Невеста герцога Джулия Куин
        Два герцога Уиндема #2 Амелию Уиллоуби и Томаса Кавендиша, наследника герцога Уиндема, обручили с колыбели, но… оказалось, что женихом Амелии не обязательно будет Томас Кавендиш. Им может стать любой, кто унаследует титул герцога Уиндема. И теперь, когда в Англии появился давно исчезнувший кузен Томаса, имеющий куда больше законных прав на герцогский герб, Кавендиш должен уступить ему невесту вместе с титулом!
        Такого оскорбления не снесет ни один джентльмен. И уж конечно, Томас не отдаст Амелию кузену!
        Джулия Куин
        Невеста герцога
        Глава 1
        Просто преступление, что Амелия Уиллоуби еще не замужем.
        Так, во всяком случае, говорила ее мать. Амелия - точнее, леди Амелия - была второй дочерью графа Кроуленда, так что никто не мог упрекнуть ее в недостаточно благородном происхождении. Ее внешность была более чем приемлемой, по крайней мере для тех, кто предпочитал цветущую английскую розу, как это делало, к счастью для Амелии, большинство представителей высшего света.
        У нее были светлые волосы, не белокурые, но и не русые, глаза коричневато-зеленого оттенка, чистая белая кожа, если, конечно, она не забывала предохраняться от солнца. Дело в том, что леди Амелия была не в ладах с веснушками.
        Кроме того, как неизменно отмечала ее мать, перечисляя достоинства дочери, она была неглупа, играла на фортепиано, рисовала акварелью и обладала - тут ее мать делала паузу, прежде чем закончить торжествующим тоном, - полным комплектом зубов.
        Более того, вышеупомянутые зубы были идеально ровными, чего нельзя было сказать о Джасинде Леннокс, которая сделала удачную партию в 1818-м, ловко окрутив маркиза Бересфорда. Но не раньше, как не уставала повторить мать Джасинды Леннокс, чем отвергла двух виконтов и одного графа.
        Но многочисленные достоинства Амелии Уиллоуби блекли рядом с тем, что считалось самым главным достижением в ее жизни - давней помолвкой с герцогом Уиндемом.
        Не будь Амелия обручена в колыбели с Томасом Кавендишем, который являлся наследником герцога, хотя и сам в то время едва вышел из младенческого возраста, она теперь определенно не пребывала бы в двадцать один год в незавидном положении незамужней девицы.
        Один светский сезон она провела в Линкольншире, ибо никто и подумать не мог, что ей нужно утруждать себя поездкой в Лондон, а следующий - в столице вместе с сестрой, поскольку жених ее старшей сестры, также обрученной в колыбели, имел несчастье подхватить лихорадку в двенадцатилетнем возрасте, оставив семейство без наследника, а Элизабет Уиллоуби - без нареченного.
        На третий сезон - хотя Элизабет была практически обручена, ожидая с минуты на минуту предложения руки и сердца, а Амелия, как и прежде, помолвлена с герцогом - они тем не менее отправились в Лондон, поскольку оставаться в поместье было бы неловко.
        Амелии нравилось в Лондоне. Она наслаждалась общением, обожала танцы, и если бы кто-нибудь поговорил с ее матерью больше пяти минут, он узнал бы, что будь Амелия свободна, то получила бы по меньшей мере дюжину предложений.
        Это подразумевало, что Джасинда Леннокс была бы по-прежнему Джасиндой Леннокс, а не маркизой Бересфорд. И еще более важно, что леди Кроуленд и ее дочери по-прежнему имели бы все основания смотреть свысока на нахальную выскочку.
        Но, как часто говорил отец Амелии, жизнь не всегда справедлива. Собственно, она редко бывает таковой. Достаточно посмотреть на него самого, отца пяти, дочерей. Пяти! И теперь графство, переходившее от отца к сыну на протяжении поколений, должно вернуться во владение короны, так как среди родственников нет даже завалящего кузена, который мог бы предъявить на него права.
        И поэтому он любил напоминать своей жене, что благодаря его своевременным заботам одна из их пяти дочерей уже пристроена и им нужно беспокоиться только об оставшихся четырех. Так что было бы неплохо, говорил он, если бы жена перестала выражать недовольство герцогом Уиндемом и его неспешным продвижением к алтарю.
        Более всего на свете лорд Кроуленд дорожил тишиной и покоем - обстоятельство, о котором ему следовало задуматься, прежде чем делать предложение Антее Грантем, как звали его жену в девичестве.
        Не то чтобы кто-нибудь допускал мысли, будто герцог откажется от обещания, данного Амелии и ее семье. Напротив, всем было хорошо известно, что герцог Уиндем - человек слова и если сказано, что он женится на Амелии Уиллоуби, то, Бог свидетель, так и будет.
        Просто он собирался исполнить свой долг, когда это будет удобно ему, что могло не совпадать с точкой зрения его невесты, или, точнее, ее матери.
        Вот почему Амелия до сих пор пребывала в родительском доме в Линкольншире и по-прежнему именовалась леди Амелией Уиллоуби.
        - Меня это вполне устраивает, - заявила она, когда Грейс Эверсли подняла эту тему на балу в Линкольнширском зале для танцев и ассамблеи. Помимо того что Г рейс была лучшей подругой сестры Амелии Элизабет, она являлась компаньонкой вдовствующей герцогини Уиндем, общаясь с будущим мужем Амелии теснее, чем когда-либо доводилось самой Амелии.
        - О, - поспешно заверила ее Грейс, - я вовсе не хотела сказать, что это не так.
        - Она всего лишь сказала, - вмешалась Элизабет, бросив на Амелию странный взгляд, - что его светлость намерен оставаться в Белгрейве по меньшей мере полгода. На что ты сказала…
        - Я знаю, что я сказала, - отрезала Амелия, вспыхнув.
        Это было не совсем правдой. Она не могла бы повторить свою тираду дословно, но у нее было подозрение, что если бы она попыталась, получилось бы что-то вроде: «Все это, конечно, очень мило, но я не стала бы делать из этого далеко идущие выводы. В любом случае в следующем месяце состоится свадьба Элизабет, так что я даже не мечтаю, что в ближайшее время и у меня произойдет что-нибудь серьезное. И потом, что ни говорили бы, я не рвусь замуж за герцога. В конце концов, я его едва знаю. Я все еще Амелия Уиллоуби. И меня это вполне устраивает».
        Да, это были не те слова, которые хотелось бы повторить даже в уме.
        Последовало неловкое молчание, затем Грейс прочистила горло.
        - Он сказал, что будет здесь сегодня вечером.
        - Вот как? - произнесла Амелия, устремив взгляд на Грейс.
        Та кивнула.
        - Я видела его за обедом. Точнее, он заглянул туда, но не стал обедать с нами. Думаю, он поссорился со своей бабушкой, - добавила она. - У них это часто бывает.
        Уголки губ Амелии напряглись не от возмущения и даже не от раздражения. Пожалуй, это была скорее покорность судьбе, чем что-либо другое.
        - Полагаю, вдовствующая герцогиня надоедала ему разговорами обо мне, - заметила она.
        Грейс замялась на мгновение, но в конце концов признала:
        - Вообще-то да.
        Чего и следовало ожидать. Ни для кого не было секретом, что вдовствующая герцогиня ждет этой свадьбы даже с большим нетерпением, чем мать Амелии. Все также знали, что герцог не выносит брюзжания своей бабушки, так что Амелия ничуть не удивилась, что он согласился посетить ассамблею просто для того, чтобы она оставила его в покое.
        А поскольку было хорошо известно, что герцог серьезно относится к своим обещаниям, Амелия не сомневалась, что он появится в зале. И это означало, что остаток вечера пойдет по хорошо проторенной дорожке.
        При появлении герцога все уставятся вначале на него, потом на нее. Затем он приблизится к ней и после нескольких минут неловкого разговора пригласит танцевать. А когда танец закончится, он поцелует ей руку и удалится.
        Надо полагать, он отправится искать знаки внимания женщин совсем другого сорта, из тех, на ком не женятся.
        Это была не та тема, над которой Амелии полагалось размышлять. Впрочем, это соображение ее никогда не останавливало. В самом деле, можно ли ожидать верности от мужчины до свадьбы? Они с сестрой не раз обсуждали этот вопрос и каждый раз получали один и тот же удручающий ответ.
        Особенно если дело касалось джентльмена, обрученного в детстве. Несправедливо ожидать, что он откажется от всех развлечений, в которых участвуют его приятели, только потому, что его отец подписал брачный контракт пару десятилетий назад.
        Семейству Уиллоуби надо было заставить Уиндема назначить дату свадьбы.
        - По тебе не скажешь, что ты в восторге от того, что увидишься с ним, - заметила Элизабет.
        Амелия вздохнула.
        - Честно говоря, я чувствую себя гораздо лучше, когда его нет.
        - О, он не так уж плох, - заверила ее Грейс. - Вообще-то он довольно мил, если узнать его поближе.
        - Мил? - повторила Амелия с явным сомнением. Ей приходилось видеть, как он улыбается, но не чаше пары раз за весь разговор.
        - Ну, - пошла на попятную Грейс, - возможно, это слишком сильно сказано. Но уверяю тебя, Амелия, из герцога получится прекрасный муж. Он может быть очень забавным, когда пожелает.
        Амелия и Элизабет уставились друг на друга с таким недоверчивым видом, что Грейс рассмеялась и добавила:
        - Честное слово. Клянусь! У него дьявольское чувство юмора.
        Грейс хотела как лучше, но почему-то ее слова не принесли Амелии успокоения. Не то чтобы она ревновала герцога. Определенно она не была влюблена в него. С какой стати? Они редко обменивались более чем парой слов. И все же было довольно неприятно сознавать, что Грейс Эверсли так хорошо знает ее жениха.
        К тому же Амелия не могла поделиться этим с сестрой, которой привыкла поверять все свои мысли. Элизабет с Грейс были близкими подругами с первой встречи в шестилетнем возрасте. Элизабет сказала бы, что Амелия ведет себя глупо, или одарила бы ее одним из своих ужасных взглядов, которые вместо сочувствующих получались жалостливыми.
        В последнее время Амелия постоянно ловила на себе подобные взгляды, стоило кому-нибудь завести разговор о браке. Имей она склонность заключать пари, она бы побилась об заклад, что удостоилась жалостливых взглядов по крайней мере от половины юных дам и от каждой из их матерей.
        - Мы должны позаботиться о том, чтобы Амелия и Уиндем этой осенью лучше узнали друг друга, - объявила вдруг Грейс, решительно блеснув глазами.
        - Грейс, пожалуйста, только не это, - возразила Амелия, залившись румянцем. Боже, как унизительно быть предметом чьей-то заботы.
        - Тебе все равно придется узнать его, - заметила Элизабет.
        - Не обязательно, - кисло отозвалась Амелия. - Сколько комнат в замке Белгрейв? Пара сотен?
        - Семьдесят три, - сообщила Грейс.
        - Я смогу блуждать там неделями, не пересекаясь с ним, - заявила Амелия. - Если не годами.
        - Не говори глупости, - отрезала ее сестра. - Почему бы тебе не отправиться туда завтра вместе со мной? Под тем предлогом, будто мама попросила меня вернуть книгу вдовствующей герцогине?
        Грейс устремила на Элизабет удивленный взгляд.
        - Твоя мать одолжила книгу у герцогини?
        - Вообще-то да, - ответила Элизабет, добавив с притворной скромностью: - По моей просьбе.
        Амелия приподняла брови.
        - С каких это пор мама полюбила чтение?
        - Не могла же она одолжить фортепиано? - парировала Элизабет.
        По мнению Амелии, их мать любила музыку не больше, чем чтение, но вряд ли надо указывать на этот факт. К тому же их разговор резко оборвался, ибо прибыл герцог.
        Даже стоя спиной к двери, Амелия точно знала, когда Томас Кавендиш вошел в зал, поскольку, черт побери, эта сцена уже не раз повторялась.
        Все замолкли.
        Затем - она сосчитала до пяти - все зашептались, а Элизабет ткнула ее локтем в ребра, словно она нуждалась в предостережении.
        А теперь - о, она видела все это мысленным взором - толпа, подобно Красному морю, расступилась перед герцогом, который направился к ней, шагая решительно и распрямив плечи. Ближе, еще ближе, и вот…
        - Леди Амелия.
        Амелия придала своему лицу надлежащее выражение и обернулась.
        - Ваша светлость, - сказала она с вежливой улыбкой, которая, как она знала, требовалась от нее.
        Он взял ее руку и поцеловал.
        - Вы прелестно выглядите сегодня.
        Он говорил это каждый раз.
        Амелия поблагодарила его, терпеливо ожидая, пока он обменяется любезностями с ее сестрой и обратится к Грейс:
        - Вижу, моя бабушка выпустила вас из своих когтей на этот вечер!
        - Да, - отозвалась Грейс со счастливым смешком. - Разве это не замечательно?
        Он улыбнулся, и Амелия отметила, что это не та дежурная улыбка, которыми он одаривал ее. Это была дружелюбная улыбка.
        - Вы святая, мисс Эверсли, - сказал он.
        Амелия перевела взгляд с герцога на Грейс и задалась вопросом, что он думает на самом деле. Вряд ли у Грейс есть выбор. Если он действительно считает Грейс святой, ему следовало бы обеспечить ее приданым и найти ей мужа, чтобы ей не приходилось тратить жизнь, прислуживая уже пять лет его бабушке.
        - Грейс сказала, будто вы намерены плесневеть в деревне несколько месяцев, - заметила Элизабет.
        Амелия готова была стукнуть сестру за более чем прозрачный намек. Ведь если у герцога есть время торчать в деревне, он мог бы найти время, чтобы наконец жениться на ней.
        В его глазах мелькнула ирония.
        - Совершенно верно.
        - Я буду занята до ноября, самое меньшее, - выпалила Амелия. Пусть он не думает, что она проводит дни, сидя у окна с вышиванием в руках в ожидании его прибытия.
        - Неужели? - осведомился он.
        Она распрямила плечи.
        - Да.
        Его голубые глаза слегка прищурились. Но не гневно, а весело, что, пожалуй, было даже хуже. Он смеялся над ней. Странно, что ей понадобилось так много времени, чтобы понять это. Все эти годы она думала, что он всего лишь пренебрегает ею…
        Милостивый Боже.
        - Леди Амелия, - сказал герцог, удостоив ее едва заметным наклоном головы, - не окажете ли вы мне честь, потанцевав со мной?
        Элизабет и Грейс заулыбались, устремив на нее выжидающие взгляды. Они не впервые играли эту сцену все вместе. И все знали, что будет дальше.
        Особенно Амелия.
        - Нет, - произнесла она, прежде чем успела подумать.
        Он удивленно моргнул.
        - Нет?
        - Нет, спасибо, - уточнила она, приятно улыбнувшись. Ей не хотелось выглядеть невежливой.
        Он опешил.
        - Вы не хотите танцевать?
        - Пожалуй, нет. Не сегодня. - Она бросила взгляд на сестру и Грейс. Они пребывали в ужасе.
        Амелия же была в восторге.
        Она чувствовала себя самой собой, чего никогда не позволяла себе в его присутствии, а также перед его прибытием и после его ухода.
        Все всегда крутилось вокруг него: Уиндем то, Уиндем это, - и как удачно, что она помолвлена с самым красивым герцогом в стране, даже не шевельнув мизинцем.
        Однажды Амелия дала волю своему суховатому чувству юмора, заметив, что ей все же пришлось потрясти детской погремушкой, и была вознаграждена парой осуждающих взглядов и одним упреком в неблагодарности. Последний исходил от матери Джасинды Леннокс за три недели до того, как на Джасинду обрушилась лавина брачных предложений.
        Поэтому Амелия обычно помалкивала и делала то, что от нее ожидали. Но сейчас…
        Сейчас она не в Лондоне, не под надзором своей матери, и ей так надоело, что он держит ее на привязи. В самом деле, если бы не он, она нашла бы себе кого-нибудь другого. Она могла бы развлекаться и целоваться с мужчинами.
        О, ладно, поцелуи - это, пожалуй, слишком. Она не идиотка, чтобы рисковать своей репутацией. Но она могла бы фантазировать на эту тему, чего она определенно никогда себе не позволяла.
        А затем, поскольку Амелия не имела понятия, когда она снова почувствует себя такой бесшабашной, она улыбнулась своему будущему мужу и сказала:
        - Но вы должны танцевать, если вам хочется. Уверена, здесь полно дам, которые будут счастливы составить вам компанию.
        - Но я хотел бы потанцевать с вами, - настаивал он.
        - Возможно, в другой раз, - отозвалась Амелия, одарив его лучезарной улыбкой. - Пока!
        И спокойно двинулась прочь, хотя ей хотелось припустить вприпрыжку, что она и проделала, свернув за угол.
        Томас Кавендиш привык считать себя разумным человеком, особенно с тех пор как его высокое положение в качестве седьмого герцога Уиндема позволяло ему предъявлять к жизни неразумные требования. Он мог безумствовать, одеваться в розовое, объявлять мир треугольным, и высшее общество внимало бы каждому его слову с самым почтительным видом.
        Его отец, шестой герцог Уиндем, хотя и не безумствовал, не одевался в розовое и не объявлял мир треугольным, определенно был весьма неразумным человеком. По этой причине Томас гордился своим ровным характером, святостью своего слова и - хотя он предпочитал не афишировать эту сторону своей натуры - своей способностью воспринимать с юмором нелепые ситуации.
        А эта ситуация определенно была нелепой.
        Но когда новость об уходе леди Амелии из зала распространилась, и головы одна за другой стали поворачиваться в его сторону, Томас начал понимать, что линия между юмором и яростью не намного шире, чем лезвие ножа.
        И вдвое острее.
        Леди Элизабет взирала на него с изрядной долей ужаса, словно он мог превратиться в чудовище и растерзать кого-нибудь в клочки. А Грейс - черт бы побрал эту маленькую нахалку - выглядела так, словно вот-вот разразится смехом.
        - Не вздумайте, - предостерег он ее и повернулся к Элизабет. - Мне сходить за ней?
        Та уставилась на него с непонимающим видом.
        - За вашей сестрой, - пояснил он.
        Никакой реакции. Милостивый Боже, чему только учат женщин в наше время?
        - Сходить мне за леди Амелией? - произнес он с нажимом. - Моей нареченной невестой. Той самой, которая только что дала мне от ворот поворот.
        - Я бы так не сказала, - выдавила наконец Элизабет.
        Он устремил на нее более долгий взгляд, чем было удобно - для нее, разумеется, он-то чувствовал себя вполне непринужденно, - затем повернулся к Грейс, которая, как он давно понял, была одной из немногих людей на свете, на чью честность он мог полагаться.
        - Мне пойти за ней?
        - О да, - сказала она, лукаво поблескивая глазами. - Идите.
        Томас слегка приподнял брови, гадая, куда могла направиться строптивая девица. Вряд ли она уехала с вечера. Парадные двери выходили на Главную улицу Стэмфорда - не самое подходящее место для одинокой женщины. Позади здания располагался небольшой сад. Томасу никогда не представлялось случая побывать там лично, но он слышал, что немало брачных предложений делалось в его тенистых зарослях. И не всегда добровольно, учитывая состояние одежды тех, кого заставали врасплох в заднем саду Линкольнширского зала для танцев и ассамблей.
        Впрочем, Томас не опасался, что его застанут наедине с леди Амелией Уиллоуби. Ведь он уже прикован к этой девице, не так ли? И вряд ли ему удастся откладывать свадьбу и дальше. Он предупредил ее родителей, что им - придется подождать, пока ей не исполнится двадцать один год, и наверняка она вскоре достигнет этого возраста, если уже не достигла.
        - Как я понимаю, у меня два выхода, - промолвил Томас. - Сходить за моей очаровательной невестой, притащить ее назад и станцевать с ней, чтобы продемонстрировать почтенной публике, что она у меня на коротком поводке.
        В глазах Грейс мелькнуло веселье. Элизабет слегка позеленела.
        - Но это будет выглядеть, как будто меня это волнует, - заметил он.
        - А разве нет? - поинтересовалась Грейс.
        Томас задумался. Конечно, его гордость задета, но в основном выходка Амелии его позабавила.
        - Не слишком, - ответил он и, поскольку Элизабет была ее сестрой, добавил: - Прошу прощения.
        Та слабо кивнула.
        - С другой стороны, - продолжил он, - я могу просто остаться здесь, отказавшись устраивать сцену.
        - Вообще-то сцена уже имела место, - возразила Грейс не без иронии.
        Томас снисходительно улыбнулся.
        - Вам повезло, что вы единственное существо, которое делает мою бабушку выносимой для окружающих.
        Грейс повернулась к Элизабет:
        - Меня определенно не уволишь.
        - Как бы меня к этому ни искушали, - добавил Томас.
        Это было неправдой, они оба знали. Если бы понадобилось, Томас упал бы перед ней на колени, чтобы упросить ее остаться на службе у его бабки. К счастью для него, Грейс не выказывала никакого желания уволиться.
        Тем не менее он упал бы на колени, утроив при этом ее жалованье. Каждая минута, которую Грейс проводила в обществе его бабушки, избавляла его от этой утомительной обязанности, что было поистине бесценно.
        Впрочем, в данный момент это не являлось его насущной заботой. Его бабушка благополучно пребывала в соседней комнате в компании своих закадычных приятельниц, и он рассчитывал, что ему удастся побывать на вечере и удалиться, не обменявшись с ней ни единым словом.
        Другое дело его невеста.
        - Пожалуй, мне следует дать ей несколько минут, чтобы насладиться своим торжеством, - сказал Томас, приняв решение. Он чувствовал необходимость продемонстрировать свою власть - какие ту! могут быть вопросы? - и не испытывал восторга от идеи, что публика вообразит, будто он очарован своей невестой.
        Он не из тех, кто склонен очаровываться.
        - Очень великодушно с вашей стороны, - отозвалась Грейс с улыбкой, которая не вызвала у него ничего, кроме досады.
        Но он ограничился тем, что пожал плечами.
        - Я вообще великодушный человек.
        Глаза Элизабет расширились, но она ничего не сказала.
        Чтобы женщина молчала? Редкое качество. Возможно, ему следовало жениться на этой сестре.
        - Значит, вы намерены уйти? - спросила Грейс.
        - Пытаетесь избавиться от меня?
        - Вовсе нет. Вы знаете, что я всегда в восторге от вашего присутствия.
        Прежде чем он успел ответить на ее саркастическую реплику, он заметил голову, выглянувшую из-за портьеры, отделявшей зал от бокового коридора.
        Леди Амелия. Не так уж далеко она ушла.
        - Я приехал, чтобы танцевать, - заявил он.
        - Вы терпеть не можете танцы, - возразила Грейс.
        - Ничего подобного. Я терпеть не могу, когда меня заставляют танцевать. Это совсем другое дело.
        - Я могу найти свою сестру, - поспешно предложила Элизабет.
        Не говорите глупости. Она явно тоже не выносит, когда ее заставляют танцевать. Г рейс составит мне компанию.
        - Я? - удивилась Грейс.
        Томас сделал знак музыкантам; сидевшим в передней части зала. Они мигом подняли свои инструменты.
        - Вы, - ответил он. - Вы же не думаете, что я стал бы танцевать с кем-нибудь другим здесь?
        - Вы могли бы пригласить Элизабет, - предложила она, следуя за ним в центр зала.
        - Вы, наверное, шутите, - промолвил он. Судя по цвету ее лица, на которое так и не вернулись краски, леди Элизабет Уиллоуби еще не пришла в себя после того, как ее сестра повернулась и вышла из зала, и, вероятно, упала бы в обморок от усилий, связанных с танцами.
        К тому же Элизабет не могла служить его целям.
        Он бросил взгляд на Амелию. К его удивлению, она не спряталась тут же за шторой.
        Он слегка улыбнулся.
        И тут - что было весьма приятно видеть - она ахнула, после чего нырнула за портьеру. Но он знал, что добился своего: она будет наблюдать за танцем, за каждой его фигурой.
        Глава 2
        Амелия понимала, что он пытается сделать. Ей было ясно, что ею манипулируют, и тем не менее черт бы побрал этого типа, вот она здесь, прячется за шторой, глядя, как он танцует с Грейс.
        Он был отличным танцором. Амелия знала это не понаслышке. За два ее лондонских сезона они много раз танцевали - кадриль, сельский танец, вальс, - хотя и по обязанности.
        Впрочем, иногда - изредка - это доставляло удовольствие. Амелия не была безразлична к мнению окружающих. Как приятно было положить руку на локоть самого завидного холостяка, особенно когда у тебя есть брачный контракт, свидетельствующий, что этот холостяк твой и только твой.
        Все в нем было как-то значительнее и лучше, чем в других мужчинах. Он был богат, имел титул. Одного его появления было достаточно, чтобы привести юных светских глупышек в полуобморочное состояние.
        И более солидных дам, кстати, тоже.
        Амелия не сомневалась, что Томас Кавендиш стал бы самой выгодной партией десятилетия, даже если бы он родился горбатым или с двумя носами. Неженатые герцоги не валялись на дороге, и было известно, что Уиндемы владеют колоссальным состоянием и могут соперничать с большинством европейских княжеств.
        Но спина его светлости была прямой, а нос, к счастью, один, имел прекрасную форму и отлично гармонировал с остальными чертами лица. У него были темные густые волосы, интригующие ярко-голубые глаза и, насколько она могла судить, полный рот зубов. Честно говоря, было невозможно назвать его внешность иначе, как красивой.
        Но, не будучи очарована его достоинствами, Амелия не была также ослеплена ими. И, несмотря на их помолвку, она считала себя самым объективным судьей герцога. Еще бы, ведь она могла перечислить все его недостатки и порой развлекала себя тем, что записывала их на бумаге.
        Это было только справедливо. И, учитывая неприятности, которые ее ожидали, наткнись кто-нибудь на список, он должен был быть аккуратным, насколько это возможно.
        Амелия ценила аккуратность во всем. По ее мнению, это была прискорбно недооцененная добродетель.
        Но главная проблема с ее женихом - и, как она полагала, с большей частью человечества - заключалась в том, что его было сложно оценить. Как, к примеру, назвать не поддающееся определению ощущение, словно в нем есть… нечто большее, чем в остальных представителях светского общества. В самом деле, не предполагается, чтобы герцоги были так щедро одарены природой. Они должны быть худыми и жилистыми или, наоборот, плотными и коренастыми, с неприятным голосом, поверхностным умом и… Однажды она увидела руки Уиндема. Обычно он был в перчатках, когда, они встречались, но как-то раз, она не могла вспомнить почему, он снял их, и Амелию заворожили его руки.
        Его руки, прости Господи.
        Это было чистое безумие, но она застыла на месте, наверное, с разинутым ртом, размышляя о том, что этим рукам приходилось делать множество вещей: чинить забор, держать лопату. Родись он лет на пятьсот раньше, он наверняка стал бы рыцарем, прокладывающим свой путь с мечом в руках в свободное от спасения благородных девиц время.
        О да, она сознавала, что проводит в размышлениях о лучших сторонах своего жениха, возможно, чуть больше времени, чем он о ней. Но даже если и так, она знала о нем явно недостаточно. Титулованный, богатый и красивый - вот и все, пожалуй. Разве не естественно, что она стремится узнать больше? Но еще ей очень хотелось - хотя она и не могла бы объяснить почему - чтобы, он что-нибудь знал о ней.
        Чтобы он интересовался ею, задавал ей вопросы и выслушивал ответы, а не просто кивал, глядя на других гостей.
        За все время, пока Амелия вела подобные наблюдения, ее жених задал ей ровно восемь вопросов. Семь из них касались того, нравится ли ей вечер, а восьмой - о погоде.
        Конечно, она была не настолько романтична, чтобы ждать от него любви, но она полагала, что мужчина, обладающий хотя бы средним интеллектом, должен стремиться узнать что-нибудь о женщине, на которой собирается жениться.
        Но нет, Томаса Адольфуса Хораса Кавендиша, достопочтенного герцога Уиндема, графа Кестевена, Стоу и Стэмфорда, барона Гренвилла де Стейна - не говори о прочих титулах, которые, слава Богу, не требовалось помнить наизусть, - казалось, не волновало, что его будущая жена обожает клубнику и терпеть не может персики. Он не знал, что она никогда не поет на публике и что, если уж на то пошло, отлично рисует акварелью.
        Он не знал, что она всегда мечтала посетить Амстердам и что ее бесит, когда мать называет ее неглупой.
        Он не знал, что она будет отчаянно скучать по своей сестре, когда Элизабет выйдет замуж за графа Ротси, который живет на другом краю страны, в четырех днях езды.
        И он не знал, что, если бы он задавал ей хотя бы один вопрос при встрече, интересуясь ее мнением о чем угодно, кроме температуры воздуха, она бы думала о нем значительно лучше.
        Впрочем, последнее предполагало, что ему небезразлично ее мнение, а это определенно не соответствовало действительности. Собственно, отсутствие у герцога интереса к ее мнению, возможно, было единственной существенной вещью, которую она знала о нем.
        Хотя…
        Амелия осторожно выглянула из-за красной бархатной портьеры, служившей ей укрытием, уверенная, что он знает о ее присутствии здесь.
        Найдя взглядом танцующую пару, она принялась наблюдать за его лицом, за тем, как он смотрел на Грейс, за тем, как он… Святые небеса, неужели он смеется? Она никогда не слышала, как он смеется; собственно, она никогда этого и не видела, даже наблюдая за ним со стороны.
        Ее рот приоткрылся от удивления и, возможно, от некоторого испуга. Похоже, она знает еще кое-что важное о своем женихе.
        Он влюблен в Грейс Эверсли.
        Прелестно.
        В Линкольнширском зале для танцев и ассамблей вальс был под запретом. Он все еще считался слишком легкомысленным у почтенных матрон, которые устраивали ежеквартальные приемы. Томас полагал, что напрасно, и не потому, что его привлекала фривольная сторона танца. Он не мог об этом судить, так как ему никогда не представлялось случая вальсировать с кем-нибудь, кого он хотел бы соблазнить. Но вальс давал возможность разговаривать с партнершей, что было проще, чем отрывочные слова и реплики, которыми они с Грейс обменивались, выполняя фигуры сельского танца.
        - Пытаетесь заставить ее ревновать? - поинтересовалась Грейс с улыбкой, которую можно было бы принять за кокетливую, не знай он ее так хорошо.
        - Не говорите глупости.
        Но Грейс уже подхватил под руку местный сквайр, и Томас подавил раздраженный возглас, ожидая, пока она вернется к нему.
        - Не говорите глупости, - повторил он.
        Грейс склонила голову набок.
        - Вы никогда прежде не танцевали со мной.
        На этот раз он подождал подходящего момента, чтобы ответить.
        - А когда у меня была возможность танцевать с вами?
        Грейс отступила на шаг и присела, как требовала фигура танца, но он видел, что она кивнула, признавая его правоту. Он редко посещал местные балы, и хотя Грейс сопровождала его бабушку, когда та приезжала в Лондон, ее редко включали в число приглашенных на светские приемы. Но даже тогда она сидела в стороне с дуэньями и компаньонками.
        Они снова сошлись, оказавшись во главе цепочки танцующих. Томас взял ее за руку и повел по проходу между джентльменами и дамами.
        - Вы сердитесь, - заметила Грейс.
        - Вовсе нет.
        - Ваша гордость была задета.
        - Всего лишь на мгновение, - признал он.
        - А теперь?
        Он не ответил. Собственно, ему не пришлось. Они добрались до конца цепочки и заняли места на противоположных сторонах прохода, но когда снова сошлись для короткого хлопка, Грейс сказала:
        - Вы не ответили.
        Они отступили на шаг, затем сошлись, и он шепнул, нагнувшись:
        - Мне нравится играть первую скрипку.
        У, нее был такой вид, словно это утверждение ее позабавило.
        Томас одарил ее ленивой улыбкой и, когда снова появилась возможность разговаривать, поинтересовался:
        - Вас это очень удивило?
        Он поклонился, она крутанулась вокруг своей оси и сказала, лукаво блеснув глазами:
        - Вы меня никогда не удивляете.
        Томас рассмеялся и, когда они снова сошлись для той же фигуры, шепнул:
        - Я даже не пытаюсь.
        В ответ Грейс только закатила глаза.
        Она была отличной компанией. Томас сомневался, что его бабушка желала большего, когда искала компаньонку, чем просто живое существо рядом, способное вовремя сказать «да, мадам», «конечно, мадам», но она сделала хороший выбор. К тому же Грейс находилась на попечении графства, осиротев несколько лет назад, когда ее родители умерли от лихорадки. Ее отец был деревенским сквайром, и они с женой пользовались симпатией окружающих. Так что Грейс была знакома с местным обществом и даже дружила со многими его представителями, что создавало дополнительные преимущества в ее нынешней профессии.
        По крайней мере так ему казалось, поскольку большую часть времени он старался держаться подальше от знакомых бабушки.
        Музыка замолкла, и Томас позволил себе бросить взгляд на красную штору. Либо его невеста удалилась, либо стала чуть более умелой в искусстве прятаться.
        - Вам следует быть добрее с ней, - сказала Грейс, когда он провожал ее с танцевальной площадки.
        - Это она отказала мне, - напомнил он.
        Но Грейс лишь пожала плечами и повторила:
        - Вам следует быть добрее с ней. Затем присела в реверансе и двинулась прочь, оставив Томаса одного, - не слишком приятная перспектива на подобных сборищах.
        Он был помолвлен, более того, это был сельский бал, где его нареченную хорошо знали. По идее это должно было означать, что ему не грозят посягательства тех, кто мечтал бы видеть свою дочь - сестру, племянницу - герцогиней. Но увы, леди Амелия не обеспечивала ему окончательной защиты от других соседей. Как бы ее ни любили - а, насколько ему было известно, она пользовалась всеобщей симпатией, - ни одна уважающая себя мамаша не могла не питать надежды, что с помолвкой что-нибудь не заладится, что герцог окажется свободным и ему понадобится невеста.
        Так ему, во всяком случае, говорили. Томас не был восприимчив к подобным слухам, за что не уставал благодарить Создателя.
        И хотя среди жителей Линкольншира были такие, кто не имел дочерей, сестер и племянниц, среди них всегда находился кто-то желающий заслужить его благодарность. Это было чертовски утомительно. Томас отдал бы свою руку - ну, возможно, кончик пальца - за один день, когда ему не расскажут ничего такого, что, по их мнению, он желал бы услышать.
        Конечно, положение герцога имело немало преимуществ, но честность окружающих не относилась к их числу.
        Вот почему, когда Грейс оставила его на краю танцевальной площадки, Томас сразу же направился к двери, к любой двери, если быть точным, не важно к какой. Он просто хотел выйти наружу.
        Через полминуты Томас вдыхал бодрящий вечерний воздух, размышляя о том, как провести остаток вечера. После бала он собирался отправиться домой. Собственно, он вообще предвкушал тихий вечер дома перед тем, как бабушка заставила его изменить планы.
        Но теперь он подумывал о том, что визит в Стэмфорд более соответствует его настроению. Здесь жила Селеста, его личная вдовушка, - довольно неглупая и весьма осмотрительная особа. Их отношения идеально устраивали их обоих. Он делал ей подарки - очаровательные вещицы, служившие дополнением к аккуратному домику и скромному доходу, которые оставил ей муж. А она дарила ему свое общество, не требуя верности.
        Помедлив мгновение, чтобы взять свои вещи, Томас вышел наружу. При виде деревьев и небольшого фонтана он нахмурился. Определенно он воспользовался не той дверью, какая вела на улицу. Ах да, сад. Он оглянулся через плечо, неуверенный, что отсюда можно выбраться на улицу, не возвращаясь в бальный зал. Но тут, он мог поклясться, чей-то пронзительный голос произнес его имя и слово «дочь», и он решил попытаться уйти поскорее.
        Он обошел фонтан, намереваясь обогнуть здание, но когда проходил мимо розового куста, ему показалось, что он заметил какое-то движение краем глаза.
        Томас не собирался смотреть. Видит Бог, он даже не хотел смотреть. Это привело бы только к неловкости. Нет ничего более неловкого, чем застать кого-нибудь в месте, где ему, а чаще ей, не полагалось находиться. Но разумеется, он бросил взгляд в ту сторону.
        Он посмотрел и тут же пожалел об этом.
        - Ваша светлость.
        Это была леди Амелия, находившаяся явно не в том месте, где ей полагалось находиться.
        Томас грозно уставился на нее, размышляя о том, как ему себя вести.
        - Внутри было душно, - сказала она вставая. Она сидела на каменной скамье, а ее платье… честно говоря, он не мог вспомнить, какого оно цвета, и тем более не мог определить этого при лунном свете. Но казалось, оно сливается с окружающим пространством. Видимо, по этой причине он не заметил ее с самого начала.
        Впрочем, все это не имело значения в отличие оттого факта, что она находится снаружи, одна, без сопровождения.
        И он несет за нее ответственность.
        Право, это ни куда не годится.

