потребуется восстановить силы. Охота - крайне изматывающее занятие.
        Гонория всегда считала, что охота куда больше изматывает не людей, а дичь, но предпочла оставить свое мнение при себе и только осторожно заметила:
        - Любопытно, отчего это сегодня утром они отправились на охоту, а не в церковь?
        - Не мое дело указывать молодым джентльменам, как им себя вести, - чопорно произнесла миссис Ройл. - Разумеется, если речь не идет о моих сыновьях. Они обязаны слушаться меня всегда и во всем.
        Гонория попыталась уловить в этом заявлении намек на иронию и, не обнаружив оного, только молча кивнула. У нее появилось отчетливое предчувствие того, что будущего мужа Сесили непременно причислят к разряду «обязанных слушаться всегда и во всем».
        Бедняга, чье имя пока неизвестно! Поймет ли он, на что идет? Окажется ли готов к испытаниям?
        Дэниел однажды рассказал ей, что самый дельный совет относительно женитьбы он получил от леди Данбери, кошмарной пожилой дамы, с удовольствием раздававшей непрошеные советы всем, кто соглашался ее выслушать.
        И тем, кто не соглашался, тоже.
        Однако Дэниелу ее слова явно запали в душу или по крайней мере запомнились. Какие слова? А вот какие:

«Вступая в брак, каждый мужчина должен понимать, что он в равной степени женится и на своей невесте, и на ее матери».
        Ну, почти в равной степени. Дэниел сопроводил собственный комментарий хитрой усмешкой. А недоумевающий взгляд Гонории и вовсе развеселил его сверх всякой меры.
        Иногда он вел себя как настоящий мерзавец. Тем не менее она скучала по нему.
        Да и миссис Ройл, если вдуматься, была отнюдь не плохой женщиной. Она просто твердо знала, чего хочет для своих детей, и решительно двигалась к намеченной цели. А целеустремленные матери - страшная сила, и Гонория имела возможность убедиться в этом на примере собственной семьи. Старшие сестры до сих пор вспоминали времена своего девичества, когда их матушка являла собой такой пример амбициозной родительницы, какого свет (во всяком случае, высший лондонский) не видывал. Маргарет, Генриетта, Лидия и Шарлотта Смайт-Смит, одетые по новейшей моде, всегда оказывались в нужном месте в нужное время и в результате успешно вышли замуж. Пусть не блестяще, но действительно вполне удачно. Причем каждая из них управилась за сезон, максимум - за два.
        С Гонорией дело обстояло иначе. Перед ней маячил уже третий сезон, но леди Уинстед не выказывала горячего желания устроить судьбу дочери. Не то чтобы она не хотела выдать Гонорию замуж, скорее просто не находила в себе сил преодолеть апатию.
        После отъезда Дэниела она совершенно растеряла свойственную ей прежде решительность.
        И если миссис Ройл присматривалась, прислушивалась (пусть даже подслушивала), заставляла Сесили менять платья, подлаживаясь под чей-то вкус, и устраивала жуткую суету вокруг сладостей, то она поступала так из любви к дочери. Разве можно осуждать ее за это? - С вашей стороны очень мило разделить со мной хлопоты, - сказала миссис Ройл. - Как говаривала моя матушка, лишняя пара рук никогда не бывает лишней.
        Гонория склонялась к мысли, что выступает в качестве лишней пары ушей, а никак не рук, однако вежливо поблагодарила за похвалу и следом за миссис Ройл отправилась в сад, где шли активные приготовления к трапезе на свежем воздухе.
        Солнце светило уже не так ярко.
        - Кажется, мистер Бриджертон проявляет большой интерес к моей Сесили, - поведала миссис Ройл. - Вы согласны?
        - Я как-то не заметила, - отозвалась Гонория.
        Она-то не заметила, но что себе думает он, хотелось бы знать?
        - Определенно проявляет, - уверенно продолжила миссис Ройл. - Вчера за ужином он так широко улыбался!
        Гонория кашлянула.
        - Мистер Бриджертон весьма улыбчивый джентльмен.
        - Но вчера он улыбался совершенно особенным образом.
        - Возможно.
        Гонория озабоченно посмотрела на небо. Облаков набежало предостаточно, однако дождя, кажется, пока не предвиделось.
        - Да, действительно. - Миссис Ройл, проследив за взглядом Гонории, истолковала его по-своему. - Сейчас не так солнечно, как утром. Надеюсь, приличная погода продержится до окончания пикника.
        О нет, по крайней мере на два часа дольше. Ведь у Гонории был план, для которого - она огляделась по сторонам - требовалась лопата. А где же ее искать, как не в саду?
        - Какая досада! Неужели нам придется отправляться в дом? - нахмурилась миссис Ройл. - В таком случае это будет что угодно, но не пикник.
        Гонория рассеянно кивнула и вновь взглянула на облака. Одно из них было явно темнее других, но куда оно плывет - сюда или отсюда?
        - Ничего не поделаешь, немного подождем, а там посмотрим, - рассудила миссис Ройл. - Не будем делать из этого трагедию. Джентльменам свойственно влюбляться не только на свежем воздухе, но и под крышей. По крайней мере если мистер Бриджертон неравнодушен к Сесили, у нее появится возможность вдохновить его игрой на фортепиано.
        - Сара тоже прекрасно играет, - заметила Гонория. Миссис Ройл застыла на месте и обернулась:
        - Разве?
        Такая реакция не удивила Гонорию. Она прекрасно помнила, что миссис Ройл присутствовала на прошлогоднем музыкальном вечере.
        - Впрочем, нам, пожалуй, не придется отменять пикник. - Миссис Ройл уже оправилась от изумления и устремилась вперед. - Облака выглядят вполне безобидно. Хмм… Признаться, я не усматриваю ничего плохого в том, что мистер Бриджертон может всерьез заинтересоваться моей дочерью… Ах, Господи, надеюсь, горничная успела вовремя приготовить голубое платье, а то у Сесили испортится настроение… Но разумеется, лорд Чаттерис куда предпочтительнее.
        Гонория не на шутку встревожилась:
        - Он передумал и принял приглашение?
        - Нет, к сожалению, нет. Но мы все-таки соседи. А значит, как совершенно справедливо заметила Сесили, в Лондоне он непременно будет с ней танцевать. Она должна использовать свой шанс, грех упускать такую возможность.
        - Да, конечно, но…
        - Не многие барышни могут похвастаться тем, что он удостоил их своим вниманием, - гордо произнесла миссис Ройл. - Одна-две, не больше. Ну, и вы, вероятно, ведь вас связывает давнее знакомство. Для Сесили это большая удача, так ей будет легче завоевать его расположение. Сюда, леди Гонория. - Она указала на украшенный цветами стол и продолжила: - Кроме того, он наверняка захочет присоединить наши земли. Они вклиниваются в его владения.
        Гонория понятия не имела, что на это ответить, и только слегка пожала плечами.
        - Правда, мы не можем отдать ему все, - уточнила миссис Ройл. - Тут нет заповедного имущества, однако нельзя же обездолить Джорджи.
        Джорджи?
        - Так зовут моего старшего сына. - Она окинула Гонорию оценивающим взглядом и махнула рукой: - Нет, ему нужен кто-нибудь помоложе. Жаль.
        У Гонории просто не нашлось подходящих слов, чтобы ответить на такое заявление.
        - Но мы добавим к приданому Сесили несколько акров. Ради того, чтобы иметь в семье графиню, можно кое-чем поступиться.
        - Я не думаю, что он подыскивает жену, - робко возразила Гонория.
        - Глупости. Каждый мужчина, у которого нет жены, ее подыскивает. Только часто не отдает себе в этом отчета.
        Гонория едва заметно улыбнулась:
        - Непременно постараюсь запомнить.
        Миссис Ройл повернулась и пристально посмотрела на нее.
        - Постарайтесь, - вымолвила она после паузы, очевидно, придя к выводу, что в словах Гонории не содержится насмешки. - Ну, вот мы и пришли. Как вам нравятся цветочные композиции? Не многовато ли крокусов?
        - По-моему, очень красиво, - искренне восхитилась Гонория, любуясь цветами, особенно лавандой. - Сейчас ранняя весна. Самое время для крокусов.
        Миссис Ройл тяжело вздохнула:
        - Возможно. Однако я нахожу их слишком простыми.
        Гонория с мечтательной улыбкой провела пальцами по лепесткам. В крокусах было что-то необыкновенно умиротворяющее.
        - Я бы скорее назвала их пасторальными.
        Миссис Ройл склонила голову набок и немного поразмыслила. Затем, должно быть, решив оставить замечание Гонории без комментариев, выпрямилась и объявила:
        - Все-таки я попрошу кухарку приготовить печенье.
        - Нельзя ли мне остаться здесь? - быстро спросила Гонория. - Я просто обожаю составлять букеты.
        Миссис Ройл озадаченно посмотрела на цветы, уже составленные в превосходные букеты.
        - Их надо немного распушить, - пояснила Гонория.
        Миссис Ройл махнула рукой:
        - Как вам угодно. Но не забудьте переодеться к возвращению джентльменов. Только не в голубое. Я хочу, чтобы Сесили выделялась.
        - Я даже не знаю, привезла ли сюда голубое платье, - дипломатично ответила Гонория.
        - Тем лучше, - деловито кивнула миссис Ройл. - Наслаждайтесь… э-э… распушением.
        Гонория улыбнулась, нетерпеливо ожидая того момента, когда миссис Ройл войдет в дом. Правда, пришлось подождать еще немного, потому что вокруг стола суетились горничные со всякими вилками, ложками и прочей чепухой. Изображая живой интерес к цветам, Гонория украдкой бросала взгляды то в одну сторону, то в другую, пока не заметила возле розового куста какой-то блестящий предмет. А поскольку горничные занимались своими делами и не обращали на нее особого внимания, Гонория отправилась на разведку.
        Под кустом лежал совок, вероятно, забытый садовниками (большое им спасибо!). Пожалуй, это было даже лучше, чем лопата. Гонория желала все сделать незаметно, а слова «лопата» и «незаметно» как-то плохо сочетаются друг с другом.
        Однако с совком тоже возникли сложности. У нее на платьях не было карманов, но даже если бы таковые имелись, вряд ли в них уместился бы кусок металла величиной с ладонь. Зато она могла где-нибудь его спрятать и забрать, когда настанет время.
        Собственно, именно так и следовало поступить.
        Глава 4
        Чем это она занимается?
        Маркус не собирался прятаться, но когда увидел копавшуюся в земле Гонорию, не удержался и, отступив на шаг назад, принялся наблюдать за ней.
        Он понял, что она роет яму. Совком. Хотя, кажется, масштабные раскопки в ее планы не входили, потому как буквально через минуту она выпрямилась, придирчиво осмотрела свое творение, потрогала его ногой, а затем - Маркус постарался тщательнее укрыться за деревом - огляделась по сторонам, подошла к куче сухих листьев и спрятала под ней совок.
        Маркус был близок к тому, чтобы обнаружить свое присутствие, но тут Гонория повернулась к яме, задумчиво сдвинула брови и… Достала из-под листьев совок.
        Вооружившись инструментом, она присела на корточки и продолжила земляные работы. Пока она трудилась, Маркус не мог разглядеть, в чем именно заключались усовершенствования. Однако стоило ей закончить и вновь отправиться к опавшим листьям, как он увидел, что у ямки появилось обрамление из рыхлой земли.
        И тотчас понял - Гонория соорудила фальшивую кротовую нору.
        Другое дело, что кротовые норы обыкновенно не располагаются обособленно. Если обнаружишь одну, значит, где-то поблизости имеется вторая, а то и третья. Очевидно, Гонория не разбиралась в таких подробностях. А может быть, для нее это и вовсе не имело значения. Она несколько раз испробовала яму ногой и, судя по всему, намеревалась симулировать падение. Или подготовила ловушку для кого-то другого. В любом случае вряд ли кому-нибудь придет в голову подсчитывать кротовые норы, когда возникнет вопрос вывихнутой лодыжки.
        Маркус продолжил наблюдение. Казалось бы, нет на свете более скучного занятия, чем смотреть на леди, которая просто стоит рядом с поддельной кротовой норой. Однако как ни странно, это зрелище оказалось весьма занимательным. Вероятно, благодаря тому, что Гонория энергично пыталась отогнать скуку от самой себя. Сначала она тихонько продекламировала несколько фраз. Затем наморщила нос, видимо, вспоминая концовку. Потом зажигательно сплясала джигу. И наконец принялась вальсировать, протянув руки воображаемому партнеру.
        Она двигалась на удивление грациозно и в тишине танцевала вальс куда лучше, чем на балу под музыку. А бледно-зеленое платье делало ее похожей на лесную нимфу, порхающую среди деревьев в сшитом из листьев наряде.
        Гонория с детства была на ты с природой и вечно носилась по Уиппл-Хиллу, залезая на деревья и кубарем скатываясь с холмов. Частенько ей удавалось увязаться за Маркусом и Дэниелом, но если они категорически отвергали ее общество, она не унывала и, как правило, находила для себя занятие на свежем воздухе. Помнится, однажды у нее возникла идея пятьдесят раз подряд обойти вокруг дома. Просто так, единственно ради того, чтобы проверить, можно ли это сделать.
        Однако господский дом в графском поместье оказался великоват для таких упражнений, и на следующий день она чувствовала себя ужасно. Даже Дэниел поверил в искренность ее жалоб.
        Слава Богу, эксперимент был поставлен в Уиппл-Хилле, а не в Фензморе. Сию чудовищных размеров обитель за один день и десять раз не обойдешь, не говоря уже о пятидесяти. Маркус на секунду задумался. Он точно не помнил, но, кажется, Гонория никогда не бывала в его доме. Да, пожалуй, что так. Отец не отличался гостеприимством, и Маркусу меньше всего на свете хотелось приглашать друзей в пустынный мавзолей своего детства.
        Между тем минут через десять Гонория все-таки заскучала. И Маркус тоже заскучал, поскольку теперь она ровным счетом ничего не делала, просто сидела под деревом, подперев локти коленями, а подбородок - ладонями.
        Но вот Маркус услышал чьи-то шаги. И она тоже услышала, потому что быстро вскочила на ноги, бросилась к ложной норе и засунула в нее ступню. Затем весьма неуклюже плюхнулась на землю и тут же постаралась принять наиболее изящную позу из тех, что в состоянии принять особа, чья нога втиснута в кротовую нору.
        С полминуты она - в полной боевой готовности - напряженно прислушивалась, очевидно, дожидаясь, когда неизвестный любитель лесных прогулок подойдет достаточно близко, а потом на редкость убедительно вскрикнула.
        Участие в домашних спектаклях явно сослужило ей хорошую службу. Не окажись Маркус случайным свидетелем маневров, предварявших «падение», ему бы и в голову не пришло усомниться в подлинности несчастного случая.
        Теперь на сцене должно было вот-вот появиться новое действующее лицо.
        Маркус ждал.
        Ждал терпеливо.
        Гонория тоже ждала. И тоже терпеливо. Вероятно, даже терпеливее, чем следовало бы. Ей стоило издать второй «крик боли» чуть раньше, она, очевидно, передержала паузу, потому что предполагаемый спаситель упорно не появлялся.
        Третий - и последний - вскрик прозвучал уже не так достоверно. Он был испущен скорее для порядка. Зато следующее высказывание получилось весьма ярким.
        - Тьфу, пропасть! - рявкнула Гонория, вытаскивая ногу из норы.
        Маркус рассмеялся. Гонория ахнула:
        - Кто здесь?
        Он вышел из-за дерева.
        Черт возьми, надо было вести себя потише. Ему вовсе не хотелось пугать ее.
        - Маркус?
        Он ограничился приветственным жестом. Вообще-то полагалось бы что-нибудь сказать, но она все еще лежала на земле и ее туфлю покрывал слой грязи. А лицо… О Господи, ему никогда не доводилось видеть ничего более забавного. Гонория выглядела одновременно разгневанной и смущенной и, кажется, не могла определить, какая из эмоций сильнее.
        - Прекрати смеяться!
        - Прости, - сказал он, не испытывая ни малейшего раскаяния.
        Она уморительно свирепо сдвинула брови:
        - Что ты здесь делаешь?
        - Я здесь живу.
        Он подошел и протянул ей руку. Для джентльмена вполне естественно предложить даме помощь.
        Гонория прищурилась и воззрилась на него с нескрываемым недоверием.
        - Точнее, я живу неподалеку, - поправился он. - Эта тропинка проходит примерно по границе земельных владений.
        Она все же соизволила принять протянутую руку и, поднявшись на ноги, попыталась стряхнуть грязь с платья. Однако в лесу было довольно сыро, и мокрая земля кое-где намертво прилипла к ткани, что никак не улучшило настроения Гонории. В конце концов она оставила грязную юбку в покое и подняла глаза.
        - И долго ты тут находишься?
        Он улыбнулся:
        - Дольше, чем тебе хотелось бы.
        Она с досадой вздохнула.
        - Надеюсь, ты не станешь распространяться о своих впечатлениях.
        - Ни единым словом, - пообещал он. - И все-таки хотелось бы знать, кого именно ты подкарауливала.
        Она криво усмехнулась:
        - Оставь, пожалуйста. Ты последний из тех, кому я согласилась бы это сказать.
        Он выгнул бровь:
        - Действительно. Последний. Она молча сверлила его нетерпеливым взглядом.
        - После королевы, после премьер-министра…
        - Довольно! - Она подавила улыбку. - Если ты не возражаешь, я присяду.
        - Ничего не имею против.
        - Платье и так все перепачкано. Пятном больше, пятном меньше, какая разница? - Отыскав под деревом подходящее место, она села и насмешливо добавила: - Теперь ты должен заверить меня в том, что я свежа, как маргаритка.
        - Ну, смотря какая маргаритка.
        Она окинула его до смешного скептическим взором. Знакомым Маркусу вот уже… Сколько лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Но только сейчас он впервые задумался о том, что ни одна женщина, кроме нее, не говорила с ним искренне, с разумной долей здорового сарказма.
        Потому-то он и ненавидел лондонские сезоны. При встрече с ним светские дамы притворно улыбались и старались угодить ему каждой фразой.
        Да и джентльмены тоже.
        Знали бы они, как ошибаются! Ему претили улыбки льстецов. Он не желал, чтобы ему почтительно внимали. И терпеть не мог, когда его в высшей степени обыкновенный, ничем не примечательный жилет воспевали, словно шедевр портновского искусства.
        С отъездом Дэниела у него не осталось по-настоящему близких друзей. А про семейные связи и говорить нечего. Ему понадобилось бы углубиться в собственную родословную на добрых четыре колена, чтобы отыскать общего предка с кем-нибудь из ныне живущих людей. Он был единственным ребенком единственного ребенка. Холройды не отличались плодовитостью.
        Впрочем, размышления о плодовитости Холройдов можно оставить на потом. В данный момент перед ним сидела Гонория - усталая и печальная. Маркус прислонился к дереву и спросил:
        - Значит, брикстенский прием не оправдал твоих радужных надежд?
        Она посмотрела на него удивленно.
        - В своем трогательном письме ты так просила меня не портить тебе удовольствие, - напомнил он.
        - Я просто предупредила, что тебе будет невыносимо скучно.
        - Отчего же? Я мог бы неплохо провести время, - возразил он, хотя они оба знали, что это неправда.
        Она снова окинула его тем самым саркастическим взглядом.
        - Представляю. Четыре незамужние девицы, столько же юных джентльменов из университета, мистер и миссис Ройл и ты. - Она выдержала небольшую паузу и для вящей убедительности добавила: - Да, еще, возможно, собака.
        Он чуть улыбнулся:
        - Я люблю собак.
        Наградив его сдержанным смешком, она взяла сухую ветку и принялась рисовать на земле круги. Уныло опущенные плечи, грустный взгляд, пряди прямых волос, выбившиеся из прически… Во всем ее облике чувствовалась не только усталость, но и нечто такое, с чем Маркус категорически не желал мириться.
        Она выглядела побежденной.
        Нет, это неправильно. Гонории Смайт-Смит так выглядеть не пристало.
        - Гонория, - начал он.
        Она тотчас подняла глаза.
        - Маркус, мне двадцать один год.
        Он несколько озадачился:
        - Не может быть. Она раздраженно поджала губы:
        - Именно так, уверяю тебя. В прошлом году мне показалось, что я вызвала определенный интерес у нескольких джентльменов, но до предложения дело не дошло. - Она пожала плечами: - Не знаю почему.
        Маркус кашлянул и счел нужным ослабить узел шейного платка.
        - Думаю, это к лучшему, - продолжила Гонория. - Они мне не особенно нравились. А один из них был… В общем, как-то раз он пнул собаку. - Она нахмурилась: - Едва ли я согласилась бы… Ну, ты понимаешь.
        Он кивнул.
        Она выпрямилась и широко улыбнулась. Возможно, даже слишком широко.
        - В этом году я твердо намерена преуспеть.
        - Уверен, у тебя все получится. Она посмотрела на него подозрительно.
        - Я сказал что-то не то?
        - Нет. Только не надо быть таким снисходительным.
        Что, черт возьми, она имеет в виду?
        - Я не был снисходительным.
        - Ах, Маркус, ради Бога. Ты всегда ведешь себя снисходительно.
        - Выражайся яснее, - резко потребовал он.
        Она смотрела на него так, словно думала, что он ее дурачит.
        - Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
        - Напротив, я абсолютно не понимаю, о чем ты говоришь.
        Она фыркнула и поднялась с земли.
        - Ты всегда взираешь на людей вот так.
        Она скорчила такую чудовищную гримасу, что и описать невозможно.
        - Если я когда-нибудь буду выглядеть так, - сухо сказал он, - подчеркиваю, в точности так, разрешаю тебе пристрелить меня.
        - Вот, - торжествующим тоном заявила она. - Оно самое.
        Уж не на разных ли языках они разговаривают?
        - Что «оно»?
        - То! О чем ты говорил.
        Он скрестил руки на груди, оставляя за собой право молчать, покуда она не начнет изъясняться более или менее членораздельно.
        - Весь прошлый сезон при виде меня ты демонстрировал откровенное неодобрение.
        - Уверяю тебя, ты глубоко заблуждаешься.
        Вольно ж ей было принимать на свой счет неодобрение, относившееся отнюдь не к ней, а к ее малоприемлемым кавалерам.
        Она сердито сдвинула брови и, казалось, мысленно взвешивала, можно ли считать его извинения удовлетворительными. Хотя на самом деле он и не думал извиняться.
        - Могу ли я быть чем-нибудь полезен тебе? - спросил он, тщательно подбирая слова.
        - Нет, - отрезала она и только потом прибавила: - Спасибо.
        Он устало вздохнул. Должно быть, настало время сменить тактику.
        - Гонория, твой отец скончался. Брат, насколько мы можем судить, находится где-то в Италии. А твоя мать желает переселиться в Бат.
        - К чему ты ведешь? - воинственно поинтересовалась она.
        - Ты одна в целом мире, - столь же агрессивно отозвался он, силясь припомнить, кто и когда в последний раз осмеливался говорить с ним в таком тоне. - Или почти одна.
        - У меня есть сестры, - запротестовала она.
        - Разве кто-то из них выразил желание опекать тебя?
        - Разумеется, нет. Им известно, что я живу с мамой.
        - Которая хочет переехать в Бат, - напомнил он.
        - Я не одна, - горячо возразила Гонория, и он испугался, что она сейчас заплачет. Однако даже если ее душили слезы, она проглотила их и гневно продолжила: - У меня множество кузин и кузенов. Множество. И четыре сестры, каждая из которых с радостью примет меня, если в этом возникнет необходимость.
        - Гонория…
        - И пусть мы не знаем, где именно находится мой брат, тем не менее он у меня есть. Я не нуждаюсь… - Она запнулась и моргнула, словно изумляясь тому, что собиралась произнести. Но все-таки произнесла: - Я не нуждаюсь в тебе.
        Воцарилась гнетущая тишина. Маркус не думал о том, сколько раз в Уиппл-Хилле сидел за столом рядом с Гонорией. И о домашних спектаклях, где ему всегда доставалась роль дерева, тоже не думал. Эти представления были совершенно ужасными, все до единого, но он получал от них огромное удовольствие. Ему никогда не хотелось главной роли или роли со словами, его устраивало молчаливое участие в общем празднике. Вместе со всеми. В семье. Но сейчас он об этом не думал. Нет, конечно же, нет. Определенно нет. Он просто стоял и смотрел на выросшую девочку, которая сказала, что не нуждается в нем.
        Возможно, так оно и было.
        Возможно, она действительно стала совсем взрослой.
        Тысяча чертей.
        Маркус сдержанно вздохнул и мысленно призвал себя к порядку. Она может испытывать какие угодно эмоции, это ее личное дело. Он обещал Дэниелу присмотреть за ней и выполнит свое обещание.
        - Ты нуждаешься… - Он снова вздохнул и, рискуя усугубить ее раздражение, все же сказал: - Ты нуждаешься в помощи.
        Она отступила на шаг:
        - Ты предлагаешь себя мне в опекуны?
        - Нет, - веско произнес он. - Нет. Поверь, этого мне хотелось бы в последнюю очередь.
        Она скрестила руки на груди:
        - Ну конечно, я такая тяжкая обуза!
        - Нет! - Боже милостивый, ну что за разговор. Как ни поверни, непременно упрешься в тупик. - Я просто пытаюсь тебе помочь.
        - Мне не нужен еще один брат, - холодно заявила она.
        - Я вовсе не желаю быть твоим братом, - парировал он, глядя на нее.
        Скорее даже не глядя, а разглядывая - с неожиданным для самого себя интересом. Что тому виной? Возможно, ее необычные глаза. Или яркий румянец. Или чуть разгоряченное дыхание. К тому же у нее такой нежный овал лица. И еще маленькая родинка там, где…
        - У тебя грязь на щеке, - сказал он, протягивая ей носовой платок.
        Никакой грязи не было. Ему просто требовалось сменить направление собственных мыслей.
        Незамедлительно.
        Потерев лицо платком, она посмотрела на белоснежную ткань, нахмурилась и принялась тереть снова.
        - Все в порядке, - сообщил он.
        Гонория вернула платок и застыла в молчании, исподлобья глядя на Маркуса. Теперь она вновь походила на упрямую двенадцатилетнюю девочку, и, ей-богу, это устраивало его как нельзя лучше.
        - Гонория, - осторожно начал он, - как друг Дэниела…
        - Не надо.
        Вот так. Не надо. И более ничего. Он на секунду задумался.
        - Почему ты упорно отказываешься от помощи?
        - А ты?
        Он категорически не понял вопроса.
        - Ты согласился бы принять помощь? - пояснила она.
        - Смотря от кого.
        - От меня, - объявила она, с чрезвычайно самодовольным видом скрестив руки на груди, хотя Маркус не видел для этого никаких оснований. - Представь себе, что мы поменялись ролями.
        - Если бы дело касалось вопроса, в котором ты более компетентна, я с радостью принял бы твою помощь.
        Он тоже скрестил руки на груди с чувством законной гордости. Превосходная вышла фраза - миролюбивая, благожелательная и абсолютно ни к чему не обязывающая.
        Маркус ждал ответа, но Гонория, немного поразмыслив, слегка покачала головой:
        - Мне пора возвращаться.
        - Твое отсутствие вызовет беспокойство?
        - Уже должно было вызвать, - пробормотала она.
        - Ах да, вывихнутая лодыжка, - вспомнил он и понимающе кивнул.
        Она сердито посмотрела на него и решительно зашагала прочь. Не в ту сторону.
        - Гонория!
        Она оглянулась.
        Изо всех сил стараясь не улыбаться, он указал ей верное направление:
        - Брикстен там.
        - Благодарю.
        Она вскинула подбородок, резко развернулась, оступилась и, вскрикнув, попыталась восстановить равновесие. Разумеется, Маркус, не задумываясь, поступил так, как на его месте поступил бы любой джентльмен, - он устремился к ней, чтобы поддержать.
        И тотчас угодил ногой в проклятую кротовую нору.
        Следующий возглас принадлежал ему самому и, как это ни прискорбно, заключал в себе несколько слов совершенно определенного свойства.
        А через секунду они оба рухнули на сырую землю. Гонория упала на спину, а Маркус - на Гонорию.
        Не хватало еще раздавить ее! Он моментально приподнялся на локтях и посмотрел, все ли с ней в порядке. Чтобы задать ей этот вопрос, ему требовалось перевести дыхание. Между тем она тоже пыталась отдышаться. И, увидев перед собой приоткрытые губы и широко распахнутые глаза, Маркус поступил так, как на его месте поступил бы любой мужчина, - он наклонился, чтобы поцеловать ее.
        Глава 5
        Только что Гонория вполне уверенно держалась на ногах… Ну ладно, пусть не вполне уверенно, однако все-таки держалась. Да, действительно, она ужасно хотела скорее покинуть общество Маркуса и в спешке поскользнулась на влажной земле.
        Но ей уже почти удалось восстановить равновесие, и все было бы хорошо, если бы на нее в буквальном смысле слова не налетел Маркус. Она и глазом не успела моргнуть, как получила удар плечом в живот, ахнула и упала навзничь. Вместе с рухнувшим прямо на нее Маркусом.
        Кажется, именно тогда Гонория как-то вдруг совершенно перестала соображать.
        У нее не было опыта столь тесного соприкосновения с мужским телом. Да и откуда бы ему взяться, скажите на милость? Возможно, иногда, танцуя вальс, она случайно оказывалась чуть ближе к партнеру, чем следовало. Однако это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило в данный момент. Маркус давил на нее всей своей тяжестью, и в таком положении вещей было нечто вполне примитивное, но, как ни странно, почти приятное.
        Она попыталась заговорить, но не смогла произнести ни звука, завороженно глядя на Маркуса. Скорее даже не глядя, а разглядывая, словно видела его впервые в жизни. Оказывается, у него превосходно очерченный рот. И чудесные глаза - темно-карие, удивительно глубокие, с янтарными бликами, становившимися все более заметными по мере того, как он наклонялся все ниже…
        Ниже?
        Силы небесные! Уж не собирается ли он поцеловать ее? Маркус?
        Затаив дыхание, она приоткрыла губы и замерла в напряженном ожидании, не думая ни о чем, кроме…

«Кроме» оказалось совершенно излишним. Поцелуи определенно не входили в намерения Маркуса. Огласив лесную тишину бранными выражениями, каких Гонория не слышала со дня отъезда Дэниела, он вскочил, сделал шаг назад и…
        - О черт!…
        Сумбурные телодвижения сопроводились новым залпом сквернословия, но у Гонории хватило здравого смысла не воспринимать проклятия как личное оскорбление, тем более что за ними последовал глухой стук. Она испуганно ахнула, приподнялась на локтях и посмотрела на Маркуса. Он лежал на земле и, судя по выражению его лица, на сей раз действительно получил серьезные повреждения.
        - Ты в порядке? - взволнованно спросила она, понимая, что порядка и в помине нет.
        - Нора, - прорычал он, стиснув зубы от боли, и, хотя все и так было яснее ясного, уточнил: - Опять.
        - Прости. - Гонория торопливо поднялась на ноги и виновато добавила: - Мне очень-очень жаль.
        Он молчал.
        - Поверь, я никак не предполагала…
        Ей не хотелось продолжать. Оправданиями делу не поможешь, к тому же Маркуса явно раздражал ее жалкий лепет.
        Нервно сглотнув, она сделала крошечный шажок в его сторону. Он по-прежнему лежал на земле в какой-то промежуточной позе - не на спине, но и не на боку. Его бриджи и сапоги были заляпаны грязью. И сюртук тоже.
        Гонория поежилась. Маркусу это не понравится. Он не отличался чрезмерным щегольством, однако сюртук был отменного качества.
        - Маркус? - робко окликнула она.
        Его брови грозно сдвинулись, и она благоразумно отказалась от мысли сообщить Маркусу, что у него в волосах сухие листья.
        Он немного подвинулся, медленно переместился на спину и закрыл глаза.
        Она беззвучно пошевелила губами, но решила повременить с разговорами. Он глубоко вздохнул. Раз, другой, третий… А когда открыл глаза, выглядел уже более умиротворенным.
        Слава тебе, Господи.
        Гонория слегка подалась вперед. Очевидно, приближаться к нему пока не стоило, но, вероятно, у него хватит терпения выдержать звук ее голоса.
        - Можно помочь тебе подняться?
        - Подожди минуту.
        Он успешно переместился из лежачего положения в сидячее, обеими руками приподнял поврежденную ногу и вытащил ее из кротовой норы.
        Каковая - по наблюдениям Гонории - заметно увеличилась в размерах от столь интенсивного использования.
        Маркус осторожно подвигал ступней. Сначала вперед и назад, затем из стороны в сторону. Кажется, именно второе движение причиняло ему особенно сильную боль.
        - Как ты думаешь, это перелом? - спросила Гонория.
        - Нет.
        - Вывих?
        Видимо, глухое ворчание следовало воспринимать как знак согласия.
        - Ты не думаешь…
        Маркус пронзил ее таким свирепым взором, что она молниеносно захлопнула рот. Однако после пятнадцати секунд молчаливого сострадания не выдержала:
        - Маркус?
        Он сидел к ней спиной, когда она обратилась к нему, и не обернулся, услышав свое имя. Хотя ногой шевелить перестал.
        - Ты не думаешь, что тебе лучше снять сапог?
        Ответа не последовало.
        - Вдруг лодыжка распухнет.
        - Мне самому известно. - Он испустил тяжкий вздох и чуть сдержаннее продолжил: - Что она может распухнуть. Я всего-навсего задумался.
        Она кивнула, хотя он по-прежнему демонстрировал ей только затылок.
        - Да, конечно. Просто дай мне знать, когда…
        Маркус снова перестал шевелиться. Она торопливо отступила на шаг:
        - Ничего, не обращай внимания.
        Он наклонился и принялся через сапог ощупывать лодыжку, очевидно, оценивая размеры припухлости. Гонория стремительно описала дугу и остановилась перед ним. Она надеялась по выражению его лица определить, как он себя чувствует, но это оказалось весьма затруднительно. Помилуйте, что можно прочесть на лице человека, пребывающего в полнейшем неистовстве?
        Все-таки мужчины иногда ведут себя абсолютно неадекватно. Хорошо, допустим, он получил вывих по ее вине и теперь вправе немного рассердиться. Ну и что с того? Ясно как божий день - ему не под силу самостоятельно встать и уж тем более добраться до Фензмора. По логике вещей, он должен воспользоваться предложенной помощью. И чем скорее, тем лучше. Но нет, он будет рычать и огрызаться, словно раненый тигр. Только бы его не заподозрили в слабости.
        - Хмм. - Гонория откашлялась. - Не хочется лишний раз тебя беспокоить, но хорошо бы определиться… Я могу тебе чем-нибудь помочь, или мне лучше просто стоять, не издавая ни звука?
        Выдержав томительно долгую паузу, он наконец решился:
        - Пожалуйста, помоги мне снять сапог.
        - Ну конечно! - Она с готовностью устремилась к нему. - Сейчас, давай-ка, э…
        В детстве она иногда помогала отцу разуться. Однако, во-первых, с тех пор прошло много лет, а во-вторых, отец - это совсем не то же самое, что мужчина, который лежал на ней всего две минуты тому назад.
        Гонория чувствовала, как горят ее щеки. Господи, и откуда только берутся подобные мысли? Произошел несчастный случай. И не с мужчиной, а с Маркусом. Главное - не забывать о том, что перед ней Маркус. Обыкновенный Маркус.
        Усевшись напротив, она взялась одной рукой за голенище сапога, а другой - за каблук.
        - Ты готов?
        Маркус мрачно кивнул.
        Однако стоило ей потянуть сапог на себя, Маркус так отчаянно вскрикнул, что она буквально выронила его ногу.
        - Тебе плохо?
        Она едва узнавала собственный голос, совершенно переменившийся от волнения.
        - Попробуй еще, - хрипло произнес Маркус.
        - Ты уверен? Ведь…
        - Действуй, - распорядился он.
        - Хорошо. Стиснув зубы, она снова взялась за сапог. На сей раз Маркус не кричал. Зато он хрипел, как агонизирующее животное. Гонория категорически не могла этого вынести и оставила свои бесплодные попытки.
        - Думаю, ничего не получится. Во всяком случае, у меня.
        - Попробуй снова, - сказал он. - Эти сапоги всегда тяжело снимались.
        - Всегда? До такой степени?
        Уму непостижимо. А еще говорят, что женские наряды отличаются непрактичностью.
        - Гонория!
        - Ладно, - согласилась она, однако ее старания вновь не увенчались успехом. - Прости. По-моему, тебе нужно добраться до дома и там разрезать голенище.
        Маркус явно огорчился, и ей захотелось утешить его.
        - Наверное, не стоит переживать из-за сапога.
        - Не в этом дело, - проворчал он. - Он чертовски больно давит.
        - О, - смутилась она. - Извини.
        Он протяжно вздохнул:
        - Похоже, я не смогу встать без твоей помощи. Она кивнула и для начала встала сама.
        - Так, теперь дай руку.
        Она потянула его вверх, но он только слегка приподнялся, а потом снова сел и выпустил ее руку.
        Гонория посмотрела на свою опустевшую ладонь - одинокую и неприкаянную.
        - Тебе придется подхватить меня под мышки.
        Всего несколько минут назад такая перспектива, вероятно, ошеломила бы Гонорию, но после эпопеи с сапогом задумываться о приличиях было несколько поздновато.
        А раз так, значит, ей оставалось только снова кивнуть, наклониться и покрепче обхватить его руками.
        - Ну, приступим, - сказала она и, тихонько крякнув от натуги, попыталась оторвать Маркуса от земли.
        До чего же странно таким образом поддерживать его. Странно и ужасно неловко. Однако какая ирония судьбы! Кто бы мог подумать, что им с Маркусом придется столь тесно общаться друг с другом. Не угоди он в «кротовую нору», не было бы малопристойного совместного падения.
        И уж конечно, не угоди он в нее вторично, они не оказались бы в теперешней причудливой позиции.
        Между тем дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Рывок, еще рывок, приглушенное проклятие Маркуса - и вот он благополучно стоит на ногах.
        Гонория отстранилась, восстанавливая надлежащую дистанцию, но все же положила его руку себе на плечо, чтобы ему было на что опереться.
        - Ты можешь ступить на поврежденную ногу?
        - Не знаю, - ответил он и, сделав пробный шаг, скривился от боли.
        - Маркус?
        - Я в порядке.
        При этом выглядел он просто ужасно.
        - Ты уверен? - усомнилась она. - По-моему, ты…
        - Говорю тебе, я в полном поря… Ох!
        Он покачнулся и стиснул ее плечо, чтобы не упасть. Терпеливо давая ему время прийти в себя, она для подстраховки протянула руку, а когда он крепко сжал ее кисть, вновь подивилась тому, какая у него замечательная ладонь. Большая, теплая и, если можно так выразиться, надежная.
        - Очевидно, мне все-таки понадобится поддержка, - с явной неохотой признал он.
        - Да, конечно. Сейчас… я…
        Гонория подошла чуть ближе, затем опять отступила и остановилась в нерешительности.
        - Встань сбоку, - сказал он. - Мне придется опереться на тебя.
        Она кивнула, и он положил руку ей на плечи. Служить ему опорой было тяжело. И одновременно приятно.
        - Ну вот. - Она обхватила его за талию. - Где у нас Фензмор?
        Он качнул головой:
        - Там.
        Гонория развернула его и себя в указанную сторону, после чего уточнила:
        - Хотя, думаю, правильнее было бы спросить далеко ли до Фензмора.
        - Три мили.
        - Три… - Ей потребовалась небольшая пауза, чтобы убавить громкость и перейти с визга на что-нибудь более удобоваримое. - Прости, я не ослышалась? Три мили?
        - Около того.
        Он сошел с ума?
        - Маркус, три мили - это слишком много. Нам нужно идти к Ройлам.
        - Ни за что, - заявил он с убийственной серьезностью. - Я не намерен являться к ним в таком состоянии.
        В глубине души Гонория была с ним согласна. Увидев у своего порога беспомощного неженатого графа, миссис Ройл возблагодарит небеса за столь ценный дар и не выпустит его из рук. Он и глазом не успеет моргнуть. Ему живо обеспечат постельный режим. И приставят Сесили Ройл в качестве сиделки.
        - К тому же я не собираюсь опираться на тебя всю дорогу, - добавил он. - Нога сейчас окрепнет.
        Она посмотрела на него:
        - Полнейшая чепуха.
        - Просто помоги мне добраться до дома, хорошо?
        В его голосе слышалась усталость. А может быть, раздражение. Или и то и другое вместе.
        - Я постараюсь.
        Зачем спорить? Пройдет от силы пять минут, и он признает свое поражение.
        Проковыляв несколько ярдов, Маркус заметил:
        - Нормальные кротовые норы гораздо меньше.
        - Знаю, но мне нужно было просунуть в нее ступню.
        Подпрыгивая на здоровой ноге, он продвинулся еще на пару шагов.
        - Чем это должно было кончиться?
        Гонория вздохнула. Какой смысл притворяться, когда все представления о приличиях уже нарушены?
        - Понятия не имею, - уныло ответила она. - Наверное, я ждала, что появится прекрасный принц и позаботится обо мне. Например, поможет дойти до дома, так, как сейчас я помогаю тебе.
        Он искоса взглянул на нее:
        - А зовут прекрасного принца…
        Нет, он определенно сошел с ума, если полагает, что она назовет ему имя.
        - Гонория… - с нажимом произнес Маркус.
        - Его имя тебя совершенно не касается.
        Он рассмеялся:
        - По-твоему, мне нельзя доверить столь важные сведения?
        - Я просто не желаю…
        - Гонория, я пострадал по твоей вине.
        Запрещенный прием. Зато действенный.
        - Ладно, - сдалась она. - Если ты настаиваешь, пожалуйста. Это Грегори Бриджертон.
        Маркус остановился и удивленно посмотрел на нее:
        - Грег…
        - Самый младший, - перебила она. - Я имею в виду, самый младший из сыновей. Тот, который не женат.
        - Я понял, о ком ты говоришь.
        - Прекрасно. Чем он плох?
        Она склонила голову набок и выжидательно посмотрела на него.
        Он ненадолго задумался.
        - Ничем.
        - Ты… Подожди минуточку, - растерялась она. - Ничем?
        Ничем?
        Он покачал головой и попытался сменить положение. Здоровая нога начала уставать.
        - Во всяком случае, пока мне ничего не приходит на ум.
        В самом деле, Грегори Бриджертон был далеко не худшим из возможных кандидатов в мужья.
        - Неужели? - недоверчиво поинтересовалась она. - Ты не находишь в нем ничего плохого?
        Маркус изобразил напряженную работу мысли. Очевидно, в этой истории ему отведена роль злодея. Или по крайней мере старого брюзги. Придется соответствовать.
        - По-моему, вышеупомянутый джентльмен слишком молод, - сообщил он и указал на упавшее дерево, находившееся примерно в пяти ярдах от них. - Пойдем туда, хорошо? Мне нужно посидеть.
        Они кое-как дохромали до цели. Гонория осторожно выскользнула из-под руки Маркуса, посадила его на бревно и только потом сказала:
        - Он вовсе не так уж молод.
        Маркус опустил глаза. Надо же, с виду нога как нога, а болит так, словно ее заковали в кандалы и вместе с ними запихнули в сапог.
        - Но он еще учится в университете.
        - Он старше меня, - упорствовала она.
        Маркус взглянул на нее:
        - Мистер Бриджертон в последнее время не пинал собак?
        - Насколько мне известно, нет.
        - Ну, так и быть. - Он в несвойственной ему экспрессивной манере махнул рукой. - Даю тебе свое благословение.
        Она прищурилась:
        - Разве я обязана получить твое благословение?
        Боже, как с ней трудно!
        - Не обязана. Однако оно никак не повредит тебе, правда?
        - Да, - задумчиво произнесла она, - но…
        Ему пришлось поторопить ее:
        - Но что?
        - Я не знаю, - отчеканила она, глядя ему в глаза.
        Он подавил улыбку.
        - Почему ты относишься ко мне с таким подозрением?
        - О, я не знаю, - повторила она, на сей раз саркастически. - Вероятно, потому что ты весь прошлый сезон наблюдал за мной.
        - Ничего подобного. Она фыркнула.
        - Нет, наблюдал.
        - Возможно, я пару раз посмотрел на твоих кавалеров… - Черт возьми, не надо было этого говорить. - Но на том дело и кончилось.
        - Значит, ты все-таки следил за мной, - победоносно заявила она.
        - Разумеется, нет, - солгал он. - Но не мог же я упустить тебя.
        Она вытаращила глаза:
        - Что ты имеешь в виду?
        Будь оно все проклято! Чем дальше, тем хуже.
        - Ровным счетом ничего. Ты была в Лондоне. Я был в Лондоне.
        Не дождавшись реакции, он добавил:
        - Мало ли дам, на которых я смотрел? Просто, кроме тебя, я никого не знаю.
        Она застыла в полной неподвижности, вперив в него пристальный немигающий взгляд. Этот взгляд не предвещал ничего хорошего. Он свидетельствовал о том, что она слишком напряженно думает. Или слишком много видит. Маркус терпеть не мог, когда она вот так смотрела на него. Даже в детстве обычно веселая и озорная Гонория порой замирала, подняв на него свои необыкновенные лавандовые глаза, и он понимал то, чего не понимали ее родные, - она обладала способностью заглядывать в души людей.
        По крайней мере иногда.
        По крайней мере в его душу.
        Он попытался отогнать от себя воспоминания. Ему не хотелось думать о ее родных, о тех временах, когда он сидел с ними за одним столом и был частью их мира. И о ней самой ему тоже не хотелось думать. Не хотелось смотреть в ее лицо и глаза. Как раз сейчас на всех лугах и полянах распускались дикие гиацинты. Каждый год в это время он вспоминал о ней, рассматривая даже не сами лепестки, а их лиловатое основание, в точности совпадавшее по цвету с глазами Гонории.
        У него защемило в груди, стало трудно дышать. Он действительно не хотел обо всем этом думать.
        Господи, почему она молчит? Именно теперь, когда ее болтовня пришлась бы как нельзя более кстати.
        И тут раздался ее тихий голос:
        - Я могла бы представить тебя.
        - Что? - не понял Маркус.
        - Я могла бы представить тебя, - повторила она, - нескольким юным леди. Ты же сказал, что никого не знаешь.
        Боже милостивый, мало ему хлопот с лондонскими дамами! Разумеется, он был представлен каждой из них. Но разве «быть представленным» и «знать» это одно и то же?
        - Я буду счастлива познакомить тебя с ними, - доброжелательно сказала она.
        Доброжелательно? Или с жалостью?
        - Не стоит, - резко ответил он.
        - Нет, конечно, у тебя достаточно знакомых…
        - Мне просто не нравится…
        - Ты находишь нас глупыми…
        - Я не люблю пустые разговоры…
        - Даже мне наскучили бы…
        - Дело в том, - объявил он, желая покончить с этим беспорядочным диалогом, - что я ненавижу Лондон.
        Он произнес это куда громче, чем собирался, и почувствовал себя глупцом. Глупцом, которому в скором времени придется разрезать свои лучшие сапоги.
        - Ничего не выйдет, - сказал он.
        Она явно озадачилась.
        - Так мы никогда не доберемся до Фензмора. - Он видел, как ей хотелось сказать «я тебя предупреждала», и поспешил добавить: - Тебе нужно вернуться в Брикстен. Он гораздо ближе, и ты знаешь дорогу. - Маркус вспомнил, с кем разговаривает. - Ты ведь знаешь дорогу?
        Надо отдать ей должное, она не обиделась.
        - Мне нужно идти по тропинке до маленького пруда, потом подняться на холм, а там уже совсем близко.
        Он кивнул:
        - Пусть за мной приедут. Только не из Брикстена. Напиши в Фензмор. Адресуй записку Джимми.
        - Джимми?
        - Это мой старший конюх. Просто сообщи ему, что я на брикстенской тропинке в трех милях от дома. Он поймет, что надо делать.
        - А с тобой тут ничего не случится?
        - Ну разве что дождем смоет, - пошутил он.
        Они оба посмотрели вверх. Небо заволокло угрожающими свинцовыми тучами.
        - Черт возьми, - пробормотал он.
        - Я побегу, - сказала она.
        - Ни в коем случае. - Не дай Бог, она угодит в настоящую кротовую нору. И что тогда? - Ты можешь поскользнуться и упасть.
        Она сделала несколько шагов и остановилась.
        - Ты дашь мне знать, что благополучно добрался до дома?
        - Конечно.
        Он не мог припомнить, когда в последний раз извещал кого-то о своем благополучии. Но ему было приятно услышать ее просьбу.
        Гонория скоро скрылась за деревьями, ее шаги затихли, и Маркус погрузился в размышления.
        Долго ли ему придется ждать? Допустим, она не заблудится и дойдет до Брикстена. Это чуть больше мили. Потом ей надо написать письмо и послать кого-нибудь в Фензмор. Затем Джимми оседлает двух лошадей и отправится в путь, хотя лесная тропинка куда больше приспособлена для пеших прогулок, чем для верховой езды.
        Итак, в общей сложности получается… Час? Нет, пожалуй, полтора. Если не два.
        Маркус соскользнул на землю, чтобы иметь возможность прислониться спиной к бревну. Боже, до чего же все это утомительно. Он понимал, что боль в лодыжке не даст ему уснуть, но все же закрыл глаза.
        И тотчас почувствовал, как на его лицо упала первая дождевая капля.
        Глава 6
        Гонория вся вымокла, пока добралась до Брикстена. Дождь зарядил минут через пять после того, как она оставила Маркуса на стволе упавшего дерева. На первых порах небеса ограничивались увесистыми редкими каплями - ничего хорошего, но терпимо.
        Однако стоило ей выйти из леса на луг, как дождь превратился в ливень, и она в считанные секунды промокла до нитки.
        А Маркус? Страшно подумать, что ему придется провести в лесу еще по крайней мере час. Она попыталась представить себе то место, где они расстались. Смогут ли кроны деревьев укрыть Маркуса от дождя? Вряд ли, ведь сейчас ранняя весна и листья только-только начинают пробиваться из почек.
        Боковой вход в Брикстен как назло оказался запертым, но когда Гонория обогнула дом и подбежала к парадному подъезду, ей не пришлось стучаться. Двери распахнулись, и она буквально ввалилась в холл.
        - Гонория! - воскликнула Сара, помогая ей удержаться на ногах. - Я увидела тебя в окно. Где ты была? Я чуть с ума не сошла от беспокойства. Мы уже собирались снарядить на поиски слуг. Ты сказала, что идешь собирать цветы, и пропала.
        - Поговорим позже, - едва дыша, вымолвила Гонория и опустила глаза.
        У ее ног образовались лужи, а один своевольный ручеек вырвался из круга и свободно потек по полу к стене.
        - Тебе нужно переодеться в сухое, - сказала Сара, взяв Гонорию за руки. - Ты вся продрогла.
        - Сара, хватит. - Гонория высвободила руки и стиснула плечо кузины. - Прошу тебя! Мне нужна бумага. Я должна написать письмо.
        Сара посмотрела на нее в немом изумлении.
        - Немедленно. Я обязана…
        - Леди Гонория! - В холл торопливо вошла миссис Ройл. - Вы заставили нас поволноваться! Где вы пропадали?
        - Я искала цветы, - солгала Гонория. - А сейчас мне нужно написать письмо. Пожалуйста!
        Миссис Ройл потрогала ее лоб:
        - Кажется, жара нет.
        - У нее озноб, - сказала Сара, обращаясь к миссис Ройл. - Она, должно быть, заблудилась. Ей ничего не стоит перепутать направление.
        - Да-да. - Гонория готова была согласиться с любым оскорблением, лишь бы поскорее покончить с разговорами. - Прошу вас, выслушайте меня. Дело не терпит отлагательства. Лорд Чаттерис в бедственном положении, я обещала ему…
        - Что? - возопила миссис Ройл. - О чем вы говорите?
        Гонория вкратце изложила состряпанную по дороге историю. Она отправилась за цветами и сбилась с пути. Лорд Чаттерис прогуливался по лесу. Они случайно встретились. Он объяснил ей, что тропинка петляет вдоль границы между имениями. Потом он вывихнул лодыжку.
        В сущности, так оно и было. Почти так.
        - Его нужно доставить сюда, - заявила миссис Ройл. - Я немедленно распоряжусь об этом.
        - Нет, - возразила Гонория, все еще слегка задыхаясь. - Лорд Чаттерис желает отправиться к себе домой. Он дал мне четкие указания. Я должна послать записку его старшему конюху.
        - Нет, - в свою очередь, не согласилась миссис Ройл. - Его следует привезти к нам.
        - Миссис Ройл, пожалуйста. Пока мы спорим, он в одиночестве мокнет под дождем.
        Преодолев секундное колебание, миссис Ройл нехотя произнесла:
        - Идите за мной.
        Она направилась к нише, достала из секретера бумагу, перо, чернила и отошла в сторону. Гонория села и взяла перо, однако окоченевшие пальцы отказывались повиноваться ей. А вода, стекавшая с волос, грозила промочить бумагу.
        Сара выступила вперед:
        - Позволь, я помогу тебе.
        Гонория благодарно кивнула и принялась диктовать, старательно игнорируя миссис Ройл, которая маячила у нее за спиной и без конца вставляла ценные (по ее мнению) замечания.
        Сара закончила писать и, заручившись молчаливым согласием Гонории, отдала записку миссис Ройл.
        - Пожалуйста, пусть это доставят в Фензмор как можно скорее, - взмолилась Гонория.
        Миссис Ройл спешно покинула холл, а Сара, вскочив со стула, взяла кузину за руку и не допускающим возражений тоном объявила:
        - Тебе необходимо согреться. Ты немедленно пойдешь со мной. Я уже попросила горничную приготовить горячую ванну.
        Гонория кивнула. Она выполнила поручение Маркуса и теперь могла подумать о себе.
        Следующим утром солнце как ни в чем не бывало светило на безоблачном небосклоне. Гонория - укутанная в стеганые одеяла и снабженная горячей грелкой - проспала сном праведника двенадцать часов подряд. Накануне вечером приезжал гонец с письмом из Фензмора. Маркус благополучно добрался до дома и теперь, очевидно, тоже лежал в постели с горячей грелкой в ногах.
        И все же Гонория тревожилась за него. Вчера она продрогла до костей, а ведь ему пришлось мокнуть под дождем куда дольше, чем ей. Вдобавок дул сильный ветер. Принимая ванну, она слышала, как шумно скрипели за окном деревья. Маркус наверняка простудился. А что, если у него не просто вывих, а перелом? Они послали за хирургом или решили обойтись собственными силами?
        Кстати, кто «они»? Насколько она знала, у Маркуса не было близких родственников. Кто позаботится о нем, если он всерьез заболеет? Нельзя же полагаться только на слуг.
        Нет, она не сможет жить в ладу с собой, пока не убедится в том, что у него все в порядке.
        Завершив утренний туалет, Гонория спустилась к завтраку, чем вызвала всеобщее удивление. Правда, джентльмены уже вернулись в Кембридж, но юные леди сидели за столом, с аппетитом поглощая яичницу и тосты.
        - Гонория! - воскликнула Сара. - Скажи на милость, зачем ты встала с постели?
        - Все прекрасно, - успокоила ее Гонория. - Я даже ни разу не чихнула.
        - Вчера вечером у нее были не пальцы, а настоящие сосульки, - поведала Сара, обращаясь к Сесили и Айрис. - Она не могла удержать в руках перо.
        - Я согрелась в горячей ванне, замечательно выспалась и теперь совершенно здорова, - сказала Гонория. - Сегодня утром мне хотелось бы съездить в Фензмор. Лорд Чаттерис по моей вине вывихнул лодыжку, и я обязана навестить его.
        - В чем заключалась твоя вина? - осведомилась Айрис.
        Гонория прикусила губу. Ничего не поделаешь, придется объяснять.
        - Да так, чистая случайность, - наскоро сочинила она. - Я споткнулась о корень дерева, а лорд Чаттерис хотел поддержать меня и оступился. По-моему, там была кротовая нора.
        - Фу, кроты такие противные, - заявила Айрис.
        - Я нахожу их довольно милыми, - сообщила Сесили.
        - А мне надо найти твою матушку, - отозвалась Гонория. - И попросить, чтобы заложили экипаж. Хотя, пожалуй, я могу поехать верхом. Дождь давно кончился.
        - Сначала тебе надо позавтракать, - напомнила Сара.
        - Мама ни за что не отпустит тебя без сопровождения, - сказала Сесили. - Фензмор - обитель холостяка.
        - Полагаю, он живет не один, - заметила Айрис. - У него наверняка множество слуг.
        - Надо думать, никак не меньше сотни, - откликнулась Сесили. - Вы никогда не видели, какой там дом? Не дом, а громадный замок. Впрочем, не важно. - Она повернулась к Гонории: - Слуги слугами, но семьи у него нет. Значит, ты не можешь явиться к нему в одиночестве.
        - Я возьму кого-нибудь с собой, - нетерпеливо произнесла Гонория. - Мне все равно. Главное - побыстрее выехать.
        - Возьмете кого-нибудь с собой? Куда? - спросила миссис Ройл, входя в столовую.
        Гонория коротко изложила свою просьбу и тотчас получила ответ.
        - Разумеется, - решительно кивнула миссис Ройл, - необходимо проведать его светлость. Это наш христианский долг.
        Гонория удивленно моргнула. Неужели с ней так легко и быстро согласились?
        - Я поеду с вами, - добавила миссис Ройл.
        Чья-то чашка со звоном опустилась на блюдце. Гонория повернулась - Сесили натянуто улыбалась, сжимая чашку с такой силой, что та грозила лопнуть.
        - Мама, - вымолвила Сесили, - если поедешь ты, тогда и мне надо ехать.
        Миссис Ройл задумалась.
        - Если поедет Сесили, тогда мне тоже надо ехать, - выпалила Сара.
        - Почему? - удивилась Сесили.
        - По всей видимости, - холодно изрекла Айрис, - я единственная, кому туда ехать не надо.
        - Я готова отправиться в любой компании, - вмешалась Гонория, с трудом сдерживая раздражение. - Мне просто не хотелось бы попусту терять время.
        - С вами поедет Сесили, - определилась наконец миссис Ройл. - Я останусь здесь, вместе с Сарой и Айрис.
        Сару явно разочаровал такой вердикт, но она не могла оспорить его. Зато Сесили вскочила из-за стола, сияя лучезарной улыбкой.
        - Сесили, ступай наверх. Пусть Пегги причешет тебя, - распорядилась миссис Ройл. - Нельзя же…
        - Прошу вас, - перебила Гонория. - Я предпочла бы выехать немедленно.
        Даже у миссис Ройл не нашлось аргументов в пользу того, что прическа ее дочери важнее здоровья графа Чаттериса.
        - Хорошо, - деловито сказала она. - Отправляйтесь сию же секунду. При одном условии: если он серьезно болен, вы должны убедить его перебраться сюда и получить достойный уход.
        У Гонории на сей счет имелось собственное мнение, однако она сочла за лучшее оставить его при себе и, не говоря ни слова, устремилась к выходу. Сесили и миссис Ройл последовали ее примеру.
        - И непременно доведите до его сведения, что мы не планируем покидать Брикстен в ближайшие несколько недель, - продолжила миссис Ройл.
        - Разве? - изумилась Сесили.
        - Да. А ты не связана никакими обязательствами и свободно можешь каждый день приезжать и проверять, как о нем заботятся… - Миссис Ройл на мгновение замялась. - Э-э, если лорд Чаттерис изъявит такое желание.
        - Конечно, мама, - согласилась изрядно смущенная Сесили.
        - И передайте ему мои наилучшие пожелания, - добавила миссис Ройл.
        Гонория сбежала вниз по лестнице, от души надеясь, что скоро подадут экипаж.
        - Скажите ему, что мы с мистером Ройлом молимся о его скорейшем выздоровлении.
        - Мама, возможно, он вовсе не так уж болен, - сказала Сесили.
        Миссис Ройл нахмурилась:
        - Не знаю. Но если…
        - Тогда я, безусловно, передам ему твои пожелания, - договорила за нее Сесили.
        - Наша карета! - обрадовалась Гонория.
        - Запомните! - призывала миссис Ройл, пока лакей помогал Гонории и Сесили сесть в карету. - Если он болен, передайте ему…
        Однако лошади уже тронулись с места.