* * *
        Ее уход выглядел бы более эффектно, имей Амелия возможность покинуть не только бальный зал, но и само здание. Однако существовала помеха в лице ее сестры Элизабет и другой сестры, а также их матери и отца, хотя она не сомневалась, что отец был бы счастлив последовать за ней, если бы не остальные Уиллоуби, прекрасно проводившие время.
        Поэтому Амелия вышла в сад, чтобы подождать, сидя на скамейке, пока ее родные устанут от празднества. Она выбрала укромный уголок, куда никто не заглядывал. Он находился в стороне от входа, и, поскольку вечера устраивались, чтобы показать себя и посмотреть на людей, старая каменная скамья едва ли могла служить этой цели.
        Было довольно тепло, и на небе высыпали звезды, так что по крайней мере ей было на что смотреть, хотя, учитывая ее слабые познания в созвездиях, этого занятия хватило бы ненадолго.
        Впрочем, ей удалось отыскать Большую Медведицу, а затем Малую - воистину тот, кто придумывал названия, обладал абстрактным мышлением и еще какое-то созвездие, похожее, она могла поклясться, на колокольню.
        Не то чтобы она знала такое созвездие, но тем не менее.
        Она изменила позу, чтобы лучше разглядеть сверкающую россыпь звезд на севере, напоминавшую, при некотором воображении, ночной горшок довольно причудливой формы, но, прежде чем успела прищурить глаза, послышался звук шагов. Кто-то шел по саду в ее сторону.
        Вот досада! Ее уединение нарушено. Она не имела его дома, и, похоже, здесь ей тоже не удастся побыть одной.
        Амелия замерла, ожидая, пока нарушитель ее спокойствия уйдет, и тут…
        Не может быть.
        Конечно, это был он.
        Ее благородный жених во всем его великолепии.
        Что он здесь делает? Когда она покинула бальный зал, он был вполне доволен, танцуя с Грейс. Даже если танец закончился, разве он не должен проводить свою партнершу к остальной публике и уделить несколько минут ничего не значащему разговору? Еще несколько минут потребовалось бы, чтобы отразить атаку представителей линкольнширского общества, не оставлявших надежды, что их помолвка разладится. Разумеется, никто не желал зла будущей новобрачной, но Амелия не раз слышала, как некоторые дамы обсуждали возможность того, что она влюбится в кого-нибудь другого и сбежит в Гретну.
        Как будто кто-то мог бы сбежать незамеченным из ее дома.
        Но похоже, его светлости удалось оторваться от своих преследователей с рекордной скоростью, и теперь он крался через сад за домом.
        О, ладно, он шел, прямой, высокий и горделивый, как всегда. Тем не менее он явно пытался ускользнуть потихоньку - факт, который Амелия удостоила приподнятой брови. Предполагалось, что у герцога достаточно присутствия духа, чтобы уходить через парадную дверь.
        Она была вполне довольна, прокручивая в голове нелестные байки о нем, но он выбрал этот момент - ибо она была самой невезучей девушкой во всем Линкольншире, - чтобы повернуть голову в ее сторону.
        - Ваша светлость, - сказала Амелия, не видя смысла притворяться, будто она не знает, что он ее заметил.
        Он не ответил на приветствие, что Амелия нашла довольно грубым, но она была не в том положении, чтобы пренебрегать хорошими манерами. Поэтому она встала и, пояснив:
        - Внутри так душно, - вышла.
        Собственно, так и было. Даже если не это явилось причиной для ее ухода.
        Герцог по-прежнему молчал, глядя на нее со своим обычным надменным видом. Трудно было не дрогнуть под этим суровым взглядом, на что, как Амелия полагала, и делался расчет. Она умирала от желания переступить ногами, или сжать кулаки, или стиснуть зубы. Но она отказывалась доставить ему это удовольствие, если он вообще заметил ее терзания, и стояла совершенно неподвижно, с безмятежной улыбкой на лице, позволив себе только склонить набок голову.
        - Вы одна, - заявил он.
        - Да.
        - Снаружи.
        Амелия не представляла, как подтвердить это наблюдение, чтобы по крайней мере один из них не выглядел глупо. Поэтому она просто моргнула, ожидая его следующего утверждения.
        - Одна.
        Она посмотрела налево, затем направо, прежде чем ответить:
        - Теперь уже нет.
        Его взгляд стал более пронизывающим, если это было возможно.
        - Полагаю, - сказал он, - вам известно об опасностях, угрожающих вашей репутации.
        На этот раз она стиснула зубы, но только на мгновение:
        - Я не ожидала, что кто-нибудь обнаружит меня.
        Ответ ему явно не понравился.
        - Это не Лондон, - продолжила Амелия. - Разве нельзя посидеть несколько минут в одиночестве, не рискуя своим общественным положением? При условии, конечно, что вы не выдадите меня.
        Теперь он сжал челюсти. О Боже, они два сапога пара.
        - Тем не менее, - отрывисто произнес он, - подобное поведение неприемлемо для будущей герцогини.
        - Вашей будущей герцогини.
        - Конечно.
        Желудок Амелии исполнил серию престранных прыжков и поворотов, но она затруднялась сказать - От восторга или ужаса. Уиндем пребывал в холодной ярости, и хотя она не боялась его физически - он был слишком джентльмен, чтобы ударить женщину, - при желании он мог превратить ее жизнь в хроническое несчастье.
        Сколько она себя помнила, ей всегда внушали, что этот мужчина - или тогда erne мальчик - главный. Ее жизнь вращалась вокруг его персоны, хотела она того или нет.
        Он говорил, она слушала.
        Он просил, она исполняла.
        Он входил в комнату, она сияла от восторга.
        И, что самое главное, Амелия делала это с радостью. Она была готова согласиться с каждым его словом.
        Беда в том - и это было самым обидным, - что он редко разговаривал с ней. Он почти никогда не обращался к ней с просьбами, да и что такого могло ему потребоваться, чтобы она могла бы предоставить? Она давно перестала улыбаться, когда он входил в комнату, потому что он никогда не смотрел в ее сторону.
        Если он и замечал ее существование, то далеко не всегда.
        Но сейчас…
        Амелия снова безмятежно улыбнулась, глядя на него с таким видом, будто она не понимает, что температура его взгляда упала ниже нулевой отметки.
        О, сейчас он ее явно заметил.
        И тут выражение его лица непостижимым образом изменилось. Черты смягчились, губы изогнулись. Он смотрел на нее гак, словно она была бесценным сокровищем, оброненным у его ног снисходительным божеством.
        Этого было достаточно, чтобы молодая дама почувствовала себя крайне неловко.
        - Я пренебрегал вами, - сказал он.
        Амелия моргнула… трижды.
        - Прошу прощения?
        Он взял ее руку и поднес к губам.
        - Я пренебрегал вами, - повторил он вкрадчивым тоном. - Не слишком хорошо с моей стороны.
        Рот Амелии приоткрылся, и хотя ей следовало что-то сделать со своей рукой - забрать у него, что ли, - она стояла как истукан, с разинутым ртом, гадая, почему он…
        - Могу я пригласить вас на танец? - промолвил герцог.
        Амелия молчала, уставившись на него. Что он затеял?
        - Это не такой уж сложный вопрос, - произнес он с улыбкой, слегка притянув ее к себе. - Да… или нет?
        У Амелии перехватило дыхание.
        - Так да? - Хмыкнув, он положил свободную руку ей на талию и склонился к ее уху, не касаясь его, но достаточно близко, чтобы его дыхание щекотало ее кожу. - «Да» - почти всегда правильный ответ.
        Он слегка усилил давление на ее талию и начал медленно кружиться, увлекая ее за собой.
        - И всегда, - шепнул он, коснувшись губами ее уха, - когда вы со мной.
        Он обольщает ее, осознала Амелия, охваченная смесью возбуждения и смущения. Она не представляла почему. До сих пор он не выказывал ни малейшей склонности к этому, а сейчас делал это целенаправленно. Он пустил в ход весь свой арсенал - по крайней мере ту его часть, которая была позволительна в общественном месте…
        И ему это удавалось. Амелия понимала, что им движут совсем не чувства - едва ли она стала неотразимой за сегодняшний вечер, - но ее кожа покрылась мурашками, и когда она перевела дыхание, которое неожиданно задержалось, ее тело, казалось, воспарило. Возможно, она не слишком много знала об отношениях между мужчинами и женщинами, но она точно знала одно…
        Он делает из нее дурочку.
        Ее мозг работал, мысли были вполне разумны, но откуда он мог знать, что единственное, на что она была способна, - это смотреть на него взглядом влюбленной коровы, словно умоляя притянуть ее ближе.
        Ей хотелось прижаться к нему, погрузиться в него.
        Произнесла ли она хоть слово, с тех пор как он взял ее за руку?
        - Я никогда не замечал, какие у вас прелестные глаза, - мягко произнес он. Амелия могла бы ответить, что, во-первых, он не удосуживался посмотреть, а во-вторых, вряд ли он может различить цвет ее глаз при лунном свете.
        Вместо этого она улыбнулась как дурочка и подняла к нему голову, потому что, возможно, он подумывал о том, чтобы поцеловать ее, и, возможно - скорее определенно, - она позволила бы ему.
        И он это сделал. Его губы скользнули по ее губам в самом нежном, почтительном и романтичном поцелуе из всех возможных. Именно так она представляла себе первый поцелуй в мечтах. Он был таким упоительным, что Амелия вздохнула и обвила его шею руками.
        - Как мило, - хмыкнул он, забавляясь ее нетерпением, и скользнул руками ниже, обхватив ее ягодицы самым скандальным образом.
        Амелия пискнула, прижимаясь к нему. Его руки напряглись, дыхание изменилось.
        Как и его поцелуй.
        Глава 3
        Поцелуй, конечно, был направлен на то, чтобы укротить ее, но оказался приятным сюрпризом.
        Леди Амелия проявила восхитительный пыл, и Томас нашел ее ягодицы соблазнительными настолько, что мысленно его руки продвинулись вниз, к внутренней стороне ее бедер, забираясь все выше и выше…
        Милостивый Боже, пожалуй, ему следует назначить дату свадьбы с этой малышкой.
        Он углубил поцелуй, наслаждаясь ее удивленным возгласом, и притянул ее ближе. Было восхитительно ощущать мягкие изгибы ее тела и упругие мускулы. Он слышал, что она любит ездить верхом.
        - Вы очаровательны, - промолвил он, гадая, приходилось ли ей ездить в мужском седле.
        Но это было не время - и определенно не место, - чтобы позволять своему воображению заходить так далеко. И поэтому Томас, уверенный, что подавил ее маленький бунт, отстранился, позволив своим пальцам задержаться на ее щеке, прежде чем опустить руку.
        Он едва сдержал улыбку, глядя на ее озадаченное лицо, словно она не совсем понимала, что случилось с ней только что.
        - Проводить вас в зал? - предложил он.
        Она покачала головой и прочистила горло, прежде чем сказать:
        - Разве вы не уходите?
        - Не могу же я оставить вас здесь?
        - Я могу вернуться сама.
        Должно быть, на его лице отразилось сомнение, поскольку она добавила:
        - Если хотите, можете пронаблюдать, как я войду внутрь.
        - Вы не желаете, чтобы нас видели вместе? - поинтересовался он. - Почему? Скоро я стану вашим мужем.
        - Правда?
        Томас подивился, куда делось озадаченное создание с затуманенными страстью глазами, потому что теперь ее взгляд был ясным и проницательным.
        - Вы сомневаетесь в моем слове? - осведомился он, стараясь, чтобы его голос звучал бесстрастно.
        - Отнюдь. - Она отступила на шаг, но это не было попыткой бегства. Скорее это был знак того, что его чары больше на нее не действуют.
        - В таком случае, что вы хотели сказать?
        Она улыбнулась.
        - Разумеется, вы станете моим мужем. Мой вопрос относился к слову «скоро».
        Он устремил на нее долгий взгляд.
        - Мы с вами никогда не разговаривали искренне.
        - Пожалуй.
        Она оказалась умнее, чем он привык думать. Тем лучше, решил Томас. Порой утомительно, но, в общем и целом, это очевидное достоинство.
        - Сколько вам лет? - спросил он.
        Ее глаза удивленно расширились.
        - Вы не знаете?
        Вот черт! Женщинам свойственно придавать возрасту слишком большое значение.
        - Нет, - сказал он. - Не знаю.
        - Двадцать один. - Она присела в реверансе, явно издеваясь. - Практически старая дева.
        - О, ради Бога.
        - Моя мать в отчаянии.
        Он наградил ее строгим взглядом.
        - Дерзкая девчонка.
        Она не выглядела оскорбленной, скорее довольной его замечанием.
        - Да.
        - Придется вас снова поцеловать, - сказал Томас, приподняв бровь с ироничным видом.
        Она была не настолько искушенной, чтобы иметь готовый ответ. Это обстоятельство доставило ему удовольствие. Он самодовольно ухмыльнулся, склонившись вперед.
        - Когда я целую вас, вы молчите.
        Амелия возмущенно ахнула.
        - И когда я вас оскорбляю, - продолжил он, размышляя вслух. - Но странно: я не нахожу это таким же захватывающим.
        - Вы невыносимы, - прошипела она.
        - Наконец-то, - вздохнул он. - Вы заговорили.
        - Я ухожу, - заявила Амелия. Она повернулась, собираясь вернуться в бальный зал, но Томас оказался достаточно проворным, чтобы взять ее под руку, прежде чем она успела воспротивиться. Со стороны это могло показаться галантным жестом, но его рука не просто легла на ее руку.
        Она приковала ее к месту.
        - Я провожу вас, - сказал он с улыбкой.
        Амелия одарила его непокорным взглядом, но не стала спорить. Томас похлопал по ее руке, предоставив ей самой решать, успокаивающий это жест или снисходительный.
        - Пойдем? - промолвил он, и они двинулись в зал, рука об руку.
        Вечер близился к концу. Томас отметил, что музыканты отложили свои инструменты и толпа поредела. Его бабушки и Грейс нигде не было видно.
        Родители Амелии находились в дальнем углу, беседуя с местным сквайром. Он повел ее к ним, кивая встречным, но не останавливаясь, чтобы побеседовать с ними.
        И тут его нареченная заговорила. Вполголоса, так чтобы никто, кроме него; не слышал. Тем не менее ее вопрос поразил его в самое сердце.
        - Вас не утомляет, что мир перестает вращаться, когда вы входите в комнату?
        Томас остановился и посмотрел на нее. Ее глаза, оказавшиеся зелеными, были широко распахнуты. Но он не заметил в их глубинах иронии. Она искрение хотела знать и спрашивала не из желания уязвить, а из любопытства.
        Не в его правилах было откровенничать, но Томас вдруг ощутил невыносимую усталость, отчасти от себя самого. Поэтому он медленно покачал головой и ответил:
        - Каждую минуту каждого Божьего дня.
        Через несколько часов Томас добрался до своего дома, до замка Белгрейв. Он устал и пребывал в скверном настроении. Ну если не в скверном, то определенно не в лучшем. Он сердился главным образом на себя. Остаток вечера он провел, размышляя над разговором с леди Амелией, что само по себе вызывало раздражение. Никогда прежде он не тратил на нее столько времени.
        Но вместо того чтобы направиться после бала прямо домой, Томас, как и собирался, поехал на другой конец Стэмфорда навестить Селесту. Правда, когда он прибыл туда, он не ощутил особого желания постучать в ее дверь. Он думал только о том, что ему придется разговаривать с ней, поскольку таковы были их отношения. Селеста не была актрисой или оперной певичкой. Она была респектабельной вдовой, и ему приходилось обращаться с ней соответствующим образом, что предполагало разговор и прочие любезности независимо оттого, был ли он в настроении, подходящем для разговоров и для прочих любезностей.
        Поэтому он сидел в своей коляске, припаркованной перед ее домом, по меньшей мере минут десять. Наконец, чувствуя себя последним дураком, он отбыл и, проехав через весь город, остановился возле гостиницы, где его никто не знал, заказал пинту пива и выпил ее, признаться, с удовольствием, наслаждаясь одиночеством. Одиночество сопровождалось покоем и сознанием, что к нему никто не подойдет е вопросом, просьбой или, упаси Боже, комплиментом.
        Томас растянул свою пинту на целый час, наблюдая за окружающими, затем, сообразив, что уже слишком поздно, отправился домой.
        Он зевнул. Его постель была необыкновенно удобной, и он собирался воспользоваться ею с максимальной пользой, возможно, до полудня.
        Когда он отпер дверь своим ключом, в доме было тихо. Слуги давно легли спать, как, очевидно, и его бабушка.
        Слава Богу.
        Томас полагал, что любит ее. Это было чисто теоретическое умозаключение, потому что она определенно ему не нравилась, и никому другому тоже. Наверное, он был обязан ей. В конце концов, она родила сына, который затем женился на женщине, родившей его. Нужно ценить собственное существование, если не что-нибудь другое.
        Но, не считая этого, он не мог придумать ни одной причины, чтобы испытывать к ней привязанность. Августа Элизабет Кандида Дебенхем Кавендиш была, мягко выражаясь, не слишком приятной особой.
        Он слышал от людей, знавших ее много лет назад, что хотя она никогда не была дружелюбной, она не была и слишком недружелюбной. Но это было задолго до его рождения, до того как двое из ее трех сыновей умерли: старший от той же лихорадки, что унесла ее мужа, а средний погиб при кораблекрушении у побережья Ирландии.
        Никто не ожидал, что отец Томаса станет герцогом, имея двух совершенно здоровых старших братьев. Воистину судьба - непостоянная особа.
        Томас зевнул, не потрудившись прикрыть рот рукой, и двинулся через холл по направлению к лестнице. И тут, к своему изумлению, он увидел…
        - Грейс?
        Она издала удивленный возглас и споткнулась о последнюю ступеньку. Он инстинктивно рванулся вперед и поддержал ее, схватив за предплечья.
        - Ваша светлость, - произнесла она невероятно усталым тоном.
        Томас отступил на шаг, с любопытством глядя на нее. Дома они давно освободились от таких условностей, как титулы. Собственно, Грейс была одной из немногих, кто обращался к нему по имени.
        - Какого черта вы еще не легли? - поинтересовался он. - Уже два часа ночи.
        - Вообще-то три, - вздохнула она.
        Секунду Томас молча смотрел на нее, пытаясь вообразить, что такого могла придумать его бабушка, чтобы ее компаньонка оставалась на ногах в такое время ночи. Он даже баялся думать на эту тему - только дьявол знал, что могло прийти ей в голову.
        - Грейс? - мягко произнес он, потому что бедняжка выглядела по-настоящему измученной.
        Она озадаченно моргнула.
        - Извините, что вы сказали?
        - Почему вы разгуливаете по холлу?
        - Ваша бабушка неважно себя чувствует, - отозвалась она с удрученной улыбкой. И добавила: - Вы сегодня поздно.
        - У меня было дело в Стэмфорде, - сообщил Томас деловитым тоном. Он считал Г рейс одним из своих немногих друзей, но она была леди до кончиков ногтей, и он никогда бы не стал говорить в ее присутствии о Селесте.
        К тому же он был недоволен собственной нерешительностью. И зачем его понесло в другой конец Стэмфорда - только для того чтобы вернуться назад?
        Грейс прочистила горло.
        - У нас был… волнующий вечер, - сказала она, добавив с явной неохотой: - На нас напали разбойники.
        - Господи! - воскликнул Томас, устремив на нее пристальный взгляд. - С вами все в порядке? И как себя чувствует моя бабушка?
        - Мы не пострадали, - заверила его она, - хотя наш кучер заработал огромную шишку на голове. Я взяла на себя смелость дать ему три дня на выздоровление.
        - Разумеется, - сказал Томас, браня себя. Он не должен был позволять им путешествовать одним. Ему следовало сообразить, что они будут возвращаться ночью. Интересно, а что с Уиллоуби? Хотя маловероятно, что их карета тоже подверглась нападению. Ведь они живут в противоположной стороне. И все же он чувствовал себя виноватым. - Я должен принести вам свои извинения. Мне следовало настоять на том, чтобы вы взяли с собой больше сопровождающих.
        - Глупости, - возразила Грейс. - Это не ваша вина. Кто мог подумать… - Она покачала головой. - Мы не пострадали. Это единственное, что имеет значение.
        - Они что-нибудь похитили? - поинтересовался он, потому что это казалось очевидным вопросом.
        - Не слишком много, - отозвалась Грейс легким тоном, словно пытаясь преуменьшить случившееся. - У меня вообще ничего. Полагаю, сразу видно, что я небогата.
        - Бабушка, наверное, в бешенстве.
        - Она немного расстроена, - признала Грейс.
        Томас чуть не рассмеялся. Он сознавал, что это неприлично и немилосердно, но всегда обожал недосказанность.
        - На ней были ее изумруды, не так ли? - Он покачал головой. - Старая перечница до смешного привязана к этим камням.
        - Вообще-то она сохранила свои изумруды, ответила Грейс, утомленная настолько, что даже не упрекнула его за то, что он назвал свою бабушку старой перечницей. - Она спрятала их под подушкой сиденья.
        Это произвело на него впечатление.
        - Она спрятала драгоценности?
        - Спрятала я, - уточнила Грейс. - Она сунула их мне, прежде чем они ворвались в карету.
        Томас улыбнулся, восхищаясь ее находчивостью, а зачем, после несколько неловкой паузы, заметил:
        - Вы так и не сказали, почему до сих пор не легли. Определенно вы заслужили отдых.
        Она помедлила, издав неопределенный звук и оставив его гадать, что приводит ее в такое смущение.
        - У вашей бабушки возникла странная просьба, - наконец сказала она.
        - Все ее просьбы странные, - заметил он.
        - Нет, эта… - Она испустила вздох отчаяния. - Вряд ли вы захотите помочь мне принести картину из галереи.
        Такого Томас не ожидал.
        - Картину? - переспросил он.
        Она кивнула.
        - Из галереи?
        Она снова кивнула.
        Он попытался угадать… и сдался.
        - Надеюсь, она попросила картину скромных размеров.
        У Грейс был такой вид, словно она сдерживает улыбку.
        - Натюрморт?
        - Нет.
        Милостивый Боже, его бабушка наконец-то сошла с ума. Пожалуй, это даже хорошо. Возможно, он сможет отправить ее в приют для умалишенных. Вряд ли кто-нибудь станет возражать.
        - Она хочет портрет вашего дяди.
        - Моего дяди? Которого?
        - Джона.
        Томас кивнул. Он мог и не спрашивать. Конечно, он никогда не знал своего дядю. Джон Кавендиш преставился за год до его рождения. Но замок Белгрейв долго жил под его тенью. Вдовствующая герцогиня всегда больше всего любила своего среднего сына, и все это знали, особенно остальные сыновья.
        - Он всегда был ее любимцем, - промолвил он.
        Грейс бросила на него вопросительный взгляд.
        - Но ведь вы его не знали.
        - Нет, конечно, - отозвался он деловитым тоном. - Он умер еще до моего рождения. Но мой отец говорил о нем.
        Довольно часто, и никогда с симпатией.
        Тем не менее, ему придется помочь Грейс снять портрет со стены. Бедняжка одна не справится. Он покачал головой.
        - Надеюсь, портрет не в полный рост?
        - Боюсь, что да.
        Боже. С его бабушкой не соскучишься.
        Нет, он не будет этого делать.
        Он посмотрел на Грейс в упор.
        - Нет, - сказал он. - Сейчас вы ничего не будете делать. Если ей так хочется, чтобы эта чертова картина висела в ее спальне, пусть попросит лакея завтра утром.
        - Уверяю вас, мне ничего так не хочется, как лечь спать, но легче сделать то, что она просит.
        - Вовсе нет, - заявил Томас. Бог свидетель, его бабушка всех достала. Он повернулся и решительно зашагал вверх по лестнице, собираясь задать ей словесную порку, которую она давно заслужила, но на полпути обнаружил, что он один.
        Что это с женщинами Линкольншира сегодня? Вторая бунтует.
        - Грейс! - рявкнул он.
        А когда она не материализовалась у подножия лестницы, сбежал вниз, окликнув громче:
        - Грейс!
        - Я здесь, - отозвалась она, выскочив из коридора. - Господи, вы разбудите весь дом.
        Он пропустил ее предостережение мимо ушей.
        - Не говорите мне, что вы собираетесь притащить картину сама.
        - Если я этого не сделаю, она будет звонить мне всю ночь и я не сомкну глаз.
        Он сузил глаза.
        - Предоставьте это мне.
        На ее лице отразилась тревога.
        - Что предоставить?
        - Перерезать ее шнур для звонка, - сказал он, направившись вверх с еще большей решимостью.
        - Перерезать шнур… Томас!
        Томас и не подумал остановиться. Грейс кинулась следом за ним, перескакивая через две ступеньки.
        - Томас, вы не посмеете, - произнесла она, запыхавшись, почти догнав его.
        Он остановился и обернулся, глядя на нее с улыбкой. Право, это становится забавным.
        - Это мой дом, - сказал он. - Я могу делать все, что пожелаю.
        В несколько шагов преодолев оставшееся расстояние, Томас лишь на секунду помедлил у двери бабушки, которая была распахнута настежь, облегчая вход.
        - Что, - отрывисто произнес он, проследовав прямиком к ее постели, - по-вашему, вы делаете?
        Но его бабка выглядела… странно.
        В ее глазах отсутствовала обычная жесткость, и, по правде говоря, она была недостаточно похожа на ведьму, чтобы соответствовать образу Августы Кавендиш, которую он знал и недолюбливал.
        - Святые небеса, - невольно произнес он, - с вами все в порядке?
        - Где мисс Эверсли? - спросила она, беспокойно обшаривая глазами комнату.
        - Здесь, - отозвалась Грейс, войдя в комнату и поспешив к кровати с другой стороны.
        - Ты принесла его? Где портрет? Я хочу видеть моего сына.
        - Боюсь, уже поздно, мэм, - попыталась объяснить Грейс, подавшись вперед и бросив пристальный взгляд на вдовствующую герцогиню.
        - Вы могли бы поручить лакею, чтобы он доставил его сюда завтра утром, - вмешался Томас, гадая, почему ему кажется, что между женщинами только что установилось какое-то безмолвное взаимопонимание, хотя он был вполне уверен, что его бабушка не поверяет Грейс свои секреты и что та платит ей тем же. Он прочистил горло. - Я не допущу, чтобы мисс Эверсли выполняла такую тяжелую работу и определенно не посреди ночи.
        - Мне нужна эта картина, Томас, - сказала вдовствующая герцогиня, но в ее голосе не чувствовалось обычной резкости. Была скорее слабость, что не могло не тревожить. И тут она добавила: - Пожалуйста.
        Томас закрыл глаза. Его бабушка никогда не говорила «пожалуйста».
        - Завтра, - отозвался он, взяв себя в руки. - Первое, что мы сделаем, если вы пожелаете.
        - Но…
        - Нет, - перебил он. - Мне жаль, что вы расстроены сегодня, и я непременно сделаю все необходимое - в разумных пределах - для вашего удобства и здоровья, но это не включает капризы и несвоевременные требования. Вы меня поняли?
        Губы вдовствующей герцогини сжались, и в глазах мелькнуло ее обычное высокомерие. По какой-то причине это подействовало на Томаса успокаивающе. Не то чтобы он одобрял надменные манеры своей бабки, но мир казался бы более спокойным местом, когда его обитатели вели бы себя так, как от них ожидают окружающие.
        Она молчала, сердито глядя на него.
        Томас ответил ей твердым взглядом.
        - Грейс, - резко произнес он не оборачиваясь, - отправляйтесь спать.
        Последовала продолжительная пауза, затем он услышал, как она вышла.
        - Ты не имеешь права командовать ею, - прошипела вдовствующая герцогиня.
        - Нет, это вы не имеете права.
        - Она моя компаньонка.
        - Но не рабыня.
        Ее руки затряслись.
        - Ты не понимаешь, никогда не понимал.
        - За что я бесконечно благодарен судьбе, - парировал Томас. Милостивый Боже, в тот день, когда он поймет свою бабушку, он перестанет быть самим собой. Всю свою жизнь он пытался угодить этой женщине, или, если быть точным, первую половину жизни он пытался угодить ей, а вторую половину пытался избегать ее. Она никогда не любила его. Томас достаточно хорошо помнил свое детство, чтобы знать это с уверенностью. Теперь это его не волновало, он давно понял, что она никого не любит.
        Но очевидно, так было не всегда. Если судить по неприязненным высказываниям отца Томаса, Августа Кавендиш обожала своего среднего сына. Она всегда сетовала, что не он наследует герцогский титул, а когда наследником неожиданно стал отец Томаса, ясно дала понять, что он является жалкой заменой. Джон был бы лучшим герцогом, а если не он, то Чарлз, который, как старший, был воспитан для этой миссии. Когда он умер, Реджинальд, рожденный третьим, остался один на один с ожесточенной матерью и женой, которую не любил и не уважал.
        При всем том, что Реджинальд Кавендиш и его мать явно ненавидели друг друга, на самом деле они были поразительно похожи. Они оба никого не любили и определенно не любили Томаса независимо от того, был он наследником герцогства или нет.
        - Жаль, что родственников не выбирают, - буркнул Томас себе под нос.
        Леди Августа бросила на него острый взгляд. Она не расслышала слов, но его тон говорил сам за себя.
        - Оставь меня, - сказала она.
        - Что с тобой сегодня? - спросил он, озадаченный ее поведением. Конечно, ее расстроило нападение разбойников - возможно, ее даже держали под прицелом пистолета, - но Августа Кавендиш никогда не была хрупким цветком. Томас не сомневался, что она выплевывала бы гвозди даже тогда, когда ее положили бы в могилу.
        Глаза вдовствующей герцогини мстительно вспыхнут ли, она приоткрыла рот, собираясь ответить, но передумала. Она выпрямилась, сжав челюсти, и сказала:
        - Уходи.
        Томас пожал плечами. Если она не желает, чтобы он играл роль заботливого внука, он вправе считать себя свободным от этой обязанности.
        - Как я слышал, они не получили твои изумруды.
        - Нет, конечно, - бросила она.
        Томас позволил себе улыбнуться, зная, что она не видит его лицо.
        - Это было не слишком порядочно с твоей стороны, - сказал он, обернувшись у двери. - Всучить их мисс Эверсли.
        Она презрительно фыркнула, не удостоив его ответом. Томас не удивился. Августа Кавендиш никогда бы не поставила свою компаньонку выше своих изумрудов.
        - Спокойной ночи, бабушка, - сказал он, шагнув в коридор. Затем обернулся и засунул голову в дверной проем, чтобы сделать прощальный выстрел с безопасного расстояния. - А если ты не в состоянии спать, постарайся, чтобы тебя не было слышно. Я бы попросил, чтобы тебя не было видно, но ты утверждаешь, что не колдунья.
        - Ты никуда не годный внук, - прошипела она.
        Томас пожал плечами, решив оставить за ней последнее слово. У нее был трудный вечер. А он устал.
        К тому же на самом деле ему было все равно.
        Глава 4
        Самое неприятное, решила Амелия, сделав глоток уже остывшего чая, что она могла бы читать книгу, или кататься на своей лошади, или сидеть на берегу ручья, опустив ступни в воду, или играть в шахматы, или наблюдать, как лакеи дома чистят серебро.
        Вместо этого она сидит здесь, в одной из двенадцати гостиных замка Белгрейв, глотая холодный чай, гадая, будет ли невежливо, если она съест последнее печенье, и подпрыгивая каждый раз, когда в холле раздаются шаги.
        - О святые небеса! Грейс! - воскликнула Элизабет. - Не удивительно, что у тебя такой расстроенный вид!
        - Хм? - Амелия выпрямилась. Она явно пропустила что-то интересное, размышляя о том, как избежать общества своего жениха, который, возможно, влюблен в Грейс, что не помешало ему поцеловать ее, Амелию.
        Воистину недостойное поведение, причем по отношению к ним обеим.
        Амелия посмотрела на Грейс более внимательно, оценивая ее темные волосы и голубые глаза, и осознала, что та совсем недурна. Впрочем, это не явилось для нее открытием, она знала Грейс всю свою жизнь. Прежде чем стать компаньонкой вдовствующей герцогини, та была дочерью местного сквайра.
        Собственно, она ею и осталась, просто теперь она была дочерью покойного сквайра, что не предполагало ни средств к существованию, ни защиты. Но раньше, когда родные Грейс были живы, они были частью местного общества, и хотя их родителей не связывали тесные отношения, дети определенно были близки. Пожалуй, они виделись с Грейс каждую неделю, даже дважды в неделю, если считать посещения церкви.
        Но, по правде говоря, она никогда не задумывалась о внешности Грейс. Не потому, что ей было все равно или она считала, что та не заслуживает ее внимания, просто… Грейс всегда была рядом как постоянная и неотъемлемая часть ее мира. Ближайшая подруга Элизабет, трагически осиротевшая, которую затем взяла к себе вдовствующая герцогиня.
        Амелия поправила себя: «взяла», пожалуй, не совсем верно. На самом деле Грейс усердно работала, чтобы оправдать свое содержание. Возможно, она не выполняла физическую работу, но ее обязанности при герцогине были утомительными.
        Это Амелия знала из первых рук.
        - Я уже пришла в себя, - сказала Грейс. - Просто немного устала. Боюсь, я не выспалась.
        - Что случилось? - спросила Амелия, решив, что нет смысла притворяться, что она слышала, о чем они говорили.
        Элизабет взволнованно схватила ее за локоть.
        - На Грейс и герцогиню напали разбойники!
        - Неужели?
        Грейс кивнула.
        - Вчера вечером на пути домой с бала.
        Как интересно.
        - Они что-нибудь похитили? - задала Амелия, казалось бы, естественный вопрос.
        - Как ты можешь быть такой бесчувственной! - возмутилась Элизабет. - Они угрожали ей пистолетом. - Она повернулась к Грейс. - Правда?
        - Вообще-то да.
        Амелия задумалась над этим, не над угрозами, а над тем, что она не испытала ужаса при этом известии. Наверное, она хладнокровная особа.
        - Тебе было страшно? - нетерпеливо спросила Элизабет. - Я бы испугалась. Я бы упала в обморок.
        - Я бы не упала в обморок, - заявила Амелия.
        - Ну конечно, - раздраженно отозвалась Элизабет. - Ты даже не ахнула, когда Г рейс рассказала об этом.
        - Вообще-то это звучит довольно волнующе, - заметила Амелия, глядя на Грейс с нескрываемым любопытством. - Не так ли?
        И тут Грейс - святые небеса - покраснела.
        Румянец мог означать множество вещей, и все они были восхитительными. Амелия подалась вперед, изогнув губы в лукавой улыбке. Она ощутила вспышку возбуждения, пьянящее чувство, которое ударяет в голову, когда слышишь что-то особенно интригующее.
        - Значит, он был хорош собой?
        Элизабет посмотрела на нее так, словно Амелия рехнулась.
        - Кто?
        - Разбойник, конечно.
        Грейс пробормотала что-то неразборчивое и сделала вид, что пьет чай.
        - Значит, был, - сказала Амелия, почувствовав себя лучше. Ведь если Уиндем влюблен в Грейс… по крайней мере не пользуется взаимностью.
        - Он был в маске, - возразила Грейс.
        - Тем не менее, ты считаешь его красивым, - настаивала Амелия.
        - Нет!
        - Значит, у него был ужасно романтичный акцент. Итальянский? - Амелия даже содрогнулась от восторга, вспомнив поэму Байрона, которую недавно читала. - Испанский?
        - Ты точно рехнулась, - сказала Элизабет.
        - У него не было акцента, - заявила Грейс. - Ну, если небольшой. Шотландский или ирландский. Не могу сказать точно.
        Амелия откинулась на спинку стула со счастливым вздохом.
        - Разбойник. Как романтично.
        - Амелия Уиллоуби! - одернула ее сестра. - На Грейс напали, угрожая пистолетом, и ты называешь это романтичным?
        Амелия могла бы ответить остроумной репликой: «Если ты не можешь блеснуть остроумием с собственной сестрой, то с кем сможешь?» - но тут из холла донесся шум.
        - Вдовствующая герцогиня? - шепнула Элизабет, скорчив гримасу. Без леди Августы пить чай было гораздо приятнее.
        - Не думаю, - отозвалась Грейс. - Она еще не вставала, когда я спустилась вниз. Она была слишком… расстроена.
        - Представляю, - вздохнула Элизабет, а затем ахнула. - Надеюсь, ее изумруды не похитили?
        Грейс покачала головой.
        - Мы их спрятали под подушками сиденья.
        - О, как ловко! - одобрительно сказала Элизабет. - Правда, Амелия?
        Но Амелия не слушала. Стало ясно, что шум в холле производят более твердые шаги, нежели у леди Августы, и мимо открытых дверей проследовал Уиндем.
        Разговор оборвался. Элизабет посмотрела на Грейс, а та на Амелию, взгляд которой был прикован к уже пустому дверному проему. Через мгновение Элизабет перевела дыхание, которое они невольно затаили, и прошептала:
        - Мне кажется, он не заметил, что мы здесь.
        - Мне все равно, - заявила Амелия, что было не совсем искренне.
        - Интересно, куда он пошел? - промолвила Грейс.
        Они замерли, как троица идиоток - по мнению Амелии, - и повернули головы к отрытой двери. Через несколько секунд раздался ворчливый возглас и следом за ним грохот. Они вскочили на ноги, по-прежнему уставившись на дверной проем.
        - Черт побери! - донесся из холла голос герцога.
        Глаза Элизабет расширились. Амелии эта вспышка скорее доставила удовольствие. Ей нравилось, что иногда герцог не полностью владеет ситуацией.
        - Осторожней, - услышали они.
        Мимо двери проплыла большая картина, которую несли два лакея, стараясь держать ее перпендикулярно полу. Это было весьма странное зрелище. Картина представляла собой портрет мужчины, изображенного в полный рост, что объясняло затруднения лакеев. Довольно красивый мужчина, надо сказать, стоял, опираясь одной ногой об обломок скалы, и выглядел очень благородным и гордым.
        Хотя судить о его благородстве и гордости было трудно, так как в данный момент он был наклонен на сорок пять градусов и покачивался вверх-вниз, проплывая мимо них.
        - Кто это? - спросила Амелия, когда портрет исчез из вида.
        - Средний сын леди Августы, - рассеянно отозвалась Грейс. - Он умер двадцать девять лет назад.
        Амелия нашла странным, что Грейс точно знает дату его смерти.
        - Почему они его переносят?
        - Леди Августа хочет, чтобы он висел наверху, - сказала Грейс.
        Амелия подумывала о том, чтобы спросить почему, но вряд ли кто-нибудь знал, чем руководствуется вдовствующая герцогиня. К тому же Уиндем выбрал этот момент, чтобы снова проследовать мимо двери.
        Они замолкли, наблюдая за ним. И тут, словно время повернуло назад, он попятился на шаг и заглянул в комнату, как всегда безупречный, в белоснежной накрахмаленной рубашке и темно-синем парчовом жилете.
        - Дамы, - сказал он.
        Девушки поспешно присели.
        Герцог кивнул.
        - Пардон, - коротко произнес он и исчез.
        - Однако, - сказала Элизабет, заполнив повисшее молчание.
        Амелия моргнула, пытаясь понять, что она думает обо всем этом. Она не считала себя сведущей в поцелуях и последующем поведении, но наверняка после того, что случилось вчера вечером, она вправе рассчитывать на большее, чем «пардон».
        - Пожалуй, нам пора, - сказала Элизабет.
        - Еще рано, - возразила Г рейс. - Леди Августа хотела поговорить с Амелией.
        Амелия застонала.
        - Мне очень жаль, - сказала Грейс с искренним сочувствием.
        Вдовствующая герцогиня просто расцветала, терзая Амелию. Если это была не ее осанка, то выражение ее лица, а если не выражение лица, то веснушки, выскочившие на ее носу. А если веснушек нет, то они непременно появятся, когда Амелия выйдет на улицу, ибо леди Августа точно знала, что ее шляпка будет надета слишком небрежно, чтобы защитить ее лицо от солнца.
        Воистину, вещи, которые знала о ней вдовствующая герцогиня, пугали как своей широтой, так и неточностью. «Ты будешь матерью следующего герцога Уиндема! - не уставала повторять леди Августа. - И должна быть безупречна».
        Амелия вздохнула, представив себе остальную часть утра.
        - Я доем последнее печенье, - объявила она, снова усевшись.
        Девушки сочувственно кивнули и тоже заняли свои места.
        - Может, попросить принести еще? - предложила Грейс.
        Амелия удрученно кивнула.
        И тут Уиндем вернулся. Амелия издала недовольный звук, поскольку ей пришлось выпрямиться, а ее рот, конечно же, был набит печеньем, и, конечно же, он даже не смотрел в ее сторону, так что она волновалась напрасно.
        Какой бестактный.
        - Мы едва не лишились его, когда поднимались по лестнице, - сообщил герцог, обращаясь к Грейс. - Эта чертова штуковина завалилась набок и только чудом не напоролась на перила.
        - О Боже, - промолвила Грейс.
        - Удар пришелся бы в самое сердце, - заметил он с кривой улыбкой. - Пожалуй, это стоило того, чтобы посмотреть на ее лицо.
        Грейс сделала попытку встать.
        - Значит, ваша бабушка уже встала?
        - Только чтобы присмотреть за водружением картины на стену, - сказал он. - Пока вы в безопасности.
        На лице Грейс отразилось облегчение. Вряд ли ее можно было за это упрекнуть.
        Уиндем посмотрел на блюдо, где остались только крошки от печенья, и обратился к Грейс:
        - Не могу поверить, что у нее хватило ума требовать, чтобы вы принесли его наверх. И что вы, - сухо добавил он, - действительно думали, будто справитесь с этим.
        Грейс повернулась к своим гостьям и объяснила:
        - Леди Августа попросила, чтобы я принесла ей картину вчера поздно вечером.
        - Но она огромная! - воскликнула Элизабет.
        - Амелия промолчала, находясь под впечатлением от деликатности Грейс. Все знали, что вдовствующая герцогиня никогда ничего не просит.
        - Моя бабушка всегда любила своего среднего сына больше всех, - мрачно заметил герцог. Затем, словно только что увидел девушку, на которой собирался жениться, повернулся к Амелии и сказал: - Леди Амелия.
        - Ваша светлость, - отозвалась она.
        Но он уже повернулся к Грейс со словами:
        - Вы, конечно, поможете мне, если я отправлю ее в приют?
        Глаза Амелии расширились. Это был вопрос, но он мог быть приказом. Что гораздо интересное.
        - Том… - начала Грейс, затем прочистила горло и поправилась: - Ваша светлость, вы должны отнестись к ней с большим терпением сегодня. Она расстроена.
        Амелия ощутила кисло-горький вкус во рту. Она не знала, что Грейс называет Уиндема по имени. Конечно, они были дружны. Они жили в одном доме - пусть даже огромном, с целым штатом слуг. Но Грейс обедала с вдовствующей герцогиней, а это означало, что она часто обедает с Уиндемом и за пять лет они разговаривали бессчетное количество раз.
        Все это Амелия знала. Однако ее это ни когда не волновало. Ее даже не волновало, что Грейс зовет герцога Томасом, а она сама, его невеста, не называет его так даже в мыслях.
        Но как могло получиться, что она этого не знала? Разве она не должна это знать?
        И почему ее так раздражает, что она этого не знала?
        Она внимательно изучала его профиль. Он разговаривал с Грейс, глядя на нее с выражением, которого она никогда не удостаивалась. В его взгляде светились непринужденность, тепло, взаимопонимание и…
        О Боже. Неужели он целовал ее? Целовал Грейс?
        Амелия вцепилась в краешек стула для поддержки. Не может быть. Конечно, Грейс не настолько дружна с ней, насколько с Элизабет, но она никогда бы не совершила такого предательства. Она просто не способна на это. Даже если она вообразила бы, будто влюблена в него, даже если она полагала бы, что этот флирт приведет к браку, она не настолько плохо воспитана и вероломна, чтобы…
        - Амелия?
        Амелия моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд на лице сестры.
        - Тебе нездоровится?
        - Со мной все в порядке, - резко отозвалась Амелия. Меньше всего ей хотелось, чтобы все смотрели на нее, когда она определенно позеленела.
        Но от Элизабет было не так-то легко отделаться. Она прижала ладонь ко лбу Амелии.
        - Жара нет.
        - Конечно, нет, - буркнула Амелия, оттолкнув ее руку. - Просто я устала стоять.
        - Мы сидим, - указала Элизабет.
        Амелия встала.
        - Пожалуй, мне нужно подышать свежим воздухом.
        Элизабет тоже поднялась.
        - Я думала, ты хочешь посидеть.
        - Посижу на воздухе, - процедила Амелия, сожалея, что она переросла детскую привычку шлепать сестру по плечу. - Надеюсь, вы извините меня, - пробормотала она, двинувшись через комнату мимо Уиндема и Грейс.
        Он тоже встал, будучи джентльменом, и слегка поклонился, когда она проходила мимо.
        И тут - Боже, что может быть унизительней - краем глаза Амелия увидела, как Грейс ткнула его локтем в ребра.
        Последовало жуткое молчание, пока он свирепо взирал на Грейс. Амелия уже добралась до двери, благодарная, что не видит его лица, а затем Уиндем со свойственной ему учтивостью произнес:
        - Позвольте мне сопровождать вас.
        Амелия обернулась, помедлив в дверях.
        - Благодарю за заботу, - сказала она, - но в этом нет необходимости.
        По его лицу было видно, что он охотно ухватился бы за предложенный ее выход, но, очевидно, Уиндем чувствовал себя виноватым за пренебрежение к ней потому, что коротко обронил:
        - Конечно же, есть. - И не успела она оглянуться, как он подхватил ее под руку и они чисто двинулись к выходу.
        Амелия покосилась на него. Он смотрел прямо перед собой, решительно выдвинув вперед челюсть.
        С Грейс он вел себя совсем иначе.
        Амелия подавила вздох. Если она издаст хоть звук, он повернет голову и посмотрит на нее в свойственной ему манере - пронизывающей и холодной. Право, ее жизнь была бы значительно проще, если бы его глаза не были такими голубыми. А потом он спросит ее, в чем дело, конечно же, не интересуясь ответом, - она поймет это по его тону и почувствует себя только хуже и…
        И что? Разве ей не все равно?
        Герцог слегка замедлил шаг, и Амелия подняла на него глаза. Он смотрел через плечо назад, на замок.
        На Грейс.
        Внезапно Амелия ощутила дурноту.
        На этот раз ей не удалось сдержать вздох. Очевидно, ей далеко не все равно.
        Будь все это проклято.
        День, как довольно равнодушно отметил Томас, был великолепный. На синем небе кудрявились белые облака, сочная трава тихо шелестела от порывов ветерка. Впереди виднелось несколько деревьев, оживлявших пологие холмы, которые понижались к берегу. Море находилось более чем в двух милях отсюда, но в такие дни, как сегодня, когда ветер дул с востока, в воздухе чувствовался легкий привкус соли. Это была первозданная природа, величественная и нетронутая, какой ее создал Бог или саксы, поселившиеся здесь сотни лет назад.
        Стоя спиной к замку, можно было забыть о существовании цивилизации. Казалось, если просто идти вперед, можно идти и идти… пока не исчезнешь.
        Томас задумался над такой заманчивой возможностью.
        Но позади его наследственное гнездо. Огромное, впечатляющее и не слишком приветливое снаружи. Он вспомнил о своей бабке. Пожалуй, Белгрейв не слишком приветлив и изнутри тоже.
        Но Томас любил свой дом, пусть даже к нему прилагался солидный груз ответственности. Замок Белгрейв был в его костях, в его душе. И как ни заманчиво казалось порой все бросить, он знал, что никогда его не покинет.
        Впрочем, в его жизни имелись и другие обязательства, и самое неотложное из них находилось сейчас рядом.
        Томас внутренне вздохнул, позволив себе лишь слегка закатить глаза. Пожалуй, ему надо было проявить больше внимания к леди Амелии, когда он увидел ее в гостиной. Проклятие! Наверное, ему следовало поговорить с ней, прежде чем обращаться к Грейс. Собственно, он знал; что так и следует поступить, но сцена с портретом была такой комичной, что ему было просто необходимо поделиться с кем-нибудь, а леди Амелия для этого явно не годилась.
        И все же он поцеловал ее прошлым вечером, и хотя имел на это полное право, Томас полагал, что это обязывает его к некоторой галантности.
        - Надеюсь, ваше путешествие домой вчера вечером обошлось без происшествий, - сказал он, решив, что такое начало разговора не хуже любого другого.
        Ее взгляд был прикован к деревьям, видневшимся впереди.
        - Да, на нас не нападали разбойники, - подтвердила она.
        Томас бросил на нее взгляд, уловив в ее голосе иронию, но ее лицо оставалось невозмутимым.
        Она перехватила его взгляд и добавила:
        - Благодарю вас за заботу.
        Томас не мог не задуматься, не подшучивает ли она над ним.
        - Чудная погода, - заметил он. Почему-то ему хотелось поддеть ее, хотя он и не знал почему.
        - Да, очень приятная, - согласилась она.
        - Чувствуете себя лучше?
        - С прошлого вечера? - Она удивленно моргнула.
        Томас слегка улыбнулся, глядя на ее разрумянившиеся щеки.
        - С того момента как мы вышли на воздух, но вчерашний вечер тоже подойдет.
        Приятно сознавать, что он еще знает, как вогнать женщину в краску.
        - Мне гораздо лучше, - заявила она, придерживая рукой волосы, которые трепал ветер. Одна прядь коснулась ее губ, и Томас нашел это чрезвычайно раздражающим. Как только женщины это терпят?
        - В гостиной было душно, - добавила она.
        - О да, - промолвил он. - Она несколько тесновата.
        Гостиная могла вместить сорок человек.
        - Я имела в виду атмосферу, - возразила она.
        Томас улыбнулся про себя.
        - Я не имел понятия, что вам так неудобно в обществе собственной сестры.
        До сих пор Амелия адресовала свои уколы деревьям, видневшимся впереди, но при этих словах резко повернула голову в его сторону.
        - Я говорила не о своей сестре.
        - Я догадался, - отозвался он.
        Она еще больше покраснела, и Томас пытался решить, что являлось тому причиной: гнев или смущение. Скорее всего и то, и другое.
        - Почему вы здесь? - требовательно спросила она.
        Он на мгновение задумался.
        - Вообще-то я здесь живу.
        - Я имею в виду, со мной, - уточнила она сквозь зубы.
        - Если я не ошибаюсь, вы моя будущая жена.
        Амелия остановилась и посмотрела на него в упор.
        - Я вам не нравлюсь.
        Она не казалась особенно опечаленной этим фактом, скорее раздосадованной, что само по себе было любопытно.
        - Это неправда, - возразил он, не погрешив против истины. Есть огромная разница между нелюбовью и невниманием.
        - Правда, - настаивала она.
        - С чего вы взяли?
        - А что я должна думать?
        Он устремил на нее страстный взгляд.
        - Мне кажется; я продемонстрировал свои чувства прошлым вечером.
        Она ничего не сказала, но ее тело напряглось, а лицо приняло такое сосредоточенное выражение, что он почти слышал, как она считает до десяти, прежде чем процедить:
        - Для вас это обязанность.
        - Возможно, - согласился он, - но приятная.
        Она очаровательно нахмурилась, усиленно размышляя. Томас не имел понятия, о чем она думает, уверенный, что только дурак или лжец может утверждать, что умеет читать женские мысли. Но он обнаружил, что ему нравится наблюдать, как меняется выражение ее лица, когда она пытается определить, как ей себя вести с ним.
        - Вы когда-нибудь думаете обо мне? - наконец спросила она.
        Это был типично женский вопрос. Томас решил, что он должен защитить всю мужскую половину человечества, и не моргнув глазом ответил:
        - Да, сейчас.
        - Вы прекрасно поняли, что я имела в виду.
        Он подумывал о том, чтобы солгать. Наверное, это был бы добрый поступок. Но недавно Томас обнаружил, что особа, на которой он собирается жениться, гораздо умнее, чем казалась, и сомневался, что ее удовлетворят банальности. Поэтому он сказал правду.
        - Нет.
        Она моргнула несколько раз подряд. Определенно это было не то, чего она ожидала.
        - Нет? - повторила она.
        - Считайте это комплиментом, - заявил он. - Я бы солгал, если бы думал о вас хуже.
        - Если бы вы думали обо мне лучше, я бы не задавала вам подобных вопросов.
        Томас почувствовал, что его терпение на исходе. Ведь он здесь, не так ли? Сопровождает ее на прогулке, когда он предпочел бы…
        Любое другое занятие! Честно говоря, у него полно неотложных дел, и если он не испытывает особого желания заняться ими, это не значит, что они не требуют его внимания.
        Если она считает себя его единственной заботой, то напрасно. Неужели она думает, что у него есть время праздно сидеть, сочиняя стихи женщине, которую он даже не выбирал себе в жены? Ради Бога, ее навязали ему! Еще в колыбели.
        Он повернулся к ней лицом, устремив на нее пристальный взгляд.
        - Хорошо. Чего вы ожидаете от меня, леди Амелия?
        Смущенная столь прямой постановкой вопроса, она залепетала что-то невразумительное. Томас сомневался, что она сама понимает, что говорит. Милостивый Боже, у него нет времени на подобную чепуху. Он не выспался ночью, поведение его бабки стало еще более несносным, чем обычно, а теперь его нареченная невеста, никогда не сказавшая ни слова, помимо обычной светской болтовни о погоде, вдруг повела себя так, словно у него есть перед ней обязательства.
        Да, есть - брачные, разумеется. Он собирался полностью их исполнить, но, прости Господи, не сегодня утром.
        Томас потер лоб большим и средним пальцами. У него начала болеть голова.
        - Вы хорошо себя чувствуете? - поинтересовалась Амелия.
        - Прекрасно, - огрызнулся он.
        - Видимо, так же как я в гостиной, - пробормотала он себе под нос.
        Право, это уже слишком. Томас вскинул голову, пронзив взглядом.
        - Может, мне поцеловать вас снова?
        Амелия промолчала. Но ее глаза округлились.
        Он перевел глаза на ее губы и промолвил:
        - Похоже, это единственное, в чем наши мнения совпадают.
        Она хранила молчание, и он решил принять его за согласие.
        Глава 5
        - Нет! - воскликнула Амелия, отскочив назад.
        И не будь она столь возмущена его внезапным переходом к флирту, она получила бы огромное удовольствие от его негодования, когда он неловко шагнул вперед, не найдя губами ничего, кроме воздуха.
        - Вот как? - протянул он, обретя равновесие.
        - Вам даже не хочется целовать меня, - произнесла она обвиняющим тоном, на всякий случай отступив назад, поскольку на его лице появилось угрожающее выражение.
        - Ну конечно, - обронил он, блеснув глазами. - Это так же верно, как то, что вы мне не нравитесь.
        Ее сердце упало.
        - Правда?
        - По вашим словам, - указал он.
        Лицо Амелии вспыхнуло - единственно возможная реакция, когда тебе бросают в лицо твои собственные слова.
        - Я не хотела, чтобы вы целовали меня, - сказала она, словно оправдываясь.
        - Вы уверены? - осведомился он, оказавшись вдруг совсем рядом, Хотя Амелия не заметила, как он это проделал.
        - Да, - ответила она, стараясь сохранить спокойствие. - Уверена, потому что… - Она запнулась, не в состоянии рационально мыслить в таком положении.
        И тут ее озарило.
        - Да, - снова сказала она. - Потому что этого не хотели вы.
        Он замер на мгновение.
        - Вы считаете, что я не хотел целовать вас?
        - Я знаю, что вы не хотели, - заявила Амелия. Это был самый храбрый поступок в ее жизни, потому что в этот момент Томас выглядел герцогом до кончиков ногтей.
        Прямой, гордый, разгневанный, со взлохмаченными ветром волосами, он казался таким красивым, что у нее перехватывало дыхание.
        И, по правде говоря, она была совсем не против поцеловать его. При условии, что он тоже этого хочет.
        - Мне кажется, вы слишком много думаете, - заметил он после долгой паузы.
        Амелия не нашлась с ответом, однако и не стала увеличивать расстояние между ними.
        Чем он тут же воспользовался.
        - Мне очень хочется поцеловать вас, - сказал он, шагнув вперед. - Собственно, это единственное, чем я хотел бы заняться с вами в данный момент.
        - Нет, - возразила она, слегка попятившись. - Вам так только кажется.
        Он рассмеялся, что было бы оскорбительно, не будь она так сосредоточена на том, чтобы сохранить достоинство и гордость.
        - Просто вы считаете, что можете управлять мною таким способом, - сказала Амелия, опустив глаза, чтобы убедиться, что она не наступит на мышиную нору, если отступит еще на шаг. - Вы думаете, что, если очаруете меня, я превращусь в недалекую бесхребетную особу, неспособную ни на что, кроме как подписываться вашим именем.
        У него был такой вид, словно он готов снова рассмеяться, хотя на этот раз, возможно, вместе с ней, а не над ней.
        - Вы так думаете? - поинтересовался он, улыбнувшись.
        - Я думаю, что это вы так думаете.
        Уголок его рта приподнялся, придав его лицу обаятельный, мальчишеский вид, совершенно на него непохожий, по крайней мере непохожий на мужчину, которого она привыкла видеть.
        - Пожалуй, вы правы.
        Амелия так опешила, что ее челюсть отвисла.
        - Вы так считаете?
        - Да. Вы гораздо умнее, чем кажетесь, - сказал он.
        Если это был комплимент, то сомнительный.
        - Но, - добавил он, - это не меняет существа текущего момента.
        Существа? Заметив ее удивление, он пожал плечами.
        - Я по-прежнему собираюсь поцеловать вас.
        Сердце Амелии оглушительно забилось, а ее ступни - маленькие предательницы - приросли к месту.
        - Дело в том, - вкрадчиво произнес он, потянувшись вперед и взяв ее руку, - что, хотя вы совершенно правы: я с удовольствием превратил бы вас в бесхребетную, как вы очаровательно выразились, особу, смысл жизни которой соглашаться с каждым моим словом, - я с удивлением открыл для себя одну довольно очевидную истину.
        Ее губы приоткрылись.
        - Мне хочется поцеловать вас.
        Он потянул ее за руку, приблизив к себе.
        - Очень.
        Амелия хотела спросить почему, но передумала, уверенная, что услышит в ответ что-нибудь такое, от чего остатки ее решимости только растают. Но ей хотелось сделать что-нибудь… Она не представляла что. Все, что угодно, лишь бы убедить их обоих, что она еще не совсем лишилась разума.
        - Считайте это удачей, - мягко произнес он. - Или внутренним озарением. Но по какой-то причине я хочу поцеловать вас… что само по себе приятно. - Он поднес ее руку к своим губам. - Вы согласны?
        Она кивнула. Она не могла заставить себя солгать, как бы ей этого ни хотелось.
        Его глаза, казалось, потемнели от лазоревого до сумеречного оттенка.
        - Очень рад, - промолвил он, приподнял ее подбородок и приник к ее губам в поцелуе, вначале нежном, заставив ее приоткрыть губы, а затем завладел ее ртом, лишив ее воли и всякой способности формулировать мысли, не считая одной.
        Она никогда не испытывала ничего подобного.
        Это было единственной разумной мыслью, возникшей в ее голове. Она утонула в море ощущений, охваченная потребностью, которую она едва понимала, чувствуя, что изменилось что-то.
        Каковы бы ни были его цели и намерения, его поцелуй был не таким, как в прошлый раз.
        И она не могла противиться ему.
        Томас не собирался целовать ее, во всяком случае, не тогда, когда счел себя обязанным сопровождать ее на прогулке, и не тогда, когда они двинулись вниз по склону холма, и, разумеется, не тогда, когда шутливо предложил: «Может, мне поцеловать вас?»
        Но тут она произнесла свою маленькую речь про бесхребетность и выглядела при этом такой неожиданно привлекательной, придерживая выбившиеся из прически волосы и глядя на него свысока, - ну если не совсем свысока, то по крайней мере отстаивая свою точку зрения с отвагой, на которую не осмеливался никто из его собеседников. За исключением, пожалуй, Грейс, но и та знала меру.
        Именно в этот момент он заметил ее белую кожу с россыпью восхитительных веснушек, глаза, не совсем зеленые, но и не карие, светящиеся умом и страстью, и губы, в особенности ее губы: полные, мягкие и слегка подрагивающие, что можно было заметить, только пристально вглядываясь.
        Это он и делал, не в состоянии отвести взгляд.
        Как ему удавалось не замечать этого раньше? Она всегда была рядом, почти столько же, сколько он себя помнил.
        А затем - дьявол, знает почему - ему захотелось ее поцеловать. Не управлять ее, не подчинить ее, хотя он не возражал бы против того и другого в качестве дополнительного бонуса, а просто поцеловать. Ему захотелось ощутить ее в своих объятиях и впитать все, что было у нее внутри и что делало ее… такой, и, возможно, узнать, какая она на самом деле.
        Но через пять минут, если Томас и узнал что-то что не смог бы выразить это словами, ибо, начав целовать ее по-настоящему, как мужчина мечтает целовать женщину, - он перестал связно мыслить.
        Он не представлял, почему вдруг возжелал ее так, что закружилась голова. Возможно, потому, что она принадлежала ему и он знал это, а возможно, все дело в том, что мужчины - примитивные собственники. А может, потому, что ему нравилось, когда она лишалась дара речи, даже если он сам чувствовал себя таким же потрясенным.
        Как бы то ни было, но как только его губы раздвинули ее губы и его язык скользнул внутрь, мир вокруг стремительно закружился и исчез, не оставив ничего, кроме нее.
        Его руки нашли ее плечи, затем спину и скользнули вниз. Он застонал, обхватив ладонями ее ягодицы и тесно прижав ее к себе. Это было безумие: они находились в поле средь бела дня, а ему хотелось овладеть ею здесь и сейчас, задрать ее юбки, повалить в траву и заняться любовью, а потом сделать это снова.
        Он целовал ее с безумной страстью, которая бушевала в его крови, а его руки блуждали по ее одежде, отыскивая застежки, кнопки, завязки - все, что открыло бы ему доступ к ее коже. Лишь когда его пальцы расстегнули две пуговицы на ее спине, к нему вернулись остатки рассудка. Томас не знал, что заставило его опомниться: возможно, ее стон, низкий, чувственный и совершенно неподходящий для невинной девственницы, вернее, его реакция на этот звук - мгновенная, опаляющая и наполненная образами Амелии, обнаженной и вытворяющей вещи, о которых она, вероятно, даже не подозревала.
        Неохотно, но решительно отстранившись, Томас втянул в грудь воздух, затем прерывисто выдохнул, пытаясь успокоить бешеный стук сердца. На его языке вертелись слова извинения, и он честно собирался произнести их, как и полагалось джентльмену, но когда он поднял глаза и посмотрел на ее лицо, с приоткрытыми влажными губами и широко распахнутыми затуманенными глазами, которые казались более зелеными, чем раньше, его губы сказали совсем другое, игнорируя приказы мозга.
        - Это был сюрприз.
        Она моргнула.
        - Приятный, - добавил он, довольный, что его голос звучит более спокойно, чем он себя чувствовал.
        - Меня никогда не целовали, - сообщила Амелия.
        Томас улыбнулся, немного забавляясь.
        - Вообще-то я целовал вас вчера вечером.
        - Нет так, - шепнула она, словно бы про себя.
        Его тело, начавшее успокаиваться, снова воспламенилось.
        - Что ж, - сказала она все с тем же потрясенным видом. - Полагаю, теперь вам придется жениться на мне.
        Услышь он такое от любой другой женщины… черт, после любого другого поцелуя, Томас не испытал бы ничего, кроме раздражения. Но что-то в голосе Амелии, в ее лице, все еще хранившем довольно милое озадаченное выражение, вызвало диаметрально противоположную реакцию. Он рассмеялся.
        - Что вас так рассмешило? - требовательно спросила она. Впрочем, она была слишком сбита с толку, чтобы что-то требовать.
        - Не имею понятия, - честно ответил, он. - Повернитесь, я застегну пуговицы.
        Амелия ахнула, схватившись за шею, и Томас усомнился, едва ли она вообще заметила, что он расстегнул ее платье сзади. Некоторое время он не без удовольствия наблюдал за ее тщетными попытками застегнуть пуговицы, затем сжалился и нежно отвел ее пальцы в сторону.
        - Позвольте мне, - промолвил он.
        Как будто у нее был выбор.
        Он не спешил, вопреки доводам рассудка, твердившего: чем быстрее он застегнет платье, тем лучше. Но его заворожил вид ее бархатистой кожи и золотых прядей, падавших на ее шею сзади и трепетавших от его дыхания. Не в силах устоять перед соблазном, он склонил голову и поцеловал ее в шею.
        Она откликнулась тихим стоном.
        - Пожалуй, нам лучше вернуться, - грубовато сказал Томас, отступив на шаг. Но тут он сообразил, что не застегнул последнюю пуговицу на ее платье, выругался себе под нос. Было бы опрометчиво снова касаться ее, но он не мог допустить, чтобы она вернулась в дом в таком виде. Поэтому ему ничего не оставалось, как только довести дело до конца со всей решимостью, на которую был способен.
        - Готово, - буркнул он.
        Амелия повернулась, глядя на него с таким настороженным видом, что он почувствовал себя соблазнителем невинных девушек.
        Удивительно, но его это нисколько не огорчило. Он предложил ей руку.
        - Проводить вас назад?
        Она кивнула, и Томас внезапно ощутил очень странную и настойчивую потребность… знать, о чем она думает.
        Забавно. Его никогда не интересовало, что думают другие.
        Но он не стал спрашивать. Он никогда этого не делал, и потом, какая в этом надобность? Рано или поздно они поженятся, и не важно, что они думают, не так ли?
        Амелия никогда не предполагала, что румянец смущения может оставаться на щеках в течение целого часа, но, очевидно, ее щеки все еще горели, поскольку, когда вдовствующая герцогиня встретила ее в холле приблизительно через час после того, как она присоединилась к Элизабет и Грейс в гостиной, ей хватило одного взгляда на лицо Амелии, чтобы ее собственное лицо буквально, побагровело от ярости.
        И теперь она стояла, вынужденная молчать, пока герцогиня изливала на нее свое негодование, повысив голос до впечатляющего крещендо:
        - Черт бы побрал эти чертовы веснушки!
        Амелия вздрогнула. Леди Августа и раньше бранила ее за веснушки, хотя их число никогда и не превышало десятка, но впервые ее гнев перешел в богохульство.
        - У меня не появилось ни одной новой веснушки, - возразила Амелия, удивляясь, как Уиндему удалось избежать этой сцены. Он исчез, как только проводил ее, с пламенеющими щеками, в гостиную, оставив на растерзание своей бабки, которая любила солнце не больше, чем летучая мышь.
        Впрочем, в этом была своеобразная справедливость, поскольку Амелия испытывала к вдовствующей герцогине не больше симпатии, чем к летучей мыши.
        Леди Августа отпрянула, пораженная ее репликой.
        - Что ты сказала?
        Амелия не испугалась и не удивилась ее реакции. Никогда раньше она не возражала герцогине. Но похоже, в последние дни Амелия перевернула новую страницу в своей жизни, предполагавшую если не нахальство, то не которую дерзость и упрямство. Поэтому она твердо повторила:
        - У меня не появилось новых веснушек. Я пересчитала их перед зеркалом.
        Это была ложь, но она доставила Амелии истинное удовольствие.
        Рот леди Августы сжался в узкую линию, как у рыбы. В течение десяти секунд она сверлила Амелию свирепым взглядом, что было на девять секунд дольше, чем требовалось ранее, чтобы заставить Амелию очень сильно смутиться, и затем рявкнула:
        - Мисс Эверсли!
        Грейс буквально выскочила из гостиной, благо дверь, ведущая в холл, была распахнута.
        Но вдовствующая герцогиня, казалось, не заметила ее появления, продолжив свою громогласную тираду:
        - Неужели никому нет дела до нашего имени? До нашего рода? Бог свидетель, я единственная в этом проклятом мире, кто понимает всю важность… все значение…
        Амелия в ужасе смотрела на нее. На мгновение ей даже показалось, что леди Августа сейчас заплачет. Это было невозможно. Амелия была уверена, что вдовствующая герцогиня биологически не способна на слезы.
        Грейс шагнула вперед и обняла вдовствующую герцогиню за плечи, поразив всех.
        - Мэм, - успокаивающе произнесла она, - у вас был трудный день.
        - Ничего подобного, - огрызнулась герцогиня. - Он был каким угодно, но только не трудным.
        - Мэм, - снова сказала Грейс, и Амелия опять восхитилась ее ласковым спокойным тоном.
        - Оставь меня в покое! - рявкнула герцогиня. - Мне надо думать о династии. А ты никто и ничто!
        Грейс отпрянула. Амелия видела, как она судорожно сглотнула, но не могла сказать, что это - близость слез или признак ярости.
        - Грейс? - осторожно сказала она, даже не зная, о чем спрашивает, но чувствуя, что она должна что-то сказать.
        В ответ Грейс лишь покачала головой, что, видимо, означало «не спрашивай», оставив Амелию гадать, что же могло случиться прошлым вечером. Потому что никто не вел себя нормально: ни Грейс, ни вдовствующая герцогиня, ни определенно Уиндем.
        Не считая его исчезновения со сцены. Это по крайней мере было вполне предсказуемо.
        - Надо проводить леди Амелию и ее сестру в Берджес-Парк, - объявила леди Августа. - Мисс Эверсли, распорядитесь, чтобы подали карету. Мы поедем с нашими гостями, а потом вернемся в собственном экипаже.
        Губы Грейс удивленно приоткрылись: но она привыкла к вдовствующей герцогине, к ее вспышкам ярости и причудам. Грейс кивнула и поспешила выполнить поручение.
        - Элизабет! - в отчаянии воскликнула Амелия, заметив сестру, показавшуюся из гостиной. Предательница уже развернулась и попыталась вернуться назад, оставив ее наедине с леди Августой. Амелия поймала ее за локоть, процедив сквозь зубы: - Дорогая сестричка.
        - Я не допила чай, - жалобно сказала та, махнув в сторону гостиной.
        - Он остыл, - отрезала Амелия.
        Элизабет попыталась улыбнуться вдовствующей герцогине, но выражение ее лица скорее походило на гримасу.
        - Сара, - обратилась к ней вдовствующая герцогиня.
        Элизабет не стала поправлять ее.
        - Или Джейн? - уточнила леди Августа, свирепо поблескивая глазами. - Которая из них?
        - Элизабет, - подсказала Элизабет.
        Глаза леди Августы сузились, словно она не совсем поверила ей, а ноздри раздулись самым непривлекательным образом.
        - Вижу, ты опять приехала со своей сестрой.
        - Это она приехала со мной, - возразила Элизабет. Насколько Амелия знала, это был первый случай, когда она решилась возразить вдовствующей герцогине.
        - И что это должно означать?
        - Просто… я приехала, чтобы вернуть книги, которые моя мать одолжила в вашей библиотеке, - объяснила Элизабет запинаясь.
        - Ба! Всем известно, что твоя мать ничего не читает. Это глупый и прозрачный предлог, чтобы подослать ее, - она сделала жест в сторону Амелии, - к нам в дом.
        От удивления рот Амелии приоткрылся. Она всегда считала, что вдовствующая герцогине хочет видеть ее в своем доме. Не потому, что она нравится ей, просто герцогине хотелось, чтобы она побыстрее вышла замуж за ее внука и чтобы в ее животе начал расти маленький Уиндем.
        - Что ж, это вполне приемлемый предлог, - проворчала леди Августа, - но, похоже, он не сработал. Где мой внук?
        - Не знаю, ваша светлость, - ответила Амелия совершенно искренне. Уиндем не сообщил ей о своих планах, прежде чем покинуть после того, как чуть не лишил ее рассудка своими поцелуями.
        - Глупая девчонка, - пробормотала герцогиня. - У меня нет времени на подобную чепуху. Неужели никто из вас не сознает своего долга? У меня наследники умирают один за другим, а ты, - для пущей убедительности она ткнула Амелию в плечо, - даже не можешь задрать свои юбки и…
        - Ваша светлость! - воскликнула шокированная Амелия.
        Леди Августа захлопнула рот, и на мгновение Амелии показалось, что она поняла, что зашла слишком далеко. Но герцогиня только злобно прищурилась и двинулась прочь.
        - Амелия? - сказала Элизабет, подойдя к ней.
        Амелия моргнула несколько раз подряд.
        - Я хочу домой.
        Элизабет успокаивающе кивнула.
        Вместе они направились к парадной двери. Грейс давала указания лакею, поэтому они вышли наружу, чтобы подождать ее у подъездной аллеи. На улице похолодало, но Амелия не возражала бы, если бы небеса разверзлись и вымочили их обеих, лишь бы оказаться подальше от этого дома.
        - Больше я сюда не приеду, - сказала она сестре, обхватив себя руками. Если Уиндем пожелал наконец ухаживать за ней, пусть сам приезжает с визитом.
        - Я тоже, - отозвалась Элизабет, бросив озабоченный взгляд на дом, откуда в этот момент вышла Грейс. Подождав, пока она спустится по ступенькам, Элизабет взяла ее под руку и спросила: - У меня разыгралось воображение, или леди Августа стала еще вреднее, чем раньше?
        - Намного вреднее, - согласилась Амелия.
        Грейс вздохнула, и по ее лицу пробежала тень, словно она пыталась подобрать слова лучше, чем те, какие пришли ей на ум.
        - Все… не так просто, - сказала она наконец.
        С этим трудно было не согласиться, поэтому Амелия с любопытством наблюдала, как Грейс делает вид, будто поправляет свою шляпку, и тут…
        Грейс замерла.
        Проследив за ее взглядом, они увидели в конце подъездной аллеи мужчину. Он был слишком далеко, чтобы разглядеть что-либо, кроме его темных волос и того факта, что он сидел на лошади так, будто родился и седле.
        Время словно остановилось, пока они смотрели на него, а затем без всяких видимых причин он развернулся и уехал.
        Амелия открыла рот, собираясь спросить у Грейс, кто это был, но в этот момент появилась леди Августа и рявкнула:
        - Садитесь в карету!
        И поскольку Амелия не имела ни малейшего желания вступать с ней в дискуссию, она молча последовала приказу.
        Через несколько мгновений все разместились в карете Кроулендов. Грейс и Элизабет на переднем сиденье спиной к движению, а Амелия села рядом с вдовствующей герцогиней, лицом к движению. Она устремила взгляд прямо перед собой, сфокусировав его на точке за ухом Грейс. Если бы ей удалось просидеть в этой позе следующие полчаса, она избежала бы необходимости смотреть на герцогиню.
        - Кто это был? - спросила Элизабет.
        Никто не ответил.
        Заинтригованная, Амелия перевела взгляд на лицо Грейс, которая сделала вид, будто не слышала вопроса Элизабет. Но от внимания Амелии не ускользнуло, что уголок ее рта озабоченно напрягся.
        - Грейс? - снова спросила Элизабет. - Кто это был?
        - Никто, - быстро сказала Грейс. - Можно ехать?
        - Значит, ты его знаешь? - не отставала Элизабет.
        Амелия готова была придушить ее. Конечно, Грейс знает его. Это ясно как день.
        - Нет, - резко отозвалась Грейс.
        - О чем вы говорите? - поинтересовалась вдовствующая герцогиня с раздраженным видом.
        - О мужчине в конце подъездной аллеи, - объяснила Элизабет.
        Амелии отчаянно хотелось пнуть ее ногой, но та сидела напротив герцогини и была совершенно недостижима.
        - Кто это был? - требовательно спросила герцогиня.
        - Не знаю, - ответила Грейс. - Я не видела его лица.
        Это было правдой, хотя и отчасти. Мужчина находился слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, но Амелия готова была поспорить на свое приданое, что Грейс точно знала, кто это был.
        - Кто это был? - Герцогиня повысила голос, перекрывая шум колес, кативших по гравийной дороге.
        - Не знаю, - повторила Грейс, но ее голос дрогнул.
        Леди Августа повернулась к Амелии, ее взгляд был таким же колючим, как тон.
        - Ты его видела?
        Амелия посмотрела на Грейс. Что-то явно происходило.
        - Я никого не видела, мэм.
        Герцогиня фыркнула и повернулась к Грейс, обрушив на нее всю свою ярость.
        - Это был он?
        Амелия резко втянула в грудь воздух. О ком они говорят?
        Грейс покачала головой.
        - Не знаю, - произнесла она запинаясь. - Он был слишком далеко, чтобы сказать с уверенностью.
        - Остановите карету, - рявкнула герцогиня, перегнувшись вперед и отодвинув Грейс в сторону, чтобы постучать в стенку, отделявшую их от кучера. - Остановите, говорят вам!
        Карета резко остановилась, и Амелия, сидевшая лицом к движению, повалилась вперед, к ногам Грейс. Она попыталась подняться, но герцогиня потянулась к Грейс и схватила ее за подбородок.
        - Я дам вам еще один шанс ответить, мисс Эверсли, - прошипела она. - Это был он?
        Амелия затаила дыхание.
        Грейс не шевелилась, затем едва заметно кивнула.
        И герцогиня впала в бешенство.
        Не успела Амелия снова занять свое место, как ей пришлось пригнуться, чтобы не быть обезглавленной тростью вдовствующей герцогини.
        - Поворачивайте назад! - рявкнула та. Карета медленно развернулась и двинулась в обратном направлении под крики герцогини: - Быстрей! Быстрей!
        Не прошло и минуты, как они снова оказались перед замком Белгрейв. Амелия в ужасе смотрела, как герцогиня буквально вытолкала Грейс из кареты. Они с Элизабет привстали, пораженные прытью, с которой герцогиня последовала за своей компаньонкой.
        - Кажется, Грейс хромает? - спросила Элизабет.
        - Я… - Амелия собиралась сказать, что она не знает, но герцогиня прервала ее на полуслове, захлопнув дверцу кареты без лишних слов.
        - Что произошло? - поинтересовалась Элизабет, когда карета снова тронулась по направлению к их дому.
        - Не имею понятия, - прошептала Амелия, повернувшись и глядя на замок, оставшийся позади. - Ни малейшего.
        Глава 6
        В тот же день позже Томас сидел в своем кабинете и размышлял о довольно соблазнительных изгибах тела своей невесты, делая вид, что просматривает бумаги, которые секретарь дал ему на подпись. Это было весьма приятное занятие, и он охотно продолжил бы в том же духе, если бы не суматоха, поднявшаяся в холле.
        - Вы хотите знать мое имя? - воскликнул незнакомый мужской голос.
        Томас помедлил, отложив перо, но не сделал попытки встать. Ему не особенно хотелось узнавать, что происходит, и, не услышав ничего больше в течение нескольких мгновений, он решил вернуться к просмотру документов. Но не успел он окунуть перо в чернила, как воздух сотряс голос вдовствующей герцогини:
        - Оставьте в покос мою компаньонку!
        Томас встал. Вряд ли леди Августе что-нибудь угрожало в отличие от Грейс. Он вышел в коридор и бросил взгляд в ту сторону, откуда раздавался шум. Милостивый Боже. Что его бабка затеяла на этот раз? Она стояла у двери в гостиную в нескольких шагах от Грейс, которая выглядела более несчастной и смущенной, чем когда-либо. Рядом с ней стоял мужчина со связанными за спиной руками. Томас никогда раньше его не видел.
        Томас застонал. Старая перечница опасна для общества.
        Он направился к ним с намерением освободить мужчину, извиниться перед ним и заплатить за ущерб, но когда он приблизился к троице, он услышал, как чертов бродяга шепнул Грейс:
        - Я мог бы поцеловать вас.
        - Что за черт? - требовательно спросил Томас. - Этот тип пристает к вам, Грейс?
        Она быстро покачала головой, но он заметил в ее глазах панику.
        - Нет-нет, - сказала она. - Но…
        Томасу не понравилось выражение ее глаз. Он повернулся к незнакомцу.
        - Кто вы?
        - А вы кто? - отозвался тот с довольно наглой усмешкой.
        - Уиндем, - отрезал Томас, намеренный положить конец этой чепухе. - И вы находитесь в моем доме.
        Лицо мужчины на мгновение дрогнуло, но тут же приняло прежнее дерзкое выражение. Он был почти таким же высоким, как Томас, и примерно того же возраста. Томас сразу же возненавидел его.
        - Ах вот как, - произнес мужчина любезным тоном.
        В таком случае позвольте представиться: Джек Одли, в недавнем прошлом - солдат ее величества, а ныне - вольный путник.
        Томас открыл рот, собираясь сказать» что он думает о подобном ответе, но леди Августа опередила его.
        - Что еще за Одли? - осведомилась она, сердито шагнув к нему. - Вы не Одли. Это написано на вашем лице, в форме носа и челюсти, в каждой чертовой черте лица, не считая глаз, которые не того цвета.
        Томас нетерпеливо повернулся к ней, озадаченный ее словами. Что она несет?
        - Не того цвета? - переспросил мужчина. - В каком смысле? - Он повернулся к Грейс, изобразив простодушное нахальство. - Я слышал, что дамам нравятся зеленые глаза. Неужели меня ввели в заблуждение?
        - Вы Кавендиш! - загремела вдовствующая герцогиня. - Вы Кавендиш, и я желаю знать, почему мне не сообщили о вашем существовании.
        Кавендиш? Томас изумленно уставился на незнакомца, затем на свою бабку и снова на незнакомца.
        - Что, черт побери, происходит?
        Не дождавшись ответа, он повернулся к единственной персоне, которую он считал заслуживающей доверия.
        - Грейс?
        Она отвела глаза.
        - Ваша светлость, - произнесла она с тихим отчаянием, - мы не могли бы перемолвиться парой слов наедине?
        - И лишили бы всех остальных развлечения? - поинтересовался Одли, изобразив праведное негодование. - После всего, что я вынес….
        Томас посмотрел на свою бабушку.
        - Это твой кузен, - отрывисто произнесла она.
        Неуверенный, что хорошо расслышал, он взглянул на Грейс, но та не внесла ясности, добавив:
        - Это тот разбойник.
        Пока Томас переваривал услышанное, наглый бродяга повернулся к ним спиной, демонстрируя свои связанные руки, и сказал:
        - Уверяю вас, я здесь не по собственному желанию.
        - Вашей бабушке показалось, что она узнала его вчера вечером, - сообщила Грейс.
        - Я уверена, что это он, - огрызнулась герцогиня, махнув рукой в сторону незнакомца. - Достаточно посмотреть на него.
        Мужчина скорчил удивленную гримасу, словно он был так же озадачен, как все остальные.
        - Я был в маске.
        Томас поднял руку и потер пальцами виски, которые начали болезненно пульсировать. Милостивый Боже. И тут он вспомнил - портрет!
        Проклятие. Так вот в чем дело. Вот почему в три часа ночи Грейс была на ногах, собираясь снять со стены портрет его дяди…
        - Сесил! - позвал он лакея.
        Тот появился с впечатляющей скоростью.
        - Принеси портрет, - резко бросил Томас. - Моего дяди.
        Лицо лакея вытянулось.
        - Тот, что мы только что отнесли наверх?
        - Да. Принесите его в гостиную. - И когда лакей не двинулся с места, Томас нетерпеливо гаркнул: - Сейчас же!
        Грейс положила руку ему на локоть.
        - Томас, - сказала она, явно пытаясь успокоить его. - Пожалуйста, позвольте мне объяснить.
        - Вы знали об этом? - требовательно спросил он, стряхнув ее руку.
        - Да, - сказала она, - но…
        Он не мог в это поверить. Грейс. Единственный человек, которому он привык доверять за абсолютную честность.
        - И прошлой ночью? - уточнил он, осознав вдруг, насколько он дорожил теми мгновениями. В его жизни было прискорбно мало проявлений чистой бескорыстной дружбы. Разговор ночью на лестнице, при всей его нелепости, был одним из них. По-видимому, этим и объяснялось тягостное чувство, с которым он смотрел на ее виноватое лицо. - Вы знали это прошлой ночью?
        - Да, но, Томас…
        - Достаточно, - оборвал ее он. - Пройдите в гостиную, все вы.
        Грейс попыталась что-то сказать, но он не стал слушать. Мистер Одли - его чертов кузен - сложил губы в трубочку, словно собирался засвистеть веселый мотивчик. А его бабушка… один дьявол знал, что она думает. Вдовствующая герцогиня выглядела так, словно страдает от несварения желудка, но она всегда так выглядела. Все ее внимание было приковано к Одли. Тот, казалось, не замечал ее зловещего взгляда. Он был слишком занят, строя глазки Грейс.
        А она выглядела жалкой и несчастной. И поделом.
        Томас выругался себе под нос» захлопнув дверь в гостиную» как только все они вошли внутрь. Одли поднял связанные руки и склонил голову набок.
        - Вы не могли бы…
        - Ради Бога, - буркнул Томас, схватил нож для разрезания бумаги с письменного стола и одним сердитым движением перерезал веревку.
        - Томас, - настойчиво произнесла Грейс, встав перед ним. - Право, вы должны позволить мне поговорить с вами, прежде…
        - Прежде чего? - резко бросил он. - Прежде чем мне сообщат еще об одном давно пропавшем кузене, за чьей головой, возможно, охотится корона?
        - Вряд ли, - лениво откликнулся Одли, - но пара-другая судейских - наверняка. И пара викариев. - Он повернулся к вдовствующей герцогине. - Разбой на дорогах не самое безопасное занятие.
        - Томас. - Грейс нервно оглянулась на вдовствующую герцогиню, свирепо сверкавшую глазами. - Ваша светлость, - поправилась она, - есть кое-что, что вам следует знать.
        - Да уж, - огрызнулся он. - Например, кто мой истинный друг и доверенное лицо.
        Грейс вздрогнула как от удара, но Томас отмахнулся от укола вины, пронзившего его грудь. Прошлой ночью у нее было достаточно времени, чтобы просветить его, и он не оказался бы в этой ситуации совершенно не подготовленным.
        - Я попросил бы, - произнес Одли легким, но твердым тоном, - чтобы вы разговаривали с мисс Эверсли с большим уважением.
        Томас замер. Кем, к дьяволу, этот тип себя считает?
        - Прошу прощения?
        Одли слегка склонил голову набок и пожевал губами, прежде чем ответить:
        - Не привыкли, чтобы с вами разговаривали как с мужчиной?
        Томасом завладело какое-то чуждое существо, яростное и темное, с острыми зубами и когтями, и не успел он опомниться, как бросился на Одли. Они повалились на рол и покатились по ковру, врезавшись в столик у стены. Томас с удовлетворением обнаружил, что сидит верхом на своем новоявленном кузене и держит его за горло, сжав другую руку в кулак.
        - Стойте! - взвизгнула Грейс, но Томас даже не почувствовал, как она схватила его за руку. Она отлетела в сторону, когда он поднял кулак и нанес Одли удар в челюсть. Но Одли был грозным противником. У него была целая жизнь, чтобы научиться драться грязно, как осознал Томас с некоторым опозданием. Сделав мощное движение всем торсом, Одли ударил Томаса головой в челюсть, ошеломив его в достаточной степени, чтобы поменяться местами.
        - Только… посмейте… еще раз… ударить… меня - прорычал он, прежде чем заехать кулаком в скулу Томаса.
        Высвободив локоть, Томас ткнул Одли в живот и был вознагражден, когда тот охнул.
        - Прекратите! Вы оба! - Грейс удалось втиснуться между ними, что было, пожалуй, единственным способом прекратить драку.
        Томас едва успел остановить свой кулак, чуть не врезавшийся ей в лицо.
        - Вам должно быть стыдно, - сказала она.
        Томас согласился бы с ней, если бы не затрудненное дыхание, мешавшее говорить. Но тут он сообразил, что она обращается к нему. Это было так досадно, что он испытал не слишком похвальное желание смутить ее, как она смутила его.
        - Вы не могли бы слезть с моего, э-э… - Он бросил красноречивый взгляд на свой живот, на котором она сидела.
        - О! - пискнула Грейс, вскочив. Однако она не отпустила руку Одли и потянула его за собой, отделив мужчин друг от друга.
        Одли казался более чем счастливым подчиниться ей.
        - А кто будет врачевать мой раны? - жалобно произнес он, глядя на нее, как обиженный щенок.
        - У вас нет никаких ран, - отрезала она, переведя взгляд на Томаса, который тоже поднялся на ноги. - И у вас тоже.
        Томас потер челюсть, уверенный, что к вечеру их физиономии опровергнут ее слова.
        Тут его бабушка - вот кто мог преподать другим уроки доброты и учтивости - решила, что пора вступить в разговор. Неудивительно, что она начала с того, что пихнула Томаса в плечо.
        - Сейчас же извинись! - бросила она. - Он гость в нашем доме.
        - В моем доме.
        Ее лицо напряглось при упоминании об одном из рычагов, с помощью которых он держал ее в повиновении. Все знали, что ее пребывание здесь зависит исключительно от его милости и терпения.
        - Он твой двоюродный кузен, - сказала она. - Казалось бы, при отсутствии близких родственников, ты должен бы встретить его с распростертыми объятиями.
        Наверное, подумал Томас, настороженно глядя на Одли. Не считая того, что он невзлюбил его с первого взгляда, его насмешливую ухмылку и тщательно взвешенную дерзость. Он знал подобных типов. Этот Одли не имеет представления о долге, ответственности, однако у него хватает наглости явиться сюда и читать ему нотации?
        Более того, кто, к дьяволу, сказал, что Одли его кузен? Пальцы Томаса сжались и снова выпрямились, пока он пытался успокоиться.
        - Может, кто-нибудь, - отрывисто произнес он, - будет так любезен объяснить, как этот тип оказался в моей гостиной?
        Последовало молчание, словно каждый ожидал, что кто-нибудь другой заполнит паузу. Затем Одли пожал плечами, качнув головой в сторону вдовствующей герцогини.
        - Она похитила меня.
        Томас медленно повернулся к своей бабушке.
        - Вы похитили его, - повторил он, не потому что в это трудно было поверить, а потому что легко.
        - Пожалуй, - бросила она. - И я бы сделала это снова.
        Томас посмотрел на Грейс.
        - Это правда, - сказала она. А затем - проклятие - повернулась к Одли: - Извините.
        - Извинение принято, - отозвался тот с галантностью, способной выдержать испытание в бальном зале среди самых высоких гостей.
        Должно быть, на лице Томаса отразилось отвращение, потому что Грейс добавила:
        - Ведь его похитили!
        Томас только закатил глаза, не желая вступать в препирательства.
        - И заставили меня принять в этом участие, - пробормотала Грейс.
        - Я узнала его прошлой ночью, - объявила вдовствующая герцогиня.
        - В темноте? - усомнился Томас.
        - Под маской, - гордо сообщила она. - Он точная копия своего отца. Голос, смех - словом, все.
        Теперь все обрело смысл: портрет, ее расстройство прошлой ночью. Томас испустил протяжный вздох и закрыл глаза, пытаясь набраться сил, чтобы отнестись к ней с участием.
        - Бабушка, - сказал он, что следовало воспринять как оливковую ветвь, учитывая, что он редко называл ее бабушкой. - Я понимаю, что вы скорбите по своему сыну…
        - Твоему дяде, - бросила она.
        - Моему дяде, - произнес он, хотя ему было трудно так думать о человеке, которого он никогда не видел. - Но с его смерти прошло тридцать лет.
        - Двадцать девять, - резко поправила она.
        Томас взглянул на Грейс в ожидании сам не знал чего. Поддержки? Сочувствия? Но она молчала, растянув губы в извиняющейся улыбке.
        Он снова повернулся к своей бабке.
        - Прошло много времени, - сказал он. - Воспоминания блекнут.
        - Только не мои, - надменно отозвалась она, - и определенно не те, что связаны с Джоном. Твоего отца я бы охотно забыла…
        - В этом мы единодушны, - натянуто перебил ее Томас. Единственное, что могло сделать ситуацию еще более фарсовой, так это вмешательство призрака его отца.
        - Сесил! - снова рявкнул он, сгибая и разжимая пальцы, чтобы не поддаться порыву придушить кого-нибудь на месте. Где, черт побери, этот проклятый портрет? Он давно послал за ним лакея. Не такое это сложное дело - принести его в гостиную. Вряд ли бабка успела повесить его на стену.
        - Ваша светлость! - донеслось из коридора, и во второй раз за этот день появился, покачиваясь, портрет, который два лакея с трудом удерживали в вертикальном положении.
        - Поставьте его где-нибудь здесь, - велел Томас.
        Лакеи нашли пустое место и поставили портрет на пол, осторожно прислонив к стене. И во второй раз за этот день Томас обнаружил, что смотрит в лицо своего давно почившего дяди Джона.
        Впрочем, на этот раз все было иначе. Сколько раз он проходил мимо портрета, не удосужившись рассмотреть его более внимательно? Да и зачем? Он никогда не знал этого человека, никогда не имел причины искать в его лице знакомые черты.
        Но теперь…
        Грейс первая нашла слова, чтобы выразить то, что они все чувствовали.
        - О Боже…
        Томас потрясенно уставился на Одли. Могло показаться, что это его портрет.
        - Вижу, все согласны со мной, - самодовольно заявила вдовствующая герцогиня.
        - Кто вы? - прошептал Томас, уставившись на мужчину, который мог быть его двоюродным братом.
        - Меня зовут… - Он запнулся, не в силах оторвать взгляд от портрета. - Мое полное имя Джон Огастус Кавендиш-Одли.
        - Кто ваши родители? - прошептал Томас, но не дождался ответа. - Кто ваш отец? - переспросил он громче, уловив в собственном голосе пронзительные нотки.
        Одли резко обернулся.
        - А как вы, черт побери, думаете?
        Томас почувствовал, что его мир рушится. Он всегда знал, кто он такой. И теперь это сознание, составлявшее основу его бытия, ускользнуло, оставив его ошеломленным, одиноким и безоружным.
        - Ваши родители, - произнес он дрогнувшим голосом, - были женаты?
        - На что вы намекаете? - вскинулся Одли.
        - Пожалуйста, - взмолилась Грейс, поспешно встав между ними. - Он не знает. - Она бросила на Томаса взгляд, и он понял, что она пытается сказать ему. Одли не имел понятия о том, что значит, если он родился в законном браке.
        Ее извиняющийся взгляд также говорил, что им придется рассказать Одли правду. Они не вправе скрывать ее от него, каковы бы ни были последствия.
        - Кто-то должен объяснить мистеру Одли…
        - Кавендишу, - буркнула вдовствующая герцогиня.
        - Мистеру Кавендишу-Одли, - поправилась Грейс, дипломатичная, как всегда. - Кто-то должен объяснить ему, что… что… - Она обежала взглядом всех присутствующих и остановилась на лице потрясенного Одли. - Ваш отец - если допустить, что мужчина, изображенный на портрете, является вашим отцом, - был старшим братом… отца его светлости.
        Повисло молчание.
        Грейс прочистила горло.
        - То есть если… если ваши родители состояли в законном браке…
        - Они состояли, - отрезал Одли.
        - Да, конечно. Но я хочу сказать…
        - Она хочет сказать, - резко вмешался Томас, желая покончить с этой нелепой ситуацией, - что если вы законнорожденный отпрыск Джона Кавендиша, то именно вы герцог Уиндем.
        Он замолк с, чувством исполненного долга. Он сказал все, что от него требовалось. Пусть остальные выскажут свое чертово мнение.
        - Нет, - произнес наконец Одли, усевшись на ближайший стул. - Нет.
        - Вы останетесь здесь, - объявила вдовствующая герцогиня, - пока это дело не разрешится к моему удовлетворению.
        - Нет, - повторил Одли со значительно большей убежденностью в голосе. - Не останусь.
        - Конечно, останетесь, - возразила она. - А если нет, я передам вас в руки властей как вора, которым вы и являетесь.
        - Вы не сделаете этого, - выпалила Г рейс и повернулась к Одли. - Она никогда этого не сделает, если и вправду верит, что вы ее внук.
        - Довольно! - прикрикнула на нее вдовствующая герцогиня. - Не знаю, что вы себе возомнили, мисс Эверсли, но вы не являетесь членом семьи и вам не место в этой комнате.
        Томас шагнул вперед, чтобы вмешаться, но прежде чем он успел произнести хоть слово, Одли поднялся, выпрямившись во весь свой рост, с прямой как шомпол спиной и жестким взглядом.
        Глядя на него, Томас поверил, что тот не солгал о своей службе в армии. Одли выглядел до кончиков пальцев ног военным, когда обратился к вдовствующей герцогине.
        - Не смейте разговаривать с ней в таком тоне.
        Леди Августа сжалась, пораженная, что он заговорил с ней подобным образом и по поводу особы, которую она считала недостойной внимания.
        - Я твоя бабушка, - буркнула она, свирепо сверкнув глазами.
        Одли выдержал ее взгляд.
        - Это еще надо доказать.
        - Что?! - воскликнул Томас, не сдержавшись.
        Одли устремил на него прохладный взгляд.
        - А теперь вы пытаетесь сказать, - продолжил Томас недоверчивым тоном, - что вы не сын Джона Кавендиша?
        Одли пожал плечами, сделавшись вдруг более похожим на мошенника, чем когда притворялся.
        - Честно говоря, я не уверен, что мне хочется стать членом вашего очаровательного закрытого клуба.
        - У тебя нет выбора, - заявила герцогиня.
        Одли выпятил губу, искоса поглядывая на нее.
        - Такая любящая, такая заботливая, воистину редкая бабушка.
        Грейс издала полузадушенный звук, какой Томас мог бы издать сам - в других обстоятельствах. Хотя нет, он бы громко рассмеялся. Но не сейчас, когда потенциальный узурпатор стоит в его забытой Богом гостиной.
        - Ваша светлость, - неуверенно произнесла Грейс, но Томасу было не до нее. Он не желал ничего слышать: ни чьих-либо мнений, ни предложений - ничего.
        Все они смотрели на него, ожидая его решения, словно он здесь главный. Прелестно. Черт побери, он даже не знает, кто он теперь. Возможно, никто вообще и уж точно не глава семьи.
        - Уиндем… - начала леди Августа.
        - Замолчите, - оборвал ее он и стиснул зубы, стараясь не показывать свою слабость. Что, к дьяволу, прикажете ему делать теперь? Он повернулся к Одли - к Джеку. Пожалуй, пора называть его по имени, раз уж он не в состоянии думать о нем как о Кавендише или, упаси Боже, Уиндеме. - Вам следует остаться, - сказал он, ненавидя собственный голос, усталый и подавленный. - Нужно разобраться в этом деле.
        Одли не сразу ответил, а когда заговорил, его голос звучал так же утомленно, как голос Томаса.
        - Вы не могли бы объяснить… - Он помедлил, прижав пальцы к вискам.
        Томас хорошо знал этот жест. Его собственная голова раскалывалась.
        - Вы не могли бы объяснить, где я на фамильном древе? - спросил Одли наконец.
        - У меня было трое сыновей, - решительно сказала вдовствующая герцогиня. - Чарлз был старшим, Джон средним, а Реджинальд младшим. Твой отец отбыл в Ирландию сразу после женитьбы Реджинальда, - ее лицо приняло раздосадованное выражение, и Томас едва удержался, чтобы не закатить глаза, когда она дернула головой в его сторону, - на его матери.
        - Она была простолюдинкой, - сообщил Томас, поскольку это не было секретом. - Ее отец владел несколькими фабриками. Какая ирония: теперь они принадлежат нам.
        Леди Августа даже не удостоила его взглядом, сосредоточив свое внимание на Одли.
        - Нас уведомили о смерти твоего отца в июле 1790 года. Через год мой муж и старший сын умерли от лихорадки. Я не подхватила заразу, и мой младший сын, который больше не жил в замке Белгрейв, тоже остался жив. Чарлз не успел жениться, а Джон, как мы полагали, умер бездетным. Так Реджинальд стал герцогом. - Она выдержала короткую паузу и добавила: - Вопреки ожиданиям.
        Все повернулись и посмотрели на Томаса. Прелестно. Он промолчал, не желая подавать виду, что его задела ее реплика.
        - Я останусь, - сказал наконец Одли. И хотя в его голосе прозвучало смирение, словно у него не было выхода, ему не удалось обмануть Томаса. Ради Бога, этот тип преступник. Вор, получивший шанс завладеть одним из высших титулов в стране. Не говоря уже о баснословном богатстве, которое прилагалось к нему.
        - Весьма разумно с твоей стороны, - сказала вдовствующая герцогиня, хлопнув в ладоши. - А теперь мы…
        - Но вначале, - перебил ее Одли, - я должен вернуться в гостиницу за своими пожитками. - Он окинул взглядом гостиную, словно насмехаясь над ее роскошью. - Какими бы скромными они ни были.
        - Чепуха, - возразила леди Августа. - Их можно заменить. - Она бросила снисходительный взгляд на его костюм. - На вещи гораздо лучшего качества, должна добавить.
        - Я не спрашивал вашего разрешения, - отозвался Одли прохладным тоном.
        - Тем не менее…
        - Более того, - перебил ее он. - Я должен объяснить своим спутникам, что произошло.
        Томас открыл рот, собираясь вмешаться. Не хватает только, чтобы Одли распространял слухи. Через неделю вся Британия будет в курсе. И не важно, если претензии окажутся безосновательными. Никто не будет относиться к нему как прежде. За его спиной всегда будут шептаться, сомневаясь в его праве на титул: «Разве вы не слышали, что был другой претендент? Его собственная бабушка поддерживала его».
        Это будет кошмар наяву.
        - Разумеется, я не скажу им ничего похожего на правду, - сухо добавил Одли, бросив взгляд в его сторону. Томас ощутил беспокойство. Ему не понравилось, что его мысли так легко можно прочитать. Особенно когда дело касается этого типа.
        - Не вздумай исчезать, - велела вдовствующая герцогиня. - Уверяю тебя, ты пожалеешь об этом.
        - Не беспокойтесь, - сказал Томас и произнес вслух то, что все подумали: - Какой дурак исчезнет, когда ему светит герцогство?
        Одли эта реплика явно не показалась забавной, но Томасу было все равно.
        - Я провожу вас, - сказал он. Ему нужно было оценить этого человека, посмотреть, как он ведет себя, когда рядом нет женщин, чтобы позировать перед ними.
        Одли одарил его насмешливой улыбкой, слегка приподняв бровь, совсем как - милостивый Боже, это выглядело пугающе - вдовствующая герцогиня.
        - Мне нужно опасаться за собственную безопасность? - поинтересовался он.
        Томасу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не ответить на этот выпад. Вряд ли сегодняшний день нуждается в еще одной драке. Но укол был болезненным. Всю свою жизнь он ставил Уиндем на первое место: титул, наследие, земли. Мир никогда не вращался вокруг Томаса Кавендиша, рожденного в английском графстве Линкольншир, джентльмена, который любил музыку, но терпеть не мог оперу, предпочитал ездить верхом, а не в карете, даже в плохую погоду и любил клубнику, особенно со взбитыми сливками. Этот джентльмен закончил с отличием Кембридж и мог цитировать наизусть сонеты Шекспира, но никогда этого не делал, а смаковал в уме каждое слово. Казалось не важным, что он получает удовольствие от физической работы и терпеть не может небрежность. И никого не интересовало, что он так и не пристрастился к портвейну и считает нелепой моду нюхать табак.
        Нет, когда надо было принять решение - любое решение, - все это не имело значения. Ведь он Уиндем.
        Вот так просто и одновременно так сложно, потому что его преданность своему имени и наследству не подвергалась сомнению. От него ожидалось, что он поступит единственно верно и правильно. Он всегда так делал. В этом и заключалась вся ирония. Он всегда поступал правильно, потому что был герцогом Уиндемом. И похоже, правильный поступок может означать передачу его собственного имени незнакомцу.
        Если бы он не был герцогом, сделало бы это его свободным? Смог бы он тогда делать все, что пожелает, - грабить кареты, совращать девственниц и что там еще вытворяют мужчины, не ограниченные в своих действиях?
        И после всего, что он сделал, чтобы кто-то предположил, будто он поставит личные интересы выше долга перед семьей…
        Это не просто резануло до костей. Это обожгло как каленое железо.
        Но тут Одли повернулся к Грейс со своей раздражающе вкрадчивой улыбочкой и сказал:
        - Я представляю собой угрозу для самой его личности. Любой разумный человек позаботился бы о своей безопасности.
        Томас с трудом, удержал свои руки с пальцами, сжатыми в кулаки, по бокам.
        - Вы не правы, - возразила Грейс, обращаясь к Одли, и Томас нашел странное успокоение, уловив дрожь в ее голосе. - Вы несправедливы к герцогу. Он… - Она запнулась на мгновение, затем распрямила плечи и продолжила: - Он самый достойный человек из всех, кого я встречала. Вам ничто не угрожает в его доме.
        - Уверяю вас, - произнес Томас прохладным тоном, глядя на своего кузена, - что я не собираюсь следовать своим бешеным порывам, как бы меня ни искушали.
        Грейс обратила свой гнев на него.
        - Какие ужасные вещи вы говорите. - И добавила вполголоса, чтобы никто, кроме него, не слышал: - И это после того, как я вас защитила.
        - Зато честные, - иронически заметил Одли, отвесив поклон.
        Мужчины скрестили взгляды, заключив молчаливое соглашение. Они вместе поедут в гостиницу, не будут задавать вопросы и высказывать мнения… Проклятие, они даже не будут разговаривать друг с другом без особой необходимости.
        Что полностью устраивало Томаса.
        Глава 7
        - У вас почернел глаз.
        Это было первое, что сказал ему Одли через час после того, как они отбыли из замка.
        Томас повернул голову и посмотрел на него.
        - А у вас скула побагровела.
        Они почти добрались до гостиницы, где остановился Одли, и поэтому замедлили скачку, перейдя на шаг. Одли ехал на лошади из конюшни замка Белгрейв, и Томас не мог не отметить, что он был весьма искусным наездником.
        Одли без особой деликатности потрогал свою щеку, энергично похлопав по ней пальцами.
        - Пустяки, - заявил он, видимо, имея в виду причиненный ущерб. - Не то что ваш глаз.
        Томас только приподнял бровь в ответ на эту очевидную браваду. Щека Одли припухла и приобрела красновато-синий оттенок.
        - Мне приходилось получать пулю в плечо и нож в бедро. А вам? - поинтересовался Одли с обманчивой мягкостью.
        Томас не удостоил его ответом, но его челюсти сжались.
        - Щека - это пустяк, - повторил Одли, снова устремив взгляд на дорогу.
        Они были рядом с гостиницей. Томас хорошо знал здешние места. Проклятие, он владел ими.
        Во всяком случае, так ему казалось. А теперь кто знает? Возможно, он вовсе не герцог Уиндем. Что, если он всего лишь один из Кавендишей, которых наверняка, полно в стране. Ясно, не близкой родни, а седьмой воды на киселе.
        Это интересный вопрос. «Интересный», конечно, было единственным словом, которым он мог воспользоваться, не опасаясь лопнуть от смеха. Если он не герцог Уиндем, то кто он такой, черт побери? Владеет ли он хоть чем-то? Есть ли у него хотя бы скала или жалкий клочок земли, которые он может назвать своими?
        Даже его помолвка с Амелией под вопросом.
        Милостивый Боже. Он бросил взгляд через плечо на Одли, который, будь он проклят, выглядел холодным и невозмутимым, устремив взгляд вдаль.
        Неужели и ее он должен уступить? Земли, титул, все до последнего пенни на его счетах - все ему достанется, включая невесту.
        И, судя по реакции Грейс на этого наглеца, Амелия вполне может влюбиться в него с первого взгляда.
        Он раздраженно фыркнул. Если день продолжится в том же духе, к ночи он доберется до седьмого круга ада.
        - Пожалуй, я промочу горло, - объявил он.
        - Элем? - удивился Одли, словно не мог вообразить, чтобы герцог Уиндем пил что-нибудь столь плебейское.
        - Пока вы будете улаживать свои дела, - отозвался Томас, искоса взглянув на него. - Как я понимаю, вы не нуждаетесь в моей помощи.
        Одли приподнял брови.
        - Нет, если только у вас нет нездорового интереса к мужскому нижнему белью.
        Томас холодно встретил его взгляд.
        - Не вынуждайте меня снова врезать вам.
        - Вы проиграете.
        - А вы умрете.
        - Не от вашей руки, - буркнул Одли.
        - Что вы сказали?
        - Вы пока еще герцог, - пожал плечами Одли.
        Томас схватился за повод с большим рвением, чем было необходимо. И хотя точно знал, что имеет в виду Одли, он обнаружил, что испытывает извращенную потребность заставить его произнести это вслух.
        - То есть вы хотите сказать… - отрывисто произнес он.
        Одли повернулся к нему. Он казался расслабленным, непринужденным и полностью владел собой, что еще больше взбесило Томаса. Одли выглядел так, как обычно выглядел и ощущал себя он сам.
        Но не сейчас. Его сердце бешено колотилось, руки были ледяными, голова шла кругом. Это был не он. Он никогда не чувствовал Себя таким растерянным, сбитым с толку. Он боялся закрыть глаза, опасаясь, что, когда откроет, небо станет зеленым, лошади заговорят по-французски, а земля будет ускользать из-под ног при каждом шаге.
        - Вы герцог Уиндем. Закон всегда будет на вашей стороне.
        Томас едва сдержался, чтобы не ударить его снова. Пусть даже это докажет правоту Одли. Никто не посмел бы перечить ему здесь, в деревне. Он мог избить Одли до смерти и спокойно избавиться от останков.
        Все будут рады услужить герцогу Уиндему. Достаточно вспомнить обо всех преимуществах его положения, авторы ми он никогда не пользовался.
        Они остановились у гостиницы и бросили поводья юному конюху по имени Бобби, который кинулся им навстречу. Томас знал его с детства. Его родители были арендаторами, честными, работящими людьми, которые почитали за честь приносить в замок Белгрейв корзинку песочного печенья на Рождество, хотя и знали, что Кавендиши едва ли нуждаются в еде.
        - Ваша светлость, - просиял Бобби, запыхавшись после бега.
        - Позаботишься о лошадях, Бобби? - Томас кивнул в сторону жеребца Одли.
        - Наилучшим образом, сэр.
        - Вот почему я не доверяю их никому другому. - Томас бросил ему монету. - Мы вернемся через… час? - Он посмотрел на Одли.
        - Около того, - подтвердил тот и повернулся к мальчику, глядя на него в упор, что Томас нашел странным. - Вчера тебя здесь не было, - заметил он.
        - Да, сэр, - отозвался Бобби. - Я работаю только пять дней в неделю.
        Томас позаботился о поощрении хозяина гостиницы за то, что тот давал своим юным работникам дополнительный выходной. Правда, никто, кроме хозяина, не знал об этом.
        - Ты видел Люси?
        Люси? Томас заинтересовался.
        - Черный мерин? - Глаза Бобби загорелись.
        - Мерин с кличкой Люси? - спросил Томас.
        - Он самый, - ответил Одли мальчику, прежде чем повернуться Томасу: - Это длинная история.
        - Он просто красавец, - сказал Бобби, благоговейно округлив глаза.
        Томас не мог не улыбнуться. Бобби сходил с ума по лошадям, с тех пор как научился ходить. Томас всегда думал, что когда-нибудь наймет его главным конюхом в замок Белгрейв.
        - Мне он тоже нравится, - согласился Одли. - Пару раз он спас мне жизнь.
        Глаза Бобби стали круглыми как блюдца.
        - Правда?
        - Правда. У Наполеона не было никаких шансов против такого замечательного британского коня, как этот. - Одли бросил взгляд в сторону конюшни. - Как он?
        - Напоен и почищен. Я сам ухаживал за ним.
        Пока Одли давал указания, чтобы его мерина со смешной кличкой подготовили к обратной дороге, Томас направился в пивную. Хотя его неприязнь к Одли слегка уменьшилась - нельзя не уважать человека, который так ценит свою лошадь, - пинта эля пришлась бы кстати в такой день, как этот.
        Он хорошо знал хозяина гостиницы. Гарри Глэддиш вырос в замке Белгрейв, будучи сыном старшего конюха. Отец Томаса счел его подходящей компанией для своего сына. Он был настолько ниже по положению, что не возникало вопроса, кто главный. «Лучше подручный конюха, чем отродье торговца», - часто повторял он, обычно в присутствии матери Томаса, которая была дочерью торговца.
        Гарри и Томас, однако, спорили, кто главный, и довольно чаете. В результате они стали близкими друзьями. Через несколько лет их пути разошлись. Отец Томаса позволил Гарри учиться вместе с Томасом в Белгрейве, но не собирался оплачивать его обучение в дальнейшем. Томас отправился в Итон и Кембридж, а затем погрузился в разгульную жизнь Лондона. Гарри остался в Линкольншире; управлять гостиницей, которую купил его отец, когда его жена неожиданно получила наследство. И хотя теперь они чуть больше сознавали разницу в их положении, чем в детстве, их дружба оказалась удивительно живучей.
        - Гарри, - сказал Томас, скользнув на высокий табурет перед стойкой бара.
        - Ваша светлость, - отозвался тот с иронической усмешкой, сводивший на нет его почтительный тон.
        Томас нахмурился, затем чуть было не рассмеялся. Если бы Гарри только знал.
        - Недурно, - заметил тот непринужденным тоном, глядя на подбитый глаз Томаса. - Мне всегда нравился этот оттенок пурпурного.
        Томас мог осадить его остроумной репликой, но у него не было настроения шутить.
        - Налить тебе эля? - спросил Гарри.
        - Твоего лучшего.
        Гарри вытащил кружку и поставил ее на стойку.
        - Ну и вид у тебя, - дерзко сказал он. - Твоя бабушка постаралась?
        Гарри хорошо знал его бабку.
        - В том числе, - уклончиво отозвался Томас.
        - Или невеста?
        Томас моргнул. Он совсем забыл об Амелии, что было удивительно, учитывая, что он чуть не овладел ею сегодня утром.
        - У тебя есть невеста, - напомнил ему Гарри. - Примерно такого роста. - Он показал рукой.
        Она выше, рассеянно подумал Томас.
        - Блондинка, - продолжил, Гарри, - не слишком пышная, но…
        - Хватит, - резко бросил Томас.
        Гарри ухмыльнулся.
        - Значит, это она.
        Томас глотнул эля, решив не разуверять его.
        - Все так запуталось, - сказал он.
        Гарри перегнулся через стойку и сочувственно кивнул. Определенно он был рожден для этой работы.
        - Мне ли не знать.
        Поскольку Гарри женился по любви в девятнадцать лет и теперь был счастливым отцом шестерых сорванцов, гонявших по маленькому домику позади гостиницы, Томас сомневался, что он может считаться экспертом в сердечных делах.
        - Позавчера здесь был один парень… - начал Гарри.
        С другой стороны, Гарри наверняка слышал все душещипательные истории, которые рассказывали отсюда и до Йорка.
        Томас слушал его вполуха, но когда допивал остатки своего эля, ему пришло в голову, что никогда в жизни он не был так благодарен за бездумную болтовню.
        Но тут вошел Одли, и Томас уставился на свою кружку, размышляя о том, чтобы заказать вторую и выпить ее залпом.
        - Добрый вечер, сэр! - приветствовал его Гарри. - Как ваша голова?
        Томас вскинул глаза. Гарри его знает?
        - Намного лучше, - ответил Одли.
        - Я дал ему мою утреннюю микстуру, - сообщил Гарри Томасу, прежде чем снова повернуться к Одли. - Она всегда срабатывает. Спросите у герцога.
        - И часто герцог прибегает к этому чудодейственному средству? - поинтересовался Одли любезным тоном.
        Томас ответил ему колючим взглядам, который не остался не замеченным Гарри.
        - Вы знаете друг друга?
        - Более-менее, - сказал Томас.
        - Скорее менее, - добавил Одли.
        Гарри посмотрел на Томаса. Их глаза встретились на долю секунды, но этого хватило, чтобы задать сотню вопросов и получить заверение, подействовавшее на Томаса удивительно благотворно.
        Если ему понадобится поддержка Гарри, он может на нее рассчитывать.
        - Нам пора, - сказал Томас, отодвинув свой табурет от стойки и кивнув Гарри.
        - Вы что, вместе? - удивился тот.
        - Мы старые приятели, - скорее буркнул, чем сказал, Томас.
        Гарри не стал выяснять, где они познакомились. Он всегда знал, что спросить.
        - Вы не упоминали, что знаете герцога, - сказал он, обращаясь к Одли.
        Тот пожал плечами.
        - Вы не спрашивали.
        Гарри на мгновение задумался, затем повернулся к Томасу.
        - Счастливого, пути, дружище.
        Томас коротко кивнул и направился к выходу, предоставив Одли следовать за ним.
        - Довольно необычно водить дружбу с хозяином гостиницы, - заметил Одли, когда они вышли наружу.
        Томас повернулся к нему, растянув губы в широкой ухмылке.
        - Я вообще дружелюбный парень.
        И это было последнее, что они сказали друг другу, пока не оказались в нескольких минутах езды от Белгрейва, когда Одли предложил:
        - Нам нужно сочинить правдоподобную историю.
        Томас бросил на него косой взгляд.
        - Как я понимаю, вы не хотите распространяться о том, что я сын старшего брата вашего отца, пока не наведете справки.
        - Пожалуй, - буркнул Томас. Если его голос прозвучал резко; то в основном потому, что он сердился на себя за то, что не подумал об этом сам.
        Одли насмешливо улыбнулся, только усилив его раздражение.
        - Как насчет старых приятелей?
        - По университету?
        - О нет. Вы боксируете?
        - Нет.
        - Фехтуете?
        - Так себе, - пожал плечами Томас, хотя мастерски владел шпагой.
        - В таком случае это будет нашей легендой: мы вместе учились фехтованию много лет назад.
        Томас смотрел вперед, На приближающуюся громаду замка Белгрейв.
        - Дайте мне знать, если захотите потренироваться.
        - У вас есть все необходимое?
        - Все, что вашей душе угодно.
        Одли взглянул на замок, который нависал теперь над ними как каменный великан, закрывая последние тусклые лучи солнца.
        - И даже больше, полагаю.
        Томас не стал отвечать на этот последний выпад. Соскользнув с лошади, он вручил повод лакею и направился в дом. Ему не терпелось избавиться от общества своего незваного гостя не потому, что он хотел поставить его на место. Скорее ему хотелось забыть о нем.
        Подумать только, какой прекрасной была его жизнь всего лишь двенадцать часов назад.
        Точнее, восемь. Восемь, начиная с того момента, как он вернулся с прогулки с Амелией.
        Да, это наиболее точный рубеж между его прошлой жизнью и новой: после Амелии и до Одли.
        Но власть герцога, при всем могуществе, не распространялась на то, чтобы повернуть время вспять. И потому Томас, отказываясь быть кем-либо иным, а не искушенным и владеющим ситуацией человеком, каким он всегда был, отдал дворецкому несколько коротких распоряжений, касавшихся мистера Одли, и направился в гостиную, где его ждала бабка вместе с Грейс.
        - Уиндем, - деловито произнесла вдовствующая герцогиня.
        Он коротко кивнул.
        - Я велел, чтобы вещи мистера Одли отнесли в голубую спальню.
        - Отличный выбор, - отозвалась герцогиня. - Но должна повторить: не называй его мистером Одли в моем присутствии. Я не знаю никаких Одли, и не желаю их знать.
        - Не уверен, что они пожелали бы познакомиться с вами, - заявил Одли, который вошел в комнату, решительно, но бесшумно ступая.
        Томас взглянул на бабку, но та лишь приподняла бровь, как будто хотела подчеркнуть собственную значимость.
        - Мэри Одли - сестра моей покойной матери, - продолжил Одли. - Они с мужем взяли меня к себе, как только я родился. Они вырастили меня и по моей просьбе дали мне свое имя. И я не собираюсь отказываться от него.
        Томас не мог не наслаждаться ситуацией.
        Одли повернулся к Грейс и поклонился.
        - Можете обращаться ко мне как к мистеру Одли, если пожелаете, мисс Эверсли.
        Грейс присела, бросив вопросительный взгляд на Томаса. Спрашивая разрешения, что ли?
        - Она не может привлечь вас к суду за использование законного имени, нетерпеливо бросил Томас. Милостивый Боже, это становится утомительным. - А если она это сделает, я отправлю ее в какое-нибудь удаленное поместье.
        - Звучит заманчиво, - промолвил Одли. - Насколько удаленное?
        Томас сдержал улыбку. Как бы ни раздражал его Одли, у него были свои достоинства.
        - Я подумываю о том, чтобы расширить наши владения, - отозвался он. - Внешние Гебриды очаровательны в это время года.
        - Ты невыносим, - прошипела герцогиня.
        - И почему только я держу ее при себе? - задал вопрос Томас, ни к кому не обращаясь, а затем - поскольку это был чертовски долгий день и он израсходовал даже то небольшое утешение, которое почерпнул из кружки эля, - подошел к буфету и налил себе бренди.
        Но тут вмешалась Грейс, как часто делала, когда считала, что обязана защитить вдовствующую герцогиню.
        - Она ваша бабушка.
        - Ах, кровь, - вздохнул Томас, испытывая желание сказать какую-нибудь колкость. А ведь он даже не опьянел. - Говорят, она гуще, чем вода. Жаль. - Он посмотрел на Одли. - Вы скоро это поймете.
        Одли только пожал плечами. А может, Томасу это показалось. Ему нужно срочно выбраться отсюда, от этой троицы, от всего, что вопит об Уиндемах, Кавендишах, Белгрейве и дюжине прочих регалий. Связанных с его именем.
        Он повернулся к леди Августе, устремив на нее твердый взгляд.
        - Я сделал все, что от меня требовалось. Вернул блудного сына в ваши любящие объятия, ко всеобщему удовольствию, но не к моему, - не мог не добавить он. - Хотя кто-то будет рад, несомненно.
        - И не к моему, - отозвался Одли с небрежной улыбкой. - Если это вас интересует.
        Томас только посмотрел на него.
        - Нисколько.
        Одли любезно улыбнулся, а Грейс, благослови ее Боже, приготовилась броситься между ними, вздумай они снова устроить драку.
        Томас отвесил ей поклон и, подняв бокал в ироническом салюте, проглотил бренди одним махом.
        - Я пошел.
        - Куда? - требовательно спросила вдовствующая герцогиня.
        Томас помедлил в дверях.
        - Я еще не решил.
        Да и какая разница? Куда угодно, лишь бы уйти отсюда.