* * *
        Маркус еще лежал в постели, когда дворецкий осторожно заглянул в спальню и сообщил, что леди Гонория Смайт-Смит и мисс Ройл прибыли с визитом и ожидают в желтой гостиной.
        - Прикажете передать им, что вы не расположены принимать гостей? - осведомился дворецкий.
        Маркусу очень хотелось сказать «да». Он чувствовал себя ужасно, а выглядел, должно быть, еще хуже. Накануне вечером он промерз, продрог и, когда Джимми нашел его, дрожал так, что чуть не лишился зубов. Дома ему первым делом пришлось попросить камердинера разрезать сапог. Событие, достаточно печальное само по себе - Маркусу нравились эти сапоги, - обернулось дополнительной неприятностью. Камердинер несколько переусердствовал, и теперь на левой голени Маркуса красовался свежий след от ножа длиной не менее четырех дюймов.
        Однако случись нечто подобное с Гонорией, он непременно пожелал бы лично оценить состояние ее здоровья, а посему сейчас не имел права отказывать ей в такой возможности. Что до другой девицы - если он не ослышался, дворецкий упомянул мисс Ройл, - остается надеяться, что она не отличается тонкой душевной организацией.
        Потому как, если верить зеркалу, граф Чаттерис ныне являлся счастливым обладателем совершенно зеленой физиономии.
        Он вызвал камердинера, и тот на сей раз, кажется, не оплошал. Во всяком случае, спускаясь по лестнице (опять-таки не без помощи камердинера) и входя в гостиную, Маркус полагал, что выглядит вполне удовлетворительно.
        - Силы небесные, Маркус! - воскликнула Гонория, вскакивая с кресла. - У тебя кошмарный вид.
        Жизнеутверждающее начало.
        - Я тоже чрезвычайно рад видеть тебя, Гонория. - Он направился к ближайшему дивану. - Ты позволишь мне сесть?
        - Ради Бога, конечно. У тебя даже глаза ввалились. - Она поморщилась, наблюдая за тем, как он пытается обогнуть стол. - Тебе помочь?
        - Нет-нет, я прекрасно управлюсь сам. - Он наконец доковылял до дивана и буквально плюхнулся на подушки.
        Да, там, где присутствует болезнь, нет места изяществу.
        - Мисс Ройл. - Он поклонился второй гостье, будучи почти уверенным, что пару раз встречал ее на светских раутах.
        - Лорд Чаттерис, - любезно улыбнулась она. - Мои родители просили передать вам самые искренние пожелания скорейшего выздоровления.
        - Благодарю, - слабо кивнул он.
        На него внезапно навалилась невероятная усталость.
        Путешествие из спальни в гостиную оказалось куда более утомительным, чем он ожидал. К тому же ему совершенно не удалось выспаться. Он начал кашлять, едва его голова коснулась подушки, и кашлял всю ночь напролет.
        - Надеюсь, вы извините меня, - сказал он и, положив на низкий стол подушку, водрузил на нее больную ногу. - Мне посоветовали держать ее в приподнятом положении.
        - Маркус! - Судя по тону, Гонория не собиралась поддерживать светскую беседу. - Ты должен лежать в постели.
        - Именно там я и находился, - сухо произнес он, - пока не узнал, что ко мне пожаловали гости.
        Она наградила его укоризненным взглядом, живо напомнившим ему о мисс Пимм, няне из давно минувшего детства.
        - Тебе следовало сказать дворецкому, что ты никого не принимаешь.
        - Неужели, - пробормотал он. - И ты, разумеется, спокойно отправилась бы восвояси, уверенная в моем полном благополучии. - Склонив голову набок, он обратился к другой посетительнице: - Как вы полагаете, мисс Ройл? Леди Гонорию устроило бы такое положение вещей?
        - Нет, милорд, - ответила мисс Ройл. - Она самым решительным образом желала лично повидаться с вами.
        - Сесили! - возмутилась Гонория.
        Маркус демонстративно проигнорировал это восклицание.
        - В самом деле, мисс Ройл? Ее внимание трогает меня до глубины души.
        - Маркус, - сказала Гонория, - прекрати немедленно.
        - Она - чертовски упрямое создание, - продолжил он, глядя исключительно на мисс Ройл.
        - Маркус Холройд, - свирепо отчеканила Гонория, - если ты сию же секунду не перестанешь издеваться надо мной, я сообщу миссис Ройл, что ты просто мечтаешь до полного выздоровления переехать в Брикстен.
        Маркус, изо всех сил сдерживая смех, переглянулся с мисс Ройл. Они оба потерпели поражение.
        - Миссис Ройл жаждет продемонстрировать тебе, как она умеет выхаживать больных, - с иезуитской улыбкой добавила Гонория.
        - Ты победила. - Он откинулся на спинку дивана и расхохотался.
        Однако смех немедленно перешел в кашель, с которым Маркусу пришлось сражаться целую минуту.
        - Сколько времени ты просидел под дождем вчера вечером?
        Гонория встала и потрогала его лоб, чем немало изумила мисс Ройл.
        - У меня жар? - поинтересовался Маркус.
        - Не думаю. - Она сосредоточенно сдвинула брови. - Хотя, возможно, тебя немного лихорадит. Схожу-ка я за пледом.
        Маркус хотел возразить, но вдруг понял, что плед пришелся бы как нельзя более кстати. Оценив замечательную идею, он благодарно кивнул.
        - Я принесу, - вскочила мисс Ройл. - Попрошу у горничной в холле.
        Она направилась к дверям, а Гонория села, не сводя с него сочувственного взгляда.
        - Мне так жаль, - произнесла она, как только они остались вдвоем. - Я чувствую себя ужасно виноватой.
        Он махнул рукой:
        - Ничего страшного.
        - Ты так и не сказал, сколько времени провел под дождем, - напомнила она.
        - Наверное, час, - предположил он. - Или два.
        Она сокрушенно вздохнула:
        - Мне очень жаль. Он слегка улыбнулся:
        - Ты это уже говорила.
        - Да, но мне действительно жаль.
        Беседа явно застряла на мертвой точке. Желая сгладить неловкость, он попытался снова улыбнуться, однако ему помешал очередной приступ кашля.
        Гонория встревоженно нахмурилась:
        - Быть может, тебе и правда следовало бы ненадолго перебраться в Брикстен?
        Он не мог говорить и только пронзил ее негодующим взглядом.
        - Меня беспокоит, что ты тут совершенно один.
        - Гонория! - Ему наконец удалось кое-как справиться с кашлем. - Ты скоро вернешься в Лондон. Миссис Ройл, без сомнения, добрейшая женщина, однако я предпочитаю болеть и выздоравливать в собственном доме.
        - Да. - Гонория покачала головой. - Особенно если учесть, что она вполне может недели через две женить тебя на Сесили.
        - Кто-то назвал мое имя? - бодро поинтересовалась Сесили, возвращаясь в гостиную с темно-синим пледом в руках.
        Маркус снова закашлялся, прямо скажем, весьма своевременно.
        - Вот, пожалуйста. - Сесили подошла ближе и остановилась в нерешительности. - Может быть, ты поможешь ему? - спросила она у Гонории.
        Гонория взяла у нее плед и направилась к дивану.
        - Сейчас мы все устроим, - тихо произнесла она и наклонилась, чтобы укрыть Маркуса мягким шерстяным одеялом. Затем, ласково улыбаясь, подоткнула уголки. - Не слишком тесно?
        Он отрицательно покачал головой, пребывая в некотором смущении от такой заботы.
        Основательно укутав его, Гонория выпрямилась, шумно вздохнула и объявила, что ему необходимо выпить чаю.
        - Да, - подтвердила мисс Ройл. - Горячий чай незаменим при простуде.
        Маркус даже не пытался возражать. Конечно, со стороны он представлял собой жалкое зрелище - плед, нога на столе, приступы кашля. И все это при дамах. Они наверняка думают о нем бог знает что. Однако ему неожиданно понравилось быть опекаемым, и если Гонория настойчиво желает, чтобы он выпил чаю, он его выпьет. Отчего же не доставить ей такое удовольствие?
        Он объяснил ей, где найти звонок. Она вызвала служанку, приказала приготовить чай и, усевшись в кресло напротив Маркуса, спросила:
        - Ты посылал за хирургом?
        - Не вижу необходимости, - ответил он. - У меня нет перелома.
        - Ты уверен? С такими вещами шутить нельзя.
        - Я совершенно уверен.
        - Мне было бы гораздо спокойнее, если бы…
        - Гонория, хватит. Нога не сломана.
        - А твой сапог?
        - Сапог? - озадаченно повторила мисс Ройл.
        - Вот сапог действительно «сломан» окончательно и бесповоротно, - ответил он.
        - Какая жалость, - отозвалась Гонория. - Полагаю, его все-таки пришлось разрезать?
        - Ваш сапог разрезали? - переспросила мисс Ройл. - Боже, это просто ужасно.
        - Лодыжка страшно распухла, - пояснила Гонория. - Другого выхода не было.
        - Да, но сапог… - удрученно вымолвила мисс Ройл.
        - Мне не слишком нравились эти сапоги, - солгал Маркус.
        Ему хотелось утешить бедняжку мисс Ройл. У нее был такой вид, словно при ней злодейски прикончили щенка.
        - Интересно, можно ли заказать один сапог? - задумчиво произнесла Гонория. - В пару к оставшемуся. Надо бы попробовать.
        - Ничего не выйдет, - со знанием дела заявила мисс Ройл. - Кожа обязательно будет отличаться.
        От дальнейшей дискуссии на обувную тему Маркуса спасло появление миссис Уэдерби, с незапамятных времен служившей в Фензморе домоправительницей.
        - Я начала готовить чай еще до того, как вы позвонили, - сообщила она, стремительно продвигаясь по гостиной с подносом в руках.
        Он улыбнулся. Ничего удивительного. Миссис Уэдерби всегда знала, что и когда надо делать. Он представил ее Гонории и мисс Ройл.
        Услышав имя Гонории, миссис Уэдерби поставила поднос на стол и всплеснула руками:
        - Ах, вы, должно быть, сестра мастера [[4] Мастер (здесь) - почтительное именование маленького мальчика.] Дэниела!
        - Да, - просияла Гонория. - Вы его знаете?
        - Конечно. Он несколько раз гостил в Фензморе, обычно когда прежний граф находился в отъезде. Разумеется, потом он тоже бывал здесь. Уже после того, как мастер Маркус стал графом.

«Мастер Маркус» изрядно смутился, когда его так назвали при посторонних. Однако ему даже в голову не пришло поправлять миссис Уэдерби. Она всегда относилась к нему с материнской нежностью и теплой улыбкой и добрым словом скрашивала его одинокое существование.
        - Как приятно познакомиться с вами, - продолжила миссис Уэдерби. - Я столько о вас слышала.
        Гонория удивленно моргнула:
        - Вот как?
        Маркус тоже удивленно моргнул. Когда это он говорил о Гонории с кем бы то ни было, тем более с домоправительницей?
        - О да, - подтвердила миссис Уэдерби. - От мастера Маркуса и от мастера Дэниела. Когда они были детьми, разумеется. Признаться, я привыкла думать о вас как о маленькой девочке. Но теперь вы совсем взрослая.
        Гонория улыбнулась и кивнула.
        - Прекрасно. Как вы привыкли пить чай? - спросила домоправительница и, выслушав пожелания Гонории и мисс Ройл, налила молоко во все три чашки.
        - Я очень давно не видела мастера Дэниела, - продолжила она, взяв чайник. - Он редкий озорник, но я его люблю. Надеюсь, у него все хорошо?
        В комнате повисло неловкое молчание, и Гонория умоляюще взглянула на Маркуса. Он тотчас кашлянул и сказал:
        - Должно быть, я не говорил вам, миссис Уэдерби. Лорд Уинстед несколько лет назад уехал из Англии.
        Он решил посвятить ее в подробности этой истории как-нибудь потом, не при Гонории и мисс Ройл.
        - Понятно. - Уловив в возникшей паузе намек на то, что следует сменить тему, домоправительница несколько раз кашлянула и вручила первую чашку Гонории, а вторую - мисс Ройл.
        Юные леди вежливо поблагодарили, и очередь наконец дошла до Маркуса. Снабдив его чашкой чаю, миссис Уэдерби снова повернулась к Гонории:
        - Вы проследите за тем, чтобы он выпил все до последней капли?
        Гонория улыбнулась:
        - Будьте уверены.
        Миссис Уэдерби наклонилась и громким шепотом сообщила:
        - Джентльмены - ужасные пациенты.
        - Я все слышу, - отозвался Маркус. Домоправительница лукаво взглянула на него.
        - Так и было задумано, - сказала она и, сделав реверанс, покинула гостиную.
        Оставшаяся часть визита прошла без осложнений. Все пили чай (Маркус - по настоянию Гонории - две чашки), ели печенье и беседовали о том о сем, пока Маркус опять не закашлялся. На этот раз он кашлял страшно долго, и Гонория решила, что ему необходимо немедленно отправиться в постель.
        - Нам пора ехать, - сказала она, вставая. - Очевидно, миссис Ройл с огромным нетерпением ждет нашего возвращения.
        Маркус кивнул и благодарно улыбнулся, когда они потребовали, чтобы он даже не думал вставать и провожать их. Он чувствовал себя совершенно больным и подозревал, что ему придется проглотить гордость и попросить, чтобы его отнесли в спальню.
        Разумеется, только после того, как уедут дамы.
        Он подавил стон. Болезнь приводила его в ярость.
        В карете Гонория наконец позволила себе расслабиться. Конечно, Маркус болен. Но ему не требуется иного лечения, кроме крепкого сна и не менее крепкого бульона. Ей больше не надо беспокоиться о нем, через несколько дней он выздоровеет и…
        - Через месяц, - внезапно объявила Сесили. Гонория удивленно посмотрела на нее:
        - Прости?
        - Таково мое предсказание. - Сесили подняла указательный палец, описала в воздухе маленький кружок и проткнула его. - Через месяц лорд Чаттерис сделает предложение.
        - Кому? - спросила Гонория, пытаясь скрыть совершеннейшее недоумение.
        Во-первых, Маркус не оказывал Сесили особых знаков внимания, а во-вторых, она никогда не отличалась такой самонадеянностью.
        - Тебе, кому же еще.
        Гонория просто лишилась дара речи.
        - О, - с большим чувством произнесла она. - О нет.
        Сесили усмехнулась.
        - Нет-нет. - Может быть, Гонория и превратилась в мычащую идиотку, но мычала она весьма выразительно. - Нет, - повторила она. - О нет.
        - Я готова заключить пари, - радостно заявила Сесили. - До конца сезона ты выйдешь замуж.
        - Очень надеюсь. - К Гонории наконец вернулась способность изъясняться по-человечески. - Но не за лорда Чаттериса.
        - Вот как, теперь он стал лордом Чаттерисом? Ты думаешь, я не заметила, что в Фензморе ты называла его исключительно по имени?
        - Я привыкла так его называть, - пожала плечами Гонория. - Мне было шесть лет, когда мы познакомились.
        - Как бы там ни было, вы с ним… Сейчас, дай подумать. - Сесили поджала губы и возвела глаза к потолку кареты. - Вы вели себя так, словно вы уже муж и жена, понимаешь?
        - Не говори глупости!
        - Я говорю чистую правду, - самодовольно заявила Сесили и рассмеялась. - Подожди, я еще всем об этом расскажу.
        Гонория подпрыгнула на сиденье кареты.
        - Не смей!
        - Сдается мне, леди слишком взволнованна.
        - Ради Бога, Сесили, уверяю тебя, между мной и лордом Чаттерисом нет никакой любви. Клянусь, мы никогда не поженимся. Распространяя слухи, ты только испортишь мне жизнь, вот и все.
        Сесили склонила голову набок:
        - Никакой любви?
        - Не надо придираться к словам. Разумеется, я очень хорошо отношусь к нему. Он мне как брат.
        - Ладно, - согласилась Сесили. - Я буду молчать.
        - Спа…
        - До вашей помолвки. Зато потом везде и всюду буду кричать: «Я это предсказывала!»
        Гонория не стала отвечать. Никакой помолвки не будет и криков соответственно тоже. Теперь ее гораздо больше заботило совсем другое.
        А если он ей больше не брат, тогда кто?
        Глава 7
        На следующий день Гонория вернулась в Лондон. Сезон начнется только через месяц, но ей нужно подготовиться. Если верить недавно вышедшей замуж кузине Мэриголд, которая посетила Гонорию, в моде ярко-розовый цвет, хотя у модистки следовало различать цикламеновый, фрезовый или бледно-рубиновый. Более того, просто необходимо обзавестись несколькими браслетами. Мэриголд уверила Гонорию - без них немыслимо появиться в свете.
        Этим советы Мэриголд не исчерпывались, и Гонории требовалось время, чтобы
«переварить» их. Посему она собиралась посетить модистку через неделю. Но прежде чем она успела выбрать любимый оттенок розового цвета, из Фензмора прибыло письмо.
        Гонория предположила, что оно от Маркуса, и тут же открыла его. Удивительно, он нашел время написать ей. Но, раскрыв конверт, она увидела женский почерк.
        Гонория озадаченно подняла бровь, села и прочитала письмо.

«Дорогая леди Гонория!
        Простите мне мою прямоту и то, что пишу вам, но я не знаю, к кому еще обратиться. Лорд Чаттерис плохо себя чувствует. Последние три дня у него лихорадка, а прошлой ночью он бредил. Доктора вызывали каждый день, но он не дал никаких советов, кроме как ждать и наблюдать.
        Как вы знаете, у графа нет семьи. Но мне показалось, что я должна кого-то уведомить, а он всегда высоко отзывался о вашей семье.
        Ваша миссис Уэдерби,
        домоправительница графа Чаттериса».