 
        Глава 8
        - Это не Уиндем там?
        Амелия моргнула и, прикрыв глаза от солнца ладонью - похоже, от ее шляпки сегодня нет никакого проку, - посмотрела на противоположную сторону улицы.
        - Что-то он не похож на себя, тебе не кажется?
        Милли, младшая сестра Амелии, сопровождавшая ее на прогулке по Стэмфорду, наклонилась к ней, чтобы лучше видеть.
        - По-моему, это именно Уиндем. Мама не обрадуется.
        Амелия нервно оглянулась через плечо. Их мать, находившаяся в ближайшем магазине, сегодня утром, как никогда, походила на дятла. «Тук, тук, сделай это Амелия, тук, тук, тук, не делай того. Тук, тук, надень шляпку, тук, тук, у тебя появятся веснушки, тук, тук, не сиди сгорбившись, тук, тук, герцог никогда не женится на тебе».
        Амелия не понимала связи между ее осанкой, когда она сидит у себя дома за завтраком, и оттягиванием ее женихом назначения дня свадьбы. Но с другой стороны, она никогда не понимала, откуда ее мать знает, которая из дочерей отщипнула кусочек ее печенья, или случайно выпустила собак, или - Амелия вздрогнула, поскольку это было на ее совести, - кто опрокинул ночной горшок на любимый халат ее матери.
        Она прищурилась, чтобы лучше разглядеть мужчину, на которого указала Милли.
        Это не может быть Уиндем. Конечно, мужчина, о котором шла речь, был поразительно похож на ее нареченного, но явно был… как это сказать? Растрепанным. И это еще мягко сказано.
        - Он не пьяный ли, случайно?
        - Это не Уиндем, - решительно сказала Амелия. Потому что у Уиндема ни когда не было такой нетвердой походки.
        - Мне все же кажется…
        - Это не он. - Но она не была так уж уверена.
        Милли придержала язык на целые пять секунд.
        - Мы должны сказать маме.
        - Ничего мы не должны, - прошипела Амелия, круто повернувшись к ней лицом.
        - О, Эми, ты делаешь мне больно.
        Амелия неохотно отпустила локоть сестры.
        - Послушай, Милли. Ты ничего не скажешь маме, ни слова. Понятно?
        Глаза Милли округлились.
        - Значит, ты тоже считаешь, что это Уиндем.
        Амелия судорожно сглотнула, не зная, как поступить.
        Мужчина определенно был похож на герцога, и, если это он, она обязана прийти к нему на помощь или спрятать его. Она чувствовала, что он предпочел бы последнее.
        - Амелия? - шепнула Милли.
        Амелия попуталась не обращать на нее внимания. Ей надо подумать.
        - Что ты собираешься делать?
        - Помолчи, - яростно прошептала Амелия. У нее нет времени на размышления. В любой момент из магазина может выйти их мать, и тогда…
        Милостивый Боже, она не хотела даже думать о сцене, которую та устроит.
        Мужчина на противоположной стороне улице повернул голову и посмотрел на нее. Затем моргнул несколько раз, словно пытаясь вспомнить, где он ее видел, и покачнулся. Сделав еще пару нетвердых шагов, он прислонился к каменной стене, зевая и потирая глаз ладонью.
        - Милли, - медленно произнесла Амелия, оторвав взгляд от Уиндема. - Ты можешь лгать?
        Глаза Милли загорелись.
        - Еще как!
        - Скажи маме, что я встретила Грейс Эверсли.
        - Подругу Элизабет?
        - Она и моя подруга.
        - Да, но с Элизабет они больше…
        - Не важно, кто чья подруга, - оборвала ее Амелия. - Просто скажи ей, что я увидела Грейс и она пригласила меня в Белгрейв.
        Милли озадаченно моргнула, напомнив Амелии сову.
        - В это время утра?
        - Милли!
        - Я всего лишь хочу убедиться, что это звучит правдоподобно.
        - Да. В это время утра. - Было слишком рано для визита, но Амелия не могла придумать ничего лучше. - Тебе не придется ничего объяснять. Мама покудахчет немного, скажет, что это любопытно, и все на этом кончится.
        - Я должна оставить тебя здесь, на улице?
        - Со мной все будет в порядке.
        - Я знаю, - фыркнула Милли, - но мама спросит.
        Проклятие, но Милли права. Они вышли купить конфет, а значит, должны вернуться вместе. Милли было семнадцать, и она могла пройти мимо трех витрин самостоятельно, но мать всегда считала, что приличные девушки не должны гулять в одиночестве.
        Амелия быстро оглянулась через плечо. Солнце отражалось от стеклянной витрины магазина одежды, и было трудно разглядеть что-либо внутри.
        - Думаю, она все еще в задней части, - сказала Милли. - Она собиралась примерить три платья.
        Это означало, что она почти наверняка примерит восемь, но все же они не могли рассчитывать на это.
        Амелия на секунду задумалась.
        - Скажи ей, что Грейс очень торопилась уехать, и у меня не было времени предупредить маму об изменении планов. Скажи, что у Грейс не было выбора, что она была нужна леди Августе.
        - Леди Августе, - повторила Милли, кивнув. Они все знали вдовствующую герцогиню с ее причудами.
        - Мама не станет возражать, - заверила ее Амелия. - Уверена, она будет в восторге. Она постоянно пытается отправить меня в Белгрейв под любым предлогом. А теперь иди. - Она слегка подтолкнула сестру, но передумала, удержав ее за локоть. - Нет, подожди. Еще немного.
        Молли посмотрела на нее с терпеливым неодобрением.
        - Дай мне пару минут, чтобы увести его отсюда.
        - И самой убраться отсюда, - поддела ее Милли.
        Амелия сдержала порыв вытрясти из сестры всю душу.
        - Ты можешь это сделать? - спросила она.
        Милли надулась.
        - Конечно.
        - Отлично. - Амелия деловито кивнула. - Спасибо. - Она шагнула прочь, добавив: - Не следи за мной.
        - О, теперь ты просишь слишком много, - возразила Милли.
        Амелия смирилась. Если бы они поменялись местами, она бы никогда не пропустила такого зрелища.
        - Ладно. Просто никому не говори об этом.
        - Даже Элизабет?
        - Никому.
        Милли кивнула, и Амелия поняла, что может рассчитывать на нее. Элизабет не всегда удавалось держать свой рот на замке, но Милли - при правильной мотивации - умела молчать. И поскольку Амелия была единственным человеком, который знал, кто опрокинул чайник на коллекцию импортных сигар лорда Кроуленда (их мать терпеть не могла сигары и не стала искать виновника)…
        В общем, Милли имела веские основания держать язык за зубами.
        Бросив последний взгляд на сестру, Амелия перебежала на другую сторону улицы, стараясь не ступать в лужи, оставленные ночным дождем. Она приблизилась к Уиндему - все еще питая смутную надежду, что это не он, - и с некоторой опаской произнесла:
        - Э-э, ваша светлость?
        Он вскинул глаза, моргнул, затем склонил голову набок, поморщившись, словно пожалел об этом движении, и сказал:
        - Моя невеста.
        Амелия чуть не задохнулась от винных паров в его дыхании.
        Быстро оправившись, она крепко схватила его за локоть.
        - Что вы здесь делаете? - поинтересовалась она шепотом, озираясь по сторонам. На улице было не слишком людно, но в любой момент мог появиться кто-нибудь из знакомых. - И, святые небеса, что случилось с вашим глазом?
        Под его левым глазом, от переносицы до виска, расплылся синяк поразительного фиолетового оттенка. Амелия никогда не видела ничего подобного. Это было намного хуже, чем когда она случайно ударила Элизабет битой для крикета.
        Он коснулся синяка, пожал плечами и поморщился, затем снова посмотрел на нее, склонив голову набок.
        - Так вы моя невеста?
        - Пока еще нет, - пробормотала Амелия.
        Он устремил на нее пристальный взгляд, словно усиленно размышляя над ее словами.
        - А я думаю, что пока еще - да.
        - Уиндем, - сказала она, пытаясь завладеть его вниманием.
        - Томас, - поправил он.
        Амелия чуть не рассмеялась. Воистину подходящий момент, чтобы отказаться от формальностей.
        - Томас, - повторила она, главным образом, чтобы он перестал перебивать ее. - Что вы здесь делаете? - И, не дождавшись ответа, добавила: - В таком виде?
        Он непонимающе уставился на нее.
        - Вы пьяны, - яростно прошептала она.
        - Нет, - сказал он, подумав. - Я был пьян прошлой ночью. Теперь у меня похмелье.
        - Почему?
        - По-вашему, нельзя напиться без причины?
        - Вы…
        - Конечно, у меня есть причина. Не вижу смысла посвящать вас в свои дела, но я никогда ничего не делаю без причины.
        - Нужно доставить вас домой, - решила она.
        - Домой. - Он кивнул, склонив голову набок с философским видом. - Теперь это интересное слово.
        Пока он нес вздор, Амелия оглядела улицу в поисках чего-нибудь, что указывало бы, как он добрался сюда прошлым вечером.
        - Ваша светлость…
        - Томас, - поправил он с довольно игривой ухмылкой.
        Амелия подняла ладонь, скорее в попытке взять себя в руки, чем призвать его к порядку.
        - Как вы добрались сюда? - произнесла она, медленно и раздельно. - Где ваша карета?
        Он на мгновение задумался.
        - Вообще-то я не знаю.
        - Милостивый Боже, - пробормотала она.
        - Вы уверены? - задумчиво произнес он. - Что он милостивый?
        Она издала стон.
        - Вы пьяны.
        Он устремил на нее долгий взгляд, а затем, когда она открыла рог, чтобы сказать ему, что им нужно срочно найти экипаж, сказал:
        - Пожалуй, я действительно не совсем трезв. - Он прочистил горло и добавил: - Все еще.
        - Уиндем, - сказала она своим самым суровым тоном, - наверняка вы…
        - Томас.
        - Томас. - Она стиснула зубы. - Наверняка вы помните, как оказались здесь.
        Снова последовало тупое молчание.
        - Приехал на лошади, - сообщил он наконец. Чудесно! Как раз то, что им нужно, если была еще и карета, а не верхом.
        - В карете! - радостно закончил он и расхохотался над собственной шуткой.
        Она недоверчиво уставилась на него. Кто этот мужчина? И где она? Карета? - процедила она сквозь зубы.
        - О, вон там, - сообщил он, махнув рукой назад. Амелия повернулась в указанном направлении. «Вон там», видимо, означало улицу за углом. Впрочем, учитывая его нынешнее состояние, он мог иметь в виду весь Линкольншир, отсюда до Северного моря.
        - Вы не могли бы выразиться точнее? - осведомилась она, добавив все так же медленно и раздельно: - Можете проводить меня туда?
        Он склонился к ней с игривым видом.
        - Я мог бы…
        - Тогда идем, - отрезала она.
        - Вы совеем как моя бабка.
        Амелия схватила его за подбородок, заставив посмотреть на нее.
        - Никогда больше не говорите этого.
        Герцог несколько раз моргнул и сказал:
        - Мне нравится, как вы командуете.
        Она отпустила его, словно обжегшись.
        - Жаль. - Он потер челюсть там, где она касалась его, и, оттолкнувшись от стены, выпрямился, слегка покачнувшись, прежде чем обрести равновесие. - Идем?
        Амелия кивнула, намереваясь следовать за ним, но он одарил ее бледной улыбкой.
        - Вы не возьмете меня под руку?
        - О, ради Бога, - пробормотала она, обхватив рукой его локоть, и они двинулись по улице.
        Он указывал направление, но Амелии приходилось поддерживать равновесие, поэтому их продвижение было медленном. Он то и дело спотыкался, старательно глядя себе под ноги и замедляя шаг перед каждым бугорком на булыжной мостовой. Наконец, миновав две боковые улицы и свернув в третью, они оказались на небольшой площади, преимущественно пустой.
        - Мне казалось, что она здесь, - сказал Уиндем, вертя шеей.
        - Вон там. - Амелия весьма неизящно ткнула пальцем. - В углу. Это ваша?
        Он прищурился.
        - Похоже на то.
        Она сделала глубокий вздох, собираясь с силами, и повела его через площадь к ожидавшему экипажу.
        - Как вы думаете, - промолвила она, - вы способны действовать, как если бы вы были трезвым?
        Он улыбнулся, глядя на нее с выражением, слишком снисходительным для того, кто нуждается в помощи, чтобы держаться прямо.
        - Джек! - позвал он властным голосом.
        Кучер, дремавший на облучке, встрепенулся и спрыгнул на землю.
        - В Белгрейв, - величественно распорядился Уиндем, предложив руку Амелии, чтобы помочь ей забраться внутрь. Ему неплохо удавалось производить впечатление человека, который не выпил бутылки три джина, но она сомневалась, что может опереться на его руку.
        - Смелее, Амелия, - произнес он теплым тоном и улыбнулся, лукаво сверкнув глазами. На мгновение он стал похож на самого себя, всегда владеющего ситуацией и задающего тон разговору.
        Она вложила свою руку в его ладонь и почувствовала…
        Пожатие. Едва заметное, ничего обольстительного или порочного. Но оно показалось ей обжигающе интимным, говорящим об общих воспоминаниях и будущих свиданиях.
        А затем все кончилось. Она обнаружила, что сидит в карете. Он уселся рядом, развалившись, как и можно было ожидать от подвыпившего джентльмена. Амелия уставилась на противоположное сиденье, стараясь не смотреть на Уиндема. Может, они помолвлены, но это определенно не дает ему права сидеть рядом с ней, когда они одни в закрытой карете.
        - Даже не просите меня ехать спиной к движению, - заявил он, содрогнувшись. - После вчерашнего…
        - И не собираюсь. - Она поспешно отодвинулась как можно дальше от него.
        - Никто вас не просил ехать. - Его лицо приняло совершенно нетипичное для него выражение: почти как у обиженного щенка, но с проблесками лукавства.
        - Я отодвинулась из чувства самосохранения. - Амелия бросила на него подозрительный взгляд. Ей уже приходилось видеть такой цвет лица. У ее младшей сестры был очень чувствительный желудок. Уиндем выглядел в точности как Лидия перед тем, как ее выворачивало наизнанку. - Сколько вы выпили?
        Он пожал плечами, явно решив, что нет смысла отрицать очевидное и дальше.
        - Гораздо меньше, чем мне требовалось.
        - И часто… у вас возникают подобные потребности? - осторожно поинтересовалась она.
        Он не сразу ответил.
        - Нет.
        Она медленно кивнула.
        - Мне так не кажется.
        - Чрезвычайные обстоятельства, - сказал он, закрыв глаза. - Эпохальные.
        Несколько секунд она наблюдала за ним, позволив себе роскошь изучать его лицо, не беспокоясь о том, что он подумает. Он казался усталым, точнее - измученным и… обремененным чем-то.
        - Я не сплю, - сообщил он, не открывая глаз.
        - Весьма похвально.
        - Вы всегда настроены так саркастично?
        Она выдержала паузу, прежде чем ответить:
        - Да.
        Он открыл один глаз.
        - Правда?
        - Нет.
        - Что, совсем никогда? Может быть, иногда?
        Она почувствовала, что улыбается.
        - Иногда. И чуть чаще, когда бываю с сестрами.
        - Хорошо. - Он снова закрыл глаза. - Не выношу женщин без чувства юмора.
        Амелия на секунду задумалась, пытаясь понять, почему она с этим не согласна.
        - Вы считаете, что юмор и сарказм одно и то же?
        Он не ответил, заставив ее пожалеть о вопросе. Ей следовало подумать, прежде чем задавать сложные вопросы мужчине, от которого разит перегаром. Она отвернулась, уставившись в окно. Карета выехала из Стэмфорда и катила теперь на север по линкольнширской дороге. Это была та самая дорога, сообразила Амелия, где Грейс с вдовствующей герцогиней подверглись нападению разбойника прошлым вечером. Впрочем, это, наверное, случилось дальше от города. Если бы она собиралась ограбить карету, то определенно выбрала бы более удаленное место. К тому же, подумала она, высунувшись в окошко, чтобы обозреть окрестности, здесь негде спрятаться. Ведь разбойнику нужно место, где он мог бы залечь в ожидании жертвы, не так ли?
        - Нет.
        Амелия вздрогнула, в ужасе уставившись на Уиндема. Неужели она размышляла вслух?
        - Я не считаю, что юмор и сарказм одно и то же, - заявил он, по-прежнему сидя с закрытыми глазами.
        - И вам потребовалось столько времени, чтобы ответить на мой вопрос?
        Он пожал плечами.
        - Мне надо было обдумать его.
        - О. - Она снова повернулась к окну, собираясь вернуться к своим грезам наяву.
        - Это был сложный вопрос, - продолжил он.
        Амелия повернула голову. Его глаза были открыты и смотрели на нее. Они казались более ясными, чем несколько минут, назад. Может, он не выглядел как оксфордский профессор, но казался более способным на осмысленный разговор.
        - Полагаю, это зависит, - сказал он, - от предмета, на который направлен сарказм, и от гона.
        - Конечно, - согласилась она, хотя все еще сомневалась, что он полностью пришел в себя.
        - Большинство моих знакомых прибегает к сарказму, когда хотят оскорбить кого-то. Поэтому нет, я не считаю, что сарказм и юмор одно и то же. - Он устремил на нее выжидающий взгляд, и Амелия поняла, что он хочет узнать ее мнение. Это было бы поразительно. Уиндем никогда ни по какому поводу не интересовался ее мнением.
        - Я согласна, - сказала она.
        Он улыбнулся, едва заметно, как будто более сильное выражение эмоций могло вызвать у него головокружение.
        - Так я и думал. - Он выдержал короткую паузу и добавил: - Кстати, спасибо.
        Амелия смутилась, стараясь не показывать, как ей приятно слышать эти слова.
        - Не за что.
        Его полуулыбка стала чуточку кривой.
        - Давно меня никто не спасал.
        - Полагаю, вы давно не нуждаетесь в спасении. - Амелия откинулась на спинку сиденья, внезапно почувствовав странное спокойствие. Она поверила, когда он сказал, что не имеет привычки напиваться, и была рада этому. У нее было мало опыта общения с подвыпившими мужчинами, но то, что она видела - чаще всего на балах, когда родители позволяли ей оставаться дольше, чем обычно, - не производило на нее впечатления.
        Тем не менее она не могла не радоваться, что видела его в таком состоянии. Он всегда владел ситуацией, всегда сдержанный и уверенный в себе, и не только потому, что был герцогом Уиндемом, уступая по положению лишь горстке людей в Британии. Это было его сущностью, как и властные манеры и холодный ум. Стоило ему появиться в толпе, и люди сами изъявили желание, чтобы он распоряжался ими. Они хотели, чтобы он принимал за них решения, говорил им, что делать.
        Джон Донн[Джон Донн (1572-1631) - английский поэт и проповедник.] ошибался. Некоторые люди являлись островами сами по себе. Как герцог Уиндем. Он всегда был таким, с самых ранних ее воспоминаний.
        Не считая того, что на этот раз он нуждался в ней.
        Как волнующе!
        И самое замечательное, что он осознает это. Конечно, он не просил ее о помощи. Она увидела его в беде, оценила ситуацию и действовала.
        Она приняла решение и взяла дело в свои руки.
        И ему это понравилось. Он сказал, что ему нравится, как она командует. Это было так приятно, что ей захотелось сжать себя в коротком объятии.
        - Почему вы улыбаетесь? - поинтересовался он. - У вас такой довольный вид.
        - Вы этого никогда не поймете, - ответила Амелия - без тени горечи. Она не ставила ему в вину его самообладание. Скорее завидовала.
        - Это нечестно с вашей стороны, - заметил он с мягким упреком.
        - Я сказала это как комплимент, - отозвалась она, зная, что это он тоже не поймет.
        Одна из его бровей приподнялась.
        - Придется поверить вам на Слово.
        - О, я не стала бы лгать насчет комплимента, поскольку не раздаю их направо и налево. Мне кажется, они должны что-то значить.
        - Даже когда объект не понимает, что значит комплимент?
        Амелия улыбнулась.
        - Даже тогда.
        Он улыбнулся в ответ, приподнят уголок рта. Но эта улыбка, кривая и едва заметная, была полна юмора и симпатии, и впервые в жизни Амелия Уиллоуби подумала, что брак с герцогом Уиндемом может быть чем-то большим, чем исполнение долга или повышение общественного статуса.
        Наверное, это может оказаться весьма приятным делом.
        Глава 9
        Пожалуй, даже хорошо, размышлял Томас, что в его крови было слишком много алкоголя, чтобы сознавать свое унизительное положение, когда Амелия наткнулась на него на улице. А теперь, когда лишь остатки ночных возлияний болезненно пульсировали у него в висках, он знал, что она уже видела худшее и не убежала прочь с воплями. Собственно, она казалась вполне довольной, сидя в карете рядом с ним, осыпая его мягкими укорами и закатывая глаза от его реплик.
        Эта мысль показалась ему такой забавной, что он бы улыбнулся, если бы карета не подпрыгнула на дороге, тряхнув его мозги так, что они стукнулись бы о стенки черепа, будь такое возможно. Томас не был знатоком анатомии, но подобный сценарий казался более вероятным, чем то, что он почувствовал, словно в окошко кареты влетел молот и врезался в его левый висок.
        То, что его правый висок пульсировал так же оглушительно, можно было объяснить только солидарностью.
        Он издал стон и крепко ущипнул себя за переносицу, будто одна боль могла притупить другую.
        Амелия молчала. Более того, она явно не считала, что должна что-то говорить, чем подтвердила его недавно обретенное убеждение, что она исключительная женщина. Она просто сидела, на удивление безмятежная, учитывая, что он выглядел как покойник и мог в любой момент исторгнуть на нее содержимое своего желудка.
        Не говоря уже о его глазе. Прошлым вечером синяк выглядел достаточно скверно, и Томас не представлял, какой оттенок он мог приобрести за ночь.
        Он сделал глубокий вздох и открыл глаза, взглянув на Амелию поверх своих пальцев, которые все еще массировали переносицу без всякого результата.
        - Болит голова? - вежливо спросила она.
        Она ждала, пока он обратит на нее внимание, сообразил Томас.
        - Дьявольски.
        - У вас есть что-нибудь, что вы могли бы принять? Может, лауданум?
        - Боже, нет. - Он чуть не отключился при одной мысли об этом. - Это меня доконает.
        - Чай? Кофе?
        - Нет, что мне нужно, так это…
        Микстура Глэддиша.
        Почему Он не подумал об этом раньше?
        В то лето, когда им обоим исполнилось восемнадцать. Гарри Глэддиш довел ее до совершенства.
        Отец Томаса решил провести сезон в Лондоне, предоставив его самому себе в Белгрейве, и они с Гарри пустились во все тяжкие. Впрочем, в их поведении не было ничего чересчур безнравственного, хотя в то время они считали себя худшими из развратников. После того как он насмотрелся в Лондоне, как молодые люди губят себя, Томас оглядывался на то лето с некоторой иронией. В сравнении с ними они с Гарри были невинными ягнятами. Но даже если так, они пили слишком много и слишком часто, а микстура Глэддиша, принятая утром - с зажатым носом и содроганием, - не раз выручала их. Или как минимум возвращала способность передвигаться достаточно прямо, чтобы добраться до своих постелей, где они могли проспаться.
        Он посмотрел на Амелию.
        - У вас найдется полчаса?
        Она сделала широкий жест.
        - Как видите, у меня нашелся целый день.
        Томас несколько смутился.
        - Ах да. - Он кашлянул. - Жаль, что так вышло. Надеюсь, вам не пришлось отложить важные дела.
        - Только посещение модистки и сапожника. - Амелия состроила удрученную гримаску, но было видно, что она шутит. - Боюсь, я останусь разутой и раздетой в эту зиму.
        Он поднял палец.
        - Одну минуту. - Потянувшись к противоположной стенке кареты, он пару раз стукнул по ней кулаком. Карета тут же остановилась. В обычной ситуации Томас выпрыгнул бы наружу и дал указания кучеру, но, учитывая обстоятельства, его можно было простить за попытку свести свои движения к минимуму. Последнее, что им веем нужно, это чтобы его вывернуло наизнанку прямо в карете.
        Получив новые указания, кучер развернул карету и двинулся в обратном направлении, а Томас снова откинулся на сиденье, чувствуя себя гораздо бодрее от одной только мысли об ожидавшей его микстуре. Если Гарри и удивится, что он напился, то никогда не спросит. Во всяком случае, не сегодня утром.
        - Куда мы едем? - поинтересовалась Амелия.
        - В «Счастливый заяц». Это немного не по пути, но в разумных пределах.
        - Это, кажется, гостиница?
        - Меня там вылечат.
        - В «Счастливом зайце»? - уточнила она с явным сомнением.
        - Доверьтесь мне.
        - Сказал мужчина, от которого разит джином. - Она покачала головой.
        Томас выгнул бровь с поистине королевским высокомерием Уиндемов.
        - Я не пью джин. - Боже правый, он слишком хорошо воспитан для этого.
        У нее был такой вид, словно она готова улыбнуться.
        - Ах, извините. И что вы пили в таком случае?
        Томас был вполне уверен, что это не тот разговор, который следует вести с невестой, но в данной ситуации не было ничего, что мужчине полагалось делать, наблюдать и обсуждать с невестой.
        - Эль, вы когда-нибудь пробовали его?
        - Конечно, нет.
        Он цокнул языком.
        - Какое праведное негодование.
        - При чем тут негодование? - возмутилась Амелия. - Это всего лишь факт. Кто, по-вашему, мог угостить меня элем?
        В ее словах определенно присутствовала логика.
        - Пожалуй, некому, - великодушно согласился он. - Но это был не джин.
        Амелия закатила глаза, и он чуть не рассмеялся. Они вели себя как давно женатая пара. Не то чтобы ему приходилось часто наблюдать старые женатые пары, занятые чем-либо, кроме взаимных оскорблений, как его отец с матерью, но Грейс рассказывала ему, что ее родители были удивительно преданы друг другу. И судя по тому, что он видел, лорд и леди Кроуленд, родители Амелии, казалось, тоже неплохо ладили. По крайней мере, они не казались одержимыми желанием увидеть друг друга в гробу.
        - Ваши родители привязаны друг к другу? - внезапно спросил он.
        Она несколько раз моргнула, явно удивленная сменой темы.
        - Мои родители?
        - Они ладят между собой?
        - Полагаю, да. - Она задумалась, очаровательно нахмурив лоб. - Они не слишком много времени проводят вместе. У них разные интересы, но мне кажется, что они испытывают друг к другу теплые чувства. Хотя, честно говоря, я никогда не задумывалась над этим.
        Едва ли это могло служить описанием страстной любви, но тем не менее настолько отличалось от его собственного опыта, что Томас не мог не заинтересоваться.
        Должно быть, она заметила интерес, написанный на его лице, поэтому продолжила:
        - Полагаю, они должны ладить. Будь иначе, я бы, наверное, больше думала об этом, вы согласны?
        Томас кивнул, вспомнив о бесконечных часах, которые он потратил, размышляя о своих родителях. При всей ее неискушенности и простодушии она могла быть удивительно проницательной.
        - Моя мать бывает иногда сварливой, - сказала Амелия. - Впрочем, довольно часто. Но отец, похоже, не возражает. Он понимает, что она ворчит только потому, что считает своим долгом заботиться о дочерях, которые должны быть пристроены. Чего он и сам, конечно, желает. Просто ему не хочется вникать в детали.
        Томас поймал себя на том, что одобрительно кивает. Пристроить пять дочерей - невероятно сложное дело.
        - Обычно он слушает ее в течение нескольких минут, - продолжила Амелия, - потому что знает, как она любит аудиторию, но потом просто выбрасывает из головы все, что она наговорила, и отправляется на природу вместе со своими гончими. Думаю, это самые счастливые минуты в его жизни.
        - С гончими?
        - У него их двадцать пять.
        - Господи.
        Амелия скорчила гримаску.
        - Мы пытаемся убедить его, что это слишком много, но он настаивает на том, что мужчина с пятью дочерьми заслуживает иметь в пять раз больше гончих.
        Томас попытался подавить образ, возникший у него в голове.
        - Умоляю, скажите мне, что ни одна из них не входит в ваше приданое.
        - Вам следовало проверить, - отозвалась она, лукаво блеснув глазами. - Лично я никогда не видела брачного контракта.
        Он устремил на нее долгий взгляд, затем сказал:
        - Значит, нет. - Но поскольку она хранила молчание, добавил: - Надеюсь.
        Амелия рассмеялась.
        - Он не вынесет разлуки с ними. Меня он охотно сбыл бы с рук, но своих гончих… Никогда. - Она покачала головой. - А ваши родители, они ладили?
        Томас помрачнел, и его голова заболела с новой силой.
        - Нет.
        Несколько мгновений она молча смотрела на него. Он не был уверен, что хочет знать, что она увидела в его лице, поскольку в ее глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.
        - Мне очень жаль.
        - Не стоит, - деловито отозвался он. - Все в прошлом, они умерли, и ничего с этим не поделаешь.
        - Но… - Она запнулась. - Впрочем, не важно.
        Томас не собирался пускаться в откровения. Он никогда ни с кем не обсуждал своих родителей, даже с Гарри, а ведь тот был свидетелем всему. Но Амелия молчаливо сидела рядом с выражением такого понимания на лице… Впрочем, вряд ли она могла понять его, с ее благословенно скучной и традиционной семьей. Но в ее глазах светилось нечто теплое и доброжелательное, словно она всегда знала его и просто ждала, пока он узнает ее.
        - Мой отец ненавидел мою мать. - Слова сорвались с его губ, прежде чем он успел осознать, что произносит их.
        Ее глаза расширились, но она ничего не сказала.
        - Он ненавидел все, чем она дорожила. Ведь она была дочерью торговца, знаете ли.
        Амелия кивнула. Конечно, она знала. Все знали. Никого, похоже, это особенно не волновало, но все знали, что последняя герцогиня происходила из семьи, не имевшей даже дворянского звания, не говоря уже о титуле.
        Титул. Какая ирония! Его отец провел всю жизнь, поклоняясь собственному титулу, а теперь оказывается, что он, возможно, вообще не был герцогом. Если, конечно, у родителей мистера Одли хватило ума пожениться.
        - Уиндем? - тихо окликнула она.
        Томас вскинул голову, повернувшись к ней. Должно быть, он слишком погрузился в собственные мысли.
        - Томас, - напомнил он ей.
        Ее щеки окрасил легкий румянец. Не смущения, понял он, а восторга. Эта мысль согрела его, добравшись до крохотного уголка сердца, дремавшего годами.
        - Томас, - мягко повторила она.
        Этого было достаточно, чтобы заставить его продолжить.
        - Он женился на ней до того, как получил титул, - объяснил он. - Еще когда был третьим сыном.
        - Один из братьев, кажется, утонул?
        О да, обожаемый Джон, который, возможно, оставил собственного законного сына.
        - Он был средним сыном, не так ли? - тихо спросила Амелия.
        Томас кивнул. Он не собирался рассказывать ей, что произошло накануне. Боже правый, это было безумие. Менее суток назад он беззаботно целовал ее в саду, решив, что пришло время сделать ее герцогиней, а теперь даже не знает, кто он такой.
        - Джон, - заставил он себя сказать. - Он был любимчиком моей бабушки. Его корабль затонул в Ирландском море. А через год лихорадка унесла старого герцога и его наследника - обоих в течение одной недели, - и мой отец вдруг унаследовал титул.
        - Должно быть, это явилось для него сюрпризом, - промолвила она.
        - Еще бы. Никто никогда не думал, что он станет герцогом. У него был немудреный выбор: военная служба, церковь или женитьба на богатой наследнице. - Томас хрипло хмыкнул. - Не думаю, что кого-нибудь удивил его выбор. Самое забавное, что семья моей матери была разочарована не меньше, если не больше.
        - Даже тем, что они породнились с домом Уиндемов? - удивилась она.
        - Они были безумно богаты, - объяснил Томас. - Ее отец владел фабриками, разбросанными по всему северу. Она была его единственным ребенком. Они были уверены, что смогут купить для нее титул. А в тот момент у моего отца не было ни титула, ни особой надежды его унаследовать.
        - Что случилось?
        Он пожал плечами.
        - Не имею понятия. Моя мать была достаточно привлекательной. И определенно достаточно богатой; Но она не была нарасхват. Поэтому ее родным пришлось удовольствоваться моим отцом.
        - А он считал, что это он удовольствовался ею, - догадалась Амелия.
        Томас мрачно кивнул.
        - Он невзлюбил ее с того мгновения, когда женился на ней. Но когда его старшие братья умерли и он стал герцогом, буквально возненавидел ее и никогда не скрывал этого ни передо мной, ни перед другими.
        - Это чувство было взаимным?
        - Не знаю, - ответил Томас, осознав вдруг, что, как ни странно, никогда не задавал себе этого вопроса. - Она никогда не платила ему тем же, если это то, что вы имеете в виду. - Мысленным взором он увидел свою мать с вечно испуганным лицом и затравленным взглядом бледно-голубых глаз. - Она просто… смирилась, молча выслушивала его оскорбления, ничего не говорила в ответ и уходила. Впрочем, нет, - сказал он, вспомнив. - Это было не так. Она никогда не уходила. Она всегда ждала, пока он уйдет. Она никогда бы не посмела выйти из комнаты раньше его.
        - А чем она занималась? - спросила Амелия.
        - Она любила гулять в саду, - припомнил Томас. - А когда шел дождь, проводила много времени, глядя в окно. В сущности, у нее было не много друзей. Мне кажется…
        Он собирался сказать, что не помнит, чтобы она улыбалась, но тут в его мозгу промелькнуло воспоминание. Ему было лет семь, возможно, восемь, и он собрал маленький букетик для нее. Отец пришел в ярость. Цветы были с клумбы, разбитой для украшения сада, и не предназначались для того, чтобы их рвать. Но мать улыбнулась в присутствии его отца. Ее лицо просветлело, и она улыбнулась.
        - Странно, что он не вспоминал об этом столько лет.
        - Она редко улыбалась, - тихо сказал он. - Почти никогда.
        Она умерла, когда ему исполнилось двадцать, на неделю раньше своего мужа. Они оба подхватили легочную лихорадку. Это было ужасное, мучительное угасание, их тела сотрясались от кашля, глаза остекленели от боли и усталости. Доктор, не склонный выбирать деликатные выражения, сказал, что они утонули в собственной жидкости. Томас всегда находил горькую иронию в том, что его родители, которые провели всю жизнь, избегая друг друга, умерли, по сути, вместе.
        И даже в этом его отец обвинил его мать. Собственно, его последние слова были:
«Это ее рук дело».
        - Вот почему мы сейчас здесь, - внезапно произнес он, сухо улыбнувшись. - Вместе.
        - Прошу прошения?
        Он пожал плечами, словно все это не имело значения.
        - Предполагалось, что ваша мать выйдет замуж за Чарлза Кавендиша. Вы это знали?
        Она кивнула.
        - Он умер за четыре месяца до свадьбы, - сказал он бесстрастным тоном, словно пересказывая новости из газеты. - Мой отец всегда считал, что ваша мать должна была стать именно его женой.
        - Ваш отец любил мою мать? - удивилась Амелия.
        - Мой отец никого не любил. Но семья вашей матери не менее старинная и благородная, чем его собственная.
        - Более старинная, улыбнулась Амелия, - но не столь благородная.
        - Если бы мой отец знал, что станет герцогом, то никогда не женился бы на моей матери. - Он посмотрел на нее с непроницаемым выражением. - Он женился бы на вашей.
        Амелия приоткрыла рот и начала что-то говорить, но он продолжил:
        - В общем, именно поэтому он поспешил устроить нашу помолвку.
        - Это должна была быть Элизабет, - сказала Амелия, - но мой отец хотел, чтобы его старшая дочь вышла замуж за сына его ближайшего друга. Но он умер, и Элизабет пришлось ехать в Лондон в поисках мужа.
        - Мой отец был полон решимости объединить семьи в следующем поколении. - Томас невесело рассмеялся. - Чтобы очистить голубую кровь, подпорченную моей матерью.
        - О, какая глупость, - сказала Амелия, хотя и чувствовала, что это совсем не глупость. Ее сердце сжималось от сочувствия к мальчику, вынужденному расти в таком несчастливом окружении.
        - О нет, - заверил ее Томас, - он не уставал это повторять. Мол, я должен жениться на высокородной девице и должен быть уверен, что мои дети сделают то же самое. Потребуются поколения, чтобы привести нашу кровь и родословную к должному состоянию. - Томас усмехнулся, но это была жутковатая усмешка. - Вы моя дорогая, предназначались в спасительницы даже в зрелом возрасте шести месяцев.
        Амелия отвернулась, переваривая услышанное. Неудивительно, что ему так не хотелось назначать дату свадьбы. Кто захочет жениться на ней на таких условиях?
        - Не стоит так огорчаться, - сказал он, коснувшись ее щеки, когда она повернулась к нему. - Это не ваша вина.
        - И не ваша, - отозвалась она, подавив порыв повернуть голову и уткнуться лицом в его ладонь:
        - Да, - промолвил он. - Не моя.
        И тут он подался к ней, а она подалась к нему, потому что не могла не податься, и под мягкое покачивание кареты их губы соприкоснулись.
        Кожа Амелии покрылась мурашками. Она вздохнула, готовая растаять от поцелуя, если бы не особенно зловредная выбоина на дороге, отбросившая их обоих на сиденье, на места, которые они занимали.
        Амелия издала недовольный звук. В следующий раз, когда карету тряхнет, она постарается приземлиться на его место. Это было бы так чудесно, что она не почувствовала бы вины, даже оказавшись в скандальной позе.
        Не считая того, что Томас выглядел ужасно. Он был даже не зеленым, а красно-коричневым.
        - С вами все в порядке? - спросила она, осторожно перебравшись на противоположное сиденье, чтобы сидеть лицом к нему.
        - Я поцеловал бы вас снова, - произнес он шутливым и в то же время нетвердым тоном, - не будь я уверен, что вы не оцените поцелуя.
        Пока она пыталась придумать ответ, он добавил:
        - Следующий поцелуй… - Он запнулся и охнул, когда карету в очередной раз тряхнуло. - Следующий поцелуй вы оцените. Клянусь.
        Амелия нисколько в этом не сомневалась, поскольку одно только обещание заставило ее затрепетать.
        Обхватив себя руками, она выглянула в окно. Карета замедлила ход и свернула в небольшой двор перед гостиницей. «Счастливый заяц» был построен во времена Тюдоров, но его черно-белые стены содержались в идеальном порядке и выглядели приветливо с окнами украшенными ящиками с цветами всех оттенков красного и желтого. На вывеске был изображен зубастый кролик, стоящий на задних лапах и облаченный в елизаветинский дублет и брыжи.
        Амелия нашла его очаровательным и собиралась сказать об этом, но Томас уже потянулся к двери.
        - Вы не хотите подождать, пока мы остановимся? - поинтересовалась она.
        Он не сказал ни слова, держась за ручку, пока карета не остановилась.
        - Я быстро, - сказал он, даже не взглянув на нее.
        - Я пойду с вами, - отолгалась она.
        Он замер, затем медленно повернулся к ней.
        - Разве вам не удобнее остаться в карете?
        Если он надеялся охладить ее любопытство, то добился обратного эффекта.
        - Я хотела бы размять ноги, - сказала Амелия, изобразив невинную улыбку. Она прибегала к ней по меньшей мере сотню раз, общаясь с ним, но ни разу после того как они лучше узнали друг друга, и не была уверена, что она сработает.
        Он устремил на нее долгий взгляд, явно озадаченный ее безмятежным видом.
        Амелия пару раз моргнула - ничего слишком жеманного и нарочитого, просто пара взмахов ресниц, словно она вежливо ожидает ответ.
        - Ладно, - сказал он с нотками смирения, которых она никогда не слышала в его голосе. Он всегда получал что хочет. С какой стати ему смиряться?
        Он вылез из кареты менее резво, чем обычно, и протянул руку, чтобы помочь ей. Амелия спустилась на землю и помедлила, расправляя юбки.
        Она никогда не была в «Счастливом зайце», хотя много раз проезжала мимо. Гостиница располагалась у главной дороги, а она провела всю жизнь, не считая двух светских сезонов в Лондоне, в этой части Линкольншира. Но она никогда не заходила внутрь. Это был постоялый двор, предназначенный в основном для путешественников, проезжавших мимо. К тому же ее мать никогда бы не ступила ногой в подобное заведение. Собственно, имелось только три гостиницы на пути в Лондон, где она соизволяла останавливаться, что делало поездки несколько затруднительными.
        - Вы часто приходите сюда? - спросила Амелия, взяв его под руку. Было на удивление волнующе опираться на руку своего нареченного не потому, что это обязанность, которую они оба должны исполнять. Скорее казалось, что они молодая пара, выбравшаяся на прогулку, чтобы побыть вдвоем.
        - Хозяин гостиницы - мой друг, - ответил он.
        Она повернулась к нему.
        - Правда? - До этого дня он был для нее герцогам, поднятым на пьедестал, слишком высокий, чтобы общаться с простыми смертными.
        - Неужели так трудно представить, что я могу иметь друга не из высших кругов? - поинтересовался он.
        - Нет, конечно, - ответила Амелия. Не могла же она сказать ему, что ей трудно представить, что у него вообще есть друзья независимо от сословия. Не потому, конечно, что он был недостаточно обаятелен. Совсем наоборот. Он был настолько великолепен во всех отношениях, что казалось немыслимым подойти к нему и сказать что-нибудь легкомысленное или обыденное. А разве не это определяет дружеские отношения? Которые слагаются из таких заурядных событий, как прятаться под одним зонтиком под дождем или сидеть рядышком на скверном спектакле?
        Она видела, как относятся к нему окружающие. Либо заискивают и распускают перья, вымаливая милости, либо робеют, не решаясь вступить в разговор.
        Амелия никогда не задумывалась об этом, но, должно быть, это довольно одинокое существование для человека.
        Они вошли в гостиницу, и хотя Амелия старалась не вертеть головой, ее глаза рыскали по сторонам, пытаясь охватить все взглядом. Она не совсем понимала, что ее мать находила столь отталкивающим. Все выглядело достаточно прилично. В воздухе божественно пахло свежеиспеченным мясным пирогом, корицей и чем-то еще, сладким и острым.
        Они направились в общий зал, где их радостно приветствовал хозяин:
        - Уиндем! Два визита за два дня! Чему я обязан такой чести?
        - Угомонись, Глэддиш, - буркнул Томас, проследовав с Амелией к бару. Чувствуя себя ужасно бесшабашной, она забралась на высокий табурет.
        - Ты пьянствовал, - заметил хозяин гостиницы, хмыкнув. - Но не здесь и не со мной. Я сокрушен.
        - Мне нужна твоя микстура, - сказал Томас.
        - А мне нужно, чтобы ты меня представил, - парировал хозяин.
        Амелия улыбнулась. Она никогда не слышала, чтобы кто-нибудь говорил с Уиндемом в таком тоне. Пожалуй, Грейс… порой. Но она никогда не была такой дерзкой.
        - Гарри Глэддиш, - раздраженно сказал Томас, недовольный тем, что должен плясать под чужую дудку. - Позвольте представить вам леди Амелию Уиллоуби, дочь графа Кроуленда.
        - И твою невесту, - добавил Гарри.
        - Рада познакомиться, - сказала Амелия, протянув руку.
        Он поцеловал ее, вызвав у нее улыбку.
        - Мне не терпелось познакомиться с вами, леди Амелия.
        Ее лицо осветилось.
        - Правда?
        - С тех пор как… Черт, Уиндем, как давно мы знаем, что ты помолвлен?
        Томас со скучающим видом скрестил на груди руки.
        - Я знаю об этом с семи лет.
        Мистер Глэддиш повернулся к ней с дьявольской ухмылкой.
        - Тогда и я знаю об этом с семи лет. Видите ли, мы ровесники.
        - Сколько же времени вы знаете друг друга? - поинтересовалась Амелия.
        - Всегда, - заявил мистер Глэддиш.
        - С трех лет, - уточнил Томас и потер виски. - Приготовь мне микстуру, если тебя не затруднит.
        - Мой отец был помощником старшего конюха в Белгрейве, - сообщил мистер Глэддиш, пропустив мимо ушей его просьбу. - Он учил нас ездить верхом. Я был лучше.
        - Чепуха.
        Мистер Глэддиш подался вперед.
        - Во всем.
        - Скажи еще, что ты женат, - поддел его Томас.
        - Вы женаты? - удивилась Амелия. - Как чудесно!
        - Надо будет пригласить вас с женой в Белгрейв, когда мы поженимся. - Она никогда не говорила об их будущей жизни с такой определенностью. Ей самой не верилось, что у нее хватило смелости сказать это.
        - Мы были бы в восторге, - отозвался мистер Глэддиш, бросив на Томаса выразительный взгляд, и Амелия заподозрила, что Уиндем никогда не приглашал его к себе.
        - Приготовь микстуру, Гарри, - почти прорычал Томас. - Сейчас же.
        - Он пьян, знаете ли, - сообщил ей мистер Глэддиш.
        - Теперь уже нет, - возразила она. - Но был, и весьма. - Она повернулась к Томасу и улыбнулась. - Мне нравится ваш друг.
        - Гарри, - сказал Томас, - если ты не поставишь микстуру на эту стойку в течение следующих тридцати секунд, Бог свидетель, я сровняю это заведение с землей.
        - Типичное злоупотребление властью, - покачал головой мистер Глэддиш, принявшись за дело. - Мне остается только молиться, что вы окажете на него благотворное влияние.
        - Я могу сделать только то, что в моих силах, - сказала Амелия своим самым чопорным и ханжеским тоном.
        - По правде говоря, - отозвался мистер Глэддиш, положив руку на сердце, - это относится к каждому из нас.
        - Вы говорите, как викарий, - заметила Амелия с улыбкой.
        - Неужели? Буду считать это комплиментом, Я долго тренировался, отрабатывая тон викария. Это бесит Уиндема, а значит, стоит того, чтобы стараться.
        Томас потянул руку через стойку и схватил приятеля за воротник с силой, неожиданной для его плачевного состояния.
        - Гарри…
        - Томас, Томас, - укоризненно произнес мистер Глэддиш, и Амелия чуть не рассмеялась при виде ее нареченного, призываемого к порядку хозяином гостиницы. Это было чудесно. - Только пьяных выходок мне не хватало, - продолжил он. На, выпей ради спокойствия всех остальных. - Он поставил на стойку стаканчик, наполненный чем-то желтоватым. Амелия подалась вперед, изучая содержимое. Оно было вязким, с темно-коричневыми прожилками и красными вкраплениями и чудовищно воняло.
        - Святые небеса, - сказала она, подняв глаза на Томаса. - Вы ведь не собираетесь это пить?
        Он схватил стакан, поднес его к губам и проглотил залпом. Амелия поморщилась, не сдержав стона. Ее затошнило только от одного взгляда на то, как он это проделал.
        Томас содрогнулся, его челюсть напряглась и задрожала, словно он пытался подавить что-то крайне неприятное. А затем он испустил длинный, прерывистый вздох.
        Амелия отпрянула от убийственного запаха, усомнившись насчет обещанного поцелуя. Пожалуй, лучше отложить его на другой день.
        - Ну как на вкус? Как в прежние времена? - поинтересовался мистер Глэддиш.
        Томас твердо встретил его взгляд.
        - Лучше.
        Тут мистер Глэддиш рассмеялся, и Томас присоединился к нему. Амелия в недоумении наблюдала за ними, не в первый раз пожалев, что у нее нет братьев. Определенно ей не хватает опыта общения с особями мужского пола, чтобы понять этих двух.
        - Сейчас тебе полегчает, - сказал мистер Глэддиш.
        Томас кивнул.
        - Вот почему я здесь.
        - Вы уже пили это раньше? - удивилась Амелия, невольно сморщив нос.
        Томас открыл рот, но мистер Глэддиш опередил его:
        - Он оторвет мне голову, если я расскажу вам, сколько таких стаканчиков он опрокинул.
        - Гарри… - произнес Томас предостерегающим тоном.
        - Мы были молодыми и глупыми, - сказал Гарри, подняв обе руки, словно это что-то объясняло. - Честно говоря, потом мне не приходилось делать эту микстуру годами.
        Амелия была рада это слышать. Как ни забавно было видеть Томаса не в лучшем состоянии; ей совсем не улыбался брак с пьяницей. И все же ей было любопытно, что заставило его напиться.
        - Не считая стаканчика, который я подал твоему приятелю позавчера, - небрежно сообщил Гарри.
        - Моему приятелю, - повторил Томас.
        Амелия не обратила бы особого внимания на эти слова, если бы не его странный тон, скучающий и вместе с тем… опасный. Она бросила на него острый взгляд.
        - Ну да, - сказал Гарри. - Ты был с ним здесь только вчера, если помнишь.
        - У вас гости? - поинтересовалась Амелия. - Кто это?
        - Никто, - обронил Томас, даже не взглянув на нее. - Лондонский знакомый. Мы когда-то фехтовали вместе.
        - Он отлично управляется со шпагой, - вставил Гарри. - Выигрывал у меня все поединки, как ни больно мне это признавать.
        - Вы присутствовали на его уроках по фехтованию? - удивилась Амелия. - Какая прелесть.
        - Я присутствовал на всех его уроках, - улыбнулся Гарри. Это была настоящая улыбка, без подначки или иронии.
        - Щедрый жест моего отца, - подтвердил Томас. - Впрочем, не слишком. Обучение Гарри прекратилось, когда я уехал в Итон.
        - Но Уиндему не удалось избавиться от меня так легко, - сказал Гарри и, подавшись к Амелии, доверительно сообщил: - У каждого в жизни есть кто-то, кто знает все его секреты.
        Ее глаза расширились.
        - И вы знаете?
        - Все его секреты? Конечно.
        Амелия взглянула на Томаса. Он не стал спорить. Она перевела заинтригованный взгляд на Гарри.
        - Значит, это правда?
        - Вы не поверили мне на слово?
        - Я всего лишь хотела удостовериться, отозвалась она с притворной застенчивостью.
        - Ладно, выходите замуж за этого парня, а мне всего лишь приходится бывать в его обществе раз в неделю. - Гарри повернулся к Томасу и взял со стойки пустой стакан из-под микстуры. - Ну как? Добавки не понадобится?
        - Спасибо, одного стакана вполне достаточно.
        - Вы действительно выглядите лучше, - заметила Амелия с некоторым удивлением. - Уже не такой зеленый.
        - Скорее желтый, - вставил Гарри. - Не считая пурпурного оттенка под глазом. Королевские цвета.
        - Гарри, - сказал Томас с таким видом, словно его терпение на пределе.
        Гарри склонился к Амелии.
        У аристократов никогда не бывает обычных синяков. Только пурпурные. Лучше смотрится с мантией.
        - С какой мантией?
        Гарри небрежно махнул рукой.
        - С любой.
        Томас взял Амелию за локоть.
        - Нам пора, Гарри.
        Гарри усмехнулся.
        - Уже?
        Амелия помахала ему свободной рукой, следуя за Томасом, который тащил ее к выходу.
        - Приятно было познакомиться, мистер Глэддиш!
        - Заходите в любое время, леди Амелия.
        - Спасибо, я…
        Но Томас уже вытащил ее из зала.
        - Он очень милый, - заметила Амелия, семеня рядом с ним.
        - Милый, - повторил Томас, покачав головой. - Это он умеет. - Он быстро обвел ее вокруг лужи, хотя и не особенно ловко, и ей пришлось прыгать, чтобы не намочить обувь.
        Кучер уже держал дверцу кареты открытой, когда они подошли. Амелия позволила Томасу помочь ей забраться внутрь, но не успела усесться, как услышала:
        - В Берджес-Парк.
        - Нет! - воскликнула она, высунувшись наружу. - Только не туда.
        Святые небеса, это будет катастрофа.
        Глава 10
        Томас устремил на нее долгий взгляд, затем сделал знак кучеру оставить их наедине. Поскольку Амелия уже наполовину свисала из кареты, ему не требовалось подаваться вперед, чтобы спросить:
        - Почему?
        - Чтобы сберечь ваше достоинство, - сказала она, словно это само собой разумелось. - Я сказала Милли…
        - Милли?
        - Это моя сестра. - Ее глаза обиженно расширились в свойственной женщинам манере, когда они досадуют, что их спутник не может мгновенно уловить ход их мыслей. - Вы же помните, что у меня есть сестра.
        - Насколько я помню, у вас их несколько, - сухо заметил он.
        На ее лице промелькнуло раздражение.
        - К сожалению, утром, когда я увидела вас, со мной была Милли…
        Томас выругался себе под нос.
        - Ваша сестра видела меня.
        - Только одна, - заверила она. - И, к счастью для вас, та из них, которая может хранить секреты.
        Странно, но это не успокоило Томаса.
        - Продолжайте, - велел он.
        Что она и проделала с большим оживлением.
        - Мне нужно было как-то объяснить маме, почему я бросила Милли посреди улицы. Поэтому я попросила Милли сказать ей, будто я встретила Грейс, выполнявшую поручения вашей бабушки, и будто Грейс пригласила меня в Белгрейв, причем я должна была ехать немедленно, потому что вдовствующая герцогиня приказала Грейс сразу же вернуться.
        Томас моргнул, пытаясь следовать за ее мыслью.
        - Ведь если бы у меня было время, я могла бы сама зайти в магазин и сообщить маме об изменении моих планов.
        Она уставилась на него с таким видом, словно ожидала ответа. Он молчал.
        - А если бы я поговорила с мамой, - добавила она с заметным нетерпением в голосе, - она бы настояла на том, чтобы выйти наружу, и хотя вы весьма привлекательны, должна признаться, что не представляю, как бы я выдала вас за Грейс Эверсли.
        Томас подождал, пока не убедился, что она закончила, и осведомился:
        - Вы, кажется, иронизируете?
        Последовало короткое, но крайне раздраженное молчание.
        - Когда это требуется в разговоре, - парировала Амелия, вызывающе вздернув брови.
        Томас молча смотрел на нее, скрывая веселье. Если она намерена играть в высокомерие, ей никогда не победить.
        И точно: не прошло и пяти секунд состязания взглядами, как она набрала в грудь воздуха и продолжила, словно не останавливалась:
        - Теперь вы понимаете, почему я не могу вернуться в Берджес так рано? Вряд ли я смогу объяснить, как вышло, что я поехала в Белгрейв с визитом, а вместо этого приехала домой. А если задержусь, как я объясню, с кем провела время?
        - Со мной, - сказал он.
        Она тупо уставилась на него. Точнее, у нее был такой вид, словно она сомневалась в его уме.
        - Прошу прощения?
        - Вы можете сказать, что были со мной, - пояснил он.
        Теперь ее лицо приняло скептическое выражение.
        - Мама будет в восторге, но никто больше не поверит.
        Томас не совсем понимал, почему он почувствовал себя задетым, однако это придало его голосу ледяные нотки.
        - Вы не могли бы пояснить, что имеете в виду?
        Амелия издала смешок, но он выжидающе молчал и она посерьезнела.
        - Так вы серьезно?
        - А вы подумали, я шучу?
        Она сжала губы, смутившись на мгновение.
        - Конечно, нет, ваша светлость.
        Он не стал напоминать ей, что его зовут Томас.
        - Но вы должны понять и мою точку зрения, - продолжила она, когда он уже решил, что больше ничего не последует. - Вы когда-нибудь приглашали меня в Белгрейв?
        - Вы постоянно торчите там.
        - И вижу вас минут десять, от силы пятнадцать, когда вы особенно снисходительны.
        Он недоверчиво уставился на нее.
        - Вы были более сговорчивы, когда считали, что я пьян.
        - Но вы действительно были пьяны.
        - Не важно. - Он склонил голову, сжав пальцами переносицу. Проклятие, что прикажете делать со всем этим?
        - У вас болит голова? - поинтересовалась она.
        Он поднял глаза.
        - Вы всегда так делаете, - она изобразила его жест, - когда вас беспокоит голова.
        Он столько разделал это за последние двадцать четыре часа, что удивительно, как это у него на переносице не появился такой же синяк, как под глазом.
        - Меня многое беспокоит, - буркнул Томас, но у нее был такой огорченный вид, что он счел нужным добавить: - Я не имею в виду вас.
        Ее губы приоткрылись, но она воздержалась от комментариев.
        Томас тоже молчал, и прошла целая минута, прежде чем она удрученно сказала:
        - Пожалуй, нам придется поехать. В Белгрейв, - уточнила она в ответ на его вопросительный взгляд. - Хотя вы, наверное, думали, что мы могли бы просто покататься по окрестностям часок-другой, а потом вернуться домой.
        Вообще-то он так и думал. Конечно, ее репутации не пошло бы на пользу, если бы эта прогулка стала достоянием гласности, но почему-то это казалось наименьшей из его забот.
        - Но вы не знаете мою мать, - добавила она, - как ее знаю я. Она пошлет кого-нибудь в Белгрейв. Или приедет сама под тем или иным предлогом. Вроде того, чтобы позаимствовать книги из библиотеки вашей бабушки. А если она приедет и не застанет меня там, это будет катастрофа.
        Томас чуть не рассмеялся. Его удержало только то, что; это было бы крайне оскорбительно по отношению к ней, а у него еще оставались принципы, которыми он не мог пренебречь, даже если весь мир вокруг него рушится.
        Но право, на фоне вчерашних событий - появления его блудного кузена, угрозы потерять титул, дом и, возможно, даже одежду, какая была на нем, - переживания по поводу запретной сельской прогулки казались пустячными. Что такого могло случиться? Их увидят и заставят пожениться? Они уже помолвлены.
        Хотя так ли это? Он больше ни в чем не был уверен.
        - Я понимаю, что это только ускорит церемонию, оговоренную десятки лет назад, но, - тут ее голос дрогнул, и его сердце пронзил укол вины, - вы этого пока не хотите. Вы ясно дали это понять.
        - Это неправда, - поспешно отозвался Томас, не погрешив против истины. Но так было. И они оба это знали? Глядя сейчас на нее, на белокурые волосы, блестевшие в утреннем свете, в глаза, казавшиеся почти зелеными, он не понимал, почему так долго откладывал свадьбу.
        - Я сама не хочу, - произнесла она почти шепотом. - Во всяком случае, не хочу такую свадьбу как торопливую попытку залатать прорехи. И так никто не верит, что вы действительно хотите жениться на мне.
        Томас хотел возразить, сказать, что она говорит глупости и воображает вещи, не соответствующие действительности, но не мог. Нельзя сказать, что он обращался с ней плохо, но и не обращался хорошо.
        Он обнаружил, что смотрит на нее, на ее лицо, словно он никогда не видел ее раньше. Она была очаровательна во всех отношениях. И могла бы быть сейчас его женой.
        Но мир теперь был совсем не тем, что вчера, и Томас больше не был уверен, что имеет на Амелию какие-либо права. И видит Бог, ему меньше всего хотелось везти ее в Белгрейв. Хотя это было бы забавно. Он мог бы представить ее Джеку с большой дороги! Он даже вообразил себе разговор, который мог бы состояться между ними.
        - Познакомьтесь с моим кузеном, Амелия.
        - Вашим кузеном?
        - Ну да. Он мог стать герцогом.
        - Выходит, вас двое?
        - Отличный вопрос.
        Не говоря уже о других вопросах, которые неизбежно возникнут, в особенности: каково состояние их помолвки?
        Милостивый Боже! Было от чего прийти в смятение, и его мозг, еще не оправившийся после вчерашних возлияний, отказывался думать на эту тему.
        Было так легко настоять на том, чтобы не ехать в Белгрейв. Томас привык принимать решения, а она привыкла подчиняться. Главенство его желаний не показалось бы чем-то необычным.
        Но он не мог этого сделать, во всяком случае, сегодня.
        Может быть, мать не стала бы искать ее. Возможно, никто никогда не узнал бы, что Амелии не было там, где она сказала.
        Но Амелия бы знала. Она знала бы, что она смотрела ему в глаза, объясняя, почему ей нужно поехать в Белгрейв, а он оказался слишком черствым, чтобы считаться с ее чувствами.
        И он знал бы, что обидел ее.
        - Очень хорошо, - решительно произнес Томас. - Мы поедем в замок Белгрейв. - В конце концов, это не коттедж. Они наверняка смогут избежать встречи с Одли. В любом случае он, наверное, еще спит. Он не похож на раннюю пташку.
        Он велел кучеру отвезти их домой и забрался в карету, усевшись рядом с Амелией.
        - Не думаю, чтобы вы соскучились по компании моей бабушки.
        - Не слишком.
        - Она предпочитает комнаты в передней части замка. - И если Одли все-таки проснулся, то скорее всего будет там же, наверное, пересчитывая серебро или оценивая стоимость коллекции картин Каналетто[Каналетто, Джованни Антонио (1637-1768) - итальянский живописец эпохи классицизма. Изображал главным образом городские архитектурные ансамбли и памятники Венеции.] в северном вестибюле.
        Он повернулся к Амелии.
        - Мы воспользуемся черным входом.
        Она кивнула, и дело было улажено.
        Когда, они добрались до Белгрейва, кучер направился прямиком к конюшне, следуя, как предположила Амелия, указаниям герцога. И действительно, они достигли цели, даже не попав в зону видимости из передних окон замка. Если вдовствующая герцогиня находилась там, где сказал Уиндем - а во время своих визитов в замок Амелия видела ее исключительно в комнатах, расположенных вдоль фасада, - то у них был шанс провести остаток утра в относительном спокойствии.
        - Не припомню, чтобы я хоть раз была в этой части Белгрейва, - заметила Амелия, когда они проследовали через французские окна. Она чувствовала себя как воришка, пробираясь в дом чуть ли не тайком. Внутри было так тихо, что можно было слышать каждый звук и каждый шаг.
        - Я редко бываю в этой части дома, - отозвался Томас.
        - Не представляю почему. - Амелия огляделась. Они находились в длинном широком коридоре, куда выходило несколько комнат. Напротив них располагался кабинет с книжными полками вдоль стен, заполненными книгами в кожаных переплетах. - Как здесь красиво, тихо и уютно. По утрам эти комнаты, наверное, залиты солнцем.
        - Вы одна из тех деятельных натур, которые поднимаются с рассветом, леди Амелия?
        Амелия отметила, что он снова перешел на официальный, тон, - возможно, потому, что они вернулись в Белгрейв. Интересно, подумала она, можно ли чувствовать себя непринужденно, когда все это великолепие давит на тебя со всех сторон. Берджес-Парк тоже был величественным сооружением - тут не могло быть никаких сомнений, но в нем чувствовалось тепло, которого не было в Белгрейве.
        А может, все дело в том, что она привыкла к Берджесу. Она росла там, смеялась, гонялась за сестрами, подшучивала над матерью. Берджес был ее домом, а Белгрейв напоминал музей.
        Какой храброй должна быть Грейс, чтобы просыпаться здесь каждое утро.
        - Леди Амелия, - услышала она настойчивый голос Томаса.
        - Да, - поспешно отозвалась она, вспомнив, что он задал вопрос. - Да. Я не могу спать, когда светло. Особенно трудно летом.
        - А зимой легко? - В его голосе прозвучало веселье.
        - Вовсе нет. Зимой еще хуже. Я слишком много сплю. Полагаю, мне было бы хорошо жить на экваторе, с идеальным разделением дня и ночи независимо от сезона.
        Он бросил на нее любопытный взгляд.
        - Вам нравится изучать географию?
        - Да. - Амелия вошла в кабинет и прошлась вдоль книжных полок, касаясь пальцами кожаных переплетов. - Точнее, мне бы нравилось. Я не слишком сведуща в географии. Наша гувернантка не считала ее важным предметом, как и наши родители, наверное.
        - Правда? - спросил он, явно заинтересованный.
        Это удивило Амелию. При всех их утренних похождениях, он оставался… самим собой, и она не привыкла, что его интересуют ее мысли и желания.
        - Танцы, - сказала она, отвечая на его невысказанный вопрос. - Рисование, фортепиано и математика в объеме, достаточном, чтобы мы могли считать, сколько стоит весь модный ансамбль одежды.
        Он улыбнулся.
        - И что, сумма впечатляющая?
        Амелия бросила на него кокетливый взгляд через плечо.
        - О, ужасно. Я разорю вас, если мы будем давать более двух маскарадов в год.
        Он скорчил кислую гримасу, затем указал на книжный стеллаж у дальней стены.
        - Атласы вон там - на тот случай, если вы пожелаете удовлетворить свой интерес.
        Она улыбнулась, немного удивленная его жестом, и двинулась через комнату, чувствуя себя странно польщенной.
        - Я услышала несколько минут назад, что вы редко бываете в этой части дома.
        Его губы изогнулись в иронической полуулыбке, которая выглядела довольно нелепо в сочетании с его подбитым глазом.
        - Достаточно часто, чтобы знать, где найти атлас.
        Амелия кивнула, вытащив с полки наугад тонкий томик большого формата. На обложке было выгравировано золотым тиснением: «Карты мира». Корешок скрипнул, когда она раскрыла атлас. На титульной странице значился 1796 год, и у Амелии мелькнула мысль: когда в него заглядывали в последний раз?
        - Грейс обожает атласы, - сказала она, недоумевая, почему это вдруг пришло ей в голову.
        - Вот как?
        Он подошел ближе.
        - Да. Кажется, она об этом говорила. А может, я слышала это от Элизабет. Они всегда были близкими подругами. - Амелия осторожно перевернула страницу. Книга не была особенно хрупкой, но что-то в ней внушало почтение. Опустив глаза, она увидела большую карту, на весь разворот страниц, с заголовком: «Карта мира, 1791 год от Рождества Христова».
        Амелия осторожно провела пальцем по Азии и вниз, до южной оконечности Африки.
        - Только посмотрите, какой он большой, - промолвила она словно про себя.
        - Мир? - уточнил Томас с улыбкой в голосе.
        - Да, - сказала она.
        Томас шагнул ближе, остановившись рядом с ней, и нашел пальцем на карте Британию.
        - А теперь посмотрите, какие мы маленькие.
        - Это кажется странным, не правда ли? - заметила она, пытаясь не обращать внимания на тот факт, что он стоит так близко, что она чувствует тепло, исходящее от его тела. - Я всегда поражалась, как далеко отсюда до Лондона, а здесь, - она указала на карту, - почти ничего.
        - Не совсем. - Он измерил расстояние мизинцем. - Половина ногтя как минимум.
        Амелия улыбнулась, предпочитая смотреть в атлас, а не на него.
        - Мир, измеренный длиной ногтя. Это было бы любопытное исследование.
        Он хмыкнул.
        - Уверяю вас, в каком-нибудь университете этим уже занимаются.
        Она посмотрела на него, что, возможно, было ошибкой, потому что у нее перехватило дыхание. Тем не менее она смогла сказать - и на удивление рассудительным тоном:
        - Неужели ученые настолько эксцентричны?
        - Особенно те, у которых длинные ногти.
        Амелия рассмеялась, он тоже, и тут она осознала, что ни один из них не смотрит на карту.
        Какие красивые у него глаза, подымала она несколько отстраненно, словно рассматривала произведение искусства. Ей нравились его глаза и нравилось смотреть в них.
        Как случилось, что она никогда не замечала, что у него разные глаза? Она всегда думала, что они голубые - не бледно-голубые и не синие, а ярко-голубого оттенка. Но теперь она ясно видела коричневые вкрапления в радужке правого глаза.
        Удивительно, что она не замечала этого раньше, - возможно, потому, что никогда не вглядывалась. А может, он никогда не подпускал ее к себе достаточно близко и достаточно надолго.
        И тут он произнес, задумчивым и слегка удивленным тоном, какой был бы и у нее, осмелься она высказать свои мысли вслух:
        - Ваши глаза кажутся сейчас почти карими.
        - А у вас коричневые крапинки, - отозвалась Амелия и тут же пожалела, что не может провалиться сквозь землю. Надо же сказать такую глупость!
        Он коснулся синяка на скуле.
        - Крапинки?
        - Нет, в правом глазу, - пояснила Амелия. Если уж нельзя взять свои слова назад, нужно хотя бы объяснить их значение. Она собралась показать, но тут же отдернула руку. Не может же она коснуться его и тем более ткнуть в глаз.
        - А это. Удивительно, не правда ли? - Он скорчил странную гримасу. Впрочем, нет. Она не казалась бы странной на лице кош угодно, только не его. Чуточку смиренная и немного пристыженная, но такая человечная, что ее сердце пропустило удар.
        - До сих пор никто не замечал, - добавил он. - Пожалуй, это к лучшему. К чему мне эти маленькие несовершенства? - Он что, напрашивается на комплимент? Она сжала губы, подавив улыбку.
        - А мне нравится, - сказала она. - Мне нравится все, что делает вас менее совершенным.
        Выражение его лица потеплело.
        - Вот как?
        Она кивнула, отведя глаза. Забавно, насколько легче быть искренней и дерзкой, когда он сердится или находится в подпитии, чем когда он улыбается.
        - В таком случае вы найдете во мне немало черт, которые вам понравятся, когда узнаете меня лучше.
        Она сделала вид, что изучает карту.
        - Вы хотите сказать, что далеки от совершенства?
        - Ну, я никогда бы не посмел сказать такое, - поддразнил он.
        Амелия судорожно сглотнула. Он склонился слишком близко, вероятно, даже не заметив этого. Во всяком случае, голос его звучал ровно, дыхание, обдававшее ее ухо, оставалось размеренным.
        - Почему вы сказали, что у меня карие глаза? - спросила она, не поднимая глаз от атласа.
        - Я этого не говорил. Я сказал, что они кажутся карими.
        Амелия ощутила совершенно неоправданную вспышку тщеславия. Она всегда гордилась своими светло-коричневыми глазами. Они были ее самой привлекательной чертой и определенно уникальной. У всех ее сестер были такие же белокурые волосы и такой же цвет лица, как у нее, но она была единственной с такими необычными глазами.
        - Сегодня утром они казались зелеными, - продолжил он. - Хотя полагаю, дело в выпивке. Еще пинта-другая эля, и из ваших ушей полетели бы бабочки.
        Этого Амелия не могла стерпеть.
        - При чем здесь выпивка! - возмутилась она. - У меня светло-коричневые глаза, скорее, зеленые, цвета ореха обыкновенного, чем, карие, - добавила она недовольным тоном.
        Он улыбнулся, ничуть не обескураженный.
        - Кажется, я задел ваше тщеславие?
        Даже если так, она не собиралась этого признавать.
        - Они ореховые, - повторила она чопорным тоном. - Это семейная черта.
        - Вообще-то, - вкрадчиво произнес он, - я восхищался их изменчивостью.
        - О. - На секунду Амелия лишилась дара речи, застигнутая врасплох неожиданным комплиментом. - Спасибо. - Она уставилась на карту, такую безопасную и успокаивающую. - Посмотрите, какая Гренландия большая, - сказала она, главным образом потому, что это было первое, что попалось ей на глаза.
        - На самом деле не очень, - отозвался он. - Карта искажает пропорции.
        - Неужели?
        - А вы не знали?
        В его тоне не было ничего оскорбительного. Он не был даже снисходительным, и тем не менее она почувствовала себя глупой. Словно это было чем-то, что она должна знать. И определенно это относилось к тем вещам, которые она хотела бы знать.
        - Это происходит при переносе сферических объектов на плоскость, - пояснил он. - Попытайтесь представить себе карту, натянутую на сферу. В области полюсов окажется много лишней бумаги. Или, наоборот, попробуйте распрямить сферическую поверхность. Никакого квадрата не получится.
        Амелия кивнула, задумчиво склонив голову набок.
        - Выходит все, что расположено вверху и внизу, растягивается. Точнее, на севере и юге.
        - Именно. Видите, Гренландия кажется почти равной по размеру Африке. На самом деле она чуть ли не в десять раз меньше по площади.
        Она подняла на него глаза.
        - Ничто не является таким, каким кажется, не так ли?
        Он выдержал паузу, достаточно долгую, чтобы она усомнилась, что они все еще говорят о картах.
        - Пожалуй, - произнес он без всякого выражения.
        Амелия покачала головой, снова переведя взгляд на карту.
        - Странно.
        - Вы не представляете насколько, - обронил он.
        Она бросила на него любопытный взгляд, собираясь спросить, что он имеет в виду, но он уже снова переключил внимание на карту.
        - Такие проекции имеют свои преимущества, - деловито произнес он, словно хотел сменить тему. - Хотя они не отражают реальных размеров, однако координаты соответствуют действительности, вот почему они используются для навигации.
        Амелия не была уверена, что до конца понимает, о чем он говорит, но с удовольствием слушала, как он рассуждает о вещах, таких научных. И она была в восторге, что он не отмел тему, которая едва ли считалась интересной для дам. Она улыбнулась.
        - Похоже, вы немало знаете об этом.
        Он скромно пожал плечами.
        - Это одно из моих увлечений.
        Амелия прикусила губу - привычка, которую не выносила ее мать. Но она не могла ничего с собой поделать и всегда прикусывала губу, когда решала, что сказать и стоит ли это говорить.
        - У этого предмета есть название, не так ли? - спросила она, нервно постукивая ногой по полу. Ей хотелось поискать название в отцовской энциклопедии, но было неловко обнаруживать свое невежество. Достаточно вспомнить, сколько раз ей приходилось вежливо улыбаться, когда мать называла ее умной, но не слишком.
        - Вы имеете в виду составление карт?
        Она кивнула.
        - Это называется «картография».
        - Мне следовало знать, - пробормотала она. - Неужели мои родители считают, что в жизни можно обойтись без карт?
        - Скорее они считают, что всегда найдется кто-нибудь, кто разберется в картах для вас, - мягко возразил он.
        Она посмотрела на него, явно огорченная.
        - Значит, вы согласны? Что я получила надлежащее образование?
        Наверное, ей не следовало задавать ему этот вопрос, потому что она поставила его в сложное положение. Он помолчал, потом медленно произнес, взвешивая свои слова:
        - Думаю что, если вы высказывали желание расширить свои знания, то нужно было бы предоставить вам такую возможность.
        И тут это случилось. Амелия не поняла этого сразу. Собственно, она не понимала этого, точнее, не позволяла себе понять в течение следующих нескольких недель. Но в тот момент она влюбилась в него.
        Глава 11
        Через час, вытащив с полок дюжину атласов и объяснив Амелии разницу между синусоидальными и коническими проекциями, Томас оставил ее в одной из гостиных и сообщил дворецкому; что она прибыла, чтобы повидаться с мисс Эверсли.
        Было ясно, что Грейс придется посвятить в утренние события. Томас придерживался мнения, что если лгать, то как можно ближе к правде. Иначе можно легко запутаться. Это, однако, означало, что Амелии нужно увидеться с Грейс, а главное, Грейс должна усвоить, что утром ездила за покупками в Стамфорд и пригласила Амелию в Белгрейв.
        Но вначале ему нужно было переговорить с Грейс так, чтобы Амелия не знала. Поэтому Томас расположился в дверях другой гостиной, ближе к лестнице, чтобы перехватить ее по пути.
        Вскоре он услышал легкие шаги на лестнице, явно женские. Выглянув наружу, он убедился, что это действительно Грейс, и, когда она поравнялась с ним, схватил ее за руку и втащил внутрь.
        - Томас! - воскликнула она, придя в себя от шока. Увидев плачевное состояние его одежды и прически, она удивленно воскликнула: - Что с вами случилось?!
        Томас прижал палец к губам и закрыл дверь за ними.
        - А вы ожидали кого-нибудь другого? - поинтересовался он.
        - Нет конечно, - поспешно отозвалась Грейс. Ее лицо порозовело, и она огляделась по сторонам - видимо, желая убедиться, что они одни в комнате. - Что случилось?
        - Мне нужно поговорить с вами, прежде чем вы встретитесь с леди Амелией.
        - О, так вы знаете, что она здесь?
        - Это я привез ее, - сообщил он.
        На лице Грейс отразилось удивление. Она бросила взгляд на каминные часы, которые показывали, что полдень еще не наступил, чтобы делать визиты.
        - Это длинная история, - сказал Томас, предвосхищая ее вопросы. - Скажу только, что Амелия сообщит вам, что утром вы были в Стэмфорде и пригласили ее в Белгрейв.
        - Томас, множество людей отлично знают, что меня не было утром в Стэмфорде.
        - Да, но ее мать не относится к их числу.
        - Но, Томас… - начала Грейс неуверенным тоном. - Должна сказать, что, учитывая, как долго вы откладывали свадьбу, леди Кроуленд будет только рада…
        - О, ради Бога, ничего такого не случилось, - перебил ее Томас, не дожидаясь, пока его обвинят в соблазнении девственниц.
        Он стиснул зубы, раздраженный необходимостью объяснять свои действия. Это был непривычный опыт, не доставивший ему удовольствия.
        - Амелия помогла мне добраться до дома, когда я был… не в форме.
        - Очень великодушно с ее стороны, - чопорно отозвалась Грейс.
        Томас свирепо уставился на нее. У нее был такой вид, словно она сдерживает смех.
        Грейс прочистила горло.
        - Вы не думали о том, чтобы привести себя в порядок?
        - Нет, - отрезал он, добавив саркастическим тоном: - Мне нравится выглядеть как неряшливый болван.
        Грейс опешила.
        - А теперь слушайте, - продолжил он, не дав ей прийти в себя. - Амелия повторит вам то, что я сказал, но вы не должны говорить ей о мистере Одли. - Последнее Томас буквально прорычал, не в силах произносить это имя без отвращения.
        - Я и не собиралась, - ответила Г рейс. - Это не мое дело.
        - Отлично. - Он знал, что может положиться на нее.
        - Но она захочет знать, почему вы, э-э…
        - Скажите ей, что вы не в курсе, - твердо сказал он. - Вряд ли она заподозрит, что вы знаете больше.
        - Она знает, что мы с вами друзья, - возразила Грейс. - Более того, я живу здесь. Слуги всегда все знают. И ей это хорошо известно.
        - Вы не служанка, - пробормотал он.
        - Это мы с вами так считаем, - ответила она с улыбкой. - Для остальных единственное различие заключается в том, что мне позволено лучше одеваться и иногда беседовать с гостями. Но уверяю вас, я в курсе всех домашних сплетен.
        Милостивый Боже, что творится в этом доме? Есть ли здесь хоть что-нибудь, что он может считать своим личным делом? И было ли когда-нибудь? Томас приглушенно выругался, затем сделал глубокий вздох, стараясь овладеть собой.
        - Вы не могли бы сделать это для меня, Грейс? Сказать ей, что вы не знаете, в чем дело?
        Скоро Амелия все узнает, но он не хотел, чтобы это было сегодня. Он слишком устал от объяснений, слишком измучился от собственных переживаний, чтобы успокаивать ее. К тому же…
        Впервые в жизни он был рад, что она его невеста. Вряд ли кто-нибудь упрекнет его за желание пребывать в этом состоянии еще несколько дней.
        - Да, конечно, - сказала Грейс, не глядя на него. Но поскольку она привыкла смотреть людям в глаза, то твердо встретила его взгляд и добавила: - Даю вам слово.
        Томас кивнул.
        - Амелия ждет вас, - ворчливо сказал он.
        - Да, конечно. - Она поспешила к двери, но помедлила, обернувшись. - С вами все в порядке?
        Что за вопрос!
        - Нет, не отвечайте, - пробормотала она и выскочила из комнаты.
        Амелия терпеливо сидела в гостиной в ожидании Грейс, стараясь не качать ногой. Осознав, что выбивает дробь пальцами, что было еще более дурной привычкой, с точки зрения ее матери, она прекратила и это.
        Ее нога тотчас принялась постукивать по полу.
        Она испустила протяжный вздох и решила не обращать внимания. В конце концов, здесь нет никого, кто бы видел ее за этим занятием, и потом, постукивание ногой по полу вопреки мнению ее матери совсем не плохая привычка, если делать это в одиночестве. Гораздо лучше, чем грызть целыми днями ногти, чего она никогда не стала бы делать.
        Она пыталась объяснить это Милли, которая могла сидеть неподвижно, как каменное изваяние, шесть часов подряд, но постоянно грызла ногти. Милли заявила, что не видит никакой разницы, по чисто эгоистическим соображениям, разумеется.
        Амелия посмотрела на собственные ногти и обнаружила, что они выглядят не такими чистыми, как обычно, - возможно из-за того, что ей пришлось тащить Уиндема по Стэмфорду. Одному Богу известно, в какой грязи он вывалялся. Должно быть, он наверху, приводит себя в порядок. Она никогда не видела, чтобы он выглядел так неряшливо. Более того, она полагала, что он никогда так не выглядел. Собственно…
        Кстати, это не он ли там? Прошел мимо двери? Амелия вскочила.
        - Томас? Что…
        Джентльмен остановился; когда повернулся, Амелия поняла, что это не герцог. Он был примерно такого же роста, но она была уверена, что никогда раньше его не видела. Он был высоким, хотя и не слишком, с волосами, пожалуй, чуть темнее, чем у Томаса. И на его щеке красовался синяк.
        Как интересно.
        - Извините, - поспешно сказала Амелия, однако шагнула к двери, охваченная любопытством. Продолжить путь теперь, когда она направилась к нему, было бы непростительной бестактностью.
        - Сожалею, что разочаровал вас, - сказал джентльмен, улыбнувшись ей самым игривым образом. Амелия невольно почувствовала удовольствие. Интересно, он знает, кто она такая? Вряд ли. Кто бы посмел заигрывать с невестой герцога Уиндема в его собственном доме?
        - О, все в порядке, - быстро сказала она. - Я просто обозналась. Я сидела там. - Она указала назад. - И приняла вас за герцога, когда вы проходили мимо.
        Действительному них даже походка была одинаковая. Как странно. Амелия не отдавала себе отчета, что может узнать походку Томаса, но как только увидела этого мужчину, моментально сообразила, что они с Томасом двигаются одинаково.
        Он отвесил галантный поклон.
        - Капитан Джек Одли к вашим услугам, мэм.
        Она присела.
        - Леди Амелия Уиллоуби.
        - Невеста Уиндема.
        - Так вы его знаете? Хотя конечно. Вы же гость здесь. - Она вспомнила разговор в
«Счастливом зайце». - О, вы, должно быть, его партнер по фехтованию.
        Капитан Одли шагнул вперед.
        - Он рассказывал вам обо мне?
        - Немного, - призналась она, стараясь не глазеть на синяк на его щеке. Вряд ли это совпадение, что на лицах обоих имеются следы драки.
        - Ах это… - промолвил капитан Одли с некоторым смущением, коснувшись своей щеки. - Выглядит хуже, чем есть на самом деле.
        Пока она пыталась придумать, как расспросить его об этом, он добавил самым непринужденным тоном:
        - Кстати, леди Амелия, какого цвета она сегодня?
        - Ваша щека? - уточнила она, удивленная его прямолинейностью.
        - Да. Вы заметили, что синяки имеют тенденцию выглядеть хуже со временем? Вчера моя щека была пурпурной, прямо-таки королевского оттенка, с примесью синевы, А сегодня я еще не удосужился посмотреться в зеркало. - Он повернул голову, предоставляя ей лучший обзор. - Все так же красиво?
        Амелия ошарашенно уставилась на него, не зная, что сказать. Она никогда не встречала таких бойких на язык. Это был настоящий талант.
        - Э-э… нет, - отозвалась она наконец, не видя смысла лгать, поскольку он находился в двух шагах от зеркала. - Я бы не сказала, что синяк вас украшает.
        Он рассмеялся.
        - Вы не из тех, кто церемонится со словами?
        - Боюсь, эти пурпурные тона, которыми вы так гордитесь, позеленели, - улыбнулась она, довольная своей, характеристикой.
        Он склонился ближе, обольстительно улыбаясь.
        - В тон моих глаз?
        - Нет, - сказала Амелия, обнаружив, что совсем не восприимчива к его обаянию, хотя не могла не признать, что он обладает им в полной мере. Женщины, наверное, падают к ногам этого мужчины при каждом его шаге. - Едва ли, учитывая, что у синяка половина багровых оттенков, - пояснила она. - Признаться, выглядит довольно жутко.
        Он снова рассмеялся.
        - Вы очаровательны, леди Амелия. Уверен, жених говорит вам это при каждом удобном случае.
        Амелия слегка растерялась, не зная, что сказать на это. Определенно не при каждом удобном случае. Но сегодня было иначе, было лучше.
        - Вы ждете его здесь? - поинтересовался капитан.
        - Нет. Я только… - Она чуть не сказала, что только что видела Томаса, но вовремя спохватилась. Выдумки никогда не были ее сильной стороной. - Я жду мисс Эверсли.
        В его глазах мелькнуло какое-то непонятное выражение.
        - Вы с ней встречались? - спросила Амелия, заинтригованная.
        - Имел удовольствие. Прелестная особа.
        - Да, - согласилась Амелия. Похоже, все так считают, Она постаралась скрыть укол раздражения. - Все в восторге от нее.
        - Вы знакомы с мисс Эверсли? - поинтересовался капитан.
        - Да. С самого детства. Она очень дружна с моей старшей сестрой.
        - И наверняка с вами тоже.
        - Конечно. - Амелия кивнула в знак согласия. Любой другой ответ подразумевал бы, что Грейс недостаточно великодушна, что было бы неправдой. Не вина Грейс, что Томас так высоко ее ценит. И этот джентльмен тоже, судя по его интересу к Грейс. - Но с моей сестрой больше. Они, видите ли, ровесницы.
        - Удел младших сестер и братьев, - промолвил он сочувственным тоном.
        Амелия бросила на него любопытный взгляд.
        - Вы судите по собственному опыту?
        - Отнюдь, - усмехнулся он. - Это я игнорировал малышню. Я был старшим в выводке. Можно сказать, что мне повезло. Я бы чувствовал себя ужасно несчастным, не будь главным.
        Амелия хорошо его понимала. С Элизабет она была совсем другой, чем с Милли.
        - У нас в семье пять детей, и трое из них младше меня, - сказала она. - Так что я могу понять и ваши чувства тоже.
        - Пять! - Он был явно под впечатлением. - И все девочки?
        Губы Амелии удивленно приоткрылись.
        - Откуда вы знаете?
        - Не имел понятия, - ответил он, - не считая того, что это такая очаровательная картина. Было бы жаль испортить ее мальчишкой.
        Милостивый Боже, что за плут!
        - У вас всегда такой серебряный язык, капитан Одли?
        Улыбка, которой он одарил ее, разила наповал.
        - Не считая тех моментов, - отозвался он, - когда он золотой.
        - Амелия!
        Они оба повернулись к Грейс, которая вошла в комнату.
        - И мистер Одли, - добавила та с некоторым удивлением.
        - О, прошу прощения, - сказала Амелия, слегка озадаченная. - Я думала, что вы капитан Одли.
        - Так и есть. - Он пожал плечами. - В зависимости от моего настроения. - Он повернулся к Грейс и поклонился. - Как приятно видеть вас снова, мисс Эверсли.
        Грейс присела.
        - Я не знала, что вы здесь.
        - Откуда вам было знать? - учтиво отозвался Одли. - Я направлялся на прогулку, когда меня окликнула леди Амелия.
        - Я приняла его за Уиндема, - пояснила Амелия, обращаясь к Грейс. - Разве не странно?
        - Пожалуй, - согласилась Грейс.
        Амелии показалось, что голос Грейс звучит немного необычно, но она предположила, что у той просто пересохло в горле.
        - Наверное, это объясняется тем, что я его толком не рассмотрела; Собственно, я заметила его краешком глаза, когда он проходил мимо двери.
        Одли повернулся к Грейс.
        - Вполне разумное объяснение, вы не находите?
        - Вполне, - отозвалась Грейс, оглянувшись через плечо.
        - Вы кого-нибудь ждете, мисс Эверсли? - поинтересовался Одли.
        - Нет. Просто я подумала, что его светлость, возможно, захочет присоединиться к нам. Э-э… поскольку здесь его невеста, разумеется.
        Амелия нервно сглотнула, благодарная, что никто не смотрит на нее. Грейс еще не знает, что она целое утро провела с Уиндемом. И что предполагается, будто она, Грейс, ездила утром за покупками в Стэмфорд. И никогда не узнает, если мистер Одли, подумала она, начиная испытывать раздражение, не продолжит свой путь. Разве он не сказал, что хочет прогуляться?
        - Значит, он вернулся? - осведомился Одли. - Я не знал.
        - Мне так сказали, - отозвалась Грейс. - Я еще не видела его.
        - Признаться, - заметил Одли, - он довольно долго отсутствовал.
        Амелия попыталась привлечь внимание Грейс, но безуспешно. Вряд ли Томасу понравится, если станет широко известно, что он пьянствовал всю ночь - и утро, если уж на то пошло.
        - Я схожу за ним, - сказала Грейс.
        - Но вы только что пришли сюда, - заметил Одли.
        - Тем не менее…
        - Надо послать за ним, - твердо сказал Одли. Он подошел к шнуру звонка и дернул за него. - Готово.
        Амелия посмотрела на Грейс, на лице которой читалась смутная тревога, затем на Одли, хранившего невозмутимое выражение. Оба молчали, казалось, забыв о ее присутствии.
        Одного этого достаточно, чтобы задуматься о том, что, собственно, происходит.
        Амелия повернулась к Грейс, но та уже устремилась к дивану.
        - Пожалуй, мне лучше сесть, - пробормотала она.
        - Я с тобой, - сказала Амелия, ухватившись за возможность обменяться парой слов наедине, и уселась рядом с ней, хотя на диване было достаточно свободного места. Единственное, что ей требовалось, - это чтобы мистер Одли ушел, отвернулся или занялся чем угодно, а не следил за ними своими зелеными, как у кота глазами.
        - Какую очаровательную картину вы собой являете, - сказал он. - Жаль, что у меня нет холста и красок.
        - Вы рисуете, мистер Одли? - спросила Амелия. Ее воспитали с мыслью, что нужно поддерживать светский разговор, и она делала это, когда требовала ситуация и даже, довольно часто, когда не требовала. С некоторыми привычками трудно бороться.
        - Увы, нет, - отозвался он. - Но наверное, я мог бы взять несколько уроков. Достойное занятие для джентльмена, как вы полагаете?
        - О, конечно, - сказала она, хотя про себя подумала, что он добился бы большего, если бы начал обучение в более раннем возрасте. Она посмотрела на Грейс, поскольку было бы только естественно, если бы та внесла свою лепту в разговор. Не дождавшись никакой реакции, Амелия деликатно ткнула ее локтем.
        - Мистер Одли большой ценитель искусства, - сболтнула Грейс.
        Одли загадочно улыбнулся.
        И Амелии ничего не оставалось, как снова заполнить брешь в разговоре.
        - Должно быть, вы наслаждаетесь своим пребыванием в замке Белгрейв, - сказала она, обращаясь к Одли.
        - Мне не терпится ознакомиться с коллекциями произведений искусства, - отозвался он. - Мисс Эверсли любезно согласилась показать их мне.
        - Как мило с твоей стороны, Грейс, - сказала Амелия, пытаясь скрыть свое удивление. Не то чтобы с мистером Одли было что-то не так, не считая его неспособности покинуть комнату, когда она этого желала, но казалось странным, что компаньонку вдовствующей герцогини попросили показать коллекции другу Томаса.
        Вместо ответа Грейс издала какой-то нечленораздельный звук.
        - Мы намерены избегать купидонов, - сказал Одли.
        - Купидонов? - переспросила Амелия. Святые небеса, он так быстро меняет темы, что ей за ним не угнаться.
        Он пожал плечами.
        - Я обнаружил, что мне не нравятся купидоны.
        Как купидоны могут не нравиться?
        - Вижу, вы не согласны, леди Амелия, - сказал Одли.
        Но Амелия заметила, что он бросил взгляд на Грейс.
        - Что такого в купидонах, чтобы не нравиться? - поинтересовалась Амелия. Она не собиралась втягивать его в такой смешной разговор, но, право, он сам заговорил об этом.
        Он пристроился на диване напротив них.
        - Вам не кажется, что они опасны? - спросил он, явно забавляясь.
        - Пухленькие младенцы?
        - Со смертельным оружием, - напомнил он.
        - Это не настоящие стрелы.
        Мистер Одли повернулся к Грейс. Опять.
        - А что вы думаете, мисс Эверсли?
        - Я редко думаю о купидонах, - ответила она.
        - И тем не менее мы с вами дважды обсуждали их.
        - Потому что вы поднимали эту тему.
        Амелия удивленно отпрянула. Она никогда не видела, чтобы Грейс выходила из себя.
        - Моя гардеробная буквально набита ими, - сказал Одли.
        Амелия повернулась к Грейс.
        - Ты была в его гардеробной?
        - Не с ним, - огрызнулась Грейс. - Но я определенно видела ее раньше.
        Последовала натянутая пауза, затем Грейс пробормотала:
        - Извини.
        - Мистер Одли, - сказала Амелия, решив, что пришло время взять ситуацию в свои руки. Сегодня она перевернула страницу в своей жизни. Она смогла справиться с Томасом и сможет справиться с этими, двумя, если понадобится.
        - Леди Амелия, - сказал он, любезно склонив голову.
        - Надеюсь, вы не сочтете невежливым, если мы с мисс Эверсли пройдемся по комнате?
        - Конечно, нет, - мигом отозвался он, хотя это было невежливо, учитывая, что их было только трое и он оставался предоставленным самому себе.
        - Благодарю за понимание, - сказала Амелия, взяв Грейс под руку и поднявшись вместе с ней на ноги. - Я чувствую настоятельную потребность размять ноги, и, боюсь, ваш шаг слишком широк для нас.
        Милостивый Боже, она не могла поверить, что несет подобный вздор, но, похоже, это сработало. Мистер Одли ничего не сказал, и она увлекла Грейс к окнам, где они принялись прохаживаться.
        - Мне нужно поговорить с тобой, - прошептала она, стараясь, чтобы их шаг был неспешным и грациозным.
        Грейс кивнула.
        - Этим утром, - продолжила Амелия, бросив исподтишка взгляд на мистера Одли, чтобы проверить, наблюдает ли он за ними, и убедилась, что наблюдает. - Уиндему потребовалась помощь, и я пришла к нему на выручку, но мне придется сказать маме, будто я встретилась с тобой и ты пригласила меня в Белгрейв.
        Грейс кивнула, глядя либо строго вперед, либо на дверь, но только не на нее.
        - Сомневаюсь, что до этого дойдет, но если ты встретишь мою мать, умоляю, не противоречь этой версии.
        - Конечно, - быстро отозвалась Грейс. - Даю слово.
        Амелия кивнула, несколько удивленная, как легко та согласилась. Она не думала, что Грейс откажет, но полагала, что потребуется больше объяснений. Грейс даже не спросила, почему Уиндему понадобилась ее помощь. Наверняка это должно было вызвать некоторое любопытство. Когда это они видели, чтобы он нуждался в чьем-то содействии?
        Они замолчали, проходя мимо мистера Одли, явно забавлявшегося зрелищем, которое они собой представляли.
        - Мисс Эверсли, - галантно произнес он. - Леди Амелия.
        - Мистер Одли, - любезно отозвалась Амелия.
        Грейс сделала то же самое.
        Как только они оказались вне досягаемости его ушей, Амелия возобновила разговор:
        - Надеюсь, я не перешла границы, - прошептала она, сознавая, что просит слишком много, предлагая Грейс солгать.
        В коридоре послышались шаги, и Грейс всем телом дернулась к двери. Но это был всего лишь лакей, проследовавший мимо с большим сундуком, видимо пустым, поскольку он легко нес его на плече.
        - Извини, - сказала Грейс. - Ты что-то сказала?
        Амелия открыла рот, собираясь повторить, но не стала.
        - Нет. - Она никогда не видела Грейс такой рассеянной.
        Они продолжили прогулку по комнате, обходя ее по кругу. Когда они приблизились к двери, в коридоре снова послышались шаги.
        - Извини, - сказала Грейс, высвободив руку. Она поспешила к открытой двери, выглянула наружу и вернулась. - Это не герцог, - сообщила она.
        Амелия посмотрела в сторону дверного проема. По коридору проследовали еще два лакея, один с чемоданом, а другой со шляпной коробкой.
        - Кто-то уезжает? - поинтересовалась Амелия.
        - Нет, - ответила Грейс. - Хотя возможно. Но мне об этом ничего не известно.
        Ее голос звучал так резко и неуверенно, что Амелия вынуждена была спросить:
        - Грейс, с тобой все в порядке?
        Грейс повернула голову, но не посмотрела Амелии в глаза.
        - О нет. Я хочу сказать, что я прекрасно себя чувствую.
        Амелия бросила взгляд на мистера Одли. Он расплылся в улыбке и помахал ей рукой. Она повернулась к Грейс, которая залилась румянцем.
        Это было достаточной причиной, чтобы повернуться к мистеру Одли. Он смотрел на Грейс. Конечно, они обе держались под руки, но было более чем очевидно, на кого устремлен его страстный взгляд.
        Грейс, похоже, это тоже знала. У нее перехватило дыхание, рука, лежавшая на локте Амелии, напряглась.
        И тут Амелию осенило.
        - Грейс, - шепнула она едва слышно, - ты влюблена в мистера Одли?
        - Нет!
        Щеки Грейс, которые начали возвращаться к нормальному цвету, снова вспыхнули. Ее отрицание прозвучало так громко, что мистер Одли взглянул на них с веселым любопытством.
        - Я только что познакомилась с ним, - яростно прошептала Грейс. - Вчера. Или позавчера. Не помню.
        В последнее время тебе встречается много интригующих джентльменов, не так ли?
        Грейс резко повернулась к ней.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Мистер Одли… - поддразнила ее Амелия. - Итальянский разбойник.
        - Амелия!
        - Ах да. Ты говорила, что это был шотландец или ирландец. - Взгляд Амелии упал на мистера Одли, и ей вдруг пришло в голову, что в его речи чувствуется легкий иностранный акцент. - А откуда мистер Одли? У него тоже какой-то выговор.
        - Не знаю, - сказала Г рейс, довольно нетерпеливо, с точки зрения Амелии.
        - Мистер Одли, - окликнула она.
        Он вопросительно вскинул голову.
        - Мы с Грейс интересуемся, откуда вы? Я не могу распознать ваш акцент.
        - Из Ирландии, леди Амелия, севернее Дублина.
        - Из Ирландии? Боже, как далеко вы забрались.
        Он только улыбнулся.
        Девушки обнаружили, что они вернулись к исходной точке, к дивану. Амелия отпустила руку Грейс и села.
        - Как вам нравится в Линкольншире, мистер Одли? - осведомилась она.
        - Я нашел его крайне удивительным.
        - Удивительным? - Амелия бросила взгляд на Грейс, чтобы убедиться, что та тоже нашла такой ответ любопытным, но Грейс подошла к двери и нервно выглянула наружу.
        - Мое пребывание здесь оказалось совсем не таким, как я ожидал.
        - Неужели? А чего вы ожидали? Уверяю вас, мы вполне цивилизованны в этом уголке Англии.
        - Даже чересчур, - согласился он. - Собственно, намного больше, чем мне хотелось бы.
        - Почему, мистер Одли, что бы это ни значило?
        Он загадочно улыбнулся, но ничего больше не сказал, что Амелия нашла нехарактерным. Тут она вспомнила, что они знакомы всего пятнадцать минут. Как странно, что она считает что-то нехарактерным для него.
        - О, - сказала вдруг Грейс. - Извините меня.
        И поспешила прочь из комнаты.
        Амелия с мистером Одли переглянулись, а затем дружно повернулись к двери.
        Глава 12
        Единственным человеком, помимо Гарри Глэддиша, кто хорошо знал Томаса, был его камердинер Гримсби, который служил у герцога с того дня, как тот закончил университет. В отличие от многих камердинеров Гримсби обладал исключительно крепким телосложением. Не то чтобы это было заметно при взгляде на него - он был довольно стройным, с бледной кожей, что всегда беспокоило экономку, не оставлявшую попыток заставить его есть больше говядины.
        Когда Томас возвращался после бешеной скачки под дождем, в насквозь промокшей и заляпанной грязью одежде, Гримсби всего лишь осведомлялся о его лошади.
        Когда Томас проводил целый день в поле, работая наравне со своими арендаторами и возвращаясь с грязным лицом, волосами и ногтями, Гримсби всего лишь спрашивал его, какую ванну приготовить: теплую или горячую.
        Но когда Томас ввалился в свою спальню, надо полагать, все еще источая запах перегара - сам он давно перестал ощущать его, - без галстука, с подбитым глазом, Гримсби выронил обувную щетку.
        Возможно, это было единственное проявление тревоги, которое он когда-либо себе позволил.
        - Ваш глаз, - сказал он.
        Ах да. Он не видел Гримсби после вчерашней драки со своим новоявленным кузеном, Томас криво улыбнулся.
        - Может, нам удастся подобрать жилет в тон.
        - Не уверен, что у нас найдется подходящий.
        - Вот как? - Томас подошел к умывальнику. Как обычно, Гримсби позаботился о том, чтобы наполнить его водой. К этому времени она успела остыть, но он был не в том положении, чтобы жаловаться. Плеснув в лицо воды, он вытерся ручным полотенцем, затем, бросив быстрый взгляд в зеркало и обнаружив, что едва ли стал выглядеть лучше, повторил процедуру, но более тщательно.
        - Придется нам исправить это, Гримсби, - сказал он, оглянувшись на своего камердинера с сардонической усмешкой. - Как по-твоему, ты сможешь запомнить оттенок для следующего раза, когда мы будем в Лондоне?
        - Могу я предложить, ваша светлость, чтобы вы подумали о том, чтобы впредь не подвергать свое лицо подобным испытаниям? - отозвался Гримсби, вручив Томасу второе полотенце, хотя он не просил его. - Это избавило бы нас от необходимости учитывать цвет синяков при выборе вашего гардероба на предстоящий год. - Он протянул кусок мыла. - Хотя, конечно, вы можете купить новый жилет такого оттенка если пожелаете. Думаю, ткань будет прекрасно смотреться - по контрасту с цветом кожи.
        - Элегантно сказано, - заметил Томас. - Даже не поймешь, что это нагоняй.
        Гримсби скромно улыбнулся.
        - Стараюсь, ваша светлость. - И протянул еще одно полотенце.
        Господи, подумал Томас, наверное, он выглядит еще хуже, чем ему казалось.
        - Позвонить, чтобы приготовили ванну, ваша светлость?
        Вопрос был чисто риторический, поскольку Гримсби уже сделал это, прежде чем произнести «ваша светлость». Томас скинул одежду, облачился в халат и плюхнулся на постель, подумывая о том, чтобы отложить ванну и хорошенько вздремнуть, когда раздался стук в дверь.
        - Быстро, - заметил Гримсби, направившись к двери.
        - К его светлости посетитель, - раздался голос Пенрита, дворецкого, прослужившего в Белгрейве много лет.
        Томас даже не потрудился открыть глаза. Никто не стоил того, чтобы он встал сейчас с постели.
        - Герцог не принимает в это время, - отозвался Гримсби, и Томас решил срочно повысить ему зарплату.
        - Это его невеста, - сказал дворецкий.
        Томас резко сел на постели. Что за черт? Амелия должна быть с Грейс, как и планировалось. Они поболтают часок, а потом он появится, как обычно, и никто не заподозрит, что Амелия провела в Белгрейве все утро.
        Что могло пойти не так?
        - Ваша светлость, - сказал Гримсби, когда Томас спустил ноги с постели, - вы не можете принять леди Амелию в таком виде.
        - Я собираюсь одеться, Гримсби, - сухо сказал Томас.
        - Да, конечно, но… - Гримсби запнулся, видимо, не в состоянии произнести это вслух, но его ноздри раздулись, а затем он сморщил нос, что Томас понял как «вы воняете, сэр».
        Тем хуже для него. Он не может бросить Амелию на произвол судьбы, если все пошло не по плану. И право, Гримсби способен сотворить чудо за считанные минуты.
        К тому времени, когда Томас вышел из своей комнаты, он снова выглядел самим собой. Его волосы больше не торчали, как у взъерошенной птицы, и хотя синяк под глазом по-прежнему выглядел впечатляюще, глаза больше не казались налитыми кровью, а лицо - осунувшимся.
        Он спустился вниз, собираясь направиться прямиком в гостиную, но, войдя в холл, увидел Грейс.
        - Грейс, - сказал он, подойдя ближе, - что все это значит? Пенрит сказал, что Амелия здесь и хочет видеть меня.
        Он даже не замедлил шаг, полагая, что она присоединится к нему. Но она схватила его за локоть.
        - Томас, постойте.
        Он повернулся, вопросительно выгнув бровь.
        - Там мистер Одли, - сказала она, оттащив его подальше от двери. - В гостиной.
        Томас бросил взгляд в сторону гостиной, затем снова посмотрел на Грейс, гадая, почему ему сказали, что Амелия там.
        - С Амелией, - почти прошипела Грейс.
        Он выругался, не в силах сдержаться, несмотря на присутствие дамы.
        - Как это вышло?
        - Не знаю, - отозвалась она довольно резким тоном. - Когда я пришла, он уже был там. Амелия сказала, что видела, как он проходил мимо, и подумала, что это вы.
        Как мило. Спасибо семейному сходству.
        - Что он сказал? - спросил Томас после короткого молчания.
        - Не знаю. Меня там не было. А потом я не могла расспросить ее в его присутствии.
        - Нет, конечно, нет. - Томас сжал пальцами переносицу, переваривая случившееся. Это катастрофа.
        - Я вполне уверена, что он не сказал ей, кто он такой.
        Томас одарил ее скептическим взглядом.
        - Это не моя вина, Томас, - сердито сказала Г рейс.
        - Я этого не говорил. - Он издал раздраженный возглас и двинулся дальше, по направлению к гостиной. Мистер Одли - настоящая язва в их среде. За все годы, что Грейс работала здесь, они ни разу не повздорили. И только Бог знает, что этот тип наговорил Амелии.
        С того момента как Грейс выскочила из комнаты, ни Амелия, ни мистер Одли не проронили ни слова. Они словно заключили молчаливое соглашение не нарушать тишину, пока оба прислушивались к тому, что происходит в коридоре.
        Но если только мистер Одли не обладал более острым слухом, чем она, они оба не преуспели. Амелия не смогла разобрать ни звука. Должно быть, Грейс перехватила Томаса в дальнем конце коридора.
        Этим утром Грейс казалась чрезвычайно возбужденной, что Амелия находила странным. Она понимала, что просит от нее слишком много, особенно если учесть, что Грейс скорее подруга сестры, чем ее, но едва ли это могло объяснить столь странное поведение.
        Амелия подалась вперед, словно это могло улучшить слышимость. В Белгрейве что-то происходило, и ее начал раздражать тот факт, что, похоже, она единственная, кто пребывает в неведении.
        - Все равно не услышите, - сказал мистер Одли.
        Она одарила его оскорбленным взглядом.
        - О, не надо притворяться, что вы не пытались подслушать. Я пытался.
        - Ладно. - Амелия решила, что нет смысла протестовать. - Как вы думаете, о чем они говорят?
        Мистер Одли пожал плечами:
        - Трудно сказать. Я бы не взялся судить, что творится в голове у женщин или у нашего почтенного хозяина.
        - Вы не любите герцога? - спросила Амелия, удивленная его тоном.
        - Я этого не говорил, - возразил он с мягким укором. Она сжала губы, подавив желание сказать, что в этом не было надобности. Но вряд ли она чего-нибудь добьется, провоцируя его и дальше, по крайней мере сейчас. Поэтому она сменила тему:
        - Как долго вы собираетесь оставаться в Белгрейве?
        - Не терпится избавиться от меня, леди Амелия?
        - Конечно, нет. - Что было более или менее правдой. В принципе она не возражала против него, хотя он был не слишком удобным собеседником сегодня утром. - Я видела, как слуги переносят вещи, и подумала, что они, возможно, ваши.
        - Полагаю, они принадлежат герцогине, - сказал он. - Она куда-то уезжает? - взволнованно спросила Амелия, несмотря на все старания скрыть свою заинтересованность.
        - В Ирландию, - сообщил он.
        Прежде чем она успела ответить, в дверях появился Томас, определенно более похожий на себя, чем когда она в последний раз видела его.
        - Амелия, - сказал он, направившись к ней.
        - Ваша светлость, - отозвалась она.
        - Как приятно вас видеть. Вижу, вы уже познакомились с нашим гостем.
        - Да, - сказала она. - Мистер Одли умеет быть занимательным.
        Томас посмотрел на упомянутого джентльмена, как отметила Амелия, без особой симпатии.
        - О да.
        Последовало зловещее молчание, пока Амелия не сообщила:
        - Я приехала к Грейс.
        - Да, конечно, - промолвил Томас. В конце концов, это была их общая выдумка.
        - Увы, - сказал мистер Одли. - Я первым нашел ее.
        Томас одарил его взглядом, который осадил бы любого мужчину из числа знакомых Амелии, но мистер Одли только ухмыльнулся.
        - Скорее я нашла его, - вставила она. - Я увидела, как он идет по коридору, и приняла его за вас.
        - Поразительно, не правда ли? - промолвил Одли. - Мы совершенно не похожи.
        Амелия посмотрела на Томаса.
        - Ничего общего, - буркнул тот.
        - А вы как считаете, мисс Эверсли? - поинтересовался Одли.
        Амелия повернулась к двери. Она не заметила, что Грейс вернулась.
        Мистер Одли встал, не отрывая взгляда от Грейс.
        - Как по-вашему, у нас с герцогом есть общие черты?
        Грейс явно растерялась.
        - Боюсь, я недостаточно хорошо вас знаю, чтобы судить, - сказала она после короткой паузы.
        Мистер Одли улыбнулся, и у Амелии возникло ощущение, что они сказали друг другу больше, чем она могла понять.
        - Отлично сказано, мисс Эверсли, - сказал он. - Могу я предположить в таком случае, что вы хорошо знаете герцога?
        - Я пять лет служу у его бабушки, - натянуто отозвалась Грейс. - И за это время имела счастливую возможность кое-что узнать о его характере.
        - Леди Амелия, - вмешался Томас, - могу я проводить вас домой?
        - Конечно, - согласилась Амелия, обрадовавшись. Она не рассчитывала на его компанию. Это было весьма приятное изменение плана.
        - Уже уезжаете? - вкрадчиво осведомился мистер Одли.
        - Меня ждут дома, - отозвалась Амелия.
        - В таком случае не будем терять время, - сказал Томас, предложив ей руку.
        Амелия встала.
        - Э-э… ваша светлость!
        Все повернулись к Грейс, которая так и стояла в дверях и выглядела довольно взволнованной.
        - Не могли бы вы уделить мне пару минут, - сказала она, запинаясь. - Прежде чем уедете.
        Извинившись, Томас последовал за Грейс в коридор.
        Их было видно из гостиной, но разговор практически невозможно было расслышать.
        - Интересно, что они обсуждают? - произнес мистер Одли, хотя по его тону было ясно, что он точно знает, что они обсуждают, и ему прекрасно известно, как ее раздражает этот вопрос.
        - Не представляю, - отрезала она.
        - Я тоже, - радостно отозвался он.
        И тут они услышали:
        - В Ирландию!
        Этот громкий возглас принадлежал Томасу, что было ему несвойственно. Амелия дорого бы дала, чтобы узнать, что последовало за этим, но Томас взял Грейс под руку и они скрылись из виду, проследовав дальше по коридору.
        - Вот и ответ, - промолвил мистер Одли.
        - Вряд ли он расстроится из-за того, что его бабушка уезжает из страны, - заметила Амелия. - По-моему, он скорее устроит праздник.
        - Полагаю, мисс Эверсли сообщила ему, что его бабушка рассчитывает, что он будет сопровождать ее.
        - В Ирландию? - Амелия удивленно отпрянула. - О, вы наверное, ошибаетесь.
        Он пожал плечами:
        - Возможно. Я всего лишь гость здесь.
        - Не говоря уже о том, что я не представляю, зачем вдовствующей герцогине ехать в Ирландию. Не то чтобы я, - поспешно добавила она, вспомнив, что это его родина, - не хотела посетить эту красивую страну, но это совсем не в характере вдовствующей герцогини. Я слышала, как она пренебрежительно отзывалась о Нортумберленде, Озерном Крае и, собственно, обо всей Шотландии. - Она помедлила, пытаясь вообразить леди Августу наслаждающейся таким путешествием. - Мне кажется, путь до Ирландии немного далековат для нее.
        Он учтиво кивнул.
        - И зачем ей нужно, чтобы Уиндем сопровождал ее? В этом нет никакого смысла. Они не нуждаются в компании друг друга.
        - Деликатно сказано, леди Амелия. А разве кто-нибудь нуждается в их компании?
        Глаза Амелии удивленно расширились. Это была предельно ясная декларация того, что он не любит Томаса, причем сделанная в его собственном доме! Как невежливо.
        И как любопытно.
        Тут в гостиную вошел Томас.
        - Амелия, - деловито сказал он. - К сожалению, я не смогу проводить вас домой. Надеюсь, вы извините меня.
        - Конечно, - отозвалась она, бросив взгляд на мистера Одли.
        - Я позабочусь обо всех возможных удобствах для вас. Может, вы пожелаете взять книгу в библиотеке?
        - Вы можете читать в карете? - поинтересовался мистер Одли.
        - А вы нет? - парировала Амелия.
        - Я могу. Я могу делать практически все в карсте или с каретой, - добавил он со странной улыбкой.
        Томас взял ее за руку с довольно неожиданной твердостью и поднял на ноги.
        - Приятно было познакомиться, мистер Одли, - сказала Амелия.
        - Жаль, - промолвил он, - что вы нас покидаете.
        - Амелия, - коротко произнес Томас, уводя ее прочь.
        - Что-нибудь случилось? - спросила она, как только они оказались в коридоре. Она огляделась в поисках Грейс, но та исчезла.
        - Нет, конечно, - сказал он. - Просто дела, которыми нужно заняться.
        Амелия хотела спросить его о предстоящей поездке в Ирландию, но по какой-то причине не стала. Она не знала почему. Это не было осознанное решение, скорее ощущение, чем еще что-либо. Томас казался таким расстроенным. И она не хотела еще больше огорчать его.
        К тому же она сомневалась, что получит честный ответ, если она все-таки спросит. Он не стал бы лгать, это было совсем не в его характере. Но он отмахнулся бы от вопроса, отделавшись какой-нибудь снисходительной репликой, а она лишилась бы всех прекрасных ощущений, которые приобрела этим утром.
        - Можно, я возьму один из атласов? - спросила она. Дорога домой занимала меньше часа, но она с удовольствием просматривала бы карты, вспоминая, как они делали это вместе, склонив головы над атласом так, что их лбы почти соприкасались.
        Контуры континентов, бледно-голубая штриховка океанов - все это всегда будет наводить ее на мысли о нем.
        Сидя в карете, мягко покачивающейся на ухабах, она перелистывала страницы, пока не нашла Ирландию. Ей понравился ее рельеф, плоский на востоке и, казалось, протягивающий руки к Атлантическому океану на западе.
        В следующий раз, когда она увидит Томаса, она спросит его о поездке в Ирландию. Не может же он уехать из страны, не сказав ей.
        Закрыв глаза, она представила себе его лицо, предусмотрительно подретушировав мысленно подбитый глаз, Они начали новую главу в их отношениях. В этом она была уверена.
        Она по-прежнему не знала, почему Томас пил прошлым вечером и ночью, но ей нет до этого дела. Главное, что это привело его к ней и, возможно, ее к себе.
        Она словно пробудилась после долгих лет сна наяву.
        Глава 13
        Четыре дня спустя
        Преодолев первый шок, Томас понял, что его бабушка права в одном: поездка в Ирландию была единственным решением проблемы. Правда должна выйти наружу, какой бы неприятной она ни оказалась. При соответствующем поощрении мистер Одли мог предъявить свои претензии на титул, хотя Томас сомневался, что вдовствующая герцогиня это допустит. Но он точно знал, что сам не обретет покоя, если не будет знать, кто он на самом деле. Едва ли он сможет и дальше занимать свое нынешнее положение, не зная, принадлежит ли оно ему по праву.
        Неужели вся его жизнь была ложью? И он никогда не был герцогом Уиндемом и даже наследником титула? Последнее означало - и, пожалуй, это было единственным забавным моментом во всей истории, - что его отец тоже никогда не был герцогом. Этого было достаточно, чтобы он почти сожалел, что его отца нет в живых и он не увидит его реакцию.
        Интересно, не придется ли им изменить надпись на его могиле? Вполне возможно.
        Войдя в небольшую гостиную в передней части дома, он налил себе бренди. Пожалуй, он получит удовольствие, стирая титул с могильного камня на могиле своего отца. Приятно сознавать, что во всем этом может быть хоть что-то веселенькое.
        Томас подошел к окну и остановился, глядя наружу. Он часто приходил сюда, когда желал уединения. Конечно, он мог найти его в своем кабинете, но там он был окружен учетными книгами и корреспонденцией, напоминавшими о незаконченных делах. А здесь он мог просто размышлять.
        За четыре дня, минувшие с тех пор, как он застал Одли в гостиной с Амелией, его неприязнь к новоявленному кузену несколько уменьшилась. Они были предельно вежливы друг с другом, но Томас по-прежнему находил его безнадежно несерьезным. Хотя Одли когда-то служил в армии офицером и, как таковой, должен был демонстрировать осторожность и рассудительность, Томас по-прежнему сильно сомневался, что тот обладает прилежностью и усердием, необходимыми для управления герцогством.
        Способен ли он понять, что от него зависит существование и даже жизнь сотен людей?
        Почувствует ли он важность своего положения? Наследие предков? Молчаливое соглашение с почвой, камнями и кровью, которая питала эту землю на протяжении поколений? Почувствует ли он, что Уиндем - это не просто титул, прилагающийся к чьему-то имени, это…
        Это…
        Томас уселся в свое любимое кожаное кресло и закрыл глаза, ощутив вспышку отчаяния.
        Это он сам. Он был Уиндемом и не представлял, кем станет, когда лишится всего этого. А так и будет. С каждым днем он все более уверялся в этом. Одли не дурак. Ради Бога, он не направил бы их всех в Ирландию, если бы их не ожидало там доказательство законности его рождения.
        Одли не мог не понимать, что его осыпали бы привилегиями и деньгами, даже если бы он заявил, что его мать - портовая шлюха, которая знала его отца не более трех минут. Их бабушка была настолько одержима идеей, что ее любимый сын произвел на свет ребенка, что предоставила бы ему пожизненный доход в любом случае.
        Жизнь Одли была бы обеспеченной и гораздо менее сложной, будь он незаконнорожденным.
        Все это означало, что он им не был. Где-то в Ирландии есть церковь, в которой хранится свидетельство о регистрации брака между лордом Джоном Кавендишем и мисс Луизой Гэлбрейт. И когда они найдут это свидетельство, он сам по-прежнему будет Томасом Кавендишем, линкольнширским джентльменом, внуком герцога, но не более того.
        Чем он займется? Как заполнит свои дни? Кем станет?
        Он опустил глаза на свой бокал. Это был третий по счету, и он опустошил его некоторое время назад. Что сказала бы Амелия? Он заверил ее, что не злоупотребляет выпивкой, и так и было в нормальной ситуации, конечно. Но в последнее время его жизнь была какой угодно, только не нормальной.
        А вдруг это станет его новой привычкой? Возможно, именно так он будет проводить дни: в недостойных поисках забытья, вливая в себя достаточно бренди, чтобы забыть, что он не знает, кто он, чем владеет и как намерен поступить.
        Или - он угрюмо хмыкнул при этой мысли - он не знает даже, как другие намерены поступать с ним. В сущности, было бы забавно наблюдать, как его светские знакомые заикаются и потеют, не представляя, что ему сказать. А какой мрачной шуткой стало бы его появление в Линкольнширском зале для балов и ассамблей? В Лондоне будет еще хуже.
        И как быть с Амелией? Наверное, ему придется расторгнуть помолвку или по крайней мере настоять на том, чтобы это сделала она, поскольку как джентльмен он не может инициировать расторжение брачного контракта. Впрочем, вряд ли она захочет выйти за него замуж. Да и ее семья скорее всего будет против.
        Амелия выросла с мыслью, что станет герцогиней Уиндем, точно так же как он был уверен, что станет герцогом. Теперь это не представлялось возможным. Томас сомневался, что Одли собирается жениться на ней. Ho в стране немало других титулов и более чем достаточно неженатых пэров. Амелия может сделать лучшую партию, а не выходить замуж за обычного мужчину, без копейки денег за душой.
        Точнее: он не имеет никаких полезных навыков, кроме владения крупными земельными угодьями и замками.
        Амелия.
        Закрыв глаза, он представил себе ее лицо, глаза, в которых сверкает любопытство, легкую россыпь веснушек на переносице. Он даже не сознавал в тот момент, в библиотеке, как ему хотелось поцеловать ее. Ночью он не мог заснуть, думая о ней и задавая себе вопрос, не потому ли хочет ее, что она стала теперь недоступной.
        Он представлял, как разденет ее, будет ласкать руками и губами, скользя по коже и отыскивая веснушки, которые она прятала под одеждой.
        Амелия.
        Он налил себе еще. Казалось только естественным выпить в ее честь, учитывая, что в последний раз их свел вместе эль. Сейчас это был прекрасный бренди, выдержанный и мягкий, одна из последних бутылок, которые он приобрел, прежде чем доставка спиртного из Франции была объявлена незаконной. Он поднес бокал к губам. Она заслуживает тост с самым лучшим бренди.
        И пожалуй, не один, решил Томас, опустошив бокал. Наверняка Амелия стоит двух бокалов бренди. Но когда он поднялся, направившись к графину, в холле послышались голоса.
        Он различил голос Грейс. Она казалась счастливой.
        Счастливой. Томас даже не мог представить себе такое простое, беззаботное состояние.
        Ему потребовалось чуть больше времени, чтобы узнать мужской голос, звучавший так, словно его обладатель хотел обольстить Грейс. Это был Одли.
        Проклятие.
        Грейс увлеклась этим типом. Томас, разумеется, видел, как она краснела в его присутствии и смеялась над его остротами, и полагал, что она вправе влюбиться в кого угодно, но Одли?
        Это казалось худшим из вариантов предательства.
        Не в силах удержаться, он направился к двери. Она была слегка приоткрыта - вполне достаточно, чтобы слышать, не будучи видимым.
        - Можете называть меня Джеком, - сказал Одли.
        Томасу захотелось заткнуть ему глотку.
        - Не думаю, - возразила Грейс, но ее голос звучал так, словно она улыбается и не имеет ничего против.
        - Только между нами.
        - Мм… нет.
        - Вы назвали меня так однажды.
        - А вот это, - отозвалась Грейс, явно флиртуя, - была ошибка.
        Томас шагнул в коридор. Некоторые вещи просто невыносимы.
        - Это точно.
        Грейс ахнула, уставившись на него с шокированным видом, доставившим ему некоторое удовлетворение.
        - Откуда, черт побери, он взялся? - пробормотал Одли.
        - Приятный разговор, - протянул Томас. - Как я понимаю, один из многих.
        - Вы подслушивали? - поинтересовался Одли. - Какой позор.
        Томас решил не обращать на него внимания. Либо так, либо он придушит его, что будет трудно объяснить властям.
        - Ваша светлость, - начала Грейс, - я…
        О, ради Бога, если она может называть Одли Джеком, то могла бы с таким же успехом обращаться и к нему по имени.
        - Меня зовут Томас, если вы забыли, - сказал он. - Вы обращались ко мне по имени гораздо больше, чем один раз.
        Взглянув на ее несчастное лицо; он ощутил укол сожаления, но, как только Одли заговорил, подавил его в своей обычной легкомысленной манере.
        - Вот как? - произнес он, глядя на Грейс. - В таком случае я настаиваю, чтобы вы называли меня Джеком. - Он повернулся к Томасу. - Это только справедливо.
        Томас застыл в неподвижности. Внутри его росло что-то темное и уродливое. Когда Одли говорил, он растягивал слова и беззаботно улыбался, словно все происходящее не имело значения. Это питало тугой узел в животе Томаса и отзывалось жаром в груди.
        Одли повернулся к Грейс.
        - А я буду звать вас Грейс.
        - Только попробуйте, - отрывисто бросил Томас.
        Одли приподнял бровь, даже не взглянув на него.
        - Он всегда принимает решения за вас?
        - Это мой дом, - процедил Томас. Проклятие, он не из тех, кого можно игнорировать.
        - Возможно, ненадолго, - обронил Одли.
        Это был первый случай, когда он вступил в открытую конфронтацию, и по какой-то причине Томас нашел ситуацию забавной. Он посмотрел на Грейс, затем на Одли, и ему вдруг стало ясно, что Одли отчаянно старается заманить ее в свою постель.
        - Просто чтоб вы знали, - сказал Томас, подсознательно подражая тону и улыбке Одли, - она не прилагается к дому.
        Одли напрягся, затем вздернул подбородок. Отличный удар, подумал Томас, в самое яблочко.
        - На что вы намекаете?
        Томас пожал плечами.
        - Думаю, вы догадались.
        - Томас, - попыталась вмешаться Грейс, напомнив ему о горечи, которую он испытывал по отношению к ней.
        - О, я опять Томас?
        Тут Одли повернулся к Грейс в своей обычной шутовской манере и заявил:
        - Мне кажется, он неравнодушен к вам, мисс Эверсли.
        - Не будьте смешным, - отмахнулась Грейс.
        А почему бы и нет? - подумал Томас. Почему бы ему не увлечься Грейс? Это было бы проще, чем терзаться от внезапно вспыхнувшей страсти к Амелии. В любом случае его позабавило, что Одли думает, будто он влюблен в Грейс.
        Он скрестил руки на груди и уставился на своего кузена с видом превосходства.
        Одли вызывающе улыбнулся.
        - Мне не хотелось бы отвлекать вас от ваших обязанностей.
        - А так обязанности мои?
        - Ваши, пока дом принадлежит вам.
        - Это не просто дом, Одли.
        - По-вашему, я этого не понимаю? - В глазах Одли что-то мелькнуло, какая-то совершенно несвойственная ему эмоция. Это страх, с изумлением понял Томас. Одли был в ужасе от перспективы обретения титула.
        И правильно, черт побери!
        Впервые Томас ощутил проблеск уважения к своему незваному кузену. Если у него хватает ума бояться…
        Что ж, по крайней мере это означало, что Одли не полный болван.
        - Прошу извинить меня, - сказал Томас, почувствовав, что нетвердо стоит на ногах. Конечно сказался выпитый бренди, но и стычка с Одли. Никто из них больше не был самим собой: ни Грейс, ни Одли, ни, в особенности, он сам.
        Он развернулся на каблуках и скрылся в гостиной, плотно закрыв дверь за собой. Он слышал бы их, если бы они остались в коридоре, но вряд ли они настолько глупы. Они пойдут куда-то, чтобы флиртовать и смеяться. Одли попытается поцеловать Г рейс, возможно, она позволит, и они будут счастливы, по крайней мере сегодня.
        Томас опустился в свое кресло и уставился в окно. Почему он не может плакать?
        Позже этим вечером Томас сидел в своем кабинете, делая вид, что занимается делами. На самом деле он искал уединения. В последнее время он не слишком наслаждался обществом себе подобных, особенно если это общество состояло исключительно из его бабушки, его новоявленного кузена и Грейс.
        На столе лежали раскрытые гроссбухи, страницы которых были заполнены колонками цифр, тщательно вписанными его собственной рукой. Конечно, это было обязанностью управляющего Белгрейва, но Томасу нравилось вести записи самому. Почему-то цифры, внесенные им самим, лучше укладывались в мозгу. Несколько лет назад он пытался отказаться от этой привычки: казалось излишним вести два комплекта записей, - но у него было такое ощущение, что он не сможет видеть лес за деревьями.
        А герцог именно должен видеть лес. Уиндем был огромной ответственностью, с владениями, разбросанными по всей Британии. Поймет ли это Одли? Будет ли относиться к своей миссии с уважением или станет перекладывать решения на управляющих и секретарей, как это делали многие знакомые Томаса, обычно с разрушительными результатами.
        Может ли человек заботиться о таком наследстве, как Уиндем, если он не родился наследником? Томас благоговел перед герцогством, Но у него была целая жизнь, чтобы узнать и полюбить эту землю. Одли появился здесь на прошлой неделе. Способен ли он вообще понять, что все это значит? Сказал ли ему голос крови, когда он переступил порог Белгрейва: «А ведь это мой дом»?
        Вряд ли. Учитывая, как его приветствовала их бабушка.
        Томас потер виски. Все пойдет прахом. Не сразу, конечно. Для этого он слишком хорошо управлял поместьями. Но со временем Одли разнесет все на части, даже если это не входит в его намерения.
        - Что ж, это будет не моя проблема, - сказал он вслух. Он уже не будет герцогом. Дьявол, он, наверное, даже не останется в Линкольншире. Интересно, есть ли на этот счет какие-нибудь распоряжения в завещании его деда? Какой-нибудь маленький домик под Лидсом, который тог купил, чтобы отослать туда своего младшего сына. Ему не хотелось оставаться поблизости, когда Одли примет на себя его роль. Он переберется в другое поместье и прекратит общение со всеми ими.
        Томас сделал глоток бренди, отметив, что почти прикончил бутылку. Это принесло ему некоторое удовлетворение. Этот бреди нелегко достался ему, и он не испытывал особого желания оставлять его Одли. Но это послужило ему напоминанием о некоторых телесных потребностях. Он отодвинул кресло и встал. В углу имелся ночной горшок, но он недавно оборудовал Белгрейв последними достижениями туалетных технологий. Будь он проклят, если откажется от удобств, прежде чем его вышлют на север, в Лидс.
        Томас вышел из кабинета и двинулся по коридору. Время было позднее, и дом затих. Он не спеша сделал свои дела, любуясь современными изобретениями, затем направился назад, в кабинет, где и намеревался провести ночь - точнее, ее остаток, - прикончив бренди.
        Но по пути он услышал шум, свидетельствующий, что еще не все легли спать. Он остановился и заглянул в розовую гостиную. На столе стоял зажженный канделябр, освещая комнату мерцающим сиянием. Возле секретера, стоявшего в дальнем углу, суетилась Грейс, открывая и закрывая ящики с расстроенным выражением лица.
        Он должен извиниться перед ней, решил Томас. Его поведение сегодня днем было непростительным. Они слишком долго дружили, чтобы позволить их дружбе закончиться вот так.
        Грейс вздрогнула, когда он окликнул ее по имени.
        - Томас, - сказала она, - я не знала, что вы еще не спите.
        - Еще не так уж поздно, - отозвался он.
        Она слабо улыбнулась.
        - Наверное. Вдовствующая герцогиня легла, но еще не спит.
        - Ваша работа никогда не кончается? - спросил он, входя в комнату.
        - Нет, - сказала она, смиренно пожав плечами. Он видел этот жест бесчисленное множество раз и выражение лица, которым он сопровождался: немного удрученное и чуточку ироничное. Право, он не понимал, как она выносит его бабку. Сам он мирился с ней, потому что был обязан.
        Впрочем, предположил он, ей тоже приходится мириться с ней. Рабочие места для благородных девиц на дороге не валяются.
        - У меня закончилась писчая бумага наверху, - объяснила она.
        - Для писем?
        - Вашей бабушки, - подтвердила она. - Мне не с кем переписываться. Полагаю, когда Элизабет Уиллоуби выйдет замуж и переедет… - Она помедлила в задумчивости. - Я буду скучать по ней.
        - Да, - промолвил он, вспомнив, что рассказала ему Амелия. - Вы близкие подруги.
        Грейс кивнула.
        - Ах, вот где она. - Она вытащила небольшую стопку бумаги. - А теперь мне надо идти, - сказала она, скорчив гримаску. - Писать письма для вашей бабушки.
        - Разве она не может написать их сама? - удивился он.
        - Она считает, что может. Но по правде говоря, у нее ужасный почерк. Никто не в состоянии разобрать ее каракули. Даже я. Мне приходится наполовину импровизировать, когда я переписываю ее письма.
        Томас хмыкнул. Грейс такая умница. Интересно, почему она до сих пор не замужем? Неужели потенциальных женихов смущает ее положение в Белгрейве? Вероятно. Пожалуй, это отчасти и его вина. В своем стремлении удержать ее в качестве компаньонки вдовствующей герцогини он не позаботился о том, чтобы обеспечить ее небольшим приданым, чтобы она могла оставить службу и найти мужа.
        - Я должен извиниться, Грейс, - сказал он, подойдя к ней.
        - За то, что случилось днем? О, пустяки. Это ужасная ситуация, и никто не может винить вас…
        - За очень многое, - перебил он. Ему следовало предоставить ей возможность найти мужа. Тогда, не считая прочего, ее не было бы здесь, когда появился Одли.
        - Пожалуйста, - сказала она, с грустной улыбкой. - Я не могу придумать ничего, за что вам нужно извиняться, но, уверяю вас, если бы было за что, я приняла бы ваши извинения со всем великодушием.
        - Спасибо, - ответил он. Если он и почувствовал себя лучше, то не намного. И поскольку лучшее убежище на виду, он сказал: - Через два дня мы уезжаем в Ливерпуль.
        Она медленно кивнула.
        - Полагаю, вам нужно многое сделать перед отъездом.
        Он думал об этом. И не только об этом. Последние четыре дня Томас провел с мыслью, что вернется в Англию никем. Поэтому он довел себя до изнеможения, делая все необходимое, чтобы убедиться, что самый последний уголок Уиндема пребывает в должном состоянии. Ему совсем не нужно, чтобы кто-нибудь говорил, будто он саботирует нового герцога.
        Он уладил все дела. Оставалось просмотреть последние счета, проследить за тем, чтобы упаковали его личные вещи, и после этого…
        Его жизнь как герцога закончится.
        - Уже почти ничего, - сказал он, не в состоянии скрыть горечь, прозвучавшую в голосе.
        - О. - Ее явно удивило, что он сказал об этом вслух. - Должно быть, это приятная перемена.
        Томас подался вперед. Он видел, что ей неловко, и выпил как раз достаточно, чтобы получать от этого некоторое удовольствие.
        - Видите ли, я практикуюсь, - сказал он.
        - Практикуетесь?
        - В том, чтобы вести праздный образ жизни. Возможно, я уподоблюсь вашему мистеру Одли.
        - Он не мой мистер Одли, - тут же возразила она.
        - Ему незачем тревожиться, - продолжил он, пропустив мимо ушей ее протест. Они оба знали, что она лжет. - Я оставил все дела в идеальном порядке. Все договора проверены и все балансы подведены. Если он доведет поместье до упадка, это будет целиком и полностью на его совести.
        - Перестаньте, Томас. Не говорите так. Мы не знаем, герцог он или нет.
        - Неужели? - Господи, кого она пытается обмануть? - Да ладно, Грейс, мы оба знаем, что найдем в Ирландии.
        - Нет, - настаивала она, но ее голосу не хватало убедительности.
        И Томас понял.
        Он шагнул к ней.
        - Вы любите его?
        Она замерла.
        - Вы любите его? - повторил он, теряя терпение. - Одли.
        - Я понимаю, о ком вы говорите, - резко отозвалась она.
        Он чуть не рассмеялся.
        - Представляю. - И подумал про себя: они обречены. Они оба. Амелия потеряна для него, а Грейс влюбилась в Одли, выбрав его из всех людей. Ничего из этого не выйдет. Он, Томас, мог бы жениться на ком-нибудь с общественным положением Грейс, но Одли - никогда. Став герцогом, он будет вынужден жениться на какой-нибудь девице с лошадиным лицом, чье происхождение не уступает его собственному. Найдется немало скептиков и клеветников. Новоявленному герцогу понадобится блестящий брак, чтобы доказать обществу, что он заслуживает свой титул.
        К тому же Одли был безответственным олухом, явно недостойным такой женщины, как Грейс.
        - Сколько времени вы пробыли здесь? - спросил он, пытаясь найти ответ в своем затуманенном алкоголем мозгу.
        - В Белгрейве? Пять лет.
        - И за все это время я не… - Он покачал головой. - Интересно почему?
        - Томас, - сказала она, настороженно глядя на него. - О чем вы говорите?
        - Будь я проклят, если знаю. - Он горько рассмеялся. - Что стало с нами, Грейс? Мы обречены, знаете ли. Мы оба.
        - Я не понимаю, о чем вы.
        Он не мог поверить, что у нее хватает нахальства делать вид, будто он не выразился предельно ясно.
        - О, ради Бога, Грейс, вы слишком умны для этого.
        Она посмотрела на дверь.
        - Мне надо идти.
        Но он преградил ей путь.
        - Томас, я…
        И тут он подумал: а почему нет? Амелия потеряна для него, а Грейс положительная, серьезная и надежная - здесь, перед ним. Он всегда считал ее хорошенькой, а мужчина не должен быть чересчур привередливым, Особенно мужчина без гроша в кармане.
        Он обхватил ее лицо ладонями и прижался губами к ее губам. Это был жест отчаяния, порожденный не желанием, а болью. Он целовал ее, потому что надеялся, что поцелуй превратится во что-то большее, что, если он будет настойчив, между ними вспыхнет искра и он забудет…
        - Хватит! - Она уперлась ладонями в его грудь. - Зачем вы это делаете?
        - Не знаю, - сказал он, беспомощно пожав плечами. - Я здесь, вы тоже…
        - Я ухожу. - Но Томас все еще удерживал ее за локоть. Он знал, что должен отпустить ее. Возможно, она не та женщина, которая ему нужна, но, может, она не совсем не та. И они могли бы поладить вместе.
        - Ах, Грейс, - сказал он. - Я больше не герцог. Мы оба это знаем. - Он пожал плечами, словно наконец позволил себе смириться с неизбежным.
        Она с любопытством смотрела на него.
        - Томас?
        И тут - он не знал, откуда взялась эта мысль, - он сказал:
        - Почему бы вам не выйти за меня замуж, когда все это закончится?
        - Что? - ужаснулась она. - О, Томас, вы сошли с ума.
        Но не отстранилась.
        - Что скажете, Грейс? - Он коснулся ее подбородка, приподняв ее лицо.
        Она не сказала «нет», но не сказала и «да». Томас знал, что она думает об Одли, но ему было все равно. Она казалась его единственной надеждой, последней попыткой сохранить рассудок.
        Он склонился ниже, чтобы снова поцеловать ее, помедлив, чтобы напомнить себе о ее красоте. О темных густых волосах и великолепных голубых глазах, способных заставить мужское сердце биться сильнее. Интересно, если бы он прижал ее к себе, крепко и требовательно, его тело напряглось бы от желания?
        Но он не стал прижимать ее к себе. Это было как-то неправильно, и он почувствовал себя грязным, даже только подумав об этом. И когда Грейс отвернулась, прошептав:
«Я не могу», - Томас ничего не сделал, чтобы остановить ее. Вместо этого он положил подбородок ей на макушку и обнял ее, как обнимал бы сестру.
        Сердце дрогнуло у него в груди, когда он прошептал:
        - Знаю.
        - Ваша светлость?
        Томас поднял глаза от письменного стола, за которым сидел на следующее утро, подумав, сколько еще к нему будут обращаться подобным образом.
        В дверях стоял дворецкий.
        - К вам лорд Кроуленд, сэр, - сказал Пенрит. - С леди Амелией.
        - Так рано? - удивился Томас, бросив взгляд на часы, которые непостижимым образом исчезли.
        - Половина девятого, сэр, - сообщил дворецкий. - А часы в ремонте.
        Томас потер переносицу, где, казалось, сосредоточились все неприятные последствия от выпитой вчера бутылки, бренди.
        - А я уже подумал, что схожу с ума, - промолвил он, хотя, по правде говоря, исчезнувшие часы стали бы последним из симптомов.
        - Они в розовой гостиной, сэр.
        Где он так безобразно вел себя по отношению к Грейс несколькими часами ранее. Прелестно.
        Дождавшись, пока Пенрит удалится, он закрыл глаза, сгорая от стыда. Милостивый Боже, он поцеловал Грейс. Зажал бедняжку в углу и поцеловал. О чем, к дьяволу, он только думал?
        И все же… он не совсем сожалел об этом. В тот момент это казалось вполне разумной идеей. Если он не может получить Амелию…
        Амелия.
        Ее имя сверкнуло в его мозгу, вернув к реальности. Амелия здесь. Он не должен заставлять ее ждать.
        Он встал. То, что она приехала с отцом, недобрый знак. Томас поддерживал с лордом Кроулендом достаточно хорошие отношения, но он не мог придумать ни одной причины, зачем тому понадобилось наносить ему визит в столь ранний час. Он даже не мог припомнить, когда граф в последний раз был в Белгрейве.
        Остается только надеяться, подумал Томас, что он не привез с собой собак. У Томаса и так хватает головной боли.
        Розовая гостиная располагалась чуть дальше по коридору. Войдя внутрь, Томас сразу же увидел Амелию, сидевшую на краешке дивана с таким видом, словно она предпочла бы находиться в любом другом месте. Она улыбнулась, но это была скорее гримаса, и Томас подумал, не заболела ли она.
        - Леди Амелия, - сказал он, хотя вначале ему следовало бы приветствовать ее отца.
        Она встала и сделала небольшой реверанс.
        - Ваша светлость.
        - Что-нибудь случилось? - осведомился он, чувствуя, что его голова слегка закружилась, когда он заглянул в ее глаза. Они снова были зелеными, с карими вкраплениями по краям радужки.
        Когда он успел изучить ее так хорошо, чтобы различать даже едва заметные изменения в ее внешности?
        - Все в порядке, ваша светлость.
        Но ему не понравился ее тон, смиренный и чопорный. Он хотел, чтобы вернулась другая Амелия, та, которая просматривала вместе с ним пыльные атласы и глаза которой сияли от только что обретенных знаний. Та, которая смеялась с Гарри Глэддишем - над ним!
        Забавно. Он никогда не думал, что будет так высоко, ценить в своей невесте готовность подшутить над ним. Он не хотел, чтобы его воздвигали на пьедестал. Во всяком случае, не она.
        - Вы уверены? - спросил он, ощущая растущую тревогу. - Вы немного бледны.
        - Всего лишь благодаря правильно надетой шляпке. Можете передать это своей бабушке, - добавила она с улыбкой.
        Томас улыбнулся в ответ, прежде чем повернуться к ее отцу.
        - Лорд Кроуленд. Надеюсь, вы простите мое невнимание. Чем могу быть полезен?
        Лорд Кроуленд не стал размениваться на любезности и даже на приветствия.
        - Я окончательно потерял терпение, Уиндем, - бросил он.
        Томас взглянул на Амелию, ожидая объяснений. Но она избегала его взгляда.
        - Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, - сказал он.
        - Амелия говорит, что вы уезжаете в Ирландию.
        Амелия знает, что он собирается в Ирландию. Томас удивленно моргнул. Это явилось для него новостью.
        - Я слышала ваш разговор с Грейс, - сказала она с несчастным видом. - Случайно. Извините. Мне не следовало никому говорить об этом, но я не думала, что папа так рассердится.
        - Мы достаточно долго ждали, - взорвался Кроуленд. - Вы годами держали мою дочь в подвешенном состоянии, и теперь, когда мы наконец подумали, что вы решили назначить дату, я слышу, что вы бежите из страны!
        - Вообще-то я планировал вернуться.
        Лицо Кроуленда побагровело. Очевидно, он не был поклонником сухого юмора.
        - Итак, сэр, - отрывисто произнес он, - каковы ваши намерения?
        Томас сделал глубокий вздох, пытаясь сохранить спокойствие.
        - Каковы мои намерения?.. - В какой момент мужчина вдруг решает, что с него достаточно? Что ему осточертело быть вежливым и стараться поступать правильно? Он окинул мысленным взглядом события последних дней. В общем и целом он вел себя вполне достойно. Никого не убил, а, видит Бог, искушений было достаточно. - Каковы мои намерения, - повторил он. Сжатый кулак был единственным внешним свидетельством степени отчаяния и раздражения, которые он испытывал.
        - По отношению к моей дочери.
        Право, это слишком. Томас одарил лорда Кроуленда ледяным взглядом.
        - Едва ли в отношении вас я могу иметь какие-либо иные намерения.
        Амелия ахнула, и ему следовало бы почувствовать угрызения совести, но он не почувствовал. Всю предыдущую неделю его терпение испытывали на прочность, нанося удар за ударом, подначивая, провоцируя. Он сознавал, что оно может в любой момент лопнуть. Еще один маленький укол…
        - Леди Амелия, - произнес знакомый, крайне нежелательный голос. - Я не подозревал, что вы почтили нас своим очаровательным присутствием.
        Одли. Как же без него. Томас рассмеялся.
        Кроуленд смотрел на него с выражением, близким к отвращению. На него, Томаса, а не на Одли, который явился после верховой прогулки со взъерошенными от ветра волосами, бесшабашно-красивый.
        Так, во всяком случае, показалось Томасу. Трудно сказать, что видят женщины в мужчине.
        - Папа! Позволь мне представить тебе мистера Одли, - поспешно сказала Амелия. - Он гостит в Белгрейве. Я познакомилась с ним, когда навещала Грейс в прошлый раз.
        - А где Грейс? - поинтересовался Томас. Все остальные были на месте. Казалось, несправедливым, что она отсутствует.
        - Вообще-то она в коридоре, - сообщил Одли, с любопытством глядя на него. - Я только что видел ее…
        - Не сомневаюсь, - перебил его Томас, прежде чем снова повернуться к лорду Кроуленду. - Итак, вы хотели знать, каковы мои намерения.
        - Возможно, сейчас не самое подходящее время, - нервно сказала Амелия.
        Томас подавил резкий укол жалости. Она пытается предотвратить выяснение отношений по поводу некоторого уклонения от обязательств, когда правда гораздо хуже.
        - Нет, - протянул он, словно действительно размышляя над ее репликой. - Сейчас, возможно, самое подходящее время.
        Почему он должен молчать? Что он выгадает от секретности? Почему бы не посвятить их в эту дьявольскую ситуацию?
        Тут в дверях появилась Грейс.
        - Вы хотели меня видеть, ваша светлость?
        Томас удивленно приподнял брови, обведя взглядом комнату.
        - Неужели я говорил так громко?
        - Лакей случайно услышал… - Она замолкла, махнув в сторону коридора, где, видимо, обретался слуга, склонный подслушивать.
        - Входите, мисс Эверсли, - сказал он, сделав широкий жест рукой. - Можете принять участие в этом фарсе.
        Брови Грейс озабоченно нахмурились, но она вошла в комнату и заняла место рядом с окном, в стороне от всех остальных.
        - Я требую, чтобы мне объяснили, что происходит, - заявил лорд Кроуленд.
        - Конечно, - отозвался Томас. - Как неучтиво с моей стороны. Где мои манеры? Должен сказать, у нас в Белгрейве была весьма волнующая неделя, превзошедшая мои самые дикие фантазии.
        - В смысле? - коротко осведомился лорд Кроуленд.
        Томас одарил его любезным взглядом.
        - Полагаю, вам будет любопытно узнать, что этот мужчина, - он небрежно махнул кистью в сторону Одли, - мой кузен. А может, даже герцог. - Он нахально пожал плечами, явно наслаждаясь собой. - Мы не уверены.