* * *
        - О нет, - прошептала Гонория, глядя на письмо, пока у нее не заболели глаза. Как такое возможно? Когда она покидала Фензмор, Маркус ужасно сильно кашлял, но не было никаких признаков лихорадки. Ничто не предвещало, что его состояние может так резко ухудшиться.
        Почему миссис Уэдерби послала ей письмо? Просто оповещала о состоянии Маркуса или тактично просила приехать в Фензмор? Если последнее, неужели Маркус чувствует себя так плохо?
        - Мама! - позвала Гонория. Ее сердце тревожно билось, она быстро вышла из своей комнаты. Потом повторила громче: - Мама!
        - Гонория? - Леди Уинстед появилась на верхнем пролете лестницы, обмахиваясь любимым шелковым китайским веером. - В чем дело? Какие-то сложности с модисткой? Я думала, ты собиралась отправиться с Мэриголд.
        - Нет-нет, дело не в этом, - поспешно поднимаясь по лестнице, сказала Гонория, - дело в Маркусе.
        - В Маркусе Холройде?
        - Да. Я получила письмо от его домоправительницы.
        - От домоправительницы? Почему она…
        - Я виделась с ним в Кембридже. Я рассказывала тебе…
        - О да, да, - улыбнулась ее мать, - какое замечательное стечение обстоятельств, что ты с ним встретилась. Миссис Ройл написала мне письмо. Думаю, она надеется составить партию для своей дочери.
        - Мама, пожалуйста, прочитай. - Гонория протянула ей письмо миссис Уэдерби. - Он очень болен.
        Леди Уинстед, сжав губы и нахмурившись, быстро прочитала короткую записку.
        - О Боже. Какие ужасные новости.
        Гонория взяла мать за руку, пытаясь обратить ее внимание на тяжесть ситуации.
        - Мы должны отправиться в Фензмор. Немедленно.
        Леди Уинстед удивленно подняла взгляд:
        - Мы?
        - У него больше никого нет.
        - Не может быть.
        - Это так, - твердо сказала Гонория, - разве ты не помнишь, как часто он приезжал к нам, когда учился с Дэниелом в Итоне? Ему просто больше некуда было ехать. Не думаю, что они с отцом ладили.
        - Не знаю, мне эта мысль кажется весьма бесцеремонной. - Ее мать нахмурилась. - Мы не родственники.
        - У него нет родственников!
        Леди Уинстед закусила нижнюю губу.
        - Он был таким милым мальчиком, но я не думаю… Гонория подбоченилась:
        - Если ты не поедешь со мной, я отправлюсь одна.
        - Гонория! - Леди Уинстед в ужасе отшатнулась, и впервые за время разговора в ее глазах промелькнула искра жизни. - Ты этого не сделаешь. Твоя репутация будет испорчена навсегда.
        - Он может умереть.
        - Я уверена, все не настолько серьезно.
        Гонория сцепила дрожащие руки.
        - Я думаю, что домоправительница решилась бы написать мне только в крайнем случае.
        - Ах, ну хорошо, - произнесла, вздохнув, леди Уинстед. - Мы выезжаем завтра.
        Гонория покачала головой:
        - Сегодня.
        - Сегодня? Гонория, такие путешествия требуют подготовки. Я не могу…
        - Сегодня, мама. Нельзя терять время. - Гонория поспешила вниз по лестнице, крикнув: - Я прослежу, чтобы подготовили карету. Будь готова через час!
        Но леди Уинстед, продемонстрировав энергичность, которая отличала ее до отъезда единственного сына, управилась раньше. Уже через сорок пять минут она была совершенно готова и вместе со своей горничной ждала Гонорию в гостиной.
        Через пять минут они отправились в путь.
        Дорога до Северного Кембриджшира заняла целый день. Около полуночи карета Уинстедов подъехала к Фензмору. Леди Уинстед задремала, когда они миновали Саффрон-Уолден, а Гонория не сомкнула глаз. С того момента как они свернули на дорогу к Фензмору, она сидела, напряженно выпрямив спину, и вглядывалась в темноту. Карета наконец остановилась. Не дожидаясь, пока ей помогут выбраться, всего за несколько секунд Гонория открыла дверцу, спрыгнула со ступенек и поспешила к дому.
        Внутри было тихо и темно. Не меньше пяти минут Гонория стучала в дверь, пока наконец не увидела в окне горящую свечу и не услышала торопливые приближающиеся шаги.
        Дворецкий - Гонория не могла вспомнить его имя - открыл дверь, и, прежде чем он успел вымолвить хоть слово, Гонория произнесла:
        - Миссис Уэдерби написала мне о состоянии графа. Я должна немедленно видеть его.
        Дворецкий, не менее гордый и аристократичный, чем его хозяин, немного отступил назад.
        - Боюсь, это невозможно.
        Гонория оперлась о косяк двери.
        - Что вы имеете в виду? - прошептала она. Не мог же Маркус умереть за время, прошедшее с момента, когда миссис Уэдерби написала ей.
        - Граф спит, - раздраженно ответил дворецкий. - Я не буду будить его ночью.
        Гонория почувствовала невероятное облегчение.
        - О, спасибо, - пылко поблагодарила она дворецкого и взяла его за руку. - Пожалуйста, разрешите мне его увидеть. Я обещаю, что не побеспокою его.
        Дворецкого явно смутило ее прикосновение.
        - Я не могу впустить вас. Позвольте напомнить вам, что вы до сих пор не назвали свое имя.
        Гонория растерялась. Неужели в Фензмор так часто приезжают гости, что дворецкий не помнит ее визита неделю назад? Потом она поняла - слишком темно и он просто не узнал ее.
        - Пожалуйста, примите мои извинения, - произнесла она как можно солиднее. - Я леди Гонория Смайт-Смит, со мной моя мать, графиня Уинстед, она ждет в карете со своей горничной. Наверное, кому-нибудь следует помочь ей.
        Выражение морщинистого лица дворецкого мгновенно изменилось.
        - Леди Гонория! - воскликнул он. - Прошу прощения. Я не узнал вас в темноте. Пожалуйста, пожалуйста, входите.
        Он подал ей руку, помогая в темноте перешагнуть через порог. Немного помедлив у двери, Гонория сказала, оглянувшись на карету:
        - Моя мать…
        - Я немедленно пошлю к ней лакея, - уверил ее дворецкий. - К сожалению, мы не знали о вашем приезде и не приготовили вам комнаты. Но я сейчас же отдам распоряжения горничным.
        - Пожалуйста, не поднимайте их ради меня, - попросила Гонория, хотя, судя по энергии, с которой он дернул шнур звонка, было уже поздно. - Мне хотелось бы увидеть миссис Уэдерби. Жаль, что придется разбудить ее, но при таких обстоятельствах мне необходимо поговорить с ней.
        - Конечно-конечно, - ответил дворецкий, проводя ее внутрь дома.
        - И моя мать… - нервно оглянувшись назад, произнесла Гонория.
        Несмотря на первоначальные возражения, леди Уинстед прекрасно вела себя всю дорогу. Гонория не хотела оставить ее на ночь в карете. Кучер и грумы обязательно присмотрят за ней и, конечно, горничная рядом, но все равно это было бы неправильно.
        - Я приглашу ее в дом, как только отведу вас к миссис Уэдерби, - сказал дворецкий.
        - Спасибо, э… - К стыду своему, Гонория не знала его имени.
        - Спрингпис, миледи. - Он взял ее руку и сжал. Глаза его слезились, хватка была некрепкой, но в ней чувствовалась благодарность. Он встретился взглядом с Гонорией. - Позвольте сказать, миледи, я чрезвычайно рад вашему приезду.
        Десять минут спустя миссис Уэдерби стояла вместе с Гонорией у двери в спальню Маркуса.
        - Я не знаю, понравится ли графу, что вы увидите его в таком виде, - произнесла домоправительница, - но вы приехали издалека…
        - Я не побеспокою его, - уверила ее Гонория. - Я только хочу убедиться, что с ним все хорошо.
        Миссис Уэдерби сглотнула и откровенно взглянула на нее:
        - Ему плохо, мисс. Вы должны быть к этому готовы.
        - Я… я не имела в виду «хорошо», - запинаясь, поправилась Гонория, - я имела в виду… сама не знаю, просто…
        Домоправительница мягко пожала ей руку.
        - Я понимаю. Ему чуть-чуть лучше, чем вчера, когда я вам писала.
        Гонория кивнула, но движение показалось ей самой смущенным и неловким. Кажется, домоправительница пытается сказать ей - Маркус уже не стоит на пороге смерти, но это значит - он был на пороге смерти. А если так, нет никаких причин думать, что он не окажется там снова.
        Миссис Уэдерби приложила палец к губам, показывая Гонории, что нужно вести себя тихо. Потом медленно повернула дверную ручку.
        - Он спит, - прошептала миссис Уэдерби.
        Гонория кивнула и вошла внутрь, моргая от слабого света. В комнате было жарко и душно.
        - Почему здесь так жарко? - прошептала Гонория. Даже ей трудно было дышать в этой духоте, а Маркус к тому же был еще накрыт грудой одеял.
        - Так велел доктор, - ответила миссис Уэдерби. - Ни при каких обстоятельствах не позволять ему простудиться.
        Гонория поправила воротник платья, который, к сожалению, никак не возможно было ослабить. Боже мой, если даже ей душно, то каково же Маркусу, у которого и без того тяжелая лихорадка. Такая жара никому не может быть полезной.
        Но по крайней мере он спал. Его дыхание было спокойным, или, может быть, так казалось Гонории. Она не имела ни малейшего понятия, к чему следует прислушиваться у постели больного; наверное, к чему-то необычному. Она подошла ближе и наклонилась. Разумеется, Маркус вспотел. Об этом свидетельствовал не только его влажный лоб, но и весьма специфический запах, витавший над постелью.
        - Не думаю, что ему необходимо столько одеял, - прошептала Гонория.
        Миссис Уэдерби бессильно пожала плечами:
        - Доктор выразился очень определенно.
        Гонория подошла ближе к кровати.
        - Непохоже, чтобы Маркусу было удобно.
        - Пожалуй, - согласилась миссис Уэдерби. Гонория осторожно взялась за кончик покрывала, намереваясь отодвинуть его на дюйм или два. Она почти незаметно потянула, и…
        - Аааа!
        Гонория вскрикнула и попятилась назад, вцепившись в руку миссис Уэдерби. Маркус резко сел и безумным взглядом оглядел комнату.
        На нем не было одежды. Во всяком случае, выше пояса.
        - Все в порядке, все в порядке, - неуверенно сказала Гонория.
        На самом деле не было никакого порядка, она пробормотала первые утешительные слова, которые пришли в голову.
        Маркус тяжело дышал и был страшно возбужден, его глаза не останавливались на ней. Похоже, он даже не понимал, что Гонория здесь. Он огляделся, потом начал трясти головой и повторять тихо, не сердито, но огорченно:
        - Нет, нет.
        - Он не проснулся, - мягко произнесла миссис Уэдерби.
        Гонория медленно кивнула, внезапно осознав всю серьезность положения, в котором оказалась. Она ничего не знает о болезнях и уж совершенно точно не знает, как заботиться о больных лихорадкой.
        За этим ли она сюда приехала? Ухаживать за ним?
        Прочитав письмо миссис Уэдерби, она так встревожилась, что могла думать только о том, что нужно немедленно поехать в Фензмор и увидеть Маркуса. О дальнейшем она не думала.
        Как же глупо она поступила. Что она собиралась делать потом? Повернуться и уехать домой?
        Гонории придется ухаживать за Маркусом. Она здесь, и любое другое поведение немыслимо. А что, если она ошибется? Если ему из-за нее станет хуже?
        У нее нет выбора. Он нуждается в ней. У Маркуса никого нет, и Гонория не без стыда удивилась, как она не понимала этого раньше.
        - Я посижу с ним, - сказала она миссис Уэдерби.
        - О нет, мисс, вам нельзя. Это будет не…
        - Кто-то должен быть с ним, - твердо произнесла Гонория. - Его нельзя оставлять одного. - Она взяла домоправительницу за руку и отвела в дальний угол комнаты. Невозможно было вести разговор рядом с Маркусом - он снова лег, но метался и поворачивался в кровати с такой силой, что Гонория вздрагивала.
        - Я останусь, - сказала миссис Уэдерби.
        Голос ее звучал неуверенно.
        - По-моему, вы и так уже много часов провели у его постели, - заметила Гонория. - Вам нужно отдохнуть.
        Миссис Уэдерби благодарно кивнула и, направляясь к двери, сказала:
        - Никаких разговоров. О том, что вы были в комнате. Обещаю вам, ни одна душа в Фензморе ничего не скажет.
        Гонория улыбнулась - как она надеялась, успокаивающе:
        - Здесь моя мать. Не в комнате, но в Фензморе. Этого хватит, чтобы не дать распространиться слухам.
        Кивнув, миссис Уэдерби неслышно выскользнула из комнаты.
        - О, Маркус, - тихо произнесла Гонория, снова подойдя к нему. - Что с тобой случилось?
        Она протянула руку, намереваясь дотронуться до него, но передумала. Это неприлично и, кроме того, лишний раз нарушит его покой.
        Он выбросил руку из-под покрывала и повернулся на другой бок. Она и не подозревала, что у него такие мускулы. Конечно, Гонория знала - он сильный. Это очевидно. Он…
        Гонория задумалась. На самом деле это не было так уж очевидно. Она не могла припомнить, когда Маркусу при ней приходилось поднимать что-то тяжелое. Но он казался сильным. Он выглядел сильным. Не все мужчины так выглядят. Скорее наоборот - большинство выглядит не так, по крайней мере среди знакомых Гонории.
        И все же она не подозревала, что мускулы на руках у мужчины могут быть настолько рельефными.
        Любопытно.
        Гонория еще немного наклонилась вперед и поднесла свечу поближе. Как называется эта мышца на плече? У него она выглядит замечательно…
        Пораженная направлением своих мыслей, Гонория резко отшатнулась. Она здесь не затем, чтобы пожирать глазами полуобнаженного мужчину. Тем более больного, тем более Маркуса Холройда.
        В нескольких шагах от нее стоял стул. Гонория придвинула его поближе к кровати, но не вплотную, на тот случай, если Маркус снова начнет размахивать руками.
        Она села и вновь посмотрела на больного.
        Он выглядел исхудавшим. Лицо его было изможденным, и даже при тусклом свете свечи были видны круги под глазами.
        Несколько минут Гонория сидела в тишине, чувствуя себя очень глупо. Ей страшно хотелось заняться каким-нибудь делом. Конечно, присматривать за Маркусом - тоже дело… Но ей было этого мало.
        Маркус стал спокойнее; время от времени он ворочался под покрывалами, но большую часть времени спал.
        Господи, как же в комнате жарко. Гонория все еще оставалась в дневном платье, одном из тех, которые она вряд ли смогла бы надеть - и которые вряд ли смогла бы снять - без посторонней помощи.
        Она улыбнулась. Прямо как сапог Маркуса. Приятно знать, что мужчины иногда не менее женщин подвержены глупостям моды.
        Платье это явно не подходило для ухода за больным. Гонория с трудом расстегнула несколько верхних пуговиц на спине и глубоко вздохнула.
        - Не может быть. Такая обстановка не может быть здоровой, - громко произнесла она, пытаясь ослабить воротник и проветрить вспотевшую шею.
        Она взглянула на Маркуса. Кажется, ее голос его не побеспокоил.
        Гонория скинула туфли и - ведь она все равно уже была чрезмерно раздета - стянула чулки.
        - Ух. - Она с отвращением взглянула на свои ноги.
        Чулки промокли насквозь.
        Гонория повесила их на спинку стула, но потом передумала и, свернув их, засунула в туфли.
        Невыносимо. Что бы доктор ни говорил, такая жара совершенно невыносима. Гонория снова подошла к постели Маркуса и взглянула на него.
        Осторожно протянув руку, она почувствовала - воздух около его кожи гораздо теплее, чем в остальной комнате.
        Возможно, это только показалось, но возможно, так оно и есть.
        Гонория оглядела комнату в поисках чего-нибудь, чем можно было бы обмахивать Маркуса. Как бы ей пригодился один из шелковых китайских вееров мамы. В последнее время леди Уинстед постоянно пользовалась веером. В багаже у нее всегда было как минимум три веера. И не зря - она везде их забывала.
        Но сейчас ничего подходящего не было, и Гонория, наклонившись, начала дуть на Маркуса. Он не пошевелился. Набравшись уверенности после такого успеха (если это, конечно, был успех), она подула еще раз, сильнее. Маркус чуть вздрогнул.
        Гонория замерла, не зная, хорошо это или плохо. Если он весь так сильно вспотел, как казалось, она рискует его простудить.
        Гонория снова села, потом встала, потом снова села, беспокойно похлопывая по боку. Ей пришлось прижать руку к телу, чтобы остановиться.
        Глупо. Она вскочила на ноги и снова подошла к больному. Маркус опять ворочался, хотя сил, чтобы скинуть покрывала, ему не хватало.
        Она должна коснуться его. Должна. Только так можно определить, насколько ему жарко. Гонория не знала, что будет делать дальше, но это не важно. Если уж она его нянька, она должна следить за его состоянием.
        Она легонько коснулась пальцами его плеча. Кожа была не такой горячей, как она ожидала, но, возможно, дело просто в том, что сама Гонория уже перегрелась. Однако в любом случае Маркус вспотел и его покрывала насквозь промокли.
        Может, следует снять их с него? У него еще останутся одеяла. Она осторожно потянула за уголок, но вся куча съехала прямо на нее, обнажив ногу Маркуса.
        Гонория открыла рот. Нога у него тоже весьма мускулистая…
        Нет. Нет, нет, нет. Она не смотрит на Маркуса. Не смотрит. Совершенно не смотрит на Маркуса. Тем более надо срочно снова накрыть его. Ведь нет никакой уверенности, что на нем есть нижнее белье. Руки его обнажены, ноги тоже, значит, вполне возможно, и…
        Гонория невольно взглянула на то место, что еще скрывалось под покрывалами. Он, конечно, еще укрыт, но если вдруг раскроется…
        Она схватила покрывало и начала его укутывать. Кому-то другому придется сменить ему одеяла. Боже мой, как жарко. Наверное, ей надо выйти. Или приоткрыть окно.
        Она обмахнула лицо рукой. Необходимо сесть. Рядом прекрасный, замечательный стул, она может провести на нем всю оставшуюся ночь, спокойно сложив руки на коленях. Она только еще раз взглянет на Маркуса и убедится, что все в порядке.
        Она подняла свечу и поднесла к его лицу.
        Его глаза были открыты.
        Гонория отступила назад. Он и раньше открывал глаза. Это не значит, что он проснулся.
        - Гонория? Что ты здесь делаешь?
        А вот это определенно что-то значит.
        Глава 8
        Маркус чувствовал себя так, как будто оказался в аду.
        Точнее, он чувствовал себя так, как будто побывал в аду. И вернулся. И похоже, отправился туда опять, поскольку в первый раз там было недостаточно жарко.
        Он понятия не имел, как долго болел. Наверное, день? Или два? Жар начался… во вторник? Да, во вторник. Впрочем, какое это имеет значение, если он все равно не знает, какой сегодня день.
        Или ночь. Возможно, сейчас ночь. Кажется, вокруг темно и… чертовски жарко. Настолько жарко, что ни о чем другом думать почти невозможно.
        Наверное, он побывал в аду и забрал проклятое место с собой. Или он все еще в аду, хотя в таком случае дьявол предоставляет клиентам на редкость удобные кровати.
        Что явно противоречит всему, чему его учили в церкви.
        Маркус зевнул, размял шею и опустил голову обратно на подушку. Эту подушку он знал. Она мягкая, набитая гусиными перьями и как раз нужной толщины. А значит, он в собственной постели. И сейчас определенно ночь. Он точно знал это, хотя никак не мог собраться с силами и открыть глаза.
        Маркус слышал тихие шаркающие шаги миссис Уэдерби. Наверное, она ухаживает за ним во время болезни. Маркуса это не удивило, но он все равно был благодарен ей за заботу. Она принесла ему отвар, когда он только заболел, и он смутно припоминал, как она разговаривала с доктором. Несколько раз Маркус вырывался из болезненного тумана и обнаруживал, что она наблюдает за ним.
        Она коснулась его плеча своими мягкими, легкими пальцами. Прикосновения, однако, было недостаточно, чтобы вывести Маркуса из оцепенения. Он не мог двигаться. Он так устал. Он не мог вспомнить ни одного случая, когда был таким уставшим. Все тело болело, а нога болела особенно сильно. Больше всего ему хотелось снова заснуть. Однако было слишком жарко. Зачем поддерживать в комнате такую жару?
        Миссис Уэдерби, словно подслушав его мысли, поправила одеяло, и Маркус радостно повернулся на бок и высунул из-под одеяла здоровую ногу. Господи, до чего прохладно и приятно. Возможно, ему стоит полностью сбросить одеяло. Возмутится ли она, если Маркус позволит себе такую вольность? Наверное, но если необходимо с точки зрения медицины…
        Но потом она опять начала набрасывать на него одеяла, и ему почти захотелось плакать. Призвав последние остатки сил, он открыл глаза, и…
        Это не миссис Уэдерби.
        - Гонория? - прохрипел он. - Что ты здесь делаешь?
        Она вскочила на ноги, издав странный щебечущий звук, от которого у Маркуса заболели уши. Он снова закрыл глаза. У него не хватило сил, чтобы продолжать говорить, хотя само ее присутствие было весьма любопытно.
        - Маркус? - спросила она голосом, в котором звучали странные взволнованные нотки. - Ты можешь что-нибудь сказать? Ты проснулся?
        Он легонько кивнул.
        - Маркус? - Она подошла ближе, и он почувствовал ее дыхание на шее. Ужасно. Слишком горячо и слишком близко.
        - Почему ты здесь? - снова спросил он, слова застревали у него в горле, будто густой вязкий сироп. - Ты должна быть…
        Где она должна быть? В Лондоне, наверное. Разве нет?
        - О, спасибо Господу. - Она коснулась его лба горячей рукой.
        Впрочем, сейчас все было горячим.
        - Гон… Гонор… - Маркус не смог закончить ее имя.
        Он пытался: двигал губами, сделал еще несколько вдохов. Но все равно на это требовались огромные усилия, а она почему-то не отвечала на его вопрос. Почему она здесь?
        - Ты очень сильно болел, - произнесла она.
        Маркус кивнул. Или по крайней мере подумал о том, чтобы кивнуть.
        - Миссис Уэдерби написала мне в Лондон.
        Ах, вот в чем дело. Все равно очень странно.
        Она взяла его руку в свою, нервно и с волнением поглаживая ее.
        - Я приехала так быстро, как только смогла. И моя мать тоже здесь.
        Леди Уинстед? Маркус попытался улыбнуться. Ему нравилась леди Уинстед.
        - Думаю, у тебя все еще жар, - неуверенно продолжила Гонория. - У тебя очень горячий лоб. Хотя должна признать, не такой горячий, как воздух в комнате.
        - Пожалуйста, - простонал он, протянув руку вперед и коснувшись Гонории. Он открыл глаза и заморгал, привыкая к тусклому освещению. - Окно.
        Она помотала головой:
        - Прости. Я сама открыла бы его, если бы могла. Миссис Уэдерби сказала, что доктор…
        - Пожалуйста, - взмолился он.
        Черт побери, его голос звучит так, как будто он вот-вот заплачет. Не важно. Он просто хочет, чтобы она открыла проклятое окно.
        - Маркус, я не могу…
        - Я не могу дышать, - сказал он ей.
        И честно говоря, он почти не преувеличивал.
        - Хорошо, - согласилась наконец Гонория и направилась к окну. - Но только никому не говори.
        - Обещаю, - пробормотал Маркус.
        Он не мог заставить себя повернуть голову, но слышал каждое движение в тишине ночи.
        - Миссис Уэдерби высказалась весьма определенно, - продолжила Гонория, раздвигая занавески. - В комнате должно быть жарко.
        Маркус заворчал и попытался махнуть рукой.
        - Я ничего не знаю о том, как следует ухаживать за больными, - наконец-то, вот он - звук открывающегося окна, - но я не понимаю, зачем человека с жаром следует держать в такой душной комнате.
        Маркус почувствовал первое дуновение свежего воздуха и чуть не заплакал от радости.
        - У меня никогда не было лихорадки, - сказала Гонория, вернувшись к его постели. - По крайней мере я не помню, чтобы она у меня была. Не странно ли?
        Он слышал в ее голосе улыбку. Маркус даже знал, какого типа эта улыбка - немного смущенная, с легкой долей удивления. Гонория часто так улыбалась. И каждый раз правый уголок ее рта поднимался чуть выше левого.
        И теперь он узнавал эту улыбку по голосу. Приятно - и странно. Странно, что он так хорошо знает Гонорию. Конечно, он знает ее лучше, чем кого-либо. Но узнавать улыбки - не то же самое.
        Гонория придвинула стул чуть ближе к кровати и села.
        - Я поняла это, только когда приехала ухаживать за тобой. Я имею в виду, поняла, что у меня никогда не было лихорадки. Моя мама говорит, что лихорадка - это ужасно.
        Она приехала ради него? Маркус не мог объяснить, почему не находит это удивительным. В Фензморе никого больше нет, ради кого она могла бы приехать, и вот она в его комнате, но все равно почему-то это казалось… Не странным, нет. Просто…
        Неожиданным.
        Маркус попытался углубиться в размышления. Гонория приехала в Фензмор. Он не ждал и не мог рассчитывать на такую самоотверженность. И тем не менее совершенно не удивился.
        Как будто ее приезд был совершенно нормальным событием.
        - Спасибо за окно, - тихо поблагодарил он.
        - Пожалуйста. - Она попыталась улыбнуться, но не смогла спрятать беспокойство. - Уверяю, что меня не сложно оказалось уговорить. Не думаю, что мне когда-нибудь было так жарко.
        - Аналогично, - попытался пошутить он.
        Она снова улыбнулась, на этот раз по-настоящему.
        - О, Маркус, - сказала Гонория, наклонившись и откинув волосы с его лба.
        Она покачала головой, но как-то неуверенно, словно сама не знала зачем. Безнадежно прямые волосы Гонории падали на лицо. Она сдула их, но они снова упали. Наконец она заправила их за ухо.
        Они снова упали ей на лицо.
        - Ты выглядишь усталой, - хрипло произнес Маркус.
        - И это говорит человек, который не может держать глаза открытыми.
        - Достойный ответ, - заметил он, каким-то образом найдя в себе силы едва заметно погрозить указательным пальцем.
        Она на секунду замолчала, потом спросила:
        - Ты хочешь пить?
        Он кивнул.
        - Извини, я должна была спросить сразу, как только ты проснулся. Ты, наверное, испытываешь страшную жажду?
        - Не очень страшную, - солгал он.
        - Миссис Уэдерби оставила кувшин с водой. - Гонория потянулась за водой. - Она не холодная, но, думаю, все равно достаточно освежающая.
        Маркус снова кивнул. Освежающим будет все, кроме, пожалуй, кипятка.
        Она протянула ему стакан, потом сообразила, что он не сможет пить лежа.
        - Сейчас я помогу тебе сесть, - произнесла она, поставила стакан обратно на стол и решительно принялась за дело. - Вот так-то, - тоном опытной сиделки сказала Гонория. - Нам осталось только поправить эту простыню, и ты сможешь выпить воды.
        Маркус несколько раз открыл и закрыл глаза - так медленно, что каждый раз не знал, откроются ли глаза снова. На нем нет рубашки. Забавно, он только сейчас это понял. Еще забавнее - он не чувствует никакого желания поберечь женскую стеснительность Гонории.
        Наверное, она покраснела. Маркус не мог сказать это с точностью - было слишком темно. Впрочем, не важно. Это же Гонория. Она умна, рассудительна и не будет навсегда травмирована видом его обнаженной груди.
        Он отпил глоток, потом еще один, почти не обращая внимания на то, что часть воды пролилась на подбородок. Господи, как же хорошо. Горло у него совсем пересохло.
        Гонория что-то пробормотала, потом вытерла влагу с его лица.
        - Прости, - извинилась она, - но у меня нет носового платка.
        Он медленно кивнул, думая о том, как она прикоснулась к его щеке.
        - Ты уже была здесь, - утвердительно сказал он.
        Гонория взглянула на него вопросительно.
        - Ты касалась меня. Моего плеча.
        Почти незаметная улыбка тронула ее губы.
        - Всего несколько минут назад.
        - Так недавно? - Он задумался.
        - Я здесь несколько часов, - продолжила она.
        Маркус едва заметно качнул подбородком:
        - Спасибо.
        Неужели у него сейчас такой голос? Проклятие, он звучит очень слабо.
        - Не могу даже передать, как я рада видеть тебя выздоравливающим. Конечно, ты все еще ужасно выглядишь, но лучше, чем раньше. Ты говоришь. И говоришь разумно. - Она подняла руки и сжала их в нервном жесте. - А этого я не могу сейчас сказать даже о себе.
        - Не говори глупостей, - ответил он.
        Она покачала головой и отвернулась. Но Маркус все равно увидел, как она протерла глаза.
        Она плачет из-за него. Он почувствовал, как его голова слегка склоняется на одну сторону. Одна мысль уже была изнуряющей. Душераздирающей. Он не хотел, чтобы Гонория плакала.
        Она… она не должна… Маркус сглотнул. Он не хочет, чтобы она плакала. Он так устал и мало в чем уверен сейчас, но это он знает точно.
        - Ты меня напугал, - произнесла Гонория. - Бьюсь об заклад, ты не думал, что на такое способен. - Она как будто пыталась пошутить, но Маркус понимал - она притворяется. Он, однако, был благодарен за попытку.
        - Где миссис Уэдерби? - спросил он.
        - Я отослала ее спать. Она очень устала.
        - Хорошо.
        - Она очень усердно ухаживала за тобой.
        Маркус снова кивнул, надеясь, что Гонория заметила это жалкое подобие кивка. Его домоправительница заботилась о нем и в одиннадцать лет, когда у него тоже была лихорадка. Отец не зашел в комнату ни разу, но миссис Уэдерби не покидала Маркуса ни на минуту. Он хотел рассказать об этом Гонории - или о том случае, когда отец покинул дом перед Рождеством и миссис Уэдерби сама набрала столько падуба, что дом пах лесом еще много недель. Его лучшее Рождество, пока его не пригласили на праздник к Смайт-Смитам.
        И вот это уже было самое лучшее Рождество. Навсегда лучшее.
        - Хочешь еще воды? - спросила Гонория.
        Он хотел, но не был уверен, что ему хватит сил глотать.
        - Я тебе помогу. - Гонория поднесла стакан к его губам.
        Он немного отпил, потом устало вздохнул.
        - У меня болит нога.
        - Наверное, растяжение еще не до конца прошло, - кивнула она.
        Маркус зевнул.
        - Кажется… немного горящей. Маленькая кочерга.
        Гонория широко раскрыла глаза. Маркус не винил ее за это. Он сам не понимал, что имеет в виду.
        Она наклонилась, озабоченно изогнув бровь, и снова коснулась ладонью его лба.
        - Ты снова горячий.
        Маркус попытался улыбнуться. Кажется, ему хотя бы отчасти это удалось.
        - Разве раньше я был холодный?
        - Нет, - честно сказала она. - Но сейчас ты еще горячее.
        - Он накатывает и спадает.
        - Жар?
        Маркус кивнул.
        Она сжала губы и теперь выглядела старше, чем когда-либо. Не старой; она не может выглядеть старой. Но обеспокоенной. Ее волосы, стянутые в свободный пучок, выглядели как всегда. И двигалась она так же, своей особенной легкой походкой.
        Но ее глаза казались другими. Более темными. Запавшими от беспокойства. Ему это не нравилось.
        - Можно мне еще воды? - спросил он. Он никогда не чувствовал такой всепоглощающей жажды.
        - Конечно, - торопливо произнесла она и налила в стакан еще воды.
        Маркус выпил воду, опять слишком быстро, но в этот раз сам вытер пролившееся.
        - Скорее всего он вернется, - предупредил он Гонорию.
        - Жар. - В этот раз это был не вопрос. Маркус кивнул.
        - Я подумал, тебе следует знать.
        - Я не понимаю, - сказала она, забирая стакан. - В последний раз, когда я тебя видела, с тобой все было в порядке.
        Он попытался поднять бровь - хотя не был уверен, что ему это удалось.
        - Ну хорошо, - исправилась она. - Не в порядке, но ты явно выздоравливал.
        - Я кашлял, - напомнил он.
        - Знаю. Но не думаю… - Она потянула носом и покачала головой. - О чем я говорю? Я ничего не знаю о болезнях. Я даже не знаю, почему подумала, что смогу за тобой ухаживать. Точнее, я вообще не думала.
        Маркус не имел ни малейшего понятия, о чем она говорит, но почему-то его настроение улучшилось. Она села на стул рядом с ним.
        - Я просто приехала. Получила письмо от миссис Уэдерби и даже не подумала, смогу ли тебе чем-то помочь. Просто приехала.
        - Ты помогаешь, - прошептал Маркус. И это была правда.
        Он уже чувствовал себя лучше.
        Глава 9
        На следующее утро, проснувшись, Гонория чувствовала себя далеко не лучшим образом. Шея одеревенела, спина болела, а нога совершенно затекла. К тому же Гонория вспотела, а это было не только неудобно, но и жутко непривлекательно. И возможно, весьма ароматно. Причем аромат…
        Боже, она прекрасно знает этот аромат - как и любой человек, который подойдет к ней ближе, чем на пять футов.
        Она закрыла окно, когда Маркус задремал, и вот результат.
        Рекомендации врача шли против всякого здравого смысла, но она не осмелилась нарушить их и оставить окно открытым.
        Гонория пошевелила ступней, слегка вздрогнув, когда боль пронзила ногу крошечными иголочками. Господи, до чего же противно, когда ноги затекают.
        Зевая и вздыхая, Гонория встала, стараясь не обращать внимания на зловещий хруст в суставах. Видимо, люди не зря стараются не спать в креслах. Следующей ночью, если она все еще будет здесь, она уляжется на полу. А сейчас нужно наконец выбраться из этого проклятого ложа.
        Нетвердой, прихрамывающей походкой она подошла к окну. Ей не терпелось раздвинуть шторы и впустить в комнату хотя бы немного солнечного света. Маркус спал, и Гонории не хотелось будить его, но ей просто необходимо было его увидеть. Увидеть цвет его кожи, его ввалившиеся глаза. Она не знала, что будет делать потом. С тех пор как она вошла в его комнату прошлой ночью, она пребывала в полной прострации.
        Гонория отодвинула одну из штор и зажмурилась. В комнату ворвался поток утреннего света. С восхода солнца прошло совсем немного времени; небо еще было полно розового и персикового оттенков, над лугом клубился утренний туман.
        Снаружи царили тишь и прохлада. Гонория чуть-чуть приоткрыла окно и вдохнула свежий, чуть влажный воздух.
        Отвернувшись от окна, она решила потрогать лоб Маркуса и определить, есть у него ли жар. Но не успела она сделать и двух шагов, как он повернулся во сне и…
        Боже, разве прошлой ночью его лицо было таким красным?
        Гонория поспешила к нему, не обращая внимания на свою еще не вполне отошедшую ногу. Он выглядел ужасно - красный и отекший; кожа его на ощупь оказалась сухой и сморщенной.
        И горячей. Страшно горячей.
        Гонория быстро направилась к кувшину с водой. Она не увидела рядом ни полотенца, ни платка, поэтому просто погрузила руки в кувшин, а потом прижала их к его щекам. Но этого, очевидно, было недостаточно. Она направилась к комоду и осмотрела содержимое его ящиков, пока не нашла то, что с первого взгляда приняла за платки. Только опустив один из них в воду, она поняла - это нечто совсем другое.
        О Господи. Сейчас она положит Маркусу на лоб его нижнее белье.
        Гонория почувствовала, как краснеет, отжала лишнюю воду и снова поспешила к нему. Бормоча извинения - хотя вряд ли он в таком состоянии услышит их и поймет, за что она извиняется, - прикоснулась к его лбу мокрой тряпкой.
        Он тут же начал беспокойно поворачиваться с боку на бок, издавая странные, неприятные звуки, ворча какие-то обрывки слов, предложения без начала и конца. Она расслышала «Стой» и «Нет» и еще, кажется, «помогать», «морской черт» и «сходни».
        А еще он совершенно четко сказал «Дэниел».
        Сморгнув слезы, она встала и перенесла кувшин с водой поближе. Маркус успел скинуть с лица холодную ткань, а когда Гонория попыталась вернуть ее на место, начал сопротивляться.
        - Маркус, - строго произнесла она, уверенная, что он не услышит ее, - позволь мне помочь тебе.
        Но он все равно боролся с ней, кидаясь то в одну сторону, то в другую, и Гонории пришлось чуть ли не сесть на него, чтобы удержать на месте.
        - Прекрати, - резко сказала она, когда Маркус попытался ее сбросить. - Ты. Не. Победишь. И имей в виду… - она прижала рукой его плечо, - если выиграю я, выиграешь и ты.
        Маркус вдруг дернулся, и их головы столкнулись. Гонория охнула от боли, но не отпустила его.
        - Э, нет, не выйдет. - Она наклонилась к его лицу. - А раз не выйдет, ты не умрешь.
        Удерживая его на месте всем своим весом, она протянула руку к кувшину с водой, намереваясь снова намочить белье.
        - Ты возненавидишь меня завтра, когда узнаешь, что я клала тебе на лицо, - произнесла Гонория, резко шлепнув ему на лоб импровизированный компресс. Она не хотела применять жесткие методы, но Маркус не оставлял ей иных вариантов.
        - Успокойся, - медленно произнесла она, переместив ткань ему на шею. - Обещаю, если ты успокоишься, то сразу почувствуешь себя лучше. - Гонория снова смочила ткань. - Не говоря уже о том, насколько лучше почувствую себя я.
        В следующий раз ей удалось положить влажный компресс ему на грудь, обнаженность которой Гонорию уже не заботила. Но Маркусу ее действия не понравились; он сильно оттолкнул ее, и Гонория с громким стуком упала на ковер у противоположного конца кровати.
        - Ну нет, - пробормотала она, готовясь снова перейти в наступление. Но прежде чем она успела обойти кровать и добраться до кувшина, он ударил ее ногой в живот.
        Она покачнулась, размахивая руками в тщетной попытке удержать равновесие и не упасть, и ухватилась за первое, что попалось под руку.
        Маркус закричал.
        Сердце Гонории забилось с утроенной скоростью, и она отпустила его ногу, упав на пол и больно ударившись правым локтем.
        - Ай! - Они закричали одновременно. Но звук, который издал Маркус… был похож на совершенно нечеловеческий крик.
        Он все еще стонал, когда Гонория подошла к кровати, и тяжело дышал - так быстро и неглубоко дышат люди, пытаясь отогнать боль.
        - Что случилось? - прошептала она. Жар здесь ни при чем. Дело в другом.
        Его нога. Гонория схватилась за его ногу и только тут поняла - ее рука вся в чем-то липком.
        Еще придерживая свой локоть, она повернула свободную руку ладонью вверх.
        Кровь.
        - О Господи.
        С тяжелым чувством Гонория шагнула к Маркусу.
        Ей не хотелось пугать его; он уже два раза сбил ее с ног. Но кровь… Это была не ее кровь.
        Он снова спрятал ногу, поэтому Гонории пришлось аккуратно поднимать одеяло, пока нога не обнажилась до колена.
        - О Господи!
        Длинная воспалившаяся рана прорезала его икру, исходя кровью и чем-то еще - она не хотела думать чем. Нога страшно опухла, и цвет кожи изменился: возле раны она стала красной и пугающе блестящей. Все это выглядело ужасно, как будто что-то гнило, и Гонория с ужасом подумала - не гниет ли он в самом деле?
        С трудом сдерживая тошноту, она уронила одеяло на кровать.
        - О Господи, - повторила она, не в силах произнести еще хоть что-то, не в силах собраться с мыслями.
        Вот в чем причина жара. Он никак не связан с простудой и кашлем.
        Гонория погрузилась в размышления. У него воспалившаяся рана. Вероятно, она образовалась, когда разрезали сапог. Но Маркус не говорил, что поранился. Почему он не упомянул об этом? Он должен был кому-то сказать! Он должен был сказать ей!
        Кто-то осторожно постучал, и миссис Уэдерби просунула голову в дверь:
        - Все в порядке? Я слышала страшный удар.
        - Нет, - ответила Гонория тонким, дрожащим голосом. Она пыталась удержать нарастающий ужас. Необходимо держать себя в руках, иначе никакой помощи от нее не будет. - Его нога. Вы знали о его ноге?
        - О чем вы говорите? - спросила миссис Уэдерби, быстро подходя к ней.
        - Его нога. Она страшно воспалилась. Я уверена, причина жара именно в этом.
        - Доктор сказал, все дело в кашле. Он… о! - Миссис Уэдерби вздрогнула, когда Гонория приподняла одеяло, чтобы показать ногу Маркуса. - О Боже! - Она отступила на шаг, прикрыв рот рукой. Кажется, ей стало плохо. - Я не знала. Никто не знал. Как мы могли не заметить?…
        Гонорию мучил тот же вопрос, но сейчас было не время выяснять, кто виноват. Они должны вместе помочь Маркусу.
        - Нужно срочно вызвать доктора, - сказала она миссис Уэдерби. - Думаю, рану надо почистить.
        Домоправительница кивнула:
        - Я пошлю за ним.
        - Как долго он будет сюда добираться?
        - Зависит от того, не занят ли он с другими пациентами. Если он дома, лакей доставит его меньше, чем через два часа.
        - Два часа! - Гонория закусила губу, приглушив крик. Она никогда не видела ничего подобного, но не раз слышала. Такая зараза убивала людей. Быстро. - Мы не можем ждать два часа. Ему срочно нужна медицинская помощь.
        Миссис Уэдерби испуганно повернулась к ней:
        - Вы знаете, как очищать рану?
        - Конечно, нет. А вы?
        - Нет, - ответила побледневшая миссис Уэдерби, глядя на ногу Маркуса.
        - Как бы вы позаботились о меньшей? - спросила Гонория. - Ране, я имею в виду.
        Миссис Уэдерби сцепила руки, переводя полный паники взгляд с Гонории на Маркуса и обратно.
        - Не знаю, наложила бы компресс, наверное… Чтобы удалить яд.
        - Яд? - переспросила Гонория. Великий Боже, что за Средневековье. - Вызовите доктора, - приказала она, стараясь говорить уверенно. - Сейчас же. А потом возвращайтесь. С горячей водой. И полотенцами. И всем, что может быть полезно.
        - Позвать вашу матушку?
        - Мою матушку? - Гонория удивленно раскрыла рот. Не было ничего плохого в присутствии ее матери в комнате больного, но почему миссис Уэдерби вспомнила о ней именно сейчас? - Не знаю. Как считаете нужным. Но поторопитесь.
        Миссис Уэдерби кивнула и выбежала из комнаты.
        Гонория вновь повернулась к Маркусу. Его нога так и лежала на виду, рана выглядела не просто страшно, а совершенно зловеще.
        - О, Маркус, - прошептала Гонория. - Как такое могло случиться?
        Она взяла его за руку, и на этот раз он не стал вырываться. Он немного успокоился; его дыхание стало более равномерным, и кожа казалась менее красной.
        Или она так отчаянно жаждет увидеть хоть какие-то признаки улучшения, что принимает желаемое за действительное?
        - Возможно, - громко произнесла Гонория. - Но я рада каждому обнадеживающему признаку.
        Гонория заставила себя пристальнее осмотреть ногу. Она с трудом сдерживала тошноту. Необходимо очистить рану. Одному Богу известно, когда придет врач, и это не повод сидеть сложа руки.
        Маркус отшвырнул мокрое белье, которым Гонория сбивала температуру, поэтому она достала из шкафа еще одну пару интимных принадлежностей, стараясь думать только о том, что они изготовлены из мягкого льна.
        Гонория скрутила жгут и погрузила один конец в воду.
        - Извини, Маркус, - прошептала она, потом осторожно коснулась раны мокрой тканью.
        Он не шевельнулся.
        Гонория вздохнула и посмотрела на ткань. Там были красные пятна крови и желтые - гноя.
        Почувствовав уверенность в своих медицинских способностях, Гонория прижала чистый участок ткани к ране, нажав чуть посильнее, чем в прошлый раз. Кажется, Маркус ничего не чувствовал, и она повторила процедуру, а потом еще раз, пока чистой ткани не осталось совсем.
        Гонория обеспокоенно оглянулась на дверь. Где миссис Уэдерби? Наверняка с горячей водой получится гораздо лучше. Но она все равно не остановится, пока Маркус ведет себя относительно спокойно.
        Гонория подошла к комоду за следующей парой белья.
        - Не знаю, что ты будешь носить, когда все это кончится, - пробурчала Гонория. - Снова в воду, - промочила она ткань, - и снова на тебя. - Она нажала сильнее, чем раньше. Необходимо нажимать на рану, чтобы остановить кровотечение, это она знала. Он, правда, в данный момент не истекал кровью, но лишняя осторожность не повредит.
        - Не повредит, - обратилась она к Маркусу, все так же лежавшему без сознания. - Но сейчас тебе, конечно, будет больно.
        Она снова намочила ткань, найдя чистый участок, потом переместилась к той части раны, которой до сих пор избегала. В верхней части припухлость была гораздо желтее и объемнее.
        Гонория легко прикоснулась, стараясь не причинить боли, а потом, когда он только забормотал во сне, нажала чуть-чуть сильнее.
        - Шаг за шагом, - прошептала она, - шаг за шагом.
        Она может это сделать. Она может помочь ему. Нет, она может вылечить его. Как будто вся жизнь вела ее к этому моменту.
        - Вот почему в прошлом году я не вышла замуж, - сказала она ему. - Я бы не смогла быть здесь и ухаживать за тобой. - Она немного подумала. - Конечно, можно сказать, что тогда ты и не оказался бы в такой ситуации. Но я не буду задерживаться на этой мысли.
        Она продолжила свою работу, осторожно очищая рану, потом сделала перерыв и помассировала себе шею.
        Гонория опустила взгляд на ткань в руках. Все так же отвратительно, но ее это уже не заботило.
        - Вот видишь, - обратилась она к нему, - значит, я уже приобретаю навык.
        Она и сама так думала. Гонория пыталась вести себя, словно все так и должно быть, но вдруг, как раз после того, как она сделала это смелое заявление, он страшно закашлялся. Наполовину охнул, наполовину захрипел, и ее вдруг охватила паника.
        Маркус может умереть. Реальность этого внезапно поразила ее. Он может умереть, и тогда Гонория останется совершенно одна. Не то чтобы в последние годы они часто видели друг друга, за исключением, конечно, последних нескольких недель.
        Но она всегда знала, что он где-то есть. Мир, в котором где-то там есть он, просто был лучше.
        А теперь он может умереть. Ей будет плохо без него. Как она не понимала этого раньше?
        - Гонория!
        Гонория повернулась. Ее мать ворвалась в комнату.
        - Я пришла, как только узнала, - произнесла леди Уинстед, поспешно подходя к кровати. Потом она увидела ногу Маркуса. - О Боже.
        Гонория почувствовала, что из ее горла готов вырваться хрип. Она однажды видела такое выражение на лице матери. Гонории было двенадцать лет, и она упала с лошади. Ей самой казалось, что все нормально. Она пришла домой вся в синяках, на лице кровоточила ссадина.
        А потом она увидела мать и выражение ее лица и начала кричать.
        Сейчас Гонория чувствовала себя так же. Ей хотелось кричать. Боже, ей хотелось только отвернуться и рыдать, рыдать, рыдать.
        Но она не могла позволить себе этого. Маркус нуждается в ней. Она должна сохранять спокойствие.
        - Миссис Уэдерби пошла за горячей водой, - сказала она матери. - Она скоро вернется.
        - Хорошо. Нам понадобится много горячей воды. И бренди. И нож.
        Гонория удивленно посмотрела на мать. Леди Уинстед говорила так, как будто знает, что делает. Ее мать.
        - Доктор захочет отнять ему ногу, - мрачно произнесла леди Уинстед.
        - Что? - Гонория даже не думала о таком варианте.
        - И будет прав.
        Сердце Гонории остановилось. Леди Уинстед продолжила:
        - Но еще не все потеряно.
        Гонория смотрела на мать. Она не могла вспомнить, когда в последний раз слышала, чтобы мать говорила так решительно. Когда Дэниел сбежал из страны, он забрал с собой частичку матери. Она не могла посвятить себя ничему и никому, даже дочери. Она больше не могла принимать решений, ведь это значило бы принять жизнь, как она есть - без сына, уехавшего, возможно, навсегда.
        Но наверное, ей просто нужна была причина проснуться. Критический момент.
        Возможно, ей нужно было, чтобы в ней нуждались.
        - Отойди, - произнесла леди Уинстед, засучивая рукава.
        Гонория отошла, пытаясь затушить проснувшийся огонек зависти. Разве ей самой не нужна была помощь матери?
        - Гонория?
        Она подняла глаза на мать, выжидающе смотревшую на нее.
        - Прости, - пробормотала Гонория, протягивая ей ткань. - Тебе нужно?…
        - Чистую, пожалуйста.
        - Конечно. - Гонория поспешила выполнить поручение, продолжив опустошение маркусова запаса белья.
        Мать с сомнением взяла ткань:
        - Это же…
        - Все, что я смогла найти, - объяснила Гонория. - Я подумала, что нельзя терять время.
        - Нельзя, - подтвердила мать. Она подняла глаза, полные отчаянной решимости. - Я видела такое прежде, - сказала она. Только дрожащее дыхание выдавало, как она нервничает. - Твой отец. Его плечо. Это случилось до твоего рождения.
        - Что случилось?
        Мать, прищурившись, снова посмотрела на ногу Маркуса.
        - Посмотри, нельзя ли лучше осветить рану. - И пока Гонория раздвигала занавески, продолжила: - Я даже не знаю, как он порезался. Но порез страшно воспалился. - Она тихо добавила: - Как и этот.
        - Но с отцом все кончилось хорошо, - сказала Гонория, вернувшись к матери. Чем все кончилось, она знала. У ее отца до самой смерти было две совершенно здоровые руки.
        - Нам очень повезло. Первый доктор хотел провести ампутацию. И я… - Она затихла, затем продолжила: - Я собиралась позволить ему это. Я так боялась за жизнь твоего отца. - Она приложила ткань к ноге Маркуса, пытаясь лучше рассмотреть рану. Потом очень тихо произнесла: - Я сделала бы все, что мне сказали.
        - Почему они не отняли ему руку? - шепотом спросила Гонория.
        Ее мать коротко вздохнула, как будто желая избавиться от неприятного воспоминания.
        - Твой отец потребовал другого врача. Он сказал мне - если второй согласится с первым, он сделает, как они настаивают. Но он не позволит отрезать себе руку только потому, что так предписал один человек.
        - Второй решил, что отнимать руку не надо?
        Леди Уинстед мрачно усмехнулась:
        - Нет, он сказал, что почти наверняка руку придется отнять. Но вначале можно попробовать прочистить рану. Хорошенько прочистить.
        - Именно это я и пыталась сделать, - быстро заговорила Гонория. - Думаю, я извлекла немало…
        - Хорошее начало, - произнесла мать. - Но… - Она сглотнула.
        - Но что?
        Мать пристально смотрела на рану Маркуса, слегка прижимая ее тканью. Она так и не взглянула на Гонорию, когда заговорила:
        - Доктор сказал, если твой отец не будет кричать, значит, мы недостаточно хорошо чистим.
        - Ты помнишь, что он делал? - прошептала Гонория.
        Леди Уинстед кивнула.
        - Да, - тихо произнесла она.
        Гонория ждала. И боялась того, чего ждала. Мать подняла глаза:
        - Нам придется связать его.
        Глава 10
        На то, чтобы превратить спальню Маркуса в операционную, потребовалось меньше десяти минут. Миссис Уэдерби вернулась с горячей водой и запасом чистой ткани. Двое лакеев, несмотря на ужас, написанный на их лицах, крепко привязали Маркуса к кровати.
        Леди Уинстед попросила ножницы. Самые острые и самые маленькие из всех, какие были.
        - Я должна отрезать омертвевшую кожу, - объяснила она Гонории. - Я видела, как доктор делал подобное с твоим отцом.
        - А ты сама это делала? - спросила Гонория.
        Их взгляды встретились. Отвернувшись, леди Уинстед ответила:
        - Нет.
        - Ой. - Гонория сглотнула. Больше ей нечего было добавить.
        - Это не сложно, если держать себя в руках, - сказала леди Уинстед. - Большая точность не нужна.
        Гонория растерянно взглянула на Маркуса, потом - в полном недоумении - снова на мать:
        - Не нужна? Что ты имеешь в виду? Это же его нога!
        - Я знаю, - ответила мать, - но уверяю тебя, ему не повредит, если я отрежу слишком много.
        - Не повредит…
        - Ну конечно, ему будет больно. - Леди Уинстед с жалостью посмотрела на Маркуса. - Именно поэтому нам пришлось его связать. Но в итоге это ему не повредит. Лучше отрезать слишком много, чем слишком мало. Абсолютно необходимо избавиться от инфекции.
        Гонория кивнула. Смысл в словах матери был. Мрачный, но был.
        - Я сейчас начну. Многое я могу сделать даже без ножниц.
        - Конечно. - Гонория смотрела, как леди Уинстед садится рядом с Маркусом и погружает ткань в крутой кипяток.
        - Могу ли я как-то помочь? - спросила Гонория, почувствовав себя ненужной.
        - Садись с другой стороны, - ответила мать, - рядом с его головой. Разговаривай с ним. Возможно, его это успокоит.
        Гонория сомневалась, что Маркуса может что-то успокоить, но последовала совету леди Уинстед. Все лучше, чем тупо стоять рядом и ничего не делать.
        - Здравствуй, Маркус, - сказала она, придвинув стул ближе к кровати.
        Она не ждала, что он ответит, и он действительно не ответил.
        - Знаешь, ты серьезно болен, - продолжила она, пытаясь придать голосу радость, хотя слова были совсем не радостными. Она сглотнула, потом заговорила снова: - Но похоже, моя мама - специалист в таких вещах. Правда, замечательно? - Она не без гордости оглянулась на леди Уинстед. - Должна признаться, я совершенно не думала, что она в этом разбирается. - Она наклонилась к его уху. - Я думала, что мама из тех, кто теряет сознание от одного вида крови.
        - Я все слышу, - заметила мать. Гонория виновато улыбнулась:
        - Прости. Но…
        - Нет нужды просить прощения. - Леди Уинстед горько улыбнулась и продолжила работать. Не поднимая головы, она сказала: - Я не всегда была такой…
        Повисла тишина, и Гонория поняла - мать подбирает слова.
        - Такой решительной, когда ты нуждалась в этом, - наконец закончила леди Уинстед.
        Гонория сидела неподвижно, прикусив верхнюю губу, думая над словами матери. Это извинение - точно так же ее мать могла сказать «Прости меня».
        Но это еще и просьба. Леди Уинстед не хотелось больше обсуждать эту тему. Достаточно трудно признать свою ошибку. И Гонория приняла извинения так, как хотела ее мать. Она повернулась к Маркусу и сказала:
        - Вероятно, никто и не подумал осмотреть твою ногу. Кашель, знаешь. Доктор думал, в нем причина жара.
        Маркус вскрикнул от боли. Гонория быстро взглянула на мать, работавшую теперь принесенными миссис Уэдерби ножницами. Она полностью раскрыла их и направила один конец на ногу Маркуса, как скальпель. Одним плавным движением она сделала длинный надрез, прямо в середине раны.
        - Он даже не поморщился, - удивленно сказала Гонория.
        - Это не самая болезненная часть.
        - О, - произнесла Гонория, снова переводя взгляд на Маркуса. - Что ж. Видишь, все не так плохо.
        Он закричал.
        Гонория быстро подняла голову и увидела, как ее мать возвращает лакею бутылку бренди.
        - Ничего-ничего, было плохо, - сказала она Маркусу, - но вряд ли станет хуже.
        Он снова закричал.
        Гонория сглотнула. Ее мать поправила ножницы и теперь отрезала кусочки плоти.
        - Ничего, - продолжила Гонория, погладив его по плечу. - Лучше станет немного позже. По правде говоря, я не знаю когда. Но я буду здесь все время, обещаю.
        - Все хуже, чем я думала, - пробормотала леди Уинстед.
        - Ты справишься? - спросила Гонория.
        - Не знаю. Я попробую. Просто… - Леди Уинстед замолчала и глубоко вздохнула. - Может кто-нибудь вытереть мне лоб?
        Гонория хотела встать, однако миссис Уэдерби поспешила на помощь и накрыла лицо леди Уинстед холодной тканью.
        - Здесь так жарко, - произнесла мать.
        - Доктор требовал держать окна закрытыми, - объяснила миссис Уэдерби.
        - Тот же доктор, который не заметил гигантскую рану на ноге? - саркастически уточнила леди Уинстед.
        Миссис Уэдерби не ответила. Но приоткрыла окно. Гонория внимательно смотрела на мать, с трудом узнавая эту строгую, решительную женщину.
        - Спасибо, мама, - прошептала она.
        Мать подняла глаза:
        - Я не собираюсь позволить этому мальчику умереть.
        Маркус уже давно не был мальчиком, но Гонория не удивилась.
        Леди Уинстед вернулась к работе и очень тихо сказала:
        - Ради Дэниела.
        Гонория замерла. Мать произнесла это имя впервые с тех пор, как Дэниел бежал из страны.
        - Дэниела? - осторожно повторила за матерью Гонория.
        Леди Уинстед не подняла глаза.
        - Я уже потеряла одного сына, - произнесла она.
        Гонория посмотрела на мать, потом на Маркуса, потом снова на мать. Она никогда не думала… Интересно, знает ли Маркус, как к нему относится леди Уинстед? Потому что…
        Она снова взглянула на Маркуса, стараясь незаметно сглотнуть слезы. Он всю жизнь мечтал о семье. Понимал ли он, что нашел ее?
        - Тебе нужна передышка? - спросила мать.
        - Нет, - ответила Гонория, покачав головой, хотя леди Уинстед не смотрела на нее. - Нет. Я в полном порядке. - Она взяла себя в руки и, наклонившись к уху Маркуса, прошептала: - Ты слышал? Мама настроена весьма решительно. Не разочаруй ее. - Она погладила его по волосам и откинула со лба темный локон. - И меня.
        - Аааа!
        Гонория вздрогнула. Иногда действия ее матери причиняли Маркусу особенную боль, а полоски ткани, которыми он был привязан, сдавливали его тело. Невозможно было смотреть на это, а уж чувствовать тем более. Боль как будто пронзала ее саму.
        Но ей не было больно. Только тошно. От сознания, что Маркус так страдает из-за нее. Ее вина, что он наступил в эту глупую фальшивую кротовую нору, по ее вине он вывихнул ступню. По ее вине пришлось срезать с него сапог, и по ее вине он заболел.
        И если он умрет - то тоже только по ее вине.
        Гонория сглотнула, пытаясь избавиться от удушающего комка, образовавшегося в горле, и, опустив голову, произнесла:
        - Прости. Я не могу даже сказать, как мне жаль.
        Маркус успокоился, и на какое-то мгновение Гонория даже подумала, что он ее услышал. Но потом она поняла - просто остановилась ее мать. Мама услышала ее слова, а не Маркус. Но если матери и стало любопытно, она промолчала. Она не спросила, что значат извинения Гонории, просто кивнула и продолжила работу.
        - Думаю, когда станет лучше, тебе нужно отправиться в Лондон, - продолжила Гонория, снова изображая веселье в голосе. - Тебе как минимум понадобится новая пара сапог. Вероятно, чуть большего размера. Знаю, сейчас это не модно, но, возможно, ты откроешь новую моду.
        Он вздрогнул.
        - А можешь остаться в деревне. Пропустить сезон. Знаю, я сказала тебе, что отчаянно хочу в этом году выйти замуж, но… - Она бросила быстрый взгляд на мать, наклонилась еще ниже и прошептала: - Моя мать неожиданно изменилась. Думаю, я перенесу еще год в ее обществе. И двадцать два - еще не слишком поздно для замужества.
        - Тебе двадцать один, - не поднимая взгляда, заметила мать.
        Гонория замерла.
        - Что ты слышала?
        - Только последнюю фразу.
        Гонория не имела ни малейшего понятия, говорит ли мать правду. Но кажется, у них сложилось молчаливое соглашение - не задавать друг другу вопросов, и Гонория сказала:
        - Я имела в виду, что мне исполнится двадцать два, если я не выйду замуж в этом году.
        - Тогда тебе придется провести еще один год с семейным квартетом, - улыбнулась леди Уинстед. Улыбнулась не зловеще, а совершенно искренне, с поддержкой. - Уверена, твои кузины будут очень рады, - продолжила леди Уинстед. - Если ты уйдешь, твое место займет Гарриет, а она еще слишком молода. Кажется, ей еще нет и шестнадцати.
        - Ей исполнится шестнадцать в сентябре, - подтвердила Гонория. Кузина Гарриет - младшая сестра Сары - была, возможно, худшим музыкантом в семье Смайт-Смит. А это говорило о многом.
        - Думаю, ей нужно больше играть, - поморщившись, произнесла леди Уинстед. - Бедная девочка. Ей никак не удается освоить инструмент. Должно быть, она очень переживает - при такой-то музыкальной семье.
        Гонория с трудом удержала возглас изумления.
        - Но, - сказала она с ноткой надежды, - Гарриет, кажется, предпочитает пантомиму.
        - Трудно поверить, что нет никого младше тебя и старше Гарриет, кто мог бы играть на скрипке, - заметила леди Уинстед. Она замерла, искоса взглянула на ногу Маркуса и вернулась к работе.
        - Только Дейзи, - ответила Гонория, имея в виду еще одну кузину, из другой ветви семьи. - Но ее уже призвали на службу после свадьбы Виолы.
        - Призвали? - Мать рассмеялась. - Ты говоришь так, как будто это тяжкая повинность.
        Гонория замолчала, стараясь не выдать всей глубины своего удивления. И не засмеяться. И не заплакать.
        - Конечно, нет, - наконец смогла выдавить она. - Мне нравится играть в квартете.
        Это была правда. Ей нравилось репетировать с кузинами, даже если приходилось заранее запасаться затычками для ушей. Плохими были только сами выступления.
        Вернее, как сказала бы Сара, ужасающими.
        Мучительными.
        Апокалиптическими.
        Сара всегда имела склонность к гиперболам.
        Но почему-то Гонории никогда не было стыдно во время всего представления, она сохраняла улыбку на лице. И с жаром касалась смычком струн, ведь, в конце концов, на них смотрела вся семья и концерт так много для них значил.
        - Как бы то ни было, - сказала она, возвращаясь к предыдущей теме, которая стала теперь настолько «предыдущей», что Гонории потребовалось некоторое время, дабы вспомнить, о чем шла речь, - я уверена, мне не придется пропустить сезон. Я просто разговаривала. Вела беседу. - Она сглотнула. - Бормотала под нос.
        - Лучше выйти замуж за хорошего человека, чем поторопиться и попасть в беду, - необычайно пафосно провозгласила мать. - Все твои сестры нашли себе хороших мужей.
        Гонория согласилась. Хотя она и не находила мужей своих сестер особенно привлекательными, все они уважали своих жен.
        - И не все они вышли замуж во время первого сезона, - добавила леди Уинстед, не отрываясь от работы.
        - Верно, но все они успели к концу второго.
        - Правда? - Леди Уинстед подняла глаза и моргнула. - Похоже, ты права. Даже Генриетта?… Да, действительно, в самом конце. - Она вернулась к работе. - Ты найдешь кого-нибудь. Я за тебя не беспокоюсь.
        Гонория хмыкнула:
        - Приятно знать, что ты не беспокоишься.
        - Я не понимаю, что произошло в прошлом году. Трэверс явно собирался сделать предложение. Как и лорд Фодерингем.
        Гонория покачала головой:
        - Не знаю. Лорд Бэйли выглядел совершенно решившимся. Но потом вдруг… ничего. Как будто он за один день потерял интерес. - Она повела плечами и взглянула на Маркуса. - Возможно, это и к лучшему. Как ты думаешь, Маркус? Кажется, тебе никто из них особенно не нравился. Не то чтобы это было как-то связано, но я ценю твое мнение. - Она рассмеялась. - Трудно поверить, что я это сказала!
        Он повернул голову.
        - Маркус? - Неужели он пришел в сознание? Гонория пристально посмотрела на него, ища на лице признаки… чего бы то ни было.
        - В чем дело? - спросила мать.
        - Я не понимаю. Маркус пошевелил головой. Конечно, он делал это и раньше, но по-другому. - Гонория сжала его плечо, молясь, чтобы он почувствовал ее руку. - Маркус? Ты меня слышишь?
        Его сухие, потрескавшиеся губы слегка приоткрылись:
        - Гон… Гон… Господи.
        - Не разговаривай, - сказала она. - Все хорошо.
        - Больно… - прохрипел он. - Д-дьявольски…
        - Я знаю. Знаю. Прости.
        - Он в сознании? - спросила леди Уинстед.
        - Еле-еле. - Гонория взяла Маркуса за руку. Она сплела его пальцы со своими и сжала. - У тебя ужасный порез на ноге. Мы пытаемся прочистить рану. Будет больно. Боюсь, очень больно. Но это нужно сделать.
        Он еле заметно кивнул.
        Гонория перевела взгляд на миссис Уэдерби:
        - У нас есть настойка опия? Наверное, следует дать ему немного, поскольку он пришел в сознание.
        - Думаю, есть, - ответила домоправительница. Она не знала, куда деть руки с тех самых пор, как вернулась с горячей водой и полотенцами, и очень обрадовалась возможности что-то сделать. - Я пойду поищу прямо сейчас. Есть только одно место, где она может быть.
        - Хорошая идея, - одобрила леди Уинстед. Потом встала и подошла к изголовью кровати. - Ты слышишь меня, Маркус?
        Его подбородок чуть-чуть дрогнул.
        - Ты очень болен, - произнесла она.
        Он слегка улыбнулся.
        - Да, да, - улыбнулась в ответ леди Уинстед, - я говорю правду. Но с тобой все будет хорошо, уверяю тебя. Хотя поначалу будет немного больно.
        - Немного?
        Гонория почувствовала, как на его губах появляется улыбка. Трудно поверить, что он еще может шутить. Она очень гордилась им.
        - Мы поможем тебе выздороветь, Маркус, - сказала Гонория и, сама не успев понять, что делает, поцеловала его в лоб.
        Он повернулся к ней, почти полностью раскрыв глаза. Он тяжело дышал, кожа была страшно горячей, а в глазах застыло страдание.
        Гонория, не отрываясь, смотрела на него. О, Маркус! Она не допустит, чтобы с ним что-то случилось.
        Через полчаса Маркус заснул, чему в немалой степени способствовала настойка опия. Гонория чуть-чуть подвинула Маркуса, чтобы удобно было держать его за руку, и постоянно разговаривала с ним. Было совершенно не важно, что она говорит. Но не только сама Гонория заметила, как успокаивающе влияет на Маркуса ее голос.
        По крайней мере она надеялась на это, потому что иначе от нее нет никакой пользы. А этого вынести Гонория не смогла бы.
        - Думаю, мы почти закончили, - сказала она ему и бросила обеспокоенный взгляд на мать, все еще напряженно работавшую над его ногой.
        Но мать раздраженно вздохнула и, вытерев пот со лба, откинулась назад.
        - В чем дело? - спросила Гонория.
        Леди Уинстед покачала головой и вернулась к работе, но почти сразу остановилась.
        - Я ничего не вижу.
        - Что? Это невозможно. - Гонория глубоко вдохнула, пытаясь оставаться спокойной. - Просто наклонись пониже.
        Леди Уинстед снова покачала головой.
        - Дело не в этом. То же самое происходит, когда я читаю. Мне приходится держать книгу далеко от глаз. Я просто… Я не могу… - Она нетерпеливо вздохнула. - Я вижу не достаточно четко. Не могу разглядеть маленькие кусочки.
        - Я продолжу за тебя, - сказала Гонория голосом, в котором было куда больше решимости, чем она чувствовала.
        Мать взглянула на нее без удивления.
        - Это не просто.
        - Я знаю.
        - Он будет стонать.
        - Он уже стонал, - ответила Гонория.
        Но ее сердце стучало, а горло сжалось.
        - Стоны труднее переносить, когда ты с ножницами, - мягко заметила мать.
        Гонория хотела произнести что-то изящное и героическое вроде того, насколько труднее ей будет, если он умрет, а она не сделает для его спасения все от нее зависящее. Но не произнесла. Просто не смогла. У нее осталось не так много сил, чтобы тратить их на героические слова.
        - Я справлюсь, - просто сказала она.
        Гонория посмотрела на Маркуса, все так же крепко привязанного к кровати. За последний час он перестал быть раскаленно-красным и стал мертвенно-бледным. Хороший ли это знак? Она спросила мать, но та тоже не знала.
        - Я справлюсь, - повторила Гонория, хотя мать уже передала ей ножницы. Леди Уинстед поднялась со стула, и, глубоко вздохнув, Гонория заняла ее место.
        - Шаг за шагом, - сказала она самой себе, пристально посмотрев на рану, прежде чем начать. Мать показала ей, как отличить участки тканей, которые надо отрезать. Нужно только найти один кусочек и отрезать его. А потом найти следующий.
        - Отрезай как можно ближе к здоровым тканям, - напомнила мать.
        Гонория кивнула, сдвинув ножницы выше. Сжав зубы, она нажала на них.
        Маркус застонал, но не проснулся.
        - Отлично, - мягко сказала леди Уинстед.
        Гонория кивнула, сморгнув слезы. Как могло одно слово пробудить в ней такие сильные эмоции?
        - Внизу есть кусок, до которого я не добралась, - заметила мать. - Я не смогла разглядеть края.
        - Я вижу, - мрачно сказала Гонория. Она отрезала часть мертвой кожи, но вся область еще казалась опухшей. Направив кончик ножниц, как раньше делала мать, Гонория надрезала кожу, позволив гною вырваться наружу. Маркус напрягся, и Гонория пробормотала извинения, но не остановилась. Она взяла ткань и сильно нажала.
        - Воду, пожалуйста.
        Кто-то передал ей кружку с водой, и Гонория полила рану, пытаясь не слышать стоны Маркуса. Вода была горячей, очень горячей, но мать клялась - именно это спасло ее отца столько лет назад. Жар избавлял от болезни.
        Гонория надеялась, что это правда.
        Она снова нажала на рану, выдавливая лишнюю жидкость. Маркус снова издал странный звук, не такой, как прежде. Но потом вдруг начал дрожать.
        - О Боже, - вскрикнула Гонория. - Что я с ним сделала?
        Мать удивленно опустила взгляд.
        - Такое впечатление, будто он смеется.
        - Может быть, дать ему еще настойки опия? - спросила миссис Уэдерби.
        - Не надо, - сказала Гонория. - Я слышала, люди иногда не просыпаются, если им дать слишком много.
        - Я думаю, он действительно смеется, - повторила мать.
        - Он не смеется, - резко произнесла Гонория. Боже милосердный, над чем он может сейчас смеяться? Она слегка отодвинула мать и вылила на ногу Маркуса еще горячей воды, затем продолжила работу, пока наконец не решила, что вычистила рану, насколько возможно.
        - Думаю, все, - распрямившись и глубоко вздохнув, произнесла Гонория. Каждая мышца ее тела была напряжена. Она отложила ножницы и попыталась размять пальцы.
        - Что будет, если мы выльем настойку опия прямо на рану? - спросила миссис Уэдерби.
        Леди Уинстед моргнула:
        - Понятия не имею.
        - Вряд ли это повредит, - заметила Гонория. - То, что можно глотать, вряд ли нельзя лить на кожу. А если оно может облегчить боль…
        - Вот она, - сказала миссис Уэдерби, доставая маленькую коричневую бутылочку.
        Гонория взяла ее и вытащила пробку.
        - Мама?
        - Только немного, - ответила леди Уинстед, выглядевшая довольно неуверенно.
        Гонория вылила немного настойки опия на ногу Маркуса, и он сразу крикнул от боли.
        - О Господи, - застонала миссис Уэдерби. - Простите! Это была моя идея!
        - Нет, нет, - сказала Гонория. - Это бренди. - Она не имела ни малейшего понятия, откуда ей это известно, но была почти уверена, что бутылка с угрожающей этикеткой (слово ЯД было написано куда более крупными буквами, чем ОПИЙ) содержала так же шафран и корицу. Она опустила в бутылочку палец и попробовала.
        - Гонория! - воскликнула мать.
        - Боже, это отвратительно, - сморщилась Гонория, потирая языком нёбо и пытаясь безуспешно избавиться от вкуса. - Но там определенно есть бренди.
        - Не могу поверить, что ты попробовала ее, - сказала леди Уинстед. - Это опасно.
        - Мне просто было любопытно. Ему явно стало больно, когда мы вылили немного на рану. Кроме того, я попробовала только капельку.
        Леди Уинстед огорченно вздохнула:
        - Хорошо бы, чтобы поскорее приехал доктор.
        - Придется подождать, - ответила миссис Уэдерби. - Не меньше часа, думаю. И это если он дома. Если же нет… - Она затихла.
        Несколько секунд все молчали. Тишину нарушал только звук дыхания Маркуса, странно неглубокого. Наконец Гонория, не в силах больше переносить молчание, спросила:
        - Что нам делать теперь? - Она опустила взгляд на ногу Маркуса. Рана местами все еще немного кровоточила. - Может, стоит наложить повязку?
        - Не думаю, - ответила мать. - Нам все равно придется снять ее, когда приедет доктор.
        - Вы голодны? - спросила миссис Уэдерби.
        - Нет, - соврала Гонория. На самом деле ей очень хотелось есть. Но она не была уверена, что сможет.
        - Леди Уинстед? - тихо спросила миссис Уэдерби.
        - Возможно, немного, - прошептала та, не сводя обеспокоенных глаз с Маркуса.
        - Может быть, сандвич? - предложила миссис Уэдерби. - О Боже, завтрак. Никто из вас не завтракал. Я попрошу кухарку приготовить яичницу с беконом.
        - Как вам будет проще, - ответила леди Уинстед. - И пожалуйста, что-нибудь для Гонории. - Она посмотрела на дочь: - Тебе нужно поесть.
        - Я знаю. Я просто… - Она не договорила. Мать наверняка и так все понимает.
        Гонория почувствовала нежное прикосновение руки к ее плечу.
        - Тебе нужно сесть.
        Гонория села.
        И начала ждать.
        Ничего тяжелее в жизни ей делать не приходилось.
        Глава 11
        Опий - это прекрасно.
        Маркус избегал наркотика и презирал тех, кто употреблял его, но, возможно, он был не совсем прав. Возможно, совсем не прав. Очевидно, он просто никогда раньше не испытывал настоящей боли. Такой, как эта.
        Дело не в том, что его резали и протыкали. Казалось бы, когда из вашего тела извлекают кусочки, как дятел извлекает жуков из дерева, вам должно быть больно. Но на самом деле это не самое ужасное. Больно, но терпимо.
        По-настоящему плохо Маркусу становилось, когда леди Уинстед использовала бренди. Время от времени она лила напиток в открытую рану. Лучше бы она просто подожгла ногу.
        Маркус никогда больше не будет пить бренди. Во всяком случае, если бренди не очень хороший. Он будет пить только хороший бренди.
        И его надо пить.
        Маркус на секунду задумался. В первый раз идея казалась более осмысленной. Да нет же, она все так же осмысленна. Разве нет?
        Как бы то ни было, через некоторое время после того, как леди Уинстед вылила не очень хороший бренди ему на ногу, ему дали настойку опия, и Маркус признал - это прекрасно. Его нога все еще как будто поджаривалась на медленном огне, что большинство людей не сочли бы приятным, но после манипуляций, производимых без обезболивания, ему положительно нравилось, когда его кромсали ножом под действием настойки опия.
        Он немного расслабился.
        И кроме того, ему отчего-то стало весело.
        Он улыбнулся Гонории - или, вернее, тому месту, где она должна быть. Его веки будто прижали камнями.
        Точнее, он думал, что улыбнулся, - его губы тоже стали очень тяжелыми.
        Но ему хотелось улыбнуться. Он улыбнулся бы, если бы смог.
        Кромсание внезапно прекратилось, потом снова продолжилось. Потом установилась благословенная пауза, а потом…
        Проклятие, вот это было больно.
        Но недостаточно, чтобы вскрикнуть. Хотя, возможно, он застонал. Маркус не был в этом уверен. На него вылили много горячей воды. Может, они хотят его сварить?
        Вареное мясо. По-британски.
        Он улыбнулся. Как смешно. Кто бы мог подумать, что ему будет так весело?
        - О Боже! - вскрикнула Гонория. - Что я с ним сделала?
        Он рассмеялся. Как же странно она говорит. Как будто через рог. Оооооооооо Боооожеееее.
        Интересно, слышит ли она себя?
        Странно… Гонория спрашивает, что она сделала. Неужели теперь ножницы в ее руках? Хорошо ли это?
        С другой стороны… вареное мясо!
        Он снова засмеялся, решив, что это не важно. Боже, как же ему смешно. Почему никто раньше не сказал, как ему будет смешно?
        - Может, нам следует дать ему побольше опия? - спросила миссис Уэдерби.
        Да, да, пожалуйста.
        Но они не сделали этого. Они снова попытались его сварить, еще немного потыкав и порезав. Но уже через несколько минут все кончилось.
        Дамы снова заговорили об опийной настойке и повели себя чрезвычайно жестоко - никто не поднес стакана или ложки к его губам, вместо этого они вылили настойку ему на ногу, и…
        - Аааааа!