 
        Глава 14
        Милостивый Боже.
        Амелия уставилась на Томаса, потом на мистера Одли, затем снова на Томаса, а потом…
        Все повернулись к ней. Почему все смотрят на нее? Разве она что-нибудь сказала? Она сказала это вслух?
        - Эта поездка в Ирландию… - начал ее отец.
        - Должна определить законность его происхождения, - сказал Томас. - Это будет настоящее приключение. Даже моя бабушка едет.
        Амелия в ужасе смотрела на него. Он был не похож на самого себя. Все это было так странно и так неправильно.
        Этого не может быть. Она закрыла глаза.

«Пожалуйста, пусть кто-нибудь скажет, что ничего подобного не происходит».
        Но тут раздался угрюмый голос ее отца:
        - Мы поедем с вами.
        Ее глаза широко раскрылись.
        - Отец?
        - Не вмешивайся, Амелия, - отрезал он, даже не взглянув на нее.
        - Но…
        - Уверяю вас, - вмешался Томас, тоже не глядя на нее, - мы произведем все исследования как можно быстрее и немедленно сообщим вам результаты.
        - Будущее моей дочери подвешено в воздухе, - отозвался лорд Кроуленд довольно запальчиво. - Я должен быть там, чтобы лично ознакомиться с бумагами.
        В голосе Томаса прозвучали ледяные нотки.
        - Вы полагаете, что мы попытаемся обмануть вас?
        Амелия шагнула к ним. Почему никто не обращает на нее внимания? Они что, считают ее невидимой или чем-то незначительным в этой жуткой ситуации?
        - Я всего лишь отстаиваю права моей дочери.
        - Отец, пожалуйста. - Амелия положила руку на его локоть. Кто-то должен выслушать ее. - Подожди минуту.
        - Я сказал, не вмешивайся! - рявкнул он, стряхнув ее руку. Не ожидавшая такой реакции Амелия отшатнулась, врезавшись в стол.
        Томас мигом оказался рядом и, схватив ее за предплечье, помог устоять на ногах.
        - Извинитесь перед вашей дочерью, - произнес он убийственным тоном.
        Лорд Кроуленд опешил.
        - О чем это вы, черт побери?
        - Извинитесь перед ней! - загремел Томас.
        - Ваша светлость, - поспешно сказала Амелия, - пожалуйста, не судите моего отца слишком сурово: Бывают исключительные обстоятельства.
        - Никто не знает этого лучше, чем я, - отозвался Томас, не сводя глаз с ее отца. - Извинитесь перед Амелией, - сказал он, - или вам придется покинуть мой дом.
        Амелия затаила дыхание. Казалось, они все затаили дыхание, кроме Томаса, который выглядел как древний воин, требующий того, что ему причитается:
        - Сожалею, - произнес лорд Кроуленд, смущенно моргая. - Амелия, - он наконец взглянул на нее, - ты же знаешь, что я…
        - Знаю, - сказала она, не дав ему закончить. Она знала своего отца, знала, каким снисходительным он обычно бывает.
        - Кто этот человек? - спросил он, указав на Одли.
        - Сын старшего брата моего отца.
        - Чарлза? - испуганно ахнула Амелия. Мужчины, за которого должна была выйти замуж ее мать?
        - Джона.
        - Того, который утонул в море, любимца вдовствующей герцогини.
        Ее отец кивнул, бледный и потрясенный.
        - Вы уверены в этом?
        Томас только пожал плечами.
        - Можете сами взглянуть на портрет.
        - Но его фамилия…
        - Была Кавендиш при рождении, - сказал мистер Одли. - Я поступал в школу как Кавендиш-Одли. Вы сможете проверить записи, если пожелаете.
        - Здесь? - уточнил лорд Кроуленд.
        - В Эннискиллене. Я перебрался в Англию после службы в армии.
        Отец Амелии одобрительно кивнул. Он всегда мечтал стать военным, вспомнила она. Но он не мог, конечно, унаследовав, графский титул в семнадцать лет и не имея наследника мужского пола. Кроуленд не мог риск путь жизнью последнего графа, пока не произведет на свет сына. В итоге он стал отцом пяти дочерей. Амелия подозревала, что он иногда сожалеет, что не пошел в армию. Для графства результат был бы таким же.
        - Я не сомневаюсь, что он наш кровный родственник, - устало сказал Томас. - Остается только удостовериться, что он таковой по закону.
        - Это катастрофа, - пробормотал лорд Кроуленд и, подойдя к окну, уставился на лужайку.
        Взгляды всех собравшихся последовали за ним. На что еще им было смотреть в притихшей комнате?
        - Я подписал брачное соглашение с полным доверием, - сказал он не оборачиваясь. - Двадцать лет назад.
        Глаза Амелии расширились. Она никогда не слышала, чтобы ее отец говорил так. Его голос был напряженным, едва сдерживаемым, как туго натянутая струна, дрожащая и готовая лопнуть в любой момент.
        Он резко повернулся к ним.
        - Вы понимаете? - спросил он. Трудно было сказать, к кому он обращается, пока его взгляд не остановился на лице Томаса. - Ваш отец явился ко мне со своими планами, и я согласился ними, уверенный, что вы законный наследник герцогства. Моя дочь стала бы герцогиней. Герцогиней! Неужели вы думаете, что я отдал бы свою дочь, если бы знал, что вы не более чем… чем…
        Его лицо налилось краской и исказилось, пока он пытался сообразить, кем является Томас или кем станет, если претензии Одли подтвердятся. Амелии стало дурно и из-за нее самой и из-за Томаса.
        - Можете называть меня мистером Кавендишем, если пожелаете, - сказал Томас с пугающим спокойствием. - Если вы считаете, что это поможет вам свыкнуться с этой мыслью.
        Но ее отец еще не закончил.
        - Я не позволю обмануть мою дочь. Если не докажете, что вы законный герцог Уиндем, можете считать помолвку расторгнутой.

«Нет!» - хотела крикнуть Амелия. Отец не может так просто разорвать помолвку. Он не может так поступить с ней. Она устремила лихорадочный взгляд на Томаса. Наверняка он должен что-то сказать. Между ними что-то произошло. Они больше не чужие друг другу. Она небезразлична ему. Он будет сражаться за нее.
        Но нет.
        Ее сердце упало, налившись свинцовой тяжестью.
        Он не будет спорить с ее отцом.
        Потому что, когда ее мозг достаточно прояснился, чтобы сосредоточиться на его лице, она увидела, что он кивнул и добавил:
        - Как пожелаете.
        - Как пожелаете, - повторила она, не в состоянии поверить. Но никто не услышал ее потрясенного шепота. Это был шепот женщины, которую никто не замечает.
        На нее они не смотрели: никто из них, даже Грейс.
        И тут ее отец повернулся к мистеру Одли и указал на него пальцем.
        - Если окажется, - заявил он, - что герцог Уиндем - вы, то вы женитесь на ней.
        Позже этим вечером и каждый вечер в течение многих недель Амелия оживляла это мгновение в своей голове. Она видела, как ее отец поворачивается и указывает пальцем, слышала его голос, видела шок на лицах собравшихся, видела ужас мистера Одли.
        И каждый раз, когда снова прокручивала эту сцену в уме, она что-нибудь говорила: что-нибудь умное или что-нибудь резкое, а может, что-нибудь остроумное или что-нибудь возмущенное.
        Но всегда она говорила.
        Однако в реальности она ничего не сказала, ни слова. Собственный отец пытался навязать ее мужчине, которого она не знала, в присутствии людей, которых она знала, а она… ничего не сказала.
        Она даже не ахнула. У нее было такое чувство, словно ее лицо окаменело, как у какой-нибудь жуткой горгульи, застывшей в вечной муке.
        Но она не издала ни звука. Отец, возможно, гордился ее поведением. Никаких женских истерик с ее стороны не было.
        Мистер Одли казался не менее потрясенным, но овладел собой гораздо быстрее, пусть даже у него вырвалось:
        - О нет.
        Амелия думала, что ее стошнит.
        - Женитесь, - произнес ее отец предостерегающим тоном. Амелия знала этот тон. Он не часто прибегал к нему, но никто не решался перечить ему, когда он говорил подобным тоном. - Вы женитесь на ней, даже если мне придется препроводить вас к алтарю под дулом пистолета.
        - Отец, - сказала она дрогнувшим голосом, - ты не можешь этого сделать.
        Но он не обратил на нее внимания. Наоборот, он сделал еще один яростный шаг к мистеру Одли.
        - Моя дочь помолвлена с герцогом Уиндемом, - прошипел он, - и выйдет за него замуж.
        - Я не герцог Уиндем, - возразил Одли.
        - Пока, - парировал отец. - И возможно, никогда им, не станете. Но я намерен проследить, чтобы истина была установлена. И позабочусь о том, чтобы моя дочь вышла замуж за того мужчину, за которого следует.
        - Это безумие! - воскликнул мистер Одли. Он был заметно расстроен, и Амелия чуть не рассмеялась от иронии происходящего. На это стоило посмотреть, чтобы мужчина пришел в такую панику от одной только мысли о женитьбе на ней.
        Она посмотрела на свои руки, наполовину ожидая увидеть фурункулы или полчища саранчи, ползущей через комнату.
        - Я даже не знаю ее, - заявил мистер Одли.
        На что ее отец ответил:
        - Подумаешь, проблема!
        - Вы сошли с ума! - выкрикнул мистер Одли. - Я не собираюсь жениться на ней.
        Амелия закрыла ладонями лицо. Ее голова кружилась. И она не хотела поддаваться слезам ни за что на свете.
        - Прошу прощения, леди Амелия, - пробормотал Одли. - Ничего личного.
        Амелия нашла в себе силы кивнуть - не слишком грациозно, но хотя бы любезно. Почему никто не обращается к ней? Почему никто не спрашивает ее мнения?
        Почему она не в состоянии постоять за себя? У нее было такое ощущение, словно она наблюдает за всем происходящим издалека. Она может кричать, вопить, но никто не услышит ее.
        Амелия взглянула на Томаса. Он словно окаменел, глядя прямо перед собой.
        Она перевела взгляд на Грейс. Наверняка Грейс могла бы прийти к ней на помощь. Ведь она женщина. Она знает, каково это, когда земля уходит из-под ног.
        Она снова посмотрела на мистера Одли, все еще искавшего аргументы, которые избавили бы его от хомута в виде брака с ней.
        - Я не согласен, - заявил он. - Я не подписывал никаких контрактов.
        - Он тоже, - парировал ее отец, указав подбородком на Томаса. - Это сделал его отец.
        - От его имени, - буквально выкрикнул мистер Одли.
        Но ее отец даже не моргнул глазом.
        - Вот тут вы ошибаетесь, мистер Одли. Имя вообще не указано. Моя дочь, Амелия Гонория Роуз, должна выйти замуж за седьмого герцога Уиндема.
        - Неужели? - наконец подал голос Томас.
        - Вы что, даже не заглядывали в бумаги? - обратился к нему мистер Одли.
        - Нет, - отозвался Томас. - Я никогда не видел в этом необходимости.
        Мистер Одли выругался.
        - Я попал в компанию законченных идиотов.
        Амелия не видела причины возражать.
        Мистер Одли устремил на ее отца твердый взгляд.
        - Сэр, я не женюсь на вашей дочери.
        - Нет, женитесь.
        И в этот момент Амелия поняла, что ее сердце разбито. Потому что эти слова произнес не ее отец, а Томас.
        - Что вы сказали? - осведомился мистер Одли.
        Томас пересек комнату, остановившись перед самым носом мистера Одли.
        - Эта женщина провела всю свою жизнь, готовясь к тому, чтобы стать герцогиней Уиндем. Я не допущу, чтобы ее жизнь пошла прахом. Вам понятно?
        Единственное, о чем могла думать Амелия, это: «Нет».
        Нет. Она не хотела быть герцогиней. Ее не волновал титул. Она всего лишь хотела его, Томаса. Мужчину, на которого потратила всю свою жизнь, не зная его.
        Она не знала его до недавних пор: до того момента, когда они рядом стояли, глядя на карту, и он объяснял ей, почему Гренландия кажется такой же, как Африка; до того, как он сказал ей, что ему нравится, когда она командует; до того, как он заставил ее почувствовать, что она имеет значение, что ее мысли и мнения чего-то стоят.
        До того, как он заставил ее почувствовать себя цельной.
        И вот он стоит здесь, требуя, чтобы кто-то другой женился на ней. И она не знает, как остановить это. Потому что если она заговорит, если скажет им всем, чего хочет, а он отвергнет ее…
        Но Томас не спрашивает. Понятно ли ей. Он спрашивает мистера Одли. И тот сказал:
        - Нет.
        Амелия набрала в грудь воздуха и уставилась в потолок, пытаясь не обращать внимания на тот факт, что двое мужчин препираются по поводу того, кто из них обязан жениться на ней.
        - Нет, мне непонятно, - продолжил мистер Одли вызывающим тоном. - Уж извините.
        Амелия снова уставилась на них, не в силах удержаться. Это напоминало дорожное происшествие, невольно притягивающее взгляды. Не считая того, что под колесами оказалась ее собственная жизнь.
        Секунду-другую Томас сверлил мистера Одли убийственным взглядом, затем обронил почти задушевно:
        - Пожалуй, я убью вас.
        - Томас! - Амелия бросилась к нему и схватила за локоть.
        - Вы можете украсть мою жизнь, - прорычал Томас, вырываясь, как рассерженное животное. - Вы можете украсть у меня даже имя, но, клянусь Богом, вы не украдете имя у нее.
        Вот, значит, как. Он думает, что поступает правильно. Амелия чуть не расплакалась от досады. Бессмысленно надеяться, что он передумает. Томас провел всю жизнь, делая то, что считал правильным: не для себя, а для Уиндема, а теперь думает, что действует в ее интересах.
        - У нее есть имя, - возразил мистер Одли. - Уиллоуби. И, ради Бога, она дочь графа. Она найдет себе кого-нибудь еще.
        - Если вы станете герцогом Уиндемом, - яростно отозвался Томас, - то выполните свои обязательства.
        - Если я стану герцогом Уиндемом, вы не сможете указывать мне, что делать.
        - Амелия, - сказал Томас с убийственным спокойствием, - отпустите мою руку.
        Вместо этого она усилила хватку.
        - Не думаю, что это хорошая идея.
        Ее отец выбрал этот момент, чтобы вмешаться, наконец-то:
        - Э-э… джентльмены, на данный момент все это гипотетические вопросы. Возможно, нам следует подождать, пока…
        - Я не стал бы седьмым герцогом в любом случае, - пробормотал мистер Одли.
        - Прошу прошения? - сказал ее отец, явно раздраженный тем, что его прервали.
        - Я не стал бы седьмым герцогом. - Мистер Одли повернулся к Томасу. - Не так ли? Потому что шестым герцогом был ваш отец. Но он им не был, если я наследник. - И как будто он недостаточно всех запутал, повторил: - Считается ли он герцогом при наличии меня?
        - О чем, к дьяволу, вы говорите? - требовательно спросил отец Амелии.
        - Ваш отец умер раньше своего отца, - сказал Томас, обращаясь к Одли. - Если ваши родители состояли в законном браке, вы вступили бы в наследство после смерти пятого герцога, полностью вычеркнув моего отца и меня из цепочки наследников.
        - Что делает меня шестым.
        - Пожалуй, - натянуто отозвался Томас.
        - Значит, я не обязан выполнять брачный контракт, - объявил мистер Одли. - Ни один суд в стране не приговорит меня к этому. Впрочем, сомневаюсь, что они сделали бы это, даже будь я седьмым герцогом.
        - Вы должны апеллировать не к официальному суду, - возразил Томас, - а к суду собственной моральной ответственности.
        Амелия судорожно сглотнула. Как это похоже на него, как достойно и справедливо. Как вообще можно спорить с таким человеком? Она почувствовала, что ее губы дрожат, и бросила взгляд на дверь, прикидывая сколько шагов ей потребуется, чтобы выбраться отсюда.
        Мистер Одли напрягся всем телом, и когда заговорил, его голос прозвучал не менее напряженно:
        - Я этого не просил.
        Томас только покачал головой.
        - Я тоже.
        Амелия отпрянула, проглотив мучительный возглас. Нет, он никогда не просил ничего этого: ни титула, ни владений, ни ответственности, ни ее руки.
        Конечно, это не было для нее новостью. Амелия всегда знала, что он не выбирал ее, но она, никогда не думала, что ей будет так больно услышать это признание. Она была всего лишь одной из множества обуз, возложенных на него самим фактом рождения.
        К привилегиям прилагается ответственность. Как это верно.
        Амелия попятилась, стараясь оказаться как можно дальше от середины комнаты. Она не хотела привлекать внимания. Во всяком случае, не сейчас, когда ее глаза грозят пролиться слезами, а руки так дрожат.
        Ей хотелось бежать прочь, покинуть эту комнату и…
        И тут она почувствовала, как чья-то рука коснулась ее руки.
        Она посмотрела вниз, на две переплетенные руки, затем подняла глаза, хотя и знала, что это Грейс.
        Она ничего не сказала, не доверяя своему голосу, не уверенная даже, что ее губы произнесут слова, которые она хотела сказать. Но, глядя в глаза Грейс, она знала, что та понимает, что творится у нее на сердце.
        Она крепче обхватила руку Грейс и сжала.
        Никогда в жизни она так не нуждалась в дружеском участии, как сейчас.
        Грейс сжала ее руку в ответ.
        И впервые за все это утро Амелия почувствовала, что не совсем одинока.

 
        Глава 15
        Четыре дня спустя в море
        Это было необычайно спокойное плавание - так, во всяком случае, сказал Томасу капитан, когда начали сгущаться сумерки. Томас был благодарен судьбе за это. Не то чтобы он страдал от морской болезни, пересекая бурное Ирландское море, но был близок к этому состоянию. Чуть более ветра, чуть сильнее прилив - или что там заставляло небольшое судно болтаться на волнах, - и его желудок начал бы протестовать самым неприятным образом.
        Он обнаружил, что легче оставаться на палубе. Внизу было душно и тесно. А наверху можно было наслаждаться привкусом соли, висевшим в воздухе, и бодрящим ветром, хлеставшим по щекам. Здесь по крайней мере он мог дышать.
        Чуть дальше у поручней стоял Джек, прислонившись к стене рубки и устремив взгляд вдаль. Вряд ли мимо его внимания прошло, что это как раз место гибели его отца. Это было ближе к ирландскому берегу, предположил Томас, если его матери удалось добраться до суши.
        Каково это, не знать собственного отца? Хотя лично он предпочел бы не знать своего. Но, по всеобщим отзывам, Джон Кавендиш был более приятным парнем, чем его младший брат, Реджинальд.
        Думает ли Джек о том, как сложилась бы его судьба, если бы не тот шторм? Конечно, он вырос бы в Белгрейве, вне всякого сомнения. А Ирландия была бы для него всего лишь соседней страной, родиной его матери. Возможно, он время от времени посещал бы ее, но она не была бы его домом.
        Он учился бы в Итоне, как все Кавендиши, а потом поступил бы в Кембридж. Его зачислили бы в Питерхаус, потому что для Уиндемов годился только старейший из колледжей, и его имя добавилось бы к длинному списку выпускников, начертанному на стене библиотеки, которую Кавендиши поддерживали на протяжении столетий, начиная с тех времен, когда герцоги еще были графами, а церковь - католической.
        И не важно, как бы он учился и учился ли вообще, Джек закончил бы колледж независимо от отметок. Ведь он был бы наследником Уиндемов. Томас не представлял, что он мог бы сделать, не считая полной безграмотности, чтобы его отчислили.
        Затем последовал бы лондонский сезон, как он последовал для Томаса. Джек неплохо бы повеселился, сухо подумал Томас. Он обладал как раз том чувством юмора, которое делало герцогских отпрысков еще более привлекательными для женщин. Армия, разумеется, была бы исключена. Не говоря уже о том, что он не грабил бы кареты на Линкольн-роуд.
        Вот что сделал тот шторм.
        Что касалось самого Томаса, то он не представлял, где бы оказался: скорее всего на севере, в каком-нибудь доме, приобретенном отцом его матери. Интересно, стал бы его отец заниматься бизнесом, управляя фабриками? Трудно было вообразить занятие, к которому Реджинальд Кавендиш испытывал бы большее отвращение.
        Томас закрыл глаза, доверившись на мгновение стихии, покачивавшей судно на волнах.
        Даже помолвка с Амелией обернулась отличным выбором. Томас чувствовал себя идиотом из-за того, что ему понадобилось так много времени, чтобы оценить невесту.
        Все то, что его кузену не довелось сделать… Интересно, справился бы он лучше, чем он сам?
        Едва ли.
        Со своего места он мог видеть корму, где на скамье расположились Грейс и Амелия. Они делили каюту с вдовствующей герцогиней, и поскольку та засела внутри, предпочитали оставаться снаружи. Лорд Кроуленд занял вторую каюту. Предполагалось, что они с Джеком будут спать внизу, вместе с командой.
        Амелия, казалось, не замечала, что он наблюдает за ней, - наверное, потому, что солнце било ей в глаза, когда она смотрела в его сторону. Она сняла шляпку и держала ее в руках, длинные ленты трепетали на ветру.
        Она улыбалась.
        Ему не хватало ее улыбки, вдруг понял он. Он не видел, чтобы она улыбалась на всем пути до Ливерпуля. Конечно, у нее не было особых причин для радости, как и у всех остальных. Даже Джек, который мог так много выиграть, казался все более озабоченным по мере приближения к Ирландии.
        Наверное, у него есть собственные демоны, поджидающие его на берегу, предположил Томас. Должна же быть причина, почему он не вернулся домой.
        Он повернулся и посмотрел на запад. Ливерпуль давно скрылся за горизонтом, и впереди ничего не было видно, кроме воды, переливавшейся рябью синих, зеленых и серых оттенков.
        Столько воды. Это было трудно постигнуть.
        Это было самое продолжительное морское путешествие в его жизни. Странно. Он никогда не был на континенте. Война положила конец большим турам по Европе, которые совершали по окончании учебы современники его отца, и ему пришлось завершать образование в своей стране. Служба в армии даже не обсуждалась - наследникам герцогских титулов не разрешалось рисковать своей жизнью на иностранной земле независимо от их храбрости и патриотичности.
        Еще один фрагмент его Жизни, который был бы другим, если бы тот корабль не затонул. Он бы сражался с Наполеоном, а Джек остался бы дома.
        Его мир измерялся расстоянием от Белгрейва. Он не слишком удалялся от его центра, и внезапно его мир показался ему таким ограниченным.
        Когда он снова повернулся к Амелии, она сидела одна, прикрыв глаза ладонью от солнца. Томас огляделся, но Грейс нигде не было. Никого вокруг, кроме Амелии и юноши, который сидел на носу, завязывая узлы на канате.
        Он не говорил с ней с того дня в Белгрейве. Впрочем, не совсем так. Он был вполне уверен, что они обменялись несколькими приветствиями и извинениями.
        Но он видел ее, наблюдал за ней издали, и с близкого расстояния тоже, когда она не смотрела.
        Он никак не ожидал, что ему будет так больно даже смотреть на нее, видеть ее такой несчастной, знать, что он, по крайней мере отчасти, является тому причиной.
        Но что еще он мог сделать? Встать и сказать: «Э-э… мне кажется, что я хотел бы жениться на ней теперь, когда мое будущее неопределенно»? О да, это было бы встречено бурными аплодисментами.
        Он должен делать то, что считает наилучшим, что считает правильным.
        Амелия поймет. Она смышленая девушка. Разве он не убедился на прошлой неделе, что она умнее, чем ему казалось? К тому же она практична, способна добиваться своего.
        Ему это понравилось.
        Наверняка она понимает, что в ее интересах выйти замуж за герцога Уиндема, кем бы он ни был. Как и планировалось для нее и для герцогства.
        И непохоже, чтобы она была влюблена в него.
        Кто-то позвал юного матроса - судя по голосу, капитан, - он бросил, канаты и поспешил прочь, оставив их с Амелией одних на палубе. Томас подождал немного, предоставив ей возможность уйти, если она опасалась оказаться втянутой в разговор с ним, но она не двинулась с места, поэтому он подошел к ней и отвесил почтительный поклон.
        - Леди Амелия.
        Она вскинула глаза и тут же опустила.
        - Ваша светлость.
        - Могу я присоединиться к вам?
        - Конечно. - Она подвинулась на самый край скамьи. - Грейс спустилась вниз.
        - К вдовствующей герцогине?
        Амелия кивнула.
        - Она хочет, чтобы Грейс обмахивала ее веером.
        Томас не представлял, как можно улучшить тяжелую атмосферу под палубой, гоняя воздух с помощью веера, но опять же сомневался, что его бабушке есть до этого дело. Скорее всего ей понадобился кто-то, на кого бы она могла изливать свои жалобы.
        - Мне следовало пойти с ней, - сказала Амелия, но без особого раскаяния. - Это было бы милосердно с моей стороны, но… - Она вздохнула, покачав головой. - Я просто не смогла.
        Томас подождал в надежде, что она еще что-нибудь скажет. Но она замолкла, что означало, что у него больше нет оправдания для собственного молчания.
        - Я хотел бы извиниться, - сказал он. Слова застревали у него в горле. Он не привык извиняться. Точнее, он не привык совершать поступки, за которые нужно было извиняться.
        Амелия повернулась и посмотрела на него в упор.
        - За что?
        Что за вопрос! Он не ожидал, что она вынудит его объясняться.
        - За то, что произошло в Белгрейве, - сказал он, надеясь, что ему не придется вдаваться в детали. Бывают моменты, которые не хочется вспоминать. - В мои намерения не входило огорчать вас.
        Амелия устремила взгляд на нос корабля. Выражение ее лица было скорее задумчивым, чем печальным.
        Она казалась слишком смирившейся и подавленной, чтобы грустить. И ему было тошно сознавать, что он причастен к тому, чтобы довести ее до такого состояния.
        - Я… сожалею, - медленно произнес он. - Думаю, у вас были основания почувствовать себя нежеланной. Это не входило в мои намерения. Я не хотел бы, чтобы вы чувствовали себя подобным образом.
        Она продолжала смотреть прямо перед собой, повернувшись к нему в профиль. Он видел, что ее губы плотно сжаты и она пару раз моргнула. Томас никогда не думал, что трепет женских ресниц может быть таким завораживающим, но ее ресницы были… милыми.
        Как и она сама, во всех отношениях. Это было самое подходящее слово, чтобы описать ее. Поначалу оно казалось бледным и невыразительным, но при дальнейшем размышлении приобретало все больше и больше нюансов.

«Красивый» подразумевало нечто броское, ослепительное… и одинокое, но не милое.
«Милое» предполагало нечто теплое и приветливое. Оно мягко сияло, проникая в самое сердце.
        Амелия была милой.
        - Становится темно, - сказала она, сменив тему. Очевидно, тем самым она давала ему понять, что его извинения приняты. И ему следовало бы отнестись к этому с уважением. Ему следовало бы придержать язык и ничего больше не говорить, потому что, очевидно, таково было ее желание.
        Но Томас не мог. Он, никогда не видевший причин объяснять свои поступки кому-либо, был охвачен потребностью объяснить ей все, до последнего слова. Ему было необходимо знать, чувствовать всей душой, что она поняла. Он не хотел отказываться от нее. Он сватал ее за Джека Одли не потому, что не желал ее. Он делал это, потому что…
        - Вы предназначены герцогу Уиндему, - сказал он. - Точно так же, как я считал себя герцогом Уиндемом.
        - Вы все еще герцог, - мягко возразила она, глядя вперед.
        - Нет. - Он чуть не улыбнулся, сам не зная почему. - Мы оба знаем, что это не так.
        - Я ничего такого не знаю, - сказала она, повернувшись наконец к нему лицом. Ее глаза яростно блеснули. - Неужели вы собираетесь отдать свое право первородства на основании портрета? В лондонских притонах можно найти десяток мужчин, имеющих сходство с одним из семейных портретов в Белгрейве. Они просто похожи, и не более.
        - Джек Одли - мой кузен, - сказал Томас. Ему нелегко было произнести это вслух, и он ощутил странное облегчение, сделав это. - Осталось только убедиться, что он законнорожденный.
        - Это требует доказательств.
        - Я уверен: их легко получить. Церковные записи… свидетели… доказательства найдутся. - Он отвернулся, уставившись вдаль. Теперь он видел то, что она так долго созерцала. Солнце опустилось так низко, что можно было смотреть в его сторону, почти не щурясь, а небо окрасилось самыми невероятными оттенками розового и оранжевого.
        Но он не мог смотреть на закат вечно, как бы ему этого ни хотелось.
        - Я не думала, что вы из тех, кто так легко сдается.
        - О, я не сдаюсь. Я ведь здесь? Но я должен планировать свою жизнь. Мое будущее оказалось не таким, как я думал. - Уголком глаза он заметил, что она готова возразить, и добавил с улыбкой: - Вероятно.
        Ее челюсти сжались, затем расслабились.
        - Мне нравится море, - сказала она после короткого молчания.
        И ему тоже, осознал он, несмотря на слабый желудок.
        - Вы не страдаете морской болезнью? - поинтересовался он.
        - Нисколько. А вы?
        - Немного, - признался он, вызвав у нее улыбку. Он перехватил ее взгляд. - Вам нравится, когда я нездоров?
        Амелия явно смутилась, доставив ему удовольствие.
        - Да, - призналась она. - Правда, не совсем нездоров.
        - Слаб и беспомощен?
        - Да! - отозвалась она с определенным энтузиазмом, чтобы тут же покраснеть.
        Это доставило ему еще большее удовольствие. Румянец ее красил.
        - Я совсем не знала вас, когда вы чувствовали себя прекрасно.
        Было так легко притвориться, будто он не понимает, что она имеет в виду, и сказать, что они знали друг друга всю жизнь. Но что, в сущности, это означало? Они знали имена друг друга и что их судьбы связаны. Совсем не много, как теперь понимал Томас. И этого было явно недостаточно.
        - Я более доступен, когда навеселе? - попытался пошутить он.
        - Или страдаете морской болезнью, - милостиво согласилась она.
        Он рассмеялся.
        - Мне повезло, что погода ясная. Я слышал, что обычно море менее благосклонно к путешественникам. Капитан говорит, что порой плавание от Ливерпуля до Дублина оказывается более сложным, чем весь путь от Вест-Индии до Англии.
        В ее глазах вспыхнул интерес.
        - Не может быть.
        Томас пожал плечами:
        - Я только повторяю слова капитана.
        Она задумалась на мгновение.
        - Знаете, я никогда еще не уезжала так далеко от дома.
        Он склонился ближе.
        - Я тоже.
        - Правда? - На ее лице отразилось удивление.
        - А куда я мог ездить?
        Ему было забавно наблюдать, как она размышляет над его словами. На ее лице промелькнула гамма эмоций, прежде чем она сказала:
        - Вы так любите географию. Я думала, что вы путешествовали.
        - Как-то не получалось. - Он устремил взгляд на солнце, заходившее слишком быстро. - Полагаю, было очень много обязанностей дома.
        - Вы будете путешествовать, если… - Она осеклась, и ему не надо было смотреть на нее, чтобы в точности представить выражение ее лица.
        - Если выяснится, что я не герцог? - закончил он.
        Она кивнула.
        - Скорее всего. - Он слегка пожал плечами. - Правда, не знаю, куда поеду.
        Внезапно Амелия повернулась к нему.
        - Я всегда мечтала увидеть Амстердам.
        - Неужели? - Он казался удивленным. Даже заинтригованным. - Почему?
        - Наверное, из-за всех этих очаровательных датских картин и каналов.
        - Большинство людей предпочитают венецианские каналы.
        Амелия, конечно, знала это. Возможно, отчасти именно поэтому ей никогда не хотелось туда поехать.
        - Я хочу увидеть Амстердам.
        - Надеюсь, еще увидите, - сказал он и добавил после долгой паузы: - Каждый должен иметь возможность осуществить хоть одну свою мечту.
        Амелия повернулась к нему лицом. Он смотрел на нее с такой нежностью, что ее сердце чуть не разбилось, по крайней мере то, что от него еще оставалось.
        - Грейс спустилась вниз, - сообщила она, отвернувшись.
        - Вы уже говорили об этом.
        - О. - Как неловко. - Да, конечно, чтобы обмахивать веером. - Он молчал, поэтому она добавила: - И еще что-то насчет супа.
        - Супа, - повторил он, покачав головой.
        - Мне не удалось расшифровать ее послание, - призналась Амелия.
        Он сухо улыбнулся.
        - Пожалуй, есть одна обязанность, от которой я охотно избавлюсь.
        У нее вырвался смешок.
        - О, извините, - поспешно сказала она. - Это было ужасно грубо с моей стороны.
        - Ничуть, - заверил ее Томас и придвинулся ближе с заговорщическим видом. - Как вы думаете, у Одли хватит смелости отослать ее прочь?
        - У вас не хватило.
        Он поднял руки.
        - Она же моя бабушка.
        - Его тоже, если уж на то пошло.
        - Да, но он не знает ее, счастливчик. - Он склонился к ней. - Я предложил Внешние Гебриды.
        - О, перестаньте.
        - Нет, правда, - настаивал он. - Я сказал Одли, что подумываю о том, чтобы приобрести какой-нибудь остров только для того, чтобы высадить ее там.
        На этот раз она рассмеялась.
        - Нам не следует говорить о ней в таком тоне.
        - И почему это, - произнес он, словно размышляя вслух, - все, кого я знаю, говорят, что капризные старушенции со сварливой наружностью имеют золотое сердце?
        Она смотрела на него, сдерживая улыбку.
        - Моя не имеет, - произнес он с таким видом, словно не мог поверить в подобную несправедливость.
        Амелия не выдержала и прыснула:
        - Да уж.
        Их взгляды, в которых светилось веселье, встретились, и они оба рассмеялись.
        - Она меня недолюбливает, - сказала Амелия.
        - Она никого не любит.
        - Мне кажется, она симпатизирует Грейс.
        - Нет, просто она не любит ее меньше, чем всех остальных. Она не любит даже мистера Одли, хотя неустанно трудится, чтобы добыть для него титул.
        - Она не любит мистера Одли?
        - Он не выносит ее.
        Амелия покачала головой и снова устремила взгляд на закат, угасавший на горизонте.
        - Какая путаница.
        - Это еще мягко сказано.
        - Какой узел! - воскликнула она, чувствуя себя настоящей морячкой.
        Он фыркнул и поднялся на ноги. Амелия вскинула глаза. Он загородил собой последние лучи солнца, и ей вдруг показалось, что он заполняет собой всю ее вселенную.
        - Мы могли бы быть друзьями, - услышала она собственный голос.
        - Друзьями?
        - Да. - Она улыбнулась. Это было самое поразительное. Чему она улыбается? - Думаю, мы были бы друзьями, если бы все…
        - Сложилось иначе?
        - Да. Не все, конечно, а… некоторые вещи. - Она чувствовала себя лучше, счастливее и не имела ни малейшего представления почему. - Если бы мы познакомились в Лондоне.
        - И не были бы обручены в детстве?
        Она кивнула.
        - А вы не были бы герцогом.
        Его брови приподнялись.
        - Герцоги такие важные персоны, - объяснила она. - Было бы намного легче, если бы вы не были одним из них.
        - И если бы ваша мать не была обручена с моим дядей, - добавил он.
        - И если бы мы только познакомились.
        - Ничем не связанные.
        - Да, ничем.
        Он выгнул бровь и улыбнулся.
        - И я увидел бы вас на балу в толпе гостей?
        - Нет, ничего такого. - Амелия покачала головой. Он не понимает. Ей не нужна романтика. Она не может даже думать о ней. Но дружба… это совсем другое. - Что-нибудь более Обычное. Вы сидели бы рядом со мной на скамейке.
        - Как здесь?
        - Скорее в парке.
        - Или в саду, - промолвил он.
        - Вы бы сели рядом со мной…
        И поинтересовался вашим мнением о картографических пропорциях.
        Она рассмеялась.
        - Я бы рассказала вам, что они полезны для мореплавания, но ужасно искажают размеры.
        - А я бы подумал, как это мило: женщина, которая не скрывает свои умственные способности.
        - А я бы подумала, как это чудесно: мужчина, который не считает, что у меня их нет.
        Он улыбнулся.
        - Мы бы подружились.
        - Да. - Она закрыла глаза на одно мгновение, недостаточно долгое, чтобы дать волю мечтам. - Да, мы бы подружились.
        Он помолчал, затем взял ее руку и поцеловал.
        - Из вас получится замечательная герцогиня, - мягко произнес он.
        Она попыталась улыбнуться, но мешал ком в горле.
        Затем тихо - но не настолько тихо, чтобы она не могла услышать, - он сказал:
        - Жаль только, что не моя.
        Глава 16
        На следующий день, в Дублине
        - Как вы думаете, - промолвил Томас, склонившись к уху Амелии, - есть здесь суда, которые курсируют между Дублином и Внешними Гебридами?
        Она издала полузадушенный звук, за которым последовал очень строгий взгляд, бесконечно позабавивший его. Вместе с остальными путешественниками они стояли в холле гостиницы «Герб королевы», где секретарь Томаса заказал для них комнаты, чтобы они могли передохнуть, прежде чем отправиться в Батлерсбридж, деревеньку, где вырос Джек Одли. Они прибыли в порт Дублина во второй половине дня, но к тому времени как выгрузили их багаж, они сошли на берег и двинулись в город, уже стемнело; Томас устал и проголодался, как, очевидно, и Амелия, ее отец, Грейс и Джек.
        Бабка, однако, не желала даже слышать о передышке.
        - Еще не слишком поздно! - настаивала она. Ее пронзительный голос разносился по всему холлу. Томас подозревал, что все окрестности уже в курсе, что она желает двинуться дальше, в Батлерсбридж.
        - Мэм, - сказала Грейс в своей обычной успокаивающей манере, - уже восьмой час. Стемнело, мы все утомились и не знаем местных дорог.
        - Он знает, - бросила вдовствующая герцогиня, дернув головой в сторону Джека.
        - Я устал и голоден, - огрызнулся Джек, - и благодаря вам больше не путешествую по дорогам при луне.
        Томас подавил улыбку. Этот парень начинал ему нравиться.
        - Разве вы не хотите разрешить это дело раз и навсегда? - осведомилась вдовствующая герцогиня.
        - Вообще-то не очень, - отозвался Джек. - Во всяком случае, хочу не так, как кусок пастушьего пирога и кружку эля.
        - Браво, - промолвил Томас, но так, чтобы слышала только Амелия.
        Странно, но теперь, когда цель была близка, его настроение улучшилось. Казалось бы, его терзания должны были только нарастать. В конец концов, он был на грани того, чтобы потерять все, вплоть до собственного имени. К этому моменту ему следовало бы пребывать в отчаянии.
        Но он чувствовал себя на удивление бодрым.
        Невероятно. Он провел целое утро на палубе с Амелией, болтая и покатываясь со смеху. Он так увлекся, что даже забыл о морской болезни.
        Благодарение Господу, подумал Томас, за его малые милости. Вчера вечером ему чудом удалось удержать в желудке то немногое, что он съел на ужин.
        Интересно, в чем причина его странного добродушия? Может, он уже смирился с тем, что Джек законный герцог? И, перестав бороться, хочет поскорее покончить с этим чертовым делом? Воистину нет ничего хуже ожидания.
        Он привел свои дела в порядок, сделал все необходимое для передачи титула. Осталось только это осуществить. А потом он сможет уехать и делать все, что стал бы делать, не будь он привязан к Белгрейву.
        Где-то посередине этих размышлений Томас осознал, что Джек уходит - по всей видимости, чтобы отведать пастушьего пирога.
        - Неплохая идея, - промолвил он. - Ужин несравненно привлекательнее, чем путешествие по ночным дорогам.
        Вдовствующая герцогиня резко повернулась к нему, свирепа сверкнув глазами.
        - Не то чтобы я, добавил Томас, - пытался отложить неизбежное. Но даже почти бывший герцог может проголодаться.
        Лорд Кроуленд рассмеялся.
        - Тут он прав, Августа, - весело произнес он, направившись к выходу.
        - Я поужинаю у себя в комнате, - заявила вдовствующая герцогиня. - Мисс Эверсли, мне понадобится ваша помощь.
        Грейс устало вздохнула и пошла за ней.
        - Нет, - сказал Томас.
        - Нет? - переспросила вдовствующая герцогиня.
        Томас позволил себе едва заметную улыбку. Он действительно привел в порядок все свои Дела.
        - Грейс будет ужинать с нами, - пояснил он. - В столовой.
        - Она моя компаньонка, - прошипела вдовствующая герцогиня.
        Он наслаждался ситуацией намного больше, чем ожидал.
        - Уже нет. - Он сердечно улыбнулся Грейс, которая смотрела на него так, словно он потерял рассудок; - Поскольку я еще не лишился своего положения, то взял на себя смелость сделать несколько последних распоряжений.
        - О чем, к дьяволу, ты говорить?
        Он пропустил реплику герцогини мимо ушей.
        - Грейс, - сказал он, - вы официально освобождаетесь от своих обязанностей перед моей бабушкой. Когда вы вернетесь домой, вы обнаружите, что на ваше имя записан коттедж вместе с суммой денег, достаточной, чтобы обеспечить вас доходом до конца вашей жизни.
        - Ты рехнулся? - рявкнула вдовствующая герцогиня.
        Грейс молчала, потрясенно глядя на него.
        - Мне давно следовало это сделать. Но я не мог вынести мысли о том, чтобы жить вместе с ней, - он дернул головой в сторону своей бабки, - без вас в качестве буфера.
        - Я не знаю, что сказать, - прошептала Грейс.
        Он скромно пожал плечами.
        - Хватило бы обычного «спасибо», но поскольку это я должен вас благодарить, сойдет и «вы лучший из мужчин».
        Грейс улыбнулась сквозь слезы и прошептала:
        - Вы лучший из мужчин.
        - Всегда приятно слышать такое, - сказал Томас. - А теперь как насчет того, чтобы присоединиться к нам за ужином?
        Грейс повернулась к вдовствующей герцогине, побагровевшей от ярости.
        - Ах ты, цепкая маленькая потаскушка, - прошипела она, брызгая слюной. - Думаешь, я не знаю, что ты собой представляешь? Думаешь, я позволю тебе снова появиться в моем доме?
        Томас хотел вмешаться, но понял, что Грейс способна справиться с ситуацией лучше, чем он.
        - Я собиралась сказать, что не оставлю вас без помощи до конца путешествия, поскольку я даже помыслить не могла, чтобы оставить свою работу без учтивого и заблаговременного уведомления, но, похоже, я передумала. - Она повернулась к Амелии. - Можно, я проведу эту ночь в твоей комнате?
        - Конечно, - отозвалась Амелия и взяла Грейс под руку. - Пойдем поужинаем.
        Это был величественный уход со сцены, решил Томас; следуя за ними, пусть даже не видел лица своей бабки. Но он мог представить его себе: багровое и брызжущее слюной. Определенно более прохладный климат пойдет ей на пользу. Надо будет обсудить этот вопрос с новым герцогом.
        - Это было великолепно! - воскликнула Амелия, когда они вошли в столовую. - О Боже, Грейс, ты, должно быть, в восторге.
        Грейс выглядела ошеломленной.
        - Я даже не знаю, что сказать.
        - Ничего не нужно говорить, - сказал Томас. - Просто наслаждайся ужином.
        - Можете не сомневаться. Это будет самый вкусный пирог из всех, какие я когда-либо пробовала.
        У нее был такой счастливый вид, что они все рассмеялись. Они смеялись на протяжении всего ужина, болтая без умолку.
        Ребра все еще побаливали от смеха, когда Томас лег в постель этим вечером. Он уже засыпал, когда ему пришло в голову, что он не может припомнить подобный веселый вечер.
        Амелия тоже наслаждалась собой во время ужина так сильно, что напряжение следующего утра подействовало на нее как пощечина. Она полагала, что встала рано. Грейс еще крепко спала, когда она выскользнула из комнаты в поисках завтрака. Но когда она добралась до частной столовой, ее отец уже был там, как и вдовствующая герцогиня. Ускользнуть не представлялось возможным. Они увидели ее, как только она появилась на пороге, к тому же она ужасно проголодалась.
        Предположив, что она сумеет вытерпеть нотации отца и ядовитые замечания леди Августы, если это означает, что она сможет утолить голод. Амелия направилась к буфету, где стояло блюдо, от которого исходил божественный аромат.
        Наверное, яичница.
        Она улыбнулась. По крайней мере она еще не утратила чувство юмора. Это чего-нибудь стоит.
        - Доброе утро, Амелия, - сказал отец, когда она, наполнив свою тарелку, уселась за стол.
        Она слегка наклонила голову в учтивом приветствии.
        - Отец. - Затем посмотрела на вдовствующую герцогиню. - Ваша светлость.
        Та поджала губы и издала неопределенный звук.
        - Хорошо спала? - поинтересовался лорд Кроуленд.
        - Очень хорошо, спасибо, - отозвалась она, хотя это было не совсем правдой. Они с Грейс спали в одной постели, и та все время ворочалась.
        - Через полчаса мы отбываем, - коротко сообщила леди Августа.
        Амелия сунула в рот кусок яичницы и принялась жевать, бросив взгляд в сторону дверного проема, где никто так и не появился.
        - Не думаю, что остальные будут готовы. Грейс еще…
        - Она здесь ни при чем.
        - Вряд ли вы можете поехать туда без двух герцогов, - резонно заметил лорд Кроуленд.
        - Это что, ваша манера шутить? - осведомилась вдовствующая герцогиня.
        Он пожал плечами:
        - А как еще прикажете называть их?
        Амелии следовало бы возмутиться. Учитывая обстоятельства, это была на редкость бесцеремонная реплика. Но ее отец держался так небрежно, а вдовствующая герцогиня выглядела такой оскорбленной, что она нашла ситуацию забавной.
        - Порой я удивляюсь, почему прилагала столько усилий, чтобы способствовать вашему вхождению в нашу семью, - заявила леди Августа, испепелив ее взглядом.
        Амелия сглотнула, сожалея, что у нее нет достойного ответа. Впервые в жизни она чувствовала себя достаточно храброй, чтобы возразить леди Августе. Но ничего не пришло в голову - по крайней мере ничего невероятно эффектного и остроумного, как бы ей хотелось, - поэтому она закрыла рот и уставилась на стену над головой вдовствующей герцогини.
        - Не вижу повода для подобных слов, Августа, - сказал лорд Кроуленд. И когда она свирепо сверкнула глазами при простом использовании ее имени - а он был одним из немногих, кто позволял себе такую фамильярность, что всегда бесило ее, - добавил: - Менее уравновешенный человек, чем я, счел бы это оскорблением.
        К счастью, в этот момент появился Томас, прервав натянутое молчание.
        - Доброе утро, - непринужденно сказал он, заняв место за столом. Казалось, его совсем не обескуражило, что никто не ответил на его приветствие. Амелия предположила, что отец был слишком занят, пытаясь поставить вдовствующую герцогиню на место, а та редко отвечала на чужие приветствия, так что едва ли в этом было что-то необычное.
        Что касалось Амелии, то она охотно бы что-нибудь сказала. Право, она просто наслаждалась тем, что больше не смущается в присутствии Томаса. Но когда он сел напротив нее, она подняла глаза, встретила его взгляд и…
        Не то чтобы она оробела, нет. Просто, казалось, забыла, как дышать.
        У него были такие голубые глаза.
        Не считая карих крапинок, конечно. Ей нравились эти крапинки и то, что он считает их смешными.
        - Леди Амелия, - промолвил он.
        Она кивнула в ответ.
        - Герцог, - сумела вымолвить она, потому что это было короче, чем «ваша светлость».
        - Я ухожу, - объявила вдруг вдовствующая герцогиня и встала, сердито скрипнув стулом о пол. Она помедлила секунду, словно ожидая, что кто-нибудь выскажется по этому поводу. Когда никто ничего не сказал - неужели она и вправду уверена, что кто-нибудь станет возражать против ее ухода, подумала Амелия, - она добавила: - Мы отбываем через тридцать минут. - Потом она перевела свой свирепый взгляд на Амелию. - Вы поедете со мной в карете.
        Амелия не совсем понимала, зачем леди Августе понадобилось говорить об этом. Она ехала в карете вдовствующей герцогини через всю Англию. Почему в Ирландии должно быть иначе? Тем не менее что-то в тоне леди Августы заставило ее желудок сжаться, и она невольно вздохнула, когда та вышла.
        - Боюсь, у меня начнется морская болезнь, - заметила она, позволив себе расслабиться.
        Лорд Кроуленд одарил ее раздраженным взглядом и встал, чтобы наполнить свою тарелку. Но Томас улыбнулся - правда, только глазами. Тем не менее у нее потеплело на душе, и она почувствовала в себе достаточно сил, чтобы изгнать тревогу, поселившуюся в сердце.
        - Морская болезнь на суше? - промолвил он, улыбаясь глазами.
        - Мой желудок протестует.
        - Трепыхается?
        - Трепещет, - уточнила она.
        - Странно, - сухо заметил он, сунул в рот кусок ветчины и прожевал, прежде чем продолжить: - Моя бабушка способна на многое. Не думаю, что чума, голод или засуха находятся за пределами ее возможностей. Но морская болезнь… - Он хмыкнул. - Это слишком.
        Амелия вздохнула, глядя на свою еду, которая больше не казалась ей аппетитной. Она отодвинула тарелку.
        - Вы не знаете, сколько времени потребуется, чтобы добраться до Батлерсбриджа?
        - Думаю, большая часть дня, особенно если мы остановимся на ленч.
        Амелия бросила взгляд на дверь, через которую вышла вдовствующая герцогиня.
        - Вряд ли она захочет.
        Томас пожал плечами.
        - У нее не будет выбора.
        Отец Амелии вернулся к столу с полной тарелкой.
        - Когда ты станешь герцогиней, - сказал он, усевшись и закатив глаза, - первое, что ты должна сделать, - это отправить ее во вдовий дом.
        Когда она станет герцогиней? Амелия нервно сглотнула. Просто ужасно, что ее собственный отец так доволен ее будущим. Его совсем не волнует, за кого из двух мужчин она выйдет замуж, лишь бы тот оказался настоящим герцогом.
        Она посмотрела на Томаса. Он был занят едой. Она ждала, не сводя с него глаз, пока он наконец не заметил ее внимание. Он слегка пожал плечами с выражением, которое она не смогла интерпретировать.
        Почему-то от этого ей стало еще хуже.
        Следующим явился мистер Одли, а через десять минут в столовую влетела Грейс, запыхавшаяся и разрумянившаяся.
        - Тебе не понравилась еда? - спросила она, заняв освободившееся место вдовствующей герцогини и глядя, на почти не тронутую тарелку Амелии.
        - Я не голодна, - сказала Амелия, хотя ее желудок урчал. Есть разница, осознала она, между голодом и аппетитом. Первый она испытывала, а последнего не было и в помине.
        Г рейс одарила ее лукавым взглядом и принялась за завтрак, но не прошло и трех минут, как явилась хозяйка гостиницы, выглядевшая крайне озабоченной.
        - Э-э… ее светлость… - начала она, заламывая руки. - Она ждет в карете.
        - И надо полагать, поносит ваших слуг? - уточнил Томас.
        Хозяйка удрученно кивнула.
        - Грейс еще не закончила есть, - заметил мистер Одли прохладным тоном.
        - Пожалуйста, - сказала Грейс настойчивым тоном, - давайте не будем задерживаться из-за меня. Я вполне удовлетворена. Я…
        Она смущенно кашлянула, и у Амелии возникло ощущение, что она не поняла шутки.
        - Я положила слишком много еды, - закончила Грейс, указав на свою тарелку, которая была наполовину полной.
        - Вы уверены? - спросил Томас.
        Она кивнула, но Амелия заметила, что она быстро сунула в рот несколько наполненных вилок, пока остальные поднимались на ноги.
        Мужчины пошли вперед, чтобы позаботиться о лошадях, а Амелия подождала, пока Грейс проглотит еще немного еды.
        - Проголодалась? - спросила она, когда они остались вдвоем.
        - Умираю с голоду, - подтвердила Грейс. Она вытерла рот салфеткой и последовала за Амелией к выходу. - Мне не хотелось бы раздражать вдовствующую герцогиню.
        Амелия обернулась, приподняв брови.
        - Еще больше, - пояснила Грейс, поскольку они обе знали, что вдовствующая герцогиня всегда пребывала в раздраженном состоянии. И точно, когда они добрались до кареты, леди Августа поносила всех и вся, очевидно, недовольная температурой кирпича, который положили к ее ногам в карету.
        Горячий кирпич? Амелия поразилась. День не был теплым, но и не настолько холодным. Они изжарятся в карете.
        - Она сегодня в отличной форме, - заметила Грейс.
        - Амелия! - гаркнула вдовствующая герцогиня.
        Амелия схватила Грейс за руку и крепко сжала. Никогда в жизни она не была так благодарна за присутствие другого человека. Мысль о том, чтобы провести еще один день в обществе вдовствующей герцогини без буфера в лице Грейс…
        Она не вынесет этого.
        - Леди Амелия, - повторила вдовствующая герцогиня, - вы что, не слышите, что я вас зову?
        - Извините, ваша светлость, - сказала Амелия и шагнула вперед, увлекая за собой Грейс. - Я не слышала.
        Глаза леди Августы сузились. Она знала, когда ей лгут. Но у нее явно были другие приоритеты, потому что она кивнула головой в сторону Грейс и злобно произнесла:
        - Она может ехать с кучером.
        Грейс сделала движение в указанном направлении, но Амелия дернула ее назад.
        - Нет, - сказала она.
        - Нет? - переспросила вдовствующая герцогиня.
        - Нет. Я нуждаюсь в ее обществе.
        - А я нет.
        Амелия вспомнила, сколько раз она восхищалась холодной выдержкой Томаса, тем, как он мог осадить любого одним взглядом. Она собралась с духом и повернулась к герцогине.
        - О, ради Бога, - буркнула та после того, как Амелия несколько секунд сверлила ее взглядом. - Можешь взять ее с собой. Но не рассчитывайте, что я буду поддерживать разговор.
        - Даже не мечтаю об этом, - промолвила Амелия и забралась в карету, Грейс последовала за ней.
        К сожалению для Амелии, Грейс и лорда Кроуленда, который решил ехать в карете после того, как они остановились напоить лошадей, вдовствующая герцогиня все же решила разговаривать.
        Впрочем, разговор предполагал наличие второй стороны, которой в карете, по мнению Амелии, попросту не существовало. Было много указаний и вдвое больше жалоб, но не разговора.
        Отец Амелии выдержал полчаса, после чего постучал в переднюю стенку кареты, требуя, чтобы его высадили.