…и ему стало еще больнее, чем от бренди. Наконец дамы решили, что с него хватит мучений, развязали путы и передвинули его на другую сторону кровати, не смоченную горячей водой, в которой его варили.
        А потом… Наверное, он немного поспал. Во всяком случае, Маркус надеялся, что шестифутовый кролик, прыгавший по его спальне, был сном, иначе всех ожидали бы большие неприятности.
        Хотя опасен был не столько кролик, сколько гигантская морковь, которой он размахивал.
        Ею можно накормить целую деревню.
        Маркус любил морковь. Хотя оранжевый цвет никогда не был его любимым. Оранжевый - слишком резкий цвет. Он появлялся, когда его не ждали, а Маркус предпочитал жизнь без сюрпризов.
        Голубой. Вот хороший цвет. Приятный и успокаивающий. Светло-голубой. Как небо. В солнечный день.
        Или глаза Гонории. Она называла их лавандовыми - с самого детства, - но, по его мнению, они такими не были. Во-первых, они для этого слишком ярко светились. Лавандовый - плоский цвет. Почти настолько же невыразительный, как и фиолетовый. И слишком вычурный. Он заставлял вспоминать старых леди в трауре. С тюрбанами на голове. Маркус никогда не понимал, почему лавандовый цвет шел в траурном календаре после черного. Разве коричневый не лучше? Какой-нибудь более умеренный оттенок?
        И почему пожилые леди носят тюрбаны?
        Это чрезвычайно интересно. Маркус никогда раньше так напряженно не думал о цвете. Возможно, ему следовало быть внимательнее, когда отец много лет назад заставил его учиться рисованию. Но в конце концов, какой десятилетний мальчик будет тратить четыре месяца на вазу с фруктами.
        Он снова подумал о глазах Гонории. Они немного голубее, чем лавандовые. Хотя в них и есть фиолетовый оттенок, делающий их столь необычными. И это правда - ни у кого нет таких глаз. Даже у Дэниела глаза немного другие. Более темные. Ненамного, но Маркус замечал разницу.
        Гонория, впрочем, не согласится. В детстве она любила повторять, что у нее и Дэниела одинаковые глаза. Очевидно, она желала быть ближе к брату, непременно хотелось найти с ним что-то общее.
        Ей хотелось участвовать во всем. Именно этого Гонория всегда желала. Неудивительно, что ей так не терпится выйти замуж и сбежать из тихого, пустого дома. Ей нужны шум и смех.
        Ей нужно не быть одинокой. Ей нужно никогда не быть одинокой.
        А здесь ли она еще? Было очень тихо. Маркус снова попытался открыть глаза - безуспешно.
        Он повернулся на бок, радуясь освобождению от чертовых пут. Он всегда спал на боку.
        Кто-то коснулся его плеча, потом поправил одеяла. Он попытался пробормотать что-то, высказать свою признательность, и, похоже, ему это удалось. Гонория спросила:
        - Ты проснулся?
        Он снова забормотал. Кажется, больше ничего он сделать не мог.
        - Наверное, чуть-чуть проснулся, - произнесла она. - Лучше, чем ничего, полагаю.
        Маркус зевнул.
        - Мы все еще ждем доктора, - продолжила она. - Я надеялась, что он уже будет здесь. - Она замолчала, потом радостно добавила: - Твоя нога выглядит гораздо лучше. По крайней мере так говорит моя мама. Буду честна с тобой - мне твоя рана еще кажется ужасной. Но не такой, как утром.
        Утром? Неужели уже полдень? Как бы ему хотелось открыть глаза.
        - Она удалилась в свою комнату. Я имею в виду маму. Она сказала, что ей надо отдохнуть от жары. - Еще пауза, и снова: - Здесь действительно очень жарко. Мы открыли окно, но только немного. Миссис Уэдерби испугалась, что ты подхватишь простуду. Я знаю, трудно представить, как можно подхватить простуду, когда жарко, но она уверяет меня, что такое возможно. Лично я люблю спать в хорошо проветриваемой комнате с теплым одеялом, - добавила Гонория, - впрочем, не думаю, что тебя это волнует.
        Маркуса это волновало. Ну возможно, не то, о чем она говорила. Ему просто нравилось ее слушать.
        - Маме в последнее время постоянно жарко. Она доводит меня до исступления. То ей жарко, то ей холодно, то снова жарко - клянусь, в этом нет никакого ритма и логики. Но кажется, ей жарко чаще, чем холодно. Если ты когда-нибудь захочешь ей что-нибудь подарить, рекомендую веер. Ей всегда нужен веер.
        Она снова коснулась его плеча, потом лба, аккуратно поправив волосы. Маркусу было приятно чувствовать незнакомые ему мягкие, изящные, заботливые прикосновения. Ему вспомнилось, как она заставляла его пить чай.
        Ему нравилось, что за ним ухаживают. Только представьте себе.
        Он вздохнул. Ему показалось, что вздох получился счастливым. Маркус надеялся, что ей тоже так показалось.
        - Ты довольно долго спал, - сказала Гонория. - Кажется, жар уже не такой сильный. Ты стал спокойнее. Но разговаривал во сне.
        Правда?
        - Правда, - продолжила она. - Я могу поклясться, ты сказал что-то о морском черте, а совсем недавно помянул лук.
        Лук? Не морковь?
        - О чем ты думаешь, интересно? О еде? Морской черт и лук? Я бы не хотела питаться подобными блюдами во время болезни, но каждому свое. - Она снова погладила его по голове, а потом, к его удивлению и радости, поцеловала в щеку. - Ты не так ужасен, знаешь? - с улыбкой произнесла она.
        Он не мог видеть улыбку, но знал, что она есть.
        - Тебе нравится притворяться неприветливым и мрачным, но ты не такой. Хотя ты довольно часто хмуришься.
        Неужели? Он не хотел. Не с ней.
        - Ты почти обманул меня, знаешь? В Лондоне ты уже начал мне не нравиться. Но тогда я тебя просто забыла. Точнее, забыла, каким ты был. Какой ты наверняка до сих пор внутри.
        Маркус не имел ни малейшего понятия, о чем она говорит.
        - Тебе не нравится показывать людям, какой ты на самом деле.
        Она снова замолчала, и он услышал, как она двигается - возможно, поудобнее усаживается на стуле. А когда она заговорила, он снова услышал в ее голосе улыбку.
        - Думаю, ты стесняешься.
        Боже мой, это он сам мог бы ей сказать. Маркус ненавидел пустые разговоры с малознакомыми людьми.
        - Странно так думать о тебе, - продолжила она. - Считается, что мужчины никогда не бывают стеснительными. Непонятно почему.
        - Ты высокий, - задумчиво сказала она, - сильный и умный, как и положено мужчинам.
        Кажется, она не назвала его привлекательным.
        - Не говоря уже о невероятном богатстве и, конечно, о титуле. Если бы ты решил жениться, уверена, мог бы выбрать кого угодно.
        Может быть, она думает, что он урод? Она прикоснулась к его плечу.
        - Ты не можешь себе представить, сколько людей хотели бы оказаться на твоем месте.
        Сейчас? Вряд ли многие.
        - Но ты стесняешься, - почти с удивлением произнесла она. Он чувствовал, как она подвигается ближе, легко дышит рядом с его щекой. - Думаю, мне нравится, что ты стесняешься.
        Правда? В школьные годы он ненавидел свою стеснительность, наблюдая, как Дэниел болтает со всеми, не останавливаясь ни на секунду. Маркусу нужно было чуть больше времени, чтобы подобрать подходящие слова. Поэтому ему так нравилось проводить время со Смайт-Смитами. В их доме всегда царила шумная неразбериха; Маркус почти незамеченным проскользнул в их жизнь и стал частью семьи.
        Единственной семьи, которую он знал.
        Она коснулась его лица, проведя пальцем по носу.
        - Ты был бы слишком идеальным, если бы не был стеснительным, - сказала она, - слишком похожим на книжного героя. Уверена, ты, конечно, не читаешь готические романы, но думаю, что мои подруги видят в тебе одного из персонажей миссис Горели.
        Он всегда подозревал, что недаром ему не нравятся ее подруги.
        - Откровенно говоря, я и сама не знаю, герой ты или злодей.
        Маркус решил не принимать это за оскорбление. Гонория наверняка ехидно улыбалась.
        - Ты должен выздороветь, - прошептала она. - Я не знаю, что со мной будет, если ты не выздоровеешь. - А потом продолжила так тихо, что он едва ее услышал: - Думаю, ты мой счастливый талисман.
        Он попытался раздвинуть губы. На такое признание было просто необходимо что-то ответить. Но его лицо все еще было тяжелым и неподвижным, и он смог издать только несколько вздохов.
        - Маркус? Ты хочешь воды?
        На самом деле он действительно хотел пить.
        - Ты проснулся?
        В каком-то смысле.
        - Вот, - сказала она, - попробуй.
        Он почувствовал, как что-то коснулось его губ. Ложка, роняющая ему в рот капли теплой воды. Однако глотать было очень трудно.
        - Не думаю, что ты проснулся, - произнесла она.
        Он услышал, как она откинулась на стуле. Потом вздохнула. Она явно устала. Ему это не нравилось.
        Но он был рад, что она здесь. Ему казалось, что и она его счастливый талисман.
        Глава 12
        - Доктор! - Гонория стремительно вскочила на ноги, увидев молодого человека, вошедшего в комнату. Кажется, она никогда раньше не видела доктора без седины в волосах.
        - Его нога, - сказала она. - Думаю, вы не видели ее, когда…
        - Я не осматривал его раньше, - резко прервал ее доктор. - Сюда приезжал мой отец.
        - О. - Гонория уважительно отступила на шаг, когда врач наклонился над ногой Маркуса. Леди Уинстед, вошедшая вслед за доктором, подошла к дочери.
        Потом взяла ее за руку. Гонория, благодарная за поддержку, ухватилась за материнскую руку, как за спасательный круг.
        Молодой человек осматривал ногу Маркуса далеко не так долго, как Гонория считала необходимым, потом наклонился и приложил ухо к его груди.
        - Как много настойки опия вы ему дали?
        Гонория посмотрела на мать, которая отмеряла порцию.
        - Ложку, - произнесла леди Уинстед, - или две.
        Доктор сжал губы и выпрямился.
        - Одну или все-таки две?
        - Трудно сказать, - ответила леди Уинстед. - Он не все проглотил.
        - Мне пришлось вытереть ему подбородок, - вставила Гонория.
        Доктор ничего не сказал. Он снова приложил ухо к груди Маркуса, губы его двигались, как будто он считал про себя. Гонория молчала, сколько могла, потом не выдержала и спросила:
        - Доктор, э…
        - Уинтерс, - подсказала мать.
        - Да, доктор Уинтерс, пожалуйста, скажите, неужели мы дали ему слишком много настойки опия?
        - Не думаю, - ответил доктор Уинтерс, не отрывая, впрочем, уха от груди пациента. - Настойка опия влияет на легкие. Поэтому он так неглубоко дышит.
        Гонория в ужасе приложила руку ко рту. Она не подозревала, что у него слишком неглубокое дыхание. Она даже подумала, что он дышит спокойнее.
        Доктор снова выпрямился и повернулся к ноге Маркуса.
        - Очень важно, чтобы у меня была вся необходимая информация, - резко произнес он. - Я беспокоился бы гораздо больше, если бы не знал, что вы дали ему настойку опия.
        - Вы не беспокоитесь? - недоверчиво спросила Гонория.
        Доктор Уинтерс пронзил ее взглядом.
        - Я не сказал, что не беспокоюсь. - Он снова повернулся к ноге Маркуса и пригляделся. - Я сказал, что беспокоился бы больше. Если бы его дыхание было таким неглубоким без настойки опия, это свидетельствовало бы о действительно серьезной инфекции.
        - То, что у него сейчас, не серьезно?
        Доктор снова раздраженно посмотрел на Гонорию. Он определенно не был благодарен ей за лишние вопросы.
        - Будьте добры, воздержитесь от комментариев, пока я не закончу осмотр.
        Гонория почувствовала, как заливается краской, но отошла. Она будет вежлива с доктором Уинтерсом, даже если ее это убьет; если кто-то может спасти Маркуса, то это он.
        - Расскажите мне подробно, как вы чистили рану, - потребовал доктор, оторвав взгляд от ноги Маркуса. - Еще я хочу знать, как она выглядела изначально.
        Гонория и леди Уинстед по очереди рассказали, что делали. Он, кажется, одобрил их или по крайней мере не высказал неодобрения. Когда они умолкли, доктор еще раз взглянул на ногу Маркуса и глубоко вздохнул.
        Гонория мгновение подождала. Доктор, похоже, думал. Но черт побери, он думал долго. Наконец она не удержалась.
        - Каково ваше мнение? - вырвалось у нее.
        Доктор Уинтерс медленно заговорил, как будто думая вслух:
        - Он может сохранить ногу.
        - Может? - переспросила Гонория.
        - Еще слишком рано говорить точно. Но если он ее сохранит, - он взглянул на Гонорию и леди Уинстед, - то исключительно благодаря вашим усилиям.
        Гонория удивленно моргнула. Она не ожидала одобрения. Потом задала вопрос, которого так боялась:
        - Будет ли он жить?
        Доктор искренне посмотрел на нее:
        - Он точно будет жить, если мы отнимем ему ногу.
        Губы Гонории задрожали.
        - Что вы имеете в виду? - Она знала, что он имеет в виду, но хотела услышать, как он это скажет.
        - Я уверен, если отнять ему ногу сейчас, он будет жить. - Доктор снова посмотрел на Маркуса, как будто еще один взгляд мог добавить уверенности. - И если не ампутировать ногу, он тоже может полностью выздороветь. Или умереть. Я не могу предсказать, как будет развиваться болезнь.
        Гонория застыла. Она только переводила взгляд с лица доктора Уинтерса на ногу Маркуса и обратно.
        - Как мы узнаем? - тихо спросила она.
        Доктор Уинтерс вопросительно наклонил голову.
        - Как мы узнаем, когда необходимо принять решение? - уточнила она громче.
        - Есть симптомы, по которым это можно узнать, - ответил доктор. - Если вы увидите красные полосы, расходящиеся от раны по ноге, будет ясно, что ее нужно ампутировать.
        - А если этого не случится, значит, он выздоравливает?
        - Не обязательно, - сказал доктор. - Но если рана будет выглядеть так же, как сейчас, - это хороший признак.
        Гонория медленно кивнула, пытаясь все запомнить.
        - Вы останетесь здесь, в Фензморе?
        - Я не могу, - ответил доктор, упаковывая сумку. - Я должен осмотреть другого пациента, но вечером вернусь. Я не думаю, что нам придется принимать решение до вечера.
        - Вы не думаете? - резко спросила Гонория. - То есть вы не уверены?
        Доктор Уинтерс вздохнул.
        - В медицине никогда нельзя быть ни в чем уверенным, миледи. Хотел бы я, чтобы это было не так. - Он выглянул в окно, из которого открывался вид на бесконечные зеленые луга Фензмора. - Возможно, однажды все изменится. Но боюсь, не на нашем веку. А пока моя работа остается настолько же искусством, насколько наукой.
        Гонория не это хотела услышать, но она готова была признать, что это правда, и благодарно кивнула доктору.
        Доктор Уинтерс поклонился, дал инструкции Гонории и ее матери и ушел, пообещав вернуться позже вечером. Леди Уинстед проводила его, снова оставив Гонорию наедине с Маркусом, все так же неподвижно лежавшим на кровати.
        Несколько минут Гонория без движения стояла в центре комнаты, чувствуя себя странно потерянной. Ей нечего было делать. Она осталась такой же напуганной, как и утром, но тогда по крайней мере могла сконцентрироваться на лечении его ноги. Теперь же ей оставалось только ждать.
        Ей нечем было заняться, и ее охватил страх.
        Что за выбор.
        Жизнь или нога.
        И возможно, ей придется выбирать.
        Она не хотела брать на себя такую ответственность. О Боже, нет.
        - О, Маркус, - вздохнула она, подойдя к кровати. - Как такое могло случиться? Почему это случилось? Несправедливо. - Она села на стоящий рядом стул и оперлась локтями на матрас, опустив голову на сцепленные руки.
        Она, конечно, пожертвует его ногой, чтобы сохранить ему жизнь. Именно так поступил бы сам Маркус, если бы был в состоянии решать. Он гордый человек, но не настолько, чтобы предпочесть смерть увечью. Гонория это знала. Они, конечно, никогда не говорили о таких вещах - никто не будет сидеть за обеденным столом и обсуждать, что лучше - ампутация или смерть.
        Гонория знала, что он выбрал бы. Она знала его пятнадцать лет, и ей не нужно даже задавать ему такой вопрос.
        Он, однако, разозлится. Не на нее. Даже не на доктора. На жизнь. Может быть, на Бога. Но он выдержит. Она поможет ему. Она не оставит его, пока он не… пока он не…
        О Боже. Она даже не может себе этого представить.
        Гонория глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. В ней росло желание выбежать из комнаты и умолять доктора Уинтерса отнять ногу прямо сейчас. Если это сохранит Маркусу жизнь, она сама будет держать проклятую пилу. Или передаст ее доктору.
        Но она не может представить себе мир без Маркуса. Даже если он не будет участвовать в жизни Гонории, останется в Кембриджшире, а она выйдет замуж за кого-нибудь из Йоркшира или Уэльса или с островов Оркни и никогда больше его не увидит, ей все равно нужно знать - Маркус жив и здоров, разъезжает на лошадях, или читает книгу, или, возможно, сидит в кресле у камина.
        Однако время принимать решение еще не пришло, как бы Гонория ни ненавидела неопределенность. Она не может повести себя эгоистично. Она должна сохранить его в целости, если это возможно. Но что, если она будет ждать слишком долго?
        Гонория плотно закрыла глаза. Она чувствовала, как жгучие слезы скапливаются под веками, грозя вылиться вместе со всем ужасом и раздражением, накопившимися в ней.
        - Пожалуйста, не умирай, - прошептала Гонория. Она попыталась вытереть слезы рукой, потом опять бессильно опустила голову на руки. Возможно, ей следует молить его ногу, а не его самого. Или Бога, или дьявола, или Зевса, или Тора. Она готова молиться человеку, доящему корову, если это может помочь.
        - Маркус, - повторила она. Его имя, казалось, приносило ей успокоение. - Маркус.
        - Кхнория.
        Она замерла. Потом выпрямилась.
        - Маркус? Его глаза не открылись, но она видела движение век, а его подбородок еле заметно двигался вверх и вниз.
        - О, Маркус, - всхлипнула она. Слезы покатились по ее щекам. - О, мне так стыдно. Я не должна плакать. - Она беспомощно посмотрела по сторонам в поисках платка и наконец вытерла слезы простыней. - Я так рада, что слышу твой голос. Хотя он совершенно не похож на твой.
        - Вх… в…
        - Хочешь воды? - спросила она, подбежав.
        Его подбородок снова задвигался.
        - Позволь мне чуть-чуть тебя приподнять. Так будет лучше. - Она обхватила его и немного приподняла.
        Стакан воды стоял на столе рядом с кроватью, ложечка все еще оставалась там. - Я дам тебе всего несколько капель, - сказала она ему, - чуть-чуть. Боюсь, ты подавишься, если я дам тебе слишком много.
        Ей удалось дать ему восемь неполных ложек воды, прежде чем он дал ей знать, что уже достаточно.
        - Как ты себя чувствуешь? - спросила она, пытаясь взбить подушку.
        Он слегка наклонил голову набок. Кажется, это была вариация на тему пожатия плечами.
        - Конечно, ты чувствуешь себя ужасно, - уточнила она, - но есть ли изменения? Более ужасно? Менее ужасно?
        Он не ответил.
        - Настолько же ужасно? - Она рассмеялась. В самом деле рассмеялась. Удивительно. - Я говорю глупости.
        Он кивнул. Это было почти незаметное движение, но более сильное, чем раньше.
        - Ты слышал меня, - заключила Гонория, не в силах сдержать радостную улыбку. - Ты смеешься надо мной, но ты меня слышал.
        Он снова кивнул.
        - Хорошо. Я разрешаю тебе. Когда ты будешь чувствовать себя лучше - а ты будешь чувствовать себя лучше, - тебе нельзя будет больше это делать, я имею в виду смеяться надо мной, но пока можешь продолжать. Ой! - Гонория нервно вскочила. - Я должна проверить твою ногу. Доктор Уинтерс ушел совсем недавно, знаю, но почему бы и не проверить?
        Только два шага и одна секунда потребовались, чтобы убедиться, что изменений нет. Рана все еще чуть ли не светилась жутким красным цветом, но уже не было этого ужасного желтого, и никаких красных полосок на ноге.
        - Все так же, - сказала Гонория Маркусу. - Не то чтобы я ожидала изменений, но почему бы не… Ну, ты знаешь. - Она смущенно улыбнулась. - Я уже говорила.
        Она на мгновение замолчала, радуясь возможности смотреть на него. Его глаза оставались закрытыми, и он выглядел так же, как раньше, но Гонория услышала его голос, дала ему воды, и это дарило ей надежду.
        - Твой жар! - вдруг воскликнула она. - Я должна проверить! - Гонория коснулась его лба. - Кажется, такой же, как и раньше. То есть сильнее, чем следует. Но меньше, чем был. Определенно меньше. - Она замолчала, гадая, не говорит ли сама с собой. - Ты еще меня слышишь? Он двинул головой.
        - Хорошо. Я знаю, что говорю глупости, но нет никакого смысла говорить глупости, когда никто не слышит.
        Его губы слегка растянулись - кажется, он пытался улыбнуться. Где-то там, в мыслях, он улыбался.
        - Мне нравится быть глупой с тобой, - произнесла она.
        Маркус кивнул.
        - Хотела бы я знать, о чем ты думаешь?
        Он чуть-чуть пожал плечами.
        - Ты пытаешься сказать мне, что ни о чем особо не думаешь? - Она наставила на него палец. - Не верю. Я слишком хорошо тебя знаю. - Она подождала ответа, но его не последовало. - Ты, наверное, пытаешься придумать, как улучшить в этом году урожай зерна, - предположила Гонория. - Или сомневаешься, не слишком ли мала арендная плата. - Она на мгновение задумалась. - Нет, скорее, не слишком ли велика. Я уверена, ты мягкосердечный господин. Ты не хочешь, чтобы кто-нибудь страдал.
        Маркус покачал головой. Достаточно, чтобы она поняла.
        - Ты не хочешь, чтобы кто-нибудь страдал, или ты думаешь не об этом?
        - Ты, - выдохнул он.
        - Ты думаешь обо мне? - прошептала она.
        - Спасибо. - Его голос было почти невозможно расслышать, но Гонория услышала. Она с трудом удержалась от слез.
        - Я тебя не покину, - произнесла она, беря его за руку, - пока тебе не станет лучше.
        - С-сп…
        - Все хорошо, - успокоила его Гонория. - Тебе не нужно больше повторять это. Тебе не нужно было даже в первый раз это говорить.
        Но она была рада, что он сказал. И не знала, что тронуло ее больше: «спасибо» или простое «ты».
        Он думал о ней. Находясь на пороге смерти, а еще вероятнее - на пороге ампутации, он думал о ней.
        Впервые со времени своего прибытия в Фензмор она не испытывала ужаса.
        Глава 13
        Когда Маркус проснулся в следующий раз, он сразу понял - что-то изменилось. Во-первых, у него снова адски болела нога. Но возможно, это не так уж плохо. Во-вторых, он проголодался. Страдал от голода, как будто не ел несколько дней.
        Так оно скорее всего и было. Маркус понятия не имел, сколько времени прошло с начала его болезни.
        И наконец, он смог открыть глаза. И это было прекрасно.
        Маркус не мог определить, какое сейчас время суток. Вокруг стояла темнота, но было ли четыре часа утра или десять часов вечера? Болезнь лишает всякого представления о течении времени.
        Пытаясь смочить пересохшее горло, Маркус сглотнул. Немного воды не помешало бы. Он повернул голову к столику возле кровати. Глаза еще не привыкли к темноте, но он все равно видел - кто-то заснул прямо в кресле. Гонория? Вероятно. Маркусу казалось, что она не покидала его комнату.
        Он попытался вспомнить, как она вообще оказалась в Фензморе. Ах да, миссис Уэдерби написала ей письмо. Маркус не мог представить себе, почему домоправительница так поступила, но был бесконечно благодарен ей.
        Он сильно подозревал, что был бы уже мертв, если бы не «изуверства» Гонории и ее матери.
        Однако дело было не только в этом. Маркус мало что помнил и все-таки точно знал - Гонория постоянно находилась рядом с ним. Она держала его за руку, говорила с ним, ее тихий голос достигал его души, даже если Маркус не был способен различить слова.
        И почему-то… Так было легче. Он не был одинок. Впервые в жизни он не был одинок.
        Маркус хмыкнул. Слишком драматично. Он никогда не был окружен каким-то невидимым щитом, державшим остальных людей на расстоянии, и мог бы общаться с куда большим количеством людей. С гораздо большим. Он же чертов граф, достаточно было щелкнуть пальцами, чтобы наполнить дом людьми.
        Но Маркус никогда не хотел оказаться в компании только ради бессмысленных разговоров. И во всем, что действительно было важно для него, всегда был один.
        Он так хотел.
        Он думал, что так хотел.
        Маркус поморгал, и комната начала приобретать более определенные очертания. Шторы не были закрыты полностью, и он мог даже различить цвета при свете луны. Или, возможно, он просто знал - стены в его комнате бордовые, а гигантский пейзаж, висевший над камином, по большей части зеленый. Люди видят то, что ожидают увидеть. Одна из основных жизненных истин.
        Маркус снова повернул голову, вглядываясь в человека в кресле. Это определенно была Гонория, не только потому, что он ожидал ее увидеть. Ее прическа растрепалась, и волосы были явно светло-каштанового оттенка - значительно светлее, чем у леди Уинстед.
        Сколько же она здесь сидит? Вряд ли ей удобно.
        Но он не будет ее беспокоить. Ей определенно нужно поспать.
        Маркус попытался сесть, однако обнаружил, что еще слишком слаб. Он смог подняться только на несколько дюймов и видел теперь немного лучше, потому попытался взять со стола стакан с водой.
        Он смог поднять руку только на полфута, затем она упала обратно. Проклятие, как же он устал. И измучен жаждой. Его рот как будто набили опилками.
        Стакан воды казался раем. Раем, которого невозможно достичь.
        Проклятие.
        Маркус вздохнул и сразу пожалел об этом. Все его тело болело. Как такое возможно? Как могут болеть все части тела? Кроме ноги - нога горела.
        Но, подумал Маркус, возможно, у него уже и нет никакого жара. Или по крайней мере совсем небольшой. Трудно сказать. Он явно чувствовал себя гораздо более… осознанно.
        Около минуты он смотрел на Гонорию. Она совершенно не двигалась во сне. Ее голова склонилась набок под неестественным углом. Наверняка она проснется с ужасной болью в шее.
        Возможно, стоит ее разбудить. Это с его стороны будет даже добрым поступком.
        - Гонория, - прохрипел он.
        Она не шевелилась.
        - Гонория, - попытался громче повторить он, но голос все равно был дребезжащим и хриплым, словно звуки, которые издает насекомое, бьющееся об окно. Не говоря уже о том, каким изможденным он сразу себя почувствовал.
        Его рука висела мертвым грузом, но все же ему удалось приподнять ее. Он собирался только легонько коснуться Гонории, однако вместо этого рука тяжело опустилась на ее вытянутую ногу.
        - Аааа! - Гонория с пронзительным криком проснулась, стукнувшись затылком о столбик кровати. - Ой, - простонала она, подняв руку и гладя ушибленное место.
        - Гонория, - повторил он, пытаясь привлечь ее внимание.
        Она пробормотала что-то и широко зевнула.
        - Маркус?
        Ее голос звучал сонно. Ее голос звучал чудесно.
        - Можно мне немного воды, пожалуйста? - спросил он. Вероятно, ему следовало сказать еще что-то, что-то проникновенное; в конце концов, он практически вернулся с того света. Но он страдал от жажды. И просьба дать воды была сейчас не менее проникновенной, чем любая другая.
        - Конечно. - Гонория немного поводила вслепую руками в темноте и нащупала стакан. - О черт. Одну секунду.
        Он видел, как она поднялась на ноги, подошла к другому столику и взяла кувшин.
        - Там мало осталась, - не очень отчетливо произнесла она, - но должно хватить. - Она вылила немного в стакан, потом взяла ложечку.
        - Я сам, - остановил ее Маркус. Гонория взглянула на него с удивлением:
        - Правда?
        - Ты поможешь мне сесть?
        Гонория кивнула и, обхватив его руками, приподняла.
        - Вот так, - мягко пробормотала она, и ее слова нежно прошелестели по его шее, почти как поцелуй. Он вздохнул и застыл, позволяя себе насладиться теплом ее дыхания.
        - Тебе хорошо? - спросила она.
        - Да-да, конечно, - ответил он, стряхнув с себя мечтательность так быстро, как только мог человек в его состоянии. - Прости.
        Наконец Маркус оказался в сидячем положении, без посторонней помощи взял стакан и выпил. Удивительно, но чувствовал он себя как победитель.
        - Ты выглядишь гораздо лучше, - произнесла Гонория, моргая и избавляясь от остатков сна. - Я… я… - Она снова моргнула, но теперь, кажется, пыталась не заплакать. - Я так рада снова видеть тебя.
        Он кивнул и протянул ей пустой стакан:
        - Еще, пожалуйста.
        - Конечно. - Она налила еще и передала стакан обратно. Маркус жадно выпил, выдохнув, только когда воды больше не осталось.
        - Спасибо. - Он вернул стакан Гонории. Она взяла его, поставила, а потом села в кресло.
        - Я так беспокоилась о тебе, - сказала она.
        - Что случилось? - спросил Маркус. Он помнил отдельные эпизоды - ее мать, ножницы, гигантского кролика. И то, как Гонория назвала его своим счастливым талисманом. Это он запомнит навсегда.
        - Доктор дважды осматривал тебя, - начала она рассказ, - доктор Уинтерс. Молодой доктор Уинтерс. Его отец… Честно говоря, я не знаю, что произошло с его отцом, но меня это не волнует. Он даже не посмотрел на твою ногу. Не увидел твоей воспалившейся раны. Если бы он увидел ее раньше, возможно, все было бы иначе. - Она раздраженно сжала губы. - Но возможно, и нет.
        - Что сказал доктор Уинтерс? - спросил Маркус, потом уточнил: - Молодой.
        Она улыбнулась:
        - Он думает, ты сохранишь ногу.
        - Что? - Он замотал головой, пытаясь понять.
        - Мы боялись, что придется ее отнять.
        - Боже милосердный. - Он почувствовал, как тонет в подушках. - Боже милосердный.
        - Пожалуй, даже хорошо, что ты об этом не знал, - мягко произнесла Гонория.
        - Боже милосердный. - Он не мог даже представить себе жизни без ноги. Наверное, никто не может, пока не придется.
        Гонория взяла его ладонь в свою.
        - Все будет хорошо.
        - Моя нога, - прошептал он. Ему хотелось немедленно сесть и проверить, на месте ли она. Он заставил себя лежать спокойно. Наверняка Гонория посчитает глупостью его желание самому увидеть свою ногу. Но она болела. Болела сильно, и он был благодарен боли. По крайней мере он знал - нога там, где ей и полагается быть.
        Гонория прикрыла рот рукой и широко зевнула.
        - Ой, прости меня, - сказала она, закончив. - Боюсь, я не очень много спала.
        Маркус почувствовал себя виноватым.
        - Это кресло неудобно для сна, - заговорил он. - Тебе следует воспользоваться другой стороной кровати.
        - О, я не могу.
        - Вряд ли это будет непристойнее, чем все случившееся раньше.
        - Нет, - ответила Гонория, судя по виду, готовая рассмеяться, если бы не так устала. - Я действительно не могу. Матрас еще не высох с тех пор, как мы чистили твою ногу.
        - О. - И тут он засмеялся. Ему было смешно. И ему было очень приятно наконец улыбнуться.
        Она немного поерзала в кресле, устраиваясь поудобнее.
        - Может, мне стоит улечься поверх одеяла? - предположила она, оглядывая свободное место.
        - Как пожелаешь.
        Она утомленно вздохнула:
        - Ноги могут промокнуть. Но кажется, мне все равно. Мгновение спустя она уже была на кровати, лежала на одеяле. Маркус тоже лежал на одеяле, но поверх было накинуто еще одно - только нога оставалась снаружи.
        Гонория снова зевнула.
        - Гонория, - прошептал он.
        - Ммм?
        - Спасибо.
        - Ммм.
        Прошло еще немного времени, и он сказал - потому что должен был:
        - Я рад, что ты здесь.
        - Я тоже, - сонно пробормотала она. - Я тоже.
        Ее дыхание постепенно успокоилось, а потом и его.
        И они заснули.
        На следующее утро Гонория проснулась в тепле и уюте. Не открывая глаз, она пошевелила пальцами ног, размяла ступни и лодыжки. Утром она всегда разминалась в постели. Потом настала очередь рук. Раздвинуть пальцы и снова сжать. Теперь шея, назад, вперед, по кругу.
        Она зевнула, сжала кулаки, вытянула руки и…
        Врезалась в кого-то.
        Гонория замерла. Открыла глаза. И все вспомнила.
        Бог мой, она же в постели с Маркусом. Нет. Так нельзя говорить. Она в кровати Маркуса.
        Но не с ним.
        Неприлично, да, но наверняка есть специальные послабления для молодых леди, оказавшихся в постели с джентльменом, слишком больным, чтобы что-то с ними сделать.
        Она медленно попыталась отодвинуться. Не нужно будить Маркуса. Он, наверное, даже не знает, что она здесь. И «здесь» значило - рядом с ним, касаясь его ног своими. А вовсе не на дальнем конце кровати, где она легла ночью.
        Согнув колени, она уперлась ступнями в матрас. Вначале она подняла бедра и сдвинула их на дюйм вправо. Потом плечи. Потом снова бедра, и ступни. Плечи, и…
        Вух!
        Одна из рук Маркуса опустилась на нее.
        Гонория замерла. Господи, что ей делать теперь? Возможно, если она подождет минуту или две, он откатится обратно.
        Она ждала. И ждала. И вот он сдвинулся.
        В ее сторону.
        Гонория нервно сглотнула. Она не знала, сколько сейчас времени, только уже рассвело, и ей не хотелось быть обнаруженной миссис Уэдерби в таком положении - прижатой к Маркусу в постели. Или, еще хуже, матерью.
        Конечно, никто не подумает о ней плохого, особенно после того, что она сделала вчера. Но она не замужем, а он не женат, и на нем очень мало одежды, и…
        Все. Пора уходить. По крайней мере он не проснется в состоянии, вынуждающем его к свадьбе.
        Гонория поднялась и выбралась из кровати, пытаясь не обращать внимания на сонные звуки, которые он издавал, поудобнее устраиваясь под одеялом. Встав на ковер, она быстро взглянула на его ногу. Похоже, рана заживала, никаких следов зловещих красных нитей, о которых говорил доктор Уинтерс, не было.
        - Спасибо, - прошептала Гонория, быстро помолившись о выздоровлении Маркуса.
        - Пожалуйста, - пробормотал Маркус.
        Гонория, подпрыгнув от удивления, вскрикнула.
        - Извини, - произнес он, смеясь.
        Звука более приятного Гонория не слышала.
        - Я благодарила не тебя, - задиристо ответила она.
        - Я знаю. - Он улыбнулся.
        Гонория попыталась разгладить покрывшуюся жуткими складками юбку. На ней было то же голубое платье, в котором она выехала из Лондона - ужас! - два дня назад. Как же страшно она должна выглядеть.
        - Как ты себя чувствуешь? - спросила она.
        - Гораздо лучше, - ответил Маркус, садясь. Гонория заметила, что он откинул одеяло. Она вчера уже сотню раз видела его обнаженную грудь, тыкала и резала его обнаженную ногу и даже - впрочем, она никогда ему об этом не расскажет - однажды увидела его тело пониже спины, когда он ворочался. Но сейчас, когда они оба полностью проснулись и он уже не на пороге смерти, она не может даже встретиться с ним взглядом.
        - Тебе все еще очень больно? - спросила она, указывая на его ногу, торчавшую из-под покрывал.
        - Нет, рана, скорее, просто ноет.
        - У тебя будет жуткий шрам.
        Маркус криво улыбнулся:
        - Я буду носить его с лицемерной гордостью.
        - С лицемерной? - переспросила Гонория, не в силах сдержать интерес.
        Он наклонил голову набок, рассматривая огромную рану на ноге.
        - Думаю, я могу сказать, что получил его в драке с тигром.
        - С тигром? В Кембриджшире?
        Он ухмыльнулся:
        - Более вероятно, чем с акулой.
        - Дикий медведь? - предложила Гонория.
        - Ну, это уже недостойно.
        Она сжала губы и булькнула от смеха. Маркус тоже, и только после этого она позволила себе поверить: да, он выздоравливает. Чудо. Она не могла придумать другого слова. Его лицо снова зарумянилось, и хотя он сильно исхудал, все равно ясность в его глазах перевешивала все.
        С ним все будет в порядке.
        - Гонория?
        Она посмотрела на него вопросительно.
        - Ты качаешься, - пояснил он. - Я бы помог тебе, но…
        - Я действительно чувствую себя не очень… устойчиво, - ответила она, направляясь к креслу у кровати. - Я думаю…
        - Ты ела?
        - Да, - сказала она. - Нет. Немного. Наверное, мне действительно следует поесть. Думаю, я просто… чувствую облегчение. - И потом, к своему ужасу, Гонория начала всхлипывать. Внезапно, как будто на нее накатила высокая океанская волна. До этого она держала себя в руках, но теперь, когда поняла, что с Маркусом все будет в порядке…
        Она была словно струна скрипки, натянутая - и лопнувшая.
        - Прости, - произнесла она между всхлипами. - Я не знаю… Я не хотела… Я просто так рада…
        - Шшшш, - прогудел он, взяв ее за руку. - Все в порядке. Все будет хорошо.
        - Я знаю, - ответила Гонория. - Я знаю. Поэтому и плачу.
        - Поэтому плачу и я, - тихо произнес он.
        Гонория повернулась. Слезы не катились по его лицу, но глаза были мокрыми. Она никогда не видела, чтобы Маркус проявлял такие эмоции, и никогда не считала такое возможным. Дрожащей рукой она дотронулась до его щеки, потом до уголка его глаза и убрала пальцы, когда одна из его слез упала на ее руку. А потом она сделала нечто, чего не ожидали ни Маркус, ни она сама.
        Гонория крепко обняла его и уткнулась лицом в его шею.
        - Мне было так страшно, - прошептала она. - Я даже сама не знаю, насколько я была испугана.
        Он обнял ее в ответ. Вначале нерешительно, но потом Маркус расслабился и нежно погладил ее по голове.
        - Я просто не знала, - сказала она. - Я не сознавала. - Это были только слова, значение которых даже она теперь не понимала. Она просто… просто…
        Гонория подняла взгляд. Ей необходимо было увидеть его лицо.
        - Гонория, - прошептал Маркус, глядя на нее как будто в первый раз. Его глаза были теплыми, шоколадно-коричневого цвета, полными чувства. Что-то полыхало в их глубинах, что-то, чего она не могла распознать, и медленно, очень медленно, его губы коснулись ее.
        Маркус никогда не смог бы объяснить, почему он поцеловал Гонорию. Он не знал, почему это сделал. Она плакала, и он обнимал ее, все было естественно. Он не чувствовал никакого желания ее поцеловать.
        Но потом она посмотрела на него. Ее глаза - о, эти прекрасные глаза - блестели от слез, ее полные губы дрожали. Его дыхание остановилось. Мысли остановились. Что-то, знавшее - в его руках женщина, - проснулось внутри, и Маркус потерял себя.
        Он изменился.
        Он должен был поцеловать ее. Должен был. Это было так же необходимо, как дышать.
        И когда он сделал это…
        Земля перестала вращаться.
        Птицы перестали петь.
        Весь мир замер, все, кроме его, ее и их легкого поцелуя.
        Внутри Маркуса проснулись страсть и желание. И он понял - если бы он не был так слаб, он пошел бы дальше. Он бы не смог остановиться. Он прижался бы к ней, насладился бы ее мягкостью, ее ароматом.
        Он глубоко поцеловал бы ее и коснулся. Везде.
        Он умолял бы ее. Он умолял бы ее остаться, умолял бы принять его страсть, умолял бы принять его.
        Он желал ее. И это его пугало.
        Ведь это Гонория. Он обещал охранять ее. А вместо этого…
        Маркус оторвался от ее губ, но не смог отстраниться. Касаясь ее лба своим, он прошептал:
        - Прости меня.
        Потом она ушла. Но она не могла покинуть комнату мгновенно. Он видел, как дрожат ее руки, как дрожат ее губы.
        Он поступил как животное. Она сохранила ему жизнь, и вот как он ее отблагодарил?
        - Гонория, - прошептал он. Он приложил пальцы к губам, как будто еще мог почувствовать ее.
        И почувствовал. Проклятие.
        Он все еще чувствовал ее поцелуй, легкое касание ее губ еще щекотало его.
        Она была с ним.
        И у Маркуса возникло странное ощущение, что так будет всегда.
        Глава 14
        Слава Богу, Гонории не пришлось провести весь день, мучительно размышляя о поцелуе с Маркусом.
        Вместо этого она спала.
        От спальни Маркуса до ее комнаты было недалеко, и она сосредоточилась на одной цели - ставить одну ногу впереди другой и сохранять вертикальное положение, пока не достигнет комнаты. А после этого она легла на кровать и не вставала следующие двадцать четыре часа.
        Если она и видела сны, то не помнила их.
        Когда она проснулась - все в том же платье, - было утро. Нужно было помыться, переодеться, позавтракать - за столом она радостно настояла на том, чтобы миссис Уэдерби присоединилась к ней, и они говорили о множестве вещей, не имеющих никакого отношения к Маркусу.
        Яйца были необыкновенными, как и бекон, и гортензии за окном.
        Гортензии. Кто бы мог подумать?
        Она успешно избегала не только Маркуса, но и разговоров о Маркусе, пока миссис Уэдерби не спросила:
        - Вы сегодня уже навещали милорда?
        Гонория остановилась, не донеся оладью до рта.
        - Мм, еще нет, - ответила она. Масло с оладьи капало ей на руку. Гонория положила ее обратно и вытерла пальцы.
        А потом миссис Уэдерби произнесла:
        - Уверена, он очень обрадуется вам.
        А значит, Гонории следовало немедленно к нему пойти. После всех усилий, которые она приложила, заботясь о нем, было бы очень странно, если бы она просто махнула рукой и сказала: «О, я уверена, с ним все хорошо».
        До спальни Маркуса идти было примерно три минуты, на три минуты дольше, чем она хотела бы думать о трехсекундном поцелуе.
        Она поцеловала лучшего друга своего брата. Она поцеловала Маркуса… Который, как она полагала, был и ее лучшим другом.
        И это, если подумать, было не менее удивительно, чем поцелуй. Как такое случилось? Маркус всегда был другом Дэниела, а нее ее. Или, точнее, в первую очередь другом Дэниела, а уж потом - ее. Не то чтобы…
        Гонория остановилась. У нее уже кружится голова.
        А, какая разница! Маркус наверняка об этом и не думал. Возможно, он даже был в бреду. Возможно, он даже ничего не вспомнит.
        И можно ли это назвать поцелуем? Все произошло очень, очень быстро. И значит ли что-нибудь вообще поцелуй, если целующий (он) безумно благодарен целуемой (ей) и, вероятно, даже чувствует себя в долгу?
        Она, в конце концов, спасла Маркусу жизнь. Поцелуй отчасти даже закономерен.
        Кроме того, Маркус сказал: «Прости меня». Считается ли поцелуй поцелуем, если целующий извинился?
        Гонория думала, нет.
        И все же она совершенно не хотела с ним разговаривать, и когда миссис Уэдерби сообщила ей, что Маркус все еще спал, когда она его навещала, Гонория решила поспешить и успеть, пока он не проснулся.
        Дверь в спальню все еще была немного приоткрыта, и Гонория очень медленно открыла ее пошире. Немыслимо, чтобы в таком доме, как Фензмор, скрипели петли, но слишком осторожной быть нельзя. Просунув голову в щель, она заглянула внутрь, посмотрела на него и…
        Он повернулся и посмотрел на Гонорию.
        - О, ты проснулся! - слова слетели у нее с языка, как чириканье ошеломленной птички.
        Черт.
        Маркус сидел в кровати, по пояс укрывшись одеялом. Гонория с облегчением заметила, что он наконец в ночной рубахе.
        Он показал ей книгу.
        - Я пытался читать.
        - В таком случае не буду тебе мешать, - быстро проговорила она, хотя, судя по интонации, его попытки пока не увенчались особым успехом.
        Потом она присела в реверансе.
        В реверансе!
        Почему она сделала реверанс? Никогда в жизни Гонория не приседала в реверансе перед Маркусом. Она кивала ему и даже слегка сгибалась в коленях, но, Господь свидетель, он бы покатился со смеху, если бы она присела в реверансе. Вполне возможно, он и сейчас смеется. Но Гонория убежала, не дождавшись его реакции.
        Тем не менее, встретив мать и миссис Уэдерби в гостиной, она могла совершенно честно сказать, что навестила Маркуса и нашла его весьма бодрым.
        - Он даже читает, - поведала им Гонория абсолютно обыкновенным тоном. - Хороший знак.
        - Что он читал? - вежливо спросила мать, наливая Гонории чаю.
        - Эм… - Гонория моргнула, не в силах вспомнить ничего, кроме темно-красной кожаной обложки. - Я, честно говоря, не обратила внимания.
        - Нам, вероятно, следует принести ему побольше книг, - заметила леди Уинстед, передавая Гонории чашку. - Осторожно, горячо, - предупредила она и продолжила: - Невыносимо скучно лежать в кровати. Говорю по своему опыту. Я была прикована к постели четыре месяца, пока вынашивала тебя, и три месяца - пока вынашивала Шарлотту.
        - Я не знала.
        Леди Уинстед отмахнулась:
        - С этим ничего нельзя было поделать. У меня не было выбора. Но книги определенно сохранили мне разум. В постели можно либо читать, либо вышивать, а я никогда не видела Маркуса с иголкой и ниткой.
        - Действительно, - улыбнувшись, согласилась Гонория.
        - Ты должна осмотреть его библиотеку и выбрать что-нибудь. А когда мы уедем, он может взять мой роман. - Мать поставила чашку. - Я привезла один, автор - Сара Горели. Я почти дочитала его. Совершенно замечательное произведение.
        - «Мисс Баттеруорт и Безумный барон»? - с сомнением спросила Гонория. Она тоже прочитала этот роман и нашла его весьма занимательным, однако до нелепости мелодраматичным, и не могла себе представить, чтобы Маркус получил от него удовольствие. Если Гонории не изменяла память, главная героиня этого произведения постоянно где-то висела - то на краю скалы, то на дереве, то на карнизе.
        - Наверное, он предпочел бы что-нибудь более серьезное.
        - Скорее, он думает, что хочет чего-то более серьезного. Но мальчик и так слишком серьезен. Ему нужно больше легкости в жизни.
        - Он уже далеко не мальчик.
        - Для меня он всегда будет мальчиком. - Леди Уинстед повернулась к молчавшей до сих пор миссис Уэдерби: - А для вас?
        - О, конечно, - согласилась миссис Уэдерби. - Но я знаю его еще с пеленок.
        Гонория была уверена - Маркус вряд ли одобрил бы эту беседу.
        - Может, ты выберешь для него несколько книг, Гонория? - сказала мать. - Я уверена, ты лучше знаешь его вкусы.
        - Зато я не уверена, - ответила Гонория. Почему-то ее это беспокоило.
        - У нас в Фензморе весьма обширная библиотека, - гордо заметила миссис Уэдерби.
        - Тогда я обязательно что-нибудь найду, - с широкой улыбкой сказала Гонория.
        - Постарайся, - произнесла мать. - Иначе тебе придется учить его вышивать.
        Гонория в панике посмотрела на нее, потом поняла, что она смеется.
        - Ты можешь себе такое представить? - со смешком спросила ее леди Уинстед. - Из мужчин получаются чудесные портные, но я уверена - в задних комнатах у них сидят батальоны женщин с иголками.
        - У мужчин слишком большие пальцы, - согласилась с ней миссис Уэдерби. - Они не могут правильно держать иголку.
        - Но у него все равно получится лучше, чем у Маргарет. - Леди Уинстед повернулась к домоправительнице и пояснила: - Моя старшая дочь. Я никогда не видела человека, хуже управляющегося с иголкой.
        Гонория с интересом взглянула на мать. Она не знала, что Маргарет так плохо шьет. Но с другой стороны, Маргарет на семнадцать лет старше ее. Сестра вышла замуж и покинула дом Смайт-Смитов прежде, чем Гонория успела ее запомнить.
        - Хорошо, что она так талантливо играла на скрипке, - продолжила леди Уинстед.
        У Гонории было свое мнение. Она слышала, как играет Маргарет. Слово «талантливо» она бы не применила.
        - Все мои дочери играют на скрипке, - гордо продолжила леди Уинстед.
        - Даже вы, леди Гонория? - спросила миссис Уэдерби.
        Гонория кивнула:
        - Даже я.
        - Хотела бы я, чтобы вы захватили с собой инструмент. Я бы с удовольствием вас послушала.
        - Я не настолько способна, как Маргарет, - ответила Гонория. К несчастью, это была правда.
        - Не будь глупышкой, - сказала мать, игриво похлопав ее по руке. - В прошлом году ты была прекрасна. Тебе просто нужно чуть больше играть. - Леди Уинстед снова повернулась к миссис Уэдерби. - Наша семья каждый год устраивает концерт. Одно из самых популярных мероприятий в городе.
        - Как замечательно происходить из музыкальной семьи.
        - О, - замялась Гонория, не зная, что сказать. - Да.
        - Надеюсь, твои кузины репетируют в твое отсутствие? - забеспокоилась мать.
        - Не уверена, - сказала Гонория, - мы же квартет. Невозможно репетировать, когда нет одной из скрипок.
        - Да, наверное. Жалко, что Дейзи слишком молода.
        - Дейзи? - спросила миссис Уэдерби.
        - Моя племянница, - пояснила леди Уинстед. - Она очень молода и… - она перешла на шепот, хотя Гонория понятия не имела почему, - не очень талантлива.
        - О, какая жалость, - охнула миссис Уэдерби, прижав руки к груди. - Что же вы будете делать? Ваши концерты будут испорчены.
        - Уверена, Дейзи нам не сильно уступит, - со слабой улыбкой заметила Гонория. Говоря честно, Дейзи действительно ужасна. Но трудно представить себе, как она сможет сделать квартет хуже. Зато она принесет в их компанию энтузиазм, которого так не хватает. Сара продолжала угрожать выдрать себе зубы, чтобы больше не играть в квартете.
        - Лорд Чаттерис был когда-нибудь на вашем концерте? - спросила миссис Уэдерби.
        - О, он приходит каждый год, - ответила леди Уинстед, - и сидит в первом ряду.

«Он святой», - подумала Гонория. По крайней мере одну ночь в году.
        - Ему нравится музыка, - сказала миссис Уэдерби.
        Святой. Мученик.
        - Полагаю, в этом году ему придется пропустить представление, - печально вздохнула леди Уинстед. - Может, мы организуем для него специальный концерт здесь?
        - Нет! - воскликнула Гонория, и женщины удивленно оглянулись на нее. - Я имею в виду, ему это наверняка не понравится. Он не любит, когда люди делают ему одолжения. - Мать явно не находила это сильным аргументом, и Гонория добавила: - И Айрис не очень хорошо переносит путешествия.
        Откровенная ложь, но ничего лучше она сейчас придумать не могла.
        - Хорошо, - сдалась леди Уинстед. - Но всегда есть следующий год. - И с проблеском паники в глазах добавила: - Хотя я уверена, ты там уже играть не будешь. - Она повернулась к миссис Уэдерби и пояснила: - Смайт-Смиты покидают квартет, когда выходят замуж. Такова традиция.
        - Вы обручены, леди Гонория? - в замешательстве спросила миссис Уэдерби.
        - Нет, - ответила Гонория. - И я…
        - Она хочет сказать, - перебила ее мать, - мы надеемся, что она выйдет замуж до конца сезона.
        Гонория вытаращила глаза. В предыдущие два сезона леди Уинстед не выказывала особой надежды и заинтересованности.
        - Надеюсь, мы не опоздаем к мадам Бровар, - задумалась мать.
        Мадам Бровар? Первоклассная лондонская модистка? Гонория замерла. Всего несколько дней назад мать отправила ее за покупками вместе с кузиной Мэриголд с целью «найти что-нибудь розовое». Теперь же она хочет отправить Гонорию к мадам Бровар?
        - Она не использует одну и ту же ткань дважды, - пояснила ее мать миссис Уэдерби, - поэтому и считается лучшей.
        Миссис Уэдерби одобрительно кивнула, явно наслаждаясь беседой.
        - Но дело в том, что если обратиться к ней слишком поздно, - леди Уинстед воздела руки к небу, - хороших тканей уже не остается.
        - О, какой ужас, - ответила миссис Уэдерби.
        - Я знаю, знаю. И хочу убедиться в том, что мы достанем Гонории в этом году подходящие цвета. Чтобы подчеркнуть ее глаза.
        - У нее красивые глаза, - согласилась миссис Уэдерби. Она повернулась к Гонории: - Да-да.
        - Мм, спасибо, - машинально поблагодарила Гонория. Странно видеть ее мать такой, ведущей себя как… как миссис Ройл, если быть абсолютно честной. - Думаю, мне пора в библиотеку, - произнесла она. Леди же погрузились в беседу о том, какой цвет лучше - розовый или лавандовый.
        - Желаю удачи, милая, - сказала мать, даже не посмотрев в сторону дочери. - Говорю же вам, миссис Уэдерби, если вы возьмете более светлый оттенок барвинкового…
        Гонория покачала головой. Ей нужна книга. И еще нужно поспать. И съесть кусочек пирога. И не обязательно в таком порядке.
        Доктор Уинтерс заехал днем и объявил, что Маркус на пути к выздоровлению. Лихорадка прошла, нога заживала замечательно, и даже подвернутая стопа, о которой все забыли, больше не опухала.
        Теперь жизнь Маркуса была вне опасности, и леди Уинстед объявила, что они с Гонорией собирают вещи и немедленно отправляются в Лондон.
        - Уже сама эта поездка была весьма неожиданной, - поведала она Маркусу. - Сомневаюсь, что пойдут разговоры, учитывая нашу давнюю связь и плохое состояние вашего здоровья, но мы оба знаем - общество не будет столь снисходительно, если мы задержимся.
        - Конечно, - пробормотал Маркус. Это даже к лучшему. Ему будет не хватать их, но сезон уже скоро начнется, и Гонории нужно вернуться в Лондон. Она незамужняя дочь графа и ищет подходящего мужа; ей следует быть там.
        Он поехал бы и сам, следуя клятве, данной Дэниелу, и проследил бы, чтобы она не вышла замуж за идиота, но он должен лежать - приказ доктора - еще по крайней мере неделю. Потом он останется в доме еще на неделю или две, пока доктор Уинтерс не убедится в его здоровье. Леди Уинстед заставила Маркуса пообещать выполнять указания врача.
        - Мы спасли вашу жизнь, будьте любезны не рисковать ею, - наказала она.
        Пройдет почти месяц, прежде чем он сможет последовать за ними. Маркус находил это раздражающим.
        - А где же Гонория? - спросил он леди Уинстед, хотя и не следовало задавать такой вопрос матери незамужней молодой леди. Но ему так скучно. И не хватает компании Гонории.
        - Мы вместе выпили чаю, - ответила леди Уинстед. - Она сказала, что видела вас утром. Думаю, она собирается найти для вас в библиотеке несколько книг. Полагаю, вечером она их занесет.
        - Я буду чрезвычайно благодарен. Я почти закончил… - Он посмотрел на прикроватный столик. Что он читал? - «Философские»…
        Она подняла брови:
        - Вам нравится?
        - Честно говоря, не очень.
        - В таком случае я попрошу Гонорию поторопиться с книгами, - с веселой улыбкой произнесла она.
        - Жду с нетерпением, - сказал Маркус. Он тоже улыбнулся.
        - Я уверена, она тоже, - ответила леди Уинстед.
        В этом Маркус не был так уверен. Но все же если Гонория не хочет говорить о поцелуе, он тоже не будет говорить о нем. Сущий пустяк, правда. А если нет, ему стоит таким стать. Надо забыть о нем. Они быстро вернутся к прошлой дружбе.
        - Думаю, она еще очень уставшая, - сказала леди Уинстед, - хотя не понимаю почему. Она проспала двадцать четыре часа, знаете?
        Нет, он не знал.
        - Она не покидала вас, пока у вас не спал жар. Я предлагала ее сменить, но она отказалась.
        - Я в долгу перед Гонорией, - тихо произнес Маркус. - И перед вами тоже, как я понял.
        Мгновение леди Уинстед молчала. Потом приоткрыла рот, как будто не зная, говорить или нет. Маркус ждал, зная: молчание - лучшее поощрение, и несколько секунд спустя леди Уинстед произнесла:
        - Мы бы не приехали в Фензмор, если бы не Гонория.
        Маркус не знал, что ответить.
        - Я говорила ей - нам не следует ехать, это неприлично, мы не семья.
        Глава 15
        Прошло несколько часов. Маркус сидел в постели, даже не пытаясь притворяться, что читает «Философские исследования о сущности человеческой свободы», когда вошла Гонория. Она принесла с полдюжины книг, и вместе с ней пришла служанка с ужином.
        Маркуса не удивило, что Гонория дождалась, пока кому-то еще понадобится войти в его комнату.
        - Я принесла тебе несколько книг, - начала она, улыбаясь. Подождав, пока служанка поставит поднос на кровать, Гонория положила стопку на прикроватный столик. - Мама говорит, тебе необходимы развлечения. - Она вновь улыбнулась, правда, как-то натянуто, а затем развернулась и направилась вслед за служанкой из комнаты.
        - Подожди! - торопливо окликнул Маркус. Он не мог позволить Гонории уйти. Нет, пока нет.
        Она остановилась, повернулась и вопросительно взглянула на него.
        - Посиди со мной, - попросил он, показав на кресло. Она медлила, и Маркус добавил: - Большую часть последних двух дней я провел наедине с собой. - Она все еще казалась неуверенной, поэтому он смущенно улыбнулся и сказал: - Боюсь, мне немного скучно.
        - Только немного? - ответила Гонория, вероятно, не успев вспомнить, что собиралась воздержаться от беседы.
        - Я в отчаянии, Гонория, - сказал он.
        Она вздохнула, задумчиво улыбнулась и снова вошла в комнату. Гонория оставила дверь открытой; теперь, когда он уже не на пороге смерти, необходимо соблюдать приличия.
        - Ненавижу это слово, - сказала Гонория.
        - Отчаяние? - переспросил он. - Ты находишь его слишком часто применяемым?
        - Нет, - вздохнула она, садясь в кресло рядом с кроватью. - Слишком часто подходящим. Ужасное чувство.
        Он кивнул, хотя, по правде говоря, не понимал отчаяния. Одиночество - да, но не отчаяние.
        Гонория тихо сидела рядом, положив руки на колени. Повисла долгая тишина, не неловкая, но и не очень уютная. Помолчав, Гонория сказала:
        - Бульон.
        Маркус опустил глаза на поднос, где стояла маленькая фарфоровая супница, накрытая крышкой.
        - Кухарка назвала это «boeuf consomme», - продолжила Гонория чуть быстрее, чем обычно, - но это обычный говяжий бульон. Миссис Уэдерби настаивает на его чудодейственных целительных свойствах.
        - Полагаю, у меня нет выбора, - уныло произнес он, глядя на полупустой поднос.
        - Еще есть сухой тост, - сочувственно добавила Гонория. - Извини.
        Маркус понурил голову. Он отдал бы все за кусок шоколадного пирога от Флиндла. Или за яблочное пирожное с кремом. Или за песочное печенье, или за сдобную булочку, или вообще хоть за что-нибудь сладкое.
        - Пахнет неплохо, - сказала Гонория. - Я имею в виду бульон.
        Да, конечно, но запах шоколада понравился бы ему куда больше.
        Маркус вздохнул и взял ложку, подув на нее, прежде чем попробовать бульон.
        - На вкус тоже неплохо, - произнес он.
        - Правда? - с сомнением спросила Гонория.
        Маркус кивнул и съел еще. Или, точнее, выпил. Едят бульон или пьют? И нельзя ли добавить к нему немного сыра?
        - А что было на ужин у тебя? - спросил Маркус.
        Гонория покачала головой:
        - Тебе не нужно этого знать.
        Он съел - или выпил - еще ложку.
        - Наверное. - Но Маркус все равно не мог сдержаться: - Была ли там ветчина?
        Гонория молчала.
        - Была! - обвиняющим тоном произнес Маркус.
        Он посмотрел на остатки супа. Он хотел собрать их тостом, однако оставил недостаточно жидкости и бульона хватило, чтобы смочить тост всего два раза.
        Остаток был сухим. Опилочно-сухим. Пустынно-сухим. Маркус на секунду задумался. Кажется, несколько дней назад он уже употреблял подобные слова. Он откусил от совершенно несъедобного тоста. Никогда в жизни Маркус не видел пустыни и скорее всего не увидит. Да и много ли англичан побывало в пустыне, но до чего живучее сравнение.
        - Почему ты улыбаешься? - с любопытством спросила Гонория.
        - Я улыбаюсь? Это очень, очень грустная улыбка, уверяю тебя. - Он внимательно посмотрел на тост. - Вы правда ели ветчину? - И добавил, не будучи уверен, что хочет знать ответ: - А пудинг?
        Он посмотрел на Гонорию. У нее было очень виноватое выражение лица.
        - Шоколад? - прошептал он.
        Она покачала головой.
        - Ягоды? О Господи, неужели кухарка сделала пирог с патокой?
        - Он был очень вкусным, - признала Гонория, издав один из тех удивительно радостных вздохов, с которыми полагалось вспоминать лучшие из десертов.
        - Еще немного осталось? - уныло спросил он.
        - Думаю, да. Его подали на гигантской… Подожди-ка. - Гонория прищурилась и подозрительно посмотрела на него. - Ты ведь не собираешься просить меня украсть для тебя кусочек?
        - А ты это сделаешь? - Маркус надеялся, что ему удалось подкрепить свой жалобный голос не менее жалобным выражением лица. Ему просто необходимо ее разжалобить.
        - Нет! - Но она сжала губы, откровенно пытаясь не засмеяться. - Пирог с патокой - не подходящая еда для больных.
        - Не понимаю почему, - ответил он.
        Совершенно искренне.
        - Потому что тебе полагается есть бульон. И холодец. И печень трески. Все это знают.
        Он с трудом успокоил свой взбунтовавшийся желудок.
        - Хотя бы раз ты почувствовала себя лучше после этих деликатесов?
        - Нет, но, думаю, смысл не в этом.
        - А в чем же тогда?
        Она открыла рот, собираясь ответить, но потом комично замолчала. Подняла глаза наверх, посмотрела налево, как будто ища в мозгу подходящий ответ.
        Наконец намеренно медленно она произнесла:
        - Я не знаю.
        - Значит, ты украдешь для меня кусочек? - Маркус улыбнулся лучшей из своих улыбок:
«Я-почти-умер-ты-не-можешь-мне-отказать». По крайней мере он надеялся, что она так выглядит. По правде говоря, он никогда не умел лукавить, и, возможно, у него получилась улыбка
«я-несколько-не-в-себе-поэтому-в-твоих-интересах-притвориться-что-согласна».
        Узнать точно не представляется возможным.
        - Ты понимаешь, какое наказание может меня постичь? - спросила Гонория. Она воровато наклонилась вперед, как будто кто-то действительно мог за ними наблюдать.
        - Не очень страшное, - ответил он, - ведь ты в моем доме.
        - Это мало что значит против объединенного гнева миссис Уэдерби, доктора Уинтерса и моей матери.
        Он пожал плечами.
        - Маркус…
        Но у нее больше не осталось аргументов. Поэтому она сказала только:
        - Пожалуйста.
        Гонория посмотрела на него. Он пытался выглядеть жалким.
        - Ох, ну ладно. - Она фыркнула, сдаваясь и даже не пытаясь прикрыть отступление. - Мне идти прямо сейчас?
        Он умоляюще сложил руки:
        - Я был бы бесконечно рад.
        Гонория, не поворачивая головы, покосилась в одну сторону, потом в другую. Потом встала, поправив складки своей бледно-зеленой юбки.
        - Я вернусь, - сказала Гонория.
        - Буду ждать.
        Она дошла до двери и повернулась.
        - С пирогом.
        - Ты - мой спаситель.
        Она прищурилась:
        - Ты мне должен.
        - Я должен тебе гораздо больше, чем пирог с патокой, - серьезно ответил он.
        Гонория вышла из комнаты, оставив Маркуса с пустым подносом и хлебными крошками. И с книгами. Он посмотрел на стол, где она оставила стопку. Осторожно, стараясь не опрокинуть стакан с теплым лимонадом, приготовленным для него миссис Уэдерби, он поставил поднос на другую сторону кровати. Протянув руку, Маркус взял первую книгу и посмотрел на обложку. «Описания красот Эдинампля и Лохернхеда».
        Господь милосердный, она нашла это в его библиотеке?
        Следующая. «Мисс Баттеруорт и Безумный Барон». Он не стал бы такое читать, но в сравнении с «Описаниями красот, где-то в Шотландии доводящими вас до смертельной скуки»…
        Маркус откинулся на подушки, нашел первую главу и начал читать.

«Была темная и ветреная ночь…»
        Кажется, это он уже где-то читал.

«…и мисс Присцилла Баттеруорт не сомневалась - вот-вот начнется дождь, льющийся с небес потоками и ручьями…»
        Когда Гонория вернулась, мисс Баттеруорт успела остаться брошенной на пороге, пережить чуму и убежать от дикого медведя.
        Мисс Баттеруорт была весьма легка на ногу.
        Маркус с нетерпением приступил к третьей главе, предвкушая встречу мисс Баттеруорт со стаей саранчи, и был весьма увлечен чтением, когда Гонория появилась в дверях, тяжело дыша и сжимая в руках чайное полотенце.
        - Ты не достала ни кусочка, да? - спросил он, смотря на нее поверх «Мисс Баттеруорт».
        - Конечно, достала, - презрительно ответила Гонория. Она положила чайное полотенце и развернула его. Внутри оказался немного рассыпавшийся, но тем не менее узнаваемый пирог с патокой. - Я принесла целый пирог.
        Маркус почувствовал, как широко открываются его глаза. Он дрожал. Дрожал от предвкушения. Мисс Баттеруорт и ее саранча не могли сравниться с пирогом.
        - Ты - мой кумир.
        - Не говоря уже о том, что я спасла твою жизнь, - саркастически заметила Гонория.
        - Ну, и это тоже, - смущенно сказал Маркус.
        - Один из лакеев следил за мной. - Она взглянула через плечо на открытую дверь. - Я думаю, он принял меня за вора, хотя, честное слово, если бы я пришла грабить Фензмор, я бы вряд ли начала с пирога с патокой.
        - Правда? - с набитым ртом спросил Маркус, полный райских ощущений. - Я бы начал именно с него.
        Гонория отломила кусочек и положила в рот.
        - Он действительно очень вкусный, - вздохнула она. - Даже без клубники и крема.
        - Не могу придумать ничего лучше, - радостно вздохнул в ответ Маркус, - кроме, возможно, шоколадного пирожного.
        Она уселась на край кровати и взяла еще маленький кусочек.
        - Извини, - сказала она и, проглотив пирог, продолжила: - я не знаю, где лежат вилки.
        - Это не важно, - ответил Маркус. Это действительно не важно. Он так был рад наконец-то чувствовать вкус настоящей еды с настоящим запахом. Он даже мог жевать. Почему многие считали, что невкусные жидкости - верный путь к выздоровлению, было для него загадкой.
        Маркус начал мечтать о запеканке. Десерт оказался прекрасен, но ему нужно чем-то восстанавливать силы. Говяжий фарш. Нарезанная картошка, немного прожаренная в печи. Он почти чувствовал их вкус.
        Маркус поднял взгляд на Гонорию. Почему-то он сомневался, что она сможет вынести все это из кухни в чайном полотенце.
        Гонория взяла еще кусочек пирога.
        - Что ты читаешь? - спросила она.
        - «Мисс Баттеруорт и… э… - он взглянул на книгу, лежавшую на кровати обложкой вверх, - Безумный Барон».
        - Правда? - Гонория казалась ошеломленной.
        - Я не смог заставить себя открыть «Прелесть маленькой ненаселенной области Шотландии».
        - Что?
        - Вот эту. - Маркус передал ей книгу.
        Гонория опустила взгляд, и Маркус заметил - ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, о чем он говорит.
        - Она казалась весьма занимательной, - сказала она, пожав плечами. - Я думала, тебе она понравится.
        - Только если бы меня огорчало, что болезнь не добила меня, - фыркнув, произнес он.
        - А по-моему, название звучит интересно.
        - В таком случае тебе стоит самой прочитать эту книгу. - Маркус сделал щедрый жест рукой. - Я готов ею пожертвовать.
        Гонория упрямо сжала губы.
        - Ты посмотрел на другие книги, которые я тебе принесла?
        - Честно говоря, нет. - Он поднял «Мисс Баттеруорт». - Эта показалась весьма интригующей.
        - Не могу поверить, что ты получаешь от нее удовольствие.
        - Значит, ты ее читала?
        - Да, но…
        - Закончила?
        - Да, но…
        - Ты получила от нее удовольствие?
        У Гонории, кажется, не был заранее приготовлен ответ, и Маркус, воспользовавшись ее замешательством, пододвинул чайное полотенце поближе. Еще несколько дюймов, и пирог окажется вне досягаемости для Гонории.
        - Получила, - наконец признала она, - хотя не которые эпизоды показались мне нереалистичными.
        Он перевернул книгу и посмотрел на нее:
        - Правда?
        - Ты не очень много прочитал, - сказала Гонория, подтягивая чайное полотенце обратно к себе. - Ее мать насмерть заклевали голуби.
        Маркус с уважением посмотрел на книгу:
        - Правда?
        - Весьма жуткая сцена.
        - Умираю от нетерпения.
        - О, пожалуйста, - произнесла Гонория. - Ты не можешь читать такое.
        - Почему?
        - Эта книга слишком… - она помахала рукой в воздухе, как будто подыскивая нужное слово, - несерьезная.
        - Я не могу читать несерьезную книгу?
        - Ну конечно, можешь. Просто я не могу представить себе, чтобы ты читал ее по собственному желанию.
        - Почему же?
        Гонория подняла брови:
        - Ты говоришь так, как будто оправдываешься.
        - Мне любопытно. Почему я не могу по собственной воле читать что-то несерьезное?
        - Не знаю. Это же ты.
        - Почему это звучит как оскорбление? - с любопытством спросил он.
        - Нет. - Она взяла еще кусочек пирога. И тут произошло нечто странное. Гонория посмотрела вниз и одним быстрым движением языка слизнула с губ крошку.
        Движение заняло меньше секунды, но Маркуса охватило волнение, и он вдруг осознал - это желание. Горячее, всепожирающее желание.
        - С тобой все в порядке? - спросила она.
        Нет.
        - А что?
        - Мне показалось, я задела твои чувства, - призналась она. - Если так, прими мои извинения. Я не хотела тебя обидеть. Ты хорош и такой, какой ты есть.
        - Хорош? - Какое вежливое слово.
        - Это лучше, чем нехорош.
        Любой другой мужчина в этот момент схватил бы ее и продемонстрировал, насколько
«нехорошим» он был, и Маркус был достаточно «нехорошим», чтобы подробно вообразить эту сцену. Но он все еще не оправился от почти смертельной болезни, не говоря уже об открытой двери и матери Гонории, находившейся скорее всего рядом. Поэтому вместо этого он только спросил:
        - Что еще ты принесла мне почитать?
        Это направление беседы гораздо безопаснее, особенно после того, как он провел большую часть дня, убеждая себя, что поцелуй не имел никакого отношения к желанию. Всего лишь случайность, временное помешательство, вызванное сильными эмоциями.
        К несчастью, только что этот аргумент отправился к чертям. Гонория села поудобнее, а это значило - ее спина оказалась ближе к… его спине, или, если быть точным, к его бедру. Между ними были еще одеяло и покрывало, не говоря уже о его ночной рубахе и ее платье, и одним небесам известно, что еще там на ней надето, но, Боже, он никогда еще так остро не осознавал, как близко к нему находится другое человеческое существо.
        И он все еще не мог понять, как такое случилось.
        - «Айвенго», - произнесла она.
        О чем она?
        - Маркус? Ты слышишь меня? Я принесла тебе «Айвенго». Сэр Вальтер Скотт. Посмотри-ка, разве это не интересно?
        Он моргнул, уверенный, что что-то пропустил. Гонория открыла книгу и пролистала страницы к началу.
        - На книге нет имени автора. Нигде не могу найти. Здесь написано только «от автора
„Уэверли, или Шестьдесят лет назад“». Посмотри, даже на корешке.
        Он кивнул, ведь именно это от него, кажется, и ожидалось. Но в то же время он не мог оторвать глаз от ее губ, сжатых в виде розового бутона, как обычно, когда она думала.
        - Я не читала «Уэверли», а ты? - Она подняла сияющие глаза.
        - Нет, - ответил он.
        - Возможно, стоит прочитать, - пробормотала она. - Моей сестре понравилось. Но в любом случае я не принесла тебе «Уэверли», я принесла тебе «Айвенго». Или, точнее, первый том. Я не видела смысла приносить все три.
        - Я читал «Айвенго», - сказал Маркус.
        - О. Ну ладно, значит, придется его отложить. - Она взглянула на следующую книгу.
        А он смотрел на Гонорию.
        Ее ресницы. Почему он раньше не замечал, какие они длинные?
        - Маркус? Маркус!
        - Хммм?
        - С тобой все хорошо? - Она наклонилась к нему. В голосе звучало беспокойство. - Ты, кажется, покраснел.
        Маркус откашлялся.
        - Пожалуй, мне не помешает немного лимонада. - Маркус сделал глоток, потом еще один. - Ты не находишь, что здесь жарко?
        - Нет. - Гонория подняла брови. - Не нахожу.
        - Уверен, все прекрасно. Я… Но Гонория уже положила руку на его лоб.
        - Кажется, жара нет.
        - Что еще ты принесла? - быстро спросил Маркус, указав головой на книги.
        - О, еще… - Гонория взяла еще одну и зачитала название: - «История крестовых походов», Чарльз Миллс. Ой!
        - В чем дело?
        - Я принесла только второй том. Не надо с него начинать. Ты пропустишь всю осаду Иерусалима и норвежцев.

«Да будет вам известно, - сухо подумал Маркус, - ничто не охлаждает пыл мужчины так, как крестовые походы». Тем не менее…
        Он вопросительно взглянул на Гонорию:
        - Норвежцы?
        - Малоизвестный крестовый поход, один из первых, - сказала она, легко отмахнувшись от целого десятка лет истории. - Почти никто о нем не говорит, - продолжила Гонория и, увидев на его лице выражение глубокого удивления, пожала плечами. - Я люблю крестовые походы.
        - Прекрасно.
        - Как насчет «Жизни и смерти кардинала Уолси»? - спросила она, взяв еще одну книгу. - Нет? У меня еще есть «История подъема, развития и завершения Американской революции».
        - Ты действительно считаешь меня скучным человеком?
        Она посмотрела на него обвиняющим взглядом:
        - Крестовые походы - не скучные.
        - Но ты принесла только второй том, - напомнил Маркус.
        - Я могу вернуться и поискать первый.
        Он решил, что это угроза.
        - О, вот. Смотри. - Она торжествующе подняла очень тонкую карманную книгу. - Байрон. Самый не скучный человек на свете. Так говорят. Я его никогда не встречала. - Она открыла титульный лист. - Ты читал «Корсара»?
        - В день, когда его издали.
        - О. - Гонория нахмурилась. - Вот еще одно произведение сэра Вальтера Скотта.
«Певерил Пик». Довольно длинное. У тебя уйдет на него немало времени.
        - Пожалуй, я все же предпочту «Мисс Баттеруорт».
        - Как пожелаешь. - Она посмотрела на него взглядом, говорящим: «Тебе точно это не понравится». - Это книга моей мамы. Хотя она сказала, что ты можешь оставить ее себе.
        - В любом случае эта книга наверняка вернет мне любовь к пирогу из голубей.
        Гонория рассмеялась:
        - Я попрошу кухарку приготовить его тебе, когда мы уедем. - Она вдруг подняла взгляд. - Ты ведь знаешь, что мы завтра уезжаем в Лондон?
        - Да, леди Уинстед мне рассказала.
        - Мы не поехали бы, если бы не были уверены, что ты выздоравливаешь, - уверила она его.
        - Я знаю. Вам нужно о многом позаботиться в городе.
        Гонория скривилась:
        - О репетициях, в частности.
        - О репетициях?
        О нет.
        - Концерта.
        Концерт Смайт-Смитов. Он закончил дело, начатое крестовыми походами. На свете нет человека, который мог бы сохранить романтический настрой при воспоминании - или угрозе - о концерте Смайт-Смитов.
        - Ты все еще играешь на скрипке? - вежливо спросил Маркус.
        Она посмотрела на него как-то странно:
        - С прошлого года я вряд ли могла освоить виолончель.
        - Нет, нет, конечно, нет. - Глупый вопрос, но единственный вежливый, пришедший ему в голову. - Мм, ты еще не знаешь, на какое число в этом году назначен концерт?
        - Четырнадцатое апреля. Довольно скоро. Чуть больше, чем через две недели.
        Маркус взял еще кусок пирога и попытался вычислить, сколько времени ему потребуется на выздоровление. Три недели - как раз подходящее время.
        - Жалко, мне придется его пропустить.
        - Правда? - Голос Гонории звучал недоверчиво. Маркус не знал, как это трактовать.
        - Да, конечно, - начал он, слегка замявшись. Маркус никогда не был хорошим лжецом. - Я уже много лет не пропускал ни одного выступления.
        - Я знаю, - произнесла она, покачав головой. - С твоей стороны это наверняка потребовало огромных усилий.
        Он посмотрел на Гонорию.
        Она посмотрела на него.
        Маркус посмотрел на нее еще пристальнее.
        - Что ты сказала? - вкрадчиво спросил он.
        Ее щеки чуть-чуть покраснели.
        - Ну, - сказала она, внимательно разглядывая пустую стену. - Я понимаю, мы не самые… э… - Гонория кашлянула, - есть ли антоним к слову «неблагозвучные»?
        Он взглянул на Гонорию с недоверием.
        - Значит, ты знаешь… То есть я имею в виду…
        - Что мы ужасны? - закончила она за Маркуса. - Конечно, знаю. Ты думал, я идиотка? Или глухая?
        - Нет, - ответил он, задумавшись. Хотя непонятно о чем. - Я просто думал…
        Он предпочел не продолжать.
        - Мы кошмарно играем, - пожав плечами, произнесла Гонория. - Но дуться и огорчаться нет никакого смысла. Мы ничего не можем с этим поделать.
        - А почаще репетировать? - очень осторожно предложил он.
        Маркус и не подозревал, что выражение лица человека может быть одновременно и презрительным, и веселым.
        - Если бы я думала, что репетиции могут поправить дело, - ответила она, слегка прикусив губу. В глазах плясали искорки смеха. - Поверь, усердней меня никого на свете не нашлось бы.
        - Возможно, если…
        - Нет, - твердо оборвала она его. - Мы ужасны. И все. Мы абсолютно не музыкальны, и все тут.
        Маркус не верил своим ушам. Он был на стольких концертах Смайт-Смитов, что странно, как он вообще еще может получать удовольствие от музыки. И в прошлом году, когда Гонория дебютировала на скрипке, она выглядела определенно счастливой и исполняла свою часть с такой широкой улыбкой, что не было никаких сомнений - она наслаждается происходящим.
        - Честное слово, - продолжила Гонория. - Я нахожу это даже забавным.
        Маркус сомневался, что ей удастся найти на свете хоть одного человека, который бы согласился с этим утверждением, но не видел причины высказывать свои сомнения вслух.
        - Поэтому я улыбаюсь, - пояснила Гонория, - и притворяюсь, что получаю удовольствие. И в каком-то смысле это действительно так. Смайт-Смиты устраивают концерты с 1807 года. Это семейная традиция. - И тише и задумчивее добавила: - Я считаю, мне повезло - у меня есть семейные традиции.
        Маркус подумал о своей семье, или, точнее, о зияющей дыре, бывшей у него вместо семьи.
        - Да, - тихо согласился он. - Тебе повезло.
        - Например, - сказала она, - я надеваю «счастливые» туфли.
        Он не был уверен, что правильно расслышал ее.
        - Во время концерта, - пояснила Гонория, пожав плечами. - Это традиция моей семьи. Генриетта и Маргарет постоянно спорят, кто ее начал, но мы всегда надеваем красные туфли.
        Красные туфли. Крошечный огонек желания, растоптанный крестоносцем-любителем музыки, снова проснулся к жизни. Красные туфли вдруг стали самой соблазнительной вещью на свете. Боже.
        - Ты уверен, что с тобой все хорошо? - спросила Гонория. - Ты опять покраснел.
        - Все нормально, - прохрипел он.
        - Моя мама не знает, - сказала она.
        Что? Если раньше он и не покраснел, то теперь-то уж точно.
        - Прошу прощения?
        - О красных туфлях. Она не знает, что мы их носим.
        Маркус откашлялся:
        - Есть какая-то причина, по которой вы держите это в секрете?
        Гонория на мгновение задумалась, потом протянула руку и отломила еще кусочек пирога.
        - Не знаю. Не думаю. - Она погрузила кусочек в рот, прожевала его и пожала плечами. - На самом деле, если подумать, не имею ни малейшего понятия, почему именно красные туфли. Почему не зеленые? Или синие? Нет, только не синие. Это было бы слишком обыкновенно. Но зеленые сработали бы. Или розовые.
        Нет ничего лучше красных. В этом Маркус уверен.
        - Думаю, вскоре после возвращения в Лондон мы начнем репетировать, - закончила Гонория.
        - Мне жаль, - произнес Маркус.
        - О, нет-нет, - остановила она его, - мне нравятся репетиции. Особенно теперь, когда все мои братья и сестры покинули дом и там нет ничего, кроме часов и блюд на подносах. Так восхитительно, когда есть с кем поговорить. - Она смущенно взглянула на него. - Мы беседуем не меньше, чем репетируем.
        - Меня это не удивляет, - пробормотал Маркус.
        Гонория окинула его взглядом, ясно показывающим - она не пропустила его ироничное замечание. Но не обиделась; Маркус хорошо знал Гонорию.
        А потом он понял: ему приятно, что она не обиделась. Очень приятно так хорошо знать другого человека.
        - Итак, - продолжила она, намереваясь договорить, - Сара в этом году будет снова играть на фортепиано, она мой самый близкий друг. Мы замечательно проводим время вместе. Айрис будет играть на виолончели. Она почти такого же возраста, как и я, и я всегда хотела проводить с ней больше времени. Она была и у Ройлов, и я… - Она вдруг замолчала.
        - В чем дело? - спросил Маркус. Она выглядела почти обеспокоенной.
        Гонория моргнула.
        - Думаю, она прекрасно справится.
        - С виолончелью?
        - Да. Можешь себе представить?
        Он счел вопрос риторическим.
        - В любом случае, - продолжила Гонория, - Айрис будет выступать, и ее сестра Дейзи тоже, хотя, боюсь, она играет ужасно.
        - Хм… - Как бы повежливей спросить? - Ужасно по сравнению с остальным человечеством или по сравнению со Смайт-Смитами?
        Гонория, похоже, с трудом сдерживала улыбку.
        - Даже по сравнению с нами.
        - Да, тогда это действительно трагедия. - Маркус сам удивился, как ему удалось сохранить серьезное лицо.
        - Я знаю. Бедная Сара надеется, что ее в ближайшие три недели поразит молния. Она еле оправилась от прошлогоднего выступления.
        - По-видимому, она не улыбалась и не держалась так храбро?
        - Разве тебя там не было?
        - Я смотрел не на Сару, а на тебя.
        Она приоткрыла рот, весело сверкнула глазами и явно собиралась пошутить. Однако не произнесла ни слова и застыла, словно внезапно поняла, что он сказал.
        И сам Маркус тоже внезапно понял, что сказал.
        Гонория медленно наклонила голову набок и взглянула на него так, как будто… как будто…
        Он не знал. Он не знал, что это значит, но мог поклясться - ее глаза потемнели, когда она внимательно смотрела на него. Потемнели и стали глубже, и Маркус мог думать только об одном - она заглядывает прямо в его сердце.
        Прямо в его душу.
        - Я смотрел на тебя, - сказал он так тихо, что сам себя почти не услышал. - Я смотрел только на тебя.
        Это было до того, как…
        Она взяла его ладонь в свою - маленькую, изящную, бледно-розовую. Идеальную.
        - Маркус? - прошептала она.
        И тогда он понял. Это было до того… До того как он… Полюбил ее.
        Глава 16
        Мир перевернулся. Гонория нисколько не сомневалась в этом.
        Не было другого объяснения головокружительному, опьяняющему ощущению, охватившему ее. Все осталось на прежних местах - она находилась в той же комнате, рядом - поднос с остатками ужина и украденным пирогом… Ничего не изменилось.
        Но она стала другой.
        Гонория непроизвольно склонила голову набок, как будто в другом положении она лучше разглядит Маркуса. И она действительно стала лучше видеть его, более четко. Как странно…
        Она словно впервые смотрела на него и, глядя в его глаза - карие, с янтарными искорками, необыкновенно глубокие, - не могла оторваться от них и утопала в глубине.

«Я люблю его», - пронеслось у нее в голове.
        И снова: «Я люблю его».
        Нет ничего более ошеломляющего и в то же время простого и верного. Гонория чувствовала себя так, как будто все эти годы ей чего-то не хватало, а эти восемь простых слов: «Я смотрел не на Сару, а на тебя», все поставили на место.
        Она любит его. Она всегда будет его любить. Кого же еще она может любить, если не Маркуса Холройда?
        - Я смотрел на тебя, - произнес он так тихо, что Гонория даже не была уверена, слышит ли его. - Я смотрел только на тебя.
        Она опустила глаза. Ее ладонь лежала в его руке. Как она там оказалась, Гонория не помнила.
        - Маркус? - прошептала она, сама не зная, о чем спрашивает. Но она не могла заставить себя сказать что-либо еще.
        - Гонория, - прошептал он, и потом…
        - Милорд! Милорд!
        Гонория откинулась назад, чуть не упав с кресла. Из коридора раздался шум, а потом звук торопливо приближающихся шагов. Она быстро встала и отошла за кресло.
        Секунду спустя мать Гонории и миссис Уэдерби ворвались в комнату.
        - Пришло письмо, - сбивчиво начала леди Уинстед. - От Дэниела.
        Гонория покачнулась и оперлась на спинку кресла. От брата больше года не было вестей. Возможно, Маркусу он и писал, но не ей и ее матери.
        - Что там? - спросила леди Уинстед, хотя Маркус еще даже не сломал печать.
        - Позволь ему хотя бы открыть конверт, - осадила мать Гонория. У нее на языке вертелось замечание, что им всем следовало бы покинуть комнату и позволить Маркусу прочитать письмо в одиночестве. Но она не могла заставить себя это сделать. Дэниел - ее единственный брат, и она страшно по нему скучала. Месяцы проходили без единой весточки от него, и Гонория убеждала себя, что это случайность. Наверняка его письмо просто потерялось; международная почта на редкость ненадежна.
        Сейчас ее не волновало, почему он так долго ей не писал. Она просто хотела узнать содержание его письма Маркусу.
        И они все, затаив дыхание, продолжали смотреть на Маркуса. Более чем невежливо, но никто не сдвинулся с места.
        - С ним все хорошо? - наконец отважилась спросить леди Уинстед, когда Маркус дочитал первую страницу.
        - Да, - пробормотал он, моргнув, как будто не мог поверить прочитанному. - Да. Более того, он едет домой.
        - Что? - Леди Уинстед побледнела, и Гонория поспешила к ней, чтобы поддержать.
        Маркус откашлялся.
        - Он пишет, что получил сообщение от Хью Прентиса. Рамсгейт наконец согласился оставить обиду в прошлом.

«Долго же он собирался», - невольно подумала Гонория. Когда она последний раз встретила маркиза Рамсгейта, того чуть не хватил апоплексический удар при виде ее. Это было год назад, но все же.
        - Может быть, лорд Хью притворяется? - предположила Гонория. - Может быть, это ловушка?
        - Не думаю, - произнес Маркус, читая вторую страницу письма. - Он не из тех, кто способен на такую подлость.
        - Не из тех? - высоким от возмущения голосом повторила за ним леди Уинстед. - Он погубил жизнь моего сына.
        - Это-то как раз и странно, - сказал Маркус. Он все еще читал письмо. - Хью Прентис всегда был хорошим человеком. Эксцентричным, но не бесчестным.
        - Пишет ли Дэниел, когда вернется? - спросила Гонория.
        Маркус покачал головой:
        - Ничего конкретного. Он упоминает о нескольких делах в Италии, которые ему необходимо закончить, прежде чем отправиться домой.
        - О Боже милосердный, - произнесла леди Уинстед, опускаясь в кресло. - Я никогда не знала, что доживу до этого дня. Я даже запрещала себе надеяться. И только об этом и думала.
        Гонория посмотрела на мать. Три года она даже не упоминала имя Дэниела. А теперь говорит, что только о нем она и думала?
        Гонория покачала головой. Нет никакого смысла сердиться. Как бы леди Уинстед ни вела себя все эти годы, ей все можно простить за то, что она сделала в последние несколько дней. Гонория не сомневалась - Маркус умер бы, если бы не мужество леди Уинстед.
        - Как долго ему добираться из Италии в Англию? - спросила Гонория, ведь это определенно важный вопрос.
        Маркус поднял глаза:
        - Не имею ни малейшего понятия. Я даже не знаю, в какой области Италии он находится.
        Гонория кивнула. Ее брат всегда был мастером рассказывать занимательнейшие истории и не упоминать самые важные детали.
        - Поразительно, - сказала миссис Уэдерби. - Я знаю, вы все очень по нему скучали.
        В комнате на мгновение повисла тишина. Это была одна из тех очевидных фраз, с которой можно только согласиться.
        Наконец леди Уинстед произнесла:
        - Хорошо, что завтра мы уезжаем в Лондон. Я хотела бы быть дома, когда он приедет. - Она посмотрела на Маркуса и сказала: - Мы уедем вечером. Я уверена, что вам нужно отдохнуть. Пойдем, Гонория. Нам предстоит многое обсудить.
        Как выяснилось, леди Уинстед хотела обсудить, как им лучше отпраздновать возвращение Дэниела. Но обсуждение зашло недалеко; Гонория заметила, что они не могут ничего спланировать, пока он не сообщит дату своего приезда. Целых десять минут ее мать отказывалась обращать на это внимание, рассуждая о преимуществах маленьких и больших собраний и о том, следует ли приглашать лорда Рамсгейта и лорда Хью, и если да, то как удостовериться, что они откажутся? Любой разумный человек поступил бы так, но с лордом Рамсгейтом ничего нельзя сказать наверняка.
        - Мама, - повторила Гонория, - мы ничего не можем сделать, пока не приедет Дэниел. Возможно, он даже не захочет праздновать.
        - Глупости. Конечно, захочет. Он…
        - …Покинул страну в бесчестье, - перебила Гонория. Она не хотела быть такой грубой, но больше ей ничего не оставалось.
        - Да, но это было несправедливо.
        - Не важно. Возможно, он не захочет никому напоминать об этом.
        Леди Уинстед, кажется, это не убедило, но она замолчала, и они отправились спать.
        На следующее утро Гонория встала с рассветом. Им следует отправиться как можно раньше; тогда они доберутся до Лондона, не останавливаясь нигде на ночлег. Быстро позавтракав, она зашла в комнату Маркуса попрощаться.
        И возможно, не только.
        Но когда она зашла, его в кровати не было. Только служанка снимала простыни с матрасов.
        - Вы не знаете, где лорд Чаттерис? - спросила Гонория, надеясь, что ничего не случилось.
        - Он в соседней комнате, - ответила служанка, слегка покраснев. - С камердинером.
        Гонория сглотнула и тоже немного покраснела - это значит, Маркус принимает ванну. Служанка с бельем ушла, и Гонория осталась одна в комнате. Вероятно, ей стоит оставить записку. Не может же она ждать его здесь; это неправильно.
        Есть правила приличия, на которые можно не обращать внимания, когда человек смертельно болен, но сейчас Маркус уже выздоровел и, похоже, раздет. Она не может оставаться в комнате.
        И кроме того, мать торопится.
        Гонория огляделась в поисках бумаги и пера. У окна стоял маленький стол, а на столике возле кровати она увидела…
        Письмо от Дэниела.
        Оно лежало там, где оставил его Маркус прошлым вечером: две помятые страницы, заполненные мелким почерком, которым пишут люди, стремящиеся сэкономить на почтовых расходах. Маркус не рассказал ничего, кроме того, что Дэниел собирается домой. Конечно, это самое важное, но Гонория жаждала подробностей. Она слишком давно не получала никаких известий о брате. И даже если он пишет только о своем завтраке… Это же все равно завтрак в Италии. Чем он занимается? Скучает ли? Говорит ли по-итальянски?
        Она посмотрела на два листа бумаги. Так ли уж ужасно, если она заглянет в письмо?
        Нет. Нельзя. Она нарушит доверие Маркуса, ворвется в его личную жизнь. И в личную жизнь Дэниела.
        Но с другой стороны, есть ли в их жизнях что-то, не касающееся ее?
        Гонория повернулась, взглянула на дверь. Оттуда не доносилось ни звука. Если бы Маркус уже закончил принимать ванну, она бы услышала, как он идет. Она снова взглянула на письмо.
        Она очень быстро читает.
        В конце концов Гонория приняла решение прочитать письмо. Она нарушила собственные правила и сделала то, что разгневало бы ее саму - если бы кто-то прочитал ее письмо, лежащее на столе.
        Она быстро, как будто скорость сделала бы грех меньше, схватила два листка бумаги.
«Дорогой Маркус»… Дэниел писал, какие комнаты он снял, детально описывал все окрестные магазины, но не упоминал названия города. Потом он распространялся о еде, утверждая, что она лучше английской. Потом Дэниел коротко изложил планы возвращения домой.
        Улыбаясь, Гонория взглянула на второй лист. Дэниел писал так же, как говорил. Ей казалось, что она слышит его голос.
        Затем Дэниел попросил Маркуса предупредить леди Уинстед о его приезде, и Гонория улыбнулась еще шире. Дэниел наверняка не мог предположить, что когда придет письмо, они все будут в одной комнате.
        А потом, в самом конце, Гонория обнаружила собственное имя.

«Я не слышал никаких новостей о браке Гонории, а потому полагаю, что она еще не вышла замуж. Еще раз благодарю тебя: ты правильно отпугнул Фодерингема в прошлом году. Он мерзавец, и меня приводит в бешенство уже само то, что он ухаживал за ней».
        Это еще что? Гонория удивленно моргнула. Маркус имел какое-то отношение к внезапному отказу лорда Фодерингема от своих планов?
        Ей и самой не нравился лорд Фодерингем, но все же…

«Трэверс также был бы плохой парой. Надеюсь, тебе не пришлось ему заплатить, но если пришлось, я возмещу убытки».
        Что? Людям платили за… за что? За то, чтобы они за ней не ухаживали? Какая-то бессмыслица.

«Спасибо за заботу о сестре. Понимаю, что осложнил тебе жизнь, взяв с тебя обещание присматривать за Гонорией. Я не оставил тебе выбора, попросив об этом в последний момент перед отъездом. Когда вернусь, то возьму на себя ответственность за сестру, и ты сможешь покинуть ненавидимый тобою Лондон».

* * *
        Так Дэниел завершал свое письмо. Освобождая Маркуса от непосильной ноши, которой, похоже, была она.
        Гонория положила листочки на место так же, как они лежали раньше.
        Дэниел просил Маркуса за ней приглядывать? Почему Маркус ничего ей не сказал? И как она сама не догадалась? Все совершенно прозрачно. Все эти светские мероприятия, на которых Маркус неодобрительно смотрел на нее, - он не осуждал ее поведение. Он просто был в плохом настроении. Ведь ему приходилось оставаться в Лондоне и ждать, пока ей сделают достойное предложение. Неудивительно, что он выглядел таким мрачным.
        Все внезапно терявшие к ней интерес кавалеры - это его рук дело. Он считал, что Дэниел не одобрит их, и отпугивал одного за другим.
        Она должна гневаться.
        Нет. Она гневалась. Но не поэтому.
        Она думала только об одном - о фразе, которую услышала прошлым вечером.