«Предатель», - подумала Амелия. С самого ее рождения он планировал поселить ее в доме леди Августы, а сам не смог выдержать более получаса.
        За ленчем отец сделал слабую попытку извиниться - не за то, что пытался выдать ее замуж против ее желания, а всего лишь за бегство из кареты этим утром, - но вся симпатия, которую она испытывала к нему, улетучилась, когда он начал рассуждать о ее будущем и его намерениях в этой связи.
        Избавление пришло только после ленча, когда вдовствующая герцогиня и Грейс задремали. Амелия смотрела в окошко, за которым проплывали ирландские пейзажи, прислушивалась к цокоту копыт и удивлялась, как все это могло случиться. Она была слишком разумна, чтобы думать, что ей это снится, но, право, как жизнь человека может настолько измениться практически за одну ночь? Это казалось немыслимым. Всего лишь неделю назад она была Амелией Уиллоуби, невестой герцога Уиндема. А теперь она…
        Святые небеса, это становится комичным. Она по-прежнему леди Амелия Уиллоуби, невеста герцога Уиндема.
        Но все не так, как раньше.
        Ясно одно: она влюблена и, возможно, не в того мужчину. Отвечает ли он ей взаимностью? Амелия не могла ответить на этот вопрос с уверенностью. Конечно, она ему нравилась. Он восхищался ею. Но любил ли он ее?
        Едва ли. Мужчины, подобные Томасу, не влюбляются так быстро. А если влюбляются, то не в того, кого знали всю свою жизнь. Если бы Томас вдруг влюбился, то в красивую незнакомку. Он увидел бы ее в толпе и, охваченный мощным чувством, страстью, понял бы, что это его судьба.
        Вот как Томас влюбился бы в кого-нибудь, если бы вообще влюбился.
        Она судорожно сглотнула, ненавидя ком в горле, ненавидя запахи, витавшие в воздухе, и пылинки, кружившиеся в лучах солнечного света.
        Этим утром она многое ненавидела.
        Грейс, сидевшая напротив, встрепенулась. Амелия переключилась на нее, с интересом наблюдая за процессом пробуждения. В сущности, она никогда не видела, как люди просыпаются. Наконец Грейс открыла глаза.
        - Ты заснула, - тихо сказала Амелия. Она прижала палец к губам, указав головой на вдовствующую герцогиню.
        Грейс зевнула, прикрыв рукой рот.
        - Сколько по-твоему, нам еще ехать?
        - Не знаю. Наверное, час или два. - Амелия вздохнула и откинулась на спинку сиденья, закрыв глаза. Она чувствовала себя уставшей. Может, ей удастся заснуть? Почему одни люди так легко засыпают в каретах, а другие - особенно она, - похоже, не способны заснуть нигде, кроме собственной постели? Это казалось несправедливым…
        - Что ты будешь делать? - спросила Грейс.
        Как бы Амелии ни хотелось изобразить непонимание, она обнаружила, что не может. Впрочем, это не имело особого значения, поскольку у нее все равно не было удовлетворительного ответа. Она открыла глаза. Грейс смотрела на нее с таким видом, словно сожалела, что спросила.
        - Не знаю, - сказала Амелия и снова закрыла глаза. Ей нравилось ехать с закрытыми глазами. Так лучше чувствовался ритм колес. Обычно он действовал на нее успокаивающе, но не сегодня, не по дороге в какую-то неведомую деревеньку, где ее будущее решится в зависимости от записи в церковной книге.
        И не после того, как отец на протяжении всего ленча читал ей нравоучения, оставив ее с ощущением» что она ведет себя как упрямый ребенок.
        Не сегодня, когда…
        - Знаешь, что самое забавное в этой истории? - произнесла она, прежде чем сообразила, что говорит вслух.
        - Нет.
        - Я все время думаю: «Это несправедливо, я должна иметь выбор. Меня нельзя продавать или обменивать, как какой-то предмет». Но затем мне приходит в голову:
«А что, собственно, изменилось? Меня обручили с Уиндемом давным-давно. И я никогда не жаловалась».
        Она говорила, не открывая глаз. Почему-то так ей было спокойнее.
        - Ты была совсем ребенком, - заметила Грейс.
        - У меня было достаточно времени, чтобы высказать свое мнение.
        - Амелия…
        - Мне некого винить, кроме себя.
        - Это неправда.
        Она наконец открыла глаза, по крайней мере один.
        - Ты говоришь так, чтобы не расстраивать меня.
        - Нет. Я могла бы, конечно, - возразила Грейс, - но так уж вышло, что я говорю правду. Ты не виновата. И никто не виноват, к сожалению. Иначе все было бы гораздо проще.
        - Если найти виноватого?
        - Да.
        И тут Амелия прошептала:
        - Я не хочу выходить за него замуж.
        - За Томаса?
        Томаса? С чего она взяла?
        - Нет, - возразила Амелия. - За мистера Одли.
        Губы Грейс удивленно приоткрылись.
        - Неужели?
        - Тебе это кажется странным?
        - Нет, конечно, - поспешно отозвалась Грейс. - Просто он такой красивый.
        Амелия слегка пожала плечами:
        - Пожалуй. А ты не находишь, что он несколько навязчив?
        - Нет.
        Амелия посмотрела на Грейс с возросшим интересом. Ее «нет» прозвучало чуть более вызывающе, чем можно было ожидать.
        - Грейс Эверсли, - понизила она голос, бросив быстрый взгляд в сторону вдовствующей герцогини, - тебе нравится мистер Одли?
        Грейс начала что-то говорить, запинаясь и краснея, чем немало позабавила Амелию.
        - Значит, да.
        - Это не имеет значения, - промямлила Грейс.
        - Конечно же, имеет, - отозвалась Амелия с лукавым видом. - А ты ему нравишься? Нет, не отвечай. Я вижу это по твоему лицу. Ладно. Теперь я определенно не выйду за него замуж.
        - Ты не должна отказываться из-за меня, - возразила Грейс.
        - Что ты сказала?
        - Все равно я не смогу выйти за него замуж, если он станет герцогом.
        Амелия Готова была ударить ее. Как она смеет отказываться от любви?
        - Почему?
        - Если он станет герцогом, ему нужно будет жениться на ком-нибудь подходящем. - Грейс бросила на нее острый взгляд. - Твоего ранга.
        - О, не говори глупости. Можно подумать, что ты выросла в приюте.
        - Ситуация и без того скандальная. Он не должен усугублять ее, шокируя публику выбором невесты.
        - Ты не актриса, чтобы шокировать публику. Поговорят неделю и забудут. - Она замолкла, ожидая от Грейс отклика, но та выглядела такой расстроенной и такой… печальной. Амелия едва могла вынести это. Она думала о Грейс, влюбленной в мистера Одли, и о себе, идущей на поводу у других людей.
        Она не хотела, чтобы было так.
        Она не хотела быть такой.
        - Я не знаю, что на уме у мистера Одли, - сказала она, - и каковы его намерения, но если он готов отдать все за свою любовь, тебе тоже не следует сдаваться. - Она потянулась к Грейс и сжала ее руку. - Нужно быть храброй. - Она улыбнулась, имея в виду не только Грейс, но и себя тоже.
        И добавила шепотом:
        - Я тоже постараюсь.
        Глава 17
        Путешествие в Батлерсбридж проходило в значительной степени так, как Томас и ожидал. Вместе с Джеком и лордом Кроулендом он ехал верхом, наслаждаясь хорошей погодой. Они почти не разговаривали. Собственно, весь разговор сводился к обмену репликами, когда кто-нибудь из всадников вырывался вперед, проезжая мимо других, или отставал.
        Время от времени кто-то делал замечание относительно погоды.
        Лорд Кроуленд, казалось, заинтересовался местными птицами.
        Томас пытался любоваться пейзажем. Окрестности были даже более зелеными, чем в Линкольншире, и он гадал, сколько здесь выпадает дождей. Если уровень осадков здесь больше, то как это отражается на урожае. И как это сказывается на…
        Хватит!
        Урожай, животноводство… все это теперь отвлеченные материи. У него нет ни земли, ни живности, не считая его лошади, а может, даже этого нет.
        У него ничего нет.
        И никого.
        Амелия…
        Перед его мысленным взором возникло ее лицо, непрошеное и тем не менее такое желанное. Она оказалась гораздо умнее и глубже, чем он ожидал. Он не любил ее - сейчас, во всяком случае, - но… тосковал по ней. Смешно, учитывая, что она находилась в карете, в двадцати шагах позади него. Он видел ее, когда они остановились в полдень перекусить. И они завтракали вместе.
        У него не было причин тосковать по Амелии.
        И все-таки он тосковал.
        Ему не хватало ее смеха за обеденным столом и теплого сияния ее глаз на рассвете.
        Как будто он когда-либо видел ее на рассвете!
        Но ему все равно не хватало этого.
        Он оглянулся через плечо на карету, наполовину удивляясь, что она выглядит в точности так, как полагается, а не изрыгает языки пламени через окошки.
        Его бабка была сегодня в отличной форме. Вот о чем он не будет тосковать, когда лишится титула. Вдовствующая герцогиня Уиндем была не просто бременем на его плечах, она была сущим проклятием. Порой ему казалось, что весь смысл ее жизни состоит в том, чтобы усложнять его жизнь насколько это возможно.
        Впрочем, бабка была не единственной обузой, от которой он был бы рад избавиться. Бесконечная писанина.
        О ней он точно не будет скучать. Отсутствие свободы. Всем казалось, что он может делать что захочет, имея столько денег и такую власть. Но увы, он привязан к Белгрейву. Точнее, был привязан.
        Он подумал об Амелии, о ее мечтах об Амстердаме.
        Черт! Он может завтра же отправиться в Амстердам, если пожелает. Прямо из Дублина. Он может посетить Венецию, Вест-Индию. Нет ничего, что помешало бы ему…
        - Вы счастливы?
        - Я? - Томас удивленно взглянул на Джека, сообразив вдруг, что он насвистывал. Насвистывал! Он не мог вспомнить, когда в последний раз делал это. - Наверное. Прекрасный день, вы не находите?
        - О да. Прекрасный день, - отозвался тот.
        - Нам следует радоваться, что мы не заперты в карете с этой старой мегерой, - заявил лорд Кроуленд. - Пардон, - добавил он, вспомнив, что старая мегера приходится бабушкой обоим его спутникам.
        - Передо мной можете не извиняться, - сказал Томас, развеселившись. - Я полностью с вами согласен.
        - Мне придется жить с ней? - заволновался Джек.
        Томас усмехнулся, глядя на него. Неужели он только что осознал тяжесть своего бремени?
        - Можете отправить ее на Внешние Гебриды.
        - А почему вы этого не сделали? - осведомился Джек.
        - О, поверьте, я так и сделаю, если вдруг завтра окажется, что я еще обладаю властью над ней, А если нет… - Томас пожал плечами. - Мне понадобится какая-то работа. Я всегда хотел путешествовать. Возможно, я стану вашим представителем в далеких странах. Возможно, мне понравится такая жизнь.
        - Ради Бога, - буркнул Джек, - перестаньте болтать чепуху.
        Томас окинул его любопытным взглядом, не впервые подумав, что творится в голове его кузена. Лицо Джека осунулось, взгляд был угрюмым.
        Он явно не хотел ехать домой. Нет, он боялся ехать домой.
        Томас ощутил вспышку сочувствия к человеку, которого должен был бы презирать и ненавидеть. Но ему было нечего сказать и не о чем спросить.
        Поэтому он промолчал и не сказал больше ни слова до конца путешествия. Часы шли, и к вечеру похолодало. Они миновали несколько очаровательных деревенек, маленький, но оживленный городок и въехали наконец в Батлерсбридж, деревню, где вырос Одли.
        Ей следовало бы выглядеть зловеще, подумал Томас. С длинными бесформенными тенями и неведомыми зверями, завывающими в ночи.
        Ведь это здесь он лишится той жизни, которую привык считать своей. Казалось неправильным, что она выглядит такой мирной и живописной.
        Джек, находившийся впереди, существенно замедлил скачку. Поравнявшись с ним, Томас тоже придержал свою лошадь.
        - Скоро? - тихо спросил он.
        Джек кивнул.
        - За поворотом.
        - Вас там не ждут?
        - Нет. - Джек перешел на рысь, но Томас не стал пришпоривать лошадь, позволив ему оторваться. Есть вещи, которые мужчине лучше делать одному.
        По крайней мере он мог бы попытаться задержать вдовствующую герцогиню, пока Джек не встретится со своими родными.
        Он перешел на шаг, направив свою лошадь на середину дороги, так что карете тоже пришлось замедлить ход. Он мог видеть, как Джек спешился в конце короткой улочки, поднялся по ступенькам и постучал. Из отворившейся двери хлынул поток света, но е такого расстояния Томас не мог слышать, что было сказано.
        Карета остановилась на обочине, и лакей помог вдовствующей герцогине выбраться наружу. Она двинулась вперед, но Томас быстро соскользнул с лошади и схватил ее за локоть, удерживая на месте.
        - Отпусти меня, - резко бросила она, пытаясь вырваться.
        - Ради Бога, мадам, - не менее резко отозвался Томас, - дайте ему минуту, чтобы встретиться с родственниками.
        - Мы его родственники.
        - Вы что, совсем бесчувственны?
        - На кону стоят более важные вещи, чем…
        - Здесь нет ничего настолько важного, что не могло бы подождать пару минут.
        Ее глаза сузились.
        - Это ты так думаешь.
        Томас выругался себе под нос.
        - Я ведь приехал сюда, не так ли? Я обращался с ним вежливо, а в последнее время даже с уважением. Я слушал ваши язвительные замечания и бесконечные жалобы. Я проехал через две страны, спал в трюме и даже… - То, что он должен добавить, было крайне унизительно. - Вручил ему свою невесту. Полагаю, я доказал, что готов ко всем откровениям, которые эта деревня нам предложит. Но, клянусь всеми святыми, я не пожертвую ни каплей порядочности, которую мне удалось сохранить, несмотря на то что я вырос в одном доме с вами.
        За ее плечом он мог видеть Грейс и Амелию, которые смотрели на них с открытыми ртами?
        - Человек, - произнес он сквозь зубы, - имеет право провести пару чертовых минут со своей семьей.
        Секунду-другую леди Августа сверлила его ледяным взглядом, затем обронила:
        - Не смей сквернословить в моем присутствии.
        Томас был настолько ошарашен тем фактом, что она полностью проигнорировала его тираду, что расслабил хватку на ее руке. Она вырвалась и устремилась вверх по ступенькам вслед за Джеком, который обнимал какую-то женщину - видимо, свою тетку.
        - Кхм, - произнесла вдовствующая герцогиня, как только она одна умела.
        Томас шагнул вперед, готовый вмешаться.
        - Должно быть, вы его тетя, - сказала леди Августа, обращаясь к женщине, стоявшей на крыльце.
        Миссис Одли молча уставилась на нее.
        - Да, - отозвалась она после долгой паузы. - А вы?..
        - Тетя Мэри, - перебил ее Джек. - Боюсь, я должен представить тебя вдовствующей герцогине Уиндем.
        Миссис Одли выпустила его из объятий, присела в реверансе и посторонилась, позволив вдовствующей герцогине проскочить мимо нее.
        - Герцогиня Уиндем? - переспросила она. - Святые небеса, Джек, неужели ты не мог предупредить нас?
        Джек мрачно усмехнулся.
        - Так лучше, уверяю тебя. - Он повернулся к Томасу. - Герцог Уиндем, - сказал он, сделав жест в его сторону. - Ваша светлость, моя тетя, миссис Одли.
        Она пробормотала что-то в ответ, судя по ее виду, ничуть не польщенная прибытием герцога.
        Джек закончил представления, и миссис Одли пригласила всех внутрь. Она говорила шепотом, но в ее голосе было столько паники, что Томас мог слышать каждое слово.
        - Джек, у нас нет свободных комнат. Во всяком случае, ничего подходящего для столь…
        - Пожалуйста, миссис Одли, - вмешался Томас, склонив голову в почтительном поклоне, - не беспокойтесь на этот счет. С нашей стороны было непростительно явиться без предупреждения. Я бы не хотел, чтобы вы особо утруждались. Хотя, возможно, вы найдете комнату для моей бабушки. Так будет легче для всех, - добавил он, стараясь не показывать своего уныния.
        - Конечно, - быстро сказала миссис Одли. - Прошу вас, входите. Стало прохладно. Джек, мне нужно сказать тебе…
        - Где ваша церковь? - осведомилась вдовствующая герцогиня.
        Томас чуть не застонал. Неужели она не может подождать, пока они не войдут внутрь?
        - Вы хотите посетить церковь? - спросила миссис Одли, бросив озадаченный взгляд на Джека. - В такой час?
        - Я не собираюсь молиться, - резко бросила леди Августа. - Мне нужно просмотреть церковные записи.
        - Викарий Беверидж все еще служит? - спросил Джек, явно пытаясь отвлечь внимание от вдовствующей герцогини.
        - Да, - сказала его тетка, - но наверняка он уже лег спать. Уже половина девятого, а он ранняя пташка. Может, утром…
        - Это вопрос чрезвычайной важности для династии, - перебила ее леди Августа. - Меня не волнует, даже если бы сейчас была полночь. Мы…
        - Зато меня волнует, - отрезал Джек. - Я не позволю, чтобы вы вытащили викария из постели. Вы ждали достаточно долго. Ничего с вами не случится, если подождать до утра.
        Томас готов был аплодировать своему кузену.
        - Джек! - ахнула миссис Одли и повернулась к вдовствующей герцогине. - Не представляю, кто научил его разговаривать в таком тоне. Уж точно не я.
        - Не ты, - буркнул Джек, свирепо глянув на леди Августу.
        - Вы сестра его матери? - осведомилась та.
        - Да, - отозвалась миссис Одли, явно пораженная внезапной сменой темы.
        - Вы присутствовали на ее свадьбе?
        - Нет.
        Джек удивленно повернулся к ней.
        - Разве?
        - Да. Меня там не было. У меня были роды. Я никогда не рассказывала тебе. Ребенок родился мертвым. - Ее лицо смягчилось. - Это одна из причин, почему я была так рада иметь тебя.
        - Мы отправимся в церковь завтра утром, - заявила вдовствующая герцогиня. - Первым делом. Отыщем нужные документы и покончим со всем этим.
        - Документы? - переспросила миссис Одли.
        - Свидетельство о регистрации брака, - рявкнула вдовствующая герцогиня. - Вы глухая?
        Это было слишком. Томас схватил ее за локоть и оттащил назад, что, возможно, было в ее интересах, поскольку Джек выглядел так, словно готов был вцепиться ей в горло.
        - Луиза венчалась не в здешней церкви, - сказала миссис Одли. - Она вышла замуж в Магуайрсбридже. В графстве Фермана, где мы выросли.
        - Это далеко отсюда? - требовательно спросила вдовствующая герцогиня, пытаясь высвободить руку.
        Но Томас держал крепко.
        - В двадцати милях, ваша светлость, - ответила миссис Одли, прежде чем повернуться к своему племяннику. - Джек? В чем дело? Зачем тебе понадобилось доказательство регистрации брака твоей матери?
        Джек помедлил, колеблясь, затем прочистил горло.
        - Мой отец ее сын, - сказал он, кивнув в сторону вдовствующей герцогини.
        - Твой отец! - ахнула миссис Одли. - Ты хочешь сказать, что Джон Кавендиш…
        Томас, шагнул вперед, ощущая странную готовность взять в руки ситуацию.
        - Вы позволите?
        Джек кивнул:
        - Пожалуйста.
        - Миссис Одли, если существует доказательство регистрации брака вашей сестры, то ваш племянник является настоящим герцогом Уиндемом.
        - Настоящим герцогом… - Миссис Одли прикрыла рот Ладонью, явно ошеломленная. - Нет. Это невозможно. Я помню мистера Кавендиша. Он был… - Она сделала жест руками, словно пыталась описать его. Затем, после нескольких неудачных попыток облечь свои мысли в слова, сказала: - Он не стал бы скрывать это от нас.
        - Тогда он не был наследником, - заметил Томас.
        - О Господи. Но если Джек - герцог, то вы…
        - То я нет, - сухо закончил Томас, бросив взгляд на Амелию и Грейс, которые стояли около двери, наблюдая за происходящим. - Так что можете представить себе наше нетерпение разрешить эту проблему.
        Миссис Одли ошарашенно молчала.
        Томас, как никто, понимал, что она чувствует.
        Амелия не представляла, сколько времени. Определенно, позже полуночи. Несколько часов назад их с Грейс проводили в их комнату, и хотя она давно умылась и облачилась в ночную рубашку, сон не шел.
        Она долго лежала под одеялами, прислушиваясь к ровному дыханию Грейс. Затем встала с постели и подошла к окну, решив, что если она все равно не спит, то могла бы смотреть на что-нибудь более интересное, чем потолок. В небе светила полная луна, приглушая своим сиянием блеск звезд.
        Амелия вздохнула, разыскивая взглядом знакомые созвездия. Она нашла Большую Медведицу, но ее затянуло облаками.
        Грейс тихо всхрапнула.
        Амелия села на широкий подоконник, прислонившись головой к стеклу. Она часто так поступала, когда была моложе и не могла заснуть: подходила к окну и считала звезды и цветы. Иногда она даже выбиралась наружу, пока отец не распорядился обрезать ветви могучего дуба под ее окном.
        Это было весело.
        Ей снова захотелось пережить те ощущения сегодня. Ей хотелось избавиться от безысходности и мрачных предчувствий. Ей хотелось выбраться наружу и почувствовать ветер на своем лице. Ей хотелось петь там, где ее никто не услышит. Ей хотелось размять ноги, онемевшие после целого дня, проведенного в карете.
        Она спрыгнула с подоконника, накинула плащ и проследовала на цыпочках мимо Грейс, которая тихо бормотала во сне - к сожалению, слишком неразборчиво, иначе Амелия определенно осталась бы и послушала.
        В доме было тихо, как и следовало ожидать, учитывая поздний час. Ей не раз приходилось пробираться по спящему дому, хотя ее прошлые приключения ограничивались проделками над сестрами или местью за их проделки. Не успела она оглянуться, как оказалась в холле и, толкнув переднюю дверь, выскользнула в ночь.
        Воздух был прохладным и насыщенным влагой, но она вдохнула его полной грудью и, запахнув плотнее плащ, направилась через лужайку к деревьям. Ее босые ноги тут же замерзли - она не обулась, чтобы не шуметь, - но ей было все равно. Она будет радостно чихать завтра, если это означает свободу сегодня.
        Амелия рассмеялась и припустила бегом.
        Томас не мог заснуть.
        Впрочем, это его не удивило. Смыв с себя дорожную пыль, он переоделся, и его проводили в очень милую спальню. Комната была не слишком большой, мебель не новой, но было видно, что за ней любовно ухаживали, что создавало атмосферу тепла и уюта. На письменном столе стояли миниатюры, искусно размещенные в углу, чтобы их можно было созерцать, когда пишешь письма. В гостиной также было много миниатюр, расставленных на каминной полке. Видимо, их часто брали в руки, потому что рамки в тех местах, где их касались пальцами, немного потерлись.
        Очевидно, людей, изображенных на этих миниатюрах, любили.
        Томас попытался вообразить подобные экспозиции в Белгрейве и чуть не рассмеялся. Конечно, там были портреты всех Кавендишей, и не по одному, но висели в галерее как свидетельства величия и богатства. Он никогда не смотрел на них. С какой стати? Там не было никого, кого Томас хотел бы видеть; никого, чью улыбку или добродушный юмор хотел бы вспомнить.
        Он подошел к письменному столу и взял в руки один из миниатюрных портретов. Изображенный на нем улыбающийся юноша напоминал Джека, возможно, в более юном возрасте.
        Томас тоже улыбнулся. Ему нравилось это место. Оно называлось Кловерхилл. Клеверовый холм.] Подходящее название.
        Неплохое место, чтобы расти, чтобы стать мужчиной.
        Томас поставил миниатюру на место, подошел к окну и остановился, опершись ладонями о подоконник. Он собирался лечь, ощущал усталость и томился от беспокойства. Это было не лучшее сочетание.
        Ему хотелось покончить со всем этим.
        Ему хотелось выяснить наконец, кто он на самом деле и кем не является.
        Он стоял так несколько секунд, рассеянно созерцая аккуратную лужайку, простиравшуюся перед домом. Там не было ничего заслуживающего внимания, особенно посреди ночи, но Томас, казалось, не мог сдвинуться с места. И тут…
        Его глаза уловили какое-то движение, и он прищурился, вглядываясь в темноту. Там кто-то был.
        Амелия.
        Это было невозможно, и все же это была Амелия, вне всякого сомнения. Больше ни у кого не было волос такого цвета.
        Какого дьявола она там делает? Вряд ли она пытается сбежать. Она слишком разумна для этого, не говоря уже о том, что при ней нет никаких вещей. Похоже, она решила прогуляться.
        В четыре часа утра.
        Это было определенно неразумно.
        - Вот дурочка, - пробормотал Томас и, набросив на плечи халат, выскочил из комнаты. Это так он проводил бы свою жизнь, если бы ему удалось жениться на ней? Гонялся бы за ней посреди ночи?
        Не прошло и минуты, как он оказался снаружи, выйдя через переднюю дверь, которая, как отметил Томас, оставалась чуть приоткрытой. Он пересек подъездную дорогу и зашагал по лужайке, на которой он в последний раз видел Амелию, но ее там не было.
        Она исчезла.
        О Господи! Не может же он звать ее, выкрикивая имя. Он перебудит весь дом.
        Томас двинулся дальше. Куда, к дьяволу, она делась? Она не могла далеко уйти. Более того, она не стала бы уходить далеко. Только не Амелия.
        - Амелия? - позвал он громким шепотом.
        Тишина.
        - Амелия? - позвал он громче, насколько осмелился.
        И тут он увидел ее, сидящую на траве.
        - Томас?
        - Вы что, лежали?
        Ее волосы были заплетены в простую косу, падавшую на спину. Он никогда не видел ее такой.
        - Я смотрела на звезды, - сказала она.
        Он непроизвольно поднял глаза к небу, затянутому облаками.
        - Я ждала, когда облака рассеются, - объяснила она.
        - Почему?
        - Почему? - повторила она, глядя на него с таким видом, словно это он только что сделал странное заявление.
        - Сейчас глубокая ночь.
        - Да, я знаю. - Она подтянула ноги и, упершись руками в землю, встала. - Но это мой последний шанс.
        - Для чего?
        Она беспомощно пожала плечами:
        - Не знаю.
        Томас покачал головой и начал что-то говорить, отчитывая ее за глупую выходку. Но Амелия только улыбнулась.
        Она казалась такой красивой, что у него перехватило дыхание.
        - Амелия. - Он не знал, почему произнес ее имя. Он не собирался говорить ей ничего конкретного. Просто она стояла перед ним, а он никогда ни одну женщину вообще так не хотел в жизни, как ее.
        На покрытой росой лужайке, в середине Ирландии, посреди ночи он хотел ее, всей душой хотел.
        Томас давно перестал обманывать себя, будто он не желает Амелию. Но он не позволял себе мечтать о ней, не позволял представлять себе, как он снимаете нее одежду, как его руки скользят по ее плечам и спине, обнажая ее безупречные…
        - Вам нужно вернуться в дом, - хрипло произнес он.
        Она покачала головой.
        Томас испустил прерывистый вздох. Понимает ли она, чем рискует, оставаясь здесь, с ним? Ему понадобились все его силы - больше, чем, как ему казалось, он обладает, чтобы оставаться на месте, на расстоянии двух шагов от нее. Так близко… и все же коснуться ее он не мог.
        - Мне хочется погулять, - сказала она.
        Он встретился с ней взглядом и… совершил ошибку, потому что увидел в ее изумительных глазах все, что она чувствует: обиду, боль и беззащитность.
        Это разрывало ему душу.
        - Мне было душно наверху, - продолжила она. - Хотя там не было душно, просто у меня возникло такое ощущение.
        Как ни странно, он понял, что она имеет в виду.
        - Я устала чувствовать себя в ловушке, - печально сказала она. - Всю мою жизнь мне говорили, куда пойти, что сказать, с кем разговаривать…
        - За кого выйти замуж, - мягко добавил он.
        Она кивнула.
        - Мне хотелось почувствовать себя свободной. Пусть только на час.
        Он посмотрел на ее руку. Было бы так легко протянуть руку и сжать ее ладонь в своей. Один шаг, и она будет в его объятиях.
        Но он сказал только:
        - Вам нужно вернуться назад. - Это было то, что ему полагалось сказать, и то, что ей полагалось сделать.
        Он не мог поцеловать ее, во всяком случае, сейчас и здесь, когда он совершенно не уверен в своей способности ограничиться поцелуем.
        - Я не хочу выходить за него замуж.
        Внутри у Томаса что-то сжалось. В ее словах не было ничего нового. Амелия никогда не делала из этого тайны. И все же сейчас… когда она стояла в лунном свете…
        Это было невозможно вынести, невозможно проигнорировать.

«Я не хочу, чтобы вы достались ему», - подумал он, однако не произнес вслух.
        Он не мог позволить себе этого, потому что знал: утром, когда все выяснится, Джек Одли почти наверняка докажет свое право на титул герцога Уиндема. А если сейчас он скажет ей: «Будь моей», - она согласится. Томас видел это по ее глазам.
        Возможно, ей даже кажется, что она любит его. А почему бы нет? Всю жизнь ей внушали, что ей полагается любить его, повиноваться ему, быть благодарной за его внимание и за счастливую судьбу, связавшую ее с ним много лет назад.
        Но она не знала его по-настоящему. А сейчас даже он сам не уверен, что знает себя. Как он может просить ее быть с ним, когда ему нечего ей предложить?
        Она заслуживает большего.
        - Амелия, - прошептал он, потому что должен был что-то сказать.
        Она ждала его ответ.
        - Я не хочу делать этого, - наконец сказала она.
        - Ваш отец… - начал он, но у него перехватило дыхание.
        - Он хочет, чтобы я стала герцогиней.
        - Он хочет лучшего для вас.
        - Он не знает, что для меня лучше.
        - Это вы не знаете.
        Взгляд, которым она одарила его, поразил его в самое сердце.
        - Не говорите так. Можете говорить что угодно, но не говорите, что я не знаю, что мне нужно.
        - Амелия…
        - Не надо.
        Всего два коротких слова, но она вложила, в них боль, гнев и разочарование, накопившиеся в ее душе. Они пронзили сердце Томаса с точностью кинжальных ударов.
        - Мне очень жаль, - сказал он, потому что не знал, что еще сказать, и потому что действительно сожалел, хотя и не совсем понимал о чем. Но в его груди засела мучительная боль и горькое сожаление о том, что она не принадлежит ему и никогда не будет принадлежать.
        И еще он сожалел о том, что он не может отмахнуться от той частички своей души, которая знала, что такое честь и достоинство, и потому он не может сказать «катись все к черту» и овладеть ею прямо здесь и сейчас.
        И это, к его немалому удивлению, означало, что вовсе не герцог Уиндем всегда поступал правильно, а Томас Кавендиш.
        Похоже, эту частичку самого себя он никогда не потеряет.

 
        Глава 18
        Какая ирония, не раз думала Амелия во время путешествия в Кловерхилл, что она с недавних пор так увлеклась картографией. Только сейчас она начала сознавать, как тщательно ее жизнь была распланирована другими. И теперь, когда все ее планы пошли прахом, ее жизненный путь, какое бы направление он ни принял, будет прочерчен другими людьми: ее отцом, вдовствующей герцогиней, даже Томасом.
        Каждый, казалось, прилагал руку к ее будущему, кроме нее. Но не сегодня ночью.
        - Поздно, - тихо промолвила она.
        Его глаза расширились в замешательстве.
        - Но не слишком, - прошептала Амелия, подняв на него глаза. Облака рассеялись. Она не чувствовала ветра, но каким-то образом небо прояснилось и показались звезды.
        Почему-то это казалось важным. Хотя она не знала почему.
        - Томас, - прошептала она, и ее сердце оглушительно забилось. - Том…
        - Нет, - хрипло отозвался он. - Не произносите мое имя.

«Почему?» - вертелось на кончике ее языка, но она не решилась спросить. Каким бы ни был ответ, она не хотела его слышать. По крайней мере не сейчас, когда он смотрел на нее с таким жаром и такой печалью.
        - Здесь никого нет, - прошептала Амелия. Она не понимала, почему говорит столь очевидные вещи. Возможно, она просто хотела, чтобы он понял… не говоря об этом напрямую. Если он наклонится ниже, если он поцелует ее…
        Она будет рада.
        Томас покачал головой.
        - Всегда кто-то есть, - возразил он.
        Но он ошибался. Не посреди ночи, когда все спят и они совсем одни.
        - Поцелуйте меня, - сказала она.
        Его глаза сверкнули, и на лице промелькнуло почти мучительное выражение.
        - Амелия, не надо.
        - Пожалуйста. - Она изобразила самую нахальную улыбку, на которую была способна. - Вы задолжали это мне.
        - Я… - На его лице отразилось удивление, затем веселье. - Я задолжал вам это?
        - За двадцать лет помолвки вы задолжали мне поцелуй.
        Его губы раздвинулись в невольной улыбке.
        - Полагаю, за двадцать лет помолвки я задолжал вам несколько поцелуев.
        Амелия облизнула губы, пересохшие от ее участившегося дыхания.
        - Достаточно одного.
        - Нет, - мягко сказал он, - не достаточно, никогда не будет достаточно.
        Амелия затаила дыхание. Он собирается поцеловать ее. Он собирается поцеловать ее, а она поцелует его в ответ.
        Она шагнула вперед.
        - Амелия, не надо, - сказал он, но голосу не хватало твердости.
        О нет. Ему не удастся уклониться от поцелуя. Она не позволит. Она не станет слушать, что это для ее же пользы, что он лучше знает, что ей нужно, что все знают, что для нее лучше, кроме нее самой. Это ее жизнь, ее ночь, и, Бог свидетель, он ее мужчина.
        Она бросилась к нему.
        - Ам….
        Это могло быть ее имя, которое он пытался произнести. А может, это был удивленный возглас. Амелия не знала. Ей было все равно. Она слишком далеко зашла, чтобы беспокоиться о подобных пустяках. Она обхватила его лицо ладонями и поцеловала его в губы. Наверное, неуклюже, но со всей безумной энергией, бурлившей в ней.
        Она любит его.
        Вероятно, у нее никогда не будет возможности сказать ему об этом, но она любит его и поцелует прямо сейчас.
        Потому что так поступают влюбленные женщины.
        - Томас, - сказала она, потому что ей хотелось произнести его имя. Она повторяла бы его снова и снова, если бы он только позволил.
        - Амелия. - Он положил руки ей на плечи, собираясь отстранить от себя.
        Но она обхватила его руками, прижавшись к нему всем телом.
        - Томас, - почти простонала она. - Томас, пожалуйста…
        Но он не двигался.
        И вдруг что-то в нем смягчилось. Вначале в груди, словно он наконец позволил себе вздохнуть. Затем его рука медленно скользнула вниз и легла на ее талию.
        Амелию пронзил трепет.
        - Пожалуйста, - взмолилась она, запустив пальцы в его волосы и притягивая его к себе.
        Если он отвергнет ее сейчас… она этого не вынесет.
        - Ты мне нужен, - прошептала она.
        Он замер на секунду, а затем сжал ее в страстных объятиях и приник к ее губам.
        Это был непросто поцелуй. Казалось, он упивается ею.
        - О да, - вздохнула Амелия, прижавшись к нему еще крепче. Именно этого она хотела: почувствовать свою силу, осознать, что она на что-то решилась. Ведь это она поцеловала его.
        И он хотел этою. Он хотел ее.
        Ее охватила дрожь. Она паяла изнутри. Ей хотелось повалить его на землю, оседлать и…
        Милостивый Боже, что с ней творится?
        Кем бы она ни была раньше, та женщина исчезла, оставив вместо себя распутницу, как будто она не потратила двадцать один год своей жизни, стараясь стать настоящей леди. Когда она поцеловала его точнее, бросилась к нему, умоляя не отталкивать ее, ею двигали эмоции: гнев, отчаяние, печаль. Ей хотелось хоть раз в жизни почувствовать себя хозяйкой положения.
        Но теперь эмоции исчезли. Ее охватила потребность, которой она никогда раньше не испытывала. Она зародилась глубоко внутри ее, в тех местах, о которых она никогда даже не задумывалась.
        И он, Томас, только усугублял ее.
        - Пожалуйста, - взмолилась Амелия, хотя и не знала, чего просит. Его губы переместились на ее шею и она застонала от наслаждения.
        Его руки были везде, блуждая по ее телу. Но ей хотелось большего. Ей хотелось его тепла, его силы, жара его кожи. Ей хотелось выгнуть спину и раздвинуть ноги.
        Ей хотелось двигаться так, как она никогда не считала возможным.
        Они попыталась стянуть с себя плащ.
        - Ты замерзнешь, - сказал Томас.
        Она попыталась вытащить правую руку из рукава.
        - Ты согреешь меня.
        Он отстранился, ровно настолько, чтобы она могла видеть его лицо.
        - Амелия… - произнес он голосом прежнего Томаса, того, который всегда поступал правильно.
        - Не останавливайся, - взмолилась она. - Не сегодня.
        Он обхватил ее лицо руками, устремив на нее взгляд, полный муки.
        - Я не хочу… - сказал он.

«Но должен». Они оба знали, о чем он промолчал.
        - Я… не могу. - Томас испустил прерывистый вздох, заставив себя отступить на шаг. - Я не могу сделать ничего такого, что… - Он помедлил, тщательно подбирая слова. - Если я это сделаю, Амелия… - Он запустил пальцы в волосы, впиваясь ногтями в Кожу головы. Ему нужна была боль. Все, что угодно, что помогло бы ему обрести почву, собраться с мыслями и не потерять контроль над собой.
        - Я не могу сделать ничего такого, что решило бы твое будущее. - Он взглянул на Амелию, отчасти надеясь, что она отвернулась. Но нет, она смотрела на него, широко распахнув глаза и приоткрыв рот. С ее губ срывалось дыхание, повисая туманом во влажном воздухе.
        Это была пытка. Его тело тосковало по ней. Его разум…
        Его сердце.
        Нет. Он не любит ее, не может любить. Бог не может быть настолько жестоким, чтобы наказать его еще и этим.
        Он заставил себя дышать. Это было нелегко, особенно когда его глаза соскользнули с ее лица вниз… по шее…
        Шнуровка у ворота ее ночной рубашки были практически распущена.
        Томас сглотнул. Ему приходилось видеть ее более обнаженной. Вечерние платья обычно имели глубокий вырез. И тем не менее он не мог отвести глаз от концов тесемок, упавших на округлости ее груди.
        Интересно, если он потянет за конец тесемки, ворот ее ночной рубашки разойдется? И она соскользнет с плеч?
        - Идите в дом, - грубовато произнес он. - Пожалуйста.
        - Том…
        - Я не могу оставить вас здесь одну и не могу… не могу… - Он сделал глубокий вздох, однако это не успокоило жар в крови.
        Но она не двинулась с места.
        - Идите в дом, Амелия. Сделайте это для меня, если не для себя.
        Она беззвучно произнесла его имя.
        Томас попытался расслабиться. Его тело болезненно пульсировало от желания.
        - Мне требуется больше сил, чем у меня имеется, чтобы не овладеть вами прямо сейчас.
        Ее глаза расширились, засветившись теплом. Так легко было уступить искушению, но…
        - Не позволяйте мне стать скотиной, которая разрушит вашу жизнь.
        Она облизнула губы. Это был нервный жест, но его кровь вскипела.
        - Амелия, идите.
        Должно быть, она уловила отчаяние в его голосе, потому что двинулась прочь, оставив его одного на лужайке чертыхаться, называя себя дураком.
        Возможно, благородным дураком, честным, и тем не менее дураком.

* * *
        Через несколько часов Томас все еще бродил по холмам Кловерхилла. После того как Амелия вернулась в дом, он подождал почти час, уверяя себя, что ему нравится дышать бодрящим ночным воздухом, от которого его кожа покрылась мурашками, и что он не возражает против того, что его босые ступни мерзнут, превращаясь в ледышки во влажной траве.
        Но конечно, это был только предлог. Томас знал, что если не предоставит Амелии достаточно времени, чтобы вернуться в свою комнату, которую она, к счастью, делила с Грейс, то последует за ней. А если он снова коснется ее, если он хотя бы почувствует ее присутствие, он не сможет остановиться, прежде чем наступит утро.
        Он всего лишь мужчина, и его силы не беспредельны.
        Томас вернулся в свою комнату, согрел заледеневшие ступни перед камином, а затем, слишком встревоженный, чтобы оставаться на месте, обулся и потихоньку спустился вниз в поисках чего-нибудь, что могло бы отвлечь его от беспокойных мыслей до утра.
        В доме было по-прежнему тихо. Даже слуги еще не вставали, чтобы приступить к утренним хлопотам. Но тут ему показалось, что он что-то услышал. Тихие шаги и, кажется, скрип передвигаемого стула. А когда он пристальнее вгляделся, то увидел на полу отблески света, падавшего из приоткрытой двери.
        Заинтригованный, он подошел ближе и заглянул внутрь. Джек сидел в одиночестве, с усталым и осунувшимся лицом. Он выглядел так, как Томас себя чувствовал.
        - Не можете заснуть? - спросил он.
        Джек поднял глаза. Его лицо оставалось странно бесстрастным.
        - Я тоже, - сказал Томас, войдя внутрь.
        Джек поднял бутылку, которую держал в руке. Она была полна более чем на три четверти, свидетельствуя о желании утешения, а не забытья.
        - Отличный бренди остался от моего дяди, - сказал он, глядя на бутылку. - Хотя не думаю, что он берег его для такого случая.
        На подоконнике стоял поднос е бокалами. Томас подошел к окну и взял один из них. Почему-то казалось вполне естественным, что он находится сейчас здесь и пьет бренди с человеком, который через несколько часов украдет у него все, кроме его души.
        Он уселся напротив Джека, поставив бокал на низкий столик, стоявший между двумя креслами с подголовниками. Джек потянулся вперед и налил ему щедрую порцию.
        Томас поднял бокал и пригубил бренди. Мягкий и терпкий, он согрел его внутренности. Как раз то, что ему нужно. Он сделал еще один глоток и откинулся назад, уставившись в окно, которое, как он с благодарностью отметил, не выходило на лужайку, где он целовал Амелию.
        - Скоро рассветет, - заметил он.
        Джек повернулся, бросив взгляд на окно.
        - Кто-нибудь уже проснулся? - поинтересовался он.
        - Я не слышал.
        Они замолчали. Томас смаковал бренди. В последнее время он слишком много пил. Конечно, у него было оправдание не хуже, а скорее лучше большинства других. Но ему не нравился человек, в которого Он превращался. Грейс… Он бы никогда не поцеловал ее, не будь пьян.
        Он уже почти потерял свое имя, положение и всю собственность. Не хватает только, чтобы он лишился своего достоинства и здравого смысла в придачу.
        Сидя в дружелюбном молчании, Томас наблюдал за Джеком. Он начал осознавать, что в его новоявленном кузене было больше от настоящего мужчины, чем ему показалось вначале. Не приходилось сомневаться, что Джек воспримет свои обязанности со всей серьезностью. Возможно, он будет делать ошибки, но кто не ошибается? Даже если герцогство и не будет процветать под управлением Джека, в упадок точно не придет.
        Этого было достаточно.
        Джек взял бутылку и поднес к своему бокалу. Но не успела пара капель упасть на дно, как он остановился, резко выпрямив бутылку, и поднял на Томаса неожиданно ясный взгляд.
        - У вас когда-либо возникает ощущение, будто вы выставлены на всеобщее обозрение?
        Томас чуть не рассмеялся. Однако на его лице не дрогнул ни один мускул.
        - Постоянно.
        - И как вы это выносите?
        Томас задумался на мгновение.
        - Я не знаю другой жизни.
        Джек закрыл глаза и потер ладонью лоб. У него был такой вид, словно он пытается стереть память.
        - Нас ждет жуткий денек, - сказал он.
        Томас медленно кивнул, соглашаясь с определением.
        - Это будет настоящий цирк.
        - Пожалуй.
        Они помолчали, каждый размышлял о своем. Потом одновременно они подняли глаза, на мгновение их взгляды встретились, затем Томас отвернулся, глядя в окно, наружу.
        - Может, поедем? - предложил Джек.
        - Прежде чем кто-нибудь…
        - Прямо сейчас.
        Томас поставил свой недопитый бокал, поднялся и посмотрел на Джека, впервые ощутив их родство.
        - Показывайте дорогу.
        Странно, но, когда они забрались на лошадей и выехали со двора, Томас наконец-то ощутил легкость в груди.
        Это была свобода.
        Ему не особенно хотелось отказываться от Уиндема. Уиндем был… его плотью и кровью, им самим.
        Но было так чудесно ускользнуть от всего и мчаться сквозь утренний туман, поднимавшийся над дорогой…
        Он обнаружил, что в нем есть нечто большее, чем его имя. И возможно, когда все будет сказано и сделано, он станет более полным и целостным.
        Глава 19
        Томас нашел поездку в Магуайребридж на удивление приятной. Не то чтобы он не ожидал, что окрестности окажутся живописными, просто обстоятельства, сопутствующие этой поездке, не настраивали на созерцательный лад. Что до Джека, то тот казался не расположенным к разговору, не считая отрывочных сведений, касавшихся местной истории.
        Он был счастлив здесь, понял Томас. Его тетку нельзя было охарактеризовать иначе, как милой женщиной. Томас не сомневался, что из нее получилась хорошая мать. Определенно Кловерхилл был более приятным местом для ребенка, чем Белгрейв.
        Какая ирония. С точки зрения права Джек был лишен своего наследства. И все же у Томаса возникло чувство, что это именно его обделили. Не то чтобы его детство могло быть более счастливым, не будь он наследником Уиндемов. Его отец ожесточился бы даже больше, если бы ему пришлось жить на севере в качестве зятя фабриканта.
        И все же он не мог не гадать, как могла бы сложиться его жизнь. Он поставил себе целью не уподобиться своему отцу, но он никогда не задумывался о том, каким отцом стад бы он сам.
        Интересно, будет ли его дом украшен миниатюрами с потертыми от частого прикосновения рамками?
        Конечно, это предполагало, что у него будет дом, что оставалось подвешенным в воздухе.
        Вдали показалась деревушка, и Джек замедлил скачку, а затем остановился, устремив взор вдаль. Томас с любопытством взглянул на него. Он не ожидал, что Джек будет медлить.
        - Это она? - спросил он.
        Джек кивнул, и они поскакали вперед.
        Когда они подъехали ближе, Томас огляделся. Это была симпатичная деревенька с аккуратными лавками и домами, распложенными по обе стороны вымощенной булыжником улицы. Соломенные крыши здесь, беленые стены и плетеные изгороди там… Все это ничем не отличалось от любой деревушки на Британских островах.
        - Церковь там, - сказал Джек, сделав движение головой.
        Томас последовал за ним по улице, пока они не добрались до церкви, серого каменного здания с узкими арочными окнами. Она выглядела старинной, и он невольно подумал, что это довольно милое место, чтобы сочетаться браком.
        Церковь, однако, была пустынной.
        - Непохоже, что здесь кто-нибудь есть, - заметил Томас.
        Джек бросил взгляд на небольшое здание слева от церкви.
        - Регистрационная книга, наверное, у священника дома.
        Томас кивнул. Они спешились, привязав лошадей к столбу, и направились к дому священника. Постучав в дверь, они услышали шаги внутри.
        Дверь отворилась, явив их взору женщину средних лет - видимо, экономку.
        - Добрый день, мэм, - сказал Джек с почтительным поклоном. - Я Джек Одли, а это…
        - Томас Кавендиш, - перебил его Томас, проигнорировав удивленный взгляд Джека. Сейчас ему казалось мелочным представляться полным титулом.
        У Джека был такой вид, словно он собирался закатить глаза, но вместо этого он повернулся к экономке и сказал:
        - Мы хотели бы посмотреть приходскую регистрационную книгу.
        Она удивленно уставилась на них.
        - В задней комнате, - сказала она наконец. - В кабинете викария.
        - Викарий дома? - спросил Джек.
        Томас ткнул его локтем в ребра. Милостивый Боже. Он что, напрашивается на компанию?
        Но если экономка и нашла их просьбу любопытной, то никак этого не показала.
        - Здесь нет сейчас викария, - сообщила она равнодушным тоном. - Место вакантно. - Она проследовала внутрь и села на диван. - Говорят, что скоро кого-нибудь пришлют. А пока воскресные службы проводит священник из Эннискиллена.
        Она взяла блюдо с тостами и повернулась к ним спиной. Томас воспринял это как разрешение войти в кабинет священника. Джек последовал за ним.
        Напротив камина стояло несколько книжных полок. Томас начал с них. Несколько Библий, проповеди, стихи…
        - Вы не знаете, как выглядит регистрационная книга? - спросил он, пытаясь припомнить, видел ли он регистрационную книгу в своей приходской церкви поблизости от Белгрейва. Наверное, но вряд ли она чем-нибудь выделялась, иначе он запомнил бы ее.
        Джек не ответил, а Томасу не хотелось настаивать, поэтому он продолжил просматривать полки.

«Мораль и современный человек». Нет, спасибо.

«История графства Фермана». Он отложил книгу. Как бы ни было живописно это графство, он сыт им по горло.

«Отчет о путешествиях» Джеймса Кука. Томас улыбнулся. Амелии понравилась бы эта книга.
        Он закрыл глаза и вздохнул, позволив себе на мгновение подумать о ней. Все утро он держал свои мысли в узде, стараясь думать о чем угодно: об окружающем пейзаже, о скачке, даже о комьях грязи, прилипших к сапогам Джека.
        Но не об Амелии.
        Он не думал о ее глазах, которые оказались вовсе не зелеными, а скорее карими. Смесь оттенков цвета листвы с оттенками цвета коры. Ему понравилось это сравнение.
        Он также не думал о ее улыбке, о ее полуоткрытых губах, когда она стояла перед ним прошлой ночью, взволнованная и возбужденная.
        Как же он желает ее! Но он не любит ее. Это было бы неуместно.
        Он вернулся к своему занятию с угрюмой решимостью, вытаскивая тома без названия и раскрывая их, чтобы заглянуть внутрь. Наконец он добрался до полки, где стояли только учетные книги. Он вытащил одну из них, и его сердце гулко забилось, когда он понял, что строки заполнены датами рождений, смертей и браков.
        Это была регистрационная книга. Но даты относились к другому периоду. Родители Джека поженились в 1790 году, а указанные даты были намного позднее.
        Томас оглянулся через плечо, чтобы сказать о своей находке Джеку, но тот стоял, напряженно выпрямившись, перед горящим камином. Вся его фигура, казалось, застыла в неподвижности, и Томас понял, почему он не слышал его шагов по комнате.
        Джек не двинулся с места, с тех пор как они вошли в комнату.
        Томас подавил порыв подойти к нему и хорошенько встряхнуть, чтобы вбить в него немного здравого смысла. О чем, к дьяволу, ему сетовать? Это его, а не Джека жизнь будет разрушена к концу сегодняшнего дня. Это он лишится своего имени, дома, состояния и невесты.
        Джек выйдет из этой комнаты одним из самых могущественных и богатых людей планеты. А он останется ни с чем. Пожалуй, кроме немногочисленных друзей. Знакомых у него имелось в избытке, а вот друзей - раз-два и обчелся. Грейс, Гарри Глэддиш… и, возможно, Амелия. Впрочем, вряд ли она захочет видеть его после всего, что он сказал и сделал. Ей будет чересчур неловко. А если она выйдет замуж за Джека…
        Тогда ему будет тоже неловко.
        Он закрыл глаза, заставив себя сосредоточиться на деле. Он сам сказал Амелии, что она должна выйти замуж за герцога Уиндема, кто бы им ни оказался. Проклятие, он не может жаловаться, если она последует его указаниям.
        Томас поставил том на полку и вытащил другой, проверив даты, сопутствующие каждой записи. Они относились к более раннему периоду, чем предыдущие, включая самый конец восемнадцатого столетия. Он просмотрел еще один том, затем четвертый и на этот раз, взглянув на аккуратные записи, обнаружил даты, которые искал.
        Нервно сглотнув, он взглянул на Джека.
        - Кажется, здесь.
        Джек повернулся. Его губы были плотно сжаты, взгляд казался затравленным.
        Томас посмотрел на книгу и обнаружил, что его руки дрожат. Он держался весь день вплоть до этого момента, надеясь стоически вынести все, что судьба ему готовит.
        Но теперь он был испуган.
        Тем не менее ему удалось собраться с силами и улыбнуться. Потому что если он не будет вести себя как мужчина то, что от него останется к концу этого дня? Только его достоинство и душа.
        Он поднял голову и посмотрел в глаза Джеку.
        - Ну что, почитаем?
        - Сделайте это сами, - сказал тот.
        - Вы не хотите убедиться своими глазами?
        - Я доверяю вам.
        Губы Томаса приоткрылись, но не от удивления. Почему бы Джеку не доверять ему? Он не в силах изменить записи на страницах, раскрытых перед ним. Но даже если Джек страшится того, что они там увидят, неужели ему не интересно? Неужели ему не хочется посмотреть самому? Как можно проделать весь этот путь и даже не заглянуть в регистрационную книгу?
        - Нет, - сказал Томас. Почему он должен все брать на себя? - Я не буду делать этого без вас.
        Секунду Джек не двигался, затем выругался себе под нос и подошел к Томасу, стоявшему у письменного стола.
        - Вы так чертовски благородны, - буркнул он.
        - Ненадолго, - пробормотал Томас. Он положил книгу на стол, раскрыв ее на первой странице. Джек стоял рядом, глядя вместе с ним на мелкий, но разборчивый почерк викария Магуайрсбриджа.
        Томас нервно сглотнул. Его горло сжалось. Но он должен пройти через это. Это его долг перед герцогством Уиндем.
        Разве не в этом состояла вся его жизнь? В служении Уиндему?
        Он чуть не рассмеялся. Если кто-нибудь считал, что он слишком далеко заходит в понимании своего долга…
        То это как раз тот случай.
        Он перевернул несколько страниц, пока не нашел нужный год.
        - Вы знаете, в каком месяце ваши родители поженились? - спросил он у Джека.
        - Нет.
        Не важно, решил Томас. Это маленький приход. Вряд ли здесь заключалось много браков.

«Патрик Колвилл и Эмили Кендрик, 20 марта 1790 года.
        Уильям Фигли и Маргарет Плоурайт, 22 мая 1790 года».
        Он скользил пальцем по странице, пока не добрался до конца. Затаив дыхание, он перевернул страницу.
        Вот они!

«Джон Огастус Кавендиш и Луиза Генриетта Гэлбрейт, поженились 12 июня 1790 года в присутствии свидетелей, Генри Уикема и Филиппа Гэлбрейта».
        Томас закрыл глаза.
        Итак, все кончено. Все, что составляло его сущность, все, чем он владел… Все это потеряно.
        А что осталось?
        Он открыл глаза, глядя на свои руки, на свое тело, свою кожу, кровь, мышцы и кости. Достаточно ли этого?
        Даже Амелия потеряна для него. Она выйдет замуж за Джека или какого-нибудь другого, не менее титулованного парня, и будет жить до конца ее дней как жена другого мужчины.
        Это ранило. Томас не мог представить, что будет так больно.
        - Кто такой Филипп? - прошептал он, не отрывая взгляда от записи. Джек должен знать, ведь Гэлбрейт - фамилия его матери.
        - Что?
        Подняв глаза, Томас увидел, что тот спрятал лицо в ладонях.
        - Филипп Гэлбрейт? Он был свидетелем.
        Джек убрал руки от лица и заглянул в регистрационную книгу.
        - Брат моей матери.
        - Он еще жив? - Томас и сам не знал, почему это его интересует. Доказательство брака здесь, в его руках, и он не сможет оспорить его.
        - Не знаю. Был жив, когда я видел его в последний раз. Это было пять лет назад.
        Томас судорожно сглотнул, уставившись в пространство. Он ощущал странную невесомость в теле, словно из него выкачали кровь. Его кожа покрылась мурашками…
        - Вырвите эту страницу, - раздался голос из-за его плеча.
        - Вы сошли с ума?
        Джек покачал головой.
        - Вы герцог.
        Томас снова устремил взгляд на страницу и с огромной печалью, по-настоящему принял свою судьбу.
        - Нет, - тихо возразил он. - Не я.
        - Нет. - Джек схватил его за плечи. В его глазах застыло паническое выражение. - Вы то, что нужно Уиндему, что нужно всем.
        - Перестаньте. Вы…
        - Выслушайте меня, - взмолился Джек. - Вы были рождены и воспитаны для этой миссии. Я все разрушу. Понимаете? Я не хочу этого.
        Он был явно напуган. Хороший знак, решил Томас. Только недалекий человек - к тому же весьма поверхностный - способен видеть в положении герцога только престиж и богатство. Если Джек понимает кое-что, чтобы бояться, значит, он в достаточной степени годится для этой миссии.
        Он покачал головой, твердо встретив взгляд Джека.
        - Возможно, я воспитан для этого, но рождены для этого вы.
        - Нет! - взорвался Джек.
        - Вы не вправе принять это или отвергнуть, - сказал Томас. - Неужели вы не понимаете? Это не титул и собственность, это вы сам.
        - О, ради Бога, - огрызнулся Джек. Его руки дрожали. - Я преподношу это вам на чертовом серебряном блюде. Вы остаетесь герцогом, а я оставляю вас в покое. Я даже готов быть вашим представителем на Внешних Гебридах. Все, что угодно. Только вырвите эту страницу.
        - Если вам не нужен титул герцога, почему бы вам не сказать с самого начала, что ваши родители не были женаты? - парировал Томас. - Я спрашивал вас об этом. Вы не сказали «нет».
        - Я не знал, что я претендент на наследство, когда вы интересовались моей законнорожденностью.
        Томас опустил взгляд на регистрационную книгу. Всего лишь одна страница. Это все, что было между ним и его привычной жизнью, всем тем, что он считал настоящим.
        Трудно устоять перед искушением. Он ощущал его вкус во рту: желание, алчность… и страх, горький привкус страха.
        Он может вырвать эту страницу, и никто ни о чем не узнает. Страницы не были даже пронумерованы. Если сделать это достаточно аккуратно, ни кто не заметит, что страница исчезла.
        Жизнь вернется в свое обычное русло. Он вернется в Белгрейв в том же статусе, в котором уехал, с теми же владениями, обязанностями и правами, включая Амелию.
        Она уже была бы его герцогиней, если бы он не тянул со свадьбой.
        Если он вырвет эту страницу…
        - Вы слышите? - прошипел Джек.
        Томас навострил уши, повернувшись к окну.
        Лошади.
        - Это они, - сказал Томас.
        Сейчас или никогда.
        Он перевел взгляд на регистрационную книгу.
        - Не могу, - прошептал он.
        И тут Джек шагнул вперед, оттолкнув его в сторону. Все произошло так быстро, что когда Томас опомнился, он увидел, что Джек схватил регистрационную книгу… и вырвал из нее страницу.
        Томас бросился к нему, пытаясь выхватить страницу из рук, но тот вырвался и кинулся к огню.
        - Джек, нет! - крикнул Томас, и хотя ему удалось схватить Джека за локоть, тот успел бросить бумагу в огонь.
        Томас отшатнулся, в ужасе глядя, как она вспыхнула. Вначале посередине прогорела дыра, затем почернели и загнулись края.
        Страница коротко полыхнула и превратилась в пепел.
        - Господи, - прошептал Томас. - Что вы наделали?
        Амелия была уверена, что ей никогда больше не придется размышлять над фразой
«худший день моей жизни». После сцены в Белгрейве, когда двое мужчин чуть не подрались, выясняя, кому из них придется жениться на ней… Едва ли можно испытать подобное унижение дважды в жизни.
        Но ее отец явно не знал об этом.
        - Папа, постой, - взмолилась она, упираясь каблуками в пол, когда он буквально втащил ее в дом священника.
        - Мне казалось, что тебя интересует ответ, - нетерпеливо отозвался он. - Видит Бог, меня интересует.
        Утро было ужасным. Когда вдовствующая герцогиня обнаружила, что двое мужчин поскакали в церковь без нее, она впала в неистовство. Еще более впечатляющей была скорость, с которой она пришла в себя, - за минуту, по оценкам Амелии. Гнев леди Августы превратился в холодную целеустремленность, и, признаться, Амелия находила ее еще более пугающей, чем ее ярость. Услышав, что Грейс не намерена сопровождать их в Магуайрсбридж, она вцепилась в ее локоть и прошипела:
        - Не оставляй меня одну с этой женщиной.
        Грейс попыталась объяснить, что Амелия будет не одна, но та ничего не желала слушать и отказывалась ехать без нее. А лорд Кроуленд не собирался ехать без Амелии, и им была нужна миссис Одли, чтобы указать путь к церкви…
        В карете, катившей в графство Фермана, было тесно.
        Амелия втиснулась на одно сиденье вместе с Грейс и миссис Одли, что не представляло бы особого неудобства, если бы напротив не сидела вдовствующая герцогиня, которая устроила бедной миссис Одли настоящий допрос. В результате миссис Одли все время ерзала, толкая Грейс, которая толкала Амелию, и без того напряженную сверх меры от дурных предчувствий.
        А потом, не успели они выбраться из кареты, как отец схватил ее под руку и, склонившись к уху, прочитал последнее наставление, касающееся отношений между отцами и дочерьми, завершив его несколькими фразами о династических правах, семейных состояниях и обязательствах перед короной.
        И все это в течение одной минуты; Если бы Амелии не приходилось выслушивать тот же набор нравоучений на протяжении всей недели, она не поняла бы ни слова.
        Она попыталась объяснить ему, что Томас и Джек имеют право на уединение, что они не обязаны выставлять свои судьбы напоказ, но было слишком поздно. Вдовствующая герцогиня уже ринулась вперед, обойдя их.
        - Где это? - гаркнула она.
        Амелия повернулась к Грейс и миссис Одли, которые испуганно держались чуть позади. Но прежде чем она успела что-либо сказать, отец резко дернул ее за руку, и она оказалась внутри, чуть не споткнувшись о порог.
        В центре комнаты с чайной чашкой в руке стояла женщина, на яйце которой отражалось нечто среднее между изумлением и тревогой. Видимо, экономка, решила Амелия на ходу. Отец все еще тащил ее за собой, твердо намеренный не позволить вдовствующей герцогине добраться до Томаса и Джека первой.
        - Быстрей, - прорычал он, но Амелию охватила странная, почти сверхъестественная паника. Она не хотела входить в заднюю комнату.
        - Отец… - начала она, но слова замерли у нее на губах, когда он втащил ее внутрь.
        Томас.
        Он стоял совершенно неподвижно, с бесстрастным лицом, устремив взгляд на стену, где не было ни окна, ни картины - ничего, что могло бы привлечь его внимание.
        Амелия подавила испуганный возглас. Он лишился титула! Он не произнес ни слова, даже не взглянул на нее. Но она поняла это по его лицу.
        - Как вы посмели уехать без меня? - спросила вдовствующая герцогиня. - Где регистрационная книга? Я требую, чтобы мне ее показали.
        Никто ей не ответил. Томас продолжал стоять, гордо выпрямившись, как герцог, которым его все считали, а Джек, святые небеса, выглядел больным. Его лицо раскраснелось, и он учащенно дышал.
        - Что вы нашли? - чуть ли не взвизгнула леди Августа.
        Амелия устремила взгляд на Томаса. Но он молчал.
        - Он Уиндем, - сказал Джек наконец. - Как и должно быть.
        Амелия ахнула, надеясь, что она неправильно истолковала выражение лица Томаса. Ее не волновали титул, богатство и земля. Ей был нужен он сам. Но он был слишком горд, чтобы претендовать на ее руку, если он не более чем мистер Томас Кавендиш, джентльмен из Линкольншира.
        Вдовствующая герцогиня резко повернулась к Томасу.
        - Это правда?
        Он не ответил.
        Она повторила свой вопрос, схватив Томаса за локоть с такой яростью, что заставила Амелию вздрогнуть.
        - Там нет записи о браке, - настойчиво произнес Джек.
        Томас по-прежнему молчал.
        - Томас - герцог, - снова сказал Джек с отчаянием в голосе. - Вы что, не слышите? Почему никто не слушает меня?
        Амелия затаила дыхание.
        - Он лжет, - негромко произнес Томас.
        Амелия проглотила ком в горле, борясь с подступившими слезами.
        - Нет, - взорвался Джек. - Говорю вам…
        - О, ради Бога, - перебил его Томас. - Неужели вы думаете, что никто ничего не узнает? Наверняка были свидетели свадьбы. Ради Бога, вы не можете переписать прошлое. - Он бросил взгляд на огонь. - Или сжечь его, как в данном случае.
        Амелия потрясенно смотрела на него, осознав, что он мог солгать.
        Он мог солгать, но не стал.
        Если бы он солгал…
        - Он вырвал страницу из регистрационной книги, - сказал Томас со странной отстраненностью. - И бросил ее в огонь.
        Все дружно повернулись и как завороженные уставились на пламя в камине. Но там не было никаких следов страницы - ни пепла, ни черных язычков дыма, который появляется, когда горит бумага. Никаких свидетельств преступления Джека не было. Если бы Томас солгал…
        Никто бы не узнал. Он мог сохранить свой титул, свои деньги.
        Он мог бы сохранить ее.
        - Титул ваш, - сказал Томас, повернувшись к Джеку, и поклонился.
        Джек выглядел ошеломленным и подавленным.
        - Я… - Томас откашлялся. - Я мистер Кавендиш, - сказал он ровным, спокойным голосом, - и желаю вам всего хорошего.
        С этими словами он направился к двери, пройдя мимо онемевшей публики.
        На Амелию он даже не взглянул.
        И тут она осознала, что за всю эту ужасную сцену Томас ни разу не посмотрел на нее. Он стоял на месте, глядел куда, угодно: на стену, на Джека, на свою бабушку, даже на Грейс, - но только не на нее.
        Едва ли этот факт мог служить ей утешением. Но почему-то Амелии стало легче.
        Глава 20
        Томас не представлял, куда пойдет. Когда он шел по дому, мимо экономки, безразличие которой сменилось откровенным подслушиванием, и когда вышел на крыльцо, щурясь на яркое ирландское солнце, у него была только одна мысль: прочь отсюда.
        Ему надо уехать. Он не желал видеть свою бабку, не желал видеть нового герцога Уиндема. И не хотел, чтобы Амелия видела его.
        Томас вскочил в седло и направил лошадь к Батлерсбриджу, поскольку это было единственное место, которое он знал. Но сворачивать к Кловерхиллу не стал - не готовый увидеться с остальной компанией, которая могла вернуться с минуты на минуту, - а двинулся дальше, пока не увидел трактир. Заведение выглядело достаточно респектабельным, поэтому Томас спешился и вошел внутрь.
        Там и нашла его Амелия через пять часов.
        - Мы искали вас, - сказала она, стараясь говорить бодро и оживленно.
        Томас на секунду закрыл глаза и потер пальцами переносицу, прежде чем ответить:
        - Похоже, вы меня нашли.
        Она прикусила губу, задержав взгляд на полупустой кружке с элем, стоявшей перед ним.
        - Я не пьян, если вас это интересует.
        - Я бы не стала винить вас, будь иначе.
        - Какая похвальная терпимость. - Томас небрежно откинулся на стуле. - Жаль, что я не женился на вас.
        Может, он не был пьян, но явно выпил достаточно, чтобы настроиться на язвительный лад.
        Амелия не ответила, что, пожалуй, и к лучшему: Томас был не в настроении выслушивать нотации. Он сказал бы что-нибудь в ответ, а потом презирал бы себя еще больше, чем сейчас.
        Признаться, он находил всю ситуацию довольно утомительной.
        Конечно, Амелия не заслужила, Чтобы он срывал на ней свое дурное настроение, но, с другой стороны, он сделал все, чтобы избавиться от общества себе подобных. Это она выследила его до трактира.
        И тут до него дошло.
        - Что вы здесь делаете?
        - По-моему, я уже сказала, что искала вас.
        Томас огляделся по сторонам. Они находились в пивной, прости Господи, среди мужчин, занятых выпивкой.
        - Вы что, пришли сюда без сопровождения?
        Она пожала плечами.
        - Сомневаюсь, что кто-нибудь заметил мое отсутствие. Там царит волнение.
        - Чествуют нового герцога? - сухо поинтересовался он.
        Она склонила голову набок, оценив его сарказм.
        - Чествуют его предстоящую свадьбу.
        Он вскинул на нее острый взгляд.
        - Не со мной, - поспешно сказала Амелия, подняв руку, словно предвосхищая его вопрос.
        - Да, - пробормотал он. - Какой же праздник без невесты.
        Губы Амелии сжались, выдавая ее нетерпение. Но она сдержала свое раздражение.
        - Он женится на Грейс.
        - Вот как? - Томас улыбнулся. По-настоящему. - Это хорошо. Это очень хорошо.
        - Похоже, они любят друг друга.
        Он посмотрел на нее. Она была очень спокойной. Напряжения не было не только в ее голосе, но и в поведении. Ее волосы были убраны в свободный узел, из которого выбилось несколько прядей. Она не улыбалась, но и не хмурилась. Учитывая, сколько всего произошло за этот день, она казалась на удивление безмятежной и даже счастливой.
        - Предложение было очень романтичным, - сообщила она.
        - Вы присутствовали при этом?
        Она усмехнулась.
        - Мы все присутствовали.
        - Даже моя бабушка?
        - О да.
        Томас хмыкнул, несмотря на свою решимость оставаться неприступным.
        - Жаль, что меня там не было.
        - Мне тоже жаль, что вас там не было.
        В ее голосе было что-то заставившее его посмотреть на нее. Но он не хотел этого видеть. Он не хотел ее жалости, сочувствия, что ни означало бы это выражение на женском лице: немного материнское, немного печальное, словно ей хотелось решить все его проблемы и развеять его тревоги поцелуем и словами «ну будет, будет».
        Неужели человек не вправе предаться собственным несчастьям?
        Это не тот опыт, который можно разделить с другими.