«Я смотрел не на Сару».
        Конечно, он смотрел не на Сару. Он смотрел на Гонорию, потому что должен был на нее смотреть. Он смотрел на нее, потому что дал обещание лучшему другу.
        Маркус был верен данному слову.
        А она его любит.
        Гонория истерически рассмеялась. Ей нужно немедленно уйти из комнаты. Не хватает еще, чтобы Маркус застал ее за чтением письма.
        Но она не может уехать, не оставив записки. Тогда он точно поймет - что-то не так.
        Гонория положила перед собой лист бумаги, взяла перо, обмакнула его в чернила и написала совершенно обыкновенную, вежливую, скучную записку…
        И уехала.
        Глава 17
        Следующая неделя
        Недавно проветренный музыкальный салон
        Уинстед-Хаус, Лондон
        - В этом году - Моцарт! - провозгласила Дейзи Смайт-Смит и, энергично тряхнув светлыми локонами, с энтузиазмом продемонстрировала свою новую скрипку. - Красавица, правда? Это Руджери [[5] Франческо Руджери - итальянский скрипичный мастер XVIII века.] . Отец подарил мне ее на шестнадцатилетие.
        - Великолепный инструмент, - согласилась Гонория, - но Моцарт был в прошлом году.
        - У нас каждый год Моцарт, - откликнулась сидящая за фортепиано Сара, задумчиво растягивая слова.
        - Я не играла в прошлом году, - сказала Дейзи и, глядя на Сару, ехидно добавила: - А ты выступаешь в квартете всего-навсего второй раз. И никак не можешь знать о том, что происходит каждый год.
        - Пожалуй, до конца нынешнего сезона я тебя прикончу, - ответила Сара таким будничным тоном, словно говорила, что, пожалуй, выпьет лимонаду, а не чаю.
        Дейзи показала ей язык.
        - Айрис? - Гонория посмотрела на кузину-виолончелистку.
        - Мне все равно, - мрачно произнесла Айрис.
        Гонория вздохнула:
        - Нельзя два года подряд играть одно и то же произведение.
        - Почему бы и нет? - пожала плечами Сара. - Вряд ли кто-нибудь сможет опознать его в нашей интерпретации.
        Айрис изменилась в лице.
        - Но оно будет указано в программе концерта, - заметила Гонория.
        - Ты полагаешь, кто-то хранит программы прошлых лет?
        - Моя мама хранит, - заявила Дейзи.
        - Моя тоже, - сказала Сара, - но она их просто складывает, а не изучает.
        - Моя мама изучает, - упорствовала Дейзи.
        - О Боже, - простонала Айрис.
        - Можно подумать, что мистер Моцарт написал одно-единственное музыкальное сочинение, - напористо продолжила Дейзи. - У нас богатейший выбор. Взять хотя бы
«Маленькую ночную серенаду». Я ее просто обожаю. Она такая легкая и веселая!
        - Там нет партии фортепиано, - напомнила Гонория.
        - Я не возражаю, - встрепенулась Сара, приподнимаясь из-за фортепиано.
        - Нет уж, если я должна играть, то и ты должна, - прошипела Айрис.
        Сара прямо-таки плюхнулась обратно на стул:
        - Ох, Айрис, никогда не думала, что ты можешь так походить на ядовитую змею.
        - Это потому, что у нее нет ресниц, - поведала Дейзи.
        Айрис повернулась к ней и с ледяным спокойствием сообщила:
        - Я тебя ненавижу.
        - Дейзи, не надо говорить глупости, - нахмурилась Гонория.
        У Айрис действительно была необыкновенно бледная кожа, рыжеватые светлые волосы и почти незаметные белесые брови и ресницы. Однако Гонория всегда считала ее изумительной, почти неземной красавицей.
        - Если бы у нее не было ресниц, она бы давно умерла, - сказала Сара.
        Гонория ушам своим не верила. Она просто не понимала, как можно с такой скоростью перейти от Моцарта к полному бреду. То есть нет, понимала, конечно (к сожалению!). Но категорически отказывалась с этим соглашаться.
        - Ну да, умерла бы, - не унималась Сара. - Или в лучшем случае ослепла бы. Ресницы защищают глаза от грязи и пыли.
        - Почему мы так далеко ушли от музыкальной темы, скажите на милость? - осведомилась Гонория.
        Дейзи моментально откликнулась:
        - Потому что Сара сказала, что Айрис похожа на ядовитую змею, и тогда я сказала, что это потому, что…
        - Я помню, - перебила Гонория и, обнаружив, что Дейзи по-прежнему держит рот открытым и явно желает закончить начатую фразу, повторила: - Я помню. Вопрос был риторический.
        - Тем не менее на него можно ответить вполне конкретно, - фыркнула Дейзи.
        Гонория вновь повернулась к Айрис. Им обеим было по двадцати одному году, но Айрис до сих пор не приходилось выступать в составе квартета. Ее старшая сестрица Мэриголд мертвой хваткой удерживала за собой партию виолончели, пока прошлой осенью не вышла замуж.
        - Айрис, у тебя есть какие-нибудь предложения? - бодро спросила Гонория.
        Айрис скрестила руки на груди и вжалась в кресло так, словно мечтала слиться с ним и сделаться невидимой.
        - Что-нибудь, где нет виолончели, - пробормотала она.
        - Нет уж, если я должна играть, то и ты должна, - усмехнулась Сара.
        Айрис метнула в нее оскорбленный взгляд страдающей творческой натуры.
        - Ты не понимаешь.
        - О нет, понимаю, поверь, - с чувством ответила Сара. - Позволь тебе напомнить, что я играла в прошлом сезоне. У меня был целый год на то, чтобы понять.
        - А я не понимаю. Откуда столько жалоб? - раздраженно спросила Дейзи. - У нас впереди захватывающее событие! Мы выйдем на сцену. Знаете ли вы, как долго я ждала этого дня?
        - К несчастью, да, - сухо произнесла Сара.
        - Столько же, сколько я его боялась, - проворчала Айрис.
        - Просто поразительно, - сказала Сара, - что вы родные сестры.
        - Я удивляюсь этому каждый божий день, - негромко ответила Айрис.
        - Итак, нам нужен фортепианный квартет. - Гонория поторопилась вмешаться до того, как Дейзи сообразит, что ее оскорбляют. - К сожалению, у нас весьма ограниченный выбор.
        Никто не счел нужным высказаться.
        Гонория подавила вздох. Очевидно, ей придется взять бразды правления в свои руки, иначе в квартете воцарится хаос. Хотя, возможно, хаос - это большой шаг вперед по сравнению с обычным положением дел на музыкальных выступлениях Смайт-Смитов.
        Печально…
        - «Фортепианный квартет Моцарта № 1» или «Фортепианный квартет Моцарта № 2», - объявила она, поднимая обе партитуры. - Может быть, у кого-нибудь есть другие соображения?
        - Тот, который не играли в прошлом году, - вздохнула Сара.
        Она прижалась лбом к открытой крышке фортепиано, а потом и вовсе сползла на клавиши.
        - Это прозвучало как неплохой аккорд, - удивилась Дейзи.
        - Это прозвучало как рыбья икота, - проворчала Сара, не поднимая головы от фортепиано.
        - Чарующая метафора, - заметила Гонория.
        - Я думаю, рыбы не икают, - отозвалась Дейзи, - а если бы икали, то, наверное, совсем не с таким звуком, как…
        - А почему бы нам не стать первым мятежным квартетом кузин? - Сара выпрямилась. - Разве мы не можем просто сказать «нет»?
        - Нет! - взвыла Дейзи.
        - Нет, - подтвердила Гонория.
        - Да? - робко произнесла Айрис.
        Сара повернулась к Гонории:
        - Тебе хочется повторить прошлогодний опыт? Не верю.
        - Мне не хочется нарушать традицию.
        - Хороша традиция! Кошмар, от которого я оправлюсь не раньше, чем через полгода.
        - А я никогда не оправлюсь, - пожаловалась Айрис.
        Судя по выражению лица Дейзи, она готова была затопать ногами и, очевидно, осуществила бы свое намерение, если бы Гонория не утихомирила ее строгим взглядом.
        А Гонория между тем думала о Маркусе и одновременно пыталась не думать о нем.
        - Я не хочу нарушать традицию, - повторила она. - Нам очень повезло, что мы принадлежим к большой семье, где есть свои традиции.
        - О чем ты говоришь? - спросила Сара, качая головой.
        - У некоторых людей нет ничего подобного, - горячо откликнулась Гонория.
        Сара смерила ее пристальным взглядом и повторила:
        - Прости, о чем ты говоришь?
        - Я… - Гонория слышала, что почти кричит от волнения, но не могла совладать с собой и перейти в другую тональность. - Да, мне не нравится выступать на музыкальных вечерах, но я люблю наши с вами репетиции.
        Кузины ошарашенно вытаращились на нее.
        - Неужели вы не понимаете, какое это счастье? - воскликнула Гонория и, не получив ни малейшего отклика, объяснила: - Что мы есть друг у друга?
        - А что нам мешает в том же составе собираться за карточным столом? - поинтересовалась Айрис.
        - Мы - Смайт-Смиты и должны играть в квартете, - отрезала Гонория и, опередив возражения Сары, добавила: - Ты тоже. Да, у тебя другая фамилия, но твоя матушка - урожденная Смайт-Смит. Со всеми вытекающими последствиями.
        Сара вздохнула - громко, протяжно и тоскливо.
        - Мы возьмем в руки инструменты и сыграем Моцарта, - решительно заявила Гонория. - И на наших лицах будут улыбки.
        - Я совершенно не понимаю, о чем речь, - сообщила Дейзи.
        - Хорошо, я сыграю, - сказала Сара, - но улыбку не обещаю. - Она хмуро взглянула на фортепиано. - И брать в руки свой инструмент не собираюсь.
        Айрис сначала хихикнула. Потом у нее загорелись глаза.
        - Я могла бы помочь тебе.
        - Взять в руки фортепиано?
        В улыбке Айрис определенно появилось нечто дьявольское.
        - Скорее, взяться за него. Окно не так уж далеко…
        - Не зря я всегда любила тебя, - просияла Сара.
        Пока Айрис и Сара замышляли уничтожить новое фортепиано леди Уинстед, Гонория вновь обратилась к выбору подходящего произведения.
        - «Квартет № 2» мы исполняли в прошлом году, - сказала она, хотя никто, кроме Дейзи, ее не слушал, - а «Квартет № 1» вызывает у меня большие опасения.
        - Почему? - спросила Дейзи.
        - Он считается очень сложным.
        - Почему? - не унималась Дейзи.
        - Понятия не имею, - призналась Гонория. - Так говорят, и я склонна этому верить.
        - А «Квартет № 3» есть?
        - Боюсь, что нет.
        - Значит, надо брать «№ 1», - храбро заявила Дейзи. - Кто не рискует, тот не выигрывает.
        - Да, но мудрые люди здраво оценивают пределы своих возможностей.
        - Кто это сказал? - поинтересовалась Дейзи.
        - Я, - нетерпеливо отмахнулась Гонория, раскрывая партитуру «Квартета № 1». - Думаю, нам не удалось бы разучить его, даже если бы у нас было в три раза больше времени.
        - Нет никакой необходимости разучивать его. Перед нами будут пюпитры с нотами.
        Дело явно принимало дурной оборот.
        - Надо брать «№ 1», я уверена, - с напором продолжила Дейзи. - Мы опозоримся, если два года подряд будем исполнять одно и то же.
        Гонория не сомневалась, что они опозорятся в любом случае, однако у нее не хватило духу сообщить об этом Дейзи.
        С другой стороны, если они все равно неминуемо изуродуют до неузнаваемости бедное произведение, тогда и спорить не стоит. Чем плохо сыгранный сложный квартет отличается от плохо сыгранного менее сложного?
        - Действительно, почему бы и нет? - сдалась Гонория. - Сыграем «№ 1».
        Она покачала головой. Сара придет в бешенство.
        Партия фортепиано отличается особой сложностью.
        Хотя раз Сара не соблаговолила принять участие в обсуждении репертуара, пускай пеняет на себя.
        - Мудрое решение, - уверенно одобрила Дейзи. - Играем «Квартет № 1»! - бросила она через плечо.
        Гонория посмотрела на Сару и Айрис, которым и в самом деле удалось на несколько футов передвинуть фортепиано.
        - Что вы делаете? - возмутилась она.
        - О, не беспокойся, - рассмеялась Сара. - Так уж и быть, мы не станем выкидывать его в окно.
        Айрис рухнула на стул, захлебываясь от хохота.
        - Не вижу ничего смешного, - сказала Гонория, хотя, конечно, видела.
        Ей очень хотелось присоединиться к дурачествам кузин, но кто-то должен контролировать ситуацию и принимать серьезные решения. Если она проявит легкомыслие, тогда за дело возьмется Дейзи.
        Не приведи Господи.
        - Мы выбрали «Фортепианный квартет Моцарта № 1», - повторила Дейзи.
        Айрис моментально побледнела, приобретя пугающее сходство с призраком.
        - Вы шутите.
        - Нет, - не без злорадства ответила Гонория. - Если у тебя имелись возражения, тебе следовало поучаствовать в беседе.
        - Разве ты не знаешь, что он сложен для исполнения?
        - Именно поэтому мы и решили взяться за него! - похвасталась Дейзи.
        Айрис посмотрела на сестру, затем вновь вернулась к Гонории, очевидно, сочтя ее более разумной.
        - Гонория, мы не сможем сыграть «Квартет № 1». Просто не справимся. Ты когда-нибудь слышала его?
        - Один раз, - призналась Гонория. - И не очень хорошо его помню.
        - Это невозможно! - воскликнула Айрис. - Он не предназначен для любительского исполнения.
        Гонория не была настолько прекраснодушной, чтобы не испытывать некоторого удовольствия от расстройства кузины. Айрис целый день капризничала и получила по заслугам.
        - Послушайте, - сказала Айрис. - Если мы выступим с этим квартетом, то будем раздавлены.
        - Кем? - поинтересовалась Дейзи.
        - Музыкой, - отозвалась Сара.
        - О, значит, ты наконец решила присоединиться к обсуждению? - прокомментировала Гонория.
        - Оставь свой сарказм, - огрызнулась Сара.
        - Где были вы обе, когда я выбирала подходящее сочинение?
        - Они двигали фортепиано.
        - Дейзи! - хором возопили три кузины.
        - Что я такого сказала? - оскорбилась Дейзи.
        - Попробуй не воспринимать все так буквально, - ответила Айрис.
        Дейзи фыркнула и принялась перелистывать ноты.
        - Я все утро пыталась поднять вам настроение. - Подбоченившись, Гонория повернулась к Саре и Айрис. - Раз нам придется выступать, надо репетировать, и ваши возражения ничего не изменят. Поэтому прекратите осложнять мне жизнь и делайте, что вам говорят.
        Сара и Айрис молча вытаращили глаза.
        - Э-э, будьте любезны, - добавила Гонория.
        - По-моему, нам не помешает небольшой перерыв, - предложила Сара.
        Гонория нахмурилась:
        - Мы даже не начинали.
        - Я знаю. Но нам нужен перерыв.
        Гонория на секунду задумалась. Все это до невозможности изнурительно. Сара права. Им нужно отдохнуть. Пусть от полнейшего ничегонеделания, но все-таки отдохнуть.
        - Кроме того, - Сара лукаво посмотрела на нее, - меня мучает жажда.
        Гонория приподняла брови:
        - Очевидно, у тебя пересохло в горле от бесконечных споров?
        - Вот именно, - усмехнулась Сара. - Найдется ли в вашем доме лимонад, дражайшая кузина?
        - Не знаю, - вздохнула Гонория, - но, пожалуй, стоит выяснить.
        А ведь и правда, приятно выпить лимонаду. И, положа руку на сердце, не репетировать тоже приятно. Она встала, чтобы позвонить прислуге, и едва успела снова опуститься в кресло, как Пул, «вечный дворецкий» Уинстед-Хауса, возник в дверном проеме.
        - Впечатляющая скорость, - заметила Сара.
        - Леди Гонория, к вам посетитель, - доложил Пул.
        Неужели Маркус?
        Сначала у Гонории бешено заколотилось сердце, и только потом она осознала, что это может быть кто угодно, только не Маркус. Доктор Уинтерс настойчиво рекомендовал ему оставаться в Фензморе.
        Пул подошел ближе и протянул ей поднос с визитной карточкой.

«Граф Чаттерис»
        Силы небесные! Действительно Маркус. Какого дьявола он делает в Лондоне? Она моментально позабыла про обиды и, минуя все промежуточные стадии негодования, впала в полноценное бешенство. Как он смеет рисковать своим здоровьем? Она надрывалась у его постели, сражаясь с лихорадкой, кровью и беспамятством! Для чего? Чтобы теперь он отдал Богу душу только потому, что у него не хватило ума остаться дома, как предписано врачом и здравым смыслом?
        - Принять его немедленно, - выпалила она, должно быть, чрезмерно свирепо, потому как три кузины воззрились на нее в немалом изумлении.
        Она обвела их хмурым взглядом. Дейзи предусмотрительно отступила назад.
        - Он не мог так быстро выздороветь, - проворчала Гонория.
        - Лорд Чаттерис, - уверенно произнесла Сара.
        - Оставайтесь здесь, - распорядилась Гонория. - Я скоро вернусь.
        - Надо ли нам репетировать в твое отсутствие? - осведомилась Айрис.
        Гонория фыркнула и не удостоила ее ответом.
        - Его светлость ожидает в гостиной, - сообщил Пул.
        Разумеется. Ни один дворецкий не осмелится просить графа оставить визитную карточку на серебряном подносе и отправиться восвояси.
        - Я сейчас вернусь, - сказала Гонория кузинам.
        - Мы это уже слышали, - ответила Сара.
        - Ждите меня здесь.
        - Это ты тоже говорила, - заметила Сара. - Ну, или что-то очень похожее.
        Гонория напоследок еще раз сдвинула брови и вышла из музыкального салона. Вернувшись из Фензмора, она не стала посвящать Сару в подробности и ограничилась коротким рассказом о том, что Маркус заболел, а они с матерью помогали за ним ухаживать. Но Сара знала Гонорию, как никто другой. У нее неизбежно возникнут подозрения, особенно теперь, когда Гонория при виде визитной карточки Маркуса потеряла всяческое самообладание.
        Она маршировала по комнатам, и с каждым шагом ее ярость нарастала. О чем он только думает, интересно знать? Доктор Уинтерс выразился более чем определенно. Маркусу надлежало неделю соблюдать строгий постельный режим, а затем по меньшей мере еще неделю, а то и две, оставаться дома. Простейшие арифметические подсчеты недвусмысленно указывали на то, что в данный момент он никак не должен находиться в Лондоне.
        - Скажи на милость, о чем… - Она влетела в гостиную и резко остановилась. Он стоял у камина и прямо-таки излучал здоровье. - Маркус?
        Боже! Стоило ему улыбнуться, как ее жалкое сердце предательски растаяло.
        - Гонория! Приятно снова видеть тебя.
        - Ты выглядишь… - Она запнулась и растерянно моргнула, все еще не веря своим глазам. От его землистой бледности и осунувшегося лица не осталось и следа, а потерянный за время болезни вес, похоже, восстановился. -…хорошо, - наконец с нескрываемым удивлением закончила она.
        - Доктор Уинтерс позволил мне отправиться в Лондон, - объяснил Маркус. - По его словам, он в жизни не видывал, чтобы кто-нибудь так быстро оправился от тяжелой лихорадки.
        - Должно быть, помог пирог с патокой.
        Его взгляд потеплел.
        - Не иначе.
        - Что привело тебя в Лондон? - спросила она.
        И едва не добавила: «Ведь теперь ты свободен от обязательств и не должен следить за тем, чтобы я не вышла замуж за кретина».
        Вероятно, она все же испытывала некоторую горечь.
        Но не гнев. Сердиться на него было решительно не для чего, да и не за что. Он всего-навсего исполнял просьбу Дэниела и, в сущности, действовал весьма тактично и даже правильно. Джентльмены, которых он отвадил, отнюдь не приводили в восторг саму Гонорию. Если бы кто-нибудь из них сделал ей предложение, она скорее всего ответила бы отказом.
        И все-таки результат оказался плачевным. Почему никто не сказал ей, что Маркус вмешивается в ее дела? Вероятно, она предъявила бы ему претензии - то есть наверняка предъявила бы, - однако на том бы дело и кончилось. Зато если бы она все знала, то не стала бы превратно истолковывать его поступки. И не подумала бы, что он чуточку влюблен в нее.
        И не позволила бы себе влюбиться в него.
        Если она была в чем-то твердо уверена, так это в том, что он не должен ничего заподозрить. Пусть думает, что она по-прежнему пребывает в неведении относительно его тайных происков.
        Гонория изобразила безмятежную улыбку и с выражением живейшего интереса приготовилась выслушать ответ на свой вопрос.
        - Мне никак не хотелось пропустить музыкальный вечер, - сказал Маркус.
        - Придумай что-нибудь получше.
        - Помилуй, я говорю правду, - заверил он. - Сейчас, когда мне понятны твои мотивы, я буду воспринимать это мероприятие совершенно по-иному.
        Она хмыкнула:
        - Ради Бога. Понимание того, что теперь ты смеешься не надо мной, а вместе со мной, не избавит тебя от полнейшей какофонии.
        - Я заткну уши ватой.
        - Если моя матушка разоблачит твои ухищрения, она будет ранена в самое сердце. А ведь именно ей ты обязан своим спасением.
        Он удивленно посмотрел на нее.
        - Она до сих пор считает тебя талантливой музыкантшей?
        - Не только меня, - поправила Гонория. - Подозреваю, она грустит о том, что у нее больше нет дочерей, которые смогли бы играть в квартете. Но факел не угаснет. Мы скоро передадим его новому поколению. У меня полным-полно племянниц, и они уже разрабатывают свои маленькие пальчики на крошечных скрипочках.
        - Неужели на крошечных?
        - Нет. Но по-моему, получилось красиво. И образно.
        Он коротко рассмеялся и замолчал. Они оба молчали и просто стояли посреди гостиной - непривычно смущенные и тихие.
        Это было странно. И совсем непохоже на то, как они вели себя обычно.
        - Ты не хочешь прогуляться? - неожиданно спросил он. - Сегодня прекрасная погода.
        - Нет, - ответила она, возможно, чуть резче, чем следовало. - Спасибо.
        На его лицо набежала легкая тень и тотчас исчезла. А может быть, ее и вовсе не было и Гонории только почудилось.
        - Не стоит благодарности, - сухо произнес он.
        - Я не могу. - Она не хотела обидеть его. Или хотела. А теперь почувствовала угрызения совести. - Меня ждут кузины. Мы собираемся репетировать.
        В его глазах промелькнула тревога.
        - Я бы посоветовала тебе временно покинуть Мейфэр и найти себе занятие в каком-нибудь другом районе Лондона. Дейзи еще не освоила пианиссимо, - предупредила она и, заметив его недоумение, пояснила: - Она очень громко играет.
        - А остальные нет?
        - Остроумно. Но нет. Во всяком случае, не так громко.
        - Иными словами, ты хочешь сказать, что на музыкальном вечере мне лучше занять место в последнем ряду?
        - Хорошо бы в соседней комнате. Если получится.
        - Вот как? - Он необычайно, просто до смешного, воодушевился. - В соседней комнате тоже будут места для публики?
        - Нет. - Она снова хмыкнула. - Но последний ряд тебя не спасет. По крайней мере от Дейзи.
        Он вздохнул.
        - Тебе следовало подумать об этом, прежде чем так стремительно выздоравливать.
        - Да, похоже, я поторопился.
        - Что ж, - произнесла она, пытаясь придать себе вид чрезвычайно занятой юной леди, у которой множество дел и которая, по счастливому стечению обстоятельств, нисколько не увлечена им. Ни в малейшей степени. - Мне действительно пора идти.
        - Да, конечно, - учтиво кивнул он.
        - До свидания, - вымолвила она, не трогаясь с места.
        - До свидания.
        - Искренне рада, что ты навестил меня.
        - Я тоже, - ответил он. - Пожалуйста, передай от меня поклон леди Уинстед.
        - С удовольствием. Она будет счастлива услышать, что ты поправился.
        Он снова кивнул. И еще немного постоял. А потом сказал:
        - Ну, всего хорошего.
        - Да. Я должна идти, до свидания, - деловито повторила она.
        И на сей раз действительно вышла из гостиной. Причем даже не оглянулась!
        Грандиозное достижение, если вдуматься.
        Глава 18
        В тиши кабинета лондонского особняка Чаттерисов Маркус мысленно взвешивал свои знания, умения и навыки в области ухаживаний за дамами. Он много знал о том, как избегать общества девиц, а тем паче их мамаш. Он превосходно умел следить за тем, как ухаживают за барышнями (точнее, за Гонорией) другие джентльмены. Он в совершенстве овладел навыком напускать на себя грозный вид, убеждая тех самых джентльменов отказаться от тех самых ухаживаний.
        Он не знал только одного - как ухаживать самому.
        С чего начать? С цветов? Женщины любят цветы. Черт возьми, он тоже любит цветы. А кто их не любит?
        Ему, например, очень нравились полевые гиацинты, но получится ли из них приличный букет? Они слишком маленькие и, вероятно, будут выглядеть бедновато. Кроме того, вручая букет Гонории, должен ли он сказать, что эти цветы всегда напоминают ему о ее глазах? Но тогда придется объяснять, какую именно часть лепестков он имеет в виду. И что при этом будет с его собственными глазами? Куда их девать?
        Вдобавок, он никогда не дарил ей цветы. Гонория наверняка удивится и что-нибудь заподозрит. Хорошо, если она разделяет его чувства (хотя пока у него не было особых оснований рассчитывать на это), а если нет? Тогда, стоя посреди ее гостиной с букетом в руках, он будет выглядеть совершеннейшим ослом.
        Нет, подобный сценарий его решительно не устраивает, а посему от цветов лучше отказаться.
        Куда безопаснее для начала поухаживать за ней на светских мероприятиях. Как раз завтра леди Бриджертон дает бал в честь своего дня рождения. Гонория, конечно, приглашена и, конечно, приедет. Она ни за что не упустит такого случая, ведь на балу будет полным-полно холостяков. В том числе Грегори Бриджертон. Кстати, Маркус пересмотрел свое мнение о нем. У этого джентльмена еще молоко на губах не обсохло, и ему рано жениться. Поэтому, если Гонория сама не откажется от намерения увлечь юного мистера Бриджертона, придется вмешаться Маркусу.
        Разумеется, он будет действовать в своей обычной неприметной, закулисной манере. От обязательства присматривать за Гонорией его никто не освобождал, и ему в любом случае непременно нужно присутствовать на балу.
        Он посмотрел на письменный стол. Слева лежало официальное приглашение в Бриджертон-Хаус, справа - записка, которую оставила Гонория, уезжая из Фензмора неделю назад. Великолепный образчик пустоты. Приветствия, подпись и между ними две безликие фразы. Словно никто никого не спас от смерти, никто никого не целовал, никто никого не кормил украденным пирогом с патокой…
        Такого рода послание вполне подходило для того, чтобы вежливо поблагодарить хозяйку дома за прекрасно организованный прием гостей в саду, однако вовсе не напоминало романтическую переписку с будущим супругом.
        Каковым Маркус намеревался стать в самом скором времени. Он собирался просить ее руки у Дэниела (черт бы его побрал!), как только тот вернется в родные пенаты. Однако пока Маркусу предстояло искать подход к Гонории без посторонней помощи.
        В чем и заключалась главная сложность.
        Маркус вздохнул. Ведь есть же мужчины, которые умеют общаться с женщинами. К сожалению, он не принадлежал к их числу. Более того, раньше он хотя бы умел разговаривать с Гонорией. Однако в последнее время и тут выступал не слишком успешно.
        Как бы там ни было, следующим вечером он находился в одном из самых отвратительных мест на свете. В лондонском бальном зале.
        Маркус занимал привычную позицию - в углу, у стены, откуда можно наблюдать за происходящим, изображая полнейшее равнодушие и не привлекая к себе внимания. Попутно он лишний раз поблагодарил судьбу за то, что принадлежит к мужской половине человечества. Иначе он оказался бы в положении вон той барышни слева от него. Они оба просто стояли в углу бального зала. Но она была «цветком у стены»
[[6] «Цветок у стены» - девушка, не пользующаяся успехом и «подпирающая стенку», пока другие танцуют.] , а он - сумрачным, погруженным в раздумье джентльменом.
        На бал съехалось множество народу - леди Бриджертон пользовалась большой популярностью в обществе, - и Маркус не знал, здесь ли Гонория. Он ее не видел, но, с другой стороны, сейчас ему не удалось бы разглядеть даже дверь, через которую он вошел. Уму непостижимо, как люди ухитряются получать удовольствие посреди всей этой жары, духоты и толчеи?
        Маркус снова взглянул на барышню слева. Она казалась ему смутно знакомой, но он, разумеется, не помнил ее имени. Юная леди, откровенно говоря, была не очень юной, скорее, одних лет с Маркусом. Услышав ее вздох - протяжный и усталый, он заподозрил в ней «родственную душу». Она тоже смотрела на толпу, усердно делая вид, что не интересуется никем конкретным.
        Маркус подумал, не поздороваться ли с ней и не спросить ли, знает ли она Гонорию, а если да, то не видела ли она ее сегодня вечером. Однако за секунду до того, как он заговорил с ней, она повернулась в противоположном направлении, и он мог бы поклясться, что услышал, как она пробормотала: «Будь оно все проклято, хочу эклер».
        С этими словами барышня отделилась от стены и принялась прокладывать путь через толпу. Маркус наблюдал за ней с большим интересом. Она точно знала, куда идти. А значит, если он не ослышался…
        Она знала, где именно находятся эклеры.
        Маркус устремился за ней. Раз уж он вынужден торчать на балу, причем не видя Гонории, ради которой приехал в это кошмарное место, тогда почему бы по крайней мере не побаловать себя десертом?
        Он давно овладел искусством двигаться чрезвычайно целеустремленно, даже когда у него не было никакой определенной цели. Чтобы избежать ненужных разговоров, достаточно просто вскинуть подбородок и устремить строгий взгляд поверх людских голов.
        Что он и делал, пока кто-то не ударил его по ноге.
        Ох!
        - К чему такое лицо, Чаттерис? - вопросил властный женский голос. - Я едва задела вас.
        Маркус остановился, потому как узнал этот голос и понял, что сопротивление бесполезно. Он опустил глаза и с вежливой улыбкой посмотрел на морщинистое лицо леди Данбери, наводившей ужас на Британские острова со времен Реставрации.
        Во всяком случае, ему так казалось. Она приходилась двоюродной бабкой его матери и наверняка преодолела столетний рубеж.
        - Неприятности с ногой, миледи, - с наипочтительнейшим поклоном сказал Маркус.
        Она ударила об пол своим оружием (кто-то, возможно, назвал бы этот предмет тростью, но Маркус знал, что к чему).
        - Упали с лошади?
        - Нет, я…
        - Рухнули с лестницы? Уронили на ногу бутылку? - Она лукаво взглянула на него. - Или тут замешана женщина?
        Он поборол желание скрестить руки на груди. Пожилая дама наблюдала за ним с усмешкой. Ей нравилось подшучивать над собеседниками. Помнится, как-то она обмолвилась, что главным достоинством старости является возможность безнаказанно говорить все, что вздумается.
        Он наклонился и с глубочайшей серьезностью сообщил:
        - Если честно, камердинер всадил в меня нож.
        О радость! Впервые в жизни ему удалось заставить ее замолчать.
        Она застыла с открытым ртом, вытаращила глаза и, кажется, даже побледнела. Во всяком случае, ему хотелось на это надеяться. Хотя при таком невообразимом оттенке кожи, как у нее, утверждать что-либо определенное было решительно невозможно.
        Надо отдать ей должное, она довольно быстро оправилась от потрясения, хохотнула и спросила:
        - Нет, серьезно? Что произошло?
        - В точности то, что я сказал. Меня порезали ножом. - Он выдержал паузу и добавил: - Если бы мы не стояли посреди бального зала, я бы вам продемонстрировал рану.
        - Не может быть! - Она подалась вперед, глядя на него с кровожадным любопытством. - Вероятно, жуткое зрелище?
        - Сейчас нет, но было, - заверил он. Она поджала губы и прищурилась:
        - И где же сейчас ваш камердинер?
        - Полагаю, в Чаттерис-Хаусе. Угощается моим лучшим бренди.
        Она снова издала короткий лающий смешок и объявила:
        - Вы всегда забавляли меня. Думаю, вы второй из моих любимых племянников.
        - Неужели? - вежливо удивился он.
        - Вам известно, что вас считают человеком без чувства юмора?
        - Вы не склонны выбирать выражения, - пробормотал он.
        Она пожала плечами:
        - С какой стати? Вы мой правнучатый племянник, и я могу говорить с вами так прямо, как пожелаю.
        - По моим наблюдениям, вы одариваете своей прямотой не только родственников.
        - Справедливое замечание, - одобрительно кивнула она. - Так вот, я просто хотела сказать, что вы искусно скрываете свое чувство юмора. Чему я безоговорочно аплодирую.
        - Ваши похвалы повергают меня в трепет.
        Она погрозила ему пальцем:
        - Вот то, о чем я говорю. Вы по-настоящему веселый человек, только никому этого не показываете.
        Маркус подумал о Гонории. Он умел рассмешить ее. И ничто на свете не радовало его больше, чем ее чудесный смех.
        - Так. - Леди Данбери стукнула тростью об пол. - Хватит об этом. Почему вы здесь?
        - Думаю, потому что меня пригласили.
        - Чушь. Вы ненавидите бывать в обществе.
        Он слегка пожал плечами.
        - Высматриваете ту девицу Смайт-Смит, полагаю? - заявила она.
        Он немного отвлекся, пытаясь определить местонахождение эклеров, но ее последние слова заставили его резко повернуться.
        - О, не беспокойтесь. Я не собираюсь распространяться о том, что вы ею интересуетесь, - заверила леди Данбери. - Она у них там за скрипачку, не так ли? Бог ты мой, через неделю вы оглохнете.
        Он открыл рот, желая вступиться за Гонорию, объяснить, что она тоже от души смеется над жуткими музыкальными представлениями, но внезапно понял - вообще-то для нее все это очень серьезно. Она прекрасно понимала, что квартет ужасен, и тем не менее мужественно выходила на сцену с видом виртуозной скрипачки и играла с улыбкой на лице. Ради семьи. Ради любви.
        Гонория умела любить. И Маркус желал только одного - чтобы ее любовь обратилась на него.
        - Вы особенно дружны с этим семейством, - заметила леди Данбери, выводя его из задумчивости.
        Маркус моргнул, с трудом возвращаясь к действительности.
        - Да, - вымолвил он наконец. - Я учился в школе с ее братом.
        - Ах да, - вздохнула она. - До чего нелепая история! С какой стати беднягу вынудили бежать из страны? Я всегда говорила, что Рамсгейт ведет себя как форменный осел.
        Он удивленно поднял брови.
        - Как вы изволили заметить, - насмешливо произнесла она, - я одариваю своей прямотой не только родственников.
        - Да, действительно.
        - О, смотрите-ка, вон она, - сказала леди Данбери.
        Маркус проследил за ее взглядом и увидел Гонорию, оживленно беседующую с двумя барышнями, которых он не узнал, во всяком случае, на таком расстоянии. Она его еще не заметила, и он воспользовался этим, чтобы вдоволь насмотреться на нее. Ее волосы были уложены как-то иначе. Он абсолютно не разбирался в тонкостях женских причесок, но Гонория выглядела восхитительно. Вероятно, ему следовало подобрать для нее какие-нибудь другие эпитеты, более возвышенные и поэтичные, но порой самые простые слова оказываются самыми верными. Она восхитительна. И он не может думать ни о чем другом.
        - Итак, вы влюблены в нее, - напомнила о себе леди Данбери.
        Он стремительно повернулся к ней:
        - О чем вы говорите?
        - Это банальнейшим образом написано на вашем лице. Ну же, идите и пригласите ее на танец, - сказала пожилая дама, поднимая трость и указывая на Гонорию. - Могло быть и хуже.
        Он промолчал. Даже когда леди Данбери произносила вполне обыкновенные предложения, понять, что именно она имеет в виду, было весьма затруднительно. К тому же она все еще держала трость на весу, а при таком положении вещей никто не мог чувствовать себя в безопасности.
        - Идите, идите, - поторопила она. - За меня не беспокойтесь. Я найду для своих упражнений какого-нибудь другого нерасторопного глупца. Да-да, не трудитесь переспрашивать. Я действительно назвала вас глупцом.
        - Будем считать, что в данном случае вы одарили меня прямотой, как родственника.
        Она удовлетворенно крякнула:
        - Вы принц среди моих племянников.
        - Второй из любимых, - пробормотал он.
        - Вы возглавите список, если найдете способ уничтожить ее скрипку.
        Маркусу не следовало смеяться, но он не смог удержаться.
        - Просто проклятие какое-то, - пожаловалась леди Данбери. - Все мои ровесники давно оглохли, а я все прекрасно слышу.
        - Многие сочли бы это благодатью.
        Она фыркнула:
        - Не тогда, когда на горизонте маячит музыкальное представление.
        - Почему вы считаете нужным присутствовать? - поинтересовался он. - Вы не особенно близки с этой семьей и свободно могли бы отклонить приглашение.
        Леди Данбери вздохнула, и ее взгляд на мгновение потеплел.
        - Не знаю, - призналась она. - Ведь кто-то должен поддержать бедняжек аплодисментами.
        Маркус увидел, как ее лицо обрело обычное бесстрастное выражение.
        - Вы куда добрее, чем хотите казаться, - улыбнулся он.
        - Никому об этом не рассказывайте. Хмм… - Она решительно опустила трость. - Я вас больше не задерживаю.
        Отвесив почтительный поклон невозможной престарелой тетушке, Маркус направился к Гонории. На ней было нежно-голубое платье, производившее легчайшее впечатление и оставлявшее плечи обнаженными, что он безоговорочно приветствовал.
        - Леди Гонория, - произнес он, останавливаясь рядом с ней, и учтиво поклонился, когда она обернулась.
        Весело сверкнув глазами, она присела в реверансе.
        - Лорд Чаттерис! Очень рада вас видеть.
        Вот оно, то, за что Маркус ненавидел светские рауты. Всю жизнь она называла его по имени, но стоило им оказаться в лондонском обществе, как он немедленно превращался в лорда Чаттериса.
        - Вы, конечно, помните мисс Ройл, - сказала Гонория, указывая на барышню, стоящую справа от нее и тоже одетую в голубое, только более темного оттенка. - И мою кузину, леди Сару.
        - Мисс Ройл, леди Сара, - поклонился он каждой из них.
        - Какая приятная неожиданность встретить вас здесь, - продолжила Гонория.
        - Неожиданность?
        - Я никак не думала… - Она запнулась, и ее щеки весьма подозрительно порозовели. - Нет, пустяки.
        Она явно что-то не договаривала, но он не счел возможным на публике выуживать из нее правду, а потому ограничился чрезвычайно глубокомысленным и захватывающе интересным замечанием:
        - Сегодня здесь крайне многолюдно, вы не находите?
        - О да, - с разной степенью энтузиазма отозвались три юные леди. Одна из них, кажется, даже добавила: - В самом деле.
        Засим последовала небольшая пауза, а потом Гонория поинтересовалась:
        - Не получали ли вы новых известий от Дэниела?
        - Нет, - ответил он. - Надеюсь, он не пишет, потому что уже находится на пути в Англию.
        - Значит, вам неизвестно, когда он вернется? - спросила она.
        - Нет, - подтвердил он.
        Любопытно. Ему казалось, что он и в первый раз ответил достаточно четко.
        - Понятно, - кивнула она и натянуто улыбнулась.
        Так, как обычно улыбаются те, кому решительно нечего сказать. Все любопытнее и любопытнее.
        - Уверена, вы просто не можете дождаться его возвращения, - все-таки сказала она, поскольку остальные молчали и пауза становилась неловкой.
        В словах Гонории явно содержался некий подтекст, однако Маркус понятия не имел, какой именно. Уж конечно, не тот, что он ждет ее брата для того, чтобы попросить ее руки.
        - Да, я очень надеюсь на его скорое возвращение, - пробормотал Маркус.
        - Как и все мы, - сообщила мисс Ройл.
        - О да, - подтвердила кузина, до сих пор хранившая молчание.
        Новую затянувшуюся паузу прервал Маркус. Он повернулся к Гонории и сказал:
        - Вы позволите пригласить вас на танец?
        - Разумеется, - ответила она, как ему показалось, с радостью, хотя сегодня вечером он с большим трудом разбирался в нюансах ее настроения.
        Две другие барышни застыли в полной неподвижности, широко распахнув немигающие глаза. Ей-богу, они чем-то напоминали страусих и сначала несколько озадачили Маркуса. Однако потом он понял, чего от него ждут, и поторопился исправить допущенную ошибку.
        - Надеюсь, я буду иметь удовольствие танцевать с каждой из вас?
        Программы бала были уже наготове, и мгновение спустя все было оговорено и расписано. Менуэт он танцует с мисс Ройл, контрданс - с леди Сарой, а вальс - с Гонорией. И пусть светские сплетники не тревожатся. Ему уже доводилось вальсировать с ней раньше.
        Уладив «танцевальный вопрос», они еще немного постояли молча (тихий, спокойный квартет - о, если бы все квартеты были такими тихими!), а затем кузина Гонории деликатно кашлянула:
        - Кажется, пары уже занимают свои места.
        Это обозначало, что настало время менуэта. Мисс Ройл, лучезарно улыбаясь, посмотрела на Маркуса, и он с опозданием вспомнил, что ее деятельная матушка в мечтах видела свою дочь графиней.
        Гонория посмотрела на него, и в ее глазах явно читалось: «Будь очень осторожен».
        А у него в голове отчего-то промелькнуло: «Черт возьми! Я никогда не доберусь до эклеров».
        - Ты ему нравишься, - сказала Сара, когда Маркус и Сесили отправились танцевать менуэт.
        - Что? - спросила Гонория.
        Ей пришлось поморгать, чтобы привести в порядок глаза, уставшие напряженно смотреть в спину удаляющемуся Маркусу.
        - Ты ему нравишься, - повторила Сара.
        - О чем ты говоришь? Конечно, нравлюсь. Мы дружим целую вечность.
        Нет, не совсем так. Они знакомы целую вечность. Но друзьями - настоящими друзьями - стали совсем недавно.
        - Нет, ты ему нравишься, - произнесла Сара, выделив последнее слово.
        - Что? - снова спросила Гонория, стремительно впадая в идиотизм. - О. Нет. Нет, разумеется, нет.
        И все же ее сердце затрепетало. Сара медленно покачала головой:
        - Я только сейчас поняла. Сесили рассказывала мне о своих догадках. После того как вы с ней ездили навещать его, когда он простудился под дождем. Но я подумала, что у нее просто слишком богатое воображение.
        - Доверься своим первым впечатлениям, - быстро посоветовала Гонория.
        Сара усмехнулась:
        - Разве ты не видела, как он пожирал тебя глазами?
        - Он не пожирал меня глазами, - сказала Гонория, страстно желая, чтобы с ней не согласились.
        Ее молитвы были услышаны.
        - О нет, пожирал, - возразила Сара. - И кстати, не тревожься о том, что я говорила, я не претендую на него. Не придавай значения моим словам.
        Гонория растерянно моргнула.
        - В гостях у Ройлов, - напомнила Сара, - я предположила, что он может внезапно влюбиться в меня.
        - Ах да, - вспомнила Гонория, и у нее тотчас пересохло в горле при мысли о том, что Маркус может влюбиться в кого-то другого. - Я совсем забыла.
        Сара пожала плечами.
        - Это была напрасная надежда. - Она окинула взглядом толпу гостей и пробормотала: - Интересно, нет ли среди здешних джентльменов кого-нибудь, кто пожелал бы обвенчаться со мной до среды.
        - Сара!
        - Ради Бога, успокойся. Я пошутила, - сказала Сара, а потом добавила: - Он снова смотрит на тебя.
        - Что? - Гонория едва не подпрыгнула от неожиданности. - Не может быть. Он танцует с Сесили.
        - Он танцует с Сесили, а смотрит на тебя, - ответила Сара, явно находя свою реплику чрезвычайно удачной.
        Гонории очень хотелось бы думать, что Маркус смотрит на нее с романтическим интересом, но она читала письмо Дэниела и знала, чем продиктованы эти взгляды.
        - Он не увлечен мною, дело совсем в другом. - Она покачала головой.
        - Неужели? - Сара выглядела так, словно готова была скрестить руки на груди. - В чем же это, скажи на милость?
        Гонория нервно сглотнула и незаметно огляделась по сторонам.
        - Тебе можно доверить тайну?
        - Разумеется.
        - Дэниел перед отъездом попросил его «присматривать за мной».
        На Сару ее слова не произвели ни малейшего впечатления.
        - И это надо держать в тайне?
        - Нет, наверное. То есть да. Потому что мне никто ничего не говорил.
        - Тогда как ты узнала?
        Гонория почувствовала, что краснеет.
        - Кажется, я случайно прочитала то, чего не должна была читать.
        Сара округлила глаза:
        - Неужели? Это так не похоже на тебя.
        - Я поддалась минутной слабости.
        - И теперь раскаиваешься?
        Гонория на секунду задумалась. А потом честно призналась:
        - Нет.
        - Гонория Смайт-Смит, - улыбнулась Сара, - я горжусь тобой.
        - Мне следовало бы спросить почему, - отозвалась Гонория, - но я не знаю, хочу ли услышать ответ.
        - Вероятно, ты никогда в жизни не совершала ничего более предосудительного.
        - Неправда.
        - О, может быть, ты бегала голышом по Гайд-парку и просто забыла рассказать об этом мне?
        - Сара!
        - Все когда-нибудь читали то, чего не должны были читать. Я счастлива, что ты наконец решила примкнуть к остальному человечеству.
        - Я не такая уж безупречно правильная и добропорядочная.
        - Разумеется, нет. Однако я не назвала бы тебя безрассудной.
        - Я тебя тоже.
        - Да. - Сара понуро опустила плечи. - Я не безрассудная.
        Они обе помолчали, задумчиво и немного печально. А потом Гонории захотелось немного оживить атмосферу.
        - Ты не собираешься бегать голышом по Гайд-парку, правда? - спросила она.
        - Только вместе с тобой, - радостно откликнулась Сара.
        Гонория рассмеялась и порывисто обняла кузину за плечи.
        - Ты знаешь, что я тебя люблю?
        - Конечно, знаю, - кивнула Сара. Гонория выжидательно посмотрела на нее.
        - Ах да, я тоже тебя люблю, - добавила Сара.
        Гонория улыбнулась. Все прекрасно. А если не прекрасно, то по крайней мере нормально. Она в Лондоне, на балу, рядом с любимой кузиной. И пусть они стоят, а не танцуют, пожалуй, так даже лучше. Менуэт изумительно смотрится со стороны. Прекрасный танец - изысканный и величавый. Пары плавно скользят по паркету, наряды дам завораживают нежными переливами голубого, зеленого и жемчужно-серебристого оттенка.
        - Это похоже на музыкальную шкатулку, - прошептала Гонория.
        - Да, - согласилась Сара, но тотчас разрушила очарование момента, прибавив: - Я ненавижу менуэт.
        - Правда?
        - Да, - подтвердила она. - Сама не знаю почему.
        Гонория задумчиво следила за фигурами менуэта.
        Сколько раз она и Сара так же, как сейчас, стояли рядом, рассматривали публику и разговаривали, не глядя друг на друга. Им это не требовалось. Они были по-настоящему близкими людьми, и каждая из них прекрасно понимала, что чувствует подруга-кузина, даже не видя выражения ее лица.
        Гонория взглядом отыскала среди танцующих Маркуса и Сесили.
        - Как тебе кажется, Сесили имеет виды на Маркуса? - спросила она.
        - А тебе? - в свою очередь, поинтересовалась Сара.
        Гонория следила за движениями Маркуса. Он исполнял танцевальные па с удивительным для такого крупного мужчины изяществом.
        - Не знаю, - пробормотала она.
        - А тебе не все равно?
        Гонория немного помедлила, сомневаясь, стоит ли раскрывать свои истинные чувства, но в конце концов решилась:
        - Думаю, нет.
        - Претензии Сесили, даже если они есть, не имеют значения, - сказала Сара. - Она его не интересует.
        - Да, она его не интересует, - тихо произнесла Гонория. И еще тише добавила: - И я тоже.
        - Поживем - увидим. - Сара повернулась и посмотрела ей в глаза. - Поживем - увидим.
        Часом позже Гонория стояла рядом с десертным столом, на котором красовалось абсолютно пустое блюдо. Последний эклер достался ей, и она как раз от души поздравляла себя с этим, когда к ней подошел Маркус и сообщил, что объявили вальс.
        - Ты пробовал? - спросила она.
        - Что именно?
        - Эклеры. Божественно вкусно. О! - Она постаралась удержаться от улыбки. - Прости. Судя по выражению твоего лица, тебе не удалось их попробовать.
        - Я рвался сюда весь вечер, - признался Маркус.
        - Может быть, принесут еще, - произнесла Гонория самым что ни на есть оптимистичным тоном.
        Маркус молча приподнял брови.
        - Хотя вряд ли, - вздохнула Гонория. - Мне страшно жаль. Однако мы можем спросить у леди Бриджертон, где она их заказывала. А если это дело рук ее повара… - она постаралась изобразить из себя хитрую бестию, - мы можем переманить его.
        Он улыбнулся:
        - А еще мы можем потанцевать.
        - Да, еще мы можем потанцевать, - радостно согласилась она, и они рука об руку отправились на середину бального зала.
        Ей доводилось и раньше танцевать с ним и даже вальсировать раз или два. Однако сегодня все было по-иному. Оркестр еще не заиграл, а она уже чувствовала себя так, словно легко и свободно скользила по зеркальному паркету. А когда Маркус посмотрел ей в глаза и его ладонь легла на ее спину, все вокруг просто перестало существовать. Гонория затаила дыхание. Ее обуревала жажда. Желание обрести что-то, чему она не знала названия. Ей следовало бы испугаться неистовой силы этого желания.
        Но Гонории не было страшно. Рядом с Маркусом она не боялась ничего на свете, даже собственного тела, с которым творилось нечто невообразимое. Оно всеми порами впитывало тепло, исходившее от Маркуса, и, помимо ее воли, распалялось все больше и больше.
        Ей хотелось встать на цыпочки и полететь. Парить. С ним, в его объятиях.
        Ей приходилось слышать разговоры о девушках, которые «совершали ошибку». О них перешептывались, их осуждали. Кто-то называл их распутными, кто-то говорил, что они сбились с пути. Гонория никогда не понимала, как можно губить свою жизнь ради одной ночи страсти.
        Никогда не понимала, а сейчас поняла. И готова была поступить точно так же.
«Сбиться с пути» и «совершить ошибку».
        - Гонория? - Голос Маркуса пролился на нее, словно звездный дождь.
        Она подняла глаза. Маркус смотрел на нее с любопытством. Уже прозвучали первые музыкальные аккорды, а она стояла как вкопанная.
        Казалось, он хочет задать вопрос, но Гонория не стала ничего объяснять. Она просто чуть крепче сжала его руку, и они закружились в вальсе.
        Качаясь на волнах музыки и не сводя глаз с лица Маркуса, она впервые в жизни почувствовала, что значит танцевать по-настоящему. Ее ноги сами собой попадали в такт, и даже сердце билось в ритме вальса.
        Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…
        Плач скрипок и пение духовых проникали ей в душу, она растворилась в музыке, слилась с ней в единое целое… И вдруг все кончилось. Оркестр умолк, Маркус сделал шаг назад и поклонился, а она присела в реверансе, чувствуя себя одинокой и покинутой.
        - Гонория? - тихо повторил Маркус.
        Он выглядел немного взволнованным. Но его волнение явно не относилось к категории
«о-боже-как-она-прекрасна-чем-мне-заслужить-ее-любовь». Зато сильно напоминало
«Господи-уж-не-заболела-ли-она».
        Он не был похож на влюбленного мужчину. Он походил на мужчину, обеспокоенного тем, что рядом с ним находится некто, вероятно, страдающий заболеванием желудка.
        Они только что вместе танцевали. Он преобразил ее, в его объятиях она - всю жизнь безбожно фальшивившая и не попадавшая в такт - совершенно переродилась. Она чувствовала себя точно как на небесах, а он ничего подобного не испытывал. Это просто убивало ее.
        Такого не может быть. Она едва держится на ногах, а он похож на…
        На самого себя.
        Он по-прежнему воспринимал ее как обузу. Возможно, не слишком тяжкую, но все же - обузу. И конечно, с нетерпением ждал возвращения Дэниела, чтобы тотчас покинуть Лондон и спокойно жить в Фензморе, позабыв о ней.
        Маркус хотел освободиться от нее.
        - Гонория?
        Она услышала, что он вновь произнес ее имя, кое-как преодолела полуобморочное состояние и резко спросила:
        - Маркус, почему ты здесь?
        Он на мгновение замер, посмотрев на нее так, словно она у него на глазах обзавелась второй головой.
        Потом немного сердито ответил:
        - Меня сюда пригласили.
        - Нет. - У нее болела голова, ей хотелось потереть глаза, но больше всего хотелось заплакать. - Не здесь на балу, а здесь в Лондоне?
        Он подозрительно прищурился:
        - Почему ты спрашиваешь?
        - Потому что ты ненавидишь Лондон.
        Он поправил шейный платок.
        - Ну, не то чтобы ненавижу…
        - Ты ненавидишь светские сезоны, - перебила она. - Ты сам говорил мне об этом.
        Он хотел что-то сказать, но остановился на полуслове. И тут Гонория вспомнила - он совершенно не умеет лгать. Никогда не умел. Давным-давно, в детстве, Маркус и Дэниел обрушили огромную люстру в Уиппл-Хилле. Гонория по сей день не могла понять, как им это удалось. Когда леди Уинстед потребовала, чтобы они сознались, Дэниел беззастенчиво лгал ей в лицо, с самым невинным видом и чрезвычайно убедительно.
        А Маркус стоял рядом и теребил рубашку, словно ворот натирал ему шею.
        В точности как сейчас.
        - У меня здесь… дела, - вымолвил он наконец.
        Дела.
        - Понятно, - с трудом выдавила Гонория.
        - Гонория, ты хорошо себя чувствуешь?
        - Превосходно, - рявкнула она, презирая собственную несдержанность.
        В конце концов, он не виноват в том, что Дэниел возложил на него заботы о сестре. Он вынужден был согласиться. Любой джентльмен на его месте поступил бы так же.
        Маркус задумчиво огляделся по сторонам, словно пытался найти объяснение ее странному поведению.
        - Ты сердишься… - произнес он мягко, а может быть, даже снисходительно.
        - Я не сержусь, - немедленно возразила она. Сердито.
        Кто-нибудь другой непременно указал бы ей на то, что ее тон противоречит словам, но Маркус, конечно, промолчал и сохранил полнейшую невозмутимость.
        - Я не сержусь, - пробормотала она, испытывая ужасную неловкость.
        - Разумеется, нет.
        Она резко вскинула голову. На сей раз он точно, совершенно точно говорил с ней покровительственно.
        И будет продолжать в том же духе. Или молчать. Маркус никогда не устроит скандала.
        - Я плохо себя чувствую, - торопливо проговорила она.
        И не солгала. У нее раскалывалась голова. Ей было жарко и тошно, она хотела только одного. Поскорее добраться до дома, лечь в постель и зарыться в подушку.
        - Тебе надо подышать свежим воздухом, - серьезно сказал он и осторожно взял ее под локоть, чтобы проводить к застекленным дверям, открывавшимся в сад.
        - Нет! - каким-то чужим дребезжащим голосом почти крикнула Гонория. - То есть нет, спасибо. - Она судорожно вздохнула. - Думаю, мне надо поехать домой.
        Он кивнул.
        - Я найду леди Уинстед.
        - Я сама ее найду.
        - Я буду счастлив…
        - Я в состоянии действовать самостоятельно! - взорвалась Гонория. Боже! Ей опротивел собственный голос. Она понимала, что лучше помолчать, но категорически не могла остановиться. - Я не желаю обременять тебя.
        - О чем ты говоришь?
        Поскольку честно ответить на этот вопрос было решительно невозможно, она предпочла не отвечать вовсе.
        - Я хочу домой.
        Маркус смотрел на нее так долго, что, казалось, прошла целая вечность, прежде чем он сухо поклонился и произнес:
        - Как тебе будет угодно. И удалился.
        А она отправилась домой. В точном соответствии с высказанным ею желанием. И это было просто ужасно.
        Глава 19
        День концерта
        За шесть часов до начала
        - Где Сара?
        Гонория оторвала взгляд от нот. Она делала заметки на полях. Ничего из написанного не имело смысла, но по крайней мере ей начинало казаться, будто она знает, что делает, и поэтому она делала заметки на каждой странице.
        Айрис стояла посреди комнаты для репетиций.
        - Где Сара? - повторила она.
        - Я не знаю, - ответила Гонория, оглядевшись вокруг. - А где Дейзи?
        Айрис нетерпеливо махнула рукой в сторону двери:
        - Она приводит себя в порядок. Не беспокойся о ней. Уж она-то непременно явится.
        - А Сары нет?
        Айрис, казалось, готова была взорваться.
        - Ты видишь ее здесь?
        - Айрис!
        - Прости. Я не хотела грубить тебе, но где она?
        Гонория раздраженно вздохнула. Неужели Айрис ни о чем больше не беспокоится? Она наверняка не повела бы себя невероятно глупо на глазах у человека, которого любит.
        Прошло уже три дня, а Гонории до сих пор становилось плохо при одном воспоминании об этом.
        Она не могла точно припомнить, что сказала, зато помнила, как самым отвратительным образом дребезжал ее голос. Помнила, как хотела замолчать, но язык отказывался ей подчиняться. Гонория вела себя совершенно неразумно, и если до того Маркус считал заботу о ней своей обязанностью, то теперь наверняка - неприятной работой.
        Даже до того как Гонория начала извергать вздорные фразы таким эмоциональным и капризным тоном, она все равно вела себя глупо. Она танцевала с ним так, как будто он был ее спасением, смотрела на него влюбленным взглядом, а он сказал…
        Ничего. Маркус ничего не сказал. Только произнес ее имя. А потом посмотрел на нее так, как будто она позеленела. Он, наверное, подумал - сейчас ее стошнит и еще одна прекрасная пара сапог будет испорчена.
        Три дня назад. Три дня. Без единого слова.
        - Она должна была появиться уже двадцать минут назад, - проворчала Айрис.
        А Гонория прошептала:
        - А он должен был появиться уже два дня назад.
        Айрис резко повернулась:
        - Что ты сказала?
        - Возможно, на дороге слишком много карет, - быстро исправилась Гонория.
        - Она живет в полумиле отсюда.
        Гонория рассеянно кивнула. Она посмотрела на вторую страницу партитуры и обнаружила, что написала там имя Маркуса. Дважды. Нет, трижды. «М.Х.», шрифт с завитушками, около половинной ноты. Боже мой. Какая же она ничтожная.
        - Гонория! Гонория! Ты меня слышишь?
        Снова Айрис. Гонория сдержала стон.
        - Уверена, она скоро будет, - успокаивающе произнесла она.
        - Уверена? - переспросила Айрис. - А я нет. Я так и знала.
        - Что знала?
        - Разве ты не понимаешь? Она не приедет.
        Гонория наконец подняла глаза.
        - О, не говори глупостей. Сара никогда так не поступит.
        - Правда? - Айрис недоверчиво, с паникой во взгляде посмотрела на кузину. - Правда?
        Гонория на секунду замерла.
        - О Боже.
        - Я говорила тебе, не стоило выбирать «Квартет № 1». Сара не так уж плохо играет на фортепиано, но это произведение - слишком сложное.
        - Но оно сложное и для нас, - слабо возразила Гонория. Ей стало плохо.
        - Не такое сложное, как для пианиста. И кроме того, не так уж важно, насколько сложны партии скрипок, поскольку… - Айрис резко замолчала и покраснела.
        - Ты меня не обидела, - сказала Гонория, - я знаю, я играю ужасно. А Дейзи - еще хуже. Мы одинаково плохо сыграем любое произведение.
        - Я не могу поверить, - исступленно меряя комнату шагами, произнесла Айрис, - не могу поверить, что она так поступит.
        - Мы еще не знаем, что она не будет играть, - заметила Гонория.
        Айрис резко повернулась:
        - Неужели?
        Гонория поежилась. Айрис права. Сара никогда не опаздывала на репетицию на двадцать - нет, на двадцать пять - минут.
        - Этого бы не случилось, если бы ты не выбрала такое сложное произведение, - упрекнула кузину Айрис.
        Гонория вскочила:
        - Не пытайся свалить всю вину на меня! Это не я всю последнюю неделю жаловалась… Ах, не важно. Я здесь, а ее нет, и я решительно не понимаю, в чем я виновата.
        - Нет-нет, конечно, - ответила, кивая, Айрис. - Прости… О! Я не могу поверить, что она так поступила со мной.
        - С нами, - тихо поправила Гонория.
        - Да, но это я не хотела выступать. Вас с Дейзи это не волновало.
        - Не понимаю, какая здесь связь? - произнесла Гонория.
        - Я не знаю, - взвыла Айрис. - Но мы все должны быть вместе. Ты так сказала. Ты повторяла это каждый день. И если я собиралась переступить через свою гордость и унизиться перед всеми, кого я знаю, то и Сара должна была поступить так же.
        И тут появилась Дейзи.
        - Что происходит? - спросила она. - Почему Айрис так расстроена?
        - Сара не приехала, - объяснила Гонория.
        Дейзи взглянула на часы, стоявшие на камине.
        - Очень неприлично с ее стороны. Она опаздывает уже на полчаса.
        - Она не приедет, - бесстрастно произнесла Айрис.
        - Мы пока не знаем этого точно, - напомнила Гонория.
        - Что значит - не приедет? - переспросила Дейзи. - Она не может не приехать. Как можно исполнять квартет для фортепиано без фортепиано?
        В комнате повисла долгая тишина. А потом Айрис ахнула:
        - Дейзи, ты гений!
        Дейзи хотя и выглядела довольной, тем не менее на всякий случай уточнила:
        - Да?
        - Мы можем отменить представление!
        - Нет, - с ходу отмела идею Дейзи и повернулась к Гонории. - Я не хочу этого делать.
        - У нас нет выбора, - радостно продолжила Айрис. - Все, как ты сказала. Мы не можем играть фортепианный квартет без фортепиано.
        О, какая же Сара молодец!
        Гонорию, однако, было не так просто убедить. Да, она любила Сару, но трудно представить, будто та все придумала заранее.
        - Ты действительно думаешь, что она решила сорвать концерт?
        - Не важно, чего она хотела, - честно призналась Айрис. - Я просто так рада… - Мгновение она не знала, что сказать. - Я свободна! Мы свободны! Мы…
        - Девочки! Девочки!
        Крик из-за двери прервал Айрис на полуслове. Мать Сары, тетушка Шарлотта - известная остальному миру под именем леди Плейнсуорт, - быстро вошла в комнату в сопровождении молодой темноволосой женщины, одетой в хорошо сшитое, но ужасно скучное платье, выдававшее в ней гувернантку.
        У Гонории появилось плохое предчувствие.
        Дело не в незнакомке. Она выглядела очень приятной, хотя и немного смущенной - она оказалась втянутой в семейную ссору. А вот тетушка Шарлотта выглядела пугающе.
        - Сара заболела, - объявила она.
        - О нет, - воскликнула Дейзи, драматически опускаясь в кресло. - Что же нам делать?
        - Я убью ее, - прошептала Айрис Гонории.
        - Конечно, я не могу допустить отмены концерта, - продолжила тетушка Шарлотта. - Я бы не смогла пережить такую трагедию.
        - И ее тоже, - тихо добавила Айрис.
        - Моей первой мыслью было нарушить традицию и попросить сыграть одну из предыдущих исполнительниц, но в квартете не было пианисток со времен Филиппы, игравшей в 1816 году.
        Гонория с ужасом и восхищением посмотрела на тетушку. Неужели она действительно помнит такие детали, или она их записывает?
        - Филиппа в положении, - заметила Айрис.
        - Я знаю, - ответила тетушка Шарлотта. - Ей осталось меньше месяца, бедняжке, и она просто огромна. Возможно, она бы справилась со скрипкой, но не с фортепиано.
        - Кто играл до Филиппы? - спросила Дейзи.
        - Никто.
        - Такого не может быть, - произнесла Гонория. Восемнадцать лет концертов, и Смайт-Смиты породили только двух пианисток?
        - Но это так, - подтвердила тетушка Шарлотта. - Я удивилась не меньше твоего. Я специально проверила все программки. Обычно мы играли в составе двух скрипок, альта и виолончели.
        - Струнный квартет, - пояснила без всякой необходимости Дейзи. - Классический набор четырех инструментов.
        - Значит, мы отменяем представление? - спросила Айрис, и Гонории пришлось кинуть на нее предупредительный взгляд. Айрис выглядела слишком обрадованной.
        - Ни в коем случае, - провозгласила тетушка Шарлотта и указала на незнакомку, стоявшую рядом с ней. - Познакомьтесь: мисс Уинтер. Она заменит Сару.
        Они все повернулись к темноволосой гувернантке, тихо стоявшей чуть позади тетушки Шарлотты. Если говорить кратко, она была прекрасной. Все в ней было идеально, от сверкающих волос до молочно-белой кожи. Чудесный овал лица, полные розовые губы и длинные ресницы. Гонории подумалось, что они, должно быть, касаются бровей, если мисс Уинтер открывает глаза слишком широко.
        - Ну, - прошептала Гонория Айрис, - по крайней мере никто не будет смотреть на нас.
        - Она наша гувернантка, - пояснила тетушка Шарлотта.
        - И она играет? - поинтересовалась Дейзи.
        - Иначе бы я ее не привела, - нетерпеливо произнесла тетушка Шарлотта.
        - У нас сложное произведение, - сказала Айрис, голос ее звучал почти грубо. - Очень сложное. Очень-очень…
        Гонория толкнула ее локтем в бок.
        - Она уже его знает, - ответила тетушка Шарлотта.
        - Знает? - спросила Айрис, повернувшись к мисс Уинтер с недоверием и, если быть абсолютно честной, с отчаянием. - Действительно?
        - Не очень хорошо, - мягко ответила мисс Уинтер. - Но я играла отрывки из него.
        - Программы уже напечатаны, - попыталась в последний раз Айрис, - и там указана Сара.
        - Забудьте, - раздраженно произнесла тетушка Шарлотта. - Перед началом мы сделаем объявление. Так всегда делают в театре. - Она махнула рукой в сторону мисс Уинтер, случайно задев ее плечо. - Считайте ее дублером Сары.
        Повисла слегка невежливая тишина, и Гонория шагнула вперед.
        - Добро пожаловать, - твердо произнесла она, так, чтобы Айрис и Дейзи поняли - им придется поступить так же. - Я очень рада познакомиться с вами.
        Мисс Уинтер присела в едва заметном реверансе:
        - И я, м…
        - О, простите меня, - сказала Гонория. - Я леди Гонория Смайт-Смит, но, пожалуйста, если вы будете играть с нами, мы будем обращаться друг к другу по именам. - Она указала на своих кузин: - Айрис, Дейзи. Также Смайт-Смиты.
        - Как и я когда-то, - перебила тетушка Шарлотта.
        - Меня зовут Анна, - ответила мисс Уинтер.
        - Айрис играет на виолончели, - продолжила Гонория, - Дейзи и я - на скрипках.
        - Я оставляю вас четверых репетировать, - направившись к двери, произнесла тетушка Шарлотта. - У вас впереди трудный день.
        Четверо музыкантов подождали, пока она ушла, а потом Айрис внезапно атаковала:
        - Она ведь не больна, да?
        Анна, явно удивленная яростью в голосе Айрис, переспросила:
        - Прошу прощения?
        - Сара, - вовсе не по-доброму пояснила Айрис. - Она притворяется. Я знаю.
        - Я действительно не могу сказать, - дипломатично ушла от ответа Анна. - Я ее даже не видела.
        - Возможно, у нее сыпь, - предположила Дейзи. - Кому захочется показываться на публике усеянной пятнами?
        - Я не удовлетворюсь ничем, кроме неизлечимого увечья, - прорычала Айрис.
        - Айрис! - осадила ее Гонория.
        - Я не очень хорошо знаю леди Сару, - сказала Анна. - Меня наняли только в этом году, и ей не нужна гувернантка.
        - Она бы в любом случае вас не слушала, - произнесла Дейзи. - Вы старше ее?
        - Дейзи! - снова нахмурилась Гонория. Боже, как много ей приходится хмуриться.
        Дейзи пожала плечами:
        - Если она называет нас по именам, полагаю, я могу спросить, сколько ей лет?
        - Больше, чем тебе, - отчитала кузину Гонория. - А значит - нет, не можешь.
        - Это совершенно не важно, - легко улыбнувшись, ответила Анна. - Мне двадцать четыре. Моим заботам поручены Гарриет, Элизабет и Фрэнсис.
        - Да помогут вам небеса, - прошептала Айрис.
        Гонория не могла возразить. Три младшие сестры Сары поодиночке были милейшими девочками. Вместе, однако… Не зря Плейнсуорт никогда не страдал от недостатка драм.
        Гонория вздохнула:
        - Пожалуй, нам надо начать репетицию.
        - Должна предупредить, - сказала Анна, - я не очень хорошо играю.
        - Мы тоже.
        - Неправда! - запротестовала Дейзи.
        Гонория наклонилась, чтобы больше никто ее не услышал, и прошептала мисс Уинтер:
        - Айрис довольно талантлива, и Сара была не так плоха, но Дейзи и я - ужасны. Советую вам набраться храбрости и терпения.
        Анна, кажется, слегка забеспокоилась. Гонория пожала плечами. Скоро мисс Уинтер узнает, каково выступать на концерте Смайт-Смитов.
        Или сойдет с ума.
        Маркус приехал в Уинстед-Хаус заранее, хотя и не знал, где занять место - в переднем ряду или в последнем. Он купил цветы - не полевые гиацинты, их оказалось невозможно найти в Лондоне, а две дюжины ярких голландских тюльпанов.
        Он никогда раньше не дарил женщинам цветы. Спрашивается - почему?
        Маркус подумывал пропустить представление. Гонория очень странно вела себя на балу в честь дня рождения леди Бриджертон. Она, несомненно, сердилась на него. Маркус не имел никакого понятия за что. Гонория казалась необычно холодной, когда он в первый раз встретился с ней, вернувшись в Лондон.
        Но потом, когда они танцевали…
        Волшебно. Он мог бы поклясться, она тоже это почувствовала. Весь остальной мир как будто пропал, остались только они двое, и она ни разу не наступила ему на ногу.
        А это уже было достижением.
        Но возможно, ему показалось. Или чувство охватило только его. Поскольку когда музыка закончилась, Гонория разговаривала с ним очень раздраженно. Хотя она и сказала, что плохо себя чувствует, но отвергла все его предложения о помощи.
        Маркус никогда не понимал женщин. Он думал, что Гонория - исключение, но, видимо, нет. И последние три дня он пытался понять, почему.
        В конце концов он решил, что не может пропустить концерт. Это, как выразилась Гонория, традиция. Маркус посещал каждое представление. Если он не явится теперь, после того как заявил, что именно ради концерта так быстро вернулся в Лондон, Гонория воспримет это как пощечину.
        Он не может так поступить. Не важно, что она рассержена на него. Не важно, что он сердит на нее и имеет на это полное право - Гонория повела себя очень странно и недружелюбно, и без всяких объяснений.
        Она его друг. Даже если она никогда не полюбит его, она всегда будет его другом. И он не может намеренно причинить ей боль, так же, как не может отрезать себе кисть правой руки.
        Пусть Маркус полюбил ее только недавно, но знает он ее уже пятнадцать лет. Пятнадцати лет достаточно, чтобы разобраться в ее душе. Он не изменит свое мнение о Гонории из-за одного странного вечера.
        Он вошел в зал, где кипела бурная деятельность - слуги готовили сцену для представления.
        Вообще-то Маркус хотел увидеть только Гонорию, возможно, ободрить ее перед концертом.
        Черт побери, ободрение нужно ему самому. Будет мучительно больно сидеть здесь и смотреть, как она изображает счастье, только чтобы порадовать семью.
        Стоя у стены зала, Маркус пожалел, что приехал так рано. Раньше это казалось хорошей идеей. Но Гонории нигде не было. Он должен был догадаться, что она с кузинами еще репетирует. Слуги с недоумением смотрели на него, словно спрашивая, почему он здесь.
        Маркус поднял подбородок и обвел комнату своим обычным, заготовленным для официальных мероприятий взглядом. Он, вероятно, выглядел скучающим, гордым, и ни то ни другое не соответствовало его действительному состоянию.
        Остальные гости не появятся еще как минимум полчаса. Маркус подумал, не направиться ли ему в гостиную. В этот момент он краем глаза заметил что-то розовое и понял - по залу с нехарактерной стремительностью движется леди Уинстед. Она увидела Маркуса и тут же подошла.
        - О, слава небесам, вы здесь. Выражение ее лица было безумным.
        - В чем дело?
        - Сара заболела.
        - Мне жаль, - вежливо сказал он. - С ней все будет хорошо?
        - Понятия не имею, - ответила леди Уинстед несколько резко, учитывая, что она говорила о здоровье племянницы. - Я не видела ее. Я знаю только, что ее здесь нет.
        Он попытался сдержать радость:
        - Значит, придется отменить концерт?
        - Почему все об этом спрашивают? А, не важно. Конечно, мы не можем его отменить. Гувернантка Плейн-суортов, похоже, может играть и заменит Сару.
        - Значит, все хорошо, - сказал он и откашлялся. - Разве нет?
        Леди Уинстед посмотрела на него, как будто он был бестолковым ребенком.
        - Мы не знаем, насколько хорошо гувернантка играет.
        Маркус не думал, что умение гувернантки окажет хоть какое-то влияние на общее качество выступления, но не высказал этого вслух. Вместо этого он произнес не то
«О, понятно», не то «Хм» - иначе говоря, издал ни к чему не обязывающий звук.
        Ничего лучше он придумать при таких обстоятельствах не мог.
        - Это наш восемнадцатый концерт, вы знаете? - спросила леди Уинстед.
        Он не знал.
        - Все они прошли с большим успехом, и вот что случилось теперь…
        - Возможно, гувернантка окажется талантливой.
        Леди Уинстед посмотрела на него раздраженно:
        - Талант не имеет значения, если на подготовку было всего шесть часов.
        Маркус понял - этот разговор может продолжаться вечно, и вежливо спросил, может ли он чем-то помочь, ожидая отрицательного ответа. Тогда он смог бы в одиночестве насладиться бренди в гостиной.
        Но к его удивлению - и, если быть честным, к ужасу, - леди Уинстед вцепилась в его руку и сказала:
        - Да!
        Он замер.
        - Прошу прощения?
        - Не могли бы вы принести девочкам немного лимонада?
        Она хочет, чтобы он…
        - Что?
        - Все заняты. Все. - Она обвела зал руками. - Лакеи уже трижды переставляли кресла.
        Маркус окинул зал взглядом. Интересно, неужели так необычайно сложно выставить кресла в двенадцать ровных рядов?
        - Вы хотите, чтобы я принес им лимонад? - повторил он.
        - Они наверняка захотят пить, - объяснила она.
        - Разве они поют? - Силы небесные.
        Она раздраженно сжала губы.
        - Конечно, нет. Но они весь день репетировали. Изнурительная работа. Вы играете?
        - На музыкальном инструменте? Нет.
        Его отец не считал умение музицировать необходимым для джентльмена.
        - Тогда вы не поймете, - патетически произнесла она. - Бедняжки, должно быть, совершенно истощены.
        - Лимонад, - снова повторил Маркус. - Хорошо.
        Она подняла брови, явно несколько раздраженная его медлительностью.
        - Полагаю, вам хватит силы принести кувшин?
        Это было достаточно абсурдное оскорбление, что бы Маркус обиделся.
        - Думаю, я справлюсь, - сухо ответил он.
        - Прекрасно. Он там. - Леди Уинстед махнула рукой в сторону бокового столика. - А Гонория - за той дверью. - Она показала на противоположную стену.
        - Только Гонория?
        Она сощурилась:
        - Конечно, нет. Весь квартет.
        И леди Уинстед забыла о нем и принялась раздавать указания лакеям, терзать служанок и прочими способами пытаться управлять и так вполне гладко идущими приготовлениями.
        Он подошел к одному из столиков с напитками и взял кувшин с лимонадом. Стаканов, однако, нигде не было, и Маркус невольно подумал - не хочет ли леди Уинстед, чтобы он налил лимонад девушкам прямо в рот?
        Он улыбнулся. Занимательная картина.
        Маркус прошел в дверь, на которую указала ему леди Уинстед, стараясь не шуметь, дабы не мешать репетиции.
        Но репетиции не было.
        Он увидел, что четыре девицы спорят так, как будто от результата спора зависит судьба Великобритании. Точнее, спорили трое. Четвертая, сидевшая за фортепиано - очевидно, гувернантка, - мудро оставалась в стороне.
        Примечательно было то, что все три девицы Смайт-Смит ухитрялись не повышать голоса, видимо, по молчаливому соглашению, ведь скоро в зал должны прибыть гости.
        - Если бы ты просто улыбалась, Айрис, - резко сказала Гонория, - все было бы куда проще.
        - Для кого? Для тебя? Уверяю, тебе проще не стало бы.
        - Мне не важно, улыбается ли она, - произнесла другая. - Мне вообще это не важно. Она злая.
        - Дейзи! - воскликнула Гонория. Дейзи прищурилась и посмотрела на Айрис:
        - Это ты злая.
        - А ты дура.
        Маркус взглянул на гувернантку, та положила голову на фортепиано, и он задумался - сколько же времени Смайт-Смиты спорят?
        - Ты можешь хотя бы попытаться улыбнуться? - устало спросила Гонория.
        Айрис растянула губы в ухмылке настолько страшной, что Маркус чуть не убежал из комнаты.
        - Боже, забудь мою просьбу, - пробормотала Гонория. - Только не делай так.
        - Трудно притворяться веселой, когда хочется выброситься из окна.
        - Окно закрыто, - услужливо заметила Дейзи. Айрис ядовито посмотрела на нее:
        - Именно.
        - Пожалуйста, - взмолилась Гонория, - разве мы не можем на некоторое время примириться?
        - Мне кажется, мы играем прекрасно, - фыркнула Дейзи. - Никто и не заметит, что мы репетировали с Анной только шесть часов.
        Гувернантка подняла голову, услышав свое имя, потом снова опустила ее, поняв - ответа не требуется.
        Айрис повернулась к сестре с почти злобным выражением лица.
        - Ты не отличишь хорошую му… Ой! Гонория!
        - Прости. Мой локоть?
        - И мои ребра.
        Гонория прошипела кузине что-то, предназначенное явно только для нее, но, очевидно, имевшее отношение к Дейзи, поскольку Айрис пренебрежительно взглянула на сестру, вздохнула и сказала:
        - Хорошо.
        Маркус снова посмотрел на гувернантку. Она, кажется, считала пятна на потолке.
        - Может, нам стоит попробовать в последний раз? - устало, но решительно спросила Гонория.
        - Не могу представить, как это может нам помочь, - сказала Айрис.
        Дейзи испепеляюще посмотрела на нее и произнесла:
        - Репетиция ведет к совершенству.
        Гувернантка, кажется, пыталась сдержать смех. Она наконец подняла взгляд и увидела Маркуса с кувшином лимонада. Он приложил палец к губам, а она легонько кивнула, улыбнулась снова и повернулась к фортепиано.
        - Вы готовы? - спросила Гонория.
        Скрипачки подняли свои инструменты. Руки гувернантки повисли над клавишами. Айрис издала несчастный стон, но тем не менее опустила смычок на виолончель. И кошмар начался.
        Глава 20
        Звуки, наполнившие репетиционное помещение Смайт-Смитов, не поддавались описанию. В английском языке просто не было подходящих слов. Во всяком случае, Маркус таковых не знал. А если знал, то ни за что не решился бы употребить их в приличном обществе.
        Поскольку слушать нечто, выдаваемое за музыкальное произведение, было сущей пыткой, Маркус решил сосредоточиться на созерцании исполнительниц.
        Гувернантка лихорадочно вскидывала и опускала голову, разрываясь между партитурой и клавиатурой. Дейзи, стоя с закрытыми глазами, раскачивалась и наклонялась, будто завороженная… Чем? Ну, хорошо, скажем «мелодией». У Айрис было такое лицо, словно ей хотелось заплакать. Или, возможно, прикончить Дейзи.
        А Гонория…
        О, она была до того прекрасна, что ему самому хотелось заплакать. Или, возможно, разбить ее инструмент.
        Она выглядела совсем не так, как на прошлогоднем концерте. Сияющая улыбка и восторженный взгляд уступили место стиснутым зубам и сосредоточенному прищуру. Она терзала свою скрипку с непреклонной решимостью и походила на полководца, ведущего армию в бой.
        Этот нелепый квартет держался только на ней, и Маркус, сопереживая, любил ее еще сильнее.
        Наверное, они собирались сыграть произведение целиком, тогда Маркусу пришлось бы туго. Однако к счастью, Айрис подняла глаза, заметила его и, громко ойкнув, остановилась сама и остановила других.
        - Маркус! - обрадованно воскликнула Гонория. То есть ему показалось, что она обрадовалась, хотя в последнее время он постоянно ошибался в своих суждениях. - Почему ты здесь?
        Он поднял кувшин.
        - Леди Уинстед прислала вам лимонад.
        Сначала на ее лице отразилось полнейшее недоумение, но мгновение спустя она расхохоталась. К ней присоединилась Айрис. Даже гувернантка не удержалась от улыбки, и только Дейзи озадаченно сдвинула брови.
        - Что тут смешного? - спросила она.
        - Ничего, - захлебываясь от смеха, выговорила Гонория. - Просто… целый день творится бог знает что… и вот теперь моя матушка поручает графу подать лимонад.
        - Не вижу ничего смешного, - заявила Дейзи. - Лично я нахожу это совершенно неприемлемым.
        - Не обращайте внимания, - сказала Айрис. - У нее нет чувства юмора.
        - Неправда!
        Маркус, застыв в неподвижности, взглянул на Гонорию, ожидая от нее какого-нибудь сигнала, чтобы понять, как вести себя дальше. Она слегка кивнула, очевидно, подтверждая слова кузины-виолончелистки.
        - Скажите, милорд, что вы думаете о нашем исполнении? - с непередаваемой интонацией поинтересовалась Айрис.
        Маркус ни в коем случае не собирался отвечать на этот вопрос.
        - Я здесь исключительно для того, чтобы подать лимонад.
        - Молодец, - тихо похвалила Гонория, подойдя к нему.
        - Надеюсь, у вас есть стаканы? - осведомился он у нее. - Потому как на сей счет никаких указаний не поступало.
        - Со стаканами у нас полный порядок, - заверила она. - Пожалуйста, начни с мисс Уинтер. Ей приходится тяжелее всего, ведь она только сегодня днем вошла в состав квартета.
        Маркус согласно кивнул и направился к фортепиано.
        - Э-э, будьте любезны, - несколько скованно пробурчал он.
        А как иначе, скажите на милость? Его не учили разносить напитки.
        - Спасибо, милорд, - поблагодарила пианистка, протягивая стакан.
        Он налил ей лимонада и учтиво поклонился:
        - Мы с вами где-то встречались?
        Ее лицо показалось ему чертовски знакомым.
        - Не думаю, - ответила она, торопливо поднося стакан к губам.
        Маркус повернулся к Дейзи, все еще размышляя о мисс Уинтер. Конечно, ему ничего не стоило обознаться и принять одну девицу за другую, но только не в данном случае. Ее трудно с кем-либо спутать по одной простой причине - она ошеломительно красива. Странно, что она служит гувернанткой. Обычно матери семейств не нанимают прислугу такой внешности. Впрочем, леди Плейнсуорт могла не испытывать особых опасений - сыновей у нее не было, а лорд Плейнсуорт, кажется, и вовсе не покидал Дорсет.
        - Благодарю вас, милорд, - сказала Дейзи, получив свою порцию лимонада. - С вашей стороны необычайно демократично, что вы взяли на себя такой труд.
        Понятия не имея, что на это ответить, Маркус молча кивнул и направился к Айрис, которая закатила глаза, откровенно высмеивая свою сестрицу. Маркус наполнил третий стакан, получил в благодарность улыбку Айрис и - наконец! - дошел до Гонории.
        - Спасибо, - сказала она, отпив немного лимонада.
        - Что ты собираешься делать?
        - С чем? - удивилась она.
        - С концертом, - ответил Маркус, хотя ему казалось, что это достаточно очевидно.
        - Странный вопрос. Я собираюсь играть. Что же еще?
        Он указал глазами на гувернантку:
        - По-моему, превосходный повод отменить представление.
        - Я не могу так поступить, - возразила Гонория, хотя в ее голосе отчетливо слышалось горькое сожаление.
        - Ты не должна жертвовать собой ради семьи, - тихо отозвался он.
        - Я не жертвую собой. Это что-то другое… - Она улыбнулась, робко и немного печально, подняв на него огромные лучистые глаза. - Не знаю что, но не жертва. Я просто не могу иначе.
        - Я… - Он замялся.
        - Да?
        Ему хотелось сказать, что он не знает более отважного и самоотверженного человека, чем она. Ему хотелось сказать, что он готов слушать выступления квартета Смайт-Смитов тысячу раз ради того, чтобы быть с ней рядом.
        Ему хотелось сказать, что он любит ее. Но они были не одни, поэтому он сказал:
        - Ничего существенного… кроме того, что я восхищаюсь тобой.
        Она негромко рассмеялась:
        - Боюсь, сегодня вечером ты изменишь свое мнение.
        - Я бы не смог поступить так, как ты, - тихо произнес он.
        Ее явно изумила серьезность его тона.
        - Что ты имеешь в виду?
        Ему было трудно подобрать нужные слова, и объяснение вышло весьма неуклюжим:
        - Я не люблю находиться в центре внимания.
        Склонив голову набок, она окинула его долгим задумчивым взглядом:
        - Да. Не любишь. - И добавила: - Ты всегда был деревом.
        - Прости?
        Теперь ее взгляд стал мечтательным.
        - В наших жутких рождественских спектаклях, помнишь? Ты всегда был деревом.
        - Я предпочитал роли без текста.
        - И всегда стоял где-нибудь сзади.
        Он почувствовал, как его губы сами собой растянулись в кривоватой, но очень сентиментальной усмешке.
        - Мне страшно нравилось быть деревом.
        - Ты был замечательным деревом.
        Она просияла чудесной лучезарной улыбкой: «Побольше бы таких деревьев».
        К моменту окончания ежегодного выступления квартета у Гонории от непрерывных улыбок болело лицо.
        Она широко улыбалась во время первой части, сияла во время второй, а в третьей ее оскал порадовал бы любого дантиста.
        Концерт превзошел все ожидания. По всей видимости, это было самое ужасное музыкальное представление в истории квартета барышень Смайт-Смит, что само по себе говорит о многом.
        Анна вполне прилично играла на фортепиано и, очевидно, успешно справилась бы со своей партией, если бы ей дали чуть больше времени на подготовку. Но она репетировала только шесть часов, а потому на сцене исправно отставала от квартета на полтакта.
        Которые ничуть не компенсировались тем, что Дейзи неслась впереди на добрых полтора.
        Айрис играла превосходно, точнее, могла бы играть превосходно. На репетициях она несколько раз исполняла свою партию соло, и это было настолько изумительно, что Гонория нисколько не удивилась бы, если бы Айрис вдруг встала и объявила, что она приемыш в своем семействе. Однако предчувствие неминуемого позора привело к тому, что, поднявшись на импровизированные подмостки, она растеряла всякое вдохновение. Во время концерта с ее лица не сходила страдальческая гримаса, и Гонория всерьез опасалась, как бы Айрис не пронзила себя смычком на глазах у изумленной публики.
        Ну а сама Гонория… Что ж, она играла ужасно. Кажется, даже хуже, чем обычно, поскольку целиком сосредоточилась на растягивании губ в восторженной улыбке и частенько забывала вовремя перевернуть страницы нот.
        Однако ее усилия не пропали даром. В первом ряду зрителей сидели представительницы семейства. Мать, тетушки, родные сестры, множество кузин… И все они восторженно сияли ей в ответ, гордые и счастливые своей принадлежностью к семейной традиции.
        А если остальные слушатели выглядели немного больными, что ж, они должны были понимать, на что идут. В конце концов, квартет Смайт-Смитов выступает восемнадцатый год подряд и завоевал вполне определенную репутацию, поэтому слабонервные свободно могли остаться дома.
        Тем не менее публика наградила исполнительниц бурными аплодисментами - очевидно, радуясь, что концерт наконец закончился. А когда овации стихли, Гонория продолжала улыбаться, приветствуя гостей, набравшихся мужества приблизиться к сцене и лично выразить музыкантам свою признательность.
        Гонория усердно притворялась, что верит тем, кто притворяется, что получил удовольствие от концерта. Но вот их поток иссяк. Она приготовилась вздохнуть, и тут явился последний благодарный слушатель.
        Нет, не Маркус. Он был слишком занят беседой с Фелисити, считавшейся самой миловидной из четырех сестер Федерингтон.
        Тогда как Гонории снова пришлось растянуть онемевшие губы в улыбке, чтобы поприветствовать…
        Леди Данбери. О Боже! Гонория не на шутку перепугалась.
        Пару раз ударив тростью об пол, пожилая дама произнесла:
        - Вы уже не новенькая, не так ли?
        - Прошу прощения, мадам? - озадаченно переспросила Гонория.
        Леди Данбери подалась вперед и прищурилась так, что ее глаза почти скрылись в складках морщинистого лица.
        - Вы играли в прошлом году. Я могла бы свериться с программами, но я их не храню. Слишком много лишних бумаг.
        - О, понимаю, - ответила Гонория. - Нет, мадам, то есть да, я не новенькая.
        Она не пришла в восторг от собственной запутанной фразы, но, во-первых, леди Данбери как-нибудь разберется; а во-вторых - Гонорию куда больше занимал Маркус, все еще беседующий с Фелисити Федерингтон. Которая, надо отдать ей должное, этим вечером выглядела особенно мило. На ней, видите ли, было цикламеновое платье того самого оттенка, на котором некогда остановила свой выбор Гонория. Вот только заказать себе такое платье она не успела, потому что отправилась в Фензмор ухаживать за Маркусом.
        И вот результат.
        Между тем леди Данбери наклонилась и посмотрела на скрипку, которую Гонория по-прежнему держала в руках:
        - Скрипка?
        - Э, да, мадам.
        Престарелая графиня подняла глаза и пронзила ее острым взглядом: - Сдается мне, вы хотели добавить, что это не фортепиано.
        - Нет, мадам, - отозвалась Гонория, после чего осмелилась отпустить замечание, на какое вряд ли решилась бы в какой-нибудь другой, не такой безумный день. - Я собиралась добавить, что это не виолончель.
        Леди Данбери хохотнула так громко, что мать Гонории издали бросила на нее встревоженный взгляд.
        - Я вечно путаю скрипку с альтом, - сообщила леди Данбери. - А вы?
        - Я - нет, - еще больше осмелела Гонория. - Вероятно, потому что сама играю именно на скрипке.
        Она тут же подумала, что слово «играю» в ее устах звучит несколько самонадеянно, но не стала говорить этого вслух.
        Леди Данбери снова ударила тростью об пол.
        - Я не узнала барышню, которая играла на фортепиано.
        - Это мисс Уинтер, гувернантка младших дочерей леди Плейнсуорт. Моя кузина Сара заболела, и ей потребовалась замена. - Гонория нахмурилась. - Я думала, что перед концертом об этом объявили.
        - Вполне возможно. Должно быть, я не услышала.
        Гонория едва не выразила надежду на то, что леди Данбери не слышала и всего остального, однако вовремя спохватилась. Сегодня она обязана излучать радость… Черт бы побрал Маркуса, а заодно и Фелисити Федерингтон! Они совершенно выбивали ее из колеи.
        - На кого вы смотрите? - поинтересовалась леди Данбери.
        Гонория стремительно ответила:
        - Ни на кого.
        - Тогда кого вы высматриваете?
        О небо, это не женщина, а клещ.
        - Абсолютно никого, мадам, - со всей возможной безмятежностью отозвалась Гонория.
        - Хмм. Кстати, он мой племянник.
        Гонория постаралась сохранить невозмутимый вид:
        - Простите, мадам?
        - Чаттерис. Он мой правнучатый племянник, хотя это «пра» меня раздражает. Сразу чувствуешь себя древней развалиной.
        Гонория посмотрела на Маркуса, затем снова перевела взгляд на леди Данбери:
        - Мар… То есть лорд Чаттерис ваш племянник?
        - Да, только он навещает меня реже, чем следовало бы.
        - Просто он ненавидит Лондон, - не подумав, пробормотала Гонория.
        Леди Данбери усмехнулась:
        - Вот как? Вы и это знаете?
        Гонория с ужасом почувствовала, что краснеет.
        - Я знакома с ним практически всю жизнь.
        - Да-да, - задумчиво пробурчала леди Данбери. - Мне говорили. Я… - с пугающим блеском в глазах она резко подалась вперед, - я намерена оказать вам неоценимую услугу.
        - О, пожалуйста, не беспокойтесь, - слабо запротестовала Гонория, потому что выражение лица пожилой графини явно не предвещало ничего хорошего.
        - Пфф. Предоставьте это мне. Такого рода вещи мне удаются всегда. - Она помолчала. - Ну, строго говоря, пока через раз, пятьдесят на пятьдесят, но я смотрю в будущее с оптимизмом.
        - Простите, я… - в недоумении начала Гонория.
        Леди Данбери проигнорировала ее.
        - Мистер Бриджертон! - громко позвала она.
        И взмахнула рукой. К несчастью, именно к этой конечности прилагалась трость, и Гонории пришлось резко наклониться вправо и пригнуться, дабы не лишиться уха.
        Восстановив равновесие, Гонория выпрямилась и обнаружила, что к ним присоединился красавец с искрящимися весельем зелеными глазами. Еще до того как он представился, она догадалась, что это Колин Бриджертон, один из старших братьев Грегори Бриджертона. Гонория никогда не видела его, зато слышала о нем предостаточно. Ее старшие сестры (до замужества, разумеется) были от него без ума. И не только они. Его сногсшибательное обаяние упоминалось в светских сплетнях почти так же часто, как его потрясающая улыбка.
        В данный момент эта улыбка предназначалась Гонории и, откровенно говоря, произвела на нее большое, очень-очень большое впечатление. Если бы она не была отчаянно влюблена в Маркуса (чья улыбка была куда менее заметной и оттого куда более многозначительной), то ей грозила бы большая, очень-очень большая опасность.
        - Меня долго не было в Англии, - приятным голосом произнес мистер Бриджертон, поцеловав Гонории руку. - Очевидно, поэтому я до сих пор не имел счастья быть вам представленным.
        Гонория кивнула и собиралась произнести какую-нибудь общепринятую пустую любезность, но тут увидела, что у него забинтована рука.
        - Надеюсь, ваша рана не причиняет вам серьезного беспокойства?
        - Ах, это? - Он поднял руку. Пальцы не были забинтованы, но все остальное сильно походило на белую рукавицу. - Пустяки, небольшая неприятность с ножом для открывания писем.
        - Пожалуйста, следите за тем, чтобы не было воспаления, - сказала Гонория чуть настойчивее, чем требовал этикет. - Если заметите покраснение, припухлость или еще того хуже - желтизну, немедленно обратитесь к доктору.
        - Как насчет зеленого?
        - Простите?
        - Вы перечислили так много цветов, которых мне надо опасаться.
        Что за легкомыслие? Воспаленные раны - не повод для шуток.
        - Леди Гонория? - произнес он.
        Она решила пропустить его неуместные комментарии мимо ушей.
        - Главное, следите, не отходят ли от раны красноватые полосы. Это самый плохой признак.
        Он моргнул и с интересом посмотрел на свою руку.
        - Насколько красные?
        - Прошу простить?
        - Насколько красными должны быть полосы, чтобы считаться плохим признаком?
        - Откуда у вас такие познания в медицине? - вмешалась леди Данбери.
        - Я не знаю, насколько красными они должны быть, - ответила Гонория мистеру Бриджертону. - Думаю, их не должно быть вовсе. Любой намек на что-либо, похожее на полосу, нужно воспринимать как сигнал тревоги. - Она повернулась к леди Данбери: - Я недавно помогала ухаживать за… сильно воспаленной раной.
        - Рука? - рявкнула леди Данбери.
        Гонория молча вытаращила глаза.
        - Что болело у вашей страдалицы? Рука, нога, плечо? Вся соль в подробностях, девочка. - Она приподняла трость и решительно опустила ее вниз, чудом миновав ногу мистера Бриджертона. - Иначе рассказ получается скучным.
        - Извините, э… Нога, - сказала Гонория, не считая нужным уточнять, что речь шла не о «страдалице», а о «страдальце».
        Леди Данбери на мгновение задумалась, потом удовлетворенно хохотнула (Гонория понятия не имела почему) и, сообщив, что желает побеседовать со второй скрипачкой, удалилась. Оставив Гонорию наедине - ну, насколько это возможно в зале, где полным-полно людей, - с мистером Бриджертоном.
        Гонория посмотрела вслед пожилой графине и увидела, что та действительно подошла к Дейзи.
        - Не беспокойтесь, она вполне безобидная, - заметил мистер Бриджертон.
        - Моя кузина Дейзи? - изумилась Гонория.
        - Нет, - после секундного замешательства ответил он. - Леди Данбери.
        Гонория вновь посмотрела мимо него на Дейзи и леди Данбери.
        - Разве она глухая?
        - Ваша кузина Дейзи?
        - Нет, леди Данбери.
        - Вовсе нет.
        - О, - поморщилась Гонория. - Плохо дело. Значит, сейчас она оглохнет. Дейзи об этом позаботится.
        Мистер Бриджертон с любопытством оглянулся и смог собственными глазами увидеть или, точнее, собственными ушами услышать, как Дейзи, медленно выговаривая каждое слово, громогласно беседует с графиней.
        Он тоже поморщился:
        - Это добром не кончится.
        Гонория покачала головой:
        - Нет, не кончится.
        - Ваша кузина дорожит пальцами на своих ногах?
        Гонория озадаченно моргнула:
        - Думаю, да.
        - В таком случае я бы посоветовал ей внимательно следить за тростью.
        Гонория снова перевела взгляд на Дейзи, которая как раз в этот момент взвизгнула и попыталась отпрыгнуть в сторону. Безуспешно. Трость леди Данбери попала точно в цель.
        - Я слышал, что вы недавно гостили в Кембридже, - сказал мистер Бриджертон.
        - Да, - ответила Гонория. - Там я имела удовольствие обедать с вашим братом.
        - С Грегори? Неужели? Вы расцениваете это как удовольствие? - весело улыбнулся он.
        - Он был очень любезен.
        - Можно ли открыть вам тайну? - вкрадчиво спросил мистер Бриджертон, и Гонория окончательно уверилась в том, что в данном случае светские сплетни соответствовали действительности - он был настоящим обольстителем.
        - Должна ли я хранить ее? - осведомилась она, чуть подаваясь вперед.
        - Отнюдь нет.
        Она радостно улыбнулась:
        - Тогда откройте, пожалуйста.
        Мистер Бриджертон тоже чуть подался вперед.
        - Грегори был замечен в том, что за столом стрелял из катапульты горошинами.
        Гонория чрезвычайно серьезно кивнула.
        - Занимался ли он этим в последнее время?
        - Нет, в последнее время - нет.
        Она сжала губы, подавляя улыбку. Очевидно, в семействе Бриджертонов царила чудесная атмосфера добродушного поддразнивания и взаимной любви. Как раньше в семействе Гонории. Правда, она по большей части только наблюдала за другими, потому что они были гораздо старше и как-то забывали над ней подшучивать.
        - У меня к вам только один вопрос, мистер Бриджертон.
        Он выжидательно склонил голову набок.
        - Каково было устройство катапульты?
        Он улыбнулся:
        - Это была ложка, леди Гонория. Обыкновенная ложка. Но в умелых руках Грегори она превращалась в страшное оружие.
        Гонория рассмеялась, и тут рядом с ней неожиданно возникла чья-то фигура.
        Это был Маркус. И он казался взбешенным.
        Глава 21
        Маркус никогда не замечал за собой склонности к физическому насилию, однако, глядя на самодовольно ухмыляющуюся физиономию Колина Бриджертона, испытывал острое желание пустить в ход кулаки.
        - Лорд Чаттерис.
        Бриджертон приветствовал его вежливым поклоном. Поклоном и взглядом. Если бы Маркус находился в более благостном расположении духа, он, вероятно, смог бы сформулировать, чем именно так задел его этот взгляд. Но о благостном расположении духа рассуждать не приходилось. В данный момент. А до того оно было благостным. Очень даже благостным. На редкость благостным для человека, который только что выслушал самое чудовищное на свете исполнение Моцарта.
        Да, уши Маркуса изрядно пострадали, и тем не менее, пока продолжался концерт, его не покидало ощущение счастья. Он сидел в зале и смотрел на Гонорию. С ее лица не сходила сияющая улыбка. Она улыбалась для тех, кого любила. И он мог хотя бы на краткий миг вообразить себя одним из таких людей.
        И вообразил. На краткий миг.
        Но теперь она улыбалась Колину Бриджертону с его знаменитым обаянием и сверкающими зелеными глазами. Пока улыбалась только она, Маркус еще сохранял относительное спокойствие, но когда Колин Бриджертон начал улыбаться ей в ответ, терпение Маркуса лопнуло.
        Он должен был вмешаться.
        Однако сначала ему пришлось приложить немало усилий, чтобы освободиться от Фелисити Федерингтон и ее матушки, которая вцепилась в него в прямом и переносном смысле слова. Вероятно, он повел себя невежливо. Нет, он наверняка повел себя невежливо. Но от дам по фамилии Федерингтон по-иному избавиться невозможно.
        Буквально выдернув свой локоть из цепких рук миссис Федерингтон, он направился к Гонории, предававшейся безудержному веселью вместе с мистером Бриджертоном.
        Маркус собирался быть учтивым. В высшей степени учтивым. Но кто же знал, что Гонория вдруг сделает маленький шажок в сторону и из-под подола ее юбки покажется мысок алой атласной туфли.
        Всполох алого атласа подействовал на Маркуса как красная тряпка на быка.
        Гонория говорила ему про эти туфли. Она называла их «счастливыми». Он не желал, чтобы на них глазел другой мужчина. Он не желал, чтобы другой мужчина даже знал об их существовании.
        Она снова встала на прежнее место, соблазнительный алый треугольник скрылся под юбками, а Маркус шагнул вперед и ледяным тоном произнес:
        - Леди Гонория.
        - Лорд Чаттерис, - отозвалась она.
        Он не выносил, когда она называла его лордом Чаттерисом.
        - Как приятно вас видеть, - вымолвила она так, словно он был в лучшем случае очень дальним родственником. - Вы знакомы с мистером Бриджертоном?
        - Да, - коротко ответил Маркус.
        Бриджертон учтиво поклонился, Маркус тоже учтиво поклонился, но ни один из них не выказал горячего желания вступить в оживленную беседу.
        Казалось бы, все ясно - Бриджертон должен понять, что его присутствие нежелательно, и под благовидным предлогом удалиться. Во всяком случае, Маркус ждал от него именно этого. Однако назойливый субъект продолжал стоять и ухмыляться самым возмутительным образом.
        - Мистер Бриджертон только что рассказывал… - начала Гонория.
        И одновременно Маркус произнес:
        - Прошу простить. Мне необходимо поговорить с леди Гонорией.
        Маркус говорил громче и закончил фразу. А Гонория запнулась и погрузилась в каменное молчание.
        Мистер Бриджертон ненадолго посерьезнел, потом как ни в чем не бывало улыбнулся, изобразил элегантный поклон и сказал:
        - Ну конечно. Я как раз подумал, не выпить ли мне стакан лимонада.
        Он улыбнулся, поклонился и удалился. Гонория немного помедлила и сердито повернулась к Маркусу:
        - Ты вел себя недопустимо грубо.
        Он грозно сдвинул брови:
        - Этот мистер Бриджертон в отличие от своего желторотого брата вполне оперился.
        - О чем ты говоришь?
        - Тебе не следовало с ним кокетничать.
        - Я не кокетничала! - возмутилась она.
        - Кокетничала, - мрачно заверил он. - Я наблюдал за тобой.
        - Ничего подобного, - парировала она. - Ты беседовал с Фелисити Федерингтон.
        - Которая на целую голову ниже меня, а потому никак не загораживала мне обзор.
        - В таком случае ты, очевидно, заметил, что его подозвала твоя тетушка. По-твоему, я должна была повернуться к нему спиной? В моем доме, куда он прибыл не просто так, а по приглашению?
        Откровенно говоря, она точно не знала, кому были разосланы приглашения. Однако вряд ли ее мать забыла пригласить кого-нибудь из Бриджертонов.
        - Моя тетушка? - удивился Маркус.
        - Леди Данбери. Твоя прапрапрапра…
        Он свирепо сверкнул глазами.
        - Прапрапрапра… - продолжила она из чистой вредности.
        Маркус что-то пробурчал себе под нос, потом заявил:
        - Она настоящее чудовище.
        - А мне она нравится, - с вызовом ответила Гонория.
        Он промолчал, но выражение его лица оставалось весьма красноречивым. Он пребывал в бешенстве, и Гонория категорически не понимала, чем так прогневала его. Если он воспринимает ее как обузу, то должен радоваться. Ведь Дэниел скоро вернется домой и освободит друга от исполнения тяжких обязанностей. В сущности, он уже свободен и тем не менее продолжает отпугивать от нее джентльменов, которых считает неподходящими. С какой стати? По привычке?
        Если он не желает любить ее сам, тогда по крайней мере мог бы не мешать ей устраивать свою жизнь с кем-нибудь другим.
        - Я ухожу, - объявила она.
        У нее просто не было сил терпеть все это. Ей не хотелось видеть Маркуса. Ей не хотелось видеть Дейзи, Айрис, свою мать, мистера Бриджертона, попивающего лимонад и мило беседующего со старшей сестрицей Фелисити Федерингтон. Ей не хотелось видеть решительно никого.
        - Куда ты идешь? - требовательно спросил Маркус.
        Он не вправе ничего требовать! А она вправе идти, куда ей заблагорассудится.
        Гонория молча развернулась и, не оглядываясь, вышла из зала.
        Тысяча чертей!
        Маркусу хотелось немедленно устремиться вслед за Гонорией, но это выглядело бы более чем скандально. Их ссора не осталась незамеченной. За ними наблюдали по крайней мере два человека. Колин Бриджертон - с ухмылкой - и леди Данбери - с чрезвычайно значительным и всезнающим видом. Обычно Маркус не придавал значения выражению лица престарелой графини, однако на сей раз у него возникло смутное подозрение, что именно она каким-то образом поставила его в такое неприятное положение.
        Ну а когда невыносимый мистер Бриджертон в издевательском салюте поднял свою перебинтованную конечность, Маркус решил, что с него хватит, и вышел вон через те же двери, что и Гонория. Пусть сплетники катятся ко всем чертям. Если его поведение кажется кому-то компрометирующим Гонорию, пусть требуют, чтобы он на ней женился.
        Он заранее согласен.
        Последовательно заглянув в сад, в салон, в музыкальную комнату, в библиотеку и даже на кухню, он в конце концов обнаружил Гонорию в ее спальне. А как иначе? Слава Богу, он провел достаточно времени в Уинстед-Хаусе и прекрасно знал, где находятся личные апартаменты здешних обитателей.
        - Маркус! - ахнула она, увидев его. - Что ты здесь делаешь?
        - Что ты вытворяешь? - начал он, прямо скажем, не слишком удачно.
        - Что я вытворяю? - Она резко села на кровати. - Что вытворяешь ты?
        - Я не убегал с приема, чтобы забиться в дальний угол.
        - Это не прием. Это музыкальный вечер.
        - Но это твой музыкальный вечер.
        - И я буду забиваться в угол, когда захочу, - проворчала она.
        - Что?
        - Ничего. - Она скрестила руки на груди. - Ты не должен здесь находиться.
        Он саркастически махнул рукой:
        - О, неужели? Она посмотрела сначала на его руку, потом на лицо.
        - Ну и как это понимать?
        - Ты совсем недавно провела чуть ли не целую неделю в моей спальне.
        - Ты был едва живой!
        Разумный аргумент. Только Маркус не был готов принять его во внимание.
        - Теперь слушай, - сказал он, переходя к по-настоящему важной теме. - Я действовал в твоих интересах, когда попросил Бриджертона уйти.
        Гонория задохнулась от возмущения:
        - Ты…
        - Он не тот человек, с которым тебе следует общаться, - перебил он.
        - Что?!
        - Ты не можешь говорить тише? - прошипел он.
        - Я не слишком шумела, пока не явился ты, - прошипела она в ответ.
        - Он тебе не подходит.
        - При чем тут я? Его позвала леди Данбери.
        - Она - чудовище.
        - Ты это уже говорил.
        - Значит, надо повторить еще раз.
        Она - наконец! - встала с кровати.
        - Скажи на милость, почему, представив мне Колина Бриджертона, она совершила нечто чудовищное?
        - Потому что она пыталась заставить меня ревновать! - выкрикнул он.
        Они оба замерли, потом он взглянул на открытую дверь и торопливо захлопнул ее.
        Когда он вновь повернулся к Гонории, она стояла совершенно неподвижно и смотрела на него тем самым немигающим пристальным взглядом, от которого Маркусу всегда становилось не по себе. В отблесках свечи ее глаза отливали серебром, и она была невыносимо, завораживающе красива.
        - Почему леди Данбери хотела заставить тебя ревновать? - тихо спросила она.
        Он стиснул зубы.
        - Не знаю.
        - Почему она подумала, что может это сделать? - продолжила Гонория.
        - Потому что она думает, что может делать что угодно.
        Ему хотелось любой ценой скрыть правду. Не то чтобы он не желал признаться Гонории в любви. Просто сейчас не время и не место для таких признаний.
        Она нервно сглотнула:
        - А почему ты думаешь, что можешь решать, с какими мужчинами я должна общаться, а с какими - нет?
        Он промолчал.
        - Почему, Маркус?
        - Меня попросил Дэниел, - с трудом вымолвил он.
        Не потому, что стыдился. Ему нечего было стыдиться. Просто он не терпел, когда его загоняли в угол.
        Она прерывисто вздохнула, закрыла глаза и прижала ладонь к губам. Какие чувства ее обуревали? Обида? Гнев? Маркус не знал, и это больно задело его.
        Ему хотелось понимать Гонорию. Понимать во всем.
        - Что ж, - произнесла она наконец, - Дэниел скоро вернется, и ты освободишься от всяческих обязательств.
        - Нет! - Он вложил в это короткое слово всю свою душу.
        Гонория посмотрела на него в замешательстве:
        - Что значит «нет»?
        Он шагнул вперед.
        - «Нет» значит нет. Я не хочу освобождаться от всяческих обязательств.
        Ее губы приоткрылись.
        Он приблизился к ней еще на шаг. Его сердце бешено колотилось. Ему казалось, что на всей земле остались только два человека - он и она.
        - Я хочу тебя, - сказал он, возможно, грубо, но зато абсолютно правдиво. - Я хочу тебя, - повторил он и взял ее за руку. - Я хочу тебя.
        - Маркус, я…
        - Я хочу целовать тебя. - Он дотронулся до ее губ. - Я хочу обнимать тебя. - И секундой позже: - Я сгораю от желания.
        Он заключил ее лицо в ладони и поцеловал, вложив в этот поцелуй всю силу своей страсти.
        Он любил ее.
        Он хотел ее.
        Он жаждал ее.
        Немедленно.
        Всю свою жизнь он был безупречным джентльменом. Не соблазнителем. Не развратником. Ему всегда претило находиться в центре внимания. Но сейчас он желал оказаться в центре внимания. В центре ее внимания. Ему хотелось поступить неправильно, нехорошо. Ему хотелось взять ее на руки и отнести в постель. Ему хотелось раздеть ее. Ему хотелось ласкать ее, выражать в ласках все, что он чувствовал и для чего не находил нужных слов.
        - Гонория, - произнес он в надежде, что она по его голосу догадается обо всем остальном.
        - Я… я…
        Она прикоснулась к его щеке, пристально вглядываясь в его лицо. Ее губы вновь приоткрылись, и он увидел розовый кончик языка, высунувшийся, чтобы увлажнить их.
        Это было выше его сил. Ему необходимо было поцеловать ее снова, прижать ее к себе. И все же если бы она сказала «нет», или покачала головой, или еще как-нибудь показала, что не хочет его, он бы просто повернулся и вышел из комнаты.
        Но она только смотрела на него изумленными, огромными глазами, поэтому он заключил ее в объятия и поцеловал, на сей раз позволив себе окончательно избавиться от оков сдержанности.
        Она тихо застонала - от наслаждения? от желания?
        - Гонория, - простонал он в ответ.
        Его руки стремительно спустились вниз по ее спине и остановились на соблазнительных округлостях. Он с силой прижал ее к себе, и она удивленно ахнула, когда нежная мягкость ее живота столкнулась с его нарастающим возбуждением. Он не отстранился и не стал ничего объяснять, хотя знал, что она невинна и вряд ли имеет какое-то представление о том, что обозначает такая реакция его тела.
        Конечно, ему следовало бы действовать медленнее и осторожнее, но после того, как она прикоснулась к его щеке, он уже не владел собой. Существует граница, за которой мужчина теряет способность контролировать себя.
        Она была такой мягкой и податливой в его объятиях, ее неопытные губы пылко возвращали его поцелуи. Он подхватил ее на руки, без промедления уложил на кровать и, пока не раздеваясь, лег сверху, желая насладиться ощущением того, что ее тело находится целиком в его власти.
        Короткие пышные рукава ее платья опали, и Маркус скоро нашел способ обнажить ее молочно-белые плечи. А потом шумно вздохнул, приподнялся и посмотрел на нее:
        - Гонория.
        Ей-богу, несмотря на серьезность момента, он почти готов был рассмеяться. Любопытно, вернется ли к нему когда-нибудь способность произносить что-нибудь, кроме ее имени.
        Но пока ему не требовалось других слов.
        Гонория была самым важным, самым прекрасным существом на свете.
        Ее губы припухли от поцелуев, в глазах светилось желание, грудь поднималась и опускалась в такт учащенному дыханию.
        - Гонория, - снова повторил он, и на сей раз это был вопрос и, возможно, мольба.
        Он сел, чтобы избавиться от одежды. Его кожа требовала воздуха, требовала ее прикосновений. И когда он наконец расстался с сюртуком и рубашкой, Гонория протянула руку, положила нежную ладонь ему на грудь и прошептала его имя.
        Гонория не знала, когда именно приняла решение отдаться ему. Быть может, тогда, когда он произнес ее имя и она дотронулась до его щеки. Быть может, тогда, когда он посмотрел на нее и сказал: «Я сгораю от желания».
        Хотя скорее всего это случилось в тот момент, когда он ворвался в ее спальню.
        Пока они спорили, Гонория была уверена в том, что ей хочется побыстрее выгнать его из комнаты и запереть дверь, и в то же время испытывала некий странный трепет. Они находились в ее спальне. Наедине. Он и она. Интимность обстановки просто бросалась в глаза. И кружила голову.
        Поэтому когда он приблизился к ней и произнес: «Я сгораю от желания», ей оставалось лишь признаться самой себе в том, что она тоже сгорает от желания, и отрицать это так же бессмысленно, как отрицать то, что она дышит. А потом он уложил ее на кровать, и она поняла, что ей тут самое место. Им обоим тут самое место.
        Ведь он принадлежит ей. Все совершенно естественно.
        Он снял рубашку, обнажив мускулистый торс. Гонория уже видела Маркуса полураздетым, но тогда она только смотрела на него. А сейчас он возвышался перед ней, и в его глазах светилось древнее как мир стремление мужчины овладеть женщиной.
        И она хотела этого. О, как хотела. Раз он принадлежит ей, она с радостью будет принадлежать ему. Отныне и навеки.
        Она протянула руку и прикоснулась к нему, восторгаясь его телом. Чувствуя биение его сердца, она услышала, как шепчет его имя. Маркус. Такой красивый, такой серьезный, такой… хороший.
        Он - хороший. Хороший человек с хорошим сердцем. И Боже милостивый, судя по тому, что его губы делают с ее шеей… в этом он тоже необыкновенно хорош.
        Она сняла туфли еще до того, как он вошел в спальню, и теперь провела ступней по его ноге и…
        Рассмеялась.
        Маркус отстранился. Его глаза стали немножко растерянными и очень-очень изумленными.
        - Твои сапоги, - сквозь смех вымолвила она.
        Он замер, потом медленно опустил голову и посмотрел на свои ноги.
        - Черт возьми!
        Она рассмеялась еще громче.
        - Это не смешно, - проворчал он. - Это…
        Ей как-то удалось на секунду затаить дыхание.
        - …смешно, - признал он.
        Она уже не смеялась, а хохотала - так, что даже кровать тряслась от хохота, - но все же выговорила:
        - Ты сможешь их снять?
        Он посмотрел на нее с видом превосходства и сел на край кровати.
        Гонория несколько раз глубоко вздохнула и, уняв хохот, предупредила:
        - Я ни в коем случае не дам тебе нож, чтобы разрезать их.
        И тотчас правый сапог со стуком упал на пол.
        - Обойдемся без ножа.
        Она постаралась сделать серьезное лицо.
        - Я очень рада.
        Маркус снял второй сапог и взглянул на нее из-под полуопущенных век.
        - Я тоже, - тихо сказал он, ложась с ней рядом. - Я тоже.
        Его пальцы отыскали пуговицы на платье, и розовый шелк с тихим шорохом растаял, покинув ее. Гонория непроизвольно прикрыла груди руками. Маркус не стал спорить. Он просто снова поцеловал ее, нежно и страстно. Она утонула в его объятиях и вдруг обнаружила, что на ее груди лежит вовсе не ее рука, а его ладонь.
        И это было восхитительно.
        Гонория даже не подозревала, что ее тело - каждый дюйм ее тела - может быть настолько чувствительным.
        - Маркус! - ахнула она, выгибая спину, как только его пальцы дотронулись до соска.
        - Ты прекрасна, - прошептал он, и она действительно чувствовала себя прекрасной. Когда он смотрел на нее, прикасался к ней, она становилась самой прекрасной женщиной на свете.
        Его пальцы уступили место губам. Гонория с тихим стоном погрузила руки в волосы Маркуса. Ей необходимо было за что-то держаться. Необходимо. Иначе она могла просто-напросто исчезнуть с лица земли. Упасть, улететь, взорваться от переполнявших ее ощущений.
        Она не узнавала своего тела и в то же время чувствовала себя совершенно естественно. Ее руки точно знали, что делать, ее бедра точно знали, как двигаться. А когда губы Маркуса спустились к ее животу, она не сомневалась в том, что все идет правильно и хорошо. Ей хотелось этого, и не только этого. Ей хотелось большего, гораздо большего. И прямо сейчас, пожалуйста.
        Его руки легли на ее бедра и мягко развели их в стороны, и она радостно открылась ему навстречу, прошептав «Да», и «Пожалуйста», и «Маркус».
        И тут он поцеловал ее. Она не ожидала этого, и ей показалось, что она сейчас умрет от наслаждения. Когда он раздвинул ее ноги, она задержала дыхание, готовя себя к интимному вторжению. Но его рот, губы, язык ласкали ее, пока она не превратилась в извивающееся, стонущее существо, изнемогающее от желания.
        - Пожалуйста, Маркус, - взмолилась она, понятия не имея, о чем именно просит его.
        Ей не нужно было ничего понимать. Она твердо знала, что в его власти вознести ее к небесам, а потом вернуть обратно на землю, чтобы она провела всю жизнь в его объятиях.
        Он внезапно отстранился, и ей снова показалось, что она сейчас умрет - на сей раз от тоски по его ласкам.
        Он практически сорвал с себя бриджи и вернулся к ней.
        Только теперь он лег на нее, расположив свои бедра между ее широко разведенными бедрами.
        Он посмотрел ей в глаза и коротко произнес:
        - Прими меня.
        Ощутив давление его плоти, она поняла, о чем он говорил.
        Принять его. Это оказалось не так-то просто. Ее мышцы испуганно сжались, но ей как-то удалось расслабиться, и он постепенно проникал все глубже и глубже, пока не вошел в нее до конца.
        Осознав это, она изумленно ахнула, а он, вздрогнув от наслаждения, принялся мерно двигать бедрами, наращивая силу и скорость. Гонория, словно в бреду, лепетала что-то невнятное, о чем-то просила, молила, желала, чтобы он остановился, желала, чтобы он не останавливался никогда, но внезапно…
        Что-то произошло.
        Все ее существо собралось воедино, сжалось и тотчас вспыхнуло и разлетелось, как фейерверк в Воксхолле.
        Маркус тоже вскрикнул, в последний раз рванулся вперед и излил в нее свою страсть.
        А потом они лежали рядом, и она упивалась теплом его тела. Маркус накрыл их обоих мягким одеялом, и у них получился свой маленький уютный рай.
        Она чувствовала себя абсолютно счастливой и умиротворенной. Маркус не заговаривал о свадьбе, но Гонорию это не беспокоило. Он не оставит ее после того, что произошло. Он все сделает правильно. Он всегда все делает правильно, ее Маркус.
        Ее Маркус.
        Звучит прекрасно.
        Хотя, прямо скажем, сегодня вечером он нарушил кое-какие правила. Так что, возможно…
        - О чем ты думаешь? - спросил он.
        - Так, ни о чем, - солгала она. - Почему ты спрашиваешь?
        Он приподнялся, опираясь на локоть.
        - У тебя было пугающее выражение лица.
        - Пугающее?
        - Коварное, - уточнил он.
        - Одно другого лучше. Он рассмеялся, а потом слегка нахмурился.
        - Нам придется вернуться в зал.
        - Я знаю, - вздохнула она. - Наше отсутствие заметят.
        - Мое - нет, а твое - безусловно.
        - Я могу сказать, что заболела. Скажу, что у меня та же болезнь, что и у Сары. То есть откровенно говоря, ровным счетом никакой. Хотя об этом не знает никто, кроме Сары. - Она поджала губы. - И меня. И Айрис. И еще, вероятно, мисс Уинтер. Пока все.
        Он снова рассмеялся и поцеловал ее в нос.
        - Будь моя воля, я бы остался здесь навсегда.
        Она улыбнулась:
        - О да, здесь волшебно. Точно на небесах.
        Он помолчал, а потом тихо, одними губами, прошептал:
        - Небеса не идут ни в какое сравнение.
        Глава 22
        К счастью для Гонории, ее волосы не были уложены в изощренную прическу - из-за дополнительных репетиций на это не хватило времени. Поэтому вернуть волосы в прежнее состояние было несложно.
        Однако с шейным платком Маркуса возникли большие сложности. Они, как ни старались, не смогли восстановить оригинальный, сложный и запутанный узел.
        - Ты никогда не сможешь расстаться со своим камердинером, - после третьей попытки сказала Гонория Маркусу, - возможно, тебе даже придется повысить ему плату.
        - Я уже поведал леди Данбери, что он пырнул меня ножом, - пробормотал Маркус.
        Гонория прикрыла рот рукой.
        - Я пытаюсь не улыбаться, - пояснила она, - ведь это не тема для шуток.
        - И все же это смешно.
        Она сдерживалась, сколько могла.
        - Да.
        Он улыбнулся ей, радостно и беззаботно. Сердце Гонории пело при виде этой улыбки. Как странно и прекрасно, что ее настроение так зависит от настроения кого-то другого.
        - Дай я сам попробую, - произнес он, взял платок за концы и встал перед зеркалом.
        Она смотрела на него несколько секунд и наконец сказала:
        - Тебе придется отправиться домой.
        Маркус сосредоточенно изучал в зеркале отражение шейного платка.
        - Я еще не закончил даже с первым узлом.
        - Дальше ты и не продвинешься.
        Маркус надменно посмотрел на нее, подняв брови в своей обычной манере.
        - Ты никогда не завяжешь его правильно, - продолжала Гонория. - Должна сказать, что твой шейный платок и сапоги вынуждают меня изменить мнение о сравнительной непрактичности мужской и женской моды.
        - Неужели?
        Она опустила взгляд на его начищенные до блеска сапоги.
        - Никому никогда не приходилось разрезать ножом мою обувь.
        - Я не ношу ничего, что застегивалось бы на спине, - возразил он.
        - Да, но я могу выбрать платье, застегивающееся спереди, а ты не можешь появиться на людях без шейного платка.
        - Могу - в Фензморе, - пробормотал он, все еще пытаясь справиться со стремительно мнущейся тканью.
        - Но мы не в Фензморе, - ухмыльнувшись, напомнила она ему.
        - Сдаюсь, - признал наконец он, сорвал с себя платок и засунул в карман. Покачав головой, Маркус произнес: - Даже если бы я завязал проклятую вещицу правильно, мне не было бы никакого смысла возвращаться на концерт. Уверен, все думают, что я уже уехал домой. - Он помолчал и добавил: - Если они вообще обо мне думают.
        Гонория не сомневалась в том, что о нем думают, поскольку среди публики было несколько незамужних юных леди и, что еще важнее, несколько матерей незамужних юных леди.
        Но его план все равно был неплохим, и они вместе отправились по черной лестнице вниз. Гонория собиралась пройти через несколько комнат в репетиционный зал, а Маркус решил покинуть дом через выход для слуг. В холле он посмотрел на Гонорию и легко коснулся ее щеки ладонью.
        Гонория улыбнулась, полная счастья.
        - Я заеду за тобой завтра, - произнес он.
        Она кивнула. А потом, не в силах сдержаться, прошептала:
        - Поцелуй меня на прощание.
        Маркуса не нужно было уговаривать. Он наклонился, сжал ее щеки ладонями и поймал ее губы своими. Гонория чувствовала себя так, как будто загорелась, потом расплавилась, а потом определенно испарилась. Она чуть было не рассмеялась от радости, поднялась на цыпочки, и тут…
        Он исчез.
        Раздался громкий крик, и Маркус, пролетев через весь холл, врезался в противоположную стену.
        Гонория завизжала и побежала к нему. В дом ворвался злоумышленник, и он держал Маркуса за горло. Она даже не успела испугаться. Не думая, она прыгнула на спину незнакомца.
        - Пустите, - выкрикнула Гонория, пытаясь схватить его за руку и не дать снова ударить Маркуса.
        - Ради Бога, - резко ответил незнакомец, - слезь с меня, Букашка.
        Букашка? Она обомлела.
        - Дэниел?
        - Кем еще, черт побери, я могу быть? Кем еще?
        У Гонории на сей счет имелись кое-какие соображения. Дэниел три года отсутствовал, а когда решил вернуться, даже не счел нужным сообщить точную дату своего приезда.
        - Дэниел, - повторила она и спрыгнула с его спины. Гонория отступила назад и посмотрела на брата. Он выглядел старше. Конечно, он и стал старше, но дело было не только в возрасте. Он казался уставшим, потерявшим вкус к жизни. Хотя возможно, Дэниел просто очень утомился в дороге. Одежда его была покрыта пылью, лицо иссушено ветрами. Кто угодно будет выглядеть уставшим и потерявшим вкус к жизни после долгого путешествия из Италии в Лондон.
        - Ты вернулся, - выдохнула она.
        - Именно, - резко произнес он, - и какого дьявола здесь происходит?
        - Я…
        Дэниел поднял руку:
        - Не лезь в это, Гонория.
        Разве он не задал ей вопрос?
        - Боже мой, Дэниел, - сказал Маркус, поднимаясь на ноги. Он немного покачивался, потирая затылок. - В следующий раз позаботься о том, чтобы предупредить нас…
        - Ублюдок! - прошипел Дэниел и ударил Маркуса по щеке.
        - Дэниел! - вскрикнула Гонория. Она снова запрыгнула ему на спину или, вернее, попыталась это сделать. Он стряхнул ее, как…
        Как надоедливую букашку, что тут еще можно сказать.
        Она попыталась подняться на ноги и остановить его, но Дэниел всегда был ловким, а сейчас он к тому же злился. Прежде чем она смогла восстановить вертикальное положение, он снова ударил Маркуса.
        - Я не хочу драться с тобой, Дэниел, - сказал Маркус, рукавом вытирая кровь с подбородка.
        - Какого черта ты делал с моей сестрой?
        - Ты…
        Бах!
        - …сошел с ума, - прохрипел Маркус, несмотря на удар в живот.
        - Я просил тебя приглядывать за ней, - проговорил сквозь зубы Дэниел, подчеркивая каждое слово ударом. - Приглядывать за ней.
        - Дэниел, остановись! - взмолилась Гонория.
        - Она моя сестра, - прошипел Дэниел.
        - Я знаю, - прорычал в ответ Маркус. Он восстановил равновесие и ударил Дэниела в челюсть. - А ты…
        Дэниел не хотел разговаривать. Прежде чем Маркус закончил фразу, Дэниел схватил его за горло и прижал к стене.
        - Что, - снова прохрипел он, - ты делал с моей сестрой?
        - Ты его убьешь! - прокричала Гонория. Она снова попыталась оттащить Дэниела, но Маркус резко ударил его коленом в пах. Дэниел взвыл и осел на пол, увлекая за собой Гонорию.
        - Вы оба сошли с ума, - ахнула она, пытаясь выбраться из-под брата.
        Но они не слушали ее - с таким же успехом она могла бы разговаривать с плитами пола.
        Маркус начал растирать шею там, где его схватил Дэниел.
        - О Господи, Дэниел, - сказал он. - Ты меня чуть не убил.
        Дэниел пожирал его взглядом, пытаясь подняться.
        - Что ты делал с Гонорией?
        - Это не… - Гонория попыталась вклиниться в их беседу, сказать, что это не важно, но Маркус прервал ее, сказав:
        - Что ты видел?
        - Не важно, что я видел, - резко ответил Дэниел. - Я просил тебя присматривать за ней, а не…
        - Ты просил меня? - яростно оборвал его Маркус. - Давай поговорим об этом. Ты просил меня присматривать за твоей молодой незамужней сестрой. Меня! По-твоему, я большой знаток в таких делах?
        - Судя по всему, слишком большой, - прошипел Дэниел. - Ты облизывал ее, как…
        Гонория размахнулась и ударила брата. Она бы ударила его еще раз, хотя бы потому, что Дэниел толкнул ее в ответ, но Маркус перехватил инициативу.
        - Хххррркхххх! - Он издал совершенно нечленораздельный звук, звук чистой, незамутненной ярости, и Гонория с трудом успела увернуться, прежде чем Маркус обрушился на человека, которого всегда считал лучшим другом.
        - Бога ради, Маркус, - выкрикнул Дэниел в перерыве между ударами. - Что с тобой случилось?
        - Никогда так о ней не говори, - задыхаясь от злости, сказал Маркус.
        Дэниел вывернулся из-под него и вскочил на ноги.
        - Как? Я оскорблял тебя.
        - Правда? - растягивая слова, произнес Маркус. - В таком случае, - удар, - это за оскорбление. А это, - еще удар, - за то, что ты ее оставил.
        Очень любезно с его стороны, но Гонория не была уверена, что это правильно.
        - Ну вообще-то он не…
        Дэниел зажал рот, из которого капала кровь.
        - Меня должны были повесить!
        Маркус толкнул Дэниела.
        - Ты давно мог вернуться.
        Гонория ахнула. Это правда?
        - Нет, - ответил Дэниел, толкнув Маркуса в ответ, - не мог. Или ты забыл - Рамсгейт совершенно сошел с ума.
        Маркус скрестил руки на груди.
        - Ты не писал ей больше года.
        - Неправда.
        - Правда, - сказала Гонория. Но ее никто не слушал. Она поняла - они не будут ее слушать. По крайней мере пока дерутся.
        - Твоя мать была раздавлена горем, - сказал Маркус.
        - Я ничего не мог поделать, - ответил Дэниел.
        - Я ухожу, - решила Гонория.
        - Ты мог ей написать.
        - Матери? Я писал! Она ни разу не ответила.
        - Я ухожу, - повторила Гонория, но они стояли, чуть ли не упершись лбами, шипели оскорбления и бог знает что еще. Она пожала плечами. По крайней мере они больше не пытаются друг друга убить. Все будет хорошо. Они и раньше дрались и, вероятно, будут драться потом, и она вынуждена признать - маленькая ее частичка - ну, может быть, не такая уж и маленькая - радовалась, что они так сцепились из-за нее. Не столько брат, сколько Маркус…
        Гонория вздохнула, вспомнив выражение его лица, когда он ее защищал. Он ее любит. Он еще не сказал этого, но он ее любит и будет любить. Они с Дэниелом разберутся в своих претензиях друг к другу, и эта любовная история - ее любовная история - обретет замечательную концовку.
        Они с Маркусом поженятся и родят множество детей, которые вырастут в такой же веселой семье. В веселой семье, какую всегда заслуживал Маркус. И как минимум раз в неделю они будут есть шоколадные пирожные.
        И это будет прекрасно.
        Гонория последний раз взглянула на мужчин, толкавших друг друга, хотя уже и не с такой силой. Она может спокойно вернуться в зал. Кто-то должен рассказать матери, что Дэниел вернулся.
        - Куда ушла Гонория? - спросил Дэниел несколько минут спустя.
        Они сидели на полу, опершись спинами о стену. Маркус согнул ноги, Дэниел, наоборот, широко раскинул. В какой-то момент они перестали тыкать и толкать друг друга и тихо осели у стены, морщась от боли, осознав наконец, что они друг с другом сделали.
        Маркус поднял голову и огляделся.
        - Вернулась на праздник, очевидно. - Он искренне надеялся, что Дэниел больше не полезет в драку. Маркус не был уверен в своих силах.
        - Ты выглядишь чертовски плохо, - заметил Дэниел.
        Маркус пожал плечами.
        - Ты выглядишь еще хуже.
        - Ты ее целовал, - сказал Дэниел. Маркус раздраженно взглянул на него.
        - И?
        - И что ты будешь делать дальше?
        - Я собирался попросить ее руки, когда ты ударил меня в живот.
        Дэниел поморгал.
        - О.
        - А какого черта, ты думал, я собираюсь делать? Соблазнить ее, а потом бросить волкам?
        Дэниел напрягся, глаза его вспыхнули яростью.
        - Ты ее собла…
        - Не надо, - оборвал его Маркус, подняв руку. - Не надо задавать этот вопрос.
        Дэниел прикусил язык, но с подозрением оглядел Маркуса.
        - Не надо, - на всякий случай повторил Маркус.
        Он ощупал свою челюсть. Проклятие, как больно. Он перевел взгляд на Дэниела, рассматривавшего распухшие костяшки пальцев. - И кстати, добро пожаловать.
        Дэниел поднял брови.
        - В следующий раз предупреждай, когда собираешься прибыть.
        Дэниел, казалось, собирался ответить, но в конце концов просто хмыкнул.
        - Твоя мать три года не упоминала твоего имени, - тихо заметил Маркус.
        - Почему ты это говоришь мне?
        - Ты уехал. Ты уехал и…
        - У меня не было выбора.
        - Ты мог вернуться, - отмахнулся Маркус. - Ты знаешь, ты…
        - Нет, - перебил его Дэниел. - Не мог. Кто-то следил за мной на континенте.
        Маркус помолчал.
        - Прости. Я не знал.
        - Все нормально. - Дэниел вздохнул и оперся затылком о стену. - Она ни разу не ответила на мои письма.
        Маркус поднял глаза.
        - Моя мать, - уточнил Дэниел. - Я не удивлен, что она ни разу не упомянула моего имени.
        - Гонория сильно переживала, - мягко заметил Маркус.
        Дэниел сглотнул.
        - Как долго вы… э…
        - Этой весной.
        - Что случилось?
        Маркус почувствовал, что улыбается. По крайней мере уголком рта. Второй уголок слишком оплыл.
        - Это долгая история, - признался он. Казалось не правильным рассказывать о кротовой норе, о вывихнутой лодыжке, о пирожных. Все это - только события, а не то, что произошло в его сердце.
        - Ты ее любишь?
        Маркус поднял глаза. И кивнул.
        - Ну что ж. - Дэниел повел плечом. Вот и все. Больше им нечего обсуждать. Больше они и не будут это обсуждать, понял Маркус. Они мужчины, и таков их обычай. Он протянул руку, собираясь похлопать Дэниела по ноге или, может, по плечу. Но вместо этого ткнул его локтем в бок.
        - Рад, что ты дома.
        Дэниел помолчал несколько секунд.
        - И я, Маркус. И я.
        Глава 23
        Оставив Маркуса и Дэниела в холле, Гонория тихо пробралась в комнату для репетиций. Как она и думала, там никого не было. Из зала через открытую дверь проникал слабый свет. Гонория еще раз посмотрела на себя в зеркало. Было темно, но, похоже, она выглядела прилично.
        В зале было еще довольно много гостей, и Гонория надеялась, что ее отсутствия никто, кроме семьи, не заметил. Дейзи стояла в центре комнаты и объясняла всем, кто готов был слушать, как сделана ее скрипка. Чрезвычайно довольная леди Уинстед стояла в стороне, а Айрис…
        - Где ты была? - прошипела Айрис.