«Ах да, я тот, кого раньше знали как герцога Уиндема».
        Это будет звучать чертовски забавно на вечерах и балах.
        - Мне кажется, мистер Одли испуган, - сказала Амелия.
        - И правильно.
        Она задумчиво кивнула.
        - Наверное, ему нужно многому научиться. Вы всегда казались ужасно занятым, когда бы я ни приезжала в Белгрейв.
        Томас сделал глоток эля: не потому что ему хотелось - это была третья кружка, и он склонялся к мысли, что выпил достаточно, - но если она решит, что он собирается напиться до бесчувствия, возможно, она уйдет.
        Без нее ему будет легче, здесь и сейчас.
        Он мистер Томас Кавендиш, джентльмен из Линкольншира, и в данный момент ему будет легче без нее.
        Но Амелия не поняла намека и, казалось, основательно уселась на стуле.
        - Уверена, Грейс поможет ему. Она так много знает о Белгрейве.
        - Она хорошая женщина.
        - Да, конечно. - Она замолчала, рассеянно обводя пальцем царапины на столе, затем подняла глаза. - До этой поездки я почти не знала ее.
        Он нашел это утверждение странным.
        - Вы знали ее всю жизнь.
        - Не очень, - уточнила она. - Она была подругой Элизабет, а не моей.
        - Думаю, Грейс не согласилась бы с такой оценкой.
        Ее брови снисходительно приподнялись.
        - Сразу видно, что у вас нет сестер и братьев.
        - И что это должно означать?
        - Невозможно одинаково дружить с двумя сестрами. Одна всегда будет более близкой подругой.
        - Как, должно быть, сложно, - сухо заметил он, - подружиться с сестрами Уиллоуби.
        - В пять раз сложнее, чем с вами.
        - Но далеко не так трудно.
        Она одарила его прохладным взглядом.
        - Не могу не согласиться.
        - О. - Томас улыбнулся, но без особого веселья.
        Амелия не ответила на его улыбку. По какой-то причине это задело Томаса, и он подался вперед - хотя и понимал, что ведет себя глупо, - уставившись на ее руки.
        Она тут же отдернула их.
        - Что вы делаете?
        - Смотрю, есть ли у вас коготки, - отозвался он с глупой ухмылкой.
        Амелия резко встала.
        - Вы не похожи на себя.
        Он рассмеялся.
        - Вы только что заметили?
        - Речь не о вашем имени, - парировала она.
        - О, тогда, должно быть, о моем обаянии и внешности.
        Ее губы сжались.
        - Обычно вы не так ироничны.
        Боже правый. Чего она ждет от него?
        - Умоляю, леди Амелия, помилосердствуйте. Неужели я не имею права хотя бы на несколько часов, чтобы оплакать утрату всего, что было мне дорого.
        Амелия, осторожно села. Она явно чувствовала себя неловко.
        - Простите меня, - произнесла она с удрученным видом. - Мне следовало проявить больше понимания.
        Томас испустил тяжелый вздох и потер ладонью глаза и лоб. Проклятие, как же он устал. Прошлой ночью он не сомкнул глаз, потратив не меньше часа на борьбу с желанием, которое он испытывал к ней. И после этого она ведет себя подобным образом?
        - Не надо извиняться, - устало сказал он. - Вы ни в чем не виноваты передо мной.
        Она открыла фату, собираясь что-то сказать, но передумала. Видимо, хотела извиниться за извинение, предположил Томас.
        Он сделал еще один глоток.
        Но она опять не поняла намека.
        - Что вы собираетесь делать?
        - Сегодня? - промолвил он, прекрасно понимая, что она имеет в виду не это.
        Она одарила его укоризненным взглядом.
        - Не знаю, - раздраженно сказал он. - Прошло всего лишь несколько часов.
        - Да, но у вас была целая неделя, чтобы подумать об этом. Мне показалось, когда мы плыли сюда, что вы не сомневались в подобном исходе.
        - Это не одно и то же.
        - Но…
        - Ради Бога, Амелия, вы не могли бы оставить меня одного?
        Амелия отпрянула, и он тотчас пожалел о своей вспышке. Но недостаточно, чтобы извиниться за нее.
        - Хорошо, я ухожу, - произнесла она невыразительным тоном.
        Томас не собирался останавливать ее. Разве он не пытался избавиться от нее последние полчаса? Пусть уходит, и он наконец обретет покой. Ему больше не придется прилагать усилия, чтобы не смотреть на ее лицо, и на ее рот, и на крохотное местечко на ее губах, которого она касалась языком, когда нервничала.
        Но когда она поднялась на ноги, внутри его что-то восстало. Видимо, то немногое, что составляло ядро его личности и не желало уходить вместе со всем остальным.
        Проклятие!
        - У вас есть сопровождение? - осведомился он.
        - Я не нуждаюсь в этом, - ответила она, явно не впечатленная его тоном.
        Томас поднялся, со скрипом отодвинув стул.
        - Я провожу вас назад.
        - Мне кажется, я сказала…
        Он взял ее под руку, чуть более грубо, чем намеревался.
        - Вы незамужняя женщина, одна в чужой стране.
        Она одарила его недоверчивым взглядом.
        - Я приехала на лошади, Томас. Так что я вовсе не разгуливаю по дорогам в одиночестве.
        - Я провожу вас, - повторил он.
        - Из вежливости?
        - Похоже, вежливость - одна из немногих вещей, которые я не могу утратить, - сухо отозвался он. - Иначе я бы с удовольствием предоставил вас самой себе.
        На мгновение ему показалось, что она собирается спорить, но ее прирожденный здравый смысл победил.
        - Ладно, - сказала она с нетерпеливым вздохом. - Можете проводить меня до поворота, если вам так хочется.
        - Это вызов, леди Амелия?
        Она устремила на него такой печальный взгляд, что его сердце сжалось.
        - С каких пор вы начали называть меня «леди»?
        Он помедлил, глядя на нее.
        - С тех пор как перестал быть лордом, - ответил он наконец.
        Амелия промолчала, но он видел, как ее горло дернулось, пропуская ком. Черт, лучше бы ей не плакать! Он не сможет продолжать в том же духе, если она заплачет.
        - Тогда поехали, - сказала она, высвободив свою руку, и быстро зашагала впереди него. Впрочем, он слышал, как у нее перехватило голос, а ее походка, когда она направилась к двери, была не такой, как всегда.
        Ее фигура казалась слишком напряженной, движения скованными. В них не было сдержанного изящества, которым он так восхищался. Не считая того, что он не понимал, что восхищается ею. Он даже не подозревал, что изучил ритм ее походки, пока не заметил, что та изменилась.
        Чертовски досадно, что теперь, посреди всего этого кошмара, когда ему не хочется ничего, кроме как сидеть и жалеть себя, он вынужден страдать по ней.
        - Амелия, - отрывисто произнес он, когда они вышли из трактира. Он не собирался окликать ее. Просто… так получилось.
        Амелия остановилась, коснувшись руками своего лица, прежде чем повернуться.
        - Мне очень жаль, - сказал он.
        Она не спросила, о чем Он сожалеет, но вопрос повис в воздухе.
        - Я был очень груб. Вы не заслужили этого.
        Она подняла глаза, встретившись с его взглядом.
        - Вы вели себя лучше, чем вели бы большинство мужчин в вашем положении.
        Ему удалось изобразить улыбку.
        - Если вам случится встретить кого-нибудь еще в подобном положений, будьте добры, дайте ему мои координаты.
        С ее губ сорвался невольный смешок.
        - Извините, - сказала она.
        - О, не стоит извиняться. Если кто и имеет право смеяться, то это вы.
        - Нет, - возразила она. - Нет. Я никогда бы…
        - Не в том смысле, - перебил ее он, прежде чем она скажет что-нибудь еще, что заставит его чувствовать себя еще большим олухом. - Я хотел сказать, что ваша жизнь тоже перевернута вверх тормашками.
        Он помог ей забраться в седло, не позволив своим рукам задержаться у нее на талии и заметить, что от нее пахнет розами.
        - Здесь недалеко, - сказала она, когда они тронулись в путь.
        Томас кивнул.
        - Ах да, конечно. Вы же проезжали мимо Кловерхилла, когда добирались сюда.
        Он снова кивнул.
        Амелия тоже кивнула, уставившись на лежащую впереди дорогу. Она была неплохой наездницей, отметил Томас. Он не знал, как она держалась в седле в более спокойных обстоятельствах, но сейчас ее поза и осанка были безупречны.
        Он подумал, расслабится ли ее спина и опустятся ли плечи, если она повернется к нему. Но она не повернулась. Каждый раз, когда Томас смотрел на нее. Он видел ее профиль. Вскоре они доехали до поворота на Кловерхилл.
        - Кажется, вы указали это место? - промолвил он.
        - Вы не зайдете? - спросила она не то чтобы робко, но с какой-то трогательной осторожностью.
        - Нет.
        Она кивнула:
        - Понимаю.
        Он сомневался, что она понимает, но не видел смысла говорить об этом.
        - Вы вообще не вернетесь в Кловерхилл?
        Он до сего момента не задумывался об этом. Но, пожалуй, нет, он не желает возвращаться в Англию в этой компании.
        - Нет. Я сам доберусь до Белгрейва.
        Что будет дальше, Томас не знал. Возможно, он задержится в резиденции на неделю, чтобы ввести Джека в курс дел и собрать свой вещи. Наверняка что-то принадлежит ему лично, а не герцогству. Будет довольно трудно проглотить, что он не владеет даже собственными ботинками.
        Почему это показалось ему более гнетущим, чем потеря всего замка, он не знал.
        - В таком случае прощайте, - сказала она, улыбнувшись уголком губ. По-своему, это была самая печальная улыбка из всех, какие он видел.
        - Прощайте, Амелия.
        Она помедлила на мгновение, затем тронула лошадь, собираясь свернуть на подъездную аллею.
        - Постойте! - окликнул ее Томас.
        Она повернулась, устремив на него взгляд, в котором вспыхнула надежда. Ветер подхватил прядь ее волос, и она нетерпеливо убрала ее, заткнув за ухо.
        - Я должен попросить вас об одолжении, - сказал он. Это была правда, хотя она и не объясняла облегчения, которое он почувствовал, когда она повернула свою лошадь к нему.
        - Конечно, - кивнула она.
        - Мне нужно написать короткое письмо герцогу. - Он прочистил горло. Интересно, сколько пройдет времени, пока это слово будет легко соскальзывать с его языка? - Вы согласны быть моим посланником?
        - Да, но я с удовольствием передам любое сообщение. Так что вам не придется беспокоиться… - Она покрутила рукой в воздухе. - Беспокоиться о том, чтобы писать.
        - Если вы передадите на словах, они узнают, что вы видели меня.
        Ее губы приоткрылись, но она промолчала.
        - Вам следует подумать о своей репутации, - тихо сказал он.
        Амелия сглотнула, и он догадался, о чем она думает, Раньше они не беспокоились о ее репутации.
        - Конечно, - отрывисто отозвалась она.
        - Вы не могли бы встретиться со мной на этом месте? - спросил он. - Сразу же после захода солнца?
        - Нет.
        Он удивленно моргнул.
        - Вы можете задержаться, и я не хочу ждать вас на дороге.
        - Я не задержусь, - заверил ее Томас.
        - Я встречусь с вами возле беседки.
        - Там есть беседка?
        - Мистер Одли показал ее мне. - Она объяснила ему, как добраться до беседки, добавив: - Это недалеко от дома. Но вас не увидят, если это вас волнует.
        Он кивнул:
        - Спасибо. Я очень ценю вашу помощь.
        Он подождал, пока она не исчезла за поворотом, но и тогда не тронулся с места. И только когда его сердце сказало ему, что она благополучно добралась до дома, он повернул своего коня и ускакал прочь.
        Но не раньше.
        Глава 21
        Закат в это время года наступал поздно, и, поскольку миссис Одли придерживалась сельских Обычаев, ужин давно закон шлея, когда Амелия отправилась на условленное место. Как она и ожидала, никто не заметил ее ухода. Ее отец удалился в свою комнату сразу после трапезы. Он все еще сердился на Джека за его предложение Грейс. А вдовствующая герцогиня даже не удосужилась спуститься вниз.
        После ужина миссис Одли пригласила Амелию присоединиться к ним с Грейс и Джеком в гостиной, но та отказалась. Она уже провела час в этой компании перед ужином, и весь разговор сводился к рассказам о похождениях Джека в юности. Они были достаточно забавными, но скорее для влюбленной женщины, каковой Амелия не была. Никто не удивился, когда она сказала, что устала и предпочитает лечь спать.
        Амелия взяла книгу в маленькой библиотеке, поднялась по лестнице и прилегла на минуту на постель, чтобы придать покрывалу измятый вид, а затем потихоньку выбралась наружу. Если Грейс вернется в комнату в ее отсутствие - в чем Амелия очень сомневалась, поскольку та ловила каждое слово миссис Одли, - это будет выглядеть словно она отлучилась на минутку - например в библиотеку за другой книгой. Или чтобы найти что-нибудь перекусить. Вряд ли кто-нибудь заподозрит, что она собирается встретиться с Томасом. Конечно, каждый выразил свой интерес к его местопребыванию, но все понимали, что ему нужно побыть одному.
        Когда она направилась к беседке, солнце уже садилось за горизонт. Воздух посвежел, краски утратили яркость, тени исчезли. Амелия сказала себе, что их встреча ничего не значит, что она всего лишь делает ему одолжение, согласившись взять у него письмо, чтобы оставить его на столе в холле, а затем изобразить удивление, когда его обнаружат. В конце концов, она не собирается снова бросаться ему на шею. Ее последняя попытка была такой унизительной, что ей хватит отрицательных эмоций до конца жизни. Да и Томас никак не показал, что желал бы продолжить их романтические отношения. Тем более теперь, когда он лишился Уиндема.
        Черт бы побрал его гордость! Вот что значит прожить всю жизнь в качестве одного из самых могущественных людей страны. Даже если она вырвет свое сердце из груди и вручит ему, если она скажет, что будет любить его до конца своих дней, он все равно откажется жениться на ней.
        Для ее же блага. Вот что самое худшее. Он уверен, что делает это для ее же пользы, что она заслуживает большего.
        Словно она когда-нибудь ценила его за титул и богатство. Если бы все это произошло в прошлом месяце, до того, как они поговорили, и прежде, чем поцеловались… ей было бы все равно.
        Конечно, она испытала бы некоторую неловкость, появившись в следующий раз в лондонском обществе. Но нашлось бы немало людей, которые сказали бы, что ей крупно повезло, что она не вышла за Томаса до того, как он лишился титула. И потом, она знала себе цену. Она привлекательна, умна - но не слишком, по мнению мамы, - у нее хорошее приданое и происхождение. Она не залежалась бы на полке.
        Вся эта ситуация была бы вполне приемлемой, если бы она не влюбилась в Томаса. Она влюбилась в него самого, не в титул, не в замок, а в него.
        Но он никогда этого не поймет.
        Амелия торопливо пересекла лужайку, обхватив себя руками от вечерней прохлады. Она выбрала окружной путь, чтобы не проходить мимо окон гостиной, и ей пришло в голову, что она наловчилась передвигаться украдкой вокруг этого дома.
        В этом было что-то забавное, как минимум ироничное, а может, просто печальное.
        Впереди показалась беседка, белея в угасающем свете. Еще минута, и…
        - Амелия.
        - О! - Она подпрыгнула на месте. - Святые небеса, Томас, вы испугали меня.
        Он криво улыбнулся.
        - Вы не ждали меня?
        - Не здесь. - До беседки оставалось еще несколько ярдов.
        - Прошу прощения. Я увидел вас, и мне показалось невежливым не подать голоса.
        - Да, конечно, просто я… - Она глубоко вздохнула, прижав руку к груди. - Мое сердце до сих пор колотится.
        Последовало неловкое молчание.
        Это было ужасно. Ее охватили смущение, тоска - все то, что она считала нормальным до того, как по-настоящему узнала его. Когда он был герцогом, а она его удачливой невестой. Когда им было нечего сказать друг другу.
        - Вот возьмите. - Он вручил ей сложенный листок бумаги, запечатанный воском. Затем протянул перстень с печаткой. - Я хотел поставить печать на воске, - сказал он, - и тут сообразил…
        Амелия посмотрела на перстень с гербом Уиндемов.
        Это было бы забавно.
        - До слез.
        Она коснулась гладкой поверхности воска, видимо, прижатого ладонью, затем подняла на него глаза и попыталась улыбнуться.
        - Надо будет подарить вам на день рождения что-нибудь другое.
        - Кольцо?
        О Боже. Как неудобно.
        - Нет, конечно. - Смущенная, она прочистила горло и промямлила: - Это было бы слишком дерзко.
        Он молчал, всем своим видом показывая, что он все еще гадает, что она имела в виду.
        - Печать для воска, - объяснила Амелия, недовольная тем, как звучит ее голос. Всего лишь три слова, но они прозвучали как детский лепет, глупо и нервно. - Вы же будете запечатывать письма.
        Он казался заинтригованным.
        - И что выберете в качестве рисунка?
        - Не знаю. - Она снова посмотрела на кольцо, затем положила его в карман для сохранности. - У вас есть девиз?
        Он покачал головой.
        - Вы хотели бы его иметь?
        - А вы хотите дать его мне?
        Она хмыкнула.
        - О, не искушайте меня.
        - В каком смысле?
        - В том смысле что, будь у меня время, я придумала бы что-нибудь поумнее, чем
«Mors cerumnarum requies».
        Он нахмурил брови, пытаясь перевести.
        - «Смерть избавляет от печалей», - сообщила Амелия.
        Он рассмеялся.
        - Это девиз Уиллоуби со времен Плантагенетов, - сказала она.
        - Сочувствую.
        - С другой стороны, мы доживаем до очень преклонного возраста. - Она наконец-то почувствовала себя непринужденно. - Пусть даже сгорбленные, с артритом и одышкой.
        - Вы забыли о подагре.
        - Как мило с вашей стороны напомнить мне. - Она устремила на него любопытный взгляд. - А какой девиз у Кавендишей?
        - Sola nobilitus.
        - Sola nobilitus… - Она сдалась. - Мой латинский слабоват.
        - «Добродетель есть наивысшее благородство».
        - О. - Она вздрогнула. - Какая ирония.
        - Действительно.
        Амелия помолчала, не зная, что сказать. Он, очевидно, тоже. Она неловко улыбнулась.
        - Ладно. - Она подняла руку с письмом. - Я позабочусь об этом.
        - Спасибо.
        - В таком случае до свидания.
        - До свидания.
        Она двинулась прочь, затем остановилась и повернулась к нему.
        - Видимо, это означает, что вы не собираетесь возвращаться в Кловерхилл?
        - Да. Я не слишком хорошая компания.
        Амелия кивнула, растянув сомкнутые губы в улыбке, и опустила руку с письмом, понимая, что ей следует уйти. Она даже сделала движение в сторону дома, так по крайней мере ей показалось, но тут Томас произнес:
        - Все это там, - сказал он.
        - Прошу прощения? - Она надеялась, что он не заметил сбившееся дыхание.
        - В письме, - объяснил он. - Я изложил свои намерения для Джека.
        - Я уверена, вы все, конечно, продумали. - Она кивнула, стараясь не думать о том, как нервно выглядят ее движения.
        - Добросовестный во всех отношениях, - промолвил он.
        - Это ваш новый девиз? - Амелия затаила дыхание от восторга, что нашла новую тему для разговора. Ей не хотелось прощаться. Если она уйдет сейчас, все будет кончено.
        Он улыбнулся.
        - Буду ждать с нетерпением ваш подарок.
        - Значит, я вас еще увижу? - О черт. Черт, черт, черт! В ее намерения не входило, чтобы это прозвучало как вопрос. Предполагалось, что это будет констатация факта, произнесенная сухим и небрежным Тоном, а не тоненьким голоском с трогательными нотками надежды.
        - Вне всякого сомнения.
        Она кивнула.
        Он тоже кивнул, не двинувшись с места.
        Они стояли, глядя друг на друга.
        И тут…
        С ее губ самым глупейшим образом сорвалось:
        - Я люблю вас.
        О Боже.
        Боже, Боже, Боже! Как это могло случиться? Она не собиралась говорить ничего подобного и не думала, что ее голос прозвучит так отчаянно, и что он уставится на нее с таким видом, будто у нее выросли рога, и что она будет дрожать, задыхаться и, Боже, давиться слезами, потому что она так несчастна…
        В отчаянии Амелия взмахнула руками.
        - Мне надо идти. - Она повернулась и кинулась прочь.
        Вот черт! Она выронила письмо.
        Амелия бросилась назад.
        - Извините.
        Она нагнулась, подняла письмо, выпрямилась и посмотрела на него.
        О, это была ошибка. Потому что она снова заговорила, словно ее язык задался целью сделать из нее законченную дурочку.
        - Мне очень жать. Мне не следовало этого говорить. Я… я… - Она открыла рот, но ее горло так сильно сжалось, что она испугалась, что не сможет дышать. В конце концов она решилась и выпалила:
        - Мне действительно нужно идти.
        - Амелия, подождите. - Он положил руку на ее локоть.
        Она замерла, закрыв глаза.
        - Вы…
        - Мне не следовало говорить этого, - перебила она, не дав ему закончить, потому что знала, что не услышит ответного признания, а все остальное было невыносимо.
        - Амелия, вы…
        - Нет! - выкрикнула она. - Не говорите ничего. Пожалуйста, вы сделаете только хуже. Извините. Я поставила вас в ужасное положение…
        - Постойте. - Он положил руки ей на плечи. Его ладони были такими теплыми и надежными, что ей захотелось склонить голову набок и прижаться к одной из них щекой.
        Но она удержалась.
        - Амелия, - сказал он. У него был такой вид, словно он подбирает слова. Это не могло быть хорошим знаком. Если бы он любил ее, если бы он хотел, чтобы она знала об этом… разве он не знал бы, что сказать?
        - Это был весьма необычный день, - произнес он, запинаясь. - И… - Он прочистил горло. - Столько всего произошло, что неудивительно, если вы решили…
        - Вы думаете, что я пришла к этому выводу сегодня?
        - Я не…
        Но она не собиралась терпеть его снисходительный тон.
        - Вы когда-нибудь задумывались, почему я так усердно сопротивлялась браку с мистером Одли?
        - Вообще-то, - тихо возразил он, - вы не особенно возражали.
        - Потому что я была ошеломлена! Потрясена. Что, по-вашему, вы бы почувствовали, если бы ваш отец вдруг потребовал, чтобы вы женились на совершенной незнакомке, а ваша невеста, с которой вы наконец-то подружились, ожидает от вас того же самого?
        - Это для вашего блага, Амелия.
        - Нет! - чуть ли не выкрикнула она, стряхнув его руки. - Неужели вы действительно считаете благом для меня быть выданной замуж за мужчину, который влюблен в Грейс Эверсли? Когда я только недавно перестала подозревать в этом вас!
        Последовало потрясенное молчание.
        Господи, неужели она это сказала? Какой ужас.
        Его лицо удивленно вытянулось.
        - Вы думали, что я влюблен в Грейс?
        - Определенно она знала вас лучше, чем я, - пробормотала Амелия.
        - Я бы никогда… я хочу сказать, что я не был влюблен в Грейс, хотя…
        - Хотя что?
        - Ничего, - отозвался Томас, но с виноватым видом.
        - Скажите мне.
        - Амелия…
        - Скажите мне!
        Должно быть, она выглядела настоящей мегерой, готовой вцепиться ему в горло, потому что он резко отозвался:
        - Я попросил ее выйти за меня замуж.
        - Что?
        - Это ничего не значит.
        - Вы попросили кого-то выйти за вас замуж, и это ничего не значит?
        - Все не так, как кажется.
        - Когда вы это сделали?
        - Перед отъездом в Ирландию, - признался он.
        - Перед… - Она разинула рот от возмущения. - Вы были все еще помолвлены со мной. Как вы могли просить чьей-то руки, когда дали обещание другой?
        Это был самый непохожий на Томаса поступок, который она только могла вообразить.
        - Амелия…
        - Нет. - Она покачала головой, Не желая слышать его оправдания. - Как вы могли так поступить? Вы всегда поступали правильно. Всегда. Даже когда это было чертовски обременительно, вы всегда…
        - Я считал, что наша помолвка долго не протянет, - перебил ее он. - Я всего лишь сказал ей, что если Одли окажется герцогом, то, возможно, нам следует попытаться быть вместе, когда все кончится.
        - Быть вместе? - переспросила она.
        - Я не так выразился, - пробормотал он.
        - О Боже.
        - Амелия…
        Она моргнула, пытаясь переварить услышанное.
        - Но вы не пожелали жениться на мне, - прошептала она.
        - О чем вы говорите?
        Она подняла голову и наконец смогла посмотреть ему в лицо, прямо в глаза. И впервые ей было все равно, какие они голубые.
        - Вы сказали, что не женитесь на мне, если лишитесь титула. Но вы женились бы на Грейс?
        - Это не одно и то же, - возразил он со смущенным видом.
        - Почему? В чем разница?
        - Потому что вы заслуживаете большего.
        Ее глаза расширились.
        - Мне кажется, что вы только что оскорбили Грейс.
        - Проклятие, - пробормотал он, запустив пальцы в волосы. - Вы передергиваете мои слова.
        - По-моему, вы сами прекрасно справляетесь с этим.
        Он сделал глубокий вздох, явно пытаясь успокоиться.
        - Всю свою жизнь вы ожидали, что выйдете замуж за герцога.
        - Какое это имеет значение?
        - Какое значение? - На мгновение он, казалось, лишился дара речи. - Вы не представляете, во что превратится ваша жизнь, лишенная связей и денег.
        - Мне это не нужно, - заявила она.
        Но он продолжил, словно не слышал ее:
        - У меня ничего нет, Амелия, ни денег, ни собственности…
        - У вас есть вы.
        Он фыркнул, насмехаясь над собой.
        - Я даже не знаю, кто я такой.
        - Зато я знаю, - прошептала она.
        - Вы не хотите посмотреть реальности в глаза.
        - А вы несправедливы.
        - Амелия, вы…
        - Нет, - сердито сказала она. - Я не хочу вас слушать. Не могу поверить, что вы способны на подобное оскорбление.
        - Оскорбление?
        - Неужели вы считаете меня тепличным цветком, который не способен выдержать малейшие трудности.
        - Они будут совсем не маленькими.
        - Но Грейс выдержала бы их.
        Томас промолчал, но его лицо приняло каменное выражение.
        - Что она сказала? - поинтересовалась Амелия, насмешливо скривившись.
        - Что?
        Она повысила голос.
        - Что сказала Грейс?
        Томас уставился на нее с таким видом, словно никогда раньше не видел ее.
        - Вы попросили ее выйти замуж за вас, - процедила Амелия. - Что она сказала?
        - Она отказалась, - ответил он наконец отрывистым тоном.
        - Вы целовали ее?
        - Амелия…
        - Целовали?
        - Какое это имеет значение?
        - Вы целовали ее?
        - Да! - взорвался он. - Да. Ради Бога, я поцеловал ее, но это ничего не значит. Ничего! Я старался что-то почувствовать, но это не выдерживало никакого сравнения вот с этим. - Он схватил ее в объятия и приник к ее губам в поцелуе, таком стремительном и жадном, что она даже не успела вздохнуть.
        Амелия пылко откликнулась. Она хотела этого. Она хотела его.
        Охваченная желанием, она теребила его одежду, ничего так не желая. Как ощутить жар его кожи. Его губы скользили по ее шее, одна рука обнимала ее за талию, другая забралась под ее юбки, скользя вверх. Амелия ахнула, почувствовав его пальцы на внутренней стороне бедра. Ее ноги ослабли, и она ухватилась за его плечи, выдохнув его имя моля о большем.
        Его рука двинулась выше, пока не оказалась на стыке ее бедер.
        И он коснулся ее там.
        Амелия замерла, а затем обмякла, приникнув к нему и инстинктивно расслабившись.
        - Томас, - простонала она, и, прежде чем успела опомниться, он уложил ее на землю, осыпая поцелуями и ласками. Она не представляла, что делать, неспособная думать ни о чем, кроме того, что желает всего, что он делает.
        Его пальцы продолжали дразнить ее сокровенную плоть, а затем скользнули внутрь в самой порочной ласке из всех возможных. Амелия выгнулась под ним, ахнув от шока и наслаждения. Он проник внутрь так легко. Неужели ее тело ждало этого, готовясь к моменту, когда он расположится между ее бедрами и коснется ее там?
        Кровь бешено пульсировала в ее жилах, она учащенно дышала, прижимаясь к нему всем телом, скользя руками по его спине и плечам, зарываясь пальцами в его волосы.
        Губы Томаса переместились на ее шею, ключицы и двинулись вниз, по верхней части ее груди, выступавшей из выреза платья. Ее пронзила дрожь, когда он ухватился зубами за тонкую ткань и потянул ее вниз, вначале осторожно, затем более энергично. Наконец, с приглушенным проклятием, он протянул руку и спустил платье с ее плеча. Ее грудь обнажилась, и не успела она ахнуть, как его губы сомкнулись вокруг напрягшейся маковки.
        Амелия тихо вскрикнула, не зная, отстраниться ли ей или прижаться к нему теснее. Впрочем, это не имело значения, потому что он надежно удерживал ее на месте и, судя по довольным звукам, которые издавал, не собирался отпускать. Одна его рука - та, что доставляла ей изысканную пытку, - обхватила ее ягодицы, другая скользнула по чувствительной коже ее руки, подняв ее вверх, так что их руки оказались над их головами.
        Их пальцы переплелись.

«Я люблю тебя!» - хотелось крикнуть Амелии.
        Но она не позволила себе произнести эти слова. Он остановится, если она это сделает. Она не знала, откуда ей это известно и почему она так уверена, что это правда. Если она сделает что-нибудь, что разрушит очарование момента и вернет его к реальности, он остановится: А она не вынесет, если это случится.
        Она чувствовала, как его руки движутся между их телами, возясь с застежкой бриджей, а затем почувствовала его. Твердый и горячий, он вошел в нее, растягивая ее лоно.
        Издав низкий звук, Томас подался вперед, и она вскрикнула от боли, не в силах сдержаться.
        Он замер. Она тоже.
        Он приподнялся, уставившись на нее с таким видом, будто только сейчас увидел ее. Туман страсти рассеялся, и теперь… о, именно этого она боялась.
        Он сожалел о случившемся.
        - О Боже, - прошептал он. - О Боже.
        Что он наделал?
        Это был чертовски глупый вопрос, и еще глупее было задавать его, лежа на лужайке поверх Амелии, погрузившись в ее лоно, так сказать, по самую рукоятку. Он взял ее девственность, даже не позаботившись о ее удобствах. Ее платье было задрало до талии, в волосах застряли листья, и, милостивый Боже, он даже не потрудился снять сапоги.
        - Мне очень жаль, - прошептал он.
        Она покачала головой, но он не мог сказать по выражению ее лица, что это значит.
        Теперь ему придется жениться на ней. Не может быть и речи о том, чтобы он уклонился от своего долга. Он погубил ее самым недостойным способом из всех возможных. Неужели он даже не прошептал ее имя? Неужели за все время, пока он занимался с ней любовью, он ни разу не произнес ее имени? Осознавал ли он хоть что-то, кроме неодолимого желания?
        - Мне очень жаль, - снова сказал Томас, но слов было недостаточно. Он сделал движение, собираясь отстраниться, чтобы помочь ей и утешить.
        - Нет! - воскликнула Амелия, схватив его за плечи. - Пожалуйста.
        Томас уставился на нее, не в состоянии поверить ее словам. Он знал: то, что произошло между ними, не было насилием. Амелия тоже хотела этого. Она стонала под ним, цеплялась за его плечи, произносила его имя в порыве страсти. Но наверняка она хотела бы прекратить эту сцену. Подождать чего-нибудь более цивилизованного, в постели, в качестве его жены.
        - Останься, - прошептала она, коснувшись его щеки.
        - Амелия, - прерывисто произнес Томас, взмолившись, чтобы она услышала в этом единственном слове все его мысли. Вряд ли Он сможет произнести их вслух.
        - Дело сделано, - мягко сказала она. Но ее глаза яростно сверкнули. - И я никогда не пожалею об этом.
        Томас попытался что-то сказать. Но у него ничего не вышло, кроме звука, который шел из глубины его существа, где не было слов.
        - Ш-ш-ш. - Она коснулась пальцами его губ. - Дело сделано, - снова сказала она. А затем ее лицо осветилось улыбкой, в которой отразился весь вековой женский опыт. - Надо довести его до конца. - Ее рука скользнула вниз, обхватив пальцами его естество.
        Томас ахнул.
        Она сжала пальцы.
        - Сделай так, чтобы это было незабываемым.
        И он сделал. Если первая часть их занятия любовью была бурной и бездумной, то теперь все его действия были подчинены одной цели. Каждый поцелуй был чистым искусством, каждое прикосновение было направлено на то, чтобы привести ее к вершинам наслаждения. Если что-нибудь вызывало у нее возгласы удовольствия, он делал это опять.
        Он снова и снова повторял ее имя, осыпая поцелуями ее лицо и тело. Он сделает все, чтобы ей было хорошо. Он не успокоится, пока не приведет ее к вершинам экстаза, пока она не содрогнется в его объятиях.
        Впервые за несколько недель его мысли не были сосредоточены на нем. Он не думал, кто он и как его зовут. Он думал только о том, как доставить ей наслаждение.
        Она была центром его мира. Возможно, так будет всегда, до конца его дней.
        И наверное, ему это понравится.
        Томас посмотрел на нее, и у него перехватило дыхание, когда ее губы приоткрылись в томном вздохе. Никогда в жизни он не видел ничего прекраснее. Ничто не шло в сравнение, даже самый сверкающий из бриллиантов, даже самый живописный закат. Ничто не могло сравниться с ее лицом в это мгновение.
        И тут его озарило.
        Он любит ее.
        Эта девушка - нет, эта женщина, - которую он вежливо игнорировал годами, проникла в его душу и похитила его сердце.
        Теперь Томас не понимал, как он мог даже подумать о том, чтобы позволить ей выйти замуж за Джека.
        Он не представлял, как будет жить в разлуке с ней. Он не смог бы прожить и дня, не будучи уверен, что она станет его женой, что она будет вынашивать его детей и стареть вместе с ним.
        - Томас?
        Ее шепот вернул его к реальности, и он осознал, что перестал двигаться. Она смотрела на него со смесью любопытства, желания, и в выражении ее глаз было нечто такое… что делало его счастливым.
        Недовольным, не удовлетворенным, а счастливым.
        И влюбленным, с шампанским в крови и желанием кричать на весь мир о своем счастье.
        - Почему ты улыбаешься? - спросила Амелия и тоже улыбнулась, потому что его улыбка была заразительной. Так и должно быть. Он не мог держать ее внутри.
        - Я люблю тебя, - произнес он, зная, что его лицо выражает удивление и восторг, которые он испытывал.
        - Томас… - осторожно начала она.
        Ему было важно, чтобы она поняла.
        - Я сказал это не потому, что ты сказала. И не потому, что теперь мне придется жениться на тебе. Я сказал это, потому что… потому что…
        Амелия лежала под ним очень тихо…
        - Я сказал это, потому что это правда, - закончил Томас.
        У нее на глазах выступили слезы, и он склонился ниже, чтобы высушить их поцелуями.
        - Я люблю тебя, - прошептал он. И не смог сдержать хитрой улыбки. - Но впервые в своей жизни я не собираюсь поступать правильно.
        Ее глаза тревожно расширились.
        - Что ты хочешь сказать?
        Он осыпал поцелуями ее щеку, ухо и подбородок.
        - Думаю, правильно было бы прекратить это безумие прямо сейчас. Не то чтобы твоя жизнь не погублена окончательно и бесповоротно, но мне следовало получить разрешение твоего отца, прежде чем заниматься этим.
        - Заниматься этим? - ахнула она:
        Он покрыл поцелуями другую сторону ее лица.
        - Я никогда не позволил бы себе подобной грубости. Я имел в виду ухаживание в общепринятом смысле.
        Ее рот несколько раз открылся и закрылся, прежде чем сложиться в нечто похожее на улыбку.
        - Но это было жестоко, - промолвил он.
        - Жестоко? - переспросила она.
        Он хмыкнул.
        - Не заниматься этим. - Он подался вперед, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы она издала удивленный возглас.
        Он потерся носом об ее шею.
        - Начать что-то и не закончить - это неправильно, как по-твоему?
        - Неправильно, - согласилась она, но ее голос стал напряженным, а дыхание прерывистым.
        И Томас продолжил. Он любил ее своим телом точно так же, как любил сердцем. А когда она содрогнулась под ним, он наконец дал себе волю, взорвавшись внутри ее с силой, которая оставила его опустошенным, утомленным… и завершенным.
        Может, это был неправильный способ соблазнить любимую женщину, но определенно приятный.
        Глава 22
        Наконец-то Томас сделал действительно правильную вещь.
        Почти.
        Амелия ожидала, что он будет разговаривать с ее отцом на следующий День. Но он попросил ее доставить записку и перстень в Кловерхилл, как и планировалось, добавив, что увидится с ней через две недели в Англии.
        И еще он сказал, что любит ее, любит больше, чем он в состоянии выразить словами, но ему нужно вернуться одному.
        Амелия поняла.
        Вот так и получилось, что почти через три недели она сидела в гостиной Берджес-Парка в обществе своей матери, всех четырех сестер, двух собак отца, когда в дверях появился дворецкий и объявил:
        - Мистер Томас Кавендиш, миледи.
        - Кто? - откликнулась леди Кроуленд.
        - Это Уиндем! - прошипела Элизабет.
        - Он больше не Уиндем, - поправила Милли.
        Амелия уставилась в свою книгу - какое-то нудное руководство по этикету, которое ее мать считала полезным, для чтения, - и улыбнулась.
        - Зачем, скажите на милость, он явился? - осведомилась леди Кроуленд.
        - Наверное, он все еще помолвлен с Амелией, - предположила Милли.
        Ее мать в ужасе уставилась на нее.
        - А разве это под вопросом?
        - Вполне возможно, - ответила Милли.
        Амелия не поднимала взгляда от книги.
        - Амелия, - резко сказала леди Кроуленд. - Каково состояние твоей помолвки?
        Амелия попыталась отделаться пожатием плеч, но, очевидно, этого было недостаточно, поэтому сказала:
        - Я не уверена.
        - Как такое возможно? - спросила Милли.
        - Я ее не разрывала, - сказала Амелия.
        - А он?
        - Э-э… - Амелия помедлила, не зная, кому ответить, потому что вопрос последовал из пяти разных источников. Матери, решила она и повернулась к ней. - Нет. Во всяком случае, официально.
        - Какая неразбериха. - Леди Кроуленд поднесла руку к голове с весьма расстроенным видом. - В таком случае ты должна покончить с этим. Он этого не сделает как истинный джентльмен. Но едва ли он рассчитывает, что ты выйдешь за него замуж теперь.
        Амелия прикусила губу.
        - Скорее всего он здесь, чтобы предоставить тебе возможность расторгнуть помолвку. Да, должно быть, он приехал за этим. - Леди Кроуленд повернулась к дворецкому: - Пригласите его войти, Гренвилл. А вы, - она махнула в сторону своих дочерей, что было непросто, поскольку они были рассеяны по комнате, - поприветствуете его, принесете сожаления и незаметно удалитесь. Я, разумеется, тоже уйду.
        - Как массовый исход может быть незаметным? - поинтересовалась Милли.
        Леди Кроуленд осадила ее взглядом, прежде чем повернуться к Амелии.
        - Кстати! - воскликнула она. - Тебе не кажется, что твоему отцу следует присутствовать?
        - Пожалуй, - отозвалась Амелия, чувствуя себя удивительно, учитывая обстоятельства, безмятежной.
        - Милли, - распорядилась леди Кроуленд, - сходи за отцом.
        Лицо Милли огорченно вытянулось.
        - Я не могу уйти сейчас.
        Леди Кроуленд испустила драматический вздох.
        - О, ради Бога, есть ли на свете более несчастная мать? - Она повернулась к Элизабет.
        - О нет, - поспешно сказала та. - Я не хочу пропустить ни минуты.
        - Вы обе, - сказала леди Кроуленд, обращаясь к младшим дочерям. - Найдите отца, и чтобы никаких жалоб. - Она прижала ладонь ко лбу. - Уверена, у меня начнется мигрень от всего этого. - Увидев, что ее дочери не торопятся выполнить поручение, она добавила: - Здесь не на что смотреть! Уиндем…
        - Кавендиш, - поправила ее Милли.
        Леди Кроуленд закатила глаза.
        - Кто-нибудь слышал о подобной чепухе? Неизвестно откуда взявшийся кузен, прости Господи. - Она повернулась к младшим дочерям, мнущимся около двери. - Живо!
        Те выскочили из комнаты, чуть не столкнувшись с Томасом, когда его как раз провели в гостиную. Он держал довольно большой плоский пакет, который, по указанию леди Кроуленд, прислонил к стене.
        - Леди Кроуленд, - сказал он с почтительным поклоном.
        Элизабет ткнула Амелию локтем в ребра.
        - Он не выглядит сокрушенным, - прошептала она. - Разве он не потерял только что все?
        - Возможно, не все, - промолвила Амелия, но Элизабет не слушала, слишком занятая тем, чтобы не таращить глаза, что, конечно, ей не очень-то удавалось.
        Томас повернулся к трем сестрам Уиллоуби.
        - Леди Элизабет, - учтиво произнес он, - леди Амелия, леди Миллисент.
        Все три присели, он ответил на приветствие элегантным наклоном головы.
        Леди Кроуленд прочистила горло.
        - Какой приятный сюрприз, ваша… э-э…
        - Мистер Кавендиш. - Закончил он с добродушным юмором. - У меня было несколько недель, чтобы привыкнуть к этому.
        - Тем более что это ваше имя, - вставила Милли.
        - Миллисент! - одернула ее мать.
        - Нет-нет, - сказал Томас с ироничной улыбкой. - Она права. Томас Кавендиш было моим именем с самого рождения.
        Последовала неловкая пауза, затем леди Кроуленд сказала:
        - Я вижу, вы в добром здравии.
        - О да, миледи. А вы?
        - Насколько это возможно. - Она вздохнула, постукивая себя пальцами по груди. - Дети могут быть такими утомительными.
        - Надеюсь, узнаю это на собственном опыте со временем, - отозвался Томас.
        Леди Кроуленд слегка покраснела.
        - О, конечно, мы все надеемся, что вы будете благословлены детьми, - произнесла она с запинкой.
        - Не припомню, когда она в последний раз говорила обо мне как о благословении, - пробормотала Милли.
        Но Амелии было не до сестры. Она была слишком счастлива, имея возможность просто смотреть на Томаса. Она даже не сознавала, насколько скучает по нему, пока не увидела его воочию. Только теперь ей было этого мало. Ей хотелось обнять его и оказаться в его объятиях. Ей хотелось целовать его, ощущать его запах, находиться рядом с ним.
        Она вздохнула, очевидно, довольно громко, потому что Милли незаметно пнула ее. И Амелия очнулась, сообразив, что все на нее смотрят.
        Ничуть не обескураженная, она широко улыбнулась, не в силах сдержать свою радость.
        Леди Кроуленд окинула ее озадаченным взглядом, прежде чем повернуться к Томасу.
        - Полагаю, вы хотели бы провести пару минут наедине с Амелией.
        - Я хотел бы этого больше всего на свете, - любезно отозвался он, - хотя я также…
        - Кавендиш!
        Амелия бросила взгляд в сторону двери. Явился ее отец.
        - Лорд Кроуленд, - приветствовал его Томас.
        - А я все гадал, когда вы вернетесь. Не то чтобы я винил вас за отъезд из Ирландии. Отлично. Полагаю, у нас с вами есть дела, которые нужно утрясти. - Он обвел взглядом комнату, словно только сейчас заметив женщин, застывших в напряженных позах. - Хм. Может, пройдем ко мне в кабинет?
        Амелия ожидала, что он согласится. Томас никогда бы не сделал ей официальное предложение, не заручившись разрешением ее отца или по крайней мере не попытавшись сделать это. Она не знала, как поступит Томас, если ее отец не согласится, но верила всей душой, что они все равно поженятся.
        Хотя, конечно, было бы намного легче если бы ее родные не стали возражать.
        Но Томас удивил ее. Собственно, он удивил всех собравшихся, когда сказал:
        - Нет необходимости удаляться в другую комнату. Я не собираюсь говорить ничего такого, чего нельзя сказать перед всеми.
        - Мне нравится, когда люди гак говорят, - заметила Милли.
        - Милли! - прошипела Элизабет.
        - Он не слышал меня.
        - Вообще-то слышал, - промолвил Томас.
        Амелии пришлось прикрыть рот ладонью, чтобы не рассмеяться.
        - Вы закончили? - осведомился лорд Кроуленд, одарив своих трех дочерей раздраженным взглядом.
        Они потупились, исчерпав лимит непослушания, который можно было безопасно демонстрировать в подобном окружении.
        - Отлично, - сказал лорд Кроуленд, повернувшись к Томасу. - Что вы хотели сказать мне?
        - Прежде всего, - отозвался Томас, - я хотел бы официально расторгнуть брачный контракт.
        Элизабет ахнула, и даже Милли выглядела ошарашенной этим публичным заявлением.
        Амелия только улыбнулась. Она не имела понятия, что он задумал, но доверяла ему.
        - Принято, - сказал лорд Кроуленд. - Хотя я считал, что он уже расторгнут.
        Томас слегка склонил голову набок.
        - Тем не менее никогда не помешает внести ясность, как вы полагаете?
        Лорд Кроуленд моргнул, не уверенный, к чему тот клонит.
        - Я хотел прояснить еще одну вещь, сказал Томас.
        Затем он повернулся к Амелии.
        И, пройдя через всю комнату, взял ее за руки.
        Комната исчезла, остался только он… она… и радость. Амелия чуть не рассмеялась. Она была слишком счастлива, чтобы держать эмоции в себе.
        - Амелия, - сказал он, глядя ей в глаза.
        Она закивала, хотя он еще не спросил ее ни о чем. Но она не могла удержаться. Он только прошептал ее имя, а ей уже хотелось кричать: «Да! Да!»
        Томас опустился на одно колено.
        - Амелия Уиллоуби, - произнес он чуть громче, - не окажете ли вы мне великую честь стать моей женой?
        Она продолжала кивать, не в состоянии остановиться.
        - Я прошу вас, - продолжил он, - потому что на сей раз это ваш выбор.
        - Да, - прошептала она. А затем выкрикнула: - Да! Да!
        Он надел кольцо на ее дрожащий палец. Она даже не заметила, что он держал его в руке, сосредоточив все внимание на его лице.
        - Я люблю вас, - сказал он, прямо здесь, перед всеми.
        - Я тоже вас люблю. - Ее голос дрогнул, но эти слова шли от самого сердца.
        Он встал, все еще держа ее за руку, и повернулся к ее отцу.
        - Надеюсь, вы дадите нам свое благословение?
        Его тон был легким, но намерение - очевидным: они поженятся, с благословением или без оного.
        - А вы способны обеспечить ее? - тупо спросил лорд Кроуленд.
        - Я заключил соглашение с новым герцогом. Она ни в чем не будет нуждаться.
        - У тебя не будет титула, - указала леди Кроуленд, но без укора. Скорее это было мягкое напоминание, чтобы убедиться, что ее дочь все тщательно обдумала.
        - Мне он не нужен, - отозвалась Амелия. Должно быть, на ее лице отразилась вся ее любовь к Томасу, потому что глаза ее матери увлажнились, и, пробормотав какой-то вздор о пыли, она промокнула их платочком.
        - В таком случае, - сказал лорд Кроуленд с таким видом, словно он предпочел бы находиться на природе со своими собаками, - будем считать, что все улажено. - И добавил, подумав: - Опять.
        - Мне следовало жениться на вас раньше, - сказал Томас, поднеся руку Амелии к своим губам.
        - Нет, - возразила она. - Я могла не влюбиться в вас, будь вы уже моим мужем.
        - Вы не могли бы объяснить, что это значит? - поинтересовался он, явно забавляясь.
        - Вообще-то нет, - заявила она, чувствуя себя ужасно нахальной.
        - О, чуть не забыл, - вдруг сказал он. - Я принес вам подарок.
        Амелия невольно улыбнулась. Она никогда не была настолько утонченной, чтобы скрывать радость от подарков.
        Он направился к противоположной стене, мимо всего ее семейства, которое все еще наблюдало за происходящим с некоторым недоверием, и поднял большой прямоугольный пакет, который принес с собой.
        - Идите сюда, - позвал он, положив его на ближайший столик.
        Амелия поспешила к нему, как и остальные Уиллоуби.
        - Что это? - спросила она с улыбкой.
        - Разверните, - велел он. - Только осторожно. Он хрупкий.
        Амелия развязала бечевку, а затем развернула бумагу.
        - Что там? - требовательно спросила Милли.
        - Вам нравится? - спросил Томас.
        Амелия кивнула, переполненная чувствами.
        - Очень.
        - Что там? - настойчиво повторила Милли.
        Это была карта в форме сердца.
        - Сердечная проекция, - сказал ей Томас.
        Амелия подняла на него взволнованный взгляд.
        - Она не искажает размеры. Посмотри, какая маленькая Гренландия.
        Он улыбнулся.
        - Признаюсь, я купил ее скорее за сердцевидную форму.
        Амелия повернулась к своим родным.
        - Разве это не самый романтичный подарок, который вы когда-либо видели?
        Они уставились на нее с таким видом, словно она сошла с ума.
        - Карта, - сказала леди Кроуленд. - Как мило.
        Элизабет прочистила горло.
        - Можно, я посмотрю кольцо?
        Амелия протянула руку, позволив сестрам поохать и поахать над ее новым бриллиантом, пока она смотрела на своего нового - то есть старого - жениха.
        - Наверное, я должен сказать что-нибудь умное насчет того, что ты нашла карту, указывающую путь к моему сердцу? - поинтересовался он.
        - А ты можешь сделать это, не заставив меня плакать?
        Он задумался.
        - Вряд ли.
        - Тогда говори.
        Он сказал.
        И она заплакала.
        - Вот это настоящий брак по любви, - заявила Милли.
        Все дружно кивнули. Ведь так оно и было.

 
        Эпилог
        Виндзорский замок
        Июль 1823 года
        - Это все?
        Король скучал. Георг VI никогда не получал удовольствия от встреч с лордом-камергером. Они всегда случались не вовремя. Он не знал, как это удавалось Монтроузу, но встречи, казалось, вечно накладывались на его трапезы.
        - Еще одно дело, ваше величество. - Герцог Монтроуз, его лорд-камергер в течение последних двух лет, пошелестел бумагами, прежде чем поднять глаза. - Граф Кроуленд скончался.
        Георг моргнул.
        - Какая жалость.
        - У него было пять дочерей.
        - И ни одного сына?
        - Ни одного. Он не оставил наследника. Титул возвращается короне, ваше величество.
        - Давно это случилось?
        - В начале этого месяца.
        - Ну что ж. - Георг зевнул. - Надо будет дать вдове время для скорби, прежде чем мы изымем собственность.
        - Очень великодушно с вашей стороны, ваше величество.
        - Нет смысла… Хотя постойте. - Георг нахмурил брови. - Кроуленд, вы сказали? Кажется, он имел отношение к той ужасной истории с Уиндемом?
        - Его дочь была помолвлена с герцогом. Э-э… с первым. - Монтроуз прочистил горло. - Но остается вопрос с графством. Учитывая, что Кроуленд…
        - Как Уиндем? - перебил его Георг.
        - Э-э… который?
        Георг от души рассмеялся.
        - Новый. Настоящий. Хотя и другой тоже. Отличный парень. Мы ему всегда симпатизировали. Он куда-то пропал?
        - Кажется, он недавно вернулся из Амстердама.
        - Какого черта он там делал?
        - Не знаю, ваше величество.
        - Он все-таки женился на дочери Кроуленда. После всей этой неразберихи с титулом.
        - Да.
        - Странная девица, - задумчиво произнес Георг. - Наверняка она могла сделать лучшую партию.
        - Моя жена говорила, что это брак по любви.
        Георг хмыкнул. Все-таки трудно найти стоящее развлечение в наши дни. Это была славная история.
        Монтроуз прочистил горло.
        - Нам нужно решить дело с графством, оставшимся без хозяина. Это, конечно, может подождать, но…
        - Отдайте его Кавендишу, - сказал Георг, махнув рукой.
        Монтроуз ошеломленно уставился на него.
        - Кому?
        - Кавендишу. Бывшему Уиндему. Видит Бог, он заслужил это после всего, через что ему пришлось пройти.
        - Я не уверен, что его жена является старшей дочерью. Прецедент…
        Георг снова рассмеялся.
        - Едва ли это дело имело прецеденты. Мы подождем шесть месяцев. Дадим семье время, чтобы свыкнуться с утратой, прежде чем осуществить передачу.
        - Вы уверены, ваше величество?
        - Это развлечет нас, Джеймс.
        Монтроуз кивнул. Король редко обращался к нему по имени.
        - Уверен, он будет весьма признателен.
        - Ну, это, конечно, не герцогство, - отозвался Георг, хмыкнув, - но все же…
        Семь месяцев спустя, Кроуленд-Хаус
        - Вряд ли я смогу называть тебя лордом Кроулендом, - сказала Амелия, сделав глоток чаю. - У меня какое чувство, будто я разговариваю со своим отцом.
        Томас только покачал головой. Прошел всего лишь месяц с тех пор, как их вызвали в Виндзор, и только неделя после того, как эта новость стала общеизвестной. Он едва отвык от привычки оборачиваться каждый раз, когда кто-нибудь говорил «Уиндем».
        Вошел лакей с большим подносом.
        - Газеты, сэр, - сообщил он.
        - О, сегодня среда! - воскликнула Амелия, потянувшись к подносу.
        - Вижу, ты пристрастилась к этой бульварной газетенке, - заметил Томас с укором.
        - Не могу ничего с собой поделать. Она восхитительна.
        Томас взял «Таймс» и принялся просматривать новости. Наверное, теперь он вернется в палату лордов. Ему следует больше интересоваться политикой.
        - О-о, - промолвила Амелия, буквально зарывшись в газету.
        Томас поднял глаза.
        - Что там?
        Она отмахнулась от него.
        - Ничего, что заинтересовало бы тебя. О!
        - А теперь что?
        На этот раз она полностью проигнорировала его.
        Томас вернулся к своей газете, но не успел прочитать и трех предложений, как Амелия восторженно взвизгнула.
        - Ну что там? - требовательно спросил он.
        Она помахала своим бульварным листком в воздухе.
        - Здесь про нас!
        - Дай-ка посмотреть, - сказал Томас, выхватив газету у нее из рук. Он взглянул на страницу и прочитал:

«Из Уиндема в Кавендиша, а затем в Кроуленда.
        Автор предлагает пари тому, кто правильно опишет мужчину, женатого на бывшей леди Амелии Уиллоуби. И действительно, после пяти лет, проведенных новоявленным графом среди нетитулованной публики, это задача, достойная Шекспира. Джентльмен с титулом, поместьем и годовым доходом в тридцать тысяч пахнет бесконечно приятней, чем обычный мистер.
        Наверняка новоявленная леди Кроуленд согласится с этим. Или нет? Несмотря на давнюю помолвку с мужчиной, который когда-то был Уиндемом, она вышла замуж за него, когда он едва ли имел за душой фартинг.
        Если это не брак по любви, то автор съест свое перо…»

«Светские заметки леди Уислдаун»

4 февраля 1824 года
        notes
        Примечания

1
        Джон Донн (1572-1631) - английский поэт и проповедник.

2
        Каналетто, Джованни Антонио (1637-1768) - итальянский живописец эпохи классицизма. Изображал главным образом городские архитектурные ансамбли и памятники Венеции.

3
        Клеверовый холм.