…Уже стояла рядом.
        - Я плохо себя почувствовала, - ответила Гонория.
        Айрис с отвращением фыркнула.
        - Сейчас ты скажешь мне, что заразилась от Сары.
        - Мм, возможно.
        В ответ на это Гонория услышала вздох.
        - Я хочу поскорее уйти отсюда, но мама об этом и слышать не желает.
        - Мне жаль, - сказала Гонория. Трудно выражать сочувствие, когда переполняет радость, но она постаралась.
        - А хуже всего - Дейзи, - со злостью сказала Айрис. - Она ходит напыщенная, как… У тебя на рукаве красное пятно.
        - Что? - Гонория осмотрела платье. Действительно, на рукаве оказалось пятно крови размером с монету. Один Бог знает, кому из двух подравшихся она принадлежит; когда Гонория уходила, на обоих было уже вполне достаточно ссадин.
        - О. Я не знаю, что это.
        Айрис замерла и наклонилась поближе.
        - Думаю, кровь.
        - Могу с уверенностью сказать - нет, - солгала Гонория.
        - В таком случае…
        - Что наделала Дейзи? - быстро вставила Гонория. Айрис удивленно моргнула, и Гонория пояснила: - Ты сказала, что она хуже всего.
        - Да, действительно, - яростно произнесла Айрис, - но ей для этого не надо делать ничего конкретного. Она просто…
        Ее внезапно прервал взрыв хохота. Смеялась Дейзи.
        - Я сейчас заплачу, - объявила Айрис.
        - Нет, Айрис, ты…
        - Не мешай мне страдать, - оборвала ее Айрис.
        - Прости, - покаянно пробормотала Гонория.
        - Это самый унизительный день в моей жизни. - Айрис покачала головой, она выглядела совершенно измученной. - Я не смогу играть на следующем концерте, Гонория. Говорю тебе, не смогу. И не важно, если больше не найдется виолончелисток. Я не смогу.
        - Если ты выйдешь замуж…
        - Да, знаю, - резко ответила Айрис. - Не думай, что я забыла об этом. Я почти приняла предложение лорда Венэбла только ради избавления от нашего квартета.
        Гонория вздрогнула. Лорд Венэбл годился им в дедушки. Даже в прадедушки.
        - Только больше не исчезай, пожалуйста. - Айрис уже почти всхлипывала. - Я не могу слушать, как люди хвалят мое выступление. Я категорически не знаю, что отвечать.
        - Конечно, - сказала Гонория, беря кузину за руку.
        - Гонория, вот ты где! - подошла мать. - Где ты была?
        Гонория откашлялась.
        - Я прилегла на несколько минут. Я вдруг почувствовала себя очень уставшей.
        - Да, это был трудный день, - кивнула мать.
        - Я не заметила, как пролетело время. Должно быть, я заснула, - извиняющимся тоном пояснила Гонория. Кто бы мог предположить, что она способна так безмятежно лгать? Вначале кровь, теперь вот это.
        - Не важно. - Леди Уинстед повернулась к Айрис: - Ты видела мисс Уинтер?
        Айрис покачала головой.
        - Я нигде не могу ее найти, а тетушка Шарлотта уже готова ехать домой.
        - Может, она пошла в дамскую комнату? - предположила Айрис.
        Леди Уинстед с сомнением произнесла:
        - Для этого она отсутствует слишком долго.
        - Мама, - Гонория вспомнила о Дэниеле, - мне нужно поговорить с тобой.
        - Придется подождать. - Леди Уинстед покачала головой. - Я начинаю беспокоиться за мисс Уинтер.
        - Возможно, ей тоже захотелось прилечь, - выдвинула предположение Гонория.
        - Надеюсь. Надеюсь также, что тетушка Шарлотта назначит ей на неделе дополнительный выходной. - Леди Уинстед кивнула, соглашаясь сама с собой. - Думаю, мне следует сейчас же найти ее и поделиться этой идеей. Мисс Уинтер определенно спасла концерт.
        Гонория и Айрис проводили леди Уинстед взглядом. Айрис заметила:
        - Зависит от того, что понимать под словом «спасла».
        Гонория хихикнула и взяла кузину под руку.
        - Пойдем, - предложила она. - Обойдем комнату с радостным и гордым видом.
        - Радостно и гордо - выше моих возможностей, но…
        Айрис прервал громкий треск. Или не совсем треск. Скорее, какой-то раскалывающийся звук. С несколькими хлопками. И дополнительным «памм».
        - Что это было? - спросила Айрис.
        - Не знаю. - Гонория вытянула шею. - Похоже на…
        - О, Гонория! - вскрикнула Дейзи. - Твоя скрипка!
        - Что? - Гонория медленно подошла к собравшимся гостям, не в силах сложить два и два.
        - О Боже милосердный, - сдавленно произнесла Айрис. Она положила руку на плечо Гонории, как бы говоря - «лучше не смотри».
        - Что происходит? Я… - Гонория замерла.
        - Леди Гонория! - прошептала леди Данбери. - Примите мои извинения.
        Гонория только моргнула, не в силах отвести взгляд от останков инструмента.
        - Как?…
        Леди Данбери с явно преувеличенным сожалением покачала головой.
        - Сама не понимаю. Трость, вы знаете. Должно быть, я случайно столкнула вашу скрипку со стола.
        Гонория открыла и снова закрыла рот, не в силах что-либо произнести. Скрипка выглядела не так, как будто упала со стола. Честно говоря, Гонория не могла представить себе, как можно было привести инструмент в такое состояние. От него почти ничего не осталось. Каждая струна была порвана, кругом валялись щепки, а упор для подбородка просто отсутствовал.
        Совершенно очевидно, здесь не обошлось без слона.
        - Я настаиваю на том, чтобы купить вам другую, - заявила леди Данбери.
        - О нет, - до странности спокойно ответила Гонория. - Это совсем не обязательно.
        - И более того, - совершенно игнорируя ее, продолжила леди Данбери, - это будет Руджери.
        Дейзи ахнула.
        - Нет, правда, не нужно, - сказала Гонория. Она не могла оторвать глаз от скрипки. Инструмент был разбит совершенно потрясающим образом.
        - Я нанесла вам ущерб, - величественно произнесла леди Данбери. Она махнула рукой - жест, предназначенный скорее толпе гостей, чем Гонории. - Я должна все исправить.
        - Но Руджери! - воскликнула Дейзи.
        - Я знаю, - прижав руку к сердцу, сказала леди Данбери, - они страшно дорогие, но при таких обстоятельствах подойдет только самое лучшее.
        - Но вам придется слишком долго ждать, - засопела Дейзи.
        - Конечно. Вы уже говорили.
        - Шесть месяцев. Возможно, даже год.
        - Или даже дольше? - с легким оттенком ликования в голосе спросила леди Данбери.
        - Мне больше не нужна скрипка, - сказала Гонория. Действительно не нужна. Она выходит замуж за Маркуса. Она больше никогда не будет играть на концертах.
        Конечно, она никому не может сказать об этом. Маркус еще должен сделать ей предложение. Но это пустяк. То, что Маркус его сделает, не вызывает сомнений.
        - Пока она может пользоваться моей старой скрипкой, - предложила Дейзи. - Я не возражаю.
        И пока леди Данбери спорила с ней, Гонория наклонилась к Айрис и, все еще не отводя взгляда от останков инструмента, сказала:
        - Невероятно. Как, по-твоему, она это сделала?
        - Не знаю, - ответила не менее озадаченная Айрис. - Здесь нужно нечто большее, чем трость. Думаю, нужен как минимум слон.
        Гонория ахнула от радости и наконец оторвалась от созерцания обломков:
        - Я подумала точно так же!
        Они посмотрели друг на друга и зашлись хохотом, да так, что леди Данбери и Дейзи перестали спорить и посмотрели на них.
        - Думаю, у нее истерика, - заключила Дейзи.
        - Конечно, простая вы душа, - рявкнула леди Данбери. - Она только что лишилась скрипки.
        - Слава Богу, - сказал кто-то с большим чувством.
        Гонория огляделась. Она не знала, кем был человек, сказавший это. Модно одетый джентльмен средних лет в сопровождении не менее модно одетой дамы. Он напомнил ей портреты Бо Браммела, самого модного мужчины во времена, когда ее старшие сестры выходили в свет.
        - Девушке не нужна скрипка, - добавил он. - Ей нужно связать руки, дабы она никогда больше не могла прикоснуться к инструменту.
        Несколько человек захихикали. Остальные явно почувствовали себя неуютно.
        Гонория не знала, что делать. Неписаное правило в Лондоне гласило - никогда не издеваться над концертами Смайт-Смитов в их присутствии. Даже обозреватели сплетен никогда не писали, насколько ужасны выступления.
        Где же ее мать? Или тетушка Шарлотта? Они слышали? Их это убьет.
        - О, ну признайте же, - произнес он, обращаясь к небольшой толпе, образовавшейся вокруг, - разве мы не можем наконец сказать правду? Они ужасны. Они - преступление против вселенной.
        Еще несколько человек засмеялись. Тихонько, но все же.
        Гонория попыталась открыть рот, сказать хоть что-то в защиту своей семьи. Айрис вцепилась в ее руку, как будто хотела умереть на месте, а Дейзи выглядела просто ошеломленной.
        - Умоляю вас, - обратился джентльмен к Гонории, - не принимайте от графини новую скрипку. Никогда даже не прикасайтесь к инструменту.
        А потом, слегка улыбнувшись своей спутнице, как будто говоря: «Подожди, послушай, что я скажу дальше», он добавил:
        - Вы ужасны. Певчие птицы плачут, слыша вас. Даже я почти расплакался.
        - А я, пожалуй, еще и сейчас плачу, - сказала его спутница. Ее глаза вспыхнули, и она ликующе оглядела толпу. Она гордилась своим оскорблением, своей жестокостью.
        Гонория сглотнула, сдерживая слезы ярости. Она всегда думала - если кто-то публично оскорбит ее, она ответит с язвительным остроумием. Безукоризненно поставит обидчика на место, с такими стилем и рисовкой, что ее оппоненту останется только сбежать, опустив хвост.
        Но теперь, когда настал такой момент, ее как будто парализовало. Она могла только смотреть на обидчика, руки ее тряслись, пока она пыталась сохранить самообладание. Позже она придумает, что могла бы сказать, но сейчас ее ум затуманивало облако ярости. Она не смогла бы составить фразу, даже если бы ей дали полное собрание сочинений Шекспира.
        Она услышала, как еще один человек рассмеялся, потом еще один. Он побеждает. Этот ужасный человек, чьего имени она даже не знает, пришел в ее дом, оскорбил ее перед всеми, и он побеждает. Это было неправильно по многим причинам, кроме одной - она действительно ужасно играет на скрипке. Но конечно - конечно, - люди знают, как следует себя вести. Наверняка кто-то встанет на ее защиту.
        И тут сквозь приглушенные смешки и шипящий шепот она услышала знакомый стук сапог по паркету. Постепенно, как будто по толпе распространялась волна, все головы повернулись к двери. И они увидели…
        Гонория как будто заново влюбилась в него.
        Маркус, человек, который всегда предпочитал роль дерева в пантомимах; Маркус, занимавшийся своими делами тихо, не на виду; Маркус, ненавидевший оказываться в центре внимания… Собирался устроить скандал.
        - Что вы ей сказали? - прорычал он, пересекая комнату, словно разгневанный бог. Усыпанный синяками, окровавленный, разгневанный бог, на котором не было шейного платка. Но все же вполне определенно разгневанный. И по ее мнению, определенно бог.
        Джентльмен, оскорблявший ее, отшатнулся. Честно говоря, многие отшатнулись - Маркус выглядел довольно дико.
        - Что вы ей сказали, Гримстон? - повторил Маркус, не останавливаясь, пока не оказался прямо перед ее обидчиком.
        Гонория вспомнила, кто это. Бэзил Гримстон. Его не было в городе несколько лет, но в свою лучшую пору он был известен своим жестоким остроумием. Ее сестры ненавидели его.
        Мистер Гримстон поднял подбородок и ответил:
        - Я не сказал ничего, кроме правды.
        Маркус сжал руку в кулак.
        - Вы будете не первым, кого я ударил этим вечером, - спокойно произнес он.
        Только теперь Гонории наконец удалось хорошенько разглядеть его. Он выглядел совершенно диким - волосы торчали во все стороны, глаз украшали темно-голубые круги, а рот с левой стороны отек. Рубашка его была разодрана и испачкана кровью и грязью.
        Гонория никогда не видела мужчины красивее.
        - Гонория? - прошептала Айрис, сжав ее руку.
        Гонория в ответ лишь покачала головой. Ей не хотелось говорить с Айрис. Она не хотела пропустить ни секунды.
        - Что вы ей сказали? - еще раз повторил Маркус.
        Мистер Гримстон повернулся к толпе:
        - Определенно его следует удалить отсюда. Где наша хозяйка?
        - Здесь, - сказала Гонория, сделав шаг вперед. Строго говоря, это была неправда, но ее матери рядом не было.
        Но Маркус едва заметно покачал головой, и она отступила назад, к Айрис.
        - Если вы не извинитесь перед леди Гонорией, - сказал Маркус мягко и оттого еще более пугающе, - я убью вас.
        Все ахнули, а Дейзи изобразила обморок, упав в сторону Айрис, которая не замедлила отойти, и Дейзи грохнулась на пол.
        - О, послушайте, - ответил мистер Гримстон, - мы же не будем доводить дело до пистолетов на рассвете.
        - Я говорю не о дуэли, - заметил Маркус, - я убью вас прямо здесь.
        - Вы сошли с ума, - ахнул мистер Гримстон.
        Маркус пожал плечами:
        - Возможно.
        Мистер Гримстон перевел взгляд с Маркуса на свою подругу, потом на толпу, потом обратно на свою подругу. Никто не дал ему совета, даже молчаливого, и поэтому, как и всякий денди, которому угрожают разбить лицо, он кашлянул, повернулся к Гонории и обратился к ее лбу:
        - Приношу свои извинения, леди Гонория.
        - Сделайте это, как следует, - прорычал Маркус.
        - Я извиняюсь, - сжал зубы мистер Гримстон.
        - Гримстон… - предупредил Маркус.
        Наконец мистер Гримстон опустил взгляд, посмотрел Гонории в глаза и сказал:
        - Пожалуйста, примите мои извинения.
        Он выглядел жалко и кипел от гнева, но он это сказал.
        - Спасибо, - быстро ответила она, пока Маркус не решил, что и это извинение не удовлетворительно.
        - Теперь уходите, - велел Маркус.
        - Как будто я мечтаю остаться, - фыркнул мистер Гримстон.
        - Мне все же придется ударить вас, - покачал головой Маркус.
        - Не нужно, - быстро сказала подруга мистера Гримстона, обеспокоенно кинув взгляд на Маркуса. Она вышла вперед, взяла Гримстона за руку и оттащила назад.
        - Спасибо, - обратилась она к Гонории, - за приятный вечер. Вы можете быть уверены - если меня спросят, я скажу, что все прошло без происшествий.
        Гонория так и не узнала, с кем разговаривает, но все равно кивнула.
        - Спасибо Господу, наконец-то они ушли, - пробормотал им вслед Маркус, потирая костяшки пальцев. - Мне очень не хотелось еще кого-то бить. У твоего брата на редкость крепкий череп.
        Гонория почувствовала, что улыбается. Глупый повод для улыбки, и еще более глупый момент. Дейзи лежала на полу, притворно стеная, леди Данбери рявкала «Ничего не случилось, проходите дальше» всем, кто мог ее слышать, а Айрис не переставала задавать вопросы.
        Но Гонория ее не слышала.
        - Я люблю тебя, - произнесла Гонория, когда Маркус посмотрел на нее. Она не могла больше сдерживаться. - Я буду любить тебя всегда.
        Кто-то услышал ее и сказал кому-то еще, а те сказали еще кому-то, и уже через секунду все в комнате замолчали. И снова Маркус обнаружил себя в центре внимания.
        - Я тоже люблю тебя, - четко и ясно сказал он. Потом на глазах у всех взял ее руки в свои, опустился на одно колено и произнес: - Леди Гонория Смайт-Смит, окажете ли вы мне честь стать моей женой?
        Гонория попыталась сказать «да», но задохнулась от чувств. Поэтому просто кивнула. Кивнула сквозь слезы. Кивнула так быстро, что потеряла равновесие и рухнула в его объятия, когда он встал.
        - Да, - наконец прошептала она. - Да.
        Айрис позже рассказывала, что весь зал зааплодировал, но Гонория ничего не слышала. Был только Маркус, была она и его улыбка.
        - Я собирался тебе сказать, - произнес он, - но ты меня опередила.
        - Я не хотела, - призналась она.
        - Я ждал подходящего момента.
        Она поднялась на цыпочки и поцеловала его, и в этот раз услышала аплодисменты.
        - Думаю, это он и есть, - прошептала она.
        И он, видимо, был согласен, потому что снова поцеловал ее. На виду у всех.
        Эпилог
        Год спустя
        - Я не уверен, что с первого ряда открывается лучший вид, - сказал Маркус, с тоской оглядывая остальные пустующие ряды. Они с Гонорией прибыли на этот концерт Смайт-Смитов заранее - она хотела занять лучшие места.
        - Дело не в обзоре. - Она внимательным взглядом оглядела первый ряд. - Дело в звуке.
        - Уж это я знаю, - угрюмо заметил он.
        - В любом случае даже звук - не главное. Главное - показать нашу поддержку. - Гонория широко улыбнулась и опустилась на выбранное место - первый ряд, самый центр. Вздохнув, Маркус сел справа от нее.
        - Тебе удобно? - спросил он. Гонория в скором времени ожидала ребенка. Ей не следовало появляться на публике, однако она настояла на том, чтобы посетить концерт.
        - Семейная традиция, - сказала она. И для нее такое объяснение было достаточным.
        За это он ее и любил.
        Теперь и у него тоже была семья. Пусть не такая большая, как клан Смайт-Смитов, в великом множестве которых он до сих пор ориентировался с некоторым трудом. Но зато своя. Он еще не привык к этому. Каждую ночь, ложась рядом с женой, он не мог до конца поверить, что она принадлежит ему. А он - ей. Семья.
        А скоро их будет трое.
        Поразительно.
        - Сара и Айрис весьма раздражены, что им еще приходится выступать. - Гонория говорила шепотом, хотя рядом никого не было.
        - Кто занял твое место?
        - Гарриет, - ответила она и добавила: - Младшая сестра Сары. Ей только пятнадцать, но старше никого нет.
        Маркус подумал, не спросить ли, насколько хорошо играет Гарриет, но решил, что лучше ему этого не знать.
        - В квартете в этом году две пары сестер, - сказала Гонория, похоже, только что осознав это. - Интересно, случалось ли такое раньше?
        - Леди Уинстед наверняка знает, - рассеянно заметил он.
        - Или тетушка Шарлотта. Она достойна звания семейного летописца.
        Кто-то прошел мимо них и сел в углу. Маркус огляделся и увидел - зал постепенно заполняется.
        - Я так нервничаю, - возбужденно улыбнулась ему Гонория. - Я первый раз выступаю в роли зрителя.
        Он удивленно моргнул:
        - А как же годы перед тем, как ты начала играть?
        - То было совсем другое. - Она кинула на него взгляд, говоривший «тебе не понять». - О, вот и они, вот и они. Скоро начало.
        Маркус похлопал ее по руке и откинулся в кресле. Айрис, Сара, Дейзи и Гарриет заняли свои места.
        Сара, кажется, застонала.
        А потом они начали играть.
        Это было ужасно.
        Конечно, он знал, что выступление будет ужасно - так было всегда. Но каким-то образом за год он забыл, насколько оно ужасно. Или оно действительно было еще хуже, чем в прошлом году. Гарриет дважды роняла смычок.
        Он краем глаза взглянул на Гонорию, уверенный, что у нее на лице написано сочувствие. В конце концов, она играла сама. Она знает, каково сидеть на сцене и производить этот… шум.
        Но Гонория ничуть не выглядела расстроенной. Наоборот, она смотрела на кузин со сверкающей улыбкой, как гордая мать, наслаждающаяся успехами своих восхитительных отпрысков.
        Он дважды украдкой взглянул на нее, пытаясь удостовериться, что ему не показалось.
        - Разве они не чудесны? - прошептала она, наклонив к нему голову.
        Он ошеломленно открыл рот, не в силах придумать ответа.
        - Они играют гораздо лучше, - прошептала она дальше.
        Это вполне может быть правдой. В таком случае он неописуемо рад, что не присутствовал на репетициях.
        Остаток концерта Маркус смотрел на Гонорию. Она сияла, она вздыхала, а однажды даже прижала руку к сердцу. А когда ее кузины кончили играть, Гонория первая вскочила на ноги и оглушительно захлопала.
        - Разве не замечательно, что наши дочери тоже будут играть в квартете? - произнесла она, быстро поцеловав его в щеку.
        Он открыл рот, хотя, честно говоря, понятия не имел, что сказать, но неожиданно произнес:
        - С нетерпением жду этого момента.
        Там, в зале, обнимая жену, слушая, как она щебечет с кузинами, он понял - это правда. Он действительно с нетерпением ждет.
        Он наклонился и прошептал на ухо Гонории:
        - Я люблю тебя.
        Просто ему вдруг захотелось это сказать.
        Не поднимая на него глаз, она улыбнулась.
        И он улыбнулся вслед за ней.
        Джулия Куин

***
        notes

[1] Дормиторий - спальное помещение для большого количества людей.

[2] Мэриголд (Marigold) - по-английски «бархатцы», Айрис (Iris) - «ирис», Дейзи (Daisy) - «маргаритка»

[3] Веленевая бумага - плотная глянцевая бумага высшего качества.

[4] Мастер (здесь) - почтительное именование маленького мальчика.

[5] Франческо Руджери - итальянский скрипичный мастер XVIII века.

[6] «Цветок у стены» - девушка, не пользующаяся успехом и «подпирающая стенку», пока другие танцуют.